Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников Христиан Август Вульпиус Местом действия романтических событий и дерзких, захватывающих дух приключений автор выбирает Италию и Сицилию. Устав от грабежа и разбоя, великий атаман разбойников Ринальдо Ринальдини ищет забвения на отдаленных островах Средиземного моря, мечтая там начать праведную жизнь и обрести душевный покой. Однако злосчастный рок преследует его, ввергая во все новые приключения и заставляет творить еще большее зло. Кристиан Август Вульпиус Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников Возвращение великого разбойника Вряд ли кто-нибудь будет спорить: слава великих разбойников сродни славе великих полководцев. Вспомним хотя бы «вольного стрелка» Робина Гуда, главного героя не только ежегодных весенних народных празднеств, но и многих баллад, романов, кинофильмов. Или морского разбойника Клауса Штёртебеккера, воевавшего с Ганзой и мечтавшего установить царство справедливости на подвластных ему берегах Балтики. Обаятельный и неповторимый Ринальдо Ринальдини тоже из этой бессмертной когорты. А создал его Кристиан Август Вульпиус (1762–1827), один из популярных писателей своего времени, сочинивший свыше шестидесяти романов, драм и других произведений, переведенных еще при жизни автора почти на сорок языков мира. Роман «Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников», впервые опубликованный в Лейпциге в 1798 году, уже в 1802–1804 годах вышел в русском переводе; затем последовало второе переиздание в 1818 году. Наша тогдашняя читающая публика хорошо знала эту книгу, настолько хорошо, что А. С. Пушкин был совершенно уверен, что его сразу же поймут, когда в «Дубровском» Верейский и Троекуров сравнивают Владимира с Ринальдо Ринальдини. Да и А. И. Герцен в «Записках одного молодого человека» вспоминает, как зачитывался этим романом и пытался представить себя в роли разбойника. Чтобы окончательно убедить даже скептиков в популярности Вульпиуса в России, упомянем здесь хотя бы несколько изданных на русском языке в начале XIX века сочинений писателя, свидетельствующих в том числе и о широчайшем тематическом диапазоне его творчества: «Суворов и казаки в Италии» (1802), «Бонапарте в Египте» (1803), «Прекрасная Шарлотта, страшная атаманка» (1809), «Карл XII при Бендерах. Историческая драма» (1810), «Жена разбойника. Новейший роман» (1818), «Бобелина, героиня Греции нашего времени» (1823). Что можем мы сегодня сказать о жизни и творчестве создателя этих романов и драм? Выяснением родословной Вульпиусов историки почти не занимались, известно лишь, что среди предков писателя — несколько священников и что дед его был юристом с высшим образованием. Судьба же отца Кристиана Августа сложилась неудачно: он так и не смог закончить университет и всю жизнь перебивался на мелких чиновничьих должностях при канцелярии веймарского герцога, работая то архивариусом, то обыкновенным переписчиком. У него было шестеро детей от первого брака и еще четверо от второго. Кристиан Август — самый старший. Его сестра Христиана, моложе брата на три года, летом 1788 года становится возлюбленной, а впоследствии и женой Гете. Судьба семейства Вульпиусов оказалась многократно и причудливо переплетенной с жизнью великого писателя, и зачастую дотошные исследователи Гете сообщают нам гораздо больше интересных подробностей о Вульпиусах, чем мы их обнаруживаем в скупых биографиях самого Кристиана Августа. Так или иначе, известно, что в 1782 году отец будущего писателя потерял должность — в годовом отчете у него не сошлись данные по налоговым сборам. И тогда тайный советник фон Гете сумел найти место «уволенному архивариусу В.» (как свидетельствуют изданные служебные документы Гете) в управлении дорожного строительства. Обремененный многочисленным семейством, отец стремился обеспечить высшее образование хотя бы старшему сыну, юноше незаурядных способностей, изучавшему философию и историю литературы в университетах Иены и Эрлангена. И все же из-за недостатка средств полностью пройти университетский курс Августу Вульпиусу не удалось: отец начал пить и во время запоев — как свидетельствует один из биографов XIX века — пропивал все, даже собственную одежду. Старший сын волей-неволей должен был взять на себя заботу о младших братьях и сестрах, особенно после того, как в 1786 году отец скоропостижно скончался. Не лишенный честолюбивых замыслов юноша постоянно и много читал. Его воображение поразили ранние произведения Гете: рыцарская драма «Гёц фон Берлихинген» и роман «Страдания юного Вертера», взбудоражившие тогда всю Европу (даже Наполеон мечтал о встрече с автором «Вертера»). И конечно же он не мог пройти мимо «Разбойников» Шиллера, вызвавших не только пламенные восторги у первых читателей и зрителей, но и породивших огромную массу подражательной литературы, которую, кстати, никак нельзя оценивать однозначно негативно. Во-первых, потому что среди этих произведений были не только бездарные, но и талантливые, и, во-вторых, потому, что и те и другие почти в равной мере способствовали значительному укреплению интереса широкой публики к чтению, а человек читающий все же имеет больше шансов взять в конце концов в руки и хорошую книгу, чем человек, не читающий вовсе. Август Вульпиус на всю жизнь остался горячим поклонником своих великих современников, хотя после выхода в свет «Ринальдо Ринальдини» мог уже не завидовать их славе. Писать он начал довольно рано, и с 1783 года регулярно выходят в свет отдельные издания его произведений: драмы и комедии, приключенческие и сентиментальные романы, обширные исторические очерки и эссе философского характера, а также многочисленные очерки на самые модные в ту пору темы: о переселении душ, о мистических учениях, о масонских ложах и так далее. Но прожить на одни только литературные заработки, помогая к тому же братьям и сестрам, Вульпиус никак не мог и поэтому все время искал какую-то более постоянную работу, а точнее, работу с постоянным заработком. И Гете, по крайней мере дважды, помогал ему в этом. Во второй раз — летом 1788 года: Христиана, сестра Августа Вульпиуса, в то время молодая работница местной цветочной фабрики, взялась передать лично в руки тайного советника письмо с просьбой о помощи, и вскоре Август получил приличное место в издательстве. Гете и в дальнейшем не забывал семейства Вульпиусов: в 1793 году Август стал заведовать репертуарной частью веймарского придворного театра, затем был библиотекарем и старшим библиотекарем дворцовой библиотеки и дослужился в 1816 году до титула герцогского советника. Когда в конце 1789 года Христиане подошла пора рожать первенца (Августа Вальтера Гете), то в новый дом, подаренный тайному советнику заботливым герцогом, переехали не только Кристиана, но и ее тетка, а также и сестра Эрнестина, которые ухаживали за ребенком и помогали в домашних делах. Таким образом, Август Вульпиус, служивший в театре и в библиотеке, то есть под непосредственной опекой Гете, на правах родственника частенько захаживал в его дом побеседовать за стаканом-другим вина, к которому оба имели некоторое пристрастие, что бросалось в глаза многим знакомым и благодаря их мемуарам вошло в анналы истории. Еще и в середине XIX века имел довольно широкое хождение слух, будто Гете — забавы ради и желая успеха своему родственнику — собственноручно написал несколько глав «Ринальдо Ринальдини». Во всяком случае, слух (или сплетня?), что у Вульпиуса был гениальный соавтор, постоянно упоминается немецкими литературоведами, хотя глубокого текстологического анализа романа с этой точки зрения никто так и не провел. Но если уж непременно нужно искать в книге следы вмешательства Гете, то начинать, видимо, стоило бы с романсов и песен, которых здесь немало; некоторые из них сразу вошли в широкий обиход и распевались на вечеринках и в застольях… Сегодня, когда столь велик интерес к прошлому, когда вновь открываются многие забытые или полузабытые имена, возвращение к российскому читателю «Ринальдо Ринальдини» Вульпиуса вряд ли нуждается в каком-то специальном оправдании. Не стоит, как это часто делалось прежде, объяснять лишь неразвитостью читающей публики ее огромный интерес к рыцарским, разбойничьим, готическим и вообще всяким леденящим душу историям, ведь стремление, победив страх, разгадать смысл таинственных событий накрепко связано еще и со стремлением разгадать тайну собственного я, обнаружить себя как личность, отвагой, щедростью, благородством, верностью подтвердить свою человеческую состоятельность. Отметим только, что большинство читателей, наверное, удовлетворились бы счастливым финалом книги, который к тому же хорошо вписывается в многовековую традицию плутовских, рыцарских и галантно-барочных романов. Но автор вышел за рамки канона. Вознеся своего героя на вершину земного блаженства, он не дает сюжету застыть на сентиментально-слащавой ноте и подводит действие к трагической развязке. Всемогущий Случай, постоянно помогавший атаману разбойников в самых безнадежных ситуациях, вдруг изменяет ему, и именно тогда, когда Ринальдо больше всего хочется жить. Случай играет столь огромную роль в этом романе, что о его художественных функциях стоит поговорить чуть подробнее. Древние греки, скандинавы, германцы и многие другие народы верили в рок, в изначальную заданность жизненного пути человека. В древнегреческой мифологии судьбу определяли мойры, в древнескандинавской — норны. Порою против их решений ничего не могли поделать даже боги. Одним из ярких воплощений идеи рока является трагедия Софокла «Царь Эдип», герои которой, зная о своей судьбе, отчаянно пытаются избежать ее. Но все напрасно. Орудием рока становится Случай: младенец Эдип случайно остается в живых, хотя отец приказал убить его, чтобы уйти от собственной гибели; выросший у приемных родителей Эдип так же нелепо и случайно убивает своего родного отца, делая еще один решающий шаг к неизбежной развязке. С помощью целой цепи фатальных совпадений герои Софокла в точности исполняют все, чему надлежит исполниться. Как видим, уже в античности рок, судьба и случай начинают восприниматься в неразрывной взаимосвязи, они дополняют друг друга, разрушая человеческие мечты и планы. В мировой литературе концепции такого рода переходили из века в век. Вульпиус подхватывает тему судьбы естественно, органически, как нечто само собой разумеющееся. В романе с его чередой случайностей и совпадений то и дело нарушается привычная логика вещей, но зато присутствует нечто высшее — ощущение жизни как праздника, прекрасного и страшного одновременно. Пусть читатель обратит внимание, как описан бал-маскарад с многочисленными переодеваниями-перевоплощениями Ринальдо Ринальдини! С какой удивительной легкостью лесной разбойник становится графом Дальброго, графом Мандокини, рыцарем де ла Чинтра, бароном Тагнано, графом Марлиани… Ринальдини — настоящий актер и психолог, хорошо знающий современное ему общество и всегда прекрасно исполняющий роль, приличествующую той или иной «маске». Точное знание общества и его социальной иерархии позволяет Ринальдо до поры до времени оборачивать Случай в свою пользу. Создается впечатление, словно бы благородный разбойник сам играет на клавишах собственной судьбы. Это впечатление поначалу даже усиливается из-за раздвоенности героя, который на протяжении всего романа постоянно порывается оставить свое кровавое ремесло и, уединившись, доживать жизнь в мире и покаянии. Но когда Ринальдо вроде бы уже бесповоротно порывает с прошлым, оно не отпускает его. Прошлое, как сказочное чудище, попирает будущее. Вульпиус в «Ринальдо Ринальдини» внимателен к человеческим попыткам повлиять на рок, изменить естественный ход событий. Так, разбойник Ринальдини оказывается избранником могущественных, но неведомых сил, которые намереваются использовать его славу и организаторские способности для достижения собственных политических целей. Во главе этой мощной масонско-мистической организации стоит старец из Фронтейи, познавший все науки и мистерии Востока и Запада, но до конца книги так и не открывший для себя самого главного. Случай и с ним сыграл злую шутку. Этот всеведающий и всезнающий человек является, по сути, такой же игрушкой в руках Провидения, как и бесстрашный разбойник. Старец из Фронтейи, он же князь Никанор, сын сестры турецкого султана, задуман Вульпиусом как полная противоположность Ринальдини. Если Ринальдо плывет по волнам жизни, сообразуясь лишь с конкретными и сиюминутными ситуациями и обстоятельствами, то князь Никанор хочет — ни больше ни меньше! — держать в своих руках саму нить жизни, для чего ему требуется все человеческое знание и все человеческое могущество. И мы видим его на вершине этого могущества, когда, кажется, уже не существует ничего невозможного, ничего недоступного. Но тут старец наталкивается в осуществлении своих замыслов — и это один из замечательно удачных ходов Вульпиуса — на непреодолимое сопротивление собственного сына, который готов подчиниться Судьбе или даже ее верному слуге Случаю, но отнюдь не готов быть игрушкой в руках человеческих. Рисуя диалектику симпатии и в то же время противостояния князя Никанора и Ринальдини, Вульпиус, возможно сам о том глубоко не задумываясь, схватывает диалектику основополагающих вопросов бытия, которую убедительно изображает не на абстрактно-философском, а на конкретно-чувственном, образном уровне. Читатель буквально «проглатывает» занимательный и динамичный сюжет и сквозь калейдоскоп меняющихся декораций и образов постепенно начинает различать более сложные очертания, незаметно выводящие этот роман далеко за пределы тривиально развлекательной литературы. И еще об одной стороне романа Вульпиуса необходимо напомнить читателю, который с увлечением погрузится в многочисленные любовные похождения удачливого разбойника. Роза, Олимпия, Лаура, Виоланта, Дианора… Хотел того Вульпиус или нет, но Ринальдо Ринальдини становится на страницах романа одним из перевоплощений бессмертного Дон Жуана и как таковой тоже вписывается в огромную литературную традицию. И нельзя сказать, что Ринальдо теряется и блекнет в этой большой традиции, скорее наоборот: он вносит в нее новые и весьма примечательные штрихи. Традиционный Дон Жуан — прежде всего идеальный любовник, символическое воплощение естественного мужского начала, не желающего в своих естественных притязаниях считаться ни с какими общественными и нравственными условностями. Этими качествами в полной мере обладает и наш Ринальдо. Но традиционный Дон Жуан совершенно немыслим в роли порядочного мужа и отца — вспомним хотя бы Мольера и Байрона. Ринальдо Ринальдини же буквально тоскует по оседлости — обратите внимание на его мечты об уединенной жизни с Розой или на те страницы романа, где говорится о любви к Дианоре, о желании жить с нею и с ребенком и никогда не расставаться. Таким образом, новый Дон Жуан, полностью сохраняя свое витальное любвеобилие, обретает в то же время и совершенно новые черты: становится менее условным, но зато по-человечески более понятным и близким. В заключение остается лишь напомнить, что «Ринальдо Ринальдини» с увлечением читали такие крупные писатели, как У. Теккерей, Г. Гейне, Г. Мелвилл и другие. В России роман был известен не только В. А. Жуковскому, А. С. Пушкину, А. И. Герцену, но и их младшему собрату по перу Ф. М. Достоевскому. Атмосферу увлеченности этой книгой в самой Германии хорошо передал Томас Манн в «Лотте в Веймаре», где одна из героинь, прочитавшая «Ринальдо Ринальдини» не менее пяти раз, мечтает при посещении Веймара увидеть не столько Гете, сколько автора «дивного романа», несравненного Вульпиуса… Более ста семидесяти лет прошло после второго (и последнего) издания «Ринальдо Ринальдини» в России, и хочется надеяться, что современный читатель воспримет новое издание этого романа на русском языке не только как популярное сейчас возвращение к забытым традициям и литературным памятникам. Эта книга и сегодня остается прежде всего действительно интересным и увлекательным чтением.      А. Гугнин Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников От автора Вся Италия говорит о нем; в Апеннинах и долинах Сицилии эхо разносит имя Ринальдини. Он живет в песнях флорентийцев, в балладах калабрийцев и в романсах сицилианцев. Он — герой всех сказаний Калабрии и Сицилии. У подножий Везувия и Этны поселяне рассказывают друг другу о деяниях Ринальдини. Охочие до пересуживаний горожане Калабрии собираются по вечерам у своих домов, и у каждого есть про запас какая-нибудь история о «valoroso Capitano Rinaldini». Истинное удовольствие послушать, как они стараются перещеголять друг друга. Пастухи в долинах Сицилии разгоняют скуку, расписывая его приключения, и даже обычно неразговорчивый крестьянин, уставший от дневных забот и жары, и тот оживляется, если вечером, в кругу своих знакомых, может потолковать о Ринальдини. Женщины и девушки, юноши и подростки с восхищением внимают рассказам своих отцов и мужей о любимом герое. Солдаты на прибрежных сторожевых вышках толкуют только о нем, и он же дает повод для споров морякам, когда их одолевает скука из-за мертвого штиля. На палубах и на вершинах гор, в прядильнях и в цветущих долинах звучат песни, прославляющие Ринальдини, и не из одних уст раздается радостное пение: «В гулком море, на равнинах, В чаще, в поле у жнивья И в безлюдстве гор пустынных — Всюду побывала я. Ринальдини! Страх жестокий Гонит по свету меня. Для подруги одинокой Помрачилась радость дня!» — Раздавался голос Розы Средь полей, где кровь лилась, И бежали быстро слезы Из ее печальных глаз. В лунном свете, чистом, резком Промелькнул ружейный ствол — И своим внезапным блеском Розу он к себе повел. «Велика предчувствий сила, Им ли сердце обмануть! Пусть затмились все светила — Мне любовь укажет путь. Видящие близь и дали, Звезды, расскажите мне, Вы его не повстречали Здесь иль в чуждой стороне?.. Шорох еле уловимый… Свист знакомый… Чу! Опять! Я нашла его! Любимый! Мне ль твой голос не узнать?»[1 - Стихи здесь и далее даны в переводе А. Шараповой.] Не узнать ли и нам его голос, не услышать ли его? Предлагаю послушать историю Ринальдини. Приключения, о которых люди рассказывают, расположены в хронологическом порядке, и если они доставят вам хоть половину того удовольствия, хоть часть того наслаждения, какое испытывали жители Калабрии и Сицилии или же флорентийцы и римляне, то дело сделано: моим читателям не придется скучать. А именно этого я и желаю! Буйный ветер бушевал над гребнем высоких Апеннин, сотрясая верхушки столетних дубов, и склонял долу колеблющиеся языки пламени. У костра, горевшего в небольшой долине подле крутой скалы, сидели Ринальдо и Альтаверде. Ночь была темной, плотные тучи заволокли луну, и ни одна приветливая звезда не сверкала на небосводе. — Ну и ночь! Такой мне еще переживать не доводилось!.. Ринальдо! Ты спишь? — тихо спросил Альтаверде. — Сплю? Да что ты! Я люблю такую погоду, как сегодня. Буря бушует и во мне! Альтаверде покачал головой: — Атаман, ты уже не тот, каким был прежде. — Верно говоришь! Когда-то я был невинным мальчуганом, а теперь… — Ринальдо вздохнул. — Признайся, ты влюблен? К чему же печаль? — Я же атаман разбойников. — А что, дама твоего сердца знает об этом? Разве не принимают тебя, когда ты появляешься в больших городах, за богатого маркиза из самого знатного дома? — спросил Альтаверде. — И однако ж объявляют награду за мою голову! — Ринальдо поднялся. — Кто же захочет получить ее? — Может, даже кто-то из наших! Альтаверде возмутился: — Тьфу! Так не поступят те, кто присягнул тебе на верность… — О, они тоже только люди, и даже злые люди. Ведь добрыми, черт побери, ты нас не назовешь? — У тебя сегодня скверное настроение. Хочешь выпить? Нет? Ну так выпью я. К чему эти мрачные мысли? Все равно уже ничего не изменишь, — слишком поздно! — Горе и мне, и тебе, и всем нам, что уже слишком поздно! О Альтаверде, какая погибель нас ждет? — печально вопросил Ринальдо. — Каждому предначертана своя. Но не все ли равно, кто будет кормиться нами после нашей смерти — черви, рыбы или вороны… Во всяком случае, мы не будем сами платить могильщикам. Вход в жизнь — единая тропа, на которую равно вступают и короли и нищие. А вот для выхода есть множество ворот. Выйдем ли мы через средние или боковые ворота, никакой разницы нет. Только выпустят нас наверняка. Будет небу угодно, так мы спокойно умрем в своих постелях, как все другие люди, которым это тоже суждено. — Спокойно? — переспросил Ринальдо. — Многие ли умирают спокойно? А боль, а муки, что же, не в счет? Страдают все. Другое дело, что не все умирают с позором! — С тех пор как ты влюбился, — ответил раздраженный Альтаверде, — с тобой невозможно разговаривать. Кто завлек тебя к нам? — Мое легкомыслие, — вздохнул Ринальдо. — Ну так и пеняй на него, а на себя нечего злиться. Что выбрал, то выбрал. Теперь ты ничего изменить не можешь, держись начеку, вот и все. А найдешь свою погибель, так не по своей вине. Кем был бы ты, если бы остался в Остиале и пас бы там коз твоего отца? — Кем мне теперь не быть. Честным человеком! — Ты совершил такие великие деяния, которым должны завидовать благороднейшие люди… — возразил Альтаверде. — Деяния эти не имеют никакой ценности. Их совершил разбойник… — Но это ничуть не умаляет ценности великодушных поступков! Сам черт и тот может иной раз послужить добру… — Кто выбрал черное ремесло, того ничто не обелит, — настаивал Ринальдо. — Будь прокляты твои слова! — вспылил Альтаверде. — Разве не лились из твоих глаз слезы радости? Разве не возносили тебя в молитвах? Разве не благословляли тебя? — Но они не знали, что благословляют разбойника. Тут Альтаверде еще больше рассердился: — Так казни самого себя! Молись, постись, хлещи себе до крови спину, бормочи «memento mori!»[2 - Помни о смерти! (лат.)] и становись картезианцем. Почему ты умаляешь то благое, что сотворил? — О, лучше бы я остался со своими козами! Говорю тебе — не вправе я ни похваляться своими делами, ни радоваться им, ибо хоть и были кое-какие из них добрыми, но куда больше было недобрых, кои все-таки приведут меня однажды на виселицу… — со вздохом ответил Ринальдо. — Так разве ты уже там, что так вздыхаешь? — О Альтаверде! Кто знает час своего конца? — Никто. И это хорошо, иначе как можно было бы спать спокойно! А сон — это лучшее, что есть в жизни человека… — Нам ли спать спокойно? — Я лично так и поступлю. Спокойной ночи! Следи, чтоб огонь не потух. А захочешь спать, так разбуди меня. Раздосадованный Альтаверде завернулся в плащ и улегся спиной к Ринальдо. Он и в самом деле тотчас заснул. А Ринальдо взял свою гитару, тронул струны и запел: Ах! Среди долин цветущих Жил я, вольностью дыша, От унынья, дум гнетущих Далека была душа. Мальчиком, бывало, милым, Беззаботно веселюсь… Днесь — преступником унылым Безнаказанно томлюсь. К небу устремлялось око — Зеркало души простой, Детски-ясной и высокой, Не спознавшейся с тоской! А теперь померкли очи От бессонниц и тревог, И душа мрачнее ночи — Так ее долит порок! Добрый дух меня оставил, В страхе от меня бежал, Сердце мраку предоставил, Беспокойству волю дал. Душу повязали путы, Смят, разорван мой венок, И счастливые минуты Тягостны мне, как упрек. Тут вдруг залаял один из чутких догов, лежавших у костра. Альтаверде вскочил, схватился за карабин. Ринальдо не успел еще крикнуть: «Кто идет?», как получил знак, что это один из их товарищей. Собаки замолчали, и к костру подошел Николо. — В чем дело? — спросил Альтаверде. — Мне поручено вам передать, что вдали были слышны колокольчики мулов, — ответил Николо. — В такую-то ночь? — Кто-то, верно, заблудился. — А вы все еще у горного прохода? — Пьетро и Джамбатиста ушли на разведку. Остальные тридцать там же, все в сборе. — Джироламо тоже с вами? — спросил Альтаверде. — Да… Он уже заранее радуется, что заполучит мулов. — Николо рассмеялся. — Это уж как водится! — Альтаверде! — вступил в разговор Ринальдо. — Не пойти ли тебе к нему? Ты же знаешь Джироламо, он ведь всегда забывает об осторожности. — Как скажешь, так и сделаю. — И пришли ко мне Чинтио. Я буду ждать его здесь. — Хорошо, — сказал Альтаверде. — И… постарайтесь не проливать кровь! — Постараемся… — согласился Альтаверде. — Атаман! Ты хочешь остаться один? — испуганно спросил Николо. — Да, пока не придет Чинтио. — Тогда поспи немного, — посоветовал Альтаверде. — Если смогу! Оставьте мне псов. — Спокойной ночи! — пожелал атаману Альтаверде. — До счастливой встречи! — крикнул Николо. Они ушли. Ринальдо подбросил хвороста в костер, лег под дерево и натянул на голову плащ. Над ним неистовствовала буря, сухие ветки в костре громко трещали. — Ах! — вздохнул Ринальдо. — Храните меня все святые и добрые ангелы!.. Так с искренней верой молился я некогда, засыпая. А теперь не в состоянии больше молиться и сон не идет. О, если бы я мог хоть плакать! Тут залились лаем собаки. Ринальдо откинул плащ, вскочил на ноги и схватился за пистолеты. Собаки яростно бросались на какого-то человека. Ринальдо усмирил догов и шагнул навстречу подходившему, тот оказался старцем с седыми волосами и бородой, в коричневых одеждах. В правой руке старик держал посох, в левой — потушенный фонарь. Маленькая собачонка испуганно жалась к нему. — Кто ты? — обратился к нему Ринальдо. Старец ответил: — Меня знают под именем Брат с горы Ориоло. Иду из ближайшего городка. Я там, как обычно, заказал немного провианта. Теперь возвращаюсь в скит. Буря погасила свет моего фонаря, и я, как ни хорошо знаю эту местность, все же сбился с пути. Позволь мне зажечь фонарь. Тогда я снова найду дорогу… Спи спокойно! — Как ты думаешь, кто я? — спросил Ринальдо. — Я рад, что нашел тебя у этого костра, ведь я опять буду с огнем. — А за кого принимаешь ты меня? — Не все ли мне равно, кто ты. — Судьба вынуждает меня скитаться тут. А Ринальдини, этот пресловутый разбойник, говорят, орудует как раз в этих долинах, — сказал Ринальдо, и в глазах его сверкнула искорка. — Так говорят, — подтвердил отшельник. — Я боюсь этого свирепого разбойника. — Он вовсе не так свиреп, как говорят. Я сам хочу его найти, попросить у него охранный лист для моей хижины. — Смотри не ошибись в нем! — Да имеет ли это какое значение. Ту малую толику лет, что мне еще осталось прожить, пусть отнимет у меня, если такова воля Божья. Со временем он все равно за них заплатит. А подпалит Ринальдини мою хижину, так я построю себе другую. Денег он у меня не найдет. Забьет моих коз? Ну что ж, крестьяне из окрестных деревень, которые любят меня, подарят мне конечно же парочку других. На все воля Божья! — Ты, верно, нуждаешься в самом необходимом? — Кто в силах обходиться малым, никогда не терпит нужды. — Мне очень хотелось бы совершить доброе дело, — сказал Ринальдо. — Возьми этот кошелек. — Я неохотно делаю долги, зная, что не смогу их возвратить. Да и деньги мне не нужны… Спи спокойно! Старец побрел дальше, и Ринальдо не посмел его задерживать. Он опять улегся под деревом, а когда собаки вновь залаяли, уже брезжило утро. Пришел Чинтио. — Атаман! — воскликнул, присев к огню, Чинтио. — Что с тобой? Почему ты чураешься твоих людей? Ты ищешь одиночества и этим раздражаешь нас… Ринальдо устало ответил: — Я сам себя раздражаю. Не знаю, что со мной. — Альтаверде считает, что ты влюблен. — И это верно… — Ну, — сказал Чинтио, — это не беда. Ринальдо приподнялся на локтях, глянул на Чинтио и принялся рассказывать: — Четыре дня назад я прогуливался в одной маленькой долине и увидел девушку. Ах, Чинтио, это был ангел! Она собирала ягоды! Я заговорил с ней, она ответила. Так невинность бесхитростно беседует с пороком… Тут подошли наши люди. Я должен был расстаться с ней, и с тех пор не видел ее и не знаю, кто она и где ее искать… — Так забудь ее, — подал совет Чинтио. — Смогу ли? — Каждый может все, что он хочет! — Это заблуждение, — возразил Ринальдо, — иначе я мог бы стать опять честным человеком! Чинтио сердито возразил: — Подобными речами ты только расхолаживаешь наших людей… — Расхолаживаю? Боже, как я устал. Поспать бы еще часок. Ринальдо опять улегся под деревом и вскоре забылся сном. Когда он через некоторое время проснулся, солнце уже сияло. Буря стихла, тучи развеялись. Общество у костра увеличилось, к Чинтио присоединились два его товарища, а также подошли Джироламо и Паоло. Они сидели и варили какую-то еду. — Доброе утро, атаман! — сказал Чинтио. И двое его друзей тоже сказали: — Доброе утро! Ринальдо поднялся. — Благодарю вас! Дайте мне попить. — Альтаверде передает тебе привет, — сказал Джироламо. — Мулы уже наши, три животины. Они были нагружены багажом неаполитанского князя и направлялись во Флоренцию, куда, понятно, теперь не попадут. Но добыча наша невелика. — Погибли при этом люди? — спросил очень серьезно Ринальдо. — Все три погонщика, — равнодушно ответил Джироламо. — Эти парни могли бы сболтнуть лишнее. В мире достаточно погонщиков мулов. Альтаверде делит сейчас добычу. В одной шкатулочке он нашел вот этот медальон, который и посылает тебе. Ринальдо взял медальон, открыл его и увидел там портрет прекрасной девы в монашеском одеянии. На оборотной стороне — молодой человек в военной форме. Оправа, хоть и не дорогая, была выполнена со вкусом. Вскоре к ним подошел Альтаверде со своими людьми. Разбили палатки, развели костры; разбойники варили и жарили, ели, играли, пели и пили. Атаман обсудил с Альтаверде различные меры предосторожности. Когда они разместили всех и расставили часовых, Ринальдо, перейдя гору, спустился в другую небольшую долину, где улегся у родника, под несколькими тополями. К полудню Альтаверде разбудил Ринальдо, и они оба вернулись к своим гомонящим товарищам. Их ждал обильный обед. Когда все уселись и наполнили тарелки, Джироламо сказал: — Атаман, твои люди заметили, что последнее время ты словно не в себе. Они хотят знать — почему. Если ты страстно чего-то желаешь, что в наших силах раздобыть, так ты это получишь, пусть даже мы все костьми поляжем. Если же тебя просто терзают мрачные мысли, то мы просим тебя их прогнать. А то и мы все, вместе с тобой, впадем в глубочайшее уныние! Какое-то время Ринальдо молчал и лишь переводил взгляд с одного товарища на другого. Потом заговорил: — Вы все читали объявления республик Венеции, Генуи и Лукки. Они повсюду развешаны. За мою голову назначена высокая награда. — И пусть назначают, атаман! — крикнули все в один голос. — Никто ее не получит. — Да кто посмеет тебя хоть пальцем тронуть?! — воскликнул Джироламо. — Разве мы не с тобой? Он поднялся и выхватил саблю. Все последовали его примеру, еще раз выкрикнув: — Жизнь отдадим за тебя, атаман! Клянемся в верности до гроба! Ринальдо, глубоко тронутый, сердечно поблагодарил их. После этого все разошлись. И опять они играли на гитарах, пели, гомонили. Ринальдо лежал в стороне под деревом, когда к нему подошла Фьорилла, амазонка из его шайки. Присев рядом с ним, она стала чистить свой пистолет. Потом тихо заговорила: — Не одна лишь награда, назначенная за твою голову, атаман, навевает на тебя тоску. Такой человек, как ты, не дрожит при мысли об этом. Другое тебя гнетет… — Ты так думаешь? — И наверняка не ошибаюсь. Спроси сам свое сердце. — Сердцу моему, и вправду, тяжело! — Полгода назад и я пережила подобное, — сказала Фьорилла. — Полгода назад? — удивился Ринальдо. — Да. Но теперь, надо думать, все прошло. Я, дуреха, влюбилась в тебя тогда… — Она опустила голову. — В меня? — воскликнул Ринальдо. Глаза его блестели. — Мне казалось, что ты это заметишь… — Фьорилла с силой швырнула на землю пистолет и поднялась. — Я верила, что могу стать возлюбленной атамана, — добавила она и поспешно ушла. Ринальдо долго смотрел ей вслед. Потом рывком поднялся со своего жесткого ложа и подал знак, по которому все его люди тотчас собрались вокруг него. — У меня есть план, — сказал Ринальдо. — Мы отправляемся в горы Альбониго. Выходим немедля. Снимайте часовых. Вечером устройте привал в долине часовни Сан Джакомо, а завтра к полудню вы уже будете на равнине четырех гор Ла Чера. Я разработал для вас одну отчаянную вылазку! Только бы удался мой замысел… Все, громко возликовав, стали собирать свои пожитки. Часовые были сняты, и вот уже Джироламо выступил с застрельщиками. За ним следовал Альтаверде с основной командой, а Чинтио замыкал тыл. Ринальдо же, взяв гитару и ружье, направился в сопровождении двух псов в ту сторону, куда в прошлую ночь ушел отшельник. Вскоре он обнаружил тропинку и заметил, когда тени уже стали длиннее, среди кустов, вблизи одного из горных хребтов, крышу небольшой хижины. Он зашагал к ней и, не дойдя еще до жилища, увидел отшельника, выкапывающего корешки. Они поприветствовали друг друга, но оба выглядели несколько смущенными. Наконец старец спросил: — Ты все еще не нашел проселочной дороги? — Я ее еще не искал, — ответил Ринальдо. — Я искал тебя, чтобы попросить у тебя ночлега. Если моя просьба тебе не по душе, так я останусь ночевать, как и в прошлую ночь, под открытым небом. — Переночевать у меня ты можешь, но… удобств у меня, признаться, никаких. — Я всегда сумею устроиться как надо, — возразил Ринальдо, — особых удобств мне не требуется. — Ложе из сена… — Я не неженка. Ты же видел, что в прошлую ночь я лежал на еще более жесткой постели. Моя судьба… — Что гонит тебя в эту глушь? — спросил отшельник. — Позволь мне не отвечать на твой вопрос. — Ну что ж. Коли ты удовольствуешься тем, что найдешь в хижине, так ступай за мной. Ринальдо молча последовал за отшельником в его скит. Чистой и милой была тесная та горница. Два-три столика и несколько стульев — вот и вся ее обстановка. На одном из столов — латинская Библия и распятие. На другом — вязанье со спицами. Старец убрал его, заметив, что гость внимательно разглядывает работу. А потом на некоторое время вышел из горницы. Когда он вернулся с зажженной лампой, Ринальдо вынул из принесенных сумок несколько бутылок вина, поставил их на стол и сказал: — За стаканом вина мы познакомимся ближе. — Знакомство двух-трех честных людей за бутылкой вина нередко становится очень и очень сердечным, — ответил старец. — Вино — это драгоценный напиток, который Небеса подарили людям. Оно украсит наш скромный ужин. Ведь я не могу предложить моему гостю ничего особенного, только сыр и хлеб, немного масла… Да еще дыня, которую я срезал только сегодня. — С лихвой хватит для двоих. Хватило бы даже и для третьего, пожелай он отужинать с нами, — сказал Ринальдо. Старец быстро переспросил: — Для третьего? Есть еще кто-то, кто следует за тобой? — Нет, никого. Но если здесь… — Здесь, кроме меня, никого, ни единой души. Если не считать моей собачки и двух-трех горлиц. Ринальдо молчал. Старец, однако, не унимался: — Отчего пришла тебе в голову мысль, будто здесь кроме меня есть еще кто-то? Ринальдо усмехнулся, выдвинул ящик стола и показал на вязанье. — Ах, это! — Старец улыбнулся. — Да, это вязанье и вправду принадлежит одной особе, которая, однако, не живет у меня. Она забыла его здесь на столе сегодня утром. Старец оставил гостя, чтобы принести свое простое угощение. Ринальдо же тем временем осмотрелся внимательнее. Он открыл дверь, ведущую в маленькую каморку. Здесь было ночное ложе старца. Над ним меж двух картин, писанных масляными красками, висели несколько пистолетов. Ринальдо взял лампу, осветил картины и отпрянул, пораженный; с полотен на него глянули уже знакомые ему монахиня и офицер! Разительно схожи были эти картины с теми маленькими портретами из медальона, что передали ему утром как добычу. Ринальдо вышел из каморки и в задумчивости вернулся в горницу. Старец, назвавший себя Донато, внес кушанья и, сотворив краткую молитву, сел со своим гостем к столу. Они с аппетитом поели. Когда первая бутылка была выпита и вторая уже почата, завязался оживленный разговор. — А теперь, — предложил Ринальдо, — поднимем бокал за здоровье третьей особы, живет она здесь или нет! — За ее здоровье! — подтвердил Донато. — Но здесь она не живет. Примерно в часе пути отсюда, под горами, расположена мыза. Там и живет девушка, оставившая здесь свое вязанье. Она время от времени навещает меня. — Она дочь мызника? — с интересом спросил Ринальдо. — Его приемная дочь. Очень доброе, веселое создание. Я люблю ее отцовской любовью. Да, за ее здоровье! Они чокнулись и выпили. Наступила пауза. Но в конце концов старцу вино вновь развязало язык, и он поинтересовался: — Могу ли я спросить, откуда ты? — Я — римлянин. — Римлянин? Родился в самом Риме? — Нет, родился я в деревне. — Руку, земляк! Я тоже уроженец Рима. Но я не горжусь своей родиной. Неблагодарная это земля, — сказал сердито отшельник. — Ты познал ее неблагодарность на собственном опыте? — Ринальдо испытующе посмотрел на него. — Да, со мной там обошлись ужасно… Довольно! Я живу тут спокойно и простил своих врагов. В Риме не может больше быть истинных мужчин. Ценить их он не умеет. Римляне стали заносчивым, жестоким и несправедливым народом. А как они с тобой обходились? Ринальдо не торопился с ответом. — Мое несчастье породила моя собственная вина. — Мне было бы легче, если бы я мог сказать то же самое. Но я страдал безвинно. Ринальдо уже хотел было ему ответить, как вдруг они совершенно отчетливо услышали голоса. Голоса приближались. И вот уже в дверь застучали. — Кто там? — крикнул Ринальдо не без замешательства. Донато открыл окно. — Отпирай! — закричали извне. — У дверей стоят вооруженные люди, — сказал Донато. — Это могут быть полицейские стражники или солдаты. Если ты опасаешься их, так ступай в соседнюю каморку. Ты легко выберешься оттуда через окно в сад. А перелезешь через изгородь и свернешь направо — доберешься до скалы. Там, по левую руку, есть грот, в нем можешь спрятаться. Я же открою им дверь, чтобы они ничего не заподозрили. Ринальдо подозвал к себе псов и шагнул в соседнюю комнату. Донато пошел открывать дверь скита. В горницу ввалились шестеро вооруженных. Ринальдо слышал весь разговор, что происходил в горнице. — Кто ты? — Я — отшельник Донато. — Есть здесь кто-нибудь еще? — Я живу здесь один. — Ты нас знаешь? — Откуда мне знать вас? — Ты нас боишься? — Если вы слуги законности, так человеку невинному вас нечего бояться. — Ты ошибаешься. Мы не ищейки беззубой юстиции. Где твои деньги? — В этом кошельке. Вот он. — Пошел к черту со своими грошами! Выкладывай остальное! — Мое богатство все тут. — Мы этому не верим. — Но это правда. — Старый хрыч! Вот стоит вино. Ты вовсе не нищий. Давай сюда еще вина. — Это вино — подарок. У меня больше нет. — Черт побери! Здесь ужинали двое. Убейте подлеца, он нам солгал. — У меня был гость… — Свяжите старого обманщика! Пусть исповедуется! — Помилосердствуйте… — Деньги! — Берите все, что найдете. Денег у меня нет. — Плут закоренелый! Все еще не хочешь исповедоваться? И разбойники набросились на Донато. Он громко воззвал о помощи. Ринальдо рывком распахнул дверь. Выхватил пистолет и крикнул громовым голосом: — Что вам здесь надо? — Силы небесные! Черт побери! Атаман!.. — крикнул один из разбойников. Все сняли шляпы. И отпустили дрожащего отшельника. Донато, шатаясь, подошел к стулу, сел и повторил срывающимся голосом: — Атаман? — И это ваши героические подвиги?! — продолжал Ринальдо. — Разве не позорите вы мое имя подобными поступками? Хороши товарищи Ринальдини! Неужели вы до того обнищали, что отбираете последний грош у бедняка? И хороша доблесть — связать беззащитного человека! Кто тот негодяй, кто первым поднял руку на немощного старца? Глубокое молчание сковало языки. Ринальдо возмущенно повторил: — Кто тот негодяй? Назовите его, или я пристрелю первого, кто стоит передо мной. — Это был Паоло, — пробормотал кто-то. Не сказав ни единого слова, Ринальдо выстрелил. Пуля размозжила Паоло руку. Он упал, но товарищи его стояли не двигаясь. — Почему вы оставили ваш отряд? — грозно задал вопрос Ринальдо. — Мы искали тебя, атаман, — сказал один из разбойников. — Вам что, приказано выслеживать меня? Вон отсюда! Вы наши законы знаете; и знаете, что совершили и что заслужили. Возьмите этого человека с собой, но к людям Ринальдини он более не принадлежит. Ждите меня и заслуженное вами наказание завтра. Разбойники вышли, неся на руках Паоло, Донато сидел, дрожа, на стуле. Ринальдо подошел к нему и взял его руку. Пожав ее, он сказал: — Успокойся, добрый старец! — Открой тот шкафчик, — пробормотал Донато, — дай мне круглый флакончик с красными каплями. Ринальдо сделал так, как просил старец, налил по его указанию полную ложку из флакона и подал ему. Проглотив капли, Донато вроде бы пришел в себя. Он тихо переспросил: — Так ты, значит, сам Ринальдини? — Да, я Ринальдини. — Я обязан тебе жизнью, и все же я не рад знакомству с тобой. — Почему? — Одно твое имя внушает страх, и ты сам страшен. А то, что ты совершил тут у меня на глазах, наполняет мое сердце трепетом и ужасом. — А мое — горестью… О, если б только я мог избавить тебя и себя от совершившегося. Но ты не знаешь этих мерзких людей. Только страх и ужас могут держать их в повиновении и узде. — А сам ты не боишься этих нелюдей? — Даже если бы я их боялся, они не должны были бы об этом догадываться. — Несчастный, в какую же компанию ты попал! Ринальдо помолчал немного. Потом сказал: — Друг мой! К тебе влечет меня мое сердце, тебе я могу довериться. И рассказать свою историю. Но только не сейчас, она потрясла бы тебя. А тебе необходим покой. Позволь мне проводить тебя до твоего ложа. Я же дождусь утра на этом стуле. Он отвел Донато к его постели, а сам завернулся в плащ и уселся на стул. Но задремать ему удалось только далеко за полночь. И уже с первым лучом солнца он проснулся. — Мне очень плохо! — вздохнул Донато, когда Ринальдо подошел к нему и осведомился о его самочувствии. — Могу я тебе помочь? — спросил Ринальдо. Отшельник опять попросил его достать из шкафчика пузырьки с лекарствами. Ринальдо принес что требовалось, Донато растолковал ему, как сделать нужную смесь. Едва он проглотил ложку этой смеси, как тихий сон смежил его веки. Ринальдо вышел из хижины и прошелся по саду, вбирая сердцем и глазами великолепие восходящего солнца. Величественно, озаряя все вокруг, поднималось царственное светило над клубящимися туманом вершинами гор и направляло теплые лучи свои в маленькую долину, где стоял скит Донато. Птицы прославляли блистательное появление светила гимном, но Ринальдо печально закрыл руками лицо. — И мне светит оно, златое солнце! — вздохнул он. — И мне тоже, равно как всем добрым и злым. Ах! Его лучи — это молнии, направленные в мое виновное сердце. Они разят без промаха! Вдруг Ринальдо уловил поблизости от себя легкий шорох. Он открыл глаза. И что же?! Перед ним стояла прекрасная девушка, та самая, которую он встретил несколько дней назад, с которой беседовал так непринужденно-бесхитростно и которую с тех пор не надеялся увидеть. Смущенно стояли они несколько мгновений друг против друга. В конце концов заговорил Ринальдо: — Ты живешь на соседней мызе и порой навещаешь отшельника Донато? — Да… — Как зовут тебя? — Аурелия мое имя. А вы, видимо, тот господин, который несколько дней назад говорил со мной, когда я собирала землянику? — Да. И я тоже друг твоего друга Донато. — А где он? — Он спит, — ответил Ринальдо. — Он еще спит? Так, значит, он болен. — Он и правда чувствует себя плохо. Небольшая слабость. Если сон подкрепит его, он поправится. Не будем его будить. — А кто вы? — Путешественник, — сказал Ринальдо. — И вы так долго оставались в этих местах? — Мне нравится здесь, в горах, где живут такие прекрасные девушки. — Вы меня имеете в виду? Вы, верно, не знаете, что я живу не в горах. — О да! Донато сказал мне, где вы живете. — Вы говорили с ним обо мне? Что напомнило вам обо мне? — Твое вязанье. — Ах, значит, вязанье! Да, вязанье все еще у Донато. Я его забыла. Тут у изгороди раздался легкий шорох. Ринальдо посмотрел туда и увидел Чинтио, который подавал ему знаки. Аурелия бросилась в скит. — Атаман, — сказал Чинтио, — тебе всенепременно надобно быть у нас. Наши люди подняли великий шум. — Жди меня здесь, — бросил ему Ринальдо и пошел в скит. — Милая девушка, — обратился он к Аурелии, — побудь с Донато. А когда он проснется, скажи, что я вскорости вернусь. Мой слуга зовет меня. Что-то неладно с моим багажом. Какой-то непорядок. Всего тебе доброго! Ринальдо пожал Аурелии руку и поспешно вышел. В сопровождении Чинтио он добрался до места, где расположились его люди. — Хорошо, что ты пришел, атаман! — закричали, перебивая друг друга, разбойники. — Мы хотим знать, почему ты стрелял в Паоло! — Тихо! — зычным голосом крикнул Ринальдо. — Джироламо! Зачитай громко пятый и шестой пункты нашего Закона! Джироламо так и сделал, после чего Ринальдо рассказал о том, что произошло в ските. И, закончив, воскликнул: — Так пусть это дело решает наш Закон! — Пощады! Пощады! Пощады для Паоло! — закричали многие. Ринальдо молчал. Паоло лежал на земле. Ему только что сменили повязку. Он тоже слабым голосом молил о пощаде. Ринальдо молчал. Джироламо подошел к нему и стал просить за Паоло. Ринальдо не промолвил ни слова. Тогда к нему приблизилась Фьорилла, она сказала: — Атаман! Ради тех страданий, что испытало мое сердце из-за тебя, прошу тебя пощадить Паоло. Ведь я полюбила его, дабы подавить мою любовь к тебе. — Я, как и вы, подчиняюсь Закону, — ответил Ринальдо, — и потому не вправе пощадить его. — Не подчиняйся Закону, — закричали все. — Будь сам законодателем, чтоб самому щадить и миловать! — Если вы этого хотите… — Мы заклинаем тебя! — Так объявляю Паоло помилование, и его сотоварищам тоже. Но при одном-единственном условии. — Говори! — Чтобы случай сей был первым и последним, когда я при подобных поступках объявляю помилование. — Да будет так! — Кстати… Паоло и его сотоварищам, которые столь жестоко обошлись с бедным старцем, следует передать ему двух коз, две бочки вина и десяток домашней птицы… — Браво! Браво! Да здравствует атаман! Под бурное ликование, под музыку и радостные возгласы завтракал теперь Ринальдо у своей палатки. Минуту-другую наблюдал он за суетой в лагере. Потом написал несколько приказов, запечатал их в конверты и приказал созвать всех. Разбойники с напряженным вниманием и интересом приготовились слушать своего атамана. Ринальдо, оставаясь на своем месте, обратился к ним со следующими словами: — Джироламо! Передаю тебе приказ, который ты распечатаешь в Борго. По обстановке решишь, идти тебе в Ареццо или нет. Дело, тебя туда ведущее, требует осторожности. Тебя, Фьорилла, я посылаю в Бибиену. Послушай, что там говорят о нас. Николо и Себастьяно прочешут лесной массив у Бозины. Тебе, Амадео, я поручаю леса у Анчьярто. Альтаверде берет шесть, а то и восемь человек и попытается захватить председателя суда в Бранколино. Ближе к вечеру Матео с двадцатью молодцами отправится в южные горные районы и займет Козью тропу. Альзотто с тридцатью храбрецами остается здесь, ожидая приказа. Чинтио отберет себе двенадцать человек и, пройдя по Тополиной долине слева от Ориоло, выйдет там к ущелью. Все остальные расположатся лагерем в западной равнине перед Марчанским лесом. Вот вам пароль, — и он назвал его. Все тотчас принялись исполнять приказания. Ринальдо же погрузил на двух своих огромных псов разные лекарства и продукты и направился вновь к скиту Донато… Аурелии там уже не было, но крестьянский паренек, сын другого мызника, стоял у постели Донато. Донато поручил своему юному стражу насобирать дров. Ринальдо тем временем дал старцу несколько ложек подкрепляющих лекарств, из тех, что принес с собой. — Надеюсь, что очень скоро буду опять на ногах, — сказал Донато. — Может, ты пришел, чтобы проститься со мной? — Ты считаешь, так будет лучше? — Я хочу этого. Теперь я знаю, кто ты. Мне не хотелось бы разговоров, будто я с тобой подружился. Тебе ведь известно, как это бывает. Людские пересуды — не такой пустяк… Я благодарен тебе за спасение моей жизни и буду молчать. Никто не узнает от меня, что внушающий всем страх Ринальдини, за голову которого дают высокую награду, был у меня… Аурелия доверилась мне. — А если я скажу тебе, что люблю ее? — Смеешь ли ты любить ее? Можешь ли надеяться на взаимную любовь, если Аурелия узнает, кто ты, Ринальдини? — А надо ли ей это знать? — Хочешь обмануть ее? — Я скажу Аурелии… — Ты не будешь больше говорить с ней, Ринальдини! — Правда?.. Ну, так жди моих ответных действий. — Не затевай никаких мерзких дел, Ринальдини!.. Если ты взаправду любишь Аурелию, как можешь ты желать, чтобы она стала несчастна? Ты любишь ее не той чистой любовью, какую заслуживает эта девушка. Или ты хочешь ввести ее в свою шайку? Тогда рано или поздно правосудие покарает и ее, как твою сообщницу. Для тебя самого уже несчастье быть тем, кто ты есть, но ее оставь жить и умереть всеми уважаемой… Надеюсь, ты скоро оставишь меня, чему я буду весьма рад, ибо жду гостя. — Не из страха, которого не ведаю, а токмо из любезности ухожу, Донато. Но до того еще один вопрос: кто те особы, чьи портреты висят над твоей кроватью? Она — в одежде монахини, он — в форме? — Мои друзья. Этого человека, портрет которого ты тут видишь, я сейчас жду. Он направляется во Флоренцию. В горах у него отобрали — видимо, твои люди — мулов с багажом. Погонщиков пристрелили. Только один парнишка удрал. Он спасся, убежав к приемному отцу Аурелии, там сейчас находится и мой друг, чей портрет ты здесь видишь. — Если он твой друг, так верни ему эту вещь, об утере которой он, быть может, сожалеет. Ринальдо передал Донато медальон с портретами, который он получил из багажа ограбленных мулов. Донато взял медальон, открыл его и, едва увидев портреты, стал их целовать. — Ты сделал мне весьма ценный подарок, и он опять попадет в руки своего истинного хозяина, — сказал отшельник. — Не назовешь ли ты мне его имя? — спросил Ринальдо. — Быть может, благодаря тебе я когда-нибудь смогу быть ему полезен. Донато уже хотел было ответить, как в комнату влетел крестьянский парнишка с криком: — Они идут! Сразу же вслед за ним в горницу вошел тот самый человек, о котором говорили Ринальдини и Донато. В мундире, с мальтийским крестом. Вместе с ним вошли два местных жителя: уже не раз упоминавшийся мызник и его брат. Мальтиец было пристально вгляделся в Ринальдо, но тотчас отвел свой взгляд, заметив ответное неудовольствие. Ринальдо подал Донато руку и со словами: «Скорейшего выздоровления!» — быстро покинул скит. Мальтиец не мешкая последовал за ним. Ринальдо обернулся. — Милостивый государь! — сказал мальтиец, медленно приближаясь к нему. — Мы с вами уже где-то встречались. — Вполне возможно, — согласился Ринальдо. — Вы тот человек, который назвал себя другом Донато и этим утром разговаривал с девушкой, которую зовут Аурелия? — Да, это я. — Позвольте узнать ваше имя? — Вы узнаете его, если прежде назовете ваше. — Я князь делла Рочелла. Как раз в это время несколько разбойников доставили коз, птицу и вино, все, что Паоло должен был отдать отшельнику во искупление своей вины. Ринальдо передал что было привезено крестьянскому пареньку и сказал: — Это принадлежит моему другу Донато. Он знает, почему и за что… Можешь позже сказать ему, что все прибыло. Затем опять повернулся к князю. — Вы пришли из усадьбы, где живет Аурелия, так скажите: она еще там? — Не понимаю, почему… — Почему я задаю этот вопрос, хотя вы ждали услышать мое имя? — Верно! Я это хотел сказать! — Если возможно, позвольте мне не называть его. Чужим именем я не хочу называться, а мое истинное… — Не может быть, чтобы я ошибся! Я встречал вас под именем маркиза Пеполи примерно полгода назад во Флоренции. Не помните? Мы беседовали, и вы еще очень разгорячились, когда кто-то рассказал о пресловутом Ринальдини историю, свидетельствовавшую в его пользу… Один из людей Ринальдини подал ему знак. Ринальдо понял его, приблизился к князю почти вплотную и громко прошептал ему на ухо: — Так вот, я — Ринальдини! После чего поспешно ушел. Можете представить себе изумление князя! Чуть позже Ринальдо расспросил у своих товарищей, как идут их дела. В ответ услышал: у Чинтио возникли сомнения, стоит ли идти к Тополиной долине у Ориоло, поскольку там расположилась лагерем изрядная группа путешественников. Услышав это, Ринальдо поспешил к Чинтио и нашел его с командой в кустах на одном из холмов. И уже от него самого узнал все то, что недавно услышал. Поразмыслив немного, Ринальдо отдал ему следующий приказ: — Иди сейчас с нашими людьми направо, к проселку, займи его и не выпускай из виду дорогу из Ориоло в женский монастырь Сан-Бенедетто. А если вам повстречается карета, в которой будет сидеть юная прекрасная дама, так задержите карету и выкрадите без всяких церемоний девицу. С наступлением ночи мы встретимся здесь, на этом месте. Затем он выкрасил себе лицо коричневой краской, переоделся в костюм охотника и призвал к себе одного из своих людей, по имени Северо. Вооружившись двуствольным карабином, несколькими, хорошо спрятанными карманными пистолетами и охотничьим ножом, Ринальдо, в сопровождении Северо и догов, зашагал к Тополиной долине. Вот и холм. Они окинули взглядом долину. Палатка, возле которой пасутся мулы… Несколько человек прохаживаются туда-сюда. Горит большой костер, на котором, видимо, готовится ужин. Ринальдо и Северо наблюдали какое-то время за происходящим. В палатке они заметили несколько дам. Чуть поодаль лежал багаж. Рядом с ним отдыхали погонщики мулов. Лагерь разбили недалеко от ручья. К ручью, с пустым кувшином, направился из лагеря паренек. К нему и вышел Ринальдо. Водонос испугался и хотел уже бежать. Но Ринальдо окликнул его: — Постой, приятель! Кто эти дамы в палатке? — Моя всемилостивая госпожа, маркиза Альтанаре, и ее сестра… Мы едем из Сан-Лео во Флоренцию. Ринальдо сделал знак своему спутнику, Северо, и вместе с ним направился к палатке. Люди маркизы, поздоровавшись с неожиданными гостями, смотрели на них во все глаза. Конюший маркизы вышел навстречу Ринальдо и Северо; дамы, стоя у входа в палатку, прислушивались к разговору между ними. Ринальдо заговорил: — Я лесник из Сорсины и возвращаюсь домой со своим помощником. Тут я увидел ваше общество и подумал: надо глянуть, кто эти господа. Заодно хочу дать вам деликатный совет. Будьте начеку! В этих горах орудует шайка Ринальдини. — О Боже! — воскликнула одна из дам. — Это меня пугает. — Почему? — удивился конюший. — Нас достаточно, чтобы на насилие ответить насилием. — Хм! — усмехнулся Ринальдо. — Это вам вряд ли удастся, у людей Ринальдини дьявольский нрав. — Какова же численность этой шайки? — поинтересовался конюший. — Кто может это знать! Ринальдини объявлен вне закона. За его голову назначена награда, которой не следует пренебрегать. Между нами говоря: я уже восемь дней брожу по этой местности и охотно заработал бы немного денег. Попадись только он мне в руки, так конечно же не сбежит, — Ринальдо опять усмехнулся. — Разве он вам знаком? — Его приметы описаны достаточно подробно. — Так вы, значит, считаете, — уточнил конюший, — что он и вправду здесь, поблизости? — Я знаю это наверняка. Нас здесь восемнадцать человек, все охотники и хорошие стрелки. Поймаем его, надеюсь, и разделим вознаграждение. — Сколько же вы получите, если передадите этого висельника в руки правосудия? — спросила та же дама. — В Венеции, Генуе, Лукке и Флоренции, — ответил ей Ринальдо, — заплатят за его голову большие деньги. Все вместе это составит, видимо, кругленькую сумму — в три, а то и четыре тысячи цехинов. От такого богатства мы, конечно, не откажемся. Времена нынче тяжелые. Но конечно же мы рискуем при этом жизнью. Кое-кто из наших может и жизни лишиться… — Надо было выслать войска против этого лиходея, — опять сказала дама. — Это уже было сделано, уважаемая! Но не дало плодотворных результатов. У хитреца много пристанищ, да он еще и сопротивляется. Волонтеры города Лукки знают об этом по собственному опыту. Триста волонтеров опрометью бежали от восьмидесяти молодцов под командованием Ринальдини. Семьдесят человек потеряли они и никогда больше не пытались выступать против разбойников. С трудом удалось Ринальдо, рассказывая об этом, не выказать свою гордость. — Ужасно, что этакий бродяга может переходить всякие границы, — высказала свою мысль маркиза. — Совершенно верно! — согласился Ринальдо. — Он, говорят, человек бесстрашный и часто даже в одиночку учиняет проказы, от которых со смеху умрешь. — Такое я охотно увидела бы хоть раз, — сказала маркиза. — У нас подобные проказы ему наверняка не удались бы… — Представьте себе, будто вы стоите здесь, ничего не подозревая, рядом с вами господин конюший, а все ваши люди собрались вокруг вашей палатки. Ринальдо левой рукой направляет пистолет в вашу грудь, правой — в грудь господина конюшего, в то время как его сопровождающий прицеливается в окружающих, и говорит: прошу выложить мне ваши кольца, ваши часы и сто цехинов, я — Ринальдини… И тут он все только что рассказанное воспроизвел в действительности! Маркиза громко закричала. Конюший, отпрянув, воскликнул: — Господин лесничий! Прошу так не шутить! — Это не шутка, я говорю совершенно серьезно, господин конюший! — Как так? — не поверил конюший. — Боже мой! — зарыдала маркиза. — Вы хотели увидеть проказу Ринальдини, от которой со смеху умрешь. Что ж, извольте! — Так правда, что вы… — Да, я — Ринальдини! Я выполнил ваше пожелание, а вы теперь выполните мое. За это я выдам вам охранную грамоту. До самой Флоренции, когда вы будете ее предъявлять, мои люди вас и пальцем не тронут. Дрожа всем телом, маркиза стянула с пальцев кольца и передала атаману часы и еще кошелек. — Ну как, познакомились со знаменитым разбойником? — бросил Ринальдо и пошел прочь; ни одна живая душа не посмела следовать за ним… Наступила ночь, люди Ринальдо собрались в условленном месте, так и не встретив на всем пути карету. Ринальдо помрачнел и улегся после весьма скромного ужина на землю под тополем. Укрывшись плащом, он скоро уснул. Его товарищи развели костры, выставили часовых и после рассказа Северо о том, как Ринальдо подшутил над маркизой, тоже легли отдыхать. Под утро они проснулись, разбуженные выстрелами. Они схватились за ружья и услышали крики часовых: — Мы окружены! — Окружены? — воскликнул Ринальдо. Часовые показали на соседние горные хребты и на долины, откуда со всех сторон сверкали в их направлении ружья. — Атаман! Что же нам теперь делать? — спросил Северо. — Сражаться! — Это уж конечно. Но нас всего горстка, и… — Надо собрать сюда всех, кого только можно! Альсетто с тридцатью молодцами все еще стоит лагерем на нашем прежнем месте, и нас здесь двенадцать человек. Трубите тревогу и заряжайте ружья двойными зарядами. Долины огласились трубными звуками, тем более громкими, что эхо возвращало их обратно. Внезапно совсем близко раздался ответный звук трубы, и они вскоре увидели, что к ним приближается Альтаверде с пятью товарищами. — Друзья! — кричали они. — Мы окружены! Против нас выступили отряды волонтеров и войска. Тонетто и Рисперо уже у них в руках. Вскоре после этого до отряда Ринальдо донеслись отдаленные звуки труб. Вот они все ближе и ближе, и наконец разбойники увидели Альсетто с его отрядом. Теперь их было уже сорок девять человек. И все в один голос закричали: — Атаман! Прикажи наступать! — Да будет так, — сказал Ринальдо. — Только прежде я хотел бы знать, где стоят волонтеры. Там нам легче всего пробиться. Через мгновение-другое Ринальдо отдал приказ своим молодцам держаться левее и стал вместе с ними спускаться в долину. Не прошагали они и нескольких сот метров, как увидели на земле какой-то листок бумаги. Альтаверде поднял его и передал Ринальдо. Тот развернул листок и прочел: «От имени правительства сим объявляется прощенье и свобода каждому из шайки Ринальдини, кто добровольно перейдет к войскам и оставит своего предводителя. Кто принесет голову Ринальдини, получит еще кроме свободы вознаграждение в пятьсот цехинов». Усмехнувшись, Ринальдо сунул бумагу в карман, затем сказал: — Друзья! Считаю, что нам следует идти к границе Папской области и пробиться сквозь отряды волонтеров в Марлейские леса. — Давай! Выступаем! — закричали все. Они пересекли долину и пробирались теперь мимо горы, к границе. И уже едва не обошли гору, как наткнулись на отряд волонтеров. Те молниеносно атаковали шайку и отбросили ее назад. Тут разбойники столкнулись с отрядом особого назначения, численностью более чем в сто пятьдесят человек, который также немедля вступил с ними в бой. — Друзья! — воскликнул Ринальдини. — Теперь защищайтесь как отважные мужи. Нам осталось всего ничего, чтобы перейти границу, а лес от нас менее чем в ста шагах. Захватят они нас живыми, так жизнь свою мы потеряем либо на скамье пыток, либо от руки палача. Лучше уж умрем с саблей в руках. Смело в бой! Мы конечно же прорвемся! Итак, вперед! С последним словом Ринальдо выстрелом подал сигнал и ринулся на солдат, увлекая за собой товарищей. Ярость, с какой они предприняли эту атаку, поначалу ошеломила солдат. Они и правда начали отступать, пока один из их офицеров, пристыдив их за трусость, не встал во главе отряда и не повел их в атаку на неистового противника. И началась ужасающая битва. Альсетто рухнул подле Ринальдо, и три его товарища вместе с ним. Альтаверде, Чинтио, Северо и Ринальдо сражались как львы. Пули низвергались на них, словно потоки дождя, удары сыпались градом. С раскроенным надвое черепом упал Северо, рядом с ним еще дюжина разбойников, сраженных пулями и сабельными ударами. Ринальдо, в тесном окружении своих, пробился к флангам отряда и счастливо добрался до границы, но остался при этом один. Тут на него напали два драгуна. Одного он выстрелом сбил с коня, второй умчался прочь. Измученный, почти без сил, добрался Ринальдо до леса, заполз в густой кустарник и, задыхаясь, повалился на землю. Сознание тотчас покинуло его. Когда он пришел в себя, время уже перевалило за полдень. Его томила жестокая жажда. Он поднялся, пошатываясь углубился в лес, где набрел на родник, и, приникнув к нему, освежился. Обшарив затем карманы, Ринальдо нашел несколько сухарей и с жадностью их проглотил. Потом забрался под куст и стал размышлять. Но вскоре голод опять заставил его выйти из укрытия. Он поднялся, проверил ружье, наполнил походную флягу водой и двинулся в путь. Спустя короткое время, Ринальдо вдруг уловил вдалеке какой-то шум. Атаман насторожился и вскоре увидел, что в его сторону идет крестьянин с корзиной. Ринальдо вышел ему навстречу и спросил, не найдется ли у того какой-нибудь еды. Крестьянин вытаращился на него и сказал, что несет сыры и колбасы в соседний город на продажу. Ринальдо тотчас объявил себя его покупателем, взял столько сыров и колбас, сколько вместилось в его ягдташ, и заплатил не торгуясь; крестьянин же отдал ему еще и хлеб. После этого между ними состоялся следующий примечательный разговор. — Что слышно нового? — Этим утром, — ответил крестьянин, — на границе пролилось много крови. — Как так? — Тосканские солдаты захватили этого мошенника Ринальдини. — Неужто захватили? — Да. Он, правда, вместе со своими людьми защищался как истый дьявол, но их всех изрубили и перестреляли. — И Ринальдини тоже? — И его тоже. — Вот это хорошо. — Конечно же хорошо! Мошенник давно уже заслужил виселицу. Но чертовски жаль, что они не заполучили его живым и что умер он по-честному! А попадет этот негодяй все-таки в пекло. — Все-таки? — А то как же! Он ведь умер, не получив отпущения своих мерзких грехов. — Да, именно так! — Наш брат умирает все-таки спокойнее, как порядочный человек. Не так ли? — Это уж точно! Мы с тобой ведь не мошенники. — Так с Богом! Крестьянин запел, а Ринальдо, смеясь про себя, проводил его глазами, углубился в лес и как следует подкрепился. После короткого бодрящего сна он поднялся и несколько часов кряду прошагал глухим лесом. Неожиданно для себя он очутился возле небольшого взгорья, на котором высились руины замка. Ринальдо огляделся и не заметил ни единого живого существа. Кладбищенская тишина царила в этих местах. Не слышно было даже голосов птиц. И все-таки Ринальдо показалось, что замок и вовсе не обитаем. Атаман направился к развалинам замка и вступил в большой двор, заросший высокой травой. У рухнувшей колоннады он сел на упавшую колонну и стал внимательно рассматривать все вокруг. Какой-то шорох вспугнул его. Мимо проскакала косуля. Ринальдо встал и подошел к лестнице, ведущей в верхние этажи замка. Он поднялся наверх и попал в большой зал. Здесь на каждый его шаг отзывалось громкое эхо. Ринальдо напряг слух, но вокруг было по-прежнему пустынно и безжизненно. Из зала можно было выйти в просторный покой, в задней стене которого Ринальдо заприметил две старые деревянные двери с железными задвижками. Он остановился, прислушался, но и в этот раз не уловил ничего, кроме собственного громкого дыхания. Он постучал в обе двери. Все было тихо. В конце концов он отодвинул задвижку на одной двери; дверь заскрипела. Ринальдо вошел в пустой зал, и тотчас из него вышел. Затем он открыл вторую дверь и нашел здесь еще одну пустую комнату. После этого он запер на задвижки обе двери и вернулся тем же путем, каким вошел сюда. Теперь он обнаружил в одном углу зала узкое отверстие. Это был вход в пустой покой, из которого можно было пройти во второй и в третий. Нечаянно Ринальдо наступил на сухие ветки и, посмотрев под ноги себе, увидел, что под ногами у него запертый люк. Он отодвинул задвижку люка, поднял крышку и заглянул в темную глубину, куда вела узкая каменная лестница. Окончив осмотр, он вновь опустил крышку на место, запер люк и пошел назад. Снова лестница, снова двор… Похоже, во всем этом каменном лабиринте и впрямь — ни души. Сумерки уже изрядно сгустились. Ринальдо поискал глазами какое-нибудь подходящее для ночлега дерево, увидел царственный вечнозеленый дуб, забрался на него и устроился поудобнее в густых ветвях. Впрочем, о каких удобствах можно было тут говорить! После почти бессонной ночи Ринальдо оставил свое жесткое ложе, едва рассвело, и тотчас отправился на поиски воды. А когда утолил жажду и наполнил свою флягу, пошел дальше, не забывая делать на деревьях надрезы, чтобы найти дорогу назад к руинам. В полдень он вышел через лес к проезжей дороге и прилег в нескольких шагах от нее за кустом. Но пролежал так Ринальдо недолго, вскоре до него донеслись людские голоса и звон колокольчиков, какие обычно подвязывают мулам. И голоса и звон колокольчиков звучали все громче, и в конце концов он увидел группу цыган. Вся компания состояла из трех мужчин, двух старух и трех молодых цыганок, четырех детей, одного груженого мула и двух псов. Цыгане, видимо, хорошо знали местность. Завернув в лес, они сразу же пошли к ручью, от которого незадолго до этого отошел Ринальдо. Псы, тут же почуяв его, подняли дикий лай и бросились на атамана. Один из цыган схватился за ружье, а два других выхватили ножи. Ринальдо стукнул раз-другой псов, те отскочили, и он вышел из куста. — Эй! Ты кто? — закричал один из цыган. — Отзовите собак, — крикнул в ответ Ринальдо, — или я пристрелю их. Цыгане приманили собак к себе, а женщины взяли их за поводки. Ринальдо подошел ближе и решительно сказал: — Нам едва ли надобно бояться друг друга! — Кто ты? — спросил цыган. — Человек, не ведающий страха, — был ответ. — Думай обо мне что хочешь. Но дай мне глоток водки. Цыган рассмеялся. — Ты получишь ее, если заплатишь. Черт побери, парень! Сдается мне, что ты из шайки Ринальдини! — Какое нам с тобой дело до Ринальдини? — Мне-то есть до него дело! Он стоит, по меньшей мере, пару-другую тысяч цехинов! — пробурчал цыган. — Ну так ты уже опоздал. — Опоздал? Я думаю, он еще вовремя попадет на виселицу. — В последнем бою его зарубили тосканские солдаты. — Тысяча чертей! Да ты из его шайки! — Черт побери! — вскричал Ринальдо. — Скажешь это еще раз, и я размозжу тебе череп. Что ты позволяешь себе? Я лесничий из соседней местности, и меня с моими людьми призвали, чтобы сразиться с Ринальдини. У нас был жаркий день, а ты, негодяй, хочешь… — Ладно, ладно! Прошу прощения, можно же… — Не празднословь, а наливай! Это первое. Второе: покажите ваши паспорта. Мы получили строжайшие приказы гнаться за вами, бродягами, по пятам. Одна из цыганок вышла вперед: — Рюмочку вкуснейшего ликера! Господину лесничему совсем задаром. — Я не принимаю ничего в подарок, — заявил Ринальдо. — Я знаю свои обязанности… Налей еще одну, ведьма! — С удовольствием, милейший господин лесничий! — А это твои дочери, старая сова? — спросил Ринальдо, показав на девушек. — Маленькая — моя дочь. Большая — родственница. Сирота. Ее зовут Роза, она добрая христианка, ей семнадцать лет, и у нее превосходнейшее сердце… Налить еще рюмочку? — Пожалуй! — ответил Ринальдо, поглядев при этом на девушку. — Роза! Подай кусочек рисового пирога господину лесничему, — приказала старуха. — Пожалуйста, господин лесничий!.. На здоровье! — Роза сделала книксен. — Послушай, девушка! Ты и правда крещеная? — Прости вам Господь этот вопрос! — воскликнула цыганка. — Конечно же крещеная. Ее крестили в Мачерате, как сказано в ее свидетельстве. — Тогда все в порядке. Ну, так сколько я должен? — Ничего. Не станем же мы у господина лесничего брать деньги. — Никаких подарков, — возразил Ринальдо. — Вытаскивайте ваши паспорта. А что это у вас в корзинах? Черт! Где это вы раздобыли такие большие восковые свечи? Вы их украли… — Избави Бог! Господин лесничий, что вы о нас думаете? Мы их купили. Они нам нужны. Ночью, когда в лесу бушует буря, когда… — Я покупаю у вас две свечи. И хлеб я тоже у вас покупаю. Ну, составьте счет. Быстро! И давайте паспорта!.. А не оставите ли вы мне всю бутылочку водки? — Почему нет? Господин лесничий может купить у нас все не хуже, чем на ярмарке. — Да! Я куплю все, что мне нравится. Я куплю у вас и эту девушку, если вы захотите оставить ее у меня и если она захочет уйти со мной, — сказал Ринальдо с особой интонацией. — А в качестве кого? — решила уточнить Роза. — Как моя экономка. Мне нужна такая девушка в хозяйстве. — Если я буду получать жалованье, так охотно пойду с вами, — сказала Роза. — Жалованье? — переспросил Ринальдо. — Но это же само собой разумеется! И тогда цыганка сказала: — Забирайте это бедное дитя. Я отдаю ее вам за три дуката. — За два. — Ладно, берите ее. Но… при одном условии. Вы не требуете наших паспортов… — Ага!.. Что ж, извольте. Но поберегитесь, иначе попадете в руки волонтеров. — Так мы поспешим выйти из лесу. — Это и я вам советую. Вот деньги за девушку, а вот несколько паоли за все, что я съел и выпил. — Благодарим тебя. — Прощайте! — сказала Роза цыганам. Сказала не очень-то сердечно. — Веди себя хорошо, чтобы нам за тебя не стыдиться. Как зовется местность, куда вы ее ведете, господин лесничий? — спросила старуха. — В Сарсилью, где я служу лесничим. Меня зовут Бенвенуто Тромилья. Меня вся округа знает. Ринальдо отвернулся от старухи. — Да я спрашиваю, только чтоб знать, где нам справляться о нашей девушке… — Ладно! С Богом! — Ринальдо дотронулся до полей шляпы. — Прощайте! — еще раз сказала Роза. Цыгане напоили своих ослов и тотчас двинулись в путь. Роза взяла узелок и пошла рядом с Ринальдо, который шагал к развалинам замка, веселый, в хорошем настроении. Роза, с восхищением глядя на руины, сказала, что здесь цыганам жилось бы хорошо. Ринальдо растянулся на траве, а она улеглась рядом с ним. — Ты и правда охотно пошла со мной? — спросил он через некоторое время. — А то не радовалась бы так. Жизнь, которую я вела, мне давно уже разонравилась. Я даже решила уйти как-нибудь ночью. Только не знала — куда… А вот так даже лучше. — Кто знает, лучше ли это. — Почему же? Цыганская девушка — бедное создание. Ей надо быть готовой к тому, что с ней обойдутся по-всякому, у нее порой и куска хлеба не бывает, а поймают на воровстве, так не помилуют. Но если я буду вашей экономкой… — Не стану тебя обманывать. Я не лесничий. — Силы небесные! А кто же? — Ты успеешь еще догнать своих, если не хочешь оставаться у меня. Я не буду тебя удерживать. И чтоб ты знала, сколь честен я с тобой, я поступлю даже безрассудно и скажу, кто я… Я — Ринальдини. — Ах! Святые угодники! Как же я напугалась… потому что… потому что… Вы такой знаменитый, а я… Будь что будет. Я остаюсь у вас… — Хорошо! Увидишь, я о тебе позабочусь. А пойдут мои дела хорошо, так и тебе будет хорошо. У тебя будет все, что только я смогу для тебя раздобыть. Дай мне руку и обещай, что останешься у меня. — Вот моя рука. Я тебе это обещаю, — торжественно произнесла Роза. — Твой открытый взгляд сразу расположил меня к тебе, а раз я тебе доверяю, так знай, что я хочу быть достойным и твоего доверия. — Ринальдини! Будь ты хоть самым ужасным человеком, я тебя не боюсь. Я остаюсь у тебя и буду тебе верно служить. Мне вот даже представляется, что я давно тебя обихаживаю и знакома с тобой… — Я откроюсь тебе во всем… Ты видишь меня здесь потому, что я спасся бегством с поля боя. Мы бились с тосканскими солдатами, в этой битве немногие мои люди уцелели. Тут я теперь совсем один. Как я узнал от встречного крестьянина, тосканцы думают, что я остался на поле брани, среди мертвецов. Меня вполне устраивает, что они так думают. Я хотел бы, чтоб вся Италия думала так. В этих руинах я хочу схорониться и переждать несколько дней, пока солдаты не уйдут. А потом мы попытаемся добраться туда, где я зарыл деньги. Найдем мы хоть три таких тайника, так нам хватит с лихвой на жизнь. Мы сядем где-нибудь на корабль, оставим Италию, уплывем в другую страну и будем себе спокойно жить вдвоем. — Изумительный план. Чтобы выполнить его, я тоже готова сделать все, что в моих силах! — воскликнула Роза в полном восторге. — Вот и хорошо! Попытаемся его выполнить. Так был заключен и скреплен вкусным завтраком их союз. После этого Ринальдо повел Розу в бывший замок и, чтобы осмотреть подземелье, куда вела лестница под крышкой люка, зажег обе купленные у цыган свечи. Спустившись вниз, они попали в просторное подполье, которое было подступом к еще большему. Ринальдо и Роза осмотрели его. Ничего и никого! В конце подполья их ждала еще одна лестница. Поднявшись по ней, они вышли через люк на маленький, заросший травой двор и сквозь узкое отверстие в стене — прежде, видимо, здесь была дверь — протиснулись в небольшую комнатку. Ставни закрыты, дверь заперта на засов… Когда они открыли ее, мимо них с шипеньем проползли две гадюки. Ринальдо и Роза вошли в узкую комнату, в нос им ударил отвратительный запах: на полу лежали два трупа, начинавшие гнить. Тела были нагие, окровавленные. — Здесь хозяйничали убийцы! — сказал Ринальдо, поспешно выходя и запирая дверь. Страшное открытие взволновало его. Он обратился к Розе: — Вряд ли нам придется надолго здесь задержаться. Я полагал, что эти развалины служат обиталищем гадюк и сов, а выходит, что сюда проторили дорогу убийцы. Роза содрогнулась от ужаса. Ринальдо больше не колебался. Они поспешили к выходу и едва оказались на площади перед замком, как раздался выстрел; пуля пролетела между Розой и Ринальдо. Он бросился на землю, вскинул ружье и разрядил его в куст, откуда стреляли. И сразу же услышал громкие проклятья, треск веток, и вот перед ним возник вооруженный человек, громогласно обрушившийся на него: — Не сопротивляться! Я — Батистелло, все дрожат передо мной, атаманом команды, грозой всей округи! — Ну наконец-то я вижу тебя, Батистелло! Неужели это ты? А я — Ринальдини. — Вот мы и встретились. Я завидую твоей славе. Обнажай саблю, и поглядим, как ты владеешь оружием. Кто из нас двоих не падет замертво, тот будет наследником другого. — Мое наследство — эта девушка. — Вот и ладно, Ринальдо, доставай свой клинок! Ринальдо снял с плеча ружье и ягдташ. У Розы выступили слезы на глазах. Ринальдо не смотрел на нее, он обнажил шпагу и пошел на Батистелло. Тот, заняв оборонительную позицию, встретил Ринальдо хладнокровно и мужественно. Удары посыпались градом, так длилось несколько минут. Ринальдо распалялся все более и более, Батистелло же оставался холодным, как клинок. Ринальдо ничего не видел и не слышал и все яростнее наскакивал на противника. А тот тайком левой рукой вытащил карманный пистолет. Заложив руку за спину, он выстрелил в Ринальдо, но промахнулся. — Ах, мерзавец! — вскричал, рассвирепев, Ринальдо. Он тоже выхватил из-за пояса пистолет и всадил Батистелло пулю в голову. Батистелло упал, как подкошенный. Не успев вымолвить и слова, бандит испустил дух. Ринальдо бросил его под тот куст, из которого Батистелло в него стрелял. Под кустом лежал узел. Ринальдо взял его и передал Розе. Потом снял с пальца мертвеца красивое кольцо и сорвал с пояса кошель, набитый золотыми монетами. — А теперь, Роза, — тихо сказал Ринальдо, — собирайся, идем, пока не заявились дружки этого подонка! Отшагав добрых полтора часа, они набрели в лесной чащобе на холм, заросший кустарником, у подножия его бил, журча, серебристый родник. Посередине холма нашлось удобное местечко. Здесь они расположились на отдых и перекинулись словом о недавнем кровавом приключении. Ринальдо подсчитал золотые монеты в добытом кошеле. Их оказалось более двухсот дукатов. Роза между тем перерыла найденный узел. Она нашла там рясу отшельника, два-три фальшивых носа, бороду и белье, которое им было очень кстати. После этого они немного подкрепились и устроились на ночлег. Солнце взошло, и Ринальдо с Розой собрались в путь. Они уже подошли к проселочной дороге, когда вдруг увидели, что в их сторону движется какой-то крестьянин, который, заметив их, ускорил шаг. Роза метнулась обратно в лес, Ринальдо же остановился и ждал, покуда крестьянин подойдет. А тот еще издали бурно проявил свою радость возгласами: — Привет тебе, столь счастливо мною обретенный! Тут Ринальдо по голосу узнал, что это бравый Чинтио приветствует его в такую рань. Они поспешили друг к другу и обнялись. Роза осторожно вышла из леса. — Как я рад видеть тебя, славный Чинтио! Ты тоже избежал смерти? — Да, я, Альтаверде и парнишка Стефано, только нам из сорока девяти удалось спастись. Нас троих, всех израненных, — я-то хоть пострадал меньше других — погнали через горный кряж. У Козьей тропы солдаты теснили Матео и его людей. Он, чтобы подойти ближе к границе, перешел через Жемчужные холмы. Там-то мы и встретили его и рассказали о нашей беде. Потом мы вместе атаковали пост волонтеров. Потеряли там восемь человек, но пробились и вышли в эти леса, где я тебя так счастливо повстречал. — Вы здесь и квартируете? — Здесь и квартируем. — Веди меня к нашим славным молодцам. Я знаю одно подходящее для нас местечко. — А кто эта девушка? — спросил Чинтио. — Она принадлежит мне. — Так приветствую и тебя, красавица, добро пожаловать! Они двинулись к тому месту, где Матео и его товарищи разбили лагерь. Ринальдо был встречен ликующими криками. А позже он рассказал им, как бился с Батистелло. — Ты поступил как должно, атаман, — сказал Матео, — пристрелив этого подонка. Ринальдо описал Матео и его товарищам руины замка, и они тотчас отправились в путь, чтобы завладеть ими. Обосновавшись в развалинах, они решили подкрепиться и принялись варить и жарить. Вечером часовые внезапно подали сигналы. Все взялись за оружие. К руинам подошли десять человек из шайки Батистелло. Завязался рукопашный бой. Шестеро из той шайки были убиты. Оставшиеся четверо покорились, присягнули Ринальдо в верности. По этому случаю устроили пир, который длился до глубокой ночи… — Нам очень важно знать, — сказал Ринальдо, когда они, довольные, радостные, уже прожили несколько дней в развалинах замка, — как обстоят дела во Флоренции. Надобно также выяснить судьбу наших товарищей. Я решил сам навести справки и поэтому завтра на короткое время покину вас, надеюсь, ненадолго. Вместо меня командовать здесь будет Альтаверде, а в помощники ему назначаю Матео и Чинтио. Товарищи его запротестовали, ведь Ринальдо подвергается опасности, однако он от своего намерения не отступился. На следующее утро атаман оседлал прекрасного коня, Роза, в облачении оруженосца, сопровождала его на муле. Они отправились в Ориоло, чтобы для начала навестить отшельника Донато. Солдаты уже давно ушли на свои квартиры, считая, что подчистую разгромили шайку Ринальдини. Поэтому границы были свободны. Утро выдалось душным. Когда они подъехали к скиту Донато, старец сидел у двери своей уединенной хижины. Заслышав стук копыт, он поднялся — пойти взглянуть, что там, но Ринальдо уже стоял перед ним. Донато не сразу его признал, Ринальдо изменил до неузнаваемости свое лицо. — Мир тебе! — сказал Ринальдо. — И тебе тоже! — ответил Донато. — Я очень рад, уважаемый друг, что вижу тебя в добром здравии. — Ты меня знаешь? — Мы знаем друг друга. Неужели ты не угадал, кто я? — Я предполагаю. Так ты еще жив, Ринальдини? — Как видишь. — А зачем ты здесь? — Тебя хотел навестить, прежде чем покину Италию. — А в других странах — что? — осведомился Донато. — Хочу жить покойной жизнью, творить добро и не предводительствовать более разбойниками. — Да благословят Небеса замысленное тобой! — А теперь мы останемся на ночлег у тебя, будем есть, пить и покинем тебя не ранее утра. Гости расседлали коня и мула, поклажу внесли в горницу Донато и удобно расположились. Все, что было у них с собой, они выставили на стол, и Роза, в новом одеянии звавшаяся Розетто, занялась стряпней. Под вечер Донато и Ринальдо сидели у скита, следя за перемещением набрякших грозовых туч, окутывающих горные вершины. Молнии прорезали мрачный горизонт, и эхо доносило до Ринальдо и Донато отдаленные раскаты грома. Мало-помалу стали падать капли. Наконец хлынувший дождь загнал их в скит. Донато и Ринальдо сели к столу, а Роза разлила в бокалы вино. Ринальдо завел разговор: — Донато, поскольку вполне вероятно, что мы беседуем с тобой в последний раз, будь так любезен, не скрывай от меня правды, скажи, где Аурелия? — Ее уже нет в этом крае. Отец увез ее с собой. — А кто ее отец? — Мой друг, человек, с которым ты познакомился, когда недавно уходил от меня: мальтиец, князь делла Рочелла. — А та дама в монашеской накидке — мать Аурелии? — Да, мать, — подтвердил Донато. — После рождения дочери она ушла в монастырь, ведь… ее возлюбленный, отец ребенка, — рыцарь Мальтийского ордена, он дал обет безбрачия. Теперь князь взял дочь с собой и выдаст ее замуж. — Вы с ним родственники? — Я его дядя. Я — изгнанный римлянин знатного рода. — Могу я послужить тебе в борьбе с врагами? — спросил Ринальдо. — Хочешь увидеть, как я потребую их к ответу? Я уже не раз сжимал в руке меч возмездия. — Я простил своим врагам и оставляю возмездие Небесам! — Мое предложение пусть не обидит тебя. Тебе нужны деньги? — Нет, не нужны. Ты и так уж недавно, без моего ведома, одарил меня. И сейчас мы пьем вино, которое я получил от тебя. Молча выпил Ринальдини свой бокал. Через некоторое время он, едва ли не печальным голосом, спросил: — Будет ли счастлива Аурелия? — Я надеюсь и верю в это. А ты, Ринальдини, ничего, видимо, не боишься, раз осмеливаешься отправиться совсем один в страну, где тебя повсюду подстерегают предатели? — Я никогда не остаюсь без прикрытия, даже если мои люди не окружают меня. — Ты — человек, которого все страшатся! — А сам я страшусь только себя самого. — Значит, ты сражаешься с могучим врагом, Ринальдини, которого никогда не одолеешь… С наступлением дня Ринальдо и Роза покинули своего хозяина. Ринальдо оставил ему охранную грамоту. Потом он пошел искать тайник, где закопал деньги, и благополучно его нашел. Атаман уже собирался вскочить на коня, как увидел, что к нему подходит капуцин. Это был Амадео. Замаскировавшись, он рыскал по всей округе в поисках своих товарищей. Ринальдо и Амадео сердечно обменялись приветствиями, им было что рассказать друг другу. Во время обильного завтрака, в чем капуцин очень и очень нуждался, Ринальдо написал письмо своим людям, собираясь послать его Альтаверде с Амадео. Он написал: «Обстоятельства заставляют меня уехать, и я не увижу вас в ближайшее время. Если ваш теперешний лагерь вам надоест или станет ненадежным, возвращайтесь в Апеннины, где сможете опять спокойно жить. Умножайте нашу команду и соблюдайте осторожность. Я собираюсь совершить изрядную эскападу. Но самое главное — я приказываю вам сохранять единство и окончательно уничтожить банду Батистелло». С этим письмом Амадео отправился к своим товарищам, а Ринальдо пошел по дороге через Бенедетто к Сарсине, чтобы оттуда двинуться в Чезену. По пути он встретил Николо и Себастьяно, которым удалось счастливо выбраться из Базинских лесов и дойти до границы. Николо получил от Ринальдо указание — искать своих товарищей, а Себастьяно остался, чтобы служить Ринальдо кучером. Ведь Ринальдо купил в Сарсине четырех мулов и карету, багаж его, благодаря счастливо обретенным сокровищам, становился все увесистей. Роза сидела с ним в карете, и он теперь путешествовал как граф Дальброго. В Чезене Ринальдо повстречал уличного певца, который на площади перед натянутым холстом, разрисованным эпизодами из жизни Ринальдини, воспевал его подвиги. Собравшийся народ слушал певца очень внимательно, Ринальдо же протиснулся сквозь толпу, чтобы услышать, что о нем поет этот человек. А тот как раз запел следующие стансы: Томясь от раны тяжкой, Промолвил он сквозь бред: «Нет для меня спасенья! Мне утешенья нет! Соратники бежали, Я сломлен, одинок… О, если бы священник Ко мне добраться мог! Я мучился бы мене, Когда б явился он, Стал рядом на колени И произнес: «Прощен!» Закончив стансы, уличный артист снял с головы шляпу и возгласил: — Давайте же, давайте же, добрые христиане, помолимся за нашего бедного, раскаявшегося в своих грехах Ринальдини! Все сняли шляпы и молитвенно сложили руки. Ринальдо сделал то же самое, чтобы не привлекать к себе внимание, и помолился за себя. После этого певец бросил шляпу в круг слушателей и крикнул им: — Mai! e io sono un povero Christiano![3 - Подайте! Я человек бедный! (ит.)] Блаженны подавшие мне милостыню. Кто-то из толпы поднял шляпу, и в нее посыпались медяки. Ринальдо бросил несколько серебряных монет, чем заслужил от соседа похвалу: — Браво, человече! Когда шляпа возвратилась к своему владельцу, он, прежде чем вновь надеть ее, вытряхнул из нее деньги и сунул их в карман. А затем продолжил песнь: И молвил Ринальдини, Взгляд устремляя ввысь: «Нет сил терпеть мученья, О сердце, разорвись! Будь милосердна, Дева! Прислушайся, молю. Свое живое горе Тебе я изолью! Твоей защиты просит Греховный человек!» — Так молвил он с восторгом И оборвал свой век. Храни же нас, Создатель, Чтоб на широкий путь Порока и безверья Нам также не шагнуть. Слушатели были в восторге и, умиленные, разошлись. Певец же, прихватив свой холст, пошел на другую площадь, чтобы там повторить свой рассказ и стансы. Многие последовали за ним, желая услышать его еще раз. Ринальдо повернулся к соседу и спросил: — Так, значит, этому матерому разбойнику Ринальдини и правда пришел конец? — Да! — подтвердил сосед. — Царство ему небесное! Ему и правда пришел конец. — А где же он преставился? — В горах, сражаясь с тосканскими волонтерами. Его голова посажена на кол перед ратушей в Пиенце, каждый может увидеть. — Это очень хорошо! — Да-да! Он был грозой всей Тосканы и Ломбардии. Жаль, бесконечно жаль, что его разум и мужество не нашли лучшего применения! Какой-то францисканский монах предложил отслужить две-три мессы за Ринальдини и собрал на это деньги. Ринальдо, живой и здоровый, тоже дал немного монет, тем самым поощрив собственное поминовение. Когда атаман на следующий день собрался уезжать из Чезены, он увидел на улице мальтийского рыцаря, шедшего прямо ему навстречу. Немыслимо было не столкнуться с ним. Ринальдо быстро овладел собой, подошел к нему, взял его за руку и сказал: — Князь! Я в вашей власти. — Боже! — воскликнул князь. — Да вы ли это? Вы что, восстали из мертвых? — Как видите, жив. — Меня не бойтесь! Я же не сбир, Ринальдо. — Если когда-нибудь в жизни я смогу вам чем-то послужить… Все считают, что я умер, и на всех улицах поют о моем злополучном конце. — Тем лучше для вас… Но то, что вы тут в открытую и… — Не думайте, что я один. Мои люди окружают меня в тысяче обличий, и, чтоб овладеть мною, пришлось бы пролить много крови. — Что? Вас окружают сообщники? — удивился князь. — У меня в этом городе шестьдесят решительнейших удальцов. — Я восхищаюсь вами, Ринальдини! — Лучше уж пожалейте меня. Теперь я направляюсь в Венецию, чтобы затем уйти в горы. Кто знает, удастся ли мне это… А куда направляетесь вы? — Сейчас в Урбино. — Там я встречусь с вами, князь! Разрешите мне задать вам вопрос: ваша дочь счастлива? — Как? Вы знаете… — Донато мне все рассказал. — Да… она вышла счастливо замуж. — Благослови ее Господь!.. Князь! Ваших мулов захватили мои люди… Прошу вас, возьмите это кольцо от меня. Если не хотите его носить, подарите его Аурелии. — Принимаю это кольцо в память о столь удивительном человеке. — Благодарю вас! А раз уж вам приходится много разъезжать, так прошу вас, возьмите у меня эту бумагу. Мои люди везде и всюду будут с ней считаться. — Принимаю от вас и этот подарок. А теперь честно! Много ли у вас и впрямь людей, Ринальдини? Сколь сильны вы? — Я? Столь же, сколь сильны они… В Италии под моим началом стоят восемьсот человек. От Савойи до Неаполя ими командуют десять командиров, а я — их начальник. — О, какая на вас лежит ответственность, Ринальдо! — Отвечаю я только за свои приказы… Будьте здоровы! Ринальдини ушел, велел запрягать и поехал… нет, не в Венецию и не в Урбино, а, с заранее обдуманным намерением, по совсем другой дороге, обратно. Но на этот раз он не посетил старца Донато. Послав Себастьяно, после того как продал своих мулов, вперед, он надежно упрятал деньги в прежние тайники и направился в Апеннины. Роза сопровождала его. Здесь Ринальдо нашел пустующую хижину отшельника, которая, видимо, была оставлена не так давно, о чем свидетельствовало довольно свежее письмо, лежащее на столе в горнице. Оно гласило: «Тому, кто после меня изберет эту хижину своим жильем, кто бы он ни был, я желаю, чтобы он покинул это жилище столь же счастливым, как я». Прочитав это письмо, Ринальдо тут же решил пожить здесь некоторое время жизнью отшельника. Он быстро накинул на себя рясу, Роза занялась хозяйством, каковое, однако же, особенно по части стола и погреба, было куда богаче, чем у простого отшельника… Ринальдо прожил в хижине несколько дней. Однажды, совершая обычную свою утреннюю прогулку, он увидел вдруг незнакомого человека. Тот сидел на небольшом пригорке и рисовал. Ринальдо приблизился к нему, поздоровался и спросил, что тот рисует. — Я рисую эту местность, — ответил человек, — она стала в наши дни достопримечательной. — Чем же? — А вы не знаете? Здесь пал на поле боя Ринальдини. Под тем деревом он лежал с проломленной головой и там же испустил дух. Один из солдат, участвовавший в сраженье, точно описал мне это место. Как только я его зарисую, я выгравирую рисунок, раскрашу и продам. Надеюсь на хороший барыш. Вторая гравюра воссоздаст тот бой и тоже найдет покупателя. На первом листе все пространство долины останется пустым. А на втором я изображу рядом с деревом, под которым умер Ринальдини, виселицу, она будет символом возмездия. Ринальдо кивнул, усмехнувшись. А потом едко заметил: — Задумано недурно! — Да, так и должно все делаться в мире! Подобные происшествия обязаны кормить искусство, для которого люди так мало делают. Таков уж наш мир: сколь неохотно видят люди разбойничьих атаманов in natura, с тем большей, дьявольской охотой видят они их нарисованными, написанными маслом и выгравированными. Услышав такие речи художника, Ринальдо быстро ушел, пожелав тому выгодно продать свои шедевры. Но втайне он все-таки досадовал на то, что изображение виселицы должно было стать выразительным символом его могилы. Вернувшись к хижине, Ринальдо услышал там шум. Он насторожился, до него донеслись угрожающие голоса и плач Розы. Он быстро вошел в хижину, Роза сидела, вся в слезах, на скамье, а два мужловатых на вид молодчика были заняты тем, что пытались взломать стенной шкафчик. Они так углубились в свою работу, что не услышали шагов Ринальдо. Розе, которая его увидела, атаман дал знак, чтобы она молчала. Затем мигом подскочил к молодчикам, свалил одного на пол и завладел пистолетом разбойников — тот лежал на столе. Роза тоже не растерялась — выхватила из-за стула карабин, вскочила и прицелилась во второго грабителя, тот, обмерев, выронил инструмент, которым пытался взломать шкафчик. Ринальдо, приставив лежащему разбойнику к груди пистолет, крикнул второму: — Бросай оружие! И Роза тоже крикнула: — Бросай или пристрелю! Разбойников обезоружили, и Ринальдо эдак невозмутимо спросил: — Что вам здесь надобно? Кто вы такие? — Оказывай должное уважение! — ответил один из них. — Мы — люди Ринальдини. — Черта с два! — бросил Ринальдо. — Люди Ринальдини подобного себе не позволяют. Вы мошенники, которых Ринальдини столь же мало знает, как и вы его. Негодяи! Молите о пощаде… Я — я сам Ринальдини! Оба в испуге пали ниц и обхватили его колени. — Прости, атаман! — бормотал один. — Мы не знали тебя. Но вот уже три дня, как мы и правда стали твоими людьми. Альтаверде и Чинтио нас завербовали. Ринальдо только хотел ответить, как дверь распахнулась и вошел Чинтио. — Ну и бестий набрали вы! — гневно бросил ему Ринальдо. — Черт побери! — испуганно, но обрадованно вскрикнул Чинтио. — Ты здесь, атаман? В рясе отшельника? Вот уж не ожидал тебя тут встретить. До чего же я рад видеть тебя! А что до этих сопляков, так они еще новички… — Но ведь знают наши законы? — Им их зачитали. — И они поклялись исполнять их, Чинтио? — Да, атаман, поклялись! — Девушка была в хижине одна, и вот я прихожу, а эти двое трудятся над тем, чтобы взломать шкаф. — А я еще показала им охранную грамоту Ринальдини, — добавила Роза. — Черт возьми! — воскликнул Чинтио. — И вы не посчитались с грамотой? Эй! Молодцы, входите! Поставьте этих подлецов вон к тому дереву и расстреляйте. Они не посчитались с охранной грамотой атамана. — Гром и молния на вас, громилы! Вы порядочная мразь! — закричали, перебивая друг друга, разбойники, вошедшие по зову Чинтио. Схватив несчастных, они выволокли их, поставили к дереву и восемью пулями вышибли из них дух. Этот случай побудил Ринальдо покинуть хижину отшельника. Чинтио собрал своих людей, и они, двадцать человек, спустились в долину, а затем поднялись в Фортинийские горы, где стоял Альтаверде с шестьюдесятью разбойниками. По пути они заметили передвижение войск в Папской области. Ринальдо приказал разбить себе палатку на гребне самой высокой горы напротив Бельфорте. Он провел смотр своей шайке, подсчитал, что в ней примерно восемьдесят человек, и расставил их вокруг по горам, до самого Брандолино. Пока что здесь обстановка была спокойной. Через несколько дней к Ринальдо пришел Альтаверде. — Атаман, — сказал он, — у нас на исходе продукты. Кроме того, наши молодцы ропщут на безделье. — Так нам надо их занять, Альтаверде! — К тому же денег у кое-кого из них осталось маловато. Они играют и проигрывают. — Вот двести цехинов. Их я дарю нашим молодцам. И занятие они тоже получат. Мы затеем сногсшибательное действо, и конечно же по новейшей моде, на французский манер. Созови нынешним вечером весь отряд. Я распределю роли. Наступил вечер, и вся шайка собралась. Ринальдо, во всей красе своего атаманского облачения, вышел к ним. Разбойники окружили его и, опираясь на свои ружья, с надеждой прислушивались к словам, слетавшим с уст их атамана. А он сказал: — Камрады! Ваш провиант кончается. Справедливо будет принять необходимые меры, дабы заполучить свежие продукты. Но, пока это дело можно будет совершить с успехом, я раздам вам двести цехинов из моих собственных средств. — Да здравствует наш атаман! — возликовали все так бурно, что в горах загремело эхо. Ринальдо, сняв в знак благодарности шляпу и надев ее вновь, продолжил: — На эти деньги вы тем временем закупите провиант в ближних деревнях. Те из вас, кто хорошо знаком с местностью, пусть, в облачении отшельников, возьмут на себя этот труд. Обсудите все с Альтаверде, который будет ведать этим делом. Через пять или шесть дней я опять соберу вас и надеюсь, что обстоятельства позволят нам совершить одну очень выгодную операцию. Чинтио же пока с дюжиной людей пусть отправится в приграничный лес, к тракту. Пройдут там обозы с вином, фруктами или оливковым маслом, так он уже знает, что надобно делать… Я даю ему сейчас деньги, чтобы он заплатил возчикам, беднякам, за продукты, что отберет. Телеги и мулов можно им оставить. Попадется вам богатый праздношатающийся, прелат или кто-либо подобного сорта, так отберите у него все деньги и ценности, которые будут при нем. Но бедняков и отшельников я еще и еще раз приказываю вам щадить. Ограбление таких людей я наказываю лишением жизни, как вы уже знаете. А теперь ступайте и спите спокойно. Ринальдо ушел, вслед ему неслись громкие крики радости. Когда он вернулся в свою палатку, то увидел, что Роза в страхе, испуганная, забилась в угол. — Что с тобой? — Ах! Я вся дрожу. Какая-то странная фигура в белом дважды проскользнула мимо палатки. Второй раз она заглянула в палатку, подняла руку и погрозила пальцем. Слава Богу, что ты вернулся! Не говоря ни слова, Ринальдо подал условный сигнал, и тотчас явились несколько человек из его команды, среди которых был и Чинтио. Ринальдо рассказал им о том, что видела Роза, и распорядился незамедлительно выставить часовых вокруг горы. После этого он послал Себастьяно к Альтаверде с вестью о происшедшем и с настоятельным советом — проявлять чрезвычайную осторожность. Все отправились на посты, а Ринальдо, приказав зажечь вторую лампу, растянулся на походной кровати. Роза сидела рядом с ним, наигрывая на гитаре. Она играла и пела романс: Устремляя взор бесстрастный За прозрачный слой стекла, Милая инфанта песню Дивным голосом вела. Рыцарь, чуть поодаль стоя, В размышленья погрузясь, Слушал, как инфанта пела, В даль, за окна, сам вперясь. Под окном стояла дама. Песнь инфанта прервала И спросила тихо: «Рыцарь, Правда ведь, она мила?» Рыцарь посмотрел — и дама Бросила ответный взгляд, И тогда зарделись щеки У инфанты, как закат. Но сильней пылали щеки У него и той, другой… Взгляд один на эти лица Грусть снимает как рукой. Вы навряд ли догадались, Кто здесь что переживал… Двое весело смеялись, Третью гнев обуревал. Только хотел Ринальдо что-то сказать, как в палатке вновь появилась странная белая фигура. Роза громко вскрикнула: — Господи Иисусе! Вот она! Ринальдо поднялся и спросил: — Кто ты? Он повторил вопрос и, не получив ответа, схватил пистолет, прицелился и сказал: — Если ты дух, так жди пули. Фигура погрозила ему пальцем. Ринальдо нажал на спусковой крючок, но его отличный пистолет дал осечку. Когда Ринальдо опять взвел курок, никого уже не было. Ринальдо вскочил и бросился из палатки. Ничего, никого! Но тут раздался выстрел в долине, потом второй и, наконец, третий. Ринальдо поспешил вниз с горы к часовым. Трое видели белого призрака и стреляли в него. После их выстрелов все поднялись по тревоге. Затрубили рога, раздались свистки, и отряд тотчас же был в сборе. Разбойники поведали друг другу о том, что тут произошло. Но поскольку никаких приказаний не последовало, то все — каждый со своими мыслями по этому поводу — разошлись… Вернувшись в палатку, Ринальдо выпил бокал вина и Розе велел тоже выпить. Потом они легли. Роза вскоре уснула, а Ринальдо еще долго говорил сам с собой: — Эта история вызывает в нашей памяти примеры, когда подобные видения предсказывали знаменитым мужам гибель. Привидение, что явилось Бруту, говорило. А это видение молчало. Оно грозило пальцем. Мне? Но оно грозило и Розе, когда она была одна в палатке. Ей раньше. Мне позже. Это не фантазия. Нас пятеро, тех, кто его видел. Мой отличный пистолет отказал, а он никогда еще не отказывал. Другие стреляли. Они прекрасно справляются со своими нарезными стволами, они прицелились, но не попали. Удивительно! Зачем же я сам обращаю себя в труса? В труса? Нет, я не трус! Заснуть Ринальдо не мог. Он вскочил с постели, набросил плащ и пошел вниз, в долину. Там он завел разговор с часовыми, выпил с ними, даже стал шутить над тем, что случилось ночью. Солнце только что взошло. Любуясь изумительным зрелищем, Ринальдо вздохнул: — Но оно все-таки восходит для меня не таким прекрасным, как тогда, когда я был еще со своими козами. Тут к нему подскочил Николо с криками радости: — Атаман! Мы захватили обоз, который принадлежит богатым монахам в Манголо. А потому мы за него не заплатили. Но самое смешное в этом деле: мы потребовали, чтобы священник, который при том был, всем нам отпустил грехи. Он отпустил нам грехи жалобным голосом, и мы дали им уйти. — Случай этот привлечет всеобщее внимание, — сказал Ринальдо и пошел, задумавшись, обратно в палатку, где Роза только недавно поднялась и теперь варила шоколад. Ринальдо сел завтракать перед палаткой. Он оглядывал долину, над которой клубился туман. Лучи солнца стали пригревать сильнее, туман рассеялся, и прекрасная долина открылась ему во всей своей неописуемой красоте. Он оглядел в подзорную трубу все проселочные дороги и убедился, что они безлюдны. Только на одной вроде бы двигалась какая-то повозка. Ринальдо приказал Себастьяно глянуть, что там такое. Тот помчался вниз. Атаман стал внимательно разглядывать живописный, не очень далеко расположенный замок, уже давно привлекавший его внимание. Теперь он вознамерился посмотреть на него вблизи. По этому случаю он переоделся в зеленый, расшитый золотом охотничий костюм, надел шляпу с пером и взял двустволку. В сопровождении левретки наш «охотник» сошел с горы на дорогу и направился к замку. Справа стоял монастырь, битком набитый упитанными бенедиктинцами, перед воротами прогуливался туда-назад монах, читающий молитвенник. После приветствий Ринальдо и монах разговорились. — Вы смотрите на меня, сдается мне, с удивлением? Почему? — поинтересовался Ринальдо. — Я удивляюсь тому, что вы разгуливаете тут в одиночку, словно бы вам нечего бояться, — ответил патер. — Но чего же мне бояться? — А вы не знаете? В горах поселились разбойники. — Об этом я ничего не слышал. — Но это правда. Разбойники отобрали у нас бочки с вином, а патер Бернгард, который был при том, еще должен был отпустить грехи этим мошенникам. Но такое отпущение грехов, полученное силой, недействительно. К тому же этим разбойникам с большой дороги на пользу их потеха не пойдет… — Почему же? — спросил Ринальдо, изображая удивление. — Эти богомерзкие парни будут не только отлучены нами от церкви, но мы еще доведем до сведения высших властей, что они совершают преступления. И вскоре против них выступит наряд войск и изгонит их из укрытий. — Но прольется кровь! — Пусть прольется разбойничьей крови как можно больше, на благо обокраденного человечества. — Могу ли я за деньги и слова благодарности получить у вас завтрак? — поинтересовался Ринальдо, давая другое направление их разговору. — Почему же нет? Проходите. — Я хотел бы позавтракать здесь, на воздухе, а потом отправиться в обратный путь, поскольку вы сказали, что местность эта небезопасна. Монах ушел и вернулся вскоре с членом их ордена, но не духовным лицом, который нес бутылку вина и булочки. — Прошу прощенья. Так вы не проживаете здесь поблизости? — спросил монах. — Я гость, живу у друга, замок которого недалеко отсюда. — Ага! Вы, значит, еще не слышали о пресловутом Ринальдини? — Нет, слышал! Он, говорят, погиб в бою, а в Чезене я узнал подробности о его смерти. — Так говорят. Однако кое-кто утверждает, что этот негодяй еще жив. Он, говорят, истинный Протей[4 - Морской бог, произвольно меняющий свой вид (греч. миф.).], бродит тут по округе в разных обличьях. — А вы его не знаете? — Боже избави! Между тем если бы мы наверняка знали, где с ним можно встретиться, так попытались бы получить от него охранную грамоту для нас и нашего имущества. — А что дали бы вы ему за это, почтенный патер? — Мы предложили бы ему сто цехинов и даже добавили бы, если б он потребовал больше. — Но если вы дадите эти деньги солдатам, которых пошлют против него… — Это не поможет. Его шайка сразу же разрастется, даже если ее разгромят и останется их в десять раз меньше. В ней и так, говорят, более пятисот человек. — Бог мой! Чем же этот тип кормит всех своих людей? — удивленно воскликнул Ринальдо. — А тем, что награбит. Они крадут точно вороны, эти нечестивые молодчики, — вздохнул монах. — Но я полагаю, если бы правительство умно повело дело, так с этим бесчинством можно было бы покончить. — Как же? — удивился патер. — К примеру, объявить полное прощение Ринальдини и его людям… Пригласить их вернуться в гражданское общество… — Господи, спаси и помилуй! Кто захотел бы жить с подобными прощелыгами в одном обществе? Благочестивого христианина нельзя даже похоронить рядом с таким висельником, не говоря уже о том, чтобы полагать его способным жить рядом и вместе с этим мошенником… Нет! Из этого ничего не выйдет. Грехи этим подонкам можно отпустить разве только в их смертный час, если они обратятся к Богу, но на виселицу их следует вздернуть без пощады. А умрут они во грехе, не получив отпущения, так пускай провалятся в преисподнюю. Поддерживать связь с этими подонками нельзя… — Однако же вы сами хотели вступить с ними в связь… — возразил Ринальдо. — Разве вы не намеревались купить у них охранную грамоту? — Это не связь с ними, а умный поступок. С волками жить — по-волчьи выть. Да, мы покупаем у них охранное право, но отлучаем после этого их всех от церкви. С подобным людом обращаться надо как с язычниками, не ведающими о Боге. — Допустим, что я это знаю… и был бы я сам Ринальдини… — От чего избави вас Бог! — …так я бы — как Ринальдини, разумеется, — вас, господа, лишил бы власти. — Вот и хорошо, что Ринальдини этого не знает! Он, говорят, человек мстительный. Но, может, его и на свете больше нет. — Весьма возможно. В Пиенце его голова, по слухам, вздета на кол. — Да так ли это? — переспросил монах. — Но я боюсь его последователей так же, как его самого. — Скажите, кому принадлежит вон тот чудесный замок? — перевел Ринальдо разговор на другую тему. — С недавнего времени он принадлежит барону Ровеццо, который его купил. А прежде был собственностью семейства Алтиери. Барон живет там со своей юной, любезной супругой. Они недавно женаты. Она, говорят, тихая дама. А барон человек довольно буйный, истинный дьявол на охоте, а на коне скачет как безумец. И вот что еще: смею ли спросить ваше имя? — Граф Дальброго. — Дальброго? Дальброго? Ваш род из… — Из итальянской Швейцарии, — ответил Ринальдо. — Ага! Из Швейцарии! Так, так! Во время их разговора зазвонил колокол, и монах поспешил на хоры. Ринальдо уплатил за все, что съел и выпил, и отправился к замку. Высокая стена огораживала прекрасный замковый парк. Но Ринальдо нашел открытую решетчатую дверь. И вошел в парк. Он уже подходил к декоративному кустарнику, как заметил молодую даму. Она обернулась и, увидев Ринальдо, громко вскрикнула. — Возможно ли? — воскликнул Ринальдо. — Могу ли я поверить собственным глазам? Аурелия? — Это я. Здесь замок моего мужа. — Значит, правда замужем? — Да — к сожалению! О, лучше бы меня оставили у Донато в его глуши! Лучше бы я осталась на мызе моего приемного отца! Как я была там счастлива! Отец желал мне добра, дал за мной очень богатое приданое. Из-за этого мой муж и посватался… — Хотите довериться мне? — спросил Ринальдо. — Отец знает вас, и… — Что сказал вам ваш отец обо мне? Знаете ли вы, кто я? — Когда я спросила его, кто вы, он сказал, что вы весьма известный человек, но имени вашего он мне не назвал. — Считайте меня графом Дальброго. Вы ведь знаете, что я друг вашего отца? Еще на днях в Чезене мы дружески беседовали. Об этом он вам ничего не рассказывал? — Я уже давно не видела его и не разговаривала с ним. — А он знает, что вы несчастливы? — Если он получил мои письма, так знает. Но я в этом сомневаюсь, ведь до сих пор ни на одно из них я не получила ответа. Быть может, муж через своих шпионов прибирает их к рукам? — Я поговорю с вашим отцом и расскажу ему все, что вы мне поручите. На что жалуетесь вы в действиях вашего мужа? — Он истинный тиран. Нарушает супружескую верность чуть ли не у меня на глазах с продажными созданьями, которых содержит в замке. Он терзает и мучает меня бесконечными укорами… — Какими же? — Ах, Бог мой! Я же внебрачный ребенок… Ах! Он ведь знал это, когда предложил мне свою руку. — Вы его тогда любили? — спросил Ринальдо. — Да! Но теперь душа моя его не принимает. Вот только вчера он выставил меня на посмешище своих сообщников, а его продажные шлюхи насмехались надо мной. Он относится ко мне как к служанке. Я твердо решила, если отец немедля не позаботится обо мне, покинуть этот вертеп. — Куда же хотите вы уйти? — К матери. Она аббатиса монастыря у Монтамары. — Когда я впервые увидел Аурелию в той тихой долине, когда потом говорил с ней в мирной хижине Донато, я сказал себе: можно будет только позавидовать счастью того человека, которому Аурелия отдаст свое сердце и руку! И эта добрая, благородная душа — несчастна? Нет, право же, нет! По крайней мере, вы получите удовлетворение. В этом я вам торжественно клянусь… я — человек, который держит слово… граф Дальброго. — Ах, граф! Почему хотите вы из-за меня поставить себя в затруднительное положение? — Ради вас хоть в ад! За Аурелию я стал бы сражаться с чудовищами и дьяволами. — Граф! Но вы не знаете моего мужа: эти жуткие, дико вращающиеся глаза… — Где могу я увидеть того недостойного человека, которого вы должны называть супругом? В замке? — Нет, он со своими собутыльниками на охоте. — А кто эти собутыльники? — поинтересовался Ринальдо. — Авантюристы со всех концов земли, они собрались вокруг него и вместе с ним расточают, проигрывают, пропивают мое состояние, и… Ах, Боже! Это очень скверные люди. Два француза и один сицилиец, быть может, они ускользнули из рук правосудия. Они называют себя аристократами, но наверняка не аристократы. Вы бы видели, как глумятся они надо мной своими неприличными, оскорбительными требованиями… — Видел бы я это, так это было бы последним глумлением в их жизни. Клянусь честью! — О граф! Вы, чужой мне человек, хотите… — Мою добровольную клятву я сдержу и отомщу за вас. Гремящий хохот этих типов обратится в стенания, а вы получите полное удовлетворение, или… пусть я не зовусь Дальброго. Чей это портрет носите вы на груди? — Портрет моего мужа. Он этого требует. — Покажите-ка… Хорошо! Теперь я его знаю… Прочь этот портрет с вашей груди! — Бога ради! Он станет истязать меня, если я не буду его носить! — А он уже хоть раз осмелился оскорбить вас действием? — Ах, Боже! Следы его жестокости еще сохранились на моем теле. — О, возмездием ему будут памятные знаки, какие… — Боже избави! Вон там, по аллее, идет муж с сотоварищами. — Слишком поздно спасаться бегством. Оставайтесь. Я тоже остаюсь. Я друг вашего отца, который передал вам со мной привет. В моем присутствии они не осмелятся что-либо сделать. А я одним-единственным словом сражу их наповал. И, прежде чем наступит завтрашний день, вы будете спасены… Барон и его сопровождающие подошли ближе. Ринальдо сделал несколько шагов им навстречу и, сняв шляпу, обратился к барону: — Весьма рад, господин барон, познакомиться с вами. Господин князь, ваш тесть шлет вам поклон, он просил меня известить вас, что в ближайшее время намерен навестить вас. Я — его друг. Зовусь я граф Дальброго. — Ваш слуга! — ответил холодно барон. Потом, обратившись к Аурелии, сказал с саркастической усмешкой: — По всей вероятности, и ваш старый знакомый? Почему же вы не принимаете в вашей комнате этого располагающего к себе гостя, посланца вашего отца со столь радостной вестью? Извините! — добавил он, обернувшись к Ринальдо. — У моей жены недостаточно познаний этикета. Она воспитывалась на мызе. Но это вы уже, наверное, знаете? — Я это знаю. Она жила там среди благороднейших и добрейших людей. — Так, значит, мой тесть хочет нас посетить? А не назвал ли сей добрый господин день своего посещения? — Сдается мне, вы можете ждать его со дня на день. — Досадно! Я назначил на завтра поездку, которую не могу отложить, — пробормотал барон. — Ваш тесть дождется вашего возвращения. Он сказал, что должен кое-что с вами обсудить. — Вот как? Но может статься, что меня не будет несколько месяцев. А вы, видимо, хотите здесь дождаться князя? — Нет, — сказал Ринальдо. — У меня неотложные дела в Риме. Я тотчас отправляюсь в путь. Если бы вы не пришли как раз в эту минуту, то я лишился бы удовольствия завязать знакомство с вами. Я уже хотел попрощаться с вашей супругой, когда услышал, что вы подходите. — Но вы, надеюсь, отобедаете с нами? — Премного благодарен. Никак не могу. У меня остались считанные часы. — Сожалею, что не мог уже раньше получить удовольствие от знакомства с вами. Однако же, надеюсь, жена моя развлекла вас занимательной беседой. — Господин барон! Я с удивлением подмечаю, что ваш брак… не очень счастлив. — Это вам, видимо, уже сообщил сей… образец кротости. Она жалуется всему свету. — Ей-богу! Мне очень жаль… что ваш тесть все это здесь увидит… — сказал Ринальдо. — Пусть берет ее с собой или забросит к ее порядочной матушке… — Господин барон! Ваше ожесточение говорит о том… — Что я хотел бы освободиться от этой блаженной. Больше ничего! Хотите взять ее с собой? — Господин барон! Не наносите ей оскорблений! Я не останусь к ним безучастным! Ринальдо сделал шаг назад. — Проклятье! Господин граф… Так убирайтесь ко всем чертям! И прихватите с собой кающуюся грешницу, пусть уходит с глаз моих долой… Ринальдо положил руку на эфес сабли. — Обнажайте саблю! — Что вам надо? — Обнажайте саблю, или я зарублю вас! — крикнул Ринальдо. — Бога ради, граф! — вмешалась Аурелия, — Смягчитесь. Вы не знаете этого человека. Барон закатил ей пощечину: — Молчи! — Барон! — вскричал Ринальдо. — Вы кровью заплатите за это! — Убирайтесь из моего замка, или я прикажу вас вышвырнуть! — Трусливый негодяй! Ты, конечно же, этого сам сделать не посмеешь! Аурелия! Ты будешь наверняка спасена. С тобой, подлец, я поговорю еще сегодня! Барон и его сотоварищи громко захохотали. Ринальдо пошел из парка, а подонки кричали ему вслед: — Желаем вам счастливого пути, господин Дон Кихот! Расскажите о вашей авантюре госпоже мамаше! В каком настроении пришел Ринальдо к соратникам, можно легко себе представить. Он был вне себя. Роза вся дрожала. Таким она его еще никогда не видела. — Атаман, — сказал Чинтио, — что с тобой приключилось? — Сейчас вы все узнаете. Позови Альтаверде! Ринальдо переговорил с Альтаверде и Чинтио, и, когда наступил вечер, Альтаверде во главе двадцати молодцов спустился вниз, в долину. Чинтио пошел с шестнадцатью другими налево, а десять человек отправились с Ринальдо. Роза осталась в лагере, который надежно охранял Николо. Стемнело, и все зашагали на условленное место. Едва они покинули стоянку, как Себастьяно с двадцатью пятью молодцами двинулся вслед за ними и занял позицию у монастыря бенедиктинцев. Чинтио перешел реку, занял мост и поставил своих людей вокруг парковой стены замка. Альтаверде закрыл проезд по дороге к деревне. Ринальдо с товарищами подошел к воротам замка. Они были заперты. Ринальдо позвонил. Слуга отодвинул засов и хотел спросить, кто стоит за воротами, но его уже ухватили за горло, вытащили за ворота и передали людям Альтаверде. Трое молодцов остались у ворот, остальные последовали за Ринальдо по двору к замку. Они заняли входную дверь. А двое других вошли в комнату челяди с пистолетами на боевом взводе и приказали всем хранить молчание. Ринальдо перерезал кинжалом свешивающийся в дом канат башенного колокола и с тремя молодцами поднялся по лестнице к двери в зал, где барон с сотоварищами и девками пировал за столом. Дверь зала была приоткрыта. Ринальдо прислушался и уловил, что они в язвительной беседе подымали на смех его — «графа Дальброго». Они обзывали его жалким слюнтяем, и Аурелия, которую принудили сесть за стол, должна была молча выслушивать оскорбительные речи мужа. Девки барона злобно дразнили ее мнимым любовником, а муж громко кричал: — Зачем только я отпустил этого типа! — А вот и он! — сказал Ринальдо и вошел в зал. Тем временем люди Альтаверде заняли ворота замка, и Себастьяно подошел ближе. Три человека из тех, что пошли сюда с Ринальдо, присоединились к трем, стоявшим у дверей в зал, а шестеро молодцов Альтаверде уже следовали за ними. Теперь пришедшие только ждали сигнала. Ринальдо стоял пока еще один в зале. Его внезапное появление порядком поразило общество. Он продолжал: — Как я и обещал, я здесь, чтобы сдержать свое слово. Я пришел и требую вас к ответу! Барон громко захохотал. И крикнул одному из слуг: — Зови сюда моих людей! Едва слуга двинулся, как Ринальдо схватил его и бросил на пол. Вытащив пистолет, он направил его на сидящих за столом и сказал: — Первый, кто двинется с места, — умрет… Вы, презренные бездельники, мне угрожаете? Мне? Трепещите и падайте передо мной на колени. Знаете ли вы, кто я? На колени! На колени! Я — Ринальдини. Аурелия громко вскрикнула и лишилась чувств. Ринальдо повелел девицам оказать ей помощь. После чего подал сигнал, и двенадцать молодцов вошли в зал. — Этого типа, мужа нашего несчастного ангела, исполосуйте до крови самым нещадным образом. Француза и сицилианца прогоните два-три раза сквозь строй. Шлюх я отдаю вам в ваше полное распоряжение. А со вторым французом следует поступить беспощадно, оскопите его. Обреченный стать евнухом француз отчаянно запричитал; но приказ отменен не был, и разбойники выволокли осужденных из зала. Ринальдо подошел к Аурелии, сказал, чтобы она собрала свои наряды и драгоценности, приказал запрячь карету и посадил в нее Аурелию с камеристкой. Сам он, вскочив на коня, крикнул своим молодцам: — Грабьте замок, но не предавайте его огню. И тут же помчался вслед за каретой. Примерно в четверти часа езды до означенного монастыря Ринальдо приказал остановиться. Подскакав к дверцам кареты, он попросил Аурелию протянуть ему руку, надел девушке на палец кольцо, почтительно поцеловал ее и сердечно сказал: — Аурелия! Живи счастливее, чем я! После этого Ринальдо дал шпоры коню и помчался в лагерь, куда прибыл с наступлением дня, когда как раз вернулись из замка его люди, нагруженные добычей. В обед, когда Ринальдо сидел перед своей палаткой и размышлял, какие последствия может иметь все происшедшее в замке, к нему подошла Роза, села рядом, взяла гитару, заиграла на ней и запела: Так! Признания Заиды Выслушай ты, Альманзор. Ждет ли днесь ее прощенье Иль разлука и позор? И, когда дитя Заиды Назовет отцом тебя, Ты ее возлюбишь снова? Или ей уйти, скорбя? — Ах, Роза, — прервал ее Ринальдо. — Я догадываюсь… я знаю, кто она, эта Заида, нет, Альманзор никогда не отпустит ее от себя. Роза обняла его и крепко поцеловала. Он продолжал: — Хотя матери доставляет радость держать на коленях точную копию своего любимого, нам, если мы покончим с такой жизнью, это причинит много горя. Но видит Бог! Мы покончим. Я не хочу растить сына для виселицы… Подошел Себастьяно и прервал их разговор. Он сообщил, что двух их молодцов задержали в Сан-Лео и отправили в тюрьму. Третий удрал и принес известие, что по доносу барона против них выслан воинский наряд. Вечером Ринальдо приказал свернуть лагерь, он подал сигнал к выступлению, отряд двинулся и на третий день вступил в долины гор у озера Альбано. Проведя здесь несколько дней, Ринальдо приказал Себастьяно с шестнадцатью отчаянными храбрецами обрядиться в разные одежды и отправиться, пройдя через город Калью, в округу Монтамары. Альтаверде получил другое задание — хитростью или силой попытаться вызволить тех двоих товарищей, которых схватили в Сан-Лео. Сам Ринальдо, взяв с собой Николо и Альфонсо, под видом путешественника, которого сопровождает слуга, поскакал верхом на разведку. Чинтио остался командиром их шайки, и Ринальдо поручил ему Розу, которая прощалась с ним, рыдая. — У меня такое чувство, — причитала она, — что мы с тобой никогда больше не увидимся. Ринальдо пытался ее утешить. Но это ему не удалось, и он оставил ее, глубоко растроганный… Ринальдо добрался до Фоссомброны и поселился там в лучшей гостинице, где хотел отдохнуть несколько дней и дать время храбрецам Себастьяно собраться в округе Монтамары. На другой день после приезда Ринальдо зашел в один винный погребок, где сидели несколько бюргеров, два-три адвоката и нотариус, — они вели за бокалом вина разговор, весьма ему интересный. Ринальдо велел подать себе вина, сел за столик и прислушался к их беседе. — Предстоит пренеприятнейший процесс, — сказал один из бюргеров. — Совершенно верно! — подтвердил адвокат. — Весьма скверный процесс! — пробормотал нотариус. — Баронессу уже второй раз допрашивали, — продолжал адвокат. — Она настаивает на том, что хоть и была знакома раньше с этим мнимым графом Дальброго, но он пользовался всеобщим уважением, и она знать не знала, даже не подозревала, что он и есть знаменитый Ринальдо Ринальдини. Только в ту ночь, когда он сам назвал свое имя, она с ужасом это услышала и узнала о том. Барон же, наоборот, — а разбойники его жестоко высекли — утверждает, что жена действовала согласно с этим жутким разбойником, а ёе отец — один из осведомителей Ринальдо. Князя — ее отца — строжайше допрашивают в Урбино и держат под стражей. — Собственно говоря, никак в толк не возьму, что об этой истории и думать, — заметил тот же бюргер. — Барон свидетельствует, что понес ущерб вследствие ограбления разбойниками в три тысячи дукатов, — сказал нотариус. — Его друзей жестоко истязали, а одного из них разбойники даже кастрировали. Он еще жив, но очень плох. Все тот же бюргер расхохотался: — А все-таки они чертовски бравые ребята! — Мне жаль князя Рочелла, — продолжал нотариус. — Он порядочный человек! И, между нами говоря, господа, кто из нас осмелился бы задержать Ринальдини, окажись он среди нас? — Я — нет! — признался бюргер. — Что ж, нужно только умно действовать и не терять надежды на помощь, — сказал адвокат. — Нет, — возразил все тот же бюргер. — Он выстрелит из пистолета, я прощусь с жизнью, и кто оплатит тогда мое служебное рвение? Уж несколько трупов он наверняка оставит на своем пути, прежде чем его арестуют. — Я бы охотно глянул на него разок, — сказал нотариус. Ринальдо поднялся. — Извините, господа! Я его видел. — Что? — изумился нотариус. — Как? — поразился бюргер. — Господин видел?.. — переспросил адвокат. — Я маркиз Солиньо. Мои поместья находятся в Савойе, а сейчас я путешествую. Шесть дней назад я попал в руки разбойников Ринальдини. Они одолели меня с моими людьми, и я уже ждал, что нас до нитки оберут, но тут появился сам Ринальдини. — Как же он выглядит? — с жаром спросил бюргер. — Он маленький коренастый смуглый человек, у него голубые глаза, каштановые волосы, ястребиный нос и бородка клином. — Неужели? — переспросил адвокат. — По другим сообщениям, он — высокий, худой, подбородок гладко выбрит, глаза у него черные, волосы темные, а нос — греческий. — Я сам видел его и разговаривал с ним, — продолжал Ринальдо. — Как я его вам описал, таков он и есть. Он долго меня допрашивал. Я должен был дать сведения о всей моей наличности и о всех ценных вещах, какие были у меня с собой. После чего он потребовал у меня сто цехинов. И дал мне за это охранную грамоту. Смотрите, вот она. — Черт побери! — воскликнул адвокат и прочел: — «Viaggio securo[5 - Безопасный проезд (ит.).] — Ринальдини». — Слов не много. Он внушает уважение! — вставил нотариус. — Я благодарен Небесам, что так дешево отделался, — закончил Ринальдо и опять сел. — Да уж, поистине, господин маркиз, — согласился тот бюргер. — Но все-таки непростительно, что власти не положат конец проискам этого человека! — продолжал Ринальдо. — Терпение, терпение! — отозвался адвокат. — Я знаю кое-что из достоверного источника. Против Ринальдини выступят пятьсот тосканских солдат и восемьсот папских солдат. Они окружат его, атакуют со всех сторон и конечно же уничтожат. — Интересно, сколько же человек в его шайке? — задался вопросом бюргер. — Кто может это знать? Одни говорят, что двести, другие — что еще больше. И все удалые молодцы! — сказал Ринальдо. Вечером Ринальдо покинул городок, а Себастьяно с его людьми отослал, приказав ему изловить живым или мертвым барона Ровеццо и передать его Чинтио. Своих сопровождающих он оставил вблизи Монтамары, а сам, переодетый паломником, отправился в Урбино. Здесь он узнал, что князя Рочелла теперь, правда, не держат под стражей, но он должен был оставить большой залог. Ринальдо разузнал, где князь квартирует, и набрался смелости вечером войти к нему в комнату. Князь вскочил: — Кто вы? — Меня послал к вам Ринальдини. — Да ты же сам Ринальдини. Теперь я тебя узнал. — Да, князь, это я. Я знаю, в какое затруднительное положение я вас поставил, и пришел, чтобы предложить вам помощь. Если я могу спасти вас и Аурелию ценою своей жизни, то так оно и будет. — Твоя смерть, Ринальдини, не избавит нас от трудностей. Нас обвиняют в сговоре с тобой. Мое дитя обесчещено. Хочешь оказать мне любезность? Оставь меня и этот город! — Можете, чтобы очиститься от подозрения в сговоре со мной, сдать меня правосудию. Я остаюсь здесь, князь. — Какой от этого мне толк? Кроме того, предательство — не дело чести истинного рыцаря Мальтийского ордена. — Так я сам сдам себя властям. — Разве это улучшит мое положение? Мой дядя, кардинал, уполномоченный Папы Римского, взял на себя труд по моему делу, и следствие, я надеюсь, вскоре будет закончено. — Вашим судьям повезло, князь! — Ринальдини! Неужели ты хочешь воспрепятствовать правосудию? — Нет, только надругательству. Князь! Если я ничего не могу для вас сделать, так позвольте мне, по крайней мере, сделать что-нибудь для Аурелии. Вот векселя на десять тысяч цехинов. Я вручаю их ей как дополнение к новому приданому. — К приданому? — Да. Барон уже, видимо, в руках моих людей. Если его поймали живым, так расстреляют. Аурелия теперь опять свободна. — Послушай! Что ты затеял? Свободная или нет, Аурелия остается навсегда в монастыре. Раздай свои деньги беднякам. Мы в них не нуждаемся. А ты… и правда любил Аурелию? — Я все еще люблю ее, князь! — Она никогда не станет твоей, Ринальдо! Раскайся, оставь стезю, по которой ты идешь, и обрати свои деньги на добрые дела… — Князь! Вы меня не знаете. Мое положение ужасно. И если правосудие не уготовило для меня пыток, так я сам припас их для себя. Будьте здоровы! Ринальдо оставил город и вернулся в места у Монтамары, где нашел своих сопровождающих. На следующий день он получил через Неро, которого прислал к нему Себастьяно, письменное сообщение: «Проклятый барон уехал в Рим, а гнездо оказалось пустым. Славный Альтаверде вместе с тремя молодцами схвачен в Сан-Лео, арестован и брошен к нашим братьям в тюрьму. Чинтио сражается с тосканскими отрядами. Мы спешим ему на помощь. Догоняй нас скорее». Ринальдо послал Альфонсо к Чинтио с приказом попытаться освободить Альтаверде, даже насильственным путем. Розе он написал, чтобы она шла к Донато в его скит. После этого он приказал Николо и Неро идти в Рим и там выследить барона. Сам он день-другой поразмышляет, что надобно теперь делать. Все еще одетый паломником, Ринальдо пошел к монастырю у Монтамары, где жила теперь Аурелия. Он хотел поговорить с аббатисой. — Ее как раз допрашивают комиссары из Урбино, — сказала привратница. — Что же совершила наша благочестивая дама? — спросил Ринальдо, благоговейно вздохнув. — Она втянута в пренеприятную историю не по своей вине, а из-за пользующегося дурной славой Ринальдини. Кстати, теперь посторонним вход в наш монастырь запрещен, — ответила привратница и, смиренно поклонившись, захлопнула ворота. Ринальдо, обойдя стену, нашел, что она слишком основательная и высокая, чтобы он мог проникнуть в монастырь. Поэтому он отправился дальше. У часовни Святой Клары, что стояла в окружении трех высоких тополей, он прилег на землю и стал обдумывать свое положение. Куда ему теперь податься? Мало-помалу его сморил сон. Когда он проснулся, то увидел, что напротив него сидит паломник, погруженный, казалось, в глубокое раздумье. Ринальдо дал ему понять, что проснулся. Тогда тот поднял на него взгляд и сказал: — Как можешь ты здесь спокойно спать? — Чего же бояться бедному паломнику? — Бедному паломнику бояться нечего. Но тому, кто набросил рясу бедного паломника на свои богатые прегрешениями плечи, есть чего бояться! Ринальдо вскочил, всмотрелся в паломника и воскликнул: — Чинтио? — Узнал наконец? — Зачем ты пришел? Что случилось? — Нас подчистую разгромили, Ринальдо. Атаковали с трех сторон. Мы отчаянно сражались, уложили не одного храбреца, и все-таки нас разгромили, осталось едва с полдесятка. — Боже правый! А где же Роза? Спасен ли Альтаверде? А мое письмо, посланное тебе с Альфонсо, ты не получил? — Нет. И не знаю, где Роза и Альтаверде… — Три дня назад я послал к тебе Альфонсо с письмом. — Нас тогда уже разгромили. — Альтаверде с довольно большим числом наших людей сидит в тюрьме в Сан-Лео. — Ему остается только надеяться, что в мир иной он уйдет умиротворенный. Мы его теперь спасти не в силах. — Дело дрянь! Чинтио! Что же нам делать? — вздохнул Ринальдо. — Бежать, и как можно дальше отсюда. Никого из наших людей нет поблизости? — Неро и Николо отправились в Рим. — А ты тоже пойдешь в Рим, Ринальдо? — Возможно. — Назови мне место, где я их найду. Мы двинемся в Калабрию. Там, в лесах и горах, мы в большей безопасности. — А если вас и оттуда изгонят? — Так попытаемся попасть на Сицилию. — Ах, Чинтио, не лучше ли нам оставить наш промысел? — Не раньше, чем угодно будет судьбе! Где твоя отвага? Ты будешь бродить по этим местам до тех пор, пока тебя не схватят сбиры, а тогда… прощай, голова Ринальдини! Но на бренные твои останки взойдет Чинтио и нагонит страху на презренных служителей закона… — Завидное счастье! — Знаешь ты что-нибудь лучшее? Любая другая дорога перекрыта для нас шлагбаумом. Нам нужны смелые люди. Да и твои любовные интрижки куда как хороши! Они доставили нам уже немало закавык. Когда видишь тебя здесь, как бродишь ты меж часовен и монастырей, так скорее уж сочтешь тебя за святошу, а не за человека решительного, готового на все. Назови мне то место, где я найду наших людей. Я отправляюсь в Рим. — Иди! Я еще побуду в этих краях какое-то время, а потом последую за тобой в Калабрию. Немного погодя Чинтио покинул Ринальдо. А сам Ринальдо двинулся в Коринальдо. Здесь он неожиданно встретил трех своих товарищей, которых немедля послал вслед за Чинтио. Один из них сказал, что Роза, скорее всего, успела убежать в горы и спаслась. Но достоверных сведений они ему сообщить не могли. Ринальдо, все еще не решивший окончательно, что ему делать, зашагал к городу Лези. Из-за огромного скопления народа он вынужден был остановиться. Он узнал, что некая подозрительная личность будет сейчас публично высечена розгами, и попытался пройти к обители паломников. Но все улицы были запружены народом, когда же он вознамерился было протолкаться через большую площадь, на нее как раз вышел экзекуционный отряд. С неохотой бросил Ринальдо взгляд на жертву экзекуторов. И, узнав в несчастной амазонку Фьориллу из своей шайки, вздрогнул. Она тоже узнала его и громко крикнула: — О, Ринальдини! Помоги мне! Такой неосмотрительный возглас вызвал тотчас смятенный крик: — Ринальдини? Где он? Держите его! Толпа пришла в движение. Все выспрашивали друг друга, шумели, кричали. Сбиры, выхватив сабли, прочесывали ряды. Они уже подступили к тому месту, где стоял Ринальдини. Спастись он мог, только приняв мгновенно какое-то решение. И он, с неслыханной бесцеремонностью схватив стоящего рядом с ним человека за руку, швырнул его сбирам с криком: — Держите его! Это Ринальдини! Слуги правосудия окружили тотчас этого человека. Народ подступил со всех сторон с ликующими криками: — Ринальдини! Ринальдини! Все ликовали, шумели, а человек этот не мог слова вымолвить. Но наконец его внимательно разглядели и увидели, что этот бедняга — известный всему городу работник мясника. Теперь раздался громкий хохот, толпа бушевала, надрывалась: — Да это наш Джакомо! Сбиры рассвирепели. Подняли крик: — Обыскать город! Ринальдини где-то среди нас! — Обыскать город! — зашумела толпа и нарушила порядок экзекуции. Ринальдини же вскочил в открытые двери церкви, сбросил за исповедальней рясу паломника, налепил фальшивый нос и в одежде крестьянина, что была под рясой, беспрепятственно покинул город. Не задерживаясь, он поспешил мимо Патерно и вышел, голодный и усталый, на шоссе, ведущее в Торетте. На окраине городка, в стороне от других домов, стоял небольшой домик. Ринальдо пошел к нему. У двери сидели две девицы, они вязали. Ринальдо обратился к ним: — Могу ли я снять у вас комнату до завтра? — У нас? — переспросили с удивлением девицы. — Вы, вероятно, не знаете, что попадете в дом палача? — Ну и что же? Я очень устал. Не гоните меня дальше и примите как гостя. Девицы смущенно переглянулись. В конце концов одна из них сказала: — Мы в доме одни. Отца вызвали в Анкону, чтобы предать там преступника казни. — Вы меня боитесь? — спросил Ринальдо. — О нет! Нет, но… — Пусть вопрос приличия вас не беспокоит. — Ну, тогда заходите и удовольствуйтесь тем, что найдете у нас. Они ввели его в тесную комнатку, принесли хлеб и сыр, инжир и яблоки, поставили на стол вино. Ринальдо пригласил девиц выпить с ним и, когда все выпили по два-три бокала, завел разговор: — Сдается мне, вы в высшей степени хорошие девушки, и мне досадно, что вы, как я думаю, бедны. Я — благородный венецианец, и вот, жестоко поссорившись с соперником, к несчастью, убил его на дуэли. Поэтому бежал в этой одежде, чтоб изменить до неузнаваемости свой вид. Тут он снял фальшивый нос, и девицы рассмеялись. А Ринальдо продолжал: — Есть у вас одежда для продажи? — Кое-что найдется, — сказала старшая сестра. — Покажите. Девицы принесли одежду, что была в доме. Оказался среди прочего и довольно неплохой мундир. Его и выбрал Ринальдо. После чего они опять сели за стол и распили еще две-три бутылки. Ринальдо спросил, где ему лечь, и девицы признались, что в доме есть всего одна постель. — Придется нам ее разделить, — пошутил Ринальдо. Девицы подтолкнули друг друга, захихикали. И старшая, улыбаясь, сказала: — Это неприлично!.. Девицы принесли несколько подушек и пожелали гостю спокойной ночи. Сами же спали они мало. Когда наступил день, все встали, позавтракали, и Ринальдо надел купленный мундир. — Что и говорить! Теперь, когда вы надели мундир, сразу видно, что вы истинный кавалер, — сказала старшая. А младшая сестра добавила: — Переночуйте еще ночь у нас! Теперь, когда мы вас знаем, мы не будем разводить церемоний. — Но и в церемониях заключена приятность, — возразил Ринальдо. — Будьте счастливы, милые девушки, и помните обо мне! С этими словами Ринальдо покинул место своего ночлега, обошел Анкону, добрался до Поджо, где купил коня, и, не задерживаясь, поскакал к границе Папской области. Терамо, город в области короля Неаполя, был первым, где Ринальдо остановился и отдохнул. В Аквиле он купил себе несколько разных костюмов и взял в услужение молодого расторопного паренька, которого звали Антонио. После чего поскакал дальше и под именем графа Мандокини въехал в Неаполь. В этом дивном городе он снял прекрасную квартиру, хозяева которой были люди приветливые, а из окна открывался вид на гавань. Жил Ринальдо очень тихо, много читал, еще больше размышлял и даже писал стихи, писал музыку к стихам и пел их, аккомпанируя себе на гитаре. Так он проводил время. Но мало-помалу его одолела скука, он начал чаще выходить из дома, посещал общественные парки, трактиры и рестораны, где прислушивался к разговорам. Не раз и не два он сам был — как Ринальдини — предметом этих разговоров, и тогда он совершенно спокойно тоже вставлял слово-другое. Однажды какой-то приезжий сообщил, что в Ферраре схватили и бросили в тюрьму Ринальдини. И атаман с интересом прислушался к разговорам присутствующих. Благодаря всему этому он чувствовал себя в Неаполе с каждым днем увереннее. Среди гуляющих в парках — всех их Ринальдо видел изо дня в день — его внимание привлек человек в мундире. Он был, по его собственным словам, корсиканцем, и окружающие величали его капитаном. Человек этот нередко просиживал за стаканом шоколада полдня, не произносил ни слова, а когда с ним здоровались, отвечал только поклоном. Он всегда смотрел прямо перед собой и, казалось, погружен был в глубочайшие размышления. На него все обращали внимание, он же, казалось, не обращал внимания ни на кого, и никто не знал, чего от него можно ждать. С этим незнакомцем Ринальдо намеренно пытался сблизиться. Но ему никак не удавалось его разговорить. Однажды Ринальдо вступил с ним в беседу с большей настойчивостью, чем обычно. — Уважаемый господин! — обратился Ринальдо к нему. — Извините, я хотел бы высказать вам свое мнение. — Обо мне? — Вы, видимо, истинный философ. — Философом может быть каждый человек, если хочет им быть, и преуспеет в философии, ежели он действительно философ. — В последнее я верю, в первое — нет. — От каждого человека зависит, счастлив он или несчастлив. Каждый человек счастлив, если только действительно этого хочет. — Но поскольку у каждого человека свои собственные понятия о счастье, — сказал Ринальдо, — то… — То вы хотите знать, каковы мои? Мои понятия о счастье лежат несколько вне окружающего нас человеческого мира. — Я не понимаю вас, капитан. — Я так и думаю. В этом мире вообще нет и не может быть полного взаимопонимания. Любая беседа — сплошное недоумение, но это, пожалуй, и к лучшему, иначе она была бы столь же однообразной и утомительной, как монашеский хор. Лучшим, прекраснейшим единомыслием могут обладать лишь души и духи. — Знаком вам мир духов? — осведомился Ринальдо. — Так же хорошо знаком, как знакомы мне вы. — Но я же никогда не видел вас до того, как попал в Неаполь. — Не сомневаюсь. Я вижу вас здесь тоже в первый раз. Но, тем не менее, я вас знаю. — Так, значит, вы — ведьмак. Кто сказал вам, кто я такой? — Моя наука. — Вы, стало быть, проникаете мысленным взором в тайны? Вы общаетесь с духами? — Сейчас я разговариваю с человеком, который, как я надеюсь, исправился, — сказал капитан, поднялся, уплатил по небольшому счету и ушел. У Ринальдо не хватило смелости последовать за ним. То, что Ринальдо оказался в затруднительном положении, легко понять. Он долгое время стремился ближе познакомиться с этим странным человеком, а теперь страстно желал никогда бы его не знать. Так у человека всечасно возникают желания, исполнение которых приносит ему нередко горькие треволнения, которых он не мог себе представить. — Этот человек, — бормотал Ринальдо себе под нос, — знает, кто я. Раскрыть тайну моего имени, отдаться во власть этого чудака? Кто же сей странный смертный, который называет земное сообщество чуждым ему? Несколько дней Ринальдо только и делал, что обходил подряд все бульвары, все общественные парки и погребки, но так и не встретил вновь этого жуткого, всезнающего человека. Это вызвало у него еще большую тревогу. Он уже собрался было покинуть Неаполь, и тут в одно прекрасное утро увидел корсиканца на приморском бульваре. Тот сидел на скамье под статуей, прислонясь к ее постаменту. Глаза его обращены были к небу, а руки он сложил на коленях. Можно было подумать, что этот человек всецело поглощен молитвой. Ринальдо остановился перед ним, не смея беспокоить его, исполненного умиротворения. Только время от времени покашливал, потом закашлял громче и в конце концов стал напевать мелодию известной песенки. Капитан не шелохнулся. Казалось, прислонясь в неземном экстазе к камню, он сам обратился в камень. Наконец Ринальдо надоело ждать, он подошел к капитану, встал рядом, положил руку ему на плечо и сказал: — Господин капитан! Я рад опять видеть вас. Капитан скосил глаза, повернул голову, увидел Ринальдо и задал ему вопрос: — Что видите вы над собой? — Чистый голубой эфир. — Образ невинной души, единый цвет чистого духа. Сквозь глаза эта неземная форма духа проникает в сердце. Здесь место сбора прекраснейших радостей, что обретаются вне нас и все-таки в нас. Мы овладеваем ими. Небеса дарят нам их. И что такое цветущие нивы по сравнению с этим лазурным морем чистоты и ясности? Кто здесь бросит якорь, тот будет стоять в прекраснейшей гавани. — Ваше воодушевление восхитительно! Но простите меня, я с нетерпением жду возможности поговорить с вами. — Вы скорее смущены, чем нетерпеливы. Признайтесь — вы боитесь меня. Но вам нечего бояться. Я не инквизитор и не судья. А ведь это те люди, которых вам приходится бояться. — А вы не ошибаетесь? — спросил Ринальдо. — Назовите мне мое имя. — Оно стоит очень дорого. Его можно было бы продать как сокровище, будь я в затруднительном положении. — Господин капитан! Одним словом: кто я? — Человек, поставленный вне закона и внушающий всем страх, приводящий в ужас путешественников, знаменующий смертный час путников. Король притонов и властелин горных логовищ. Ты — Ринальдини… Барабанный бой возвестил выход портового надзора. Мимо прошла компания офицеров, они поздоровались с Ринальдо и капитаном. Ведь все они были в какой-то степени знакомы, встречались в парках и погребках. Тут и там приподнимались шляпы, завязалась беседа. Ринальдо принимал в ней участие, но сердце у него бешено колотилось. И тут молодой бесцеремонный лейтенант спросил: — А знаете ли вы, господин капитан, что все в здешнем обществе ломают себе головы над тем, кто вы? Вы — самая примечательная новость дня. — О! — ответил капитан. — Я расскажу вам куда более примечательную новость. Вы ломаете себе головы над тем, кто я. А знаете ли вы, что здесь, в Неаполе, средь нас, пребывает пресловутый Ринальдини? Ринальдо застыл, как громом пораженный. Офицеры недоуменно поглядели друг на друга. Все общество умолкло, словно у них отнялись языки. Капитан достал табакерку, предложил каждому понюшку, захлопнул табакерку, повернулся и пошел к гавани. Никто его не удерживал. Все присутствующие переглянулись и задались вопросом: — Что сие значит? Ринальдо перевел дух и сказал, когда капитана уже не было видно: — Ну-с, господа! Не дал ли достаточно ясно понять этот странный человек, которого никто не знает, кто он? — Видит Бог, — отозвались два-три человека, — он сам и есть Ринальдини! Пожилой полковник сказал: — Мы не сбиры. Ловить Ринальдини — дело полиции. А если этот незнакомец и правда Ринальдини, так он должен знать, сколь далеко может заходить в саморазоблачении, дабы не попасть в положение, чреватое опасностью. Однако же нам следует зорко следить за ним. И должен признаться, судя по его поведению, я допускаю, что с его головой не все в порядке. А что, если он только внушает себе, будто он тот жуткий разбойник? Прежде всего, рекомендую вам, господа, хранить молчание! Нам следует внимательнее понаблюдать за незнакомцем и лишь потом решить, как нам к нему относиться. Присутствующие одобрили замечание полковника. После чего компания отправилась в погребок, где все с удовольствием позавтракали. Ринальдо был охвачен неописуемым волнением. Он не знал, как ему поступить. Покинуть Неаполь или остаться? Кто был тот человек, который, казалось, хотел пожертвовать собой ради него? Его предостережение все еще звучало в ушах Ринальдо, а его поступок казался атаману непостижимым. Ринальдо напрасно повсюду искал капитана. Его нигде не было. Никто не видел его больше в Неаполе. Он исчез. Но разговоры о том, что Ринальдини разоблачен, стали повсеместными. Дело пошло на расследование. Офицеры давали показания о том, что видели и слышали. Полиция выслеживала капитана. Но все ее усилия были тщетны. И теперь возникшие предположения, казалось, подтвердились: тот незнакомый оригинал был Ринальдини! Все теперь рассказывали друг другу забавные истории о нем и рады были, что видели его. Но постепенно разговоры о Ринальдини стали затухать. Другие новости вытеснили их, а под конец и вообще о знаменитом разбойнике перестали говорить. Однажды под вечер, примерно месяц спустя после того события, Ринальдо сидел у себя в комнате и бренчал на гитаре, сочиняя новую песню; тут дверь комнаты отворилась и вошла юная девица. — Я правильно попала к господину графу Мандокини? — спросила она. — Я должна передать вам это письмецо. Его посылают вам прелестные руки. Она подала Ринальдо письмо и села, не ожидая приглашения. Ринальдо прочел: «Сколь мало уделили Вы внимания особе, интересующейся Вами, столь много внимания уделила она Вам. Если Вы не безразличны к тому, чтобы познакомиться с ней, то подательница сих строк скажет Вам, где Вы можете эту особу увидеть». — Ты знаешь даму, которая написала это письмо? — спросил Ринальдо. — Я служу ей. — Кто она? — Ее имя не может представлять для вас интереса, пока она сама не станет вам интересна. Тогда еще будет время назвать вам ее имя. Она сделает это сама, и прозвучит ее имя для вас куда отраднее, чем если бы его назвала я. — Она красива? — Дело только за вами, найдете ли вы ее красивой. — Где могу я ее увидеть? — Завтра во время заутрени в Сан-Лоренцо. На ней будет зеленое платье и черная вуаль. Золотая цепь обовьет ее шею, а букет цветов апельсинного дерева украсит ее грудь. Так вы, значит, придете? — Я с удовольствием приду. Служанка ушла. Но Ринальдо недолго оставался наедине со своими мыслями. Дверь в комнату внезапно отворилась, и вошел человек, укутанный в красный плащ. — Ринальдо! Ты завтра не пойдешь в Сан-Лоренцо! — Кто ты? — удивился Ринальдо. Человек снял с лица маску, отбросил плащ — перед Ринальдо стоял капитан. Ринальдо в испуге отпрянул. Хотел что-то сказать. Но первым заговорил капитан, он спросил: — Ты же прислушаешься к совету человека, за тебя принесшего в жертву себя самого? Разве не я обеспечил тебе покой, которым ты наслаждаешься в Неаполе? И он поспешно покинул комнату. Ринальдо полночи провел без сна, встал раньше, чем обычно, и не пошел в Сан-Лоренцо. Когда наступил вечер, к нему опять явилась та самая служанка. — Ах! — сказала она. — Вы плохо держите слово. Почему вы не пришли? — Я не приду, пока не узнаю имени дамы, которую должен увидеть. — Господин граф! Не давайте сами себе повода пожалеть о том, чего другие добиваются со страстной силой. Понравится она вам, так сама назовет свое имя. Завтра она опять придет к заутрене. Доброй ночи! Служанка ушла, а вскоре в комнату снова вошел капитан. — Ты не пойдешь в Сан-Лоренцо, — сказал он. Ринальдо возмутился: — Благородный друг! Позволь сказать тебе откровенно — твой запрет без причины унижает меня. — Но тебе следует верить мне на слово! — Я же тебя едва знаю! — Так узнай же меня. — Где? — нетерпеливо вопросил Ринальдо. — Под развалинами Портачи. Капитан ушел, а Ринальдо остался, погрузившись в раздумье. Наступило утро, но Ринальдо все еще был в нерешительности. Он хотел было идти в Сан-Лоренцо, но все-таки не пошел. Вечером к нему опять заявилась посланница. Она молча поклонилась и подала ему письмецо. Ринальдо вскрыл его и прочел: «Последний раз прошу Вас о любезности, в которой Вы не вправе мне отказать, если Вы истинный кавалер и не хотите являть неучтивость.      Аурелия». Едва Ринальдо прочел имя «Аурелия», как вложил в ладонь служанки три цехина и воскликнул: — Скажи сей достоуважаемой даме, что я приду к ней, и это столь же верно, как верно то, что я дышу и существую. Ни черт, ни какая-нибудь завидущая дочь Евы не удержат меня от встречи с ней, а если я… — Довольно, — воскликнул капитан, только что вошедший в комнату. — Не давай клятв, ибо исполнить их тебе запрещено. — Но я хочу их исполнить! — Спокойно! У власти есть сбиры. Ринальдо испугался, оглянулся, ища глазами служанку, и обнаружил, что она незаметно выскользнула из комнаты. — Ринальдо! — продолжал капитан. — Ты и теперь такой же упрямый и необузданный, каким был в давние времена. Но поразмысли-ка хорошенько — ведь теперь не ты командуешь, а тобой командуют. — Кто дал тебе, капитан, право приказывать мне? — Неблагодарный! Из-за такого непостоянного существа, как женщина, ты хочешь порвать с другом? Ты оскорбляешь его, дабы бежать за созданием, способным лишь на то, чтобы глядеться в зеркало? Что ждешь ты от нее? И даже если ожидаемое тобой восхитительно, и сколь угодно восхитительно, так это же всего-навсего любовь. А женщины любят в нас только самих себя. Мы их зеркало, их луна, но солнце — только они сами. — Ты женоненавистник, капитан! — Главное — я твой друг. — Такими речами ты не удержишь меня от решения переговорить с той дамой. — Твое несчастье меня оправдает, Ринальдини. Я дальновиднее тебя. Моя власть… — Твоя власть? Дай мне доказательство твоей власти. — Ты его получишь. Вставай и следуй за мной к развалинам Портичи. — Дай мне эти доказательства здесь, капитан. — Как это ты, бесстрашный ночной герой, обратился в трусливого мальчонку? Сломай свой клинок, и пусть дадут тебе веретено… Я вижу тебя насквозь. Теперь разрешаю тебе встретиться с той женщиной. Узнай ее, а потом и меня. Спокойной ночи. Ринальдо, после весьма неспокойной ночи, поспешил к назначенному часу в Сан-Лоренцо, чтобы найти там Аурелию. Однако он ее не увидел. Но тотчас заметил ту служанку. Она кивнула ему, и он последовал за ней. Перед входом в церковь она сказала: — Моя повелительница просит извинить ее. Ей невозможно было сдержать слово и прийти сегодня сюда. Но она просит вас последовать за мной. Я провожу вас к ней. Ринальдо проследовал за служанкой за пределы города, и там она указала ему на великолепный дом в глубине сада. Они вошли. Служанка провела Ринальдо через красивый зал в комнату, окна которой были затянуты гардинами. Сквозь приятный полумрак они прошли в кабинет, где было еще темнее. На одном из диванов шевельнулась женщина. Ринальдо подошел к дивану, пал на колени, схватил полную руку и, покрыв ее поцелуями, сказал: — О Аурелия! Эта минута сделала меня несказанно счастливым! — Ты счастлив? Правда счастлив? — спросил нежный голос. — Я не знал, что та, которую я должен был увидеть, — Аурелия, образ твой я буду вечно носить в своем сердце! — Господин граф! Вы… — Голос! Бог мой! Нет! Вы — не Аурелия. Вы не Аурелия Ровеццо? — Ах, как хотела бы я быть Аурелией Ровеццо. Я увидела вас, обратила на вас внимание, с приязнью обратила, и вот из этого, боюсь я, сотворилась любовь… Теперь мне хотелось бы одного — чтобы я никогда вас не видела… Оставьте меня. Преклоняйтесь перед вашей любимой Аурелией и оставьте меня с моими чувствами. — Как могла моя фантазия ввести меня в подобное заблуждение. Аурелия же томится в монастыре! — Я сострадаю вам… Мы оба грезили. Наше расставание будет нашим пробуждением. Нам остается воспоминание… — Но если исчезли грезы, то подарите мне сладостную явь. Позвольте увидеть прекрасное лицо, уста которого говорят столь восхитительно. Звуки вашего голоса… — О граф! Я не столь высокого мнения о себе. — Вы свободны, ничем не связаны? — осведомился Ринальдо. — До сих пор я еще свободна. — И я тоже, — прошептал он. Возникла пауза. Ринальдо целовал руки незнакомки; он нежно пожимал их и чувствовал, что его собственные руки пожимают в ответ еще нежнее. Незнакомка вздохнула. — Как счастливы могли бы мы быть! — сказал Ринальдо. — Граф! Прошу вас, оставьте меня. Вы довели меня до такого состояния, в коем я… хотела бы быть только со своим возлюбленным. Незнакомка замолчала. Смелая рука Ринальдо подняла ее вуаль, и он запечатлел пламенный поцелуй на ее устах. Она вздохнула. Они не обменялись больше ни словом. Только глубокие вздохи, звучные поцелуи и громкий стук двух обмирающих от восторга сердец оживляли немую сцену. Каждая их жилка стала стучащим пульсом, и сладостное чувство претворялось в ощущение светозарности. — Но теперь, — пробормотал Ринальдо, не отрываясь от ее губ, — обрету ли я счастье увидеть твои прекрасные очи, в которых мне улыбаются небеса моей услады? Она молча ухватила за своей спиной шнур, потянула — и две гардины взлетели вверх. Мягкий свет дня проник в комнату, и Ринальдо увидел в своих объятиях даму редкой красоты. Жгучие очи, из которых лучилось пылкое вожделение, улыбались ему; ласковой улыбкой сияли ему слегка приоткрытые свежие уста, и полная грудь льнула к его груди. Ринальдо покрывал ее прелести самыми нежными поцелуями и, забывшись, наслаждался сокровищами, щедро предоставленными ему случаем. — О прекрасная незнакомка! — вздыхал он. — Будем же любить друг друга и радоваться. — Мы будем, будем! — отвечала она. — Теперь Неаполь стал для меня раем! — признался Ринальдо. — А для меня небесами. Я обретаю их в твоих объятиях. Мы будем безмерно счастливы. О любовь! Кто не знает твоих даров, тот не знает прекраснейшей ценности нашей жизни; кто не испытывает от тебя восторга, тот, даже имея всего в избытке, сущий бедняк, и где бы он ни ходил, ни бродил, его одолевают тоска и скука. Несчастен тот, кто не любит! Жизнь его — всего лишь сон, его не радует зефир, охлаждающий горячую щеку, дни его бегут, как робкие тени. Только в наслаждениях любви заключена истинная радость, и кто вступил на эту тропу, шествует по розам. Дверь распахнулась. Любящие отшатнулись друг от друга. Перед ними стоял корсиканский капитан. — У меня нет никаких сомнений в том, что здесь произошло, — сказал он. — Желаю, чтобы вы никогда о том не пожалели. Молодая дама закрыла лицо руками. Капитан, обратившись к ней, сказал: — Ты отшатнулась от меня и отдалась этому человеку. Я не отрекаюсь ни от чего и не требую от тебя ничего назад, кроме кольца, которое я дал тебе как залог моей верности. Молча стянула она кольцо с пальца. Капитан взял его и продолжал: — Этот дом и этот сад ты сегодня же покинешь. Он вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. — Как должен я это понимать? — спросил ошеломленный Ринальдо. — Я все тебе объясню, — ответила она, — когда мы опять встретимся. — А когда и где это случится? — Моя служанка приведет тебя ко мне, как только обстоятельства позволят мне тебя увидеть. Она быстро вскочила, обняла его, стала пылко целовать. А потом стянула у него кольцо с пальца и сказала: — Это кольцо, как и тебя, я считаю своим. — Могу ли я предположить, сколь дорогую цену придется мне, возможно, заплатить за эти счастливые мгновения? — Им нет цены. Я их тебе подарила. А драться корсиканец с тобой не будет. — Я не этого боюсь. — А чего же? — удивилась она. — Он владеет моей сокровенной тайной. — Не бойся ничего. Он не станет предателем. Я изменила ему и все-таки ничего не боюсь. Но измени мне он, так мой кинжал нашел бы его сердце: я люблю беззаветно. — Ты страшный человек! — Не для тебя, ведь ты же меня любишь! Я не раздариваю другим все то, что дарят только своему единственному. Любимому, которого я сама выбрала, я остаюсь верна. Капитана я сама не выбирала. Судьба свела меня с ним. И вот я нашла удобный случай разбить мои оковы. Я люблю тебя и отдаюсь тебе целиком и полностью. Люби меня, как я люблю тебя, и мы, ты и я, будем счастливы. Она проговорила все это небесным голосом, сжала его еще крепче в объятиях и притянула к себе. Ринальдо вернулся домой, предаваясь сладостным мечтам. Он опасался визита капитана, но тот не явился. Так прошло три дня. Он не видел капитана и не слышал ничего о влюбленной незнакомке. На четвертый день Ринальдо в раздумье отправился в гавань. Громыханье пушек объявило о прибытии корабля. С него спустили лодку, пассажиры высадились на берег. Ринальдо похаживал в толпе приезжих, матросов и носильщиков. Внезапно кто-то обнял его сзади. Он обернулся, и в его объятия бросилась Роза, одетая в мужской костюм. Страх и изумление сковали ему язык. У Розы по щекам текли слезы, она радостно воскликнула: — Слава Богу! Я нашла тебя. Дабы не привлекать внимания, Ринальдо повел Розу к себе. Два чемодана принесли за ней. Ринальдо отослал слугу и запер дверь. Роза, успокоившись, стала рассказывать: — В тот ужасный день, когда нас со всех сторон атаковали, мне повезло, я сумела ускользнуть. Я бежала в горы и добралась до Авеццо, где меня приютила одна добрая старушка. Но страх и печаль даром не прошли — опасность преждевременных родов бросила меня на больничную койку. Моя здоровая натура, однако ж, победила. Едва я поднялась на ноги, как поспешила в Ливорно, где села на корабль. Я твердо намеревалась обыскать хоть весь Неаполь, ибо почти не сомневалась, что ты здесь. Слава Пресвятой Деве Марии! Я тебя нашла. В этих чемоданах упрятаны те твои сокровища, закопанные в Апеннинах, какие я смогла прихватить. Я сердечно рада, что могу их тебе передать. Ринальдо опять нежно обнял Розу и отблагодарил ее верность бесчисленными поцелуями. В эту минуту он решил покинуть Неаполь как можно скорее. — Теперь я богат и счастлив благодаря тебе, любимая моя! — ликовал он. — И ты тоже вместе со мной будешь счастлива. Устав после путешествия, Роза легла отдохнуть. И тут служанка, посланная прекрасной незнакомкой, опять вошла к Ринальдо. Она принесла ему письмецо следующего содержания: «Та, которая любит тебя всем сердцем, которую ты можешь называть своей нежной Олимпией, желает видеть тебя. Служанка приведет тебя к ней, в ее открытые объятия». Ринальдо на мгновение задумался. И решил, дабы не дать повода для подозрения этой обольстительной синьоре, мести которой он опасался, последовать за служанкой. Ринальдо ввели — примерно в ста шагах от его жилья — в дом, где Олимпия ожидала Ринальдо в комнате, обставленной с большим вкусом. Сама она прильнула к нему, как истинная дочь Евы, пылая неистовой страстью, какая и самого робкого в мире пастуха сделала бы предприимчивым. Ринальдо взял себя по возможности в руки и противопоставил ее пылу изрядную холодность. — Что такое? Так отвечаешь ты на мои поцелуи? — удивилась она. — Целых четыре дня прошло с тех пор, как мы простились, — с упреком сказал Ринальдо. — А для меня это были четыре вечности. — Вот как? — недоверчиво спросил он. — Не говори со мной таким тоном! Я не могла увидеть тебя раньше. Отныне же ни единого часа не будет в моей жизни, который не был бы твоим. Неблагодарный! Если б ты знал, что я проделала… — Если это возмещается деньгами, то… — Несчастный! И тебя я люблю? Я говорю о любви, а ты отсчитываешь мне деньги? Возьми у меня все, что я имею, приневоль бедствовать и нищенствовать, я последую за тобой босая. А станешь сам бедняком, я буду красть для тебя, взойду на эшафот и испытаю радость оттого, что ты не терпишь нужды. А ты, видимо, измеряешь мою любовь твоей собственной жалкой меркой, если можешь так со мной разговаривать. Круто повернувшись, она бросилась на канапе. Ринальдо молча ходил взад-вперед по комнате. Вошла служанка. Она поставила на стол фрукты, вино, холодные закуски и вновь исчезла. После небольшой паузы Олимпия спросила: — Не соизволит ли господин граф со мной откушать? — Почему бы нет? — улыбаясь, ответил Ринальдо. Не говоря ни слова, они пододвинули стулья к столу. Олимпия наполнила бокалы, взяла один и нежным голосом сказала: — За наше примирение? — Для тех четырех дней следует прежде всего найти оправдание, — упрямо настаивал Ринальдо. — Я не могла прилично принять тебя до сегодняшнего дня. В тот день, когда я, счастливая, выбралась из твоих объятий, я оставила тот дом, который для меня снял капитан, и провела это время в жалком пристанище. Только сегодня утром поселилась я в этом доме. — Где была ты, там была любовь. Почему не вправе я тоже быть там? — Мне стыдно было пригласить тебя в ту убогую комнату… — А ты все это время жила благодаря доброте капитана или нет? — До некоторой степени, — ответила она улыбаясь. — Ты не урожденная неаполитанка? — Я — генуэзка. — Что известно тебе о капитане? — Он — человек странный, таинственный, хвастающий знанием тайных наук, — сказала Олимпия. — А есть у тебя доказательства, что он действительно ими владеет? — Да, но я боюсь о том говорить… Ринальдо только хотел было ее еще кое о чем спросить, как в комнату вошел человек в маске, подошел к Ринальдо и вручил ему письмо. Олимпия хмуро поглядела на странного вестника, а тот взял со стола бокал вина, выпил его и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Ринальдо прочел: «Ринальдини, ты — в опасности». Он тут же разорвал письмо на мелкие кусочки и выскочил из-за стола. — Бога ради, граф! — испуганно пролепетала Олимпия. — В чем дело? Ринальдо взял свою шпагу, поцеловал руку Олимпии и сказал: — Завтра, прелестная Олимпия, ты меня опять увидишь! Он поспешил к двери. Но Олимпия, горячо обнимая его, просила остаться. Он ласково отстранил ее: — Успокойся, мы увидимся завтра! Освободившись из ее объятий, Ринальдо сбежал вниз по лестнице и поспешил к себе. Едва атаман добрался до своего жилья, как к нему вошел тот самый человек в маске. Они долго, не говоря ни слова, смотрели друг на друга. Наконец Ринальдо нарушил молчание: — Господин капитан! Я понял ваш намек. — Что еще, черт побери! Капитан? Я никогда не был капитаном! — Человек снял с лица маску, и Ринальдо узнал одного из своих бывших товарищей. Ринальдо пожал ему руку и спросил: — Откуда ты пришел, Лодовико? — Это я вам охотно расскажу. Но дайте мне поначалу чего-нибудь выпить. У меня чертовская жажда. Ринальдо поставил на стол несколько бутылок вина, и Лодовико начал свой рассказ. — Когда нас в последний раз атаковали, вас уже с нами не было, сражение — разрази меня гром! — было таким ожесточенным, какого я даже не припомню. Истинная бойня — накажи меня Бог! — как если бы рубили мясо на станке для забоя скота. Я отделался несколькими ранами и пробирался из одного городка в другой, пока не дошел до Неаполя. Здесь я отыскал родича. Тот познакомил меня с компанией юнцов, что украли бы у черта нос с физиономии, если б у него был нос. Ну вот, я вступил в эту компанию и зарабатываю свой кусок хлеба как могу. Несколько недель назад я увидел вас и глазам своим не поверил. «Черт побери! — подумал я, — как это атаман оказался здесь?» Я хотел вас о том спросить. Но случилось это средь бела дня, а наш брат выказывает свое мастерство только по ночам, потому как у проклятых сбиров днем ушки на макушке. Пока я раздумывал, вы ушли, а я чуть не взбесился от злости, что не знаю вашего адреса. С того дня я вас больше не встречал, хотя, бегая по городу, сбил в кровь себе все ноги. Я уже подумал, что вы опять где-то за горами, за долами, и от злости лопнуть был готов. Но вот увидел вас нежданно нынче вечером с особой, которую я очень хорошо знаю. — Кто же она, Лодовико? — Но вы же должны ее тоже знать, раз вы с ней шли? Сейчас она служит у синьоры, у которой вы были. — А, понятно. Если ты больше ничего о ней не знаешь… — Я знаю, что она нуждается в любви и не слишком дорога. Они с синьорой сходствуют как две капли воды. — Что? Неужели синьора Олимпия… — Бог мой! — удивился Лодовико. — Ведь вы, что говорить, не первый и не последний, кто к ней пришел или еще придет. Но теперь вам грозит опасность. И потому я подумал: стоп, Лодовико! Ты должен предупредить своего доблестного атамана. Поэтому я написал то письмецо и сам принес его вам. Я рад, что вы вняли моему предостережению, ведь — и пусть в порошок сотрут меня все чертовы колеса на земле — князь делла Торре шуток не понимает. — Каким же образом замешан в этом деле князь? — Самым естественным. Он спит с синьорой и чертовски ревнив. — Лодовико! Можно ли тебе верить? — Не называйте меня больше своим товарищем, если я солгал. Я обязан все это знать. Я же получаю небольшое месячное жалованье от князя, и он мог бы даже отдать мне приказ — преподнести вам две-три горькие пилюли. — Но не может же синьора быть знакома с князем давно, — сказал Ринальдо. — Они познакомились четыре дня назад. И это не ее квартира, в которой вы сегодня были. Скажите, вы ей тоже оказываете помощь? — Отнюдь нет! Я и сам знаком с ней всего пять дней. — Так вы ее совсем не знаете. Я думаю, ее и за пять лет не узнаешь. Она же самая что ни есть продувная бестия! Одного корсиканского капитана самым жестоким образом обвела вокруг пальца. — А ты знаешь этого капитана, Лодовико? — Втайне он лучший друг всех подобных мне молодцов в Неаполе. Они пристали к нему как репьи. А сейчас он сидит в монастыре Святой Девы Марии и придумывает какие-то приборы. Этими приборами он вызывает духов! — Настоящих духов? — Это только черту ведомо! Я никогда при том не бывал. — Лодовико! Мы же остаемся добрыми друзьями? — Черт побери! Не говорите так со мной и не относитесь ко мне с недоверием! — Так вот — по секрету! Мои люди сейчас в Калабрии. Прекрасная страна для нас! Командует в мое отсутствие Чинтио. — Черт побери! Я должен туда отправиться! — Я дам тебе денег, Лодовико. — Прекрасно! А я прихвачу еще пяток молодцов, которые — накажи меня Бог! — ни одному из нас ни в чем не уступят. Здесь все равно жизнь собачья. Денег всего ничего, дела пустяковые, так, мальчишеские проказы, а шуму и скандалов из-за каждой мелочи, словно бы это Бог весть что. Сбиры без устали преследуют нас по пятам, мысль о виселицах и галерах из головы не выходит. При подобных обстоятельствах живется скверно. Вот моя рука, атаман! Я отправляюсь в Калабрию. — Бери с собой всех, кого можешь. Чинтио ждет рекрутов. Тем временем Роза проснулась, Ринальдо слышал, что она поднялась. Он открыл дверь кабинета и позвал ее. Лодовико сделал большие глаза, увидев старую знакомую. Он рад был, что Роза в добром здравии, но шепнул Ринальдо на ухо: — А синьора Олимпия все-таки красивее! Ринальдо улыбнулся, дал ему денег и отпустил. Лодовико спросил Розу о том, как ей удалось спастись, выпил еще один бокал вина и, пообещав скоро вернуться, ушел. Он был уже изрядно под хмельком. Когда Роза на следующее утро одевала своего любимого Ринальдо, она нежно сказала ему: — Дорогой Ринальдо! Если ты и вправду хоть вполовину любишь меня так, как я люблю тебя, то выслушай меня и исполни мои пожелания. Не имей больше дела с такими людьми, как Лодовико. Нам надо покинуть Неаполь. И уехать в другую страну. Из глаз ее хлынули слезы, Ринальдо был тронут до глубины души. Он обнял ее, поцеловал и сказал: — Я ценю твое благородное сердце. Я знаю, чего заслуживает твоя любовь. То, чего ты желаешь, и для меня уже решено. Прежде чем наступит третье утро, мы отплывем в Испанию. И если какое-нибудь скверное обстоятельство задержит наш отъезд, так мы до поры до времени уедем на Сицилию. Но Неаполь мы покинем по возможности скорее. Ты и представить себе не можешь, как для меня важно уехать отсюда. Успокойся и не утрачивай любви ко мне! Сказав это, он взял шпагу и ушел. Путь его лежал прямехонько к жилищу Олимпии. Ринальдо нашел дом прекрасной Олимпии запертым. Он зашагал по променаду. Подошел к церкви Святого Лаврентия и — быть может, что-то свыше подсказало ему — вошел в храм. Первый же человек, которого он увидел там, была Олимпия. Она только что закрыла Библию после молитвы, встала, протянула кавалеру, который подал ей святую воду, руку и покинула с ним церковь. Ринальдо следовал за ними в отдалении и вошел за Олимпией в дом. На лестнице он встретил служанку Олимпии, которая изрядно испугалась. — Вы тоже тут живете? — спросил Ринальдо. И, не дожидаясь ответа, поспешил дальше, открыл первую дверь и, пройдя небольшую прихожую, вошел в комнату, в которой Олимпия со своим провожатым сидела на софе. Олимпия, увидев нежданного гостя, заметно покраснела. Ее провожатый с удивлением смотрел то на нее, то на храброго незнакомца, а Ринальдо только теперь опомнился и понял, сколь опрометчиво он поступил. Однако теперь не время было размышлять о чем-то, что уже произошло. Ринальдо постарался взять себя в руки, поклонился им, бросил на Олимпию многозначительный взгляд, пристально вгляделся в ее провожатого и, еще раз поклонившись, молча удалился. Но едва он дошел до двери в прихожую, как услышал: — Милостивый государь! Объяснитесь! Ринальдо обернулся и спокойно спросил: — Как вы сказали? — Что вы здесь ищете? — То, что я нашел. — Яснее! Что вы ищете здесь? Я требую ответа с обнаженной шпагой в руке. — Так позвольте ответить вам шпагой. — Князь! Прошу вас, — закричала Олимпия, — позвольте мне вам все объяснить. — Этот господин… — сказал князь делла Торре. — Знакомый капитана и хотел, надо думать, со мной поговорить. Князь бросил на нее злой взгляд. Она же явно пришла в замешательство, побледнела и упала на софу. Ринальдо хладнокровно спросил: — Можно мне идти или надо остаться? — Поступайте, как вам угодно, — ответил князь. Ринальдо сел напротив них на стул. Все молчали. Вошла служанка Олимпии, увидела их, обомлела и не нашлась, что сказать. Она тут же повернулась и вышла быстрее, чем вошла. Теперь вскочил князь, надвинул на лоб шляпу и покинул комнату, не произнеся ни звука. — Что ты наделал! — воскликнула Олимпия. — Ты ввела меня в заблуждение, обманула, оболгала, одурачила, а я знаю больше, чем ты думаешь… Синьора, я хочу напомнить вам эпизод, когда нас застал врасплох капитан; я хочу напомнить вам то, что он сказал, и прошу вернуть мне, как и он, мое кольцо. — Капитан застал нас при совсем других обстоятельствах, чем сейчас. — Не застать вас в тех обстоятельствах зависело от меня. Мне надо было только еще немного подождать за дверью. Я прошу мое кольцо. Я хочу выкупить его у вас. — Несчастный! Мне не надобны твои деньги, пока другие дают деньги за тебя самого. Что стоит дороже — твое кольцо или твоя голова? И то и другое в моей власти, благородный… граф. Я жду от вас в течение двадцати четырех часов тысячу дукатов, поскольку после того, что сейчас случилось, я должна покинуть Неаполь. Не дадите мне денег вы, так мне даст их за вас кое-кто другой. Вы же меня понимаете. Моя служанка зайдет к вам за ними. Вот ваше кольцо. С Богом! — Если вы думаете… — Никаких возражений, граф! Или я назову вас… совсем другим именем. — Вы получите эти деньги. Но признайтесь, что вы ввели меня в заблужденье. — Зачем вам мое признание, если вы сами так считаете? Оно не успокоит вас, и вы не почувствуете себя более неловко, чем вы уже себя почувствовали. Я пошлю к вам за деньгами, и пожелайте мне счастливого пути. Тем самым между нами будет все улажено. Если вы человек умный, то поступите, как я, и покинете Неаполь. Иначе князь задаст нам обоим такую головомойку, что больше нам наверняка головы мыть не придется. И капитана вам следует опасаться. Вы — его надежный капитал в Неаполе. Когда не останется у него шансов на спасение, он ухватится за вас, как за сбережения про черный день, и обратит вас в деньги. На этом расчете капитана держится до сих пор ваша безопасность. Вы — его отложенный на черный день грош. Но я его опередила. Мне приходится урвать часть этого богатства, никак иначе помочь себе я не способна. Когда могу я послать к вам мою служанку? — Когда вам угодно. Желаю вам счастливого пути, — насмешливо ответил Ринальдо. — И я вам также, внушающий страх властелин апеннинских пристанищ Ринальдини! Это же и правда досадно, что такой великий человек вынужден бояться какой-то жалкой бабы, любви у нее изрядно, а денег и в заводе нет, и суровая необходимость могла бы вынудить ее ради горсти жалких дукатов спокойно смотреть, как вас в кандалах повезут в Тоскану… Тьфу! До чего только может довести безденежье даже лучших людей! Меня — до предательства, вас — до воровства… — Мы оба, синьора, поступим лучше, если не будем читать друг другу лекций о морали. — Как хотите… Но еще два слова обо мне. От капитана я узнала, кто вы, и точно знала его намерения относительно вас, а вас я любила… и все еще люблю… Мне было очень важно хоть как-то защитить моего любимого… — Весьма обязан!.. — иронически воскликнул Ринальдо. — Эта предпосылка и заключает в себе причину моего знакомства с князем. Я бы при случае сама вас познакомила. Но вы разорвали искусно сотканную паутину — так не будем же осыпать друг друга упреками. — Судя по сказанному вами, с меня еще причитается? — Благодарность ваша включена в сумму платежа. А если мы когда-нибудь где-нибудь увидимся, так… — Так мы не знакомы друг с другом, Олимпия! — Именно так, Ринальдини! Он медленно повернулся, вышел из дома и поспешил в гавань. По дороге Ринальдо неожиданно встретил капитана, который подал ему знак, и Ринальдо неохотно последовал за ним в безлюдный уголок. — Мы не будем, — сказал капитан, — говорить о делах минувших, что случилось, то случилось, что прошло, то прошло. Сейчас речь идет о дне нынешнем. Мне нужны деньги, и в этой ситуации я обращаюсь за спасением к вам, ибо знаю, что тем, чего у меня нет, вы обеспечены. Одолжите мне две тысячи дукатов, а я в качестве залога обещаю вам мое молчание. Дело это смахивает на мелкое мошенничество, но это не так. Впрочем, если вы столь же хорошо сумеете использовать синьору Олимпию, как она, по всей вероятности, станет использовать князя делла Торре, то мои притязания оборачиваются, право же, заемом из гораздо большего капитала. — Я знаю, — отвечал Ринальдо, — сколь многим я вам обязан и в каком я перед вами долгу. Я понимаю, какое отважное участие принимаете вы в моих делах и в моей судьбе, и, конечно, я ваш должник. Я вручу вам две тысячи дукатов и прошу вас принять их как небольшой подарок в знак моей горячей благодарности. У меня нет при себе такой значительной суммы наличными деньгами, но я обращу кое-какие ценности в деньги, и к послезавтрашнему дню вы получите эту сумму. — Друг мой, — ответил капитан, — у меня нужда неотложная! Деньги я хотел бы получить сегодня, а не завтра или послезавтра. — Что ж! Так я постараюсь раздобыть для вас деньги к завтрашнему вечеру, когда и надеюсь увидеть вас у себя. Ринальдо, молча поклонившись, распрощался с капитаном и пошел в гавань. Здесь стоял готовый к отплытию генуэзский корабль, который должен был сняться с якоря через несколько часов. Курс его лежал на Мальту. Ринальдо повел переговоры с капитаном корабля. — Я с удовольствием приму вас на корабль. Но позвольте мне кое-что вам сказать, чего вы, быть может, не знаете еще и что я тоже только что узнал. Час назад в гавани был объявлен приказ, запрещающий, под угрозой конфискации судового груза, принимать на борт пассажиров, не предъявивших письменного разрешения на это полиции. Не знаю, какова их цель. Возможно, в городе пребывает подозрительная личность, которую власти выслеживают. — Вернее всего так оно и есть, — сказал Ринальдо с видимым спокойствием, но сердце у него заколотилось. — Пойду, стало быть, получать письменное разрешение. Обеспокоенный услышанным Ринальдо с предосторожностями добрался до своего дома. В комнате его уже ждал Лодовико. Ринальдо застал его за беседой с Розой. И рассказал, что узнал в гавани. Роза задрожала, Лодовико оробел. Все смотрели друг на друга, не произнося ни слова. В конце концов заговорил Ринальдо. — Лодовико! Ты честный человек. Тебе я доверяю Розу и эти чемоданы. Упрячь их в безопасном месте. Я же потихоньку выберусь из Неаполя. Вы потом последуете за мной. В Козенце мы встретимся в любом случае. Ни один из нас не уйдет оттуда, покуда мы не свидимся. Я полагаю, что мое пребывание здесь выдано властям. Вы уедете незаметно. А я надеюсь пробиться. Он переоделся в одежду паломника, взял столько драгоценных камней, сколько смог надежно упрятать, и покинул без промедления свое жилище. Лодовико поклялся ему в верности, Роза обливалась слезами. Ринальдо, никем не задержанный, вышел из города и направился в Салерно. Он не позволял себе длительного отдыха до самого Кьяромонте, куда пришел, едва держась на ногах. Вопреки желанию, он должен был найти себе на время пристанище. Ноги его были стерты до крови, опухли и гноились. Один из городских врачей позаботился о нем, унял его боль и попытался дружескими беседами поднять его дух. Наконец Ринальдо опять был в силах двинуться в путь, и он поспешил в сторону Норманнских холмов, через которые хотел добраться до Козенцы. Всякий раз, проходя мимо скитов, Ринальдо вспоминал своего друга Донато. Каждый монастырь напоминал ему об Аурелии, а любая дикая местность являлась для него словно бы ареной его жизни в Апеннинах. Однажды он прилег, измученный дневной жарой, у ручья под тополями, погрузившись в размышления, и тут, совершенно неожиданно, очнулся в страхе от какого-то шума вблизи себя. Он поднял глаза и увидел, что рядом с ним стоят два парня, по внешнему виду напоминающие его бывших буйных товарищей. — Кто ты? — спросил один из них. — Как видите, паломник, — отвечал Ринальдо. — Куда идешь? — К иконе Пресвятой Девы Марии, в Козенцу. Я болен и очень слаб, надеюсь там выздороветь. — Мы облегчим тебе твой поход. Достань кошелек и отдай его нам. — А кто вы такие? — Мы люди, которые подобным способом пытаются себя прокормить. — А вы когда-нибудь слышали о знаменитом Ринальдини? — О да! — Он не разрешал грабить бедных паломников. Его друг Чинтио встретил однажды… — Чинтио? — Почему вы обратили внимание на это имя? — А почему бы нам не обратить на него внимание? Так зовут нашего атамана. — Вашего атамана? Ведите меня к нему. Он меня знает. Я однажды оказал ему услугу, за что он обещал мне воздать сторицей. Настало время, когда он может сдержать свое слово. Оба громилы молча переглянулись, а Ринальдо поднялся. Он взял свой посох и приготовился шагать. — Ни с места! — закричал один из громил и направил на него свой пистолет. — К атаману мы тебя не поведем. Кошелек или пулю в лоб! Выбирай! — Стреляйте, если у вас хватит мужества. Я — Ринальдини. Оба грабителя опустили пистолеты и сложили их к его ногам. — Ведите меня к вашему атаману, — сказал Ринальдо. — В придачу я подарю каждому из вас по десять дукатов. Разбойники подбросили вверх шляпы, рассыпались в благодарностях и повели его с собой. Но, увидев, что Ринальдо действительно очень слаб, они сцепили руки, он сел на них, и они понесли его к резиденции своего предводителя. Резиденция эта находилась в просторной пещере, перед которой в палатке расположился Чинтио. Он как раз лежал на походной кровати, когда вдруг увидел странное шествие. Его люди опустили мнимого паломника у походной кровати, и один из них сказал: — Атаман, это был драгоценный груз! Сбиры несли бы его не так бережно. Глянь на него и скажи нам, кто он! Чинтио поднял глаза и не смог слова вымолвить. Смутная догадка потрясла его душу, а из-за какой-то необъяснимой неуверенности у него отнялся язык. — Ты не узнаешь меня? — слабым голосом спросил Ринальдо. Тут Чинтио подлетел к нему, прижал к груди, и слеза радости скатилась по его загорелой щеке. Молча, пораженные, стояли вокруг его товарищи. Чинтио громко воскликнул: — Тебя ли я вижу, Ринальдини, друг мой? Слышу, как ты говоришь со мной? И это не сон? Окружающие вскричали в один голос: — Да здравствует великий Ринальдини и Чинтио, наш славный атаман! Когда позже они спокойно беседовали с глазу на глаз, Ринальдо поведал другу все, что пришлось ему пережить. Тот не прервал его ни единым словом. Но когда Ринальдо кончил, Чинтио сказал: — Ринальдини! Теперь ты мне наконец поверишь, что быть на виду — не для нас? — Теперь я в этом убежден. — Так давай же будем жить в пустынных долинах и лесах, избегая городов с их высоченными башнями. На земле Калабрии зреют наши дела. Природа словно бы создала эту землю для нас. Чем дальше углубимся мы в эти леса, тем лучшие жилища мы обретем, а средств к жизни нам всегда достанет. Я стою во главе восьмидесяти человек и могу получить в свое распоряжение еще больше, если захочу. Я уступаю тебе мое атаманство. — Оставь себе его. А мне, Чинтио, позволь жить отшельником в одном из самых скрытых уголков Калабрии. — Да в своем ли ты уме? Из твоего рассказа я понял, что у тебя есть враг, которого следует опасаться. А будешь стоять во главе моих восьмидесяти, так и капитан тебя пальцем не тронет. Но, как беззащитный отшельник, ты будешь зависим от причуд власть имущих. Люди преследуют тебя, власть объявила Ринальдини вне закона, они назначили награду за твою голову, повсюду тебя преследует твое собственное имя — только во главе своих товарищей ты будешь в большом почете и в безопасности. Так можно ли еще выбирать? — Дай мне прежде всего прийти в себя, а тогда уж все устроится. Вот деньги. Раздай их твоим людям и обеспечь мне покой, чтоб я опять стал Ринальдо, а сейчас разум мой ослаб и силы оставили меня. На другой день Чинтио с товарищами отправились к развалинам какого-то замка, где он оборудовал несколько комнат; в лучшей комнате Чинтио поселил своего друга, там Ринальдо благодаря заботливому уходу постепенно поправился. Он предупредил Чинтио, что ему надо идти в Козенцу, где Лодовико и Роза должны — как было им велено — ждать его. Чинтио не мог этого допустить, он попросил у Ринальдо письмо к Розе и решил идти туда сам. Ринальдо нечего было противопоставить его возражениям, он должен был согласиться с тем, что его друг отправится в Козенцу. Ринальдо вынужденно взял на себя бремя атаманства над товарищами Чинтио и с нетерпением ожидал возвращения друга. На восьмой день после отъезда Чинтио несколько его молодцов благополучно привезли к Ринальдо Розу и его багаж, а также два заветных чемодана. Лодовико тоже прибыл с ними… в оковах. Чинтио с ними не было. Один из его людей передал Ринальдо от него письмо. «Ринальдо! Передаю тебе предводительство моими товарищами. Когда ты меня опять увидишь, я расскажу тебе, где тем временем побывал и что узнал. Из твоих денежных запасов я взял сто дукатов, они могут мне понадобиться для моего замысла. Если же нет, ты получишь эти деньги обратно. Не болей душой за наши дела. А почему я посылаю к тебе Лодовико в оковах, он сам тебе скажет. Ты решишь, как с ним поступить. С Богом!      Чинтио». Роза еще обнимала Ринальдо, когда он приказал привести Лодовико. Тот пришел. — Почему на тебе оковы, Лодовико? — Из-за предательства. Я — негодяй, но открылся Чинтио. От тебя я жду приговора. Выслушай мое признание. В Неаполе я тебя предал. От меня узнал проклятый капитан, кто ты. А когда я очухался, я пожалел о том, что сделал, и решил загладить свою вину. Ты же знаешь, как я тебе служил. Мы с Розой ушли из Неаполя, подвергаясь смертельной опасности, и я доставил ее в Козенцу. О твоем имуществе я пекся, а раскаяние за предательство меня истерзало. В конце концов я не выдержал. И признался Чинтио во всем. Он приказал заковать меня в оковы. Я это заслужил. Но он мог этого и не делать. Я все равно пришел бы к тебе, чтобы услышать свой приговор от тебя. Произнеси его. Накажи меня. — Я прощаю тебя, Лодовико. — Атаман! Прикажи меня, негодяя, бичевать, прикажи меня повесить. Не прощай меня так легко. Это меня сокрушает. — Я в безопасности. Роза и мои сокровища спасены. Чего же более? Ты честно поступил с моим имуществом. Я прощаю тебя. И если хочешь, можешь остаться у меня. Ты никогда меня больше не предашь. — Поистине — нет! Атаман! Но пусть исполосуют меня до полусмерти. Накажи меня, иначе я не смогу смотреть тебе в глаза. Я не успокоюсь, если ты отпустишь меня, не наказав. — Ну ладно! Ты будешь наказан. Напомни мне об этом через месяц. — Хорошо! Я обязательно тебе об этом напомню. — А теперь ступай, свободный и оправданный, к моим людям. В случае опасности я рассчитываю на тебя. — Ринальдини, подай только знак, и я отдам за тебя жизнь! — Я позову сюда моих людей и сам сниму с тебя оковы, чтобы они видели, что я признаю тебя невиновным. — Атаман! Если я это когда-нибудь забуду, так пусть каждая винная ягода таит мою смерть. Дни проходили за днями. Восторг Розы пером не описать. Она жила только ради своего любимого Ринальдо, а тот заметно поправлялся благодаря ее заботливому уходу. Душа его радовалась, он наслаждался красотой природы, ощущая ее всем сердцем, тишина и покой витали над его протекающими в счастье днями. Но его буйным товарищам этот покой был не так желанен, как ему. И один из них от имени всех высказал ему свое мнение. — Ведь ты знаменитый и храбрый Ринальдини, а пребываешь здесь в мечтательном бездействии, думая только о твоей девушке. Хочешь быть нашим атаманом, так дай нам занятие! — Я не собираюсь, — ответил Ринальдо, — посылать вас на дороги, чтобы вы вымогали у бедных путников два-три гроша, их я и сам могу вам дать. Для этого не надобно всаживать в кого-то нож. Но если вы можете присоветовать мне дело, достойное нас, так я докажу вам, что я все еще тот самый Ринальдини. — Судить об этом, — продолжал посланец, — не наше дело. Довольно того, что мы здесь, чтобы не сидеть сложа руки, как ленивые истуканы. Мы даже не выходим из лагеря, чтобы купить себе новые струны для наших гитар; они лежат вконец расстроенные. И мы, как наши инструменты, расстроены тоже. Черт побери! Затем ли нам нужен знаменитый атаман Ринальдини, чтобы мы прятались по расщелинам в скалах? Это мы могли бы и без тебя, и наши бурдюки не были бы такими же пустыми, как наши карманы. — Что ж! — сказал, усмехаясь, Ринальдо. — Раздобудьте себе вино из подвала первого попавшегося монастыря. — Да кому охота связываться с этими клобучниками, швыряющими в черта молитвенник? — сказал Альбоникорно. — Неужели вы их боитесь? Поймайте тогда аббата монастыря — и у вас будет вино, — сказал Ринальдо. — Это для нас легче простого, Ринальдо! Придумай для нас более достойное дело. — Завтра спущусь в долину, прикину, что и как, может, мне случайно что и придет в голову. У меня со случаем добрые отношения… На следующее утро Ринальдо спустился в долину и подошел к небольшому местечку Фискальдо, где как раз отмечали престольный праздник Святой Заступницы. Жители местечка пели и танцевали. Повсюду были сооружены ларьки, искусно изукрашенные и наполненные всевозможными товарами, и помосты, с которых монахи продавали амулеты, освященные четки и другие мелкие святые вещицы. Бедняки калабрийцы теснились возле монахов и несли им свои с трудом накопленные гроши, которые исчезали в большой кружке духовников-чародеев. Но, сколь ни велик был запас святых товаров у этих господ, все же он не мог удовлетворить запросы стекающегося сюда люда. — Чтоб эти деньги, — пробормотал Ринальдо, — жадные господа монахи домой не унесли! Он послал Лодовико назад в лагерь, повелев передать Альбоникорно и другим, как следует им поступить, чтобы отобрать у монахов полные денег кружки. Все так и случилось под вечер того же дня. В одном уголке, возле изображения Богоматери, бедняки калабрийцы, которые ничем иным не могли доказать свое благоговение перед ней, пели ей серенаду. Ринальдо смешался с этой компанией, высказал благочестивым музыкантам свое одобрение и дал беднякам деньги, потому как «Пресвятая Дева открыла ему, что она ничего не принимает даром, и он должен заплатить за нее». Музыканты, не рассчитывавшие на земное вознаграждение, выразили Ринальдо глубокую благодарность, взяли деньги и отнесли к лавчонкам монахов. Там они бросили деньги в кружки; вот и вышло, что позже деньги эти попали опять в руки сострадательного дарителя. Две-три дамы в масках, что прогуливались в обществе нескольких кавалеров по рыночной площади, привлекли к себе внимание Ринальдо. Он приблизился к ним. Одна из дам тоже, казалось, заметила его. Она пристально вглядывалась в него и подходила все ближе, пока не смогла незаметно шепнуть: — Приветствую вас, граф Мандокини! Ринальдо, встревоженный, быстро спросил: — Кто говорит со мной? — Ваша знакомая! — был ответ, и дама вернулась к своей компании. Ринальдо остановился и проследил за ней глазами, пока она не исчезла в людской сутолоке. А потом отошел в сторонку и проверил свой пистолет, но тут его внезапно кто-то хлопнул по плечу. Он обернулся и увидел Чинтио. — Ты? — Я и со мной несколько наших знакомых. — Какая-то дама в маске назвала меня только что так, как я называл себя в Неаполе: граф Мандокини. — Ну? И ты не догадываешься? — О чем? — Слушай, в Козенце я напал на след твоих неаполитанских знакомых. Я ходил за ними повсюду как тень. Теперь они здесь, надеюсь, мы вскоре их схватим — искусного капитана и ослепительную красавицу синьору Олимпию. — Возможно ли? — поразился Ринальдо. — Это достоверно. Они, сдается мне, живут неподалеку у одного аристократа, у которого они, надо думать, объединенными усилиями очистят кошелек. Но мы тоже облегчим им карманы, чтоб они о нас долго помнили! Тут к ним торопливо подошел Браманте, один из их товарищей, и сказал: — Атаман! Недалеко отсюда какой-то господин в обществе кавалеров и дам произнес имя Ринальдини. Тогда один из них подозвал двух-трех сбиров, а другой переговорил с офицером волонтеров. Я поспешил, чтобы предупредить вас об этом. — Ну, что я говорил?! — воскликнул Чинтио. — Но нас они не поймают! Я знаю здесь каждую тропинку. Браманте! Иди вперед. Мы последуем за тобой, минуя скит у холма Сан-Сеполькро. Встретишь наших товарищей, бери их с собой и жди нас в тополином лесочке, ниже скита. Браманте умчался, а Чинтио вывел Ринальдо через развалины акведука за ворота Фискальдо. В тополином лесочке они встретили Браманте и трех его товарищей. Все вместе добрались до вершины холма Сан-Сеиолькро и там услышали, как в Фискальдо бьют барабаны, вскоре зазвонили колокола, и всю долину тотчас охватило волнение. Ринальдо и его молодцы перебрались через горный хребет и на подходе к своему лагерю повстречали ликующую колонну разбойников, которые отобрали у святых чудодеев-торгашей две довольно увесистые кружки с деньгами. Придя в лагерь, Ринальдо и Чинтио распорядились складывать вещи и уходить. Они перешли через горы, выставили у Сан-Паоло троих караульщиков, а пройдя чуть дальше — шестерых и остановились на вершине Сан-Лучито, на подходах к которой разместили усиленную охрану. Среди внушающих ужас скал, на голых камнях, они разбили палатки. Время было уже далеко за полночь, когда Ринальдо, выбившись из сил, растянулся на походной кровати. Роза осторожно долила масла в лампу и легла рядом с Ринальдо. Он только успел смежить веки, как громкий крик Розы пробудил его ото сна. Ринальдо поднял голову и увидел в дверях палатки большую белую фигуру. Она два раза взмахнула рукой и исчезла. Ринальдо быстро соскочил с постели, вышел из палатки и увидел, что часовые бодрствуют. Но когда он спросил, все ли здесь в порядке, они сказали, что не заметили ничего подозрительного. Вернувшись, он нашел Розу, замирающую от страха. Она напомнила ему о таком же явлении в Апеннинах. Ринальдо задумался. Да так и заснул, а с наступлением дня его разбудил Чинтио. — Я беру с собой двадцать человек, — сказал Чинтио. — Хочу пройти по всем долинам. Когда он ушел, Ринальдо позвал к себе Лодовико и сказал: — Ну, Лодовико, вот и пришло время назначить испрошенное тобою наказание. Корсиканский капитан и синьора Олимпия обретаются где-то у Фискальдо. Ты отправишься туда и не вернешься раньше, чем сможешь уведомить меня, где логово этого отродья, чтобы нам их накрыть, ибо, думаю я, сделать это пора. — Благодарю тебя, атаман, что ты наконец вспомнил о моем наказании, — сказал Лодовико. — Увидишь, что я проделаю. Ты узнаешь, где укрылись эти птицы, а корсиканский петух, коль возьму его на мушку, не успеет прокукарекать, как окажется в мире ином. Он тотчас же собрался в дорогу. Ринальдо отыскал несколько потайных уголков и зарыл там в присутствии Розы свои драгоценности. Сделав это, он подал сигнал к выступлению, построил отряд, насчитал в нем пятьдесят шесть хорошо вооруженных храбрецов, назвал пароль, и они стали спускаться в долину. Атаман не успел уйти далеко, как вдруг раздался барабанный бой. Он приказал остановиться и обезопасил себе обратный путь в горы. Очень скоро до разбойников донеслись глухие выстрелы. Тут уж он послал на холмы разведчиков. Огонь приблизился, и наконец Ринальдо получил от своих посланцев сообщение, что Чинтио и его люди схватились с волонтерами и сбирами в долине у Сан-Лучито. Ринальдо тотчас послал туда двенадцать разбойников, а сам медленно пошел за ними. Огонь усилился, и Ринальдо заторопился к полю битвы. Но пока ему еще не встречались беглецы, что вселяло в атамана надежду. Он с отрядом продолжал идти вперед. Внезапно с одного из холмов его отряд обстреляли. Ринальдини увидел, что холм заняли волонтеры. Тогда он двинулся быстрым маршем и подоспел как раз вовремя. Отряд Чинтио значительно поредел. Едва ли двенадцать человек отчаянно сражались с превосходящей их раз в десять силой. Не будь они разбойниками, их за то, как они сейчас сражались, назвали бы героями. Ринальдо со своими людьми бросился навстречу солдатам и сбирам с такой яростью, что те, ошеломленные неожиданной атакой, отступили. Ринальдо преследовал их. Чинтио между тем собрал горстку своих людей, призвал еще несколько часовых и опять увеличил отряд до тридцати человек. С ними он поспешил вслед за Ринальдо и пришел в самый раз, ибо тот вынужден был отступать. Волонтеры выдвинули пушки и с таким успехом воспользовались ими, что у Ринальдо осталось едва ли двадцать молодцов, могущих оказывать сопротивление. Когда Чинтио пробился к Ринальдо, обе группы объединились и опять пошли на врага. Но внезапно на Ринальдо и Чинтио напали около тридцати драгун. В мгновение ока Ринальдо с несколькими боевыми товарищами был отрезан от остальных и окружен. Нанося удары, он сломал шпагу, а пистолеты уже раньше разрядил. Его люди, пронзенные пулями, падали вокруг него. Он вынужден был сдаться. Но эта добыча стоила жизни шестнадцати драгунам. В ярости из-за смерти своих товарищей, драгуны беспощадно колошматили Ринальдо, а тот, не издав ни единого звука, принимал на себя самые чудовищные удары. Потом два всадника привязали его между двух коней и рысью поскакали к соседнему замку. Здесь его сразу же бросили в темное подполье, и только через несколько часов он получил немного соломы для ложа, а также хлеб и воду. Вконец измученный, опустился он на жалкий пучок соломы, томимый болью и горестью, не в силах рыдать и сетовать. В полном изнеможении он наконец заснул. Спал он долго, и ему приснилось, будто рядом с ним стоит Роза. Она смотрит на него приязненно, протягивает ему руку и зовет: вставай и следуй за мной! Ринальдо очнулся, вскочил, увидел свет в своей темнице, а рядом с собой даму, закрывшую лицо вуалью. — Кто ты? — удивился Ринальдо. — А вы граф Мандокини? — Я был им. — Так, значит, вы и Ринальдини, — сказала дама и быстро вышла из темницы. Ринальдо, еще полусонный, задумался над тем, что бы это значило, но тут дверь темницы опять отворилась, вошел старик, поставил рядом с Ринальдо воду и хлеб и ушел, заперев за собой дверь. День сменился ночью. Ринальдо лежал в полузабытьи на убогом соломенном ложе, и тут дверь его темницы вновь открылась и вошла с огнем дама под вуалью. — Кто ты? — опять спросил Ринальдо. На этот раз он получил ответ: — Кого однажды человек любил, того так быстро не возненавидит. Мы виделись однажды и были счастливы. Могла ли я это забыть! — Боже мой! Я знаю этот голос… — Ты обманом лишил меня в Неаполе дорожных денег, но я все же достигла большего, чем ты. — Олимпия? Чего же мне ждать от тебя? — Великодушия. Слушайте, благородный граф! Я увидела вас, когда вас сюда привели, и сразу узнала. В замке никто не знает, какую ценную птицу они заполучили в клетку, иначе вы наверняка лежали бы в цепях. От меня зависит, обретете вы эти цепи или нет. — От вас я готов их обрести! — Упрямец! — Чего же вы хотите, Олимпия? — Угадайте. — Мучить меня? Я все вынесу. Жалеть меня? Этого я не прошу. Прикажете меня убить? Этого я хочу. — Ну и упорный же ты человек! Спасти хочу я тебя, Ринальдо. Но я не бескорыстна. Денег мне не надо. Времена изменились. У меня теперь есть деньги для тебя. Я хочу только получить от тебя письменное свидетельство, что ты обязан мне, ибо я спасла тебя от смерти. — А это уже состоялось? — Это состоится. Сейчас я выведу тебя из темницы. У замка тебя ждет слуга верхом и с конем, нагруженным одеждой для тебя. В гавани стоит генуэзская галера, отплывающая в Сицилию. На ней ты доберешься до Мессины. Имя твое — рыцарь де ла Чинтра. Вот тебе паспорт на это имя. В Палермо ты представишься маркизу Романо и передашь ему это письмо. Тебя в его доме хорошо примут. Но письменное свидетельство от тебя я должна получить. Вот карандаш и бумага, пиши, уж как здесь получится. Ринальдо передал ей исписанный лист. — Вот оно. Но как я… — Ни минуты промедления. Никаких задержек! Ты в замке князя делла Торре. Если хоть что-то откроется, мы оба пропали. Поцелуй меня… а теперь следуй за мной. Она вывела его из подполья, повела через двор к открытым маленьким воротцам. Тут она еще раз горячо его поцеловала, и он выскользнул за ворота. В шести шагах от замка он нашел лошадей и конюха. Ринальдо вскочил на коня. И вскорости достиг гавани. Он сунул несколько монет в руку слуге и отвязал портплед с седла. Слуга поскакал назад. Ринальдо, зайдя за куст, надел дорожный костюм, который нашел в портпледе. Солнце взошло. Держа портплед под мышкой, Ринальдо зашагал к гавани. Офицеру портовой охраны он предъявил свой паспорт. И тот, не раздумывая, разрешил ему продолжать путь. В гавани действительно стояла генуэзская галера, на которую его приняли. Якоря вскоре были подняты, ветер надул паруса, корабль вышел в море. Ринальдо смотрел на все уменьшающуюся гавань и вздыхал: — Ах, Роза! Они прибыли в Мессину. Найдя квартиру и переодевшись в приличное платье, Ринальдо заторопился к маркизу Романо, чтобы передать ему письмо Олимпии. Он был принят маркизом в его доме в присутствии большого общества. Как только маркиз прочел письмо, он стал чрезвычайно любезным, представил гостя всем, и князья, графы, графини и баронессы весьма обрадовались новому знакомству. Им и во сне не снилось, что они видят в своем столь избранном кругу пресловутого атамана разбойников! Ринальдо должен был ответить на тысячу вопросов. Он сделал это ко всеобщему удовольствию и даже привлек к себе взгляды нескольких признанных красавиц. Дамы пришли к соглашению, что рыцарь — хорош собой, а господа сочли его весьма учтивым кавалером, много поездившим по белу свету. Ему обходительно предлагали сотни одолжений, а маркиз Романо до тех пор не успокоился, покуда гость не обещал ему поселиться в его доме. Как же изменилась сцена жизни Ринальдо! Обычно он пребывал среди убийц и разбойников, на вершине какой-нибудь фантасмагорической скалы, а еще недавно — в вонючем подвале, теперь же — в благороднейшем обществе Сицилии, в блестящих покоях богатейшего дома. Чувствовал себя Ринальдо здесь, казалось, так же хорошо, как там. Прежде чем общество разошлось, Ринальдо получил разные приглашения. А хозяин дома попросил его о беседе с глазу на глаз. Они пошли в павильон живописного сада, окружающего дом маркиза. Здесь они присели, и маркиз, наполнив бокалы, поднял свой со словами: — За скорое, более близкое знакомство! Они чокнулись и выпили. Маркиз вновь наполнил бокалы, и они повели серьезный разговор. — Господин рыцарь, наша приятельница Олимпия рекомендовала мне вас столь лестно, что я без обиняков хотел бы назвать вас своим другом. — Это большая честь для меня! — Как человек необычайно талантливый, располагающий столь разносторонними знаниями, вы можете, надо полагать, рассчитывать на более близкое знакомство с нашим Содружеством, что сделает Содружеству честь, а вам пойдет на пользу. Все мои гости, которых вы видели, с которыми говорили, люди с головой и сердцем, будут конечно же, как и я, жить в доброй надежде, что обретут в вашем лице члена нашего Союза, мужественного и умнейшего. — Прошу вас объясниться яснее, — попросил Ринальдо. — Взаимная потребность рождает взаимную помощь, взаимное сочувствие. Довольно уже человеку знать, что он достаточно известен, и тогда можно везде рассчитывать на друзей. — Утешительная, отрадная мысль! — Вы так считаете? — Да, я так считаю, — подтвердил Ринальдо. — Так, значит, вы наш! — Но сдается мне, что от этого выигрываю только я? — Мы выигрываем с вами и благодаря вам. — Вы не знаете… — Я знаю то, что мне можно знать. А для общества вы на первых порах только рыцарь де ла Чинтра, пока оно не познакомится с вами поближе. — Господин маркиз! Вам, стало быть, известно… — Я приветствую вас как внушающего страх человека. — Значит, Олимпия… — Тайну вашего настоящего имени я сохраню столь же надежно, как вы сами. — Но что побуждает вас ввести меня, имя и деяния которого пользуются такой дурной репутацией, в общество, члены которого — люди благородные и уважаемые? — Что может воспрепятствовать нам называть вас нашим другом? А если мы предоставим вам новый круг деятельности, ожидаемый успех от которой мы точно приняли в расчет в наших планах? Вам все со временем станет яснее. — Но я в этой игре выиграю больше, чем вы, господин маркиз! — Благодаря вам выигрываем и мы. Выгода и выигрыш связаны здесь неразрывно. Пусть это вас не беспокоит. На этом их разговор закончился. Мало-помалу в павильоне собралась вся семья маркиза. Ринальдо в эти дни без конца ходил в гости, познакомился со многими людьми, бывал на званых обедах и балах, отличавшихся большой пышностью. Разрываясь между множеством развлечений, он никак не мог сосредоточиться и потому забыл, что ему надобно поразмыслить о себе и о своем положении. Среди дам, с которыми он познакомился, были две, особенно привлекшие его внимание. Дивной красоты дочь барона Денонго, по имени Лаура, одна из завиднейших и богатейших партий на острове, и графиня Мартаньо, дама умная и обаятельная, не такая красивая, как Лаура, но чрезвычайно миловидная. Мартаньо в свои двадцать два года была вдовой и получала значительный доход с унаследованных имений. Обе дамы интересовали нашего рыцаря необычайно, и можно смело утверждать, что они тоже на него поглядывали далеко не равнодушно. Но похоже, графиня куда определенней выказывала свои чувства, чем Лаура. На одном из празднеств, которое давала графиня, дамы объединились, решив развлечь общество пением. Лаура взяла гитару и запела романс: Нежно любит Карлос Лиду. Лида Карлосу верна. Но пора пришла расстаться: Карлоса зовет война. Верность сохранить друг другу Поклялись они в веках — И расстались молчаливо Со слезами на очах. Вскоре весть приносят Лиде: «Нанеся урон врагу, В Африке убит был Карлос, На враждебном берегу». Плакала три долгих года Девушка по мертвецу, Не пустил отец в обитель — Повелел идти к венцу. На четвертый год смиренно «Да» другому говоря, Словно лист, затрепетала Дева подле алтаря. Годы протекли, и Карлос В прежнем виде ей предстал: В рабстве он провел три года, На четвертый год бежал. Нежной страстью, как и прежде, Рыцаря душа полна… «Видишь, я жена другого!» — Молвила в слезах она. Вырвал он кинжал, стеная, В грудь вонзилось острие. И возлюбленная, зная, Что во всем вина ее, На хладеющее тело С воплем жалобным легла И, вскричав: «Люблю как прежде!» — Богу душу отдала. Гости выказали красавице певице бурное одобрение и осыпали ее похвалами, тут и графиня взяла гитару и запела свою песнь: Где царство Любви — там приятный покой, Там радость веселая льется рекой, Там шутки, там ласки, там добрые вести, Там юноша счастье находит в невесте. И дева находит все радости там, И к розовой цели идет по цветам, И преданность милого дева встречает, И вечная верность обоих венчает. С веселою шуткой по-детски сроднясь, Спать лягут, за счастье свое не боясь. Так мирно, так нежно им дремлется вместе! И юноша льнет с поцелуем к невесте. Общее «браво» наградило певицу, лишь Лаура не принимала участия во всеобщем изъявлении восторга, что, однако, заметил только Ринальдо. Графиня искала одобрения Ринальдо в его глазах, но увидела, что его взгляды устремлены на Лауру. Лаура же опустила очи долу. Это сильно задело графиню. Она вскочила и подала сигнал к танцам. Первая, кому Ринальдо подал руку к танцу, была Лаура. Она буквально плыла с ним по залу, вовсю кокетничала. Графиня не осталась праздной наблюдательницей. Она увидела то, чего видеть ей не хотелось бы. После небольшого перерыва в танцах она вышла на середину зала и объявила, что ищет хорошего танцора для фанданго. Таковой нашелся, и она заскользила с ним по паркету в упоительном танце, проделав несколько волнующих туров, не теряя при этом из виду Ринальдо. Ринальдо стоял среди зрителей рядом с Лаурой, и та его спросила: — Что вы думаете об этом танце? — А то, — ответил он, — что ни за что на свете не разрешил бы моей любимой танцевать его с другим мужчиной, а только со мной. — Значит, хорошо, — улыбаясь, продолжала Лаура, — что это не относится ни к вам, ни к графине! Танец кончился. Графиня упала на стул, обмахиваясь платком, кивком подозвала Ринальдо и спросила: — Как я танцую фанданго? — Изумительно, особенно для того, с кем вы танцуете, — ответил Ринальдо. — Ну, так станцуйте же его со мной, — графиня улыбнулась. Он хотел было ответить, но тут партнер графини подошел к ним и стал упрекать ее за то, что она чрезмерно усердствовала. — А разве это вам повредило? — спросила с явной досадой графиня. Ринальдо, не дождавшись ответа обеспокоенного танцора, повернулся и завел разговор с маркизом Романо. Вскоре к нему опять подошла графиня и попросила пройтись с ней. Она направилась в одну из боковых комнат. Ринальдо последовал за ней. Лаура заметила это, приблизилась к входу в ту комнату, и словно бы ненароком, но вся обратившись в слух, присела на софу. — Рыцарь! — начала графиня. — Мне вручили для вас письмо, которое я передаю вам, и вы можете его здесь, в тиши, прочесть, если сами себе не решите помешать. — Каким образом? — Своими мыслями — о том о сем — о той или иной даме. — Но я даже не знаю, как… — Как зовут эту даму? Конечно же не Мартаньо. Ее зовут, бесспорно, куда более нежным именем. Может, Лаура или как-нибудь еще. А меня зовут всего-навсего Дианора. Это никак не поэтичное и еще менее того нежное имя. Но… не буду вам мешать! Она вышла из комнаты, а Ринальдо вскрыл конверт; письмо было от Олимпии, там же были вложены письма маркизу Романо и барону Мальвенто. Ринальдо стал читать: «Любезный рыцарь! Надеюсь, ты здоров. Во всяком случае, ты в самых надежных в мире руках. В силу твоего письменного обещания, я прошу тебя выказать мне свою благодарность тем, что во всем будешь прислушиваться к советам маркиза Романо. Он скажет тебе, когда настанет время познакомить тебя со старцем из Фронтейи. Тебе никак нельзя это упустить. Быть может, мы скоро поговорим с глазу на глаз. Сообщаю тебе новость — разбойничья шайка пользующегося дурной славой Ринальдини, как говорят, уничтожена. В Сан-Лучито вчера расстреляли девять его соратников. Они, давая показания, заявили, что Ринальдини погиб, изрубленный в куски, у них на глазах. Все у нас рады, что этот опасный человек подобным образом закончил жизнь; да иначе и быть не могло, так как горстку его людей окружили тысяча четыреста солдат. Некий Чинтио с несколькими товарищами будто бы все-таки пробился. Его теперь преследуют. Вторая новость — хорошо знакомого тебе капитана едва не убил некий Лодовико шестью ударами кинжала. Капитан, взбешенный, лежит в тяжелом состоянии. Преступник спасся бегством. Всего тебе наилучшего! С тобой всегда любовь твоей      Олимпии». Ринальдо спрятал в карман письма, и тут в комнату вошла Лаура. Она ищет, сказала она, свою подругу, но и не найдя ее, она осталась в комнате. Завязался разговор о ничего не значащих вещах, так беседуя, они вышли неожиданно на галерею, примыкавшую к комнате. Продолжая беседу, они шли все дальше и дальше и попали в сверкающий зал, в котором был накрыт богатый стол. — Надо признать, — сказала Лаура, — графине живется здесь превосходно! Ее дом безусловно один из самых прекрасных домов в Мессине. — Мне трудно об этом судить. — Можете мне поверить. И вообще, графиня обладает тонким вкусом и блестящим умом и весьма любезна. Говорят, она собирается опять замуж за того господина, который танцевал с ней фанданго. — Вот как? Желаю ей быть счастливой в браке, — сказал Ринальдо. — А почему вы еще не женаты? — Для меня одного у меня достаточно средств, чтобы хорошо жить. Для супруги их не хватило бы. — Вам надо взять жену, которая сама владеет состоянием. — Но главное, она должна меня любить… — Это я считаю непременным условием. Как долго вы еще пробудете в Мессине? — поинтересовалась Лаура. — Покуда мне здесь не разонравится. — Стало быть, вам здесь нравится? — И даже очень, — ответил Ринальдо. Они по галерее вернулись в комнату, и Лаура быстро и незаметно из нее выскользнула. Ринальдо, передав кому следовало запечатанные письма от Олимпии, вернулся в боковую комнату и сел, призадумавшись, на софу. Здесь он оставался, никем не замеченный, пока звуки трубы не позвали его к столу. Там его, как человека нового, посадили рядом с хозяйкой дома, графиней. Лаура сидела напротив. Раздумья испортили настроение Ринальдо, и он вел себя по отношению к графине слишком церемонно, что весьма забавляло Лауру. Барон Мальвенто занимал общество рассказами о гибели Ринальдо в Калабрии. В разговоре об этом знаменитом человеке все приняли участие. Каждый гость высказал свое мнение. Лаура сочла, что разбойник ушел из жизни слишком почетно, он должен был кончить жизнь на колесе. У Ринальдо от этих слов больно сдавило сердце, и безжалостная девица тотчас была отодвинута в нем несколько в сторонку. Графиня же, напротив, сказала, что Ринальдини — человек значительный, и если бы стоял во главе войска, то обрел бы вечную посмертную славу. Эти слова сильно приблизили графиню к сердцу Ринальдо. Маркиз Романо поведал обществу, что его новый друг, господин рыцарь, знал Ринальдини. Тотчас все общество засыпало мнимого рыцаря вопросами. Лаура спросила: — Как он вам понравился? — Со мной, — сказал Ринальдо, — он обошелся очень хорошо. Я был в его власти, но он не злоупотребил ею. — А как он выглядел? — поинтересовалась графиня. — Более благородным, чем позволяет ему его ремесло, — ответил Ринальдо. Лаура отчаянно ругала Ринальдини, пока разговор не перешел на другой предмет. Ночь прошла в танцах. Когда наступило утро, Ринальдо пошел не к себе, а на окраину города, где раскинулись сады и загородные виллы, дабы там насладиться дивным утром, что простирало посверкивающие рассветной влагой крылья над цветущими долинами. Шаги Ринальдо оставляли следы на росистых лугах, а взор его искал холм, с которого он мог бы обозреть прекрасную местность. Золотые лучи солнца переливались всеми цветами радуги в водных жемчужинках, небо и земля проснулись, и розовые пальцы Авроры дали волю чувствам Ринальдо. Он, прислонившись к пинии, окинул взором сверкающую долину. В слезах его тоже сверкали золотые лучи солнца, а на щеках пылал небесный багрянец. Вдалеке мелодично и звонко шумел водопад, а еще дальше, с холмов, где паслись тучные стада, доносилась свирель веселых пастухов. — Ах! — вздохнул Ринальдо. — Если бы я по-прежнему пас стада, как некогда на отцовских лугах! Если бы я, такой же веселый и бодрый, невинный и простосердечный, как эти пастухи, мог слить звуки моей свирели с ласковым дуновением ветерка! А что, если я уйду в далекую страну, возьму опять в руки пастушеский посох и укроюсь в глуши испанских пастбищ? Что удерживает меня в сумятице этого мира, в котором я, подстерегаемый опасностями, наверняка стану жертвой виселицы? Прочь, прочь из долин Сицилии, живей на душистые мирные луга Испании! Слезы сопровождали его слова. — О, я несчастный, — глубоко вздохнул Ринальдо и умолк. Тут на холм поднялся живущий неподалеку отшельник, приветливо поздоровался с Ринальдо и сказал: — Ты — несчастный? Почему ты несчастен? По своей собственной вине или по вине других? — И то, и другое! — ответил Ринальдо, подавив тяжелый вздох. — Учись терпеть и страдать, — продолжал отшельник, — это пристало мужчине. У Небес достаточно дорог, чтобы указать тебе спокойную тропу, если тебе не благотворней шагать тернистым путем. Подумай хорошенько, ведь все, что свершается, служит для твоего блага. — Ты принимаешь подаяние? — быстро спросил Ринальдо. — Дабы отдать его другим, да, — ответил эремит[6 - Эремит (от греч. έρήμιτης) — отшельник, пустынник. От того же слова через посредство латинского и французского языков — Эрмитаж (прим. верстальщика).]. — У меня на жизнь всегда достаточно, мне нужно очень немного, но есть люди, у которых и этого немногого нет. — Так отдай им! — сказал Ринальдо, вложил ему в руку кошелек и поспешил вниз с холма, а потом по полям в город, к замку. Здесь маркиз сказал ему, что уезжает на несколько дней, и попросил Ринальдо позаботиться о его жене и дочерях. Ринальдо получил несколько приглашений, от которых отказался, дабы без помех предаться своим размышлениям. На другой день после отъезда маркиза Ринальдо вышел в поля и опять разыскал столь полюбившееся ему местечко. Вечер опускался на долины. Полосы летящих солнечных лучей тянулись над лугами и, окрасив вершины гор в пурпурный цвет, исчезали. Вечерние ветры на благоуханных крыльях несли ароматы над цветущими лугами. Пчелы, жужжа, проносились по всему краю, а вдали звуки пастушьей свирели сливались со звоном колокольчиков стада. Исполненное томления, звучало любовное пенье соловьев. Ринальдо стоял у входа в сад удивительно красивой виллы. Калитка была открыта. Он вошел в сад. Навстречу ему неслись ароматы апельсиновых деревьев, громкие трели приветствовали его с цветущих ветвей; он приблизился к прекрасному дому, стоявшему посреди сада. Здесь ему повстречалась служанка, помощница садовника, в легком платье с подоткнутым подолом. Ринальдо спросил ее: — Кому принадлежит эта прекрасная вилла? — Графине Мартаньо, — последовал ответ. Ринальдо смешался и замолчал. Служанка смотрела на него и ждала, казалось, второго вопроса. — А графиня здесь? — спросил Ринальдо. — С нынешнего утра, — ответила служанка и пошла дальше по аллее. Ринальдо не решил еще, уйти ему или остаться, как вдруг заметил в беседке из апельсиновых деревьев поднимавшуюся со скамьи женскую фигуру. Но вот дама уже вышла из беседки и воскликнула: — Рыцарь! Могу ли я поверить своим глазам?! Вы ли это, или это ваш дух? То была графиня! Уходить было слишком поздно. Ринальдо подошел к ней и молча поклонился. — Во имя всех святых! — продолжала графиня, — как нашли вы мою виллу? — Как зачастую находишь в жизни куда больше, чем виллу, — благодаря случаю… — Стоило случаю провести вас на два-три шага дальше, и должницей этого случая стала бы синьорита Лаура. Ее вилла расположена рядом с моей, и она сейчас там. А может быть, вы заблудились, но слишком учтивы, чтобы признаться в этом? Я прикажу вас проводить… — Если хотите меня услать… — Я охотно сохраню то, что имею, но не хочу делать это за чужой счет. Если случай сей не зовется Лаурой, так пусть зовется как угодно, вы всегда для меня желанный гость. Графиня предложила Ринальдо руку и повела его в беседку, где на столе лежали гитара и книга сонетов Петрарки. На скамье было достаточно места для обоих. Они сели, и возникла пауза. Наконец графиня спросила простодушно: — О чем мы только что говорили? — О прекрасном вечере? — улыбнулся Ринальдо. Графиня рассмеялась. Но беседа не получалась. Они опять встали, бродили по саду, говорили о всяких пустяках и незаметно оказались у павильона. Вошли в него и присели. Здесь графиня оживилась. — Я очень рада вот так, запросто, видеть вас у себя. Ведь правду говоря, только вы можете развеять мое дурное настроение. — Я принимаю это как комплимент, — сказал Ринальдо. — Нет, это правда. — Тогда я бесконечно обязан этой правде. Но смею ли я спросить, что явилось причиной вашего дурного настроения? — Вам я скажу. Один несносный человек навязывается ко мне; другого хочет навязать мне как супруга мое семейство… — А вы не хотите снова выйти замуж? — За этих двоих, во всяком случае, нет. Ее рука опустилась на руку Ринальдо. Она быстро отдернула руку, но Ринальдо поймал ее на лету, нежно пожал и почувствовал, что его руку тоже пожимают. Глаза их случайно встретились, и они мгновенно упали друг другу в объятия. Объятия их становились все теснее, и разрывать эти узы у них не было ни охоты, ни сил. Они искали и находили с легкостью то, что хотели искать и найти, получали и давали, воспринимали и брали то, что в подобные мгновенья дается и берется, — все самое сладостное. Громкий разговор, зазвучавший на аллее, достиг павильона, пробудил обмирающую в экстазе пару от прекраснейшего из снов. Они вскочили, едва приходя в себя. В павильон вошла Лаура в окружении нескольких дам. Какой получилась эта встреча, можно себе представить. Общее замешательство продолжалось, покуда все ждали, когда подъедут кареты, которые должны были отвезти приглашенных дам обратно в город. И конечно же, ни о какой мало-мальски складной беседе и речи не могло быть. Кареты наконец подали. Ринальдо усадил в них дам, Лаура шепнула ему: — Поздравляю! Графиня громко спросила: — Мы увидим вас завтра, господин рыцарь? Он, поклонившись, ответил утвердительно. Кареты укатили, и Ринальдо, порядком раздосадованный, вернулся к себе на квартиру. Ринальдо продолжал исправно посещать графиню в ее доме и на ее вилле, а для Лауры в его сердце больше места не было. Маркиз вернулся из поездки и много рассказывал о старце из Фронтейи, с которым обещал познакомить Ринальдо. На вопрос Ринальдо, кто, собственно, этот старец из Фронтейи, маркиз ответил: — Он, быть может, мудрейший человек нашего времени. Философ, который вник в самые таинственные мистерии Крата Репоа[7 - «Крата Репоа, или Посвящение в древнее тайное общество египетских жрецов» — эзотерическое сочинение, написанное в 1770 г. великим мастером масонского ордена «Африканских мастеров-строителей» Карлом Фридрихом фон Кеппеном. Оказало большое влияние на учение масонов и оккультные представления в целом (прим. верстальщика).] и развил такие идеи, о которых до сих пор никто не знал ничего определенного. — Но я не понимаю, — сказал Ринальдо, — чем поможет мне это знакомство. Я же не должен буду принимать участие в мистериях Крата Репоа? Для этого у меня нет ни разумения, ни охоты. — Цель, ради которой мы объединились, — отвечал маркиз, — требует от нас знания этих идей. Ринальдо промолчал, и у маркиза не было повода продолжать. Семейство маркиза было приглашено на этот вечер к графине, в ее виллу, Ринальдо явился первым. Все общество ужинало в павильоне, гости были веселые и довольные. Поужинав, все сели на скамейки перед павильоном и только хотели было начать светскую игру, как несколько слуг с факелами привели какого-то незнакомца, который, как они сказали, хотел говорить с маркизом. Маркиз поднялся, и незнакомец подошел к нему. Но, едва завидев Ринальдо, тут же схватился за шпагу и закричал: — Эй, вероломный убийца! Вот где я нашел тебя! — Кто так говорит со мной? — отозвался Ринальдо, обнажая шпагу, и узнал в своем противнике корсиканского капитана. — Это я говорю! — заскрежетал зубами капитан. Тотчас скрестились шпаги. Но в ту же минуту из декоративного кустарника раздался выстрел, и капитан упал. Все пришли в замешательство. Одни причитали, другие кричали, и все бесцельно суетились. Тут подоспели вооруженные слуги, все пришло в волнение. У графини хватило присутствия духа, чтобы увлечь Ринальдо в павильон и запереть за ним дверь. Ринальдо сам не понимал, что же произошло. В тревожном ожидании просидел он несколько часов один и представить себе не мог, чем все это кончится. Наконец дверь павильона отворилась, и вошла графиня. — Капитан умер? — спросил Ринальдо. — Он лежит тяжело раненный на вилле, — ответила графиня и продолжала: — Не стану доискиваться, кому понадобилось пролить здесь кровь, я попытаюсь тебя спасти. Далеко в горах Ремато у меня есть замок, где тебя ни одна живая душа не найдет. Там ты должен до поры до времени укрыться. Вот тебе письмо к смотрителю замка, в письме я называю тебя моим родственником бароном Таньяно. За воротами сада стоит оседланный конь. Да хранит тебя Господь. Ты получишь от меня известие, и я, как только смогу, последую за тобой. Графиня сердечно расцеловала Ринальдо, омочив слезами его щеки. Наконец оторвавшись от него, она вывела его к воротам, где стоял конь. Ринальдо вскочил на коня и пустился в путь к весьма неопределенно описанной цели где-то в глубине страны. Ночь была прекрасна. Полная луна сияла на небе. Все было тихо в воздухе и на земле. Но на одном из холмов мелькнула тень какого-то человека. — Кто ты? — крикнул Ринальдо. С верхушки холма раздался ответ: — Один из тех, кто вас знает, если вы граф Мандокини. Но я знаю еще одно ваше имя, которое я, однако, не доверю даже молчаливой ночи. — Ты, видимо, знаешь меня? Так назови и свое имя. — Разве не узнали вы меня по выговору? Я ваш слуга Лодовико. — Лодовико? Да, теперь я тебя узнаю. Как ты попал сюда? Лодовико между тем близко подошел к Ринальдо. — Куда только не попадаешь в этом мире, — ответил он. — В Калабрии я тяжело ранил капитана кинжалом, но сорняк не погибает. Кто должен висеть, не умрет от удара кинжалом… Прохвоста вылечили. В Калабрии я сел на корабль под видом странствующего оружейного подмастерья и приплыл в Мессину. Я видел вас дважды, но в очень благородном обществе, и не посмел подойти к вам, чтобы поговорить. Как вы зоветесь здесь, я не знал и не мог поэтому расспросить о вас. Из-за многих рискованных попыток добраться до вас я едва не спятил! Деньги мои кончались, и я не знал, что мне делать. Но вот иду сегодня чернее тучи в гавань и вижу — представляете! — проклятого капитана. Я уж думаю — что за чертовщина! Так этот пес еще жив? Вот это да! Гром и молния! И тут я подумал: вот бы тебе найти атамана, сказать ему, кого ты встретил! Я брожу повсюду и нигде вас не нахожу. Наконец увидел, что вы идете к вилле, и пошел за вами. Там я знакомлюсь со слугами, выдаю себя за странствующего учителя фехтования, интересуюсь, в чьих я владениях, присматриваюсь, как тут и что, и ухожу. Я заметил, что на вилле собираются подавать угощение, и — черт меня подери! — когда увидел, как мимо меня проносят пирожки с мясом и рыбой и пирожные, то подумал — мне бы надо, как когда-то, сразу хватать и есть, ведь в животе у меня — точно в кружке у нищего. Ладно, увидев все это, я решил, что тут мне наконец подвернется случай поговорить с атаманом. Я опять прокрался в сад и спрятался в кустарнике. А тут как раз является этот каналья капитан! Я прислушался, слышу каждое слово, вижу, как вы обнажили шпаги… Паф! — пальнул я, и негодяй лежит на земле. Я попал. А не подох он, так не моя вина. Но черт возьми! Начался переполох! Я опрометью бросился из сада. Возле парка спрятался в одной из аллей и увидел наконец, когда суматоха постепенно улеглась, как привели оседланного коня. Я тотчас обо всем догадался. Это же наверняка для твоего атамана, подумал я, и попал в точку. Вы вскочили на коня. Я — следом, и вот я тут и последую за вами, куда бы вы ни пошли, если вы мне это позволите. А не позволите, так дайте два-три дуката и пошлите ко всем чертям. — Ты пойдешь со мной, славный молодец, и в первом же селении я приобрету для тебя животину. — Благодарю! — отозвался Лодовико. — Хоть бы уже наступил день да какая-нибудь гостиница нашлась поблизости, я голоден как волк. Видите, нас уже двое. Так и путешествовать-то лучше. У меня есть две-три неплохие бахалки, а чтоб они вас прикончили, на меня должен прежде столбняк найти. Так хорохорился Лодовико, пока не наступил день и они не добрались до какой-то деревни, где сделали остановку. Тут они хорошо поели, выпили в охотку, и Ринальдо купил мула для Лодовико. Вскоре они оседлали коня и мула и тронулись в путь. На шестой день спутники без бедствий и приключений счастливо добрались до места назначения. Замок стоял в горной местности на вершине самой высокой горы, обнесенный стенами и рвами, через которые перекинуты были подъемные мосты, сам замок был хорошо укреплен. Смотритель, человек старый, ворчливый, но радушный, бывший когда-то дворецким у отца графини, прочел ее письмо и сдержанно сказал: — В распоряжении барона, согласно желанию госпожи графини, весь замок. Лодовико отвел животных в хлев, а Ринальдо занял несколько старомодно обставленных комнат. Смотритель, его жена, дочь, служанка и старик инвалид, служивший некогда под началом отца графини в Испании, а теперь живущий здесь нахлебником, были обитателями замка, число каковых неожиданно увеличилось за счет Ринальдо и Лодовико. Со съестными припасами дело обстояло не лучшим образом. Поэтому Ринальдо сразу же принял меры чтобы исправить положение. Он послал Лодовико, инвалида Джорджио и служанку за покупками, они накупили всего, пригнали нагруженных ослов и загрузили продуктами кухню, шкафы и кладовые смотрительницы. Во дворе поселилась домашняя птица. Винный погреб был в отличном состоянии. И от опечатанных помещений смотритель выдал им ключи. Очень скоро жизнь в замке заметно оживилась, а его прежние обитатели приободрились и повеселели. Ринальдо часами сидел в древней крепости на горе, оглядывал местность вокруг замка, ходил на прогулки, читал старинные хроники, слушал рассказы смотрителя о всяких необыкновенных событиях в их крае и рассказы Джорджио о его военных походах. Однажды они сидели все вместе, рассказывая друг другу всяческие диковинные происшествия, которые были как-то связаны с пресловутым миром духов, и тут смотритель разговорился: — О такого рода событиях можно рассказать кое-что из истории нашего края, да что там края, даже нашего замка. — Вот как? Что же, к примеру? О нечистой силе? — В большом зале, на дверях которого висят большие замки, и впрямь что-то нечисто, — подтвердил смотритель. — Там кто-то бродит, — вставил Джорджио. — Кто же? — спросил Лодовико, усмехаясь. — Крысы и мыши? — Тихо, тихо! Это совсем иные существа, орудующие там, а вовсе не крысы и мыши, — встревоженно сказал Джорджио. — А вы что-нибудь видели? — поинтересовался Лодовико. — Я — нет, — ответил Джорджио, — но слышал многое. А вот эта девушка, Лизберта, дочь смотрителя, она кое-что видела. — Лизберта? Ты? — удивился Ринальдо. — Да, я, — подтвердила девушка. — Что же ты видела? — В прошлом году госпожа графиня хотела приехать сюда — потом она все-таки не приехала, — поэтому мы мыли и чистили замок. Я должна была подмести большой зал, из которого вниз ведет всегда запертая лестница, куда, я не знаю, нижняя ее дверь тоже всегда заперта с той стороны. — И никто, — вставил смотритель, — за все годы, что я здесь, не попытался разобраться, в чем тут дело, потому что к нам никто не приезжает. Сама госпожа графиня была тут один-единственный раз, да и то всего три дня. — Ну и что же? Продолжай, Лизберта. — Вот, значит, я подметала зал, а кончив с этим, стала потихоньку протирать у окна настенный светильник. Стою себе тихо и вдруг слышу шаги. Я подумала, что это отец или еще кто-то из наших, и не обращаю больше на них внимания. Но когда шаги стали приближаться, я обернулась и вижу, что в дверях лестницы стоит высокий, тощий человек с бородой. Больше ничего сказать не могу. Я упала в обморок, а когда очнулась, тот человек уже исчез. Это сущая правда, могу в любую минуту в этом поклясться. — Но все это очень странно! — воскликнул Ринальдо. — Не правда ли? — подхватил Джорджио. — У нас есть сейчас время и досуг, давайте завтра же осмотрим территорию призраков, — предложил Ринальдо. Смотритель покачал головой в знак отказа. — Меня в расчет не берите. Для таких дел я больше не гожусь. — Мы с Лодовико справимся одни. Но Джорджио следовало бы нас сопровождать. Он же старый солдат, — сказал Ринальдо. Джорджио просиял: — Да, я пойду! Я проделаю эту кампанию с вами вместе. — Господин барон! Оставьте эту затею. Нельзя знать, чем это обернется, — предупредила Лизберта. — Не беспокойся! Я немного разбираюсь в заклинании духов… — улыбнулся Ринальдо. — Если только, — возразила Лизберта, — вы уверены в своих силах, с вами не случится так, как с братом Бонифацием, капуцином, он тоже будто бы разбирался в заклятии духов, а духи избили его до полусмерти… Лодовико громко рассмеялся: — Ну, это были, надо думать, дюжие духи! — Да уж конечно! — подтвердила Лизберта. — Добрый тот господин пролежал после три месяца в постели. Он еще жив, и вы можете в любую минуту спросить о том его самого. — Кулачной расправы мы не боимся. У нас тоже есть кулаки. И куда нам наносят удар, туда же обрушиваем мы на противника свои удары, — объявил Лодовико. — Дай Бог, чтобы до этого не дошло, — сказала Лизберта. Ринальдо улыбнулся: — Но ты ведь будешь за мной ухаживать, заботиться обо мне, если я вернусь избитый? — Ах, конечно! С величайшим рвением. И вы и Лодовико все выдержите. Но вот что будет с Джорджио, если доберутся до его трухлявых костей, я уж не знаю… — Юница! Не выскакивай, когда тебя не спрашивают! Кости у меня еще крепкие. Если б только под Барселоной в бедро мне не угодила та окаянная пуля! У меня железное здоровье. Но, конечно же, выстрел под Барселоной и удар у Беллегарде в правое плечо — это может сковать любого человека. К тому же лечили меня плохо, как водится на фронте. Когда погода меняется, — будь она трижды неладна! — я это чувствую. Но обследовать замок в поисках духов я все-таки пойду. Моя сабля еще острая. — Да разве сабля поможет? — вздохнула Лизберта. — Вот я дам вам освященную свечу, это куда надежнее. У меня она осталась еще с тех пор, как я ходила в последний раз на богомолье. Господин викарий сам ее освятил, она конечно же лучше поможет, чем ваша ржавая сабля, которая вам, пусть хоть и острая, против духа службу не сослужит. Так они поговорили. Но Ринальдо совершенно серьезно решил осмотреть замок и уже на другой день принялся за задуманное. Они отомкнули большие замки на двери в зал, засовы упали, и дверь отворилась. Две-три летучие мыши, увидев свет, вылетели и сели на голову смотрителю, тот упал на пол. Летучих мышей прихлопнули и открыли в зале ставни. Смотритель распрощался с тремя искателями приключений. Лизберта зажгла три свечи и поручила троих смельчаков защите Пресвятой Девы Марии, святого Антония и святого Флориана. После чего тоже ушла, заверив их, что будет за них сердечно молиться. Большой зал в форме широкого четырехугольника был задрапирован коврами, на стенах висели несколько портретов, фамильные реликвии графини. Мебели — нигде никакой. Ринальдо открыл дверь на лестницу, они спустились по тридцати шести ступенькам вниз и оказались у двери, тоже запертой с другой стороны. Дверь выглядела старой и ветхой, да такой и была. Искатели приключений пустили в ход лом, и в мгновенье ока старинная поделка сломалась, но засовы с другой стороны не упали. Глухое эхо вернуло из подвала грохот проделанной работы. Смельчаки подлезли под засовы и попали в сводчатый проход, высотой чуть выше человеческого роста и вдвое уже. Еще шагов двадцать — и они на ступеньках, ведущих куда-то вниз. Спустившись, они прошли по проходу, который опять кончался длинной лестницей. Но и это было не все: сам проход уходил еще ниже и, сворачивая в сторону, вел в сводчатый круглый зал, дверь из которого была тоже заперта на засов с другой стороны. — Мы находимся, — сказал Ринальдо, — в подземном ходе замка, который, надо думать, служил во время войн убежищем. Но чего я понять не могу, так почему все двери заперты на засовы с внешней стороны. Они как раз собрались взломать и эту дверь, как услышали из глубины ясные и громкие крики: — Горе мне! Горе мне! Горе мне! Джорджио, услышав эти крики, упал как подкошенный, задрожал всем телом, залязгал зубами. Экая заячья душа! Ринальдо приказал Лодовико вынести оробевшего вояку в зал, где был дневной свет. Лодовико вытащил Джорджио по проходу назад и с трудом внес в зал, где наш герой забился в конвульсиях. Лодовико поднял шум, сбежались люди, и Джорджио отнесли на кровать, где Лодовико пустил ему кровь, а смотрительница дала желудочные капли. Джорджио, казалось, находился при последнем издыхании. Смотритель, еще не совсем пришедший в себя после ужаса, который нагнали на него летучие мыши, попеременно то молился, то сыпал проклятья. Лизберта и ее мать пели дрожащими голосами покаянный псалом. Людовико спокойно осушил полбутылки вина. Тем временем Ринальдо не стоял у двери без дела. Он стучал и кричал: — Кто там есть, открывай дверь, или я ее сломаю! Из глубины послышался вопрос: — Кто нарушает покой обитателей подземелья? — Человек, который хочет их узнать, — ответил Ринальдо. — Открывайте, или я сломаю дверь. — Если ты в силах выдержать обличье тех, кто обитает в подземелье, так пусть граф Мартаньо даст тебе ключи от этой двери. — Граф Мартаньо не живет более на этом свете. Он уже два года как умер, — ответил Ринальдо. Тут наступила пауза, длившаяся для Ринальдо слишком долго. Он пустил в ход лом, и дверь распахнулась. Теперь Ринальдо оказался в темном подвале. Какая-то высокая фигура ускользнула от него, паря в воздухе. Ринальдо немедля кинулся за ней, но она захлопнула за собой железную дверь. Ринальдо споткнулся о скамью, свеча его погасла. Где-то в углу причитала женщина. — Праведное небо, позволь мне уснуть вечным сном! Этот крик заледенил душу Ринальдо. Он набрался духу и спросил: — Кто здесь говорит? — Несчастное созданье молит тебя о сострадании. И если ты даже жестокосердый граф Мартаньо, так даже ты, увидев мои страдания, вывел бы меня из этой темницы на солнце, которого я уже так давно лишена, — ответил ему голос. — Граф Мартаньо умер. — Умер? Слава тебе, Господи! Значит, кончатся мои муки. — Я тебя спасу. До Ринальдо донеслись шаги, откуда-то издали его окликнули по имени. Он ответил. Это был Лодовико, горящие свечи в руках которого подоспели как раз вовремя. Ринальдо нашел и свою свечу, тоже зажег ее и спросил: — Голос, ты, что говорил со мной, где ты обитаешь? Из круглой бреши, пробитой высоко в стене, послышался ответ: — Здесь. Я, несчастная, замурована в тесном узилище, и нет здесь другого отверстия, кроме этой бреши, через которую мне дают жалкую пищу. Ринальдо посветил наверх и увидел в отверстии тощее лицо с закрытыми глазами. Вид этого лица как громом поразил его, и даже Лодовико остолбенел. — Ах! — вздохнула замурованная женщина и отступила назад. — Мои глаза не в состоянии вынести блеска огней. Ринальдо осмотрел железную дверь, которую захлопнула та летящая фигура, и послал Лодовико за инструментами. Когда Лодовико ушел, Ринальдо спросил у замурованной: — Ты здесь никогда не видела огня? — Порой — мерцающую лампу, когда мне приносили солому или хлеб и воду, но никогда никакого другого света. — Привыкай мало-помалу к свечам, чтоб вынести сиянье дня. — Ты хочешь меня освободить? — Хочу — и сделаю это очень скоро, — ответил Ринальдо. — Наконец! Наконец! Господь Всемогущий, на коленях благодарю тебя. Награди моего спасителя и благослови его. Дай ему величайшие радости счастливой жизни и воздай ему за его доброе дело. Услышь, услышь мою молитву, Добрый Отец всех добрых людей. Ринальдо прислонился к стене и вздохнул: — Господи, научи меня опять молиться так сердечно, как умел я в юности. Лодовико вернулся, нагруженный не только инструментами, но еще и небольшой бутылкой хорошего вина, фруктами и хлебом. — Лодовико, это ты, поистине, хорошо сделал! — сказал Ринальдо и передал снедь замурованной женщине. Та приняла все с горячей благодарностью, и, пока она подкреплялась, ее спасители приступили к работе; взяв крюк и лом, они принялись за дело и расширили брешь узилища настолько, что замурованная смогла из него вылезти. Она пала на колени и стала молиться. Великий Боже! Как выглядела эта несчастная! Впалые щеки, бледная, тощая, истинный скелет, едва прикрытый сгнившим тряпьем; поддерживаемая Ринальдо, она, пошатываясь, поднималась по проходу. Непривычная к дневному свету, она прикрыла лицо руками, когда вошла в зал. Здесь она упала. Ринальдо отнес ее в свою комнату и положил на кровать. Она тотчас впала в глубокое забытье. Ринальдо запер за ней дверь. Еще было довольно рано, и Ринальдо послал Лодовико в соседний городок купить женскую одежду. С помощью смотрителя Ринальдо вместо сломанной сколотил новую дверь на лестницу и хорошенько ее укрепил. А потом повел смотрителя в комнату, где на кровати лежала спасенная женщина. — Боже правый! Что это я видел? — воскликнул смотритель, когда они вышли. Лодовико вернулся, принес платье для несчастной. Ее накормили, а потом перевели в другую комнату, где она полтора дня почти беспробудно спала, что очень способствовало ее выздоровлению. Ринальдо с Лодовико снова отправились в подземный ход. Они опять отперли замки и отодвинули засовы железной двери, но открыть ее им никак не удавалось. Решив немного передохнуть после проделанной работы, они вдруг услышали за дверью шаги. Тут же засовы с другой стороны были отодвинуты и дверь со скрипом отворилась. Появилась какая-то едва различимая фигура. Ринальдо вскочил и громовым голосом приказал ей остановиться. Но она словно растаяла, скрылась, видимо, лучше зная эти места, чем Ринальдо и Лодовико, которые следовали за ней. Спотыкаясь, шли они по узкому сводчатому ходу, который кончался у каменной лестницы, ведущей куда-то наверх, а выход там был закрыт железной крышкой люка. Ринальдо и Лодовико поднялись по лестнице и попали в башню с винтовой лестницей. Когда они и по ней поднялись, то оказались на стенном венце башни и увидели, что башня стоит на самой вершине горы, в стороне от замка. Выхода из башни не было, и они не понимали, куда мог деться тот странный человек, если только ему не помогла выбраться на волю веревочная лестница. Поскольку дальнейшее обследование замка не представлялось возможным, они повернули назад, осмотрели крышку люка, нашли, что она добротная, тяжелая и изнутри имеет засовы, которые Ринальдо и Лодовико задвинули, закрепили клиньями, а потом повесили на нее большие замки. Так же заложили они засовами и заперли с внутренней стороны железную дверь и через зал вернулись обратно в замок. Спасенная дама хорошо отдохнула за несколько дней, и Ринальдо, которому важно было узнать, кого он спас, спросил, кто она, и задал ей еще несколько вопросов. — Я ваша должница, поэтому вам, моему спасителю, я обязана подробно поведать о моей судьбе и моем несчастье; вы услышите мой правдивый и искренний рассказ. Меня зовут Виоланта. Мой отец, Бротецца ди Ноли, был вассалом графа Мартаньо. Граф как раз потерял почившую вечным сном первую супругу, когда я, на мое несчастье, познакомилась с ним. Он говорил мне о своей любви, заверял меня в своих честных намерениях и добивался моей руки. Я не знала, что ему ответить, с кем посоветоваться. Мать я потеряла еще в ранней юности. Отец сражался в это время в Испании под знаменем своего господина и пал при осаде Барселоны. Я осталась одна-одинешенька и нашла приют у одной старой, тоже бедной, родственницы. Мы наскребли сколько сумели, чтобы мне было с чем уйти в монастырь. Мало-помалу мы набрали столько, сколько было нужно, и я пустилась в путь. Но по дороге на меня напали, связали и куда-то привезли, я и не знала — куда. Оказалось, что это были люди графа Мартаньо, так я очутилась в этом замке. Появился граф и повторил свои недавние любовные предложения. После того что он сделал, силой захватив меня, я отвергла их с презрением и твердо объявила, что скорее умру, чем поступлюсь своей добродетелью. Граф всячески пытался добиться того, в чем я ему отказывала, но все было тщетно. Надругаться надо мной он мог, но не мог склонить меня уступить его злой воле. Только узы брака, сказала я ему, дадут ему право получить то, чего он вожделеет. Поняв, что не в силах победить мою добродетель, к чему побуждала его похоть, он в конце концов согласился, и священник сочетал нас браком. — Что? — прервал ее Ринальдо. — Вы были замужем за графом Мартаньо? — Да, так, — подтвердила Виоланта. — Он жил чуть больше четверти года здесь, но потом уехал и не вернулся. Меня же этот бесчестный человек приказал затащить в подвал и замуровать. На мои жалобы я ответа не получала, и свет не услышал моих исполненных страха стенаний. Какой-то старый злодей приносил мне воду и хлеб и ежедневно бурчал: ты что, собираешься вечно жить? — Великий Боже! — воскликнул Ринальдо. — Да ведь пока вы были заточены в темнице, граф опять женился в Мессине. Его вдова жива и наверняка ни малейшего представления не имеет об этой подлости. Они еще беседовали, когда замок оживился. Ринальдо подошел к окну и увидел, что во двор замка въезжает в карете графиня. Он поспешил ее встретить. Когда Ринальдо с графиней остались вдвоем, она рассказала ему, что маркиз Романо взял капитана к себе в дом и надеется, что тот выздоровеет. — О вас, рыцарь, — добавила графиня, — думают, что вы оставили Сицилию на каком-то корабле. Я воспользовалась временем, когда аристократия Мессины уезжает в свои загородные имения, и, как видите, приехала. Ринальдо поблагодарил графиню от души за доброту и защиту и начал постепенно подготавливать ее, чтобы сообщить о своих открытиях и рассказать историю Виоланты. Графиня содрогнулась от ужаса и пожелала говорить с Виолантой. Она выслушала всю историю из уст самой Виоланты и обещала ей защиту и помощь. В замке все пришло в движение, а любопытный смотритель получил указание, после некоторых разъяснений, больше ни о чем не расспрашивать. Виоланта стала как бы компаньонкой графини. В один из чудесных летних вечеров, какими наслаждается Сицилия, графиня и Ринальдо сидели на балконе замка рука об руку. Они говорили мало. Но в конце концов графиня заговорила: — Рано или поздно, дорогой друг, мы должны объясниться. Почему же мы откладываем эту минуту и приуготовляем сами себе так много безотрадных часов? Скажите мне откровенно, что вы намерены делать? — То, что делать я должен. Я собираюсь покинуть Сицилию. — Почему? Разве вы в опале или вам где-нибудь указывали на дверь? — Да, везде, — сказал Ринальдо. — Возможно ли? Выскажитесь яснее. Разве имя ла Чинтра не настоящее ваше имя? Как же вас зовут? — Когда я уеду, вы узнаете, кому подарили свою дружбу, свою любовь. — Вы меня пугаете! Маркиз Романо, что же, ложно утверждал, что знает вас? — Да, он знает меня. Но не верьте маркизу и его компании. Они хотели сыграть со мной жуткую шутку. Теперь я все понимаю. Я спасся бегством, на этот раз спасся, но кто знает… — Загадочный человек, говори яснее! — О Дианора! Я не смею… — Что? Я отдала тебе свою любовь, себя, все, что было мне дорого и ценно, а у тебя от меня есть тайны? Я хочу открыть тебе больше того, что ты знаешь. Я готова уйти с тобой, куда бы ты ни ушел. — Остановись, остановись! Ты не можешь сопровождать человека, объявленного вне закона. — Я предлагаю тебе свою руку. — Несчастная! Твоя рука принадлежит куда более благородному человеку, чем я. — Она принадлежит отцу моего ребенка! — О Господи! Что ты говоришь? Если так, дай ребенку свое имя. Мое имя он не может носить с честью. — Будь кем хочешь. Я хочу знать, кто ты! — Ты лежала в объятиях человека, имя которого вызывает отвращение во всей Италии. Я — Ринальдини. — Господи Иисусе! Дианора потеряла сознание и едва не упала со стула. Ринальдо отнес графиню в ее комнату. Ранним утром следующего дня он хотел с ней поговорить. Но ему сказали, что она еще спит. А вскоре ему передали от графини запечатанное письмо. Он вскрыл его и прочел: «Из-за тебя я стала несказанно несчастной. Я не в силах видеть тебя. Предоставь меня моей судьбе, а сам иди навстречу року». Ринальдо приказал немедленно седлать себе коня, Лодовико — мула, и они оставили замок. Их беседа по дороге была довольно лаконичной, они скакали уже два дня, а разговор так и не получался. Лодовико, правда, за милую душу высказал бы все, что у него наболело, но Ринальдо был в дурном настроении, и Лодовико молчал, держал про себя свои мысли. На рассвете третьего дня они покинули довольно жалкий постоялый двор, чтобы еще до наступления ночи пройти нужный им горный перевал, о котором люди отзывались как о небезопасном. Они добрались до перевала в полдень и едва проскакали по нему сотню-другую шагов, как издалека услышали глухой невнятный разговор и крики, а вскорости прозвучали и выстрелы. — Вперед, Лодовико! — воскликнул Ринальдо. — Туда нас влечет опасность! Поспешим! Может, пресечем козни каких-то молодчиков! — Вперед! — крикнул Лодовико. — Я в грязь лицом не ударю! Они поскакали к месту стрельбы и увидели, что не то шесть, не то восемь оборванных мошенников захватили карету с седоками и лак раз собирались распрячь мулов. — Стой! — закричал Риналлдо и вытащил пистолет. Тотчас раздался выстрел и мимо его головы прюсвистела пуля. Лодовико приподнялся на стременах, вскинул карабин, прицелился и выстрелил. Один из мошенников свалился на землю. Во второго попала пуля Ринальдо, и когда он с саблей бросился на остальных, те поспешно бежали. — Это не наши! — сказал Лодовико. Ринальдо подскакал к карете, а Лодовико помог подняться кучеру. Ринальдо узнал барона Денонго и его дочь, красавицу Лауру. — Рыцарь! — закричала Лаура, увидев Ринальдо. Барон пролепетал: — Благородный господин! Я вам весьма и весьма обязан. Без вашей мужественной решительности нас ограбили бы и, быть может, подвергли жестоким издевательствам. — Это моя обязанность, мой долг, — ответил Ринальдо. — И такой человек, как вы, в подобной ситуации поступил бы точно так же. Я провожу вас, поскольку вижу, что ваши люди кто убит, кто ранен. — В самом деле, господин рыцарь! — сказал барон. — Вы своим великодушием и любезным предложением опередили мою просьбу. Мне предстоит ехать еще более шести часов, прежде чем я доберусь до своего замка, а защиты моих людей, как вы сами видите, я лишен. Такой старый человек, как я, охотно доверит себя защите более молодого человека. Они обменялись еще несколькими любезностями. Лаура молчала. Лодовико тем временем перевязал как мог кучера и пристегнул его ремнями к козлам. Своего мула он впряг в карету, привел все в порядок, тоже сел на козлы, и карета тронулась. Ринальдо скакал рядом с каретой. Они помчались с возможной быстротой и через пять часов подъехали к замку барона. — А теперь, господин рыцарь, — сказал барон, — я хочу просить вас, спасителя моей жизни, быть моим гостем. Ринальдо сам не знал, на что ему решиться, но тут заговорила Лаура: — Вы же не откажете нам? Он соскочил с коня и остался. Лодовико это тоже было кстати. — Господин рыцарь! — сказал он. — Мы опять попали в добрые руки. Все, значит, хорошо! — Но мы погостим у барона недолго, — предупредил Ринальдо. — Были б у меня деньги, чтоб спорить, так я, глазом не моргнув, поспорил бы, что мы тут подзадержимся. — И ты проиграл бы. — Деньги — наверняка нет. Я знаю вас лучше. Пара таких черных глаз, как у этой барышни, способна удержать вас под этой крышей. И я на вашем месте не посетовал бы на такую задержку. — Отнеси багаж в комнату, которую тебе укажут для меня, — сказал Ринальдо. — Раз уж вы соскочили с коня, я знаю, что мне делать. Обо всем позабочусь наилучшим образом. А теперь идите к старику и… к барышне. Владелец замка, старый барон, был человек веселого нрава. Хоть и в возрасте, мучимый многими недугами, он все-таки не был ворчуном. Напротив, оказался щедрым, разговорчивым, доброжелательным. Чтобы наградить храбрость Лодовико, он легко нашел средство: подарил тому кошелек с дукатами. Но над тем, как вознаградить гостя, которого он знал только как рыцаря де ла Чинтра, он немало ломал себе голову. И решил посоветоваться с дочерью. Ринальдо чувствовал себя у барона не так непринужденно, как в замке графини. Он размышлял о своем положении и нашел достаточно причин, чтобы сократить тут свое пребывание. Что и дал понять дочери барона. Она же сказала: — В Мессине все считали, что вы, после того кровавого происшествия, оставили остров. Но, как я вижу, есть что-то, что удерживает вас и что портит вам пребывание у нас, и вы из-за этого страдаете. — Что же это такое, по-вашему? — Видимо, желание быть в обществе того, кто вас интересует больше, чем… мой отец. — О, что вы, я глубоко его уважаю! — Величайшее его затруднение сейчас в том, что он не знает, как выразить благодарность спасителю своей жизни. Что же касается меня… Вы поссорились с графиней Мартаньо? — Почему вы вспомнили графиню, милая барышня? — Не делайте вид, что не понимаете. Я знаю, что говорю. Разговор прервал барон, он вошел в комнату, держа в руке письмо, и сказал: — Послушайте-ка! Меня из Мессины оповестили об удивительной новости. Там будто бы совершенно точно известно, что пресловутый Ринальдини не умер, а жив-здоров и обитает на нашем острове. Так вполне возможно, что мошенники, из рук которых нас спас храбрый рыцарь, люди из его шайки. Вот уж было бы поистине ужасно, если бы сей непрошенный гость здесь и впрямь объявился. Я вооружу всех моих людей, ведь он нападает и на замки и на крепости. — Не могу поверить, — сказал Ринальдо, — что Ринальдини находится в Сицилии. Было б так, мы бы уж, конечно, о нем услышали, ведь говорят, он не любит подолгу сидеть без дела. — Это уж конечно! — подтвердил барон. — Он живет только тем, что причиняет людям беспокойство и несчастья. — Именно так! Причиняя и испытывая беспокойство и несчастья, — согласился Ринальдо. — Даже в Мессине люди замирают от страха. Вице-король хочет выставить вооруженных волонтеров и назначить награду за голову этого короля мошенников. — Я не вправе рассчитывать на награду. Однажды я был в руках Ринальдини, он обращался со мной очень благородно, и я обещал ему никогда не выступать против него, — объявил Ринальдо. — В самом деле? Опасаюсь за кошельки наших баронов, а также за свою толику денег. Я старый, потерявший силы человек. Двенадцать слуг в замке — что они против такого сорвиголовы, как Ринальдини во главе своих отчаянных молодцов? Рыцарь! Из дружбы ко мне останьтесь у нас еще на какое-то время. Вы — человек мужественный и решительный, а ваш Лодовико — парень бедовый. Да, правда, не будь он вашим слугой, можно было бы подумать, что он — сам Ринальдини… — К тому же и вид у него лихой! Полагаю, однако, что нам с его стороны опасаться нечего, — поддержал барона Ринальдо. В комнату вошел дворецкий барона, который был по делам в соседнем городке, он доложил о сделанном и одновременно рассказал, что грабители нападают на многих проезжих и обирают их неподалеку от замка. — Ну вот вам! — сказал барон. — Гроза приближается. Дворецкий вышел из комнаты, а барон еще долго и многословно говорил о том, что его тревожит. Ринальдо напрасно старался избавить его от страхов. И тут Лаура, опасавшаяся, что Ринальдо и вправду настоит на отъезде, вступила в разговор: — Ведь одна из главных обязанностей рыцаря — охранять и защищать дам, поэтому я прошу вас, рыцарь, не забывать о ваших обязанностях и остаться, по крайней мере, чтобы защитить меня. — Но вы же знаете, что защита учтивейшего рыцаря была всегда немного своекорыстной? — лукаво спросил Ринальдо. — Очень хорошо, рыцарь, что вы ей о том напомнили. А то она могла бы, возможно, потребовать защиты безвозмездно, — заметил барон. — Вот пусть мой отец и заплатит за меня. — Это невозможно. Я и сам должник и должен заплатить за себя. — Ах, так! Тогда я заплачу как настоящая романтичная благородная дама. Возьмите эти ленты, рыцарь! Это мои цвета. Носите их, преисполняйтесь воодушевлением на подвиги и будьте достойны этого подарка. А будете держаться как подобает мужчине, как подобает рыцарю, так получите от меня то, что под этими лентами… — Лаура! Там же — твое сердце! — встревожился барон. — Нет, дорогой отец! Всего-навсего — мой портрет. Теперь уж Ринальдо заспорил с самим собой и со своими намерениями. — Во имя чего, — бормотал он про себя, — оставаться тебе дольше в замке? Руку Лауры ты никогда не получишь. Но допустим, ты добьешься ее как рыцарь, так разве ее у тебя как у атамана разбойников не отнимут? Он прилег на берегу реки, текущей по цветущим лугам в сторону горных долин, под благоухающие алоэ; ему хотелось подумать о себе и своем положении и принять определенное решение. Но не удалось ни то, ни другое; одурманенный сильным животворным ароматом, он задремал. Когда он проснулся, то увидел в нескольких шагах от себя, под пинией, какого-то странно одетого человека, тот сидел на камне и читал книгу. Яркий цвет его лица как-то не вязался с его седыми волосами и бородой. Старец был в длинном, просторном одеянии небесной голубизны, подхваченном ярко-красным поясом, с подобранным подолом. На ногах — сандалии с красными ремнями. Этот странно одетый человек привлек к себе внимание Ринальдо. Он долго молча наблюдал за ним, потом встал и поздоровался. Старец глянул на него и сказал: — Почему ты так неосторожен, что беспечно вкушаешь сон в краю, где все кишит ядовитым зверьем? — Так здесь действительно есть чего бояться? — Оглядись вокруг, — сказал спокойно старец. Ринальдо огляделся и увидел в траве неподалеку от места, где спал, мертвую змею. Он вздрогнул и вопросительно взглянул на старца. Тот понял его вопрошающий взгляд и сказал: — Эта змея приближалась к тебе, пока ты спал. Я как раз подошел, когда змея собиралась на тебя броситься, и вот — она мертва. — Ты ее убил? — удивился Ринальдо. — Каким же оружием? Я вижу, что ты не вооружен. — Есть такие слова, которые заменяют силу оружия. — Слова? — удивился Ринальдо. — Да, слова! А потом я сел напротив тебя, чтобы с тобой, пока ты спишь, не случилось вновь подобной беды. — Прими мою благодарность и подари свое имя моей благодарной памяти. — Имена не делают людей примечательней или лучше, чем они есть, — сказал старец. — Вспоминай мой облик, так я буду жить в твоей памяти и без имени. — Еще раз! Кто ты? — Кем ты можешь быть с тем же успехом, что и я: друг мудрости… — Разве мудрость водит дружбу со всеми? Старец медленно ответил: — Мудрость — наше общее достояние, как и солнце. Ее лучи согревают каждое восприимчивое сердце. Но, чтоб испытать блаженство от этого тепла, нужно такое внутреннее устройство, каким обладают далеко не все люди. Злой человек не достоин знать тропы к храму мудрости, ибо что для человека благочестивого — дар природы, то для человека злого может стать истинным проклятьем. У кого нет чувства обоняния, для того напрасно благоухают эти цветущие горные луга. — Здесь всем правят неземные тайны, — сказал Ринальдо, исполненный благоговения. — Храм мудрости — это храм природы, а то, что обычно называют тайнами природы, это законы, которые запечатлены на скрижалях мирозданья. Читай в этой книге! Читай оком твоей души! Око сие есть наблюдательность. И оно должно быть ясным. Только в чистом источнике ты увидишь отражение все оживляющего солнца. Мутные ручьи не станут зеркалами. Точно так же обстоит дело с мудростью. Природа подобна красавице, что иной раз небрежно являет свои мельчайшие и самые незаметные прелести, а остальные старательно прикрывает. Тот, кто в состоянии думать, чувствовать, испытывать, замечать и предвидеть, тот достоин снять с нее все покрывала. Природа говорит только с тем, кто способен услышать ее голос. Утонченность чувств — это и есть приближение к ее тайнам. Кто подходит к ней с чистым сердцем и острым взглядом, того она, великая жрица, приветствует как любезная хозяйка, и вводит в храм своих святынь. Там с его глаз спадет повязка. Все непознанное познается. — И эта сила заложена в каждой человеческой душе? — спросил Ринальдо. — В каждой. Но ее надобно разбудить. — Наше земное бытие столь ограниченно, что у человека удобный случай познать самого себя часто появляется только тогда, когда его время уже истекло. — Бытие человека подобно бытию солнца. Пробуждение человека — это утро, полдень — его земная повседневная жизнь, вечер — его смерть. Солнце оставляет горизонт, и тогда его свет обращается у нас в глазах в сумерки, и все-таки этот свет еще долго видят те, кто живет в более высоких краях. Так и человек: исчезая с лица земли, он все-таки воздействует на нее. И хотя воздействие это слабее, оно для некоторых вполне ощутимо. — Ты полагаешь, — спросил Ринальдо, — что есть некое обратное воздействие усопших на живущих? — А что мешает тебе так думать? Существует столь много вещей, каковых мы даже не представляем себе, и тем не менее они наличествуют. Если твое око открывает порой неведомые тебе доселе вещи, чего только не могло бы открыть тебе око твоей души! Старец сунул книгу за пазуху и поднялся. Ринальдо смотрел на него испытующим взглядом. — Будь здоров, сын мой! Не давай больше силам, заключенным в тебе, дремать. Разбуди их. Достаточно одного дуновения, и искорка превратится в пламя. Прощай! — Куда ж ты идешь? — Откуда пришел. Обратно в горные долины. — Можно мне навестить тебя? — Всегда тебе рад. — Как мне найти тебя? — Пойдешь по течению реки. Там, в горах, погрузившись в изучение природы, ходят мои ученики. Они покажут тебе мое жилище. И еще одно. Вскрой голову этой змеи. В ее мозгу найдешь маленький зеленый камень. Возьми его себе. Он оберегает от отравления. Да хранит тебя Господь! Старец ушел. Ринальдо смотрел вслед ему, пока холмы не скрыли его из виду. Потом он впрямь нашел в голове змеи зеленый камень — талисман и зашагал обратно в замок. Окружающие заметили, что Ринальдо стал еще задумчивее, чем был обычно. После ужина, едва барон отошел ко сну, Лаура попросила гостя зайти к ней в комнату и уделить ей несколько минут внимания. Лаура была одна и очень смущена. Ринальдо, казалось, этого не замечал. И Лауре это бросилось в глаза. Она начала: — Рыцарь! Вы уже несколько дней необычно рассеянны, а нынче больше прежнего. Вы даже не заметили, что я в сильном смущении. Я уединяюсь с вами без всякого страха. Мне нужно вам кое в чем открыться. Скажу сразу, что хочу воспользоваться вашим великодушием и просить вас извинить меня за мое сообщение, даже если оно поразит вас в самое сердце. Я люблю… Отец намерен выдать меня замуж, это я знаю наверняка. За кого, мне неизвестно. Но пусть это будет кто угодно, избранника отца я не смогу любить. Тот, кого я люблю, человек более низкого, чем я, сословия. Он не аристократ. — Если он благородно мыслит и заслужил любовь благородного сердца, тем самым он дважды посвящен в рыцари. Могу я знать, кто это? — О да! Я не боюсь назвать вам его. Это секретарь отца. — Насколько я его знаю, он человек порядочный. Я не осуждаю вашу любовь. — Нет? Правда нет? Даже если… — Даже если я тот, кому ваш отец предназначил вашу руку… Боковая дверь распахнулась, вбежал секретарь, схватил руку Ринальдо, прижал к сердцу и хотел уже заговорить, как Ринальдо подтолкнул ему в объятья Лауру, а сам тотчас покинул комнату… В эту ночь Ринальдо спал мало и с наступлением дня вышел из замка, дабы навестить таинственного старца. Вниз по течению реки он дошел до узкой долины между горными хребтами. Она переходила в равнину, окруженную крутыми холмами. Перед ним простиралась оливковая рощица, через которую дорога вела прямо к трем мраморным колоннам, покрытым иероглифами. За колоннами стоял алтарь, украшенный прекрасным рельефом. Ринальдо еще созерцал это творение, когда увидел, что к нему подходит человек в белой одежде, худой, с оливковым венком на голове и с обвитым двумя змеями магическим жезлом, жезлом Гермеса в руке. — Привет тебе, достойный чужанин, тебе, что беседовал вчера с нашим учителем. Ринальдо кивком поблагодарил. И только хотел спросить о старце, как тот сам явился, дружески приветствовал Ринальдо, пожал ему руку и сказал: — Вот и хорошо, сын мой! Умеешь держать слово. Старец повел Ринальдо с собой по цветущим лугам. — Вот та долина, — сказал он, — где я живу. У нее все еще старинное название, и меня в этом краю зовут так же: старец из Фронтейи. К этому имени я так привык, что часто и сам себя так называю. Как поразили эти слова Ринальдо, можно легко себе представить, если вспомнить письмо Олимпии и сведения, полученные им от маркиза Романо об этом человеке, с которым Ринальдо так неожиданно познакомился и сейчас беседовал. В эту же минуту Олимпия, маркиз и капитан встали перед его глазами. И Ринальдо засомневался, идти ли ему дальше со старцем или тотчас вернуться. Он боялся, что встретит названных людей, и решил, что вся троица в сговоре, а мудреца счел предателем. Но пока что Ринальдо оставил свои сомнения при себе. Они подошли как раз к небольшому алтарю, тут старец отломал две ветки от розового куста и, возложив розы на алтарь, поднял глаза к небу и громко возгласил: — Вечно сущее! Тебе жертва дружбы! Потом обернулся к Ринальдо и сказал; — Чужанин! Здесь ты в безопасности! — А чего мне бояться? — удивился Ринальдо. — Людей! — спокойно ответил старец и пошел дальше. — Но люди есть везде и всюду, — сказал Ринальдо, — и мне нечего бояться, кроме того, чего боятся они все. — У нас ты среди друзей, — молвил старец. Ринальдо, не говоря ни слова, пошел дальше со своим провожатым. Тот показал ему свое жилище, построенное в весьма благородном, античном стиле. Вокруг на горах стояли скиты, в которых, как сказал старец, жили его ученики, посвятившие себя особым наблюдениям и изысканиям. — Велико ли число твоих учеников? — поинтересовался Ринальдо. — Трижды семь, — был ответ старца. Они вошли в дом. В среднем зале старец угостил гостя обильным завтраком. Сам он съел две-три ложки меда и несколько кусочков тонко нарезанного хлеба. Вина он не пил, только молоко. — Ты давно живешь здесь? — спросил Ринальдо. — Не очень, — ответил старец. — Но дольше, чем жизнь человеческая. Ринальдо посмотрел на него с сомнением и спросил: — Так ты перешагнул, значит, обычный человеческий возраст? — Дважды, — последовал ответ. Ринальдо еще недоверчивей глянул на него. Но тот держался все так же непосредственно, когда же Ринальдо хотел спросить его еще кое о чем, то услышал поющие голоса и увидел несколько женщин под покрывалами, что шли рука об руку мимо них. — Кто это? — удивился Ринальдо. — Мои ученицы. — Значит, здесь и женщины живут? — Ученицы мудрости. Жрицы в храме природы и истины. Ринальдо молчал, а старец пригласил его следовать за ним. Они вошли в просто обставленную комнату и сели. — Друг! Почему ты ушел из замка, никому ничего не сказав? Там весьма обеспокоены твоим уходом. — Кто? — быстро спросил Ринальдо. Старец показал на большое широкое зеркало, висевшее в комнате, сработанное из сверкающей металлической пластины. Ринальдо посмотрел в зеркало и, к великому удивлению, увидел перед собой как живых Лауру и Лодовико. Движения их рук и выражение их лиц показывали, что они разговаривают. — Я слышу их беседу, — сказал старец. — Я слышу их слухом души. — О чем они говорят? — Дама напугана твоим исчезновением. Твой слуга полагает, что ты вышел на прогулку. Но она не удовлетворена этим объяснением. Ринальдо помолчал минуту-другую, старец не мешал его раздумью. А когда Ринальдо опять посмотрел в зеркало, он увидел Лауру в ее комнате и секретаря в ее объятиях. Он отвернул лицо от этой сцены и сказал: — Друг, ты великий человек! — И ты можешь стать тем же, что и я, — ответил старец. — Я не единственный человек подобного рода на земле. Ринальдо с глубоким вздохом спросил: — Ты меня знаешь? — Почему бы мне тебя не знать, — ответил старец и показал на зеркало. Ринальдо увидел себя в одежде разбойника, в Апеннинах, перед скитом Донато. Он внутренне весь содрогнулся и спросил: — Ты и Донато знаешь? — Почему бы нет? — вопросом на вопрос ответил старец и показал опять на зеркало. Там стоял Донато, работавший в своем садике. — Я покажу тебе еще кое-кого, — продолжал старец, — кого ты тоже знаешь. Смотри в зеркало, они пройдут мимо. Ринальдо посмотрел в зеркало и увидел князя делла Рочелла, отца кроткой Аурелии. Он, читая книгу, ходил взад-вперед по комнате. Сцена в зеркале преобразилась, и Ринальдо увидел монастырскую келью, в которой на кровати спала Аурелия. Ринальдо вздохнул и опустил глаза. Когда же он их снова поднял, то увидел графиню Мартаньо. Она сидела в беседке и плакала. Ринальдо вздохнул сильнее. Сцена в зеркале опять преобразилась. По пустынному краю брела паломница. Это была Роза. — Она жива? — спросил Ринальдо. — Она жива, — ответил старец. — Увижу ли я ее? Старец подумал и сказал: — Сегодня я еще не могу ответить тебе на это с уверенностью. Ринальдо промолчал. Старец спросил его: — Хочешь видеть и других твоих знакомых? — Нет, — ответил Ринальдо. На зеркало спустился голубой шелковый занавес и закрыл его. Ринальдо повторил: — Друг, ты великий человек! Старец усмехнулся и сказал: — Ты узнаешь, сколь глубоко проник я в ночную темь мистерий. Я покажу тебе все то, что скрывало святыню Египта. Я раскрыл их тайну. Мои ученики и ученицы сыграют спектакль, он послужит тебе развлечением и даст пищу для размышления. Сказав это, старец поднялся, взял Ринальдо за руку и повел в прекрасный зал, стены которого были разрисованы символами богов всех народов. В одной из боковых комнат послышалась тихая музыка, сопровождаемая женскими голосами. Старец с Ринальдо ходили молча взад-вперед по залу. Когда музыка умолкла, старец сказал: — Человек слагается из тела и души. И как тело, так и душа хотят получать удовольствие и наслаждение. Я желаю каждому в границах дозволенного того, к чему он стремится. Гармония есть череда всех творений, становление вселенной. Я люблю музыку и пение. И то и другое заложено в человеке. Мы даем и берем, мы дарим и получаем. Пока он это говорил, в зал внесли стол, уставленный всевозможными кушаньями и напитками, старец пригласил Ринальдо угоститься. Сам он, как и в прошлый раз, съел только несколько тонких кусочков белого хлеба, две-три ложки меда и ананас, выпил молока. Когда стол вынесли, старец взял гостя за руку и повел во второй зал. — Здесь, — сказал он, — ты увидишь обещанное тебе действо. Поначалу Ринальдо услышал от старца рассказ о тайнах египетских мистерий, а потом увидел столь же удивительное, сколь и блистательное действо, в котором посвящаемый с огромной торжественностью проходил все семь стадий. Ринальдо видел, как тот под грохотанье грома и вспышки молний поднимался по семи ступеням святой лестницы, слышал речь верховного жреца, видел затем Врата людей и Черную Палату, сцену обольщения посвящаемого прекрасными жрицами, перед которыми тот устоял, Водное действо и Змеиную палату, грифа и столбы. На глазах Ринальдо посвящаемый прошел через Врата смерти, наотрез отказался от короны и попал в подземный мир, где ему давались разные назидания. Перед Ринальдо предстала Битва теней, Логово врага людей и убиенная женщина. Он видел, как посвящаемый сражается с Ором и Тифоном, видел, как тот прошел испытание огнем. Перед ним мелькали картины: вот ищущий перед Вратами богов, вот танец жрецов, знаменующий собой ход небесных светил, а вот посвящаемому подали напиток Оймелы… Под занавес — конец испытаний и торжественный прием в Святая святых.[8 - Ритуал описан согласно «Крата Репоа» (прим. верстальщика).] Исполнялось это действо очень долго. И Ринальдо опять угостили вином и всевозможными яствами, а когда он всем этим насладился, старец сказал: — Теперь, друг мой, возвращайся в замок. В эту ночь твое присутствие там необходимо. Помни о твоем друге во Фронтейе и сердцем пойми все, что ты видел и слышал здесь. Ринальдо вернулся в замок, уняв своим появлением все тревоги, вызванные его отсутствием. Время близилось к полуночи, сон еще не коснулся очей Ринальдо, как внезапно в замке поднялась жуткая суматоха. Он услышал звон мечей, лай собак, громкий крик во дворе, выстрелы. Ринальдо вскочил со своего ложа, набросил плащ, сунул за пояс пистолет, взял шпагу и поспешил в зал. Здесь же стояли Лаура и ее отец, бледные, дрожащие; горничные держали в трясущихся руках светильники; снизу до них доносилось бряцанье оружия, выстрелы стали громче и чаще. — Что случилось? — спросил Ринальдо. — На замок напали разбойники! — пробормотал раненый слуга. — У нас слишком мало сил, чтобы оказать сопротивление. Кое-кто из моих товарищей уже убит. Тут в зал вбежал Лодовико с обнаженной саблей и закричал: — Будем защищать вход в зал! Ринальдо подлетел к двери. Разбойники толпой валили наверх по широкой мраморной лестнице. — Стой! — гаркнул на них громовым голосом Ринальдо. — Кто вы и что вы тут хотите? — А кто тут смеет нам приказывать? — крикнул кто-то из толпы. — Я, — ответил Ринальдо. — И попытайтесь устоять перед именем моим и не пасть на колени! Разбойники громко расхохотались. А один из них объявил: — Храбрецы, что не боятся ваших мечей, потешаются над вашими именами. — Над моим — наверняка нет. Я — Ринальдини! Толпа застыла. Наконец один из толпы спросил: — Кто называет себя здесь Ринальдини? — Я, — ответил Ринальдо. — Э, малый, не оскверняй знаменитое имя! Я служил у Ринальдини и знаю его. — Если ты его знаешь, так подойди! Ринальдо прошел от двери в центр зала и взял у одной из горничных светильник. Лодовико по его знаку подскочил к другой, взял у той светильник и зажег свечи в лампах на стене. Весь зал осветился. Ринальдо стоял в центре зала. Барон и Лаура, дрожа, ждали, что произойдет. Один из бандитов, который имел дерзость сказать, что знает Ринальдини, призвал товарищей сохранять спокойствие. А сам как-то нерешительно подошел к Ринальдо, остановился, пристально посмотрел на него, сложил саблю к его ногам и сказал: — Великий атаман! Я склоняюсь перед тобой. Это ты — Ринальдини, мой знаменитый атаман. — Да здравствует Ринальдини! — вскричали те, что стояли на лестнице. — Я не приму, — сказал Ринальдо, — ваше радостное приветствие, прежде чем не уверюсь в вашей покорности. — Приказывай! — вскричали разбойники в один голос. — Так вот, — начал Ринальдо, — я требую, чтобы вы сейчас же покинули замок. Такое требование заставило всех замолчать, но потом послышался невнятный говор, из толпы вышел один из разбойников и сказал: — У нас нет денег и слишком мало продуктов. Поэтому мы и решились на этот отчаянный шаг. Ты и сам знаешь, великий атаман, до чего может довести нужда. Но, дабы показать тебе, сколь велико уважение, какое мы к тебе испытываем, мы покинем замок, если ты пообещаешь приехать к нам и пожить у нас как друг среди друзей. Откажешь нам, так мы отсюда не уйдем. Как ты ни храбр и ни знаменит, но не можешь не признать, что сила нас отсюда не изгонит. Посчитай сам. Нас восемьдесят человек. Смерти мы не боимся, а решительность — наша соратница по оружию. Тридцать наших товарищей стоят перед замком. — Так ты, — спросил Ринальдо, — предводитель этих храбрецов? — Да, это я. — Твое имя? — Луиджино. — Хорошо! Выходи и готовься к бою. Тебе оказана честь сразиться с Ринальдини. Победишь меня, так действуй здесь по своему соизволенью, одно только советую тебе — проявляй человечность. А если проиграешь бой — тотчас уйдешь со своими людьми из замка. Луиджино посмотрел на Ринальдо, широко открыв глаза: — Я не буду с тобой биться. — Так я назову тебя перед лицом твоих людей трусливым карманным вором! — выкрикнул Ринальдо. — Бог мой, атаман, я не таков. И не позволю даже тебе говорить обо мне подобное, — ответил Луиджино и обнажил шпагу. Мгновенно, словно подхваченная бурей, вскочила Лаура, бросилась к Ринальдо и сказала: — Ты не должен биться. Мы дадим этим людям все, что им надобно, чего они требуют. Разве не достаточно уже того, что мы обязаны тебе своими жизнями? Надо ли нам еще видеть нашего благодетеля раненым? — Иди, Луиджино! — сказал Ринальдо. — Иди и скажи своим, что юная дева лишила тебя чести помериться силами с Ринальдини. — Мы уходим, — сказал Луиджино. — Нет! — сказал тут барон и принес шкатулку. — Возьмите эти дорожные деньги и купите себе все, что вам нужно. Ринальдо снял с пальца кольцо и сказал: — Луиджино! Носи это кольцо в память обо мне. Луиджино взял кольцо и едва ли не просительно осведомился: — А ты нас навестить не хочешь? — Хочу, — ответил Ринальдо. — Оставь у меня вот этого молодца, он сражался со мной в Апеннинах. Он и проведет меня к вам. Луиджино обратился к указанному разбойнику, пожал ему руку и сказал: — Славный Неро, оставайся у твоего атамана и приведи его поскорее к нам. Потом взял руку Ринальдо, прижал к своему сердцу и молвил: — Этот миг я в жизни не забуду! После чего повернулся, подал знак своим товарищам, и те в один миг слетели вниз по лестнице и оставили замок. Луиджино вместе с ними. Ринальдо подал знак Лодовико и Неро — уйти. А сам остался с бароном и Лаурой. — Вот, — начал Ринальдо, — вы узнали одну из моих величайших тайн, с вами ее узнали многие люди. Объявленный вне закона атаман разбойников не может более являться членом вашего семейства, не вправе более быть предметом вашего сердечного гостеприимства. Ночь, которая многое укрывает, скроет и меня от ваших глаз. Прощайте! — Ваше великодушие, — сказал барон, — вырвало у вас вашу тайну и спасло нас от смерти. Эта ночь навсегда останется в моей памяти. Я ни о чем больше не жалею, а только о том, что нам приходится расстаться. Вы дважды спасли мне жизнь, я ваш двойной должник. Как следует мне поступить, чем могу я вас отблагодарить? — Исполните одну мою просьбу. Дайте Лауре в мужья того, кого она любит. — Ваш должник платит. Я держу слово. Она получит того человека. — Лаура! Я расстаюсь с вами успокоенный. Знаю, что вы будете счастливы, — сказал Ринальдо. Лаура бросилась ему на шею. Ринальдо вышел из зала, послал секретаря наверх, приказал седлать коня и вместе с Лодовико и Неро покинул замок. Наступил день, и солнце взошло во всей своей красе. Замок барона остался уже далеко позади всадников, его больше не было видно. Ринальдо соскочил с коня, передал поводья Лодовико, а сам лег под дерево. Лодовико и Неро присели в некотором отдалении. Кони паслись поблизости от них. Ринальдо глубоко вздохнул и заговорил, как имел обыкновение делать, когда сердце его было преисполнено тревог, сам с собой: — То, за что другие благодарят мои кулаки и мое имя, для меня оборачивается проклятьем. Я изгнан, объявлен вне закона, меня преследуют, и тем не менее я уже предотвратил не одну беду. Однако кровь я проливал, и с моим именем грабили и мародерствовали. Горе мне! Сколько же людей погибло? Скольких я послал на смерть? Ах! Разве о том пели мне у колыбели? Что заставило меня покинуть мою тихую долину, тот ручей в мирной глуши, что освежал меня и поил моих коз? — Атаман по-прежнему говорит сам с собой? — спросил Неро. Лодовико утвердительно кивнул головой и сделал ему рукой знак молчать. Ринальдо продолжал: — Неужто я нигде не найду покоя? Шкипер рад бывает, войдя после бури в надежную гавань, и забывает об опасности волн, взлетающих вокруг него, мне же не светит никакая приветливая гавань. После долгой паузы Ринальдо спросил: — Неро, как ты попал в Сицилию? Неро подошел к нему и ответил: — Когда ты, атаман, послал меня в Рим, меня и Николо отыскал там Чинтио. Он взял нас с собой в Калабрию. Там я крупно поговорил с одним из моих товарищей и раскроил ему череп. А Чинтио этого человека очень любил, я не посмел попасться ему на глаза, вот и отправился в Сицилию. Здесь мне не на что было жить, и я взялся за старое ремесло. — Как долго ты уже у Луиджино? — Шесть месяцев. — Тебе у него хорошо? — Более или менее. Но все-таки не так, как было у тебя. — А где квартирует Луиджино? — В Черонских холмах. — Далеко отсюда? — К вечеру доберемся. — Веди меня туда. Они сели на коней и поскакали. В какой-то бедной деревушке они пообедали и еще до захода солнца подошли к Черонским холмам. Там они и ста шагов не проскакали, как услышали сигнал рожка, за ним второй, а потом и третий. Эти сигналы подавали караульные, выставленные Луиджино. Вскоре Ринальдо и его товарищи достигли одной из долин. Здесь уже Неро подал сигнал. Около двадцати разбойников окружили их, разразились отчаянными криками радости и под ликующие возгласы: — «Viva valoroso Rinaldini! Valorissimo Capitano del mondo!»[9 - Да здравствует славный Ринальдини! Славнейший атаман в целом свете! (ит.)] — повели его к Луиджино. Тот выскочил навстречу Ринальдо и снял его с коня. Шум разбойники подняли великий: как же — у них в гостях знаменитый Ринальдини! Сам Луиджино чувствовал себя польщенным: прославленный атаман разбойников спал у него в палатке, на его ложе. Наступило утро, и Луиджино, увидев, что его гость проснулся, подошел к нему, чтобы кое-что предложить. Он всю ночь не спал, обдумывая некий план. А заключался он в том, чтобы Ринальдини стал атаманом его шайки. Зачем? Ни более ни менее, чтоб «обессмертить ее», — как выразился Луиджино. — Друг! — ответил Ринальдо. — Я сердечно признателен тебе за твое самоотверженное предложение. Однако же не могу им воспользоваться, ибо твердо решил покинуть Сицилию и отправиться в другую страну, где в тиши буду ждать конца своих дней. Напрасно пускал Луиджино в ход свое красноречие. Ринальдо оставался при своем намерении. Этот день он еще провел у Луиджино, а на следующий ускакал вместе с Лодовико и Неро. Вечером они подъехали к постоялому двору у проселочной дороги. Двор находился в нескольких сотнях шагов от какого-то селения. Хозяин вышел к воротам навстречу к ним и сказал, что у него буквально яблоку негде упасть и он едва ли может предложить подъехавшему господину приличный ночлег. Вот только что прибыли господин с дамой и несколько их слуг, и они заняли последнюю каморку в его доме. Ринальдо, у которого охоты не было скакать куда-то дальше, заверил хозяина, что удовольствуется любым местечком, какое ему укажут, и въехал во двор. Здесь он сошел с коня и обратил внимание на карету, которую только что распрягали. Удивлению его не было предела: из кареты вышла Олимпия. Не успел он взять себя в руки, как с другой стороны кареты увидел пресловутого капитана. А тот, едва завидя Ринальдо, выхватил пистолет и бросился на атамана. — Эй, разбойник, — закричал капитан. — Неужто я тебя опять встретил! Капитан выстрелил, и пуля задела левое плечо Ринальдо. Олимпия, громко вскрикнув, бросилась обратно в карету. Лодовико, едва увидев, что произошло, вскинул карабин, выстрелил и раздробил капитану правую руку. Капитан упал наземь и заорал что было сил: — Заприте ворота! Именем короля, держите этих всадников! Среди нас объявился Ринальдини! Криком своим он вызвал сильнейший переполох. Хозяин, его работники, слуги капитана, несколько погонщиков мулов, упаковщики, возницы и два-три драгуна, что были патрульными на постоялом дворе, бросились, вооруженные кнутами, дубинками, кирками, вилами и саблями, на Ринальдо и его двух товарищей. Один из работников подскочил к воротам, чтобы их запереть, но Неро прострелил ему горло и верхом на коне галопом умчался прочь. Ринальдо схватился за пистолеты, но кто-то набросился на него сзади прежде, чем он смог хоть раз выстрелить. Его швырнули наземь. На него навалились шесть человек, связали ему ноги, а руки вывернули за спину и крепко-накрепко скрутили. Лодовико рассек одному из слуг капитана голову, отрубил другому полруки, но, получив удар вилами, упал на землю. С ним обошлись точно так же, как и с его господином. Он заскрежетал зубами, бессильная ярость исказила его лицо. Ринальдо посмотрел на него укоризненно и сказал: — Тьфу, Лодовико. Почему ты так ведешь себя? Каждому человеку отмерено его время. Пробил и наш час. — Не это меня бесит, — прохрипел Лодовико. — Какая-то кучка негодяев нас одолела, навалившись все на одного! Хотел бы я схватиться с каждым из них один на один, — не то бы они запели! — Так было угодно судьбе, — ответил Ринальдо. — Сохраняй спокойствие и выдержку. Мы же еще не на эшафоте. А суждено нам там кончить жизнь, так мы все равно ничего изменить не в состоянии. Тем временем капитан доверил связанных пленников совести хозяина и драгунов и назвал им размер премии, которую они получат от правительства за свои героические дела. Решено было ночью зорко охранять пленников, а утром с триумфом передать их в руки ближайшего уголовного судьи. Связанных пленников отвели в чулан и приставили к ним часовых. Капитана отнесли на удобное ложе и перебинтовали как могли, в ожидании военного лекаря. Олимпия оказалась в весьма затруднительном положении. Тем временем хозяин собрал всех, кто принимал участие в схватке и аресте разбойников, и сказал: — Посмотрите все на стол! Здесь я мелом написал, какую часть каждый из нас получит из той премии, что государство положило за голову Ринальдини. Кроме того, этому случаю мы обязаны тем, что завоевали великую славу и высокую честь, да, я хочу сказать, благодарность и почитание всего острова. Мой постоялый двор станет благодаря этому улову столь же знаменитым, как поле великой брани. — Но, — задал вопрос один из погонщиков мулов и задумчиво передвинул шапку с правого уха на левое, — но ведь шайка Ринальдини скорее всего не оставит камня на камне от твоего постоялого двора? Хозяин задумался, а потом испуганно спросил: — А у него есть шайка? — Дурачина! — закричал погонщик мулов. — Это-то ты должен знать! В его шайке такие молодцы, какие и самого ада не убоятся. Я на твоем месте открыл бы ему все ворота и двери, чтоб он мог уйти. Он, конечно же, обойдется с тобой куда лучше, чем его шайка, если та вдруг нагрянет. — Хорошо! — сказал хозяин. — Тогда я уезжаю отсюда. С теми деньгами, что я получу, я всегда могу наладить новое хозяйство. — И поступишь правильно, — сказал погонщик, — ведь отряд Ринальдини наверняка сравняет твой постоялый двор с землей. Нельзя терять время. Боюсь, молодцы уже завтра будут здесь. Я вижу, как они грабят и предают все огню! А схватят тебя, так голову с плеч снимут. Хозяин только хотел ответить, как его позвали к приехавшей утром даме. Он поспешил к ней, и Олимпия отвела его в сторону. — Господин хозяин! — сказала она. — Вы счастливый человек, вам повезло, что знаменитый Ринальдини у вас потерял свою свободу. Но вознаграждение, какое вам причитается, ничто по сравнению с тем, что он вам сам даст, если вы дадите ему уйти. — Прекрасная синьора! — ответил хозяин. — Нет для этого никакой возможности. Ведь здесь эти чертовы драгуны! И потом, мой долг! — Да, все так! — согласилась Олимпия. — Вы честный человек! Признаюсь вам, что хотела лишь испытать вас. Вы, конечно, понимаете, как важно для меня знать, что этот злодей, обидчик моего брата, капитана, примерно наказан. Я хотела знать одно: в твердых ли руках моя месть. Вижу, что да, и вы еще будете вознаграждены мною. Теперь я буду спокойно спать, зная, что ночую у несомненно честного человека. Олимпия ушла. Хозяин пробормотал ей вслед: — Какая бесподобно очаровательная дама! Ринальдо потребовал вина и еды. И получил, что требовал. Лодовико пришел в себя и стал опять столь же непоколебимым и решительным, сколь удрученным и павшим духом чувствовал себя его атаман. Они говорили друг с другом на своем разбойничьем жаргоне, часовые не понимали ни единого слова. Ринальдо не таясь сказал Лодовико, что хочет отравиться. Но тот посоветовал не спешить; у него появилась надежда на помощь. — На чью помощь надеешься ты? — поинтересовался Ринальдо. — Я и сам не знаю, и все-таки надеюсь. Я опять обрел мужество и уверен, что мы теперь еще не умрем. А отравиться вы еще успеете. И, по сути, ведь все равно, раздерет ли тебе внутренности яд, или тебя сожгут. Боль есть боль! — Ты так считаешь? — Я в том уверен. Но есть три дела, которые меня ужасно мучают. — И это? — Первое, что я не попал капитану в голову; второе, что нас одолели упаковщики, погонщики мулов и прочая шваль; и третье, что Неро бросил нас, как трусливая баба. Если б мы втроем стояли рядом друг с другом и наш тыл был бы защищен, так эта шваль была бы разгромлена, или пусть я буду последний каналья. Так они говорили до полуночи и наконец задремали на соломенном ложе. Их разбудил грохот. Они вскочили, увидели у себя в чулане каких-то людей, сверкающие кинжалы, а часовых, хрипящих, на полу. — Что случилось? — удивился Ринальдини. — Спокойно, атаман! Пришло ваше спасение! — был ему ответ. Ринальдо, которому показалось, что это голос Неро, спросил: — Это ты, Неро? — Это я. Дом окружен. Я и мой славный товарищ пробрались в дом. День наступает. Поднимайтесь, мы проводим вас в безопасное место. С этими словами они взялись за веревки, что опутывали Ринальдо и Лодовико, разрезали узлы и помогли пленникам встать. — Неро! — сказал Лодовико. — Я был к тебе несправедлив. Я посчитал тебя трусливой бабой. Прошу у тебя прощенья, добрый товарищ! — Ага! — откликнулся Неро. — Я так и предполагал. Но это не имеет никакого значения. Вскоре после того, как я ускакал, я наткнулся на сторожевой пост Луиджино и послал к нему одного из часовых, чтоб доложил о случившемся. Остальных восемь человек взял с собой. Мы забрались по стене, влезли в окно, и вот мы тут. — Неро! — сказал Ринальдо. — За твою службу я вознагражу тебя и твоего товарища достойным образом! — Пошли, скорей спускаемся по лестнице! А вот оружие, пригодится, если поднимется шум. Они поспешили вниз. В доме все было тихо. Во дворе их ждали остальные молодцы. Они вывели из конюшни столько лошадей и мулов, сколько сумели захватить, и тут начался переполох. Все спящие на постоялом дворе проснулись и криками подняли тревогу. Но тут перед воротами постоялого двора взвилась в воздух ракета. — Эй, это сигнал Луиджино! Уж теперь молодцов было не удержать. Они разом дали шесть выстрелов по большой комнате, где все спали вповалку на сене. И оттуда донесся истошный вопль. Словно в ответ на выстрелы, с улицы были взломаны ворота, и шайка Луиджино валом повалила во двор. Тут уж крик и шум поднялся во всех углах. Конюшни были в мгновение ока обчищены. Луиджино, услышав, что Ринальдини спасен, поспешил к нему, обнял его и тотчас подал сигнал к отходу. Разбойники дали еще несколько выстрелов по комнатам, конюшне и куче навоза и умчались с добычей со двора. Но едва они проехали сотню шагов, как услышали звон набатного колокола. Обернувшись, они увидели, что постоялый двор охвачен огнем. Бурные ликующие крики издала необузданная ватага. Ринальдо эти крики пронзили душу. Он прикрыл лицо и поскакал в горы… То бодрствуя, то впадая в дрему, лежал Ринальдо на своем ложе в палатке. Большая часть шайки отправилась за добычей, с ними Лодовико и Неро. К Ринальдо подошел Луиджино, посмотрел на него и сказал: — Атаман! Ты же видишь, что твое место только среди людей нашего круга; в свете тебе больше места нет. Оставайся в неприютных долинах, в лесах и глуши. Возглавь, внушая страх и уважение, твоих товарищей и не предавайся печали. Что поделать, такой уж выпал тебе жребий. — Умом я понимаю правду твоих слов. — Это меня радует! Я снова повторяю моё прежнее предложение. Прими на себя команду над моими людьми. А я буду под твоим началом служить вторым командующим. — У тебя я останусь охотно, но быть предводителем не могу. В случае нужды рассчитывай на меня, как на любого из твоих людей. Их разговор еще продолжался, когда послышались сигналы, оповещающие о возвращении одного из отрядов. Едва дыша, вошел в палатку Лодовико и сказал: — Атаман, нам в руки попала великолепная добыча, добыча, которая доставит тебе удовольствие. Эта треклятая собака, капитан, и красавица Олимпия попали к нам в руки. Капитана и Олимпию, связанных, привели в палатку. Ринальдо содрогнулся, увидев связанных пленников. Олимпия минуту-другую молча, вопросительно смотрела на него, потом, упав перед ним на колени, сказала: — Полагаюсь на твою милость! Ринальдо подал ей знак подняться и ответил: — Я не предводитель тех, что пленили вас обоих. Вот этот человек, что стоит рядом со мной, он их предводитель; к нему обращайтесь с вашими просьбами. Я не судья вам. Но я, великодушный мой друг Олимпия, обязан тебе жизнью и твой должник за свободу в Калабрии, а потому прошу моего друга Луиджино подарить тебе ради меня свободу. — Она свободна! — воскликнул Луиджино. Олимпию тотчас освободили от пут. И Луиджино продолжал: — А что касается этого капитана, так отведите его в пещеру, пока я не узнаю от Лодовико все, что учинил он против моего друга, великого Ринальдини. Тут подал голос сам капитан и сказал: — Что предпринял я против Ринальдини, предпринял бы каждый добрый гражданин! — Ты достоин наказания уже за то, — сказал Ринальдо, — что свой долг не выполнил еще раньше. Потому что ты хотел получить наибольшую выгоду. Все итальянские государства должны были бы платить тебе — благодаря мне — контрибуцию, стоило мне предоставить себя в твое распоряжение. Это — как отложенные на черный день сбережения, которыми ты всегда мог бы воспользоваться, стоило тебе только пожелать… — А как бы ты, человек, для которого даже его героические поступки были предметом купли-продажи, — прервал его капитан, — как бы ты поступил на моем месте с разбойником Ринальдини? — Не так, как ты. — Это ты мне объясни и докажи. Ринальдо посмотрел на Луиджино и спросил: — Не подаришь ли ты мне и этого? Луиджино не задумываясь ответил: — Он твой. — Вот и хорошо, — продолжал Ринальдо, — уходи, мой вечный преследователь, и узнай меня. Ты свободен, иди куда хочешь, можешь даже в свое удовольствие преследовать меня снова, предавая. Исполни свой долг, если сумеешь передать меня в руки властей. Небо заготовило как наказание для людей чуму, пожары и наводнения, а мой бич — ты. Иди и действуй против меня, как подскажет тебе твое сердце. Я не хочу предрешать свою судьбу, а ты… не уйдешь от своей. Сказав это, Ринальдо вышел из палатки. Капитан вызывающе посмотрел ему вслед. Луиджино, разгневанный, приказал: — Уберите этого паскудного корсиканца с глаз моих долой и из лагеря. Тотчас были приняты меры для выполнения приказа. Капитан подчинился, правда, выказав упрямство; Луиджино крикнул ему вслед: — Что делает Ринальдини, то не делает Луиджино. Поберегись и не попадайся мне на глаза! Он ушел. Олимпия оставалась в палатке, пока не вернулся Ринальдо. Она упала перед ним на колени и сказала: — Достославный Ринальдини! Сколь же благородно, сколь возвышенно ты поступил! — Не говори со мной в таком тоне. — Скажи мне правду! Ты действительно больше не предводитель этих людей? — Нет. — Но живешь среди них? — Это не моя вина. Я не вправе вернуться в добропорядочное общество. — И тебе жаль? Так оставайся в твоих долинах, живи мирно среди скал. Что ты найдешь в человеческом обществе, тем легко можно пренебречь. О, если б мне посчастливилось жить в тихом одиночестве. — Разве ты не можешь отправиться к старцу из Фронтейи? — спросил Ринальдо. — Ты его знаешь? — Я видел его, говорил с ним. Он многое мне рассказал и показал — но разве посмел бы я сказать: я его знаю! А ты знаешь его, Олимпия? — Я никогда не говорила с ним, не видела его и все-таки полагаю, что знаю его. — Этого державного, таинственного старца? — Он даже больше, чем державный и таинственный. Ты был для него всегда желанной целью. Ты был звеном в цепи, которое он искал. Он нашел тебя прежде, чем ты это понял. Ты был его достоянием еще до того, как вы увиделись. — Что ты говоришь? — То, что знаю. Она, сказав это, улыбнулась так, как улыбнулась бы сама достоверность. Ринальдо, устремив взгляд в землю, спросил: — А не принадлежал ли капитан также к цепи старца из Фронтейи? — Он — отпавшее звено. — На какие средства он живет? — Совершает рискованные сделки, играет, творит всякую чернокнижную ерундистику. — Почему же ты опять соединила с ним свою судьбу, Олимпия? — Из-за безденежья. — А твои связи в аристократическом обществе? — Необходимостью приобретены, капризом разорваны. — Что ты собираешься теперь делать, Олимпия? — Броситься в твои объятия, остаться с тобой, вплоть до смерти. С тобой рядом хочу сражаться… — Но я больше не сражаюсь. Свое оружие я хочу обменять на кирку и лопату. — И стать отшельником? — Этого я хочу. — Так я пойду с тобой в скит. В моих объятиях ты отдохнешь от зноя и трудов дня. Я подкреплю и освежу тебя, как заботливая хозяйка, едой и питьем, и в нашем уединении всегда будет царить тихая радость. Идем, Ринальдо, двинемся в путь к мирному убежищу счастья. Ничто не покажется мне трудным, я со всем смирюсь. Любовь к тебе сделала меня нетребовательной, уверенной, счастливой. — Ты размечталась! — Но я же с тобой, Ринальдо! Он сжал ее в объятиях. Постепенно в палатке воцарился покой. Бурные объяснения остались позади. Луиджино знал, что делать гостеприимному хозяину. Он приказал нести в палатку все, чем богаты были кухня и погреб. Никто не прислуживал Ринальдо и Олимпии, не мешал их трапезе. Они оставались без свидетелей, предоставленные своим чувствам. Неожиданно с треском вылетела пробка от шампанского и угодила прелестной донне в лоб. Они рассмеялись и… распили шампанское. — Сладостное блаженство, — сказала Олимпия, наполняя бокалы, — редко обходится без подтрунивания. Но это делает его еще отрадней, обольстительней и даже — желанней! Однако спокойствие хрупко. Как раз в эту минуту в палатку довольно шумно вошел Луиджино и сказал: — Мои люди набрели на паломницу, которая знает Лодовико. — Это Роза! — воскликнул Ринальдо, вскочил, выбежал из палатки и впрямь попал в объятия Розы. Радость их встречи не поддается описанию. Роза, спасшаяся в ту кровавую ночь в Калабрии, долго жила в глухих местах, потом отправилась в Сицилию, где в одежде паломницы исходила все пустынные долины, чтобы отыскать наконец Ринальдо. Олимпия повела себя очень умно, а Роза не в силах была скрыть своих подозрений. Она призналась Ринальдо, чего она опасается, и он попытался по возможности ее успокоить. Луиджино все присматривался да прикидывал, что и как, и когда остался с Ринальдо наедине, то позволил себе высказать ему свое мнение. — Я вижу, атаман, что права молва, расписывая тебя как женолюба. — Быть может, молва преувеличивает? — Не хочу о том судить. Но думаю, что тебе не подобает тратить попусту время на женщин. — А ты женоненавистник? — Нет. Но моя дружба принадлежит им только на несколько мгновений, когда меня застает врасплох страсть, что свойственна нам от природы. На этом все кончается. Мы с тобой живем в мире, в котором мы не в состоянии дать женщине ни дома, ни очага. Наших детей мы не можем вырастить. А если вырастим, то для чего? Для нашего ремесла? В большой мир мы им вход заказать не можем. Так что же, воспитывать их на радость палачу? — Так давай оставим наше ремесло. У меня есть сокровища, хорошо упрятанные. Канарские острова, с их изумительным климатом, восхитительные долины, тихие поляны зовут нас к себе. Женись и следуй за мной. — На это я решиться не в силах. — Почему нет? — Я боюсь покоя, он пробуждает мою совесть. А ты разве нет, Ринальдо? — Сердце мое готово к покаянию. Я слышу его умиротворяющий голос и подчиняюсь его призывам. — А что оно может сделать? Разве станет несовершившимся то, что совершилось? — Оно может возместить убытки. — Сколько же, Ринальдо, заплатит оно за пожары, грабежи и кровь? — Столько, сколько потребуется, чтобы покаяться. — Но даже если ты будешь строить церкви и возводить алтари, покаяние не подарит тебе покойных снов. Ясного взгляда на отлетевшие дни твоей бурной жизни не дарует тебе никакое покаяние. Ты одурманил себя! Но вот ты очнулся! Горе тебе! И только второй дурман сможет в прах развеять первый. Слушай, вот мое мнение: дурман на дурман, пока больше нечего будет пить… — Не надо так, Луиджино! Не надо! — Мое правило — действовать по определенному замыслу. Мой замысел созрел, когда я взялся за это ремесло. — Добровольно? — спросил Ринальдо. — Эй, Марко! Вина неси! — крикнул Луиджино слуге. Ринальдо посмотрел на Луиджино вопросительно. А тот пододвинул стул к столу и сел. Когда принесли вино, он наполнил бокалы. Они выпили. Луиджино начал: — Истина — в вине. Выслушай мою историю. Я по рождению корсиканец. Мой отец был губернатором Бастии. Луиджино — это не настоящее мое имя. Что сказать об отце? Порядочный человек, он любил свое отечество и ненавидел своих угнетателей, французов. Его убеждения не остались тайными. Французский генерал следил за каждым его шагом. В долинах Айяччоли жители однажды подняли восстание. Французский офицер обесчестил жену корсиканца. А тот убил подлеца. Генерал приказал связать корсиканца и приговорил его к смерти. Корсиканцы освободили приговоренного и взялись за оружие. Отец должен был подавить восстание. Но он имел неосторожность сказать: я пойду с оружием только против врагов моего отечества. За это он попал в тюрьму. Там генерал приказал удушить его как государственного изменника. Мать, взяв с меня клятву отомстить за смерть отца, вонзила кинжал себе в грудь. Этот кинжал остался мне как завещание. Им я заколол французского генерала и сбежал. На каком-то корабле я добрался до Сицилии. Мои владения были конфискованы, имя мое — покрыто позором. Я занялся ремеслом, которым и до сих пор занимаюсь. Это был мой выбор и мой замысел. Теперь я насчитываю примерно девяносто человек, которыми я командую. Они умеют биться. А число их легко увеличить. Корабли можно купить. Ринальдини, у тебя есть сокровища, вложи их в доброе дело, заслужи благословение народа, над которым надругались. — Луиджино! Куда же мы отправимся? — На Корсику. Разбей вместе со мной цепи моего отечества! К нам слетятся тысячи людей, объединятся с нами, и твое, ныне опороченное, имя засверкает в истории Корсики. Такого счастья твои любовные истории тебе не дадут, счастья быть освободителем угнетенного храброго народа. Сейчас ты беспокойно блуждаешь из одного угла в другой, ты поставлен вне закона, тебя презирают, преследуют, словно самого обыкновенного бандита, убивающего из-за угла. Но если ты захочешь, ты взлетишь на крыльях славы к храму бессмертия. Забыты будут твои разбойничьи проделки, и весь мир заговорит только о твоих славных делах. Монеты и памятные надписи, триумфальные арки и статуи увековечат твое имя. Бюст твой будет стоять в храме Славы. Если уж хочешь покончить со своим ремеслом, сделай так, и ты покончишь с ним на зависть благородно. — Луиджино! Мысли эти поистине внушил тебе Всевышний! — Ринальдини! Ты согласен? — Вот моя рука. Мы освободим Корсику! — Корсика будет свободна! Моей была идея, твоей будет слава! — Да, Луиджино! Звон разбитых рабских цепей твоего отечества успокоит нашу совесть, все укоры умолкнут перед гармонией обретенной справедливости, а для нас наступит новый день жизни вместе с вновь рожденной свободой Корсики! Вошел Марко, что-то зашептал Луиджино на ухо. Тот вскочил и вышел вместе с ним из палатки. Ринальдо тоже поднялся, поискал глазами Розу. К нему подошла Олимпия. И торопливо сказала: — Все кругом говорят о солдатах, об атаке на наших, о сопротивлении… Ринальдо пошел к Луиджино и наткнулся на Розу под одним из деревьев, глаза у нее были красные. Увидев Ринальдо, она попыталась скрыть слезы. — Роза, ты плакала? Но почему? — Я… от радости, что… что ты опять мой… что я здесь. — Я люблю тебя… — Ринальдо, или прогони меня, или скажи, чтоб ушла та синьора. Вместе с ней я тут быть не смогу. — Если ты уйдешь, Олимпия останется. Останешься ты, так уйдет она. Ты хочешь большего? — Мне нужна твоя любовь, ни с кем не разделенная, кроме меня. — Ты знаешь, как поступаю я при дележе. Разве я когда-нибудь не выказывал при этом великодушия? Подошел Лодовико, сказал, что полагает, не позже чем через час лагерь будет окружен войсками. Луиджино сделал обход сторожевых постов и усилил отряды у входов в горную долину. Ринальдо ушел вместе с Лодовико. Они нашли Луиджино, тот был несколько растерян. Ринальдо спросил, в чем дело. — Только что, — ответил Луиджино, — я получил верное сообщение, что мы окружены. — Корсиканец! Может ли тебя это устрашить? — Нет! Мы пробьемся. Но как подумаю, что, быть может, в эту ночь, после того как мы продумали такой прекрасный план, будет положен конец нашему главенству здесь… — Нет, нет! А мы действительно в осаде? — Да, окружены больше чем четырьмя сотнями солдат. — Что ты собираешься предпринять? — Я жду атаки. — Мой тебе совет — попытайся пробиться к южной стороне горы, чтобы уйти в Ларинские горы. Там у тебя в тылу будут леса, а сбоку гряда гор. — Я глубоко удовлетворен тем, что ты хочешь сражаться вместе с нами, Ринальдо! — Я буду сражаться. Отбери среди твоих людей шестнадцать самых храбрых. Я возьму еще Неро и Лодовико. Мы нападем на солдат. А ты тем временем со своим отрядом, с женщинами и багажом прорвешься и уйдешь. Мы потом найдем к вам дорогу! Луиджино сейчас же дал приказ разбирать палатки, багаж снести в одно место, женщин и детей собрать в центре лагеря. Ринальдо получил шестнадцать смельчаков. Каждый был, кроме сабли, вооружен двуствольным карабином и двумя парами пистолетов. Подошли и Лодовико с Неро, и Ринальдо, простившись с Розой и передав ее на особое попечение Луиджино, направился со своими людьми к горному перевалу. Там он снял сторожевые посты и отослал их в главный отряд. А затем, медленно продвинувшись вперед, расположил молодцов по всей равнине и, когда наступили сумерки, подал сигнал к атаке. Первый же вражеский наблюдательный пост был рассеян, следующий почти весь уничтожен, и тут уж поднялась тревога по всему фронту. Теперь Ринальдо услышал стрельбу в горах, но она становилась все тише и наконец совсем заглохла. Из этого он заключил, что их отряду удалось проложить себе дорогу. Тогда Ринальдо двинулся вправо, чтобы в тылу у него оставались горы, но столкнулся с многочисленным вражеским отрядом. Завязался упорный бой. Уже шестеро его молодцов лежали на земле, но тут солдаты дрогнули, Ринальдо атаковал их еще решительнее, и солдаты в конце концов отступили в полном беспорядке. Люди Ринальдо захватили коней, и из двенадцати человек, которые были у Ринальдо, четверо стали конными. Ринальдо тоже сел на одного из захваченных коней. Теперь они медленно возвращались к горному перевалу. Здесь Ринальдо выслал восьмерых молодцов в горы. Сам Ринальдо, Лодовико, Неро, Марко и Манчато, все конные, отыскали тропу и повернули влево, на поля, чтобы добраться до Ларинских гор с западной стороны. Они скакали примерно около получаса и натолкнулись на отряд порядка из тридцати солдат. Тут уж медлить было нельзя. Они пришпорили коней, пробились, проскочили и натолкнулись на кавалерийский патруль из восьми человек. Завязался бой. Два драгуна свалились с коней, остальные ускакали. Неро и Манчато были ранены. А тут еще они услышали где-то сзади непонятный шум. Их товарищи, посланные Ринальдо в горы, обнаружили, что перевал занят большими силами, и потому спустились в равнину. Здесь они нашли троих своих соратников, отбившихся от основного отряда. Терлини, ставший во главе этой группы, решительно атаковал войсковое соединение, стоявшее в тылу у Ринальдо. Тот по ружейным выстрелам понял, что его товарищи ведут бой. И со своими людьми поскакал к месту сражения, вышел в тыл отряда противника и в два счета обратил его в бегство. Из десяти человек, которыми командовал Терлини, только двое уцелели. Шестеро были убиты, остальные лежали раненые. Терлини получил одного из захваченных скакунов. Его товарищей, Ромато и Беллионе, посадили к себе на коней Лодовико и Марко, и команда продолжила свой путь. Рысцой трусили они несколько часов, но сильный близкий огонь заставил их изменить направление, всадники поскакали в противоположную сторону. С наступлением утра они добрались до леса. Углубившись в него, разбойники расседлали коней у родника и улеглись отдохнуть. После довольно долгой паузы Ринальдо спросил: — Что с тобой, Терлини? Тебя словно бы мучает нетерпение? Почему? — Я теряю терпение из-за долгого отдыха. — Но если нам отдых и не требуется, так в нем нуждаются наши лошади. — К тому же у нас здесь нет ни еды, ни питья. — Этого и мне недостает, — согласился Ринальдо. — Мы, стало быть, довольно скоро выступим. Терлини, как считаешь, куда нам уходить? — Я полагаю, нам надо попасть в Ларинские горы, где мы наверняка встретимся с Луиджино. — Так и я считаю, — заметил Беллионе. — И я тоже, — сказал Ромато. — Ведь здесь мы и не в безопасности, и не достаточно сильны, чтобы держаться, к тому же у нас мало провианта и боеприпасов. Манчато зевнул. Потом сказал: — Я на все согласен. Идите куда хотите, я пойду с вами. Но охотнее всего я опять присоединился бы к нашим товарищам. Неро взглянул на Ринальдо. — Вопрос только в том, свободна ли дорога в Ларинские горы? — Вот это, — сказал Ринальдо, — и нужно прежде всего выяснить. — Похоже, что она занята войсками, — предположил Лодовико. — Нас — восемь человек, — подсчитал Терлини. Лодовико усмехнулся: — А у меня всего четыре патрона… — У нас — кулаки, сабли и мы все — верхом, — сказал Терлини. — Не все, — возразил Лодовико. — Мы прорвемся, — уверенно заявил Терлини. — Я считаю так, — высказал свое мнение Ринальдо, — ты, Терлини, вместе с Беллионе и Ромато идешь на разведку. Марко, Манчато и мы все попытаемся раздобыть провиант. Мы обшарим весь лес. Там, где стоят развалины замка, в середине леса на холме, наше место сбора. Это мое мнение. Если оно вам не по душе, так каждый волен поступать как хочет, у меня ведь нет права требовать от вас повиновения. Вы — люди Луиджино. Но Лодовико и Неро из моего отряда и остаются со мной. — Я предлагаю остальным идти со мной. Наши жены и дети у Луиджино, — сказал Терлини. — Я иду с Терлини, — согласился Марко. — Досадно, однако же, что нам придется оставить здесь Ринальдини без охраны. — Со мной, — сказал Ринальдо, — остаются Лодовико и Неро. Не беспокойтесь! Мы скоро встретимся. Терлини протянул Ринальдо руку и распрощался. Его примеру последовали Марко, Ромато, Беллионе и Манчато. Они взяли коней с собой, Ринальдо остался с Лодовико и Неро… Молча поднялся Ринальдо на холм, на котором стояли развалины замка. Лодовико и Неро следовали за ним. — Я вижу, — сказал Ринальдо, — чьи-то следы в траве. Будьте осторожны, держите ухо востро. Они подошли к развалинам. При их приближении вверх взлетели птицы, но людей нигде видно не было. Они вошли в большой круглый двор, увидели входы в замок, но без дверей, нашли винтовую лестницу, по которой стали подниматься. Лестница доходила до третьего этажа развалин. Ринальдо вышел на открытую галерею, со всех сторон окруженную лавровыми деревьями, чтобы осмотреть местность. Он увидел лес, из которого они вышли, налево — прекрасную долину, справа же — горы… Тут он — ах! — обнаружил знакомую ему местность. — Лодовико! — позвал он. — Ты знаешь этот край, что справа? Видишь там замок? — Еще бы, черт побери, это замок графини Мартаньо. — Да, это замок Дианоры! — Там нам жилось хорошо. Но оставаться дольше было нельзя! — Да, Лодовико, так уж повелось, и так будет впредь! Мы не смеем оставаться там, где нам хорошо живется. Преследователи гонятся за нами по пятам. Лодовико, придется тебе пойти к замку. Разведать, что там и как… — Я понял тебя, атаман, тебе не надо больше ничего говорить. Я оповещу тебя, как только что-нибудь узнаю. Прощай! Мы скоро увидимся… Он поспешно ушел, а Ринальдо погрузился в глубокое раздумье, пока Неро своим сообщением, что обнаружил в лесу дом, не вернул его к действительности. Ринальдо покинул развалины замка, Неро сопровождал его. Они подъехали к открытой площадке, и примерно в десяти шагах от дома их остановил звон гитары и пение. Они прислушались, но ничего, кроме слов: А любишь ты меня, Так я люблю тебя! — разобрать не смогли, это был рефрен каждого станса песенки. — Здесь играют на гитаре и поют, — сказал Ринальдо. — Песня о любви. Значит, нам нечего опасаться. Где рука об руку ходят радость и любовь, не таится вероломство. У дверей дома сидел человек в коричневом облачении отшельника; едва завидев неожиданных гостей, он отбросил гитару, шагнул вперед, остановился и воскликнул: — Возможно ли? Не обманывают ли меня мои глаза? Ты ли это? Я опять вижу тебя? — Этот голос… — молвил Ринальдо. — Милосердное небо! Ты ли это, Чинтио? Неужели и вправду это ты? — А то кто же?! — воскликнул Чинтио и бросился в объятия Ринальдо. — Да, черт побери! Это Чинтио! Гром и молния! — искренне обрадовался Неро и рассмеялся. — Мое желание исполнилось, — сказал Чинтио, — мое горячее желание снова увидеть тебя. И вот я прижимаю тебя к груди, и сердце мое радостно бьется, приветствуя тебя, дорогой Ринальдо. — Обнимайтесь сколько душе угодно, но потом и мне пожмите руку. Вы же меня узнаете, старый товарищ? — спросил Неро. — Приветствую тебя тысячу раз, дорогой Неро! — Я сердечно рад, что вы живы, что вы в добром здравии, поете и музицируете, — откликнулся Неро. — Входите в мой дом! Звон бокалов отметит нашу радостную встречу! — Черт побери! Это нам очень нужно, — сказал Неро. — Мы постились, как картезианцы. Если есть у вас что-то лакомое, так давайте сюда. Мы угостимся на славу. Вот досада, что Лодовико нет с нами. Ну, надеюсь, ему тоже кое-что перепадет… Они сели за стол. Маслом, сыром и вином они угощались на славу. Наполняли и осушали бокалы сколько душе угодно. Завязалась беседа. — Но как же ты сюда попал? В этот дом? Ты его сам построил? — спросил Ринальдо у Чинтио. — Когда мне, — отвечал Чинтио, — в ту ночь убийств в Калабрии удалось удрать, я, раненный, бродил в горах, пока наконец не попал к старому доброму отшельнику, он взял меня к себе в скит и ухаживал за мной. Этому славному человеку я открылся, и он так долго меня увещевал, пока я не пообещал ему, что оставлю свое ремесло и уйду в монастырь. Не смейтесь. Так почти и случилось, я было уже всерьез решился. Мой благодетель дал мне письма в монастырь, и я пустился в дорогу… — В своем воображении я вижу тебя в пути и в монастыре… — сказал Ринальдо. — Но я туда не дошел. — Так я и думал! — воскликнул Неро. — Да, наш брат… и монастырь! Вино и вода! Вот уж две вещи несовместимые! — На мою беду, я встретил шестерых наших товарищей, которые тоже спаслись. Они проживали в горном убежище, потом приняли к себе еще пятерых, и все вместе продолжали свое дело под старой вывеской, — рассказывал Чинтио. — Я дал себя уговорить, остался с ними и не пошел в монастырь. Мы ушли в глубь страны и обосновались в горах Джираче. Здесь наш отряд скоро умножился, нас было уже опять двадцать шесть человек, когда я замыслил совершить набег на богатый монастырь. Однако нам пришлось худо. Не знаю, был ли предан огласке наш замысел или так угодно было случаю, но поблизости у монастыря оказались волонтеры. Нам устроили суровую встречу, а меня едва не схватили. Но мне и на этот раз повезло, я ускользнул и благодаря своему везению попал на барку, которая шла к Мальте. На ней я и отплыл. Когда мы причалили в Сицилии, я ушел и подался в глубь острова. Мне удалось найти несколько молодцов нашего склада, мы объединились, обосновались в лесу и занялись, но в меру, тем, чем мы прежде занимались во всю силу. Мы поднабрали порядочно деньжат, и тут мои молодцы потребовали дележа. Я согласился. Они распрощались со мной, сказали, что теперь у них хватает денег, чтобы заняться честным ремеслом, и оставили меня одного. Грошовый разбой мне надоел, я прилично оделся, принял вид путешественника. Но мое пристрастие к местам укромным, вполне понятное, все крепло — я обшарил их все, надеясь, что, быть может, найду там себе сотоварищей. Однажды мне повезло, я нашел два мешочка с золотыми монетами, и они конечно же не принадлежали какому-то бедняку, поскольку были скреплены печатью с большим гербом. Став владельцем этого сокровища, я решил удалиться на покой. Набросил на себя эту рясу и пошел в деревню, что в часе ходьбы отсюда. Там обратился к лесничему и сказал, что хочу вести жизнь отшельника. Лесничий поведал мне, что его умерший барон за три года до смерти тоже стал отшельником ради удовольствия, он построил в лесу дом и жил там до конца своих дней. Его сын обосновался в городе, постоянно нуждается в деньгах и вне всяких сомнений продаст мне лесное жилище. Лесничий оказался прав: я купил у него дом. Вот так я заполучил это убежище. — А как ты заполучил возлюбленную? — поинтересовался Ринальдо. — Кто сказал тебе, что у меня есть возлюбленная? — Твое пение. — Ага! Оно меня выдало? Ну, ладно! Да, у меня есть возлюбленная, милая, хорошая девушка, она приносит мне молоко, хлеб, яйца, масло и другие продукты, приходит ко мне каждые три дня. Это дочь лесничего. — Пожалуй, — сказал Неро, — мы еще и свадьбу сыграем? — А почему нет? — Браво, Чинтио! Таким ты мне нравишься, — сказал Ринальдо. — Таким я нравлюсь и моей девушке. Мы уже кое-что задумали. Отец ее знает о наших амурах, он хочет передать мне свою службу, переехать в мое жилье и здесь ждать конца своих дней, хочет видеть свое единственное чадо счастливым со мной. — Дай я тебя расцелую! Возьми ее и подари ей счастье, друг! Как зовут ее? — спросил Ринальдо. — Эуджения. — Наполним бокалы! Да здравствует Эуджения! Твое и ее здоровье! За ваше счастье! За вашу любовь! — Ринальдо поднял бокал. — Я от всей души присоединяюсь к тосту, но… все представляется мне каким-то странным и удивительным, — сказал Неро. — За мое счастье и за твое, славный Чинтио! — воскликнул Ринальдо. — И все это дело рук девушки? Видимо, правда, бабы многое могут… — сказал Неро. — Выходит, теперь ты признаешь, как часто я бывал прав? — спросил Ринальдо. — Так точно! Так точно! А теперь ты у меня в гостях, и счастье мое безмерно! Совершенно неожиданно появилась Эуджения. Она обомлела, увидев у Чинтио гостей. Чинтио заметил, что она чем-то удручена, и попросил ее сказать, в чем дело. — Моих гостей тебе бояться нечего. Это мои друзья. А секретов у тебя ведь нет? — Секретов у меня нет, но… но я все же очень озабочена. — Это я вижу. Что с тобой? Из-за чего ты озабочена? — Из-за тебя. — Из-за меня? Что мне угрожает? — Ты конечно же слышал об известном разбойнике Ринальдини? — О да! Кое-что слышал. — Он здесь. В нашем краю. — Что ты говоришь? — Правда-правда. Он ужасный, говорят, человек! Волонтеры атаковали его шайку. Они еще бьются. Вот и наших солдат призвали, и охотников тоже. Отец считает, что ты можешь теперь получить боевое крещение и вместо него выступить с солдатами против разбойников. Я тебя знаю. Ты это сделаешь. Вот это-то меня и пугает. Тебя могут убить. И если тебя вдруг принесут мертвым, — ах! — я этого не переживу. — Так, значит, ты хотела бы, дорогая Эуджения, чтобы выступил твой отец? — Да, конечно же! — Бедный старик! А если они принесут его мертвого в дом? — О Святая Матерь Божья! Это разорвало бы мне сердце. Но тогда у меня остался бы ты. А если ты погибнешь… отец уже стар… — Я думаю, другого возлюбленного куда легче заполучить, чем другого отца… — Но ведь не Чинтио! — Благодарю тебя, дорогая Эуджения, за твою искренность. Но что же нам теперь делать? — О, этот гнусный подонок, этот Ринальдини… — вздохнула Эуджения. — А он, говорят, симпатичный человек. — Пусть так! Но если бы он уже болтался в воздухе, чтобы ты остался здесь, так был бы мне в десять раз симпатичнее. — Хочу кое-что предложить, — вступил в разговор Ринальдо. — Вместо Чинтио пошли меня против Ринальдини. Я доставлю его тебе как свадебный подарок. — Зачем же мне, если сможете этого разбойника заполучить, за него достаточно дорого заплатят. Предоставляю все в ваше распоряжение, ничего из этих денег не хочу. Если у меня останется мой Чинтио, так у меня всего полно будет… — Славная девушка! — сказал Чинтио. — Превосходная невеста! — улыбнулся Ринальдо. — Чинтио! — сказала Эуджения. — Выставь твоего друга вместо себя, он сам этого хочет. — Но тогда он получит должность твоего отца, — возразил Чинтио. — Ну что ж, придется нам приналечь, чтоб пробиться. Главное, что мы останемся в живых, остальное — ничего не значит. Мы будем трудиться не покладая рук. — А что подумают обо мне люди, и что они скажут? Что я трус! Неужели ты хочешь такого субчика в мужья? — Конечно, это тоже плохо! Что же нам делать? — огорчилась Эуджения. — Я пойду с солдатами. Я — неуязвим и пулестоек. Спроси у моих гостей. — Это правда? — Он давно бы сложил голову, если б не был таким, — сказал Ринальдо. — Положись на это, Эуджения. Ты опять увидишь меня живым и здоровым. Тут перед домом раздался выстрел, все испуганно вздрогнули. Эуджения закричала: — Пресвятая Дева Мария! Сердце подсказывает мне: это Ринальдини! Она упала на стул. Чинтио и его друзья схватились за ружья. На дворе после выстрела снова было тихо. Эуджения опомнилась понемногу. Чинтио вышел из дома. Остальные последовали за ним. Ни единого человека они не увидели, ни единого звука не услышали. Обошли дом — ни души поблизости! Но когда хотели уже вернуться к себе, услышали в некотором отдалении голоса. Впрочем, вскоре те замерли. Все кругом было спокойно. Чинтио послал Эуджению к отцу — сказать, что он за него явится в отряд, выступающий против Ринальдини. Эуджения ушла, изрядно беспокоясь о нем, а Чинтио остался с гостями. Неро они послали к развалинам замка. Он напрасно искал там Лодовико. Наступил вечер. Неро вернулся, Лодовико он не видел, ничего о нем не услышал. После почти бессонной ночи Ринальдо сам пошел к развалинам, вышел на галерею и с замиранием сердца посмотрел направо, в ту сторону, где пребывали его сердце и его мысли. Ослепительно-прекрасное, величественно поднималось из-за гор солнце. Уже поблескивали металлические шпили башен и кресты дворца. Туман рассеялся, долина стала светлее. Теперь солнце плыло в голубом эфире, не скрытое поволокой. Лес и долина проснулись, и тысячи голосов, ликуя, приветствовали появление светила радостным утренним пением. Ринальдо склонил голову и опустился на колени, охваченный каким-то необыкновенным чувством благоговения, печали и восторга. Прошло немного времени, он открыл глаза, глянул на небо и вздохнул. Слезы омочили его ресницы, и он сказал: — Несчастный! Ты пребываешь здесь в диких, пустынных лесах, вынужден бояться людей, бежать от солнечного света. Всем твоим мечтам конец, а жуткая действительность держит тебя в жестких оковах. О Ринальдо! Каким будет твой конец? Тут Ринальдо услышал треск в кустах. Он вскочил. Раздались выстрелы, он схватил ружье. Глянул в том направлении. К развалинам бежал Терлини с товарищами, беглецов преследовали солдаты. В развалинах тотчас завязался бой. Разум покинул Ринальдо, он стал палить по солдатам. Но число их еще умножилось, Терлини и его товарищей сокрушили, а Ринальдо, которого восемь вояк прижали в какой-то угол, пришлось сдаться. — Провалиться мне на этом месте, — воскликнул один из солдат, — если эта птица не сам Ринальдини. — Ты Ринальдини? — спросил офицер. — Я Ринальдини. Пленнику связали руки, веревками опутали ноги. И колонна медленно зашагала к опушке. Солдаты ликовали. Ринальдо не поднимал глаз. На опушке они сделали привал. Офицер приказал подать Ринальдо вина и хлеба. Но тот съел самую малость. — Однако, — сказал офицер, — мужества покончить с собой у тебя не хватило. Я бы на твоем месте сделал это. Ведь тебя ждет позорнейшая смерть. Ринальдо мрачно глянул на него и не сказал ни единого слова. — Ну и крепколобый же, гад! — крикнул какой-то солдат. — Э, — сказал другой, — на дыбе он говорить научится. При слове «дыба» Ринальдо содрогнулся. Он попросил плащ, получил его, сказал, чтоб плащ на него накинули, спрятал в него лицо, и слезы закапали на траву. — Наконец-то пришел он, мой смертный час, — пробормотал он. — Фантасмагория моей жизни приближается к концу. Счастливого пути, Ринальдо! Твои грезы остались грезами. Ты лежишь в путах, а Корсика остается в кандалах. Всходи на лобное место, Ринальдо! Там твоя триумфальная арка, там конечная цель твоих блестящих дел! Через час-другой его повели дальше, а когда он пожаловался на усталость, посадили на телегу с соломой, которой придали усиленный эскорт. Так к вечеру он доехал до Сердоны, здесь его должны были передать судебным властям, а на следующий день отправить в Мессину. Около полуночи дверь в его темницу отворилась. Свет свечи струился навстречу Ринальдо. Он поднялся и увидел перед собой старца из Фронтейи. Ринальдо с удивлением спросил: — Как ты попал сюда? — Благодаря моей власти. — Ты можешь разбить цепи? — Я это могу. — Так разбей мои. — При одном условии! — Что ж ты потребуешь от меня? — Твоего послушания и твоей покорности, — ответил старец. — Ты покоряешься мне безоговорочно, а я спасаю тебя из темницы и от смерти. — Но я же не заводной механизм! — Несвоевременная гордость! Ты с первых дней своего земного пути был не чем иным, как только механизмом, а именно — моим, правда, не зная этого. Ты удивлен? Я повторяю — ты был моим изобретением, моей механической игрушкой, и останешься таковым — до тех пор, пока мне это угодно. От меня и теперь зависит твоя гибель или твое спасение. Я никогда не посылал тебе злосчастий, но я всегда тебя спасал, когда ты сам считал себя погибшим. — Ну так вот, ведьмак, теперь оставь в покое твоего вконец загнанного дьявола. Я не хочу, не желаю больше тебе служить! Все, что случалось, случалось без моего ведома, без моей воли. А теперь я хочу освободиться, быть вольным, пусть даже только для того, чтобы по доброй воле умереть, — заявил Ринальдо. — И этого тебе не дано. Тебя будут судить по законам уголовного права. У тебя нет доброй воли. — Если я и правда был созданием твоего гения, почему же ты требуешь, чтобы сам я не рассуждал и только подчинялся? — Считай, что это нужно, иначе я не требовал бы этого. — В твоей мудрости я никогда не сомневался, зато должен признать, что величие и могущество твоей власти мне сомнительны. — Об этом думай что хочешь. Но как же, полагаешь ты, прошел я, минуя часовых, сквозь замки и засовы в твою темницу? — Да уж, поистине, не волшебством! — Я этого и не говорил. Однако… Но зачем столь много слов? Пусть тебя отвезут в Мессину в телеге смертников. Твой въезд послужит для народа немалой потехой, а твоим благородным знакомым доставит много радости! Готов поспорить, что некая Дианора… — Молчи, варвар! Ты подвергаешь меня пытке, хотя ни право, ни закон тебе этого не позволяют. Выведи меня отсюда, но… — Ты знаешь мое условие?.. — осведомился старец. — Я хочу умереть, — ответил Ринальдо. Он повернулся лицом к стене. Старец ушел, и дверь опять была заперта. На следующее утро Ринальдо вывели из темницы, чтобы везти дальше. Один из офицеров передал ему какой-то листок. Ринальдо прочел: «Ты выдержал испытание. Не сомневайся в помощи твоего друга». Офицер взял листок обратно и удалился, не сказав ни слова. Ринальдо посадили на телегу, которую сопровождал усиленный конвой, и на ней повезли дальше. Они целый день были в пути и ни с кем не столкнулись, а когда солнце уже зашло, въехали в узкую долину и едва добрались до середины, как с гор раздалось несколько выстрелов по конвою. А вскоре показались люди, с диким криком набросившиеся на волонтеров. Завязался яростный бой. Выстрелы следовали непрерывно один за другим, сабли звенели, и в конце концов солдат оттеснили от телеги и отогнали. Мулов подстегнули, телега быстро покатила по долине, и вот уже несколько храбрых молодцов прыгнули в телегу и освободили Ринальдо от пут. Два всадника подвели к телеге коня, пригласили Ринальдо сесть на него и следовать за ними, после чего помчались с ним прочь… Они все дальше и дальше уходили в горы. Взошла луна и осветила тернистые тропы. Ехали рысью, не говоря ни слова, пока не добрались до заросшей кустарником площадки. Там всадники остановились, предложили Ринальдо сойти с седла, дали ему в руки дорожный мешок и, не говоря ни слова, умчались. Напрасно кричал Ринальдо им вслед. Они не отвечали и вскоре скрылись из виду. Потом замер вдали и стук копыт, и Ринальдо остался в незнакомой глуши совсем один. Он поднял на плечо дорожный мешок и зашагал дальше. Так он прошел порядочное расстояние и наконец увидел луч света. Он поспешил туда и подошел к одинокому дому какого-то отшельника. Тот вышел к нему навстречу с фонарем. — Это ты? — крикнул отшельник и направил свет фонаря в лицо Ринальдо. — Я как раз собрался пойти тебе навстречу. — Ты меня знаешь? — удивился Ринальдо. — Старец из Фронтейи передал тебе привет! Он просит, чтобы ты переночевал у меня. Ринальдо вошел с отшельником в скит, где гостя ожидали незатейливый обед и удобная постель. Ринальдо и его хозяин разговоров не вели, и атаман вскоре уснул, достаточно утомленный. Когда он проснулся, то увидел, что у его постели сидит и читает книгу старец из Фронтейи. — Ты долго отдыхал и, надеюсь, хорошо выспался. Уж конечно же лучше, чем в месте твоего последнего ночлега. — Где же я? — спросил Ринальдо. — Среди друзей, где ты останешься до тех пор, пока сможешь, не подвергаясь опасности, ехать дальше. — А куда? — Это следует обдумать. Ты выдержал испытание моей власти и моей дружбы, какой и заслуживает твоя стойкость. Ты свободен и ничем не связан, поступай по собственном усмотрению и желанию. Захочешь получить добрый совет, так обязательно получишь. Но его тебе не будут навязывать. Может, однако, так случиться, что тебе придется пробыть здесь неделю-другую, прежде чем тебе можно будет ехать дальше, не подвергаясь опасности, поэтому о тебе позаботились… Старец вышел из комнаты, и тут же вошла Олимпия. Она раскрыла объятия. Но Ринальдо лишь молча взирал на нее. — Ты не хочешь приветствовать Олимпию? Не рад приезду сердечной подруги, что ради тебя добровольно сослала себя в эту глушь? — Я восхищаюсь тобой? — Одним восхищением не отделываются в подобном случае. Я могу требовать от тебя большего. Ты спасен, укрыт в безопасном месте, но почему же не выражаешь даже благодарности своим друзьям? — Я благодарен вам сердечно за спасение, но… жив ли Луиджино? — Он жив. — А где Роза? — Наверное, еще у Луиджино. Но я в этом не уверена. Если она не у Луиджино, так, значит, он позаботился, чтобы ее проводили к старцу из Фронтейи. — А они, Луиджино и старец, знакомы? — Почему же нет? Старец знает нас всех. — Но знаем ли мы его? Он еще здесь? — Он ушел, когда я вошла сюда, понимая, что ты в надежных руках. — Почему принимает он участие в человеке, которого все преследуют? — Потому что его тоже преследуют. — Но это же не единственная причина? — Более или менее, какое нам до этого дело? Достаточно и того, что мы пользуемся его всемогущей защитой. — А он действительно всемогущ? — Разве ты вчера это на себе не испытал? Без его помощи ты бы нашел свою гибель! — Жизнь мне ненавистна. Вечно так скитаться по глухим местам и лесам, бежать от людей, бояться людей, а себя самого чаще всего презирать — все это невыразимо тяготит меня. — Но разве Сицилия — весь мир? В плодородных долинах Корсики… — О чем ты хочешь напомнить мне, Олимпия? — О том, от чего тебе никогда не следует отрекаться. — О, эти грезы… — Должны стать реальностью. Обыимая тебя, я обнимаю освободителя Корсики! — Но я еще не стал им! — Ты должен, ты будешь им! Луиджино и мы, все желают этого. Все твои друзья — знакомые и еще не знакомые — рассчитывают на это. — Не просчитайтесь, рассчитывая без хозяина! — Твой могущественный покровитель, твой друг, старец из Фронтейи, тоже разделяет наше желание. А он и есть хозяин. Он — корсиканец. И твоя Олимпия тоже корсиканка. — В Неаполе ты была генуэзкой. — Ринальдо усмехнулся. — Времена меняются. Теперь я обрела истинное лицо, я — твоя нежная подруга и корсиканка. Я почитаю тебя как освободителя моего народа и как единственного истинного владетеля моего сердца… Я иду, чтобы заняться нашим небольшим хозяйством. Мы ни в чем не должны терпеть нужду. — Вот до чего я в конце концов дожил, — говорил сам с собой Ринальдо, когда остался один, — узнал теперь, что я, при всей моей предполагаемой самостоятельности, всего-навсего безвольное орудие истинных или воображаемых планов хитроумных людей. Но терпение, они тоже узнают, что я есть на самом деле. И все же что хочу я предпринять? Не достаточно ли почетна моя роль? Моя гибель неминуема. Так не лучше ли мне найти свою смерть с оружием в руках, чем на эшафоте? Появление Олимпии прервало его монолог. Она внесла соблазнительный завтрак. А уходя, засмеялась и сказала: — Приятного тебе аппетита. Ринальдо поднялся со своего ложа, оделся и действительно угостился на славу. Олимпия скоро вернулась и составила ему компанию. Говорила она только о делах домашних, да так подробно, что Ринальдо подивился ее познаниям, каких никогда и не подозревал у нее. После завтрака он удержал Олимпию и спросил: — Так что же, благородная корсиканка не будет никем иным, как только кухаркой Ринальдини? — Она, конечно же, нечто большее. И мечтает быть для освободителя своей родины всем, подразумевая тем самым и кухарку. Мне в занятиях домашними делами примером служат княгини, и я не стыжусь никакой работы, какую выполняю из благороднейших побуждений. Когда имя Ринальдини будет блистать на мраморе, я рядом напишу углем имя его кухарки и присовокуплю: эта кухарка поддерживала кушаньями героя, дабы мог он стать ее отечеству тем, кем он и правда стал. Конечно, твое имя будет крепче держаться на колонне Славы, чем мое, но я смогу его обновлять, как только дождь его смоет. Если же мои слезы когда-нибудь упадут на холм, прикрывающий твой пепел, так я буду просить небо: дай тому, о ком я плачу, не только мои слезы, дай ему всю меня, как я сама отдаюсь ему… — Олимпия! Эти грезы… — Не отвечай! То, о чем я говорю, не требует ответа, это надо прочувствовать… — Мечты не оставляют чувств, — сказал Ринальдо. — Воспоминания… — Даже по ту сторону могильного холма? — Надеюсь. — А ты наверняка знаешь, что мой могильный холм поднимется в долинах Корсики? — Где бы он ни был, только пусть уж когда-нибудь, в далеком будущем, окажется рядом с моим, ведь я не уйду от тебя, пока это угодно судьбе. Мое бытие приковано к твоему, я могу умереть, но уйти от тебя, тебя оставить, я не вольна. — Ты говорила, что Роза у старца из Фронтейи? — Она в безопасности, вне всяких сомнений, и в твоем сердце тоже, это я знаю. Оттуда я не в силах ее изгнать. Я прошу и там только второго места, места после нее. Она не корсиканка, а мое сердце окутано любовью к отечеству. Хочешь снять с него покрывало? Я не стану противиться. Ищи и обретешь его, мое сердце, какое оно есть в действительности. Олимпия положила голову ему на грудь, обняла обеими руками, и крупные слезы покатились из ее глаз. Ни слова не было сказано. Она крепко прижала его к себе и быстро ушла. — Да, вот так оно всегда! — пробормотал Ринальдо. — Ты будешь игрушкой старых фокусников и хитрых женщин. Так все и задумано. Посмотрим, Ринальдо, сможешь ли ты противостоять им. Он вышел из дома и оглядел дикую местность вокруг своего прибежища. Олимпия была занята на кухне. Ринальдо нашел гитару, сел у дверей скита, заиграл и запел. — Ринальдо! — воскликнула Олимпия, которая подошла к нему и положила руку ему на плечо. — Ринальдо! Никогда не пой больше такие песни, или я погибну. Жестокосердый! Зачем это самоистязание? — Это мое покаяние, — ответил Ринальдо. — Нет, оно — твоя гибель! — продолжала Олимпия. — Оно лишает тебя мужества и сил и делает тебя нерешительным. В опасности тебя покинет мужество, и твои муки победят тебя еще прежде, чем твои враги. С подобными чувствами ты не можешь возглавить корсиканцев, и так, сам себя истерзав, ты никогда не сможешь стать героем в борьбе с врагом. — Я хочу только честной смерти! — вздохнул Ринальдо. — Несчастная родина! — простонала Олимпия и ушла. Ринальдо долго сидел задумавшись, потом встал, взял гитару и поднялся на одну из гор. Там атаман лег под очень старой сосной, огляделся окрест и увидел какого-то человека, который пересек долину и приближался к скиту. Он вошел в дом, тут же в дверях показалась Олимпия и позвала Ринальдо. Ринальдо спустился с горы и нашел в доме посланца с письмом. «Твои друзья рады твоему спасению и глубоко уважают твоих спасителей. Нас с каждым днем все больше, и корабли уже куплены. Мы встретимся там, где тебя ждут слава и почет и храбрейшие из храбрецов своего отечества». Ринальдо хотел поговорить с посланцем, но тот уже ушел. Вскоре Олимпия пригласила Ринальдо к обеду. Еда была скромной, но аппетитной, и бокалы наполнялись прекрасным вином. Три дня промелькнули в одиночестве. Олимпия писала письма и сама получила несколько через посланцев. На четвертый день, под вечер, Ринальдо и Олимпия сидели рядом у дверей дома, молча, как раздосадованные супруги, и тут в долине появился человек. Он приветствовал Олимпию и Ринальдо: — Мир вам желает старец из Фронтейи, я его ученик. Красивый был паренек, что сказал это и передал Олимпии письмо. Пока она читала, Ринальдо спросил: — Как чувствует себя твой учитель? — Он, как всегда, здоров и озабочен счастьем своих друзей, — ответил юный посланец. Олимпия прочла письмо, а ученик старца из Фронтейи пожаловался на великую жажду, голод и усталость. Олимпия тотчас принесла еду и напитки, а потом показала гостю место, где он может переночевать. Ринальдо еще сидел перед дверью, обозревая небосвод, когда к нему опять вышла Олимпия. — Только что я получила известие, что друзья с Корсики прибыли к старцу из Фронтейи. Они горят желанием познакомиться с тобой, и через день-другой прибудут к нам. Я говорю это тебе с особой радостью, ведь среди этих друзей и мой брат. Через три недели нас будут ждать четыре готовых к отплытию фрегата. Все идет на лад, и только храбрый Ринальдо сохраняет сдержанность. Роза во Фронтейе. Написать, что ты хочешь ее здесь видеть? — А ты хочешь? — Я напишу. Быть может… ее присутствие воодушевит тебя больше, чем мое. От этого была бы польза для нас всех. Если твое настроение поднимется, так в тебе опять проснется боевой дух, который подавлен скверным настроением. Да, присутствие Розы разбудит твой боевой дух. Она останется с тобой, а я уйду во Фронтейю. — Это почему же? — Ты же не хочешь потребовать от меня, чтобы я оставалась здесь, когда с тобой будет Роза? Нет, Ринальдо, мое сердце не столь бесчувственно, чтобы выдержать, не испытывая ревности, присутствие счастливой соперницы. Я уйду и тем сохраню твою дружбу, а любовь свою я попытаюсь побороть. Ринальдо молчал. Олимпия зажгла свет, пожелала ему доброй ночи и ушла. Ринальдо зашагал перед домом туда-сюда, потом вошел в комнату, опять вышел на улицу и здесь, грезя наяву, дождался полуночи. Внезапно он вскочил, взял фонарь и поспешил в комнату Олимпии. Тихо войдя, он увидел ее в объятиях юного посланца из Фронтейи. Ринальдо вышел так же бесшумно, как вошел… Наступил день. Блаженствующие любовники еще не проснулись. Ринальдини нацепил на плечо карабин и покинул скит. — Прощайте! — пробормотал атаман и быстро удалился. К обеду он добрался до какой-то деревни, отдохнул здесь немного и пошел дальше. Скоро стали удлиняться тени, зашло солнце. Ринальдо ускорил шаги, чтобы дойти до расположенного впереди замка. Он постучал, и его впустили. — Кто вы? — спросил привратник. — Барон Таньяно. Я заблудился на охоте, — ответил Ринальдо. Привратник молча смотрел на него, как человек, не знающий, что ему следует делать. — Кому принадлежит этот замок? — спросил Ринальдо. — Графине Мартаньо. — Графине Мартаньо! — воскликнул Ринальдо. — А она здесь? — Нет, ее здесь нет, — медленно проговорил привратник. — А кто живет сейчас в замке? — Подруга графини, мадонна Виоланта. — Мадонна Виоланта? Я ее знаю, и она знает меня. Он оттеснил привратника, быстро прошел мимо него в замок, поднялся вверх по лестнице и тут встретил служанку. Ей он сказал, чтобы она доложила своей хозяйке о приходе барона Таньяно. Служанка шла, по его мнению, слишком медленно. И он первым вошел в прихожую. На шум его шагов отворилась одна из дверей, и перед ним предстала синьора Виоланта. — Святая Дева! Барон Таньяно! Вы ли это? Откуда вы? — Я ищу ночлег. Виоланта молча посмотрела на него и вернулась обратно в комнату. Ринальдо последовал за ней. Она села на диван и смущенно пробормотала: — Позвольте мне собраться с мыслями. Ринальдо оглядел комнату и увидел на стене портрет графини. — Дианора здесь! — воскликнул он. — Ах, это только ее портрет! Ринальдини порывисто протянул руки к портрету, снял его со стены и поцеловал. Виоланта молча смотрела на него. Но он, погрузившись в созерцание любимого лица, не замечал внимательного взгляда Виоланты. После довольно длительной паузы он подошел к ней, схватил ее руку и спросил: — Где Дианора? Как ей живется? Виоланта вздохнула и промолчала. Он спросил настойчивее: — Где Дианора? Виоланта завздыхала сильнее и опустила глаза. — Она умерла? — хотел знать Ринальдо. — Она еще живет. — Она живет? Счастливо? — Ах, барон, как вы можете это спрашивать! — Я вас понимаю! Мое несчастье — это и ее несчастье. Как же может быть иначе? Вы же знаете… Вы же меня знаете? — Я часто видела вас, барон, и… — Назовите же несчастного его истинным именем. Вы не запятнаете мою честь. — Назвать вас вашим истинным именем? Разве вас зовут не Таньяно? — Как? Вы не знали… графиня вам не сказала… — О чем? — Скажите мне честно! Что знаете вы обо мне? — Что вас любят больше, чем вы того заслуживаете. Что вы неверны и… ни слова больше! Если вы сами не в состоянии себя упрекать, так… — Ваши упреки имеют отношение к моей судьбе. Виоланта! Я спас вас от ужасающей смерти, вырвал вас из мрака темницы и отчаяния, я вернул вам свет дня… у меня есть право на вашу благодарность. Смею я на нее рассчитывать? — Вы смеете и можете на нее рассчитывать, барон! — Так я умоляю вас, скажите мне откровенно, в какой мере открылась вам графиня? — Я знаю, что она вас любит и что вы ее оставили. Ваше исчезновение едва не довело ее до гибели. Она перенесла тяжелейшую болезнь. — Где она? Где она живет? Виоланта молчала, смотрела на него испытующе. Ринальдо, который из ее ответов заключил, что она и правда не знает, кто он в действительности, и что графиня утаила от нее его настоящее имя, чтобы, возможно, избавить себя от посрамления, использовал все свое красноречие, дабы узнать местопребывание графини. Но Виоланта уклонялась от ответов, молчала или на его вопрос задавала ему встречный вопрос, который уводил его от сути дела. Их разговор вдруг прервал звон колокола. Виоланта вскочила, взяла какой-то ключ и светильник и хотела уже было выйти из комнаты. Но Ринальдо остановил ее вопросом: — Куда вы идете? Конечно же к Дианоре? — Вы ошибаетесь! — Нет, нет! Мое сердце говорит мне, что она здесь. Вы идете к ней. Скажите ей, что я здесь, что… нет! Я иду с вами, я следую за вами, я должен ее увидеть. — Испуг ее убьет. — Вы себя выдали. Она здесь! Скорей, скорей к ней! — Да, она здесь. Но увидеть ее вы не смеете. Она живет в тишине, подобно кающейся грешнице. Увидит она вас — и ей конец. — О Виоланта, если вы любили когда-нибудь, позвольте ей увидеть меня. — Я не смею. Ее здоровье расстроено. Ваше появление сразит ее. — А не могу ли я увидеть ее так, чтобы она меня не видела? Я люблю ее! Ее жизнь мне дороже, чем моя собственная. Колокол зазвенел опять, на этот раз сильнее. — Боже мой, не задерживайте меня! — Я должен ее видеть! — Неугомонный! Следуйте за мной, но остерегитесь произнести хоть слово… Она пошла к двери. Он последовал за ней. Виоланта указала ему место у маленького оконца. И ушла. Ринальдо посмотрел в темную комнату, где на столе перед распятием стояли две горящие свечи, лишь слабо освещавшие комнату. По ней взад и вперед безостановочно ходила одетая во все черное женщина, бледная и истощенная. Ринальдо узнал Дианору. Из глаз его брызнули слезы, губы задрожали, руки затряслись. Виоланта вошла в комнату. Ринальдо услышал, как они говорят. — Ах, где же ты была так долго? — спросила Дианора, прижавшись лицом к плечу Виоланты. — Я задремала и увидела жуткий сон. Он был здесь, этот человек, забывший о чести, он приблизился ко мне и мазнул рукой, обагренной кровью, мне по лицу. Кровь потекла у меня по груди вниз, на платье, и жгла как огнем все мое тело. От ужаса я проснулась. И возблагодарила милосердную Деву, что все было только во сне. Но сон этот затронул меня за живое. Я не хочу больше никогда видеть этого человека. Дианора села на диван. Виоланта молчала. В конце концов заговорила опять Дианора: — Что слышно нового? — У нас в замке появился незнакомец в поисках ночлега, — сказала Виоланта. — Но он не знает, что я здесь? — Нет. Я разрешила ему переночевать, незнакомец выглядит вполне прилично. — А кто он, ты не знаешь? — Он еще не назвал своего имени. — Поостерегитесь! Вы же все знаете, что здесь кругом разбойники. — Но в облике этого человека нет ничего разбойничьего. — Внешность обманчива! Говорят тебе: внешность обманчива! Я сама однажды… Разбойники маскируются, присваивают себе звания и имена, и… Будьте настороже! Сам внушающий страх Ринальдини… Ах, Боже!.. Если он… — Что с вами, Дианора? — Мои глаза… моя голова… — Графиня! — Сейчас пройдет. Голова закружилась… Уже прошло… Ах, этот сон, этот сон! Помоги мне лечь в постель. Виоланта повела Дианору в боковую комнату. Ринальдо вернулся в комнату Виоланты, упал на диван и дал волю слезам. Через некоторое время дверь отворилась. Ринальдо взял себя в руки. В комнату вошла служанка и сказала: — Господин барон, мне приказано показать вам вашу комнату. Ринальдо поднялся и последовал за служанкой, которая провела его в очень милые покои. Служанка зажгла свет, вышла, вернулась, поставила на стол холодные закуски, фрукты и вино. — Мадонна Виоланта передает вам пожелание доброй ночи, — сказала она и ушла. Ринальдо не испытывал ни голода, ни усталости. Час полуночи приближался, а он все еще был бодр и не хотел спать. Тут в его дверь тихо постучали. Он прислушался. Постучали чуть сильнее. Он открыл дверь, перед ним стояла Виоланта. — Я очень рада, — сказала она, входя в комнату, — что вы еще не спите. — О, вы застаете меня в таком беспокойстве, что мне его и не описать. — Вы слышали наш разговор… — Я все слышал. И это меня сокрушило! — Что вы намерены делать? — Быть может, Дианора все-таки пойдет на уступки и захочет меня видеть! — О, она уже захотела. — Виоланта! Она хочет со мной говорить? Скажите «да» и осчастливьте меня. — Мы еще много и долго говорили о вас, когда я уложила ее в постель. Я ее уже почти наверняка подготовила. Через день-другой, надеюсь, вы ее увидите и поговорите с ней. — О, Виоланта, если я… — Не благодарите! Я обязана вам спасением и жизнью. Завтра мы еще поговорим об этом. Она ушла, а Ринальдо остался в глубочайшем волнении. Он хотел раздеться, но тут услышал шаги, которые приближались к его комнате. Дверь открылась, и на пороге показалась высокая, тощая, вся в черном мужская фигура. Черная маска скрывала лицо, и на голову накинут был капюшон. Узловатая веревка перетягивала талию. Ноги и руки были открыты. Внушительная фигура встала прямо перед Ринальдо и погрозила ему поднятым пальцем. Ринальдо встал, положив правую руку на свой пистолет, и спросил: — Кто ты? Чего ты хочешь? Глухой голос ответил ему: — Я приглашаю тебя явиться в течение двадцати четырех часов к судье Истины, судье всех преступников, что бродят скрытыми, втайне. А не явишься, так за тобой придут! — Какие могут быть у меня дела с вами, незнакомцами? — сказал Ринальдо. — И кто дал вам право называть себя моими судьями? — Твои дела и преступления. — Но право не забивается в темноту ночи, — возразил Ринальдо. — Твое счастье, если мы не разоблачим тебя, не вытащим на свет Божий, ведь там тебя ждет топор палача. — А что ждет меня у вас? — поинтересовался Ринальдо. — Покаяние. Ринальдо усмехнулся, как человек, который сочувствует другому, изрекающему пустые громкие фразы. Однако Черный, сохраняя свой внушительный вид и повелительные манеры, спросил: — Молчишь? Ринальдо указал ему на дверь и опять усмехнулся. — Так не отвечаешь? — повторил Черный свой вопрос. — Это и есть мой ответ, — объявил Ринальдо. Черный подошел на шаг ближе. — Так ты, стало быть, не хочешь добровольно прийти к нам? — Тогда тебя к нам приведет сила. С этими словами странный человек покинул комнату. Ринальдо схватил лампу и поспешил за ним. В прихожей дверь была заперта, и Ринальдо не мог понять, куда исчез так быстро этот человек. Он осветил все уголки и ничего не увидел; прислушался и ничего не услышал. Возвращаясь к себе в комнату, он обратил внимание на полуоткрытую дверцу одного из шкафов в зале. Он рывком открыл дверцу и увидел скелет. Он задрожал, лампа выпала у него из рук. Ринальдо поспешил к себе в комнату, схватил там другую лампу и бросился с пистолетом к дверце шкафа, но увидел, что она накрепко заперта. Напрасно пытался он ее открыть. Она была так крепко заперта, словно ее никогда не открывали. Ринальдо стоял, насторожившись, не зная, на что теперь решиться. Мрачный, озадаченный, он поднял упавшую лампу, вернулся в свою комнату и лег спать. Едва он на следующее утро поднялся с постели, как тут же поспешил к Виоланте, которая собиралась выйти и, как она сказала, идти к Дианоре. — Графиня плохо себя чувствует, — сказала Виоланта. — Я не могу оставить ее сегодня ни на минуту. Но у вас ни в чем не будет недостатка. Как только у меня появится возможность поговорить с вами, я приду к вам. Не исключено, что вы уже завтра увидите Дианору и поговорите с ней. Будем надеяться, что все случится, как вы того желаете. Нисколько не удовлетворенный этим известием, Ринальдо пошел обратно к себе в комнату. Проходя мимо того мистического шкафа, он остановился, оглядел его внимательно и еще раз убедился, что дверца накрепко заперта. Некоторые картины в зале обратили на себя его внимание. На двух из них он увидел явившуюся ему черную фигуру служителя правосудия. На одной тот стоял, угрожающе помахивая кинжалом перед любовной парой, сжимающей друг друга в объятиях. На второй картине он стоял в капелле, схватив за руку женщину, молящуюся на коленях перед алтарем. Появление служанки, которая несла ему завтрак, ничуть не помешало ему созерцать картины. А когда они прошли в его комнату, он спросил: — Есть ли у вас по соседству монахи, одетые в черные рясы? — Да, — сказала служанка. — Там, на вершине крутой горы, над деревней, стоит монастырь кармелитов. Они носят черные рясы. — Бывают ли иногда эти монахи здесь, в замке? — Три раза в году приходит к нам сборщик благотворительных пожертвований, он собирает предназначенное для монастыря подаяние. — А кармелиты и есть духовные отцы жителей замка? — Нет, духовные отцы у нас францисканцы. Их монастырь расположен как раз напротив замка. С кармелитами мы, жители замка, не поддерживаем никаких отношений. Ринальдо больше ни о чем не стал спрашивать. Служанка ушла, а Ринальдо подошел к окну, чтобы как следует разглядеть монастырь кармелитов. Но скоро он уже умирал со скуки. Он попросил дать ему что-нибудь почитать. Ему принесли старую хронику. Ринальдини читал и зевал. День прошел, наступил вечер, а Виоланта так и не появилась. Наконец Ринальдо через служанку получил письмо. Виоланта писала: «Сегодня нам поговорить не придется. Завтра Вы узнаете от меня больше». Наступила ночь. Ринальдо запер дверь в свою комнату. Черный монах не пришел. Когда Ринальдо встал рано утром и собрался идти к Виоланте, ему навстречу вышла служанка с письмом. Он вскрыл конверт и прочел: «Дианора узнала от меня, что Вы здесь. Она доверила мне свою страшную тайну, и теперь я знаю, кто Вы и что Вы. Покиньте срочно этот замок. Мы тоже его покинули. Когда Вы получите это письмо, мы уже будем на расстоянии нескольких часов от замка. Вы нас не найдете. Бегите, спасайтесь! Ведь если судьи Истины узнают о месте Вашего пребывания, они не дадут Вам времени, чтобы использовать свою свободу. Всего Вам доброго! Господь да исправит Вас, наставит на путь истины и охранит.      Виоланта». — Так что же, я, значит, везде игрушка скрытых недоброжелателей? И должен повсюду красться сквозь темь? И даже любовь обращается в бегство при одном упоминании моего имени, как если бы была она преступлением? Так что ж, погибай, несчастный, отправляйся в лоно матери-земли! — воскликнул вне себя Ринальдо. Он схватил пистолет и приставил ко рту. Но тут его словно ударило электрическим током, рука его упала, он выронил пистолет. Ринальдо быстро обернулся. За ним стоял черный монах. Он погрозил ему пальцем и вышел из комнаты. Ринальдо схватил карабин, нацепил на плечо и покинул замок. Он зашагал по ложбине, но не прошел еще и ста шагов, как навстречу показался черный монах, который крикнул ему: — Ты должен явиться! — Где вас можно найти? — полный решимости, спросил Ринальдо. — Справа, на той поросшей тополями вершине ты увидишь часовню, там и найдешь нас. Ринальдо медленно пошел дальше, но не к часовне. — Очередное шельмовство старого шарлатана из Фронтейи, — бормотал он. — Я не пойду туда. А явится мне еще раз сей провозвестник несчастья, так… Внезапно черный монах опять оказался перед Ринальдо и спросил: — Так что же ты предпримешь? Ринальдо мгновенно сорвал карабин с плеча, отскочил на несколько шагов, взвел курок, прицелился и выстрелил в монаха. Но порох сгорел, и карабин дал осечку. Черный монах рассмеялся и сказал: — Бедный стрелок! Стреляй в ворон, но не в меня. Посмеешь еще раз, так я сотру тебя в порошок. — Ты — меня? — вне себя от злости воскликнул Ринальдо. Бросив карабин на землю, он ринулся на монаха, схватил его за грудки. Но тут же почувствовал, как его обхватили гигантские руки, сжали и с такой силой швырнули на землю, что у него голова пошла кругом. Когда он пришел в себя, по лицу его текла кровь. Черного монаха видно не было. Ринальдо поднялся, подобрал карабин и поспешно зашагал прочь. Пройдя шагов тридцать, он увидел за кустом несчастного, оборванного человека, которого и не заметил бы, если бы тот не завопил во весь голос: — Ах, мой дорогой, добрый атаман! Ринальдо насторожился. Подошел ближе и увидел верного Лодовико, по щекам которого текли слезы радости. — Ради всего святого, Лодовико, как ты выглядишь?! — Я, должно быть, ужасно выгляжу! Не правда ли, я — живое воплощение человеческой убогости! — Несчастный! Как ты дошел до такого состояния? Твой вид невыносим. Говори же, что с тобой стряслось? — Ах, выслушайте меня! Когда вы меня отослали из того леса к замку графини Мартаньо, я все проделал очень умно и узнал, что графиня находилась как раз не в этом замке, а в другом, который мне подробно описали. Я тотчас пустился в путь. И уже дошел до окрестностей замка, был едва ли не в ста шагах от него, как внезапно — черт его знает, откуда он взялся! — передо мной предстал закутанный во все черное человек. Он потребовал — в этаком повелительном тоне, — чтобы я незамедлительно явился к судье Истины. Я же в ответ рассмеялся, а когда он перешел на резкости и грубость, я дал ему здоровенную затрещину. Но мне после этого не поздоровилось. Он схватил меня с исполинской силой, бросил, как воробышка, на землю, да таких надавал оплеух, что я сознание потерял. А потом он вскинул меня, точно куропатку, на плечо и потащил к какой-то часовне, где бросил на землю, как худой мешок. Дверь часовни тут же отворилась, и из нее вышли два одетых в черное человека; они втащили меня за ноги в часовню и бросили в темную каморку. Там я пролежал несколько дней на жалком клочке соломы и получал только воду и хлеб. Наконец меня вывели оттуда и доставили к трем субъектам в масках. Они сидели в окружении множества скелетов за черным столом. Назвались они моими судьями и объявили, что я мошенник, жулик и еще того хуже. Я молчал. В конце концов они заявили, что я давно заслужил веревку, но они приговаривают меня только к покаянию. Меня увели, четыре палача раздели меня донага и исхлестали плетьми до крови. Так они измывались надо мной каждый день. Палачи были настолько бессердечны, что иссекли меня до костей. На мне уже не осталось живого места, и вот сегодня утром они выбросили меня из часовни. Я дополз досюда. Дальше нет сил… — Как?! — вознегодовал Ринальдо. — Такому покаянию и я должен был подвергнуться? Идем, мы предадим огню это дьявольское гнездо! Едва он произнес эти слова, как тот черный изверг предстал перед ним и громозвучно взревел: — Жалкий червь! Ты еще не в полной мере ощутил силу моих рук? Так что, мне тебя в порошок стереть? В бешенстве, выхватив кинжал, бросился на него Ринальдо. Черный уклонился. Ринальдо, собрав все силы, схватил его правой рукой, а левой ударил кинжалом в грудь. Удар скользнул вниз, раздался глухой звук, и Ринальдо понял, что удар пришелся по панцирю; он ударил еще раз и пронзил монаху левую руку. Громко вскрикнув, тот рванулся, отбросил Ринальдо от себя и опрометью кинулся прочь. — Гром и молния! — возопил Лодовико. — Что будет с нами, когда это чудовище приведет сюда своих соратников? Они нам все кости переломают! Внезапно они услышали звон колокольчиков и тут же увидели двенадцать сидящих верхом на мулах погонщиков, те спускались с тридцатью ненагруженными мулами с горы. Ринальдо обратился к ним и спросил, показав на Лодовико, не предоставят ли они этому несчастному одного из своих мулов. — Если господин нам заплатит, — ответил предводитель погонщиков, — так пусть парень садится. Но если господин и не заплатит, все равно мы готовы помочь, ведь мы же христиане. Это чертово отродье — шайка Ринальдини — тысячи людей сделала несчастными. Мы уже многих ограбленных спасли, они частенько валялись на дороге разутые, раздетые, без гроша в кармане, еле живые и проклинали этих мошенников. Лодовико, который рад был оказаться под такой охраной, привязали к одному из мулов. Процессия двинулась дальше, а Ринальдо продолжил разговор с погонщиками, кстати, хорошо вооруженными. — Вы говорите о шайке Ринальдини. Разве ее не уничтожили? — как бы между прочим спросил Ринальдо. — Куда там! Да и что с того, если уложат два-три десятка этих лиходеев? Все равно что ничего. Они растут как грибы после дождя под каждым кустом. — А разве самого Ринальдини уже давно не пристрелили? — Если бы! Так говорят повсюду, но это неправда; да ему ничего и не сделать, — сказал погонщик. — А почему же? — Гм! Не можете угадать? Он — неуязвим. Это точно. Ни кулаком, ни штыком его не зашибить. А кое-кто говорит даже, что он может становиться невидимкой. Это я, конечно, не стану утверждать, но вот что правда: его никак невозможно схватить и удержать. Схватят его, а он — шмыг! — и удрал. Впрочем, этот Ринальдини, видимо, молодец, но в его шкуре я не хотел бы быть. Что ему от всего его молодчества? В конце концов явится сам дьявол, объявит: время, отпущенное тебе, кончилось, вот наш договор, марш, иди со мной! И свернет ему шею. — Но он ведь не продал душу черту, — перебил его Ринальдо. — Как же нет! У него наверняка сговор с злым духом, иначе этот злодей уже давно болтался бы в воздухе. Но он все-таки несчастный человек. Разве помогут ему все сокровища мира, если его душа погибнет? А ведь душа — это самое дорогое, что у нас есть. Если он не сумеет сохранить это сокровище, так за все остальное я ему и ломаного гроша не дам. Честно прожить жизнь и почить в Бозе — самое лучшее, что только может быть. Но с Ринальдини все будет иначе: весело проживет жизнь и скорбно умрет. Это никуда не годно! Он спит на мешках с деньгами не так сладко, как я на своих честно заработанных попонах. — Но он, говорят, много раздаривает, — заметил Ринальдо. — Иной раз. Но черт бы побрал его с его дарами! Сначала крадет, потом раздаривает. Ничего не хочу говорить о нем. Благослови, Господь, мой честно заработанный кусок хлеба. Обманывать или обкрадывать не хочу никого, даже ради гроша единого. — Твоя правда, Ринальдини занимается подлым ремеслом! — Он накидывается на чужое золото, как ворон на падаль, а мог бы заняться чем-нибудь хорошим, ведь он, говорят, совсем не глуп. Мошеннических трюков у него в голове хоть отбавляй. Господь, спаси и избавь каждого честного христианина от таких познаний и такой учености! — Но сам он, как говорят, не грабит, — сказал Ринальдо. — Но он дозволяет грабить. А это одно и то же. Короче говоря, никуда не годный он человек. И все-таки какой лихой малый! Ведь так, как он, еще никто не обдуривал правосудие. — Сколько лет ему может быть? — поинтересовался Ринальдо. — Ему еще и двадцати шести нет, говорят одни. Другие, однако, считают, что ему за тридцать. Но это же все равно. Для виселицы он уже давно созрел. Хотел бы я его хоть разок увидеть. Однако встреча должна была бы пройти по-хорошему, во злобе не хочу с ним никакого дела иметь. У него слишком много сообщников, — сказал погонщик. — Где же он сейчас обретается? — Да кто может это знать! Он, как господин Никто, повсюду и везде. Часто прогуливается по городам как кавалер с благородными дамами. А нападут на его след, так исчезает, и ни один черт не знает, куда он делся. Он бродит по стране, постоянно переодеваясь, принимая различные обличья. Сегодня он тут, завтра там, а его шайка так и кружит вокруг него. Тут Лодовико увидел на вершине, мимо которой они проходили, часовню черных монахов. У него по спине побежали мурашки. Он глубоко вздохнул и подал знак своему господину. Тот взглянул наверх, увидел часовню и сразу же его понял. — Вон та часовня наверху, — обратился Ринальдо к погонщику, — похоже, очень древнее строение. — Я тоже так думаю. Но ни единая душа не даст себе труда наведаться в нее, она очень уж ветхая, и нет там ни алтаря, ни распятия. Обитают там, видимо, вороны да совы, если она временами не служит пристанищем синьору Ринальдини и его ночным гулякам. Ринальдо понял, что от этого спутника верных сведений не получит. Поэтому замолчал. Они пришли в Салдону. Ринальдо щедро заплатил за предоставленного Лодовико мула. Он попросил проводить его к торговцу одеждой, там одел своего соратника во все новое. Потом в аптеке купил мази и пластырь, не забыл и про провиант и нанял карету. В этой карете они, отдохнув после обеда, отправились по шоссе дальше. По дороге Ринальдо проверил свой карабин и увидел, что он не заряжен. Это и объяснило осечку при выстреле в черного монаха. — В замке, — пробормотал Ринальдо, — у меня из карабина вынули пулю, дабы безнаказанно глумиться надо мной. А что, если Виоланта живет с черными монахами в согласии? Не потому ли так жестоко истязали Лодовико, что он пытался разведать местопребывание графини? Картина в замке, на которой изображены черные монахи, скелет в шкафу и те скелеты, которые Лодовико видел у черных судей, все это наводит на кое-какие предположения. А что, если Дианору тоже будет жестоко мучить эта банда, замыслившая заговор против нее и ее состояния? О, если бы я сейчас стоял во главе двадцати моих молодцов! Я бы уж конечно быстро разгадал эти загадки. Не доезжая до Мероне, Ринальдо и Лодовико вышли из кареты, отослали кучера обратно, а сами зашагали по окольной дороге. Здесь они очень скоро повстречали нескольких человек с мулами. Лодовико узнал среди них старых знакомцев. Это были Лучо и Джордано, два верных соратника из шайки Луиджино. Взаимная радость встречи была велика. Ринальдо поспешно спросил: — А где Луиджино? — Как нам известно, — ответил Джордано, — он разделил свой отряд. Половина отряда — под его командованием, а другая половина — под командованием Амалато. У него были и мы. Шесть дней назад наших людей подняли по тревоге, и нас, двенадцать человек, от них отрезали. Мы не смогли еще к ним присоединиться и орудуем тут как можем. — А у вас надежные позиции? — Мы крутимся меж скал, а ютимся в лесах, — ответил Джордано. Ринальдо секунду-другую подумал. А потом сказал: — Я иду с вами! — Вот это да! Какая нам честь, какое счастье! Они сели на мулов и скоро подъехали к сотоварищам Джордано, которые почувствовали себя втрое сильнее, чем были в действительности, поскольку во главе их теперь стоял внушающий всем страх атаман разбойников. Ринальдо сразу же отдал ряд распоряжений. Несколько человек он послал вербовать молодцов, других — собрать старых товарищей. Он оповестил всех, что намерен провести крупную операцию. Парни возгордились и обрадовались, и во всех ущельях гремело: «Viva Rinaldini!» На четвертый день к нему привели двух давних соратников из отряда Луиджино, они бродили, после того как их разгромили, по окрестным местам и были очень рады, вновь обретя своих. И еще они нашли укрывшихся в тайниках трех незнакомцев, приняли их в шайку и привели к присяге. Теперь их было уже девятнадцать человек. С ними Ринальдо, обойдя слева Салдону, поднялся в горы. Там стояла пресловутая часовня. Ринальдо разбил свой лагерь в какой-то негостеприимной долине между скал. И вскоре получил доказательства сноровки своих людей: они приносили отовсюду изрядно денег и провизии. Когда вся шайка была хорошо снаряжена боеприпасами, а Лодовико встал на ноги, Ринальдо пустился в путь, занял перевал и в полуночный час подошел к часовне. Она была заперта. Они взломали дверь и при свете факелов обыскали все внутри. Нашли подвалы и погреба, но там было пусто. Ринальдо и его люди разместились в часовне. На следующий вечер Ринальдо спустился в долину, а когда наступила ночь, он со своими людьми направился к замку графини Мартаньо. Заняв все выходы, он хотел вместе с Лодовико и Джордано войти в замок. Но тут ему доложили, что издалека донесся конский топот явно большого кавалерийского отряда. Ринальдо собрал своих людей, и они, свернув влево, заторопились к густому кустарнику. Едва они достигли его, как услышали приближение конницы. Молодцы Ринальдо были готовы к стрельбе, они молча лежали в засаде. Издалека к ним приближались горящие факелы. — Странно! — пробормотал Лодовико. — Кавалерийский отряд не скачет ведь обычно с горящими факелами. Конница приближалась. Это оказались двенадцать всадников, окруживших карету, запряженную мулами. Несколько всадников держали факелы, и все они были замаскированы но все черное. Вот они уже совсем близко к кустарнику. Тут Ринальдо вышел на дорогу и, взведя курок карабина, преградил дорогу отряду. За ним стояли Лодовико, Лучо, Джордано и еще двое из его молодцов, готовые к стрельбе. Остальные, окружив всадников и карету, угрожали им с фланга. — Остановитесь! — громовым голосом крикнул Ринальдо. — Здесь стоит человек, желающий познакомиться с вами ближе. Я — Ринальдини. — Чего кипятишься, ты, болван?! Твои угрозы тебе скоро аукнутся. Наша расправа нещадна! Спроси у Лодовико. — Надеюсь, — крикнул Лодовико, — за расправу отплатить расправой. Замаскированный предводитель черных монахов продолжал: — Ринальдини! Я спрашиваю: почему ты преградил нам дорогу? Чего ты хочешь? Ринальдо быстро ответил: — Я хочу получить удовлетворение за жестокие мучения, которым вы подвергли Лодовико. И еще я хочу знать, что вы везете в карете. — На все это я тебе и единого слова не скажу. Мы никому не даем отчета о наших действиях. Лучше приди и покайся, иначе над тобой будет учинен строжайший суд! Не проронив ни звука, Ринальдо подал сигнал, и его молодцы сдвинулись вокруг всадников и кареты. — Одно мое слово, — обратился он к предводителю черных монахов, — и мы вас всех сбросим на землю. Открывайте добровольно карету и сдавайтесь или кровью заплатите за свое упрямство. — Можешь делать что хочешь. Но ты окружен. На всех вершинах сверкают ружья, сулящие тебе гибель. Сдавайся нам, иначе спета твоя песенка. — Атаман! — шепнул Джордано Ринальди. — Все вершины и правда заняты стрелками. Лодовико сказал ему на их условном языке: — Блеск карабинов мерцает в ночи. — Жребий брошен, — ответил Ринальдо. — Овладеть нами не так-то просто, и уж конечно не без крови. Наступаем, как только я подам знак. Мы пробьемся. Сказав это, Ринальдо опять обратился к своему противнику и спросил: — В последний раз: сдаетесь добровольно? — В последний раз: нет! — последовал ответ. Ринальдо разрядил в предводителя монахов свой пистолет, и двадцать выстрелов его людей раздались одновременно. Три черных монаха попадали с коней. Другие выхватили пистолеты, сразили двух молодцов Ринальдо, дали своим коням шпоры и быстро ускакали. Ринальдо приблизился к карете, рывком открыл дверцу. Он считал, что в его объятия упадет Дианора, но вместо этого увидел в карете гроб. Джордано, Лодовико и Лучо завладели конями убитых. Тут они услышали трубные сигналы, а затем и звуки набатного колокола в ближайшей деревне. — Быстро! — крикнул Ринальдо. — Быстро с каретой в горы, что справа! Он вскочил на коня, которого подвел ему Лодовико, и помчался к горному перевалу. За ним следовали Джордано и Лучо. Лодовико и еще два-три молодца прыгнули в карету. Остальные окружили ее, и все вместе поспешили, насколько это было возможно, за атаманом. Едва достигнув узкого горного перевала, Ринальдо и его товарищи соскочили с коней, заняли позиции, полные решимости до последнего защищать подходы к перевалу. Но враги не появлялись, никто не нападал на Ринальдо и его людей. Тут и карета подъехала, а за ней один за другим остальные разбойники. Теперь все вместе двинулись дальше в горы и с наступлением утра вышли к небольшой долине. Здесь они сделали привал. Мулов и лошадей выпустили на скудное пастбище, Ринальдо тем временем провел смотр отряда. Кроме тех двоих, что погибли при отражении атаки черных монахов, все были на месте. Ринальдо распорядился вынести гроб из кареты. Он был необычайно тяжелый и накрепко заколочен гвоздями. Они разбили крышку и обнаружили там множество разнообразных, хорошо упакованных золотых и серебряных сосудов. Они вынули все из упаковок: подсвечники, миски, тарелки, чайники, чаши и украшения; еще в двух шкатулках лежали кольца, часы и шесть свертков, каждый с сотней дукатов. — Смотри-ка! — усмехнулся Ринальдо. — Вот мы и узнали, кто такие эти черные господа! Они, приняв этакое странное обличье, сами промышляют разбоем. Вот почему такое озлобление. Зависть к нашим заработкам восстанавливает их против нас! Хорошо, что они все это собрали. Мы, как счастливые наследники, поделим между собой наследство старых ростовщиков. Выходит, они насобирали все это, чтоб мы могли пожить в свое удовольствие! Ринальдо начал дележ, при котором каждый получил значительную сумму. Себе же он оставил только коня и два свертка с дукатами. А что еще причиталось ему при дележе, он раздал своим людям. И так как он понимал, что их будут преследовать, то разделил шайку и описал своим товарищам дороги, по которым им надобно идти, чтобы добраться до места стоянки Луиджино, куда он и сам хотел прибыть. Когда все распоряжения были отданы и они обо всем договорились, Ринальдо, Лодовико и Джордано сели на коней и втроем отправились по дороге к Низетто. Не успели они выехать из долины, как им встретился вооруженный человек, который преградил им дорогу и, не говоря ни слова, протянул Ринальдо письмо. Ринальдо с подозрением глянул на него и подал знак сопровождающим. Затем вскрыл конверт и прочел: «Храбрый Ринальдини! Твоя стойкость и Твое мужество вызывают наше восхищение. Ты одержал верх и сделал нас из врагов Твоими друзьями. Более того, настоящим мы торжественно предлагаем Тебе руку, дабы объединиться, руку, которой Ты не отвергнешь, ибо ее предлагают мужи, достаточно грозные, чтобы обеспечить себе повсеместно глубочайшее уважение. Ты, который снискал себе право стоять во главе войска, займешь заслуженное Тобой место. Мы спрашиваем Тебя: где мы найдем Тебя, дабы устно сообщить Тебе еще больше? Подателю сего письма Ты можешь без сомненья доверить свой ответ.      Твои друзья, черные судьи». Ринальдо вырвал листок из своей записной книжки, достал карандаш и написал: «Ринальдини не желает узнавать вас ближе, чем он уже вас знает. Он не мятежник и презирает ваши предложения. Он будет вас преследовать и никогда не допустит, чтобы вы называли его своим другом». Ринальдо сложил листок и передал его молча посланцу, и тот, не произнеся ни слова, ушел. Когда его уже не было видно, Ринальдо передал своим товарищам содержание письма, те были чрезвычайно удивлены. Они еще говорили об этом деле, и тут увидели, что им навстречу движется карета, в которой, когда она подъехала ближе, Ринальдо, к великому удивлению, увидел Олимпию с каким-то незнакомцем, который, как полагали сопровождающие Ринальдо, был человеком почтенным и знатным. Олимпия изменилась в лице, увидев Ринальдо, но и виду не подала, что знает его, и, когда он с ней поздоровался, кивнула весьма высокомерно в ответ. Ринальдо остановил слугу, скакавшего чуть поодаль за каретой, и спросил: — Кто этот господин в карете? — Это наместник из Низетто, — был ответ. Лодовико глянул на Ринальдо и сказал: — Не правда ли, мы с этой дамой не знакомы? — Конечно! — Ринальдо рассмеялся. — Иначе мы повели бы себя по-другому. — Теперь с ней близко познакомится господин наместник, — продолжал Лодовико. — И кто знает, не пожелает ли он, когда знакомство состоится, чтобы его никогда не было. — Вполне возможно! — Должен сказать, что синьора побывала во многих переделках. Только бы она не попала как-нибудь в лапы к черным монахам и те не наложили на нее епитимью. Мне эти молодчики тиснули целый календарь на теле, это я могу сказать. А нежную кожу прекрасной синьоры было бы очень и очень жаль, если б на ней запечатлели столько красных праздничных дней, сколько на моей. Да, черт побери! Если я этим проклятым типам прощу те праздничные дни, так пусть я никогда больше не скажу, что знаю, сколько у меня пальцев. Он наверняка еще болтал бы, если б Джордано не обратил их внимание на то, что перед ними поднялось облако пыли и движется на них, видимо, от скачущего конного отряда. Так оно и было. Облако пыли приблизилось, и появились кавалеристы. Ринальдо приказал своим товарищам держать оружие наготове. А сам поскакал к кавалеристам. Это был отряд драгун. Офицер вежливо ответил на приветствие Ринальдо. И спросил: — Смею ли я узнать ваше имя? — Я путешественник, римлянин. Мое имя — барон Таньяно. А это мои слуги. — У вас конечно же есть паспорта? — продолжал спрашивать офицер. — Разумеется, — непринужденно ответил Ринальдо. — Кроме того, у меня есть рекомендательные письма от наместника в Низетто, родственником которого я имею честь быть. — Это прекрасно! — воскликнул офицер. — Потому что вас будут повсюду задерживать. Ринальдини со своей шайкой обитает в этих краях. — Об этом я тоже слышал, но верится в это с трудом, — сказал Ринальдо. — Это правда. Кроме того, есть еще одна разбойничья банда. Ее члены носят черные монашеские рясы. Я весьма рад, что вы и ваши люди так хорошо вооружены, иначе мне пришлось бы дать вам охрану. Вы же едете в Молано? — В Молано, — подтвердил кратко Ринальдо. — Желаю вам счастливого пути! Они расстались и поскакали в противоположные стороны. — Ну вот, мы дешево отделались, — сказал Лодовико. — Я все боялся, что он захочет увидеть паспорта и рекомендательные письма. Ринальдо усмехнулся и сказал: — Я вынул бы свой бумажник, покопался бы в нем, поискал и разыграл полную озадаченность. «Мои документы где-то остались», — сказал бы я. Мы, наверно, поскакали бы к наместнику в Низетто, а у него живет Олимпия, так она конечно же нам помогла бы. — Браво! — вскричал Лодовико. — Этого я, накажи меня Господь, так быстро, как вы, не придумал бы, а я могу сказать о себе, что тоже довольно находчивый. Уже по одному этому вы заслуживаете права быть нашим атаманом… Они быстро поскакали, но не к Молано, как сказал Ринальдо офицеру, а влево, к горному кряжу, и в полдень добрались до небольшой деревеньки, где монастырь ордена служителей Пресвятой Девы Марии содержал постоялый двор для путников. Здесь они остановились и вошли в дом. Пока им готовили скромный обед, Ринальдо вложил письмо, полученное от черной банды, в конверт и послал с гонцом наместнику в Низетто. Дополнительно он вложил в конверт следующее послание: «Господин наместник! Приложенное письмо некоего черного братства посылает Вам человек, которому они предлагали вступить в их Союз. Ни малейшей склонности к сему не испытывая, он, однако, обращает Ваше внимание на этакую чуму, бродящую в потемках. Вы знаете, какие следует принять меры. А опальный атаман разбойников не мятежник; да к тому же он отказался окончательно от своего ремесла, и вскоре его уже не будет на этом острове.      Ринальдо Ринальдини». Выполнив это дело, Ринальдо предался созерцанию романтического пейзажа. Постоялый двор расположен был у подножия громады скал горного хребта, на одной из вершин которого стоял замок, обнесенный высокими стенами, украшенный многими башнями. Ринальдо вспомнил горный замок графини Мартаньо, и это воспоминание вызвало в его душе картины былых дней… Он шел вдоль подножия скал, погрузившись в размышления, и приблизился к густому кустарнику, из которого внезапно выскочили несколько дюжих молодцов, схватили его, повалили на землю, связали и потащили в кустарник. Здесь они открыли заросшую дерном крышку люка и через темный ход снесли Ринальдо по ступеням вниз. Еще одна лестница и вторая крышка люка вывели его опять на свет Божий. Он находился теперь в довольно просторном дворе какого-то замка. Здесь его развязали и дали ему прийти в себя. На его вопрос, где он, ответ был: он узнает это в положенное время. По лестнице замка навстречу Ринальдо спускался смотритель, который вручил ему три ключа и сказал: — Вот три ключа от трех комнат, ваших апартаментов в этом замке. — Ты, стало быть, знаешь, кто я? — спросил Ринальдо. — О вас я знаю, что мне приказано вас здесь обслуживать и что вы — господин барон, имя которого мне неизвестно. — А имени владельца этого замка я не узнаю? — От меня — нет, — ответил смотритель. Ринальдо промолчал, и смотритель показал ему его комнаты. Там Ринальдо нашел письменные принадлежности, бумагу, книги и даже гитару. Доказательство того, что те, кто приказал затащить его сюда, знали его и его привычки. Вид из его комнат был романтически прекрасен. Ринальдо подошел к окну, чтобы насладиться этим видом, и подзорная труба, тут стоявшая, доставила ему двойное удовольствие. Ринальдо посмотрел вниз, увидел постоялый двор, куда он незадолго до этого дня заезжал, и увидел своих соратников, Джордано и Лодовико, которые в сильном замешательстве оглядывали все вокруг и, похоже, не в состоянии были объяснить себе исчезновение их господина. Ринальдо крикнул, помахал им. Но голос его замер меж скал, его знаки не были замечены. Он написал записку и доверил листок ветру. Листок, кружась, метался туда-сюда и повис вблизи замка на терновнике. Ринальдо еще обдумывал, как ему дать о себе знать своим товарищам, когда увидел, что к постоялому двору скачут несколько кавалеристов. Лодовико и Джордано были окружены, раздались выстрелы, блеснули сабли, и тут же кавалеристы и соратники Ринальдо куда-то исчезли. Слева в воздух взметнулась пыль, потом вся окрестность стала безлюдной и пустынной. Уходящее солнце застало Ринальдо еще стоящим у окна, и там же увидели его луна и ночные звезды. Прошло три дня, на четвертый день вечером, когда Ринальдо в глубокой задумчивости сидел на своем ложе, дверь его комнаты отворилась, и внезапно показалась женская фигура, покрытая вуалью. Она остановилась у дверей, и Ринальдо, который молча разглядывал ее минуту-другую, спросил: — Кто ты? Женщина в вуали подошла ближе, встала у самого ложа Ринальдо и молча протянула руку. — Ты Олимпия? — Угадал. — Как попала ты сюда? — Так же, как и ты попал сюда. — Тебя привели силой? — Нет, но тем же путем, каким и ты пришел сюда. — Ты, стало быть, знаешь все укрытия этого замка? — Еще нет. Я здесь впервые. — Тебе удалось ускользнуть от смотрителя? — Он же один из наших. — А это ведь значит: он тоже механизм старца из Фронтейи! — мрачно сказал Ринальдо. — А почему бы нет? — Олимпия придвинула стул и села. Ринальдо громко расхохотался и спросил: — А почему я здесь? — Для твоей безопасности. — Кто приказал напасть на меня и привести сюда? — Твой друг. — Старец? — Да, он. — Кому принадлежит этот замок? — Одному из наших друзей. Если б ты не был здесь, так сидел бы теперь в темнице. Черные монахи могущественнее, чем ты думаешь, — сказала Олимпия. — Они могущественнее, чем старец и его приверженцы? — Пожалуй, нет, но, тем не менее, они очень могущественны. Однако твое письмо наместнику нанесло им сильнейший удар. Письмо теперь в руках правительства, которое и без того уже обратило внимание на этих людей. А теперь о моей миссии, о цели моего прихода. Тебя спрашивают, намерен ли ты все еще ехать на Корсику. — Вы можете распоряжаться вашей механической игрушкой, — с горечью сказал Ринальдо. — Ты свободен. И если ты не хочешь ехать на Корсику, то можешь покинуть этот замок, как только пожелаешь, можешь идти, куда тебе угодно. — Ловлю на слове! — Можешь. Ты, стало быть, не хочешь на Корсику? — Как только я поговорю со старцем из Фронтейи и Луиджино, я смогу ответить определеннее. — Сегодня еще нет? — Нет! — твердо заявил Ринальдо. — Тогда спокойной ночи! Олимпия поднялась, пошла к двери, остановилась и, казалось, чего-то ждала. Ринальдо пожелал ей приятного сна. Но она вернулась, схватила его руку. Ринальдо молча отнял ее. Олимпия все еще стояла. — Я хочу кое-что сказать тебе. Роза больна. Он вздохнул и промолчал. Олимпия напрасно ждала ответа. Она опять пошла к двери. Здесь она остановилась и спросила: — Ты ничего не хочешь передать Розе? — Тысячи приветов и самые сердечные пожелания скорее выздороветь. — Но если она… Ринальдо! Роза тяжело больна. Если ее потеря… — Не такая уж это завидная участь, быть возлюбленной обесславленного атамана разбойников! Какого счастья могло еще ждать несчастное создание? Видеть своего возлюбленного на колесе, а себя на всю жизнь запертой в исправительном доме? — Ринальдо! Ты забываешь лавры, зеленеющие для тебя в долинах Корсики. — И они тоже не подходят для брачного венца хорошей девушке. Ну а для меня они не зеленеют. Столь благородное растение не охладит висок разбойника. На моей голове этот венок завял бы, и я обратил бы его в насмешку для всех героев грядущих поколений. — Несчастный! — Вот ты и назвала меня моим истинным именем. — Горе тебе, что ты такое говоришь! Возьми себя в руки и оставайся тем, кем ты всегда был — великим человеком! — Не оскорбляй великих людей! Олимпия помолчала и опустила вуаль на лицо. — Ринальдо! Ринальдо! — сказала она. — Роза тяжело больна? — Я не стану тебя обманывать. Она… — Умерла? — Умерла. — Прощай, добрая душа! Благо тебе, что ты… Он отвернулся к стене и заплакал. Олимпия вышла из комнаты… От тяжелого сна Ринальдо пробудил какой-то шум. Он проснулся и увидел, что его комната освещена. Он протер глаза и увидел: за столом с семью горящими свечами сидят за бокалами с вином Чинтио, Неро, Лодовико, Джордано, Луиджино, Олимпия и Эуджения. Ринальдо молча смотрел на сидящих и услышал, как Лодовико сказал: — Они уже надели на нас наручники и вели удручающие речи: подвергнуть пыткам, обезглавить, повесить и тому подобное, речи, какие никак не могли радовать честного человека. Это нас и впрямь немного напугало, мы уже видели наш конец на дыбе, видели нас разодранными надвое и растерзанными, но тут внезапно явилась помощь и спасение. — Доподлинная помощь в беде! — вставил Джордано. — Мы никогда не забудем этого нашему честному старцу из Фронтейи. Чокнемся и выпьем за его здоровье. Его здоровье! — Его здоровье! — вскричали все. Лодовико сказал: — Нашего храброго Ринальдини он уже не раз вырывал из грязных рук юстиции, и Ринальдини был бы, возможно, давно кормом для ворон, если бы добрый старец не вмешивался всегда столь дружески в его дела. — Истинная правда! — подтвердила Олимпия. — Ринальдини должен благодарить его за спасение своей жизни во многих случаях. — Он это сделает, — заметил Чинтио. — Мой друг Ринальдо — человек благодарный… Я получил большое удовольствие, познакомившись с добрым старцем и его храбрыми друзьями. Сидел бы я, хоть это и было бы чудесно, лесничим в деревенском гнездышке и вынужден был бы преследовать барсуков и диких кошек, чтоб не сдохнуть с голоду. Ну а теперь — буду преследовать заносчивых французов. Луиджино поднял бокал: — Преследовать французов! Да здравствуют храбрые корсиканцы, с нетерпением ждущие нашего прихода, прихода их освободителей! — Да здравствуют храбрые корсиканцы! — закричали все и чокнулись. — Долой французов! — добавил Лодовико. А Неро вздохнул: — Хоть бы нам поскорее отбыть! Я жду не дождусь, когда мы проорем им наше приветствие. — А сколько нас? — поинтересовался Лодовико. Луиджино ответил: — На корабль погрузится более четырехсот человек, а на Корсике мы найдем более трех тысяч друзей, не считая тех, кто присоединится к нам, как только мы нанесем первый удар и завладеем надежным бастионом. Форт Айяло мы возьмем прежде всего. — Из французских оккупантов мы дух вышибем! — яростно выпалил Неро. — Да, — поддержал Лодовико, — вышибем! Черт побери! Ох и шум же поднимется, когда разнесется весть: прибыл непобедимый отряд великого Ринальдини! Его молодцы — истинные черти, когда бьются с врагами, и самые великодушные люди в мире в отношениях с друзьями. Они проливают свою кровь за свободу угнетенных и поруганных корсиканцев. Друзья, поход принесет нам честь и славу. Я уже вижу наши имена сверкающими на обелиске, который поставлен будет в честь одержанных нами побед. Наши современники и наши потомки скажут: «Смотрите, это совершили люди, которых называли разбойниками, люди, которых называли бандитами. Но вот их имена выписаны золотыми буквами, а во главе перечня сверкает имя Ринальдини». Неро спросил: — А наш старец из Фронтейи тоже отправится с нами? — Разумеется. Он тоже корсиканец и всей душой жаждет блага своему отечеству, — ответил Луиджино. — А все те дамы, что живут во Фронтейе? — поинтересовалась Эуджения. — Все присоединятся к нам, — ответила Олимпия. — Многие из них будут сражаться. Другие — плести венки для победителей, а их поцелуи вознаградят самых храбрых. В комнату вошел стройный высокий человек. Луиджино назвал его Астольфо, братом Олимпии. Он сел с ней рядом. Один из друзей зажег свечу и поставил перед ним на стол. Наполнил его бокал. — Так что? Замок скоро будет набит битком? — задал вопрос Чинтио. — О, скорее бы уж он до самой крыши заполнился врагами французов! Замок станет благословенным местом пребывания храбрецов! Девяносто человек уже здесь, — ответил Астольфо. — Хоть бы мы уже все оказались на Корсике! — вздохнул Лодовико. — За того, чей клинок опрокинет в песок первого француза, я закажу отслужить десять месс, а всей его семье, если он падет на поле боя, будет спета ex profundis[10 - Обычно de profundis. Начало католической молитвы «De profundis ad te Domine clamavi…» — «Из глубин к Тебе, Господи, воззвал…» (лат.).] при белых свечах, за мой счет. Астольфо улыбнулся. — Самое позднее, — сказал он, — завтра поутру сюда прибудет Амалато с тридцатью молодцами. — А где же Малатеста со своими парнями? — спросил Луиджино. — Он, — ответил Астольфо, — преследует черных монахов. — Помоги им Господь! — сказал Лодовико. — Хоть бы ему удалось полностью истребить всю эту проклятую банду! Олимпия улыбнулась и сказала: — Этих черных монахов ты, видно, часто ругательски ругаешь? — О да! Как ночной страж князя тьмы. Проклятые собаки! Они так глубоко высекли на моем теле память об их существовании, что при каждом повороте флюгера мои кости и нервы вспоминают о знакомстве с ними. — Лодовико взял бокал. — Да! Тебя они здорово отделали, — сказал Джордано. — Каждое новолуние напомнит тебе это знакомство. Лодовико зло рассмеялся: — Каждый новый порыв ветра, говорю я! Они высекли у меня на коже Calendarium perpetuum[11 - Имеется в виду конторская книга, в которую римляне заносили долги (лат.).], так что я все буквы чувствую в каждой жилке, когда кукарекают петухи. Но первому же из этих календарников, коего я заполучу в руки, я выдам вознаграждение, которое он прихватит с собой как кормовые и донесет до самого чистилища. К тому же в клювы воронья он попадет таким растерзанным, что они его без труда по кускам растащат. Видите, я так зол на этих черных календарников, что хотел бы каждого из них наделить всеми смертными грехами рода человеческого и всеми чумными бубонами Леванта! Ринальдо все еще молча слушал их разговор под звон усердно осушаемых бокалов. Но вот отворилась дверь, и в комнату вошел старец из Фронтейи. Все поднялись и почтительно приветствовали его. Он дружески кивнул всем, они опять сели, и старец тоже сел к столу. Перед ним поставили две свечи и наполнили его бокал. Старец завел речь: — Замысел всех тех, кто здесь собрался, столь же чист, как воск и пламя этих свечей. Все вы полны решимости вступить на землю многострадальной страны. Удобренная кровью своих тиранов, она подарит нам богатый урожай славы! Мы сеем и собираем урожай для угнетенных. Мы — истинные пахари справедливости. Мы идем, дабы разбить цепи угнетенного храброго народа. — Да, мы идем! — подхватил Луиджино. — День возмездия, день спасения наступает, и новое солнце всходит над Корсикой… Дух благородного, несчастного Теодора, барона Нойхофа[12 - Теодор, барон Нойхоф (1696–1756) — избран королем в 1736 году восставшими корсиканцами, низложен французами в 1738 году.], явись друзьям страны, которую ты любил и хотел спасти! — сказал старец. Он медленно осенил крестом бокал, и вино тут же вспенилось, как перебродившее сусло. Пузыри взмывали вверх, громоздились друг на друга, обращались в пенящуюся стихию, лопались в воздухе и принимали форму какой-то взмывающей вверх туманной фигуры. Пламя свечей погасло, туманная фигура, вся светлая и прозрачная, вознеслась над столом и рассеялась. Свечи вновь загорелись, видение исчезло, всё общество сидело словно онемев, а старец выпил вино за здоровье короля Теодора. Еще все сидели в тишине, словно бы насыщенной надеждой, когда старец повернулся к Ринальдо и спросил: — А тебе нечего сказать своим друзьям? Оставила тебя великая, доблестная идея, благородное желание быть спасителем Корсики? Ты отказываешься от славы защитника этого правого дела? — Я отказываюсь от любой мысли о славе, каковая мне не подобает. Для атамана разбойников не растут пальмы славы, не зеленеют лавры бессмертия. — Малодушный! Ты больше не наш храбрый, бесстрашный Ринальдини. Дух твой от тебя отлетел. Ты даже не тень твоей истинной сущности… О мой друг! Что сказал бы, услышав твои речи, твой прежний учитель, храбрый Онорио? Он, который так часто вместе с тобой восторгался героями древних времен! Что сказал бы он? Как огорчает нас такое твое состояние! Что могли бы мы для тебя сделать? — Если вы действительно мои друзья, то забудьте, что меня звали Ринальдини. Не связывайте с этим именем никаких надежд на смелые деяния и позвольте мне, никому не известному и безымянному, спокойно умереть. — Ринальдо! Друг мой! — Чинтио вскочил. — Я испытываю жалость к тебе, Чинтио, к тебе, выхваченному из спокойного одиночества! Ты был там слишком счастлив, поэтому долго такое положение сохраняться не могло. — Я испытываю жалость к тебе! — сказал старец. — Дай мне доказательства твоей дружбы, — потребовал Ринальдо. — Требуй! — Обеспечьте мне, всемогущие, надежный отъезд с этого острова. — Куда? — На какой-нибудь маленький, незначительный островок, где есть место для меня и трава для моих коз. Там хочу я, в тишине и покое, средь пастухов и рыбаков закончить свою жизнь, никому не известный, не называемый по имени. Я подарю вам мои зарытые сокровища, я назову вам места, где они лежат, они вам при исполнении вашего замысла будут очень даже кстати. Меня же корабль пусть незаметно провезет по бегущим волнам мимо берегов страны, кандалы которой вы разобьете. — Друг! Ты болен. Мы не оставим тебя до тех пор, пока ты не выздоровеешь, — сказал старец. — Хочешь быть моим врачом, так будь столь же милосердным, как члены твоего цеха, и предай меня земле. Ринальдо прикрыл лицо, все общество молчало, словно онемев. Старец подал знак Астольфо. Тот вышел из комнаты. Тишину не нарушал ни единый звук. Внезапно послышался бой барабанов в замке, по залам покатились звуки труб. Все вскочили. — На нас напали! — зазвучали со всех сторон крики. Ринальдо выхватил саблю и поспешил к двери. Здесь старец обнял его и с восторгом воскликнул: — Да! Ты все еще тот же неустрашимый Ринальдини, тот же смельчак! Звуки труб и барабанный бой вырвали тебя из оцепенения. Эти звуки проводят тебя на Корсику, и гром наших орудий прогрохочет врагам: мститель идет! Ринальдо озадаченно глянул на старца, сабля выпала у него из рук. Старец сказал: — Мы только разбудили то, что уснуло. Теперь мы знаем, что ты все еще Ринальдини. Трубы и барабаны могут молчать. Твой дух говорит сильнее и громче, чем твой рот. Что ни сказал бы ты, когда тебя мучают уныние и плохое настроение, мы тебе не поверим. Нам известны те звуки, что открывают тебя друзьям таким, каков ты есть. Чего не смог сделать голос дружбы, то смогли сделать звуки труб. А это и есть зов чести. Теперь мы знаем, что ты тот герой, которого мы ищем и вот нашли. — Вы ошибаетесь. Я в сражении хотел найти смерть… — Ее не ищет тот, кто хочет жить среди пастухов и рыбаков, рядом с пасущимися козами. Тот только хочет избежать опасности, а смельчак подставляет ей лоб, — сказал старец. — Отчаяние — это вовсе не смелость. Оно и самого малодушного обратит во льва. — Довольно, Ринальдо! Мы тебя знаем. По знаку старца все присутствующие постепенно и бесшумно удалились. Старец тоже вышел из комнаты со словами: — Отдыхай спокойно. Ринальдо опять упал на свое ложе, и воспоминание о сцене, что разыгралась после его пробуждения, мелькало словно сновидение в его сознании… На следующий день Ринальдо не вышел из комнаты, и его не беспокоили, он оставался один. Но через день он пожелал говорить с Чинтио, в ответ же услышал, что того более нет в замке. Тогда Ринальдо пожелал побеседовать со старцем из Фронтейи, но и старца в замке не оказалось. Вскоре к Ринальдо пришел Астольфо. Ему Ринальдо открыл свое намерение оставить замок. — Тебе это дозволено, хотя я не советовал бы, тебе надо было тогда уходить вместе с нашими. Черная банда везде тебя поджидает, и без сопровождения ты подвергаешься опасности стать жертвой их мести. Наши уходят постепенно к берегу, где их посадят на корабль, и они отплывут на Корсику. Мы ведь не вправе больше терять время, нам необходимо как можно скорее достичь места нашего назначения. Ринальдо, казалось, задумался, но быстро взял себя в руки и спросил: — А ты во Фронтейе не видел девушку по имени Роза? — Я видел ее больной, а потом умершей. Старец любил ее, как родную дочь. — И все-таки о ее смерти он ни единым словом мне не обмолвился. — Такова уж его манера. Об умерших он говорит неохотно, — сказал Астольфо. — Роза была мне очень дорога! — Мне это говорили. Я тоже уезжаю завтра из замка. Если хочешь ехать со мной, так у тебя будет прикрытие. — А ты действительно брат Олимпии? — Я ее брат. — Корсиканец? — Корсиканец. — И Луиджино тоже ушел отсюда? — спросил Ринальдо. — И он тоже. Возникла пауза. Астольфо медленно пошел к двери. Ринальдо повернулся к нему и сказал: — Завтра я покидаю с тобой этот замок. На следующее утро Ринальдо оседлал коня и в сопровождении Астольфо покинул замок. То тут, то там встречались им по пути их люди, маленькими группками, но не слишком удаляясь одна от другой, они двигались через горы. Беседа в пути была весьма односложной. Передвигались они только днем, считанные часы, и так добрились до Сутеры, где несколько дней провели тихо-мирно, а потом продолжили свой путь на Сиракузы. Они оставили город слева, день-другой провели на вилле, которая принадлежала, видимо, некоему знакомому их Общества, а потом двинулись к равнинам Марсалы. Здесь они опять остановились на одной вилле, и отсюда Астольфо выехал один всего на день. Вернувшись, он сказал: — На этой вилле ты можешь жить спокойно, пока мы не позовем тебя, чтобы взойти на корабль. А станет тебе скучно, так сходи иной раз в горы Самбука, там наш главный лагерь. Я теперь еду к старцу, надеюсь очень скоро тебя увидеть. Астольфо уехал, а Ринальдо нашел на вилле все, что было необходимо. Садовник и его дочь были его сотоварищами в доме и обслуживали его. Посланцы от Общества приезжали и уезжали. Дочь садовника, Серена, была его спутницей во время его одиноких прогулок. В ней он видел вторую Розу и постепенно так привык к ее обществу, что не в силах был расстаться с ней. Она занимала его небольшими историями о духах, русалках и рыцарях и пела свои и его романсы, которые он сочинял для нее. В этом простом кругу день за днем проходил для него незаметно, и он прожил на вилле уже три недели. Как-то сидел он с Сереной в садовой беседке. И сказал, ему-де кажется, что она, Серена, уже несколько дней не так весела, как обычно. — В этом виноват отец. Он сказал мне на днях, что вы здесь долго не останетесь, что вы уедете и никогда к нам не вернетесь. — И это привело тебя в такое грустное настроение? — Почему бы нет? Не надо было в этом мире сводить знакомство, если вскорости приходится расставаться. — Так ты, значит, меня любишь? — Я думала, вы давно уже это заметили. — Но раз я не могу здесь остаться… — Когда вы уедете, я буду очень и очень грустить. — А потом ты опять будешь весела. Все пройдет. — Нет! Не пройдет, я знаю это уже сегодня. Вы же знаете песнь о прекрасной рыбачке и влюбленном графе. Я вам ее уже часто пела. Там говорится: Что люблю, забыть навеки? Что ты! Как это возможно? Все, что хочешь, но не это. Любишь — помнишь непреложно… Что люблю, забыть навеки? Что ты! Как это возможно? — Что можешь ты ждать от твоей любви? — Быть вами опять любимой. Разве вы не знаете, что говорится об этом в песне о плененном рыцарю? Наслажденья бесконечны Есть и в тяжести оков, Коими связуют вечно Нас Надежда и Любовь. Жизнь, могущество, терпенье В дар Любви Надежда шлет; Что ни есть в ее владенье — Все от сестринских щедрот. К Ринальдо явился посланец из лагеря и вручил ему письмо. Оно было от Чинтио, тот по-дружески упрекал Ринальдо, что он ни единого раза не поднялся в горы, в лагерь к друзьям. И просил его сделать это как можно скорее. Ринальдо написал ответ, в котором обещал выполнить его просьбу. Уладив все с посланцем, он направился на берег моря, где нашел нескольких рыбаков, занятых погрузкой продуктов на барку. Он подошел к ним, приветствовал их, ему ответили, и завязался разговор: — Куда повезете вы эти продукты, что в барке? — На остров Панталерия, — ответил один из рыбаков. — На Панталерию? Далеко это отсюда? — Шестьдесят миль! Рукой подать! — А на островке этом много жителей? — Ах, Боже мой! Кроме жителей маленького городка и замка, там живут еще три сотни человек. Есть на острове две-три деревеньки и несколько забавных загородных домов. Все там окружено береговыми скалами. Но по существу, это красивый, веселый островок! В средней его части пролегает прекрасная плодородная долина, а склоны гор заботливо возделаны. На острове есть и поля, изготовляют там вино, масло растительное, выращивают апельсины, занимаются овцеводством. А чего там у людей нет, то привозим им мы. — Население острова, видимо, люди бедные? — Богатыми их не назовешь, но они работящие и доброжелательные люди. Больше всего им недостает денег. Золотая монета у них редкость. Но они иногда откапывают редкие монеты, и в Сицилии обращают их в деньги. Им нужно немного, они долго обходятся двумя-тремя серебряными монетами. — Мне бы хотелось глянуть на этот островок. — Это очень просто. Господину нужно только поехать с нами. Мы возьмем недорого. — Когда вы отплываете? — Завтра, через час-другой после восхода солнца. — Я еду с вами. Ринальдо вернулся домой с твердым намерением отплыть на Панталерию и оттуда никогда не возвращаться в Сицилию. — Быть может, — бормотал он, — мне еще удастся найти тихий, мирный приют среди неиспорченных, чистых детей природы и там спокойно, раскаявшись, жить согласно завету Господа Бога, чтобы потом попасть на небо. Наступило утро, и было оно предвестником прекрасного ясного дня. — О доброе Небо! — молил Ринальдо, — дай мне найти то, что я ищу. Не отталкивай кающегося и дай мне тихую обитель среди добрых людей. Он быстро поднялся со своего ложа, собрал белье, взял все деньги и свои драгоценности, вооружился саблей, ружьем и пистолетами. Прокрался мимо комнатки Серены, шепотом пожелал ей «всего доброго» и поспешил из виллы к бухте, где его ждали рыбаки. — Ого, вот что значит держать слово! — Они приветливо пожимали ему руки. — Все уже в сборе? — спросил один из рыбаков, и, когда ответом ему было «да», он снял шляпу и сложил руки. Остальные последовали его примеру. Из глаз Ринальдо брызнули слезы. Он тоже сложил руки и забормотал: — Господи! Смилуйся над разбойником, молящим тебя о счастливом переезде к месту покоя, куда так стремится его душа. Не наказывай этих добрых людей за то, что они на свою барку, сами того не ведая, взяли разбойника, который от тебя нигде не укроется. А хочешь меня наказать, так не наказывай со мной вместе невиновных. Приведи их счастливо в гавань и позволь им собрать плоды их усердия. И не отвращай лика Твоего от их мирного островка; не карай поля, на кои ступала моя нога, уродливыми растениями; не бросай свои молнии на безвинные хижины, прими мое покаяние и дай мне среди добрых людей сделаться добрым человеком. Тихая молитва кончилась, все поднялись на барку, рыбаки взялись за весла, ударили согласно, в такт их утренней песни, по волнам, и кораблик, весело разрезая воду, вылетел в открытое море. Ринальдо стоял и смотрел назад, на берег Сицилии, который все удалялся и удалялся от него. Горы становились холмами, дома и башни — точками, все исчезало в сером тумане, и только сияющее солнце оставалось верным спутником покачивающейся барки. Рыбаки были бодрыми и веселыми, они шутили и смеялись, много болтали и еще больше пели. Ринальдо с удовольствием слушал их пение и попросил одну из песен, понравившуюся ему особенно, повторить. Они тотчас исполнили его просьбу. Ринальдо записал песню и потом пел ее вместе с рыбаками. Вот она: Иоаннов день был светел — К морю я пошел гулять. Деву по пути я встретил — К морю шла она стирать. Выстирала дева в море Все, что было у нее, И на берег для просушки Стала выносить белье. Под цветущей розой дикой Села дева отдохнуть — Кудри золотой волною С гребня падали на грудь. А потом запела песню: «Корабельщик молодой, Отвечай мне, не видал ли, Где теперь желанный мой? Если встретитесь случайно, Извести меня, молю. В сем вся жизнь моя и радость, Одного его люблю». Мертвый штиль заставил рыбаков налечь на весла. И сам Ринальдо взялся за весла. Это понравилось рыбакам, и они, на свой манер, наговорили ему много любезностей. Вечером они увидели огни в замке города, и свежий ветер подогнал их к восточному берегу острова, где они зашли в бухту и подыскали якорную стоянку. С наступлением дня рыбаки вышли на берег, их тут же окружили местные жители, пришедшие из стоящих вокруг домов и из деревни, дабы осмотреть все то великолепие, которое предлагалось на продажу. Тут уж быстро и оживленно пошла бойкая торговля, а когда рыбаки разбили палатку, на берегу стало еще оживленнее. Господа, крестьяне, девушки и дети толпой валили сюда, и пришли даже музыканты. Начались танцы и пение. Все вокруг веселились и развлекались. Ринальдо удалился от шумного гулянья и направился к расположенной в отдалении оливковой рощице. Шагах в ста от нее, справа, стоял небольшой загородный дом. К нему Ринальдо и зашагал. Там он встретил хлопотливую, расторопную женщину, занятую работами в саду. Он попросил у нее глоток молока. Хотел заплатить, но она отказалась от денег. Ринальдо вручил ей их насильно. И куда больше, чем она с него спросила бы. Тогда она принесла ему финики, виноград и рисовый пирог. За трапезой завязалась беседа, и добрая женщина разговорилась. Ринальдо спросил о ее муже. — Ах, Пречистая Дева! Он уже два года как предан земле и оставил все хозяйство на меня. У меня трое детей, мальчонки семи и пяти лет и девочка, которой девять. Соседи помогают мне обрабатывать мое небольшое поле, а я надеюсь работать до тех пор, пока дети не вырастут, если Господь даст мне до тех пор силы и здоровье. А потом пусть уж дети для меня работают. — Мне здесь очень нравится, — сказал Ринальдо. — У нас и впрямь красивые места. Мы живем, правда, не в избытке, но все, что нам надобно, Небо нам посылает. Сколько живу, помню только один-единственный неурожайный год. Тогда продукты нам поставляла Сицилия. Мы тяжело переживали несчастье, постигшее нас. Но с тех пор прошло восемь лет, и ныне все уже забыли эту беду. — А могу я пожить у вас месяц-другой? — спросил Ринальдо. — Почему нет? У меня в доме есть две пустые комнатки, они мне не нужны. Там господин может поселиться. Но хочу предупредить господина: он должен вести себя порядочно, иначе я позову соседей и это кончится для него плохо. Фрау Марта, так звали крестьянку, повела своего квартиронанимателя в дом, показала ему комнатки, которые ему понравились, и они тут же заключили договор о найме. Ринальдо заплатил хозяйке за два месяца вперед, на эти деньги она сразу купила у сицилианских рыбаков зерно и мясо. Когда Ринальдо объявил рыбакам свое решение, те нашли его довольно странным. — Ну, — сказал один из них, — через пару недель мы придем опять и тогда послушаем, как понравится господину на островке. Не понравится, так он сможет вернуться с нами. Ведь Сицилия остается Сицилией, и по сравнению с этим островком — она истинный рай. Ринальдо купил вина и кое-каких продуктов, которые поручил отнести к себе на квартиру. И когда на следующий день рыбаки отплыли на своей барке, Ринальдо постарался преобразить свою внешность. Он постриг свои длинные волосы так, как носили их жители на Панталерии, и одежду надел, соответствующую местной. Так преображенный, он полностью походил на жителя этого острова, и ни один из его соседей даже подумать не мог, что заимел соседом пользующегося дурной славой атамана разбойников, за голову которого обещана внушительная премия. Ринальдо взял на себя часть работ в саду, на винограднике, в домашнем хозяйстве, и фрау Марта просто не знала, что ей думать о своем квартиранте… — Никогда бы не предположила, — сказала она, — что такой господин, как вы, так хорошо разбирается в наших сельских работах. А что вы даже обрядились в нашу одежду, меня и удивляет, и очень мне нравится. Кто бы ни увидел вас в таком виде, может поклясться, что вы родились на этом острове. — Я и сам так думаю, дорогая хозяйка! — ответил Ринальдо. — И ты доставила мне большое удовольствие. Ринальдо заметил, что фрау Марта каждый вечер уходит с большой молочной кринкой и возвращается примерно через час. Однажды он спросил у нее, куда она носит молоко. — Я ношу молоко, — ответила фрау Марта, — на виллу, что расположена вон там, за лесочком. — А кому принадлежит эта вилла? — Одному городскому господину. — И он живет сейчас здесь? — Нет. Месяца полтора назад на вилле поселились две дамы, которые, как говорят, прибыли к нам морем. Никто не знает, кто они. Они живут тихо и уединенно и не общаются с соседями. Я сама их еще не видела. Молоко у меня берет старая служанка и платит за него. — И соседи ничего не знают об этих дамах? — Ничего. Большинство не знают даже, что они там живут. — А разве они не выходят из дома? — Я тоже как-то спросила об этом, и тогда старая служанка ответила: иной раз они выходят в сад, а раз-другой были в часовне Святого Креста, что стоит там, на горе. — Удивительно! — Да-да! За всем этим есть какая-то тайна. Кто знает, что они натворили, почему им приходится так прятаться. Либо убили кого-то, или что-то украли. — Если они красивы, так, может быть, это что-то — чужие сердца? — Но это тоже воровство! — Тогда ведь и фрау Марта тоже воровка? — Я? Мой покойный муж взял меня из-за тех небольших денег, что получила я в приданое, а я сама за всю жизнь не приметила за собой воровства сердец… У меня трое детей и моя работа, тут уж ни о чем таком не думаешь… Ринальдо попросил как-то фрау Марту, чтобы она позволила ему отнести молоко дамам. Та охотно разрешила; она полагала, что при этом узнает несколько больше о жизни таинственных обитательниц виллы. Ринальдо отнес молоко и завязал разговор со старой служанкой. — Фрау Марта нездорова и попросила меня принести сюда молоко. Я не знаю, кто его получает. — Я беру его у тебя, сын мой! — сказала служанка. — Но вы же не одна его потребляете? — Нет. — Значит, у вас есть дети? — Боже избави! О чем ты говоришь? Я не замужем, у меня никогда не было детей. — Так, значит, молоко это для ваших хозяев? — Да, но это фрау Марта давно уже знает. — Я принес с собой свой ужин. Вы позволите мне здесь его съесть? — спросил Ринальдо. — Пожалуйста! — Я сегодня много работал, устал, выбился из сил и хочу выпить глоток сиракузского вина. — Где же ты его раздобыл? — Купил у рыбаков из Сицилии. Очень вкусное. — Верю тебе. Дамы, живущие здесь, пьют только воду и шоколад. — Вот как? Так не угодно ли будет вам глоток сиракузского? — Могу ли я позволить себе это? — Почему бы нет? Я не предлагаю ничего, что не отдаю с охотой. Ваше здоровье! Женщина едва осушила стакан, как раздался громкий звонок. Сказав, что это зовут ее, она убежала, пообещав скоро вернуться. Так и случилось. Испуганная, бежала она с лестницы и кричала: — Ах, Пресвятая Дева! Одна из дам упала в обморок. Что же нам делать? Она лежит без признаков жизни. Ринальдо, не долго думая, помчался вверх по лестнице и через зал вошел в комнату, где находились обе дамы. Одна опустилась на колени возле той, что приходила в себя после обморока. Ринальдо стоял незамеченным в дверях комнаты. Дама, опустившаяся на колени, поднялась, увидела Ринальдо и, вздрогнув от испуга, спросила: — Что тебе здесь надо? Ринальдо подошел ближе — и вот он стоит перед Виолантой и Дианорой. Виоланта еще не узнала его, ведь был он переодет, а Дианора только-только пришла в себя. Она заметила постороннего человека в комнате и спросила, кто он. Ринальдо стоял словно онемев и устремив взгляд на Дианору. Виоланта внимательно к нему пригляделась и со страхом пробормотала: — Друг! Кто бы ты ни был, каким бы случаем ни попал сюда, ради собственного твоего достоинства, оставь нас как можно быстрее! — Ни за что! — ответил Ринальдо. Виоланта внимательнее присмотрелась к нему и воскликнула с испугом: — Это он! — Это он! — повторила Дианора; она откинулась назад и прикрыла глаза. — О, Дианора! — пробормотал Ринальдо. — Не должен ли случай, меня сюда приведший, вступиться за меня? Ты отводишь от меня взгляды, от меня, которого судьба столь удивительно привела на этот остров, чтобы найти тебя? Не будь же более жестокосердна ко мне, чем судьба моя и этот случай! После небольшой паузы Дианора спросила: — Несчастный, откуда ты пришел? Не довольно ли того, что твой образ преследует меня повсюду, так ты еще и сам являешься? — Судьбе так угодно, — ответил Ринальдо. — И я счастлив! Более счастлив на маленькой Панталерии, чем был когда-либо в большом мире. Старая служанка вошла в комнату с кастрюлей воды. Виоланта подошла к ней и вывела ее в прихожую. Когда Ринальдо остался с Дианорой один, он приблизился к ней, взял ее руку и упал перед ней на колени. Она посмотрела на него печальным и нежным взором и вздохнула. Он омочил ее руку слезами, покрыл ее бесчисленными поцелуями и прижал к своему стучащему сердцу. И у Дианоры тоже текли из глаз слезы, и под легким крепом вовсю стучало ее сердце. Она склонилась к нему, и щека ее огнем горела у его щеки: губы их слились, и Ринальдо громко и радостно вскричал: — Этот поцелуй отпущения, эта прекраснейшая печать прощения, очищает меня от моего прегрешения и благословляет на новый образ жизни! Ты видишь, любимая Дианора, я отказался от шумного света! На этот маленький остров я сбежал, дабы жить для себя и в покое. Да, само Небо выказало расположение к моему благочестивому решению. Мои мольбы услышаны. Он простил меня и в виде залога примирения вновь дарит мне тебя. Ты опять моя! Начинается новая жизнь! — О Ринальдо! — вздохнула Дианора. — Не дай твоим мечтам обольстить тебя сладкими надеждами, надеждами, которые никогда не сбудутся. — Тебе не отнять у меня моей убежденности! Ты сама и есть залог моих надежд. Я тебя обнимаю, — вот это и есть прекраснейшая действительность. Я не грежу; мое счастье заново рождается в твоих объятиях. Он прижался лицом к ее груди и забылся в сладком восторге. Виоланта, зайдя опять в комнату, нашла их в этом положении. Она постаралась остаться незамеченной и вышла в боковую комнату. Но вот Дианора нежно отстранила от себя Ринальдо, он поднялся. И остался стоять подле нее, а его вопрошающие взгляды устремились ей в глаза. — Ринальдо, чего ты хочешь от меня? — Не говорит тебе этого твое сердце? Небо вернуло мне тебя не для того же, чтобы я тебя опять потерял? — Ах, Ринальдо! Как мне ответить на эти вопросы? — Как того желает твое сердце. — Нет! Наши сердца обмануты; они не могут быть сейчас нашими советчиками. — Кто же тогда? — Разум и рассудительность. Виоланта как раз вернулась в комнату. Она сказала: — Чтобы присутствие Ринальдо не привлекло внимание нашей старой служанки, ему следует уйти. Он не может тут долее оставаться. — О Виоланта! — сказал Ринальдо. — Ты никогда не могла, никогда не расставалась с предметом любви твоего сердца, никогда не находила то, что потеряла, и никогда не наслаждалась блаженством нежданной счастливой встречи! А потому с губ твоих слетает столь чудовищный приказ. — Пусть Дианора сама решает, — ответила Виоланта. Дианора ласково посмотрела на Ринальдо и сказала: — Ринальдо! Тебе следует нас оставить. — Дабы не встречаться с тобой? Ты покинешь этот остров… — Нет! Без тебя — нет! — Тогда я ухожу. А завтра я увижу тебя? — Завтра. Он обнял ее, запечатлел бесчисленные поцелуи на ее губах и ушел. Виоланта проводила его до дверей дома, и он радостно поспешил в свое жилище… Миновала ночь, золотое царственное светило, улыбающееся солнце, выплыло из-за моря. Ринальдо с бьющимся сердцем стоял у виллы, в которой жила его любимая. Он сам не знал, почему не осмеливался войти в дом. Но вот ему на глаза попала одинокая часовня Святого Креста, где Дианора порой молилась. Охваченный тем же чувством, он пошел туда, упал на колени перед образом Богородицы и погрузился в благоговейную молитву. Внезапно за ним раздались шаги. Он вскочил, обернулся и увидел Дианору. Он бросился ей навстречу, прижал ее к сердцу и сказал: — Наши сердца однажды встретились и обрели друг друга, души наши всегда оставались вместе, и теперь вновь объявились здесь, задавшись одной целью. Я молился. Твоей молитве, прекрасная душа, я мешать не стану. Помолись и ты, и я буду вместе с тобой счастлив благодаря тому, что мольбы наши будут услышаны. Он повел ее к алтарю. Она благоговейно опустилась на колени, а он оставил часовню. Под устремившимся к небесам кипарисом Ринальдо упал на колени, воздел руки к небесам и стал молча молиться, проливая слезы. Тут и нашла его Дианора, выйдя из часовни. Она тихо подошла к нему, наклонилась, нежно обняла и поцеловала его пылающий лоб. — Без сомнения, Ринальдо, — сказала она, — ты стал хорошим человеком! Утешительной и возвышающей душу была моя молитва о тебе. Святая Дева улыбнулась мне в знак того, что услышала мою мольбу, и отрада наполнила мое сердце. Если уж Небо к тебе милостиво, как могу я тебя оттолкнуть? Сердце мое принадлежит тебе. Любовь не оставит нас без радости, без утешения. Ринальдо проводил Дианору до виллы, и теперь старая служанка узнала, что переодетый крестьянин — это случайно встретившийся родственник ее хозяек, которого к пребыванию на Панталерии привели прихоть и склонность к одиночеству, а к ним — чистый случай. И фрау Марте они сказали то же самое, и она порадовалась за них и изумилась. Ринальдо переселился к дамам на виллу… Однажды он спросил у Виоланты об истинной причине их спешного отъезда из замка графини, где к нему впервые явился черный монах. Он с удивлением узнал, что к отъезду их вынудили жуткие угрозы черного монаха. Ринальдо же рассказал им, что пережил он с черным монахом и его бандой и что эта банда пыталась заставить внушающего страх атамана разбойников помочь им осуществить некий подлый план. У Ринальдо теперь не было ни малейшей охоты ломать голову над тайнами черных монахов. Он жил, безгранично счастливый, настоящим, которое позволило ему легко забыть все, что случилось прежде. Теперь он, словно совершенно другой человек, пребывал в кругу, который очертили вокруг него любовь и дружба, все его пренеприятные воспоминания рассеялись как дым. Ни на сценах насилия, совершенного в Апеннинах, ни на событиях в Калабрии и на Сицилии не сосредоточивал он своих мыслей; все для него оставалось в далеком прошлом, было спектаклем, который он некогда смотрел, в котором даже сам принимал участие, но роль свою в котором забыл или по меньшей мере хотел напрочь забыть. Как жил он сейчас, так он желал бы прожить всю свою жизнь, и если он с удовольствием предавался воспоминаниям о своем прошлом, то это были эпизоды, которые относились к дням его счастливого детства, какие провел он в сельской местности на пастбище со своими козами. Как самый младший из шести детей в бедной семье, он, когда ему едва исполнилось десять лет, должен был пасти родительских коз. Но он был очень любознательным и ощущал в себе стремление достичь когда-нибудь большего, чем его братья, работавшие на виноградниках или на пашне. Вот почему он постарался завести знакомство с отшельником, что жил в том краю, куда он гонял своих коз на пастбище. Затворник, которого звали Онорио и который не всегда носил одежду отшельника, был человеком благоразумным и знатоком людей. Он ушел из мира только тогда, когда, как он сказал, научился презирать его. Этот человек взял на себя труд обучить любознательного мальчугана. Он учил его чтению и письму, много рассказывал и давал читать книги, которые юный Ринальдо буквально глотал в своем одиночестве. Это были исторические книги Плутарха, Ливиуса[13 - Имеется в виду античный историк Тит Ливий, автор «Истории Рима от основания Города» (прим. верстальщика).] и Куртиуса[14 - Имеется в виду древнеримский историк Квинт Курций Руф, автор «Истории Александра Великого Македонского» (прим. верстальщика).]. Из этих книг Ринальдо узнавал о великих подвигах, они настраивали восприимчивое воображение мальчика на романтический лад и заметно влияли на все его помыслы и поступки. Ринальдо было семнадцать лет, когда Онорио, его друг и учитель, однажды внезапно исчез, оставив письмо, в котором назначил его наследником немногих своих пожитков. Все, что Ринальдо получил, кроме книг, он обратил в деньги и с ними пошел в солдаты. Здесь он надеялся претворить в жизнь свою мечту. Но напрасно. Стремление к подвигам не могло осуществиться в папской рати. Тогда он поступил на службу в Венецию. Но и тут не остался и пошел служить в войска короля Сардинии. Здесь счастье, казалось, улыбнулось ему. Один из генералов обратил на него внимание, выдвинул его, произвел очень скоро в капралы, позже его, уже прапорщика, послали с войском в Сардинию на завоевание Кальяри. Однако там он попал в переделку, нарушил субординацию и был разжалован. Это вывело его из себя. Он отомстил своему начальнику — заколол его кинжалом и сбежал. В постоянной тревоге, подстерегаемый опасностью, обвиняемый официально в преступлении, блуждал он по стране и нигде не находил себе пристанища. Так он и попал к разбойникам, которых очень скоро возглавил, организовал из них упорядоченные отряды и стал их атаманом. …Однажды утром Ринальдо, как обычно, спустился на берег, увидел уходящий в море рыбачий баркас, последовал мысленно за ним до Сицилии и вспомнил живущих там знакомых и Серену. Погрузившись в воспоминания, он улегся под деревом. Но лежал так недолго и услышал вдруг позади какой-то шорох. Оглянувшись, он увидел старца из Фронтейи. Ринальдо испуганно вскочил и хотел скрыться. Но старец крикнул ему вдогонку: — Остановись! Куда бы ты ни ушел, я последую за тобой… А здесь мы одни. — Чего же ты хочешь от меня? — спросил Ринальдо. — Почему преследуешь меня, как нечистая совесть преступника? Почему нарушаешь мой покой и отравляешь своим присутствием тихие радости моего одиночества? Если ты мой злой дух, так отвяжись от меня! У меня с тобой нет больше ничего общего! — Ты исчез, и в Сицилии ни один твой друг и знакомый не знает, где ты. Только я знаю. Черную банду усмирили, твои друзья отомстили за тебя твоим преследователям. Сделали они все это для тебя не без самопожертвования. И вот все уже готово к отъезду на Корсику, но каждый задается вопросом: а где же предводитель нашей команды? Где же храбрый Ринальдини, который обещал сражаться во главе наших отрядов? Тебя ищут и нигде не находят. Твоими друзьями овладевает нетерпение. Они требуют даже от меня объяснения, куда ты внезапно исчез, и осмеливаются высказывать предположения, меня позорящие. Я знал, куда ты отправился, я знаю, что ты нашел здесь и какое решение принял. Ты отказываешься от славы и не желаешь венка, который зеленеет для тебя на Корсике; ты более не тот, кем ты был. Я это знаю, я это вижу. Я не упрекаю тебя в том, что иной раз делал для тебя, и даже не ставлю тебе в счет жизнь, за которую ты должен быть мне благодарен. Ибо без моей защиты ты давно был бы ближе к небесам, чем к земле. Я хочу, чтобы ты обрел покой, и рад буду, что ты наслаждаешься покоем благодаря мне. Будешь ты спокоен, так будешь и счастлив, и я рассчитываю на твою тихую благодарность. Публичной благодарности я не требую. Но ты не можешь требовать, чтобы я из-за тебя потерял наших друзей. — Потерял? Из-за меня? Что можешь ты потерять, ты, который все имеет? — удивленно спросил Ринальдо. — Твои друзья с подозрением относятся ко мне и тем меня бесчестят. Многие даже считают, что тебя нет более в живых. Я молчал бы и предоставил тебе наслаждаться покоем на Панталерии, но большая часть людей, завербованных нами, решительно не желает грузиться на корабль прежде, чем они получат известие, что ты жив. Ты должен спасти мою честь, ты должен показаться сомневающимся. Спасение моей чести зависит от этого. — Твое желание я выполнить не могу. Я отсюда не уйду. — Ладно, тогда пусть те сомневающиеся приедут сюда и найдут тебя живым на Панталерии. Иного выхода для себя я не вижу! — Старец! Как бы ты ни звался, кто бы ты ни был! Если были для тебя святы когда-либо счастье, покой человека, так будь милосерден и оставь меня в моем одиночестве. — Этого я и хочу. Но должен ли я запятнать себя подозрением в убийстве, в том, что лишил тебя жизни? И неужели должны мы поэтому стать свидетелями провала нашего дела и заставить благородно мыслящих людей Корсики напрасно ждать обещанной помощи? Этого ты требовать не можешь! Покажись твоим друзьям, — а там иди куда хочешь. — Ради спасения твоей чести, ради спасения экспедиции на Корсику и чтобы снять с тебя подозрение в вероломном убийстве, я последую за тобой на Сицилию. Но не сегодня. — У тебя есть два дня. Послезавтра мы поговорим с тобой на этом же месте. Ринальдо хотел еще что-то сказать, но старец быстро ушел и вскоре исчез за холмом, по дороге в город. Ринальдо решил после долгих размышлений провести старца и не ехать за ним на Сицилию. Он поговорил об этом с Дианорой; она испугалась и согласилась с решением Ринальдо. Только ее очень волновала задача, как найти судно, которое доставит их на Мальту. Они еще обсуждали это дело, когда Дианоре принесли письмо из города от владельца виллы. Он сообщал ей, что еще нынче вечером к ним приедет некая дама со своей камеристкой и займет квартиру во флигеле. Сообщение это не изменило их планов. Ринальдо ушел, чтобы подыскать судно. Но вернулся, не найдя ничего. Вечером приехала дама, о которой они получили известие. Ринальдо как раз собирался выйти из комнаты, когда она вошла. Это была Олимпия. А ее камеристкой оказалась Серена. Присутствие этих двух женщин в столь спокойной атмосфере виллы поставило Ринальдо в затруднительное положение. Олимпия в присутствии Дианоры разыграла довольно естественно роль незнакомой с Ринальдо женщины. Он не был скомпрометирован ею ни единым словом. Но Серена притворяться не умела. Она забросала Ринальдо вопросами и даже вставляла в свои просьбы раз-другой легкие упреки. Затруднений из-за публичного выяснения отношений Ринальдо избежал с большим трудом. Ринальдо сам зашел к Олимпии, желая предварительно выяснить их отношения и придать тем самым их взаимному общению спокойно-любезный тон. Ринальдо, обратившись к Олимпии, сказал: — Старец заверил меня, что только он, единственный из всех моих знакомых, знает, что я здесь. — Так думаю и я. Во всяком случае, я об этом ничего не знала. Как я удивилась, когда тебя тут увидела, ты прекрасно понимаешь. Но думаю, я вела себя так, что ты не можешь на меня пожаловаться. — А что тебя, Олимпия, привело на Панталерию? — Крайняя нужда и осторожность. Половина моих друзей и знакомых арестованы. — Арестованы? — удивился Ринальдо. — По ходатайству французского посланника в Неаполе. Нас предали, наши замыслы в отношении Корсики раскрыты. Дом старца из Фронтейи занят стражей, а его ученики арестованы. Сам он о том еще не знает. Я первая приношу ему страшное сообщение. — Разве не мог сей могущественный старец отвести от вас удар? — Этого я не знаю. — Сможет ли он снасти своих друзей? Или спектакль с его фокусничеством закончен? — Не знаю, что станет он делать. Кто может заглянуть в будущее? — Твой фокусник, я полагал, может, — мрачно ответил Ринальдо. Тут в комнату вошел старец из Фронтейи. Он казался совершенно спокойным и, взяв руку Олимпии, приветствовал ее. Олимпия растерянно смотрела на него. — Дочь моя! Ты растерялась? — О, ты не знаешь… — Я знаю, почему ты здесь; я знаю, что происходит на Сицилии, — сказал старец. — Ты это знаешь? — переспросил Ринальдо. — И при этом ты так спокоен? — заметила Олимпия. — Я ничего не в силах изменить. — Старец поник головой. — Ты считаешь, что наше дело на Корсике провалилось? — спросила Олимпия. — Я готов отправиться на Корсику. — Сможешь ли ты освободить твоих арестованных друзей? — опять спросила Олимпия. — Ты увидишь, что произойдет. — А здесь мы в безопасности? — Нет. Поэтому я отплываю отсюда. — А не мог разве ты, — заметил Ринальдо, — отвести от твоих друзей постигшую их беду? — Это твоя вина, Ринальдини, в том, что случилось. Останься ты на Сицилии, мы теперь были бы на Корсике. Из-за твоего исчезновения нам пришлось отложить отъезд, мне надо было отправиться на Панталерию, чтобы найти тебя, а наших друзей между тем схватили. Мною им не овладеть, но тебя они найдут — незащищенного, в нежных объятиях любви. Твои друзья уже не столь могущественны, чтобы защитить тебя. Ты падешь жертвой собственной безрассудности. Но что я смогу сделать для тебя в последние минуты твоей жизни, я сделаю, даже жертвуя собственной безопасностью. И тогда ты поймешь, каким истинным другом я был тебе. — Так ты махнул на меня рукой? — Не могу иначе. А ты, Олимпия, ты узнаешь то, что подскажет тебе твой разум. Он ушел, оставив Олимпию и Ринальдо в замешательстве, озадаченными. Ринальдо поинтересовался у Олимпии, что она намеревается делать. Олимпия ответила: — Я последую за старцем. Ринальдо оставил ее и пошел к Дианоре. Он рассказал Дианоре то, что позволено было ей знать из истории, повергшей его в замешательство, и уговорил ее покинуть виллу, как только предоставится возможность. Сам он вернулся к прежней хозяйке и опять занял оставленное им жилье. С наступлением дня Ринальдо отправился на берег, и ему повезло — он нашел рыбачью барку. Ему пообещали через три дня, когда барка будет отремонтирована, доставить его на остров Лимозу. А пока Ринальдо решил пожить у брата своей хозяйки на его молочной ферме, что была в трех милях от виллы. Дианоре он написал письмо, просил ее, не привлекая внимания, оставить вместе с Виолантой виллу и идти к нему. Сам Ринальдо обошел всю местность, осторожно подыскивая себе потаенное убежище. Он нашел несколько пещер в скалах, осмотрел их и убедился, что в них очень удобно скрываться. А потому отнес туда провизию и оружие. Он как раз вышел из такого убежища и возвращался на ферму, когда в стороне, среди холмов, увидел белую, под вуалью, легко шагающую женскую фигуру, которая, судя по платью, не могла быть деревенской девушкой. Ринальдо последовал за ней и в конце концов на равнине почти нагнал ее. Она шла к одной из вилл, откуда ей навстречу вышел человек в простой, но не деревенской одежде, взял ее за руку и повел в дом. Ринальдо подошел ближе и у самой виллы увидел девушку, косящую траву. Он спросил ее: — Ты живешь на этой вилле? — Да, — ответила девушка. — Господин и дама, что зашли на виллу, это, видимо, твои хозяева? — Да. — Как их зовут? — Я не знаю. — Ты родилась на этом острове? — Да, на этой вилле, где мой отец работает садовником. — А вилла принадлежит твоим хозяевам? — Нет. Она принадлежит синьору Мандрамо, он живет в городе. Он сдал виллу моим теперешним хозяевам. — А твои хозяева уже давно здесь? — Померанцевые деревья уже дважды цвели с тех пор, как они тут живут. Ринальдо дал девушке денег и ушел опять на ферму, где жил. Тут он нашел фрау Марту с письмом от Дианоры. Дианора одобрила его осторожность, но считала, что ей благоразумнее остаться на вилле, пока день отплытия барки не будет определен наверняка. Едва фрау Марта с ответом Дианоре ушла, как в комнату к Ринальдо вошел старец из Фронтейи. Ринальдо, раздосадованный, спросил: — Так что ж, я не могу нигде укрыться от тебя и твоей назойливости? — Нет! Пока ты еще живешь, нет, ибо я такой твой друг, которого ты даже не в состоянии оценить. Тебя еще можно спасти. Я отвезу тебя без всякого риска на Корсику. — Все-таки? — улыбнулся Ринальдо. — Твоя язвительность меня не обижает, я же твой друг. О Ринальдо! Ведь слишком поздно будет, если ты поймешь это в последние минуты твоей жизни! Сейчас, говорю я тебе, тебя еще можно спасти. Но промедление гибельно. — Враг моего покоя! — Прошу тебя, следуй за мной! — А иначе мне смерть? — Поистине! Клянусь Предвечным Господом, я говорю правду. Следуй призыву твоего сердечного друга! Иди за мной, Ринальдо! Спасайся и сэкономь мне слезы. — Завтра, говоришь ты, решается моя судьба? — Завтра! Завтра и навсегда. Утро, которое после этой ночи тебе улыбнется, будет последним в твоей жизни, если ты останешься здесь, если не уйдешь со мной. — Дай мне доказательства. — Ты мне не веришь? — Нет, завтра еще не настанет час моего ухода в мир иной! — Но час этот бьет, — торжественно заявил старец. — Он пробьет завтра, клянусь всемогущим Господом и моей бессмертной душой! — Ты хочешь заманить меня на Корсику. Я не последую за тобой. Я пренебрегаю твоими пророчествами. Я остаюсь здесь. — Ну что ж! Если ты не хочешь принять руку, которую я тебе предлагаю, чтобы спасти тебя, так пусть, по крайней мере, сохранится наша дружба, так пусть мои слезы проводят тебя в страну, из которой нет возврата. Он опустил голову, на мгновенье-другое замер и пошел к двери, которая с шумом распахнулась. Свет в комнате погас, и какая-то белая фигура вплыла в нее. Старец вскричал: — Всемилостивый Боже! Роза! — И бросился из комнаты. — Фокусник! — крикнул ему вслед Ринальдо, поднял глаза к плывущей фигуре и действительно увидел лицо Розы. Он отступил, пораженный. Она раскрыла объятия и, словно прижав что-то к груди, кивнула ему и исчезла. Ринальдо стоял словно оцепенев, но скоро взял себя в руки и, горько усмехаясь, громко сказал: — Ты — фокусник и только фокусник! Я тебя знаю. Первый луч дня упал на бодрствующего Ринальдо. Он мало спал этой ночью. — День начался! — пробормотал он. — День, который должен поставить всем будущим дням моей жизни цель. Последний! Ужасное слово! Но кто сказал этому старому фокуснику с достоверностью, что этот день, именно этот день, должен положить конец моей жизни? Он вскочил, написал несколько строк Дианоре и послал письмо на виллу. После чего отправился в свое потаенное убежище, из которого не хотел в этот день выходить, дабы доказать ложность пророчества старца. Ринальдо как раз приблизился к скале, когда на побережье, неподалеку, увидел сицилианских солдат. Испугавшись, он сошел с тропы и двинулся вправо, к густому кустарнику. Но едва он достиг кустарника, как заметил в долине большую команду солдат. Он вышел из убежища и направился к той вилле, в которую, как видел он, вошли накануне незнакомый господин и дама. Дверца в ограде сада была открыта. Из павильона навстречу Ринальдо вышел тот самый незнакомец. — Князь! — вскричал испуганно Ринальдо. — Несчастный! Ты здесь? — удивился князь и пошел обратно в павильон. Ринальдини задрожал, но рискнул последовать за ним. Это был князь делла Рочелла. Ринальдо, душевно потрясенный, хотел было заговорить, но услышал крик ужаса и увидел на одном из диванов красавицу Аурелию. Это окончательно привело его в замешательство. Князь взял его за руку, помог прийти в себя и сказал: — Если ты остаешься на острове, так эта минута станет последней минутой нашего пребывания здесь. — Нет! — вздохнул Ринальдо. — Уже завтра я оставлю остров, и вы никогда меня больше не увидите. Благодарение Богу, что встретил вас! Эта минута — одна из счастливейших в моей несчастной жизни. - А ты все еще связан со своими людьми? — поинтересовался князь. — Нет! — пробормотал Ринальдо. — Узы презренного ремесла разорваны. Я теперь другой человек. Аурелия поднялась с дивана и хотела выйти из павильона, но тут к ним вбежал, запыхавшись, садовник и сообщил, что вилла и сад окружены сицилианскими солдатами. — Это уготовлено мне, — сказал Ринальдо глухим голосом. — Несчастный! — пролепетала Аурелия и опустилась на диван. — Попытайся спастись! — сказал князь. — Слишком поздно! — вздохнул Ринальдо. — Я презрел совет и предостережение друга. Слишком поздно! Сильный шум приблизился. В мгновение ока павильон был занят солдатами. Вошел офицер. — Вот он! — закричал кто-то. Ринальдо обернулся на голос. Перед ним стоял его смертельный враг, черный монах. Черный монах показал на Ринальдо и объявил: — Это Ринальдини, арестуйте его. С издевательской усмешкой посмотрел черный монах на Ринальдо, а тот опустил глаза долу. — Ты — Ринальдини? — спросил офицер. — Да, это я, — ответил атаман. Но тут перед павильоном возникла сутолока и в павильон протиснулся старец из Фронтейи. — Ринальдо! — объявил он. — Я обещал тебе дружбу до гробовой доски. Я держу слово. Тебя нельзя спасти, так умри от моей руки. Он выхватил кинжал и вонзил его, прежде чем кто-либо мог предупредить его удар, в грудь Ринальдо. Ринальдо рухнул на диван рядом с Аурелией. Он протянул правую руку к старцу, она свесилась, а он слабо вздохнул: — Благодарю тебя! Аурелия лишилась чувств. Старец обратился к черному монаху и сказал: — Теперь ты пропал! Потом, бросив взгляд на Ринальдо, проговорил: — Твой друг Онорио мог подтвердить правильность своего учения только твоей смертью. Ты должен был стать героем, а стал разбойником. Ты не хотел сойти с пути, по которому шел. Твой друг, который любит тебя больше, чем себя, не хочет видеть тебя на виселице. Он вытер слезы, повернулся к офицеру и сказал: — Именем короля! Этого черного предателя арестуйте! Меня везите в Неаполь. Я предстану перед королевским судом. Там я сумею оправдаться. Бешено выл, точно сорвавшийся с цепи, ветер, с грохотом разбивались о скалистый берег мятежные волны, яркие молнии прорезали черный мрак затученной ночи; на земле и на небе царило смятение. Коленопреклоненный Онорио молился в часовне; недвижный стонал на своем ложе в ските Ринальдо. Неподалеку от Мальты лежит маленький необитаемый остров Лампидоза, окруженный морем, печальный и одинокий, но его надежная гавань обеспечивает морякам убежище и защиту, когда их преследуют свирепые бури. Посреди островка стоит маленькая часовенка, построенная во славу Пречистой Девы. Ни один моряк, будь то христианин или почитатель Магомета, не забывает оставить в часовне как благодарственную жертву за спасение провизию или боеприпасы. Кто в минуту бедствия испытывает в них нужду, кладет за взятое деньги, и ежегодно сюда приходят с Мальты галеры, которые отвозят денежные жертвы в Трапани на Сицилию, в церковь почитаемой всеми Богоматери. В часовне на Лампидозе коленопреклоненный Онорио молился перед алтарем Благословенной Богоматери. Потоки дождя с шумом низвергались из ощетинившихся туч; все громче громыхал гром; земля содрогалась. Онорио поднял голову, протянул руки к образу Пречистой Девы. Огненная стрела со свистом влетела в часовню, тут же последовал сильнейший удар грома. Часовня задрожала, освященные лампады бились друг о друга, а образ Богоматери, казалось, двигается. Онорио вскочил и поспешил в скит к Ринальдо. Но как попал Ринальдо на остров Лампидоза? Это мы сейчас расскажем. — Меня везите в Неаполь, — сказал старец из Фронтейи, спокойно, уверенным тоном. — Я предстану перед королевским судом. Там я сумею оправдаться. Черный монах заметно вздрогнул; неподвижным взглядом уставился офицер в спокойные глаза старца. Изумление сковало часовых. Вне себя, вбежала в павильон Дианора. — О, мой Ринальдо! — вскричала она, бросилась на окровавленного, покрыла его уста бесчисленными поцелуями и вызвала его отлетающий дух обратно к жизни. Ринальдо задышал. — Он жив! — закричала Дианора. — Он жив! Она крепко сжала Ринальдо в объятиях. Одно легкообъяснимое движение черного монаха быстро предупредил офицер. Он обратился к часовым, и истекающего кровью Ринальдо вырвали из объятий Дианоры. Рыдая, упала она в объятия Виоланты. Старец следовал за раненым и солдатами. Ринальдо перевязали. И все взошли на барку. Черный монах попытался сбежать по дороге в гавань; его связали. Якорь подняли, поставили паруса; команда взялась за весла, и барка вылетела из гавани. Таинственная тишина царила на судне; ярко сверкали луна и звезды на синем небе; ласково плескались темные волны о барку, громко скрипели в уключинах весла в тишине ночи. — Корабль! Корабль! — внезапно передалось из уст в уста. Подгоняемый свежим юго-восточным ветром, к барке быстро приближался корабль. Оттуда прозвучал приказ сдаваться. Команда схватилась за оружие. Открылись бойницы вражеского судна; серебряная луна засверкала с зеленых знамен. — Тунисцы! — вскричал офицер. — Нас слишком мало! Мы пропали! Заговорило орудие врага, гром прогремел над волнами. Имело ли смысл сопротивляться? Барку захватили. Чинтио, Луиджино и их люди, переодетые в турецкие одежды, перепрыгнули на барку; солдат зарубили. В Сицилию никто не вернулся. Старец обнял друзей. У Лампидозы они встали на якорь. Здесь Ринальдо высадили и передали на попечение Онорио. Корабль опять вышел в море… На Лампидозе, примерно в ста шагах от часовни, стояли три маленьких скита, много лет назад в них жили в удивительном согласии три отшельника: католик, православный и магометанин. Католик пережил своих друзей. Его, уснувшего навеки, нашел на ложе турок-пират, прочел его записи и записи его побратимов, которые он оставил, и распорядился, чтобы умершего похоронили. Записи турок-пират оставил в ските. Все это обнаружил Онорио, когда прибыл на Лампидозу. Здесь хотел он окончить свою жизнь, посвятив ее Господу и благочестивым размышлениям. Здесь и нашел его старец из Фронтейи и оставил ему Ринальдо… За ночь буря утихла, и, когда утром солнце улыбнулось, в гавань вошло судно со старцем из Фронтейи и бросило якорь. Старец вскоре вошел в скит. Взгляд его был веселый, а речь — спокойной. — Приветствую вас, друзья мои! Будьте благословенны и счастливы. Буря кончилась, солнце смеется, и корабль мой стоит в надежной гавани. — А у тебя такая же хорошая позиция, как у твоего корабля? — Плохой, — старец улыбнулся, — у меня никогда не было. — Так ты очень счастлив! — воскликнул Ринальдо. — Но вспомни: ведь счастье переменчиво. Конечно, улыбнуться оно может, но удержать его удается чрезвычайно редко. — А ты умеешь обходиться со счастьем? Если счастье хочет подсесть к тебе, так протяни ему руку; а расправит оно свои крылья, чтобы улететь, так верни ему его подарки и пусть летит. Ты же знаешь женщин, думаю, тебе они хорошо знакомы! — Женщины, — вступил в разговор Онорио, — ценятся куда выше, чем простой мужчина! Старец улыбнулся Онорио и продолжал: — Счастье — тоже как женщина. Женские капризы могут доставить тебе наслаждение, но не должны тебя печалить. Есть люди, считающие себя счастливыми, ибо мнят себя мудрыми. Считай себя мудрым, если чувствуешь себя счастливым. — Этого я никогда не смогу! — вздохнул Ринальдо. — Человек, — возразил старец, — может все, чего он хочет. Так хочешь ли ты остаться на этом острове или ощущаешь потребность и достаточно мужества вновь поездить по белу свету? Только чуть меньше упрямства, и ты будешь чувствовать себя среди людей очень даже хорошо. В человеческом обществе быть упрямым неприлично; люди не терпят упрямства. Они или отвечают тебе тем же — при этом ты ничего не выигрываешь, или от тебя бегут — при этом ты выигрываешь еще меньше. Я знаю мир и людей. Прислушайся ко мне, моими устами говорит опыт. Я хочу доверить тебе одну тайну и тем самым открыть тебе тайну всех умных людей, тех, кто стал значительным в этом мире, и тех, кто еще станет значительным. Обязанности человеческого общества — это нескончаемый, беспрерывный обмен деяниями. Ты даешь, и ты берешь. Не принимай участия ни в каком деле, если не ждешь, что оно принесет тебе выгоду. Твой разум, твои познания и твою обходительность — все вкладывай в дело обмена, не причиняй вреда ближним твоим, уважай их; служи им, если ты можешь; оставь им их притязания и прости им их слабости. Они не останутся неблагодарными: твои расходы будут тебе всегда возвращены сторицей. — Но среди этих людей будут и друзья, — сказал Ринальдо, — а ведь дружба требует… — Дружбу, — прервал его старец, — считай всегда и самым прекрасным, и самым опасным подарком Небес. Ее наличие восхитительно, ее непостоянство ужасно. Постигнет твоего друга несчастный случай, а ты ничем помочь ему не можешь, так не дай боли за него одолеть тебя. Ринальдо посмотрел на него и заметил: — А ты не поступал так, как говоришь. Во всяком случае, по отношению ко мне! — Ты мне больше чем друг. — Больше? Больше чем друг? Я — тебе? И кто же я тебе? — Я люблю тебя, — ответил старец, — как отец любит сына. Так хочет мое сердце. После небольшой паузы Ринальдо спросил: — Ты был, с тех пор как мы расстались, опять на Сицилии? Довольно улыбаясь, старец ответил: — Я был во Фронтейе. Там творились жуткие бесчинства. Священники потянули моих учеников в трибунал и круто обошлись с ними. Большая их часть попала в монастыри и обречена на вечное покаяние, а некоторые даже умерли под пытками. — Боже правый! — Из них хотели вытянуть признание в язычестве. Видит Бог, моим ученикам выпало то же самое, что некогда пришлось во Франции на долю невинных тамплиеров! Кстати, в Сицилии считают, что барка, на которой находились мы и королевские солдаты, либо утонула, либо ее пустил ко дну какой-то пират. После небольшой паузы старец, улыбаясь, продолжал: — Мои книги сейчас в руках инквизиционного трибунала… В Палермо и Мессине я прочел вывешенные повсюду объявления об отмене награды за твою голову; вот один экземпляр! Поскольку Ринальдини поглощен волнами. Но, видимо, очень скоро будут объявлены новые награды, Чинтио и Лодовико во главе большого отряда перегнули палку в Сицилии. — Как? Чинтио? Лодовико? — То, что проделывал ты, в сравнении с тем, что проделывают они, просто детские шалости. — Я счастлив! А как обстоят дела с операцией на Корсике? — Отложить дело не значит отказаться от него. — Где живет Дианора? — Иди в большой мир, найдешь ее. — А чем ты сейчас занимаешься? — Торговлей. Как купец, я плаваю на судах по морям. Раздались два пушечных выстрела, извещавшие о прибытии корабля. Онорио и старец вышли из скита. Но скоро вернулись, и старец сказал: — Ринальдо, прибыл сицилианский корабль. Он пострадал от шторма, его хотят здесь ремонтировать. Капитан хочет несколько дней пробыть здесь. А мой корабль отплывает. Хочешь уехать со мной? Онорио обнял Ринальдо и, запинаясь, пробормотал: — Следуй за твоим другом! Оставь меня здесь одного, дай мне спокойно умереть. — Я понимаю, что ты хочешь сказать! — ответил печально Ринальдо. — Да, умирай здесь спокойно. Прощай! Я ухожу в большой мир, а из большого мира — к своим разбойникам. Старец! Я следую за тобой. Утро было прекрасным. Корабль скользил по морю. Ринальдо стоял на палубе. На востоке небо заливалось багрянцем. Сверкающие лучи прорезали чистый воздух и прочерчивали голубоватый свод пурпурными полосами. Ринальдо смотрел на небо со слезами на глазах. Его чувства нашли свое выражение в безмолвной утренней молитве. Старец стоял рядом с ним. Вокруг посветлело, ярче засверкали все краски. Тысячи золотых лучей вспыхивали в воздухе. Восток горел огнем. И вот появилось солнце. Его сияющий диск парил над горизонтом. Какое-то мгновение казалось, что оно восседает на море, как на троне, наконец-то оно уже взошло, ясное, ослепительное, поистине — его небесное королевское величество. Ринальдо упал на колени, воздел руки и произнес: — Великий свет небес! Сколь часто видел ты разбойника на залитых кровью тропах, как часто твой взгляд проникал в его потаенные уголки! О, загляни в мое сердце и узри, как я страдаю! Старец рывком поднял его и сказал: — Посмотри-ка, друг, без подзорной трубы ты уже не увидишь Лампидозы. Остров остался далеко позади. Так в быстром беге времени исчезают деяния людей, так исчезает воспоминание о добре и зле! Корабельный колокол прозвонил к завтраку. Матросы вышли на палубу. Капитан, который сегодня собирался праздновать именины, выставил вино. Ему дружно провозгласили здравицу. Появились гитары и скрипки. Кто-то затянул песнь, и скоро все запели: В непроглядной чаще леса, Глубоко забившись в грот, Чутко дремлющий разбойник Приближенья Розы ждет. «Ринальдини! — кличет Роза, — Просыпайся, милый мой! Люди встали, солнце встало, Дело только за тобой». Он глаза приоткрывает, Утренний привет ей шлет — Дева падает в объятья, С губ его лобзанье пьет. За стеной движенье, кличи, Дружный лай веселых псов — Ружья зарядили люди, Каждый на борьбу готов. Атаман во всеоружии Перед шайкой предстает, Молвит: «С добрым утром, други, Отчего к вам сон нейдет?» «Враг идет на нас войною, Он уж близко, не до снов…» — «Что ж, прекрасно! Пусть посмотрит, Как дерется сын лесов!» «Победить иль пасть!» — «Да будет!» — Раздаются голоса. Горы вдаль разносят клятву, Эхом вторят ей леса. Ну и бестии! Опасность В них удваивает прыть… Но лилась их кровь напрасно, Рок велит им отступить. Ринальдини, окруженный, Бой врагам последний дал И несется сквозь чащобу К старой крепости меж скал. Мрачны крепостные стены, Но для счастья нет препон. Взор волшебный Дианоры С радостью встречает он. О разбойник Ринальдини, Скольких жен ты свел с ума! На войне ты гнев и ужас — В замке ты любовь сама! — А теперь его нет! — сказал капитан. — Черт побери! Это был человек, о котором еще долго будут петь и говорить. — Именно так! — подтвердил старец и улыбнулся. Капитан продолжал: — Он, в каком-то смысле, многого достиг! Если б только обладал большим чувством чести! Его надо было помиловать, и он сослужил бы государству хорошую службу со шпагой в руке. А теперь он, наверное, в желудке какой-нибудь акулы… Все засмеялись, и Ринальдо засмеялся вместе со всеми. Девушка и юный матрос вышли и запели: Он: Зачем тебе в горы? Ринальдо в горах — Он схватит, ограбит… Иль чужд тебе страх? Она: Ах, надо мне в горы: Ринальдо в горах. Мм любим друг друга — Неведом мне страх! Он: Ведь сызмальства, Роза, В лесах ты жила. Любовь ли на волю Тебя увлекла? Она: Любви безразлично, Где лес, где гора. Вон ружья сверкнули — Прощай, мне пора! Ринальдо незаметно ушел с палубы в каюту. Чем громче становился шум на палубе, тем с большей тоской прислушивался он к их необузданному веселью. Сицилия осталась уже далеко позади, когда неожиданно ветер поменялся на юго-восточный. Яростно мотал он судно по бушующим волнам, которые, словно горы, обрушивались на корабль. Наступила ночь, и тьма окутала корабль. Ничего не было видно, кроме пены яростных волн, швырявших корабль так неистово, что и самые смелые перетрусили. Ринальдо лежал на своем ложе, ничего не страшился и спокойно ждал смерти. Он оставался в одиночестве; даже старец не пришел к нему. Спустился густой туман, рев ветра напоминал сильнейший грохот орудий. На корабле смешались крик и рыдания. Все со страхом ждали наступления дня. После полуночи корабль налетел на риф, треснул и пошел ко дну. Душераздирающие вопли вознеслись над волнами. Ринальдо ухватился за какое-то бревно. Одна волна швырнула его в море, другая выбросила на берег, где он, измученный и обессиленный, ждал наступления утра. Буря утихла. Настал день. Ринальдо лежал под деревом. Он огляделся и увидел рыбака, который шел к берегу. Ринальдо поведал рыбаку свои беды, и честный человек привел Ринальдо к себе в хижину, где по мере своих возможностей накормил и напоил его. После этого рыбак позвал к себе соседа священника. Ринальдо выдал себя за купца из Анкона, потерпевшего кораблекрушение, имущество и документы которого при этом погибли. — А где же я? — спросил Ринальдо. Священник ответил: — Этот остров зовется Аликуди. Здесь обитают примерно восемьсот жителей. Это один из Липарских островов. Если вам нужно на Липари, так вы еще сегодня можете туда попасть. Туда как раз отплывает барка. Ринальдо воспользовался этой возможностью, отплыл на барке в Липари и пошел там в странноприимный дом монахов бернардинцев, дававших приют путешественникам. — Как считаешь, — пробормотал Ринальдо сам себе во время одной из прогулок, — не облачиться ли тебе здесь в одежды святой простоты и не остаться ли у этих монахов? Он приблизился к небольшому сельскому дому, стоявшему весьма романтично посреди цветника. Ринальдо подошел к дому, и ему вспомнилось его уединенное пребывание на Панталерии. Он вздохнул: — Там я был счастлив, но мне не дано было оставаться счастливым! Тут он услышал пение, оно доносилось из кустов. Он насторожился и услышал: Кроме лишь одной печали, Спутника мне нет в пути. Солнце ли горит, луна ли — Мне покоя не найти. Голос раздался ближе. Из кустов вышла певица, и Ринальдо отступил назад. Она громко вскрикнула, увидев его, прислонилась к дереву и прошептала дрожащим голосом: — Ты жив? — Я жив, и я твой! Он сжал ее в объятиях. Ее трепещущие руки обнимали его, а губы лепетали: — Слава Господу и Пресвятой Деве Марии! Ты снова мой! — Твой! Твой навеки! Ринальдо обнял свою любимую Дианору и поспешил вместе с ней в дом. — О Ринальдо! — воскликнула Дианора. — Ты спасся от смерти? Я оставила Панталерию, бежала и укрылась на этом тихом уединенном острове. Здесь я оплакивала тебя и здесь решила закончить свою жизнь. Виоланта, моя верная спутница и друг, поехала на Сицилию, чтобы уладить все мои дела. Но я, тем не менее, не одна здесь! Она вышла и тут же вернулась, неся на руках мальчонку. — Мое дитя! — воскликнул Ринальдо и заключил, целуя, ребенка вместе с матерью в объятия. — Твое дитя! Оно тебе улыбается. — Теперь я счастлив! — Ты так считаешь? — вопросил грубый голос за его спиной. Ринальдо обернулся и отступил назад. Дианора с громким криком упала на диван. Посреди комнаты стоял корсиканский капитан в облачении черных монахов и злорадно ухмылялся. — Ты меня знаешь? — спросил он. Ринальдо перевел дух. — Я знаю тебя, как и ты меня знаешь. Что тебе нужно от меня? Мы оплатили свои счета. Не желаю иметь с тобой больше никакого дела. — Никакого? — Я подарил тебе жизнь, когда это было в моей власти. — Я задолго до того подарил тебе твою. — Так мы в расчете. — Нет. Тебе знакомо это облачение, в коем я тебе предстал? Я теперь не одинок; я принадлежу к тем, кто меня послал. — Чего хотят они от меня? Почему они преследуют меня повсюду? — Они вершат то, что вершит твоя совесть. — Пусть меня судит Господь Бог! А не они, не ты! Здесь моя жена, мой ребенок. Они не сделали ничего дурного. Невинно улыбается мальчонка врагу своего отца. Ты явился, чтобы погубить саму невинность. — Мои намерения не зависят теперь от меня. Теперь для меня священны только приказы моего начальства. — А они хотят моей смерти? Что ж, тогда пусть убьют меня здесь, на глазах моей жены и моего ребенка. Но я дорого продам свою жизнь. Ты первый, кого я убью. Он быстро сорвал со стены пару пистолетов и преградил капитану выход из комнаты. — Что ты делаешь? — спросил тот, ошеломленный. — Я сражаюсь за свое достояние. Раз уж вы опять разыскали меня как атамана разбойников, так вы его, значит, нашли. А что Ринальдини умеет сражаться, вы знаете. После небольшой паузы капитан сказал: — Что я действую не от себя, ты знаешь. Нужда заставила меня пойти на службу к другим. И перед ними у меня есть обязательства. А чем можешь ты вознаградить меня за молчание? — Меня ты в заблужденье не введешь! — закричал Ринальдо. — Твои примирительные речи подсказала тебе твоя беда. Ты пытаешься ускользнуть от меня… Пусть Господь смилуется над твоей душой! — Ринальдо! Бога ради! Слушай! Дай мне помолиться! Ринальдо испытующе посмотрел ему в глаза. Капитан упал перед ним на колени и сложил руки. За дверью послышались шаги. Дверь распахнулась. В комнату вошли солдаты. Капитан вскочил. — Презренный изменник! — воскликнул офицер. Капитан возразил: — Вы посланы мне Господом как спасители! Моя жизнь была в руках вот этого человека, который хотел меня уничтожить, чтобы не попасть в руки правосудия. — Что это значит? — спросил офицер. Капитан отвечал: — Куда бы вы меня ни отвели, как бы ни решилась моя судьба, я все равно заслуживаю награды, ибо передаю в руки правительства человека, за голову которого оно назначило большую награду. Его зовут Ринальдини. — Что? — испуганно переспросил офицер. — Презренный злодей! — закричал Ринальдини. — Хочешь избежать наказания новым преступлением? Хочешь спастись гнусной клеветой? Капитан хотел уже что-то сказать, но тут с дивана вскочила Дианора: — Это мой супруг. А что я графиня Мартаньо, подтвердит наместник, который и моего мужа знает. Этот черный злодей, заведомая ложь его… — Синьора! — прервал ее офицер. — Что этот замаскированный тип — человек недостойный, мы знаем, и он получит кару, предназначенную ему и всему их братству. Тем не менее я обязан просить вашего супруга пройти со мной к наместнику. — Так иди! — бросила Дианора. Капитан хотел что-то сказать, но офицер приказал его связать и объявил: — Что ты хочешь сообщить, сообщишь на суде. Солдаты, уведите его! А этот господин пройдет со мной к наместнику. Ринальдо обнял Дианору, которая хотела ему что-то сказать, но офицер запретил ей. Она посылала Ринальдо красноречивые взгляды, но Ринальдо не мог правильно их истолковать. Он последовал за офицером в город. В городе офицер препроводил Ринальдо на караульный пост и пошел к наместнику, где нашел уже и Дианору. Наместник после доклада офицера усмехнулся и сказал: — Подумать только! Как далеко заходит злоба черных монахов! Уведите этого человека. Он не избежит меча правосудия. А супруга этой дамы приведите ко мне. Ринальдо привели к наместнику. Он вошел в комнату и тут же, вздрогнув, отступил назад и сжал руками голову. В наместнике он опознал князя делла Рочелла. Трясущимися губами он пробормотал: — О, князь! Князь подошел к нему. — Послушай! Мне конечно же незачем тебе говорить, в какое неловкое положение ставит меня твое присутствие? — Я прошу не за себя, я прошу только за жену и ребенка! Князь шагал по комнате взад-вперед. В конце концов он сказал: — После долгих размышлений я пришел только к такому решению: облегчить тебе побег. Я не могу и не вправе сделать для тебя ничего больше! — Меня сокрушает подобная доброта! — В гавани стоит готовый к отплытию фрегат, который тебя примет. Деньги на дорогу приготовлены. У меня хранится тысяча дукатов, принадлежащих твоему Другу, старцу из Фронтейи. Счастливого тебе пути! — А Дианора? — Ей нельзя ехать с тобой. Она обязана так поступить ради ее ребенка. — О, я несчастный! Ах, Дианора! Мое дитя! Мое бедное дитя! — Оно будет моим. Какое воспитание можешь ты ему обеспечить, какие условия для его стремления к счастью и преуспеванию в жизни мог бы ты создать своему ребенку? Ты, поставленный вне закона, преследуемый, ты — человек, одно имя которого уже олицетворяет преступление? Твой сын навсегда остался бы ребенком разбойника. Это бесчестие я хочу снять с него. Я объявлю его своим сыном. — Князь!.. — Я дам ему имя, не запятнанное ни единым преступлением, тем самым сохраню ему владения его матери. Он вырастет простодушным юношей, он станет мужчиной, его будут уважать, и он никогда не узнает, кто его отец. Из глаз Ринальдо хлынули слезы. — О, зачем поцелуи Дианоры вернули меня к жизни! — Но это уже случилось. Наше знание, наши действия и наше произволение, наши силы — все это свойственно человеку. Нами управляет некая высшая сила. И что она решит, то свершится. — А Дианора остается здесь? — Этого… мы сами еще не знаем. — Мне нельзя ее увидеть? — Избавь себя и ее от прощанья. Неужели ты хочешь усугубить страдания, терзающие ее? Вошел слуга, он передал князю письмо и вышел. Князь прочел письмо и сказал: — Капитан корабля торопит с отплытием. Поспеши в гавань. Не теряй времени, любое промедление грозит тебе опасностью. Вот деньги, вот твой заграничный паспорт. Да хранит тебя Господь! Счастливого мути! Он быстро удалился. Ринальдо отправился на корабль. Якоря тут же были подняты. Корабль вошел в порт города Мелаццо. Ринальдо стоял на палубе и оглядывал богатые поля, услаждая себя зрелищем плодородных холмов, амфитеатром поднимающихся к далеким горным вершинам. К нему обратился капитан корабля, и Ринальдо сел с ним в лодку, доставившую его на берег. Он распрощался с капитаном, занялся поисками квартиры, которую нашел очень быстро. Здесь в тиши он предавался размышлениям и строил планы. Ежедневно посещал церковь, присутствовал на мессе, а дома коротал время, читая книги и играя на гитаре. Как-то раз он снова окунулся в воспоминания о Дианоре. — Да! — бормотал он. — Разлучить нас могут люди и обстоятельства, но они не властны, тем не менее, помешать нам быть постоянно вместе! В дверь постучали, она отворилась, и в комнату вошел монах. — Да хранит вас Господь, благородный господин! Я — патер Амаро, принадлежу к ордену Святого Франциска. — Что привело вас ко мне? — спросил Ринальдо. — Мое сердце, что ищет общения с вами. — Я вас не понимаю. — Позвольте вам все объяснить! Я занимаюсь тем, что собираю у добрых и сострадательных душ подаяния; не для того, чтобы обогатиться самому или обогатить мой монастырь — ибо то, что предназначено для нашего скромного содержания, собирают наши сборщики налогов, — а для того, чтобы поддержать бедствующих, которым обстоятельства, положение или болезни не позволяют самим просить милостыню. Нужда, благородный господин, самая жестокая там, где она угнетает в полном молчании, келейно! Исполняя свой долг, что я с Божьей помощью вершу уже несколько лет весьма и весьма успешно, я стал вести записи, которые оставлю тому, кто будет моим последователем. Среди моих записей есть заметка, что чужаки более щедры как благотворители, чем местные жители. Потому-то я и обращаюсь к вам. Вот то, чего ищет мое сердце. И если я не ошибаюсь, глядя на ваше лицо, какое Господь ниспослал вам, так мой приход к вам будет благословенным. Ринальдо положил в руку собирающего милостыню десять дукатов и сказал: — Вы правы, отец Амаро! Тайная и замалчиваемая нужда всегда самая жестокая. Патер душевно поблагодарил его от имени бедствующих, и Ринальдо, тронутый, сердечно пожал ему руку. Но тот дружески воскликнул: — Не так сильно! А то вы раздавите медальон, который у меня в руке. — Образ какого-то святого? — Нет! Это портрет… одной женщины. Ринальдо с улыбкой посмотрел на него и переспросил: — Портрет женщины? В ваших руках? Патер дружески ответил: — А почему нет? У меня в келье большая коллекция портретов моих благотворителей. — А медальон в вашей руке? — Это портрет одной не имеющей себе равных благотворительницы; он тоже попадет в мою коллекцию. Патер показал портрет, и Ринальдо спросил, пораженный: — Как зовут эту даму? — Виоланта де Ноли. — Я знаком с ней. Она сейчас живет здесь, в Мелаццо? — Уже две недели. Она ждет, когда придет корабль, чтобы отплыть на Липари. — Проводите меня к ней! — Я охотно покажу вам ее дом. Ринальдо поспешно схватил шляпу и шпагу и последовал за патером. Испуганно вздрогнув, Виоланта отшатнулась, когда в ее комнату вошел Ринальдо. В страхе перекрестилась, и с ее дрожащих губ не слетело ни слова. — Друг мой! — обратился к ней Ринальдо. — Вот мы и опять встретились. — Вы живы? — Я жив, дабы, к моему несчастью, найти Дианору… — Возможно ли это? Вы видели Дианору, нашли ее? Где? — На Липари. Ринальдо рассказал Виоланте то, что мы уже знаем. Ее удивление росло, и беседа стала сердечнее. — И что вы собираетесь делать? — Я обращаюсь, — ответил ей Ринальдо, — с душевной просьбой к другу, Виоланте, которую я некогда вывел из мрачной тюремной ночи на свет жизни… — Я догадываюсь, какая это просьба, — вздохнула Виоланта. — Если Дианора последует за мной, меня ждет величайшее счастье. — Но где? — Я решил рискнуть жизнью, но собрать принадлежащие мне сокровища и… — И что же? — Уехать в Испанию или еще дальше, на те прекрасные острова, где вечная весна улыбается их счастливым жителям. Там, Виоланта, мы будем жить в тихом одиночестве, там мы будем довольны всем. — Этого и мы желали, когда жили на Панталерии! Но счастье нам не улыбнулось. — Быть может, оно будет благосклоннее к нам в более далеких краях. Виоланта обещала ему уговорить Дианору последовать зову любви. Местом встречи был избран Мелаццо. Посредником, который исполнял бы те или иные поручения, через руки которого проходили бы письма, без того чтобы он знал, кому они посланы, избран был патер Амаро. Едва Ринальдо вышел из дома Виоланты, как из питейного дома напротив вывалились, едва держась на ногах, прямо на него несколько пьяных матросов. Ринальдо посторонился, чтобы их пропустить. Но один из матросов остановился и вытаращился на него, широко открыв глаза. — Накажи меня Бог! — заорал он. — Друзья! Поглядите на этого человека, и вы увидите — черт меня побери! — хваленого Ринальдини! Ринальдо быстро шагнул к нему, схватил его руку, пожал ее и спросил: — Ты знал этого человека? — Да, черт побери, я его знал, — ответил матрос. — Что? — крикнул один из его сотоварищей. — Ты знал знаменитого Ринальдини? Вино, что ты заглотал, понуждает тебя лгать. — Друг! Вино не понуждает лгать. Оно одушевило меня на правду. Ринальдо, усмехнувшись, сказал: — Иди домой, проспись, протрезвись! — Что? Я не трезвый? Гром и молния! Таким как вы, таким был и он, проклятый Ринальдини! Сбежался народ. Подошли сбиры, стали спрашивать: — Что здесь случилось? — Да пьяница разорался! — ответил патер Амаро, который только что подошел и, взяв Ринальдо за руку, повел его в монастырь. Сбиры не удовлетворились мимолетным ответом патера, они подробнее расспросили крикуна и повели его, настаивающего на своем показании, в полицию. Патер Амаро провел спасенного через двор монастыря в монастырский сад, к задним воротам. Здесь он взял его руку и сказал: — Одна любовь равноценна другой. Вы меня не узнаете. Скорбь и горе исказили мои черты, но я вас хорошо помню. Сейчас я выведу вас из сада вон в тот дом среди виноградника. Там вы скоро опять меня увидите, и там… там опять со мной познакомитесь. Ринальдо пожелал объяснений, но священник уклонился от них. — Мы скоро увидимся! — был его ответ. Он проводил Ринальдо к дому среди виноградника и запер за ним дверь. Ринальдо пребывал в зловещем ожидании. Он боялся предательства и обличения. Кинжал свой он держал наготове, как таблетку яда под перстнем — дабы в крайности принять ее. Наконец он услышал шаги. Дверь открылась, и вошел патер Амаро с пакетом под мышкой. Радостно обнял его Ринальдо. — Как странно! — сказал патер. — Мне пришлось вас спасать, вас, который однажды дал мне в руки, как вы считали, ключи от моего счастья. Но… я обрел лишь одни горести. Ринальдо вопросительно посмотрел на говорившего. А тот продолжал: — Некогда мы виделись в замке барона Денонго… — Теперь я вспомнил вас, — сказал Ринальдо. — Вы — секретарь барона Денонго, тогда счастливый возлюбленный прекрасной Лауры! — Да, я был счастливым тогда. Вашему великодушию я обязан тем, что барон обещал мне руку дочери, но, достаточно хитрый, он назначил срок ожидания в три года. Он знал женские сердца! Лаура меня любила. Но время, злой похититель нежности, похитило у меня ее любовь или… по крайней мере, ее руку. Она связала свою судьбу с графом Лентини. Отец ее предложил мне денежное возмещение. «Вы оба нарушили слово!» — сказал я, не взял денег и ушел в Мелаццо к брату, приору этого монастыря. Вот моя история, и вы понимаете, почему я сразу же узнал вас. Признаться, я подивился вашей храбрости. Вас повсюду считают умершим, а я меж тем… спасаю вас, ибо в городе уже поднялся шум. Пьяного матроса допрашивают в полиции. Возможно, и меня пригласят. Но моя ряса меня защищает. Я спокоен и рад, что могу наконец вернуть вам долг благодарности. Патер раскрыл принесенный сверток и сказал: — Здесь кое-что для маскарада, и я проведу вас, если удастся, к францисканцам. Капюшон накиньте на голову, искусственный нос — приклейте, краску нанесем на щеки, фальшивую бороду — на подбородок. Так вы можете спокойно продолжать свое путешествие. Ринальдо обнял его и забормотал слова признательности. Патер помог ему обрядиться, принял поручения для Виоланты, которые обещал выполнить в точности. После этого он благословил Ринальдо и показал ему дорогу к Ачи в горах. Его преображенный друг, вздыхая, удалился. Едва Ринальдо взошел на холм, как в замке, в Мелаццо, раздался пушечный выстрел; это был сигнал закрыть ворота города. — О, добрый Амаро! — вздохнул Ринальдо и поспешил дальше. В одном из селений его, как францисканца, накормили и напоили, и даже дали продуктов на дорогу. С ними он спокойно отправился дальше, и когда к вечеру нашел неподалеку от дороги капеллу Великой Седмицы, то решил за ней переночевать. Поутру, проснувшись и совершив утреннюю молитву, он двинулся дальше. Уже он прошел Ачи и приближался к горному перевалу, как неожиданно обрел компанию. К нему вышли капуцин и арфистка. Ринальдо поинтересовался, куда они держат путь, и узнал, что девушка хочет попасть через город Галати в Скалетту, патер же назвал Пеццоло целью своего путешествия. Наступило как раз время обеда, они расположились у ручья возле тополиной рощицы. Капуцин развязал свой мешок для хлеба и поделился с ними тем, что у него было. Ручей снабдил их превосходным напитком к столу. — Ну, Аннетта! — сказал патер, когда они пообедали. — Сыграй нам что-нибудь. Аннетта взяла арфу, заиграла и запела: Беззаботно в колыбели Малое дитя лежит. Справа ходит няня-радость, Слева няня-грусть стоит. И пока седая вечность В мире их не разлучит — Справа поспешает радость, Ну, а слева грусть летит. Патер сложил молитвенно руки. Ринальдо хотел что-то сказать, но Аннетта продолжала петь: Наслаждайся роз цветеньем Под лучами бытия, Насладись сполна, покуда В мир бежит стезя твоя. Радость в розовом сиянье Сходит на поля чуть свет. Слышишь этот звонкий голос? Видишь этот легкий след? Пение вызвало у Ринальдо воспоминание о Розе. Он мысленно увидел ее с гитарой, как пела она в тех пустынных местах, сидя рядом с ним, он слышал ее голос, представил себе те прошедшие времена и предался размышлениям. Патер опустил голову и задремал. Аннетта тренькала на арфе. Ринальдо спросил у нее: — Ты, видимо, из Мелаццо? — Я из Раметты, — ответила Аннетта. — И ты всегда странствуешь одна? — Меня сопровождает мой старший брат. Он играет на скрипке. В Мессине он согласился поступить на службу в одну из капелл. Теперь я возвращаюсь к месту моего рождения, в Скалетту. Хочу уговорить младшего брата, который играет на флейте, пойти со мной. — Приносит тебе твоя игра на арфе какой-нибудь Доход? — О да! Я кормлю отца и мать, они, бедные, уже старые и больные. Теперь проснулся патер. Все тотчас собрались и отправились дальше. Солнце садилось, тени стали длиннее, все вокруг стихло, только мухи и жуки еще жужжали над полем. Путники подошли к уединенно стоящему постоялому двору. Здесь они переночевали. Наступил день. Друзья проснулись. Патер затянул утреннюю песнь, Ринальдо ему подпевал, а Аннетта сопровождала их пение игрой на арфе. Хозяйке трио постояльцев доставило большую радость, она попросила их спеть еще одну песню, чем они и расплатятся по счету. Ее желание было удовлетворено, и она принесла еще кувшин вина. — Ах, — сказала хозяйка. — Мой муж уехал в Мессину, я жду его лишь через несколько дней, а одна я остаюсь неохотно. Если такие благочестивые люди захотели бы у меня задержаться, то я была бы в весьма и весьма желанном обществе. — У меня, уважаемая, к сожалению, нет времени, — сказал патер. — Меня ждут в Пеццоло. — А я, — сказала Аннетта, — охотно осталась бы здесь, я очень устала. — А вы, святой отец? — спросила хозяйка Ринальдо. — Я остаюсь здесь, — ответил он. — Я очень рада! — воскликнула хозяйка и заспешила на кухню. — Коли так, — решил патер, — то и я остаюсь здесь. А со временем, если Богу будет угодно, мы пойдем дальше. — А я, — сказала Аннетта, — знаю только время нынешнее, настоящее. — Настоящее, — возразил Ринальдо, — поглощает прошлое. Буря проходит, и солнечный луч радует потрясенное сердце. Человек рожден для всего мира, он живет вместе со своим временем. От радости он не должен становиться заносчивым, от страданий — опасливым. За ночью следует день. Утренняя заря и вечерняя заря сияют на одном горизонте. Аннетта внимательно посмотрела на Ринальдо и сказала: — Я хотела бы прослушать вашу проповедь, святой отец! — И я тоже, — поддержала ее только что вошедшая хозяйка. Ринальдо покачал головой. Между тем несколько погонщиков мулов подошли к постоялому двору с своими нагруженными животными. Патер тотчас завязал с ними беседу. Ринальдо осмотрелся в доме, а хозяйка пригласила его взглянуть на ее винные запасы в погребе. Благочестивый гость с усладой осушил стакан-другой. — Я, — сказала хозяйка Ринальдо, — с юности испытывала совершенно особенную приязнь к духовенству и сама хотела постричься в монахини, но… пришлось от этого отказаться. Ринальдо утешил ее, а хозяйка с удовольствием позволила себя утешать. Она сделалась оживленной и чем меньше говорила, тем бойчее становилась. Тем временем и наверху, во дворе, стало оживленнее. Погонщики мулов собрались ехать дальше, они звали хозяйку, чтобы расплатиться. Ей пришлось выйти из погреба. Ринальдо последовал за ней, и гости уехали. Едва они отбыли, как в дом вошли три вооруженных человека и потребовали вина. Ринальдо внимательно вгляделся в пришельцев и вспомнил времена, когда он с молодцами подобного склада совершал ежедневные обходы. Он отвел хозяйку в сторону и спросил, знает ли она этих гостей. — Святой отец! Хорошо же вы думаете обо мне и о моем постоялом дворе! Я знаю этих людей столь же мало, сколь мало знает меня Папа Римский. Уже несколько дней повсюду говорят о шайке разбойников, они обитают будто бы в горах. Быть может, эти субчики из той шайки? — Шайка разбойников? — переспросил Ринальдо. — Да! Так говорят, — повторила хозяйка. Вооруженные молодчики обратились к капуцину. Один из них спросил: — Что слышно нового? — Новости, — ответил патер, — интересуют только мирян. Я не знаю никаких новостей. — Говорят о разбойниках в этом краю. — Моя бедность их не страшится. Тут в комнату вошла хозяйка, за ней следовал Ринальдо. — Эй, уважаемая хозяйка! — начал старший из трех вошедших. — Вас окружают весьма высокие духовные лица! Вы между ними, как роза меж шипов. — Как интересно! — хозяйка улыбнулась и бросила шутливый взгляд на Ринальдо. Старший спросил: — Есть при этом постоялом дворе просторные конюшни? — О да! — ответила хозяйка. — Когда к нам заезжают драгуны, мы помещаем в конюшню от тридцати до сорока лошадей. — А для людей много комнат? — Довольно много. Мне что, следует ждать гостей? — Быть может, еще этой ночью. Во время их разговора во двор влетели три драгуна. Они быстро спешились, и два драгуна вошли в комнату. — Что прикажут господа? — спросила хозяйка. — Уважаемая хозяйка подаст нам стакан вина, а это общество предъявит свои паспорта. Аннетта сразу же вытащила паспорт. Это же сделал капуцин. Драгуны внимательно посмотрели на трех вооруженных мужчин. Старший, казалось, не испытывал никакой неловкости. — Мы — путешествующие охотники, — сказал он. — Мы едем в Мелаццо и там вступим в отряд охотников на мелкую дичь. Раньше мы служили пограничными досмотрщиками у князя фон Поликостро. Вот наши свидетельства, их везде признают как паспорта. Драгуны просмотрели документы и вернули их. Один из них сказал: — В Мелаццо произошла чертовская история. Там опять видели этого лихого молодца, Ринальдини. — Но, толкуют, он уже давно покойник, — заметила хозяйка. Досмотрщик добавил: — Он утонул, так все говорят. — Правительство приказало объявить о его смерти и развесить повсюду объявления, — сказал капуцин. Досмотрщик рассмеялся: — Я сам читал такое объявление в Мессине. — Я тоже, — сказала Аннетта. — И я, — подхватил Ринальдо. Хозяйка заметила: — Все проезжие рассказывали у нас об этом. — Пересудами делу не поможешь! — сказал драгун. — Ринальдини жив, и в Мелаццо его едва не схватили. Он укрылся в монастыре францисканцев и сбежал. — Господи помилуй! — простонал капуцин. — В Мелаццо ведется следствие. Несколько человек арестованы, среди них один францисканец, — сказал драгун. — Это, видимо, произошло, когда я покинул Мелаццо, — заметил Ринальдо. — Для меня это новость. Но, быть может, эта история основана на заблуждении. Я, по крайней мере, непоколебимо верю, что Ринальдини уже нет в живых, ибо… я расскажу вам кое-что. Благочестивый патер Доменико увидел душу Ринальдини в чистилище, куда часто заглядывает око его души. Там этот злодей ныл, жаловался и просил отслужить по нему заупокойные обедни. Мне самому пришлось по приказу настоятеля отслужить по этому грешнику три обедни, secundum faciem sanctorum, из христианской любви и милосердия. — А заслужил это тот злодей? — удивилась хозяйка. — Но разве все мы не грешные люди? Бог нам судья! — ответил Ринальдо. Один из драгун спросил: — Святой отец! Вам, наверное, приходится сопровождать несчастных грешников в высшие сферы? — О да! — отозвался Ринальдо. — Это сразу же понимаешь по вашим речам. Я подобные речи уже не раз слышал во время свершения смертной казни. Тут во двор прискакали еще шесть драгун. — А знаете ли вы, — закричал вахмистр, войдя в комнату, — что деревенька Норетто вся в пламени? Ее подожгли разбойники! — Разбойники? — переспросила в ужасе хозяйка. — Ринальдини, это чертово отродье, жив, улизнул и стоит во главе шайки. Он обосновался в горах у Ачи и опустошает огнем и мечом все кругом. — О, какой дурной человек! — вздохнула хозяйка. — Покарай и осуди его Господь! — торжественно провозгласил капуцин. — Возмездие еще настигнет его! — подхватила Аннетта. — А паспорта здесь у всех проверены? — поинтересовался вахмистр. Один из драгун ответил: — Тут все в порядке. — Тогда садитесь на коней, ребята! — сказал вахмистр. — Нам следует прочесать всю местность. Драгуны покинули постоялый двор. Ринальдо стоял у дверей, когда к нему подошел пограничный досмотрщик и сунул ему в руку золотой. Ринальдо удивленно посмотрел на него и спросил: — Что это значит? — Отслужите заупокойную обедню по Ринальдини. — Твое имя? — Морлетто. — Твое ремесло? Морлетто молчал. — Ты из той шайки, что в горах? — Святой отец! — Вами командует Чинтио или Луиджино? — Святой отец! Не знаю, как вы… — Говори, не бойся! — Ну что ж, черт побери! Да! Я стою под командой Чинтио. — Хорошо! Возьми свой золотой назад. Заупокойную обедню я отслужу бесплатно. А твоему атаману Чинтио дай этот перстень с печаткой. Перстень ему знаком, он знает, кто посылает ему этот перстень. С Богом, бравый досмотрщик! Ринальдо быстро вышел в сад. Пограничные досмотрщики ушли с постоялого двора. Капуцин ходил вокруг дома. Аннетта наигрывала на арфе, а хозяйка была на кухне. Взволнованный, вышел Ринальдо за пределы сада. Его встретил живописный луг. Посредине луга под высокими тополями стояла небольшая часовня. Какая-то женщина истово молилась перед алтарем. Ринальдо отступил на несколько шагов. Когда же она вышла из часовни, он со страхом узнал в ней давнюю знакомую. Ринальдо заговорил с ней и похвалил ее благочестие. — Ах, святой отец! — сказала дама. — Я ужасная грешница. И к тому же — несчастна! — Слишком много для одного человека, прекрасная дама! — Да, конечно! — Незнакомец не смеет быть столь дерзким, но позвольте все-таки спросить, кого имею я счастье видеть? — Я графиня Лентини. Это была бывшая невеста патера Амаро из Мелаццо, Лаура Денонго, которая, отвергнув своего жениха, вышла замуж за графа Лентини. Она рассказала ему еще о себе и вежливо пригласила не менее разговорчивого патера Ринальдини заглянуть к ней, в расположенный поблизости замок. — Моего супруга, — добавила она, — уже три дня нет дома. Он полковник и командует армией короля, выступившей против порядочной шайки разбойников, несущей несказанные беды всему краю. Ринальдо молча провожал графиню. Они подошли к замку. Ринальдо принял приглашение. В замке была еще Леонора, сестра графа Лентини, девушка в расцвете лет, стройная, высокая, чувственная, с выразительными озорными глазами. Для этой красавицы не слишком-то привлекательным был самозваный священник. Она приветствовала его, едва улыбнувшись. — Чарующая маска! — глухо вздохнул Ринальдо. Графиня Лаура задумчиво глядела в окно. Ринальдо заговорил с ней о ее супруге, ответы ее сопровождались вздохами. Как раз в эту минуту посланец принес письмо от графа, который писал жене, что он окружил лагерь разбойников и с часу на час начнется сражение. — Похоже, — сказал Ринальдо, — что тот, кто стоит во главе разбойников, прошел школу Ринальдини. — Но столь ли он великодушен, как великодушен был Ринальдини? — усомнилась Лаура. Ринальдо про себя усмехнулся. И спросил: — А вы его знали? — Я не могу это отрицать и не буду никогда отрицать. Чем я обязана его великодушию, вы сейчас услышите. Она рассказала Ринальдо историю нападения на ее замок, обрисовала великодушное самопожертвование Ринальдо, не подозревая, кому она все это рассказывает. И заключила свой рассказ горькими слезами. — Я обманула хорошего человека, которому принадлежало мое сердце, принадлежала моя рука. Я довела его до беды, а быть может, и до смерти! Ринальдо схватил ее руку и сказал: — Он жив и все еще любит вас. — Он меня еще любит? Вы его знаете? — Я знаю его и вашу историю. Я узнал ее от него самого. — Где он живет? — В Мелаццо. — Как ему живется? — Он не может вас забыть. Он носит одеяние ордена Святого Франциска. И зовут его теперь отец Амаро. Ринальдо хотел продолжать, но в комнату вошла Леонора. — Я упросила брата, чтобы он показал мне дикого атамана разбойников Чинтио связанным по рукам и ногам. Чего бы я не дала за то, чтобы увидеть таким же и храбреца Ринальдини у моих ног! — Как же вы жестоки! — воскликнул Ринальдо не без волнения. — Вовсе нет! — девица улыбалась. — Но раз уж не может это быть Ринальдини, так пусть будет его преемник Чинтио. Ринальдо усмехнулся и собрался было ответить, но тут Лаура заметила, что по двору замка что есть сил мчится девушка с арфой. Это была Аннетта. Она взывала о помощи. — Что случилось? — спросила Леонора. — Ах! — ответила Аннетта задыхаясь. — На постоялый двор, что неподалеку, напали разбойники. Они ищут вас, святой отец. — Меня? — удивился Ринальдо. — Что им от меня нужно? — Я не знаю. «Где францисканский монах, — кричали они, — которому принадлежит это кольцо?» Они показывали всем кольцо и описывали вас очень точно. — Что такое с этим кольцом? — поинтересовалась Лаура. — Не знаю. Правда, я уже несколько дней как недосчитываюсь весьма для меня дорогого кольца, но… как могли разбойники… — Они искали вас по всему дому. А я убежала, — сказала Аннетта. — Странно! — проронила Лаура. Леонора заметила: — Теперь они будут искать вас здесь, у нас. Потеря кольца принесет вам пользу или причинит вред? — Причинит вред, — с огорчением сказал Ринальдо. — Так бегите! — Чтобы я бежал? Чего бояться францисканцу? Эта одежда святая. Разбойники не совершат здесь никакого насилия. — Святой отец! Все, что вы говорите… ваш тон, голос, каким вы говорите… смущают меня все более… — сказала Лаура. Ринальдо улыбнулся: — Мы здесь в безопасности! — Ваша одежда, святой отец, — проронила Леонора, — видит Бог, нас не защитит. Но может быть, у вас есть добрые друзья среди разбойников… — У меня? — Простите! Но без этой надежды я не поверю, что мы вне опасности. Сами же вы не можете быть нашим защитником?.. Стало быть, бегите! — Успокойтесь! Не волнуйтесь! — убеждал ее Ринальдо. — Святой отец! Не обманывайте нас пустыми надеждами! Я уже однажды пережила несчастье, когда на замок моего отца напали разбойники. Я еще слишком хорошо помню, каково тогда у нас было на душе. — Я тоже, — сказал Ринальдо. — Вы? Святой отец! Вы?! Если я… Во имя всех святых, не дайте мне заподозрить истину… — Лаура в ужасе отшатнулась. — Сестра! — воскликнула Леонора. — Что хочешь ты сказать? Какую истину… — Тихо! — сказал Ринальдо. — Вы остаетесь здесь! Я всех нас обороню! В комнату вбежал слуга и доложил, что дозорный на башне видит огонь и отряд, приближающийся к замку. — Пресвятая Дева! — сказала Аннетта и упала на пол. — Они идут! — Леонора вся дрожала. — Повсюду все горит! — закричал слуга. — Великий Боже! — простонала Лаура. — Вы слышите? Из Сезинетты доносится звон набатного колокола! — Слуга побледнел. — Пусть звонит! Ступайте! Опустите мост! Мы встретим тех, кто идет к нам, кто бы они ни были, — приказал Ринальдо. Слуга выбежал. Лаура закрыла лицо, Аеонора смущенно смотрела на святого отца. Тот быстро шагал взад-вперед по комнате. Аннетта, вся дрожа, стояла в углу. Ринальдо заговорил: — Я дал вам слово, а вы мне не верите. Вы хотите бежать, но у вас нет сил бежать. Вы не доверяете моим словам, потому что эта монашеская ряса не внушает вам доверия. Но я сброшу рясу и докажу вам… Во двор на всем скаку влетел всадник. Ааура закричала: — Джорджио! Это конюх моего супруга! — Ну, где же он? — торопливо бросила Аеонора и распахнула дверь в комнату. — Джорджио! — позвала Лаура. — Джорджио! Где твой господин, мой брат? — вопрошала Леонора. Джорджио, едва переводя дыхание, одолел лестницу и вбежал в комнату. — Ах, ваша светлость, госпожа графиня! — пробормотал он. — Я… я почти не в силах сказать вам… — Бога ради! Что случилось? — вскричала Лаура. — Господин граф во власти разбойников! — пробормотал конюх. — Вот несколько строк от него. Атаман разбойников разрешил мне принести вам это письмо. Лаура держит в руке письмо и читает: «Дорогая Лаура! Я попал в плен. Джорджио расскажет тебе, как все произошло. Атаман Чинтио разрешил мне написать тебе письмо. Он не злоупотребляет властью, которую ему надо мной дал случай. Пришли мне сейчас же три тысячи дукатов. Чем быстрее ты пришлешь эти деньги, тем быстрее увидишь ты своего супруга.      Лоизио Лентини». Лаура, прочитав письмо, сложила молитвенно руки и подняла взгляд к небу. Леонора разрешила Джорджио уйти и упала на диван. Ринальдо еще быстрее зашагал взад-вперед по комнате. — Король, — сказала Леонора, — должен вызволить брата! — Ну а пока это свершится? — сказала Лаура. Ринальдо спросил: — У вас нет денег? Графиня! Я думаю, что наследница богатого барона Денонго должна бы… не может быть стесненной в трех тысячах дукатов! — Ах, мой супруг… ему нужно много денег… — Сестра! — прервала ее Леонора. — Зачем мне притворяться? Собрать эту сумму мы можем, потратив очень много времени… Лаура вскочила и полная решимости подошла к Ринальдо. — Святой отец! Вы можете спасти моего супруга! — Защитить вас я могу, но… вашего супруга… его может спасти патер Амаро. — Такой ответ… я заслужила! — вздохнула Лаура. — Не бойтесь ничего! — продолжал Ринальдо. — Смотрите, вот уже несут известие, что подъемный мост опущен. Слуга действительно принес это известие. — Оружие у вас есть? — спросил Ринальдо. — Восемь ружей, два карабина, несколько пистолетов и много сабель, — ответил слуга. — Пушки? — У нас их нет. — Плохо! А сколько человек? — Считая хромого садовника, слепого конюшего и старого смотрителя, нас в замке восемь мужчин, — ответил слуга. — Довольно мало! И все же мы не станем отчаиваться, хоть бы пришли сотни. — Но… святой отец, подумайте… — Я обо всем подумал. Вооружитесь, выставьте стражу и не тревожьтесь. Сейчас мы проведем смотр и поглядим, что там за стенами замка делается. Ринальдо вышел, слуга последовал за ним. Ринальдо поднялся на сторожевую башню, осмотрел стены и выставил посты. Небольшой гарнизон замка, глядя на него, воспрял духом. Когда он вернулся на галерею, ему навстречу вышла Лаура. — Я, — сказала она, — все хорошенько обдумала. Я не ошиблась в вас. И знаю, кто вы. — Вы знаете? — улыбнулся Ринальдо. — Вы сами себя выдали. Так говорили вы когда-то в замке моего отца при подобной же опасности. А потому я осмеливаюсь просить вас, позаботьтесь обо мне и верните моему несчастному супругу свободу! — Я? Он во власти Чинтио. — Освободите его! — Как мне раздобыть три тысячи дукатов? — Ваше слово… — Оно не интересует Чинтио. — Как? Разве вы не обещали спасти нас и этот замок? — Вас и этот замок спасать я обещал, но не собираюсь освобождать вашего супруга. Лаура подошла ближе, взяла его за руку и сказала: — Было время, когда я знала в Мессине рыцаря де ла Чинтра. Этот рыцарь… — Дальше! — Ни слова больше… Она опустила глаза; После небольшой наузы она продолжала: — Этот рыцарь для меня умер, а мой супруг… я не могу его спасти. Она подняла глаза, пожала ему руку и сказала: — Мы в твоей власти! Ринальдо не мог больше притворяться. — А хочет ли Лаура, — спросил он, — добровольно отдаться под мою власть? — Хочет. — Тогда я скажу ей: она не ошиблась во мне. Она меня знает. Я… — Ринальдини! Прозвучал рог караульного. Зазвонил колокол. Сбежались испуганные обитатели замка. Все собрались в большом зале. Лаура дрожащим голосом сказала: — Теперь я ничего не боюсь! Три вооруженных человека требовали, чтобы их впустили в замок. Ринальдо приказал их впустить. Они вошли в зал, и их провели в комнату, в которой Ринальдо был один. Они вошли и молча встали перед ним. — Что, — спросил Ринальдо, — привело вас к нам, господа? — Мы ищем одного францисканца, которому принадлежит этот перстень. Святой отец! Неужели вы не хотите больше знаться с вашим Лодовико? Ринальдо быстро подошел к нему, протянул ему руку и сказал: — Приветствую тебя, Лодовико! — О, — вскликнул Лодовико, — если б тут был Чинтио! Ринальдо распорядился, чтобы принесли вино и всевозможные кушанья. — А, вот и вино! — сказал Лодовико. — Теперь еще бы две вещи: девушку и гитару — и я окончательно признаю своего атамана. — Это в замке тоже имеется, — сказал Ринальдо, улыбаясь. Опорожнив несколько бутылок вина, Лодовико и его приятели покинули замок. Они увозили с собой пожелания и приветы Ринальдо к Чинтио. Ближе к вечеру Лодовико вернулся и передал пакет для Ринальдо. На другое утро Ринальдо вошел в гостиную уже не в монашеской рясе, а элегантно одетый, подобно самым знатным людям Сицилии. Леонора, удивленная, вскочила со стула. Вздохнув и покраснев, Лаура опустила глаза долу. — Что происходит? — изумилась Леонора. — Святой отец, какое перевоплощение? — Это ряса меня перевоплотила. Теперь, пленительная чаровница, ваши прелестные очи зрят меня таким, каков я есть. Вчера Леонора пожелала увидеть храброго Ринальдини у своих ног. Ее желание исполнено. Он припадает к ее стопам и целует ее нежную руку! — Ринальдини? Боже правый! Тот, кого считали умершим, — жив и у моих ног? Встаньте! Встаньте! Мое смущение растет с каждой секундой, — произнесла Леонора. — Не бойтесь и не смущайтесь! Поговорим, как добрые друзья, быть может, в последний раз. Меня повсюду преследует мой злосчастный рок. Я еще живу — сам обрекая себя на муки и смерть. — О достойный сожаления человек! — вздохнула Лаура. — Прощайте! — Вы хотите нас покинуть? — удивилась Леонора. — А мой супруг? — спросила Лаура. — Он свободен. Мой приезд к Чинтио вернет ему свободу. Я даю вам в том слово. — А вы возвращаетесь к разбойникам? — спросила Леонора. — У меня нет выбора. — Жестокая судьба! — Она требует жертв. Я сам приношу ей себя. Лодовико верхом прискакал во двор замка, ведя за собой коня без всадника. Ринальдо взял руку Леоноры и пожал ее с глубоким вздохом. Лаура взяла его за левую руку. Слезы стояли у всех на глазах. Ринальдо быстро овладел собой. Он хотел было заключить всех в свои объятия, но неожиданно опустил руки и поспешил из комнаты. — По коням! — крикнул он Лодовико, вскочил на коня и поскакал прочь со двора замка. Лодовико последовал за ним. — Сдается мне, — сказал Лодовико, когда Ринальдо наконец придержал усталого коня, — что нам жить надоело и мы хотели обрести вечный покой, так бешено мы мчались. Атаман! Мне показалось, что за вами летела пара прекрасных глаз! — А мне кажется, — сказал Ринальдо, — что земные радости тебе, Лодовико, все еще не наскучили. — Пока жизнь еще только терпима. Отрада — изумительная подруга, обворожительная повелительница, короче, самая любезная женщина в мире, а я — однолюб. Что имею, то храню, пока и меня хранят. Разве у меня с нашим ремеслом обстоит иначе, чем с отрадой? Я уже испробовал многое, но… — Бог тому свидетель! — старое занятие все снова и снова привлекает меня, и мне не нравится нигде, кроме как разве там, где… нравиться не должно бы, хотя бы ради моей собственной шкуры. — Ради твоей шкуры? — Я бы все-таки охотно сохранил ее. А скольким моим товарищам пришлось собирать ее по кусочкам после колесования и под виселицей! Ринальдо молчал. Они медленно продвигались вперед. К обеду они добрались до какой-то деревни. Лодовико попросил держаться правее и ехать полем к лесу. — Там, — сказал он, — мы встретим наших людей. А в деревне стоят солдаты. Едва он это произнес, как на поле показался патруль. — Черт возьми! — воскликнул Лодовико. — К нам скачут драгуны! — Спокойно! — сказал Ринальдо. — Я уж справлюсь с драгунами! Лодовико пробормотал что-то в бороду. Драгуны остановились. Ринальдо поскакал к ним навстречу, поприветствовал их и хотел было ехать дальше, но вахмистр крикнул ему: — Стой! — В чем дело? — спросил Ринальдо. — Здесь вокруг происходит кое-что, что не должно было бы происходить. Предъявить паспорта! — А если у нас их нет? — Едем к офицеру! — И это я отказываюсь выполнять! — Так? А что же хочет уважаемый господин? — Чтобы мне не мешали продолжать мой путь. А граф Лентини пребывает в той деревне? — Наш мужественный граф Лентини попал в руки Чинтио. Нашим отрядом теперь командует его преемник, полковник Торнано. Этот Чинтио — продувная бестия. — А Ринальдини опять объявился! Вот его охранная грамота: Viaggio seguro Rinaldini. Он, говорят, дарит такие и патрульным, когда, конечно, расположен к этому. Вахмистр выпучил на него глаза: — Как это? Патрульным? Солдатам? Охранная грамота? Разрази меня гром, ежели со мной такое случится! — А разве это невозможно? — спросил Ринальдо. — Нет! — воскликнул вахмистр. — Я скорее дал бы себя зарубить, чем принял бы подобную грамоту. Нет, такого со мной никогда не случится! — Уж случилось! Не хочет ли господин вахмистр принять грамоту? — Что-о? — Я — Ринальдини. — Да! — подтвердил один из драгун. — Ты мой великий атаман Ринальдини! Я служил под твоим началом в Калабрии и снова душой и телом буду служить тебе! Кем однажды командовал такой человек, тот не позволит командовать собой какому-то вахмистру, когда нашел своего прежнего командира. — Приветствую тебя, Птоломео! — сказал Ринальдо. — Я тебя еще помню. Ты сражался со мной у Сан-Лучито, был с нами у Лунаро. Я рад тебе! Вахмистр не знал, как ему быть. Ринальдо крикнул ему: — Сохраните грамоту, она, быть может, еще сослужит вам добрую службу. С минуты на минуту деревню всполошат мои люди. С этими словами он пришпорил коня и поскакал прочь. Птоломео и Лодовико следовали за ним. Вахмистр схватился за пистолеты. Но Лодовико выстрелил прежде, чем тот успел вытащить пистолет. Вахмистр, раненный, свалился с лошади на землю. — Гром и молния! — воскликнул Лодовико. — Атаман! Ну и самообладание у тебя, только ты один на такое способен. Чинтио так не может. И везет тебе тоже, как никому другому, ничего не скажешь. А уж разные обстоятельства ты используешь, как никто другой! Все это и делает тебя великим человеком! — Да, черт побери! — подхватил Птоломео. — За такого человека и смерть принимаешь с удовольствием. — Viva Rinaldini! — вскричал Лодовико. — Однако, — продолжал Птоломео, — Чинтио придется туго. Завтра против него выступят пятьсот солдат и восемьсот волонтеров. Должно быть, он проведал о том, потому что сегодня утром спешно подался в горы. Как же нам до него добраться? — Птоломео! — ответил Ринальдо. — Я буду путешественником, а тебя мне якобы дали для моей безопасности. Так и скажешь, если мы опять натолкнемся на патруль. Ты остаешься в форме драгуна. — Сечешь? — прошептал Лодовико Птоломео. — Вот так умный человек любое обстоятельство может обернуть себе на пользу. Вскоре они добрались до леса. Лодовико отыскал приметное ему местечко и откопал из тайника продукты и вино. — То, что Чинтио, — сказал он, — не оставил здесь даже часового, говорит о том, что он ушел очень далеко в горы и что проведал о мощном наступлении. Он конечно же перешел Гранго и отойдет на свои старые позиции в горах у Рочеллы и Сан-Доменико. Там мы как-то долго сидели, пока нехватка провианта не выгнала нас из наших нор. Но тогда нам здорово намылили головы, я тоже получил саблей удар, рану, которую мне довольно долго смазывали мазями, маслами и прочей дрянью. Ринальдо помолчал, потом сказал: — Если мы пойдем к Рочелла или Сан-Доменико, так рискуем попасть в руки волонтеров. А пройдут раньше солдаты, так наш тыл останется свободным и назад нам двигаться будет безопаснее, чем вперед. Но я все-таки хотел бы поговорить с Чинтио, склонить его к освобождению графа Лентини. Я понимаю также, что он теперь, будучи в затруднении, может воспользоваться графом как заложником. Вот я и не знаю еще, на что мне решиться. — Атаман! — начал Птоломео. — А что, если ты пошлешь меня к Чинтио с поручением? Я выдам себя за вестового и так спокойно миную войска. Скажу, что графиня Лентини хочет вызволить супруга; она послала меня к Чинтио. С этой ложью я пробьюсь. — Твое предложение очень даже неплохое! Хорошее, умное предложение, и возможно, что ты достигнешь своей цели. Птоломео пустился в путь. А Ринальдо последовал совету Лодовико переночевать в лесу. — В этом лесу у нас есть подземная пещера, — сказал Лодовико, — в ней часто, когда в том была большая нужда, скрывалось двенадцать, а то и шестнадцать человек. Правда, нам было тесновато, зато безопасно. Они взяли коней за уздцы и пошли к пещере. Лодовико ступил на замаскированную пружину крышки люка, выложенной дерном. — Черт! — выругался он. — Пружина не поддается. В пещере люди! Он лег на землю, прижал ухо к земле и сказал: — Да, в пещере люди. После этого он уселся возле одной из елей, вытащил кинжал и подал им звуковой сигнал, о каком члены шайки условились заранее. Люк чуть приоткрылся, и чей-то голос спросил: — Где танцуют, варят и пьют? Лодовико быстро ответил: — Мы танцуем в замке, варим на церковной площади, а пьем в клозете у матушки Евы. Крышка люка приподнялась, и тот же голос крикнул: — Добро пожаловать, Лодовико! — Что такое, черт побери?! — удивился тот. — Вы запрятались в нору, в то время как Чинтио пришлось уйти? Кто там схоронился? — Да мы ранены, вот и остались. Клаудиано и я. И с нами еще обе девицы — Лоретта и Мелисса, у них ноги стерты до крови, поэтому они не поспевали за отступающими. — Хорошо! Тогда для нас еще хватит места. — Сколько голов? — Две человеческие и две лошадиные. — Кто с тобой? — Лучший друг Чинтио. Крышка люка открылась, лошадей свели по полого спускающейся дорожке, всадники шли за ними. Теперь все, и мужчины и девушки, узнали, кто находится среди них. Удивленные, они молчали, а девушки целовали гостю руки. Он прилег на удобное ложе и прервал тишину: — Девицы! У вас есть, как я вижу, гитары. Сыграйте и спойте мне что-нибудь. Девушки взяли гитары. Лоретта пела: Чуть зазеленеют чащи И начнут в них птички петь — Сразу сердце бьется чаще, И сама хочу взлететь. Мелисса отвечала: Чуть веселые ягнята Заиграют в клеверах, Больно мне — но боль приятна… Стать бы мне овечкой, ах! Лоретта: Что за чувство грудь стеснило? Кто мне объяснит его? Мелисса: То любовь! В ней жизни сила, Тайна в ней и волшебство! Обе: Дух веселый и унылый Чувствую в душе моей. То любовь. В ней жизни силы, Волшебство и тайна в ней. — Ах, бедные вы мои! — сказал Ринальдо. — Познаете ли вы когда-нибудь, сколь счастливым делает любовь человека? Вас, таящихся в пещерах и лесах, нежная волшебная сила любви никогда не извлечет на ласковый дневной свет. Где вы родились? — Я родилась в Калабрии, в пещере, — сказала Мелисса. — А я в Сицилии, в лесу, — ответила ему Лоретта. — А здесь вам нравится? — О да! — воскликнула Лоретта. — Тогда, разумеется, я не вправе вас жалеть! — А разве Розу надо было жалеть, когда она жила со своим Ринальдо в пещерах и лесах? — спросила Лоретта. — Роза была хорошая девушка! Я оплакиваю ее смерть, но ее жизни я никогда не завидовал… — вздохнул Ринальдо. — Разве она не любила? Она же была счастлива, — сказала Лоретта. — А ты счастлива? — Я была счастлива. Мой возлюбленный попал полтора месяца назад в руки волонтеров и теперь… — Висит? — спросил Ринальдо. — Наверно, ведь он был отчаянным парнем и уже не одного солдата прикончил. Настоящий мужчина! — Ты заслуживаешь того, чтобы быть невестой разбойника! — Роза была счастливее меня, ведь ее любил самый знаменитый из всех разбойников… — А ты жаждешь славы, Лоретта? — Конечно! Я ведь думала, что Ринальдини умер, поэтому желала всегда, чтобы меня любил Чинтио. Но теперь я от этого желания отреклась. — И желаешь, чтобы я тебя любил? — Разве не смею я желать того, чего желала Роза, чего желали, как рассказывают, Дианора, Олимпия и другие женщины? — Твоя откровенность мне по душе, Лоретта! — Это лучшее, что есть во мне. — А как Мелисса? — поинтересовался Ринальдо. — Думает — готова поспорить — так же, как и я. Но… она еще никогда не любила… Лодовико вставил: — Ее часик еще придет! — Я постараюсь помочь вам избежать подстерегающих вас несчастий. Письмо от меня графиням Лентини определит вас к ним на службу, и тогда… вы, по крайней мере, сможете спать спокойно и на поверхности земли, — сказал Ринальдо обеим девушкам. Клаудиано, который между тем обошел вокруг пещеры, вернулся и сообщил, что слышал, как ржут лошади и разговаривают люди. Лес наверняка прочесывают. Тотчас люк укрепили толстыми бревнами и проверили ружья. Когда на лес опустились сумерки, Лодовико выбрался наружу. Он принес найденный им бумажник. В нем они обнаружили приказ — выступить на Сан-Доменико. — Ну, держись, храбрый Чинтио! — воскликнул Лодовико. — И защищайся как настоящий мужчина! Под утро, после того как Ринальдо написал для обеих девушек письмо к графиням, он решил уходить из пещеры. Одарив девушек, он ускакал вместе с Лодовико… В чистом поле, у родника под тополями они пообедали. — Лодовико, — сказал Ринальдо. — Я решил испытать, не поможет ли нам наше счастье опять выйти на белый свет и постранствовать по свету. — Все может быть! Счастье — это госпожа, а с женщинами вам всегда везло. Поглядим, что сделает для нас госпожа удача, и послушаем, что вы вознамерились предпринять. Если нам выходить на белый свет, что ж, на этот случай у меня есть небольшой запас фальшивых бород и носов. Малевать физиономии я малость научился. Два-три штриха — и рот искривится, несколько точек — и один глаз выпучится, а другой западет. Я могу разрисовать себя в старикашку и в юношу. Так что надо делать? — Мы идем в Палермо. — Хорошо! В тамошней сутолоке мы легко затеряемся. Святая заступница Палермо, Святая Розалия, тоже дама, а Розалии к вам не сказать, чтоб были нерасположены. Это обстоятельство кажется мне доброй приметой. Что ж, смело вперед — в Палермо! — А оттуда на корабле в Калабрию. Там, в горах, закопаны мои сокровища. — Мы их откопаем! — И с ними — в белый свет. Из близлежащего леса внезапно выскочила команда всадников. — О святая Розалия! Спаси нас! — воскликнул Лодовико. — Успокойся, — сказал Ринальдо, — только не хватайся за ружье и внимательно следи за выражением моего лица и за знаками, которые я тебе подам. Они вскочили с земли и оседлали коней. Всадники остановились. Офицер хотел было заговорить. Но Ринальдо его опередил: — Господин офицер! Вы поможете мне выйти из весьма затруднительного положения. Сегодня утром я счастливо, но с большим трудом, отделался от шайки карманных воров только благодаря резвости моего коня. Несколько пуль пролетело мимо меня, а плащ моего слуги продырявлен. Здесь мы отдыхали и размышляли, по какой дороге лучше нам ехать, ведь гора, что перед нами, сдается мне, не без пещер и укромных уголков. А под вашей защитой нам нечего бояться. Быть может, вам или одному из ваших знакомых принадлежит этот бумажник, он лежал под этими деревьями. Я же прошу, если кто-нибудь из ваших людей нашел, быть может, мой, вернуть его мне; я потерял его, спасаясь от воров. Офицер спросил у своих конников, не находил ли кто из них бумажник. Все ответили отрицательно. — А известно ли вам, — вопросил офицер, — что Ринальдини опять объявился здесь? — Здесь? — Да. Может, это Лже-Ринальдини, а может, и настоящий, но он себя так назвал, как доложил патруль. — Странно! — На нем был зеленый костюм и красный плащ, точно как у вас, и верхом он был на лошади рыжей масти, как и у вас, а его слуга, судя по описанию, был одет точно так же, как и ваш, и верхом был тоже на вороном, как и этот. — Случай для меня весьма неблагоприятный! — Безусловно! — Я понимаю, что должен доказать вам, что я рыцарь де ла Чинтра. Но поскольку я потерял свой бумажник, так должен представить вам людей, меня знающих. А потому я убедительно прошу вас отвести меня назад, в замок графини Лентини, откуда я сейчас еду. Она меня знает. — Графиня Лентини через супруга моя родственница. Я, не раздумывая, отнесусь с уважением к ее показанию. Они поскакали назад. На следующее утро они подъехали к замку. Офицер оставил своих конников за воротами, а сам с Ринальдо и Лодовико въехал во двор. Графини дрожали. Леонора заперлась в своей комнате. — Прекрасная кузина! — обратился офицер к Лауре. — Мы просим вас помочь нам выйти из затруднения. Ринальдо объяснил, в чем дело. Лаура, кажется, уже взяла себя в руки. — Я должна, — сказала она, — признать, что этого господина знаю уже давно как рыцаря де ла Чинтра. Офицер откланялся и ускакал со своими конниками. Леонора вышла. Узнала о случившемся и молча села на диван. — Оплатила я теперь свой долг? — спросила Лаура. — Великодушный друг! — Несчастный ты человек! Какими несчастными делаешь ты всех, кто тебя знает! — Впредь из-за меня никто больше не попадет в затруднительное положение, — сказал Ринальдо и, вытащив пистолет из кармана, быстро направил его в рот. Леонора вскочила, вырвала у него пистолет, швырнула в угол и спросила: — Знаете ли вы, чем вы нам обязаны? — О, Ринальдо! — воскликнула Лаура и рухнула на пол. Леонора подбежала к невестке. Глубоко вздохнув, Лаура поднялась и сдавленным голосом сказала: — Нам нельзя, мы не должны более видеться, господин рыцарь! Тут в комнату влетел слуга с криком: — Господин граф! — Мой супруг? — вскричала Лаура. — Он самый! — сказал граф, заключая ее в объятья. Она, плача, бормотала: — О, Боже правый! — Что с тобой? Леонора! Что с Лаурой? — Меня не спрашивай. От меня не жди ответа. — Что это значит? — Я стою перед тобой, убитая горем, словно во сне. — Ничего не понимаю… — недоумевал граф. Вперед выступил Ринальдо. — Я разрешу сейчас эту загадку. — Ваше имя? — Ринальдини. — Он сошел с ума! — крикнула Леонора. — Графиня! Вы просчитались! Вам не следовало второй раз спасать мне жизнь. Граф! Я требую, чтобы вы не дали мне сбежать. Я в вашей власти. — А я в вашей, — сказал граф. — Брат! — закричала Леонора. — Что ты говоришь? — удивилась Лаура. — Я был во власти Чинтио. Три тысячи дукатов требовал он за мое освобождение. — Мы не смогли их собрать! — откликнулась Леонора. — Этого и я боялся! «Граф! — сказал Чинтио, видя, как мучаюсь я в тревоге, — вы свободны, свободны без выкупа». Я был поражен. «Кто же заплатил за меня?» — спросил я. «Ринальдини», — был мне ответ. «Ринальдини?» — «Он переночевал у вас в замке и уплатил за ночевку три тысячи дукатов. Вскоре я надеюсь с ним увидеться». И вот я свободен, я здесь, а… Ринальдини и есть мой спаситель. Ринальдо, сконфуженный, выбежал из комнаты и бросился в сад. Леонора последовала за ним. Он не слышал, что она бежит за ним. Она догнала его, когда он вошел в беседку, и потребовала у него пистолеты. — О Леонора! Дайте же несчастному умереть! — Я требую ваши пистолеты! Здесь, у нас, вы не должны умереть! — Нет! — приказал чей-то решительный голос. — Здесь ты не должен умереть! Леонора в замешательстве отступила назад. Подошедший человек сбросил плащ, и перед Ринальдо оказался старец из Фронтейи. — Как? — поразился Ринальдо. — Тебя и тут знают? В сад как раз вышел граф. Старец пошел к нему навстречу, взял его руку и потряс ее так, как трясут руку старого знакомого. Они обнялись и расцеловались и рука об руку пошли к выходу из сада. Ринальдо взглянул на Леонору и спросил: — Вы тоже знакомы с этим человеком? — Брат знаком с ним. Я не знаю, кто он. Мы называем его просто Незнакомый старец. А брат называет его Никанором. Вы, сдается, тоже с ним знакомы? — Я знаком с ним, но не знаю тем не менее, кто он. Граф ушел из сада, а старец опять подошел к Леоноре и Ринальдо. — Прекрасная графиня! — сказал он очень дружелюбно. — Позвольте мне лишить вас общества этого несчастного всего на несколько минут. Леонора поклонилась и вышла из сада. Старец сел на скамью, и разговор начался. — Значит, ты хотел убить себя? — О, если б я совершил это уже прежде! — Человек волен поступать как хочет, его жизнь в его собственной власти. Об этом ты можешь найти у Сенеки и у Цицерона много pro и contra[15 - За и против (лат.).]. Бремя можно совлечь, а то, что тебя гнетет, отбрасывают назад. В самоубийстве же всегда присутствует известная доля трусости. У кого хватает мужества подставить лоб своей судьбе, того не так легко победить в борьбе, как малодушного. — Какая же смерть почетней — от собственной руки или от руки палача? — Судя по понятиям в подлунном мире, собственная рука предпочтительней руки палача. Однако… пока нас настигнет последняя, у нас еще всегда есть время воспользоваться собственной рукой. Ты же хотел пасть в прекрасные руки, поэтому… — Не насмехайся! — Насмехаться? — Не шути! Мое положение чересчур серьезно. — Именно поэтому легкая шутка… — Пожалуйста, не шути! — Ну, стало быть, серьезно! Ты не удивлен, что видишь меня здесь? — Я уже завидовал твоему счастью найти смерть в волнах! — Я ни одному человеку не позавидовал бы в этом. Избегнув смерти от волн, я вновь увидел тебя, и даже более — вижу опять все, что прекрасно, что достойно внимания. — Ты знаком с Лентини? — Как ты видел. — Каким образом? — Он тоже друг твоего друга, маркиза Джермано, и мой. Поэтому ему нечего было бояться Чинтио. — Как? Вы все еще поддерживаете связь друг с другом? — Да, мы все. — Вы все еще не отказались от похода на Корсику? — Не совсем. Быть может, вскоре нам удастся задуманная нами дерзкая вылазка. — На Корсику? — На Корсику или на… какую-либо другую часть света. — Ты живешь планами! — Для планов! — Желаю удачи! — Мне и тебе! А теперь несколько слов о тебе. Ты был столь неблагоразумен, что сам назвал свое имя людям. Теперь повсюду за тобой гонятся по пятам. Тебе следует опять исчезнуть, пока не минует буря. — Куда? — Вечером сюда приедет человек, который передаст тебе кольцо, вот оно, я ношу его на этом пальце. Следуй за ним. Ночь обещает быть ясной, лунной. Вы будете скакать всю ночь, а утром окажетесь на месте. — Где? — В замке, куда вас впустят и где ты будешь в безопасности. Ринальдо хотел что-то спросить. Но старец поднялся, пожал ему руку и сказал: — Мы скоро увидимся! И быстро удалился. Через некоторое время в сад вернулась Леонора и застала Ринальдо в глубокой задумчивости в беседке. — Брат уехал с Никанором, — сказала она. — Моя невестка хочет с вами поговорить. Они пошли в замок. Лаура спросила у Ринальдо о старце, она не понимала, что связывает ее супруга с ним, но не получила от Ринальдо никакого объяснения. Ближе к вечеру приехал человек с кольцом, и Ринальдо собрался в путь. Он попрощался со всеми. От Леоноры он пожелал иметь памятный подарок. Она дала ему нагрудный бант. А он быстро надел ей на палец кольцо, поспешно спустился с лестницы и вскочил на коня. Напрасно призывала его Леонора. Он вскачь вылетел за ворота замка в сопровождении проводника и Лодовико. Они скакали при луне всю ночь напролет. Высоко на скале стоял старый небольшой замок, ему предназначена была, видимо, защита этого края. Проводник подал сигнал. Подъемный мост упал. Они въехали во двор. Здесь проводник представил Ринальдо смотрителю этого замка. — Где я? — спросил Ринальдо. — В замке моей глубокоуважаемой госпожи, — ответил Торонеро, смотритель замка. — А ее зовут? — Разве вы не знаете? — Я не знаю, где я, почему я здесь, не знаю, кто владелица замка и не знаю, как ее звать. — Но она вас знает. — Меня? — Она сама говорила со мной о вас, рыцаре де ла Чинтра… ведь вас так зовут? — Меня так зовут. — Говорила перед моим отъездом. — Она здесь? — Нет. Когда я уехал, она тоже уехала. — Куда? — Этого я не знаю. — А она вернется? — Возможно. — Она не постоянно живет здесь? — Очень редко и недолго. — Так как же ее зовут? — Графиня Вентимилья. — Вентимилья? Я ее не знаю, по крайней мере… под таким именем. Смотритель ушел. Появился Лодовико. Он принес письмо от старца. Тот просил Ринальдо прислать ему Лодовико, который ему очень нужен. От старца прибыл посланец. Ринальдо приказал Лодовико быстро вернуться, что тот и обещал. Смотритель, у которого Ринальдо попросил гитару, принес ее и извинился, что из-за множества дел не сможет быть с ним все время, но заверил его, что его сестра Маргализа будет частенько к нему наведываться и будет исправной собеседницей. Маргализа не заставила себя ждать и сказала без утайки, что пришла, дабы развлечь господина. Ринальдо болтал с ней, любезничал. Он похвалил прекрасный вид из окна. — О да, вид отсюда прекрасный, окрестности здесь изумительные, но мало-помалу к ним привыкаешь, как ко всему, что видишь изо дня в день, не исключая и своего зеркала. — А в зеркало ты смотришь с удовольствием? — Обычно только по утрам, если испачкалась на кухне. По воскресеньям же чаще, чем один раз, когда иду в церковь. — А до церкви далеко? — Через час я уже там. Ринальдо зашагал взад-вперед по комнате, наигрывая на гитаре. Маргализа спросила улыбаясь: — А вы можете сыграть что-нибудь хорошее и спеть? — Ты хочешь послушать? — О да! Я очень люблю слушать игру на гитаре. А может быть, вы хотите, чтобы я что-нибудь спела? Ринальдо передал ей гитару. Она заиграла и запела романс: На бреге ручья он, Забывшись, лежал И в ласковой дреме Почти не дышал. Вот, крадучись, дева К нему подошла И глаз от него Отвести не могла. Тихонько дрожащие Веки его, Склонившись, целует — А он — ничего! Его волосами Опутав персты, Целует, в восторге От их красоты. Он очи открыл. Он ее узнает — Еще поцелуй ему Дева дает. И молвит: зачем ты Лежишь у ручья? Зачем поцелуем Бужу тебя я? В объятьях любви Тебе сладко ль дремать? Коль сладко, смени, Драгоценный, кровать! Ринальдо похвалил ее игру и пение. Она поблагодарила и, вернув гитару, спросила: — Вы долго пробудете здесь, в замке? — Еще сам не знаю. — Мы живем здесь очень одиноко, когда нет с нами госпожи графини. Мой брат, его жена, прислуга, двое детей и я, вот и все наше общество. Один день похож на другой. Ту небольшую работу, что тебе поручена, делаешь быстро, а потом… скука. Если вы останетесь здесь надолго, так наверняка будете скучать. — Но… ты ведь здесь. — Это вам ничуть не поможет. Как могу я разогнать вашу скуку? — Можешь мне кое о чем рассказать. — О чем? — Говорят, что в замке что-то нечисто. Маргализа тревожно огляделась, подошла ближе, положила руку ему на плечо, глянула на него благодушно и сказала: — Не говорите об этом! Ринальдо изобразил еще большее дружелюбие, нежно пожал Маргализе руку и сказал: — Я знаю то… что знаю! Она смущенно посмотрела на него и спросила: — Что же вы знаете? Ринальдо провел ладонью по лицу и сказал: — Я знаю довольно много и еще кое-что. Маргализа сняла руку с его плеча, ухватила кончик своего фартука, натянула его на грудь, опустила глаза и прошептала: — Я ничего не говорила. Вы, во всяком случае, знаете больше, чем я. Ринальдо взял ее за подбородок, поднял ее голову и улыбнулся: — Так и я полагаю! Она посмотрела на него и наивно спросила: — А как вам нравится госпожа графиня Вентимилья? — Я ее вовсе не знаю! — Ах! — Я никогда ее не видел. — И живете в ее замке? Она посмотрела на него, чуть не сказала вслух: «Странно!» — и продолжила: — У нее шикарные платья, отличные кольца и восхитительные драгоценности. Когда стоишь рядом с ней, то чувствуешь себя как цветок шафрана рядом с алоэ! Может, она скоро вернется, раз вы здесь, и тогда вы сами увидите, как мы выглядим, когда стоим рядом. Сделав книксен, она выбежала из комнаты. Ринальдо крикнул что-то ей вслед, но она уже сбежала, словно слетела, вниз по лестнице. Он вернулся в комнату и улегся на диван. В конце концов он громко крикнул: — Они же разыгрывают меня! В замок приезжали гонцы с письмами, посланные старцем, который, однако, никогда не писал, где он в этот момент находится. Ринальдо, будучи в одиночестве, пребывал в весьма неприятном положении. Смотритель замка производил впечатление человека замкнутого, с ним Ринальдо был тоже очень сдержан. Но у Маргализы он надеялся мало-помалу выведать больше, поэтому вел себя с ней весьма учтиво, что было совсем не трудно, ибо она и правда была красивая девушка, которой к тому же уединенность замка придавала двойное очарование. Он весьма щедро одарил ее ожерельем и кольцом. Подарки были приняты с тем же удовольствием, с каким их вручали, и Ринальдо видел по тому вниманию, с каким ему прислуживали, что золотая цепочка крепко-накрепко связывает одариваемую с ним. Уже прожив несколько недель в замке, он однажды отправил старцу с гонцом письмо, в котором настоятельно просил его дать ему какое-либо занятие. И еще он попросил прислать к нему Лодовико. Маргализа становилась все более и более доверчивой, а его дружеская предупредительность подвигла прямодушную девушку в конце концов увидеть в дружелюбном господине больше, чем только дружелюбного господина. Его подарки и его одиночество тоже сделали свое дело, вот так и случилось, что господину рыцарю преподносили прекрасные часы с приятностью и втридешево. Это было по сердцу девице и по сердцу господину рыцарю. Вот они и были довольны друг другом. Однажды, когда Маргализа сидела у него, в обстановке весьма интимной, она спросила улыбаясь: — Какая я по счету из тех, кого вы уже любили? Ринальдо благоразумно избежал ответа на этот вопрос встречным вопросом: — А каким по счету среди тех, кто тебя любил, буду я? Тут милая девица забыла свой вопрос, покраснела еще больше, опустила глаза и поправила свой нагрудный платок. — Вы уже третий, но единственный, кого я целовала. Она замолчала, но тут же, внезапно вскочив, спросила едва ли не сердито: — Вы этому не верите? — Я не только верю тебе, — невозмутимо ответил Ринальдо, — но даже уверен в этом. — Вам эти слова внушили Небеса! — воскликнула она и сунула что-то обратно под нагрудный платок. — Что это? — Ринальдо вскочил и, чуть поборовшись с ней, вытащил из-за ее нагрудного платка кинжал. — Маргализа! — Я дала вам то, что не смогу дать больше ни одному мужчине. Если бы вы были столь дерзки и стали бы отрекаться от этого подарка, так я навсегда замкнула бы вам рот! Ринальдо понял, что имеет дело с девицей, решительность которой уравновешивает его дерзость. Он быстро приноровился к своей роли, обнял ее, крепко поцеловал и сказал: — Маргализа! Теперь я люблю тебя еще сильнее! Она молчала, но из глаз ее хлынули слезы. В конце концов она сказала, едва ли не упрямо: — Что я несчастна, я знаю! Но знаю также, что и вы будете несчастны со мной, если забудете, что вы тот, кто сделал меня несчастной. Ринальдо еще никогда не слышал, чтобы девушка так разговаривала. Его женщины плакали, но с кинжалом его не встречала ни одна. Он быстро взял себя в руки, нежно поцеловал ее и сказал: — Будь спокойна, Маргализа! Я никогда не забуду, чем обязан тебе. Тут они услышали в запертом зале, что примыкал к комнате, в которой сидели они, сильный грохот. — Что это? — удивился Ринальдо. Маргализа вскочила и закричала: — Это же Зал несчастий! Она поспешно выбежала из комнаты. Ринальдо, озадаченный, остался. Он прислушался, но ничего не мог уловить. Прижал ухо к двери в зал. Ни звука не доносилось оттуда. Ринальдо вышел из замка и с час побродил окрест, наслаждаясь изумительным зрелищем заходящего солнца, зрелищем, которое всегда оставляло в его душе грустные чувства. Он медленно взобрался по горе наверх и вернулся в замок. У подъемного моста он еще раз посмотрел вниз, в долину, погруженную уже полностью в вечерние сумерки. — Было время, я загонял моих коз, когда вечерние сумерки опускались на долины, в наш небольшой дом. Тогда я радовался, бывал весел. Теперь я смотрю на долины из гордых замков, и пелена вечерних сумерек окутывает мою душу печалью. Он пошел в замок, в свою одинокую комнату. Там уже был накрыт стол, и вскорости Маргализа принесла ужин. Он выпил бутылку вина и позвонил, чтобы принесли вторую. Маргализа принесла ему вторую бутылку. — Ты должна выпить со мной, — сказал он. — И останься со мной. Мне так одиноко, я удручен… — Вот закончу свою работу и приду к вам. Но вы должны будете мне что-нибудь спеть. Вы поете такие прекрасные песни. Несколько я уже у вас выучила: о девушке-рыбачке и о печальном рыцаре в скалистой долине… Через час я вернусь к вам. Она ушла. Через час вернулась. Села со своим вязаньем на диван, а Ринальдо, наигрывая на гитаре, ходил взад-вперед по комнате. — А что, — спросила непринужденно Маргализа, — графиня вам писала? Мой брат полагает, что она вот-вот приедет. Вы ведь ее ждете? — Нет. Принадлежат деревни вокруг замка графине? — Две. Деревня, что у лесочка, и та, справа, у большого пруда. — А поблизости есть монастыри? — В часе ходьбы отсюда есть женский монастырь ордена Святой Клары; а в двух часах — монастырь капуцинов. В женском монастыре привратницей моя сестра. — Ты же навещаешь ее время от времени? — Обычно три раза в год, по большим праздникам. Мне бы понравилось там, в монастыре. Ведь бедной девушке обычно не остается ничего другого, как идти в монастырь, если она не выходит замуж. — Ты-то, уж конечно, выйдешь. Они замолчали. Потом Маргализа сказала: — Что вы наигрываете? Спойте же. Вы мне обещали. Он подсел к ней, заиграл и запел известную ей балладу: Пронзительный ветер протяжно гудел, На башнях флажки он со скрипом вертел. Дрожали, качались верхушки В пустынном лесу потрясенных дерев, И волны врывались в дома, озверев, И елей ломались макушки. Свод неба затянут был пасмурной мглой, И молнией высь озарялась порой, И гром под землей отзывался; В пустынное поле поток притекал, Кряж горный, как стадо овец, трепетал, К которому волк приближался. И, молний сиянием весь озарен И слушая ветра пронзительный стон, Наездник скакал что есть мочи. Вот-вот упадет его загнанный конь, Но в замке зажегся приветный огонь — Защита от яростной ночи. Смотритель любезный подходит к вратам, Наездника он провожает к дверям, Коня истомленного холит. А в замке уж кто-то постель разостлал, Смотритель же гостю покой показал — Пусть там почивать он изволит. Но только лишь рыцарь остался один, Едва лишь коснулся пуховых перин — Чу, кто-то стучит ему в стену, Звон слышен оконный и скрежет дверной… Гость штору отдернул — и зрит пред собой Зловещую, жуткую сцену. Вот шестеро парами входят тремя, Все в черном, прошли, каблуками гремя, И каждый с зажженной свечою, А следом скелеты, и тоже их шесть, — Все вместе за стол собираются сесть, Увенчанный чашей большою. И слуги, их ровно двенадцать числом, Светильники вносят торжественно в дом, Двум дамам нарядно одетым Места за столом предлагают занять, Два рыцаря с ними, а следом опять Чредою скелет за скелетом. Расселись и пир начинают они: В светильниках вспыхнули ярко огни И кубки в руках засверкали. Знак подали дамы — и вот за столом Возник виночерпий с жемчужным вином В хрустальном высоком бокале. Потом виночерпий хрустальный бокал Стремглав со стола с возлияньями взял И ставит пред гостем на ложе. И рыцарь пригубить собрался — но вдруг Хор страшных стенаний раздался вокруг — И сразу отпрянул он в дрожи. «Пей, рыцарь, жемчужное это питье, Пей, рыцарь, погибель и небытие, Огонь на огонь помножая. Мы все его пили — и смертью взяты, В застолии нашем воссядешь и ты, И ужас и боль забывая». И гости кричали: «Смелее, до дна!», И дамы шептали: «Отведай вина, Чтоб счастье в душе воцарилось, Тут с нами твой тесть и покойный твой брат…» В сей миг пробудился он, счастлив и рад, Что все это впрямь не случилось. — Я и правда очень рада, — сказала Маргализа, — что все это было только сном. Нет! Не пойте таких страшных песен, когда наступает ночь. Я и без того всего боюсь… — Тогда я спою тебе песенку, — улыбнулся Ринальдо. — Так пойте! Ринальдо подумал минуту-другую, взял несколько аккордов и запел: Маргализа, милая, Ты одна желанна мне. — Вы сами сочинили эту песенку? — спросила его Маргализа. — Я сочиняю во время пения. — Ага! А знаете ли вы, что говорится в песне, которую вы тоже часто поете? Там вот что говорится: Если в верности клянутся, Вымыслам не предаются. Те, что бойко сочиняют, Часто девам изменяют. Ринальдо засмеялся, отложил гитару, обнял и расцеловал Маргализу. — Этим я хочу сказать правду: я тебя люблю! Она вздохнула: — Но долго ли будете любить? Они услышали чьи-то шаги. Маргализа вскочила и села на стул. Ринальдо взял гитару и стал ее настраивать. В комнату вошел смотритель. — Я хотел вас спросить, нет ли у вас поручений к господину Никанору? Ринальдо написал несколько строк, в которых повторил просьбы своего последнего письма. Маргализа, которая тем временем вышла вместе с братом из комнаты, вернулась, когда Ринальдо позвонил. Он вручил ей письмо и попросил потом прийти к нему. — Брат сегодня ночью пойдет сам с гонцом к старому господину. Когда он уйдет, я приду. Она ушла, а Ринальдо, который уже не мог обойтись без ее общества, ждал ее возвращения с огромным нетерпением. В полночь Ринальдо подошел к окну и посмотрел вниз, в долину. Луна освещала окрестности. Ринальдо обнаружил у подножия горы повозку, запряженную несколькими лошадьми, и увидел, как несколько человек поднимались по горе к замку. Когда же они стали спускаться, то несли каждый по небольшому бочонку. Они еще раз поднялись в замок и вышли из него, так же нагруженные. Смотритель шел с ними и вел за собой с горы коня, на которого в долине сел. Бочонки погрузили на повозку, и процессия двинулась по долине вправо. Сопровождающие повозку были вооружены. Сразу же после того в комнату вошла Маргализа. — Твой брат уехал? — спросил Ринальдо. — Да, уехал. — А что было в бочонках, которые снесли вниз? — Я не знаю. — Ты не искренна! — Потому что я искренна, я и говорю, что я не знаю. Брат не рассказывает нам о своих делах. Такие бочонки увозят отсюда довольно часто. Я не знаю, ни откуда они берутся, ни что в них. Они очень тяжелые. Я едва могу оторвать от земли самый маленький бочонок. — Странно! — Да! В нашем замке происходят, пожалуй, довольно странные вещи. Брат ведет себя очень таинственно, и мы, женщины, не узнаем ничего о его тайнах. — Значит, у него есть тайны? — Так я думаю! — Я не любопытен, но эти бочонки меня все-таки интересуют. — Меня они уже давно интересуют. Особенно потому, что я не знаю, откуда они. Я не вижу, как их приносят в замок, а они все-таки здесь и их увозят. Ринальдо откинулся на канапе. Маргализа подсела к нему и стала играть его локонами. — Вы размышляете об этих таинственных случаях? Я тоже об этом размышляла… частенько!.. Но не нашла им объяснения… — сказала она. — А о тайнах Зала несчастий ты тоже ничего не знаешь? — Брат никогда не говорит, почему он так крепко запирает зал. Там, в этом зале, что-то нечисто. — Ты веришь в привидения? — спросил, улыбаясь, Ринальдо. — В нашем краю, к сожалению, хватает и привидений и ведьм! — И ведьм? — Да! Рассказать вам, что пережил и что видел здесь один францисканский монах? — И что же? — с любопытством спросил Ринальдо. — Один молодой человек попал в руки к ведьмам, они вынули у него, пока он спал, сердце, чтобы, поджарив его, съесть и насладиться. Молодой человек не заметил своей пропажи, потому что, как я сказала, он спал. Но когда он проснулся, то почувствовал боль и в конце концов обнаружил, что у него нет сердца. Францисканец, который лежал в той же келье, но не спал, все видел и знал, что совершили эти фурии; он не мог, однако, этого предотвратить, потому что ведьмы его заколдовали. Наконец, когда тот несчастный проснулся, колдовство потеряло силу. Ведьмы натерлись маслом и улетели. Францисканец взял зажаренное сердце юноши со сковороды и дал его юноше съесть, и тот, с Божьей помощью, выздоровел… — Жуткая история! — сказал Ринальдо. — Сколь долго будет отсутствовать твой брат? — Два дня. — Не могла бы ты раздобыть мне ключи от зала? — Нет! Вашему несчастью не хочу способствовать. — А твой брат заходит в зал? — Думаю, что да! — И с ним ничего не случается? Так со мной тоже ничего не случится. — Нет! Я не дам вам эти ключи! Если бы с вами случилось несчастье, я не знала бы, что мне следует делать. Но если бы я даже хотела дать вам ключи, так ведь я не знаю, куда запирает их брат. Тут до них донесся какой-то шум. Они прислушались и поняли, что шум доносится из зала. Маргализа, дрожа, прижалась к Ринальдо. Тот подал ей знак — молчать. Он медленно поднялся, подкрался к двери в зал и прислушался. Все было спокойно. Он вернулся. Маргализа сказала со страхом, что в эту ночь ни за что не выйдет из комнаты. Ринальдо усмехнулся и вышел вместе с ней из комнаты. Они прошли и вторую и третью комнаты, и теперь Маргализа успокоилась, словно бы она благодаря удаленности от зала находилась в большей безопасности. Но тем не менее он все-таки должен был проводить ее по лестнице вниз, до самой ее комнатки в нижнем этаже замка. Когда он вернулся в свою комнату, взгляд его упал на небольшую шкатулку. Он сразу же вспомнил, что хранит в ней очень добротные отмычки. Он вынул инструменты и решил расследовать тайны Зала несчастий. Ринальдо взял свое ружье и подошел с двумя зажженными свечами к двери в зал. Совершенство его инструментов доказала первая же попытка. Замки отомкнулись, и дверь открылась. В зале было тихо и темно. Окна занавешены гардинами, которые не прорезывал даже самый острый луч луны. Ринальдо вошел в зал, который оказался совершенно пустым. Справа была двустворчатая дверь. Она быстро поддалась уже опытному Ринальдо. Через нее он прошел в длинную галерею, стены которой были увешаны картинами, оснащены светильниками. В светильниках торчали полуобгоревшие свечи. — Стало быть, — пробормотал Ринальдо, — здесь бывают люди! Ибо духам в свечах нет надобности! Осторожно ступая, он двинулся дальше. В конце галереи он оказался у еще одной запертой двери. Он отпер ее и вошел в небольшой зал, на стенах которого тоже висели картины и были укреплены светильники. Отсюда незапертая дверь вела в комнату, обставленную мебелью, все указывало на то, что здесь бывают люди. Теперь Ринальдо еще осторожнее двинулся дальше и попал в узкий темный сводчатый проход. Здесь он в нерешительности остановился, раздумывая, не отложить ли ему свои исследования до завтра. После некоторых колебаний он медленно пошел вперед, и, когда внезапно наступил на что-то податливое, раздался громкий колокольный звон, а сам он медленно стал опускаться на крышке люка вниз. Когда он почувствовал под ногами твердую почву, то увидел, что находится в большом подвале, слабо освещенном двумя-тремя висячими лампами, и что крышка люка опять медленно поползла вверх. Таким образом, о возвращении назад нечего было и думать. Он прислушался и уловил вдалеке какой-то шум. Была ли это дробилка? Или зубчатый механизм, приводимый в действие водой? Ринальдо взял лампы в левую руку, в правую заряженный пистолет и пошел дальше. Шум нарастал. Очередная дверь преградила ему дорогу. Он решительно распахнул ее и вошел во второй, ярче освещенный, с низким потолком подвал, в котором тотчас заметил человека, а тот, завидя Ринальдо, громко крикнул: — Тревога! И убежал. Теперь Ринальдо остановился, обеспечил себе безопасность с тыла, поставил лампы на землю и стал ждать, что последует. Одетый во все черное человек, с седыми волосами и седой бородой, подошел к нему и закричал: — Как ты посмел?! Кто ты? Чего тебе надобно тут? Ринальдо спокойно ответил: — Это я спрашиваю тебя, кто ты. После твоего ответа последует мой. Старик помолчал минуту-другую и опять спросил: — Ты здесь один? — Сейчас узнаешь, — закричал Ринальдо, подскочил к нему, схватил его, притиснул к стене и приставил пистолет к его груди. Старик весь дрожал, но молчал. Ринальдо опять спросил: — Кто ты? Старик не ответил. Ринальдо встряхнул его и крикнул: — Отвечай, или я пристрелю тебя! — Я, правда, вижу, что имею дело с отважным, решительным человеком, но все-таки я тебя не боюсь. — Ты дрожишь! Ринальдо отпустил его. Старик уже хотел было говорить, как увидел, что к нему идут три здоровенных парня с саблями наголо. — Хватайте, — крикнул старик, — хватайте этого безрассудного человека! — Если ты можешь держать ответ за это приказанье перед графиней Вентимилья, ведь я ее брат, — откликнулся Ринальдо, — так повели меня изрубить на куски. Но я стану защищаться, пока хоть пальцем буду в силах шевельнуть. Если они ко мне приблизятся, я пристрелю тебя первого. — Стой! — крикнул один из трех парней. — Этот голос мне знаком. Провалиться мне на этом месте, если ты не мой восставший из могилы атаман Ринальдини. — Как зовут тебя? — спросил Ринальдо. — Неро. — Неро? Ты? — Неужели это вы? — Это я. Я твой атаман и приказываю тебе и твоим товарищам сложить оружие. — Друзья! — крикнул Неро. — Слушайте приказ моего атамана, отнеситесь к нему с должным почтением и опустите ваше оружие. Перед нами достославный Ринальдини, и он говорит с вами. — Молчи! — гаркнул старик. — Что вы сказали? Я выступаю на стороне моего атамана, я буду сражаться рядом с ним и умру вместе с ним. — Пусть они подойдут, Неро, — сказал Ринальдо, — мы их встретим как подобает! Мои люди в замке будут меня искать, и вскоре мы получим подкрепление. — Закройте опускные двери! — крикнул старик. — Бесполезная предосторожность! — прервал его Ринальдо. — Для моих людей нет крепких запоров. — Это мы еще поглядим, — сказал старик. Но тут из подвала, через который Ринальдо проник сюда, выбежали несколько человек с криком: — Тревога! Тревога! Замок захвачен, его заняли солдаты! Мы преданы и погибли! — Спасайтесь! — закричал старик и кинулся вслед за бегущими. Неро взял Ринальдо за руку и сказал: — Следуйте за мной! Нас они не схватят. В подземелье всеобщее смятение. Крики, вопли, проклятья; Ринальдо казалось, что он слышит женские голоса и детский плач. Не зная, как объяснить все, что происходило вокруг, Ринальдо спокойно следовал за Неро. Они миновали несколько подвалов и через какую-то нору поднялись наверх. Только тут, наверху, Неро тихо произнес: — Эту дорогу знаю один я. Случай открыл мне ее, а я это утаил, потому что давно понял, что тутошнему хозяйству однажды придет ужасный конец… А теперь нам придется ползти на четвереньках! Так проползли они через устье скальной пещеры, выход из которой вел в дикую горную местность. Они подкатили осколок скалы к устью пещеры и перебрались в другую пещеру, усыпанную ветками кустарника, и уже в ней присели отдохнуть. Неро поцеловал руки своему атаману и начал рассказывать: — Черт побери! Как я рад, что вижу тебя наконец-то, атаман! О том, что лекари тебя вернули к жизни, я уже знал, но говорили, — не знаю, кто пустил этот глупый слух, — будто ты ушел в монастырь. Этому я не поверил. Но раз я ничего о тебе не слышал и тебя не видел, то в конце концов решил: что ж, может, он сменил саблю на четки, чтобы себя и нас всех примирить с Небом. Я снова взялся за свое старое ремесло, но много на нем не заработаешь. В конце концов я вернулся к нашему Чинтио, тут дела пошли лучше. Мы проводили вполне пристойные операции и частенько выкидывали отчаянные фортели. Ты же знаешь, как это бывает! — Однако, — спросил Ринальдо, — как ты попал в замок графини Вентимилья? — Так слушай! Мы расположились у Сарсони, отсюда Чинтио послал меня с письмом в Марсалу. «Господину Флорио, коммерсанту из Корфу, в настоящее время проживающему в Марсале» — значилось на конверте. Я вручил письмо и — надо же! — коммерсантом Флорио из Корфу оказался… наш дорогой почтенный господин из Фронтейи. У него проживала и синьора Олимпия… — Олимпия? — Она самая. Правда, чуть старше, но по-прежнему столь же обворожительная. Она, узнал я, заарканила одного старого, влюбленного в нее глупца и отдала ему свою руку… — Олимпия замужем? — …и стала тем самым графиней Вентимилья. — Что ты говоришь? Олимпия и есть графиня Вентимилья? — Да, она самая. Старый господин, ее супруг, был с ней очень даже счастлив. Ни единая мысль о корсиканском капитане, об атамане разбойников, о наместнике в Низетто, о всех добрых друзьях чародея из Фронтейи, о… — кто знает, о ком еще до и после того! — не омрачила его покоя. Он осушал бокал, который Олимпия ему наполняла, con amore[16 - С любовью (ит.).] и лежал senza dolore[17 - Не без удовольствия (ит.).] в упоении в ее объятьях всякий раз, когда ему было дозволено, и был безмерно доволен. — Желаю ему всяческого благополучия! — И я того же желаю. Воображение и вера — это два изумительных подарка Небес нам, бедным, жалким существам! — А как жилось тебе в Марсале? — В доме графини я жил прекрасно, просто припеваючи, и не думал о том, чтобы уезжать. Но вот графиня с господином Флорио собрались ехать в замок. Она взяла меня с собой, они осыпали меня похвалами и уймой обещаний заманили в подвал, где вы меня и нашли. — Ив этом подвале?.. — Мы чеканили монеты. — Фальшивые? — Они, правда, были не так хороши, как должны бы, хотя по весу тяжелее фальшивых. Мы серьезно намеревались весь остров заполнить нашими золотыми и серебряными монетами, если деньги не переправлять дальше… — Я поражен! — Но гербы и портрет короля Обеих Сицилий, равно как и Его Святейшество, мы уважали. На своих монетах мы изображали только республиканские гербы и печати. Мы отправили великое множество бочонков с нашим золотом и серебром. Смотритель замка, Торонеро, обычно сам принимал их и переправлял дальше. Теперь Ринальдо мог внести ясность в ту ночную сцену, которую наблюдал из окна замка и которую Маргализа не могла ему объяснить. Неро продолжал: — В эту ночь такая партия груза опять ушла. — Я видел, как груз уходил, но не мог догадаться, что было в бочонках. — Вся эта партия, видимо, попала в руки непрошеных гостей. Теперь два-три десятка голов сидят не так крепко, как раньше. И еще — что будет с нашей дорогой графиней? Ринальдо молча уставился в одну точку. Он так погрузился в раздумье, что Неро словно разбудил его ото сна, когда крикнул: — Останемся здесь или пойдем дальше? Они спустились вниз и подошли к долине. Здесь им навстречу из кустарника вылез человек, знаками показывая им, чтобы они подошли ближе. Они последовали за ним в пещеру, где он сбросил с себя плащ. Перед ними стоял Лодовико. — Графиня и старец послали меня известить вас об их приезде завтра или послезавтра. Я поспешил, чтобы встретиться с вами, и приехал как раз, когда солдаты задержали партию какого-то груза. Я прослышал, что это фальшивые монеты из замка. И еще говорили, что в замке находится Ринальдини. Я поспешил убраться, дрожал за вас и счастлив, что вижу вас живым и здоровым. Лодовико передал Ринальдо небольшой пакет. В нем были драгоценности, деньги и векселя. Олимпия и старец писали ему о прекрасных перспективах и радовались, что смогут вскоре поведать ему об этом лично. Он прочел, обдумал свое положение и решился. Лодовико и Неро он послал разведать, что слышно о старце и его приятельнице. Встретиться они могут в Масколи, как он им сказал. Ринальдо оделся паломником и пошел, хромая словно дряхлый странник, в направлении к Таормине. Он изменился до неузнаваемости, так что мог идти спокойно. В Таормине он нашел в гавани готовое к отплытию судно из Сардинии и поднялся на него, жалобно бормоча об обете совершить паломничество к чудотворному образу в Саорсе на Сардинии. Капитан похвалил его благочестивое решение и охотно принял на судно. Якоря были подняты, фелюга вылетела в море и благополучно достигла своей цели. Ринальдо сбросил рясу паломника и поспешил в хорошо знакомый ему Кальяри. Здесь он снял квартиру и привел свой гардероб в блестящее состояние. Он посещал церкви, гулял по бульварам и в общественных парках, но везде видел лишь чужие лица и имел мало возможностей для бесед. Однажды он, как обычно, прогуливался вокруг садовых павильонов города; наступил вечер, и он вознамерился было уже вернуться к себе, но тут неожиданно оказался возле сада, калитка которого была отворена. Из сада доносилось пение и игра на гитаре. Ринальдо прошел через калитку и углубился в сад. Музыка и пение как раз смолкли. Из беседки выскользнула женская фигура — незнакомка заторопилась по аллее в павильон. Ринальдо собрался было покинуть сад, когда вдруг увидел у клумбы девушку. Он спросил, не продает ли она цветы. — О да! — ответила девушка. — Сейчас я вас обслужу. Она собрала прекрасный букет, за который ей хорошо заплатили. Девушка поблагодарила, но, видя, что щедрый покупатель не торопится уходить, спросила: — Вы еще что-нибудь желаете? — Я видел минуту-другую назад, как из беседки в дом ушла какая-то дама. Этот сад принадлежит ей? — Да. Это синьора Фьяметта. — Она замужем? — Нет. — Богата? — О да! — Есть у нее родители, сестры, братья, возлюбленный? — Этого я не знаю. Я дочь ее садовника, но не ее подруга… И девушка, сказав ему: «С Богом!» — пошла дальше. Ринальдо тоже решил уйти, но тут в сад вошел, бросая вокруг себя мрачные взгляды, старик. Приветствие Ринальдо он принял весьма холодно, глянул на него пронзительно и прошел мимо, к павильону. На полпути он обернулся и спросил: — Господин что-то здесь ищет? — Что я ищу, я уже нашел. Ринальдо показал на свой букет. Старик хотел, казалось, спросить еще о чем-то, но воздержался и пошел дальше. Ринальдо медленно зашагал к калитке. Перед калиткой опустились носилки, которые несли два арапа. Из них вышла дама. Она отбросила вуаль, и Ринальдо взглянул ей в глаза, которые… но кто же в состоянии описать подобные глаза? Ринальдо, пораженный, отступил на несколько шагов, сорвал шляпу с головы и поклонился. Дама улыбнулась, опустила, приветствуя Ринальдо, свой веер и не столько пошла, сколько полетела по аллее. Ее шелковые белые одежды шелестели; на бегу она потеряла один из нагрудных бантов. Ринальдо поднял его, поспешил было за дамой, но передумал, сунул бант в карман и покинул сад. Придя домой, Ринальдо вынул находку из кармана. Это был светло-голубой бант, из которого, когда Ринальдо стал внимательно его рассматривать, выпал маленький, скатанный в трубочку, исписанный листок. Ринальдо раскатал листок и нашел… охранную грамоту, какие он, будучи атаманом разбойников, давал путникам, чтобы его люди их не ограбили. Он все еще рассматривал этот своеобразный паспорт, когда в дверь к нему постучали. Он спрятал грамоту и открыл дверь. В комнату вошла девушка. Это была Лизетта, дочь его квартирной хозяйки, бакалейщицы. Девушка несла миску с лимонами и ароматными апельсинами. На золотистых фруктах лежали цветы. — Матушка посылает вам эти цветы и фрукты и просит вас принять их с тем же удовольствием, с каким они посланы. Ринальдо принял миску и поблагодарил. — То, что дает нам красивая, дружелюбная девица, обладает приятнейшей ценностью. Лизетта, покраснев, опустила голову и быстро вышла из комнаты. Ринальдо размечтался о даме, потерявшей нагрудный бант… Он отправился в собор прослушать мессу. Здесь уже молилась, стоя на коленях, та незнакомка. Сердце его бешено заколотилось, он упал на колени позади нее. Когда дама поднялась со скамейки, на которой, молясь, стояла на коленях, он вскочил, подошел к ней, подал дрожащей рукой святую воду и пробормотал: — Я вручаю вам, прекрасная синьора, бант, который вы вчера обронили, когда я был необычайно счастлив, увидев вас в саду синьоры Фьяметты. Улыбаясь, она взяла бант и сказала: — Когда вы были столь счастливы? — Да! Я был и стал опять… — прошептал он. Она опустила глаза и пошла к двери церкви. Здесь она остановилась и посмотрела на него: — Вы здесь чужой? В подтверждение ее слов Ринальдо поклонился. Она продолжала: — И я тоже чужая. — Мое сердце лелеет мечту… — пробормотал Ринальдо. — О чем сердца мечтают, на то они и надеются. — А смеют ли? — Кто может им запретить? Она потупила глаза, потом опустила вуаль на лицо и медленно пошла к носилкам, в которых арапы отнесли ее в дом напротив собора. Ринальдо походил вдоль столбов колоннады взад-вперед, посмотрел на тот дом и наконец решительно двинулся туда. Дверь отворилась. Он вошел. Справился о даме, о нем доложили, после чего провели к ней. С веером и перчатками в руке вышла к нему Фортуната — так звали даму. Он пробормотал комплимент, заговорил о счастливых минутах, о банте, о замешательстве и в заключение глубоко вздохнул. Фортуната, поиграв веером, сказала: — Здесь мы оба чужие, и это дает нам право надеяться, что мы познакомимся ближе, если мы… не хотим остаться чужими друг другу. — А вы этого хотите? — спросил он и, взяв ее руку, поцеловал. После этого она отняла руку и спросила: — Как мне вас называть? — Я рыцарь де ла Чинтра. — Какая звезда привела вас в Сардинию, в этот грустный Кальяри? — Я… — Лучше не отвечайте сейчас! Вот так, мимоходом, не рассказывают друг другу историю своей жизни. Я как раз собиралась посетить своего банкира. Нам придется в другой раз поболтать о наших дорожных приключениях… — Вы меня осчастливили! — Осчастливила? Не много же нужно, чтобы осчастливить мужчину! Довольно, раз вы ублаготворены! Или вы считаете, что мы, женщины, поступаем как королевы? Они осчастливливают, но сами о том не подозревают, и даже бывают сами очень и очень при этом недовольны. — О, когда два путника встречаются на одной дороге, они радуются встрече и продолжают свой путь вместе… — И эти путники мы? — Если вы того хотите! — Мы действительно встретились на одной дороге? Это требует проверки. — Так что же? Я готов! — Тогда не будем откладывать. Выясним все за скромным ужином… — Сегодня вечером? — Уже сегодня? Ну хорошо! Пусть будет так! Сегодня вечером мы, стало быть, увидимся! Как же нескончаемы часы до вечера! Ринальдо вышел на прогулку и зашел в сад Фьяметты. Он пошел по главной аллее, свернул на боковую дорожку и подошел к павильону. Дверь в него была полуотворена. Он увидел прелестное девичье личико. Девушка сидела на диване и плела венок из цветов. Увидев его, она непринужденно улыбнулась и крикнула: — Входите же! Ринальдо в замешательстве взялся за ручку двери, однако войти не решился. Но тут из павильона в очередной раз прозвучало приветливое приглашение. Это вселило в него мужество. Он вошел в павильон. — Мне кажется, — сказала молодая особа, — что я уже видела вас в моем саду? — Верно! — пробормотал Ринальдо. — Я был здесь вчера. Но я и не надеялся, что мне выпадет счастье и меня заметят такие прекрасные глаза. — Неужели? Раз уж вы отпустили комплимент моим глазам, так позвольте мне отдать должное вашему примечательному облику. Такого человека, как вы, нельзя не заметить. И держу пари, что я не первая на белом свете, которая вас заметила. Вы здесь человек новый? — Именно так! — И я тоже. Я живу здесь всего два с половиной месяца. Но хочу здесь остаться, поэтому и купила этот сад. Он вам нравится? — Сад прекрасен, но его хозяйка… — …куда прекраснее? Разумеется… Возникла пауза. Ринальдо с напряженным вниманием смотрел на очаровательную веночницу, а та прилежно работала, не поднимая глаз. Он долго молча смотрел на нее и уже собрался что-то сказать, как вошла служанка и передала Фьяметте записку. Та прочла ее, рассмеялась, написала на том же листке несколько слов карандашом, сложила его и вернула служанке. Служанка вышла из павильона, а Фьяметта поднялась. Когда она вставала, у нее из-за пазухи выпал на грудь медальон, висевший на зеленом шнурке. Она заметила это и сунула медальон обратно в вырез платья. — Это страшный человек! — сказала она. — Его портрет не следует видеть всем. Ринальдо молча стоял перед ней. Фьяметта спокойно, как если бы была в павильоне одна, повернулась и взяла гитару. Присев, она взяла несколько аккордов, а потом запела романс: «В гулком море, на равнинах, В чаще, в поле у жнивья И в безлюдье гор пустынных — Всюду побывала я. Ринальдини! Страх жестокий Гонит по свету меня. Для подруги одинокой  Помрачилась радость дня!» — Раздавался голос Розы  Средь полей, где кровь лилась, И бежали быстро слезы Из ее печальных глаз. В лунном свете, чистом, резком, Промелькнул ружейный ствол — И своим внезапным блеском Розу он к себе повел. «Велика предчувствий сила, Им ли сердце обмануть! Пусть затмились все светила — Мне любовь укажет путь. Видящие близь и дали, Звезды, расскажите мне, Вы его не повстречали Здесь иль в чуждой стороне?.. Шорох еле уловимый… Свист знакомый… Чу! Опять! Я нашла его! Любимый! Мне ль твой голос не узнать?» «Кто здесь? Стой! В моем плену ты!» — «Пленницей твоей была Я от первой же минуты. Милый, я тебя нашла!» — Она нашла его, — сказала Фьяметта. — Как мы нашли друг друга! — подхватил Ринальдо и взял ее за руку. — Не совсем так! — Фьяметта улыбнулась и мягко отняла руку. — Я не цыганка, а вы не атаман разбойников; я не умею гадать, а вы вряд ли сумеете меня ограбить. Она хотела еще что-то сказать, но в павильон вошел офицер. Он равнодушно поздоровался с Ринальдо, положил шляпу и шпагу на стол и без стеснения сел к Фьяметте на диван. После чего непринужденно спросил: — Ничего здесь не произошло? — Ничего, что имело бы значение. Офицер небрежно спросил: — А кто этот господин? — Новый здесь человек, — был ее ответ. — Не хотите ли присесть? — спросил офицер, но таким тоном, каким скорее можно бы спросить: не хотите ли уйти? Ринальдо действительно хотел это сделать, но тут в павильон вошел человек с мрачным взглядом, которого Ринальдини встретил еще вчера в саду. Он, не поздоровавшись и не сняв шляпы, сел на стул напротив атамана. Пристально глядя на него, незнакомец сказал: — Я уже вчера наблюдал за вами с удивлением и сожалением. У вас несчастное лицо! Ринальдо вздрогнул, Фьяметта громко рассмеялась, офицер улыбнулся, а старик взял щепотку табаку. — Чем досадило вам мое лицо? — с досадой спросил Ринальдо. — Такова манера этого господина, — сказала Фьяметта, — он каждому говорит что-либо неприятное. Он, правда, не англичанин, но страдает сплином. Всегда в мрачном настроении. Англичане заразили им корсиканцев. — Вы корсиканец? — быстро спросил Ринальдо. — Да, корсиканец, — ответил угрюмый старик. Фьяметта быстро вскочила, схватила Ринальдо за руку и сказала: — Попрощайтесь с этими господами! Нам с вами надо поговорить о других предметах, а не о Корсике. И она потянула Ринальдо из павильона в сад, провела вокруг декоративного кустарника и ввела в беседку. Там сидела Фортуната и читала книжку. Фьяметта подлетела к прекрасной Фортунате, обняла ее и расцеловала. Ринальдо тем временем свободно вздохнул и собрался с мыслями. Фьяметта быстро повернулась, взяла его за руку, подтащила к подруге, рассмеялась и сказала: — Вот, владейте друг другом! И, звонко рассмеявшись, выпорхнула из беседки. Ринальдо, пораженный, сделал шаг назад, хотел заговорить и не смог. Фортуната смотрела в землю и играла своим нагрудным бантом. Ринальдо счел, что это тот самый бант, который он нашел и передал ей утром. — Что и говорить, эта сцена… — медленно начал Ринальдо, — довольно странная! — Я попала в затруднительное положение… — Фьяметта — создание шаловливое! — Сегодня вечером мне должно было улыбнуться счастье, я могла побеседовать с вами в вашей квартире, но вот случай преподносит мне это счастье еще раньше! Фьяметта вернулась в беседку. — Я бы очень хотела, — сказала она, — нынешним вечером принять у себя тебя, милая подруга, и этого смущенного господина. Но не смогу. Угрюмый корсиканец уже пригласил сюда на сегодня несколько человек… — Сюда? — быстро переспросила Фортуната. — Конечно! — продолжала Фьяметта. — И мне придется, хочу я того или нет, взять на себя роль хозяйки. А ты знаешь, каково это! Несколько гостей уже прибыли… Фортуната быстро встала, сказала что-то Фьяметте на ухо. Потом повернулась к Ринальдо, попросила дать ей руку и довести до носилок. Фьяметта проводила их до калитки. Когда носилки унесли, она взяла Ринальдо за руки и сказала улыбаясь: — Ну вот, мы ее устранили, а вы остаетесь здесь. — Но у вас же соберется большое общество? — Да нет! С обществом — это была шутка. Все зависит от вас, остаетесь вы здесь или следуете за носилками. Остаетесь вы здесь, так я скажу: добро пожаловать! Уйдете, так я крикну вам вслед: счастливо! — Я вас не понимаю. — Странно! Это решающая минута как для меня, так и для моей подруги. Мы не испытываем никакой неприязни друг к другу. Но поскольку мы хотим знать, действительно ли вы тот, за кого мы вас принимаем… — А за кого вы меня принимаете? — За нежного искателя приключений, если даже не за… — За? — …человека, который способен полюбить всем сердцем. — О, прекрасная Фьяметта! — Прочь! Прочь! За носилками! Ваш торжественный тон сказал мне все, что я хочу знать. Идите! А этот поцелуй передайте моей подруге и скажите ей: Фьяметта покорилась судьбе. С Богом! Будьте счастливы и вспоминайте меня! С этими словами она поцеловала его, подтолкнула слегка к калитке, а сама побежала по аллее, не оборачиваясь. Ринальдо бросил на бегущую взгляд, придержал шляпу на голове и побежал за носилками. Нагнал он их в городе. Он открыл Фортунате дверь дома и повел в ее комнату. Они заговорили о Фьяметте, о ее причудах и вскользь затронули ее наказ. — Славный она человек! — сказала Фортуната. Фортуната вышла из комнаты, чтобы, как она сказала, переодеться. Ринальдо огляделся вокруг. Он увидел, что находится в прекрасно меблированной комнате. Благосостояние и вкус ощущались во всей этой роскоши. Он разглядывал изумительной красоты картину, когда опять вошла Фортуната, взяла его за руку и повела в другую комнату. Здесь между ними завязалась весьма интересная беседа, которая, однако, была прервана известием о том, что кушать подано. Ринальдо обедал со своей очаровательной хозяйкой за уставленным всевозможными яствами столом, обслуживали его две прелестные служанки. Беседа становилась все оживленнее, бокалы усердно наполнялись, а когда внесли десерт, прислуживающие девушки удалились. — Радость интересной беседы за уставленным лакомыми яствами столом, — сказала Фортуната, — я люблю, только если делю ее с другом. В Кальяри я, не считая общества Фьяметты, обедала большей частью одна. Поэтому сегодня мне все показалось куда более вкусным, чем обычно, и если вы пробудете здесь некоторое время, то прошу вас составлять мне компанию как можно чаще. Она наполнила бокал и, подняв его, сказала гостю: — За нашу дружбу! Бант цвета надежды скрепил ее, — продолжала она. — И я надеюсь, ни бант, ни дружбу я больше не утрачу. Ринальдо поцеловал ей руку и прижал к своему сильно бьющемуся сердцу. Их взгляды встретились, их губы безмолвно соприкоснулись. Но тут с громким треском из бутылки с шампанским вылетела в потолок пробка. Они вздрогнули, посмеялись и вот — лежат в объятиях друг друга. Она сказала: — Почему я уже в первые минуты нашего знакомства так быстро предаюсь любви… не знаю, что влечет меня к тебе столь внезапно! Не злоупотребляй своей непонятной властью. Ты можешь сделать меня несчастной, но себя тем самый не осчастливишь… Я чувствую, я догадываюсь, что ты, быть может, сейчас обо мне думаешь, но… клянусь тебе!., ты ошибаешься. Я полюбила тебя, как только увидела. Любовь, такая как моя, дает и берет не рассуждая. Мгновения моей любви настали, и теперь они останутся со мной и претворятся в вечность. Клянусь всем для себя святым, я нашла тебя и никогда не расстанусь с тобой. Тебя можно у меня только вырвать. Добровольно никогда не отдаю то, что я с таким пылом обнимаю! Будь целиком моим и возьми все, что я имею. Мою душу я передаю тебе своими поцелуями; отдай мне твое сердце! Шум в прихожей вынудил их разомкнуть объятия. Вошли служанки, убрали со стола, Ринальдо ушел в другую комнату. В раздумье присел он на диван. Как же близко был он к вожделенному счастью! Фортуната рождена для любви. На это способна только женщина, редко — мужчина. Любовь — это бокал, наполненный пенящимся шампанским. Вином следует наслаждаться, пока оно пенится, — так и с любовью… Кто пьет осторожно, тоже получает наслаждение, но никогда не познает всепоглощающего опьянения любви. Любовь исчисляется мгновеньями и возмещает убытки дней будущих за счет дней настоящих. Радости нашей жизни висят на тонюсеньких ниточках, и тем не менее привязывают очень крепко… Вошла Фортуната. — Теперь ты знаешь, как я могу любить, — сказала она. — От тебя я только требую, чтобы ты так любил меня, как ты способен любить. Преданность — это женщина, она вечно ссорится со своим легкомысленным супругом и повелителем. — Ты, стало быть, считаешь, что верная любовь у нас, мужчин, обесцененная монета? — Хоть и не обесцененная, но отчеканенная собственноручно. Что дают мужчины, то можно тут же разменять. — Фортуната во власти чувствований! — Она во власти человека, которому сию секунду доказала, что любит его. — И любить будет? — Клятв я не даю, но вот тебе слово корсиканки: да, и будет! — Ты — корсиканка? — Это и привело меня в Сардинию. Мое отечество стонет под бичами французов. Для каждого сердца, в коем живет любовь к свободе и отечеству, судьба заготовила отточенные кинжалы. Я — всего-навсего женщина, но если бы могла спасти отечество, я бы не пожалела своей крови, своей жизни, своей свободы. Я бы хотела умереть в цепях, в самой мерзкой темнице, только бы вправе была воскликнуть: Корсика свободна! Я из рода Дзондарини. Уже под знаменами Теодора за свободу отечества сражался мой прародитель. Мой отец пал на поле боя, мои братья с честью и славой легли костьми за свое отечество. Моего жениха злодейски убили французы, а я… стала беженкой. — А почему ты бежала с Корсики? — Слушай! Общество единомышленников поддерживало связь с союзом, основанным в Сицилии для освобождения Корсики. Во главе этого союза стоял благородный князь Никанор… — Князь Никанор? — Так он себя называл. Его рожденье остается тайной. — Он жив? — Не знаю. Он хлопотал за корсиканцев. Один достославный человек должен был возглавить спасителей моего отечества… — Кто был этот человек? — Это был Ринальдини. Но он погиб. Распался союз в Сицилии, предана наша тайна. Я, деятельный друг этого союза, успела вовремя сбежать и приехала сюда. — Так ты не знакома с князем Никанором? — У меня есть его портрет. Его самого я никогда не видела. Фортуната поднялась, вынула из шкатулки портрет, и Ринальдо узнал старца из Фронтейи. Фортуната внимательно смотрела на него. И он выдал себя, сам того не желая и не подозревая. — Ты его знаешь! — воскликнула Фортуната. — Что? — удивился он. — Ты же знаешь старца из Фронтейи? — Фортуната! Я его знаю. — И себя самого? Она подала ему еще один портрет. Его собственный! — Ах, меня повсюду преследует мое собственное лицо, — вздохнул он, возвращая портрет. — Возьми назад свои обещания! — Никогда! Я знала, кому даю их. — Несчастная! — Я знаю Олимпию, Лауру, Дианору… — Ни тебе, ни им я не могу дать счастья! — Я хочу, чтобы меня любил человек, который отважится пойти под знаменем свободы моего отечества! С венком, ликуя, хотела я поспешить тебе навстречу, и смот-ри-ка: сердце мое тебя обрело. Венок остается тебе, и сердце это — твое. — Прекрасная Дзондарини, венок, ее сердце и… Ринальдини! — Отважному человеку — решительная женщина! — Моя отвага покоится вместе с моими сокровищами. Горы Калабрии скрывают и то и другое. Проникнись тем, что мучает меня, если ты можешь! — Но любовь не приносит мук, конечно! Ты берешь то, что тебе дают. А если ты не молчишь, то нежные губы закрывают тебе рот! — сказала Фортуната и руками обхватила его голову. Оба предались своему счастью… На следующее утро Ринальдо встретил Фьяметту в саду одну. Она сидела в беседке. Ринальдо вошел. Она вскочила, взяла гитару в руки, заиграла и запела. Ринальдо истолковал смысл ее песни так, как его конечно же истолкуют читатели. Улыбаясь, взял он гитару в руки. — Браво! — воскликнула Фьяметта и бросилась ему на шею. В беседку вошла Фортуната. И она тоже крикнула им «браво!» — Все остается между нами, — сказала, улыбаясь, Фьяметта. — Князь Никанор появился. — Что? Князь здесь? — удивился Ринальдо. — Со вчерашнего вечера. Он поселился на вилле Мас-сими. — Вот он, наконец-то, рядом, звезда, вслед за которой мы шли из дальней дали! — вздохнула Фортуната. — Это известие меня поражает! — обронил Ринальдо. — О Ринальдо, не поражайтесь, пока вы сами в состоянии всех поражать! Старец из Фронтейи, князь Никанор, хотел собрать у себя нынешним вечером своих друзей. К нему они и направились, когда стемнело. Они вошли в великолепный сад прекрасной виллы. Нежная, приятная музыка звучала навстречу им из декоративного кустарника. Старец из Фронтейи вышел из беседки, одетый в небесно-голубые, усеянные звездами одежды, перепоясанный золотым поясом. Золотая цепь, на которой висел сапфир с бриллиантами, обвивала шею и спускалась на грудь. Пурпурный плащ окутывал плечи, и лавровый венок украшал голову. Так приближался он к пришедшим, и глаза его приветливо светились. Правую руку он подал дамам для поцелуя, левую протянул Ринальдо и сказал: — Добро пожаловать! Я приветствую тебя, приветствую от своего имени и от имени наших общих друзей! Я протягиваю тебе дружески руку в знак теплой встречи. Это левая рука, она ближе к сердцу, чем правая. Это левая рука, рука… не нацеливающая кинжал против друга, а правая конечно же знает, что делает левая. Обними меня, друг мой! Ринальдо обнял его, к ним подошла и Олимпия, графиня Вентимилья. Она раскрыла объятья, и Ринальдо прильнул к ее груди. Вокруг звучали музыка и нежные мелодичные голоса. Ринальдо потерял дар речи. Олимпия взяла его за руку. Старец повел Фортунату. Фьяметта шла за ними. Стол был накрыт в саду. Когда они сели, старец поднялся, простер руки к небу и произнес: — Благослови, Господь, эту дружескую трапезу! Небо было ясным, а воздух таким чистым и тихим, что огни двадцати больших свечей, украшающих и освещающих стол, горели ровным пламенем. Мерцание их света придавало листве множество оттенков, от самых светлых до самых темных. Листва то отливала чистым золотом, то терялась в зеленом мраке. Тут сияли белые цветки на лимонно-желтом фоне, там два рваных лепестка пропускали лучи небесной звезды, и она сверкала, как бриллиант. Прохладный ночной воздух удерживал пряные ароматы цветов у самой земли. Дрожащее мерцание, искрящееся на листве, смена света и тени, изменяющая формы и цвета листьев, — все это придавало обеденному действу неописуемую прелесть. Старец взял бокал, вылил из него вино в золотую чашу и произнес: — За души умерших предков наших друзей! Олимпия подняла бокал и сказала: — За наших живых друзей! Торжественный невидимый хор зазвучал опять. Старец продолжал: — Человек, желающий наслаждаться жизнью, пусть живет днем сегодняшним. Этот день поглощает минувшее! Буря проходит, и чудесные солнечные лучи развеселят потрясенное сердце. Человек рожден для подлунного мира. Он живет во времени, каковое мир этот баюкает и о каковом заботится. Страдания никогда не должны делать нас трусливыми. За ночью следует день. Утренняя заря и вечерняя заря горят на одном горизонте. Что могут причинить несчастья и превратности судьбы человеку непоколебимому, мужественно подставляющему этим кипящим волнам свою грудь? Они могут его омыть, а он — победить их. Мужественному человеку природа сама отпирает все двери. С земли смотрит он в небеса. Он знает, что такое могила в земле, но он видит сверкающую обитель среди звезд. Там отечество его духа, и неземные лучи высвечивают его бессмертную душу в бренных останках. Тихо заиграла музыка. Олимпия обернулась к Ринальдо, внимание которого привлекла одна из сидевших напротив девиц. Улыбаясь, Олимпия спросила: — Вы так плохо помните своих приятельниц? — Серена! — воскликнул Ринальдо. — Да, это Серена! — Это была она, пригожая дочь садовника. Ринальдо протянул ей руку. Олимпия кивнула. Серена поднялась и подала ему венок. Старец улыбнулся. — Этот подарок — свидетельство радости, его вручает тебе нежное сердце. — Я высоко ценю и то и другое! — воскликнул Ринальдо. Старец становился все разговорчивее, лицо его сияло. Олимпия взяла блюдо и сказала: — Если радость делает веселых людей счастливыми, они должны всегда думать о людях несчастных! Она положила на блюдо деньги, оно пошло по кругу и скоро вернулось к ней, полное монет. — Первому бедняку, которого я завтра увижу! — сказала она, сгребая деньги с блюда. — Тем самым сделаешь добро! — крикнул ей старец. Фортунате принесли большой золотой бокал, украшенный гербом Корсики. Она подняла бокал, и из всех глоток вырвалось: — Да здравствуют корсиканцы! — Бог дай им, — добавил старец, — силы и мужество и укрепи их надежды, и да увенчаются они прекраснейшими свершениями! Опять зазвучали музыка и пение. Теперь старец поднялся, произнес короткую молитву, и на этом обед закончился. Общество разбрелось по саду. Ринальдо направился, погруженный в размышления, к водопаду. Рядом с ним внезапно возникла какая-то тень. Он оглянулся. Это была Серена. Оба молча остановились. Он взял ее за руку, они пошли в беседку и там присели. Серена глубоко вздохнула. Пылающие щеки приблизились к пылающим щекам, молча нашли друг друга губы. Глубокая тишина царила вокруг. Журчанье водопада перебивалось только попеременным звучанием нежных поцелуев. Ясный лик луны отражался в волнах и бросал украдкой взгляды в беседку. А здесь глаза отражались в глазах, здесь, задерживая надолго вдох, губы покоились на губах и руки переплелись неразрывно с руками. Все глубже погружались губы упоенного кавалера в нежные губы трепещущей девицы, все слабее сопротивлялась она, и тихие вздохи ее беспомощно боролись с пылающим безумством. Ни единого слова сказано не было. Но тут в тишине ночи раздались шаги. Серена вырвалась из объятий и выскользнула из беседки. Ринальдо растерянно смотрел ей вслед, пока она не скрылась в кустарнике. В беседку вошла Фортуната. — Я ищу тебя! — сказала она и опустилась рядом с ним на скамью. Сладкозвучно пели соловьи, журчал водопад. Воркующие птицы гнездились на крыше беседки, а нежные сердца не напрасно стремились навстречу друг другу… Сколько же надо было обсудить Ринальдо со старцем и с Олимпией! Во всеоружии тысячи вопросов вошел он в дом. Спросил о старце. Но тот уже лег спать. Ринальдо решил зайти к Олимпии. По галерее прошел он к какой-то комнате. Открыл дверь. Комнату освещала висящая лампа. Шесть скелетов сидели вокруг стола. Ринальдо отшатнулся и быстро вышел из комнаты. Ему навстречу шла Серена. Он подбежал к ней, взял ее руку и только хотел заговорить, как раздался звон колокола. — Что это значит? — спросил он. — Это полуночный колокольный сигнал, который приказывает нам ложиться спать, — ответила Серена. Взявшись за руки, по галерее шли Фортуната и Олимпия. Мальчик с горящей свечой шагал впереди. Серена исчезла. Ринальдо подошел к дамам. Молча показал на комнату со скелетами. Олимпия, видимо, поняла его. Она сказала: — Завтра, милый друг, нам надо будет о многом поговорить. — Почему не сейчас? — спросил он. — Колокол призывает нас ко сну. — Я прошу только об односложном ответе на короткий вопрос, касательно этой комнаты. Олимпия кивнула. Мальчик ушел, Фортуната последовала за ним. Ринальдо спросил: — Шесть скелетов в этой комнате… — Бренные останки наших друзей. Осмотри их сам внимательно и убедись в этом. Завтра мы поговорим. А теперь желаю тебе приятного сна! — А Фортуната остается здесь? — У меня. — Вы знаете друг друга? — Одна цель объединяет нас всех. — А где мне ночевать? Кто покажет мне комнату, где я найду ложе? — Из этих комнат можешь выбрать себе ту, какую тебе захочется. Сын в отчем доме имеет свободу выбора. — Ты говоришь обо мне, как о сыне в отчем доме? — Ты не знаешь, что представляешь собой, не знаешь, как тебя любят. — И ты тоже… все еще? — Мы все. Она хотела идти. Он удержал ее и спросил: — А твой супруг здесь? — Я жду его завтра. — Олимпия!.. — Что ты хотел сказать? — Я восхищаюсь тобой! — Были когда-то чудесные мгновенья, когда ты говорил мне куда более приятные слова! Когда наступает время восхищения, проходит время любви. Это и Фортуната еще узнает. Она пожала ему руку и быстро ушла. Ринальдо снова открыл ту комнату, подошел близко к столу и увидел, что черепа скелетов помечены табличками с именами. Он подошел ко второму скелету и прочел: «Роза». Он отшатнулся дрожа и глубоко вздохнул: — Роза! Любимая моя подруга! Ринальдо еще раз прочел дорогое имя, нежно погладил лоб скелета и быстро покинул страшную комнату. Закрыв плотно за собой дверь, он заторопился, сильно волнуясь, по галерее к одной из комнат. …Солнце уже стояло высоко, когда Ринальдо проснулся. Он открыл глаза. Серена, занятая какой-то женской работой, сидела у него в комнате. Она пожелала ему доброго утра и вышла. Когда он оделся, она вернулась и спросила, не хочет ли он позавтракать в саду. — А где завтракает князь Никанор? — Он уже с час как уехал. — Куда? — Не знаю. — Где Олимпия? — Она сопровождает князя. И дамы из города уехали с ним. Ринальдо велел подавать завтрак в сад. Он ходил в задумчивости взад и вперед и говорил сам с собой: — Да! Мне надо уходить от этих друзей! Ни с одним человеком не вправе я делить свою судьбу. Подожду в одиночестве, что со мной случится. Один стоять буду на краю пропасти… один и погибну! Он приказал седлать коня, вскочил на него и поскакал в город. Здесь он собрал свои вещи и покинул Кальяри, твердо решив ехать в какую-нибудь гавань и оставить остров. Ему хотелось бы оказаться в Испании и жить там, укрывшись в горах, или отправиться под парусом на Канарские острова. Он быстро поскакал из города, надеясь еще до наступления вечера добраться до Салано. К полудню воздух стал тяжелым и душным. Небо заволокло тучами, яркие всполохи озаряли небосклон, вдалеке рокотал гром. Томительная духота тяготела над всем краем. Ринальдо под проливным дождем доскакал до какого-то замка, стоящего на холме. Его впустили. Коня отвели в конюшню. Ринальдини узнал, что он находится в замке графини Орана. Ей доложили о его приезде. Графиня была дама большого ума, ее беседа с гостем протекала очень живо и интересно. Уже много лет, рассказывала графиня, она вдова, и это в ее лучшие годы. Она твердо решила сохранить свободу и не выходить больше замуж, если только ее не одолеет безумная страсть. Орана написала сатиру на мужчин, которую, однако, сейчас прочесть отказалась. Но поскольку ее, как она заверила, весьма и весьма развлекает эта беседа, она просит прибывшего остаться у нее хотя бы на денек-другой. В этом Ринальдо ей отказать не мог. В доме графини жила ее кузина, которая во время вечерней трапезы благодаря своему остроумию сделала общий разговор еще занимательней. Ринальдо приходилось биться с двумя дамами, которые, видимо, были яростными врагами мужчин. Таких амазонок ему еще не доводилось встречать. Слуга показал Ринальдо его спальню, где все было в наилучшем виде и где он крепко уснул на мягком ложе. Проснулся Ринальдо очень поздно и нашел обеих дам уже за завтраком. В полдень в замок заявилась странствующая группа испанских танцоров. Они собрались в большом зале. Зрители заняли свои места, заиграла музыка. Прелестная девушка и славный юноша начали выступление. Одетые в андалузские костюмы, они устремились навстречу друг другу, словно бы давно искали один другого и наконец нашли. Уже собрался было юноша обнять любимую, уже она, казалось, бросается в его объятия, как неожиданно она отворачивается от него, и он, рассердившись, поступает так же. Оркестр сделал паузу. Они были словно бы в нерешительности, но заигравшая вновь музыка словно влила в них новую страсть. Юноша пытался выразить свои желания все с большим пылом, а возлюбленная, казалось, прислушивалась к нему все с большей нежностью. Взгляды ее стали томными, грудь высоко вздымалась, руки раскинулись вслед за его руками; напрасно она опять стыдливо ускользнула от него, но пауза вселила в них новое мужество. Музыка зазвучала быстрее, и шаги их стали стремительнее. Сгорая от желания, юноша снова спешит к подруге, с теми же чувствами двинулась она ему навстречу. Их взоры пожирали друг друга, губы их, казалось, приоткрылись, и только сладкий стыд еще слабо сдерживал обоих. Неистовее зазвенели струны, резче изменялись их движения. Восторг любви, упоение, страсть, казалось, соединят их… Внезапно музыка смолкла и танцующие скрылись. Кузина опустила глаза, теребя букет на груди. Графиня, улыбаясь, обратилась к Ринальдо. — Что скажете? — Чарующе прекрасный танец. — Вы так считаете? — Танец, который так живо взывает к чувству, что вливает живую струю во всю природу… — Ну разве может, — графиня усмехнулась, — мужчина судить иначе? — А смеет он? Танцовщица вышла в зал. Графиня и Ринальдо ее богато одарили. Ринальдо, казалось, совсем забыл свое положение и самого себя, как ему самым неприятным образом об этом опять напомнили. Графиня за ужином завела разговор о весьма странном деле. — Мой егерь, которого я послала с поручениями в Кальяри, только что вернулся. На дороге он нашел кое-что ценное. — Ценное? — переспросил Ринальдо. — Он хочет продать вам находку. Потому что вы наверняка знаете, кому она принадлежит. — Мечтаю… — Вы говорите о себе как о чужом на этом острове? — Да, я чужой. — Но, видимо, не совсем. Кто носил этот портрет? Она протянула ему его маленький портрет, который ему показала Фортуната. Ринальдо быстро взял себя в руки. — Этот портрет никто не носил. Он мой. Я его потерял. Мою благодарность нашедший получит. — Этот медальон не носила дама? И этому мы должны верить? — вопросила кузина. — Да! — продолжила графиня. — Это еще не самое удивительное, более удивительное вы сейчас услышите. Егерем овладела какая-то странная иллюзия, он утверждает и клянется, что этот портрет… Извините, господин рыцарь!.. Что это изображение атамана разбойников Ринальдини. — Это интересно! — усмехнулся Ринальдо. — Если это его портрет, то я — восставший из гроба, вселяющий ужас человек, которого вы должны тотчас передать властям. Графиня смущенно смотрела на него. А кузина шепнула ей: — Удивительный случай! — Я хотел бы поговорить с егерем, — сказал Ринальдо. Егерь пришел. — Ты знал атамана разбойников Ринальдини? — спросил его Ринальдо. — Ты его сам видел? — Да, по дороге из Сан-Лео во Флоренцию. Я служил тогда у маркиза Альтанаро. Ринальдини подъехал к нам, одетый егерем, стал насмехаться над моими господами, а потом потребовал у них кольца, часы и сто цехинов, а им дал охранную грамоту. — И он похож на этот портрет? — Как две капли воды. — Но этот портрет принадлежит мне, это мое изображение. Значит, я похож на атамана разбойников? — Как брат похож на брата. — Хорошо, что Ринальдини нет в живых! — сказал Ринальдо. — Но я ведь был в Сицилии и в Неаполе, и ни один человек не заподозрил меня из-за моего лица. Это и в самом деле могло бы поставить меня в затруднительное положение, если бы я не был уверен — кто я. Вот, сын мой, тебе на чай за находку. Егерь ответил: — Я осрамился и не знаю, что сказать, что и подумать. Прошу прощения, что я… — Хорошо, хорошо! Мое лицо не может оживить мертвеца. Пусть почиет в мире! Егерь ушел. Когда ужин кончился, Ринальдо попрощался, поблагодарил за предоставленный ему приют, сел на коня и ускакал. Он еще не очень далеко отъехал, как вдруг конь его испуганно метнулся в сторону. Из кустов выполз человек. Это был Фабио, камердинер графини Олимпии. — Что такое? Фабио? Ты… здесь? — с удивлением спросил Ринальдо. — Укрылся, спасаясь. Все дамы задержаны! — Все дамы? — Моя графиня, синьора Фортуната, ее компаньонка, другие дамы и все господа, приехавшие с Корсики. — Где же их арестовали? — На вилле. Ночью ее захватили солдаты. Всю прислугу тоже посадили под арест. Мне удалось сбежать. Князя у нас не было, думаю, его арестовали бы тоже. — Недоразумение, которое скоро разрешится, — сказал Ринальдо. — Дай-то Бог! Если бы только знать, куда мне теперь податься. — В Салонетте у меня есть квартира. Ее легко найти. А пока вот тебе немного денег на пропитание. Если ты поторопишься, то к вечеру доберешься до места. Едва слуга исчез из виду, как Ринальдо свернул направо и поехал по другой дороге. Он долго размышлял, взвешивал, прикидывал и так и эдак, но не мог ничего придумать, что обеспечило бы ему безопасность. Мрачный, сошел он с коня у горного перехода и лег под деревом. Однако так он пролежал недолго. К нему приблизились трое вооруженных, о ремесле которых он сразу же догадался по их виду. Он вспомнил своих товарищей и быстро принял решение сделать Сардинию новой ареной своих былых деяний и вывести себя самого из создавшегося положения, которое не сулило ему ничего хорошего. Вооруженные люди еще стояли, советуясь, в отдалении. Он призывно помахал им. Один из них спросил неохотно: — Господин желает, чтобы мы подошли? — Хочу с вами поговорить. — Господин сбился с дороги? — Направляясь к вам. — К нам? Вы разве нас знаете? — Мы узнаем друг друга. — А вы уверены, что нас это волнует? — Меня это несколько волнует. — Вас? Но по всему же видно, что вы нас впервые видите. — Твое имя? — Это допрос? — Твое имя? — повторил Ринальдо. — Меня зовут Санардо. — Как зовут твоего атамана? — Моего атамана? — Ну же! Атаман у вас, черт побери, еще есть?.. Ведите же меня к вашему атаману! — Что? Господин вынужден нас разыскивать? Он скрывается от правосудия? Или что-то еще привело его к нам? — Старое знакомство с вашим достохвальным ремеслом. — Где же вы изучали его? — В Апеннинах, в Калабрии, у известного мастера Ринальдини. — Значит, господин кое-что умеет! Ринальдини, говорят, знал свое ремесло. Мы часто говорим о нем. Среди нас есть два бедовых парня, Джордано и Филиппо, они тоже учились у мастера Ринальдини. Они часто говорят о нем. Стало быть, они и тебя тоже знают. — Вполне возможно! Мы, впрочем, всегда делились на отряды. А вас сколько? — Месяц назад наш отряд был большой. Но мы понесли значительные потери. У Сан-Микеле висят восемнадцать наших, а двенадцать голов насажены на колеса; голова моего брата — в середке. Теперь мы все уместились в одной пещере. Нас не больше восемнадцати — двадцати человек. — Всего ничего! — То-то и оно! Но виселицы нашпигованы до отказа. А это и самых смелых отвадит. — А разве не пользуется ваш атаман доброй славой? — Наш атаман лежит в Таборго в цепях. Теперь у нас временный командир. Мы меняем их каждый месяц. — Это никуда не годится! И вообще, сдается мне, вы не великие герои. — В грязь лицом мы не ударим. Но что верно, то верно: мы стали немножко опасливы, суды дали нам здорово по носу. — У Ринальдини случались бои, когда он терял от пятидесяти до шестидесяти человек. Но у оставшихся не убавлялось мужество, ибо сам Ринальдини не ведал страха. Тут один из разбойников заметил всадников. Те подъехали ближе. Это был патруль из трех драгун. Санардо посоветовал как можно скорее скрыться. Но Ринальдо крикнул: — А теперь останьтесь здесь и докажите, что вы действительно в грязь лицом не ударите. Меня вы теперь тоже узнаете. Он вскочил на коня, а Санардо воскликнул: — Мы докажем! Драгуны подъехали ближе и еще издалека приказали разбойникам сложить оружие. — Скачите обратно и доложите, что Ринальдини никогда еще не сдавался, — сказал Ринальдо. Всадники остолбенели. — Ринальдини? — пробормотали они. Ринальдо вытащил пистолет. Всадники развернули лошадей и ускакали. Ринальдо обратился к разбойникам и спросил: — Ну как, вы мной довольны? — Но ты же не Ринальдини? — спросил Санардо. — Я и есть Ринальдини. Все трое сложили оружие, поцеловали ему руку, и Санардо сказал: — Мы просим тебя быть нашим атаманом! — И я этого хочу, — ответил Ринальдо. — Хочу опять приняться за старое свое ремесло и жизнь свою окончу так, как должен ее кончить. Прочь, дивные мечты!.. Вперед! Я следую за вами. Джордано и Филиппо вскочили, когда увидели своего атамана. Они целовали ему руки, плакали. Другие разбойники стояли с непокрытыми головами и подходили к нему только по его знаку. Он распорядился собрать всех. И сказал: — Отныне я беру вас всех в свои товарищи, а вы поклянетесь мне как вашему атаману в верности, послушании и повиновении моим законам, кои вскоре получите от меня. Вы этим довольны? Прогремело дружное «Да!». Ринальдо продолжал: — Кто хочет разделить мою участь, должен сражаться вместе со мной и, если понадобится, умереть. Что ждет вас, если вас схватят живыми, вы знаете, и любой суд строже и убедительней докажет вам это, чем самые красноречивые уста. Горстка отважных мне дороже, чем сотни, не обладающие мужеством, умеющие только грабить, но не сражаться. Помните, бедняк и без того несчастен. И еще я советую вам бережно относиться к женщинам, детям и старикам. Мы должны действовать как истинные мужчины и сообщать нашему ремеслу столько благородства, сколько возможно ему сообщить. Вот что я советую вам и что от вас требую. Будете выполнять это? — Будем! — вскричали все. — Ну что ж! Тогда я готов править вами. — Да здравствует наш атаман! И Ринальдо со всем сообществом отправился в горы, в самые укромные уголки… Ринальдо лежал на походной кровати, под соломенной крышей хижины в горах. Уютным его пристанище не было, но он пытался сам себя обмануть. Он огласил законы разбойников и повелел им присягнуть. Вскоре к ним присоединились еще несколько бродяг, и через несколько дней его отряд уже насчитывал тридцать два человека. Всех учили обращению с оружием, в чем особенно преуспели Джордано и Филиппо, заслужив самое высокое признание. На вершине одной из гор, среди которых обитали люди Ринальдо, стояли, почти совсем скрытые от глаз высокими елями, развалины небольшого бастиона разбойников. Некогда там устроил себе гнездо пресловутый Бранколино, жестоко притеснявший жителей окрестных долин. Он пал в сражении с испанскими солдатами, и жилье его было разрушено. Время тоже сделало свое дело, а поскольку место пустовало, то страх деревенских жителей населил его привидениями, о действиях и нравах которых они могли многое порассказать. Любой из них мог говорить о развалинах, но никто даже не осмеливался к ним подойти близко. Ринальдо же был настолько храбр, что избрал эти развалины своей резиденцией. Что можно было восстановить, было восстановлено, и он получил среди мусора и обломков три помещения, которые опять могли называться тем, чем служили некогда: комнатами. Он внимательно обследовал остатки бастиона, и, к великому своему удовольствию, нашел подземный ход, который у подножия горы вел на волю и к соседнему лесу. Выход зарос кустарником и терновником, а далеко в проходе в узкой расселине, через которую мог протиснуться только один человек, его запирала крепкая, двойная железная дверь. Совы и летучие мыши были изгнаны, и люди завладели их бывшей резиденцией. У входа в развалины был сооружен маленький подъемный мост; так, обеспечив себе безопасность, зажил Ринальдо в своей крепости. Довольно много пещер в горах разбойники приспособили под жилье; они прятались как можно надежнее и выходили только тогда, когда сами того хотели. Все это было результатом напряженной двухмесячной работы, уже заканчивая ее, разбойники обнаружили вблизи развалин подвал, полный изысканных вин, видимо, он принадлежал некогда благородному Бранколино. А теперь подвал стал добычей такой компании, которая осушила за его здоровье не один бокал. Рядом с погребом они облицевали камнем небольшую часовню, унесли из соседней монастырской церкви икону с изображением Ареги и сделали ее своей Святой. Это организовал Ринальдо, к вящей радости товарищей, сардинцев, у которых теперь все было под боком: и жилище, и вино, и храм Божий. Монахи монастыря, откуда похитили Арегу, возмутились столь дерзким поступком. Тем более бывшие ее владельцы обнаружили, что вместе со святой украдены были и лучшие золотые и серебряные предметы из церковной утвари. Прелат призвал крестьян из соседних деревень отыскать грабителей. Но искали их не там где надо, а потому и не нашли… Было прекрасное утро; небо и земля в обновленном великолепии сияли улыбкой. В бриллиантовом море чистой утренней росы отражался лик величественного, светозарного солнца, и тысячи голосов посылали ему утренний привет. Ринальдо, в охотничьем костюме истинного сардинца, взял охотничье ружье, вышел из своего пристанища и спустился в долину. Скоро он встретил девушку, собиравшую на поле травы в корзину. — Доброго утра, веселого дня и прекрасной ночи желаю я тебе, рачительная дева! — Не слишком ли много разом? — Утро такое ясное, а ты видишь его словно бы грустными глазами? — Уже давно. Я несчастная девушка, и горе меня одолело. — Влюблена? — Отрицать не стану. В этом все мое несчастье! Самый прекрасный парень в нашей деревне любит меня. Но владелец замка с этим не согласен. — Какое до этого дело владельцу замка? — Мы его подданные, он наш господин. — Но разве властен он распоряжаться сердцами? Что говорят твои родители об этом? — Они говорят то же, что и господин. И наш священник говорит то же самое, и все в деревне говорят, что мы не смеем любить друг друга. — Странно! Как зовут владельца замка? — Маркиз Реали. Он, говорят, добр ко всем девушкам, но не ко мне. В нашей деревне он выдает замуж девушек едва ли не как сам того хочет, а потом щедро одаривает. — Он и тебя должен одарить. Как тебя зовут? — Мария. Мой отец Альдонцо, у него есть земля. Братьев и сестер у меня нет, я не бедна, но… несчастна. Корзину она уже наполнила. Вскинула ее на плечо, вытерла глаза и направилась в деревню. Ринальдо пошел за ней следом. Она вопросительно поглядела на него. — А маркиз Реали женат? — Нет, — ответила Мария. — Он старый? — Тридцатилетний. — Красивый? — Довольно-таки, но все же не такой красивый, как мой Николо. — Он богат? — Да. Но, скажите, почему вы меня так выспрашиваете? — Потому что хочу видеть тебя счастливой. — Могут ли ваши вопросы и мои ответы этому пособить? Смотрите! Там идут люди, я дальше пойду одна, чтоб злые языки не стали обо мне сплетничать. Ринальдо пожелал ей счастливого пути и быстро повернул к своему жилью. Едва он туда пришел, как к нему подвели рекрута. Ринальдо сам расспросил его обо всем. Ответы новичка звучали так: — Я дезертировал из полка, расположенного в Кальяри. Я сбежал и мечтаю заняться ремеслом, которое, хоть и на другой манер, мне давным-давно по душе. Одним словом, грабеж уже был моей работенкой. Я вообще-то печатник, работал у хозяина в типографии, но быстро обрел самостоятельность, стал перепечатником. Дельце это очень простое. Нужно только следить, какая книга привлекла внимание и обещает хороший сбыт. Тут же хватаешь ее, перепечатываешь на промокашке притупленными литерами, рассылаешь по всему свету и гребешь денежки. Живешь при этом припеваючи и спокойненько. А наказанья не боишься, потому что его и бояться нечего, и только хохочешь над тем, что авторы называют нас ворами, пиратами, мошенниками, негодяями и дурными людьми. Конечно, ты и сам знаешь, что ты такой, но печатать продолжаешь. — Почему же ты решил оставить свое столь благородное ремесло? Рекрут провел ладонью по лицу, пожал плечами и сказал: — Да так уж в жизни случается. Я заработал деньги и решил навестить своих коллег. Мы встретились, вели долгие беседы и жили в свое удовольствие. Потом назначили день созыва конгресса перепечатников, и все съехались в Спа. Здесь, видно, сам дьявол заманил меня в казино, и все, что я наворовал, за три вечера улетучилось. Коллеги были великодушны и оплатили мой счет. Они покидали курорт в каретах, я же — пешком. Небольшую свою наличность я быстро истратил и завербовался в солдаты. Меня послали в Милан. Я перебежал к пьемонтцам, и меня вместе с ними отправили в Кальяри. А теперь я пришел к вам, ибо хочу наконец кончить жизнь на виселице. — Там ты ее и кончишь, — сказал Ринальдо и отошел вместе с Санардо в сторону. Потом Санардо вернулся, и Ринальдо едва успел дойти до своего жилья, как перепечатник уже висел на дереве… На следующий день Ринальдо сел на коня и быстро доскакал до замка маркиза Реали. Маркиз вышел к нему во двор и очень вежливо пригласил, с истинно сардинским гостеприимством, в замок. Там он показал Ринальдо свой монетный музей и повел на галерею, где висел длинный ряд девичьих портретов. — Это, — сказал маркиз, — головки крестьянских дочерей, мне подвластных, которых я обеспечил приданым и выдал замуж. Из этого мало-помалу получилось что-то вроде достойного внимания дела. — Которое, видимо, приносит доходы? — Порой! Но, между нами говоря, женщины вообще-то — что закоренелые должники: с ними часто теряешь одновременно и проценты и капитал. Однако же мне доставляет удовольствие увеличивать коллекцию этих портретов! Места для этого достаточно. — Но, надо думать, только до вашего обручения. — Я никогда не женюсь. Это один из моих принципов. — Как часто, однако, принципы бывали побеждены прекрасными глазами! — Я, как вы видите, живу с недурной коллекцией прекрасных глаз! — Но не живых. — Фантазия может все оживить. Мои предки, имевшие крепостных, вовсю пользовались правом первой ночи. Но мой отец был философ, он считал это право неправедным и, кроме того, исключительно нежно любил мою мать. Он отменил это право. Его крепостные поставили ему памятник, который вы видите во дворе замка. У меня, таким образом, больше этого права нет, и лишь по временам я договариваюсь о любезности. При этом все свершается без какой-либо неприязни. — Вы сами выбираете мужей тем девушкам, которых хотите обеспечить приданым? — Да. — А не доставляли ли вы себе хоть раз удовольствие, а девушке радость, обеспечить ее приданым, притом что она сама выберет себе мужа? — Такого, насколько мне известно, еще не случалось. Но девушки меня обманывают. Что представляется мне моим выбором, часто бывает их выбором. Это они умеют очень ловко устраивать. — Одна девица просила меня походатайствовать за нее. — А что она хочет? — Мария Альдонца мечтает выйти замуж за своего Николо. — А как она попалась вам на глаза? — Я увидел ее на поле всю в слезах. Поговорил с ней и узнал причину ее слез. — Просьба моего гостя, да еще первая такого рода! Мария выйдет замуж за своего Николо. — А попадет ли ее портрет тоже в этот ряд? — Только если я обеспечу ее приданым. — Но вы же это сделаете? — Этого я не обещаю. Но… все зависит от Марии. Я не поступаюсь своими принципами. — Как человек у вас чужой, я не смею вас упредить. Девушка меня глубоко тронула… — Вы хотите обеспечить ее приданым? — Если позволите… — Ну хорошо! Но не ранее того, как я сам решу, что не выделю ей приданого. А теперь приглашаю вас отобедать. Настало время послеобеденного отдыха. Ринальдо спал дольше маркиза. Когда Ринальдо вошел в комнату, там сидела Мария, позируя художнику, который писал ее портрет. Маркиз повел гостя в другую комнату и сказал улыбаясь: — Марию я обеспечу приданым, и Николо будет ее мужем. Разговор перешел на другую тему. Они коснулись событий в Кальяри, и наконец-то Ринальдо узнал то, что его очень интересовало. — По приказу из Франции, — сказал маркиз, — в Кальяри арестовано большое число недовольных корсиканцев и их друзей. Говорят о посягательстве на Корсику, о высадке отрядов под предводительством Ринальдини и тому подобное. Думаю, просто раздувают что-то пустяковое, быть может, из политических соображений. — А разве Ринальдини еще жив? — Так говорят. — Он, стало быть, тоже арестован? — Его не застали. И еще будто бы ускользнул какой-то князь, который, как говорят, был главой корсиканского союза. — И арестованные все еще в Кальяри? — Нет. Их передали в руки французского комиссара. Говорят, однако, что его корабль захватили. Но слухи какие-то неопределенные. Мне это неинтересно. А вот жив ли еще Ринальдини и не на этом ли он острове, об этом хотел бы я знать. — Это и я хотел бы знать. — А если он жив, так я охотно взглянул бы на него. В комнату вошла Мария, поцеловала маркизу руку и попросила оставаться ее милостивым господином. Вошел слуга и что-то доложил маркизу, который вышел с ним из комнаты. — Это вас, — сказала Мария, — должна я конечно же благодарить! — Себя саму, дитя мое, — ответил Ринальдо, — должна ты благодарить за приданое. — Но не за то, что мне разрешили выйти замуж за Николо. Приданое я могла бы давно получить, но не Николо. Ринальдо сунул ей в руку несколько золотых монет. Мария спросила: — Вы тоже хотите обеспечить меня приданым? — Я ведь не богатый маркиз. — Но вы мне изрядно дали! — По крайней мере, бескорыстно. — Господин маркиз думает иначе, чем вы. Я благодарю вас! — Иди поздравь своего Николо! — Вот уж он будет рад! Она выскочила из комнаты. Маркиз вернулся. Извинившись, что оставил его одного, он сообщил: — Только что прискакал посланец и привез мне письма, которые извещают меня о прибытии гостей, они прибудут сегодня вечером. Осмелюсь вас просить ожидать их вместе со мной. Приедут четыре дамы: тетя и три кузины. Оставшись один, я буду чувствовать себя среди четырех дам весьма одиноко. Я, стало быть, повторяю свою просьбу! — Я остаюсь. Ринальдо был представлен дамам как граф Марлиани. Все сидели в большом зале замка. Тетушка была весьма живая дама сорока лет, говорливая и очень веселая. Кузины маркиза, обе еще очень юные и тихие, держались скромно. Третья же была бойкая, остроумная и разговорчивая. С ней и беседовал Ринальдо. Маркиз шутил с тетушкой. Она поддразнивала его картинной галереей. Беседа за столом велась достаточно оживленно. Все шутили, смеялись, а позже и пели. Маркиз и бойкая кузина Ориана взяли гитары. И запели попеременно: Он: Отдай мне венок, Подари мне цветы — Со мной поутру Танцевать будешь ты. Она: Оставь мне венок И оставь мне цветы: С другой поутру Танцевать будешь ты. Он: Мне не заменит тебя Ни одна. Выйти на танец Со мной ты должна. Она: Если я в танце С тобой закружусь, Вдруг опозоренной Я окажусь? Он: Вечно тебя Обещаю любить! В танце позволь лишь Тебя закружить. Она: Ах, коли так, Я согласна пойти. Вот и венок Я согласна сплести. Он: Сердце отдай мне С венком заодно. Я не шучу — Так решил я давно Она: Вот мое сердце, Венок и цветы. Что же мне спорить, Коль искренен ты? — А кто поверит маркизу? — воскликнула, смеясь, тетушка. — Только не я! — откликнулась Ориана. — Но тогда все осталось бы в семье, — живо откликнулся маркиз. — И стало бы шедевром в домашнем музее, — продолжала тетушка. — Только не шедевром в общедоступном музее, — добавила Ориана. — Обычно коллекционируют для ценителей, — заметил маркиз. — А любят ценительниц, — отозвалась Ориана. — Верно! Но можно ли в этом случае переусердствовать? — спросил маркиз. Тетушка пригрозила: — Часто, сколь ни усердствуй, все мало. Так называемые ценители нередко до того увлекаются предметом своего изучения, что буквально теряют голову. — Человек рожден для потерь, — сказал смиренно маркиз. — И все-таки всегда хочет оказаться в выигрыше, — подхватила тетушка. — Одно то, что он — человек, дает ему право на надежду, — высказал свое мнение маркиз. — Разумеется! Кому же не хочется, чтобы ему снились приятные сны, — сказала тетушка. — Но пробуждение? — спросил Ринальдо. — Конечно же не всегда приятно. Однако наш маркиз, полагаю я, редко видит сны, — сказала тетушка. — Я живу. А что наша жизнь, как не сон? — маркиз усмехнулся. — Спокойной ночи! — сказала тетушка. Она поднялась. Маркиз запротестовал. Он подал знак. Вошла красивая девушка и статный юноша. Они станцевали фанданго. Им горячо аплодировали, и, когда танцоры ушли, все встали из-за стола. На другое утро они выехали на прогулку. Вернулись в замок к вечеру. Случайно карета маркиза далеко обогнала карету, в которой сидели Ринальдо, Ориана и одна из сестер. Они ехали по ущелью, когда внезапно неподалеку от кареты раздался выстрел. — Остановитесь! — прокричали несколько голосов. Дрожа, глянули дамы на своего спутника, который тихо смотрел куда-то в одну точку и бормотал проклятья. Карета остановилась. Два замаскированных человека подошли к дверцам кареты. Они заглянули в нее и потребовали кошельки. — Что? — удивленно вопросил Ринальдо. В ответ замаскированные отпрыгнули от кареты и закричали: — Кучер, езжай! Доброй ночи, прекрасные дамы! Карета покатила. Они приехали в замок. Ориана рассказала о том, что с ними приключилось. Маркиз и тетушка уставились на чужака. Ринальдо, усмехнувшись, сказал: — Я вижу, милые дамы, какую власть имеет красота даже над разбойниками. Мужчины конечно же так дешево не отделались бы. Но едва эти грубияны увидели дам, как выскочили из кареты с пожеланием: «Доброй ночи!», а я сохранил свой кошелек. Ориана поинтересовалась: — Граф Марлиани, а что, если я припишу наше счастье только вашему удивленному «что?», в ответ на которое замаскированные столь быстро убрались? — Так вы должны предположить, что я волшебник. Как могло одно только «что?» испугать вооруженных людей? Как могло оно спасти даже кошелек? Нет! Мое «что?» не способно на это. Но ваша красота, милые дамы… — Случай весьма странный! — вставила тетушка. — Несомненно! — подтвердил маркиз. — Тогда остается предположить, что это — волшебство! — сказал Ринальдо. Все засмеялись и больше о том не говорили… Ринальдо вышел в сад, где они должны были обедать в одном из павильонов. Он прогуливался возле кустарника, из которого внезапно вышел Джордано. — Атаман! Я лежал здесь в засаде и слышал, как владелец замка говорил со своим дворецким. Он посылает сейчас конного посланца в Перону и просит, чтобы завтра рано утром сюда прибыла команда драгун. Это, видимо, для тебя? — На меня напали. — Мне известна эта глупая история! Она может тебя подвести. Лучше уж было, раз дело зашло так далеко, отнять у тебя кошелек. — Я как раз хотел его вытащить, но тут у меня вырвалось это «что?». — Посланец не доскачет до Пероны. Его поджидают четверо, все в разных местах. Об этом я уже распорядился, но… — И все-таки нельзя быть уверенным, считаешь ты? — А ты хочешь рискнуть? — Я должен исчезнуть! — Так и я считаю. — Но я хотел бы это благородное общество… — Чуть припугнуть? — Не то чтоб, но все-таки… — Самую малость? — Я и сам еще не знаю, что предприму! Во всяком случае, будь со своими людьми наготове. Когда я подам наш обычный сигнал, так быстро ко мне… А сейчас… мы обедаем там, в том павильоне. Ринальдо направился к павильону. Неподалеку от него, у фонтана, стояла Ориана и составляла букет. Она спросила: — Вы тоже собирали цветы? По крайней мере, для меня вы могли бы это сделать, я очень больно уколола палец о шип. Но я охотно снесла бы любую боль, если б только знала, чего от вас можно ждать. Ведь, если вы волшебник, я вас буду бояться, а если нет, то… я тоже буду вас бояться. — Красоте, — ответил Ринальдо, — как вы узнали на собственном опыте, нечего бояться. — Вы боитесь меня? — А вы жестокосердная? — Порой. — Тогда вас надо бояться. — А сейчас я не хочу быть жестокосердной, а хочу, что бывает со мной очень редко, быть даже щедрой… Я подарю вам этот букет, в котором сверкает роза, обагренная моей кровью, если вы в обмен обучите меня трюку, как простым «что?» можно сохранить кошелек. — Вы уже владеете им! — Вы уклоняетесь! Лучше доверьтесь мне. Я охотно разыгрываю роль доверенного лица. — То, что я мог бы доверить вам… — Нечто значимое? — Сердце мое говорит — да. — Ринальдо улыбнулся. — Сердце на этот раз остается вне игры. — Тогда мне нечего вам доверить. — Мы люди чужие, быть может, никогда больше не увидимся, если вы уедете, и еще к тому… — Вы нас покидаете? — Слышите? Нас зовут к обеду! Появился маркиз. Все пошли к столу. Ринальдо был рассеян, смотрел задумчиво, а за ним внимательно наблюдали. Позже тетушка предложила рассказывать истории. Бросили жребий. Ориана и маркиз уже рассказали каждый по истории, и очередь дошла до тетушки. Она начала: — Хочу рассказать вам историю, которую слышала от брата. Но пусть девочки не пугаются! — Это конечно же рассказ о привидениях? — спросила Ориана. — Нет, — ответила тетушка. — Или история о древнем замке с призраками? — Тоже нет. Герой моей истории — атаман разбойников Ринальдини. — Ринальдини? — удивленно переспросила Ориана. — Это забавный случай. — Так мы слушаем! — Ринальдини сидел однажды за обеденным столом, за которым его никто не знал, — начала тетушка. Ринальдо перебил ее: — С четырьмя дамами в павильоне. Не так ли? О, я знаю эту историю и тоже могу ее рассказать. — Расскажите, что было дальше, и я вам сразу скажу, та ли это история. — А за вашим столом, за которым сидел Ринальдини, сидели четыре дамы? В павильоне? — спросил Ринальдо. — Где все это происходило, я не знаю. Его никто, как я уже сказала, не знал, рассказывали о нем разное. Одни его хвалили, другие бранили. Особенно отличался аббат, который осыпал его всевозможными ругательствами. Ринальдини рассердился и спросил у него, осмелится ли он бросить эти оскорбительные ругательства Ринальдини в лицо. «О да! — ответил аббат. — Мне бы только увидеть этого негодяя!» — «Вот он перед вами!» — сказал Ринальдини, вставая. Аббат побледнел, упал перед ним на колени и покорно просил прощения. Ринальдини рассмеялся: «Господин аббат, ругаться вы умеете неплохо, но вы не герой, за которого себя выдаете. Вы тотчас упали на колени, когда я в шутку назвал себя Ринальдини, а ведь я нисколько не похож на этого ужасного человека. Что сделали бы вы, окажись на самом деле Ринальдини перед вами?» Все общество громко рассмеялось, и аббат, пристыженный, ретировался. Все осуждали трусливость аббата и смеялись над ним. Наконец Ринальдини опять поднялся и сказал: «Господа! Не смейтесь уж так сильно. Над аббатом я подтрунил. Вам же скажу правду: с вами действительно обедал Ринальдини!» Сказав это, он поцеловал своей соседке руку, отчего та тут же упала в обморок, а он сам, покуда одни кинулись помогать даме, а другие не в силах двинуться, сидели бледные и точно каменные, быстро покинул зал… — История ваша премилая, — молвил маркиз. Ориана же сказала: — Но я наверняка упала бы в обморок, как та дама, если бы его губы коснулись моей руки. — А может быть, он влюбился в эту даму? — заметил Ринальдо. Ориана надула губы: — Ничего себе честь! Я свою руку двадцать лет отмывала бы и отчищала, если б мне выпало несчастье получить поцелуй от разбойника. — Говорят, он красивый мужчина, — сказала тетушка. — Как может быть атаман разбойников красивым? — задалась вопросом Ориана. — Но вот что я скажу о вашей истории, граф Марлиани. Не понимаю, почему все так охотно слушают, когда рассказывают что-нибудь об этом злобном Ринальдини… Тетушка перебила ее: — Он всем нравится, всех интересует… А теперь твоя история… — Ринальдини, так рассказывали мне в Неаполе, был однажды в церкви, кажется, в Мессине, а может быть, еще где-то. Он стоял на коленях за дамой под черной вуалью, дама очень усердно молилась, но забыла, что она не одна, и, молясь, говорила слишком громко. Ринальдини услышал, что она просила Небо защитить и оградить ее во время предстоящего путешествия от всяких неприятностей, в частности и от шайки Ринальдини, что была в ту пору грозой всех путешественников. Ринальдини шепнул ей на ухо: «Вы можете обрести защиту гораздо проще!» Дама повернулась к нему, он дал ей свою охранную грамоту, которые давал обычно тем путешествующим, которых его люди не должны были грабить, встал и вышел из церкви. — Еще одна романтическая история! — заметила тетушка. — Но это не та история, какую вы хотели рассказать нам, — возразила Ориана. — Она и наполовину не столь занимательна, как те две, что вы уже слышали. — Если и не такая, так все-таки она о человеке, истории о котором охотно слушают. — Во время десерта я расскажу такую, — сказал Ринальдо. Кузины принялись болтать, принесли десерт, и маркиз тоже рассказал очень и очень интересную историю. Но тут Ориана положила палец правой руки на руку Ринальдо и попросила его выполнить свое обещание. Он посмотрел на нее и начал: — Однажды Ринальдини обедал с четырьмя дамами в павильоне. Они не знали, что он Ринальдини, и беседовали с ним как с человеком их круга. Он был любезен и вежлив, лишь по временам чуть рассеян, что объясняли близостью его прелестных соседок, в глазах коих он видел земной рай. За столом говорили о нем. «Он разбойник!» — сказала его прекрасная соседка. «Он этого не отрицает!» — возразил Ринальдини и похитил у нее поцелуй. Тут Ринальдо поцеловал Ориану. Она откинулась назад и с возмущением воскликнула: — Что за шутки! — Это очень серьезно, — сказал Ринальдо. — Серьезно? — вскричала тетушка. — Серьезно? — спросил, вскакивая, маркиз. Ринальдо, оставаясь спокойным, предложил им сесть и сказал: — Я — Ринальдини. И обратился к Ориане: — Извините! С вашим образом в сердце, с вашим поцелуем на устах я ухожу обратно в мое одинокое убежище. Там Ориана не улыбается. Он вскочил и обратился к маркизу: — Я знаю, что обязан вам за ваше гостеприимство. Отплатить вам тем же я не могу. В мою пещеру не заглянет ни один гость. Там я всегда один, охраняемый тревогой, страхом и заботами. Но прошу вас принять от меня в подарок на память моего коня и вспоминать меня изредка. Ринальдо пошел к двери. Маркиз сказал: — Я не могу отпустить вас так! По крайней мере, без охраны. — Об этом уже позаботились. Он подал сигнал. Вошел Джордано с десятью вооруженными молодцами. Маркиз упал на стул, слуги сбились в кучу. Ориана закрыла лицо руками и громко всхлипывала; кузины рыдали, тетушка вся дрожала. Ринальдо крикнул: — Ориана! Прощай! И вместе со своими людьми вышел из сада. Ринальдо очень хорошо понимал неосмотрительность своего поступка. Он написал Ориане, просил прощенья и заверял ее, что глубоко сожалеет о содеянном. Письмо осталось без ответа. Дамы через несколько дней покинули замок маркиза, он тоже поехал с ними в город. Ориана же навестила свою родственницу, которая была аббатисой монастыря в Сесто. Там она гуляла по дивным полям и прекрасным лугам, окружавшим монастырь, что блистали красотой, щеголяли богатством плодоносной осени. Однажды ее приветствовал какой-то паломник и обратился к ней по имени. Ориана изумилась и воскликнула: — Ты меня знаешь? — Лицо мое — не настоящее. Если я покажусь тебе, каким я тебе знаком, так ты меня узнаешь, но… убежишь от меня, — сказал паломник. Он сорвал бороду и парик. Ориана громко вскрикнула, закрыла лицо руками. Перед ней стоял Ринальдо. — Что ищешь ты здесь? — спросила Ориана. — Тебя! — Ты знал, где я остановилась? — Я знаю все, что в этом краю происходит. Я хотел увидеть тебя еще раз и говорить с тобой, прежде чем ты пострижешься в монахини. — Оставь меня! — строго сказала Ориана. — Ты можешь быть такой жестокой? — Ты сетуешь на это? На что смеешь ты надеяться? Забудет ли весь свет то, что ты забыл? Внезапно из ближней рощи вышел еще один паломник, тоже переодетый. Он схватил Ринальдо одной рукой, другую угрожающе вскинул вверх и сказал: — Берегись! Ринальдо отпрыгнул и вытащил кинжал. Ориана с громким криком побежала к монастырю. — Кто ты? — спросил Ринальдо. — У тебя в доме я дам тебе себя узнать. Прочь! Прочь отсюда! Не советую медлить! Ринальдо опять замаскировался. Второй паломник молча пошел с ним. Они подошли к ущелью, которое вело к развалинам бастиона, в котором поселился Ринальдо. Он спросил паломника: — Можешь ли ты следовать за мной без боязни через ущелья и проходы в скалах? — Я следую за тобой, — был ответ. Они достигли развалин. Ринальдо остановился и сказал: — Прежде чем я введу тебя в свое жилище, я требую, чтобы ты назвал меня, хочу услышать, что ты меня действительно знаешь. — Я назову тебя рыцарь де ла Чинтра, — был ответ. — А теперь назови меня моим настоящим именем. — Ринальдини. — По твоему голосу я слышу, что ты Астольфо. — Нет, не Астольфо. — Тогда ты Олимпия, спрятавшаяся в эту рясу. — И не Олимпия. — Ты Олимпия. Я не ошибся. — Ты ошибся. Отведи меня к себе в комнату… если в этих развалинах есть комнаты… и там ты увидишь мое лицо. Ринальдо пошел вперед, поднимаясь по старой винтовой лестнице. Паломник следовал за ним. Они вошли в покой Ринальдо. — Здесь у тебя очень даже мило! — сказал паломник. Он снял бороду и парик. Ринальдо, пораженный, уставился на гостя. — Это ты? Перед ним стояла Фьяметта. Она, улыбаясь, спросила: — Так ты меня все-таки узнал? Но рад ли ты, что видишь меня у себя? — Как ты можешь спрашивать! Но рассказывай, что у тебя есть рассказать. — Ну что ж, коротко! На нас напали, если можно назвать нападением, когда тебя внезапно арестовывают. Это случилось по просьбе французского посла. Князя Никанора с нами не было. Мне же повезло, я удрала еще прежде, чем нас отправили в Кальяри. Я знала тайный выход из виллы, и через него я сбежала. В Сорини я поступила экономкой к одному сельскому священнику, меня увидела там графиня Лориона и взяла к себе в компаньонки. Она вдова, жила одиноко в деревне, и я, довольная, зажила с ней. Внезапно по всему острову раздалось: Ринальдини возглавляет… — Шайку разбойников, — вставил он. — …общество решительных мужчин, — продолжала Фьяметта. — Эти слухи дошли и до нашего деревенского уголка. Графиня день и ночь не знала покоя. С часу на час ждала, что ее ограбят, а то еще и убьют. Она плакала и молилась и так боялась, что и описать невозможно. — Вот чего я достиг! Даже у старых бабок при упоминании моего имени от страха выступает пот, и они начинают молиться. — Я не боялась. Придет он, думала я, так ты его поприветствуешь и отдашь все, что имеешь, если он того потребует! — Какая решимость! — С тобой надо такой быть. Но моя графиня не думала как я, она печалилась и горевала. Ринальдо не пришел, как я того желала. — О, если б он это знал! — Под тяжестью этих желаний и ожиданий умерла графиня, а я набралась отваги, чтобы найти того, кто не приходил. — И вот ты очутилась в пещерах злосчастья. — Кто знает, какая тюрьма была бы мне уготована, если б я не сбежала! А здесь я, по крайней мере, нашла любезного тюремщика, не правда ли? — Но как быть, если тебя найдут в таком обществе, с которым не будут долго церемониться? — С корсиканским Обществом тоже не будут многоречивыми. А найдут кое-какие документы, так ни одна голова не уцелеет, все слетят. Быть может, наших друзей уже отправили на Корсику, быть может, они уже давно вступили в Бастии на залитый кровью эшафот, ведь французы с очень большим удовольствием видят кровь. Их знает Корсика, их знает весь мир. Умру ли я среди сардинцев или среди истязаемых патриотов, это же все равно. По крайней мере, в Кальяри меня не станут пытать, как делали наши поработители в Бастии и Сан-Фьоренце. Ринальдо схватил ее руку и сказал: — Ты остаешься здесь! Она бросилась ему на шею, воскликнув: — Я остаюсь с тобой! Зазвонил колокол у подъемного моста. Ринальдо попросил Фьяметту перейти в соседьюю комнату и опустил мост. Вошел Джордано. Он спросил, какие будут приказы и какой сегодня пароль. За ним пришли Санардо и Филиппо. А в соседней комнате Фьяметта внимательно слушала их разговор. — Так как, Санардо, — начал Ринальдо, — ты вернулся с гор? — Атаман! Это прекрасные горы, они рождают вино и оливковое масло. — Мы могли бы, значит, заложить там виноградники, выращивать оливки? — Да, как только нас отсюда изгонят. Все кругом чертовски громко говорят о нас, да так свободно, что мне это вовсе не по нутру. Говорят, что наместник хочет нам показать, кто он таков… Твое имя гуляет по всему краю, как разменная монета. Тебя боятся, и все-таки каждый хочет тебя увидеть. — Да, на виселице! Какое действо для Кальяри! Но нет, я хотел бы умереть в бою! — А я, — продолжал Санардо, — завербовал шесть сбежавших с галер рабов, парни — что твои великаны. Они были очень рады, когда я показал им наши пещеры. Они назвали их «дворцы свободы» и омочили скалы слезами. Атаман, если такие парни плачут, значит, они хлебнули лиха. Они конечно же будут сражаться за очаг и пещеру так же, как черт за геенну огненную, за свое подземное царство. — Пусть покажут нам свое искусство, — сказал Ринальдо. — Это может случиться очень скоро. В Кальяри уже отливают пули для нас. — Позаботьтесь о провианте и боеприпасах и наточите ваши клинки, — приказал Ринальдо. — Кроме людей с галер, я привел с собой еще и геркулеса. Он нашего ремесла человек. Эй, товарищ, входи! В дверях показался Лодовико и с криком: «Мой атаман!»— бросился к Ринальдо. — Вот я и опять с тобой, каков уж я есть. — Как тебе жилось? — Премерзко! После того как раскрыто было дело с монетами, я хотел пробраться к Чинтио, но… он уже ушел. Если он не спасся бегством, так теперь наверняка ближе к Небу, чем мы. Солдаты чертовски беспощадно положили конец ремеслу всего его сообщества. Неро висит у Рицини в чудесном винограднике. Я видел его. И было это для меня печальным memento mori! Некий контрабандист принял участие в моей судьбе, и на одной из его барок я прибыл на Сардинию. Здесь я услыхал твое имя. Ага! — подумал я, если атаман опять натянул боевые перчатки, так ты ему понадобишься. Я пополз в горы, искал тебя. Тут я наткнулся на одного из твоих людей. Люди одной профессии тотчас узнают друг друга, и вот… я у тебя. — Если тебе где-нибудь в другом месте не лучше, чем здесь, так я рад, что ты у меня! Идите, друзья! Веселитесь. Я сейчас спущусь следом за вами в долину. — Ты слышала, — сказал Ринальдо Фьяметте, когда все остальные ушли, — что нас ждет. Если ты остаешься со мной, то тебе уготована моя судьба. Но какой бы она ни была, счастливой ее не назовешь. — Я не уйду от тебя! Ринальдо оставил Фьяметту в прибежище, а сам спустился в долину к своим людям. Рекруты принесли присягу, и отряд занялся строевой подготовкой. После чего Ринальдо осмотрел пещеры и приказал сделать дорогу, ведущую к долине, неприступной. Один из бывших галерных рабов представил атаману образцы своего искусства в изготовлении фальшивых паспортов и печатей. Он так преуспел в этом деле, что его мастерство было воспринято с восхищением. Ринальдо тут же поручил ему изготовление нескольких паспортов, которые были ему нужны. Он выслал патрули. А сторожевые посты выдвинул дальше от гор и ближе к равнинам. Главный пост у Мармиллы он доверил Джордано. Филиппо стоял на посту у Баронии, а по направлению к Мани залег Санардо. Ринальдо командовал теперь ста шестьюдесятью разбойниками. Его люди растянулись в горах до самой Капры. Жители Ористаньи почувствовали себя неуютно, под их стенами людей обирали. Санардо же так осмелел, что потребовал у города контрибуцию в размере четырех тысяч дукатов. Он угрожал поджогом, если ему не уплатят эту сумму в течение двадцати четырех часов. Епископ воззвал о помощи, горожане вооружились. Санардо повторил свое требование. Две тысячи дукатов город заплатить согласился, но потребовал за это подписанную Ринальдини расписку. Ринальдо написал: «Если Ринальдини должен сам выдать расписку, то вы платите слишком мало. За две тысячи дукатов выдает расписку только Санардо!» Этот дерзкий ответ привел жителей Ористаньи в ярость, они схватились за оружие и, поддержанные несколькими солдатами, выступили на Капру. Санардо двинулся к Мармилле и объединил свои силы с силами Джордано. Лодовико присоединился к ним. Сто молодцов стояли против трехсот горожан и солдат. Епископ благословил в долине у города своих людей и вручил им освященное знамя. Так во всеоружии они начали наступление. Разбойники окопались и ждали атаки. Но тут прискакал Ринальдо и тотчас повел их в бой. Он дал сигнал к атаке, сам же поднял глаза к небу и со вздохом произнес: — А теперь дай мне уйти в мир иной! Сражение началось и разгорелось не на шутку. Горожане отступили. Однако на помощь к ним подоспела кавалерийская команда. Филиппо отошел назад. Горожане подтянули фланги, двинулись вперед, и теперь уже отступили люди Санардо. Напрасно старался он их собрать, они рассыпались и бежали. Многие полегли на бранном поле. Ринальдо бился упорно; повсюду его клинок пробивал себе дорогу. Как львы сражались рядом с ним его люди. Многие пали, многие были ранены. Ринальдо не отступал. Выстрелом из мушкета Ринальдо был ранен, клинок выпал из его руки, истекая кровью, лежал он, окруженный врагами. К нему пробился Лодовико. За Лодовико следовали Санардо, Филиппо и другие храбрецы, решившие спасти своего атамана или погибнуть. Вокруг раненого завязался яростный бой. Сражение было кровопролитным. Удары сыпались градом, пули словно дождем поливали сражающихся. В конце концов горожане отступили. Лодовико с помощью Джордано поднял истекающего кровью Ринальдо, и теперь все бросились сломя голову в горы, в свои убежища, куда горожане за ними не последуют. Сорок молодцов Ринальдини остались на поле битвы, нескольких взяли в плен и увели в Ористанью, многие в бою пострадали. Но и горожане оплакивали шестьдесят убитых, а большинство вернулись в город израненные. Ринальдо отнесли в его жилище, где Фьяметта заботилась о нем с превеликим усердием и любовью. Сражение у Ористаньи привлекло в Кальяри всеобщее внимание. К счастью для побежденных, которые сидели теперь тихо в своих укромных уголках, они имели дело с хвастливым городом, иначе их разгром был бы неминуем. Когда губернатор сделал необходимые приготовления, чтобы выступить против шайки, он получил от граждан Ористаньи сообщение: «Мы разбили разбойников. Почти ни один не ускользнул от наших метких мечей. Разбойники уничтожены. А Ринальдини в нашей власти. С почтением и приветом!» Горожане хотели бы действительно иметь в своей власти достославного атамана разбойников и потому дали одному из пленных имя Ринальдини. Тот усмехнулся и позволил называть себя так. Это дало ему многие преимущества. Все горожане бегали к тюрьме, чтоб увидеть обесчещенного разбойника, а кто его увидел, одаривал его. Дамы состязались друг с другом, кто пошлет мнимому герою дня больше вина, пирожных и фруктов. Жители соседних городов и деревень валом валили в Ористанью, чтобы увидеть нарушителя спокойствия в цепях. Малый, который должен был играть роль Ринальдини, говорил немного, но прикидывался смиренным и охотно беседовал с францисканцами и капуцинами о том, что там, в вышине поднебесной. Горожане никак не могли решить, как им наилучшим образом воздать по заслугам своему пленному. Меч, колесо и костер казались им недостаточными, его казнь должна была быть чем-то совершенно необычным, что доконало бы этого мнимого Ринальдини. Судьи не могли прийти к единому мнению. Они обратились к наместнику в Кальяри, и тот посоветовал им повесить преступника в цепях, а потом посадить его голову на кол. Но и это горожанам не понравилось. Исполнение приговора отложили и стали опять все продумывать. Тем временем один из пленных сбежал. От него разбойники узнали, что происходит в Ористанье. Санардо, человек отважный, отправился в корсиканском национальном костюме, под видом путешественника, в Ористанью. Он попросил отвести его в темницу, поговорил там с мнимым Ринальдини, который его узнал, и сунул ему ланцет. Тот знал, как этим инструментом воспользоваться, он вскрыл себе вены, и однажды утром этого неповешенного нашли мертвым на его койке. Так рухнули все ожидания горожан, и они тихонько похоронили человека, о способе казни которого не могли прийти к согласию. Но чтобы все-таки сообщить потомкам, что им следовало знать, на гроб умершего возложили за счет городских доходов плиту и начертали на ней следующие слова: Rinaldini, Centurio Latronum, In Domine obdormivit, In tumulo habitat, In pace requiescat. Amen![18 - Ринальдини, предводитель воров,Уснул и двинулся к Господу.Обитает он на этом холме,Покоится в мире. Аминь! (лат.)] По этому поводу поднялся великий шум. Наместник приказал убрать плиту. Магистрат не пожелал, чтобы его расходы вылетели в трубу, и накрыл каменную плиту деревянной. Тем временем раны Ринальдо зарубцевались. И в горах постепенно становилось опять оживленнее. Однажды погожим утром Ринальдо вскинул свой двуствольный карабин на плечо и, переодетый егерем, спустился в долину. У межевого знака вблизи одной из деревень сидел плачущий старик. Ринальдо заговорил с ним. Спросил у него, в чем дело. Старик запричитал: — Ах, достопочтенный господин! Дело стало за немногим, но и этого немногого у меня нет. — Говори! — Я старый больной человек, у меня нет ни жены, ни детей. Домишко и садик — вот все мое богатство. Слишком слабый и бессильный, чтоб зарабатывать деньги, я одалживал у богатого соседа одну за другой небольшие суммы, на которые худо-бедно существовал, пока не прожил и домик и сад. Я надеялся, что до того Господь призовет меня к себе. Но он этого не сделал. Я еще живу, а у меня уже нет больше ничего за душой. Завтра домишко и мой садик судебным порядком передадут моему заимодавцу, и я не знаю, на какие деньги буду кормиться. Придется мне просить милостыню, а я на это не способен! Потому и плачу. — Сколько должен ты соседу? — К сожалению, двадцать дукатов. Несчастный я человек! И Господь не хочет взять меня к себе. — Но хочет тебе помочь. — Мне? Он не совершит для меня чуда. — Он поможет тебе. Моими руками. Вот тридцать дукатов, заплати твоему заимодавцу. А на остальное живи с благодарностью к Господу и молись за меня. Ринальдо вручил старику кошелек и поспешно удалился. Не прошел он и сотни шагов, как увидел деревенскую девушку, которая спала, лежа на своей корзине. Он взял букет с ее груди и положил вместо него золотой. Девушка проснулась, вскочила и закричала: — Мой букет! Мой букет! — Я же за него заплатил, — сказал Ринальдо, показывая на золотой, который соскользнул со своего очаровательного постамента и лежал на земле. — За этот букет я платы не приму. Я получила его в подарок и не продаю. — Ну, если так, вот твой букет! Он вернул ей букет, поднял золотой и сунул себе в карман. Девушка глянула на него и сказала: — Если бы господин хотел мне угодить, так он отдал бы мне букет и оставил золотой. — Я ничего не даю даром. — Этот букет я продать не могу, но другой, который сама соберу, тот я могу отдать господину. Хотите? — К такому подарку следует добавить поцелуй. — Даром я ничего не дарю. Но если господин его оплатит, так получит поцелуй. — За поцелуи я не плачу. — Так у меня нет их, чтобы давать. — Поцелуи получают всюду бесплатно. — Но не у меня. Я или обмениваю свои на другие, или беру деньги. — Так мы с тобой сделку не заключим! — А кто вы, господин? — Разве ты по моему виду этого не поняла? — Вы сходствуете… с егерем. Но благородные господа часто так одеваются, если хотят сыграть с нами, крестьянскими девушками, свои шутки. При этом ничего хорошего не получается. Поднимите мне корзину на плечо, если хотите быть любезным! — С большим удовольствием! Он так и сделал. Девушка пошла к деревне. Ринальдо последовал за ней. Они говорили о том о сем, и девушка сказала ему, что завтра в их деревне базарный день и праздник. — Это празднование именин святой Клаудии. Базар будет на большой площади, где стоит часовня. Там можно купить что душе угодно, и там я могла бы очень выгодно истратить ваши деньги. — Ты найдешь меня завтра на базаре, — сказал в ответ Ринальдо, — и если будешь любезной и милой, я тебе что-нибудь куплю. — Но лучше будет, если я смогу сама себе что-то купить. Мой суженый очень ревнив. Чужой человек не смеет ко мне подходить, этого он не терпит. Золотой же я могла найти… Навстречу показались крестьяне. Ринальдо пожал девушке руку и ушел, сказав: — Я держу слово! Он пошел по дороге к лесочку, где взобрался на дуб и расположился в его густых ветвях отдохнуть. Довольно громкий разговор разбудил его. Два по виду весьма отчаянных малых сидели под дубом. — Итак… маркиз уплатил вперед? — спросил один из них. — Половину, я же сказал тебе! Вот твоя доля. Другую половину мы получим, как только передадим ему его сокровище. Маркиз любит эту девушку, но получить ее другим способом не может, поэтому хочет, чтоб ее похитили. Завтра в деревне базар. Туда обычно приходит вся соседская знать, придет и та девица с матерью. Вечером, на обратном пути, они пройдут через этот лесок, вот тут мы ее и похитим. — Будь я маркизом Ломаньери, я бы не стал похищать барышню. — А он этого хочет. Она красива, ее отец, старый барон Моньерми, самый богатый во всей округе, вот… поэтому нам и стоит поусердствовать, чтоб выловить этакую рыбку из пруда. — Ну и шумиха поднимется! — Какое нам дело! За последствия отвечает маркиз. — А что, если рядом с ее каретой будет скакать ее возлюбленный? Такие господа, особенно на глазах своих избранниц, обретают дьявольскую смелость! — Тихо! Я слышу шаги. Они вскочили и быстро ушли. Мимо прошли несколько углежогов, они говорили о развлечениях на предстоящем базаре. Когда они удалились, Ринальдо спустился с дуба и пошел к своим развалинам. В голове у него зародился план, особенно, кажется, хотел он приложить все силы к тому, чтобы спасти барышню и не допустить ее похищения. Он вызвал к себе Лодовико и Санардо и завел с ними разговор о завтрашнем базаре. — Базар этот, — считал Санардо, — нам посетить надо. Но для этого нужно отобрать самых осторожных из нас… Большинство могут идти туда как паломники, те приходят обычно во множестве. Другие наши будут углежогами, крестьянами, а двое-трое — цыганами. Для этого похода мы несколько человек обрядим в женское платье, тех, у кого самые ловкие пальцы. — Я тоже кое-что замыслил, — сказал Ринальдо. — Ты, Лодовико, будешь держаться все время поблизости от меня. А оденешься ты как человек благородного звания, что и я сделаю. И раз уж Фьяметта меня каждодневно просит хоть раз взять ее с собой на какое-нибудь веселенькое дельце, так пусть сопровождает тебя в пажеском костюме. — Ах, как хорошо! — воскликнула Фьяметта. — Вы будете на конях, как и я, и хорошо вооружены… И посмотрим, если раздадутся выстрелы, не упадет ли паж с коня… Фьяметта парировала: — Не беспокойтесь! Я буду сидеть и тоже стрелять. — А махну я тебе, Санардо, так десять наших должны быть наготове, чтобы пойти туда, куда я их пошлю, — сказал Ринальдо. — Эти десять будут все те же паломники. — Отдайте необходимые распоряжения и подготовьте все, чтобы экспедиция прошла благополучно. Джордано и Филиппо пусть займут все перевалы и будут настороже, чтоб мы знали, где стоит наша помощь и что никакие злодеи не проберутся в наши пустые гнезда. Из соседних городов, местечек и деревень, из замков и из хижин люди потоком потекли на базар в Лиенцо. Покупатели, продавцы, священники, паломники, аристократы, дамы, крестьяне, цыгане и жулики расхаживали по площади в пестрой сутолоке и тесноте, как на карнавале. В одном месте покупали, в другом пили и ели, где-то звучала сардинская флейта, откуда-то доносились звуки цитры и звякал треугольник, а там страстные плясуны утаптывали башмаками землю. В стороне располагались живописные палатки, в них проводило время высшее общество. Дальше, за ними, горели огни печек, на них стояли дымящиеся кастрюли, полные разными кушаньями, лакомыми и заманчивыми для сардинских глоток и желудков. Дощатые бараки и зеленые хижины были заполнены пирующими, а в часовне Святой Клаудии читали мессы, раздавали освященные цветы и грамоты об отпущении грехов. На деревянных подмостках стоял врач-шарлатан, продавал травы, мази и масла, а его фигляр занимал покупателей грубыми шутками и рассказывал, как чудесно исцелял больных его господин и как хорошо платили ему все короли Европы. Пронзительно горланили свои баллады балаганные певцы, а поблизости от них францисканский монах, смахивающий на скелет, выпрашивал хоть какую-нибудь малость на панихиды по нечестивым. Короче говоря, пестрая картина живого мира являла себя в миниатюре на этой площади. Люди Ринальдо пришли вовремя, и едва они появились на площади, как уже кое-кто из посетителей рынка не досчитался своего кошелька. Санардо, словно нищий, хромал, опираясь на костыли, и даже попросил подаяния у своего атамана — тот как раз собрался зайти в одну из палаток — и получил от него денежки, так и оставшись неузнанным. Чему Санардо от всего сердца порадовался. Ринальдо заказал вина и разговорился с одним молодым человеком в форме, которому знаком был здешний высший свет. От него Ринальдо узнал имена аристократов и их дам, а потом молодой человек показал ему и баронессу Моньерми и ее дочь. С ними Ринальдо и хотел познакомиться. И теперь уже не сводил с них глаз. Ринальдо прошелся по ряду торговых палаток и увидел в одной крестьянскую девушку, с которой говорил накануне. Он дернул ее за рукав и спросил: — Разве я не сдержал слово? Лиана глянула на него, окинула взглядом с головы до ног и сказала улыбаясь: — Я же так и думала, что господин не обыкновенный егерь! — Бывают и благородные егеря. — О да! — Я здесь, чтобы сдержать слово и тебе что-то купить. А твой милый близко? — Нет! Он с охранниками, что поддерживают порядок на площади. Но после полудня его сменят, и тогда он будет со мной. — Выбери себе что-нибудь. Что бы тебе хотелось? — Вот эти шелковые платки мне нравятся. — Лучший — твой. Какой тебе нравится? — Этот. Ринальдо купил платок и вручил девушке. Лиана взяла его, осмотрела и сказала: — Платок очень красив, но… чем вас отблагодарить? — Ты уж что-нибудь придумаешь! — Ладно, за часовней я поблагодарю вас. Она накинула платок и пошла. Ринальдо последовал за ней. За часовней Лиана взяла его руку, поцеловала ее и сказала: — Я выполняю свое обещание и благодарю за прекрасный платок. Ринальдо, улыбаясь, пожал ей руку, притянул к себе и поцеловал в щеку. Подошел капуцин и погрозил им пальцем. Лиана воскликнула: — Так я и знала! И помчалась прочь. — Ай-ай-ай! И такое — за спиной святой, имя которой носит эта часовня! Просто недопустимо! — Всего-то один раз! — ответил, улыбаясь, Ринальдо. — Так положите хотя бы искупительный грош в кружку для пожертвований. — Что надо, то надо. — И… больше так не поступай. — Она же ушла. — Сын мой! Довольствуйся малым. Повторное наслаждение рождает раскаяние и отвращение. Монах ушел, а Ринальдо вошел в часовню. Прослушав мессу, он вспомнил о церковной кружке, а потом, выйдя, огляделся вокруг. Но не нашел ни капуцина, ни, что было бы ему куда приятней, лукавой Лианы. Нашел Ринальдо ее в конце концов у будки зазывалы. Он тихо подошел к ней и легонько ущипнул. Красотка оглянулась и засмеялась. А потом вышла из толпы, и он нашел ее опять в конце площади. Она огляделась и спросила: — А нет ли поблизости какого почтенного господина? — Я не вижу никого, кроме себя самого. — Я очень испугалась, когда нас застали врасплох. Здесь мы беседовать больше не будем. Но если не поленитесь и придете на то место, где видели меня вчера, так, пожалуй, найдете меня. Но прежде скажите мне, кто вы? — Я здесь человек чужой и долго в этих местах не останусь. Она молча сняла с груди букет и посмотрела на него, вздыхая, потом сказала: — Вздох мой относится к вашему отъезду. Будьте здоровы! С этими словами она поспешно ушла и затерялась в толпе. Внезапно поднялся шум. Одного из молодцов Ринальдо схватили на месте преступления, когда он хотел уже выкрасть кошелек. Его держали крепко. Подоспела охрана и забрала его. Санардо захромал за ними и подал знак одному из своих молодцов. Подошли и другие, толчея усилилась. Охранников прижали к арестанту, и не успел тот оглянуться, как в него так ловко запустили кинжал, что арестант мертвым рухнул на землю. Кругом кричали, шумели, колотили друг друга, но малый был мертв, охрана унесла труп. Трубы оповестили о начале шествия. Святую Клаудию, сидящую на высоком помосте, обнесли вокруг всей площади. Восторженные девушки бросали под ноги шествующим цветы, в воздухе курился ладан, освященные свечи горели, в честь святой все распевали гимны. Зрители стояли по обе стороны шествия, и среди них баронесса Моньерми, ее дочь Эрминия и рядом с ними Ринальдо. Девушек, бросающих цветы, толпа подбадривала одобрительными возгласами. — Девушки приносят счастье! — заметил Ринальдо. — Они завораживают своей работой, своими цветами и собой, — сказала Эрминия. — Посмотрите, как красивы некоторые из этих девушек! — Близость, — тихо возразил Ринальдо, — затуманивает даль. Эрминия опустила очи долу и сказала еще тише, чем Ринальдо: — Близость не так опасна, как даль. — Она не обманывает. — Близость остается близостью, это не ее заслуга. — Она верна себе во всем ее пленительном очаровании. — А мы здесь в сельской местности. — Где природа блистает своим прекрасным, безыскусным изобилием! Эрминия вдруг быстро показала на какого-то старика и воскликнула: — О, какое прекрасное, истинно апостольское лицо! Была бы я живописцем, это лицо сегодня же было бы на полотне. — А я, — добавил Ринальдо, — будучи живописцем, нашел бы и свою мадонну. — Художник не смеет быть льстецом! Эрминия что-то сказала матери. Шествие прошло, зрители разошлись. В палатках высшего общества накрыли столы. Ринальдо не терял из виду свою красавицу. Все сели за столы. Эрминия оглянулась. Ринальдо стоял за ней. Она взяла стул, села; Ринальдо — рядом с ней; она — рядом с матерью. За столом другие обедающие оживленно разговаривали. Эрминия говорила мало, еще меньше ее сосед. Подали десерт. — Мы тут много чего услышали, — заметила Эрминия. — А мне, — ответил Ринальдо, — выпало счастье слушать глазами. Она промолчала. Обед кончился. Общество разошлось. Эрминия подошла к лотерейному павильону, Ринальдо последовал за ней и туда. Она улыбнулась: — Мне в игре не везет, и все-таки я отважусь попытать счастья. Они купили по лотерейному билету. Эрминия выиграла два пистолета. Ринальдо — красивый веер. — Как странно! — улыбаясь, сказала она. Ринальдо предложил обмен, который они тотчас и совершили. — Чтобы ранить человека, — сказал он, — вам нет надобности в пистолете. Пенорожденная тоже не вооружена, а ей послушен весь белый свет. Я беру эти пистолеты и посвящаю их вашей защите. — Большое спасибо, благородный рыцарь! Но я надеюсь, что они для этого не понадобятся. — Я держу слово! — Но я должна знать, кто мой рыцарь. Вы не житель этого острова?.. — Я римлянин. — И рыцарь? — Да, так. Меня зовут Остиала. — И давно вы у нас на острове? — Месяц-другой. — По делам? — Путешествую. — Но вы, надо думать, много живали при дворах? О том, по крайней мере, свидетельствуют ваши манеры… — Я люблю сельскую местность, природу и преклоняюсь перед красотой. На том разговор кончился. Начало смеркаться. Санардо дал Ринальдо себя узнать и прошептал: — Паломники готовы. Ринальдо назначил место, где они должны были собраться, показал карету и тех особ, за которыми надо было следить. Лодовико и Фьяметта тоже подошли. Филиппо ругался с какими-то бродягами. Санардо собрал своих людей. Они пошли к горам, Лодовико и Фьяметта шли за ними, как приказал Ринальдо… Карета была готова, лошади запряжены. Баронесса и Эрминия сели в карету. Ринальдо не показывался. Карета уже исчезла из его глаз, тут он вскочил на коня и помчался. У леса он нагнал карету. Стемнело. Эрминия услышала стук копыт. Она выглянула из кареты. Ринальдо подъехал к правой стороне кареты. — Ах, смотрите, мама, мой рыцарь. — Я держу слово, — сказал Ринальдо. — Лес большой, темнеет, а мои и ваши пистолеты заряжены. Мать и дочь вежливо поблагодарили, и дочь продолжала: — А я уж думала, что вы исчезли. Раздался свист. Дамы испуганно вздрогнули. Ринальдо же услышал знакомый ему сигнал. Он знал теперь, что его люди готовы его поддержать. — Что это? — со страхом спросила Эрминия. — Может, бродяга, — сказал Ринальдо, — их тут немало таких. — О нет! Этот звук ужасен для уха любого бродяги. — Не бойтесь ничего! Послышался какой-то шум. Сухие листья на земле шуршали под ногами людей. Показались два молодчика. Они приближались к карете. — Бросай оружие! — крикнул им Ринальдо и, выхватив пистолет, поскакал к ним. Один из молодчиков попытался выстрелить. Но пистолет дал осечку. Ринальдо же попал. Молодчик как подкошенный упал на землю. Другой умоляюще пал на колени. Ринальдо приказал его связать и посадить на козлы. Своим товарищам в лесу он подал знак, что они свободны. Карета вскоре остановилась перед замком барона Моньерми. Все вышли из кареты. Дамы поведали барону о постигшей их беде и представили ему своего спасителя. Барон сердечно приветствовал его, а Ринальдо скромно выслушивал хвалу, что ему воздавали. Привели связанного молодчика. Он сознался, что замышлялось похищение, и его отвели в темницу при замке. Ко сну все отошли очень поздно и на другое утро встали тоже поздно. Ринальдо нашел барона, его супругу и дочь за завтраком в садовом павильоне. Барон его приветствовал: — Господин рыцарь, изъявляя вам еще раз свою благодарность, не могу не высказать вам, в каком я затруднении, ибо остаюсь вашим должником и не знаю, чем… — Никаких затруднений, барон! Каждый человек чести сделал бы то же самое, что сделал я. Путешествующий должен всегда памятовать о возможности подобных неприятных оказий. — Но вы рисковали жизнью ради незнакомой дамы, которая… — сказала Эрминия. — Сражаться ради дамы обязанность рыцаря. — Вы путешествуете, мы, быть может, никогда более не увидимся, но мое сердце будет всегда с благодарностью помнить моего спасителя! — призналась Эрминия. — Мать и отец благодарят вас — вы спасли их единственное дитя! — сказала баронесса. Они прогуливались по саду, и едва Ринальдо оказался с Эрминией наедине, как они разговорились. — И еще есть у меня к вам просьба, милая барышня! — Ко мне? Пожалуйста! — Представьте меня тому, для кого я вас спас. — Мое сердце еще мое, как и моя рука. — Если вы когда-нибудь преподнесете эти драгоценные залоги вашей любви, то… — Вы уезжаете? — Милая барышня! То, что я хотел сказать, я, как… Подошла мать Эрминии. Ринальдо вынул часы и заговорил об отъезде. — А мы надеялись, — сказала баронесса, — что будем несколько дней ухаживать за нашим гостем. — Мне нужно вернуться к багажу, к моим людям. Но в удовольствии пробыть среди столь милых людей дольше я себе отказать не могу. Мы увидимся. Я вернусь. Он должен был обещать, что вернется. Когда он уже сидел на коне, просьбы и обещания повторились, и Эрминия даже назначила время встречи… Ринальдо прискакал к своим товарищам. Базар принес им кое-какой доход. Дележ произвели, как всегда, по совести. Несколько дней прошли спокойно. Теперь атаман опять вспомнил Лиану. Он пустился в путь, чтобы с ней поговорить, и, действительно, обнаружил ее там, где нашел в первый раз. Она улыбнулась ему. — Вот мы и свиделись! Лиана заговорила о базаре и заметила: — Я видела, как вы разговаривали с красивой барышней. Она конечно же получила от вас чуть больше, чем я? — Даже шелкового платка не получила! — Меня вы не обманете! Я думаю… — Что ты думаешь? — Она, думаю я, сделает с вами то, что сделаю я со своим Николо. — Что же? — Я сделаю его своим мужем. — А что ты сделаешь со мной? — Вас я сделаю, если вы еще будете к тому времени в наших краях, гостем на моей свадьбе. Она поднялась, взяла свою корзину и хотела идти. Но один вопрос готов был сорваться с ее уст, который она, однако, явно подавила. И наконец сказала: — Через год об эту пору посмотрим, как будут обстоять наши дела. Ринальдо вздохнул. Лиана улыбнулась: — Куда же полетел этот вздох? — К тебе. — Я беру его с собой и даю вам за него другой. Она быстро ушла, но дважды останавливалась и оглядывалась. Ринальдо растянулся на траве, а фантазия унесла его к прекрасной Эрминии. Он долго пробыл у нее и с неудовольствием сказал себе наконец: — Что собираешься ты делать? Хочешь увидеть ее? Хочешь ее обмануть? Он вскочил. Медленно пошел к развалинам. Его встретила Фьяметта в мужской одежде. — О тебе спрашивают, тебя повсюду ищут, — сказала она. Подошел Джордано. — Атаман, — сказал он, — мы ищем тебя! — Что случилось? — Многое может случиться. — Как так? — Переодетый нищим, я пробрался в Ористанью, и там узнал… — Что? — Прибыл корабль и выгрузил три бочки с деньгами. Эти деньги завтра утром доставят к наместнику в Кальяри. И вот я спрашиваю тебя от своего имени и от имени твоих людей — должен ли наместник получить эти бочки с деньгами? Что касается нас, так мы все считаем, что он их получить не должен. — Вы, стало быть, хотите сами натравить на себя собак? — Рано или поздно они нас опять выследят. — Так забирайте деньги. Джордано созвал своих товарищей, и под вечер они выступили к виноградникам у Мармиллы. А когда наступил день, они подобрались к шоссе. И спрятались все в кусты и канавы. Сопровождаемые двадцатью конниками, подъехали повозки с деньгами. Джордано выскочил из кустов. Завязался жаркий бой. В конце концов разбойники победили и повели повозки в горы. Этот дерзкий поступок всколыхнул Ористанью и Кальяри. Наместник приказал выступить солдатам, и все жители Ористаньи поспешно вооружались. На третий день горы были заняты тремястами солдат и пятьюстами волонтерами. Этим силам Ринальдо мог противопоставить едва восемьдесят человек. Солдаты продвинулись к горным проходам. Они встретили сопротивление, какого встретить и не предполагали, но решило все их оружие, и проходы они захватили. Теперь воинские части двинулись в горы, а люди Ринальдини бежали в свои пещеры. Ринальдо понял, что не выстоит. Он дал Фьяметте деньги и драгоценности. Она бежала, одетая паломником. В порту Аоде она надеялась застать корабль. Мальта была тем местом, где она должна была ждать Ринальдо… В маленькой долине посреди гор Ринальдо собрал горстку своих людей. Его атаковали. Три часа длилась битва, и ему пришлось отступить, он бежал с двадцатью разбойниками в свое прибежище. Здесь он разделил все ценное, что еще можно было разделить, чтобы вдохнуть в них мужество, ибо тогда они сражались бы за свои сокровища. Он объявил, что решил защищаться до последнего вздоха. Все поклялись ему — с ним жить и умереть. Но можно ли было рассчитывать на людей, которые самим себе не могли верить, сами себе не соблюдали верность? Ринальдо, видимо, тоже так думал, ибо был весьма осторожен и внимательно наблюдал за соратниками. Однажды вечером Ринальдо пробрался в потаенный подземный коридор, который был тайной для всех оставшихся с ним, здесь Ринальдо хранил свои сокровища и своего коня. Он хотел задать ему корм. Когда он возвращался, то уловил приглушенный разговор, доносившийся из-за кучи щебня во дворе замка. Он спрятался за стеной и услышал странные речи кое-кого из своих товарищей. — Я вам сейчас все коротко изложу, — сказал один из них. — Чему могут послужить все наши приготовления к обороне? Нашу мусорную кучу солдаты вот-вот захватят, и все мы попадем на колеса. Атаману конец. Нам надо самим подумать о своем спасении. Проведем переговоры: атамана выдадим и получим за это свободу и прощенье. Тогда мы сможем употребить наши деньги на что захотим и наилучшим образом избежим виселицы. Разбойники прикинули все «за» и «против» и в конце концов согласились с этим предложением. Ринальдо спустился в подземный коридор, взял оседланного коня, собрал все драгоценности и ускакал. Предателей он предоставил их судьбе. Мы опять встречаем спасшегося бегством в замке барона Моньерми, где его хорошо приняли, любезно обихаживали и где он проводил время в обществе прекрасной Эрминии, которая вынуждена была признать, что она охотно была в его обществе. Вскоре до них дошло сообщение, что в одной из разрушенных крепостей наконец-то схватили Ринальдини с оставшимися у него людьми и отвели в Ористанью. — Я сочувствую, — сказал барон, — этому Ринальдини. Он был человеком щедрым и добрым с бедняками. Вот что нравилось мне в нем! — Люди бывают очень любезными, если сумеешь поддержать их предупредительность, — сказала Эрминия. Барон рассказал: — Мой отец был флорентийцем, и ему пришлось покинуть свое отечество. Поэтому мне надо было во Флоренции приводить в порядок семейные дела. Когда я туда ехал, я свел удивительное знакомство в Апеннинах с отшельником, которого звали Донато. Он хорошо знал Ринальдини и много мне о нем рассказывал. Эти сведения очень и очень, не стану этого отрицать, расположили меня к атаману разбойников. Я даже желал с ним познакомиться, если бы мог увидеть его одного, без его соратников… Здесь, поблизости, его будто бы видели, но в мои владения он не забредал. После обеда разговор зашел о госте, которого здесь ждали, и прежде еще, чем Ринальдо узнал имя ожидаемого гостя, тот сам вошел в комнату. Это был маркиз Реали. В замешательстве он сделал шаг назад, но тут же взял себя в руки, подошел к Ринальдо и сказал: — Вот мы где встретились. — Господа знакомы? — спросил барон. — Да, — ответил, улыбаясь, маркиз и завел разговор с дамами. Барон пристально посмотрел на мнимого рыцаря Остиала, тот был несколько смущен. Маркиз поздравил Эрминию с освобождением и рассказал, что маркиз Ломаньери покинул остров. — Это была, — продолжал маркиз, — действительно затея, которая дорого обойдется маркизу Ломаньери. Он, говорят, отправился в Турин, дабы там просить у короля пощады. — Мои извещения дойдут до короля раньше, чем прибудет он. Я требую удовлетворения и надеюсь его получить, — сказал барон. Эрминия вставила: — Без храброй помощи этого господина, которого вы знаете… — Этого господина? — переспросил маркиз. — …эта ужасная затея наверняка увенчалась бы успехом. — О, она не могла бы увенчаться успехом! Небеса всегда держат под защитой красоту и добродетель, — возразил маркиз. Он подошел к окну. Ринальдо быстро шагнул к нему. Дамы отошли. Но глаза Эрминии были прикованы к разговаривающим. Барон задумался. — Господин маркиз! — сказал Ринальдо. — Вы меня знаете, вам известно, кто я. Здесь меня знают как спасителя дочери барона и называют рыцарем Остиала. В вашей власти открыть им мое истинное имя. Я не имею ничего против этого, поскольку хотел сам сделать это при отъезде. Но то, что я сделал для барона, дает мне право на его благодарность. Вы же мне ничем не обязаны. Но я прошу вас не ставить нас всех в затруднительное положение. Мои люди здесь поблизости, и нужда могла бы заставить нас сделать то, о чем мы потом пожалеем. — У меня есть обязанности по отношению к государству, — возразил маркиз, — которые я должен исполнять, если не хочу сам стать виновником. Самое малое, что я могу сделать, это сказать барону, кто его гость. — Стало быть, вы хотите поставить его в затруднительное положение? — А известны вам приказы правительства? — Они предписывают вам арестовать меня? — Именно так. — А вы не опасаетесь за свою жизнь? Я не буду с вами шутить, если вы серьезно намерены так поступить. Вы падете первым. — И вы осмеливаетесь мне это говорить? — вскричал маркиз и схватился за шпагу. — Нужда заставляет меня так поступить! К ним подошел барон. — Надеюсь, — сказал он, — между вами не возникло недоразумение… Маркиз тут же возразил: — Никакого недоразумения! Мы знаем друг друга, и моя обязанность предписывает мне… Ринальдо оборвал его: — Что моя обязанность, поскольку дело зашло так далеко, мне предписывает, так это назвать вам мое настоящее имя. — Вы ввели нас в заблуждение? — Вы не рыцарь Остиала? — поспешно спросила Эрминия. — Вы назвались фальшивым именем? — Оно не первое. Но, возможно, последнее. — Маркиз, я обязана этому человеку… — Ну, незачем более прибегать к уверткам. Я — Ринальдини. Дочь барона упала на диван, баронесса громко вскрикнула. Барон, пораженный, отступил назад. — Маркиз! Вы оказали нам скверную услугу. — А вам известны приказы правительства? — спросил маркиз. — Я их тоже знаю и знаю, что обязан делать. — Делайте, что обязаны, — сказал Ринальдо. — Маркиз! В какое же затруднительное положение ставите вы всех нас! Моя благодарность борется с обязанностью передать спасителя моей дочери властям, — сказал барон. — Господин барон! Я только силой могу вывести вас из вашего затруднения. Я открываю это окно. Выстрел, и мои люди ворвутся в замок. Мою жизнь я продам за дорогую цену. Маркиз умрет, если хоть кто-нибудь ко мне приблизится. Страха я не знаю, а теперь нужда заставляет меня убивать! — ответил ему Ринальдо. — Маркиз! Только вы можете нас всех спасти! — Как могу я это сделать? — Все остается между нами. Вы даете честное слово никогда не говорить об этом несчастном случае. Кто может нас продать? — Дайте слово, маркиз! — взмолилась Эрминия. Ринальдо вопрошающе взглянул на маркиза. Тот заявил, что даст слово, если Ринальдо тоже даст слово не мстить ему или его имениям. — Он не будет этого делать! — заметила Эрминия. — Я даю вам то, что вы требуете. Я никогда не буду мстить вам или вашим имениям, пока вы будете молчать, — сказал Ринальдо. — Но если вы захотите… — Я еще никогда не нарушил своего слова. Все остается между нами, — торжественно заявил маркиз. — Господин барон! Прикажите подать моего коня. Я уезжаю от вас с теплым чувством. Вы же помните, что говорили обо мне, еще не зная меня. Ах, что почувствовал я, когда услышал, что вы говорите! У атамана разбойников есть сердце, и он умеет быть благодарным. Всего доброго! Моя несчастная судьба гонит меня из всех прекрасных мест, от всего миролюбивого. Увы! Там, где пребывают прекрасные, благородные души, я могу быть только в мечтах. Но таким образом я всегда с вами. Пожалейте меня, но не проклинайте! Подарите мне, если смеете, вашу дружбу и прощайте! Со слезами на глазах вышел Ринальдо из комнаты. За ним следовал барон. В лесочке за замком стреляли. Показались драгуны. — Правый флигель моего замка, — сказал барон, — пристроен к старому зданию, которое я по многим причинам не приказал снести. Туда я вас провожу. Там вы в безопасности. А я буду все разузнавать и позабочусь о вашем питании. Когда маркиз уедет, а солдаты покинут наши места, тогда вы сможете уехать. Ринальдо поблагодарил барона и взглядом и пожатием руки и последовал за ним через двор. Они вошли в старое здание. Барон запер двери и вернулся к себе. Маркиз, очень раздосадованный, повторил свое обещание и распрощался. Эрминия велела отнести себя в постель. Баронесса жаловалась на головную боль. Ринальдо находился в комнате, стены которой, обшитые панелями, украшала позолоченная резьба, но мебели было мало. В нескольких настенных светильниках стояли восковые свечи, время, пока ими не пользовались, окрасило их в коричневый цвет. Боковая дверь вела в зал, стены которого были увешаны портретами членов этой семьи. Ринальдо как раз рассматривал портреты, когда в зал опять вошел барон. — В этом зале, — сказал он, — я бываю часто. Это портреты моих предков. Я умру, не оставив сына. Четыреста лет процветал мой род, и при республике, и при герцогах флорентийских. Отец уехал из отчизны со своими богатствами, купил этот замок и повесил здесь портреты родных. Вот этот сражался как флорентийский генерал против венецианцев, этот служил под началом Дориа у Лепанто. А вот это мой отец. По обе стороны портрета висят портреты двух его жен. Первая подарила ему дочь и сына, которого уже нет на свете, вторая родила меня. Некогда здесь жило теперь уже вымершее семейство Сестино. Вот тут их домашняя капелла. Барон открыл дверь. За шелковым занавесом послышался шорох. Ринальдо взглянул на барона. Тот взял его за руку, и они вернулись в зал. Оттуда оба молча прошли в комнату. Барон ушел, но быстро возвратился, неся корзину с кушаньями и вином. Они присели. Барон начал свой рассказ: — Шорох в капелле привлек ваше внимание? — А в капелле живут? — В комнатах за капеллой. Но не беспокойтесь! Там живет создание, коего вам опасаться не надо. И прошу вас ее не беспокоить. Там живет моя несчастная сестра. — Ваша сестра? — Тайна, о которой даже моя жена и дочь не знают. Сестра Изотта должна была стать по обету матери монахиней, но у нее к тому не было расположения. Она познакомилась с одним князем, и знакомство это имело последствия. Ее брат по приказанию матери разыскал любовника сестры. Напрасны были его заклинания и просьбы, брат требовал крови. Князь должен был с ним сразиться и, к своему несчастью, заколол противника. Мать их скончалась, отец женился во второй раз и покинул Флоренцию. Изотту привезли сюда, а сына она никогда больше не видела. Он воспитывался в деревне, и мы так никогда и не смогли узнать, что было с ним дальше. — А отец его? — Нашел, как говорят, свою могилу в странах восходящего солнца. Я сердечно люблю несчастную Изотту. Случилось так, что вы очень похожи на мою сестру. Я не думаю сейчас о том, что вы Ринальдини. Я вижу в вашем лице только чужака, спасшего мою дочь. Где вы родились? — В Остиале. Я сын крестьянина. Отшельник в тех местах, где я пас коз, был моим учителем. Ему я обязан теми познаниями, которые получил. Родился бы я в благородном семействе, кто знает, какую роль я бы играл… Барон задумался. Потом пошел к сестре и долго там оставался… Солнце рано разбудило спящего, который задремал лишь под утро. Ринальдо встал, пошел в зал, открыл окно и стал смотреть вдаль. Туман поднимался к вершинам гор, а в долине сверкало бриллиантовое море. Взволнованный, упал Ринальдо у открытого окна на колени. Подняв глаза к небу, он воскликнул: — О, как прекрасно светит Божье солнце! И я тоже наслаждаюсь его нежными лучами, и все-таки ни единый луч радости не проникает в это бьющееся сердце! — Не жалуйся! — раздался голос за ним. Ринальдо обернулся, вскочил. Дверь капеллы была открыта, и перед ним стояла дама вся в черном. Он смущенно посмотрел на нее. Она подняла руку и, прикрыв глаза, произнесла: — Почти тридцать лет не наблюдала я столь приятной картины. Мои глаза видят меня самое. В тебе видит себя Изотта. Оставайся на месте! Я так редко разговариваю с кем-то, а на такое лицо, как твое, я еще никогда не смотрела… У меня был сын… Он улыбался мне всего несколько часов! Ему было бы столько же лет, сколько теперь тебе… Сердце мое обманывает меня! Нет! Я же знаю, что ты не мой сын. Брат сказал мне, что ты путешественник. Несчастливый поединок заставил тебя укрыться здесь. Ах, мой брат тоже пал однажды жертвой поединка! Пока ты будешь жить здесь, ты должен много, очень много разговаривать со мной. Когда ты уедешь, я опять буду одна, разговаривать буду только иной раз с братом и отшельником, что живет неподалеку на горе, он приходит ко мне по подземному ходу дважды в неделю. Ринальдо взял ее руку и, омочив слезами, поцеловал. — Ты плачешь? — удивилась она. — Мое сердце! Мое сердце! — простонал Ринальдо. — Я раньше много плакала. Теперь больше не в силах. У меня нет больше слез, которые облегчают сердечную боль. Мне остались только вздохи. Я напрасно шлю их моей могиле! — И я тоже! — сказал Ринальдо. — Так тебе счастье не улыбалось? — Никогда! — Мне жаль тебя. Я тоже очень несчастна и не смогу никогда быть счастливой. Мой супруг, мой сын, мое несчастье! Но твой взгляд! Ах, не надо этих взглядов! Но ты пожимаешь мне руку… Боже правый! — Что с тобой? — Я не ошиблась? Нет! Я вижу… О Боже!.. — Говори же! — приказал Ринальдо. — На твоей правой руке… родимое пятно… — Я пришел с ним в этот мир. — Эта своеобразная родинка… была и у моего сына на правой руке. А второе родимое пятно было у моего ребенка на левом колене. — Вот это родимое пятно! — О, Пресвятая Дева! Ты знаешь наверняка, кто была твоя мать? — Она была крестьянка. Мне никогда не говорили о другой. — Нет! Она не твоя мать. Ты был в этом мире всего два дня, когда тебя отняли у меня и увезли… Ты мой сын! Не только эти родимые пятна, но и сердце мне говорит это, и даже громче! Обними меня! Ты мой сын… Вошел барон. Был поражен, увидев их объятья, остановился, не в силах слова вымолвить. Изотта с трудом молвила: — Бог мой! У меня опять потекли слезы! Ты их причина, этих слез радости! Матери ты возвращаешь все, и слезы, и… тебя самого! Тебя самого! — Сестра! — простонал барон. — Мой сын! — торжественно объявила Изотта. — Моя мать! — ликовал Ринальдо. — Великий Боже! — вздохнул барон. — Это он! — сказала Изотта. — Да, это он! Он точная моя копия, мое сердце бьется ради него. Изотта упала в обморок. Они хлопотали вокруг нее и привели ее в чувство. Теперь она пожелала отдохнуть в своей комнате. Ее перенесли туда. Барон и Ринальдо вернулись в зал. Ринальдо, потрясенный, упал на диван. И простонал: — О, каково же мне! Барон молча шагал взад-вперед и наконец сказал сдавленным голосом: — Я должен собраться с мыслями. Через некоторое время я вернусь. Он ушел. Ринальдо громко рыдал. Барон, вернувшись, радостно подошел к Ринальдо, взял его руку и сказал: — За мной следует человек, который тебя тоже знает и хочет поговорить с тобой. Вошел Онорио. Это и был тот отшельник, который посещал Изотту. Ринальдо подлетел к нему. Онорио обнял его. — Ты счастлив? — спросил Онорио. — Я нашел свою мать, — ликовал Ринальдо. Онорио сказал: — Это она. Крестьянка, которая тебя воспитывала, не была твоей матерью. Это она сама сказала мне однажды. Тебя принесли к ней на воспитанье из-за гор. Твои приемные родители, люди бедные, вынуждены были обратить драгоценности, которые находились при тебе, в деньги. Но побоялись дознаний и бежали в Остиалу, когда тебе было два года. Так твоя настоящая мать ничего не могла больше о тебе узнать. Ты стал сыном бедного человека, он из нужды покусился на твою собственность и не осмеливался в том признаться. Я узнал об этом слишком поздно. Испытав огорчение, я ушел из того скита, в котором с тобой занимался. — А моего отца ты не знаешь? — Я надеюсь, тебе посчастливится обрести его. — Ты не хотел остаться на Лампидозе? — Я хотел, но не вышло. Варвары чинили помехи моему покою, и я избегал их преследований, подвергаясь серьезной опасности. Вот что побудило Меня покинуть Лампидозу. Корабль доставил меня к этому острову, а случай привел к скиту, в котором я все еще живу… Барон мой друг. Он почтил меня своим доверием, Изотта тоже доверяет мне. — Добрые люди! Ах, среди вас стоит разбойник… — застонал Ринальдо. — Изотта не должна этого узнать. Побереги мать! — посоветовал барон. — Побереги мать, всех нас и себя самого. Мы не водим дружбу с разбойником. Мы любим нашего друга и ничего знать не знаем о его жизни, — сказал Онорио. — Твоя мать считает, что ты в бегах из-за поединка, и поэтому же, думает она, ты должен покинуть остров. Она хочет уйти с тобой, — продолжал барон. — Куда? — удивился Ринальдо. — Вечная весна улыбается всем на счастливых Канарских островах, — сказал барон. — Туда, туда! О, хоть бы мы уже были на море! Чтобы я с драгоценным грузом в своих объятиях радостно спрыгнул на берег и воскликнул: «О, райская обитель, счастливый сын ведет к тебе свою мать!..» Далеко за мной осталось бы место моих преступлений, и новая жизнь возродила бы меня для нового мира… Онорио и барон на следующий день все обсудили с Изоттой. Она с радостью согласилась покинуть Сардинию с сыном. Поединок оставался предлогом, который Ринальдини должен был выставить. Изотта тоже оделась паломницей, и они делали вид, что хотят предпринять паломничество к чудотворной иконе Святой Девы Спасительницы в Бабато на Мальте. Барон позаботился об одежде и пополнил кошелек сестры. И вот он уже нашел корабль, и день отплытия был установлен. Скорбным было расставание брата и сестры. Тусклые глаза Онорио блестели от слез. Все громко всхлипывали и не находили слов, кроме глухого «прощайте!»… — Счастливого плаванья! — кричал барон, вырываясь из рук, его обнимающих. — Счастливого плаванья! — повторил Онорио. — Прощайте! — всхлипнула Изотта. — Прощайте! — простонал Ринальдо. Изотта и Ринальдо уже были на корабле. Якоря подняли, попутный ветер надул паруса. Корабль вылетел из гавани в открытое море. И вот уже замок где-то вдалеке, башни стали маленькими, земля исчезла. Остров подобно облаку лежал за спиной отъезжающих. Корабль, окруженный беспредельным морем, объятый сводом небес, весело скользил по спокойным волнам. Свежий юго-восточный ветер надувал паруса, киль быстро рассекал бурные волны. Ринальдо взял гитару. В нем опять пробудилась любовь к пенью, он был в полном восторге, и вот он заиграл и запел. — В самом деле, — сказал капитан, — песенка мне понравилась. Господин поет очень хорошо. Нам надобно распить бутылочку кипрского. Так они и сделали. Капитан рассказывал о всевозможных приключениях на море. Команда на корабле была бодрой и веселой. Радость эта, однако, длилась всего день-другой. Совершенно неожиданно вечером разразилась буря и сбила корабль с его пути. Корабль пролетел средь Липарских островов, мимо Пальмарии. Напрасно пыталась команда попасть в какой-нибудь порт. Три дня буря швыряла корабль из стороны в сторону. Наконец команде удалось с великим напряжением бросить якорь у Капо ди Каларо на Сицилии. Изотта заболела, ее пришлось вынести на берег. Опечаленный, следовал за ней Ринальдо в Синагру, в знакомую ему местность. — Вот я опять там, где некогда был! — воскликнул он. — Сюда должен я проводить мать, где мною уже столько исхожено. Опять в Сицилии! Опять в местах, которые знали меня некогда разбойником! И здесь я останусь неузнанным? Но мать я бросить не могу. Пусть будет со мной так, как задумано Всевышним! Капитан должен был через два дня выйти в море, уже без Ринальдо. Состояние Изотты ухудшилось. Синагра была слишком близко у моря, больную следовало перевезти дальше от берега. — Ах, — вздохнул Ринальдо. — Это столь хорошо знакомые мне горы Рематы. Он снял небольшой сельский дом и нанял сиделку для больной матери. Изо дня в день бродил он по окрестностям и не мог запретить себе побывать в знакомых местах. Весь дрожа, поднялся он как-то раз в горы и глянул на замок, из которого его в тот раз, когда Дианора мнила себя рядом с ним счастливой, изгнало его же собственное признание. — Вот этот замок! — вздохнул он. — Я вижу стены, мост, башню… и смотрю на все со страхом и тревогой. Медленно пошел он дальше и уже приблизился к горе, на гребне которой возвышался замок. Золотые флажки на башнях сверкали, приветствуя его. У подножия горы он лег под дерево, не осмеливаясь идти дальше. Погрузившись в размышления, он незаметно задремал. Его мучили жуткие сны. Он видел Дианору, видел своего сына, который занес над ним кинжал. Ринальдо во сне закричал: — Стой! Я твой отец. Не убивай меня! Ради моей матери не убивай! Он проснулся, отер пот со лба, поднял глаза и испуганно вскочил. — Что это?! — закричал он. — Боже правый! Тебя… тебя ли вижу я здесь? Перед ним стоял старец из Фронтейи в крестьянской одежде. Он подошел к Ринальдо. — Ты в Сицилии? — Буря и несчастье пригнали меня сюда, — ответил Ринальдо. — Надеюсь — в гавань. Во всяком случае, в объятия друга привела тебя вечно царящая над нами судьба. Моя квартира в двадцати шагах отсюда. Следуй за мной. — Сын мой! — начал старец, когда они пришли к его дому, — в этом маленьком доме я приветствую тебя! Как мечтало о тебе мое сердце! Из-за тебя я пролил немало слез. — О! Но можем ли мы считать себя счастливыми! — вздохнул Ринальдо. — А разве мы не счастливы? — О! Кто знает, какое новое несчастье докажет, что нам нет счастья! — Чего не желаешь, о том и думать не стоит. Я живу уже немного дольше тебя и знаю, что следует делать человеку, чтобы жить спокойно. Ты видишь меня сельским жителем, и все, что окружает меня, — сельская жизнь. Здесь надеюсь я умереть, или, по крайней мере, если где-то и в других местах, то в такой же обстановке. Хотя с самого рождения я больше лежал на пышных подушках, чем на простом ложе сельского жителя. — Ты князь, как говорят? — Выслушай мою историю и узнай, кто я. Даю тебе слово, что услышишь чистую правду. Не хочу ничего скрывать от тебя, ты узнаешь все. Старец начал медленно рассказывать: — Против воли и желания отца отвага бросила князя Ансельмо Сансовини в пекло войны. Бешено колотилось его сердце в мечтах о военных подвигах. Он служил и сражался как аристократ, не раскрывая своего имени, против турок. В одной горячей битве он был ранен и взят в плен. Случайно его увидел сераскир. Образованность Ансельмо приглянулась ему, он принял в Ансельмо участие, повелел его лечить и послал к великому визирю. Тому пленник доставлял столько же удовольствия, сколько и сераскиру. Визирь часто беседовал с ним, восхищался его знаниями, его разумом и был к нему весьма благорасположен. В ту пору сам султан приехал в армию, и визирь представил своему суверену пленника. Султан тоже был милостив с Ансельмо и, когда отбыл из армии, взял его с собой в Константинополь. Я опускаю все подробности и скажу совсем коротко, что Ансельмо стал любимцем султана и в конце концов даже близким его другом. В Адрианополе ему представился случай много ближе, чем ему дозволялось, узнать одну из сестер султана. Их запретному общению вскоре стал грозить болтливый свидетель, что усугубило затруднения любящих. Ансельмо и Фардина бросились к ногам султана и сделали его доверенным своего счастья и несчастья. Султан в безудержном гневе уже схватился было за саблю, дабы самому наказать обоих, но Фардина выкрикнула слова из Корана: «Бог милостив, а люди — его точное подобие!» Султан услышал слова Пророка, отнял руку от сабли и объявил им иной приговор. Ансельмо посадили на венецианский корабль, и он уплыл на Мальту, откуда выступил в крестовый поход. Фардину отправили в Сирию. В Дамаске она родила сына, которого паша отдал греческому священнику. Когда мальчику было восемь лет, его послали в Грецию. Здесь ребенка отдали старцу, который соединял в себе мудрость старого и нового времени, он нашел, что его воспитанник такой способный, о каком можно только мечтать. Семнадцать лет было воспитаннику, когда он со своим учителем пустился путешествовать. Они обошли всю Грецию, отправились в Египет, прошли пустыни, заглянули в оазисы, в храмы Аммона, восхищались великолепием пирамид и изучали под развалинами Фив мистерии Цереры и Прозерпины. И мальчик этот — я. Я и есть Никанор, сын султанши Фардины. Возникла короткая пауза, после которой старец продолжал рассказ. — Мне было двадцать лет, когда мой учитель привез меня в Дамаск и передал паше. Тот раскрыл мне тайну моего рождения и привел к моей матери. Ринальдо глубоко вздохнул. Старец вопросительно глянул на него и продолжал: — С какой нежностью встретила меня моя добрая мать! Но ах, она была больна. — Больна? — воскликнул Ринальдо. Старец опустил глаза и срывающимся голосом продолжал: — Она умерла у меня на руках и оставила мне свои сокровища. В глазах его блестели слезы. Глаза Ринальдо тоже увлажнились; в глубоком волнении смотрел он в землю. Наконец, старец взял себя в руки и продолжал: — Я оставил Сирию, прошел всю Индию и Персию, изучал теологию браминов и научные положения Зенд-Авесты, сочинения древних персов. Я и весь Китай исходил. И вернулся в Европу. В двадцать шесть лет я пришел на Мальту и бросился в объятья отца. Он снабдил меня рекомендательными письмами и отправил в Рим. К сожалению, вскоре за мной туда последовало сообщение о его кончине. От моих родителей мне не осталось ничего, кроме все еще святой для меня памяти о них и их сокровища. Рим оказался неподходящим местом для моего духа, для моих научных познаний. Я отправился во Флоренцию. Там я познакомился с молодой дамой, которую родители прочили в монахини. Мы виделись, мы любили друг друга. Бдительность родителей мы перехитрили и… были счастливы, чтобы стать несчастными… Ее брат вступился за поруганную честь их семьи. Он не стал ничего слушать, отверг мои просьбы — позволить мне жениться на его сестре. Он принудил меня к поединку. И нашел свой конец… Я бежал в Швейцарию, дабы уйти от преследований его семьи. Потом отправился во Францию, прошел всю Испанию и Португалию и в конце концов через шесть лет вернулся в Италию. В Венеции я узнал, что моя любимая стала матерью, родила сына. Ее отец с семьей уехал из Флоренции. Я же поспешил туда. Старая няня моей любимой заверила меня, что сын воспитывается в деревне. Куда девалась его мать, она не знала. Напрасно искал я двенадцать лет жену и ребенка! Я не смог их найти! Я повсюду искал сына со всей своей отцовской любовью и наконец… нашел его. — Ты его нашел? — переспросил Ринальдо. Старец продолжал: — Да! Я нашел его… во главе шайки разбойников. Ты… мой сын. Этим объясняется все, что я для тебя сделал и чего не смог для тебя сделать! — Отец! — простонал Ринальдо. — Сын мой! На моих руках умерла моя добрая матушка. Судьбе угодно, чтобы я умер на руках моего сына! — Ах, отец! Ты не знаешь, не подозреваешь даже… — Я знаю, что мы с тобой отныне никогда не расстанемся. Твои руки закроют мои глаза… — О, матушка! — вздохнул Ринальдо. — О, Изотта! — Что? Изоттой называешь ты свою мать? — Изотта Моньерми. — Это ее имя. Она жива? Где она живет? — Неподалеку отсюда. Приехала сюда со мной. — В Сицилию? Радость меня молодит. Я больше не думаю о смерти. Изотта жива? Я буду жить для нее! Веди меня к ней! Я перейду через горы, я поспешу к ней, я прижму ее к моей груди! Ринальдо описал ему состояние матери и попросил внезапным появлением не свести ее в могилу. Никанор согласился, что свое нетерпение увидеть Изотту должен умерить, и они обсудили, как подготовить ее к его появлению, к их встрече. Они разошлись, и Ринальдо поспешил к матери. Когда он пришел, она сказала, что беспокоилась из-за его долгого отсутствия. Он успокоил ее, рассказав, что встретил старого знакомого. На следующее утро Никанор встретил его уже на полпути к назначенному месту. Он дал ему набор трав и какое-то снадобье. — Приготовлению этого снадобья, — сказал он, — я научился у одного старого коптского[19 - Копт — египтянин-христианин.] священника, он умел даже еще говорить по-коптски и жил, таясь, под развалинами Фив. Там его посещали только больные. Травы, какие я даю тебе, растут среди кустов хенны на пестреющих цветами полях. Но растут они и вокруг ручьев Нила. Абиссинец, с которым я познакомился в Мекке, приобщил меня к их целительным силам. Используй и питье, и травы, подкрепи свою мать, подготовь ее и позволь мне вскоре обнять мою дорогую Изотту. Надежды и желания волнуют мою грудь, как юноше. Чудеснейшие грезы нашей жизни обвивают вновь венком из цветов мака все мои чувства, я выговариваю волшебное слово «любовь» с восторгом, и все мои чувства умиротворяются от сладостной нежности! О сын мой! Страстное желание убьет меня, если не прижму я мою верно любимую к этому бьющемуся сердцу. Поспеши! Отнеси моей любимой эти целительные капли, а вечером мы поговорим с тобой на этом же месте. Ринальдо выполнил пожелание отца. Изотта выпила напиток и погрузилась в глубокий сон. Через несколько часов она проснулась, значительно окрепшая, и чувствовала себя хорошо. С этим известием просветленный сын поспешил к отцу. С радостью взял тот его руку и воскликнул: — Скоро я буду счастлив! Ринальдо поднял взгляд к знакомому замку и вздохнул: — И я некогда был счастлив! — Воспоминание о былом дарит нам радость. Оно походит на луну, которая заменяет нам солнце, — сказал Никанор. — А этот замок обитаем? — Я думаю, что да, но не знаю наверняка. Давай поговорим о твоей матери, Ринальдо! Завтра она встанет с постели; ты ее немного подготовишь, и я появлюсь. — Не так быстро! — воскликнул Ринальдо. — Будь спокоен! Я знаю силу снадобья, на вот, возьми еще этот эликсир. Он доведет дело до конца. Ничего более укрепляющего не создала природа, это квинтэссенция всех ее врачующих трав. Так все и случилось. Изотта на следующее утро поднялась и забыла о своей болезни. — О сын мой! Откуда у тебя эти чудесные капли?.. — Мне дал их один старый друг, которого я неожиданно встретил в этих горах. — Благослови его Господь, он спаситель моей жизни, он вернул тебе мать. Я должна поблагодарить его, своди меня к нему! Спасенный больной лучше всех сумеет отблагодарить своего врача. Как зовут этого друга? — Никанор. — Никанор? Как? Никанор? Ах! Это имя говорит мне, что он мог стать моим спасителем. Никанор — так звали того человека, который был радостью моего сердца. Никанор — так звали твоего отца. Ради этого имени люби его, сын мой! — Он очень опытный человек, и его знания родом из стран восходящего солнца, — заметил Ринальдо. — Их знал и твой отец. Они были его колыбелью. Там он вырос, и там… покоятся… как говорят… его останки. — Ты это наверняка знаешь? Быть может, он еще живет в тех странах? — Наверняка я не знаю. Если бы он был жив… Этого желает мое сердце, но не верит этому. — Если мы его где-нибудь найдем, если живет он на тех счастливых островах… Ты нашла сына, дай мне найти отца! — О, питай эту надежду! Я от нее отреклась… Отведи меня к твоему другу! Никанор! Сладкий случай дал тебе это имя, а твою науку — Господь Бог. Этот человек родился в этой стране? Называет он себя просто Никанором? — осведомилась Изотта. — Никанор Сансовини, — так зовет он себя. — Изотта Сансовини? Никанор Сансовини? Сын мой! Он твой отец! Неожиданно к ним вошел Никанор. Не говоря ни слова, прижал ее к груди, и слезы покатились по его щекам. Изотта плакала слезами радости, и с ней Ринальдо. Тихо было вокруг, пока наконец не заговорил Никанор. — Мать плакала, найдя сына, она плачет, когда находит супруга, и мы плачем вместе с ней. Это слезы встречи. Об истине наших чувств свидетельствуют слезы. Они — старейший магический знак правды, закладная, которую выкупают сердца и вручают глаза. Никанор и Изотта остались одни, Ринальдо отправился в горы. — О золотое солнце, смею ли я, сердечно радуясь, — воскликнул Ринальдо, — тебя вновь приветствовать? Оживят ли эти мощные лучи радостными надеждами мое сердце, или это тоскливые ожидания, которые заставляют сильнее биться мое сердце. Ты улыбаешься так ласково, доброжелательный свет мира! Ах, ты улыбаешься и мне! Ринальдо спустился в долину и поднялся на ту гору, где стоял замок. Он уже подошел к подъемному мосту. Там милый мальчик играл с пестрыми камешками, а рядом шалил щенок левретки. Мальчик смело посмотрел на чужого человека и спросил: — Что тебе надобно, незнакомец? Ринальдо не в силах был отвечать. Слезы душили его, а сердце грозило разорваться в груди. Мальчик стал приветливее и сказал: — Не плачь! Я принесу тебе хлеба и денег. С этими словами он побежал по мосту в замок. Ринальдо бросился на землю и громко всхлипнул: — О мое сердце, разбейся! Глаза мои, растопитесь от слез! Вы видели моего сына! Он поднялся и посмотрел на небо, губы его дрожали. Мальчик принес ему хлеба и денег и сказал приветливо: — Вот, держи! Господь тебе поможет. — Милый, добрый мальчик! — пробормотал Ринальдо. — Ты не знаешь, кому принес дары! Благодарю тебя. — Ты бедный человек. — Да! Я бедный человек! Но эта минута сделала меня бесконечно богатым. — Денег, что я тебе даю, немного, это последние, что у меня остались. Завтра я получу еще, и если ты придешь опять, то получишь больше. — Доброе дитя! И этого уже мне чересчур много, чтобы меня осчастливить. — Откуда ты пришел? — Издалека, из-за моря. — А что ты ищешь здесь? — Сына. Такого же большого, как ты, и ровесника тебе. — Он, наверное, заблудился где-то далеко! Я всегда держусь у замка и никуда не ухожу. — Лионардо? — позвал женский голос. — Это зовет тетя, — сказал мальчик и побежал по мосту обратно в замок. Ринальдо, словно его преследовали, поспешил в долину через горы, к себе домой. Изотта дремала. Никанор шагнул к Ринальдо навстречу: — Что с тобой? — Отец! Я видел сына! — Твоего сына? — Этот хлеб, эти деньги он подал мне, считая меня нищим, и не понимал, каким же богачом был я в эту минуту. — Ты видел сына наедине? — Да. Господь увидел его сердце — сердце благотворителя. О щедрый, добрый мальчик! — Ты ходил в замок? — Нет. Я говорил с мальчиком у подъемного моста. Отец! Мое сердце! Я видел сына. — Не будь опрометчивым! — Может ли быть опрометчивой отцовская любовь? — В твоем положении — да! Не открывайся мальчику, ты можешь его потерять, можешь разбить свои чудеснейшие надежды. — Мой Лионардо! И тебя я не должен прижать к своей груди? — Только не слишком поспешно! Мальчик ведь не только твой. — Я его отец. — А это принесет мальчику счастье? — Это — мое счастье. — Так не разрушай его счастья! Возьми себя в руки, успокойся, а потом поговорим о мерах, которые ты должен принять. Здесь непозволительно спешить. Нужно все рассчитать наверняка. В этом случае поспешная игра будет проиграна. Пойдешь медленным шагом, так еще, может, выиграешь. Еще раз, сын мой, обдумай все и не торопись. Ринальдо едва дождался утра. И поспешил в замок. Милый Лионардо сидел, играя со своей левреткой, у подъемного моста. Едва Ринальдо к нему приблизился, как он вскочил, подошел к нему и дал ему денег. — Вот тебе больше, чем я мог дать тебе вчера, — сказал он. Ринальдо поблагодарил и, глядя в землю, сказал: — Ты играешь красивыми, пестрыми, блестящими камешками. — Хочешь их получить? — быстро спросил мальчик. — Ах нет! — ответил Ринальдо. — Но хотел бы их получше разглядеть. Говоря это и перебирая камешки, он сунул в кучку кольцо. После чего еще поговорил с мальчиком, пока тот, устав от вопросов и ответов, опять не стал играть с камешками. Мальчик нашел кольцо, посмотрел на него с удивлением и спросил: — Что это? Это же кольцо?! — Отнеси его твоей тете, — сказал Ринальдо. — Она очень обрадуется. — Верно! — воскликнул мальчик и побежал в замок. Ринальдо вынул из кармана порошок и с его помощью сделался еще более неузнаваемым, чем был. Лионардо вернулся с тетей. Он показал на незнакомца, лежащего у моста, и сказал: — Вот, он был при этом! Кольцо лежало средь камешков. — Милый человек! — позвала дама. — Подойдите же сюда! Ринальдо поднял голову. Это Виоланта пришла с мальчиком. Он сказал спокойно: — Я все видел. Мальчик нашел кольцо среди этих пестрых камешков. Виоланта подошла ближе, посмотрела на него испытующе и спросила: — Мальчик нашел кольцо? — Нашел. — А ты… не претендуешь на него? — Оно не принадлежит мне. — Но ты же вроде бедный человек? — Я бедный человек, но и богатый тоже. — Ты кто? — Паломник. — Он ищет сына, — сказал мальчик. — Приехал сюда издалека, из-за моря, чтобы найти сына. Это он рассказал мне еще вчера. — Еще вчера? Друг мой! Говори. Что ты здесь ищешь? О чем говоришь с ребенком? Почему пришел сегодня опять? У нас есть средства заставить тебя признаться, если ты не хочешь говорить. Здесь вокруг много дурных людей, а твоя одежда… весьма малоутешительна в этом смысле. — Милая тетя! Не будь такой сердитой. Этот бедный человек ведь несчастен. Дай ему что-нибудь и отпусти, — вмешался мальчик. — Так ты не будешь говорить? — Я? Бог мой! Синьора! Разве несчастье подозрительно? Вы и представить себе не можете, каково мне. Не будьте же такой жестокой! — Он плачет. Бедный человек! Я дам ему еще чего-нибудь. Смотри, тетя! Смотри! Он плачет! — волновался мальчик. Виоланта оглянулась, помахала рукой, и к ним подошли двое слуг. — Схватите этого нищего! — приказала она. — Отпустите его! — закричал Лионардо, вырвался из рук Виоланты и встал между Ринальдо и служителями. — Чего же ты хочешь? — сердито спросила Виоланта, оттащив его. — Ребенок, — сказал Ринальдо, — знает, видимо, что делает. Небо внушает ему мысль вступиться за невинность. Синьора! Не торопитесь. Люди не всегда те, кем они кажутся. Так обстоит дело и со мной. — У вас есть тайны… — Разрешите мне иметь их. Если я уважаю ваши тайны, то уважайте и мои. Это тайны несчастного человека, который, однако, вовсе не тот, за кого вы его принимаете. — Это кольцо ваше! — Я увидел его только тогда, когда мальчик его нашел. Тут к ним подошел старец из Фронтейи, он был в роскошном испанском костюме, и, обратившись к Ринальдо, сказал: — Ну вот, теперь я знаю, кто ты! Ты без возражений последуешь за моими людьми, или ты пропал. Мальчик попросил: — Ах, не делайте ничего этому бедняку! Старец поцеловал ребенка и приветливо сказал: — По твоей просьбе я отпущу его без заслуженного наказания. — Вы его знаете? — спросила Виоланта. — Я его знаю, — сказал Никанор и указал рукой в сторону гор. Ринальдо понял его приказание и медленно побрел прочь. Лионардо крикнул ему вслед: — Прощай, бедный человек! Ринальдо простер руки к нему и крикнул: — Да благословит тебя Господь! Никанор взял Виоланту за руку и пошел с ней в замок. Ринальдо посмотрел им вслед. Мост подняли. Ринальдо пришел домой, умыл лицо и поговорил с матерью спокойно, но несколько рассеянно, как она заметила. Скоро он вышел из дома, сел под дерево, стоящее перед домом, и, задумавшись, стал смотреть куда-то вдаль. Он не заметил, как к нему подошел какой-то человек, внимательно его разглядывающий. В конце концов взгляд Ринальдо упал на человека, глазеющего на него. Он спросил: — Что ищешь ты здесь? — Ничего не ищу, — был ответ, — кроме сокровища. — Ну, его ты вряд ли здесь найдешь. — Прошлой ночью я во сне видел, что сокровище — под этим деревом, а я должен его взять. — Так тебе надо копать. — Сначала поговорю об этом с капуцином. Если в дело черт замешан, так надо изгнать его заклинаниями, иначе мне ничего не достанется. С этими словами он ушел, а Ринальдо вскочил, бросился навстречу отцу, который, опять одетый в крестьянское платье, шел к нему. — Отец! — вскричал Ринальдо. — Вы не чужой в замке, вы знали обо всем и ничего мне не сказали! — В свое время ты все узнал бы. — Дианора в замке? — После смерти князя делла Рочелла она покинула Лопари и приехала сюда. — Она знает, что я здесь? — Нет. Но узнает. Через три дня ты с ней поговоришь. Я раскрыл ей свое настоящее имя и положение; я сказал ей, что нашел свою супругу, и понял, что добрая эта душа готова сесть с нами на корабль и отправиться на Канарские острова. Завтра я поведу твою мать в замок. Виоланте я все рассказал. Ты с ней сам поговоришь. А теперь пойдем к твоей матери. Она еще не должна ничего знать о том, что происходит. Все остается между нами. На следующий день Никанор повел супругу в замок к Дианоре. К подъемному мосту вышла Виоланта. Радостно бросился к ней Ринальдо, взял ее руку и прижал к сердцу. — Милый друг! Вот где мы опять встретились! В этом замке я нашел вас однажды, вернул вас в мир и подруге, которая вашу дружбу подвергла испытанию и сочла ее доказанной. — О несчастный! Меня трогают твои страданья! Ты не вправе был называться отцом, и вот принял подаяние от сына. Голос естества прозвучал громко. Сын встал между мной и тобой и вступился за тебя с детской приязнью. Он не знал, кто тот человек, которого он защищал. Его чувство говорило в пользу несчастного человека, а тот… был его отцом! — У него доброе сердце! Подумайте, как же был я тронут. Скоро я посмею назвать его сыном, а его мать прижму к этому бьющемуся сердцу. По горам проходили охотники. Виоланта пошла в замок. Ринальдо последовал за ней. Беседуя, стояли они во дворе замка, когда Лионардо крикнул матери: — Вон стоит тот бедный человек и разговаривает с тетей. Дианора подошла к окну прежде, чем Никанор этому воспрепятствовал. Она выглянула и громко вскрикнула: — Это он! И упала на руки Изотте. Никанор позвал Виоланту. Ринальдо последовал за ней. Аионардо громко плакал: — Мама испугалась! Сам не понимая, что делает, вошел Ринальдо в комнату, когда Дианора только-только пришла в себя. Никанор кивком подал всем знак выйти из комнаты. Затем он тоже покинул замок и приказал поднять мост. Ринальдо и Дианора остались в комнате одни. Он стоял перед ней на коленях. Она нежно смотрела на него, а сердце ее бешено колотилось. Наконец она сказала: — Вот мы все-таки опять увиделись! Тут быстро вошла взволнованная Виоланта и сказала: — В долине мы увидели солдат. Они наблюдают, как кажется, за замком. Ринальдо вскочил и крикнул: — Ну вот! Теперь, когда я счастлив, вам, чтобы быть счастливыми, не хватает только моей смерти. — Что ты говоришь! — ошеломленно воскликнула Дианора. Вошел Никанор. — Ты кому-нибудь, — спросил он, — кроме нас доверился? Ринальдо рассказал, какой случился вчера у него разговор с незнакомцем. — И ты ничего не заподозрил? Этот тип тебя знает, был, возможно, некогда одним из твоих людей, а сокровище, о котором он говорил, это — ты. Тебя хочет он взять. — Он просчитался. Я понимаю, что мое существование постоянно будет ввергать вас в несчастье, и знаю, как мне умереть. — Не торопись! Какое-то мгновение ничего не должно решать. Никанор вышел из комнаты. За ним последовала Виоланта. Дианора же осталась в объятиях Ринальдо. Какие слова могли бы что-нибудь добавить к этой немой сцене?! Солдаты стояли у замка. С ними капуцин и тот тип, что хотел получить сокровище. Офицер потребовал, чтобы его впустили. Его спросили, что ему здесь надо. Он ответил, что у него есть ордер на обыск замка и он покажет им приказ. Никанор вышел на башню и заговорил с офицером. — Мы знаем, — сказал наконец офицер, — что Ринальдини скрылся в этом замке. Мы его ищем. Среди нас есть люди, которые его знают. — Сын мой! — сказал Никанор, входя в комнату. — Тебя предали. Не знаю, что сейчас нам делать. Возьми себя в руки и подумай. Дианора без сил опустилась на диван. Виоланта и Изотта поспешили к ней. Никанор и Ринальдо вышли в зал. — Что ты думаешь делать? — спросил Никанор. — Я хочу умереть! — ответил Ринальдо. — Смерть остается, если все остальное пропало. Вбежала Виоланта. На поясе у нее звенели ключи, в руках она несла две горящие свечи. Едва увидев ее, Ринальдо вскричал: — Как мог я забыть, что Виоланта спасет меня! Отец, открывай ворота замка. Солдаты меня не найдут. — Уходи! Уходи! — кричала Виоланта. Ринальдо взял у нее ключи. А старец спросил: — Так мы опускаем мост? — Опускайте! — сказал Ринальдо. — Они не найдут меня. Виоланта протянула ему пакет с продуктами и коротким кинжалом, дала огниво, свечи и лом, проводила до лестницы и вернулась к старцу. Читателям знакомы эти подземные ходы замка, в которых Ринальдо некогда нашел Виоланту. Теперь он сам оказался тут. Входную дверь Ринальдо запер за собой и задвинул засов. Так же поступил он с дверью у выхода из подвала. По второму подвалу он проследовал мимо темницы Виоланты, поднял железную опускную дверь, взошел по винтовой лестнице и попал в ту одинокую башню, что стояла особняком на одной из самых отдаленных вершин горы, на которой высился замок. Меж зубцами башни он разглядывал местность. Кругом было пустынно и тихо. Только блеянье и мычанье пасущихся стад доносилось до него, и вдали слышны были свирели пастухов. Наконец зазвонили к вечерней мессе колокола соседних монастырей, и солнце, пылая золотым огнем, клонилось к морю. Стало еще тише, легкие вечерние облака взлетали на горы. Ринальдо посмотрел назад на замок и вздохнул: — О, Дианора! Ах, мой Лионардо! У подножия горы двигались человеческие фигуры. Луна взошла, светлая и чистая, поднялась она в светоносном эфире и посеребрила ручьи в долине. В амбразурах сторожевой башни гнездились горлицы. Легкий взмах их крыльев оглашал звуками тишину ночи. — Вот супруг воркует подле супруги, — вздохнул Ринальдо, — укрывает любимый выводок нежными крылами, и тихий покой овевает любящую парочку! Он поднял глаза вверх. — Там плывешь ты, тихий спутник ночи! Твой лик радостный, а нежные лучи твои освежают поля и луга. Почему не освещаешь ты мои тропы в мирных равнинах счастливых островов, где никто не знает изгнанника? Ринальдо посмотрел вниз. У подножия горы поблескивали ружья. Он покинул башню и вернулся в темные подземные ходы, через которые пришел. Перед второй дверью он услышал какой-то шорох. За ней говорили: — Еще одна дверь! Она тоже заперта изнутри. Взломайте ее! Инструменты были пущены в ход. Ринальдо взлетел вверх по лестнице, захлопнул за собой опускную дверь и опять вышел на башню. Здесь он вытащил из пакета, который дала ему Виоланта, веревочную лестницу, укрепил ее и спустился по ней с башни. — Посмотрите, уважаемый господин! — сказал экскурсовод, водивший посетителей по замку. — Видите? Это замок графини Мартаньо, несчастливицы, полюбившей атамана разбойников Ринальдини. Вот башня, с которой он спустился, когда его искали. За этим кустом терновника, где стоят деревья алоэ, он упал и испустил дух. Он хотел спуститься с горы. Солдаты у подножия горы увидели в лунном свете, что тут что-то движется, они выстрелили, Ринальдо упал, и жизнь ушла из него вместе с кровью. Ну а раз ничто больше не шевельнулось, стрелявшие решили, что тут бродил какой-то пещерный зверь и что не стоит больше им заниматься. Когда солдаты ушли из замка ни с чем, друзья Ринальдини отправились на поиски, полагая, что Ринальдо, быть может, укрылся в какой-нибудь горной пещере, и нашли его, уже бездыханного, за тем кустом. Экскурсовод снял шляпу, сложил молитвенно руки и зашевелил губами. Эта молитва посвящена была душе усопшего. Затем он продолжал: — Вот здесь, на этой стороне башни, вы видите крест, выбитый в камне, а здесь, где мы стоим, под нами, лежит Ринальдини. Землю разровняли, могильный холм не возвышается над его останками, а труп его покоится в неосвященной земле. — Несчастный! — Совершенно верно, несчастный! — А его отец, его мать, его супруга, его ребенок? Где же они? — Они сели на корабль и уплыли в далекую землю. Замок этот необитаем, разрушается и превратится в конце концов в груду камней; башня рухнет и станет наконец-то могильным холмом несчастного человека. Мир праху его, да обретет душа его покой! Конец notes Примечания 1 Стихи здесь и далее даны в переводе А. Шараповой. 2 Помни о смерти! (лат.) 3 Подайте! Я человек бедный! (ит.) 4 Морской бог, произвольно меняющий свой вид (греч. миф.). 5 Безопасный проезд (ит.). 6 Эремит (от греч. έρήμιτης) — отшельник, пустынник. От того же слова через посредство латинского и французского языков — Эрмитаж (прим. верстальщика). 7 «Крата Репоа, или Посвящение в древнее тайное общество египетских жрецов» — эзотерическое сочинение, написанное в 1770 г. великим мастером масонского ордена «Африканских мастеров-строителей» Карлом Фридрихом фон Кеппеном. Оказало большое влияние на учение масонов и оккультные представления в целом (прим. верстальщика). 8 Ритуал описан согласно «Крата Репоа» (прим. верстальщика). 9 Да здравствует славный Ринальдини! Славнейший атаман в целом свете! (ит.) 10 Обычно de profundis. Начало католической молитвы «De profundis ad te Domine clamavi…» — «Из глубин к Тебе, Господи, воззвал…» (лат.). 11 Имеется в виду конторская книга, в которую римляне заносили долги (лат.). 12 Теодор, барон Нойхоф (1696–1756) — избран королем в 1736 году восставшими корсиканцами, низложен французами в 1738 году. 13 Имеется в виду античный историк Тит Ливий, автор «Истории Рима от основания Города» (прим. верстальщика). 14 Имеется в виду древнеримский историк Квинт Курций Руф, автор «Истории Александра Великого Македонского» (прим. верстальщика). 15 За и против (лат.). 16 С любовью (ит.). 17 Не без удовольствия (ит.). 18 Ринальдини, предводитель воров, Уснул и двинулся к Господу. Обитает он на этом холме, Покоится в мире. Аминь! (лат.) 19 Копт — египтянин-христианин.