Веселая вдовушка
Хейвуд Смит








Бледная и безучастная, стояла Элизабет над телом своего погибшего мужа, а затем в полночь танцевала на его могиле! Видевший это виконт Крейтон решил, что вдова его друга — бесчувственная стерва, и от души пожалел того беднягу, который станет её следующим мужем. Он даже не догадывался, какие страсти бушуют за её маской холодной безучастности, какие тёмные тайны хранит она в своём раненом сердце… Но ему ещё предстоит узнать это и многое другое, ибо волею короля леди Элизабет вскоре станет его женой…






Весёлая вдовушка





1.


Последний отпрыск мужского пола на некогда пышном древе рода Крейтонов Эдуард Гэррэт, виконт Крейтон, знал о женщинах все — и хорошее, и дурное. Впрочем, когда дело касалось интимных отношений с той или иной прекрасной дамой, все сомнения у виконта отпадали разом. Плотские утехи ему чрезвычайно нравились — и на том он стоял непоколебимо.

Виконт не просто любил женщин — наслаждался общением с ними и вожделел их всех, до последней деревенской простушки.

Он упивался упругими пышными формами толстушек и смаковал изящную гибкость худеньких. Ему нравилось, как застенчиво смотрят на него снизу вверх малютки и бросают смелые взгляды в упор женщины высокого роста. Он равным образом ценил элегантность благородных дам и практичные наряды женщин из народа.

За редким исключением виконт находил приятность почти в каждой особе женского пола, попадающейся на его жизненном пути. Единственными созданиями, которые не пробуждали в нём ни малейшего желания, были самоуверенные и надменные придворные дамы — существа с рыбьей кровью, чья рассудочность не сулила и тени искреннего чувства. Их виконт избегал столь же старательно, как преследовал всех остальных.

А уж в охоте такого рода он знал толк — во всяком случае, до того, как два месяца назад не получил чин лейтенанта кавалерии его величества короля Карла. С тех пор виконту удавалось утешаться только со шлюхами, которые следовали по пятам за армией и оказывали свои услуги в походных палатках.

В эту небывало холодную октябрьскую ночь тысяча шестьсот сорок второго года угроза гражданской войны в стране вот-вот могла стать зловещей реальностью. На следующий день Гэррэт и его соратники должны были вступить в бой со своими же соотечественниками. И в этом крылась истинная причина того, почему Гэррэт решил провести ночь перед сражением в объятиях шлюхи — кто знает, возможно, это последняя в его жизни ночь.

И прежде женские ласки всегда служили лучшим доказательством, что он, Гэррэт, всё ещё существует на этом свете. Подтверждение такого рода перед лицом смерти было далеко не лишним.

Бурные утехи, длившиеся вот уже час, были грубо прерваны пьяными воплями графа Рейвенволда:

— Крейтон, говорит твой командир! Твоё время истекло. Кончай возню и выходи. Дай и другим выпустить пар!

Этим словам вторило недовольное ворчание — вокруг палатки явно собрались и все прочие сотоварищи Крейтона.

Гэррэт вздохнул и кончиком пальца провёл по утомлённому раскрасневшемуся лицу Мэй. Волосы девушки пахли грошовыми духами, и этот приторный аромат перебивал даже вечную вонь походного лагеря.

— У тебя красивые бровки, милая Мэй. Изогнуты, словно крылья чайки.

Отстранившись, Гэррэт присел на постели рядом с девушкой. В холодном воздухе палатки его разгорячённое нагое тело зримо источало пар. Гэррэт укрыл Мэй грязной простыней.

— Жалко отрываться от столь приятного занятия, детка, но надо идти. Ни к чему сердить приятелей-кавалеров перед первым нашим боем.

— Побудьте ещё немного. Я не возьму с вас за это и пенса. — Мэй бережно погладила его бедро. — Другие могут подождать. Вы, кавалер, стоите их всех — да и всякого мужчины на свете.

— Тронут твоим щедрым предложением, драгоценная моя, но вынужден его отклонить. — Гэррэт решительно встал. Ссора с графом Рейвенволдом совершенно не входила в его планы — тем более что до первого сражения остались считанные часы. Хотя он и прображничал со своим капризным и несколько напыщенным командиром всю дорогу от Лондона до Уорвика, ему не хотелось испытывать его терпение. Да и всякий знал, что у Рейвенволда терпения ни на йоту.

— Уже кончил, ваша светлость! — выкрикнул Гэррэт, вызвав очередной взрыв грубого хохота и сальных шуточек, затем нагнулся и вытащил из-под постели сапоги. Из потайного кармана в правом сапоге он вынул два шиллинга и золотой соверен — всё, что прошлым вечером уделила ему фортуна после карточной игры. Шиллингов было явно недостаточно, а вот соверен уж точно превышал стоимость купленных ласк.

Чуть поколеблясь, Гэррэт пожал плечами и положил все три монеты в ладошку Мей.

Девица не верила своим глазам и даже не скрывала ликования.

— Соверен? Милорд, конечно, не думает, что… мне кажется, шиллингов вполне достаточно. — Впрочем, кулачок юной шлюхи уже намертво сжимал драгоценную добычу.

Тем временем Гэррэт натянул рубаху.

— Сдачи не требуется. — Он пригладил рукой густые волнистые волосы. — Если завтра останусь в живых, появятся и деньги. А если погибну — какой от золота прок?

Он надел мягкие, буйволовой кожи ботфорты и поднялся, чтобы уйти.

— Смотри, не спусти все сразу. Прощай, Мей.

Выходя из палатки, он заметил, как девушка прижимала монеты к обнажённой груди, все ещё не веря своему счастью.

Десятью часами позже Мей лежала посреди догорающих обломков палатки, убитая случайным ядром. А в сотне шагов от неё, у подошвы холма Эрдхилл, Гэррэт и Рейвенволд спиной к спине отбивались от мятежников, стремясь подороже продать свою жизнь.




В шестидесяти милях от поля сражения, в Лондоне, Элизабет, графиня Рейвенволд, решила, что пора любой ценой выбираться из постели. Она поднялась, хотя каждое движение отдавалось в её голове острой болью, к горлу подкатывала тошнота, и с каждым вдохом женщине казалось, будто ей в рёбра впивается острый клинок.

Ей нужна помощь. И нужен друг — такой, кому можно доверить свою тайну и не опасаться при этом, что её выдадут. Элизабет решила ехать к Анне Мюррей.

Увы, саму себя обмануть невозможно, и молодая женщина, не успев сделать и нескольких шагов, рухнула прямо на лестнице, подтвердив тем самым, что она едва в состоянии двигаться.

Пока графиня, тяжело припадая на ушибленную ногу, ковыляла к туалетному столику, она старалась подготовиться к тому, что увидит в зеркале. Тщетные старания — опустившись наконец в кресло, Элизабет с ужасом воззрилась на совершенно незнакомое, распухшее, обезображенное синяками лицо.

Судорожный вздох исказил её распухшие, разбитые губы.

Хотя Элизабет не раз клялась себе никогда впредь не допускать подобного, все её усилия шли прахом. Рейвенволд, как обычно, не предупредил о своим визите. Когда три дня назад она вернулась из лавки, то застала мужа в своей спальне. Пьяный, злобный супруг с нетерпением поджидал её и на сей раз, похоже, был готов на всё. Только бы укоренить своё семя в её многострадальном лоне.

Элизабет хотела убежать, но этим ещё больше раззадорила мужа — точно так же его всякий раз раздражал её упрямый отказ восторгаться его грубыми ласками. Рейвенволд, однако, был столь же умён, сколь и жесток. Даже проклиная жену за бесплодие, он знал, как наказывать её, не нарушая при этом главного — её способности к деторождению.

Он ударил Элизабет по лицу, выкрутил ей руку, чудом не сломав, потом нанёс чудовищный удар под рёбра, разорвал и содрал с неё платье, после чего повалил жену навзничь и принялся кусать за груди, пока они не начали кровоточить. Элизабет уже почти лишилась чувств, и тогда Рейвенволд стал остервенело лупить её кулаками, заставляя раздвинуть ноги. Раз за разом он грубо овладевал ею, пока не изверглось семя, оросившее её бесчувственное лоно. При этом, правда, он не бил её по животу — боялся повредить детородные органы.

Когда всё кончилось, муж, не сказав ей ни слова, оседлав лошадь, умчался прочь, чтобы присоединиться к королевской армии в Уорвике. Он даже не попрощался с женой — сказал только слугам, что уезжает на войну.

Элизабет всеми силами старалась не думать о предстоящей битве — страшилась, что иначе она тысячу раз пожелала бы супругу смерти.

Она перекрестилась, радуясь втайне уже тому, что рядом нет мужа, затем склонила голову и стала молиться.

— Святая Мария, Божья Матерь и благословенная святая Анна, услышьте мою мольбу и донесите её до Отца нашего небесного. Пожалуйста, на этот раз пошлите мне ребёнка.

Элизабет молилась, а из-под распухших век бежали слезы, и не было сил их остановить.

— Помилуй меня, боже! Если я и теперь не забеременею, муж убьёт меня, и держать ему за это ответ придётся только на Страшном суде — да и в том я, признаться, не уверена.

Почему просила она милости божьей? Честно говоря, Элизабет и сама не знала этого. За всю жизнь к ней проявляли слишком мало милосердия — от кого бы оно ни исходило, — и слишком мало было у неё по-настоящему любящих и близких людей. Редким исключением являлась её сестра Шарлотта… Да ещё, пожалуй, Анна Мюррей. Теперь, когда Шарлотта гостила у королевы, коротавшей свои дни в изгнании в Париже, Анна оставалась единственным близким Элизабет существом.

Женщина, забывшись, тяжело вздохнула — и тут же собралась с силами и вызвала колокольчиком горничную.

— Миледи? — Гвиннет была тут как тут.

Жалость так ясно читалась в глазах служанки, что Элизабет охватил жаркий стыд. Она отвернулась, опустила голову, пряча за спутанной гривой белокурых волос синяки под глазами и разбитые губы.

— Пошли человека к мисс Мюррей. Скажи — пускай ждёт меня на нашем обычном месте. Если она согласится, распорядись, чтобы кучер запрягал.

Гвиннет задохнулась.

— Но, миледи ещё так слаба! Конечно, если это необходимо…

Элизабет с трудом придала своему голосу желаемую твёрдость.

— Я знаю, что ты желаешь мне добра, Гвиннет, но сейчас у меня нет сил спорить с тобой. Пожалуйста, сделаем все, как в прошлый раз. Я не решаюсь послать за доктором. Ты же знаешь лондонских докторов — все они сплетничают напропалую. Граф будет вне себя, если когда-нибудь прознает о том, что случилось. — От слабости она поникла в кресле. — Беги же скорее, потом вернёшься и поможешь мне одеться.

Через четверть часа служанка возвратилась:

— Посыльный мчался всю дорогу до дома мисс Мюррей и обратно. Мисс Мюррей изволили сказать, что через час они будут ждать вас в обычном месте.

— Благодарение богу, — пробормотала Элизабет. — Анна сразу поняла, что мне необходимо увидеться с ней без свидетелей. Надеюсь, к тому времени я буду в состоянии встретиться с ней.

Даже с помощью Гвиннет одевание заняло у Элизабет более получаса. Каждое движение вызывало мучительную боль, и, чтобы не потерять сознание, она вынуждена была время от времени ложиться на кушетку.

Наконец она более-менее пришла в себя, оделась и была готова двинуться в путь. Гвиннет набросила на плечи Элизабет плащ и надвинула ниже капюшон, чтобы скрыть от любопытных глаз обезображенное лицо. Пока хозяйка не уселась в экипаж, девушка старательно поддерживала её за локоток.

— Лучше бы миледи предложила мисс Мюррей приехать сюда. Я знаю, она бы согласилась.

— Нет. Так будет безопаснее. — И Элизабет смолкла, сосредоточив все усилия на ходьбе. Шаг, ещё шаг… Как нужна ей сейчас сила — та самая, что помогала жить изо дня в день! — Мой супруг изничтожит Анну, если узнает, что она помогает мне. Уж это ты, наверное, уяснила?

Гвиннет нахмурилась:

— Знаю, миледи. Но уж на меня-то вы можете положиться…

Элизабет тяжело опёрлась на руку служанки.

— Я знаю, что тебе можно доверять, Гвиннет, и благодарна за это богу.

Минут через двадцать Элизабет с немалым трудом выбралась из кареты и, почти не хромая, вошла в лавку модистки. Гвиннет, как то было велено, осталась ждать хозяйку в прихожей.

Пошатываясь, Элизабет остановилась у входа и опёрлась на лепное украшение у двери.

Анна Мюррей стояла у стены с зеркалами, спиной к Элизабет, и с довольной улыбкой смотрелась в большое зеркало, примеряя великолепную широкополую шляпу с белыми страусиными перьями. Но тут она увидела Элизабет и побледнела как смерть.

— Миледи! Что случилось?

Вернув шляпку модистке, Анна поспешила к подруге.

Она схватила Элизабет за руки — и та, вздрогнув от боли, едва слышно пробормотала:

— Все хорошо, не волнуйся. Просто мне нужно немного посидеть.

Модистка, явно изнывавшая от любопытства, поспешно принесла лёгкое креслице для Элизабет.

Анна извлекла несколько монет из кошелька и вложила их в ладонь модистки.

— Я беру и эту шляпку, и другую — ту, что примеряла раньше… Теперь, пожалуйста, проследите за тем, чтобы нас не беспокоили. Мне нужно поговорить с леди наедине.

Модистка молча кивнула, заперла входную дверь в магазин, сдвинула портьеры на окнах-витринах и неслышно исчезла в глубине швейной мастерской. Только после этого Анна бережно подняла капюшон, скрывавший разбитое лицо Элизабет.

— Боже мой! — невольно ахнула она, прикрыв ладонью рот, и из её глаз брызнули слёзы. И тут же сострадание к подруге обратилось в ненависть к её мучителю.

— Клянусь, я все отдам, чтобы только всадить твоему муженьку пулю в лоб!

— Анна, прекрати сейчас же! — Элизабет бросила нервный взгляд в сторону швейной мастерской. — Криками здесь не поможешь.

— Может быть, и не поможешь. — В тёмных глазах Анны плескалось негодование. — Но не пытайся уверить меня, что ты упала на лестнице. Я не поверила этому в прошлый раз и, уж конечно, не поверю и сейчас. — Она бережно утёрла слезу, блеснувшую в уголке распухшего глаза подруги.

— Не бойся, Анна не оставит тебя в беде. Мы поедем ко мне домой. Отец прежде, чем стать ректором в Итоне служил при дворе учителем-опекуном в королевской семье, а матушка до сих пор служит младшей экономкой в покоях принца Генриха и принцессы Элизабет. У моих родителей остались влиятельные друзья при дворе, и уж те добьются, чтобы лорд Рейвенволд поостерёгся впредь распускать руки.

— Нет! Никого не посвящай в мои семейные дела, не то муж наверняка убьёт меня.

Элизабет в панике откинулась на спинку стула, и тут же в груди её с новой силой полыхнула обжигающая боль. Перед её глазами вспыхнули и закружились звезды, а затем все скрылось в непроницаемой тьме.

Она очнулась от острого, неприятного запаха и с трудом оттолкнула от лица склянку с нашатырём.

— Уберите эту дрянь!

Затем Элизабет открыла глаза и увидела, что Анна стоит перед ней на коленях, а Гвиннет растирает ей руки.

— Мне… больно дышать, — жалобно прошептала Элизабет.

— Силы небесные, — пробормотала Анна, — он сломал тебе ребра.

Она заткнула пузырёк с нашатырём и, жестом подозвав Гвиннет, сказала:

— Помоги мне приподнять твою госпожу. Ей нужен врач.

— Никаких докторов, — возразила Элизабет. — От них больше сплетен, чем помощи.

— Этому можно довериться, — убеждённо заверила Анна. — Это друг. Он живёт в гостинице за этой лавкой. Мы пройдём чёрным ходом, и никто не узнает, что ты была у него. Помнишь те микстуры, способствующие зачатию, которые я приносила тебе? Так вот, выписал их для меня доктор Лоу. Он снабжает меня травами и лекарствами, и к тому же он отличный хирург.

Анна ненадолго замолчала и накинула на голову Элизабет капюшон, чтобы скрыть от посторонних взглядов лицо подруги.

— Я хочу только, чтобы он осмотрел тебя. Три женщины медленно вошли в ворота многолюдной гостиницы. В глубине двора стоял ухоженный домик с вывеской над крыльцом: «ДОКТОР ЛОУ, ХИРУРГ».

— Пойдём уж, раз пришли, — увещевала Элизабет Анна. — Тут всего несколько ступенек.

В дверях женщин встретил сам доктор Лоу — худой седовласый человек с добрыми глазами.

— Проходите, проходите. Помогите даме лечь на кушетку в моём кабинете, но обращайтесь с ней с осторожностью.

Пока Гвиннет сопровождала Элизабет до дверей кабинета, Анна успела переговорить с врачом.

— Эта леди хотела бы остаться инкогнито. Я знаю, что могу положиться на вас, доктор Лоу. — Она многозначительно посмотрела на врача. — Боюсь, что, помимо повреждений на лице, у неё, возможно, сломаны ещё и ребра.

Доктор Лоу вошёл в кабинет, приблизился к кушетке, на которой лежала женщина, и озабоченно сдвинул брови на переносице.

— Хватит ли у миледи сил, чтобы пройти осмотр?

Элизабет и рада была бы отказаться, да не могла. Каждое движение вызывало у неё невыносимую боль.

— Я полагаю, да.

— Оч-чень хорошо. — Сдвинув тяжёлые шторы на окнах кабинета, доктор Лоу вручил Гвиннет аккуратно сложенную и накрахмаленную простыню.

— Я подожду за дверью, а ты помоги хозяйке раздеться, — обратился врач к Гвиннет. — Потом накрой её простыней, а затем, когда она будет готова, позовите меня.

Раздевание оказалось не менее болезненным, чем одевание, но заняло куда меньше времени. Через пятнадцать минут на Элизабет осталась только нижняя сорочка. В соответствии с указанием доктора Лоу Гвиннет устроила её поудобнее на кушетке и укрыла до подбородка чистой льняной простыней. Убедившись в том, что скромности хозяйки ничего не угрожает, девушка пригласила доктора, а сама села напротив, не спуская с него глаз.

Когда руки доктора Лоу легонько прикоснулись к её плечам, чтобы сдвинуть простыню, Элизабет покраснела от унижения, а её тело напряглось и одеревенело.

— Расслабьтесь, миледи. Я сделаю все по возможности быстро и постараюсь доставить вам поменьше неприятных ощущений.

Прослушав лёгкие длинной металлической трубочкой, он спустил простыню до бёдер, а затем принялся ощупывать живот сквозь тонкую ткань сорочки. Каждый раз, когда Элизабет вздрагивала от боли, доктор успокаивал её сочувствующим взглядом. Покончив с предварительным осмотром, врач снова закрыл женщину простыней до подбородка.

— Я должен осмотреть миледи с большим тщанием.

— Да, конечно, — едва слышно пролепетала Элизабет.

Доктор Лоу поднял нижний край простыни.

— Миледи, пожалуйста, согните ноги в коленях.

Доктор Лоу продолжал осмотр, Элизабет же прикрыла веки и помимо воли припомнила всех тех врачей и шарлатанов, с которыми ей довелось свести знакомство за последние четыре года. Всякий раз, встречаясь с новым врачом, она надеялась, что этот эскулап сумеет излечить её от бесплодия. Доктора были разные, но все, как один, требовали высокой платы за свои услуги, иногда заламывая безумные цены. Как бы то ни было, но она перебрала почти всех лондонских врачей, но, увы, никто не смог ей помочь.

Тогда-то и начались её беды с Рейвенволдом.

Муж не всегда был таким жестоким. Шесть лет назад, когда они только поженились, он обращался с ней достаточно уважительно. Но время шло, Элизабет не беременела, и он становился всё более угрюмым, злобным и жестоким. Теперь же, когда Рейвенволд решил, что наследника ему не дождаться, он превратился в одержимого насилием дьявола.

— Миледи может опустить ноги. — Доктор Лоу снова укрыл её простыней. Затем он тщательно вымыл руки в тазу и насухо их вытер.

Элизабет незаметно за ним наблюдала. Доктор Лоу казался ей непохожим на прочих целителей. Что-то в его повадке, манере говорить и держаться говорило: он видит в ней, Элизабет, не только богатую пациентку, но прежде всего несчастную женщину. Он вернулся к кушетке:

— Теперь займёмся вашими рёбрами.

Прикосновения его рук были мягкими и осторожными. Через простыню врач ощупал каждое ребро, но Элизабет не смогла сдержать крика боли, когда он коснулся того места, куда Рейвенволд нанёс ей удар сапогом.

— Простите, миледи. — В его голосе звучало искреннее сочувствие.

Хирург опустил глаза и ещё раз ощупал сломанные кости, затем покачал головой:

— Боюсь, что мисс Мюррей права. У миледи сломаны по крайней мере два ребра. Возможно, и три, но переломы, если не ошибаюсь, закрытые, а стало быть, лёгкие не задеты.

Потом доктор Лоу обратился к Гвиннет:

— Помогите вашей госпоже одеться, а я пока приготовлю микстуру, которая снимет боль.

Он хотел уйти, но Элизабет удержала его за рукав.

— Доктор, вы осмотрели моё… моё чрево? — Она жарко покраснела, поскольку была вынуждена говорить вслух о таких интимных вещах. — Скажите, в чём причина моего бесплодия?

— У миледи всё в порядке, — уверенно ответил врач. — Скажите, месячные у вас проходят регулярно?

Элизабет кивнула.

— Тогда, возможно, ваше время ещё не пришло. — Доктор Лоу помолчал, а потом добавил с деланой весёлостью: — Я знал нескольких женщин — они не могли забеременеть до тех пор, пока в их жизни не наступали большие перемены. Будьте терпеливы, миледи. У господа на все свой срок, и срок этот не всегда совпадает с нашими расчётами.

Элизабет с трудом скрыла своё разочарование. Не могла же она сказать, что, если господь не поторопится благословить её ребёнком, она погибнет от руки собственного мужа?

— Анна рассказала мне, что вы составляете микстуры, способствующие зачатию. Возможно, вы слышали о каком-нибудь новом средстве?

— Странное совпадение… — покивал головой врач. — Я только что получил посылку с Востока, в которой есть редкие порошки и травы, обладающие нужными вам свойствами. Если миледи пожелает…

— Прошу вас, велите принести эти порошки и травы. Я куплю всё, что у вас есть. — Элизабет замялась: — В том, конечно, случае, если вы предоставите мне кредит на несколько дней. Я, знаете ли, забыла захватить с собой кошелёк.

— Не беспокойтесь, добрая леди, — заверил доктор Лоу. — Все эти восточные средства — ваши.

Теперь, если Рейвенволд и обнаружит, что Элизабет была у врача — она всегда сможет сказать ему, что искала новые средства, помогающие зачатию.

Доктор Лоу удалился, и Элизабет с помощью верной Гвиннет кое-как оделась.

Она только закончила шнуровать платье, когда в дверь постучали, и из прихожей донёсся голос Анны Мюррей:

— У вас всё в порядке, миледи?

— Впусти мисс Мюррей, — велела Элизабет служанке.

Гвиннет отворила дверь врачебного кабинета, и Анна проскользнула мимо неё к Элизабет.

— Здесь было так тихо… Я уж было подумала, что ты умерла. — Анна горько усмехнулась.

— Ещё не совсем, — нашла в себе силы отшутиться Элизабет. — Гвиннет, помоги мне пересесть вон в то кресло.

Анна присела рядом, на подлокотник.

— Прости… Но ведь ты меня знаешь? Я не умею сдерживаться и выпаливаю первое, что взбредёт мне на ум. Не могу я молчать, глядя на то, что сделал с тобой Рейвенволд. Подлец!

— Да, то, что он содеял, — подло, но это — увы! — дозволено.

Голос Элизабет звучал глухо и обречённо. Дольше притворяться нет смысла — тем более перед Анной.

— Мой муж полагает, что вправе меня колотить — у него на то есть причина. Он последний в своём роду, и у него нет близких родственников. Я же не в состоянии подарить ему долгожданного наследника. Если он умрёт бесплодным, его титул и владение перейдут ко мне.

Анна удивлённо выгнула бровь.

— Не удивляйся. Хотя такие случаи крайне редки, тем не менее женщины в Англии имеют право наследовать титул мужа и всю его собственность. — Элизабет осторожно погладила распухшую губу. — Я понятия об этом не имела, пока Рейвенволд сам не рассказал мне. По-видимому, эта мысль не давала ему покоя и он представил все таким образом, будто я умышленно… извращаю природу и хочу помешать зачатию для того только, чтобы после его смерти завладеть землями и имуществом Рейвенволдов.

Безграничное удивление на лице Анны было красноречивей слов. Элизабет была благодарна подруге за участие и, начав рассказывать, уже не могла остановиться.

— Когда мы поженились, он таким не был. Мне всегда хотелось иметь детей — так же сильно, как и моему мужу. Думаю, поначалу он верил в это… но со временем Рейвенволд становился всё более желчным и подозрительным.

Молодая женщина всмотрелась в доброе, понимающее лицо Анны и решила, что нести в одиночку груз обвинений Рейвенволда ей, Элизабет, не по силам.

— Теперь же он убеждён, будто я забеременела, но сотворила над собой что-то такое… Ах, нет! Я не в состоянии этого повторить. Это слишком ужасно.

В глазах Анны заблестели слёзы.

— Он просто сошёл с ума, а сумасшедшие опасны. Тебе нельзя возвращаться домой, Элизабет. Если ты к нему вернёшься…

— Он меня убьёт, — закончила Элизабет. — Возможно, не сейчас, но если я не забеременею, он в конце концов забьёт меня до смерти, похоронит и возьмёт в жёны какую-нибудь другую женщину, что сумеет дать ему желанного наследника.

Анна порывисто схватила подругу за руку.

— Пожалуйста, поедем к нам домой! Только на несколько дней, пока ты не поправишься. Рейвенволд никогда об этом не узнает!

— Узнает — так или иначе, — Элизабет вздохнула и сокрушённо покачала головой. — Он расправится с любым, кто узнает правду. — Не в силах больше терпеть боль, она с усилием приподнялась и присела на самый край кресла — так хоть меньше кружилась голова.

— Боюсь даже думать о том, что сделал бы Рейвенволд, узнай он, что ты помогала мне. Он могущественный человек и способен принести много бед и тебе, и твоим родителям.

В эти смутные времена, когда Англия раскололась на два непримиримых лагеря и стояла на краю гражданской войны, даже самый незначительный слушок, распущенный Рейвенволдом, мог бы стоить госпоже Мюррей её положения при дворе. Рейвенволд, не колеблясь, раздавил бы любого, кто узнал бы его грязную тайну.

— Нет. Переехать к тебе я не смогу — даже не проси.

С помощью Анны Элизабет поднялась на ноги.

— Но и в Лондоне я не останусь. Когда мой муж уезжал, он приказал, чтобы слуги, как только я смогу передвигаться, упаковали вещи и увезли меня из столицы в Корнуолл. Он сказал, что гражданская война может разразиться со дня на день.

Анна нахмурилась:

— Хорошие же времена ты выбрала для путешествия!

— Здесь будет ещё опаснее, доложу я тебе — особенно в том случае, если мистер Кромвель и его пуритане одержат верх.




2.


Корнуолл. Два года спустя




В серой дымке дождя небольшой отряд перевалил через обильно политый дождём корну-эльский холм, и глазам всадников предстала наконец цель их путешествия. Впереди, на крутом прибрежном мысу, чётко и строго проступали чёрные каменные стены замка Рейвенволд. Не обращая внимания на ставший уже привычным обложной дождь, Гэррэт натянул поводья и поднял руку:

— Отделение, стой!

За его спиной на разбитом тракте десять вооружённых всадников осадили коней. Остановилась и повозка с телом графа Рейвенволда. Нависшее над горсткой людей траурное молчание нарушали только дробь дождевых капель и отдалённый, глухой рокот бурного моря.

Виконт обернулся к ближайшему всаднику:

— Роджерс, скачи вперёд и извести графиню Рейвенволд о том, что мы будем в замке через час.

Мало удовольствия мокнуть под занудливым дождём, но хорошие манеры требуют предоставить графине время подготовиться к их приезду.

— Остальным спешиться и дать лошадям отдохнуть.

Глядя на скачущего солдата, Гэррэт поплотнее закутался в подбитый мехом плащ. Надвинув до бровей мокрую широкополую шляпу, он достал из седельной сумки фляжку с бренди, отхлебнул живительной влаги и передал фляжку солдатам, которые благодарно загалдели, но скоро смолкли. Погода, многодневная усталость и печальный груз, который они с собой везли, не располагали к болтовне и веселью.

— Парни, это только чтобы согреться. Сами понимаете, нам нельзя предстать перед вдовой даже в лёгком подпитии…

Дождь всё ещё лил, когда отряд проехал по подъёмному мосту замка Рейвенволд. Гэррэт первым миновал воротную башню и, смирившись с тягостной миссией, направил коня через внутренний двор к жилым постройкам. Во дворе было темно, и виконту пришлось напрячь зрение, чтобы различить под сумрачными сводами замковых построек цепочку одетых во всё чёрное слуг. Внимание его привлекла одинокая женская фигурка, стоявшая впереди траурно замершей шеренги.

Должно быть, это графиня, подумал Гэррэт. Других родственников у Рейвенволда, помнится, не имелось.

Женщина была высока ростом, стан её облегало строгое чёрное платье, а волосы были упрятаны под чёрный чепец и сетку для волос. При всём том чёрной траурной вуали она не надела.

Гэррэта охватил неприятный озноб — уж больно зловещим показались ему и сам замок, и его хозяйка. Графиня Рейвенволд странным образом казалась уместна в этой тоскливой сцене — бледное лицо её напоминало отражение тусклой зимней луны в ледяной глубине колодца.

Он подъехал поближе, спешился, а затем, шагнув к хозяйке, снял шляпу и поклонился.

— Графиня Рейвенволд?

Женщина кивнула.

— Позвольте представиться, миледи, — полковник Крейтон, виконт Чествик. Ваш покойный супруг был мне другом.

Редко терявшийся в других, куда более трудных, обстоятельствах Гэррэт заколебался, не находя нужных слов. Странный, неотступный взгляд голубых глаз графини отчего-то сильно его растревожил.

Конечно, она не может знать правды… Только Гэррэт и солдаты, которые привезли с ним тело покойного, знали, что Рейвенволд умер в борделе. Графа обнаружили там с перерезанным горлом. Рядом с ним лежала шлюха, с которой покончили таким же способом.

От внимательного взгляда Гэррэта не ускользнуло, что графиня Рейвенволд неосознанно потирает большим пальцем указательный — жест, невольно выдавший волнение, которое она так умело скрывала за ледяной маской. Впрочем, рука-предательница тотчас укрылась в складках чёрной юбки.

Гэррэт между тем продолжал:

— С разрешения миледи… Не укажете ли вы моим людям, куда отнести тело графа?

— Пускай несут в часовню.

Голос владелицы замка звучал приглушённо и чуть сдавленно.

— Могила вырыта, а священник уже готов приступить к заупокойной службе.

Вряд ли Гэррэта можно было назвать ярым сторонником соблюдения формальностей, но столь явное нарушение приличий застало его врасплох.

— Но родственники, друзья, соседи, наконец… Они наверняка захотят проститься с графом, соблюсти, так сказать, привычный ритуал…

Графиня оборвала Гэррэта на полуслове:

— Нет у него никаких родственников — ни дальних, ни близких. И друзей тоже нет. — Она одарила виконта пронизывающим взглядом. — Вас я, разумеется, не имела в виду.

«Чёрт побери, ну и стерва!» — подумал виконт. Рейвенволд, конечно, не был святошей, и у него имелись недостатки — такие же, как у большинства мужчин. Зато граф не был жмотом и никогда не жульничал в игре, будь то карты или кости. И он был храбрым и верным солдатом. Таких офицеров, как граф, в войсках короля нынче осталось немного. По мнению Гэррэта, покойный заслуживал большего уважения к себе — хотя бы после смерти.

Однако в соответствии с этикетом Гэррэт был обязан исполнять пожелания вдовы.

— Как будет угодно миледи. — Он кивнул солдатам, и те начали развязывать верёвки, крепившие гроб к повозке.

— Идёмте. — Графиня резко повернулась и первой направилась в дом.

Следуя за ней, Гэррэт втайне поразился тому, как мало женственности было в этой молодой женщине. Прямая негнущаяся спина, заносчиво вскинутая голова… Графиня, по мысли Гэррэта, больше походила на ожившую каменную статую, нежели на обыкновенного человека из крови и плоти.

В большом зале замка с потолка пыльными тряпками свисали изодранные знамёна — на них красовался блеклый силуэт ворона на выцветшем тёмно-синем фоне. На первый взгляд в зале было чисто, но все внутреннее убранство помещения выглядело скудным и износившимся и, по мнению Гэррэта, находилось даже в более плачевном состоянии, чем наружные стены.

Гэррэт ускорил шаги, чтобы не отставать от графини. В дальнем конце большого зала открывалась низенькая арка, которая вела в часовню. Войдя в часовню, вдова повернула направо, чтобы обойти разверстый зев глубокой ямы, выкопанной посередине небольшого гулкого зала.

В изголовье могилы, спиной к декоративному резному алтарю, в центре которого на огромном деревянном кресте убедительно корчился раскрашенный Христос, стоял священник-католик. Воспитанный в протестантской вере, Гэррэт невольно вздрогнул при виде распятия. Он обвёл взором крошечную часовню и уставился на чёрный провал приготовленной могилы.

Сбоку от свежевырытой ямы высилась гора земли. С другой стороны на подставке из брёвен лежала новая могильная плита с надписью в готическом стиле:






Здесь лежит

Роберт Уильям, XVIII граф Рейвенволд.

Родился в году 1610.

Преставился в году 1645.

Он принёс слишком мало милости в этот мир

И не оставил после себя потомства.

За все грехи с него строго взыщет Всемогущий Господь.





Гэррэт изумлённо взглянул на бледное, бесстрастное лицо графини. Какие же злодеяния должен был совершить Рейвенволд, чтобы заслужить подобную эпиграмму? Или всё дело в графине? В таком случае, нет ничего удивительного, что с тех пор, как началась гражданская война, Рейвенволд ни разу не навестил свой дом.

Мысли мыслями, но долг его до конца ещё не исполнен. Виконт обратился к застывшей как изваяние графине:

— Не желали бы вы взглянуть на усопшего прежде, чем его опустят в могилу? Я мог бы распорядиться, и мои люди откроют…

— Нет! — В голубых глазах графини полыхнуло пламя гнева, но потом в них отразился самый неподдельный страх. Гэррэт не мог ошибиться — вдова графа Рейвенволда не хотела смотреть на покойника. Она чего-то боялась!

— Вы ведь видели тело графа, виконт, не так ли? — Графиня не спрашивала, а скорее утверждала. — Ведь это Рейвенволд? Вы в этом уверены?

Гэррэт кивнул:

— Да, миледи.

Страх в голубых глазах исчез, будто его и не было. Лицо графини снова окаменело.

— Раз так, нет никакой надобности открывать гроб. Я на своего мужа насмотрелась предостаточно.

Священник завёл глаза к потолку и осенил себя крёстным знамением. По-видимому, слова графини вызвали у него неодобрение.

Тотчас же, не дожидаясь утра, Гэррэт решил выехать в Бристоль. Даже вечные интриги и подковерная борьба в штаб-квартире королевской армии казались ему предпочтительнее, нежели это мрачное местечко и его жуткая хозяйка. Горечь, страдание и мрак таились в замке Рейвенволд, и Гэррэту казалось уже, что вместе с корнуэльской сыростью они проникают в его кровь.

В коридорчике эхом отдавалась тяжкая поступь солдатских сапог. Люди Гэррэта несли по залу обвязанный верёвками гроб. Гэррэт вышел в зал и молча указал солдатам на вход в часовню. С трудом протиснувшись в дверной проём, солдаты поставили свой печальный груз на могильную плиту, развязали верёвки и опустили останки графа Рейвенволда в землю. Затем они встали у могилы почётным караулом и притихли в ожидании заупокойной службы.

Однако не успел священник открыть рот, как графиня властно заявила солдатам Гэррэта:

— Это частная церемония. Вы все свободны.

Гэррэт ощетинился. Пусть она хозяйка дома и вдова, но какое право имеет командовать его солдатами? Не скрывая своего раздражения, виконт заявил:

— Миледи, солдаты делают только то, что приказываю им я. В соответствии с воинским званием и тем же положением, которое граф Рейвенволд занимал при дворе, его похороны должны проходить с участием почётного караула.

Графиня одарила Гэррэта ледяным взглядом:

— Этой мой дом, виконт, а в гробу лежит мой супруг. Похороны должны быть такими, какими их желаю видеть я. — Она смолкла и так же холодно оглядела стоявших у гроба солдат. Те в замешательстве переминались, косясь на Гэррэта. — Вам же, виконт, я дозволяю остаться, — с едва уловимым пренебрежением продолжала вдова. — Из уважения к вашей с графом дружбе.

Никогда в жизни Гэррэту так не хотелось отхлестать по щекам женщину! Но разве это женщина, разрази её гром? Бездушная, ехидная ведьма — вот кто она такая!

Тем не менее Гэррэту удалось сдержать себя, и он махнул солдатам рукой.

— Вы свободны, но будьте готовы к отъезду за час до рассвета. Мы не смеем докучать миледи своим присутствием и выедем, как только кони отдохнут.

Если графиня и оскорбилась, то никак этого не показала. Она сразу же повернулась к священнику, который торопливо забормотал на латыни слова заупокойной.

После окончания обряда графиня взяла пригоршню земли и швырнула её на крышку гроба. Потом она замерла, пристально вглядываясь в чёрный зев могилы, будто желала до мельчайших подробностей запечатлеть в памяти гроб покойного супруга и лишний раз увериться, что муж уже не поднимется оттуда.

Гэррэт долго молчал, помимо воли наблюдая за каждым движением графини. Наконец он решил, что настал удобный момент, и заговорил:

— Если миледи не против, я прослежу за тем, чтобы мои люди были как следует устроены и накормлены. Рано поутру мы должны отправиться в путь.

Графиня вздрогнула, будто очнувшись, а затем обернулась к Гэррэту. В её глазах блестели непролитые слезы.

— Разумеется. Поступайте так, как сочтёте нужным, — едва слышно произнесла она.

Гэррэту редко доводилось видеть скрытые муки подобной силы. Он готов был признать, что осудил её слишком резко, но вдова уже не смотрела на него, а её голос обрёл прежнюю твёрдость:

— Спасибо за то, что привезли его домой. Я знаю, что дорога была трудной и опасной. — Лицо её вновь застыло, а глаза были словно голубые льдинки. — Теперь я у вас в долгу, сэр.

Гэррэт склонил голову в поклоне:

— Забудем об этом, миледи.

Он не имел ни малейшего желания, чтоб ему возвращали долги такого рода. Их он готов был простить кому угодно — и уж тем более графине Рейвенволд.




3.


Гэррэт вздрогнул и открыл глаза. Вокруг царила непроглядная тьма. Некоторое время он силился понять, где находится, и, лишь почуяв запах плесени, насквозь пропитавший спальню, вспомнил все.

Замок Рейвенволд.

Снаружи выл ветер, колотясь об изъеденные временем стены. Вытертый бархатный полог кровати тяжело колыхался от сквозняка. Немного фантазии — и покажется, что бархат колышет дыхание прокравшегося в спальню хищника. Гэррэт резким движением откинул полог и, свесив ноги с кровати, с любопытством оглядел все углы этого каменного мешка, который никак не заслуживал названия спальни.

Завершив осмотр, виконт опять улёгся на заплесневелую перину и натянул одеяло до подбородка. Он никак не мог взять в толк, что именно заставило его пробудиться посреди ночи.

По комнате метались отсветы огня, горевшего в камине. С каждым порывом ветра пламя вспыхивало ярче, и игра света и теней возобновлялась с новой силой. Нет, от этого он вряд ли бы проснулся. Полог кровати был задёрнут и почти не пропускал света. За тот долгий путь, что проделал виконт со своими солдатами, он, признаться, привык и к мерцанию походного костра, и к пронизывающему холоду, и к завыванию корнуэльской бури. Здесь же — в этом подобии спальни — было, по крайней мере, тепло и сухо.

Скорее всего ему приснился дурной сон. Полковник завернулся в пахнувшее мышами одеяло и принялся повторять про себя слова молитвы. Обычно это занятие быстро нагоняло на него крепкий сон, но на сей раз испытанное средство не помогло. Более того, Гэррэта терзала смутная, но отчётливая тревога.

Проворочавшись так целый час, он отказался от попыток заснуть и поднялся с постели. В конце концов, чем скорее он покинет этот замок, тем будет лучше для него и его солдат… а разбушевавшаяся стихия отлично прикроет их отъезд в том случае, если за замком наблюдают шпионы «железнобоких». От солдат Кромвеля мысли Гэррэта неожиданно метнулись в совсем ином направлении, и перед его внутренним взором предстала хозяйка замка…

Его солдаты расположились на ночлег на кухне. Они спали на полу у огромного, жарко полыхавшего очага. Каких-нибудь полчаса, и они будут готовы тронуться в путь. Гэррэт быстро и бесшумно оделся, вышел из спальни и двинулся в сторону парадной лестницы.

Гэррэт достиг площадки, откуда крутой спиралью спускалась в большой замковый зал широкая, лишённая перил лестница, и на миг остолбенел. По холодному каменному полу брела неверной походкой босая женщина с рассыпавшимися по плечам великолепными белокурыми локонами. В руке она сжимала большой садовый фонарь. Гэррэт не видел её лица, зато соскользнувшая с обольстительного плеча накидка приоткрыла длинную ночную сорочку и неясный, дразнящий силуэт нагого тела под прозрачным батистом. Женщина оступилась и, чтобы удержать равновесие, взмахнула руками. В этот миг Гэррэту удалось рассмотреть лицо прекрасной полуночницы, и у него перехватило дыхание.

Гром и молния, это же графиня Рейвенволд!

Он отступил в тень, боясь, что его увидят. Женщина, однако, не замечала ничего вокруг. Тяжёлая накидка волочилась за ней по полу, а босые ступни, казалось, не чувствовали холода каменных плит. Графиня направлялась к часовне.

Гэррэта словно ударили под дых. Он никак не предполагал, что вдовий чепец графини Рейвенволд скрывает удивительной красоты светлые волосы, а её мрачный траурный наряд, подобно панцирю, сковывает столь роскошное тело.

Давно уже ни одна женщина не поражала так сильно его воображения.

Влекомый непонятным чувством, Гэррэт сбежал по лестнице и вместо кухни направился в часовню. Отлично понимая, что поступает безрассудно, он тем не менее как привязанный шёл вслед за графиней. Женщина скрылась в часовне, а Гэррэт выждал в коридоре ещё пару минут и лишь затем приоткрыл дверь. То, что он увидел в часовне, повергло его в смущение — и немалое.

Могила была уже засыпана и накрыта плитой. На холодной могильной плите, обняв её руками, лежала графиня. Все её тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Дрожащий свет фонаря отбрасывал длинные тени на стены маленькой часовни. Гэррэт отпрянул от двери и зажмурился, глубоко сожалея, что вторгся, незваный, в эту юдоль скорби и печали. Он слишком поспешил осудить эту несчастную женщину, о которой, по сути, ничего не знал. Теперь, столкнувшись со столь неподдельным и очевидным горем, он уже пожалел, что последовал за вдовой, а не отправился прямиком на кухню.

Медленно, как сомнамбула, Гэррэт повернулся и, бесшумно ступая, двинулся назад по тёмному коридору. Он не достиг ещё большого зала, когда из часовни донеслись звуки, от которых у него мороз пошёл по коже.

Женский голос, чистый и прозрачный, будто горный ручей, заметался меж каменных стен и устремился вверх, к закопчённым сводам потолка. Не все слова можно было разобрать, но мелодия поражала игривой беспечностью.
		Наш свадебный кубок был горечи полон,



		Отравой напитан семейный наш чёлн.



		Однако ж поправила дело судьба -



		На корм червям обрекла муженька



		И вновь я одна, и вновь я одна,



		И вновь наконец я одна








У Гэррэта от изумления отвисла челюсть.

Под звуки этой весёлой песенки он развернулся на каблуках и бегом на цыпочках вернулся к дверям часовни. И вновь увидел графиню Рейвенволд. Сбросив накидку, повернувшись спиной к двери, она пела и танцевала на могиле мужа!

После одного особенно лихого пируэта она не удержалась на ногах и плюхнулась на надгробную плиту. Сорочка задралась, обнажив стройное бедро. Какая же дивная кожа была у графини — белая и чистая, словно выпавший на Рождество снег. Распластавшись на надгробии, женщина разразилась громким счастливым смехом.

Пьяна!

Гэррэт с трудом подавил желание расхохотаться.

Вот, стало быть, как она горюет! Пьёт вино, смеётся и пляшет на могильном камне! Черт, подумал виконт, в жизни не встречал такой весёлой вдовы!

Гэррэт был в равной мере озадачен и очарован. Неужели это золотоволосое, легкомысленное, с ангельским голосом создание — графиня Рейвенволд? Та самая графиня, с которой он разговаривал у входа в жилые покои и которая показалась ему холодной и бесчувственной статуей — хуже того, стервой? У Гэррэта голова пошла кругом — настолько ему трудно было поверить собственным глазам. Верить, однако же, приходилось — этот оборотень и в самом деле звался графиней Рейвенволд.

Тем временем безутешная вдова разлеглась на могильной плите, словно на перине. Длинные изящные пальцы любовно ласкали слова, вырезанные на мраморе.

— Роберт, как ни крути, был прав. Из нас двоих последней смеюсь всё-таки я. И всё, что у него было — его титул, его замок и его земли, — все это теперь моё!

Голос её взмыл вверх.

— Моё! Моё! — Она разрыдалась, колотя кулачками по холодному камню.

Гэррэт наблюдал за ней как зачарованный. Он то ужасался, то изумлялся поведению и словам графини, то — чего уж никак нельзя было предположить — втайне вожделел её.

Едва ли он когда-нибудь сможет понять эту женщину. Гэррэт покачал головой, вспомнив кощунственные пляски на могиле боевого товарища, и, осторожно прикрыв дверь, направился на кухню.




Со слезами избавлялась Элизабет от своих страданий. Последние два года она прожила в смертельном страхе, ожидая, что в один прекрасный день Рейвенволд вернётся в замок и убьёт её за то, что она так и не смогла родить ему наследника. Но теперь муж был мёртв — мертвее не бывает, и душа её освобождалась от боли, гнева, горечи — короче, от всего того, что на протяжении долгих лет отравляло её существование.

Наконец её тайная надежда стала явью, и можно было дать волю чувствам. Измученная женщина молотила кулаками по твёрдому камню до тех пор, пока руки её не онемели. Она рыдала и рыдала, оглашая стонами стены часовни, пока её не пробрал могильный холод каменной плиты. Когда же Элизабет наконец успокоилась и вытерла глаза, до её слуха долетел отдалённый звон шпор и стук шагов.

Набросив меховую накидку, женщина вскочила на ноги и бросилась в коридор. Через большой зал в сторону кухни шествовал полковник

Крейтон. Его высокий, стройный силуэт можно было узнать даже издалека.

Элизабет метнулась в тень, сердце её замерло от испуга.

Неужели он её слышал? И все видел?…

У входа в кухню Крейтон замедлил шаги и оглянулся. И хотя Элизабет знала, что её нельзя заметить в кромешной тьме коридора, она испытала жгучий стыд, словно стояла перед ним совершенно голая.

Он все видел и слышал, негодяй! Он шпионил за ней, подглядывал, как мальчишка! И это здесь, в её собственном доме?!

Элизабет трясло от гнева и возмущения. Господи, уж скорее бы он уехал! Она молила Пресвятую Деву, чтобы полковник никогда не повстречался ей вновь.

Она молила святых угодников, чтобы Крейтон оказался человеком благородным и сохранил в тайне всё, чему стал свидетелем. С другой стороны, если виконт действительно был другом такого мерзавца, как Рейвенволд, то её мольбы тщетны и она обречена. Скоро при дворе все будут судачить о том, как вела себя вдова на похоронах мужа.

Снова брызнули слёзы, и Элизабет, опираясь дрожащей рукой о стену, побрела назад в часовню. Там, упав на колени перед алтарем, она поклялась никогда не покидать Корнуолл.

Отворив кухонную дверь, Гэррэт обнаружил, что его люди уже готовятся к отъезду. Выяснилось, что они тоже слышали отдалённые песнопения, но сочли их воплями и стонами привидений.

Довольный расторопностью своих солдат, полковник не стал убеждать их в обратном. Он желал одного — убраться подальше от графини Рейвенволд. И как можно быстрее!

Через двадцать минут, пропустив вперёд солдат, Гэррэт миновал арку ворот и стоявшего рядом ворчливого привратника. Лишь отъехав от замка Рейвенволд на почтительное расстояние, он оглянулся и попросил у бога милости к тому несчастному, ни о чём не подозревающему бедолаге, которому суждено стать следующим супругом графини Рейвенволд.




4.


Год от Рождества Христова 1648-й. Прошло ещё три года




Элизабет проверила содержимое тяжёлой корзины в руках у Гвиннет, а затем без посторонней помощи выбралась из кареты. Последняя пара хороших ботинок погрузилась в грязь по самые щиколотки, и Элизабет, выбираясь на сухое место, неприлично высоко задрала полы вдовьих юбок. Ступив на зелёную траву лужайки, она прикрыла глаза ладошкой от яркого солнечного света и крикнула кучеру:

— Подай немного вперёд, Тиррел! Дорога ещё не совсем просохла.

Старик покраснел.

— Простите, миледи.

Когда карета остановилась на сухом месте, из неё вылезла недовольная Гвиннет и присоединилась к хозяйке.

— Не понимаю, почему вы не уволите его, миледи? Он с трудом находит дорогу даже к своей собственной кровати. Совсем слепой.

— Тише, Гвиннет. Он тебя услышит.

Элизабет пошла вниз по травянистому склону к неказистому каменному дому, который смотрел окнами на море. Отойдя подальше от кареты, она вполголоса продолжала:

— Тиррел верой и правдой служил двум поколениям Рейвенволдов. Ты хочешь, чтобы я прогнала его и тем отблагодарила за верную службу?

— Простите, миледи, — устыдилась Гвиннет. — Я совсем не то хотела сказать… то есть… Я деньги имею в виду… Вы ведь не прогоните меня, правда? Даже если миледи не сможет платить мне, я её не оставлю.

— Спасибо, Гвиннет, но будем надеяться, что до этого не дойдёт.

Элизабет приложила уже так много сил, что-бы спасти своих домочадцев от верной голодной смерти.

— Этот бунт все так усложнил. Я молю бога, чтобы он поскорее закончился, но здравый смысл говорит мне, что это дело не одного месяца.

На самом деле Элизабет просто не знала, как долго ещё сможет прожить на те крохи, что оставил ей Рейвенволд. С каждым месяцем королевская власть требовала от своих сторонников всё больше и больше: парней для армии, золота, чтобы им платить, провианта, чтобы кормить их.

В поместье скоро вообще не останется жителей, подумала Элизабет, только женщины, дети да старики. А ведь, чтобы прокормиться, нужно, по крайней мере, ловить рыбу и работать в поле. Что она будет делать, когда у неё вовсе не останется рабочих рук? Что будут делать сотни семейств, которые регулярно обращаются к ней за помощью, защитой и советом? Элизабет один за другим задавала себе эти проклятые вопросы… И даже под тёплым мартовским солнцем её пробирала дрожь.

— Миледи хорошо себя чувствует? Может, нам следует вернуться?…

Элизабет, не замедляя шага, уверенно шла по полю, оставленному под пар.

— Нет. Просто… Гусь прошёл по моей могиле.

Ветер взметнул тяжёлые чёрные юбки, раздул их колоколом, пряча от глаз дорогу. И всё же Элизабет радовалась редкому солнцу и лёгкому бризу. В воздухе реял свежий солоноватый аромат моря, и это показалось Элизабет хорошим предзнаменованием. Дай-то бог, чтобы такая погода продлилась подольше!

Войдя в калитку, женщины направились к низкому каменному дому, который много лет служил пристанищем семье Эдмундсон. До порога оставалось лишь несколько шагов, когда в доме с грохотом распахнулась дверь и во двор высыпала шумная ватага детворы.

— Это миледи, мама! Миледи приехала!

Как обычно, дети кольцом окружили Элизабет и Гвиннет. Графиня ласково погладила грязную кудлатую головёнку трёхлетнего Уильяма.

— Здравствуй, Уильям, — произнесла она торжественно и обратилась к старшенькой — Лоне, застенчивой девочке лет десяти, которая прижимала к бедру голопузого малыша: — Ну, Лона, как сегодня чувствует себя ваша мама?

Мурзатая девочка зарделась от смущения, отвела взгляд и чуть слышно прошептала:

— Ей стало лучше, и она малость окрепла, миледи, — спасибо тушёному мясу, что вы привезли. Правда, с постели она всё ещё не поднимается.

Другие ребятишки не сводили глаз с корзинки, висевшей на руке Гвиннет, но спросить, что там, стеснялись. Зная, насколько все они голодны, Элизабет достала из корзины несколько яблок. Первое досталось восьмилетнему Тэнни.

— Держи, Тэнни.

Мальчишка уставился во все глаза на краснобокий наливной плод, хотел было сразу им завладеть, но сдержался и прежде неумело поклонился.

— Благодарствуйте, миледи.

Раздав яблоки остальным ребятишкам, Элизабет снова обратилась к мальчику:

— Тэнни, сбегай, пожалуйста, и скажи моему кучеру, что я пробуду у вас дольше, чем намеревалась. Потом возвращайся в дом. Вас всех нужно будет выкупать.

При одном упоминании о мытьё сердечная благодарность на чумазой мордашке Тэнни тут же сменилась испугом. Видно было, что ему не по душе эта процедура.

— Поспеши, Тэнни, — лукаво сказала Элизабет. — Я принесла сушёного инжира и сыра для каждого, кто будет купаться и при этом не расплачется.

Шесть замурзанных мордашек разом просветлели, и Тэнни не был исключением. Он издал торжествующий вопль и со всех ног припустил в сторону кареты, стоявшей на холме.

Гвиннет крикнула, обращаясь к галдящим ребятишкам:

— Ну-ка, малышня, быстро за водой, а я развожу очаг в доме, чтобы согреть воды для купания! — И, смягчив тон, добродушно проворчала: — Конечно, если найдутся дрова, чтобы растопить печь.

Отворив дверь, Элизабет отвела в сторону замасленную овечью шкуру, которая закрывала дверной проём. Внутри, в дальнем углу тёмной комнаты, на плоском, провисшем чуть не до пола тюфяке, лежала Ада Эдмундсон. Увидев Элизабет, она приподнялась на локте и попыталась сесть.

— Да благословит вас господь, миледи! Я знала, что вы приедете к нам, но угощения не приготовила. Нечем угощать-то, миледи. — Голос женщины был болезненным и слабым.

Элизабет подошла к постели и заставила больную снова прилечь на тюфяк.

— Берегите силы, миссис Эдмундсон, — сказала она и, придвинув к кровати трёхногий табурет, присела рядом с больной.

— Нет ли каких-нибудь известий о мистере Эдмундсоне? Я несколько раз писала в его полк, но не получила никакого ответа.

— Нет, миледи. — Ада прикрыла глаза, а её худое, измождённое лицо побледнело ещё больше. — Боюсь, он убит… но Лона говорит, что мы не должны терять надежды.

С тех пор как разразилась гражданская война и мужчин забрали в армию, Эдмундсоны, как многие другие семьи Корнуолла, едва сводили концы с концами. С болезнью Ады жизнь в её семействе и вовсе едва теплилась. Без деятельной помощи и поддержки Эдмундсоны умерли бы от голода уже полгода назад.

— Лона права, миссис Эдмундсон. — Элизабет погладила худую костлявую руку Ады. — Мы все должны не переставая возносить молитвы господу и надеяться на счастливое возвращение мистера Эдмундсона. Я молюсь об этом каждый день, как и о том, чтобы поскорее кончилась эта ужасная война.

Малыши притащили кожаные ведра, наполненные водой из бочки. Вслед за ними вошла Гвиннет с охапкой щепок и принялась раздувать тлеющие уголья в очаге рядом с лежанкой Ады.

Элизабет перевела разговор на другую, не столь печальную тему:

— Я написала в Лондон доктору Лоу о вашей болезни и перечислила все её симптомы — приступы лихорадки, потливость, слабость, высокую температуру. Он прислал мне удивительное новое средство из толчёной коры хинного дерева. — Она достала из корзины заткнутую пробкой бутыль тёмного стекла и вручила её Аде.

— Я приготовила микстуру из этого средства. Следите за тем, чтобы дети каждый день принимали её по одной чайной ложке. Вам же нужно принимать по три чайные ложки в день — одну утром, другую в полдень и ещё одну вечером. Доктор Лоу уверяет, что с помощью этого средства вы быстро встанете на ноги, а к детям не пристанет зараза.

При этих словах лицо Ады скорбно искривилось и по её щеке покатилась крупная слеза.

— Что случилось, миссис Эдмундсон?

Элизабет с трудом разобрала едва слышный шёпот женщины:

— У нас нет чайной ложки, миледи.

Элизабет опешила. Как она ни старалась, все предугадать невозможно. Она порылась в корзине и нашла серебряный столовый прибор, который захватила для себя — на случай, если бы им с Гвиннет взбрело в голову по дороге перекусить.

— Ну конечно, как я только могла забыть? Чайная ложка — это часть лечения. Она обязательно должна быть серебряной, вот я и прихватила с собой одну — вместе с лекарством.

Видя подобную расточительность, Гвиннет неодобрительно кашлянула.

Элизабет строго глянула на служанку и передала ложку Аде.

— Сейчас мы с Гвиннет устроим небольшую уборку в доме, искупаем детей, а затем, перед уходом, поставим на огонь похлёбку.

Зажав серебряную ложку в одной руке, Ада разрыдалась и едва слышно прошелестела:

— Я никогда не смогу отблагодарить миледи за её доброту, но милосердный господь все видит и воздаст вам за милосердие. Уж и не знаю, миледи, зачем вы так стараетесь — мы ведь даже не католики.

— Не нужно сейчас об этом, — мягко сказала Элизабет. — Голод и болезни не различают ни католиков, ни протестантов. Господь бог требует от нас помогать друг другу. Кроме того, все мы — верноподданные его величества короля Карла.




Вечернее солнце давно уже скрылось за холмами, когда Элизабет вернулась в замок Рейвенволд. Едва карета остановилась, к ней приблизился одетый в ливрею незнакомец — плотно сложенный мужчина средних лет.

Склонив голову в поклоне, он произнёс:

— Миледи, я привёз срочное послание для мадам графини Рейвенволд.

Когда Элизабет осознала, что посыльный говорит с сильным французским акцентом, у неё перехватило дыхание. Что-то, должно быть, случилось в Париже с Шарлоттой! Страх волной окатил её, впился ледяными пальцами в сердце.

— Я — графиня Рейвенволд, — сказала она, выбираясь из кареты и показывая гонцу в подтверждение своих слов фамильный перстень Рейвенволдов, который она носила на среднем пальце. — Дайте сюда письмо.

Гонец снова поклонился, затем достал из сумки у пояса сложенное вчетверо послание. При свете факела Элизабет сразу различила печать королевы Генриетты, и у неё от волнения мгновенно пересохло в горле. С минуту помолчав, она с трудом выдавила из себя хриплое: «Спасибо».

В эти опасные и смутные времена лишь самое страшное событие могло оправдать немалые расходы и огромный риск, сопряжённые с доставкой корреспонденции из Франции.

— Господи боже, молю тебя — пусть у Шарлотты всё будет хорошо!

Рано оставшись без матери, сестры помогали друг дружке выжить в холодном отцовском доме, где царила атмосфера безжалостной муштры и самодурства. После смерти отца Шарлотта стала для Элизабет единственным родным человеком. Если бы что-нибудь случилось с сестрой, Элизабет осталась бы на белом свете одна-оди-нешенька.




«Её величество королева Генриетта-Мария шлёт приветствие своему союзнику и вассалу графине Рейвенволд. Это сообщение отсылается по личной просьбе леди Виндхэм…




«Шарлотта, — пронеслось в голове Элизабет. — О, пожалуйста, милосердный боже, не допусти, чтобы что-нибудь случилось с Шарлоттой!»

…Леди Виндхэм, нашей высокочтимой и преданной фрейлины, с самой настоятельной просьбой о том, чтобы графиня в кратчайший срок прибыла навестить свою сестру, которая серьёзно больна. Нами приняты все необходимые меры. Посыльный, который доставит это сообщение, послужит графине в качестве сопровождающего. Сожалеем о несчастливых обстоятельствах, послуживших поводом настоящего послания.

Генриетта-Мария, королева Британии».

Глухой стон вырвался из груди Элизабет. Целый день потратила она, оказывая помощь Аде Эдмундсон, женщине, с которой едва была знакома, в то время как её единственная сестра лежит больная и, может быть, в это самое время умирает. А ведь она, Элизабет, уже успела раздать все лекарство доктора Лоу! Ах, если бы она оставила себе хоть самую малость! Возможно, эти микстуры помогли бы и Шарлотте…

Но, может быть, ещё не поздно помочь сестре? Возможно, Шарлотта ещё жива? Сколько времени понадобится курьеру, чтобы добраться до Корнуолла? Элизабет поднялась из-за стола.

— Где посыльный? Мне нужно сейчас же переговорить с ним.

— В кухне, миледи. Я сейчас приведу его…

— Погоди. — Она остановила Гвиннет. — Я сама к нему спущусь. Ты же оставайся здесь и начинай укладывать вещи. Сегодня вечером мы уезжаем во Францию.

— Сегодня вечером? Но миледи так утомлена… И путешествовать сейчас вовсе не безопасно. Вне всякого сомнения, миледи может и подождать…

— Я не могу ждать! — отрезала Элизабет. — Все объяснения потом. Собирай вещи.

Посыльный в одиночестве сидел за длинным кухонным столом и уплетал за обе щеки тушёное мясо. Увидев графиню, он перестал жевать и вскочил. Элизабет опустилась на лавку с ним рядом.

— Прошу вас, продолжайте трапезу, — любезно сказала она и, заметив, что мужчина заколебался, добавила: — Вы должны поесть как следует, поскольку я хочу выехать как можно скорее.

Посланец кивнул и снова сел за стол, но есть не стал — понимал, что графиня пришла перемолвиться с ним словом.

Элизабет хотела узнать только самое главное. О другом она расспросит посыльного королевы по дороге.

— Как долго вы добирались до Корнуолла?

Он ответил по-английски с сильным французским акцентом:

— Десять дней, мадам графиня.

Боже, как долго! Элизабет едва сдержала горестный стон. Шарлотта могла уже умереть. Или поправиться.

— В письме сказано, что приняты все меры для моего приезда. Что это значит?

— Краб, он ждёт в Граавзенд.

— Краб? — От удивления у Элизабет брови взлетели вверх.

— Oui, мадам. Краб. — Гонец нахмурился, догадавшись, что графиня его не понимает.

— Это слово значит vaisseu. Vous com-prenez? — Посыльный движением руки изобразил плывущий корабль.

— Ах, корабль!… А Граавзенд, стало быть… Грейвсенд! — выдохнула Элизабет. — Он же на другом конце Англии!

Француз пожал плечами:

— Блокада.

— Но до Грейвсенда в карете тащиться больше недели! Даже если скакать верхом, мы едва ли доберёмся туда за пять дней. Неужели нельзя отплыть из другого порта — поближе?

— Нет, мадам la comtesse. Это должен быть Граавзенд.

— Но дороги сейчас совсем непроезжие! — подумала вслух Элизабет.

Затем она вспомнила о лошадях, принадлежащих её покойному супругу. В конюшне до сих пор стояли три великолепных боевых жеребца. Они с Гвиннет могли взять себе двух, а третьего отдать посыльному. На дорожные расходы хватит и её скудных запасов. Элизабет с надеждой посмотрела на француза и с трудом растолковала ему свою идею.

— Нет-нет! — воскликнул гонец. — Это очень опасный, мадам la comtesse. Мы дольжен ехать в карета. Мятеж. C'est trop — опасно есть ехать верхом.

Посыльный был, конечно, прав. Не говоря уже о том, что, хотя сама Элизабет ездила верхом неплохо, Гвиннет могла лишь вскарабкаться в седло — да и то с большим трудом. Вряд ли служанка выдержала бы долгую скачку. Да и ей, Элизабет, никак нельзя отправляться в путь без доверенной спутницы.

Словом, не оставалось ничего другого, как ехать в карете. Элизабет утешала себя тем, что карета хотя бы укроет её от злых людей и слишком любопытных глаз. К тому же дорога до Грейвсенда пролегает неподалёку от Лондона, и поблизости от столицы она сможет отправить весточку доктору Лоу. Попросить у него ещё немного порошка хины и толчёной ивовой коры. Если у доктора Лоу будут эти порошки, если он сможет передать их в Грейвсенд прежде, чем корабль выйдет в море…

Как много этих проклятых «если»! И самое главное из них — как она будет жить дальше, если Шарлотте уже ничем не поможешь?




Спустя восемь дней изнурительной тряски по грязи и ухабам карета графини Рейвенволд достигла Грейвсенда. Как и было задумано, из Кингстона Элизабет отправила в Лондон парнишку с запиской к доктору Лоу. И теперь, выйдя из кареты и прогуливаясь по портовой набережной Грейвсенда, она высматривала в пёстрой толпе посланца доктора. Прогуливаться пришлось долго, и Элизабет уже совсем было пала духом, когда у неё за спиной прозвучал знакомый женский голос:

— Элизабет? Ну, наконец-то! Благодарение всевышнему!

Элизабет узнала бы этот голос из тысячи.

— Анна, ты?! — Она порывисто обернулась, спеша заключить в объятия Анну Мюррей. Лицо подруги было скрыто под большим капюшоном длинного плаща.

— Что ты здесь делаешь?

Анна улыбнулась и извлекла из-под полы плаща огромный свёрток, обёрнутый в промасленную ткань и перевязанный тесьмой.

— Доктор Лоу получил твою записку, но не смог доставить лекарства сам. Ему пришлось сидеть у постели тяжелобольного, а посылать с поручением малознакомого человека он не захотел. Вот потому-то я и оказалась здесь.

Она вручила Элизабет драгоценный свёрток.

— Он передал тебе хинный порошок и размельчённую ивовую кору и ещё добавил несколько новых трав, которые могли бы помочь твоей сестре. Там внутри записка с рецептом и инструкция, что и как употреблять.

Несмотря на смертельную усталость и боль во всём теле после долгого и утомительного путешествия, Элизабет ощутила новый прилив сил.

— Что бы я только делала без тебя и доброго доктора Лоу? Вы всегда приходите мне на помощь. — Она взяла свёрток, полезла в кошелёк и протянула мисс Мюррей несколько золотых монет.

— Я прослежу, чтобы мой агент передал тебе недостающую сумму.

Анна покачала головой и отвела руку Элизабет.

— Я не возьму твои золотые. В Париже без денег не проживёшь. Заплатишь, когда вернёшься.

— А ты как же? — спросила Элизабет.

Мать Анны умерла в прошлом августе, и Элизабет не знала, как ухитрялись существовать Мюррей на одно только крохотное жалованье отца.

— Ты недавно потеряла мать, и я не могу позволить…

— У нас с отцом всё в порядке. Мы даже можем предложить тебе маленькую ссуду.

— Да благословит тебя господь, Анна! Сейчас же, до отплытия, напишу своему агенту в Лондоне. Он проследит, чтобы тебе заплатили все сполна.

Элизабет сжала монеты в ладони и улыбнулась.

— Француз, который меня сопровождает, пошёл разузнать, где в порту стоит наш корабль. У тебя будет время подняться на борт?

Анна с привычным для неё беспокойством огляделась по сторонам:

— Время-то у меня есть, но давай лучше поболтаем в карете. Так оно будет безопаснее и для меня, и для тебя тоже. Не нужно, чтобы нас видели вместе.

— Как скажешь. — Элизабет распахнула дверцу экипажа и обратилась к служанке: — Гвиннет, ты не прочь немного поразмяться? Нам с миссис Мюррей необходимо поговорить наедине. — Графиня сунула служанке горсть мелких монет. — Вот, возьми. Уверена, ты не откажешься от горячего супа или похлёбки. Тут неподалёку есть харчевня. Поешь как следует и не забудь принести тушёного мяса для нас с месье Галло.

Счастливая Гвиннет унеслась прочь выполнять поручение хозяйки. По своему обыкновению, Анна без обиняков перешла прямо к делу:

— Откуда ты знаешь, что мне нужно поговорить с тобой без свидетелей?

— Почувствовала. Ты выглядишь такой озабоченной. Осторожной.

Анна выглянула в окно и кивнула, соглашаясь с подругой.

— Не думаю, что за мной следят… но и осторожность не помешает.

— Следят?! За тобой? Анна, что случилось?

— Просто я выросла — вот и все. — Молодая женщина откинула капюшон тяжёлого плаща и озорно улыбнулась. — Знаешь, то, что я была хорошей, послушной дочерью, принесло мне одни лишь сердечные муки, так что я решила впредь быть нехорошей. Поверь, это намного легче…

Из писем подруги Элизабет знала, что Анна и Томас Говард полюбили друг друга, но, когда Томас пришёл к ней свататься, мать Анны отказалась выдать за него единственную дочь — главным образом потому, что у Говарда не было за душой ни гроша. На протяжении трёх последующих лет несчастная Анна отстраненно наблюдала за тем, как мать одного за другим отваживала от неё женихов. Теперь же, после смерти матери, дочь наконец восстала.

Глаза Анны искрились.

— Я познакомилась с замечательным человеком. Его зовут полковник Бамфилд — он друг моего брата. Отец категорически против нашего сближения, но теперь я уже в таком возрасте, что его мнение меня волнует мало. Одно плохо-у меня нет знакомой свахи и я скорее всего умру старой девой.

Она выпрямилась и с вызовом глянула на притихшую подругу.

— Зато я уж точно не умру от скуки. Спасибо полковнику Бамфидду. Он чрезвычайно внимательный и остроумный любовник!

— Анна! Что ты такое говоришь? — Элизабет испытала несказанное удивление. Услышать подобное из уст благочестивой, набожной Анны она никак не ожидала.

— Я же сказала тебе, что выросла. — Анна ещё раз выглянула в окошко, а затем, понизив голос, произнесла:

— Я с радостью исполнила поручение доктора Лоу и привезла тебе лекарства, но взамен тебе придётся сделать кое-что и для меня. Пойми, это очень важно — можно сказать, вопрос жизни и смерти.

— Это касается полковника Бамфилда? — Как ни была она обязана подруге, всё же она уважала отца Анны и не хотела его обманывать.

Анна пожала плечами:

— Разве что косвенно… Он поручил мне доставить срочное послание для его высочества принца Уэльского. Я пыталась купить место на корабль во Францию, но сейчас на борт не попасть. И вот тут доктор Лоу сообщил мне о твоей записке. Наверное, это и есть божье провидение!

Пошарив рукой в складках капюшона, она извлекла на свет большой белый конверт.

— Ты доставишь это его высочеству?

Элизабет вспыхнула:

— Принцу Уэльскому?

Гвиннет, будучи постоянно в курсе самых последних сплетен, которыми её в изобилии потчевали всезнающие подруги, уже рассказала Элизабет о бегстве принца Уэльского в Европу. Крейтон, по слухам, бежал вместе с принцем, чему Элизабет, говоря откровенно, была несказанно рада. Она испытывала огромное облегчение от того только, что Крейтон уехал из страны! Насколько она была наслышана, виконт по-прежнему считался доверенным человеком принца. И вот теперь Анна просит, чтобы она, Элизабет, встретилась с принцем. Эта просьба пришлась молодой женщине не по вкусу. Встреча с принцем означала и встречу с Крейтоном, а уж это никак не входило в её планы.

— Я не могу… то есть, я могу взять письмо, но передать его должен будет кто-нибудь другой.

Анна замотала головой:

— Прости меня, Элизабет, но это дело такой важности, что никому другому доверить письмо я просто не осмеливаюсь. Только ты. И только его высочеству — из рук в руки. Лично. Иначе… иначе всё пропало!

Она вложила конверт в руки Элизабет и обхватила её ладони своими.

— Я бы не стала просить тебя об этом, если бы у меня была другая возможность доставить послание принцу.

Элизабет не приходилось ещё видеть Анну в подобном состоянии. Она была убийственно серьёзна — и одновременно вне себя от отчаяния.

Ну как ей объяснить? Не рассказывать же Анне о Крейтоне и о том, что случилось той ночью в часовне! При одной мысли о виконте лицо Элизабет покрывалось жарким румянцем стыда. И если ей случится свидеться с ним вновь… Элизабет невольно сжалась, понимая, что на благородное молчание Крейтона рассчитывать не приходится. При дворе любому было известно, что этот повеса никогда не был истинным джентльменом. Разгульный образ жизни и романтические авантюры полковника Крейтона служили неиссякаемым источником придворных сплетен.

Нет, всё что угодно, но только не новая встреча с этим мерзким шпионом!

— Ты понимаешь. Есть вещи… То есть, я хочу сказать…

Анна отпрянула от подруги, и Элизабет прочитала в её глазах глубокое разочарование. Очевидно, дело и в самом деле было нешуточным.

Внезапно Элизабет осенило, что прийти на помощь подруге ей мешает одно только чувство собственного достоинства. Или, может быть, гордыня?

— Милая Анна! Я рада помочь тебе всем сердцем, но при дворе принца есть один человек, с которым я ни за что на свете не хотела бы встретиться вновь.

Анна одарила подругу проницательным взглядом.

— О ком это ты, интересно знать, говоришь? — Заметив, как лицо Элизабет пошло красными пятнами, она с минуту подумала и выпалила: — Ты Крейтона имеешь в виду? Только не говори мне, что ты…

Теперь Элизабет побледнела как мел. Неужели этот подлец уже по всей Англии разнёс сплетню, что она танцевала на могиле супруга?

— Господи, значит, это всё-таки Крейтон! — Анна уставилась на Элизабет так, словно видела её впервые в жизни. — Ну и дела! Мне бы никогда и в голову не пришло… Но послушай! Ты ведь совершенно не в его вкусе. Впрочем, полковник славится тем, что не пропускает ни одной юбки.

— Не говори чепухи! — Пошлый намёк подруги возмутил и одновременно успокоил Элизабет. Можно надеяться, что Крейтон, возможно, так никому и не рассказал о её позоре. Да — но как Анна, её лучшая подруга, могла подумать, что она и Крейтон?…

— Уверяю тебя — между нами не было даже намёка на роман или интрижку… И не будет!

Анна улыбнулась:

— Почём ты знаешь? Случись что-нибудь с полковником Бамфилдом, я погорюю-погорюю, а потом найду ему замену. Если рядом со мной в этот миг окажется Крейтон, то я уж не премину испытать его легендарные таланты на деле!

— Уж я-то делать этого не стану, можешь мне поверить! Этот Крейтон — законченный мерзавец.

— Вот жалость-то какая! — не удержалась Анна.

Элизабет не могла не улыбнуться ей в ответ.

— Анна, ты стала просто вульгарной женщиной.

Подруга залилась весёлым смехом.

— Мы с тобой, Элизабет, как две стороны одной монеты. Ты следуешь всем правилам, а я живу без правил. Ты подчиняешься, я восстаю, ты хорошая, а я дурная. Не знаю, правда, насколько хорошо у меня это получается.

— И вовсе ты не дурная, Анна. Ты самая лучшая, самая храбрая, самая честная женщина в мире.

Элизабет бросила взгляд на письмо, которое все ещё сжимала в руке. С тех пор, как умерла её мать, Элизабет старалась вести жизнь по возможности тихую и как можно меньше попадаться на глаза сильным мира сего. Это была своего рода игра в прятки с судьбой. Если сделаться маленькой и незаметной, рассуждала женщина, тогда, быть может, грозный рок минует её, не причинив страданий и боли. Она никогда не совершала рискованных, опрометчивых поступков, не нарушала общепринятых правил — но все равно получала от судьбы одни только удары и оскорбления. Коли так, то для неё, быть может, настала пора стать видимой?

В таком случае, полковник Крейтон, держитесь!

Она спрятала письмо в несессер.

— Я доставлю твоё письмо наследнику престола, Анна, и передам его принцу лично, из рук в руки — как ты просишь. Даю тебе слово.




5.


В одном из мрачных покоев Лувра Гэррэт в молчании сидел у кровати леди Шарлотты, в который раз спрашивая себя, правильно ли он поступил, навестив больную. Он много раз смотрел в лицо смерти — и сейчас видел знакомые признаки во впалых щеках и посеревшей коже молодой женщины. Она так исхудала, что казалась лишь тенью былой Шарлотты. И без врача было ясно: женщину сжигает изнутри безжалостная смертельная болезнь.

Веки леди Шарлотты дрогнули, и она открыла глаза. Зрачки расширились, а потому глаза казались чёрными, хотя до болезни поражали окружающих своей яркой сапфировой синевой.

— Виконт! — Она облизала растрескавшиеся губы. — Как мило, что вы зашли ко мне! От предместья Сен-Жермен до Лувра путь неблизкий.

— Не думаю, что вам следует сейчас разговаривать, леди Шарлотта. Не тратьте понапрасну силы.

Гэррэт поцеловал невесомую руку умирающей. Рука была тонкой, хрупкой, как у десятилетней девочки, но лицом леди Виндхэм походила сейчас на древнюю старуху. Всего лишь двадцати лет от роду, она страшно изменилась и состарилась за несколько недель бесконечных страданий. Гэррэт знал, что смерть теперь будет для неё спасением… только почему-то мысль эта не приносила ему успокоения.

В тесном кругу изгнанников их пути пересеклись очень просто, и он быстро ощутил искреннюю привязанность к застенчивой и слабой молодой вдове, которая столь беззаветно служила своей королеве.

— Рада вас видеть, старинушка, — прошептала она едва слышно. Так Шарлотта шутила, намекая, что виконт восемью годами её старше.

— Вы считаете меня стариком? — ответил он ей, как отвечал обычно.

— Конечно, вы старый. Вы в том возрасте, до которого я вряд ли доживу.

Рука больной ощутимо напряглась в его ладони.

— Вам уже двадцать восемь, а вы все ещё не женаты. Какой позор, старинушка! Я вышла замуж в двенадцать лет, а моя сестра — в восемнадцать. Как вам удавалось всё это время оставаться холостяком?

Гэррэт пожал плечами, улыбнулся.

— Сказать по правде, мне просто удивительно везло.

— Вы сегодня единственный, кто меня навестил. — Вздрогнув, Шарлотта смежила веки. — Теперь ко мне почти никто не приходит. Потому, должно быть, что мой вид сильно огорчает людей. Но только не вас.

Взгляд больной потеплел.

— Вы, дорогой старинушка, мой самый верный друг. Делаете вид, будто не замечаете моей болезни.

Она зашлась хриплым, мучительным кашлем.

Гэррэт в отчаянии наблюдал, как мука исказила её черты.

— Что мне для вас сделать? Привести докторов?…

Пытаясь перебороть слабость, Шарлотта вздохнула:

— Они дали мне лекарство. Говорят, оно облегчает боль, но я от него слишком много сплю. Так вот и просплю остаток жизни.

Она неловко задвигалась на подушках.

— Погодите. Я вам помогу.

Гэррэт привстал, приподнял больную за худые плечи и поправил подушку у неё за спиной. В дыхании Шарлотты он ощутил хорошо ему знакомый сладковатый запах умирающей плоти — такой же точно исходил перед смертью от его отца. Теперь конца оставалось ждать недолго. Шарлотта обмякла, привалившись к его груди.

— М-м-м… Мне так хорошо, когда вы меня обнимаете. Так, бывало, обнимала меня матушка, когда я была маленькой.

У Гэррэта перехватило горло. Как мало, оказывается, нужно этой нежной душе… Повинуясь наитию, он осторожно скользнул в кровать рядом с больной и мягко прижал её к груди, баюкая как ребёнка.

— Ну и славно, что вам нравится. Буду баюкать вас, пока вам не надоест. — Пригладил непослушный завиток у неё на виске. — Вам и вправду удобно, дорогая моя?

— Намного удобнее, — выдохнула леди Шарлотта, согревшись в его объятиях.

Гэррэт поцеловал её в макушку, думая о своих сёстрах и моля бога, чтобы всевышний избавил их от подобных мучений.

— Спите, дорогая моя — и пусть вам приснятся ангелы.




Наконец корабль достиг берегов Франции, и через четыре дня утомительной езды по грязным дорогам Элизабет препроводили в грозную старинную крепость, которая приютила в изгнании королеву Англии и её свиту. Сжимая в руках свёрток с драгоценными лекарствами, Элизабет обратилась к ливрейному лакею:

— Пожалуйста, известите её величество, что прибыла графиня Рейвенволд. Я желала бы теперь же увидеть свою сестру, леди Виндхэм.

Лакей сочувственно кивнул:

— Соблаговолите следовать за мной, мадам la comtesse. У меня относительно вас имеются особые распоряжения.

Следуя за предупредительным лакеем, Элизабет убедилась, что известие о её приезде распространилось очень быстро. Все встреченные, от лакея до придворного, смотрели на неё с состраданием и отводили взгляд. Хотя каждое сочувственное лицо лишь усиливало тревогу Элизабет, она вопреки дурному предчувствию продолжала надеяться, что Шарлотта жива. Она проследовала за лакеем через тесную комнату, заполненную просителями, и, к своему удивлению, оказалась не в комнате сестры, но в спальне королевы.

— Графиня Рейвенволд.

Прикованная к постели, Генриетта-Мария ответила на реверанс Элизабет, протянув руки ей навстречу.

— Подойдите ближе, моя дорогая. Простите, что не встречаем вас, как полагается, но нас уложил в постель приступ ревматизма, что мучает нас после рождения нашей драгоценной малышки Генриетты-Анны.

Элизабет остановилась у постели королевы. Она с трудом узнала в этой утомлённой постаревшей женщине былую озорницу, весёлую красавицу, отраду королевского двора Англии в те счастливые времена, когда власть Стюартов казалась незыблемой. Теперь жизнерадостная королева-француженка казалась лишь призраком былой властительницы, жизнь едва теплилась в её теле. На её лице жили одни только глаза — и в этих глазах Элизабет читала теперь страшное для себя известие.

Голос королевы был тих и мягок:

— Прошу вас, садитесь. Мы желаем говорить с вами конфиденциально.

Вошёл лакей с креслом и поставил его радом с Элизабет. Королева кивнула придворным дамам:

— Пожалуйста, удалитесь — все.

Вслед за дамами, пятясь, из покоев королевы вышли лакеи и слуги.

Элизабет уселась в кресло, чувствуя, что у неё подкашиваются ноги. И хотя она в душе молила об ином, уже знала, что ей сейчас скажет королева.

Генриетта-Мария постаралась смягчить страшный удар.

— Дорогая графиня, боюсь, именно нам придётся сообщить вам трагическую новость. Ваша сестра, которая была столь же дорога нам, как наша собственная, покинула нас этой ночью.

Шарлотта умерла. Ушёл единственный человек, которого Элизабет по-настоящему любила. Единственный человек, который любил её, Элизабет, после смерти их матери. Умерла младшая сестра, с детства делившая с Элизабет радость и горе, которого было куда больше, чем радостей, и сумевшая вместе с тем отыскать в этой жизни свои собственные тихие радости, которых напрочь было лишено существование Элизабет.

Ушла. Умерла. Покинула.

Элизабет сидела очень прямо, глядя в пустоту. Она ждала боли, которая должна была затопить её с этим страшным известием. Но боль не приходила, а на её месте в душе Элизабет поселилась убийственная апатия. Словно со стороны она услышала свой собственный голос:

— Я могу её видеть?

Королева кивнула:

— Конечно. Она готова к погребению и находится в своих покоях.

Секунду поколебавшись, Генриетта-Мария добавила:

— Отдохните с дороги, позже мы хотели бы ещё раз поговорить с вами и обсудить некоторые весьма насущные вопросы. Теперь же без промедления ступайте к сестре.

Элизабет кивнула и поднялась с кресла. На глазах королевы выступили слёзы.

— Сияние глаз леди Шарлотты согревало всех, кто её знал, — особенно её королеву. Я также хочу отметить её главную добродетель — преданность. Она последовала за нами, когда мы были вынуждены покинуть Англию. Нам было так трудно уезжать, оставив в охваченной мятежом стране нашего любимого супруга и детей, и мы были так тяжко больны, что нас временами охватывало отчаяние. Леди Шарлотта, однако, делала все, чтобы мы поменьше огорчались и не отчаивались.

Она вздохнула, затем взглянула на Элизабет с самым искренним участием.

— Ваша сестра была для нас свечой во мраке, мадам la comtesse.

Королева вызвала звонком лакея, и Элизабет услышала, как за её спиной кто-то тихо вошёл в спальню и унёс кресло. Слезы все ещё текли по щекам Генриетты-Марии, когда она отдавала распоряжение человеку, которого Элизабет не видела:

— Позовите пажа, чтобы он проводил мадам la comtesse в покои леди Виндхэм.

Элизабет молча стояла у королевской постели, горько стыдясь того, что глаза остаются сухими и она не может всплакнуть вместе с королевой. Неужели все её чувства умерли вместе с Шарлоттой? Коли так, выходит, что она даже смерть сестры оплакать не в состоянии.

В комнате появился паж:

— Не угодно ли мадам последовать за мной?

Элизабет поклонилась королеве:

— Благодарю вас, ваше величество. — Она отошла от королевского ложа и двинулась вслед за пажом. Оживлённые разговоры стихли как по команде, когда она показалась в приёмной. Придворные, ожидавшие аудиенции у королевы, смотрели на неё в молчании — один с жалостью, другие сочувственно, третьи с откровенным любопытством. Элизабет вскинула голову, стараясь держаться прямо, и пошла вперёд — не оглядываясь, не сводя глаз с королевского герба на бархатном камзоле мальчика-пажа, который вёл её бесконечным лабиринтом залов, покоев и переходов.

Возможно, когда Элизабет останется наедине с Шарлоттой, она сможет наконец дать волю слезам.




Гэррэт Крейтон направлялся к покоям леди Шарлотты — отдать покойной последний долг — когда, свернув за угол, увидел у дверей графиню Рейвенволд. Он остановился, не желая беспокоить её в эти тяжёлые минуты… Но женщина не спешила заходить в покои сестры. Мгновенья текли, а графиня, замерев в напряжённой позе, всё так же стояла перед открытой дверью.

Черт, что же она там делает? Издалека Гэррэту почудилось, что графиня оцепенела. Она смотрела прямо перед собой, руки мёртвой хваткой вцепились в складки плотной чёрной юбки, а белокурые волосы — как в день их первой встречи — были скрыты под траурным чепцом.

Одно лишь воспоминание о длинных белокурых локонах графини пробудило у Гэррэта самые противоречивые чувства — он и желал, и одновременно ненавидел эту женщину.

Правильнее всего было бы сейчас уйти. Он уже повернулся, чтобы тихо удалиться, но помимо воли всё же оглянулся. Элизабет по-прежнему не замечала ничего вокруг и всё ещё стояла, замерев перед входом в покои своей единственной сестры. На лице графини Гэррэт не заметил даже тени чувств.

Боже, и почему она так холодна?

Леди Виндхэм нежно любила свою сестру, говорила о ней так часто и расписывала её такими восторженными словами, что Гэррэт начал уже сомневаться — не ошибся ли он три года назад? Однако сейчас, наблюдая за ней, такой бесчувственной перед лицом смерти единственной сестры, он решил, что всё же не ошибся. Должно быть, эта женщина тверда и бессердечна, как камень! Покачав головой, Гэррэт тихо оставил графиню наедине с её горем.




Элизабет хотела забрать тело Шарлотты в Англию, но скоро, однако, выяснилось, что у королевы были на сей счёт другие планы.

Беседуя с Элизабет, её величество была весьма любезна и предупредительна, но, когда разговор зашёл о похоронах, она проявила невиданную прежде твёрдость, что, в общем, государыне было несвойственно.

— Не будь блокады, мы были бы рады исполнить вашу просьбу, мадам, но сейчас мы не имеем такой возможности. Из-за блокады наши ресурсы истощены до предела. Мы с трудом можем организовать перевозку в Англию и из Англии даже живых наших подданных и не в состоянии отправить на родину гроб с телом леди Виндхэм. Она должна быть погребена здесь… с должным почётом, конечно, и в достойном месте, приличествующем положению покойной.

Элизабет покорно выслушала королеву, но, когда та замолчала, попыталась было настоять на своём:

— Но, ваше величество, должна же быть хоть какая-то возможность…

Господи, почему же ей так трудно высказать королеве всё, что наболело на сердце? Должно быть, смерть Шарлотты лишила её способности рассуждать твёрдо и здраво… Или же, общаясь с крестьянами и арендаторами, она просто-напросто забыла, как надо разговаривать с королевскими особами.

— Если это вопрос денег, — потупив взгляд, пробормотала она, — я, ваше величество, готова оплатить все расходы, если даже мне ради этого придётся продать все, чем я владею.

Королева печально покачала головой:

— Дорогая comtesse, это не вопрос денег, хотя, разумеется, во времена этого ужасного бунта деньги обретают особую ценность.

Будто невзначай её величество коснулась рукой потёршейся обивки кресла.

— Если мадам не составит труда повнимательней оглядеть мои покои, она убедится, в какой нищете мы вынуждены здесь прозябать. Мы полностью зависим от милосердия нашей сестры-королевы. А у неё полно своих бунтовщиков, с которыми ей тоже приходится вести войну.

Помолчав, королева добавила:

— Каждое сэкономленное нами су мы отправляем нашему обожаемому супругу, чтобы он имел возможность платить солдатам. Кроме того, — Генриетта-Мария откинулась на подушки, — его величество нуждается в порохе и пулях. Мы не можем выделить ни одного лишнего ярда в трюме для перевозки в Англию мёртвого тела.

Лицо королевы слегка смягчилось.

— Подумайте о жизни наших верноподданных, которые могут пострадать по вашей милости. Гроб леди Виндхэм займёт на корабле место, куда можно было бы поставить бочки с порохом и разместить необходимую амуницию, по крайней мере, для десяти мушкетёров. Вы, верно, не желали бы, чтобы эти люди погибли из-за нехватки пороха?

Элизабет покачала головой:

— Об этом я не подумала, ваше величество, но…

Королева приподнялась и жестом заставила Элизабет замолчать.

— Ваша сестра Шарлотта, мадам, была чрезвычайно щедрым человеком. С тех пор, как мы покинули Англию, она отказалась от жалованья и попросила нас направлять сэкономленные таким образом деньги на закупку вооружения и боеприпасов. Вряд ли бы её обрадовало известие, что по вашему желанию наши верные солдаты лишились самого необходимого.

Элизабет не могла отказать королеве в логике, и уж тем более не могла с ней спорить. Болезненное состояние Генриетты-Марии никак не отразилось на её характере, и воля королевы была так же непреклонна, как и её стремление сохранить монархию. Ощутив безмерную усталость, Элизабет поникла и решила смириться с неизбежным.

— Я с покорностью принимаю решение вашего величества.

— Мы знали, что встретим в мадам графине самое полное понимание. — Королева снова откинулась на подушки.

— Движимые нашей привязанностью к леди Виндхэм, мы распорядились подготовить достойную вашей сестры могилу, облицованную мрамором. — Она бросила одобрительный взгляд на чёрное платье Элизабет из траурного дамаста, единственное платье на случай траура, оставшееся у неё в приличном состоянии. — Я вижу на мадам весьма уместное траурное одеяние.

— Что поделаешь, ваше величество? Со дня смерти моего мужа прошло всего три года.

— А теперь ещё и это горе… Уж и не знаю, дорогая comtesse, откуда вы черпаете стойкость, чтобы все это вынести.

Не в силах долее скрывать своей слабости, вызванной болезнью, Генриетта-Мария поспешила закончить беседу:

— Угодно ли вам, чтобы похороны состоялись завтра в два часа пополудни? По нашей просьбе кардинал де Ретц согласился отслужить мессу…

Кардинал! Со стороны королевы это был очевидный знак уважения к несчастной Шарлотте.

Элизабет согласно кивнула:

— Угодно, ваше величество. Завтра так завтра.

Господь свидетель — как только она убедится, что тело Шарлотты покоится в Достойном месте, то сразу же отправится домой. На этом свете у Элизабет не осталось больше ничего — лишь поместье Рейвенволд, принадлежащее ей по праву наследования. По крайней мере, там, в Корнуолле, она сможет трудиться и приносить людям пользу. Элизабет дала себе слово, что посвятит этому занятию остаток своих дней. Однако при мысли о возвращении в Англию в памяти Элизабет всплыло лицо Анны Мюррей и необдуманное обещание, которое она ей дала, — «…принцу Уэльскому, из рук в руки… Даю тебе слово…».

Письмо! Она совсем забыла о письме. Элизабет вскинула голову, стараясь перехватить взгляд королевы.

— Что-то беспокоит мадам?

— Я…

Может быть, попросить содействия Генриетты-Марии в получении аудиенции у принца Карла? Но имеет ли она право полностью довериться королеве?

При дворе любому было известно о натянутых отношениях между королевой и её старшим сыном. Всезнающая Гвиннет без умолку сыпала рассказами о том, сколь неохотно принц Карл снисходит до бесед со своей матерью. Бежав из Англии, наследный принц вопреки настоятельным требованиям королевы-матери присоединиться к ней в Париже отправился в Гаагу, чтобы поселиться у своей сестры, в её по-королевски роскошном дворце. Только вспышка эпидемии тифа вынудила его уехать из Гааги. Поскольку ехать ему было больше некуда, он принял предложение королевы и поселился в Сен-Жермен — пригороде Парижа. Тем не менее принц был против чрезмерного сближения своей матери с французским двором и давал ей это понять при малейшей возможности.

Стало быть, если королева даже и попросила бы сына предоставить Элизабет аудиенцию, тот, по всей вероятности, ей бы отказал.

Нет. Помощь королевы могла только все испортить.

Было очевидно, что по причине болезни терпение и силы Генриетты-Марии стали иссякать. Во всяком случае, она нарушила молчание первой:

— Слушаю вас, мадам.

Запинаясь, Элизабет произнесла:

— Я… я бы хотела узнать, ваше величество, имею ли я право и впредь рассчитывать на ваше гостеприимство? После похорон сестры я намереваюсь пробыть во Франции ещё некоторое время для… устройства некоторых своих дел.

Королева любезно улыбнулась Элизабет:

— Ну конечно. Мадам может оставаться с нами, пока в этом будет необходимость. — Королева жестом подозвала камеристку.

— А сейчас, если мадам извинит нас, мы собираемся немного отдохнуть.

— Простите меня. Я совсем утомила ваше величество.

Элизабет присела в реверансе, затем отошла от постели королевы.

— Итак, до завтра, мадам. — Слова королевы настигли её, когда она уже находилась в дверях.

Хотя после похорон прошло уже три дня, Элизабет так и не смогла добиться аудиенции у принца Карла. Ей были совершенно незнакомы те скрытые механизмы, которые приводили в движение такого рода дела. А действовать надо было тонко — и прежде всего знать, кого подкупить, кому польстить и кого припугнуть. Более того, захудалый британский двор в изгнании перенял от своего пышного французского собрата не только эти, но и другие, совсем уж непостижимые неискушённому уму тонкости.

В окружении принца единственным знакомым Элизабет придворным был виконт Крейтон — и он же был последним человеком, к которому ей бы хотелось обратиться с просьбой.

Элизабет понемногу впадала в отчаяние и уже не верила, что ей когда-нибудь удастся передать принцу послание Анны.

Затем ей пришла в голову мысль чисто авантюрного, пожалуй, даже скандального характера. Графиня наконец поняла, как ей получить доступ в личные апартаменты принца.

Она боялась только одного — что ей не хватит духу осуществить задуманное.

Но ситуация требовала самых отчаянных мер, тем более что самым заветным желанием Элизабет было поскорее покинуть Париж. На то у неё имелись веские причины. Прежде всего денег у неё было в обрез и приходилось экономить каждый су. Нельзя было также злоупотреблять гостеприимством королевы Генриетты. Кроме того, Элизабет говорила по-французски ужасно, и парижане отказывались её понимать. Никогда ещё она не чувствовала себя такой одинокой и заброшенной.

Ей было необходимо вернуться домой.

И она приняла решение. Она поговорит с принцем Карлом и передаст ему письмо Анны Мюррей, даже если для этого придётся нарушить все правила приличия и хорошего тона.




6.


Сен-Жермен. 9 апреля




Не обращая внимания на укоризненные взгляды придворных, Элизабет стояла у стены приёмного зала и внимательно разглядывала людей, ожидавших выхода его высочества. Одно только её появление в свете так скоро после смерти сестры подрывало самые основы приличий, но то был её единственный шанс поговорить с принцем Карлом. И хотя Элизабет всё же не осмеливалась публично передать письмо, она была полна решимости сообщить принцу о послании — даже вопреки тому, что придворный протокол дозволял только ему, единственному, избирать тему беседы.

Пухлая матрона, стоявшая рядом с Элизабет, толкнула в бок своего благоверного.

— Смотри — вон Белый Джеймс.

Элизабет обернулась, дабы взглянуть на маркиза Ормонда, получившего прозвище за белокурые волосы и чрезвычайную бледность лица. Маркиз ожидал у входа в зал, когда герольд объявит о его прибытии. Если Ормонд здесь, то и остальная свита принца не заставит себя ждать. Элизабет скрестила пальцы на удачу и неслышно прошептала «чур меня», страстно желая, чтобы среди дворян, окружавших Ормонда, не было виконта Крейтона. И сразу же она увидела рослого золотоволосого человека, на полголовы выше всех, кто находился в зале.

Что же, ей придётся пережить свой позор под насмешливым пристальным взглядом виконта Крейтона.

— Проклятье!

Это негромкое восклицание вызвало укоризненный взгляд пухлой матроны.

В зал широким шагом вошёл мажордом и, стукнув о пол жезлом, принялся одного за другим объявлять членов свиты и советников принца.

Один за другим эти люди проследовали в зал и выстроились по обе стороны от двери. Затем пропели трубы, и взоры всех присутствующих устремились на дверной проём. Мажордом стукнул о пол жезлом и провозгласил:

— Его королевское высочество принц Уэльский!

Когда Элизабет видела принца в последний раз, тот был долговязым десятилетним мальчуганом. Теперь, в неполные восемнадцать лет он был выше самых высоких мужчин в зале и выглядел вполне зрелым мужем. Как всегда, он начал дневной приём, обратившись к гостю самого высокого ранга, затем проследовал по кругу, приветствуя всех присутствующих по ранжиру. Элизабет долго выжидала, но потом решилась и втиснулась в ряд посетителей самого низкого ранга. Теперь ей оставалось лишь дождаться своей очереди и молить бога, чтобы никто не попросил её предъявить приглашение, которого у неё, разумеется, не было. Она видела, как принц, которому его свита называла имена и титулы присутствующих, кивком головы отвечал на поклон каждого гостя или реверанс гостьи и обменивался с ними ничего не значащими шутливыми фразами.

Элизабет старалась не смотреть на Крейтона, но её взгляд, впрочем, как и взгляды многих других в зале, как магнитом, притягивало к стройному, высокому, загорелому офицеру. Впрочем, справедливости ради надо признать, что его дерзкая улыбка подошла бы скорее дамскому угоднику, а не воину. Судя по всему, виконт и впрямь был повесой.

Сейчас уже не имеет никакого значения, что Крейтон думает или какие слухи о ней распространяет. Она исполнит то, ради чего здесь оказалась, затем вернётся в Корнуолл и больше никуда оттуда не уедет. С трудом оторвав взгляд от Крейтона, Элизабет мысленно повторяла то, что скажет принцу, когда он наконец подойдёт к ней.

И вот наследный принц оказался перед нею. Его оливковая кожа вблизи казалась ещё темнее, а выражение смертной скуки в тёмных полуприкрытых веками глазах отнюдь не вдохновляло просительницу.

Элизабет присела в реверансе и забормотала:

— Простите мне мою смелость, ваше королевское высочества, но моя подруга Анна Мюррей доверила мне передать срочное послание для вашего высочества.

Когда она выпрямилась, сердце её билось так сильно, что едва не выпрыгнуло из груди. В холодных глазах принца блеснула искра интереса, но лицо осталось таким же вялым и бесстрастным. Словно принц не услышал ни единого слова.

Крейтон многозначительно изогнул бровь, и его ироническая усмешка обожгла Элизабет больнее любой пощёчины. Беркшир и Калпепер обменялись хмурыми взглядами, а маркиз Ормонд побледнел сильнее прежнего, если, конечно, подобное замечание насчёт внешности его милости вообще было уместно. Принц Карл как ни в чём не бывало равнодушно проговорил:

— Мадам понесла большую утрату со смертью сестры. Примите наши соболезнования.

В этот миг Элизабет от всей души пожелала, чтобы у неё под ногами разверзся пол и она провалилась в бездну. Подумать только, пережить такой стыд — и всё напрасно! Нет, ещё хуже!

Теперь из-за её самонадеянности принц Карл вынудит её ждать аудиенции до второго пришествия.

Свита проследовала дальше, а Крейтон окинул Элизабет странным взглядом. Верно, ждёт не дождётся, когда расскажет всем, какой дурочкой она себя выставила — не только сегодня, но и той ночью, три года назад, в замке Рейвенволд. Элизабет понимала, что нужно быть осторожной, но ей всё было безразлично. Только бы поскорей вернуться в Корнуолл!

Наконец дневной приём закончился. Элизабет оцепенело прошла сквозь строй придворных, которые вовсю обсуждали её поведение. Со всех сторон её настигали злой шёпот и осуждающие взгляды. Когда она наконец выбралась из парадного зала, к ней подошёл юный паж, и, поклонившись, передал записку.

Элизабет взяла послание. Бумага была запечатана восковой печатью с гербом принца Уэльского. Дрожащей рукой она опустила записку в карман платья и направилась к выходу.

— Лакей, я — графиня Рейвенволд. Разыщите мою служанку и прикажите подать мою карету.

Через минуту появилась Гвиннет и накинула на дрожащие плечи хозяйки плащ. Наёмная карета уже поджидала их у подъезда. Девушка озабоченно нахмурилась.

— У миледи все хорошо? Вы ужасно бледная.

— Все прекрасно, Гвиннет! — цыкнула на девушку Элизабет. — Я просто хочу поскорее вернуться в Лувр.

Как только женщины уселись в экипаж и кучер тронул коней, Элизабет нетерпеливо вскрыла послание.




«Его королевское высочество принц Уэльский приказывает графине Рейвенволд прибыть в Сен-Жермен на личную аудиенцию, в десять часов утра завтра, 10 апреля 1648 года от рождества господа нашего Иисуса Христа».




Личная аудиенция! Завтра! Она сможет наконец доставить письмо Анны принцу. Слава всевышнему! Элизабет свернула послание и прижала его к груди.

— Гвиннет, завтра утром мне предстоит личная аудиенция у принца. Затем мы сможем уехать домой.

Там и только там она сможет в одиночестве оплакать потерю сестры, вдалеке от любопытных глаз и всеслышащих ушей.

На следующее утро, когда часы на колокольне пробили десять часов, Элизабет вышла из наёмного экипажа в предместье Сен-Жермен. Следуя за лакеем, который провёл её к длинной галерее, где просители дожидались приёма, Элизабет мучилась мыслью, что каждый встречный подозрительно поглядывает на карман юбки, где хранится послание Анны.

Идя вслед за лакеем, Элизабет оказалась в коридорчике, отгороженном от галереи тяжёлой портьерой. Лакей отдёрнул портьеру и указал графине на глубокую нишу. Из окна открывался чудесный вид на сад, террасами спускавшийся с холма.

— Мадам la comtesse, подождите, пожалуйста, здесь.

Едва Элизабет скользнула в нишу, лакей задёрнул портьеру, скрыв таким образом графиню от любопытных глаз.

Элизабет пристроилась на краешке обитого пёстрой материей дивана и стала дожидаться, когда её вызовут.

Ждать ей пришлось долго.

Неужели принц всегда так тянет с аудиенциями?

Убаюканная монотонными голосами, долетавшими из-за плотной портьеры, женщина устроилась на диване поудобнее и зевнула. Прошлой ночью она не могла сомкнуть глаз.

Проснулась она внезапно, словно от толчка. Солнце ушло на запад, деревья отбрасывали длинные тени, день клонился к вечеру. В животе у Элизабет неприлично заурчало. С самого утра у неё маковой росинки во рту не было.

Элизабет выглянула из-за портьеры. Теперь просителей осталось совсем немного. Миг спустя дверь, которая вела в покои принца, распахнулась и оттуда вышел маркиз Ормонд.

Пепельно-бледное, высокомерное лицо вельможи выражало сочувствие. Обратившись к ожидающим аудиенции просителям, он сказал:

— Дамы и господа, прошу меня извинить. На сегодня приём окончен. Его высочество передаёт вам свои извинения. Приходите, пожалуйста, завтра.

Элизабет, разочарованно вздохнув, задёрнула портьеру и замерла, не зная, как ей быть дальше. В душе у неё царила сумятица. Ей-то и нужна всего минута, чтобы вручить принцу послание Анны! Но нельзя ведь воспользоваться услугами лакея или какого-нибудь придворного — маркиза Ормонда, к примеру! Кто может с уверенностью сказать, что это не причинит неприятности Анне или принцу?

Или же ей самой?

Нет, письмо следовало передать без свидетелей, не прибегая к помощи посредников. И это нужно сделать сегодня. Элизабет просто сойдёт с ума, если не сможет в самое ближайшее время уехать из Парижа.

Она снова выглянула из-за портьеры. Лорд Джермин, опекун его высочества, провожал к выходу последнего из недовольных просителей. Затем он развернулся на каблуках и прошёл через приёмную к покоям принца. Распахнув двустворчатые двери, он громким голосом произнёс:

— Все ушли, ваше высочество!

Неужели о ней забыли?

В голове Элизабет мигом созрел план. Почему бы не сделать вид, что она только что очнулась от сморившего её сна, и не выйти из своего убежища в тот самый момент, когда в приёмной появится принц?

Она отдала бы принцу письмо и удалилась… От этих размышлений женщину отвлёк свирепый рык, судя по всему, принадлежавший его высочеству.

— Ормонд! Калпепер! Джермин! Оставьте нас. Мне нужно наедине поговорить с Крейтоном.

Затем послышался голос Ормонда:

— Разумеется, ваше высочество, но, возможно, прежде вам следует поговорить с той леди. Уверен, произошла какая-то ошибка…

Принц Уэльский, похоже, не нуждался в советчиках.

— Я сказал, оставьте нас! Мне нужен только Крейтон.

Элизабет услышала приближающиеся шаги.

— И уведите с собой охрану! Я не желаю, чтобы наш с Крейтоном разговор и эту леди обсуждали вечером на кухне.

Леди? У Элизабет сжалось сердце. Неужели принц говорил о ней?

Нет! Быть не может. Если только Крейтон не рассказал принцу о той ночи три года назад…

Свита и гвардейцы из личной охраны принца нестройной толпой покинули приёмную, и тогда Элизабет выглянула из своего убежища. Двустворчатая дверь в покои принца по-прежнему была распахнута — створки-то и скрывали нишу от посторонних взглядов. Если затаиться за дверью, то перехватить принца, когда тот выйдет из своих покоев, не составит труда. Элизабет осторожно отодвинула портьеру, неслышно подкралась к двери и укрылась за створкой.

И очень скоро пожалела, что покинула нишу. Карл и Крейтон не могли её видеть, но Элизабет прекрасно слышала их беседу и довольно быстро сообразила, что именно этого делать и не следовало.

Голос Карла звенел, как натянутая струна.

— Так-то ты отплатил мне, Крейтон! Такова твоя благодарность за то, что я приблизил тебя, сделал своим другом и поверенным? Ты меня предал — вот что я тебе скажу!

— Я никогда не предавал вашего высочества! — глухо отвечал Крейтон. — Кто оговорил меня? Позовите этого труса сюда, и пусть он посмеет повторить свои голословные обвинения при мне.

Ярость в голосе Карла переросла в зловещее рычание.

— Этот человек здесь!

Подумать только, Крейтону предъявил обвинение сам наследный принц!

Элизабет с ужасом осознала, что оказалась в ненужном месте и в неурочный час. Пусть она и ненавидела Крейтона, но присутствовать при его унижении ей тоже не слишком улыбалось. Она попятилась к нише, но тут же застыла, как поражённая громом — под ногой угрожающе скрипнула рассохшаяся доска паркета.

— Только не изображай из себя святую невинность, Крейтон, — всё равно не поверю! Мне не раз приходилось наблюдать, как ловко ты обольщаешь женщин… и я не склонен винить леди, когда они поддаются на твои уловки. Возьмём герцогиню де Шатильон — она всего только женщина, а женщины слабы, внушаемы. Тебе следовало бы основательно подумать, прежде чем строить ей куры за моей спиной!

Герцогиня Шатильон была фавориткой принца.

— Я не строил ей куры, милорд! — запротестовал Крейтон. — Леди для меня всё равно, что сестра! Мои разговоры с нею, равно как и желание услужить этой даме, всегда были напитаны благочестием и целомудрием.

— Целомудрием?! — вскричал Карл. — Да во всей твоей наглой роже, Крейтон, целомудрия нет ни на фартинг, и это ты прекрасно знаешь!

Элизабет готова была поклясться, что в ответ на обвинения принца Гэррэт скривил губы в иронической улыбке.

— Ваше высочество желали бы, чтобы я полностью игнорировал леди? Едва ли это было бы вежливо.

— Дело вовсе не в вежливости, и ты знаешь это!

— Сэр, эта леди вряд ли даже подозревает о моём существовании. Вы — будущий король, я же — один из множества безымянных слуг, которые тенью следуют за вашим высочеством. Разве герцогиня могла обратить внимание на какую-то тень, когда перед ней само солнце?

Снова заговорил Карл:

— Довольно болтать, Крейтон! Мы с тобой знаем друг друга не первый день, и я не раз имел счастье наблюдать, как вешаются тебе на шею женщины, причём, все без изъятия — и знатные дамы, и простолюдинки. Но эту женщину ты всё-таки не получишь!

Несмотря на высочайшую отповедь, Крейтон нашёл в себе силы разразиться смехом. Потом он заговорил, но в голосе его уже не было прежней весёлости:

— Моя верность вашему высочеству не позволяет мне допустить даже мысли о какой-либо вольности по отношению к любому из… друзей вашего высочества.

Элизабет, вволю наслушавшись этих разговоров, решила, что пора обратиться в бегство. Мягкие кожаные туфельки неслышно скользили по натёртому паркету — и женщина оказалась возле спасительной ниши. Ещё миг — и она будет в безопасности… но тут за спиной послышалось бренчание шпор.

— Кто здесь? Стой! — Полковник Крейтон в мгновение ока нагнал женщину и ухватил её за руку.

Элизабет застыла на месте. И как только он углядел её сквозь узенькую щёлку в двери?

В тот же миг на пороге покоев появился принц Карл.

— Что вы тут делаете? Как вы сюда попали?

Полумёртвая от страха, Элизабет пролепетала:

— В-ваше вы-высочество изволили за мной послать. — Она склонилась в низком реверансе. — И я пришла сюда в десять часов, как и было предписано.

Элизабет указала на нишу.

— Лакей привёл меня сюда, и я прождала целый день, но никто так за мной и не пришёл. Тогда… тогда… я заснула…

Крейтон покраснел от гнева и, шагнув к графине вплотную, спросил:

— И давно вы подслушиваете? Что вы слышали — говорите, не тяните зря время!

Карл движением руки остановил виконта:

— Здесь вопросы задаю я!

Он повернулся к Элизабет:

— Вы подслушивали нашу беседу? Что именно вы слышали?

Шесть лет унижений, которые Элизабет претерпела от графа Рейвенволда, научили её лгать весьма убедительно — особенно в тех случаях, когда под угрозой была сама её жизнь. Она прямо посмотрела в глаза принцу и тихо промолвила:

— Я ничего не слышала, сэр, — так, только невнятные голоса. Когда я вышла из ниши и увидела, что все уже ушли, я не знала, как мне поступить — вернуться ли в нишу и ожидать, когда ваше высочество меня позовёт, или уйти.

Карла, похоже, вполне устроило это объяснение, но Крейтона было не так-то легко провести. Виконт впился в неё взглядом, и Элизабет помимо воли виновато опустила глаза, признавая свою ложь. Но тут же она вспомнила, зачем оказалась здесь, и, упав на колени перед принцем, достала из кармана письмо.

— Ваше высочество, вот письмо, о котором я говорила вам. Пожалуйста, примите его — я поклялась передать его лично вам в руки.

Поведение Карла резко изменилось. Он взял письмо и бросил, даже не взглянув на Крейтона:

— Держи её.

Крейтон крепко ухватил Элизабет за руку повыше локтя, вынудил подняться с колен. Сила его оказалась чудовищна. Элизабет отчаянно пыталась вырваться — но безуспешно.

— Не надо ломать мне руку, я не убегу!

Синие глаза виконта были холодны, как зимнее небо.

— Его высочество приказал держать вас, и я исполню его приказ.

Карл снова посмотрел на графиню.

— Когда вы получили это письмо?

— Первого апреля. — Элизабет выпрямилась. — Когда наша общая знакомая узнала, что я направляюсь в Париж, она попросила меня доставить послание вашему высочеству и передать его вам из рук в руки. Я несколько дней добивалась личной аудиенции, но…

Принц грубо оборвал её, указывая на письмо:

— Вы читали это?

Элизабет была крайне удивлена.

— Конечно, нет, сэр! Я не настолько любопытна и не так глупа, чтобы распечатать корреспонденцию вашего высочества. — Она взглянула на покрытую непонятными значками страницу и добавила: — К тому же письмо написано шифром.

Карл нахмурился.

Элизабет рискнула вставить ещё несколько слов:

— Умоляю ваше высочество простить меня за вторжение, но я не могла уехать, не передав вам этого письма. — Её голос упал до шёпота: — Мне так хочется побыстрее вернуться домой.

— Возблагодарите бога за то, что у вас имеется такая возможность, мадам, — отозвался принц. — Многие из нас не могут себе этого позволить. — Он кивнул Крейтону: — Отпусти её. Приведи Калпепера и Ормонда, но только тихо.

Крейтон отпустил руку Элизабет, поклонился принцу и вышел из зала.

— А вы, мадам, — принц Карл указал на двери своих покоев, — следуйте за мной.

Когда они вошли, принц велел Элизабет закрыть двери и уселся за громадный, заваленный бумагами стол. На груди у него, под камзолом, висела на золотой цепочке крошечная записная книжка; с её помощью принц приступил к дешифровке текста.

Элизабет простояла минут десять и лишь тогда робко пролепетала:

— Прошу ваше высочество не гневаться, но я с утра ничего не ела, если я сейчас не присяду, то скорее всего упаду.

— Ну так присядьте. — Принц кивком головы указал на кресло. — Но никуда не уходите. — И вернулся к дешифровке.

Прошло ещё полчаса, когда вернулся Крейтон, а с ним Ормонд и Калпепер.

— Ну, господа, — принц Уэльский оторвался от своего занятия и с улыбкой обратился к вельможам: — Хочу вас поздравить. Я только что расшифровал это сообщение. Похоже, наш верный друг в Лондоне готов доставить небольшой груз, который мы заказывали.

Ормонд многозначительно покосился на Элизабет:

— Сэр, может быть, сей щекотливый предмет лучше всего обсудить без свидетелей?

Принц пожал плечами:

— Она принесла мне это послание, и я не вижу никаких доказательств того, что письмо подделано. Но, возможно, ты прав.

— Давайте сделаем так: пусть один из нас посторожит графиню в приёмной, — предложил маркиз, поведя бровью в сторону Крейтона. — Полагаю, виконт лучше всего справится с этим поручением.

— Хорошая мысль. — Принц обменялся многозначительным взглядом с Ормондом и велел Крейтону: — Выведи её и проследи, чтобы она ни с кем не разговаривала. Позже мы решим, что с нею делать.

Виконт нахмурился. Похоже, ему не слишком пришлось по сердцу, что его так беспардонно выставляют. Тем не менее приказ есть приказ. Повернувшись к Элизабет, он сказал:

— Графиня, прошу вас проследовать за мной.




Ормонд кивнул в сторону закрывшейся двери.

— Не знаю, насколько глубоко эта женщина вовлечена в наши дела…

— Вдова графа Рейвенволда? — Принц пожал плечами. — Утверждает, что знакома с мисс Мюррей — нашей связной с Бамфилдом в Лондоне.

Калпепер захихикал:

— Шлюшка Бамфилда и графиня? Что за странное знакомство?

Карлу было не до смеха.

— Странное — да, но, возможно, это и принесёт нам удачу. Как вы знаете, нашим обычным каналам связи доверять особенно не приходится. А вот это сообщение почти наверняка никто не видел.

Хотя графиня объяснила в общих чертах, каким образом она затесалась во всю эту историю, у Ормонда на её счёт имелись кое-какие неясности. К сожалению, о вдове графа Рейвенволда никто ничего толком сказать не мог. За все годы, что Ормонд и Рейвенволд были знакомы, граф ни разу не обмолвился о своей жене. Насколько Ормонд знал, Рейвенволд с самого начала гражданской войны и вплоть до того часа, когда его настигла нелепая смерть в Бристоле, почти не отлучался из армии.

— Верность графа Рейвенволда короне не подлежала сомнению, но что нам известно о графине?

Калпепер развёл руками:

— Я знавал её отца, лорда Комптона. Старик был немного простоват, но в меру порядочен. Набожный католик. Род древнейший, восходит прямо к норманнам. Жена принесла ему двух дочерей, затем умерла, разрешившись мертворождённым сыном. Старшую девочку он отдал за Рейвенволда, приложив немалое приданое, а младшую восемь лет назад выдал за сэра Томаса Виндхэма.

Ормонд от неожиданности вскинул голову.

— Виндхэму, помнится, было чуть ли не девяносто. А сколько лет было сестре графини?

— Двенадцать. — Калпепер неодобрительно покачал головой. — К первой годовщине свадьбы лорд Виндхэм так и не удосужился внести изменения в своё завещание. Отец же девочки после этого умер.

— Таким образом графиня Рейвенволд унаследовала земли отца, а вдовая леди Виндхэм осталась ни с чем. По каким-то причинам графиня не приняла к себе сестру, поэтому королева предложила леди Виндхэм место в своей свите. Её величество весьма любила покойницу.

— Леди Шарлотта была тут одной из немногих англичанок, кто прилично говорил по-французски, — с одобрением в голосе добавил Калпепер. — Она не единожды оказывала нам услуги, доложу я вам. Крайне прискорбно, что она скончалась.

Карл даже не скрывал, что слушает Калпепера без особого внимания.

— Какое, умоляю, скажите, всё это имеет отношение к графине?

Как обычно, подводить итоги и делать выводы пришлось Ормонду:

— Во-первых, у графини имелась уважительная причина прибыть сюда. Во-вторых, она обязана королеве за то, что та не оставила её сестру, так что очень может быть, что она находится в союзе с её величеством. В-третьих, графиня — католичка, по всей видимости, набожная. Нет нужды говорить, какое это может иметь значение. И последнее — самое важное: как вдова графа Рейвенволда, графиня теперь управляет огромными владениями в Корнуолле, не говоря уже о землях в Девоне, которые она унаследовала от отца.

Брови Калпепера поползли вверх.

— Рейвенволд мёртв вот уже несколько лет. Как же случилось, что король до сих пор не выдал вдовствующую графиню ни за одного из своих верных сторонников? — Он взглянул на принца. — Похоже, эта женщина столь же непредсказуема, как задняя нога мула!

Принц Карл ответил строгим взглядом.

— Думаю, уместно будет напомнить, что у моего отца имелись более неотложные дела.

— Истинно так, ваше высочество, — вмешался Ормонд, — но лорд Калпепер по-своему прав. Как мы можем быть уверены в преданности графини?

Принц Уэльский нахмурился:

— Вопрос не так прост…

В голове Ормонда возникла весьма очаровательная в своей иронии мысль. С некоторых пор ему стало известно, что принц сильно возревновал к успеху, которым Крейтон неизменно пользовался у женщин. И хотя сам Крейтон не желал замечать растущей неприязни принца, Ормонда беспокоила судьба его друга. Эта неожиданная идея могла бы вернуть Крейтону расположение принца и одновременно уладить проблему с графиней.

Ормонд повернулся к принцу. Юный принц Уэльский отличался невероятным упрямством и при этом был весьма порывист. Так или иначе, маркизу предстояло убедить мальчишку в том, что это его, принца, собственная идея. Он поднял руку:

— Могу я ознакомиться с сообщением Бамфилда, ваше высочество?




Развалившись на широкой скамье напротив графини, Гэррэт с наслаждением вытянул длинные ноги. Он поглядел на двух вооружённых гвардейцев, застывших по стойке «смирно» у закрытой двери покоев его высочества. Гвардейцы с успехом могли бы посторожить эту женщину и без его, Крейтона, участия. Почему Ормонд предложил именно ему удалиться из покоев принца? Это происшествие заставило Гэррэта насторожиться. У него даже появилось странное, неприятное предчувствие, однако он вовсе не хотел показать графине, что чем-то озабочен.

Виконт с любопытством оглядел женщину с головы до ног. Похоже, перед ним и впрямь ледяная статуя! Когда Гэррэт застиг графиню за подслушиванием, та лишь перепуганно краснела и моргала, точно служанка-наушница. Теперь же она сидела напротив, неестественно прямая и унылая, словно жена епископа. Но ведь графиня Рейвенволд не была святошей! Гэррэт знал, что маска приличия — всего лишь игра. Три года назад он видел, что скрывалось под этой маской. Эта женщина — законченная лицемерка.

Виконта охватил жаркий гнев. Уж, верно, ей не терпится разболтать товаркам, как принц отчитывает его, Гэррэта, будто школяра — и безо всякой, кстати, на то причины!

Словно в ответ на эту скрытую вспышку неприязни графиня обратила бледное лицо к Гэррэту.

Глядя на её чеканные неживые черты, Гэррэт недоумевал, как мог когда-то счесть привлекательным это холодное, бездушное лицо. Затем он припомнил, как графиня пьяной, спотыкающейся походкой шла по тёмному замку, вспомнил великолепные распущенные по плечам золотые локоны. Неужели у неё и в самом деле такие волосы? Или это ему только привиделось?

Виконт намеренно осклабился в нахальной улыбке и с удовольствием отметил, как беспокойно сверкнули глаза графини. Ей повезло родиться женщиной, иначе Гэррэт за подслушивание вызвал бы её на поединок. Что ж, подумал он, будем надеяться, что принц придумает ей надлежащее наказание.




7.


Слушая принца, ошеломлённый Гэррэт не верил собственным ушам, хотя Карл выразил свою волю предельно чётко и ясно.

Рядом раздался придушенный всхлип графини Рейвенволд.

На мгновение показалось, что она сейчас закричит, но женщина сдержалась.

Принц Карл положил брачный договор на стол, который отделял его от свежеиспечённых жениха и невесты.

— Как вы можете убедиться, договор составлен по всем правилам. И его надлежит исполнять.

Гэррэт схватил бумагу в надежде найти в договоре хоть одну неточность — и тогда ему удастся остановить этот абсурд. Несколько раз пробежав глазами текст договора, он убедился, что принц нисколько не шутил — документ составлен по всем правилам бюрократического искусства. Формулировки договора безупречны, и подпись короля выглядит подлинной, так же, как и королевская печать. В документе недоставало только подписей невесты и жениха — простая формальность. Король Карл узаконил этот брак, придав ему форму королевского указа. Но почему? Когда?

С губ графини Рейвенволд сорвался хриплый шёпот:

— Ваше высочество… шутит. Должно быть… такая манера шутить… Ведь этого же не может быть на самом деле!

Сдерживая раздражение, принц Уэльский посмотрел на графиню и холодно произнёс:

— Мы не привыкли шутить такими вещами, мадам.

Его глаза под тяжёлыми веками предостерегающе сузились.

— Однако для вашей же пользы я повторю: ради блага короны, а также ради вашего собственного блага мы решили, что вы должны незамедлительно выйти замуж за виконта Крейтона и сегодня же вечером отбыть в Англию.

В его взгляде читался вызов.

— Вы заявили, что желали бы отправиться домой. Так вот, мы готовы исполнить ваше желание.

Затем он обратился к Гэррэту:

— С этой минуты, виконт Крейтон, мы освобождаем тебя от обязанности находиться рядом с нашей особой. Мы приказываем тебе отправляться в Англию с особым поручением.

Гэррэту показалось, что сейчас на него рухнут стены. Он напрягся всем телом… но усилием воли сохранил обычную непринуждённую позу. Его голос остался ровным и спокойным:

— И какое особое поручение вы решили мне доверить, выше высочество?

Принц Уэльский откинулся на спинку кресла.

— Мне нужно, чтобы ты лично проследил за отправкой из Англии одного небольшого груза, который мы с нетерпением здесь ожидаем. Как только груз будет доставлен на корабль в целости и сохранности, ты получишь трёхмесячный отпуск.

Карл почти добродушно усмехнулся:

— У тебя будет довольно времени, чтобы привести в порядок свои дела и вступить во владение собственностью графини. Как только все устроишь, обратишься в штаб королевской армии в Уэсте — там тебе подыщут дело.

Как ни старался полковник сохранить хорошую мину при плохой игре, улыбка на его лице быстро увяла. Похоже, принц продумал свой план до мельчайших подробностей. Это не простая прихоть, и решение принца никак нельзя назвать скоропалительным.

Усмешка принца стала шире.

— Не гляди на нас исподлобья, сэр Гэррэт. Ты не понижен в должности. Напротив, по предложению лорда Калпепера я обратился к отцу с прошением. Ты станешь девятнадцатым графом Рейвенволдом. Разумеется, после того, как состоится ваше с графиней бракосочетание.

Графиня Рейвенволд задохнулась:

— Никогда!

Она окинула Гэррэта взглядом, полным презрения.

— Я слышала, что вы за человек, сэр. Распутник и негодяй — вот вы кто!

Элизабет повернулась к принцу:

— Столетиями Рейвенволды были верными подданными английской короны и служили государям безупречно, как и мои предки Комптоны! Этот человек недостоин такого высокого положения — он же просто выскочка, который недалеко ушёл от простолюдинов! Он не прибавил веса и достоинства собственному титулу, ещё меньше добавит он к имени Рейвенволдов!

Как будто покойный граф Рейвенволд мог послужить безупречным образцом достоинства!

— Довольно! — зарычал Гэррэт. Его шея от гнева налилась кровью. — Будь вы мужчиной, мадам, это были бы ваши последние слова! Как бы то ни было, впредь поостерегитесь меня оскорблять!

Гэррэту плевать было, что ему достанется графский титул. Жениться на этой холодной, отвратительной кукле! В отчаянии он обратился к принцу:

— Ваше высочество, я не заслужил, чтобы до конца моих дней меня приковали к этой…

В его словах и взгляде было столько презрения, что графиня не выдержала. Как следует размахнувшись, она влепила будущему мужу весьма увесистую оплеуху. Гэррэт схватил Элизабет за запястье и заломил ей правую руку за спину.

— До сих пор мне не случалось поднимать руку на женщину, но вы просто искушаете меня отступить от этого правила!

Виконт оглянулся на принца, скривив губы в сардонической улыбке.

— Ваше высочество изволили приговорить меня к браку с этой сварливой и распутной девкой?

— Да я бы предпочла выйти за прокажённого! — выкрикнула в лицо ему графиня, тщетно пытаясь вырваться. Увы, Гэррэт держал крепко, и в голубых глазах графини плеснулся ужас. — Пустите меня, грубиян!

— Зачем? Чтобы вы снова ударили меня? — усмехнулся Гэррэт, все ещё чувствуя саднящий отпечаток её ладони. — Ну уж нет!

— Ничтожество! Вы не смеете оскорблять меня! Я не допущу этого! — Её голос сорвался на панический визг.

— Не тратьте зря силы, миледи.

Глупая гусыня! Неужели она и впрямь решила, что он способен её ударить? Гэррэт чуть ослабил хватку и, усмехнувшись, произнёс:

— Ну и манеры! Ваше поведение никак не вяжется с древностью и благородством имени Рейвенволд.

— А вы, вы… — Графиня от ярости не находила слов, и с губ её срывались лишь невнятные звуки. Так и не придумав, чем побольнее уязвить Гэррэта, она издала отчаянный вопль: — А-а-а!

Повернувшись к принцу, Гэррэт небрежно заметил:

— Насколько я понимаю, ваше высочество не знали, что у графини случаются припадки? Думаю, это надо принять во внимание.

— Припадки?!

Подумать только — этот проклятый выскочка снова её оскорбил!

— Никогда в жизни не было у меня припадков! Я просто вспылила при одной только мысли о таком замужестве. Ведь все это просто уму непостижимо!

Принц Карл решил, что настала пора вмешаться.

— Сколь ни неприятно мне прерывать вашу беседу, боюсь, нам придётся поговорить о деле.

Принц уже не походил на удивлённого зрителя. Лицо его вновь выражало присущие ему проницательность и недюжинный ум.

— Поймите вы оба! Коль скоро здесь замешаны интересы короны, выбора у вас нет. Считайте, что этот брак заключается по прямому распоряжению моего отца. Отказ повиноваться королевской воле будет сочтён актом измены.

Измена!

Это страшное слово мигом стёрло с лица

Гэррэта бесшабашную дерзость. Он отпустил руку графини и всем телом повернулся к принцу. Вид у Карла был весьма зловещий. Один только его взгляд говорил яснее ясного, что угроза не была пустой.

— Я не обязан напоминать тебе, Крейтон, о важности твоей новой миссии. — Тут принц со значением посмотрел на графиню. — У меня не должно быть ни малейшего сомнения в лояльности наших агентов в Англии.

Гэррэт кивнул:

— Я понимаю, ваше высочество.

— Я знал, что ты поймёшь меня правильно. — Принц ответил Крейтону многозначительным взглядом и добавил: — Будет кто-либо сомневаться, почему ты вернулся в Англию, просто объясни, что находишься в отпуске, дабы отпраздновать свою женитьбу и устроить семейные дела.

У Гэррэта перехватило горло.

— Как всегда, я… к услугам вашего высочества, но прошу дозволения узнать, как этот брак… то есть почему ваше высочество…

Карл движением руки заставил виконта замолчать.

— Мы понимаем, что наши действия кажутся вам скоропалительными и даже странными, но уверен, что вы, как следует поразмыслив, со временем воздадите должное мудрости нашего замысла.

Он нахмурился:

— И довольно об этом. — Принц придвинул договор ближе к Гэррэту. — Это юридический документ, выражающий непосредственно волю вашего суверена. Именем его величества я приказываю вам обоим подписать его.

Графиня схватила документ и быстро пробежала его глазами.

Внешне Гэррэт сохранял самообладание, но внутри он испытывал такой же ужас, какой испытывает медведь, провалившийся в яму-ловушку с заострёнными кольями. Он старался дышать медленно и размеренно — только бы не выдать своих чувств.

В конце концов, безвыходных положений не бывает.

Карл демонстративно оправлял на широких манжетах безукоризненно выглаженные брабантские кружева, сбивая холёным ногтем невидимые пылинки. Он давал Гэррэту и Элизабет время свыкнуться с новой для них мыслью. Тишину в комнате нарушали лишь тиканье часов да прерывистое нервное дыхание графини — она читала и перечитывала договор.

Измена!

Гэррэт отлично знал, что, несмотря на внешнее обаяние, молодой принц Уэльский куда циничнее и безжалостнее своего отца. Ему вспомнился случай на улице Оксфорда вскоре после того, как принц впервые посетил свои наследные владения в Уэльсе. Двенадцатилетний Карл остановил конвой королевских солдат, сопровождавший офицера-мятежника на допрос к королю. Разочарованный тем, что у него нет полномочий отдать приказ о казни пленного, наследный принц заявил солдатам: «Уж лучше бы вы повесили предателя сразу, поскольку мой отец обязательно найдёт предлог, чтобы его помиловать!»

Теперь, когда мятежники держали короля Карла в заключении в замке Хэмптон, а трёх братьев принца в Сент-Джеймском дворце, Карл стал ещё менее терпим к нелояльности — подлинной или мнимой. Гэррэт понял: если они с графиней не согласятся на этот брак, принц не замедлит отдать их под суд за измену.

И смертный приговор будет неминуем. Графиня подслушивала у дверей покоев принца, а значит, будет объявлена самой обыкновенной шпионкой.

Гэррэту же отказ подписать брачный договор, по всей видимости, будет стоить головы.

Принц уже не раз ревновал его к своим любовницам, хотя и без причины. Теперь стало ясно, почему Карл приказал ему жениться на этой невыносимой ханже и отправиться с ней в Англию. За всем этим стояла безудержная и абсолютно необоснованная ревность!

Герцогиня де Шатильон флиртовала с Гэррэтом, но и только. Гэррэт был не настолько глуп, чтобы приударять за любовницей принца. Чёрт побери, не нужна ему была эта француженка! Змея подколодная — вот кто она такая!

Кстати, о змеях… Он оглянулся на графиню. Элизабет стояла рядом с ним, бледная и безмолвная. Вот дура! Если бы она не шныряла тут с заговорщицким видом, ничего бы и не случилось.

И тут в душе у Гэррэта вновь пробудилась надежда: Ормонд! Много лет он и Гэррэт знали и уважали друг друга. Принц ценил советы Ормонда. Возможно, маркиз поможет Гэррэту выбраться из этой ловушки.

Принц поглядел на графиню Рейвенволд и произнёс:

— Крейтон, подай графине кресло. Я разрешаю ей сесть. Что-то мне не нравится её вид — того и гляди упадёт в обморок.

Гэррэт резким движением пододвинул графине тяжёлое кресло. Край дубового сиденья ударил Элизабет под колени, и она плюхнулась на кресло, как тряпичная кукла. Как ни странно, это маленькое потрясение помогло ей снова обрести голос.

— Ваше высочество, я всегда была предана трону душой и телом, но эта непонятная поспешность… Во-первых, оглашение ещё не состоялось, а во-вторых, я продолжаю носить траур. Недели ещё не прошло, как умерла моя сестра. Поверьте, благоразумнее было бы отложить…

— Мадам, — начал раздражаться Карл, — я уже объяснил вам и виконту, что имеются иные, высшие соображения, которые заставляют нас настаивать на немедленном заключении этого брака. Епископ не потребует оглашения имён и обвенчает вас немедленно.

— Ваше высочество, — осторожно вмешался Гэррэт, — этот брак явился для меня полной неожиданностью. Умоляю, скажите, как ваше высочество…

Карл ответил, оборвав его на полуслове:

— Зная о моём расположении к тебе, король возложил на меня обязанность устроить твой брак. Он оставил незаполненной графу в договоре, куда вписывается имя невесты, дабы я мог это сделать по своему усмотрению. Документ был подписан королём и оказался у меня прежде, чем мы выехали из Бристоля, но до сего дня у меня не было необходимости заполнять пустующую графу.

Бристоль! Стало быть, принц ревновал его не только к герцогине де Шатильон, но также и к леди Виндхэм. И в обоих случаях поведение Гэррэта было безупречным!

Так или иначе, но Карлу удалось-таки загнать его в угол.

Интересно, вдруг подумал Гэррэт, неужели жениться на графине, стать девятнадцатым графом Рейвенволдом и обзавестись семьёй и впрямь такое уж безнадёжное предприятие? Виконт и без того давно хотел остепениться, жениться и вести оседлый образ жизни…

Да — но не теперь и не с такой женщиной!

В его памяти ожило воспоминание трёхлетней давности — пьяная графиня, пляшущая на могиле мужа. Но, чёрт возьми, если её так же принудят к браку с ним, Гэррэтом, как принудили к предыдущему, она, без сомнения, теперь уж медлить не станет и подсыплет Гэррэту яду в суп, а затем ещё и спляшет у него на могиле! Виконт машинально потёр чисто выбритый подбородок. Вот будь у него только побольше времени… но что толку об этом думать? Принц настаивает на том, чтобы этот проклятый брак был заключён сегодня же — а принц известен своим упрямством. Гэррэт должен принять решение, причём немедленно.

Жениться на графине или пойти под суд по обвинению в измене — что и говорить, выбор у него небогатый! И то, и другое могло грозить ему смертью.

Гэррэт решил разыграть последнюю карту.

— Маркиз Ормонд уже выразил своё мнение относительно этого брака, ваше высочество?

— В сущности, ему первому пришла в голову эта мысль, — самодовольно заметил принц. — Ормонд хитёр. Он все обставил так, будто бы изначально это была моя идея, но мне-то лучше знать.

— Вот дьявольщина! — не сдержался Крейтон. Он-то считал Ормонда свои другом! Таким образом, последняя надежда Гэррэта избежать женитьбы разбилась вдребезги.

Брачный договор выпал из рук графини, бумага свернулась в трубку и покатилась по столу. В глазах Элизабет блестели слёзы.

— Ваше высочество, молю, не принуждайте меня к этому…

Голос Карла был холоден как лёд — он уже принял решение.

— Мадам, я уже сказал, что это вопрос больше не подлежит обсуждению.

Принц ткнул пальцем в брачный договор. Это был перст судьбы. Гэррэт понял, что ни у него, ни у графини выбора нет — да и не могло быть. Оставалось одно — взглянуть на это дело с юмором. Не сдержавшись, Гэррэт одарил Элизабет ослепительной улыбкой.

— Ну-с, дорогая графинюшка, кажется, нам и впрямь придётся пожениться.

Затем он склонился над столом, обмакнул перо в чернильницу и подписал договор, который должен был изменить всю его жизнь.




8.


С нелёгким сердцем Элизабет наблюдала за тем, как виконт подписывает брачный договор. Пока они оба сопротивлялись этому браку, у неё ещё оставался проблеск надежды, но теперь… С саркастическим упрёком в голосе она произнесла:

— Итак, наш храбрый полковник подписывает безоговорочную капитуляцию.

Увы, Крейтон в ответ ухмыльнулся ещё шире и украсил свою подпись замысловатой завитушкой. Потом он поклонился принцу:

— Покорный слуга вашего высочества. — И протянул перо Элизабет. — Полагаю, миледи также не откажет его высочеству в любезности.

Ловушка захлопнулась!

Элизабет тупо смотрела на злосчастное перо. Убежать? Но ведь её сразу же догонят и приволокут к этому столу силой. Господи, что же ей делать?

Если бы она отказала Анне в просьбе, если бы не осталась здесь сегодня, чтобы встретить принца и передать ему письмо…

«Если бы» — слова для слабаков!» — прозвучал у неё в ушах ворчливый голос отца из далёкого прошлого. «Не прячься от жизни, делай своё дело и не скули. Привилегии и обязанности идут рука об руку. Никогда не забывай об этом».

Она впилась взглядом в виконта. Будь прокляты эти мужчины, они так легко сдаются! Крейтон явно желает этого брака не больше, чем сама Элизабет, — сопротивляться ему не под силу, и он подписал-таки договор. Теперь у неё нет выбора, она не может упорствовать, оставшись в одиночестве. Дрожащей рукой Элизабет взяла перо, погрузила его в чернильницу и замерла, поражённая ужасной мыслью: как будет с ней обращаться Крейтон, когда узнает о её бесплодии?

Элизабет положила перо на стол.

— Прежде чем я подпишу этот договор, мне необходимо обсудить с его высочеством одну вещь. Без посторонних, — прибавила она, враждебно глянув на Крейтона.

У принца вырвался разочарованный вздох.

— Ну, хорошо. Крейтон, оставь нас.

— Как всегда, повинуюсь вашему высочеству.

Крейтон коротко поклонился принцу и с чрезмерной галантностью, под которой крылась издёвка, — графине.

Как только за ним закрылась дверь, Элизабет повернулась к Карлу. Несмотря на молодость, в нём проглядывали черты зрелого государственного мужа, но — одновременно — жестокость и непреклонность. Впрочем, Элизабет уже никого и ничего не боялась.

«Господь Вседержитель и вы, святые угодники, сделайте так, чтобы моё бесплодие сослужило мне наконец службу и помешало этому браку!»

Лицо графини покрылось краской стыда, поскольку ей приходилось говорить вслух о самых интимных вещах, причём — мужчине.

— Ваше высочество, этот брак будет не только неравным, но также и несправедливым по отношению к виконту Крейтону. Дело в том, милорд, что я… страдаю бесплодием.

Лицо принца при этих словах даже не дрогнуло. Надменно выгнув бровь, он бесцеремонно заявил:

— Сочувствую, мадам, но уверяю вас, в данном случае это не имеет никакого значения.

— Не имеет значения? — Элизабет не верила собственным ушам. — Но это же крайне важно. Виконту Крейтону понадобится наследник.

— В этом случае он может подать прошение о признании законным наследником одного из своих бастардов. Говорят, у него их немало.

— Незаконнорождённые дети? — Элизабет отшатнулась. — Надеюсь, вы не думаете, что после этого я…

И без того невеликое, терпение принца иссякло.

— Ни слова больше, графиня!

Он поднялся и наклонился над столом, его длинный тонкий палец упёрся в единственную пустующую графу в нижней части брачного договора.

— Я полагаю, мадам, вы всё-таки подпишете этот договор, выйдете замуж за Крейтона и отправитесь в Англию сегодня же вечером. Если же вы откажетесь, я буду вынужден посадить вас в темницу. Поверьте, несколько часов в обществе крыс заставят вас изменить решение.

Принц не шутил! Холодная, безжалостная улыбка лучше всяких слов говорила Элизабет, что ему, возможно, даже доставит удовольствие заточить её в темницу.

У женщины подкосились ноги, и она, напрочь забыв о правилах этикета, опустилась в кресло. Перед ней во всей своей наготе предстала неприглядная правда: так или иначе, а выйти замуж за Крейтона придётся. Это нужно принцу Карлу — и он добьётся своего любой ценой.

Принц выпрямился во весь свой немалый рост.

— После бракосочетания вы поедете с Крейтоном в Лондон и не станете чинить ему препятствий в исполнении моего поручения.

Он жестоко, в упор глянул на Элизабет и вернулся за стол.

— Теперь вам дозволяется произнести одно слово, и только одно. Если это «да», вы подписываете договор. Если это «нет», я вызываю стражу, которая проводит вас в темницу. Выбор за вами, мадам.

Понимая, что она проиграла, но не желая признавать поражения, Элизабет с минуту молча смотрела на принца и лишь потом едва слышно выдавила из себя:

— Да, согласна…

Принц Карл взорвался:

— Это — два слова. Я же сказал — только одно!

Он вскочил на ноги, и Элизабет волей-неволей также пришлось подняться.

— Одно слово! Одно! Почему вы, женщины, не в состоянии сделать, как должно, даже простейшей вещи?

И принялся вышагивать вдоль стола взад и вперёд, в запале размахивая руками.

— Клянусь, я уже почти готов упечь вас в темницу в любом случае! Боже, помоги Крейтону! Какое упрямое, противоречивое создание приходится ему брать в жёны! Похоже, он никогда не простит этого ни мне, ни Ормонду.

Элизабет торопливо схватила перо, обмакнула его в чернильницу и нацарапала своё имя под именем Крейтона. Затем швырнула документ принцу.

— Вот! — Внезапно силы оставили её — словно она сию минуту подписала свой смертный приговор.

Принц тотчас сделался сама любезность.

— Вот и славно. Я знал, что вы рано или поздно прислушаетесь к доводам рассудка.

Он свернул документ и засунул его в ящик стола.

— Ну а теперь зовите Крейтона! Пора приступать к венчанию.




Ормонд вернулся в сопровождении Калпепера и седовласого толстяка — английского епископа. Маркиз направился прямиком к Крейтону и пожал ему руку.

— Поздравляю, виконт! Я всегда гадал, когда же наконец и тебя возьмут в оборот.

Крейтон одарил его угрюмым взглядом и промолчал.

— Благодарю, что смогли прийти, ваше преподобие, — обратился принц к епископу, даже не подумав привстать.

Упитанный священнослужитель озадаченно воззрился на него.

— Простите, что вы сказали, ваше высочество?

— Спасибо, что смогли прийти! — прокричал Карл.

Епископ важно кивнул:

— Не благодарите, сын мой. Это мой долг.

Принц Карл вручил брачный договор священнику и рыкнул так, что в покоях задрожали стёкла:

— Мы желаем, чтобы венчание состоялось немедленно! Вы согласны отказаться от оглашения имён новобрачных?

Епископ быстро пробежал взглядом договор.

— Кажется, все составлено по форме. При сём отказываемся от оглашения имён.

Элизабет в ужасе наблюдала за происходящим. Значит, мессы по католическому обряду не будет? И венчать их станет этот… еретик? Ей и в голову не могло прийти, что принц Карл не пригласит католического священника! Забыв, что принц велел ей не сходить с места и помалкивать, она стремглав бросилась к Карлу.

— Сэр, я — католичка! Надеюсь, ваше высочество не допустит, чтобы нас сочетал узами брака этот… этот… — Элизабет едва не ляпнула «еретик», но вовремя сдержалась. — Ведь я буду отлучена!

Карл криво усмехнулся:

— Успокойтесь, мадам. В нашем окружении не нашлось католического священника. Поскольку венчание спешное, а Крейтон — протестант, мы решили, что бракосочетание должно провести по англиканскому обряду. Ну да не волнуйтесь, отлучение вам не грозит.

— Но я не могу венчаться в чёрном! — почти простонала Элизабет. — И у меня нет подружек, нет свадебного пирога, и… и…

Она смолкла, задыхаясь от отчаяния.

— У нас есть брачный договор, невеста, жених, епископ и свидетели. Этого вполне достаточно, — решительно сказал принц и поднялся из-за стола. — Так что начинайте — и поскорее.

— Как, прямо здесь? — ужаснулась Элизабет. — Неужели в замке нет хотя бы часовни? — Она порывисто обернулась к епископу.

— Во имя нашего милосердного спасителя, позвольте мне вступить в брак в божьем храме!

Епископ искоса глянул на принца:

— Её просьба не лишена смысла. Сдаётся мне, по пути сюда я проходил мимо небольшой часовни.

Карл глубоко вздохнул.

— Ну хорошо, мы перейдём в часовню. Но только при одном условии. — Он устремил взгляд на Элизабет. — Вы должны дать мне торжественное обещание, что без дальнейших проволочек завершите обряд венчания.

Элизабет кивнула.

— Обещайте мне это! — настаивал принц.

— Хорошо, ваше высочество. — Она перекрестилась, хмуро поглядывая на принца. — Перед всевышним и под страхом вечного проклятия обещаю, что исполню весь обряд до конца и без всяких проволочек.

В часовне англиканский епископ неодобрительно нахмурился при виде скульптурных изображений и затейливых витражей, но промолчал и подошёл к алтарю.

Принц Карл крикнул:

— Покороче, ваше преподобие! По возможности сократите службу!

Раздражённый подобной бесцеремонностью, пухлый епископ пролистал страницы своего еретического молитвенника и, отыскав нужные строчки, повернулся к присутствующим.

— Невеста пусть встанет справа от меня. Жених — слева.

Крейтон подчинился сразу, но Элизабет замешкалась, и тогда маркиз Ормонд легонько подтолкнул её вперёд.

Элизабет казалось, что ей снится странный сон — только вот все это творилось наяву. Еретический священник произносил знакомые с детства слова, правда, не на божественной латыни, а на греховном английском языке.

— Во имя отца, и сына, и святого духа! — провозгласил он и разразился было традиционной речью… но тут Карл бесцеремонно дёрнул его за рукав и знаком велел поторапливаться.

Епископ вспыхнул, но перешёл к сути обряда:

— Спрашиваю и призываю вас обоих ответить — как ответите вы в день Страшного суда, когда тайны всех сердец должны быть раскрыты, — ведает ли кто из вас о препятствии, по причине которого вы не можете сочетаться перед господом узами законного брака? Если знаете, то признайтесь в этом теперь же, ибо те, кто соединяются, не облегчив душу, не соединены богом, и супружество их незаконно.

На миг воцарилась тишина, и Элизабет всем сердцем пожелала, чтобы нашлось хоть какое-нибудь законное препятствие к этому браку — ведь каждому ясно, что бог всемогущий не может одобрить такого союза! Никто, однако, не произнёс ни слова.

— Назови своё имя, сын мой, — обратился епископ к Крейтону.

— Эдуард Гэррэт, виконт Крейтон.

— Эдуард Гэррэт, желаешь ли ты взять в жёны эту женщину, чтобы жить с ней вместе по слову божию в святом супружеском союзе? Желаешь ли ты любить её, утешать её, почитать и беречь её в болезни и здравии и, оставив всех других, хранить себя только для неё… — при этих словах Элизабет презрительно фыркнула, -…всю оставшуюся жизнь, отпущенную тебе господом?

Крейтон нагло улыбнулся невесте:

— Да!

Епископ обратился к Элизабет:

— Назови своё имя, дитя моё.

— Вирджиния Элизабет Кэтрин, — сдавленно проговорила она.

— Что, что? — Епископ приложил к уху ладонь. — Извини, дочь моя, но я тебя не расслышал.

— Вирджиния Элизабет Кэтрин, графиня Рейвенволд! — сердито выкрикнула женщина.

— А-а!

Епископ нашёл нужное место в молитвеннике и продолжил:

— Вирджиния Элизабет Кэтрин, желаешь ли ты взять в мужья этого мужчину, чтобы жить с ним вместе по слову божию в святом супружеском союзе? Желаешь ли ты любить его, утешать его, почитать его в болезни и здравии и, оставив всех других, хранить себя только для него всю оставшуюся жизнь, отпущенную тебе господом?

Вот уж действительно, повинуйся и служи! Все внутри Элизабет отчаянно кричало «нет!», но ведь она перед богом поклялась принцу пройти этот фарс до конца… И всё же, до чего трудно произнести одно-единственное слово, которое отдаст её во власть этого негодяя Крей-тона!…

— Да, — в гнетущей тишине шепнула Элизабет.

Старик опять её не расслышал, и тогда она яростно крикнула:

— Да!

Да поразит проказа принца и Крейтона!

Епископ с облегчением вздохнул и обратился к присутствующим:

— Кто выдаёт эту женщину замуж?

Опять возникла неловкая пауза, но потом вперёд шагнул принц Карл.

— Мы её выдаём. — Он взял холодную руку Элизабет и вложил её в огромную жаркую ладонь Крейтона.

Священник обратился к жениху:

— Повторяй за мной, сын мой: «Я, Эдуард Гэррэт…»

Ироническая усмешка на лице Крейтона увяла.

— Я, Эдуард Гэррэт.

— …беру тебя, Вирджиния Элизабет Кэтрин, в жёны…

— Беру тебя, Вирджиния Элизабет Кэтрин, в жёны.

— …чтобы жить с тобой отныне и впредь…

— Чтобы жить с тобой отныне и впредь.

— …в радости и печали, в богатстве и бедности…

— В радости и печали, в богатстве и бедности.

— …в болезни и здравии, в любви и заботе…

— В болезни и здравии, любви и заботе, — повторил Крейтон, саркастически кривя губы.

— …пока смерть не разлучит нас по святому божьему умыслу, и в том я даю тебе моё слово.

— Пока смерть не разлучит нас по святому божьему умыслу, и в том я даю тебе моё слово.

Какое издевательство, думала Элизабет. Хорошо, хоть Крейтон перестал усмехаться, произнося такую чудовищную ложь.

Епископ обратился к Элизабет.

— Повторяй за мной, дочь моя: «Я, Вирджиния Элизабет Кэтрин…»

Жаркая волна гнева окатила Элизабет. Она выпрямилась во весь рост, вскинула голову и громко, звенящим голосом произнесла:

— Я, Вирджиния Элизабет Кэтрин.

— …беру тебя, Эдуард Гэррэт, в законные мужья…

— Беру тебя, Эдуард Гэррэт, в законные мужья!

— …чтобы жить с тобой отныне и впредь…

— Чтобы жить с тобой отныне и впредь! — Странно, но от собственного крика ей стало легче.

— …в радости и печали, в богатстве и бедности…

— В радости и печали, в богатстве и бедности!

— …в болезни и здравии…

— В болезни и здравии!

— …чтобы любить, беречь и повиноваться, пока смерть не разлучит нас…

Элизабет вызывающе посмотрела на Крейтона и повторила слова епископа, но на сей раз тише:

— Чтобы любить и беречь, пока смерть не разлучит нас.

Крейтон удивлённо вскинул бровь, а епископ нахмурился, явно гадая, произнесла ли она «повиноваться». Элизабет одарила старика молящим и совершенно невинным взглядом.

Епископ отёр платком вспотевший лоб и продолжил:

— Принесли ли вы кольцо?

И тут Крейтон молниеносно сунул в карман левую руку, на которой вызывающе сверкал золотой перстень.

— У меня нет кольца для леди.

Этот выскочка пожалел для неё даже такой малости!

Как и раньше, на помощь пришёл принц.

— Вот. — Он снял с мизинца великолепный, оправленный в золото сапфир и положил его на раскрытый молитвенник епископа. Ухмыльнувшись, принц Карл повернулся к Крейтону:

— Считай это подарком.

— Ваше высочество сама щедрость, — лукаво улыбнулся в ответ Крейтон и надел кольцо на палец Элизабет.

— Ого. В самую пору. — В его огромной руке изящная ладошка Элизабет казалась совсем крохотной. На длинных, крепких пальцах бледнели шрамы. Один палец, очевидно, был сломан и неправильно сросся.

Проказливо блестя глазами, Крейтон повторял за епископом:

— С этим кольцом я беру тебя в жёны и буду верно служить тебе своим телом…

Вот уж действительно! Губы Элизабет сжались в тонкую, твёрдую линию.

— …и всею своею собственностью я тебя одарю…

— И всею своею собственностью я тебя одарю…

— …во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь!

— Во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь!

Элизабет вырвала руку из ладони Крейтона.

Святой отец набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы продолжать службу, но тут принц Карл бесцеремонно прервал его, подняв руку:

— Благодарим, ваше преподобие. Превосходная служба.

— Но, милорд, — возразил изумлённый епископ, — я ведь не закончил. Не прочитано ещё несколько молитв благословения, отрывки из Священного Писания…

— Они женаты, не так ли? — стоял на своём упрямый принц.

— О да, они муж и жена, — подтвердил епископ, — но осталось ещё много молитв — о ниспослании детей и прочая, и наказ мужу и жене…

Калпепер громким голосом обратился к епископу:

— Мне сообщили, что свадебный стол уже накрыт.

Он взял священника под руку и повёл его к двери.

— Его высочество в честь праздника заказал тончайшие вина и изысканные яства. Вам ведь не хочется, ваше преподобие, чтобы горячее простыло, не правда ли?

Занятый мыслями о предстоящей трапезе за свадебным столом, епископ обернулся к новобрачным, торопливо осенил их крёстным знамением и скороговоркой пробубнил:

— Во имя отца, и сына, и святого духа объявляю вас мужем и женой.

И поспешил добавить:

— Не забудьте при первой же возможности принять святое причастие. И да благословит вас обоих господь!

Калпепер уже почти вытолкал его из часовни, когда епископ кивнул Гэррэту:

— Чуть не забыл! Сын мой, теперь ты можешь поцеловать невесту.

Ну уж нет. Целоваться с ним Элизабет не станет! Она зло покосилась на своего новоявленного супруга. Пусть только попробует к ней подступиться! Элизабет не намерена допустить подобную вольность в присутствии маркиза Ормонда и принца.

— Поцеловать невесту? — Крейтон взглянул на негодующее лицо новобрачной и громко рассмеялся:

— Нет, что-то не хочется!

Элизабет вовсе не желала, чтобы Крейтон её целовал, но с какой стати он её оскорбил?!

Между тем виконт, помрачнев, повернулся к Ормонду:

— Что касается тебя, даже не знаю, что и сказать. Я-то думал, что ты мне друг.

Ормонд протянул виконту руку:

— Я по-прежнему твой друг, Гэррэт, хотя сегодня ты вправе думать иначе.

Крейтон кисло усмехнулся, но тем не менее пожал протянутую руку.

— С такими друзьями… Ты заплатишь мне за это, Ормонд.

— Согласен, милорд, я задолжал тебе, — ухмыльнулся маркиз. — Но не слишком. Рано или поздно тебе пришлось бы жениться, и твой выбор мог оказаться куда хуже.

Он проводил Гэррэта до выхода из часовни.

— Давай подождём год или два. И если тогда у тебя не пропадёт желание вызвать меня на дуэль — я буду к твоим услугам.

Элизабет осталась в одиночестве стоять у алтаря.

Нет, сегодня она предостаточно хлебнула унижений!

— Господа, неужели у вас принято вести себя так, будто все леди в вашем окружении туговаты на ухо или простолюдинки?

Похоже, маркизу Ормонду и впрямь стало стыдно за допущенную бестактность. Он поклонился графине:

— Тысяча извинений, миледи!

Крейтон же и не подумал извиняться.

В этот момент к ним подошёл принц.

— Идёмте, Ормонд. Нас ждёт свадебный пир.

Крейтон направился вслед за ними, но принц Карл остановил его:

— А вам, новобрачные голубки, не доведётся принять участия в празднестве, которое мы устраиваем в вашу честь. Карета ждёт, и она доставит вас прямо в порт.

— Как, уже сейчас? — откровенно изумился Крейтон. — Я надеялся, — он озорно глянул на Элизабет, — отдохнуть хоть одну ночь…

Принц расхохотался:

— Придётся вам потерпеть с приятным завершением брачного обряда! Разве только устроитесь, как то должно новобрачным, в дорожной карете. Прощайте!

И принц, развеселившись, вышел из часовни, а за ним последовала свита, на ходу обмениваясь солёными шутками. Элизабет сгорала от унижения и злости. Какая грубость! Эти люди обходятся с ней, точно с уличной девкой! Ну нет, такого она больше не позволит!

— Пойдём, Бесс. — Низкий голос Крейтона эхом прокатился под сводами крошечной часовни. — Не время показывать характер. Пора ехать.

— Бесс? — Не веря своим ушам, Элизабет недоверчиво оглянулась на своего свежеиспечённого супруга. — Моё имя — Элизабет, сэр, и я не буду отзываться ни на какое другое!

— «Элизабет» звучит слишком официально. Я буду звать тебя Бесс.

Господи, как же она ненавидит эту дерзкую, самоуверенную ухмылку!

— Нравится тебе это или нет, ты — моя жена перед лицом господа и закона.

— Господа? — взвилась Элизабет. — Так вы и впрямь решили, будто меня касается лепет вашего епископа-еретика?! Нет и нет, сэр! В глазах истинной веры у вас нет никаких прав — ни на меня, ни на моё имя!

— Ошибаешься, Бесс, — почти ласково заверил Крейтон. В гневе женщина размахнулась, чтобы влепить наглецу пощёчину, но виконт ловко увернулся от удара и без лишних церемоний сгрёб в свои медвежьи объятия непокорную супругу.




9.


Элизабет надеялась улизнуть и тайком добраться до Лувра, чтобы искать защиты у королевы, но виконт Крейтон словно разгадал её замыслы. Он бесцеремонно подхватил супругу на руки и понёс к выходу по залам дворца. Элизабет брыкалась изо всех сил, пытаясь вырваться из объятий Крейтона, но виконт лишь сильнее прижимал её к своей широкой мускулистой груди. На все проклятия и угрозы он отвечал новыми насмешками, а когда Элизабет разошлась уже не на шутку — пригрозил, что прилюдно задерёт ей юбки и как следует выпорет. Тогда женщина притихла — и не только потому, что испугалась позора. Слишком хорошо помнила она, как измывался над нею Рейвенволд… а ведь Крейтон был куда сильнее и выше покойного графа! И Элизабет смирилась — пока.

Когда Крейтон вышел на крыльцо, предместье Сен-Жермен тонуло в ночной темноте. Во внутреннем дворе ожидали две кареты, уже запряжённые лошадьми. Принц сдержал слово и выделил для охраны путешественников двадцать вооружённых до зубов мушкетёров.

Из первой кареты выскочила Гвиннет и стремглав бросилась к хозяйке:

— Миледи, что случилось? Вам нехорошо?

И озадаченно воззрилась на золотоволосого великана, который нёс на руках Элизабет.

— Это ещё кто такой?

— Уймись, хлопотунья, — усмехнулся Гэррэт. — Твоя хозяйка цела и невредима. Кроме того, она теперь — моя жена, так что я сам о ней позабочусь.

И, не обращая внимания на квохтание служанки, направился к каретам. Он прекрасно понимал, что стоит поставить графиню на землю, как она пустится наутёк во всю прыть. Поэтому Гэррэт велел одному из мушкетёров охранять вторую дверцу кареты, а сам бережно усадил жену на обитое бархатом сиденье.

— Подвинься, Бесс, — велел Гэррэт. Согнувшись в три погибели, он боком пролез в карету, уселся рядом с Элизабет и захлопнул за собой дверцу.

Элизабет в ужасе высунулась в окошко.

— Гвиннет! Не оставляй меня!

Гэррэт отодвинул её и хладнокровно разъяснил служанке, что рядом с мужем графиня в компаньонке не нуждается, а потому пускай Гвиннет едет во второй карете, вместе с прочими слугами.

Гвиннет заколебалась, разрываясь между преданностью графине и распоряжением Гэррэта.

— Простите, миледи, — наконец огорчённо пробормотала она и ушла.

Карета дёрнулась, загремела по булыжной мостовой, Элизабет откинулась на подушки, которыми было обложено сиденье. Ей было не по себе под пристальным, оценивающим взглядом Крейтона — виконт рассматривал её, словно музейный экспонат или же военный трофей.

— Ну вот, так будет намного уютнее, — он потянул за шнур, которым были подвязаны занавески. Тяжёлая ткань с громким шорохом развернулась, наглухо закрыв окошки и надёжно спрятав тех, кто сидел в карете, от любопытных взглядов.

— Зачем вы опустили занавески? Сейчас же откройте!

Элизабет прижала к груди подушку, словно щит. Неужели виконт и впрямь решил последовать скабрёзному совету принца?

Крейтон и бровью не повёл.

— Так безопаснее. Нас никто не должен видеть. По крайней мере, до тех пор, пока мы не отъедем от Парижа на приличное расстояние.

Элизабет подальше отодвинулась от супруга, хотя в темноте кареты сделать это было нелегко — виконт был слишком могучего сложения, а его длинные ноги никак не умещались под сиденьем. Даже сквозь юбки Элизабет ощущала жар его мускулистого бедра.

Тут карету сильно тряхнуло, Крейтона толчком швырнуло прямо на Элизабет. Женщина зажмурилась в ожидании удара — но ничего не произошло. Открыв глаза, Элизабет увидела, что Крейтон нависает над ней, упираясь руками в спинку сиденья. Горячее дыхание обжигало её лицо.

— Извини. Я тебя не ушиб? — В голосе его звучала неподдельная забота.

— Нет. — Она качнула головой, внезапно ощутив, какую мощь источает это крепкое, мускулистое тело. Боже, какой великан! Поскорей бы он вернулся на своё место… И всё же от его близости у Элизабет замирало сердце.

Крейтон чуть отодвинулся, рассматривая её вдовий чепец.

— Эта штука пристёгивается? Булавками там или чем-нибудь ещё?

— Никаких булавок, — кратко отозвалась Элизабет. — А что?

— А то, что он тебе больше не понадобится. Сегодня ночью, во всяком случае.

Не успела она сказать и слова, как виконт проворно сдёрнул разом и чепчик, и вуаль. Жёсткие, иронические черты Крейтона слегка разгладились.

— Что дрожишь? Я ведь тебя не укушу!

Элизабет промолчала. Муж уверенной рукой высвободил и расправил её длинные золотистые локоны.

— Так-то намного лучше, — сказал он наконец, и суровые голубые глаза его заметно смягчились. — У тебя такие красивые волосы, Бесс. Не надо их прятать.

Опять это ненавистное имя — и как раз тогда, когда Крейтон проявил наконец человеческие черты!

Насупясь, Элизабет неловко поправила распустившиеся волосы.

— Я закрываю волосы, сэр, потому что я — в трауре. Не только по мужу, но и по любимой сестре.

— По первому мужу, — поправил Крейтон, пристально вглядываясь в её лицо. — Должно быть, это ужасно — потерять сестру. Вы были близки, не так ли? Леди Шарлотта часто рассказывала о тебе, и всегда с таким восторгом…

— Вы знали друг друга? — Элизабет не скрывала удивления. Шарлотта никогда не упоминала Крейтона в своих письмах. Впрочем, что тут удивительного? Английские эмигранты держались в Париже тесной, сплочённой группой. Конечно же, они были знакомы. Лишь сейчас она вспомнила, что видела виконта в церкви на похоронах Шарлотты.

Крейтон вернулся на своё место.

— Мы были друзьями, — просто ответил он. — Она была сама доброта. Никогда никого не осуждала, принимала всех такими, как есть. Мне будет её не хватать.

По щекам Элизабет заструились горячие слезы.

— Вот те раз, — пробормотал Крейтон, — я вовсе не хотел тебя огорчить. На, возьми. — Он протянул Элизабет аккуратно выглаженный платок. — Тебе неприятно, что мы заговорили о твоей сестре?

— Нет, нисколько, — пролепетала Элизабет, осушая слезы. — Просто впервые со дня похорон кто-то заговорил о ней. Наверно, я ещё не готова к такой беседе. Да к тому же так устала… и голодна.

— О, это поправимо. — Крейтон пошарил под сиденьем и выдвинул корзину с провизией.

Порывшись в корзине, он достал бутылку вина и два серебряных кубка.

— Ты, должно быть, и впрямь умираешь с голода. Как только я раньше не догадался? Выпей пока вина, а я накрою для нас ужин.

Виконт развернул промасленную бумагу, достал пирожки с мясом, аккуратно и тонко нарезал сыр и хлеб, сложил все на плотной салфетке и лишь после этого утвердил импровизированный столик у неё на коленях.

— Спасибо, — пробормотала Элизабет, почти сожалея, что голос её помимо воли прозвучал так угрюмо.

Она так устала и проголодалась, что вино сразу ударило ей в голову. Насытившись, Элизабет откинулась на подушки… и сама не заметила, как погрузилась в крепкий сон.

Она свернулась клубочком на сиденье, ощущая сквозь сон упругое, мягкое, невыразимо уютное тепло. Мерный стук копыт баюкал её, словно колыбельная. Сонно вздыхая, Элизабет поудобнее устроилась в этом мягком тепле — и заснула крепче, наслаждаясь небывалым, умиротворённым покоем.

И лишь проснувшись, Элизабет обнаружила, что угрелась, словно котёнок, в объятиях виконта, уткнулась щекой в его широкую мускулистую грудь.

Вспыхнув от нестерпимого стыда, Элизабет поспешно отпрянула от Крейтона — и тот, конечно же, проснулся.

— Хорошо выспалась, Бесс? — спросил он, зевая и сладко потягиваясь.

— Х-хорошо, — запинаясь, пробормотала Элизабет — и в крайнем смущении даже не заметила, что он назвал её Бесс.




После краткого отдыха карета покатила дальше. Поправив занавеску, Гэррэт пристально взглянул на сидевшую рядом женщину.

— Сдаётся мне, что сейчас самый подходящий момент обсудить наши дела.

— Очень хорошо. — Элизабет зябко обхватила руками плечи. О чём Крейтон собирается говорить с ней?

— Наш союз нельзя назвать браком по любви, но скажи, разве мало подобных браков?

Он подался вперёд, опёрся локтями о колени.

— Я хочу сказать вот что: мы с тобой оба не хотели этого брака, но так уж случилось. Это — данность. Мы должны признать это и решить, как нам жить дальше.

Сдвинув брови, Гэррэт сосредоточенно разглядывал свою ладонь, затем всё же отважился заглянуть в глаза Элизабет.

— Думаю, мы сможем договориться. У тебя будет своя жизнь, у меня — своя.

Элизабет поняла, к чему он клонит.

— У вас будут свои друзья…

Лицо Крейтона прояснилось.

— Именно.

— А у меня свои, — закончила она вызывающе.

— Верно, — улыбнулся он. — Доколе ты будешь поступать осмотрительно, я постараюсь смотреть на некоторые вещи сквозь пальцы.

Гэррэт заколебался:

— Но совсем другое дело, когда это касается детей.

Дети! Боже праведный, вот оно, наконец! Что сказать ему? Солгать? Но потом, когда он узнает правду, всё станет во сто крат тяжелее! А правду Гэррэт узнает обязательно.

— Детей? — с трудом она повторила роковое слово.

— Да. — Голубые глаза Крейтона подёрнулись дымкой. — Если у тебя будут дети, пусть они будут от меня. Ублюдки мне не нужны.

Элизабет могла бы сказать, что тревожиться ему не о чём… но смолчала, с трудом скрывая страх. Крейтон лукаво улыбнулся:

— Моя мать говорит, что не сможет умереть спокойно, пока я не произведу на свет наследника.

Именно этого она и боялась! Элизабет сменила тему на менее опасную:

— Ваша мать жива?

Она никак не могла представить себе Крейтона рядом с матерью. Или в кругу домашних.

— Слава создателю, да! Она тебе понравится. Очень славная. Она живёт в Чествике с моими сёстрами.

Мать и сестры, подумала Элизабет. Знают ли они о его бастардах?

Крейтон откинулся на подушки, явно сочтя разговор законченным.

— Если не случится ничего неожиданного, мы будем в гостинице вовремя — и сегодня вечером будем спать в настоящей постели.

Элизабет сжалась. Гостиница и настоящая постель?

Неужели Крейтон мог… ожидать от неё исполнения супружеских обязанностей? Он ведь ясно сказал, что теперь Элизабет его жена, и он своего не упустит. Едва они останутся одни, Крейтон овладеет ею… и Элизабет не в силах будет ему помешать. Так ловушка еретического брака захлопнется окончательно, и её душа будет обречена на вечные муки.




10.


Гэррэт вышел из дверей гостиницы и заглянул в карету. Бесс сидела в ожидании, напряжённая и прямая, как пика, её руки покоились на коленях. Гэррэт наклонил голову и криво улыбнулся.

— Ну, Бесс, есть две новости — хорошая и плохая. С какой начать?

— Сперва я хотела бы выбраться из кареты. — Она устремила на него пронизывающий взор. — Позвольте же мне наконец выйти, виконт.

Гэррэт повиновался и отошёл в сторону, ожидая, когда супруга сойдёт с подножки. Выбравшись из кареты, Элизабет одёрнула мятые юбки и с вызовом взглянула на Гэррэта.

— Какую же плохую новость вы хотите мне сообщить?

Гэррэт почти не удивился, что она попросила прежде назвать плохую новость. Он глубоко вздохнул:

— В гостинице полно французских солдат. Они спят после попойки.

Он ожидал услышать поток возмущённых слов, но Элизабет лишь кратко осведомилась:

— А хорошая новость?

Гэррэт усмехнулся:

— Есть только одна свободная комната, и боюсь, нам придётся провести эту ночь вместе.

В ответ Бесс одарила его ледяным взглядом. Позабыв на мгновение о том, что вокруг толпятся мушкетёры и слуги, она упёрла руки в бока и громко заявила:

— Может быть, мне и предстоит ночевать в одной комнате с вами, сэр, но из этого вовсе не следует, что спать мы будем в одной постели!

— Ясно. — Гэррэт ослепительно улыбнулся. — Кровать, стало быть, достанется вам одной?

Так вот что она затевает! Отлично, он принимает её игру. Гэррэт галантно предложил Элизабет руку.

— Может быть, мы обсудим это за ужином, Бесс — без свидетелей?




Солнце только зашло, когда супруги покончили с простым, но обильным и довольно вкусным ужином — тушёный цыплёнок, ржаной хлеб, яблочный пирог и крепкое вино. Как обычно, графиня ела мало, хотя Гэррэт подкладывал ей кусочки побольше и повкуснее.

Прихватив бокал вина, он устроился в массивном, неказистого вида кресле и устремил взгляд на огонь, полыхавший в камине.

— Мы отправимся в путь ещё до рассвета, так что лучше лечь спать пораньше. Мне послать за Гвиннет или сегодня тебе помощь служанки не понадобится?

В комнате воцарилась неловкая тишина, которую нарушил ровный голос графини:

— Гвиннет поможет мне снять платье.

— Ах да! Все эти кнопки, узелки и крючки… — Гэррэт поднялся, велел одному из солдат позвать служанку и снова уселся в кресло.

— У женщин всегда столько хлопот, чтобы лечь в постель, — философски заметил он, все так же неотрывно глядя на языки пламени в камине. — Неужто ваша сестра не может обойтись без суеты?

— Судя по тому, сэр, что я слышала о вас, вы знаете женщин лучше, чем они сами.

— Хороший ответ! — рассмеялся Гэррэт.

Он обернулся — Бесс по-прежнему неподвижно сидела за маленьким обеденным столиком. Вся её поза выражала крайнюю усталость. В неверном свете свечи графиня была похожа на маленькую девочку, усталую и обиженную, которой давно пора баиньки. Полумрак смягчил резкие черты её измождённого лица.

Странное всё-таки создание досталось ему в жёны! Эта женщина не желает никому покоряться и ведёт войну со всем миром. Впрочем, эта война, похоже, давно её утомила. Гэррэт вдруг посочувствовал Элизабет всем сердцем.

Всегда ли она была такой? Помнится, Калпепер рассказывал про отца Элизабет — строгий, религиозный старец с жёстким характером. Возможно, непреклонный характер Элизабет порождён её тяжёлой жизнью и выкован в бесконечной борьбе за существование. Гэррэт вспомнил о искренней приязни, человеческом тепле и веселье, которые всегда царили в усадьбе Крейтонов.

Он не мог вообразить, как Бесс смеётся. Полноте, да умеет ли она вообще смеяться?

Гэррэту хотелось услышать её смех, но ещё больше — услышать, как Элизабет поёт, пусть даже тем неверным, пронзительным, пьяным голосом, каким пела три года назад в часовне.

Вот только пусть бы на этот раз избрала другой повод для пения!

Как же пробудить в этой ледяной статуе золотоволосую фею, которая открылась Гэррэту той ночью? Он готов биться об заклад, что в Бесс ещё довольно жизни, просто она загнала свои чувства глубоко внутрь и сама же страдает от того, что не в силах выпустить их на волю. Такое с ходу не исправишь, ну да Гэррэт всегда отличался хорошим терпением. А попытаться, право, стоит. Он ничего при этом не потеряет, зато приобрести может многое.

Он поднялся с кресла и подошёл к Элизабет.

— Что ж, коли я такой по женской части — почему бы мне не помочь тебе улечься в постель по всем правилам?

И легко вынул из её волос булавку, затем другую.

Элизабет мгновенно напряглась всем телом. Так было всегда, когда Гэррэт оказывался поблизости. Что ж, пускай она его на дух не переносит — однако ж каждое его прикосновение пробуждает в ней ясный и недвусмысленный трепет. И всё же… нет, он просто не в силах понять эту женщину.

Ещё три булавки — и роскошные золотистые локоны привольно рассыпались по плечам. Элизабет не проронила ни слова. Хотя её волосам недоставало блеска, они были мягкими и шелковистыми на ощупь. Гэррэт заглянул в открытый дорожный саквояж, стоявший возле

Элизабет, и увидел деревянную гребёнку с редкими зубьями. Такая гребёнка скорее пристала горничной, нежели графине.

Как только они достигнут Лондона, Гэррэт накупит ей гребней из слоновой кости и платьев из тончайшего шелка и, конечно же, подарит ей сапфиры, которые так удивительно сочетаются с цветом её глаз. Может быть, тогда Бесс наконец осознает, что все тяготы и лишения в её жизни закончились?

Он взял неказистую гребёнку и принялся неторопливыми, хорошо рассчитанными движениями расчёсывать золотистые локоны.

— Как у меня получается?

— На ночь волосы мне расчёсывает Гвиннет. Я предпочла бы, чтобы она делала это и впредь, — сдавленно произнесла Бесс.

Он остановился. В её голосе слышался страх — не простой испуг, а животный страх. Гэррэт опустила глаза — женщина с такой силой вцепилась в подлокотник кресла, что пальцы у неё побелели.

Гэррэт отложил гребёнку и присел напротив Элизабет.

— Нам надо поговорить, Бесс. — Мягкой улыбкой он попытался её ободрить. — Может, будет проще, если ты станешь называть меня Гэррэт?

Элизабет искоса глянула на него и промолчала.

— Гэррэт — простое имя и его легко запомнить. Неужели я прошу слишком многого?

— Гэррэт. — Она произнесла его имя, словно выплюнула застрявшую в зубах кость.

— Спасибо. Теперь, когда мы с тобой назвали друг друга по имени, я хочу задать тебе один вопрос. — Он заглянул в её непроницаемые голубые глаза. — Скажи, отчего ты меня боишься?

Элизабет отвела глаза.

— Я вас не боюсь. — Голос её зазвенел, как натянутая струна.

— В самом деле? Почему же ты замираешь всякий раз, когда я подхожу к тебе, и вздрагиваешь при каждом моем прикосновении?

— Я вас не боюсь, — повторила она упрямо и теперь в упор взглянула на Гэррэта. — Просто мне неприятны и ваше присутствие, и ваши прикосновения.

Гэррэт покачал головой и улыбнулся.

— Ты увиливаешь от ответа. Так чего же ты всё-таки боишься?

Элизабет поднялась, обхватила себя руками за плечи.

— Я прекрасно понимаю, что вы задумали совершить сегодня ночью. Вы заявили об этом совершенно определённо.

И отошла подальше от Гэррэта, к самому камину.

— Конечно, вы способны принудить меня к плотскому греху — но полюбить грех вы меня не заставите. Так же, как не заставите полюбить вас.

Лицо графини розовело в отсветах пламени камина, но казалось, и пламени не под силу растопить ледяную маску, сковавшую её черты.

— Я не невинна. За шесть лет жизни с Рейвенволдом я узнала, что такое близость между мужчиной и женщиной. Главное же, я поняла, что близость такого рода доставляет радость одному мужчине.

Она с вызовом взглянула на Гэррэта.

— Я знаю, что за дверью на страже стоят ваши люди. И никто не придёт мне на помощь, если я закричу. Вы сильнее меня, больше меня — я не в силах помешать вам совершить задуманное. Посему, если вы непреклонны в своём стремлении овладеть моим телом, прошу только одного — не причинять мне боли. И покончить со всем этим как можно быстрее.

Элизабет опять отвернулась к огню. Рейвенсволду обычно хватало нескольких минут. Если только он не был слишком пьян — тогда мерзостное соитие длилось бесконечно.

— Граф Рейвенволд был единственным мужчиной в твоей жизни? — Гэррэт глядел на женщину, застывшую у камина.

— Разумеется! Разве могло быть иначе?

— И никаких любовников, возлюбленных?

Теперь Бесс смотрела на него с откровенным презрением.

— Как это ни трудно для вас, постарайтесь понять, что в этом мире существуют и порядочные женщины, женщины, которые хранят верность мужу и однажды данному слову. В моей жизни был только один мужчина — мой супруг перед господом.

— Вот оно что… — Гэррэт поджал губы. Это объясняло многое. Интересно только узнать, подавил ли безудержный эгоизм Рейвенволда в Элизабет даже самый зародыш нежности? Или какие-то нежные чувства в её душе всё-таки остались, правда, накрепко скованные скорлупой самодовольства и ханжеской непогрешимости.

— Бедная Бесс, — искренне посочувствовал он. — Ты даже не догадываешься, какое это счастье, когда тебя любят.

— Счастье? — На губах её дрогнула горькая усмешка. — Мне не так много известно о счастье, сэр, но что такое обязанности, я знаю хорошо. И что такое честь — тоже. Труд в поте лица, служение господу и моему королю — вот принципы, которые я исповедую и которыми руководствуюсь в жизни.

Она говорила без запинки, словно вызубрила эти слова наизусть.

— Счастье, удовольствие — эфемерная, преходящая вещь. Оно не служит вечной или хотя бы великой цели.

— Да что ты, Бесс! Служит, да ещё как!

Да уж, подумал Гэррэт, непочатый край работы. Много, очень много времени потребуется, чтобы Бесс оттаяла. Гэррэт откинулся в кресле. Пожалуй, с этой женщиной нужно говорить без увёрток.

— Успокойся, Бесс, я никогда не навязывал себя женщинам, и уж тем более не стану навязывать свои ласки тебе. — В голосе его зазвучала неприкрытая ирония. — Да и к чему — ведь вокруг столько женщин, которые не только рады заполучить меня, но даже сами меня преследуют. Не тревожься, Бесс, я ничуть не пострадаю из-за твоей холодности.

Дерзкая откровенность Гэррэта привела женщину в ужас.

— Вы — невозможный человек, сэр!

— Ничего подобного, самый что ни на есть обычный! И довольно пока об этом! Я, знаешь ли, чертовски устал.

С этими словами он невозмутимо стянул с себя сапоги, затем поднялся и расстегнул широкий кожаный ремень.

— Ещё одно, впрочем. — Гэррэт кивнул в сторону кровати. — Я собираюсь спать в этой самой постели. Если ты не против, можешь присоединиться ко мне. Обещаю, что не дотронусь до тебя и пальцем. Плевать мне на твои принципы — я хочу хорошенько выспаться.

Гэррэт снял ремень и одним движением стащил через голову рубаху из тонкой замши.

Бесс замерла при виде его обнажённого торса.

Гэррэт двигался намеренно неторопливо — чтобы супруга успела получше его рассмотреть.

Походная жизнь закалила Гэррэта, и при каждом движении под его гладкой кожей переливались стальные мускулы. Бесс не доводилось прежде видеть обнажённым молодого привлекательного мужчину — ведь покойный граф был рыхл телом, чрезвычайно волосат, да и его обвисший большой живот не слишком тешил взгляд.

Гэррэт ухмыльнулся:

— Вслед за рубашкой обычно снимают штаны, Бесс. Если ты не горишь желанием увидеть то, что находится у меня ниже пояса, лучше отвернись.

Он забрался в постель и до пояса укрылся покрывалом.

— Ну вот, теперь можно смотреть. Ничего не видно.

Гэррэт с наслаждением развалился на пуховой перине — пускай себе и комковатой, но после двух ночей непрерывной тряски в карете она казалась мягкой, точно облако. Приоткрылась дверь, и в спальню нырнула запыхавшаяся от усердия Гвиннет.

— Когда разденешься, Бесс, погасите свечи. И постарайтесь не слишком шуметь. Я очень устал.

Элизабет пододвинула кресло поближе к огню и плотнее закуталась в подбитый мехом плащ. Почему ей так холодно? В камине весело трещат дрова, тесная комнатушка прогрелась отменно — и всё же леденящий холод пробирает Элизабет до самых костей.

И отчего ей так стыдно и страшно? Как в те времена, когда она, маленькая девочка, набедокурив, ожидала, что сейчас отворится дверь, войдёт отец с кожаным ремнём в руке и начнёт её воспитывать? Напротив, ей следует радоваться. Её мольбы услышаны. Крейтон дал слово не требовать от неё любви силой. И всё же Элизабет почему-то не радовалась. Она чувствовала себя совсем разбитой, и одна мысль неотвязно мучила её: обманом её заманили в ловушку, откуда невозможно улизнуть.

Элизабет бросила быстрый, опасливый взгляд на мужчину, который свернулся клубком на своей стороне кровати. Убедившись, что глаза Гэррэта закрыты, а его дыхание глубоко и ровно, она позволила себе рассмотреть его повнимательнее.

Взгляд её задержался на густых бровях вразлёт. Удивительные брови! Они бросались бы в глаза ещё больше, если бы не прямой нос и чёткий абрис властного подбородка. Да, виконт красив — мужской неподдельной красотой, и всё же Элизабет предпочла бы мужчину с прочными моральными устоями.

Конечно, Крейтон не лишён положительных качеств. Он, судя по всему, знающий командир, решительный и уверенный в своих действиях. И когда захочет, манеры его безупречны. Беда в том, что он не джентльмен. Вот и все.

Элизабет отвернулась к камину. Джентльмен уступил бы ей кровать целиком.




Тремя днями позже, в предместье Лондона Элизабет, сидя в наёмном экипаже, поджидала виконта, который отправился по своим делам. Внезапно дверца распахнулась, и в карету стремительно ворвалась Анна Мюррей.

— Элизабет! — застрекотала она, захлопнув дверцу. — Ты замужем за виконтом Крейтоном? Вот уж не ожидала! Но как это случилось? Я просто сгораю от нетерпения и хочу услышать все до мельчайших подробностей. Невероятное сочетание — скромница леди Элизабет и ловелас виконт Крейтон! Какая захватывающая новость! Ещё до захода солнца в Англии все будут говорить только об этом.

Не заметив выражения боли и изумления на лице Элизабет, Анна продолжала:

— Из твоего мужа невозможно вытянуть ни слова! Они с Бамфилдом погрязли в делах и планах. Кажется, он даже не сообщил бы мне, что вы поженились, если б я не справилась о тебе и Шарлотте… — Анна запнулась, и улыбка её погасла.

— Прости, дорогая моя! Как же я глупа и бестактна — болтаю о пустяках, когда ты только что потеряла свою единственную сестру! — Исполнясь сочувствием, она принялась целовать затянутые в перчатки руки Элизабет.

— Я сочувствую тебе всем сердцем, поверь! Ещё раз прошу извинить меня за бестактность.

— Ты ни в чём не виновата.

Как обычно, безмерная доброта подруги тронула Элизабет, и она грустно улыбнулась.

— Теперь, когда не стало Шарлотты, твоя дружба так много для меня значит.

Слёзы хлынули из глаз Анны.

— А твоя — для меня, дорогая Элизабет.

И Анна тут же переключилась на менее печальную тему:

— Ну разве не чудо план, что составил Бамфилд? Никак не могу поверить, что ты и виконт будете работать вместе с нами. Это же так рискованно!

Элизабет нахмурилась:

— Рискованно? Анна, во что втянул тебя Бамфилд на этот раз?

— Ты действительно ничего не знаешь? — На хорошеньком личике Анны выразилось искреннее удивление.

— Не имею ни малейшего представления. Виконт… то есть мой муж упоминал лишь об отправке небольшого груза через канал, но разве это связано с риском?

Глаза Анны заблестели от волнения. Она наклонилась вперёд и прошептала так тихо, что Элизабет с трудом смогла разобрать её слова:

— Груз — это герцог Йоркский, и вы с Гэррэтом поможете нам спасти его.




Гэррэт совсем не удивился, застав в экипаже Анну Мюррей, которая оживлённо болтала с Элизабет. Он забрался в карету и втиснулся на сиденье рядом с графиней.

— Полагаю, вы уже вдоволь наговорились.

— Мы едва начали, — заявила Анна и одарила Гэррэта ослепительной улыбкой. — Догадайтесь, какая у нас новость? Графиня согласилась съездить за платьем. Я обо всём ей рассказала.

— Что?! — Гэррэт не верил собственным ушам. «Съездить за платьем» только с виду казалось невинным делом. «Платье для мисс Эндрю» было частью плана Бамфилда — рискованного и почти безумного. Втянуть во всё это Бесс…

Анна кивнула.

— Я не осмелилась бы доверить служанке платье мисс Эндрю. Помощь графини будет для нас бесценна, уверяю вас! — Она радостно заулыбалась. — К тому же вы с графиней могли бы отвлечь на себя погоню, когда… гм… мисс Эндрю уже будет с нами. Она почти такого же роста, как мисс Эндрю, а вы лишь на несколько дюймов выше Джозефа. Случись что, никто вас не различит. Когда дело будет сделано, вы с миледи отправитесь в экипаже на другой конец Англии — прекрасный ложный след!

Гэррэт нахмурился. Анна, безусловно, права — Бесс и вправду может им пригодиться. У этой озорной женщины острый неженский ум. И всё же… Вряд ли принц Карл захотел бы настолько довериться графине.

— Всё это нужно обдумать. Не уверен я, что Бесс следует вовлекать в это дело.

— Вы опоздали, — резко ответила Элизабет, воинственно вскинув голову. — Я уже слишком много знаю, чтобы отступать… и, конечно же, с радостью помогу Анне.

Возразить на это было нечего. Обречённо вздохнув. Гэррэт откинулся на подушки.

— Вас подвезти, мисс Мюррей?

— Нет, спасибо. — Анна надвинула ниже капюшон плаща. — У нас с Джозефом ещё есть дела. — Она подмигнула Бесс. — Джозеф снял на вечер комнату над таверной, а я обещала его выкупать.

К изумлению Гэррэта, его бесстрастная супруга звонко рассмеялась.

— Ты стала настоящей бесстыдницей!

— Нет пока, но стараюсь, — отозвалась Анна и захлопнула дверцу экипажа.

Элизабет смотрела вслед подруге с безотчётной нежной улыбкой.

— Тебе надо чаще улыбаться, Бесс, — тихо сказал Гэррэт, не сводивший с неё глаз. — Как ты хорошеешь, когда улыбаешься!

Лицо Элизабет мгновенно окаменело.

— Я улыбаюсь Анне, потому что она меня любит.

— Вот оно что! — воскликнул Гэррэт и, решив пустить в ход своё неотразимое обаяние, отвесил графине галантный поклон. — Тогда отныне я буду жить в ожидании того счастливого дня, когда ты улыбнёшься мне и только мне.

Элизабет скептически поджала губы:

— Не дождётесь, виконт. Не дождётесь.




11.


Укрывшись за занавеской, Гэррэт из кареты Бамфилда оглядывал зелёный полумрак Сент-Джеймского сада. В этот прохладный апрельский вечер лишь несколько прохожих прогуливались в саду, и ни один из них не был похож на Бамфилда. Гэррэта всё сильнее охватывала тревога.

Наконец из глубины парка вышли трое, с ног до головы закутанные в длинные плащи, и направились в сторону кареты. И лишь разглядев массивный подбородок Бамфилда и чёрную повязку на глазу под широкополой шляпой, Гэррэт облегчённо выдохнул.

Второй из троицы — лакей — забежал вперёд и распахнул дверцу кареты перед долговязым подростком, которому Бамфилд почтительно предложил забраться в экипаж. Миг спустя лакей захлопнул за ними дверцу и забрался на козлы рядом с кучером.

Едва карета двинулась, принц Джеймс немедленно сбросил нелепый парик, которым его снабдил Бамфилд.

— Крейтон! Я думал, что ты с моим братом в Париже.

— Ваше высочество, — вежливо склонил голову Гэррэт. — Принц Уэльский был чрезвычайно обеспокоен безопасностью своего высокородного брата, поэтому он послал меня, чтобы содействовать побегу вашего высочества.

За годы, прошедшие с их последней встречи, его высочество Джеймс ещё не превратился из мальчика в мужчину, но в глазах его светилась почти старческая умудрённость. Война отняла у него не только родителей, но и детство.

Лошади бежали резво и скоро вынесли карету за пределы сумрачного Сент-Джеймского парка. Принц Джеймс залился торжествующим смехом. В мгновение ока он снова превратился в обыкновенного мальчугана с блестящими от возбуждения глазами и свежим личиком. Толкнув Бамфилда в плечо, его высочество произнёс:

— А ведь мы выкарабкались-таки, Бамфилд! Ей-богу выкарабкались! Вот она — свобода!

— Ради бога, ваше высочество, не так громко! Бамфилд предостерегающе приложил палец к губам.

Карета с грохотом промчалась по булыжной мостовой Черринг-Кросс, затем свернула на Стрэнд. Прошло ещё несколько минут, и карета замедлила свой бег, чтобы остановиться напротив Сейлсбери-Хаус.

Бамфилд помог принцу снова облачиться в огромный серый парик и шляпу, и все трое выбрались из кареты. Подождав, пока экипаж не отъедет подальше, заговорщики свернули в глухой узкий переулок, который выводил прямиком к реке.

Наёмный лодочник доставил их к Лондонскому мосту, а оттуда они со всеми предосторожностями добрались до дома доктора Лоу. Не успел Бамфилд постучать, как дверь распахнулась и раздался громкий шёпот Бесс:

— Ну наконец-то! Мы уже думали, что-то случилось. Час-то уже поздний!

Элизабет провела гостей в прихожую, где их ждала взволнованная Анна. Задвинув на двери тяжёлый засов, она повернулась к запоздалым путникам и присела в глубоком реверансе.

— Ваше королевское высочество.

Принц жестом велел ей подняться.

— Оставьте формальности. Переоденьте меня-и поскорее!

Принц Джеймс стащил с головы парик, будто шляпу. Его густые тёмные волосы упали на плечи.

— Как мне отблагодарить вас, мисс Мюррей, за вашу беспримерную отвагу? Чем воздать за риск, которому вы себя подвергали ради моего спасения?

Анна ответила принцу с несвойственной ей застенчивостью:

— Помощь вашему высочеству — уже достаточная награда.

Гэррэт шагнул к Бесс и взял её под руку.

— Ваше высочество, позвольте вам представить мою жену, графиню Рейвенволд.

— Мы знакомы с графиней. Встречались с ней при дворе — и не раз, — торопливо пробормотал принц. — Готово ли моё платье?

Молодая женщина кивнула, и у неё на губах появилась озорная усмешка.

— Разумеется, ваше высочество. Соблаговолите пройти наверх. Мисс Эндрю ждёт нас.

— Так ведите!

Все трое скрылись наверху, а Гэррэт и Бамфидд остались дожидаться их возвращения.

Гэррэт устроился поудобнее в кресле около камина и протянул к огню озябшие руки. Бамфилд сидел рядом и молча потягивал коньяк. В камине тихо потрескивали поленья. Офицеры ждали возвращения принца.

Наверху, в тесной комнате доктора Лоу, Элизабет зашнуровывала на принце лиф платья, а Анна в это же самое время трудилась над его причёской.

Принц Джеймс кривился и сердито ворчал:

— Клянусь своей верой, не понимаю, как вы, дамы, день за днём выносите такие мучения! Да от этого с ума можно сойти!

— Вот будет славно, если ваше высочество станет об этом вспоминать всякий раз, когда повстречает модно одетую леди, — отшутилась Элизабет.

Наконец превращение юноши в юную девушку было завершено. Нарумянив и припудрив свежее личико, дамы полюбовались на дело рук своих, а затем принялись учить принца семенящей походке и прочим женским ужимкам — без особого, впрочем, успеха.

Первой на лестницу вышла Анна. Она прошла в комнату и объявила:

— Мистер Эндрю, ваша сестра готова отправиться в путь. Это такая очаровательная девушка, что у меня нет слов, чтобы выразить своё восхищение.

Гэррэт и Бамфилд будто по команде вскочили на ноги… и сразу же у обоих мужчин вырвался возглас изумления. Гэррэт, признаться, никак не ожидал, что из принца Джеймса получится столь убедительная и, без всяких скидок, хорошенькая юная леди. Бедному Бамфилду придётся выдержать изрядный натиск, чтобы защитить свою «сестру» от нежелательного внимания со стороны женолюбивых мужчин, не без злорадства подумал виконт.

— Гром и молния! Ваше высочество — такая восхитительная юная леди, что просто уму непостижимо! — во всеуслышание заявил он, помогая принцу спуститься с крутой лестницы. — Ну что, мисс Эндрю, — с богом?

Принц Джеймс присел в неуклюжем подобии реверанса.

— С богом, сэр. Давно пора!

Они вышли в ночь и вслед за Бамфилдом и двумя его спутницами растворились в темноте.




12.


Крохотная шлюпка без огней подходила к крутому борту голландского купеческого судна. Сильный бриз, дувший со стороны канала, поднял нешуточные волны, и утлое судёнышко продвигалось не слишком быстро. Всё же с каждым ударом весел тёмный силуэт «голландца» рос и рос, а горевший на его бизань-мачте фонарь уже чётко выхватывал из темноты наглухо задраенные орудийные люки. Беглецы изнывали от волнения и страха. Придерживая от ветра капюшон, Элизабет с замирающим сердцем вглядывалась в корабль — полноте, да есть ли там хоть одна живая душа?

Анна горячо зашептала ей на ухо: — Когда подойдём близко, Джозеф подаст голландцам условный сигнал. Если с корабля прокричат одно только «да», значит, на судне нас ждёт засада «железнобоких».

— А если это и вправду так? — Сердце Элизабет трепыхнулось, как пойманная в силки птичка.

— Поплывём назад и будем грести как дьяволы.

— Но они же нас нагонят, верно?

— Все может статься. — Анна старалась не выказать страха. — Да не будет там никаких «железнобоких», успокойся — и с корабля нам ответят условным паролем «Привет из Гааги. Поднимайтесь на борт».

Шлюпка ткнулась в обшивку судна, и на беглецов сразу же дохнуло сильным запахом смолы и краски. Рядом — только протянуть руку — скрипел и раскачивался на волнах высокий резной корпус голландского корабля. По сигналу Крейтона Бамфилд приложил ладони ко рту и крикнул:

— Эй, на «Розе»!

Высоко в темноте над фальшбортом возникло чьё-то бледное лицо.

— Эй, на шлюпке. Кто идёт?

Бамфилд выкрикнул слова пароля:

— Мистер Эндрю с сестрой. Нас ждут?

В ожидании ответа Элизабет задержала дыхание и сложила пальцы крестом — на удачу. Если с корабля прокричат «да», очень может быть, что им всем — за исключением принца Джеймса — отрубят головы.

К большому её облегчению, сверху проорали:

— Привет из Гааги! Поднимайтесь на борт! Раздался глухой стук, загрохотала лебёдка, заскрипел в барабане канат, и сверху опустилось то, что в морском обиходе именовалось «боцманской люлькой».

Первым на борт подняли хозяина шлюпки. Затем люльку опустили за следующим пассажиром. Бамфилд поймал её и придержал, чтобы принцу удобнее было в неё залезть. Прежде чем усесться, его королевское высочество повернулся к Элизабет и Анне и, к огромному удовольствию голландцев, наблюдавших за сценой прощания сверху, коснулся щекой щёчек Анны Мюррей — как подобало поступать юной леди при расставании с подругами.

— Благодарю, мисс Мюррей. Да сохранит вас господь до моего возвращения. Боже, храни короля!

Анна кивнула и охрипшим от волнения голосом повторила:

— Боже, храни короля!

— А вас, мадам, — принц Джеймс обратился к Элизабет, — я буду вспоминать всякий раз, как увижу туго затянутый лиф. Прощайте, и пусть господь ускорит ваше возвращение домой. — Он бросил задумчивый взгляд на темнеющий вдалеке берег. — Боюсь, что в свой дом я вернусь очень не скоро.

Затем принц крутанулся на каблучке и изобразил довольно сносный реверанс перед Крейтоном, чем изрядно удивил и позабавил Элизабет и мисс Мюррей. Выпрямившись, он сказал:

— Вы спасли мне жизнь и честь, сэр. Я перед вами в неоплатном долгу и не забуду об этом никогда.

— Не стоит благодарности, — Крейтон с улыбкой поклонился принцу, — я всего лишь верный слуга вашего высочества.

Принц Джеймс уселся в боцманскую люльку, и его подняли на борт. Когда пустое сиденье возвратилось за Бамфилдом, Анна бросилась ему на грудь. Полковник чмокнул мисс Мюррей в щёку и выскользнул из её объятий.

— Успокойся, Анна, прошу тебя. Мне надо идти.

— Что ж, так и быть, негодник, уходи, — вымолвила она беззлобно. — Но ты не сможешь забыть меня и обязательно за мной вернёшься. Никакая другая женщина не сделала тебе столько добра, как я.

Она крепко поцеловала Бамфилда и отвернулась.

Движимая сочувствием, Элизабет обняла Анну за талию.

— Тебе худо?

— Просто замечательно. Нет, правда. — Голос Анны был подозрительно ровным и спокойным. — С самого начала я не питала никаких иллюзий относительно Бамфилда. Он не из тех мужчин, с кем можно устроить свою жизнь.

— Да разве есть на свете надёжные мужчины? — сухо сказала Элизабет. — Все они только и знают, что гоняться за юбками.

— Не все.

В непроглядной тьме Анна повернулась к Элизабет.

— Думаю, что умная женщина могла бы удержать возле себя Крейтона. И ты можешь стать такой женщиной, моя дорогая, если только прислушаешься к голосу своего сердца.

— Не смеши меня! — возразила Элизабет. — Говорят же всё, что мой муженёк не пропустил при дворе ни одной юбки.

— Не сомневаюсь, что говорят, — пожала плечами Анна, — но такие сплетни справедливы лишь отчасти. Я-то знаю наверняка, что, хотя многие дамы и искали расположения виконта, преуспели в этом единицы. Слухи же обычно распускают те, кто потерпел неудачу.

Анна помолчала.

— Нет также ничего удивительного в том, что виконт разбирается в женщинах. У него шесть младших сестёр и мать-вдова. Все они его боготворят.

— Шесть сестёр? Силы небесные, сколько новых родственников!

— Ну да, — улыбнулась Анна. — Только представь себе — с детства он был баловнем стольких женщин, которые любили его, ничего не требуя взамен. Неудивительно, что он так до сих пор и не остепенился. Но ты, дорогая моя Элизабет, могла бы его приручить.

— Вот ещё! — сердито фыркнула Элизабет, пряча глаза от проницательного взгляда Анны.

Снова загрохотала лебёдка — на «голландце» выбирали большую якорную цепь. Корабль снимался с якоря. Матросы на шлюпке тоже зашевелились.

— За вёсла, ребята, да поживее! — раздался зычный окрик боцмана. — Осаживай корму! Эй, на руле — держи курс на Тилбьюри.

Когда шлюпка отошла уже на приличное расстояние, на «Голландской розе» подняли якорь и по верёвочным снастям разбежались матросы, ставя паруса к отплытию.

Подгоняемая волнами, шлюпка ходко пошла к берегу, но Элизабет всё смотрела вслед уходящему кораблю. Видно было, как развернулись, хлопая на ветру, огромные полотнища парусов, как наполнил их свежий ветер. Стремительно меняя галсы, «голландец» шёл вперёд, пока не превратился в неясную точку на горизонте.

Неслышно подошёл Крейтон.

— А ведь мы справились с этим делом, Бесс.

Сильными руками он обнял Элизабет за плечи… и у женщины болезненно сжалось сердце. Слишком властным, слишком хозяйским был этот жест — словно Крейтон утверждал свои права на неё. Она оглянулась — но Гэррэт неотрывно глядел в морскую даль.

— Никаких признаков погони. — Он глубоко вдохнул свежий солёный воздух. — Принц на свободе. Во всяком случае, пока.

— На свободе, — прошептала Элизабет. Узнает ли она когда-нибудь, что такое свобода?




Было далеко за полночь, когда Гэррэт поднялся на деревянный причал Тилбьюри и помог женщинам выйти из шлюпки.

Со всеми предосторожностями они добрались до постоялого двора, где Анну ждала карета. Убедившись, что засады нет, Гэррэт шёпотом велел Бесс подождать.

Женщины обнялись, и Гэррэт провёл Анну к карете.

Он растолкал кучера и произнёс пароль:

— Я — мистер Эндрю, а это — моя сестра. Вы не нас ждёте?

— Точно, сэр. Я хочу сказать, моё почтение, мисс Эндрю, — спросонья ответил кучер, потирая кулаком глаза. — Куда прикажете?

— На север. Леди скажет тебе, куда.

В соответствии с планом Анна должна была уехать в Челмсфорд, а уже оттуда вернуться в Лондон.

Осмотревшись, Гэррэт открыл дверцу и помог Анне забраться в экипаж.

— Спасибо вам за все, сэр, — голос Анны прозвучал непривычно тихо. — Я буду молиться, чтобы вы без приключений добрались до дома.

— И вам удачи.

Виконт закрыл дверцу и повернулся было, чтобы уйти, но тут Анна высунулась в окошко и сказала:

— Будьте добрее к вашей милой жене. Ей так нужен человек, который бы о ней заботился.

Гэррэт усомнился в этом, но вслух ответил:

— Я сделаю все, чтобы никто не причинил ей вреда.

Анна сердито сдвинула брови.

— Я не просила вас её охранять. Вы сделаете это без всяких просьб с моей стороны. Я просто хочу, чтобы вы были к ней добрее.

Что, разрази её гром, она хочет этим сказать?

— Я всегда был добр с ней, — заметил Гэррэт. Анна ответила ему печальным взглядом.

— Элизабет никогда не знала счастья. — Не проронив больше ни слова, молодая женщина исчезла во мраке кареты.

О, женщины! Вечно они загадывают загадки в самый неподходящий момент! Гэррэт пожал плечами и отправился за женой. Поблизости от условленного места ожидала их вторая карета.




Карета катила прибрежной дорогой вдоль широких, плавно текущих вод Темзы.

Гэррэт поправил на Бесс капюшон плаща.

— Не забывай об осторожности. Ни к чему, чтобы кто-нибудь увидел твоё лицо.

— То же самое я могу сказать и вам, сэр. Если кто-нибудь увидит эти золотистые волосы, вряд ли примет вас за Бамфидда.

Рукой в перчатке она заправила ему за ухо непослушную прядь. Этот жест был настолько интимным, что она на миг замерла.

Внезапно распахнулся лючок в передней стенке кареты, и кучер, наклонившись к окошку, крикнул:

— Нам навстречу скачут всадники, сэр!

Рука Гэррэта легла на рукоять пистолета.

— Они далеко? Сколько их?

— Примерно в миле от нас. Их больше дюжины, несутся во весь опор, сэр.

— Сворачивай в укрытие, любое, какое найдёшь! Затем поможешь мне выпрячь переднюю пару. Это наш единственный шанс.

Бесс схватила его за руку.

— Откуда вам знать, что это враги?

— Кто ещё будет скакать во весь опор в этот час по дороге из Лондона, кроме «железнобоких»?

— Бог мой! — Элизабет охватил животный страх. Она откинулась на подушки, вне себя от тревоги. Если их схватят, достанет ли ей сил не проговориться под пыткой? Крейтон без мундира. Его обвинят в шпионаже — и её вместе с ним.

Карета резко свернула.

— Кучер, должно быть, высматривает укрытие. — Крейтон обхватил Элизабет за плечи. — Ты умеешь ездить без седла?

— Отец всегда запрещал мне это… но я ездила, когда никто не видел, но это было так давно…

— У тебя получится.

Он сунул в руки Элизабет свёрток с дорожной едой и, едва карета замедлила бег, спрыгнул наземь и побежал рядом с экипажем.

Дрожащими руками Элизабет надела на шею бархатный мешочек с лекарствами доктора Лоу и набросила плащ. Когда карета замерла, женщина выбралась наружу и побежала вперёд — к лошадям.

Крейтон и кучер лихорадочно выпрягали переднюю пару. Элизабет принялась помогать, но то и дело озиралась, страшась, что сию минуту из-за поворота появятся «железнобокие».

Наконец лошади были свободны. Крейтон обрезал кинжалом поводья и кивнул жене:

— Скорее, Бесс!

Элизабет замешкалась, и тогда Крейтон, словно пушинку, подхватил её на руки и усадил на спину пристяжной, которая сразу же заплясала под непривычной ношей, но скоро успокоилась.

— Твою лошадку кличут Сажей. Если придётся трудно, хватай её за гриву, но не ослабляй повода.

Крейтон легко вскочил на коренника и обратился к кучеру:

— Возвращайся в Тилбьюри. Быть может, они погонятся за тобой и оставят нас в покое.

Гэррэт направил коня по едва заметной тропинке, которая вывела их к болоту. Там они выждали, пока не затих вдали стук колёс, затем Гэррэт покрепче сжал поводья, ударил коренника пятками и послал вперёд.

Элизабет едва поспевала за мужем, зато Крейтон правил неосёдланным коренником с такой лёгкостью, будто всю жизнь только и ездил без седла. Он уверенно прокладывал путь, и Элизабет, следуя за ним по пятам, не боялась заблудиться в темноте.

Одно было плохо — она с трудом держалась на лошади. Коренник Крейтона ловко перепрыгнул через ручей. Элизабет приготовилась к прыжку, но тут Сажа испуганно шарахнулась вбок, а женщина, вылетев из седла, шлёпнулась на сырой скользкий берег.

Удар был так силён, что у Элизабет перехватило дух. Не удержавшись на скользкой глине, она скатилась в ручей и пришла в себя лишь когда её подхватили сильные руки Крейтона.

— Не ушиблась? — В голосе его прозвучал скорее упрёк, чем сочувствие.

— Нет, — выдохнула она. — Только промокла. Гэррэт отряхнул её плащ от налипшей грязи.

— Твоя лошадка никуда не убежала. Сможешь ехать?

— Да. — Элизабет подхватила мокрые юбки, чтобы легче было взбираться по крутому берегу.

— Стой! — Крейтон замер, вслушиваясь в сырую предрассветную тьму.

Элизабет застыла и тоже услышала отдалённый топот идущего на рысях конного отряда.

— Мы не сможем от них уйти, — сказал Крейтон, — уж на этих лошадях, во всяком случае, а если поедем по берегу, нас обязательно выследят.

Он передал Бесс поводья Сажи.

— Придётся вести лошадей прямо по ручью. Никаких следов.

Прошла, казалось, уже целая вечность, а беглецы все брели по илистому дну ручья. У Элизабет сводило от холода ноги, но она упорно шла и шла вслед за Гэррэтом. Ручей постепенно становился все шире и глубже. В конце концов завёл их в болото, поросшее по берегу осокой и камышом. Шаг — и Элизабет погрузилась в воду по пояс.

Теперь с каждым шагом дно ручья опускалось всё ниже и ниже. У Элизабет перехватило дыхание, когда холодная вода достигла груди.

— Больше не могу, — простонала она сквозь зубы, — одежда тянет меня на дно, ноги вязнут в иле — того и гляди захлебнусь.

Крейтон обернулся и поспешил ей на помощь. Сильным движением он привлёк Бесс к себе и выдернул из топкой трясины.

— Там, впереди, островок. В густом кустарнике мы сможем отдохнуть и обсушиться. Осталось всего несколько шагов.

Перед островом ручей снова стал мелеть. Когда вода дошла до колен, беглецы остановились и прислушались. Ветер не донёс ни единого звука погони. Тогда они перевели дыхание и напились из ручья — вода была не слишком вкусная, зато чистая.

За густым кустарником, в самой середине островка скрывалась небольшая полянка. Элизабет сразу же присела на траву и принялась отжимать намокшие юбки. Крейтон бросил к её ногам свёрток с провизией.

— Костёр разводить рискованно — поедим, вот и согреемся. Приготовь завтрак, а я сейчас приду.

И исчез в кустах. Такое вольное обращение пришлось не по вкусу Элизабет, но она послушно развязала свёрток. Внутри были хлеб, сыр, сушёная говядина, сухари и полбутылки неизвестного напитка.

Должно быть, горячительное, решила Элизабет, принюхиваясь к содержимому бутылки. Она узнала резкий неприятный запах ячменного виски — любимого напитка Рейвенволда. Впрочем, она продрогла до костей, а виски — лучшее средство от простуды. Зажав пальцами нос, женщина хлебнула из бутылки. Влага обожгла горло, на глаза набежали слёзы, и Элизабет зашлась в кашле.

Захрустели кусты, и на поляну вышел Крейтон. Он принёс охапку болотного камыша и осоки.

— Что случилось? Твой кашель слышно за полмили.

— Ничего не случилось, — отозвалась Элизабет осипшим голосом и ещё немного отхлебнула из бутылки. Вкус напитка по-прежнему казался ей мерзким, но теперь по жилам разлилось благодатное тепло.

— Ну-ну, — Гэррэт многозначительно посмотрел на бутылку, но не добавил более ни слова. Положив камыш на землю, он нарвал травы и принялся обтирать лошадей. Элизабет снова приложилась к виски, но тут муж отнял у неё бутылку.

— Оставь и мне немного.

Теперь Элизабет согрелась, хотя от виски у неё онемели губы. Вдруг она ощутила зверский голод и отломила от сырного клина солидный ломоть, а затем заела сыр хлебом.

Обтерев лошадей, Крейтон уселся на охапку камыша возле Элизабет и с наслаждением вытянул ноги.

— Чёрт побери, я так устал, что даже и есть не хочется!

— Фу-у! — Элизабет помахал рукой у себя перед носом. — От вас несёт конюшней.

— В самом деле? — Виконт наклонился к супруге. — Зато от тебя — трактиром.

Он потянулся к хлебу, но Элизабет легонько шлёпнула его по руке.

— Нет, сначала умойтесь.

— Ты всегда такая властная, как выпьешь, а, Бесс? — Виконт поднялся. — Хорошо, умоюсь. А ты обещай, что сегодня не будешь больше пить.

Элизабет тоже встала, покачнулась, но удержалась на ногах.

— Я не даю обещаний, сэр, никогда и никому.

И почему виконт так странно улыбнулся ей в ответ?

Крейтон исчез в зарослях, и до слуха Элизабет донёсся плеск воды. Когда виконт вернулся, он был обнажён по пояс и на гладкой коже блестели капли воды.

— Так лучше?

Элизабет окинула взглядом его широкую мускулистую грудь — и поспешно отвела взгляд.

— Господь вседержитель, зачем же было купаться? Вы же простудитесь!

— А я и не купался, — Крейтон просиял невиннейшей улыбкой, — только умылся — и все.

Не торопясь, он отжал мокрую рубаху и оделся.

Элизабет потянулась, сладко зевнула. Её клонило в сон.

Тепло, порождённое виски, бесследно исчезло. Ёжась от холода, женщина завернулась в грубый плащ и улеглась на камышовой подстилке.

— Так не годится, Бесс. Ты замёрзнешь. Если мы хотим пережить эту ночь, нам придётся спать вместе.

Элизабет слишком устала и замёрзла, чтобы спорить. Она подошла поближе и улеглась рядом с мужем.

— Со мной тебе будет тепло и надёжно. — Крейтон развернул свой плащ, накрыл им сверху Бесс и укрылся сам.

— Может быть, споёшь мне колыбельную?

Элизабет замерла.

— Петь для вас я не стану.

— Жаль. — Он крепко прижал её к себе. — Ну да я так просто не сдамся.

Не имея сил спорить, Элизабет закрыла глаза и скоро угрелась рядом с сильным, горячим мужским телом. Ей стало тепло и покойно, и всё же заснула она не сразу. Ветер то и дело шуршал болотными камышами, плескалась в ручье вода, скрипел кустарник — и в каждом звуке ей чудилась поступь вражеских солдат.




Страхи Элизабет не сбылись. Беглецы без приключений доехали до парома, переправились на другой берег Темзы и пустили лошадей галопом через поля. Они скакали, не останавливаясь, почти всю ночь и лишь перед самым рассветом, когда тёмное, мутное небо приобрело на востоке бледный розоватый оттенок, Гэррэт наконец заметил впереди тёмную полосу леса. Посреди дубовой рощи, в глубоком овраге была пещера. Гэррэт отыскал её давно, когда ребёнком гостил в этих краях у школьного друга. Теперь потаённая пещера стала приютом двоим измождённым беглецам.




13.


Элизабет проснулась только к исходу следующего дня. Она лежала на боку, свернувшись калачиком и спиной прижимаясь к Крейтону. Открыв глаза, она вначале испугалась — вокруг царила кромешная тьма. Затем в непроглядном мраке женщина различила крохотные оранжево-алые точки — угольки едва тлеющего костра. Пещера! Как могла она забыть — они ночевали в пещере.

Все тело Элизабет затекло и онемело, но она не шевельнулась. В бережных руках Крейтона и под его плащом Элизабет было тепло и уютно даже на холодной земле.

В дальнем углу завозились лошади, беспокойно перебирая ногами. От лошадей сильно тянуло навозом, и эта вонь смешивалась с едким запахом дыма.

Крейтон спал, и Элизабет, стараясь не разбудить супруга, кое-как высвободилась из его рук. Морщась от боли в затёкших ногах, она устроилась у костра и разворошила тлеющие угли, подбросила немного хвороста. Вспыхнул яркий язычок пламени, затем другой, и хворост занялся. Элизабет смотрела на огонь и спрашивала себя — может ли вот так же ожить её израненная душа? Увы! Смерть Шарлотты лишила её последнего близкого человека, насильственный брак, вероятно, уничтожит в сердце последние искорки тлеющей надежды.

Крейтон пошевелился и сладко потянулся.

— Охо-хо! Не знаю, как тебе, а мне этот тюфяк, — он похлопал ладонью по земляному полу, — не слишком приглянулся.

Усевшись, он принялся растирать занемевшую шею. Даже небритый и грязный, Гэррэт был чрезвычайно, удручающе красив, но его красота отчего-то вызывала у неё раздражение.

Вдруг Элизабет сообразила, что она сама сейчас, вероятно, похожа на замарашку, и торопливо принялась поправлять спутанные волосы.

Крейтон длинно, с рычанием зевнул.

— У нас осталось что-нибудь поесть?

Бесс развязала узелок и осмотрела его скудное содержимое: несколько ломтиков сыра и три окаменевших сухаря.

Она разделила остатки провизии, взяла свою порцию и присела на низкий каменный выступ, чтобы перекусить. Крейтон расположился рядом на большом камне.

Есть всухомятку было не просто. Пища застревала в горле, но Элизабет мутило при одной мысли о виски. Зато Крейтон одним глотком прикончил бутылку и отшвырнул прочь. Закончив трапезу, он встал.

— Пора двигаться дальше. Собери свои вещи, Бесс. Не забыла, что тебе делать в том случае, если мы разделимся?

— Ты мне уже трижды говорил об этом, — огрызнулась Элизабет. — Я же не ребёнок.

— Кто же в этом усомнится? — Гэррэт кивком велел ей выйти из пещеры и двинулся следом. — Но если обстоятельства нас разлучат и ты не встретишь в Сейлсбьюри Гвиннет с нашими вещами…

Поняв, что Гэррэт не оставит её в покое, Элизабет остановилась и заученно повторила:

— Я пойду в англиканский собор в Сейлсбьюри и найду отца Снида, затем куплю провизии на дорогу и поспешу в замок Рейвенволд.

— Всё верно.

В лесу царила зябкая предутренняя тьма. У ручья путники остановились, напоили коней и выехали в поля.

Элизабет удивилась тому, как безошибочно Гэррэт находил дорогу в кромешной тьме. У неё самой только и хватало сил, чтобы удержаться на неосёдланной лошади и не слишком отставать от мужа.

Скачка продолжалась, а тем временем небо на востоке посветлело, что позволило Элизабет определить, что их путь пролегал в юго-западном направлении. На холме у опушки леса Крейтон остановил коня. К подножию прилепился сонный городок.

— Что это за город? — спросила Элизабет.

— Не знаю. Я никогда не бывал в этих краях. Может быть, Альтон… или же Фарнхэм либо Гилдфорд. Эти провинциальные городки все на одно лицо.

Он указал на крытый черепицей приземистый дом.

— Зато постоялый двор я всегда узнаю с первого взгляда. Отдохнём до восхода солнца вот в том леске — а потом я отправлюсь в город и добуду еды. Так, пожалуй, будет разумнее.

— Без меня? — испугалась Элизабет. — Ты оставишь меня здесь одну, без защиты?

— Честно говоря, Бесс, ты не производишь впечатления слишком уж беззащитной женщины.

Крейтон остановил коня и спешился.

— Если в городе стоит гарнизон «железнобоких», ты, оставаясь в роще, рискуешь куда меньше моего. Поэтому я отправлюсь в город со спокойным сердцем — к тому же, случись что, ты не будешь меня отвлекать. В одиночку мне будет проще выбраться из любой передряги.

Элизабет до того устала, что у неё не было ни сил, ни желания спорить. Соскользнув на землю, она привязала лошадь и, обессиленная, опустилась на траву рядом с могучим дубом.

Когда солнце поднялось совсем высоко, Крейтон встал.

— Я отправляюсь в город, Бесс. Будь осторожна.

Нахлобучив шляпу, он ухватил повод коня. Ужаснувшись, Элизабет бросилась вслед за мужем:

— Погоди! Неужели ты и вправду оставишь меня одну? Известно ли тебе, что способны сотворить «железнобокие» с одинокой женщиной? Я слыхала…

— Довольно, женщина!

Крейтон остановился так резко, что она едва на него не налетела.

— Иногда приходится выбирать из двух зол меньшее. Поверь, мне вовсе не хочется бросать тебя в одиночестве, но иначе никак нельзя.

Он в упор поглядел на Элизабет.

— Если что-то случится — меня не жди. По этой дороге до поворота на Винчестер всего несколько миль. Поезжай, но будь осторожна. Если на дороге будут люди, скачи что есть духу прямо по полям на запад. В Винчестере ты сможешь купить карету, нанять охрану и кучера, чтобы добраться до Сейлсбьюри. Когда найдёшь отца Снида…

— Ты говоришь мне об этом в четвёртый раз.

Элизабет вдруг поняла, что вовсе не сердится на Гэррэта. Неужели он и вправду беспокоится о ней? Удивительное дело, но теперь и она вне себя от тревоги. Может статься, Гэррэт отправится прямиком в лапы «железнобоким». Элизабет уже привыкла, что он всё время рядом… И лишь сейчас осознала: одна только близость Гэррэта прибавляет ей уверенности в собственных силах.

Крейтон посмотрел вниз:

— Если этот городок окажется логовом «железнобоких», нам несдобровать.

И вдруг с силой притянул к себе женщину и крепко поцеловал в губы.

Элизабет точно громом поразило, и всё же она неумело и страстно ответила на его поцелуй. От вкуса его твёрдых обжигающих губ у неё закружилась голова, и желание жаркой истомой всколыхнулось в груди. Впервые в жизни её так целовал мужчина.

Крейтон оборвал поцелуй и отстранился. Вскочив на коня, он одарил Элизабет странным, чуть грустным взглядом.

— Пообещай мне кое-что, Бесс.

— Что? — едва слышно выдохнула Элизабет.

— Если меня убьют, постарайся хоть немного погоревать.

Не прибавив больше ни слова, Гэррэт ударил пятками коня и помчался к городу. У Элизабет подкосились ноги, она медленно опустилась на землю. Буря противоречивых чувств захлестнула её с головой.

Почему он так сказал? Неужели хотел намекнуть на ту злополучную ночь?

Нет. Гибель Крейтона не принесла бы ей ни счастья, ни радости.

Но зато сделала бы свободной.




Двумя днями позже, когда время перевалило за полдень, карета, в которой сидела Элизабет, въехала на мощёный двор кафедрального собора Сейлсбьюри. По её поручению кучер навёл в городе справки о повозках с багажом, но местные жители, похоже, ничего не видели и не слышали. К волнениям за судьбу Крейтона добавилось теперь беспокойство о Гвиннет и других слугах. Ничего не оставалось, как найти отца Снида.

Из окна кареты Элизабет разглядывала собор. Поколения верных католиков щедро жертвовали на строительство этого великолепного здания, но англиканская церковь забрала его себе, и теперь он высился, точно памятник ереси и расколу.

Элизабет никогда не видела такого величественного здания. Собор возвышался над городом, словно библейский царь над толпой покорных подданных.

Отец Снид, должно быть, важная птица, если заслужил должность в таком великолепном храме.

Карета подкатила к самому входу. Служка отворил перед Элизабет дверцу, находившуюся сбоку от огромных ворот собора.

Элизабет поднялась по каменным ступеням и оказалась в сумрачном гулком зале. Навстречу ей по центральному проходу уже спешил церковный староста.

— Добрый день, миледи.

— Добрый день, — кивнула Элизабет. — Я ищу отца Снида.

— Ага. Отца Снида. — Староста сложил руки на животе. — Он что же, ожидает миледи?

— Нет. — Запахнув роскошный плащ над изодранным грязным платьем, она окинула старосту властным взглядом. — Так здесь он или нет?

— Разумеется, здесь, миледи. — Церковный староста возвёл очи горе, будто призывая господа в свидетели своей правоты. — И что же мне сказать, если он захочет узнать, кто его спрашивает?

— Графиня Рейвенволд. — Она помолчала и, сделав над собой усилие, прибавила: — Я супруга виконта Крейтона. Мой… муж послал меня к отцу Сниду. Я должна увидеться с ним немедленно.

Церковный староста пожирал глазами её дорогой плащ.

— Будет исполнено, миледи.

Он свернул в боковой неф и исчез в гулком полумраке.

В ожидании отца Снида Элизабет разглядывала собор, с болью отмечая опустошения, произведённые в его убранстве протестантскими фанатиками. И тут за её спиной раздался громкий голос:

— Так виконт Крейтон наконец женился! Воистину, господь услышал мои молитвы!

Элизабет обернулась — и столкнулась с пристальным взглядом добродушного седовласого священника.

— Отец Снид?

— К вашим услугам, миледи.

— Вы напугали меня. — Элизабет прижала руку к груди, сдерживая бешеный стук сердца. — Я не слышала, как вы подошли.

— У меня мягкая обувь, — чуть виновато пояснил отец Снид, — и к тому же я привык ходить бесшумно. Кхм… позвольте мне взглянуть на вас, дитя моё…

Элизабет покорно сбросила капюшон на плечи.

— У вас прямой взгляд. Мне это нравится. И никаких признаков напускного смирения. Я, признаться, терпеть не могу напускного смирения.

Святой отец одобрительно покивал.

— Сильный подбородок и решительный рот. У вас твёрдый характер, дитя моё. Что же… коли вы вышли замуж за Крейтона, твёрдость вам пригодится. Иначе такого мужчину не удержишь.

Он просиял добродушной улыбкой.

— Ну да сердцу не прикажешь, верно?

— Сердце тут ни при чём, — сухо ответила Элизабет — и сразу же наткнулась на умный, испытующий взгляд.

— Хм. — Отец Снид поджал губы. — Церковный староста сказал, что у вас ко мне срочное дело. Могу я полюбопытствовать, что привело миледи ко мне в такую даль?

Элизабет нервно оглянулась на тонувшие во мраке ниши и альковы — там могла бы укрыться целая армия шпионов.

— Лучше мы побеседуем вне стен храма.

— Превосходная идея. — Старик взял её под руку и повёл по проходу.

Они вышли на широкую ухоженную лужайку перед собором. Жестом указав Элизабет на дорожку, священник сложил руки за спиной и чинно зашагал рядом с графиней.

— В какое же рискованное предприятие вас втянул виконт Крейтон?

Элизабет заколебалась, не зная, стоит ли слишком откровенничать с отцом Снид ом.

— Виконт и я поженились во Франции. Мы возвращались в мой замок в Корнуолле, когда важное дело задержало нас в Лондоне. Мы отправили наших слуг с багажом вперёд, рассчитывая встретить их здесь, но по дороге столкнулись с… хм… трудностями.

Священник понимающе закивал:

— Ужасные нынче времена. Пока смута не уляжется, честный человек рискует жизнью даже в собственном доме, не то что на дорогах. Что же случилось? Виконт Крейтон, по крайней мере, жив и здоров?

— Я не знаю. — Сожаление в голосе Элизабет было искренним. В городке и впрямь оказались «железнобокие»… и Крейтон, рискуя жизнью, увёл солдат подальше от неё. Теперь он, быть может, в тюрьме или того хуже — в пыточном застенке. А может быть, его и впрямь уже нет в живых? — Мы разделились, и я была вынуждена продолжить путь в одиночестве при самых неблагоприятных обстоятельствах.

Отец Снид посерьёзнел:

— Я буду молить небеса о его благополучном возвращении.

Элизабет продолжила рассказ:

— В Винчестере я купила карету и наняла кучера и лакея. Прибыв сюда, я попыталась найти место в гостинице, но единственный свободный номер есть только в одном неприглядном трактире. Боюсь, что останавливаться там одинокой женщине… небезопасно.

Она тяжело вздохнула:

— Кучер навёл справки в городе, но никто ничего не видел и не слышал ни о Крейтоне, ни о моих слугах и багаже.

Священник сочувственно кивал, но вместе с тем смотрел на Элизабет так испытующе, что ей, признаться, становилось не по себе.

Она терпеть не могла о чём-либо просить или расспрашивать незнакомых людей — тем более отца Снида, который, судя по всему, с давних пор водил дружбу с Крейтоном. Однако выхода у неё не было.

Вскинув голову, графиня торопливо заговорила:

— Когда виконт понял, что по пути нас могут подстерегать всевозможные опасности, Крейтон… то есть мой муж, велел, чтобы я в случае чего обратилась к вам. Он сказал, что вы поможете мне подыскать место для ночлега и снабдите провизией на дорогу. Я располагаю средствами… — Она отвела взгляд, поскольку ей было не слишком приятно обсуждать все эти вопросы с совершенно посторонним человеком. -…и не стала бы обременять вас своими заботами, но больше в этом городе мне обратиться не к кому.

Отец Снид понимающе кивнул:

— Не тревожьтесь, миледи. Мы с женой живём очень скромно, но вы оказали бы нам честь, если б согласились воспользоваться нашим гостеприимством.

— Благодарю, святой отец, — прошептала Элизабет, лишь сейчас осознав, как она выбилась из сил. — Только… беда ещё в том, что моё платье почти что пришло в негодность, а другого у меня нет.

— Понимаю, дитя моё. Пусть это вас не волнует. Моя жена весьма искусная швея. Миссис Снид непременно придумает, как вам помочь. А теперь пойдёмте к нам. Это совсем близко.

Элизабет с облегчением опёрлась на его руку.

— Даже и не знаю, как отблагодарить вас за доброту.

— Чепуха! Я поступил бы так же, если бы вы и не были супругой Крейтона. — Старик лукаво глянул на неё. — Но поскольку это так — примите мои наилучшие пожелания. Вы с виконтом составите очаровательную пару.

Элизабет поспешила сменить тему:

— Вы давно знаете Крейтона?

— Да, я был его учителем в Итоне.

Отец Снид глубоко задумался.

— Знаете, я очень горжусь моим учеником. Своим ангельским личиком и несносным нравом этот сорванец очаровал меня с первой минуты. За всеми его недостатками скрывались пылкое сердце и острый ум. У этого парня широкая душа.

Ну да, подумала Элизабет, она вмещает всех женщин мира. Кроме меня.

Священник улыбнулся:

— Виконт до сих пор не забывает мне писать. Ваш муж, миледи, исключительный человек. Весьма славный и непосредственный.

«Славный и непосредственный?» Элизабет не верила своим ушам. Неужели любимый ученик отца Снида — тот самый бессовестный и хитрый распутник, за которого её насильно выдали замуж? Сомнений нет, Крейтон — убеждённый и бесстыдный притворщик! Неужели все протестантские священники настолько снисходительны к своей пастве?

Священник и не подозревал, какие мысли терзают его собеседницу.

— Вот и наш дом, дитя моё. Пойдёмте. Вы как следует отдохнёте, а потом мы отправимся в путь. Да-да, я намерен сопровождать вас до самого Рейвенволда. Разве вправе я отпустить вас одну в такие опасные времена?




14.


— Так вы, стало быть, не имеете представления, где она сейчас находится? — наседал Гэррэт на своего старого учителя.

Как только на дороге показалась карета, Гвиннет радостным воплем известила об этом Гэррэта, но сейчас девушка стояла во дворе замка и в голос рыдала:

— Горе мне, горе! Моя драгоценная хозяйка! Как будто мало было для нас этой скотины Рейвенволда!

Гэррэт повернулся к ней:

— При чём здесь Рейвенволд? О чём ты?

— Он был сущим зверем! — всхлипывала Гвиннет. — Избивал мою бедную леди до полусмерти, и не один раз, скажу я вам! Сломал ей ребра, бил по лицу, ставил под глазами синяки. За всю жизнь она вынесла столько страданий — почему только господь допустил, чтобы она потерялась?

— Рейвенволд бил её? — К своему ужасу, Гэррэт только теперь осознал причины столь странного подчас поведения Элизабет. — Но почему?

— Потому что она была бесплодна. Можно подумать, она не хотела рожать ему назло!

Гвиннет сплюнула на землю и с убийственной злобой добавила:

— Пусть его душа вечно горит за это в аду!

Потрясённый, Гэррэт понял, почему его сила и стать вселяли в Бесс панический ужас. И почему она боялась и избегала любовных ласк… и их последствий. Все её странности теперь обрели смысл. Неудивительно, что Бесс плясала на могиле Рейвенволда!

— Святый боже! — прошептал он. — Если б я только знал!

Думая о своём, он рассеянно похлопал по плечу зарёванную служанку.

— Тише, Гвиннет, успокойся.

Прежде всего он должен отыскать свою жену — где бы она ни находилась.

— А теперь, святой отец, расскажите мне обо всём, что произошло по дороге, пока Бесс была ещё с вами.

Гэррэт глянул на горестное лицо преподобного Снида — и сердце его ледяными когтями стиснул страх. Случилось, верно, что-то и впрямь ужасное, если преподобный напрочь лишился своего хвалёного самообладания!

Вспомнив о приличиях, Гэррэт велел служанке принести в большой зал одеял и глинтвейна — и поскорее.

— Пойдёмте, — сказал он отцу Сниду. — Мы можем поговорить, сидя у камина. Похоже, сейчас вы бы не отказались от стаканчика вина.

Гэррэт подождал, пока преподобный Снид усядется в глубокое кресло у огня, предложил ему кружку глинтвейна и наконец спросил:

— Насколько все плохо?

— Если б я только мог ответить на этот вопрос! — Преподобный Снид поднял на Гэррэта печальный взгляд. — Это случилось в дороге, на северной границе Дартмура. За нами гналась свора «железнобоких», вероятно, конный разъезд. — Старик обхватил горячую кружку иззябшими руками. — Леди Элизабет боялась, что они замучают всех нас пытками, если узнают, кто она такая, поэтому она дождалась, когда очередной холм прикрыл нас от мятежников, и выпрыгнула из кареты.

— Выпрыгнула из кареты? Бесс что, совсем рехнулась? — Гэррэт нервно потёр лоб. — М-м-мда. Значит, выскочила из кареты. Она не расшиблась?

Снил покачал головой.

— Карета ехала медленно. Графиня велела кучеру придержать коней, как только мы заедем за холм. Такая умница. — Пальцы священника, обхватившие кружку, побелели. — Я видел, как она покатилась по траве, затем вскочила на ноги и бросилась к зарослям. Не думаю, что она расшиблась. — Доброе лицо старика горестно сморщилось. — Я отвернулся на миг — посмотреть, где солдаты, а когда обернулся, леди Элизабет уже скрылась из виду.

— Так солдаты не видели её?

— Нет. Они скакали за нами и через пару миль настигли. Мятежники не причинили нам вреда. Только перерыли всю карету и грозили всех нас арестовать — вот и все.

— Но вы здесь. — Гэррэт нетерпеливо заходил по комнате. — Как вы убедили их отпустить вас, ваше преподобие?

— Мне и не пришлось убеждать. На дороге показался отряд королевских кавалеристов, и «железнобокие» в страхе умчались прочь. Божественное провидение — иначе тут не скажешь. — Преподобный Снид отхлебнул горячего напитка. — Кавалеристы сопровождали партию оружия из Тонтона в Лоствилл. Когда я рассказал им о том, что случилось, командир дал мне нескольких своих людей, чтобы найти леди Элизабет. Мы вернулись и вдесятером долго прочёсывали местность — и верхом, и в пешем строю, — но не нашли никаких следов графини.

— Проклятье! — Гэррэт упёрся руками в массивную каменную плиту над камином. И надо же, чтобы это случилось именно в Дартмуре! Если Бесс не схватили мятежники, то, по всей видимости, она в руках Габбинсов — и кто знает, что для неё хуже? Разбойный клан Габбинсов славился по всему Дартмуру своими кровавыми бесчинствами.

— Скажи, Гэррэт, — прервал молчание преподобный Снид, — правда ли, что мятежники пытали бы всех нас до смерти, если бы нашли леди Элизабет?

— Вероятно. Если б Бесс не выпрыгнула из кареты… да, тогда она не могла бы рассчитывать на спасение.

— Пытки! — ошеломлённо пробормотал святой отец. — Бог мой! Но почему? Ты можешь объяснить мне?

— Только как своему пастору.

— Ну, так я и выслушаю тебя как твой пастор.

Гэррэт придвинул кресло поближе к отцу Сниду и сел, упираясь руками в колени. Затем он понизил голос до внятного шёпота:

— Я вернулся в Англию, чтобы помочь бежать принцу Джеймсу. В мои планы совершенно не входило вовлекать в заговор жену, однако так случилось. Нам удалось переправить принца за границу, и мы уже возвращались в Корнуолл, когда нам с Бесс неожиданно пришлось расстаться. Теперь Кромвель, я уверен, уже прознал о нашем участии в побеге. И он не упустит случая предать самым жестоким пыткам меня, мою жену или любого, кто помогал нам.

Гэррэт нервно сцепил пальцы:

— Бедняжка Бесс! Я не должен был оставлять её. Ничего этого не случилось бы, будь мы вместе. Мы могли бы…

— Уверен, ты поступил так не из прихоти, — прервал Крейтона преподобный Снид. — Кто знает, что случилось бы, если б вы не расстались? Мятежники могли бы схватить вас обоих. А сейчас, как бы то ни было, у нас есть надежда, что леди Элизабет скрывается среди холмов Дартмура. Там, конечно, холодновато, но у неё есть еда и тёплый плащ. — Старик подался вперёд. — Хвала богу, ты можешь организовать поиски. Леди Элизабет сказала, что её люди знают эту местность. Они помогут тебе. — Отец Снид ободряюще похлопал Гэррэта по плечу, затем откинулся в кресле. — Если её схватили мятежники, я знаю, ты сделаешь всё, что в твоих силах, чтобы освободить её. Ну а если леди Элизабет в руках разбойников, ты должен выкупить её. Она ведь тебе жена.

— Да, — вздохнул Гэррэт, — хотя и не вполне.

— Что ты хочешь сказать, мой мальчик? Вы обвенчались, не так ли?

— Разумеется. Нас венчал англиканский епископ, а принц Карл был у нас свидетелем. — Гэррэт взглянул на человека, который после смерти Крейтона-старшего стал ему вторым отцом. Видя, каким терпением преисполнен отец Снид, Гэррэт решил рассказать ему все, как было.

— Наш союз не скреплён брачной ночью.

— Почему? — мягко, но настойчиво спросил отец Снид.

— Элизабет католичка и не хотела этого брака, однако у нас не было выбора. Принц Карл настоял на своём, угрожая бросить её в тюрьму, если она не согласится. — Гэррэт мельком глянул на золотой перстень с гербом Крейтонов — единорог и три звезды. — Я даже не подарил ей свадебного кольца. Принц Карл отдал ей свой перстень.

— Я задал тебе один вопрос, но ты ответил на другой. — Отец Снид, по обыкновению, не терпел увёрток. — Как же вышло, что ваш союз, если так можно выразиться, не получил своего достойного завершения в опочивальне?

— Бесс меня боится, хотя я никогда не давал ей к этому повода. — Виконт поднял голову. — Бог свидетель, у неё имелись на то причины, хотя они и нисколько не касались меня. Вы ведь слышали, что вытворял с ней покойный муж. — Гэррэт замялся, но продолжил: — Я набрался терпения, дал ей время ко мне привыкнуть… но всякий раз, когда я прикасался к Бесс, она билась, точно пойманная в силок птица. Теперь я знаю, почему.

— Она должна была все тебе рассказать.

— Наверное, боялась. — Гэррэт покачал головой. — Мы ведь, в сущности, чужие люди. Почём ей знать, что я не такой же, как Рейвенволд?

— Теперь, зная правду, ты можешь все исправить. — Преподобный Снид поудобнее откинулся в кресле. — Дивлюсь тому, как долго ты терпел. Более слабовольный давно воспользовался бы своим правом.

— Честно говоря, дело тут вовсе не в терпении, — признался Гэррэт. — Сначала у нас не было никакой возможности остаться вдвоём. На брачном договоре ещё чернила не высохли, как его высочество отправил нас в Англию под вооружённой охраной. Мы всё время были на людях. Потом, когда мы наконец добрались до моего дома в Лондоне, Бесс каждый вечер запиралась у себя в комнате. — Гэррэт пожал плечами. — Я был занят круглые сутки, готовил побег принца, а потому решил не торопить её. К тому же, — добавил он, помолчав, — остаётся вопрос её веры.

— Ах, да! Леди Элизабет, кажется, очень набожная. Как думаешь, она не согласится изменить конфессию?

— Не раньше, чем я.

— Я всегда полагал, что ты безразличен к религии — равно католической или протестантской.

— Вы правы, я плохо разбираюсь во всякого рода конфессиях. Но вера? Вера — другое дело. — Гэррэт с благодарностью посмотрел на отца Снида, который всегда позволял ему высказать своё мнение открыто. — Не заблуждайтесь на мой счёт. Я не испытываю никакой любви к Римской курии. Но и английские религиозные оборотни, которые, прикрываясь реформизмом, попытались снять с себя ответственность за все содеянное Римской церковью зло, тоже не слишком меня вдохновляют.

Отец Снид внимательно посмотрел на Гэррэта.

— Для тебя имеет значение то, что леди Элизабет — католичка?

— С духовной точки зрения очень малое, но очень большое с практической.

Разговор начал принимать щекотливый оборот — хотя бы по той причине, что отец Снид был протестантом.

— Хозяин? — Голос Гвиннет отозвался эхом в огромном зале.

Довольный, что нашёлся повод прервать беседу, Гэррэт обернулся.

— Войди. Что случилось?

Девушка явно волновалась, и глаза её лихорадочно блестели.

— Там пришёл какой-то слепой нищий, я его никогда раньше не видела.

— Что ему нужно?

— Говорит, что принёс сообщение от миледи. Преподобный Снид подался вперёд, обратясь в слух.

— Приведи его, — распорядился Гэррэт. Гвиннет убежала и вскоре вернулась, таща за руку грязного, хромого бельмастого старика. Бельма придавали ему жутковатый вид и внушали скорее страх, нежели доверие. Подталкиваемый Гвиннет, нищий, прихрамывая, приблизился к камину.

— Оставь нас, — приказал Гэррэт служанке. Когда она вышла, он окинул старика неприветливым взглядом.

— Выкладывай всё, что знаешь.

Нищий задрал голову, точно принюхиваясь. Голос у него был глухой и сиплый.

— Я принёс весточку от леди. Она у Габбинсов. — Он замолк, порылся в лохмотьях. — Вот.

Они дали мне тому доказательство. — Слепой старик вытащил бархатный мешочек Бесс, пустой. — Это её, верно?

Гнев и боль душили Гэррэта.

Нищий держал пустой мешочек в вытянутой руке.

— Меня послали сказать милорду, что за сотню фунтов они отпустят её, а за две сотни — убьют.

— Помилуй нас, боже. — Преподобный Снид закрыл глаза и перекрестился.

С нечеловеческой силой Гэррэт сгрёб нищего за грудки и прорычал:

— Если с её головы упадёт хотя бы один волосок, клянусь, что сам, своими руками перевешаю всех мерзавцев и тебя заодно!

— Сжальтесь, милорд! — захныкал старик. — Габбинсы забрали моего сына, а меня заставили прийти сюда. Если я не вернусь, они убьют его. Помилуйте, ваше лордство!

Хотя Гэррэта душил гнев, он всё же отпустил старика.

— Что я должен сделать?

Старик попятился, наткнулся на кресло и, вцепившись в резную спинку, всё же устоял на ногах.

— Дайте деньги мне. Габбинсы за мною следят. Сказали, мол, вернут мне сына, если я принесу им выкуп и никого не приведу за собой.

Гэррэт возблагодарил небеса за то, что в Лондоне не поленился взять в банке кругленькую сумму, которую затем отправил вместе с остальным багажом в замок Рейвенволд. Кликнув Гвиннет, он распорядился привести управляющего.

Потом Гэррэт повернулся к посыльному и ледяным голосом произнёс:

— Так. Ты доставишь деньги, что дальше?

— Если милорд желает вернуть миледи, то он должен поехать к Зубу Дракона — древней скале посередине Дартмура, это в трёх днях пути отсюда. Там он найдёт леди.

Появилась Гвиннет в сопровождении управляющего Уила Гудшира.

— Уил здесь, сэр.

Гэррэт знал, что и девушка, и управляющий, стоя в тени, слышали всё до последнего слова. Виконт поманил служанку пальцем.

— Отведи нищего на кухню и проследи, чтобы его накормили. И дай ему какую-нибудь сносную одежду. Но никому из слуг ни слова ни о Габбинсах, ни о выкупе. Если об этом пойдут сплетни, кровь твоей хозяйки будет на твоих руках.

Гвиннет побелела как мел.

— Милорд знает, что я никогда не причиню миледи зла!

Гэррэт поднял с пола бархатный мешочек и подошёл к управляющему. Сегодня утром он попросил Уила принести расходные книги. Пролистав их, виконт убедился, что Бесс жила в страшной бедности. При всём том его немало удивили рачительность и аккуратность управляющего графини. В отсутствие Элизабет Уил Гудшир, разумно распоряжаясь её скудными средствами, ухитрялся не только обеспечить обитателей замка, но и помогать арендаторам и крестьянам, обитавшим на землях Рейвенволда. Это, по мнению Гэррэта, служило наглядным свидетельством его преданности хозяйке — стало быть, Уилу можно смело довериться и в более щекотливых делах. Пусть незаметно подготовит нужную сумму и передаст её слепому старцу.

Отдав приказания, Гэррэт вернулся к камину и прислонился к стене, закрыв глаза. Боже милосердный, ведь эти проклятые разбойники надругаются над несчастной Бесс, доведут её до умопомрачения, а потом… да разве способна женщина-оправиться после такого, тем более после побоев и издевательств Рейвенволда! Случись что, она никому и никогда не сможет больше довериться…

Голос преподобного Снида отвлёк Гэррэта от его печальных дум.

— Мы должны молить бога о здравии и благополучном возвращении миледи, но что бы ни случилось — возблагодарим господа за проявление мощи и величия его духа.

Гэррэт обернулся к старому учителю:

— Возблагодарить? Не вижу, ваше преподобие, за что мне благодарить создателя.

Преподобный Снид встретил пронзительный взгляд Гэррэта твёрдым взглядом.

— Пути господни неисповедимы. Нам не дано понять, почему он допустил это, но господь неподвластен суду мирскому. Мы должны полагаться на него.

— Полагайтесь, если хотите. — Гэррэт похлопал по кобуре с пистолетом. — Я больше полагаюсь вот на это.




15.


В эту ночь за стенами замка ревела буря и лил проливной дождь. Остаток дня Гэррэт потратил на чистку и смазку целого арсенала ружей и мушкетов, которые Уил должен был припрятать в карете. Было уже далеко за полночь, но виконт и не думал ложиться. Полковнику становилось немного легче всякий раз, когда он, глядя сквозь вычищенный им канал воронёного ствола, представлял, что берет на мушку разбойников, захвативших его жену. Вскоре все его оружие отливало зловещим тусклым блеском, а деревянные приклады золотисто отсвечивали лакированными ложами. Гэррэт вновь собрал и свинтил пистолеты и ружья, отмерил пороховые заряды, завернул пули в промасленные тряпицы, а затем проверил работу курков и спусковых крючков.

Завершив приготовления к бою, он лёг в постель, но так и не смог заснуть. Ему мерещились грубые руки, рвущие одежду Бесс, похотливые, гнусные рожи насильников.

С первым светом виконт спустил ноги с постели и прислушался. Буря утихла. Не желая никого беспокоить, он оделся сам, подпоясался алым офицерским шарфом, сунул в ножны саблю и заткнул за пояс заряженные пистолеты. Уж если ему доведётся попасть в западню, он заберёт с собой на тот свет с полдесятка Габбинсов!

Накинув на плечи алый офицерский плащ, прихватив шляпу и перчатки, Гэррэт спустился вниз. В этот час в замке было совсем тихо, только с кухни доносилось звяканье посуды. Заглянув в замковую часовню, виконт застал там преподобного Снида — старый священник стоял на коленях перед католическим распятием. Всю ночь, не смыкая глаз, молился он о спасении графини Рейвенволд.

Гэррэт велел, чтобы завтрак для него и отца Снида накрыли прямо в кухне, на столике огромного очага. Присутствие хозяина вызвало такой же переполох, как визит лисы в курятник — но Гэррэта это заботило мало. Он набросился на завтрак, жадно поглощая жареный бекон и жидкую овсяную кашу.

Трапеза была в самом разгаре, когда мальчик-конюх сообщил, что конь для милорда, а также карета готовы.

Виконт повернулся к преподобному Сниду и крепко обнял его на прощание.

— Спасибо за все, — сердечно сказал он. — Карета, в которой вы приехали, — ваша. Располагайте ею по своему усмотрению. Я заплатил кучеру и лакею и велел им отвезти ваше преподобие домой, в Сейлсбьюри. Полагаю, вы, ваше преподобие, не станете затягивать с отъездом.

Преподобный Снид кивнул.

— Я так и поступлю, хотя на самом деле предпочёл бы поехать с тобой. — Он пристально посмотрел на Гэррэта. — Леди Элизабет исключительная женщина, Крейтон, — умная, находчивая, храбрая, самоотверженная… Хотя ваш брак и не совсем обычен, тебе, мой мальчик, повезло.

— Повезло? — Гэррэта позабавила уверенность, прозвучавшая в словах преподобного. — Может быть, в один прекрасный день, когда мы заживём как муж и жена, я и соглашусь с вами. Но до тех пор торопиться с выводами я не стану. — Он нахлобучил шляпу. — А теперь, мой друг, мне пора ехать выручать свою храбрую, умную, находчивую жену.

Святой отец перекрестил его:

— Ступай, и да поможет тебе господь. Выходя из кухни, Гэррэт заметил, что все слуги куда-то в одночасье подевались.

Минутой позже он обнаружил их во дворе — всех до единого.

Выстроившись за спиной конюха, они ожидали появления Гэррэта. В руках у некоторых были вилы, у других — цепы, словом, каждый вооружился как мог, но все обитатели замка, судя по их решительному виду, были готовы отправиться в дорогу. Рядом со слугами толпились арендаторы и крестьяне Рейвенволдов. Это были большей частью старики, одетые в лохмотья, женщины в рваных платках, повязанных крест-накрест на груди, и совсем ещё зелёные юнцы, неуклюжие, оборванные, с первым пушком на верхней губе. При всём том в глубоко запавших от голода, усталых глазах этих людей читалась та же отчаянная решимость.

Никто не проронил ни слова. Люди во все глаза смотрели на Крейтона, молча подтверждая свою верность Бесс. Глядя на них, Гэррэт воочию убедился: судьба хозяйки им небезразлична.

Измождённая, худая женщина выступила вперёд, ведя за собой выводок тощих, грязных детей. Она опиралась на плечо мальчугана лет десяти. Крестьянка остановилась перед Гэррэтом и поклонилась.

— Доброе утро, ваша светлость. Я вдова Эдмундсон. Мы прослышали о том, что пропала наша леди, и все пришли вам на помощь.

Она подтолкнула парнишку вперёд.

— Это Тэнни, мой старшенький. Он крепкий парень и очень быстро бегает. — Женщина поёжилась и поплотнее закуталась от ветра в тонкий платок. — Я и сама могу с вами пойти, хотя и болею. Но за нашу хозяйку я готова и смерть принять. Наша леди — сущий ангел, ваша светлость. Божий ангел, она прибирала у меня, готовила и заботилась обо мне все те месяцы, пока я была прикована к постели. Лишь благодаря её доброте эти несмышлёныши не остались без матери.

Бесс убирала хижины и готовила для крестьян?

Миссис Эдмундсон пригладила грязную макушку сына.

— Слушайся его светлости, Тэнни, и делай, что милорд скажет, — не заставляй просить себя дважды. Господь не оставит нашу леди, но ты тоже расстарайся ради неё. — Она подтолкнула парнишку к Гэррэту. — Возьмите его с собой,сэр.

Гэррэт был потрясён до глубины души. Он вдруг понял, почему Бесс так редко улыбалась. Все эти годы, пока Рейвенволд транжирил, Элизабет трудилась не покладая рук, чтобы спасти от голода людей, которых её муж бессовестно обирал. Глядя на Бесс глазами её арендаторов, он увидел свою жену в совершенно ином свете. Эта незнакомая ему женщина ради других отказывала себе в куске хлеба и, забыв о своей знатности, не брезговала чёрной работой, помогая тем, кто обращался к ней за поддержкой.

От нахлынувших чувств у Гэррэта перехватило горло. Откашлявшись, он обратился к крестьянам:

— Поверьте, я искренне тронут вашей преданностью графине. Не сомневаюсь, что ваша госпожа обрадуется, узнав, как дружно вы пришли ей на помощь, но, к счастью, пока ваше содействие не требуется. Мне известно, где миледи, и я все подготовил к её освобождению.

Люди беспокойно загомонили.

— Я не успокоюсь, пока она не будет спасена, — твёрдо заверил их Гэррэт, а затем велел Гвиннет накормить и напоить всех собравшихся, а затем отсчитать каждому — будь то мужчина, женщина или ребёнок — по десять пенсов из замковой казны.

— Отныне никто не будет здесь голодать, — прибавил он, — по крайней мере, до тех пор, пока мой сундук не оскудеет.

И пока крестьяне, переговариваясь, двинулись к дверям замка, Гэррэт вскочил в седло и направил гнедого жеребца к воротам. Жестом приказав Уилу и юному Тэнни следовать за собой, он дал жеребцу шпоры и понёсся в сторону Дартмура.




Путь по песчаным холмам оказался нелёгким. Недавний дождь превратил дорогу в настоящее болото. Карета то и дело застревала в грязи, и Гэррэт спешивался, чтобы помочь Уилу и Тэнни вытаскивать колеса. Когда путники достигли края холмов, прошло полных два дня, и все трое устали до смерти.

Здесь Гэррэт велел спутникам ожидать его, а сам дал коню шпоры и направил его на унылую равнину.

Через три часа тягостного пути он заметил одинокую скалу, возвышавшуюся над бурым пологим краем.

Судя по всему, это и был Зуб Дракона.

Виконт двинул коня вперёд. В низине над болотцами снова начал куриться туман, местами столь плотный, что временами скрывал от взгляда Зуб Дракона, но ближе к сумеркам Гэррэт добрался до подножия этой скалы.

Бесс там не было.

В общем-то, он и не ожидал, что найдёт её там — вот так, сразу, — но все равно испытал горечь разочарования.

Продрогший и усталый, Гэррэт привязал жеребца к сломанной ветке упавшего дерева и, достав из седельной сумки припасы, не разводя огня, поел копчёной ветчины с сухарями и запил все это пивом. Вскоре начало темнеть. Гэррэта пробрала дрожь и, надо сказать, не только от холода и сырости. За ним наблюдали Габбинсы. Он знал, что они рядом, но наступившее к ночи затишье нарушал один только ветер.

Завернувшись в плотный плащ, Гэррэт устроился на земле возле зарослей густого кустарника и стал ждать. Над его головой на ночном небе временами расступались тучи, и тогда его взгляду открывался загадочный узор ярких звёзд. Сон в его расчёты не входил, но, сам того не замечая, он время от времени принимался клевать носом. Потом он вскакивал, дико озирался, устремляя глаза в черноту ночи, а затем, не обнаружив ничего подозрительного, успокаивался. То и дело он поднимался и, крадучись, пробирался в темноте к подножию скалы, но не находил никаких следов ни Бесс, ни Габбинсов.

Последний раз Гэррэт задремал на рассвете, перед восходом солнца. Он очнулся в серебристом предутреннем мареве, услышав непонятный, приглушённый туманом звук. Туман был такой густой и плотный, что уже в нескольких шагах ничего нельзя было рассмотреть. Виконт поднялся и осторожно пошёл на звук.

Под скалой он увидел Бесс. Его жену привязали к одиноко росшему здесь дереву. Её голова была безвольно опущена, лицо скрывала спутанная грива белокурых волос. С шеи тяжело свисал все тот же красный бархатный мешок.

Приготовясь к самому худшему, Гэррэт с замирающим сердцем подошёл к ней вплотную. Осторожно приподняв ладонями голову Бесс, он откинул со лба спутанную золотистую прядь. Взглянул — и задохнулся от ярости, заскрежетав зубами.

Её нежные, красивые губы потрескались и распухли, а на бледной коже темнели синяки и ссадины. Рубашка была разорвана на груди, и над лифом чернели кровоподтёки. И всё-таки Бесс была жива. На шее билась тоненькая голубая жилка, а дыхание было медленным и мерным. Благодарение господу! Гэррэт обхватил жену руками, наклонился, вдыхая знакомый сладостный аромат её кожи, перебить который не могла никакая на свете вонь и грязь. В этот момент он испытал огромное облегчение — словно гора упала с плеч. Потом пришло отрезвление — радоваться рано. Они ещё не избавились от опасности.

Прежде всего нужно было снять с неё этот проклятый мешок. Гэррэт осторожно потянул за шёлковые ленты — и поразился, услышав звон монет. В мешке оказалась большая часть выкупа.

Из тумана раздался хриплый женский голос:

— Это за наших детей!

Другой голос, на этот раз мужской, проревел:

— Забирай её и уходи ко всем чертям. Вслед за этим послышалось громкое гиканье и раздался топот копыт. Гэррэт прикрыл Бесс своим телом, но нападения не последовало. В них никто не стрелял. Не было слышно и криков — только затихающий вдали топот копыт. Они с Бесс остались в одиночестве.

Виконт засунул мешочек с золотом за пояс. Почему Габбинсы вернули выкуп? Они же славятся своей жадностью. У них, что называется, и снега зимой не выпросишь.

Крейтон перерезал верёвки, которыми Элизабет была привязана к дереву. Бесчувственное тело сползло по стволу вниз, но Гэррэт вовремя подхватил Бесс на руки. Прижавшись щекой к её разбитым, сухим губам, он хрипло прошептал:

— Все хорошо, дорогая моя девочка. Все дурное уже позади. Ты в безопасности.

Прижимая Бесс к груди, Гэррэт заметил, как от её волос отделилась какая-то крохотная чёрная крупинка — не больше макового зёрнышка-и прыгнула к нему на плащ. Одна, другая, третья… Что-то поползло у него по шее. Блохи! За несколько дней, проведённых у Габбинсов, бедняжка Бесс набралась блох, вшей и ещё бог знает каких паразитов.

Ладно, решил Гэррэт, с этой ратью расправимся позже. Сейчас главное — довезти Бесс до дома живой.

Он отнёс неподвижное тело супруги к коню, уложил Бесс поперёк седла, а потом, вскочив на коня, приподнял её и изо всех сил прижал к себе.

Как долго она пробудет без сознания? И какие ужасы всплывут в её памяти, когда она очнётся?

Когда Уил увидел, в каком бедственном состоянии находится его хозяйка, верный управляющий помрачнел. Похоже, его мучила та же мысль, что и Гэррэта, — неужели Габбинсы надругались над графиней?

С помощью слуг Гэррэт снял жену с лошади, а потом, не выпуская Бесс из рук, протиснулся вместе с ней в карету.

— Принесите одеяла, она совсем замёрзла. Его все яростней кусали блохи, но Гэррэт не шевелился, боясь обеспокоить жену. В сравнении с тем, что случилось, блошиные укусы — сущие пустяки.

Уил принёс пару тёплых шерстяных одеял и бережно укутал ими хозяйку.

— Что-нибудь произошло за то время, пока меня не было?

— Да, милорд. — Уил присел на сиденье напротив. — Боюсь, новости не слишком приятные. Нас заметили кавалеры. Небольшой конный отряд. Они подъехали к нам и чуть было не забрали с собой Тэнни. В армию. Мне каким-то чудом удалось их отговорить. Я сказал им, что вы, полковник, в милости у его величества — ну и всё такое. Короче, они отпустили Тэнни.

— Что они здесь делали?

— Искали мятежников. Говорят, где-то в этих местах видели отряд «железнобоких» из Плимута. Солдаты сказали, что нам не следует возвращаться домой этим путём.

— Другого пути нет, — устало произнёс Гэррэт. — Как, скажи на милость, я доставлю теперь графиню в замок Рейвенволд?

А зачем, собственно, им с Бесс туда возвращаться? Замок холоден и мрачен, точно склеп, и к тому же поблизости нет врача, который мог бы ухаживать за Бесс. Нет, в самом деле, какого чёрта им тащиться в Рейвенволд? Ведь Эксетер ближе. На деньги, оставшиеся от выкупа, Гэррэт мог без труда нанять врача, снять приличное жильё и заказать в модной лавке новую одежду для жены. А потом, как только Бесс немного оправится и снова сможет путешествовать, он отвезёт её к себе домой — в Чествик.

Что бы там с Бесс ни случилось, а в Чествике ей будет лучше, чем в Рейвенволде. Гораздо лучше.




16.


Элизабет пробудилась от собственного пронзительного крика. Вокруг царила непроглядная тьма, и в этой тьме что-то грохотало и непрестанно двигалось.

Но почему у неё всё плывёт перед глазами? Её напоили, одурманили… или отравили? Как бы то ни было, Элизабет чувствовала себя ужасно — голова просто раскалывалась, а тело болело так, будто её исколотили палками.

И ещё её мучила жажда — за глоток воды она, казалось, отдала бы сейчас все на свете… Неужели Рейвенволд опять её избил?… Но это же невозможно! Рейвенволд умер.

Сильные руки обхватили её, принялись укачивать, словно малое дитя.

— Шш! Все хорошо, девочка. Теперь ты в безопасности. И мы едем домой.

Знакомый голос отчего-то успокоил Элизабет, объятия мужчины мигом воскресили в её памяти обрывки неясных, но омерзительных воспоминаний — грубые руки похотливо шарят по её телу, лицо обжигает чьё-то зловонное дыхание…

А потом её били кулаками по лицу — с такой силой, что, казалось, переломится шея. Верёвки впились в кожу на запястьях… Элизабет забилась в объятиях мужчины, пытаясь высвободиться, но сильные и одновременно нежные руки держали её крепко.

А потом она наконец вспомнила все и перестала вырываться.

— Мои лекарства, — едва слышно пробормотала она.

— Лекарства? А что с ними приключилось, Бесс? — отозвался все тот же знакомый голос.

Бесс? Так её не называл ни один человек на свете. Вернее, один всё-таки называл…

— Где я? — спросила она спокойным и ясным голосом и сама подивилась своему спокойствию.

— Ты в полной безопасности и в объятиях своего мужа, Бесс. Все дурное позади. Эти ублюдки не причинят тебе больше вреда.

— Крейтон! — выдохнула женщина и замолчала. Всё-таки она снова оказалась в плену. Должно быть, виконту удалось удрать от «железнобоких», и он заплатил за неё выкуп.

— Ах, Бесс, — с иронией произнёс виконт. — Неужели тебе — после всего, что мы пережили, — не хочется называть меня Гэррэтом?

Элизабет промолчала. И зачем это Крейтону понадобилось её спасать? Ему этот брак принёс ничуть не больше счастья, чем ей, Элизабет. По сути, Крейтону было бы даже удобнее, если бы Габбинсы с ней разделались. Они ведь и так собирались убить её — даже несмотря на выкуп.

Правда, эти разговоры велись до тех пор, пока Элизабет не узнала о болотной лихорадке. В сущности, Элизабет сама спасла себя, когда стала лечить заболевших детей. Теперь, вспоминая мучительные и страшные дни, она громко судорожно всхлипнула.

Приникнув щекой к колету Крейтона, захлёбываясь от слёз, Элизабет бессвязно поведала ему свою историю.

— Всемогущий господь, — рыдала она, — совсем ещё маленькие детишки, даже младенцы… умирали у меня на руках. Я из сил выбивалась, чтобы их спасти, истратила почти все свои лекарства, учила тамошних женщин тому, что знаю сама, — но ничего не помогало.

Стоны и вопли несчастных матерей до сих пор эхом отзывались в её памяти.

«Цыганская лихорадка» — вот как называлась эта хворь. Чаще всего она оказывается смертельна. В конце из тридцати ребятишек в живых остались только восемь.

Элизабет спасло то, что она уже переболела лихорадкой, но дети — в большинстве своём слабые, рахитичные, вечно страдавшие от недоедания, — оказались совершенно беззащитными перед этой напастью.

— Они были такие беспомощные, — шептала Элизабет, цепляясь за колет Гэррэта, — но видел бы ты, какой беззаветной верой в меня светились их глаза… А потом… а потом… почти все они умерли. Один за другим… один за другим…

Теперь она вцепилась в Крейтона так, словно виконт был единственным якорем в бушующем враждебном море.

И снова плакала, вспоминая уже не только умерших малюток, но и свою сестру Шарлотту, и свою мать, и даже ребёнка, которого у неё, Элизабет, никогда не будет. Она рыдала до тех пор, пока не выплакала все слезы.

В Эксетере Гэррэт разжился адресом врача, который сказал, что у Элизабет ничего серьёзного — ссадины и царапины, не более того. Путешествие можно было продолжать, и виконт, не мешкая, увёз жену в Бристоль.

После того, что приключилось с Бесс, Гэррэт стал беспокоиться за её душевное здоровье. После бурной исповеди в карете она не проронила ни слова. Просто смотрела перед собой в пустоту или, свернувшись клубочком, лежала на самом краю постели — подальше от Гэррэта, — временами забываясь неспокойным сном. Одно хорошо — в переполненной гостинице им удалось найти приличную комнату.

Через два дня, впрочем, Элизабет пришла в себя — настолько, что всей душой возмутилась, узнав, что они находятся в Бристоле.

— Да с какой же стати?

— Что поделаешь, девочка, иногда приходится ездить и в Бристоль, — отозвался Гэррэт, сидевший у её изголовья. — Да, Бристоль — ну и что здесь такого? Я вообще решил отвезти тебя домой. Нашла, понимаешь, на меня такая блажь!

— Но Бристоль ведь в тридцати милях севернее Рейвенволда!

— Рейвенволд? — Гэррэт покачал головой. — Вот уж куда я тебя не повезу. Мы едем домой — в мой родной Чествик.

— Чествик? — Элизабет вскочила, прижимая ладони к ноющим вискам. — Да ведь это в Шропшире, рукой подать от Шотландии! Неужели, сэр, мне нужно напоминать вам, что там в разгаре гражданская война! Нет, в самом деле — какого чёрта мы должны тащиться в Шропшир, если Рейвенволд — вот он, совсем рядом…

Гэррэт даже обрадовался такому бурному проявлению чувств, но всё же решил настоять на своём.

— Видишь ли, Чествик и твой дом тоже — не забывай об этом. Как-никак ты замужем, и от этого отмахнуться тебе не удастся. И ещё… — он впился взглядом в Элизабет, — пора тебе, знаешь ли, познакомиться с моей семьёй!

— С твоей семьёй? — Элизабет с трудом представляла себе семейство, породившее на свет такого распутного проныру, как Крейтон. Признаться, до сих пор она ни разу не вспомнила о том, что у неё есть родственники по линии мужа.

Крейтон скроил ироническую улыбочку, которая её всегда так раздражала.

— А ведь тебе любопытно, согласись? Да это же у тебя на лице написано!

— Это значит, что я готова тащиться через всю страну только для того, чтобы полюбоваться на твоих родственничков? — горячо возразила Элизабет. — А где Гвиннет?

— Она скоро приедет. Я отослал в Рейвенволд Тэнни и Уила с распоряжением, чтобы она готовилась выехать в Чествик. Разумеется, она заберёт с собой все твои вещи.

— Позвольте вам сообщить, сэр, что вы — совершенно невозможный тип. — Элизабет повыше подтянула одеяло над грудью. Неожиданно она заметила, что ворот и манжеты её ночной сорочки украшены кружевами, каких ей прежде не доводилось видеть. — А это ещё откуда? Это не моя рубашка!

— Я купил её, когда ты спала.

— Хотелось бы знать, каким волшебным образом эта рубашка на мне очутилась?

— Никакого волшебства. Я сам её на тебя надел. После того, как основательно вымыл тебя в ванне и присыпал кожу порошком серы…

— Ты меня купал? — перебила Элизабет и, словно пытаясь спрятаться от Гэррэта, натянула одеяло до самого подбородка. — Но этого не может быть! Я ничего не помню…

Крейтон пожал плечами:

— Видишь ли, я решил не дожидаться, пока ты проснёшься, чтобы тебя выкупать. Дело в том, что в твоей одежде блохи просто кишели — впрочем, как и в моей. Сказать по правде, нам обоим — и тебе и мне — хорошая ванна была просто необходима.

Элизабет от изумления открыла рот.

— Блохи? Бог мой! Да у меня в жизни блох не было.

— Должен тебе сказать, что когда я тебя нашёл, они ползали по тебе всюду. И часть милых тварюшек мгновенно нашла пристанище и в моих одеждах. — Гэррэт выразительно поскрёб пятернёй себе голову и ухмыльнулся. — Но ты не беспокойся, мне удалось от них избавиться. Почти.

Элизабет торопливо откинула одеяло, оглядела себя — и охнула от ужаса. Дело было даже не в крохотных красных точках блошиных укусов — руки её, плечи и грудь были покрыты ссадинами, синяками и кровоподтёками, на запястьях багровели следы верёвок. Женщина со стоном откинулась на подушки, стараясь не смотреть на Крейтона.

— Разве можно в таком виде знакомиться с людьми, — всхлипнула она. — Твоя семья… Разве я могу предстать перед твоими родственниками с избитым и обезображенным лицом?

На лице Гэррэта ясно читалось сочувствие. Он отлично понимал, что испытывает сейчас Элизабет.

— Не глупи, — сказал он, помолчав. — Тебе нечего стыдиться. Уверен, мать и сестры не откажут тебе ни в сочувствии, ни в помощи.

Голос его звучал так искренне, что помимо воли Элизабет поверила этому непостижимому человеку. Между тем он продолжал:

— Что было — то было. Самое главное, что ты осталась в живых. И не забывай, Бесс, мы едем домой.




Хотя дороги подсохли и погода стояла безоблачная, до Чествика они ехали целую неделю. Всю дорогу Гэррэт развлекал супругу рассказами о своей семье, но Элизабет с трудом верилось, что все эти люди такие уж замечательные. В конце концов, это родственники Крейтона!

Карета остановилась у ворот в стене, сложенной из песчаника. Высокую арку над воротами украшал геральдический щит с изображением трёх сверкающих звёзд и единорога.

Едва привратник увидел в окне кареты лицо своего хозяина, он сразу же распахнул ворота.

Элизабет в жизни не видела ничего красивее, чем поместье Гэррэта. За античной колоннадой ворот виднелись заросшие лилиями пруды, по которым горделиво плавали лебеди. Подъездная аллея была усыпана красным гравием, а в конце дубовой аллеи высился трёхэтажный дом из красного кирпича.

Элизабет невольно пригладила растрепавшиеся волосы. Она слышала, что Крейтоны богаты, но не ждала увидеть такую роскошь.

Перед лицом всей этой красоты и богатства Элизабет, облачённая в простое чёрное платье, почувствовала себя крайне неуверенно.

— Ты только не волнуйся, — сказал Гэррэт, — выглядишь ты чудесно. — Как будто прочёл её мысли.

— А я и не волнуюсь, — бросила Элизабет. Лакей помог ей выйти из кареты. Крейтон галантно предложил Элизабет согнутую в локте руку — и тут двери дома распахнулись.

Во дворик выпорхнула шумная стайка юных особ разного возраста, за которыми едва поспевала пухлая женщина с приятным нестрогим лицом. В один миг перебежав лужайку, девушки со всех сторон обступили Крейтона.

— Гэррэт! Почему ты не предупредил нас о своём приезде?! — восклицали они наперебой, обнимая виконта. — Такой переполох! Мама едва не лишилась чувств!

Гэррэт смеялся, обнимая и целуя всех подряд, а двух золотоволосых близняшек лет десяти без малейших усилий подхватил на руки.

Элизабет стояла в стороне от этой живописной семейной сцены, не зная, горевать ей или, наоборот, радоваться, что домочадцы Крейтона пока не обратили на неё ни малейшего внимания. Но тут к молодой женщине подошла приятная седовласая дама.

Она тепло улыбнулась Элизабет и обратилась к юным щебетуньям:

— Девочки! По-моему, вы совершенно забыли о хороших манерах. Разве не видите, что у нас гостья? Гэррэт, представь же нам наконец молодую даму.

— Разумеется, — без особой охоты согласился Крейтон. — Позволь, матушка, представить тебе мою жену, графиню Рейвенволд. Лично я зову её Бесс.

После этих слов воцарилась мёртвая тишина. Гэррэт криво усмехнулся и, чтобы прервать затянувшееся молчание, сказал:

— А это, Бесс, моя мать — ныне вдовствующая виконтесса Чествик.

Произнёс он эти слова столь напыщенно, будто речь шла о вдовствующей королеве — однако при этом подмигнул и Элизабет, и матери.

Юные сестры Крейтона очнулись от замешательства и разом ринулись к Элизабет, наперебой засыпав её вопросами. Галдёж поднялся невероятный.

Отчаявшись прекратить это безобразие, виконтесса взяла Элизабет за руки и расцеловала её в обе щеки.

— Очень рада знакомству, мой друг. Да… и зовите меня, пожалуйста, Кэтрин. Или вы предпочитаете более официальное обращение — скажем, мадам свекровь?

Элизабет растерялась.

— Если вы позволите… «леди Кэтрин» будет в самый раз.

Она попыталась вежливо улыбнуться виконтессе, но без особого успеха.

— Меня зовут Элизабет.

— Милости просим в нашу семью, Элизабет.

Виконтесса ещё раз дружелюбно пожала руки Элизабет и — в который раз — воззвала к дочерям:

— Девочки, ведите себя пристойно, или я запру вас в комнатах и вы не познакомитесь с леди Элизабет.

Галдёж мгновенно стих, и Крейтон начал представлять своих сестёр.

Старшей оказалась высокая брюнетка Мэри, которая первой кинулась ему на шею при встрече. За ней шла рыжеволосая Эдит пятнадцати лет.

— Мне уже шестнадцать, — обиженно поправила брата Эдит.

— Хорошо, хорошо, — шестнадцать. — Крейтон мило улыбнулся Элизабет. — Обожает ездить верхом, но ненавидит книги.

Oн перешёл к угрюмой большеглазой девочке с волосами цвета мёда.

— Это — Бекки. Ей — четырнадцать.

— Меня зовут Ребекка, — мрачно сообщила девочка, после чего — совершенно неожиданно для Элизабет — сделала книксен.

— Стало быть, тебя зовут Ребекка? — словно эхо, повторила слова девочки Элизабет.

Затем Крейтон положил руку на плечо стройной брюнетки с огромными карими глазами и личиком, напоминавшим формой сердечко.

— А вот это Эми. Ей всего двенадцать. — Тут Гэррэт наклонился к ушку девушки и шёпотом спросил:

— Ты по-прежнему терпеть не можешь мальчиков, дорогая?

Девушка вспыхнула, вскинула глаза на Элизабет и пробормотала:

— Смотря какие мальчики…

Крейтон изобразил на лице неподдельное удивление.

— Бог мой, деточка, ты действительно подросла!…

Потом он преклонил колено перед двойняшками и одарил девчушек ласковым взглядом. Элизабет сразу поняла, что эти девочки — его любимицы.

— Это Хоуп, надежда нашего рода, — сказал он. — А это Хонор, его честь и опора.

Гэррэт с лёгкостью различал близняшек, но для Элизабет они казались на одно лицо.

— Теперь разбегайтесь по своим комнатам, — велела леди Кэтрин и фамильярно обняла Элизабет за талию. — Пойдём, детка. Путешествие наверняка тебя утомило… Что бы ты предпочла: улечься в постель, поесть или, может быть, принять горячую ванну?

— Лучше бы ванну, — сказала Элизабет, вспоминая о своих синяках и ссадинах, но прежде всего — о блохах. Элизабет не простила бы себе, если бы блохи с её одежды перекочевали на платье матери или сестёр Крейтона.

— Ванна так ванна. Очень хорошо. — И леди Кэтрин повела гостью к дому.

Элизабет и помыслить не могла, что когда-нибудь войдёт хозяйкой в такой роскошный, благоустроенный дом. Её взору предстали огромные светлые покои с камином и навощённым паркетом. Лепные потолки были безупречно выбелены, а стены обиты штофом, имевшим в каждой комнате свой особый узор и оттенок. В высокие — в рост человека — окна лился яркий свет, и солнечные лучи буйствовали в огромной гостиной, оживляя причудливый орнамент турецких и арабских ковров. И всюду — в гостиной, комнатах, коридоре — стояли в вазах свежесрезанные цветы.

— Тебе нравится? — коротко поинтересовался Крейтон.

— Здесь очень красиво…

Наконец-то Крейтон улыбнулся.

— Это все твоё.

Леди Кэтрин буквально лучилась от гордости.

— Горничные сейчас приведут в порядок хозяйские покои.

Крейтон оцепенел.

— Мама, но это же твои комнаты…

— Леди Кэтрин! — испугалась Элизабет. — Я не вправе принять от вас такую жертву!

— Чепуха, милочка! — отмахнулась виконтесса и принялась раздавать команды своим девочкам: — Эдит! Скажи Бриджит и Мевис, чтобы приготовили свежее бельё. А вы, Мэри и Бекки, пойдёте со мной. Да, чуть не забыла — Эми, попроси Уинтона разжечь огонь в котле и принести две ванны в хозяйские покои.

Леди Кэтрин обняла двойняшек за хрупкие плечики.

— А для вас, девочки, у меня особое задание. Будьте так добры, сходите в сад и нарежьте самых красивых цветов для комнаты, где будет теперь жить ваша новая сестра.

Как ни странно, близняшки отправились выполнять порученную им миссию без малейших возражений.

Леди Кэтрин проводила их взглядом.

— Хорошие девочки, поверьте моему слову. Вот только их манеры оставляют желать лучшего… — Тут на пухлых губах леди Кэтрин расцвела улыбка. — И не вздумайте беспокоиться из-за обеда. К столу, мои милые, можете не спускаться. Вам все принесут наверх.

С этими словами леди Кэтрин ушла. Крейтон и Элизабет остались наедине.

Элизабет с отчаянием взглянула на Крейтона.

Как она могла сейчас настаивать на отдельной комнате — ведь тогда всему семейству станет ясно, что их брак только фарс! Меньше всего ей хотелось унижать виконта перед матерью и сестрёнками.

Гэррэт пожал плечами и, по обыкновению, иронически ухмыльнулся:

— Что скажешь, Бесс?

— Даже не знаю… У тебя такая добрая мать… Мне бы не хотелось её обидеть, но…

— Мы ведь с тобой как-никак женаты, Бесс, — голубые глаза виконта блеснули. — Когда ты, чёрт возьми, смиришься с этим?

— Смириться с еретическим, навязанным мне силой фарсом?

— Помнится, мадам, венчали нас не под дулом пистолета… — Крейтон с силой стиснул её запястья. — Ты же поставила тогда свою подпись? Другими словами, нравится тебе или нет, в глазах закона и бога мы с тобой женаты. Не говоря уже о том, что все моё семейство свято в этом уверено.

Гэррэт пошёл к лестнице, увлекая Элизабет за собой.

— Согласись, я был терпелив. Очень терпелив. Но теперь даже моё терпение подходит к концу. Чёрт возьми, жена ты мне или нет?

Крейтон притянул женщину к себе и жарко прошептал ей на ухо:

— В конце концов, кто знает? Вдруг тебе это даже понравится? По крайней мере, дамы до сих пор на меня не жаловались…




17.


Больше всего не понравилось Элизабет, что она ни на минуту не могла остаться одна. Гардеробная была переполнена. Три прачки помогали слуге по имени Уинтон наполнить огромных размеров ванну; тут же суетились две рослые служанки, поддерживавшие огонь под гигантским котлом. Тем временем Луэлла, личная служанка леди Кэтрин, помогла Элизабет раздеться, расчесала частым костяным гребнем спутанные волосы.

Едва Элизабет обосновалась наконец в спальне, как стали являться гости — вначале близняшки Хоуп и Хонор, которые принесли свежесрезанные цветы, затем юная Мэри — она решила поделиться с Элизабет своими платьями. Дородная служанка несла за нею огромный сундук.

В разгар этой вакханалии пришла леди Кэтрин. При виде Мэри и близняшек она удивлённо вскинула брови и тут же велела всей честной компании отправляться восвояси.

Наконец в спальне остались только Элизабет и леди Кэтрин.

— Теперь Луэлла будет прислуживать вам, — сказала виконтесса, рассеянно проводя рукой по шелковистым мягким волосам Элизабет. — У вас очень красивые волосы, моя дорогая, а какой чудесный овал лица… Вы прекрасны, словно королева. Пойдёмте.

Леди Кэтрин прошла к камину и предложила Элизабет сесть в одно из стоявших там кресел.

— Давайте-ка посидим немного у огня.

Элизабет подчинилась, не сказав ни слова. Леди Кэтрин наклонилась к ней и негромко сказала:

— Сын сообщил мне, что вы — ревностная католичка.

Элизабет напряглась.

— Да, это так. — А что ещё, собственно, могла она сказать этой протестантке? — Вера — самое дорогое, что у меня есть. Зачастую я находила утешение только в ней одной… — Элизабет опустила глаза, чтобы не встретиться взглядом с добрыми карими глазами виконтессы, которые, казалось, смотрели ей прямо в душу. Леди Кэтрин откинулась на спинку кресла.

— И меня вера поддерживала в самые трудные времена. Я рада, что у нас с вами есть нечто общее.

— Нечто общее? — с удивлением переспросила Элизабет. — Вы же протестантка?

— Да, это так, но у нашего господа, Элизабет, много виноградников. Вы были рождены, чтобы возделывать один из них, а я — другой. Тем не менее мы служим одному богу. И этого с меня вполне достаточно. — Виконтесса протянула руки к жаркому огню. — Надеюсь, вы не сочтёте, что я лезу не в своё дело, но мне бы хотелось, чтобы вы по утрам брали уроки латыни. — Виконтесса одарила Элизабет странным, но весьма выразительным взглядом. — Полагаю, вы привыкли вставать рано.

Поражённая таким предложением, Элизабет всё же кивнула.

— Разумеется, леди Кэтрин. Я встаю ещё до восхода, чтобы прочесть утреннюю молитву, но…

— Вот и отлично! Вашего учителя зовут Стивен Уолкокс — это довольно забавный тип. Вообще-то он коновал и кузнец, но великолепно образован и у него в здешнем селении много друзей. Мне почему-то кажется, что у вас с ним много общего. — Леди Кэтрин улыбнулась своей мягкой улыбкой, от которой все её лицо словно светилось изнутри. — Лучше всего вам заниматься в часовне — если это, конечно, вас устроит.

Уроки латыни от коновала? Да ещё на рассвете, в часовне? Все это на первый взгляд было бессмысленно, но Элизабет не желала расстраивать хозяйку отказом.

— Как прикажете, леди Кэтрин.

— Можете начать уже с завтрашнего утра. Заметив, что Элизабет пришла в смятение, леди Кэтрин придвинулась ещё ближе и прошептала:

— Ходят слухи, что Стивен — католический священник, но я, конечно же, не придаю им значения, — тут леди Кэтрин подмигнула Элизабет, — тем более хорошего коновала сейчас так трудно найти. Так что мне бы очень не хотелось, чтобы с нашим Стивеном произошла какая-нибудь неприятность.

Элизабет не верила собственным ушам.

Что же это получается? Леди Кэтрин собирается пригласить к себе в поместье католического священника? И эти странные занятия латинским языком по утрам?… Тут Элизабет наконец осенило. Уолкокс вовсе не собирается обучать её латыни, он будет служить утреннюю мессу! Мать Гэррэта так ловко все устроила, что никто из слуг об этом в жизни не догадается. А если кто и подслушает мессу — всегда можно сказать, что это всего-навсего урок латыни.

Элизабет заранее полагала, что семья протестантов отнесётся враждебно к ней, католичке. И никак не была готова к такому проявлению душевной щедрости.

— Я… я даже не знаю, что сказать. Вы так добры… — Элизабет с трудом сдерживала слёзы. — Спасибо вам, леди Кэтрин…

Интересно, знает ли об этом Крейтон?

— Я счастлива, что сумела вас хоть чем-нибудь порадовать. Что ж, теперь я вас покину, примите ванну, отдохните…

Она встала и направилась к двери, но на полпути она, однако, остановилась.

— Господи, чуть не забыла самое главное!

И леди Кэтрин сняла две длинные нитки отборного жемчуга, украшавшие её причёску.

— Нагнитесь чуточку, моя дорогая. Этот жемчуг теперь ваш. Он всегда принадлежал хозяйке Чествика.

Элизабет покорно склонила голову — и бесценный жемчуг коснулся её волос. Потом она выпрямилась и замерла, не в силах отыскать слова благодарности.

— Вот и все, — мягко сказала леди Кэтрин. — Изумительно! Как этот жемчуг к лицу вам, дитя моё!

Тёмные глаза её увлажнились.

— Свекровь подарила мне этот жемчуг, когда я выходила замуж за отца Гэррэта. Прадедушка Гэррэта был морским капитаном и составил себе состояние на Востоке, что позволило ему вернуться домой и жениться. Он и привёз с собой этот жемчуг. — Леди Кэтрин улыбнулась. — Старик уверял, что за каждой жемчужиной нырял чуть ли не на дно Южного моря, но ему, признаться, почти никто не верил… Тем не менее, — тут леди Кэтрин бережно коснулась жемчуга, — это был как-никак дар любви… И вот теперь я передаю его вам — как жене Гэррэта.

— Леди Кэтрин, — сдавленно начала Элизабет, но славная женщина отмахнулась.

— Полно, милая, всё это пустяки. Я совсем вас заговорила, а вам пора принимать ванну. Я, пожалуй, пойду… И прослежу за тем, чтобы вас не беспокоили, — на губах леди Кэтрин появилась хитрая улыбка, — даже если сюда попытается прошмыгнуть Гэррэт. Нам, женщинам, иногда нужно побыть в одиночестве.

С этими словами она неслышно выплыла за дверь.




Полчаса спустя Гэррэт тихонько отворил дверь в господские покои и вошёл, неслышно ступая босыми ногами по ковру. Вошёл — и замер. В кресле перед камином, закрыв глаза, раскинулась Бесс в одной только тонкой рубашке. Золотистые волосы волной ниспадали с её плеч, и Луэлла расчёсывала их костяным гребнем. Под тончайшей тканью просвечивали розовые соски и соблазнительные очертания зрелого женского тела. Зато синяки и ссадины в мягком полумраке спальни были почти неразличимы.

Элизабет отдыхала и поэтому, наверное, казалась совсем беззащитной. И ещё — она была красива. Ошеломляюще красива. Плоть Гэррэта мгновенно охватил томительный жар желания.

В этот миг его заметила Луэлла и замерла с гребнем в руке.

— Почему ты остановилась? — невнятно пробормотала Бесс. Потом открыла глаза и увидела Гэррэта.

Боже, как она была хороша! Элизабет вскочила, обхватила себя руками за плечи.

— Подай мне халат, Луэлла!

— Слушаю, миледи, — служанка бросилась к лежавшему на кровати халату.

Гэррэт ловко перехватил её, отнял халат.

— Я справлюсь сам, Луэлла. Оставь нас теперь.

Служанка заколебалась, разрываясь между преданностью хозяину и долгом перед новой хозяйкой Чествика. Впрочем, стоило Гэррэту властно глянуть на неё — и служанка, пятясь, торопливо вышла.

Элизабет с Гэррэтом наконец-то остались наедине. Гэррэт швырнул халат в гардеробную и захлопнул дверь.

— Прошу простить меня, сэр, — надменно сказала Бесс, — но сейчас мне хотелось бы улечься спать.

— Так в чём же дело? — с ухмылкой осведомился Крейтон. — Я не собираюсь тебе мешать. — Он подошёл так близко, что чувствовал кожей тепло её нежного тела. — Бог мой, Бесс, как чудесно пахнет твоя кожа.

Дрожь охватила Элизабет от этих жарких слов, и она отвернулась, пытаясь укрыться от чересчур откровенного мужского взгляда. И поспешно метнулась к постели, где лежал ворох платьев, принесённых Мэри.

Элизабет выбрала платье из муслина с длинными рукавами и высоким рифлёным воротником. Ей хотелось надёжнее укрыть себя от пронизывающего взора Гэррэта.

— Уж если вы решили нарушить моё одиночество, сэр, то не мешайте мне, по крайней мере, одеться и прежде всего отвернитесь.

На губах Крейтона заиграла знаменитая ухмылка.

— Ни за что не отвернусь, пока ты не назовёшь меня Гэррэтом.

— Пожалуйста, Гэррэт, отвернись!

— Не так уж это было и трудно, согласись? — Он с показной галантностью отвернулся. Блики огня играли на его гладкой коже, лишь подчёркивая мощь напряжённых мускулов.

Элизабет торопливо натянула муслиновое платье, старательно застегнула все пуговки и крючочки. Потом она повернулась к мужу.

— Не хочу показаться грубой или невежливой, но я очень устала и хочу спать.

— Делай что хочешь — не обращай на меня внимания. — Гэррэт подвинул к себе стоявшее у камина кресло. Сел он, однако, так, чтобы видеть Элизабет.

Женщина поняла, что Гэррэт уходить не собирается. Скрестив на груди руки, она сказала:

— Прошу тебя, уходи.

— Гэррэт, — закончил за неё фразу Крейтон.

— Прошу тебя, Гэррэт, уходи.

— Мне бы не хотелось покидать мою маленькую Бесс, — в глазах Крейтона блеснули искорки, — пока я с ней не поговорю.

— Поговорю?! — В голосе Элизабет слышалось возмущение, поскольку взгляд Крейтона и вся его повадка не предвещали ничего, похожего на беседу. — Это о чём же?

— О нас с тобой! — Гэррэт похлопала ладонью по креслу, стоявшему рядом. — Присаживайся. Я не стану долго тебя задерживать. Обещаю.

Она знала, почему Гэррэту хотелось усадить её поближе. Сесть рядом с ним — всё равно что усесться к нему на колени.

— Я просто хочу поговорить, Бесс.

— Хорошо. — Решившись, Элизабет присела на край кресла. — В таком случае, говори.

Крейтон смотрел на неё без всякого выражения — не лицо, бесстрастная маска. Помолчав, он негромко и мягко заговорил:

— Я уже давал слово, что никогда не возьму тебя силой, но признаюсь — ты мне желанна, Бесс, и я очень хотел бы научить тебя радостям плотской любви. Сегодня же ночью. — Кончиками пальцев он коснулся щеки женщины. — Позволь мне доставить тебе удовольствие, Бесс.

Элизабет стремительно отпрянула.

— Я не могу быть с тобой — и ты знаешь, почему.

— Нет, не знаю. — Отблески полыхавшего в камине пламени легли на его чеканное лицо, а в глазах словно затлели угольки. — Скажи честно, Бесс, неужели ты и вправду хочешь, чтобы наш брак расторгли?

Элизабет вздрогнула, поражённая тем, что Крейтону удалось проникнуть в самые тайные её мысли. Но каким образом?

— Я об этом и словом не обмолвилась.

— А к чему слова? — Крейтон вытянул длинные ноги к огню. Его большие сильные руки покоились на подлокотниках кресла. У Крейтона были удивительные руки — тонкие в запястьях, как у художника, но при всём том, несомненно, руки воина.

— Интересно, правда, что тогда произойдёт с твоими людьми, Бесс? Ты ведь знаешь, что я в состоянии обеспечить им сносную жизнь. Или ты предпочитаешь наблюдать, как бедняги голодают? И все ради того, чтобы избавиться от меня?

— Я… как-то не подумала об этом, — созналась женщина.

— А ты сама? — продолжал Гэррэт. — Неужели брак со мной настолько для тебя унизителен, что ты готова пойти на всё ради весьма эфемерной свободы? — Элизабет промолчала, и Крейтон бесстрастно добавил: — Даже если брак расторгнут, король не позволит тебе слишком долго вдоветь.

Элизабет поднялась, шагнула к камину, поднесла к огню дрожащие руки. Гэррэт прав, будь он проклят! Король, несомненно, принудит её снова выйти замуж — и новый муж, пускай и католик, вряд ли окажется лучше того же Рейвенволда.

Крейтон, по крайней мере, не обижал её и не бил — даже в тех случаях, когда ей удавалось его разозлить. Кстати, он и впрямь не пытался взять её силой — как и обещал. Но кто знает, надолго ли ему хватит терпения?

Так что же делать? Принести в жертву свою душу и позволить Крейтону обладать её телом? Или стоять твёрдо, обрекая тем самым своих людей на голод и бедствия?

Её размышления были прерваны голосом Крейтона:

— Предлагаю тебе выбор, Элизабет. Если ты примешь меня как мужа — разумеется, целиком и полностью, — я сделаю все, чтобы обеспечить благосостояние твоих людей. Если откажешь — завтра же отправлю тебя в Рейвенволд и сам подам прошение о расторжении брака.

— Стало быть, вы меня освободите?

— Уж и не знаю, что ты себе надумала на мой счёт, Элизабет, но поверь — я не зверь, который способен силой удерживать женщину, которая его не хочет. Правда, если мне не изменяет память, до сих пор я ничем не мог заслужить твою ненависть. Да, ты будешь свободна, если таково твоё желание.

— Я не испытываю к вам ненависти, сэр, — пробормотала женщина, не зная, что сказать. В глубине души у неё теплилась надежда, что Гэррэт согласится повторить бракосочетание — но уже по католическому обряду.

— Вы согласитесь повторить обряд, если нас свяжет узами брака католический священник?

Крейтон с шумом втянул в себя воздух.

— Я подумаю, но пока ничего не обещаю. — Гэррэт в упор глянул на Элизабет. — Я не хочу лгать тебе, Бесс.

— Понимаю, но как я могу изменить своей вере?

— Никто не просит тебя отречься. Уверен, что где-нибудь в Шропшире сыщется католический священник, который с радостью станет читать тебе мессу.

Неужели он знает о Уолкоксе? Элизабет не могла задать этот вопрос впрямую — она всё ещё не доверяла Крейтону.

— Вы отлично знаете, что я имею в виду. — Элизабет снова уселась в кресло. — Кроме того, существуют и другие причины, из-за которых мы не можем пожениться — просто вы о них пока не знаете.

— Это ещё что за новости? — Глаза Гэррэта сузились, как у хищника. — Какие ещё неизвестные причины? То, что у тебя с Рейвенволдом не было детей?

Элизабет с вызовом вздёрнула подбородок.

— Да, я бесплодна. — Голос её звенел неприкрытой болью. — Каждому мужчине требуется потомство. Вашей матери, я уверена, очень хочется понянчить внуков. Я же не в состоянии дать вам все это.

— Откуда ты знаешь? — спросил Гэррэт.

— Вы сами об этом сказали — не помните? — Женщина изо всех сил сдерживалась, чтобы не расплакаться. — У меня не было детей — хотя мы с Рейвенволдом не пренебрегали исполнением супружеских обязанностей.

— Ах, Бесс! — Крейтон тихо рассмеялся. — Все это никак не доказывает твоего бесплодия.

Врач, к примеру, говорил тебе что-либо подобное?

— Нет. Я бывала у врачей, но ни один из них не признал у меня женской немочи. И всё же…

Крейтон подался к ней:

— Терпеть не могу говорить о мёртвых дурно, но за все те годы, что я знал твоего покойного мужа, он не оставил без внимания ни одной мало-мальски симпатичной бабёнки от Грейвсенда до побережья — и, однако, я никогда не слышал, чтобы он зачал хоть одного завалящего ублюдка. Я тебе так скажу — это он был бесплоден, а не ты.

Элизабет низко склонила голову — всё-таки ужасно унизительно, когда твою интимную жизнь обсуждают так откровенно. Но если Крейтон прав и она в самом деле не бесплодна… Смущение на лице Элизабет сменилось неподдельным страхом.

— Что такое? — Крейтон смотрел на неё с удивлением, но потом лицо его окаменело. — Ах, вот оно что… Габбинсы! — Он порывисто вскочил, уставясь в камин. — Так тебя волнуют последствия того, что они над тобой вытворяли после похищения?

— Последствия? — Элизабет подняла страдающий взгляд на Крейтона. — На что ты намекаешь?

— На ребёнка, который может родиться, — он снова повернулся к Элизабет, его глаза сверкали. — При необходимости я могу подыскать для него неплохое местечко и достойно воспитать. Как бы то ни было, дитя зачато, оно невинно. И никому не следует знать правды. Я тебя не оставлю.

— Не оставишь? — Элизабет вдруг поняла, что сейчас расхохочется. Смех был неуместен, но она ничего не могла с собой поделать. Смех поднимался из самой глубины её существа, неудержимый, как пузырьки шампанского. Она согнулась пополам, обхватила руками плечи и смеялась, смеялась, смеялась… покуда из глаз не брызнули слёзы.

— Черт, да что тут смешного? — взвился Крейтон.

— …Так ты… ты… значит, думаешь… — лепетала Элизабет, не заметив, что стала называть Крейтона на «ты». Других слов у неё сейчас не находилось.

Крейтон схватил её за плечи и буквально выдернул из кресла.

— Ты что же… хочешь сказать, что тебя не изнасиловали?

Элизабет уже заикалась от истерического хохота, но всё же сумела кое-как выговорить:

— Н-нет, не изнасиловали.

Крейтон сгрёб её в охапку, притянул к себе.

— Слава богу, слава богу!

Внезапно смех Элизабет перешёл в слезы. Рыдания сотрясали все её тело.

— Забудь об этом, девочка, забудь! — шептал Крейтон, осыпая поцелуями её мокрое от слёз лицо.

Элизабет постепенно успокаивалась. В объятиях Крейтона ей было так тепло и уютно. В его руках она чувствовала себя защищённой от всего мира. Не понимая даже, как это случилось, она сама стала целовать его губы, солёные от её же слез.

Крейтон вначале был нежен, но затем в нём проснулся неутолённый голод. Внезапно он оттолкнул Элизабет.

— Прости, я не хочу воспользоваться твоей слабостью.

— Не суди себя, Гэррэт. — Элизабет заглянула в его глаза. — Я сама — слышишь — сама хочу, чтобы ты стал моим мужем. Пусть господь помилует мою душу! Я хочу помочь своим людям, хочу стать частью твоей семьи…

Потом, будто признаваясь в чём-то себе — и ему тоже, — прошептала:

— Я хочу знать, что такое любовь…

— Ты не пожалеешь, Бесс, черт меня дери! — Гэррэт подхватил жену на руки и понёс к огромной кровати. Ловко смахнув на пол платья из сундука Мэри, он бережно уложил Бесс на роскошное покрывало. — У нас всё будет хорошо, скажи только — чего ты хочешь?

— Тебя, — только и ответила Элизабет.




18.


По приказу Гэррэта два лакея принесли серебряный поднос с вином и закусками. Составив все это на ночной столик, слуги как следует раздули огонь в камине и молча удалились.

Гэррэт запер за ними дверь и отдал ключ Элизабет.

— Это чтобы ты не погибла от смущения, если кто-то ненароком ворвётся. Хочешь вина?

— Хочу, — сказала Элизабет. В ней все напряглось, словно туго натянутая струна, и она надеялась, что вино поможет ослабить это странное напряжение.

Элизабет маленькими глотками пила сладкое вино, краем глаза наблюдая, как Гэррэт с бокалом в руке устраивается рядом на кровати. Халат его распахнулся, но Элизабет впервые не стала отводить глаз от мужской наготы. Приятный жар растекался по её жилам… но только ли вино было тому причиной?

Гэррэт поднёс бокал к губам, на которых играла странная, томная усмешка. Пил он медленно, понемногу, и Элизабет первой прикончила свою порцию.

— Вот это мило, — улыбнулся Крейтон, подливая ей вина.

Элизабет осушила бокал одним глотком и, сладко зевнув, откинулась на подушки.

— Знаешь, Бесс, я хотел только, чтобы ты чуточку расслабилась, но ни в коем случае не собирался тебя напоить, — сказал Гэррэт. — Тебе не жарко в этом платье?

— Жарко. Ч-чертовски жарко, — едва шевеля непослушными губами, призналась Элизабет.

Гэррэт изумлённо смотрел, как она встала на колени и изогнулась, пытаясь расстегнуть платье. Процесс оказался не из лёгких, но в конце концов Элизабет удалось ухитриться стянуть платье через голову.

— Ух, так-то лучше! — объявила она, с облегчением отшвырнув наряд. И, тихо засмеявшись, рухнула на постель.

— По-моему, я пьяна. У меня даже губы онемели.

Полумрак спальни поплыл перед глазами Элизабет, и она смежила веки. Гэррэт пододвинулся ближе. От него исходил приятный запах чистого сильного мужского тела.

Кончиком пальца он провёл по её нижней губе.

— Онемели, говоришь? А это ты чувствуешь?

— Так, самую малость. — Элизабет по-прежнему не открывала глаз. Как это ни смешно, но в темноте она ощущала себя в большей безопасности.

— А если так?

Зашуршало шёлковое покрывало на кровати, и губы Гэррэта прикоснулись к её губам. Сначала его поцелуй был нежным, почти невинным, потом — настойчивым и властным… и в груди Элизабет всколыхнулся тёмный жар желания.

Поцелуи Гэррэта ни в чём не походили на грубые укусы Рейвенволда. Гэррэт целовал её так, словно хотел передать из уст в уста свою душу.

Дыхание его участилось, сердце Элизабет стучало всё сильнее. Руки Гэррэта словно жили своей жизнью, все откровеннее лаская Элизабет — и она с готовностью принимала его ласки.

Неожиданно он отодвинулся.

— Ну как?

Элизабет открыла глаза: Гэррэт лежал рядом, не сводя с неё глаз. Пламя золотило его волосы, но лицо оставалось в тени.

— Что — как? — отозвалась она, тяжело дыша.

— Почувствовала?

— Угу.

— И что же?

— Повтори ещё раз — с начала и до конца.

Крейтон без слов привлёк её к себе и снова поцеловал — на этот раз куда более долгим и крепким поцелуем, чем прежде. Руки Гэррэта снова ожили и теперь ловко освобождали от шпилек её золотистые волосы. Когда наконец любовники оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание, Гэррэт принялся распускать завязки её ночной рубашки.

— Твоя рубашка мне мешает, — хрипло прошептал он. — Я хочу видеть тебя всю… нагой.

И Элизабет вдруг поняла, что сама желает того же.

Что скажет Гэррэт, когда увидит её наготу? Не будет ли он разочарован?

Неспешно, дюйм за дюймом Гэррэт принялся снимать сорочку, и желание, горевшее в его глазах, закипало в крови Элизабет.

— Какая же ты красивая, — наконец прошептал он. — Точно такая, о какой я мечтал.

Она не поверила, но всё равно была счастлива.

— А ты что же? — Элизабет устроилась на кровати поудобнее. — Я тоже хочу видеть тебя.

Её обнажённое тело золотилось в пламени камина и отражалось в глазах Гэррэта.

— В самом деле? — Он легко соскочил с постели и сбросил с себя халат. Потом — намеренно медленно — повернулся. Элизабет загляделась, губы её округлились в немом восторге.

— Насмотрелась?

Крейтон скользнул в постель, привлёк к себе Элизабет, и губы их слились в жарком поцелуе. Потом Гэррэт приподнялся над ней на сильных руках и лукаво улыбнулся:

— Не будем торопиться, верно?

Склонясь над Элизабет, он губами скользил по её нежной шее, затем опустился к груди и коснулся языком розового твёрдого соска. Сладостная дрожь охватила Элизабет, а Гэррэт между тем продолжал свою приятную пытку. Когда движимый чувством справедливости, он занялся другим соском, с губ Элизабет сорвался нетерпеливый стон.

Гэррэт был уже вне себя от страсти, но сдерживался, заботясь об Элизабет. Шаг за шагом он приоткрывал перед ней мир сокровенных чувств, которые прежде казались Элизабет бесстыдной ложью, шаг за шагом познавал и пробуждал её зрелое и вместе с тем неопытное тело.

— А ты был прав, — едва слышно проговорила женщина.

Гэррэт вскинул на неё горящие страстью глаза:

— Ты о чём?

— У меня никогда не было любовника. До сих пор… — Она с силой притянула Гэррэта к себе и принялась осыпать поцелуями его широкую грудь, упиваясь вкусом и запахом его кожи.

Потом прильнула щекой к его груди и прошептала:

— Я хочу тебя, Гэррэт! Возьми меня, умоляю… Возьми меня…

Вся сдержанность Гэррэта испарилась, как дым. Одним движением, властным и нетерпеливым, он раздвинул бедра Элизабет и овладел ею. Желание охватило его, и Элизабет сама потеряла голову, всецело отдаваясь во власть его жаркой неистовой плоти. Движения Гэррэта становились все чаще и яростней, и Элизабет задыхалась от наслаждения, ощущая, как твёрдая горячая плоть заполняет её истомлённое лоно.

Восторг разрастался в ней, словно диковинный цветок, и наконец она закричала, не в силах вынести непомерной сладости.

В этот миг Гэррэт выгнулся и сладостно зарычал. Затем, не разжимая объятий, он склонился над Элизабет и нежно поцеловал.

Тела их переплелись, содрогаясь в едином ритме страсти, которая постепенно ослабевала. Неистовый стук сердец становился все размеренней и тише, и наконец любовники замерли, приникли друг к другу, истомлённые и обессиленные.

Наконец Элизабет подняла голову.

— Мне очень понравилось, Гэррэт, — призналась она. — Может, нам попробовать ещё разок?

— Что, прямо сейчас?

— Да, если ты, конечно, не против.

— Ни о чём лучшем сейчас я даже помыслить не могу.

Рассмеявшись, Гэррэт притянул её к себе и нежно поцеловал.

— Ласкай меня, Бесс. Делай всё, что тебе захочется.




19.


Следующая неделя в Чествике прошла изумительно. Каждый день Гэррэт отлично разыгрывал роль доброго, заботливого мужа. Ночью, в темноте спальни, он предавался любви с таким пылом, будто Элизабет была единственной женщиной на свете.

Изо дня в день его пылкость только крепла. Элизабет отвечала мужу такой же страстью. Сначала она исповедовалась в этой слабости отцу Игнатию — так на самом деле звали «коновала» Стивена, но священник только качал головой и говорил, что во всём виноваты принц Карл и король. Скоро Элизабет прекратила каяться в плотских грехах — и хорошо сделала, поскольку её исповеди всякий раз вводили святого отца в смущение.

Постепенно страхи и ужасы, принадлежавшие прошлой жизни Элизабет, стали отступать и если не забылись вовсе, то, по крайней мере, вспоминались всё реже и реже. Подобно тонкому зелёному побегу, Элизабет тянулась к солнцу и расцветала под его благодатными лучами.

Другими словами, она менялась.

Равным образом менялось и её отношение к Гэррэту. Семейство обожало виконта, и молодая женщина со временем поняла почему. Суть в том, что к ней, Элизабет, своим сёстрам и матери он относился как к равным себе и всегда с глубочайшим вниманием выслушивал их суждения по любому вопросу — пусть даже его высказывали одиннадцатилетние двойняшки. Хотя все это отличалось от впечатлений, которые вынесла Элизабет из жизни с Рейвенволдом — она пришла к выводу, что Гэррэт искренне любит и уважает всех женщин своего семейства.

Интересно вот только — любит ли он её, Элизабет?

Он говорил, что любит, да только врождённая осторожность твердила ей, что это ложь. Что-что, а подольститься к прекрасной даме виконт большой мастер — так что все речи о любви вряд ли чего-то стоят.

Временами Элизабет недоумевала, случайно перехватив странный взгляд Гэррэта. И всё же в Чествике она была счастлива, как никогда в жизни.

И причиной тому была не только пылкая страсть Гэррэта. Дружеское тепло, которое словно излучали все женщины из рода Крейтонов, так же благотворно сказалось на душевном настрое Элизабет. Леди Кэтрин нисколько не делала различия между Элизабет и родными дочерьми; что до девушек, все они — за исключением переменчивой Бекки — наперебой старались заслужить дружбу и внимание Элизабет и нередко осыпали её скромными подарками — шедеврами собственного рукоделия. Конечно, в этом отчасти было ребячество, детское обожание — но и эта доброта сослужила свою благую службу.

Теперь Элизабет по утрам просыпалась не в страхе перед необузданными выходками Рейвенволда, но с уверенностью в дне грядущем. С радостью и благодарностью принимала она каждый мирный час, проведённый под гостеприимным кровом Чествика, но всегда помнила, что придёт срок — и этим благословенным дням будет положен предел. Всё закончится, как уже не раз случалось в её жизни.




В субботу вечером Гэррэт за обедом был неестественно тих. Он едва притронулся к пище-и точно так же поступили близняшки. Они тоже ничего не ели.

Элизабет повнимательнее пригляделась к мужу. Глаза у него покраснели, складки у рта пролегли глубже, чем прежде.

— Ты здоров? — негромко спросила она. Гэррэт по обыкновению иронически выгнул золотистую бровь.

— Здоров как бык. Только вот голова болит — с самого утра. — Он прижал пальцы к вискам. — Ничего… Отосплюсь, и всё как рукой снимет. Может быть, даже лягу сегодня пораньше.

Гэррэт, чуть покачнувшись, поднялся из-за стола.

— Если не хочешь спать, Бесс, тебе вовсе не нужно идти со мной.

Элизабет нахмурилась: ей очень не понравилось, как выглядит муж. Он что — заболел?

— Нет, я тоже устала и хочу спать. Подожди меня. Пойдём вместе.

Элизабет распрощалась с девушками и леди Кэтрин и взяла Гэррэта под руку. И даже сквозь рукав с ужасом почувствовала, как горяча его рука.

Да он просто пышет жаром! Озабоченная этой мыслью, Элизабет замешкалась на лестнице, но Гэррэт шёл довольно бодро и обогнал её.

Лишь оказавшись в спальне, он без сил опустился на скамью рядом с кроватью и пробормотал, обращаясь к Уинтону:

— Отправляйся к себе. Я сам разденусь. Потом.

— Как прикажете, милорд. — Уинтон поклонился и вышел, плотно притворив за собой дверь.

— Гэррэт, а ведь ты заболел.

Элизабет откинула покрывало и вынула из постели грелку. Потом помогла Гэррэту подняться. Он с размаху рухнул на кровать и зарылся головой в подушки.

— Не понимаю, почему ты отослал Уинтона, — попеняла ему Элизабет, пытаясь скрыть под сварливыми нотками в голосе нарастающий страх. — Теперь раздевать тебя придётся мне.

Гэррэт ответил ей улыбкой, которая была лишь бледной тенью его всегдашней иронической усмешки.

— Может быть, я отослал его именно по этой причине?

— Ладно, по крайней мере ты в силах мне помочь. Ну-ка, вытяни ноги…

Она стащила с мужа сапоги, затем чулки и прикрыла одеялом холодные, словно лёд, ноги. Руки у Гэррэта тоже стали ледяные, хотя четверть часа назад они исходили жаром.

— Присядь, — велела Элизабет. — Я сниму с тебя рубашку.

Гэррэт подчинился и даже вскинул вверх руки, чтобы ей было удобнее.

Когда она попыталась рывком сдёрнуть рубашку, он глухо пробормотал:

— Потише, леди! Я ведь всего лишь больной, а не преступник.

Когда Элизабет увидела у него на груди сыпь, у неё зашлось сердце, но она сумела скрыть беспокойство. Тем временем Гэррэт, освободившись от рубашки, проказливо ткнулся лицом ей в грудь.

— Только без глупостей! — одёрнула его Элизабет и, легонько оттолкнув, снова уложила на подушки. Торопливо расстегнув и расшнуровав панталоны, она испугалась ещё сильнее: на животе и бёдрах была всё та же зловещая сыпь.

Состояние Гэррэта ухудшалось на глазах, и он больше не пытался приставать к Элизабет с «глупостями». Натянув на себя одеяло вместе с покрывалом, он пробормотал:

— Что-то здесь зябко…

— Тебя сейчас бьёт озноб, — сказала Элизабет, — но не стоит укрываться слишком тепло. От этого лихорадка у тебя только усилится. — И с этими словами стянула с него одеяло.

Ей уже приходилось видеть подобные симптомы — в лагере Габбинсов. Это совпадение, твердила себе Элизабет, стараясь унять страх. Есть же на свете другие, не такие опасные болезни с похожими признаками… По крайней мере, она на это надеялась.

Гэррэт между тем застучал зубами.

— Дай же мне одеяло, женщина! Не видишь разве, что я замерзаю?

— Я же сказала, Гэррэт, — Элизабет коснулась ладонью лба мужа, — нельзя тебе укрываться. По крайней мере, пока не спадёт жар. — Молодая женщина молила бога, чтобы у леди Кэтрин в доме оказались нужные снадобья. Все свои лекарства она истратила на больных детей в лагере Габбинсов.

— Проклятая простуда! — ворчал Гэррэт. — Хуже нет, чем захворать летом.

Если бы только это была простуда, подумала Элизабет, а вслух сказала:

— Постарайся уснуть. Я скажу, чтобы тебе принесли лекарство.

Она встретила служанку на лестнице для прислуги.

— У милорда жар. Спроси леди Кэтрин, есть ли у неё кора осины или ивы. Если есть, принеси мне то и другое. — Заодно Элизабет попросила, чтобы служанка прихватила кое-что из кухни.

Всегда жизнерадостное лицо служанки помрачнело.

— Сию минуту, миледи.

— Кстати — на всякий случай, — лучше пусть никто сюда не заходит, — сказала Элизабет, — по крайней мере, пока не выяснится, что случилось с милордом. Я буду ухаживать за ним сама.

Луэлла побледнела от страха.

— Вы же не думаете, что…

— Ничего такого я не думаю, — оборвала её Элизабет, решив не рассказывать о своих подозрениях. — Милорд считает, что у него простуда — но кто знает? Иные хвори передаются так быстро, что и глазом не моргнёшь, как заразится семья. Больных нужно отделять от здоровых… Ну же, ступай. И не забудь принести кору осины!

Луэлла с озабоченным видом ушла. Элизабет уселась в кресло у камина и погрузилась в свои мысли.

Цыганская лихорадка — иначе её называют «болотной» или «гнилой». Если Гэррэт подцепил именно эту болезнь, он может умереть. Как, между прочим, и все в доме. Эта хворь распространяется словно лесной пожар в сухое лето.

Но ведь Гэррэта не было в лагере разбойников! Там побывала одна Элизабет. Неужели это она невольно стала переносчиком болезни?

Иного объяснения, похоже, нет. Господь всемогущий! Неужели она принесла заразу в дом Гэррэта?

А близняшки? Они ведь тоже нынче на себя не похожи! Господь и святые угодники, не допустите, чтобы девочки тоже заболели!…

Гэррэт, по крайней мере, сильный взрослый мужчина. Цыганскую лихорадку хуже всего переносят дети и физически слабые люди. Болезнь убивает быстро, в считанные дни, а то и часы. Если Гэррэт выдержит сильный жар, он наверняка поправится.

В дверь постучали. Луэлла принесла лекарства и котелок с кипятком. Борясь со страхом, Элизабет принялась готовить настой из осиновой коры. Потом она обтёрла Гэррэта смоченной в холодной воде тряпкой, хотя муж при этом весь дрожал и отчаянно ругался. Элизабет напоила его отваром из сонных трав, и Гэррэт скоро заснул.

Ночью в дверь снова постучали. Отворив, Элизабет увидела леди Кэтрин, которая так и не успела переодеться после ужина.

— Элизабет, — дрожащим голосом произнесла она, — близняшки тоже заболели. У них те же симптомы, что и у Гэррэта.

Элизабет в отчаянии прислонилась к косяку.

— Господи, только не это!…

— Я бы хотела, — продолжала леди Кэтрин, — перенести их сюда. Если ты, конечно, не возражаешь. Здесь мы сможем ухаживать за всеми тремя, подменяя друг друга.

— Разумеется! — Элизабет снова выпрямилась. — Но я могу ухаживать за больными и одна. Мне бы не хотелось, чтобы вы подхватили эту…

Леди Кэтрин покачала головой:

— Это мои дети, Элизабет. Спасибо за предложение, но я должна оставаться с ними.

— Вы болели цыганской лихорадкой? — напрямую спросила Элизабет.

— Нет, — последовал спокойный ответ, — и знаю, какая опасность мне угрожает. — Потом она — как всегда, очень доброжелательно — посмотрела на Элизабет.

— Тут дело вовсе не в том, что я тебе не доверяю. Я их мать. Даже взрослый человек, захворав, всегда желает видеть рядом свою мать. Надеюсь, ты меня понимаешь?

Элизабет кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

— Вот и хорошо. Стало быть, нам с тобой больше не о чём спорить. — Мать Гэррэта подхватила Элизабет под локоток. — Я вернусь с девочками и останусь здесь. — Вдруг она прищурилась, что-то вспомнив. — Цыганской лихорадкой болел Уинтон. Он без всякой опасности для себя перенесёт девочек в вашу с Гэррэтом спальню, а потом будет нам помогать. — На губах женщины появилась печальная улыбка. — Близняшек придётся уложить в одну постель. Когда они болеют, их невозможно разлучить хоть на минуту.

Элизабет вернулась в спальню, закрыла за собой дверь и, опустившись на колени, принялась молиться.

— Пресвятая Дева Мария, яви своё милосердие и помоги Гэррэту и его сёстрам! Всё что угодно, только не цыганская лихорадка! Избави их от подобного испытания!

Скоро, однако, выяснилось, что это была именно цыганская лихорадка.

Не прошло и суток, а господские покои превратились в настоящую лечебницу. Туда попали не только близняшки, но и два конюха, разгружавшие карету, на которой в Чествик приехали Гэррэт и Элизабет. Потом заболела прачка, стиравшая платья и бельё Элизабет. Через несколько часов за ней последовали все три служанки, помогавшие Элизабет принимать ванну.

Выяснилось, что всякий, кто заболевал, либо имел дело с Элизабет, либо притрагивался к карете — настоящему рассаднику блох.

Элизабет догадывалась, что есть какая-то связь между блохами и болезнью, но была слишком утомлена, чтобы гадать, в чём тут дело. Одно она чувствовала наверняка — тяжкую вину за всё, что случилось в Чествике.

На следующий день, ближе к вечеру, умерла прачка. Бедняжке было лет четырнадцать. До вчерашнего дня Элизабет даже не знала, как её зовут.

Даже с помощью Уинтона Элизабет и леди Кэтрин сбивались с ног, ухаживая за больными. Подремав с полчасика, они снова брались за дело — и на третий день их усилия принесли первые плоды.

Склонившись над мужем, Элизабет коснулась его небритой щеки и ощутила под пальцами лёгкую испарину. Жар у Гэррэта заметно спал, и женщина задохнулась от радости.

— Леди Кэтрин! — торопливо позвала она.

Мать Гэррэта пыталась влить камфарный настой в пересохший от жара ротик Хонор. Хоуп между тем забылась сном. Услышав голос Элизабет, леди Кэтрин едва не выронила чашку.

— Что случилось? Он не…

— Ему стало легче. Жар спадает.

Вдруг обессилев, Элизабет опустилась на край кровати Гэррэта.

— И дышит он легче. — Словно в подтверждение её слов, Гэррэт громко, отрывисто кашлянул.

— Думаю, теперь он поправится, — добавила Элизабет, смахнув слезинку.

— Благодарение господу! — Леди Кэтрин на миг прикрыла веки, потом перевела взгляд на близняшек. — Хоуп тоже, кажется, стало полегче, но меня беспокоит Хонор. — Она вновь попыталась напоить девочку, но микстура лишь чуть увлажнила губы больной и стекала у неё по щеке.

— Бедняжка, она едва дышит! Жар не уменьшается, несмотря на все наши усилия. Я часами обтирала её мокрым полотенцем, лила на неё холодную воду, но всё это впустую. Ничего не помогает — ни отвар из осиновой коры, ни настойка из ивы, ни камфара. Прямо не знаю, что и делать.

Услышав в голосе леди Кэтрин отчаяние, Элизабет тяжело поднялась. Не время сейчас отдыхать.

— Вы не отходите от Хонор уже почти сутки. Позвольте мне вас сменить. — Она подошла к постели близняшек и решительно отняла у матери Гэррэта чашку. — Я сама напою Хонор, леди Кэтрин, — а вы немедленно отправляйтесь отдыхать!

— Пожалуй, я так и поступлю, — вздохнула та. — Вот только узнаю, как дела у других наших больных.

— Слуги переносят болезнь куда легче. Может быть, дело в их крестьянском происхождении? — Элизабет приподняла Хонор, чтобы девочке было легче дышать. — Идите спать, дорогая леди Кэтрин. Если вы от усталости свалитесь с ног, никому от этого никакой пользы не будет. В случае чего я вас разбужу.

— Договорились.

Леди Кэтрин прилегла на диванчик, стоявший у стены, и тотчас уснула.




Элизабет очнулась, осознав, что произошло нечто ужасное и непоправимое. Она вскочила и увидела, как Хоуп изо всех своих слабых сил пытается растолкать безжизненное тело Хонор.

Почти в тот же миг проснулась и вскочила на ноги леди Кэтрин, а за ней и все, кто был в комнате.

Мать Гэррэта подбежала к кровати, на которой спали близняшки, увидела безжизненное тело Хонор и опустилась на постель, прижимая к себе дочерей — мёртвую и живую. В этот миг Хоуп заплакала, и леди Кэтрин тоже зарыдала.

Элизабет не могла плакать — у неё не осталось ни сил, ни слез. Да и чем тут могли помочь рыдания?

— Что, чёрт возьми, здесь происходит? — Гэррэт, шатаясь, выбрался из кровати, завернулся в простыню и подошёл к постели близняшек.

— Что случилось? Хоуп?

Осознав, что случилось, он рухнул на колени у кровати и зарыдал.

— О господи, только не это…

До самой своей смерти Элизабет не могла забыть этих рыданий — как и плача несчастной Хоуп, похожего больше на вой смертельно раненного зверя.

Гэррэт всем телом рухнул на ковёр, и Элизабет бросилась к мужу. Пытаясь поднять его, она бормотала:

— Ты уже ничем не поможешь, Гэррэт. Сейчас же ляг в постель, иначе мы потеряем и тебя…

— Нет! — рявкнул Гэррэт, с неожиданной силой вскочив на ноги. — Ты ничего не понимаешь! Близняшки — это одна душа, одно человеческое существо! Они не могут жить друг без друга. Одна Хоуп без Хонор будет только бледной тенью.

Леди Кэтрин тихо плакала, прижимая к себе девочек.

Элизабет растерялась — как же ему объяснить?…

— Это ты ничего не понимаешь! Пожалей хотя бы свою мать! Она уже потеряла одного ребёнка. Она не переживёт, если что-нибудь случится с тобой. Прошу тебя, Гэррэт, — молила женщина, — сейчас же ложись в постель!

Гэррэт коснулся волос своей мёртвой сестры.

— Помолчи, Элизабет, — негромко сказал он. — И вообще — оставь меня в покое.

И уселся на край кровати, всматриваясь в лицо мёртвой Хонор.




20.


Элизабет никак не могла узнать комнаты, где она проснулась. Здесь царили прохлада и тишина. Комната была хорошо обставлена, но не похоже, чтобы здесь жили постоянно. Скорее всего это комната для гостей. Элизабет не помнила, как очутилась здесь. Кажется, она пыталась утешить Хоуп, когда Уинтон уносил прочь мёртвую Хонор, — но больше Элизабет не помнила ничего.

Элизабет хотела снова погрузиться в спасительный сон — но вместо этого к ней явились страшные воспоминания о вчерашнем дне.

Отворилась дверь, и в комнату вошла старшая сестра Гэррэта Мэри. Девушка была в трауре.

— Леди Элизабет? — позвала она, присев на край кровати. — Вы проспали чуть ли не целые сутки. Как вы себя чувствуете?

— А Гэррэт? — вскинулась женщина, глядя в опечаленное лицо Мэри. — Как он себя чувствует? И как там Хоуп?

— Кажется, им гораздо лучше… но сердца их навеки разбиты, как и у всех нас, — тут Мэри прижала руку к груди. — Хоуп сейчас спит, а вот Гэррэт… Мне ещё не приходилось видеть, чтобы он так страдал. Он… он стал похож на старика. И почти не разговаривает… По крайней мере, не желает говорить о смерти своей сестры.

Элизабет закрыла лицо руками.

— Простите, леди Элизабет, мне не следовало об этом говорить, — сказала Мэри полным раскаяния голосом. — Я вас огорчила. Как глупо!

— Нет-мет, ты была права! — Элизабет опустила руки. — Должна же я знать, что с Гэррэтом.

Мэри внимательно посмотрела на неё.

— Вы любите его, — сказала она с печальной улыбкой. — Что ж, я очень рада.

— Он мой муж, — отрывисто отозвалась Элизабет. — Естественно, что меня волнует его состояние.

Подобная холодность показалась девушке странной, но она смолчала.

— Я скажу Луэлле, чтобы принесла вам поесть.

— Спасибо, не надо. Я не голодна, — сказала Элизабет бесцветным, ровным голосом.

— Хорошо, но, может быть, попозже? Вам же надо набираться сил. — Мэри поднялась, скорбно сдвинула брови. — Похороны состоятся завтра. В нашей часовне. Поскольку в доме больные, мамочка сказала, что церемония будет скромной.

— Как леди Кэтрин? — озабоченно спросила Элизабет.

— Она немного поспала после… после… — Мэри судорожно сглотнула. — Потом проснулась и вернулась к больным. Гэррэт… — Мэри помолчала, -…он сумел убедить маму снова лечь в постель. Сейчас она спит.

— Скажи, твоя мама не заболела?

— Слава богу, нет! — заверила её Мэри. — Больше никто не заболел.

— Слава богу! — эхом отозвалась Элизабет.

— Я, наверное, утомила вас болтовнёй, — сказала Мэри. — Вам тоже лучше поспать. Если что-нибудь понадобится — позвоните.

— Спасибо, Мэри. — Элизабет проводила девушку взглядом и откинулась на подушки.

Как ей, спрашивается, теперь смотреть в глаза леди Кэтрин? Или в глаза Гэррэта? И как ей быть с похоронами? Как пройти ещё и через это?

Она проснулась оттого, что кто-то с шумом раздёргивал на окнах шторы. Элизабет даже не стала открывать глаза.

— Немедленно задёрните шторы! — строго велела она. — Вставать я покуда не собираюсь.

Ответом ей было краткое, но выразительное: «Ха!»

Элизабет повернула голову, сквозь ресницы разглядывая наглеца, — но увидела лишь смутный, довольно крупный силуэт на фоне окна.

— По-моему, миледи отдыхает слишком уж долго, — послышался хорошо знакомый голос. — Пора вставать, иначе люди решат, что вы тоже заболели — а уж это нам с вами крайне нежелательно.

— Гвиннет! — вскричала женщина, приподнимаясь на постели. Никогда ещё она так не радовалась появлению своей преданной служанки. — Наконец-то ты здесь!

— Точно так, миледи. — Гвиннет склонилась над хозяйкой, поцеловала ей руку. — Один господь бог знает, чего только стоило мне сюда добраться. — Служанка присела на край кровати. — Ну, миледи, в какую переделку вы опять попали?

Элизабет во всех подробностях поведала ей о трагедии, то и дело разражаясь плачем. Когда она закончила, лицо Гвиннет тоже было мокрым от слёз.

— Бедная, бедная миледи, — приговаривала служанка, обнимая хозяйку за плечи и прижимая её к своей могучей груди. — Но ничего, драгоценная моя леди Элизабет, — все самое худшее позади. И не забывайте — теперь Гвиннет с вами. Уж она-то не даст вас в обиду. — Гвиннет разговаривала с ней, как с маленькой девочкой.

— Ах, Гвиннет, ты ничего не понимаешь. — Элизабет положила голову на пухлое плечо служанки, едва сдерживаясь, чтобы снова не разрыдаться. — Кажется, в моей жизни больше не будет ничего хорошего…




День был в разгаре, когда Элизабет наконец набралась смелости навестить мужа. Разумеется, вместе с Гвиннет. Одна бы она на такое не отважилась. Когда они подошли к двери господских покоев, Гвиннет сказала:

— Поговорите с ним, миледи. Печаль разделённая — это уже половина печали. Вы можете и должны помочь друг другу.

Гвиннет взялась за ручку двери, но Элизабет жестом остановила её:

— Подожди.

Служанка кивнула, и без слов понимая, что Элизабет должна побыть с мужем наедине.

— Пойду-ка я разузнаю, как чувствует себя леди Хоуп, — пробормотала Гвиннет и поспешно удалилась.

Элизабет тихонько постучала — раз, другой. Наконец дверь распахнулась.

— Одну минуту, миледи…

На пороге стоял Уинтон. Последние события изрядно состарили преданного слугу. К изумлению Элизабет, в комнате было прибрано, а кровать Гэррэта оказалась пуста.

— А… где все?

— Больных вернули в их комнаты, миледи. — Уинтон закрыл за Элизабет дверь. — Когда у них прекратилась лихорадка, лорд Рейвенволд решил, что они больше не заразны. За последние три дня больше никто не заболел.

Лорд Рейвенволд… Новый титул Гэррэта. Это имя и титул совершенно ему не подходили. Гэррэт светел, а покойного графа Рейвенволда окружал мрак.

— А где мой муж?

Голос Гэррэта донёсся от камина. Виконт сидел в кресле с высокой спинкой, поэтому Элизабет его и не заметила.

— Я здесь. — Гэррэт встал, но так и не повернулся к ней. — Оставь нас, Уинтон.

Элизабет хотела подбежать к мужу, обнять его, утешить — но не посмела. Вместо этого она прошла к камину и уселась в кресло у окна, чтобы видеть лицо Гэррэта.

Один миг только это лицо было искажено непомерным горем — и вот уже превратилось в непроницаемую маску. Гэррэт встал у окна, глядя на дворик перед родовой часовней Крейтонов.

— Разумно ли было тебе так рано подниматься с постели? — спросила Элизабет, только чтобы нарушить тягостное молчание.

— Нужно подготовиться к похоронам, — тусклым голосом произнёс Гэррэт, будто не слыша её. — Этим собиралась заняться матушка, но она едва держалась на ногах, и я велел служанкам отвести её в спальню. — Гэррэт помолчал. — Кто-то же должен взять приготовления на себя? На это у меня сил хватит.

— Хватит?! — воскликнула Элизабет. — Да ты же едва выздоровел! Удивляюсь, что ты вообще держишься на ногах!

Гэррэт скользнул по ней взглядом.

— Я чувствую себя хорошо.

Что за тайная сила придаёт ему стойкости? У неё, Элизабет, сил не осталось вовсе.

Гэррэт вдруг круто повернулся к ней.

— Ради спокойствия матушки нам с тобой придётся пойти на похороны вместе. — Это была не просьба, а бесстрастное утверждение.

И тогда Элизабет поняла: свет, который Гэррэт излучал прежде, совершенно иссяк. Теперь титул графа Рейвенволда подходил ему как нельзя лучше.




21.


Теперь Элизабет проводила долгие часы в полном одиночестве — разумеется, если не считать Гвиннет. Дни сменяли друг друга, все такие же печальные и тоскливые, а в Чествике ничего не менялось. Настанет ли день, когда семейство Крейтон наберётся мужества и душевных сил, чтобы снова собраться за одним столом и взглянуть друг другу в глаза? Элизабет подозревала, что это произойдёт не скоро.

Сейчас она сожалела, что сама не умерла. Все лучше, чем жить в чужом доме, среди ненавидящих тебя враждебных людей. Для этого семейства Элизабет теперь всё равно что заноза в теле. Все её ненавидят — после похорон ни один из домочадцев Гэррэта так и не пришёл её навестить. Можно подумать, что после смерти девочки она, Элизабет, обратилась в невидимку!

К ней даже слуги перестали обращаться за указаниями — перешёптывались о чём-то, принося еду, а потом уходили. Наверняка направлялись за распоряжениями к леди Кэтрин или Гэррэту, то есть поступали так, как было заведено в Чествике до её приезда.

Короче, здесь Элизабет никому не была нужна и делать ей было нечего.

Прежде она всегда находила спасение в работе — и в отчем доме, и в замке графа Рейвенволда. Безделье же совсем её доконало, и с каждым днём её всё сильнее терзала смертная тоска.

На восьмой день этого своеобразного заключения она проснулась на рассвете от громкого топота копыт. Топот удалялся, стихал, и Элизабет вдруг поняла: Гэррэт уехал из дому. Хотя после похорон она ни разу не разговаривала с мужем, ей довелось пару раз видеть его из окна, и по прежней упругой походке было ясно, что ему стало гораздо лучше.

В дверь постучали.

— Элизабет, это Кэтрин. Я знаю, что ещё очень рано, но… можно мне войти?

— Одну минуту. — Элизабет заметалась по комнате, прибирая разбросанные вещи. Затем она запахнула халат и босиком поспешила к двери.

В тёмном ещё коридоре со свечой в руках стояла леди Кэтрин. Как и Элизабет, она была простоволоса и куталась в халат.

— Не хотела тебя будить, но я только что говорила с Гэррэтом и решила после этого побеседовать с тобой. Мне кажется, это необходимо.

— Гэррэт уехал, правда?

— К сожалению, ты угадала. Но всё же позволь мне войти. Не хочу, чтобы нас подслушали.

— Входите, леди Кэтрин. — Элизабет, потупив глаза, отступила от двери.

Отчего у неё так тяжело на сердце? Видно, оттого, что Гэррэт уехал и его мать только что подтвердила это. А ведь она, Элизабет, знала, что рано или поздно это случится.

Леди Кэтрин уселась на диванчик у окна и похлопала по сиденью радом с собой.

— Поди сюда, дитя моё.

Элизабет затворила дверь и послушно уселась рядом с леди Кэтрин.

— Прежде всего, — сказала та, придвигаясь поближе к Элизабет, — прости, что я — до сего дня — не заходила тебя проведать. Девочки очень уж переживали — особенно Хоуп и Бекки. Все своё время я отдавала дочерям, стараясь их утешить. А ведь все они разные, и к каждой нужен особый подход. Я, конечно, понимала, что и тебе нужно сочувствие и требуется с кем-нибудь поговорить, но надеялась, что Гэррэт… — Леди Кэтрин помолчала, и её добродушное лицо затуманилось. — Я полагала, что вам с Гэррэтом удастся так или иначе утешить друг друга…

— Я пыталась с ним поговорить, но… — Элизабет замолчала, оборвав себя на полуслове.

— Отлично тебя понимаю. Я пыталась утешить Гэррэта, но он, по-моему, даже не слышал обращённых к нему слов. — Леди Кэтрин печально глядела в холодный зев камина. — С мужчинами трудно. Вот отец Гэррэта нашёл бы, что ему сказать, а я не сумела. — Леди Кэтрин откинулась на спинку диванчика и скрестила на груди руки. — Мужчины часто страшатся выдать свои истинные чувства, притворяются сильными, стойкими, неуязвимыми. На самом же деле, едва судьба ударит их побольнее, они оказываются куда как уязвимы, да и в стойкости уступают женщинам. Кроме того, они предпочитают молча страдать, нежели выплакать своё горе.

Леди Кэтрин опустила глаза, чересчур пристально разглядывая узор халата.

— Видишь ли, дитя моё, — доверительно обратилась она к Элизабет, — сдаётся мне, что Гэррэту страх был неведом с младых ногтей. Он всегда смеялся над опасностью, но вот свои чувства весьма старательно от всех скрывал — даже от своих домашних. — Леди Кэтрин с сочувствием посмотрела на Элизабет.

— Я знаю, что сестёр и меня Гэррэт любит до беспамятства, но с другими людьми он никогда слишком близко не сходился. Много лет наше семейство оставалось единственной сильной привязанностью в его жизни. — Голос леди Кэтрин дрогнул. — Теперь один из нашего семейства ушёл на небо. Ты понимаешь, Элизабет, почему Гэррэт уехал? Не может смириться с тем, что в семье Крейтон вместо семи человек осталось шестеро.

Если считать Элизабет, семейство Крейтон по-прежнему состояло из семи человек, но леди Кэтрин, упомянув цифру «шесть», невольно себя выдала, тем самым подтвердив худшие опасения молодой женщины — ни Гэррэт, ни его родные в глубине души не считали её полноправным членом семьи.

— Дитя моё, — тем временем произнесла леди Кэтрин, обнимая Элизабет за плечи, — Гэррэт уехал не от тебя, а чтобы попытаться избавиться от терзавшей его боли в душе.

Но всё же уехал, напрочь забыв, что её, Элизабет, тоже терзает душевная боль. Впрочем, говорить об этом леди Кэтрин, от которой она ничего, кроме добра, не видела, было бы грубо и бестактно. И потому молодая женщина встала, осторожно высвободившись из объятий свекрови.

— Благодарю вас, леди Кэтрин, за то, что навестили меня в моём уединении, — негромко сказала она. — Спасибо также за откровенный разговор. Поверьте, я способна оценить откровенность. К сожалению, сейчас я не могу продолжать разговор. Мне пора отправляться к… на урок латыни.

— Конечно же, иди. — Леди Кэтрин поднялась с диванчика и заторопилась к выходу. — Уж если так сложилось, мы продолжим разговор в другой раз.




Элизабет была почти уже у самой часовни, как вдруг перед ней возникла хрупкая фигурка Бекки. Девочка была очень сердита, глаза у неё покраснели от слёз. Оглянувшись по сторонам, она с нескрываемой злобой зашептала:

— Это всё ваша вина, и вы об этом знаете! Пока Гэррэт не привёз вас сюда, всё было прекрасно. И вот теперь Хонор умерла, а Гэррэт от нас уехал. Я вас ненавижу! — Лицо девочки болезненно сморщилось. — Ненавижу! — повторила она уже громче и, разрыдавшись, умчалась прочь.

Элизабет застыла, словно поражённая громом, а потом, оступаясь на каждом шагу, кое-как побрела к часовне.

Как всегда, отец Игнатий стоял на коленях перед алтарем. Услыхав шаги, он поднялся, но Элизабет против обыкновения даже не поздоровалась с ним.

— Идите домой, святой отец, — торопливо проговорила она. — Службы сегодня не будет. В этом доме читать мессу вам больше не придётся. Только никому об этом не говорите, ладно?

И, не сказав больше ни единого слова, Элизабет выбежала из часовни.




Спустя два месяца управляющий Уил встревоженно говорил графине:

— Миледи, только что прискакал посланец от арендатора Уилсона, что живёт близ Лаунстаунской дороги. К замку приближаются три кареты, миледи. А ещё — фургоны. Много. Около дюжины. Похоже, там достаточно провианта, чтобы накормить целую армию.

При слове «армия» Элизабет побледнела и зябко поёжилась, хотя за окном стоял жаркий августовский день. Это «железнобокие»! Явились наконец, чтобы отобрать её наследственные владения. Рано или поздно это должно было случиться, тем более что король Карл ухитрился с помощью своих сторонников заключить союзный договор с шотландцами и возобновил военные действия против парламента.

Элизабет решила не тратить зря времени.

— В башню, — коротко распорядилась она. — Возможно, нам удастся их разглядеть со смотровой площадки.

Уил послушно двинулся за ней во двор.

— Далеко они? — спросила графиня, на ходу оборачиваясь к нему.

— Говорят, ехать им меньше часа. Очень быстро скачут.

— Войско с ними кто-нибудь видел? — Элизабет, пригнувшись, нырнула в низенькую арку ворот башни и начала подниматься по винтовой лестнице.

— Парень вроде видел вооружённых всадников, но формы на них не было.

Это ещё ничего не значило. Мятежный парламент Кромвеля был бедноват и скуповат и на экипировку отпускал армии крайне скудные средства.

Она единым духом взлетела на самый верх и, тяжело дыша, привалилась к парапету. Сердце едва не выпрыгнуло из груди, ноги подкашивались.

— Вам дурно, миледи? — Уил поспешно поддержал её за локоть.

— Чепуха, Уил. Это все проклятая жара. Пока бежала по лестнице, закружилась голова.

Элизабет опёрлась о нагретый солнцем парапет и всмотрелась в даль. К замку, поднимая клубы пыли, мчались кареты, фургоны, всадники. Они были ещё далеко, но уже хорошо различимы на яркой зелени лугов. Элизабет быстро сосчитала: три кареты, более десятка верховых и пятнадцать фургонов с грузом. Впервые в жизни она порадовалась, что живёт не в изящном доме, а в древнем укреплённом замке.

— Уил, механизм подъёмного моста в действии?

— Нет, миледи. Его выбросили много лет назад — до того он проржавел.

— Но хотя бы опустить воротную решётку можно?

— Уж и не помню, когда её опускали в последний раз, — пробормотал Уил. — Ну да не волнуйтесь, мы с парнями посмотрим, что можно сделать. Если цепи проржавели, заменим их верёвками. Есть у нас довольно толстый канат.

— Попробуйте. Постарайтесь опустить решётку до того, как эти люди будут у ворот, — велела Элизабет, спускаясь вслед за Уилом. Уж если «железнобокие» возьмут замок, то дорого заплатят за победу.

Сама она бросилась на кухню, чтобы с помощью кухарки подсчитать съестные припасы — надолго ли хватит их в случае осады.

Получасом позже в кладовую, где в поте лица трудилась Элизабет, влетел все тот же Уил, взмыленный и грязный, точно трубочист.

— Миледи! — воскликнул он, едва переводя дух. — Эти люди — не солдаты. Они отправили гонца с посланием для вас.

Дрожащей рукой Элизабет сломала печать и сразу же заметила, что письмо написано женской рукой.

— Боже мой! — Она не верила собственным глазам.

Испуганно оглядев свои перепачканные руки и более чем скромное платье, она повернулась к людям и объявила новость, которая сразила их наповал:

— Это моя свекровь! Она едет в замок и будет здесь жить.




Элизабет едва успела переодеться и раздать указания слугам, как во двор въехала первая карета. Дверца распахнулась, и на булыжный двор замка Рейвенволд ступила леди Кэтрин. За ней из кареты одна за другой выбрались её дочери и горничные — все в чёрном.

Раскрыв объятия, леди Кэтрин двинулась к невестке.

— Моя дорогая. Уж извини, что мы прикатили всем семейством, да ещё без предупреждения.

— Принимать вас, леди Кэтрин, большая честь для меня, — пробормотала смущённо Элизабет, высвобождаясь из объятий свекрови. Тут же её схватила за руку Хоуп. Молча пожав руку Элизабет, девочка отошла к сёстрам.

Старшие девочки вежливо поклонились.

— Здравствуйте, графиня.

Путь от Чествика до Рейвенволда был неблизкий, но сестры выглядели неплохо, хотя их наряды запылились в дороге.

Элизабет ответила светским поклоном и мысленно пересчитала слуг и служанок, приехавших с Крейтонами, — человек тридцать, не меньше. Комнат в замке предостаточно, но вот кладовые не отличаются изобилием. Не пройдёт и недели, как гости начнут голодать. Если, конечно, они не захватили припасы с собой.

— Мы — беженцы, — сообщила леди Кэтрин, понизив голос. — Гэррэт прямо из Чествика поскакал в Шотландию, к королевскому посольству. Недавно он сообщил, что в Южном Уэльсе мятеж. Шотландцы двинулись туда через Ланкашир, а им навстречу идут отряды Кромвеля. Шропшир оказался на пути сразу у двух армий. Мы посовещались и решили переехать в безопасное место — то есть к тебе. Я знала, что ты не откажешься нас принять.

— Разумеется, — заверила её Элизабет, хотя обе женщины прекрасно понимали: безопасного места для сторонников короля сейчас в Англии не сыскать. Тем не менее нужно было заниматься насущными делами, поэтому Элизабет сказала:

— Как видите, в замке Рейвенволд нет той роскоши и комфорта, к которым вы привыкли в Чествике. Мне остаётся лишь надеяться, что вам не будет здесь слишком неуютно.

Леди Кэтрин окинула критическим взглядом древние замшелые стены замка.

— Когда надо выбирать между роскошью и безопасностью, я колебаться не стану.

По двору замка уже грохотали фургоны. Леди Кэтрин улыбнулась и помахала кому-то рукой. К своему удивлению, Элизабет увидела на козлах рядом с кучером отца Игнатия.

— Надеюсь, ты не станешь бранить меня за то, что я захватила с собой Стивена? — лукаво спросила леди Кэтрин. — Хороший коновал тебе пригодится… да и уроки латыни, я полагаю, будут нелишними.

— Я с большим удовольствием возобновила бы их, миледи, — согласилась Элизабет. — Здесь он будет в безопасности — не то что в Шропшире.

— Плохие нынче настали времена, — промолвила мать Гэррэта, окинув тревожным взглядом дочерей. — Если Кромвель разобьёт шотландцев, не знаю, что с нами будет.

— Как-нибудь продержимся, леди Кэтрин, — Элизабет посмотрела, как разгружают фургоны и добавила: — Мы, женщины, существа выносливые. Терпеть, держаться и ждать — дело для нас привычное.

Подхватив свекровь под руку, Элизабет направилась с ней к жилым покоям замка, но тут на пути у них возникла Ребекка с белой пушистой кошкой на руках.

— Привет, — пробормотала она.

— Привет, — ответила Элизабет, невольно вздрогнув при виде девочки.

— Что случилось, дорогая? — негромко спросила леди Кэтрин.

— Мне надо поговорить с леди Элизабет, — отчего-то шёпотом сообщила девочка. — Это очень важно.

— Что ж, поговорите. — Леди Кэтрин направилась к фургонам, увлекая за собой прочих дочерей.

Элизабет постаралась взять себя в руки.

— Слушаю тебя, Бекки.

— Я хотела извиниться перед вами, леди Элизабет, — сказала девочка, поднимая на хозяйку Рейвенволда огромные грустные глаза. — Мне очень жаль, что я тогда наговорила вам гадостей. Поверьте, я совсем не хотела выгнать вас из Чествика. Можете ли вы простить меня?

— Конечно, Бекки! — вздохнула Элизабет. — Я хорошо понимаю, отчего ты тогда вспылила… но у меня и в мыслях не было навредить вашему семейству — даже в малом. В это ты веришь?

— Верю, — сказала девочка. — Мамочка всегда нас учила, что глупо взваливать вину на человека, когда происходят события, над которыми он не властен. А ещё в дороге мама рассказала нам, как вы ухаживали за Хонор, Хоуп и Гэррэтом. — Она помолчала, неуклюже, совсем по-детски коснулась руки Элизабет.

— Спасибо, что согласились нас всех принять, леди Элизабет.

— Я рада, что вы приехали, Бекки, — сказала Элизабет, ни капли не покривив душой.




22.


Гвиннет распахнула ставни, впустив в комнату яркий солнечный свет и свежий прохладный воздух. После жаркого августа и дождливого сентября наступил октябрь — на удивление прозрачный, ясный и сухой.

— Поднимайтесь, миледи. Отличный сегодня денёк — солнышко светит, но прохладно и сухо.

— В этом году мне впервые в жизни захотелось, чтобы побыстрее начались холода. — Элизабет ощупала свою изрядно пополневшую талию.

Гвиннет накинула ей на плечи плащ.

— Но простудиться вы, надеюсь, не хотите, миледи?… Еда и лекарства уложены в карету. С разрешения миледи, пойду сказать Луэлле и виконтессе, что уже пора садиться в экипаж.

— Минуточку, Гвиннет, — остановила Элизабет служанку. — Вы с Луэллой прокатитесь сегодня на облучке рядом с кучером. Мне нужно поговорить с виконтессой. С глазу на глаз, понимаешь?

Гвиннет покосилась на округлившийся живот хозяйки и ухмыльнулась.

— Отлично понимаю, миледи. Мы с Луэллой запросто вскарабкаемся на облучок. Да и погода сегодня на диво хороша.

Элизабет подошла к конторке и вынула из ящика последнее письмо Гэррэта. Оно было написано накануне сражения у Престона, в котором роялисты потерпели сокрушительное поражение. До той поры вести от него приходили регулярно и содержали немало забавных наблюдений из жизни шотландского двора. Хотя шутки Гэррэта временами казались вымученными, всё же его письма были пронизаны теплотой и дружелюбием, и всё семейство, включая Элизабет, по многу раз перечитывало их.

Письмо, написанное в августе, сильно отличалось от предыдущих. Если бы Элизабет не знала почерк Гэррэта, она могла бы поклясться, что его писал другой, незнакомый ей человек. И вот теперь она решила перечитать письмо, что, признаться, делала часто за последние два месяца.

«Моей семье.

Если коротко, положение таково: мы стоим лицом к лицу с армией Кромвеля. Возможно, это последнее крупное сражение в войне, которую мы ведём вот уже несколько лет. Неприятель значительно превосходит нас числом. Поскольку король находится в заточении, может статься, что исход боя не имеет уже никакого значения. Тем не менее долг заставляет меня выступать в едином строю с моими товарищами по оружию.

Говорю вам всем — до свидания, а вернее, прощайте.

Гэррэт, виконт Чествик, граф Рейвенволд».

Это короткое, безликое послание было совсем не в духе Гэррэта. Элизабет аккуратно сложила бумагу и снова спрятала в ящик. После сражения они с леди Элизабет Кэтрин посылали одно письмо за другим, чтобы узнать о судьбе Гэррэта, но оставшиеся в живых кавалеры не имели ни времени, ни возможности разыскивать пропавших без вести товарищей, а уж тем более отвечать на письма их родственников.

Гадая про себя, что же случилось с мужем, Элизабет тихонько прочитала молитву во спасение его жизни.

— Элизабет! — донеслось со двора. Леди Кэтрин стояла у запряжённой кареты и махала ей рукой.

Господи! Погрузившись в невесёлые мысли, она заставила себя ждать! Подхватив юбки, Элизабет вышла из комнаты и торопливо спустилась по лестнице вниз.

Когда карета далеко отъехала от замка, Элизабет наконец отважилась заговорить:

— Леди Кэтрин, я должна сообщить вам нечто важное.

Та насторожилась.

— Ты получила весточку от Гэррэта?

— Нет. А новость касается меня лично.

Она всмотрелась в глаза матери Гэррэта и решила, что тянуть больше нельзя.

— Дело в том, что я в тягости. И ребёнок должен появиться на свет в феврале. Разумеется, если всё пойдёт хорошо.

— Благодарение господу! — воскликнула леди Кэтрин, обнимая невестку. — А я ведь знала! Знала! Даже если нас окутал непроглядный мрак, господь всегда посылает нам лучик света и надежды. О, дитя моё, я так рада за тебя и Гэррэта! — Леди Кэтрин выпустила Элизабет из объятий и откинулась на подушки сиденья.

— Внук или внучка! — восторженно продолжала она. — Как подумаешь об этом, прямо дух захватывает! Наконец-то, наконец-то я стану бабушкой! А девочки — тётками! Мне просто не терпится рассказать им об этом.

Справившись с волнением, виконтесса застенчиво добавила:

— И что это я раскудахталась? Ведь не я, а ты должна бы им об этом рассказать.

Элизабет улыбнулась:

— Буду только рада, если это сделаете вы.

— И какой у тебя срок?

— Уже больше четырёх месяцев. По моим расчётам, дитя родится в середине февраля.

— Эта новость приведёт Гэррэта в восторг. Нет, мы просто обязаны отыскать его!

Элизабет отвернулась к окну, чтобы леди Кэтрин не заметила в её глазах тревоги. Что, если её первенец появится на свет сиротой?

— Завтра же отправлю ещё оно письмо.

Леди Кэтрин кивнула.

— Скажи, тебя не тошнит по утрам? Когда я вынашивала своих старшеньких, меня тошнило, а потом я забыла об этом и думать.

И всю дорогу леди Кэтрин неустанно расспрашивала Элизабет о её самочувствии, а заодно делилась собственным опытом.

Весточка от Гэррэта пришла в замок Рейвенволд через неделю после того, как Элизабет поделилась своим секретом с леди Кэтрин. Сначала гонец приехал в Чествик, где верные слуги, оставленные Крейтонами охранять дом, рассказали ему, куда переехали родственники Гэррэта. К тому времени, когда гонец доскакал до замка Рейвенволд, он валился с ног от усталости и голода.

Элизабет сразу обратила внимание, что письмо было написано не рукой Гэррэта, а другим человеком. Порасспросив гонца, графиня сердечно его поблагодарила:

— Да благословит вас бог, сэр! Ваши преданность и мужество будут достойным образом вознаграждены.

И она велела Гвиннет позаботиться о гонце, а Уилу — отсыпать ему горсть золотых.

Когда служанка и гонец ушли, Элизабет удалилась в кабинет. Прочитав письмо, она в отчаянии закрыла лицо руками. Тут дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвалась леди Кэтрин.

— Прости за вторжение, но я слышала, что в замок прискакал гонец, и… — Она осеклась, увидев горестное лицо Элизабет.

— Господи, только не это…

Элизабет встала из-за стола.

— Гэррэт жив, но в сражении под Престоном получил тяжёлое ранение, и все решили, что он убит. Его оставили на поле битвы, и если бы не англиканский священник, который обходил поле в поисках раненых и услышал его стоны, Гэррэт скорее всего умер бы. Священник спрятал его от «железнобоких», а с темнотой отвёз в Ормскирк, где Гэррэта приютил один из сторонников короля.

Голос Элизабет предательски дрожал.

— Пуля попала не в Гэррэта, а в его коня. Тот на всём скаку рухнул и придавил всадника. У Гэррэта вывих бедра и сломаны кости таза. По словам гонца, священник вправил ему вывих и, как мог, стянул повязкой сломанные кости. Тем не менее при малейшей попытке пошевелить ногами Гэррэт испытывает невыносимые боли.

Леди Кэтрин стояла рядом с Элизабет, бледная как мел.

— Когда было отправлено письмо?

— Восемнадцатого сентября.

— Стало быть, с тех пор прошло уже несколько недель. — Леди Кэтрин упала в кресло, закрыла лицо руками и простонала: — Что же, что с моим сыном?…

Элизабет мысленно кое-что прикинула и, преклонив колена у кресла свекрови, сказала:

— Приободритесь, леди Кэтрин. Гэррэт жив — и это главное. Как только его привезут в Чествик, ручаюсь, мы с вами его выходим.

— В Чествик? — леди Кэтрин выпрямилась в кресле и поспешно смахнула слёзы.

— Именно. Гонец сказал, Чествик ничуть не пострадал. Нам нужно ехать, но прежде я пошлю Уила и Уинтона за Гэррэтом, дав им самых лучших лошадей. Тем временем мы с вами, взяв только самое необходимое, помчимся в Чествик. Слуги же соберут ваши вещи, погрузят в фургоны и двинутся следом за нами. Таким образом, когда Уил и Уинтон привезут Гэррэта, у нас все уже будет готово, чтобы немедленно приступить к лечению.

Элизабет подхватила леди Кэтрин под локоть, помогла ей подняться на ноги и повела к двери.

— Пойдёмте, леди Кэтрин. С помощью девочек мы успеем собраться и выехать ещё до восхода.




Начался ноябрь, и Элизабет места себе не находила от волнения — Гэррэт все не ехал и не ехал. И вот пасмурным днём, собирая на грядках осеннюю морковку, она услышала пронзительный крик Гвиннет, которая в окно неустанно следила за дорогой.

— Едут, миледи, едут! Уил и Уинтон везут хозяина! Они уже близко, миледи! Они уже почти приехали!

Элизабет уронила мешок. Даже не смахнув ошмётки грязи с юбки и не обтерев рук, она выбежала во двор, где уже выстроилось всё семейство Крейтон и почти вся челядь. Два рослых лакея держали наготове носилки и тёплые одеяла.

Ожидание длилось бесконечно, и во дворе воцарилась напряжённая тишина.

— Вижу! — крикнул один из лакеев, а вслед за ним закричали и другие: — Видим, едут!

Все глаза смотрели теперь, как тяжёлая карета, перевалив через бугор, появилась в дальнем конце аллеи. Элизабет мгновенно узнала правившего лошадьми Уила. Уинтон, должно быть, сидел в карете с раненым.

Сердце Элизабет от волнения колотилось так сильно, что едва не выпрыгивало из груди.

Не вытерпев ожидания, она подхватила юбки и бегом бросилась к карете.

Уил придержал коней, и Элизабет, обмирая, распахнула дверцу кареты. Небывало мрачный Уинтон протянул ей руку и пробормотал:

— Залезайте поскорее, миледи, а то он может простудиться.

Элизабет торопливо забралась в карету. На сиденьях лежала закутанная в одеяла фигура. Присев на край этого ложа, Элизабет откинула одеяла — и едва узнала Гэррэта в странном существе с обострившимися, как у мертвеца, чертами и бессмысленным взглядом.

— Гэррэт! — позвала она.

— Был Гэррэтом, — пробормотал живой мертвец.

Элизабет пронзила острая, нестерпимая боль. Её золотой рыцарь, её античный бог исхудал как щепка, и его обмётанные губы кривились от боли.

— Господи, Гэррэт, что же с тобой сделали! Теперь ты дома, — прошептала она, склонясь к мужу. — И ты непременно поправишься — вот увидишь. А ещё… У нас с тобой будет ребёнок — ты слышишь, Гэррэт? Ребёнок!

Глаза Гэррэта тупо смотрели сквозь неё.

— Нам пришлось давать ему настой опия, — пояснил Уинтон, — иначе, миледи, мы бы его просто не довезли — от самого Ормскирка милорда терзали невыносимые боли.

— Теперь он дома, — сказала Элизабет. — Мы его выходим.

Уинтон скептически поджал губы.

— Мы с Уилом показывали его врачу в Честере. Так врач откровенно заявил, что его лордство вряд ли сможет когда ходить.

— Не может быть! — Элизабет задохнулась.

— Ещё как может, — мрачно сказал Уинтон. — После этого визита, когда я поил милорда опием, он выхватил у меня бутылочку и хотел выпить её всю, целиком. Только потому, что он ужасно ослаб, мне удалось вырвать у него бутылочку. Иначе, миледи, сами понимаете, что могло случиться. Честно говоря, не могу его за это осуждать. Малейшее движение — и он начинает испытывать адские мучения.

Элизабет застонала, вспомнив, каким сильным и подвижным был прежде её муж. А какой ловкий наездник!

— Бог мой! Почему ему выпали такие муки? Скажи, какой человек в целом свете заслужил подобные страдания? Уж разве что самый великий грешник или негодяй из негодяев…

— Кромвель, к примеру, — бросил Уинтон.

— Я не позволю своему мужу страдать, — страстно заявила Элизабет. — А врача, наговорившего милорду мерзостей, следовало бы повесить! — Горящий взгляд графини Рейвенволд впился с лицо Уинтона. — Господу удалось воскресить Лазаря из мёртвых. Вот и мы — с божией помощью — поднимем милорда на ноги. — Она схватила тонкую, высохшую руку мужа. — Гэррэт, ты просто обязан поправиться — хотя бы ради ребёнка, которого я ношу под сердцем! Обещаю тебе — ты снова начнёшь ходить. Не сдавайся, Гэррэт, — очень тебя прошу!

Услышав о ребёнке, Уинтон на миг просиял, но потом помрачнел пуще.

— Уж если кому по силам исцелить его лордство — то только вам, миледи. Боюсь, однако, дело вам предстоит непростое, ох, непростое!

— Вся моя жизнь складывалась непросто, Уинтон, — сказала Элизабет, прижимаясь щекой к руке Гэррэта. — Его лордство снова начнёт ходить. Вот увидишь!




Последующие дни показали, что пробудить интерес к жизни у человека, который страдает от адских болей, — тяжкий, подчас непосильный труд.

Благодаря усилиям Элизабет и заботам леди Кэтрин и её дочерей Гэррэт наконец прибавил в весе. И всё же им владели только два чувства: мучительная боль и полнейшая апатия. Ел он мало и просил об одном — принести ему настойку опия.

Он, правда, не знал, что Элизабет по возможности вместо опия даёт ему отвары лечебных и сонных трав, подкрашивая микстуру мелом, чтобы она по цвету не отличалась от любимой настойки Гэррэта.

По мере того как приём опия сокращался, у Гэррэта появилась бессонница, стали дрожать руки, начались сильнейшие мышечные спазмы, а главное — он сделался невероятно раздражителен. Как бы то ни было, Элизабет не хотела, чтобы её муж вечно пребывал в мире грёз, а потому пошла на вынужденные меры — через две недели окончательно запретила давать ему эту настойку. Это, однако, не прошло бесследно, и раздражительность Гэррэта возросла. Временами казалось, что он просто-напросто помешался.




— Прямо не знаю, что и делать, святой отец, — на следующее утро сказала Элизабет священнику. — Тело моего мужа выздоравливает, но постоянные боли и беспомощное состояние калечат его душу.

Священник вздохнул:

— У господа иной взгляд на страдания, нежели у нас, смертных. В Писании сказано, что страдания облагораживают человека. Вспомни, что и сам Христос претерпел наихудшие на свете муки. — Священник помолчал, подыскивая подходящие слова. — Чтобы выковать подкову, я беру заготовку и нагреваю её в горниле добела, чтобы выжечь из металла вредные примеси, ржавчину и шлаки. Потом бью по раскалённому металлу молотом, чтобы придать изделию законченную форму, а после бросаю в холодную воду, чтобы металл обрёл прочность стали. В руках вседержителя мы всё равно что подкова в руках кузнеца. Страдание делает нас чище и лучше, выжигает вредные примеси, которые есть не только в металле, но и в каждом человеке… А потом молот господень перековывает нас в нечто полезное.

— Молот господень? — Элизабет нахмурилась. — Слишком уж сильно он бьёт Гэррэта, а заодно — и всю его семью. Что мы ни перепробовали, чтобы вызвать у него интерес к жизни, отвлечься от своих страданий, ничто не помогает. С каждым днём он все больше отстраняется от нас и замыкается в себе. — Женщина посмотрела на свой огромный живот. — Кажется, он даже не вполне понимает, что скоро станет отцом. Или же не хочет понимать — почему?

— Возможно, потому, что сам беспомощен, как новорождённое дитя. И может остаться беспомощным до конца своих дней.

— Эта мысль мне почему-то не приходила в голову, — призналась Элизабет, устыдившись собственной недогадливости.

— Каждому мужчине — тем более такому сильному и отважному, как его милость граф, — трудно смириться с мыслью, что остаток жизни он проведёт прикованным к постели, находясь в полной зависимости от тех, кто его окружает. — Отец Игнатий помолчал. — Тем не менее, когда мы признаемся перед лицом господа в своей беспомощности, настаёт миг, когда творцу сподручнее изготовить из нас нечто дельное. Хотя я отлично понимаю, отчего его лордство впал в отчаяние, оправдывать его я не стану. Отчаяние одного человека, без сомнения, оказывает разрушительное действие на всех его близких. Надеюсь, он не желает своей семье зла?

— Если он и причиняет нам зло, то делает это без дурного умысла. Свою семью он любит до беспамятства. Правда, в последнее время он стал отваживать от себя всех — даже самых близких и любимых людей. Может быть, вы, святой отец, поговорите с ним? Я, знаете ли, не слишком-то красноречива. Я могу его накормить, вымыть, приготовить лекарства — но не в силах подобрать слова, которые излечили бы его душу.

— Он знает, что я католический священник?

— Не уверена, зато знаю другое — если Гэррэт и узнает правду, он всё равно вас не выдаст.

— Что бы там ни было, я с ним поговорю, — спокойно произнёс отец Игнатий. — Мой долг — приносить облегчение страждущим.

Постепенно визиты священника к больному стали делом привычным, и состояние Гэррэта стало улучшаться. Элизабет была бы не прочь узнать, о чём ежедневно на протяжении трёх часов разговаривали мужчины, но подслушивать у двери посчитала для себя унизительным.

Где-то в середине декабря слуги доложили, что слышали доносившийся из комнаты его лордства смех. Домочадцы Гэррэта пришли к заключению, что визиты Стивена как нельзя лучше сказываются на душевном состоянии больного.

А потом из его комнаты стали доноситься стоны.

Элизабет впервые их услышала за неделю до Рождества, когда шла в свою спальню, чтобы достать из гардеробной тёплую вязаную шаль. Громкий, низкий, протяжный стон был похож на вой раненого зверя.

Элизабет не на шутку перепугалась. Бросилась к комнате Гэррэта — но дверь оказалась заперта изнутри. Поскольку стон не повторился, Элизабет решила, что это был злой дух, перекрестилась, прочитала коротенькую молитву во спасение и забыла об этом.

Слуги зато не были так забывчивы, и скоро верная Гвиннет сообщила хозяйке, что среди домашней челяди Крейтонов распространился слух о странных стонах, которые возобновлялись всякий раз, когда в комнату графа входил Стивен. Оказалось, что в такие дни граф и Стивен не только запираются на ключ, но и затыкают замочную скважину. Таким образом, проследить за тем, что происходило за закрытой дверью, не было никакой возможности. Слухи становились всё более зловещими. Стали даже поговаривать о колдовстве. Элизабет не находила себе места — она опасалась за отца Игнатия.

Она попыталась поговорить со священником, но тот с улыбкой заявил, что Элизабет преувеличивает опасность, и отказался давать объяснения стонам, доносившимся из комнаты Гэррэта.

Разумеется, ни в каком колдовстве Элизабет священника не подозревала, но всё же предложила отцу Игнатию уехать из Чествика — ради его же блага.

К её удивлению, отец Игнатий ответил решительным отказом, а Элизабет не смела больше настаивать.




23.


Чествик, 12 января 1649 года




— Если так пойдёт и дальше, мне на одевание потребуется больше времени, чем сёстрам, — проворчал Гэррэт, но уже без прежней злобы и раздражения. Ему понадобилось полных два часа, чтобы принять ванну, побриться, надеть приличную рубашку и натянуть один чулок. Всё же он решил продолжить одевание, поскольку не хотел предстать перед своей семьёй в ночной сорочке.

— Тише едешь, дальше будешь, милорд, — промолвил Уинтон, осторожно натягивая чулок на другую ногу хозяина. Боль напоминала о себе, и каждое движение давалось Гэррэту с превеликим трудом.

Согнув ноги в коленях, он медленно спустил их с постели и упёрся ступнями в пол. Куда лучше владеть собой и уметь подчинять себе боль, нежели быть её жертвой, в очередной раз напомнил он себе.

— Упражнения очень вам помогли, хозяин, — заметил между тем Уинтон. — Скоро ваше лордство сможет ходить, как прежде.

— Пошла уже вторая неделя с тех пор, как ты повторяешь эту фразу, — пробормотал Гэррэт, осматривая свои отощавшие конечности. И всё-таки ежедневные мучительные упражнения, которыми втайне терзал его Стивен, оказали своё благотворное действие. Теперь Гэррэт мог двигать ногами — пускай и с большим трудом.

— Знаешь, — обратился он к Уинтону, — я, пожалуй, сегодня надену панталоны из синей шерсти.

— Очень хорошо, милорд, — Уинтон направился в гардеробную.

Передохнув, Гэррэт скомандовал:

— А теперь тащи мой шитый золотом колет и сапоги.

— Сапоги? — удивился Уинтон.

— Ну да, а что же ещё! Неужели я буду босой держать речь перед домочадцами?




Последней в комнату вошла жена — Гэррэт так и не смог понять, случайно она опоздала или умышленно.

— Мы ждём тебя, Элизабет. Заходи и садись.

Когда Элизабет села по левую руку от Гэррэта, хозяин Рейвенволда холодно воззрился на сбившихся у дверей слуг.

— Я узнал о сплетнях, которые ходят в этом доме. — В голосе Гэррэта зазвенел металл.

Слуги, чувствуя свою вину, разом опустили глаза. Гэррэт между тем продолжал:

— Запомните вот что: пока господу и королю угодно, я остаюсь полноправным хозяином этого дома и не потерплю впредь подобных гнусностей. Всякий, кто станет сплетничать за моей спиной, будет без всякой жалости выброшен за ворота. Никто из вас не смеет обсуждать дела, которые касаются лично меня, — зарубите это себе на носу!

Все, кто находился в комнате, включая ближайших родственников Гэррэта, замерли, отлично осознавая, что граф шутить не намерен.

Гэррэт перевёл взгляд на Стивена, и лицо его смягчилось.

— Зато слуги, сохранившие преданность мне и моей семье, получат достойное их верной службы вознаграждение. Кстати, я собрал вас здесь и по этой причине. Хочу вам объявить, что с сегодняшнего дня я назначаю Стивена своим личным камердинером. — Гэррэт с минуту помолчал, ожидая, когда присутствующие усвоят эту новость.

— Я хотел вознаградить Стивена за преданную службу ещё и изрядной суммой, но он отказался от золота и попросил разделить деньги поровну между всеми остальными слугами.

Слуги обменялись удивлёнными взглядами, а потом все как один уставились на Стивена.

— Из уважения к Стивену я решил исполнить его просьбу. Таким образом, каждому из вас причитается по пять фунтов.

Ответом Гэррэту послужили радостные восклицания.

Что же, с удовлетворением подумал Гэррэт, Кромвелю не удастся наложить свою лапу на эти двести пятьдесят фунтов.

Вдруг он ощутил такую безмерную усталость, что едва сумел сказать:

— Прошу всех, кроме Стивена и Уинтона, удалиться. Немедленно.

Низко кланяясь Гэррэту в благодарность за щедрый дар, слуги начали расходиться. Леди Кэтрин и её дочери тоже удалились.

Элизабет сидела как ни в чём не бывало. Когда все разошлись, она подошла к Гэррэту. Неуклюже присев рядом с его креслом, Элизабет поцеловала руку мужа.

— Благодарю тебя за Стивена, — медленно проговорила она. — И за ребёнка, которого я ношу под сердцем. И за то, что ты познакомил меня со своей матерью и сёстрами, которые стали для меня родными людьми. — В глазах Элизабет блеснули слёзы. — Но более всего за то, что ты нашёл в себе силы перебороть свой недуг. Знаю, тебе это далось нелегко — сдаться, умереть куда проще. Если бы ты только знал, Гэррэт, как всё это время мне тебя недоставало!

У Гэррэта сжалось сердце. Как и в чём он мог убедить эту женщину, когда сам уже мало что понимал в собственной жизни? Беседы со Стивеном глубоко изменили его внутренне. Ему, Гэррэту, пришлось искать ответы на такие вопросы, которые он прежде никогда не осмелился бы себе задать.

— Элизабет, я совсем не похож на того человека, за которого ты вышла замуж. И мне уже никогда не стать прежним. — Гэррэт сделал попытку высвободить руку из её ладоней, но Элизабет держала его крепко.

— Я тебя не отпущу, Гэррэт, — сказала она. — Ты снова будешь ходить. И ездить верхом, и укачивать на коленях нашего ребёнка. Я видела это во сне.

— Что такое сны? — криво улыбнулся Гэррэт. — Иллюзия, не более того. А у меня, знаешь ли, иллюзий не осталось.

Элизабет удивлённо выгнула бровь.

— Господи, до чего же тебе нравится страдать! — В её глазах мелькнул озорной огонёк. Она намеренно употребляла в своей речи фразы, которые в недавнем прошлом любил повторять ей в назидание Гэррэт. — А я не в силах помочь человеку, который вечно лелеет свою скорбь.

Элизабет повернулась к Стивену.

— Помогите мне встать на ноги. Что-то я не ко времени разговорилась. Видно же, что милорду не терпится лечь в постель.

— Да, прошу вас, мадам, уходите. Пора, — не сказал, а простонал Гэррэт, поражённый в самое сердце прозвучавшей в её голосе иронией.

— Вот как? Уходить? И не подумаю.

— Что такое? — не на шутку удивился Гэррэт.

— Поскольку ты стал поправляться, я решила снова поселиться в этих покоях. Я сказала Гвиннет, чтобы она перенесла сюда мои вещи. — Элизабет улыбнулась. — Мне надоело спать в одиночестве, Гэррэт. Хотя я сейчас сильно раздалась, твоя кровать достаточно широка, чтобы вместить нас обоих. Если ты пообещаешь не толкаться во сне, то и я не буду тебя толкать.

Она вошла в гардеробную и захлопнула за собой дверь. Подумать только, до чего изменилась Бесс! Сколько в ней иронии, сарказма — в самом деле, уж не насмехается ли она над ним? А теперь ещё эта странная идея — спать с ним в одной постели…

— Ради всего святого, — обратился Гэррэт к Уинтону и Стивену, старательно делавшим вид, что ничего особенного не происходит, — положите меня в постель и разденьте. И поскорее! Пока она не вернулась!




Сцепив руки, Гэррэт сидел на диване в большой гостиной. Вошла леди Кэтрин и, увидев сына, спросила:

— А где же девочки?

Сердце Гэррэта забилось неровно и тревожно.

— Я отослал их прочь. Их шепотки и испуганные взгляды сводили меня с ума. — Помолчав, он испытующе глянул на мать. — Что-нибудь случилось?

Леди Кэтрин одарила сына радостной и в то же время печальной улыбкой. Казалось, она прощается с прежним Гэррэтом — ветреным и отчасти легкомысленным молодым человеком, которого она тем не менее любила без памяти.

— Ты стал отцом, Гэррэт. — Леди Кэтрин нежно потрепала его по щеке. Потом уже сдержаннее добавила: — Мать и дитя чувствуют себя превосходно.

— Слава господу! — Прочитав про себя короткую благодарственную молитву, Гэррэт отвернулся к стене, чтобы скрыть набежавшие слезы счастья. Справившись с собой, он повернулся к матери:

— Мне можно на них взглянуть?

— Конечно. Мы привели Элизабет и дитя в надлежащий порядок, и теперь они готовы к встрече.

Леди Кэтрин широко распахнула двери господских покоев.

— Входи, но умоляю тебя — старайся говорить потише. Ты можешь напугать крошку.

Гэррэт хмыкнул и подмигнул матери.

— Похоже, я начинаю терять своё привилегированное положение в этом доме.

— Не тебе на это обижаться, — заметила леди Кэтрин. — Ты долго считался здесь центром мироздания — возможно, даже слишком долго.

Гэррэт тихонько вошёл в спальню и сразу же увидел Элизабет. Лицо её было бледным и утомлённым, но глаза лучились от счастья. Завёрнутый в белое одеяльце ребёнок лежал у её груди.

Дитя запеленали так основательно, что Гэррэту удалось разглядеть один только крохотный лобик и розовый носик-пуговку.

Вот он какой — его ребёнок! Подумать только — они с Бесс дали жизнь новому человеку!

Гэррэт жалел об одном — что его бедный отец не дожил до этого заветного часа.

Когда Гэррэт подошёл к постели Элизабет, она вскинула на него голубые глаза и расцвела в улыбке, бледные щёки чуть зарумянились. Никогда ещё не казалась она Гэррэту такой прекрасной и желанной.

Элизабет сделала ему знак рукой.

— Подойди поближе и взгляни на своего сына.

— У меня сын? — Гэррэт при этом известии вынужден был присесть на край постели. — Я, знаешь ли, до того обрадовался, что совсем забыл спросить, кто родился — мальчик или девочка.

Гэррэт склонил голову и поцеловал влажную ладошку Элизабет.

— Ну, чего же ты ждёшь? — спросил он, счастливо улыбаясь. — Покажи мне нашего сына!

Бесс развернула одеяльце, и Гэррэт увидел крохотное сморщенное личико и ручки с крошечными пальчиками. Малыш хмурил бровки и смотрел на мир тёмно-синими глазами. Его лицо было необычайно серьёзно и сосредоточенно.

— Как он себя чувствует? — с замирающим сердцем спросил Гэррэт. — И нет ли у него какого физического изъяна?

— Чувствует он себя отлично. У него десять пальчиков на руках, десять пальчиков на ногах — короче, у него есть всё, что и у взрослого человека, только очень маленькое.

Гэррэт не заметил, как в комнату вошла его мать.

— Ну разве он не прелесть? Ты, Гэррэт, когда родился, не был таким красавчиком — уж ты поверь мне. — Леди Кэтрин нагнулась, обхватила ладонями крохотный кулачок младенца. — Это самый красивый и сильный мальчик во всей Англии.

Она любовно глянула на Элизабет.

— Твоя жена, Гэррэт, просто создана для материнства. В жизни не видела, чтобы первенец появился на свет с такой удивительной лёгкостью. А второго ей будет рожать ещё проще. — Не без сожаления выпустив из рук кулачок внука, леди Кэтрин с присущим ей тактом удалилась.

Элизабет с нежностью коснулась губами макушки ребёнка.

— Он такой мяконький, — прошептала она, целуя светлый младенческий пушок.

— Какие длинные у него пальчики, — промолвил Гэррэт удивлённо. — Означает ли это, что он будет высок ростом? Как я, например?

— Да, — ответила Бесс. — Сейчас в нём двадцать четыре дюйма. Ровно на дюйм больше, чем было в тебе, когда ты родился. И руки у него очень похожи на твои. Ты только взгляни на его ноготки лопаточкой — точь-в-точь как у тебя.

— Правда. — Гэррэт почувствовал прилив гордости. — Но вот рот у него твой, — добавил он, наклоняясь к ребёнку.

— Подержи его, — промолвила Элизабет, передавая драгоценный свёрток мужу. — И не бойся — не сломаешь.

Муж глядел на сына с безмерным восторгом, и Элизабет поняла: Гэррэт станет для ребёнка не только хорошим, заботливым отцом, но ещё и добрым другом. В нём воплотились все добрые качества, которые она в детстве и юности стремилась открыть в своём собственном отце — но, увы, безуспешно.

В комнате повеяло прохладой, и мальчик беспокойно заворочался.

— Извини, малыш, — сказал Гэррэт, закутывая сына в одеяло чуть не с головой. — Я вовсе не хотел тебя заморозить. — Он положил ребёнка на сгиб локтя и приобнял другой рукой.

— Как же мы его назовём?

— Может быть, Эдуардом — в честь твоего отца — и ещё Блейком — в честь моего дедушки? Как ты думаешь?

— Думаю, что двух имён для такого выдающегося ребёнка маловато, — сказал Гэррэт, укачивая дитя. — Ему требуются по меньшей мере три. К примеру — Эдуард Стивен Блейк. Что ты на это скажешь? — Гэррэт помолчал, а потом громким голосом произнёс:

— Эдуард Стивен Блейк, виконт Чествик, граф Рейвенволд. Чёрт! Звучит недурно — согласись?

То, что муж решил прибавить к имени Эдуард Блейк ещё и имя Стивена, послужило новым свидетельством благодарности и уважения, которые Гэррэт испытывал к священнику. Это тронуло Элизабет до глубины души.

— Будет наш сын графом или нет — не столь уж и важно, — ответила она. — Если ему удастся хотя бы отчасти воплотить в себе лучшие черты всех этих достойнейших людей, других титулов ему не понадобится.

Пока она говорила, Гэррэт осторожно прикрыл ладонью личико ребёнка, чтобы получше рассмотреть его глаза.

— По-моему, у нашего сына глаза его покойной тётушки Шарлотты, — после минутного размышления сказал он.

Теперь уже Элизабет была тронута до слёз и не скрывала этого.

— Ты и это заметил, — прошептала она. — Если бы ты знал, до чего я этому рада!

Гэррэт неожиданно посерьёзнел.

— Прежде я никогда не обременял себя мыслями о прошлом. По большому счёту, семейные предания, традиции, титулы предков мало что для меня значили. Но теперь, когда я держу на руках нашего сына… — тут он внимательно посмотрел на Элизабет, — я прихожу к выводу, что он и есть наше прошлое — в нём черты всех тех людей, которых мы любили и которые уже навсегда ушли от нас.

— А ещё он — наше будущее, — тихим голосом произнесла Элизабет. — Знаешь, я всегда боялась будущего. Но сейчас — не боюсь. И не только потому, что теперь у меня есть сын. Это все благодаря тебе, Гэррэт. До того, как мы поженились, я не только опасалась будущего, но ещё и пренебрегала настоящим. Я заполняла дни бесконечными трудами — главным образом потому, что не хотела признавать пустоты, которая царила у меня в душе.

Она вдруг смутилась и опустила глаза.

— И вот появился ты — красивый, живой, свободный от всяческих условностей и, что самое главное, — счастливый! Короче, в тебе было всё то, чего не хватало тогда во мне.

Элизабет подняла взгляд на мужа.

— Ты вернул мне способность смеяться, Гэррэт, освободил из темницы, в которой я пряталась от мира — другими словами, ты вернул меня к жизни. — На её губах появилась застенчивая улыбка. — У тебя есть удивительное свойство, Гэррэт, — превращать серые будни в бесконечный праздник. С твоей лёгкой руки я перестала бояться будущего — более того, теперь я вглядываюсь в него с уверенностью. Потому что рядом со мной ты. — Бесс хихикнула. — Хочу тебе заметить, что с тобой не соскучишься — вечно ты попадаешь в какие-нибудь истории…

— Что ж, когда я в следующий раз угожу в переплёт, надеюсь, что ты будешь со мной рядом — как вот сегодня. — Гэррэт поцеловал её в губы и передал ей завёрнутого в одеяльце младенца, который снова заворочался и зачмокал губами. — По-моему, он хочет к маме на ручки.

Гэррэт улыбнулся и откинулся на спинку кровати.

— А ведь я люблю тебя, Бесс, — произнёс он. — Постарайся только не принимать мои слова слишком близко к сердцу.

На Элизабет нахлынуло огромное, небывалое счастье. Она склонилась над ребёнком и чистым голосом запела колыбельную.

В глазах Гэррэта сиял неподдельный восторг.

— Как это прекрасно, Бесс! До чего же красиво ты поешь! Словно ангел, ей-богу!

Гэррэт с минуту помолчал и задумчиво добавил:

— Я счастлив, что был с тобой рядом, когда ты пела колыбельную нашему сыну.

Элизабет прижалась щекой к его ладони.

— Я пела не только для нашего сына, но и для тебя, Гэррэт.

Гэррэт прилёг на постель рядом с женой и обнял её за плечи.

— Что ж, коли так, то спой ещё, любовь моя. И пусть сопутствует счастье всем дням и ночам, которые ещё будут нам дарованы господом.



КОНЕЦ.