Мрак, сомкнись!
Фриц Лейбер


В XXIV столетии Землей правят священники-техножрецы, внушая своим прихожанам, что невежество — добро, а размышление — это зло. Один из жрецов взбунтовался против власти Великого Бога и глашатаев его воли, и оказалось, что он не одинок…


Фриц Лейбер

Мрак, сомкнись!


Глава первая


Брат Жарль, жрец Первого и Наружного Круга, недавно вошедший в Иерархию, старался сдержать постоянно возникающие у него порывы гнева, изо всех сил сохраняя на своем лице маску, маску не только для прихожан, что должен был делать каждый член Иерархии, но маску и для своих братьев жрецов.

Любой жрец, ненавидящий Иерархию, как и он, должен был бы сойти с ума от этих пугающих приступов ярости.

Но жрецы не могут сойти с ума или же вести себя так, чтобы об этом не стало известно Иерархии, которой известно все.

Тогда притворство? Но жрец перед назначением тщательно проверялся по всем параметрам. Жрец не мог ненавидеть свою работу.

Нет, должно быть, он сумасшедший. И Иерархия знает это, но скрывает от него самого по каким-то своим соображениям.

Или же все наоборот? Тогда она права.

Стараясь держаться подобающим образом, Жарль заставил себя сконцентрироваться на каменной доске, где был высечен год постройки здания в секторе прихожан. Надпись гласила: «139 В.Б.» Чтобы успокоить себя, он погрузился в вычисления. Год 139 Великого Бога — это значит год 206 Золотой Эры, хотя тогда не вели летоисчисления. Кроме того, это год 360 Атомной Эры. И наконец, это год 2305 Ранней Цивилизации. Как же называли тогда бога? Христос.

— Хамсер Кон, прихожанин Пятого участка, встань впереди, сын мой.

Брат Жарль моргнул. В таком настроении, как у него сейчас, слышать этот елейный голос было невыносимо. Почему его поставили в пару с Братом Хулианом? Почему жрецам не разрешается работать по одному, а только парами?

Но он знал, почему. Чтобы жрецы могли шпионить друг за другом, сообщать друг о друге. Вот так Иерархия узнала обо всем.

Стараясь каждое мгновение поддерживать маску на лице, он обернулся. Его глаза автоматически отметили одно лицо, четвертое в ряду, в толпе прихожан, выстроившихся перед ним и Братом Хулианом.

Этот толстый, голубоглазый, с выбритыми мягкими щеками жрец просматривал рабочие листы, отпечатанные специально для прихожан примитивным образом. Прихожане не знали, да им и не за чем было знать, о других методах хранения информации. Ненавидеть именно Брата Хулиана у Жарля не было особых причин. Просто обычный жрец Второго Круга, обычный жирный ребенок.

Но Жарль мог ненавидеть и этого жирного ребенка, когда он разыгрывал перед прихожанами роль школьного наставника, министра, строгого учителя.

Одно ценилось — это работа, такая отвратительная для Жарля, но она внушала Брату Хулиану ощущение собственной важности, и он был готов ее делать один.

Маленький толстой жрец посмотрел поверх рабочего листа на молодого прихожанина, нервно мнущего бесформенную шляпу в больших узловатых руках и время от времени вытиравшего руки о пиджак из грубой домотканой материи.

— Сын мой, — пропел он, — ты на следующие три месяца направляешься на работу в шахты. Это уменьшит твои выплаты в Иерархию до половины твоего заработка. Завтра утром ты доложишь о себе декану.

Молодой прихожанин глотнул, кивнул дважды и быстро отошел в сторону.

Гнев Жарля вспыхнул с новой силой. Шахты! Хуже, чем полевые и даже дорожные работы. Об этом должен знать прихожанин. И тем не менее, услышав назначение, он даже был благодарен: тот же самый преданный взгляд, какой он видел в старых книгах у верных домашних собак.

Жарль отвел глаза в сторону и снова заметил то же самое лицо, теперь уже третье в шеренге. Это было лицо женщины.

Заходящее солнце отбрасывало длинные тени на Большую Площадь. Толпа прихожан становилась все реже. Остались только небольшие очереди людей, ждущих, что же написано для них в рабочих листах. Тут и там прихожане в грубой одежде собирали свои товары — то, что они сделали сами дома и принесли сюда на продажу или обмен, — и тащили их сами или везли на мулах в свои секторы. Некоторые были в примитивных широкополых шляпах, другие уже натянули на себя серые капюшоны, хотя вечерняя прохлада еще не наступила.

Глядя на секторы прихожан Мегатеополиса, Жарль вспомнил виды городов Темных Веков, или — как они назывались в период Ранней Цивилизации — Средних Веков. Подобно тем городам, дома Мегатеополиса были в основном одноэтажные, почти без окон.

И хотя Жарль был жрецом только Первого Круга, он понимал, что такое сходство не случайно. Иерархия не терпит простых совпадений. У нее для всего есть причины.

Мимо него проковыляла какая-то карга в лохмотьях и конусообразной шляпе. Прихожане все отстранялись от нее. Какой-то мальчик закричал:

— Мать Джуди! Ведьма! Ведьма! — и, запустив в нее камнем, убежал.

Но Жарль слегка улыбнулся ей. И она улыбнулась ему в ответ. Это была скорее гримаса, чем улыбка: сморщенные губы искривились над беззубыми деснами, ее крючковатый нос почти коснулся острого подбородка. Затем она пошла своим путем, нащупывая палкой дорогу.

В другом направлении Мегатеополис был совсем иным. Там возвышались сверкающие здания Святилища, неповторимая громада Собора, который выходил фасадом на Большую Площадь.

Жарль смотрел на Великого Бога, и сквозь гнев в его душу стал прокрадываться страх, который этот идол разбудил в нем еще в те времена, когда он был всего лишь сыном прихожанина, задолго до того, как он прошел тесты и стал постигать тайны жрецов. Мог ли Великий Бог увидеть такой святотатственный гнев своими глазами, своими огромными, слегка прищуренными глазами? Но такая слепая вера непростительна даже для новичка Иерархии.

И без Великого Бога Собор являл собой грандиозное сооружение с огромными колоннами, высокими окнами. Но там, где можно было ожидать шпиль или пару башен, вырастала фигура Великого Бога, будто скульптура человека по пояс, внушающая трепет своей надменностью. Она была частью самого Собора. Тяжелые складки мантии, спадая вниз, переходили в колонны Собора. И сам Собор, и скульптура сделаны из того же серого пластика.

Он доминировал над всем Мегатеополисом, как какой-то невообразимый кентавр. Трудно найти аллею в городе, где можно было бы укрыться от его всевидящего взора и не видеть надменного лица и светящегося голубого нимба вокруг головы.

Каждый ощущал, что Великий Бог рассматривает всякого, проходящего по Большой Площади, и в любой момент может нагнуться и взять человека в руку для более внимательного изучения.

Но эта массивная фигура не пробуждала в Жарле ни капли гордости за величие Иерархии, за то, что ему выпало счастье быть избранным, стать частью ее. Нет, гнев его рос, становился оболочкой для всех его остальных эмоций, такой же красной, как красная мантия, которую он носил.

— Шарлсон Наурия!

Жарль вздрогнул, когда Брат Хулиан произнес это имя. Но теперь момент настал. Жарль почувствовал, что он должен посмотреть на нее. Каждый жрец при вступлении в сан испытывал большие трудности в том, чтобы разорвать все связи, соединяющие его с прихожанами, — с семьей, с друзьями и больше, чем с друзьями. Теперь он был перед фактом: Наурия никогда не станет для него кем-то близким.

Как и он для нее, пронеслось у него в мозгу, когда он повернулся, чтобы посмотреть в ее лицо. Кажется, она не узнала или не заметила его, хотя, если не считать его мантии и выбритых щек, он остался внешне прежним.

Она стояла спокойно, не нервничая, как мужчины. Лицо ее, кажущееся бледным из-за массы темных волос, совершенно не выражало эмоций — это была даже лучшая маска, чем его лицо.

Что-то из-за того, как она держала свое тело, откинув назад плечи, из-за затаенной глубины ее зеленых глаз пробило оболочку его эмоций и поразило сердце.

— Дочь моя, Наурия, — многозначительно протянул Хулиан, — у меня для тебя хорошие вести. Великая честь для тебя. В течение следующих шести месяцев ты будешь прислуживать в Святилище.

Она не проявила никакой реакции, выражение лица ее абсолютно не изменилось, она только задержала ответ на несколько секунд.

— Это слишком большая честь. Я недостойна. Такая работа не для таких, как я, простых ткачих.

— Это верно, — важно сказал Хулиан, покачивая лысой яйцевидной головой в узком туннеле воротника. — Но Иерархия, если захочет, может возвысить тебя и сделать достойной святого труда. Радуйся, дочь моя. Радуйся.

Голос ее остался таким же спокойным.

— И все же я недостойна. Я знаю это своим сердцем. Я не могу выполнить это.

— Не можешь, дочь моя? — Внезапно голос Хулиана стал жестким. — Ты хочешь сказать — «не будешь»?

Наурия кивнула еле заметно. Все прихожане выпучили на нее глаза и прекратили нервно помаргивать.

* * *


Маленький мягкий рот Брата Хулиана превратился в узкую щелочку. Рука в красной перчатке резко смяла рабочий лист.

— Ты понимаешь; что ты делаешь, дочь моя? Ты понимаешь, ведь ты отказываешься подчиниться приказу Великого Бога, которому служит Иерархия?

— Я знаю своим сердцем, что недостойна. Я не могу.

На сей раз кивок был решительным. Снова Жарль почувствовал, как его кольнуло в сердце.

Хулиан вскочил со скамьи, на которой сидел с Жарлем.

— Ни один прихожанин не может судить действия Иерархии, так как они всегда правильны. Я чувствую, что здесь не просто упрямство, не просто сознание своей ничтожности. Есть только один тип прихожан, который боится войти в Святилище. Я чувствую в тебе ведьму! — драматически провозгласил он и ударил себя в грудь ладонью.

Мгновенно его красная мантия раздулась, окружив его оболочкой, не касаясь его тела ни в одной точке. Эффект был поразительным. Брат Хулиан словно превратился в раздувшегося красного голубя и над его бритой головой зажегся фиолетовый нимб.

Лица прихожан еще больше побледнели. Но Наурия слабо улыбнулась, и ее зеленые глаза, казалось, проникали в Жарля.

— И это легко доказать, — продолжал торжественным тоном раздувшийся жрец.

Хулиан быстро шагнул вперед. Его рука в красной перчатке стиснула плечо девушки, даже не коснувшись era Но Жарль видел, как ее лицо исказилось гримасой боли. Она прикусила губу. Затем красная перчатка рванулась вниз, разрывая ткань одежды и обнажая плечо.

На белой коже виднелись три круглые метки. Одна из них горела злым красным цветом. Остальные тоже стали загораться.

Жарлю показалось, что Хулиан удивился: увидев красные метки, он некоторое время колебался, затем, взяв себя в руки, завопил:

— Ведьма! Вот доказательства!

Жарль неуверенно встал. Гнев уже полностью овладел им. Он ударил в свою грудь, почувствовав, как внутреннее давление мягко сдавило тело, а мантия раздулась. Уголком глаза он заметил фиолетовый нимб. Затем он ударил кулаком в шею Брата Хулиана.

Удар не достиг цели, но Брат Хулиан упал и покатился по земле, как шар, красный резиновый шар.

Жарль снова ударил себя в грудь. Мантия опала, и нимб исчез. В это мгновение гнев его взорвался, сжег маску загадочности на его лице.

Пусть они проклянут его! Пусть они ослепят и оглушат его, лишив общения, пусть волокут его в подвалы под Святилищем! Иерархия довела его до сумасшествия, так пусть она узнает, что это такое!

Он вскочил на скамью, поднял руки, требуя внимания.

— Прихожане Мегатеополиса!

Это остановило разбегающуюся в панике толпу. Глаза всех обратились к нему. Люди не могли понять, что случилось, но когда вещал жрец, каждый должен был слушать.

— Вам говорили, что невежество — добро. Я утверждаю, что это — зло. Вас учили, что размышление — это зло. Я утверждаю, что это — добро. Вам внушали, что ваше предназначение — это работать с утра до ночи, пока ваши спины не будут разламываться от усталости, а руки не смогут держать инструменты. Я утверждаю, что предназначение каждого человека — добиваться хорошей, радостной жизни. Вы позволили жрецам править вами. Я говорю вам: вы должны править собой сами! Вы верите, что жрецы обладают сверхъестественным могуществом. Я считаю, что жрецы не обладают ничем, чего не было бы у вас. Вы верите — жрецы избраны свыше, чтобы передавать приказы Великого Бога. Но если Бог и существует, вы своим невежественным сердцем знаете о нем больше, чем самый высокопоставленный архиепископ! Вам внушали, что Великий Бог правит Вселенной — Небом и Землей! Я утверждаю: Великий Бог — фальшивка!

Как удары хлыста, эти короткие фразы разлетались по всей Большой Площади. Все глаза устремились на Жарля. Слова его были непонятны. Но они совсем другие, чем те, которые обычно произносили жрецы. Люди испугались. Но что-то притягивало их к Жарлю. Со всех концов Площади прихожане, не слушая приказов своих жрецов, ошеломленных происходящим, потихоньку тянулись к Жарлю.

И Жарль в замешательстве смотрел на народ. Он был уверен, что его сразу заставят замолчать. Он только хотел сказать то, что сможет успеть в эти короткие мгновения свободы.

Но удара не последовало. Ни один жрец не бросился к нему, все вели себя так, как будто не происходит ничего необычного. И Жарль продолжал:

— Прихожане Мегатеополиса! То, о чем я собираюсь просить вас, сделать трудно. Труднее, чем работа на шахте, хотя я не попрошу вас даже шевельнуть пальцем. Я хочу, чтобы вы выслушали мои слова, убедились в том, что они правдивы, сделали свое заключение об услышанном и действовали в соответствии со своим суждением. Вы вряд ли понимаете, о чем я говорю, но тем не менее выслушайте меня. Чтобы убедиться в правдивости моих слов, подумайте о своей жизни и сравните реальную картину с тем, что вам преподносят. Вы должны решить для себя, хотите ли вы или не хотите такую жизнь, если поймете, что вся она построена на обмане. Я знаю, жрецы будут убеждать вас в том, что я лгу. Не верьте жрецам! Забудьте, что на мне красная мантия! И слушайте, слушайте.

Теперь уже удар последует. Они не могут позволить ему говорить дальше. Невольно он поднял глаза на Великого Бога. Но этот суровый идол обращал внимание на Площадь и людей на ней не больше, чем обратил бы человек на муравьев, суетившихся под его ногами.

— Все вы знаете историю Золотой Эры, — снова заговорил Жарль, и голос его вибрировал. — Вы слышите ее каждый раз, войдя в Собор. О том, как Великий Бог дал божественные силы всем людям, чтобы они могли жить, будто в раю, — без трудов и забот. О том, как люди, обуреваемые жадностью, хотели получить все больше и больше, грешили и жили в разврате и грехе. О том, как Великий Бог сдерживал свой гнев, ожидая, что люди одумаются. Но люди в своем дьявольском тщеславии решили завоевать небеса и все звезды. И тогда Великий Бог поднялся в гневе и, руководствуясь мудростью, отобрал тех немногих, что не грешили и всегда жили по его законам, создал из них Иерархию и наделил их силой, еще более могущественной, чем раньше. Остальных, тех, кто грешил, он швырнул вниз, в грязь и пыль, дал Иерархии власть над ними, позволил ей применять силу против тех, кто осмелится ослушаться приказа. Затем Бог велел, чтобы Иерархия из каждого поколения отбирала тех, кто может стать жрецами, а остальных приказал оставить в невежестве под ласковым, но непреклонным руководством жрецов, входящих в Иерархию.

Жарль помолчал, посмотрев в лица прихожан.

— Все это вы знаете, но ни один из вас не знал настоящей правды.

Гнев уже прошел у Жарля, и он понял, что может идти в Святилище и спускаться в сырые подвалы: такая тупая реакция была у прихожан. Он видел, что они ни слова не поняли из произнесенного им. Сначала они были в замешательстве, но слушали внимательно, как всегда. Они внимали точно так же, как слушали, когда их направляли на работу. Они поняли Жарля буквально, предполагая, что их ждет работа еще более трудная, чем на шахтах. Рассказ о Золотой Эре немного возбудил их. Это было им чуть знакома. Но последняя его фраза не пробудила их, и снова они перешли в состояние тупого ожидания.

А что еще он мог ждать от них? Если бы хоть в одного прихожанина он смог заложить семена сомнения.

— Да, Золотая Эра была. Это правда. Хотя, насколько я знаю, известен там и труд, были и печали. Но зато люди имели там немного свободы и желали получить еще больше. Но ученые испугались… Но вы даже не знаете, кто такие ученые! Верно? Мало кто из вас знает, что такое доктор, судья, адвокат, учитель, политик, художник… Ибо для вас это все жрецы. Они объединили все профессии, все привилегированные классы в одном. Но вы даже не понимаете, что такое жрец! Религия и поклонение Богу существовали всегда — и в Золотой Эре, и раньше. Существовали до тех пор, пока человек своими руками и своим мозгом не поколебал эту веру и не завоевал всю планету! И жрецы тех эпох имели дело только с моральной и духовной жизнью человека; тогда духовные мужи были мудры и добры. Все остальное они оставляли людям других профессий. И они не применяли силу. Но сейчас я говорю не об этом. Я хочу рассказать вам об ученых и о том, как закончилась Золотая Эра. Ученый — это мыслитель. Он размышляет об устройстве мира. Он наблюдает за миром. И, поняв основные закономерности, он старается использовать их для пользы человека. Вы видите, никакой магии. Никаких сверхъестественных сил. Только наблюдение, размышление, работа.

Он уже перестал удивляться тому, что его заставили замолчать. Жарль только думал, как найти правильные слова, сделать так, чтобы они проникли в души, в ум, высекли хотя бы искру в этих безучастных лицах.

— Ученые Золотой Эры боялись, что люди вернутся во времена варварства и невежества, тогда их позиция привилегированного класса окажется под угрозой. Ученые решили: им нужно захватить контроль над миром. Но они не могли осуществить это, поскольку не были борцами. Поэтому они надумали создать новую религию, подобную старой, но поддержанную силой науки. В старых религиях проклятья действовали через разум человека. В той религии, которую предложили создать ученые, — через силу. Вам нужны доказательства. Вы получите их.

Его рука скользнула по мантии от ворота до самого низа. Появилась щель. Жарль быстро вышел из мантии. Почти все прихожане подались в ужасе назад. Видеть жреца без мантии — то же святотатство. Правда, жрец сам пошел на это. Но все равно прихожане могут быть наказаны.

— Вам всегда говорили, что от жреца исходит божественная аура, которой он может управлять с помощью своей воли. Смотрите!

Он ударил по груди пустой мантии. Мгновенно она надулась, как шар. Жарль оттолкнул ее от себя, и она, покачиваясь, поплыла по воздуху. Прихожане, толкаясь, пятились от нее, чтобы она не задела их.

Пустая мантия застыла примерно в двух футах от земли и плавно покачивалась. Сейчас она походила на раздутого жреца, даже с красными перчатками, только не было бритой головы под фиолетовым нимбом. А все прихожане знали, что нимб — это не что иное, как видимый знак священных мыслей жреца.

Охваченная паникой толпа старалась держаться подальше, на расстоянии, которое им казалось безопасным и символизирующим их почтение.

Слова Жарля стали горькими, как лекарство:

— Может быть, вы можете подняться в рай Иерархии таким же способом, как пытается сделать это мантия? Я не знаю другого способа. Разве вы не поняли, что это фокус? Загляните внутрь мантии. (Один прихожанин ахнул в ужасе, полагая, что это приказ.) И вы увидите там целую сеть тонких проводов. Зачем Великому Богу провода? Нет, в мантии собран билатеральный многофункциональный излучатель поля. Это поле защищает жреца и увеличивает силу его слабых рук и пальцев, так что они становятся сильнее, чем у кузнеца! И поле же создает этот нимб. Не пяльте глаза не него, открыв рты, дураки! Это же все мошенничество! Как я мог постичь все это? — почти кричал Жарль. — Это вы должны были задать мне этот вопрос. Мне обо всем рассказали жрецы! Знаете ли вы, что происходит с человеком, когда он проходит все тесты и вступает в Иерархию? — Может, хоть этим ему удастся пробудить любопытство в их тупых мозгах. — С ним происходит очень многое, но я расскажу только одно. Ему повторяют — не сразу, маленькими дозами, — что Великого Бога вовсе нет! Что правят миром жрецы! Долг жрецов — помогать ученым, и ученые мужи по справедливости пользуются выгодами своего положения. Неужели вы не понимаете? Все, что задумали ученые в Золотую Эру, работает сейчас. Их новая религия завоевала мир. И как только они смогут ухватить мир за горло покрепче, они будут делать с ним, что захотят. Для себя они создали небольшой рай на земле. Чтобы найти модель мира, в котором должны жить вы, ученые совершили путешествие в далекое прошлое, в Средние Века, и выкопали там одну штуку, которая называется рабство. Да, они немного почистили его, придали вид законности, но рабство осталось рабством. Это именно то, что им нужно, — держать мир в страхе, невежестве, с вечно согнутой спиной, в безотказном подчинении. Да, они избежали скатывания мира в период варварства. Но вернулись к рабовладельческому строю. В Средние Века была еще одна специфическая особенность, которую мы имеем и сегодня. При обучении мне ничего не говорили об этом, но я и сам догадался о колдовстве! Не пугайтесь, идиоты! Это же еще один из их фокусов. Колдовство было неотъемлемой частью старой религии, ведь оно пробуждало в людях самые примитивные страхи и суеверия. Ученые решили, что колдовство необходимо для их религии. Поэтому они позволили нескольким полоумным старухам, вроде матери Джуди, бродить по городу, творить заклинания, готовить любовное зелье и прочее. Это просто средство усилить суеверие среди вас, запугать вас. И избавляться от неугодных, объявляя их колдунами. Как, например, жрец Хулиан объявил ведьмой эту девушку.

Он поискал глазами Шарлсон Наурию, но не нашел в толпе ни ее, ни Брата Хулиана. Наступал вечер. Бледные лица стали расплываться в полумраке. Он понял, что солнце село. Холодный ветер подул с холмов, и ему стало холодно. Он ведь был почти раздет.

И все же Иерархия не оставила его демарш без внимания. Вокруг Площади стояли по двое жрецы — тени цвета старого вина в наступающих сумерках.

Жарль заметил признаки чего-то более необычного, чем просто любопытство невежественных зевак, на нескольких лицах прихожан, белевших перед ним. И как человек, оберегающий слабенький огонек в холодной снежной пустыне, то единственное, что отделяет его от смерти, так Жарль старался аккуратно раздуть искорку того понимания, которое, ему казалось, он заметил, хотя это, может быть, только обман зрения в полумраке.

— Многие из вас слышали, почему Шарлсон Наурия обвинена в колдовстве. Ей приказали прислуживать в Святилище, но она отказалась. И тогда жрец Великого Бога приблизился к ней и с помощью излучателя поля сделал колдовские знаки на ее плече, прежде чем сдернул с нее ткань одежды. Все вы можете предположить, почему Наурия отказалась. Вы все знаете, кто там живет.

Он показал на маленькую темную улицу, ведущую к Святилищу. Все взоры устремились в том направлении.

— Падшие сестры, так их называют. Девушки, отобранные Иерархией для служения в Святилище, которые затем так нагрешили, что Великий Бог не мог позволить им остаться в Святилище или вернуться домой, чтобы они не развращали невинных. И поэтому милосердный Бог дал им место, где они могут жить отдельно от всех. — Голос его наполнился иронией. — Вы-то знаете! Некоторые из вас посещали их, когда получали разрешение жрецов.

При этих словах по толпе прошел слабый шепот.

— Кто забирает ваших самых красивых девушек в Святилище, прихожане Мегатеополиса? Кто посылает вас на работу на шахты, на поля, на дороги, где вы с утра до ночи гнете спины?

Снова раздалось перешептывание, но уже нарастал гнев, что становилось опасным. По краям площади вспыхнули фиолетовые нимбы, темно-красные тени раздулись.

Жарль сразу заметил это.

— Видите, они включили поле? Обеспечивают себе безопасность. Они боятся вас, прихожане, смертельно боятся. Пользуясь своим полем, увеличивающим силы, они могли бы возделать весь мир, выткать на нем паутину прекрасных дорог, выкопать тысячи шахт. И ни один человек даже не взял бы в руки кирку или лопату. И вам рассказывают еще одну небылицу: когда Иерархия очистит человечество, Великий Бог создаст новую Золотую Эру, где не останется места греху. Я спрашиваю вас, особенно стариков, не отодвигается ли с каждым годом все дальше наступление Новой Золотой Эры? Сейчас она уже просто стала чудесным несбыточным сном, сказкой, которой убаюкивают младенца, чтобы он быстрее уснул, в то время как его родители устали до полусмерти на тяжелой дневной работе. Может быть, ученые и предполагали когда-нибудь создать Новую Золотую Эру; тогда исчезнет угроза перехода людей в варварство. Но жрецы думают только об одном: как бы сохранить свою власть до тех пор, пока существует человечество, пока не погаснет солнце, пока не замерзнет земля!

И вдруг Жарль осознал, что перешептыванье прекратилось, что никто его не слушает и все смотрят вверх, откуда разливалось голубое сияние, освещающее их лица: они казались толпой утопленников.

И он посмотрел тоже туда.

Великий Бог наклонился вперед, заслоняя собою первые звезды. Его гигантское лицо смотрело прямо на Площадь, его голубой нимб светился грозно и торжественно.

— Вот их самый главный фокус! — крикнул Жарль. — Всемогущий Бог. Божественный Автомат!

Но его уже никто не слушал, и он замолчал. Зубы его стучали от холода. Он обнял себя руками, чтобы немного согреться.

«Вот оно, — думали прихожане, — это была проверка. Как мы сразу не догадались? Мы не должны были слушать. Мы не имели права подходить. И теперь мы будем прокляты за наш грех, величайший из грехов — даже подумать что-либо плохое об Иерархии».

Рука Великого Бога протянулась вниз. Вытянутый указательный палец, толстый, как бревно, указывал на скинутую мантию Жарля, которая все еще парила в воздухе.

Потрескивающее голубое сияние скользнуло от нимба по его горообразному плечу, по руке и вырвалось молнией с конца пальца. Мантия засветилась, раздулась еще немного, затем взорвалась с оглушительным треском, как рыбий пузырь в огне.

Этот звук и дождь огненных искр будто разбудил толпу, застывшую в ужасе. Толпа рассыпалась, все бросились бежать в узкие темные улицы, ведущие с Площади. Все равно куда, лишь бы отсюда.

Потрескивающая молния медленно направилась к скамье, на которой еще стоял Жарль, расплавляя по пути булыжники, оставляя огненно-красный след — издавна известный как знак Гнева Великого Бога.

Жарль ждал.

И вдруг его накрыла чернота, он словно оказался под гигантскими черными крыльями. И затем жрец-ренегат оказался в странной сфере, сотканной из мрака, сквозь который его обнаженное тело еле просвечивало.

И эта странная сфера имела форму двух громадных когтистых лап, сомкнутых вместе.

Голубой луч от пальца Великого Бога коснулся черной сферы, прошелся по ней, рассыпая искры.

Сфера как бы поглощала энергию луча и становилась менее темной.

Луч превратился в столб голубого сияния. На Площади стало светло как днем, волны горячего воздуха поднимались вверх.

И все же Жарль не мог ничего поделать со сферой, представляющей собой сомкнутые лапы.

Можно было даже рассмотреть фигурку жреца внутри, чудесным образом оставшегося живым в самом сердце пламени.

И тут раздался громоподобный голос, который словно задул весь горячий воздух с Площади, остановил разбегающихся прихожан и заставил их обернуться туда, где разыгрывался внушающий ужас спектакль борьбы огня и мрака.

— Бог Зла отрицает Великого Бога!

— Бог Зла берет этого человека себе!

Затем раскаты сатанинского хохота потрясли даже само Святилище.


Глава вторая


— Брат Жарль начал собирать толпу на Большой Площади, ваше преосвященство.

— Прекрасно! Когда он закончит, пришли мне отчет в Высший Совет.

Брат Гонифаций, архижрец Седьмого Круга, глава секции Реалистов в Высшем Совете, улыбнулся, но улыбка не получалась на бледной маске его лица. Он привел в действие бомбу, которая должна взорвать Высший Совет, вывести его из состояния благодушия: и Умеренных с их дурацкими компромиссами, — и Реалистов с их ослиным консерватизмом.

Его маленький опасный эксперимент начался, и его уже не остановить. Пусть Брат Фрезерис и остальные Умеренные вопят сколько хотят, но потом.

Ведь потом, когда все кончится, Брат Жарль будет мертв, сожженный священным Гневом Великого Бога, поучительный пример для прихожан и неудовлетворенных молодых жрецов. А Гонифаций объяснит Высшему Совету, сколько жизненно важной информации получено при изучении искусственного кризиса, который он вызвал.

Да, человек живет по-настоящему только в такие времена, как эти! Иметь власть хорошо, но еще лучше, когда можешь использовать ее, рискуя. А использовать ее в борьбе с врагом, возможно, таким же сильным, как и ты, лучше всего.

Он поправил отделанную золотом алую мантию, приказал дверям открыться и вошел в Комнату Высшего Совета.

В дальнем конце ее на возвышении стоял длинный стол, и все места вокруг него были заняты. Кроме одного.

Гонифацию нравились эти долгие секунды, когда он шел к своему месту, а все остальные уже ждали era Ему нравилось осознавать: они ведь наблюдают за каждым его шагом, надеясь, что он хоть раз споткнется или поскользнется на полу. Нравилось думать, что все они бросились бы на него, как взбесившиеся коты, если бы проникли хоть чуть-чуть в тайны его темного прошлого.

Эти долгие секунды под критическими взглядами Высшего Совета! Да, ни один другой архиепископ не способен понять, не способен оценить происходящего. Это то, что он не позволит даже десятку Жарлей отобрать у него. Возможность упиваться — в самом прямом смысле — могуществом и славой Иерархии, самого стабильного правительства, которое когда-либо знал мир. Единственное правительство способно оценить сильного человека, делающего все для укрепления могущества правительства. Оно создано на лжи, как, впрочем, и любое другое правительство, подумал Гонифаций, оно лучше других приспособлено для решения самых сложных проблем человеческого общества. И оно было устроено так: чем большее могущество получал любой член элиты жрецов в борьбе с остальными, тем крепче он связывал себя с целями и благосостоянием этой элиты.

В минуты, подобные этим, Брат Гонифаций становился ясновидцем. Он мог проникать взглядом сквозь толстые стены цвета серого жемчуга и видеть Святилище, ощущать его непрерывную интеллектуальную и исполнительную активность. Затем за Святилищем он видел тщательно возделанные поля, а дальше по всей Земле сверкающие стены других Святилищ — маленьких и скромных деревенских, роскошных и огромных городских. В каждом городе существовала Большая Площадь, Собор и Божественный Автомат, возвышающийся над городом. И это было везде — и на континентах за голубыми океанами, и на многочисленных островах, и в безмолвных Гималаях, и в ледовых пустынях Антарктиды.

Везде выполняли свою работу люди в алых мантиях — жрецы. Святилища, как паутина, оплели весь мир.

Пройдя больше половины пути к своему месту, Гонифаций позволил своему воображению вернуться из путешествия. Сейчас он окинул мысленным взглядом структуру социальной пирамиды, вернее, конуса. Сначала широкое основание, прихожане, необходимый, почти не обладающий разумом фундамент. Затем тонкая изолирующая прослойка дека нов. Жрецы первых двух Кругов — новички в Иерархии. Их количество составляет семь восьмых от всего количества жрецов. Затем конус быстро сужается — это идут следующие Круги. Жрецы каждого Круга имеют свои специфические интересы и обязанности. И, наконец, очень маленький Седьмой Круг, состоящий из жрецов высшего ранга.

А на вершине конуса — архиепископы и Высший Совет.

И на Вершине всего, независимо, знают ли высшие жрецы об этом или нет, хотят этого или нет, на вершине конуса он сам — Брат Гонифаций.

Он уселся в свое кресло и спросил, хотя знал ответ:

— Какое дело у нас сегодня?

Ему ответил хорошо поставленный голос клерка Второго Круга:

— Дело, которое вы, Ваше Преосвященство, назвали делом Перепуганных Жрецов.

Гонифаций почувствовал, как будто волна беспокойства пробежала вокруг Стола Совета. Это было одно из тех фантастических дел, которое не укладывалось в установленные процедуры и потому требовало длительных дискуссий. Уже в течение двух дней Высший Совет занимался разбором этого дела.

— Что скажете, Братья? — спросил он спокойно. — Может, нам стоит собрать всех их вместе? Пусть им будет стыдно, когда они выслушают эту чушь друг от друга.

— Вряд ли это находится в согласии с психологической практикой, — заметил Брат Фрезерис. Голос его по силе и красоте напоминал звучание органа на средних регистрах. — Мы можем вызвать массовую истерию.

Гонифаций вежливо кивнул:

— Ты используешь слишком сильные выражения, чтобы обрисовать ситуацию.

Он снова обвел стол вопрошающим взглядом.

— Собрать их вместе! — настаивал союзник Гонифация реалист Джомальд. — Иначе мы просидим тут всю ночь.

Гонифаций посмотрел на старейшего члена Совета Брата Серциваля, чьи седые волосы, недавно побритые, подернули серебром желтый пергаментный череп.

— Вместе, — процедил Брат Серциваль через презрительно изогнутые тонкие губы. — Старый Фанатик!

Но во всяком случае предложение Гонифация принято.

— Все это неважно, — пробормотал Брат Фрезерис, движением руки как бы отодвигая это дело в сторону. — Я просто хотел избежать ситуации, которая может смутить тех из вас, кто недостаточно подготовлен психологически.

Клерк передал необходимые приказы.

Пока они ждали, Брат Фрезерис, глядя на свои руки, сказал очень осторожно:

— Меня информировали, что на Большой Площади беспорядки.

Гонифаций не взглянул на него.

— Если произойдет что-то серьезное, наш слуга Брат Дет сообщит вам.

— Твой слуга, Брат, — поправил Фрезерис.

Гонифаций промолчал.

Через боковую дверь ввели толпу жрецов. С первого взгляда они ничем не отличались от жрецов Святилища Мегатеополиса, но члены Совета по манерам, по способу носить мантию сразу поняли, что это жрецы из провинций.

Они встали перед столом Совета, приниженные, перепуганные.

Эта толпа только подчеркивала огромное помещение Зала Совета с его серыми стенами и высокими потолками.

— Ваши преосвященства, — начал щуплый человек, наверное, впитавший в себя что-то от бесчисленных возделанных полей, на которых никогда не работал. — Я считаю, то, что я скажу, покажется невероятным здесь, в Мегатеополисе. — Он говорил прерываясь, глаза его непрерывно двигались, пока не уставились в потолок. — Здесь вы можете, если захотите, превратить ночь в день. Но там, откуда мы все, по-другому. Там наступившая ночь царит над всем, а тишина опускается на город и стискивает его в своих объятиях…

— Не нужно эмоций, человек! Факты! — прервал его Фрезерис.

— Факты, — вдруг рявкнул Серциваль.

— Это… это волки, — сказал щуплый жрец почти с вызовом. — Я знаю, что их сейчас нет и о них можно прочесть только в старых книгах. Но мы видим их по ночам. Дымчато-серые, такой же окраски, как эти стены, большие, как лошади, с красными глазами. Они бегают стаями по полям, — как облако серого тумана, заходят в город, бродят вокруг Святилища. И если пара жрецов выходит на улицу, они гонятся за жрецами. Палец Гнева не может повредить им. Они просто увертываются от луча света, оставаясь все время в тени. Уверяю вас, ваши преосвященства, что все прихожане и новички сходят с ума от страха. И еще ночью к нам в кельи что-то приходит!

— Я знаю! — истерически вскрикнул другой жрец. — Холодные, мохнатые, они забираются в одежды и трогают лица. Они легкие, как воздух, так что ты даже не понимаешь, во сне ли это происходит или наяву, а они в это время своими тонкими голосами твердят тебе в уши то, что даже страшно повторить. Но когда наступает утро и ты пытаешься схватить их, они ускользают. Но все же они были ночью, холодные, мохнатые. Они покрыты волосами, волосами, как у человека.

Третий жрец, высоколобый, похожий на школьного учителя, услышав это, побледнел еще больше.

— Я именно это и ощущал! — нервно воскликнул он. Глаза его смотрели куда-то вдаль. — Мы с Братом Голдуином пришли обыскивать дом, который подозревали в сокрытии пряжи, предназначенной для Иерархии. Это плохие прихожане, и хуже всего дочь — бесстыдная девица! Но я знаю все их штучки и быстро нашел нишу в стене. Открыв ее, я стал ощупывать внутреннюю часть. Эта рыжеволосая шлюха улыбалась мне самым наглым образом. Я нащупал рулон ткани и просунул руку дальше, чтобы захватить и вытащить кусок. И вдруг я почувствовал что-то живое. Оно двигалось. Холодное, мохнатое, живое, хотя там было пространство не более четырех дюймов шириной. Мы сломали внутреннюю стену и никого не нашли там. В наказание мы обложили дом дополнительным налогом, а затем нашли ведьмины знаки на дочери, поэтому мы послали ее на шахты вместе с мужчинами. Одно я не забуду никогда. Когда я вытащил руку из ниши, под ногтями у меня оказалось два волоса, такие же рыжие, как волосы этой девки. И теперь, когда я сплю, я все время ощущаю эти существа, тонкие паучьи лапы на моих ладонях.

Теперь развязались все языки. Перепуганные жрецы кричали со всех сторон. Один голос прорезался над остальными:

— Говорят, что они делают ведьмины знаки!

Роскошно одетый архиепископ презрительно рассмеялся мелодичным голосом. Но в смехе его ощущалась нервозность.

Брат Фрезерис улыбнулся, подняв брови, будто говоря: «Я же предупреждал, что будет массовая истерия».

— Я же сказал, что здесь, в Мегатеополисе, все это покажется нереальным, — снова заговорил первый оратор, тон его был извиняющийся, но все же в нем ощущался вызов. — К нам присылали жреца Пятого Круга для расследования, когда получили наши первые рапорты. Он увидел то, что видели мы. И он не сказал ничего, а на следующий день уехал. Если он выяснил что-то, то мы ничего не узнали об этом!

— Мы ждали, что Иерархия защитит нас!

— Мы хотим знать, что собирается предпринять Иерархия!

— Говорят, — снова начал тот, кто кричал о ведьминых знаках, — что существует Черный Высший Совет, подобный Высшему Совету, да простят меня ваши преосвященства. И Черная Иерархия, организованная, как наша, но служащая Сатане, Богу Зла!

— Да, — эхом откликнулся первый жрец, — я хочу знать об этом! Вдруг мы, утверждая, что где-то существует реальный Бог, каким-то образом разбудили настоящего Сатану? Что тогда?

Гонифаций выпрямился и начал говорить охваченной ужасом толпе жрецов. В его голосе не хватало музыкальности голоса Фрезериса, но ощущалась каменная твердость.

— Тихо! Или вы разбудите настоящего Дьявола! Дьявола нашего гнева!

Он посмотрел на членов Совета.

— Что будем делать с этими идиотами? — спросил он.

— Выпороть их! — рявкнул Серциваль.

Маленькие глазки его злобно сверкали.

— Выпороть их! За то, что они оказались такими трусами перед кознями Сатаны!

Жрецы беспокойно зашевелились. Фрезерис поднял глаза к небу, будто такое решение казалось ему невыносимо варварским. Но Гонифаций вежливо кивнул, хотя это не выражало согласия. Он размышлял, насколько глубоко Серциваль и другие фанатики верят в существование Великого Бога и вечного соперника Бога — Зла Сатаны.

Разумеется, это только поза с их стороны, но, возможно, существует и вера в глубине подсознания. Не слепая вера, рожденная невежеством прихожан, а вера, возникшая от самогипноза, существующего годы обладания могуществом Иерархии, могуществом, которое уже стало казаться им, пришедшим свыше, сверхъестественным. К счастью, фанатиков мало. Их даже нельзя было назвать партией. Только один в Высшем Совете, своей надменностью он никогда не завоюет себе сторонников. Но даже этот старый дурак может оказаться полезным. Он был кровожаден и вполне мог служить инструментом для выполнения исключительных мер. К тому же фанатики служили противовесом партии Умеренных, что позволяло Реалистам Гонифация осуществлять почти полный контроль за ситуацией.

Но эти бедняки из провинции не фанатики. Далеко не фанатики. Если бы они хоть немного верили в Великого Бога, любого Бога, они бы не были так напуганы. Гонифаций поднялся, чтобы выпроводить их.

Но его прервали. Высокие двери Зала Совета открылись. В зал ворвался жрец, в котором Гонифаций узнал одного из Умеренных Фрезериса.

При приближении к столу Совета у него отсутствовала почтительность. Он почти бежал.

Гонифаций ждал.

Жрец, тяжело дыша от непривычного напряжения, протянул что-то Фрезерису, который быстро посмотрел записку.

Он тут же поднялся и обратился прямо к Гонифацию так, что все слышали:

— Мне сообщили, что жрец Первого Круга святотатствует перед толпой прихожан на Большой Площади. Твой слуга Дет приказал не вмешиваться в происходящее. Я требую, чтобы ты перед Советом объяснил свои действия.

— Так кто же вызывает массовую истерию, Трат? — быстро ответил Гонифаций. — Твоя информация неполна. Стоит ли мне объяснять все перед теми, кто не сможет ничего понять? — Он указал на провинциальных жрецов. — Или, может, стоит сначала покончить с этим делом?

И прежде чем члены Совета опомнились, он стал говорить:

— Жрецы из провинциальных Святилищ! Вы сказали, что ваши рассказы покажутся нереальными здесь, в Мегатеополисе. Это неправда. Нереального не существует ни здесь, ни в другом месте. Сверхъестественное нереально, и, значит, оно не существует.

Разве вы забыли то основное, чему вас учили в Первом Круге? Все сущее создано без души и без цели из элементарных частиц, электронов. И только нейтронные клетки нашего разума вкладывают во все цель и душу. А все ваши рассказы не описывают ничего реального, это все порождения ваших нейронов.

Есть много реальных вещей, которые не может сжечь палец Гнева. Напомню только о солидографе, о тенях тех волков и других существ, которых вы так боитесь. А что касается мысленных порождений, то их можно сжечь только вместе с вашими черепами, где они родились.

Кто-то из вас упомянул о ведьмах. Но разве вы забыли, что Ведьмы и прочие колдуны — это наше изобретение.

Не я должен был вам указывать на это. Это вы должны были разъяснить новичкам.

Разве Иерархия когда-нибудь предавала вас? И все же вы хотите, чтобы мы бросили все важные дела и занялись только вами, потому что вы напуганы; вам не причинен вред, вы только напуганы.

Откуда вы знаете, что все описанное вами не проверка вашего мужества, вашей твердости? Это проверка, подумайте, какими жалкими вы выглядите?

А вдруг это наши враги хотят нанести удар по Иерархии, пользуясь нашим изобретением Ведьмовства? И мы сейчас выжидаем, чтобы лучше узнать планы врага и затем нанести смертельный удар. Иерархия дважды не наносит удары.

А если это так, то элементарная стратегия требует, чтобы вы не поднимали шума и не спугнули врага.

Иерархия знает обо всем, что происходит у вас, уже давно И это глубоко беспокоит нас.

Вот все, что вам нужно знать. И вы должны были догадаться об этом с самого начала, не задавая глупых вопросов…

С холодным удовлетворением Гонифаций заметил, что паника стала исчезать. Жрецы выпрямились, уже больше похожие на людей. Все еще перепуганные, но уже своим начальством. Как это и предполагалось.

— Жрецы провинции! Вы провинились перед Иерархией, так как сразу же, как начались все эти явления в вашей провинции, вы взмолились о помощи. Было предложено, чтобы вас высекли. Я склонен согласиться. Но я также уверен, что в ваших душах сохранилось достаточно стойкости, чтобы снова не провиниться.

Иерархия держит землю в своей руке. И вы — пальцы этой руки. Мы наблюдаем за вами более пристально, чем вы думаете, и готовы вмешаться, как только любой из вас ослабит силу духа.

Возвращайтесь в свои Святилища.

Делайте то, что вы должны делать.

Призовите все свое мужество и способности.

Страх — это оружие, которое вы должны использовать против врагов, а не враги против вас.

Вас этому учили.

Используйте его!

А что касается Сатаны, то он тоже наше изобретение, наш Бог Зла, черный противник нашего Великого Бога. — Гонифаций бросил иронический взгляд на Серциваля, чтобы увидеть, как этот старый фанатик воспринял его слова. — Используйте и его тоже. Вышвырните его из своего города, если это будет необходимо. Но никогда — вы слышите? — никогда не опускайтесь так низко, ниже, чем прихожане, чтобы поверить в его существование.

И Гонифаций увидел, что его пламенные слова затронули душу жрецов, они выпрямились, готовые преодолеть свой страх. И потом послышался смех. Стены Зала Совета были толстыми и не пропускали обычных звуков жизни.

И все же эти звуки проникли — дьявольские, неестественные.

Казалось, кто-то смеется над Иерархией и над любым, кто осмеливается провозглашать, что есть и чего нет.

Жрецы провинций побледнели и сжались в тесную кучку. Надменные лица архиепископов более или менее удачно хранили на лице маску безучастия, скрывающую беспокойство, недоумение. Они лихорадочно думали, что бы это могло быть, что могло означать. Фрезерис неожиданно посмотрел на Гонифация. Старый Серциваль вдруг задрожал мелкой дрожью. Было видно, что он испытывает страх и одновременно удовлетворение.

Но именно для Гонифация этот смех прозвучал неожиданно. Мысли мелькали, как искры, в его мозгу.

И все же он старался не отвести своего взгляд от жрецов, чтобы противодействовать воздействию этого жуткого смеха. И ему удалось, хотя он видел их глаза, расширившиеся от сомнения.

Раскаты смеха прокатились последний раз, заставив содрогнуться стены.

— Аудиенция закончена, — хрипло сказал Гонифаций. — Покиньте нас.

И жрецы поспешили к выходу, путаясь в своих мантиях. Шелест мантий был похож на перешептывание.

Старый Серциваль поднялся, как древний пророк, вытянув дрожащую руку к Гонифацию.

— Это хохот Сатаны! Это наказание Великого Бога, наложенное на нас и всю Иерархию за столетия самодовольства! Великий Бог спустил на мир черного пса — Сатану!

И он рухнул в свое кресло.

Все беспокойно задвигались.

Гонифаций ощутил то же самое, что ощутил много лет назад, когда тайны его прошлого были на волосок от раскрытия.

Толстый маленький жрец протиснулся через толпу выходящих жрецов и поспешил к Гонифацию.

Гонифаций остановил его.

— Доложи обо всем Высшему Совету, Брат Хулиан!

Маленький толстый жрец открыл свой рот херувима, как рыба, выброшенная на сушу:

— Какие-то огромные черные лапы обхватили Брата Жарля и унесли его! Сатана говорил!

— Только свой рапорт — резко приказал Гонифаций. — Остальное мы узнаем от тех, кто сможет нам рассказать лучше.

Жрец отшатнулся назад, как будто ему плеснули водой в лицо. Казалось, он впервые заметил присутствие Совета. Он заговорил торопливо, глотая слова:

— Как мне было приказано, я спровоцировал жреца Первого Круга Жарля на гнев. Я сделал это, приказав прихожанке Шарлсон Наурии, на которую Брат Жарль все еще смотрит, не скрывая эмоций, отправляться на службу в Святилище. Она, как мне было известно, очень боится Святилища, и она отказалась там работать. Я обвинил ее в ведьмовстве и, схватив за плечо, сделал ведьмины знаки. Брат Жарль ударил меня. В это время мы оба были с включенными полями. Я упал на землю. Затем я…

— Твой рапорт закончен, Брат Хулиан, — прервал его Гонифаций.

В наступившей тишине голос Брата Фрезериса прозвучал еще более музыкально, чем всегда.

— Мы все услышали отчет о невообразимых событиях, направленных против стабильности Иерархии. Так что теперь мне нет необходимости требовать экскоммуникации Брата Гонифация. Каждый архиепископ потребует это вместо меня.

— Вы услышите все, а услышав, поймете, — сказал Гонифаций.

Но он почувствовал, что его слова не возымели действия. Даже на лицах Реалистов он видел подозрение и недоверие. Брат Джомальд посмотрел на него так, будто предложил:

— Партия слагает с себя ответственность за все твои проступки. Выкручивайся сам, если можешь.

Маленький толстяк, казалось, хочет сказать еще что-то. Рот его нервно двигался. Гонифаций кивнул ему.

— Могу я кое-что добавить к моему рапорту, ваше преосвященство?

— Если это касается твоего участия в событиях.

— Да, ваше преосвященства И это очень удивило меня. Когда я сорвал одежду Шарлсон Наурии, чтобы показать ведьмины знаки, там было три пятна, хотя я уверен, что коснулся ее только двумя пальцами.

— Брат Хулиан, ты уже теперь мог бы стать жрецом Третьего Круга, если бы к своему дару наблюдать добавил дар делать выводы из увиденного. — Гонифаций с сожалением покачал головой: — Но я дам тебе шанс реабилитировать себя. В конце концов, это может быть просто совпадение. Возьми другого жреца, ибо у тебя теперь нет партнера Брата Жарля, и арестуй ведьму!

Толстяк с удивлением посмотрел на него.

— Какую ведьму, ваше преосвященство?

— Шарлсон Наурию. И тебе лучше поторопиться, если ты хочешь схватить ее!

Понимание вспыхнуло в детских голубых глазах Брата Хулиана. Он немного потоптался возле стола, затем повернулся и поспешил прочь.

Но на этот раз ему пришлось встать в сторону, чтобы пропустить входящих. Тощий вертлявый человек в черной мантии декана самоуверенно вошел в Зал Совета, сопровождаемый несколькими жрецами, что-то несущими в руках.

Он вместе со жрецами встал возле стола Совета. Это был исключительно безобразный человек с выпуклым лбом и оттопыренными ушами, похожими на поварешки. Тем не менее на лице своем он хранил непроницаемое выражение, котонизированную копию тех масок, что были на лицах членов Совета. Казалось, он наслаждается тем впечатлением, которое произвел на членов Совета своим появлением. Хотя по своему происхождению он не имел никаких шансов стать жрецом, Хулиан был горд тем, что его боялись больше, чем любого архиепископа.

— И что твой слуга Дет намерен сообщить нам? — спросил один из Умеренных.

Декан низко поклонился.

— Я никогда не говорю словами, — с кислой ухмылкой ответил он. — Пусть эти свидетели все скажут за меня. — Он показал предметы в руках жрецов. — Это звуко- и видеозаписи всего того, что происходило на площади. Все записи синхронизированы с нейроэмоциональным излучением, выделяемым толпой во время речи. Проведен также анализ физической природы той оболочки, которая укрывала Брата Жарля: запись слов и смеха.

Он снова поклонился так низко, что длинные рукава его черной мантии коснулись пола.

— Нам не нужны эти картинки, декан! — выкрикнул с покрасневшим от гнева лицом один из Умеренных. — Расскажи нам, что же там происходило?

Гонифаций заметил, что Фрезерис безуспешно подает сигналы своему приспешнику, чтобы тот не тратил время на такие бесполезные вспышки гнева. Дет, совершенно не смутившийся, посмотрел на Гонифация, который кивнул ему.

— Все происходило так, как было запланировано, — начал Дет. Призрак циничной улыбки играл на его щелеобразном рте. — А в конце концов оболочка в виде сцепившихся лап сомкнулась вокруг жреца. Она не смогла выдержать довольно длительное время гнева Великого Бога. Затем она исчезла. По вашему приказу у нас были наготове ангелы, — и он поклонился Гонифацию. — Мы знаем сектор, где она исчезла, так что поиски начались.

Гонифаций встал и приказал Дету подготовить все для просмотра материалов.

Нужный момент настал, почувствовал Гонифаций. Слова Дета взбесили всех, особенно Умеренных. Реалисты же были подавлены случившимся. Они не знали, как реагировать. Гонифаций обратился к Совету:

— Архиепископы Земли! Пословица гласит: куда идет Мегатеополис, туда идет Земля. Но чтобы извлечь из этого афоризма практическую пользу, мы должны заранее знать, куда собирается идти Мегатеополис.

Ни одно правительство, которое считает себя реалистичным, не может пренебрегать этим вопросом.

Кто из вас, за исключением, возможно, Брата Серциваля, верил, что враг нанесет удар по Мегатеополису?

Я не верил. Но я хотел знать. И вот я провел эксперимент на Большой Площади.

Братья, вы знаете ответ. Сатана явился.

Больше мы не можем отрицать, что наша выдумка — ведьмовство — скрывает в себе реального врага, врага опасного и наглого.

Больше мы не можем отрицать, что внутри выдуманного нами колдовства родилось другое, которое использует орудие страха не только против прихожан, но и против жрецов. Есть основания полагать, что члены этого Внутреннего Круга могут быть опознаны по специфическим знакам на телах. Мы уже убедились, что они хитры и коварны.

Больше мы не можем пренебрегать такими случаями массовой истерии, как в деле Перепуганных Жрецов. Чтобы вернуть им мужество, я сказал им, что это просто проверка. Но вы знаете, посланные вами жрецы Пятого Круга видели то же самое.

Гонифаций помолчал. Умеренные буквально кипели от гнева. Разговоры об опасности всегда бесили их. Но Реалисты слушали, а на лице Брата Джомальда даже появилось выражение восхищения своим собратом.

— Вернемся к вопросу, куда идет Мегатеополис? Братья, есть только один способ узнать это, узнать истинные настроения прихожан. Обычные наблюдения и психологические тесты малоэффективны. Необходимо создать небольшую кризисную ситуацию, и только тогда мы получим истинные результаты.

Самый злой из Умеренных начал подниматься. Фрезерис остановил его. Он понял: ситуация изменилась и им не нанести поражения Гонифацию прямой атакой.

— Никто не тушит огонь, подливая масло в него, — начал он.

— Тушит! — возразил Гонифаций. — Масло обладает большей проникающей способностью, чем вода. Бывает так, что огонь теплится только в глубине, куда вода не может добраться, а масло может. Оно преграждает доступ воздуха к огню, и пожар прекращается. Такой огонь, Братья, тлеет в сердцах прихожан. И силы, действующие против нас под покровом ведьмовства, — второй такой огонь, скрытый и опасный.

Чтобы обнаружить истинный характер настроения прихожан и испугать их примером наказания святотатствующего жреца, а также чтобы заставить открыться нашего врага, я и спровоцировал данный кризис.

А теперь, архиепископы Мегатеополиса, я продемонстрирую вам видеозаписи происшедшего на Площади, чтобы вы сами были готовы к будущим, более серьезным кризисам.

После же просмотра можете подвергнуть меня экскоммуникации, если пожелаете.

Пока Гонифаций говорил, помощники Дета уже все подготовили. В центре стола появился круг шести футов диаметром. Круг начал светиться, и в нем появилось изображение.

Дет коснулся ручек управления, и серо-жемчужный Зал Совета погрузился в темноту.

Теперь на круглом экране в центре стола хорошо была видна Большая Площадь. Маленькие фигурки в серой одежде, жрецы в алых мантиях, лошади, повозки, ряды столов с товарами — все было здесь, только в миниатюре.

И архиепископы склонились над миниатюрной Большой Площадью, как гигантский Великий Бог склонялся над настоящей Площадью.

Из серой массы прихожан, находящихся на площади, вверх поднимались столбы света — желтые, зеленые, голубые, фиолетовые. Их цвет и интенсивность характеризовали нейроэмоциональное состояние прихожан.

С Площади доносился шум голосов, ржанье лошадей, скрип колес…

Да, это была подлинная жизнь.

Рука Дета показала на две маленькие фигурки в алых мантиях.

— Жарль и Хулиан, — объяснил он. — Сейчас я настроюсь на их голоса.

Гонифаций с удовлетворением откинулся назад. Он изучал лица членов Совета, все внимание которых было приковано к экрану в центре стола. Но сам Гонифаций тоже время от времени посматривал туда же.

Он взглянул на экран, и в момент обвинения в ведьмовстве фиолетовый столб света, означающий страх, отвращение и подобные эмоции, вспыхнул и погас. Он успел заметить и лицо девушки, и тут же едва успел сдержать себя от возгласа удивления. Он взял себя в руки и наклонился к столу, чтобы лучше рассмотреть происходящее там.

Не может быть!

И тем не менее это правда. Маленькое, холодное, целеустремленное, более совершенное лицо, чем древняя камея, темные вьющиеся волосы. Не совсем то же самое, конечно, как то, что отпечаталось в его памяти о прошедших годах.

Джерил. Ноулис Джерил.

Но Хулиан называл ее другим именем — Шарлсон Наурия.

Давно запретная дверь в памяти Гонифация заскрежетала, когда на нее навалились воспоминания, и стала поворачиваться на скрипучих петлях.

Он посмотрел через стол на желтеющую карикатуру, какой было лицо Дета в темноте, перехватил взгляд его темных глаз. Дет отступил назад, растворился в темноте.

Гонифаций медленно встал, пошел вокруг стола, будто желая размяться от долгого сидения. Затем он отошел прочь от стола.

Он ощутил присутствие Дета возле себя, схватил его тонкую, костлявую руку и прошептал в ухо:

— Найди женщину, которую должен арестовать Хулиан. Забери от Хулиана, если она у него. В любом случае разыщи ее. Она будет моим тайным пленником.

И затем, будто только что вспомнил:

— Не причиняй ей вреда, по крайней мере, пока я не поговорю с ней.

Гнусная улыбка скользнула по лицу Дета.


Глава третья


Брату Хулиану показалось, что в темноте к нему бросилось что-то серое. Он отшатнулся, ударившись своей раздувшейся мантией о раздувшуюся мантию своего компаньона.

— Я поскользнулся, — извиняющимся тоном сказал он. — Видимо, кто-то из прихожан бросил на мостовую жирные объедки.

Второй жрец не ответил. Хулиан отчаянно надеялся, что он повернет направо на следующем перекрестке. Так было немного дальше, зато не нужно проходить мимо заколдованного дома.

К его облегчению, напарник повернул направо даже без просьбы Хулиана.

Конечно, торопливо напомнил себе Хулиан, насчет того, что дом заколдован, это чепуха. Чушь собачья. Это уродливое, старое здание времен Золотой Эпохи, и о нем ходило много разных слухов. Прихожане рассказывали ему на исповедях очень жуткие истории.

— Почему у прихожан возле домов такие узкие, извилистые улицы, почему на улицах никого нет? — пожаловался себе Хулиан. — Как город мертвых. Ни души, ни света, ни звука. Конечно, — напомнил он себе, — это законы Иерархии. И все же должны быть исключения в таких случаях, как этот. Нужно добиться, чтобы жрец мог приказать любому прихожанину сопровождать его и освещать путь факелом. От нимба так мало света, даже под ногами ничего не видно.

Два круглых фиолетовых нимба плыли сквозь мрак по извилистым улицам Мегатеополиса.

Позади светилось здание Святилища. Хулиану оно показалось теплым очагом, из которого его вытолкнули в холод и тьму. Почему именно его выбрали для такой работы, как эта? Он ведь всего лишь маленький клерк и не желает большего. Все, что ему нужно от жизни, — это покой и удобства, возможность в любой момент лечь в постель — он физически ощутил нежную мягкость подушек, — немного любимых книг — видеокниг, отпечатанных на солидографе, и редкие развлечения в квартале Падших Сестер.

Почему мир так жесток и не позволяет ему жить так, как хочется?

И это все произошло потому, что его поставили в пару с этим Жарлем, подумал он про себя. Если бы он не был в паре с Жарлем, он не попал бы в эту историю, которую он совершенно не понимал, но чувствовал: она принесет в этот мир тревогу и опасность. А этот мир мог бы быть таким приятным, если бы все были такими, как он, Хулиан.

И если бы он не был дураком и не упоминал об этом лишнем ведьмином знаке, то все сошло бы. Но тогда, если бы этот знак обнаружили, его бы жестоко наказали.

Ведьмины знаки!

Хулиан содрогнулся. Перед глазами встали горящие круги на белой коже этой девушки. Почему встречаются такие строптивые и упрямые девушки-прихожанки? Почему бы им не быть податливыми, мягкими и послушными. Тогда не пришлось бы ходить к Падшим Сестрам.

Ведьмины знаки!

Ему не хотелось думать о них. При обучении он читал о Средних Веках, Ранней Цивилизации и примитивном ведьмовстве. Ведьмины знаки появлялись на том месте, куда ведьму целовал ее покровитель Сатана.

Конечно, все это чепуха. Так было и тогда, как сейчас.

Но почему Гонифаций назвал эту девушку ведьмой, услышав о лишнем знаке, и послал Хулиана арестовать ее?

Хулиан не ждал ответа. Он не хотел стать жрецом Третьего Круга, просто мечтал, чтоб его оставили в покое. Если бы он только был в состоянии объяснить все это.

Компаньон подтолкнул его, показывая на темный прямоугольник в темной пластиковой стене. Они пришли.

Хулиан громко постучал в деревянную дверь. Когда рука находится в раздувшейся перчатке, можно не бояться повредить руку.

— Откройте, именем Великого Бога и Иерархии? — громко приказал он, и тишина усилила его голос.

— Дверь не закрыта, открывайте сами, — послышался спокойный приглушенный ответ с чуть заметной насмешкой.

Хулиан обозлился. Какая наглость!

Но они пришли арестовать девушку, а не учить ее манерам. Он толкнул дверь.

Комната была освещена мигающим пламенем очага. Из него поднимались струйки дыма, устремляясь в квадратное отверстие в потолке. Компаньон Хулиана закашлялся. В комнате дымно. Перед очагом стоял ткацкий станок, и челнок бегал туда-сюда, сплетая сложный узор ткани.

Этот непрекращающийся ритм челнока, похожего на змеиную головку, вселил беспокойство в Хулиана. Он заколебался и бросил быстрый взгляд на своего компаньона. Двигаясь вместе, они пошли вперед, пока на другой стороне станка не увидели Шарлсон Наурию.

Она была одета в узкое платье из серой материи. Глаза ее, казалось, смотрели не на работу, хотя пальцы бегали проворно, без задержки. Материю ли она ткет сейчас? Или что-то еще?

И, почти чувствуя вину, он понял, кого она ему напоминает. Конечно, это только предположение, но… В ее лице была та же самая темная сила, то же ощущение скрытой и беспредельной целеустремленности, какую он видел и ощущал в лице архиепископа Гонифация.

Через мгновение она повернулась и посмотрела на него. Но выражение ее лица не изменилось, оно будто было частью невидимой ткани, которую она ткала. Девушка неторопливо, поставив челнок на место, поднялась, глядя на гостя, сложив руки на груди.

— Шарлсон Наурия, — торжественно, но с волнением проговорил Хулиан, — мы, эмиссары Иерархии, пришли сюда исполнить волю Великого Бога.

Ее зеленые глаза улыбнулись при этих словах, если глаза могут улыбаться. Но Брат Хулиан отметил, что она смотрит сквозь него, куда-то вдаль. Что же там находится? Проклятая девчонка! Какое она имеет право оставаться такой спокойной?

Он взял себя в руки.

— Шарлсон Наурия, от имени Великого Бога и его Иерархии я арестую тебя!

Она склонила голову, и теперь в ее улыбающихся глазах сверкали дьявольские огоньки. Она внезапно подняла голову и раскинула широко руки.

— Беги, Пусс, — крикнула она повелительно, — скажи Черному Человеку!

Блестящий ноготь появился из ткани ее серого платья, откуда-то изнутри. Затем материя на уровне талии зашевелилась и через разрез что-то выскочило.

Что-то мохнатое, размером с кота, но больше похожее на обезьяну и невероятно тощее.

Быстро, как паук, оно без всяких усилий пробежало по стене, по потолку.

У Хулиана свело мышцы лица. С хриплым возгласом его компаньон выбросил вперед руку. Из указательного пальца вырвался голубой луч, который зигзагами перемещался по стене и потолку.

Существо задержалось на мгновение возле дыры в потолке, озираясь. Затем оно исчезло, и голубой луч с опозданием вырвался через отверстие в небо, где светила одинокая звезда.

Но Хулиан продолжал смотреть вверх, челюсть его мелко дрожала. Он успел разглядеть лицо существа. Не тогда, когда оно бежало по стенам, а когда остановилось на мгновение, оглянувшись.

Не все части лица присутствовали на нем. Некоторые отсутствовали вовсе, другие слились в одно целое. И мягкая шерсть покрывала это лицо.

Но, несмотря на шерсть, можно было рассмотреть это лицо — без носа, без подбородка, искаженное диспропорциями — отвратительная, но вполне узнаваемая карикатура на Шарлсон Наурию!

И шерсть на лице была того же цвета, что и темные волосы девушки.

Наконец Хулиан посмотрел на нее. Она не двинулась с места. Глаза ее продолжали улыбаться.

— Что это за существо? — спросил он. Скорее, это была испуганная мольба, чем повелительный вопрос.

— Разве вы не знаете? — медленно ответила хозяйка.

Она взяла шаль, висевшую на спинке стула.

— Я готова, — сказала она. — Разве вы не пришли забрать меня в Святилище?

И, накинув шаль, она пошла к двери.

На улице стало еще темнее, тишина казалась могильной. Если прихожане что-либо услышали, никто из них не вышел узнать, в чем дело. Конечно, это закон, но Брат Хулиан от души хотел, чтобы этот закон хоть раз был нарушен. Или чтобы им встретился патруль деканов.

По узким темным улицам и светящемуся маяку Святилища торопливо плыли два фиолетовых нимба.

Если бы хоть девушка шла побыстрее. Конечно, они могли бы поторопить ее, коснуться своими перчатками, но Хулиану не хотелось причинять ей боль: ведь пока она была послушна и миролюбива. К тому же это существо наверняка где-то рядом по крышам преследует их. В любой момент он может посмотреть вверх и увидеть эту жуткую карикатуру на фоне звездного неба.

Когда они подойдут к Святилищу, все окажется по-другому.

Темные двери домов, темные пасти улиц на перекрестках остались позади. На следующем перекрестке нужно повернуть налево, чтобы миновать заколдованный дом, напомнил себе Хулиан.

Но когда они дошли до перекрестка, улица налево была закрыта стеной мрака. Глубокая чернота.

Не такая чернота, когда светятся звезды, по ней они шли, но чернота абсолютная, на фоне которой все, даже самое черное, кажется черным.

И ничего больше.

Хулиан заглянул под нимб, в лицо Брата Арольда, и увидел вопросительный испуганный взгляд.

Торопливо, словно боясь передумать, они погрузились в черноту. Девушка между ними.

Их нимбы сразу погасли, и они оказались в абсолютном мраке.

Они поспешно вынырнули обратно, как из чернил. Одно жуткое мгновение Хулиан даже думал, что они останутся во мраке навеки.

Они свернули направо, мрак уже заполнил и эту улицу.

А Шарлсон Наурия стояла спокойно между ними. Она могла бы бежать от них, когда была в черноте. Они не осмелились бы преследовать ее. А вдруг девушка тоже боится мрака? Но Брат Хулиан сомневался в этом.

Уголком глаза он осмелился посмотреть назад. И там было именно то, чего он боялся. Чернота заливала уже улицу, по которой они только что шли. Темень преследовала их!

Единственный открытый путь для них — вперед, мимо заколдованного дома. Кто-то стремился, хотел, чтобы они там прошли, кто-то загонял их туда. Если они не пройдут туда, чернота нагонит их и поглотит.

Видимо, они оба одновременно подумали об этом, так как торопливыми шагами бросились вперед, таща девушку за собой.

Мрак бесшумно гнался за ними, почти настигал их. К тому времени, когда они добрались до площади и заколдованного дома, они почти бежали.

Этот дом много выше остальных, он носил на себе печать запустения. Но Хулиан едва бросил взгляд на жуткое строение с высокими узкими окнами, похожими на прищуренные слезящиеся глаза. Мрак неожиданно нахлынул на них со всех сторон, охватив их, как сетью. Он отрезал им все пути, кроме одного. И темень постепенно стягивала свои жуткие объятия, подталкивая, направляя их к потрескавшейся овальной двери дома…

И тут Хулиан испытал вспышку отчаянного, рожденного страхом мужества. Он указал пальцем на Наурию.

— Именем Великого Бога, если ты не прогонишь мрак, я сожгу тебя, — проговорил он дрожащими губами.

И мгновенно мрак охватил их, так что Хулиан не видел ничего.

— Не буду! Не буду! — отчаянно закричал он, опуская руку.

Мрак медленно отступил.

И теперь Шарлсон Наурия улыбнулась ему губами. Она протянула руку, и, прежде чем он понял, что она хочет сделать, она ударила рукой по его груди в определенном месте. Мантия его сразу опала, нимб мигнул и погас.

Она похлопала его по щеке, как ребенка. Кожа его напряглась при мягком прикосновении ее руки.

— Гуд бай, маленький Брат Хулиан, — сказала она, проскользнув в дверь заколдованного дома.

Мрак моментально исчез.

И тут они увидели бегущего по улице Дета.

— Ваша арестованная! Где она? — быстро спросил он.

— Разве ты не видишь, какой жуткий мрак? — сказал Хулиан.

Дет отступил от него.

— Я не считал, что жрецы боятся темноты.

Некоторое время Хулиан думал только о том, что декан оскорбил его.

— Она вошла сюда, — злобно сказал он, — и если ты так хочешь забрать ее, почему бы тебе не пойти за нею?

Дет отвернулся от него.

— Поднять прихожан! — крикнул он кому-то. — Выставить кордон вокруг дома.

Затем он снова обратился к Хулиану:

— Возможно, меня завтра попросят войти сюда и очистить этот дом от зла. Ты очень хочешь видеть, как я войду в этот дом? Тогда я попрошу, чтобы тебя послали со мной, руководить моими действиями.


Глава четвертая


Рука коснулась локтя Жарля, слегка пожала его и отпустила. Это означало:

— Оставайся здесь!

Он ощутил под ногами ящик или скамью, но не стал садиться.

Постепенно во мраке стали появляться детали комнаты, где он находился, как будто художник рисовал их фосфоресцирующей краской на темном фоне.

Жарль находился в большой комнате с низкими потолками. Он понял это еще раньше по звуку своих шагов.

В дальнем конце комнаты на возвышении находилось что-то вроде кресла или трона. Перед ним стоял стол, на котором лежала старая раскрытая книга. Какие-то маленькие существа играли возле трона. Он не мог рассмотреть их, но, улавливая где-то на полу движение, слышал царапанье, шуршанье, шелест.

Затем одно из существ вспрыгнуло на трон — маленькое, очень тощее, напоминающее по виду обезьяну.

То, что произошло потом, заставило Жарля содрогнуться, мурашки побежали по коже. Существо заговорило! По крайней мере, он слышал какой-то тоненький шепот; он был мало похож на человеческий голос, и все же это была речь человека. Жарль едва улавливал обрывки разговора.

— … вечером, Миси?

— В его мантии. Жрец Четвертого Круга… перепуганные мозги…

— Джиль?

— … ушел туда, чтобы сказать…

— Мег?

— На… на его груди, пока спал…

— И Пусс? Но я знаю…

— Да, Дикон.

Тот, что сидел на троне, наверное, спрашивал. Остальные отвечали ему, докладывая, будто он их предводитель. Последний голос был настолько знаком Жарлю, что он вздрогнул.

— Кто вы? — громко спросил он. В голосе его было гораздо больше уверенности, чем он ощущал на самом деле. — Что вы хотите от меня?

Эхо его голоса покатилось по комнате и умолкло. Ответа не последовало, только шуршанье. Трон уже оказался пуст.

Жарль сел. Если они решили играть с ним в эту игру, то он не может воспрепятствовать им. Но своего страха и подавленности он не покажет.

Но какая у них цель? Пытаясь найти объяснение действиям своих освободителей, он стал вспоминать, что произошло с ним с тех пор, как он ждал смерти на Большой Площади.

Первая часть случившегося потом помнилась ему плохо. Он тогда находился в шоке. Ощущение чего-то твердого, полупрозрачного вокруг себя… Ослепительный голубой свет и оглушительный голос, смех… А затем тошнота от быстрого подъема и последующего спуска в черную дыру, принявшую их.

Потом ожидание в кромешной тьме. Затем руки, которые повели его в темноте и затем оставили в небольшой келье. Снова ожидание — и вот его привели сюда.

Долго он всматривался в возвышение и трон, пока ему не стало казаться, будто он видит какие-то призрачные очертания. Настолько призрачные, что они исчезли, стоило ему посмотреть на них. Странные силуэты сидели между ним и бархатной темнотой, скрывающей дальнюю стенку. Но между ним и троном не было никого.

Внезапно в одном из силуэтов он уловил фосфоресцирующее свечение — в том месте, где должны быть зубы. Затем желтоватые полоски, движущиеся в воздухе. Пять полосок. Пять пальцев: кто-то махнул рукой в воздухе.

Жарль посмотрел на свою руку. Каждый его ноготь на руке светился желтым светом. Видимо, комната освещается ультрафиолетовыми лучами. Значит, силуэты — это живые существа, одетые в соответствующую одежду, которую не видно в ультрафиолетовых лучах.

— Черный Человек задерживается, Сестры.

Он вскочил. Не потому, что он услышал голос — женский голос, — голос человека. И не потому, что в словах содержалась какая-то тайна, неизвестная ему. Этот голос, хотя и человеческий, но похож на те голоса, что он слышал от загадочных существ.

— Дикон здесь… Черный Человек не может быть далеко.

Другой женский голос — и снова ощущение схожести.

Первая женщина:

— Какая работа сделана сегодня ночью, Сестры?

Вторая женщина:

— Я послала Миси потревожить во сне жреца Четвертого Круга, пусть Сатана вечно мучает его! Миси забралась в его мантию и перепугала до того, что он чуть не сошел с ума. Если, конечно, она не врет. Она может приврать, такое случалось не раз. Однако она очень проголодалась, когда вернулась, и выпила бы из меня всю кровь, если бы я позволила.

Внезапно мозг Жарля связал воедино все, что он видел и слышал в последнее время.

Ведьмовство Ранней Цивилизации!

Это, вероятно, шабаш ведьм, где служители Сатаны сообщают о том, что сумели предпринять. Черный Человек, видимо, их предводитель. А эти маленькие существа, сосущие кровь ведьм и оставляющие ведьмины знаки… Как же они называются?

Вампиры?

Но он всегда говорил прихожанам — и сам верил в это, — что ведьм нет, за исключением тех полупомешанных старух, которых Иерархия специально держит для своих целей.

А как оценить такой факт? Поворот эволюции назад? И безвредны ли эти существа? Он не знал.

Жарль снова повернулся к трону, намереваясь задать вопросы мраку и требовать от него ответа.

Но трон был пуст. На нем сидел кто-то угольно-черный, похожий на человека.

И затем раздался голос, мягкий, однако в нем звенела сталь:

— Прошу простить за задержку, Сестры. Но сегодня вечером я был занят, исполняя функции жреца. Во-первых, я направил Руки Сатаны, чтобы увести отступника жреца прямо из-под носа Великого Бога. Великий Бог чуть не упал с Собора от удивления. Затем Пусс сообщил мне, что служители Иерархии схватили нашу Сестру Персефону и потащили ее в Святилище. Поэтому мы с Диконом, полетев над крышами, раскинули Черную Вуаль, заставив похитителей привести свою пленницу туда, где она может спастись.

Этот голос и привлекал, и отталкивал Жарля. Он ощущал одновременно любовь и ненависть к этому человеку.

— Я с удовольствием применяю все уловки жрецов против них самих. И этим я избавляю нашего хозяина от лишней работы Вы знаете, что такое Черная Вуаль, Сестры? Еще один из маленьких трюков, которые мы совершаем с помощью солидографа жрецов. Два источника света могут создать мрак, если они имеют одинаковую частоту. Это называется интерференцией. Проектор Черной Вуали излучает, таким образом, все частоты, регулируя их фазы, гася любой свет в фокальной плоскости. Это абсолютный мрак, Сестры, и он рождается при столкновении двух светов!

Однако я слишком разговорился, хотя уверен, что и у вас есть что рассказать. Но сначала окажем знаки почтения нашему господину.

Черный Человек встал, раскинув руки, и его тень на туманном фосфоресцирующем потолке стала похожа на летучую мышь.

— Черному Сатане, Богу Зла храним мы свою верность.

— Сатане — нашу верность, — звучали женские голоса — не меньше десяти.

И эти женские голоса сопровождал хор вампиров. Такое сопровождение было омерзительной пародией на детский хор.

— Асмодею, повелителю демонов, — наше вечное повиновение.

— Асмодею — наше повиновение, — пропел хор.

— Нашим Сестрам-ведьмам и братьям-вампирам на земле и в их тайных убежищах на небесах — наша преданность и любовь.

— Ведьмам — наша любовь.

— Великому Богу, считающему, что он управляет Вселенной, старому толстому импотенту — наши насмешки и ненависть.

— Великому Богу — нашу ненависть.

— Его блюдолизам Иерархии, надутым красным паразитам, — наше презрение.

— Иерархии — наше презрение.

Затем голос Черного Человека стал низким, зловещим, внушающим ужас:

— Опустись, ночь, и окутай землю! Приди, страх, и сотряси мир!

— Мрак, сомкнись!

В следующий момент Черный Человек уже расслабился. И теперь его сардоническая улыбка стала более миролюбивой.

— Прежде чем мы перейдем к рассмотрению обычных дел, нам нужно обсудить вопрос о новых членах. Персефона!

Откуда-то из темноты послышался ответ. Жарль узнал голос Наурии.

Он был удивлен ее присутствием тут и ее словами.

— Я предлагаю принять в наши ряды бывшего жреца Первого Круга Армона Жарля. Он публично оскорбил Великого Бога и вызвал на себя его гнев. Он может стать вполне приличным колдуном.

— Выведите его вперед! — приказал Черный Человек. — Возьмем от него то, что должны взять.

Пара рук схватили локти Жарля. Он почувствовал, как что-то острое кольнуло его в спину, и его поволокли вперед.

— Не бойся, — сказал, гримасничая, Черный Человек. — У нас есть то, что нам нужно, — семена будущего, которые должны прорасти. Приведите его к алтарю, Сестры, чтобы он мог положить свою голову на книгу. Я дам ему новое имя, колдовское имя — Дис!

И тут Жарль подал свой голос:

— А почему я должен присоединиться к вам?

Тишина.

Затем Шарлсон Наурия прошептала ему на ухо:

— Успокойся, — и легонько сжала его локоть.

Предупреждение только подстегнуло его.

— Почему вы так уверены, что я стану колдуном?

Снова шепот Наурии:

— Идиот, а у кого ты еще можешь найти убежище?

Послышался со всех сторон шепот.

Черный Человек встал.

— Осторожно, Персефона. Помни: никто не может стать ведьмой или колдуном под насилием. Только добровольно. Я вижу, что твой избранник не проявляет особого желания. Пусть он расскажет нам о себе.

— Сначала скажите, что вы хотите от меня? — спросил Жарль.

Голос Черного Человека заполнил всю комнату:

— Я думал, что ты понимаешь. Отказаться от Великого Бога. Отдать свое тело и душу на службу Сатане. Записать свое имя в эту книгу и коснуться ее лбом, чтобы мы имели отпечаток твоего мозгового излучения, который невозможно подделать. Выполнить некоторые другие формальности.

— Такое объяснение мне недостаточно, должен знать ее цели. Ведь вы требуете, чтобы я стал ее рабом.

— Не требуем, Армон Жарль, — ответил Черный Человек. — И не рабом ты будешь, а свободным человеком, взявшим на себя некоторые обязательства. А что касается целей, то ты слышал при выполнении нашего ритуала: свергнуть Великого Бога и его Иерархию.

Ответ Жарля вызвал новую волну перешептываний.

— Для чего? Чтобы вы подняли свое суеверие до положения новой Иерархии и в свою очередь стали тиранить мир? Ученые Золотой Эры имели благие намерения, но они забыли о них, как только вкусили сладость власти. А откуда вы знаете, что вы не пешки в руках Иерархии? Да, вы действительно освободили меня. Но методы Иерархии коварны. Иерархия, разрешив мне говорить перед прихожанами, легко могла остановить меня, заставить замолчать. Возможно, она позволила мне спастись для каких-то своих целей.

— Я не знаю, как мне удовлетворить твое любопытство, Армон Жарль, — произнес Черный Человек, — если тебя вообще могут удовлетворить наши ответы. Я не могу с тобой обсуждать конечные цели ведьмовства, когда Иерархия будет свергнута. Это вопросы высшей политики. Но если у тебя есть конкретные предложения или сомнения, назови мне!

— Есть! — горячо воскликнул Жарль, не обращая внимания, что Наурия предостерегающе сжала его локоть. — Если вы искренни в своей ненависти к Иерархии и в своей любви к простым прихожанам, откажитесь от этого маскарада. Не нужно использовать суеверие простых людей. Неужели вы не видите, что их невежество — это корень их страданий. Скажите им правду! Поднимите их против Иерархии!

— И погибнуть? — прервал насмешливо Черный Человек. — Ты забыл, что произошло на Большой Площади? И как прихожане восприняли твои слова?

— Я прошу слова, — торопливо вмешалась Шарлсон Наурия. — Этот человек настоящий идеалист. Сделайте его колдуном насильно. Он пойдет с нами, когда все увидит своими глазами.

— Нет, Персефона. Мы не можем делать исключений даже для идеалистов.

— Тогда спрячьте его, пока он сам не увидит свет истины.

— Персефона, мы не можем использовать силу, хотя, должен признать, мне иногда приходится прибегать к этому, — и он рассмеялся.

Затем Черный Человек стал серьезным, насколько это было возможно при его цинизме.

— Боюсь, что тебе придется сделать выбор, Армон Жарль. Что ты скажешь относительно того, чтобы присоединиться к нам. Да или нет?

Жарль колебался. Он взглядом окинул бледные фосфоресцирующие силуэты, которые сейчас тесным кругом окружали его Если он откажется, они, скорее всего, убьют его.

И кроме того, здесь была Наурия, которую он чуть было не потерял навеки. Если он согласится, он останется рядом с ней. Ему кажется, она только об этом и мечтает. Ну что же, Дис — король, а Персефона — королева Ада?

И затем все эти люди — Черный Человек и остальные… Чувства его по отношению к ним не были определенными. Может, ему и не нравилось, что они делали, но лично к ним у него не было неприязни, они же спасли его жизнь.

Внезапно он понял, что ужасно устал. Нельзя же дважды в день добровольно обрекать себя на смерть.

И пальцы Наурии все время стискивали его локоть.

— Скажи «да», скажи «да».

И он уже открыл рот, чтобы сказать: «Да».

Но тут произошло то, что уже было с ним на Большой Площади: в нем вспыхнул гнев. Он не хотел примириться с этими демонами, ведьмами и прочей сверхъестественной мразью.

— Нет! Я сказал — нет! Я не хочу никаких компромиссов! Я не буду принимать участия в вашей Черной Иерархии.

— Отлично, Армон Жарль! Ты сделал свой выбор, — прогремел голос Черного Человека.

Руки Наурии отпустили его. Черный Человек, казалось, был готов броситься на него. Чернота наполнилась движением, превратилась в фосфоресцирующий хаос.

Его схватили другие руки — гладкие, холодные и очень сильные. Он почувствовал, что сила их обусловлена полем, но другим по своей природе, чем то, которым пользовались жрецы. Он тщетно старался вырваться.

Какое-то маленькое мохнатое существо схватило когтями его голую ногу. Он с силой пнул это существо, и тут же услышал приказ Черного Человека:

— Назад, Дикон, назад!

Ногу его отпустили. Затем Жарля потащили куда-то, несмотря на его сопротивление. Он кричал:

— Наурия! Это все ложь и обман! Ложь и обман!

И откуда-то из тьмы до него донесся ее хохот:

— Идиот! Идеалист!

Его тащили по узкому извилистому коридору. Он ударялся о стены, спотыкался, чуть не падая. Затем его потащили по лестнице, кто-то накинул ему повязку на глаза. Снова коридоры, лестница, у него кружилась голова.

Наконец ему в лицо ударил холодный воздух, освежил вспотевшее лицо. Под ногами ощутил булыжники.

И он услышал издевательский голос Черного Человека:

— Я знаю, идеалисты никогда не изменяют своим принципам. Но вдруг ты исключение? Мы отпускаем тебя, и ты жди, может, мы вступим с тобой в контакт и дадим тебе еще один шанс.

Они прошли еще несколько шагов и остановились.

— А теперь, Брат Жарль, — сказал Черный Человек, — иди и претворяй на практике то, что ты проповедуешь.

Сильный толчок в спину, и Жарль полетел вперед, упав на булыжники. Он вскочил, сорвал повязку с глаз.

Но Черный Человек уже исчез.

Жарль находился на одной из улиц, выходящей на Большую Площадь.

На небе уже появились признаки близкого рассвета. Пустая Площадь казалась еще более огромной. Лучи невидимого пока солнца уже позолотили шпили и башни Святилища, заставив поблекнуть свечение нимба Великого Бога.

И откуда-то с полей подул холодный ветер, безжалостно ударивший его обнаженное тело, заставив его съежиться в комочек.


Глава пятая


Серебряный звон невидимых цимбал и жиденький, но сладкий хор невидимых голосов встретили на пустынной улице отряд, приближающийся к заколдованному дому. Кордон из прихожан, окруживших дом, подался в сторону, пропуская прибывших. И тут же со всех сторон сюда прибежали толпы прихожан, хотя прежде все они опасались приближаться к зловещему зданию.

В толпе возбужденно переговаривались. Мегатеополис был уже полон слухов о кознях Черного Мира, о присутствии в городе самого Бога Зла — Сатаны, который поднялся из Ада, чтобы бросить вызов могуществу самого Великого Бога.

Сегодня утром Иерархия отдала приказ очистить заколдованный дом от Зла. И даже стереть его с лица Земли. Это решение было правильным, поскольку данный дом сохранился еще со времен Золотой Эры, и, следовательно, Сатана и его друзья, любившие такие древние мрачные дома, вполне могли избрать его в качестве своего логова.

При появлении торжественной процессии возбуждение толпы достигло максимума.

Впереди шли четыре молодых жреца, красивых, высоких, как ангелы. Каждый нес, словно знамя, сверкающий стержень гнева.

За ними шли два декана, раскачивая кадильницы, распространяющие ароматный дым.

А затем выступал жрец, один. Видно, он был главным в этой процессии. Маленький и толстый, он высоко держал свою голову. Прихожане Пятого участка сразу узнали своего Брата Хулиана, ныне облеченного такой властью.

За ним шествовал отряд жрецов. На их мантиях вышиты были золотом спираль и молния — эмблема жреца Черного Круга. В руках жрецы несли различные символы религии, шары, сверкающие, как солнце, даже при дневном свете, трубки, странной формы металлические ящики, украшенные драгоценностями. И на всем виднелись религиозные эмблемы.

Процессию замыкали четыре угрюмых жреца, между которыми по воздуху плыл гигантский металлический сосуд. Жрецы пронесли сосуд на небольшую площадку в палисаднике перед домом, затем один из них сделал магические пассы, и шар медленно опустился вниз, поднимая собой траву и низкий кустарник. Открытое горло сосуда оказалось направленным на заколдованный дом.

Толпа прихожан как зачарованная двинулась вперед. Но тут же все подались назад, возбужденный говор стих: появился человек в черном. Дет пользовался особой репутацией среди прихожан.

При виде предмета, который несли вслед за ним, дети подняли плач. Это был большой, тщательно закрытый сосуд, из которого валил белый туман. Туман быстра рассеивался, но на земле оставались белые пятна. Эти пятна тоже испарялись, но ступить голой ногой на землю в том месте было опасно: земля обжигала холодом ступню. Прихожане, стоявшие рядом, почувствовали волну морозящего холодного воздуха.

Такие сосуды со святой водой стояли возле входа в Собор, замораживая вход. И немало детей, осмелившихся прикоснуться к ним, лишились своей кожи с пальцев. Неудивительно, что жрецы, несущие сосуд, включили поле на всю мощность.

Невидимая музыка, последний раз грянув своими аккордами, резко стихла. Шепот толпы прекратился. Установилась тишина. Затем один из юных жрецов направился к дому, держа над головой стержень Гнева, словно меч. Затаив дыхание, прихожане следили за юношей.

— Это дом Зла! — внезапно крикнул жрец. — Его присутствие оскорбляет Великого Бога! Трепещи, Сатана! Бойтесь, враги! Ибо я начерчу здесь знак Иерархии!

Он встал перед потрескавшейся дверью, вытянув вперед стержень, из которого вырвался фиолетовый луч, едва видимый при свете дня. Медленно жрец начертил пылающим стержнем круг над дверью.

То, что случилось дальше, видимо, не предусматривалось программой. Жрец внезапно наклонился к двери, оставив круг незамкнутым. Должно быть, он увидел что-то интересное, так как просунул голову в дверь. Мгновенно дверной проем сомкнулся и крепко стиснул его шею. Жрец стал отчаянно тянуть свою голову обратно, а его стержень, все еще излучающий фиолетовый луч, начал жечь траву.

В толпе послышались испуганные вопли, истерический смех. Три молодых жреца бросились на помощь своему товарищу, один из них подхватил жезл, который сразу же потух.

Жрецы ринулись в дом, молотили каблуками в стену, но та только прогибалась под их ударами, как резиновая. И не разрушалась.

Затем дверь внезапно открылась сама, и жрецы почувствовали, как все вчетвером покатились по дымящейся траве. Молодой жрец, захваченный в ловушку, вскочил и бросился в дом прежде, чем остальные могли остановить его. Дверь за ним захлопнулась.

Весь дом начал содрогаться.

Стены его вспучивались и прогибались, по ним будто ходили волны, как по поверхности воды. Весь дом перекосило, окна потеряли первоначальную форму.

Одно из верхних окон распахнулось, и из него выпало тело жреца, словно дом попробовал его на вкус и тут же выплюнул. В полете жрец успел включить поле. Поэтому мантия его раздулась и он не получил травм при падении.

На этот раз смех в толпе не звучал истерично.

Дом понемногу стал приобретать прежние формы.

Жрецы опомнились, начали торопливо готовить свои инструменты. Двое пошли к Дету за указаниями. Те, что принесли огромный сосуд, направленный сейчас на дом, выжидательно взирали на Дета.

Но никто из жрецов не чувствовал себя совершенно не при деле здесь, кроме Брата Хулиана. Почему именно с ним происходит такое? Он попал сюда благодаря просьбе Дета, которую нужно расценивать как издевательство, и теперь он меньше всех знал, что следует предпринять. Как он мог забыться той ночью и оскорбить этого декана?

Четыре молодых жреца отошли подальше от заколдованного дома, остановившись возле Хулиана. Забыв о своем достоинстве и маске непроницаемости на лице, они отчаянно спорили между собой, жестикулируя. Жрецы расспрашивали того, кого выбросило из окна.

— А кто из вас бы не заглянул в дом? — горячо утверждал потерпевший. — Я увидел две голые женские ноги — и все, только ноги, никакого туловища. Они стали удаляться, пританцовывая, и я сунул голову в дверь, хотелось посмотреть, куда они направляются. А когда прищемило мою голову, уже высыпала толпа прихожан. Они все, рассматривая мою голову, делали самые обидные замечания. Будто на этой стене моя голова подвешена в качестве украшения. Вы бы тоже взбесились. Поэтому я бросился в дом, чтобы расправиться с ними.

— А что же выбросило тебя из окна?

— Сам дом, я же сказал. Прихожан я нигде не заметил, и тут дом начал трястись и выгибаться. Пол тряхнуло под моими ногами, меня ударило о стену, стена отбросила меня к другой стене. И так перебрасывало меня, как мячик, стены и пол подняли меня на второй этаж и выкинули в окно. Я ничего не мог поделать.

Хулиану не хотелось это слушать. Он и так был уже подавлен и потрясен. Почему Иерархия поручает подобные дела ему? И почему смеются прихожане? Деканы обязаны были заткнуть им рты.

Мимо прошел Дет в сопровождении жрецов.

— А теперь, когда ваши преосвященства немного развлекли толпу, — сказал он, — может быть, нам следует начать действовать по инструкциям, данным нам архиепископом Гонифацием?

— Ты имеешь в виду инструкции, данные тебе! — горячо воскликнул один из молодых жрецов. — Мы действуем по приказам Центра Контроля Святилища и Высшего Совета. Нам приказано выполнять стандартную процедуру.

Дет холодно посмотрел на него.

— Видишь ли, это не обычный заколдованный дом. Боюсь, началась настоящая война. И возможно, только ничтожный незаконнорожденный декан знает, как действовать в этой войне. Он не боится испачкать свои руки. Подготовь распылитель нулевой энтропии, Брат Саул!

Длинный узкий распылитель был подключен к сосуду, который принесли по приказу Дета. Брат Хулиан почувствовал его холодное дыхание даже сквозь защитное поле. С опаской отодвинулся.

— Короткое воздействие по всему дому, — приказал Дет. — Этого достаточно, чтобы закрепить наружные стены. А затем полная интенсивность непосредственно в стену. Мы проделаем в ней собственную дверь. Готов? Отлично! Брат Джафид, произноси свой абзац.

Раздался сильный, неприятно слащавый голос Брата Джафида:

— Пусть Воды Совершенного Мира откроют этот дом. Пусть они протекут сквозь него и смоют с него все порождения Зла.

Со слабым звуком, почти неслышным, напоминающим скрежет льда, включился излучатель нулевой энтропии. Снежные хлопья замороженного воздуха повисли в расширяющемся конусе его излучения. Заколдованный дом оказался в небольшом радиусе действия снежной бури. От него веяло арктическим холодом. Толпа, охваченная любопытством и притиснувшаяся к дому, подалась назад.

Конус излучения сузился, сконцентрировался на передней стене, проморозил ее насквозь. Затем слабое потрескивание прекратилось.

Жрец направился к дому по сверкающей кристаллами льда земле и ударил в стену жезлом. Промороженный материал разлетелся на части. В стене образовалось отверстие с зазубренными краями. Жрец пробежался по периметру отверстия, обкалывая острые углы и сосульки. Они, падая на землю, разлетались с нежным звоном.

— Теперь мы можем войти! — резко сказал Дет. — Сначала излучатель и жезлы гнева. Держитесь вместе. Опасайтесь ловушек и дверей. Слушайте мои приказы. Если найдете молодую ведьму, сразу сообщите мне.

Затем он заметил Брата Хулиана, стоящего в стороне.

— О ваше преосвященство, я совсем забыл о тебе! А ведь именно это ты хотел увидеть. Уступаю тебе почетное места Веди нас, Брат Хулиан.

— На..

— Мы ждем тебя, Брат Хулиан. Весь Мегатеополис ждет тебя.

Хулиан неохотно побрел по замерзшей траве. Холод проник сквозь защитное поле, и он стал дрожать.

Хулиан рассматривал дом. Его промороженные стены уже начали отпотевать под лучами солнца. Даже в таком виде нельзя было не заметить своеобразие пропорций, мрачную красоту его помещений. Он где-то читал о регулируемых домах Золотой Эры, пластиковые стены которых были эластичными и управлялись, а также закреплялись с помощью силового поля. Тот же самый принцип использован и для управления движущейся фигурой Великого Бога на Соборе.

Но эти воспоминания совсем не воодушевили Брата Хулиана. В значительной степени он разделял страх и почтительный трепет перед теми гордыми людьми, что жили в Золотую Эру. Вероятно, они так же отличались непредсказуемостью и самоуправляемостью, как и их дома, обладали таким же критическим и мятежным разумом, что и брат Жарль, наделены таким же насмешливым характером, как эта девушка-ведьма.

Хулиан полагал, что в Золотую Эру жизнь была трудна и неприятна. Ведь тогда не существовало Иерархии, которая планировала и управляла жизнью каждого. Тогда каждый зависел только от самого себя, от своих способностей, пробивной силы.

Он уже был совсем рядом с проделанным в стене проходом. А что, если древние обитатели дома все еще живут в нем? Идиотская мысль, конечно, но…

— Если в доме заметим какое-либо движение, — услышал он голос Дета, — мы сразу включим излучатель и заморозим видение. Тебе лучше передвигаться поживее, если ты не хочешь, чтобы твое защитное поле превратилось в оазис изо льда.

Хулиан торопливо вошел в заколдованный дом, протиснувшись в первую же дверь, которую увидел. Ему совсем не понравилась угроза Дета. Перспектива оказаться замороженным, пусть не надолго, в этом доме пугала его.

Слабое свечение нимба позволило ему разглядеть комнату среднего размера с куполообразным потолком, с мебелью, потерявшей первоначальный цвет от времени, но линии мебели, ее формы свидетельствовали об удобстве, комфорте. Хулиан кашлянул. Недавнее сотрясение стен подняло громадное количество пыли, которая все еще не улеглась. Пол слегка пружинил под его ногами.

Несмотря на то что Хулиан испытывал отвращение к этому дому, комната странным образом положительно подействовала на него. Кое-что ему даже понравилось. Например, диван, весьма напоминавший ему роскошную постель в его маленькой келье в Святилище.

Леденящее дуновение и скрежет, похожий на скрип зубов, раздался позади него. Он резко повернулся. Никого.

Но дверь в стене исчезла. Он был отрезан от остальных.

Первой мыслью его было: «А что, если все стены начнут сближаться?»

Диван, так понравившийся ему, пополз к нему навстречу по пыльному полу, как гигантская змея.

С истерическим хохотом Хулиан отскочил в сторону, но диван тут же последовал за ним. Причем увеличив скорость.

Двери в комнате отсутствовали. Хулиан попытался забаррикадироваться от живого дивана, используя другую мебель. Но диван раскидывал все предметы по сторонам. Снова Хулиан спасся бегством, но диван преследовал его с дьявольским упорством, как некое разумное существо. Хулиан поскользнулся, упал, отчаянно барахтаясь, охваченный паникой.

Теперь он оказался загнанным в угол. Медленно, будто наслаждаясь ужасом Хулиана, диван двигался к нему. Затем диван подался назад, издавая какой-то оскорбительный звук, распростер свои ручки и бросился к Хулиану. Диван крепко обхватил его ручками.

Давление на грудь мантии выключило защитное поле, нимб погас.

Мрак и эти гнусные оскорбительные объятия дивана… отчаянно Хулиан боролся с ним, старался вырваться, оттолкнуть его.

Если диван коснется его лица, он сойдет с ума. Хулиан знал это.

Но диван коснулся его лица. Сначала мягко, напомнив ему пальцы Шарлсон Наурии.

«Гуд бай, маленький Брат Хулиан», — вспомнил он.

Затем все сильнее и сильнее диван надавливал на его лицо. И Брат Хулиан теперь страстно желал одного: сойти с ума.

В его мозгу появлялась и исчезала одна идиотская мысль: если он выберется отсюда живым, ему никогда не спать спокойно по ночам в своей келье.

Внезапно давление ослабело. В стене открылась дверь, проник слабый свет. Хулиан, шатаясь, совершенно лишенный сил, тупо смотрел туда.

Затем в его парализованном страхом мозгу родилась мысль: там может быть спасение. Он бросился вперед.

И, выскочив в дверь, Хулиан оказался в окружении алых мантий жрецов. Среди них стоял Дет. Хулиан заметил искаженное лицо Дета, совершенно белое, за исключением глаз. Он кричал:

— Вот оно! Вот оно! В отверстии!

Хулиан наполовину полз, наполовину карабкался вслед за всеми, пока не выбрался из дома через проделанную в стене дырку.

В его ушах громом раздавался неудержимый безумный смех толпы.

* * *


Пальцы Черного Человека пробежали по ручкам управления. Его сверкающие глаза смотрели на маленький экран солидографа, на котором выделялся заколдованный дом. Он видел, как маленькие фигурки в красных мантиях поспешно убегают из дома, скрываясь за пределами экрана. Он заметил, как последним покинул дом брат Хулиан.

С лица Черного Человека исчезло напряжение и появилась радостная, немного натянутая улыбка. Приплюснутый нос и короткие взъерошенные рыжие волосы подчеркивали характерные признаки проказы.

Он пробормотал своему компаньону:

— Мне начинает нравиться этот неуклюжий толстяк. Он так очаровательно пугается.

Черный Человек откинулся назад. Маленький экран засветился ярким светом.

— Наконец они взорвали дом! — воскликнул он. — Но Сатана всегда смеется последним.

И, приложив микрофон к губам, он засмеялся в него.

* * *


Впечатление было таким, как будто взорвался вулкан. Заколдованный дом пылал, плавился, корчился в огне. Четыре жреца получили приказ привести в действие свой огнемет. Однако огненное пламя имело скорее адское, чем небесное происхождение. Языки пламени разлетались в разные стороны. В толпе раздались крики, многие получили серьезные ожоги. Вскоре прихожане в панике разбежались.

Заколдованный дом содрогнулся последний раз и рухнул. Он перестал существовать.

Но из пламени, из остатков заколдованного дома раздался леденящий душу торжествующий хохот.

* * *


Черный Человек выключил приборы и встал, с сожалением глядя на панель управления.

— Плохо. Этот дом был нам очень полезен, мне будет очень не хватать его, Наурия.

— Но он принес много пользы. — Наурия серьезно смотрела на него.

— О, да! Прихожане смеялись над жрецами — это наше большое достижение. Правда, эти бедняги-работяги скоро пожалеют об этом, когда Иерархия удвоит с них налоги. Данный дом во многом помогал мне, и я имею право пожалеть его. Посмотри на панель управления: тут управление стенами, а вот здесь — полом и потолком. Можешь мне поверить, я очень долго тренировался, пока не достиг совершенства в управлении. Вспомни, как ловко я выкинул этого парня из помещения. А вот эти ручки — окна и двери. Там — вентиляторы и кое-какая мебель, которую мы можем оживлять. В том числе и этот влюбившийся в Брата Хулиана диван. — Он нежно погладил ручки управления.

— Скажи мне, — с любопытством наклонилась вперед Наурия. — Люди Золотой Эры всегда строили такие управляемые дома?

— Конечно нет. Это слишком дорого. Дом легко регулировать в зависимости от того, что тебе требуется в данный момент. Например, ты ждешь гостей и тебе нужен зал для танцев. Нажимаешь соответствующие кнопки, и все! Стены разошлись. Можно даже сделать зал овальным или в форме восьмиугольника. Все очень просто.

Он радостно рассмеялся.

— Конечно, приборы действовали крайне медленно, но, когда мы обнаружили, что старая аппаратура работает, не стоило труда применить новые двигатели и источники энергии. Вот мы и придумали: заставили дом танцевать джигу. Затем мы смонтировали, дистанционное управление. Вот и все.

Шарлсон Наурия покачала головой:

— Я не могу отделаться от мысли, что такая роскошь безнравственна. Представь себе, что, если тебе лень идти, ты можешь просто подозвать стул к себе. Или этот диван, меняющий форму в зависимости от ширины твоего зада! Нет, мне это противно, — она сделала гримасу отвращения.

В своей черной тунике, с обнаженными руками и ногами Черный Человек выглядел как древний маг. Он повернулся к Наурии и указал пальцем на нее:

— В тебя въелась эта рабская нравственность, которую Иерархия извлекла из вековой пыли, слегка почистила и предложила людям. — Он рассмеялся. — Лично я рад, что наши предки любили комфорт, это позволило мне, используя их дом, сделать многое, чтобы освободиться от Иерархии.

Наурия внимательно смотрела на него, положив левую руку на край панели управления, занимающей большую часть этой пустой комнаты без окон. Черный Человек откинулся назад в своем кресле, стоящем перед панелью — единственная мебель в комнате, — и посмотрел на девушку с любопытством.

У нее было холодное лицо с загадочными глазами. Она казалась более мудрой и опытной, чем он.

— Неужели цель твоей жизни — вот такие шутки? — наконец спросила она. — Я все время наблюдала за тобой, когда ты управлял этим домом. Ты манипулировал с теми маленькими фигурками, как хотелось тебе, ты улыбался, как будто твоя единственная цель в жизни — играть роль этого злобного полубога.

— Ты коснулась моего слабого места. Телесолидограф всегда дает такое ощущение, ты богоподобен. Скажем, ты ощущаешь то же самое, признайся.

Она кивнула, мрачно улыбаясь.

— Да. А как работает прибор? Я впервые вижу солидограф в действии.

— Да? Я был уверен, что ты знаешь, раз ты так близка к Асмодею.

Она покачала головой.

— Я ничего не знаю об Асмодее.

Он пристально взглянул на нее.

— А он проявляет к тебе столько интереса, будто ты самая важная персона из нас.

Девушка не ответила.

— Но ты всегда знаешь заранее работу, которую он хочет тебе поручить, Наурия. Или Асмодей информирует тебя так же, как и меня? Методом непрямого сообщения? — Он некоторое время смотрел на нее, затем беззаботно пожал плечами. — Впрочем, я верю, что ты не знаешь его. Я еще никогда не встречал ведьмы или колдуна, который бы знал этого человека. Включая и меня, хотя я второй после него. Только приказы свыше — вот и все его общение с любым из нас. Невидимый фонтан приказов. Великая тайна. — В голосе его промелькнули нотки недовольства. Черный Человек изменил положение в кресле. — Но, раз уж Асмодей приказал мне устроить тебя здесь, я думаю, что имею право рассказать тебе о телесолидографе. Все очень просто. Солидограф Иерархии — это формирователь объемного движущегося изображения. Телесолидограф — это то же самое, но первичный тройной пучок невидим, обладает большой проницаемостью и может передаваться на большое расстояние. Трехмерное изображение формируется в том месте, где фокусируются все три луча. Например, если ты желаешь создать иллюзию голых, ног. Для этого просто нужно записать данные части тела на телесолидограф, а затем воспроизвести пленку и спроецировать изображение. Фантом готов! Точно так же и со звуковым сопровождением.

Этот солидограф, разумеется, посложнее. Я предусмотрел здесь возможность формирования движущихся фантомов без предварительной записи. Я могу управлять ими на расстоянии.

Вот на чем строятся наши трюки такого рода, Наурия. Сравнительно простое усовершенствование достижений Иерархии. Если Иерархия поймет, в чем дело, а это только вопрос времени, она раскроет наши уловки. И люди Иерархии уже начали догадываться. Излучатель нулевой энтропии — неплохой способ проникнуть в наш дом. Странно, — сказал он, улыбнувшись, — что мы со своей тривиальной техникой смогли так напугать декана Дета. Он ведь хитер. Правда, когда Асмодей прислал нам биографию декана, было уже нетрудно нанести удар в больное место. В чем дело, Наурия? У тебя есть причина ненавидеть этого человека?

Она покачала головой, но в глазах ее застыла ненависть.

— Человека, который стоит за ним, — ответила она.

— Гонифаций? Я, конечно, знаю, что тебе поручена работа, где в качестве объекта включен и он. У тебя что-то личное к нему? Может быть, месть?

Она не ответила, и Черный Человек встал.

— Ты только что спросила меня о моих целях? А каковы твои цели, Наурия? Почему ты стала ведьмой Персефоной?

Казалось, она не слышала его вопросов. Затем ее лицо смягчилось.

— Интересно, что же случилось с Армоном Жарлем?

Он быстро взглянул на нее.

— Разве он интересен тебе? Я видел, что ты страдала, когда он отказался вступить в наши ряды. Ты его любишь?

— Возможно Во всяком случае, он не предмет твоих шуток. Я чувствую в нем какие-то твердые корни, твердые устои.

Черный Человек хмыкнул.

— Слишком твердые. Хотя мне жаль, что мы потеряли его. Нам нужны стойкие люди, способные люди. А таких людей и завербовывает Иерархия и жрецы.

— Интересно, что же случилось с ним? — задумчиво проговорила она.

— Боюсь, ничего хорошего.


Глава шестая


Армон Жарль забрался туда, где тень была погуще, и скорчился там, пытаясь придумать какой-либо план. Сильный ожог на плече, полученный им от стержня Гнева, сильно болел, пульсирующая боль расходилась по всему телу, туманила мозг. И танцевальная музыка, взрывы смеха, которые доносились до него из соседнего дома, казались ему дьявольскими кознями.

Это был единственный район Мегатеополиса, где Иерархия терпела грехи. Это район, где жили Падшие Сестры. Район крадущихся фигур, жрецов без нимбов, быстро закрывающихся и открывающихся дверей, свистков, перешептываний, приглушенных приветствий, плотских наслаждений с приступами жестокой душевной меланхолии. Стройная, красивая, роскошно одетая женщина, стоявшая в освещенном прямоугольнике открытой двери, заметила проходящего Жарля. Видимо, что-то жуткое показалось ей в его походке, манерах, потому что глаза ее расширились от ужаса, а когда Жарль скрылся, она послала прибежавших на ее зов мужчин преследовать его. По счастью, преследователи сразу же ринулись не по той улице, сбились со следа. Но они ведь могли вернуться.

Нужно срочно что-то придумать.

Жар и боль приглушили голод, но во рту у него пересохла Грубые сандалии давили на распухшие ноги. Он даже не предполагал, что два года в Святилище так изнежили его.

Но разве боль в ногах можно сравнить с болью в плече, которое натирала грубая, украденная где-то туника.

Нужно что-то придумать.

Он поразмыслил о том, чтобы покинуть Мегатеополис. Но на бедных фермах трудно найти убежище, а если фермеры будут настроены к нему хоть наполовину так же враждебно, как прихожане Мегатеополиса…

Нужно что-то придумать…

Звуки музыки воспроизводили в его затуманенном болью мозгу изможденное работой лицо матери. Даже сейчас он с трудом понял, что она предала его. И его отец, братья сделали то же самое. Дом. Единственное место, где он мог надеяться отыскать укрытие. Даже их холодная, недружественная реакция на его появление дома не насторожила Жарля. Но их косые взгляды, а потом брат, которого куда-то неожиданно послали, заставили его понять правду. И вовремя. Он едва успел скрыться от деканов, которых привел брат. Вот когда он и получил ожог. И тогда же он узнал, что за его голову назначена награда и каждый прихожанин не прочь получить ее.

Жарлю пришлось ударить отца и сбить его с ног, когда старик попытался преградить ему дорогу. Теперь лицо матери, казалось, смотрело на него из темноты. Он движением руки отогнал это видение.

Может, он должен радоваться тому, как они поступают с ним? Ведь это свидетельствует, насколько глубоко в душе прихожан затаилась ненависть к Иерархии. Жрец, которого поддерживает Иерархия, внушает страх, ему почти поклоняются. Но жреца, которого вышвырнула Иерархия, прихожане ненавидят. Это ведь прихожане преследуют его сейчас, прихожане, которыми руководят деканы.

Два года он думал над тем, как улучшить условия жизни прихожан, как усовершенствовать их душу, как приблизить наступление Новой Золотой Эры. Он ломал голову над тем, как помочь своей семье.

И вот сегодня его родные отвернулись от него, считая его потерянным навеки, он ведь даже перестал быть для них человеком, он стал жрецом!

— Смотрите, это он! Вот он!

Жарль пригнулся, стараясь скрыться от луча, затем, преодолевая боль, кинулся в боковую аллею. Луч Гнева ударил в стену напротив.

Камни.

Боль от ремней в сандалиях. Боль в плече, которое нещадно трет грубая ткань.

Темнота.

Квадрат света. Женское ненакрашенное лицо.

Крики.

Снова бежать. Бежать…

Опять крики преследователей позади него.

Голубоватая игла света над головой.

Но прежде чем она успела вонзиться в него, он свернул в боковую улицу, пересек ее и вбежал в развалины, куда он постоянно и бессознательно стремился.

Обломки, сожженная трава. Нащупать путь. Большие каменные блоки, покореженные листы пластика. Стены, возведенные еще до Золотой Эры.

Голоса преследователей позади. Круг света прямо над головой. Быстрее спрятаться!

Азартные возгласы совсем близко. Панические поиски укрытия. Сильная боль от удара о камень плечом. Он прикусил губу, сдержав крик боли. Во рту солоноватый вкус.

Теперь ему ничего не оставалось, как спрятаться здесь, в развалинах, закопаться поглубже. Иногда голоса удалялись, затем снова звучали совсем рядом. Со временем они, конечно, найдут его, но он так устал, так вымотался, что ему уже все равно.

Жарлю казалось, что в мозгу звучит музыка, а ритм ее совпадает с пульсацией боли в плече, и вся Вселенная покачивается в такт этой музыке, в такт его боли. Он тоже хотел танцевать, но у него очень болела рука. И он уже не Армон Жарль, а кто-то другой. Его отец… Его отец — архиепископ! Эти слабые, старые руки схватили Жарля и попытались остановить!

Его брат — пухленький, розовенький, как поросеночек, и зовут его — Брат Хулиан.

Его мать..

Прекрасная девушка стоит в дверях, улыбается, зовет его. — Он подходит ближе, ближе… Его сомнения и подозрения тают. А затем она резко бросается к нему, хватает за рану на плече, сжимает ее… А за нею уже показалась толпа в красных мантиях…

И девушка на глазах дурнеет, становится старой, сморщенной старухой, и вот уже лицо матери смотрит из темноты.

Но нет, это не его мать, это какая-то другая старуха. Щеки ввалились, нос превратился в изогнутый тонкий длинный клюв, подбородок — в коричневый комок.

— Проснись, Брат Жарль, — слышит он хриплый шепот.

Что это с его лицом? Оно реально, а ему не хочется сейчас встречаться с реальностью. Но боль в руке была реальна, она все еще мучает его. Жарль, попытавшись оттолкнуть руку, поднял голову и увидел в свете фонарика то же самое старое лицо карги, узнал ее.

— Идем со мной, Брат Жарль. Иди с матерью Джуди!

Он почти улыбнулся.

— Лучше тебе я дам заработать на мне, чем отцу, — пробормотал он.

Костлявая ладонь зажала ему рот.

— Тихо, они могут услышать. Вставай, Брат Жарль, это недалеко, но необходимо поторопиться.

Вставать гораздо больнее, чем лежать, но все же он поднялся. В голове его туман не рассеялся, а сгустился. Снова появились видения. Жарль шел, тяжело опираясь на ее костлявое плечо, и ему казалось, что старуха постоянно меняет свой облик. Сначала она стала его матерью, затем Шарлсон Наурией, затем матерью Джуди. Потом девушкой, что стоит в дверях. Затем снова его матерью…

— Чего нам искать их? — спросил он, глупо улыбаясь. — Давай я позову Братьев, и они примчатся. Подумай — ты получишь награду за меня. Всю награду тебе одной. Или ты боишься, что они тебя обманут?

Вместо ответа она стукнула его по губам.

— Вот он! И еще кто-то с ним!

Жарль вместе с Джуди резко свернули в какой-то проход. Голоса раздавались со всех сторон. Еще поворот. Затем мать Джуди остановилась, найдя целый участок травы.

— Давай туда! Быстрее!

Удар клюкой привел его в чувство, он спустился в черную дыру, прыгнул, сполз по короткой лестнице, скатился на пол и лежал там.

Крики прекратились. Кромешная тьма. И тишина.

Немного погодя зажглась свеча, и Жарль увидел перед собой беззубую улыбку старухи.

— Ты убедился, как мать Джуди получает свою награду, Брат Жарль? — прокаркала старуха.

Она наклонилась к нему, подняла тунику, осматривая рану на плече.

Он стиснул зубы.

— Нужно заняться раной, — пробубнила она. — Но сначала постараемся уйти отсюда, и побыстрее. Выпей это.

Старуха поднесла к его губам маленький флакон. Огненная жидкость заставила его закашляться.

— Жжет? — радостно спросила она. — Непохоже на сладкие вина Иерархии? Мать Джуди сама делает свой нектар. У нее еще есть немного.

Он осмотрелся.

— Где мы?

— В одном из туннелей Золотой Эры. Не спрашивай меня, зачем они были нужны тогда. Зато я знаю, зачем они требуются теперь. — Мать Джуди хихикнула, качая головой. — Глупые старые ведьмы! Жрецы все знают о нас! О, да!

Он удивленно смотрел на нее.

— Не ломай голову, Брат Жарль. Просто иди за мной.

И он последовал за ней. На некоторых участках туннель — большая полая металлическая труба — даже позволял встать во весь рост. Но во многих местах труба треснула и была забита грязью.

Путешествие показалось Жарлю бесконечным. Он совершенно выбился из сил. Его лихорадило, возможно, от изнеможения, правда, не исключено, что и из-за огненного нектара матушки Джуди.

Жарль начал спотыкаться. Снова вернулись видения. Теперь рядом с ним шла Шарлсон Наурия. Они были король и королева Ада и обходили свое Подземное Царство в сопровождении Первого Министра — матери Джуди, палка которой превратилась в посох, увитый живыми змеями. За ними шел человек весь в черном, а под ногами крутилось множество маленьких полулюдей-полуобезьян.

Еще лестница. Мать Джуди подталкивает его наверх. Узкая кровать, похожая на ящик, открытый с одной стороны Кровать коротка для Жарля, но удивительно мягкая. На его болезненное плечо лег прохладный бинт, смоченный в темной ароматной жидкости. Им овладел страх: ведь его никто никогда не лечил, кроме жрецов. Жрецы лечили все и всех. Что-то теплое потекло по его горлу. Забытье. Сон…

Его следующее восприятие действительности, несомненно, смешанное с бредом, началось в тот момент, когда он увидел что-то черное на его постели возле ног. Он терпеливо всматривался, пока не смог сфокусировать свое зрение.

Это оказался большой черный кот, вылизывающий свои лапы и поглядывающий на него с холодным пренебрежением.

Нет, этого не может быть. Данное существо не должно быть котом, у матери Джуди нашло приют существо маленькое, лохматое, но не кот.

Бесконечно долго Жарль размышлял над этим, продолжая рассматривать кота, постоянно ожидая, что он заговорит с ним. Но кот только вылизывал шерсть, бесстрастно поглядывая на него.

Постепенно Жарль стал воспринимать окружающее. Его постель действительно оказалась ящиком, вделанным в стенную нишу. Пол комнаты он не мог рассмотреть из-за высокого края ящика.

Потолок был низким, с балок свешивались какие-то непонятные предметы. Жарль слышал потрескиванье дров, бульканье жидкости в котле. Пахло вкусно.

Он попытался рассмотреть подробнее обстановку. Но, попробовав повернуться, он испытал приступ боли, правда не слишком сильный, но дыхание у него перехватило.

В поле зрения появилась старуха.

— О, ты уже снова с нами? Некоторое время мать Джуди даже думала, что потеряла своего маленького мальчика.

Он все еще не мог отделаться от мыслей о коте.

— Это обычный кот? — спросил Жарль беспокойно.

Блестящие глаза ведьмы, глубоко сидящие в глазницах, сузились и внимательно посмотрели на него.

— Конечно!

— И он не пьет твою кровь?

Мать Джуди презрительно прищелкнула языком.

— Может, ему и хочется. Но только пусть попробует.

— На., ты же ведьма, мать Джуди?

— Ты считаешь, что я сделала все, чтобы меня ненавидели все, причем это я придумала ради собственного удовольствия?

— Но… я считал… другие ведьмы, которых я встречал…

— О, эти? Так, значит, ты встречался с ними?

Он слабо кивнул.

— Кто они?

Старуха посмотрела на него.

— Ты уже задаешь много вопросов. Сейчас время для супа.

Когда она наливала ему суп, а кот, принюхиваясь к кастрюле, провожал взглядом каждую ложку, послышался стук в дверь.

Мать Джуди прошипела:

— Ни звука!

Она задвинула стенную нишу, оставив его в кромешной тьме. Он слышал приглушенный разговор и как будто что-то упало на пол.

Кот уже стоял у него на груди. Жарль ощущал давление всех четырех лап. Как маленький слон.

Из комнаты доносились звуки разговора, но Жарль не мог разобрать ни слова.

Кот улегся на его здоровое плечо и довольно замурлыкал. Жарль уснул.

В течение нескольких следующих дней ниша с постелью Жарля закрывалась несколько раз. Видимо, мать Джуди перестала опускать занавеску на нишу, и теперь Жарль слышал все разговоры Он знал, что старая ведьма занимается весьма сомнительной магией, дает советы прихожанам всех категорий, особенно девушкам из квартала Падших Сестер. Он познакомился, хотя и косвенно, с преступными элементами Мегатеополиса, с которыми мать Джуди находилась в подозрительно хороших отношениях.

Но это не все ее посетители. Дважды приходили деканы В первый раз Жарль замер, ожидая худшего. Но странно, этот декан, оказывается, хотел получить помощь от матери Джуди, получить обратно девушку, украденную у него жрецом. Во второй раз обстановка обострилась. Декан подозрительно все вынюхивал в комнате, даже простукивал стены, не переставая повторять о наказаниях тех, кто не подчиняется Иерархии, нарушает ее законы. Однако он, видимо, просто намеревался запугать старуху и получить помощь бесплатно, так как в конце концов все свелось к рассказу, аналогичному тому, что выложил первый декан.

Жарль часто размышлял о Шарлсон Наурии и Черном Человеке. Он донимал мать Джуди расспросами о них и кое-что выудил от нее, хотя у него сложилось впечатление: она знает гораздо больше, чем говорит.

По ее словам, эти «новые» ведьмы появились лишь несколько лет назад. Сначала она думала, что ведьмы подосланы Иерархией, чтобы создать конкуренцию им, старым женщинам.

Немного погодя старуха изменила свое мнение, и теперь она рассматривала молодых ведьм, как не всегда дружественно настроенных своих конкуренток. Мать Джуди призналась, что совершала с ними мелкие сделки, хотя и не уточняла, какие.

Когда зажило его раненое плечо, на котором остался только небольшой шрам, и спал жар, несмотря на отсутствие патентованных лекарств Иерархии, Жарль решил все прояснить для себя и однажды прямо спросил:

— Почему ты спасла меня?

Казалось, она смутилась, но затем, взглянув на него, ответила:

— Может, я влюбилась в тебя. Джуди помогала и лечила многих молоденьких мальчиков, когда она сама была красивой и желанной.

А затем добавила уже более серьезным тоном:

— А кроме того, ты относился ко мне без всякого презрения, когда носил мантию.

— Но как ты нашла меня? Каким образом ты оказалась в этих развалинах, когда за мной гнались?

— Это простая случайность, — ответила она. — Я как раз выходила из туннеля.

Позже она уточнила, что ей предстало «видение», будто он будет рядом. Он знал, что Джуди не говорит правдиво.

Позже вечером oft настоял на том, что ему необходимо выбраться из ниши, и стал расхаживать по комнате, рассматривая загадочные предметы, висевшие на балках. И тут раздался стук в дверь, совсем не такой, как обычно стучались к старухе. Чьи-то пальцы выбили дробь на двери. Кот Грималкин угрожающе фыркнул. Мать Джуди, загнав Жарля обратно в нишу, пошла к двери, вышла и плотно закрыла ее за собой.

Было уже темно, но она различила темную фигуру мужчины.

— Я тебя вижу, — сказала старуха немного нервозно, плотнее закутываясь в свою рваную шаль, так как на улице было прохладно. — Можешь оставить свои штучки при себе. Ты не обманешь меня.

— Грималкин узнал мой стук, — ответил насмешливый голос. — Может, пустишь Дикона поиграть с ним?

— Он выцарапает глаза твоему Дикону, грязному, гнусному, развратному зверю. Что ты хочешь от меня?

— Как наш пациент?

— Хочет подняться и поджечь весь мир. Мне, наверное, придется связать его.

— А как его образование?

— О, он настроен весьма агрессивно, хотя сам он очень мягкого нрава юноша. Мне кажется, что он уже более примирительно относится к вам; правда, тем хуже для него!

— Прекрасно! Хотя ты очень упряма. Ты недооцениваешь наше влияние на него. Мы очень обязаны тебе, мать Джуди!

— Плевать на это! — Старая карга вздернула острый подбородок. — Слушай, я помогаю тебе и всем твоим только потому, что уверена: вы против жрецов. Но я хочу, чтобы ты понял меня: я с самого начала убеждена, несмотря на все ваши выдумки, на проделки с вашими гнусными обезьянами, — вы не настоящие ведьмы и колдуны!

Из темноты донеслась довольная усмешка.

— Будем надеяться, что у Иерархии нет такой проницательности, как у тебя!

Она не обратила внимания на комплимент.

— Вы просто обманщики, — сказала она. — Настоящая ведьма — это я.

Человек во мраке поклонился.

— Мы не будем оспаривать твое мастерство, мать Джуди.

— Ну и правильно, — согласилась старая ведьма.


Глава седьмая


— Асмодей сказал, что мы можем увеличивать давление, Дрик. Сегодня вечером волки придут в Мегатеополис. Сначала они будут бродить по окрестностям, но затем обнаглеют. Начиная с полуночи, телесолидографы во всех ключевых городах начнут работать по двадцать четыре часа в сутки. Кое-где нужно установить дополнительную аппаратуру. Необходимо тщательнее заняться жрецами выше Четвертого Круга. Вот ленты с данными относительно индивидуальных страхов жрецов, занимающих ключевые позиции. Можешь распространить их.

Черный Человек показал на катушку с лентой. Его собеседник, молодой человек, низенький, мощный, одетый в такую же черную тунику, взял коробку, просмотрев надписи на лентах, закрыл ее.

— Интересно, откуда Асмодей получает такую подробную информацию? — произнес Черный Человек. — Если бы я был религиозным, я бы решил, что он сам Великий Бог. Ведь он прекрасно ориентируется в Иерархии.

Дрик наклонился вперед:

— Может быть, он сам из Иерархии?

Черный Человек кивнул, задумчиво нахмурившись.

— Может быть, не исключено.

Дрик испытующе смотрел на него.

— Я не Асмодей, Дрик. Я даже не уверен, что первый человек в Мегатеополисе — это я, хотя первым получаю приказы.

— Откуда? — Дрик положил руку на коробку с лентами. — Вот это, к примеру. Это ведь материальная вещь. Кто-то должен был доставить ее.

— Конечно. — Черный Человек улыбнулся, правда, несколько смущенно. — Если я захожу в комнату и нахожу на столе коробку, то логично предположить, что кто-то ее принес. Но кто?

— Вот так она появилась?

Черный Человек кивнул.

Дрик с сомнением покачал головой.

— Да, нам не очень доверяют.

Черный Человек хмыкнул.

— В этом есть рациональное зерно. Если кого-либо из нас схватят, он не сможет, даже если захочет, выдать всех.

— Но пока еще никого из нас не схватили.

Черный Человек медленно посмотрел на нега Его насмешливое лицо внезапно стало серьезным.

— А ты не думал, почему? Может, они уже засекли кого-то из нас и теперь следят, выжидают, чтобы вытянуть сеть, когда в нее попадет самая крупная добыча?

Он взял коробку, встал. Затем вдруг вспомнил что-то.

— Я был с Наурией. Она почему-то очень строптива и не хочет появляться здесь.

— Снова приказы Асмодея. Он что-то скрывает, подготовил специальную работу для нее, выложит все, когда настанет подходящий момент. Будь с ней, Дрик, если получится, развлекай ее.

— О, это приятная работа, — заметил Дрик.

— Но не очень надейся. Думаю, что скоро к нам примкнет этот ренегат-жрец.

— Пациент матери Джуди? Он изменил свои взгляды?

— Надеюсь, изменит.

Дрик кивнул.

— Он неплохой парень, и я уверен, Наурия будет к нему благосклонна.

Уже стоя у двери, Дрик внезапно обернулся. Черный Человек ссутулился и тер свои глаза.

— Если обстановка изменится и не останется такой напряженной, может, тебе стоит отдохнуть хотя бы часов шесть?

Черный Человек кивнул:

— Неплохая идея.

После ухода Дрика он сел, глядя в стену.

— Неплохая идея.

Где-то вдали зазвонил колокол. Язвительная улыбка скользнула по его губам. Он, нахмурившись, покачал головой, как бы отгоняя искушение. Колокол продолжал звонить. Снова на его губы вернулась улыбка. Он, пожав плечами, вскочил.

Казалось, энергия переполняет его теперь.

Из ящика Черный Человек достал предмет, похожий на клубок перепутанных проводов. Он прикрепил его к правой руке. На столике у противоположной стены стояла ваза с цветами. Черный Человек вытянул правую руку, словно проверяя контакт. Ваза слегка дрогнула, затем приподнялась. И в следующее мгновение она упала со стола, расплескав воду вместе с цветами. Он с удовлетворением улыбнулся.

На левую руку Черный Человек прикрепил особое устройство, причем так, что, согнув ладонь, он мог коснуться пальцами кнопок на нем.

Затем он прошел к ящику, включил торжественную музыку и, отойдя на середину комнаты, вытянул левую руку и стал нажимать на кнопки. Торжественная музыка прекратилась, появились резкие диссонансы предыдущей мелодии, музыка стала словно гротескной, зловещей.

Затем Черный Человек достал костюм прихожанина — грубую блузу, брюки, сандалии, капюшон.

Послышался высокий пронзительный голос, исходящий неизвестно откуда.

— Снова за свои шуточки? Думаю, что вся трудная работа достанется мне.

— Что касается тебя, Дикон, мой маленький вампирчик, то ты останешься дома.

Большой колокол перестал звонить, но эхо все еще разносило могучие звуки, словно таинственное послание вечности. Прихожане полностью заполнили Собор, величественный зал которого был освещен тысячами свечей, наполнен ароматом кадильниц. Тут и там мелькали жрецы, шурша мантиями. Они спешили выполнить различные поручения.

Черный Человек, совершив обычный ритуал, устроился в боковом приделе, как раз напротив сверкающего великолепием органа, чьи золотые трубы уже начали наполняться мягкой музыкой, которая чудесным образом смешивалась с эхом от ударов колокола. Черный Человек сидел, словно простой прихожанин, думающий только о том, как бы умилостивить Великого Бога, чтобы тот избавил его от грехов.

На него опустился мир и покой, но он знал, что это не последствия воздействия теплого ароматного воздуха, мягкого мерцания свечей, сладкой музыки, а результат облучения, возбуждающего его парасимпатическую нервную систему. И все же он надеялся. Облучение расслабляло его нервную систему, заставляло обмякнуть мускулы, забыть обо всех тревогах.

— Великий Бог, господин Земли и Небес, жрец жрецов, которому верно служит Иерархия…

Распевный голос звучал в призрачном полумраке. Из-за алтаря вверх он бьет лучом света, как золотые трубы, освещающие грандиозную фигуру Великого Бога, уменьшенную копию того, что возвышался над Собором. Прихожане склонили головы.

Религиозный трепет наполнял Собор, когда прихожане в соответствии с ритуалом вторили словам жреца, ведущего службу. Легкое смятение возникало тогда, когда старые прихожане произносили:

— Ускорь наступление Новой Золотой Эры, — слова, которые недавно были исключены из богослужения.

Молодого жреца сменил старый, начавший проповедь. Голос его был чрезвычайно гибок: то жесток и полон гнева, то в изобилии источающий мед. Слова проповеди соответствовали умственному уровню аудитории. Не оказалось ни одного, к которому бы они не проникали в душу.

Как обычно, он говорил о жизни прихожан, о неустанном труде жрецов, молившихся за них Великому Богу и старавшихся, чтобы Бог простил им грехи, вольные и невольные.

Затем мед исчез из его голоса; жрец перешел к рассказу о кознях Сатаны и его приспешников. В Соборе послышался приглушенный шум: это прихожане перемещались, стараясь лучше услышать слова жреца. Он утверждал: Сатана наглеет только потому, что они, прихожане, погрязли в грехе, забыли наставления Великого Бога, не слушают своих жрецов.

Семена греха прорастают всюду, и Сатана поливает их, ухаживает за ними, снимает урожай. Иерархия может сокрушить Сатану в любой момент. Но прихожанам не будет пользы от такой победы, если каждый не вырвет Сатану из своего сердца, не засушит семена греха, не заставит их погибнуть, не дав ростков.

И на этом месте проповедь кончалась. Во всех приделах появились жрецы Первого Круга с огромными блестящими блюдами. Жрец, поднявшийся на амвон, предложил прихожанам жертвовать на пользу Иерархии столько, сколько каждый сочтет нужным.

Прихожане стали рыться в карманах.

Жрец в боковом приделе уже обошел все ряды, возвращаясь с полным блюдом. Оно было тяжелым, и один из прихожан, желая помочь жрецу, протянул руки, но жрец тут же прижал блюдо к себе. Однако какая-то сила вырвала блюдо из рук жреца, и оно повисло в воздухе. Жрец попытался схватить его, но блюдо ускользнуло от него, поднявшись выше. Жрец подпрыгнул, стараясь ухватить его, но напрасно.

Внезапно, вспомнив о своем достоинстве, жрец прекратил прыжки и посмотрел на прихожан, на их изумленные лица. Он заметил одного рыжего парня, который, казалось, был ошарашен происходившим больше остальных.

Жрец снова взглянул на блюдо, которое словно плясало в воздухе. Деньги бренчали на нем, несколько монет даже упало вниз, на пол.

Прихожане как зачарованные взирали на парящее в воздухе блюдо.

Вот оно накренилось, описав в воздухе дугу, и дождь монет посыпался на прихожан. Затем блюдо снова приняло горизонтальное положение, повиснув неподвижно.

Удивительно быстро сориентировавшись, вероятно полагая, что это очередной трюк Иерархии, о котором забыли его информировать, жрец закричал:

— Смотрите! Чудо! Великий Бог являет свою милость! Каждый получит то, что он заслуживает!

И мгновенно, как бы услышав его слова, блюдо спикировало на него, нацеливаясь на его голову. Жрец, быстро пригнувшись, взглянул наверх. Блюдо пролетело мимо, круто развернулось и снова спикировало на него. Жрец снова пригнулся. Блюдо зависло над ним, а потом дважды ударило его по бритой голове. Звон разнесся по всему Собору.

Жрец, взвизгнув, включил свое защитное поле.

Среди прихожан началась паника, а может, мятеж. Многие ползали между рядами, собирая монеты, другие в страхе протискивались к выходу, но большинство смотрело вверх, на блюдо, подталкивая друг друга локтями.

И тут же, повинуясь торопливому приказу, органист заиграл громко, торжественно. Это была неплохая идея, если бы мелодия не прекращала звучать. Но ритм игры изменился, послышались диссонирующие звуки. Органист как безумный нажимал на клавиши, и вскоре все узнали знакомую возбуждающую мелодию, весьма популярную в последнее время в квартале Падших Сестер. Эту мелодию знали многие — и прихожане, и жрецы. Она сопровождала все кутежи…

Облучение, стимулирующее парасимпатическую нервную систему, — коварная штука. Оно пробуждает нервную систему, животные инстинкты. Пока люди под контролем, все хорошо. Им можно внушить что угодно. Но когда люди выходят из-под контроля, начинается неразбериха, что произошло и сейчас. Прихожане пустились в пляс, охваченные квазирелигиозным экстазом. Они кричали, вопили, хохотали, извивались в танце, будто возродилось какое-то языческое празднество, а не шло обычное богослужение.

Группа прихожан окружила жреца в боковом приделе, хватала монеты с его блюда и швыряла в разные стороны. Те, кто ползали под скамьями, собирая монеты, забыли о них и стали кататься по полу, обниматься, хохотать.

Затем орган издал безумные звуки хохота, блюдо, висевшее над головами, полетело, раскачиваясь, к алтарю и со звонким шлепком при-печаталось прямо к лицу Великого Бога. При виде такого святотатства многие прихожане в панике бросились к выходу.

И тут раздался леденящий душу голос. Он мгновенно остановил всех.

Прихожане застыли на месте. Дикий ужас наполнил их души.

И громовой голос приказал в Соборе:

— Не двигаться! В Собор пробрался Сатана! Каждый из прихожан должен быть осмотрен в целях выяснения его причастности к настоящему событию. Все вернитесь на места! Те, кто попытается сбежать, почувствует на себе Гнев Великого Бога!

И тут же отряд деканов в черных мантиях заполнили выходы из Собора. У каждого из них в руках был Жезл Гнева.

Черный Человек, находившийся в рядах тех, кто стремился к выходу, ощутил изменение характера облучения. Теперь оно возбуждало симпатическую систему. Вряд ли это мудрое решение. Хотя безумные танцы мгновенно прекратились, толпа прихожан рванулась к выходу, напоминая зверей, которых загнали в западню. Деканы подняли Жезлы. Толпа остановилась. Люди нерешительно переминались с ноги на ногу.

Правая рука Черного Человека согнулась в локте. Тело слегка сместилось влево, чтобы сбалансировать излучение силового поля.

Декан, стоящий в центре, неожиданно повернулся к стоящему рядом, нечаянно задевшему его.

— Осторожно, болван, — громко прошипел он.

Второй декан обратился к нему:

— Ты меня ударил!

И тут началось.

К этому спору вскоре присоединились и другие деканы. Началась потасовка: жрецы толкали друг друга, ударяли поднятыми кулаками, угрожали. Деканы не прошли курсы хороших манер, как жрецы.

Возбуждение симпатической системы играло свою роль. Оно возбуждало возникновение не только страха, но и ярости. Посыпались обоюдные удары. Все деканы внезапно ввязались в беспорядочную драку. Некоторые отбросили свои Жезлы Гнева, другие пользовались ими, как дубинками.

Таким образом, путь для бегства из Собора оказался открытым и толпа прихожан воспользовалась этим обстоятельством. Мощной волной она хлынула на улицу.


Глава восьмая


Архиепископ Гонифаций барахтался в бесконечных черных пучинах сна.

Сначала глубокий примитивный сон, без видений, без звуков. Ужас. Барахтанье в кромешном мраке. Безнадежная борьба с чем-то ужасным. Глубокая, пронизывающая Вселенную боль. Что-то очень важное тревожило его. Ведь это может быть использовано против него. Это его тайна, его единственная слабость. То, что может уничтожить его. Борьба страшная, отчаянная, но тщетная..

Затем наступил сон более определенный. Архиепископ бродит среди трупов тех, кого он убил, ибо они пронюхали о его тайне. Трупы — белые, окостеневшие — лежали на мраморных столах под лучами ослепительного света, и он чувствовал себя в безопасности. Но вдруг на одном из столов какой-то труп сел. Прекрасная девушка с темными волосами, рассыпавшимися по мраморным плечам. Она, указав на него пальцем, сказала:

— Тебя зовут Ноулес Сатрик. Ты нарушил самый строгий закон Иерархии. Ты сын жреца. Мать твоя — Падшая Сестра.

Он бросился к ней, стараясь повалить ее и заткнуть ей рот. Но как только пальцы его коснулись девушки, она ускользнула от него. Он преследовал ее, пробираясь между столами. Некоторые столы падали. Он споткнулся о труп своей матери. Архиепископ шел все дальше и дальше, спотыкаясь, задыхаясь. Но девушка ускользала от него, постоянно повторяя:

— Долой архиепископа Гонифация! Его зовут Ноулес Сатрик! Он сын жреца!

Она кричала, и вскоре весь мир присоединился к ней.

Внезапно он превратился в мальчика, а мать, стыдя его, повторяла:

— Сын жреца!

Эти воспоминания совсем близки к реальным событиям. Белое лицо, окутанное темными волосами, лицо его сводной сестры Джерил, когда она падала с моста в темную глубину потока… Наконец его тайна полностью сокрыта от всех. Затем Зал Высшего Совета, и изображение на экране солидографа: девушка с темными волосами, и на лице ее то же самое выражение, что у той, которая падала в поток. То же самое лицо.

Джерил.

Шарлсон Наурия.

Его тайна снова всплыла на поверхность.

Затем сновидения-иллюзии. Он там, где должен быть, — в своих покоях, в Святилище. В сером полумраке архиепископ видит свою спальню, а в постели, в ногах, карикатурную копию человека, чрезвычайно тощего, мохнатого… Но архиепископ смотрит на него только мгновение. Затем образ мохнатого существа исчезает, лишь слышен звук шагов его мохнатых лап…

И затем пробуждение. Архиепископ сел, тяжело дыша. Глаза его пробежали по спальне, отмечая, что все нормально. Странно, в последнем сне он ясно увидел свою спальню, будто все происходило наяву. Но такие сны не диковинка. Может, это провинциальные жрецы своими рассказами о мохнатых существах пробудили его воображение.

Он ощутил боль в спине — еще один отголосок сна.

Странно, но воспоминания воплощаются в его снах. Так уж устроен человеческий мозг. Все забыть невозможно.

А впрочем, какая разница? Тайна его рождения уже не имеет значения. Это было важно, когда он был жрецом Первого Круга. Но теперь он слишком высоко сидит, сместить его трудно. Такое обвинение ему не повредит.

Но если Джерил действительно спаслась и превратилась в Шарлсон Наурию, если Умеренные наложили на нее свои лапы, они могут доставить ему много неприятностей. Пусть уж лучше Дет устранит ее.

Судя по всему, она стала ведьмой. Но если это правда, почему, зная ее отношение к нему, ведьмы не использовали Джерил против него? Почему они ее спрятали? Ведь было бы более эффективно, если бы она выступила открыто, обвинив его в том, что, будучи сыном жреца, он незаконно проник в Иерархию.

Гонифаций раздумывал, и мысли его улетали далеко; он взирал мысленно взором на Империю Иерархии.

А по всей Империи раскинули свои сети новые ведьмы, колдуны. Они с каждым днем наглели. С ферм они уже добрались до поселков, из поселков в города. А вчера нанесли удар в самом Соборе.

Его разум был занят решением проблемы: кто же руководит всем этим мероприятием, кто осмелился бросить вызов Иерархии? Может, столь могучий ум прибыл откуда-то из-за пределов Земли? Вряд ли. Скорее всего, нужно искать его где-то поблизости.

Телевизионная панель в стене вспыхнула, и на экране появилось лицо жреца Четвертого Круга, дежурного по центру.

— Простите, что беспокою, Ваше Высокопреосвященство… — начал жрец.

— В чем дело?

— Это началось примерно час назад. Внезапно резкое увеличение активности среди ведьм. Сообщения поступают со всей планеты. В провинциях зафиксирована паника. Жрецы бегут из Святилищ. Вот послание Неоделоса. Какие-то звери или призраки зверей появились и в нашем городе. Многие жрецы сообщают о массовых галлюцинациях. Началась паника…

— Ты можешь мне сказать, какие приняты контрмеры?

Жрец кивнул.

— Насколько я знаю, меры приняты. Но Шеф Коммуникаций хочет проконсультироваться с вами. Подключить его?

— Нет. Я спущусь сам.

Экран погас. Гонифаций тронул кнопки, и мягкий свет залил его спальню. Обставленную скромно, но со вкусом.

Он встал с постели, а затем, движимый внезапным импульсом, обернулся назад.

Он вспомнил жгучую боль, которую испытал во сне.

В самом центре постели, где он только что лежал, находился свидетель реальности его сна.

Маленькое пятнышко крови…


Глава девятая


Вторая ночь страха опустилась на Мегатеополис. В темноте и тишине ночи таились угрозы. Весь день в Соборе и часовнях возносились молитвы Великому Богу, дабы он защитил людей от сил Зла. Слухи о призраках животных, которые прошлой ночью являлись даже жрецам, разносились по всему городу. Многие прихожане спешили исповедаться в своих грехах. Две истеричные толпы разорвали в клочья двух женщин, которых сочли за ведьм. Каждый с подозрением смотрел на соседа, размышляя, не агент ли он Сатаны. За час до наступления темноты улицы опустели. И над этими улицами, держась поближе к плоским крышам, летел Черный Человек, наслаждаясь атмосферой ужаса, как наслаждается актер, который знает, что он хорошо играет свою роль.

Над Собором нимб Великого Бога светился с удвоенной яркостью, и Святилище горело огнями. Близлежащие улицы прочесывались патрулями, состоящими из деканов, а в остальной части города царила темнота.

Черный Человек плыл во тьме, направляя свое передвижение с помощью тонкого луча света, энергии. Генератор поля создавал вокруг его тела оболочку, которая уравновешивала притяжение Земли. Кроме того, эта оболочка поглощала все виды излучения, что также увеличивало площадь действия поля.

Формально он сейчас был свободен. Час назад Черный Человек сдал дежурство у телесолидографа другому оператору и, немного расслабившись, решил посмотреть, как развивается их план. Он чувствовал себя актером, который уже сыграл свою роль, но не может покинуть театр, не досмотрев, как дальше идет спектакль.

Кроме того, мать Джуди сообщила ему, что Армон Жарль намеревается этой ночью попытаться вступить в новый контакт с ними. Сама мать Джуди решила укрыться в туннеле, поскольку не хотела попасться под руку разгневанной толпе.

Конечно, он мог кого-нибудь послать к Армону Жарлю, но если человек так упрям, как этот бывший жрец, лучше предоставить ему инициативу. А кроме того, какой эффект — назначить рандеву возле Большой Площади, именно в том месте, куда в прошлый раз выкинули жреца.

А сейчас Черный Человек следовал за ним, желая убедиться, что жрец не попадет в ловушку. Он бесшумно плыл вверху, а Армон Жарль, одетый как обычный прихожанин, крался по темным улицам, отыскивая места, где тень погуще, ступая осторожно, дабы не провалиться в сток, постоянно останавливаясь, прислушиваясь и оглядываясь. Однако он не замечал над головой своего демона-хранителя.

Они уже приближались к Большой Площади. Черному Человеку давно хотелось прекратить это бессмысленно-опасное путешествие, но любовь к драматическим эффектам пересилила.

Качающиеся фиолетовые нимбы предупредили о приближении жрецов, куда-то направляющихся ночью. Жарль нерешительно остановился, затем нырнул в темный проход между зданиями. Черный Человек присел на край крыши, внимательно следя за жрецами.

Но они торопливо прошли мимо. Черный Человек, проводив их, узнал в одном из них маленького толстяка, которого так ловко напугал перед заколдованным домом с помощью Черной Вуали, а затем в доме, манипулируя диваном. Он чувствовал даже какую-то нежность к брату Хулиану. Поэтому он не мог упустить прекрасную возможность подшутить над толстяком. Наурия рассказала, что Брата Хулиана до смерти напугал ее вампир Пусс. Черный Человек, в одно мгновение выключив свое левитационное поле, пустил Дикана по силовому лучу прямо к Хулиану.

Маленькое гибкое тело заскользило в темноту, к раскачивающимся нимбам. Черный Человек ждал с приятным замиранием сердца. И вдруг — зловещий шум над головой и жуткая пустота в желудке, хотя он еще не понял причины такого непредвиденного происшествия.

Он, сидя на крыше, быстро повернулся и посмотрел назад и вверх.

Какое-то одно бесконечное мгновение, тут он опомнился, выругав себя. Как мальчишка, он увлекся возможностью пошутить, забыв об осторожности и опасностях.

Ему достаточно было мгновения, чтобы понять, какая угроза нависла над ним. Могучее человекоподобное существо, но раза в два сильнее его. Крепкие ноги вытянуты. Руки угрожающе распростерты, пальцы распялены, словно когти. Большое лицо, обрамленное кудрями нечеловеческой, неземной красоты, напоминающее героев мифологии, которых изображали древние художники, огромные светящиеся глаза, которые могли излучать смерть, если захотят.

Ангел!

Еще одно короткое мгновение, но его достаточно, чтобы успеть соскользнуть с крыши и одновременно включить левитационное поле. Ангел был слишком велик, он не мог летать между домами.

Черный Человек зигзагами полетел по узкой улице наподобие ястреба, гнавшегося за добычей и подвергшегося нападению орла. Он видел, как остановились два жреца, но у него не было времени обращать внимание на них. Он заметил еще одну деталь: узкая голова и тело Дикона соскользнули с луча и мягко шлепнулись на землю. Черный Человек, всем существом почувствовав опасность сверху, рванулся вверх, но недостаточно быстро, чтобы ускользнуть от удара. Даже через защитное поле он ощутил сильный захват механических рук.

И все же, успев собрать все свои силы, передал приказание Дикону:

— Сток! Дикон, Сток. Проберись в Святилище. Будь со мной в контакте! Я теряю сознание.

Он даже успел услышать начало ответа, но тут удар, туман, темнота..


Глава десятая


Два декана вели Жарля по серому коридору вниз, в подвалы Святилища. Эти подвалы били окутаны завесом тайны, в них был запрещен вход жрецам низших рангов. Все лифты, за исключением одного, тщательно охраняемого, останавливались двумя этажами выше. Говорили, будто в подвалах ведутся научные исследования, включая и природу самого человека. Рассказывали, что ежедневно в подвалы отправляют партию прихожан, причем всех явно с признаками психического расстройства, а поднимают оттуда уже полностью безумных людей.

Ходили также слухи, будто отправляют туда и жрецов, уличенных в преступных намерениях или деяниях.

Жарль старался не думать о своем ужасном невезении: Иерархия схватила его как раз в тот момент, когда он уже решил вступить в контакт с Новым Ведьмовством.

Не исключено, Иерархия знала, что он скрывается у матери Джуди.

Или мать Джуди предала его? А может, кто-то из Нового Ведьмовства, даже сам Черный Человек? Нет, он не должен допускать таких возможностей! Жарль уже сделал вывод для себя: новые ведьмы на стороне добра, они представляют собой силы, с которыми он решил войти в союз.

Один из сопровождающих его деканов заговорил. Жарль знал, что оба — подчиненные Дета.

— Интересно, каким он станет, когда его поднимут отсюда?

Его компаньона данный вопрос не интересовал.

— Кто его знает? Я наблюдал многих таких, все были разные. Но в одном я уверен: Брат Домас не против заполучить этого человека. Домас всегда радуется, когда к нему приводят кого-то новенького.

— Да, старый проказник!

Они подошли к открытой двери. Оттуда пахнуло запахом химической лаборатории, но, помимо этого, Жарль ощутил различные излучения, действующие на нервную систему. Как призрачные руки, они ощупывали его, проверяли его эмоции — тревожили, возбуждали, успокаивали, приводили в ярость.

Жарль осмотрел комнату. Первое, что ему бросилось в глаза, — кресло с ремнями. Это плохо. Но механизм и инструменты предназначены для психологических исследований. Это хорошо.

— Правильно, тебе нечего беспокоиться. Мы не будем мучить тебя физически. А что касается психологических пыток — так это только эксперименты.

Какой странный голос — в нем отсутствовала индивидуальность.

Голос человеческий, но без эмоций. Как будто на ленту записали множество человеческих голосов, произносящих одни и те же слова.

Глаза Жарля нашли того, кто говорил с ним. Приземистый толстый жрец, грязная, в пятнах мантия которого украшена изображением человеческого мозга. Эмблема Шестого Круга.

Жарль поднял глаза, взглянув на его лица Странно, его лицо, как и голос, тоже было каким-то обобщенным, несмотря на индивидуальные черты: двойной подбородок, толстые губы, редкие брови. Словно с помощью солидографа на одно лицо спроецировали черты множества лиц, окончательно уничтожив всякую индивидуальность.

Если что и имело индивидуальность, так это глаза. Они смотрели на Жарля жадно, почти с любовью, будто он — самая интересная вещь на свете, конечно, не потому, что он Армон Жарль, а потому, что он человек.

Эти глаза так заворожили Жарля, что он с трудом оторвался от них и посмотрел на невысокого человека в черном. Странно, как это он не заметил его сразу. Ведь это был Дет.

— Вот мы и доставили его для тебя, брат Домас, — сказал Дет. — И Его Высокопреосвященство Гонифаций просил предупредить тебя: этот человек не должен сойти с ума. Он нам слишком дорого достался. Учти это пожелание, иначе тебя ждут неприятности.

Не отводя глаз от Жарля, Домас быстро ответил:

— Не нужно меня пугать, маленький человек. Ты прекрасно знаешь, что мои методы чисто эмпирические и результаты непредсказуемы. Если человек сойдет с ума, значит, так и будет. Я не могу ничего гарантировать.

— Я тебя предупредил, — повторил Дет.

* * *


Брат Домас приблизился к Жарлю, двигаясь удивительно легко для своей комплекции.

— Я изучил твое лицо и личное дело, прослушал твою речь на Большой Площади, — он кивком показал на солидограф, но глаза его не отрывались от Жарля. — Ты идеалист, очень интересный идеалист.

Его манера разговора напоминала тон хирурга, обсуждающего необычный случай.

— Я оставлю вас, — сказал Дет, — и проинформирую архиепископа, что ты намереваешься просто проводить эксперименты.

Брат Домас посмотрел на него:

— А твой мозг тоже интересует меня. Я бы с удовольствием запустил в него свои пальцы.

Лицо Дета застыло.

— Маски, маски? — проговорил Домас. — Разве ты не знаешь, что я лучше всех людей умею скрывать свои мысли?

Дет быстро вышел из комнаты в сопровождении деканов.

И снова глаза Домаса устремились на Жарля. Теперь они пристально изучали его, стараясь проникнуть прямо в мозг.

— Большая искренность, — продолжал Домас, кивая, будто он увидел ее в зрачках Жарля. — О, да, негативизм.

С огромным усилием Жарль отвел глаза от него.

— Нет, нет, я не занимаюсь гипнозом, — сказал Домас. — Гипнотизм только мешает работе. Как плохое анестезирующее, он приглушает реакции.

Его осмотр немного погодя закончился.

— А теперь ты, может, сядешь сам? — и указал на кресла.

Жарль заметил, что к нему сразу же приблизились жрецы. Эмблемы, представляющие собой переплетение нервной и циркулярной систем, свидетельствовали, что это жрецы Третьего Круга.

Двое из них, схватив Жарля за локти, повели к креслу. Он начал сопротивляться только для того, чтобы доказать самому себе — он, мол, еще человек. Он умудрился ударить одного из жрецов, но тут пришли на помощь другие, усадили его в кресло, затянув ремни.

И все это время брат Домас комментировал:

— Давай, сопротивляйся, потом мне будет легче.

Жрецы отступили назад. Кресло было на удивление удобным. Но Жарль не имел возможности повернуть головы.

К нему подключили электрические и записывающие приборы. Шприц вонзился в его руку. Снова брат Домас прочел его подозрения.

— Нет, это не препарат для извлечения правды. Получить от тебя информацию, которой ты обладаешь, — это наша побочная цель. Мы хотим узнать гораздо больше, чем просто информация.

Брат Домас сел прямо перед креслом. Контрольная панель солидографа находилась у него под руками.

— Что такое личность? — спросил он совсем другим тоном. — Просто точка зрения. И ничего больше. Точки зрения меняются. А меняется ли при этом личность? Требуется ответ, разумеется. Личность изменяется, но очень медленно, постепенно, поэтому изменения незаметны. Твои точки зрения изменились! Твое досье доказывает, что они менялись у тебя чаще, в большей степени, чем у человека среднего уровня. И тем не менее ты ощущаешь себя таким же человеком. Это поднимает интересный вопрос.

Он говорил, словно читал лекцию ученикам.

— Для мыслящего человека нет более поражающего ощущения, чем воспоминания о точках зрения, о взглядах, которые он исповедовал и от которых отказался. Человек помнит их в подробностях, но эти воззрения больше не привлекают его, у него сложилась новая система взглядов. Вообрази, память и интуиция доказывают ему, что он остался тем же самым человеком.

Но память может вызывать любые образы. Она холодна и бесстрастна. У памяти мораль. Представь себе человека, которым ты восхищаешься, и человека, которого ты ненавидишь. Вообрази, что это две жизни одного и того же человека. Предположим: память связывает эти две стадии.

Да, личность меняется. Вся проблема в том, чтобы ускорить это изменение.

Ты начинаешь понимать, какие намерения у нас относительно тебя?

Нет, твое нынешнее сознание не будет стерто и заменено другим. Это равносильно тому, чтобы убить тебя. Ты забыл, что я говорил о памяти. Личность меняется, но память — индивидуальное сознание — остается целой и невредимой.

Жарль почувствовал почти облегчение. Наконец он понял, куда будет произведена атака, и сможет мобилизовать свои силы. Свою ненависть к Иерархии. Вновь обретенную преданность Новому Ведьмовству. Свою любовь к Наурии. Свое презрение к таким, как Дет, и, что самое важное, свою твердую уверенность: каждый прихожанин имеет право на свободу. Да, такие твердые взгляды трудно изменить. Уверенность в том, что человек должен быть свободным, не изменится. Брат Домас блефует.

— Верно, — сказал брат Домас, — это кажется невозможным. Но посмотри на мое лица Разве у меня лицо человека, многократно меняющего свою индивидуальность? Как бы мог я приобрести такой опыт, такие знания, если бы не экспериментировал на себе? Ты знаешь, что не я открыл телепатию. Мое знание о человеке, его мозге базируется на дедукции, на эмпирике, на опыте. Я не гнушался экспериментировать на себе. Единственное, о чем я жалею, — не могу коренным образом изменить свою личность. Ведь я же психолог.

Он признался, что не изменил коренным образом свою личность. Не сможет он сделать этого и с Жарлем.

— Правильно, — сказал Домас. — Будь самоуверен. Это сделает тебя более уязвимым, когда ты начнешь удивляться. А теперь — дело.

Постепенно подключили все приборы. На Жарля обрушились видения, звуки, запахи, прикосновения… И эмоции. Более специфические и интенсивные, чем те, которые возбуждаются симпатическими и парасимпатическими системами. Он сопротивлялся всему. Но воздействие разбило все его защитные барьеры, и он зашелся в конвульсиях смеха. Старался сдержать слезы, но они лились. Пытался побороть ярость, которая вырывала из него ругательства и угрозы, преодолеть страх. Он боролся со всем этим, но тщетно. Создавалось впечатление, что его собственное тело уже не принадлежало ему, и он испытывал стыд, отчаяние, когда Домас — искусный музыкант — извлекал из него реакции на самые разнообразные возбуждения.

Комната погрузилась во тьму, и на Жарля направили десятки световых лучей. Они пульсировали в такт с реакциями Жарля. Брат Домас не отрывал взгляда от него.

От эмоций к мыслям, от тела к разуму продвигались исследования. Жарль ощущал свой мозг, как планету, где его сознание находилось на освещенной ее стороне. Непреодолимые силы вращали планету, и он напрасно пытался удержать свои мысли. А с другой стороны — теневой — на него наплывали призрачные, давно забытые ощущения. Ненависть, зависть — эти эмоции когда-то испытывал и он, а затем похоронил их в глубинах памяти. И воспоминания. О детстве. Его первая исповедь. Шарлсон Наурия. Работа на полях. Пение в хоре. Воспоминания о самом раннем детстве. Он, находящийся в колыбели и взирающий на мир гигантов.

Лицо матери — совсем молодое — склонилось над ним. Затем жуткий полумрак, когда, казалось, все вещи становятся живыми символами невидимых сил.

Медленно отступают темные воспоминания. Неторопливо чужие эмоции покидают его разум. Он уже ощущает только полное изнеможение. И вот облегчение… Он снова Армон Жарль. И у него сохранились те же взгляды, что и раньше. Брат Домас потерпел неудачу!

— Нет, — сказал брат Домас. — Это просто исследование. Нащупывание слабых мест. Сейчас стимулирующие ленты автоматически коррелируются с учетом твоих реакций. Хочу быть честным: я действовал в основном по интуиции.

Кроме того, нужно было произвести на тебя общее впечатление. Теперь мы будем лучше сотрудничать с тобой. Разумеется, против твоей воли, твое сопротивление поможет мне.

Дело в том, что градиенты и потенциалы твоего нейронного поля известны мне лишь приблизительно. Поэтому некоторые мысли и воспоминания могут ускользнуть от меня.

А теперь я знаю о тебе все. Ты должен понимать: даже ничтожной доли ощущения хватит, чтобы сформулировать нервную личность. Каждый человек хотя бы ненадолго испытывает приступ ненависти, жестокости, у него порой возникает желание уничтожить весь мир. Ты понимаешь, что, усилив это ощущение, человека легко превратить в чудовище.

Значит, нужно только перевести твой мозг в нужное состояние, а затем заморозить его. Если мне не повезет, я зафиксирую твой мозг в неправильном состоянии, в состоянии безумия.

Вывод таков — теперь наши действия будут целенаправленны. Поехали!

* * *


Снова воздействие — настоящая бомбардировка — на все органы чувств, эмоций, анализ мозга. Но теперь все выполнялось не беспорядочно, а по плану. Сейчас были задействованы два фактора: страх и удовольствие. Жарль мог как бы наблюдать за собой со стороны. У него оставались силы презрительно улыбаться брату Домасу.

Но вскоре ощущения совсем перестали подчиняться ему. Где они достали солидографическую запись его мозга? Он слышал свой собственный голос:

— Армон Жарль, космос — это электронная композиция, лишенная души и цели. И только нейтронный разум человека представляет душу и цель.

Иерархия — это высшая форма существования человека.

Армон Жарль, ни сверхъестественного, ни идеального не существует. Существует только реальное.

И так до бесконечности. Впрочем, такие заявления могли быть записаны раньше, когда он сам делал их. Но потом все изменилось. Лишь его голос и изображение остались неизменными.

— Взгляни на меня, Армон Жарль. Ты будешь таким, когда научишься смотреть верно на реальность, избавившись от своих взглядов. Посмотри на меня, я, Армон Жарль, смеюсь над тобой, потому что ты сейчас такой, какой есть.

И вот солидографический Армон Жарль начал гримасничать, издеваться над настоящим Жарлем с жестоким цинизмом. Сейчас Армон ненавидел этого мнимого Жарля.

Он даже закрыл глаза. И тут на его голову надели обруч. Жарль ощутил давление на глаза. Какая-то механическая сила заставила его медленно мигать.

— Мы совсем не хотим мучить тебя, — сквозь галлюцинации пробился к нему голос Домаса. — Боль сможет сформироваться вокруг твоей индивидуальности. Поэтому боли ты не ощущаешь.

Жарль видел перед собой свою гримасничающую солидографическую копию, непрерывно произносящую что-то, и не мог избавиться от этого, прогнать ее из поля зрения.

И вот некогда подавленные мысли и воспоминания снова стали появляться из тьмы. Они были одного типа — антиидеалистического направления. Все, воспроизводимое им в противовес этим мыслям, таяло, исчезало. И наконец он нашел основную нить — уверенность в необходимости свободы, равенства, ненависть к тирании. И эта мысль хотя изменялась, но не исчезала. Она превалировала над всеми остальными.

Снова удар по чувствам.

— Что такое идеализм? Искажение. Присвоение фальшивых ценностей тому, кто такими ценностями не обладает. Изменение личности происходит из-за переоценки ценностей. Если ценности фальшивы — личность нестабильна.

И потом снова провал в черноту, опять противоборство с силами антиидеализма. Свобода и равенство справедливы! Почему человек жаждет их больше, чем любое животное? Ибо он — высшая форма жизни.

Но быть высшим — это значит быть более сложным. Почему же все люди хотят свободы и равенства? Но это же чистейший идеализм.

Жарль как безумный пытался оживить свои убеждения. Когда такого рода сомнения посещали его раньше, он спасался от них в ярости, ненависти и тирании. Но сейчас его эмоции не принадлежали ему. Очищающий поток ярости не поступал. И сухой, мертвый мир фактов и деяний противостоял ему.

Страшными усилиями воли он вызывал в памяти тех прихожан, которых он видел страдающими; он симпатизировал многим, хотел помочь. Но теперь они не казались ему живыми людьми, не вызывали в нем сочувствия.

Как отступающий под напором атаки солдат, он укрывался то за одним укреплением, то за другим, но все оборонительные сооружения таяли.

Его родители, бессердечные животные, предавшие его. Он с удовольствием посмотрит, как они будут умирать.

Дет. Он ненавидел его изо всех сил. Но почему? Дет служит реальности и честно выполняет свои обязанности. Да, Дет тебя не любит. Но кто любит тебя в этом мире, где каждый любит себя?

Новое Ведьмовство. Да, прекрасно остаться с ними, если они победят. Но они не победят, ибо проповедуют идеализм.

Шарлсон Наурия. Он любил ее. Эту любовь не уничтожить. Вот за что можно зацепиться. Сейчас он даже увидел ее. Он обожал ее. Он желал ее. И если он сможет ее убедить или заставить силой вступить в Братство Падших Сестер, он сможет овладеть ею.

Иерархия. Пожалуй, это последнее реальное убежище. Однако он почему-то не считает это настоящим убежищем, только не помнит, почему.

Иерархия. Как огромное золотое солнце, она взошла в его душе, затмевая остальное.

Но вот он превратился в пламя, сжигающее все. Послышался оглушительный грохот. Видимо, он оказался в эпицентре взрыва. Взрыв, который подавил все его эмоции, уничтожил его душу.

Затем все органы чувств погрузились во тьму.

Затем возвращение из тьмы.

Он очутился в той же самой комнате.

В том же кресле. И Брат Домас так же смотрел на него.

Ничего не изменилось!

Что хотел сделать Брат Домас? Изменить его личность? Но он не изменил! Он ведь остался Братом Жарлем! Старый дурак потерпел неудачу!

Конечно, он Брат Жарль, жрец Первого Круга, но он не останется там долго. Четвертый Круг — вот его цель. Круг освобождения. Третий и Пятый Круги просто тупики.

Конечно, он Брат Жарль. Преданный слуга Иерархии, потому что только круглый дурак не желает себе свить теплое гнездышка Дет его друг. Дет любит его. А тот, кого любит Дет, пойдет далеко в своей карьере.

И затем, словно удар, возвратилась память. Преодолевая жуткую боль, он вспомнил.

Значит, Брат Домас не совсем потерпел неудачу. Наверняка личность его, Жарля, изменилась.

Неохотно, стыдясь в душе, в явном замешательстве, он вспомнил прежнего Армона Жарля.

Какой же сусальный идиот, слащавый тип был этот прежний Брат Армон Жарль!


Глава одиннадцатая


Брат Хулиан боялся человека, лежавшего в постели. Он смотрел на него с опаской, страшась хоть на секунду выпустить его из поля зрения.

Да, этот человек, попав к нему в плен, находился без сознания. И с такими травмами, что даже потребовалось подключить искусственное сердце. Хулиан наблюдал, как по прозрачным трубкам циркулирует кровь.

Наука Иерархии всемогущественна. С ее помощью процесс излечивания ускоряется во много раз.

Но даже она не в состоянии поднять этого человека с постели, где ему придется провести еще несколько часов.

И все же Хулиан боялся его. Ведь перед ним был колдун. Даже высшего ранга, из рядов Нового Ведьмовства. А Хулиан уже успел познакомиться с могуществом новых ведьм. Этот диван! Хулиан все еще не мог спать спокойно после тех событий.

Подобные силы за пределами понимания здравого разума.

Разумеется, жрецы высшего ранга сказали, что в этих актах нет ничего сверхъестественного, безусловно, это какие-то хитрые научные опыты, изобретенные врагом Иерархии. Эта мысль в последнее время постоянно вбивалась в головы жрецов низших рангов. Были проведены специальные диспуты, посвященные данной теме. Высшие ранги заявили, что врага скоро уничтожат. Сейчас дело за малым: изучить врага и хорошенько подготовиться к его отпору. Пока жрецы должны смотреть на все происки неприятеля со скептицизмом и докладывать обо всем.

Насколько было бы проще, если бы жрецам сообщили, что Великий Бог в своем могуществе решил сокрушить приспешников Сатаны. Если только Великий Бог существуем Ну никаких забот, если бы он существовал!

Вошел жрец Третьего Круга, осмотрел человека в постели, подрегулировал что-то в системе искусственного кровообращения и вышел, не сказав ни слова.

Что имел в виду Дет, когда посылал его, Хулиана, на эту работу?

Но что мог он, Брат Хулиан, поделать? Он постепенно, помимо его воли, стал членом окружения Дета. А за самим Детом возвышалась фигура архиепископа Гонифация. И Брат Хулиан оказался замешанным в хитросплетениях коварной политики Иерархии, хотя всегда старался избежать этого.

По своим взглядам Хулиан принадлежал к Умеренным. Однажды он слышал речь Брата Фрезериса, и она надолго запала ему в память. Этот красивый человек, спокойный, как статуя, подарил Хулиану ощущение покоя, безопасности.

Правда, сейчас Брат Хулиан не удовлетворен политикой Умеренных, которые старались приуменьшить опасность со стороны ведьм. Если бы они испытали то же, что испытал он, они бы изменили свои взгляды и так бы не поступили. Реалисты!

Послышался слабый звук, как будто кто-то кашлянул. Человек в постели, открыв глаза, посмотрел на Брата Хулиана.

Сознание вернулось к Черному Человеку. И первой его мыслью была, когда он вернулся из мрака бессознательности, тревога за Дикона. Без свежей крови его маленький брат не проживет и трех дней.

Он собрал все силы и медленно спросил:

— Ты здесь, Дикон?

Затем он, отключив мозг, стал ждать ответа. Медленно, с трудом пришел ответ.

— Дикон в трубе. Дикон очень ослабел. Бедный Дикон! Но он видит тебя.

Труба? Вентилятор! Где-то есть вход в комнату.

Он подумал:

— Почему ты не можешь прийти?

Снова томительное ожидание. Теперь он понимал, что мозг его маленького брата не реагирует быстро от усталости. Но ответ поступил:

— Дикон ждет здесь целый день. Бедный Дикон! Ему очень трудно. Дикон надеется: большой брат укажет ему, что делать дальше.

— Жрец все еще здесь?

— Если ты повернешься чуть налево, ты увидишь era Сейчас он не смотрит на моего брата.

Осторожно, бесшумно повернув голову, Черный Человек, увидел Брата Хулиана. Толстый жрец, казалось, полностью погрузился в свои печальные размышления.

— У тебя еще сохранилась энергия, чтобы двигаться, Дикон?

— Да, у Дикона есть еще в запасе несколько капель крови.

— Хорошо. Этого жреца легко испугать. Он сразу же убежит из комнаты, и ты можешь незаметно выскользнуть из трубы.

— А потом Дикон может прийти к своему брату?

— Да.

Черный Человек слегка кашлянул. Он еще не знал, в состоянии ли он говорить. Легкие, кажется, повинуются ему.

Брат Хулиан взглянул на него.

— Я слуга Сатаны, — сказал холодным, шипящим шепотом Черный Человек.

— Ты враг Великого Бога, — справившись с волнением, ответил Хулиан.

Черный Человек постарался изобразить на губах презрительную улыбку.

— Кто боится Великого Бога? — прошептал он. — Великий Бог не имеет власти. Он создан Сатаной, чтобы люди сохраняли надежду и было бы интересно издеваться над ними. Ведь они сопротивляются злу, страху, смерти в надежде на помощь Великого Бога.

— И все же ты в плену у Иерархии, — заметил Хулиан, почему-то трогая свою мантию у бедра.

— Да, — прошипел Черный Человек, — освободи меня, или тебе будет плохо.

Брат Хулиан снова передернулся, но затем его внимание сконцентрировалось на Черном Человеке.

— Ты же не можешь подняться с постели, — изрек он с беспокойством. — Тебе не выйти отсюда. И ты ничего не можешь сделать мне.

— Да? — шепотом сказал Черный Человек и улыбнулся. — Даже сейчас я могу протянуть свои невидимые руки к тебе. Даже сейчас эти руки схватят тебя.

Хулиан вскрикнул, вскочив со стула.

Он потер свое бедро, испуганно посмотрел на Черного Человека, затем на стул. А потом, боясь, что нервы его не выдержат и он перестанет владеть собой, Хулиан, подняв стул, перевернул его, внимательно осмотрел.

После этого он снова поставил стул на место и сел.

И тут же подскочил снова.

Подскочил, испуганно вскрикнув и пытаясь оттолкнуть невидимые руки.

Затем Хулиан, в ужасе взглянув на Черного Человека, выбежал из комнаты.

Черный Человек услышал мягкий топот ног Дикона. На краю его постели появилась когтистая лапа, покрытая рыжей шерстью. На ладони лапы выделялась присоска, благодаря чему Дикон мог свободно бегать по полу и потолку.

Было заметно, что вампир уже полностью истощил свои силы. Черный Человек едва воспринимал его телепатические сигналы. И вот Дикон уже влез на постель.

Он похож одновременно и на паука, и на обезьяну. Покрыт рыжей шерстью, под которой ощущались эластичные мышцы. Он походил на лемура с огромными удивленными глазами.

Жуткое существо из кошмарных снов.

Но в Черном Человеке при виде Дикона шевельнулось теплое чувство привязанности. Он знал, что красноватая шерсть Дикона почти идентична цвету его собственных волос, а его мордочка, высоколобая, безносая, — подлинная карикатура на его лицо.

Черный Человек привык к этому существу и любил его как брата. Больше, чем брата, ведь это плоть от его плоти.

Он ласково погладил малышку, когда она взобралась на постель и прильнула своим странным ртом к его коже. А когда он, почувствовав слабое покалывание, понял, что кровь из его жил поступает в тельце животного, он испытал удовлетворение, даже удовольствие.

«Пей больше, маленький брат, — подумал он. — Это кровь Иерархии. Им приходится вливать в меня много крови, чтобы поддерживать деятельность искусственного сердца. Так что пей не жалея».

Внезапно Черный Человек ощутил слабость и сонливость. Видимо, полученная от Дикона кровь, обогащенная кислородом, усилила его слабость.

Как во сне, он воспринял мысли Дикона:

— Дикон стал опять сильным, брат. У него хватит сил, чтобы передать твое сообщение хоть на край света, если ты пожелаешь этого.

Добрый Дикон!

В коридоре послышались шаги. Но прежде чем Черный Человек успел послать предупреждение Дикону, тот, как молния соскользнув с постели, исчез из виду.

— Дикон вернулся в трубу, брат. Подумай о сообщении, которое должен передать Дикон. Дикон будет ждать.

Сквозь туман слабости и головокружения Черный Человек воспринимал слова Дета, его презрительный голос:

— Ну и где же эти руки, которые хватали тебя, Брат Хулиан? Ты соизволишь показать мне их? Ох, да, я совсем забыл, они невидимы. И они щипали тебя, Брат Хулиан?

Затем послышался ответ Брата Хулиана:

— Я говорю тебе, он меня касался. Он смотрел на меня, говорил со мной, а затем коснулся невидимыми руками.

— Как жестоко с его стороны! — заметил саркастический голос. — Думаю, придется поручить присмотр за ним менее чувствительному человеку. О, я верю, что невидимые руки хватали тебя. Он воздействовал на твой мозг убеждением, гипнозом. Колдуны и ведьмы искусны в таких делах.

Голос стал громче. Черный Человек сквозь туман в голове понял, что Дет наклонился над ним и рассматривает его.

— Но интересно знать, насколько ему поможет хитрость, когда он оправится, чтобы идти к брату Домасу.


Глава двенадцатая


В Мегатеополисе был базарный день, но и в обычные дни народ не расходился с площади до темноты. А сегодня прихожане торопливо покинули площадь еще до заката солнца. О делах не думал никто. Мысли о приближающейся ночи заставили забыть о торговле.

Между прихожанами на рынке бродил невидимый торговец, сбивающий цены. Имя его — Ужас.

Кто осмелится пойти домой в сумерках, рискуя встретиться с одним из огромных, серых, с налитыми кровью глазами чудовищ? Или кто захочет, чтобы он оказался отрезанным от дома кромешной тьмой, как это случилось вчера с патрулем деканов? Им пришлось искать убежища в доме прихожанина. Амбер Гон, кузнец, возле дома которого это произошло, утверждал: деканы были напуганы больше, чем он.

У каждого имелось, что порассказать о событиях прошлой ночи. Тут не до торговли. Некоторые клялись, что видели ангелов — огромных, с крыльями, с горящими глазами…

Жрецы трактовали это так: Великий Бог соизволил обратить внимание на разные события, происходящие с его возлюбленными подданными. Но эта мысль вытеснялась из народа слухами о невероятных явлениях, жутких существах, о том, что даже сами жрецы испытывают страх.

Такие слухи передавались шепотом, когда люди были уверены, что поблизости нет жреца или декана. Рассказывали, как один жрец сбежал с проповеди, проходившей в часовне, когда невидимые руки сдавили его горло. Один жрец, сопровождающий группу прихожан, возвращающихся с полей, тоже убежал, хотя обязан был защитить их от сил Зла. Маленький ребенок умер от приступа болезни, ибо ни один жрец Третьего Круга не решился выйти из Святилища.

Приводилось много примеров тому, что сама Иерархия охвачена паникой. Уже два дня провинциальные жрецы сбегались в Мегатеополис. Некоторые утверждали, что прибыли на религиозный праздник, а другие не скрывали, что ищут защиты. Эти же слухи подтверждали и фермеры, прибывшие на рынок. Они заявляли, что все провинциальные святилища опустели.

Жители из соседних городов рассказывали, что в их городах вылазки Сатаны наводят ужас на прихожан и жрецов. Они были заметно потрясены сообщением, что в Мегатеополисе тоже нет покоя.

Сатана хохотал. Земля содрогалась, а Великий Бог никак не реагировал.

Все заявили о трусости жрецов.

— Почему жрецы не защищают нас? Мы все исповедались в грехах. Все мы чисты перед Богом. Жрецы считают, что это проверка. Но она чересчур затянулась. Жрецы всегда повторяли, что могут сокрушить Сатану в любой момент. Почему же они не выполняют своего обещания?

Шарлсон Наурия, пробиравшаяся на Большую Площадь, ощущала страх, смятение прихожан. Это выражалось в том, что они, люди, ругались, ссорились друг с другом, наказывали ни за что детей.

Конечно, такое смятение ей на руку, поскольку оно отвлекало от нее внимание жрецов и деканов, следящих за порядком на Площади.

Она знала, что воспользовалась возможностью побывать на Площади, нарушив приказ Асмодея. Но ситуация сложилась нетривиальная. Исчезли Жарль и Черный Человек. Жарль пробирался на встречу с Новым Ведьмовством, а Черный Человек должен был встретиться с ним. Это все, что сумел выяснить Дрик.

И вот, одетая как прихожанка, плотно закутавшись в шаль, Наурия бродила по Площади среди людей, как бы отыскивая пропавших детей.

И она действительно испытывала именно такие чувства. Да, одного из них она любила. И они оба казались ей большими детьми. Черный Человек — добрый, умный, но склонный к различным проказам, шуткам, розыгрышам. Жарль — серьезный, упрямый, озабоченный моральными проблемами..

Вот прихожанин, фигурой похожий на Жарля. Она ускорила шаг. Это был бородатый человек в низко надвинутом капюшоне. Может, он хочет скрыть тунику жреца?

Она подошла ближе. Совсем как Жарль. Это же Жарль. Смешанные чувства овладели ею, но главное — удовлетворение. Дрик говорил, что бесполезно пытаться обратить Жарля в свою веру. Но сейчас она приведет Жарля прямо на сборище, и Дрик поймет, какого нового члена она смогла завербовать.

Она перехватила его взгляд; едва заметно кивнув, она свернула в боковую улицу. После заметного колебания человек направился к ней.

* * *


Смятение овладело Жарлем. Он не надеялся так быстро войти в контакт с Новым Ведьмовством, но предвидел: впереди его ждут многие опасности, и в том числе угроза физической расправы. А с недавних пор Жарль с большим почтением относился к мешку плоти и костей — к своей особе.

И почему он тогда пошел на такой отчаянный риск без какой-либо выгоды для себя? Он ввязался в дело, связанное с величайшей из тайн, хотя на самом деле был всего лишь слабым, безызвестным идеалистом.

Разумеется, если хочешь чего-то достичь, ты должен рисковать. Задаром ничего не получишь. Гонифаций никогда не произведет его в жрецы Четвертого Круга, если Жарль не выполнит что-либо для него. И именно поэтому Жарль пошел на опасное предприятие — предательство Нового Ведьмовства!

Гонифаций! Вот это человек! Еще никогда Жарль не восхищался никем и не завидовал никому так остро, как Гонифацию. Даже Дет был ниже Гонифация. Архиепископ излучал могущество, он был создан для власти, он упивался господством. Вот такие черты отсутствовали у Дета.

Получение должности в Четвертом Кругу — и связанные с этим привилегии — вот награда, которая делает риск оправданным. Это гораздо лучше, чем возиться с безмозглыми прихожанами. Однако нужно делать все, чтобы риск был минимальным.

И вот обостренными чувствами и разгоряченным разумом Жарль следовал за Наурией в сектор прихожан. С неожиданным удовольствием он обратил внимание на богатые краски, специфические для заката солнца. Жизнь во всей полноте открылась перед ним, и она ему нравилась. Все его чувства как бы родились заново, и он наслаждался этими ощущениями. Теперь-то он ясно понял, что стал независимым человеком, свободным в том смысле, что может в любое время предаваться наслаждениям, которые дарует ему мир.

Тот идиотский идеализм, который исповедовал прежний Жарль, ослепил его, закрыл для него все возможности радоваться жизни. Но тот, другой Жарль больше не беспокоил его. Только во сне.

Теперь, когда они отошли от Большой Площади, Жарль, нагнав Наурию, пошел рядом. Он тихо сказал:

— Теперь я с вами до конца. Я много думал, когда находился больной у матери Джуди.

В ответ девушка легонько ласково пожала его локоть, и это сразу пробудило в его памяти проблему, о которой он старался не думать с тех пор, как в последний раз беседовал с Гонифацием.

Указания Гонифация Дету и Жарлю относительно Шарлсон Наурии были четкими и недвусмысленными. Если она попадется в их руки — она должна быть немедленно убита.

Конечно, если возникнет необходимость, он пожертвует ею, даже убьет ее сам, когда не будет другого выхода. Но не сейчас, чтобы не навлечь на себя подозрения.

Интересно, почему Гонифаций так заинтересован в ее смерти? Может, она знает какие-то тайны, которые смогут ускорить возвышение Жарля? Тем более следует сохранить ее жизнь, раз такая возможность предоставляется.

На город опускались сумерки. Наурия внезапно свернула в маленькую часовню для прихожан. В полумраке он рассмотрел алтарь, скамьи, изображение Великого Бога. Здесь было пусто; Наурия прошла за алтарь к стене и нащупала резьбу орнамента на деревянной панели.

Тяжелая панель скользнула в сторону. Они вступили внутрь. Жарль несколько задержался у входа, чтобы оставить на панели радиоактивный след, который послужит указателем для Дета. Девушка нетерпеливо подтолкнула его.

Панель закрылась. Они оказались в узком проходе, освещенном слабым светом ламп. Снова она коснулась панели в определенном месте — видимо, включила систему сигнализации, которую выключила при входе. Когда она пошла вперед по коридору, он, быстро нащупав кнопку, нажал ее и двинулся за ней.

В конце коридора они спустились по лестнице. Еще один коридор, еще лестница. Все чувства Жарля были напряжены.

— Эти проходы сохранились со времен Золотой Эры, — объяснила она.

Наконец Наурия остановилась.

— Вход в зал шабаша впереди, за поворотом, — сказала она. — Я хочу привести тебя туда и предложить тебе встать в наши ряды. Именно сейчас происходит встреча. Здесь, — она коснулась стены, — один из запасных входов. Им мы пользуемся в случае крайней необходимости.

Ее палец притронулся к пятну, и панель скользнула в сторону.

Новое «я» Жарля действовало и мыслило быстро. Отрегулировав излучение Жезла Гнева и поставив его на парализующее действие, он направил невидимый, слабо шипящий луч в ее живот. Она застыла, судорожно пытаясь вдохнуть воздух. Рот ее открылся, но она не могла выдавить ни звука.

Жарль, схватив ее за руку, повел к нише, которую она только что открыла. Затем, четко отсчитывая секунды, он направил луч на ее голову. Когда он решил, что девушка надолго останется в бессознательном состоянии, он, закрыв панель, направился к залу шабаша.

Жарль испытал ощущение превосходства.

Единственными исключениями были такие обстоятельства: кто-то сидел на троне и что-то высокое, стоящее за троном.

Сидящий на троне напоминал человекоподобную фигуру. Видимо, он был окружен полем, поглощающим любое излучение.

А какой-то высокий предмет за троном озадачил Жарля, он даже не прислушивался к тому, что говорит сидящий на троне. Очевидно, эта высокая фигура не всегда находилась здесь. Она походила очертаниями на ангела. Но крупное, угрюмое, лишенное жизни лицо было безобразно, над высоким лбом маячили рога, а руки напоминали лапы рептилии и были увенчаны когтями… Демон! Он стоял за троном, ростом вдвое выше человека, и рогами упирался в балки потолка.

Вроде ритуальной скульптуры, решил Жарль.

Эти люди очень впечатлительны — да, и очень умны, возможно. Но они дети в искусстве конспирации, иначе как бы они позволили ему проникнуть в святая святых.

Странно, но человек на троне сейчас высказал ту же мысль. Жарль прислушивался к повелительному голосу.

— Пока что вы играли в ведьм и колдунов. Это трудная и опасная игра — но все же только игра. Многие из вас вступили в наше общество только для того, чтобы приобрести могущество в данном мире, где до сих пор властью обладала только Иерархия. Я и мои помощники сразу поняли это, когда основали наше братство Новых Ведьм. Мы знали: одной великой цели недостаточно, чтобы найти сторонников и привлечь людей. Мы догадывались: вы будете подчиняться нашим приказам только до тех пор, пока это интересно для вас. И поэтому, когда вы занимались личными делами и развлечениями, мы не вмешивались.

Голос замолчал. Воспользовавшись паузой, кто-то спросил:

— Все, что ты сказал сейчас, правда. Но что ты хочешь теперь от нас, Асмодей?

Сердце Жарля подпрыгнуло.

Асмодей!

Лидер Нового Ведьмовства! Захватив его, он получит ранг не Четвертого Круга, а Седьмого, по меньшей мере! К тому же у Жарля как запасной вариант — Наурия, которую он может использовать против Иерархии, против Гонифация, если Асмодей заартачится.

— А теперь, — продолжал голос, — игра кончена. Она вступила в более серьезную фазу. До сих пор в ваших проделках вам сопутствовал успех. На вашей стороне была неожиданность и тупоголовость жрецов низших Кругов. Иерархия приводила свои силы в готовность медленно. Да это и понятно: до сих пор ей не приходилось иметь дело с достойными врагами. И поэтому, будучи консервативной организацией, а частично из-за своего коварства, она придерживалась политики выжидания.

Но вы недооцениваете Иерархию! Она просыпается, почти проснулась, и это опасно! Ее шпионская сеть активизируется все шире. Они идут по нашему следу. Их жрецы-преследователи уже раскрыли и продублировали наши научные тайны.

Иерархия столь могущественна, что позволяет себе выжидать. И это не простое бахвальство, когда жрецы утверждают, что они могут призвать на помощь силы небес!

Теперь скоро, подумал Жарль. Дет должен ударить. По его расчетам Декан должен быть уже у часовни. И тревоги нет. И все же он почувствовал приступ страха. Не за себя, и он тщетно попытался определить природу этого страха.

— В военное время существенна любая деталь! — гремел голос с трона. Его тон создавал ощущение, что перед вами яркие, всевидящие глаза, не лишенные юмора и сочувствия. — Тем более когда мы ведем чисто психологическую войну. Страх — единственное наше оружие; со временем страх теряет свою эффективность. Тщательно спланировав наше выступление, мы поразили ужасом жрецов низших Кругов, посеяв семена сверхъестественной паники в высших Кругах. Но все наши достижения сведутся на нет, если мы остановимся на достигнутом. Мы обязаны продолжать, усиливать наступление. Именно поэтому я собрал сегодня всех лидеров, решив появиться перед вами лично.

Все к лучшему, Жарль. Все лидеры здесь. И Асмодей! Но страх, жуткий, непостижимый, все еще стискивал его тело. Если бы Дет ударил!

— Я пришел, чтобы обсудить с вами план наших операций. Инструкции, которые передаются вам на лентах, сейчас могут быть перехвачены врагом, я поговорю с каждым отдельно после этой встречи. Но я должен предупредить каждого из вас об ответственности. Вы должны понять, что я и мои помощники находимся в весьма уязвимом положении. Вполне возможно, что мы будем схвачены и уничтожены до того, как придет наша победа. В этом случае вы, занимающие ключевые посты в Ведьмовстве Мегатеополиса, должны занять наше место.

* * *


Жарль стиснул руки в нетерпении. Его неясные страхи уже стали более определенными. Он ощущал какую-то угрозу и легко мог устранить ее, если бы знал конкретно, в чем она состоит.

— Наши планы давно разработаны, но они были доверены одному из вас, кто неожиданно исчез — либо убит, либо в плену у Иерархии. Следовательно, теперь мы должны сделать новые распоряжения.

Эта ссылка на Чёрного Человека заинтересовала Жарля, но новый приступ страха полностью захватил его. Он даже перестал слушать Асмодея. Горло у Жарля пересохло, онемело.

И все же, если бы он знал, что ему угрожает, он смог бы предотвратить опасность. Если так пойдет и дальше, то ему следует включить трейсеры, вызвав Дета, хотя Жарль полагал, что сделает это позже.

— … критический момент приближается, — едва улавливал он слова Асмодея, — каждое ваше действие с этого момента… наполнено смыслом. Не только ваша личная безопасность… Судьбы мира… Этот город… недалекое будущее человечества…

И в этот момент совершенно неожиданно для себя Жарль крикнул:

— Вы преданы! Это ловушка Иерархии! Спасайтесь!

И затем овладел собой. Ненавидя и презирая себя за то, что он дал возможность действовать тому, другому Жарлю, настоящий Жарль включил трейсеры на максимум интенсивности. Дет должен был уловить их излучение, если он поблизости.

И Дет, вероятно, находился рядом, поскольку ведьмы и колдуны не успели даже привстать со своих мест, как деканы, вооруженные Жезлами, ворвались в зал.

И тут же из толпы сбившихся в кучу ведьм и колдунов выскочили и разбежались по полу, словно крысы, какие-то существа.

Но Жарль не успел включить свой Жезл Гнева. Все животные в одно мгновение скрылись из виду.

Асмодей был единственным, кто успел отреагировать на предупреждающий крик Жарля. Он, вскочив с трона, бросился за скульптуру Демона. Луч Жезла Гнева срезал одну из ведьм, нацелившись на него. В одно мгновение Асмодея окружило яркое сияние — это защитное поле поглощало энергию излучения Жезла. И прежде чем его генератор поля отключился от перегрузки, Асмодей уже укрылся за скульптурой.

Жарль бросился вперед, надеясь поразить его сбоку. Хотя Асмодей и смог укрыться, но долго он там не продержится.

Однако Асмодей спрятался не за Демоном, а внутри его.

Сильный удар — включение поля — бросил Жарля на пол. Демон двинулся, поднялся в воздух и, сопровождаемый десятком лучей Гнева, вылетел через отверстие в потолке.

Лежа на полу, Жарль понял: его первое впечатление неправильно. Демон похож на ангела во всем, в частности и в том, что может летать. Демон исчез в круглом отверстии, которое наверняка вело наружу и было замаскировано под каменную трубу.

Дет доложил, что вверху патрулируют ангелы. Это была последняя надежда схватить Асмодея.


Глава тринадцатая


В серо-жемчужном Зале Высшего Совета Гонифаций смотрел на брата Фрезериса, обвинявшего его. Голос старого Умеренного был шелковым.

— Правильно ли я понял твою цель, когда Дет принес сюда эти инструменты?

И он широким жестом показал на блестящие аппараты, расставленные перед столом Совета. В центре находилось кресло с ремнями. Вокруг аппаратуры суетились жрецы Четвертого Круга под руководством Дета. Они проверяли приборы.

Гонифаций кивнул.

— Пытки! — Фрезерис произнес это слово с негодованием. — Неужели мы стали варварами и опустились до такой жестокости?

Жестокость действительно шокирует их, весело подумал Гонифаций. Интересно, как он называет увеличение налогов с прихожан, которые стонут под тяжестью бремени.

Фрезерис продолжал:

— Наш брат Гонифаций неожиданно информировал нас, что его агенты захватили людей, которые, как он утверждает, опасны для Иерархии. Эта акция совершена без согласия Совета, что является грубым нарушением наших законов. Теперь Гонифаций заверяет нас, что пленники — члены Нового Ведьмовства. И в довершение всего он не воспользовался научными методами извлечения правды, он решает — опять же единолично — прибегнуть к физическому воздействию. Почему, я спрашиваю Совет, такой возврат к варварству? — Я скажу вам, почему, — продолжал Фрезерис. Его музыкальный голос спустился на октаву ниже и заварьировал. — Гонифаций стремится захватить абсолютную власть. Он создает Иерархию внутри Иерархии, клику жрецов и деканов, преданных ему. Я докажу, что он использует такие же методы в Ведьмовстве, чтобы, вызвав мировой кризис, захватить власть под предлогом спасения Иерархии.

Обведя взором лица членов Совета, Фрезерис приготовился обвинять дальше, но ему не удалось даже начать.

Архиепископ Джомальд, представитель Реалистов, поднялся и произнес просто, словно речь шла об обычном деле:

— Брат Фрезерис ввергнул Иерархию в состояние большой опасности, тормозя выполнение наших акций против Нового Ведьмовства. Он продолжает это осуществлять и сейчас. Его действия крайне подозрительны. Я требую его экскоммуникации на год и прошу, чтобы голосование было проведено сейчас.

Фрезерис посмотрел на жреца с холодным презрением, как бы порицая его за эту непочтительность, с которой тот прервал его.

— Я поддерживаю это! — неожиданно выкрикнул Серциваль.

А Фрезерис все еще стоял с холодным непониманием, словно ожидая, когда эти грубые выкрики закончатся и он сможет продолжить свою речь. Держался он великолепно.

Его приверженцы, Умеренные, поняли, что случилось, раньше, чем он. И они были скорее испуганы, чем негодовали.

— Есть возражения против голосования? — спросил Джомальд.

И медленно, неуверенно один из Умеренных стал подниматься, беспокойно глядя на членов Совета. Оценив обстановку — обстоятельства изменили его намерение, — он сел.

И только теперь Фрезерис понял.

К его чести, это не нарушило его спокойствие. Его лицо было полно величия.

Один за другим сжатые кулаки ложились на блестящую крышку стола. Фрезерис величественно смотрел на архиепископов, голосующих против него. Он был похож на человека, презирающего своих противников.

В конце концов ни одна рука не легла ладонью на стол, обозначая негативное отношение к предложению. Воздержались лишь двое Умеренных, да и те чувствовали себя неспокойно.

— Привести приговор в исполнение! — крикнул Джомальд жрецам Четвертого Круга.

Архиепископы теперь понимали: эта акция была заранее обдумана и спланирована.

А Фрезерис так и остался спокойным. Он стоял, будто мраморная статуя, презирая и своих врагов, и предавших его друзей.

И как мраморная статуя, он принял приговор. Невидимые лучи направились на его голову, блокируя его сенсорные органы. Первыми отключились оптические нервы. Фрезерис, подняв руки к своим ослепшим глазам, не успел тронуть их — отключились осязательные нервы. Он качнулся и тяжело рухнул на стол, которого он не мог ощущать.

Более беспомощный, чем ребенок, Фрезерис лежал на столе, исключенный из мира и Иерархии, обреченный целый год оставаться в аду собственных мыслей, — год, который покажется ему вечностью, ибо у него даже не было средства измерить время.

И когда жрецы вышли вперед, чтобы убрать лежащего лидера, брат Джомальд заговорил снова:

— Я требую, чтобы все наши ресурсы для борьбы против общего врага были переданы архиепископу Гонифацию, которого нужно объявить мировым Иерархом до тех пор, пока Ведьмовство перестанет быть угрозой. В течение этого периода Высший Совет останется только совещательным органом.

Данное предложение тоже прошло единогласно. Даже старый Серциваль, от которого можно было ждать отчаянной борьбы за независимость, проголосовал вместе со всеми. Гонифаций поднялся и сказал:

— Приведите пленников. Начнем допрос.

Это вызвало неожиданные возражения старого Серциваля. На его морщинистом, будто изжеванном лице отразилась такая ненависть, что всем стало не по себе.

— Я требую, чтобы мы не вели никаких разговоров с агентами Сатаны. Если нет сомнений, что они ведьмы и колдуны, их следует убить немедленно! Я проголосовал за предоставление тебе высшей власти, — продолжал он, — ибо считаю тебя сильным человеком, желающим и способным драться без пощады с Богом Зла. Никакой пощады ведьмам!

— Я слышал твое мнение, — ответил Гонифаций. — Ты не увидишь во мне сочувствия врагу. Но допросить необходимо.

Серциваль неохотно сел.

— Я считаю, что они должны быть убиты, — пробормотал он.

Но внимание всех уже переключилось на ведьм, которых вводили в зал деканы. С плохо скрываемым любопытством архиепископы рассматривали врага, они впервые получили возможность встретиться с ним лицом к лицу.

Первое впечатление казалось ободряющим. Все пленники одеты в грубые туники. Они не сопротивлялись грубым толчкам деканов — это создавало ощущение покорности. Нет, такие люди не вызывают страха. Они больше похожи на банду грабителей, хотя среди них есть и женщины И некоторые очень симпатичные. Если бы их приодеть, вымыть и навести марафет, они бы пользовались большой популярностью в квартале Падших Сестер. А сейчас эти враги производили впечатление ничтожных существ.

Но следующее впечатление уже не было таким обнадеживающим. Лица этих людей, конечно, более интеллигентны, чем лица обычных прихожан. То, что на первый взгляд казалось тупым безразличием, оказывалось задумчивостью. И ощущался дух солидарности, взаимной поддержки. Было очевидно, что люди не испуганно покорились грубому обращению с ними, а игнорируют такое обхождение: они выше мирских дел, сконцентрировавшись на более важных проблемах.

Впечатление глубокой задумчивости было самым тревожным. Создавалось ощущение, что люди находятся в мысленном контакте с какими-то силами вне Зала Совета.

Кивком головы Дет приказал жрецу Второго Круга начать процедуру. С того времени, как Гонифаций принял высшую власть, Дет сбросил маску покорности со своего лица, и все отметили, насколько оно безобразно. Его наглые взгляды в сторону членов Совета говорили больше, чем слова:

— Теперь я второй человек в Иерархии.

— Вы обвиняетесь в заговоре против Иерархии, который вы предприняли, изобразив из себя ведьм и колдунов, слуг Сатаны. Если кто-либо из вас встанет, признает свою вину и расскажет все без утайки, он избежит пыток.

Тут же одна из женщин начала трястись, извиваться в судорогах, запрокинув голову с закрытыми глазами. Ее движения становились все более резкими, колени подгибались, будто она с трудом держит себя на ногах. Словно какая-то невидимая сила трясла ее. Внезапно она упала, и рот ее перекосило.

— Господи, защити нас! — пронзительно закричала она, извиваясь на полу. — Сатана, помоги своим слугам!

В серой стене Зала материализовалось огромное волкоподобное чудовище. Глазницы его, казалось, были наполнены горящими углями. Зверь медленно подошел к столу Совета, громадный, как дом, настоящее воплощение зла и разрушения.

Архиепископы вскочили. Они не могли сдержать своих эмоций. Жрецы низших рангов бросились врассыпную.

— Рассей его, — коротко бросил Гонифаций Дету. Затем он тоже встал. — Неужели вы не видите, что это просто телесолидографическая проекция!

Эта фраза будто хлестнула перетрусивших архиепископов. Гонифаций пожалел, что тут нет Фрезериса. Он бы сумел держать себя в руках.

Архиепископы медленно приходили в себя. Они убедились: действительно, через громадное тело чудовища просвечивают стены Зала. Более того, огромные лапы с когтями ступали иногда выше пола Зала, иногда ниже его уровня.

И тут начали работу техники Дета. Целые куски тела чудовища таяли в воздухе. Оставались только незначительные части, на которых техники не смогли сфокусировать излучение. Это зрелище стало более пугающим, чем внезапное появление чудовища. В воздухе в разных местах остались части уха, жуткая челюсть, горящий адским огнем глаз…

— Остальное можно не рассеивать, — холодно сказал Гонифаций. — Я просто хотел продемонстрировать вам, что это не исчадье ада, а обычная телесолидографическая проекция. Наши Братья из Четвертого Круга недавно создали многочастотный нейтрализатор. Все эти явления имеют фотонную природу и создаются на принципе интерференции. Чтобы окончательно избавиться от таких явлений, нам нужно найти и уничтожить телесолидографические проекторы. Это только вопрос времени. Даже если не учитывать информацию, которую мы получим сегодня. — Он многозначительно посмотрел на группу ведьм. — Мы легко можем изолировать этот Зал и все Святилище от появления призраков. Но в этом нет необходимости. Если мы это сделаем, то создастся ошибочное представление, будто мы боимся. — Затем его голос стал суровым. — Я требую: все жрецы и деканы не должны обращать внимания на призраки, являющиеся в их кельи! И в этот Зал!

И архиепископ сел. Зал тут же осветился ярко-красным светом, в котором все дрожало и стало плохо различимо. Предметы и люди потеряли определенность очертаний.

Забыв о приказе Гонифация, архиепископы вскочили, сбившись в кучу у противоположного края стола. Ибо на том месте, где минуту назад сидел Всемирный Иерарх, находился огромный красный дьявол. Его голова, украшенная рогами, покачивалась из стороны в сторону, а глаза злобно глядели на жрецов. Огромная рыжая борода закинута за плечо.

И внутри этого красного ореола смутно виднелась фигура Гонифация, как древнее насекомое, заточенное в кусок янтаря.

Гонифаций встал, и на мгновение голова его очутилась вне красноты. Но дьявол тоже поднялся.

Среди ведьм началось движение. Они упали на колени, вытянув вперед руки, и закричали:

— Господин! Господин!

Старый Серциваль поднял дрожащую руку. Его глаза смотрели не моргая. Видимо, он был больше испуган, чем того желал.

— Что это значит? — завопил он. — Неужели мы голосовали за самого Сатану?

Техники Дета работали вовсю. Они снимали солидографическое изображение с Гонифация.

Но тут послышались изумленные возгласы деканов. Чернильное облако мрака внезапно окутало коленопреклоненных ведьм и начало распространяться, угрожая заполнить весь зал. Из облака выскочили охранники-деканы, бросившись к противоположной стене.

— Жезлы Гнева! — крикнул Гонифаций. — Направляйте лучи во мрак на уровне пояса. Нейтрализатор не сможет уничтожить это облако!

Лучи фиолетового огня ударили в облако. Оно начало извиваться, как живое существо, стремясь поглотить всех. Затем подалось стремительно к выходу. Но лучи догоняли его, и постепенно чернота исчезла.

— Если еще одно телесолидографическое изображение появится здесь, мы будем убивать ведьм, — громко произнес Гонифаций. — Пять ведьм за призрак.

— Почему бы их не убить всех сразу? — воскликнул старый Серциваль. — Я же советовал тебе это с самого начала.

— Это я решаю, — ответил Гонифаций. — В этом деле есть такое, что тебе не понять.

Серциваль сгорбился, сел на место, что-то бормоча. Было очевидно: некоторые архиепископы не прочь последовать совету старого фанатика.

— Начать допрос!

Два декана, схватив одну из ведьм, потащили ее к креслу. Это оказалась красивая девушка, слишком хрупкая для прихожанки. Кожа у нее нежная, черты лица тонкие и правильные.

Она шла спокойно к креслу, но потом начала отчаянно сопротивляться, царапаться, кусаться, но стоило ее привязать, жрецы оставили ее.

Клерк стал громко читать:

— Мьюдон Чемми — так тебя зовут, хотя ты это отрицаешь. Мой долг посоветовать тебе отвечать на все вопросы честно и без утайки. В противном случае ты вынудишь нас на неприятную необходимость заставить тебя говорить. Иерархия милосердна, и она не признает телесных пыток. Наши жрецы разработали методы воздействия на болевые центры Таким образом, тело человека остается целым и невредимым, и нет опасности, что человек умрет во время пыток.

Клерк сел.

Медленно подошел Дет к креслу, повернулся к ведьме.

— Как твое имя?

Пауза. Затем ведьма ответила:

— Слуги Сатаны не имеют имен.

Дет расхохотался. Было неприятно сознавать, что он подавлял в себе такой смех много лет. Он продолжал:

— Твое имя Мьюдон Чемми, прихожанка Одиннадцатого участка, красильщица, жена Мьюдона Ричарда. Ты это отрицаешь?

Ответа не последовало.

— Мьюдон Чемми! Ты обвиняешься в заговоре против Иерархии.

— Ваш клерк сказал больше, чем это. — Голос был слабый, но звонкий. — Он сказал, что я… все мы… уже приговорены.

— Правильно. Но если твои ответы удовлетворят нас, ты спасешься от боли и пыток. Скажи, каким образом вы организовали заговор?

— Я следовала указаниям Сатаны.

Дет рассмеялся.

— Каким указаниям?

— Стать орудием его божественной воли. Накладывать заклятья, проклинать, мучить тех, на кого Сатана укажет мне.

Снова Дет рассмеялся.

— По-видимому, ты привыкла использовать бессмысленный жаргон для описания своих действий. Но нас интересует не это. Нам нужны факты. Каким научным процедурам ты обучена?

— Я не знаю таких процедур. Сатана всемогущ, и он не нуждается в помощи.

Дет перевел взгляд на главного техника.

— Ты готов?

Жрец кивнул. К креслу начало придвигаться тяжелое металлическое покрывало. Оно сомкнулось над головой ведьмы в виде колпака. Спадающие складки следовали линиям ее тела.

Дет снова посмотрел на ведьму.

— Принимая во внимание твою хрупкость и женственность, мы не будем жестоки к тебе. Пытка остановится сразу, как только ты попросишь. Но пойми, мы не хотим далее выслушивать твою чушь о Сатане и сверхъестественных силах. Обязан тебе напомнить: сейчас ты находишься не перед тупыми прихожанами.

За столом Совета возникло движение. Такие переговоры с жертвой были в высшей степени противозаконны. Старый Серциваль негодующе что-то бормотал, другие архиепископы вопросительно смотрели на Гонифация, но тот избегал встретиться с ними взглядом.

— Мьюдон Чемми, у тебя еще есть шанс, — продолжал Дет. — Если ты сообщить нам факты и они будут правдивыми и удовлетворят нас, мы будем милосердны к тебе.

Лицо ведьмы под колпаком казалось маленьким, как у ребенка.

— Как вы можете быть милосердны ко мне, вы же сами признали, что Иерархия не верит в Великого Бога. Разве вы отпустите меня? Тогда я расскажу о случившемся прихожанам. Разве вы позволите себе такой риск?

Дет улыбнулся.

— Ну вот, мы и пришли к определенному выводу. Наконец-то ты признала: все акции — только научные штучки.

— Нет, не так. Более, чем столетие Сатана позволял вам считать, что вы проникли глубоко в человеческий мозг и ваши пытки стали более изощренными. Сатана есть! Он правит в Аду, который вы называете космосом.

За столом Совета движение. Гонифаций игнорировал его.

Он сделал Дету знак.

— Мьюдон Чемми! — гаркнул он свирепо. — Кто ваш предводитель?

— Сатана!

— Чепуха! Пусть боль войдет в пальцы левой руки.

И с этими словами напряжение в Зале увеличилось. Жезлы Гнева предупреждающе нацелились на ведьм. Но те, закрыв глаза, молились своему темному божеству.

И затем из-под металлического колпака донесся звук — ведьма втягивала в себя воздух сквозь сжатые губы.

Но Гонифаций не слышал, хотя прислушивался внимательна Потому что в это самое мгновение пальцы его левой руки будто погрузились в расплавленный металл.

Сверхъестественным усилием воли он заставил себя отдернуть руку, не вскрикнув. С еще большим усилием он принудил себя взглянуть на членов Совета, если он и вздрогнул, то никто из архиепископов не заметил этого движения.

— Мьюдон Чемми, кто ваш настоящий предводитель?

— Сатана! Сатана!

Гонифаций позволил себе взглянуть вниз на руку девушки. В ней не было ничего необычного, за исключением того, что косточки побелели. Он медленно передвинул руку, боль исчезла.

— Пусть боль войдет в кость. Кто — без повторений, прошу тебя, не называй больше Сатану — ваш предводитель?

— Он… о, дай мне силы, Сатана! Он… Асмодей!

Гонифаций чувствовал себя так, будто на руках у него надета раскаленная перчатка.

— Кто такой Асмодей?

— Сатана. Помоги мне Он король Демонов.

— Боль во всю руку. Кто Асмодей?

— Король… Демонов…

— Мы знаем, что он человек. Как его настоящее имя?

— Король… — приглушенный вскрик. — Пусть Сатана сожжет вас! Я не знаю!

— Значит, Асмодей человек?

— Да… нет… не знаю. Сатана, сожги их всех, как они сжигают твоего слугу!

Гонифаций чувствовал, как по его лбу стекают капли пота. Боль, непереносимая боль поднималась все выше и выше.

Нужно подумать.

— Мьюдон Чемми! Кто такой Асмодей, как его настоящее имя?

— Не знаю…

— Ты видела его?

— Да… нет… да… Мьюдон Чемми, Сатана! Твоя преданная слуга!

— Как он выглядит?

— Не знаю… чернота… и голос…

Пот струйками стекал со лба Гонифация. Еще немного, и ведьма сломается! И эта боль должна же иметь источник! Думай!

— Отлично, Мьюдон Чемми, оставим пока Асмодея. Где ваша штаб-квартира?

— Я не… там, где вы схватили нас…

— Это только место встреч. Где ваш настоящий штаб?

— Я не… его нет.

— Ложь! Ты что-то знаешь, так как дважды начинала говорить… Где ваш штаб? Где находится вся аппаратура?

— В… ее не существует. Сатана не нуждается…

— Боль в плечо.

Жуткая боль поднимается выше. Думай! Какой-то шум в дальнем конце Зала. Двери Зала открылись. А из группы коленопреклоненных ведьм — тихий ритмический непрекращающийся гул… Как приглушенный барабан.

— Сатана, помоги нам!

— Где штаб, Мьюдон Чемми? Ты на Большой Площади. Ты идешь в штаб. Ты идешь по улице и входишь в нега Что это за улица?

— Тка… нет! — пронзительный крик.

— Ты идешь по улице ткачей. Ты ощущаешь запах шерсти. Ты слышишь, как бегают челноки. Ты уже свернула. Куда?

— Нет, нет! Мьюдон Чемми зовет тебя, Сатана!

От дверей к столу Совета спешит группа жрецов. Их мантии громко шуршат. Медленно, с усилием Гонифаций встает; левая рука его висит, левое плечо опущено, словно он держит страшную тяжесть.

— От плеча…

— Прекратить допрос, — приказал Гонифаций, физически ощущая все взгляды, направленные на него.

Дет подождал мгновение, затем, пожав плечами, дал знак техникам.

С оглушительной внезапностью к Гонифацию пришло облегчение. Он глубоко вдохнул воздух, будто вынырнул из ледяной воды. Казалось, весь зал плывет перед его глазами, и он даже ухватился за край стола.

— В чем дело? — спросил он жрецов. — Только серьезная причина может оправдать ваше появление здесь.

— Прихожане идут к Святилищу! — воскликнул один. — Они бросили работу. Все попытки остановить их провалились. Двух деканов разорвала толпа на части. Жрец Пятого Круга, приказавший им остановиться, схвачен, над ним надругались. Он все еще у них. Они уже заполнили Большую Площадь. Они требуют ответа, почему мы все еще не сокрушили Сатану и не покончили с царством Ужаса. Люди кричат: «Что такое Новое Ведьмовство?» Они избивают любого жреца, который пытается вразумить их.

Тревожный шепот прошел вокруг стола Совета. Гонифаций услышал слова:

— Военный удар! Очистить Площадь!

Узнав среди пришедших жрецов одного из Центра коммуникации, он приказал ему говорить.

— Такие же волнения происходят и в других городах Земли. Наверное, происходят по сигналу. Толпа ворвалась в Святилище Неоделоса. Ее удалось вытеснить оттуда, но с большими жертвами. Отовсюду требуют объяснений.

Гонифаций быстро заговорил:

— Направить на всю мощность парасимпатическое облучение на Площадь. Через усилители объявить, что завтра праздник, на котором Великий Бог явит свои чудеса и даст знак грядущей победы над Сатаной. Передать этот приказ по всем Святилищам. Обратить внимание, чтобы использовали полностью парасимпатическое облучение. Если толпа не разойдется после облучения, загипнотизировать ее музыкой. И ни в коем случае не использовать силу! Если толпа займет Святилище, я буду считать это просчетом в работе жрецов. Всем убитым прихожанам организовать пышные похороны. Свяжитесь со всеми Святилищами. Передайте, что инструкции по проведению празднества передадут вечером по времени Мегатеополиса. Каждые два часа сообщать мне сведения об общей ситуации.

Клерку:

— Предоставить мне информацию о предыдущих празднествах, включая и солидографические записи.

Другому клерку:

— Собрать группу социального контроля Шестого Круга. Высшему Совету нужна их консультация. Передать Брату Домасу, что я хочу с ним поговорить, когда он освободится.

Третьему клерку:

— Передать группе физиков Пятого Круга, чтобы они создали телесолидографический барьер вокруг Большой Площади. Все ресурсы в их распоряжении. Они могут использовать любую аппаратуру. Но экран должен быть готов к завтрашнему утру.

Четвертому клерку:

— Свяжитесь с кораблем, доставляющим нам подкрепления из Люциферополиса. Передайте, чтобы поторопились.

Дету:

— Всех пленников по камерам. Держать поодиночке. К каждому приставить двух охранников. Приготовьтесь к самым фантастическим попыткам освобождения. Возлагаю на тебя всю ответственность. Сейчас начнется Тайный Совет, всем очистить зал!

— Ты все еще не хочешь убить ведьм? — раздался едкий голос Серциваля. — Из признаний этой женщины следует, что все они агенты Сатаны. Глупо и опасно оставлять их живыми, это вызов Великому Богу.

— Нам необходимо получить от них информацию, — резко ответил Гонифаций. — Я прервал допрос, поскольку у нас сейчас более важные дела. Нам нужно подготовиться к Празднеству — Воскресению Великого Бога.

Серциваль покачал головой. Огонек безумия или пророчества вспыхнул в его глазах:

— Мы все должны пасть на колени и просить прощения у Великого Бога за долгие годы неверия. Иначе впереди нас ждет тьма, конец для всех нас!

— Ты устал и находишься в смятении. Но я подвергну экскоммуникации любого жреца, который упомянет Сатану и сверхъестественную силу.

Ведьмы, уходя, монотонно пели, и их пение заполняло Зал Совета.

— Благодарим тебя, Сатана! Благодарим тебя, Сатана!


Глава четырнадцатая


Когда Жарль, активировав дверь в свои апартаменты в Святилище, увидел загоравшуюся эмблему Четвертого Круга, он нахмурился. Все-таки Гонифаций недостаточно вознаградил его, если учесть важность содеянного. Правда, Асмодею удалось скрыться. И воспоминание об этом было горьким. Жарль не мог простить себе, что не сдержал в себе порывы прежнего Жарля, выкрикнув предупреждение об опасности. Но нельзя отрицать — ему повезло: этот его промах так и не всплыл на свет. Никто ничего не узнал.

Войдя в апартаменты, Жарль первым делом реактивировал замок. Ему было немного обидно, что Дету одному поручили арестовать ведьм. Однако Гонифаций подчеркнул, что он, Жарль, не должен быть на виду, а останется тайным агентом. Гонифаций признался ему, что он первый, кто вернулся в Иерархию после отречения от нее.

Во всяком случае кое-какую компенсацию он получил, решил Жарль, оглядывая свое новое жилище. Он прошел во вторую комнату, обставленную с такой же роскошью, как и первая, затем в третью. Каждый раз он активировал запоры.

На диване, с бледным запрокинутым лицом, с руками, сложенными на груди, как у мертвой, лежала Шарлсон Наурия.

Он долго смотрел на нее. Затем, включив антипарализующее устройство, привел ее в сознание. Глаза ее открылись. Он прочел в них ненависть и воспринял это, как комплимент.

Девушка, поняв его мысли, произнесла медленно, раздельно:

— Ты отвратительное чудовище, гнусный Этоист.

Он улыбнулся:

— Не Этоист, а реалист!

— Реалист! — Презрение дало ей силы. — Ты сейчас не больше реалист, чем тогда когда был слепым и упрямым идеалистом. Ты просто мошенник. Я думаю, что каждый идеалист, пока лицом к лицу не столкнется с фактами жизни, в глубине души считает, что мошенничество — это самый романтический и интересный способ жизни. И когда они изменили твою индивидуальность, на первый план проступили именно такие стороны твоего характера, как неограниченная амбиция, абсолютное отсутствие эмоций и прочие атрибуты идеологии мошенников.

Она помолчала. Глаза ее широко открылись:

— Тебе нравится, когда я говорю с тобой таким образом?

Он кивнул:

— Конечно. Потому что я реалист. Опыт учит меня, что ненависть находится рядом с любовью.

— Еще одна глупая романтическая выдумка!

Она даже задрожала от гнева.

— Реалист! Ты что, не понимаешь, ведь ты ведешь себя, как последний идиот? Ты уяснил, что подвергаешься страшному риску, когда ведешь двойную игру с таким человеком, как Гонифаций? Реалист! Вспомни о своем безумном поступке, когда ты притащил меня сюда. Подумай, что ожидает тебя, если об этом факте станет известно Гонифацию!

Он улыбнулся.

— Это было необходимо. У меня нет никого, кому бы я мог довериться. И кто будет тебя искать здесь? Гонифаций доверяет мне. Он даже мысли не допускает, будто я в силах предать его.

Она посмотрела на него.

— А что, если я сама откроюсь?

— Ты этого не сделаешь. Ведь ты знаешь, что в этом случае тебя ждет немедленная смерть по приказу Всемирного Иерарха. Вот так обстоят дела. Скажи, почему он так хочет убить тебя? Вероятно, ты знаешь о нем такое, что может поколебать его положение. Скажи мне, в чем суть? Тогда мы вдвоем постараемся скинуть его, когда все успокоится.

Она отвернулась.

— Будь реалисткой, — продолжал Жарль убеждать ее. — Неужели ты не осознала мое предложение? Во всяком случае, ты обязана меня благодарить, что я избавил тебя от больших неприятностей. Сегодня утром все твои друзья подвергнутся пыткам. Да, твой друг, Черный Человек, передан Брату Домасу. Так что тебе, вероятно, его не узнать, если суждено еще встретиться.

— Значит, они намереваются… — Она пыталась справиться с собой.

— Пробудить в нем состояние здорового реалистического Этоизма. Да. Так что, Наурия, с Ведьмовством покончена Это только вопрос времени. И тебе нет смысла сохранять верность. Ты должна понимать это.

Она долго смотрела на него. Затем спросила:

— Тебе сейчас снятся сны?

Он не улыбнулся.

— Нет, — ровным голосом ответил он.

Она медленно покачала головой.

— Ну, конечно, — она не отрывала от Жарля взгляда.

— Сны ничего не означают. Они не реальны.

— Они так же реальны, как и все остальное. Они — наша совесть.

На долю секунды ее взгляд устремился в сторону. Жарль обернулся. Ничего. Только запертая дверь.

— Совесть — это только социальное явление, — сказал он, чувствуя, что непонятное напряжение овладевает им. — Нечто такое, что заставляет человека принять мораль и делать то, что хотят от тебя окружающие, и боясь их суда. Реалистическое отношение к действительности освобождает человека от идиотских уз совести.

— И ты уверен в этом, Жарль? Как насчет твоих снов? Конечно, совесть — это частично то, о чем ты говорил, но и гораздо большее. Это концентрация самых мудрых мыслей, когда-либо рожденных человечеством.

— Ты хочешь убедить меня в существовании нереальности? А потом ты заговоришь об идеалах?

— Безусловно заговорю. Ведь именно идеалы мучают тебя во сне. Я видела, как растут твои идеалы. Вероятно, они росли слишком быстро, и твои корни не выдержали. Сейчас твои идеалы сломаны, обезглавлены и засунуты в самые темные углы твоего подсознания. Но они есть, Жарль, — это твой личный ад. Ночью дверь в твоем мозгу открывается, и идеалы являются к тебе.

Снова ее взгляд в сторону насторожил его. Он обернулся, и в это время на него бросилось мохнатое существо. Острые, как бритвы, ногти полоснули щеку, хотя удар был нацелен в горло. Жарль успел схватить зверька, отшвырнув его в сторону. Тут же рука его нащупала Жезл Гнева, и луч разрезал животное пополам. На полу образовалась большая лужа крови, слишком большая для животного такого размера.

Он склонился над ним, затем отошел. Ему показалось, что огромные глаза лемура, уже начавшие стекленеть, смотрели на него с жуткой ненавистью. У него даже возникло страшное предположение: не убил ли он Шарлсон Наурию?

Жарль оглянулся на нее. Она сидела в кресле и было видно, что силы оставляют ее Она не плакала, но плечи ее опустились и вздрагивали. Скорбь по животному и невыразимая ненависть к Жарлю соединились в ней.

— Неужели это существо так много значит для тебя? — спросил он, быстро посмотрев на нее. И тут в нем мелькнула догадка. — Кажется, я понял, — медленно проговорил он больше себе, чем ей. — Я не биолог, но понял тайну ваших вампиров. И Всемирный Иерарх будет рад услышать это.

— Ты убил Пусса, — услышал он ее голос.

— Твою сестру, так я понимаю? — улыбнулся он. — Она уже пыталась убить меня, пока ты отвлекала мое внимание, так что все справедливо. Не думай, что я прошу пощады. Мое открытие обеспечит новую эмблему на моей мантии и еще одну лопату земли из той ямы, которую мы копаем, чтобы навеки похоронить Новое Ведьмовство.

Он взглянул на нее внимательно. Кровь сочилась из глубокой царапины на щеке.

— Мне нравится твое самообладание, твои нервы, — сказал он. — Когда все кончится, нам будет хорошо вместе Я надеюсь, мне удастся уговорить брата Гонифация простить тебя, и тогда Брат Домас настроит твой разум на нужный лад.

Наурия попыталась подняться, но не смогла. Она успела только сказать, хотя каждое слово стоило ей больших усилий:

— Ты ничтожный, грязный мошенник.

Он кивнул, улыбнувшись.

— Ты права, — и направил парализующий луч на нее.


Глава пятнадцатая


Дикона не было уже четыре дня. Снова и снова Черный Человек отключал свой мозг, стараясь услышать мысленное послание. Но оно не поступало. Без сомнения, трудная работа — отключить мозг, ибо недавнее свидание с Братом Домасом превратило его мозг в подобие хаоса. Он стал как планета, охваченная бурной вулканической деятельностью: из бушующего моря возникали новые континенты и архипелаги, все береговые линии изменились.

Да, это настоящая охота, где Домас охотник, а он добыча. И Черный Человек выиграл. Его плохое физическое состояние потребовало прекращения сеанса, когда Домас еще не достиг цели. Но стоит ему поправиться здесь, в келье, охота начнется.

И если он выиграет второй раз, преследование продолжится и дальше.

А затем… он видел, что происходило с Жарлем. Ренегат жрец в большом фаворе у Гонифация и даже пользуется доверием самого Дета. Жарль уже дважды посещал келью, где лежал Черный Человек.

Он еще раз отключил свой мозг, хотя это давалось ему все труднее. От Дикона никакого ответа. Теперь Черный Человек находится в госпитальной камере, в металлической келье, которую охраняют два декана. Ничто, кроме телепатических сигналов, не проникнет сюда. И Дикон не знает, где он находится. Вероятно, зверек сейчас разыскивает его по всему Святилищу, что представляет для него известную опасность.

Снова Черный Человек отключил свой мозг. Опять никакого ответа. И затем его фантастические мысли, искаженные стараниями Брата Домаса, ворвались в его отключенный мозг.

* * *


Дикон пробирался в темноте по круглым трубам, полагаясь только на свое осязание. Осязательные центры расположены на его лапах с присосками.

Дикон не беспокоился. Такие эмоции слишком сложны для него, обладателя упрощенного разума. Даже жалость к самому себе была только рефлексом. Но он понимал, что кровь уже медленнее струится в его жилах. Придет время, когда он не сможет двигаться.

Но пока этого не случилось, он должен исследовать еще несколько ветвей этого огромного полого дерева — так Дикон представлял себе вентиляционную систему Святилища.

В трубах очень ветрено. Поэтому ему все время приходилось пользоваться присосками, иначе бы его покатило по трубам. Дикон считал себя копией человека. Кости его чрезвычайно легкие, в теле ни одной жирной клетки, внутренние органы уплотнены до максимума — одна полость, которая служила для запаса крови и для обеспечения кровообращения. Все физиологические субстанции, вырабатываемые живым организмом для обеспечения функционирования, Дикон получал вместе с кровью, высасывая ее из своего символического партнера. Ему не нужно было дышать, хотя он мог втягивать воздух в ротовую полость и издавать при этом звуки, что позволяло ему даже говорить. У него отсутствуют лапы, а плотная шерсть надежно защищает его от потери тепла.

Только скелет, мышцы, связки, кожа, шерсть, сердце, упрощенная система кровообращения, нервная система, острые уши, глаза — вот и личность, такая же упрощенная, как его физиология.

Цель тех, кто создавал это искусственное существо, — получить быстрый и юркий организм за счет уменьшения веса и большого числа функций организма. Единственным и неизбежным недостатком считалась зависимость от партнера либо другого источника пополнения крови. И активность существа катастрофически падает, когда требуется пополнить запасы свежей крови.

Однако все эти моменты не беспокоили Дикона. Принимая во внимание его назначение, определенное природой, у него был фантастический взгляд на жизнь. Он всегда оставался стойким.

И вот, не испытывая страха, Дикон пробирался по трубам. Если бы было светло и кто-либо увидел бы Дикона, его приняли бы за паука, покрытого рыжей шерстью и удивительно быстро перемещающегося по трубе.

«Должен найти Брата..»

Эти слова неотступно звучали у Дикона в мозгу. И не только потому, что он уже давно не ощущал теплоту тела Большого Брата, прижавшись к которому проводил большую часть своей жизни. Ему было необходимо освободить свой мозг от груза фактов, нужных его Большому Брату. Дикон представлял свой разум как маленькую комнату, набитую ящиками памяти. А посередине комнаты живет Дикон, который смотрит на мир через глаза-окна, слыша звуки раструбами ушей В комнате есть еще два ящика. Один из них наполнен правилами поведения, другой пуст — это мысли его Большого Брата.

Брат Дикона был самым важным фактором его жизни. Временами Дикон ощущал себя продолжением или близнецом личности Брата. И для этого были причины: Дикон поглощал гормоны эмоций Брата вместе с его кровью.

К тому же Дикон — упрощенная версия своего Брата. Более того, его двойник. Ведь Дикон вырос из клетки тела Брата с помощью биотехники — науки, которая получила широкое развитие в Золотую Эру, а затем была забыта. С помощью этой технологии из хромосом клетки удалялись признаки пола и другие ненужные функции. Но в остальном Дикон был двойником Брата. И именно поэтому Братья могли общаться с помощью телепатии.

Когда в Ранней Цивилизации открыли мысленные импульсы, то всем стало ясно: если телепатия и существует, то она возможна только между идентичными двойниками, у которых мозги настроены в унисон. Но эта идея заглохла, была забыта вплоть до конца Золотой Эры, когда обнаружили, что телепатия может существовать только при условии, когда один из телепатов имеет более простой мозг, тогда и создаются помехи.

Решение проблемы телепатии произошло в пору, когда развитие биотехники позволяло создать абсолютные идентичные упрощенные копии определенного человека. Ученые Золотого Века хотели расширить возможности человека путем создания его партнера — двойника. Затем наступили темные времена, все исследования прекратились, возник всемирный хаос, который обусловил создание Иерархии. Затем, когда образовалось Новое Ведьмовство, были получены подробные инструкции от Асмодея и налажено производство симбиотических двойников, имитация вампиров из мира старых ведьм.

С самого первого мгновения, только появившись из автоклава, мысли Дикона смешались с мыслями его Брата, так что у двойника не было периода детства: он стал взрослым с самого начала. Прямой контакт с мозгом Большого Брата позволил ему достичь зрелости за несколько часов; Дикон быстро приобрел жизненный опыт, какой он бы получил с помощью своей упрощенной нервной системы. Кроме того, ему помогли в развитии его собратья-вампиры — двойники других идей, с которыми он общался телепатически, правда, в ограниченных размерах.

И его Брат остался ему ближе всех.

Теперь Дикон исследовал трубы в поисках Брата. Еще одолеть самое большое ответвление, решил он, и ему придется остановиться. И друг в том ящике, в его мозгу, куда помещаются мысли Брата, появились какие-то мысли.

Он замер. Мысли стали исчезать. Дикон двинулся вперед. Мысли исчезли полностью. Снова назад и ждать. Немного погодя снова появились мысли, будто проявлялась фотография. Внезапно страх овладел вампиром, хотя эмоции не свойственны ему. Он еще никогда не видел такой сети мыслей. И все же он был уверен, что это сигнал его брата.

Картина внезапно исчезла. Дикон быстро передал мысленное сообщение.

— Дикон здесь, Брат. Дикон пишет в твоем мозгу.

И тут в мозгу Дикона стали появляться странные мысли, ураган мыслей. Дикон понял: Брат его возбужден. Многие его мысли совсем чужие. Они моментально исчезли, будто Брат его понимал; такая информация не имеет смысла. Он замещал их конкретными вопросами.

— Ты ясно воспринимаешь меня, Дикон? Контакт хороший?

— Да, Правда, мысли твои странные. Некоторые совсем не твои. Кто-нибудь вторгся в твой мозг, Брат?

— Немного. У меня нет времени объяснять.

Тут Дикон получил фрагментарную картину Брата Домаса и его лаборатории.

— А в остальном контакт хороший?

— Да. Но Дикону хотелось бы к тебе. Ты поможешь Дикону отыскать дорогу?

— Прости, Дикон, но это невозможно. Твой Брат надежно спрятан и охраняется. Ты передал мое сообщение?

— Нет. Дикон обнаружил, что все не так, как должно быть. У него много новостей для тебя.

— Расскажи их.

И маленький Дикон в своем мозгу стал распаковывать ящики с памятью.

— После того, как Дикон оставил тебя в комнате болезни, ты так и не поправился?

— Нет, мне уже лучше. Ты отсутствовал четыре дня. Продолжай.

— Дикон пробирался туннелями туда, где должен находиться Дрик, но его там не оказалось. Тогда Дикон направился в зал шабаша. И в туннеле под Залом он нашел много вампиров — Джока, Мега, Миси, Джиль, Сета… Они сообщили Дикону, что в Зал идти нельзя, там жрецы. Там происходит встреча, сказали они, и всех наших Больших Братьев предали. Деканы, ворвавшись туда, арестовали всех. Все вампиры находились в тяжелом состоянии. Они потеряли контакт со своими Большими Братьями и не знали, что предпринять. Многие из них уже страдали от недостатка крови.

Дикон, вспомнив о хранилищах крови там, где находятся автоклавы, повел вампиров туда. Это была трудная экскурсия. К концу путешествия многих пришлось нести. Если бы они не знали, что возвращаются туда, где родились, я не уверен, смогли бы они дойти.

Когда Дикон и остальные вампиры добрались туда, то увидели: там нет Больших Братьев. Там никого нет. Дикон нашел хранилище крови и, оставив вампиров там, вернулся обратно к тебе: ведь он знал, что тебе нужны мои новости. Когда Дикон вернулся туда, откуда ушел, оказалось, что Брата переместили. И Дикон стал искать. Он искал долго, много раз возвращаясь напиться крови. Затем Дикон пустился на розыски, решив больше не возвращаться в хранилище крови. Он должен искать Брата до тех пор, пока сможет передвигаться. И вот он нашел тебя.

Затем Дикон, очистив свой мозг, стал слушать. Но никакого связного ответа не поступило. Обрывки смятенных мыслей, какие-то мысленные системы, которые для Дикона были совершенно чужими. Видимо, Брат его в замешательстве.

Внезапно Дикон обнаружил еще один ящичек с памятью, забыв открыть его для Брата.

— Вот еще одно, что я не сказал тебе, Брат. Там, где мы родились, нет больше Братьев, но зато там два новорожденных вампира, очень странных, непохожих ни на ведьм, ни на колдунов.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты должен знать их, Брат. Один из них похож на жреца, который сначала был среди нас и находился у матери Джуди, а потом…

— Как он выглядит?

Дикон передал мысленно изображение темноволосого вампира.

— А другой?

Дикон передал еще одно изображение вампира, шерсть которого была черной с серо-стальным отливом.

Долгое время не поступало никаких посланий, но Дикон ощущал, что мозг его Брата работает, обдумывая создавшуюся ситуацию. И когда наконец пришли мысли, они отличались четкостью и определенностью.

— Слушай, Дикон. Эти новые вампиры. Ты входил в контакт с ними?

— Да, немного. Они очень глупые, поскольку никогда не общались со своими Большими Братьями. Но другие вампиры для развлечения обучали их, добившись неплохих результатов.

— Как ты думаешь, если они еще с вами, могу я войти в контакт с ними через тебя?

— Думаю, да, Брат.

— Хорошо. Слушай внимательно. Возвращайся туда и приведи сюда двух новорожденных вампиров. Можете взять с собой кровь в ампулах, чтобы у вас был запас.

— Дикон даже не подумал об этом… Бедный глупый Дикон…

— Нет, нет. Ты сделал даже больше, чем я надеялся. Но теперь ты должен привести их сюда и войти со мной в контакт. Понял?

— Да.

— Ты можешь это выполнить? — осторожно поинтересовался Черный Человек. — У тебя хватит крови для этого?

— Не знаю, — простодушно ответил Дикон. — В это раз я зашел далеко, надеясь взять кровь у тебя, моего Брата, когда найду его.

— Сатана! — Дикон услышал ругательство Брата. — Слушай, Дикон, задание очень важное, и поэтому я снимаю с тебя запрет. Можешь пить кровь любого человека. Пей кровь там, где тебе представится возможность.

Дикон спокойно ответил ему:

— Дикон понимает всю опасность того, что советует Брат. Он знает: возможно, выпив кровь другого человека, Дикон умрет в страшных судорогах. Но жизнь такая же маленькая, как Дикон, и Дикон не очень цепляется за нее.

Он полностью не осознал тех эмоций, которые воспринял от Большого Брата, но Дикон понимал: Брат благодарит его.

А затем пришла следующая мысль:

— Тебе лучше начать сейчас же, Дикон. Я понимаю, шансы на успех мизерные, такие маленькие, как и ты, Дикон. Но не исключено — это единственный шанс спасти мир Больших Людей.

— Дикон сделает все, что может. Гуд бай, Брат.


Глава шестнадцатая


Еще до наступления утра могучие колокола Мегатеополиса начали сотрясать город. И прежде чем затихло эхо первого удара, Большая Площадь стала заполняться народом. Если бы в темноте ночи не таились ужасы Сатаны, народ пришел бы на Площадь еще в полночь.

— Просыпаетесь! — казалось, вызванивали колокола. — Чудо! Чудо! Торопитесь!

Большинство людей в спешке даже не позавтракали и не захватили с собой еды. Но разве это не Большое Празднество? Разве Великий Бог не явит чудо?

Они пришли из каждого уголка Мегатеополиса, даже из окрестных селений. Двойная линия деканов сдерживала толпу, оставляя свободное пространство перед ступенями Собора.

Все крыши домов забиты народом. Мальчишки оседлали даже трубы каминов. Один из балконов, куда набилось слишком много народа, обвалился. Возникла небольшая паника, но вмешались деканы, и все успокоились. Пострадавших унесли. Опоздавшие заполнили улицы, прилегающие к Большой Площади. Везде шла ругань, ссоры из-за лучшего места, матери кричали, разыскивая своих потерявшихся детей. И над этим гулом и гамом разносился мерный звон колоколов.

Толпа не выглядела счастливой и миролюбивой. Она была похожа на тех, кто чуть не ворвался в Собор, выкрикивая оскорбления в адрес Иерархии, будто та не может защитить их от Сатаны. Та же самая толпа убила двух деканов, издевалась над жрецом Первого Круга… А сейчас прихожане ждали. Им объявили, что Великий Бог даст знак своей милости по отношению к ним и своего величия над Сатаной. И докажет, сотворив чудо. В эту последнюю ночь, словно предчувствуя свое поражение, слуги Сатаны резко снизили активность.

К тому же, стремясь сделать толпу более покорной, вся Площадь подверглась парасимпатическому облучению.

Это облучение имело и еще один побочный эффект: оно вызывало сильный голод. А большая часть людей не ела сегодня. И вот тысячи прихожан глотали слюну.

И наконец звон колоколов, достигнув своего апогея, стих. Наступила напряженная тишина. Тысячи прихожан затаили дыхание. И затем из Святилища донеслись звуки органа — торжественный марш, полный таинственности, величия, могущества. Эта музыка напоминала отдаленные гармонические раскаты грома — вероятно, такая мелодия звучала, когда Великий Бог создавал Землю из Черного Хаоса.

Медленно, в такт этой титанической мелодии на большом помосте перед Собором стали появляться жрецы в алых мантиях, украшенных золотом. Прихожане в первых рядах могли различить эмблемы на мантиях — треугольник, в вершине которого сиял алмаз. Люди перешептывались: не иначе как Высший Совет явился на Празднество. Немногие из прихожан могли похвастаться, что видели раньше хотя бы одного архиепископа. А тут весь Высший Совет. Это все равно что попасть в рай.

Музыка играла быстрее. Двери Собора распахнулись, и показалась процессия жрецов, символизирующих могущество и величие Иерархии. Жрецы всех Кругов — великолепные мужчины, красивые, как полубоги. Они заняли место на Площади, которое деканы охраняли от толпы.

Музыка звучала в быстром темпе, теплая, радостная, как солнце, сияющее на небе И толпой овладела радость. Казалось, люди бросили под ноги весь свой мятежный вредный дух, всю непокорность, недовольство, все, что могло заставить их выступить против Иерархии. Стоя на помосте, Гонифаций, поморщив нос, спросил одного из жрецов-служителей:

— Откуда такой запах?

Запах становился сильнее, и его нельзя было не замечать.

Жрец знаком показал: мол, сейчас все выяснит. Гонифаций включил телевизор, стоящий перед ним. На экране появилось лицо Главного Техника.

— Нет, Ваше Преосвященство. Возможность вмешательства Ведьмовства полностью исключена, — объяснил он Гонифацию. — Мы смонтировали систему предупреждения и сразу бы узнали, появись постороннее излучение. У нас все контрмеры наготове. Короче говоря, Собор и обширная зона вокруг него надежно изолированы. Вы можете быть уверены в этом. Запах? О, мы уже знаем о нем. Нелепая случайность. Неисправность в одном из проекторов запаха. Мы уже исправили.

Гонифаций, расспрашивая его дальше, рассматривал лица других жрецов в Центре Управления. Все лояльные Реалисты, за исключением двух физиков Пятого Круга. Это хорошо.

— Да, Ваше Преосвященство, — ответил техник на его последний вопрос. — При малейших признаках опасности мы опустим на помост защитный купол. Кроме того, мы держим наготове эскадрон ангелов, которые быстро поднимутся в воздух в случае необходимости.

Удовлетворенный объяснениями, Гонифаций выключил телевизор. Действительно, запах уже начал исчезать, и только кое-где люди еще морщили носы. Ему хотелось, чтобы рядом с ним был Дет, но маленький декан занят одной ведьмой. Впрочем, Жарль — неплохая замена.

Музыка завершилась громогласным гимном, символизирующим финальный акт сотворения мира, когда после неудачного эксперимента с Золотой Эрой Великий Бог создал Иерархию.

Толпа, измученная часами ожидания, облучаемая парасимпатическими лучами, стала легкой жертвой проповедников, чьи голоса, усиленные мощными динамиками, звучали над Площадью один за другим, мягкая музыка неназойливо подчеркивала ритм проповедей. Интенсивность парасимпатического облучения изменялась в соответствии с данным ритмом, причем к нему еще подмешивалось симпатическое облучение для усиления эффекта.

И эмоциональное сопротивление толпы рухнуло. Люди стали покачиваться в такт музыке и слов из стороны в сторону. Движение захватило всю Площадь, всех прихожан, даже тех, что стояли на крышах… Все люди превратились в единый организм. Из тысячи глоток раздавались звуки, бессловесные, бессмысленные, животные выкрики, подчеркивая распевный ритм проповедей; это было нечто среднее между всхлипыванием и стоном удовольствия.

То тут, то там появлялись вспышки более резкого проявления эмоций: экзальтированные выкрики, взвизгивания, заламывание рук, многие упали на колени. Теперь легко привести всех в состояние безумия, религиозного экстаза, но это не было основной целью праздника. И отдельные экзотические всплески поглощались в общем размеренном покачивании, в общем пении.

— Великий Бог, сокруши Сатану, сокруши Господина Зла!

Стон и покачивание…

— Он вызвал Ужасы из глубин мрака, но мы взываем к тебе!

Стон и покачивание…

— Он хочет подавить нас страхом, но мы тверды в своей вере!

Стон и покачивание…

— Прогони его обратно в Ад, отправь его к грешникам!

Стон и покачивание…

— Пусть он копошится в грязи, пусть общается с проклятыми!

Стон и покачивание…

Затем, как бы демонстрируя свою власть над толпой, последний из проповедников замер, издав резкий звук не для того, чтобы успокоить толпу, а привести ее в новое состояние — состояние почти непереносимого ожидания.

Все глаза обратились на проповедника, который стоял один перед помостом. Он упал на колени, выкрикивая дрожащим от внутренней страсти голосом:

— Великий Бог, народ жаждет твоей любви. Люди уже давно не пили молока твоей бесконечной милости, не насыщались твоей бесконечной силой. Они испытывают жажду! Они голодны!

И это была правда. Фактическая правда.

Все люди, уже довольно долго стоящие на Площади, подвергающиеся облучению, были смертельно голодны.

И жрец, развернувшись на коленях к гигантской скульптуре Великого Бога, возвышающегося над Площадью, воздел руки.

— Великий Бог! — закричал он. — Твой народ выдержал испытание! В ужасе и страданиях они сохранили свою веру! Они вырвали Сатану из своих сердец! Будь к ним добр, Великий Бог! Наклони к ним рог милосердия. Оживи своей божественностью холодные, безжизненные камни, пусть из твоих рук стекает амброзия, а с пальцев капает нектар. Люди давно изголодались. Дай им пищу и питье!

Хотя и разум, и эмоции прихожан были оглушены, но они поняли: близится главное и приготовились к нему. Старые люди знали из прошлого опыта, а молодые узнали из рассказов, что на них с неба посыплются дары. Внезапно появились корзины, ведра, различные сосуды. Некоторые скидывали туники, чтобы ими ловить божественные дары. Люди, особо возбужденные, лезли на плечи своих соседей.

Но большинство прихожан стояло, закинув головы вверх, раскрыв рты.

Внезапно гигантская фигура Великого Бога шевельнулась, и на всей Площади воцарилась тишина. Огромное лицо Бога наклонилось, взглянув вниз… Суровые черты разгладились, смягчились, и на лице появилась добрая всепрощающая улыбка. Будто вечно занятый важными делами отец вспомнил о своих детях, которые собрались возле нега У его ног.

Медленно гигантские руки распростерлись над Площадью, и затем из правой руки брызнули десятки тысяч фонтанов, а из левой посыпались вниз на толпу хрустящие хлопья и маленькие кубики.

Возгласы жадности разносились с Площади, когда питье и пища посыпались на людей.

Одна секунда, две, три… И затем крик внезапно изменился на сдавленные звуки, и по всей Площади, по толпе прихожан, по рядам жрецов пронесся гнуснейший запах. Так пахнет смесь протухшего мяса, прогорклого масла, заплесневелого хлеба.

И все прихожане стали давиться от тошноты, многих стало рвать, а из рук Великого Бога продолжали сыпаться такие «дары». Люди кутались в одежду, опускали капюшоны, пытаясь укрыться от отвратительного месива, сыпавшегося им на головы.

Раздались приглушенные ругательства, затем гневные возгласы, крики. Толпа пришла в ярость. И вот уже некоторые угрожающе двинулись вперед, на заслоны деканов.

Проповедник понял, что настроение толпы резко меняется, и закричал, стараясь перекричать толпу, привлечь ее внимание к себе.

— Великий Бог испытывает вас! — выкрикивал он. — Некоторым из вас недостает веры в него! Вот почему божьи дары не превращаются в нектар и амброзию! Но теперь Великий Бог убедился в твердости вашей веры! — орал он, совершенно не заботясь о логике. — А теперь он совершит настоящее чудо! Смотрите, как он вознаградит вас!

Омерзительный ливень прекратился.

Через громкоговоритель прогремел голос Гонифация, обращенный к техникам:

— Остановить второе чудо!

Главный техник недоумевающе посмотрел на него с экранов телевизоров. Казалось, что он не понимает приказа. Он был поражен, потрясен.

— Но мы же изолированы, — тупо пояснил он. — Никакого сигнала от системы предупреждения не поступало.

— И кто-то включил симпатическое облучение! — быстро продолжал Гонифаций. — Выключить его. И остановить второе чудо!

Главный техник опомнился, дал знак своему помощнику, тот сразу же бросился к пульту Управления.

В первый момент почудилось, что страхи Гонифация беспочвенны, с пальцев Великого Бога стали сыпаться белые шарики, золотые шарики.

Толпа остановилась. Все снова начали взирать вверх. Въевшиеся в плоть и кровь привычки трудно преодолеть. Вера прихожан в слова жрецов стала их второй натурой. И на них действительно посыпался золотой дождь милостей Бога.

Но вот золотой цвет постепенно превратился в красный, даже ярко-красный И снова в толпе раздались возгласы — вопли боли и яростные ругательства. Раскаленные докрасна кубики обжигали людей, а те, кто старался схватить сыпавшиеся дары голыми руками, тут же отбрасывал их прочь, ругаясь на чем свет стоит.

С ревом толпа рванулась вперед. Ею двигала не только ярость, но и желание уйти из-под огненного ливня. И только защитная линия деканов смогла остановить людей. Правда, к этому моменту огненный дождь прекратился. Но ярость толпы не угасала. Разгневанные люди кричали громче и громче, задние ряды напирали на передние, и толпа медленно продвигалась вперед.

Замелькали поднятые кверху сжатые кулаки, палки, дубинки. Оградительная линия деканов разорвалась, подаваясь назад.

Во избежание возможности повторения трагедии, случившейся в Неоделосе, Гонифаций запретил деканам вооружаться Жезлами Гнева. А теперь, по его торопливым приказам, жрецы Первого и Второго Круга быстро выдвинулись вперед, чтобы поддержать колеблющуюся линию деканов. На ходу они включали защитное поле, и мантии их раздувались. Толпа швыряла в них испачканные нечистотами сосуды, камни, но это не причиняло вреда жрецам.

Правда, с их нимбами было что-то не в порядке. Они прерывисто вспыхивали и тут же гасли.

Внезапно в рядах жрецов возникло смятение. Вначале несколько жрецов, шедших в центре, прилипли друг к другу, не в силах оторваться. Затем к этому людскому кому стали прилипать другие жрецы справа и слева, спереди и сзади. И в конце концов все они сбились в кучу, совершенно беспомощные, неспособные оторваться друг от друга.

Гонифаций понял: каким-то образом защитное поле жрецов изменило полярность — не отталкивало, а притягивало. И мощность его увеличивалась скачкообразно.

Но большинство архиепископов могли только беспомощно смотреть на Хаос, разворачивающийся перед их глазами. Долгая тренировка позволила им сохранить на лицах маску беспристрастности, но теперь она обозначала только одно: смятение, потрясение. Разумеется, не физический страх приковал их к креслам. Они чувствовали, что материалистический мир, на котором базировались их безопасность и благополучие, рассыпается на куски. Наука, которой они верно служили, вдруг стала игрушкой в руках темных сил, таких могущественных, что они могли разрушать незыблемые физические законы. Возникла реальность, заставившая их усомниться в справедливости основного принципа их мышления: существует лишь космос и электронная структура без души и цели… Теперь в этот принцип вклинились огромные черные буквы: Прихоть Сатаны…

Жрецы высших Кругов, столпившиеся вокруг помоста, находились не в лучшем состоянии. Они сбились в кучу, ничего не предпринимая, в то время как закиданная нечистотами толпа с ревом продвигалась вперед заглатывая черную цепь деканов, алую груду жрецов низших Кругов, приближаясь к самому помосту, к ступеням Собора.

И тут случилось невозможное: на помост полетел камень. Он не вызвал никакой реакции. За исключением трех человек, все остальные на помосте находились в состоянии полной прострации.

Легко перечислить этих трех человек — Гонифаций, Жарль и старый фанатик Серциваль.

Гонифаций наконец смог установить порядок в Центре Управления. Над Площадью все еще стоял, наклонившись и вытянув руки вперед, Великий Бог. Но вот из-за него вылетел отряд ангелов, будто с неба спустился отряд полубогов.

Они устремились туда, где к помосту подступали первые ряды взбунтовавшихся прихожан. Ангелы так низко пролетели над людьми, что некоторым неудачникам размозжили головы.

Притягивающее поле, окружавшее сгрудившихся жрецов, изменило траекторию полета ангела, летевшего в центре, и он врезался в середину красной груды. Металлическая конструкция развалилась со страшным скрежетом, и всем открылась кабина пилота, где лежал, скорчившись, мертвый жрец.

Но другие ангелы поднялись в воздух, сделав круг над Площадью, пошли на второй заход.

С Площади неслись жуткие крики тех, кто попал под струи, вылетавшие из направленных вниз дюн.

Безумная ярость толпы внезапно сменилась безумным ужасом.

Люди заметались, как обезумевшие звери, разбегались с Площади. Возникли свалки, где прихожане давили и топтали друг друга.

И затем, когда ангелы скрылись в западной части неба, из-за крыш сектора, где обитали прихожане, появились шесть черных силуэтов; они оставляли после себя густой чернильный след в воздухе. Они летели прямо к Собору, словно зловещие летучие мыши, вышедшие из самого Ада. И чем ближе подлетали, тем очевиднее становился факт: они действительно посланцы Ада. Охваченные ужасом люди уже могли видеть их руки с загнутыми когтями на пальцах, волосатые нижние конечности, короткие черные хвосты и гнусные лица, увенчанные рогами.

Первый Демон стал кружить над возвышением, откуда вещал проповедник, окутывая его клубами черного дыма, пока тот совсем не скрылся из виду.

Другие взмыли вверх, кружась над головой Великого Бога. На лице Бога все еще сохранилась прежняя великодушная улыбка. Правда, теперь, окутанное клубами дыма, это лицо приобрело зверское выражение. И вдруг над Площадью разнесся усиленный мощными динамиками голос Великого Бога:

— Пощади, Господин! Не нужно меня мучить! Я открою правду перед вами! Я раб Сатаны! Мои жрецы лгут! Царь Зла правит всеми нами!

Последние три Демона устремились прямо к помосту.

Побледневшие архижрецы повскакивали с мест, с ужасом взирая на Дьяволов. И затем, когда они уже были всего лишь в нескольких ярдах, вопли Бога внезапно оборвались. Это Центр Управления Собора наконец-то смог выполнить приказы Гонифация, включив купол защитного поля над членами Высшего Совета. Трех приближающихся Демонов отшвырнула прочь невидимая сила.

И на этом клочке тишины, находящемся в самом центре невообразимого хаоса, удивительно ясно прозвучал голос старого Серциваля. За все время Великого Празднества изможденный старец с видимым удовольствием следил за происходящим, не произнося ни слова, лишь изредка качая головой и бормоча что-то про себя.

А теперь он вскочил. Голос его вонзился в тишину, как раскаленный кинжал входит в лед.

— Кто, я спрашиваю вас, совершил эти чудеса сегодня? Великий Бог устал от нашего неверия. Он оставил нас, он бросил нас на милость сил Ада. Только молитва и абсолютная вера — если, конечно, еще не упущено время для молитв — может спасти нас!

Архижрецы отвели от него глаза, но по их виду было заметно, что Серциваль высказал их мысли. Они стояли неподвижно — старые, слабые люди, охваченные ужасом. Даже надменность и самоуверенность Гонифация заколебались под таким напором сомнений и страхов.

Но в глазах Жарля, жестких и внимательных, вспыхнуло выражение внезапного понимания, осознания происходившего. Он стоял позади старого Серциваля. Впервые ему довелось увидеть лидера фанатиков. А теперь услышал его голос.

В мозгу Жарля вспыхнули воспоминания, и он пришел к самому невероятному выводу. Разум его не мог примириться с тем, что теперь для него становилось очевидностью, но здравый смысл победил. И его новая личность мгновенно приняла решение, связанное с громадным риском, но сулившее невероятные выгоды ему.

Пробудившаяся совесть набросилась на него сразу же. Черные волны вины обрушились на его сознание, внушая ему: это преступление, за него не будет отпущения грехов, преступление, которое заставит всю Вселенную отвернуться от него с отвращением. И все же Жарль подавил свою совесть, как больной человек подавляет приступ рвоты.

Жарль включил Жезл Гнева на полную мощность, направив его на спину Серциваля, на его украшенную золотом мантию, всего на фут ниже головы. И держал так до тех пор, пока не увидел сквозь образовавшееся отверстие дневной свет.

И когда Гонифаций резко обернулся к нему, а другие архижрецы отпрянули от этой новой угрозы, когда смертельно раненный Серциваль, пошатнувшись, рухнул на помост, Жарль крикнул:

— Это был голос, который я слышал на шабаше! Он — Асмодей, лидер Ведьмовства!

Жарль подскочил к упавшему архижрецу, приподняв его голову, и узнал в искаженном болью лице того, кто называл себя Асмодеем.

Архижрецы наблюдали за всем этим с неописуемым ужасом. С их лиц наконец сошли маски непроницаемости.

Гонифаций молча взглянул на Жарля и Серциваля.

Сейчас казалось, что этот помост, укрытый куполом, стал центром Вселенной, где в полной обнаженности валялись все тайны, возле которых, как вокруг напряженного и неподвижного сердца, крутилась вся жизнь, совершались действия.

Вне купола прогрессировало безумие, постоянно меняющее фазы. В небе над Площадью разыгралась жестокая воздушная битва между Демонами и вернувшимися Ангелами, которых было в три-четыре раза больше. Ангелы излучали из глаз фиолетовые лучи Гнева, а Демоны использовали свои черные шлейфы как дымовую завесу.

Архижрецы, находившиеся на помосте под защитой купола, рассматривали все происходящее как безмолвную панораму битвы, поскольку ни один звук не доходил до них.

Гонифаций чувствовал, что он должен немедленно допросить умирающего фанатика. Поэтому он, тут же связавшись с Центром Управления, приказал главному технику:

— Схватить двух жрецов Пятого Круга! Это они вмешивались в ваши действия и виновны в том, что произошло. Убейте их, если возникнет необходимость!

Он даже не стал смотреть на схватку, возникшую в Центре Управления между его сторонникам и фанатиками.

Несколько мгновений Гонифаций потерял, отдавая распоряжения своим помощникам.

— Возвращайтесь в Святилище, прочешите помещения. Хватайте фанатиков. При сопротивлении убивайте их. Закрыть двери Святилища, чтобы не допустить бегства фанатиков и проникновение туда прихожан. Информируйте Дета о новой ситуации. Передать в Провинциальные Святилища мои распоряжения. Принять все необходимые дополнительные меры! Действуйте!

Затем с жутким выражением на каменном лице он повернулся к старому фанатику.

Серциваль с трудом улыбнулся. Он дышал тяжело и неглубоко.

— Ты сидел рядом со мной, когда пытали ведьму, — начал Гонифаций, хотя это было не то, что он хотел сказать, — это ты использовал против меня излучатель боли, да?

Серциваль снова с трудом улыбнулся. Голос его звучал, будто из могилы.

— Может, да. А может, нет. Действия Сатаны… Они разные. — Глаза архиепископа расширились. Трепет пробежал по его телу.

— Сатана? Чушь! — возразил Гонифаций. — Ты хотел власти над всеми нами. Ведьмовство — это орудие, при помощи которого ты хотел завоевать власть. Ты…

Но Серциваль, казалось, не слышал. Он, медленно вытянув руку, коснулся серебристой шерсти вампира, запятнанного кровью, уже совсем застывшего.

— Ты тоже умер, Тобит, самый старший из своих Братьев? — Серциваль вздохнул. — Я буду с тобой… в Аду. Там мы станем настоящими Братьями.

— Занавес опущен. Игра здесь ни к чему, — сказал Гонифаций.

Старый Серциваль поднял голову, и из его груди вырвался слабый звук, будто он хотел что-то сказать. Пальцы его левой руки задвигались, пытаясь совершить ритуальный жест.

— Сатана… — прошептал он. — Прими мою душу…

Архиепископы стояли как вкопанные. Дикие сцены вне купола освещались кроваво-красным солнцем, выплывшим на небосвод. На западе сгущалась тьма.

— Ты был очень умен, — продолжал Гонифаций, наклонившись к умирающему лидеру Ведьмовства. Помимо его воли, Гонифацию очень хотелось задать последний вопрос: —… но ты сделал одну странную ошибку. Почему ты всегда поддерживал меня на Высшем Совете? Почему ты согласился на экскоммуникацию Фрезериса? Отчего ты не протестовал против того, чтобы я, самый опасный человек для Нового Ведьмовства, стал Всемирным Иерархом?

Под куполом наступила мертвая тишина. Архижрец наклонился вперед стараясь уловить последний ответ. Но его не последовало.

Асмодей был уже мертв.


Глава семнадцатая


С клюкой в одной руке и свечой в другой мать Джуди медленно пробиралась по древнему туннелю. Иногда она что-то бормотала про себя.

— Не дадут старой ведьме дожить последние дни в покое! Не позволяют даже ей спокойно жить под землей. Деканы, проникнув в туннели, загоняют ее все глубже и глубже. Но ищут они не мать Джуди, хотя и убьют ее при случае. Нет, не она им нужна. Им требуются новые ведьмы. Молодые ведьмы. Смазливые девчонки. Когда-то и мать Джуди была молодой и красивой. Эти новые ей в подметки не годятся. Но вот теперь они пришли, превратив ее мир в какое-то безумное место, где нет возможности для существования старой ведьме. Пусть они жарятся на горячих сковородках в Аду за свои проделки.

Она остановилась, потыкав клюкой в низкий потолок. Черный кот, шедший впереди, обернулся, вопросительно мяукнув.

— Нет, Грималкин, это не мышь. И мне нечем тебя покормить. Но не волнуйся. Мать Джуди умрет здесь от голода, и ты сможешь грызть мои кости, если найдешь на них остатки мышц. Правда, в том случае, если я сначала не съем тебя. И ты можешь благодарить за это новых ведьм, разрушивших всю нашу коммерцию.

Грималкин снова пошел впереди. Мать Джуди заковыляла за ним, бормоча что-то, затем спереди послышался дикий визг и шипенье. Мать Джуди поспешила вперед. Длинные тени, отбрасываемые свечой, прыгали по стенам.

— Что ты нашел, Грималкин? Крысу или мертвого декана? Все равно что, но из-за этого не стоит поднимать такой шум.

Грималкин, изогнув спину и фырча, отступал от маленького медно-красного предмета.

Мать Джуди подошла, наклонилась над находкой.

— Что это? Красный кот? Нет, обезьянка. Нет, клянусь Сатаной, это же вампир! Грязный мертвый вампир! — И она подняла клюку, чтобы ударить его.

И тут послышался тоненький, слабый голосок:

— Убейте меня. Убейте Дикона. Дикон устал ждать смерти в этой холодной темноте.

Мать Джуди замерла с поднятой клюкой.

— Что это? Тихо, Грималкин. Из-за тебя я ничего не слышу.

— Убейте меня. Убейте Дикона. Сломайте его хрупкие кости палкой, мать Джуди. Позвольте вашему страшному коту, разорвав мое тело когтями, выпить мою застывшую кровь. Дух Дикона только поблагодарит вас за это.

— Почему ты надеешься, что мы смилостивимся над тобой? — ядовито спросила мать Джуди. — Я узнала твой голос. Ты принадлежишь этому насмешнику Черному Человеку.

— Да. Но теперь Брат Дикона находится в подвалах Святилища, где жрецы пытают его душу. Теперь он не может защитить Дикона. Вы можете спокойно убить Дикона.

— Назад, Грималкин! — прикрикнула старуха на кота, который, подойдя ближе, угрожающе поднял лапу с когтями. — Значит, твой хозяин наконец упал с забора, который строил?

— Да, мать Джуди. И все Новое Ведьмовство уничтожено вместе с ним. Многие уже схвачены и брошены в подвалы Осталась одна сладкая надежда. Если его Брат сможет двигаться и передать поручение Брата, какое-то событие произойдет. Но теперь Дикон лежит беспомощный в подземном мраке. Убейте Дикона, пока он не умер от слабости.

— Говори громче, я почти не слышу тебя! — повторила мать Джуди, наклоняясь ниже. — Почему ты не можешь выполнить поручение хозяина, а валяешься здесь, как ленивый щенок? — И мать Джуди пошевелила его клюкой.

— У Дикона нет свежей крови. Он устал и лишился сил. Если бы у него была свежая кровь, он побежал бы быстрее ветра. Но тут нет свежей крови.

— Ты оскорбляешь нас, ничтожество? — гневно воскликнула мать Джуди, замахнувшись клюкой. — И у меня, и у Грималкина есть кровь. И уверяю тебя, свежая!

— Прости, мать Джуди! Дикон не хотел обидеть тебя. Он имел в виду кровь, которую может пить.

— Ах ты, грязный клочок шерсти! Почему ты думаешь, что имеешь право решать, чью кровь тебе следует пить?

Вампир смотрел на нее огромными жалобными глазами.

— Не нужно так сильно тыкать меня палкой. Ты ненавидишь Дикона. Лучше убей его сразу, но не мучай!

— Ах ты, проклятый всезнайка! — прошипела мать Джуди так яростно, что вампир вздрогнул. — Ты будешь указывать мне, как поступать? Ты будешь пить кровь Грималкина, она подойдет тебе!

Джуди схватила тщедушное тело вампира. Грималкин, почувствовав, что его хозяйка задумала неприятное для него дело, отступил подальше. И тут вампир заверещал:

— Кошачья кровь убьет меня так же быстро, как его когти! Даже твоя кровь, мать Джуди, может погубить меня!

На мгновение показалось, что мать Джуди готова швырнуть его во тьму туннеля вслед за котом.

— Значит, моя кровь нехороша для тебя? — крикнула она. Голос ее был полон негодования. — Кровь матери Джуди не подходит для этого гнусного ничтожества? Пей сейчас же, иначе Грималкин сдерет с тебя живьем шкуру.

И она обнажила свое костлявое, морщинистое плечо.

— Мать Джуди предлагает кровь Дикону? — спросил вампир. — Она не обманывает его?

— Теперь ты меня называешь еще и лгуньей? — завизжала старая ведьма. — Еще один вопрос, и тебе конец! И я размозжу тебе голову палкой. Пей, грязная тварь!

И она приложила вампира к своему плечу.

Несколько секунд царила тишина. Затем мать Джуди нервно поежилась.

— Ты щекочешь меня.

— У тебя очень жесткая кожа, мать Джуди, — пролепетал вампир извиняющимся голосом.

Снова мать Джуди чуть не швырнула его. Она кипела вне себя от ярости.

— Жесткая? У меня, у молодой, была самая мягкая и гладкая кожа в Мегатеополисе! Ах ты, грязная бесполая кукла! Для тебя великая честь прикоснуться к моей коже!

Затем Джуди замолчала, и долгое время в подземелье стояла тишина, изредка нарушаемая нервным мяуканьем Грималкина. Он сидел возле стены, ревниво наблюдая за животным в руках хозяйки.

Наконец вампир поднял голову. Движения его стали быстры, резки. Он напоминал пружину?

— Дикон чувствует себя легким как воздух. Сейчас для него нет невозможного. Это была очень хорошая кровь. Хотя и наполнена странными эмоциями. Но Дикону ничто не мешает. О, мать Джуди, как Дикон отплатит тебе? Разве лишь его Брат и его товарищи отдадут тебе долг? Я даже не представляю, насколько неоценима твоя помощь. У Дикона не хватает слов, чтобы высказать благодарность…

— Нет смысла терять время на пустую болтовню, когда ты должен выполнить поручение, — прервала его мать Джуди. — Прочь отсюда. — И она снова замахнулась на него палкой, правда, скорее притворно.

Вампир лукаво улыбнулся старухе. Затем резким движением спрыгнул вниз. Грималкин зафыркал, зашипел и ударил его лапой. Но удар пришелся по воздуху, ибо Дикон уже исчез в темноте туннеля, там, откуда они пришли.

Мать Джуди долго смотрела ему вслед, тяжело опираясь на палку. Воск капал со свечи, застывая на каменном полу.

— Не исключено, что они способны на такое дело, — пробормотала старуха про себя. В голосе ее звучали эмоции, какие она раскрывала только перед Грималкиным. — Сатана поможет им, но и они сами не должны сплоховать.


Глава восемнадцатая


Медленно, тяжело, будто сам воздух сгустился, чтобы мешать ему, Жарль шел в свои покои в Святилище. Его разум был затуманен, отягощен ощущением вины. И это ощущение становилось тем непереносимее, чем более он презирал себя за то, что оно есть.

В каждом коридоре он встречал жрецов, охваченных паникой. Один из них, остановившись, заговорил с ним — толстый маленький жрец Второго Круга.

— Я хочу поздравить тебя в связи с возвышением в жрецы Четвертого Круга, — быстро проговорил он, потирая маленькие пухлые руки. — я думаю, ты помнишь меня. Я Брат Хулиан, твой бывший партнер.

Он говорил так, будто собирал последнее мужество, чтобы осмелиться заговорить с Жарлем. Вероятно, в этой тревожной ситуации, когда везде царили страх и неуверенность, Хулиан хотел заручиться поддержкой у большего числа жрецов.

Жарль, с неприязнью посмотрев на своего бывшего партнера, прошел мимо, не ответив ему.

Святилище было пустынна Отряды жрецов, прочесывавших Святилище, уже увели своих пленных в подземные камеры.

И чем ближе подходил Жарль к своим апартаментам, тем ощутимее становились его мучения. К его ужасу, черные мысли вины, засевшие в его мозгу, внезапно ожили, стали нашептывать в его уши:

— Ты слышишь нас, Армон Жарль? Ты слышишь нас? Я — это ты. Беги. Заткни уши. Это не поможет тебе. Ты не можешь отключиться от нас. Ты не можешь не слушать нас. Мы, Армон Жарль, ты загнал в самые дальние клетки своего мозга эту мысль. Повтори: я, Армон Жарль, от которого ты отрекся. Но Мы — сильнее тебя.

И что самое страшное, ему слышался не его голос, хотя звучал он и очень похоже. Жарль пытался объяснить этот факт слуховой галлюцинацией, проекцией его подсознания. Но данный голос слишком реален, слишком индивидуален, чтобы быть галлюцинацией Это голос ближайшего родственника, голос Брата, которого не существовало.

И он устремился в свои апартаменты, будто за ним гнались все силы Ада. Вбежав туда, Жарль торопливо реактивировал замок…

Но внутри он чувствовал себя еще хуже.

— Тебе не убежать от меня, Армон Жарль, — звучал голос. — Где ты, там и я. Ты будешь слушать меня до самой смерти, даже пламя крематория не заглушит меня.

Никого в своей жизни он не ненавидел так безудержно, как этот голос. Ему не приходилось испытывать такой жажды разрушения, ломать, уничтожать все. И еще никогда он не ощущал себя таким беспомощным, неспособным выполнить задуманное.

В его мозгу стали возникать видения. Он пробирается через развалины. Костлявые руки матери Джуди нащупывают его кисть. Он хочет остановить своих преследователей, задушить старуху, разбить ей череп ее собственной палкой… Но не может…

Он сидит за грубым столом. Вместе со своими родными собирается обедать. Он отравил их пищу и теперь ждет, чтобы они первыми набили свои рты…

Он в лаборатории Брата Домаса, однако там все по-другому. В кресле Брата Домаса сидит мрак, имеющий очертания человека. Ведьмы с дьявольскими ухмылками, вампиры готовят аппаратуру, инструменты…

Затем он, посмотрев в зеркало, вместо себя увидел оживший труп Асмодея. Асмодей что-то объяснял жестами, показывая то на Жарля, то на прожженную дыру в мантии и в своем теле. Он повторял этот жест снова и снова.

Ненависть к жизни, ненависть ко всему живому поднялась в Жарле, захватив его мозг полностью. Ему показалось, что один человек, будь он хитер, коварен, упорен, в состоянии уничтожить всю человеческую расу, кроме себя. Это выполнимо.

Собрав всю силу воли, он осмотрел комнату. Сначала он решил, что комната пуста. И только потом он заметил на столе, рядом с проектором, возле которого разбросаны ленты, животное с темной шерстью и огромными глазами. Вампир. Лицо зверька было копией его собственного лица.

Жарль сразу понял: это именно вампир мучил его видениями, телепатически передавая ему свои мысли, ощущения.

И он тотчас же решил убить вампира. Не лучами Гнева. Сейчас Жарль находился в таком состоянии, что мысли его напоминали мысли первобытного человека. Жарль хотел задушить вампира голыми руками.

Жарль пошел к столу, но вампир не шевельнулся. Однако приближался Жарль к столу мучительно медленно. Он с трудом продвигался сквозь воздух, густой, как желе. И пока он шел, еле передвигая ноги, в его мозгу снова возникло видение.

Он был совершенно один, пальцы на кнопках управления мощного бластера. Он на вершине холма в центре плоской безжизненной серой равнины. Из живых остался он один. Насколько хватает взгляда — а он, кажется, может видеть всю землю — простирались могилы людей, мужчин и женщин, всех возрастов, которые страдали, боролись и погибали, стремясь завоевать свободу, желая получить более того, чем располагало общество, скованное строгими правилами и ограничениями.

И его охватил страх, хотя, видно, не осталось никого, кто угрожал ему. Он постоянно думал, хватит ли ему мощности бластера.

Только несколько шагов отделяло его от стола. Жарль вытянул руки. Ненавистное существо пожирало его глазами. Однако видение все еще находилось между ними.

Внезапно пустынная равнина начала содрогаться. Будто началось землетрясение. Правда, колебания почвы не отличались мощной силой, лишь беспорядочные сотрясения.

Тут и там земля растрескивалась, и из нее вставали скелеты в истлевших лохмотьях. Их скопилось очень много, уже целая армия. Со всех сторон они направлялись к холму. Земля осыпалась с их костей при ходьбе.

Он, нажав кнопку, стал косить их излучением. Они падали сотнями, тысячами, принимая вторую смерть. Но по их горящим костям шествовали все новые и новые скелеты. И Жарль знал, что по всей Земле поднимаются из могил мертвецы и идут сюда, к нему.

Еще один шаг, и он может наклониться. Его пальцы совсем рядом с горлом. Только один шаг.

А они все наступают. Стройными колоннами. И запах тлеющих костей жжет ему ноздри, дым застилает глаза. Упавшие скелеты уже образовали вокруг холма высокую насыпь, выше, чем сам холм. Ему уже пришлось поднимать дуло бластера вверх, почти вертикально, чтобы уничтожать вновь наступающие скелеты, появившиеся уже на вершине насыпи.

Вот Жарль почти возле стола. Руки уже готовы сомкнуться на горле зверька.

Но те, новые скелеты тоже совсем близко. Они накатывались волнами. Жарль задыхался, кашлял, стонал. Каждый раз, когда он скашивал бластером очередную цепь, расстояние между ней и предыдущей сокращалось. Один из обгоревших скелетов скатился прямо к нему, и почерневшие фаланги пальцев, казалось, пытаются схватить его.

Пальцы его сомкнулись вокруг шеи мохнатого призрака, но ощущение было такое, будто он коснулся прозрачного пластикового воротника. Жарль не ощутил под пальцами шерсти. Еще одно усилие…

И в этот момент костлявые руки схватили его сзади. В пароксизме ужаса, ощущения вины он закричал:

— Я сдаюсь! Я сдаюсь!

И удар, более сильный и пронизывающий, чем удар электрического тока, потряс его нервы. В его мозгу пронеслись жуткие видения, чудилось, все в нем переворачивается, крутится со страшной скоростью. И затем внезапно остановка…

Сознание угасло, но не полностью. Клетки памяти напряглись до крайности, но не разорвались. Глаза его, которые он закрыл в последний момент, открылись.

Он жив. Тот, прежний Жарль. Жарль, который ненавидел Иерархию.

Но сознание этого не принесло ему облегчения. Напротив, на него нахлынули новые мучения, еще более непереносимые. Память напомнила ему обо всех поступках. Он вспоминал детально, что делал, будучи Жарлем новым. Предательство Ведьмовства, похищение Шарлсон Наурии, и… самое главное, убийство Асмодея.

Все это совершил он. Он ответствен за содеянное.

Трясущимися руками Жарль достал Жезл Гнева и направил его на себя.

Но такая легкая смерть не дозволена ему.

— Стоп, Армон Жарль! Стоп! — раздался повелительный внутренний голос. — Сначала ты должен искупить свою вину.

И в этот момент из-под стола легко выпрыгнул второй вампир, рыжего цвета. Лицо его представляло карикатурную копию Черного Человека. Даже голос его напоминал Черного Человека.

— Я Дикон, Армон Жарль. Это я с помощью телепатии сказал тебе все, о чем меня просил мой Большой Брат. Но мои слова трансформировались в твоем мозгу, как твои собственные.

Нам нельзя терять времени. Ты должен освободить моего Брата из клетки.

Из-за стола выпрыгнул третий вампир. Смятению Жарля не было границ. На лице этого черного существа он безошибочно угадал знакомые черты Всемирного Иерарха Гонифация.

На мгновение ему показалось, что все люди на земле потеряли своих двойников, а он, оставшийся один, становится их пленником, рабом. Гигант, попавший в плен к карликам.

— Быстрее! Быстрее! — кричал Дикон, дергая его за мантию.

Жарль повиновался. И вскоре он быстро бежал по угрюмым серым коридорам. Суеверные люди прошлых веков приняли бы его за зомби: такой бледностью отличалось его лицо без каких-либо эмоций, а движения его были чисто механическими.

Глазок автоматического сторожа в толстой железной двери, осмотрев его, убедился: это один из ближайших помощников Гонифация; дверь скользнула в сторону, а затем снова закрылась за ним. Жарль направился к камерам. Сторож-автомат стал расспрашивать его о цели прихода. Жарль лучом Гнева быстро утихомирил любознательного, затем взял у него деактиватор замков.

Как восковая фигура, сторож стоял, открыв рот, готовясь задать вопрос, но словам уже не суждено было родиться на свет.

В коридоре Жарль увидел трех охранников-деканов. Они узнали жреца Четвертого Круга: ведь он не раз приходил сюда допрашивать их пленника. Поэтому на их лицах застыло выражение вежливой почтительности и угодливости, когда он парализовал их лучом.

Затем деактиватор открыл замок.

Дверь медленно двинулась в сторону. Сначала он заметил только руку, неуверенно ощупывающую стену камеры, а затем ее владельца.

Физические и душевные пытки оказали свое действие на Черного Человека. Лицо его сделалось бледным, безжизненным. И эта бледность подчеркивалась серой тюремной туникой.

И мысли его были тоже бесцветными, безжизненными. Он решил, что Жарль — один из тех, кто приходил его мучить. Холодный, застывший взгляд Жарля подтверждал это. Кроме того, в коридоре сидели охранники-деканы, будто ничего не случилось.

— Я убил Асмодея! — сказал Жарль. И эти слова окончательно подтвердили худшие предсказания Черного Человека. В отчаянии он собрал силы для броска. Сбить с ног Жарля, завладеть Жезлом Гнева и…

Затем мелькнула медно-рыжая тень, и не успел он понять, что же случилось, Дикон, прыгнув ему на грудь, стал ласкаться.

— Брат, о Брат! — говорил тонкий голос. — Дикон выполнил твое поручение. Брат Дикона свободен!

И Черный Человек, еще не вникнув в смысл слов Дикона, хотя и услышал их, понял, что Жарль повторил:

— Я убил Асмодея.

Черный Человек ничего не понимал. Сначала он решил, что это какая-то хитрая западня Брата Домаса, чтобы сломить его сопротивление.

Затем Жарль добавил:

— Асмодеем был, как вы знаете, фанатик, архиепископ Серциваль.

И тут Черный Человек разразился диким смехом, словно услышал невероятно смешную шутку. А потом он зажал свой рот рукой, ибо услышал, как Дикон просит его сохранять тишину. Он взглянул на Жарля.

— А другие пленники — ведьмы?

— Еще в заточении.

Через несколько мгновений Жарль уже снова шел по коридору. Радом с ним шагал Черный Человек, закутавшись в мантию декана. На лицо опущен черный капюшон, руки сжимают Жезл Гнева.

Коридор повернул под прямым углом. Вдоль стены тянулись двери камер. Возле каждой стояли охранники-деканы. Группа Жарля шла по коридору в тишине, нарушаемой только шипением парализующего луча. Последняя пара деканов почувствовала опасность, но было уже поздно. Они замерли возле стены при попытке достать оружие.

Черный Человек откинул капюшон.

Внезапно одна из дверей открылась, и в коридор вышел Дет. Он, моментально оценив ситуацию, с молниеносной быстротой выхватил Жезл, направив его на Жарля и Черного Человека.

Но реакция вампира быстрее, чем у человека. Рыжая тень бросилась на Дета. Лицо декана исказилось страданием. Второй раз в жизни он испытал такой страх, впервые он это ощутил, когда в панике бежал из заколдованного дома.

Но затем он спохватился и направил луч Гнева на вампира.

Но Черный Человек выиграл время. Его луч Гнева устремился на Дета. Два луча скрестились, но поскольку оба были непроницаемы друг для друга, Черный Человек, отведя луч Дета от зверька, спас Дикона от смерти.

Колдун и декан начали фехтовать, наподобие двух древних рыцарей. Их оружие — два бесконечно длинных бледно-фиолетовых луча. Но тактика сходна с фехтованием: выпады, отражения, уколы, парирование. Стены, пол, потолок засветились бледным светом. Парализованные деканы, сидящие возле стен, оказались зрителями этого поединка.

Но конец наступил быстро. Ложным движением Дет обманул Черного Человека и нанес ему укол лучом; луч прожег мантию под рукой колдуна. Черный Человек вовремя уклонился и мгновенно сделал выпад, другой… и затем жестокое лицо Дета застыло навеки.

Черный Человек, прыгнув вперед, отключил Жезл Гнева, выпавший из рук декана. Затем выключил и свой.

Он повернулся к Жарлю, стоящему неподвижно во время дуэли. Черный Человек приказал Жарлю открывать замки камер.

Однако он не терял времени на разговоры с ведьмами, которые выбегали в коридор, словно привидения, вызванные из Подземного Мира. Даже с Дриком он поздоровался, только легко кивнув ему. Жарль открыл последний замок. Черный Человек заметил: на бесстрастном лице Жарля уже появились какие-то эмоции. Сейчас дважды ренегат походил на человека, который медленно приходит в себя от действия наркотиков.

Порывисто, с усилием человека, начинающего осознавать, какие ужасающие преступления он совершил, Жарль заявил:

— Я могу отвести вас туда, где заперты жрецы-фанатики. Мы можем освободить их и отправить в Святилище.

Черный Человек едва не поддался искушению. Его дуэль с Детом привела его в такое состояние духа, когда он мог снова пуститься в авантюры.

Но Жезлы Гнева — это оружие не для ведьм, напомнил он себе. Асмодей добивался всего при помощи страха. Страх — вот оружие колдунов.

Снова заговорил Жарль. Черному Человеку показалось, что Жарль старается решить очень важную для себя проблему.

— Если ты хочешь, — начал Жарль, — я попытаюсь убить Всемирного Иерарха Гонифация.

— О, ни в коем случае! — воскликнул Черный Человек. — Он уже засомневался, в здравом ли уме Жарль, не потерял ли он разум после всех потрясений. — Против Гонифация мы задумали операцию совсем иного порядка, если бы я только знал, где Шарлсон Наурия, что с нею…

— Она в моих покоях, — ответил Жарль. — Я ее слегка парализовал.

Черный Человек взглянул на нега Только теперь до него дошло, какого помощника он приобрел в лице Жарля. Он начал понимать, что Жарлю можно довериться, ибо сегодня он является олицетворением слепой судьбы, рока.

— Возвращайся к себе, — приказал Черный Человек. — Подними Шарлсон Наурию. Объясни ей, что операция против Гонифация проводится по задуманному плану. Помоги ей пробраться незамеченной к покоям Гонифация. Возьми с собой своего вампира и вампира Гонифация.

Затем он повернулся, приказав ведьмам и колдунам, освобожденным из тюрьмы, следовать за ним.


Глава девятнадцатая


С небольшим эскортом после обхода контрольных постов в Святилище Гонифаций вернулся в Центр Связи. Сегодня Заседание Высшего Совета проводилось здесь, и он должен быть именно тут. Но главный принцип действий Всемирного Иерарха — личное управление всем развитием событий.

С Главного Поста Наблюдений, расположенного на крыше Святилища, он наблюдал, как маленькая черная точка — очевидно, один из тех черных Демонов, которые появились в небе во время Празднества, — кружит вокруг Великого Бога: черная муха атакует гиганта. Снова и снова он видел, как этот Демон при помощи невообразимых спиралей уклоняется от голубых лучей бластеров, установленных в пальцах Великого Бога.

Этот Демон стал символом мятежа для прихожан, которые сегодня забыли о вере в Бога и необходимости подчиняться Иерархии. Толпа, взбунтовавшаяся на Площади, разделилась на небольшие отряды, которые рассеялись по улицам, совершая нападения на патрули жрецов и деканов, устраивая ловушки для них. В этих выпадах проявлялась изощренная жестокость, накопленная в течение нескольких поколений. А теперь, поверив, что на их стороне силы Зла, они освободились от всех прежних предрассудков. Жрецы или деканы, попавшие к ним в руки, умирали в страшных мучениях. Одна из банд, заманив патруль в дом, заперла его там и подожгла. Кузнецы соорудили большую катапульту и начали обстреливать камнями Святилище. От их снаряда погиб один из жрецов Первого Круга, но затем посланный Ангел уничтожил примитивное орудие прихожан.

Демон, круживший вокруг Великого Бога, был наконец сбит и рухнул на Площадь. Но Гонифаций, уже уходивший с Поста Наблюдения, заметил на горизонте новую черную точку, видимо, готовую занять место погибшего.

В Центре Энергии все нормально. Атомные установки, снабжавшие энергией Святилище, уверенно справлялись с увеличивающейся нагрузкой. Жрецы Четвертого Круга, обслуживавшие установки, и жрец Седьмого Круга, присматривавший за жрецами, казались вполне надежными.

В Центре Управления, после того как оттуда убрали фанатиков, тоже наступило спокойствие.

Гонифация тревожил один неприятный случай. Управляющий системой замков, внезапно потеряв рассудок, начал открывать подряд все двери, ведущие в Святилище. Он реактивировал все замки. Его действия вполне могли остаться незамеченными, если бы сам Гонифаций не обратил внимания на панель, где смонтирована индикация системы замков. Когда управляющего схватили, он начал бормотать насчет того, что Сатана грозил ему страшной карой, если он не откроет двери в Святилище. Вероятно, все-таки он не предатель, просто обезумел от страха. Как он сам утверждал, его уже целую неделю мучает внутренний голос, который ему внушает всякую чепуху, когда он остается один. У него возникают видения, небольшие огненные шары сожгут его мозг, если он не выполнит приказы внутреннего голоса.

Гонифаций проследил, чтобы место управляющего занял надежный человек, но названный выше инцидент оставил у него неприятный осадок. Гонифаций понимал, что действия Ведьмовства очень коварны и непредсказуемы. Неизвестно, откуда будет нанесен следующий удар. У ведьм есть подробные досье на всех жрецов. Ведь фанатики имели доступ к любым, даже самым секретным документам. Ведь два клерка в Центре Персонала оказались фанатиками. И значит, у ведьм в руках материалы о самых тайных индивидуальных страхах каждого члена Иерархии. Воздействуя на эти характерные особенности, можно заставить любого делать то, что ему приказано.

Да, думал Гонифаций, страх — это самое сильное оружие Ведьмовства. Самое опасное. Все остальные угрозы легко отразить. Прямая атака на Святилище потерпит неудачу. Ведь тут сосредоточены основные силы и оружие. Ведьмы могут поднять прихожан на мятеж. Правда, эти люди не возьмут Святилище приступом: такой акт равносилен тому, что обезьяны отправились бы штурмовать современный защищенный город.

Но страх…

Это совсем иное дело. Гонифаций смотрел на лица своих приверженцев, стараясь увидеть следы страха. Ведь не могли же ведьмы воздействовать страхом на каждого члена Совета. Это означало бы, что их организация такая же огромная, как сама Иерархия. Вот бы определить, кого из жрецов выбрали ведьмы в качестве жертв. Конечно, это выполнимо, только нужно время. Это завтра. А сейчас необходимо выстоять эту ночь и спасать Иерархию.

Гонифаций вошел в Центр Связи, но не прошел к своему месту, а, встав у двери, начал наблюдать. В Центре царила деловая активность, его даже никто не заметил.

Центр Связи напоминал мозг. По всему большому залу стояли пульты, за каждым из них сидел жрец. Всю стену зала занимала карта, куда заносилась получаемая информация. Члены Высшего Совета сгрудились на галерее перед картой. Дополнительную информацию им доставляли секретари и клерки. Перед членами Совета также были установлены индивидуальные телевизоры; все это позволяло им быстро и компетентно принимать решения. Каждый архиепископ отвечал за определенный сектор Земли. Их приказы немедленно передавались Центром Связи в провинциальные Святилища.

Высший Совет и Центр Связи работали безукоризненна Не наблюдалось никаких трений. Сегодня в Центре Связи дежурил Брат Джомальд, и он же в отсутствие Гонифация заменял его в Высшем Совете.

В Центре не слышно шума. Для передачи сообщений использовался язык жестов, микропередатчики, наушники, текстовые сообщения по телевизорам.

Огромная карта доминировала в Зале. Она переливалась разными цветами в зависимости от ситуации и казалась живым существом. И действительно, если присмотреться к какому-либо сектору на карте, то можно сразу заметить слабое движение, перемещения. В центре карты находился Мегатеополис, сердце мира. На карте видны и точки — одни черные, другие алые. Черные точки — это Святилища, с которыми отсутствовала связь: они либо занимались ведьмами, либо оттуда ушли жрецы. Почти половина провинциальных Святилищ уже стали черными точками. Но в крупных городах Святилища еще функционировали.

Гонифаций внимательно изучал карту. Он видел расположение голубых символов, обозначающих отряды Ангелов, черных символов — отряды Демонов, заштрихованные серой краской области — там усиленно действовали телесолидографы ведьм, и других условных знаков.

Он нахмурился. Несомненно, Ведьмовство делает успехи, быстро прогрессирует. Гонифаций чувствовал, что все акции врага тщательно скоординированы, выполняются по единому плану. Им, конечно, повезло: ведь у Иерархии недостаточно Ангелов, чтобы контролировать все крупные города.

Завтра прибудет корабль из Люциферополиса с грузом Ангелов, Архангелов, Серафимов. Но это завтра.

Гонифаций прошел на свободное место в центре галереи и сел. Все сидящие беспокойно задвигались. Гонифаций поморщился. Ведь они должны быть полностью поглощены своей работой, ситуация серьезная.

Брат Джомальд стал вводить на карту новую, только что поступающую информацию, но Гонифаций жестом приказал ему подождать, сам обратившись к одному из секретарей:

— Я послал за Детом. Он должен появиться здесь.

— Мы не могли связаться с ним. Мы проверили все возможные пункты.

— Жрец Пятого Круга Жарль. Я послал за ним тоже.

— Мы ищем.

Теперь, когда все увидели Гонифация, к нему стали стекаться сообщения от разных секторов. Все просили его совета.

— Сесодельфи охвачен мраком. Можно вызвать отряд Ангелов из Археодельфии на помощь?

— Из Элезеуса сообщают, что захвачен телесолидограф. Вы не хотите узнать подробности?

— Хиерополис — отказ атомной установки. Можно откуда-либо получить энергию? Или послать опытных ремонтников?

— Из Олимпии пришла срочная информация: все служащие Центра местного Управления находятся под воздействием Ведьмовства. Какие будут указания?

— Святилище 127. Восточно-азиатский вектор. Таинственная катастрофа постигла двух Ангелов. Есть сообщение о появлении Демонов.

— Получено донесение с корабля из Люциферополиса. Он прибудет на рассвете. Приземлять в обычном порту?

Слишком много рапортов. Слишком много просьб о совете. Гонифаций резко вскинул руку, что означало: «Работайте сами. Сами принимайте решения».

Они должны понимать полноту своей ответственности. Слишком уж они полагаются на него, Всемирного Иерарха. Стараются добиться его одобрения, похвалы. Даже такие способные, как Брат Джомальд, заметно изменились, когда он стал Иерархом. Слишком он лебезит перед ним.

Однако на последнее сообщение он ответил.

— Прикажите, чтобы корабль из Люциферополиса производил посадку близ Святилища. Обеспечьте полную безопасность.

Неужели Иерархия состарилась, думал Гонифаций. Он уже давно замечал, что его сторонники потеряли жажду власти, стремление к возвышению, радость превосходства. Везде он видел следы умственной лени, слабости, эгоизма.

Сейчас он не видел в ближайших помощниках соперника для себя. Высший Совет не тот, что в былое время, когда каждый архиепископ боролся за свою точку зрения, за свой престиж, когда каждое заседание — острейшая дуэль, дуэль умов, характеров, личностей. Это было главной движущей силой Иерархии. А теперь его главный соперник повержен. В Высшем Совете находятся только реалисты, с радостью признавшие в нем своего господина и не претендующие ни на что. Он восседал на своем троне Всемирного Иерарха, и никто не собирался столкнуть его оттуда.

Странно, но только в этом ренегате — Жарле — Гонифаций ощущал силы, подобные своим. Но этот жрец не такой изощренный, как он, тот более наивен.

Ему хотелось, чтобы Жарль сейчас пришел. Его возбуждал сам факт, что рядом с ним стоит молодой горячий человек, открыто завидующий ему. Вдруг, когда кончится кризис, Брат Домас сотворит еще несколько таких же, как этот, чтобы вдохнуть жизнь и энергию в сонную Иерархию.

Идиотские мечты! Совершенно самоубийственные сейчас, в момент кризиса, когда главное — это четкое повиновение и исполнительность. И все же такие мечты, родившись в его мозгу, будоражили его.

Он заметил, что место старого Серциваля не занято никем, и он приказал одному из архиепископов пересесть туда. Отвратительно, когда какой-то предмет напоминает о недавно раскрытом враге в их рядах.

Но стоило архиепископу сесть в кресло, Гонифаций засомневался, правильно ли он поступил. На лице этого жреца появились какие-то черты от старого Серциваля. И к тому же еще одно место все равно пустовало.

Что все-таки хотел Серциваль-Асмодей?

Гонифаций много бы дал, Дабы услышать ответ на свой последний вопрос. Почему он не протестовал против того, чтобы Гонифаций получил высшую власть? Не предвидел ли он возникновение ощущения бесцельности у Гонифация, когда тот добьется своей цели, духа устрашающей покорности, который овладеет каждым членом Иерархии?

А кроме того, почему Серциваль даже на пороге смерти продемонстрировал свою веру в сверхъестественное? Неужели он был истинным руководителем Ведьмовства? Невозможно! Лидер Ведьмовства доказал, что он человек удивительной энергии, смелости, граничащей с риском. Значит, Серциваль был всего лишь под его влиянием и действовал таким образом для поддержания престижа Ведьмовства. Даже перед смертью он хотел поколебать скептицизм Высшего Совета в данном вопросе. Однако Гонифаций понимал, что человек перед смертью перестает играть роль, он становится самим собой.

А этот человек был дьявольски искренним.

— «Сатана… прими мою душу?» Возможно ли, что он сам верил в свои слова? Имел основания верить им? В конце концов для истинного скептика существование дьявольских сил так же разумно в природе, как и существование неразумных электронов. Все зависит от реальности. Реальность решает все.

Предположим, для Серциваля стало очевидным то, что отрицает большинство людей. Что за доктринами Ведьмовства, их словесной болтовней действительно стоит что-то. Но сама по себе болтовня ничего не стоит. Хотя дьявольские силы могли бы использовать и ее для достижения своих целей.

Такие мысли проносились в мозгу Гонифация, когда стали приходить сообщения из Неоделоса. Там ситуация приближалась к критической. Неоделос сильнее других крупных городов подвергся нападению Ведьмовства. И именно здесь Гонифаций хотел проверить эффективность контрмер, предпринятых Иерархией.

Половина жрецов Неоделоса охвачена страхом и паникой. Они не могли выполнить свои обязанности. Ужасные фантомы бродили по коридорам Святилища в Неоделосе. Невидимые голоса выкрикивали страшные угрозы.

И теперь все сообщения из Неоделоса воспринимались с большим интересом и вниманием.

— Центр Управления Неоделоса вызывает Центр Связи. Два техника из Энергетического Блока поражены страхом и не способны к действиям.

— В Соборе отмечены появления призраков, фантомов. Все техники сбежали оттуда.

— В соответствии с указаниями готовим контратаку, но нет связи с Энергетическим Блоком. Невозможно зарядить энергией Жезлы Гнева.

— Установка отказала. Переключились на резервную. На Пост Наблюдения опустился черный Демон.

— В Центре Управления уже три случая потери рассудка. Близится паника.

— Отказало освещение. Не хватает электроэнергии. Центр Управления забит жрецами, сбежавшими из своих городов.

— Полная темнота. Остались только карманные фонарики. Начинаем контратаку. Двери Центра Управления открылись.

Серые тени…

И панель, на которой загорались сообщения из Неоделоса, погасла.

Тягостные мысли овладели всеми в Центре Связи. Почти отчаяние.

— Центр Управления Неоделоса вызывает Центр Связи. Контратака была успешной. Многие ведьмы убиты, остальные отступили. Атомная установка в порядке. Поступление энергии налажена Однако пока нет связи с Собором. Боевые действия продолжаются. Будем сообщать по мере развития событий.

Это сообщение рассматривалось теми, кто сидел в Центре Связи, как отмена для них смертного приговора. Будто парасимпатическое излучение наполнило зал. Черная точка Неоделоса на карте, замигав, стала красной.

* * *


До некоторой степени Гонифаций был удовлетворен. Контрмеры доказали свою эффективность. Они просты, их действия основывались на том, что необходимо удерживать ключевые точки в больших городах. В частности, силовые установки. Пока энергия в руках Иерархии, она не может быть побеждена.

И Ведьмовство, хотя оно пока использовало оружие слова, запугивая и терроризируя жрецов, должно будет прибегнуть к физическому оружию. И в такие моменты ведьмы не устоят против контратаки тех, кого не сумели запугать или не подготовили для них ужасов.

— Кажется, этот план сработал в Неоделосе.

И все же, оглядываясь вокруг себя, видя лица жрецов, охваченных работой, Гонифаций чувствовал, что какой-то мелочи недостает. Где-то в глубине души ему хотелось даже, чтобы Неоделос пал и пала сама Иерархия.

Своим подсознанием он понимал: сейчас он стал свидетелем последнего великого триумфа Иерархии.

Вероятно, полная победа в Неоделосе означает общую победу Иерархии. Но Гонифаций не сомневался, что это не так. После долгих сомнений и колебаний Иерархия наконец поднялась на открытую борьбу с врагом, приняла его вызов. Однако выиграет она или проиграет, великий момент ее расцвета в истории позади. Иерархия, самая совершенная форма правления, которую знавал мир, пришла к своему закату. Появятся честолюбивые люди, возобновится борьба за власть, но это уже лишь отголоски былого.

Гонифаций вдруг понял, что его собственная судьба и судьба Иерархии очень сходны. Его карьера начиналась фантастически нереально. Изгой, сын Падшей Сестры и жреца, вынужден был взять фамилию матери — Ноулес — и стать самым презренным из презренных, которому навсегда закрыта дверь в Иерархию. Ноулес Сатрик отгородился от мира настолько, насколько мог это сделать сын прихожанина. Он яростно ненавидел свою семью, особенно мать, предавшую его самим актом рождения. И вот этого несчастного парня обуяло тщеславие, такое сильное, что оно переросло в его судьбу. Снова и снова он убивал, пытаясь скрыть свое прошлое, но это были не обычные убийства: будто сама судьба подмешивала яд или вонзала нож. Для его тщеславия такие поступки справедливы. Сама судьба требовала подобных акций. Став новичком Иерархии в Мегатеополисе, он переходил весьма быстро из одного Круга в другой. А затем стал членом Высшего Совета. И с каждым повышением огонь его тщеславия слегка затухал, но не угасал.

Его путь наверх не обычный путь, характерный для здорового спокойного человека в борьбе за власть. Его мирские дела — лишь прикрытие для достижения его конечной цели.

Гонифаций теперь уже по-настоящему понял, что его собственная судьба и судьба Иерархии похожи.

Его путь наверх — словно выполнение какого-то темного пророчества, фаталистический марш убийцы.

И теперь, когда он достиг вершины, где он стоял только один, Всемирный Иерарх, он ощущал непреодолимое желание подниматься выше. Но там, где должна находиться следующая ступень лестницы, пустота. Он, глядя вниз, увидел: никто не карабкается вслед за ним, нет никого, кто пожелал бы сравниться с ним, столкнуть его с лестницы. Даже Ведьмовство потерпело поражение.

И неизбежно Гонифаций вынужден повернуть назад, вспомнить самого себя в начале жизненного пути. Будто замкнулся какой-то магический круг. Его память вернулась к тщательно упрятанному периоду его молодости. Он вспомнил то ничтожное существо, которое было его матерью. О своем брате… но больше всего он думал о младшей сестре Джерил. Она была во многом похожа на него — целеустремленная, с твердым характером. И она была жива!

Он сам узнал ее на экране телесолидографа — ведьма Шарлсон Наурия. С мрачным удовлетворением он обрадовался, что ей удалось избежать западни, которую он подготовил, и теперь она посвятила свою жизнь одной цели — уничтожить его. Такое же удовлетворение ощущал он, чувствуя бешеную зависть к нему Жарля.

Ноулес Сатрик. Это имя произносил в его мозгу голос, пришедший из пучины времен. Или вернул его в ту пору — Ноулес Сатрик. Ты зашел слишком далеко, Гонифаций. Возвращайся, замкни круг.

Этот голос совсем реален. И он действовал гипнотически, как мигающая лампочка в темноте. Это имя отпечатывалось в его мозгу древними черными буквами. Вдруг Гонифаций очнулся, поняв, что секретарь обращается к нему.

— Святилище хочет поговорить с вами. Есть два разных сообщения. Я уверен, что вы захотите лично ознакомиться с ними. Подключить Святилище к вам?

Гонифаций кивнул. На экране появилось встревоженное лицо управляющего.

— Мы нашли Дета. Вернее, его тело. Лицо сожжено, но это, несомненно, он. Некоторые охранники тоже убиты лучом Гнева. Остальные парализованы. Камеры пусты. Пленников нигде нет.

Некоторое время Гонифацием владела слабость, но потом он понял, что уже давно знал об этом. «Дет ушел, — говорил ему голос, — маленький декан больше не будет улыбаться твоим врагам. Тебе больше не нужна помощь. Ты достиг всего, к чему стремился, дальше стремиться некуда, Ноулес Сатрик. Возвращайся назад».

Голос будто затягивал его куда-то, тянул в каком-то неопределенном направлении. Может, назад во времени? С усилием он вернулся к действительности. Значит, пленники бежали? Тогда понятно, почему за последний час действия Ведьмовства стали более координированны. К ним вернулись руководители. Но что это меняет? Иерархия победила в Неоделосе, несмотря на то, что появились вражеские лидеры.

— Есть сообщения о жреце Пятого Круга Брате Жарле?

Лицо на экране приняло более встревоженное выражение.

— Да, Ваше Преосвященство. Один из охранников, придя в чувство, сказал: именно Жарль организовал побег. Я сообщу вам, что покажут остальные, когда придут в себя.

Экран погас, и Гонифаций отключил связь. Он не чувствовал ненависти к Брату Жарлю. И к Брату Дома су тоже, в работу которого он слишком верил. Только страшное разочарование.

Жарль тоже ушел, сказал голос. Но что это меняет? Все они уйдут или прекратят существование. Теперь уже безразлично. Возвращайся назад, Ноулес Сатрик. Замкни круг.

Эти мысли заполнили весь его мозг, хотя он, все еще выслушивая доклады, смотрел на карту, отдавая приказы. Но все дела Иерархии казались ему далекими, ненужными, да и сама Иерархия представлялась теперь чем-то несущественным, незначительным. Сейчас для него была важна только тайна его личной судьбы. Ноулес Сатрик. Да, он последует за этим голосом, если только поймет, куда зовет он его. Если только укажет путь, по которому человек сможет идти.

На экране появилось лицо жреца. Гонифаций смутно припомнил, что секретарь сказал ему о связи со Святилищем. Увидев Гонифация, жрец удивленно отшатнулся от камеры. Затем, очевидно подумав, что такой поступок может быть расценен как оскорбление, он угодливо заговорил:

— Прошу прощения, Ваше Преосвященство, но я был уверен, что вас нет в Центре Связи. Я только сейчас, связавшись с вашими покоями в Святилище, получил ответ. Причем я узнал ваш голос, хотя связь не отличалась качеством.

— Что за ответ? — спросил Гонифаций.

— Это самое странное. Только имя. Оно повторялось и повторялось. Имя прихожанина. Ноулес Сатрик.

Для Гонифация при его нынешнем состоянии ума это пугающее совпадение не казалось совпадением, да к тому же пугающим. Это перст судьбы, то, что должно произойти. Значит, голос зовет его в покои Святилища? Он надеялся на более долгое путешествие.

Его немного удивил звук собственного голоса, когда он спросил:

— Ты говоришь, что слышал мой голос из покоев? Не видел ли ты меня на экране телевизора?

— Нет. Но я видел нечто другое, что удивило меня. Я сейчас включу экран, вдруг изображение еще осталось.

Лицо жреца исчезла Некоторое время экран пустовал. Затем Гонифаций увидел свои покои. Потом на экране возник лист серой бумаги, какую используют прихожане для письма. Изображение увеличивалось, и вот Гонифаций уже смог различить на листе те самые древние черные письмена, которые он видел в своем мозгу: Ноулес Сатрик.

Гонифаций встал, знаком показал Брату Джомальду, чтобы тот взял управление Центром Связи в хвои руки. Он чувствовал себя удивительно спокойна Вполне естественно, если он пойдет к себе и посмотрит, что же написано на обратной стороне листа бумаги. Больше, чем естественно. Неизбежно. Предопределено.

При выходе из помещения эскорт поднялся, чтобы сопровождать Гонифация, но тот отрицательно покачал головой. Этот путь он должен проделать один. И когда Иерарх шел по коридорам мимо куда-то спешивших жрецов, он чувствовал течение времени. Обратное течение.

Ты возвращаешься, Ноулес Сатрик. Ты завершаешь цикл. Ты долго путешествовал, Ноулес Сатрик, но теперь ты возвращаешься домой.

Он вошел в свои покои. Там было полутемно. Он взял лист серой бумаги перед телевизором. На обратной его стороне было пусто.

Он поднял глаза. В дверях стояла девушка, одетая, как прихожанка. Несмотря на полумрак, он видел ее так, будто было яркое освещение. Перед ним стояла ведьма Шарлсон Наурия. И — теперь уже он ясно увидел это — его сестра Джерил.

На мгновение он вышел из транса. Что он делает? Он пришел прямо в западню Ведьмовства!

Но к нему тотчас же вернулась самоуверенность. Он почти улыбался. Так, значит, вот каким образом ведьмы хотят подобрать ключ к нему, напугать его? Западня. Психологическая западня. Но недостаточно эффективная.

Фиолетовый луч вспыхнул в его руке. Первое мгновение казалось, что луч не действует на девушку… Но вот ее туника вспыхнула, а лицо почернело. Она рухнула вниз, исчезла из поля зрения. В ноздри Гонифация ударил запах горящей плоти.

Сначала он ощутил радость победы. Словно победил прошлое, пришедшее поглотить его. Он совершил свое последнее убийство, завершившее его жизнь, его прошлое мертво навсегда. Голос, который так тревожил Гонифация, не раздастся более никогда.

Но сразу он опомнился: это только кажущаяся победа. Это его Неоделос. Последняя вспышка старой энергии. Последний пик, после чего начнется неизбежное падение.

А в дверь вошла Джерил, в том же самом сером платье прихожанки, вошла в дверь, опаленную пламенем, которое только что сожгло ее.

А за нею последовала странная процессия. Старая, изможденная, сгорбленная женщина. Очень старый жрец. Какой-то тощий прихожанин, чуть старше, чем он сам. Еще один жрец и несколько прихожан. Большинство из них старики.

Ты завершил цикл, Ноулес Сатрик. Ты замкнул круг. Теперь все кончено. Словно ничего не начиналось.

Ибо эта молчаливая процессия состояла из тех, кого ты убил. Но они были не такими, какими ты их помнил. Если бы они остались прежними, он заподозрил бы подлог. И тогда ты нашел бы силы сопротивляться.

Но они появились именно такими, какими были бы теперь, оставшись жить. Это не призраки, а существа из плоти, существа из того самого обратного потока времени, захватившего его. Он не убивал их. Все, что предстало перед ним, не совершалось. А вдруг он все-таки убил, а они жили… где-то?

Асмодей прав. Во всех этих видениях и рассуждениях есть большее, чем просто болтовня. И эта неопределенность вызывала ужас.

Образы-видения обошли его кругом, глядя на него холодными глазами, но без памяти.

Гонифаций заметил, что конфигурация комнаты изменилась. Тени сместились.

Последняя вспышка скептицизма: может, это телесолидографический проектор? Одна из дьявольских штучек? С усилием, которого он не смог бы повторить, он протянул руку, дотронулся до ближайшего из процессии. Это оказалась Джерил.

Он дотронулся до материальной живой плоти.

Затем Ад сомкнулся вокруг него, дребезжа тюремной дверью.

Он не ощущал ни ужаса, ни вины, хотя ощущаемое им являло собой и то и другое, но имелось понимание предопределенности, понимание того, что он противостоит силам, для которых все его усилия и старания, все его достижения ничто.

Затем перед ним вспыхнул квадрат света. И только через мгновение он понял, что перед ним экран телевизора и на нем лицо Брата Джомальда. Хотя он не сразу вспомнил, кто же такой Брат Джомальд, будто он явился к нему из очень далекого прошлого, из другой жизни.

— Ваше Высокопреосвященство, мы беспокоимся за вашу безопасность. Никто не знает, где вы. Вам следует вернуться сюда. Чрезвычайные обстоятельства.

— Я останусь здесь! — почти зло огрызнулся Гонифаций. Какое надоедливое создание этот Джомальд. — Спрашивай!

— Хорошо, ваше Высокопреосвященство. Ситуация в Неоделосе снова обострилась. Оказалось, что это совсем не победа. Только частный мизерный успех. Энергетические установки снова под угрозой. Месодельфи и Неотеополис захвачены врагом. Может, стоит приказать провести новые контратаки?

Гонифаций с трудом вернулся в то время, где умирала Иерархия. Оно представлялось теперь ему таким далеким, как другие Галактики.

Он поднял глаза, вглядываясь в лица тех, кто стоял вокруг. Они не проронили ни слова, только покачивали головами. Теперь он четко увидел постаревшее лицо матери. Но он узнал его, узнал родинку…

Да, они правы. Иерархии суждено исчезнуть из того времени, как исчез и он. И будет лучше, если это произойдет быстрее.

— Отменить контратаки, — произнес он легко и бездумно. — Отменить все операции до завтра.

Для умирающего времени завтра никогда не наступит. Затем последовал бессмысленный спор с этим призраком, Братом Джомальдом, но Гонифаций настаивал на своем. Он уверен, что исчезновение Иерархии так же необходимо и неизбежно, как и его собственное. Она тоже должна замкнуть круг. Все должно вернуться на круги своя.

И пока он выслушивал возражения Джомальда, он чувствовал усталость и желание, чтобы наступил конец многолетней борьбе, напряжению, и он бесконечно обрадовался, что этот конец уже близок.

— Я подчиняюсь вам, но я не хочу брать на себя одного такую ответственность. Вы должны сами объявить ваше решение Высшему Совету.

И теперь на экране появился Зал. Эти призрачные пигмеи смотрели на него.

— Прекратить все контратаки, прекратить все операции… до завтра, — вещал он.

Странно было думать: разве данный призрачный мир еще существует, разве слова призрака Гонифация еще что-то значат для него?

Снова заговорил Джомальд. Монотонно он перечислил все неудачи и поражения Иерархии. Смешная трагедия умирающего мира.

И наконец Джомальд сообщил испуганным тоном:

— Нет связи с Центром Управления Собора здесь, в Мегатеополисе! Главный Пост наблюдения сообщает, что оттуда не ведется огонь. Не видно вспышек бластеров. Может, провести контратаку?

В последний раз Гонифаций поднял глаза, но ответ он знал заранее:

— Нет!

— В Святилище нет света. Жрецы, прибежавшие сюда, рассказывают, что по всем коридорам разливается мрак, поглощающий все. Нет связи с энергетической установкой. Дать команду на контратаку?

А Гонифаций размышлял: как схожа его судьба и судьба Иерархии и самого последнего жреца в ней. Все они убили свои семьи и свою молодость — физически или духовно, — это не имело значения. Конец один. Они предали своих родных, оставили их в нищете, продали в рабство, а сами наслаждались властью и удовольствиями, которые сулила им принадлежность к касте тиранов.

— Двери распахнуты! Мрак! Прикажите…

Гонифаций не ответил. Экран погас, но не потому, что прервалась связь. Гонифаций был уверен, что нарушилось течение времени. И последними усилиями воли он попытался противостоять тем силам, которые хлынули, чтобы поглотить его.


Глава двадцатая


День снова пришел в Мегатеополис, озарив лучами солнца ослепительное великолепие Святилища. Город ощущал облегчение, какое наступает у рыбаков после дикого шторма, когда они, собираясь на берегу моря, говорят приглушенными голосами о мощи шторма, о тех бедах, которые он причинил, с почтительным любопытством рассматривая обломки кораблей, прибитые к берегу, отмечая высоту, какой достигли морские волны этой ночью.

Именно такое чувство наблюдалось на лицах прихожан, бродивших возле Святилища небольшими группами. Позже они начнут громко обсуждать события ночи, но сейчас они разговаривали мало и тихо, ни к чему не прикасаясь. Их глаза и умы были заняты другими заботами.

Изредка им встречались жрецы, слоняющиеся столь же бесцельно, как и они. При встречах и те и другие молча уступали друг другу дорогу. Многие жрецы уже были одеты в какие-то черные лохмотья, что означало, наверное, что они отреклись от сана, хотя такого акта от них еще никто не требовал.

Изредка проходил странный человек. Он шел быстро и, видимо, знал, куда и с какой целью он идет. Такие люди в основном были одеты в простые черные туники, но некоторые носили мантии жрецов или туники прихожан. На плече у каждого сидел вампир, похожий на ручную обезьянку.

Внезапно в тишине раздалось слабое шипение, и все пригнулись. Над Площадью возвышалась фигура Великого Бога, и на его плече в утренних лучах солнца можно было увидеть маленькие фигурки людей, занятых каким-то делом. Изредка в их руках вспыхивало голубое пламя.

На верхней террасе Святилища сидели четыре человека — один в золотой мантии архиепископа, двое в черных туниках и одна женщина в одежде прихожанки.

— Да, все было просто, — сказала Шарлсон Наурия, и великое послештормовое облегчение слышалось в ее словах. — Никакого изменения течения времени, никакого восстания мертвых, никаких особых происшествий. Случилось именно то, что планировал Асмодей, хотя чрезвычайные обстоятельства потребовали ввести некоторые изменения. Твой вампир телепатически воздействовал на твои мысли. Он же произносил твое имя. А призраки мертвых — это только телесолидографическая проекция. Правда, им пришлось подретушировать образы, чтобы создать видимый эффект состарившихся людей.

Ты бы сразу понял, что это только проекции, попытайся дотронуться до них. Но ты коснулся меня, ощутил мое живое тела Я постаралась сделать так, чтобы ты дотронулся именно до меня.

Ты ощутил: я реальна, хотя этого не могло быть, ибо ты только что убил меня. Вот здесь-то и проявилась хитрость Асмодея. Когда ты впервые увидел меня в своих покоях, это была телесолидографическая проекция. И ты убил ее. Оператор телесолидографа чуть задержал включение эффекта почернения лица. Ты помнишь эту задержку во времени?

Если вдруг наш план почему-либо не удался, тебя немедленно убили бы. Но нам нужно было оставить тебя живым, поскольку ты имел власть над Иерархией и мог помочь нам. Асмодей умер, но Ведьмовство победила Просто с твоей помощью это оказалось проще…

Гонифаций не ответил. Снова лицо его превратилось в маску, он пытался скрыть горькое презрение к себе. Но он не испытывал отчаяния. Он-то знал, что в конце концов победит Иерархия, хотя сам Гонифаций тут будет ни при чем. Он повернул голову, посмотрев на стены Святилища. В стороне от него лежала серая пустошь, занимающая много сотен акров. Это — посадочная площадка.

— Все свою жизнь я мечтала о таком моменте, — продолжала Шарлсон Наурия. И в ее голосе послышалась некоторая тревога. — Будто я всю свою жизнь, падая с того моста, видела перед собой твое лицо и жаждала того чудесного момента, когда могу схватить тебя, потащить за собой. Теперь этот момент наступил, но он уже никакого значения для меня не имеет.

Странно искаженные очертания человека появились в поле ее зрения. Она взглянула вверх. Черный Человек поднял руку в знак приветствия. В этих искажениях был виноват Дикон. Он, сидя на плече, передразнивал жест хозяина. Шерсть его казалась темно-золотой в солнечном свете.

— Я только что из Центра Связи. Мы установили контакт с нашими людьми во всех ключевых городах. Остались только некоторые маленькие города и провинциальные Святилища.

Почти без удивления он взглянул на Гонифация, который медленно повернул к нему голову. Взгляды двух лидеров скрестились.

В это мгновение послышался отдаленный грохот, все приближающийся. Казалось, он сотрясает всю землю. Присутствующие посмотрели на фигуру Великого Бога, где продолжались работы, но шум, слишком сильный для такого рода работ, разносился явно не оттуда.

Грохот заполнил все небо. Огромное пятно заслонило солнце.

В глазах Гонифация появился триумф. Он повернулся к Черному Человеку.

— Вы выиграли, — сказал он. — Но сейчас проиграете. Поздно, но не слишком поздно, пришла помощь с неба. Сюда прибыла военная техника освободить Землю.

Грохот достиг максимального уровня. Огромная тень закрыла Святилище. На небе возник большой эллипсоид, который завис над посадочной площадкой. Могучие лучи солнца как колонны поддерживали его в воздухе. В днище открылись круглые люки.

Гонифаций надеялся увидеть замешательство на лице своего, противника. Но не увидел.

Когда грохот затих, Черный Человек, улыбнувшись, сказал почти дружески:

— О, я знал о прибытии корабля из Люциферополиса. Я пришел сюда, чтобы посмотреть на его посадку. Я ведь в курсе, что Люцифер — это название утренней звезды — Венеры. Но, к несчастью Иерархии, это также одно из имен Сатаны. Вполне понятно, что ты не мог знать о событиях, происшедших там. Ведь связь с Венерой испорчена, не так ли? Полагаю, ты должен был предположить, что Венера перейдет в оппозицию. Ведь в колониях такие события происходят гораздо быстрее. Я предполагаю, что подобные явления произошли и на Марсе, но он находится сейчас за Солнцем и придется подождать пару месяцев, чтобы узнать результаты.

Черный Человек повернулся и взглянул на корабль. Из открытых портов появлялись один за другим черные Демоны. Прихожане, взирая на десант, были охвачены паникой, готовые бежать куда глаза глядят.

— Думаю, что перед нами Ангелы, только перекрашенные в черный цвет и слегка обновленные. Но основные аппараты мы не тронули. Вы называете их Архангелами и Серафимами? Как видишь, этот корабль действительно прибыл на помощь, но нам, — продолжал Черный Человек. — Думаю, Асмодей с самого начала полагал: мятеж против Иерархии будет общепланетным. Кроме того, как я проинформирован, у Иерархии довольно шаткие позиции в ее двух колониях. А на межпланетную войну Иерархия не могла пойти. Слишком свежи воспоминания о двух прошлых войнах. Вот эта посадочная площадка — оставшийся след после одной из таких войн. Ведь в те времена применяли дьявольское оружие. Наше оружие по сравнению с ним — детская игрушка.

Он искоса посмотрел на Гонифация, с мрачным видом добавив:

— Вы, жрецы, всегда уповали на помощь с небес, а теперь эта помощь явилась в самом буквальном смысле.

Гонифаций более не стал скрывать свои чувства.

— Вряд ли мне стоит напоминать вам, — холодно сказал он, — что самое мудрое и справедливое с вашей стороны — это подвергнуть меня немедленной смерти. Конечно, если вы не желаете поиздеваться надо мной всласть.

Черный Человек рассмеялся.

— Я бы с удовольствием поразвлекся. — Он взглянул на Шарлсон Наурию. Затем посмотрел на Гонифация уже серьезнее.

— Боюсь, нам не придется насладиться местью. У нас мало умных людей, и мы не можем уничтожить мозг, подобный твоему. Думаю, Брат Домас может преобразовывать мозг людей в любых направлениях. Конечно, это может не сработать. Жарль — весьма сомнительный пример успешного преобразования. Но все же стоит попытаться, приняв соответствующие предосторожности.

После того как бывшего Иерарха увели, Черный Человек и Шарлсон Наурия наблюдали, как на одну из террас приземлился отряд черных Демонов и из него вышли пилоты, венерианцы-колонисты. Затем они, взглянув на Собор, увидели, что работа над Великим Богом почти закончена.

Черный Человек сказал ей доверительным тоном:

— Мне бы очень хотелось, чтобы лучший ум Иерархии работал на нас. Я не шутил, заявив, что нам не хватает умных людей. Особенно если учесть, что нам предстоит сделать. А Асмодей мертв, пусть земля будет ему пухом! Когда я думаю, что скоро произойдет… Первые дни пройдут спокойно, но потом… Сначала прихожане захотят перебить всех жрецов. И мы — единственная их защита. Затем прихожане полностью поверят в сверхъестественные силы, они возведут Ведьмовство в религию. Предполагаю, что они во всех церквах начнут молиться Сатане. Возможно, они даже сейчас разочарованы, что никаких сатанинских чудес не происходит. Когда они поймут, что мы покончили с Ведьмовством, они захотят оживить его против нас. Другие, уже позже, захотят вернуть культ Великого Бога. Естественно, не следует забывать и о приспешниках Иерархии, которые наверняка затевают заговоры и контрреволюцию. Считаю, всем нам предстоят очень трудные годы, мало кто из нас доживет до старости. Наверное, нам придется оживить Иерархию, но под другим названием, придется изменить цвет мантий — с красного на черный.

Он, закончив говорить, заметил маленького толстого жреца с черной повязкой на руке, который издали смотрел на них жалобно и просительно, будто хотел подойти к ним и попросить милости и заступничества. Очевидно, взгляд Черного Человека напугал его, ибо он тут же повернулся и быстро пошел прочь.

— Я знаю этого жреца, — сказала Наурия, — он один из тех, кто…

— Я знаю его еще лучше, — прервал ее Черный Человек. — Брат Хулиан. Добрый маленький Брат Хулиан. Мягкий, беззлобный, но жаждущий хорошей жизни, как большинство из них. Только подумать, нам ведь придется внедрить их обратно в их семьи, в среду прихожан, а прихожане — далеко не воплощение кротости, нет, они давно уже стали холодными, злобными, жестокими и не забывают это демонстрировать, когда предоставляется возможность. И все преобразования нам придется осуществлять! Не думаешь ли ты, что мне нужен человек, с кем я могу отдыхать душой и телом после трудной и неблагодарной работы?

И он выразительно посмотрел на Наурию.

Она тоже взглянула на него, и лицо ее осветилось улыбкой. Затем она, медленно покачав головой, отвернулась. Черный Человек проследил направление ее взгляда.

Он стоял на противоположном конце террасы, повернувшись к ним спиной и глядя вдаль. Он все еще был в мантии жреца.

— О, наверное, ты права, — неохотно признал Черный Человек. — Думаю, что он тоже кое-что заслужил после всего пережитого им. И я надеюсь: наш суд не накажет его за убийство Асмодея. Да, да, я прекрасно понимаю тебя, — закончил Черный Человек.

Она кивнула:

— Я всю жизнь прожила, думая о мести. Я прошла через такой же ад, как и он. Когда все было кончено, он пытался покончить с собой. Я обещала ему…

Когда он повернулся, чтобы идти, она добавила:

— В конце концов, для отдыха у тебя есть чувство юмора.

— Да, — признал он. — Но бывают ситуации, когда чувство юмора бесполезно.

И с этими словами Черный Человек ушел. За ним поспешила какая-то скрюченная старуха в лохмотьях и в сопровождении черного кота. Она отчаянно махала палкой, пытаясь остановить его. Прихожане, встречавшиеся ей, почтительно кланялись. Казалось, они очень рады увидеть хоть кого-нибудь, о ком доподлинно известно — она ведьма. Это удовлетворяло их, поскольку позволяло как-то понимать ситуацию.

— Идиоты! — презрительно бормотала мать Джуди, поднимаясь на террасу. — Все мне кланяются, будто я какой-нибудь архиепископ или чудовище. Несколько дней назад они хотели сжечь мать Джуди, а теперь поклоняются ей.

— Приветствую тебя, почтенная древность, — сказал Черный Человек. — Тебе что-то не нравится? Ты что-то хочешь? Тебе стоит только попросить.

— Может быть, я пришла за пинтой своей крови, — ядовито ответила она.

— О, мать Джуди, — сказал Черный Человек, с любовью поглаживая Дикона. — Эта пинта крови — самая драгоценная на свете. Если бы мы собирались использовать Собор по его прежнему назначению, эта пинта заняла бы почетное место среди святынь.

— Чепуха! Я испорченная старая женщина и люблю сенсации. Вот почему я напоила вампира. Нет, я пришла сюда не за похвалами и благодарностями. Я хочу знать, что будет со мной.

— Думаю, ты можешь помочь нам, — задумчиво произнес Черный Человек. — Прихожане больше, чем когда-либо, будут нуждаться в твоей помощи и советах. А ты свои ответы согласуешь с нами. Станешь своего рода офицером по связи с прихожанами…

Мать Джуди загадочно покачала головой.

— Нет, ведьмой я была, ведьмой и останусь. Скажу тебе откровенно: мне не нравится, что сейчас происходит. Почему твои люди распространяют слухи среди прихожан, будто Сатана не существует?

— Это правда, мать Джуди. И с Иерархией и с Ведьмовством покончено.

— Мне такое не нравится. Ничего хорошего не получится, если вы с самого начала раскрываете свои карты. Так всегда бывает.

— Боюсь, что ты права.

С гулким грохотом, похожим на раскаты удаляющейся грозы, на Площадь рухнула голова Великого Бога.