Невыносимая жестокость
Ф. Дж.  Лауриа








Роман "Невыносимая жестокость" вышел в свет после того, как с огромным успехом на мировых киноэкранах прошел фильм с аналогичным названием, главные роли в котором сыграли Джордж Клуни и Катрин Зета-Джонс.

Роскошный и скандальный мир Голливуда предстает во всей своей красе. В центре этой истории любовный поединок между блестящим адвокатом по бракоразводным делам и женой его бывшего клиента. От непредсказуемых поворотов сюжета захватывает дух. И это неудивительно, ведь жанр книги колеблется от авантюрного романа до откровенного фарса.






Ф. Дж. Лауриа

Невыносимая жестокость





Глава 1


Настроение у Донована было безнадежно испорчено. Назначенная на одиннадцать утра встреча с представителями банка сорвалась, причем самого Донована известили об этом в последний момент. «Чертов Браверман», — процедил он сквозь зубы. Одна мысль об этом толстом коротышке с вечной идиотской улыбочкой на физиономии вызвала спазмы у него в желудке. Браверман был сопродюсером Донована и в последнее время явно вознамерился оттеснить его на второй план и прибрать к рукам выгодный сериал. Ничего, ничего, этот потц еще не знает, с кем связался. Не зря же Донована Доннелли называют королем дневного телеэфира. Ему хотелось оттяпать бравермановские яйца и повесить их в качестве трофея на стенку — где-нибудь рядом со всеми призами «Эмми».

Такая перспектива приободрила Донована, а выкатившись на своем новом «ягуаре» на Родео-Драйв и направляясь к скромному дворцу, который он называл домом, Донован и вовсе воспрял духом. Ну, нравился ему район Беверли-Хиллс — нравился, и все тут: пальмы, ухоженные лужайки, дома, каждый из которых символизировал высшую степень успеха и благополучия.

Нет, не зря он так старался построить именно здесь и свою «хибару». «Повезло мне в жизни, — подумал он. — Начинал-то ведь совсем щенком — и вот в какого волчару вырос». Хотя нет: это все остальные в его профессии, как волки, готовы перегрызть горло друг другу. А он — гроза всех волков, свирепый и беспощадный волкодав.

Донован бросил взгляд в зеркало заднего вида и с удовлетворением отметил: «Неплохо для моего возраста». Он действительно старался держать себя в форме, наведываясь регулярно в тренажерный зал, а главное, соблюдая священный ритуал: теннис три раза в неделю, несмотря на убийственный график работы, совсем не оставлявший свободного времени. Производство сериала с таким высоким рейтингом, как у «Песков времени», действительно было напряженным делом, требовавшим максимальной самоотдачи.

«Ничего, — бормотал Донован, — я пока крепкий жеребец. Вытяну не только эту работу, но и еще чего-нибудь прихвачу». Повернувшись в профиль к зеркалу и скосив глаза, он с удовольствием оглядел свой эффектный хвостик на затылке. Да, Армандо не зря заставил его просидеть в парикмахерском кресле столько времени. Что ж, жизнь в старом добром Голливуде по-прежнему шла, прямо сказать, неплохо.

Приближаясь к дому, Донован с удивлением обнаружил на подъездной дорожке какой-то изрядно потертый и поцарапанный белый фургон допотопной модели. Это, с позволения сказать, транспортное средство, похожее на дохлого слона, преградило Доновану путь к собственному дому.

«Мелочь, а как все меняет, — наметанным глазом продюсера оценил Донован открывшуюся картину. — Поставь такую развалюху около дома — и тот уже выглядит, будто вилла какого-нибудь плантатора в третьем мире, а не в приличной стране». Поняв, что объехать этот рыдван без ущерба для ухоженных газонов и клумб не получится, он заглушил мотор, не слишком грациозно выкарабкался из низкой спортивной машины и направился к парадному входу в собственный дом.

Перед самой дверью он на секунду непроизвольно задержался, наткнувшись взглядом на рекламный флайер, прицепленный прямо к дверной ручке.

«Олли все починит!» — гордо заявлял неведомый мастер, не уточняя, что именно и как он собирается чинить. Донован пожал плечами и стал мысленно перебирать в памяти имевшееся в доме многочисленное оборудование, прикидывая, что же могло сломаться.

За дверью Донован был встречен приятной прохладой, навеваемой как кондиционером, так и нежно журчащим фонтаном в центре огромного вестибюля. Пол в помещении был выложен итальянской плиткой из натурального камня; Донован сам выбирал эту плитку, когда во время свадебного путешествия их с женой занесло на Сардинию. Более того, он даже раскошелился на то, чтобы привезти в Лос-Анджелес итальянского специалиста по мозаичным полам, который лично наблюдал за укладкой.

К сожалению, на сей раз, насладиться гармоничным узором из бесконечно повторяющихся восьмиугольников Доновану не удалось: одна маленькая деталь испортила ему все впечатление. Эту злополучную роль сыграл ворох рекламных листовок и буклетов, рассыпанных на полу у нижней ступеньки внутренней лестницы. Доновану тотчас же бросилась в глаза уже знакомая фраза: «Олли все починит!»

Да какого черта? В этом доме все новое, какая еще хрень тут могла сломаться?

Обойдя фонтан и направляясь в глубь длинного холла, Доннелли позвал жену:

— Бонни!

В доме по-прежнему царила тишина. Лишь через несколько секунд послышался знакомый голос:

— Донован?..

Судя по интонации, неожиданное возвращение мужа явно удивило Бонни. Кроме того, голос ее донесся определенно откуда-то из дальнего угла дома.

«В ванной, наверное, — прикинул Доннелли. — Торчит там целыми днями, все красоту наводит».

Завернув за угол, в коридор, уходивший в глубь дома, Донован заметил, что в тот же момент в нескольких шагах впереди захлопнулась одна из дверей. Это была дверь кабинета. Его кабинета.

Дверь в большую спальню была распахнута настежь.

— …Бонни?

— …Донован?

Голос жены по-прежнему доносился как будто откуда-то издалека. Недобро усмехнувшись, Доннелли ускорил шаг. Проходя мимо спальни, он заглянул внутрь. Никаких признаков Бонни там не наблюдалось, зато постель была не только не застелена, но весьма недвусмысленно скомкана.

Нехорошее предчувствие накатило на Донована. В животе что-то неприятно заурчало. Он подошел к только что захлопнувшейся двери и подергал ручку.

Удивлению его не было предела. Дверь была заперта изнутри. Дверь в его собственный кабинет.

— Бонни?..

— Да, дорогой…

Донован обернулся. Похоже, голос все-таки доносился из спальни. Вернувшись к распахнутой двери, он увидел, как Бонни выходит из гардеробной в дальнем углу комнаты. На Бонни было шелковое платье, купленное в Париже, куда она ездила «развеяться».

На ходу застегивая платье, Бонни подошла к Доновану и устремила на него подозрительно невинный взгляд. На ее миловидном лице, правильные черты которого были тщательно вылеплены пластическими хирургами, отразился строжайше дозированный коктейль из следующих чувств: удивление, радость от встречи и глубокая обеспокоенность. Впрочем, несмотря на почти профессиональную актерскую работу, полностью скрыть испуг и досаду Бонни не удалось.

— Донован… все в порядке? — Вопрос прозвучал настолько неестественно, что он непроизвольно глянул в зеркало, чтобы убедиться, что с его лицом не произошло чего-то невообразимого за последние несколько минут.

Результат осмотра его вполне удовлетворил. Если не считать вытаращенных от удивления глаз и слегка отвисшей челюсти, делавших его немного похожим на хорошо одетого бассет-хаунда, все было в порядке.

— Да, дорогая, все хорошо. Ничего страшного не случилось. Я просто отменил одну встречу и подумал, не заехать ли… — Прервав сам себя на полуслове, он задержал на ней подозрительный взгляд. — Кто здесь?

Вопрос был задан негромко, скорее вкрадчиво, чем грозно, но Бонни вздрогнула и даже попыталась закрыть лицо руками, словно заслоняясь от удара.

— Здесь? — переспросила она, все еще пытаясь сделать вид, будто ничего не понимает.

Изо всех сил стараясь оставаться спокойным, Донован сделал несколько глубоких вдохов через нос, как учил его инструктор по йоге.

— М-м-м… да вон там. — Он сделал паузу, пытаясь найти подходящие слова. — Что это за… долбаная лоханка стоит у нас перед входной дверью? Кто это приехал к нам в гости на такой классной тачке?

Бонни усиленно захлопала ресницами, словно решая про себя, не настало ли время разыграть роль оскорбленной невинности.

— Это… это просто так… Ну, заехал тут один торговый агент… нет, не агент… да, вот: это служба по очистке и обслуживанию бассейнов.

— И какого же хрена эта служба заперлась у меня в кабинете?

Это был чертовски хороший вопрос — в самую точку. Даже Бонни не могла не оценить этого. Первым с ее лица исчезло выражение деловитой озабоченности. Неожиданно в тот же момент как-то покорежилась и вся тщательно слепленная хирургами и визажистами «композиция».

— Да вот… ну… он…

«Да уж, особых творческих способностей и богатой фантазии у нее никогда не наблюдалась», — отметил про себя Донован, продолжая терпеливо ждать.

Впрочем, Бонни еще не считала поединок окончательно проигранным. На какой-то миг на ее лице отразилась напряженная работа мысли, а затем, что-то наскоро просчитав в уме, она всплеснула руками и неуверенно улыбнулась мужу:

— Боже ты мой, да я же совсем забыла… Ты помнишь моего друга Олли? Вы ведь знакомы…

Доннелли честно покопался в памяти и выудил из картотеки нужный образ.

— Да-да-да… Олли, ну как же, конечно. Олли Олеруд, высокий такой мудак идиотского вида. Таким козлам и ублюдкам самое место в… — Он вынужден был прерваться, так как заметил, что Бонни энергично замотала головой, показывая на дверь кабинета и явно призывая мужа не так громко выражать свое мнение по поводу ее давнего приятеля.

Донован с демонстративным удивлением посмотрел на запертую дверь, словно изо всех сил пытаясь понять, что происходит.

— Так это Олли там?..

Бонни закатила глаза и с припасенным загодя унынием в голосе простонала:

— Ну, Донован… ну не надо… пожалуйста…

— Так он там с кем, с чистильщиком бассейнов?

Поняв, что над ней откровенно издеваются, Бонни злобно посмотрела на мужа и без всяких эмоций ответила:

— Донован, перестань. Там всего лишь Олли.

Все было ясно. Впрочем, это если судить по урчанию в животе и заколотившемуся в припадке сердцу. Тем временем мозг Донована цеплялся за последнюю соломинку надежды. Он просто не хотел признавать всю очевидность случившегося и подсознательно выстраивал какие-то совершенно неправдоподобные сценарии для всей этой ситуации.

— А, ну понятно. Твой приятель, значит, нашел себе все-таки работенку. Остается только порадоваться за него. А я-то в своем снобизме всегда считал, что этот придурок вообще ни на что не годен.

Виновато улыбнувшись закрытой двери, Донован обернулся к жене и сказал:

— Чертовски рад, что оказался не прав. Значит, наш Олли теперь предлагает свои услуги по очистке бассейнов и ремонту всей сопутствующей хреновины. Я правильно понял? — Бонни ничего не оставалось, как согласно кивнуть. Донован на некоторое время замолчал, а затем, изобразив на лице глубокое раздумье, продолжил свои рассуждения вслух:

— Видно, старина Олли просто решил окучить этот район. Неплохая мысль. Делает ему честь. Народ здесь живет не бедный, да и не жадный. Глядишь, кому бассейн отдраит, а кому и новый насос приладит, с фильтром, чтоб поменьше хлорки в водичке было. По-моему, твой бизнес должен просто процветать, я прав? — спросил он возле закрытой двери в кабинет.

Не получив ответа, он снова обернулся к Бонни и, уже с трудом сдерживая кипевшую ярость, хрипло сказал:

— Но ведь какое совпадение, надо же! Он сюда заехал просто по делу и даже не знал, что ты здесь теперь живешь… Представляю себе, какая приятная встреча старых знакомых.

Бонни, глядя куда-то мимо него, опять заныла:

— Донован, ну пожалуйста…

Он не успел ответить, так как услышал громкое «клац» открывающегося дверного замка.

Супруги повернулись и внимательно — каждый на свой лад — уставились на вышедшего из кабинета высокого белобрысого мужчину со всклокоченной бородкой и каким-то глуповато-сонным выражением лица. Подойдя к порогу спальни, он помахал рукой в знак приветствия и завопил:

— Донован, здорово, парень, как жизнь?

Донован рассеянно улыбнулся и непроизвольно брякнул в ответ стандартную фразу:

— Да неплохо, Олли. Сам-то как?

— Да вроде не жалуюсь.

— Ну и отлично. Тогда вернемся к нашим баранам, а?

Не дожидаясь ответа от озадаченного Олли, Донован прошел в гардеробную и, выдвинув из огромного стенного шкафа нижний ящик, стал что-то искать в нем, вышвыривая на пол его содержимое. При этом он продолжал говорить с самым деловым выражением лица, будто и вправду вел какие-то бизнес-переговоры:

— Я вот подумал: возьмем мы у тебя пару вакуумных насадок. Чего зря в воде плескаться — а так и массаж будет. А еще фильтр новый нужен, так что давай, сделай одолжение по старой дружбе, отложи другие заказы и приступай. Поставишь все это новое барахло, заодно почистишь бассейн и… подожди-ка…

Выдержав паузу, Донован обернулся и обрушил на жену сокрушительный вопрос:

— Дорогая, я что-то забыл: а у нас есть бассейн?

В спальне повисло тягостное молчание. Все трое понимали, что самодеятельный театр свое отыграл и дальше ломать комедию бессмысленно. Наконец Олли прорвало. Ко всеобщему удивлению, он первым попытался взять на себя роль миротворца.

— Слушай, старик, мы же взрослые люди. Давай разберемся в этом деле спокойно, — сказал он, нервно теребя свою бородку. — Ну ладно, я признаюсь: было у меня кое-что с твоей женой. Да, понимаю, некрасиво вышло, а теперь, когда ты нас застукал, и совсем погано получилось. Но, в конце концов, какого хрена, все мы не ангелы, каждому иногда хочется чего-нибудь новенького, и ты, я думаю, тоже своего не упускаешь… Пойми ты меня как мужик мужика. — Поймав ободряющий взгляд Бонни, Олли шагнул в спальню и протянул руку для примирительного рукопожатия. — Ну чего там, ведь всякое в жизни случается…

Донован оторвался от ящика с одеждой, медленно встал, вышел из гардеробной и тоже протянул руку в направлении Олли.

Но тот увидел не открытую ладонь и даже не сжатый кулак, а направленный на него черный блестящий пистолет.

Машинально попятившись, он забормотал:

— Эй, мужик, да ты что, да ладно тебе, это же не всерьез… Это просто шутка, что мы с твоей женой… На самом деле ничего такого… у нас даже секса не было… — Голос его стал вкрадчивым и доверительным, как у человека, предлагающего прохожим где-нибудь в подземном переходе купить ворованные часы. — У меня тут такая депрессия была, сечешь? — продолжал причитать он, в то же время нервно оглядываясь в поисках наиболее удобного пути к отступлению. — Врачи прямо сказали, что это депрессия. У меня, понимаешь, не стоял… Ну, меня уже в импотенты записали… Целый год никакой эрекции. Мне просто нужно было с кем-то об этом поговорить, — чуть более уверенно сказал он, словно этот довод все объяснял и многое оправдывал.

Глядя на то, как Олли нервно подергивает бороду, Донован вдруг ясно представил себе, как тот точно так же мастурбирует, пытаясь добиться столь желанной эрекции. От этой картины его чуть не вывернуло наизнанку, но еще более противно ему стало, когда он понял, что Бонни, оказывается, трахалась с этим омерзительным уродом и извращенцем.

«В моем доме, в моей постели, — пронеслось в закипающем мозгу Донована. — Так. Первую пулю — промеж ног этому козлу. Отстрелю ему яйца — пускай повоет, пускай попрыгает».

До разума Донована с трудом доносились слова Олли, который продолжал пятиться к выходу, бормоча при этом одни и те же, как на испорченной пластинке, слова:

— Ты понимаешь, целый год никакой эрекции… даже намека на эрекцию… ничего… Ты поставь себя на мое место: не стоит, и все… целый год…

Донован прицелился и взвел курок.

Взрыв адской боли заставил его рухнуть на колени. В глазах у него потемнело, а голова словно раскололась от предательского удара. Судорожно развернувшись, он с трудом разглядел сквозь повисшую перед глазами мутную пелену столь знакомое, но на сей раз искаженное злобной гримасой лицо Бонни.

В руках она держала какую-то штуковину, Доновану был явно знаком этот предмет, но на сей раз, у него не было ни времени, ни желания разбираться, где именно он его видел. Пелена чуть рассеялась, и Донован сумел оглядеться. За эти несколько секунд Олли успел испариться.

Стоя на четвереньках, все еще в состоянии боксера после нокдауна, Донован стал шарить по полу в поисках пистолета.

— Твою мать, — бормотал он себе под нос, — что же это за херня творится… что же за гребаные козлы кругом… и какой мудак меня так огрел…

— Оставь его в покое! — словно сквозь туман, донесся до него крик Бонни.

Не успел он даже сообразить, что на это ответить, как череп снова чуть не раскололся от страшной боли. В следующий миг в его воспаленный мозг, будто острое сверло, вонзился визг Бонни:

— Мог бы и догадаться, что этим все кончится! Ты, скотина бесчувственная, неужели не ясно было, что я так больше не могу?

Лежа на полу, Донован ждал, пока пройдет боль, и в то же время, к своему удивлению, довольно-таки ясно и даже не без иронии размышлял:

«Ну конечно, спасибо, что напомнила. И как только я сам не догадался, что дело к этому идет? Вот уж действительно, правильно она говорит: сам я во всем и виноват».

Он не без труда встал на ноги и сосредоточил все волевые усилия на том, чтобы разглядеть, каким именно оружием Бонни сумела вывести его из строя. На его счастье, Бонни на миг перестала бессмысленно трясти перед собой этой штуковиной и замерла, занеся ее над головой, словно готовясь к очередному удару. Донован с трудом сообразил, что его жена сжимает в руках небольшую золотую статуэтку: это была человеческая фигурка неопределенного пола, в свою очередь, занесшая над головой сверкающий золотой меч.

Момент узнавания отрезвил Донована, как ведро ледяной воды.

— Ах ты, сука позорная! — прохрипел он, делая шаг в сторону Бонни. — Это же моя награда! Премия за выдающиеся достижения в создании дневных сериалов!

Бонни грозно выставила импровизированное оружие перед собой, держа его за подставку, и угрожающе прошипела:

— Несчастный ублюдок, слизняк поганый! Не вздумай сунуться ко мне!

Донован и рад был бы внять столь недвусмысленному предупреждению, но чувство равновесия еще не до конца вернулось к нему. Чтобы не упасть опять, он сделал непроизвольный шаг в сторону Бонни.

Та, сама не ожидая от себя такой прыти, резко метнулась в сторону и вонзила маленький золотой клинок прямо в филейную часть тела своего мужа. Немалый вес статуэтки вместе с пьедесталом сделал свое дело: золотой меч легко разорвал брючную ткань и глубоко вошел в другую ткань — мышечную. Потом Бонни выскочила за дверь и понеслась по направлению к выходу.

— У-у-у-у-у, твою мать! — слышала она за спиной вопли Донована. — Шлюха, шлюха последняя!

У Донована непроизвольно дрожала раненая нога, а по дорогим кремовым льняным брюкам струилась кровь, расплываясь большим пятном по всей их тыльной части. Он нагнулся, поднял упавшую на пол статуэтку — драгоценный приз — и внимательно осмотрел.

Золотой меч был маслянисто-красного цвета. Бушевавший в животе тайфун, утихомиренный на время страшной болью от ударов тяжелым постаментом статуэтки по голове, разыгрался с новой силой. Почувствовав прилив энергии, Донован с завидной скоростью сумасшедшего серфера пересек комнату, промчался в свой кабинет и стал судорожно потрошить один из стенных шкафов, сметая на пол все в поисках той вещи, которая на данный момент казалась ему самой важной на свете.

— Ничего-ничего… сейчас-сейчас… — бормотал он, отшвыривая прочь теннисные ракетки, клюшки для гольфа, горнолыжные ботинки и прочие предметы, не представлявшие в данный момент никакого интереса для него. — Ничего-ничего… не хотите по-хорошему — будет по-плохому…

Тр-р-р-р-р! Тр-р-рр-р!

До слуха Донована донесся какой-то жуткий скрежет. Высунув голову из шкафа, он прислушался. Звук раздавался не в доме, а где-то снаружи. На подъездной дорожке. Омерзительный скрежет затих, а затем снова повторился:

Тр-р-рр-р! Тр-р-рр-р!

Это был отвратительный звук ржавого автомобильного стартера, который безуспешно пытаются привести в действие. Слоноподобнный фургон намеревался вернуться к жизни.

«Это нам на руку, — пронеслось в голове у Донована. — Значит, говоришь, ублюдок, твое ржавое корыто не хочет заводиться? Вот и отлично. Сейчас ты у меня свое получишь». Донован рассмеялся, но неожиданно его смех обернулся приступом кашля. Тогда он с удвоенной энергией принялся за поиски. Нервный шок, удары по голове — все это не могло не сказаться на его состоянии. Донован быстро запыхался, но не позволил себе расслабиться.

«Значит, ты хочешь кровавой драки? — продолжил он свой монолог. — Согласен, пусть будет кровавая драка! Мы еще посмотрим, кто кого, кобель блудливый!»

Покачиваясь, как пьяный, он отошел от шкафа с пустыми руками.

Тр-р-рр-р! Тр-р-рр-р!

Скрежет стартера напомнил ему, что нельзя терять ни секунды.

Словно подстегнутый, Донован бросился к другому шкафу и с еще большей яростью стал вышвыривать оттуда все подряд: теннисные мячи, спортивные костюмы, кроссовки для пробежек, туфли для гольфа и прочую дребедень. Наконец он нашел то, что ему было нужно.

— Ага! — завопил он во весь голос. — Попалась, стерва! Что ты на это скажешь? Это, между прочим, улика, притом неопровержимая… Посмотрим, как ты все это объяснишь…

Вцепившись в извлеченный из недр шкафа «поляроид», Донован резво похромал к огромному, почти во всю стену, окну холла. По пути он отбросил окровавленную статуэтку и подобрал с пола пистолет.

Тр-рррр-рах!

Скрежет стартера сменился столь желанным для Олли ревом, наконец заведенного двигателя. Не то, торжествуя победу, не то, неловко перехватив руль, Олли нажал на кнопку звукового сигнала, и когда этот пронзительный металлический вой донесся до Донована, тот был вынужден зажать руками уши. У него аж в глазах потемнело от этой какофонии. Тяжелые удары по голове давали о себе знать. Тем не менее, услышав в следующий миг лязг шестеренок в ржавой коробке передач, Донован собрался с силами и бросился к окну, чтобы осуществить задуманное. У окна он оказался в тот самый момент, когда грязная белая колымага дала задний ход и стала разворачиваться на безупречной, тщательно подстриженной лужайке перед домом. Донован посчитал это еще одним оскорблением и стал судорожно взводить затвор камеры. К его невероятной радости, развернувшись, фургон подставил под объектив свой борт, на котором была выведена большими черными буквами по-своему гордо звучавшая надпись: «Олли все починит!»

— Ага, попались! — завопил Донован. — Посмотрим, как вы все это объясните!

Он поднес камеру к глазам и, почти не глядя в видоискатель, нажал на кнопку затвора, словно на курок пистолета. Яркая вспышка отразилась в оконном стекле, ослепив Донована и, ясное дело, безнадежно испортив снимок.

— Мать вашу! — прохрипел Донован. — Ни хрена, так просто вы от меня не уйдете!

Сознание его полностью прояснилось, эмоции чуть потеснились, уступив место логике. Он почувствовал себя полным сил, словно сумел совладать с тайфуном, бушевавшим у него внутри, сумел направить в нужное русло поток лавы, вырывавшийся из жерла вулкана. Злорадно усмехаясь, Доннелли поднял пистолет и нажал на курок.

Первым же выстрелом он добился своей цели-минимум: пуля разнесла огромное стекло на множество осколков. Не меньше порадовался Донован и тому, что пущенная почти наугад пуля, подняв эффектный фонтанчик пыли, воткнулась в землю буквально в нескольких футах от переднего колеса фургона.

— Ну что, Олли, наверное, в штаны наложил? Будешь знать, урод! Козел! Ублюдок!

Продолжая выкрикивать ругательства, Донован жал на курок до тех пор, пока в обойме не кончились патроны. На мгновение в доме воцарилась тишина. Выстрелов больше не было слышно, а фургон, благополучно уйдя из-под обстрела, скрылся за поворотом. Затих и звук сирены.

Вдруг Донован увидел, как по освободившейся дорожке по направлению к улице стремительно пронесся «ягуар». Его «ягуар».

— Ах ты, сука блудливая! — завопил Донован, вновь и вновь нажимая на курок, словно надеясь, что случится чудо и в обойме окажутся еще патроны.

Тут голова у него снова закружилась, задрожали ноги, и, доковыляв до большого углового дивана, он с облегчением рухнул на мягкие подушки.

— Мой «ягуар», — тоскливо провыл он, отбросил пистолет и дотянулся до стоявшей на прозрачном журнальном столике бутылке виски. Наклонив бутылку над стаканом, он вдруг передумал и сделал хороший глоток прямо из горлышка.

Прокашлявшись, Доннелли перевел дух, собрался с мыслями и принялся за работу. Он потратил целую кассету на снимки своей окровавленной задницы и заляпанных кровью брюк, для чего ему пришлось проявить почти акробатическую гибкость и находчивость профессионального оператора.

— Посмотрим-посмотрим, как ты все это объяснишь, швабра крашеная, — бормотал он с угрожающей ухмылкой.

Приложившись еще раз к виски, он доплелся до кабинета, не без труда отыскал еще одну кассету и, словно из пулемета, расстрелял ее на серию снимков измазанного кровью орудия преступления. Свежие, еще не до конца проявившиеся фотографии разлетались во все стороны, ложась на пол, будто осенние листья.

Выждав положенное время, чтобы не испортить кадры, Донован собрал их все до единого и, сложив аккуратной пачкой, сунул в плотный конверт. На его лице все это время блуждала зловещая улыбка. Мысленно он уже строил планы жестокой мести.






Глава 2





Пронзительное завывание машинки для полирования зубов вызывало у большинства пациентов доктора Бенви чувство некоторого дискомфорта. Но Майлс был не таков, как большинство пациентов. Уж в чем, в чем, а в принадлежности к большинству — даже такого привилегированного сообщества, как список пациентов доктора Бенви, — упрекнуть Майлса было нельзя. Он расслабленно и небрежно сидел в кожаном кресле, прижав к уху мобильник. Стоило доктору, трудившемуся над ослепительной белизной его зубов, на миг вынуть полировальную машинку изо рта пациента, как Майлс немедленно начал разговор со своей секретаршей.

— Это я, сообщения были? — спросил Майлс, любуясь видом за окном. — Что? А, это у стоматолога машинка воет. Нет, просто отбеливаю. Ну, так что там?

Растянув губы и подставив зубы доктору Бенви для процедуры, Майлс, не обращая внимания на визг машинки, стал слушать подробный, четко составленный доклад секретарши Дженис. В ближайшие минуты ему предстояло выбрать из представленной ею информации самую важную — ту, которая потребует корректировки планов на этот день, составленных еще накануне.

Спокойствие и невозмутимость: таковы были слагаемые его невероятного, просто фантастического успеха в работе. Ему удавалось оставаться сосредоточенным даже в самых критических ситуациях, перед лицом хаоса, когда казалось, что все идет прахом и катастрофа неминуема.

Поняв по появлению во рту последней аппликации на зубах, что процедура подходит к концу Майлс произнес в трубку:

— О'кей… передай Амстедлеру, что я буду через двадцать минут. — Салфетка с аппликацией покинула его рот, и, подвигав челюстью, Майлс продолжал давать указания:

— Пусть Ригли пока просмотрит дело «Олифант против Олифанта», оно слушалось в штате Вирджиния. Пусть покумекает, соотносится оно с делом Чапмена или нет… хотя подожди… она увезла детей на озеро Тахо?

Он дал стоматологу посмотреть на результат его трудов, а сам задумался. «Тахо? — крутилось у него в голове. — Что мы с этого можем получить? Ага, есть! — подумал он без сожаления или радости. — Ну, похоже, дело в шляпе».

Доктор Бенви протянул Майлсу зеркалу, чтобы тот мог полюбоваться результатами приложенных усилий. Майлс послушно улыбнулся, поцокал зубами и кивнул. Никто еще не знал, что именно в эти секунды он приближался к победному для своего клиента решению весьма сложного и противоречивого дела о разводе.

Майлс любил свою работу.

Он воспринимал свою профессию как призвание, как высокое служение, как исполнение почетного долга. За каких-то несколько лет он в профессиональном плане добился всего, что только было возможно. По всей стране, от Калифорнии до Нью-Йорка, богатые и жаждущие стать богатыми мужчины и женщины произносили его имя почтительным шепотом.

Майлс Мэсси по прозвищу «Терминатор» был практически официально объявлен лучшим адвокатом по бракоразводным процессам в Голливуде.

Спокойствие: в этом был его секрет. Ну, разумеется, не обходилось и не без некоторых препаратов вроде перкодана.

Выйдя из клиники, сев в свой «мерседес» и помчавшись вперед под сияющее ярким калифорнийским небом, Майлс почти тотчас позвонил Дженис по своему мобильнику «хэндс фри», имеющему наушники и микрофон, что позволяло вести разговор, не нарушая правил движения. А поговорить ему было о чем: он спешил поделиться своим шикарным планом решения очередного дела. В обязанности секретарши входило подготовить черновой набросок его заявления. Время от времени Майлс посматривал на других участников движения, ехавших с ним параллельно. Почти во всех машинах люди ехали поодиночке, и почти все либо болтали по телефонам с невидимыми собеседниками, либо в голос подпевали своим магнитолам.

— Пусть выяснят, на каком берегу Тахо они находятся, — деловито сказал он. — Что значит — ни на каком? А! Круиз, говоришь? Ну что же, если это круиз по всему озеру, и она с детьми сходила на стоянках на том берегу, то получается, что они покидали пределы штата, то есть она существенно нарушила предварительную договоренность. Скажи Ригли, пусть подготовит соответствующее заявление. Ну и список отсуживаемой собственности, конечно.

Майлс довольно улыбнулся сам себе, глядя в зеркало заднего вида. Зубы его сверкали просто ослепительно.

— Ну да, разумеется, все. Дом по основному месту жительству, дом на пляже, лыжный домик, акции, векселя, ну там всякое барахлишко, посуда, зубочистки…

Перестраиваясь из ряда в ряд, Мэсси бросил взгляд в сторону и заметил молодую блондинку в соседней машине с доской для виндсерфинга на крыше. Та улыбнулась ему в ответ и даже слегка кивнула, будто предлагая поехать следом за ней. Мгновение спустя солнечный свет сменился куда менее яркими огнями фонарей, когда «мерседес» въехал в туннель.

— Сейчас связь прервется, — предупредил Майлс и бросил взгляд в ту сторону, где только что была машина с игриво настроенной блондинкой. Но той уже и след простыл, что, впрочем, нисколько не огорчило Майлса, которому сегодня было вовсе не до флирта с незнакомками.

Дженис была влюблена в своего босса. То, что ей довелось работать с Майлсом Мэсси, она считала не просто везением, а главной удачей своей жизни. Она была ему нужна, можно даже сказать, что он во многом зависел от нее. И она была готова работать с ним, на него, для него день и ночь, круглые сутки. Не просто готова — она этого хотела и к этому стремилась.

Дженис чуть не застонала от разочарования, когда телефон, пискнув, отключился. В ожидании, пока Майлс перезвонит, она, не теряя времени даром, сделала несколько пометок на экране своего ноутбука. Высокая эффективность работы, помноженная на элегантность, — вот были ее главные преимущества в качестве личного секретаря. Благодаря этим качествам Дженис заколачивала неплохие бабки, из-за чего ей завидовали поголовно все остальные сотрудницы женского пола в их фирме.

Майлс со всей своей обходительностью, безупречным внешним видом и сияющими темными глазами представлял собой сочетание лучших черт Кэри Гранта и Элвиса. Перед его лучезарной улыбкой не могла устоять ни одна даже самая суровая и строгая женщина.

Впрочем, судя по всему, Майлс был слишком увлечен своей работой и слишком занят, чтобы находить время на романтические отношения. Нет, женщины у него, конечно, были, и менял он их достаточно часто, но никогда еще дело не принимало серьезный оборот. Дженис полагала, что именно работа, проходящая в постоянных контактах с парами, которые разводятся — притом разводятся скандально, — выработала у него то ли иммунитет к глубоким чувствам, то ли некоторый страх перед таковыми.

Бросив взгляд в зеркало и едва заметным движением поправив прическу, Дженис закрыла глаза и представила, что она занимается любовью с Майлсом… Вот она лежит на диване в комнате, освещенной свечами; вот Майлс, в шелковом халате, подходит и наливает ей бокал шампанского. Вот он наклоняется и целует ее…

Его голос разбил эти мечты:

— Ты здесь? Слышишь меня?

— Угу, говори, — поспешно ответила она.

— Свяжись с Фредом Арматрейдингом и передай, что мы, наконец, раздобыли фотографии его жены с этим теннисистом. Да! Чуть не забыл. Распорядись, чтобы ко встрече с клиенткой, назначенной на девять тридцать, у меня в кабинете была ваза с фруктами и пирожными. А то я сегодня позавтракать не успел и не уверен, что доживу до ланча.

«Куда же это тебя ночью занесло?» — подумала Дженис, но в ее мыслях о боссе не было ни следа упрека или нездорового любопытства.

— Фрукты и пирожные в кабинет — записала. Неожиданно по коже Дженис забегали знакомые мурашки: он уже где-то рядом.

— А ты где сейчас? — спросила она в микрофон, но именно в тот же миг телефон отключился.

— А вот и я собственной персоной. — Улыбаясь во все тридцать два зуба, Майлс переступил порог приемной. — Привет! Ну, что тут творится?

Дженис заставила уняться забившееся в истерике сердце и, глянув в ежедневник, хладнокровно сообщила:

— Тебя ждет посетительница, которой назначено на девять. Бонни Доннелли.

Майлс привычным движением открыл верхний ящик секретарского стола, вытащил оттуда пудреницу Дженис и поглядел в зеркальце на свои сверкающие зубы.

— Бонни Доннелли, — повторил он.

Это прозвучало как боевой клич.

Дженис с восхищением уставилась на Майлса. Тот вернул ей пудреницу, поправил галстук и решительно зашагал в свой кабинет, вооруженный кейсом и термоядерной улыбкой, эквивалентной заряду в сотню мегатонн.

— Миссис Доннелли! — услышала Дженис фанфарный призыв, прежде чем за адвокатом захлопнулась тяжелая дверь.

У Бонни Доннелли было все, что полагается иметь приличной домохозяйке, проживающей в Беверли-Хиллс: тело от Джейка, волосы от Хосе, лицо от Монсанто. Майлс повидал уже тысячу таких, как она, и всем тем, у кого хватило ума и денег обратиться к нему, он предоставил билет первого класса прямо в землю обетованную, в мир богатства, принадлежащего лично тебе, а следовательно, в мир полной независимости.

Даже сейчас, когда перед ним на столе лежали неоспоримые доказательства небезгрешного, прямо скажем, поведения его клиентки, Майлс был внутренне спокоен и уверен в победе. Он перемешал стопку полароидных фотографий, как карточную колоду, и стал раскладывать их на столе наподобие то ли пасьянса, то ли гадательных карт Таро.

— М-м-м, да… — Внимательно разглядывая фотографии, он словно пытался прочитать по ним будущее. — Следует признать, что ваш муж поступил исключительно дальновидно, сделав эти снимки, — разведя руками и вздохнув, сообщил Майлс клиентке. — Не следует забывать и о том, что присутствие в доме чистильщика бассейнов при отсутствии этого самого бассейна может показаться присяжным довольно подозрительным.

Тут Майлс откинулся в кресле и в задумчивости сложил руки на груди.

— Но если посмотреть с другой стороны: кто в этой ситуации на самом деле является жертвой? Позвольте мне сказать вам следующее. Вот как все было на самом деле: ваш муж, который и до этого не раз отвешивал вам пощечины или затрещины… да нет, давайте уж начистоту: избивал вас — я думаю, именно этот глагол наиболее точно выражает его насильственные действия в отношении вас?

Бонни явно смутилась.

— Но ведь я…

— Пожалуйста, позвольте мне закончить, — вежливо прервал ее Майлс. — Меня не интересует, кто первым кого ударил и когда это было. Повторяю: ваш муж избивал вас — неоднократно. Я бы даже сказал — систематически…

— Но ведь он…

Майлс эффектным ораторским жестом вскинул руку, призывая клиентку к молчанию.

— Пожалуйста. Я настаиваю: неоднократно и систематически. При этом он также неоднократно угрожал вам физической расправой, причем грозил вам вашим же пистолетом.

— Это его пистолет.

— Ничего, мы его вам отсудим, — заверил ее Майлс. — Вот и в этот раз он стал угрожать вам оружием, а кроме того, в порыве беспричинной ярости попытался застрелить вашего общего знакомого — скажем так: старого друга вашей семьи.

— По правде говоря, они не то чтобы были друзьями. На самом деле Донован терпеть не мог Олли.

Майлс с ходу отверг это замечание:

— Это пускай он сам доказывает. Посмотрим, удастся это ему или нет. А доказать факт давнего знакомства — не проблема. Так вот: если бы не ваше хладнокровное вмешательство, то немотивированная вспышка гнева господина Доннелли могла бы оборвать жизнь вашего общего друга — который, не могу не признать, повел себя в этой ситуации, как последнее чмо, не попытавшись защитить ни вас, ни даже собственную шкуру. Что же касается судьбы вашего мужа, то вы можете себе представить, что при подобном исходе дела его жизнь была бы полностью погублена. Идти под суд по мокрому делу вовсе не столь приятно, как присутствовать на бракоразводном процессе.

Наклонившись вперед, Майлс понизил голос:

— Что же касается сексуальных контактов, которые, как вообразил мистер Доннелли, имели место между вами и вашим общим другом, то не была ли данная вспышка гнева обусловлена ревностью с его стороны? Это именно он — подчеркиваю, не вы, а он — на самом деле уже давно имел близкие отношения с чистильщиком бассейнов.

Бонни таращилась на адвоката, отказываясь верить своим ушам.

Майлс встал и начал расхаживать по кабинету, отделанному с отменным вкусом.

— Нет? Может быть, я зашел слишком далеко? — Он сделал паузу, изучающе глядя на Бонни. — Могу я задать вам весьма личный вопрос? Его сексуальная ориентация, гм… не была ли она в некотором роде двойственной?

— Мистер Мэсси, — с некоторой долей раздражения и даже испуга перебила она его.

Майлс поднял руки, демонстрируя готовность к капитуляции.

— О'кей. Я ни на чем не настаиваю, и расспрашивать ни о чем не буду. Дело даже не в конкретной формулировке, а в самом подходе. Ваш муж пытается апеллировать к тому, чего сам он доказать не может, а вы, как я понимаю, полностью отрицаете.

Выражение лица Бонни чуть смягчилось.

— Ну, пожалуй…

— Вот и отлично, — поспешил ободрить ее Майлс. — Это все, что я хотел узнать. Я возьмусь за это дело. Но… — Майлс сделал паузу и поднял указательный палец, привлекая внимание Бонни, — я, безусловно, настаиваю на скорейшей встрече с Оливером Олерудом. Без его готовности к сотрудничеству мы не сможем сдвинуться с места. Нам нужно обсудить с ним стратегию, а затем и тактику. Я имею в виду конкретные свидетельские показания в нашу пользу.

Пожалуй, в первый раз за все это время в душе Бонни забрезжил слабый лучик надежды на благополучный исход.

С тех пор, как Донован прислал ей в гостиничное бунгало, где она остановилась, «подарочную бандероль» с фотографиями, Бонни ходила как в воду опущенная. Снимки были неоспоримым свидетельством ее нападения на собственного мужа и применения физического насилия. Кроме того, на одной из фотографий оказалась колымага Олли прямо посреди лужайки перед их домом. Несмотря на плохое освещение, крупная надпись логотипа Олли отчетливо виднелась на белом борту фургона. Супружеская измена и нанесение телесных повреждений с использованием в качестве оружия случайных предметов — такая комбинация обвинений смертельна в бракоразводном деле. При самом лучшем, практически невозможном раскладе Бонни могла бы рассчитывать лишь на минимальные отступные на первоначальное обустройство, то есть на сумму, примерно равную ее обычным карманным деньгам.

Так рассуждала она до того, как встретилась с Майлсом Мэсси.

Мелькнувший луч надежды засверкал ярче, залил золотым светом весь кабинет с обитой бархатом мебелью и загорелся, как нимб, вокруг головы этого обаятельного, просто невероятно красивого адвоката. Майлс Мэсси стал ее рыцарем в сверкающей кольчуге, ее принцем, ее чемпионом.

Даже отбросив деловую сторону отношений с адвокатом, Бонни не могла не признаться себе, что поддалась его физическому очарованию. Он был экспрессивный, чувственный и в то же время утонченно-чувствительный: такому набору качеств у одного мужчины Бонни просто не способна была сопротивляться.

— Вы на самом деле думаете, что мы сумеем выиграть это дело? — почти беззвучно спросила она, словно потеряв голос. — Неужели это возможно?

Майлс присел на угол стола и весело рассмеялся. Этот смех прозвучал в ушах Бонни как музыка Моцарта.

— Суть этого дела настолько для меня очевидна, — объявил он, — что я практически уверен: мне удастся все это растолковать и вложить в головы присяжных. Это, конечно, при том условии, что у вашего мужа хватит глупости довести дело до суда.

По тону Майлса было понятно, что большего идиотизма Донован не смог бы совершить при всем желании. Юбка Бонни как-то сама собой приподнялась над ее коленями на пару дюймов.

Бросив взгляд на часы, Майлс дал понять, что предварительная встреча окончена. Он поднялся.

— Нам нужно будет еще поговорить на сугубо практическую тему, — суховато сказал он. — Прикинуть общую стоимость вашего дорогого супруга, обсудить, каков его вес нетто в долларах, прежде чем разработать, так сказать, план захвата вражеской территории. Вы говорили, что он телепродюсер?

— Да, он делает мыльную оперу — «Пески времени». Дурацкое шоу. — Последнее замечание, словно само слетело с губ приободрившейся Бонни, снова почувствовавшей себя вправе высказывать собственное мнение.

— Ну, как бы там ни было, оно скоро станет вашим, — улыбаясь, заверил ее Майлс.

Он властно взял Бонни за руку, и на миг ей вдруг показалось, что он сейчас поцелует ее. Но вместо этого адвокат всего лишь проводил ее до двери кабинета.

Все еще надеясь на какой-либо сугубо мужской знак внимания в свой адрес, Бонни обернулась и посмотрела прямо в его темные глаза.

— Благодарю вас, мистер Мэсси, — прошептала она.

В ответ Майлс скромно поклонился и закрыл за посетительницей дверь.

Оставшись один, Майлс уселся в кресло и, откинувшись, забросил ногу на ногу. Некоторое время он просто смотрел в окно на Голливудские холмы.

— Тем не менее… — негромко, лишь для себя одного произнес он, — сообразительность и дальновидность мужика, который сделал эти фотографии, не может не вызывать уважения. Да что там — прямо-таки восхищения.






Глава 3





Ригли не на шутку волновался.

За все то время, что он работал помощником Майлса Мэсси, он еще ни разу не видел, чтобы знаменитый адвокат вел себя так странно. «Да нет, странно — это не то слово, — подумал Ригли. — Такое отношение к делу просто равносильно профессиональному самоубийству».

И что на него такое нашло? Ригли терзался в догадках. Майлс полностью упустил инициативу в прениях, предоставив адвокату противной стороны все возможности для идеального решения дела в свою пользу. Если говорить начистоту, то Майлс даже не слушал, что говорят другие участники процесса и вызванные свидетели. Он вел себя как заправский двоечник на задней парте, уверенный, что спрашивать его никто не будет. Поэтому он беззаботно смотрел в окно, пока Фредди Бендер задавал вопросы своей клиентке миссис Гаттман перед жюри присяжных. Или, вернее, Бендер разыгрывал с миссис Гаттман спектакль по заранее написанному и тщательно отредактированному сценарию.

— Миссис Гаттман, вы заявили, что были сексуальной рабыней своего мужа тридцать шесть лет. То есть с того момента, как вышли за него замуж.

Миссис Гаттман поправила свои пышные седые букли и с сожалением поправила:

— За исключением тех двух лет, когда он служил в военно-морском флоте, в Юго-Восточной Азии.

Ригли рассчитывал, что Майлс заявит протест, но с ужасом обнаружил, что Майлс рисует в своем блокноте шарж на судью.

— Что с тобой сегодня? — прошипел Ригли.

Майлс, не отрываясь от блокнота, буркнул:

— Мне скучно.

Адвокат Бендер тем временем гнул свою линию. Самым невинным тоном он поинтересовался у клиентки:

— А до замужества вы работали, у вас была какая-нибудь профессия?

Ригли прекрасно знал, к чему клонит оппонент. Это был очередной крючок с приманкой для присяжных. Адвокат хотел убедить их в том, что эта несчастная женщина, выйдя замуж, была вынуждена бросить хорошую, высокооплачиваемую работу, которая при другом раскладе могла бы обеспечить ей материальную независимость и достойную пенсию в старости. Майлс, само собой, тоже понимал, куда гнет Бендер, но никак не отреагировал на уловку оппонента.

— Я работала стюардессой в компании «Брэнифф Эйрлайнс», — ответила миссис Гаттман.

— Ты не можешь скучать, — злобно прошептал Ригли. — Адвокату не может быть скучно на процессе. Это непрофессионально.

Майлс пожал плечами.

— Ничего не могу с собой поделать. Скука — это такое дело… Нельзя ни заскучать, ни перестать скучать по собственному желанию. Это просто случается, и все.

Адвокат Бендер тем временем подбирался к ключевому моменту.

— А чем занимается ваш муж? — поинтересовался он у своей клиентки.

— У него фабрика по производству скрепок для стэплеров и прочих канцелярских принадлежностей, — с готовностью доложила миссис Гаттман. — И дела в его бизнесе идут очень успешно.

— Похоже, ты вознамерился поискать приключений на свою башку, — все так же шепотом пробормотал Ригли. — Знаешь, как это называется? Кризис среднего возраста. Слушай, купи себе новую машину, что ли. Говорят, помогает.

Майлс продолжая рисовать в блокноте, пробурчал:

— Купил уже. Даже две. Дилеры из компании «Мерседес» меня просто на руках носят.

— Но разве вы не могли просто отказаться от столь обременительных отношений? Просто взять, например, и на время уйти от мужа? — поинтересовался Бендер, обращаясь при этом не столько к клиентке, сколько к присяжным.

Этот вопрос должен был задать Майлс, отметил про себя Ригли.

Сам же Майлс тем временем продолжал невозмутимо рисовать, наводя ужас на своего помощника. Вздохнув, он, словно пресекая возможные вопросы и предложения Ригли, доложил:

— И я уже дважды перестроил свой дом, и еще полностью реконструировал загородный дом в Вэйле, и, само собой, переделал все, что там было, до основания. И еще я нанял трех садовников, повара и парня, который будет драить мой самолет.

— Нет, я не могла просто так взять и уйти, — всхлипнув, сказала миссис Гаттман и вытерла скатившуюся слезу носовым платком. — Он ведь снимал все на видео.

Проливая все больше слез и все чаще прибегая к помощи платка, миссис Гаттман подходила к кульминационной сцене своей роли.

— Он приглашал домой девушек со своей фабрики… в наш дом в Палм-Спрингс, и потом…

Майлс тем временем продолжал бубнить:

— Банковский менеджер, ведущий мои счета, даже начал удивляться, какого черта я по-прежнему продолжаю работать. Он утверждает, что процентов по моим вкладам вполне хватит, чтобы до старости жить так же, как я живу сейчас. Черт подери, я соскучился по настоящему делу. По чему-нибудь такому… что стало бы вызовом, чтобы дух захватило. Ведь это, — он обвел презрительным взглядом зал суда, — это все так, мелочевка. Мне нужно что-нибудь такое, во что я мог бы вцепиться зубами — в профессиональном смысле. Чтобы мне пришлось напрячь мозги, сжать в кулак волю и принять трудное, может, даже рискованное решение.

— Еще он придумал такое приспособление… ну, в общем, он называл его буром, — объявила во всеуслышание миссис Гаттман. — Его специально сделали на фабрике мужа по его чертежам, а потом он приволок эту кошмарную штуковину домой.

— Понимаешь, проблема заключается в том, что никто не хочет идти до конца. Все только и стремятся к компромиссу, — продолжал Майлс. — Это вообще главная проблема самого института брака. Супружеский союз как таковой основан на некоем компромиссе. И, само собой, то же самое относится и к разводу. Кивнув в сторону немолодой, старомодно причесанной женщины, находившейся на свидетельском месте, он пояснил:

— Ну вот, перед нами миссис Гаттман, которая захотела срубить немного бабок, обнародовав некоторые сексуальные странности своего мужа. Мы, со своей стороны, попытаемся не допустить такой несправедливой и бесполезной траты денег нашего клиента. В итоге процесс закончится на какой-то точке равновесия, положение которой на финансовой шкале будет зависеть от профессиональной сноровки адвокатов обеих сторон. А потом наши клиенты разойдутся в разные стороны, унося в клювах по куску этого вонючего скрепочного заводика, который достанется каждому по решению суда.

На Фредди Бендера было страшно смотреть — так глубоко потрясли его слова миссис Гаттман.

— Бур, вы говорите?

На обычно добродушном мальчишеском лице Ригли появились явные признаки раздражения.

— Но это жизнь, Майлс. Ты, видно, совсем сдурел. Жизнь — она ведь вся неизбежно состоит из компромиссов.

— Нет, Ригли, это смерть. Риск, борьба и, наконец, полное, сокрушительное поражение, которое наносишь оппоненту, — вот это жизнь. Скажи-ка мне лучше: Иван Грозный, Генрих VIII, вождь гуннов Аттила — что у них общего?

Ригли в задумчивости снял очки, почесал в затылке и уставился на Майлса.

— Может, вторые имена?

Майлс оторвал глаза от блокнота, и его взгляд устремился куда-то вдаль. Его одержимый вид и хриплый голос сделали его похожим на одного из тех миссионеров с безумными фанатичными взглядами, убежденных в правоте и величии своих идей, которые они несут невежественным и непросвещенным.

— Понимаешь, эти ребята не просто одерживали победы. Они умели…

— Мистер Мэсси!

Ригли вздрогнул и огляделся. Весь зал — публика, присяжные, Фредди Бендер, миссис Гаттман и судья Бун — в особенности судья Бун — смотрели на них с Майлсом.

— Мистер Мэсси, — кисло сказал судья Бун с таким видом, будто собирался огласить смертный приговор, — я вынужден повторно спросить вас: есть ли у вас вопросы к противной стороне?

Ригли почувствовал, как его лицо заливается краской под суровым взглядом судьи. Однако же Майлс продолжал оставаться воплощением хладнокровной уверенности в себе. В один миг его мессианский пыл сменился намеком на извиняющуюся улыбку.

— Прошу прощения, ваша честь, — с серьезным и даже строгим видом сказал Майлс. — Я как раз консультировался со своим помощником и не расслышал вашего вопроса.

Если подходить к делу сугубо формально, то Майлс прав, отметил про себя Ригли. Он действительно консультировался с помощником — другое дело, что совсем не по теме заседания. В очередной раз, записав очко в пользу своего босса, Ригли успокоился и решил понаблюдать, как Майлс станет выкручиваться на этот раз. Тот встал из-за стола и подошел к хнычущей миссис Гаттман. Это был момент, которого они ждали. От нетерпения Ригли почувствовал спазмы в желудке.

— Ну что ж, миссис Гаттман, — любезно сказал Майлс. Он сделал паузу и выразительно посмотрел на присяжных, а затем осведомился:

— Не могли бы вы сообщить нам, кто такой Давид Гонсалес?

Миссис Гаттман мгновенно перестала хныкать и, явно уловив, что дело принимает неприятный оборот, злобно уставилась на Майлса.

— Ну… — Она выдержала долгую паузу, покусывая накачанные коллагеном губы и словно пытаясь вспомнить, о ком идет речь. На самом деле она судорожно решала, как действовать дальше. — Ну, он теннисист… тренер в теннисном клубе.

Майлс печально покачал головой.

— А-га… Тренер, говорите…

Миссис Гаттман и Фредди Бендер напряженно следили за тем, как Майлс направился обратно к своему стулу и принял из рук Ригли пачку бумаг. На какую-то долю секунды Ригли представил себя ассистентом матадора, вручающим тому смертоносную шпагу. Это был миг славы.

— Значит, вы утверждаете, что Давид Гонсалес является просто тренером по теннису, — громко, на весь зал объявил Майлс, поднимая бумаги над головой. — Тогда будьте любезны объяснить, почему в своих письмах вы обращаетесь к нему: «Дорогой мой Давид и Голиаф в одном лице»?

«Пять баллов», — восхищенно подумал Ригли, почти с жалостью глядя, как Фредди Бендер обреченно, скорее, по привычке, пытается что-то доказать судье. На самом деле все уже было решено.

Майлсу тоже все было ясно. Швырнув блокнот в кейс, он одарил присяжных своей лучезарной улыбкой и отправился на следующий процесс — к очередной победе в очередной битве.

Вождь гуннов Аттила мог бы им гордиться.






Глава 4





Рекс Рексрот был страстным фанатом американской истории. Особый пиетет вызывал у него тот период, когда огромные, бескрайние просторы Дикого Запада, освоенные первопроходцами, уже всерьез разрабатывались государством, пронзавшим эти просторы стрелами железных дорог. Сам Рексрот давно мечтал снять эпический фильм о шпалоукладчиках и следующих за ними по пятам салунных танцовщицах. Смуглые пропыленные герои с железными молотами и женщины, которые делили с ними все невзгоды и тяготы жизни в диких краях, — от всего этого прямо-таки веяло величием.

Этих женщин он представлял себе примерно такими же, как та, что сидела рядом с ним в «мерседесе-кабриолете», прижимая к своей внушительной груди, словно младенца, бутылку шампанского. Нина покачивалась всем телом в такт звукам песни «Рорра Was a Rolling Stone», лившейся из динамиков автомобильной стереосистемы, и Рексу ничего не стоило вообразить ее себе в качестве разбитной, не слишком строгих нравов танцорши где-нибудь в захолустном городке поблизости от мексиканской границы.

Рекс был богат, но не настолько, чтобы финансировать крупно бюджетный фильм стоимостью этак миллионов в сто. Впрочем, недостижимой эта мечта уже не казалась. Чтобы, наконец, реализовать ее, ему оставалось удачно завершить одну уже начатую сделку. Эта сделка потребовала от него за последнее время огромных трудов и напряжения всех сил. Теперь он хотел расслабиться, чтобы сбросить накопившуюся усталость перед последним рывком. А Нине не было равных в умении снять с него стресс.

Посмотрев в зеркало заднего вида, Рекс не увидел в нем ничего, кроме фар идущей где-то далеко следом машины. Он немного успокоился. Весь день у него было ощущение, что за ним следят. Но скорее всего, успокоил он себя, это давали себя знать истрепанные на работе нервы и избыток адреналина в крови. Кроме того, этому способствовало и растянувшееся на целую неделю ожидание нынешнего вечера.

Рексу нравилось изменять жене. В этом он находил какое-то особое удовольствие. Нет, в том, что его супруга Мэрилин — редкая красавица, никто бы не усомнился, но, видимо, налет повседневной домашней доступности слегка притупил остроту восприятия этой красоты, а вместе с тем приглушил и физическое желание. Впрочем, по его мнению, у Мэрилин было одно слабое место: ну, не хотела она иметь ничего общего с некоторыми скрытыми от посторонних глаз наклонностями своего мужа в области секса. Другое дело — Нина: эта женщина понимала его как никто и готова была исполнить любой его каприз. С этой мыслью Рекс повернул на дорожку, ведущую к стоянке кемпинга: шеренги небольших, но весьма комфортабельных домиков на берегу океана.

Нина открыла дверцу и выбралась из машины едва ли не на ходу. Рекс огляделся и лишь после этого покинул свой «мерседес». Осмотрев окрестности еще раз, теперь уже с высоты своего роста, Рекс окончательно успокоился и позволил себе развязать галстук. При этом он обнаружил, что его рубашка и смокинг изрядно перемазаны Нининой помадой. Ну что ж, придется завтра купить новый смокинг. Нечего попусту нервировать Мэрилин. Не хватало еще, чтобы этот доверчивый ангелочек что-нибудь заподозрил.

Приобняв Нину за сливочно-белые плечи, Рекс повел ее в нужном направлении — к давно известному им обоим домику.

Никто из них не обратил внимания на «инфинити» с затемненными стеклами, остановившийся чуть в стороне от парковки, прямо под рекламным щитом, неоновые буквы которого гласили: «Кемпинг Малибу — ваш рай в шалаше у самого моря». И правильно, незачем им обращать внимание на то, что как раз их внимания и не требует, злорадно подумал Гас, наблюдая, как парочка, пошатываясь и спотыкаясь, направляется к своему «шалашу». Именно так все и было им задумано: он вроде бы и не смотрит на них, но все видит, а они, даже глядя в упор, не должны его замечать.

Рекс пропустил даму вперед и тотчас же запер за собой дверь в предназначенное для тайных утех бунгало. Обернувшись, он нигде не увидел Нины, но ее вечернее платье валялось на кровати.

Представление начинается!

Рекс поднес к губам воображаемый свисток дежурного по станции и «свистнул» в него два раза.

— Чу-у-у, чу-у-у!

Стянув через голову ослабленный на стоянке галстук, он принялся обыскивать бунгало: под кроватью никого, в ванной тоже. Вдруг из-за оконной занавески с противоположной стороны раздалось приглушенное паровозное пыхтенье.

— Чух-чух, чух-чух… — нашептывала Нина.

Рекс просиял. «Нет, Нина — это просто находка», — пронеслось у него в голове. Он, как самец в брачный период, повсюду искал себе подругу, и именно о таком призывном крике партнерши он мечтал. Почувствовав нарастающее возбуждение, он поспешно сбросил смокинг.

— Ш-ш-ш-ш-ш…

— Чух-чух, чух-чух…

Пыхтенье разгонявшегося все быстрее паровоза заставляло его действовать все активнее. Вдруг Рекс увидел длинную ногу, высунувшуюся из-за оконной занавески. Сальная улыбка расплылась по его лицу.

— Ш-ш-ш-ш-ш… — зашипел он, в ответ, на Нинино пыхтенье, спуская накопившийся в локомотиве пар. Нет, пропустить мимо своей станции этот поезд он не мог, просто не имел права.

Он резким движением отдернул штору и замер: Нина стояла там, в красных чулках и лифчике. Дополняла этот великолепный наряд невесть откуда взявшая кондукторская фуражка у нее на голове — правда, немного маловатая по размеру. Задыхаясь от восторга, Рекс снова свистнул в свой воображаемый свисток:

— Чу-у-у-у, чу-у-у-у!

Отсвистев положенное, дежурный по станции продолжил быстро раздеваться. Нина, веселясь от души, помогала ему.

— Чух-чух, чух-чух, чух-чух… — пыхтя все быстрее, она стягивала с него брюки. Заметив его напрягшееся мужское достоинство, она на миг в восхищении остановилась, радуясь, что не зря устроила весь этот спектакль. Не выходя ни на секунду из роли, она прошептала:

— Заткни ушки, Рекси, сейчас ты въедешь в туннель!

Расстегнувшийся, будто сам собой, лифчик полетел куда-то в сторону, и сгорающая от желания и нетерпения «локомотивная бригада» под ликующий свист повалилась на кровать.

— Чу-у-у-у, чу-у-у-у…

Но на подъезде к последнему полустанку перед заветным туннелем произошла катастрофа. Если описать ее в железнодорожной терминологии, то, как минимум взорвался котел паровоза, а то и весь состав сошел с рельсов и рухнул под откос. Хлипкая дверь бунгало слетела с петель от мощного удара снаружи. В следующую секунду в комнату ввалился довольно полный, но чрезвычайно проворный чернокожий мужчина. К голове его словно приклеилась мягкая шляпа с загнутыми кверху полями, а к плечу — видеокамера.

Нина завизжала и попыталась прикрыться занавеской, а Рекс вскочил с постели и бросился к валявшейся на полу одежде. Впрочем, было уже поздно.

— Ну что, попались? — кричал незнакомец, переводя камеру с Нины на Рекса и обратно. — Схватил я вас за задницу?

Рекс метался из стороны в сторону, пытаясь одеться и одновременно не попасть в объектив, но чернокожий мужчина был беспощаден.

— Никуда ты не денешься! Схватил я тебя за задницу! — повторял он, загоняя Рекса в угол. Тот скрючился, пряча лицо от объектива и натягивая штаны на эту самую уже неоднократно упомянутую непрошеным оператором задницу. Нина продолжала что-то верещать, но все звуки в комнате перекрывал громкий голос чрезвычайно довольного собой человека с камерой:

— Схватил я вас за задницу!

Для Рекса эти слова звучали, словно какая-то адская мантра.

И, в общем-то, так оно и было.

Гас Фетч сунул кассету в видик и снова плюхнулся на диван в своем кабинете. Реакцию Мэрилин Рексрот на то, что ей предстояло увидеть, он мог предсказать совершенно точно — по крайней мере, так ему казалось. Все женщины, которым он показывал сцены измен их мужей, сначала словно предвкушали этот момент, а затем впадали в истерику от отвращения и абсолютно неискреннего, по мнению Гаса, удивления. Для него же эти минуты были едва ли не самой лучшей частью его работы. Мировая премьера очередной серии документальной эпопеи, снятой то излишне скромной, то чересчур назойливой камерой Гаса Фетча.

Мэрилин Рексрот мрачно смотрела на то, как ее муж, застуканный на месте сексуального преступления, тупо таращится в объектив, а затем пытается выскочить за кадр.

— Схватил, схватил я его за задницу, — сказал ей Гас.

Мэрилин по-прежнему смотрела на экран.

— Паровозики, значит… — пробормотала она.

Пользуясь тем, что внимание Мэрилин было приковано к видео, Гас пристально разглядывал ее. Слов нет — миссис Рексрот красивая женщина и, как выразился бы сам Гac Фетч, просто классная. А класс в наши дни встречается все реже, отметил он про себя. В его сегодняшней гостье — шикарной брюнетке — было все: в ней сочетались роскошь и изящество, элегантность и чувственность. Что касается роскоши, то наибольшее впечатление на Фетча произвел перстень на пальце левой руки, украшенный бриллиантом размером с крупное гранатовое зерно.

— А я было подумала, что он уже вырос из того возраста, когда мальчишки играют в железную дорогу, — сказала она, продолжая глядеть на экран.

Фетч фыркнул.

— Мужики никогда не взрослеют, леди. Мальчишки — они и есть мальчишки. Мы не взрослеем, а только толстеем. — Гас позволил себе хохотнуть над собственной шуткой.

— Как это мило, — заметила Мэрилин и, бросив на него холодный оценивающий взгляд, добавила:

— А главное, в тему.

Гас неловко закашлялся и заставил себя подобраться. Такой реакции на свои слова он не ожидал. Обычно женщины, которым предъявляли свидетельства неверности их мужей, были шокированы, расстроены и совершенно беззащитны перед его приколами. Но эта милашка явно не собиралась распускать нюни. Гас решил, что лучше как-то разрядить обстановку.

— Ну да, а что тут такого? — небрежным тоном заявил он. — Меня, как и всякого хорошего человека, всегда было много. Но это не жир, это сплошные мускулы, так что не воображайте, будто я тюфяк какой-то. Я крепкий как скала. — Он протянул Мэрилин согнутую в локте руку, предлагая пощупать бицепс. — Я ведь не из тех маменьких сынков, которые пытаются вести частное расследование, не вставая из-за компьютера. Аналитики хреновы! Все их домыслы ни черта не стоят. Зато я знаю, как надо работать и как схватить объект за задницу.

Мэрилин не смогла сдержать улыбки.

— Я вижу. На это и возразить нечего.

Гас, довольный, кивнул и некоторое время сам слушал собственные крики, доносившиеся из телевизора: «Никуда ты не денешься! Схватил я тебя за задницу!», в то время как Рекс Рексрот скакал и прыгал на переднем плане. Выдержав паузу, Гас вновь вернулся к своей любимой теме — обсуждению собственной персоны:

— Я ведь спортом занимаюсь, в тренажерный зал хожу — четыре раза в неделю по полтора часа, не считая разминки, плюс упражнения на растяжку, да еще занятия по самым разным системам: «Цикл жизни», «Ступени жизни», «Круг жизни»… Слышали, наверное. Так что я вам прямо скажу: Гас Фетч херней не мается.

Бросив на Фетча суровый взгляд и явно желая заткнуть ему пасть, Мэрилин сухо заметила:

— Должна сказать, что особого чувства такта в отношении тех, кто оказывается вашим «объектом», вы не проявляете.

Гас пожал плечами и возразил:

— Видите ли, леди, если вам нужно чувство такта, то наймите себе тактика. А если надо схватить кого-то за задницу — тогда зовите Гаса Фетча. Я тоже позволю себе заметить, что вы не слишком-то затрепетали от того, что увидели. — На бульдожьей физиономии детектива расплылась довольная ухмылка. — Обычно при виде таких картинок женщины убиваются, как на похоронах. Странное дело! Как будто они меня нанимают, чтобы получить доказательства не измены своих муженьков, а как раз их верности.

Что-то в лице Мэрилин дрогнуло, и она поспешила сказать:

— Вы только не поймите меня неправильно, мистер… э-э-э…

— Фетч. Гас Фетч.

— Так вот, мистер Фетч: я не то чтобы нахожу эти кадры забавными или занимательными. Но я очень благодарна, что вы предоставили мне этот… гм… назовем его так: материал. Не могу не признаться, что в некотором роде вы меня очень порадовали. — Неотрывно глядящие в монитор глаза миссис Рексрот засверкали, будто у Жанны д'Арк, взошедшей на костер. — Эти кадры станут для меня пропуском в мир богатства, независимости и свободы… — прошептала Мэрилин Рексрот едва слышно, обращаясь, будто к самой себе.

Не без труда разобрав, что говорит его собеседница, Гас Фетч кивнул, потом неожиданно зевнул и заметил:

— Чует мое сердце, что вы собираетесь крепко схватить его за задницу.






Глава 5





Сказать, что Мэрилин была чрезмерно шокирована изменой мужа, было бы явным преувеличением.

На самом деле состоявшаяся, а главное, зафиксированная измена была ключевым пунктом ее стратегического плана. Она никогда не питала иллюзий по поводу умственных способностей Рекса. Если говорить честно, она всегда знала, что вышла замуж за редкостного идиота. Единственно, на что его хватало, — это зарабатывать большие деньги. Во всем же остальном… Мэрилин давно рассчитывала, что Рекс выкинет что-нибудь в таком духе, поступив, как обычно — импульсивно и глупо. Но эти игры в железную дорогу…

Мэрилин передернуло. Чтобы успокоиться, она вставила в плейер компакт-диск. Лирическая мелодия Вивальди повлияла на нее благотворно. Тем не менее, неприятные мысли никуда не делись. Рекс поначалу пытался было приобщить и ее к своим железнодорожным играм в «чух-чух-чух», но Мэрилин сочла такой фетишизм неприятным, инфантильным и не слишком возбуждающим. И кроме всего прочего, это было беспробудно тупо.

Впрочем, судя по всему, этой похотливой бабенке, которую Рекс выбрал себе в подружки, все было нипочем. Похоже, она принимала участие в играх в паровозики абсолютно добровольно и даже, пожалуй, находила в них удовольствие и очарование. Именно этого Мэрилин и хотела, и, тем не менее, она отметила в себе нечто похожее на ревность. Она тут же пристыдила себя, вспомнив, что именно благодаря этой корове в кондукторской фуражке она получила все доказательства супружеской неверности Рекса, столь необходимые для выполнения дальнейших этапов ее плана.

Под чарующие переливы «Времен года» она переходила из комнаты в комнату, проводя предварительную инвентаризацию. «Может, сразу и не стоит продавать такую уютную лачужку», — прикинула про себя Мэрилин. Да и вообще ей нравилось жить здесь, в Малибу.

Заметив уголком глаза свое отражение в зеркале с позолоченной рамой, она подошла поближе. То, что она увидела, в очередной раз порадовало ее. Слава богу, и лицо и тело у нее были настоящие, данные ей природой и еще не тронутые ножом пластического хирурга. Может быть, если сравнивать ее с изнуренными диетами вешалками и жердями, которые наводняют Малибу, она покажется несколько «в теле», но, в конце концов, именно такой и должна быть настоящая женщина. Настоящая женщина. Не какой-нибудь там вечный подросток с силиконовыми грудками.

К сожалению, ее муж Рекс никогда не замечал этой разницы. «Тем хуже для него», — со вздохом подумала Мэрилин. Он вполне мог бы получать за свои деньги товар в значительно большем количестве, и к тому же натуральный, без всяких искусственных добавок.

Ее внимание привлек настойчивый металлический скрежет в замке входной двери. Мэрилин осталась абсолютно спокойной. Она прекрасно знала, откуда и почему раздается этот звук. Ее муж пытался попасть в ее дом.

Задержавшись еще немного у зеркала, чтобы поправить прическу, Мэрилин вернулась в холл к парадной двери. Ну вот, так оно и есть: из бокового окна она могла прекрасно видеть Рекса, яростно дергающего дверную ручку. Выражение удивления на его лице постепенно сменилось гримасой раздражения, а потом и дикой злобы. Наконец он собрался забарабанить в дверь кулаком, но все-таки в последний момент сдержался и, выждав еще несколько секунд, заставил себя нажать кнопку звонка.

Мелодичная трель разнеслась по холлу, а затем по интеркому раздался голос Рекса:

— Милая?.. Милая, ты дома?

«Милая», — с презрением повторила про себя Мэрилин. Как же это все буднично, как примитивно, как, мать его, неромантично. Не без отвращения она заставила себя нажать кнопку ответа и вступить в разговор:

— Рекс, отойди от двери. По-хорошему прошу.

— Милая, у меня что-то ключ заедает. Или замок сломался? И вообще… может, поговорим спокойно обо всем?

— Рекс, я же тебе сказала: отойди от двери.

— Милая, я понимаю, что ты расстроена…

Каждая очередная «милая» только подливала масла в огонь ярости, кипевшей в Мэрилин. «Да как он только смел? — шептала она про себя. — Эта воплощенная тупость, ходячая посредственность — и он еще имел наглость изменять мне!» Нет, никаких сожалений! Такого унижения терпеть нельзя.

— Рекс, в последний раз повторяю: прочь от двери. Не хотелось бы спускать на тебя собак.

Ее муж не сразу внял грозному предупреждению.

— Милая, я же не ругаться пришел — просто поговорить. Выслушай меня, я не займу у тебя много вре… Каких еще собак?

Рекс Рексрот отпрянул от двери и опасливо огляделся. Может, она шутит? Но в следующий момент стало ясно, что время шуток между ним и Мэрилин прошло навсегда. Из-за угла дома выскочил и с рыком бросился к нему здоровенный ротвейлер. Рекс повернулся и побежал, но второй ротвейлер уже мчался за ним по лужайке.

У Рекса не было оснований сомневаться в серьезности намерений этих охранников; он также не видел возможности вступить с ними в какие-либо объяснения или переговоры. Он, как заправский спринтер, метнулся к машине и преодолел эту дистанцию с весьма неплохим результатом. По всей видимости, в этот раз он с запасом перекрыл собственный рекорд тех лет, когда был еще молод и полон сил. Мгновенная задержка при открывании дверцы автомобиля стоила ему порванной штанины. Оказавшись, наконец, в машине, Рекс убедился, что выбранные Мэрилин собачки отличаются не только свирепостью, но и сообразительностью. Обе псины, не тратя времени даром, попытались влезть в машину через полуоткрытые окна. Рекс втиснулся в узкую щель между передними сиденьями и стал судорожно шарить в поисках стеклоподъемников. В панике он перепутал кнопки, и одно из стекол начало быстро опускаться, открывая для оскалившихся, брызжущих слюной тварей почти свободный доступ внутрь салона. Метнувшись в противоположную сторону, Рекс дотянулся до другой кнопки, и окна, наконец, закрылись, выдавив собак из машины, как пасту из тюбика.

Сердце Рекса колотилось в бешеном рваном ритме, словно стараясь попасть в такт лаю обоих псов. Те, словно заведенные, продолжали неистово биться мордами в стекла машины. Пожалев, что некоторое время назад бросил курить, Рекс отдышался, дотянулся до встроенного в центральную панель управления мобильника и набрал номер.

В ожидании, пока Мэрилин возьмет трубку, он, наконец, уселся и с болью посмотрел на столь привычный и обычно радовавший его взор пейзаж: прелестную лужайку, сад и великолепный белый особняк в стиле испанской гасиенды. Рекс просто отказывался верить в то, что с ним происходит. Его чувства метались между неверием и унынием. «Нет-нет, это неправда, этого не может быть», — твердил он себе.

Но рычащие твари за окнами машины в очередной раз напомнили ему, что дела не просто плохи, а так плохи, как никогда. Говоря коротко, его попросту поимели.

Он все еще тупо пялился на дом, когда, наконец, в трубке послышался знакомый, но очень холодный голос Мэрилин:

— …Да, собаки. Только не говори, что я тебя не предупреждала. Мне пришлось позаботиться о своей безопасности, поскольку теперь я живу в этом доме одна.

«Одна». Это слово подтвердило Рексу его самые худшие, скрытые даже от самого себя опасения. «Но Мэрилин ведь такая лапочка, такая доверчивая», — отчаянно пытался убедить себя Рекс. Ему стоило огромных усилий сохранять хотя бы видимость спокойствия.

Он собрал в кулак всю свою волю и заставил свой голос звучать в равной степени виновато и по-отечески строго.

— Но, милая, ты же прекрасно понимаешь, что развод, если он состоится в данный момент, окончательно разорит меня. Все, что у меня есть — я имею в виду, все, что у нас есть, — так или иначе вложено в мой бизнес.

— Ну что ж, тогда тебе, по всей видимости, придется продать свой бизнес. Другого выхода я не вижу, дорогой.

При этих словах Рекс весь скорчился, будто от резкой боли в животе. Из оцепенения его вывели совсем обезумевшие от неутоленной ярости собаки. Один ротвейлер по-прежнему ломился в боковое окно, в то время как другой запрыгнул на капот и изливал свои чувства через лобовое стекло.

— Но этот бизнес — это же вся моя жизнь! — взмолился Рекс, чуть не плача.

— Вся твоя жизнь, Рекс? — Слова Мэрилин ранили его, как удары стального клинка. — А что у тебя было в Атчесоне, в Топеке, в Санта-Фе? Ты все это забыл?

— Но, Мэрилин, нельзя же все валить в одну кучу. Ты ведь знаешь, что это просто… просто хобби.

— И довольно дорогое, могу тебе напомнить. В общем, до свиданья, Рекс. Всего хорошего.

— Милая… милая?.. Но может быть, все-таки…

Тем временем пес на капоте перестал лаять и весь напрягся, как-то странно скрючившись и слегка вздрагивая.

— Нет, боже мой, только этого мне еще не хватало! Кыш, кыш, пошел отсюда… — пролепетал Рекс, бессильно наблюдая, как здоровенная псина выкладывает прямо на капот его любимого «мерседеса» изрядную кучку свежих, еще дымящихся колбасок.

Рекс Рексрот схватил телефон и стал судорожно набирать другой номер. Ему срочно требовалась серьезная помощь — квалифицированная и эффективная. Ему требовался Терминатор.

Майлс по-прежнему скучал.

Все, что ему оставалось делать, — это выслушивать информацию от Дженис, шедшей в полушаге за ним по центральному коридору конторы «Мэсси и Мейерсон». Сверяясь с ежедневником в маленьком карманном ноутбуке, Дженис забивала его под завязку все новыми сведениями.

— В пять тридцать у вас открываются слушания по делу Максин Гопник.

— Первое заседание по делу Гопник… — отсутствующим тоном повторил Майлс.

— Еще звонил Лэнс Келзо. Он прочитал вашу статью о принципах решения имущественных споров при расторжении долговременных однополых связей. Говорит, что хотел бы пообщаться с вами по этому поводу.

— Однополый Келзо… Все понял, — все так же на ходу пробубнил Майлс, не оборачиваясь.

— Звонили Артур Ярдумян и его советник по налогам, они хотят перенести завтрашнюю встречу с вами. Артуру надо лететь в Атланту на слушание по делу о забитом насмерть отце.

— Ярдумян в Атланте… — Хотя его мысли были где-то далеко отсюда, но мозг продолжал автоматически, подобно компьютеру раскладывать по полочкам нужную информацию на будущее. «Я просто какой-то R2D2, — с сочувствием к самому себе думал Майлс, вспоминая знаменитого робота из «Звездных войн». — Только я участвую не в космических битвах, а в битвах за совместно и единолично нажитое имущество». Ничего забавного в сравнении себя с машиной Майлс не видел. Ему не хватало нормального человеческого общения или хотя бы достойного его уровня трудного, но захватывающего дела. Ему жутко не хватало…

Он и сам не знал чего. «Вот она, проблема пресыщенности, — сокрушался Майлс. — Когда уже все есть, ни за что не придумать, что еще нужно».

Дженис выдавала информацию в своей обычной четкой и эффективной манере. Она подошла к последнему пункту.

— И посетитель, которому назначено на десять тридцать, уже ждет, — Рекс Рексрот, — напомнила Дженис.

Смутно знакомое, это имя вызвало у Майлса проблеск интереса. Он остановился и вопросительно поднял бровь.

У Дженис, стоило боссу взглянуть на нее, всегда, вне зависимости от того, что он хотел сказать или спросить, таяло сердце (а вместе с ним и некоторые другие части тела), но внешне она умела сохранять спокойствие. Понимающе кивнув, Дженис потерла большой и указательный пальцы — этот жест едва ли не во всем мире воспринимается одинаково, обозначая деньги. Даже не деньги, а бабки. Большие бабки.

— Операции с недвижимостью, — доверительно сообщила Дженис, — и весьма успешные. Я тут навела кое-какие справки: с бизнесом у него все о'кей.

Майлс кивнул, расправил плечи и, гордо подняв голову, направился к дверям кабинета.

— Рекс Рексрот… — бормотал он.

Как обычно, эти слова благородного рыцаря прозвучали для Дженис боевым кличем.

Фоторепортаж из офиса Майлса Мэсси уже трижды помещался на страницах журнала «Мир интерьера», и всякий раз помещение было декорировано по-разному.

В этом сезоне Майлс обставил свою резиденцию в стиле 1930-х, в духе фильмов с Фредом Астером — с круглой белой барной стойкой, отгораживающей изрядную часть кабинета, и высокими табуретами перед ней, также обтянутыми белой кожей. Столы были стеклянные, с хромированными ножками. Украшали кабинет скульптуры Эрте[1 - Брассери Эрте (наст, имя Роман Тыртов, 1892–1990) — выдающийся французский дизайнер и скульптор русского происхождения, работавший в стиле арт-деко.] и гравюры Икара.[2 - Луи Икар (1888–1950) — французский художник, литограф, иллюстратор. Выдающийся представитель стиля арт-деко.] Черно-белый, эротического содержания рисунок Томи Унгерера[3 - Томи Унгерер(р. 1930) — французский художник-экзистенциалист, карикатурист, иллюстратор книг для детей. Позже прославился как автор работ эротического содержания.] скромно висел в углу позади бара.

Когда Майлс переступил порог, Рекс как раз восхищался именно этой деталью интерьера.

— Мистер Рексрот?

В ответ тот сразу же отбросил формальности:

— Просто Рекс, прошу вас.

— Майлс Мэсси. — Адвокат выдал посетителю бриллиантовую улыбку. — Пожалуйста, садитесь, располагайтесь, чувствуйте себя как дома… нет, я бы сказал: считайте этот кабинет своим кабинетом, своей гаванью, своим военным штабом на все время нашей кампании.

«А у этого парня есть стиль, — отметил про себя Рекс и тут же сделал вполне естественный для бизнесмена вывод: — Похоже, он мне влетит в копеечку».

Вслух же он произнес лишь: «Спасибо» и тяжело опустился в черное кожаное кресло. Прошедшая ночь не прошла бесследно: кровать в мотеле скрипела и вздрагивала при каждом движении, и к тому же Нина ужасно храпела.

Майлс занял свое рабочее место за письменным столом, откинулся в кресле, сцепил пальцы домиком, искуснейшим образом принял обличье внимательного слушателя и всем своим видом дал понять, что проблемы посетителя — теперь его проблемы.

— Ну что ж, расскажите мне, что у вас стряслось.

Рекс нервно хрюкнул и принужденно рассмеялся, явно чего-то стесняясь. Он чувствовал себя как мальчишка, который собирается впервые купить презервативы или — того страшнее — впервые снять шлюху.

— Бог ты мой… а с чего начинать-то?

Майлс ободряюще улыбнулся, давая понять клиенту, что предоставляет ему самому выбрать исходную точку для рассказа.

— Дело в том… ну, в общем… получилось так, что жена зажала меня в клещи и теперь собирается выдоить, как корову.

— Ну что ж, жены обычно этим и занимаются, — развел руками Майлс. — Они считают это чем-то вроде своих супружеских обязанностей. Мы не можем не признавать за ними права удовлетворять свои интересы.

Выслушав эту тираду, Рекс печально покачал головой.

— Когда мы с Мэрилин познакомились… мы были… мы были просто без ума друг от друга. Впрочем, — поправил он сам себя, — полной эмоциональной близости между нами так и не возникло. — Эта сентенция относилась к отказу Мэрилин играть с ним в ночные поезда. — Что же касается физического влечения, то нам было просто не оторваться друг от друга.

Майлс оценил пылавшую в свое время страсть супругов Рексрот понимающим кивком и многозначительным хмыканьем.

— Но потом… потом… — Голос Рекса задрожал.

— Проходит время… и жар остывает, — заунывным голосом произнес Майлс, не то, подсказывая клиенту, как сформулировать свою мысль, не то, собираясь прочесть какое-то глубокомысленное стихотворение.

Рекс тем временем прокашлялся, заставил себя собраться и решил постепенно перевести разговор на наиболее интересующую его тему — проблему дележа денег и имущества.

— Ну да. Так вот… о чем это я? Да. Некоторое время назад мы пришли к соглашению.

— Соглашению, какого рода?.. — поспешил уточнить Майлс.

— Ну, мы договорились, что можем встречаться с разными людьми. Вы понимаете, что я имею в виду под словом «встречаться»?

— А это соглашение — оно было каким-то образом задокументировано?

Рекс нервно заерзал в кресле.

— Нет… то есть… мы это даже не обговаривали. Это просто… подразумевалось.

— Я вас понял, — сказал Майлс, выпрямляясь в своем кресле. — Теперь позвольте мне спросить вас, дружище Рекс. Пользовалась ли миссис Рексрот… скажем так, возможностями, которые подразумевало ваше соглашение? Я понятно выразился?

— Да, конечно. Но я… я могу только предполагать.

— Нет, — твердо и решительно перебил его Майлс. — В суде никто не станет слушать ваши предположения. — Он побарабанил пальцами по столу. — Кстати, ваша супруга уже наняла адвоката?

— По правде говоря, не знаю. По крайней мере, ротвейлерами она уже обзавелась.

— Плохой признак. Ну, а вы сами — вы-то пользовались предоставляемой этим соглашением свободой?

— Ну, есть одна молодая леди, — поборов в себе трусость, признался Рекс. — Она… понимаете, я могу быть с ней самим собой.

Майлс предупреждающе поднял руку в знак того, что прекрасно понимает Рекса и его чувства.

— Конечно, конечно. — Впрочем, следующий его вопрос прозвучал жестко и едва ли не цинично:

— Я полагаю, что ваша жена оказалась в курсе этой связи, и/или у нее есть доказательства?

— Видео.

Это слово повисло в воздухе, как петля под потолком. После этого в кабинете воцарилась тишина. Майлс старательно делал вид, что с трудом переваривает появление столь серьезного аргумента у потенциального противника.

— М-м-м… — Майлс положил руки на стол и возобновил беседу. — С этой частью дела все более или менее ясно. Теперь ответьте мне еще на один вопрос, чтобы не оставлять у себя в тылу, так сказать, бомбу замедленного действия. Не бойтесь признаться мне честно. Как я понимаю, никакого брачного контракта, который защищал бы ваши — подчеркиваю, именно ваши материальные интересы, — у вас нет?

Рекс тяжело вздохнул с видом человека, признающего свою вину в чудовищных злодеяниях, за которые ему полагается смертная казнь.

Майлс тоже вздохнул, демонстрируя свое сочувствие.

— Не звезды, дорогой мой Брут, виновны; вина лишь в нас самих, — процитировал он.

Рекс чувствовал себя так, будто попал на собственные похороны.

Майлс, не дав ему опомниться, продолжил свои расспросы:

— Давайте, прежде всего, определимся, чего именно вы хотите добиться при разводе. Я имею в виду: какой раздел имущества кажется вам допустимым? И каков предельный размер отступных, на который вы согласны пойти?

— Видите ли, вот в этом-то вся и трудность, — выпрямившись, сказал Рекс и посмотрел прямо в глаза Майлсу Мэсси. — Я не могу себе позволить никакого дележа имущества и никаких отступных.

— Никаких? В такой ситуации вы хотите обойтись без всяких материальных потерь? — не веря своим ушам, уточнил Майлс.

— Я знаю, что это звучит грубо, но я как раз собирался провернуть одну сделку. Речь идет о строительстве некоторого количества мини-маркетов. Это дело потребовало от меня вложения не только всех свободных средств — мне пришлось заложить все движимое и недвижимое имущество. Так что я теперь по самые уши в залоге. И главное — я поставил на эту сделку все. Если она сорвется, мне крышка — я потеряю миллионы… Все, что у меня есть.

Голос Рекса вновь задрожал, а на лице появилось униженно-просительное выражение.






Глава 6





Клуб «Малибу» был своего рода центром общения и обмена опытом для жен-охотниц за богатством мужей и для разведенных дам, уже получивших свои трофеи. Здесь можно было поболтать, подыскать себе молодого любовника, а главное, поддержать в себе должную форму хищницы, готовой вцепиться в добычу в любой момент. Сара Соркин, Рамона Барселона и Клэр О'Мара собирались здесь почти каждый день, чтобы пошушукаться и пожаловаться друг другу на своих мужей-богатеев.

Вот и сейчас они удобно раскинулись в шезлонгах у бортика бассейна и вели ленивую беседу под лившуюся из спрятанных за пальмами колонок жизнерадостную мелодию диско.

Небрежно взмахнув рукой, чтобы привлечь внимание подруг, Сара Соркин, несколько плотноватая блондинка, тратящая немало сил на то, чтобы оставаться в форме, предложила собеседницам:

— Слушайте, почему бы вам завтра не заглянуть ко мне? Смотаемся на пляж, я покажу вам свою новую дачку. — Предложение было подкреплено самодовольной улыбкой.

Поскрипев зубами от зависти и закатив глаза, Рамона собралась с силами и как бы невзначай заметила:

— А я и не знала, что у твоего Димитрия есть дом на пляже.

— Я и сама не знала до тех пор, пока мой адвокат не раскопал его, — пояснила Сара. — Ох, и пришлось же ему порыться в бумагах. Оказывается, Димитрий записал этот дом на нашу собаку. Представляете? Все документы оформил на имя пса.

Рамона выразительно пожала плечами, что должно было обозначать: «Ну, разве мужики не сволочи?» Затем, демонстративно задумавшись, она сообщила:

— Пожалуй… нет, завтра не получится. У меня сеанс травяных обертываний. Как насчет среды?

Мило улыбаясь подруге, Сара мысленно прокомментировала: «Да ты хоть стог сена на себя наверни — толку не будет. Такой жир травками не сгонишь».

Она улыбнулась.

— В среду, говоришь? С утра у меня парикмахерская. Может, после обеда?

— Йога с личным инструктором. Специальная программа для снижения веса, — многозначительно произнесла Рамона, водя наманикюренным ногтем по меню карманного компьютера. — А что у тебя в четверг?

— Мезотерапия. Микроинъекции на лицо. Сами понимаете, после этого ни в пятницу, ни в субботу я не смогу высунуться из дому.

— А что тебе колют, ботокс? — неожиданно подала голос заинтересовавшаяся этой темой Клэр.

— Какой-то заменитель подкожного жира.

— Ну и как, помогает? — спросила Рамона.

Сара наклонилась к подругам и ответила:

— А это вам виднее. Что скажешь, Рамона?

Рамона не без труда сохранила на лице застывшую улыбку, когда, в свою очередь, наклонившись к подруге, разглядывала разглаженное лицо Сары. Ботокс или что там, чем заменяют, — но лицо Сары, чем дальше, тем больше напоминало восковую куклу. К счастью, от неприятной обязанности рассыпаться в неискренних комплиментах Рамону спасло появление Мэрилин.

Три подруги с плохо скрываемой завистью следили за приближением Мэрилин Рексрот: слишком уж она была хороша, а главное — в ее красоте не было ничего искусственного. Ее длинные ноги и в меру широкие бедра двигались при ходьбе, словно в ритме какого-то чувственного танца, и походка выглядела так, будто на ней были высокие каблуки, хотя на самом деле здесь, около бассейна, она шла босиком. Но главное ее отличие от остальных посетительниц клуба состояло в том, что время от времени она читала не только глянцевые журналы, но и настоящие книги, да и вообще наличие интеллекта накладывало свой облагораживающий отпечаток на ее и без того безупречные черты.

Поприветствовав всех воздушным поцелуем, Мэрилин изящно опустилась в свободный шезлонг.

— Привет, девочки.

Рамона решила не тратить время на никчемную светскую болтовню и сразу перешла к делу. В конце концов, и она, и остальные просто умирали от желания задать Мэрилин именно этот вопрос:

— Так значит, вы с Рексом…

Мэрилин озорно улыбнулась и кивнула.

— М-м-м, да. Именно так. Можешь не стесняться говорить со мной на эту тему. Как выражается мой частный детектив, «мы схватили Рекса за задницу». А если уж я схватила кого-то за задницу, то не отстану и надеру ее по полной программе.

— Сколько лет я уже пытаюсь схватить за задницу Джорджа, — вздохнула Рамона. — Но он, зараза, такой чертовски осторожный. Попробуй подберись к нему!

При этих словах Клэр совершенно неожиданно закашлялась и расплескала почти весь свой коктейль.

— Что с тобой, Клэр? Плохо себя чувствуешь или просто подавилась? — спросила Мэрилин.

Непонятно, чего было больше в этом вопросе: издевки или искреннего желания помочь перевести разговор на другую тему. О шашнях Джорджа и Клэр знали абсолютно все.

Кроме Рамоны.

— Да просто соломинка плохая, или не в то горло попало. Ладно, — ответила Клэр и поспешила перевести разговор на то, что заставило бы всех отвлечься от столь щекотливой темы:

— Кто твой адвокат?

— Фредди Бендер. Сегодня после обеда мы вместе встречаемся с Рексом и его шавкой.

— Фредди Бендер — отличный выбор, — одобрила Сара. — А кого нанял Рекс?

— Майлса Мэсси.

Прозвучавшее имя заставило подруг вздрогнуть и чуть ли не вскрикнуть. Все трое уставились на Мэрилин широко раскрытыми глазами и чуть ли не начали креститься, как будто она произнесла заклинание, вызывающее демона, а то и самого дьявола.

— Тот самый Майлс Мэсси из фирмы «Мэсси и Мейерсон»? — приглушенным голосом уточнила Рамона, впрочем, лишь желая подтвердить для себя очевидное.

Тень озабоченности промелькнула на лице Мэрилин.

— А вы его знаете?

— Да ты что! У него такая репутация!

Рамона наклонилась ближе к Мэрилин. Сара и Клэр наклонились в ту же сторону, чтобы можно было говорить совсем тихо, почти шепотом.

— Он-то уж тебе никакаянешавка, а самый настоящий волк. Это он отсудил для Энн Рамси тот шикарный островок, который принадлежал когда-то Джорджу!

Сара кивнула, подтверждая слова подруги, и добавила:

— Джордж был так потрясен его работой, что нанял этого Мэсси, когда разводился во второй раз.

— Да-да, с Мюриэл Рамси, — поддакнула Клэр, кивая головой.

Мэрилин улыбнулась.

— А кто это такая? Что-то я ее не знаю.

— Кто она теперь? — Сара еще больше понизила голос и, цинично улыбнувшись, сообщила:

— Теперь она работает администратором в «Макдональдсе». В ночную смену.

— Знаешь, как называют этого адвоката? — прошептала Клэр. — Терминатор.

Улыбка на лице Мэрилин померкла. Но потом она вспомнила о видеопленке Гаса Фетча, и все опять встало на свои места.

Никто, даже этот Люцифер бракоразводных процессов, не сможет отрицать очевидность улики: представить себе что-либо более убедительное, чем голые Рекс и Нина перед камерой, просто невозможно, убеждала она себя. Так что с этой точки зрения ее позиции прочны, как мало у кого из разводящихся жен. А если что-то пойдет не так… В конце концов, ведь этот Мэсси всего лишь человек, и притом мужчина, а уж с мужчинами Мэрилин худо-бедно управляться умеет.

Из размышлений Мэрилин вывел голос Рамоны. Та, словно подтверждая неотразимое обаяние подруги, сообщила:

— Да, кстати, Мэрилин, а мы уже тут для тебя кое-кого присмотрели! Я думаю, окрутить его тебе труда не составит. Он только что развелся с третьей женой.

— Торстенсон Гизеленсен! — гордо объявила Сара, поддерживая выбор Рамоны. — Он как раз сейчас забросил сети, чтобы поймать новую рыбку.

— Да он сам рыбка и есть, — усмехнувшись, поправила Рамона. — Он-то, конечно, мечтает заглотить золотую рыбку, да только не знает, что это на самом деле блестящая наживка с острым крючком.

Сара наморщила свой свежеотреставрированный носик.

— Ну ладно, он тунец.

— Его бывшая оставила себе его фамилию, — объявила Клэр.

— И один из его личных самолетов, — хихикнула Сара.

Рамона хлопнула в ладоши, подытожив список побед:

— И еще всех семерых детей.

— Из которых только двое — ее, — добавила Сара и, понимающе улыбаясь, подмигнула Мэрилин:

— Вот что значит работа Мэсси.

Упомянутое не к месту дьявольское имя опять на время испортило всем настроение.

— Но он-то по-прежнему остается упитанным, жирным тунцом, — объявила Рамона. — Так что нечего киснуть. Никуда он не денется от Мэрилин на случай ее развода с Рексом.

Все трое женщин согласно закивали, признавая разумность этого довода. Мэрилин благодарно улыбнулась подругам, но сейчас она была не расположена обсуждать присмотренную для нее кандидатуру. Сейчас ее больше всего беспокоил этот Мэсси. Если он на самом деле такой крутой, то ей предстоит нелегкая игра — и не только вместе с адвокатом, но и путем установления личных контактов с противником.

— Пожалуйста, девочки, — обратилась она к подругам, уже приступившим к обсуждению вопроса, как и когда, познакомить ее с намеченной жертвой, — давайте пока отложим это дело. Я не хочу тратить силы и не буду ни с кем встречаться, пока окончательно не надеру задницу Рексу.

Сара, похоже, была шокирована отказом.

— Ты что, Мэрилин! Это же упитанный тунец, и он сам плывет тебе в руки! А вдруг его кто-нибудь спугнет?

Изобразив на лице отработанную годами улыбку мадонны, Мэрилин развела руками, давая понять, что не в силах объять необъятное, и наставительно произнесла:

— Сара, не стоит зарываться. По одному мужу зараз. Не больше.

Помещение, в котором Майлс Мэсси встречался со своими оппонентами и их адвокатами, всем своим убранством располагало к доверительной беседе.

Перед гостями, сидевшими в глубоких плюшевых креслах, через широкое окно открывался потрясающий вид на Голливудские холмы. Перед каждым креслом в углублении стола из черного дерева были гнезда для подключения компьютера к питанию и к интернету. В данный момент интерьер украшала также стоявшая в центре стола огромная корзина с фруктами и сладостями.

Задумчиво жуя здоровенную клубничину, Майлс собирался с мыслями, настраиваясь на предстоящую встречу.

Вообще-то это была обычная процедура, встреча оппонирующих сторон, которая зачастую выливалась в пустую формальность. Но что-то подсказывало Майлсу, что на этот раз очень многое в деле будет зависеть от того, как пройдет эта первая встреча. Как в борьбе сумо или в уличной драке, — победит тот, кто первым сделает правильное движение.

Рекс с жалкой подобострастной улыбкой смотрел на своего адвоката. С Мэрилин они не виделись с тех самых пор, как та выставила его из дома, и, само собой, он изрядно нервничал и никак не мог решить, какую манеру поведения лучше выбрать.

Негромкий звонок нарушил тишину в кабинете, сигнализируя о появлении противника на подходе к заранее намеченному месту разведки боем.

— Все переговоры буду вести я, — в последний раз напомнил Майлс Рексу, желая убедиться, что тот действительно осознал, что от него требуется. — Я прекрасно понимаю: у вас может появиться искушение заявить свои претензии, в чем-то упрекнуть вашу супругу, но не забывайте: эмоционально вы сейчас чрезвычайно уязвимы, и вряд ли спонтанное выступление пойдет на пользу нашему с вами делу. А я — профессионал и буду делать свою работу.

— Да-да, конечно, — рассеянно ответил Рекс, глядя через плечо Майлса на дверь.

Роскошная двустворчатая дверь распахнулась, и в зал вошла Мэрилин. Черный шелковый костюм от Джил Сандер выразительно обрисовывал ее роскошные формы. Фредди Бендер следовал в шаге за своей клиенткой, словно верный паж-оруженосец королевы-воительницы.

Рекс чуть не рухнул в обморок, но Майлс поднялся для приветствия, как ни в чем не бывало.

Намеренно игнорируя Мэрилин Рексрот, Майлс первым делом обратился к ее адвокату.

— Фредди, — сказал он с теплотой в голосе, пожимая тому руку, — рад тебя видеть снова. Знакомься, это Рекс, — представил Майлс своего клиента, провожая Фредди к столу переговоров. Затем он оглянулся и словно только что заметил Мэрилин Рексрот. Расплывшись в улыбке, он многозначительно предположил:

— А вы, должно быть, та самая очаровательная Мэрилин.

В ответ гостья одарила его ледяной улыбкой и поправила:

— Миссис Рексрот, с вашего разрешения. А вы, должно быть, тот самый мистер Мэсси.

Он вежливо поклонился и, в свою очередь, уточнил:

— Майлс, с вашего разрешения.

«А он действительно хорош», — призналась себе Мэрилин, когда обе стороны заняли места за столом переговоров. Она насквозь видела и заранее просчитывала на несколько ходов вперед старую как мир игру с комплиментами, улыбками и другими попытками расположить к себе собеседника. Майлс зря затеял тягаться с ней в этом деле. Уж в чем, в чем, а в умении установить контакт с человеком противоположного пола Мэрилин по праву считала себя настоящим профессионалом. Мысленно она по достоинству оценила поведение своего адвоката, который, в отличие от Мэсси, строил свои отношения с нею сугубо в официальном, деловом ключе.

Фредди хмуро сидел в кресле, сложив руки на груди, и по его лицу было видно, что он ожидает, когда Майлс, наконец, заговорит на интересующую всех тему.

Майлс действительно заговорил, но Фредди тотчас же пожалел, что не взял инициативу в свои руки. Тема, затронутая Майлсом, была для него крайне неприятна.

— Сочувствую, Фредди, сочувствую, — внешне абсолютно искренне сказал Майлс, подвигая к нему корзину с угощениями. — Нехорошо получилось с этой премией Голдбергера. Пирожное хочешь?

«Неплохо», — отметила про себя Мэрилин. Подружки как-то не удосужились сообщить ей, что адвокат Рекса не только умен и ловок, но также чертовски красив и обаятелен.

Фредди Бендер бросил злобный взгляд на Майлса. Упоминание о Голдбергере было ударом ниже пояса.

— Мы сделали все, что было в наших силах, — сухо сказал он.

Майлс обернулся к Мэрилин и одарил ее невинной, как у ребенка, улыбкой.

— Миссис Рексрот, вы только не волнуйтесь. Ваши интересы представляет очень достойный адвокат. Уверен: Фредди только из скромности умолчал о том, что в свое время он работал на Кларенса Томаса. Так как насчет пирожных? По-моему, вам просто нравится, чтобы вас упрашивали.

— Слушай, Майлс, хватит глупостей, — строго и даже сурово предупредил Фредди. — Оттачивай свое остроумие на ком-нибудь другом. Если же тебе есть что сказать по делу, я тебя с радостью выслушаю.

— Ну что ж, к делу — так к делу, — согласился Майлс и, выдержав паузу, словно для того, чтобы собраться с мыслями, заявил:

— Итак, мой клиент готов рассмотреть вопрос о примирении.

Мэрилин изо всех сил старалась не встречаться взглядом с умоляющими глазами Рекса. Он был попросту неприятен и неинтересен ей. Кроме того, в данный момент ее гораздо больше занимал представляющий его интересы адвокат, который оказался так дьявольски обаятелен.

От предложения Майлса Фредди отмахнулся, как от назойливой мухи.

— Моя клиентка отказывается даже обсуждать этот вопрос.

Рекс тяжело вздохнул. Все сделали вид, что не услышали этого душераздирающего вздоха.

Майлс тем временем раскрыл толстую кожаную папку и поводил ручкой «монблан» над листком с предварительным планом переговоров. Затем он выдвинул следующее предложение:

— Мой клиент готов пойти на добровольное, по взаимному согласию, расторжение брака без судебной процедуры.

Фредди фыркнул и позволил себе не предусмотренное протоколом замечание:

— Майлс, ну что ты городишь. На кой черт я приперся бы сюда, если бы наши клиенты договорились расстаться полюбовно.

Словно не услышав этого возражения, Майлс хладнокровно и монотонно продолжал перечислять стандартные предложения, которые могли бы дать одной из сторон либо выиграть время, либо получить какое-то иное тактическое преимущество:

— Мой клиент предлагает сохранить статус-кво на ближайший месяц и воздержаться на это время от каких-либо юридических действий.

— Моя клиентка считает себя глубоко оскорбленной и не может позволить себе отказаться от требований немедленной сатисфакции, — так же монотонно, перенимая манеру Майлса, пробубнил Фредди. Он почувствовал, что в этом обмене стандартными предложениями преимущество остается за ним, и позволил себе, не особо напрягаясь, участвовать в этом словесном пинг-понге.

Следующее предложение Майлса прозвучало как частный вариант предыдущего.

— Мой клиент просит не начинать судебный процесс до тех пор, пока он не приведет в порядок некоторые чрезвычайно важные для него дела, касающиеся его бизнеса.

Фредди посмотрел на Майлса и демонстративно рассмеялся, словно до него только что дошел смысл разыгрываемой перед ним комедии.

Заразившись весельем своего адвоката, Мэрилин тоже не смогла удержаться от смеха. Ну, ничего себе, подумала она. Этот блудливый кобель, застуканный с поличным, еще осмеливается просить ее пожить какое-то время практически в нищете, пока он, видите ли, не сорвет очередной куш, прокручивая принадлежащие ей — да-да, абсолютно законно принадлежащие ей — деньги.

Майлс искоса, поверх папки бросил взгляд на Мэрилин и тоже захихикал.

Рекс по очереди подозрительно посмотрел на всех них и недовольно осведомился:

— Может, вы объясните мне, что вас так развеселило? Лично я не заметил ничего особо забавного.

Майлс примирительно положил руку ему на плечо и в очередной раз напомнил:

— Рекс, прошу вас, мы же договаривались — переговоры веду я. — Отложив папку в сторону, он налил себе стакан воды, внимательно посмотрел на Бендера и сказал:

— Ну что ж, вроде бы лед тронулся. А главное — все формальности соблюдены. Давай, Фредди, теперь выкладывай, чего вы хотите на самом деле.

— Моя клиентка согласна на расторжение брака с переходом в ее собственность пятидесяти процентов совместного имущества супругов.

Майлс сделал вид, что это заявление потрясло его до глубины души, и даже расплескал воду.

— Пятьдесят процентов, говоришь? Но почему же только пятьдесят, Фредди? Почему бы тебе не запросить сразу сто? И вообще, поскольку мы все тут такие мечтатели, — почему не сто пятьдесят? — Он откинулся в кресле. — Ты знаком с делом Кершнера? По-моему, подходящий прецедент. — Он заставил эту фразу прозвучать как шипение струйки нервнопаралитического газа.

Фредди на миг задумался, но затем твердо и уверенно возразил:

— Кершнер тут ни при чем. Никакого прецедента. Совершенно другая ситуация.

— Ну-ну, посмотрим, — не согласился с ним Майлс. — Вот дойдет до суда — и увидим, посчитает ли судья дело Кершнера прецедентом или нет.

Профессионалы судебных битв вступили в борьбу с помощью своего специфического оружия. Мэрилин зачарованно следила за этим поединком, разрываясь между тем, кто представлял ее интересы, и тем, кто собственной персоной представлял для нее интерес. Нет, умом она, конечно, понимала, что Майлс ее враг, но его обезоруживающая, лихая, почти мальчишеская улыбка постепенно оказывала свое влияние.

— Кто это Кершнер? — промямлил из своего угла Рекс.

Не отводя глаз от Фредди, Майлс одним уголком рта произнес:

— Напоминаю еще раз: переговоры веду я.

— Дело Кершнера слушалось в Кентукки, — заметил Фредди.

Майлс посмотрел на него скептически, приподняв бровь, и негромко, словно для самого себя, переспросил:

— Дело Кершнера слушалось в Кентукки?

— Да, оно слушалось в Кентукки, — сухо подтвердил Бендер.

Майлс вышел из оцепенения и пожал плечами:

— Ну ладно, Фредди, уговорил. Черт с ним, с Кершнером. Выкладывай, до какого уровня реально ты готов торговаться.

— Дом по основному месту жительства плюс тридцать процентов от всех остальных активов и собственности.

Майлс вытаращил глаза, делая вид, что не верит собственным ушам.

— Фредди, да ты что, смеешься? Вспомни хотя бы дело Кершнера.

Фредди побагровел от злости. Так издеваться над собой в присутствии клиентки он позволить не мог. Он встал и раздраженно бросил бумаги в кейс, громко захлопнув крышку. Майлс смотрел на него невинными глазами нашалившего ребенка, который сам не понимает, за что взрослые так рассердились.

— Фредди, ну не принимай ты все так близко к сердцу. Это же просто бизнес. Не забывай, что на самом деле мы все тут друзья.

— Увидимся в суде, — бросил Фредди, направляясь к двери.

Майлс выдернул из корзины показавшийся ему наиболее аппетитным круассан.

— Вот и отлично! — воскликнул он вдогонку удалявшемуся Фредди. — Зато нам все плюшки достанутся.

Фредди невозмутимо проследовал к выходу. Понимая, что ей следует придерживаться той же линии поведения, что и ее адвокат, Мэрилин все же не сумела побороть в себе искушения — подойдя к двери, она на какой-то миг оглянулась и посмотрела на Майлса. Майлс Мэсси был действительно необыкновенный, чертовски привлекательный мужчина. Она сама не знала, как ей быть: продолжать ли ей опасаться его — или соблазнить, чтобы больше не опасаться.






Глава 7





Больше всего на свете Гас Фетч любил свою работу, которая заключалась в том, чтобы хватать за задницу кого следует. Когда же у него выдавалось свободное время, он любил покуролесить вместе с друзьями-приятелями, жившими по соседству. Его детство прошло в Комптоне, в квартирке, где на всю семью, состоявшую из чрезвычайно религиозной мамаши, четырех сестер и его самого, была всего одна ванная. Он на всю жизнь запомнил это кошмарное существование и всегда, сколько себя помнил, стремился к двум вещам — заработать на собственное жилье и проводить время в мужской компании, восполняя переизбыток женского общества в детские годы.

На данный момент успешная деятельность на поприще частного сыска дала ему возможность жить в собственном доме с четырьмя ванными и работать в кабинете размером с баскетбольную площадку. «Нет, все-таки Америка великая страна», — в очередной раз подумал Гас, обозревая плоды своих трудов. Для собиравшихся у него гостей в доме Гаса имелись пинбол, видеоигры, бильярдные столы и всегда полный бар. А гостей у него вечно бывало видимо-невидимо. Эти многолюдные вечеринки заставляли Гаса представлять себя самого неким чернокожим вариантом Хью Хефнера.

Гас знал, что люди считают его агрессивной, бесцеремонной и крайне назойливой скотиной, которая любит завоевывать авторитет и сшибать бабки, чтобы потом манипулировать людьми. Он был вынужден признать, что доля правды в подобной оценке его персоны имеется, и немалая. Но его мало беспокоило, кто и что о нем думает, поскольку выбранная им манера поведения и образ жизни позволяли получать то, чего он хотел. А получить он сумел многое.

«Голливуд — это такое место, где ценят твой антураж», — размышлял Гас, наблюдая за тем, как гости реагируют на предложенное им зрелище. Вся толпа его приятелей собралась у гигантского телевизора. Отхлебывая пиво и хрустя чипсами, они от души веселились, просматривая кассету с его «величайшими хитами». Некоторое время назад Гас смонтировал самые занятные кадры в пятидесятиминутный фильм и теперь стриг купоны, наслаждаясь бурной реакцией зрителей.

По доносившемуся от телевизора хохоту и воплям он понял, какая сцена веселит сейчас его публику: Генри Нирхауз, владелец крупнейшей компании по производству курятины, был застукан с Ланой Ламонт. Гас вломился к ним на кухню как раз в тот момент, когда они предавались детским забавам, обмазывая друг друга взбитыми сливками и поливая шоколадным сиропом.

«Клево, классно и офигительно смешно», — без ложной скромности оценил Гас результат своей работы.

— Давай, давай, крошка, съешь-ка это! — завывал здоровенный детина по имени Свами Лжей. — Нет, брат, это просто улет! Охренеть можно!

— Слышь, брат, а может, на пару минут на футбол переключимся? Посмотрим, как наши играют? — робко предложил кто-то из задних рядов зрителей.

— Да поцелуй меня в задницу! — рявкнул Гас. Публика примолкла.

— Там все равно перерыв между таймами, — сказал Свами Джей, который разрывался между желанием увидеть все сразу и в то же время растянуть удовольствие. — А тут классная хрень! Порадовал Гас старых друзей!

Из динамиков телевизора послышался измененный микрофоном голос Гаса:

— Схватил я вас за задницу!

— Эй, Гасси, — заорал кто-то — кажется, это был толстый лоснящийся котяра по прозвищу Бад Тяжеловес. — Давай прогоним еще разок тот кусок с Рабиновичем. Ну, это просто финиш! Ус-саться можно!

— Нет-нет, подождите! — строго сказал Гас. — Сейчас будет клевый эпизод. Тоже не соскучишься.

В этот момент зазвонил его мобильник, но Гас не стал отвечать. Он ткнул пальцем в экран:

— Во, гляди… здесь плохое освещение было, но все равно видно: она ищет свои трусы, а они на нем!

Вся компания разразилась хохотом. Это была самая сладкая музыка для ушей Гаса, настоящий триумфальный марш.

Совершенно неожиданно в комнате, в которой, казалось, сам воздух был донельзя пропитан запахом мужского пота и до предела насыщен тестостероном, послышался женский голос. Гас вздрогнул и даже не сразу понял, что до него по громкой связи пытается докричаться Леона, его личная ассистентка.

— Гас! Тебе звонит Майлс Мэсси из «Мэсси и Мейерсон»!

— А, ну запиши телефон! Я перезвоню! Если что срочное — пусть оставит номер мобильника! — проорал в ответ Гас куда-то в потолок. Он знал, что Мэсси — игрок очень крупного калибра и просто так звонить не станет. Но как же ему не хотелось сейчас бросать такую отличную веселую компанию и тащиться в кабинет, чтобы снова браться за работу.

— Он говорит, что дело очень срочное: есть работа на сегодняшний вечер!

— Твою же мать! — выругался Гас и потащился в кабинет. Впрочем, даже ругаясь, он в глубине души уже знал, что согласится на заказ от Мэсси. Внеплановые заказы никогда лишними не бывают, так же как и деньги, а главное, от работы на таких клиентов, как Майлс Мэсси, отказываться не стоит, чтобы не испортить репутацию.

«Дерьмо всегда сливают сверху вниз», — размышлял про себя Гас, собираясь на так внезапно назначенную встречу. Интересно, кого собирается схватить за задницу Майлс Мэсси, и откуда, мать его, такая спешка. Далась же ему эта задница именно сегодня вечером…

Майлс продумал абсолютно все.

Сегодняшний вечер был расписан по минутам. Столик в бистро «Флобер» был зарезервирован на восемь часов, а на оставшуюся часть вечера его имя было внесено в список приглашенных в ночной клуб «Гадюшник» (если до этого дойдет).

Впрочем, Майлс сомневался, что сегодня дело может дойти до чего-либо вообще. Спору нет, бывшая жена Рексрота — настоящая красотка, признался он себе, дожидаясь ее появления. Но вообще бизнес есть бизнес. И такой поступок выходил за рамки бизнеса. Он не относился к тем приемам, к которым адвокаты обычно прибегают, чтобы добиться преимуществ для своих клиентов. Майлс рисковал, причем рисковал сильнее, чем когда-либо за все время своей юридической карьеры. На этот риск он шел совершенно сознательно.

Взяв со скатерти ложку, он поднес ее поближе к лицу и посмотрелся в нее, как женщины смотрятся в маленькое зеркальце. Нет, все-таки эта экс-миссис Рексрот просто фантастическая женщина. Майлс всячески старался не называть ее по имени, что позволяло, как ему казалось, соблюдать по отношению к ней некоторую эмоциональную дистанцию. Любая очаровательная женщина может быть чертовски опасна для любого мужчины.

Человек с таким положением и с таким обаянием, как Майлс, не мог не привлекать к себе бессчетного количества женщин — и Майлс любил их всех. Он не отказывался от возможности проявить свое к ним расположение, но ни один из этих скоротечных романов не затягивался дольше, чем на месяц. Профессия давала о себе знать: он был чрезвычайно циничен во всем, что касалось долговременных отношений. Однако же время шло, приближался уже и сороковник, и Майлс понемногу начинал ощущать, что этот странный образ жизни его тяготит.

Некоторое время назад ему совершенно неожиданно (пусть и ненадолго) пришла в голову мысль остепениться и даже завести семью. Никогда и ни за что на свете никому, а особенно самому себе, Майлс не признался бы, что где-то очень глубоко под маской власти, славы и успеха он чувствует себя одиноким.

«Такие мысли надо держать при себе, да и самому на них не слишком зацикливаться», — подумал Майлс, проверяя время по своему «Ролексу». Она немного опаздывает, но это и к лучшему. У Раса Фетча будет больше времени, чтобы раздобыть то, что ему заказано. Спокойствие, прежде всего — напомнил сам себе Майлс. Успокоиться, расслабиться и наслаждаться приятным вечером.

Тем не менее, когда прошло еще несколько минут, Майлс обнаружил, что сгорает от нетерпения увидеть ее.

При появлении Мэрилин весь ресторанный зал словно завибрировал от волны ее чувственной энергии. Все головы, как одна, повернулись в ее сторону: посетители хотели получше рассмотреть шикарную женщину в черно-алом платье, скользящую между столиками.

Несмотря на всю решимость оставаться холодным и безразличным, Майлс не мог отвести от нее глаз. Когда она подошла к его столу, он встал и протянул ей руку. Рука Мэрилин была холодной. Очень холодной.

— Миссис Рексрот, я чрезвычайно рад, что вы все-таки сочли возможным принять мое приглашение, — церемонно сказал он, подумав про себя: «По правде говоря, я очень на это рассчитывал».

На лице Мэрилин не дрогнул ни один мускул. Она молча позволила метрдотелю пододвинуть свой стул и лишь затем абсолютно ровным голосом сказала:

— Должна признаться, мне было любопытно.

— Чего желаете для начала? — осведомился у элегантной пары метрдотель. — Какое вино?

Майлс вопросительно взглянул на Мэрилин.

— Красное?

Та пожала плечами и безразличным тоном, обращаясь скорее к метрдотелю, предположила:

— Может быть, французское?

Майлс лукаво улыбнулся и продолжил игру:

— Бордо?

Мэрилин вновь лениво пожала плечами:

— «Шато Марго»?

— Пятьдесят седьмого?

Мэрилин не стала уточнять, вино, какого года ей хотелось бы попробовать в этот вечер.

— Мистер Мэсси… — начала она, и ее холодный тон вновь остудил только-только начавшую теплеть атмосферу.

Майлс кивнул метрдотелю, который с почтительным поклоном удалился. Затем он обернулся к Мэрилин и, одарив ее улыбкой, сравнимой только со вспышкой сверхновой звезды, сказал:

— Ваш муж говорил мне, что вы самая красивая женщина, которую он когда-либо видел, но я не ожидал, что вы окажетесь самой красивой их тех, кого видел я.

— Расстанемся, не время для бесед… Сними же с сердца моего осаду и знай, надежды на победу нет! Брось клятвы, лесть, притворные печали. Там не пробьешь, где сердце крепче стали,[4 - Шекспир У. Венера и Адонис. Пер. Б. Томашевского.] — процитировала она низким и выразительным голосом.

Майлс поймал себя на том, что восхищается этой женщиной. Чтобы перевести разговор в более непринужденное русло, он наклонился над столом и с совершенно серьезным видом спросил:

— Это откуда? Саймон и Гарфункель?

На мгновение, на ее бесстрастном, словно вырезанном из слоновой кости лице мелькнула тень улыбки. Прежде чем она нашлась с ответом, к их столику подошел официант. Плеснув в один из бокалов вина, он протянул его Майлсу. Тот сделал глоток, не отрывая взгляда от Мэрилин.

— Любовь и размышленья не дружны; лишь те, чья страсть внезапна, — влюблены.[5 - Марло К. Геро и Леандр. Пер. Ю. Корнеева.]

Майлс кивнул официанту который тотчас же наполнил вином два бокала.

— Да ладно вам, хватит заливать, — усмехнулась Мэрилин. — Я же понимаю, что приглашена сюда вовсе не потому, что вам вдруг захотелось за мной поухаживать. За такое дело могут и из адвокатской коллегии в шею вытурить.

«За то, что я организовал на сегодняшний вечер, меня и арестовать могут», — подумал Майлс, а вслух сказал со своей мальчишеской улыбкой:

— А вот такой я отчаянный парень.

Мэрилин пригубила вино, внимательно разглядывая Майлса поверх бокала.

— Скажите, что за представление вы устроили сегодня утром у себя в кабинете?

Майлс ждал этого вопроса.

— Ну… как бы вам сказать… — Он старательно сделал вид, что проницательность и любопытство Мэрилин застали его врасплох. — А что сказал на это ваш адвокат?

Глаза Мэрилин неотрывно следили за собеседником.

— Фредди назвал вас шутом гороховым. Потом он пояснил, что вам слишком долго сопутствовал успех, и вы сломались, привыкнув к легким победам. Теперь, по его мнению, удача от вас отвернулась, и пик вашей славы остался позади. Вы, стало быть, катитесь по наклонной плоскости к неизбежному краху.

— Как я понимаю, у вас сложилось другое мнение, — спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, заметил Майлс.

Вновь на губах Мэрилин мелькнула улыбка.

— С чего вы это взяли?

— А с того! Сами скажите: стали бы вы отвечать на мое приглашение, если были бы согласны с Фредди в оценке моей персоны? — Задав вопрос, Майлс поднял бокал и, поднося его к губам, заодно незаметно бросил взгляд на часы. Неплохо. Гас Фетчуже, наверное, пробрался туда, куда нужно, и делает свое дело.

— А почему вы меня об этом спрашиваете?

— Неужели мне не может быть просто по-человечески любопытно? — сказал Майлс.

Мэрилин откинулась на спинку стула и тряхнула головой.

— Любопытно что?

Майлс по ходу дела оценил привлекательность фигуры Мэрилин в новом ракурсе, не забыв про себя отметить, что смутить ее чем-либо или заставить путаться в показаниях во время судебного разбирательства будет очень нелегко.

— Вы всегда отвечаете вопросом на вопрос? — поинтересовался он.

— А вы?

У столика вновь появился официант. На этот раз он держал в руках меню. Майлс отмахнулся от кожаных с золотым тиснением папок и сказал, по-прежнему глядя на Мэрилин:

— Мне турнедо из говядины. Даме — то же самое! — Официант, кивнув, удалился, а Майлс, обращаясь к Мэрилин, заметил:

— Мне почему-то трудно представить, что вы убежденная вегетарианка.

Глаза ее сверкали, как два черных бриллианта.

— Мистер Мэсси, откуда вам знать, вегетарианка я или закоренелая хищница?

— Ну, пожалуйста, называйте меня просто Майлс, — словно бы смущаясь, попросил ее Мэсси. Он взял собеседницу за руку и сказал:

— Расскажите мне о себе.

Мэрилин не резко, но настойчиво вытянула свою руку из-под его ладони.

— Ну, хорошо, Майлс, давайте я расскажу вам все, что вам следует знать. Может быть, вы считаете себя крутым, но предупреждаю: таких, как вы, я сжираю на завтрак прямо с костями. Что касается моего брака с Рексом, то я инвестировала в это мероприятие пять лет своей жизни. Причем позволю себе уточнить: пять лет молодости. Я крепко взяла этого болвана за задницу и теперь собираюсь надрать ее по первое число. Что после этого события от нее останется — меня мало интересует. Может быть, я просто выпотрошу его, набью соломой и повешу чучело на стену, чтобы мои подруги могли метать в него дротики.

— О-о, как страшно, — нахмурился Майлс. — Так вы, оказывается, мужененавистница?

В этот миг ему показалось, что Мэрилин сейчас выплеснет остатки вина ему в лицо. Но она, не дрогнув, осушила бокал и, кривовато улыбнувшись, заметила:

— Люди ездят на сафари вовсе не потому, что они ненавидят животных.

«Расскажи об этом животным», — подумал Майлс, а вслух сказал:

— Значит, это было для вас всего лишь охотой, цель которой — заполучить трофей, в данном случае — чучело вашего супруга?

По-прежнему бесстрастно Мэрилин возразила:

— Неужели я произвожу впечатление настолько легкомысленной женщины? Никакой личной мести. Этот развод означает для меня лишь одно: деньги. А деньги означают независимость. Независимость — вот то, что мне нужно. А что нужно вам, Майлс?

— Мне? Да знаете, мы ведь с вами во многом похожи, — убежденный, что говорит искренне, произнес Майлс. — Я, в общем-то, тоже присматриваю для себя подходящую задницу, которую можно было бы надрать в свое удовольствие.

— На мою можете не рассчитывать, — предупредила его Мэрилин.

«А ведь именно этим я и собираюсь заняться, — подумал про себя Майлс. — Больше того: первый этап прихватывания твоей очаровательной попки уже с час идет своим чередом». Посмотрев на часы, Майлс совсем успокоился. Как бы ни пошел теперь вечер, у Раса Фетча будет достаточно времени, чтобы выполнить заказ. Сам же Майлс Мэсси не мог не признаться себе в том, что в собеседницы ему сегодня досталась очень неординарная женщина. Он почти чувствовал себя виноватым перед Мэрилин за то, что поступает с ней так жестоко.

Едва… почти… все это не считается. На самом деле никого ему жалко не было. Как-никак, не зря его прозвали Терминатором.

Гас Фетч, в свою очередь, изрядно сожалел о том, что взялся за этот заказ.

Первым делом, еще на этапе предварительного обсуждения, выяснилось, что с него не требуют схватить за задницу блудливого мужа или изменщицу-жену. Из веселого захватывающего приключения заказ тотчас же превратился в унылую рутинную работу. Никакого драйва, никакого прикола.

Вместо всего этого Гас Фетч получил двух треклятых псов, совершенно одуревших от злости.

Согнувшись в три погибели в темной гостиной, Гас пытался сделать разминку и растяжку, чтобы хорошенько разогреть мышцы и связки для решающего рывка. Больше всего его беспокоило левое колено. Когда-то давно, еще выступая линейным игроком за «Грэмблинг», он серьезно травмировал ногу. Пока что старая рана не давала себя знать. Но Гаса это не слишком обнадеживало. «Хрен его знает, как оно себя поведет, это чертово колено, — бурчал он себе под нос, вытягивая ноги в разные стороны и поочередно дотягиваясь пальцами рук до носков. — С такой растяжкой и ловкостью я мог бы выступать в какой-нибудь первоклассной труппе современного танца, например у Элвина Эйли. Выходил бы на сцену в черном танцевальном комбинезоне… А я тут, чем занимаюсь? Фактически подставляюсь под несколько уголовных статей, под пулю меткого полицейского, вызванного соседями, или — куда уж лучше — под клыки этих кровожадных тварей».

Задание, которое привело Гаса Фетча в этот дом, было выполнено. Теперь ему оставалось только добраться до своего джипа-«мерседеса», причем по возможности целиком, а не кусками. План побега уже был разработан. Для начала он вытащил из морозилки несколько котлет для гамбургеров. Затем, еще раз прикинув расстояние, открыл дверь кухни и, посвистев в нее, чтобы наверняка привлечь внимание собак, вышвырнул ком твердого как камень мяса на землю.

Гас услышал свирепое рычание метнувшихся к кухонной двери псов и бросился через весь дом к парадному входу. Последний глубокий вдох — и, распахнув дверь, упитанный, похожий на мячик частный детектив бросился бежать по направлению к воротам.

Он уже миновал фонтан и был на полпути к заветной цели, когда за его спиной послышалось яростное рычание и стало ясно, что уловка с мясом хотя и сработала, но не до конца.

Гас Фетч понял, что единственной целью двух несущихся за ним по пятам ротвейлеров с горящими глазами и стекающей с клыков слюной было вцепиться в него и надрать его столь бесцеремонно вторгшуюся на их территорию задницу.

Поскольку возразить ему было нечего, Гас перешел на режим форсажа. Буквально через секунду выяснилось, что этого было недостаточно. Собаки явно нагоняли его. Оставался последний шанс.

Издав отчаянный вопль, Гас метнулся в сторону и в прыжке вцепился в прутья высокой, футов в десять, кованой металлической ограды, которой был обнесен дом. Он еще успел подтянуться и в тот же миг услышал, как под его ступнями клацнули две пары челюстей. Не дожидаясь, пока собаки «пристреляются» и выберут оптимальный разбег для удачного прыжка, он вскарабкался как можно выше.

Выдохнувшись, Гас Фетч повис на железной решетке. Впрочем, успокоиться и отдохнуть ему не давало грозное рычание, доносившееся снизу. Ротвейлеры, как две четвероногие акулы, кружили под ним у забора, время от времени пытаясь в прыжке ухватиться за ближайшую к ним часть его тела. Чего-чего, а упорства этим тварям было не занимать. Да и спешить им было особо некуда. Они вполне могли подождать, пока столь аппетитное блюдо свалится к ним прямо в пасти.

Гас с тоской посмотрел на свою машину, припаркованную практически перед самыми воротами. Спасение было так близко и в то же время так чертовски далеко. Может, стоит попробовать пробраться дальше по забору и спрыгнуть прямо на крышу джипа? Понимая, что особого выбора у него нет, Гас стал медленно пробираться вдоль по ограде, вдруг очень лично прочувствовав слышанные им когда-то в детстве обидные замечания по поводу «черной обезьяны». Собаки, разумеется, не собирались отставать и так же неспешно перемещались вслед за ним вдоль решетки.

Гас обогнул скользкий, стоивший ему немалых трудов столб и преодолел еще пару футов. Вдруг он с изумлением ощутил, как забор, покачнувшись, поплыл куда-то в сторону. Проклиная себя, на чем свет стоит, Гас Фетч понял, что одна половина его тела остается на неподвижной створке ворот, а другая стремится унестись куда-то прочь вместе с калиткой.

«Мне конец, — обреченно подумал Гас. — Сначала эти псы-убийцы загрызут меня, а потом разорвут на мелкие кусочки. Собственно говоря, и хоронить-то будет нечего после того, как они хорошенько поужинают в свое удовольствие. Эх, наверное, мама все-таки была права, и никакие это не собаки, а демоны, посланные прямиком из ада, чтобы покарать меня за все мои смертные грехи».

Погибать Гасу не хотелось, а главное — было бы за что? Из-за какой-то идиотской, не представляющей никакой материальной ценности записной книжки.

Нет, так просто он не сдастся. Гас собрался с силами, рассчитал все что мог и, изловчившись, выудил из кармана последнюю котлету для гамбургера. Помахав ею перед оскаленными мордами, он зашвырнул котлету так далеко, как только смог. Наступил самый ответственный момент. Гас чуть не поседел, когда ему показалось, что усомнившиеся в благородстве его предложения собаки решили не покупаться так дешево и не покидать свой боевой пост. К счастью, это продолжалось недолго. Уверенные в том, что главное блюдо от них никуда не денется, ротвейлеры метнулись в темноту на поиски предложенной им закуски.

Гас Фетч, у которого уже ныло и болело все тело, то ли сполз, то ли рухнул на землю. Подбегая к машине, он уже было вознес хвалу Богу за свое спасение, но, видимо, чуточку поторопился. За его спиной послышалось уже знакомое рычание. Более того, Гасу показалось, что он даже чувствует горячее дыхание, вырывающееся из глоток ротвейлеров. В ужасе он сделал последний отчаянный прыжок, и все было бы хорошо, если бы не проклятое колено. Нога подвернулась, и Гас рухнул на землю. Каких-то нескольких дюймов ему не хватило, чтобы дотянуться до ручки на дверце автомобиля.

Нет, Фетч не остался лежать на земле. Он отскочил от нее не хуже теннисного мячика, и отскочил в нужном направлении. Со второй попытки ему удалось распахнуть дверцу, но драгоценная секунда была потеряна. Собачьи челюсти сомкнулись на той ноге Гаса, которая до сих пор считалась здоровой. Завывая, матерясь, отчаянно пинаясь, превозмогая боль и страх, Гас сумел сбросить с себя ненавистную бестию, забраться в машину и захлопнуть за собой дверцу. Поворот ключа — и его «мерседес», не зажигая фар, рванулся от этого проклятого места. Расколотый о придорожную тумбу передний бампер был уже не в счет.

«Как только я дотащу до дома свою многострадальную задницу, — торжественно клялся себе Гас, — первым делом я составлю и распечатаю для Майлса Мэсси такой счет, что даже у этого поганого адвокатишки, у которого денег куры не клюют, волосы дыбом встанут. Ничего, пусть знает, во сколько обойдется любая подстава для Гаса Фетча».

Майлс вышел из-за стола и стал прохаживаться по своему кабинету взад-вперед. Дерзновенность собственных планов напомнила ему, казалось бы, почти забытый образ: портрет молодого Леонардо да Винчи, представившего себе впервые летящего человека.

— Итак, вы предлагаете решить ваш вопрос следующим образом. Несмотря на документально подтвержденное доказательство вашей супружеской неверности, ваша ни в чем не повинная, по крайней мере, перед лицом присяжных, супруга должна при разводе остаться с носом? Я правильно вас понял?

В тоне, которым Мэсси задал этот вопрос, Рекс услышал отголосок надежды.

— А что… вы думаете, это возможно?

Майлс подошел к окну и посмотрел на холмы.

— Это… — Резко развернувшись и посмотрев в глаза Рексу, он с торжествующим видом произнес:

— Это будет нелегкая работа, но это то, чего я так долго ждал. Настоящий риск, настоящий вызов.

В свете солнечных лучей, падавших из окна, улыбка Майлса сверкала, как ослепительная молния. От давившей его в последнее время скуки и тоски не осталось и следа. Лень исчезла. Он снова был полон сил и энергии. Предстоявшее дело, еще толком не начавшись, уже встряхнуло его.

Рекс сидел тихо, понимая, что лишь по случайности оказался свидетелем столь чудесного превращения, свершившегося прямо на его глазах. Более того, этот прилив энергии, накативший на Майлса, краем коснулся и его. Впервые с тех пор, как этот чернокожий детектив схватил его за задницу, Рекс почувствовал, что был бы снова не прочь поиграть в ночные поезда.






Глава 8





В закусочной царил дух пережаренного жира и избыточного холестерина. Обитые искусственной кожей сиденья были потерты и во многих местах порезаны. Из-под крышек бутылок с кетчупом свисали красные сопли.

Ригли проводил подозрительным взглядом тарелку с картошкой-фри зеленоватого оттенка, поданную на соседний столик. Собравшись с духом, он поднял руку, чтобы подозвать официантку. Дородная, не слишком опрятная дама средних лет с похожими на паклю волосами, лежавшими на ее голове наподобие латунного шлема, нависла над столом, вооружившись потрепанным блокнотом.

— Ну?

— Мне бы это… салатик, наверное… — Приглядевшись к меню, Ригли ткнул пальцем в название блюда, показавшееся ему наименее подозрительным: — Да, вот тут у вас написано: «Салат с консервированной рыбой». Найдется у вас баночка лосося?

Расслышав в этой фразе что-то обидное в свой адрес, официантка засверкала глазами и сказала:

— Что ты там «сося» собрался делать, я не знаю, но если будешь при мне материться и нести похабщину, я полицию вызову.

— Я… — Ригли перевел взгляд на Майлса, явно рассчитывая на помощь, но тот демонстративно уставился в окно, якобы рассматривая противоположную сторону улицы. Ригли пришлось выпутываться самому. — Я не хотел сказать ничего обидного. Вы, по всей видимости, неправильно меня поняли, но в любом случае я приношу вам свои извинения.

— Короче, салат заказывать будете?

— Да-да, конечно. А у вас есть зеленый салат?

До официантки, наконец, стало доходить, что перед ней не грубиян и не озабоченный маньяк, а просто самый обыкновенный идиот.

— Ну, парень, ты даешь. А какого же еще дурацкого цвета он может быть?

— Слушай, какого черта мы приперлись есть в эту дыру? — прошипел Ригли, обращаясь к Майлсу. — Почему было не пойти к Вольфгангу или хотя бы к Кантеру?

Официантка перевела взгляд на Майлса.

— Этот ваш приятель… он давно… того?

Майлс одарил ее неотразимой улыбкой и соизволил прийти на выручку своему помощнику.

— Не обращайте внимания. Притащите ему салат «Айсберг», накрошите помидоры и плесните туда побольше французского соуса.

— А вам чего?

— Горячий бутерброд с ветчиной. Майонеза побольше, а на ветчину можете особо не налегать.

— Салатик капустный не желаете?

Майлс отказался от столь соблазнительного предложения и вернул официантке меню.

Не успела она отвернуться, как какой-то довольно странного вида грузный чернокожий мужчина весьма ловко прихромал к их столику и, закряхтев от боли, не без труда уселся на сиденье напротив Майлса и Ригли. Ригли глядел на незнакомца с изумлением, к которому примешивалась немалая доля страха. Лицо же Майлса по-прежнему оставалось абсолютно непроницаемым.

— Привет, Гас, — бросила официантка через плечо. — Тебе как обычно?

— Хелло, Мардж! Да, сделай как обычно, — ответил Гас Фетч. Внимательно посмотрев на Майлса, он достал из кармана пластмассовую кассету с фотопленкой и энергичным щелбаном переправил ее через стол. Кассета тотчас же перекочевала в карман Майлса, физиономия которого расплылась в довольной улыбке.

Но Гас, в отличие от адвоката, даже и не думал улыбаться, наклоняясь к нему поближе через стол.

— Ну вот, — сказал он, — отминоксил я ее чертову записную книжку. Но предупреждаю: другой раз не обращайтесь ко мне с такой херней! У меня, ребята, другой жанр: я снимаю боевики. Можете называть их и порносериалами, но важно одно: мне требуется «экшн»! А со своими натюрмортами катитесь к кому-нибудь другому. — При этом Гас сурово посмотрел на Ригли, словно заподозрив его в попытке что-то возразить.

— Гас, я тебе очень благодарен, — вежливо сказал Майлс.

Но Гас Фетч, по-видимому, сказал еще далеко не все, что хотел, и, ясное дело, не собирался держать в себе накопившиеся эмоции.

— А эти чертовы ротвейлеры! — провыл он, закатывая глаза. — Они же меня чуть не сожрали! Ну, мужик, ты меня с ними и подставил!

— Я ведь тебя предупреждал, что у нее собаки.

Гас Фетч хлопнул ладонью по столу и выдал наиболее логичное, с его точки зрения, возражение:

— Ты же мне не сказал, что у этих тварей возникает особо сильная реакция, как только они видят или чуют Анус Африканус!

— Ладно, за это получишь особый бонус, — заверил пострадавшего Майлс.

— Да уж это само собой. — Гас протянул адвокату сложенный листок бумаги. — Мой счет.

Посмотрев на итоговую цифру, Майлс только присвистнул, однако сказал:

— Ригли, выпиши ему чек. Да от своего имени, не от меня. — Вновь повернувшись к Гасу, он с улыбкой осведомился:

— Слушай, а ты не заметил там каких-нибудь свидетельств или косвенных признаков… ну, как бы это сказать… некоторых вольностей со стороны миссис Рексрот?

Гас взъелся на Майлса за этот вопрос и стал похож на рассерженного бульдога.

— Какого хрена, что ты мелешь? Какие там еще косвенные признаки? Не мое это дело. Неужели не ясно, как я работаю: вижу задницу — хватаю ее и стараюсь, если получится, надрать хорошенько. А шарить в ванной и нюхать простыни — это не по мне. Мать вашу, я же Гас Фетч!

— Может, я пока выпишу чек на ваше имя? — Ригли не без труда улучил момент, чтобы вставить реплику и прервать монолог Гаса, но дело того стоило. За столиком воцарилось молчание.

Примерно через четверть часа, шагая вслед за Майлсом на стоянку к машине, Ригли спросил:

— Может, все-таки скажешь, за что это я сейчас заплатил?

— Едва ли ты на самом деле хочешь узнать ответ на этот вопрос.

— Нет, хочу, и даже очень. Кстати, что он имел в виду, когда сказал, что «отминоксил ее записную книжку»?

— Фирма есть такая — «Минокса». Выпускает фотоаппараты для микросъемки. Прямо как в старых шпионских фильмах, понял? Гас просто переснял записную книжку Мэрилин Рексрот. Не украл, а сделал копию. Она и не догадается, что в ее доме побывал посторонний. Тут можешь быть уверен — Гас свое дело знает.

Тут Ригли почувствовал дурноту. В горле запершило от прогорклого французского соуса.

— Слушай, да ведь тебя за это могут не только из коллегии турнуть, но и вообще лишить лицензии.

— Не думаю. А что я такого сделал?

— Как что? Ты ведь заставил этого парня влезть к ней дом и переснять ее личную записную книжку. Это уже на уголовщину тянет. Организация незаконного проникновения в чужое жилище плюс вторжение в частную жизнь. И при всем том жертва — твой оппонент в текущем бракоразводном процессе. Тут мало не покажется!

После паузы Майлс усмехнулся и возразил:

— Что-то ты тут лишнего нагородил, приятель. На самом деле все было не так. В случайном разговоре я тоже абсолютно случайно сболтнул этому парню, что мне было бы очень интересно заглянуть в ее телефонную книжку. Может, это и не слишком положительно меня характеризует, но, по крайней мере, ничего криминального я в этом не вижу. Да, еще я случайно упомянул при нем, что собираюсь пригласить ее на ужин. Я даже сказал, когда именно намерен это сделать. Но ведь это опять-таки не преступление. Так что, как видишь, Ригли, не делал я ничего противозаконного. И опасаться мне нечего.

Вынув из кармана кассету с пленкой, он властным жестом переложил ее в руку Ригли.

— А вот тебя, дружище, могут и вправду попереть из адвокатуры, если застукают за получением этой пленки из проявки или за изучением ее содержания. Впрочем, меня это никоим образом не касается.

Открыв дверцу машины, он вопросительно посмотрел на Ригли. Тот понял, что придется делать выбор. За год, что он проработал с Майлсом, не вполне законные методы получения информации уже не шокировали его, хотя до конца привыкнуть к ним он так и не успел.

— Ладно, — сказал он со вздохом, — кто нам нужен?

— Тенцинг Норгей.

— Тенцинг Норгей, — повторил Ригли, стараясь запомнить странное имя, показавшееся ему в то же время почему-то знакомым. — Она что, спала с ним? — вопросительно посмотрев на Майлса, уточнил он.

— Вряд ли, — с абсолютно серьезным лицом ответил Майлс. — Тенцинг Норгей — это тот самый шерп-проводник, то ли из Непала, то ли из Тибета, без помощи которого Эдмунд Хиллари хрена бы лысого взобрался на Эверест лет пятьдесят назад.

— И что, Мэрилин с ним знакома?

Обычно Майлса было почти невозможно вывести из равновесия. Но тут не выдержал даже он.

— Да нет же, придурок. Я имею в виду не того самого Тенцинга Норгея. У нее должен быть свой Тенцинг Норгей. Понимаешь? Ее личный Тенцинг Норгей.

Ригли снова начало подташнивать.

— Что-то я не совсем…

Майлс с сочувствием и даже легким презрением посмотрел на помощника, но затем взял себя в руки и с видом пророка, передающего темному народу полученное свыше откровение, пояснил:

— Понимаешь, Ригли, если присмотреться ко всяким там мировым рекордам, достижениям и великим открытиям, то выяснится, что очень немногие из них были совершены в одиночку. У большинства известных нам героев были свои проводники, но чаще всего они остались безымянными. Мэрилин Рексрот карабкается на свой Эверест. И она уже довольно близка к вершине. И мне нужно выяснить, кто помог ей подняться на эту высоту. Вот этого ее Тенцинга Норгея я и хочу найти.

Неожиданно для себя самого Ригли громко рыгнул. Отвратительный запах полупереваренного низкосортного французского соуса повис в воздухе. Майлс поспешил забраться в свой «мерседес». Ригли уже не боялся показаться идиотом перед своим боссом. Он боялся только, что тот уедет, так и не дав ему более четких инструкций. Ригли постучал в окно машины кассетой с пленкой.

— Но послушай, Майлс, — громко, чтобы слышно было сквозь стекло, спросил он, — а как же определить, кто из всех, записанных в ее книжку, является… ну, этим самым..?

Опустив окно, Майлс переспросил:

— Что ты говоришь? Не знаешь, как искать Тенцинга Норгея?

— Ну да, — кивнул Ригли и приготовился выслушать очередной бесценный совет — частицу особой тайной мудрости, сродни шаманскому знанию.

Поманив ассистента пальцем и заставив согнуться у открытого окна машины, Майлс с загадочным видом произнес:

— По правде говоря, я и сам не знаю. Попробуй начать с тех, у кого самые странные или смешные имена…

Кивнув на прощанье обалдевшему Ригли, Майлс вырулил со стоянки. Его помощник остался стоять на месте, почесывая в затылке. «Первое заседание через два дня, — вспомнил он, и его тут же опять затошнило. — Времени в обрез. Надо побыстрее проявить эту пленку».

Боковым зрением он заметил Гаса Фетча, выходящего из забегаловки, где состоялась их встреча. Не желая рисковать своей шкурой, Ригли поспешил скрыться в недрах своего «сааба». В машине он чувствовал себя в большей безопасности.

— Внимание, внимание, заседание суда по гражданским делам пятого округа графства Лос-Анджелес объявляется открытым…

Майлс всегда черпал в этих словах вдохновение. Они звучали для него как сигнал горниста, зовущий его на поле боя — в битву за справедливость. Впрочем, подумал Майлс, насчет справедливости — это он немного приврал. Что же до поля боя, то эта метафора более чем уместна. Судьи пока в зале не было, и присутствующие занимались своими делами, негромко переговариваясь.

Рекс Рексрот занял отведенное ему место между Майлсом и Ригли. Он уже успел вспотеть до такой степени, что снимать пиджак не было никакого смысла — по крайней мере, он прикрывал от посторонних взглядов насквозь мокрую рубашку. Оказывается, за последние несколько недель, проведенных с Ниной, Рекс успел совершенно отвыкнуть от костюма и галстука и чувствовал себя намного комфортнее в комбинезоне железнодорожника. Отправляя Рекса на заседание суда, Нина напичкала его какими-то успокоительными таблетками. Судя по всему, эта слоновья доза возымела обратный эффект. Какое там к черту спокойствие! Рекса била нервная дрожь, то и дело доходившая до легких судорог. На Мэрилин он старался не смотреть.

Наконец в зале появился… нет, появилась судья — крупная афро-американка в балахонистой мантии и в очках.

— Председательствует на суде ее честь Марва Мансон, — объявил клерк. — Прошу всех встать.

Майлс, Рекс и Ригли встали и устремили почтительные взоры на представительницу закона и вершительницу судеб.

— А вам уже приходилось сидеть перед ней? — шепотом спросил Рекс.

— Нет, нет, с какой стати! Первым всегда садится судья, — уголком рта ответил Майлс.

— Нет, я имею в виду — сидели ли вы уже перед ней… после?

Чуть наклонившись к Рексу, в разговор вступил Ригли:

— Вы сами-то поняли, что сказали? Как это — сидеть перед ней и в то же время после?

Рекс непонимающе заморгал, и Ригли, проявив сочувствие, пришел ему на помощь:

— Вы, наверное, хотели узнать, доводилось ли нам уже выступать перед этой судьей?

— Ну да, — кивнул Рекс. — Вы перед этим уже выступали перед ней?

Ригли и Майлс переглянулись. В эту игру они играли друг с другом едва ли не каждый раз, когда начиналось слушание очередного дела. Так было легче и веселей терпеть неизбежные несколько часов безделья, пока судья и присяжные занимались сугубо процедурными вопросами и исполняли формальности.

— Перед ней перед? — глубокомысленно прошептал Ригли. — Что бы это могло значить? Перед — в смысле раньше, или перед — в смысле до? Наверное, вы хотели спросить: перед тем, как она сядет раньше?

У Рекса начала кружиться голова.

— Перед ней… перед тем, как она сядет раньше, — вот что я хотел сказать. То есть раньше, до того, как она сядет раньше.

— Вы сказали раньше — перед тем, как она сядет раньше.

— Нет, это я сначала так сказал. А потом…

Рекс совсем запутался и посмотрел на Майлса с тоской и отчаянием.

Адвокат продолжал смотреть прямо перед собой, и на его лице не было даже намека на улыбку.

— Слушайте, с кем вы пытаетесь спорить? — прошептал он. — Против вас играет сборная из двух адвокатов. Неужели вы рассчитываете нас переговорить? Не стоит выступать раньше времени. Да и спорить не нужно. Доберется до вас судья — выступите. А спорить все равно не следует.

— Да я и не спорю, и не выступаю, — с видом обиженного ребенка прошептал Рекс. — Я просто…

— Вот-вот, не выступайте, — прошипел Ригли с другой стороны. — Выступать будем мы.

— А спорить будут оппоненты, — подхватил Майлс, все так же почтительно улыбаясь судье.

— Вам нужно будет только выступить, — пояснил Ригли.

Майлс кивнул.

— После того, как судья сядет перед вами.

— Только после этого «перед» будет ваше «после» — в смысле сесть.

— Да-да, только не перепутайте, а то так и останетесь стоять перед ней после.

Рекс с ужасом переводил взгляд с Майлса на Ригли и обратно, не понимая, зачем они над ним так издеваются. Пот уже прямо-таки струился под пиджаком по его шелковой рубашке.

— Готов поспорить… — начал Ригли.

— Поспорят с нами оппоненты, — возразил Майлс.

Рекс судорожно сглотнул и попытался поддержать шутку:

— И вы уже раньше это делали перед?

— А то, как же, — отвечал Майлс, не сводя взгляда с судьи. — Раньше мы уже оспаривали перед.

— Но перед нею — до сих пор нет, — признался Ригли.

Гулкий удар деревянного молотка председательствующей прервал эту глубокомысленную беседу. Все присутствовавшие в зале суда сели — за исключением одного человека. Рекс так и остался стоять, забыв, где он находится и зачем здесь оказался, потому что его утомленный и затуманенный таблетками мозг отказывался переваривать всю ту лапшу, что ему только что навешали на уши адвокаты.

Ригли подергал его за рукав.

— Рекс! Садитесь!

Рекс как подкошенный рухнул на стул и слегка ослабил узел галстука. Он, конечно, понимал, что этикетом такие вольности не предусматривались, но ему уже было все равно. «Да какая к чертовой матери разница?» — подумал он, внутренне смирившись со своей судьбой. Нет, может быть, Майлс Мэсси и в самом деле лучший адвокат по бракоразводным делам во всем Голливуде, но даже он наверняка будет бессилен против козырного туза, припасенного Мэрилин, — против проклятого видео. Как только судья и присяжные увидят чертову пленку, процесс можно будет считать законченным. Причем, само собой, не в его пользу.

Пленка была представлена присяжным.

Когда в зале суда притушили свет, чтобы люстры не давали бликов на экран, Рекс воспользовался моментом и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Бросив взгляд на судью, он весь задрожал: до такой степени изменилось выражение ее лица. В стеклах очков отражался экран, а сквозь наушники в полной тишине, повисшей в зале, доносился едва слышный, но звучавший для Рекса страшнее любой канонады или раскатов грома голос.

В очередной раз этот омерзительный голос, повторявший, словно заклинание, одни и те же слова, острым раскаленным сверлом вонзился в мозг Рекса. Эти слова звучали в его ушах с того самого вечера — с вечера, когда жизнь Рекса Рексрота оказалась изгаженной и исковерканной, а сам он превратился почти что в нищего, и теперь еще был выставлен на всеобщее посмешище.

«Схватил я тебя за задницу!» — будто гранатой взорвались в мозгу Рекса ненавистные слова.

По залу суда пронесся одновременный вздох всех присяжных. Рекс скосил глаза и посмотрел на Мэрилин. Та сидела перед выделенным специально для нее монитором и чуть слышно всхлипывала, время от времени вытирая слезы носовым платком. Фредди Бендер стоял позади нее, положив руку на плечо клиентке, тем самым символически выражая перед всеми свое ей сочувствие и поддержку.

Когда пленка кончилась, и в зале вновь включили свет, судья неторопливо обернулась и бросила на Рекса суровый, не предвещавший ничего хорошего взгляд. Майлсу же, казалось, было наплевать на тучи, которые сгустились над его клиентом. Эффект, произведенный пленкой на присяжных, ничуть его не обескуражил. Даже когда Фредди Бендер все так же заботливо проводил Мэрилин к свидетельскому месту, Майлс не предпринял ни единой попытки хоть как-то вмешаться в ход процесса. Рексу же казалось, что Фредди Бендер собирается не расспросить Мэрилин о ее несчастной жизни, а вложить ей в руки нож и дать команду зарезать уже почти бывшего супруга.

Поглядывая в сторону перепуганного Рекса, Фредди начал опрос своей клиентки:

— Миссис Рексрот, я понимаю, что сейчас вам трудно говорить, но все же будьте добры, соберитесь с силами и расскажите мне и суду о том, как вы восприняли эти кадры.

Сохраняя на лице выражение потрясенной невинности, Мэрилин сделала вид, что собирается с силами, и, едва сдерживая рыдания, прошептала:

— Я была просто убита.

Еще пара всхлипов — и она добавила:

— Мой мир рухнул, в нем не осталось никого. Даже того, кого я считала самым близким мне человеком.

— Что ж, я полагаю, на этом мы с миссис Рексрот и остановимся, — с тяжелым вздохом сказал Фредди. Обернувшись к присяжным, он пояснил:

— У меня больше нет вопросов к моей клиентке.

Он выразительно посмотрел на судью и, дождавшись, когда она кивнет головой, проследовал на свое место.

К этому времени пот ручьями лился уже не только по груди, но и по спине, животу и даже ногам Рекса до самых носков. «Это крушение», — повторял он про себя.

Судья Мансон, бросив на Майлса не слишком приветливый взгляд, перешла к следующему пункту, предписанному процедурой.

— Мистер Мэсси, у вас есть вопросы к истице? — По тону, каким был задан вопрос, всем стало ясно, что дальнейшее разбирательство представляется судьей пустой формальностью и бесполезной тратой времени.

Рекс чувствовал себя так, будто его приковали к рельсам и пустили на него паровоз с неисправными тормозами.

«Это крушение».

Хорошо еще, что Нина не приперлась сюда, а осталась дома, подумал он. У нее, по крайней мере, есть, где остаться. А вот у него дома больше нет, как нет и банковского счета. Все его активы были заморожены, а имущество описано. Бизнес завис на грани краха. Еще пара дней — и он рухнет.

Майлс не торопясь поднялся и сказал:

— Да, ваша честь, у меня есть вопросы.

— Ну что ж, приступайте, — недовольно буркнула судья Мансон, демонстративно посмотрев на часы.

Когда Майлс подошел ближе к Мэрилин, та поспешила спрятать лицо в носовом платке. Словно сочувствуя ее переживаниям, Майлс не стал сразу донимать ее вопросами, а дал несчастной женщине проплакаться и хоть чуть-чуть успокоиться. Он стал прохаживаться взад-вперед по залу и вдруг достаточно неожиданно продекламировал:

— «Брось клятвы, лесть, притворные печали. Там не пробьешь, где сердце крепче стали…»

Мэрилин явно не ожидала такого начала и была недовольна тем, что ее застали врасплох. Остановившись и обернувшись к ней, Майлс поинтересовался:

— Вам знакомы эти строки, миссис Рексрот?

Мэрилин напряженно прищурилась и бросила быстрый взгляд на Фредди. Опытный адвокат, он уже и сам почуял что-то неладное и вскочил на ноги:

— Протестую, ваша честь!

К этому времени выражение скуки на лице судьи успело смениться некоторой заинтересованностью.

— На каком основании? — оживившись, спросила она.

— Ну… — Фредди замялся. — Цитирование стихов… В конце концов, здесь зал суда, а не литературный кружок. Я расцениваю поведение адвоката ответчика как неуважение к суду.

Чтобы не ставить судью в двусмысленное положение, Майлс поспешил разрядить обстановку.

— Позвольте мне перефразировать. Миссис Рексрот, «сними же с сердца моего осаду…» Как долго способно выдерживать осаду ваше сердце?

— Протестую! — взвыл Фредди. — Ваша честь, такое поведение я расцениваю как сексуальное домогательство. Ну, может, не домогательство… но, во всяком случае, это бестактность и фарс.

Рекс икнул и, обернувшись к Ригли, издал звук, напоминающий предсмертный хрип. К его удивлению, из-под очков скромного помощника адвоката на него смотрели веселые, как будто даже смеющиеся глаза. Этот взгляд словно говорил ему: «Ну что ты паришься? У нас ведь все схвачено!»

Такой оптимизм привел Рекса в недоумение. Он подумал, уж не относится ли адвокатская контора «Мэсси и Мейерсон» к мафиозным структурам, как в этом фильме с Томом Крузом… да, в «Фирме».

Тем временем в зале вновь раздался голос Майлса, который, казалось, был готов ну просто на любой компромисс.

— Уже перефразирую, ваша честь, — заявил он, прежде чем судья успела принять решение. — Миссис Рексрот, вы когда-нибудь влюблялись?

Мэрилин просительно посмотрела на Фредди, но тот лишь едва заметно развел руками, давая понять, что не может найти оснований опротестовать такой вопрос.

— Да, конечно, я влюблялась и любила. Избавлю вас от необходимости задавать следующий вопрос: я любила Рекса. Это было самое большое чувство в моей жизни.

Рекса словно кто-то уколол. Он вздрогнул. Ему показалось, что где-то впереди, в конце этого страшного черного туннеля мелькнул слабый лучик света. А может… может быть, все еще удастся уладить? Может быть, она согласится на примирение, и мы снова двинемся вдаль по колее нашей жизни, словно два сцепленных вагона?

Майлс, однако, был настроен скептически. Не проникнувшись столь трогательной надеждой, он продолжал гнуть свою линию:

— И вы всегда любили его?

На залитом слезами лице Мэрилин отразилась легкая улыбка.

— Любовь и размышленье не дружны; лишь те, чья страсть внезапна, — влюблены, — продекламировала она в ответ.

Майлс почти нежно улыбнулся ей и проникновенно уточнил:

— Значит, вы заявляете под присягой, что полюбили Рекса Рексрота с первого взгляда, или, говоря точнее, с первого дня вашего знакомства?

Мэрилин подозрительно посмотрела на него, а затем на всякий случай скрыла лицо за баррикадой носового платка. Там она разразилась слезами. Ей пришлось выразительно кивать головой, словно она была не в силах вслух ответить на поставленный вопрос. И судья, и присяжные с готовностью простили ей некоторое отступление от процедуры, а именно — замену устного ответа на выразительную мимику и жест. Все прекрасно понимали, как тяжело говорить этой рыдающей женщине.

— Благодарю вас, ваша честь, — поклонился Майлс судье. — У меня больше нет вопросов к истице.

«То есть, как это нет? — пронеслось в голове у Рекса. — Да за те бабки, что я ему отваливаю, он должен был задолбать ее своими вопросами до смерти!» Такое поведение адвоката вернуло Рекса с небес на землю. Надежда на благополучный исход дела мгновенно угасла, не в силах противостоять грубой реальности. У Рекса задрожали колени и засвербило в затылке. Он пытался заставить себя успокоиться, но безрезультатно.

Судебный пристав проводил Мэрилин — по-прежнему ревущую — на место, где она сидела рядом со своим адвокатом, а председатель суда тем временем поинтересовалась:

— Мистер Бендер, у вас есть еще свидетели?

Фредди развел руками так широко, словно собирался возложить их на перекладину распятия. В этой позе Христа он, скромно склонив голову, ответил:

— Нет, ваша честь, у меня все.

— Мистер Мэсси?

В ответ Майлс чуть виновато улыбнулся и, выждав паузу, как человек, который понимает, что его дальнейшие слова заставят окружающих изрядно поволноваться и изменить свои планы, сообщил:

— Ваша честь, я вызываю в качестве свидетеля Хайнца, барона Крауса фон Эспи.

Судья кивнула, и пристав громко возгласил:

— Хайнц, барон Краус фон Эспи!

Второй пристав, дежуривший у двери, распахнул ее и, в свою очередь, выкрикнул в коридор:

— Хайнц, барон Краус фон Эспи!

Ригли понимающе хихикнул и, наклонившись к Рексу, прошептал:

— Тенцинг Норгей.

Рекс изумленно воззрился на него.

Мэрилин остановилась на полувсхлипе и напряженно глянула в сторону двери. Ее реакция не ускользнула от Фредди Бендера.

— Проблемы? — тихо спросил он свою клиентку.

— Это Паффи, — сказала она отсутствующим тоном. — И как только он его раскопал?

— Вы что, с ним спали? — еще тише спросил Фредди.

— Не будьте идиотом! — не сдержавшись, прошипела Мэрилин.

Ее поведение не на шутку встревожило Фредди. Профессиональная интуиция, помноженная на многолетний опыт, подсказывала ему, что здесь что-то не так. Он вспомнил, как испытал такое же ощущение надвигающейся катастрофы в переломный момент процесса по делу Гаттманов. Адвокат попытался взять себя в руки.

«Это просто чушь, — мысленно уговаривал себя Фредди. — Майлс, конечно, противник опасный, но сейчас он, скорее всего, просто ломает комедию перед клиентом, отрабатывая гонорар. В конце концов, что может случиться? Что может перевесить убедительность видеозаписи? Как там говорил этот детектив? Мы схватили его за задницу». Вид Майлсова свидетеля, вошедшего в зал, еще больше уверил Фредди в беспочвенности каких-либо опасений.

Рекс тем временем чувствовал себя все хуже и хуже. По всей видимости, таблетки, которыми его напичкала Нина, все-таки дали эффект. В голове у него будто бы жужжал маленький вертолетик, винтом разбрасывающий мозги по стенкам черепа. Сознание Рекса могло порождать лишь короткие обрывочные мысли. Ни о каких связных суждениях речи не шло. Кроме того, от переживаний у него прихватило сердце. Оно то колотилось в бешеном ритме, то замирало, словно предупреждая, что от таких нагрузок может и вовсе остановиться.

«Откуда-то я знаю этого парня», — смутно подумал он, глядя на нового свидетеля. Но попытаться вспомнить, где именно и когда они встречались, Рексу было не под силу.

Вызванный Майлсом свидетель походил на постаревшего, выработавшего весь свой ресурс жиголо, вынужденного сменить привычный образ жизни с легким и щедрым заработком на более скромное существование, но внутренне отказывающегося с этим смириться. Его набриолиненные волосы были зачесаны назад, а лицо явно подверглось омолаживающей ретуши при помощи макияжа. На нем был черный костюм, голубая рубашка и розовый шарф. На руках у свидетеля восседал маленький шпиц. Как только он подошел к свидетельскому месту, собачка, почувствовав важность момента, звонко тявкнула.

Когда свидетель занял свое место, судебный пристав протянул ему библию.

— Итак, мистер… м-м-м… Краус, клянетесь ли вы…

— Краус фон Эспи, — поправил мужчина.

Собачка тявкнула.

— Мистер Краус фон Эспи, клянетесь ли вы…

— Барон Краус фон Эспи, — скромно вставил свидетель.

Собачка тявкнула.

Пристав решил больше не сбиваться и начал прямо с того места, на котором его остановили:

— Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог?

— Мэ бьен сюр.

Судья Мансон дернула головой и вопросила:

— Что это за «ни мэ, ни бэ»? Вы не говорите по-английски?

— Мэ бьен сюр — это значит «разумеется», — снизошел до перевода свидетель и заявил с оскорбленным видом:

— Барон лгать не станет.

Собачка тявкнула.

Барон с умилением посмотрел на нее и просюсюкал:

— Ш-ш-ш, Эльсбета… тише, тише. Нас с тобой пригласили в суд, и мы должны произвести на публику самое благоприятное впечатление. Посмотри, какая миленькая тетенька за столом. Это судья, и она…

— Мы не можем заявить протест? По поводу собаки… — прошептала Мэрилин.

— Не сработает, — похоронным голосом ответил Фредди. По своему опыту он знал, насколько часто домашние животные оказывались в залах судебных заседаний по семейным вопросам в Голливуде. Собаки, кошки, птички, тигры; одна клиентка даже настояла на том, чтобы приволочь на слушания домашнего питона — ее самое близкое существо. Эта настойчивость вышла ей боком: прямо во время судебного заседания змеюка, почувствовав голод, ускользнула из своего ящика и направилась на поиски пропитания. В результате она сожрала собачонку породы чи-хуа-хуа — самое близкое существо судьи, который председательствовал на процессе. К счастью для Фредди, клиентка была не его, а оппонента. Он отсудил колоссальные отступные. «Может быть, собака — это знак? Вдруг она опять принесет мне удачу?» — подумал Фредди.

— Ну что же, господин барон фон Эспи, — бодро сказал Майлс, — давайте начнем. Скажите, кто вы по профессии?

Краус жеманно рассмеялся и, освободив одну руку, театральным жестом отмахнулся от столь тупого вопроса.

— Что за глупость, мой милый? Я барон.

Майлс кивнул.

— Да-да, разумеется, барон, я с уважением отношусь к вашему титулу, но вынужден уточнить: не работаете ли вы где-либо вопреки вашему аристократическому происхождению?

Краус выглядел сконфуженным. Он надулся, как ребенок, и демонстративно отвернулся. Майлс не отставал:

— М-м-м… я уточню свой вопрос: я имею в виду обычную работу, такую, за которую платят деньги?

Краус посмотрел на судью и, недовольно фыркнув, ответил:

— Ну, жить-то ведь надо. Я работаю консьержем в гостинице «Ле Панталон Руж» на курорте Бад-Годесберг, кантон Ури, Швейцария.

Собачка тявкнула.

— Скажите мне, господин барон, — задал Майлс вопрос довольно льстивым тоном, как будто они вместе сидели за графином вина в каком-нибудь бистро, — в чем состоит ваша работа?

— Я принимаю решения об удовлетворении некоторых требований, возникающих у нашей клиентуры, — с томно-деловым видом сообщил Краус.

— Полотенца, чай, лед и так далее?

— Для этого у нас есть горничные, — с негодованием возразил Краус. — Нет, нет, я решаю те вопросы, с которыми, будь вы дома, вы обратились бы не к лакею или дворецкому — но к мажордому. — Барон одарил судью еще одной улыбкой.

Собачка тявкнула.

— Понятно… Господин барон, скажите, пожалуйста, вы узнаете эту женщину? — Майлс протянул руку в сторону стола, где сидели Фредди Бендер и его клиентка.

Краус достал из кармашка монокль, вставил его в глаз и, повернув голову набок, словно ворона, посмотрел в указанном направлении.

— Дорогая Мэрилин… ну как же! Конечно, мы знакомы, — сообщил он.

Фредди пристально посмотрел на свою клиентку. Мэрилин Рексрот по-прежнему прикрывала лицо носовым платком, но адвокату стало совершенно ясно, что она прячет под ним вовсе не струящиеся слезы и не какую-нибудь там потекшую тушь, а выражение холодной ярости.

— Бывала ли она у вас в ваших… э-э-э… «Красных Штанах»? — Повернувшись к судье, он пояснил:

— Насколько я понимаю, так переводится название… э-э-э… шале, где работает свидетель.

— Да-да, и неоднократно, — с готовностью сообщил Краус. — Она приезжала отдохнуть и восстановить силы на наших альпийских ландшафтах.

— Меня интересует ее приезд на ваш курорт пять лет назад — в январе тысяча девятьсот девяносто восьмого года, — по-прежнему беззаботным тоном спросил Майлс.

Фредди заметил, что Мэрилин уже почти жует прижатый к лицу носовой платок. У него самого по спине потекла струйка пота.

— Вы случайно не помните, с какими вопросами обращалась она к вам в тот приезд? — продолжал Майлс.

— Конечно, помню.

— Тогда скажите, не было ли среди этих вопросов какого-либо необычного? Такого вопроса, который мог бы решить только человек вашего уровня?

— А как же, было такое дело, — кивнул барон.

Тем временем в мозгу Рекса кое-что прояснилось, и он вспомнил этого прощелыгу Крауса с проклятого лыжного курорта. Ну конечно, именно этот мерзавец Краус распустил по всему отелю слух про рексовские «чух-чух-чух». И сейчас он расскажет об этом снова — сейчас, после той растреклятой пленки. Понимая, что еще больше испортить положение трудно, Рекс все же не хотел, чтобы присяжным опять напоминали о его маленьких слабостях в интимной сфере. Надо как-нибудь предупредить Майлса. Он стал было теребить Ригли, но тот решительно отмахнулся.

— Не сейчас, — прошипел он.

Тем временем Майлс продолжал опрос свидетеля:

— Расскажите нам, пожалуйста, что же именно такого необычного потребовалось этой даме в тот приезд в ваш отель.

Краус почесал собачку за ухом.

— Она сказала, что была бы очень признательна, если я раздобуду ей… — он сделал паузу и посмотрел на Мэрилин, — …подходящего мужа.

Зал загудел, чем спровоцировал собачку на яростное тявканье.

— О, ты хочешь «бонц»? — спросил Краус шпица. — Эльсбета хочет «бонц»? — Он чуть привстал со стула и, осмотрев зал, обратился к присутствующим:

— У кого-нибудь есть «бонц»?

Собачка продолжала тявкать. Фредди было уже настолько не по себе, что он почувствовал спазмы в желудке.

Майлс же, хоть и недовольный, что его прервали, обратил взгляд к галерее, мужественно сохраняя на лице улыбку чемпиона по борьбе за права животных.

— Может быть, у кого-нибудь есть «бонц»? — спросил он, все же не в силах скрыть раздражение. — Может, кто-нибудь угостит Эльсбету собачьим печеньем или какой-нибудь сладостью?

— Какой еще сладостью! — возразил Краус. — Сладостей нам нельзя! Мы хотим «бонц» — вкусную, хрустящую мозговую косточку! Это нужно нам для тренировки зубов!

— У меня… боюсь, что сегодня здесь ни у кого нет с собой косточки, — словно извиняясь, сказал Майлс, разводя руками. — Но мы что-нибудь придумаем. Чуть позже мы обязательно угостим собачку. А сейчас… — Он тщетно пытался вернуться к основной теме опроса свидетеля, но понял, что сбился с мысли.

Он повернулся к судебному секретарю и спросил:

— Простите… на чем мы остановились?

Секретарша отмотала назад рулон со стенограммой и зачитала, водя пальцем по своим каракулям: «Она сказала, что была бы очень признательна, если я раздобуду ей подходящего мужа. О, ты хочешь «бонц»? Эльсбета хочет «бонц»?»

— Да, спасибо, достаточно, — сказал Майлс, испугавшись, что вновь собьется. — Итак, прошу внимания. Просьба помочь раздобыть мужа, насколько я понимаю, — это не самое обычное требование отдыхающих в гостинице. А эта женщина не уточняла, какого именно «подходящего мужа» она себе подыскивает?

Мэрилин вцепилась в руку своего адвоката и взмолилась:

— Фредди, остановите его!

Фредди, не успев еще ни о чем подумать, но поняв, что дело серьезное, вскочил на ноги и на весь зал воскликнул:

— Протестую!

— На каком основании? — осведомилась судья.

— М-м-м… э-э-э… показания с чужих слов, — заявил Фредди, сам прекрасно понимая, что эта формулировка тут явно притянута за уши.

Судья посмотрела на Майлса, и тот с полной уверенностью возразил:

— Это никак не может считаться показаниями с чужих слов, ваша честь. Это прямое свидетельство господина барона о его личной беседе.

Судья Мансон кивнула:

— Протест отклоняется. Можете продолжать.

Фредди, скрипя зубами, сел на место, судорожно продумывая очередной ход в этом поединке, который начинался так легко, но вдруг стал преподносить неприятные сюрпризы. Мэрилин в упор смотрела на него из-за платка, в то время как Краус словоохотливо продолжал:

— Она сказала, что хотела бы получить очень богатого мужа. Она хотела узнать, какого рода бизнесом занимаются и какое имеют благополучие… нет, как это по-английски? Какое имеют благосостояние… состояние? — Он посмотрел на Майлса:

— Я могу так сказать — состояние? Какое состояние имеют самые уважаемые из наших многочисленных гостей. Надеюсь, что смысл ее просьбы я передал правильно.

Майлс выглядел так, будто слова свидетеля удивили и даже шокировали его.

— Она высказывала еще какие-нибудь дополнительные требования к кандидатуре будущего мужа?

«О нет, — подумал Фредди, — да сколько можно? Это уж слишком!» Он прямо-таки взвился со своего стула.

— Протестую, ваша честь! — почти с отчаянием в голосе воскликнул он. — Мой оппонент тенденциозно ведет опрос свидетеля, навязывая суду предвзятое отношение.

Майлс выглядел воплощением благородства.

— Фредди, — холодно напомнил он, — по-моему, я не возражал, когда ты представил суду свою видеопленку. Можно подумать, что она не навязывает никому предвзятого отношения к моему клиенту.

— Пожалуй, мистер Мэсси в этом вопросе прав, — согласилась судья. — Протест отклоняется.

Ригли повернулся к Рексу, чтобы ободряюще подмигнуть ему, но внимание их клиента было целиком сосредоточено на свидетеле. Рекс понял: то, что собирается сказать этот поганый Краус, станет для него публичным унижением.

— Итак, вы можете вспомнить, каковы же были эти дополнительные требования? — настаивал Майлс.

— Она сказала, что ей нужен глупый мужчина. Чем глупее, тем лучше.

— Ваша честь! — безнадежно взмолился Фредди. — Протестую!

Не желая больше останавливаться на полуслове, свидетель продолжал:

— Она уточнила, что ей нужен такой муж, у которого мозгов хватает только делать деньги, а на все прочее не остается ни ума, ни сил, ни времени, чтобы его можно было легко водить за нос, держать под каблуком и управлять им.

— Протестую, ваша честь, — стонал Фредди, с трудом пытаясь придать голосу хоть каплю твердости.

Майлс повернулся к нему и позволил себе слегка нарушить процедуру судебного заседания:

— Слушай, Фредди, посиди хоть минуту спокойно! Разве не видишь — судья отклонила твой протест и не возражает против того, чтобы мой свидетель давал подробные и полные показания!

Барон тем временем приободрился и, с хитрой торжествующей улыбкой посматривая на Рекса, продолжил:

— Ока еще сказала, что ей требуется муж не самой строгой морали, — доверительно сообщил он. — Такой, как вы тут говорите, любитель сходить налево, при этом не очень-то скрывающий свои похождения. То есть такой, чьи измены можно было бы легко обнаружить и доказать.

— Протестую, ваша честь, — слабо вякнул Фредди. Он чувствовал, что весь его мир рушится, раздавленный Майлсом Мэсси. Противник зашел к нему в тыл и, разгромив всю систему обороны, готовится нанести смертельный удар.

Но Краус еще не закончил. Заставить его замолчать в тот момент, когда он подошел к самому главному, было не так-то легко.

— И наконец, этот человек должен быть в достаточной степени болваном, чтобы она сама могла безнаказанно… как это по-английски? — Он приложил указательные пальцы к затылку, изображая общепринятый символический жест, обозначающий супружескую измену. — А, вот вспомнил: наставлять ему рога! В общем, она не хотела скучать все то время, что ей пришлось бы провести замужем до того момента, который она выберет, чтобы, как мы говорим, фэр эн ку де матто сюр де фес — нанести удар молотком по… между… надеюсь, это прозвучит не слишком оскорбительно, — по мужскому достоинству.

Гул в зале стал настолько громким, что судье даже пришлось постучать молотком, призывая всех к спокойствию. Собачка же растявкалась вовсю, смешно подпрыгивая на руках своего хозяина и пытаясь тяпнуть его за физиономию.

Рекс Рексрот не особо понимал, что происходит вокруг и куда клонится чаша весов. Завеса ярости туманила его мозг. При этом он осознавал лишь одно: этот приехавший из Европы аристократический выродок (если вообще не откровенный самозванец) унижает его на глазах стольких людей.

Фредди тем временем уныло повторял:

— Протестую, ваша честь! Информация устаревшая, к делу не относится и касается лишь намерений и частных разговоров!

— Протест отклоняется! — сурово ответила судья. — Можете продолжать.

Майлс чуть повысил голос, подводя опрос свидетеля к кульминации.

— Теперь прошу вас ответить вот на какой вопрос, господин барон. Скажите, познакомили ли вы эту женщину с нужным ей, отвечающим ее требованиям человеком?

— Но сэр! — гордо расправив плечи, воскликнул Краус. — Я же… я же консьерж! Как вы могли усомниться…

Голос Майлса прозвучал как раскат грома:

— И с кем же вы познакомили эту расчетливую даму?

— Я познакомил ее… вот с этим недалеким… нет, признаюсь откровенно: вот с этим глупым человеком! — Выпалив эти слова, Краус картинным жестом выбросил вперед руку, указывая на Рекса.

Собачка затявкала, переходя на визг. Фредди собрал в кулак последние силы и, встав из-за стола, прокричал:

— Протестую!

— Пусть секретарь занесет в протокол заседания то, что господин барон признал в Рексе Рексроте недалекого и глупого человека! — спокойно заявил Майлс.

Это утверждение переполнило чашу терпения Рекса. Он медленно встал со стула и, сорвав с себя галстук, впился красными, налитыми кровью глазами в Крауса.

Шум в зале все усиливался. Многие из числа сидевшей в зале публики уже не шепотом, а почти в полный голос разговаривали по мобильникам, стремясь поделиться этими потрясающими новостями. Собачка продолжала неистово тявкать. И, перекрывая шум, раздался голос человека, который и спровоцировал всю эту суматоху. Приподнявшись со своего места, истерически хихикая, барон проорал:

— Да, я познакомил ее с этим с недалеким, глупым человеком!

Больше Рекс терпеть не мог.

— Козел! — прохрипел он, а потом тоже сорвался на крик:

— Сукин ты сын!

С этими словами он бросился к свидетельскому месту.

— Значит, я, оказывается, глупец? Я, по-вашему, дурак? Я, может, еще и идиот? Я знал, знал, что меня за глаза называют чокнутым!

В следующий миг пальцы Рексрота сомкнулись на горле барона.

— Да что плохого я сделал? Мне просто нравятся поезда! И железные дороги! Ну и что с того? Я не дурак!

Барон хотел было что-то возразить, но из его сдавленной глотки доносились лишь почти нечленораздельные звуки:

— Пожалуйста, сэр… только не за горло…

— Протестую, ваша честь! — что было сил завопил Фредди. — Свидетеля душат прямо в зале суда!

На мгновение задумавшись, судья Мансон отложила уже занесенный было молоток и сказала:

— Протест отклоняется. Можете продолжать.






Глава 9





Через неделю после вынесения судебного решения Рекс Рексрот переехал обратно в свой дом.

С бароном он уладил дело без суда, отправив того обратно в Европу с кругленькой суммой в кармане. Но, честно говоря, оно того стоило: все эти затраты, включая огромный гонорар Мэсси, вынесение сора из избы и копание посторонних в его грязном белье, даже страдания и мучения, пережитые им за это время.

Подойдя к дому и удостоверившись, что собак нигде не видно, Рекс зашел внутрь и в задумчивости сел на диван в холле. Нет, Майлс Мэсси все-таки гений, подумал он. Этот адвокат отомстил не только за него лично, но и внес немалый вклад в общее дело защиты интересов мужчин. Кроме того, у него, видимо, еще и легкая рука: сразу после суда с Рекса как будто сняли заклятие, и его бизнес резко пошел в гору. Впрочем, дело было не только в деньгах. Не менее важным для Рекса было ощущение сладостной мести и восстановление попранной справедливости в отношении его якобы не совсем адекватной сексуальности.

Чудо свершилось! Вопреки всем ожиданиям, вовсе не к нему прицепили ярлык извращенца и неверного мужа. Наоборот, именно его бывшая жена, эта красавица и умница, была выставлена перед всеми как расчетливая циничная сучка, бессовестно посягнувшая на заработанные с таким трудом деньги. «Ничего не поделаешь: историю пишут победители», — усмехнувшись про себя, подумал Рекс.

Первым делом он собирался произвести в доме кое-какой ремонт и полностью сменить обстановку. Нина, само собой, просила его не начинать реконструкцию до того момента, пока она не переедет к нему. Ей хотелось самой поучаствовать в обустройстве и оформлении нового гнездышка. Рекс готов был согласиться с этой женской прихотью, за исключением пары очень важных для него мелочей, которые он считал нужным сделать как можно скорее, и главное, собственноручно.

Разыскав молоток и несколько гвоздей, Рекс вернулся в холл, где уже стояла у стены большая картина в роскошной раме. Выбрав на стене неподалеку от фонтана подходящее место, он вбил гвоздь подлиннее и потолще и повесил на него картину.

Получилось просто великолепно. Прямо напротив входа, отлично видный отовсюду, висел громадный, в полный рост, фотопортрет Майлса Мэсси. С того дня, как суд вынес свое решение, Мэсси стал для Рекса героем, кумиром, почти святым, и Рекс откровенно поклонялся своему божеству: как-никак этот человек спас его уже крепко схваченную и едва не надранную задницу.

Другой его проект был более масштабным и амбициозным, а также требовал больше времени и финансовых вложений, чем картина.

Смешав себе коктейль, Рекс внимательно оглядел просторную лужайку у себя под окнами.

План его был таков: дождаться поступления основной суммы денег от столь удачно прошедшей сделки и построить собственную миниатюрную железную дорогу. Мысленно он уже проложил главную магистраль: станция отправления будет находиться прямо у ворот, затем рельсы обогнут дом и всю усадьбу, от бассейна до теннисного корта. Эта железная дорога, воплощение давней мечты, превратит его мир в сплошной эротический вокзал, где Нине будет отведено место главного диспетчера.

Созерцая закат и мысленно обдумывая, где проложить кольцевую линию, Рекс восхищался сам собой и размахом своей фантазии.

У него будет собственная железная дорога — прямо как у Майкла Джексона.

Мэрилин всегда считала себя реалисткой.

Она добросовестно вызубрила все, что положено, в школе, и получила стипендию на обучение в колледже Сары Лоуренс. Примерно в этот момент в дело вмешалась природа, наградившая ее красотой и привлекательностью, и в жизни Мэрилин замелькала целая вереница друзей-приятелей по колледжу — один богаче другого.

Они привили ей вкус к верховой езде, научили водить дорогие спортивные машины, разбираться в хороших винах и вращаться в привилегированных кругах. Окунувшись с головой в светскую жизнь, она вскоре почувствовала себя там как рыба в воде.

Впрочем, для уроков любви она предпочитала выбирать мужчин постарше и поопытнее. Почему так получалось, она и сама не понимала. Возможно, причиной этой склонности было то, что Мэрилин выросла в «неполной» семье — ее воспитывала одна мать, а отца она практически не знала. Но это было не так важно. Следует признать, что Мэрилин не особенно задумывалась над мотивами своего поведения в той или иной ситуации — она предпочитала не анализировать собственные поступки, а просто поступать так, как ей хочется. Что касается личной жизни, то недостатка в «поступках» у нее не было.

К концу обучения в колледже Мэрилин приобрела здоровый аппетит к жизни, но после получения диплома о высшем образовании она была несколько разочарована. Очень скоро ей стало ясно, что далеко не все в этом забеге стартуют с одинаковой позиции. Чтобы догнать тех, кто успел вырваться далеко вперед и уже достиг такого уровня жизни, о котором она только мечтала, нужно было не мчаться сломя голову и, глядя им в спину, а разработать альтернативный план.

Недолго поразмыслив, Мэрилин поняла, что брак — идеальный ответ на ее запросы, то средство достижения успеха, которое создано специально для нее. Ей нравились мужчины. Правда, мужчины, за которых она выходила замуж, ей как раз не нравились. Но это только упрощало задачу. При таком раскладе развод оказывался не психологической и моральной травмой, а лишь очередным этапом на пути к желанной цели.

Размышляя с легким привкусом горечи о том, что произошло, Мэрилин вспомнила двух своих первых мужей и пришла к выводу, что они были для нее всего лишь ступеньками на пути к Рексу Рексроту. Выходя замуж за него, она считала, что делает не просто верный, но блестящий ход. Рекс должен был стать пропуском в мир действительно богатых людей, а уж обретя в этом мире независимость, она могла бы подумать и о том, чтобы найти себе мужа если не по любви, то хотя бы по большой взаимной симпатии.

Увы, появившийся невесть откуда Майлс Мэсси взял на себя заботу обо всех ее альтернативных планах, разрушив их к чертовой матери.

«Как, как он сумел раздобыть этого придурочного Паффи?» — в очередной раз задала себе вопрос Мэрилин. Погруженная в невеселые размышления, она машинально вытащила из багажника чемоданы и поплелась вслед за Сарой к небольшому домику у бассейна.

— Я думаю, тебе здесь будет удобнее, чем в большом доме, — щебетала Сара. — Ты тут будешь одна, ни от кого не будешь зависеть, сможешь приходить и уходить когда хочешь. — Она открыла дверь и пропустила Мэрилин внутрь. — Ну, как тебе?

Мэрилин подошла к одной из двух кроватей и опустила чемоданы на пол. Потом села и рассеянно оглядела комнату. Да, подходящее местечко для преступного изгнанника из общества, вроде того убийцы О. Джей Симпсона. Сара сочувственно покачала головой.

— Все это очень гадко, — заявила она. — Они не оставили тебе совсем ничего, просто ни гроша! Поневоле задумаешься над тем, так ли хороша и совершенна наша судебная система…

— Они все купились на аргументы Мэсси, — вздохнула Мэрилин. — Он сумел вбить им в головы, что если я обманывала Рекса и вышла замуж только ради его денег, то ему не следует отдавать мне хотя бы часть их.

— Глупости какие, — возразила Сара. — А с какой же еще стати ты бы стала выходить за него замуж и терпеть его все эти годы? Дураку ясно, что только из-за денег. Без денег-то кому он нужен? Уж во всяком случае, не такой красивой молодой женщине, как ты. — Возмущенно фыркнув, Сара подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение, поправила прическу и вдруг неожиданно согнулась и застонала от боли.

С гримасой на лице она тяжело села на постель.

— Сара! Что с тобой? — спросила Мэрилин, искренне встревожившись состоянием подруги. — Что-то болит?

Та кивнула, едва переводя дыхание, и пробормотала сквозь стиснутые зубы:

— Я… опять прихватило… я…

Мэрилин наклонилась к ней.

— Что такое? Чем я могу помочь? Может, врача вызвать?

Сара отрицательно покачала головой.

— Принести какое-нибудь лекарство?

— Это язва желудка. — Сара несколько раз глубоко вздохнула. По-видимому, боль чуть отступила, и у нее хватило сил объяснить:

— Ты не волнуйся, такое со мной бывает. Я, конечно, принимаю лекарства, но иногда они не помогают.

Мэрилин ласково обняла ее и сказала:

— Сара, наверное, все-таки лучше тебе не жить одной.

— А откуда, ты думаешь, у меня эта язва? Это из-за своих распроклятых мужей я ее нажила.

— Но ведь таблетки и флакончики с успокоительным, любви не вернут и не заменят.

Любовь. Обе женщины вздрогнули, когда прозвучало это слово: Сара от злости и ненависти, Мэрилин — от страха. «Интересно, когда же это слово «любовь» стало таким ужасным?» — подумала Мэрилин, и ее тревога за Сару смешалась с грустью.

Сара, поморщившись от очередного приступа боли, произнесла:

— И не говори. Получается прямо заколдованный круг, какая-то «Уловка-22». Я тебе честно признаюсь: мне и самой не по душе жить одной. Ну, на кой хрен мне сорок шесть комнат?

— Нет, но, в конце концов, ты же можешь больше общаться: выбирайся куда-нибудь, приглашай людей к себе. Не надо жить монашкой.

— Да, тебе легко говорить, а я рисковать не могу. По условиям развода, которые составил этот сукин сын Марвин Митчелсон, я получаю отступные только до тех пор, пока у меня никого нет. Я уж не помню, как этот пункт в договоре сформулирован, но суть в том, что стоит мне завести более или менее постоянного любовника, как денежки тю-тю — сразу перестанут поступать на мой счет. Не знаю, сколько заплатил мой бывший адвокату, чтобы выторговать этот пункт, но отомстил мне сполна. — Она понизила голос и наклонилась к Мэрилин: — Так что, скажу я тебе по дружбе, милочка, моя личная жизнь связана с такими проблемами! Да и вообще, что это за личная жизнь. Каждый раз, встречаясь с кем-то, чувствуешь себя так, как будто в русскую рулетку играешь. В финансовом смысле, конечно.

Сара массировала живот, чтобы утихомирить боль.

— Хотя недавно я тут кое-что подсчитала и подумала: а может, послать к чертям этот договор и зажить так, как мне хочется? На небольшой коттеджик комнатенок в двадцать у меня хватит. На меньшее-то рискнуть в этом городе я не могу. — Она улыбнулась Мэрилин. — Ну да ладно, поживем — увидим. Зато у меня есть ты. Я очень рада. Ты отдохнешь, успокоишься. Да и вообще подумай, это же здорово, забавно: никаких мужиков, будем устраивать одни девичники.

Мэрилин не без труда выдавила из себя слабую улыбку.

— Я тебе очень признательна, но сама понимаешь: всю жизнь спать на твоем диване я не смогу.

Она как завороженная смотрела на видневшуюся сквозь распахнутую дверь воду в бассейне, словно в магический хрустальный шар.

— Ничего, я снова выйду замуж и уж этого парня хорошенько схвачу за задницу, — сказала Мэрилин, обращаясь, словно к самой себе.

Над этим небольшим проектом она начала работать сразу же, как только закончился бракоразводный процесс. В общих чертах он был уже готов, начинали вырисовываться и кое-какие детали.

Еще, будучи студенткой колледжа Сары Лоуренс, Мэрилин провела год в Париже, где у нее был роман с Аленом, красивым французским парнем, этаким плейбоем, который, в конечном счете, оказался специалистом высокого класса по краже драгоценностей.

Ален был настоящим стратегом и обладал недюжинным, на редкость изворотливым умом. Для каждой новой кражи он разрабатывал новый сценарий, ничем не похожий на предыдущий. От раза к разу эти сценарии становились все более изобретательными, и мастерство его все росло. Он охотно передавал своей внимательной ученице, конечно, не секреты своего ремесла, но правила самого подхода к любой жизненной ситуации, законы стратегии и тактики. Из всех ее любовников Ален был для Мэрилин самым вдохновляющим.

И вот теперь все, чему Мэрилин научилась — у Алена и у жизни вообще, — все было нацелено на разработку плана по краже фамильных драгоценностей Майлса Мэсси.

На лице Мэрилин застыло выражение мрачной решимости, которое не смягчила и мелькнувшая недобрая улыбка. «Ничего, на этот раз я продумаю все до мелочей и никаких зацепок ему не оставлю. На Паффи фон Эспи пусть больше не надеется».

На следующий же день Мэрилин надела костюм от Жиля Сандера и поехала в центр Лос-Анджелеса. Припарковав свой «БМВ», она прошла еще несколько кварталов, сверяя нумерацию домов и названия улиц с картой, которую выдавала на экран навигационная программа, установленная в ее карманном компьютере. Наконец нужное место было найдено. Называлось оно ни много ни мало — Парадиз.

В базе данных навигационной программы Парадиз числился улицей, но на самом деле это был заваленный мусором узкий переулок на задворках мексиканского ресторана.

Попав в этот Парадиз, Мэрилин сразу же почувствовала резкую вонь. Ничего более отвратительного ей нюхать не доводилось. «Наверняка где-нибудь здесь спрятан труп, — подумала она. — А может, это недоеденная мексиканская жратва полежала денек-другой на солнышке».

Пройдя вглубь переулка и оглядевшись, она пришла к выводу, что здесь никого нет, да и быть не может. Наверное, ей придется вернуться сюда еще раз, лучше поздно вечером. У Мэрилин имелись сведения, что приезжать сюда по ее делу лучше всего либо в полдень, либо в полночь.

Мэрилин уже развернулась, чтобы пойти обратно к машине, но в этот момент заметила еще одну кучу мусора у стены. Из-под рваных коробок, пакетов и прочего хлама торчали человеческие ноги. «Значит, это все-таки труп, — мрачно подумала она. — Правда, при жизни он, кажется, пользовался неплохим одеколоном», — заметила Мэрилин, подойдя поближе. Одна нога трупа была обута в ботинок от Бруно Мальи, а другая — от Гуччи. Потом внимание Мэрилин привлекла еще одна деталь.

Почти у вершины мусорной пирамиды она заметила какую-то блестящую штуковину, на первый взгляд похожую на телевизионную антенну. Превозмогая страх и отвращение, Мэрилин все-таки наклонилась и отбросила в сторону пачку старых газет. Предмет, который она поначалу приняла за антенну, оказался небольшим золотым мечом, который вознесла над собой золотая же фигурка на пьедестале — судя по всему, какой-то приз. Нагнувшись пониже, Мэрилин даже смогла прочесть надпись: «За достижения в создании дневных телесериалов».

Следующим предметом, который она увидела, был Донован Доннелли.

Узнать его оказалось не так-то просто. Холеное лицо уверенного в себе, нагловатого человека, которое еще в прошлом году она видела на обложке журнала «Пипл», претерпело разительные изменения: изрядно постаревшая, эта физиономия была покрыта толстым слоем грязи, сквозь которую не без труда пробивалась столь же мерзкая, неопрятная щетина. Этот грязный бомж спал в куче коробок, прижимая к себе золотую статуэтку, как ребенок — любимого плюшевого медвежонка.

— Прошу прощения… извините… мистер Доннелли?

Никакого ответа не последовало; более того, Мэрилин даже не была уверена в том, что лежащий перед ней человек дышит.

Превозмогая страх, она осторожно пихнула мужчину носком своей туфельки от Маноло Бланика. Тот недовольно запыхтел. Мэрилин пихнула посильнее.

— Извините, мистер Доннелли! — сказала она, стараясь этими тычками все же вернуть его к жизни. — Прошу прощения, но вы мне очень нужны.

— Я на совещании, — не открывая глаз, промычал он, явно не желая возвращаться из мира сновидений к ужасной реальности.

— Мистер Доннелли, меня зовут Мэрилин Рексрот.

— Занят я, — все так же недовольно пробурчал он. — Дел по горло, поэтому зайдите в другой раз. Извините.

— Но мне нужно поговорить с вами именно сейчас, — твердо, чуть повысив голос, сказала Мэрилин.

Донован даже не пошевелился, но, повинуясь какой-то непроизвольной игре мысли, вдруг спросил:

— А что, вам назначено?

— Что?.. А, ну да. Мне назначено. Я договаривалась о встрече с вашим секретарем. — Для пущей убедительности она пихнула его еще раз.

— Ну ладно, я скоро буду.

Сообщив Мэрилин эту радостную новость, грязный, потрепанный и совершенно опустившийся господин не без труда выбрался из помойки, в которой спал, отряхнулся (явно только для проформы) и прислонился к стене, потому что, безусловно, нуждался в дополнительной точке опоры. Щурясь от яркого дневного света, он пригляделся к Мэрилин и уточнил:

— Так вам, стало быть, назначено? — С деловым видом он поднял руку и посмотрел на запястье: — На одиннадцать тридцать?

Она заметила, что часов на нем нет — только неясный след от браслета.

— Да, именно так. Меня зовут Мэрилин Рексрот.

— По чьей вы рекомендации?

Мэрилин закатила глаза и поняла, что пора попытаться приблизить сознание Донована к реальности.

— Банни Бартиган рассказала мне, где вас найти.

Донован демонстративно оглядел переулок и поинтересовался:

— И где же?

— Давайте перейдем к делу. Мне нужно…

— Надеюсь, мадам, Банни рассказала вам, что я не всегда был… в общем, таким, как сейчас? — С этими словами Доннелли обтер рукавом свой приз и многозначительно покачал им перед носом у Мэрилин.

— Да, мистер Доннелли. Насколько я знаю, ваше положение несколько изменилось с тех пор, как вы развелись со своей женой. Именно поэтому я здесь. Мне нужно…

Донован не без труда сфокусировал на собеседнице взгляд своих полубезумных глаз.

— В таком случае, — заявил он, — не угостите ли меня бутылочкой «Шато Гран Лафит» восемьдесят седьмого года, лучше с северного виноградника?

— Нет, вы знаете, я хотела…

— Ну, если нет с северного, давайте с южного.

— Извините, но я…

— А восемьдесят восьмого года?

— Понимаете, мне нужно…

Донован посмотрел на статуэтку и, обращаясь к ней, сказал:

— О, боже мой, мадам, какую же гадость вы собираетесь в меня влить?

Поняв, что препираться таким образом можно до бесконечности, Мэрилин решила напрямую перейти к делу.

— Мистер Доннелли, у вас огромное количество знакомых в той сфере, где вы работали. Я с удовольствием помогу вам, но сначала окажите услугу мне. Мне нужно одно имя.

Донован удивленно вытаращил на нее глаза и перепросил:

— Но ведь одно у вас уже есть. Вы же мне как-то назвались, разве нет?

— Прекратите ломать комедию, — твердо сказала Мэрилин. — Слушайте внимательно: мне нужна помощь в том, чтобы отомстить одному человеку. Человеку, который этого более чем заслуживает, уверяю вас.

— И кто же этот несчастный?

— Майлс Мэсси.

Метаморфоза была просто волшебной. При одном упоминании имени знаменитого адвоката — специалиста по бракоразводным процессам с Донованом Доннелли произошла разительная перемена: он тотчас же оторвался от стены, сел прямо и широко раскрыл глаза. В них появился недобрый, но абсолютно осмысленный блеск, а черты лица приобрели подобие почти античной суровости.

— Мадам, я полностью в вашем распоряжении. Готов сделать все, что будет нужно. — Затем, слегка повернув голову в сторону воображаемой секретарши, он распорядился:

— Меня ни с кем не соединять.






Глава 10





Кабинет Майлса был в очередной раз отремонтирован и заново оформлен.

На этот раз стилевой доминантой стали прозрачные поверхности. Письменный стол, барная стойка, журнальные столики, подставки под телевизор и музыкальный центр — все было выполнено из стекла, прозрачной пластмассы или хрусталя. Даже документы, занимавшие целый стеллаж со стеклянными полками, были сложены в прозрачные пластиковые папки. В очередном номере журнала «Мир интерьера» опять были помещены фотографии этого кабинета, который был теперь назван «дерзким воплощением американской открытости».

Стоя у окна и глядя на Голливудские холмы, Майлс бегло наговаривал на диктофон проект очередного выступления в суде.

— И, разумеется, нам придется опротестовать подобное решение, если оно будет вынесено. Точка. Абзац.

Подумав несколько секунд, он начал диктовать следующую фразу:

— Мы прекрасно понимаем, что, несмотря на все разногласия, обе стороны, участвующие в процессе, сходятся в одном: самым важным в этом деле является соблюдение интересов маленького Венделла Младшего. Более того, мой клиент считает, что должен сделать все, чтобы свести к минимуму возможные отрицательные последствия для своего сына.

Нажав на кнопку «стоп», Майлс заметил про себя: «Этот маленький ублюдок стоит у меня поперек горла. Все карты мне спутал, щенок. Если бы не он, я бы это дело в два счета уладил». Вновь включив диктофон, Майлс продолжал:

— Тем не менее, мы ставим под сомнение увеличение расходов на специальное дополнительное образование ребенка ввиду того, что излишние перегрузки могут отрицательно сказаться…

В кабинете раздалось шуршание интеркома.

— Мистер Мэсси, — послышался голос секретарши Герба Майерсона — основателя и совладельца фирмы, — мистер Майерсон интересуется, не найдется ли у вас свободной минуты.

Майлс не поверил своим ушам. Стремительно повернувшись к аппарату внутренней связи, он нажал нужную кнопку и переспросил:

— Герб хочет видеть меня?

— Только если вы не заняты. Если сейчас у вас нет времени, будьте любезны, сообщите мне, когда у вас найдется для мистера Майерсона пара минут.

Пара минут? Ничего себе постановка вопроса! Майлс по-прежнему отказывался верить в происходящее. Он видел главу фирмы «Мэсси и Майерсон» всего пару раз: впервые — при поступлении на работу, потом в тот день, когда ему предложили стать партнером и взять себе долю в бизнесе, да, и еще раз — когда он навещал Герба в больнице.

Герб Майерсон был легендарным персонажем в истории американской юриспруденции. Его победы во многих процессах стали прецедентами, на которые десятки лет ссылались другие юристы. Герб Майерсон практически заново переписал законодательство о разводах в штате Калифорния. Помимо основного бизнеса, Гербу Майерсону принадлежали два отеля в Лас-Вегасе.

Герб к тому же легендарный затворник в духе Говарда Хьюза, подумал про себя Майлс. Он из тех, кто ведет абсолютно уединенный образ жизни и старается как можно реже появляться на публике. Само собой, Майлс не заставил себя упрашивать. Бросив диктофон на диван, он поправил перед зеркалом галстук и, кивнув на ходу секретарше, направился к приемной Майерсона. За глаза поговаривали, что у Герба в записной книжке есть номер прямого сотового телефона президента. При этом номера мобильника самого Герба не знал никто.

Попытавшись угадать, с чего бы это Майерсон его вызвал, Майлс был вынужден признаться себе в том, что ни одна из версий не выглядит правдоподобной. Поняв, что придется действовать согласно обстановке, он предельно сосредоточился и открыл тяжелую дубовую дверь в святилище Герба Майерсона.

В помещении было почти темно. Тяжелые плотные шторы закрывали окна, а подсветка была мягкой и приглушенной. Дойдя до центра огромного кабинета, Майлс разглядел в другом его конце силуэт старого сгорбленного человека. Старик сидел за огромным письменным столом в изготовленном явно по спецзаказу кресле-каталке, издали практически неотличимом от обычного удобного кресла.

Подойдя еще ближе, Майлс разглядел в полумраке какое-то странное сооружение, нависавшее над стариком. В верхней части сооружения что-то поблескивало и даже, как показалось Майлсу, пускало пузырьки. Он понял, что это капельница. Тонкий пластмассовый шланг змеился вниз и скрывался под рукавом рубашки, уходя к старческим венам. Кроме того, за спиной Майерсона мелькали огоньки индикатора и небольшой экранчик осциллографа. По всей видимости, для поддержания жизни и деловой активности старого адвоката у него в кабинете работала целая выездная лаборатория.

Совершенно неожиданно до Майлса донесся старческий голос — дрожащий, сухой, исходивший из иссохшего, немощного тела, из дряблого горла. Впрочем, ничто, даже возраст, не могло избавить этот голос от акцента, приобретенного Майерсоном в далеком детстве, проведенном в Бруклине. Майлсу стало даже немного не по себе — настолько этот голос казался бесплотным и бестелесным. Кроме того, ему пришлось напрячься, чтобы услышать и понять, что говорит старик. Тот тем временем монотонно, лишь иногда неожиданно повышая голос, скрипел:

— … на одном лишь процессе по делу Рексрота двенадцать полностью оплаченных дней. Кроме того, триста двадцать оплаченных часов службы среднего и младшего юридического персонала. Пятьсот два часа оплаченных услуг, оказанных юристами и консультантами. Шестьсот восемьдесят часов сугубо адвокатской работы, оплаченных по высшей ставке. И еще добавим к этому восемьдесят пять обедов в ресторане за счет клиента. Отличный результат. Мои поздравления.

Над дубовым столом медленно поднялась слабая старческая рука, высохшая, словно пергамент, с узловатыми суставами и выпирающими венами. Она дрожала, будто осенний лист, готовый сорваться с ветки при ближайшем порыве ветра.

Майлс поспешно шагнул и пожал протянутую руку. Он чуть не вскрикнул, когда ощутил это сухое, ледяное, словно неживое прикосновение.

— Должен вам сказать, уважаемый коллега и партнер, что в последнее время вы стали настоящим локомотивом, который тащит за собой всю нашу фирму. — Прохрипев эти слова, старик откинулся и серым обложенным языком провел по сухим губам.

Майлса передернуло, и он несколько секунд помолчал, прежде чем собраться с силами и ответить.

— Благодарю вас, Герб, — сказал он, наконец.

«Локомотив, который тащит за собой всю фирму».

Повторяя по пути обратно в кабинет эти слова, Майлс гадал — считать ли эти слова человека-легенды Майерсона комплиментом или проклятием.

Следующие несколько часов Майлс провел за своим письменным столом, глядя в потолок. Дела были отложены, а голова занята размышлениями на тему бренности и ничтожности человеческого существования на примере его собственной жалкой жизни и пустого будущего, перспектива которого более всего удручала его.

Самое смешное заключалось в том, что Майлс сам целенаправленно шел к этому всю свою сознательную жизнь, начиная со старших классов школы. Блестяще закончив ее, он столь же усердно занимался в колледже и получил стипендию на обучение в Высшей юридической школе Колумбийского университета. Там он поставил себе целью стать лучшим адвокатом страны. Когда же речь зашла о специализации, он так же быстро и уверенно, раз и навсегда сделал выбор. Его не прельстила благородная карьера адвоката по гражданским правам — защитника угнетенных. Не стал он и адвокатом по уголовным делам — тем, кто защищает невиновных и ищет смягчающие обстоятельства для людей, пусть и оступившихся, но имеющих право на защиту. Нет, выбор Майлса Мэсси оказался иным: он решил стать едва ли не самой паршивой овцой в разношерстном юридическом стаде. Он выбрал своей специализацией юридические услуги в бракоразводных процессах, то есть решил наживаться на расстроенных чувствах и алчных наклонностях богатых, избалованных и тщеславных людей.

«С таким же успехом я мог бы стать какой-нибудь породистой собачкой — пекинесом, например, — мрачно вздохнув, подумал Майлс. — Жил бы так же в свое удовольствие, только играл бы на других инстинктах какой-нибудь богатой дамочки».

Самое же страшное заключаюсь в том, что, как неожиданно осознал Майлс, у него помимо работы не было ничего. Ради того, чтобы оказаться на вершине этой мусорной кучи, именуемой Голливудом, он пожертвовал всем — нормальной жизнью, временем, простыми, не основанными на бизнесе человеческими отношениями, собственным счастьем, — в общем, всем, чего только требовало всепожирающее чудище призрака успеха.

Ему приходилось врать, обманывать, идти напролом или огибать острые углы, работать локтями, ставить подножки и шагать по трупам, он все время балансировал на грани законности и преступления, а порой даже перешагивал эту грань, — и все это во имя победы, во имя успеха. «Ну и в чем я преуспел? Ради чего все это было?» — подумал Майлс. Оказывается, ради возможности закончить жизнь, как Герб Майерсон — живой мумией, одинокой, никого не любящей и никем не любимой, мумией, жизнь в которой поддерживается посредством капельницы, а в дальнейшем, вероятно, и целой груды прочего медицинского оборудования: искусственных почек, сердца, легких, а может быть, и мозга, если такой придумают. И что еще, кроме ухищрений медиков, сможет поддержать эту жизнь? Алчность? Профессиональный азарт? Прямо скажем, не густо.

«Вы настоящий локомотив, который тащит за собой всю нашу фирму», — вот наиболее близкое к человеческому проявление эмоций, какое когда-либо выразил Герб. Может, в свое время нечто подобное станет единственно возможным и для Майлса.

В общем, пользуясь тем, что образное мышление еще не до конца отказало ему, Майлс представил себе простирающееся перед ним будущее как марсианскую пустыню, ледяную, безжизненную и сюрреалистическую.

Его мрачные мысли были прерваны бестактно позволившим себе ожить динамиком интеркома:

— Мистер Мэсси?

— Я же просил ни с кем меня не соединять. Никаких звонков, — не то раздраженно, не то умоляюще почти простонал он. — Я сегодня не в настроении.

Про себя он при этом подумал: «Хорошо выкрутился. Даже здесь профессиональная привычка не подвела. Надо же так выразиться: не в настроении, при том, что в этот момент у меня, кажется, вся жизнь идет под откос».

— Прошу прощения, мистер Мэсси, но мне почему-то кажется, что вы не будете против выслушать следующую информацию: Мэрилин Рексрот хочет вас видеть.

Майлса словно током ударило. Разряд пробежал шаровой молнией по всему его телу от живота до мозга и где-то в недрах последнего взорвался, на миг, лишив Майлса способности к какому бы то ни было рациональному, логическому восприятию мира.

— М-м-м… Мэрилин Рексрот? Она на проводе? Спроси ее, когда она хотела бы…

— Она уже здесь.

Эти три простых слова обрушились на Майлса с силой внезапно съехавшего с горного склона ледника.

Ему стало одновременно холодно и жарко. Такое противоречивое сочетание не могло не вызвать естественной физиологической реакции: пот покрыл все его тело, промочив рубашку едва ли не насквозь. Майлс оглядел кабинет, словно выискивая место, где можно понадежнее спрятаться. Похоже, слова Дженис не только ошеломили его, но даже в какой-то степени заставили запаниковать. Собравшись с силами, он сделал попытку пошутить:

— Она что, вооружена? — спросил он в микрофон и для большей убедительности рассмеялся. Этот смех почему-то получился больше похожим на кашель. Наконец, более или менее придя в себя, Майлс снова наклонился к микрофону и уже почти обычным голосом сказал:

— Передайте мисс Рексрот, что я приму ее буквально через минуту.

Удалившись в смежную с кабинетом личную ванную комнату, он посмотрел на себя в зеркало и подумал, не принять ли на скорую руку душ. Впрочем, это потребовало бы не одной минуты, а, по меньшей мере, нескольких, а кроме того, глядя на свое отражение, Майлс убедился в том, что выглядит он вовсе не так уж плохо. Мысль о душе он отбросил и ограничился тем, что поправил прическу при помощи геля и щетки, а также хорошенько сполоснул лицо холодной водой. Эта процедура освежила его, но не вернула полностью былой уверенности. Задержавшись перед зеркалом, Майлс погримасничал, отрабатывая нужную мимику и выбирая подходящее выражение лица.

— Мэрилин, как это мило… — Недовольно скривившись, он попробовал еще раз, взяв на полтона ниже:

— Мэрилин, как мило с вашей стороны…

Это было уже лучше. Для большей уверенности он провел пальцем по отполированным до ослепительного блеска передним зубам и услышал легкий поскрипывающий звук, какой бывает на дне хорошо начищенной кастрюли. Выбрав из своего арсенала подходящую по ширине и благодушию вкрадчивую улыбку, он попробовал снова:

— Мэрилин! Как я рад… Мэрилин! Как приятно…

Вернувшись в кабинет, он наклонился к микрофону и произнес:

— Дженис, пожалуйста, пусть мисс Рексрот войдет. Да, чуть не забыл: никаких звонков.

Растянув на лице самую любезную улыбку, Майлс подошел к двери и открыл ее. По инерции он даже успел произнести часть приветственной фразы:

— Мэрилин! Как при…

А это что еще за хрен с горы?

В дверном проеме стоял незнакомый мужчина средних лет, мрачный, одетый в синий костюм и большую серую ковбойскую шляпу. Кривая, больше похожая на оскал улыбка не прибавляла его облику очарования, по крайней мере, на взгляд Майлса. Мэрилин Рексрот он разглядел за спиной незваного гостя. Несмотря на все свое изумление, Майлс отметил, что выглядит она потрясающе.

— Майлс, как мило с вашей стороны, что вы согласились принять нас, — проворковала она. — Позвольте представить вам Говарда Дойла из компании «Дойл Ойл».

Прежде чем Майлс успел ответить, Дойл схватил его руку и стал так энергично трясти ее, что адвокат непроизвольно задергался всем телом. «Этот придурок, что, считает меня нефтяным насосом?» — подумал Майлс.

— Чертовски рад с тобой познакомиться, старина, — проорал Дойл прямо в лицо Майлсу. — Мэрилин говорит, ты в своем деле прямо круче всех. Такую, говорит, на этом собаку съел, что все остальные по сравнению с тобой просто щенки.

Майлсу, наконец, удалось выдернуть руку из стальных клещей навязанного ему нового знакомого. Не без труда сохраняя на лице подобие улыбки, он сказал:

— Да-да, благодарю вас, мистер… э-э… как вы сказали? Вы случайно не родственник Джона Д. Дойла из «Дойл Ойл»?

— Ну да, — скромно сказал Дойл. — Я так понимаю, ты имеешь в виду старину Джона, ну, дедулю моего. Папашу моего тоже назвали Джоном — мы в семье зовем его Джоном Вторым. Тоже тот еще раздолбай. Всегда наперекор семье шел. — Он улыбнулся Мэрилин и вознамерился прочитать ей краткую лекцию об истории своей почтенной и весьма небедной семьи:

— Дед по доброте душевной отписал на мое имя часть акций — это еще когда я только родился. Само собой, папаша имел право распоряжаться ими до моего совершеннолетия. Ну, он и задал остальным жару: объединил свою долю с моей и пускался в такие рискованные аферы, что уж думали, всей нашей семейной лавочке крышка. Деда тогда чуть удар не хватил. Нет, вообще-то удар его, конечно, хватил, но уже потом, позже. Это когда в пятьдесят втором году работяги бастовать и бунтовать надумали. А правительству нет бы твердость проявить — так нет же, эти хлюпики пошли на поводу у профсоюзов и навязали крупным фирмам свои правила игры: тогда это называлось «социальным партнерством». Уроды, чуть было коммунизм в стране не устроили! Это так дедуля Джон говорил. Так вот, когда его, значит, удар-то хватил…

— Мистер… э-э… Дойл, все это, конечно, потрясающе интересно, — решительно заверил гостя Майлс, пытаясь взять ситуацию под контроль, — но может быть, вы все-таки присядете?

Дойл слегка сконфузился.

— А? Что? Присесть? Нуда, конечно, спасибо. Чего стоять-то? В ногах правды нет.

С этими словами он плюхнулся на надувной полупрозрачный диван и провалился в него настолько глубоко, что его колени оказались на уровне подбородка. Восторженно крякнув, он попрыгал на надувной подушке. Затем, испустив вздох облегчения, затих, довольно расслабился и пояснил:

— Мэрилин совсем меня умотала — таскала целый день с собой по Родео-драйв. Для нее шопинг — это вроде военной кампании: сметать все на своем пути, пленных не брать, добычу грузить навалом и обоз отправлять в тылы. Начали мы прямо с утра в этом чертовом месте около гостиницы «Уилшир», помнишь, где ты купила…

Повинуясь требовательному жесту Мэрилин, Говард Дойл, наконец, замолчал. Сама же Мэрилин присела в прозрачное итальянское кресло и, улыбнувшись, обратилась к адвокату:

— Да, Майлс, не могу не согласиться с Говардом: день у нас выдался на редкость напряженный. Но не в этом дело. Я прекрасно понимаю, что вы очень заняты, и кроме того, мне известно, сколько вы берете за час консультации. Так что я позволю себе перейти прямо к делу, которое привело нас сюда. Мы с Говардом решили пожениться.

Лишь ценой неимоверных усилий Майлсу удалось удержать на месте, готовую бессильно отвалиться, нижнюю челюсть. Ему снова стало одновременно жарко и холодно: грудь почему-то похолодела, а шея вспотела, и капельки пота потекли вниз по грудной клетке. На миг зажмурившись, он все же сумел удержаться в рамках приличий и даже изобразил подобающую случаю улыбку.

— Я… это… полагаю, что по такому случаю вас следует поздравить.

— Спасибо, спасибо, старина Майлс, — сказал Дойл, чрезвычайно довольный собой и всем, что происходило вокруг. На лице у него было мечтательное выражение. — Да, тут дело такое: потребность связать себя узами брака, вступить в моногамный союз, освященный ритуалом, похоже, свойственна всем людям и народам. Беспорядочная жизнь, полигамия — это все пережитки дикого первобытного общества. Я тебе, старина, вот что скажу: раз уж ты некоторым образом связан по работе с этим делом, то тебе, наверное, будет интересно узнать, что даже эти дикари индейцы, которые жили в нашей Америке еще до того, как мы сюда приехали, оказывается, тоже находились уже на стадии перехода от всеобщего бардака и гаремов к некоторому подобию постоянных семейных пар, совместную жизнь которых освящали ихние жрецы. Я про это специальную передачу по телевизору смотрел. Ты-то человек занятой — может, и упустил. Так вот, там еще говорили, что…

Выбрав момент, Мэрилин перебила словоохотливого техасца:

— Видите ли, Майлс, мы с Говардом пришли сюда по той причине, что я на своем горьком опыте убедилась: во всех делах, касающихся брачного законодательства, вам нет равных.

Этот иезуитский комплимент Мэрилин сопроводила восхищенной улыбкой преданной поклонницы.

В ответ Майлс вежливо и скромно кивнул. В голове же у него тем временем кипела целая буря противоречивых мыслей и эмоций. «Неужели это я виноват? — думал он. — Неужели я подтолкнул ее к такому шагу?»

Мэрилин тем временем невозмутимо продолжала:

— Как вы прекрасно знаете, мой предыдущий брак распался, и при этом моя репутация в некотором роде пострадала. Мотивы, которыми я руководствовалась, подавая на развод, были признаны несостоятельными, потому что присяжные вняли доводам противоположной стороны, сумевшей впервые в моей жизни запятнать мое честное имя. Да что там говорить: меня выставили перед всеми циничной и расчетливой женщиной, да к тому же едва не обозвали проституткой, — добавила она, уставившись глазами в пол. — Ну да, а как еще назвать молодую особу, которая ищет близости с мужчиной лишь с расчетом урвать изрядную долю его богатства.

Дойл нахмурился и покачал головой, явно не в силах поверить, что люди могут так бесчеловечно отнестись к женщине.

— Дорогая, но я-то…

— Вот я и решила заключить перед свадьбой брачный контракт, — с самым серьезным выражением лица объявила Мэрилин.

— А я против, — отозвался Дойл. — Абсолютно, категорически, на все сто процентов против этого шага, который омрачит…

— Адвокаты Говарда высказались в пользу подписания такого документа, — заявила Мэрилин. — Я же со своей стороны просто настаиваю на этом.

— Ох уж мне эти адвокаты! — презрительно скривился Дойл, а затем, сообразив, что это звучит не слишком тактично, добавил:

— Ты, Майлс, извини, я не хотел тебя обидеть. Ты-то, говорят, парень хороший, но остальные…

Мэрилин тем временем, не отводя глаз от Майлса, осведомилась:

— Насколько я знаю, брачный контракт, разработанный адвокатом Мэсси, ни разу не был успешно оспорен в суде?

— Это правда, — согласился Майлс, стараясь при этом выглядеть как можно скромнее, хотя сам лично, как и другие специалисты, считал разработку такого документа едва ли не своим главным профессиональным достижением. Тем не менее, чтобы не выпячивать своих заслуг, он сообщил:

— Я, конечно, доволен, что сумел приложить руку к разработке столь удачного брачного соглашения, но не могу не упомянуть, что в Высшей юридической школе Гарварда целый семестр учатся именно этому.

— Да ты что, серьезно? — искренне заинтересовался Дойл. — Как же, я знаю Гарвард — наша компания в порядке благотворительности построила там пару лет назад целый учебный корпус, он так и называется — корпус Дойла. Но сам-то я в Техасе учился. Вот славные времена были — живешь себе, ни черта не делаешь…

Майлс вдруг представил себе, что сейчас Дойл начнет распевать у него в кабинете студенческие песни, чтобы доказать свою причастность к высшему образованию.

— В бизнес-школе? — вежливо поинтересовался он.

— Бери выше, приятель, — подмигнул ему Дойл. — Я по спорткафедре проходил. А что? У меня персональная стипендия была. Футбол — дело такое: тут думать надо. Если бы не дед с папашей с ихним семейным бизнесом и всей сопутствующей дребеденью, я бы, наверное, и сейчас еще играл, разве что перешел бы в защиту, потому что у меня и работа была по защите от Т-образного нападения. Знаешь, в чем тут фишка? Когда они играют симметрично по линии, ты должен поставить своих ребят…

Майлс никак не мог поверить в происходящее. «Неужели она действительно хочет выйти замуж за этого полудурка?» — вновь и вновь повторял он про себя. Улучив момент, он сказал, глядя на Мэрилин:

— Вы позволите мне выразить свое мнение, раз уж вы пришли ко мне как к специалисту?

Оборванный на полуслове Дойл махнул рукой и сказал:

— Да конечно, старик, не церемонься, выкладывай все, что считаешь нужным. У тебя ведь в этом деле голова варит.

Майлс по-прежнему продолжал смотреть на Мэрилин.

— Я только хочу убедиться, что вы оба — я подчеркиваю: оба — отдаете себе отчет в том, зачем сюда пришли, и понимаете все последствия столь ответственного шага. — Сделав многозначительную паузу, он продолжил:

— Брачный контракт Мэсси исходит из того, что в случае расторжения брака по какой бы то ни было — повторяю: по какой бы то ни было причине, — Майлс снова сделал паузу, продолжая поедать Мэрилин глазами, — все имущество, денежные средства и материальные ценности, имевшиеся у каждого из супругов до вступления в брак, остаются в единоличной собственности бывшего владельца. Те же ценности и имущество, которые приобретены за время нахождения в браке, переходят в собственность того из супругов, чья работа, профессиональная деятельность или доход с использования имевшейся у него ранее собственности или денежных средств послужили источником для приобретения вышеназванных активов. А теперь я позволю себе еще раз пояснить вам суть этого документа. Несмотря на внешнюю циничность, он полностью соответствует всем моральным установкам нашего общества. Брак должен заключаться по любви и не может быть бизнесом, деловым предприятием или средством обогащения одного человека за счет другого. В результате мы приходим к тому, что брачный контракт защищает интересы того из супругов, который на момент вступления в брак обладает большим состоянием. — Он улыбнулся Говарду Дойлу. — Без подписания такого контракта более обеспеченная сторона становится соответственно более уязвимой в случае расторжения брака, превращаясь в объект материальных притязаний противной стороны.

Услышанное явно расстроило Дойла.

— Ни хрена ж себе! Романтикой в этом деле, похоже, и не пахнет!

— Нет, сэр, никакой романтики, — сказал Майлс, чувствуя спазмы в животе. — Никакой романтики, никаких сантиментов — только уверенность в том, что чувства вступающих в брак достаточно крепки и искренни. Чистый расчет, причем делается это именно на тот случай, если один из супругов — в ста случаях из ста тот, кто менее богат, — начинает вести себя не слишком благородно. Итак… — Он сделал еще одну паузу, пристально глядя на Мэрилин. — Я хотел бы удостовериться, что это именно то, чего вы хотите.

Чуть раскрасневшись от смущения, Мэрилин перевела взгляд с Дойла на Майлса и обратно и сказала:

— Я абсолютно в этом уверена. Это своего рода мой подарок Говарду, который я делаю ради нашего общего спокойствия. И неважно, волнует его эта сторона дела сейчас или нет.

С этими словами она вновь обратила восхищенный взгляд на своего жениха. Дойл во весь голос рассмеялся и подмигнул Майлсу:

— Скажи, старина, я похож на человека, которого волнует такая фигня?

У Майлса просто голова шла кругом. Он машинально принял заказ на оформление документов и встал из-за стола, чтобы проводить гостей через холл к лифту. Все это время у него в уме вертелся один и тот же вопрос: «Эта женщина прекрасно понимает, на что идет. Тогда что же движет ею? Не может ведь она на самом деле влюбиться в этого недоумка».

Вызвав лифт, он посмотрел в потолок и вдруг, щелкнув пальцами, изобразил на лице легкую озабоченность.

— Боже мой, мисс Рексрот, я чуть не забыл одну формальность. — Он улыбнулся Дойлу. — Прошу прощения, мистер Дойл, вы позволите мне отвлечь на минутку вашу очаровательную невесту?

— Без вопросов, старина! Только не забудь залог оставить. Ха-ха! — Дойл от души рассмеялся собственной шутке.

Майлс показал ему на диванчик в холле, а сам, взяв Мэрилин за локоть, проводил ее в соседний, ближайший к лифту кабинет. Дойл тем временем плюхнулся на диван, и по холлу разнеслось его залихватское насвистывание. Пожалуй, в этом помещении впервые исполнялась ковбойская песня.

Майлс чуть не силой затащил Мэрилин в кабинет и захлопнул за собой дверь.

— Вы что, с ума сошли? — прошипел он. — Вы хоть понимаете, что затеяли?

— Я-то прекрасно все понимаю, — сухо сказала Мэрилин, глядя Майлсу прямо в глаза. — Я понимаю даже то, чего вам никогда не понять. — Майлс попытался придвинуться ближе, но она отпрянула. — Постарайтесь просто принять это как данность. Мы с Говардом любим друг друга. Вот и все.

Разум Майлса отказывался в это верить.

— Я не знаю, что у вас на уме, но не могу не предупредить еще раз: брачный контракт Мэсси еще никому не удавалось оспорить в суде. В случае развода вы не получите с его миллионов ни гроша.

Мэрилин выслушала эту новость со скучающей улыбкой.

— Благодарю вас за профессиональную консультацию, — сказала она и сделала шаг в сторону двери.

Майлс встал у нее на пути.

— Мэрилин, хоть на минуту подумайте обо мне не как об адвокате, а как о своем друге.

Игриво улыбнувшись, она промурлыкала:

— Могу ли я расценивать ваши слова как отказ от гонорара за тот час, что вы потратили на консультацию по моему вопросу? — Во всем ее облике, в том, как она гордо держала голову, как стояла, твердо уперев длинные стройные ноги в пол, будто изготовившийся спортсмен-стрелок, — во всем этом Майлс чувствовал не высказанный в словах вызов. При этом он просто физически ощущал какой-то особый контакт с этой женщиной, невидимый, но словно искрящийся поток энергии. И он был уверен, что она чувствует то же самое.

— Бросьте вы это дело! — сказал Майлс, опять подступая ближе. — Если вы подпишете контракт, этого парня вам за задницу не схватить.

По лицу Мэрилин пробежала тень разочарования.

— Это все, что вы хотели мне сказать? — холодно осведомилась она.

Еще шаг вперед — и Майлс прижал ее спиной к стене. Он почувствовал, как перемешалось тепло обоих их тел.

— Нет, — хрипло сказал он, — это еще не все…

Майлс наклонился и поцеловал ее. В тот миг, когда их губы встретились, он почувствовал ответное движение навстречу. Дыхание Мэрилин тоже сбилось с ритма, губы у нее были влажные. У Майлса слегка закружилась голова и перед глазами поплыли круги.

Очень медленно он отодвинулся от Мэрилин, и та посмотрела на него с улыбкой, но не без удивления и даже уважения.

— За такие дела можно и адвокатскую лицензию потерять. Я бы могла это устроить, если б захотела.

— Ничего, оно того стоило.

Тень новой, более мягкой и теплой улыбки пробежала по лицу Мэрилин. Осторожно, едва касаясь кожи кончиками пальцев, она погладила его по щеке.

— Кто бы мог подумать, — прошептала она. — Адвокат по бракоразводным делам — и при этом такой романтик.

Смеясь, она проскользнула мимо него и направилась к дверям. В тот миг, когда их тела соприкоснулись, Майлс ощутил не просто теплое касание, но нечто вроде электрического шока. Поток чувственной энергии, завихряясь, пронесся по его позвоночнику.

— Вы просто околдовали меня, — пробормотал Майлс, открывая дверь. — Я вами восхищаюсь.

Звонкий смех Мэрилин окутал его, словно облако. После того как она скрылась в лифте, этот смех еще долго звучал у него в ушах.






Глава 11





У Майлса выдался редкий свободный день, который он с удовольствием провел дома. Немалую его часть он посвятил поддержанию спортивной формы на своем теннисном корте возле дома. Вызвав своего личного тренера — роскошную блондинку по имени Ники, — он изрядно загонял себя, отбивая подаваемые ею мячи. Впрочем, выходным этот день можно было назвать лишь условно: даже во время игры на поясе Майлса висел мобильник, провод от которого тянулся к его уху.

За последние несколько недель Майлс сделал все, что было в его силах, чтобы выкинуть Мэрилин из головы. Но это оказалось невыполнимой задачей. Об этой женщине он вспоминал, едва открыв глаза утром, и с ее же образом в голове он засыпал по вечерам. Это становилось просто невыносимым.

Постоянным рефреном в голове Мэсси вертелся один и тот же неразрешимый вопрос: «Ну как, как такая женщина могла полюбить полного кретина вроде Дойла?»

Ники отбила мяч сильным ударом слева, но Майлс догнал его, не отрываясь от телефона. Не обращая внимания на ее сердитый взгляд, он послал мяч точно в угол. Ники продолжала упорно сопротивляться и ловко выполнила «свечку», что позволило ей выиграть сет. Ее злило, что Майлс ведет игру в заданном ею высоком темпе, не прерывая телефонного разговора. Ее также раздражало и то, что Майлс остается равнодушен к ее очень коротким шортикам.

— Да, все в порядке, — сказал Майлс в микрофон, делая мощную подачу. — Я так и думал. — Он ринулся вперед и отбил мяч, который Ники перебросила через сетку. — Ладно, разберемся. Дело не такое уж трудное.

Одной рукой он отцепил телефон и бросил его Ригли, который наблюдал за игрой, сидя на высоком судейском кресле, другой — заблокировал отчаянно сильный удар Ники.

Ригли восхищенно смотрел на своего босса, в очередной раз, поражаясь его способности делать несколько дел одновременно. Сам он по случаю присутствия на корте и судейства теннисного матча вырядился подобающим образом: на нем были белые морские брюки, белая капитанская фуражка и белая же футболка, на которой через всю грудь шла надпись большими красными буквами: «ПРОТЕСТУЮ!»

— Как там Лайонел? — спросил Ригли, запихивая мобильник в карман.

— Да вроде нормально, — ответил Майлс, пуская хитрый крученый мяч в ноги Ники. — Он попросил меня выступить с ведущим докладом на нашей ежегодной конференции в Вегасе.

Ники рванулась в сторону и сильным ударом послала мяч Майлсу «за шиворот».

Ригли повернул фуражку козырьком назад и заметил:

— Это ведь большая честь — делать такой доклад.

Майлс сумел отбить мяч, повернувшись почти спиной к сетке.

— М-м-м… наверное, да, — сказал он без энтузиазма. В голове у него вертелся все тот же вопрос: «Ну как, как она могла полюбить полного кретина вроде Дойла?»

— Это, наверное, вершина успеха, знак признания твоих недавних больших побед, — предположил Ригли.

Ники отбила мяч и попала точно в середину квадрата.

— В смысле? О чем это ты? — Майлс хорошенько ударил справа, послав мяч в дальний угол, но Ники была уже там — как-никак она все-таки настоящая профессионалка. Но Майлс умудрился вызвать в ней подлинный спортивный азарт.

— Как о чем? — Ригли закатил глаза к небу. — О деле Рекса Рексрота, конечно! Ты же сумел сохранить для него все — до последнего цента! Ты победил, и без всяких компромиссов. Чистая победа, причем в абсолютно невыгодной стартовой ситуации. Разве не этого ты добивался?

Ники нанесла сильный резаный удар, мяч отскочил, но Майлс отбил его ударом слева.

— М-м-м… да, наверное, так, — равнодушно согласился он.

— Майлс, ради Бога, да что с тобой творится? Чем ты недоволен? Чего еще тебе нужно?

Это был хороший вопрос — тот самый, который Майлс задавал себе вот уже несколько месяцев кряду.

— Понятия не имею, — буркнул он. Он отбил удар Ники и попал точно в линию. — Ну, хорошо, я выиграл это дело — а дальше-то что? Вот скажи, сколько дел выиграл на своем веку Герб Майерсон?

Услышав имя главного босса фирмы, Ригли непроизвольно вздрогнул. Он почувствовал себя так, словно при нем упомянули какое-то могущественное и злобное божество. Майлса Ригли уважал и преклонялся перед ним. Герба Майерсона он боялся. О старике ходили разные слухи, причем из источников, заслуживающих доверия, — от самых высокооплачиваемых проституток.

— Старикан-то? — переспросил Ригли невинным тоном. — Ну, он выиграл больше процессов, чем кто-либо вообще. Он ведь у нас живая легенда, сам знаешь.

— Вот ты и посмотри на него, — сказал Майлс, словно развивая мысль Ригли. — Восемьдесят семь лет, а он каждый божий день с утра пораньше в офисе, самым первым норовит заявиться. Личной жизни вообще никакой…

— Какая же на хрен личная жизнь, когда у тебя дерьмо через трубочку в боку выходит, — выпалил Ригли в запале. Вдруг, словно очнувшись, он съежился и огляделся, страшно испугавшись, что кто-то мог его услышать.

— Ни жены, ни семьи… — Майлс подрезал укороченный удар Ники и отправил мяч повыше над ее головой. — Послушай, Ригли, но ведь не может же она по-настоящему любить этого кретина?

Такой вопрос едва не заставил Ригли свалиться с его насеста. Он не верил своим ушам. Непобедимого, всегда бесстрастного Майлса Мэсси явно одолевали какие-то романтические мысли.

— Не понял, — переспросил он, — кто кого может любить?

Ники тоже заинтересовалась этой темой и едва не промазала ракеткой по мячу. Но огромный опыт в игре все же спас ее, и она ответила ударом справа на его обводящий удар. Мэсси отбил, и мяч мягко перекатился через сетку.

— Мэрилин Рексрот подписала брачный контракт с нефтяным магнатом, — пояснил Майлс.

Слова громким эхом раскатились в тишине, когда Ники бросилась вперед за мячом.

— Брачный контракт Мэсси? — уточнил Ригли. Его вопрос был подкреплен недовольным криком Ники, которая отбила мяч, но не смогла удержаться на ногах.

— Ну да.

Пока Майлс гнался за мячом, отбитым Ники, Ригли успел проанализировать ситуацию и понял две вещи. Во-первых, Мэрилин Рексрот, по-видимому, влюбилась в какого-то кретина. А во-вторых, Майлс, по-видимому, неравнодушен к судьбе Мэрилин.

— Только любовь движет людьми, когда они подписывают брачный контракт Мэсси, — процитировал Ригли.

— Ух-х-х-х! — Майлс издал какой-то почти звериный рев, в который были вложены отчасти игровой азарт и целиком вся переживаемая им боль, и со всей силы ударил ракеткой по мячу. Тот в результате чуть не попал Ники в шею, грозя свернуть ей голову. Она, проявив отменную спортивную реакцию, сумела вовремя увернуться, а потом вопросительно взглянула на Ригли.

Помощник знаменитого адвоката и его личный тренер по теннису обменялись понимающими взглядами. По крайней мере, им обоим было ясно, что интерес Майлса Мэсси к Мэрилин Рексрот выходит за профессиональные рамки.

Дженис была горда своим боссом Майлсом Мэсси как никогда. И любила его тоже сильнее прежнего, если такое вообще было возможно. И в то же время она еще никогда не испытывала такой тревоги и беспокойства за него.

Всего месяц назад Майлс был на вершине юридического Олимпа. Не было адвоката, судьи или вообще сотрудника какой-либо юридической конторы, который не знал бы о беспрецедентной, сокрушительной победе, одержанной Майлсом на процессе, где он представлял интересы Рекса Рексрота.

Даже сам мистер Майерсон, таинственный глава фирмы, ставший для сотрудников почти призраком, не поленился и как-то раз, высунув из-за двери своего мрачного святилища обтянутый сухой кожей череп, издал какой-то победный клич.

По правде говоря, некоторые из сотрудников ошибочно приняли этот звук за предсмертные хрипы, но дальнейшее расследование показало, что звуковые колебания подобного тембра и громкости в исполнении Герба Майерсона обозначают искреннее выражение глубокого уважения. Более того, он не поленился выкарабкаться из-за стола и проехать на кресле-каталке через весь кабинет, везя за собой штатив с капельницей и тележку с медицинским оборудованием, чтобы прилюдно выразить свои восторги по поводу достижений своего младшего партнера.

Самого Майлса эта победа, по-видимому, тоже вдохновила на дальнейшие профессиональные подвиги. Он с новой энергией взялся за работу, попутно распорядившись выполнить новый дизайн для своего кабинета. Его календарь распух от запланированных встреч с новыми и новыми клиентами, жаждавшими заплатить любой гонорар, лишь бы уломать эту звезду юриспруденции взяться за их дело или хотя бы дать консультацию. Ставка за разовые консультации была повышена, и Майлс подумывал об увеличении гонорара в тех случаях, когда он брался вести дело от начала до конца. У Дженис значительно прибавилось работы, но она была только счастлива. Она упоенно расписывала ежедневник Майлса день за днем, час за часом. При этом у нее хватало организаторского таланта выделить ему время на ланч, перерывы на кофе и теоретическую работу — изучение новых документов, достойных внимания случаев из практики коллег и юридической литературы. Она даже взяла на себя смелость участвовать в организации его личной жизни, умело и, надо признать, безошибочно отваживая от своего обожаемого шефа откровенных стерв и явных охотниц поживиться его деньгами.

«Кое в чем женщины разбираются куда лучше, чем самые умные мужчины», — думала Дженис, сортируя груду поступившей на имя босса корреспонденции. Даже лучше таких блестящих, успешных и чертовски красивых сердцеедов, как боготворимый ею Майлс.

И вот все это блестящее благополучие стало на глазах рушиться. Поначалу Дженис решила, что это очередная умеренная депрессия, своего рода пост-победный синдром. Выражалось это в том, что Майлс стал больше времени проводить в кабинете, причем, не занимаясь конкретным делом, а явно размышляя о чем-то постороннем. При этом он становился рассеянным, забывчивым и определенно тяготился текущей работой. Впрочем, Дженис не восприняла это слишком серьезно. Ей и раньше доводилось быть свидетельницей не особенно продолжительных периодов некоторого спада в деловой активности Майлса Мэсси. Проработав его личной ассистенткой около шести лет, Дженис на лету ловила малейшие изменения и нюансы настроений своего любимого шефа.

Но вот в офисе появилась она — величайшая стерва из всех лос-анджелесских, нет, даже из всех калифорнийских — стерв.

«Какая же я дура, — корила себя Дженис. — Надо было в тот день сказать, что Майлс улетел куда-нибудь в Париж, а не дергать его и не сообщать, что эта сучка приперлась к нему».

Визит Мэрилин Рексрот произвел чудовищный разрушительный эффект. Когда она со своим клоуном-женихом, наконец, убралась из офиса, Майлс был уже другим человеком: напряженным, подавленным, расстроенным, разочаровавшимся в любимой работе; в общем, все симптомы какой-то навязчивой идеи, явно личного порядка, были налицо. Мало того: с тех пор Майлс стал все больше пить вина и алкогольных коктейлей.

От этих грустных мыслей Дженис отвлек попавшийся ей в общей пачке увесистый квадратный конверт из дорогой плотной бумаги, адрес на котором был написан от руки явно дорогой ручкой. Ей даже не пришлось переворачивать конверт и сверяться с обратным адресом, чтобы догадаться, кто был отправителем.

И что содержалось в конверте.

«Бедный, славный Майлс Всемогущий», — подумала Дженис. На какой-то миг ей даже пришла в голову мысль не передавать боссу конверт, а порвать его, не распечатывая, на мелкие кусочки и выбросить в мусорную корзину, сделав вид, что ничего такого почтальон и не приносил.

В этот момент раздался телефонный звонок, оторвавший Дженис от разных дурацких мыслей, способных довести до дурацких поступков.

— Привет, Дженис, это я, он у себя?

В любой другой ситуации Дженис нашла бы предлог, чтобы не соединять шефа с Холли Хольц. Эту особу Дженис с полной уверенностью относила к классу откровенных вымогательниц. Обладая всем необходимым для обустройства сносной жизни в Голливуде, а именно: высоким бюстом, стройными ногами, светлыми волосами и смазливым личиком, она, тем не менее, все время хныкала, жаловалась на жизнь и пыталась развести всех встречных мужчин на бабки. Впрочем, сегодня Майлсу как никогда требовалось обыкновенное человеческое общение, причем по возможности тесное. Что же касается такой соблазнительной женщины, как Холли, то она могла бы сыграть роль двойного кофе-«эспрессо» для его приунывшего либидо.

— Холли Хольц, — радостно объявила Дженис, когда Майлс взял трубку. Она изо всех сил постаралась сделать так, чтобы это сообщение прозвучало для него как приятный сюрприз.

— Меня нет, — рявкнул Майлс. — И вообще больше никаких звонков.

— Извини, Холли, к сожалению, у него совещание, — печально сообщила Дженис несостоявшейся кандидатке на свидание. Причем на этот раз сожаление было высказано вполне искренне.

Вздохнув, она покрутила в руках приглашение на свадьбу Мэрилин Рексрот. «Ну что ж, — подумала Дженис, вставая со стула, — в конце концов, я не обязана приносить ему только хорошие новости». Затем, опомнившись, она снова села.

«Да что я, совсем сдурела, что ли? — одернула она себя и вызвала местного курьера, обычно разносившего почту по кабинетам фирмы. — Это мне нужно? Гонцов, приносящих дурные вести, раньше казнили, — и у нас как раз наступили такие времена».

Курьер Уолтер удивленно посмотрел на Дженис и спросил:

— Что случилось?

Она протянула ему конверт со свадебным приглашением:

— Пожалуйста, передай это мистеру Мэсси. Срочно.

Уолтер был парень смышленый; он не просто удивился, но и заподозрил что-то неладное. Он выразительно перевел взгляд с конверта на дверь кабинета Майлса и обратно. Затем внимательно посмотрел на Дженис, чтобы убедиться, что он все хорошо расслышал и правильно понял.

— Ступай же, Уолтер, — поторопила его Дженис.

Направляясь в кабинет, Уолтер держал конверт в вытянутых руках и шел на подгибающихся ногах, втянув голову в плечи. Он чувствовал себя как сапер, несущий в безопасное место готовую взорваться в любой момент бомбу.

И бомба действительно была налицо. Только Уолтер нес ее не в безопасное место, а как раз тому, для кого она была предназначена.

Отец Скотт начинал свой духовный путь как музыкант, исполнитель фолк-рока.

Его группа под названием «Джек Сити Пилигриме» записала один альбом и года два кочевала по небольшим клубам. Потом Скотт Эрп сменил потертую кожаную куртку с бахромой на белый стоячий воротничок протестантского священника.

Было отцу Скотту видение, призвавшее его на служение благому делу. Однажды ему приснилось, что, стоя на сцене, он исполняет собственную версию «Отче наш». Звучала эта молитва в рок-обработке примерно так: «Отче наш на небесах-ах-ах-ах, да святится имя Твое-е-е-е…»

Кое-кто склонен был считать, что творчество отца Скотта граничит с богохульством. Тем не менее, никто не мог возразить против основной приводимой им в качестве контраргумента цитаты: «Бог есть любовь, а не похоть. Бог есть прощение, а не мщение». Кроме того, отец Скотт не уставал напоминать окружающим, что Бог везде и во всем, в великом и в малом. В общем, его посчитали не еретиком, подрывающим устои общества, а просто эксцентричным, нестандартно мыслящим священником. Для Лос-Анджелеса это было в самый раз.

Так он и основал свою «Первую церковь живого свинга» — религиозную организацию, целью которой, согласно ее уставу, было провозглашено познание Бога через музыку. Зарегистрировавшись официально, отец Скотт принялся воплощать идеи своей церкви в жизнь. Проповеди, молитвы, псалмы — все это он перекладывал на музыку и исполнял в виде зонгов.

За каких-то несколько лет отцу Скотту удалось собрать немало не облагаемых налогами пожертвований, которых хватило, чтобы построить целый храмовый комплекс из пяти зданий на огороженном участке на улице Франклина, всего в квартале от регионального центра сайентологов. Все здания, находившиеся за забором, скрывавшим от посторонних глаз храм отца Скотта, были оштукатурены и выкрашены в светлые пастельные тона от желтого до розового, плавно переходившие один в другой.

Розовое здание было предметом особой гордости отца Скотта. Он целиком и полностью выделил это помещение под свадебную часовню. Отец Скотт любил свадьбы. Они нравились ему больше всех других проводившихся им мероприятий.

Он хорошо вложился в техническое оснащение этой часовни. Она была оборудована высококлассной аудиосистемой, способной передавать самые сложные, производящие потрясающее впечатление звуковые спецэффекты, и целой батареей видеокамер, которые в автоматическом режиме вели съемку церемоний под всеми мыслимыми углами. Отец Скотт, не стесняясь, называл совершаемые им обряды «высокотехнологичным многопрофильным обслуживанием свадебных мероприятий».

Козырным тузом отца Скотта, помимо всего прочего, была шикарная парковка. На его стоянке можно было разместить больше полутора сотен машин, что изрядно облегчало жизнь, как молодым, так и их многочисленным гостям. В общем, дела у отца Скотта шли в гору. Каждую неделю ему поступали заказы на десяток свадеб. Частенько ему приходилось венчать по две пары в день — утром и после обеда.

Банковские счета росли как на дрожжах. Бухгалтеры и управляющие умоляли его расширить бизнес, открыв вторую свадебную часовню. Эти ограниченные люди никак не могли понять главное: увеличить пропускную способность ритуальных помещений без ущерба для качества церемоний было невозможно.

Отец Скотт собственной персоной и был гвоздем этой «программы». Люди шли не в его часовню, а к нему самому.

Своей музыкой, своим «театром одного актера», своим исполнением он создавал у себя в храме атмосферу ковчега, на котором молодые отправлялись в долгое совместное плавание на поиски Бога в себе и в этом мире.

«Впрочем, сегодняшнюю пару едва ли можно в полном смысле слова назвать молодыми», — подумал отец Скотт, готовя очередную церемонию. Невесте было лет двадцать восемь, а жениху и вовсе здорово за сорок, но дела это не меняло. Отец Скотт был в ударе и намеревался отработать свое по полной программе.

Посмотревшись в зеркало, он проверил грим — ничего лишнего, только легкий тональный крем и едва заметная подводка вокруг глаз, — зафиксировал прическу спреем и вынул из футляра гитару.

Занавес!

Нажав несколько кнопок на пульте, он создал в часовне нужное освещение. Общий свет был приглушен, и лишь прожекторы высвечивали места для молодых и для него самого. Затем из динамиков полилась музыка, отец Скотт шагнул вперед, тронул струны гитары и запел:

— Шалфей, розмарин, тмин и тимьян, Пусть все, кто был тут, запомнят меня…

Майлс сидел среди приглашенных и не без основания предполагал, что может не дожить до конца церемонии.

«Знал ведь я, что не нужно сюда приходить, — мысленно ругал он себя. — Но как, как такая женщина могла полюбить такого кретина, как Дойл?»

Толпа веселых, красивых, хорошо одетых людей, собравшихся здесь для того, чтобы засвидетельствовать любовь Мэрилин к Говарду Д. Дойлу, казалось, готова была хором рассмеяться над несчастным Майлсом.

«Знал ведь я, что не нужно сюда приходить», — повторял Майлс как мантру. Его хваленое спокойствие, словно куда-то испарилось, несчастного адвоката захлестнули столь непривычные для него, а потому болезненные чувства и эмоции. «Мне конец», — подумал он, когда свет в часовне померк. Он услышал гитарные аккорды и завывание какого-то бестелесного голоса:

— Шалфей, розмарин, тмин и тимьян, Пусть все, кто был тут, запомнят меня…

Перед публикой появился дородный мужчина с гитарой наперевес; он был облачен в белый костюм, расшитый блестками, и оттого напомнил Майлсу исполнителей, выступающих в лас-вегасских казино. Человек с гитарой нес свою ахинею, сопровождаемую музыкой, а тем временем за его спиной в такт аккордам раскрылся бархатный занавес. Глазам публики предстали жених и невеста.

Мэрилин была просто ослепительна. Вышитое бисером белое шелковое платье выгодно подчеркивало достоинства ее фигуры, обнажая при этом длинную изящную шею и роскошные плечи. Стоя у алтаря, она сильно напоминала какую-нибудь мадонну с картины эпохи Возрождения.

Стоявший рядом с ней человек в белом костюме и ковбойской шляпе был просто жалок и смешон.

Это была любовь моей жизни…

Человек с гитарой продолжал петь, теперь его сопровождал также аккомпанемент скрипок и щебет невидимых птиц. Публика встретила эту сцену одобрительным гулом. Наконец всем разрешили сесть.

Майлс посмотрел на сидевшего рядом с ним Ригли и заметил, что тот шмыгает носом, готовый вот-вот пустить слезу.

— Какого черта, что это на тебя нашло? — прошипел Майлс, подсознательно желавший сорвать на ком-нибудь свое раздражение.

— Ничего не могу с собой поделать, — хлюпнул носом Ригли. — Не первый год ведь уже работаю в нашем бизнесе, где… где все это заканчивается. Но на свадьбе всякий раз готов заплакать от умиления.

— Слушай, Ригли, неужели это все всерьез? Неужели она не понимает, что происходит? Неужели никто из этих людей не понимает, что творится? — спросил Майлс, обводя злобным взглядом собравшихся гостей. — Не понимаю, просто отказываюсь верить в то, что она любит этого паяца. Неужели вся эта церемония так и пройдет, как по нотам? Неужели их действительно объявят мужем и женой?

— Я, конечно, специализируюсь по разводам, а не по свадьбам, но что-то мне подсказывает, что если она еще не переступила этот рубеж, то находится всего в шаге от него. И, судя по всему, меньше всего ее волнует, рад ты этому или нет, — пробормотал Ригли, вытирая глаза.

Гости затихли в ожидании кульминации церемонии. Майлс тем временем всерьез раздумывал, не броситься ли ему к алтарю и не похитить ли Мэрилин прямо из-под венца, увезя ее, куда глаза глядят. На Дойла он смотрел со смешанным чувством омерзения и ужаса. Чего стоила одна белая ковбойская шляпа — кричащий символ того стиля, который Майлс описал бы одним словом: «деревенщина»! Во всем облике нефтяного миллионера сквозила отвратительная в своей неподдельности инфантильность. В общем, впечатление было такое, как если бы Мона Лиза выходила замуж за героя дешевого вестерна.

— Доброе утро, возлюбленные чада, я отец Скотт, — представился человек с гитарой и в костюме с блестками. — Благодарю вас всех за то, что вы собрались здесь, чтобы присутствовать на торжественном освящении любовного союза наших друзей Мэрилин и Говарда.

С сияющей улыбкой отец Скотт обернулся к новобрачным и поклонился каждому из них. При этом он прикоснулся к струнам своего инструмента и извлек из него трогательные звуки. Майлс почувствовал, что у него сосет под ложечкой. Кроме сердца, у него еще прихватило и желудок.

— Дорогие Мэрилин и Говард! Вы готовитесь взойти в ковчег, который отправляется в долгий путь. Любовь, забота друг о друге и радость будут освещать вам этот путь.

Выражение торжественного умиления на лице отца Скотта сменилось столь же торжественной суровостью. Взяв на гитаре низкий аккорд, он продолжал:

— В сегодняшнем циничном мире стало очень трудно совершить этот великий и ответственный шаг — шаг на борт корабля любви и заботы.

Несколько мощных аккордов, напоминающих удары колокола, разнеслись по залу. Майлсу казалось, что его череп вот-вот взорвется изнутри, сдетонировав от какой-либо особо пронзительной ноты. Священник тем временем говорил и говорил:

— Сегодня Мэрилин и Говард совершают этот важнейший в жизни шаг, говоря нам, своим друзьям, что их вера друг в друга и в Бога сильна, как сильна и их любовь. Сейчас они стоят на краю пристани и готовятся слупить на борт корабля. — Отец Скотт извлек из гитары торжествующий аккорд. — Им обоим предстоит встать у штурвала корабля, который понесет их по волнам океана любви, и этот штурвал — взаимопонимание. — Еще один аккорд, голос священника поднялся тоном выше. — Вот они вместе машут нам, словно бы прощаясь. — Отец Скотт выдержал драматическую паузу и снова чуть понизил голос:

— Но, быть может, этот жест означает вовсе не прощание? Быть может, они зовут нас с собою в путь, в долгий путь любви, заботы и радости? — Несколько звучных аккордов, мощное крещендо, и отец Скотт триумфально закончил:

— Подумайте об этом, подумайте хорошенько, дети мои.

Тишину в часовне нарушало только записанное на пленку щебетание птиц и всхлипывание Ригли. Отец Скотт поднял руки, открыв взору присутствующих расшитые блестками потные подмышки. Вновь под сводами часовни прокатился его мощный голос, похожий на волчий вой:

— Ответь же, Говард Дрекслер Дойл, согласен ли ты взять Мэрилин с собой в долгий путь на этом корабле, в долгий путь по жизни, сквозь туманы, штормы и льды? Согласен ли ты быть рядом с нею в штиль и в ураган всю свою жизнь?

«Надо было посоветовать этому павиану-жениху нарядиться в матросский костюмчик. Всяко лучше дурацкой шляпы, — мрачно думал про себя Майлс. — А главное — было бы в тему. Порадовал бы этого, с позволения сказать, священника, а заодно и гостей повеселил. Впрочем, эта шляпа — сама по себе целый корабль. Сейчас-сейчас Мэрилин проснется, все поймет и убежит. Нет, ну как она может любить такого кретина, как Дойл?»

— Я согласен, — ответил Дойл.

— Ответь же и ты, Мэрилин Рексрот, согласна ли ты взять Говарда с собой в попутчики, согласна ли ты делить с ним все радости и невзгоды в плаванье по жизни, будь то в каюте первого класса или в трюме, на райских островах или на суровых, скованных льдами побережьях?

«Ну вот, вот, давай же, — твердил себе Майлс. — Сейчас произойдет чудо. Спящая красавица проснется, ужаснется и упорхнет из цепких лап этого павиана».

— Я согласна, — сказала Мэрилин.

— Ой-е! — выпалил Майлс, стравив тем самым критическое давление внутри своего черепа, готового в буквальном смысле слова разлететься на куски. Ригли перестал хныкать и удивленно обернулся к своему боссу. С не меньшим любопытством поглядели на Майлса и некоторые из гостей — настолько удивила их такая неожиданная реакция на столь благостное событие. Майлс закусил кулак. Птички снова зачирикали.

— Ну что же, в таком случае властью, данной мне штатом Калифорния, я объявляю вас мужем и женой.

Скрипки завыли, гости зааплодировали, а Ригли разрыдался. Майлс тоже готов был расплакаться. «Упустил, упустил я ее, — говорил он себе, чуть не падая в обморок. — Мэрилин Рексрот теперь миссис Павиан. И самое страшное, что я абсолютно ничего не смогу с этим поделать».

Свадебный банкет был устроен на широкую ногу. Местом его проведения была выбрана лужайка отеля «Беверли-Хиллс». На одном из столов были выложены огромные, чуть ли не в натуральную величину фигуры жениха и невесты, выполненные из суши. Шампанское лилось рекой, и гости порхали от стола к столу, от одной компании к другой, словно экзотические птички, весело болтая и хихикая.

Отец Скотт притащил с собой гитару и спел иронически звучавшую в такой счастливый день песню о судьбе бедного мальчика, которому никак не хотело улыбаться в жизни счастье.

«Это же про меня песня, — уныло размышлял Майлс. — Уж кому-кому не видать в жизни счастья, так это мне». Он вздохнул и отставил бокал с шампанским.

— Что скажешь, как тебе подарок? — спросил его Ригли.

Майлс скептически поглядел на голубую коробочку от Тиффани, которую Ригли сунул прямо ему под нос. Ригли приоткрыл крышку. Внутри Майлс увидел дюжину каких-то дурацких серебряных приспособлений, больше всего походивших на пластмассовые штучки, которыми размешивают кофе в «Макдональдсе».

— Это что еще за фигня?

— Специальные ложечки для ягод, — ответил Ригли само собой разумеющимся тоном, удивляясь дремучести своего босса.

Пояснение не произвело должного впечатления на Майлса.

— Ложечки, говоришь?

— Специальные. Для ягод, — поправил его Ригли. — Обычные-то ложки в каждом доме есть. А это для ягод.

— Специальные ложечки для ягод на хрен никому не нужны.

Ригли захлопнул коробочку и процедил сквозь зубы:

— Люди. Едят. Ягоды.

Майлс понял, что не в силах больше сдерживать внутреннее давление, все повышавшееся с тех пор, как Мэрилин впервые появилась у него в кабинете, и, не слишком понимая, что несет, обрушил на Ригли издевательский комментарий:

— Цинично ты, приятель, рассуждаешь. Если люди едят ягоды, то вот вам, подавитесь, специальные ложечки для них. Скажи мне лучше, где ты раскопал эту хрень — в каталоге Марты Стюарт? Наверное, рядом с серебряными кольцами для салфеток? А что было на соседней странице — автономные обогреватели для задницы, чтобы брать их с собой на стадион? Господи помилуй, Ригли, да откуда же берется такое количество всякого кухонно-посудного и прочего барахла, которое нам полагается копить и таскать за собой по жизни…

Ригли набрался смелости и перебил его:

— Майлс, ты чего так злишься-то? — В словах Ригли звучали не упрек и раздражение, а скорее искрения обеспокоенность за душевное состояние босса.

Прежде чем Майлс смог ответить, всеобщее внимание было привлечено мелодичным «динь-динь»: звоном металлического предмета сервировки о стеклянный. Подняв глаза, Майлс увидел Говарда, который, явно наслаждаясь результатом, лихо постукивал большим охотничьим ножом по бокалу для шампанского.

«Охотничий нож? — пронеслось в голове у Майлса. — Да как она только могла полюбить такого кретина?»

— Дамы и господа, девочки и мальчики, — с детским восторгом обратился Говард к гостям. — Я знаю, что в традиционный свадебный ритуал обычно не входит вручение женихом подарка невесте в день свадьбы — кроме, конечно, обязательного обмена кольцами. Но тут такое дело… В общем, ребята, с того дня, как я встретил Мэрилин, я только и делаю, что преподношу ей подарки, и это мне чертовски нравится. — С этими словами он восхищенно улыбнулся Мэрилин, сидевшей за столом рядом с ним.

Часть гостей сопроводила это выступление жениха вежливыми аплодисментами.

— …Так вот, дорогие гости, я и сегодня не собираюсь останавливаться на достигнутом!

Такое заявление вызвало у публики неподдельный интерес, выразившийся в куда более громких аплодисментах.

— Знаете, почему я так поступаю? — лихо, по-актерски обратился к гостям Говард. — Да потому что мне это чертовски нравится!

Взрыв добродушного смеха встретил эти слова жениха.

Майлс молча, хлопал глазами и никак не мог поверить в то, что все происходящее — не сон. «Нет, это просто придурок из придурков. Ну не может она любить этого павиана!»

Тем временем Говард повернулся к Мэрилин и аккуратно взял ее ладонь в свои грабли. Она сияющим взглядом смотрела на него снизу вверх, запрокинув голову, словно посетительница музея, разглядывающая статую Давида.

— Дорогая, как сказал венчавший нас святой отец, пусть между нами будет только любовь и доверие, любовь и доверие, и больше ничего, — сказал Говард. — В общем, в речах я не слишком силен… — С этими словами он подмигнул гостям на галерее, которые включились в игру и демонстративно выразили свое несогласие с последним тезисом жениха протестующим гулом.

— Ну ладно, ладно, согласен — я силен в речах, но я гораздо сильнее в делах. И вот сегодня я хочу совершить один поступок, чтобы доказать тебе, дорогая… чтобы показать тебе, дорогая… а впрочем, сама увидишь.

Подчеркнуто неторопливо, явно нагнетая напряженность, Говард извлек из нагрудного кармана аккуратно сложенный листок бумаги.

— Чоу Син, принесите, пожалуйста, соус для барбекю!

Китайский джентльмен в колпаке шеф-повара поставил на стол молодых, прямо перед женихом, большое блюдо и изящный соусник. Дойл уселся на свое место, придвинул к себе блюдо и повязал сервировочную салфетку себе на шею, как детский слюнявчик.

— Это для тебя, дорогая, — торжественно объявил он. Затем Говард продемонстрировал бумагу в развернутом виде. Это оказался какой-то документ с печатью и подписями. Столь же медленно Говард оторвал кусок от этого документа, скомкал его, обмакнул в соус и начал есть. За первым куском последовал второй, затем третий… В общем, скоро Говард уже сидел за столом со ртом, до отказа набитым бумагой.

— Это для тебя, дорогая… — повторял Говард, причмокивая перемазанными темно-красным соусом губами.

Майлс смотрел на происходящее удивленными глазами. Ему никак не удавалось оценить по достоинству столь странное поведение жениха. Судя по торжественности, которой было обставлено это поедание бумаги, оно должно было означать что-то важное. Большинство гостей тоже не понимало этой странной выходки. Гости переговаривались между собой, делились мнениями, и когда смысл происходящего стал доходить до них, раздался шелест аплодисментов, одобрительные возгласы, крики «браво», и наконец, аплодисменты переросли во всеобщую овацию.

Когда суть дела дошла, наконец, до Майлса, все его тревоги, всю тоску и депрессию как рукой сняло. Распиравшее череп давление мгновенно спало, а вместе с ним ушло, как воздух из шарика, и ощущение нездоровья во всем теле, мучившее его последнее время. «Браво, детка, — думал он. — Ты просто превзошла себя. До такого бы и я сам не додумался».

Он сложил руки и медленно, ритмично покачал ими, сияя победной улыбкой.

— Блестяще! — воскликнул он. — Блестяще!

Ригли явно чего-то недопонимал, и не только странного поступка Говарда Дойла, но и внезапного полного преображения Майлса под влиянием этого поступка. Куда девались уже ставшие привычными в его боссе недовольное брюзжание и плохо скрываемое раздражение? Их сменила восторженная улыбка и почти религиозный экстаз.

— Майлс, что случилось-то? — жалобно проблеял Ригли. — Что за бумажку он сжевал?

Похоже, Ригли оставался единственным человеком на всем банкете, который до сих пор не осознал масштаба происходящего.

Продолжая аплодировать, Майлс воскликнул:

— Блестяще! Лучше не придумаешь! Это же брачный контракт! Боже мой, это просто блестяще!

Ригли вытаращил глаза от изумления и уставился на Говарда Дойла, который все с той же решимостью продолжал жевать комок бумаги, обильно сдобренный соусом для барбекю.

— Это для тебя, дорогая… — неразборчиво повторял Говард, изо рта которого во все стороны летели брызги соуса.

Чувствительная душа Ригли не выдержала такого драматического надрыва. Помощник адвоката разрыдался.

— Это… это самый романтичный поступок… Я за всю жизнь такого не видел… за всю жизнь… — бормотал он, всхлипывая и утирая слезы.

Ничто, даже сопливо-умиленный настрой Ригли, не могло вызвать у Майлса раздражения. «Боже мой, какая же она умница, — повторял он с восторгом про себя. — Надо же было провернуть такое дело! Эта женщина в моем вкусе. И самое главное, она любит этого павиана ничуть не больше, чем я!»

— ЭТО ДЛЯ ТЕБЯ, ДОРОГАЯ! — во весь голос проорал Говард, запив брачный контракт водой.

Майлс подождал, пока толпа приглашенных поредеет, и наконец, подошел к фуршетному столику, у которого Мэрилин принимала очередную порцию поздравлений. Майлс вновь ощущал себя самим собой — уверенным, оптимистичным, вдохновенным. Еще никогда за всю карьеру ему не доводилось быть свидетелем столь ловко обставленного трюка. «Жестко, пожалуй, даже жестоко, — думал он, — но, черт возьми, как красиво!»

Подойдя к очаровательной невесте, он церемонно поклонился ей и, посмотрев прямо в ее темные глаза, сказал:

— Примите мои искренние поздравления. Со стороны Говарда это был прекрасный жест.

— Мой Говард — прекрасный человек, настоящий рыцарь. Он, конечно, несколько не отесан, но в этом тоже есть свое очарование. Он как жемчужное зерно в грязи, — добавила она с восторженной улыбкой на лице.

Майлс наклонился к ней поближе.

— Мне кажется, что однажды вы уйдете, взяв с собой только жемчужное зерно, а грязь оставите.

Едва заметная улыбка промелькнула на ее чувственных губах.

— Через пару месяцев. Как только у меня накопится достаточно доказательств, что я сделала все от меня зависящее, чтобы создать настоящую семью.

Майлс наклонился еще ближе и почти прошептал:

— Могу я предложить свои услуги?

Мэрилин пожала плечами и посмотрела в сторону.

— Спасибо за предложение, но я снова намерена обратиться к Фредди Бендеру. Бедняга Фредди так расстроился, когда мы проиграли мой предыдущий развод.

Удар застал Майлса врасплох, но он выдержал его с достоинством и упорством боксера и тотчас же нашелся с ответом:

— Меня восхищает ваша верность — я имею в виду, в отношении адвокатов. Я думаю, ввиду отсутствия брачного контракта даже Фредди управится с таким делом. Лучше скажите мне, — тут Майлс перешел на заговорщицкий тон, — как вам удалось раскрутить Говарда на такое дело? Ловко сработано. Ни у кого и сомнений не возникло, что он сделал это по собственной инициативе.

Мэрилин выглядела так, словно ей только что вручили «Оскара»: лицо ее выражало одновременно триумф победительницы и профессиональную гордость за хорошо сделанную работу.

— О, мистер Мэсси, — игриво сверкнув глазами, сказала она, — уж вам ли не знать, как можно заставить присяжных поверить, что они сами пришли к нужным выводам? И я тем более рада услышать похвалу от вас — такого специалиста по внушению людям собственных мыслей и предположений.

«Невероятно. Она просто потрясающая», — подумал Майлс. Бросив взгляд по сторонам, он сказал:

— Ну, раз вы все равно не видите долгой перспективы, столь эффектно начавшейся семейной жизни, то не согласитесь ли вы как-нибудь пообедать со мной?

— О нет, ни за что, — твердо ответила Мэрилин, — никаких вольностей до тех пор, пока не высохнут чернила на решении суда о разводе и разделе имущества.

Майлс одарил ее снисходительно-прощающей улыбкой, словно престарелый дядюшка, который не в силах всерьез отругать шаловливую юную племянницу.

— Вы называете это разделом имущества? — спросил он. — Позвольте вам не поверить. Насколько я знаю Мэрилин Рексрот, это, скорее всего, будет полное, тотальное обдирание до нитки.

Словно в подтверждение правоты пророческих слов Майлса с небес раздался отдаленный раскат грома.






Глава 12





У Рекса Рексрота была лучшая вечеринка во всей его жизни.

Ему предстояло стать первым пассажиром и присоединиться к клубу эксцентричных миллионеров, имеющих аналогичное хобби. Скоротать путь до места назначения были призваны Бамби и Пэтти — проверенная и надежная поездная бригада, вместе с которой он намеревался достичь желанной цели на земле (а точнее говоря, в небесах).

Как выяснилось, Рекс не зря беспокоился по поводу той сделки со строительством сети мини-маркетов. Удачно вложив средства, он стал даже еще богаче, чем когда-либо предполагал. Новые, неожиданно полученные деньги позволили ему вздохнуть свободно и обрести новые возможности, новые, так сказать, параметры в своей сексуальности — теперь он мог больше не скрывать свои маленькие слабости и реализовывать любые свои фантазии. Никто, никто больше ему не указ. Свобода и большие деньги — вот что ему нужно было для полного счастья, для того, чтобы чувствовать себя пыхтящим паровозом, несущимся вперед по рельсам.

«И ведь всем этим, абсолютно всем я обязан Майлсу Мэсси», — подумал Рекс, обозревая заново отделанный салон его собственного нового реактивного самолета. Внутреннее пространство самолета было стилизовано под старинный железнодорожный вокзал. Но главной изюминкой интерьера были рельсы, тянувшиеся от кабины пилота до самого хвоста.

На рельсах был установлен миниатюрный паровозик с прицепленным к нему вагончиком. И вот на этом паровозике восседал Рекс собственной персоной. Из одежды на нем были лишь трусы, полосатая железнодорожная фуражка и под ней красная бандана. Роль движителя для этого паровоза исполнял уже упоминавшийся женский экипаж, работавший в обнаженном виде.

Впереди, за дверью кабины, один из летчиков, надев наушники, изумленно внимал тому, что творилось в салоне. Капитан Грег Грейнджер был мормоном, так что сама концепция полигамии не представлялась ему чем-то противоестественным, но здесь речь шла не просто об обладании несколькими женщинами. Похоже, его новый босс, владелец самолета, сумел установить планку извращенных шалостей на новый, более высокий (или более низкий, точнее, низменный, если рассуждать с точки зрения морали) уровень.

Послушав радостные вопли, несколько минут, Грег покачал головой.

— Господи Иисусе… — только и смог он сказать. Второй пилот Колби Дерк уставился на него.

— Что там?

— Я слышал… — Грег перевел дух. — Я слышал такой бред в своих…

— Да что такое? — переспросил напарник, продолжая смотреть вопросительно.

— Ну, в наушниках. В смысле, в салоне. Там прямо какая-то дичь творится, — нехотя пояснил Грег.

В очередной раз вздохнув, Грег переключил маленький тумблер на панели управления. В тот же миг гудящую тишину кабины пилотов взорвали разудалые крики, хохот и музыка.

Музыкальный центр, установленный в салоне, играл песню про какого-то Кейси Джонса, который бросил родной дом и поездом в шесть ноль две отправился на поиски славы…

— Это ты несешься прямо к славе, наш большой мальчуган, — завопил женский голос.

— А ну-ка добавь пару! — хихикнул второй голос. — А то наш мальчик еще опоздает, всю славу без него разберут. Нет, он идет на мировой рекорд! Шевели лопатой, кочегар!

— Ходу, ребята, ходу! — снова послышался первый голос.

Пилоты изумленно переглянулись. Им уже немало приходилось летать с разными эксцентричными богачами, но ничего подобного в их обширной летной практике еще не было. «Вот бы посмотреть, чем это новый босс там занимается!» — подумал Колби. Тут ему в голову пришла мысль запросить разрешение в фирме, обслуживающей самолет, установить в салоне видеокамеру с монитором, выведенным прямо в пилотскую кабину. Надо будет попробовать провернуть это дельце под предлогом борьбы за безопасность полетов, — строил планы второй пилот.

Тем временем в салоне все шло своим чередом. Бамби и Пэтти, абсолютно голые, если не считать форменных железнодорожных фуражек, толкали паровоз Рекса взад-вперед по рельсам. При этом через каждые несколько футов они останавливались и эффектно нагибались, подкидывая «уголь» в паровозную топку.

Рекс в это время во весь голос подпевал доносящимся из динамиков песням на железнодорожные темы, упиваясь своей новообретенной свободой.

В кабине пилотов тем временем шел свой разговор.

— Что это за тип? — поинтересовался второй пилот.

— Рекс Рексрот, король мини-маркетов, — состроив гримасу, пояснил командир экипажа. — Говорят, он самый богатый человек на всем Западном побережье. Ну, если и преувеличивают, то ненамного.

Колби покачал головой.

— Боже ты мой. Только этого нам не хватало.

Оба летчика поняли друг друга с полуслова.

Еще одна горилла, с которой придется нянчиться, как с младенцем. Они давно знали, что чем богаче и придурочнее клиент, тем больше он будет мешать им работать, а то и серьезно угрожать безопасности полета.

Из динамика раздался голос Рекса: судя по всему, шел последний куплет песни про Кейси Джонса, потому что ловкий парнишка уже успел, куда ему было надо, и получил, что хотел: деньги, славу и, конечно, любовь в придачу.

Внезапно второй пилот вспомнил:

— Слушай, а чего мы вообще премся в этот городишко — Манси?

Командир фыркнул:

— Он собирается купить Индиану. А что, штат неплохой, а деньги ему девать все равно некуда.

Оба рассмеялись, но тут беседу пришлось прервать: впереди прямо по курсу показалось большое скопление облаков. Руки командира легли на штурвал, а второй пилот выдал ему необходимые данные, чтобы миновать облачный фронт, не выходя за пределы безопасного коридора.

«Как, оказывается, может измениться человек всего за один день», — довольно улыбаясь, размышляла Дженис, собирая предварительные материалы для доклада Майлса в Лас-Вегасе.

Со свадьбы Мэрилин Рексрот босс вернулся другим человеком. Майлс до предела уплотнил рабочий график, удвоил свою нагрузку и уже строил планы нового дизайна для своего кабинета. «Это всегда хороший знак», — заметила Дженис. Она уже знала это по опыту. Да и очередной визит фотографов из журнала «Мир интерьеров» всегда превращался в развлечение. Как бы ни любила Дженис свою работу, но всегда было приятно отвлечься на что-то интересное. Кстати, во время одной из фотосессий в кадр попала и сама Дженис. Увеличенный до солидных размеров снимок в рамке висел теперь на стене в ее ванной, служа там главным украшением.

Сама поездка Майлса в Вегас и его там пребывание были уже полностью подготовлены. Дженис постаралась не упустить ни одной мелочи. Она дозвонилась до отеля «Цезарь Палас» и настоятельно попросила администратора проверить, чтобы выделенный Майлсу «люкс» был достаточно просторным, но не излишне вычурным по оформлению. Как-то раз на подобной ежегодной конференции его по ошибке заселили в номер для новобрачных, где ему пришлось спать на огромной кровати в форме сердца, застеленной бельем розового цвета. Впоследствии он жаловался, что на этих розовых простынях не мог уснуть всю ночь.

Подлинные причины охватившей его бессонницы были прекрасно известны Дженис. Уснуть ему не дала не кто иная, как Холли Хольц, уже несколько месяцев перед тем выслеживавшая Майлса и в Вегасе, наконец загнавшая его в угол. «Вот ведь шлюха самая натуральная», — без особых эмоций подумала Дженис. Она ни в чем не могла обвинять Холли. Тьма женщин гонялась за Майлсом, стремясь выследить, отловить и хоть на время пленить его, и многим это удавалось.

«С чисто технической точки зрения он сам ведь тоже выглядит ничуть не лучше», — пришла к выводу Дженис, аккуратно уложив в папку график поездки, билеты и подтверждение на броню в гостиницу.

Впрочем, для нее тут не было никакой разницы. В Лас-Вегасе все шлюхи, там считается признаком хорошего тона отдаваться и продаваться всем подряд, каждому встречному и поперечному. Такой уж это город.

Отель «Цезарь Палас» был настоящей жемчужиной в ослепительной короне блестящих сооружений, охвативших полукружьем центр Лас-Вегаса.

Перед сверкающим огнями центральным фасадом здания возвышалась алебастровая статуя Давида — классически пропорциональный торс, мускулистые плечи, сильная стройная шея. Все было точь-в-точь скопировано с божественного шедевра Микеланджело, установленного на главной площади Флоренции.

Разница состояла лишь в том, что Давид, стоявший перед «Цезарь Паласом», был в три раза больше оригинала. Его огромная голова нависала над гостиничной парковкой, а героический и благородный взгляд был устремлен куда-то к темнеющему горизонту. Далеко внизу, у самого въезда на стоянку, сверкала неоновыми буквами вывеска, извещавшая о специальных мероприятиях, проводимых в бесчисленных конференц-залах и холлах огромного здания. Сегодня она гласила: «Национальная ассоциация адвокатов по семейному праву — добро пожаловать в «Цезарь»».

Майлс всегда любил Вегас. В этом городе бесконечной погони за удовольствиями и удачей он чувствовал себя в своей тарелке. Впрочем, в этот вечер ему было как-то не по себе. Проходя через игровой зал гостиничного казино, он опускал по монете в каждый автомат и при этом никак не мог отделаться от странного, непривычного чувства отчужденности. Он ощущал себя одиноким.

Правда, надо заметить, что он был не один. Рядом с ним шел Ригли, собиравший в большой полиэтиленовый пакет выигранные Майлсом деньги. А выигрывал Майлс на каждом автомате. Его проход по залу напоминал шествие победителя мимо шеренги покорно платящих дань побежденных. Каждая игровая машина отзывалась щедрым звоном в лотке для выигрыша.

Ригли отказывался верить своим глазам и ушам хотя бы потому, что такая череда выигрышей явно противоречила теории вероятностей. В реальности происходящего его убеждал лишь все больше оттягивавший руки мешок с монетами.

— Кстати, Ригли, а ты знаешь, почему я терпеть не могу Лас-Вегас? — через плечо осведомился Майлс у помощника.

— Интересно, почему же? — с готовностью отозвался Ригли. На самом-то деле он всегда думал, что этот город Майлсу нравится. По крайней мере, выигрывал он здесь гораздо чаще, чем проигрывал. И это — не считая других удовольствий…

— Здесь царит пустота. Изоляция. Здесь распадается сама ткань межчеловеческого общения, — со вздохом заметил Майлс и дернул ручку очередного автомата. — Ты хоть понимаешь, о чем я?

— Ну да, конечно, — отозвался Ригли, ссыпая очередную порцию денег в пакет. — Пустые разговоры, бессмысленное общение — я тебя прекрасно понимаю. — Чувствуя, что пакет в его руках вот-вот разорвется, Ригли пересыпал часть монет себе в карман пиджака. Будет заначка на случай, если Майлс проиграется, успокоил он сам себя.

Майлс тем временем перешел в следующий ряд игровых машин.

— Вот скажи мне, Ригли: здесь, в Лас-Вегасе, брак демократизирован — или обесценен?

Едва задав вопрос, Майлс остановился и, обернувшись, внимательно посмотрел на Ригли, а затем на пакет с деньгами.

Ригли остолбенел, покраснел, а затем вытащил из кармана несколько несчастных двадцатипятицентовых монет и пересыпал обратно в мешок. «Того и гляди ручки оборвутся, — подумал про себя Ригли. — Придется тащить эту тяжесть на руках, поддерживая мешок снизу».

Майлс пошел дальше, продолжая размышлять вслух.

— Понимаешь, Ригли, люди приезжают в Вегас и обнаруживают, что здесь не действуют никакие моральные законы, которые считаются всеобщими. Если Бога нет, если он умер, то все, считай, позволено.

Он остановился у очередного автомата и дернул за ручку. Чтобы высыпать сверкающим водопадом весь выигрыш, автомату потребовалось несколько секунд.

— Представляешь, я тут натыкаюсь в местной газете на объявление: «Безупречный развод без всяких осложнений». Суть в том, что можно за пару недель уладить дело без всякого адвоката. — Майлс возмущенно взглянул на Ригли. — Ну, ты только подумай! И смех, и слезы! Какой такой еще «безупречный развод без осложнений»? Просто оксюморон, бессмыслица. Эти ребята сами не понимают, о чем говорят. В разводе всегда кто-то виноват, а кто-то больше заинтересован. Куда только катится мир?

Ригли лихорадочно соображал, что бы на это ответить. В таком настроении реакция Майлса могла быть непредсказуемой. Подумав, Ригли решил начать с комментария самого общего характера.

— Что поделать, никто из нас не всесилен. Каждый может сделать лишь то, на что он способен.

Майлса это замечание ничуть не порадовало и не успокоило. Резко обернувшись к Ригли, он раздраженно спросил:

— Что за чушь собачью ты городишь?

Ригли сглотнул и предпочел промолчать. Сделав неверный ход, надо выиграть время. Ладно, попробуем зайти с другой стороны.

Внезапно Майлс поднял брови, высмотрев кого-то в толпе посетителей. Ухмылка на его лице сменилась искренней радостной улыбкой. Он помахал рукой.

— Фредди! — крикнул он поверх голов со смесью удивления и неожиданного энтузиазма.

Ригли обернулся. По гостиничному холлу от входа к лифтам действительно шел Фредди Бендер. Ригли понял, что пора доложить Майлсу о некоторых своих контактах, пока тот не узнал о них от кого-нибудь другого.

— Я, кстати, вчера встретился с Фредди Бендером во время ланча, — словно невзначай, доверительно сообщил он. — Он сказал, что Мэрилин Рексрот-Дойл теперь богаче, чем Крез.

При этом Ригли умолчал о том, что Фредди пытался переманить его у Майлса на работу к себе.

Майлс тем временем продолжал источать свою улыбку в направлении Фредди.

— Это неправильная постановка вопроса. Надо выяснить, будет ли она богаче, чем миссис Крез?

Ригли уже устал от этих язвительных комментариев по поводу каждой его фразы. Долго копившееся в нем глухое раздражение, наконец, вырвалось наружу. «В конце концов, не так уж легко быть помощником человека, который побеждает во всем, за что бы ни взялся», — мысленно оправдывал он себя. Мятеж Ригли выразился в том, что он позволил себе достаточно громко буркнуть, так, чтобы Майлс расслышал:

— Теперь она может купить и продать десяток таких, как ты.

Но, на счастье Ригли, Майлс его не слушал.

Его взгляд, его внимание, все его существо были устремлены туда, где среди множества огней плыла по игровому залу отеля изящная женская фигура.

— Боже ты мой… — пробормотал он с таким выражением лица, словно увидел всплывшую из океана Атлантиду. — Неужели это она?

Ригли посмотрел в ту же сторону. Лицо женщины было частично скрыто темными очками, но ее царственная походка и шикарный наряд от Александра Маккуина бесспорно свидетельствовали, что это не кто иная, как Мэрилин Рексрот-Дойл. За собой она вела на поводке роскошную, наверняка выставочного класса, безупречно вычесанную афганскую борзую. И хозяйка, и ее собака направлялись к лифтам, словно не замечая окружающей их суеты, гула голосов и сверкания разноцветных огней. Фредди Бендер сделал знак лифтеру, чтобы тот попридержал лифт и не заставлял столь великолепную особу ускорять шаг из-за какой-то ерунды.

— Да, чуть не забыл, — осторожно заметил Ригли. — Фредди упоминал, что она полетит вместе с ним. Небось, отмечать удачный развод собираются. Обобрала она своего ковбоя по полной программе.

К удивлению ассистента, Майлс почти не отреагировал на эту новость.

— Я преклоняюсь перед этим божественным созданием, — со вздохом признался он. — Сколько бы денег у нее ни было, она заслуживает их все до последнего цента. В конце концов, спортсменам платят умопомрачительные гонорары, большие бабки зашибают всякие победительницы конкурсов красоты, не говоря уже о топ-моделях. Но ты посмотри на нее, Ригли: она ведь даст сто очков вперед любой чемпионке, любой модели, любой королеве красоты.

Майлс взял у Ригли пакет с монетами, пересыпал часть выигрыша себе по карманам и, не без иронии извинившись, направился в сторону лифтов.

«Вот черт, — пронеслось в голове у Ригли. — Опять все сначала! Ну почему, стоит только Мэрилин появиться в одном с ним помещении, как у него прямо крыша едет?»

— Слушай, Майлс, держался бы ты от нее подальше, — крикнул Ригли ему в спину. — Ступай лучше к себе в номер, прими холодный душ и почитай тезисы своего завтрашнего доклада.

Куда там! Майлс его уже не слышал.

Ригли тяжело вздохнул и взвесил на руке оставшийся в его распоряжении пакет с четвертаками. Мысленно он попытался успокоить себя тем, что, в конце концов, Мэрилин олицетворяет одну из самых блестящих побед Майлса за всю его адвокатскую карьеру. Может, она ему и нужна, чтобы потешить его мужское самолюбие, а заодно и профессиональную гордость. Может, все и обойдется: поматросит ее Майлс и бросит. Впрочем, что-то подсказывало Ригли, что тут еще неизвестно, кто кого будет матросить, и кто кем и для какой цели будет пользоваться.

Ригли подошел к ближайшему автомату и машинально скормил машине пять монет. Он вслепую дернул за ручку, а сам, повернув голову, следил за тем, как Майлс стремительно приближается к лифту, нагоняя уже входящих в кабину Мэрилин и ее афганскую борзую.

Фредди Бендера в том районе видно не было. Судя по всему, он, вызвав лифт и исполнив свой джентльменский долг, счел для себя возможным удалиться.

Автомат разразился громкими звуками. Ригли обернулся и удивленно посмотрел на игровую машину. Перед ним в окошечках выстроились в ряд три одинаковые вишенки. Недоверчиво моргая, Ригли стоял и слушал, как звенят, ссыпаясь в лоток, выигранные им деньги.

«Я выиграл, — все еще не веря сам себе, подумал Ригли. — Четвертаки Ригли принесли мне удачу. Может быть, это добрый знак, и мне уже пора перестать беспокоиться за босса. — Обернувшись еще раз, он увидел, как тот почти в прыжке протискивается между закрывающимися дверями лифта, куда вошла Мэрилин. Ригли мысленно развел руками: — Майлс, даже когда валяет дурака, ведет себя гораздо разумнее, чем остальные девяносто девять процентов человечества».






Глава 13





Майлс не испытывал ничего подобного с тех пор, как закончил школу.

Дело даже не в том, что эта женщина была и чувственной, и умной, но у нее имелся в наличии настоящий характер. «Она потрясающе умеет держать удар, — думал Майлс, направляясь к лифту. — И, похоже, никогда не отчаивается и не теряет голову, даже в самой катастрофической ситуации. При этом внешне ей удается оставаться совершенно спокойной».

В последний миг ему удалось проскользнуть между закрывающимися дверями лифта, для чего пришлось слегка отпихнуть в сторону элегантную борзую. Мэрилин явно была раздражена тем, что кто-то посмел обеспокоить это роскошное животное — пока не увидела, кто же этот нахал. Тогда недовольное выражение на ее лице сменилось маской ледяной бесстрастности. Она удостоила Майлса легкого кивка и холодной улыбки, словно не была уверена в том, что раньше встречалась с этим человеком.

— Вы отлично выглядите, Мэрилин, — поздравил Майлс. — Непристойно огромное количество денег явно идет вам на пользу.

Мэрилин неторопливо сняла темные очки и посмотрела на него.

— О, привет, Майлс, — сказала она, изобразив на лице удивление. — Ну да, конечно, я могла бы и догадаться, что вы здесь будете. — Эта фраза была сказана таким тоном, словно Майлс был карманником, специализирующимся на кражах бумажников у участников разных съездов, конференций и прочих многолюдных мероприятий.

— Что я здесь буду? — переспросил Майлс, сопроводив вопрос картинно-скромной улыбкой. — Я, между прочим, тут гвоздь программы: читаю ведущий доклад.

Похоже, с таким же успехом он мог бы сообщить этой женщине, что работает администратором ночной смены в каком-нибудь «Бургер-Кинге». Выслушав его и пожав плечами, Мэрилин лишь коротко заметила:

— Очень рада за вас.

— «Кому должно принадлежать имущество после развода? Некоторые аспекты взятия супруга за задницу и методические рекомендации по надиранию вышеупомянутой задницы», — гордо произнес он.

— Прошу прощения? — сказала Мэрилин с таким выражением лица, словно вот-вот собиралась нажать кнопку тревоги и вызвать охрану.

— Это моя речь, — поспешил успокоить ее Майлс. — Я просто цитирую тезисы.

Бросив взгляд на табло с загорающимися цифрами, Мэрилин заметила:

— Уверена, что она соберет полный зал, и здание просто не выдержит оваций, которые будут сопровождать каждый пункт вашего выступления.

Майлс только отмахнулся.

— Может быть, вы и правы, но это не моя заслуга. Просто публика здесь благодарная. Они искренне считают меня специалистом в этом вопросе. Вот вы — другое дело. Пожалуй, вы единственный человек, которому я вряд ли смогу сообщить что-нибудь новое по этой теме.

— Ну-ну.

Ответ Мэрилин был столь краток, что на несколько секунд повисла неловкая пауза.

Майлс воспользовался ею, чтобы сменить тему и перейти к более практическим вопросам:

— Поправьте меня, если я не прав, но раз уж чернила на вашем свидетельстве о разводе уже высохли, то не пора ли нам осуществить одно давно задуманное мероприятие?

Мэрилин сделала вид, что смущена и не понимает намеков Майлса.

— Простите, вы о чем?..

— В день свадьбы вы пообещали, что поужинаете со мной, как только вновь станете свободной.

Лицо Мэрилин озарила игривая улыбка. У Майлса уже была возможность убедиться в том, что ничего хорошего она не предвещает.

— Я сказала, что не смогу ответить на ваше предложение до тех пор, пока я не свободна, — уточнила она, — но это вовсе не означает, что я должна принять его, как только стала свободна.

Майлс в который раз убедился, что в логичности мышления этой женщине не откажешь.

Разведя руками, он примирительно сообщил:

— Возразить нечего. Ваши доводы предельно убедительны. И все же позвольте мне вновь, уже в изменившихся обстоятельствах, сделать вам все то же предложение… — Говоря это, Майлс положил руку на холку борзой и потрепал ее за ухом. — Для меня было бы огромной честью и удовольствием, если бы вы согласились в удобное для вас время… Ой-ей!

Собеседники непроизвольно посмотрели вниз и обнаружили, что ладонь Майлса находится между крепкими челюстями задумчиво глядящего в стену лифта афганца.

— Говард, фу! — преувеличенно манерно подала команду Мэрилин. — Плохой мальчик!

Пес все так же задумчиво разжал челюсти и выплюнул руку жертвы. Майлс подумал, уж не принимает ли тот антидепрессант.

— Впечатляет, — пробормотал он, потирая руку, на которой совершенно четко отпечатались следы от десяти острых зубов. — Назвали его по имени вашего бывшего?

Мэрилин пожала плечами:

— Такая уж я сентиментальная. Мелодичный сигнал возвестил о прибытии лифта на нужный этаж.

Лицо Мэрилин чуть смягчилось, и, выходя в холл, она небрежно заметила.

— По правде говоря, на сегодня у меня не было каких-то особых планов. Думаю, что легкий ужин мне не повредит.

Майлс расплылся в улыбке.

— У Франко в восемь.

Улыбка так и осталась на его лице, когда двери лифта закрылись.

Мэрилин тоже позволила себе загадочную улыбку, но уже лишь только для себя. Фаза номер два ее заранее намеченного плана началась…

Мэрилин, конечно, ощущала на себе восхищенные взгляды посетителей, отрывавшихся от своих автоматов, когда она пересекала казино, направляясь на встречу с Майлсом. Но сейчас ей было не до кокетства. Она приняла его предложение и теперь, идя в ресторан, продумывала все детали спектакля, который ей предстояло разыграть. Как же давно она ждала этого вечера!

Постоянный шум в зале казино, состоявший из клацанья и лязга игровых автоматов, электрического жужжанья, радостных криков победителей и огорченных возгласов тех, кто проиграл, — все это словно не существовало для нее сейчас. Собираясь на столь важное дело, она, как опытный разведчик, продумала все, даже каждую деталь своего туалета. Одета она была со вкусом, соблазнительно, даже чуть провокационно, хотя назвать этот наряд легкомысленным было нельзя. Слишком серьезное мероприятие предстояло ей нынче вечером.

Мысленно она не могла не признать, что Майлс сделал хороший выбор.

Ресторан Франко был небольшим по меркам Вегаса. Постоянные посетители любили его за отменную итальянскую кухню. Кроме того, он славился первоклассной картой вин. Мэрилин знала, что заказывать столик у Франко нужно за несколько дней. Получить его в день заказа было практически невозможно — из чего она без особого удивления сделала вывод, что Майлс относится к узкому кругу близких друзей самого Франко.

Судя по всему, когда-то Майлс представлял интересы Франко в весьма запутанном и неоднозначном деле о разводе и, как и следовало ожидать, сумел добиться, чтобы его клиенту достались банковские вклады, дом и главное богатство — ресторан. Столь же очевидно, что за это Франко считал себя по гроб жизни обязанным Майлсу Мэсси. Впрочем, вел себя итальянец предельно корректно. Как только Майлс представил его Мэрилин, Франко удалился и лишь прислал на их столик бутылку невероятно шикарного вина.

Официант не только не возражал против сидевшего у ног Мэрилин пса, но и делал вид, что афганские борзые — всегда желанные и радушно встречаемые гости ресторана. К чести пса надо сказать, что и он вел себя предельно терпеливо и воспитанно, не позволив себе ничего лишнего, даже когда официант, принеся вино, чуть было не наступил ему на хвост.

— «Вдова Клико-Понсарден» восемьдесят второго года, — объявил официант, демонстрируя вино.

Майлс подождал, пока тот откупорит бутылку, и забрал ее со словами:

— Спасибо. Остальное я сделаю сам.

Как только официант удалился, Майлс наполнил бокалы — Мэрилин и свой.

— Ну что ж, Мэрилин, по-моему, нам есть, за что поднять бокалы, — негромко, с мягкой улыбкой сказал он. — Я думаю, это поворотный момент. Однажды мы были противниками, но ведь мы оба как-никак профессионалы. Предлагаю выпить за нашу дружбу.

«Прямо-таки Юлий Цезарь и его старый верный друг Брут», — подумала Мэрилин, поднимая свой бокал.

— За победу, — предложила она свой вариант тоста, прекрасно зная, за какую именно победу собирается пить.

Майлс сделал глоток и поинтересовался:

— Ну, как она вам?

Мэрилин сделала вид, что не поняла вопроса, и удивленно приподняла брови. Майлс уточнил:

— Как вам ощущение победы? Как вам независимость?

— Ах, вы об этом. — Мэрилин пожала плечами и опустила взгляд в свой бокал. — Видите ли, Майлс, если честно…

Майлс поспешил прийти ей на помощь:

— Оказалось, что это еще не все, что вам нужно? Чего-то по-прежнему не хватает? — сказал он с долей сочувствия и понимания в голосе. — Мне это ощущение тоже знакомо.

«В этом я не сомневаюсь», — подумала Мэрилин. Подняв глаза на собеседника, она как будто вдруг заново увидела его и поняла, насколько он красив и привлекателен, особенно при свете свечей. На какой-то момент она почувствовала даже нечто вроде укола совести. Правда, это быстро прошло.

— Независимость — это обоюдоострое оружие, — со вздохом сказала она. — Вот одна моя подруга — моя лучшая подруга Сара Соркин…

Мэрилин сделала паузу, давая Майлсу возможность отреагировать на упоминание этого имени. Майлс пожал плечами, словно ожидая уточнения.

— Сара Батиста О'Фланаган Соркин.

Майлс улыбнулся.

— А, дело О'Фланагана, конечно. Ну, разумеется, теперь я вспомнил. — Он действительно хорошо запомнил этот процесс. Несмотря на то что Сара Батиста О'Фланаган была застукана в гараже с садовником, и даже на то, что ее первый брак распался точно по такой же причине — причем с тем же самым садовником, — Майлс извернулся и сумел добиться для нее более чем щедрых отступных на весьма щадящих условиях. — Как же, как же, было дело, — посмеиваясь, сказал он.

— «Было дело» — вы так легко вспоминаете столь нелегкий процесс, — с улыбкой заметила Мэрилин, восхищаясь профессионализмом Майлса. — Ну, так вот: три замечательных пункта соглашения о разводе, денег больше, чем она даже в воображении может потратить, да и вожделенная независимость к тому же, и что?..

Майлс жестом прервал Мэрилин и продолжил за нее:

— Да-да. Дальше можете не рассказывать. Она сидит в четырех стенах — нет, прошу прощения, наверное, в ста сорока четырех стенах своего дома и боится показаться на людях. Боится, что бывший муж начнет ей мстить и воспользуется любой, самой незначительной оплошностью с ее стороны, чтобы прекратить положенные судом выплаты.

— А по ночам в пустой постели ее согревает лишь язва желудка. — Сообщив эту важную новость, она пригубила вино, поглядела на Майлса и в очередной раз убедилась в том, что при всех своих достоинствах он еще и чертовски, чертовски сексуален — настолько же, насколько и умен.

Глубоко и печально вздохнув, Майлс заметил:

— Да, так оно в жизни частенько и бывает. Добиваешься в какой-то момент своей цели и…

— …и обнаруживаешь, что твоя цель вовсе не принесла тебе удовлетворения, — закончила она.

Майлс глянул на нее удивленно, скорее даже озадаченно, и не без уважения.

— Хорошо сказано. Ну ладно. Что-нибудь закажем?

Мэрилин чуть заметно вздрогнула. По правде говоря, она была несколько разочарована. По ее расчетам, в это время Майлс уже должен был поцеловать ее. Или, по крайней мере, выразить желание это сделать.

— Да, пожалуй… Я… по правде говоря, я не уверена…

— Не слишком голодны, я угадал? — улыбаясь, сказал он. — Честно говоря, я тоже совершенно не хочу есть, — сообщил он ей низким хрипловатым голосом, тоном заговорщика, раскрывающего государственную тайну.

Их глаза встретились, и Майлс с Мэрилин довольно долго пристально смотрели друг на друга в мерцающем свете свечей. Майлс позволил себе положить ладонь на ее руку. В тот момент, когда его пальцы коснулись ее кожи, Мэрилин почувствовала его тепло и на какую-то секунду даже забыла о своем коварном плане.

Из ресторана они вышли, держась за руки; им не было дела ни до огней Лас-Вегаса, ни до суеты на улицах, ни до кипучей жизни в казино их отеля. Ни до чего, кроме друг друга. Впрочем, вскоре Мэрилин все же взяла себя в руки и перестала беспорядочно дергать за поводок бедного Говарда, не понимающего, чего от него хотят. «Не вздумай раскиснуть перед ним сейчас, когда полдела уже сделано, — повторяла про себя Мэрилин. — Ну да, красивый он, и остроумный, и обаятельный, и сексуальный, черт возьми… так неужели из-за этого ты потеряешь голову?»

Стоя бок о бок с Майлсом в лифте, Мэрилин вновь ощутила, как между ними начала циркулировать чувственная, почти животная энергия. Аналогичного мнения придерживался и Говард, который уютно свернулся у них в ногах и даже засопел.

Впрочем, не успел пес, как следует прилечь, как лифт уже доехал до двадцать шестого этажа, и Майлс с Мэрилин вышли в холл, не сводя глаз друг с друга. Майлс наклонился к ней, и она ощутила его теплое дыхание на своих губах.

— Мэрилин, — прошептал он.

В ответ она приложила палец к его губам. Подчиняясь ее требованию, Майлс сделал шаг назад и отпустил ее руку. Хотя они и не поцеловались, у обоих было такое впечатление, будто это произошло. Майлс понимал, что еще немного — и он наделает глупостей, позволив себе что-нибудь лишнее. Прежде чем он на что-то решился, Мэрилин фактически сама пришла ему на помощь, резко развернувшись и стремительно направившись к дверям своего номера. Вышколенный Говард послушно поплелся за ней.

Майлс проводил ее взглядом, в котором смешались сожаление и оптимизм. Вспомнив бейсбольную терминологию, он довольно подумал: «Одну базу прошел. Остались еще три».

Мэрилин, не сговариваясь с Майлсом, играла в ту же игру и по тем же правилам. Вот только результат у нее получался другой. «Три базы уже прошла, — отметила она. — Осталась всего одна».

Оставшаяся часть плана, задуманного Мэрилин, была самой трудной, даже жестокой, и от этого еще более привлекательной. Чтобы выполнить эту часть, ей требовалось заполучить голову противника. А также его яйца.






Глава 14





Раскат грома сотряс ночную тишину, эхом отразившись от далеких, невидимых в темноте стен. Засверкали молнии, высвечивая в темноте силуэт сгорбленного, высохшего человека. Этот полупризрак поднял худую старческую руку с узловатыми суставами, выпирающими венами, пигментными пятнами и редкими волосками, за которой, словно диковинная змея, тянулась трубка капельницы.

Потом он поднял голову, подставляя под вспышки молний серое лицо много тысячелетий пролежавшей в саркофаге египетской мумии. Несмотря на то, что кожные покровы и лицевые мышцы мумии почти истлели, вся гнусная продажность, и все опустошающее отсутствие счастья ясно читались на этом лице. Когда призрак заговорил, голос его был похож на скрежет и свист одновременно.

— Тысяча восемьсот оплаченных часов, тысяча двести двадцать одна консультация по фиксированной ставке…

Завывающие голоса эхом повторяли эти слова за мумией, словно какие-то магические заклинания.

— …Пятьсот шестьдесят пять судебных решений в пользу клиентов… Сто двадцать девять тысяч четыреста семнадцать обедов за счет клиентов…

Где-то далеко-далеко зазвонил телефон. Он звонил все громче, громче, до тех пор пока…

Майлс резко сел на постели. Его тело было покрыто холодным потом так, что даже кожа блестела.

Единственным звуком в гостиничном номере был звонок телефона, стоявшего на тумбочке возле кровати. «Господи, приснится же такое», — облегченно вздохнул Майлс, поняв, что страшное видение имело место не наяву, а всего лишь в кошмарном сне. Он перевел дыхание и снял трубку.

— Алло?

— Майлс, это ты?

Голос Мэрилин он узнал безошибочно. Но звучал он как-то странно, не так, как раньше. Дело было даже не в неожиданно прозвучавшем «ты», а в самой интонации.

— Да, Мэрилин, я слушаю!

— Сара Соркин умерла.

Эти три слова пронеслись в голове Майлса, как сорвавшаяся на гололеде и скользящая юзом машина. Еще мгновение — и они на полном ходу врезались в его мозг. Майлс понял, что от него ждут помощи и что действовать нужно немедленно.

— Подожди, я сейчас приду, — хрипло сказал он в трубку.

Вскочив с кровати, он быстро ополоснулся холодной водой. При этом мозг его пытался осознать только что услышанное и сопоставить эту трагическую новость с прочими сомнениями и догадками, давно мучившими его. Тот самый кошмарный сон, из которого его вырвал звонок Мэрилин, мучил его уже несколько недель. Майлсу даже стало казаться, что это какое-то предупреждение о грозящей ему опасности. Чем-то этот сон напоминал ему историю о трех рождественских привидениях: призраке Прошлого, призраке Настоящего и призраке «Береги свою задницу в будущем».

«Бедная Сара, у нее ведь было все, что нужно, для долгой и счастливой жизни: она была красивая, богатая, молодая, — думал Майлс. — Но она умерла в одиночестве — от страха. Она боялась потерять деньги, боялась совершить ошибку, боялась влюбиться… Совсем как я», — внезапно с ужасом понял Майлс, направляясь к двери.

Меньше чем через пять минут Майлс уже вбежал в номер Мэрилин, одетый в гостиничный халат, накинутый поверх пижамы. Мэрилин в таком же халате полулежала, вытянувшись на диване, и рыдала, не в силах справиться с собой. Афганец Говард участливо положил голову ей на колени и печальным взглядом преданных собачьих глаз пытался утешить ее.

«Этот кошмарный сон — это точно был знак, предупреждение мне», — нервно подумал Майлс. Он подошел к дивану и осторожно отодвинул пса.

— Мэрилин, — пробормотал он, обнимая ее. Стройное тело Мэрилин как нельзя лучше вписалось в кольцо его объятий.

— Это ее язва, — прорыдала Мэрилин, — произошло прободение… инфекция попала… перитонит…

— Ну… ну… успокойся, — вот и все, что он смог ей сказать. Между тем его мысли и чувства лихорадочно искали объяснения случившемуся и тому, что происходит между ним и Мэрилин прямо сейчас. И не было у него другого ответа, кроме того, что они оба созданы друг для друга. Их былое противостояние, особые отношения, сложившиеся между ними с первой встречи, и только что возникшее чувство близости и нежности — все подтверждало догадку Майлса.

Трагическая смерть близкой подруги потрясла Мэрилин до глубины души. Его это известие тоже больно ранило.

— Ну же, ну пожалуйста… — повторял он нежно, гладя ее по голове.

— У нее было заражение крови… Ты понимаешь, что случилось, Майлс?

Интонация, с которой она произнесла его имя, пронзила его насквозь, пропитала всю его плоть и кровь, заставив задрожать от нежности и чувства близости с этой женщиной.

— Что, Мэрилин? — прошептал он.

— Она была одна. — Голос Мэрилин надломился. — Она умерла в полном одиночестве… и лежала там совсем одна… — Она, задыхаясь, прижалась к нему всем телом. — Ее нашли случайно только через два дня! Два дня… она пролежала мертвой два дня, и никто не хватился ее… — Тут голос Мэрилин задрожал, и она опять залилась слезами.

Сердце Майлса билось о ребра, как перепуганная дикая птица в клетке. «Сара умерла от одиночества, — подумал он. — Не будь она в доме одна, ее бы могли спасти, прийти на помощь… Не будь она одна, она бы осталась жива».

— О, Майлс, Майлс.

Вновь трогательные мурашки пробежали у него по коже, когда он услышал, как Мэрилин шепчет его имя. Продолжая баюкать Мэрилин, как ребенка, он вдруг непроизвольно представил ее себе одинокой, беспомощно бьющейся в предсмертных судорогах где-нибудь в уединенном лыжном домике в горах; затем — плавающей лицом вниз в бассейне; затем—упавшей с лестницы… в общем, за несколько секунд у него в голове прокрутилась целая вереница сценариев гибели Мэрилин в безнадежном одиночестве.

«Что же я за человек? — мысленно упрекнул себя Майлс. — Что же я за мужчина? Неужели я всего лишь полный идиот? Неужели я один из тех, кто тщетно пытается создать что-то важное и полное смысла лишь для того, чтобы выделиться среди себе подобных? Неужели мне до сих пор не ясно, что пора сделать решительный шаг и взять на себя ответственность — связать свою жизнь с женщиной, которую я полюбил с первого взгляда? Если этого не сделать прямо сейчас, тот ночной кошмар когда-нибудь станет моей реальностью».

— Мэрилин, послушай меня, — обратился он к ней. Взяв ее за плечи, Майлс заглянул в ее залитые слезами глаза. Никогда еще он не видел ее такой красивой и в то же время такой хрупкой и уязвимой. Посмотрев ей в глаза несколько секунд, он готов был поклясться, что она все поняла.

— Никаких споров, — прошептал он ей на ухо. — Никаких дискуссий. Я сейчас же позвоню Ригли, отдам ему распоряжение и договорюсь о встрече у Часовни на Вересковом Холме!

На долгий миг Мэрилин перестала плакать и посмотрела на Майлса нежными, полными счастья глазами.

Этот миг Майлс мог смело записать в топ-лист десяти самых восхитительных моментов своей жизни.

Мистер Маккиннон никогда в жизни не бывал в Шотландии. Ближайшим к Европе местом, куда ступала его нога, был штат Пенсильвания.

Блестящая идея построить свадебную часовню в шотландском стиле и получить лицензию на право заключения браков принадлежала его сыну и невестке. Они провели в Великобритании медовый месяц и решили, что такая шотландская фишка будет хорошим капиталовложением. Деловое чутье их не подвело.

Маккиннон не мог не признать, что тематически оформленное место для венчаний приносило достойный и, что немаловажно, стабильный доход. Дополнительные (и едва ли не большие) суммы он получал, давая напрокат шотландские юбки-килты, береты и шали. Причем возможность не регистрировать эту статью дохода в налоговой декларации особо согревала его душу. Ну а, кроме того, свою лепту в процветание семьи Маккиннонов вносили сувениры вроде пледов и свадебных альбомов с клетчатыми обложками из шотландки.

Отдельным бонусом для себя Маккиннон считал то, что его жена, наконец, оказалась при деле. Она всю жизнь, с юности, мечтала выступать на сцене, и лицензия на проведение свадебных церемоний в их часовне дала ей, наконец, такую возможность.

Сам Маккиннон был человеком серьезным и пунктуальным. Он любил, чтобы его корабль отправлялся точно минута в минуту. Но на этот раз все пошло как-то не слава богу. Очередная парочка романтически настроенных идиотов-полуночников позволяла себе опаздывать. А время, между прочим, — деньги. А время Маккиннона, да еще ночью, — это большие деньги. Ничего, он все это впишет в их счет («Оплата наличными или по кредитным картам. Извините, чеки не принимаем»).

Маккиннон уже мог видеть предполагаемую мужскую половину будущей семьи, стоящую в ожидании на углу с большим кейсом в руках. Если это жених, то ему уже пора побеспокоиться о своей будущей семейной жизни. Если же этот хмырь — не жених, то ему лучше побыстрее убраться отсюда, пока Маккиннон не вызвал копов.

Ригли, не подозревая, что за ним пристально наблюдают, нервно ходил взад-вперед по дорожке в свете огромной неоновой вывески в виде клетчатого пледа, на котором было написано: «ЧАСОВНЯ НА ВЕРЕСКОВОМ ХОЛМЕ». Он поджидал Майлса.

Когда Майлс позвонил среди ночи, Ригли не на шутку встревожился. За те годы, что он проработал помощником Майлса Мэсси, он успел привыкнуть ко многому, но, по его мнению, сейчас ему предстояло участвовать в самой невероятной выходке босса за всю его жизнь.

По правде говоря, Ригли вовсе не был уверен, что Майлс поступает правильно. Сейчас он с нетерпением поджидал босса, чтобы попытаться выяснить все детали до того, как будет слишком поздно.

Никогда раньше Майлс не принимал столь серьезных решений в столь короткий срок, практически не дав себе времени подумать. Если разобраться, то требования, которыми он сопроводил свое решение, выглядели весьма нелогичными. Мэрилин Рексрот только что развелась с Говардом Дойлом и теперь купалась в его нефтедолларах. И вот Майлс потребовал, чтобы Ригли притащил на свадебную церемонию экземпляр брачного контракта Мэсси.

Перехватив кейс поудобнее, Ригли посмотрел на обхвативший его запястье золотой «Ролекс».

Может быть, это на самом деле блестящий ход, хитроумная уловка, успокаивал себя Ригли. Майлс ведь никогда ничего не делает просто так, без причины. А с другой стороны… неужели циничному и жесткому Майлсу Мэсси не чуждо… у Ригли защипало под веками, слезы уже готовы были навернуться на глаза… в конце концов, это ведь так романтично.

Через несколько минут к нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу Ригли подкатило такси. Первой из машины вышла Мэрилин со слегка размазанной вокруг глаз тушью. За нею появился Майлс. Его волевой подбородок был решительно задран. Жених и невеста были одеты одинаково: в гостиничные халаты из «Цезарь Паласа».

— Ригли, — коротко, но с теплым чувством представил Майлс своего помощника. И пояснил:

— Мой друг.

Он хлопнул Ригли по плечу, а затем, взяв под руку Мэрилин, двинулся ко входу в часовню.

Сбросив оцепенение, Ригли приступил к делу. Он суетливо раскрыл кейс и вытащил тонкую папку с бумагами и компакт-диск.

— Тексты клятв жениха и невесты взяты из древней церемонии приветствия солнца индейцев племени Арапахо. Музыка — Саймона и Гарфункеля. А это… — Сделав небольшую паузу, словно желая отбросить последние сомнения, Ригли протянул Майлсу какой-то документ:

— Это брачный контракт Мэсси.

Мэрилин удивленно посмотрела на Майлса, но тот лишь успокаивающе улыбнулся ей:

— Дорогая, тебе нечего волноваться. Обо всем позабочусь я.

Седой пожилой мужчина в накинутом на плечи шотландском пледе желтых тонов мрачно смотрел на приближающуюся к стойке регистрации браков компанию. Положив обе руки на стойку, он наклонился вперед и стал похож на изготовившегося к драке старого, но еще крепкого духом и телом бультерьера.

— Значит, это вы — новобрачные? — заключил он, подозрительно вперив глаза в халаты и торчащие из-под них пижамы.

Майлс посмотрел на Ригли, и тот поспешил прошептать ему на ухо:

— Это мистер Маккиннон, он будет вести церемонию. Ты уж извини, но… сам понимаешь, ты же позвонил в последний момент.

— Ручку, — строгим голосом потребовал Майлс.

Ригли поспешно нашарил в кармане шариковую ручку и протянул ему, предварительно щелкнув кнопкой, чтобы этот мудреный письменный прибор попал к боссу уже в рабочем состоянии. Майлс деловито взял ручку и листок с брачным контрактом, а затем обернулся к Мэрилин. При взгляде на нее на его лице расплылось умильное выражение.

— Дорогая, — проворковал он, — прощу тебя, ознакомься с этим документом. Это брачный контракт Мэсси, который, как ты хорошо знаешь, надежно защищает интересы того из супругов, чье состояние…

— Я пытался связаться с Фредди Бендером, — вставил Ригли, извиняясь, что не смог вытащить сюда среди ночи и почтенного адвоката, защищавшего интересы Мэрилин.

Майлс кивнул:

— Мы оба пытались дозвониться до Фредди Бендера, чтобы он мог присутствовать здесь и быть на страже твоих интересов, но почему-то…

— Мы почему-то до него не дозвонились, — снова влез в разговор Ригли, улыбаясь Мэрилин.

— В общем, разыскать его нам не удалось, — подтвердил Майлс, закрывая тему.

Мистер Маккиннон постучал по крышке регистрационной стойки. Он уже и так опаздывал к началу очередной серии своего любимого «Клана Сопрано».

— Ну что, вы сюда жениться пришли или всякую чушь пороть?!

Майлс сурово посмотрел на седовласого господина. «И где только Ригли откопал этого бесчувственного старого крокодила?»

— Сэр! — сурово воскликнул он. — Прошу вас!

В устах Майлса, когда он того хотел, даже самая невинная просьба могла прозвучать как строгая рекомендация, если не категорический приказ.

Обернувшись, он увидел, что Мэрилин извлекла из кармана очки и внимательно читает договор. Пробегая строчку за строчкой, она вслух бормотала ключевые слова:

— Если по какой-либо причине… расторжение… сторона, инициирующая развод… В общем, все понятно.

Без лишних церемоний Мэрилин взяла ручку и подписала контракт. Затем она вопросительно посмотрела на Майлса.

— Похоже, ты добровольно собираешься лишить себя всякой надежды хоть чем-то поживиться с нашего брака.

— У меня не будет для этого никакой возможности, — торжественно доложил ей Майлс.

— Мое богатство полностью защищено?

— Оно словно в самом надежном сейфе, за непроницаемым железным занавесом.

— И, несмотря на это, ты по-прежнему хочешь на мне жениться? — нежно спросила она чуть смущенным тоном.

Майлс прижал ее к себе и сказал:

— Еще сильнее, чем прежде.

Ригли больше не мог сдерживаться. Переводя взгляд с Майлса на Мэрилин и обратно, он разразился слезами. Все это было так… романтично. Его босс, величайший адвокат Майлс Мэсси, оказывается, был и величайшим героем-любовником в классическом понимании этого слова: как Сирано де Бержерак, Данте Алигьери, Фрэнк Синатра…

— Ну что ж, дети мои! — Мистер Маккиннон довольно потер руки и многозначительно оглядел халаты с эмблемой «Цезарь Паласа». — Килты напрокат брать будем?

Майлс согласился на предложение Маккиннона воспользоваться его гардеробом.

В итоге они с Ригли нарядились в синие блейзеры и клетчатые килты расцветки двух родственных шотландских кланов. Выбор нарядов не занял много времени, и теперь они стояли у алтаря, поджидая Мэрилин. Вскоре появилась и она — в лихо заломленном берете и изящно накинутой на плечи шали из вездесущей в этой часовне шотландки. Майлс никак не мог наглядеться на свою невесту. Казалось, что она вся светится от счастья.

Разместившаяся позади них органистка с подсиненными седыми волосами неторопливо заиграла вариации на тему «Песни гавайских воинов». Мистеру Маккиннону явно не без труда давалось чтение вслух сложного по синтаксису текста церемонии.

Еще большие сложности вызвали у него заклинания индейцев арапахо, приветствующих новый день. Если бы не своевременное вмешательство Ригли, мистер Маккиннон запросто мог бы пропустить целый куплет, очень важный по смыслу. Заливаясь слезами, Ригли объяснил, что приветствие новому дню было выбрано им не случайно. Именно в том фрагменте, который оказался под угрозой, заключалась основная метафора древнего заклинания: с точки зрения Ригли, вступающие в священный брачный союз встречали рассвет нового дня, знаменующего новую эру в их жизни. Поняв, что сочувствия от мистера Маккиннона ему не добиться, Ригли решил восполнить зияющий пробел лично. Всхлипывая и утирая слезы, он забубнил:
		О, великий Отец Солнце!



		Тот, что отдает свое семя Матери Земле!



		Приди, приди к ней скорее,



		Согрей своим теплом юную деву, ждущую тебя…








Освобожденный на время от дел, мистер Маккиннон недовольно пыхтел и яростно вращал глазами, как если бы Ригли исполнял здесь древние кельтские похабные частушки, оскверняющие самую суть проводимой церемонии.

Когда же дело дошло до стандартных вопросов и ответов, официальный ведущий смягчился и вновь приступил к своим обязанностям:

— Берешь ли ты… — начал он, подглядывая в визитку Майлса и бумажку, на которой Ригли написал полное имя Мэрилин, — …берешь ли ты, Майлс Лонгфелло Мэсси, из адвокатской конторы «Мэсси, Майерсон, Слоун и Гуральник», доктор юридических наук… — он неодобрительно покосился на Мэсси, — …берешь ли ты в свои законные жены Мэрилин Хэмилтон Рексрот-Дойл, чтобы…

— Да-да! — с готовностью откликнулся Майлс. — Конечно, я согласен!

— Дайте же мне закончить! — рявкнул мистер Маккиннон. Пристально посмотрев на Мэсси, он вдруг поинтересовался:

— Господи Иисусе, вы что, никогда не женились?

К изумлению Ригли, Майлс смутился и стал чертить носком ботинка на полу какие-то фигуры, как маленький мальчик. Мэрилин тоже заметила это, и ее глаза увлажнились.

— Так вот, о чем это я? Ах, да: чтобы беречь и любить ее, заботиться о ней и быть ей верным до тех пор, пока смерть не разлучит вас? — продолжал старик сурово, как следователь на допросе.

Все замерли в ожидании ответа. Сам же Майлс, явно выпав из происходящего, продолжал глазеть на свои ботинки. Наконец Мэрилин пихнула его локтем в бок.

Майлс очнулся и поспешил заявить:

— Да.

— А ты, Мэрилин Хэмилтон Рексрот-Дойл, берешь ли ты Майлса Лонгфелло Мэсси из адвокатской конторы «Мэсси, Майерсон, Слоун и Гуральник», доктора юридических наук, в свои законные мужья, чтобы беречь и любить его, заботиться о нем и быть ему верной до тех пор, пока смерть не разлучит вас?

Мэрилин снова влюблено посмотрела на Майлса. В этот момент она опять походила на мадонну эпохи Ренессанса, разве что в шотландском берете.

— Да, — пылко сказала она.

Мистер Маккиннон поднял руки — не то в знак торжественности момента, не то для того, чтобы дать понять, что изменить уже ничего нельзя:

— Объявляю вас мужем и женой.

Не успел он опустить руки, как зал часовни наполнили истошные звуки шотландской волынки. К алтарю медленными шажками подошла, играя на этом инструменте, старая дама с подсиненными волосами, в клетчатом килте и шали. Она обошла новобрачных, давая им возможность обменяться сладким поцелуем.

Захлестнутый эмоциями Ригли рыдал.

Где-то в глубине его сознания вертелась мысль о том, что Майлс Мэсси, лучший адвокат по бракоразводным делам в Америке, сам является теперь потенциальным клиентом своей же фирмы, а может быть, и самого Ригли. Это было так невыносимо романтично. Он задумался, захочет ли «Мир интерьеров» запечатлеть то место, где обвенчался человек, кабинет которого столько раз появлялся на страницах журнала.

Возвращался Майлс в тот же отель, но уже в другой «люкс»: теперь ему необходимы были апартаменты для новобрачных. Он только рассчитывал, что на этот раз ему достанется красное атласное постельное белье, которое наградит его столь желанной бессонницей.

Майлс, все еще в килте, отпер дверь, а затем подхватил Мэрилин и понес ее на руках. Слегка пошатываясь, он поднялся по нескольким широким ступеням на возвышение, на котором этаким памятником семейному счастью громоздилась кровать в форме сердца. Через гигантское окно открывался вид на сияющий радугой огней Лас-Вегас.

Майлс заглянул в глубину глаз Мэрилин и поцеловал ее. Яркая вспышка первой секунды поцелуя вдруг сменилась прохладной отстраненностью, и Майлс почувствовал, как Мэрилин напряглась в его объятиях.

«Ну конечно, она ведь пережила такое потрясение», — упрекнул сам себя Майлс. Погруженный в свои возвышенные романтические переживания, он совсем забыл, какой удар обрушился на его возлюбленную всего несколько часов назад, когда она узнала о смерти Сары, своей ближайшей подруги, и как глубоко это ранило ее. «Будь нежен, ласков и предупредителен», — сказал он себе.

— Мэрилин? — прошептал он. — Все хорошо?

— Нет… нет, — едва слышно, чуть шевеля губами, ответила она. — Все как-то не так, неправильно.

Майлс смутился, не совсем понимая, что Мэрилин подразумевает под загадочным «всем», и на всякий случай уточнил:

— Может, дело в килте?

— Майлс, ты меня любишь?

Откровенно говоря, этот вопрос застал Майлса врасплох. Нет, не то чтобы он затруднился с ответом, просто самого вопроса он в этот момент как-то не ожидал. Он снова посмотрел в ее бездонные темные глаза, на ее чувственные губы и загадочную улыбку Моны Лизы. Он понял, что перед ним не просто дорогая ему женщина, а земное воплощение женского начала Вселенной, сама Мать-Земля, собирательный образ всех женщин.

— Я люблю тебя больше всего на свете, — сказал он, глубоко прочувствовав каждое слово.

— И я могу доверять тебе во всем? Майлс кивнул.

— Конечно, можешь.

Задержав дыхание на несколько секунд, Мэрилин пристально посмотрела ему в глаза. Затем, перевернувшись на другой бок, она дотянулась до своей сумочки, из которой извлекла сложенный пополам лист гербовой бумаги. Одним движением она разорвала лист пополам и с довольной улыбкой подбросила вверх оба обрывка в воздух, как конфетти.

У Майлса просто челюсть отпала от изумления. Уж он-то знал, как выглядит брачный контракт Мэсси!

— Дорогая… но как же… ведь теперь… — Майлс никак не мог подобрать нужные слова, которые так легко находил, когда описывал другим людям ситуацию с наличием или отсутствием брачного контракта.

— Я все прекрасно понимаю, дорогой. Теперь я легкая добыча, неподвижная мишень, а мое состояние окажется предметом торга и дележа при разводе, но… мы ведь любим друг друга. — С этими словами Мэрилин томно закрыла глаза и откинулась на красные атласные подушки.

У Майлса было много женщин, с которыми он встречался, спал, занимался сексом, иногда просто имел их, если не использовать более грубых слов, но никогда еще до сих пор он не занимался любовью. Тело Мэрилин казалось ему продолжением его собственного тела, он покрыл всю ее поцелуями, ему казалось, что он оглушает каждую ее клеточку, каждый дюйм ее великолепной кожи. Когда их губы встретились, их души соединились, как в медленном чувственном балете, и унеслись куда-то во Вселенную, где, оказавшись в невесомости, можно, наконец, полностью раствориться друг в друге.

Час проходил за часом, а они все не размыкали объятий, жар их тел поднимал их все выше, и в этом космическом полете плоти и души Майлс почувствовал себя другим человеком, преображенным и переродившимся.

Ночные кошмары, чувство пустоты и одиночества — всему этому пришел конец. Все, что тяготило его в жизни, было сметено бушевавшим огнем их любви. Освободившись от множества навязанных ему оков, отбросив от себя все лишнее, Майлс почувствовал, что его жизнь вновь обретает смысл.

Он без труда сформулировал для себя эту новую цель своей жизни: лелеять и защищать будущую мать своих детей, краеугольный камень его новой семьи. И как он раньше этого не понимал! А затем — тут его мечты простерлись далеко в будущее — с годами он положит начало новой династии, основанной на вечных, непреходящих ценностях: любви, доверии и достоинстве. Мэсси, Мэсси и Мэсси, доктора юридических наук.

За окном играл миллионами огней ночной Лас-Вегас, словно только что родившаяся маленькая Вселенная.






Глава 15





Майлс ощущал, как с ним одно за другим, сменяя друг друга, происходят чудесные превращения. С каждым из них он все больше менялся. Ему казалось, что сама его душа была выстирана, отбелена, досуха отжата и выглажена. Он… словно заново родился. Судьба давала ему второй шанс построить свою жизнь по-иному, наполнив ее смыслом.

— Честное слово, я ненадолго, — пообещал он, поспешно набрасывая на плечи несколько помятый после вчерашнего ужина пиджак. — Понимаешь, это не просто работа. Это особый случай. Я должен быть там, где меня ждут.

— Я буду скучать по тебе, дорогой, — со вздохом сказала Мэрилин и, не вставая с шикарного ложа для новобрачных, послала направлявшемуся к дверям Майлсу воздушный поцелуй.

Майлс не стал подниматься в свой номер, чтобы привести себя в порядок или хотя бы надеть галстук. Он, попросту говоря, наплевал на большинство условностей, которыми обычно обставляется присутствие на столь важных мероприятиях. Он был не причесан, со вчерашнего дня не брит, и под глазами у него появились мешки после почти двадцати часов шампанского и любви.

Но, несмотря на всю внешнюю помятость Майлса Мэсси, даже любой посторонний невооруженным глазом мог определить, что этот человек озарен внутренним светом открывшейся ему истины.

Майлс пересек игровой зал в гостиничном холле, не замечая коварного зова сирен, со всех сторон обещавших ему легкие быстрые деньги и столь же легкий быстрый секс. Осознание важности выпавшей на его долю миссии не позволяло ему отвлекаться на столь жалкие в своей примитивности искушения. Он знал, что там, куда он идет, все уже ждут его.

Главный банкетный зал отеля был битком набит адвокатами со всего мира. И в этом мире Майлс Мэсси был королем. Как только председательствующий на конференции секретарь ассоциации Бомбах заметил появление Мэсси, он сразу же принял серьезный вид и ударом деревянного молотка призвал собравшихся соблюдать тишину.

Бомбах действительно с нетерпением ожидал появления Майлса. Как и многие, кто собрался в этот вечер в зале, он испытывал искреннее благоговение перед человеком, разработавшим безупречный брачный контракт, умевшим, несмотря на все строгости калифорнийских законов, проводить разводы, сохраняя для своих клиентов полностью все их деньги до последнего цента, и не случайно занимавшим пост президента весьма влиятельного объединения адвокатского сообщества.

Еще раз стукнув тяжелым, обитым кожей молотком по специальной подставке, секретарь Бомбах во всеуслышание объявил:

— Имею честь объявить двенадцатый конгресс Национальной организации адвокатов по семейному праву… открытым!

По залу пронесся удивленный шепот. В основном аудитория состояла из мужчин от сорока лет и старше, одетых в дорогие итальянские костюмы. На их фоне Майлс выглядел оборванцем, оказавшимся в столь фешенебельном обществе лишь по ошибке.

Удар деревянного молотка прозвучал в третий раз. Председательствующий встал и громогласно произнес:

— Переходим к первому пункту повестки дня нашего сегодняшнего заседания. Я имею честь пригласить на трибуну докладчика — это не кто иной, как уважаемый президент нашей ассоциации! Итак, прошу вас приветствовать прибывшего из Лос-Анджелеса представителя фирмы «Мэсси, Майерсон, Слоун и Гуральник» — человека, чье имя стало синонимом острых диспутов и больших побед, — Майлса Мэсси!

Зал радушными аплодисментами и одобрительными возгласами приветствовал направлявшегося к трибуне Майлса. Чуть пошатываясь, как при легком головокружении, он поднялся на сцену и пожал руку председательствующему.

Подойдя к трибуне и оглядев зал, Майлс извлек из внутреннего кармана несколько помятых листков бумаги, положил их перед собой и сказал:

— Благодарю вас, уважаемый секретарь, а также и всех вас, уважаемые леди и джентльмены. — Голос Майлса звучал непривычно сухо и деревянно. Бросив взгляд на лежавшие перед ним бумаги, он постарался собраться и тоном, отдаленно напоминающим официальный, зачитал первые слова:

— В мире семейного…

Тут Майлс закашлялся и виновато посмотрел в зал. Затем он снова уставился на текст своей речи с таким выражением лица, словно видел эти бумаги впервые. Тем не менее, он решился на вторую попытку.

— В мире семейного законодательства существует целый ряд тактических приемов, позволяющих…

Продолжать он не мог. Слова, лично написанные им на бумаге несколько дней назад, теперь потеряли всякий смысл. Он вдруг осознал, что истинное послание, с которым ему нужно как можно скорее, просто незамедлительно обратиться к коллегам, не имеет ничего общего с тем бездушным занудством, которое он заготовил еще в другой, прошлой жизни. Сегодня же ему предстояло раскрыть перед коллегами душу и сердце, воспользоваться предоставленной трибуной для того, чтобы сообщить им радостную весть. Майлс потряс головой и постарался сосредоточиться. Он уже не мог не замечать удивленных перешептываний и переглядываний в рядах слушателей.

— Друзья! — произнес Майлс, нарушив несколько затянувшуюся паузу. — Сегодня перед вами на трибуне стоит совершенно другой Майлс Мэсси, не тот, кого вы знали, не тот, кто в прошлом году стоял на этом же самом месте и читал вам доклад на тему «Некоторые аспекты применения семейного законодательства при определении собственника имущества в случае убийства/самоубийства одного из супругов».

Майлсу пришлось сделать паузу и подождать, пока в зале уляжется первая волна удивленного возбуждения. Затем он продолжил:

— Сегодня я хочу поговорить не на тему практического применения тех или иных законов. Я хочу обратиться к вам с чем-то гораздо более важным. Я хочу говорить с вами от души, говорить то, что идет из моего сердца. Ведь сегодня, пожалуй, впервые за всю мою профессиональную карьеру я стою перед вами открытый… словно раздетый… уязвимый… и влюбленный.

Это заявление не на шутку растревожило зал. Перешептывание переросло в глухой гул. Но Май-су не было дела до того, что сейчас о нем говорят. Не для того он зашел так далеко, чтобы теперь недовольство или непонимание кого-либо из коллег могли склонить его к компромиссу. Он решил высказать все, что считает нужным, невзирая ни на какие возможные последствия.

— Любовь, — произнес он с мудрой улыбкой на лице. — Мы, адвокаты, обычно избегаем этого слова. Согласитесь, это даже смешно — мы боимся того самого чувства, которое лежит в основе всех институтов и устоев общества, на нарушении которых мы с вами и зарабатываем свой хлеб. — Сделав паузу, он внимательно осмотрел зал и еще более торжественно произнес:

— Но сегодня я, Майлс Мэсси, взошел на эту трибуну, чтобы сказать вам: не нужно бояться любви. Не нужно стыдиться любви. Потому что любовь… это благо.

Майлс заметил, как некоторые адвокаты в зале стали обмениваться многозначительными взглядами, в которых читался невысказанный вопрос: «А он случайно не под кайфом?» Кое-кто из слушателей начал нервно кашлять. Да и вообще большей части аудитории от его слов явно стало как-то не по себе. «Ничего, — успокоил себя Майлс, — правда редко бывает сладкой на вкус». Собравшись с мыслями, он продолжил:

— Я, конечно, прекрасно отдаю себе отчет в том, что мое выступление можно выслушать со свойственным нам, адвокатам, профессиональным цинизмом. — При этих словах кто-то в зале одобрительно рассмеялся, решив, что раскусил, наконец затеянный Майлсом розыгрыш. — Цинизм — это убежище слабых, эгоистичных и эмоционально парализованных людей. Профессиональный цинизм — это этикетка, под которой мы пытаемся скрыть иной, куда менее привлекательный товар — наше безразличие к чужим чувствам и страданиям, нашу бесчеловечность. Цинизм — это еще и наши защитные доспехи, которые мы надеваем, подобно гладиаторам, перед тем как выйти на бой.

Мэсси оглядел зал сверкающими глазами.

— Так вот, я хочу сказать вам сегодня, что тот самый цинизм, который мы привыкли считать своей защитой и своим оружием, — на самом деле наш злейший враг. Он уничтожает нас изнутри медленно, но верно. Ведь цинизм сначала разрушает любовь, затем семьи и судьбы наших клиентов, а затем добирается и до нас самих.

Публика молча ждала, пока Майлс нальет себе воды и сделает несколько глотков.

— Уважаемые коллеги! — продолжал он свою речь. — Позвольте задать вам один вопрос. Когда к нам приходят клиенты, находящиеся в смятении, разгневанные и одновременно страдающие от того, что огонь любви, некогда пылавший в их сердцах, начал слабеть и вот-вот готов погаснуть… — Майлс снова сделал паузу и посмотрел на замершие в ожидании, даже испуганные лица своих коллег. — Должны ли мы стремиться окончательно, погасить этот огонек ради того, чтобы, роясь на пепелище, урвать себе жалкий клочок от этого былого великолепия? Я имею в виду наш с вами гонорар. — Сделав очередную паузу, Майлс дал возможность слушателям подумать над заданным вопросом. — А не кажется ли вам, что наш долг состоит как раз в обратном? Нам следует — нет, мы просто обязаны — всеми силами стремиться снова, раздуть это драгоценное пламя, чтобы возродить самое светлое, самое величественное из всех человеческих чувств. Я имею в виду любовь. Должны ли люди, которые приходят к нам за помощью, относиться к нам со страхом или с доверием? Должны ли мы быть разрушителями или созидателями? Должны ли мы разбираться в проблемах наших клиентов с цинизмом или же с любовью?

Майлс перевел дыхание, улыбнулся и покачал головой.

— Нет, решение, конечно, каждый принимает лично, только сам для себя. Я свой выбор сделал, и с дороги любви мне нет пути назад. Леди и джентльмены, коллеги, друзья! В последний раз я обращаюсь к вам как президент нашей ассоциации. Я слагаю с себя эти почетные обязанности, и более того — я выхожу из ее рядов…

На этот раз в зале действительно стало шумно. Майлс поднял руку, давая понять, что еще не закончил, и бормотание мгновенно стихло.

— С этого дня я решил посвятить себя бесплатной консультационной деятельности в бедных кварталах восточного Лос-Анджелеса — или где угодно, где мои знания будут наиболее востребованы. Спасибо за внимание, и да благословит вас Господь.

Поклонившись слушателям, Майлс повернулся и пошел мимо стола президиума к лесенке, ведущей вниз со сцены, в полной тишине, воцарившейся в зале и нарушаемой только скрипом его ботинок по деревянному полу. Члены президиума молча провожали Майлса взглядами. Все вздрогнули, когда в одном из задних рядов кто-то закашлялся.

Майлс дошел до лестницы и стал на верхнюю ступеньку. В это время кто-то из слушателей — опять же в задних рядах — зааплодировал. Эти хлопки в ладоши были редкими и одинокими. Но лишь до тех пор, пока к аплодирующему не присоединился кто-то еще. Сила аплодисментов росла в геометрической прогрессии, и к тому моменту, когда Майлс спустился со сцены и шагнул в зал, коллеги уже приветствовали его бурными овациями.

Майлс направился к дверям по центральному проходу, разделявшему зал на две половины, и едва он успел поравняться с первым рядом, как один из адвокатов вскочил на ноги, чтобы крикнуть ему что-то одобрительное. Буквально через несколько секунд весь зал уже выражал свою поддержку Майлсу и аплодировал ему стоя. Кое-кто из оказавшихся совсем близко счел возможным подбежать и дружески похлопать его по спине, чтобы подоходчивее объяснить ему, как близко к сердцу были приняты его слова.

— Спасибо, Майлс! — воскликнул кто-то.

Аплодисменты все нарастали, в проходе толпилось все больше людей, стремившихся пожать Майлсу руку и выразить ему свое восхищение на словах или все теми же достаточно фамильярными жестами. Сквозь этот хоровод лиц он вдруг разглядел то, которое было ему знакомо более других. Майлс шагнул в ту сторону, и аплодирующая толпа послушно расступилась, давая ему дорогу.

Перед Майлсом оказался Ригли, который качал головой, до сих пор, казалось, не веря во все происходящее.

Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, а затем Ригли бросился, чтобы обнять его, негромко повторяя при этом:

— Ты… просто молодец… Как же ты правильно все сказал… Какой же ты молодец!

Поняв, что покоя им здесь не будет, а кроме того, почувствовав, что от бесконечного похлопывания по плечам у Майлса скоро появятся синяки, друзья стали пробиваться к выходу из зала. Даже когда двери за ними закрылись, восторженные крики и поздравления еще долго летели им вслед.

Очки Ригли запотели, по его лицу в который уже раз за последние сутки текли слезы.

— Знаешь, Майлс, пожалуй, это и был твой звездный час, — просто и при этом абсолютно уверенно сказал Ригли.

В ответ Майлс пожал плечами, подмигнул ему и предложил:

— Давай свалим отсюда. В этой гостинице наверняка найдется укромное местечко, где можно посидеть спокойно и чего-нибудь выпить.

Коктейль-бар в «Цезарь Паласе» находился рядом с игровым залом. Вдоль обитой красной кожей стойки тянулся ряд высоких табуретов на сверкающих полированным металлом ножках. Зрительным центром бара по праву мог считаться огромный телевизионный экран, занимавший едва ли не полстены позади стойки. Обычно этот телевизор был настроен на трансляцию каких-нибудь спортивных соревнований, на результат которых можно было делать ставки, чем, собственно, и занимались многие из посетителей.

Впрочем, в этот час посетителей в баре было настолько мало, что бармен Вольф и официантка Кейт позволили себе вольность, включив канал, по которому шел очередной бесконечный сериал.

Майлсу и Ригли было, естественно, глубоко наплевать на то, что именно показывает телевизор. Ригли, словно загипнотизированный, с выражением идиотского восторга на лице слушал Майлса, который, все больше заводясь, расписывал планы своей дальнейшей жизни, затрагивавшие в немалой степени и его помощника.

— Так вот, Ригли, я ведь не шучу, — довольно потирая руки, говорил Майлс. — Я действительно откажусь от своей доли в «Мэсси и Майерсон». Если и ты захочешь принять участие в моем абсолютно некоммерческом предприятии, имеющем самые благородные цели, то сам понимаешь — я всегда буду рад тебя видеть рядом с собой.

Ригли с готовностью закивал головой, а Майлс тем временем тщетно пытался обратить на себя внимание бармена, который как раз в этот момент вынул откуда-то из сервировочного ящика пульт дистанционного управления, чтобы сделать звук погромче. Заставка прошла, по экрану замелькали титры, и голос диктора во всеуслышание сообщил:

— Вы только что прослушали краткое содержание предыдущих серий, и теперь мы начинаем показ новой серии телевизионного фильма «Пески времени»…

Майлс наклонился поближе к Ригли и чуть виновато, но в то же время явно рассчитывая на дружеское понимание, заметил:

— Само собой, я не смогу предложить тебе такого денежного содержания, которое ты привык получать на своей основной работе. Но пойми, дружище, участие в бескорыстном благородном деле — это совсем не то же самое, что работа у алчного коммерческого юриста. Здесь сам процесс работы будет нам с тобой лучшей наградой.

Восторги восторгами, но промочить горло Майлс собирался уже давно. Несколько удивленный тем, что никто из персонала до сих пор не проявил к нему и его спутнику интереса, он помахал рукой и довольно громко окликнул бармена.

Но ни бармен, ни официантка даже не повернули головы — настолько были увлечены тем, что происходило на экране.

— У пациентки острый инфаркт миокарда — нужно делать операцию! — вещал из «ящика» человек в зеленом хирургическом халате и таком же колпаке.

— Ах, это же доктор Говард, — восторженно проверещала официантка, не обращаясь, впрочем, ни к кому конкретно.

Ригли рассеянно перевел взгляд на экран и вдруг непроизвольно нахмурился. Что-то явно смутило его, но он еще не понял, что именно. Почесав в затылке, он решил уточнить у Майлса:

— Эй, послушай, это «мыло», кажется, продюсировал Донован Доннелли — до того, как вы с Бонни обобрали его до нитки?

Майлс не обратил внимания на этот вопрос.

— Я мог бы предложить тебе пост своего заместителя. Не бог весть, какая почетная должность, но, понимаешь…

Тем временем на экране появился второй врач:

— А может, нам лучше вызвать специалиста из Центрального госпиталя Массачусетса? — спросил он у своего коллеги.

— Ах, зачем вам еще какие-то специалисты, — ответила экранному персонажу официантка. — У вас же есть доктор Говард.

— Слушай, Майлс… — Ригли уже понял, что заставило его обратить внимание на этот дурацкий сериал. Впрочем, он и сам себе боялся признаться в смутно терзавших его подозрениях. — Разве это… разве это не… мне почему-то кажется…

Майлс тем временем гнул свое:

— Понимаешь, в любой фирме начальник должен быть только один. Поэтому поначалу мы будем соблюдать старую субординацию. Будешь мне помогать, а когда наберешься опы…

Майлс замолчал, удивившись тому, как настойчиво Ригли дергает его за рукав, одновременно тыча пальцем в сторону экрана. Не слишком понимая, что от него требуется, он лениво посмотрел туда, куда указывал Ригли.

Прошло несколько секунд, прежде чем его взгляд сфокусировался на экране. Оторваться он уже не смог.

Это было невероятно.

Майлс искоса бросил взгляд на Ригли, который все так же неотрывно пялился в телевизор. Потом он тоже поглядел туда снова. «Это невероятно. Этого не может быть. Или все-таки может?»

Человек в костюме хирурга, явно один из главных героев сериала, был не кто иной, как… Говард Дойл.

«Что, бывший муж Мэрилин теперь снимается на телевидении?» — спросил себя Майлс и сам удивился тому, что ему может прийти в голову такая идиотская мысль.

Со все нарастающим беспокойством он следил за тем, как Говард Дойл (или человек, на него невероятно похожий), наряженный в зеленый халат хирурга из очередного дневного сериала, принимает судьбоносные для него и окружающих решения. Его грубый техасский акцент и жлобские манеры куда-то начисто пропали. Доктор Говард был хладнокровен и эффектен, как Майк Уоллес в программе «60 минут».

— Мы категорически не можем позволить себе ждать другого специалиста, — твердо сказал доктор Говард своему коллеге. — Посмотрите, что творится с ее левым желудочком. Это не просто инфаркт — у нее в сердце бомба разорвалась!

Второй врач покачал головой.

— Но поймите, коллега, вы здесь новичок — это будет ваша первая операция в больнице Святого Игнатия, а ведь… — в этом месте актер сделал многозначительную паузу и сурово посмотрел на доктора Говарда, — а ведь пациентка ваша дочь!

Доктор Говард пожал плечами.

— Знаете, как меня называли в годы учебы на медицинском факультете? Маккензи Механическое чудо… — Выдержав не менее многозначительную паузу, доктор Говард посмотрел на свои руки и пошевелил пальцами. — …У меня нет нервов, — гордо сообщил он коллеге.

— Боже, доктор Говард — это просто отпад! — томно простонала официантка, чуть не влезая в телевизор.

Ригли, желая что-то сказать, но, не смея выразить в словах свои догадки, только по-рыбьи открывал и закрывал рот, опираясь при этом обеими руками на стойку, словно боксер в состоянии «грогги», пропустивший мощный удар и опасающийся упасть, потеряв равновесие.

— Он… вот ведь как… он… — чуть слышно, одними губами шептал Ригли. Наконец голос вернулся к нему, и молодой адвокат, собрав в кулак всю волю, обернулся к Майлсу и выпалил:

— Он же актер! А никакой не нефтяной магнат! Это актер!

Майлс кивнул, давая понять, что информация принята и теперь он ее обрабатывает.

Нервно теребя в руках очки, Ригли пустился в дополнительные объяснения:

— Это значит, что Мэрилин… — он взглянул на экран, а затем снова пристально посмотрел на Майлса, — …получается, что у нее нет ничего, никаких тебе нефтедолларов. Она… она бедная. У нее ни гроша за душой!

Пьянившая Майлса в последние часы невыносимая легкость бытия испарилась. Он словно протрезвел и все, наконец, понял. Словно могучие гранитные блоки встали на свои места — и сокрушили Майлса невыносимой тяжестью реальности.

Поняв, в какую передрягу угодил босс, Ригли решил напомнить ему, что если не в моральном смысле, то хотя бы в сугубо материальном отношении ничего не потеряно.

— Слава Богу, — вздохнув, сказал он, — что у вас есть хотя бы брачный контракт.

Майлс посмотрел на него взглядом гладиатора, получившего смертельную рану от такого же, как он, бойца-профессионала. Перед тем, как рухнуть на залитую потом и кровью арену, он мутными глазами глянул на Ригли и сказал:

— У меня нет контракта.

Ригли кивнул, не понимая, с чем соглашается, а сам, чтобы не думать о том, о чем думать не стоило, машинально повторил:

— У тебя нет контракта.

— У меня нет контракта. Она его порвала.

— Она его порвала, — повторил Ригли, до которого лишь через несколько секунд дошел убийственный смысл этих слов. — Его округлившиеся глаза снова полезли на лоб, и он, завывая, как пожарная сирена, завопил:

— У ТЕБЯ НЕТ КОНТРАКТА?!

Майлс молча кивнул. Похоже, и до него только теперь стал доходить весь ужас случившегося. Его лицо исказилось, чуть ли не в предсмертной гримасе, губы растянулись в каком-то зверином оскале, и знаменитый адвокат Майлс Мэсси издал дикий вой:

— У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

В следующую секунду к нему, как младший волк к вожаку, присоединился и Ригли:

— О-о-о-о-о-о-о-о-о-о!

Этот вой, наконец, оторвал бармена и официантку от телевизора и заставил их взглянуть на посетителей. Поймав на себе взгляд посторонних людей, Майлс прекратил выть и, на секунду задумавшись, четко произнес вмиг ставшее ему ненавистным имя:

— Фредди Бендер.

Не успел Ригли хоть о чем-то спросить Майлса, как тот уже ринулся к выходу из бара и, стремительно набирая скорость, помчался к банкетному залу.

Виновато улыбнувшись официантке и бармену, Ригли поспешил вслед за ним.

— Чего они разорались-то? — удивленно глядя им вслед, спросила официантка.

— Да ну их, придурки какие-то, — отмахнулся бармен. — Сорвали, наверно, где-нибудь хороших бабок, вот и сходят с ума. — С этими словами он повернулся к телевизору, где вовсю кипели страсти очередной серии «Песков времени».

Пожав плечами, официантка только недовольно заметила напоследок:

— И ничего не заказали, козлы. Считай, кинули нас с тобой на чаевые.

Майлс стремительно летел по игровому залу, не обращая внимания на то, кто или что попадалось ему на пути. Одна мысль владела сейчас его сознанием, всего одно чувство горело в его душе: больше всего на свете ему хотелось сейчас разыскать Фредди Бендера и задушить его голыми руками.

Только Фредди мог помочь Мэрилин провернуть всю эту затею с фиктивным браком. А чего стоила эта выходка с поеданием контракта под соусом барбекю? Ни один актер до такого не додумался бы. Нет, во всем этом деле чувствовалась опытная режиссерская рука Фредди. Только он мог подтолкнуть Мэрилин разыграть… всю эту грязную комедию.

Майлс несся вперед, не замечая никого вокруг, даже Ригли, семенившего за ним следом. Он чуть не проскочил мимо входа в банкетный зал, но затем резко развернулся и, едва не сбив с ног нескольких туристов, направился к своей цели.

От дверей в банкетный зал шел почти ощутимый поток теплой и душевной человеческой энергии. Впрочем, Майлс был сейчас не в том состоянии, когда человек способен воспринимать столь тонкие и облагораживающие вибрации. Он пробрался к центру зала и, привстав на цыпочки, стал высматривать того единственного, кто сейчас должен был ответить за его личную и профессиональную трагедию. Приветствия коллег, их радостные возгласы и искренние поздравления для него словно не существовали. Один из адвокатов подошел к Майлсу и, похлопав его по плечу, восхищенно сказал:

— Ну, старик, ты был просто великолепен!

Затем к Майлсу подошел еще кое-кто из коллег и поспешил сообщить ему очень важную, по общему мнению, новость.

— Ты ведь, наверное, еще не знаешь, — обратился он к Майлсу, — когда ты ушел, мы тут пошевелили мозгами и решили распустить нашу ассоциацию.

— Решение было принято по общему согласию. Нам даже голосовать не пришлось, — гордо объявил третий.

Сам Майлс с трудом понимал, что говорят ему все эти люди. Жажда крови и страшная боль затмили все его сознание. Впрочем, с болью он, пожалуй, погорячился. Боли еще не было. Было лишь ее предчувствие, равно как и предчувствие какой-то страшной потери. Наконец Майлс разглядел того, кого искал. Фредди Бендер стоял у барной стойки с бокалом мартини в руке и при этом весело, беззаботно смеялся. Кроваво-красный туман поплыл перед глазами Майлса.

— ФРЕДДИ! — заорал он и бросился в сторону бара, бесцеремонно распихивая попадающихся ему на пути коллег.

Услышав, как кто-то зовет его по имени, Фредди обернулся на знакомый голос. Улыбка так и застыла на его перепуганном лице, когда он увидел несущегося на него Майлса. Фредди невольно вспомнил студенческие времена и жуткое ощущение, когда он стоял посреди футбольного поля и держал в руках отнюдь не бокал мартини, а мяч, а прямо на него мчался вдвое превосходящий его, по весу, нападающий из команды противника. Страх парализовал Фредди, не позволив ему даже попытаться спастись бегством. Майлс схватил его за лацканы пиджака и, крутанув на месте, прижал к ближайшей стенке.

— Ну, я тебе устрою! — прохрипел он, задыхаясь и бешено вращая красными, как у быка, глазами. — Ты у меня быстро лицензии лишишься! — пообещал он, клацнув зубами в жестоком оскале. — Я на тебя в суд подам! И на мировое соглашение не рассчитывай! Деньги мне твои вонючие не нужны! Никаких компенсаций за моральный ущерб! В тюрягу пойдешь как миленький!

Фредди, понимая, что в такой ситуации не стоит рассчитывать на снисхождение и на здравый смысл оппонента, стал брыкаться и дергаться, пытаясь вырваться из железной хватки Майлса.

— Убери от меня свои лапы, Мэсси. Рукоприкладство еще никогда не шло на пользу адвокату.

Тем временем остальные представители столь уважаемой профессии собрались вокруг и наблюдали за происходящим, не понимая, что же могло заставить их возлюбленного гуру так резко сменить милость на гнев и подвергнуть суровой, но не слишком конструктивной критике одного из собратьев по цеху.

Не желая выслушивать контрдоводов назначенного в жертвы личного врага, Майлс отпустил пиджак Фредди и в ту же секунду, словно клещами схватил его за горло.

— Заткнись, — прохрипел он. — Говорить сейчас буду я. Тебе слово дадут, если до суда доживешь…

Ригли решил, наконец, вмешаться в происходящее. Решение это было вполне своевременным. Когда ему удалось, наконец, расцепить сжатые, как тиски, руки Майлса, Фредди Бендер уже почти посинел, а из его груди вырывались не возражения и даже не стоны, а одно только сипение.

Дав жертве перевести дух, Майлс, тем не менее, вовсе не собирался отпускать Фредди на волю и продолжал удерживать его на месте прижатым к стене.

Слегка очухавшись, Фредди сказал, обращаясь не столько к Майлсу, сколько к невольным свидетелям этой сцены:

— Уверяю, я не сделал абсолютно ничего незаконного или неэтичного!

— Врешь! — рявкнул ему прямо в лицо Майлс. — Врешь, как сивый мерин! Ты же ведь налево и направо заявлял, что Говард Дойл…

Фредди закатил глаза и терпеливо, словно обращаясь к непонятливому ребенку, сказал:

— Они поженились — да, было дело. Потом развелись — тоже вполне на законных основаниях. Никаких особых денег ни у него, ни у нее не было. Делить ничего не пришлось. Да и разошлись они без взаимных претензий. Может, тебе его техасский акцент не понравился? Да, он был искусственный, но я не уверен, что это запрещено законом. В конце концов, это же актер. Захотелось ему подурачиться и разыграть из себя ковбоя — ну и что? Ни одному юристу тут не к чему придраться.

Эти здравые рассуждения оппонента несколько поумерили пыл Майлса.

— Ч-ч-черт! — резко сказал он и отпустил Фредди.

Но не успел тот прийти в себя, как Майлс снова резко повернулся к нему и голосом, полным отчаяния, спросил:

— Но почему? Фредди, почему она так со мной поступила?

Глядя на лицо Майлса, можно было понять, что для него это вопрос жизни.

Фредди поправил пиджак, одернул рукава, осторожно ощупал пальцами припухшее красное горло и посмотрел на Майлса свысока, с легким и загадочным презрением сфинкса.

— Видите ли, уважаемый коллега, — обратился он к Майлсу официальным тоном, — даже тот, кто имеет неосторожность обратиться за помощью к вашему конкуренту по профессии, имеет право поступать так, как ему заблагорассудится — разумеется, не нарушая закона. Что касается меня, то я всегда соблюдаю не только букву закона, но и моральные правила. Поэтому я заблаговременно уведомляю вас о том, что Мэрилин обратилась ко мне с просьбой представлять ее интересы в судебном процессе, на котором ты, Майлс, будешь выступать в роли ответчика.

«Ответчик? — это слово вонзилось в сердце Майлса, словно пуля. — Неужели все закончится так пошло и низко? — спросил он себя. — Ощущение космической причастности к силам добра, грандиозные планы на будущее, возможность иметь счастливую семью и детей, — и что, все это будет сведено к подсчету долларов и центов? Неужели эта вселенская любовь, эта невероятная ночь, лучшая в моей жизни, — все это было лишь орудием мести?»

Ответ на этот вопрос потоком огнедышащей лавы поднялся в сознании Майлса из самых глубин его отчаяния.

«Да».

Фредди уже пришел в себя настолько, чтобы, не теряя достоинства, поклониться Майлсу и предоставить ему в одиночестве разбираться в своих потерях и унижениях. Впрочем, от маленькой мести он все же не удержался. Это было вполне понятно, если подсчитать, сколько унижений, подколов и издевательств он сам вынес от Майлса, хотя бы в памятном им обоим деле Гаттмана, да и во многих других.

— Извини, Майлс, — сказал он, отойдя на всякий случай на несколько шагов подальше, — но ты попался в те самые сети, расставлять которые сам привык за столько лет. Ничего не поделаешь — и на старуху бывает проруха. А еще в одной очень мудрой книге сказано: «Мне отмщение, и аз воздам».

Ригли вовремя успел броситься наперерез Майлсу и тем самым предотвратил более чем вероятное нанесение серьезных телесных повреждений Фредди Бендеру.

— Остынь, уймись ты, — приговаривал он, изо всех сил удерживая Майлса. — Скажи спасибо, если он еще сам в суд не подаст. Выдвинуть против тебя обвинение — пара пустяков. Посмотри, что ты творишь при таком количестве свидетелей!

Но Майлс уже не слушал увещеваний Ригли. Он совсем сник и думал только об одном — о Мэрилин. Когда он уходил на заседание ассоциации, она сказала на прощание: «Я буду скучать по тебе, дорогой». Эти слова метались в его голове из стороны в сторону, словно стальные шарики в пинболе. Ударяясь о мозг, они вызывали целую бурю хаотических эмоций. Не сказав больше ни слова, Майлс развернулся и молча, сжав зубы, направился к выходу из зала, а затем через холл к лифтам.

Ригли понял, куда идет Майлс. Ясное дело, ему нужно обсудить кое-что кое с кем в «люксе» для новобрачных. Догонять Майлса и навязывать ему свое сочувствие Ригли не хотелось. Для себя он решил, что будет лучше, если Майлс самостоятельно во всем разберется. Сам же Ригли предпочел остаться в банкетном зале, чувствуя, что его благоразумное, взвешенное поведение, скорее всего, будет оценено положительно свидетелями столь экстравагантной выходки со стороны его босса. Что-то подсказывало Ригли, что в ближайшее время положительное мнение о нем среди адвокатского сообщества может сыграть важную роль в его жизни. «Как бы не пришлось мне подыскивать новую работу», — подумал Ригли, прикидывая про себя всю сложность положения Майлса.

Сам же Майлс все никак не хотел признаваться себе в том, что Мэрилин не просто обвела его вокруг пальца, но и нанесла серьезневший урон его профессиональной репутации, а также обманула в лучших чувствах. Стоя в скоростном лифте, который уносил его к пентхаузу, он мрачно топтался на месте и на все лады повторял про себя последние слова Мэрилин: «Я буду скучать по тебе, дорогой». Что же она имела в виду, когда произносила эту фразу? Остается ли у него еще хоть какая-то надежда?

«И все-таки, зачем же она так со мной поступила?» — вновь всплыл в его голове все тот же вопрос. Ответом и крушением последних надежд стало дзиньканье лифта, возвестившее о том, что пассажир доставлен на нужный этаж. Двери бесшумно разошлись в стороны, и, сделав шаг в холл, Майлс налетел на тележку гостиничного носильщика, доверху набитую багажом.

Багажом Мэрилин.

Отшвырнув носильщика в сторону и едва не перевернув тележку, Майлс бросился к дверям номера. Мэрилин как раз заканчивала складывать последние мелочи в небольшой саквояж. Как только Майлс показался на пороге, лежавшая у ног Мэрилин борзая подняла голову, оскалилась и предупредительно зарычала.

Появление Майлса, похоже, ничуть не удивило Мэрилин.

— Привет, Майлс, — бесстрастно сказала она. — Фредди позвонил и предупредил, что ты сейчас будешь.

Майлс не нашел в себе сил даже на то, чтобы хорошенько выругаться в адрес Фредди. Гнев, злость, ярость — все эти чувства в один миг покинули его, оставив наедине с отчаянием и опустошенностью.

— Возвращаешься домой в Лос-Анджелес? — спросил он, безуспешно пытаясь придать своему голосу безразличие и непринужденность.

— Да, — ответила Мэрилин и посмотрела на него с сочувствием. — И кстати, думаю, будет справедливо предупредить тебя кое о чем. Выждав соответствующее приличиям время, я попрошу Фредди подать ходатайство о том, чтобы тебе запретили подходить ближе, чем на пятьсот футов к моему дому.

— Ты имеешь в виду мой дом?

— У меня есть основания предполагать, что суд пойдет мне навстречу, и недвижимость, являющаяся основным местом проживания, будет зачислена в счет отступных при разводе.

Майлс со вздохом кивнул и подумал: «Все верно. Скорее всего, так оно и будет. Даже, несмотря на то, что ты ни одного дня не прожила там со мной». Вслух же он лишь спросил:

— Скажи, Мэрилин, эта ночь, которую мы провели вместе, — она для тебя хоть что-нибудь значила?

На лице Мэрилин появилась так хорошо знакомая Майлсу убийственная игривая улыбка.

— Знаешь, дорогой, эта ночь значит для меня очень многое. — Тут она снова улыбнулась, и Майлс невольно втянул голову в плечи. — Полагаю, она значит для меня ровно столько же, сколько и для тебя, а именно — половину твоего состояния. Согласись, это действительно немало.

Потом выражение лица Мэрилин несколько смягчилось, и в ее взгляде появилось даже что-то похожее на нежность или признательность.

— Можешь мне поверить, Майлс, — низким чувственным голосом произнесла она, — ты навсегда останешься для меня самым любимым мужем.

Майлс вздрогнул, словно человек, которого в темноте задела крылом летучая мышь.

— Мэрилин… прошу тебя!

«Я прошу, — с ужасом осознал он ситуацию, в которой оказался. — Я ее умоляю. Умоляю о снисхождении, как какой-то жалкий ответчик, проигравший развод». При этом он ничего не мог с собой поделать.

— Пожалуйста, давай подумаем… давай попробуем… может быть, получится…

— Извини, дорогой, мне сейчас не до сантиментов. Во-первых, я не в настроении, а во-вторых, я действительно опаздываю. — Наклонившись к Майлсу, она чмокнула его в щеку и добавила:

— Ну, все, я пошла. Перед отлетом нужно еще вернуть собаку. Я ведь ее напрокат брала. Хороший песик, дрессированный.

У Майлса закружилась голова. С замиранием сердца он проводил Мэрилин взглядом. Вздохнув, тяжело опустился на красную кровать и застонал от почти физически ощущаемой горечи и боли потери. Этот стон был прерван недовольным рычанием. Майлс вздрогнул и посмотрел в ту сторону. Оказывается, не успела Мэрилин выйти за порог, как хорошие манеры вмиг покинули борзую, и та, вскочив на кровать, в свое удовольствие растянулась на красных простынях.

Майлс импульсивно протянул руку, чтобы погладить пса, но тот лишь оскалился, предупреждая, что ему, по всей видимости, тоже не до сантиментов.

«Это животное никогда меня не любило, — мрачно констатировал Майлс, сам до конца не понимая, кого именно он имеет в виду. — Вот ведь скотина!»

Откуда-то из холла, по всей видимости, уже от лифта, донесся звучный голос Мэрилин:

— Говард!

Афганец подобострастно завилял хвостом и бросился на ласковый зов. В этом Майлс прекрасно понимал собаку. Он и сам был готов броситься вдогонку, если бы Мэрилин хоть шепотом, хоть жестом поманила его.

Между тем у собаки появилось одно срочное дело, которое заставило ее задержаться у выхода. По всей видимости, пес засиделся в помещении и больше терпеть не мог. Впрочем, не исключено, что своим поступком он хотел сообщить Майлсу все, что о нем думает. В общем, прервав свой бег к лифту, афганская борзая сделала небольшой крут у порога гостиной и, согнувшись грациозной дугой, оставила на белом ворсистом ковре довольно солидную для столь изящной собаки кучку дерьма.

Убитый горем Майлс сидел на кровати и смотрел туда, где, распространяя по великолепному помещению зловоние, лежала эта кучка. И он воспринял ее как полную, предельно точную метафору всей своей жизни.






Глава 16





В Голливуде стоял отличный денек.

Небо было ясное, дул легкий ветерок, и городской смог ощущался лишь в самом низу, у подножья холмов. А вот выше в воздухе можно было почувствовать лишь запах денег.

Свежие после занятий йогой, посещения массажиста и салона красоты, Мэрилин с подругой — абсолютно живой Сарой Соркин — загорали на площадке возле бассейна Майлса. Оба ротвейлера Мэрилин также были здесь; один мирно дремал, найдя тень под ближайшим кустом, а другой мужественно терпел жару, считая, что удовольствие дремать, положив голову к ногам обожаемой хозяйки, того стоит.

Из огромных, похожих на черные валуны стереоколонок лился голос Эдит Пиаф. «Non, rien de rien! Non, je ne regrette rien…»[6 - Нет, это все пустяки! Нет, я ни о чем не жалею… (фр.).] — пела она. Обе женщины лениво созерцали искрящуюся на солнце гладь бассейна. Мэрилин при этом потягивала свой любимый ромовый коктейль, а Сара на этот раз выбрала для себя стаканчик пепто-бисмола.[7 - Лекарство от язвенной болезни.]

Мысли Мэрилин непроизвольно вновь и вновь возвращались к Майлсу. Она никак не ожидала от него такой реакции. В отличие от большинства мужчин в такой ситуации, в его поведении не было ни намека на злобу и желание отомстить. Похоже, он действительно здорово переживал и мучился. Если же прибавить к этому его речь, произнесенную перед собранием адвокатов в Лас-Вегасе, то можно было и впрямь поверить в искренность его любви к ней.

«Нет, нет, главное — не расслабляться, — напомнила себе Мэрилин. — Эйфория — это еще не любовь». Кроме того, уверенности в своей правоте ей прибавлял тот факт, что она сумела обыграть Майлса на его собственном поле. Все честно и справедливо.

«Победитель получает все, и потом, победителей не судят, — подумала Мэрилин. Впрочем, что-то до сих пор смущало ее и не давало почувствовать сладость долгожданной победы. — Ну, хорошо, я его обыграла. Никуда от меня не денется и половина его денег. А дальше-то что? Я все равно остаюсь одна. Близкого человека нет, жизнь пуста, а впереди… что же, собственно, впереди? Все та же пустота, только заполненная видимостью дел и жизни».

Мэрилин в очередной раз попыталась отвлечься от неприятных мыслей, заняв себя тем, что переставила шезлонг по солнцу и перестелила купальное полотенце. «И чего я, спрашивается, жалуюсь? — мысленно убеждала она себя по ходу дела. — Я ведь получила то, чего хотела. Я теперь независима, состоятельна и, в отличие от некоторых (тут она покосилась на Сару), свободна в использовании своих денег». Все это было, конечно, так, один аргумент вытекал из другого, и, в общем, у Мэрилин было все, чтобы убедить себя в правильности принятого решения. И, тем не менее, какое-то внутреннее сомнение постоянно точило ее, напоминая о том, что в этой игре она, быть может, слишком увлеклась и сделала самую серьезную ошибку за всю свою жизнь.

— Эй… — окликнула ее Сара, — ты, где это витаешь? Судя по твоему лицу, ты где-то далеко отсюда.

Мэрилин вздохнула и развела руками.

— Знаешь… что-то я устала. Майлс, этот развод, отступные…

Сара внимательно и подозрительно посмотрела на нее.

— Надеюсь, ты не собираешься бросать начатое дело, не доведя до конца?

— Нет, нет, что ты. Просто… если честно, мне вдруг на какое-то мгновение стало его жалко. На предварительных слушаниях он выглядел таким несчастным… как побитая собака.

— А что ты хочешь? — возразила Сара. — Так он и должен выглядеть. Его ведь и вправду побили, но по правилам, в честном поединке.

Высказавшись, Сара потянулась к сумочке, чтобы достать оттуда зеркальце и крем для загара.

— Да, — кивнув, согласилась Мэрилин, — но…

«Не так уж все это было честно», — хотелось ей сказать.

— А то, что он, как ты говоришь, выглядел несчастным и жалким, так это вполне естественно, — с понимающей многозначительной улыбкой произнесла Сара. — Они все так выглядят, когда начинают кусать себе локти за то, что вовремя не настояли на брачном контракте. — Она посмотрела на Мэрилин ободряюще. — Ну да ладно, теперь уж осталось недолго. Соберись с силами и потерпи до конца процесса. А в перерывах между заседаниями наслаждайся жизнью. Вон, смотри, какой у тебя шикарный бассейн.

«Так-то оно так, только проблема в том, что на самом деле этот бассейн не мой, — мрачно подумала Мэрилин. — И я не чувствую, что он мой. Поплавать, что ли, в самом деле? Может, полегчает». Но и эта мысль не отвлекла ее от Майлса. Она поймала себя на том, что гадает, как часто он сам здесь купался.

Некоторое время она лежала молча, слушая Эдит Пиаф и легкий плеск воды о бортик бассейна, потом вздохнула и посмотрела на Сару. Совершенно неожиданно для себя она вдруг спросила:

— Слушай, а как ты думаешь, он хоть питается нормально? Может, у него и аппетит пропал от всех переживаний?

Сара так и подпрыгнула в шезлонге.

— Мэрилин! — возмущенно воскликнула она. — И думать об этом забудь!

Мэрилин поняла, что у нее и вправду ум заходит за разум, и, встав с шезлонга, нырнула в бассейн.

«Как здорово», — мелькнуло у нее в голове.

Ригли со страхом ждал этого момента с тех самых пор, как они с Майлсом вернулись из Лас-Вегаса.

Его — вместе с Майлсом — вызвали в кабинет к Гербу Майерсону. Впервые с тех пор, как он поступил на работу в фирму, ему предстояло встретиться лицом к лицу с легендарным Гербом Майерсоном. По правде говоря, эта перспектива не казалась ему радужной.

Особенно учитывая, в каком состоянии находился Майлс все последнее время.

От того знаменитого Майлса Мэсси, звездным часом которого стало его знаменитое выступление на конференции в Лас-Вегасе, не осталось почти ничего. Он изменился не только внутренне, но даже внешне. В офисе появлялся небритым, в мятом костюме, порой в несвежей рубашке и почти постоянно либо навеселе, либо с головной болью после обильных возлияний накануне. Но самое страшное было даже не в этом. Проблема заключалась в том, что его блестящий адвокатский ум отказался ему служить и ушел на каникулы. Куда-то улетучились и умение четко анализировать ситуацию, и непревзойденная интуиция, и даже элементарные профессиональные навыки ведения процесса. Все начатые Майлсом дела были переброшены на других, менее известных адвокатов, работавших в фирме. Многим клиентам это не понравилось, и они не только переметнулись к конкурентам, но и не без оснований потребовали неустойку за несоблюдение условий договора.

Ригли было до боли тяжело видеть, как у него на глазах разлагается, превращается в живой труп его былой кумир. Впрочем, тем более болезненной и неприятной представлялась ему перспектива посещения кабинета Герба Майерсона.

О методах работы Майерсона с кадрами среди адвокатов ходили страшные слухи. Судя по всему, не было в мире юриспруденции ничего страшнее, чем попасть в немилость к этому человеку. На профессиональной карьере адвоката можно было смело ставить крест, если он попадал в «расстрельный» список Майерсона. А Майлс, по-видимому, был уже внесен в этот список. Ригли понимал, что, скорее всего после посещения главы фирмы в этом списке появится и его имя. За что? Да ни за что. «…И примкнувший к нему Ригли».

«Виновен в соучастии, — мрачно размышлял Ригли. — Он сожрет меня, просто хотя бы потому, что в его старческом сознании я всегда ассоциировался с Майлсом, а значит, я его соучастник. Вот тебе и оборотная сторона медали: чем выше взобрались, тем больнее падать».

Перед дверью кабинета Майерсона Ригли стоял в одиночестве. Майлс зашел в эту драконью пещеру с четверть часа назад и с тех пор не подавал никаких признаков жизни. Ригли даже подумал было бросить все и убежать, куда глаза глядят, но решил, что в таком случае месть Герба Майерсона будет еще более ужасной. Негромкий зуммер звонка, приглашавший его в кабинет, прозвучал как барабанная дробь перед эшафотом. Он помедлил перед дверью. «Ну ладно, Цезарь, — протягивая руку к дверной ручке, подумал он. — Идущие на смерть приветствуют тебя».

Но то, что Ригли увидел, войдя, превзошло его самые невероятные ожидания.

Плотные жалюзи на окнах кабинета были наглухо закрыты и толстые занавеси задернуты, окончательно перекрывая доступ света в помещение. Освещалось оно лишь настольной лампой, находившейся на огромном письменном столе черного дерева, перед которым спиной к Ригли стоял Майлс. Он даже не обернулся, когда позади него скрипнула дверь. Прошло несколько секунд, прежде чем Ригли смог рассмотреть за столом сгорбленную фигуру человека с серой кожей и в круглых очках с толстыми стеклами, что делало его невероятно похожим на мумифицированную сову. Ригли судорожно вспоминал, существовал ли у какого-нибудь народа культ, связанный с этой ночной птицей. Но тотчас же отогнал посторонние мысли.

Как-никак перед ним был сам Герб Майерсон.

Судя по всему, ни ему, ни Майлсу не было никакого дела до появления Ригли.

Он решил воспользовался этим и, неслышно ступая по толстому ковру, зашел Майлсу за спину, словно решил спрятаться за ним и переждать неминуемую бурю.

В этот момент в круг света, отбрасываемый настольной лампой, откуда-то из темноты шагнула медсестра, имевшая весьма соблазнительные формы. Она наклонилась над креслом-каталкой Герба Майерсона и привычным движением, слегка приподняв край его пиджака, отстегнула от бока человека-призрака пластиковый мешочек с желтоватой жидкостью. Буквально через секунду она так же ловко прикрепила к дренажной трубке очередной пакет. Затем, действуя все так же бесшумно, она заглянула в журнал с расписанием процедур и, повернув краник на капельнице, поправила трубочку, уходившую под рукав Майерсона.

Как только первые капли какого-то чудодейственного снадобья из капельницы просочились в вены Майерсона, он вздрогнул, словно электрическая игрушка, подключенная к источнику питания, и заговорил.

— Эта женщина… выставила на посмешище и обесчестила… всю нашу фирму. — Сухой хриплый голос старика врезался в темноту, вспарывая ее со звуком рвущейся наждачной бумаги.

Ригли стало совсем не по себе. Он сделал полшага в сторону и скосил глаза на Майлса. Тот стоял перед злым демоном, сохраняя внешнее спокойствие, словно грамотный, стремящийся доказать если не свою невиновность, то хотя бы снизить тяжесть своей вины подсудимый перед коллегией присяжных.

— Да, Герб, — коротко сказал Майлс.

— Коллега, — в устах Майерсона это обращение прозвучало почти как угроза, — наша фирма занимается серьезными делами… и вряд ли на ее репутации и благосостоянии хорошо скажется известие, что наш лучший сотрудник был одурачен и выставлен на посмешище… в той самой сфере, в которой он считался непревзойденным специалистом… Фирма долго не продержится, если позволит себе плясать под чью-то дудку… — Майерсон помахал рукой в какой-то чудовищной пародии на танец.

— Да, Герб, вы правы, — как заклинание, повторил Майлс.

По правде говоря, в глубине души Ригли надеялся, что его увядающий на глазах кумир все-таки совершит настоящий поступок, восстанет против деспотической власти и хотя бы попытается защитить свое светлое искреннее чувство к любимой женщине. Впрочем, одним разочарованием больше, одним меньше — это уже не имело для Ригли никакого значения.

— Я все понимаю, Герб. — Майлс покачал головой. — Я… дело в том… впервые за всю мою карьеру адвоката я не знаю, что делать. Я сам подставился под удар и не знаю, как из-под него выйти. — Его голос слегка дрогнул. — По-моему, я пропал.

— Пропал! — Майерсон словно сплюнул это слово со своих губ. Его глаза, еще несколько минут казавшиеся абсолютно белесыми и мертвыми, налились кровью и грозно, очень даже живо засверкали. — Не знаешь, что делать? Я скажу, что тебе нужно сделать!

Ригли поежился и снова попытался спрятаться за Майлса.

— Тебе нужно сделать вот что… — Неожиданно Майерсон замолчал и, обращаясь куда-то в темноту, ткнул костлявым пальцем в сторону медсестры. — Выйдите.

Медсестра послушно собрала свои пакеты и дренажные мешки и направилась к двери. Когда она обошла письменный стол и поравнялась с Ригли, тот тоже повернулся и последовал за нею. В этот момент ему больше всего на свете хотелось оказаться по ту сторону двери.

— Нет, нет, ассистент, вы останьтесь! — послышался из темноты шершавый, как напильник, голос.

Эти слова петлей аркана схватили Ригли за горло и потащили его назад к письменному столу. Икая и вздрагивая, он снова занял свою позицию позади Майлса.

— Веди себя как мужчина! — продолжал хрипеть Майерсон. — Вот что я тебе скажу: ты облажался. Облажался по полной программе. Ишь ты, жениться он надумал. Баба вскружила ему голову, и он, понимаете ли, ей поверил. Доверие! Любовь! Ну да, конечно, все дело в чертовой любви. Сколько живу, столько слышу вокруг: любовь, любовь. Ну, а теперь послушай меня. Я с тобой буду говорить не о любви, а о том, в чем лучше разбираюсь: о чертовом законе.

Ригли казалось, что еще немного, и его хватит инфаркт. Он пока не понимал, к чему клонит этот сгорбленный живой полутруп, наклонившийся вперед в своем кресле-каталке, но чувствовал, что ничего хорошего тот не предложит.

Тем временем Герб Майерсон с большим трудом встал на ноги. Годы и болезни настолько согнули его в дугу, что даже когда старик стоял во весь рост, то по-прежнему казалось, что он сидит за письменным столом. Медленно, тяжело, словно высчитывая, хватит ли у него сил на следующий шаг, он прошел вдоль стола, а торчащий кверху, как антенна, штатив с капельницей преданно тащился за ним.

— Кто мы такие? Мы — слуги закона! — объявил он дрожащим от напряжения голосом. — Это значит, что мы служим закону, чтим закон, уважаем закон! И мы зарабатываем наш чертов кусок хлеба с маслом благодаря закону!

Майерсон уставился на Майлса, его иссушенное серое лицо выглядело столь же безжизненным, как и тело.

— По большей части мы повинуемся закону… — Он искоса посмотрел на провинившегося партнера по бизнесу, словно желая удостовериться, понимает ли тот его намеки. — Иногда же мы подчиняемся закону лишь потому, что вынуждены это делать, хочется нам этого или нет… — Последовала еще одна пауза, во время которой Майерсон перевел дыхание и оценил эффект, произведенный его речью. Судя по всему, его монолог приближался к кульминации. — …Но, коллега, данный случай не относится ни к разряду первых, ни вторых. Это тот редкий случай, когда мы можем поступить с законом по-иному. И зарубите себе на носу: я не сказал — нарушить закон или вольно истолковать его. Просто отнеситесь к некоторым вещам не так, как относились всегда.

Ригли лелеял надежду, что ослышался или неправильно понял намеки старого адвоката. К сожалению, это было не так. С каждой новой фразой сбывались его самые худшие подозрения.

Майерсон запустил дрожащую пергаментную руку за пазуху и извлек из внутреннего кармана потертую визитную карточку.

— Вот телефон, — прохрипел он. — Большой специалист по решению таких деликатных вопросов. Кличка, то есть профессиональный псевдоним, — Сиплый Джо.

— Что же вы мне предлагаете, Герб? — обреченно переспросил Майлс, судя по всему, отчаянно пытавшийся «развести» Майерсона на прямые указания.

— Я предлагаю вам, коллега, встретиться с этим человеком и решить ваш вопрос, причем таким образом, чтобы никто, ни одна живая душа не могла проследить связь между этим телефоном и нашей фирмой.

В этот момент старик приблизился к медицинскому прибору с осциллографом, и в зеленоватом свете, шедшем от экрана, его лицо приобрело и вовсе могильный оттенок.

Не без труда опустившись в свое кресло, Майерсон перевел дыхание и кивнул в сторону Ригли:

— И проследите за своим помощником. Пусть тоже ведет себя как мужчина, да держит язык за зубами во избежание неприятных последствий для всех нас, а для него самого — в первую очередь.

Майлс молча взял визитку со стола и направился к двери. Ригли последовал за ним, отставая не больше чем на полшага. Лишь захлопнув за собой дверь и оказавшись в залитом светом холле, Ригли вдруг с ужасом понял, каким именно способом Герб Майерсон предложил Майлсу исправить столь неприятную ситуацию.

Ригли потратил почти целый час, пытаясь отговорить Майлса от задуманного.

Но его наставник был тверд, как скала, и не принял к рассмотрению ни один из доводов Ригли:

— Знаешь, в этом деле Герб абсолютно прав, — негромко, но твердо произнес он, одновременно жестом подзывая к себе бармена. — Да ты не суетись. У меня есть абсолютно надежный план, а тебе в нем тоже отведена своя роль.

Абсолютно надежный? Как же, хрен вам. Вся эта затея не понравилась ему с самого начала. Когда бармен подошел, Ригли сразу же заказал себе «отвертку». Майлс решил обсудить план дальнейших действий в нейтральном месте, выбрав бар «Формоза», где в этот час не было почти ни души. Первые любители дневной выпивки обычно появлялись в этом заведении не раньше четырех часов пополудни.

— Майлс, но ты же любишь ее, — взмолился Ригли. — Ты же сам мне говорил.

Майлс посмотрел на него, и Ригли вдруг обратил внимание на странный, недобрый, если не сказать нездоровый, огонек в глазах босса.

— Да, Ригли, я люблю ее. И именно поэтому должен сделать то, что задумал. Понимаешь, ведь тут речь идет о чести. Я не буду достоин своей же любви, если не смогу сберечь свою честь. Да, признаюсь, я подставил свою задницу, когда пошел на поводу у собственных чувств.

— Ну да, а Мэрилин и схватила тебя, воспользовалась возможностью, — сделал вывод Ригли. — Но теперь…

Майлс помахал перед его лицом визиткой, выданной ему Майерсоном.

— Это, друг мой, самый эффективный и действенный способ уладить возникшие у меня проблемы. — Наклонившись к Ригли поближе, он зашептал ему прямо в ухо:

— От того, что предлагает сам Герб, отказываться нельзя. Ну, а теперь — соберись. Мне потребуется твоя помощь как аналитика и специалиста по выработке некоторых частных решений. Нужно продумать кое-какие детали.

— Например?

— Имена, маскарадные костюмы, легенду для прикрытия — ну, сам понимаешь, все, что бывает нужно в таких делах.

Ригли прекрасно понимал, что на самом деле ничего не смыслит в «таких делах». Он залпом осушил свой бокал и тотчас же заказал бармену вторую «отвертку», попросив при этом удвоить дозу алкоголя в коктейле. Второй бокал тоже опустел достаточно быстро. К тому моменту, как подошел момент заказывать третий, план Майлса уже начал нравиться Ригли. В конце концов, а что тут сложного? Нужно только четко все продумать: воспользоваться вымышленными именами, заплатить за услугу наличными, не светиться где не надо и с кем не надо, ну, и получше зазубрить придуманную легенду. Если все сделать правильно, ни одна собака не учует связи между «этим делом» и фирмой. Когда бармен принес ему третью «отвертку», Ригли уже в нетерпении ждал, когда же Майлс, наконец, позовет его на встречу с Сиплым Джо.

Ничего, ничего, мы еще покажем Гербу Майерсону, кто тут настоящий мужчина.

На этом этапе темп, в котором Ригли накачивал себя алкоголем, несколько снизился, а за время обсуждения с Майлсом слегка рассеялось и первое опьянение. В общем, когда Майлс встал из-за стойки и с визиткой в руках направился к телефону-автомату, решимость Ригли куда-то испарилась. Он почувствовал, что попал в трясину или зыбучие пески. Понимая, что нужно что-то делать, он, тем не менее, не мог сделать ничего, а стоило ему начать трепыхаться, как его затягивало все глубже и глубже.

Ригли с ужасом осознал, что Майлс сейчас наберет выданный ему Майерсоном номер. После этого пути назад уже не будет. Он, Ригли, станет с юридической точки зрения соучастником заказного убийства из корыстных побуждений, совершенного группой лиц по предварительному сговору.






Глава 17





Сиплый Джо был действительно специалистом в своем деле.

По крайней мере, в пользу этого утверждения говорил тот факт, что он до сих пор не загремел в тюрьму.

Свои услуги он оценивал достаточно высоко, поэтому его имя при необходимости всплывало лишь в тех кругах, где вращаются люди, добившиеся кое-какого положения в обществе. Обращаясь к нему по разным деликатным вопросам, они вовсе не были намерены потерять это самое положение.

Благодаря этому Сиплый Джо мог быть достаточно уверен, что его заказчики будут держать язык за зубами.

Когда ему позвонили от имени некоего мистера Смита, он сразу же понял, что имеет дело с людьми осторожными и благоразумными. Для человека его профессии осторожность и благоразумие значили очень много, если не все.

По правде говоря, единственно, за что Сиплый Джо недолюбливал свою профессию и свой образ жизни, так это за прилипшее к нему прозвище. Он, как, впрочем, и его отец, был астматик. Так уж получилось, что, унаследовав от отца редкую, опасную, но хорошо оплачиваемую работенку, он унаследовал и семейное проклятие — астму. Понятное дело, что при таком раскладе отцовская кличка также перешла к нему по наследству.

Впрочем, со всем этим Сиплый Джо давно смирился. Вот и сейчас, подъезжая к условленному ресторанчику, известному своими блюдами из морепродуктов, он совершенно механически, привычным движением вынул из бардачка сопровождавший его всю жизнь ингалятор и столь же машинально пшикнул лекарством себе в рот. Припарковав «кадиллак», он не без труда выволок все триста пятьдесят фунтов своего тела из машины. Когда же он, наконец, преодолел несколько ступенек перед входом в ресторан, его зеленую шелковую рубашку можно было выжимать, а дыхание вырывалось из открытого рта с громким сипом, достойным прорванной трубы парового отопления или как минимум бурно кипящего чайника. Потея и сипя, он открыл дверь, вошел в зал и в ту же секунду вычислил своих новых клиентов.

Они сидели парочкой в полуотгороженной от зала кабинке. На обоих были какие-то идиотские маскарадные костюмы и дурацкий грим, не мешавший, впрочем, каждому из них обрести какой-то цельный образ.

Тот, что помоложе, в очках, нацепил черный как смоль парик и приклеил себе густые усы; в таком виде он сильно смахивал на неудачливого сутенера-латиноса. Другой напялил на нос большие темные очки, а на башку — черную шерстяную вязаную шапочку, какие носят чернокожие рэперы из глухих негритянских кварталов.

Джо подошел к кабинке и вопросительно посмотрел на парочку клоунов.

— Мистер Смит?

— А вы Сиплый Джо? — вопросом на вопрос ответил рэпер.

Джо тяжело опустился на затрещавшее под ним сиденье. Переводя взгляд с одного из своих визави на другого, он опять машинально достал и сунул в рот ингалятор. Раздалось характерное «пш-шик». Затем ингалятор отправился обратно в карман, а Джо, все так же не сводя взгляда с клиентов, спросил:

— Так который из вас Смит?

Рэпер дернулся, поднял было руку, но затем стушевался и начал мямлить:

— М-м-м-м… видите ли… мы тут… в общем, мы представляем интересы мистера Смита в одном… э-э-э… чрезвычайно деликатном деле.

Джо в свое время так и не осилил до конца среднюю школу, но как бы его клиенты ни стремились обойтись описательными конструкциями и разными фигурами речи, чтобы не называть своими словами то, что он собирался для них сделать, понимал он их отлично. В свою очередь они, несмотря на все свое высшее образование и мощь интеллекта, часто вставали в тупик перед его вопросами и комментариями.

Так получилось и на этот раз.

— Кто голубок-то? — поинтересовался Джо. Рэпер улыбнулся. Зубы у него были идеальные и обошлись ему явно недешево.

— Извините, не понял?

Джо просто обожал подобные ситуации. Выдержав паузу, он спокойно, словно учитель, объясняющий простейший вопрос тупым ученикам, проговорил:

— Ну, кого вы хотите, чтоб я убил?

Новые клиенты вздрогнули, напряглись и, воровато оглядевшись, нервно посмотрели друг на друга.

Улыбка рэпера померкла, он побледнел, но вынужден был взять себя в руки и отвечать:

— Ну, мы… м-м-м… э-э… тут дело такое… Нам бы хотелось… То есть я хотел сказать: мистер Смит хотел бы… м-м-м… нейтрализовать… э-э-э… полностью, в общем, привести одного человека в такое состояние, чтобы он, то есть она… м-м-м… э-э-э… не слишком…

— …не слишком дышала, — предложил свой вариант эвфемизма очкастый сводник.

— В общем, у нас к вам одно… м-м-м… деловое предложение, некоторым образом связанное с именем одной… В общем, речь идет о Мэрилин Рексрот-Дойл-Мэсси, — сообщил, наконец, рэпер, доставая из внутреннего кармана безупречного костюма пухлый конверт.

— Это что… все один и тот же человек? — подозрительно уточнил Джо.

Клиенты в унисон торопливо закивали, а затем рэпер положил конверт на стол и вилкой пододвинул его поближе к Джо.

— Здесь ее фото… и, конечно, ваш… м-м-м… скажем так, гонорар.

Джо сначала взял конверт двумя пальцами и прикинул его толщину. Затем взвесил его на ладони. Опыт подсказывал ему, что с гонораром здесь все в порядке. Рэпер продолжил свои пояснения.

— Разумеется, там, в конверте, вы найдете и нужный вам адрес. Это дом мистера Мэсси.

Сутенер подпрыгнул на стуле и, наклонившись к рэперу, шепнул ему что-то на ухо. Тот, в свою очередь, вздрогнул и поправился:

— То есть… э-э-э… Смита. — Тут он совсем запутался, и его объяснения стали уж слишком сбивчивыми. — Вы понимаете, это, конечно, дом мистера Смита, но его владелец мистер Мэсси, то есть… э-э-э… я имею в виду, мистер Смит… Так вот, сам мистер Смит не имеет никакого отношения к нашему с вами разговору. То есть владелец этого дома тут совершенно ни при чем…

По всей видимости, в этот момент сутенер под столом наступил рэперу на ногу, потому что рэпер замолчал, и в разговор вступил очкарик:

— Видите ли, дело в том, что из-за некоторых процессуальных действий, которые будут иметь место в самом ближайшем будущем, нам бы хотелось, чтобы вышеоговоренное событие произошло в ограниченные… по возможности, в кратчайшие сроки.

— Мы имеем в виду — в срочном порядке, — дополнительно пояснил рэпер.

Переваривая полученную информацию, Джо внимательно изучал своих собеседников. При этом он привычным жестом достал ингалятор, сунул его себе в рот и нажал на рычажок.

Пш-шик.

— Вы, значит, торопитесь, — сделал вывод Джо.

Сутенер кивнул, но тотчас же поправился:

— Мистер Смит торопится, да.

Джо продолжал изучать клиентов. Рэпер явно очень волновался, причем, чем дальше, тем больше росло его волнение. Наконец он сумел выдавить из себя вопрос:

— Скажите, она ведь не будет мучиться? При этом он сунул себе в рот кулак и впился в него зубами, со страхом и надеждой глядя на Джо.

Джо пожал плечами и деловито ответил:

— Вообще-то нет, но если доплатите, это можно устроить.

В тот же вечер, сидя в хорошем ресторане, где ему подали на обед лазанью, телячье филе, цыпленка и мясные тефтели, а не какого-то слизняка на блюдечке, Джо размышлял над тем, как прошло знакомство с заказчиками, и где-то ко второму блюду пришел к выводу, что все сложилось как нельзя лучше. То, что его клиенты не имели никакого отношения к криминальному миру, было очевидно. Джо это было только на руку: он не любил вмешиваться в бандитские разборки. Эти перепуганные клоуны были самые настоящие любители, но заплатили ему очень и очень прилично, чем не могли не вызвать какого-то подобия симпатии в его душе. «Хорошо, что эти ребята не из криминала, — думал Джо. — Их бы там в тот же день замочили. Лохи, фраера… Один этот маскарад чего стоит! А вся эта история с мистером Смитом? Хохма, да и только!»

Джо, конечно, не был Эйнштейном, но и ему за глаза хватило ума, чтобы разложить ситуацию по полочкам: этот так называемый рэпер и был мистер Мэсси/Смит, которому приспичило грохнуть свою благоверную за то, что та оттяпала у него дом. То есть, может, еще и не оттяпала, но мужа оттуда уже выперла по предварительному решению суда. Если бы развод был закончен, ребята не стали бы так торопиться и уж, наверное, не поскупились бы на доплату за то, чтобы эта стерва перед смертью хорошенько помучилась. Но в любом случае Джо не мог не признать, что для таких слюнтяев-белоручек эти двое приняли действительно мужественное решение. А главное — обратились к нужному человеку.

«Неважно, что за парень этот Смит, но направили его ко мне знающие люди», — подумал он. Знающие люди были прекрасно осведомлены, что если уж Сиплый Джо брался за дело, ничто не могло помешать ему решить проблему. Ничто.

Подцепив вилкой очередную тефтелю, он остановил руку на полпути над тарелкой, а другой достал ингалятор и сунул себе в рот.

Пш-шик.

Майлс оказался на редкость крепок задним умом. За последние несколько часов он уже раз десять успел усомниться в правильности принятого решения и вновь убедить себя, что другого выхода у него не было. Вот и сейчас он шагал из угла в угол по гостиной в квартире Ригли, как волк по клетке зоопарка. От волка его отличала, пожалуй, лишь бутылка текилы, которую он держал в руке, то и дело, отхлебывая прямо из горлышка.

— Все-таки я этого не вынесу, — в двадцатый раз сказал он. — Надо все отменить. Точно, надо скорее разыскать этого Джо и дать ему отбой.

— Подумай хорошенько еще раз, прикинь, что ты с этого получишь, — сказал Ригли, перетаскивая на диван в гостиной подушки, одеяло и комплект постельного белья. — Ну, дашь ты задний ход, а дальше что? Половину своего имущества ты теряешь — это ясно, как день. При этом все твои пассивы — долги, кредиты и прочее — останутся за тобой. Не забывай и про алименты. У Мэрилин ведь нет ни гроша: ты сам об этом позаботился, когда она разводилась с Рексротом. Так что тебе придется из оставшейся доли имущества выплачивать ей содержание и проценты по залогу за твой бывший дом. И это при том, что вы даже не жили там вместе.

«Ну вот, а теперь она там умрет», — констатировал про себя Майлс. От этой мысли ему снова стало плохо.

Ригли тем временем продолжал:

— Ну, и теперь самое главное: твоя профессиональная репутация. Как только закончится этот процесс, Фредди с большим удовольствием начнет полоскать твое имя, рассказывая всем подряд, как ты оказался без брачного контракта… И что тогда? — Ригли оставил свой вопрос без ответа. Впрочем, и ему, и Майлсу было и так ясно, чем все это обернется: осмеянием со стороны коллег-конкурентов, потерей клиентуры и стремительным пикированием вниз, переходящим в смертельный штопор. Голливуд всегда славился такими резкими поворотами в судьбах тех, кто пытался завоевать себе здесь место под солнцем.

В очередной раз, глотнув текилы, Майлс сказал:

— Похоже, другого выхода нет.

— Она тебя кинула, — напомнил Ригли.

— Сыграно это было просто блестяще, — заметил Майлс с грустной улыбкой.

Осмотрев импровизированную кровать, Ригли остался доволен.

— По-моему, здесь тебе будет удобно.

Майлс закатил глаза и застонал:

— Да какая разница, удобно или неудобно — все равно я сегодня заснуть не смогу. Как знать, может быть, мне вообще больше не удастся уснуть, и я медленно сойду с ума… — Глотнув еще текилы, он вытер скатившуюся по щеке слезу и спросил:

— Как же так, почему такие разные, противоположные чувства могут оказаться так близки друг к другу — любовь и ненависть? Что может быть между ними общего? Любить до смерти и в то же время ненавидеть настолько, чтобы желать той самой смерти человеку, которого еще совсем недавно любил…

Ригли пожал плечами, взял у Майлса бутылку и сам сделал хороший глоток.

— Не забывай: когда ты во все это вляпался, ты ведь хотел только хорошего. И даже когда она уже динамила тебя, ты по-прежнему верил ей и надеялся на лучшее. Разве я не прав?

Майлс буркнул в ответ что-то неразборчивое, соглашаясь с явной неохотой. Что с того, что он хотел как лучше? Легче ему от этого не становилось. Даже текила не помогала, что было очень странно, учитывая количество выпитого.

— Как ты думаешь, он все это проглотил? — после паузы неожиданно спросил Майлс.

— Кто? — не понял Ригли.

— Ну, он — Сиплый Джо?

— А то нет! Он все это принял за чистую монету, — заверил Майлса Ригли. — Зашифровались мы с тобой на пять баллов.

— Согласен, — кивнул Майлс. — Здорово мы все придумали, и главное — не раскололись. Разыграли весь спектакль как по нотам. — Вздохнув, Майлс тяжело опустился на край дивана и потянулся. — Ладно, Ригли, ложись спать. Я тут посижу, подумаю…

Не прошло и минуты, как храп Майлса оповестил мир о напряженной работе его мысли.

Со дня своего развода Рекс Рексрот жил как какой-то железнодорожный раджа. Спасенная от крушения сделка с недвижимостью практически мгновенно принесла ему около тридцати миллионов, и теперь у него было достаточно времени, чтобы всерьез заняться своим хобби.

Вскоре после развода Рекс расстался с Ниной, откупившись от нее уютным домиком в испанском стиле в Санта-Барбаре. Теперь, когда у него была возможность удовлетворить свой ненасытный аппетит, он стал куда более внимательно и тщательно относиться к оформлению своих эротических утех. Обычные фетишистские встречи с любовницами постепенно превращались в утонченные оргии, проходившие порой в форме настоящих тематических спектаклей и ролевых игр. «Ночной экспресс», «Восточный экспресс» или «Экспресс до Марракеша», а также «Пригородная электричка» или, например, «Боксерский матч в товарном вагоне» — во все эти и многие другие игры он уже сыграл с самым разным по количеству и цвету кожи экзотическим составом исполнительниц.

Нашел Рекс время и на то, чтобы не только в игре, но и наяву поездить по миру, исколесив при этом все великие железнодорожные магистрали. Он по нескольку раз проехал от Парижа до Стамбула, от Рима до Стокгольма, и повсюду его верными спутниками были секс и шампанское.

«Подумать только! А ведь всего год назад я был на грани разорения и едва ли не нищеты, — вспомнил Рекс, в очередной раз, пускаясь в размышления о своей везучести. — Мэрилин уже отобрала у меня дом, еще чуть-чуть — и она бы наложила лапу на мои деньги, и сделка всей моей жизни висела на волоске. А уж о том, что мою личную жизнь и маленькие слабости выставили на всеобщее обозрение и осмеяние, даже вспоминать страшно». В общем, вся жизнь Рекса была пущена под откос, и там бы он и нашел свою погибель, если бы не появился благородный Одинокий Рейнджер, чудесным образом спасший его задницу.

Этот таинственный незнакомец в маске был не кто иной, как Майлс Мэсси, вспомнил Рекс и в очередной раз благословил тот день, когда решил обратиться к этому адвокату. Привычным ритуальным жестом он поднял бокал с шампанским в молчаливом тосте за здоровье Майлса Мэсси. Когда-нибудь он тоже сделает что-нибудь хорошее и очень нужное для этого замечательного человека.

Когда-нибудь… А сейчас… Осушив бокал, Рекс с умилением посмотрел на целый выводок красоток, шнырявших взад-вперед по огромной спальне. Девушки перемещались от бара к фуршетному столу, от стола к роскошной кровати… В общем, пока… жизнь удалась.

«Может быть, даже слишком удалась», — отметил про себя Рекс, обратив внимание на свое отражение в зеркале. За последнее время он изрядно пополнел. Надевавшиеся по случаю «боксерского матча в товарном вагоне» спортивные трусы впивались в живот, основательно увеличившийся в объеме. Кроме того, в последнее время Рекс практически постоянно страдал несварением желудка.

Впрочем, ничто не могло заставить его изменить свой образ жизни. В качестве лекарства против всех болезней он использовал одно средство: к диете, состоящей из шампанского и стейков, добавил еще один компонент — кокаин. Это волшебное снадобье как рукой снимало все неприятные симптомы, а также стимулировало воображение.

В очередном порыве творческой энергии Рекс приказал заново отделать свою огромную спальню с дубовыми панелями на стенах. Теперь это помещение, в котором он проводил почти все время, когда был дома, превратилось в салон пульмановского вагона. Кресла, диваны и огромная круглая кровать были обтянуты кроваво-красным бархатом, а в одном углу ревел пламенем угольный камин. Единственной современной деталью во всем интерьере был огромный плазменный экран прямо над кроватью.

На этом экране сменяли одна другую сцены «мягкого порно» с красивыми обнаженными девушками, перемешиваясь с панорамами железнодорожных линий на фоне потрясающих пейзажей, фрагментами исторических фильмов с дымящими паровозами, кадрами хроники, начиная с антикварного «Прибытия поезда», бесчисленными фотографиями самых разных локомотивов, вагонов, дрезин и портретами различных персонажей, населяющих этот волшебный для Рекса мир — машинистов, начальников станций, диспетчеров, проводников и кондукторов.

Рекс привычным движением отправил в рот таблетку «Виагры», запил ее шампанским, занюхал дорожку кокаина и, почувствовав прилив сил, поспешил присоединиться к своим голым красоткам.

— Ну что, девочки, начнем с самого начала, — весело завопил он, с разбегу прыгая на кровать. Вытащив из-под подушки форменную фуражку железнодорожного инженера, он строгим голосом приказал: — Кочегары, шаг вперед! А ну, поддать жару!

Девушки верещали от удовольствия. Они от души развлекались и веселились, как никогда в жизни. И все это за пятьсот баксов в час для каждой. На сей раз, их было шестеро, все — белые; впрочем, буквально через пять минут работы кочегарами их сливочно-белые тела покрылись слоем угольной пыли. Рекс тем временем затянул одну из своих любимых песен, а девушки подхватили ее, устроив танцы вокруг кровати.

— Я работал машинистом!.. — завывал Рекс.

— День за днем, день за днем! — вторили девицы.

У Рекса даже кружилась голова от удовольствия. Он чувствовал, как праздник все быстрее и быстрее набирает ход, будто разгоняющийся паровоз. Вот он уже и себя представил огромным пыхтящим паровозом, несущимся на всех парах к пробитому в скалах темному туннелю.

— Я работал машинистом!.. — фальшиво пел он.

— Время шло, время шло! — в восторге заливались девушки.

Воображаемый паровоз все ускорялся, унося с собой переставшего отличать видение от реальности Рекса. Он представлял себя одновременно всеми прославленными героями железнодорожного мира. Он был Джоном Генри и Кейси Джонсом в одном лице[8 - Имеется в виду легендарный темнокожий гигант Джон Генри, который участвовал в строительстве первой железной дороги. По легенде, он вступил в дуэль с паровой машиной, наперегонки с ней вгрызаясь в горные породы. Машина была побеждена, но это стоило герою жизни. Кейси Джонс — машинист, также герой легенд, легших в основу популярных песен.]… он вел свой поезд в горах! Вот рельсы обогнули одну величественную гору, вот пошли в обход другой… Тут Рекс не столько понял, сколько почувствовал, что с ним творится что-то неладное. Поезд отказывался ему подчиняться. Он произвольно набирал и сбрасывал ход, а то и вовсе несся напрямик через лес, и лишь где-то в стороне время от времени мелькали оставленные рельсы. Рекс дернул стоп-кран — бесполезно. Тогда, чтобы предупредить всех об опасности, он потянулся к свистку. Никакого звука не последовало.

— А что, свистка никто не слышит?.. — внезапно выплывая из облака пара, удивленно спросил Рекс у девушек. — Вы разве не слышите? — В этот момент огненная стрела боли вонзилась ему в левую руку.

Свисток сработал. Рекс громко застонал и рухнул на кровать.

Его обнаженный эротический секстет, молча с ужасом, взирал на то, как Рекс прижимает к груди руку, как вылезают из орбит его глаза, как липкая пена появляется на губах. Шесть покрытых угольной пылью тел и шесть смазливых мордашек были последним, что увидел Рекс перед тем, как его сердце разорвалось, словно перегретый паровозный котел.

Еще несколько секунд девушки молча стояли вокруг кровати на цыпочках, вытянув шеи и наклонившись вперед, словно закопченные феи, изготовившиеся к полету. Они пытались понять, что происходит с их машинистом. Наконец самая смелая выступила вперед.

— Что с тобой, Рекси? — опасливо спросила она.

В ответ Рекси скривился в улыбке, будто давая понять, что ни с кем не поделится своим секретом. Однако через пару секунд его секрет был раскрыт. Рекс лежал на постели мертвее мертвого. С ним было покончено навсегда, как с двадцатым веком.






Глава 18





Чудовищная серая фигура, раза в два крупнее Майлса, выслеживала его, гналась за ним по пятам, пытаясь не то поставить ему капельницу, не то подключить к его венам телефонный кабель. Зачем? Да кто же будет спрашивать убийц и вампиров о мотивах их поведения! Майлс пытался бежать, но стоило ему только остановиться, чтобы перевести дух, как страшный великан всякий раз снова вырастал из тумана, нависал над ним… подходил все ближе… тянул к нему огромные, но в то же время костлявые, обтянутые сухой пергаментной кожей руки… пальцы походили на щупальца белых тарантулов…

Майлс не хотел умирать. Он снова пытался бежать, хотя и понимал, что все его попытки тщетны.

Где-то вдалеке прозвенел сигнал тревоги. Похоже, преследователь Майлса оказался на редкость чувствителен к посторонним звукам. Он тотчас же отстал, а после второго, чуть более громкого звонка, и вовсе исчез. Продираясь сквозь свой полубред, Майлс не без труда сообразил, что где-то звонит телефон. В следующую секунду он уже пожалел, что проснулся. Даже самый чудовищный кошмар был лучше, чем то, что ждало его в реальности.

Телефон тем временем продолжал надрываться. Майлс напряг лоб и попробовал вспомнить, где находится. Ах да, конечно, это квартира Ригли.

Определив свое местоположение, Майлс положил на голову подушку и решил, что постарается поскорее снова заснуть. Думать о том, что он натворил и как жить дальше, ему, мягко говоря, не очень хотелось. Тем не менее окружающий мир не оставлял его в покое и не желал отпускать обратно в мир сновидений. Сквозь дремоту и пуховую подушку до него донесся приглушенный голос Ригли.

— Алло… Да, я… Да, он у меня. Одну минуту…

Еще несколько секунд Майлс наслаждался полузабытьем, которое Ригли разорвал совершенно бесцеремонным образом, войдя в комнату и громко сказав:

— Майлс! Майлс, просыпайся, это тебя… срочно.

В ответ Майлс прорычал что-то нечленораздельное и отбросил подушку. Ригли, сам того не желая, отомстил ему за нелюбезность, когда внезапно включил в гостиной верхний свет. Майлс зажмурился и стал крыть Ригли, на чем свет стоит.

Но Ригли было не до обид и не до выяснения отношений с боссом. Он замер посреди комнаты, с ужасом глядя на Майлса. Таким Ригли его еще не видел. Оказывается, даже в те дни, когда сотрудники фирмы шарахались от адвоката Мэсси, считая, что он не следит за собой и одевается неподобающим образом, на самом деле он все-таки удосуживался привести себя в относительный порядок. Ригли и в голову не могло прийти, что мистер Мэсси может быть настолько помятым, небритым, нечесаным, с «подфарниками» под глазами, а главное — совершенно растерянным и убитым горем. Он взял телефон нетвердой рукой, дрожащей не то от нервного переутомления, не то от выпитой текилы.

— Алло… да… что? — Майлс сел, туман у него перед глазами быстро рассеялся. — Да… Понятно, спасибо. — В телефоне послышались короткие гудки, но Майлс еще несколько секунд просидел неподвижно, прижимая его к уху. Затем его рука разжалась, и телефон, стукнувшись о диван, упал на пол.

— О господи… — прохрипел Майлс. Ригли нахмурился, предчувствуя недоброе.

— Что случилось?

— Это звонил Марвин Унтермейер.

— Да, он представился. И что?

— Ну вот. Он был личным поверенным Рекса Рексрота.

— Лич… что ты имеешь в виду — был? Тупо глядя куда-то в потолок, Майлс совершенно бесстрастным голосом проговорил:

— У Рекса только что случился обширный инфаркт — прямо во время какой-то деловой встречи. Он умер.

Ригли внимательно смотрел на Майлса. Несмотря на то, что внешне тот был абсолютно безучастен, Ригли не составило труда понять, что эта новость произвела на босса ошеломляющее впечатление. Он сидел на диване, рассеянно глядя перед собой, словно сквозь стену куда-то вдаль.

Несколько смущенный и удивленный, Ригли сказал:

— Ну, мне очень жаль это слышать. Он ведь был еще не старый. Но ты уж очень-то не убивайся, ладно? Вы ведь с ним не были особенно близкими друзьями.

Майлс продолжал безучастно пялиться в пространство и ровным деревянным голосом сказал:

— Мартин говорит, что завещание Рекса составлено четыре года назад. Он так и не собрался переписать его.

Ригли моргнул. В его голове родилось какое-то неясное подозрение.

— Ну? — выдавил он из себя.

Голос Майлса оставался абсолютно ровным и был лишен всяких эмоций, как у человека, который только что испытал на себе все прелести электрошоковой терапии.

— Все его имущество переходит к Мэрилин.

Эти слова повисли в воздухе сверкающей всеми цветами радугой. Ригли напрягал мозги, силясь понять тайный смысл сказанного. Майлс, в глазах которого тем временем появилось некоторое подобие осмысленности, осторожно перевел взгляд на Ригли.

Когда их глаза встретились, Ригли все понял. Вся их затея была на редкость не удачной. Все шло не так, как надо. Случись что — и они попадут под суд за совершенно никому не нужное, бессмысленное преступление.

— У-у-у-у-у-у-у! — взвыл Майлс.

— О-о-о-о-о-о-о! — простонал Ригли.

Словно очнувшись, Майлс вскочил на ноги, по-собачьи встряхнулся и скомандовал:

— Кофе!

Ригли рванул на кухню, а Майлс стал усиленно ходить из угла в угол гостиной, пытаясь проветрить заполненный парами текилы мозг. Его собственная голова больше всего напоминала ему в этот момент сдувшийся футбольный мяч, заброшенный куда-то в канаву и оставленный там под дождем бог знает на сколько времени.

«Мэрилин разбогатела, а значит, никакой Сиплый Джо нам теперь не нужен, — выстраивал логическую цепочку Майлс. — Это хорошо. Но, с другой стороны, Мэрилин находится в смертельной опасности, — вспомнил он. — Сиплый получил заказ и постарается его выполнить, а дело свое он знает. И это плохо».

В этот момент в гостиной появился Ригли с большой чашкой кофе. Схватив чашу с вожделенным бодрящим напитком, Майлс продолжил отдавать распоряжения:

— Ригли, быстро дай мне телефон этого Сиплого.

— Ты имеешь в виду Сиплого Джо?

— Да, да, кого же еще. Давай быстрее.

Ригли огляделся, похлопал себя по карманам домашнего халата с видом человека, что-то потерявшего. Затем, вспомнив, он сообщил:

— Я его спрятал.

— Ну, так давай, доставай. Скорее, Ригли, шевелись.

Ригли почти бегом поскакал в свою спальню и вернулся с записной книжкой.

— Сейчас, сейчас, где-то я его тут записал. Причем закодировал. Если не знать шифра, то никогда не вычислишь, что это на самом деле за номер.

Майлс тем временем подобрал с пола телефон и спросил:

— Шифр-то свой хоть не забыл?

Ригли покачал головой:

— Он у меня всегда один и тот же… Вот. — Забыв надеть очки, он с трудом разбирал собственные каракули. — Диктую: шесть-один-один… О! Семь…

Ригли называл числа в соответствии с шифром, а Майлс тут же нажимал нужные кнопки на телефоне. Другой рукой он держал кофейную чашку, из которой то и дело прихлебывал горячий крепкий кофе.

— … О! Шесть, — закончил Ригли.

— Семь-о-шесть. Подожди, ты ведь продиктовал мне только шесть цифр! — раздраженно сказал Майлс.

— Не шесть, а семь. Там не «о» было, а ноль, — заорал Ригли.

— Семь-ноль-шесть?

— Да нет же. Начинается с шестерки. Шесть-один-один-о… то есть ноль…

— Ты что, издеваешься? — рявкнул на него Майлс.

— Нет, это ты до того распсиховался, что уже номер набрать не можешь, — процедил сквозь сжатые зубы Ригли.

— Черт с тобой. Кажется, понял, — сказал Майлс и начал заново набирать нужный номер. Сердце его отчаянно билось, сорванное с привычного ритма смесью почти животного страха с большой порцией кофеина.

Ригли тем временем негромко проговаривал вслух то, что уже осознали они оба, но что требовало словесного выражения для дальнейшего обдумывания и планирования действий. Он составлял общую картину:

— Значит, так. Она теперь не бедная. Это раз. Она намного богаче тебя. Это два. Брачного контракта у вас нет. Это три. А, следовательно, развод теперь будет не в ее пользу. Тут и адвокатом быть не надо, чтобы понять, что стоит тебе рассказать присяжным, как она тебя кинула, и вас разведут в два счета, присудив тебе половину ее бабок. Она теперь дойная корова.

Майлс тем временем набрал номер и, кивнув Ригли, сказал:

— Она теперь дойная корова. И убивать ее не нужно! В этом нет никакой необходимости!

— Абсолютно бесполезная затея! — согласился Ригли. — Она сама еще не знает, как судьба ее подставила.

В трубке послышались длинные гудки. Дожидаясь, пока на том конце провода ответят, Майлс продолжал тихонько повторять:

— Дойная корова! Кто ж ее убивать будет! Надо же случиться такой подставе! Ч-ч-черт!

— Что случилось?

— Да телефон! Там…

Ригли пододвинулся поближе и услышал в трубке верещание автоответчика. Затем раздалось сиплое дыхание, как будто человеку, взявшему трубку, пришлось долго бежать к телефону, чтобы не дать сорваться важному звонку. Затем сквозь сип, и пыхтенье прорвался знакомый им обоим голос:

— Вы позвонили Сиплому Джо. Чо надо? — Еще несколько секунд тяжелого астматического дыхания, потом «бип», обозначившее включение записи.

— Джо! Джо, слушайте меня! — затараторил в трубку Майлс. — Это мистер Мэс… мистер Смит! По поручению мистера Смита! — Майлс вопросительно посмотрел на Ригли. Тот ободряюще кивнул. — В общем, я говорю с вами по поручению мистера Смита и хочу передать вам указания насчет того, что НЕ НАДО! Вы меня поняли? Все то, что касается некоей Мэрилин, — НЕ НАДО! Все отменяется. Это личное указание мистера Смита!

Ригли помахал рукой, привлекая внимание Майлса.

— Прикройся! — прошептал он. — Скажи что-нибудь, чтобы тебя в любом случае не могли привлечь как соучастника.

— Что? — переспросил Майлс, прикрыв рукой трубку. — Да, точно, ты прав: надо, чтобы меня не могли привлечь как соучастника. — Так вот, — снова объявил он, говоря в микрофон подчеркнуто громко и разборчиво. — Я, кроме всего прочего, заявляю, что не имею никакого отношения ко всему этому делу. Которое срочно нужно отменить. Безо всякого моего участия. — Пауза. Раздумье. — Могу сказать только то, что это личное указание мистера Смита, с которым я в этом отношении не имею ничего общего. И вообще понятия не имею, о чем идет речь.

Закончив этот путаный монолог, Майлс отключил телефон и вопросительно посмотрел на Ригли.

— Ну, что скажешь, адвокат? Прикрыл я свою задницу?

— Ты все правильно сказал, — осторожно прокомментировал речь Майлса Ригли.

— Но я тебя спрашиваю, прикрылся я или нет?

Ригли кивнул и с наигранной уверенностью сказал:

— А то нет! Ни один прокурор не подкопается.

В этот момент Ригли вдруг осознал, что Майлс звонил и нес всю эту галиматью с его телефона. Его уверенность и спокойствие, пусть даже несколько искусственные, испарились без следа. Ригли почти насильно разжал пальцы Майлса и, забрав у него бадью с кофе, залпом осушил ее до дна.

В тишине прошла едва ли не целая минута. Майлс думал, все ли он сделал, чтобы отвести от себя возможные подозрения, а Ригли, чувствуя, как кофеин постепенно проясняет сознание, понимал, что Майлс сделал все возможное, чтобы навлечь эти подозрения на него.

Вдруг Майлс резко обернулся к нему и, вытаращив перепуганные глаза, во весь голос заорал:

— Мэрилин!

— Ну да, Мэрилин. А что? — решил уточнить несколько озадаченный Ригли.

Майлс оглядел комнату, словно рассчитывая найти Мэрилин где-нибудь здесь, по соседству.

— Надо что-то делать, — медленно, с расстановкой произнес он. — А что, если он уже… — Майлс оборвал себя на полуслове, словно не желая даже думать о том, что могло случиться, если Сиплый Джо действительно «уже».

Уяснив, наконец, к чему клонит босс, Ригли тоже забеспокоился:

— Да! В самом деле! А что, если он уже…

— Что, если он уже туда едет?

Услышав этот вопрос, Ригли впал в оцепенение. Майлс тем временем стал собираться в дорогу. Сборы были недолгими: бумажник и ключи от машины. Через несколько секунд Майлс уже со всех ног бросился к дверям. Следуя за ним по пятам, как зомби, Ригли неразборчиво промычал:

— Майлс… э-э-э… мы ведь… это…

На самом деле помощник лишь хотел обратить внимание босса на то, что они оба были в пижамах и домашних туфлях. Но было уже поздно.

У Сиплого Джо был свой профессиональный кодекс чести.

Взявшись за дело, он всегда доводил его до конца. Уговор и безупречная профессиональная репутация были для него дороже любых денег. Джо слегка шевельнул рулем, и послушный «кадиллак» плавно съехал с автострады на одну из соседних дорог. Выполняя этот маневр, Джо одновременно сунул в рот пластмассовый ингалятор и нажал на рычажок.

Пш-шик.

«Автоответчик», — громко и преувеличенно отчетливо произнес Джо.

Установленный в машине мобильный телефон с голосовой подачей команд послушно набрал домашний номер Сиплого Джо. Затем электроника передала условный кодовый сигнал, и Джо получил возможность, не заезжая домой, прослушать оставленное для него Майлсом сообщение.

«А чувака-то совесть заела, — сделал вывод Джо. — Оно и понятно — непрофессионал. С этими фраерами всегда так бывает». Впрочем, всегда — не всегда, но Джо такая манера ведения дел изрядно раздражала. В конце концов, Сиплый Джо — это вам не какой-нибудь хилый ухажер, которому родители и подружки предполагаемой невесты то и дело сообщают о ее очередном капризе: любит-не любит, плюнет-поцелует… Мы же взрослые люди, заключили контракт, рассуждал Джо. Разве что через бухгалтерию его не проводили. Сиплый Джо — фирма надежная. Договорились, бабки передали, и считайте, что ваша проблема уже решена. Дело надо доводить до конца, мать вашу.

По дороге Джо завернул в магазин, где купил освежитель воздуха, моющее средство, здоровенный сандвич с салями, газировку и хозяйственные резиновые перчатки. «Кто бы мог подумать, что для выполнения такой грязной работы нужно быть таким чистым», — словно философ, изрекающий очередную мудрость, заметил про себя Джо, забравшись в машину и распаковывая перчатки. Короткая прогулка до магазина и обратно изрядно сбила ему дыхание. Он снова потянулся за ингалятором.

Пш-шик.

Прежде чем завести «кадиллак», он еще раз очень внимательно изучил полученное перед операцией досье. В папке содержались: фотография голубка, в данном случае голубки, адрес и код замка на воротах и дверях дома. «А коза-то ничего из себя, — по-своему одобрительно оценил Джо женщину на фото. — Ну и поделом тебе, сучка. На кой хрен, спрашивается, ты позарилась на дом этого чувака, даже если он твой бывший муж? Плохая девочка».

Всю оставшуюся часть пути Джо слушал компакт-диск с записями Джони Мэттиса, а на подъезде к цели поменял его на Вика Деймона. Припарковался он чуть в стороне от нужного дома. Заглушив мотор, первым делом воспользовался ингалятором.

Пш-шик.

Затем из специального потайного ящика под приборной панелью был извлечен девятизарядный «Глок», на ствол которого Джо аккуратно навернул прилагавшийся к автоматическому пистолету глушитель. Перед тем как выйти из машины, он прикоснулся рукой к статуэтке Девы Марии на центральной консоли. Затем натянул резиновые перчатки, засунул пистолет за пояс, проверил ингалятор в кармане и, как всегда, с огромным трудом выволок свое грузное тело из «кадиллака».

На полпути к воротам Джо был вынужден сделать остановку.

Пш-шик.

К тому времени, как дело дошло до того, чтобы набрать код на воротах, рубашка Джо уже насквозь промокла от пота. Руки, казалось, вот-вот сварятся в этой резиновой искусственной коже. Помедлив у ворот и восстановив дыхание, Джо направился к дому.

Когда он достиг входной двери, ему в очередной раз пришлось остановиться. Он прислушался. Все было тихо.

Пш-шик.

Набрав выданный заказчиком код, Джо, неслышно открыл дверь и шагнул в темный холл. Присмотревшись, он заметил полоску света, пробивавшуюся из-под одной двери. Туда-то, на свет, и двинулся Джо. При каждом шаге пол предательски поскрипывал под его весом. В какой-то момент ему даже показалось, что этот скрип должен быть слышен в соседних комнатах. Он замер на месте и прислушался. Ничто, кроме его сиплого дыхания, не нарушало тишину, а в царившей в помещении темноте ничего не было видно.

Довольный тем, что все идет как по маслу, Джо снова стал подбираться к нужной двери. Пол отчаянно скрипел, едва не проламываясь под такой тяжестью. Впрочем, Джо был склонен оптимистично считать причиной этого звука не столько собственный вес, сколько неподходящие для скрытного передвижения ботинки на кожаной подошве. Джо оставалось только корить себя за то, что он не до конца продумал рабочую экипировку и не обул кроссовки.

Когда он был уже почти у двери, та совершенно неожиданно распахнулась.

На пороге стояла заказанная клиентами голубка. В руках она держала телефон. Ее силуэт идеальной мишенью вырисовывался в дверном проеме.

Джо хладнокровно поднял пистолет.






Глава 19





Ригли никогда в жизни не вел машину так быстро.

Его «сааб» мчался, проскакивая перекрестки и закладывая лихие виражи не хуже какого-нибудь спортивного «феррари». Майлс перекатывался с боку на бок на переднем сиденье и пытался выбрать момент, чтобы оторвать руки от поручней и набрать номер на мобильнике.

— Выманить ее из дома, выиграть время, — бормотал он себе под нос, чувствуя, как ветер из открытого окна машины пробирается к нему под пижаму. — Выманить ее из дома, выиграть время, выманить ее из дома…

В доме Майлса, то есть в его бывшем доме, никто не брал трубку.

— Наверное, ее нет, — предположил Майлс, цепляясь за эту надежду.

— Попробуй еще раз! — требовательно сказал Ригли, не отрывая глаз от узкого туннеля света, который пробивали в ночной темноте фары машины. — Автоответчик не включается, значит, она дома. Может, просто спит крепко.

Майлс, как заведенный, продолжал нажимать кнопки телефона и бубнить:

— Выманить ее из дома, выиграть время, выманить ее из дома, выиграть время. Выманить ее из дома, выиг… О господи, Мэрилин! Ты дома! — Торжествующе сжав руку в кулак, он взмахнул ею и посмотрел на Ригли с таким видом, будто только что выиграл главный приз в лотерею. — Слушай, ты должна немедленно покинуть дом, — прокричал в трубку Майлс. — Это очень важно. Оставь все вещи и не задерживайся ни минуты…

— Майлс? — холодно переспросила Мэрилин, явно узнав его, но решив сбить с набранного темпа. — Это ты?

— Ну конечно, я, кто же еще! Ты должна, слышишь? Я просто требую, чтобы ты немедленно покинула…

От голоса Мэрилин повеяло зимней стужей.

— Майлс, пожалуйста, позволь тебе напомнить: по-моему, в заявлении на предварительном слушании я выразила свое намерение получить этот дом в качестве части отступных совершенно ясно и четко…

— Ты не понимаешь…

В это время Ригли, не слышавший возражений Мэрилин, решил дать совет Майлсу:

— Надави на нее, скажи: пусть проваливает.

Майлс скорчил Ригли страшную рожу.

— …Больше того, — продолжала тем временем Мэрилин, — я напомню тебе также и то, что судья удовлетворил требование Фредди, согласно которому тебе запрещается не только появляться в доме, но даже звонить мне. Ты слышал? Даже звонить по телефону. Разумеется, если речь не идет об экстренной ситуации…

Майлс подпрыгнул на сиденье и радостно воскликнул:

— Вот-вот! Это именно тот самый случай! Экстренная ситуация!

— Экстренная ситуация! Отлично! Это ты правильно придумал, — одобрил его находку Ригли.

— Майлс, я тебя не понимаю. Ты хочешь сказать — что-то случилось? — подозрительно спросила Мэрилин.

— Да, да… случилось… Тут такое дело… Газ! Слышишь? Газ! Утечка! Из газовой магистрали! Понятно?

Ригли поднял вверх большой палец. Воодушевившись, Майлс пустился в более подробные объяснения.

— Понимаешь, я только что вспомнил, что не успел отремонтировать газовую трубу до того, как все это случилось. Понимаешь, газ все это время просачивался из трубы и накапливался в подвале. Это очень опасно! Очень! Дом может взлететь на воздух в любой момент!

— Утечка газа? — Судя по всему, болтовня Майлса не показалась Мэрилин слишком убедительной. — И значит, возможен взрыв?

Майлс решил сменить тактику и начал говорить не так нервно, стараясь, чтобы его голос звучал взволнованно, но спокойно и по-деловому.

— Понимаешь, взрыва может и не быть, но все равно это опасно. Смертельно ядовитый газ, без цвета, без запаха, — поэтому отравиться им — пара пустяков. А этот газ воздействует в первую очередь на центральную нервную систему, а также вызывает понос и хронический лицевой тик.

— Ну хорошо, Майлс, а почему бы тебе не позвонить в аварийную службу и не вызвать газовщика?

Да, это был вопрос на сто миллионов долларов.

Майлс сделал глубокий вдох и очертя голову бросился в омут на ходу придумываемой белиберды:

— В аварийную? Ну, само собой! Я и хотел туда позвонить! Собирался! Уже почти позвонил — но не могу дозвониться! Не могу дозвониться до этих газовщиков! — Неся всю эту чушь, Майлс вертел головой, осматривая машину в поисках какой-нибудь спасительной подсказки. Его взгляд упал на ключ зажигания, торчавший в замке, расположенном в «саабе» на центральном тоннеле между сиденьями. «Нашел!» — Понимаешь, я не могу добраться до телефона!

— Не можешь добраться до телефона? — переспросила Мэрилин, в голосе которой смешались возмущение от всей этой ахинеи и восхищение искренней верой Майлса в собственное вранье.

Тем временем на полу возле заднего сиденья Майлс разглядел пару грязных горных ботинок. Его осенило.

— Кемпинг! — завопил он ликующим тоном. — Я за городом, в кемпинге. Я собрался на пикник, то есть в поход, но тут вспомнил про этот чертов газ. Хотел позвонить по телефону в аварийку, но не могу выбраться из палатки, потому что около нее бродит медведь.

— Бурый, — подсказал Ригли. Страстный любитель загородных прогулок, он, по сравнению с Майлсом, был просто экспертом по жизни дикой природы.

Майлс не расслышал и удивленно посмотрел на него.

— Бурый, бурый медведь, — повторил Ригли.

— Бурый медведь, — пояснил Майлс, обращаясь к Мэрилин.

— Кто это там с тобой? — поинтересовалась она.

«Вот ведь, все замечает», — подумал он.

— Да никого! — быстро ответил он.

Потом добавил:

— Это просто Ригли. Ну вот, мы в кемпинге — и он сейчас тоже в палатке, но ты же его знаешь: помощи от него не дождешься. Так вот медведь ошивается возле моей палатки, а телефон в рюкзаке, который стоит возле палатки Ригли, только разве его допросишься высунуть руку и достать телефон. Я уж кричал, просил его, умолял достать телефон и позвонить газовщикам. В общем, ты же знаешь Ригли — что с него взять…

Плетя всю эту галиматью, Майлс старательно отводил взгляд от Ригли, лицо которого пылало праведным гневом.

Поняв, что уходит слишком далеко от темы, Майлс вернулся к самому главному:

— Короче, быстро собирайся и уезжай из дома! Я не шучу! Опасность увеличивается с каждой минутой!

Мэрилин попыталась вкратце резюмировать то, что ей наплел Майлс:

— Значит, ты не можешь добраться до телефона и позвонить в аварийку, потому что вы с Ригли сидите в палатках, а вокруг вас ошивается медведь…

— Бурый медведь, — уточнил Майлс.

— Хорошо, бурый медведь, — преувеличенно терпеливо согласилась Мэрилин. — И поэтому ты считаешь, эту ситуацию опасной и звонишь предупредить меня, нарушая предписания суда. Я правильно поняла?

— Все правильно! Да! — радостно воскликнул Майлс. — Я так и думал, что ты все поймешь правильно!

— Подожди, Майлс, дай-ка я попробую пересказать все, что ты мне наплел, от начала до конца… До газовщиков тебе, выходит, не дозвониться, потому что не можешь добраться до телефона из-за бурого — это я уже поняла — бурого медведя. И поэтому ты звонишь мне, чтобы предупредить меня об опасности?

— Ну да… — Мысленно Майлс тоже начал сомневаться в логичности придуманной истории. Тем не менее, сдаваться он не собирался. — Мэрилин, я догадываюсь, о чем ты могла подумать. Да что там догадываюсь, я уверен, что просто читаю твои мысли… Но ты пойми, мы договорились решить некоторые сложные вопросы путем… при помощи… ну скажем, некоторых процессуальных норм и правил. Но сейчас речь не об этом. Это действительно опасно. Уезжай из дома!

Майлс постарался, чтобы его слова звучали как можно более проникновенно, и отключил телефон.

— Надеюсь, мне удалось убедить ее.

— Молодец, — сказал Ригли. — Хорошо лапшу на уши вешаешь. Впрочем, это ведь наша с тобой работа. Ну ладно, что будем дальше делать?

— Э-э… ну-у… Как это — что будем делать? Доедем до моего дома и будем спокойно ждать. Пока мы туда доберемся, Мэрилин уже уедет. Нам останется только дождаться Сиплого Джо и дать ему отбой.

— Хороший план! Мне нравится!

— По-моему, главное мы сделали, — сказал Майлс, глубоко вздыхая. — Мы, считай, спасли Мэрилин, да и себя прикрыли. Думаю, она мне поверила и сейчас уйдет из дома.

— Ну, скажу я тебе: как ты перед ней распинался — так это полной идиоткой надо быть, чтобы не понять и не поверить. В общем, отличный план. Ты, Майлс, сегодня просто в ударе.

Тот только скромно улыбнулся.

— На следующем светофоре сверни налево, — неожиданно сказал Майлс.

— Но, Майлс, ведь твой дом…

— Налево давай!

Ригли резко затормозил и чуть не на двух колесах вписался в поворот.

— Куда мы едем?

— Там в конце квартала магазин «Двадцать четыре часа». Притормози около него. Мотор не глуши.

Ригли лихо подрулил к самому входу и, высадив Майлса, отъехал на парковку. Тот нырнул в магазин и уже буквально через три минуты вышел оттуда с бумажным пакетом. Ригли в ту же секунду распахнул пассажирскую дверцу. Майлс плюхнулся на сиденье и сказал:

— Гони!

— А в пакете что? — спросил Ригли, пулей несясь обратно к шоссе.

Майлс мрачно усмехнулся и таинственно-многозначительным голосом сообщил:

— Боеприпасы.

Мэрилин так и осталась стоять посреди комнаты, сжимая в руках телефон.

Вся история Майлса, конечно, была полным бредом. Все — если не считать его обеспокоенности и желания предупредить ее об опасности.

Что именно ей грозит и как Майлс об этом узнал — об этом она могла только гадать. Во многих отношениях Майлс по-прежнему оставался для нее загадкой. Она не могла не признать, что человек он умный и неординарный. И вот этот человек решил ее о чем-то предупредить. Не может быть, чтобы такой звонок оказался просто дурацкой шуткой или розыгрышем.

«Не иди на поводу у эмоций, — мысленно приказала она себе. — Когда речь идет о таких серьезных вещах, как собственный дом или половина состояния, мужчина способен на все».

Мэрилин подошла к столу и взяла стоявшую на нем фотографию Майлса в рамке. Некоторое время она рассматривала его лицо, пытаясь понять, что и зачем он затеял.

Где-то за спиной Мэрилин вдруг послышалось хриплое дыхание. Она вздрогнула и прислушалась. Хрипы раздавались все ближе и громче.

Резко обернувшись, она увидела Толстого Человека, прижавшегося спиной к стене и поднявшего руки в знак капитуляции. Прямо перед ним так же неподвижно стояли оба преданных своей хозяйке ротвейлера. Они по очереди прихватывали Толстого Человека зубами за ноги.

Мэрилин молча подошла к Толстому Человеку, оглядела его, а затем подняла с пола пистолет, который тот уронил, когда на него напали собаки. Толстый Человек не пошевелился. Он даже не посмотрел на нее. Если бы не сиплое дыхание, его можно было бы принять за статую Будды, привезенную вместе с куском стены из какой-то древней пещеры.

— Кто вас послал? — спросила Мэрилин. Ответа не последовало.

— Если я дам команду, собаки бросятся на вас.

— Мистер Смит, — сказал Толстый Человек. — Меня послал мистер Смит.

Мэрилин показала ему фотографию Майлса.

— Это он — мистер Смит?

— Нет…

Мэрилин ткнула толстяка глушителем пистолета.

— …это адвокат, который его представлял, — поспешил внести ясность Толстый Человек.

Это признание причинило Мэрилин страшную боль. Буквально через секунду она взяла себя в руки и продумала план мести.

— Предлагаю вам сделку. Не знаю, сколько они вам заплатили, но я предлагаю удвоить эту сумму. — Она посмотрела на собак. — Зигфрид, Рой.

Ротвейлеры разочарованно и неохотно отступили.

Толстый человек слегка расслабился и первым делом поспешил вытащить из кармана ингалятор.

— Кто голубок?

За окнами послышался скрип тормозов.

— Голубок? — мягким, почти ласковым голосом переспросила Мэрилин. — Вот он приехал.

Толстый Человек взял у нее из рук свой пистолет.

— Вы бы лучше подождали где-нибудь на втором этаже, — деловито порекомендовал он.

Пш-шик.

Перед тем как выйти из машины, Майлс вынул из бумажного пакета и вручил Ригли аэрозольный баллончик с надписью «Друг почтальона». Второй точно такой же он оставил себе. Ригли посмотрел на выданный ему предмет и перевел удивленный взгляд на Майлса.

— Перцовый спрей, — пояснил тот. — Для недогадливых напоминаю: там ротвейлеры.

Выйдя из машины, они — все в тех же пижамах и домашних туфлях — направились к дому. Во всем здании не светилось ни одно окно, и оно казалось пустым. Майлс был уверен, что Мэрилин послушалась его совета и уехала. По крайней мере, ему хотелось так думать.

— Пригнись, — шепнул он Ригли.

Ригли послушно присел и попытался двигаться дальше на корточках. Но не преодолел и нескольких футов, как у него заболела поясница. Ригли решил, что лучше попробовать разогнуться, но оказалось, что сделать это не так-то легко. Он все же старался держаться поближе к Майлсу, который, по крайней мере, мог ориентироваться в темноте дома и наклоняться и выпрямляться по своему усмотрению.

Майлс отсоединил от связки нужный ключ, молча показал его Ригли, а затем махнул рукой в сторону входной двери. Несмотря на боль в спине и связанные с ней неудобства передвижения, Ригли не мог не восхититься почти спецназовским, с его точки зрения, умением Майлса пробираться в захваченный противником объект.

Перед тем как вставить ключ в замочную скважину, Майлс удостоверился, что Ригли держит перцовый баллончик наготове. Было так тихо, что Ригли прекрасно расслышал приглушенный скрип открываемого замка. Дверь бесшумно открылась, и они вошли в темный холл.

Впрочем, точнее будет сказать: Майлс вошел, а Ригли наполовину вполз, наполовину вкатился. Он по-прежнему не мог ни присесть на корточки, ни толком разогнуться. Эта полусогнутая фигура с вытянутой вперед рукой, в которой был зажат перцовый баллончик, представляла собой довольно комичное зрелище.

— Похоже, ее действительно нет, — прошептал Майлс. И добавил, улыбаясь:

— Все-таки я ее уболтал. Она мне поверила.

— Ну да, — кивнул Ригли. — Кажется, в доме действительно никого.

Особой уверенности в его голосе не было. Ригли прекрасно понимал, что вряд ли можно твердо решить, есть кто-то в доме или нет, наскоро оглядев лишь холл у парадного входа.

Подождав, пока глаза чуть привыкнут к темноте, они перебрались во внушительных размеров гостиную. Здесь они опять остановились и стали молча прислушиваться к окружающей их тишине, больше всего опасаясь услышать какие-нибудь пугающие звуки — например, стремительно приближающееся собачье рычание.

— Похоже, и здесь никого, — прошептал Ригли.

Майлс потряс перед его лицом аэрозольным баллончиком и напомнил:

— Не уверен, что Мэрилин взяла ротвейлеров с собой.

— Черт! Ротвейлеры! — с ужасом прошептал Ригли, осознавая, что в его полусогнутом положении будет особенно трудно убегать от собак или отбиваться от них, если до этого дойдет дело.

Пройдя через гостиную. Майлс показал Ригли на две смотревшие друг на друга двери.

— Столовая, — прошептал он, махнув рукой влево. — Посмотри там. А я пока обыщу кухню.

Майлс приступил к исполнению своего плана раньше, чем Ригли успел его опротестовать.

«Ему хорошо, — недовольно подумал Ригли, — он-то здесь дома. А мне каково?» Впрочем, он решил не спорить с Майлсом, чтобы во время проведения операции не подвергать сомнению принцип единоначалия. Все так же в полусогнутом положении он направился в столовую.

В этой большой комнате оказалось чуть светлее. Сюда проникал слабый отблеск фонарей с улицы. Ригли даже порадовался тому, что в своем скрюченном состоянии не будет нарушать маскировку, мелькая на фоне окна. «Впрочем, сгибайся — не сгибайся, но если меня по запаху вычислят собаки, мало мне не покажется». С этими грустными мыслями Ригли двинулся в обход обеденного стола с баллончиком, зажатым в кулаке.

«Здесь пусто, пусто, здесь никого нет», — убеждал себя Ригли, но что-то ему подсказывало, что он лишь выдает желаемое за действительное. Поняв, что прятаться от собственных мыслей бесполезно, он решил все спокойно обдумать и честно признаться себе пусть даже в самых неприятных выводах. С тех пор, как Майлс закончил говорить с Мэрилин по телефону, прошло не больше десяти минут. Во время разговора она была здесь, в доме. Что она могла сделать, повесив трубку? На полную дуру, которая купилась бы на басни Майлса о буром медведе и трудностях с вызовом аварийной службы, Мэрилин вовсе не походила. Что же в таком случае она могла предпринять? Возможные ответы на этот вопрос совсем не порадовали Ригли. Она могла вызвать полицию; она могла затаиться где-нибудь с оружием; а ротвейлеры могут быть где угодно, хоть вот прямо под этим столом. С такими невеселыми мыслями он продолжил обход темного помещения, стараясь при этом не налетать на острые углы мебели, не опрокидывать попадающиеся на пути стулья и избегать контактов с расставленными тут и там минами-ловушками в виде стеклянных и фарфоровых предметов.

Вдруг Ригли осознал, что окружавшая его тишина уже не была абсолютной. Какой-то звук нарушил ее, причем источник этого звука находился где-то совсем рядом.

К этому звуку добавился стук его собственного сердца, которое колотилось в ритме, делающем честь любому классному танцору-чечеточнику.

Во мраке Ригли никак не мог разобрать, откуда именно доносится этот звук. Не придумав ничего лучше, он все так же медленно обходил столовую по кругу, мысленно приказав себе удвоить бдительность. Затем, решив больше не искушать судьбу, развернулся и двинулся обратно по уже знакомой дороге.

Вспомнив про стул, коварно стоящий на пути, он сделал шаг в сторону.

В тот же миг ему в плечо уперлось что-то твердое.

Эффект от этого прикосновения был сродни тому, какой производит большой острый нож, вонзаемый в перезрелый гранат. Ригли словно разорвало на куски, и лишь отчаянным усилием воли он собрал себя воедино — по всей видимости, для того, чтобы умереть на месте от страха. А умереть было от чего — в ту же минуту он почувствовал на своем лице чью-то руку. Страх и боль парализовали Ригли, не дав ему даже упасть на пол. Он судорожно поднял одеревеневшую руку с баллончиком, нажал на кнопку и закричал во весь голос.






Глава 20





Майлсу было не впервой появляться на собственной кухне в пижаме. Впрочем, обычно он включал свет. И, кроме того, у него не было причин опасаться злобных чужих собак. В общем, он решил не рисковать и, зайдя в кухню, остановился, чтобы прислушаться и убедиться, что его не ждут здесь какие-нибудь неприятности.

Все было тихо. Безмолвие нарушало только какое-то не то шуршание, не то шелест, словно где-то в другом конце дома ветер проникал в открытое окно. Майлс прикинул, не открыть ли холодильник, чтобы было больше света, но эта мысль показалась ему рискованной и не слишком рациональной: если кто-то следит за ним из темноты, то свет сделает Майлса отличной мишенью. А чтобы мгновенно оглядеть всю кухню, лучше уж включить верхний или боковой свет.

Но этот вариант также показался ему довольно безрассудным, и он решил действовать по науке. «О'кей, нужно разделить все помещение на сектора или квадраты», — подумал он, стараясь вспомнить фильм про учения спецназа, который смотрел когда-то по телевизору. Майлс начал планомерное исследование кухни с ближнего к нему правого угла, где стояла плита. Там никого не было. Затем он повернул налево и дошел до стены. Тоже пусто. «Отлично, осталось проверить всего каких-то девяносто процентов площади этого помещения», — подбодрил себя Майлс, двигаясь вперед в сплошной темноте.

Шуршащий звук стал громче. Он даже показался Майлсу смутно знакомым, но он никак не мог вспомнить, что это такое. Может, занавеска шелестит у открытой форточки или еще что-то. Он сделал еще один осторожный шаг вперед и снова прислушался. Теперь источник звука был где-то совсем рядом, прямо по курсу и как будто точно на расстоянии вытянутой руки, а похож этот звук был на… И тут Майлс с содроганием понял, что именно напоминает ему этот хриплый шелест.

Он инстинктивно попятился и уткнулся плечом в распашную, открывающуюся в обе стороны дверь между кухней и столовой — вроде тех, через которые обычно вылетают из салунов на улицу герои вестернов. Пнуть дверцу Майлс не рискнул, но попытался распахнуть, оперевшись на нее. Приоткрывшись дюймов на шесть, она уперлась во что-то мягкое.

Это мягкое не могло быть не чем иным, как человеком.

Не успев обернуться, чтобы выяснить, на кого же он все-таки наткнулся в темноте, он услышал исполненный ужаса крик:

— А-а-а-а-а-а-а-а!

— А-а-а-а-а-а-а-а! — подхватил Майлс и эффектным, почти боксерским движением выбросив вперед руку с баллончиком, оросил пространство вокруг себя облаком перцового спрея.

В ту же секунду и его собственные глаза заволокло жгучей пеленой. Понимая, что до тех пор, пока глаза горят от обжигающей боли, он не боец, Майлс принял решение спасаться бегством. Он проворно метнулся в сторону и вслепую наткнулся еще на одного человека.

— А-а-а-а-а-а-а-а! — завыл человек.

— А-а-а-а-а-а-а-а! — заорал Майлс. Их синхронно прозвучавший вопль едва не обрушил потолок в комнате.

Майлс понял, что отступать некуда, и решил идти напролом. Отскочив на пару шагов, он снова бросился вперед, намереваясь сбить незнакомца с ног. Как оказалось, он изрядно переоценил свои физические возможности. Неизвестный так и остался стоять неподвижно, как скала, а Майлс едва не расквасил себе нос о его широченную грудь.

«Ну и здоровенный же мужик, — мелькнуло в голове у Майлса. — А может, я до развода успел заказать новый холодильник?» Чтобы разрешить сомнения, Майлс стал усиленно моргать, пытаясь слезами промыть глаза от жгучего перца.

Это помогло, хотя и самую малость, но сквозь чуть-чуть рассеявшийся туман Майлс сумел разглядеть то, что так неожиданно преградило ему путь. Это нечто оказалось все-таки человеком, причем исполинских, почти нечеловеческих габаритов. На какой-то миг в голове Майлса всплыли детские страхи и воспоминания о фильмах ужасов, в которых фигурировала всякая нечисть. Он с трудом пытался восстановить дыхание, но сердце прыгало в груди, как мяч для гольфа, который вместо травы швырнули на бетонный пол.

От полного помешательства его спас слегка прояснившийся взгляд. Приглядевшись к лицу человека-горы, Майлс издал радостный вопль, словно бедный племянник, приветствующий богатого дядюшку:

— А-а, это вы! Сиплый Джо!

Обливаясь перечными слезами, он в порыве симпатии чуть не погладил толстяка по гигантской груди.

— Слава богу, вы вовремя! — на выдохе выпалил Майлс. Затем, сделав паузу, покачал головой:

— Нет, не вы вовремя. Это мы вовремя.

В этот момент, словно по сигналу, за спиной Майлса появился Ригли. Его опухшие, красные и слезящиеся глаза свидетельствовали о том, что Майлс также не промахнулся и угодил струей из баллончика туда, куда целился.

Сиплый Джо стоял на месте неподвижно и молча смотрел на Майлса. Его глаза были похожи на две тефтелины посредине большой, во всю тарелку, лунообразной пиццы. Дышал он тяжело и хрипло. Именно этот шуршащий звук и преследовал Майлса в темноте.

— Все, Джо, отбой! — с особым энтузиазмом сообщил Майлс хрипящему астматику. — Повторяю: отбой! Ты въезжаешь? Никто никого мочить не должен! Можешь идти домой. — Чтобы сделать свои слова более понятными, Майлс помахал руками, как пастух, который подгоняет отбившуюся от стада корову. — Все, спасибо! Можешь идти, на сегодня работы не будет!

Сиплый Джо был явно не в восторге от такого оборота событий. Не говоря ни слова, он покопался в кармане и, выудив оттуда две затычки, аккуратно вставил себе в уши. Майлс воспринял этот демарш как провокацию и перешел на крик:

— Нет, нет! Контракт расторгнут! Все кончено! Отбой!

На лице Джо не отразилось ничего, напоминающего радость или вообще какие бы то ни было эмоции. Майлс, чувствуя, что бьется головой о стену, обернулся к Ригли:

— Попробуй хоть ты объяснить этому болвану, в чем дело!

Пока Ригли подыскивал нужные слова, Майлс опять с нетерпеливой улыбкой обратился к Джо:

— Отбой, Джо! Отбой! В твоих услугах больше не нуждаются!

Тем временем Ригли тоже подошел к Сиплому Джо вплотную и заорал ему почти в самое ухо:

— Отбой! Отбой! Идите отсюда! Поезжайте домой!

Джо по-прежнему стоял на месте с непроницаемым видом. Майлс подумал, что таким образом он намекает на некоторую сатисфакцию, и совершенно искренне пообещал:

— Мы обсудим с вами неустойку за досрочное прекращение контракта! Я вам обещаю и очень хороший дополнительный бонус.

— Да-да! — закивал Ригли. подхватывая эту мысль. — Это вам будет не какое-нибудь жалкое выходное пособие! Знаете, как называется то, что мы вам выплатим? «Золотой парашют»! Такое выплачивается только самым опытным, нужным фирме и заслуженным сотрудникам! — верещал он тоном распорядителя на каком-нибудь игровом шоу.

Ригли и Майлс так увлеклись описанием радужных перспектив, ожидавших Сиплого Джо в связи с досрочным расторжением контракта, что не обратили внимания на то, как толстяк все так же молча достал из кармана большой автоматический пистолет.

— Ты что, совсем ни во что не врубаешься? — спросил Майлс, которого тупость нанятого им киллера уже начала не на шутку раздражать. — Тебе же ясно сказали: на сегодня все! Никаких «пиф-паф»! Разворачивайся и вали отсюда!

Ригли решил разыграть роль «доброго полицейского»:

— Понимаете ли, мистер Сиплый…

— Пошел отсюда! — размахивая руками, кричал Майлс. — Слышишь, придурок? Вернись в Сорренто! Адиос, амиго! Гуд бай, май лав, гуд бай! На сегодня… — Тут тон Майлса неожиданно изменился. — На сегодня… О, боже мой!

Не веря своим глазам, Майлс смотрел, как Сиплый Джо медленно поднимает пистолет 45-го калибра и направляет ствол с глушителем прямо на него. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, он поднял аэрозольный баллончик и прыснул струю «Друга почтальона» прямо в лицо Сиплому Джо, явно вознамерившемуся поменять объект приложения своих сил.

Чпок! Глушитель погасил звук от выстрела, который Сиплый Джо произвел спустя миг после того, как его лицо заволокло перечным облаком. Но хорошая физическая форма и спортивная реакция позволили Майлсу в момент выстрела метнуться в сторону.

Бам! Чпок! Жадно втягивая воздух, словно реактивный истребитель перед взлетом, Джо выстрелил снова.

Может быть, рассчитывая на временную слепоту киллера, а может, действуя сугубо инстинктивно, Майлс бросился под стол, явно намереваясь там скрыться. Ригли незамедлительно последовал за ним; при этом его поясница чудесным образом перестала болеть.

Бам! Чпок! Сиплый Джо метался по комнате, продолжая палить из своего 45-го калибра, одновременно пытаясь проморгаться и хлопая себя по карманам в поисках срочно потребовавшегося ему ингалятора. Наконец тот был обнаружен в правом кармане. Джо переложил пистолет в левую руку и сделал еще один выстрел.

Бам! С левой руки Джо стрелять не привык. От неожиданности в момент выстрела он чуть не разжал ладонь и не выронил оружие. Перехватить его не было никакой возможности, потому что в правой руке он сжимал спасительный ингалятор. Перцовый спрей, нервное напряжение и резкие движения сделали свое дело. Джо стало очень плохо, и он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание от удушья, если немедленно не воспользуется ингалятором.

Не меньшее беспокойство, чем собственное самочувствие, вызывала у Джо и судьба двух этих фраеров. Если дать им сейчас уйти, то ему, пожалуй, грозит вскорости распрощаться с жизнью настолько же наверняка, как и без чудодейственного ингалятора. Какая смерть наступила бы быстрее и стала бы менее мучительной — по приговору суда или от астматического удушья, — над этим можно было бы серьезно подумать, будь у Джо для этого время и желание. В данный же момент он еще не оставил надежду разом избежать обеих неприятностей.

Задыхаясь и по-рыбьи хватая ртом воздух, он попытался переложить пистолет из левой руки в правую, но при этом выронил ингалятор. Проявляя удивительную для его габаритов быстроту реакции и ловкость, Джо вытянул руку, ловя ингалятор на лету. При этом, заглянув под стол, он вдруг смутно различил сквозь разрывы в кроваво-красной пелене физиономию Майлса. В этот момент он все-таки схватил ингалятор. Наконец-то настал тот миг, которого так ждал Джо. Кажется, он мог решить обе свои проблемы одним махом. Обожженные легкие горели, требуя кислорода, хрипящее, ободранное горло также жаждало получить очередную дозу спасительного лекарства, а эти двое мерзавцев, никак не желавшие достойно умереть, сидели под столом прямо перед ним. Деваться им было некуда. За те доли секунды, что нужны Сиплому Джо для двух выстрелов, они и пошевелиться не успеют. Все сошлось как нельзя лучше!

Привычные движения не потребовали от Джо долгих раздумий. Он сделал все механически, причем молниеносно быстро. В одно и то же мгновение ингалятор был нацелен в лицо Майлсу, а пистолет — в рот самому Джо.

Пш-шик.

Майлс заморгал и, помахав рукой, разогнал безобидное облачко распыленного в воздухе противоастматического лекарства. У него зачесалось в носу, но Майлс даже не успел чихнуть. Его куда больше взволновало то, что происходило прямо перед его глазами.

— СИПЛЫЙ ДЖО! — заорал он изо всех сил, но было уже поздно.

Бам! Сиплый Джо оставил на стене, возле которой рухнул, большое кровавое пятно с пучками волос по краям.

Наступила тишина. На этот раз абсолютная.

Майлс осторожно вылез из-под стола. Ригли последовал за ним. Воздух в помещении был полон перца и порохового дыма. Кашляя и шмыгая носами, оба мужчины подошли и уставились на лежавшее, на полу тело Джо. Пистолет по-прежнему был у него во рту, зато некоторой, причем довольно значительной части головы не хватало.

Ригли покачал головой и сокрушенно развел руками:

— Мы ведь говорили ему: отбой, никакой пальбы на сегодня…

Майлс его почти не слушал. Куда больше его занимал сейчас другой вопрос: «С какой это стати Сиплый Джо вдруг решил грохнуть меня вместо того, чтобы выполнить мой заказ?» Кто мог его на это надоумить? Кто мог заставить легендарного Сиплого Джо нарушить профессиональную этику?

В глубине души Майлс уже знал ответы на эти вопросы, но не хотел им верить.






Глава 21





Майлса опять мучила бессонница.

Каждую ночь он ворочался в постели, задавая себе все тот же вопрос.

«С какой это стати Сиплый Джо вдруг решил грохнуть меня вместо того, чтобы выполнить мой заказ?»

Дело не в том, что ответ был ему давно известен. Более того, он даже понимал, что у того, кто так поступил, были на это веские причины. «Око за око, зуб за зуб, — повторял он про себя. — Мне отмщение, и аз воздам». Единственное, что его действительно угнетало, это то, что ему пришлось на собственной шкуре убедиться в правоте еще одного утверждения: тот, кого ударили по одной щеке, вовсе не собирается подставлять другую. Наоборот, обиженный начинает действовать, забыв обо всяких правилах чести.

Ничуть не лучше чувствовал себя Майлс, сознавая, что и сам он поступил в этой ситуации, мягко говоря, не по законам чести. Мэрилин победила его в открытом, почти рыцарском поединке. Он же, проиграв, из мести нанял киллера. Так что зрелищем пистолетного ствола, направленного на него Сиплым Джо, Майлс был обязан в первую очередь самому себе. Обвинять Мэрилин в том, что она поступила недостойно, он совершенно не считал себя вправе.

Мэрилин. Майлс тяжело вздохнул. «Какая женщина, — сокрушенно подумал он. — Воплощение самой женственности. И мы ведь просто созданы друг для друга. А теперь я потерял ее навсегда».

Стоя у окна кабинета, Майлс рассеянно глядел на раскинувшиеся перед ним Голливудские холмы. «Сегодня наступает первый день заката моей жизни».

Ригли сидел за спиной Майлса у стола для переговоров и отрешенно выстукивал кончиками пальцев по столешнице какой-то ритмичный марш. В центре стола возвышалась большая корзина с фруктами и сладостями. Все было готово к проведению церемониальной казни.

Ничто не нарушало царившей в кабинете тишины, если не считать легкого гула, доносившегося из-за вентиляционных решеток.

Мрачное молчание разорвал динамик внутренней связи:

— Мистер Мэсси, они здесь.

Майлс негромко простонал нечто невразумительное, отошел от окна и встал возле стола. Ригли также поднялся и приготовился встречать гостей.

— Дум-дум-да, дум-да-дум, — нервно напевал он почти про себя. Щелчок замка открываемой двери прервал его короткое сольное выступление.

Мэрилин вошла в кабинет, свежая, как утренняя заря; спокойная, как всегда роскошная и еще более красивая, чем обычно. Следом за ней в дверях появился Фредди Бендер, также излучавший полную уверенность в себе. Положив свой «дипломат» на стол, он раскрыл его и стал вынимать папки и бумаги.

— Джентльмены, — небрежно сказал Фредди.

— Фредди, — приветствовал его Ригли. Майлс тем временем придвинул кресло Мэрилин.

— Привет, Мэрилин, — преодолевая сухость во рту, сказал он.

— Привет, Майлс.

Со стороны было видно, что оба они чувствуют себя крайне напряженно.

— Вот… — сказал Майлс и на несколько секунд замолчал. — Именно здесь… — Он никак не мог закончить начатую фразу, и было совершенно непонятно, о чем именно он собирался сказать. Наконец, собравшись с силами, Майлс договорил то, что хотел:

— Именно здесь мы и встретились… помнишь?

Выражение лица Мэрилин чуть смягчилось.

— Конечно, я помню, — сказала она.

Майлс отвернулся, печально и досадливо качая головой:

— Даже не верится, что через несколько минут, ну, может быть, через час ты выйдешь из этого кабинета и навсегда уйдешь из моей жизни.

— Знаешь, по правде говоря… я тоже не так себе все это представляла, — мягко, почти срывающимся голосом ответила она. Видно было, что это признание дорого стоило Мэрилин.

Ригли смотрел на них обоих с робкой надеждой. Слезы готовы были навернуться ему на глаза. Впрочем, Майлс не дал ему расслабиться. Собрав всю свою волю, он словно переключился на другую волну и резко сменил тон разговора.

— Но знаешь, Мэрилин… во мне словно что-то умерло, когда я понял, что ты оказалась способна заказать меня этому головорезу! — проговорил он сквозь зубы.

На лице Мэрилин отразилось искреннее, праведное негодование:

— Подожди минуточку! Но это ведь ты первый меня заказал, и именно этому головорезу!

Фредди и Ригли, не сговариваясь, застучали всеми двадцатью кончиками пальцев по столу, словно отбивая условный сигнал тревоги.

— Нет уж, вы оба подождите минуточку! — резко проговорил Фредди. — По-моему, все уже выяснено! Никто никого никому не заказывал!

— Вот-вот, — поспешил поддакнуть Ригли. — Ты послушай, Фредди дело говорит, — сказал он, обращаясь к Майлсу.

Впрочем, тот не слишком прислушивался к словам своего помощника. Все его внимание было поглощено Мэрилин. Он смотрел на нее как-то задумчиво и даже печально. Следует признать, что выглядел он при этом довольно жалко, особенно по сравнению с ней. «Печально или жалко?» — никак не мог решить Ригли.

Мэрилин, в отличие от него, внешне была абсолютно спокойна и уверена в себе. Может быть, даже слишком спокойна. Ригли показалось, что это выражение на ее лице — искусно подобранная, тщательно исполненная, но все же слегка утрированная маска. Что-то подсказывало Ригли, что на самом деле все происходящее ей вовсе не так безразлично, как кажется. Впрочем, ему лично вся эта история перестала нравиться уже очень давно. «Почему Майлс допустил, чтобы все пошло наперекосяк? — думал он разочарованно. — Ведь должно было все получиться совершенно по-другому».

Неловкое молчание нарушил Фредди.

— Предлагаю повторить еще раз и зарубить себе на носу то, что… — на этом месте Фредди многозначительно прокашлялся, — …нам и так хорошо известно. Насколько я знаю, некий грабитель забрался в ваш дом…

— В дом Майлса! — перебил его Ригли, желая внести дополнительную ясность в ситуацию. Впрочем, замечание, по-видимому, было сделано не вовремя, так как все посмотрели на Ригли с досадой, как на ребенка, не умеющего себя вести.

— Без разницы! — сухо заметил Фредди. — В данной ситуации мне, позволю себе так выразиться, наплевать, в чьей именно собственности находится эта недвижимость. К делу о попытке ограбления это отношения не имеет. Так вот: вышеназванный грабитель вломился в вышеуказанный дом, но, уже забравшись внутрь, неожиданно раскаялся. Ему стало стыдно за свое «ремесло», за то зло, которое он причинил людям, и, не увидев для себя другого выхода в сложившейся трагической ситуации, он застрелился.

Майлс, похоже, абсолютно не слушал всю эту чушь, которую Фредди отчеканил наизусть без единой запинки. Он ни на секунду не отрывал глаз от Мэрилин.

— Скажи, куда же ушло все то, что было между нами? — едва слышно спросил Майлс.

Фредди невозмутимо извлек из папки очередную бумагу и сообщил:

— Мы с моей клиенткой набросали в общих чертах размеры и сроки выплаты отступных с ее стороны при оформлении развода по ее инициативе… — Он пододвинул бумагу через стол. — Мы считаем, что это предложение достаточно щедро.

Майлс даже не посмотрел на бумагу, которая так и осталась лежать на столе рядом с корзиной фруктов и сладостей. Он лишь наклонился чуть поближе к Мэрилин, пытаясь заглянуть ей в глаза, но она старательно избегала его взгляда.

— Мой клиент готов рассмотреть вопрос о примирении! — поторопился заявить Ригли, прежде чем Майлс успел брякнуть какую-нибудь очередную глупость.

Мэрилин, наконец, нашла в себе силы посмотреть Майлсу в глаза, ее взгляд был затуманен невысказанной болью.

— Как же мне теперь тебе доверять после… после всего, что было?

— Вот-вот, моя клиентка абсолютно права. — Фредди также опасался какой-нибудь непредвиденной выходки со стороны Мэрилин и поспешил по-своему интерпретировать ее слова:

— Проблема состоит в том, что оба супруга неоднократно давали друг другу повод потерять взаимное доверие, и это доказывает правоту нашего мнения о невозможности примире…

Машинально сделав привычный требовательный жест, Майлс заставил Фредди замолчать. Он все еще не сводил глаз с Мэрилин.

— Ты первая обманула меня и ранила. Поверь, я вовсе не горжусь тем, что сделал. То есть я хочу сказать — моему поступку нет оправдания, — добавил он охрипшим от волнения голосом. — Но Бог свидетель, моя вера в тебя еще не умерла — и если мы дадим друг другу еще один шанс…

— Ха-ха! Как трогательно! — ехидно заметил Фредди, словно профессиональный театральный критик, которого занесло на спектакль школьной самодеятельности. — Позвольте мне еще раз заметить, что, по моему глубокому убеждению, моя клиентка даже не рассматривает возможности какого бы то ни было при…

Не обращая внимания на болтовню своего адвоката, Мэрилин сказала:

— Но как я могу заставить себя снова поверить тебе, Майлс? После всего, что между нами произошло… после того, как мы жестоко поступили друг с другом… как я могла бы… честное слово, я даже не знаю…

Майлс медленно, продолжая глядеть прямо в глаза Мэрилин, опустил руку в карман пиджака и достал оттуда сложенный лист гербовой бумаги. Расправив его, он положил документ на стол и все так же обращаясь лишь к одной Мэрилин, сказал:

— Знаешь… а ведь в брачном контракте Мэсси нет ни слова о том, что супруги не могут подписать его через какое-то время после свадьбы. — Чуть заметно улыбнувшись, он так же на ощупь вынул из кармана ручку и поставил на контракте свою подпись.

В следующую секунду Майлс энергичным жестом передвинул бумагу на другую сторону стола, прямо к Мэрилин. Ригли затаил дыхание, его глаза чуть не вылезли из орбит, но даже он, несмотря на все желание сказать что-нибудь умное и предостеречь Майлса от необдуманного поступка, не посмел нарушить очарование момента и не издал ни звука.

Мэрилин не отрываясь, смотрела в глаза Майлсу, словно пытаясь понять, искренни ли его намерения и нет ли в его действиях тайного подвоха. Так же, как и он, на ощупь она нашла бумагу и взяла ее в руки. Все молчали. Тишину в кабинете по-прежнему нарушало лишь легкое гудение вентиляции, да еще Ригли шмыгал носом.

Фредди встал позади Мэрилин и, наклонившись над ее плечом, стал разглядывать через стекла очков бумагу, которую она держала в руках. Но сама Мэрилин по-прежнему смотрела только на Майлса.

Ригли сожалел лишь о том, что у него не было с собой видеокамеры, чтобы навсегда запечатлеть для истории этот трогательный и величественный момент. Майлс и Мэрилин выглядели такими… такими влюбленными, словно только сейчас внезапно осознали всю глубину связывающего их чувства.

— Ну что ж, если это действительно брачный контракт Мэсси, — изрек, наконец, Фредди, — а в результате произведенного беглого осмотра я с известной долей вероятности могу предположить, что это он и есть, — то мы со своей стороны отзываем составленный нами проект урегулирования имущественных споров и выплаты отступных и считаем, что на данный момент в этом деле вообще отсутствует предмет для перего… А-а-а-а-а-а!

Фредди привело в ужас вот какое зрелище: так и не взглянув на предложенный ей брачный контракт, Мэрилин одним движением разорвала его пополам и решительно бросила обрывки на середину стола.

Ригли, не в силах поверить такому счастью, в открытую зарыдал. Фредди же, потрясенный, уставился на разорванный лист бумаги.

— О, боже мой, Мэрилин… что ты делаешь… — От волнения у него сорвался голос, и он почти просипел:

— Ты же рискуешь своими деньгами!

Майлс медленно поднялся на ноги. Мэрилин сделала то же самое. Он наклонился вперед, перегнулся через стол, обнял ее и поцеловал.

Ригли тем временем, сквозь слезы заметив краем глаза нечто тревожное, немедленно вернулся в деловое состояние.

Оказывается, пока Майлс и Мэрилин предавались своим чувствам, а Ригли умиленно сопереживал им, над столом для переговоров появилась чья-то рука, похожая на хищную птицу. Эта рука осторожно дотянулась до половинок разорванного контракта, подцепила бумажки двумя пальцами, а затем, опасливо вздрогнув, потащила их к дальнему краю стола.

— Коллега! — завопил Ригли, не посчитавший такой ход событий естественным. Рассердившись не на шутку, он, в свою очередь, протянул над столом руку, намереваясь перехватить ускользавший документ.

К сожалению, было уже поздно.

Фредди умыкнул-таки бумаги из-под носа Ригли, прицельно метнул их в свой «дипломат», а затем, вспомнив молодость, и вовсе сыграл как заправский регбист. Прижав к себе кейс наподобие овального мяча, он довольно резво обежал вокруг стола, сделал классический обманный выпад в сторону и, обойдя Ригли как зеленого салагу, рванул что было сил к дверям кабинета.

— Верните документ, мистер Бендер! — заорал Ригли, пускаясь в погоню за Фредди. — Отдайте наш контракт!

Майлс и Мэрилин не без труда разомкнули объятия, прервав свой сладкий поцелуй. Взгляды их были по-прежнему прикованы друг к другу. Майлс глубоко вздохнул и почувствовал себя другим, абсолютно новым и полным сил человеком. Ему казалось, что все тело его просто поет.

— Ты что-нибудь слышала? — пробормотал он.

Она пожала плечами и ответила:

— Какой-то топот. По-моему, сегодня у вас в офисе проводятся соревнования по бегу среди адвокатов конкурирующих фирм. Может, они хотят проверить, кто из них в лучшей спортивной форме?

— Я все-таки хочу спросить тебя кое о чем, — сказал Майлс, тычась носом прямо ей в ухо. — Как ты вышла на этого Говарда Дойла?

— В смысле? А, ты имеешь в виду — как я познакомилась с этим актером? Да так, через одного телепродюсера. — Она сделала небольшую паузу, хитро улыбнувшись Майлсу. — Я думаю, ты его знаешь.

Игривая кошачья улыбка, заигравшая на лице Мэрилин, была слишком хорошо знакома Майлсу и всегда его беспокоила. Но на этот раз, он был уверен в том, что ему нечего опасаться. Больше он не боялся ни причуд времени, ни капризов любви. «Да, досталось мне. Больно было, — подумал Майлс, крепче прижимая Мэрилин к себе. — Ну что тут поделаешь? Любовь — это контактный вид спорта».

Они снова поцеловались, и Майлс почувствовал, как сливаются воедино в этом поцелуе их души. Момент был действительно возвышенный. Мэрилин склонила голову Майлсу на грудь.

— Я подала этому продюсеру идею нового телешоу, — лениво-томным голосом сообщила она. — Он предложил мне стать его партнером.

Майлс поцеловал ее еще раз и уточнил:

— Это значит, что и я буду партнером в вашем шоу?

— Это значит, что ты не ошибся, — со смехом ответила Мэрилин.

Собравшись опять поцеловать ее, Майлс вдруг задумался, чуть отстранился и строго спросил:

— А собственно говоря, что это за шоу, в котором вы хотите заставить меня участвовать?

На лице Мэрилин появилась игривая улыбка:

— Дождись премьеры. Первый эфир через четыре недели.

Несмотря на весь свой горький опыт, Майлс был уверен, что теперь ему не о чем волноваться.






Эпилог





Новое шоу стало настоящим хитом телевизионного сезона.

Начиная с первого выхода в эфир пресса отнеслась к нему подчеркнуто лояльно и дружелюбно. Шумиха вокруг новой программы прокатилась по всему Лос-Анджелесу, и студия каждый раз была битком набита публикой, так что продюсерам даже не приходилось приглашать массовку за деньги. Огромное количество людей по собственному желанию стремилось участвовать в передаче. При этом среди зрителей оказались люди из самых разных слоев общества — от руководителей и менеджеров крупных предприятий до домохозяек и полуграмотных обитателей захолустных пригородов. Пожалуй, новая передача смело могла соперничать с «Шоу Джерри Спрингера». Это изрядно повышало ее рейтинг у рекламодателей.

Студийные прожектора начали включаться один за другим, подогревая всеобщее ожидание если не чуда, то в любом случае — увлекательного и интересного зрелища. Вот закадровый ведущий, приложив наушник к одному уху, взял в руку микрофон и объявил:

— Добрый вечер, леди и джентльмены, добро пожаловать на программу «Самые забавные видеоразводы Америки».

По студии прокатилась волна аплодисментов.

— А теперь — звезда нашего шоу и большой специалист в области видеоразводов… Встречайте: Гас… ФЕТЧ!

Когда Гас Фетч этаким мячиком выкатился из-за кулис, его встретили не только аплодисменты, но и восторженный рев публики. Как всегда, Гас Фетч был в своем неизменном блейзере, шляпе-пирожке, и, как всегда, его бульдожья физиономия расплывалась в неподражаемой, патентованной ухмылке.

— Вы чертовски правы, ребята, меня зовут Гас Фетч, и мы сейчас покажем вам отличное шоу!

Побоксировав с невидимым противником и явно одержав убедительную победу, Гас торжествующе вскинул сжатый кулак и продолжал:

— Да, у нас есть кое-что для вас! Мы заставим вас смеяться, мы заставим вас плакать, но самое главное… — Подогревая азарт зрителей, Гас сделал эффектную паузу и, наставительно погрозив кому-то пальцем, в унисон с публикой проорал:

— Мы СХВАТИМ… ВАС… ЗА ЗАДНИЦУ!

Под музыкальную заставку, уже ставшую известной, на мониторах в студии замелькали быстро сменяющие друг друга стоп-кадры, на которых где скрытой, где не очень, но везде абсолютно бесцеремонной камерой были запечатлены застигнутые врасплох согрешившие парочки. Эти эпизоды, порой не самого высокого качества с технической точки зрения, порой с едва различимыми персонажами и не вполне цензурной фонограммой, и составляли золотой фонд передачи.

Исполнительный продюсер шоу, с наушниками на голове, бегал перед рядами зрительских кресел и, уворачиваясь от камер, дирижировал публикой, провоцируя ее на все более бурное выражение восторга. Он то и дело вскидывал вверх руки, хлопал в ладоши над головой или энергично показывал на большой плакат с изображением двух аплодирующих рук.

Этим массовиком-затейником был Донован Доннелли, недавно вернувшийся из телевизионного небытия, с острова потерянных продюсеров. Конечно, это была еще не та работа, что раньше, но Доннелли не терял надежды рано или поздно восстановить форму и вернуться на былой уровень.

Добившись желаемой реакции публики, Донован поднял вверх большие пальцы рук, давая знать своему сопродюсеру, что все идет как нельзя лучше. Майлс Мэсси в ответ довольно улыбнулся.

Майлс был счастлив как никогда. Обзаведясь молодой женой, он решил сменить образ жизни и даже бросить свою карьеру, когда-то так неплохо кормившую его. Он променял бесконечные бракоразводные разбирательства и маячивший в качестве перспективы призрак Герба Майерсона на — как оказалось — самую замечательную профессию в мире, Быть сопродюсером модного телешоу значило в Голливуде очень многое; теперь ему доставались первоклассные билеты на домашние матчи «Лос-Анджелес Лейкерс», всего через два ряда от Джека Николсона, постоянно зарезервированный столик у Вольфганга, персональный увлажнитель воздуха (с выгравированным именем) в «Гавана Клубе» и персональное же место на парковке у входа на студию.

Майлс хлопнул в ладоши и улыбнулся Мэрилин, сидевшей, как обычно, в первом ряду среди зрителей. В общем, Майлс жил просто как во сне…

Донован, стоявший по другую сторону съемочной площадки, смотрел на Майлса чуть прищурившись, словно желая представить себе его в перекрестье оптического прицела. Надо же было такому случиться: по иронии судьбы его злейший враг, человек, которого он ненавидел больше всех на свете, стал теперь его сопродюсером.

Донован не забыл, как Майлс лишил его всего: дома, денег и, пожалуй, самой дорогой для профессионального телепродюсера собственности — удостоенной множества наград мыльной оперы «Пески времени». Не забыл он и того, как бомжевал благодаря стараниям Майлса, как жил в «райском» переулке в груде картонных коробок.

«О нет, — с трудом сдерживая душившую его злость, подумал Донован, глядя, как Майлс заигрывает с публикой. — Этот ублюдок умеет очаровать людей, даже жюри присяжных, и заставить всех плясать под свою дудку. Но здесь он на моей территории, и мы еще посмотрим, кто кого, — мстительно сказал себе Донован. — Телевидение — это вам не юриспруденции. Там царствуют нормы и процедуры, всевозможные правила и права. А здесь действуют только законы джунглей и право сильного. В этих джунглях я — хищник номер один. Здесь я — верхнее звено в цепи. Я умею охотиться, умею нападать, но умею и ждать. Я готов ждать, я готов наблюдать, и рано или поздно… я схвачу его за задницу».

Тем временем Майлс стоял перед публикой и физически ощущал волну любви, идущую к нему от зрителей.

Он одарил их своей термоядерной улыбкой, и они разразились воплями, выкрикивая его имя.

«Черт возьми, люблю я шоу-бизнес», — подумал Майлс Мэсси.




notes



Примечания





1


Брассери Эрте (наст, имя Роман Тыртов, 1892–1990) — выдающийся французский дизайнер и скульптор русского происхождения, работавший в стиле арт-деко.




2


Луи Икар (1888–1950) — французский художник, литограф, иллюстратор. Выдающийся представитель стиля арт-деко.




3


Томи Унгерер(р. 1930) — французский художник-экзистенциалист, карикатурист, иллюстратор книг для детей. Позже прославился как автор работ эротического содержания.




4


Шекспир У. Венера и Адонис. Пер. Б. Томашевского.




5


Марло К. Геро и Леандр. Пер. Ю. Корнеева.




6


Нет, это все пустяки! Нет, я ни о чем не жалею… (фр.).




7


Лекарство от язвенной болезни.




8


Имеется в виду легендарный темнокожий гигант Джон Генри, который участвовал в строительстве первой железной дороги. По легенде, он вступил в дуэль с паровой машиной, наперегонки с ней вгрызаясь в горные породы. Машина была побеждена, но это стоило герою жизни. Кейси Джонс — машинист, также герой легенд, легших в основу популярных песен.