Одинокие женщины
Фреда Брайт


Розмари, Флер, Диана и Бернадетта. Четыре обворожительные красавицы. Четыре преуспевающие бизнес-леди. Четыре одинокие женщины, отчаянно мечтающие о семейном счастье. Так начинается история немыслимого соревнования, безумной погони за Одним, Единственным, Спутником на всю жизнь. Кто из подруг завоюет счастье, а кто останется в проигрыше? Все средства хороши там, где награда победительнице — страсть!..


Фреда Брайт

Одинокие женщины


…Примерно через полчасика, когда все вволю набегались и как следует просохли и согрелись, Дронт вдруг подал команду:

— Финиш! Стоп! Соревнования закончены!

И все, запыхавшись, окружили его и стали допытываться:

— А кто же победил?..

…Наконец Дронт сказал:

— Победили все! И все получат призы.

    
Льюис Кэрролл. Алиса в стране чудес[1 - Перевод Б. Заходера]


…Как могло случиться, что такая милая девушка, как вы, до сих пор не замужем?..

    
Неизвестный автор


Глава 1


Дзинь!

Розмари Маршалл стукнула кончиком ножа по стенке высокого бокала.

— Заседание «Клуба по средам» предлагаю считать открытым, — произнесла она, благосклонно взирая на двух своих подруг.

Сия рослая, вальяжная дама с золотистой копной волос и голубыми глазами была наделена пышной комплекцией китайских кукол, мягким южным акцентом и страстью приводить в образцовый порядок все и вся, что только попадало в пределы ее досягаемости. Розмари с одинаковым рвением бросалась на борьбу с хаосом — будь то переполненный гардероб, пыльные полки в кладовой, детский день рождения, меню званого обеда или же безалаберная жизнь любимых подруг.

«Клуб по средам» мог служить примером такой борьбы. Собственно говоря, речь шла о нерегулярных встречах в том или ином ресторане в центре города. Как правило, это случалось именно по средам, и Розмари ухитрялась совмещать общение с «девочками» с рейдом по магазинам Блумингдейла.

«Общество» состояло из четверки старинных подруг, некогда сообща распоряжавшихся нехитрыми украшениями, тетрадками с лекциями по английской литературе и комнатой в общежитии для учащихся Смитовского колледжа. Теперь, десять лет спустя, подруги только и встречались за ленчем по средам.

Тем не менее, если бы речь шла о настоящем клубе — со своим уставом, списками членов и надлежащим образом избранным правлением, — можно было не сомневаться, что его президентом непременно стала бы Розмари. Она была глубоко уверена, что хорошему организатору вовсе не обязательно иметь роскошно обставленный офис. Талант есть талант. Просто одни тратят его на успехи в карьере, другие — на устройство личной жизни. Розмари относилась к последнему типу.

Взять хотя бы ее дом. Это же прямо-таки конфетка, чудесный образец того, что можно создать, обладая вкусом и трудолюбием. А кроме того, несомненное подтверждение способности Розмари при случае справиться с работой декоратора или управляющего в самом изысканном ресторане. Однако она предпочла весь талант употребить на благо собственного семейства, создав едва ли не самый уютный дом в графстве Фэйрфилд. Ее муж постоянно твердил, что во всем Нью-Йорке вряд ли наберется хотя бы десяток мест с такой отличной кухней. А уж Алекс-то понимал в этом толк.

Розмари очень надеялась, что сегодняшний ленч будет соответствовать ее изысканным запросам.

Кафе «Карнак» оказалось довольно милым заведением, декорированным тканями бледно-розового и серого цветов с искусно подобранными вкраплениями черной краски. Высокие оштукатуренные колонны с лепниной как бы воссоздавали обстановку Древнего Египта, а расставленные по углам торшеры лили неяркий уютный свет. В алебастровых вазах пышно цвели тигровые лилии. Словом, все было продумано до мелочей — как и положено подобному заведению в центре современного Нью-Йорка! Розмари оставалось лишь с радостью предвкушать предстоящую трапезу.

— Надеюсь, повар в этом кафе соответствует интерьеру, — обратилась она к двум своим ближайшим подругам.

По левую руку от нее сидела Флер Чемберлен, миниатюрная и изящная в своем чрезвычайно открытом платье из плотно облегавшего фигуру чудесного итальянского шелка. Мужчины так и пожирали ее глазами — а ей хоть бы хны! За десять лет, проведенных на Мэдисон-авеню, Флер умудрилась отполировать свою знойную красоту до убийственного совершенства. Она ничего не жалела для достижения цели и в итоге стала как бы олицетворением создаваемых ею образцов высокой моды. Каждая мелочь сама по себе могла считаться произведением искусства, от блестящей шапочки темных волос до мастерски тонированных век и полированных, блестевших свежим лаком ногтей, не говоря уже про туфли от Мод Фрайзон. Красавица Флер. Любая женщина, попавшая в ее общество, невольно начинала ощущать себя если не замарашкой, то серой мышью.

Ну а по правую руку от Розмари устроилась Диана Саммерфильд. Душка Диана! Розмари часто звала ее «мозговым трестом», произнося эти слова со смесью зависти, почтения и приязни. Всякий, кому удавалось пробиться сквозь защитную раковину к ее чрезвычайно живой, человечной натуре, приходил к выводу, что она умна и очень мила. У Ди всегда можно было перехватить немножко денег или списать решение трудной контрольной. Она щедро делилась всем, чем могла, не думая при этом о награде. Да и с какой стати? Какую награду можно предложить девушке, которая и без того наделена интеллектом, красотой, положением в обществе и деньгами?

Однако карьера адвоката изменила ее. Ожесточила, что ли. Розмари даже иногда начинала сомневаться, та ли это милая Диана, которую она когда-то знала. Преуспевающий адвокат победил в ней женщину. Темный строгий костюм как бы предупреждал: «Не путайся под ногами. Я — деловая дама». А подбитые ватой прямые плечи и бритвенно острые лацканы жакета так и излучали власть и респектабельность. И лишь только непокорная рыжая шевелюра нарушала монотонные цвета и позволяла предположить в ее характере нечто большее, чем необычайная рассудительность и самообладание.

И Флер, и Диана были, несомненно, выдающимися женщинами, причем каждая по-своему. Розмари гордилась их достижениями, как своими собственными.

Правда, это не мешало ей одновременно относиться к ним снисходительно-сочувственно. Уложенная волосок к волоску прическа, одежка-по-которой-встречают, трехдюймовые каблуки, увесистый портфель. И все это — ради какой-то там работы, ради какого-то там босса. Розмари невольно пошевелила пальцами в стоптанных туфлях без каблуков, в которых чувствовала себя так уютно.

Тут ее взгляд остановился на пустовавшем стуле по другую сторону стола. Судя по всему, ему так и суждено было остаться незанятым. Розмари сочла, что настало самое время взять в руки бразды правления.

— Кворум уже на месте, — напомнила она. — Итак, как мы поступим? Закажем ленч или будем ждать Берни?

— Подождем еще несколько минут, — отвечала Диана, поудобнее откидываясь на стуле. — Мы не так уж часто собираемся все вместе.

— Давайте сделаем заказ, — возразила Флер, — так как: а) я умираю от жажды; б) хочу есть; с) дожидаться Берни — все равно что… ну, к примеру, дожидаться Годо [2 - Имеется в виду персонаж чрезвычайно популярной в шестидесятые годы пьесы С. Беккета «В ожидании Годо». — Здесь и далее примеч. пер.]. Мы можем превратиться в беззубых старух, если станем дожидаться появления Бернадетты Хонг. Господь свидетель, как я ее люблю, однако никогда в жизни она не приходила на свидание вовремя. Ну, разумеется, если это было не деловое свидание. Коли так пойдет дальше, Берни умудрится опоздать на собственные похороны.

— Или свадьбу, — вставила Розмари. — Ведь все вы помните, что она опоздала на мою брачную церемонию на целых двадцать минут! Органист из кожи вон лез, чтобы подольше растянуть какую-то занудную мелодию из Цезаря Франка, и содрал с нас кругленькую сумму за лишнее время. Алекс был вне себя от ярости.

— Ты действительно помнишь все эти мелочи? — удивилась Флер. — Боже, какой ерундой набита твоя башка! Ведь с тех пор прошла целая вечность.

— Если быть точным, в июне исполнилось десять лет. И естественно, я все отлично помню — словно это случилось вчера. Видишь ли, собственная свадьба — это не какой-то там пустяк, который легко забывается, — с чувством добавила она.

Нам, убогим одиночкам, остается лишь поверить тебе на слово, — пробормотала Диана.

— Словно это случилось вчера, — упрямо повторила Розмари. — Все до мельчайших деталей. Диана наступила мне на шлейф, а мама рыдала так, словно настал конец света, хотя на самом деле моя свадьба здорово облегчила ей жизнь. И какой восхитительный был копченый лосось! А самые значительные моменты запечатлены на фотографиях в свадебном альбоме — не говоря уже про видеопленку. Да, забыть такое нельзя. Правда, — слегка нахмурилась она, — я что-то не припомню, кто поймал букет [3 - Существует старинная примета, что та из подружек невесты, которая поймает букет, раньше всех выйдет замуж.]. Кажется, кто-то из вас двоих — или это была Берни?

Но этого не смог вспомнить никто.

— Почему-то мне кажется, что это все-таки была Берни, — задумчиво произнесла Розмари. — Впрочем, не важно. Ведь мы вовсе не суеверны, правда?

— Может, стоит все же сделать заказ, — заметила Диана, нетерпеливо покосившись на часы. — В два тридцать у меня важная встреча, а если мне не изменяет память — ожидание Годо так и закончилось ничем. Берни не обидится, если мы поедим без нее. Официант…

Следующие пять минут были наполнены оживленным обсуждением меню.

— Решайте же, решайте! — закатив глаза, поторопила их Розмари. В городе, где престижный ресторан непременно должен был проявлять чудеса изобретательности, кафе «Карнак» явно числилось не на последнем месте. В его меню дары природы со всех концов света были представлены в бесчисленных, подчас весьма оригинальных сочетаниях.

— Отбивное филе лосося с пряностями и молодыми овощами, тигровая акула с имбирем в тесте…

Официант хрипловатым голосом, явно смакуя, называл одно блюдо за другим, словно начинающий Дастин Хоффман. Его светлые волосы, ослепительная белозубая улыбка и усыпанная рыжими ирландскими веснушками физиономия вызывали симпатию.

— …грудка утиная по-московски с зелеными перчиками…

Флер посмотрела на официанта. Его голос невольно повысился на полтона.

— Я сражена наповал, — проворковала она. — Как вам удается удерживать все это в голове! И каковы интонации! Держу пари, что в душе вы артист.

Официант кивнул, лопаясь от удовольствия.

— Я так и знала! — с чувством выдохнула она. — Этот молодой человек — просто бездна талантов. Как вас зовут?

— Расти, — отвечал официант, зачарованно вдыхая аромат ее духов. — Расти Барнс.

— А по-моему, вас никак не назовешь ржавым [4 - Расти — ржавый (англ.)], — пропела Флер, игриво подмигнув. — Так получилось, что мне по работе часто приходится иметь дело с артистами. Вам никогда не предлагали стать моделью? Может быть, я бы смогла для вас что-то устроить.

Выбрав жареную рыбу и малокалорийный салат, Флер без помех наслаждалась флиртом, тогда как за столом шло оживленное обсуждение меню.

— Филе форели с гарниром из белого винограда и ямайского перца, — задумчиво бормотала Розмари. — Интересно, меня не стошнит? Ну и черт с ним, попробую!

— Валяй, — подзадорила ее Диана. — Кто не рискует, тот не живет.

— А какие напитки предпочтут леди?

— Белое вино, — объявила Розмари.

— Пеллегрино, — сказала Диана.

— «Кровавую Мэри», — обворожительно улыбнулась Флер, демонстрируя милые ямочки на щеках. — Побольше водки. И поменьше томатного сока. Иначе мне не высидеть в офисе до конца дня.

Расти понимающе ухмыльнулся и удалился на кухню. Флер проводила его взглядом.

— Ням-ням-ням, — произнесла она, уставившись на корзинку со свежими булочками.

— Ты что, так любишь булочки с кунжутом? — ужаснулась Розмари.

— Да нет же, дорогая, — рассмеялась Флер. — Я имела в виду нашего юного аппетитного официанта. Одни его зубы чего стоят! Их у него штук пятьдесят, не меньше. Такой сжует тебя с костями и не подавится. Кстати, раз уж ты завела речь про булочки: они действительно выглядят неплохо.

— Флер! — одернула ее Розмари. — Ты что, забыла, куда попала? Как-никак здесь ресторан, а не… Ты позволила себе взять с ним такой тон да вдобавок предложила работать моделью…

— И вполне могу это устроить.

— …словно его фотографии не сходят с обложек журналов. Бедняжка. Он так смутился, что не знал, куда смотреть.

— А вот мне кажется, — возразила Флер, взяв кусочек булочки. Кусочек потянул калорий на тридцать. (Интересно, насколько она разжиреет от тридцати лишних калорий?), — он отлично знал, куда ему смотреть. Прямиком ко мне за пазуху.

— Да, твое платье не оставляет простора воображению, — хихикнула Розмари.

— Оставляет, — заверила Флер. — Для тех, кто понимает, конечно. Между прочим, эту модель опубликовали в последнем номере «Вог».

— Великолепно. — В голосе Розмари невольно проскочила нотка зависти. — И цвет просто удивительный. Хотела бы я иметь такие же железные нервы, чтобы носить подобные цвета. Правда, Алекс все равно бы меня убил. Он придерживается весьма консервативных взглядов.

— Да неужели? — Флер, многозначительно улыбаясь, разгладила на бедрах нежный шелк. Зависть Розмари, алчный взор официанта — все это приятно будоражило кровь, словно порция кокаина.

Внешность решает все. Она отлично усвоила эту истину за годы работы в рекламе. «Ты стоишь столько, на сколько выглядишь» — таков был основной принцип в их агентстве. И Флер отлично знала, что в данный момент она выглядит не меньше чем на миллион — не важно, что ради этого едва не уморила себя голодом.

— Может быть, я оставлю ему свою визитную карточку, — пробормотала она.

— Кому ему?

— Официанту. А вдруг мне захочется поразвлечься с ним после ленча.

— Да ну тебя! — возмутилась Диана. — Он же еще сопляк. И к тому же не исключено, что голубой.

— Ну так надо его спросить.

Кунжутная булочка оказалась восхитительной на вкус. Флер отщипывала по крошке, стараясь подольше растянуть удовольствие. Ведь каждый проглоченный кусок безжалостно портит талию. Когда-нибудь потом, когда Флер станет старой, богатой и всеми любимой, она устроит настоящую углеводную оргию и обожрется до смерти. Хрустящие хлебцы, пирожки по-русски, пирожные, бисквиты с кремом, сдобные лепешки, испеченные в жире. Сырники. О Боже, сколько всего она бы сейчас съела! Целую кучу сырников, и бочку вина, и еще… Ладно, хватит мечтать о рае.

— Флер, твоя беда в том, — заявила Розмари, с недоверием наблюдая за представлением, устроенным вокруг кусочка булочки, — что ты чересчур много думаешь о сексе.

— Вот как? — Флер старательно облизала губы в надежде, что там осталось хотя бы одно кунжутное семечко. — Ну, к примеру, я совершенно о нем не думала последние пятнадцать секунд.

— Зато ты думала о нем все остальное время, — не сдавалась Розмари. — Это началось еще в колледже. Пора остепениться и выйти замуж.

— Уж не хочешь ли ты сказать, — Флер снова облизала губы, уже сожалея о допущенной слабости, — что замужество — это панацея от секса? Потрясающая идея! Хотела бы я знать, что по этому поводу думает Алекс?

Розмари заалела словно маков цвет, но черта с два она позволит Флер оставить за собой последнее слово! В конце-то концов муж имеется у нее, а не у Флер, что бы та ни болтала.

— Алекс по случаю… — начала было она, но вмешалась Диана:

— Ну ладно, детки. Давайте немножко поиграем во взрослых. Мы уже давно выросли. А кроме того, — добавила Диана, приветственно взмахнув рукой, — вот и она, собственной персоной! Мисс Бернадетта Хонг!

— Звезда сцены, кино — и телеэкранов!

Берни с трудом пробиралась к ним через людный зал. Ей то и дело приходилось здороваться, обмениваться рукопожатиями и поцелуями. Достигнув наконец цели, она свалила на занятый для нее стул портфель, шарфик от Лиз Клэйборн, соломенную шляпку, а поверх всего этого — набитую битком изрядно поношенную кожаную сумку. После чего подтащила свободный стул от соседнего столика и с облегчением плюхнулась на него.

— Что за день! — произнесла она, явно кого-то цитируя. — Что за жизнь!

Ее миниатюрная, ладная фигурка излучала энергию. Слегка приподнятые скулы и прямые черные волосы говорили о том, что среди ее предков явно были выходцы из Китая, и она умела улыбаться так, что зрители не могли остаться равнодушными — видели ли они ее наяву или с экрана телевизора. Именно такой улыбкой она сияла в данный момент.

— Официант! — хлопнула она в ладоши. — Мигом сюда!

Немедленно появился Расти, готовый без конца повторять список блюд, но Берни оборвала его на полуслове:

— Приготовьте мне чизбургер — если у вас такие имеются. Если нет — бифштекс и картошку-фри. Или любое другое мясо — только чтобы было розовое и готовилось на огне не больше пяти минут. Ах да, и большой бокал диетической пепси! — Она с любопытством огляделась. — Извините, что опоздала. Я потратила уйму времени, пока разыскала эту дыру. Правда, здесь довольно уютно, и колонны вполне к месту. Как называется такая штука? Новоарт? Райские кущи?

— Декорум, — уточнила Розмари, которая посещала соответствующие курсы.

— Очень миленько. Но ведь раньше это место называлось иначе, верно? Низина, трясина — что-то в этом роде? Они еще готовили копченую рыбу. Я помню, тут стоял такой большой очаг…

— Он стоял здесь в прошлом году, — вставила Диана, — и кафе называлось «Болото Мейсона». Креольская кухня.

— А по мне, что креол, что монгол… — высказалась Флер.

— Ох! — возмущенно поморщилась Розмари в ответ на двусмысленный каламбур, про себя жалея, что не она его придумала.

— А еще раньше здесь кормили фирменными бельгийскими омлетами.

— Старый добрый Нью-Йорк, — подытожила Берни, — он постоянен в своем непостоянстве. Теперь ясно, почему я так долго блуждала. Кстати, из этого можно состряпать любопытную новеллу. Разлученные злой судьбой влюбленные клянутся через двадцать лет повстречаться под часами в кафе «Астория». Ну, любовь до гроба и все такое. И вот они приходят на встречу, а «Астории»-то нет!

— Ее переделали в роскошный отель?

— Нет, — поправила Диана. — В отель переделали «Мартинику».

— Вы все понимаете слишком буквально, — упрекнула их Берни. — Но все равно из этого получится отличный сюжет для передачи «В пять часов на десятом канале». Телешоу, покорившее в Нью-Йорке все разбитые сердца! — шутливо воскликнула она. — Ну, довольно трепаться про мою работу. Как насчет вас самих? Флер, ты бесподобно выглядишь! Какие новости? Что творится в агентстве «Марсден-Бейкер»?

— Настоящие джунгли, — последовал ответ, — в состоянии легкого хаоса. Господи, достаточно посидеть в рекламном агентстве не больше полугода, чтобы поверить: старичок Дарвин был прав!

— Ну, надеюсь, ты не дашь себя сожрать. А у тебя, Ди? Госпожа адвокат не могла бы подбросить сюжетик для моего шоу? Или ты по-прежнему занимаешься занудными каверзами, которые интересны только для самих адвокатов?

— Ну, я, конечно, не имею права обсуждать это открыто, хотя… — И Диана пустилась в описание того, чем занималась в последнее время: запутанная тяжба между двумя компаниями, тянувшаяся уже два года. Розмари зевала. Флер разглядывала лак на ногтях. Одна Берни слушала с видимым вниманием, да и то пока не накрыли на стол. В ту же секунду она скомандовала перерыв. Мисс Хонг моментально умела переключать внимание с одного предмета на другой, это было ее профессиональным достоинством.

— Ну, хватит с вас, нью-йоркские карьеристки! Приступим к опросу гражданских лиц! Розмари! Как поживаешь? Что поделывает маленький проказник Крис?

— Отлично! — Розмари мигом оживилась. Разговоры про работу навевали на нее сон и оцепенение. Она искренне почитала себя эмиссаром реального мира: мира простых смертных и материнства. — Крис на прошлой неделе пошел в детский сад.

— Хорошее заведение?

— Превосходное.

— А как Алекс?

— Лучше некуда! Ты знаешь, его скоро должны повысить!

— Строительство дома движется?

— О, ты не поверишь! В будущем месяце уже закончим бассейн!

— А ваша собака? — вмешалась Флер. — Не забудь спросить про нашего милого Сэнди. Гав, гав! Надеюсь, он тоже процветает?

— На самом деле, — нахмурилась Розмари, — ее зовут Шелби, а не Сэнди. И в будущем году мы поедем с ней на Вестминстерскую выставку.

— Бесподобно, — мрачно отозвалась Флер.

— А как поживаешь ты, Берни? Какой новой потрясающей историей собираешься нас удивить? Я почти каждый день включаю телевизор в пять часов, чтобы увидеть тебя, Алекс делал бы то же, если бы не торчал допоздна на службе. И все-таки он не теряет надежды хотя бы раз в жизни увидеть тебя на экране. Нам кажется, они слишком редко выпускают тебя в эфир.

— Спасибо, дружище. Мне тоже так кажется. А еще мне кажется, что меня заставляют заниматься черт знает чем. Иногда чувствую себя так, будто стою по колено в снегу на виду у проезжающих по скоростному шоссе на Лонг-Айленд. Или расспрашиваю спасающихся от жары в Баттери-парке, кажется ли им погода достаточно теплой. Я ведь способна на большее. Но как ни крути, я всего лишь репортер, а не постоянная ведущая, и никого не интересует то, что варится у меня в котелке. Кстати, если уж на то пошло, я как раз недавно раскопала кое-что любопытное. — И она многозначительно похлопала по видавшей виды кожаной сумке. — Перед вами лежит настоящая бомба!

— И даже со взрывателем? — поддразнила Диана.

— Спрашиваешь! — Все сидевшие за столом затаили дыхание, Берни убедилась, что безраздельно завладела вниманием аудитории, и вполголоса продолжила: — Содержимого этого старого кожаного мешка хватит, чтобы вызвать настоящее цунами, или… — она лукаво ухмыльнулась, — чтобы сделать меня ведущей собственного шоу. Совсем недавно целая куча ученых-академиков рассказала мне про свои исследования. Милые подруги, должна вам сообщить, что мы практически лишены будущего. Хотите верьте, хотите нет, но наши судьбы давно определились.

— Валяй дальше.

Берни с удовольствием подчинилась.

Команда известных социологов произвела статистическое исследование вопросов семьи и брака. В данном случае они занимались судьбой довольно узкой категории женщин: белых, получивших диплом колледжа, преуспевших на службе («Точно!» — охнула Флер)… и одиноких. И ученые пришли к выводу…

— Дорогие мои, — произнесла Берни, — похоже, нам суждено так и умереть одинокими. Ну, конечно, за исключением Розмари.

За столом воцарилось гробовое молчание. Еще бы, переварить такую ужасную новость было не так-то просто!

— И кто это сказал? — наконец поинтересовалась Диана.

— Да целая толпа умников из Йеля и Гарварда, и все до одного считаются столпами современной социологии. Я все утро корпела над результатами их работы. В двух словах, они говорят вот что: если ты не вышла замуж до тридцати лет, твои шансы сводятся примерно один к пяти.

— А мне в будущем месяце стукнет тридцать три! — ужаснулась Флер.

— Плюс к тому, — не унималась Берни, — если вы не вышли замуж до тридцати пяти, то возможность найти мужа падает до одного к двадцати.

— А если, Боже упаси, не выйдешь замуж до сорока?..

— Согласно статистике, — провозгласила Берни, — ты скорее станешь жертвой террористов, чем повстречаешь своего Принца Очаровашку. Ну, а потом твои шансы и вовсе сводятся к нулю.

— Очень мило, — ответила Диана, помрачнев.

— Не означает ли это, — вырвалось у Розмари, — что раз я уже вышла замуж, то, согласно статистике, тем самым понизила ваши шансы? — В тот же миг она пожалела о сказанном и торопливо добавила: — Шутка! — Но почему-то на ее смех никто не отозвался.

— Вся статистика — брехня! — фыркнула Флер. — Пусть твои эксперты засунут свои отчеты в задницу! Точно вам говорю. Слушай, Берни, если бы я в своей работе руководствовалась их дурацкими данными, то давно бы осталась не при деле. Господь свидетель, всю жизнь мне приходилось действовать вопреки социологическим исследованиям рынка спроса и спускать в корзину их бесконечные разработки и распечатки! Можно подумать, у них есть мерка, с помощью которой можно судить, почему кто-то предпочитает купить духи, кто-то горгонзольский сыр, а кто-то хочет заняться любовью! Ну, к примеру, они предсказывали, что фирма Эдселя станет выпускать автомобили века, а Макдональд придет в упадок! Все это крутится только для того, чтобы ребята-социологи не остались без работы. И будь я трижды проклята, если позволю им распоряжаться тем, как и когда Флер Чемберлен выйдет замуж. Черта с два! Благодарю покорно, уж как-нибудь я решу этот вопрос самостоятельно! И тем более не собираюсь просить у них совета!

— Ое-ей! — взмолилась о пощаде Берни. — Я ведь не сочиняю новости сама, я только сообщаю о них. И вполне может быть, что именно ты попадешь в счастливые двадцать процентов! Но что до меня, то я склоняюсь к мысли, что статистика не врет. Да вы посмотрите кругом. Нет, не только здесь, а вообще кругом! На службе, в барах, на вечеринках, на приморских пляжах — где они, мужчины? Я имею в виду — достойные мужчины? Отличные парни, которым неймется затянуть петлю у себя на шее? Да в наши дни холостяков можно найти лишь в самых злачных местах. Разве я не права?

— Ты слишком права, — кивнула Диана. — Среди мужчин остались единицы, достойные руки таких женщин, как мы.

— Да ведь кругом толпы мужиков! — возразила Флер. — Хоть пруд пруди! Ну, если вам угодно копаться в женихах, как воробьям в соре, — что ж, ваше право. А я, к примеру, за эти десять лет могла выйти замуж не меньше десяти раз! — И она принялась было перечислять свою коллекцию содранных скальпов и разбитых сердец, но Берни не пожелала ее слушать.

— То было тогда, а то теперь, — резко возразила она. — Да ты наверняка их всех давно распугала, заставляя ждать у моря погоды. И это ничем не отличается от того, как поступали мы. Кроме Розмари, конечно. Как ни крути, а факты говорят сами за себя: привлекательные, образованные, преуспевающие. И одинокие. Да, кругом полно мужчин, Флер, и кое-кто из них даже сможет нас заинтересовать. Но разве это будет тот уровень? Ведь нам нужен Принц, мужчина экстра-класса! И кого ты предложишь на это место? А ну-ка припомни свою толпу интересных мужиков. Выбери из них тех, кто разменял четвертый десяток. Кто ни разу не был женат и никому не делал предложения.

— Ух! — вырвалось у Дианы.

— Отбрось гомиков.

— Ну и дела!

— И всяких зануд, свихнувшихся на науке, — Берни умело подогревала атмосферу, найдя нужный ритм для работы с аудиторией, — совсем так, как делала это в студии, — импотентов, калек, алкоголиков, игроков и прочих дурачков с синдромом Дауна. Позволено ли мне будет упомянуть также вечных Питеров Пэнов [5 - Питер Пэн — никогда не взрослеющий мальчик, герой детской повести шотландского писателя Дж. Барри.]? Мы слишком стары для подобных шутников, и Боже упаси их связаться с женщиной старше двадцати пяти лет. Да, и еще мы забыли тех, кто страдает нарциссизмом и трясет золотыми цепочками и накачанными мускулами. Эти парни способны вступить в романтические отношения разве что с собственным отражением в зеркале. Итак, леди, пошевелите мозгами и скажите, кто же остается? А кроме того, если мы не желаем выходить замуж за подобное отребье, то ведь и они равным образом имеют право воротить от нас нос! Рынок, мои дорогие, он и здесь рынок, а эти парни нас покупать не станут.

— Другими словами, от нас больше ничего не зависит, — резюмировала Флер.

— Боюсь, что так. Подходящих мужиков катастрофически не хватает. Заметьте, мы говорим не о сиюминутных интрижках. Мы говорим о замужестве. Ну а большинство тех мужиков, которые могли бы стать хорошими мужьями, уже, как правило, успели ими стать. — И Берни внезапно сменила тему разговора: — Скажи-ка, Диана, как часто в последнее время ты встречала в толпе привлекательное лицо? Сколько хороших парней ты увидала за последние дни?

— Мне было не до этого, — запротестовала Диана. — Ведь я работаю по восемьдесят часов в неделю! — Однако ее подвела собственная аккуратность. Да и беседа слишком задевала за живое — не очень-то приятно услышать, что ты всего лишь одна из многих, разделивших твою участь! — Ну, пожалуй, это не совсем верно. По роду работы мне приходится встречаться со многими людьми, но они почему-то не… ну, не подходят мне — по крайней мере я ими не интересуюсь, если говорить честно. Моя мать твердит… — она задумчиво вздохнула, — что я непременно найду кого-то, когда сама для этого созрею.

— Об этом твердят все матери на свете, — засмеялась Флер. — А что еще им остается?

— Да и какие из них советчики? Наши матери росли в совсем ином мире. Ну а что до нас, то сходство несомненно, — подвела итог Берни, — мы трое предпочли одинокую жизнь. И вовсе ни к чему делать из этого трагедию.

— Тебе легко говорить, — возразила Диана. — Ты давным-давно живешь со Стивом, так что проблема одиночества перед тобой не стоит.

За столом раздался гул одобрений. И в самом деле, какое уж тут одиночество — вот уже пять лет, как Берни связала свою жизнь со Стивом Годвином, менеджером телевизионной компании. Их отношения никто не стал бы называть браком, свершившимся на небесах.

— Благодарю, — отвечала Берни. — Стив — отличный парень. Но ведь, кроме обычных сожителей, есть масса других способов заполнить свою жизнь. Интересная работа, хорошие друзья, отсутствие затруднений с деньгами. Я, к примеру, никогда не думала о замужестве как о начале и конце всего сущего.

— Я не хочу, — пробормотала Диана, бесцельно тыча вилкой в нетронутые овощи у себя на тарелке, — я не хочу принимать как данное то, что мне уже не суждено обзавестись семьей! — Ее голос повысился чуть ли не до крика. — И все из-за каких-то там раскопанных Берни данных. Получается, что я опоздала, что я приговорена никогда не иметь детей, если не решусь воспитывать их одна! Но это же ужасно… ужасно! — Ее голубые глаза повлажнели. — Мне всего тридцать два года, и впереди целая жизнь…

— Все, что я пытаюсь вам втолковать, — это только то, что бесполезно ошиваться в зале ожидания после того, как поезд ушел. Ведь я говорю в масштабах целого поколения, Диана. Нельзя воспринимать это так лично.

— Ну а как же прикажешь мне это воспринимать?! Господи, да разве может быть что-то более личное, чем замужество и дети? И когда чье-то исследование так беззастенчиво лишает меня будущего, я не могу не воспринимать его лично. Может, ты и не хочешь выходить замуж, Берни, — это твое дело. Но я не могу так вот запросто поставить крест на своем будущем.

Берни наблюдала за Дианой со все возраставшим интересом. Впервые в жизни она видела ее такой разгоряченной, такой беззащитной. В ее мозгу вихрем завертелись мысли. Похоже от нового репортажа можно ожидать большего, чем она рассчитывала!

— Все эти исследования — глупость и вранье, — вмешалась Розмари, до того бывшая безучастной, коль скоро ее эти проблемы не касались. Но ей хотелось утешить подруг. — Никто не может предсказать будущее. Не забывайте, это всего лишь статистика, а не ваши личные дела. И если вы на самом деле захотите выйти замуж — непременно этого добьетесь.

— Слышали сто раз.

— А я тоже говорю, — подхватила Флер, — что ваши исследования — дерьмо собачье!

— Совершенно верно, — поддержала Розмари. — А знаете, что еще большее дерьмо, вы уж простите за грубое слово? Навязшая у всех в зубах сказочка про то, что надо сидеть сложа руки и ждать, когда подходящий мужик упадет к твоим ногам. Вот уж это откровенная ложь. Счастье зарабатывается нелегким трудом. Я бы хотела, — она подалась вперед, обводя трех подруг теплым материнским взором, — я бы хотела от всей души, чтобы вам тоже довелось испытать радости замужества и материнства. Я вас люблю всей душой и от всей души желаю вам счастья.

— Это очень мило с твоей стороны. — Диане уже прискучил этот разговор, но Розмари его только начала.

— Когда я вышла замуж сразу после колледжа, все вы подумали, что я просто дура. Да ладно, теперь-то можете в этом признаться, — торопливо добавила она, взмахнув рукой против готовых раздаться возражений. — Вы тогда только и думали о карьере. Впрочем, кто не грешил этим в семидесятые годы? Но я сделала правильный выбор — по крайней мере для себя. Ну ладно, возможно, моя жизнь не столь увлекательна, как у телезвезды, и я не стала большим боссом от рекламы, и… — Тут она покосилась на Диану и проглотила готовые сорваться с губ слова: адвокатская деятельность всегда казалась ей крайне утомительным и никчемным занятием. — Ну, вы понимаете, о чем я толкую. Я горда тем, что вы добились успеха, но ни за что на свете не поменялась бы с вами местами.

— Как и мы, — вставила Флер.

— Конечно, нет. Ради Бога, занимайтесь своей работой. Наслаждайтесь своими успехами. Но при этом позаботьтесь и о замужестве. Ведь у вас у всех бездна обаяния, а кругом полно мужчин — стоит только посмотреть. И многие из них очень даже привлекательны. Иногда, — многозначительно улыбнулась она, — мне бы хотелось каждой из вас преподнести копию моего Алекса. Хотя, конечно, может статься, что он только на мой вкус такой удивительный и неповторимый, но ведь можно найти и других мужчин, не хуже. Вы просто никогда не пробовали этим заняться. В конце-то концов, — добавила Розмари, — вы и сами отлично помните, что Алекс не сам приплыл ко мне в руки!

Берни не удержалась и хихикнула: еще бы им не помнить, с каким усердием Розмари отлавливала, преследовала — и в итоге все же захватила Алекса Маршалла. Эта суета тянулась почти весь выпускной год в колледже, и Розмари подчас приходилось демонстрировать полководческие способности не хуже, чем у Клаузевица. В их кругу они называли эту кампанию «Зимней войной».

— Зимний курорт, — пустилась в воспоминания Розмари. — Я пленила моего милого Алекса на склонах Стоува, в Вермонте. Я таскалась туда исправно каждый уикэнд, я терпела компанию двух его отвратительных приятелей — и это при моем южном воспитании! Право, порой мне казалось, что я умру от обморожения. Зато, — с триумфом воскликнула она, — все мои страдания окупились! Уже весной мы обручились. Так вот, с тех пор я и близко не подходила к снежным горам. Понимаете, — назидательно добавила она, — вам необходимо проявить чуточку заинтересованности и изобретательности. Надо суметь выследить потайные укрытия и выкурить их оттуда. Горные курорты. Кегельбаны. Спортзалы. Клубы. Не жалейте на это сил. Боритесь! Помните, как у поэта: «Не поддавайтесь…»

— До сих пор я думала, что Томас Дилан имел в виду смерть, — вмешалась Диана, — а не участь старой девы.

— Разница небольшая, — заявила Розмари. — От факта не уйдешь: просто свинство, что такие женщины, как вы, не удосужились обзавестись мужьями. И все только оттого, что вы не знаете, с какого конца взяться.

— А что, если мы просто не желали выходить замуж? — пожимая плечами, возразила Берни. — Что до меня, так я не хочу этого и по сей день.

— Не верю ни единому слову, — отрезала Розмари. — Ты наверняка спишь и во сне видишь себя замужем. Как и все нормальные женщины. Вопрос здесь лишь в том… в том…

— Ну, в чем же?

Наступила напряженная пауза.

— Господи! — наконец воскликнула Розмари, всплеснув руками. — Мне только что пришла в голову абсолютно фантастическая идея. И вам, девочки, она понравится! Вы еще будете благодарить меня, отправляясь в свадебное путешествие!

— Мы должны взять в осаду «Атлетический клуб»? — предположила Флер.

— Лучше! Неизмеримо лучше! Успех гарантирован. А ну-ка, вспомните, — предложила она, — с каким азартом мы соревновались друг с другом в колледже! А тот год, когда всем нам приспичило добиваться первого места в классе?

— Ну, вряд ли мы тогда соревновались! — рассмеялась Флер. — Ведь Диана обставила нас уже на первых метрах!

— И все же в результате все три первых места были поделены именно между вами, верно? Вот это я и имела в виду. В вас всегда жил дух соревнования, и если распорядиться им с умом, то можно извлечь из этого практическую пользу. Ну? — самодовольно окинула она их взором. — Вы все еще не поняли?

— Не поняли чего?

— Что мы устроим соревнование!

— Соревнование? — хором переспросили они.

— Соревнование. — Розмари так и сияла. — Вроде бегов — кто из вас первый очутится у алтаря.

— Перестань шутить! — простонала Берни.

— А я и не думаю шутить. Вам, девочки, просто не хватало подходящего предлога. Так, сейчас у нас сентябрь. Потом будет Рождество, и каникулы с вечеринками, и Новый год… самое время для охоты… а потом весна, когда молодые люди особенно пылки… — Она что-то подсчитала про себя и заключила: — О'кей. Давайте оценим результаты в июне.

— Получилось девять месяцев, — пошутила Диана. — Как раз достаточно, чтобы родить.

Розмари уже увлеченно принялась придумывать условия и правила соревнования.

«Охота на мужей». Изящной серебряной ручкой она вывела эти слова на списке покупок в Блумингдейле. А потом обвела их цветной рамочкой.

— Надо все расписать по пунктам, — провозгласила она. — Существует бесконечное множество способов познакомиться с кандидатом. И не меньше способов увлечь его.

— Прямо Олимпийские игры, — фыркнула Флер. — Послушай, а медали «За заслуги» ты нам раздавать не будешь?

Но Розмари не так-то легко сбить с толку, и она уже решила, что соревнующиеся обязаны будут отчитываться в своих действиях раз в месяц, а на охоту отводить не меньше десяти часов еженедельно.

— Да я никогда в жизни не расписывала все по часам, — взмолилась Берни, но Розмари невозмутимо заверила:

— Я составляю эти правила тебе же на пользу, милая. Да, и что самое важное — каждый день необходимо обязательно пообщаться хотя бы с одним новым мужчиной. Без этого не обойтись.

— Это на службе или вне ее? — спросила Диана.

— Где угодно. Считайте любое место, где окажетесь, полем битвы, ареной стадиона. Это поможет приблизиться к рекорду.

— Слишком много правил, — с сомнением покачала головой Флер.

— Из которых ты упустила самое важное, — добавила Берни, с трудом сохраняя серьезную мину. — Как насчет охоты на чужой территории?

— На чужой территории?..

— Ну да. Насчет браконьерства. Или воровства? Да назови это как угодно. К примеру, Флер раскопает мистера Непревзойденного, а Диана вздумает его увести?

— Очень даже возможно, — съязвила Диана.

— И я желаю знать: будет ли это разрешено правилами?

— Ох, да конечно, — решила Розмари. — В любви и в охоте на мужей все способы хороши.

— И ты хочешь сказать, — прищурилась Флер, — что все разрешается?

— Все! — подтвердила Розмари. — Что угодно! Это будет первым правилом соревнования.

— И единственным, — подхватила Берни. — Как говорится…

— Что с воза упало… — откликнулась Флер.

— То пропало, — расплылась в улыбке Розмари.

— Что ж, звучит неплохо, — заметила Диана. — Вот только интересно: получим ли мы призы? Ведь раз это соревнование, в конце обязательно должны быть призы.

— Призы! — Розмари горячо взмахнула руками. — Господи, милая моя! Да о каких еще призах ты спрашиваешь? Подумай, ведь ты получишь самый чудесный приз на свете. Призом станет твой муж! Чего тебе еще надо!


Глава 2


— Если собираешься на Ист-Сайд, — сказала Флер, — то могу тебя проводить, я не спешу возвращаться в офис.

— Тебе везет! — улыбнулась Диана. Подруги двигались по Пятидесятой улице к Рокфеллеровскому центру. Заметно похолодало, садовники споро убирали вчерашние глоксинии, украшавшие бульвары. В огромных корзинах дожидались золотистые хризантемы: их поставят вместо глоксиний.

— Цветы умирают, — пробормотала Флер. — Лету конец.

— Ты прямо как… на поминках. Что-то стряслось, Флер? Во время ленча меня не покидало это ощущение.

— Да, великий психолог, — отвечала Флер. — Я-то думала, что держалась в ресторане отлично. Хотя на самом деле, — пустилась она в откровения, ведь с Дианой они всегда были ближе, чем с остальными, — наше агентство на грани краха. Что-то такое висит в воздухе, что-то ужасное. Честно говоря, у меня есть все шансы через пару месяцев вылететь на улицу. Ты слыхала, что творится с фирмой «Сарабанд»?

— Об этом шепчутся все на Уолл-стрит.

— И на Мэдисон-авеню тоже. У тебя есть еще пара минут?

Диана покосилась на часы. Она может опоздать на встречу, но ведь Флер просто сгорает от желания с кем-то поделиться.

— Конечно, — отвечала она, присаживаясь на низкий парапет. Руки сложены на груди, лицо профессионально невозмутимо. — Ведь мы с тобой друзья, верно?

— Примерно с год назад, — начала Флер, усаживаясь рядом, — «Сарабанд Энтерпрайзес» еще вела твердая рука. Фирму основала в двадцатые годы польская эмигрантка Сара Бандинская. Дело росло, и с поддержкой нашего рекламного агентства «Марсден-Бейкер» обещало стать крупнейшим производителем косметики. Кремы, бальзамы, макияж — ну и, конечно, прежде всего коллекция духов, с ароматом которых всегда связывалось понятие о высшем свете и бешеных прибылях. О, она была настоящим тираном, старая Сара: язвительная, безжалостная, жестокая, — но при этом, Господь свидетель, наделенная гениальным деловым чутьем. Она могла раскопать старый рецепт забытого крема для бритья, перекрестить его в какой-нибудь «Чудо-крем», расфасовать по две капли в упаковке и мигом продать по двадцать баксов за штуку да еще заставить всех поверить, что произвела революцию в средствах по уходу за кожей. Она была настоящей кудесницей, и мне нравилось на нее работать. Понимаешь, когда речь идет о парфюмерном производстве, неверно говорить о его «продукции». Это не совсем точно. Ведь на самом деле мы производим одно и то же: смягчающие вещества, растворители, красители, — только слегка меняем их сочетания. Хочешь знать, какова разница между одной маркой помады и другой, между бабушкиным кольдкремом и хвалеными очищающими гелями? — И она небрежно бросила, не дожидаясь ответа: — Наши предрассудки да упаковка. Вот и все. Наш бизнес не торговля чем-то вещественным. Наш бизнес — торговля иллюзиями. Надеждами. Мечтами. Мажься этими духами — и мужчины будут валяться у тебя в ногах. Купи вот этот крем для лица — и станешь как Элизабет Тейлор, только на тридцать лет моложе. Умом понимаешь, что все это собачья чушь. Но сердцем… ах как хочется в это верить! И как легко женщины позволяют обвести себя вокруг пальца! Наверное, я тоже. Мы гоняемся за пустотой, понимаешь? Мы не производим ничего конкретного, реального. Вроде бесподобной скульптуры Венеры Милосской — только сотканной из дыма. И я не могу не признать, что бешеная Сара отлично разбиралась в женских фантазиях. Однако старая карга померла и оставила сыновьям весь бизнес, а среди прочего наследства и секретную формулу новых духов. Единственное, чего она не смогла им передать, — своей способности руководить и предвидеть будущее. И с тех пор компания осталась без руля и ветрил. Не прошло и полгода, как «Сарабанд Энтерпрайзес» стала частью «Консъюма-Корп», питсбургской компании, которая разрослась на пол-Америки и производит все — от патентованных лекарств до электрогитар. И в «Консъюма-Корп» все рассуждения о «мечтах» и «иллюзиях» никто и слушать не желает. Их интересует лишь графа «доходы». Они настоящие зомби, свора хищников, которые только и ждут случая, чтобы слопать наше агентство. «Предоставьте нам цифры» — вот и весь сказ. Маркетингом управляет полный кретин с носорожьими мозгами. И еще более крутая дура заведует рекламой. По ее мнению, столь гениальных особ, как она, с утра до вечера следует демонстрировать по телевидению на радость почтенным налогоплательщикам. Вот и попробуй с такими работать. Во всяком случае, они прямо заявили, что, если новые духи не станут пользоваться успехом, виноваты будем мы.

— А они хоть хорошо пахнут? — нерешительно спросила Диана, опасаясь попасть в ряды обведенных вокруг пальца. — Как ты считаешь, мне они подойдут?

— Пожалуй, они не нарушат твоего обычного образа, — после серьезного размышления сообщила Флер. — На самом деле у них весьма характерный аромат. Очень густой. Но к добру это или к худу — личное дело каждого. И точно так же неизвестно, будут ли они пользоваться успехом на рынке. Хотя в наших планах было противопоставить их «Опиуму» и «Одержимости», пользующимся незаслуженной славой. Они слишком сильные. И вызывающе сексуальные. Словом, грубые. Но мы затянули дело. Черт, мы даже не удосужились дать им название. Я предложила что-то вроде «Течной суки» — из-за содержащихся в них откровенных намеков, — и знаешь что? — Она нервно рассмеялась. — Эти шуты гороховые из «Консъюма-Корп» поняли меня буквально! Господи! Я уж было решила, что меня вышвырнут в ту же минуту. Ты скажешь, что я могу и ошибаться. Но это было просто ужасно, Ди. А с другой стороны, разве имеет смысл обрекать себя унижаться перед ними до конца дней?

— Не узнаю тебя, Флер! Ты рассуждаешь как обычная женщина средних лет, почувствовавшая кризис, — заметила Диана. — Не слишком ли драматично?

— Вовсе нет, ведь я работаю на Мэдисон-авеню. Здесь тебя после тридцати уже считают старухой. Постоянно приходится из кожи вон лезть, чтобы никто не заподозрил, что ты «не соответствуешь». Ведь рано или поздно источник творческих идей пересыхает, и если к тридцати пяти ты не заняла пост хотя бы вице-президента, можешь считать себя куском дохлятины. Больше всего на свете я страшусь того дня, когда мои мозги окажутся не способны родить очередную гениальную идею. Старая ведьма ценила меня, называла фонтаном свежих идей, но скажи на милость — до каких пор можно выдумывать что-то новое про очередной оттенок губной помады или аромат изысканных духов? — И Флер тяжело вздохнула. — Десять лет выворачивала мозги наизнанку, работая на наше агентство, и ради чего? Черт! В моей жизни нет и половины того, что имеет Розмари, а она просто вышла замуж, и все.

— Может быть, тебе не придется так уж лезть из кожи, если ты получше организуешь свою жизнь? — предположила Диана.

— А именно?

— Ну, будешь меньше тратиться на шмотки, вложишь деньги в какие-нибудь надежные акции.

— Да пойми же, Диана. Самое надежное вложение, которое я могу сделать, — это потрясающий внешний вид. Каким капиталом я располагаю? Мое лицо, мое тело — вот и все. Да и то не навсегда. Ты права, я трачу уйму денег на тряпки и не вылезаю из косметических салонов, но позволь тебя заверить, что и дивидендов я от этого жду немалых.

Диана сокрушенно вздохнула. Всего пару минут назад Флер язвительно описывала свой труд по производству миражей, а сама — не является ли она сама их жертвой?

— Под дивидендами, — заметила она, — следует понимать мужчин, не так ли?

— Следует понимать мужчину, Диана, а не мужчин. Одного, который будет стоить всех остальных. — В голосе Флер внезапно почувствовалось напряжение. — Знаешь, когда после колледжа я очутилась в Нью-Йорке, то подумала: ого-го! Это место — лучшее на земле. Здесь все мечты становятся явью! Это город-сказка! Но оказалось, что город-сказка ничего не стоит без мужика. Без хорошего мужика. Я познала Нью-Йорк, я преуспела в карьере, и я устала и измучилась от необходимости жить своим умом и всякий Божий день бросать вызов жизни. Я хочу выйти замуж, остепениться, чтобы обо мне кто-то заботился, чтобы я не осталась одинокой до конца своих дней.

— Да ты что, Флер! — донельзя удивилась Диана. — По-моему, ты еще ни разу не оставалась без мужчины в постели хотя бы две ночи подряд!

— Да при чем здесь секс, Ди! Я говорю о брачной церемонии. О детях. Ну и прочем в том же духе. Этот официант сегодня… — она задумчиво улыбнулась, — такой милый малыш. Повстречай я его пару лет назад, обязательно затащила бы милашку Расти к себе в постель и провела с ним несколько дивных часов, наслаждаясь его юным телом. Нам не понадобились бы даже фамилии, только имена. Господи, подумать только, как часто мне доводилось проводить восхитительное время с парнями, которых я едва знала! Я уж не говорю о прочих романтических флиртах. Если доведется писать мемуары, я назову их «Тысяча и одна ночь любви». И я не жалею ни об одной из них. Однако золотые деньки канули в прошлое. И, как это ни жалко, вместе с ними туда же отправились и ночи. Кстати, ты слышала новую шутку? Знаешь, как называют тех, кто подцепил СПИД, или герпес, или какую-нибудь подобную заразу? Неизлечимыми романтиками. Забавно, правда?

— Мне не смешно, — заметила Диана.

— Мне тоже. Пришлось напрочь завязать со случайным сексом. Итак, как видишь, не остается ничего, кроме замужества. Я желаю стать чьей-то «законной супругой». — Похоже, это был крик души. Флер повернулась и заглянула Диане прямо в лицо: — Я решила выиграть приз и обзавестись мужем. И надеюсь, что на это не уйдет целых девять месяцев.

— Ну, — отвечала Диана, — если ты так решила, ни о каком соревновании и речи быть не может. Бедному дурачку никуда от тебя не деться. — Насколько Диана знала Флер, еще ни одному представителю мужского пола не удавалось устоять перед ее чарами. И ее похвальба десятком предложений руки и сердца скорее всего была не выдумкой. — И кто же он такой? — Диана постаралась вспомнить список последних жертв красоты Флер. Кажется, там фигурировал какой-то брокер с Уолл-стрит.

— Ф-фух-х! — фыркнула Флер. — Да таким цена пятак за дюжину в базарный день!

— Тогда пилот «Люфтганзы».

— Эрик слабак в постели. Он успевал приземлиться задолго до того, как я разгонялась для взлета.

— Новая модель из модных журналов.

— С ним нас в постели было трое, — отвечала Флер. — Я, он и его «эго». Я просто не успевала обслужить обоих разом. Нет. Тот, кто занимает сейчас все мои мысли… — ее темные глаза внезапно засветились мягким сиянием, — ни на кого не похож. Сильный, умный, решительный, удачливый бизнесмен — настоящий взрослый мужчина.

— Ничего себе! — поразилась Диана. — Это не мужик, а сказка. И где же ты его раздобыла?

— Да нигде, — отвечала Флер. — Можно сказать, прямо под ногами. Проблема заключается в том, что он уже муж. Не мой. Но в один прекрасный день станет моим. Правда, он пока сам об этом не знает.

— Не надо, Флер. — Диана, помрачнев, поднялась с парапета. — Выбрось эти мысли. Это же эмоциональное самоубийство. Да и к тому же они никогда не бросают своих жен. Уж мне-то это известно. Помнишь, что было со мной в колледже? Все, чего я добилась, — разбитое сердце и ранний аборт. Помнишь? — Она пошла прочь, и Флер последовала за ней, упрямо тряся головой.

— Конечно, я помню, как ты все делала шиворот-навыворот, с начала и до конца. Просто поразительно, как такая умница, как ты, Ди, может проявлять подобную тупость, особенно в отношениях с мужчинами. Ты запросто могла окрутить Лео — надо было только играть пожестче.

— И как же именно? Опубликовать в «Йельском вестнике» объявление о том, что собираюсь покончить с собой, или еще какую-нибудь глупую шутку? У него была жена и двое маленьких детей. Это не тот случай, когда легко устроить скоропалительный развод.

— Однако факт налицо: ты его упустила. Ну, зато я не такая щепетильная. Насколько я понимаю, мы открыли сезон свободной охоты на мужей. А кроме того… — Она застыла как вкопанная. Глаза ее сияли почти религиозным экстазом. — Я влюблена, Диана. Бешено, безумно, я теряю голову от любви — совсем как в романах. — Она поколебалась и добавила: — Нет, не совсем как в романах, потому что ведь это случилось на самом деле. И уж я-то ни за что его не упущу. Мне нужно твое благословение, Диана. Ведь ты моя лучшая подруга, и я бы хотела ощущать твою поддержку. Просто пожелай удачи — больше я ни о чем не прошу.

Диана колебалась, поскольку намерения Флер казались ей аморальными. И все же ее подруга казалась такой трогательной, такой искренней.

— Конечно, я желаю тебе удачи, милая. Я желаю тебе счастья.

— Я так и знала. — И Флер горячо чмокнула Диану в щеку. — Идем. — Флер подхватила Диану под руку, заметив призывное мигание рекламы на другой стороне Пятой авеню. — Зайдем ненадолго в магазин к Саксу, развлечемся. Обсудим наши гардеробы — кстати, твой давно пора обновить.

Однако Диана, и так опоздавшая на встречу, извинилась.

«Смешно, — думала она, подзывая такси. — Соревнование закончилось, едва успев начаться».


Оказавшись у Сакса, Флер воспрянула духом. Она должна что-нибудь купить. Ничего особенного — хотя, Господь свидетель, она может себе это позволить, просто какую-нибудь мелочь, чтобы оживить гардероб. Она зажмурилась и представила серое платье от Миссони, которое прикупила на прошлой неделе. Оно неподражаемо, однако нуждается в каком-нибудь ярком пятне. Какой-нибудь дешевой побрякушке. Или хотя бы шарфике.

Флер поморщилась, подумав о том, что чем больше у тебя одежды, тем более пустым кажется гардероб. Ведь каждый новый туалет требует какого-нибудь дополнения: модельных туфелек или красивого ремешка. Аксессуары, аксессуары, аксессуары… Не этот ли принцип исповедует и «Вог»? Да, к платью от Миссони определенно требуется подходящий шарфик. Черт возьми, решилась она, молодость бывает лишь однажды — если ее тридцать два года можно считать молодостью. Как ни крути, ну разве есть смысл покупать отличное платье за восемь сотен баксов и не довести его до совершенства, пожалев какую-то мелочь?

И Флер решительно направилась к прилавку:

— Мне нужно что-нибудь, чтобы оживить серое платье.

— Позвольте, я покажу последние шарфы из «Личной коллекции», — предложила продавщица. — Мы только что их получили.

— Ух ты! — вырвалось у Флер, когда прилавок перед ней засиял десятком цветов переливчатого шелка. — Нет, не надо разворачивать, я хочу их пощупать. Бесподобно!

После долгих колебаний она сузила поле выбора до двух вариантов. Итак: голубое «Око Нила», такое сдержанное и элегантное, или полный драматизма растительный узор? Может быть, плюнуть на все и купить оба? Однако беглого взгляда на ценник оказалось достаточно, чтобы выбросить из головы эту идею.

— Сто долларов, — охнула она, — за несчастный шарфик? Позвольте, мне надо подумать.

Продавщица улыбнулась и отошла к другой покупательнице.

Флер осторожно пощупала узорчатый шарф. Ткань словно сама ласкала ей руки. И все же — сотня долларов за квадратный фут шелка! Невероятно. Во времена ее детства в Уотервилле на эти деньги можно было обзавестись полным гардеробом, да не где-нибудь, а в роскошном магазине «Ди-ди» на Главной улице! «Самое лучшее платье» (причем не дороже 19.95), слаксы, парочку орлоновых свитеров (из тех, что расползаются после второй стирки) и плюс к тому зимнее пальто.

Тогда она вообще весьма смутно представляла себе такую сумму. Ведь за сотню долларов можно было на неделю снять отличную квартиру в тех местах, где денежки ценят и не швыряют направо и налево. А к тому же Уотервилл, как и большинство провинциальных городков в Новой Англии, был практически не подвержен веяниям нью-йоркской моды. Здесь царили практицизм и расчетливость. Он ноский? Он теплый? Будут ли на нем видны жирные пятна? Можно ли его купить в рассрочку? А что до всяких там выкрутасов вроде толстых жакетов или итальянских шарфов ручной выделки — так кому какое дело, что Флер была подростком и хотела быть красивой? Да если бы ей и довелось приобрести что-то модное — куда бы она все это надевала? Разве что на местную рокерскую тусовку или в кафе — единственное на весь город…

— Покупай на размер больше, — неустанно твердила мать, собираясь в магазин. — Ты до него дорастешь. Ну а в крайнем случае всегда сможешь подтянуть повыше недорогим пояском из лавки Вулворта. — Вот Флер и покупала необъятных размеров платья и сваливавшиеся с плеч жакеты, которые все равно изнашивались через пару месяцев.

Прогулки по магазинам были слабой попыткой Беллы Чемберлен внести разнообразие в тусклую провинциальную жизнь. Это, а еще пышная соломенная шевелюра, туфли на четырехдюймовых шпильках и ночные субботние эскапады в баре «Тотем Пол».

— Какого черта, — ворчала она по утрам, когда очередной небритый любовник исчезал из ее комнаты, — всякий может себе позволить расслабиться хоть раз в неделю.

Но хотя Беллу вряд ли можно было назвать респектабельной особой, она была, несомненно, трудолюбива, бодра и почти не жаловалась на то, как тяжело одной растить дочь и работать официанткой.

Флер чувствовала, что ее мать сознательно занижает свои запросы. Ее вполне устраивали поношенные тряпки и не очень-то разборчивые мужчины. И даже теперь, когда ее жизнь стала немного легче, Белла предпочитает дешевку настоящим добротным вещам. Флер не сразу поняла, что дело тут не столько в отсутствии вкуса, сколько в привычке. Однажды, когда Флер затащила Беллу в магазин Сакса на Пятой авеню, несчастная ужасно страдала, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Ну же, ма, — подзадоривала ее Флер, — давай купим тебе что-нибудь сногсшибательное. За мой счет. — Но Белла отвергала все подряд.

— Слишком вызывающе, — бормотала она. Или: — Да я могу купить точно такое же в другом месте — в десять раз дешевле. — А за всеми ее протестами стояло невысказанное, но ясное: «Нам здесь не место — ни тебе, ни мне!»

Но Флер-то как раз этого не ощущала! За долгие годы практики она привыкла чувствовать себя как дома в самых изысканных заведениях, покупая самые роскошные вещи с уверенностью урожденной леди. И у продавцов ни разу не возникло подозрения, что они имеют дело с самозванкой, с бедной-девочкой-выбившейся-в-люди. Флер находила острейшее наслаждение не только надевая отличные вещи, но и покупая их. Ей была приятна сама атмосфера дорогих салонов, где в воздухе витало признание ее как женщины высшего света, из самых богатых слоев. Это было так же приятно, как прикосновение к коже нежного шелка.

И Флер снова вернулась к делам насущным. Пожалуй, она все же остановится на ярком, сочном узоре. А в каком-то уголке мозга все равно слышался голос матери: «Сотня долларов за несчастный шарфик! Ты взбесилась?»

Что ж, возможно.

Флер расправила голубой шарфик, приложила к щеке и посмотрела в зеркало. На нее глянула элегантная, изысканная особа — как раз с Пятой авеню. Иногда Флер сама с трудом верила, что это совершенное создание — дочь Беллы Чемберлен, девчонка из захолустного Уотервилла. Она вздрогнула: вдруг ей показалось, что она просто тайком сбежала из дома и теперь морочит всем голову.

В конце концов что такого ненормального в том, что человек стремится к роскоши и красоте, ко всему лучшему, что есть на свете? Шарфик просто небесный. Она представила себя на миг с этим ярким голубым пятном на шее, поднимающуюся на борт «Конкорда», вылетающего в Париж, или яхты у причала в Ньюпорте. «Око Нила». Само название звучит романтично. Да, пожалуй, она выберет «Око Нила».

Но, с другой стороны, и шарф с узором неподражаем.

«Я должна… я должна…» — билось у нее в мозгу. А в ответ гремело: «Я хочу… я хочу…»

Флер разрывалась от необходимости выбирать. Продавщица у дальнего конца прилавка о чем-то увлеченно шепталась.

Ни тогда, ни позже Флер не смогла бы объяснить своих действий, но вдруг ее сумочка приоткрылась, туда скользнул шарф с узором, следом — «Око Нила». На какой-то миг Флер застыла, не веря, что решилась на такое, и с трепетом ожидая, что сейчас раздастся сигнал тревоги. Но уже было поздно идти на попятный. Она не сможет незаметно вернуть шарфики на место. И вот, глядя прямо перед собой, с бешено бьющимся сердцем, она вышла из магазина, завернула за угол и направилась в офис. Никто за ней не гнался. Никто ничего не узнал. Невероятно!

На углу Пятьдесят второй улицы она приостановилась и перевела дух. «Что за безумие, Флер Чемберлен! Этак ты прямиком угодишь за решетку!» Но — и в ее сердце на миг вспыхнуло ликование — это было так восхитительно опасно! И возбуждающе! Не хуже секса с незнакомцем! «Ну, черт с ним!» Флер мчалась по Мэдисон-авеню, подстегиваемая бурлящим в крови адреналином. «После всех денег, что я оставила у Саксов, они могут сделать мне подарок!»


Глава 3


— Копченые ребрышки, мясо под апельсиновым соусом, рассыпчатый рис, — перечислял Стив Годвин, копаясь в большом бумажном пакете, — и еще пара порций яиц креветок.

— Вот не знала, что у креветок есть яйца, — заметила Берни.

— Как видишь, бывают, но очень маленькие. Как провела день, малышка?

— Фантастически! — отвечала Берни, раскрыла кожаную сумку, заметно располневшую со времени ленча, и поставила на стол бутылку марочного шампанского.

— Сегодня за ленчем я встречалась с подругами по колледжу в месте, именуемом кафе «Карнак». Невероятно, просто невероятно!

— Надо полагать, наелась до отвала?

— Пожалуй. — Она недовольно повела плечами. — Еда как еда. Ты ведь знаешь, Стив, для меня все рестораны на одно лицо. А о том, что было действительно невероятным, я расскажу тебе, как только переведу дух. А как прошел твой день, милый?

— На редкость паршиво. — Легкий акцент выдавал в Стиве уроженца Калифорнии. — Мы снова попытались снять ролик про лак для волос на Огненном острове. Сплошная головная боль. По сюжету вроде как юноша и девушка гуляют по пляжу — ну, романтика и все такое — «и в локонах ее запутались ветер и дождь»… мы включаем туманные машины, и… — он рассмеялся, — будь я проклят, если у девчонки не начиналась ломка всякий раз, как начинал гудеть мотор. Господи Иисусе! В другой раз, чтобы не нанимать наркоманов, я заставлю их сдать анализ крови!

В течение последующих нескольких минут они в счастливом согласии накрывали стол под негромкую музыку, лившуюся из стереоустановки. Как обычно, в ход пошли пластиковые тарелки и бумажные салфетки. А вот бокалы для шампанского от Тиффани — правда, Стив некогда «прихватил» их со съемок рекламы каких-то продуктов. Берни и Стив то и дело обменивались милыми улыбками и шутками, словом, во всем напоминали давно живущую вместе счастливую парочку.

К сорока годам Стив Годвин успел прийти в согласие с самим собой. Мягкое добродушие сквозило и в безмятежном взгляде голубых глаз, и в короткой каштановой бородке. Единственной приметной чертой в его облике была густая ранняя проседь, появление которой Стив связывал со своей бывшей женой. В процессе развода она обчистила его до нитки, лишив разом и денег в банке, и детей. Стив твердил, что эта седина — единственное, что дала ему Линда Годвин, кроме, конечно, стойкого отвращения к браку как к таковому.

Он познакомился с Берни, когда искал себе квартиру в Нью-Йорке. Дальнейший сценарий был известен. Той же ночью они занимались любовью в ее квартире в Ист-Вилледже.

— Никаких обязательств, — предупредила она.

— Еще бы! — согласился он. Неделей позже он перевез к ней на квартиру свои личные вещи и коллекцию старых бейсбольных карточек, уточнив: — Это только на время.

— Как знаешь, — последовал ответ. С тех пор вот уже пять лет они прожили вместе в мире и согласии.

— У нас схожий стиль жизни, — твердила Берни всем знакомым.

Стив был забавным и привлекательным, у них имелось множество друзей, и если по роду работы Стиву приходилось часто и подолгу отсутствовать, то вреда в том особого не было. Ведь по возвращении они были еще больше рады встрече. Итак, Берни приглушила музыку, Стив занялся шампанским.

— Так. — Он вытащил пробку, и они уселись за стол. — Теперь ты расскажешь мне, что сегодня случилось?

— Похоже, я пробиваюсь в свободный эфир! — Берни вскинула руки в победном жесте. — Три ближайшие недели на экране мне обеспечены. А там, глядишь, и постоянное участие в шоу!


Ведь истинной сенсацией дня стали даже не выводы команды социологов, а то, что произошло за ленчем.

— Я уже испугалась, что у Дианы случится сердечный приступ, — распиналась Берни перед Стивом. — А Флер-то, Флер! У нее даже макияж стал белее мела.

Как только с ленчем было покончено, Берни поспешила прямо в студию, чтобы отпечатать свои предложения. Тремя часами спустя она уже стучалась в дверь исполнительного продюсера шоу.

— У меня есть идея, — заявила она Хи Фейнстейну.

— Какая?

— Предложение насчет предложений. Оно превосходно вписывается в нашу тематику.

И она торопливо заговорила, стараясь обогнать бешено мигавшие на его пульте разноцветные лампочки. Отличная идея, уверяла Берни. Она наверняка поднимет их рейтинг. Основательная! Душещипательная! Остается дивиться тому, как до сих пор «60 минут» или какое-то другое общенациональное шоу не докопалось до этого. Они будут рвать на себе волосы.

— Но ведь мы-то всего лишь местная станция, — напомнил Хи.

— Ну, так отныне про нас узнают все. ВИЗ — самая популярная в Америке местная телестанция! Как тебе нравится?

Берни вкратце изложила суть проведенных исследований и перешла к невероятной реакции своих подруг.

— А ведь они — одни из многих, — тараторила она. — Равнодушной к этим вещам не останется ни одна женщина старше двадцати. Куда ни глянь, люди стремятся познакомиться и сойтись и готовы заплатить какие угодно деньги за помощь в этом деле. Взять хотя бы бары для одиноких, и танцевальные залы для одиноких, и круизы для одиноких, и клубы для одиноких — свой у каждой социальной группы, от вегетарианцев до страдающих герпесом. Они снабжены банками компьютерных данных, и видеозаписями, и даже курсами лекций о способах флирта и поиска партнера. Многие журналы процветают только благодаря тому, что публикуют у себя целые списки предложений со всеми вариациями «мальчик ищет девочку» или наоборот.

— В.С.Ф. требуется Н.Л.Д. [6 - Нежно Любящий Друг — Tender Loving Care (амер.).]

— Еврейская Джульетта ищет чувственного Ромео.

— Некурящая блондинка желает разжечь в вас пожар.

— И целью всей этой лихорадочной деятельности является одно: брак! Он стоит на первом месте в списке желаний любого. Этот город — город одиночества, особенно для работающих женщин, Хи. Трудовые дни и одинокие ночи. То, что я предлагаю, прямиком относится к одиноким женщинам. И одной из этих одиноких женщин в нашей истории стану я сама! — И она представила программу, разбитую на пятиминутные отрывки и растянутую на три недели в эфире. — Я уже составила приблизительный бюджет и возможные места съемок. — Она выложила на стол пачку исписанной бумаги. — И уже придумала общее название для нашей серии: «Как найти в Нью-Йорке свою судьбу». Неплохо, да? По всему городу «Одинокие и разбитые сердца» затрепещут к концу нашего шоу! Серия интервью с брачными агентами, с социологами, с одинокими женщинами и мужчинами. Плюс к тому все, что удастся раздобыть с помощью скрытых микрофонов и камер. Никто не станет на меня смотреть, если вылезу с одними голыми фактами и занудными цифрами. Нужно что-то настоящее, Хи, чтобы вынуть из них душу. К примеру: «Найдет ли Бернадетта Хонг своего мужчину? Или чувствительный белый мужчина, желающий обрести подругу, снова натянул ей нос? Включайте завтра такую-то станцию в такое-то время, и вы все узнаете!»

— И какую ты приготовила концовку? — поинтересовался Хи.

— С девицей, выходящей замуж, — а какую же еще?

— То есть с тобой самой?

— Боже упаси, Хи, ну с чего ты взял?!


— И что же он решил? — Стив отложил наполовину обглоданное ребрышко.

— Суперзвезды, потеснитесь, идет Бернадетта Хонг! — Хихикая, Берни допила шампанское. — Конечно, на деле все не так просто. Нам еще надо протащить проект через совет директоров, составить бюджет — как обычно. Я постаралась ничего не упустить, даже напомнила о том, что мы всего лишь третьеразрядная студия с дневной программой и не обзавелись ни одним инородцем — даже про погоду вещает безнадежно чистокровный белый. А если мне дадут постоянную программу, то разом убьют двух зайцев — среди их ведущих будет женщина и представитель национальных меньшинств.

— Не думаю, что кто-то из китайских предков признал бы в тебе настоящее национальное меньшинство.

— Да разве тут дело в семье? — парировала она. — Во всяком случае, не признать во мне женщину ты не сможешь!

— Самую что ни на есть настоящую. — Он пересел к Берни и потеребил ей щеку. Прикосновение было горячим, зовущим. — Все дело в китайской кухне, — заметил он, — она чрезвычайно возбуждает, заставляет хотеть китайскую женщину! — Его руки проникли под свитер и стали ласкать груди — как и все тело Берни, они были тугими и маленькими.

— Как смешно ты говоришь, Стив. Послушай, а ведь я занималась этим только с западными мужчинами. Неужели разница столь велика?

— Пойдем в кровать, и ты увидишь, — рассмеялся он. — Оставь все на столе, возьмем с собой только шампанское.

— Сделай мне только одно одолжение, Берни, — со вздохом произнес Стив, переставляя бокалы на поднос. Лицо его заметно помрачнело. — Я считаю, тебя посетила отличная идея. Действительно отличная. Единственное, о чем я прошу… не увлекайся ею всерьез.

— Всерьез!.. — удивленно воскликнула она. — У меня впервые появился реальный шанс получить свое время в эфире — и ты просишь не относиться к этому серьезно?!

— Я имею в виду матримониальную часть программы. Не пытайся заодно разыскать мужа и для себя.

— И только-то! — Она извернулась и с чувством поцеловала его в губы. Бокалы на подносе мелодично звякнули. — Ты же знаешь, что я до этого не опущусь, милый. Это же сценарий, ни больше и ни меньше. А я — профессионал. И к тому же все, что мне нужно, я желаю получить здесь, сию же минуту. Берни Хонг — последняя из раскрепощенных женщин!


Часом позже она лежала в кровати. Под кроватью подразумевался широченный матрас, брошенный прямо на деревянный пол. Стив тихонько посапывал у нее под боком, окно в потолке слабо светилось.

«Как ты только так можешь? — стонала ее мать во время редких приездов из провинции. — Жить на голом месте! Ни мебели, ни посуды. Может, по-твоему, это и есть Ист-Вилледж. А по-моему — самый что ни на есть низкопробный Ист-Сайд. Ума не приложу, что сказать про тебя в Бингхэмтоне!»

Бедная Адди Хонг: чопорная до невозможности, с вечным стаканом виски с содовой в руке, с явными следами пяти беременностей и извечной тревогой о том, соответствуют ли ее шляпка или занавески положению мужа в компании Ай-Би-Эм. Ибо если Тед Хонг занимался составлением компьютерных программ, то Адди Хонг по ним жила. Она являла собой образцовую супругу, вечно занятую каким-нибудь рукоделием и никогда не устававшую ахать по поводу того, что младшая дочь отказалась идти по ее стопам.

Берни уселась и старательно помассировала шею. Пожалуй, в ближайшие недели им со Стивом надо будет поумерить любовный пыл. Вряд ли она сможет показаться в послеполуденной программе об одиноких сердцах с этими красными пятнами. Зато когда все будет кончено, они устроят себе отличный уик-энд. К примеру, где-нибудь на Гавайях или хотя бы на Антильских островах.

Берни легонько поцеловала Стива в щеку, всем своим телом излучая удовлетворенность. Слава Богу, ей не приходится каждый вечер возвращаться в пустой дом, в пустую постель, не имея никого рядом, чтобы поделиться горестями и радостями. Слава Богу, у нее есть Стив. Она достаточно рассудительна, чтобы оценить, как ей повезло.

Действительно, нечего удивляться, что Флер с Дианой так легко ударились в панику. Мужчин определенного типа, достойных мужчин, действительно становится все меньше. Но какая бесподобная глупость — воображать, будто пара фраз, произнесенных возле алтаря, может что-то гарантировать, кроме дополнительных обязательств.

Берни любит Стива. Стив любит ее. И им ни к чему доказывать это с помощью обручальных колец! Если уж на то пошло, их отношения намного глубже и богаче, так как основаны исключительно на доброй воле.

И вообще жизнь так разнообразна, в ней столько всего увлекательного. Например, у нее, Берни, желаний хоть отбавляй: знакомство с политиками, интервью у суперзвезд, общение на короткой ноге с наделенными властью людьми. Интересная жизнь, интересная работа. Свое время в «60 минут». Или в программе «20 на 20». Или место ведущей теленовостей. Она бы хотела попасть на страницы «Светской хроники» — как интервьюируемая персона. Чтобы ее лицо напечатали на обложке «Таймс». Да мало ли что! И, конечно, в самом начале списка желаний будет успех нового сериала.

Внезапно она усмехнулась, осознав иронию ситуации. Подумать только, женщина, выбравшая одинокую жизнь, берется судить о браке! И в темноте, сгустившейся в комнате, она принялась увлеченно сочинять свое новое шоу и свою роль. Ей надо будет выглядеть этакой заправской охотницей за мужьями, но при этом ухитриться вызвать сочувствие у зрителей. Не так-то просто, но ведь это одно из ее профессиональных качеств — умение влезать в чужую шкуру! Ей придется «страдать от одиночества». Зажмурившись, она представила на своем месте другую женщину: консервативную; скованную, верящую в традиции и желающую обрести эмоциональный комфорт в браке. Роль оказалась совершенно незнакомой. Берни попыталась вообразить себя замужем за Стивом.

Ничего себе.

Конечно, этого никогда не случится. Но ведь можно просто представить себя женщиной иного типа, которая ценит все это. Она не удержалась и представила реакцию Стива: «Женись на мне!» — «Или что?» — «Или все!» — вот и весь воображаемый диалог. Может, Стив поднимет ее на смех? Или уйдет? Или поддастся на уговоры? А может, он увидит в ней совсем иного человека? Вторую Линду Годвин?

От этой мысли стало неуютно. Конечно, Стив любит ее. Именно ее, Бернадетту Хонг, со всеми выкрутасами. («Я от тебя без ума!» — вот что он прошептал, прежде чем заснуть.)

Да и к тому же это все отвлеченные рассуждения, связанные с новым шоу. Она и не думала говорить с ним о браке. И все же… Что, если рискнуть, просто чтобы дать повод поспорить и, может быть, доказать свою любовь? Взовьется ли он от гнева? Ей стало неуютно от ощущения того, что для Стива холостяцкая свобода дороже, нежели отношения с ней, с Берни.

— Глупость! — громко произнесла она. Рядом в унисон всхрапнул Стив. Действительно, что за глупость! Ее надо поскорее выкинуть из головы. Сию же минуту.

Берни выскочила из постели. На кухне стояли остатки от обеда. Она принялась рыться в бумажных пакетах, откусывая понемножку то от одного, то от другого. Хоть и холодная, но все же еда. И пусть все без конца поносят пластиковые тарелки — зато они позволяют не тратить время на мытье посуды. На полке, словно близнецы, уютно пристроились два пирожных с предсказаниями, завернутых в вощеную бумагу. Берни разломила одно из них и заглянула в выпавшую на ладонь бумажку.

— Вы встретите прекрасного незнакомца, — прочла она.


Глава 4


Красновато светившаяся панель автоответчика, стоявшего у Дианы в гостиной, словно что-то обещала. Она нажала кнопку. Ее приглашают в театр? На вечеринку? Ей позвонил кто-то новый, неотразимый? Однако единственным посланием было сообщение о том, что ее расписание на «рабочую неделю» исчерпано. Эта новость сопровождалась тремя безымянными звонками. Наверное, кто-то ошибся номером.

Диана включила свет, и комната наполнилась ярким сиянием. Просторно, элегантно, с жестко выдержанной цветовой гаммой белого, лилового и серого тонов. В интерьер хорошо вписывались и японские гравюры, и берберийские ковры, и букет ирисов, еженедельно доставляемый торговцем цветами с Шестьдесят пятой улицы. В некоторые моменты — например, такой, как сейчас, — Диане начинало казаться, что эта обстановка выглядит чересчур аскетично, но все гости в один голос уверяли, что дизайнер превзошел сам себя, создав атмосферу, идеально соответствующую ее элитарному положению в нью-йоркских деловых кругах. Что ж, возможно, они и правы, особенно если вспомнить то, во сколько это обошлось.

Отделанные ониксом часы на баре показывали двадцать минут одиннадцатого. Очередной вечер коту под хвост, растворенный в лабиринте бесконечной тяжбы «Симплекс системс» против «Харриган ойл», или — как иногда в минуты отчаяния называла ее Диана — «Сквалыги» против «Сквалыг». Битва была затяжной, кровавой и безжалостной — две мощнейшие команды юристов ожесточенно дрались за каждую пядь, пользуясь всеми допускаемыми законом способами. Обе фирмы были намерены вести «войну до победного конца». И те, и другие действовали под девизом «пленных не брать».

Клиенты Дианы, «Симплекс», выиграли первый раунд, «Харриган» взял реванш во втором. «Симплекс» тут же восстановил свое превосходство, в ответ «Харриган» подал на апелляцию. И вот теперь обе армии готовились к очередной схватке, которая должна была состояться в федеральном суде. Эта тяжба была раем для правоведов и адом для простых смертных, она поглощала практически все ее время и силы.

Диана приоткрыла свой брифкейс, окинула взглядом содержимое и с отвращением захлопнула опять. Нынче вечером у нее не хватало духу усесться за работу. То, что сообщила Берни, решительно выбило ее из колеи. Никогда не выйти замуж. Это звучит как пожизненный приговор. Нет, хуже. Как смертный приговор!


— Байрон, — обратилась она как-то раз к своему ближайшему коллеге, с которым вместе просматривала очередную пачку документов, — ты не считаешь меня женщиной, не способной выйти замуж?

— Как понимать твой вопрос?

— Как откровенный. Похоже, мне так и не удастся встретить кого-нибудь подходящего.

Байрон был одним из немногих представителей мужской половины человечества, с которым она отваживалась обсуждать свои сердечные дела — или, скорее, их отсутствие, как, например, в данный момент.

Диана вообще была не из тех, кто любит откровенничать, а особенно с мужчинами, не говоря уже об абсолютной неспособности делиться с кем-то интимными деталями. Многие считали ее гордой и замкнутой, на самом деле Диана Саммерфильд была чрезвычайно ранима. Байрон являлся исключением из правила. Во-первых, они вместе начинали работать в этой фирме. Во-вторых, происхождение: он из Виргинии, она из Бостона, оба выходцы из привилегированных семейств. В-третьих, в их отношениях исключались какие-либо оттенки сексуальности. Байрон Элкингтон был голубым.

Поначалу он пытался это скрывать, так как был новичком в фирме и боялся, что солидным людям из «Слайтер Блэйни» это не понравится. Но шила в мешке не утаишь — поползли слухи, что он путается то с грузчиками в порту, то с хористами в театре. Однажды утром он заявился на службу весь в синяках, с перебитым носом.

— Грубая игра, — пояснил он перепуганной Диане.

— В один прекрасный день тебя прикончат, — воскликнула она, — если будешь жить по-прежнему!

— Чего стоит жизнь без риска, а? — кратко парировал Байрон, демонстрируя полную непоколебимость.

Однако вскоре он познакомился с каким-то молодым банкиром, в паре с которым принялся устраивать свой дом.

Фирма примирилась с Байроном, но не с его связью с Джимом. Было достигнуто неписаное, но скрупулезно соблюдаемое соглашение, что приличия должны быть соблюдены. Байрону это давалось без особого труда. С его аристократической внешностью и манерами он выглядел чрезвычайно представительно, и в тех случаях, когда Диане требовался эскорт, нельзя было найти лучшего кандидата. Байрон был самым близким другом Дианы — после Флер.

— Подходящего? — задумчиво переспросил он. — Это звучит как-то размыто. Прежде ты сама должна определить, что подразумеваешь под этим понятием.

Диана задумалась. Что значит «подходящий»? Ну, прежде всего, безусловно, он должен быть умен.

— Ты ведь знаешь, я на дух не выношу дураков, — сказала она. — Да, он должен преуспевать в своей профессии. Мне бы хотелось смотреть на него как на партнера, Байрон. Ну, чтобы он по крайней мере был не ниже моего профессионального уровня… и был энергичен и деятелен. Ну, кто-то такой, кто вызывал бы у меня уважение и привлекал меня.

— И только-то? — ехидно спросил Байрон.

— Нет, еще кое-что. — Диана смущенно хихикнула. — Я желаю, чтобы этот бесподобный король из королей безумно меня любил! Чтобы он сумел разглядеть под алмазно твердой оболочкой неуязвимого правоведа нежное сердце, — закончила она с шутливой гримасой, чтобы, не дай Бог, Байрон не догадался, насколько близки к истине ее слова. — Ну как, такое возможно?

— Вполне, — отвечал Байрон. — На самом деле я уже присмотрел для тебя похожего малого. — И он назвал одного из адвокатов команды «Харригана».

Диана в течение нескольких месяцев воображала себя влюбленной в Билла Шэннона. При каждом удобном случае она лезла из кожи вон, умоляя про себя: «Да обрати же на меня внимание! Я такая умная, такая образованная!» И вот, застав его однажды в одиночестве в его кабинете, она услышала:

— А вы жестокая штучка! — Билл произнес это с милой улыбкой, в которой сквозил лишь профессиональный интерес, и ни капли секса.

— Забудь о нем, — бросила она сейчас Байрону. — Я жалею, что вообще завела об этом речь.

Но позже она поинтересовалась у своего босса:

— Фрэнк, как ты думаешь, я жестокая? Только отвечай честно!

Фрэнк внимательно окинул взглядом всю ее с головы до ног, не упустив ни высокого лба, ни пронзительных голубых глаз, ни статной фигуры — пять футов девять дюймов, — и ответил:

— Жестокая? И ты еще спрашиваешь! Черт побери, да ты самая беспощадная во всей моей адвокатской команде! — И, похлопав по плечу, добавил: — Продолжай в том же духе!

Диана отправилась домой, совершенно уничтоженная.


Да никакая она не жестокая — по крайней мере в личной жизни. В душе ее жили те же желания, что и у любой другой женщины: иметь любимого мужа, заботиться о детях. Не так уж и много?

Нет, только не жестокая, твердила Диана про себя, устроившись на диване в гостиной. Ведь если бы она была жестокой, беспринципной особой, то тогда, семь лет назад, она не постеснялась бы всеми правдами и неправдами завладеть Лео Фрэнклендом.

Все верно, женатые профессора не имеют права сеять хаос в нежных душах своих студентов. Вряд ли можно назвать этичной попытку затащить в постель особу, по возрасту годящуюся ему в дочери, это скажет вам кто угодно. Однако Диана и не подумала сопротивляться, а после проявила полную беспомощность, глядя, как мужик ускользнул у нее между пальцев. И по сей день она вспоминала о Лео с любовью и тоской. Он навсегда остался «тем, кто нас покидает», героем ее грез.

И конечно, с годами ее преклонение стало намного сильнее того, что испытывали к нему остальные студентки факультета. И физически, и интеллектуально он высился над толпой — арбитр, всегда готовый дать совет, мыслитель, на которого всегда можно сослаться, безоговорочный авторитет в делах больших и малых. И это стало проклятием для Дианы — она по-прежнему продолжала мерить по его образу и подобию остальных мужчин.

Теперь ей казалось, что надо было тогда же родить от него ребенка — пусть даже вне брака, пусть даже против воли самого Лео. Она не осталась бы одна, и к черту приличия. Но ей не хватило — чего? Отваги? Силы духа? Или она испугалась того, что скажут родители? А ведь не растеряйся она — у нее была бы теперь маленькая частичка Лео, существо, о котором она бы заботилась и которое было бы утешением в несчастной любви.

Вот хоть и сегодня. Ей не пришлось бы возвращаться вечером в необитаемую квартиру со стерильно вылизанной обстановкой. Этому ребенку (почему-то ей казалось, что родился бы обязательно мальчик) было бы сейчас уже семь лет, он был бы забавным любопытным малышом. И встречал бы ее у дверей, и сиял от счастья, и в квартире царил бы дивный беспорядок, а вместо удушающей тишины — веселый смех. Гладкие стены застыли в своей неподвижности. В такие вечера, как этот, Диана готова была взвыть от одиночества, но она не позволяла себе этого — Саммерфильды никогда не были плаксами.

Неизвестно, как долго она лежала вот так, окутанная полной тишиной, пока слух не уловил некий еле слышный, но надоедливый повторяющийся звук. Кап. Кап. Кап. Она встала и проверила кухню, потом ванную. Ну вот, пожалуйста. Кап. Кап. Кап. Чуть медленнее, чем бьется сердце.

Она приоткрыла кран и завинтила его поплотнее, но течь возобновилась буквально через минуту. И без специальных инструментов с нею не справиться. Кап. Кап. Кап.

Диана разъярилась. Черт побери, ведь она платит за эту квартиру почти три тысячи баксов в месяц — не так уж мало! И неужели за свои кровные она не может получить исправно действующий туалет?! Совершенно очевидно, что она не в состоянии будет вытерпеть эту китайскую пытку водой до утра. Рехнется к рассвету, это точно. Подстегиваемая гневом, Диана поспешила к интеркому и потребовала у консьержа прислать слесаря.

— Мне дела нет до того, который час! — Ее голос эхом отдавался в гулкой комнате. — Я плачу за круглосуточное обслуживание, и я его получу! Пришлите кого-нибудь сию же минуту!!!

— Возможно, вам придется подождать. В здании пятьсот квартир, и слесарь может находиться где угодно.

— Меня не интересуют ваши статистические изыски! Меня интересует слесарь! — В ее голосе послышались истерические нотки. — Разыщите его!

Только отключив интерком, Диана вспомнила о некоторых правилах приличия.

— Спасибо, — пробормотала она в пустоту, уже сожалея о том, что сорвала гнев на консьерже. Он ведь ни в чем не виноват.

Тянулись бесконечные минуты. Звук падающих капель стал невыносим. Диана вспомнила о стереоустановке. Моцарт сможет это заглушить. «Ах, Моцарт! — подумала она, погрузившись в музыку. — Ты спас мне жизнь!» Неисправные туалеты, адвокатская казуистика, даже мрачные предсказания Берни — все смыло волнами музыки. Диана расслабилась.

И тут позвонили в дверь. Диана едва расслышала звонок, полусонная, она уже забыла о своем вызове.

— Какого черта… — бормотала она, плетясь к двери. — Что вам нужно?

В глазок она разглядела человека в рабочей рубашке и джинсах. На миг приняла его за официанта, которого за ленчем охмуряла Флер. Тот же возраст. То же сложение. Но с какой стати он явился сюда? В ее голове зароились страхи и подозрения — в Нью-Йорке случается всякое!

— Это я, — сказал человек, — дежурный слесарь. — Бесхитростный взгляд голубых глаз, сумка с инструментами, улыбка… Нет, это не сексуальный маньяк и не завзятый убийца — просто слесарь, явившийся по вызову.

— Да, отлично, — пробормотала Диана, открывая дверь. — Входите. Вы не очень-то торопились, молодой человек.

Не говоря больше ни слова, она провела его в ванную и показала неисправный кран, предоставив разбираться самому. Через приоткрытую дверь она слышала, как он возится, позвякивая инструментами, с чувством насвистывая в такт музыке. А под конец даже запел мягким баритоном. Но вот раздалось победное журчание воды. Он вышел из ванной:

— Теперь все в порядке, мисс. Прошу прощения за задержку. — Диана уловила, что он говорит с каким-то акцентом, но это было характерно почти для всего обслуживающего персонала.

— Большое спасибо, — кивнула она, сожалея об оказанном ранее неласковом приеме. И с чего это ее так понесло? Хотела дать чаевые, но передумала: в конце концов он всего-навсего выполнил свои обязанности.

При ближайшем рассмотрении она не заметила никакого сходства с малым из кафе «Карнак», кроме разве что коренастой фигуры. Пожалуй, ему было чуть больше двадцати: свежее лицо, мускулистая шея, по-славянски широкие скулы, сильные, умелые руки. Как говорится, от него шел здоровый дух, как от юного крестьянина.

Диане показалось, что следует сказать что-то в благодарность — тем паче что он выжидательно задержался посреди комнаты. Однако, несмотря на профессиональную изощренность в правоведческой дискуссии, Диана оставалась на удивление беспомощной при необходимости общаться с незнакомцами. И уж особенно — с простым людом. Она попросту не знала, с чего начать.

— Я вижу, вам нравится Моцарт, — выпалила она и тут же виновато покраснела. В ее голосе явно прозвучало удивление, граничащее с недоверием. Наверное, это выглядит высокомерно до ужаса. Однако юноша и не подумал обижаться:

— А разве можно его не любить?

— Да уж конечно! — Он окончательно сбил ее с толку.

— К тому же, — продолжал он, — я вырос в компании Моцарта, Гайдна и прочих. Мой отец работает в Израильской филармонии.

— О, я не хотела вас обидеть, — с облегчением выдохнула Диана. Оказывается, он не такой уж простолюдин. — Наверное, вы студент?

Да, отвечал он. Год назад окончил университет в Израиле, а теперь учится в Колумбийском университете, так как всегда хотел повидать Америку. А работа позволяет бесплатно жить в отличной квартире в приличном районе и продолжать учебу.

«Ну конечно. — Диана радостно закивала. — Как все просто. Этот милый юноша подрабатывает и учится в колледже — точно так же, как делала Флер, учась у Смита. И он, несомненно, имеет немалые амбиции».

— Пожалуйста, примите мои извинения, — промолвила она.

— За что? — недоуменно нахмурился он.

— За то, что по ошибке приняла вас за водопроводчика, — покраснела она. «Подумать только, чуть не сунула ему чаевые!..»

— Да ведь я и есть водопроводчик. Слесарь-ремонтник. Как это вы говорите?.. — Он почесал подбородок. — Ах да! Мастер на все руки. — Он вдруг снова стал похож на крестьянина.

— Ну, — отвечала Диана, — тогда позвольте поздравить вас с тем, как успешно вы управляетесь с идиомами. Ваш английский просто превосходен.

— Так же, как и виртуозное владение разводным ключом, — отвечал он. — Если опять понадобится что-то сделать среди ночи, позвените и попросите прислать Аврама. Аврама Гиттельсона.

Диана недоуменно уставилась на него. Не содержало ли последнее предложение двойной смысл? Если так, то это свинство. Но прежде чем она успела прийти к какому-нибудь выводу, зуммер призвал его явиться в какую-то другую квартиру. И на сем он исчез, со стуком захлопнув дверь.

Диана выключила музыку. Надо же, именно «Женитьба Фигаро»! От этой темы просто некуда деться. К тому же теперь, когда течь в ванной устранили, атмосфера стала еще более мертвящей. Хуже, чем в склепе. И в тот же миг она снова стала терзаться отчаянием.

Диана хотела было позвонить Байрону, который жил всего в паре кварталов отсюда, и напроситься к нему на выпивку. Но уже слишком поздно, а ведь Байрон если и не женатый, то по крайней мере домашний человек. Судя по всему, они с Джимом уже ложатся спать.

Или позвонить Бренту Уилсону — если он свободен, они могли бы провести часок-другой в постели. Однако ей не слишком-то нравился Брент с его повадками обитателя Уолл-стрит и почерпнутыми из «Камасутры» приемами. Заниматься с ним любовью было не намного приятнее, чем пользоваться современным ватерклозетом. При встречах он всегда называл ее «бэби» — скорее всего потому, что не в состоянии вспомнить ее имени.

Нет, ей не нужен ни Брент, ни любой другой из случайных любовников, не оставивших в ее жизни ни малейшего следа. Ей нужно больше, чем механическое соитие. Ей нужны тепло, любовь, определенность. Она желала встретить нового Лео — только свободного. Она желала — да, никаких сомнений — добежать первой до финиша, обозначенного Розмари. Диана поклялась, что завтра же утром приступит к охоте по всем правилам.

С чувством некоторого облегчения Диана переоделась в купальник, накинула халат и поднялась на лифте на крышу, где был устроен бассейн. Полчаса плавательных упражнений принесли ощущение здоровой усталости. Она вернулась домой, готовая отправиться в постель.

Первое, что ей бросилось в глаза с порога, — влажное пятно посреди ковра. Стало быть, этот еврей оставил в ее доме свой след. Удивительно, как он вообще ничего не поломал.


Глава 5


Была уже почти полночь, когда Алекс Маршалл, усталый, но довольный долгим трудовым днем, возвращался — домой. Он постарался производить как можно меньше шума. Вот уже в который раз он не успевает попрощаться на ночь с Крисом. В гостиной перед телевизором дремала его жена. Один лишь Шелби, чуткий спаниель, заметил его появление.

— Заткнись! — шикнул на него Алекс, но этого было достаточно, чтобы разбудить Розмари.

— А, ты приехал! — пробормотала она.

— Совершенно очевидно, — отвечал Алекс, мимоходом чмокнув ее в щеку. — Ужасный день.

— Ты хоть обедал сегодня, милый?

— Заскочил по дороге в «Марс-бар».

— «Марс-бар»! — Розмари окончательно проснулась. — Разве там смогут как следует накормить гиганта отечественной индустрии! Пойдем на кухню, я поищу для тебя что-нибудь посущественнее. — Розмари сохранила свойственное южанам почтение к добротной пище и привычку усаживаться за стол всем семейством. Если ее что-то и не устраивало в Алексе — только частое отсутствие дома во время обеда.

Алекс, налив себе виски, последовал за ней на кухню. Это помещение, светлое и уютное даже посреди ночи, никогда не переставало радовать его. Здесь ощущался дух старой доброй французской фермы, на которой есть на что полюбоваться и чем подкрепиться. Как, к примеру, написали в «Коннектикут лайф»: изысканное сочетание современных удобств со старинным антуражем. Розмари поставила разогреваться пирог. Воздух наполнился ароматом провансальских трав.

— Ты уже третий раз опаздываешь на этой неделе, — упрекнула она, ставя его прибор на дубовый стол.

— Знаю.

— А ведь сегодня только среда!

— Знаю.

— В один прекрасный день явишься домой и обнаружишь, что тебя не узнает собственный сын. Он спросит: «Кто этот чужой дядя?»

— Перестань, Розмари!

— Не понимаю, — вздохнула она, принимаясь резать колбасу. — Мы промучились не один год, стараясь завести ребенка, и вот теперь, когда он родился, тебя никогда не бывает дома, чтобы хотя бы пожелать ему спокойной ночи!

— Извини, — флегматично отвечал Алекс, — я постараюсь искупить свою вину перед вами в этот уик-энд.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— В конце концов, я не хочу, чтобы мой единственный незаменимый муж превратился в трудоголика.

Алекс что-то проворчал. Эта занудная перепалка повторялась практически каждый вечер.

— Готово! — Розмари поставила перед мужем полную тарелку и присела напротив, удовлетворенно наблюдая, как он ест. — Ты выглядишь таким усталым, милый, — посочувствовала она.

— Как собака. — Помолчав какое-то время, он спросил: — А это что такое? — На его вилке красовался аппетитно обжаренный кусочек.

— Гусиная печенка. Мы пробовали такую прошлым летом в Тулузе, помнишь, в Чез-Луи? Лучше расскажи, как прошел день.

Насытившийся Алекс отложил в сторону вилку. Обведенные темными кругами глаза слегка оживились. Он позволил себе лукаво улыбнуться каким-то воспоминаниям.

— Сегодня нам подбросили большой заказ, который нужно было срочно отпечатать, и мне лично пришлось за этим присмотреть.

Да, у единственного вице-президента фирмы «Левиафан» были все основания быть довольным собой. Десять лет назад, когда его сокурсники по «Высшей школе бизнеса» еще корпели над кипами бумаг на третьесортных должностях, Алекс улучил возможность делать деньги на деловой печати для финансовых кругов. «Левиафан» стал третьим по величине подобным заведением на всю страну, специализируясь на печати деловых бумаг, внутрибанковских разработок, отчетов компаний и фирм. Кроме быстрой и качественной работы, фирма гарантировала своим клиентам, которыми являлось большинство крупнейших банков и адвокатских корпораций, соблюдение полнейшей секретности. Во внешний мир не должно было просочиться ни слова из содержания размножаемых «Левиафаном» бумаг. Любое нарушение этого правила могло оказаться роковым. Подчас даже сами наборщики не могли догадаться, что за материалы и для кого они печатают. Для пущей надежности документы обычно кодировались, а компании и фирмы упоминались под вымышленными названиями. Во время процесса набора и печати присутствовали наблюдатели от заинтересованной фирмы, дабы предотвратить утечку информации.

Но ведь и Алекс Маршалл не зря протирал штаны в «Высшей школе бизнеса». Он отлично разбирался в деловом мире, следил за рынком и мог угадать, какую фирму представляет тот или иной клиент. И иногда, уловив пару-другую случайно вырвавшихся слов, успевал купить те акции, которые должны были подняться в цене.

Он понимал, что его действия весьма сомнительны с точки зрения закона. Его могло оправдать лишь то, что он не был адвокатом и не давал профессиональной клятвы. Таким образом, его вряд ли смогут обвинить в чем-то определенном. Однако, чтобы подстраховаться, он приобретал ценные бумаги на имя жены, надеясь, что на это никто не станет обращать внимание. Ведь в любом случае подобного рода деятельность вряд ли заслужит одобрение службы безопасности «Левиафана». Себя же он утешал тем, что играет по мелочам, а не поступает совсем уж по-свински, как те парни с Уолл-стрит, которые на его месте давно бы уже нажили миллионы. Так или иначе, приятно сознавать, что он сумел сделать кое-что для своей семьи, кое-что, позволившее придать их жизни некоторый шик. Да и к тому же надо быть полным дураком, чтобы упустить удачу, которая сама плывет в руки. Как, например, нынче вечером.

— А знаешь, — задумчиво почесал он подбородок, — похоже, что СПИД открывает отличные возможности для выгодных вложений.

— Неужели? — откликнулась Розмари. — Какой ужас! Хочешь еще кусочек пирога?

— Да, конечно.

— С ложечкой крема?

Алекс кивнул, занятый своими мыслями.

— Я чуть не высек себя за то, что не вложил до сих пор деньги в рынок презервативов. Это же теперь золотое дно! Ну и ладно, что прошло — то прошло. Но эта новая компания — Господь свидетель, они не дураки! Вот послушай, Розмари…

— Наверное, надо будет отложить кусочек на ленч Крису — ему понравится, — сосредоточенно пробормотала она, нарезая пирог.

— Это будет банк крови, — продолжал Алекс, — только не совсем обычный. Ты ведь знаешь, как все боятся, что при переливании крови могут занести вирус СПИДа, правда? Теперь весь наш донорский бизнес летит вверх тормашками. Ну вот, а они придумали…

— А может быть, ему лучше дать лишнее яблоко? — Она поколебалась и добавила: — Пирог наверняка превратится в кашу.

— Так вот, я хочу сказать, что они придумали брать у желающих кровь, пока они еще здоровы, и хранить под их именем. Чтобы использовать только для них же. Тебе, к примеру, надо будет два-три раза в год сдавать кровь, чтобы обеспечить достаточный запас.

— А тогда, — продолжала Розмари, до блеска полируя золотистое яблоко и укладывая его в разрисованную медвежатами детскую корзиночку для ленча, — Крис получит свой пирог, когда вернется домой…

— Таким образом, — бубнил Алекс, — если позже понадобится делать операцию или переливание крови, у тебя будет возможность получить назад свою собственную…

— …и к тому же с чудесным кремом. Прелестно, не так ли?

— Да ты хоть слово уловила из того, что я говорил?! — взорвался Алекс.

— Уловила, уловила! — резко обернулась она. Раз и навсегда Розмари решила, что СПИД не может быть темой для разговора в приличном доме. — Просто мне кажется, что не стоит говорить о подобных вещах за обедом.

— Да ведь это не ты, а я обедаю, — возразил Алекс. — Мне казалось, что тебя это может заинтересовать. Дело в том, душа моя, что компания вот-вот объявит о своих начинаниях, и я хочу подгадать нужный момент. Их акции могут подлететь один к десяти, а то и больше. Если не возражаешь, завтра звякну своему брокеру.

— Как хочешь, Алекс, — поспешно согласилась она, желая покончить с этой темой. — Ведь ты у нас финансовый гений.

Алекс недовольно нахмурился. Уж не издевается ли она над ним? Нет, это совершенно не в стиле Розмари. И к тому же он действительно их финансовый гений. Еще подростком Алекс дал себе клятву сколотить миллион баксов до того, как ему стукнет сорок. Конечно, в данное время миллион уже не бог весть какое богатство, но зато он накопит его на несколько лет раньше.

— Ну, а ты что поделывала сегодня, малышка? — Он выбрался из-за стола и направился в спальню.

Готовясь ко сну, Розмари болтала не переставая. И про ленч с подругами, и про соревнование — или как там это назвать, — и про то, как Крису нравится в детском саду. Алекс слушал вполуха.

— …и эти плетеные стулья, которые я приметила у Блумингдейлов. По-моему, они будут отлично смотреться на нашей лужайке.

— Если тебе нужен плетеный стул, пойди да купи его, — отвечал Алекс, стягивая трусы и швыряя их в сторону корзины с бельем. Розмари на миг замолкла, а потом добавила:

— Четыре стула, Алекс. Нам нужны четыре стула, чтобы можно было поставить их в летней столовой. Они отлично сделаны, милый, и совсем не дорогие. У Пьера Дюкса точно такие же стоят на шестьдесят долларов больше. Изрядная разница.

— Как жаль, что у Смита вам не давали награды за самую дешевую покупку, — засмеялся Алекс Маршалл. — Ты бы наверняка стала первой в классе. Ладно, покупай свои плетеные стулья, если они сделают тебя счастливой. — Зевая, он повалился на постель. — Разбуди меня завтра в шесть, милая!

— В шесть! — всполошилась Розмари. — Почему так рано?

— Ну, видишь ли, — начал Алекс свои разъяснения. В семь тридцать у него деловой завтрак в «Карлтоне». Компания «Делмо» подумывает о том, чтобы закрыть свои счета. А банк «Америкен Лито» торопится скупить их собственность. Черт его знает, что случилось с этими ребятами из «Делмо» — «Америкен» заставляет их продавать все за бесценок…

Он только начал возбуждаться, чувствуя, как кровь быстрее побежала по жилам, когда понял, что Розмари успела заснуть. От этого он разгорячился еще сильнее. Проклятие, ему завтра придется изрядно попотеть с этим «Америкен Лито», и он имеет право на физический комфорт!

— Розмари! — Он положил руку на горячую пышную грудь.

Она что-то сонно пробурчала и отвернулась к стенке.

«Я ей надоел!» — раздраженно подумал Алекс.

Проклятие! Каждый Божий день он выворачивается наизнанку перед компанией, чтобы платить за всю эту роскошь. Плавательный бассейн. Развеселые каникулы на престижных курортах. Плетеные стулья!.. Он надсаживается на работе, чтобы купить плетеные стулья, но стоит заговорить про бизнес — и ей, видите ли, надоело!

Сон окончательно улетучился. Алекс выскочил из постели и отправился чистить зубы, а потом стал разглядывать себя в зеркале. Волосы на макушке явно поредели — совсем как у его отца, который облысел примерно к сорока годам, и Розмари не устает об этом напоминать. И всякий раз портит ему настроение. Он скоро вообще подохнет на этой работе.


Глава 6


— Итак? — осведомилась Розмари за очередным ленчем в кафе «Карнак». — Мы готовы заслушать предварительные отчеты?

— Мне было некогда, — смущенно пробормотала Диана.

— Некогда было заниматься тем, чем надо, вместо того, чтобы заниматься тем, чем не надо, — это я могу сказать точно. В следующий раз, дорогая, потрудись предоставить позитивные данные. Имена, даты, встречи. Флер?

— Ну, я хотела было закрутить что-то с тем аппетитным малышом Расти, помнишь? Но до меня дошли слухи, что он оставил многообещающую карьеру официанта ради сомнительного успеха на бродвейской сцене. — Она мрачно вздохнула, ерзая на стуле. — Боюсь, он утрачен навсегда. Как раз в тот момент, когда я была готова.

— Расти — несерьезный вариант, не пудри нам мозги, — одернула Розмари. — И вообще, по-моему, у тебя на поводке должно быть множество мужчин.

— Водить на поводке — одно, а накинуть петлю на шею — совсем другое, — отрезала Флер. — Ты что, решила поиграть в допрос? Прямо испанская инквизиция!

— Девочки, я же просто хотела вас немного подзадорить, — пошла на попятный Розмари. — Не надо на меня набрасываться!

— Извини, — внезапно улыбнулась Флер. — На самом деле я завязала отношения, крайне многообещающие в будущем.

— Ого! — отозвалась Розмари. — Кто-то новенький?

— Совершенно новенький. Я пока не могу посвятить вас в подробности — все еще слишком неопределенно. Но поверь, Розмари, я постараюсь изо всех сил. И если удастся довести дело до конца — ты первая об этом узнаешь.

— Ну что ж, очень мило с твоей стороны, — отвечала Розмари. — По крайней мере хоть ты не сидишь сложа руки. А я, хоть и стала мамашей-домоседкой, все же постаралась представить, что бы предприняла, окажись на вашем месте. И знаете, оказывается, «Нью-Йорк мэгэзин» печатает целыми страницами объявления, из которых по крайней мере половина кажется приемлемой. «Красивый, образованный, богатый…» — и, конечно, настроенный крайне серьезно. Чересчур хорошо для того, чтобы быть правдой.

— Воистину, — засмеялась Берни. Она провела неделю, подбирая участников для шоу, и вдоволь насмотрелась на холостяков. — Хотя с другой стороны — смотря как к этому относиться. Ведь на самом деле большинство парней действительно неплохие люди, а попадаются и симпатяги. Все зависит от ваших собственных запросов. У меня сложилось мнение, что любая из вас могла бы разыскать себе мужа среди моих персонажей, но лишь в том случае, если вы его действительно желаете найти. Чего, конечно, не скажешь обо мне. А выбор был весьма богатым, вы уж поверьте, ведь пришлось проверить не один десяток объявлений.

Обычно сценарий был таков: назначалась встреча где-нибудь в общественном заведении. Надо высматривать человека в зеленом свитере или, к примеру, с вандейковской бородкой. Берни появлялась с небольшим опозданием, издали изучала объект и решала, стоит иметь с ним дело или нет. Один тип, к примеру, прикатил на машине, разукрашенной воздушными шарами и пустыми консервными банками, с лозунгом «Недавно разведенный». Вообще-то Берни предпочитала выбирать для встреч открытые места. Тогда можно беспрепятственно скрыться, если уже за версту видно, что объект «не в себе». Но если внешность внушала доверие, она вступала в контакт. Обычно приходилось выслушивать истории жизни, которые, по ее заверениям, во многом повторялись.

— И что же, все они оказались красивыми, серьезными, интеллигентными и богатыми? — поинтересовалась Диана.

— Когда как. Главное — уметь правильно читать между строк. Ведь брачные объявления пишутся как бы особым кодом. К примеру, если сказано, что ему сорок, — читай пятьдесят. Если сказано пятьдесят — клади за шестой десяток. А если он описывает себя как «зрелого» — стало быть, лет через десять откинет коньки. Как только разберешься, что именно кроется в объявлении, можно более или менее наверняка найти нужного клиента.

Берни даже составила словарик и тут же зачитала его подругам:

«Любвеобильный — сексуально озабоченный.

Красивый — имеет два глаза, нос и рот.

Художественная натура — вообразил, что мог бы стать голубым, а ты ему поможешь доказать обратное.

Богатый — сам заплатит за кофе.

Образованный — вообразил о себе бог весть что.

Любит литературу — застенчив до обморока.

Общительный — заговорит тебя до смерти.

Уравновешенный — бухгалтер, дантист и тому подобное.

Чувствительный — значит, недавно развелся и еще переживает.

Энергичный — наглец.

Земная натура — толстяк.

Большое чувство юмора — толстяк и наглец одновременно».

— Что-то у меня не создается впечатления, что здесь действительно есть из чего выбирать, — нахмурилась Розмари.

— Я слегка драматизирую, — призналась Берни. — Ведь это, как правило, и впрямь неплохие парни. Только одинокие. И немного наглые, — добавила она.

— Ну, что до меня, — заметила Диана, — то лучше застрелиться, чем писать такие объявления или же знакомиться с их помощью. Боже мой, — она брезгливо передернула плечами, — это просто унизительно. Словно выйти на улицу с протянутой рукой.

— А сложа руки сидеть лучше? — напомнила Розмари. — Они сами не кинутся к тебе в объятия! Как насчет баров для одиноких или дискотек? Ну же, Ди, побольше жизни!

— Ни за что, — с гримасой отвращения отрезала Диана.

— Неправда, ты сможешь, — возразила Берни. — Как и любая на твоем месте.

— Я знаю себя, Берни. Я теряюсь в подобных ситуациях. Я не в состоянии общаться с незнакомыми людьми, заводить с ними разговоры. И никто никогда не пытается говорить со мной. Увы, я не из общительных.

— Нет, ты вовсе не такая трусиха, — возразила Розмари. — Подумать только, ты когда-то была заводилой в наших дебатах в колледже! И к тому же, насколько я понимаю, адвокаты только и делают что болтают без конца и спорят, спорят, спорят…

— В зале суда она просто динамит, — подхватила Флер, — я однажды видела ее в деле.

— Это же совсем другое дело! — воскликнула Диана. — И вообще, хватит меня терзать. Дело тут вовсе не в трусости. Тут, если хотите, дело… в чувстве собственного достоинства. На службе я имею дело с фактами, законом и различными идеями — все это достаточно обезличенные порождения человеческого разума, совершенно не имеющие ничего общего с размещением своего имени в аукционной книге, а тем паче — с умением загнать в угол какого-нибудь парня, чтобы заставить познакомиться с собой. Господи! Все равно что повесить на спину доску: «Одинокая женщина ищет партнера».

— Но ведь и мужчины бывают одинокими, — начала было Розмари, но ее перебила Берни.

— Нет, нет, — замахала она руками, — я поняла. Диана не из тех, кто шляется по барам. Ты крайне избирательна, Ди, и такой и останешься навсегда. Я всегда чувствовала!

— Ну спасибо, — смущенно отвечала Диана. — По-твоему выходит, что я просто-напросто жуткий сноб. Нет, дело в том, что знакомиться подобным образом — по объявлению, в барах или еще где-то — все равно что заниматься куплей-продажей самой себя. У меня такое чувство, что если мужчина настолько отчаялся, что ищет женщину подобными способами, он скорее всего неудачник. И скорее всего будет думать то же про меня. Да что же я, подержанный товар, что ли?

— Понятно, — отвечала Берни. — Ты — сама Диана Саммерфильд из Бостона, и достойны тебя лишь лучшие из лучших. Но тем не менее ты хотела бы познакомиться с мужчиной, не так ли?

— С приятным мужчиной!

— Отлично. Не далее как в субботу я собираюсь на тусовку, именуемую Профессиональным форумом. Под этим названием скрывается — только не морщи нос, Диана, — сборище одиночек. Но вход будет стоить сорок баксов, и к тому же надо предъявить доказательства, что ты преуспевающий бизнесмен. Идея в том, чтобы желающие могли встретить одиноких людей своего класса, окончивших колледж, и не потерять лицо. Я слыхала, там будет куча докторов, банкиров…

— Она пойдет! — выпалила Флер и, прежде чем Диана успела возразить, затараторила: — Она пойдет и будет выглядеть там совершенно потрясно! Диана, в десять часов в субботу я буду у тебя. Мы отправимся к Бергдорфу, к Бенделю, я закажу место у своего парикмахера. Марко выделывает черт-те что с любыми волосами. И не вздумай возражать. Просто положись на меня. Я позабочусь о том, чтобы от одного твоего вида все присутствующие были в шоке.

— Но… но…

Но последнее слово осталось за Флер:

— В десять часов, и приготовь чековую книжку!


Возвращаясь в тот день на поезде домой, Розмари с трудом удерживалась, чтобы не расплыться в глупейшей улыбке. День прошел на редкость удачно. Он начался с ленча с подругами в кафе «Карнак», однако кульминация наступила позднее, на выставке «Декоративные искусства-2» в городском музее. Она принесла на оценку керамический горшок, любопытную вещицу, вылепленную в виде совы. Месяц назад она купила его на деревенском аукционе. От одного взгляда на сову эксперт пришел в экстаз.

— Сванси! — воскликнул он. — Начало девятнадцатого века.

— Его, конечно, продавали вместе с кучей всякого хлама, — пояснила Розмари. — Пришлось выложить за все восемьдесят долларов.

— Позвольте вас поздравить. — Профессор Гилмор ощупал сову опытными пальцами. — Да, превосходный экземпляр глазури Сванси, не подделка. У вас отличный глаз, миссис Маршалл, глаз знатока, я бы сказал.

Да, верно, глаз у нее неплохой, хотя и не такой острый, как у ее матери, которая сможет разглядеть стерлинг на серебряном блюде с сотни шагов. Нет, ее глаз скорее наметан в выборе чего-то необычного, чудесного. Вкупе со способностью разнюхивать возможность сделать выгодную покупку.

«Дела земные», — как отозвался Алекс. «Приземленные», пожалуй, будет более верно, ибо Розмари не гонялась ни за вычурным фарфором, ни за яйцами Фаберже. Вместо этого она увлекалась теми обычными предметами, которые были сделаны с выдумкой и любовью и служили людям в их повседневных заботах. Котелки и горшки, формочки для пудинга, терракотовые черепицы из тосканских деревушек.

И все это, по убеждению Розмари, было неплохим помещением капитала. Возможно, даже более надежным, чем непомерно дорожающие акции, к которым питает такую любовь Алекс. К примеру, любую вещицу, купленную во время путешествий по Европе, можно было хоть сейчас продать впятеро дороже. И пусть себе Алекс сколько угодно потешается над ее страстью слоняться по магазинам — никто не скажет, что Розмари выбрасывает деньги на ветер.

Не то что, к примеру, Флер, готовая спустить все до последнего гроша. Посмотришь на нее — можно подумать, что эта женщина — наследница пакета акций одной из Семи Сестер [7 - Семь крупнейших американских нефтяных концернов.]. Как они все и считали до тех пор, пока в колледж не заявилась мамаша Флер: крашеные волосы, жевательная резинка, ногти, словно смертоносные кинжалы — вряд ли Беллу Чемберлен можно было счесть представительницей высшего света.

Розмари не могла удержаться от постоянных сравнений происхождения Флер со своим собственным. Слава тебе Господи, ее собственная родительница, Долли Бэйнтер, во всем, вплоть до мелочей, смотрелась как истинная леди: от уложенных волосок к волоску серо-голубых локонов (чуть более голубых, чуть менее серых после смерти мужа), ухоженных рук с подчеркнуто неброским маникюром до негромкого голоса и безупречных манер, помогавших выстоять в жестоких жизненных бурях.

Розмари была уверена, что происхождение всегда сказывается в облике человека. Оно закладывает основные ценности, и результат этого — та близость, которую она сохранила в отношениях с матерью, в то время как Флер старательно избегала контактов с семьей. Да и вряд ли ее можно в этом винить. Действительно, трудно было поверить, что Белла Чемберлен жила в том же мире, что и Долли Бэйнтер, хотя обе женщины принадлежали к одному поколению.

И это только матери. У Розмари отец был уважаемым хирургом и казначеем в своем клубе. Что же до Флер — кто знает, был у нее вообще отец или нет.

Однако Флер заслуживает всяческого уважения. Она смышленая особа: мигом усвоила, как надо одеваться, что говорить и даже как есть, — ей не пришлось брать уроков лишь по искусству флирта. Оно было врожденным.

Во время учебы в колледже целая толпа девиц могла бы кормиться объедками со стола Флер. «Мои бедняжки», — говорила она про вившихся вокруг молодых людей, роясь в них, словно в коробке с шоколадом, выбирая кусочек послаще. «Розмари, милочка, — могла предложить она в субботнее утро, — ты не смогла бы сегодня составить пару Амхерсту? Пожалуйста, сделай одолжение. Я сама никак не смогу. И к тому же он симпатичный!» Под чем подразумевалось: «Он недостаточно хорош для меня, зато сойдет для тебя!» Розмари недовольно морщилась — и все же шла. По сути дела, эти «бедняжки» действительно были симпатичными парнями, но — увы! — все, о чем с ними можно было говорить, — бесчисленные достоинства Флер. Даже через столько лет при воспоминании об этом Розмари чувствовала обиду.

Мужчины, мужчины, мужчины. Они беспрестанно роились вокруг Флер, как пчелы вокруг меда, но вот, судя по всему, настал момент, когда их число заметно поубавилось. Несмотря на весь свой распрекрасный гардероб, бесподобные ресницы и бархатную кожу, Флер до смерти перепугана возможностью остаться одинокой. Розмари не удивляла подобная смена настроений.

Если только заявление по поводу десятка предложений было правдой — в чем Розмари сильно сомневалась, — то все они относились ко времени обучения в колледже. Флер Чемберлен принадлежала к тому типу женщин, с которыми мужчины охотно спят, но на которых при этом не женятся. Она позволяла себе слишком многое и разбазарила свой капитал: ее кредиты вот-вот сведутся к нулю. А болтовня о ком-то бесподобном во время ленча… Розмари отнесла ее к разряду пустого хвастовства. Для того, чтобы заметить фальшь в голосе Флер, не надо быть экстрасенсом.

А какая она неряха! Ни у кого в колледже гардероб не был в столь ужасном состоянии! Среди мужчин вряд ли найдется много желающих обрекать себя на такое в повседневной жизни.

А вообще-то ее жаль, размышляла Розмари. Подумать только, дожить до тридцати трех лет и иметь за душой лишь гардероб, набитый бесполезной мишурой, да пачку брачных объявлений. Да, когда-то Розмари завидовала Флер — ее успеху у мужчин, ее необычной работе, ее путешествиям. Но теперь это прошло. Навсегда!

Временами Розмари не могла удержаться от любопытства при мысли о том, что Флер довелось переспать с таким множеством мужчин. Были ли они лучше ее Алекса? Хуже? Или это вообще не поддается сравнению? Может быть, со временем ей это вообще надоест? Может быть, будет достаточно одних воспоминаний?

Но это все потом. Сейчас надо как следует обдумать затеянное состязание — интересно, принесет ли оно хоть какие-нибудь результаты? Судя по всему, Диане оно не поможет — та чересчур горда, чтобы гоняться за мужиками. А вот Берни, возможно, попытается нажать на своего Стива. Что же до Флер — время покажет. Хотя нет сомнений, что соревнование, настоящее соревнование, кончилось много лет назад. В тот самый день, когда она вышла замуж за Алекса.

Ей было хорошо у Смита, она никогда не жалела о проведенных в колледже годах, однако, оглядываясь, Розмари понимала, что учеба и вообще жизнь колледжа никогда не были главным в ее жизни. Слишком много сил требовалось тратить на состязание интеллектов. А то, что она жила в одной комнате с такими одаренными особами, как Диана и Флер, отнюдь не добавляло самоуважения. Розмари быстро поняла, что одно дело быть первой ученицей в классе в школе Уилмингтона, штат Каролина, и совсем другое — держать марку у Смита. Временами Розмари сама удивлялась, что заставило ее уехать так далеко от дома.

Ну что ж, пусть ей не довелось получать призы за победы в олимпиадах и диспутах, зато хватило ума разобраться, что брак с Алексом — несомненно, удачный ход. Именно «ход», а не «выход» — как, судя по всему, решило большинство одноклассниц. К тому времени Розмари уже была полна скептицизма по отношению к собственным способностям, к самому колледжу, к прелестям флирта и даже к возможности сделать карьеру. И как, скажите на милость, прикажете ее делать, если не обладаешь ни мозгами Дианы, ни внешностью Флер, ни напористостью Берни.

А вот подруги, некогда осуждавшие ее шаг, вынуждены были со временем сменить мнение. Пусть из Розмари Бэйнтер не вышел академик — у нее своя дорога, и она на ней многого достигла. К тому же последнее время ей не раз приходила в голову мысль, что и она обладает незаурядными способностями.

«У вас есть глаз» — вот что сказал Гилмор. Глаз знатока.

Алекс прав: она могла бы получать призы — если не за выгодные покупки, то за оригинальное декорирование или в прикладном искусстве, то есть в чем-то натуральном, реальном.

Поезд катился мимо Ларчмонта с его аккуратными домиками в глубине аккуратных садиков, мимо Рая, затейливо раскрашенного по-осеннему пестрой листвой. Чудесные городки, думала Розмари. И все же Вестпорт лучше всех. В нем намного больше милых домов, хотя, конечно, ни один из них не мог сравниться с ее собственным.

«Я не просто домашняя хозяйка и мать!» — хотелось бы ей сказать при случае. Уютная изысканная обстановка, званые обеды, гостеприимство по отношению к друзьям и клиентам мужа — для этого требуется немалая дисциплина. И организованность. Почему нет такой профессии, как «помощница»? Не то чтобы ей хотелось возвысить самое себя, но ведь с определенной точки зрения она тоже сделала карьеру. Причем неплохую. Чтобы сделать карьеру «помощницы», она обеспечила Алекса всем, что необходимо нормальному мужчине: достойной супругой, уютным домом, чудесным сыном. И на все это уходила работа, работа и работа.

Вспомнить хотя бы, какого труда ей стоило забеременеть. Вряд ли кто-то так же выкладывается на службе! Прошло почти пять лет, пока им удалось зачать Криса, и все это время было настоящей пыткой. Бесконечные часы на приемах у врачей, бесчисленные тесты и анализы на способность иметь детей, сданные ими обоими. Необходимость заниматься любовью по расписанию, по календарю, по показаниям термометра. Не сказать чтобы это сильно радовало Алекса. Или ее саму. Постель перестала приносить наслаждение.

Но конечно же, появление Криса все окупило. И хотя им с Алексом так и не удалось вернуть остроту влечения, испытанную когда-то в медовый месяц, вряд ли это можно считать удивительным после десяти лет брака.

Однако старая пословица говорит: «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок». Может быть, секс сам по себе не такой уж бесценный товар.

Тем временем поезд пересек границу Коннектикута. Дома за окнами стали более внушительными и красивыми.

— Следующая — Вестпорт, — раздался голос кондуктора.

Розмари сняла вещи с полки для багажа и вышла под лучи послеполуденного солнца. Все еще в приподнятом настроении она пересекла стоянку машин, высматривая свою.

— Замечательная машина! — воскликнула Жаклин Германн, одна из мамаш в детском саду.

— Еще бы! — Гордо сияя, Розмари отперла дверцу и пояснила: — Алекс преподнес мне ее на годовщину свадьбы.

Можно было не сомневаться: Розмари Маршалл не ошиблась, выбирая карьеру. Она оказалась намного удачнее, чем карьера любой из ее однокашниц.

Она уселась в сияющий новенький «порш» и поехала домой.


Глава 7


— Ты выглядишь просто потрясно! — сказала Берни.

— Я чувствую себя полной дурой.

— Может, хватит заниматься самоедством и пора начать радоваться жизни?

— Я постараюсь.

Не в силах побороть сомнения, Диана разглядывала в зеркале разряженную в пух и прах самозванку. Они с Берни находились в фойе бального зала в Парк-Плаза.


Утро девушки проторчали у Бергдорфа, приобретая то, что Флер называла «убойными шмотками»: зеленую пышную блузку, черную юбку в обтяжку и свисавшие до плеч серьги из павлиньих перьев.

— Нет, и не вздумай являться на бал, волоча за собой эту штуку! — воскликнула Флер. — О Господи, Диана, ну почему любая сумочка у тебя в руках напоминает брифкейс?! — И она остановила свой выбор на изумрудном ридикюле с какой-то невероятной застежкой.

— Следующая проблема, — бормотала она, — рост. Надо присмотреть босоножки без каблуков. Ты же не хочешь торчать над толпой, как пожарная каланча.

— Может, проще отрезать ноги до колен?

— Не паясничай. Ты идешь знакомиться с мужчинами, а не заниматься юриспруденцией.

Позднее Флер явилась к Диане домой — помочь с макияжем.

— Полные внутренней силы тени для глаз, — бормотала она за работой, — изящные линии… и побольше блеска для губ. — Она отступила на шаг, оценивающе глядя на дело своих рук. — То, что надо! — заявила она. — Это не ты, но это и не плохо. Ну что ж, если не удастся удержаться в агентстве, придется переквалифицироваться в инструктора по шейпингу или визажиста.

— Лучше бы ты пошла сегодня со мной.

— Нет, — решительно мотнула головой Флер. — Я решила на какое-то время отказаться от свиданий. Может быть, появится мой чемпион… увидим. Но ты все равно должна пойти туда и развлечься на славу. Ты выглядишь неотразимо, детка!


— Да, неотразимо, — вторила Берни, поднимаясь по лестнице в бальный зал. — Флер потрудилась на славу. Жаль только, что она не с нами. Кстати, ты не знаешь, что это у нее за новый парень?

— По-моему, кто-то из ее же офиса, — нахмурилась Диана. — Может быть, даже ее босс. Во всяком случае, кто-то здорово важный и женатый.

— Но ведь сегодня суббота. Он скорее всего сидит с женой.

— Флер заявила, что желает быть ему верной.

— Не пойму, с какой стати она должна хранить верность какому-то типу, который играет на два фронта. Хотя, — Берни была полна снисходительности, — это ее дело. В то время как наше дело сейчас — охота на мужей. Вперед, Диана, — ободрила она подругу. — Давай, действуй на свой страх и риск.


В зале толпилось примерно около трех сотен гостей, в большинстве своем молодых и чрезвычайно привлекательных. При виде их туалетов у Дианы пропали последние сомнения по поводу уместности своего платья. Она только дивилась, глядя на этих прелестных, обворожительных дам, разодетых в пух и прах и явившихся — прости их, Господи — на рынок одиноких мужчин.

Поспешно проглотив в баре для храбрости двойную порцию виски, Диана атаковала первого встречного.

— Привет! — Она старательно улыбнулась пошире. — Меня зовут Диана Саммерфильд. А вас?


Его звали Артуром Блэйком, он приехал из Джерси, где имел обширную акушерскую практику.

— Значит, вы адвокат, — констатировал он, изучая визитку Дианы. — Понимаете, проблема заключается в том, что на любой вечеринке окружающие пытаются загнать меня в угол и получить бесплатную консультацию. Я бы хотел узнать ваше мнение на этот счет как адвоката. Что тут можно предпринять?

— Послать на следующее утро счета на свою обычную почасовую оплату, — отвечала Диана.

— Блестящая идея! Но насколько велика вероятность того, что мне их оплатят?

— Вы не назовете свой домашний адрес, Артур?

— Это еще зачем? — мгновенно насторожился он.

— Тогда я буду знать, куда отправить свой счет.

— Да вам, я вижу, палец в рот не клади! — прищурился он.


Другого звали Вин Брэйвмен, и он развелся тринадцать месяцев и восемь дней назад.

— У нас был очень неспокойный брак, — начал он, после чего последовало подробное описание одной их размолвки за другой, сцена за сценой. Ночь, когда она явилась домой без четверти три. Небрежно позабытый на виду дневник. Что сказал ее психотерапевт. Что сказал его психотерапевт. Отвратительная сцена, которую она закатила ему в День Благодарения. День, когда она позвонила ему в офис.

Через полчаса Диана не выдержала и извинилась.

— С вами было очень приятно побеседовать, Миранда, — сказал он на прощание.


Его звали Колин Вэйси Третий, и он был брокером у Ширсона. Он подробно расспросил, как она распоряжается помещением своего капитала. Одинокая дама с ее доходами может сколотить изрядный капитал, но требуется хороший советчик, утверждал он. Какие проценты приносят ее акции? Владеет ли она облигациями? Получает ли ренту и тратит ли ее?

— Ну а теперь позвольте вам рекомендовать сотрудничать с моим фондом — к обоюдной выгоде! — заявил он. Однако было совершенно очевидно, что здесь и речи быть не может об обоюдности чувств.


Следующего звали Бартом Коннорсом, и он был завсегдатаем Парк-Плаза. Начал с того, что два-три раза в неделю посещал семинары «ЕСТ» в надежде найти мисс Обаяние, однако мисс Обаяние туда так и не явилась. Тогда он отправился в клуб «НПМ» — «Неиспользованные потенции мужчины». «Вы, наверное, слышали? Это совершенно новый подход к делу». Однако его не устроил и этот подход, и он по-прежнему ищет.

— И что же именно вы ищете, Барт?

— Понимаете, я ищу глубочайшую межличностную связь с возрастающей интенсивностью. А как насчет вас, Диана? Что ищете вы?

— Я ищу дамскую комнату. Извините.


Следующего звали Марти Бэйкер, и через десять минут после знакомства он заявил:

— Да вы настоящая милашка, Диана.

— Нет, Марти, — заверила она. — Вы ошиблись.


— Нечестно прятаться, — заметила Берни, разыскав ее в дамской комнате.

— Я не прячусь, — возразила Диана, — образно говоря, я уединилась для размышлений. А как ты?

Берни чувствовала себя как рыба в воде. Благодаря природному добродушию и профессиональному любопытству к чужим судьбам она могла быть абсолютно раскованной в компании незнакомых людей, болтать и смеяться с ними, с сочувствием выслушивать любую чушь и складывать ее в копилку личного опыта. Она любила повторять, что даже встреча с ужасным занудой может стать хотя бы темой для анекдота.

Диана завидовала легкости, с которой Берни сходилась с людьми. «Но ведь она здесь не с целью знакомства, — напомнила себе Диана. — Берни — репортер, и это ее работа».

Что же касалось самой Дианы — для нее вечер закончился.

— Возвращайся в зал, Берни. А я вернусь домой. Сегодня в ночной программе фильм со старым добрым Белой Лугози, который нравится мне намного больше здешних типов.

— Трусиха! — засмеялась Берни. — Готова смотреть «Замок Дракулы», лишь бы не оставаться здесь!


Пожалуй, она на самом деле струсила и поспешила поскорее смыться. Ах, если бы она была такой же толстокожей, как Берни! Сейчас, сидя в такси, она сгорала со стыда, вспоминая свои попытки знакомиться — такие нелепые. Диана была измотана и подавлена — не столько бестолковой болтовней с неподходящими типами, сколько собственной неспособностью завязать знакомство с подходящими.

Ибо, как бы она ни морщила нос, в зале действительно были милые, привлекательные мужчины, в точности соответствовавшие ее запросам. На протяжении вечера она успела со многими из них перекинуться парой-другой слов. При этом ей казалось, что она проявляла чрезвычайную напористость. «Никто тебя не укусит, — твердила Флер, — так что не стесняйся!» Что она и делала.

Все без исключения были с ней чрезвычайно вежливы. Вежливы и неуловимы. Ибо все подходящие мужчины так или иначе давали понять, что нацелены на нечто иное, на нечто лучшее, нежели угловатая верзила-адвокатесса с копной рыжих волос. И при первой же возможности покидали ее, чтобы отправиться на поиски другой дамы. Вполне возможно, что-то в облике Дианы их пугало.

Может быть, они чуяли ее жуткое одиночество подобно тому, как собаки чуют человеческий страх? От одной мысли об этом становилось дурно. Лучше ей вообще с ними не встречаться, не знать об их существовании. По крайней мере она не страдала бы сейчас от ощущения собственной неполноценности.

Черт бы побрал всех мужиков! Все, о чем она сейчас мечтает, — чашка горячего чаю и бездумное кино. Завтра будет воскресенье. Она может спать допоздна, поплескаться в ванне, не спеша позавтракать, а потом отправиться на прогулку. Воскресенье, будь оно неладно! Слава Богу, хоть в понедельник она сможет вернуться в объятия «Слайтер Блэйни», где ее любят и уважают. Ну разве не ирония судьбы — думать как об убежище об одной из самых сутяжнических нью-йоркских адвокатских фирм.

— Вот здесь, — сказала Диана, обращаясь к шоферу и доставая из изумрудной сумочки пятерку. Только подойдя к собственной двери, она обнаружила, что забыла ключи.

— Я ушла и захлопнула дверь, — обратилась она к консьержу. — Вы не могли бы что-нибудь сделать?

Усевшись на диван в холле, Диана ждала, пока тот звонил ночному дежурному. Прошло еще добрых пять минут, пока пришел дежурный, одетый в такой измятый костюм цвета хаки, словно он в нем спал.

— Аврам, не так ли? — уточнила Диана. — Извините, надеюсь, вы еще не спали.

— Ничего страшного, я занимался. Ваш номер 28-R, верно? — тараторил он, направляясь к лифту. — У вас тек кран в туалете.

Диана недовольно поморщилась. Прямо «Ист-Сайдская история» какая-то: мисс Течь в Туалете из номера 28-R. Однако Аврам как ни в чем не бывало уперся руками в бока и лукаво взглянул на ее наряд, поджидая лифт:

— Если не обидитесь, позвольте заметить, что вы выглядите сегодня очень мило.

— Нет, что вы, спасибо! — Она изрядно удивилась такому вниманию. Ибо, если не считать Берни да безотказной Флер, ей не довелось услышать ни одного комплимента за весь вечер. Стало быть, магии зеленых оборок на блузке и павлиньих перьев в сережках только и хватило на то, чтобы ослепить нищего студента. Двери лифта открылись. Он пропустил ее вперед и спросил:

— Надеюсь, приятно провели время?

— Нет! Скорее наоборот, — выпалила она, раздраженная такой назойливостью. И тут же пожалела об этом. — Просто бестолковая тусовка — когда вокруг тебя топчется толпа народу в вечерних туалетах и никто никого не знает.

— Поосторожнее с начинаниями, требующими от вас новых нарядов, — с легкой сочувственной улыбкой произнес он.

Диану еще ни разу не утешали в лифте цитатами из Торо [8 - Генри Торо (1817–1862) — известный американский писатель-философ.]. Ей стало любопытно, и она взглянула на Аврама по-новому.

— Что вы изучаете в Колумбийском университете, Аврам? Литературу?

— Философию. Я пишу работу по Витгенштейну.

— О, — только и сказала она. — А мне показалось, что вы занимаетесь новоанглийскими трансценденталистами. — Тем самым она хотела дать понять, что цитата не прошла незамеченной.

— Нет, Торо я читаю для собственного удовольствия. Так же как и Джеймса. А вот Витгенштейн — да, это непростая работа.

Судя по всему, он был не прочь поболтать, и Диана поинтересовалась, легко ли ему дается жизнь в Америке.

— Как вы находите Нью-Йорк, Аврам? Он вам понравился?

— Да, несмотря на то, что вы создали довольно жестокий город.

— Этот город не совсем мой, — возразила она. — Я родом из Бостона — вместе со всеми этими трансценденталистами. Да и потом, Нью-Йорк не так уж плох для тех, кто нашел свое место в жизни.

— Наверняка вы правы.

Лифт остановился. Молодой человек открыл Диане дверь в квартиру. На какой-то миг она почувствовала жалость: юноша, заброшенный так далеко от дома. Диана готова была поспорить, что он еще более одинок, чем она сама, да к тому же беден. Наверняка он испытал шок, попав из Израиля в негостеприимные джунгли Манхэттена.

Ее мать без конца причитала над студентами, жившими в международном общежитии в Кембридже. Они вечно были голодны, кушали с завидным аппетитом и горячо благодарили. В семействе Саммерфильдов подобные обеды стали чем-то вроде добровольной благотворительности. И у нее вдруг вырвалось:

— Если вы свободны завтра днем, я с удовольствием показала бы вам город. Старый Нью-Йорк наверняка вам понравится.

— О да, конечно, мисс… — Его лицо буквально засияло.

— Мисс Саммерфильд… Диана.

— Диана! — С неподдельной горячностью он вцепился в ее руку. — Это обращение гораздо приятнее, чем 28-R! — Его жест показался Диане неуклюжим, но трогательным.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Значит, в два часа в холле — если не будет дождя. Доброй ночи, — распрощалась Диана. Захлопнув дверь, она расслышала, как Аврам насвистывает, направляясь к лифту.


Вернувшись домой, Берни обнаружила, что Стив развалился на диване, поглощенный видеозаписью «Великих моментов баскетбола». Неопределенно взмахнув в ее сторону бутылкой пива, он пробурчал:

— Как дела?

— Веселее некуда, — отвечала Берни.

Она все еще была возбуждена после сегодняшних знакомств. Новые имена, новые характеры — как обычно, это заставляло кровь быстрее струиться по жилам. В этот вечер она познакомилась с целым десятком молодых людей — с кем-то лучше, с кем-то хуже. А один даже сказал:

— Я вас узнал. Вы та самая потрясная девчонка, что выступает «В пять часов на десятом канале»!

В данный момент потрясная девчонка увивалась вокруг Стива в надежде урвать приветственный поцелуй.

Невероятным образом изогнувшись, чтобы не пропустить ничего на экране, Стив ткнулся губами ей в щеку и нетерпеливо отмахнулся пивом:

— Давай, давай, малышка! — В этот миг Уилт Чемберлен собирался совершить невозможное. Стив искренне полагал, что в современном баскетболе нет и не будет таких звезд. Счет был 101:97, а до конца матча оставалось меньше минуты. «Книксы» тем не менее умудрились выиграть этот поединок, ставший классикой отечественного баскетбола.

— А как ты, Стив? Как прошел твой вечер?

— Заскочил перекусить с Винни и ребятами. — Он предупредительно взмахнул рукой.

— Куда?

— Не помню. Куда-то. Послушай, малышка, подожди, пока кончится матч, ладно?

— Господи, да ведь это запись! Ты можешь посмотреть ее заново еще десять раз! — Она дотянулась до пульта и нажала кнопку «Пауза». Уилт Чемберлен замер на полпути к корзине.

— Ты хоть соображаешь, что делаешь? — очумело уставился на нее Стив.

— Добиваюсь, чтобы ты заметил мой приход.

— Я заметил, что ты пришла домой. Мы поздоровались, помнишь? Ну а теперь позволь мне досмотреть матч. Если хочешь пива, в холодильнике целая упаковка.

Повинуясь кнопке «Пуск», Уилт снова вернулся к жизни.

Берни отправилась снимать плащ.

— Мазилы! — завопил перед экраном Стив. — Ух, вашу мать, да как вы могли прозевать такой мяч?! Ты только подумай, — он обратился к Берни, — до конца осталось пять секунд, а они прозевали! Господи, у меня чуть сердце не лопнуло. Ох, ну ладно, кто-то проигрывает, а кто-то выигрывает. А теперь расскажи, что там с твоими «Одинокими сердцами»? — Стив по-своему именовал сериал Берни.

— Много интересных встреч, и полезных также. Я сделала кучу записей. — Однако Берни уже не ощущала былого энтузиазма. Она нуждалась в сочувствующей внимательной аудитории, а Стив все еще был не с ней, а в спортзале.

— А что старушка Диана — поймала своего мистера Очаровашку? — Он принялся переключать один канал за другим. — По-моему, сегодня обещали старый фильм с Лугози…

— Диана, — отвечала Берни, — отшибала парням яйца направо и налево. Можно подумать, она принесла страшную клятву умереть девственницей. Окружала себя неприступной стеной из колкостей, заумных фраз, ледяных взглядов — ну, все такое — и при этом думала, что кому-то придет в голову брать этот бастион. Я ее, конечно, люблю, но нельзя же быть такой занудой. Хотя, с другой стороны, — она игриво улыбнулась, — это позволило мне стать на балу первой красавицей.

— Ага… хорошо. — Он нашел наконец старину Лугози. Оказывается, показывали не Дракулу, но тоже какой-то ужастик.

— Ты не ревнуешь, Стив?

— С какой стати? Ты же была на работе. — Он похлопал рядом с собой по дивану, приглашая устроиться рядом. Жест был настолько равнодушным, что показался Берни почти оскорбительным.

— Знаешь, дружище, на свете есть много чего другого, помимо древних баскетбольных матчей и ужимок Лугози.

— Например?

— Розы в лунном свете, — выпалила она.

— И как это понимать?

— Никак.

— Господи, ну и настроение у тебя сегодня, — пожал плечами Стив и добавил: — Кстати, эту вещь можно считать классической. Ее включили в десятку самых плохих фильмов.

Берни уселась на диване, закинув руки за голову, и задумалась. Вечер не оставил ее равнодушной — ни как журналистку, ни как женщину. Она общалась с совершенно незнакомыми мужчинами, которые были с нею откровенны и не жалели знаков внимания. Многие интересовались, когда смогут повстречаться с ней вновь. И ни один из них не вызывал у нее раздражения.

— Я бы хотел получше познакомиться с вами, может быть, даже подружиться, — заметил один из них, с явными задатками психолога. — Но не могу избавиться от ощущения, что вы все же скорее наблюдательница, нежели участница.

От этих слов она всполошилась не на шутку. Многие годы она гордилась журналистской отрешенностью от объектов своих репортажей. Но не слишком ли она отрешилась, отдалилась от казусов и треволнений реальной жизни? Уж не превратилась ли в бездушного созерцателя, лишенного нормальной человеческой души и сердца? Это уже лишнее. Стив… Она критически окинула взглядом его фигуру. Он упивался зрелищем на экране, улыбался, теребил бородку:

— Вот, вот, видела, Берни? Ну и позорище!

В былые времена она издевалась бы над убогим фильмом вместе с ним, но сейчас суета на экране только раздражала ее. Если в этой комнате и имелся бездушный созерцатель, так это был именно Стив. Видимо, таковы все телевизионщики: им прежде всего интересен психологический контекст, внешние данные актеров, цвет и фактура, композиция и прочее. Их волнуют «находки режиссеров» и видеоэффекты, но никоим образом не чувства. Послушаешь их, так все эти трюки и есть настоящие чувства.

Вот и Стив принадлежит к этому племени. Вечно таскает в дом какие-нибудь нелепые штучки вроде бело-красного паруса у них в спальне, или неоновых лампочек из рекламы «Алка-Зельцер», или шестифутового Микки Мауса.

— Забавные вещицы, — именовал их Стив, и можно было догадаться, что под этим подразумевается уверенность: пока ты смеешься над окружающим, ты на высоте. Ты отрешен. Ведь если смотреть на жизнь исключительно в видоискатель телекамеры, она не причинит тебе боли. Всегда быть наблюдателем, а не участником. Отрешиться от всеобщей суеты.

Его девизом было: «Я могу сорваться в любой момент». Честно говоря, и ее тоже. Но в Берни вдруг проснулось желание испытать нечто настоящее, сильное, пусть даже горе. Или огромную любовь. Тогда как Стив…

Берни смотрела на экран со все возраставшим негодованием. Какая-то дурацкая лента пятидесятых годов, только и примечательная своей бездарностью. Да что они, рехнулись, если находят удовольствие в смаковании подобного дерьма? Что это за культ бездарности? Банальности? И Боже упаси, если кто-то даст волю своим искренним чувствам!

— Ух ты, отлично! — восхищался Стив. — Поразительное убожество!

Берни вскочила и выключила телевизор:

— Я устала от этой ерунды. Это кошмар. Это ужас. Надоело!

— Эй, — обиженно возразил он, — я-то ведь его смотрел!

— Ты, ты, ты!.. — выпалила Берни.

— Берни, если тебе хотелось посмотреть что-то другое, ты просто могла бы мне сказать! — воскликнул Стив, примирительно простирая к ней руки, — благоразумный мужчина, урезонивающий взбалмошную женщину.

— Дело не в этом чертовом телевизоре!

— Знаешь, — заметил он, впервые за весь вечер внимательно посмотрев на нее, — пока ты не связалась с этой дурацкой охотой на мужей, все было просто замечательно. Зато теперь словно рехнулась.

— Возможно, — отвечала она. — А возможно, и нет.


Глава 8


Диана проснулась на рассвете как от толчка и обнаружила, что делит постель с шестифутовым плюшевым мишкой.

Невероятно! Сильные пальцы Аврама лежали у нее на животе. Его дыхание щекотало ей шею. В комнате стоял аромат сна и секса.

И как это она, приличная разумная женщина, позволила себе с первого раза оказаться в постели с незнакомцем?! Да к тому же таким неподходящим незнакомцем! Как только он проснется, она постарается расставить все по местам и выбить у него из головы все до одной иллюзии, которые могли возникнуть.

И все же она задыхалась от счастья, лежа вот так рядом с ним. Аврам был просто восхитительным. Даже сейчас, обдумывая свою отповедь, она устроилась поуютнее, наслаждаясь теплом его тела. Зачем торопиться убивать сны? Они и так развеются в один миг. И она лежала в предрассветных сумерках, стараясь упорядочить воспоминания о событиях вчерашнего дня.

* * *


Когда Диана спустилась в воскресенье в холл, Аврам уже поджидал ее там, повесив на шею «Кодак». Фотокамера словно предупреждала: «Это экскурсия, а не свидание».

Все утро перед этим она молилась, чтобы приключился дождь, или ветрянка, или что-нибудь еще, извиняющее ее отказ. Не меньше сотни раз она пожалела о необдуманном обещании, проклиная себя на все лады. Она поступила глупо, необдуманно, даже заносчиво. Что мог подумать о ней Аврам? Что она питает слабость к молоденьким иностранцам?

Или — тут Диана посмотрела на все с другой стороны — не она водит его за нос, а наоборот?

«Осторожно! — кричали ее профессиональные привычки. — Будь бдительна!!!» Ибо если Диана и сумела чему-то научиться за эти годы, то именно недоверию. Ведь не только Аврам мог неправильно понять ее намерения — она также могла заблуждаться относительно его. То, что ей показалось одиночеством, могло оказаться сексуальной озабоченностью. И даже извращением. А дружеское участие — изощренным притворством. Не надо быть дипломированным адвокатом с Уолл-стрит, чтобы оценить, чего может добиться молодой человек, завязавший интимные отношения с богатой женщиной. А если еще учесть, что он пришелец из совершенно другого мира с другой культурой, то волосы встают дыбом. Нельзя забывать, что у него есть возможность проникнуть к ней в квартиру. Он волен явиться сюда и вытворять все, что ему вздумается!

Противопоставить всем этим страхам Диана могла лишь открытую улыбку и любовь к Моцарту. Окажись она на месте своего собственного адвоката, первым и настоятельным советом было бы не высовываться из дома. Однако, не в силах побороть привычку держать данное слово и видя, что день выдался теплый и солнечный, она так и не смогла придумать достойной отговорки.

Одевалась она, выбирая подчеркнуто нейтральный туалет. Об оборках или павлиньих перьях не могло быть и речи. Никакой вчерашней фривольности: твидовый жакет, поношенные брюки и туфли. Пусть это его немного охладит.


Однако если даже его и разочаровал ее вид — ничего похожего на вчерашнее великолепие, — ему удалось это весьма умело скрыть. Стоило ей показаться в дверях лифта, как Аврам вскочил и помчался навстречу, простирая руки:

— Я боялся, что вы не придете!

— И тем не менее я здесь, — неловко отвечала она, — и день, судя по всему, выдался славный. Как вы смотрите на такой план: Нью-Йоркское историческое общество, дом Абигейл Адамс Смит, чашка чаю в Йельском клубе. — Она собиралась отделаться от него не позднее шести.

— Все это ужасно заманчиво, — отвечал он, — не считая того, что обидно таскаться по музеям в такую погоду, верно? И если ваш характер сходен с моим, то вам пришлось бы по душе проводить на воздухе всю неделю напролет. — И он предложил обзорную экскурсию вокруг Манхэттена. — Если только вы еще не бывали, — добавил он.

Диана облегченно рассмеялась. На эту экскурсию первым делом отправлялись все приезжие: провинциалы со Среднего Запада, европейцы с морских курортов. Никто из настоящих ньюйоркцев в жизни бы не признался в подобной слабости: это было равносильно попытке взобраться на голову статуе Свободы.

— Нет, не была. И буду рада побывать.

Часом позже они уже поднимались на борт «Хадсона», и искушенный в истории гид посвящал их в городские тайны, большинство которых оказались новостью для обоих.

Позднее они подкрепились картофельными чипсами и кофе, без умолку болтая обо всем: о колледже, опере, новеллах Генри Джеймса. Но главное — они по-прежнему оставались «публикой». Катер был переполнен туристами со всех концов света — Аврам удачно окрестил эту толпу «мишмош».

Он от души развлекался, пытаясь вообразить образ жизни соседних пассажиров. Вот это, решил он, профессор из Сорбонны, преподает антропологию. А малый с угольно-черными усами — американский торговец козьим сыром. Вот эта пожилая парочка справляет медовый месяц. Нет! Пожалуй, они вообще не женаты. Они сбежали от всех, расставшись с обеспеченной однообразной жизнью.

— И откуда же именно они сбежали? — поинтересовалась Диана.

— Из Билокси, штат Миссисипи! — последовал немедленный ответ. Юный философ предпочитал «экзотические» наименования городов в американской провинции и, оказывается, успел составить для себя целую коллекцию.

— А я? — рассмеялась Диана. — Что вы думаете обо мне?

— По поводу вас, — отвечал он, — я не желаю домысливать. Я предпочитаю узнать все из первых рук.

Какие-то из его вымыслов были смешными, какие-то серьезными, но ни один из них не содержал издевки.

— Ну же, не робейте и спросите, — подзадоривала его Диана. — И тогда выяснится, правда ли эта девушка выступала в шоу в «Валла-Валла»!

— Чтобы все испортить? — хохотал Аврам.

Он попросил ее сфотографировать себя на фоне горизонта, чтобы послать карточку домой. И без конца щелкал саму Диану.


К тому времени, как катер обогнул Баттери, опасения Дианы окончательно рассеялись. Аврам Гиттельсон не был ни сексуальным маньяком, ни мошенником. Судя по всему, он был не больше и не меньше чем тот, за кого она приняла его сначала: общительный студент, старающийся обзавестись друзьями. И к тому же незаурядная личность. Часто он казался ей старше своих двадцати шести лет, а в иные моменты поражал своей полной искренностью.

Увидев знакомые очертания Уолл-стрит, Диана показала на один из небоскребов:

— Вон в том белом здании и находится моя адвокатская фирма. Одна из самых известных в Нью-Йорке, — гордо добавила она.

— Вы любите свою работу?

— Еще как! — И она увлеченно принялась расписывать свою фирму, и босса, и коллег, и даже перипетии тяжбы «Симплекс» против «Харригана», Аврам слушал с интересом.

— Мне кажется, — заметил он, — что причиной тяжбы является желание «Симплекса» получить патент до их слияния.

— Совершенно верно! — воскликнула Диана в восторге от того, как легко он вникает в дело. — Конечно, мы требуем сначала получения патента, однако это весьма зыбкая почва. Я раскопала дело 1883 года, когда в сходных обстоятельствах оказалась фирма — только вы не смейтесь! — «Пневматические корсеты». Надеюсь, что его удастся преподнести как прецедент.

— М-м-м… г-м-м, — задумчиво промычал Аврам. — Но послушайте, между нами говоря, большой-то разницы здесь нет, а?

— Нет разницы! — охнула Диана. — Да ведь речь идет о миллиардном иске!

— Я имел в виду, что в более общем масштабе это не имеет значения. Одна сторона практически ничем не отличается от другой, правда?

— Ну, для меня значение есть, — вскинулась Диана. — От этого зависит, стану ли я компаньоном владельца.

И она пояснила, что уже семь лет работает на эту фирму, что это и есть способ жизнеобеспечения адвокатских контор: не только помогать грести деньги власть имущим, но и умудриться рано или поздно стать одним из них. Партнерство в фирме «Слайтер Блэйни» означало место в высших слоях американского общества. Ее запросы — общественные, материальные, профессиональные — крайне высоки. В то же время конкуренция идет очень жесткая, и шансы выбиться на самый верх невелики. Тем не менее Диане удалось добиться кое-чего, и ей обещано «место на корабле». К будущему лету уже будет окончательно ясно, на что пошли шесть лет изнурительного труда.

— Так что, как видите, исход тяжбы «Симплекс» против «Харригана» имеет для меня лично очень большое значение.

— О, конечно! — Он мило улыбнулся и упрямо взялся за свое: — А все-таки, Диана, вы не можете не признать, что в этом деле нет ни правых, ни виноватых и какие-либо моральные принципы не затрагиваются. Скажите, вам никогда не было жалко тратить на эту бодягу столько времени и сил? Ведь в конце-то концов вы только волей случая не оказались по другую сторону баррикад!

— Конечно, — с улыбкой согласилась Диана. Аврам не сказал ничего такого, что прежде не приходило в голову ей самой. Сплошная мишура. В таких случаях моральные принципы ни при чем, а с другой стороны, ее занятия отнюдь не противоречат законам этики. Наверное, она переоценила его способность к адаптации: он явно заблуждался насчет американской системы ценностей. — Если бы я представляла другую сторону, — продолжила она, — то можете не сомневаться, работала бы с не меньшим усердием. Вы, наверное, не совсем понимаете тонкости функционирования нашей системы правосудия. — И Авраму пришлось выслушать краткую лекцию об основах англо-американской юриспруденции. — Так что, как видите, — заключила она, — каждый адвокат (не важно, кого он защищает: убийцу, растлителя малолетних или международную корпорацию — хотя я бы попросила все же не валить их в одну кучу), повторяю, каждый адвокат дает слово чести действовать на пользу клиенту, прав он или виноват. В противном случае вообще не будет возможности добиться справедливости.

— О да, я вас понял, — пробормотал он. — Это, наверное, единственно правильный путь.

И все же в его глазах она заметила отблеск замешательства, словно юноше было невдомек, как образованным людям не жаль тратить свое время на подобные дела. Диана испугалась, что он может подумать о ней плохо.

— Видимо, — вступилась она за себя, — вам кажется, что мне следовало бы трудиться ради защиты гражданских прав, или для «Международной амнистии», или же еще для чего-то подобного, вместо того чтобы обслуживать зажравшиеся корпорации…

— Я никогда не вмешиваюсь в чужие решения, — замахал руками Аврам, — и пожалуйста, — он расцвел одной из самых подкупающих улыбок, — извините, что ранил ваши чувства!

— Вы вовсе не ранили, — отвечала она и решила кинуть камешек в его огород: — А вы? Что вы сами собираетесь делать, когда покончите со своими тезисами о Витгенштейне? Будете добиваться степени доктора философских наук? Но ведь, насколько я понимаю, ваше положение не позволяет жить исключительно академическими интересами?

— Убить на это еще столько лет? Боже упаси! — засмеялся он. — По сути, я до сих пор и сам не знаю, чем собираюсь заниматься, но судьба профессионального школяра мне не улыбается. В высших школах и без того достаточно молодых женщин и мужчин, без конца глотающих новые знания с совершенно непонятной целью. Так они и мотаются из университета в университет, надеясь на гранты и на прилично оплачиваемые должности. Нет, академический мирок слишком тесен. Может быть, я буду учить богатых сынков. Или переводить книги с иврита. Мой английский очень хорош, верно? Временами я подумываю вернуться домой, чтобы поработать в киббуце. Но это потом. В данный момент я очарован Нью-Йорком.

Такая позиция была выше разумения Дианы. Обладать таким интеллектом, так старательно учиться — и не помышлять о применении своих знаний!

— Наконец могу устроиться на работу к кузену Лео.

Он пояснил, что этот самый Лео эмигрировал сюда пятью годами раньше, женился на американке и завел собственное агентство такси по радиовызову в Челси. Он с большой охотой принимает к себе на службу, соотечественников, так что Аврам запросто найдет у него место.

— Какое место?

— Шофера, может быть, диспетчера. Да какая разница, в любом случае это будет честная и полезная деятельность? Ну, конечно, прежде всего мне необходимо получить «зеленую карту» [9 - Вид на жительство в США.].

— То есть получается, — остолбенело уставилась на него Диана, — что вы корпите над тезисами по Витгенштейну ради карьеры шофера такси?! Что за глупая расточительность!

— Да нет же, — не сдавался он, — вовсе не расточительность. Мне нравится в университете, нравится учиться. Мне даже начинает нравиться сам Витгенштейн — правда, совсем чуть-чуть. Кроме того, я должен был пойти в университет…

— Должен?..

— Чтобы иметь студенческую визу. В противном случае мне не разрешили бы так долго здесь оставаться.

— Но зачем вам это? — недоумевала Диана. Она-то была уверена, что в будущем Аврам намерен стать профессором, или напишет монографию, или будет работать консультантом, врачом, устроится на биржу, воспользуется любой другой из бесчисленных возможностей, открытых для молодых энергичных эмигрантов. Водитель такси? Но это занятие для простолюдинов, а не для интеллектуалов с высшими коэффициентами умственного развития и учеными степенями.

Диане тут же захотелось стать его покровительницей. Такой милый молодой человек (в особенности «молодой») и такой заблудший. Она сделает доброе дело, наставив его на путь истинный. Подумав, Диана заговорила:

— Но ведь должен же быть какой-то путь в жизни, который станет соответствовать вашим задаткам. Надо только как следует во всем разобраться. Смотрите сами…

И она, подобно профессиональному куратору студентов, принялась перечислять список «возможных карьер», среди которых надеялась найти подходящую для Аврама. Прежде всего бизнес. Или искусство. Множество профессий. Престижное положение ученого. Аврам слушал с вежливым любопытством, очарованный и растерянный тем, что она принимает в его судьбе столь живое участие. «Как вы милы, как вы добры!» — словно говорила его улыбка. И все же он не соблазнился ни на одно из ее предложений.

— А как, к примеру, дипломатический корпус? — не сдавалась она. Нет, спасибо, он уже отслужил в армии и не желает больше работать на правительство… — Все, сдаюсь! Вы что, просто следили за тем, как шевелятся мои губы, или действительно слушали?

— И то, и другое, — рассмеялся он и добавил, что не понимает ее возмущения своим намерением работать таксистом. Ведь эта служба ничем не хуже любой другой.

— Вы удивительная личность, Аврам! Нет, серьезно! Полное отсутствие амбиций! Удивительно, что вы вообще потрудились приехать в Штаты, ведь прекрасно могли водить такси и у себя дома.

— Верно, — признался он. — Но мне хотелось попутешествовать — посмотреть мир. И это мой первый выезд за пределы Израиля. Представьте себе, я ни разу в жизни не видел снега.

— Еще увидите, — пообещала она и принялась спорить заново. Однако все усилия остались втуне: он был слишком юн и не сомневался, что со временем жизнь сама предложит ту стезю, на которой он сможет проявить свои таланты, у него на все хватит времени. Но ведь с другой стороны — двадцать шесть лет совсем не младенческий возраст. Сама Диана в эти годы была уже практикующим адвокатом.

— Взгляните, — заметил он, — мы входим в гавань.

Им пришлось вцепиться в снасти, так как катер начал маневрировать. Заходящее солнце светило в спины. С реки потянул резкий ветер, растрепавший Диане волосы. Она вытащила из сумочки расческу и сказала:

— Я похожа на дикарку.

— Постойте! — Внезапно Аврам протянул руку к особенно непослушной пряди. С необычайной нежностью он попытался убрать волосы с ее щеки. Его пальцы ласково коснулись ее шеи. И на невообразимо долгий момент их глаза встретились — вопреки суете, которую подняли остальные пассажиры, теснившиеся у поручней.

— В Синайской пустыне, — заговорил он, — в уединенном и прекрасном оазисе есть древний монастырь, у стен которого растет одинокий куст. Никто не знает, сколько ему лет, и кое-кто считает, что это и есть библейская Неопалимая Купина. Большую часть года куст выглядит так же, как и любой другой в пустыне: сухой и колючий. Однако каждую осень он становится огненно-рыжим. Точно таким, как ваши волосы. — И он неохотно позволил ее пряди проскользнуть между пальцев. В его взгляде промелькнула тоска. По ней, Диане? Или по родным пейзажам? — Верующие, — продолжал он, — полагают, что это чудо. — И тут Диана поняла, что он счел ее романтической натурой! И даже красавицей! Диана неловко отвернулась, задев губами его руку.

— По-моему… — пробормотала она — и умолкла.

В сгущавшихся сумерках он показался ей значительным, полным обаяния и жизненной силы. Его глаза сияли, отражая лучи угасавшего светила. Диана почувствовала, как в ней пробудилось желание.

— Вы не замерзли, Диана?

Она лишь молча помотала головой, и в этот миг гид похлопал ее по плечу:

— Простите, мисс. Все пассажиры уже сошли.

— Пойдемте поедим, — предложил Аврам, нежно сжимая ей руку. — Я голоден.


Он привел ее в венгерский ресторан, где кормили сытно и дешево, и выбрал самые острые блюда.

Аврам ел с аппетитом. Диана — с трудом. Он болтал без умолку. Она бурчала что-то в ответ. Пустить его в постель или не пустить? Вот в чем вопрос.

Да! А почему бы и нет? Что тут такого? Два взрослых человека, они знают, что делают. Честно говоря, Аврам понравился ей намного больше, чем прежние знакомые с Уолл-стрит.

Нет! Ни к чему ей путаться с «никем» на его пути в «никуда»! Ни к чему внушать юноше тщетные надежды! Ведь из их связи никогда не выйдет ничего серьезного.

Может быть… Ведь как ни крути, а на ее горизонте пока нет иного мужчины, а она не железная…

Тысячу раз за этот вечер Диана решала, начинала колебаться, меняла решение… Предположим, он вовсе в ней не заинтересован. Предположим, он даже не спросит…

— Вы совсем не едите! — Аврам отложил вилку.

— Слишком острый, — кивнула Диана на остывающий в тарелке гуляш. — Но вы не обращайте внимания, ешьте!

Он прикончил свою порцию, а потом расправился и с ее, в то время как она опустошала бутылку токайского.

Они расплатились с официантом. Диана ждала от него следующего шага.

— Вы любите танцевать, Диана?

— Мне не нравятся дискотеки, — отвечала она, растерявшись.

— Ну, эта должна понравиться.

Он сказал, что в районе Морнингсайд-хайтс есть клуб еврейского землячества. Он бывает там почти каждое воскресенье. Диана могла бы познакомиться с его друзьями.

Когда они вошли в зал, там уже было тесно, душно и шумно. Диане показалось, что, кроме нее, здесь все остальные — евреи.

Зато Аврам, попав в знакомое окружение, заметно приободрился. Он знал едва ли не всех в этом зале и хотел ее со всеми перезнакомить.

— Диана, позвольте вам представить… — то и дело повторял он, протискиваясь с ней сквозь толпу. Атмосфера была насыщена сочными интонациями иврита. Вот этот — студент, а там — государственный агент, портной, психолог, торговец бриллиантами.

— Не стесняйтесь, вы среди друзей, — произнесла одна юная леди, и Диане показалось, что это прозвучало искренне.

Казалось, вся толпа болтает разом, подкрепляя слова жестами и стараясь перекричать общий шум. Руки, локти, плечи — у них все участвовало в разговоре, ее мать при виде этого могла бы лишиться чувств. В семье Саммерфильдов существовало твердое убеждение, что язык жестов — вещь не менее предосудительная, чем, скажем, поджог.

Но то в иное время, в ином месте. А сейчас и здесь Диана была счастлива. Горячий воздух зала был пропитан дымом и жизненной энергией.

— Ага! — воскликнул Аврам. — Сейчас будет кора!

По толпе прокатился одобрительный ропот. Кое-кто уже взялся за руки.

Диана нерешительно оглянулась, а потом, следуя примеру остальных, сняла жакет и кинула в образовавшуюся на полу кучу. Аврам подхватил ее с одной стороны, коротышка с бородкой «под Троцкого» с другой — и вдруг она оказалась частью живого круга, полного веселья и энергии.

Теперь она не смогла бы упасть, даже если бы захотела. Энтузиазм толпы захватил ее и понес на своей волне. Все вокруг запели. Она не знала ни слова, но разве это имело значение? Она все равно пела с ними и была счастлива. Пальцы Аврама сильнее сжали ее руку.

О, что за счастье быть раскрепощенной! Что за неповторимое божественное чувство единения с другими! Жгучие импульсы, свободно передающиеся от тела к телу! Даже в детстве она не ощущала подобного!

Диана почувствовала, как по груди, щекоча, сбегает струйка пота. Задыхаясь, она посмотрела на Аврама. Его лоб влажно блестел, ресницы слиплись. Ах, если бы эта музыка никогда не кончалась — они бы танцевали до изнеможения. До забвения. До райского блаженства.

Но вот раздался взрыв хохота и аплодисментов. Танец кончился.

Аврам достал огромных размеров носовой платок и отер сначала свой лоб, а потом ее. Она доверчиво подставила лицо, омытое бездумным, безрассудным счастьем.

— На метро — и домой? — предложил он вздрагивавшим от желания голосом.

— Такси! — выдохнула она. — Так быстрее. Я плачу.

* * *


Но все это случилось вчера. Сейчас, в серых рассветных сумерках, Диана могла бы счесть это простой фантазией — если бы не Аврам, спавший рядом, огромный, как сама жизнь. Диане захотелось, чтобы он немедленно проснулся.

Их соединение прошлой ночью можно было сравнить только с поэмой, посвященной тому, как двое людей познают друг друга. Проспав всего три часа, Диана чувствовала себя посвежевшей, полной признательности Авраму. Ей бы хотелось расстаться по-доброму.

— Аврам, — прошептала она, целуя его, — у тебя занятия в восемь тридцать. Вставай, я приготовлю тебе отличный завтрак.

Он потянулся, приподнялся на локте и поглядел на нее с откровенным восхищением.

— Шалом, — прошептал он.

— Шалом, — отвечала она, радуясь, что знает хотя бы одно слово на иврите.

— Ты такая красивая утром.

— Ох, да ладно, — смущенно пробормотала она, — Что тебе подать на завтрак? Может, яичницу с беконом, или… — она замялась, — бекон ты не ешь из религиозных убеждений?

— Только если он пережарен, — рассмеялся Аврам. — Я хочу кофе!

Она собралась было идти на кухню, но он притянул ее к себе и нежно погладил по лицу.

— Помнишь, — сказал он, — вчера ты спросила, зачем я приехал в Америку? Теперь я это знаю. — Он тихонько провел пальцами по ее губам. — Я приехал, чтобы встретить тебя.


Глава 9


— Известно ли тебе, в чем основное различие между мужчиной и женщиной?

— Пожалуй, что да, — отвечала она, с откровенным удовольствием окинув взглядом обнаженную фигуру, раскинувшуюся перед ней на кровати. — Пожалуй, мы с тобой только что это продемонстрировали, и довольно удачно.

— Только физиологически. А я имею в виду психологию. Основное различие между мужчиной и женщиной состоит в том, что женщина не в состоянии постичь, что такое спорт. Вот хотя бы ты, Флер. Держу пари, ты ни разу в жизни не играла ни в футбол…

— Ох, однажды я пошла на игру и еле унесла оттуда ноги!

— …ни в баскетбол, ни в хоккей. И не имеешь представления о возвышающем и развивающем воздействии спорта на человека.

— Я всегда слежу за командой «Янки».

— Ты говоришь как болельщик. А я говорю как участник, то есть тот, кем не сподобилась стать ни одна женщина. Ведь твое тело демонстрирует полное слияние с разумом только ради секса.

— Похоже, тебя это не очень удручает. — Она присела на краю постели и принялась массировать ему плечи мерными круговыми движениями. Он любил это — после занятий любовью. Вполне возможно, что потом они смогут слегка вздремнуть. Ей тоже не на что было жаловаться. Ее пальцы скользили по прямым плечам, по мощной шее, по широкой груди. Просто грандиозный самец.

— Да, — пробормотал он, закинув руки за голову и расслабившись под ее ласками, — тебе нечего и пытаться понять мужской склад ума, пока не приобретешь собственного спортивного опыта. Особенно в контактных видах спорта. Чтобы ощутить, как мышцы противостоят мышцам, тело борется с другим телом. Например, в боксе или в борьбе…

— Тьфу!..

— Это почему же «тьфу»? Бокс может быть прекрасен, если бой ведется по правилам! И борьба тоже. Да будет тебе известно, что греко-римская борьба может считаться одним из видов искусства! Недаром ее старались запечатлеть в скульптуре все классики.

— А по мне, так это просто потные парни в разрисованных рекламой майках, которых показывают по телевизору.

— Это не настоящая борьба, и этих недоумков никто не назовет спортсменами. Настоящая борьба — некое таинство, мистерия. Взять, к примеру, тебя, Флер. Пожалуй, твой вес относится к «весу пера». Правда, при этом ты в неплохой форме, и при случае смогла бы постоять за себя.

— Я бы предпочла, чтобы за меня постоял ты. — Ее руки скользнули вниз, и его тело тут же бурно ответило на прикосновение. Как, уже? Снова? Ну что за удивительный мужик! Ладно, если он не прочь, то она тем более. Хотя мог бы все же отвлечься от своих дурацких рассуждений, пока она его ласкает!

— Ладно, ладно, а теперь попробуй вообразить себе вот что, Флер. Ты в Древней Греции. Ты — юная девушка, которую захватили в плен и привезли в Афины с какого-нибудь отдаленного острова. У себя на родине ты была принцессой, а теперь тебя ждет участь рабыни. Ты горда, но и испугана тоже. Ты бы не хотела попасть в лапы какому-нибудь отвратительному старикашке, какому-нибудь извращенцу, который станет принуждать тебя на всякие непотребности. И вот ты стоишь, скованная, обнаженная, обреченная стать собственностью любого желающего. Работорговец уже выбился из сил, он не знает, как от тебя отделаться, ибо понятно, что ты скорее умрешь, чем покоришься. Но вот из толпы зевак выступает богатый аристократ. Он молод, прекрасен собой…

— Надо полагать, это ты сам?

— …и невообразимо мужествен. Увидев тебя, он испытывает настоящее потрясение. Впервые в жизни увидал он такие пышные груди, полные, тяжелые, с гордо стоящими твердыми сосками…

— Пышные?.. — помрачнела она. — Ты хочешь сказать, жирные?

— Пышные груди, — повторил он, подхватив одну из них ладонью. Соски тут же затвердели. — И живот, мягче самого дорогого персидского шелка. Да, в его глазах ты — прекрасное создание. Он возжелал тебя. Он обезумел от желания. И готов отдать что угодно, лишь бы обладать тобой, лишь бы ты склонилась к его ногам. Начались торги, но он победил всех конкурентов. Деньги для него — ничто. Продано! Твой новый властелин берет тебя за руку и уводит с рынка. Он хочет тебя. И ты тоже его хочешь. По крайней мере его хочет часть твоей души. Однако он понял, как ты горда и невинна. И поскольку он человек чести, он решает дать тебе шанс побороться за свою девственность. И вот в присутствии афинских горожан он вызывает тебя на поединок, на борьбу, призом в которой будет твоя невинность.

— Поединок между?.. — Ее сердце билось все сильнее, желание разгоралось все жарче и жарче.

— Между… — он рассмеялся, усевшись и обхватив ее за шею, — между мной и тобой, крошка! Черт, вот это будет потеха! Если выиграю я, ты становишься моей собственностью, и я волен поступать с тобой по своему усмотрению. Если выиграешь ты, то сама поступишь со мной, как вздумается тебе. И никаких поблажек. Иными словами, победитель получает все. Согласна?

— Но, милый… — остатки здравого смысла еще боролись с нараставшим желанием, — ты тяжелее меня фунтов на восемьдесят, а то и больше. Ты мигом уложишь меня на обе лопатки.

— Пожалуй, вот что, — задумчиво предложил он, — натрись маслом, и тогда получишь грандиозное преимущество. Ты станешь такой скользкой, что я еле смогу тебя ухватить. О'кей, — он звонко хлопнул ее по заднице, — валяй расстели в гостиной коврик для упражнений, а я врублю какую-нибудь музыку.


Мягкими, ласкающими движениями он покрыл ее с головы до ног тончайшим слоем вазелина. В неярком свете бра ее тело засверкало, словно влажный мрамор. Повинуясь накатывавшему волнами ритму болеро Равеля, Флер приняла классическую позу.

— Афродита! — выдохнул он, осторожно гладя — ее между бедер. — А вот здесь я мог бы и не мазать — ты и так вся скользкая! — Его прикосновения вызвали легкий оргазм и восхитительное предвкушение чего-то более сильного. — А теперь выслушай правила, — зашептал он. — Ни суеты, ни спешки, ни захватов ногами или других грубых приемов. Все должно происходить медленно, медленно, как можно медленнее, ибо целью является наслаждение, а не боль. Чтобы победить, надо обездвижить противника так, чтобы он оказался прижатым к ковру не менее чем в трех точках.

— Надолго? — поинтересовалась она. — Надо сосчитать до десяти?

— Надо дождаться, пока проигравший не признает победителя своим хозяином, — игриво улыбнулся он. Отойдя на другой угол ковра, он смотрел на нее, широко расставив ноги, не стесняясь продемонстрировать ей свое возбуждение. — Я покажу тебе несколько основных приемов, и мы начнем. Ты наверняка все мигом усвоишь. Готова?

У Флер перехватило дыхание от сильнейшего желания. И вот…

— Начинаем наши игры!


Кажется, прошла целая вечность, пока они бездумно цеплялись один за другого в какой-то невообразимой позиции: соски прижаты к коленям, губы припадают к пупкам, наполненный кровью член скользит по чувствительной коже затылка. Затем неуловимое, молниеносное движение — и вот уже позиция совсем иная, словно сменили картинку в калейдоскопе чувственных ощущений.

— Вот это называется «ноша пожарника». — Его могучая рука скользнула между бедер, миг — и девушка оказалась у него на плече, словно живой трофей. Однако ловкое, намазанное маслом тело одним стремительным рывком проскользнуло у него между рук, словно живая ртуть.

— Ну что ж, ладно. — Он рухнул на колени и обхватил ее за ягодицы, навалившись всем весом и заставляя опуститься, пока его губы не прижались к ее лобку. — Захват за обе ноги, — пропыхтел он. Она широко развела ноги и уперлась ими в пол, а потом закинула ему на плечи. Ее ступни образовали ярмо у него на шее, она сжимала их что было сил. И внезапно он отпустил ее.

Она поднялась, едва соображая от гудевшего в ушах мощного крещендо. Пожалуй, он мог бы уже и наиграться, она и так возбудилась сверх всякой меры. Но тут он вскричал:

— Скачка верхом! — и набросился сзади, пригнув к полу так, что ее соски прижались к грубой ткани коврика. Напрягая все силы, она встала на четвереньки, спиной ощущая каждый волосок у него на груди и животе. Его по-прежнему напряженное мужское орудие елозило по впадине у нее между ягодиц, словно жокей, несущийся полным галопом. «О Господи!» — выдохнула она, подчиняясь этому безумному ритму, пока ее ладони не стали мокры от пота, а колени не подогнулись сами собой.

А в следующую секунду для них перестали иметь значение и имена, и мысли, и слова — в мире осталось лишь два сплетенных тела: спина к спине — спина к груди — бедра у лица. Теперь уже оба они обливались потом и блестели от вазелина, чувствуя все больший азарт. И усталость. В какой-то неуловимый момент он расслабился и поскользнулся, и она немедленно воспользовалась этой ошибкой, прижав его к ковру. Две точки! Оба его плеча касались пола. Ах, еще хотя бы одну ногу! Она как можно сильнее навалилась на его грудь и попыталась надавить на ноги. Вот, вот сейчас. Еще чуть-чуть, и победа будет за ней!

И тут одним могучим рывком он опрокинул ее на пол. Мгновением позже прижал ее руки над головой. Целых четыре точки.

— Давай, — пропыхтел он, — говори.

Женщина лежала под ним, ослепшая от подступившего оргазма, желая лишь его, его одного, чтобы он вошел в нее, чтобы он пронзил ее сейчас же до самых печенок. Чтобы расколол ее надвое. Чтобы трахал до полной слепоты, глухоты, до безумия! Чем же еще могла кончиться эта игра?..

— Говори! — повторил он.

— Хозяин! — выкрикнула она.

— А ты кто?

— Рабыня. Я — твоя рабыня!

Он тихо самодовольно рассмеялся. А потом отпустил ее руки и не спеша раздвинул ноги.

— Вот так-то лучше! И что же хочет от меня моя рабыня? — Шелковистый кончик его копья дразняще касался самых чувствительных мест.

— Возьми меня, Алекс!.. Войди в меня… трахай меня! Пожалуйста, умоляю!

Испустив торжествующий вопль, Алекс Маршалл вонзил свое могучее копье на всю длину, и в тот же миг она познала, что значит взлететь к небесам от блаженства.

* * *


Четверть часа спустя он уже был выбрит и одет.

— Это действительно так необходимо? — спросила она.

— Нельзя опаздывать на последний поезд. Я же обещал Розмари вернуться не позднее полуночи. Ясно, малышка?

— Ясно, — буркнула она отвердевшими губами, проглотив обиду.

Он подошел к кровати и поцеловал все еще напряженный темный сосок.

— Не обижайся. Если бы я смог, то остался бы здесь навсегда. — И он поцеловал второй сосок. — Вот так.

— Когда я снова тебя увижу?

— Я позвоню завтра. — И он ушел.

Флер еще какое-то время неподвижно пролежала на скомканных влажных простынях: счастливая, обессиленная — и обиженная. И к тому же голодная. За весь вечер они не проглотили ни крошки. Разве можно считать едой гроздь винограда! Флер решила было поскорее приготовить легкий омлет с сыром и тост, но пересилила себя. Это же не меньше пяти сотен калорий, а Алексу нравится ее изящность, что бы там он ни болтал про пышные груди.

Накинув халат, Флер поплелась на кухню за рисовым крекером и йогуртом. Если откусывать поменьше и жевать подольше, может, удастся наесться. Нет, она не морит себя голодом, твердила про себя Флер: каждый не попавший в рот кусок — вклад в обеспеченное будущее.

Ибо не далее как нынче утром она заметила у себя первый седой волос, который тут же яростно выдрала вместе с корнем. Конечно, один-единственный волос — это еще не страшно, однако он является серьезным предупреждением, что время на исходе. Она обреченно взглянула на отражение на тостере.

— Ну и дерьмо же ты, Флер Чемберлен! — пробормотала она, жуя бисквит. Кто-то теряет, кто-то находит. Однако на этот раз найти должна именно она, и никто другой.

Во всяком случае, это не она виновата в том, что супруг Розмари сбился с пути истинного. Конечно, она дерьмо, но не настолько. Уж если и надо кого-то непременно обвинить — а Флер по большому счету было на это наплевать, — то обвиняйте дорогу.

Ах, дорога… дорога. А в дороге чего только не происходит!


Питсбург.

Этот город никогда прежде не вызывал у Флер такого омерзения — пока не пришлось работать с Уолтом Маккерром. Новый директор по маркетингу в «Сарабанд», тщедушный болезненный заика, недоумок, умудрился возвести собственную тупость в ранг некоего искусства. Флер обозвала его «Уолт Мак-Плакса», и теперь все в агентстве только так его и величали.

— Смотри, чтобы про это не пронюхали в «Сарабанд», — предупреждал ее шеф, — не то тебе мигом дадут прикурить.

Поскольку Уолту было угодно напрямую общаться с «творческими» сотрудниками, Флер приходилось раз в месяц возить в Питсбург отчеты о работе агентства.

Это решение было принято новым советом директоров, решившим в очередной раз продемонстрировать, кто здесь главный. Уж во всяком случае, это был не несчастный Мак-Плакса, чью команду в узких кругах тут же переименовали в Плакальщиц — за манеру одобрительно подвывать в унисон после каждого слова своего шефа.

Может быть, Уолт блистал в иных ипостасях (в чем Флер, правда, сильно сомневалась), но в рекламном бизнесе он был полным нулем. Мак-Плакса ужасно боялся принять решение, которое может привести к неприятностям, и оттого избегал любых выражений, которые можно было бы определенно истолковать как «да» или «нет». Как только доходило до дела, он обязательно терял дар речи.

— Я что-то не вижу здесь, — мямлил он, озираясь на своих подручных, — чего-то такого… чего-то большего… — И он трагически всплескивал руками. — Чего-то более… — его мозги явно напрягались в поисках нужного слова, — более интервального.

— М-м-м-м, — восхищенно гудели Плакальщицы.

— Вы хотите сказать, что желали бы видеть здесь девушку с черным ухажером?

— Нет, нет!!! Флер. Я имел в виду нечто более… более кинетическое.

— Вот, женщина скачет галопом на огромном белоснежном коне. По-моему, это как раз кинетично, Уолт.

Тут наступало время угощать его вместе с остальными Плакальщицами весьма изысканным ленчем, после которого они возвращались в офис на очередной раунд поединка с тенями.

— То, что я бы хотел п'едложить, должно быть более… более ст'вукту'ивовано…

— М-м-м-м, — гудело эхо.

Уже к исходу четвертого часа в обществе Мак-Плаксы Флер стало казаться, что она просидела с ним четыре года. И только еще через четыре часа она наконец вырвалась на волю.

Обыкновенный бар в гостинице впервые в жизни показался таким гостеприимным. Прежде всего она пропустит парочку коктейлей, чтобы смыть оскомину от вынужденных улыбок и реверансов. Ну а потом можно и заказать обед в номер. И Флер решительно направилась к длинной стойке.

Именно в этот момент он и попался ей на глаза — солидный, уверенный — ни дать ни взять посланник реального мира. Он устроился на высоком табурете, меланхолично кидая в рот жареные орешки. Так, еще один утомленный труженик, ищущий забвения после ужасного дня, посвященного умасливанию клиента. Ах, какой он простой, понятный. Какой знакомый.

— Привет, Алекс! — Флер подошла сзади и хлопнула его по спине.

— Привет, привет, — растерянно замигал он. Флер даже показалось, что он ее не узнал. Но вот Алекс выпрямился и поправил галстук: — Прости, задумался. Какими судьбами ты здесь, Флер?

— Да все моя дерьмовая служба.

— И моя тоже, — рассмеялся он, подозвав бармена. — Выпьешь что-нибудь?

— С удовольствием. «Маргариту», пожалуйста.

— Забавно. Я почему-то всегда относил тебя к тому типу леди, которые пьют только виски с содовой.

— Неужели, Алекс? Мне и в голову не приходило, что ты вообще обо мне думаешь.

Появился бармен.

— Подайте леди… — начал было Алекс, но Флер перебила:

— Двойной виски со льдом.

— Две порции, — добавил Алекс.

Первый бокал виски кончился удивительно быстро. Алекс заказал еще. После второго бокала Флер смогла слегка расслабиться. Она со смаком принялась описывать бессловесного Мак-Плаксу с его Плакальщицами.

— Плакальщицами? — заинтересовался Алекс. — Это что, его ребята на подхвате?

— У них не бывает никаких ребят, — съязвила Флер, — у них одни шаркуны на подхвате, Алекс. Ну, в общем, сегодня за ленчем…

Она повела их в ресторан Кристофера, чтобы угостить изысканными французскими блюдами, и распиналась вовсю, чтобы добиться хоть какого-нибудь толка.

— И вдруг… рехнуться можно! — Флер истерически захихикала. — Я из кожи вон лезу, чтобы всем было видно, какая я гениальная специалистка по рекламе, как вдруг у меня из глаза выскакивает эта чертова контактная линза и плюхается прямиком в его бокал с водой! Должна тебе сказать, что Мак-Плакса в рот не берет спиртного, и оттого эти долбаные ленчи становятся еще зануднее. Ну и вот. А потом, как ты можешь догадаться…

— О Господи! — расхохотался Алекс. — Недоумок проглотил твою линзу?

— Точно! — И в следующую минуту оба хохотали как одержимые.

— А ты еще жалуешься на скуку, — всхлипывая и утирая слезы, произнес Алекс. — Хотел бы я сам так поскучать!

Он провел ужасный день, пытаясь заключить сделку по продаже крупного пакета акций.

— Господи, я перед ними соловьем разливался — и вдруг в последний момент их агент по покупке акций извернулся ужом и начал все сначала!

— Может быть, парня надо было подмазать? — предположила Флер, выразительно потирая пальцы. — Такое часто случается.

— Ты так думаешь? — пробурчал Алекс. — Пожалуй. Мне тоже это пришло в голову, но ведь не мог же я предложить ему взятку в присутствии еще двадцати человек.

— Надо было извиниться и прогуляться в мужскую комнату, — посоветовала Флер. — Если бы он хотел взятку, он бы наверняка увязался за тобой.

— А ты чертовски умна, Флер. Тебе говорили об этом прежде?

— Говорили, да все не те, от кого я бы хотела услышать.

— Чертовски умна, — повторил он. Его глаза напоминали кошачьи: серо-зеленые, с золотистыми крапинками, они придавали его лицу некий оттенок звериной чувственности. Странно, что она никогда этого не замечала. Просто не обращала на Алекса внимания. И то, что он оказался таким милым собеседником, также немало ее удивило. Алекс потянулся было за орешком, но вдруг решительно отодвинул блюдце, все равно оно было пустым.

— Что, если мы вместе пообедаем, Флер? Если, конечно, у тебя нет других планов.

— Планов у меня нет. — На мгновение Флер засомневалась, но тут же решила, что Розмари не обидится. Даже наоборот — будет благодарна. — Обед — это отлично. Обожди минут двадцать, я поднимусь к себе и переоденусь во что-то более подходящее.

— Зачем переодеваться? — удивился он. — Ты и так потрясно смотришься! Просто пальчики оближешь!

Его слова вызвали у Флер совершенно определенную реакцию. Уж не имеет ли Алекс на нее виды?

— Ну, хотя бы пять минут — я поправлю макияж.

Она направилась в дамскую комнату, незаметно оглядываясь. Он следил за ней взглядом. Впрочем, это не новость — остальные мужчины в баре тоже чуть головы не свернули, и Алекс это отметил, на его физиономии промелькнула довольная ухмылка. Ему явно было лестно находиться в компании с потрясно выглядевшей леди и являться объектом зависти для остальных.

Совершенно определенно Алекс Маршалл имел на нее виды. Позвольте спросить, и что теперь?

Она провела в дамской комнате не меньше десяти минут, в смятении то снимая, то нанося вновь краску, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Надо же, именно Алекс Маршалл! Она ни разу в жизни не представляла его в роли любовника — ни случайного, ни постоянного. Ради всего святого, ведь он же муж ее давней подруги и всегда вызывал в ней чувств не больше чем какой-нибудь стул в гостиной. Хотя с другой стороны, Розмари сама невольно разбудила у Флер любопытство, постоянно распространяясь о том, какой классный парень ее Алекс. Какой он крутой бизнесмен. Какой заботливый муж. Какой мудрый отец. И конечно, — хотя Розмари никогда не опускалась до конкретных деталей, — ясно давалось понять, что он просто непобедимый герой большого секса.

— Я бы даже хотела изготовить его копию, — однажды заявила она Флер, — чтобы подарить тебе, милочка. Это наверняка решило бы половину твоих проблем.

В этом вся Розмари — вечно задиравшая свой окольцованный нос перед незамужними подругами. Всегда то так, то этак старавшаяся напомнить Флер о ее положении на социальной лестнице. «Старая добрая Флер», как вечно повторяет Розмари этим противным покровительственным тоном. Флер, с которой можно пойти на ленч с девочками. Флер, с которой можно прошвырнуться за покупками к Саксу. Но на которую не стоит тратить ни минуты времени, если на горизонте замаячил Алекс.

У семейных людей время дорого. В отличие от одиноких. В этом легко можно убедиться. К примеру, если Розмари и удосуживалась позвонить Флер сама, то только в том случае, если Алекс уезжал в командировку.

— Алекса не будет в городе пару дней, — говорила она, — ты бы не хотела со мной пообедать?

Ха, вполне возможно, что именно в эту минуту она названивает Флер, надеясь заполнить пустой вечер.

— Алекса не будет в городе…

Ну что ж, верно. И Флер тоже в городе не будет.

Путешествия всегда поднимали у Флер жизненный тонус. Возбуждали. Вдали от дома, от привычных ресторанов и друзей ты волен вытворять все, что вздумается, и будешь последним дураком, если не воспользуешься такой возможностью. Дорога всегда сулила что-то новенькое, восхитительную возможность заняться любовью с незнакомцем. Или даже с мужем старой подруги.

Так ли уж хорош Алекс Маршалл в постели? Кстати, разве Розмари может об этом судить? Флер готова была побиться об заклад, что сможет так удовлетворить Алекса, что после этого Розмари покажется ему сопливой школьницей. А может, в награду и Алекс покажет ей что-то новенькое. В ушах у Флер так и гудело самодовольное бурчание Розмари: «Он такой удивительный». Да неужели? Выяснить это можно было только одним способом. Она извлекла из сумочки постоянно находившийся там флакон с духами и намазала шею, уши, соски и бедра. После чего вернулась в бар, окутанная облаком сладкого аромата. Он встретил ее голодным, ждущим взглядом.

— М-м-м. — Алекс втянул в себя воздух и зажмурился. — Ты неподражаемо пахнешь. Я заказал еще по бокалу, пока ждал тебя. О'кей?

— Отлично. — Она вскарабкалась на стул и села лицом к нему.

— За тебя! — Алекс одним глотком опрокинул в себя виски и подождал, пока она допьет свое. Вместо этого она вдруг положила руку ему на бедро. Оно оказалось горячим и мускулистым. Даже сквозь плотный габардин костюма она ощущала исходившую от него страстность и силу. Его возбуждение передалось ей.

— За нас, Алекс. — И ее рука двинулась выше, выше, туда, где рвалась на свободу напрягшаяся плоть. На миг Алекс остолбенел, не в силах вымолвить ни слова, обливаясь потом от ее прикосновения, не веря в такую удачу и в то же время стараясь быть осторожным, чтобы не сделать неверный шаг.

— Ну, — хрипло выдавил он, — ты решила? Что ты хочешь съесть?

— Тебя, — промурлыкала она. — Я хочу съесть тебя!


Десятью минутами позже они набросились друг на друга у нее в комнате, как две дикие твари в период течки.

Боже! Алекс Маршалл оказался бесподобен! Флер потрясло, насколько этот мужчина изголодался по страстной любви, сколько в нем нерастраченной чувственности. То, что они вытворяли в ту ночь, делало наслаждение от секса чуть ли не болезненным и наверняка выходило за пределы того, что Алекс мог иметь дома. Но как бы он ни был алчен, в то же время щедро воздавал ей сторицей.

— О Господи! — стонал он. — Я просто в раю!

Всю ночь они занимались любовью, с восторгом познавая друг друга снова и снова. Уже перед самым рассветом Флер в изнеможении забылась. А уже в семь тридцать ее разбудили.

— Я проснулась. Проснулась, — простонала Флер, сползая с кровати. Алекс стоял перед зеркалом в ванной, озабоченно разглядывая свое отражение.

— Господи! — воскликнул он при виде искусанных распухших губ, синяков и царапин на бедрах. — Что я скажу Розмари?

Впервые с момента встречи они упомянули о ней вслух.

— Скажи ей, — посоветовала Флер, подходя сзади и прижимаясь щекой к его плечу, — что тебя изнасиловали в одном из притонов Питсбурга.

Алекс рассмеялся, подхватил ее под ягодицы и прижал:

— И я намерен снова оказаться изнасилованным, как только представится случай!


С того дня прошло четыре месяца, а их страсть стала еще более бурной. Правда, после Питсбурга им удалось провести вместе лишь две полные ночи. По большей же части их встречи напоминали сегодняшнюю: часок-другой безумной любви с одним глазом, обращенным на часы. Или торопливые свидания в каком-нибудь укромном отеле. Но этого было мало, всегда мало. То, что она испытывала с Алексом, казалось чудесным, великолепным, о чем только можно было мечтать. Но ей хотелось чего-то большего.

Ей хотелось иметь «после». После секса. К примеру, тихо посидеть у него на коленях, или не спеша попить чаю вдвоем, или вполглаза посмотреть программу для полуночников, устроившись у него на плече. Всякий раз в момент расставания она чувствовала себя обиженной. Обделенной.

Нет, того, что у них имелось, ей явно не хватало.

Как не хватало этого проклятущего йогурта. Она никогда им не наестся. И будет мучиться от голода всю ночь.

Флер поплелась обратно в постель и включила новости.

В эту минуту Алекс, наверное, уже вышел на станции в Вестпорте. Она словно наяву представила, как он усаживается в миниатюрную «ауди», которую оставлял на стоянке у вокзала. Извилистое шоссе, шелестящие под колесами груды сухих листьев. А вот и дом, и подъездная дорожка, мощенная камнем, белесо сверкает в холодном сиянии ноябрьской луны. Окна гостеприимно светятся, обещая тепло и уют. Он отпирает дверь, вешает плащ и входит в кухню.

Его жена приготовила кофе, и они сидят вдвоем, привычно болтая после очередного нелегкого дня. Сцена была настолько реальной, что она прямо-таки осязала ее. Запах кофе, смешанный с легким запахом дыма от поленьев. И лицо женщины, сидевшей напротив Алекса. Лицо его жены, ловко снующей по блестящему паркетному полу, моющей кофейные чашки со счастливой улыбкой.

Вот только в воображении Флер этой женщиной в кухне была вовсе не Розмари. Ею была она. Миссис Флер Маршалл!


Не нарушая старой доброй традиции, его поезд опоздал почти на полчаса. Алекс положил свой брифкейс в сетку для багажа и растянулся на трех пустых сиденьях. Он называл этот последний состав «Поездом виноватых». По большей части в нем ездили или припозднившиеся бизнесмены, или искатели приключений. Прежде он относился к первому разряду, теперь — ко второму.

Связь на стороне нелегко давалась Алексу Маршаллу. Конечно, бывали интрижки в пути или на совещаниях — а кто из бизнесменов этим не грешит, — но в итоге выходило, что риск не оправдывает удовольствия, и Алекс привык считать себя счастливым женатым мужчиной.

Зевая, он посмотрел на часы. Уже наступила пятница. И впереди маячит перспектива уик-энда в домашнем кругу. Надо что-то сделать для Криса с Розмари. Может, свозить на экскурсию в Эссекский яхт-клуб? А вечером в субботу их наверняка пригласит на вечеринку кто-то из соседей. Как правило, эта рутина доставляла Алексу некоторое удовольствие. Но с того дня, как он столкнулся в Питсбурге с Флер, размеренный образ жизни утратил былую прелесть. Он ведь едва не забыл, какое наслаждение может приносить секс. И как это здорово — иметь партнершу, которая не придирается к тебе, не занимается подсчетами, сколько ты дал и сколько получил. С Флер он чувствовал себя настоящим суперменом.

И дело тут не только в сексе, напомнил себе Алекс. Флер образованна, сообразительна, остроумна. Всегда готова поболтать или посмеяться. Он мог в подробностях излагать Флер свои достижения на службе, и она слушала его и не отводила глаз.

А от ее красоты можно умереть! Один взгляд на нее, аромат ее духов, ее шелковистая кожа вызывали в Алексе некое подобие романтических чувств, о которых он давно забыл. Жена вечно обзывает его трудоголиком — пожалуй, это правда. Но ведь это еще не значит, что в его душе ничему больше не осталось места. Ах, Флер… Флер…

Алекс зажмурился, вспоминая прикосновение ее волос к своей щеке. Проснувшись, он обнаружил, что проспал Вестпорт.

Чертыхаясь, выскочил на перрон в Бриджпорте и весьма недешево нанял такси до дома. На полпути вспомнил, что брифкейс остался в поезде. Пропади все пропадом! Уже второй раз за месяц!

Нет, это слишком, он не выдержит. Надо чем-то поступиться. Или семьей, или связью с Флер. О, только не Флер. Пока не Флер.

Когда он добрался до дома, свет в окнах уже не горел.


Глава 10


Берни впервые в жизни расплакалась на свадьбе.

Брачная церемония Сюзанны и Алана была задумана как грандиозный финал для телесериала и происходила в Бруклинской синагоге. И там Берни — отстраненная, хладнокровная, беспристрастная Берни — рыдала в голос.

Счастливая парочка (а что она была счастливой, Берни не сомневалась — стоило на них посмотреть) познакомилась три месяца назад, воспользовавшись услугами обычного еврейского брачного агента. Берни уже сделала с ними два интервью и решила, что они больше всех подходят для концовки. Симпатяги. Не зазнайки. Типичные ньюйоркцы.

Сюзанна работала секретаршей управляющего швейной фабрикой. Она не была красавицей, однако обладала несомненным обаянием, которое должны были оценить участники церемонии. Ее молодой муж занимался чем-то, связанным с компьютерами.

— Как только увидал ее в первый раз, — говорил Алан Вейсс в предыдущем интервью, — у меня в мозгу что-то щелкнуло. И уже через неделю мы были помолвлены.

— Но у вас было так мало времени, чтобы получше узнать друг друга, — возражала Берни. — Почему вы не захотели подождать?

— А зачем? — Сюзанна сжала руку суженого, и они обменялись восторженными взглядами. — Разве жизнь станет нас дожидаться?

Сегодня во время церемонии Берни против обычного находилась не среди съемочной группы, а среди гостей, не в силах противостоять очарованию древнего ритуала. Профессиональное чувство подсказывало, что для полного успеха придется кое-что подрезать. Жених явно нервничает. Трогательная деталь. Невеста сияет от счастья. Трудно поверить, что это та самая бесцветная девушка, которая уныло жевала свой ленч в забегаловке у «Кид-Гро» всего неделю назад. Сюзаннина мамаша то и дело сморкалась в батистовый носовой платочек (Берни молилась про себя, чтобы это заметил и оператор) и могла бы быть мамашей кому угодно. То ли Берни показалось, то ли она на самом деле чем-то напоминает Аделаиду Хонг?

Может быть, это сходство было тому виной или еще какая-то задетая в ее душе струна, но уже к середине церемонии от профессионального хладнокровия не оставалось и следа, она горячо сочувствовала новобрачным и даже представляла себя на их месте. И не важно, что она ни слова не понимает на иврите. В воздухе носилось что-то особенное, незабываемое. В какой-то момент жених разбил об пол бокал. Берни спросила, что это значит.

— Так делают уже тысячи лет, в память о падении Вавилонской башни и в назидание новобрачным, что их свадьба совершается в соответствии с древней традицией.

— Традицией, — выдохнула Берни, проглотив комок в горле.

* * *


Остаток дня она проторчала в студии, просматривая отснятые пленки вместе со своим продюсером и двумя сотрудниками из «Паблисити».

— Тебе не кажется это чересчур по-еврейски? — спросил Хи.

— Нет, — покачала головой Берни. — Поверь, у любви нет национальности.

— Да, — пробурчал он. — Это правда.

Видеосъемка удалась на славу, концовка получилась отменная. Сериал начнут показывать завтра же — и до конца будущей недели. Хи уже позаботился об анонсе.

— Ты отлично поработала, малышка, — заметил Хи, прощаясь в конце дня. — Будем надеяться, это отразится на рейтинге.

Дома оказалось, что у Стива припасена бутылка шампанского.

— Давай напьемся в стельку, — предложил он, — по такому случаю.

— Какому еще случаю?

— Окончания твоего проклятого сериала, конечно! Прощайте, «Одинокие сердца»! Здравствуй, милый Стиви! Все случилось как нельзя кстати. Ты не прочь отметить это, поджидая меня на Антигуа? Я как раз отправляюсь снимать ролик для «Швеппса» на Милл-Риф.

Берни, смакуя шампанское, задумчиво спросила:

— А что ты скажешь, если мы сделаем этот отпуск нашим медовым месяцем?

Наверное, Стив ее не услышал. Наверное, он не поверил своим ушам. Она сама-то с трудом поверила. Слова вылетели как бы сами собой. С умыслом? Она и сама не знала. Зато знала, какого ответа следует ждать от Стива.

— Я сказала, — повторила она, — что мы могли бы устроить там грандиозный медовый месяц. Стив, я бы хотела, чтобы мы поженились.

— Ты шутишь! — нервически рассмеялся Стив.

Ответом ему было гробовое молчание.

— Ты же пошутила, Берни, правда? — ошеломленно уставился он на нее. — Ты же вечно меня разыгрываешь!

— Разыгрываю?! — взорвалась она. — По-твоему, наша свадьба может быть розыгрышем?! — Берни больше не в силах была сдерживать терзавших ее в последние месяцы сомнений. Боже, ему и дела нет до того, какая буря бушует у нее в душе! — Ты настолько равнодушен ко мне, что даже ни разу ни к кому не приревновал!

— Приревновал? — окончательно остолбенел он. — С какой это стати? Я тебе верю!

— И тебя ни разу не задело, что вот уже три недели подряд я провожу всю ночь где-то в городе? И что по меньшей мере с полсотни парней из тех, с кем я знакомилась, хотели назначить мне свидание?

— Это не задевало меня, поскольку не задевало тебя, — тут же ответил он. — Ты уже большая девочка, Берии, и сама можешь о себе позаботиться. Ты всегда это умела.

— Так вот, иногда женщине хочется, чтобы для разнообразия о ней позаботился кто-то другой! — выпалила она. — Кто-то, кому, черт побери, есть дело до ее самочувствия, до ее безопасности. И если бы ты действительно любил меня, Стив, ты бы сам настоял на том, чтобы следовать за мной и охранять мои интересы. Если уж на то пошло, то они в некотором роде и твои тоже!

— Признайся честно, что тебе вовсе не нужна была дуэнья в каждую из этих ночей. Какого дьявола, да ведь вокруг тебя вечно крутятся ребята из съемочной группы! В конце концов у меня есть занятия поважнее, чем слоняться вокруг твоей юбки!

— Это какие же занятия поважнее? Чесать языки с дружками? Пялиться на «Великие моменты в баскетболе»? Зная все это время, что я провожу вечера в обществе совершенно незнакомых людей, которым бог знает что может взбрести в голову?! Ну, так позволь тебя заверить, что любой нормальный мужик на твоем месте забеспокоился бы, черт возьми! Но нет, не мой мистер Хладнокровие! Нет, что вы! Ни за что, ведь на это потребуются усилия! Ты вечно твердишь, что любишь меня и заботишься обо мне, но все это — пустая болтовня, Стив, сплошной треп! Потому что если на свете и есть что-то, о чем ты действительно заботишься — а временами я даже и в этом сомневаюсь, — так это твоя распрекрасная драгоценная пресловутая свобода! Вот только свобода от чего, Стив? От меня? От ответственности? От настоящей жизни?

— А как насчет свободы от ссор? — перебил он, надеясь свести все к шутке.

— Вот, пожалуйста! — еще пуще разбушевалась Берни. — Ты никогда не относился ко мне всерьез! Никогда! По-твоему, я совсем бесчувственная? — Список его прегрешений рос с катастрофической скоростью. — И что мне не хочется того, чего хочется остальным женщинам? Мужа? Детей? Что же я, машина какая-то?! Или ненормальная? Да пойми ты, ублюдок! За этот последний месяц я повидала толпу народу, и у большинства из них гораздо более стесненные обстоятельства, чем у нас с тобой. О'кей, тебе угодно обзывать их «Одинокими сердцами», хотя, на мой взгляд, это звучит ужасно. Но они по крайней мере стараются что-то предпринять. Не корчат из себя недотрог, пытаются найти партнера, чтобы жить по-настоящему, Стив. Ибо нет ничего более настоящего, чем создание дома, семьи, воспитание детей…

— Это с каких же пор тебе взбрендило завести детей, Берни? Что-то я раньше об этом не слыхал! Господь свидетель, тебе всегда было лень позаботиться даже о котенке!

— Нечего решать за меня, что мне взбрендило, а что нет! — отчеканила она, по правде говоря, совершенно не уверенная, что ее так уж прельщает материнство. — Факт налицо: жизнь протекает мимо оттого, что ты трус и боишься попробовать снова. Каждый божий день нормальные мужчины женятся на нормальных женщинах. Так принято в обществе, так публично демонстрируется сила их любви. И пусть они не такие крутые телевизионщики, как ты, Стив, зато они не кладут от страха в штаны при одном виде обручального кольца.

— У меня уже было обручальное кольцо… — начал было он.

— Вот как?! Ну, зато у меня его не было! — Она оценивающе уставилась на Стива и добавила: — Мы с тобой имеем лишь общую корзину для грязного белья — вот и все.

— Если хочешь, я сам буду отдавать в стирку свои вещи.

— Не заговаривай мне зубы! — выкрикнула она. — Мне это уже осточертело! Пять лет прожиты вместе, и все, о чем ты позаботился, — пару раз предложил разделить пополам квартплату! Ты не способен заглянуть в свою жизнь дальше, чем на месяц вперед! У тебя нет будущего, Стив! Как нет его у нас обоих. Мы живем как перекати-поле, как сопляки, а не взрослые люди, черт возьми! И скажи на милость, разве есть в такой жизни место любви? Верности? Я для тебя соседка по комнате, отдушина для твоих сексуальных потребностей, вот и все!

— Не верю своим ушам, — прошептал, бледнея, Стив. — Ты совсем свихнулась из-за своего идиотского сериала! Господи, Берни, ты же журналист. Наблюдатель. Тебе нет нужды влюбляться во всех мужиков, про которых ты пишешь. Тебе надо лишь писать о них. А вместо этого ты заводишь песню, которую поют все прочие бабы на свете. Женись на мне, женись на мне — ничего нового! Я-то считал тебя по-настоящему независимой, и вдруг ты выдаешь такое! Что будет дальше, Берни? Крахмальный передник и герани на подоконнике?

— Очухайся, мы живем не в средние века! — фыркнула она. — И я говорила вовсе не о таком браке!

— Ну а я вообще не желаю говорить о браке, милочка! Хватит. Баста. Этот номер больше со мной не пройдет. А что до семьи, так нечего пытаться сесть мне на шею. Я и так плачу алименты на двух недорослей, или ты забыла? Каждый месяц выкладываю на них по восемь сотен баксов, а через пару лет меня заставят еще и колледж оплачивать! Больше я не позволю себя обдурить. К тому же, — с отчаянием добавил он, — нашим основным принципом была свобода — уйти куда угодно и когда угодно. Ты знала об этом с самого старта.

— Основным принципом! — передразнила она. — С самого старта! Это что, по-твоему, — игра? Ну, так вот, я больше в нее играть не желаю. Я хочу быть связанной — связанной с жизнью, с настоящим миром. И еще я хочу быть замужем — пока смерть нас не разлучит! — Раскаты ее голоса эхом отдавались от голых стен. Стив подождал, пока эхо смолкнет.

— Давай, валяй в том же духе, — тихо предупредил Стив, — и разлука наступит быстро!

— Если ты любишь меня, — она поперхнулась, поняв, что он пригрозил всерьез, но идти на попятный было уже поздно, — если ты меня любишь, ты захотел бы это доказать. Захотел бы чем-то пожертвовать ради меня.

— К примеру, личной свободой? Не надейся! Я люблю тебя, Берни. Я тебя чертовски люблю! И я был верен тебе все то время, что мы прожили вместе. Однако ни за что в жизни я не стану отождествлять любовь с жертвой!

— А брак со мной для тебя, значит, равносилен жертве! — холодно заключила она. — Понятно. А еще мне понятно вот что, Стив. Все эти пять лет ты просто паразитировал. Ну что ж, это моя квартира, моя мебель, мой дом, и я не намерена делить его с человеком, который впадает в истерику при одной мысли о простейших вещах. Если брак со мной для тебя равносилен самопожертвованию — позволь предложить тебе выметаться отсюда к концу месяца. Пойди поищи другую свободолюбивую дуру, чтобы сосать из нее кровь. Я не желаю больше тратить на тебя время и силы.

— Прекрасно! — Он сжал губы, дрожавшие от злости. — Можешь не волноваться, я уберусь отсюда к концу недели. Или раньше, если найду куда. Поверь мне, Берни, жизнь с тобой в последнее время отнюдь не была безоблачной. Ты совсем съехала с катушек от эмоций!

— Абсолютно верно! — рявкнула она. — А теперь убирайся из моей жизни! И не забудь прихватить своего идиотского Микки Мауса!


Глава 11


— Кто он такой? — требовательно спросила Флер.

— Ты о ком? — Диана с нарочито безмятежным видом промокнула губы салфеткой.

— Мужчина, милая, твой мистер Очаровашка. Да ладно, не притворяйся! На тебе написано неоновыми буквами шести дюймов высоты: «Перед вами Диана Саммерфильд, баба, которую долго и основательно трахали!» Слушай, малышка, ты лучше расскажи обо всем по-хорошему, пока не явился Великий Инквизитор. Ты же знаешь, Розмари не постесняется вытянуть из тебя все раскаленными щипцами. Итак, я хочу знать: он красив, обаятелен? Насколько я могу судить, в постели вполне хорош.

— А что, если я скажу, что никого у меня нет?

— А что, если я скажу, что ты мерзкая лгунья? — Флер ободряюще потрепала подругу по руке: — Ты могла бы довериться мне, Ди. Ведь я не из неприятельского стана.

Диану раздирали сомнения. С одной стороны, ей ужасно хотелось высказаться, открыть всему миру, что она любит и безумно счастлива. С другой стороны, врожденная осторожность держала ее рот на замке. Да и как смогла бы она (а не кто-то другой) признаться Флер (а не кому-то другому), что ввязалась в любовную интригу, лишенную будущего?! Ведь на протяжении всех этих лет Диана старалась урезонивать Флер, предостерегая от связей с неподходящими мужчинами. А Аврама, каким бы милым и любящим он ни был, никак нельзя было назвать подходящей партией.


Всего несколькими часами ранее Диана, уютно устроившись у него в объятиях, услышала довольно странное признание.

— Скажи, — спросила она тогда, — ты помнишь, как пришел сюда ночью, в самый первый раз?

— Еще бы, конечно, помню, дорогая.

— Ну вот, когда ты починил кран и потом стоял посреди гостиной, словно остолбенев, у меня появилось странное чувство, будто ты чего-то ждешь. У тебя был такой… ожидающий вид. Скажи, Ав, ты уже тогда знал, что мы полюбим друг друга?

— Да что ты? Откуда?

— Но чего же ты тогда ждал?

— А ты не рассердишься, если я скажу правду?

— Обещаю.

— Я надеялся получить чаевые, Диана, — покраснел Аврам. — Иногда, если приходится работать по ночным вызовам, хозяева квартир дают мне на чай. Нет, я их об этом не прошу, но, знаешь, и не обижаюсь, для меня эти деньги не лишние.

Диана была шокирована. Ничто не могло более откровенно подчеркнуть то, о чем она безуспешно старалась не думать: их несовместимость. Ибо она принадлежала к тем, кто платит, а он — к тем, кому платят. Хотя, как это ни смешно, именно в тот раз она так и не дала ему чаевых.

О, она до мелочей помнила все: свои сомнения, свое ошибочное решение, что эти несколько долларов обидят его лучшие чувства. Ну, зато потом она успела наградить его гораздо более щедро, чем если бы дала какие-то жалкие деньги. Она отдала ему себя. Ничего себе «чаевые»…

Ее непрерывно грызли сомнения, что она ведет себя как дура. Снова и снова она задавала вопрос: можно ли верить в искренность чувств Аврама? Что именно он — тот мужчина, которому действительно есть дело до того, что она думает и чувствует? Ведь она старше и опытнее его, да к тому же — и это самое главное — довольно богата.

И потом, даже если поверить в искренность Аврама, все равно несомненно, что эта связь для него чрезвычайно выгодна. Кто может дать гарантию, что он не спит с другими обитателями этого дома? Здесь живет множество одиноких обеспеченных женщин, так же скучающих по обществу, как и она. Аврам является в любое время по вызову и делает все, что ему прикажут. А если кому-то придет в голову, что «чаевые» можно дать самыми разными способами? А если она у него не первая?

— Ты надеялся получить чаевые, — пробормотала она, — а вместо этого получил меня. Скажи, я первая женщина в этом здании, с которой ты улегся в постель? Не думай, Аврам, я не осуждаю тебя, у меня попросту нет на это прав.

— Уже задавая такой вопрос, — возмутился Аврам, — ты ставишь меня на место… — у него с трудом нашлись слова, — на место какой-то скотины, вроде племенного быка в стойле!

— Боже упаси! — воскликнула она.

— Я люблю тебя, Диана. И надеюсь, что и ты меня любишь. Это же так просто. Почему ты ищешь во всем какой-то двойной смысл?

Она верила ему всем сердцем, но от этого ситуация становилась еще безысходнее. Как ни крути, а их связь оставалась «любовью в шалаше», тщательно скрываемой от друзей и семьи. Смешной в глазах людей ее круга. Она чувствовала себя униженной даже при мысли о том, что их могут заметить соседи. Управляющий — и тот позволил себе пару раз весьма лукаво взглянуть в ее сторону.

Так должна или не должна она была в ту ночь дать ему чаевые? Несомненно, должна. Но какой убогой стала бы после этого их любовь! Бедный милый Аврам! С какой радостью она помогла бы ему! Но у Дианы язык не поворачивался предложить ему деньги. Да и с какой стати она должна ему платить? В качестве награды за его любовь? Чушь какая-то!


— Ну да, да, — пробормотала Диана, отводя взгляд. — Ты права, есть кое-кто, но это совершенно несерьезно. Он скорее никто, чем кто-то. — И она энергично замахала официанту, чувствуя себя последней дрянью за такие предательские слова об Авраме. — Послушай, почему нам надо каждый раз встречаться в «Карнаке», чтобы поесть? И к тому же я хочу выпить. Как насчет «Кровавой Мэри»?

— Как насчет кровавой Розмари? — поддразнила Флер. — Она как раз появилась на горизонте, и Берни с ней. Как всегда, в самый неподходящий момент.

* * *


— Пока толстуха не пропела последнюю ноту, опера не окончена! — многозначительно заявила Берни. Диане с Флер оставалось лишь обмениваться недоумевающими взглядами. — Заметьте, у вас оказалось почти три месяца форы, — продолжала Берни, и тут Диана понимающе ахнула:

— Вы со Стивом! Вы собрались пожениться! Поздравляю!

— С каким еще Стивом? — саркастически осведомилась Берни. — Не знаю никакого Стива. А что касается второй части твоих догадок, то они верны. Я действительно скоро выйду замуж. Вопрос только в том, за кого.

Флер откинулась на стуле, скептически всматриваясь в Берни. В ней явно разгорелся дух соревнования. Возбужденный взгляд, сталь в голосе и упрямо сжатые губы говорили сами за себя. А уж если Берни чего захочет, она обязательно добьется своего. Определив перед собой цель, она тут же нажимает спусковой крючок и несется к ней неудержимо, сметая всех и вся.

— Итак, — констатировала Флер, — ты стала участницей в гонке за мистером Очаровашкой.

— Точно! — Берни до боли сжала зубы. — И уж теперь вам со мной не тягаться!


Глава 12


Прошло уже почти две недели, и боевой дух у Берни заметно поостыл. Она даже позволила себе позвонить ранним утром в Вестпорт и напроситься в гости к Розмари.

— Я нуждаюсь в глотке свежего воздуха, — пояснила она, не желая признаваться, что скучает без Стива. — И хочу сменить обстановку. А кроме того, мне надо поговорить о том, кого я только что выставила за дверь. Ты не обидишься?

— Бедная крошка, — разахалась Розмари, — Садись на первый же поезд и поскорее расскажи обо всем маме Маршалл. Две головы лучше, чем одна, — может быть, мы до чего-то додумаемся.

Часом позже Берни уже была в пути. От самоуверенности, продемонстрированной ею недавно, не осталось и следа. Она оказалась один на один с образовавшейся в жизни пустотой. По нескольку раз за ночь машинально пыталась прижаться к Стиву, после чего обнаруживала, что его нет в постели, и долго очумело пялилась в ночную тьму, не в силах решить, правильно поступила или нет.

Вот и теперь, в ясном утреннем свете, она не в силах была одолеть сомнений. Отрешенно глядя на проносившиеся за окнами вагона картины, она снова и снова прокручивала в памяти сцены их расставания, повторяя все эти «я сказала» и «он сказал». Она снова перебирала свои обиды, объясняла свои претензии к Стиву и верность принятого решения. Безусловно, с моральной точки зрения она права, но тогда отчего, скажите на милость, чувствует себя такой непроходимо несчастной?..

Берни понимала, что сейчас ей обязательно нужно лишний раз убедиться в достоинствах размеренной семейной жизни. И никто не смог бы помочь ей в этом лучше, чем Розмари. Ее подруга была воплощенной практичностью, добродушием и супружеским счастьем. Она-то сумеет поддержать Берни, не дать ей вернуться к Стиву с опущенной головой.

Уже выходя на перрон, Берни почувствовала прилив сил. Розмари поджидала ее вместе с Крисом.

— Эй, привет! — заторопилась Берни. — Я чуть не рехнулась, так хотела тебя увидеть! В последнюю неделю все летит к черту в тартарары!

— И у стен имеются уши, — перебила ее Розмари, многозначительно покосившись на Криса. — Поболтаем потом, — шепнула она, подхватывая сына на руки: — Ну-ка, мой ягненочек, поцелуй как следует тетю Берни!

— Чмок, чмок! — Ягненочек радостно обмусолил тете Берни щеки, попутно заляпав воротник замшевого жакета.

— Извини, — сказала Розмари, — это можно смыть бензином. Мы просто только что покушали и стали неряшки-замарашки, правда, деточка?

— Неряшки-замарашки, — с восторгом подхватил Крис.

— Заляпали рубашки, — засмеялась Розмари.

— Испачкали штанишки, — продолжил Крис. Он не умолкал ни на секунду, пока они двигались к «ауди» Алекса: — Испачкали штанишки. Испачкали штанишки. Маленькие мишки.

— Ничего, если Крис сядет впереди? — спросила Розмари. — Он обожает делать вид, что ведет папочкину машину.

— Сзади намного удобнее, — отвечала Берни, сгорая от желания поговорить.

— И если ты не спешишь, мы могли бы остановиться и кое-что купить по пути.

— Конечно, — машинально отвечала Берни.

— Пирожные! — завелся Крис. — Мы купим пирожные?

— Там будет видно, — отвечала Розмари.

— Дело в том, — сказала Берни, — что я боюсь, что обошлась со Стивом по-свински…

— У стен есть уши. — Розмари многозначительно поглядела ей в глаза, тогда как Крис с увлечением накручивал воображаемый руль. Они молча проехали несколько кварталов, и тут Крис заявил:

— А у стен ушей не бывает, мамуля! Это глупость!

— Ну что за мальчик! — счастливо хихикнула Розмари. — Ничего-то он не упустит!

— Разве они есть, тетя Берни?

— Что? — непонимающе переспросила та.

— У стен разве бывают уши? Мамуля говорит, бывают.

— М-м-м… — Берни с трудом собралась с мыслями. — Понимаешь, твоя мамуля не совсем это имела в виду. Уши, конечно, бывают не у стен, а у тех, кто сидит за ними и может неожиданно услышать то… ох, ну и путаница вышла! — И Берни, сдавшись, добавила: — Словом, взрослые часто говорят о непонятном. И если говорить буквально, то у стен, конечно же, не может быть ушей. О'кей?

Крис подумал с минуту и спросил:

— А как же тогда стенки слушают?

— Он ужасно милый, правда? — засмеялась Розмари. — Ага, вот и магазин.

— Можно, я покачу коляску с покупками? Ну, мама, можно?

— Только если будешь очень, очень осторожен.

Оказавшись в супермаркете, Крис тут же вцепился в коляску и помчался к полке со сладостями, далеко обогнав Розмари с Берни.

— Пирожные! — Он торжествующе схватил с полки коробку и положил в коляску. — Ам-ам! Я съем пирожные!

— А где «пожалуйста»? — с некоторым запозданием напомнила Розмари.

— Два «пожалуйста», — тут же среагировал Крис и добавил еще коробку с медовыми крекерами. — За два «пожалуйста» — две коробки!

«Пройдоха», — подумала Берни.

— Умница! — восторженно засияла Розмари. — Ну совсем как папочка! Уж если он что-то задумает, так своего не упустит! Такой упрямый! Ну скажи, разве он не чудный?

«Чудный, чудный», — проносилось у Берни в мозгу. Чудный, и болтливый, и пронырливый, и очаровательный, и невозможный, и заводной, словно вечный двигатель, и вечно требующий, чтобы внимание матери принадлежало ему и только ему. Алекс вовремя смылся играть в гольф, и в доме некуда было деться от милой компании крошки Криса.

День шел своим чередом, и у Берни уже возникли сомнения, улучит ли ее хозяйка хотя бы десять минут для разговора до того, как пора будет возвращаться в город. Потому как до сих пор ей не дали и слова сказать о деле.

— Он что, не спит днем? — шепотом поинтересовалась она после ленча.

— Мы выросли слишком большие, чтобы спать. — И Розмари заговорщически подмигнула Крису. — Мы уже сами ходим в детский сад!

Берни вымученно осклабилась, изображая улыбку.

И только к трем часам Розмари сжалилась, погрузила сына в машину и отвезла поиграть к соседям. Берни, не скрывая облегчения, глядела им вслед. Ну и работенка — воспитывать детей!


— Ну вот. — Розмари устроилась на кухне и начала чистить овощи к обеду. — Теперь ты можешь рассказать мне обо всем. Должна заметить, видок у тебя никудышный. Да, там на полке есть кофе и немного чудесного домашнего пирога. Подкрепись, успокойся и расслабься. Мы свободны аж до пяти часов.

Берни подробно принялась описывать все, что произошло между нею и Стивом — вплоть до заключительного ультиматума, — попутно осушив с полдюжины чашек кофе.

— Я сказала: или женись, или проваливай, — сообщила она и тут же призналась, что не в силах избавиться от сомнений. — А как ты считаешь, Розмари? — Ее глаза предательски повлажнели. — Может быть, я перегнула палку? Может быть, я не права, принуждая его жениться силой?

— Да что ты! — всполошилась Розмари. — Ты поступила верно. Старые как мир брачные узы — вот что до сих пор остается незыблемым. Не забывай об этом.

— Правильно, — кивнула Берни.

— Это единственная твоя опора и в эмоциональном, и в финансовом смысле. Единственная гарантия, что ты не останешься в одиночестве, когда станешь седой и старой.

— Ты права как никогда.

— К тому же, — продолжала гнуть свое Розмари, — если мужчина действительно любит женщину, он просто обязан сделать определенные шаги, особенно если учесть то, что вы оба давно не дети. Уверяю тебя, Берни, твое поведение абсолютно резонно. Правда, не в обиду будь сказано, оно несколько запоздало, но это не меняет сути дела.

— Спасибо, — с превеликим облегчением вздохнула Берни. — Я услыхала именно то, за чем сюда приехала.

— Правда, я всегда считала, что синица в руках предпочтительнее, — более мягко сказала Розмари. — А Стив был не так уж и плох. Нет, не думай, что я осуждаю твой поступок, — ты должна, ты просто обязана была это сделать! И все же, как ты думаешь, нет ли шанса, что Стив вернется?

— Ни малейшего. — Берни высморкалась в бумажный платок. — Вот уже две недели я бьюсь об стенку лбом, надеясь, что у него посветлеет в мозгах. Я твержу себе: он меня любит, черт побери, он не оставит все так, как есть. Но с той проклятой ночи от него ни слуху ни духу. Ни одного звонка. Он просто собрал шмотки и смылся. Я печенкой чую, он никогда больше не женится. Даже под угрозой смерти. И будь я проклята, если унижусь до того, чтобы позвонить ему первой.

— Конечно, — сочувственно хмыкнула Розмари. — Как-никак у тебя тоже есть гордость. Все или ничего, Берни. Так и держи.

— Точно! — В Берни снова закипел гнев. — О'кей, я готова примириться с тем, что он никогда на мне не женится, и не собираюсь идти на попятный. И все же чувствую себя полной дурой, Розмари. Я не заслужила такого дерьма, по крайней мере от него. Если бы мне приспичило выслушивать гадости, я преспокойно могла бы вернуться к родным в Бингхэмтон. Там в ту же минуту собралась бы толпа кумушек, готовых учить меня жизни. Зачем ты сделала так? Зачем ты не сделала этак? Почему бы тебе не выйти замуж и не остепениться? Понимаешь, я могу иметь на счету в банке миллион баксов и красоваться на первых страницах «Таймс» — и все равно моя мамаша будет качать головой и вздыхать: «Ну почему бы тебе не выйти замуж, как сделали все твои сестры?..» Послушать ее, так это моих сестер надо считать гордостью семьи, а не меня! Мне так не хватало внимания!

— Как Крису. Кстати, надеюсь, он тебе не очень надоел?

— Вовсе нет, — тактично заверила Берни. — Всем детям требуется внимание. По-моему, это естественно. И он растет вполне счастливым, ведь ты находишься в полном его распоряжении. Мне приходилось хуже, кругом было полно конкурентов — братья, сестры. Поверь мне, Розмари, когда в семье шестеро детей, а ты к тому же младшая, то волей-неволей приучаешься бороться за свои права с пеленок. Иначе пропадешь. Не правда ли, смешно, но с тем же самым приходится бороться, когда становишься взрослым…

Розмари продолжала не спеша чистить овощи, а Берни погрузилась в невеселые мысли.

К примеру, взять хотя бы ее работу на студии. Не будь она такой напористой, самоуверенной, острой на язык и даже агрессивной — ее сериал ни за что бы не вышел в эфир. И до конца дней своих она так и тянула бы лямку, оставаясь никому не известным именем в длинных титрах. И никому не было бы до нее дела.

— Не потребуешь — не получишь. Вот мой девиз, — заключила Берни с воодушевлением. — Кстати, мой новый сериал начинают показывать завтра — и я уже стала пай-девочкой. Если дать хорошую рекламу, нас станет смотреть молодежь.

— И все же, что касается Стива… — Розмари не желала болтать о пустяках, и к тому же ей казалось, что не все так безнадежно, как представляется Берни. Ведь они со Стивом искренне любили друг друга.

— Стива больше ничего не касается, — отрезала Берни. — Это действительно устаревшая новость. Он ни за что не женится — ни сейчас, ни позже. Ты была права, Розмари, брак — единственный способ упрочить отношения, а я слишком прагматична, чтобы продолжать тратить время на иллюзии. Я умею извлекать уроки из своих ошибок. Не то что Флер.

— А что такое с Флер? — предвкушая новости, подалась вперед Розмари — как раз в ту секунду, когда на кухне появился Алекс.

— У стен есть уши… — шепнула Берни, прижав палец к губам. — Я расскажу тебе позже.


Это было вчера. А сегодня как снег на голову раздался звонок от Стива. У Розмари тут же зароились планы насчет возвращения в общее гнездышко поссорившихся голубков, потом они сами будут ей за это благодарны.

— Знаешь, Стив, — заворковала она, — вчера у нас обедала Берни… — На том конце провода воцарилось гробовое молчание. А потом…

— Я звоню не для того, чтобы говорить о ней, Розмари. У меня к тебе деловое предложение.

Его студия заключила договор о съемке рекламного ролика на юге Франции, однако из-за последних выходок террористов клиент упрямится и не желает выезжать за границу. Им срочно нужно место для съемок, такое, чтобы сошло за деревенскую кухню в Провансе. И дом Маршаллов их вполне бы устроил.

— Нам нужно два дня на будущей неделе, — пояснил Стив. — Один для приготовлений и один для съемок. По полторы сотни баксов за день. И дополнительные выплаты, если ролик выйдет удачным. Что ты скажешь, Рози? Мне нужен немедленный ответ.

Первым ее порывом было посоветоваться с Алексом, но с другой стороны — какого черта? Это же ее кухня, ее дом. И она получит достаточно денег, чтобы выбрать наконец теплое пальто в соответствии с ее непростыми запросами.

А ее дом покажут на экране! Розмари почувствовала всплеск гордости при одной мысли о такой возможности.

— А что вы будете рекламировать? — поинтересовалась она. Не дай Бог, это окажется чем-то неприличным!

— Свежемороженые овощи из Франции. Классная штука. Мы подарим тебе упаковку.

Розмари поспешно согласилась.


В тот вечер она выложила все Алексу, стоило ему перешагнуть порог дома.

— Скажи, что ты думаешь по этому поводу, милый? Я решила верно?

— Господи, — рассмеялся он, — да нам давно пора получить хоть какую-то прибыль с кухни, в которую вбухано столько денег. Да, конечно, все правильно! Разве что тебе стоит еще поторговаться — ведь Стив наверняка предложил тебе самые низкие расценки как новичку.

— Ох, не надо! Я не хочу упустить шанс! А что касается денег, Алекс…

— Все они будут твои, малышка. Купи себе что-нибудь красивое.


— Черт меня побери! — воскликнула Нэнси Гудрич, прилаживая на осветитель бело-синий фильтр. — Потрясающе. У вас собрана отличная коллекция. — И она взглядом опытного стилиста, специализирующегося на пищевой продукции, окинула сокровища Розмари. — Если бы я знала, какая у вас кухня, я бы сэкономила массу нервов.

Нэнси притащила с собой целую гору утвари, посуды и даже мебели, взятых напрокат в разных антикварных лавках. И все эти симпатичные вещи не шли ни в какое сравнение с тем, что имелось у Розмари. Нэнси осталась полюбоваться ими, пока остальные члены их команды исследовали содержимое бара в гостиной.

— М-м-м-м. — Она благоговейно прикоснулась к чугунному утюгу, словно к ковчегу со святыми мощами. — Скажите, миссис Маршалл…

— Пожалуйста, зовите меня Розмари!

— Отлично, Розмари. У вас есть вещи, которые я вижу в первый раз. Вот, к примеру, где вы раскопали утюг?

Розмари «раскопала» его в захудалом магазинчике в графстве Личфилд и уже было открыла рот, чтобы ответить, но вовремя вспомнила первое правило бизнесмена, подхваченное у Алекса: не болтай. Слушай!

— Я располагаю некоторыми личными источниками, — загадочно сообщила она.

— Это несомненно. — И Нэнси оценивающе посмотрела на нее. — А кроме того, у вас отличный глаз. Как вы смотрите на сотрудничество с нами?

— То есть?

— Мы все время ищем и приобретаем предметы, необходимые для антуража. Как вы знаете, наша фирма специализируется на продуктах питания и домашней мебели. Мы покупаем вещи для рекламных съемок, большей частью это фотография, реже — телеролики, и наше главное правило — чтобы все соответствовало. Иными словами, чтобы супница из кемпбеллского фарфора не попала в ролик о жареных орешках. И нам, конечно, постоянно требуется что-то новенькое, необычное. То, в чем вы набили руку и глаз. Я буду сообщать, что нам нужно, а вы будете это искать.

— Вы хотите сказать, — не веря своим ушам, переспросила Розмари, — что станете платить мне за то, что буду делать покупки для домашнего хозяйства?! Господи, да это же просто подарок судьбы!

— Можно смотреть на это и так, — рассмеялась Нэнси. — Плюс к тому, приобретая вещи для нас, вам придется стараться снизить цену.

— Звучит заманчиво. Вот только не знаю, справлюсь ли я. Понимаете, я ведь и так не сижу без дела. Я жена и мать, и у меня нет возможности посвящать службе полный день.

Нэнси возразила, что этого от нее никто и не ждет. Она сама вольна решать, когда ей работать, а когда отдыхать. Условия контракта крайне просты: от нее потребуют только вовремя приобретать нужные вещи.

— Я уже могу посоветовать вам одну вещицу! — Розмари с энтузиазмом всплеснула руками. — Она из Англии, фарфоровая статуэтка в виде коровы. — Кроме того, Розмари знала, как можно купить ее подешевле.

Женщины приступили к обсуждению контракта.

— Итак, отныне мы партнеры? — протянула руку Нэнси.

— Друг мой, я просто не в силах отказаться от вашего предложения!


В конце концов она сказала Алексу, что не будет покупать на эти деньги новое пальто. Лучше вложить их в дело.

— Понимаешь, вместо того чтобы брать для студии вещи напрокат, я лучше буду сама покупать их. Тогда плата за их прокат будет доставаться мне, у меня останутся вещи, которые со временем возрастут в цене, и вдобавок к ренте мне станут выплачивать амортизационные. Не говоря уже о том, что некоторые безделушки наверняка могут понадобиться не один раз для различных съемок. Как по-твоему, Алекс, это стоящее дело?

— Ты делаешь успехи, Рози! — с возрастающим уважением отвечал Алекс. — Твоя идея просто отличная. И к тому же мне нравится, что у тебя появятся собственные деньги. И круг твоих интересов расширится. — Подумав, он добавил: — Да, тебе не повредит стать чуть-чуть самостоятельнее.

— Розмари Маршалл, — хихикнула она, — делает карьеру! Ну кто бы мог подумать?

* * *


Каждый четверг секретарь студии кладет на стол начальнику свежие данные по рейтингу, изданные агентством Нильсена. Для всех, кто связан с телевидением, в этих цифрах заключается целый мир: это и показатель успеха, и мерило таланта, и уровень будущих доходов, выраженный в долларах и центах. Беспощадные цифры сообщают, как много (или, увы, как мало) зрителей смотрят ту или иную программу — в абсолютных количествах и в процентах. На основе этих цифр делают свои прогнозы рекламные агентства, а студии распределяют эфирное время.

На протяжении последних трех недель Берни вцеплялась в распечатки от Нильсена как коршун. И в четверг после окончания ее сериала поспешила в офис к Фейнстейну.

— Ты, конечно, это уже видел.

— Да, неплохо, неплохо, — промямлил он, стараясь найти золотую середину между похвалой и умеренным скептицизмом. Старый опытный волк, Хи знал, что неумеренное зазнайство сотрудников никогда до добра не доводит.

— Неплохо?! — переспросила Берни. — Да это же фантастика! Любой менеджер готов убиться ради таких цифр! А ты бы посмотрел на письма от зрителей! Сроду такого не видела с того самого дня, как нанялась работать в этот курятник! Мы же вышли на один уровень с общенациональными программами!

— Спокойнее, Берни, — одернул ее Хи. Он понимал, что ей требуется нечто гораздо более существенное, чем громкие аплодисменты. — Признаю, что твой сериал удался, но ведь рейтинг поднялся не только благодаря ему. За последние недели мы выпустили еще немало классных программ. Чего стоит хотя бы пожар того склада в Парамасе. Или тройное убийство в Бронксе. Потом было еще интервью с Мадонной…

— Ах-ах! — фыркнула Берни. — Не пудри мне мозги! И ты знаешь, и я знаю, что именно врубило наших зрителей — и буквально, и фигурально. Это сериал про одинокие сердца. Итак, Хи?..

Наступила долгая напряженная пауза.

— Итак, я угощаю обедом тебя и твоего дружка.

— В задницу обед, — возразила она. — Мне нужно постоянное время в шоу. Я собираюсь создать программу «Сердце Нью-Йорка» — как продолжение сериала. Затем я хочу вести выпуски новостей и заменять постоянных ведущих шоу, когда они…

— Ты же знаешь, что это не в моих силах, Берни. Надо не забывать, что есть и другие люди. Послушай, я могу постараться давать тебе время почаще — раз или два в неделю, но никак не регулярно, на такую сделку я не пойду.

— Сделку! — фыркнула Берни. — Господи, ну что за дерьмовая жизнь! Хи, я еще раз по-хорошему тебя спрашиваю: будут ли меня выпускать в эфир пять раз в неделю?

— В данный момент — нет.

— Спасибо. — Она развернулась и вышла. Не имело никакого смысла с ним спорить или тратить время на пустые угрозы. Ах, если бы у нее была надежда получить другую работу — хотя бы крошечная! Однако телевидение сейчас переживало крутые времена: практически все подгребли под себя Си-би-эс и Эй-би-си, и не оставалось пространства для каких-то еще студий.

«Уже два раза, — мрачно напомнила себе Берни. — Уже два раза за этот месяц я пытаюсь заключить сделку, и оба раза неудачно. Сначала со Стивом, теперь с Хи. Изрядный удар по самолюбию».

И все же некое шестое чувство шептало Берни, что Хи будет стараться ее удержать.

…В самом центре студии имелось большое открытое пространство, именуемое «Зоопарк». По его периметру располагались монтажные кабинеты. Здесь из невероятной каши кусков и обрывков составлялись ежедневные программы. Здесь сценаристы сочиняли сценарии для новых серий, тогда как в соседних кабинетах ведущие пытались выжать сколько-нибудь связные интервью из гостей своих программ. Естественно, шум стоял невообразимый.

Если Берни не была занята в своей каморке, обычно она торчала в «Зоопарке».

В этот понедельник она, как всегда, появилась в «Зоопарке», чтобы на пару с Джейми Макалистером выступать в программе «В пять часов на десятом канале». До съемок оставалось еще больше часа, а она была уже в полной боевой готовности, с отменным макияжем и в новом, потрясающе элегантном платье.

— Привет, Джейми, — шепнула она. — Мне сегодня надо бы смотаться пораньше. Прикроешь?

— Нет проблем, — отвечал он, присматриваясь. — Что это с тобой? Ты же сегодня не в эфире?

Она нервно прикусила губу:

— Слушай, пожалуйста, не проболтайся об этом, особенно — сам-знаешь-кому. — И она кивнула в сторону офиса Фейнстейна.

Она дождалась, пока Хи не вышел из своего офиса и не направился в «Зоопарк». И тогда выскочила, едва не сбив его с ног. Он все еще стоял в полной растерянности, когда услыхал голос Джейми Макалистера.

— Слушай, — зашептал тот, — я ничего тебе не говорил, но у нашей малютки Берни сегодня просмотр.

— Да? — протянул Хи. — Она сама тебе сказала?

— Она выскочила отсюда с лицом, покрытым штукатуркой, так что и говорить ничего не надо было! Наверняка кто-то пригласил ее для пробы на Эн-би-си, не меньше!


Джейми ошибался насчет Эн-би-си, хотя угадал насчет остального. Берни действительно готовилась в тот вечер предстать перед камерой. Надо сказать, что из множества испробованных во время съемок сериала «Одинокие сердца» источников лишь один показался ей привлекательным.

Это начинание называлось «Люди — к людям» и работало на всю страну, претендуя на нечто большее, нежели просто компьютерный банк данных. Скорее некое пространство, где серьезные преуспевающие граждане могли бы встретить друга (или подругу) жизни по принципу избирательности. В члены клуба входили главы корпораций, представители богемы, бизнесмены международного класса, деятели с Уолл-стрит, адвокаты, ученые, продюсеры — короче, все те, для кого время — деньги. Плата была немалой — две тысячи долларов в год — и возвращалась только в самых редких случаях откровенного провала. С клиентом работал «персональный консультант», чтобы выяснить его запросы и предложить список наиболее подходящих вариантов, имеющихся в распоряжении компании.

Берни уже успела заполнить анкету на шести страницах, включавшую все: от любимой музыки до политических симпатий и антипатий.

— Вы ищете компаньона? — спросил консультант.

— Я ищу, — отчеканила Берни, — только мужа.

— Понимаю, — последовал ответ.

Среди прочих услуг члены клуба могли пользоваться и видеотекой. Консультант пояснил, что Берни как новичку будет предложено отснять трехминутный ролик — своего рода рекламу, в котором она расскажет о своих планах и надеждах. На этой стадии имена не упоминаются и пленки идут под кодовыми номерами во избежание нежелательных встреч.

Затем консультант подберет для Берни несколько пленок с образами мужчин, наиболее отвечающих ее запросам. Если она выберет кого-то из них, ему также покажут пленку с записью Берни. И только в том случае, если заинтересованными окажутся обе стороны, компания устраивает знакомство.

— Таким образом, — заверил консультант, — вы знакомитесь только с тем мужчиной, которого выберете сами, зная к тому же, что и он выбрал именно вас.

— Звучит привлекательно, — заметила Берни. — Проводите меня в студию.

Оказавшись перед камерой, она нервно облизнула губы и изобразила профессиональную улыбку, не забыв развернуться самым выгодным ракурсом к объективу. А затем… живая, восхитительная, свежая, как бутон, Берни засияла очарованием.

Просматривая эту пленку много позже, она с удовлетворением отметила, что это было самым удачным выступлением за всю ее карьеру.


Глава 13


— Аврам! — окликнула Диана. — Выгляни в окно!

Над ее балконом порхали первые в этом году снежинки. Под дыханием легкого ветра они кружились, танцевали, ненадолго опускались в выемки в бетоне, чтобы в следующее мгновение снова устроить призрачную пляску. Белесый воздух казался плотным и тяжелым от снега, сквозь пелену нельзя было различить ни улиц внизу, ни неба наверху. Так легко было вообразить, что они остались вдвоем, отрезанные от остального человечества.

Вдвоем на острове. Воистину так. Они с Аврамом обитали на острове, отрезанном от привычного для нее мира.

Поначалу ей казалось, что их связывает только физическое влечение сродни голоду, который сам по себе утолится через несколько недель. Но время шло, а их чувства становились все сильнее, все серьезнее.

Возвращаясь с работы, Диана знала, что дома ее ждет Аврам. Они вдвоем приготовят и съедят ужин, поболтают, посмотрят новости. Потом он обычно немного работал над тезисами, покрывая страницу за страницей мелкими неразборчивыми каракулями, в то время как она приводила в порядок содержимое своего брифкейса. «Как, по-твоему, это звучит?..» Они постоянно обменивались идеями, находя удовольствие в этой своего рода разминке для мозгов. Диана постигала особенности семантики Витгенштейна, Аврам — перипетии тяжбы «Симплекса». Они часто спорили, отстаивая и анализируя свою точку зрения.

Естественно, они болтали и о приятелях, профессорах, коллегах. «Хотел бы я познакомиться с этим твоим Байроном», — говаривал Аврам. Или: «Твоя подруга Флер кажется мне ужасно смешной».

«Как-нибудь на днях…» — обычно бормотала Диана, сама не зная, происходит ли ее нерешительность от эгоистичного желания сохранить Аврама для себя одной или же от страха представить его на всеобщее обозрение.

Часто они играли в шахматы на сон грядущий. Затем чудесные интимные минуты — и крепкий сон.


И все это время они непрерывно болтали. Обо всех. О себе.

— Не люблю загадок, — повторял Аврам. Действительно, его откровенность подчас могла шокировать. Диане, обитавшей до сих пор в мире, где тайны являлись предметом торговли и даже оружием, нелегко давалась подобная непринужденность. Ведь ее профессиональной ролью было сохранение чужих, а не раскрытие своих тайн. Однако Авраму удавалось кирпичик за кирпичиком постепенно разбирать возведенные ею бастионы.

«Почему ты это сделала?» — то и дело спрашивал он. И еще чаще: «Что ты чувствуешь?» Со времен Лео это был первый мужчина, которому явно было интересно ее состояние, ее эмоции. И от него нельзя было отделаться ничего не значащими отговорками.

— Почему ты не скажешь ему, что он ведет себя как свинья? — спросил он об одном деятеле из «Симплекса», злоупотреблявшем сальностями под видом «народного юмора».

— Ведь он клиент.

— А что ты при этом чувствуешь?

— Мне хочется заорать и хлопнуть его по морде!

— Ну вот, а еще спрашиваешь, отчего у меня нет охоты работать в большой компании, — покачал головой Аврам. — К примеру, я не желаю терпеть подобные вещи.

— Но это же реальная жизнь, Аврам, от нее не уйдешь!

— Разве есть что-то действительно реальное на всей Уолл-стрит? И разве постоянно подавлять свои чувства — это значит жить реально?

— Послушай, кем ты себя возомнил? — обиделась она. — Моим психоаналитиком?

И все же неоспоримым преимуществом общения с Аврамом являлась именно неограниченная свобода. Он был единственным, перед кем она могла распахнуться полностью, не опасаясь, что ее страхи и ошибки станут кому-то известны. Да и кому мог бы ее выдать Аврам? Ведь он не знал никого из ее мира.

Диана часто завидовала католикам: исповедался — и получил отпущение грехов. Выложить то, что давит на сердце, признаться в грехах и быть прощенным — это ли не истинная благодать? И в Авраме она нашла нечто подобное. Правда, Диана не совершила никакого преступления — разве что пыталась все время выдавать себя за другого человека, но и это было крайне обременительно. Все время казаться Дианой Сильной, Дианой Неуязвимой. И это ей неплохо удавалось. Однажды ее в лицо назвали Железной Девой.

— Разве я такая уж хладнокровная? — спросила она Аврама после особенно изматывающего дня на службе.

— Я считаю, что ты наделена чрезвычайно острым холодным рассудком и горячим сердцем, — исчерпывающе отвечал Аврам. А потом, как всегда, поинтересовался: — Почему ты спросила, Диана? Ты правда считаешь себя хладнокровной?

— Да… нет, — пробормотала она. Ее не очень волновало, что окружающим она покажется размазней, однако все же предпочтительнее слыть Железной Девой. — Нет, я не хладнокровная.

Однажды ночью она рассказала ему историю своей любви к Лео и аборта и, к собственному немалому удивлению, не выдержала и расплакалась.

— Безумие! — прорыдала она, тщетно пытаясь «заткнуть фонтан». — Прошло столько лет, а я реву как дура!

Она ожидала от Аврама каких-нибудь стандартных фраз, что-то вроде по-юношески небрежного: «Лео тебя не стоил. Это же было так давно. У тебя еще будут дети». Или хотя бы просто: «Не надо плакать». А он вместо этого просто обнял ее и прижал к себе — казалось, так прошла целая вечность. Но вот наконец-то она смогла совладать с расстроенными чувствами:

— Спасибо.

— За что?

Аврам был одним из трех детей, выросших в образованной, но решительно (по американским стандартам) небогатой семье. Его отец, эмигрант из России и превосходный лингвист, вкладывал свою любовь к музыке в переводы стихов: с русского на иврит, с иврита на английский. И его отпрыск унаследовал способности к языкам.

Прежде чем поступить в университет, Аврам отслужил три обязательных года в армии, по большей части находясь на «территориях» — то есть в арабских деревнях, попавших под господство Израиля после Шестидневной войны.

— Мне все было там ненавистно, — рассказывал Аврам, — от солдатской формы до необходимости носить оружие. А больше всего ненавистна неопределенность положения: мы были ни на войне, ни в мире, ни у себя дома, ни за границей. Ты был вечно начеку, вечно полон подозрений, держа наготове свой «узи»: в любой момент можно было натолкнуться на вспышку недовольства. Ведь арабы относятся к нам как к оккупантам, да так оно и есть. Даже дети смотрели в нашу сторону со страхом и ненавистью. А ведь я сам тогда был еще совсем мальчишкой. Я пытался было завести дружбу с теми, кто помоложе. Арабские подростки вечно толклись вокруг караван-сарая, где мы торчали в свободное от дежурств время, и клянчили сигареты и кокаин. Выучив несколько слов по-арабски, я познакомился с двумя парнишками и немедленно получил выволочку от сержанта. Для него они были не больше чем пыль под ногами. Даже хуже — террористами. А по мне — это были просто мальчишки. Обычные мальчишки десяти — двенадцати лет.

В день вторжения в Лебенон в караван-сарае взорвали мину, и погибло двое солдат из казармы. Не прошло и часу, как в ответ был стерт с лица земли находившийся на подозрении арабский дом.

— Мы вытаскивали их всех из кроватей — женщин, детей — и выгоняли на улицу. Арестовали всех до одного мужчин. А потом разнесли на части весь дом: стена за стеной, камень за камнем. Ломали мебель, били посуду. Один из солдат даже помочился на коран. Это были не карательные меры — иначе как надругательством это не назовешь. И все время, пока длилась эта вакханалия, женщины не переставая выли. У арабских женщин какие-то особенно пронзительные, высокие голоса, их вопли вонзаются в уши, как кинжалы. Я был ненавистен себе за то, что присутствую при этом и даже принимаю участие. И никогда не забуду их плач… — перед рассветом солдаты заложили в доме взрывчатку и выскочили на улицу, ожидая взрыва. Все стояли за оцеплением, скованные ужасом. И вот, когда вспыхнуло пламя, я различил в толпе Юсуфа — одного из моих ребят. Ох, Диана, никогда в жизни я не видел такой откровенной ненависти! И у меня до сих пор звенит в ушах от воплей женщин.

— А что, семья Юсуфа тогда тоже пострадала?

— Не знаю. Да, наверное, и знать не хочу. Незадолго до взрыва из караван-сарая выбежал мальчишка, вроде бы похожий на него. Может быть, сержант был прав, и это было гнездо террористов. И кто знает — может, иногда те меры, что предприняли мы, действительно неизбежны. Однако именно в ту ночь я утратил невинность.

— В представлениях о террористах?

— В представлениях о себе. Кое-что мне стало совершенно ясно. Видимо, у каждого из нас есть темные уголки в душе. Но никогда, ни за что, ни за что, — с горячностью повторил он, — я не пожелал бы себе вновь очутиться в положении судьи, призванного определить правых и виноватых. В положении, когда ты сдергиваешь маску гуманизма и выпускаешь на свободу самые низменные инстинкты. Из меня не выйдет ни полицейский, ни солдат…

— Ты, случаем, не пацифист? — перебила Диана.

— Я долго ломал над этим голову, но так ничего и не решил, — вздохнул он. — Все, что мне ясно, — я не желаю ни думать, ни действовать как скотина. Понимаешь, жизнь слишком непродолжительна и драгоценна, чтобы растрачивать ее на такое. И все, о чем я прошу, — возможность жить в мире.

— Понимаю, — задумчиво отвечала Диана. И это было правдой.


Шесть ночей в неделю, когда Аврам был на дежурстве, он держал при себе портативный сигнализатор. Когда кто-то нуждался в его услугах, звучал зуммер, и полагалось перезвонить управляющему, чтобы узнать, кто его вызывает. Диана не сомневалась, что управляющий отлично знает, где Аврам проводит ночи. Наверное, уже вся обслуга в их доме шушукается у нее за спиной. Однако формальности соблюдались строго. Вызов ни разу не поступил прямо на ее телефон.

И хотя сама по себе работа была довольно занудной, Аврам развлекался, фантазируя по поводу клиентов. К примеру, в пентхаусе наверняка живет колумбийский наркоделец. Ну кто еще мог бы платить такие бешеные деньги за квартиру? Престарелая миссис Ветерби, номер 18S, устроила у себя настоящий содом, разводя канареек. Она то и дело зовет Аврама, чтобы изловить вырвавшихся из клетки птиц. Или номер 22J, фотомодель со сложной личной жизнью. Пару раз ей приходилось строить баррикаду у своих дверей, пока Аврам спроваживал слишком грозно настроенных воздыхателей.

— Красивая девушка, — пояснил он, — и темперамент бешеный.

— Да… ну, — пробормотала Диана, — насколько я понимаю, с ней труднее обсуждать Витгенштейна, чем со мной?

— Ни разу не пробовал! — засмеялся Аврам, забираясь в кровать.

Так проходили вечера в будни. По субботам они занимались покупками и домашними делами. А по воскресеньям куда-нибудь ходили. Обычно это был кинотеатр или концерт в Манхэттене (у Дианы имелось расписание концертов и лекций на весь сезон). Потом — легкий обед в китайском ресторане. Или чашка кофе в клубе еврейского землячества.

Диане не терпелось поесть с ним как следует, в ресторане, где столы покрыты белоснежными скатертями, а заказы принимает настоящий шеф-повар. Но даже несмотря на частые чаевые, Авраму не по карману была бы подобная трата, а он с самого начала настоял на том, что везде платит за себя сам. Вообще проблема денег здорово досаждала Диане. Она бы с удовольствием отвела Аврама к Барнею и купила ему несколько добротных рубашек и приличный костюм. Но даже если бы Аврам вдруг согласился — неизвестно, стало бы ей от этого легче. Перед ней так и маячила фотография из «Сансет-бульвар»: престарелая Глория Свенсон приобретает костюмчик для юного Уильяма Холдена. Ну и мерзость! Так они и оставались — на своем острове.


И вот теперь он босиком выскочил на балкон, с удивительным изяществом — Диана залюбовалась — наклонился и зачерпнул горсть свежего снега. Аврам выпрямился, стряхнул легкие снежинки с волос и заметил ее лицо за стеклом. Улыбнувшись, одними губами произнес три простых слова.

«И я тоже, — хотелось ей крикнуть от всего сердца. — Да, я тоже!» Но вместо этого она приоткрыла дверь и сказала:

— Иди же домой, Аврам. Еще простудишься!


На следующее утро в офисе к ней подошел Байрон и спросил, не хочет ли она воспользоваться двумя билетами в Метрополитен-Опера.

— «Турандот», — со значением добавил он. — Гала-премьера, превосходные места. — Он, оказывается, давно приобрел эти билеты, но в последние дни Джим сильно занемог, и Байрон счел своим долгом посидеть с ним дома.

— Так что если у тебя есть кто-то на примете…

— Ох, спасибо, Байрон, — отвечала она, взяв билеты.


Аврам, узнав об этом, пришел в восторг. Она заверила его, что билеты подарили и никаких денег не нужно.

— Надеюсь, у тебя найдется приличный костюм? — спросила она. — Это как раз такой случай.

— А как же, Диана, — отвечал он. — Все-таки я не дикарь.

Костюм у него и вправду нашелся. Небесно-голубой, двубортный, свободного покроя — как две капли воды похожий на те, в которые одеваются члены рабочих делегаций из Восточной Европы. Вырядился как на похороны, размышляла Диана. Интересно, что сталось с прославленными еврейскими портными?

— Я прилично выгляжу? — спросил он, одергивая полы пиджака. Диана проглотила застрявший в горле комок и сказала:

— Ты очень красивый, Аврам. — Что ж, по крайней мере это было правдой.

Они приехали пораньше, так что успели выпить по бокалу шампанского и вдоволь налюбоваться на фрески Шагала, прежде чем отправиться на свои места.

— Билеты в ложу, ни больше ни меньше, — ухмыльнулась Диана. — Просто грандиозно!

И тут выяснилось, что Байрон не предупредил Диану, что ложу им придется делить с соседями. Хуже того, соседями оказались Портер Рейнолдс Третий с супругой. Чванливый сынок чванливого папаши, он еще в прошлом году удостоился партнерства с хозяином их фирмы. О, он был одной из самых ярких личностей, составлявших созвездие «Слайтер Блэйни». Диана училась с его сестрой в начальной школе, дядя Портера как раз и пригласил ее работать в фирму.

— О, привет, Диана, — привстал он при ее появлении. — Ты ведь знакома с Сюзанной, верно?

Еще бы ей не знать. Супруга Портера была одной из заправил у «Морган Стейнли». Облаченные в вечерние туалеты, они выглядели невообразимо элегантно.

Диана кое-как представила им Аврама. Руки пожали, программки развернули, стулья придвинули. Аврам, опустившись в бархатное кресло, небрежно закинул ногу за ногу, обнажив полоску белоснежной волосатой кожи.

«Носки до икр!» — кричала про себя Диана. Ну отчего она не предупредила, что надо надеть носки до икр?

Холодные голубые глазки Портера не упустили ничего.

Но вот, к ее облегчению, в зале погас свет и поднялся занавес. На сцене началась драма ледяной принцессы.

* * *


В понедельник Диана столкнулась с Портером в коридоре.

— А он просто милашка, твой юный друг, — подмигнул он. — И где ты только его выкопала?

Диана почувствовала, что краснеет. Что ей ответить? Что познакомилась с Аврамом, когда он чинил ей туалет?

— Он живет в одном здании со мной, — сказала она. Это был честный, хотя и уклончивый ответ. По крайней мере он вполне удовлетворил бы суд присяжных.

— Почему ты не предупредил меня, что снимаешь одну ложу с Портерами? — набросилась она на Байрона, как только вернулась в офис.

— А разве это имеет какое-то значение? — невозмутимо парировал Байрон.

— Просто я не ожидала его там увидеть, вот и все. Скажи-ка, Байрон, а он ничего не сказал про… про моего спутника?

Байрон отрицательно покачал головой. Ясно, что лгал.

— Давай, валяй, Би! — Диана сердито ткнула его пальцем в грудь. — Я ведь знаю, он наверняка что-то сказал!

— Да какая тебе разница, говорил он что-то или нет? — неловко поежился Байрон. — Твоя личная жизнь касается только тебя. В конце концов, он не сказал ничего плохого.

— Позволь мне самой об этом судить. Просто повтори его слова, и все.

— Все, что он сказал… ну, ты ведь знаешь, как Портер любит пошутить… — Байрон вдруг хихикнул. — В общем, он сказал: «Узнай, кто шьет для него костюмы!»

Диана, уязвленная до глубины души, выскочила прочь.


Глава 14


— Флер влюбилась в женатого мужчину, — провозгласила за завтраком Розмари. Алекс поперхнулся кофе. Однако его жена продолжала с невозмутимым видом чистить молодые овощи — судя по всему, она ничего не подозревала. — Разве это не отвратительно, Алекс? Ух, наконец-то кончила! Не хочешь капельку абрикосового джема? Вот! — И она поставила перед ним вазу. — Приятного аппетита, дорогой!

Алекс на мгновение замер с таким чувством, будто оказался в кошмаре наяву. Инстинкт требовал, чтобы он спрятал поскорее свою растерянность за разворотом «Таймс». Остатки осторожности предупреждали, что его могут выдать дрожащие руки. Вместо этого он попытался отпить сока и закашлялся. Что может быть известно Розмари? Не играет ли она сейчас в кошки-мышки? Не собирается ли своими уловками выжать из него признание? Нет, вряд ли. Эта женщина никогда не притворяется.

— Да неужели? — неохотно отвечал он. — Откуда ты узнала?

— От Берни. — Розмари уселась напротив передохнуть и выпить кофе. — Да Флер и так словно на иголках. Только и твердит: «Это кто-то особенный!» О ком же еще может в таком случае идти речь, как не о женатом мужчине? Берни уверена, что это кто-то из ее же офиса. И знаешь, что я думаю?

У Алекса от страха пропял дар речи.

— Я думаю, — продолжала она, — что Флер грозит опасность и что мой долг, как ее ближайшей подруги, помочь ей спастись от самой себя. Я не имею права спокойно наблюдать за тем, как Флер тратит себя на какого-то мужика, который скорее всего и не подумает ради нее бросить жену. С моей стороны это было бы преступлением.

Нет! Алекс кое-как перевел дух. Розмари ни о чем не подозревает. И он тут же обнаружил, что ситуация полна некоего мрачного юмора. А еще ему стало любопытно. Как, скажите на милость, Розмари намеревается ее «спасать»?

— Вздыхай, вздыхай, — заметила Розмари. — Ты ведь наверняка думаешь то же, что и я. Дело в том, Алекс, что мне потребуется твоя помощь.

— Ты хочешь, чтобы я побеседовал с Флер? — Абсурдность положения все возрастала. — Чтобы я дал ей пару советов как добрый дядюшка или изобразил из себя старшего брата?

— Не валяй дурака! — фыркнула Розмари. — Она и слушать не станет. Алекс, я бы хотела, чтобы ты подыскал для нее кого-нибудь. Ну, понимаешь, такого привлекательного, готового жениться мужчину. В свое время в колледже она часто подыскивала мне компаньона на вечер. Ну а теперь пришел мой черед, — самодовольно заключила она. — Конечно, этот мужчина не должен знать о том, что для него расставлены сети.

Алекс уставился на нее, не веря своим ушам. Она с таким воодушевлением излагала свой план. И перед кем — перед ним!

— Мы пригласим их обоих на уик-энд, — распиналась тем временем Розмари. — Потащим на прогулку подальше, устроим отменный обед. И остальное предоставим природе. Подумай хорошенько, Алекс. У тебя в офисе нет никого подходящего? Или среди одноклассников? Разведенные тоже подойдут, ничего! И те, что немного постарше, — тоже. Ведь ты знаком со столькими мужчинами, милый. Выбери хотя бы одного. В конце концов, Флер чертовски привлекательная женщина, правда?

Алекс невнятно буркнул что-то в ответ.

— Ну, Алекс, и кого же ты мог бы предложить? — напирала Розмари, истолковав это как согласие.

— Никого, Рози. Я ведь не сваха.

— Подумай!

— Я же сказал, это бесполезно. И к тому же мне некогда.

— Некогда! — возмущенно передразнила она. — Раз в жизни я попросила об одолжении, на которое требуется потратить пару минут твоего драгоценного времени, а тебе некогда! У тебя всегда есть время для офиса, но не для семьи и старинных друзей! Так я и знала, что к тебе обращаться не стоило. — И она мрачно уставилась на свой кофе, пока Алекс шествовал к дверям.

— Отличная идея! — воскликнула она ему вслед. — Как насчет Ллойда Хейджмана?

— Что еще за Ллойд Хейджман?

— Да ты его знаешь, — отвечала Розмари. — Он живет в том большом белом доме за парком. Дантист. Разошелся с женой в прошлом году.

— Ему, пожалуй, не меньше пятидесяти.

— Ну и что? Он в отличной форме и довольно мил. К тому же если быть точным, то и Флер — девица не первой молодости. А потом, Флер особенно и выбирать-то не приходится.

Он с треском захлопнул брифкейс и ринулся к двери.

— Алекс? — не унималась Розмари. — Так как насчет Ллойда?

— Да какая разница, что я тебе скажу, Розмари? Ты все равно поступишь по своему усмотрению — как всегда.

— Хорошо, — отвечала она. — Я позвоню ему сегодня же, выясню обстановку, а уж потом свяжусь с Флер. Без проблем. Ведь если она крутит с женатым мужчиной — наверняка в уик-энд останется одна. Бедняжка, она еще будет мне благодарна за приглашение!

Алекс предпочел промолчать. Со станции он непременно позвонит Флер и предупредит, что ей грозит, и предложит вежливо отказаться. Уж слишком это опасно. А к тому же он не доверял ее самообладанию в данной ситуации.

— Чмок-чмок, — подставила Розмари щечку. Они обменялись поцелуями. Алекс плюхнулся в машину.

Однако по дороге на вокзал план Розмари предстал перед ним в новом свете. При мысли о возможности переспать с Флер в собственном доме, в одной из собственных комнат у него перехватило дух от возбуждения.

Он будет трахать Флер… всеми доступными способами… и это под носом у его жены, на хваленых простынях в цветочек, в комнате для гостей. Черт, прямо как настоящий паша в собственном гареме! Или как в том французском фильме. Им придется вести себя тихо, до невозможности тихо, и оттого секс принесет еще больше наслаждения!

При одной мысли об этом у него началась эрекция. Он все еще сидел в машине, не в силах расстаться со своими фантазиями, пока один поезд проходил за другим. Но вот наконец, возбужденно хихикая, он поспешил к телефону.


— Ничего себе! — охнула Флер. — Ты что, собрался подсунуть меня какому-то недоноску, чтобы я отвязалась от тебя?

— Да нет же, это все Розмари, — повторял Алекс. — Ты только притворись удивленной, когда она позвонит, а остальное предоставь мне, малышка!

Флер опустила трубку со смешанными чувствами. Безусловно, надругаться подобным образом над гостеприимством Розмари было бы кощунством. Но какое возбуждающее кощунство! И к тому же ей не давал покоя разбуженный самой Розмари инстинкт состязания.

В последний раз она была в Вестпорте примерно год назад, задолго до роковой встречи с Алексом. И кроме замечательного обеда ничего об этом визите не помнит. Зато теперь ожидавшееся приглашение открывало гораздо более широкие возможности. В любом случае ей не помешает лишний раз осмотреть дом Маршаллов, чтобы при случае поточнее воспроизвести этот уютный семейный уголок. А кроме того, Алексу предоставится возможность сравнить обеих женщин. Сравнить и выбрать.

Надо отдать Алексу должное, он ни разу не опустился до злословия в адрес жены. Да, она подозревала, что брак — это весьма определенный образ жизни. Кроме того, здесь играют роль деньги. Общий дом. Дети. И, конечно, немаловажно взаимное согласие. Все остальное было скрыто для нее во мраке неизвестности.

То и дело она возобновляла попытки получить гарантии того, что Алекс больше не спит с Розмари. При одной мысли о том, что от нее он прямиком отправляется на брачное ложе, бросало в жар. Это было логично и вполне возможно, и от этого она сгорала от ревности. У Розмари и так было всего вдоволь: общественный статус, деньги, комфорт и уверенность в будущем. Невыносимо было думать о том, что Алекс еще и удовлетворяет ее сексуальные потребности.

— Ты мне верен? — спрашивала она.

— У меня никого больше нет, — следовал ответ.

— У тебя есть Розмари…

— Я не собираюсь это с тобой обсуждать, — отчеканил он таким тоном, что Флер зареклась впредь задавать вопросы в лоб. Алекс Маршалл явно не из тех, кто позволяет подвергать себя чувственному шантажу. И все же в одну из особенно пылких ночей совершенно обессиленный Алекс проболтался, что Розмари «нет дела до подобных вещей», До каких именно вещей? Флер умирала от любопытства. До определенных сексуальных игр? Или до занятий любовью вообще? Скорее всего именно так, однако мрачное лицо Алекса не поощряло дальнейших расспросов, и она сочла за благо промолчать.


Часом позже, когда она сидела у себя в офисе, по уши уйдя в работу, позвонила Розмари. Годы службы на Мэдисон-авеню воспитали из Флер профессиональную лгунью — ей ничего не стоило притвориться удивленной.

— Он действительно очень милый, — пыхтела Розмари, — и у него настоящий колониальный особняк с огромным садом. Я ему рассказала про тебя все-все…

— Ну, надеюсь, что не совсем все, — съязвила Флер, но Розмари не обратила внимания.

— Ну конечно, я не сказала ничего такого, что могло бы тебя скомпрометировать. В конце концов, мы друзья или нет?.. — Краем глаза Флер заметила, как ее шеф выразительно постучал по часам. Черт, она опаздывает на совещание!

— Да, да, я все поняла, Розмари. Двадцать пятое, уикэнд. Я позвоню тебе и скажу, каким поездом приеду. Прости, мне надо бежать.

— И чтобы явилась при полном параде, — отвечала Розмари. — Это приказ.

— Сделаю все, что смогу.

Тем временем в конференц-зале успела собраться вся команда, работавшая на «Сарабанд». Вел совещание творческий директор.

— В пятницу они желают иметь нас всех тепленькими в Питсбурге. — Казалось, Скотт Мэттьюз только что проглотил порцию яда. — И чтобы все было готово: предположительные наименования, варианты рекламы с визуальными концепциями, а также планы маркетинга. Не забывайте, что они успели проконсультироваться кое с кем из парфюмерного бизнеса и теперь считают себя большими спецами в этом деле. Прежде всего им вынь да положь название из одного слова, причем предпочтительнее имя существительное — типа «Опиум», «Одержимость», «Отрава»…

— «Дерьмо», — послышалось из зала.

— Да, это тоже имя существительное, хотя для нас предпочтительнее что-то вроде «Красоты». Второе, — мрачно продолжал Скотт, — они хотят преподнести эти духи — пусть пока называются «Безымянными» — в качестве национального американского аромата. Сейчас, видите ли, в моде «новый патриотизм», и не дай Бог просочиться чему-то из какой-нибудь Франции или Италии. Короче, они настаивают на том, чтобы всем было ясно, что этот продукт «Made in USA».

— «Спрингстин»! — предложила Флер. — Это удовлетворит все требования.

— Или «Хобокен». Разлито и упаковано! Уникальный аромат из Нью-Джерси! Американистей некуда.

— А как насчет СПИДа? — хихикнул кто-то.

— СПИД пришел из Африки, а не из Америки, козел!

— Да ну? Попробуй вякни об этом в городе!

— А что, если назвать их «Сникерсом»? Рынок будет наш!

— Точно, эти духи даже возбуждают аппетит!

— О'кей. — Скотт подождал, пока в зале утихнет смех, — Теперь, когда вы натрепались вволю, давайте вернемся к делу. Не скрою, что мне не меньше, чем вам, надоели их заходы, однако правила игры, увы, зависят не от нас. Все, что нам следует помнить, — «Безымянные» духи являются частью многомиллионного счета в банке. Так что готовьтесь к худшему. Что приводит нас к третьему пункту. Реклама должна быть чиста и невинна, в полном соответствии с моральными установками среднего американца. Откровенные оргии в роликах об «Одержимости» вызвали поток критики…

— И поток баксов тоже, — вставил Джинни из отдела маркетинга.

— …а потому не может быть и речи, — продолжал Скотт, не в силах подавить улыбку, — об изображении «откровенно эротических сцен» — попросту говоря, порнухи.

По комнате прокатилась волна возмущения.

— Это же полный крах! — простонал Арт Грингольд. — Духи покупают, чтоб трахаться, — так было и так будет. Правило номер один: «Купи вот это, и тебя затащат в койку!»

— А «Безымянные» духи к тому же словно нарочно созданы для хорошего перепихона, — вставила Флер. — Боюсь, публика будет в легком шоке. По-ихнему, получается: «Купи „Безымянные“ духи, и умрешь девственницей!» Реклама наоборот, да и только.

— По-твоему, вершиной творения является койка с мужиком? — встал с места Эдди Кардиччи. Он был художественным директором Флер. Богато одаренный во всех отношениях, кроме способности самовыражаться, он все еще хранил юношеские идеалы по поводу принципов рекламы. — Я хочу сказать, что экспертами в этом деле были и остаемся мы, а не они. О'кей? И нам за это платят: за наши таланты, за наше искусство. О'кей? И мы не растеряемся ни при каких их требованиях. Да кто мы, специалисты по рекламе или сборище бродяг, черт возьми?!

— Сборище бродяг. О'кей? — с улыбкой передразнил его Скотт. — Есть еще вопросы? Отлично. Тогда за дело. К следующему понедельнику приготовим обзор всего, что у нас есть, а в четверг вечером встречаемся у самолета на Питсбург. Все до одного.


Правление «Консьюма-Корп» находилось в настоящей каменной твердыне, в старом деловом центре города. Здание воспроизводило облик мрачного дворца герцогов Сфорца. «Пожалуй, не хватает только тюремных подземелий», — решила Флер.

— Не поручусь, что здесь их нет, — возразил Эдди.

Господи, как она устала! Устала. Устала. Устала…

На шесть долгих томительных часов они оказались заперты в необъятном конференц-зале, обставленном в стиле голливудских боевиков дубовыми креслами, сиденья которых с каждой минутой все безжалостнее вонзались ей в задницу. Впрочем, ее мозги подвергались не менее жестокой пытке. А от духоты впору было хлопнуться в обморок.

Семерым сотрудникам из «Марсден-Бейкер» пришлось отбиваться от двух десятков хищников из «Консъюма-Корп». Эту встречу можно было сравнить только с настоящим побоищем, в котором клиенты выступали в роли смертельного врага. В который уже раз Флер слезящимися глазами обводила их ряды.

Здесь присутствовал Мак-Плакса со своими Плакальщицами. А также Эдна Ройс из отдела дегустации запахов со своей командой. Парочка производственных менеджеров. А еще директор из отдела планирования будущего — от этого титула Флер обалдела. Интересно, можно ли так же спланировать прошлое? А во главе стола восседала квадратная фигура председателя правления — Льюиса Джея Джиббса. Толстогубый, с блестящей, словно отполированной, лысиной, он мрачно жевал толстую незажженную сигару. Изжевав в мочалку одну, он бросал ее в пепельницу и принимался за новую. Флер сразу поняла, в чем дело.

Толковать с несчастным, только что бросившим курить, — да такое не приснится в кошмарном сне! Вот и Джиббс, судя по всему, готов сорваться в истерику.

А ведь прошел не один час, пока творческий отдел предоставил правлению полный отчет. Был зачитан список двух сотен предлагавшихся названий. А потом в подробностях освещены шесть из них — наиболее удачных.

Среди предложенных Флер было наименование «Шутка».

— Оно удовлетворяет все их запросы, — уверяла она Скотта в понедельник. — И с этим названием мы можем сыграть на… да на тех же шутках, готовя рекламные ролики. Что-нибудь вроде «Не пошутить ли нам?» или «Пусть в вашей жизни будет место шутке». Словом, крути как хочешь. Можно снять парня, который лезет с духами к девчонке под юбку: «Лучшее место для „Шутки“ — это…»

— Забудь об этом, Флер.

— Ах да. Ну, зато мы с Эдди предложили ролик с развеселой длинноволосой блондинкой, которая танцует на лугу, «заросшем» воздушными шариками. Такая поющая, воздушная.

Получив от Скотта добро, Флер с Эдди принялись разрабатывать этот вариант и провозились чуть ли не до самого отлета в Питсбург.

На последнем совещании Скотт решил начать именно с их варианта:

— Начнем с тебя, Флер. Когда он посмотрит остальное дерьмо, может быть, твоя «Шутка» покажется ему лучшей?

— Спасибо за комплимент, — обиженно отвечала Флер. — Черт побери, разве можно создать что-то стоящее за неполную неделю?

И вот она начала презентацию, глядя, как Льюис Джей Джиббс размалывает в кашу очередную сигару.

— «Шутка», — провозгласила Флер, поднимая броский красно-белый транспарант.

— «Шутка»? — прочел председатель. — Вы что же, собираетесь обозвать наши духи шуткой?

— Да, сэр, — подтвердила Флер. И в течение последующих пяти минут закатила лекцию о конкурентоспособности шуток. Как это своевременно — взять на вооружение новый образ мышления, все шире завоевывающий умы средних американцев, ведь именно сейчас, в эпоху технической революции, коренным образом меняется сам образ жизни.

Это была откровенная ерунда, словоблудие, но Флер справилась виртуозно. Однако недостаточно хорошо, коль скоро Льюис Джей Джиббс проявлял признаки явного нетерпения, все чаще меняя изжеванные сигары. Да уж, с Льюисом Джеем явно были шутки плохи.

— О'кей, красотка, — пробурчал он. — Показывай рекламу.

Эдди торопливо развернул яркий плакат.

— Эта девушка… — начала было Флер.

— Я не слепой.

Она заткнулась, пока Льюис Джей разглядывал картинку. Никто не произнес ни звука.

— А почему воздушные шары не лопаются? — наконец спросил он.

Флер забормотала, что картинку не надо воспринимать буквально, что…

— Глупости, — перебил Джиббс. — Девчонка скачет по шарикам, стало быть, они должны лопнуть. Это глупость. О'кей, что еще у вас есть?


А дальше пошло-поехало. Все творческие предложения были методично отвергнуты и втоптаны в грязь. Потом пришел черед предложений по маркетингу. В этой области Флер ничего не понимала да и не хотела понимать: это дело технарей. А она устала, устала, устала.

Специалисты по маркетингу горячо обсуждали свои дела, обмениваясь репликами на том странном жаргоне, который был понятен только им одним. Эта часть производственных совещаний всегда была самой мучительной. Ты уже сделал все, что мог, а смыться нельзя. Тебе положено смирно сидеть, с восторгом глядя начальству в рот и делая пометки в блокноте.

Сидевший рядом Эдди успел исчеркать уже не одну страницу. Флер разглядела, что он рисует собак. В основном пуделей. Через некоторое время перешел на кошек. Флер иногда подбрасывала ему записки: то смешные, то язвительные, они помогали скоротать бесконечные часы заседаний. Вот и сейчас она писала:

«Помогите! Плаксы держат меня в плену на тринадцатом этаже в „Консъюма-Корп“!»

Флер показала записку Эдди. Он улыбнулся. А потом она скомкала листок и сунула в карман. Развлекаться рисованием, как Эдди, конечно, веселей, но, увы, дар художника в ней начисто отсутствовал.

И тогда она принялась мечтать о том, что будет в предстоящий уик-энд. Уже в который раз мысленно просмотрела свой гардероб, в итоге остановившись на ярко-алой воздушной блузке и плотной темной юбке. Превосходно подойдет для субботнего вечера. Алекс еще не видел этого туалета (увы, они так мало выходят на люди!), а цвет бесподобно ей идет! Рядом с ней, Флер, сразу станет видно, что Розмари начисто лишена вкуса.

Флер подобрала и все остальное: туфли, макияж, даже чулки — и не могла отделаться от чувства, что чего-то недостает. Самой оригинальной деталью туалета был расшитый пояс, а ведь его не будет видно за столом. Значит, ей нужно… о да! Ей нужны блестящие серьги. Длинные. Может быть, до самых плеч. Лучше всего серебряные.

Если бы только кончилось это проклятое совещание, она успела бы заскочить к Кауфманну и прикупить что-нибудь новенькое. Вроде бы бижутерию у них продают на первом этаже. Заскочить и выскочить. Это займет всего пару минут.

Одышливая дама развернула распечатку длиной чуть ли не в весь стол для заседаний.

— Душновато! — пропыхтел Джиббс.

И все ринулись открывать окна.

— О'кей, ладно, — сказал он. — Вернемся к делу.

Флер покосилась на распечатку с упавшим сердцем. В заголовке значилось: «Приложения по маркетингу». И состояла она не меньше чем из восьмидесяти страниц. Цифры в строчку. Цифры в колонку. Маленькие циферки величиной с булавочную головку.

Она сейчас сдохнет! Сдохнет от истощения, от старости. И что хуже всего — сдохнет одинокой: древняя, трясущаяся старуха, упустившая свой единственный шанс только оттого, что не успела прикупить подходящие серьги к платью, чтобы околдовать своего мужчину.

— Пункт первый, — раздалось в зале. И как по команде распахнулись все тридцать блокнотов. Еще час прошел в бесконечной нудятине, изредка прерывавшейся лишь краткими походами к кофейнику. Три часа пополудни, четыре часа пополудни, а впереди еще не меньше половины доклада. До которого часа открыто у Кауфманна?

Было уже почти пять, когда Флер снова отправилась за кофе и задержалась на минутку у окна, чтобы глотнуть свежего воздуха. Дьявол их забери! Еще час, и у нее изо рта пойдет пар. Какого черта она тут торчит?! Лучше бы отправиться куда-нибудь с Алексом. Заняться с ним любовью. Или позагорать в Акапулько. Или и то и другое. Она покосилась на остальных. Три десятка отсиженных задниц, прикованных к скамье пыток. Шестьдесят налитых кровью глаз, следящих за булавочными головками.

Она чувствовала себя беспомощной, пойманной в ловушку, словно муха в янтаре. В голове роились мысли — одна отчаяннее другой. Самой заманчивой была внезапная мгновенная смерть Льюиса Джея Джиббса. И чтобы ни один суд не признал ее виновной. Ей все равно нечего терять, кроме… кроме чего? Как говорит Скотт, в худшем случае она будет схвачена, и Алекс явится ей на выручку. В итоге все не так уж плохо!

Тихонько вытащив из кармана смятую записку, она пристроила ее на подоконник и шмыгнула на свое место.

Минутой позже в конференц-зал проник легкий сквозняк. Вызов был брошен.

— О'кей, о'кей, стало быть, кто-то сидит тут против воли? — взревел председатель.

У Флер был не менее пораженный вид, чем у остальных.

Буря бушевала не менее десяти минут, пока не пришли к выводу, что это чья-то неудачная шутка. («Наверное, это одна из дебильных секретарш, — решил директор планирования будущего. — Вот погодите, я до нее доберусь!») Собрание безвозвратно утратило торжественный стиль.

— О'кей, — пробурчал Джиббс. — Давайте считать день оконченным.

* * *


В лифте Флер оказалась рядом со Скоттом. Он шепнул:

— Ты ходишь по самому краю, детка.

— Кто — я?! — Невинно мигая, Флер выскочила из лифта.

Около шести часов она уже инспектировала прилавки у Кауфманна. Выбор оказался на удивление богатым. Душа разрывалась между длинными серебряными серьгами и подвесками из коралла.

— И я сама не знаю, чего хочу, — улыбнулась она продавщице. Девушка улыбнулась в ответ. — Решения, решения, — продолжала Флер. — Пожалуй, надо подумать. — Продавщица, подавив зевоту, посмотрела на часы. Этого было достаточно, чтобы Флер успела сунуть в сумочку серебряные серьги. — Спасибо, — шепнула она.

«И тебе спасибо, Кауфманн!» — добавила она про себя. Оказавшись в безопасности на улице, девушка облегченно рассмеялась. Да и что, собственно, с нею могло приключиться? В худшем случае запретили бы впредь заходить в этот магазин. Делов-то!

Ведь если только все пойдет как надо, ей никогда в жизни не надо будет больше ездить в Питсбург. Никогда-никогда!

«Вестпорт, Коннектикут, вот куда я буду ездить!»


Глава 15


Он блистал образованием. Успешной карьерой. Изощренным умом. Интеллигентностью. А кроме того (если верить видеопленке), был красив как черт. Первой реакцией Берни было удивление: если он такой потрясающий, то почему до сих пор не женат? Она тут же получила ответ, с которым трудно было спорить. Возвращая кассету с пленкой консультанту, она сказала:

— Вот этот. Я хочу с ним познакомиться.

— Великолепно. Ибо он умирает от нетерпения, желая познакомиться с вами!


Да, именно этот, снова подумала Берни, когда через пару дней к ней постучался Роджер Ноланд.

Стройный, мускулистый, с тонкими правильными чертами лица и иссиня-черной шевелюрой — во плоти он оказался еще красивее, чем на пленке. Одет в превосходно сшитый строгий серый костюм, как бы подчеркивавший серьезность намерений, и держал в руках роскошный букет.

— Хотя на видеопленке вы отрекомендовались независимой женщиной, я все же взял на себя смелость преподнести цветы. Вас это не обидит?

— Нисколько, — приподнято отвечала Берни. — Наоборот, очень приятно увидеть, что в мире еще существует галантность. Вы не откажетесь чего-нибудь выпить?

Он улыбнулся, продемонстрировав белоснежные зубы:

— По-моему, этот вопрос излишний.


Одни мужчины живут мечтами. Другие — планами. Роджер Эллис Ноланд относился к последнему типу. Тридцать пять лет назад он появился на свет в Оклахома-Сити и вырос в весьма тепличных условиях. Его отец занимался страховыми операциями, мать торговала недвижимостью, и оба родителя постарались вложить в сына ту систему ценностей, которая, по их мнению, могла бы обеспечить успех во взрослой жизни. Мать постоянно повторяла ему эти «три составляющих»: терпение, смекалка, верные планы. Она могла бы также добавить туда практицизм, потому как Роджер с младых ногтей продемонстрировал недюжинную способность моментально находить кратчайшее расстояние между двумя точками. Теорией он интересовался мало, ему были нужны только результаты. Благодаря математической одаренности и смекалке он окончил школу одним из лучших, а затем отточил свое мастерство в заведении Карнеги.

— На мое счастье, тут как раз кончилась война во Вьетнаме, — разглагольствовал Роджер. — Иначе все мои планы пошли бы коту под хвост.

Окончив технический колледж, он поступил на службу в фирму «МС» («Международные системы») в качестве технического консультанта.

— Два года я устанавливал компьютеры в Гвинее, год в Нигерии и еще год в Уганде, а последние три — в Саудовской Аравии.

Роджер пояснил, что, по меркам «МС», это были самые «дерьмовые места», но тут как в дипломатическом корпусе: хочешь добиться успеха — начинай с низов. А кроме того, он успел приобрести незаменимый «жизненный опыт». Больше всего ему понравились арабы. Они превосходные бизнесмены и схватывают все на лету.

— Плохо только то, что там отсутствует какая-либо общественная жизнь. Никаких развлечений. Не то чтобы я любил поэзию и всякое такое. Но при случае я не прочь и прошвырнуться по барам, и заглянуть на бродвейское шоу. А там и речи быть не может про ночную жизнь. Понимаете, за всем следит полиция нравов, и их моральные нормы должны соблюдать не только сами арабы, но и иностранцы. За несчастную бутылку вина можно угодить прямиком за решетку. Не говоря уже о сексе.

Многие из товарищей Роджера не выдержали и нарушили правила, тогда как он решил держаться до конца. Разве пара часов развлечений стоит неприятностей, связанных с депортацией?

— К тому же это их страна, а не наша, — заметила Берни.

— Совершенно верно. Но главное — то, что в «МС» не очень-то жаловали сотрудников, замешанных в скандале. — Он рассмеялся. — Да и тамошние красотки не настолько хороши, чтобы стоило с ними путаться. Черта с два!

— Просто лагерь для юных скаутов какой-то, — посочувствовала Берни. — И как же вы там выжили?

Он до изнеможения играл в теннис, много читал и каждые шесть недель выезжал на несколько дней в Лондон.

— Вино, женщины и по возможности несколько новых фильмов, — с неподражаемым добродушием разглагольствовал Роджер. — А потом обратно к арабам, блюсти нравственность.

И вот наконец-то его терпение вознаградилось предложением заниматься работой в домашнем офисе. Конец командировкам, конец москитам и изнурительной жаре: отныне только Нью-Йорк. До сих пор его личная жизнь буксовала, и он намерен наверстать все: жениться, обзавестись детьми и далее преуспевать в фирме. Он весьма осторожно выбирал себе место.

— Мне нужен был отдел с не очень молодым шефом, иначе я мог бы состариться, ожидая повышения. Но и слишком старый мне не подходил, ведь нужно время, чтобы набраться достаточно опыта и его заменить. Если все пойдет по плану, к девяностому году я стану вице-президентом, к девяносто пятому — первым вице-президентом, ну а дальше — прыжок на самый верх! — Он перевел дух и неуверенно пожал плечами. — Наверное, такие далеко идущие расчеты могут резать слух творческой натуре, Берни, ведь наши профессии так различны. Вам, наверное, нравится свобода…

— Ах-ах! — перебила она. — Нет нужды извиняться. Когда речь идет о карьере, я становлюсь очень даже прагматичной и расчетливой.

Ее собственные далеко идущие расчеты помогли только что добиться постоянного времени в эфире и собственного кабинета в студии. Она призналась, что попросту одурачила Хи Фейнстейна. Взяла его на мушку, а он и не понял, что пистолет-то игрушечный.

— Находчивая леди.

— Спасибо. Знаете, что самое забавное? Я начала работу в ВИЗ примерно в то же время, что и вы у себя в фирме. Выходит, у нас обоих ушло семь лет на тяжкие труды.

— Как у библейского Иосифа.

— Еще бы, ведь он зарабатывал право жениться, — заметила Берни и тут же поняла, что то же делал и Роджер.


Он оказался превосходным партнером — представительным и не лишенным романтической жилки. Они потанцевали в Радужном зале, побывали на скачках в Центральном парке, пили шампанское на пароме на Стэйтен-Айленде и любовались закатом над тарелкой лукового супа во французском ресторане.

— Как вам удалось так хорошо узнать Нью-Йорк? — удивилась она.

— Надо же было чем-то заниматься, пока я маялся у арабов. Подчас просто удивительно, сколько всего можно узнать из книг.

Роджер всегда являлся одетым сообразно случаю. Всегда выбирал нужный ресторан и не забывал развлекать ее с завидной методичностью. Порой его юмор отдавал чем-то знакомым (однажды Берни даже уловила сходство с прочитанной когда-то книжкой), но ей нравилось его общество. Благодаря Роджеру она снова обрела уверенность в себе, почувствовала собственную значимость. Он постоянно дарил ей цветы, охотно смеялся ее шуткам.

И все это после пренебрежительного панибратства Стива! Ее слушали в оба уха. С ней носились как с писаной торбой.

Берни твердила себе, что это просто головокружительная связь, ну совсем как в кино. И если даже подчас сценарий казался уж слишком выстроенным, в том не было ничего плохого, ведь концовка известна — счастливая пара Берни и Роджер рука об руку на фоне заката. Мягкий фокус. Музыка стихает. Туман. Конец фильма.


Однажды она затащила Роджера к себе на студию — похвастаться перед друзьями и начальством. Он произвел настоящий фурор.

— Ого! — ахнула Биа Зиммерман. — А как насчет еще одного? Нигде не завалялся?

— Ищи себе сама, — ответила польщенная Берни.

Словом, Роджер прошел все испытания. Внимательный, чуткий, с превосходными манерами всегда послушного сына, он в то же время обладал достаточным чувством юмора, чтобы не удариться в помпезность. И когда Берни прошлась по поводу стандартности его взглядов, заметил:

— Ты же знаешь, кто я. Среднестатистический американец до мозга костей.

И вдруг в какой-то момент машина забуксовала.

С самого первого свидания Роджер действовал по явно заранее составленному расписанию. Вечер первый: беглое касание губами. Вечер второй: несколько легких поцелуев и объятия. На третий вечер в ход пошли языки. На четвертый он ласкал ей груди.

Так, малыми порциями, они взаимно осваивали тела друг друга — насколько это можно было сделать не раздеваясь. Берни всеми доступными ей средствами постоянно давала понять, что не возражает против дальнейшего, но Роджер вдруг встал на нейтральную позицию. Судя по всему, не предвиделось ни секса, ни предложения руки и сердца.

Что же случилось? Берни запаниковала. Уж не скрытый ли он извращенец? А может, голубой? Или импотент? А что, если… у Берни по спине забегали мурашки… у него есть другая?

Они встречались дважды на неделе и каждый вечер в воскресенье. Он обязательно звонил в те дни, когда не видел ее. Но это ровным счетом ничего не значило. Ведь с «другой» он мог встречаться по понедельникам-средам-пятницам. Это на Ближнем Востоке Роджер должен был блюсти мораль, а не в Нью-Йорке!

В тех случаях, когда у них шел разговор о браке — о браке вообще, а не между ними, — он ясно высказал свои критерии. Его будущая жена должна быть привлекательной, обеспеченной, независимой, общительной и разумной особой. Берни чувствовала, что подходит ему по всем статьям, более того, и он тоже подходил ей. И все же роман забуксовал. Кошмар какой-то.

Всего пару дней назад она хвасталась напропалую, сидя в кафе «Карнак».

— Мужик что надо, — ее голос звенел от торжества, — и от меня без ума.

Подруги алчно требовали подробностей.

— Когда же я с ним познакомлюсь? — восклицала Розмари и тут же решила пригласить влюбленную парочку на уик-энд в Вестпорт. — Там будет Флер и кое-кто ей в компанию. Может быть, там же и объявите о помолвке.

Но Берни была неумолима. Она не дура: показывать Флер такое сокровище до того, как заякорит его поосновательней. Недельки через две — еще куда ни шло.

А Роджер ни с места. Уж не ляпнула ли она чего лишнего? Или сделала что-то не так? Ну, в конце концов он мог бы объясниться или хотя бы разругаться и порвать отношения, но он не делал ни того, ни другого.

И вот, в начале этой недели, она вроде бы докопалась до сути дела. Выпал первый снег, и Роджер, выйдя на улицу, слепил снежок и бросил в нее.

— Меткий выстрел! — похвалила Берни.

— Я сейчас в самой лучшей форме, — ответил он, криво улыбнувшись. — Весной от меня никакого толку. Жуткая сенная лихорадка. Ни в апреле, ни в мае я недееспособен. Зато во всем остальном, Берни, я здоров как бык. Да. Могу даже принести справку о полном здоровье.

То ли ей показалось, то ли в его глазах действительно промелькнуло нечто значительное? Берни думала об этом весь следующий день на работе.

«Справка о полном здоровье». Вряд ли это случайная фраза, Роджер ничего не делает просто так. И тут до нее дошло. Ну конечно! Он ожидает справку о здоровье и от нее!

Берни почему-то вспомнила, что перед бракосочетанием особ королевской крови невеста обязана пройти осмотр у врача и предоставить свидетельства своей девственности. Ну, в наше время кого волнует девственность, зато появилась масса других проблем. Один СПИД чего стоит! И если дело именно в этом…


И вот в один прекрасный вечер Берни и Роджер отправились поужинать в дымную забегаловку на Спринг-стрит. В душном полумраке они почти не видели глаз друг друга, кафе словно нарочно было создано для влюбленных, желающих обменяться секретами.

— Роджер? — шепнула она, когда подали бренди.

— Да, Берни, — отвечал он, лаская кончиками пальцев ее запястье. В дальнем конце зала раздались мягкие звуки блюза.

Она наклонилась и шепнула что-то ему на ухо.

— Тебе нет нужды это делать.

— Если хочешь, я могу показать тебе результаты анализа крови. Они у меня в сумочке.

В ответ он ласково поцеловал ее ладонь:

— Ты замечательная женщина, Берни.

— Спасибо. Ты тоже кое-чего стоишь.

— Тогда еще один вопрос. — Он возбужденно рассмеялся. — Ты веришь в необходимость секса до свадьбы?

— Несомненно!

— И после свадьбы тоже?

— Какого черта мы торчим здесь, Родж? — Берни чуть не визжала от восторга. — Расплатись поскорее, и поехали домой!


Роджер оказался превосходен и в постели. Весьма искушенный, но в то же время не утративший любовного пыла мужчина.

— Господи! — шептала она, гладя его ягодицы. — Какое у тебя прекрасное тело!

— У тебя тоже. Просто великолепное. Нет, не переворачивайся, душа моя, и не сдвигай ноги.

Получасом спустя она замерла, довольная, у него на груди.

— Только не вздумай уверять меня, будто научился этому в Саудовской Аравии!

— «Розовый сад», — он игриво ущипнул ее за бок, — иллюстрированный выпуск, страница восемьдесят шесть. Чем еще я мог заняться в бесконечные одинокие ночи?

Уже на следующий день они официально обручились.


Глава 16


Отличительной чертой дома Маршаллов являлось то, что он так и не обзавелся именем собственным.

— Это — «Роза ветров», — просвещала Розмари Флер по дороге от вокзала. — А вон та громадина в готическом стиле — «Королевский парк». По-моему, звучит претенциозно для тех, кто составил капитал, торгуя коврами.

Флер впитывала все как губка, словно впервые очутившись в Вестпорте. Еще бы, ведь отныне этот город был для нее волшебным: здесь обитал Алекс, здесь она надеялась вскоре обзавестись своим «домом».

Она не имела представления, можно ли называть эти дома усадьбами — ведь настоящие усадьбы видела только в рекламных проспектах, — однако, даже несмотря на безвкусную вычурность некоторых из них, здесь явно витала аура спокойной обеспеченной жизни и стабильности. «Так останется навеки» — словно было вырублено на фасадах. Сквозь оголившиеся ветки стали видны места, служившие для летних забав: бассейны, уже закрытые на зиму, теннисные корты, а кое-где даже конюшни. Здесь каждый был волен воплощать плоды своей фантазии в стекло, бетон и дикий камень.

Флер взирала на все это с вожделением. Она непременно обзаведется вот таким греческим портиком с белыми колоннами. Нет, лучше миленький домик в стиле Тюдоров с павильоном. У нее разбегались глаза при виде все новых причуд архитектуры. Да, здесь живут счастливчики.

Как же это все отличалось от Уотервилла, где прошло ее детство! Как будто эти два городка расположены на разных краях света. Мрачный Уотервилл с его заводами принадлежал новоанглийским пуританам и сезонным рабочим из Канады (таким, как ее отец и последовавшая за ним череда «отчимов»), за гроши трудившимся на бесчисленных текстильных фабриках. В свое время и в Уотервилле имелось несколько таких же вот усадеб — их звали «домами на холме», — но те дни давно миновали. Центр текстильного бизнеса сместился на юг, и роскошные особняки пришли в запустение, так же как и центр города. На той улице, где выросла Флер, дома были тесными и некрасивыми — деревянные уродцы, выстроившиеся вдоль железнодорожных линий, с развешанным вокруг бельем и исцарапанным линолеумом на полу.

Еще ребенком Флер страстно желала вырваться отсюда, буквально грезя наяву о тех местах, где звучит музыка и смех, а сытые люди носят красивую одежду. Она представляла себе эту роскошную жизнь по новым фильмам и тем самым коммерческим роликам, которые теперь производила сама для оболванивания покупателей. Поначалу Нью-Йорк захватил ее, однако со временем розовая пелена развеялась. Город оказался полон мрака и даже опасностей. А музыки стало вовсе не слыхать.

Проезжая по ухоженным улицам Вестпорта, она чувствовала себя несчастной нищенкой, словно приехала сюда из третьего мира. Десять лет изнурительного труда не принесли ничего по-настоящему ценного: ни дома, ни земли. Ее адрес в Ист-Сайде звучал вполне презентабельно, но на деле она жила все в такой же тесной квартирке, как и в Уотервилле, разве что обставленной побогаче.

Из Розмари, как из рога изобилия, сыпались сведения про владельцев особняков и про то, как им достались деньги.

— Вот этот, «Весенний сад», хоть сейчас можно на выставку. Здесь цветут самые красивые азалии, так что название вполне подходит. Флер, а как бы ты назвала свое имение, если бы оно у тебя было?

— Мое.

— Извини, что ты сказала?

— Я сказала, — отчеканила Флер, — что назвала бы его «Мое».

— Ясно, — хихикнула Розмари. — Ну и названьице. Очень остроумно. Тебе надо проявить свои творческие способности и придумать название для нашего дома.

Она затормозила на перекрестке, легко и уверенно управляясь с рулем затянутыми в лайковые перчатки руками.

— А ты отлично водишь машину, — заметила Флер.

— Спасибо. Здесь без машины пропадешь. Ты ведь умеешь водить, Флер?

— Нет. Ни разу не пробовала.

— Не может быть! Боже! Я почему-то думала, что мы все имеем права, хотя, конечно, тебе нет особой нужды в машине, чтобы перемещаться по Манхэттену. Представляю к тому же, сколько там будет стоить гараж.

Розмари свернула на свою улицу, в то время как Флер пережевывала ее замечание. Нет, у нее никогда не было ни машины, ни водительских прав. И это тоже можно было добавить к списку различий между Флер и богачами, населявшими Вестпорт. Неумение водить машину — клеймо урожденной нищенки. Всю жизнь она была в толпе пассажиров, а не в кресле владельца. Она поклялась, что уже в понедельник, вернувшись в Манхэттен, первым делом устроится на курсы водителей, в конце-то концов здесь ведь пропадешь без машины… И она представила, как каждый день встречает Алекса на вокзале.

— Ты сегодня мрачнее тучи, — заметила Розмари, проезжая по аллее к дому.

— Извини. — Флер стало неловко. — Обещаю не поддаваться плохому настроению.

Выбравшись из машины, она залюбовалась на обшитый деревом дом Маршаллов, крытый красной черепицей. Французская ферма в сорока милях от Нью-Йорка. Это само по себе чудо. Опытным взглядом Флер прикинула, что Алексу пришлось выложить не меньше полумиллиона баксов, чтобы Розмари, как какая-нибудь Мария-Антуанетта, могла изображать простодушную пейзанку.

— Назови его Трианон [10 - Трианон — замок французской королевы Марии-Антуанетты.], — лукаво улыбнулась Флер.

На пороге поджидал Алекс.


Остаток дня прошел в простых сельских забавах: сначала прогулка по лесу (Флер с ужасом поглядывала на свои приобретенные за баснословную сумму у Феррагамо туфли — вряд ли они переживут подобное обращение!). Затем возвращение обратно с целью «обогрева»: выпивка и горящий камин.

«Недоносок», как обозвала Флер Ллойда Хейджмана, оказался низеньким плотным мужчиной, вежливым и самоуверенным. Флер тут же решила, что в любом случае не стала бы охмурять парня, который носит кальсоны и зарабатывает на жизнь зубной болью. Гораздо любопытнее было понаблюдать за Алексом в роли хозяина и мужа.

Он отлично знал свои обязанности: принял у них плащи, смешивал коктейли, заполнял паузы в беседе.

— Давай-ка их сюда, — приговаривал он, снимая с Флер окончательно испорченные туфли. — Я отнесу их на солнышко, сохнуть.

Насладившись ласковым прикосновением его рук, она сказала:

— Не лучшая обувь для лесных прогулок.

— Полевой воробей, городской воробей, — пропел Алекс, в то время как Розмари начала накрывать на стол.

Флер следила за ними, не упуская ни одной мелочи. Да, что бы там ни было, Маршаллы работали слаженной командой, когда нужно было накормить гостей. Едва заметный кивок, обмен взглядами — и все было понятно. Прожитые вместе годы позволяли действовать уверенно и в полном согласии. Флер ехала сюда в смутной надежде стать свидетелем если не открытого конфликта, то хотя бы напряжения, витавшего в атмосфере этого дома: стычке темпераментов или даже пары-другой размолвок. А вместо этого застала превосходно функционирующую, смазанную и отрегулированную машину.

Флер стало неуютно. До чего же отвратительно женатым оказался Алекс! Она с трудом верила самой себе. Разве это одомашненное создание могло быть тем дикарем, который трахал ее до изнеможения?! Сегодня он вел себя совершенно по-иному. Флер безуспешно старалась уловить хотя бы намек на его чувства. Интересно, удастся хотя бы разок его поцеловать?

Пока Розмари копошилась на кухне, в гостиной появился пятилетний Крис, важно тащивший поднос с закуской.

— Наш добровольный помощник, — засиял Алекс. — Ну что, братцы, налить вам еще по бокалу?

— По-моему, — со значением сказала Флер, намекая на тот первый вечер в Питсбурге, — мне следует заказать «Маргариту»!

— Полагаю, это вызов моему искусству бармена, — не сморгнув глазом отвечал Алекс. — Ллойд, а ты? — После чего принялся готовить выпивку для жены: бурбон с водой, но безо льда.

— Давай я отнесу. — Флер перехватила бокал и скрылась в кухне. И это было стратегической ошибкой. Даже дураку ясно, что сравнение этой кухни с ее собственной неожиданно потянет чашу весов в пользу Розмари. Та в эту минуту как раз вынимала из духовки противень с пирожными.

— А ну-ка, попробуй, пока теплые, — предложила Розмари. — Ну и как тебе понравился Ллойд Хейджман?

Флер, совершенно подавленная, пробормотала в ответ нечто невразумительное. Кухня Розмари была необычайным местом. Здесь так чудесно пахло: свежие приправы, сыр, масло. Куда лучше «Безымянных» духов, а возможно, и намного более возбуждающе, с точки зрения мужчин. Она прошлась по кухне, потихоньку жуя пирожное, бесцельно поднимая и переставляя то одну вещицу, то другую, подчас понятия не имея об их назначении. Да, пожалуй, Флер Чемберлен не способна управиться не только с машиной, но даже с кухней. Она механически откусила еще пирожного. Восхитительно.

Попытка отвоевать Алекса потерпела крах, еще не успев начаться. Диана права, они действительно никогда не бросают жен, которые обеспечивают такой комфорт и уют.

Да и вообще вряд ли бы она решилась подкладывать свинью своей старинной подруге, если бы не та чертовщина, которую умудрялся вытворять с нею Алекс Маршалл в койке. Изнемогая от чувства вины, Флер на миг захотела немедленно исповедаться, избавиться от гнетущих совесть секретов. Все ее существо кричало о том, что она сожалеет. Сожалеет о том, что решилась связаться с мужем Розмари. Сожалеет о собственной несчастной жизни.

«Я вела себя как скотина! — рыдала ее душа. — Пожалуйста… простите меня!..»

Но вместо этого она нервически схватила первую попавшуюся штучку из дерева. На одной из ее стенок был вырезан ангелочек.

— А это что, Розмари, рождественская игрушка?

— Это старинная сбивалка для масла. Мы купили ее прошлым летом во Франции.

— Очень милая. — Голос Флер дрогнул от алчности. — У тебя полно всяких забавных вещиц.

— А я и не знала, что тебя интересуют предметы домашнего обихода.

— Век живи — век учись, — вздохнула Флер.

— Ну, знаешь, Флер, — начала Розмари, присев на край стола со своей выпивкой, — Ллойд Хейджман, конечно, не принц, но и не такая уж легкая добыча. По местным меркам, он довольно лакомый кусочек, ведь мужчин всегда не хватает. И как только кто-то разведется или овдовеет, у него отбоя нет от приглашений. У всех в округе найдется незамужняя сестра, или дочь, или — как у меня — старинная подруга. Конкуренция просто бешеная. Тебе еще повезло, что он так быстро ответил на мое приглашение.

— Мне повезло?.. — Неужели в голосе Розмари на самом деле проскользнула издевка — или Флер показалось? Она постаралась утихомирить закипавший в душе гнев. — Во всяком случае, мной этот твой «лакомый кусочек» совершенно не интересуется.

— Так заставь его интересоваться. Пофлиртуй немножко. Начни с ним заигрывать. Ты ведь на этом собаку съела. Я затащила его сюда только ради тебя. Господь свидетель, — с плохо скрываемым самодовольством добавила она, — мне никогда и в голову бы не пришло, что в один прекрасный день я буду искать тебе компаньона на уик-энд. Подумать только, как время все меняет!

Ах ты, сука!

Флер поперхнулась от злости. Да, совершенно очевидно, что Розмари над ней издевается! Месть, вот что было истинной целью этого уик-энда, решила Флер. Месть за одиночество на вечеринках в колледже, за толпу поклонников, отвергнутых Флер. За те полузабытые и по большей части надуманные обиды! Теперь они поменялись ролями — так считает Розмари.

Сука, сука!

Подумать только, Флер чуть было не кинулась вымаливать у нее прощение! Ха, одного взгляда на самодовольную физиономию Розмари достаточно, чтобы развеять последние сомнения!

Да, она приложит все силы, чтобы прибрать к рукам Алекса Маршалла. Нынче же вечером. Под самым носом у его жены. В качестве миссис Маршалл номер один у Розмари останется достаточно времени, чтобы раскаяться в сегодняшней мелкой мести.

— Тебе пора пойти переодеться, — заметила Розмари, глянув на стенные часы. — Сегодня ты должна выглядеть неотразимой!

— Спасибо тебе, Розмари, — пропела Флер.

— За что? За то, что пригласила Ллойда?

— За то, что напомнила мне о самом важном.


К восьми часам, когда должен был начаться обед, появились еще две супружеские пары, жившие по соседству, — чтобы Ллойд не заподозрил, что именно он является мишенью нынешним вечером.

Флер усердно трудилась целый час, прежде чем спустилась в гостиную, овеянная облаками легчайшего шелка и аромата «Безымянных» духов. Если судить по реакции Криса, эффект превзошел все ожидания. На миг все ошеломленно замерли, а потом…

— Ням!!! — Мальчик с разбегу врезался головой в складки шелка. — Ты как конфетка! — Он обхватил ее ноги руками, а носом ткнулся прямо в пах. — А пахнешь-то как! Ням-ням-ням!

Розмари что-то смущенно забормотала, в то время как Алекс отпустил некую двусмысленность по поводу детской вседозволенности.

— Ну, а теперь скажи всем «пока-пока», — торопливо велела Розмари, — и отправляйся баиньки.

За обедом Флер сидела между Ллойдом и соседом, которого звали не то Уильям, не то Уилсон, не то Уиллард. Алекс находился всего в нескольких футах — и был совершенно недосягаем. Ах, если бы он сжалился и дал знак, малейший намек на ту близость, что была между ними. Вместо этого он целиком ушел в роль хлебосольного хозяина: подливал вино, равномерно делил свое внимание между всеми гостями, исправно улыбался в ответ даже на самые тупые шутки.

Кормежка была потрясающей — чего нельзя было сказать про застольную беседу, которая крутилась то вокруг цены на земельные участки, то вокруг местных сплетен, то вокруг достоинств и недостатков разных начальных школ. Наконец эти темы иссякли, и им на смену пришли недавние политические события.

— Все знают, как я люблю нашего президента, — горячо начал Уильям-Уилсон-Уиллард, — но любому терпению приходит конец! Вести переговоры с террористами недопустимо. По-моему, нам не следует плясать под их дудку, а взять да перестрелять как можно больше. Как ты думаешь, Алекс?

Алекс посмотрел Флер в глаза.

— Я думаю, пора устроить вторжение, — с чувством сказал он.

— Вторжение в Иран? — уточнил кто-то.

— Вторжение. Единым рывком, — продолжал он. — Напором и штурмом. Ворваться и положить их на обе лопатки.

— Обманным маневром? — У Флер екнуло сердце.

— Подсечкой и рывком, — последовал ответ. — Не миндальничать с ними. Я готов штурмовать хоть сегодня.

— Сегодня!.. — вторила она.

— Да, сегодня, пока все спят, мы проникнем сквозь их укрепления. Захватим врасплох, тепленькими — и «огонь»! В конце-то концов, мужчины мы или нет!

Вот оно! Она затрепетала от предвкушения. Это был сигнал! Ее тело отвечало немедленно, даже сейчас, отделенная обеденным столом, она чувствует его страсть, его напористость. И в то же время лицо Алекса оставалось совершенно спокойным.

— Но разве это разумно? — Флер решила подыграть его невозмутимости. — Такое вот вторжение. По-моему, оно может спровоцировать третью мировую войну.

— К черту разумность, — отчеканил Алекс. — Настало время действий. Ворваться и вышибить из них дух! — И он набросился на свой кусок пирога.

— Успокойся, милый! — всполошилась Розмари. — Вот уж не думала, что ты такой хищник.

— Ого! — Флер с трудом переводила дух. — Я прямо вне себя! Но скажи мне, Алекс, у нас… у нас хватит на это сил?

— Ха, еще бы! — Алекс смачно облизал губы, измазанные сладкой начинкой. — Господь хранит Америку!


Гости разошлись примерно к полуночи, весело перешучиваясь и благодаря за отличный вечер, но при этом Ллойд Хейджман и не подумал взять у Флер номер телефона.

— Ступай отдохни, Флер, — настаивала Розмари. — Наверное, ты с ног валишься от свежего воздуха. Мы с Алексом только загрузим посуду в моечную машину, и все. Остальное подождет до утра.

Комната для гостей была очень уютной, декорированной всякими яблочками и цветочками. Просто сад радостей земных: от обоев с растительным орнаментом до деревянных расписных фруктов в майоликовой вазе и виноградных кистей, вырезанных на массивной кровати.

Продуманная до мелочей обстановка должна была удовлетворить все возможные нужды гостя. На ночном столике красовалась стопка новейших бестселлеров, будильник и гроздь свежего винограда. В ванной комнате наготове ждали пушистые полотенца, подобранные в тон персиковорозовой ванне. Французское туалетное мыло, крем для рук, крем для тела, дезодорант и присыпки. В дубовом шкафчике — богатый выбор шампуней. На крючке за дверью — махровый халат, тоже розового цвета. А еще несколько новых зубных щеток для особенно забывчивых гостей.

Флер не могла не признать, что у Розмари есть талант. В комнате удивительным образом сочетались удобства высококлассного отеля и печать вкуса и индивидуальности хозяйки. Никакого пластика — все натуральное, прочное и удобное. Даже аляповатые на первый взгляд фрукты, подумала Флер, вытащив из вазы расписное яблоко. Оно оказалось весьма приятным на ощупь. Теплым. Гладким. Ласкающим.

Молодая женщина потерлась о яблоко щекой и вздрогнула. Ах, ну что за райскую жизнь она могла бы иметь: обеспеченную, спокойную, в окружении земных даров…

Стук в дверь заставил ее встрепенуться.

— Зашла заглянуть, все ли в порядке. Тебе ничего не нужно?

— Спасибо, ничего.

Розмари сунулась было усесться на краю постели, чтобы напоследок вволю посплетничать обо всем, и особенно о Ллойде Хейджмане, но Флер нарочито громко зевнула.

— Ну, похоже, ты засыпаешь на ходу, — заметила Розмари, — но все же не забудь запереть дверь. Шелби любит слоняться по ночам.

— Кто-кто?

— Ну, наша спаниелька, Шелби. — И Розмари хихикнула. — Ты ведь не хочешь проснуться ночью и обнаружить, что у тебя в кровати пыхтит огромный комок шерсти!

— Нет уж, уволь меня от таких шуточек. Надеюсь, он хоть лаять ночью не будет. Ну ладно, пока!

Флер приняла душ и, не надевая ночную сорочку, забралась в постель. Через пять минут она уже спала.


— Только пискни, и я тебя придушу.

Флер чуть не умерла — не столько от страха, сколько от неожиданности. В комнате было темно — хоть глаз выколи. Да где это она? И вдруг ее рот закрыла широкая ладонь, прижимая голову к подушке. О Господи! Она сейчас станет жертвой маньяка. Какого-нибудь насильника, блуждающего по ночам. И тут она опомнилась.

Алекс! Слава Богу! Тот бестолковый треп за обедом — и вот он явился! Практически мгновенно холод отчаяния сменил пожар страсти. Она лизнула его ладонь. Соленая. В темноте почувствовала, как он шевельнулся, и затрепетала от возбуждения.

— Наконец-то. — Его губы щекотали ей ухо, а шепот пронизывал до самых печенок. — Ты вспомнила, где находишься? — Она кивнула, чувствуя, как кровь зашумела в ушах. — Отлично. Теперь слушай. Ты — партизанка из французского Сопротивления, захваченная врагами. Тебе известны важнейшие тайны, однако ни за что на свете ты не имеешь права их выдавать. Твоя единственная надежда — прикинуться немой, бессловесной. Издай хоть звук, и все пропало. Они явятся и замучают тебя до смерти. А теперь зажмурься и не дергайся.

Сотрясаясь от возбуждения, Флер терпеливо позволила завязать себе глаза и связать по рукам и ногам.

— Не жмет?

Она молча кивнула. Путы были слабыми, из чего-то теплого и мягкого. Наверное, ее же белье.

— Итак, — продолжал он, — ты лежишь здесь и гадаешь, что же с тобою будет. В комнату входит красавец офицер, которому поручено тебя допрашивать. Он поражен твоей красотой, но не верит, что ты немая. И он знает, как заставить тебя говорить. — И Алекс довольно рассмеялся, найдя новую интерпретацию старой темы. — Вместо того чтобы пытать тебя, он займется любовью, чтобы ты кричала и стонала от страсти. Но если он услышит твой голос — все потеряно. Значит… что бы он ни делал, как бы восхитительно тебя ни ласкал, ты должна хранить молчание. Пискни хоть раз, и он добьется своего. Понятно, детка? Отлично.

Тело покрылось гусиной кожей, сердце было готово выскочить из груди: она лежала, ожидая, с чего же он начнет. В кромешной тьме каждая минута тянулась вечность. Ночь обещала быть долгой, полной утех. Она знала, что Алекс не позволит себе грубостей и насилия.

Флер попыталась представить, где он. Руки были связаны, и она невольно пошевелила пальцами. Пустота. Постепенно молодая женщина утрачивала ощущение времени и пространства. В какой-то миг ее пронзил страх: а вдруг он бросил ее здесь, нагую и беспомощную?

И вдруг, словно удар тока, пальцы ног ощутили что-то влажное. Язык? Нет, не язык, язык в другом месте, он ласкает ей пупок. Значит, пальцы. Алекс намазывал маслом один ее палец за другим, не спеша, ласково касаясь каждого сустава, каждой впадинки, иногда легонько пощипывал, методично передвигался вдоль ступней, не нарушая волшебного ритма своих движений. Вот он поднялся к щиколоткам, икрам…

Она лежала, не чуя под собой кровати, мысленно подгоняя его руки: вот, вот бедра, вот мягкие завитки на лобке. Его пальцы уверенно раздвинули нежные складки кожи, коснувшись самых интимных мест. Сейчас одним сильным рывком он мог бы вызвать у нее оргазм, а после этого войти в нее — неумолимо, глубоко, — войти и трахать ее до изнеможения. Ей хотелось закричать. Ох, да он и так отлично знает, что ей нужно. Она давно разогрелась и повлажнела, готовая принять его. Флер призывно раздвинула ноги. Он погладил ей бедра, ягодицы, живот… и все.

Ничего!.. Ни ласк, ни прикосновений. Она услышала, как он отодвигается подальше. «О Господи! — чуть не закричала она. — Алекс!!! Не делай этого! Не бросай меня вот так!» Но стоит ей пискнуть, и он выиграет. Она затаила дыхание, выжидая.

Он вернулся, судя по усилившемуся запаху крема для бритья, мужского пота и одного из тех дезодорантов, что стояли в ванной, и нежно припал к ее губам, к шее, к груди. Посасывая то один сосок, то другой, рукой снова ласкал ее между ног. Стиснув зубы, она подчинялась заданному им ритму. «Господи, только не останавливайся!» — молилась Флер. Любая пора на ее коже, казалось, была готова принять его. Неожиданно он снова оставил ее.

Позднее (хотелось бы знать, насколько позднее?) она тревожно вздрогнула. Что-то легко, едва уловимо коснулось ее щеки. Флер чувствовала тепло его тела близко, совсем близко, но не могла понять, где он. Впору рехнуться. Она вытянулась, насколько позволяли путы, надеясь хоть что-то нащупать, но он отодвинулся. Ей хотелось закричать, что это нечестно. У него все преимущества: зрение, сила, подвижность. Ах, вот, вот, наконец-то: пальцы, скользящие по чувствительному бугорку, проникающие глубже, глубже, обещающие близкую разрядку… Под нее подложили подушку — видимо, для последней атаки. «Скорее! — мысленно кричала она, выгибаясь навстречу. — Скорее же, возьми меня!» Ну, вот сейчас, сейчас… Она закусила губы, чтобы не завизжать. Он остановился. В спальне царила тишина.

Флер подумала, что нынче ночью либо умрет, либо свихнется. Ему угодно было так играть с нею: доводить до самой грани экстаза и бросать. Ах, как жестоко, как возбуждающе! Снова и снова она чувствовала себя сгоравшей от похоти самкой дикого зверя, тогда как ее тело ласкали неизвестные части тела Алекса, не пропуская ни одного дюйма кожи, ни одной ложбинки и складочки. В конце концов все ее тело превратилось в эрогенную зону, впитывая всеми порами огонь возбуждения и сгорая в сладкой агонии. И ни разу он не довел дело до конца. И ни разу она не издала ни звука.

Но вот почему-то (наверное, ночь была уже на исходе) он наконец-то решил развязать ее и поцеловал запястья. Флер услыхала, как он вышел в ванную и пустил воду, чтобы умыться. Она лежала, не имея сил даже думать.

Алекс вернулся и снял повязку с глаз.

— Ну, хватит играть, — сказал он. — Пора трахаться.


Воскресным утром Розмари нарвала для Флер пышный букет.

— Ты не обидишься, если я подам завтрак пораньше? — спросила она. — У меня еще куча дел.

Насытившись, Алекс отправился копаться в саду, а Розмари повезла Флер на вокзал.

— Спасибо за прекрасный уик-энд, — сказала Флер. — Я давно так не отдыхала, в полном согласии с собой.

— Я очень рада, милочка, вот только мне немножко обидно, что вы с Ллойдом так и не сошлись. Мне казалось, он вполне тебе подходит.

— Ну, что поделаешь, — невнятно отвечала Флер, подавив зевок. — Кто-то теряет, а кто-то находит.

— Тебе понравилась твоя комната? Ты хорошо спала?

— Как младенец.

— Вот и хорошо. Я боялась, что ты можешь проснуться.

— Из-за шума моечной машины внизу?

— Не совсем. — Розмари хихикнула. — Я имела в виду нас с Алексом. После вечеринок он бывает слегка… более романтичным, чем всегда, — наверное, из-за выпивки. Ну, и когда он кончает… ого-го! Его слышно за милю!

Флер стало тошно. Уж не врет ли Розмари? Может, нарочно ее провоцирует? Уж не сошла ли она с ума? Или Алекс на самом деле явился к ней, даже не смыв следы любовных утех с Розмари? О нет, он не мог это сделать! Господи, ведь Алекс ее обожает! Должно же у него быть понятие о порядочности наконец!

Алекс с Розмари. Алекс с Флер.

«Да разве такое физически возможно?» — спрашивала она себя. Тот, кто знал Алекса, мог ответить только «да».

А возможно ли это в моральном плане? Естественно, нет. Ах, как бы ей хотелось так думать. Однако при воспоминании о неуемных фантазиях Алекса, о его пристрастии ко всяким играм и выкрутасам ее уверенность поколебалась.

Вполне возможно, что Алекс возбудился сверх меры именно из-за возможности овладеть и женой, и любовницей в одну ночь, в одном доме. Скорее всего он именно этого и добивался. Мужчины — себялюбивые твари. И даже лучшие из них понятия не имеют, что такое верность.

Розмари беззвучно что-то напевала, крутя баранку. В закрытой наглухо машине стало душно, на Флер накатила тошнота.

На особенно крутом повороте ее чуть не вывернуло наизнанку.

Алекс с Розмари. Алекс с Флер. Алекс с Розмари и Флер.

— Пожалуйста, останови машину, пока не поздно!

Секундой позже содержимое ее желудка украшало аккуратно подстриженную живую изгородь вокруг «Весеннего сада».

— Тебе лучше? — спросила Розмари, ждавшая в машине.

— Извини. — Флер, утирая губы, уселась на место. — Это все от запаха мимоз. — И она принялась искать в сумочке успокоительное. — Какая неприятность. Ну, растениям это должно быть даже полезно — вместо навоза.


Позже, когда Алекс, растянувшись на диване, смотрел футбол в ожидании обеда, сверху спустилась Розмари.

— Я сейчас убиралась наверху и… кое-что обнаружила, — многозначительно сообщила она.

У Алекса в мозгу моментально сработал сигнал тревоги. Уж не оставила ли Флер какую-нибудь улику? Или, хуже того, он сам? Он едва не подскочил на месте, старательно делая вид, что поглощен игрой, на шее бешено забилась жилка. Розмари пристроилась рядом на ручке кресла.

— Помнишь ту вазу с фруктами в комнате для гостей? Хотя с какой стати тебе ее помнить… — ответила она сама себе. — Ты же туда и не заглядывал. В общем, в прошлом году в Пенсильвании я купила несколько деревянных расписных фруктов. Два апельсина, три яблока и банан. Они удивительно подходили к новым обоям. И были сделаны со вкусом. Ну, эти фрукты. Обои обошлись недешево: то ли пять, то ли шесть баксов за рулон. Насколько я помню, банан был самым дорогим. Словом, одного из них я не нашла.

— Чего одного? Розмари, у меня голова кругом!

— Одного из фруктов, Алекс. Деревянного яблока. Флер прихватила его с собой. Ну скажи на милость, зачем оно ей?

— О Господи. — Трясущимися руками он потер утомленные глаза. Ничего серьезного. — Тебе что, делать нечего, кроме как устраивать инвентаризацию верхних комнат после приема гостей? Почему бы заодно не пересчитать и столовое серебро?

— Ты в последнее время стал ужасным грубияном.

Алекс с преувеличенным вниманием воззрился на экран.

— Да, настоящим грубияном, — настаивала Розмари.

— Вечно ты все придумываешь, Рози.

Да так оно и было.


Глава 17


Утром в понедельник Диана уединилась у себя в кабинете, заперев дверь и отключив телефон. Перед ней лежал чистый блокнот.

Посредине страницы она провела линию, деля ее на две колонки: «за» и «против». Справа, та, что «против», была до половины заполнена ее четким, ровным почерком. Левая оставалась пустой.

Этому приему она научилась у отца и прибегала к нему всякий раз, когда надо было навести порядок в чековой книжке, составить планы на будущее или список покупок.


Том Саммерфильд был невероятно удачливым человеком. Наследник одной из самых почтенных бостонских семей, он с рождения был наделен не только общественным статусом и богатством, еще во время учения в Гарварде стало ясно, что он вполне достоин звания финансового гения. «Палец в рот не клади», — говорили про него на Стейт-стрит. Он же сам предпочитал определение: «Строгий, но справедливый».

Женился он на молоденькой («неравный брак») дочери рыжеволосого доктора из Вэлтема. С самого начала Фрэнсис Саммерфильд отдавала себе отчет в том, что ей привалило незаслуженное счастье, и приложила все силы к тому, чтобы уяснить, что принято и чего не принято в высших слоях общества настоящих янки. Прежде всего, конечно, она освоила местный акцент. И была принята в ряды бостонской элиты.

— В тебе больше королевского, чем в самом короле, — говаривал ее супруг, на что она отвечала:

— Мы должны соблюдать условности, милый. Я делаю это ради клана.

Как бы там ни было, они являлись явно счастливой парой, и в доме на Ореховых холмах царили покой и уют. А из трех чудесных отпрысков Тома Саммерфильда (два мальчика и девочка) Диана была любимицей. От матери ей досталась огненная шевелюра (увы, без потрясающей способности вживаться в общество), а от отца — идеально правильное лицо и острый ум. Том обожал ее до безумия, хотя постоянно одергивал себя, стараясь уделять поровну родительского внимания всем троим.

— Итак, принцесса, — наставлял он Диану, — когда вырастешь, сможешь делать все, что тебе заблагорассудится. И стать тем, кем заблагорассудится. Не давай себя одурачить тем, кто готов отпихнуть тебя на второе место только потому, что ты девочка. Ты не меньше значишь как личность, чем братья. А потому не забывай: тебя достоин лишь лучший из лучших!

Тому Саммерфильду палец в рот не клади.


Диана просмотрела правую колонку — «против»:

Разница в возрасте.

Разница в вероисповедании.

Разница в происхождении.

Разница в национальности.

Разница в положении.

Разница в перспективах на будущее.

И так можно писать до бесконечности. Тяжело вздохнув, она оттолкнула блокнот подальше.

Ее до глубины души потрясло сделанное Аврамом предложение. Вчера утром они валялись в постели, посреди крошек от пирожного и изжеванных листов свежего выпуска «Таймс», наслаждаясь «шмузингом» (так Аврам называл милую, ни к чему не обязывающую болтовню, в которой был непревзойденным мастером), друг другом и всем миром, когда грянул гром.

— Через пару месяцев я, пожалуй, кончу учебу, — заявил он. — С кузеном я уже посоветовался насчет работы, и к июню он придержит для меня место — конечно, вряд ли такое, что я смогу прокормить жену, но, слава Богу, наверняка смогу прокормиться сам. И полагаю, что ты все равно не захочешь бросать на полпути карьеру. Значит, уже сейчас мы могли бы всерьез обдумать условия нашей свадьбы и даже попытаться спланировать семью.

— Но… но… — обескураженно залопотала она.

— Разница в возрасте? — подсказал он. — Я знаю, это тебя беспокоит. И почему-то смущает. Но подумай, разве это так уж важно? Ну, исполнится мне девяносто, а тебе тогда будет девяносто шесть… Это ерунда по сравнению с тем, сколько у нас общего. Музыка, книги, да практически вся система ценностей. И потом, поколение-то у нас одно. А что самое важное — мы любим друг друга. Мы счастливы вдвоем. И почему бы нам не остаться вдвоем навсегда? Ведь это так просто, не правда ли? — убеждал он, гладя ее по щеке.

— Аврам! — оттолкнула она его руку. — По-моему, это не совсем подходящее время и место для подобных… споров.

— Это оттого, что мы в постели? — рассмеялся он. — Что ж, хотя на свете существует масса мест гораздо менее подходящих для обсуждения и принятия решений, я готов отнестись с уважением к твоим запросам. И не буду настаивать на немедленном ответе. Просто пообещай, что обдумаешь его.

Она пообещала, хотя всякий раз, как начинала об этом думать, впадала в некую смесь паники и вины.

Этот мезальянс, это любовное помешательство — а как еще прикажете называть? — наверняка станет причиной дальнейших несчастий. И виновата во всем она сама. Ни в коем случае нельзя было давать Авраму повод смотреть на их связь иначе как на краткий флирт. Как на романтическую и счастливую интерлюдию, которая завершится сама собой, стоит им повстречать достойных партнеров.

А она струсила, поощрила его, завлекла, добилась его любви и доверия — отдавая взамен свои — и все это время старательно избегала смотреть правде в глаза. И вот как гром среди ясного неба — извольте видеть, предложение.

Диана мучилась, понимая, что поступает нечестно. Вот и Том Саммерфильд не только не признает Аврама достойным звания собственного зятя, но наверняка разочаруется в самой Диане. За то, что позволила себе играть человеческими чувствами, а этому милому юноше — лелеять заведомо несбыточные мечты.

Ну что ж, во всяком случае, она честно обдумает предложение Аврама со всей возможной серьезностью.

И она снова критическим оком пробежалась по правой колонке.

Пожалуй, Аврам прав. Возраст — дело десятое. Так же как и вероисповедание, и национальность. Ни он, ни она не придавали этим вещам первостепенной важности, и при равенстве прочих условий на них можно было бы вообще не обращать внимания. Гораздо серьезнее беспокоила принадлежность к различным социальным слоям. И хотя Диана старалась убедить себя, что никогда в жизни не была снобом, нельзя было не признать: классовые различия имели место. Но и это можно было бы преодолеть, будь Аврам чуточку активнее, не поленись он приложить свои многочисленные таланты к достижению хоть какой-нибудь стоящей, с точки зрения Дианы, цели.

Столь абсолютное равнодушие Аврама к карьере можно было извинить только молодостью, однако в то же время он не раз поражал чрезвычайно трезвым взглядом на жизнь. И как, скажите на милость, сможет она объяснить окружающим то, что с трудом понимает сама?

Однажды она попробовала дразнить его «мальчиком в розовых очках». Аврам не поддался на провокацию: было ясно, что это сравнение совершенно беспочвенно. Ему были чужды идеализм и наивность юных бунтарей шестидесятых. Он был наделен острым, изощренным умом. Более того, любил и ценил комфортное, обеспеченное существование. Но тогда более удивительным казалось полное отсутствие амбиций. Пустые карманы были бы извинительны какому-нибудь увлеченному своим делом писателю или художнику — словом, человеку искусства. По крайней мере он бы считался чудаковатым представителем богемы, и тогда, нимало не смущаясь затрапезным костюмом и прочими несуразностями, Диана могла бы представить его в опере Портеру как подающего надежды молодого гения, будущего Беллоу или Стравинского. А себя — этакой меценаткой, покровительницей искусства. Такая роль была бы вполне приемлема в их обществе — и даже браке — в противоположность союзу с бесперспективным водителем такси.

Аврам был полностью лишен азарта. В этом все дело. На днях они бегали наперегонки в Центральном парке: тот, кто первым два раза обежит вокруг пруда, будет победителем. День выдался на удивление морозным. Не пробежав и половины круга, Аврам остановился. Она остановилась тоже, решив, что он замерз.

— Что это? — кивнул он в сторону деревьев.

— Голубая сойка, — отвечала она, запыхавшись. — Аврам, ведь мы собрались бежать наперегонки!

— Какой пронзительный оттенок синего! — невпопад отвечал он. — Никогда такого не встречал.

— Аврам, ты сбиваешь нас с ритма. — Она потянула его за рукав.

— Ничего страшного, — возразил Аврам, догоняя ее. — Мы всего лишь бегаем вокруг пруда, и только.

И через несколько шагов остановился поболтать с человеком, прогуливавшимся с собакой. Небрежно взмахнув рукой, он сказал:

— Беги вперед, я догоню. Или просто жди меня дома.

Он появился минут на сорок позже нее, с букетом цветов и с непередаваемым выражением лица. Про того малого с собакой он сказал:

— Забавный тип. Уверял меня, что Ева Перон осталась жива и теперь скрывается в Испании и содержит там бордель. Надо же до такого додуматься!

— Классно, — отвечала Диана. — Что же ты не притащил его сюда, чтобы вместе обсудить эту новость?

— Ну, не сердись, право, он ужасно смешной.

— Я сержусь на то, — фыркнула она в ответ, — что ты тратишь свое время на ерунду. Ведь мы отправились бегать наперегонки! Чтобы чего-то достичь. Договорились два раза обежать вокруг пруда…

— Кажется, мы по-разному понимаем слово «достижение». Хотя, скорее, это вопрос семантики. О'кей, если тебе завтра снова захочется чего-то «достигать», я безропотно подчинюсь.

— Аврам, а ведь ты на самом деле сноб. Я только сейчас это поняла. Судя по всему, ты убежден, что твои принципы вернее и выше, чем… — она запнулась, едва не выпалив «мои», это дало бы Авраму преимущество в споре, — чем моральные устои того общества добросовестных работяг, которые создали эту страну.

— Вовсе нет, — спокойно парировал Аврам, и не подумав обижаться. — Моя система ценностей ничем не отличается от той, которую исповедует большинство людей. Я хотел бы жить в мире, обзавестись семьей и друзьями и приносить пользу, наслаждаясь возможностью жить, не вредя другим. Разве это снобистские установки? Скорее, общечеловеческая мораль. Твоя проблема, Диана, состоит в том…

— Вот уж не думала, что у меня вообще есть проблемы!

— Ладно, ладно. — Он задумчиво поскреб подбородок. — Скажем тогда по-иному. Большинство людей, живущих, к примеру, в этом здании (кажется, вы называете их «юппи» [11 - Молодой, подающий надежды специалист (амер. сленг).]?), уверены, что у них все нормально. А это не так. Они не производят на свет ничего полезного или хотя бы красивого — если только не предположить, что под эти определения подходят деньги. Но в то же время им, судя по всему, эти деньги не так-то нужны! Ну скажи на милость, что может быть нормального в работе до седьмого пота ради неизвестно чего? Это же просто безумие! Возьми, к примеру, малого из номера 29N. Он служит аналитиком инвестиций — что-то в этом роде. По его словам, он каждое утро встает в четыре часа, чтобы узнать последние новости с Лондонской биржи. Якобы от этого в нем просыпается бойцовский дух еще до того, как он перешагнет порог своего офиса. Он почти каждый день возвращается домой после десяти — когда закрывается биржа в Гонконге, — только чтобы назавтра снова бежать по тому же кругу. Разве такой человек может позволить себе жениться, воспитывать детей? Да у него нет времени, чтобы познакомиться с девушкой! Он не старше меня, Ди, но у него глаза старой больной собаки. И ради чего так убиваться? Чем это отличается от бесконечного бега по кругу? Ведь больше всего он похож на змею, пожирающую собственный хвост!

Диана надолго замолкла, изо всех сил стараясь подавить подступившие к горлу рыдания. Авраму удалось задеть одну из самых болезненных струн в ее душе. Она и сама боялась превратиться во что-то подобное тому, что так красочно описал Аврам. И была уже близка к этому.

— Похоже, — пробормотала она наконец, пытаясь уйти от болезненной темы, — завтра мы не побежим, не так ли?

— Да нет, я сделаю все, чтобы тебе было приятно, — отозвался он, целуя Диану. — И буду бежать молча и ни на что не отвлекаться.


Ах, как много этих «против». Диана нерешительно занесла карандаш над левой колонкой. Ну что она могла бы туда вписать? Какие доводы, способные перевесить правую сторону?

То, как он гладит ее волосы. Слова, произнесенные в минуты страсти, и признания, нашептанные за чашкой полночного кофе. Маленькие открытия, детские шалости, ласковые взгляды, доверенные друг другу тайны, их собственный язык, понятный только двоим. Безошибочное чутье Аврама на все ложное, наигранное.

Пару недель назад они смотрели на Бродвее новую постановку «Андромахи», якобы посвященную войне во Вьетнаме. Все актеры, кроме тех, кто был занят в массовках, были одеты в белые маски.

«Ты не можешь убить меня, потому что я мертв душою!» — восклицал в какой-то сцене Орест. Из оркестровой ямы ему вторило многоголосое: «…мертв, мертв, мертв…»

Аврам мигом учуял фальшь и не удержался от смеха. Сначала он фыркнул, потом захихикал, а под конец захохотал во весь голос. Диана вторила ему. Оказавшись на улице, куда их выставил разъяренный менеджер, они все еще смеялись.

— Тебя нельзя пускать в приличные заведения, — простонала Диана, утирая слезы с глаз. И выражение «мертв душою» надолго стало у них обозначением всего напыщенного, ложного.

А на деле действительно выходило, что Аврама нельзя пускать в приличные заведения — кроме немногих мест, где они обычно бывали. Бог с ним, с Бродвеем, но привести его в ресторан Валдорфа, где происходило празднование юбилея фирмы «Слайтер Блэйни», или на уик-энд к Маршаллам, или в родительский дом в Бостоне на годовщину свадьбы…

Не то чтобы Аврам не умел себя вести. Он был вполне воспитан, обаятелен, и Диана могла бы присмотреть за тем, чтобы его костюм соответствовал обстановке. Нет, с Аврамом было бы все в порядке. А с ней — нет. Мысль о том, что ее могут при этом унизить, была невыносима.

Ведь первым делом окружающие заметили бы разницу в положении, возрасте и происхождении, что в их глазах сделало бы Аврама немногим лучше какого-нибудь платного компаньона. Уж не сочтут ли они, что Диана настолько озабочена сексуально, что ее потянуло на молоденьких? Та самая Диана, которая считает недостойным перешагнуть порог клуба для одиноких! Она так и слышала за своей спиной: «Так-так-так! Чем выше вознесешься, тем глубже упадешь!»

И все же временами она не могла не пофантазировать о том, как были бы они счастливы с Аврамом, если бы поженились и жили в какой-нибудь уютной квартирке, скажем, в Квинсе. С детьми, конечно. Из Аврама, несомненно, получится прекрасный отец. Подобные мечты согревали Диану.

«Такой милый, такой хороший…» — крутились в голове слова из какого-то шлягера. А кроме того…

А кроме того, в левую колонку можно записать самый веский аргумент. Она его любит.

Диана, затаив дыхание, прижала карандаш к губам, словно написанное на бумаге слово могло и вправду стать решающим. На миг показалось, что мечты становятся явью…

Но тут отвратительно запищал сигнал интеркома и в ушах загремел голос Фрэнка Мерриана:

— Диана, какого хрена ты там копаешься? Мы ждем тебя в конференц-зале с десяти часов! — Она покосилась на часы: 10.18. — Оторви от стула задницу и мигом спускайся сюда! Ты, малышка, в последние дни спишь на ходу! Давай просыпайся, о'кей?

Весь этот долгий нудный день одна конференция сменяла другую: уточнялись последние подробности дела «Симплекса». Во вторник они с Байроном отправились в Вашингтон, чтобы устроить очередную отсрочку рассмотрения дела. Тянуть, тянуть, тянуть время — похоже, политика ее фирмы была бы оптимальной и в личной жизни. Да и сама по себе поездка послужила отличным предлогом на время отложить решение проблемы с Аврамом — вот только Байрон, обычно приветливый и общительный, вел себя необычно хмуро.

— Да что с тобой, Би? — спросила Диана на обратном пути из аэропорта. — На тебе лица нет.

— Ничего! — рявкнул он.

— Поссорился с Джимом? — не унималась она. Парень взорвался, теряя остатки терпения:

— Послушай, я ведь не сую нос в твою личную жизнь!

Остаток пути они ехали в полном молчании.

Дома автоответчик выдал послание от Бернадетты Хонг:

— Завтра, ровно в двенадцать тридцать, ленч в «Карнаке». Вас ждет сенсация года!


Глава 18


— В этом углу ринга, — Берни Хонг вскинула над головой сжатые руки, на манер боксера, — перед вами чемпион мира в самом легком весе! — На безымянном пальце ярко блеснуло кольцо с бриллиантом. — Приз Розмари Маршалл выиграла… — Тут она засмеялась так, что не смогла продолжать.

— Получилось! — хлопнула ее по плечу Диана.

— Точно! — прозвучало в ответ. Новоиспеченная чемпионка опустила руку на стол, дабы обручальное кольцо подверглось самому тщательному осмотру и получило должное количество охов и ахов. — Вчера мы с Роджем отпраздновали это у Тиффани. Для меня лично бриллианты не имеют особенного значения — если не учитывать символики…

— Ничего себе символика…

— Вот шустрая особа!..

— И везет же некоторым…

— …зато моя мамаша на седьмом небе от счастья. И предки Роджера тоже. Вчера ночью мы звонили им в Омаху. Судя по голосам — довольно милые люди. Ну, а с вас троих я беру обещание быть моими подружками на свадьбе, идет?

В ответ раздался одобрительный гул.

— Грандиозная июньская свадьба? — спросила Розмари.

— Мы собираемся пожениться в апреле, — тряхнула головой Берни. — В конце концов нам не по двадцать лет! И, между прочим, моему продюсеру пришла в голову мысль отснять там ролик — вроде постскриптума к тому сериалу, который я только что кончила. Словом, все тип-топ. Кстати, теперь из этой темы ничего не выжмешь — дохлый номер! Все студии кинулись ахать и охать вокруг одиноких сердец и прочего. «Как вам найти прекрасную незнакомку…» — И она превесело расхохоталась. — Кажется, с того дня прошла целая вечность! Поди догадайся, к чему это могло привести!

— Поди догадайся, — прошептала за ней Флер.

Диану, напротив, насторожило чересчур нервическое настроение Берни и ее убежденность в том, что всем остальным эта тема так же опротивела, как и ей. Правда, в мире телебизнеса от вчерашней новости разит не хуже чем от тухлой рыбы. «Мертв, мертв, мертв», — как пропел бы Аврам.

— С чего это ты взяла, что история закончена? — возразила она. — Мы с Флер и сейчас так же одиноки, как прежде. А вместе с нами — еще те четыре-пять теоретически одиноких женщин.

— Я имела в виду себя, — пожала плечами Берни и обратилась к более актуальным на данный момент темам. Они собираются ограничиться скромным обрядом в церкви и легким завтраком с шампанским, после чего — небольшое свадебное путешествие на Карибы. Ни он, ни она не имеют возможности отлучиться дольше чем на неделю. У них с Роджером чудесное взаимопонимание во всем, что касается карьеры и личной жизни. Натурально, она оставит себе девичью фамилию. Главный девиз — независимость и равенство. Они уже начали подыскивать подходящую квартиру, равно удаленную и от ВИЗ-студии, и от его офиса на Уайт-Плэйн. Он согласен с ее матерью, что Ист-Вилледж слишком суетливое место для семейной жизни.

— Мне просто как ножом по сердцу — бросать свою старую берлогу, — разглагольствовала Берни. — Но прежде чем я оттуда съеду, обязательно устрою классную гулянку, а уж потом отдамся в респектабельные объятия Ривердейла. Ну что ж, мне и так все уши прожужжали, что брак — это обязательно компромисс.

— И они были правы, — важно кивнула Розмари. — Между прочим, за все это ты должна благодарить меня. Не предложи я вам то дружеское состязание, ты бы до сих пор валандалась со Стивом. Ну что ж, номер первый есть, остается еще два. Кто из вас следующий? Ты, Флер? Или Диана? Ведь на скачках всегда награждают первое, второе и третье места.

— Мы тебе не лошади, — возмутилась Флер.

— И даже очень норовистые, — лукаво улыбнулась Розмари.

Диана решила не высовываться. По сравнению с умопомрачительными качествами Роджера Ноланда бедняга Аврам как «партия» превращался в полный нуль. Да и к тому же сегодня — бенефис Берни, не стоит путаться у нее под ногами.

И все же Диана не могла избавиться от ощущения, что Берни больше влюблена в перспективу брака саму по себе, нежели в жениха. Она без конца твердила, какой ее Роджер «преуспевающий», «подходящий», «привлекательный», «перспективный». Как-то это не вязалось с безрассудной страстью. И триумфальный тон ее восклицаний был слегка наигран. Все эти вроде бы незначительные мелочи не давали Диане покоя.

— А как же Стив? — осторожно поинтересовалась она. — Он знает, что ты обручилась?

За последние месяцы Стив Годвин несколько раз звонил Диане под предлогом поболтать со старой приятельницей, но на самом деле в надежде получить информацию о том, как живет Берни. Однажды вечером она пригласила его выпить, и он просидел до трех часов, не в силах оставить тему «старые добрые времена». Диане было его жалко.

Однако при упоминании о Стиве в голосе Берни зазвенела сталь, а глаза жестоко сощурились.

— Стиву был предоставлен шанс. Он имел возможность на мне жениться. Ему достаточно было лишь сказать слово. Ну, может быть, он наберется ума и со следующей женщиной проявит большую сговорчивость. Во всяком случае, это теперь его проблема, а не моя.

Остаток ленча посвятили составлению заманчивых планов: покупка мебели, подборка посуды, модный дизайн.

— Что тебе подарить на свадьбу? — спросила Диана.

— Я должна посоветоваться с Роджером.

— Мне ужасно неловко, но надо сделать еще массу дел, — извинилась Розмари, поднимаясь из-за стола в половине второго. — Я уже подумываю, не позвать ли на помощь маму. Вы не поверите, но она даст десять очков вперед любой из нас. Алекс твердит, что мне надо бы скооперироваться…

— С ним самим? — подсказала Флер.

— Наверное. Я в некоторых вещах так мало смыслю. — Розмари ухмыльнулась. — Настоящая деревенская простушка. Во всяком случае, мне пора. — Она встала и расцеловалась со всеми подругами. — Через месяц, в то же время? Поглядим, что новенького скажете вы двое!


В этот день у Флер все валилось из рук.

Берни обручилась, подумать только! Раз-два, и в дамки! И так запросто обставила ее, Флер. Не то чтобы она так уж завидовала старой подруге — просто боялась, что из-за собственной медлительности вот-вот упустит заветный приз.

Несмотря на всю буйную фантазию в спальне (только вчера Алекс произвел фурор, преподнеся ей чрезвычайно соблазнительное черное шелковое белье в возмещение убытков, нанесенных ее гардеробу в субботу), несмотря на заверения в верности и любви, он и словом не обмолвился о свадьбе.

Да и зачем? С какой стати выбирать между шоколадкой и ванилью, коли предоставлена возможность иметь все сразу? Алекс оказался настоящим двурушником. Она-то надеялась, что уик-энд в Вестпорте сдвинет дело с мертвой точки, а вместо этого он только упрочил сложившуюся ситуацию.

А вот теперь она бездарно теряет время. Осталось несколько месяцев — может быть, даже недель. Насколько Флер знала мужчин, его любовный пыл вот-вот пойдет на убыль, наступит пресыщение. И если до того его не охомутать — все, пиши пропало. Их любовь переродится в затянувшуюся интригу с чередой ссор и примирений, причем в любой момент Алекс вообще может бросить ее навсегда. Так или иначе, контроль над ситуацией оставался в руках у Алекса Маршалла — как и ключи от ее квартиры.

Флер мучилась от несправедливости, неравенства. К примеру, он мог ей позвонить в любое время дня и ночи. А она нет. Время и место свиданий практически всегда он назначал сам. Она не могла отделаться от отвратительного ощущения, что ее используют, что один Маршалл отфутболивает ее к другому. Прежде Розмари по собственной инициативе звонила ей и приглашала заполнить пустой вечер — теперь то же делал и Алекс. Флер совсем растерялась. И как только такая умная, образованная женщина, как она, позволила этим двоим помыкать собой?

Рассудок подсказывал ответ. Любовь сделала ее беззащитной. Одна мысль о том, что придется расстаться с Алексом, сводила с ума. Без его любви и заботы она превращалась в заурядную серую лошадку, в очередную кандидатку на одинокую старость.

Временами она совсем было решалась на ультиматум: «Женись на мне — или проваливай!» Но риск был чересчур велик, ведь Алекс не из тех, на кого можно давить. «Я парень не промах, — сказал он как-то по поводу своей службы, — и меня никому не сбить с копыт». Да, он действительно был парень отнюдь не промах, но если она будет сидеть сложа руки, потеряет его безвозвратно. Это несомненно.

Весь день Флер так и этак разжевывала эту проблему. И в конце концов набрала номер Руфи Новак.

Руфи Новак работала в секретарском отделе и была кое-чем обязана Флер. Столько раз Флер давала этой девице ключи от своей квартиры, чтобы та могла позабавиться с Бадом Элкоком из счетного отдела, а ведь она замужем! Флер невольно усмехнулась. Да, у Руфи Новак есть серьезные причины, чтобы не разглашать чужие тайны.

— Входи и закрой дверь, — велела она, когда Руфи переступила порог. — Я хотела попросить тебя о небольшой услуге.

— Конечно, Флер, о чем речь!

— О'кей, ты должна позвонить и сказать вот что. — И она торопливо нацарапала номер телефона и содержание послания. — Звонить надо чуть позже десяти часов нынче вечером и не дожидаться ответа. Тебе не о чем беспокоиться. Это просто шутка, розыгрыш. Ясно?

Две женщины понимающе переглянулись.

— Ясно, — двусмысленно ухмыльнулась Руфи. — И желаю удачи.


Вернувшись в офис, Диана обнаружила по меньшей мере десяток приказаний «свяжись со мной» от своего шефа.

— Где тебя черти носят? — зарычал Фрэнк Мерриан, услышав ее голос по телефону.

— Прошу прощения, — не менее раздраженно отвечала Диана, — но у моей близкой подруги свадьба, и она пригласила нас на ленч.

— Ну ладно, на сей раз прощаю, — смягчился он. — Но учти, серьезный разговор еще предстоит, в последние месяцы ты совсем обнаглела. Я заглядывал в восемь часов, у тебя в офисе было пусто…

— В восемь утра или вечера?

— И утра, и вечера.

— Ну что ж, если у меня в офисе пусто, то это еще не значит, что пусто в брифкейсе. Я справляюсь с работой, Фрэнк, просто стала больше брать на дом. И что же? — Она грозно посмотрела на него. — Разве это отразилось на качестве?

— Нет, не на качестве, — отвечал он, — но на… как бы это назвать?.. на рвении, что ли. На энтузиазме. На деловом азарте. Только ты вышла на финишную прямую к партнерству в фирме, и все коту под хвост. Диана, ты в последние месяцы меня не радуешь. Совет директоров вот-вот должен рассмотреть твою кандидатуру, и — сама понимаешь — им интересно будет узнать, как долго ты просиживаешь на службе, и хотя я не стремлюсь лишать своих партнеров личной жизни…

— Намек понят, — кивнула Диана, и они перешли к делам.

Вернувшись за свой стол, она почувствовала некоторое облегчение. Дела на службе оборачивались так, что волей-неволей придется отложить решение проблемы с предложением Аврама. Она потянет еще несколько месяцев, а тем временем, с одной стороны, решится вопрос о партнерстве в фирме, а с другой — вполне возможно, что вопрос о браке отпадет сам собой. Жизненный опыт научил ее не принимать поспешных решений. Как любил повторять Лео Фрэнкленд в те далекие годы в Йеле, дураки набивают шишки там, где умные учатся. Ах, милый Лео! Просто кладезь премудрости…

Наводя порядок на столе, Диана наткнулась на блокнот со страницей, разделенной на две колонки, и торопливо запихнула в самый нижний ящик. Есть дела поважнее.

Самозабвенно погрузившись в работу, она позабыла обо всем на свете, когда к ней вошел Байрон — белее мела.

— У меня через полчаса свидание с Бобом Сингером. Ты не могла бы отправиться вместо меня?

— Конечно. — На Диану накатила волна дурных предчувствий. — Что случилось, Байрон? На тебе лица нет!

— Да, — пробормотал он, потупив взгляд. — Верно подмечено, на мне действительно нет лица. Да какого черта, тебе-то я могу сказать, все равно надо с кем-то поделиться. — И он поднял на нее покрасневшие глаза: — У Джима нашли СПИД.

— О Господи! — вскричала она. — Это ужасно!

— Я места себе не нахожу! — Он в отчаянии замолотил кулаками по ее столу. — Это несправедливо, несправедливо! Ведь ничего нельзя исправить — ему уже не поможешь! Результаты анализа пришли в прошлую пятницу, но мне кажется, что мы и так это знали. Он же всю зиму не вылезал из болячек. Простуды, воспаления… А мы все пытались врать друг другу… — Он зарыдал.

Диана вышла из-за стола и крепко обняла Байрона. Он показался ей удивительно худым и хрупким.

— Извини, — произнес он, слегка успокоившись. — Я вовсе не собирался закатывать истерику.

— Если я могу чем-то помочь… — начала она, протягивая чистый платок.

— Спасибо, милая. — Он высморкался, поправил галстук, одернул пиджак и попытался придать лицу обычное невозмутимое выражение. — Позвони Лурдезам и попроси их поспешить.

— А ты, Байрон? — спросила она, криво улыбаясь, не в силах скрыть испуга. — С тобой все в порядке?

— До сих пор тесты были отрицательными. Хотя в любой момент могут стать положительными. По крайней мере я чувствую себя неплохо, но разве это о чем-то говорит? — И он покачал головой, готовый снова заплакать. — Это не выразить словами, Диана. Мы с Джимом жили душа в душу почти пять лет. Мы любили друг друга. Мы были отличной парой. Ах, да какого черта — мы и сейчас остаемся парой!

Но Диана не могла так просто успокоиться:

— Байрон, не будет ли разумнее на всякий случай разъехаться?

— Ты что же, советуешь мне порвать с ним и сбежать? — непонимающе уставился на нее Байрон. — И по-твоему, это любовь?

— Но, Байрон, ты сам понимаешь, чем рискуешь.

— К черту риск! — выпалил он. — Джим умрет. Умрет очень скоро. И когда это случится, Диана, я останусь один в целом свете. Если бы речь шла о моей жене или моем ребенке, ты ни за что не стала бы мне такое советовать. Если только у нас с тобой схожие понятия о любви. Извини. — Он устало провел рукой по лицу. — Я вовсе не хотел ссориться. Если позволишь, я хотел бы уйти домой.

Диана отправилась на деловое свидание вместо Байрона. Вот уже в который раз она убеждалась, что подчас за любовь приходится платить непомерно высокую цену.


Глава 19


Приглашение было написано на открытке, имевшей форму огромного алого сердца:


ПРАЗДНИК, ПРАЗДНИК, ПРАЗДНИК!

14 ФЕВРАЛЯ!

Бернадетта Хонг и Роджер Ноланд приглашают отпраздновать свою помолвку.

Вас ждет угощение!

Вас ждет веселье!

Прощай, холостая жизнь!

P.S. Не забудьте привести себе пару или познакомиться с кем-нибудь на празднике!


— Говоришь, народу здесь сотни полторы? — прокричала Розмари Диане на ухо.

— Больше! — отвечала Диана, стараясь перекричать музыку. — Со времен парада маки не видала столько людей сразу в одном месте! Похоже, Берни не забыла никого со времен детского сада.

Огромное помещение ходило ходуном, набитое до отказа возбужденной нарядной толпой. Здесь можно было встретить и изящных топ-моделей, и сияющих девиц, зачитывающих вслух письма от телезрителей, и помощников режиссера, и малоизвестных бродвейских сценаристов, и артистов из Сохо, и бизнесменов, и начинающих рок-звезд, и молодых людей, игравших в хоккей, и игравших Гамлета, и игравших на бирже. Составляя список гостей, Берни явно воспользовалась и своей записной книжкой, и книжкой Ролодекса, хозяина телестудии. В результате набралась толпа, которой было позволено наслаждаться угощением от Серебряного дворца и винами от Шерри-Леманна, попутно помогая превращать Роджера Ноланда в настоящего ньюйоркца.

— Ах, ну разве это не замечательно? — Розмари замахала поверх голов веткой аспарагуса. — А вот и Флер. Йо-хо-хо! Она прекрасно выглядит! Ну разве не грандиозно? Все флаги в гости к нам! Буквально… колоссально…

— Завирально! — перебила подошедшая к ним Флер. — Хотите верьте, хотите нет, я только что обменивалась страшными тайнами с мадам Мэйфлауэр. По случаю помолвки Берни созвала всех, кого надо и кого не надо. Напоминает жуткую кашу из древнегреческой трагедии и рок-оперы.

— Ну что ж, небольшая суматоха никому не повредит, — заметила Розмари. — Тем более что Берни старается для Роджера, и это само по себе прекрасно. Понимаешь, он ведь совершенно не представляет себе, что такое душа Нью-Йорка.

— Да неужели? А по-моему, Берни вряд ли знает добрую половину душ, собравшихся в этом зале. Это если предположить, что у них вообще имеется душа. Просто удивительно, на что способен этот народец ради дармовой выпивки!

— Так или иначе, Флер, но все они пришли! — напомнила Розмари. — В конце концов, у Берни и без того есть повод закатить пирушку, ведь ей дали постоянное время в эфире. И Роджер наверняка должен быть потрясен, встретившись со столькими людьми с телевидения. Кстати, ты уже познакомилась с женихом?

— Вряд ли с ним можно было не познакомиться, — съязвила Диана. — Он просто вездесущ.

Роджер Ноланд действительно пустился во все тяжкие: сновал по всему залу, улыбался, очаровывал, разочаровывал, пожимал руки, говорил комплименты. Он ни разу не перепутал ничьих имен, не сделал ни одного неверного шага. Для каждого у него нашлись нужные слова: Диана оказалась «тем блестящим правоведом с Уолл-стрит», Флер — «непревзойденным мастером рекламы», Розмари — «известной на весь Вестпорт, штат Коннектикут, хлебосольной хозяйкой». Надо отдать ему должное, он знал, что делал, и отлично подготовился к экзамену.

— Да, Роджер — впечатляющая личность, — заметила Диана. — И очень подходит Берни. Да, а где же Алекс? Целую вечность его не видала.

— Бедняжка, — погрустнев, отвечала Розмари, — он всю эту неделю пропадал на службе, так что я и сама-то его почти не видела. Он просто сжигает себя на работе. И сейчас дома, отсыпается.

Флер, подавив зевок, направилась к танцплощадке.

— Несчастная девочка, — посочувствовала Розмари, провожая ее глазами. — Надеюсь, она наконец-то порвала с тем типом. А ты, Ди? Тебе не стоит терять время на бестолковые разговоры со старой замужней матроной. Или ты привела кого-то с собой?

— У меня был один на примете, — отвечала Диана, — но в последний момент все сорвалось.

* * *


Что было совершенной неправдой. Несколько дней она промучилась, пока окончательно решила не брать с собой Аврама.

— По-моему, тебе там не понравится, — уверяла она. — Правда. Представь целую толпу тех самых змей, что пожирают собственные хвосты.

— Тебе не хочется, чтобы я пошел с тобой? — открыто спросил он.

— Я бы и сама ни за что не пошла, если бы не Берни. Ты же знаешь, как мне ненавистны эти дурацкие сборища.

Аврам позволил ей с честью выйти из положения, сославшись на чрезвычайную загруженность работой над тезисами, однако Диана понимала, что глубоко задела его самолюбие. Мучаясь виной, она пообещала пораньше вернуться.


Розмари высмотрела телепродюсера, которому собиралась предложить свои услуги, и извинилась. Оставшись одна, Диана поплелась в бар. Протискиваясь сквозь толпу, она слышала бессвязные обрывки разговоров.

— Господи, да к Мортимеру давно никто не ходит!

— Я слышал, вы тот парень, которому нужно нюхнуть [12 - Имеется в виду кокаин.].

— Росс скорее даст закопать себя живьем, чем сунется на эту студию!

— Они надрезают кожу за ушами и сдирают ее с тебя, как кожуру с банана.

— Поторопись, утеночек, мне надоело ждать.

— Лично я считаю, что Дональд Трамп — прекрасный человек!

— Под кого еще прикажешь лечь, чтобы мою рожу напечатали в «Женском журнале»?

В который уже раз Диана твердила себе, что правильно поступила, не притащив сюда Аврама. Не потому, что он был бы недостаточно хорош для здешней публики — скорее эта толпа бездельников оказалась бы недостаточно хороша для него.

Диана взяла двойной виски и вернулась к толпе, в центре которой крутилась Берни: улыбчивая, разговорчивая, рассекавшая поверхность словно камень, пущенный в пруд. Роджер держался на дальнем краю зала. Диана внимательно следила: не обменяется ли счастливая парочка взглядами, кивками или улыбками. Ничего подобного! Они охотно беседовали с кем угодно, только не друг с другом. Но вот их орбиты сблизились. Диана чуть шею не свернула, высматривая подробности. Шепнет ли Роджер что-нибудь на ушко своей невесте? Подержатся ли они за руки? Вот Берни улыбнулась и что-то сказала. Наверное, пошутила — все кругом рассмеялись, но здесь не было и намека на интимность.

Содрогнувшись, Диана поспешно отвела взгляд. Она почувствовала себя непрошеным свидетелем, которому приоткрылась завеса над чужой тайной. Из толпы вынырнула Флер.

— Еще пара минут — и я сматываюсь. С ног падаю от усталости. Давай наймем такси на двоих?


— Флер, — задумчиво спросила Диана, глядя в окошко на проносившийся мимо заснеженный парк. — Тебе понравился жених?

— По-моему, они очень подходящая пара.

— Ты уверена? — За окном промелькнула безлюдная дорожка вокруг пруда. Слишком поздно для занятий бегом. Диана обернулась к подруге: — Я понимаю, что это не мое дело, и все же не могу отделаться от… как бы это назвать?.. дурных предчувствий?.. да, дурных предчувствий.

— С какой стати? По-твоему, он скрывает какую-то страшную тайну?

— Тайну! — вцепилась Диана в это слово. — Да, именно. Именно так я и думаю. Вот только что это за тайна?

— Он бисексуал? Маньяк-убийца? Давай выкладывай.

— Нет, что ты! Ничего подобного! Но у меня отвратительное ощущение…

— Ну? — подначивала Флер.

— …что за этим ничего не кроется! — выпалила Диана. — Что все это выдумка, фикция, пыль в глаза. Между ними нет любви, Флер, нет чувства. Они выступают скорее как партнеры, чем как любовники. Роджер равнодушен к Берни, вот в чем его тайна, он пользуется ею для… ну, мало ли для чего! Чтобы попасть в общество, познакомиться с нужными людьми — откуда мне знать. Я заглянула в его глаза и увидела там пустоту. И еще. По-моему, Берни тоже его не любит.

— Разве это такая уж потрясная новость? — равнодушно ответила Флер. — Берни приняла решение, а она всегда понимает, что делает. По-моему, они с самого начала знали, что используют друг друга. Я ведь недаром сказала: «превосходная пара». Пойми, Ди, мы обсуждаем двух чрезвычайно поверхностных людей.

— И как у тебя повернулся язык сказать такое!

— О'кей, наверное, «поверхностный» не очень подходит. Скорее «осторожный до трусости». Вспомни, Берни никогда ни с кем не была откровенна. Мы трое — наверняка самые близкие ее подруги, но и с нами она общается как в студии: лезет к тебе в самую душу и ни на шаг не подпускает к своей. Ты когда-нибудь задумывалась, почему Берни пошла работать на телевидение? Да потому что там все делается быстро. Нахрапом. Трам-бам, спасибо, мадам. Достаточно скользить по самому верхнему слою, задать пару ничего не значащих вопросов: «Скажите, вы любите спать голой?..» — осклабиться, кивнуть, поблагодарить «нашего гостя за интересное интервью», и все. Подписано и сдано в архив. — Флер ехидно рассмеялась и продолжила: — Знаешь, на следующей неделе Берни начинает новый сериал под названием «Знаменитые морозильники». Она будет шастать по кухням знаменитостей, совать нос куда попало, а зритель тем временем узнает, кто из суперзвезд хранит в морозилке шампанское, а у кого там валяется заплесневелый ломоть сыра. Все студии делают на этом деньги. Я предложила бы ей следующий сериал «Знаменитые помойки» — пусть по понедельникам перетряхивает контейнеры с мусором. И, конечно, «Знаменитые ванные». Вот это по ней. Понимаешь, за те десять минут, пока она берет интервью, можно не бояться ничего. Тебе не приходится слишком глубоко соваться в чужие беды, и что еще важнее — никто не сунется к тебе. Привет-пока, а назавтра ты уже общаешься с другими персонажами.

— Но почему, Флер? Почему она так боится? Не хочет глубоко переживать? Влюбляться? Терять контроль?

Флер задумалась:

— Пожалуй, именно контроль. Держу пари, она страшится выпустить из рук вожжи. Я не психотерапевт, но могу точно тебе сказать: если бы Берни хотела чего-то большего, она бы его имела. Разве этот малый сильно отличается от Стива? От прочих ее мужиков?

— Он более честолюбив.

— Согласна. Мне тоже Стив нравился больше, но и в отношениях с ним не было особой глубины чувств. Вот отсюда и надо начинать. Берни нужны легкие чувства. Они не берут за душу, не ранят, на них не требуется много сил. У Роджера единственное преимущество перед Стивом: он согласен жениться, а Берни в данный момент этого и надо. Извини, но такой брак мне не по душе — да и тебе, пожалуй, тоже. Но раз он устраивает Берни, то с какой стати вмешиваться? В конце концов, она доказала, что гораздо проворнее нас с тобой, детка. Уж она-то не потеряет контроля над ситуацией.

— Значит, ты его потеряла, Флер?

— Вернее сказать, «не имела», — послышалось в ответ. — Мною вертят как хотят. Однако все на свете может перемениться, встать с ног на голову. — И она на мгновение крепко обняла Диану. — Я чертовски близка к тому, чтобы стать очень, очень счастливой. Оп-ля! И мы на месте. Шофер, — она обратилась к таксисту, — остановите на следующем углу.

Весь остаток пути Диана кипела благородным негодованием.

Ну и штучки откалывает Берни! Пойти на такое унижение! Хотя, если верить Флер, это скорее хладнокровный и выверенный расчет. Да, с таких позиций брак с Аврамом уже не выглядит совсем невозможным. Пожалуй, надо еще об этом подумать.

— Отвезите меня к Осгуд-Армз, — велела она шоферу, — и если можно, побыстрее. Меня ждут дома.


Глава 20


Сорок лет совместной жизни — это не просто редкость в наше время, но и рубиновая свадьба — по уверениям «Мирового альманаха». Диана обратилась к Розмари.

— Мне нужна помощь, — сказала она. — Я не могу купить родителям настоящие рубины — значит, надо подобрать что-то рубинового цвета. У тебя нет ничего подходящего на примете?

— Предоставь маме Маршалл все устроить!

Уже на следующий день она позвонила с Третьей авеню, где в антикварном магазине обнаружила превосходный подарок. Диана поспешила туда, и Розмари показала ей тонкогорлый графин, резная поверхность которого меняла цвет от бледно-розового до темно-рубинового.

— Это настоящий красный янтарь, а не какая-нибудь дешевка. И родом из Новой Англии — совсем как твои родители, и цвет соответствует случаю. Плюс к тому, — добавила она шепотом, — это очень выгодная покупка. Я сумела изрядно сбить цену.

— Господи, ты просто профессионал! — отвечала Диана, наблюдая, как продавщица упаковывает графин.

— А знаешь, надоело всю жизнь ходить в недотепах, — рассмеялась Розмари. Диана было запротестовала, но Розмари перебила: — Что было, то прошло. Давай просто считать, что я поздний фрукт. В общем, желаю от души повеселиться в Бостоне, и обязательно расскажи, как там приняли мой графин.

— Конечно… и еще я бы хотела оплатить твои профессиональные услуги.

— Это относится лишь к клиентам, Ди. У меня рука не поднимется брать деньги с подруг. Напомни обо мне своим родителям, — попросила она, улыбаясь так, словно счастье четы Саммерфильдов было ее собственным. — На душе становится тепло, когда думаешь, что кто-то так долго прожил вместе.


По мере приближения знаменательного уик-энда Диану охватывала смесь радости и страха.

Радости, потому что каждая поездка домой придавала ей новые силы, уверенность в том, что у нее обеспеченный тыл. Страха, потому что наконец она решилась оповестить родителей о предложении Аврама. До сих пор они даже не знали про его существование — Диана старательно избегала малейшей возможности проговориться. Однако теперь, когда он сделал предложение, больше нельзя было держать их в неведении.

Не то чтобы Диана нуждалась в «благословении», но она привыкла с уважением относиться к мнению отца, всегда восхищалась его способностью быстро и безошибочно разобраться в любой ситуации. Том Саммерфильд — воплощенный разум и рассудительность.

* * *


В субботу вечером на Ореховых холмах семейство Саммерфильдов устроило грандиозный прием. Были представлены три поколения родственников, друзья семьи, подруги матери по колледжу, соседи по летней резиденции в Майне, партнеры отца по бизнесу и по теннису, однокашники из Гарварда. Словом, все те, кого Диана любила и уважала, а не шушера, с которой приходилось сталкиваться на вечеринках в Нью-Йорке. Настоящие люди, звала их Диана. Ее люди. Те, к кому она привыкла с детства: с хорошим происхождением, с хорошим воспитанием и с хорошим положением в обществе.

И все как один радовались встрече и искренне интересовались ее жизнью в Нью-Йорке. Диана словно плыла на волнах приподнятого настроения.

— Приятно на тебя поглядеть! — воскликнула она, обнимая невестку, приехавшую из Калифорнии несмотря на беременность.

— А ты, Ди, — и она с завистью измерила глазами талию Дианы, — все такая же, кожа да кости.

Она танцевала с молодыми мужчинами, знакомыми ей с колыбели: Робом Уинторпом, который разбил ей сердце в тринадцать лет, Джимом Годмэном — они вместе поступали в высшую школу, Хэнком Сайром, чья юность была омрачена невероятным количеством прыщей на лице, «скотиной» Джеем Бриммером, у которого рук и языков, казалось, было больше, чем у тантрического божества в Индии.

Как здорово они все изменились — мальчишки из ее детства. Стали мужчинами — серьезными, обаятельными, более или менее преуспевающими, без конца обсуждающими своих жен, работу, детей, дома, прогулочные яхты. Ну кто бы мог вообразить, что из Хэнка выйдет популярный журналист? На миг Диану охватило чувство утраты, ведь она была объектом первой любви Хэнка и обошлась с ним тогда по-свински. Возможно, стоило выйти замуж еще в ранней юности, и все пошло бы по-иному. Вот только кто мог предсказать, что гадкий утенок обернется лебедем? Ее мысли прервал дядя Дру.

— Как поживает моя любимая племянница? — поинтересовался он и тут же с апломбом заявил: — Видимо, у молодых людей в этом Нью-Йорке не все в порядке, раз они позволили сбежать такой неотразимой особе, как ты!

Оркестр заиграл «Вальс юбиляров». Том Саммерфильд шел в паре с Фрэнсис, и кто-то сказал у Дианы за спиной:

— Они по-прежнему дивная пара, а? — Она машинально кивнула в ответ.

В который уже раз Диана попыталась представить посреди этого собрания Аврама: вот он танцует, вот с кем-то беседует. Из этой картины ничего не получалось: веселившиеся здесь люди все были одного поля ягода — ни черных лиц, ни еврейских фамилий. И даже иностранцев невозможно представить в этом зале — за исключением британского консула.

Не то чтобы эти люди были бы так уж неприятны Авраму: сердечные, цивилизованные, они умели принимать гостей, да и он сам не был лишен обаяния. Но не почувствовал бы он себя лишним? Не пострадала бы его гордость? Ведь Аврам чрезвычайно чувствителен ко всякого рода нюансам, несмотря на добродушие и непритязательность, И что подумают о нем остальные?


Она собиралась преподнести свою новость в воскресенье, когда родители придут в себя после приема. Диана наизусть затвердила будущую речь. Однако отец, в очередной раз поразив ее своей интуицией, предложил выпить по бокалу бренди, как только закрылась дверь за последним гостем.

— Нам так и не дали поговорить, — сказал Том Саммерфильд, устраиваясь в любимом кожаном кресле. — А завтра тебе уезжать. Итак, принцесса, как твои дела у «Слайтер Блэйни»?

— Ох, да все у нее в порядке, — вмешалась мать. — Разве твой отец хоть на минуту забывает о потомстве? Да он как коршун следит за тем, что творится у вас в фирме. Всего пару дней назад говорил с Ральфом Слайтером. Гораздо важнее то, о чем потомство молчит. Ты знаешь, Диана, что я имею в виду. Ты по-прежнему одна?

Диана нервно перевела дух. Пора играть в открытую.

— Ну, пожалуй, это не совсем так!

— Ага! — торжествующе воскликнула Фрэнсис. — Я же говорила тебе, что она так и сияет, Том! И кто же он такой?

— Его зовут Аврам…

— Аврелий? — Фрэнсис нахмурилась. — Как Аврелий Харриман?

— Аврам. Его зовут Аврам Гиттельсон.

Воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь позвякиванием сережек Фрэнсис Саммерфильд.

— Еврей, насколько я понимаю.

— Он из Израиля, — затараторила Диана, предвидевшая именно такую реакцию, — и, конечно, еврей.

— Из Израиля к тому же! — Судя по тону Фрэнсис, это только подлило масла в огонь. Стало быть, он даже не потрудился стать американцем! Диана стала готовиться к обороне, призывая на помощь всю свою выдержку и рассудительность, но отец предвосхитил первый выпад.

— Погоди, Фрэнсис. — Он послал жене взгляд «предоставь-это-дело-мне» и продолжил более мягко: — Мы не собираемся предвзято судить об этом молодом человеке. На дворе двадцатый век, дорогая, и я не испытываю к еврейскому народу ничего, кроме глубочайшего уважения. Среди множества самых достойных бизнесменов… — И он предложил вниманию целый список, в который входили и Голдман Сакс, и Ширзон Леман, и братья Соломон, и все как один заслужили всяческий почет и уважение. — Это раса прирожденных банкиров, — добавил он. — Энергичных. Предприимчивых. Обеспеченных. И к тому же, насколько я знаю, прекрасных семьянинов.

Диана слушала его разглагольствования с упавшим сердцем. Ведь, кроме графы «семьянин», ни одно из вышеперечисленных достоинств не относилось к Авраму. Отец явно решил, что она намеревается вступить в союз с кем-то из нью-йоркских финансовых кланов, известных как «наши парни», или по крайней мере с молодым человеком, стремящимся достичь этих высот. Бедный Аврам в его дурно пошитом костюме и коротких носках! В воздухе пахло поражением.

— Аврам не интересуется финансами, — вмешалась Диана в надежде смягчить удар. — В данный момент он заканчивает учебу в Колумбийском университете. К сожалению, не на экономическом факультете. — Ох, ну зачем она извиняется? Ей следовало постараться преподнести его как можно лучше! — Он занимается философией. Пишет очень интересные тезисы по Витгенштейну, и я не удивлюсь, если его диплом наградят призом.

— Интересно, — нахмурился Том. — И, конечно, раз он тебе нравится, с мозгами у него все в порядке. Но все равно я с трудом могу представить, какой прок в докторской степени по философии, ведь он, наверное, метит на доктора?

Диане показалось, что ее загнали в угол. Никогда в жизни ей не приходилось врать родителям, и она не собиралась начинать теперь. Но и обрисовывать правду с излишними подробностями — значит поставить крест на возможности брака с Аврамом. Оставалось призвать на помощь талант адвоката.

— Он замечательный человек. — Диана включила свои профессиональные навыки и в течение последующих пяти минут распиналась по поводу чудесных душевных качеств Аврама, восхваляя достоинства и умалчивая о недостатках (ну в самом деле, к чему сейчас им знать о том, что он работает водопроводчиком?). В заключении изобиловали такие слова, как «скромный, милый, честный, умелый».

Отец слушал. Кивал. Улыбался. У Дианы возникла надежда, что все может кончиться не так уж плохо. Что главным для них окажется сам факт замужества Дианы.

И тут начался перекрестный допрос. Ее отца интересовало все. Кто родители Аврама? Есть ли у него родственники? Каким образом он зарабатывает на жизнь? Под напором вежливых, но конкретных вопросов не могла не выплыть нелицеприятная реальность.

— Если я понял тебя правильно, Диана, — заключил Том, отметая в сторону все попытки приукрасить ситуацию, — этот молодой человек… этот весьма молодой человек не имеет никаких перспектив в этой стране. Ни желания сделать карьеру. Ни достижения каких-либо иных целей. Хотел бы я знать, как он собирается содержать жену?

— Папа, жены уже давно не нуждаются в том, чтобы их «содержали», — терпеливо возразила она. — Я прекрасно заработаю на себя сама. И в этом смысле не важно, кем будет мой муж.

— Фифти-фифти, да? — спросил отец, понимая, что мог бы и не задавать такого вопроса. Даже вариант восемь-десять-двадцать был для Аврама не по карману.

— Конечно, — не сдавалась она. — К тому же, если он станет партнером по бизнесу со своим кузеном, его дела пойдут в гору. Аврам чрезвычайно трудолюбив.

По крайней мере хоть это было правдой. Пусть содержание таксопарка было не очень-то элегантным, зато весьма прибыльным занятием. Однажды Аврам вместе с ней отправился в гости к другому кузену, Цви, который обитал в огромной, тесно заставленной мебелью квартире в Квинсе среди электронных воплощений его жизненного успеха. Беседа — по крайней мере со стороны Цви — в основном крутилась вокруг бизнеса, денег и курса акций. Если бы не акцент и полное отсутствие вкуса в отношении мебели, Цви запросто мог сойти за одного из парней с Уолл-стрит. Диана окрестила его «израильским вариантом юппи».

— Действительно, у Аврама дела должны пойти в гору, — настаивала она, — ведь это самый процветающий бизнес.

— Система бытовых услуг, — констатировал Том, теребя мочку уха, тогда как взор его супруги затуманило ужасное видение: ее зять за баранкой такси. Следующий вопрос Тома ознаменовал полный разгром:

— Надеюсь, у него по крайней мере имеется «зеленая карта».

— Нет. Пока нет.

— Понятно.

Он не произнес больше ни слова, однако Диане был и так ясен ход его мыслей. Как и все прочие, Том решил, что Аврам вцепился в этот брак как в дар небес. Одним махом студентишка без гроша за душой становится полноправным американцем. Вожделенная «зеленая карта». В перспективе — полноправное гражданство. Кем же еще мог счесть его Том Саммерфильд, кроме как ловцом удачи? А ее саму — сентиментальной дурой.

Однако отцу так и не удалось высказать свои опасения вслух.

— Нет, ты ничего не понял! — отчаянно ринулась в атаку Диана. — Ты совсем ничего не понял. Аврам не такой. В нем нет ни мелочности, ни алчности. К тому же он любит меня, а я — его. Как бы невероятно это ни выглядело в ваших глазах, но он действительно меня любит, в этом все дело!

— Ох, да никто и не говорит, что он не любит тебя, Диана! — Тома несколько смутила такая горячность. — Я ни на минуту в этом не сомневаюсь. Да и вообще, как можно тебя не любить? Только не забывай, что и мы тоже тебя любим и печемся исключительно о твоих интересах. А с этой точки зрения, моя милая, юный Аврам отхватит лакомый кусочек.

— Это я-то — лакомый кусочек?! Тогда скажи на милость, отчего же до сих пор никто на меня не польстился? Где ты видишь толпу поклонников, которые готовы оспаривать друг у друга мою руку? Диана Саммерфильд — «лакомый кусочек»! Это больше похоже на строчку из меню морского ресторана!

— Ты недооцениваешь себя, Диана, — возразила мать. — И я уверена, что непременно встретишь кого-нибудь, когда сама для этого созреешь…

— …и это будет чудесный мужчина… — пропела Диана в унисон. Господи, в который раз она это слышит! — Я давно успела перезреть, мама! И Аврам для меня самый чудесный мужчина. Все, о чем я прошу, — при встрече с ним вести себя естественно и не относиться к нему предвзято. На той неделе я привезу его в Бостон. Он горит желанием с вами познакомиться.

— Превосходно! — Том похлопал дочь по руке. — Вот только не стоит так спешить. Пожалуй, следующий месяц подойдет больше. В конце концов, какая разница? Конечно, мы тоже хотели бы с ним познакомиться, не сомневаюсь, он именно таков, каким ты его описала, — очаровательный юноша. Единственное замечание, Диана, — и не подумай, что я пытаюсь скинуть тебя с небес на землю, напротив, я рад, что тебе не чужды высшие чувства и бескорыстие, — то, что ты можешь предложить Авраму намного больше, нежели он тебе. Кроме пылкой любви, конечно. Диана, ты не должна забывать о чувстве собственного достоинства. Не так-то просто было выбиться в первые ученицы у Смита, получать награды в Йеле, да и теперь — если мои сведения верны — продвинуться так близко к партнерству в одной из самых почтенных адвокатских фирм в Нью-Йорке.

— И не забывай о социальном положении, — мягко вставила мать.

— В наши дни такими достоинствами может блеснуть не всякий мужчина, — примирительно улыбнулся Том. — И ты имеешь полное право ожидать чего-то подобного от будущего мужа. А что есть у Аврама? Похоже, он начисто лишен амбиций! Так ли уж он хорош для тебя, милая? Постарайся ответить честно на этот вопрос. Так ли уж он хорош для тебя?

— Ох, папа, папа! — Диана не знала, плакать ей или смеяться. — Да если послушать тебя, есть ли вообще на свете достойный меня мужчина? Разве что президент США? Но ведь он уже женат!

Совершенно расстроенная, Диана отправилась обратно в Нью-Йорк. Отец прав, все говорило о том, что их союз невозможен. Из адвокатской практики она и сама знала основное условие, без которого брачный контракт не мог быть успешным: равенство. А разве можно было говорить о равенстве между ней и Аврамом? Ее отец дал это понять совершенно ясно. Если бы…

Если бы только Аврам не отколол что-то потрясающее, неординарное. Если бы только он взялся за ум и обдумал свою жизнь. Ведь она подчас стыдится его. И стыдится себя за этот стыд.

Она вспомнила слухи о том, что, появившись в Голливуде, Ингрид Бергман привезла с собой мужа — зубного техника. Все начальство заметалось в панике. За свой счет они отправили его поскорее выучиться на врача. Конечно, эта история больше напоминала анекдот, но и давала пищу для размышлений. И ведь Аврам не был даже зубным техником!

Предположим, он имел бы диплом врача. Все было бы по-иному. «Позвольте представить моего мужа, доктора Гиттельсона…» Вполне прилично. Или если не доктор…

Диана, кажется, кое-что придумала. Лопаясь от нетерпения, она едва дождалась, когда самолет приземлится в Ла-Гуардиа, и опрометью кинулась к телефону:

— Аврам! У меня возникла чудесная идея! Я жду тебя дома через двадцать минут.

* * *


— Ты собираешься запихнуть меня в школу правоведов?! — не веря своим ушам, уставился на нее Аврам.

— А почему бы и нет? Из тебя выйдет отличный адвокат! — восклицала Диана. — Изощренный ум, отточенный на Талмуде, прекрасно с этим справится. Никак не пойму, отчего я до сих пор до такого не додумалась. А с моей помощью у тебя вообще не будет никаких проблем. Пожалуй, тебе уже не удастся поступить в Колумбийский университет… — она принялась что-то царапать в блокноте, — зато есть еще школа св. Джона в Квинсе, и школа Иешива, и…

— Да с чего ты решила, что я хочу стать адвокатом?! — прервал ее Аврам, ошеломленно тряся головой. — Я этого не хочу! И никогда не хотел!

— Послушай. — Диана уговаривала его, как маленького. — Я понимаю, что тебе не светит быть членом правоведческой фирмы, однако, получив лицензию, ты сможешь найти себе применение в тысяче других областей. Индустрия, банки, иммиграция. Знаешь, это довольно интересная специализация — права иммигрантов, а ты к тому же способен к языкам…

— Не может быть, чтобы ты говорила всерьез.

— Если тебя беспокоит щекотливость ситуации, то можешь не обращать на нее внимания, милый. Сейчас тысячи женщин помогают мужьям получить образование. В конце концов это своего рода способ обеспечить себе будущее.

Он порывисто вскочил и выпалил:

— Пойду прогуляюсь.

Его внезапный уход ошеломил Диану. Она была вправе ожидать если не немедленного поступления в адвокатскую школу, то хотя бы радости, облегчения и, конечно, признательности за то, что она не покладая рук трудится во имя их брака. Через десять минут он вернулся, источая запах табака. Аврам позволял себе курить только в минуты стресса. Его лицо показалось Диане необычно суровым.

— Наверное, эту глупость с адвокатской школой придумал твой отец?

— Ну почему же глупость, — обиделась Диана. — Это моя идея, и, честно говоря, мне показалось, что тем самым мы решим твои проблемы.

— Какие проблемы? — холодно осведомился Аврам. — У меня их нет, Диана. А вот у тебя есть. Ты все еще веришь, что может быть нечто более ценное, нежели простые плоды человеческого труда. Или труда, обеспечивающего насущные потребности человека. На протяжении последних четырех месяцев я только и слушаю бесконечные истории про то, как здорово учиться в адвокатской школе, и как почетно ее окончить, и какие отборные у тебя клиенты. Я вижу, как ты проводишь на службе по двадцать часов в сутки и приползаешь домой без сил. Крысиные бега — это ты назвала так свою жизнь, а не я. И вот теперь предлагаешь мне заниматься тем же?

— Ну хорошо, если тебе так отвратительно правоведение, выбери другую карьеру. Или получи хотя бы докторскую степень.

— Зачем? — Он потушил сигарету и тут же зажег другую. — Чтобы ты наконец-то получила право величать меня «доктором»? Ради этого вся суета?

— Но, Аврам, сделай наконец хоть что-нибудь, вместо того чтобы вот так прожигать жизнь! Ты можешь стать кем-то, Аврам! Или хотя бы попытаться стать!

Он вскочил и гордо выпрямился:

— Я давно стал кем-то, Диана. Я — Аврам Гиттельсон, и я верил, что ты полюбила меня таким, какой я есть. Но, судя по всему, я ошибся, тебе нужен кто-то другой, и стань я таким — кто знает, не возненавидел бы я себя? Ты разочаровала меня до глубины души, — он грозно взмахнул, отсекая ее возражения, — до самой глубины! Я никогда не думал, что в тебе таится такой сноб, что ты готова плясать под чужую дудку. Если бы я подозревал в тебе такое, то ни за что бы не полюбил. Что же получается: достаточно одного слова твоего отца — и ты готова превратить меня в то, что мне всегда было ненавистно. Но этому не бывать, ни за что, ясно?

Такая отповедь оскорбила Диану. Ей и так пришлось выдержать нелегкую битву в Бостоне, и вот теперь еще и сражение с Аврамом. Она почувствовала, как в ней закипает гнев, подогретый пережитым дома унижением. В воздухе пахло поражением и дымом «Голуаз». И то, и другое одинаково отвратительно.

Упрямство! Злоба! Можно подумать, перед ним враг, а не возлюбленная. И в чем ее преступление? В том, что она сделала ему невероятно щедрое предложение — и получила за это по башке. Диана попыталась взять себя в руки.

— Я стараюсь быть рассудительной, Аврам, а ты упрямишься. По-моему, если мужчина любит женщину, он хочет нравиться ей во всем. Я ведь не требую, чтобы ты поразил дракона или повторил подвига Геракла, мне просто хочется видеть в тебе хоть капельку честолюбия, хотя бы малейшее усилие. Ради всего святого, обдумай мое предложение.

— Я уже его обдумал, — отвечал Аврам, — и не изменю свой ответ. По-твоему, ты одна имеешь право на чувство собственного достоинства, Диана. Но у меня оно тоже имеется. — И тут ей был предъявлен целый список обид. Он познакомил ее со своими однокашниками, с теми родственниками, которые жили в Нью-Йорке, и ни разу она не ответила тем же. Как раз напротив: старательно избегала вводить его в свой круг. Разве он уголовник? Прокаженный? Она без конца носится со своей семьей, со своими мечтами и чаяниями. — Ты хоть раз задумалась над тем, как я должен буду рассказать про тебя моим родителям? — возмущался Аврам. — Ты же понятия не имеешь, кого они хотят себе в невестки!

— Ты не мог рассказать про меня? — не поверила она своим ушам. — Собираешься извиняться за то, что станешь членом одной из самых старинных бостонских семей?!

— Для них — я женюсь прежде всего на иностранке, — не обращал на нее внимания Аврам, — то есть перееду навсегда в Америку, а к тому же моя жена будет иной веры! Вряд ли они обрадуются.

— Ну ничего себе! — ахнула Диана. А она-то вздумала предлагать свою щедрость, свои дары. Много ли найдется таких дур, которые оплатят три года обучения в самой престижной школе и не спросят ничего взамен, кроме искренней любви! — Это уж слишком! — фыркнула она.

— Для кого — для нас с тобой? — ошеломленно спросил он.

— Да… нет! — Диана никак не ожидала лобового вопроса. Ситуация становилась абсурдной, безнадежной. — Я больше не верю, — с удивлением услышала она собственный голос, — что у нас есть какое-то совместное будущее. Тебе не суждено обрести счастье в моем мире, Аврам. Ты к нему не приспособлен. По крайней мере в данный момент.

— Ну так войди в мой мир! — «Наконец-то… наконец-то!» Он обнял ее и покрыл лицо поцелуями. — Забудь о своей семье и об их глупых предрассудках. Давай завтра же поженимся, и черт с ними со всеми! Мы можем жить лишь друг для друга, Диана. И быть счастливыми.

Однако момент был безвозвратно упущен, реальность беспощадно заглянула ей в глаза. Аврам, наделенный невероятной силой духа и верой в себя, никогда не изменится, никогда не унизится до приспособленчества. Поняв это, можно было только отказаться от его любви.

— Я не могу, — прошептала она, глотая слезы. — Все правильно. Ты — тот, кто ты есть. Но и я тоже, Аврам. И с этим ничего не поделаешь.

Диана, затаив дыхание, вопреки здравому смыслу ожидала услышать слова примирения, мольбы, хотя бы малейший признак раскаяния. Но Аврам надел куртку и направился к двери:

— Я ни о чем и не прошу. — И с этими словами вышел.

Захлопнулась дверь. В квартире воцарилась тишина — мертвящая тишина.

Она уязвила Аврама до глубины души. И даже если бы они поженились, ничего бы не изменилось. Том Саммерфильд прав: их союз невозможен — «просто любви» для него явно недостаточно. Аврам — независимая личность. И пока он остается независимым, ему не суждено принадлежать Диане.


Глава 21


— Кошелек… авиабилеты… кредитные карточки… — проверяла Розмари обычный список.

— Да, милая, я все это взял. — Алекс подхватил брифкейс и чемодан. — Из Чикаго обязательно позвоню.

— …зубная щетка… витамины…

С подъездной дорожки раздался автомобильный гудок.

— Душа моя, если я даже что-то забыл, то куплю там. Пора ехать.

— Чмок, чмок.

— Да, и мы поболтаем по телефону вечером.

— Желаю удачи на презентации! — крикнула она вслед, но Алекс уже сидел в такси.

— Спешка, спешка, спешка, — бормотала Розмари, возвращаясь в кухню и готовя себе свежий кофе.

Ох, Алекс! Какой же ты самоуверенный тип! Она с укоризной покачала головой. На кухонном столе остались его ключи от дома. Правда, они ему вряд ли понадобятся в Чикаго, а в среду вечером, когда он вернется, Розмари будет ждать его.

Она налила себе кофе и уселась за стол, не в силах отделаться от неясной тревоги. Последние недели Алекс ведет себя как-то странно. Пожалуй, даже последние месяцы, если быть точным.

А теперь еще эти ужасные телефонные звонки. Звонили три раза: один и тот же голос с одним и тем же сообщением.

— Уже десять часов, — гнусаво пел в трубке женский голос. — Где, по-вашему, сейчас ваш муж?

В первый раз Розмари попросту решила, что кто-то спутал номер или это развлекаются подростки. Уж очень торопливо повесили трубку. Как же ей не знать, где сейчас ее муж. Он обедает с клиентами из фирмы «Скадден Арпс».

Но когда звонок повторился, Розмари здорово разозлилась.

— Кто это?! — рявкнула она в трубку, но в ответ услыхала насмешливый щелчок — дали отбой. Безобразие! Конечно, она знает, где ее Алекс. Печатает какой-то срочный заказ у себя в офисе. И черта с два Розмари Бэйнтер Маршалл публично унизится до того, что станет это проверять. Она верит своему мужу.

После третьего звонка она проверила. Алекса не было.

— Я звонила к тебе в офис после десяти, — заявила она, когда он появился дома далеко за полночь. — Там сказали, что ты ушел в семь часов.

— Так оно и было, — не моргнув глазом отвечал он.

— Ну и где же ты был?

— С Джимом Розеном, на хоккее. Я же говорил утром.

— Нет, не говорил.

— Ох, ради всего святого, Рози. Ты же никогда меня не слушаешь. Ты в последнее время только и думаешь, что об устройстве собственного бизнеса, и пропускаешь мимо ушей половину моих слов. Что ты хочешь? Показать тебе корешки билетов? Пожалуйста, они где-то у меня… — И он начал шарить по карманам, вываливая на стол их содержимое. — Нет, наверное, остались в пальто.

— Перестань.

— Ну уж нет! — И Алекс направился в холл. — Раз ты мне не веришь, я обязательно найду эти билеты.

— Я же сказала, перестань. Послушай, Алекс, я вообще напрасно завела об этом разговор. Конечно, я тебе верю, извини!

— Ну ладно, — смилостивился он, закрывая шкаф с пальто. — Только впредь слушай, когда я говорю.

Это случилось в прошлый вторник. И с тех пор Розмари жила в постоянной тревоге. Если наступало десять часов, а Алекса не было дома, она обреченно ждала нового звонка.

А тут еще новости с нижним бельем.

С первых же дней их совместной жизни она сама покупала ему белье. И вот незадолго перед Рождеством он явился домой с полудюжиной комплектов белья на редкость безвкусных расцветок, к тому же прикрывавших меньше, чем итальянские бикини.

— Ты что, решил нарядиться жокеем? — удивилась Розмари.

— Да ну тебя. Мне просто надоело год за годом таскать все то же белое белье. Пора менять стиль.

Розмари внимательно осмотрела обновку и положила в шкаф.

— Не знаю, как они перенесут стирку, — с сомнением покачала она головой. — Это же обычная дешевка. Скажи честно, почему ты изменил старому доброму хлопку? Перед кем собрался покрасоваться?

— Перед тобой, дорогая.

* * *


И вот теперь она сидела за столом в кухне, машинально теребя кожаный чехол с ключами, словно надеясь извлечь из него ответ на свои вопросы. И вдруг ей в глаза бросились два маленьких блестящих ключика, явно недавно выточенных. На нее накатила волна страха. Что открывают этими ключами? И где? Она принялась рассматривать связку более внимательно. Вот ключи от дома, два или три потемневших от времени ключа от его офиса, от гаража, от шкафчика в клубе «Дартмур». А эти два?..

— Отвечайте же, будьте вы прокляты! — велела Розмари, однако блестящий металл предпочитал не открывать свои тайны. Трясущимися пальцами Розмари положила их на стол. Неужели она была такой слепой? Безнадежно глупой? Или же попросту превращается в подозрительную нервную истеричку?

Розмари всегда были ненавистны размолвки и грубость в любом проявлении. Она предпочитала иметь дело со светлой стороной жизни. Вот и мать ее постоянно твердила:

— Те, кто ожидает худшего, непременно это и получают.

Розмари была с ней согласна. Она никогда не опускалась до того, что называла «уроками-попреками», привычкой некоторых жен шарить в карманах у мужей, проверять их записные книжки и кошельки. Жен, готовых усмотреть измену в самом невинном флирте. «Ищите — и обрящете» — в это Розмари верила. Все эти женщины сами искали неприятностей себе на шею, и что же удивляться, если большинство таких браков рушилось!

Взять хотя бы соседку Даун Хендрикс, которая иногда помогает Розмари по хозяйству. Типичнейший случай. Семейный корабль Даун разбился о туманные горы цифр на кредитной карточке.

— Ну почему, почему Хэнк снял комнату в отеле в Манхэттене?! — причитала Даун. Естественно, ей казалось правдоподобным только одно объяснение. И вот теперь, несчастная душа, Даун предоставлена сама себе. Лучше ей вообще было не выходить замуж.

Но если — просто к слову пришлось, но до каких же размеров вырастает это «если»! — Алекс и пустился во все тяжкие, он наверняка делает это осторожнее, искуснее, чем Хэнк Хендрикс. Розмари недаром гордилась тем, какой умница ее Алекс. Голова у него работает отменно, и так просто его за руку не схватишь. К тому же счета по кредитным карточкам Алекса поступают прямо к нему на службу.

Нет, Алекс не пойдет на такое. Он превосходный муж и к тому же настоящий трудоголик — у него и времени-то нет на любовь. В конце концов, основа любого брака — доверие. И она ему полностью доверяет. Разве что кроме тех случаев, когда он уезжает в командировки.

Ей, конечно же, не раз доводилось слышать о безобразном поведении бизнесменов в командировках. Совещания, деловые встречи, семинары — все эти мероприятия предоставляли массу возможностей для минутных утех. Алекс и сам преподнес ей не одну скабрезную историю — конечно, все о чужих мужьях. Пару раз ей приходило в голову, что ведь и он мог стать их участником, но она решительно гнала подобные мысли. Алекс слишком привязан к дому и к тому же дорожит здоровьем.

Однако нынче утром ее подозрения расцвели пышным цветом. А что, если поездка в Чикаго служит лишь прикрытием для рандеву?! Что, если он вообще не поехал в Чикаго! Ах, если бы она не наткнулась на эти ключи…

Проклиная себя, Розмари набрала номер отеля в Чикаго.

— Алло, — хрипло сказала она. — Я секретарь по командировкам в «Левиафан пресс» и хотела бы лишний раз проверить. У вас забронирован номер для Алекса Маршалла? На сегодня? Отлично! А вы не подскажете, он одноместный или двухместный? Одноместный! — Она чуть не расплакалась от счастья. — Спасибо, огромное вам спасибо. Нет… ничего не передавайте.

Она повесила трубку с таким чувством, будто спаслась от смерти. Хуже чем от смерти — от измены! Какая же она сука, заподозрить в таком ее Алекса! Слава Богу, она хоть догадалась не называть свое имя.

Ей вдруг стало весело. Пожалуй, такие хорошие новости — или, точнее, отсутствие таких плохих новостей — вполне заслуживают того, чтобы их отпраздновать. Она вызовет няню для Криса и прокатится после обеда в город. Прошвырнется по магазинам, пообедает с подругой.

Флер! Ну конечно! Надо сейчас же позвонить Флер и узнать, свободна ли она. Может быть, они пойдут в тот афганский ресторан и еще успеют на вечернее шоу. Сияя, Розмари набрала номер.

— Офис Флер Чемберлен, — отвечал женский голос.

— Можно ее к телефону?

— Извините, но мисс Чемберлен на заседании. Оно закончится к часу дня. Ей что-нибудь передать?

У Розмари замерло сердце. Этот голос, эти певучие нотки, этот гнусавый акцент уроженки Бруклина! На миг она лишилась дара речи.

— Алло? — уже в который раз повторял проклятый голос. — Вы слушаете?

— Значит, ее не будет до часу, — пробормотала Розмари. — Скажите, пожалуйста, который сейчас час? — Она затаила дыхание, зажмурилась и молилась, молилась всей душой…

— Десять часов, — раздалось в ответ.

Этот голос, этот голос! Разве можно еще сомневаться!

Розмари уронила трубку на рычаг, перед глазами все плыло. Рушились стены, отгораживавшие от нее отвратительную реальность.

Флер с Алексом? Невозможно! Ей никак не удавалось связать воедино то, против чего отчаянно протестовал рассудок, и то, что она поняла сердцем.

А ведь всего пару недель назад Флер была у нее в доме, и спала под ее крышей, и играла с ее собакой, и хвалила ее сына. Она сидела вот на этом самом месте и ела хлеб Розмари!

Да, да! Они с Флер преломили хлеб, и для Розмари это было равносильно клятве в верности. Гостеприимство — самый древний, самый святой обычай, и оскорбление его можно считать самым гнусным преступлением на свете. Ах, как же она, наверное, потешалась над простодушием Розмари, пока Алекс в соседней комнате смешивал коктейли!

Розмари казалось, что земля разверзлась под ногами, увлекая в бездонную пропасть, совсем как на тех картинах Босха, которыми они любовались в Италии. Она до сих пор помнит эту преисподнюю, полную невообразимых чудовищ и человеческих тел, уродливых, истекающих потом, сношающихся самыми неестественными, отвратительными способами. И в самом центре гнусного месива — Алекс с Флер.

Розмари зажмурилась. Туман перед глазами поредел.

Было десять тридцать утра, на дворе сияло морозное утро понедельника, а Розмари Маршалл оказалась жертвой галлюцинации или дурацкого совпадения. Нет сомнений, что у многих сотен нью-йоркских секретарш такой же гнусавый голос. У тысяч.

И все же в глубине души не утихал мрачный голос: «Дура!» И Розмари не могла заставить его молчать. На этот раз, помогай ей Господь, она все разузнает. Слишком многое поставлено на карту: ее дом, ее счастье, уж не говоря о будущем Криса. Она не сможет дышать полной грудью, она не позволит Алексу прикоснуться к себе, пока не разделается с этим ужасным кошмаром раз и навсегда.

Ибо что такое брак, лишенный доверия? Или дружба?

Ключи на столе холодно блестели.

Розмари плеснула себе прямо в кофейную чашку изрядную порцию бурбона и набрала номер соседки.

— Даун, — сказала она, потрясенная собственным спокойствием, — пожалуйста, сделай одолжение, забери сегодня Криса. У меня срочное дело в городе.


Часом позже она припарковала свой «порш» на стоянке возле дома Флер. Дело шло к полудню, и на улицах появились толпы любителей раннего ленча, смешавшиеся с гулявшей и слонявшейся по магазинам публикой. Вот прошла нянька с младенцем в коляске. Нормальные люди занимались нормальными делами.

Розмари чувствовала себя преступницей. Леди не полагается так себя вести. Леди не вламываются без спроса в чужие квартиры, как не являются на люди в папильотках. Ну не полагается так делать, вот и все.

А вдруг ее застанут за этим занятием? Ей тут же представилось собственное бегство, свист зевак, полицейские сирены, наручники, камера, где она окажется среди проституток и завзятых уголовников. А что, если Флер вернется домой?

Но ведь Флер занята до часу, и она никогда не обедает дома в будние дни.

Розмари решила, что это должно беспокоить ее меньше всего. Она не вламывается и не ворует, не совершает ничего противозаконного. Она просто вставит ключ в замок.

Чтобы убедиться, что он не подходит.

В любом случае долго не задержится. Стоянка здесь разрешена лишь на шестьдесят минут. В мозгу все помутилось, Розмари с трудом отличала большое от маленького.

«Не подходит, не подходит, — твердила она, выбираясь из машины и пересекая улицу. — Не подходит». У дверей подъезда извлекла загадочные ключи и тут же пообещала себе, что если ни один из них не подойдет, если хоть чуть-чуть застрянет, она ни за что не станет прилагать силу, предоставит все на волю рока. На миг Розмари застыла в нерешительности.

Первый же ключ скользнул в скважину легко, словно любовник, входящий в лоно подруги.

Влекомая неведомой силой, Розмари сама не зная как очутилась в застланном коврами холле. Нет, это все происходит не с ней. Какое-то кино, тени на экране. Она поднялась по лестнице на последний этаж, подошла к двери и взяла второй ключ.

Ох, ну и свинарник! Как можно жить в таком хаосе и грязи! Как Алекс это терпит! Но, конечно, он этого и не делает, у ее супруга чрезвычайно высокие запросы, что еще раз доказывает: все это — плод больного воображения. И сама она плод чьих-то чужих сновидений.

Розмари машинально подняла с пола шарфик, расправила его и положила на кресло. Тончайший шифон казался таким же нереальным, как и все остальное в комнате.

Двигаясь словно в тумане, Розмари прошла из гостиной в спальню. И тут увидала его.

— Мое яблоко!

Оно оказалось на прикроватном столике: бокастое, ярко-красное, настоящая издевка над поруганным доверием. И уж оно-то выглядело реальным. Не воображаемым.

— Воровка! — Розмари схватила яблоко, опрокинув хлипкий столик. На паркет пролился флакон духов. Вязкий, вездесущий аромат наполнил воздух.

— Воровка! — Розмари сжимала деревянную игрушку до боли в суставах. Боль была настоящей, во сне не бывает больно.

— Воровка! — выкрикнула она во всю силу легких. — Ты украла мои вещи! Ты украла моего мужа! Ты украла мое счастье!!!

Воровка! Лишила Розмари того, что та больше всего ценит в жизни! Эта сука притворялась, совращала, околдовывала — с помощью своих вонючих духов, бесчисленных кремов, притираний и лосьонов, ее проклятых коробочек с красками и пудрой, ее накладных ресниц, ее откровенных платьев и прозрачного белья. Ее обаяния. Ее красоты. Ее изощренности в искусстве любви.

На кровати в пакете из прачечной лежало одно из самых невероятных платьев, когда-либо виданных Розмари. Тончайший шелк цвета морской волны, с глубоким декольте и серебряной отделкой. Не в силах сдержать удивления, Розмари развернула невесомую ткань.

— Воровка! — Сильные, умелые руки схватились за ворот, и вот — кр-р-рак! — нежная ткань расползается с жалобным шелестом. У Розмари кровь забурлила в жилах, она почувствовала прилив энергии и решимости.

Сбесилась? А почему бы ей и не взбеситься?! Это ее право, ее долг! Долг за тридцать три года подавленных ярости и обид, за сыгранные ею роли сперва послушной дочери, а после преданной жены! Тридцать три года самоотверженного служения. Тридцать три года она исполняла чужие мечты и желания! И ради чего? Ради вот этого?!

— Воровка! Шлюха! — И она набросилась на остатки платья с неистовством умалишенной, так что во все стороны полетели клочья серебристой отделки. — Сука, это должно быть твое тело! Твои кишки! Твоя кровь!

Она распахнула дверцы гардероба. Все эти вещи могут принадлежать только самой настоящей шлюхе!

Сначала Розмари разделалась с шелком, кружевами и шифоном. Треск разрываемой ткани радовал сердце. Потом пришел черед хлопка. Маленький надрез для начала, для этого хватит простого ножа и… А вот остальные ткани осмелились бросить ей вызов, к примеру, шелковый креп. Розмари даже удивилась его стойкости. А уж шерсть не желала рваться и подавно.

Она остановилась, чтобы отдышаться. Надо действовать более организованно и запастись инструментом, к примеру, хотя бы ножницами. Вот только черт его знает, куда Флер запихивает шкатулку для шитья. Или вот еще — кожа. Это проблема посерьезнее. Тут одними ножницами не управишься. В конце концов кожа есть кожа, да к тому же выделанная. Хорошо бы найти ножницы для разделки цыплят, да черта с два, можете быть уверены, что их нет в том жалком чулане, что служил Флер кухней. Флер, готовящая цыплят? При одной этой мысли со смеху можно помереть. Ну да ладно. Сойдет хотя бы просто хорошо наточенный нож. Ага, вот он. Прекрасно! Ах, голубой жакетик от Фенди! Больше Флер не будет им так гордиться! У Розмари появилось ощущение, что она режет живую плоть.

А ведь одежда — только начало!

Было почти четыре часа, когда мрачная, растрепанная Розмари, сжимая в руках алое деревянное яблоко, выскользнула из здания и обнаружила, что полиция давно отогнала «порш» на свою стоянку. Она подозвала такси и исчезла.


Глава 22


Вернувшись этим вечером домой, Флер сперва буквально взвыла от отчаяния, не веря глазам. После чего, убедившись, что «эта помешанная» не тронула телефонный провод, позвонила Диане.

— Ты не могла бы пустить меня переночевать? — взмолилась она.

— Почему? Что-то случилось?

— Скажем так: со мной сыграли дерьмовую шутку.

Часом позже она без сил валялась на диване в гостиной у Дианы, в обнимку с бутылкой виски двадцатилетней выдержки.

— Клочья! Ошметки! — жаловалась она ничего не понимавшей Диане. — Все до последней тряпки! Все, что у меня осталось, — на мне. Хорошо хоть я надела сегодня это платье от Донны Кары.

— Ты должна сообщить в полицию, — посоветовала испуганная Диана, хотя ее не покидало странное ощущение, что Флер не очень-то переживает. — Они же могут снять отпечатки пальцев, провести идентификацию. Судя по всему, действовал какой-то сексуальный маньяк…

— Да никакой не маньяк! — со смехом перебила Флер вконец опешившую Диану. — Это Розмари!

— Да как у тебя язык повернулся! И без доказательств…

— Ох, не беспокойся насчет доказательств, Ди. Она забрала яблоко, деревянное яблоко. Получилась настоящая визитная карточка. Я не могу сейчас связно объяснить, но не сомневайся — это ее рук дело. Может, ты и сама уже догадалась. — Флер налила себе еще виски. — Это из-за нас с Алексом. Мы сошлись с ним еще прошлым летом.

— Из-за вас с Алексом… — остолбенела Диана. — Нет! Могу поклясться чем угодно — у меня и мысли такой не было!

— Ну что ж. Зато нынче утром эта мысль явно посетила Розмари, раз она заявилась ко мне в квартирку как та библейская проказа. Баба совсем с катушек съехала! Разнесла все в пух и прах. Тарелки побиты. Зеркало в ванной раздолбано. Косметика, духи — все в каше на полу. А в гардеробе… о-о-ох! Это же просто китайская пытка! Туфли, чулки — в клочья. Нижние шмотки. Как по-твоему, можно наслаждаться местью, раздирая на кусочки чужие трусы? А подушки, а занавески? Ты не поверишь — она даже простыни не пожалела!

— По-моему, именно простыни она и не должна была жалеть! — Диана наконец обрела дар речи. — Флер, да как тебя угораздило?! Почему именно Алекс? Господи, это же почти кровосмешение!

— Я его люблю! — заявила Флер, словно это все объясняло и оправдывало. — И он любит меня!

— Любовь, любовь! Меня от нее тошнит! — Диана не удержалась от слез. — По-твоему, этим можно оправдать любое свинство!

— Господи помилуй! — запальчиво вскричала Флер. — Да что, по-твоему, у тебя одной во всем мире могут быть неприятности? — Она очумело обвела взглядом гостиную. — И где, кстати, твой парень? Насколько я поняла, он здесь живет. Или ты из-за меня выставила его сегодня за дверь?

— Нет, нет, — возразила Диана, размазывая слезы по лицу. — С ним покончено, и я не желаю о нем говорить. Честное слово, Флер, мне невдомек, как ты можешь быть сейчас такой легкомысленной, я бы на твоем месте сквозь землю провалилась со стыда — за Алекса и за себя. И что же будет с Розмари?

— Да ничего не будет с Розмари, — парировала Флер. — Все эти годы наша леди Благолепие издевалась надо мной как могла. Флер — истеричка. Флер — объект для милосердия. Флер — недоучка из Канады. Ну, на сей раз она перегнула палку. Потому что, насколько я знаю Алекса — а я его знаю, — это и будет тем поводом, в котором он нуждался. Поверь, Диана, их брак был приговорен с самого начала, и сегодня она сама толкнула его прямо ко мне в объятия. Смешно, — пробормотала она, — что когда открыли сезон охоты на мужей — а ведь ты помнишь, чья это была идея? — сама же Розмари твердила, что здесь все средства хороши. Так что пусть не жалуется, если я выйду замуж за Алекса, а именно это я и намерена сделать как можно быстрее.

— Ну что ж, я также не прочь выйти замуж, — возразила Диана, — однако есть определенные пределы, которые никому…

— …не дозволено переступать? Валяй до конца, Ди, не стесняйся! Мне все равно. Это тебе можно и замуж хотеть, и чистенькой остаться. А что до меня…

— Ты готова на все? Почему? — напирала Диана. — Разве ты беременна?

— Нет, — тут же отвечала Флер. — По крайней мере я так не думаю. Понимаешь, замужем или нет, ты и так проживешь припеваючи. У тебя полно денег, и впереди ждет наследство и обалденная карьера. А если служба осточертеет, вернешься в лоно семьи, и ничего не потеряешь. Черт побери, ты все равно останешься Дианой Саммерфильд, дочерью Тома Саммерфильда, и ничто на свете не лишит тебя положения в обществе и денег. А вот я… без мужика я ноль без палочки!

— Чушь собачья! — фыркнула Диана.

— Факты из жизни. Дело идет к тому, что скоро у меня даже работы не будет — не говоря уже про мужа и уютный домик в пригороде. И прости-прощай, несравненная красотка! Ну, вот и хватит с меня этого дерьма, Диана, я хочу стать миссис Кем-то. Обрести место в жизни. Хочу стать членом благотворительного совета, и делать покупки в оптовом магазине, и запасаться помидорной рассадой, и сплетничать о цене на землю, и проклинать прачечную, в которой испортили мужнины рубашки, и здороваться с соседями, выходя на улицу! Пойми, мне надоело быть никем! Пора пустить корни. Время мое на исходе, ты же сама слышала цифры, которые притащила тогда Берни.

— Мне показалось, что ты не веришь статистике.

— Я верю в то, что вижу, а вижу я совершенно ясно: это скорее всего мой последний шанс выйти замуж. И если я не выйду за Алекса, то просто подохну…

— По-моему, это ерунда, — перебила Диана. — От любви никто не умирал, Флер. Есть еще много чего на свете. Ведь это же глупость, что при всем уме, при всех талантах тебя не хватит больше чем… чем на заурядную подлость! — спорила Диана, не в силах полностью отделаться от жалости к Флер. Розмари, похоже, была права. Перед ней действительно сидела сейчас Флер-истеричка, жутко возбужденная и перепуганная. Под холеной внешностью, словно устрица в раковине, скрывалась беззащитная девочка.

Зазвонил телефон. Флер схватила Диану за руку:

— Не подходи. Это она.

— Но я не могу не ответить. Может… может, это кто-то еще.

— Твой парень? Он позвонит еще раз.

На четвертом гудке заработал автоответчик:

«Алло. Это Диана Саммерфильд. Простите, но я не могу подойти сейчас к аппарату».

Диана с Флер обменялись настороженными взглядами.

«Пожалуйста, оставьте свое имя и номер, когда услышите гудок».

— Диана, помоги мне! — При звуках дрожащего от горя голоса Флер превратилась в статую. — Это я — Розмари. Случилось нечто ужасное. Мне нужен адвокат. Друг! Я всю ночь не буду спать, так что можешь позвонить в любое время — или же рано утром. О Боже, — всхлипнула она. — Я до сих пор с трудом в это верю! Конец света, да и только!

Раздался щелчок отбоя, и наступила тишина.

— Бедняге нельзя оставаться одной в таком состоянии, — заметила Диана. — Я сейчас ей перезвоню. Пожалуйста, не обижайся. — И она уединилась в спальне, откуда вышла через десять минут с красными от слез глазами.

— Надеюсь, ты не сказала, что я у тебя? — поинтересовалась Флер, неловко рассыпав жареные орешки. Диана только мрачно посмотрела в ответ, наливая себе виски.

— Ну, Флер, — сердито произнесла она наконец, — ты все-таки добилась своего. Разрушила долгий и счастливый брак. И как ты могла! — Ее голос задрожал от боли. — Разве Розмари когда-нибудь сделала тебе что-то по-настоящему плохое? Она всегда была доброй и верной подругой. Может быть, излишне сентиментальной — но такой уж у нее характер. А Крис! Тебе хоть на секунду пришло в голову, что здесь затронуты интересы ребенка? Нет! Все, что тебя интересует, — собственные желания. По-моему, это просто непорядочно! Непорядочно!

Флер едва не подавилась орешком.

— Непорядочно! — передразнила она, издевательски закатив глаза. — Ну и старомодное словечко! А я-то думала, что оно осталось в прошлом — вместе с поясом целомудрия. Да ведь ты у нас всегда была известной моралисткой. Ладно же, Диана, оставайся ею и впредь. Я — непорядочная. Но что же такого отвратительного я, в сущности, натворила? Влюбилась и поступила так, как велело сердце? Может быть, в твоих глазах это и выглядит ужасным преступлением, но мне всегда было далеко до тебя, Ди, — такой хладнокровной, сдержанной, владеющей собой в любой ситуации. Черт возьми, да хоть раз в жизни поступи ты обычно, по-человечески! Пошли к дьяволу свои принципы…

— Не могу.

— Не можешь? В самом деле не можешь? Неужели ты ни разу в жизни не шла на поводу у чувства… на поводу у любви?

«Так, это уже удар ниже пояса».

— Плохое остается плохим, Флер, ясно и просто. И компромисс здесь неуместен. Я сама прошла по той же дорожке, и никогда больше на нее не ступлю. Я рассталась за свою жизнь с двумя мужчинами, которых больше всего…

— С двумя? — подхватила Флер. — С этим профессором из Йеля и с кем еще?

И тут Диану прорвало: она выложила всю историю их отношений с Аврамом от начала и до конца, больше не в силах сдерживаться. Флер слушала открыв рот.

— Вот те на! — пробормотала она, когда Диана умолкла. — Да ты просто шкатулка с сюрпризами! Я-то вообразила, что ты одна из тех железных леди в броне из тысячедолларовых купюр. И что же в этом парне такого особенного?

— Он дарил мне тепло, — всхлипнула Диана, утирая слезы.

— Да брось ты, — отвечала Флер. — Знаю, знаю, по-твоему, я слишком самоуверенная, но все равно мне невдомек, с какой стати ты его послала. О'кей, из него не выкроишь мужа, но спать-то с ним ты могла? По крайней мере до тех пор, пока не подвернется кто-то подходящий.

— Не могла, потому что тогда бы я просто пользовалась им, — пояснила Диана. — Потому что у меня есть принципы и барьеры. Ты скажешь, что я слишком задираю нос. Вполне возможно. Но так или иначе, каждому из нас приходится от чего-то отказываться. Я сама виновата, не надо было позволять Авраму надеяться на что-то несбыточное, и теперь отвечаю за те несчастья, которые породила на свет. К тому же, — добавила она, с удивлением обнаружив, что почему-то пытается обороняться, — есть еще и чувство собственного достоинства.

— Точно! — съязвила Флер. — Вот и сунь себе это чувство в койку холодной зимней ночью! А я посмотрю, много ли тебе с этого будет проку. Может, оно тебе милее всего. А вот мне — нет. Я не такая святоша. Да я хоть на карачках готова ползти за Алексом — и к черту ваши принципы! Если уж на то пошло, мне жалко Розмари, однако я твердо решила прийти первой к финишу в наших скачках. Кстати, что она тебе наплела по телефону? Подает на развод?

— Не желаю это обсуждать, и еще меньше вклиниваться между вами двумя. Все, что я могу сказать, — очень удачно, что Розмари не застала тебя дома, от Флер Чемберлен мокрого места не осталось бы.

Флер жеманно потянулась, зевнула и премило улыбнулась:

— Означает ли это отмену заседания «Клуба по средам» на будущей неделе?

Диана постелила подруге в гостиной и пошла спать, но так и не сомкнула глаз. Через тонкую дверь она слышала, как Флер названивает по телефону. Скорее всего Алексу. Предупреждает его, обменивается нежностями, шутками. Диана с головой закуталась в одеяло, не желая быть свидетелем чьей-то разделенной любви. Флер сказала правду. Чувство собственного достоинства не лучший сосед в постели.


— Диана Саммерфильд сообщила мне, что вы самый образованный, деловой и успешный адвокат по разводам на севере Восточного побережья, — отчеканила Розмари.

Артур Граймс расцвел улыбкой, оценив комплимент в полной мере. Тем не менее он не изменил обычный порядок действий и не менее четверти часа распинался о примирении, называя развод «крайней мерой».

— А вы уверены, что стоит доводить дело до конца?

— А вы уверены, что дважды два — четыре? — запальчиво передразнила его Розмари.

* * *


Двумя днями ранее Алекс вернулся из Чикаго, заранее обо всем предупрежденный и чувствующий себя весьма неловко. В его доме все было перевернуто вверх дном, его сын находился где-то у соседей, и, что еще неприятнее, оборону держала его теща. Розмари успела послать за тяжелой артиллерией.

— И как у вас хватило духу, — заявила Долли Бэйнтер, стоя на пороге со скрещенными руками, — сунуть сюда нос после всего, что вы учинили над моей милой крошкой.

— Это касается лишь Розмари и меня, — возразил обливавшийся потом Алекс. Бэйнтеры были сплоченным и воинственным кланом — особенно если их задевали за живое. Больше всего ему хотелось поджать хвост и удрать.

Но все-таки это был его дом, Розмари — его жена, и он отлично знал, как с ней управляться. Опыт подсказывал: лучшая оборона — поза оскорбленной невинности. С этими мыслями Алекс прорвался в кухню.

Розмари сидела за столом и чистила серебро, неловко изобразив, что не заметила его появления. Со времени их прощания она постарела на десять лет. Обычно добродушное лицо стало бледным и бесформенным, некогда пышущие здоровьем щеки поражали мертвенной бледностью.

Он мгновение поколебался между состраданием и обидой, но пересилил себя: сострадание было ловушкой. Придется перепоясать чресла. Лишь намек на собственную вину — и он пропал. Дай ей хоть малейшее преимущество, и Розмари набросится на него яростно, как ягуар, и потребует, чтобы Флер принесли в жертву. А он на долгие месяцы попадет в касту отверженных.

— Ты должна понимать, что поступила глупо и безответственно, — нагло начал он самоуверенным тоном главы семейства. Розмари не шелохнулась в ответ, зато грозно зарычал сидевший в углу спаниель Шелби. — Ты понимаешь, — продолжал Алекс, — что Флер запросто может обратиться в суд? Обвинить тебя в разбое, воровстве, мошенничестве? Речь идет о тысячах долларов убытка — не говоря о моральных издержках. Эй, женщина, тебе еще повезло, что ты не оказалась за решеткой, а расхлебывать придется все мне!

— Это Флер ограбила меня, — возразила Розмари, отложив в сторону разливательную ложку. — И она должна ответить.

Алекс всмотрелся в лицо Розмари более внимательно. Впервые в жизни ему показалось, что она может быть опасной. С ней явно творилась какая-то чертовщина.

Алекс мигом прикинул в уме: быстренько убраться в Нью-Йорк и переждать, пока все уляжется само собой, или отрицать, отрицать, отрицать? Сотворить Огромную Ложь. Это помогло Гитлеру, помогло Аль Капоне, помогло генералам, воевавшим во Вьетнаме. Это лежало в основе многих деловых начинаний и рекламных кампаний. Проверенный путь.

— Мне всегда был дорог наш союз, Рози. Я люблю тебя и готов сделать что угодно, лишь бы ты была счастлива. И Господь свидетель — я тратил на это все силы. И вдруг эта история с Флер! Не могу понять, что побудило тебя прийти к совершенно неправильным выводам. Совершенно неправильным!!! Уж не знаю, что там тебе померещилось, ведь ты вечно считала Флер какой-то злодейкой!

— Стало быть, во всем виновата я? — Судя по всему, Розмари могла вот-вот сорваться. — Я должна за все отвечать? Ты спутался с моей лучшей подругой — пардон, моей худшей врагиней — и при этом готов взвалить вину на меня?

Прежде чем Алекс нашелся с ответом, в дверях материализовалась Долли Бэйнтер, обеспечивавшая тактическую поддержку, а с ней спорить было не так-то легко.

— По-моему, Алекс, лучше отложить решение на более подходящее время. Розмари слишком расстроена, ей нужно время, чтобы прийти в себя. Там, в холле, стоят ваши чемоданы, и я забронировала номер в «Уолдорфе».

Алекс заколебался. Огромная Ложь явно не помогла — да он, честно говоря, на это и не рассчитывал, — а Нью-Йорк влек его, как влекла Флер. А все же не стоит покидать так поспешно поле боя, от этого может появиться ощущение поражения, полного разгрома.

Долли проводила его до холла, сопровождаемая воинственно настроенным Шелби. Там действительно стояли наготове его чемоданы.

— Я отвезу вас на вокзал.

— По поводу Криса… — начал было Алекс.

— Мы что-нибудь придумаем, не волнуйтесь, — заверила теща, подталкивая его к дверям. — Никто не будет чинить препятствия для ваших встреч с малюткой Крисом.

Однако Алекс все еще колебался между бегством и раскаянием.

— Вы ведь постараетесь уговорить ее быть благоразумной, правда, Долли?

В ответ Долли Бэйнтер глубоко вздохнула, и Алекс счел это молчаливым согласием. Однако по дороге в Нью-Йорк засомневался, так как ему пришла в голову мысль: а какого черта Долли сказала «мы» и что под этим подразумевалось?


Глава 23


Несколько дней Розмари металась по дому, словно пойманный зверь, не в силах обуздать просившуюся наружу ярость. Попытки Берни с Дианой утешить ее только добавляли масла в огонь. Розмари не собиралась ни утешаться, ни прощать. Смотреть на то, во что она превратилась, было просто страшно.

— Не долдонь мне о благоразумии, — отсекала она очередной совет Дианы не торопиться давать ход делу о разводе, — когда я на твоих глазах истекаю кровью! Я должна уничтожить этого типа, смешать его с грязью! Я должна устроить ему и его шлюхе такой же ад, в какой он бросил меня!

— Но ведь развод — это… это так необратимо, Розмари, — поморщилась Диана. — Столько лет вы жили душа в душу…

— Ты полагаешь? — Ибо теперь она принялась вспоминать всю совместную жизнь, заново оценивая день за днем, эпизод за эпизодом — словно советский комиссар, перекраивавший мировую историю в свете очередной партийной доктрины. У нее будто бы пелена спала с глаз, и открывшаяся картина оказалась ужасающей.

— Он всегда был настолько озабочен собою и своей бесценной карьерой, что едва замечал мое существование! Господи, как он мной помыкал! Я всегда должна была быть на подхвате, нести хвост его мантии! Хоть раз в жизни он поставил на первое место мои чувства, мои желания? Я была для него чем-то вроде мебели. Рабочая пара рук — и все. Он даже в постели не очень-то себя утруждал!

Диану потрясло упоминание о сексуальной стороне отношений четы Маршаллов: прежде эта тема оставалась под запретом. И все же она ощущала, что Розмари судит не совсем справедливо — и о себе, и об Алексе.

— Но это же неправда — что ты была вместо мебели. Нет, я далека от мысли защищать его, но во многих других отношениях он был неплохим мужем. Щедрым, трудолюбивым. Помнишь, как он поддержал тебя, когда ты начинала свой бизнес?

— Еще бы ему не поддержать! А знаешь, зачем? Чтобы я не стала для него обузой на случай бегства! Они с Флер наверняка все вдвоем обсудили. «Пусть Розмари сама за себя платит!» Теперь он припрется в суд и заявит, что его жена — независимая женщина. И попытается оставить меня на бобах. Ну, если я способна заработать на кусок хлеба — это еще не значит, что меня можно лишать всего. Он у меня еще попляшет!

— Перестань, Розмари, — попыталась урезонить подругу Диана. — А что, если бы ты так и не узнала про Флер? Что тогда? Скорее всего продолжала бы жить с Алексом в мире и согласии. В конце концов, еще неделю назад ты говорила о нем только хорошее…

— То есть ты хочешь уверить меня, что глупость — это дар Господень? — взвизгнула Розмари. — В задницу такой дар! — Судя по всему, новая Розмари находила особый вкус в грубых выражениях. — Глупость есть глупость. Как подумаю, какой я была простофилей, в какую идиотку они меня превратили — становлюсь еще злее! В этом мужчине заключалась вся моя жизнь, Диана, весь смысл моего существования! И я никогда не прощу его. Ни его, ни ту похотливую ведьму, которую тебе угодно все еще звать подругой. Ни за что, Ди! Ни за что, пока я жива!

— У тебя есть полное право гневаться, — рассуждала Диана, — но все же попытайся взять себя в руки. Ярость — разрушительная сила, и прежде всего она разрушает того, кто ее испытывает. То есть тебя. Тебя и Криса. Постарайся одержать над ней верх. Постарайся рассуждать спокойно.

— Ты ноешь, как моя мамаша, — последовал обидный ответ. — Она талдычит о том, как чуть не померла от горя и тоски, когда не стало отца. Мол, вот и я это переживу. Да ведь Алекс, похотливая скотина, не умер! А просто обманул меня. Обвел вокруг пальца. Как по-твоему, есть разница? И ни капли раскаяния! Представь себе, что именно в эту минуту они с Флер… О Господи, я даже думать об этом не желаю!!! Хихикают, и милуются в постельке, и издеваются надо мной! Я этого не перенесу! Нет, Диана. Может быть, это и не по-христиански, но я не в состоянии ни простить, ни забыть. Моя ненависть умрет лишь вместе со мной.

Диана поняла, что совершенно бессильна. Очевидно, Розмари суждено пережить этот кризис.

На следующий день они встретились с Берни за выпивкой в «Алгонкине».

— Мне страшно за Розмари, — призналась Диана.

— Ты боишься суицида?

— На это у нее нет времени, — отвечала Диана, нервно комкая салфетку. — Ее полностью поглотила ненависть к Алексу, это стало смыслом ее существования. Когда я уходила от нее, у меня было такое чувство, будто я искупалась в бассейне с серной кислотой. Поначалу я сама готова была свернуть Алексу шею, что уж говорить о Розмари. Однако первый шок прошел, а ее жажда мести нисколько не остыла. Боюсь, с таким настроением она ни за что не позволит Алексу вернуться.

— Может, ему только того и надо. Возьмет да женится на Флер.

— Вот уж странная парочка — Алекс и Флер, — брезгливо поморщилась Диана. — Скажи честно, ты можешь себе представить их совместную жизнь? Малютка Флер в халате и накрахмаленном переднике вынимает из духовки горячие пироги?! Нет, Берни. По-моему, их страсть скоро испарится сама по себе, и Алекса потянет домой. Туда, где его настоящее место.

— Но примет ли его Розмари?

— Примет ли? — возмутилась Диана. — А Крис? Да к тому же они десять лет прожили мирно и счастливо, и все это время он был верным мужем. Да, самовлюбленный и капризный, но и это может измениться именно благодаря последним событиям. Я боюсь только одного: Розмари сама не даст ему шанса.

— Я тоже боюсь за Розмари, — пробормотала Берни, уставившись в бокал, — но по другим причинам. Мне страшно то, как она позволяет помыкать собой любому вонючему мужику. Все свои силы и чувства она вложила в свой хваленый брак. Прошлое, настоящее, будущее — все. Алекс там, Алекс сям. Она буквально жила жизнью своего мужа, а не своей. Она давала и давала без конца и ничего не получала взамен. С ума сойти! Ты хоть раз видела, чтобы Розмари оказалась сама по себе? Даже письма она подписывала «Миссис Алекс Маршалл». Скажи, ты помнишь ее девичью фамилию? Словом, она по собственной воле все эти годы занималась служением мужу и без конца подавляла себя. И не важно, помогал ей Алекс или нет, — очень хорошо, что она затеяла наконец-то свой маленький бизнес. Насколько я знаю, это первый положительный шаг.

— Ох, да ладно тебе, — возразила Диана. — А свадьба с Алексом, а рождение Криса — разве это не положительные шаги?

— Под положительными, — уточнила Берни, — я имею в виду шаги, направленные на укрепление независимости. Подумай сама: не будь у нее сейчас никаких занятий — и ей конец. Все, с чем бы она осталась, — беспомощный Крис и огромный пустой дом. В этом заключается серьезное предупреждение, Диана. Жестокий урок для любой из нас.

— Пожалуй, — согласилась Диана и махнула официанту.

Всю дорогу домой она обдумывала «предупреждение» Берни. И решила, что оно направлено именно ей. Именно она рискует раствориться в жизни предполагаемого супруга. Берни никогда не грозила опасность превратиться в «миссис Кто-то». Самопожертвование не ее стиль.

Диана терялась в догадках, какой вариант стал бы оптимальным для нее: полное самоотречение Розмари или холодная расчетливость Берни. И то, и другое ее мало устраивало.

Несомненно одно: вся эта суета с предстоящей свадьбой одной подруги и разводом другой выбила ее из колеи. Диана все сильнее мучилась от одиночества, ей ужасно не хватало Аврама. То и дело она ловила себя на том, что готова набрать его номер, чтобы поделиться какой-то мыслью или обменяться нежностями.

«Как прошел твой день, милый? Мой ужасно».

«Ты запишешь для меня выпуск „Адвокатских историй“»?

«Не забудь передать эту посылку Хомскому».

Она видела его лицо между строчек документов, она слышала его голос, она машинально подставляла локоть под его руку — и все ее тело кричало, что он должен быть рядом. И, конечно, она беспокоилась о нем чаще, чем хотела бы себе в том признаться. Как продвигаются его тезисы? Купил ли он себе теплое пальто? И самое главное — скучает ли по ней? Одно время она была готова отдать все, что угодно, только бы услышать его голос, посидеть с ним за чашкой кофе и немножко поболтать.

Вскоре ей стало понятно, что испытывают монахи в особо строгих орденах, где умерщвляют плоть изнурительным трудом и гробовым молчанием. Вот только в отличие от монахов Диана не имела утешения в вере. Те по крайней мере могли грезить о райской жизни на небесах. Жизнь Дианы полностью ограничивалась процессом «Симплекс против Харригана».

Вот она, жизнь без Аврама. По теории она не должна была сильно отличаться от той, которую Диана вела до встречи с ним. Однако оказалось намного хуже. Его любовь отравила ее, сделала одиночество невыносимым. Оставаясь одна, она то и дело принималась рыдать — по поводу и без повода. Из-за сентиментального кино. Из-за пробки на дороге. Из-за какой-нибудь банальной лирической фразы в дурацкой песенке. «Протяни руку и погладь его», — советовали в рекламном ролике, и глаза у Дианы уже были на мокром месте. Кого ей гладить? Она места себе не находила от тоски.

Как назло, у всех остальных имелся под рукой кто-то, кого можно было гладить. Все ее подруги наслаждались активной личной жизнью — пусть даже сумбурной. Берни носится со своей скорой свадьбой. Флер потеряла голову от любви. Байрон, бедняжка, со своим драгоценным Джимом. Даже Розмари, как бы ни была она несчастна, не оставалась одна. И когда пройдет первая боль — а Диана не сомневалась, что так оно и будет, — никто не отнимет у нее Криса. И так еще долгие годы.

Мужчины уходят, дети нет. Дети остаются навсегда. Может быть, в этом заключался смысл «предупреждения» Берни?

Если так, то Диана должна поскорее выйти замуж за Аврама и нарожать детей. Или не выходить за Аврама — просто забеременеть. В наши дни на это идут множество одиноких женщин. Это всегда ее шокировало. Лучше уж взять приемыша. Или воспитанника. Или обзавестись кошкой, как Джинни Хэдсел в их фирме.

— Ты живешь среди кошек и можешь не заботиться о компании, — твердила Джинни. — Мои малютки ждут меня под дверью каждый вечер. — И она расписывала своих «Флотсэма и Джетсэма» [13 - flotsam and jelsam — специальный юридический термин (англ.).] как людей. Однако какими бы пушистыми и ласковыми они ни были, Диана еще не видывала кошку, с которой можно было бы говорить.

Да и какого черта! Она не опустится до тех, кто готов общаться даже с кошками! Это же будет публичным признанием поражения!

Может быть, Флер права, и Диана цепляется за давно сгинувшие моральные принципы? Ведь их связь с Аврамом была безоблачной, пока не всплыл вопрос о браке. И если он согласится повернуть время вспять и сделать вид, что никогда не делал предложения, она не собирается возражать. Пожалуй, надо звякнуть ему на той неделе. Или раньше. Пригласить его на чашку кофе или на коктейль. И если им не суждено быть мужем и женой — может быть, они смогут оставаться любовниками? И если они не смогут быть любовниками, то наверняка смогут быть хотя бы друзьями.


Переезд Алекса в Нью-Йорк, поначалу считавшийся временным отступлением на заранее подготовленные позиции, неожиданно породил некий побочный эффект.

Впервые со времен свадьбы на его досуг никто не посягал: ни жена, ни сын. И что самое лучшее — ни неумолимое расписание пригородных поездов. Пусть себе составы, вечно снующие между «Гранд Централ» и Вестпортом, обойдутся какое-то время без него.

Он осознал это только на третий день, проведенный целиком в городе. Предыдущим вечером он вышел со службы в восемь, не спеша пообедал с Флер, а потом повел ее на танцы в «Лаймлайт» и развлекался там до часу ночи. А почему бы и нет? Ему ведь нет нужды спешить на поезд!

На следующее утро внутренние часы разбудили его по привычке в шесть двадцать, словно по тревоге, чтобы мчаться на поезд семь сорок до города. И Алекс не сразу с облегчением вспомнил, что он и так в городе, а вспомнив, перевернулся на другой бок и снова заснул.

Проснулся теперь уже в восемь пятнадцать, побрился и отправился в офис на такси, не забыв отметить время. Путь от койки до рабочего стола занял сорок пять минут.

Алекс потянулся за карманным калькулятором.

Включая путь от дома до станции и обратно, у него уходило каждый день на дорогу три часа десять минут. Умножить на пять, и за неделю выходит пятнадцать часов пятьдесят минут. Округлим до шестнадцати, учитывая вечные опоздания поезда.

Затем умножаем на пятьдесят (Алекс честно не учел две недели отпуска, которым почти никогда не пользовался), и за год выходит восемьсот часов. Делим на двадцать четыре часа в сутки…

Алекс поперхнулся от неожиданности.

Невероятно! Каждый год он проводит тридцать три с лишним дня, только добираясь до работы и обратно! Целый месяц жизни, один из двенадцати, которых и так вечно не хватает! Часы и дни томительной скуки, разглядывания давно надоевших пейзажей за окном — вместо того чтобы работать с новыми клиентами, или отдыхать, или кувыркаться в объятиях Флер, или играть в карты, или просто валять дурака! Сколько упущенных возможностей!

Одну двенадцатую часть сознательной жизни он тратит на поезда. Одну пятую его рабочего времени. И ради чего? Ради привилегии раз в год устроить у себя пикник. Ради необходимости следить за домом, вставлять и вынимать двойные рамы и прочей подобной суеты. Потрясающе.

Допустим, он прожил бы так же безмятежно еще тридцать лет. Выходит, к тому времени он потерял бы еще 3,65 года собственной жизни.

Алекс, внезапно ощутив себя ужасно старым, отпихнул калькулятор подальше и решил радоваться тому, что вовремя одумался. Перед ним словно во второй раз открылась молодость.

Как и многие из коренных горожан, Алекс знал лишь малую часть Нью-Йорка. Знакомая зона ограничивалась Центром международной торговли на юге, отелем «Плаза» на севере и теми немногими точками в этой узкой полосе, которые он привык считать своими: несколько ресторанов, клуб «Дартмур» да «Брукс Бразерс». Алекс выбирался за эти границы только в тех редких случаях, когда посещал футбольные матчи или отправлялся на свидание с Флер.

Зато остальную часть Нью-Йорка — «Большое Яблоко» [14 - Так иногда американцы зовут Нью-Йорк.], завораживающий водоворот неожиданностей и приключений, где сбываются фантазии и разбиваются мечты, — эту часть Алекс вряд ли знал лучше, чем, например, Чикаго или любой другой город, куда приходилось ездить в командировки.

И надо же — не кто иной, как сама Розмари преподнесла ему на блюдечке этот драгоценный месяц! Надо быть дураком, чтобы не воспользоваться. Дискотеки, театры, джазовые клубы, бары пианистов, бродвейские шоу, спортивные состязания — все отныне к его услугам, протяни только руку! А из Флер получится классный гид. Она ведь специалист подавать товар лицом!

Он снял на три месяца меблированную квартиру в нескольких кварталах от Флер.

— Как тебе нравится? — спросил Алекс, проводя ее по необжитым комнатам.

— Очень мило, — пробормотала она, обидевшись, что он не посоветовался с ней, но не решаясь в этом признаться. — Только, по-моему, слишком роскошно. Почему бы просто не переехать ко мне?

— Я уже подписал договор, милая.

— Ну тогда, может, мне переехать сюда? Я бы хотела пожить вместе, как будто мы настоящая пара. А ты?

Алекс вежливо поблагодарил и отказался.

— Квартирка маленькая, будет слишком тесно, — промолвил он, добавив про себя, что это еще пуще разозлит Розмари.

— Ну, может быть, мы подыщем что-нибудь вместе…

— Там видно будет. — Он улыбнулся и поцеловал ее. Может, будет, может, нет. А пока ему милее всего свобода.


Флер витала в небесах от счастья — если не вспоминать о снятой Алексом квартире. Каждую ночь они проводили вместе — то у него, то у нее.

— Если Розмари надеется, что мы устанем друг от друга, — уверяла она по телефону Диану, — мне ее жаль. Напрасные мечтания.

Жизнь Флер превратилась в невообразимый вихрь развлечений: Алекс горел желанием посмотреть все лучшие шоу, побывать на всех дискотеках, пообедать во всех ресторанах и посетить самые шумные бары. Каждое утро он первым делом совал нос в свежий номер «Нью-Йорк мэгэзин» или «Вилледж войс», чтобы выяснить, куда лучше всего податься этим вечером.

— Я чувствую себя как та самая деревенщина, что является в город проматывать денежки, — заметил Алекс однажды, поднимаясь по широким ступеням Палладиума. — Куда мы отправимся потом?

— Как насчет домой в кроватку?

— Ночью молодежь веселится, — покровительственно похлопал он ее по плечу.

Однажды он отправился с ней по магазинам. Главной целью было возмещение убытков в гардеробе, обещанное Алексом после погрома, учиненного его супругой.

— Кто бы мог подумать, — заметил он, протягивая кредитную карточку продавцу в «Бонвит», — что вся эта дребедень столько стоит! — Но это была первая и единственная жалоба. Алекс был просто создан для того, чтобы осыпать милостями любимых женщин, тем более что ему импонировала броская внешность Флер.

Теперь, когда отпала необходимость скрываться, он упивался возможностью продемонстрировать ее всему свету и даже частенько брал с собой на деловые обеды, предупредив, что она должна «вышибить из них дух». В соответствии с его запросами Флер каждый вечер готова была «вышибать дух», хотя и находила это несколько обременительным. Однако она отлично справлялась со своей задачей: очаровывать, мило болтать и смеяться, чтобы Алекс Маршалл чувствовал себя самым счастливым человеком в мире.

— Флер — вице-президент в «Марсден-Бейкер», — однажды прихвастнул Алекс. Позже, оставшись вдвоем, Флер напустилась на него:

— Ты же знаешь, что это не так. По крайней мере сейчас. Да и вообще я последняя в нашем агентстве, кто может на это рассчитывать.

— Ничего страшного. Никто не собирается тебя проверять, и я уверен, что рано или поздно ты будешь вице-президентом.

И он представлял ее «мой добрый друг Флер Чемберлен», а потом наслаждался проступавшим на физиономии клиента выражением «ну-и-счастливчик-этот-сукин-сын», становившимся все забавнее по мере того, как становилось ясно, что Флер не просто классная самка для развлечений, а деловая леди.

С одной стороны, такой поворот событий льстил Флер — Алекс явно относился с уважением к ее деловым качествам. Но с другой стороны, она боялась. Ведь когда наступит день и сбудется мечта именоваться «миссис Алекс Маршалл», вполне вероятно, что Флер и вовсе окажется не у дел. Сложившаяся в «Марсден-Бейкер» ситуация грозила вот-вот разразиться скандалом, и тогда она не только не станет вице-президентом, а скорее всего окажется вышвырнутой на улицу.

Да и к тому же Алексу вовсе ни к чему вице-президент в качестве жены. Ему нужен кто-то, чтобы вести хозяйство и блюсти его интересы, вот и все.

Она то и дело пыталась навести его на мысль о браке, но он всякий раз ускользал. Флер успокаивала себя, твердя, что он слишком потрясен недавним разрывом с Розмари и ему необходимо время, чтобы прийти в норму, и уж тогда-то ему от Флер не отвертеться!

Бедняжка Алекс! Он словно малыш, сбежавший из школы, питался наспех и чем придется. Но ведь взрослому мужчине явно недостаточно перехваченных где-то всухомятку сандвичей и пива! Рано или поздно он угомонится, ему захочется тепла и уюта. Она очень надеялась, что это случится пораньше.

Каждое воскресенье он садился на поезд до Вестпорта и проводил день с Крисом. Насколько Флер могла судить, Розмари на это время исчезала из дома, и Алекс возвращался в довольно мрачном расположении духа. Вот только что именно расстраивало его — сам визит или возвращение в Нью-Йорк, — было неясно даже Флер.


Однажды вечером, не успев перешагнуть после работы порог его квартиры, она застыла, услышав от потрясенного Алекса:

— Это конец!

И он протянул ей письмо от Артура Граймса из фирмы «Граймсы и Шапиро» с уведомлением, что Розмари начинает дело о разводе, и просьбой назвать имя своего адвоката.

— О Господи, — стонал он. — Адвокаты! Все, на что они способны, — вывернуть дело наизнанку и потребовать за это плату! Пожалуй, с моей стороны было бы мудро позвонить сейчас же Розмари и предложить решить дело самим, не прибегая к суду.

— Не советую, — возразила Флер, у которой на душе скребли кошки. — Ты можешь усугубить ситуацию. Насколько мне известно, Розмари все еще пышет праведным гневом. Во всяком случае, не стоит так убиваться, Алекс. Если хочешь, я могла бы подыскать хорошего адвоката по разводам. И мой босс…

— Я не нуждаюсь ни в чьих советах! И я сам знаком с сотней адвокатов в городе. Черт побери! — Он стукнул кулаком так, что едва не опрокинул кофейный столик. — Ну зачем Рози затевать всю эту кашу?!

Больше Алекс не говорил о разводе, и Флер не решалась спрашивать, однако уже на следующей неделе он повидался с адвокатом. Флер ликовала: первый шаг к победе сделан. Адвокаты и впрямь способны вывернуть наизнанку что угодно, и как только дело «Маршалл против Маршалла» окажется в их надежных руках, брак Розмари и Алекса можно будет считать мертвее мертвого.

Флер даже позволила себе некоторую щедрость. Пусть уж Розмари останется мебель, всякое барахло, «порш», вещи Криса. И даже сам вожделенный дом. Флер ни на что не претендует. Несчастная женщина была верной женой и заслужила некоторую компенсацию. К тому же Алекс не скрывает, что у него есть деньги и он запросто может прикупить еще один дом. К примеру, в Вестчестере. Или в Берген-кантри. А лучше вообще держаться подальше от Вестпорта, чтобы Алекс не сталкивался со своей бывшей.

Да разве есть на свете что-то более дорогое, чем разделенная любовь? В конце концов, они будут счастливы где угодно.

Как когда-то сказала Розмари, в этих тяжелых скачках победителя ждет приз, дороже которого нет в мире. И вот теперь он скоро достанется Флер.


Глава 24


Диана, такая напористая на службе, едва не умерла от нерешительности, собираясь позвонить Авраму.

Без сомнения, он злится на нее. И она потеряет лицо. А вдруг — Боже упаси — он нашел другую?! Или наоборот — несчастлив. Погибает от тоски, болеет и не может ей позвонить. Грипп, воспаление легких — ничего удивительного. Человек, у которого нет даже теплого пальто, может заболеть в любой момент.

Диана сама не знала, что ужаснее: Аврам больной и несчастный или же Аврам упитанный и довольный — и даже помолвленный с кем-то! Ее фантазия буксовала, не желая рисовать Аврама под руку с какой-нибудь смазливенькой выскочкой. С девицей, которая красивее и моложе, чем Диана. В Нью-Йорке полным-полно одиноких красоток, готовых вцепиться в такого, как Аврам. «Рынок невест», как однажды сказала Берни.

Благодаря замысловатой планировке здания они ни разу не столкнулись случайно. Он продолжал заниматься своим делом, ее домашнее хозяйство оставалось в исправности и не требовало помощи. Прежде чем они встретятся вновь, могли пройти целые годы — хотя от его квартиры до нее было всего несколько секунд подъема на лифте.

Вечером, перед тем как ехать в Вашингтон в арбитражный суд, Диана просто бросила монетку. Результат был однозначный. Проглотив для храбрости изрядную порцию виски, Диана набрала номер Аврама.

— Мы не виделись целую вечность, — заявила она нарочито нейтральным голосом.

— Один месяц и два дня…

— Так долго? — Как будто она сама не знала. — На самом деле я собираюсь на пару дней в командировку, вот и подумала, как ты там поживаешь. Не хочешь зайти ко мне выпить чего-нибудь?

— Через полчаса, — отвечал он. Ее сердце замерло.

«Только бы удалось удержать себя в руках, — молилась Диана. — Только бы продержаться этот вечер. Ведь я уже сделала первый шаг — стало быть, следующий за ним». Одна часть ее рассудка готовилась выслушать худшее. Целый месяц — немалый срок для такого юноши. Другая — надеялась на примирение.

— Привет. — Диана едва не принялась пожимать ему руку. — Пожалуйста, проходи.

Он аккуратно уселся на плетеное кресло у самых дверей. Если бы у него была шляпа, наверное, положил бы ее на колени.

Последовало краткое бессодержательное: «Как дела?» — «Хорошо, спасибо». Диана вежливо поинтересовалась его тезисами («Отлично, благодарю».), а он в ответ спросил ее про службу. Ах, как вежливо! С души воротит. Да что же это за чертовщина! Куда делась былая магия? Канула в прошлое, вместе с футболками и джинсами Аврама? Атмосфера становилась тяжелой, удушающей.

— Завтра утром мне надо лететь в Вашингтон. «Харриган» больше не дает нам отсрочки.

— Неужели?

— Если ничего не получится, состоится слушание дела.

— Умираю от желания узнать, чем оно кончится.

— Если мы проиграем, то придется добиваться нового пересмотра дела.

— Понятно.

— Но все мы надеемся на решение в нашу пользу. — И они ненадолго умолкли, после чего Диана встрепенулась, вспомнив о хозяйских обязанностях: — Ох, я и забыла предложить тебе выпить. Что бы ты хотел?

— Кофе, если можно.

— Без молока, две ложки сахара, верно? — вспомнила Диана.

Он чопорно кивнул.

— Пойду варить. — И она, извинившись, вышла.

Аврам любил особенный сорт кофе, смешанный с цикорием. Где-то на верхних полках, где Диана прятала редко употреблявшиеся вещи, все еще стояла банка с таким кофе. «Припрятала на время, — мрачно подумала она, — как и человека». Пододвинув стул, Диана вскарабкалась на него и увидела, что кофе там нет.

Смешно. Вещи не исчезают никуда. Она начала нервничать. Он должен быть где-то здесь! Ведь невозможно выбросить банку и даже не заметить! Это было бы равносильно решению больше никогда не встречаться с Аврамом. Нет, она найдет проклятый кофе, чего бы это ни стоило!

Закусив губу, Диана стала выгребать содержимое шкафчика, сваливая его на узкую полку внизу. Господи! И как только в ее тесной кухне помещается такая прорва барахла! Банки консервированных томатов, суповые пакеты, какие-то специи, три сорта сахара, банки горошка, капусты, сосисок. Можно подумать, это кухня в нормальном доме, где семья ест нормальную еду! Издевательство! С того дня, как они расстались с Аврамом, Диана ни разу не утруждала себя готовкой. И все это барахло никому не нужно.

«Пусть в моей жизни пустота, — думала Диана, воюя с полкой, — зато полны мои шкафы!» Почему все идет наперекосяк?.. Она так ждала этой встречи, так надеялась на примирение. И вот проклятая скованность лишает их малейшей возможности столковаться!

Да, она ошиблась, пригласив его сюда. Ничего нет мертвее, чем умершая любовь. Мертвы, мертвы, мертвы. Остается только разыскать наконец проклятый кофе, напоить им Аврама и выпроводить подобру-поздорову. И чем скорее, тем лучше. Нервничая все больше, Диана продолжала опустошать полки. Банка консервированного тунца брякнулась ей на ногу и покатилась в угол.

— Черт! — От боли у нее выступили слезы. Аврам тут же оказался рядом.

— Что случилось? — И он недоуменным взглядом окинул кухню.

— Не могу его найти! — Диана чуть не плакала.

— Кого найти?

— Твой кофе. — И она замолотила кулаками по полке. — Я везде посмотрела — и не нашла!

— Это же безумие! — воскликнул он, перехватывая ее руки. — Мы что — чужие?

— Я должна его разыскать! — разрыдалась она.

— Диана, милая. — Она вдруг оказалась у него в объятиях. — Да черт с ним, с кофе. Я не за тем сюда пришел. Я пришел, потому что люблю тебя, потому что скучаю по тебе…

— Я тоже. — Долго сдерживаемый наплыв чувств наконец-то прорвал плотину. — Я так ужасно по тебе тосковала!

— Чш-ш-ш. — Он тихонько баюкал ее, как ребенка, и от этого пали последние оковы с ее души.

— Чш-ш-ш… — Эти бессвязные звуки несли исцеление, они гнали прочь боль и обиды, они утешали Диану. В этот миг для нее не существовало ничего, кроме их близости. Она зарылась лицом в складки грубого поношенного пиджака, чувствуя затылком его горячее дыхание. В Диане бушевали десятки чувств: радость, смущение, любовь, облегчение, ностальгия, грусть. И над всем этим доминировал страх: ах, как близки они были к тому, чтобы навсегда утратить друг друга!

Трясущимися пальцами она воевала с пуговицами на его рубашке, желая ощутить живое тепло тела, надежную опору широкой груди. Если бы она могла, просто забралась бы сейчас внутрь Аврама.

Не говоря больше ни слова, они прошли в спальню и там медленно, осторожно, словно потерявшиеся и вновь нашедшиеся дети, раздели друг друга.

— Взгляни. — Он взял ее за руку и подвел к большому зеркалу на стене. Они стояли перед ним, обнаженные, бок о бок, в неярком свете лампы. — Как прекрасно!

И Диана действительно увидела, что она прекрасна, омытая его животворной любовью, его восхищением. Так же как был прекрасен он. Они казались превосходной парой. Она улыбнулась неотразимому мужчине, смотревшему на нее из зеркала. Он улыбнулся в ответ и повернулся в профиль. Она обратилась к нему лицом.

— Я люблю тебя, Аврам, — слова сами рвались наружу.

В ответ он привлек ее к себе, пока они не оказались губы к губам, грудь к груди, колени к коленям. Медленно, благоговейно он погладил ее по щекам, затем ладони его скользнули на плечи и дальше по всему телу: нежно, ласково. Они замерли, чувствуя, как сливается в одно их дыхание, как в унисон бьются сердца. Но вот он прижал ее к себе еще крепче, и она ощутила, как напряглось его тело, страдавшее от одиночества все эти долгие ночи. В ней тотчас же проснулось ответное желание.

— Наполни меня, наполни мою жизнь своей любовью!

Одним властным движением он раздвинул ей бедра и приподнял, словно она ничего не весила, словно она была неким восхитительным созданием, легким как воздух. Ее колени нашли опору у него на спине, а руки обвились вокруг его шеи. Зажмурившись, она раскрылась навстречу ему и почувствовала, как он входит в нее неудержимо, мощно, сливая воедино их тела одним сильным рывком. И в следующий миг не было ни Дианы, ни Аврама, ни богачки, ни бедняка, ни американки, ни чужеземца. Просто мужчина и женщина, соединенные силой любви.


В эту ночь Диана и Аврам ни на секунду не сомкнули глаз. Уже затеплился рассвет, а они все еще не насытились любовью, близостью друг друга и, конечно, «шмузингом». Да и вряд ли за одну ночь можно было успеть выложить все, что накопилось за целый месяц. В спешке Диана то и дело замолкала, не успевая подыскать нужные слова.

— О Господи, — восклицала она, устроившись у него на локте, — я же совсем забыла рассказать, что случилось с…

С Флер, с Байроном, с ее братом из Санта-Барбары. И у Аврама оказалось не меньше новостей.

— Ты устала? — спросил он.

Диана хихикнула:

— Я должна столько всего тебе сказать, что готова болтать до самой посадки в самолет.

Вскоре запищал будильник, Диана неохотно отстранилась:

— Мне надо уложить вещи. — Она поцеловала Аврама в нос.

— Не езди в Вашингтон, Диана.

— Я должна, ты ведь и сам понимаешь. В любом случае я вернусь никак не позже среды, и тогда… — И голос изменил ей от волнения. Ведь тогда все будет так, как прежде. Они будут вместе. Неразлучные. Счастливые.

— И тогда, — закончил он, — мы поженимся.

— Поженимся?.. — остолбенела она. — Мне казалось, мы решили больше не затевать разговор о женитьбе. Время еще не настало.

— Ничего не понимаю, — помрачнел Аврам. — А что, по-твоему, доказала эта ночь, если не необходимость пожениться? Конечно, мы должны пожениться, иные отношения кажутся мне абсурдом.

— Я думала… — бормотала она с упавшим сердцем, — я надеялась, что мы могли бы вернуться к тому, с чего начали… ну, до того, как ты сделал предложение. Тогда все становится намного проще и…

Аврам вскочил с кровати и рванул занавески. В комнату хлынул солнечный свет. Он гневно окинул ее взглядом, скрестив руки на груди.

— Я приготовлю кофе, — наконец сказал Аврам.

— Если сможешь отыскать.

— Смогу.

Она услышала, как он возится на кухне, уничтожая последствия вечернего погрома, а потом почуяла знакомый запах цикория.

— И где же он скрывался? — спросила она, когда Аврам вернулся в спальню с подносом, на котором исходили паром две чашки. Однако он не поддался на шутку.

— Мы не можем жить так же, как прежде, Диана. Это невозможно.

— Почему? — Диана почувствовала раздражение. Ей вот-вот пора отправляться в аэропорт, вряд ли такой момент можно счесть подходящим для обсуждения высоких материй. — Давай не начинать все сначала, милый, — взмолилась она. — Давай просто немного поживем так, как раньше. По-моему, именно это и доказала нынешняя ночь — что мы любим друг друга, что можем быть счастливы, как в старые добрые времена. Что ничего не изменилось.

— Наоборот — все давно изменилось.

— Потому что ты сделал предложение? А если представить, что этого не было?

— Но ведь это не так. — Усевшись на кровать, он пригубил свой кофе. — Слово не воробей… — Он задумался и продолжил: — Когда я был маленьким, моя сестра Мириам часто издевалась надо мной. Однажды мы с ней вдвоем играли во дворе, и она велела мне стать под деревом и «думать о чем угодно, кроме ванильного мороженого». Ну, и после этого я, конечно, не смог думать ни о чем, кроме ванильного мороженого, хотя никогда в жизни не любил ванили. Но ее приказ заколдовал меня. Как только я начал думать о тебе, то есть о нас как о женатой паре, настоящее обрело новое, серьезное значение. То, что было раньше, кончилось, Диана. В мире ничто не стоит на месте, даже по своей работе ты знаешь, что определенные действия невозможно остановить, они наделены своей собственной динамикой. Да и к тому же мы созрели для нового шага, для нового уровня. Я хочу жениться, пустить корни, обзавестись семьей. Школярские времена кончились, Диана, и пора обратиться к реальной жизни. Когда ты позвонила мне вчера, я подумал, что и ты теперь думаешь так же, а вместо этого мне предлагают повернуть время вспять. Ну так вот, я на это не способен. Я должен получить определенный ответ.

Диана поднялась, накинула халат и вытащила из шкафа чемодан. Что бы ни случилось, она обязана попасть на самолет до Вашингтона. Было уже около восьми.

— Не прячь от меня глаза, Диана.

— Ну зачем тебе все это? — Она не решалась ответить на его взгляд, опасаясь срыва. — Почему ты все портишь? Если кто-то из нас и поворачивает время вспять, так это ты, а не я! Ты пытаешься загнать меня в угол, давишь на меня, но не делаешь ни одного дельного предложения, которое можно было бы обсудить, и вместо осмысленного разговора бьешь и бьешь в одну точку. Скажи, к примеру, ты подумал хотя бы над тем, что я предлагала в прошлый раз?

— То есть над моим превращением в адвоката? Не думал ни минуты. Это просто глупость. — Он нетерпеливо тряхнул головой. — Такая карьера устроила бы меня, будь я обычным плейбоем, Диана, а я желаю работать — и знать, ради чего. И самому выбирать себе дело.

— А именно?

— Я пока не решил твердо, но могу обещать, что это будет честный труд, который не опорочит тебя.

— Ох, Аврам, — сокрушенно вздохнула Диана, — да разве я в этом сомневаюсь! Речь о том, что… ну, у нас такие разные взгляды на жизнь, что наш брак невозможен! — И тут она приступила к предложению, которое обдумывала на протяжении всех последних недель. — Однако я хотела бы предложить… нет, скорее, предположить следующую ситуацию. Мы останемся тем, кем были, — друзьями, любовниками, близкими людьми. А кроме того, я дала бы тебе кое-что еще.

Диана никак не могла забыть подозрение ее отца, что Аврам видит в ней главным образом возможность получения гражданства в Штатах. Да, он любит ее, искренне любит, но в этом маниакальном желании жениться нет ли подсознательного стремления изменить неопределенность статуса иммигранта? А если эту проблему устранить? А если она гарантировала бы Авраму возможность жить в Америке, не прибегая к такому серьезному шагу, как женитьба?

Она старалась подать свои соображения как можно тактичнее, однако суть оставалась одна: Диана согласна поручиться за него и выступить в качестве спонсора. Имея своим гарантом ее, Диану Саммерфильд (и к черту дядю Дру с его высказываниями), Аврам может не сомневаться, что получит «зеленую карту».

— А это значит, — заключила она, — что ты сможешь жить здесь столько, сколько захочешь, без ограничений, и таким образом продвинешься к получению гражданства. А за это время мы спокойно разберемся в наших отношениях.

Аврам терпеливо выслушал все, что она сказала. Тем временем Диана уложила чемодан.

— Значит, это все, чего я хочу, Диана?

— По-моему, это разумное и действенное решение.

— Понятно. Иными словами, опять то, чего хочешь ты. — Он подошел к ее столу и принялся копаться в толстом, переплетенном в кожу еврейско-английском словаре, который подарил ей на Рождество. Диана следила за ним, сгорая от нетерпения, то и дело косясь на часы. Она так и не привела себя в порядок, а самолет ждать не будет. Что бы он там ни искал — это могло обождать.

— Позволь мне принять душ, Аврам. Мы оба изрядно попотели ночью. В любом случае тебе не обязательно давать ответ немедленно. У нас впереди уйма времени, и мы успеем все обсудить, когда я вернусь.

Аврам упрямо поглядел на нее, а потом еще раз сверился с книгой:

— Значит, ты хочешь, чтобы я стал — надеюсь, я правильно произношу это слово, — чтобы я стал жиголо?

— Ох, ради всего святого, Аврам! В жизни не слыхала подобной чуши! Тоже мне, жиголо нашелся! И слово-то выкопал из викторианских времен! Я стараюсь тебе помочь, вот и все.

— Жиголо, — настаивал он, — платный компаньон. Мужчина, исполняющий прихоти женщины за плату. Я предложил тебе жениться, — сокрушенно прошептал он, — а ты… ты предлагаешь мне это!

— Ну, пожалуйста, любимый! Не придирайся к словам. Я вовсе не собиралась тебя обидеть. И к тому же ужасно спешу. Мне надо успеть одеться и попасть на самолет, мы потом обо всем поговорим. Ты просто пока подумай над тем, что я сказала.

— Здесь не над чем думать. — Вспыхнувший в его глазах гнев испугал Диану. А он, словно автомат, двигался по комнате, собирая свои вещи. — Отправляйся на самолет, Диана. Я больше тебя не держу.

Он торопливо, кое-как напялил на себя одежду и помчался к двери, словно за ним гнался сам дьявол. Однако напоследок обернулся, чтобы нанести последний удар:

— Надо же, ведь именно ты столько болтала о чувстве собственного достоинства!..

Через полчаса, бледная как полотно и дочиста отмытая, Диана мчалась в такси в направлении аэропорта Ла-Гуардиа.


Глава 25


Федеральный судья Герман Джей Каниски наяву грезил о том, как его имя золотыми буквами будет вписано в анналы отечественной юриспруденции с присоединением титула Великий посредник. Этот пожилой джентльмен явно предпочитал спокойную, размеренную беседу горячим диспутам, а шумному залу суда — тишину и уют собственного кабинета. В идеале он вообще запретил бы диспуты как таковые.

Вынужденный печься о духе и букве закона, судья Каниски тем не менее был счастлив, когда спорящие стороны избавляли его от обязанности делать выбор и принимать решения. К примеру, «Симплекс» и «Харриган». Пусть себе их дело никогда не дойдет до суда и тянется веками. Стоит одной из сторон вырваться вперед, тут же другая подает на апелляцию. А если было на свете что-то, что судья Каниски ненавидел еще больше, чем принимать решения, — так это пересмотр уже принятых ранее решений.

Он окинул взором внушительное сборище юридических светил, расположившихся у него в кабинете. Два десятка высокооплачиваемых правоведов в строгих костюмах, все до одного с полными брифкейсами и мозгами наготове, все жаждут войны до победного конца.

— Скажите-ка мне, — начал судья, поправляя очки, — вот все вы собрались здесь — а ради чего? — В комнате воцарилась вежливая тишина, пока судья перекладывал на столе бумаги. Но вот он поморщился и набрал в грудь побольше воздуха: — Как остроумно подметил Эдмунд Барк на переговорах с американскими колониями…

Диана нетерпеливо заерзала. Самое время выслушивать лекцию по истории юриспруденции! Старикашке достаточно поделиться с ними своим мнением — да и дело с концом! Судя по всему, и эта поездка окажется пустой тратой времени, а ведь ей сейчас нужно разобраться в отношениях с Аврамом, а потом — и в своей жизни. С ним или без него. Их последние две встречи завершились размолвками, которые невольно наводили на мысль, что и из их брака не вышло бы ничего хорошего. Или просто ими руководили упрямство и гордость? Тут голос судьи повысился, и Диане против воли пришлось вслушаться.

— …естественно, все человеческие радости и достижения, все полезные деяния… основаны на компромиссах.

— …и взаимообмене, — прошептала Диана, в то время как Байрон глубже откинулся в кресле. Если судье приспичило цитировать здесь Барка, пусть хотя бы делает это точно. Барк сказал «компромиссах и взаимообмене». Впрочем, не все ли равно. В данный момент все они пленники в этом кабинете.

Диана огляделась. Во вражеском стане от фирмы «Холанд и Мэтьюсон» появилось несколько новых лиц, но большинство было ей давно знакомо. Коллеги и противники, ветераны одной и той же войны, которая длится уже четыре года и ведет прямиком в тупик. Вот сидит ее босс, Фрэнк Мерриан, нервный, как левретка, кусает в нетерпении губы. Ирена Кац, сурово нахмурившись, что-то строчит в блокноте. Байрон, которому все осточертело. А за противоположным столом — придира и зануда Кэрри Джонсон. Хэнк Бенедикт — «перевертыш». Билл Шэннон, сегодня еще красивее, чем обычно. В прошлое воскресенье в «Таймс» было сообщение о его помолвке. Кажется, она нейрохирург. «Ну что ж, пожелаем доктору счастья», — с завистью подумала Диана, но не могла не заметить, что, судя по внешнему виду, Билл также считает себя счастливчиком. Вот он перехватил ее взгляд и подмигнул. Не забыть бы его поздравить при случае.

— Итак, я пришел к выводу… — Вот они, ключевые слова! Диана навострила уши. — Что в этот раз не стоит пытаться пересмотреть этот вопрос. — Последовал всеобщий горестный стон. — Вместо этого, — продолжал судья, — я рекомендую обратиться к мудрости великого Барка. Дамы и господа, вы представляете цвет нашей юриспруденции, и я ни минуты не сомневаюсь, что если вы приложите свои таланты и знания в благородном деле поиска компромиссов, то обязательно разыщете более мудрое, более приемлемое для обеих сторон решение, нежели то, которое мог бы вынести суд. Буду ждать от вас такого решения. — Он сверился с часами. — Сегодня понедельник, одиннадцать сорок пять. Мой клерк покажет вам комнату для совещаний. Я настаиваю на том, чтобы обе команды адвокатов оставались в ней и вели переговоры целый день, с девяти до шести — а если понадобится, то и дольше, — пока не достигнут приемлемого соглашения. Слушание дела начнется в пятницу, в десять. Надеюсь, что до этого времени вы сами разрешите вопрос путем мозгового штурма. — И он самодовольно осмотрел аудиторию и закончил: — Леди и джентльмены, я настоятельно советую относиться к членам противоположной команды не как к противникам, а как к коллегам на ниве правосудия.

Зажимая руками уши, чтобы не слышать возражений, судья поспешно удалился.

— Безобразие! — взвыл кто-то. — Принудительные переговоры!

— Это незаконно! — возмущалась Марсия Уэйнрайт. — Пусть назовет прецедент!

— Проклятие, — ругался Байрон, — я как будто под домашним арестом.

— Слыхал я про то, как запирали судей, — заметил Билл Шэннон при появлении клерка, — но чтобы адвокатов — никогда!

И вот две команды адвокатов оказались предоставлены друг другу, словно провинившиеся школьники, запертые в просторной, отделанной дубовыми панелями комнате. Первые два часа ушли на обсуждение особенностей процедуры и сопровождались весьма горячими перепалками. Стороны были согласны только в одном пункте: возмущении наглостью Каниски.

— Мы давно уже взрослые, — повторяла Марсия, — и выросли из коротких штанишек! — И она была права. Недаром их звали «наемные убийцы»: всегда настороже, всегда готовы к атаке. Натренированы на то, чтобы вцепиться в глотку, в любое другое слабое место, нащупать ахиллесову пяту — и не выпустить противника. Биться до победного конца, не щадить и не просить пощады взамен. Противоборство стало стилем их жизни, ведь малейший намек на соглашение могут воспринять как слабость. Даже в вопросе о питании не удалось избежать столкновений. Пицца или гамбургеры — стенка на стенку. Еду заказали отдельно, из разных заведений.

После ленча вражеские армии устроили стратегические совещания за разными концами длинного стола.

— Что вы скажете об избранной Каниски тактике? — спросил Фрэнк Мерриан. — И старайтесь говорить потише. Боб?

— Он вычитал это из Библии, — предположил Боб Уорфилд. — Помните, как Соломон не смог принять решение по поводу двух женщин, претендовавших на одного младенца, и предоставил им разбираться самим?

— Если он не способен принимать решения — пусть идет в отставку.

— На основании чего? Непроходимой тупости?

— По-моему, дело тут не в нерешительности, — задумчиво возразила Диана, — и не в тупости. Скорее всего он уже принял решение и хочет исключить возможность апелляции.

— Согласен с Дианой, — прошептал Фрэнк. — Этот Каниски — изворотливый сукин сын. Держу пари, он уже все решил, только продолжает высматривать и вынюхивать. В таком случае нам нет смысла ломать копья. Кто-то теряет, а кто-то находит.

— Вот только кто? — теребил подбородок Том Энг. — Мы? Они? Это же ловушка. Если нам суждено стать победителями, то с какой стати вести переговоры? Зачем давать зацепку этим ублюдкам? Победитель и так получает все.

— Но если, — возразила Диана, — он уже настроился против нас, значит, готовность вести переговоры будет нам на руку. Как по-твоему, Фрэнк? Ты уверен, что мы уже выиграли бой?

Но ее босс, один из самых дальновидных людей, которых она знала, только растерянно качнул головой и произнес:

— Бог его знает. Он может выбрать кого угодно. Вот только чем он при этом руководствуется, хотел бы я знать?

«Твидлдум и Твидлдам» — так Аврам однажды обозвал их хозяев. Как ни грустно, она не могла с ним не согласиться.

— Я не хочу переговоров. Но я не хочу и проиграть.

— С другой стороны, мы все равно не угадаем.

— А с третьей стороны — черт с ними! Давайте говорить.

— Верно, — сказала Диана. — Только надо помнить об одном. Если им покажется, что мы хотим переговоров, они могут счесть это признаком слабости. И тогда будут еще тверже стоять на своем.

— О'кей, — кивнул Фрэнк. — Значит, начинаем переговоры, но с позиции силы. Давите на них. Никаких уступок, даже по мелочам.

Диана наблюдала, как на противоположном конце стола закивали головами и замахали руками — скорее всего пришли к точно такому же решению.


В течение трех с половиной утомительных дней две непримиримые команды честно пытались уложить противника на обе лопатки. Час за часом обсуждались возможные и невозможные уступки, которые неизменно отвергались, и все шло по новой. Работа была тяжелой, неблагодарной и, похоже, бесполезной.

Утром в пятницу две группы измученных адвокатов вошли в зал суда, где восседал судья Каниски.

— Ну как, вам удалось достичь соглашения? — спросил он.

— Увы, не удалось, ваша честь.

Судья налил себе «пепто-бисмола».

— Вы утомлены?

— Совершенно верно.

Каниски выпил мутную жидкость и приосанился:

— Я не задержу вас с вынесением решения. Рассмотрение дела откладывается!


— Целая неделя — коту под хвост! — пожаловалась Диана. Они с Байроном зашли в бар на Хэй-Адамс, чтобы пропустить по коктейлю до того, как пора будет ехать в аэропорт.

— Да! — утомленно зевнул Байрон. — Правда, эта неделя обойдется нашим клиентам еще сотни в две тысяч баксов. Так что совсем уж пропащей ее не назовешь. Спасибо вам, судья Каниски. О Господи, я валюсь с ног.

Байрону эта неделя далась еще тяжелее, чем Диане. Каждую ночь после службы он улетал в Нью-Йорк, чтобы побыть с Джимом, и возвращался первым рейсом. А вот теперь он устроился на высоком табурете у бара с таким видом, будто намерен провести здесь всю жизнь.

— Мы опоздаем на дневной рейс, — напомнила Диана.

— Ну и черт с ним, сегодня я ничего не собираюсь делать. — И он заказал сразу по два двойных виски, чтобы поскорее избавиться от наваждения последних дней. Первый бокал проскочил как бархатный.

— Полетим на следующем, — решила Диана, повторяя заказ.

— Я еще не сказал тебе, Ди? — Они чокнулись. — Мы с Джимом решили пожениться. Да, затянуть петлю на шее. Маленькое торжество для избранных. Ты среди приглашенных. Понимаешь, — его речь стала несколько невнятной, — у нас осталось не так уж много времени, не больше пары месяцев. И мы решили прожить их как можно лучше. Брак, как я его понимаю, — своего рода соглашение. Взаимные клятвы и все такое. Бармен! Не забывайте о жаждущих в час их нужды!

Диана, уже полупьяная, полюбопытствовала о подробностях законного оформления брака гомосексуалов. В правовом отношении это было для нее полной загадкой.

— Как это делается, Байрон? Идешь в муниципалитет, в этот, как его — отдел регистрации, и получаешь лицензию? В смысле — для вас предусмотрены какие-то права?

— Фу ты, Господи, — покачал головой Байрон. — Да о какой лицензии ты говоришь? Для нас не составлен закон. Символический жест — вот что это будет.

— Понятно, — отвечала она, тронутая до глубины души. — Забавно, но в последнее время все женятся как очумелые. Моя старинная подруга Берни. Билл Шэннон. Судя по всему, в очень скором времени — Флер. А вот теперь и ты. Похоже, я одна на весь Нью-Йорк останусь в старых девах. — И ей стало ужасно себя жалко. — Знаешь, а ведь я тоже могла бы выйти замуж. Если бы захотела.

— Неужели? — с неподдельным интересом воскликнул Байрон.

— Ага, — всхлипнула Диана. — Он был такой милый. Такой хороший, только слишком… слишком незрелый. Не подходящий для долгого забега. То, что было между нами… было неравной связью.

— Не вижу ничего плохого в неравных связях, Ди. Наша с Джимом связь поначалу тоже была неравной.

— Да, понимаешь, я его любила. — Она утерла слезы.

— Не тот ли это юнец, с которым ты ходила в оперу?

— Он самый. Ты еще рассказал, как Портер Рейнолдс прохаживался насчет его портного. А почему ты назвал его юнцом, Байрон? Он совершеннолетний. Что там наплел про него Портер? Не дрейфь, Би. Теперь, когда все кончено, можешь рассказать все.

— Ну, на самом деле, — нерешительно начал Байрон, — Портер сказал, что он совсем молокосос…

— И? — наступала Диана.

— И он полагает, что ты собираешься его усыновить!

— Бесподобно! — вскричала она. — Ты действительно отличный парень, Би!

Они заказали еще по коктейлю и осушили свои бокалы молча, погрузившись в собственные мысли.


Было уже почти шесть часов, когда они ввалились в помещение «Слайтер Блэйни» и застали там полный кавардак: все ходило ходуном, и шум стоял как на вокзале.

— Какого черта, — растерялась Диана, решив было, что попала не туда, когда ей всучили бокал шампанского. Из дверей кабинета Фрэнка Мерриана неслись взрывы хохота вперемешку с музыкой.

Видно, Фрэнк совсем свихнулся и решил устроить вечеринку.

— Эй! — замахал он распечатанной бутылкой «Муэ», и Диана засомневалась, кто из них пьянее — он или она. — А вот и последние члены команды класса «А»! — воскликнул он и вскочил со своего места навстречу Диане и Байрону, тогда как Ральф Слайтер собственной персоной подливал вина, и Марк Вандерберг — невозмутимейший, хладнокровнейший человек в мире — возглавил нестройный хор, завопив: «Ура! Ура! Звонить в колокола!»

Только тут ее замутненный алкоголем рассудок на секунду посветлел.

— Мы победили! — завизжала она, обнимая Байрона.

— Точно! — вторил Фрэнк, обнимая их обоих. — Полная капитуляция!

Судья Каниски опубликовал свое решение в полдень, как раз когда Диана с Байроном накачивались в баре виски. Двадцать шесть страниц зубодробительного текста в конце концов высказывались в пользу «Симплекса».

— И знаешь, что подтолкнуло его к такому решению? — бубнил Фрэнк. — Этот твой чертов прецедент — как его там… «Универсальные корсеты», что ли?

— Пневматические. — Диана и не заметила, как проглотила очередной бокал. Партнерство! Она ощущала его аромат в воздухе кабинета, несмотря на винные пары и густой табачный дым. — «Компания пневматических корсетов» против «Китобоев Уильямспорта». Если цитируешь, Фрэнк, делай это точно!

Победа! Полный триумф. Он увенчал четыре года изнурительного труда. Диана поспешила позвонить отцу.

Банкет продолжили, отправившись обедать в ресторан, потом пили коньяк в кафе «Карлайл», потом танцевали в «Регине».

— Знаешь, что нынче приключилось? — смеялась Диана, с трудом поспевая за Портером Рейнолдсом, ведшим ее в танце. Ах, что это была за ночь! Ах, какая чудесная у них фирма! Она чувствовала себя совершенно счастливой. Эти люди ее ценят и любят. Это ее мир, ее друзья, а «Слайтер Блэйни» — самое подходящее для нее место! — Знаешь что, Портер? Я впервые в жизни умудрилась напиться в стельку в двух разных городах — на протяжении одного дня!

— Считать это прецедентом? — расхохотался он.

Диана вернулась домой к трем часам ночи — счастливая, измученная, измотанная и грустная — и очень, очень пьяная — и повалилась спать не раздеваясь.


Почти всю субботу она провела в постели, прикладывая ко лбу пузырь со льдом и мечтая о смерти. К концу дня все же нашла в себе силы встать, одеться, заварить свежий чай и проглотить болеутоляющее — после чего решила продолжать жить. Она твердила себе, что страдает не только от похмелья, но и от всех переживаний, связанных с успехом на службе и ссорой с Аврамом. Совершенно ясно, что их отношения исчерпали себя и для них обоих лучше расстаться.

Накануне он забыл в спальне свой пиджак, но у нее не хватило храбрости ему позвонить. Вместо этого она аккуратно сложила пиджак, спрятала его в большой пакет и спустилась в холл.

— Здесь кое-какие вещи Аврама, ночного дежурного, — сказала она консьержу. — Позаботьтесь, чтобы он их забрал. — И добавила, чтобы отмести возможные подозрения: — Он ремонтировал у меня в квартире кран.

Консьерж неохотно принял пакет и сунул на полку:

— Аврам здесь больше не работает.

— То есть как? — не поверила ему Диана.

— Он взял расчет еще в понедельник и съехал. Ни с того ни с сего! — Небрежное пожатие плечами означало: «Что с них взять, с иностранцев?» — О'кей, мисс, пусть это останется у меня, на случай если он вдруг появится.

Диана заколебалась. Аврам мог оставить у управляющего новый адрес, но к чему ей знать его? Это может привести только к новой болезненной сцене. Как сказал бы сам Аврам, их роман мертв, мертв, мертв…

Не желая возвращаться домой, она отправилась прогуляться в сгустившихся сумерках. Свежий воздух влил в нее новые силы и прояснил мысли. Отъезд Аврама пришелся как нельзя кстати, особенно теперь, когда она вот-вот станет партнером в фирме. Ей придется строить жизнь по-новому. Может быть, Диане еще повезет и она встретит кого-то, а может, и нет. Завтра она еще раз все как следует обдумает. В воздухе пахло весной, на газонах вдоль Парк-авеню распускались первые крокусы. Новый сезон охоты. Новый старт скачек за мужьями.

Уже в полной тьме она вернулась домой, нагулявшись вдоволь. На панели автоответчика мигал красный глазок. Кто бы это мог позвонить — да еще в субботу вечером? Наверное, кто-то со службы. Или Аврам хочет забрать пиджак. Скорее всего Аврам.

Стиснув зубы, она приготовилась услышать его голос и нажала кнопку.

— Привет, Диана, — заполнил комнату густой баритон. Она застыла. Потом прослушала запись еще раз. И еще. И наконец в полном изнеможении растянулась на диване, не в силах поверить в свое счастье.

Все-таки есть Бог на небесах!


Глава 26


Несмотря на вражду между Флер и Розмари, «Клуб по средам» не прекращал существования.

— Я отказываюсь наотрез, — чопорно поджимая губы, заявила недавно Розмари, — делить стол с этой особой. Мне хватает и того, что приходится делить с ней одну планету! Честно говоря, я поражаюсь, как кто-то может продолжать дружить с ней и в то же время считаться моей подругой.

Однако и Берни, и Диана твердо занимали нейтральную позицию, стараясь сохранить отношения с обеими женщинами.

За неделю до свадьбы Берни пригласила Флер и Диану на обед.

— Я собираюсь приготовить все сама, — предупредила она. — Правда, мне все же необходимо немножко поупражняться перед ответственным моментом. Кстати, мы будем только втроем, у Роджера дела.

— Алекс все равно сегодня в командировке, — сказала Флер, охотно принимая приглашение.

Берни подумала про себя, что неплохо бы ему подольше не возвращаться, его присутствие на свадьбе могло все испортить — это все равно что размахивать красной тряпкой перед Розмари. Естественно, приличия потребовали послать приглашение на «мистера и миссис Алекс Маршалл», а у него хватило бы ума заявиться с Флер вместо Розмари, и тогда… Страшно представить, какие полетят пух и перья — если не сам свадебный пирог. Берни недоумевала, до чего же люди бывают упрямы. Сколько сил и изворотливости пришлось положить, чтобы уговорить прийти Розмари.

— Ты обязана прийти, — настаивала Берни. — Ты же подружка невесты.

— Но мне не придется с ней общаться?

— Совершенно исключено.

— Или сидеть рядом во время приема?

— Клянусь, вы будете находиться в противоположных углах. Тебе придется приблизиться к Флер на десять футов только во время церемонии, когда мы пойдем вокруг алтаря, и то между вами встанет Диана. А теперь поклянись, что не станешь закатывать сцен, в конце концов это праздник по случаю моей свадьбы.

— Я иду на это только ради тебя, — вздохнула Розмари.

Нынче вечером Берни намеревалась вытянуть сходные обещания из Флер. Не то чтобы Флер так уж рвалась в бой, но стоит ей вспомнить о погроме, учиненном в ее квартире…

Берни как раз вынимала из духовки цыпленка, когда появилась Флер — в облаке аромата «Безымянных» духов и облаченная в роскошную норковую шубу.

Она протянула хозяйке бутылку шампанского, а потом закружилась на месте, как манекенщица:

— Как вам нравится? Моя первая и единственная норковая шуба! Алекс подарил.

— Потрясно! — Берни пощупала отлично выделанный мех и осторожно произнесла: — Душа моя, сделай одолжение, не надевай ее в воскресенье на свадьбу.

— Почему же? — Флер повесила шубу в шкаф, старательно расправив складки. — Полагаешь, эта сумасшедшая искромсает шубу бритвой? О'кей, я оставлю ее дома. Не бойся, Берни, я вообще намерена вести себя тихо, как мышь. Тем более что Алекс еще не вернется из Калифорнии. Кстати, прими его поздравления и извинения, он совершенно замотался там на совещаниях. Бедняжка! Так гробить себя на службе!

— Ты поешь совсем как Розмари, — рассмеялась Берни. — Та тоже вечно жаловалась, что ее Алекс — трудоголик.

— Ну вот еще! — скривилась Флер. Ее отнюдь не радовало сравнение с побежденной соперницей. — Что ж, по крайней мере я выгляжу не так, как Розмари. А ты бы посмотрела на Диану! Отхватив свой адвокатский первый приз, она ведет себя словно королева Уолл-стрит! Ага! — воскликнула Флер, услыхав дверной звонок. — Легка на помине!

Появилась Диана, выглядевшая на все сто.

— Успех тебе к лицу, — поздравила Берни. — Садитесь за стол.


Для женщины, похвалявшейся врожденным отсутствием вкусовых сосочков, Берни умудрилась состряпать весьма приличный обед. Суп из зелени, цыплята под абрикосовым соусом, салат и винегрет. Флер рассыпалась в комплиментах:

— Ты превосходный повар. Вот уж не знала, что умеешь готовить.

— Я и не готовила. Просто сделала все, как написано в поваренной книге.

— Ну что ж, значит, у тебя превосходная поваренная книга, — милостиво кивнула Флер. — Перепиши-ка мне рецепт цыпленка, Алекс наверняка будет в восторге. Понимаешь, ему приходится следить за уровнем холестерина.

Диана, не тратя времени даром, уже в третий раз попросила добавки и наелась до отвала.

После сыра и кофе три подружки принялись разглядывать свадебные подарки, а потом уселись поболтать на старом диване, который, по настоянию Роджера, должен был вернуться в фонды Армии спасения, где Берни его давным-давно раздобыла. Их совместная жизнь должна начаться в окружении только новых вещей.

— Мы обошли все магазины в городе, — хвасталась Берни. — Ковры, занавески, прочая рухлядь… — Они приобретали полную обстановку для семейного гнездышка в Ривердейле. — Три кровати, две ванны, пейзаж Хадсона. Все будет готово, когда мы вернемся из свадебного путешествия.

— Вы купили квартиру сразу или в рассрочку? — полюбопытствовала Флер.

— В рассрочку на тридцать лет, — отвечала Берни, — с десятью процентами скидки. А с каких это пор тебя интересует подобная тягомотина?

— Ну, понимаешь, мы с Алексом собираемся купить…

Диана недоверчиво подняла бровь, но смолчала.

— Что купить? — спросила Берни. — Квартиру?

— Ну вот еще! Приличный домик в пригороде. Конечно, только не в Вестпорте. Ему так нравится Коннектикут. И мы подумываем о Шот-Хиллз.

— Да это самый престижный район, — присвистнула от изумления Берни, — Как же вы будете… — И тут началось горячее обсуждение цен на недвижимость, на протяжении которого Диана сидела молча, лишь кивая невпопад, полностью погруженная в собственные мысли.

Она никак не могла прийти к окончательному решению по поводу грядущей субботы. Что ей надеть? Зеленую с оборочками блузку, которую купила для нее Флер? Или черное шифоновое платье, в котором была на юбилее у родителей? Зеленое смотрелось более сексуально, черное — более элегантно. Кем она предпочтет выглядеть? Заносчивой аристократкой или разбитной обитательницей Манхэттена? Ни то, ни другое — неотразимой леди. Диана-очаровательница наверняка окажется для него сюрпризом. Стало быть, зеленое.

— О чем ты думаешь, Ди?

— Ох, о зеленом.

— О зеленом? О ком зеленом? — уставилась на нее Флер. — Ты вообще-то соображаешь, где находишься? Мы с Берни обсуждаем, выгодно или нет покупать недвижимость в рассрочку, а ты бормочешь про какое-то зеленое. Честно тебе скажу, ты как вернулась из Вашингтона, так совсем с катушек съехала. Шарики за ролики, одним словом!

Диана, захваченная врасплох, растерянно переводила взгляд с Флер на Берни и обратно.

— Извините, я задумалась.

— О чем? — тут же спросила Берни.

— О ком? — тут же поправила Флер. — Ведь это был кто-то, верно?

— Да, конечно же, это кто-то, а не что-то, — криво улыбнулась Диана. — Дело в том, что в субботу вечером у меня грандиозное свидание.

— С кем? — в один голос воскликнули они.

— Не с кем иным, как с Лео Фрэнклендом, — выпалила Диана. — Ты же помнишь, Берни. Это тот, по кому я сохла в Йеле. Любовь всей моей жизни! Он наконец-то вернулся. Он приехал по какому-то делу в Нью-Йорк и в субботу пригласил меня на обед и танцы. Сказал, что намерен наверстать упущенное. Ах, да! Я совсем забыла сказать — он развелся!

— Поздравляю! — захлопала в ладоши Флер. — Какая удача! Когда ты сказала, что рассталась со своим еврейчиком, у меня появилось предчувствие, Ди. Я печенкой чуяла, что вот-вот случится что-то отпадное! Разве ты не веришь в предчувствия? Я верю! Ах, как это романтично… — пропела она. — Вы оба были предназначены друг для друга. А что такое с его женой — ты не знаешь?

Внезапно встревожившись, Диана отрицательно качнула головой. Ах, как многого ждала она от этой встречи! Не дай Бог, ожидания окажутся напрасными, а воспоминания чересчур восторженными. Ведь прошло целых семь лет, они с Лео постарели, им пришлось пройти через боль и горе.

— Не знаю, — отвечала она Флер, — пока не знаю. Во всяком случае, его голос звучал довольно грустно. Кстати, не надо считать это воссоединением, просто обед со старым другом. Кто его знает? Может, все обернется еще одним утомительным вечером, и только.

— Фу-ты ну-ты! — фыркнула Флер. — Какие мы скромные! Что ты собираешься надеть? Тебе, конечно, надо выглядеть фантастически. Пусть рвет на себе волосы от горя, что был настолько глуп и позволил тебе уйти!

Диана рассмеялась. Точно те же мысли пришли в голову и ей.

— Я склоняюсь к той зеленой блузке, длинным серьгам и черной прямой юбке. Неплохо?

Берни согласилась, в то время как Флер, обладавшая фотографической памятью на одежду, зажмурилась и представила, как будет выглядеть Диана. Наконец решила:

— О'кей. Только сними подкладки с плеч. Совсем ни к чему походить на футболиста.

— Снять подкладки с плеч, — послушно повторила Диана.

— Кажется, он намного старше тебя, Ди? — спросила Берни.

— На семнадцать лет.

— Ну что ж, это не страшно, — задумчиво пробормотала она. — По крайней мере имеешь дело со зрелой личностью. Не надо будет плясать вокруг да около, ожидая, пока он войдет в разум.

— Да уж пожалуй, — рассмеялась Диана. — Между прочим, — она интригующе понизила голос, — когда я в последний раз была в Вашингтоне, там ходили упорные слухи, что Лео Фрэнкленда прочат в верховные судьи.

— Ничего себе! — Берни восхищенно открыла рот. — Представляешь, ты — супруга верховного судьи. Вот это я понимаю — статус! Этак и сама можешь попасть в Адвокатскую коллегию! Ну, пообещай мне только одно: ты со своим Лео не должна — повторяю, не должна — сбегать куда-нибудь за город в ночь на воскресенье, чтобы наслаждаться любовью или срочно сочетаться браком. Не забывай, что в воскресенье у меня свадьба. Кстати, почему бы тебе не прийти с Лео? Это может настроить его на верный ход мыслей.

— Пока не стоит, — мягко возразила Диана. — Не хочу, чтобы мои намерения выглядели столь откровенно. Да и вообще, с чего это ты так решительно заговорила о нашей свадьбе? Господи, подумай сама, он всего лишь пригласил меня пообедать!

Но тут Флер сложила ручки и приняла вид умудренной жизненным опытом леди — она тренировалась в этом все последние месяцы:

— Этому суждено случиться, Ди. Ты и Лео. Я чувствую, у меня инстинкт на подобные вещи. Смешно, ведь когда в сентябре мы начинали охоту на мужей, никто из нас вроде бы не собирался замуж, а вот теперь, похоже, все трое сыграем свадьбы. Вот вам и статистика. Если ты подождешь, Берни, мы могли бы устроить тройную свадьбу.

Несмотря на абсурдность такого предложения, оно оказалось настолько заманчивым, что все три подруги надолго умолкли, погрузившись в собственные — подчас не очень веселые — мысли.

Берни первой нарушила молчание:

— На прошлой неделе я повстречала Стива на Пятьдесят седьмой улице…

— Он знает, что ты выходишь замуж? — быстро спросила Флер.

— Знает, я показала ему кольцо. Честно говоря, — помрачнела Берни, — он показался мне совершенно несчастным. Даже жаль его стало. Но все равно когда-то наступает момент, и ты обязан навсегда порвать с прошлым ради будущего, правда?

— Правда, — отвечала Диана, почему-то вспомнив про Аврама.

— Точно, — подхватила Флер. — А вот Розмари черта с два это поймет. — И вдруг, повинуясь импульсу, она схватила худую, с длинными пальцами руку Дианы и маленькую, с обломанными ногтями лапку Берни и сжала в своих тщательно выхоленных руках. — Сегодня совершенно особенный вечер, мои милые, — еле слышно прошептала она. — Ответственный момент. И потому я хотела бы кое-чем поделиться с вами, моими самыми близкими подругами. — Она многозначительно пожала им пальцы, а взгляд ее затуманился. — Я беременна.

— Неужели? — растерялась Диана.

— Да, неужели! — отвечала Флер. — У врачей теперь куча всяких новых тестов, и они могут установить это уже на десятый день. Я узнала сегодня утром.

— Бесподобно, — пробормотала Берни. — Чудеса экрана. Поздравляю.

— И как теперь чувствует себя Алекс? — На Диану нахлынула зависть пополам с грустью. Сговорились. Алекс и Флер сговорились, и им наплевать на Розмари.

— Ему я пока не сказала, — выдохнула Флер. — По-моему, лучше подождать, пока он вернется с побережья. Но я знаю — он будет счастлив. Очень, очень счастлив.


«Будет ли он так уж счастлив?» Флер терзали сомнения. Ее разум твердил «да», тогда как подсознание говорило иное. Всю ночь она не сомкнула глаз.

Вроде бы очевидно, что сообщение о скором отцовстве должно подтолкнуть его к браку. Флер было известно, с какими трудностями Розмари с Алексом зачали Криса и как они жалели, что у них только один ребенок. А теперь, когда Кристофер удален из его повседневной жизни, Алекс может быть только благодарен за то, что она наградит его второй семьей. Это же прекрасно. Это правильно. Это необходимо.

Хотя весь вечер Флер твердила подругам о своей свадьбе как о деле решенном, это было вовсе не так. Алекс оказался скользким как угорь.

Несмотря на все более громкие требования адвокатов (Розмари настаивала на разводе через месяц, Алекс возражал), несмотря на неуемный энтузиазм в койке (Флер даже стала сомневаться, так ли это хорошо, когда много), несмотря на все эти обнадеживающие признаки, Алекс ускользал у нее из рук, как прежде. Даже покупка пресловутой шубы могла быть воспринята двояко. Как попытка откупиться. Как награда за услуги определенного рода. Хоть она и радовалась его переезду в Нью-Йорк — по сути, все оставалось по-прежнему. Алекс вел себя как хотел, сохраняя полный контроль над ситуацией, а Флер оставалось нервничать и переживать.

Она избрала новую стратегию, соблазняя Алекса прелестными картинами домашнего уюта, милыми видениями покоя и комфорта. Будь у нее возможность — она связала бы его по рукам и ногам, но на деле ей не удавалось даже заманить его на тихий домашний вечерок с ловушкой в виде «домашних-тапочек-и-трубки».

— Я приготовлю обед, — предлагала она, — что-нибудь простое, но вкусное. — Но Алекс только смеялся.

— Малышка, черта с два ты что-нибудь сумеешь приготовить! Лучше одевайся пошикарнее, и пойдем пообедаем у Джамбелли!

Усталая Флер волей-неволей напяливала столь милые его сердцу туфли на трехдюймовых каблуках и проводила весь вечер как дипломат на государственной службе: улыбалась, болтала, смеялась и флиртовала, стараясь не замечать того, что лежало перед ней на столе. Если бы она съедала все, что подавали им этими вечерами в городе, то вскоре расплылась бы до таких размеров, что Алекс на нее и не взглянул бы.

А что до свадьбы, то она казалась даже менее реальной, чем приготовленный дома обед.

— У нас еще будет время об этом поговорить, — отнекивался он всякий раз, — когда разберемся с Розмари. — Еще бы, он так носился со своей новообретенной свободой, что вряд ли расстанется с ней в обозримом будущем.

Тогда как для Флер каждый новый день приносил все большую опасность. И пока Алекс наслаждался барами, дискотеками и высококалорийными кушаньями, предлагаемыми Манхэттеном, она впадала в отчаяние. Еще месяц, и она скорее всего лишится работы, а значит, и статуса деловой леди. Как он станет тогда относиться к Флер? Не покажется ли она ему выжатой тряпкой? Прилипчивой занудой? Может, он уже и сейчас высматривает кого-то посвежее?

Известие о командировке в Калифорнию чуть не убило ее. Уж она-то лучше любого другого знала о возможностях, возникающих в пути, и о том, какими способами бизнесмены снимают стресс в конце трудового дня.

Вчера она позвонила в шесть часов к нему в отель — и не застала на месте. Флер стала звонить через каждый час, а под конец через полчаса, пока он не поднял трубку около полуночи.

— Эй, — не в силах скрыть удивления, воскликнул Алекс, — у вас там не меньше трех часов ночи! Почему ты до сих пор не спишь?

«А ты почему до сих пор не спишь?» — вертелось у Флер на языке, но она промолчала. Ответ известен: обедал с клиентами. А еще ей было известно — по собственному опыту, — что наверняка это будет ложью. Сегодня вечером она решила не звонить ему — ни за что. Боже упаси, если он заподозрит, что Флер его проверяет. Сегодня вечером Берни сравнила ее с Розмари, только этого еще не хватало, Флер не собирается становиться занудной женой. Если ей вообще удастся стать чьей-то женой.

У всех вокруг что-то наклевывается. Берни на днях выйдет замуж за Роджера, Диана воссоединится со своей настоящей любовью. В отличие от несчастной Флер, которая за целый год связи с Алексом ничего не сумела добиться.

Но ребенок! Ах, да — ребенок наверняка приведет Алекса в чувство, и очень даже скоро! Ибо Флер вот-вот исчерпает все свои лимиты — ее время на исходе.


— Время на исходе, Розмари, — напомнила Долли Бэйнтер, — и мне кажется, что ты достаточно долго давала волю характеру.

— Перестань, мама. — Розмари налила им обеим по капельке бурбона на ночь и устроилась перед телевизором посмотреть ночные новости. — Давай переключим каналы.

Нынче вечером она чувствовала себя прекрасно. День прошел на редкость удачно.

Утром она успела купить отличное кресло викторианской эпохи на распродаже в Трамбалле. Одного взгляда было достаточно, чтобы распознать, какая красота кроется под слоем ужасной розовой масляной краски. При более внимательном рассмотрении кресло оказалось еще более ценным. Чего стоили эти строгие изящные линии! А ручная отделка! Мастерская работа, достойная любого музея. Кресло предлагали за сорок долларов.

— Я могу предложить вам тридцать, — заявила Розмари, обмирая от волнения. Она была готова выложить в пять раз большую сумму, а заплатила тридцать два доллара и при этом даже не улыбнулась. Хотя все внутри у нее пело.

Очищенное и обновленное, кресло станет великолепным. Сделанное из выдержанного мореного дуба, оно будет отлично смотреться в рекламе детского питания или на выставке «Дом и сад».

— По-моему, — заявила ее мать, увидев на пороге Розмари в обнимку со своим трофеем, — тебе следует сузить интересы до более транспортабельных предметов. Куда ты денешь это чудовище?

Розмари на секунду задумалась и решила:

— В кабинет к Алексу. Эта комната теперь свободна.

— Ну, Розмари… — неодобрительно покачала головой мать.

В тот же день после обеда две дамы отправились на детский праздник в садике у Криса. Он был одет в зеленый костюм духа весны и должен был прочесть вслух целых четыре строчки. Накануне вечером малыш всех извел от волнения и едва не ударился в слезы — Розмари еле удалось его успокоить. Зато сегодня, в зеленом костюмчике и коричневой кепочке, он держался на удивление уверенно, звонко выкрикивая каждое слово, словно ведущий спортивного шоу.

— Я — дух весны, — пищал он, — лечу над горами и долами… — Теперь пришла очередь Розмари удариться в слезы. Такой милашка!

— Ах, если бы только Алекс был здесь, — шепнула мать.

— Перестань, мама! — простонала Розмари.

— Мальчику нужен отец, — упрямо гнула свое Долли.

Это был заговор. Пропагандистская кампания. Буквально весь свет — за исключением пары адвокатов по разводам и Флер Чемберлен — хватал ее за руки и убеждал в необходимости воссоединения четы Маршаллов.

— Не будь дурой, — твердила Даун Хендрикс, — учись хотя бы на моем опыте!

— Я жила и в браке, и в одиночестве, — вторила ей горничная, — и поверьте, жить в браке все же лучше!

То же самое твердили и мамаши в детском саду, и соседи, и друзья. Даже Диана, которая, как ни крути, являлась поверенной всех секретов Флер, постоянно предостерегала Розмари против поспешных действий.

Куда ни ткнись, все учили ее жить. Но самым ретивым учителем оказалась, естественно, ее мать. Долли Бэйнтер виделась с Алексом каждое воскресенье, когда он навещал Криса. У Розмари, уходившей из дому на это время, возникло подозрение, что они обмениваются не только вежливыми приветствиями.

— Уверена, — заметила она после очередного визита Алекса, — что ты, моя драгоценная, плетешь заговор у меня за спиной.

— Послушай, Розмари, — сказала мать, — я всегда питала к нему слабость. Он мой любимый зять.

— Он — твой единственный зять, — сухо уточнила Розмари.

— И я была бы рада, чтобы так оно и оставалось. Ты сумела его наказать, дорогуша. Так пусть же прошлое остается в прошлом.

Розмари попыталась осадить Долли мрачным взглядом, но не тут-то было.

— А тебе не приходило в голову, — не унималась она, — что Алекс давно раскаялся?

— Додди Шварц видела его в три часа ночи танцующим в «Приват-Айз». Вряд ли это назовешь раскаянием.

Сегодня вечером, стоило матери завести знакомую пластинку, Розмари прилипла к экрану телевизора.

— Время на исходе, милая, — бубнила Долли. — Скоро состоится слушание дела. Что ты решила?

На экране разворачивались события прошедшего дня: интриганы с Уолл-стрит, «законники» из Вашингтона, городские власти. Белоснежные воротнички, грязные делишки…

— И я еще раз спрашиваю тебя: верно ли ты обошлась с Крисом? — продолжала Долли. Розмари нетерпеливо взмахнула, желая услышать прогноз погоды, и через некоторое время ответила:

— Берни повезло с погодой на день свадьбы. Тепло и солнечно.

— Розмари! Я задала тебе вопрос! Что ты решила!

— А что я должна решить?

— Как быть с Крисом? Что можно предпринять, чтобы вы с Алексом помирились? Я весь вечер твержу тебе, чтобы ты одумалась.

Розмари долгим взглядом посмотрела на мать, а потом сказала:

— Мы живем в свободной стране. Если тебе приспичило видеться с Алексом — дело твое.

— Ты у меня такая умница, — обняла дочку Долли.

— Да, — улыбнулась Розмари. Нажав кнопку, она заставила экран погаснуть. — Я поразительная умница.


Идиотка! Диана едва не стукнула сама себя. Надо же быть такой идиоткой! Вместо того, чтобы держать язык за зубами до тех пор, пока не состоится свидание с Лео и пока ситуация не прояснится, она проболталась, расхвасталась, что Лео явился за ней ухаживать. И после такого красочного вступления Флер с Берни обязательно потребуют от нее поэтапного описания их встречи: что он сказал, что она ответила, они целовались, они добрались до койки? — все в деталях.

А что, если свидание окажется не более чем обедом со старым приятелем? «Привет-Пока-Приятно было увидеться вновь». Что же она им расскажет?..

И все же Диана чувствовала, что в словах Флер о предопределении что-то было. «Суждено» — вот как она сказала, и Диана, которая всегда считала, что вера в судьбу — оправдание для пассивности неудачников и трусов, вынуждена была с этим согласиться. То, что Лео позвонил именно теперь, когда она порвала с Аврамом, вряд ли можно было объяснить простым совпадением.

Заработали некие невидимые силы.

Более того, она была уверена, что Лео — настороженный, чуткий к малейшим нюансам и возможным толкованиям любого поступка — никогда не решился бы позвонить ей, если бы не имел серьезных намерений. Диана не сомневалась, что их встреча и для него немаловажна, это сквозило в каждом звуке его голоса, в каждом осторожно подобранном слове.

— Я всегда считал тебя особенной личностью, — сказал он.

Диана и Лео. Вчера. Сегодня. Навсегда. Эта мечта манила ее все семь бесконечных лет. А теперь? Пугала собственная сдержанность: ей было любопытно повидаться с Лео, любопытно, но не жизненно важно. Она была рада, но не до конца. Заинтересована, но и встревожена.

Пожалуй, в этом виноват Аврам. Вспоминая сцену их расставания, она до сих пор не могла решить — кто из них с кем порвал. Одно очевидно — после того утра из ее жизни ушла какая-то краска, теплота. Даже радость от победы в Вашингтоне — ослепительная, неожиданная — оказалась меньше, чем она ожидала. К тому же «Харриган» не согласился с решением судьи и исполнение приговора отложили в долгий ящик.

— Мне кажется, я могла бы быть счастливее, — сказала она Байрону, — ведь мы выиграли.

— Депрессия после ночи любви, — философски заметил он.

Но она действительно должна была быть счастлива: победа, грядущее партнерство и особенно Лео. А вместо этого — страх, неуверенность. Ведь если и на сей раз ее мечты потерпят крах, она уже никогда не выйдет замуж. И впереди — одинокое будущее.

Одним из старейших партнеров в «Слайтер Блэйни» был Эдвард Стрингфеллоу, чья манера говорить и одеваться возвращала вас в прошлое. Тощий и хрупкий, как древний пергамент, он стал таким еще в юности, когда молодым холостяком поступил на работу в департамент страхования. По большей части он занимался составлением завещаний и управлением состояниями, живя жизнью своих клиентов и их детей, страдая вместе с ними из-за бесконечных разводов, скандалов и ссор, оглашая их последнюю волю и распоряжаясь наследством. Он трудился по двадцать часов в сутки, а после работы возвращался в неуютную квартирку где-то возле Грамерси-парк. Фрэнк Мерриан повторял:

— Он живет законом.

— Он не живет вообще, — уточняла Диана.

Боже упаси ее от такой жизни. Это и не жизнь даже, а смерть заживо. Она поклялась, что непременно постарается заполнить чем-то часы досуга. Вступит в какое-нибудь общество, в теннисный клуб, может быть, даже научится играть на виолончели. Заведет машину. Заведет яхту. Заведет кошку. Только не сдаваться.

Однако нынче вечером эти попытки самоутешения оказались еще менее успешными, чем обычно, известие о беременности Флер разбудило давнишнее страстное желание. Она хотела ребенка. И спрашивала себя: если не сейчас — то когда? И если не замужем за Лео — то как?

Ей почти тридцать три года. Чем дольше тянуть, тем меньше вероятность родить вообще. Она без конца и так и этак обдумывала проблему, но ничего не решила. А тут еще Флер. Это же несправедливо, что не кто иной, а именно она, Диана, лишается исконной женской привилегии — быть матерью. Ведь из нее бы получилась превосходная мать: преданная, нежная, внимательная. Она может так много дать, любить кого-то и быть любимой. Почему же ей суждено состариться и иссохнуть бесплодной? Нет, нельзя полагаться на судьбу. А если она подведет?

В таком случае надо самой творить судьбу. Вот именно! Она на это способна.

— Способна! — громко выкрикнула Диана, усевшись в кровати. Поначалу ее голос дрожал от волнения, но вскоре окреп. Она повторила это слово — уже уверенно. Да, она решилась наконец. И поступит так, как велит природа. Что бы ни было ей уготовано в будущем, родит ребенка. С мужем или без мужа, с благословения родителей или без оного, она ни за что не уйдет из этого мира бездетной. И если ей не удастся зачать самой, возьмет приемыша. В наши дни это не такая редкость, и никто не порицает женщин, в одиночку воспитывающих детей. Напротив, одинокие матери вызывают уважение, и это справедливо, ибо материнство — один из древнейших, главнейших и мощнейших женских инстинктов, самая натуральная женская роль. И Диана с Божьей помощью не окажется ее лишенной.

Однако ее тело — не просто машина для размножения. Возраст не шутка, и если она наконец-то решилась сделать то, чего хотела на самом деле, то есть забеременеть, стоит поторопиться — пока молода и полна сил. Время на исходе.

Осталось всего несколько лет!


Осталось всего несколько дней!

Берни взглянула на светящийся циферблат будильника, в который раз поправив скомканное одеяло. Три часа утра. Она не привыкла страдать от бессонницы, но ведь и невестой быть не привыкла. Время на исходе. Уже вторник. Часы былой свободы, оставшиеся до того, что Роджер именует «предстоящим событием», скоро можно будет сосчитать на пальцах. А еще столько дел! Привести в порядок прическу, позвонить на телефонную станцию, изменить условия личной страховки.

Естественно, Берни оставит девичью фамилию, у них с Роджером полное согласие по поводу того, что равенство и свобода должны быть основой современного брака. Отдельные кредитные карточки. Отдельные счета в банке. Вот только не отдельные, со смехом подчеркнул он, спальные комнаты.

Они намерены завести двух детей, и родить первого уже будущим летом, когда на телестудии обычно бывает затишье. А второго — либо когда ей исполнится тридцать шесть, либо когда Роджер станет вице-президентом — смотря что случится раньше. Впрочем, Берни не больно-то хотелось с этим торопиться. Уж слишком велика ответственность.

И как это Флер остается такой хладнокровной. А если Алекс возмутится? Представить только, что она останется одна, с нежеланным ребенком… Ну, у этой женщины просто нет представления о том, как трудно воспитывать детей. Бедняжка Флер, неисправимый романтик, все еще верит в судьбу и в то, что сказки сбываются.

Наверное, ей следовало вырасти в такой же большой семье, как у Берни, чтобы понять проблемы, связанные с детьми. Малыши не игрушки, они не любят, когда с ними обращаются как с собственностью. И вечно они то больны, то устали, то у них просто зудит в заднице. Они врываются в вашу комнату без предупреждения, и от них никуда не скроешься, и не подаришь соседу, и не сдашь в магазин подержанных вещей вместе с прошлогодним пальто.

Появившись однажды на сцене, именно они начинают заказывать музыку. Такие упрямые, такие… непрерывные! Ужас.

Мало ли что болтает Роджер про равную ответственность. Дети были и остаются «основным женским трудом». Их рождение, их кормление, вся эта тягомотина. В конце концов его в любом случае не ждет превращение в бледную толстуху, которую будут мучить утренняя тошнота и боли в животе. А ведь это только начало.

Кто же это из комиков сказал: «Есть два способа путешествовать — первым классом или с детьми»? Конечно, если бы люди не рожали детей, человечество бы вымерло, однако Берни не забыла обзор, в котором утверждалось, что бездетные пары, как правило, более счастливы. Кстати, вот интересное дополнение к «Сердцам Нью-Йорка». Надо сказать об этом Хи, когда она вернется из свадебного путешествия. Антигуа! Забавно: когда-то они собирались побывать там со Стивом… Может, Флер в чем-то права со всей этой ерундой про судьбу.

Берни проворочалась еще с полчаса, пока не сдалась. Факт налицо: спать сегодня не придется, у нее все симптомы невроза перед битвой. Вроде как перед началом шоу: мозги работают на всю катушку, а тело — комок нервов. Такое случается перед особенно ответственной съемкой. Но при этом нельзя забывать, что наступавший затем великий день проходил как надо. Недаром она крутой профи, ветеран войны со стрессом, и нет никакой нужды дальше корчиться впотьмах. Кому-нибудь удавалось сделать приличное шоу о том, как люди борются с бессонницей? Что вы делаете, если не можете заснуть? Отличная идея. Подобрать несколько смешных ответов. И, конечно, несколько милых сцен. Утром обязательно скажет об этом Хи.

Берни прошла в гостиную и растянулась на старом скрипучем диване, верой и правдой служившем ей и в хорошие, и в плохие дни. Включила телевизор: какое-то очередное бездарное кино с Лугози. Ну и дрянь. Ну и глупость.

Через пять минут Берни крепко спала.


Глава 27


В день свадьбы установилась солнечная погода, даже чересчур жаркая для апреля, к полудню стрелка термометра поднялась к тридцати.

— Жара побила все рекорды, — заявил метеокомментатор с ВИЗ. В данную минуту он с двумя сотнями привилегированных гостей пытался усидеть на скамьях в церкви Святого Причастия. Эта церковь, одна из самых старых в Гринвич-Вилледж, являла живой пример того, как может влиять на атмосферу человеческое настроение. К примеру, сегодня здесь витали радость и счастье.

Берни выбрала себе костюм, сочетавший фиолетовый, темно-зеленый и белый цвета (нашей национальной сборной, как заметила Флер). Это сочетание повторялось в букетах из лилий и тепличных тюльпанов, в пурпурном одеянии органиста и даже в реявших в воздухе воздушных шарах и россыпях риса на паперти.

— Свадьба обещает быть забавной, — заметил ее босс жене, обмахивающейся носовым платком. — Особенно прием в Радужном зале. Берни умеет показать стиль.

— По крайней мере там хоть будут кондиционеры, — простонала жена.

Наверху, в тесной комнатке, предназначенной для подружек невесты, жара была еще сильнее — но даже она оказалась не в силах растопить лед.

— Не мог бы кто-нибудь, — раздраженно сказала Розмари, — открыть окно? Совершенно нечем дышать из-за дешевых духов.

Поскольку, кроме нее, в комнате находились лишь еще две женщины, нетрудно было догадаться, в чей огород брошен камень.

— Единственный запах, который я чую, — не оставалась в долгу Флер, — это запах протухшего винограда.

Диана с трудом подавила желание схватить обеих за волосы и стукнуть лбами. Две взрослые бабы ведут себя как школьницы, да уж, веселенькая им предстоит свадьба! Ничего не сказав, она распахнула пошире высокую тяжелую раму и вдохнула уличный воздух.

Наверное, Берни желала только лучшего, когда попыталась свести вместе враждующие партии, однако желание осталось желанием. Флер с Розмари наотрез отказались общаться между собой, и против воли Диане предстояло играть роль посредницы, переводчицы и громоотвода.

— Скажи своей подруге, — шипела Флер, — что она уселась на только что отглаженный жакет!

— Скажи этой особе, — не сдавалась Розмари, — пусть научится вешать свои шмотки в шкаф!

Даже самые простые действия обрастали сложными и неприятными подробностями. Из-за обещания Берни не усаживать двух бывших подруг рядом на приеме Диана оказалась в настоящем чистилище. Сесть с кем-то из них — значит спровоцировать на недовольство ту, которая останется в одиночестве.

— Ты же понимаешь, — просила Берни, — что я не желаю ссор во время приема! — И в итоге предложила Диане сидеть с родственниками Роджера.

— Да ведь я с ними не знакома! — взмолилась Диана, на что Берни ответила заверениями, что они «очень милые люди».

— У тебя свадьба, — сказала Диана, — а мне придется торчать среди совершенно незнакомых людей?..

— Извини, милочка, — последовал ответ, — но я знаю, что ты все поймешь. Ты ведь у нас добрая душа, Диана.

И добрая душа со вздохом отступила. Но при этом не смогла отделаться от ощущения, что несправедливо наказана за ребячество других.

Однако теперь она решила, что, пожалуй, лучше уж сидеть с незнакомцами, чем торчать в этой комнате. Все равно что оказаться на бочке пороха с зажженным фитилем. Диана боялась, что, если церемония не начнется достаточно скоро, ситуация выйдет из-под контроля. Кто может предсказать, на что решатся эти сумасшедшие? Не дай Бог, к примеру, Флер брякнет, что беременна, Розмари, не желая отступить, заявит, что они с Алексом помирились.

Незадолго до полудня в комнату заглянул священник.

— Вы готовы, леди? — спросил он.

— Готовы и ждем сигнала, — подхватилась Диана.

— Отлично. Как только прибудет невеста, мы дадим вам знать. — И он с улыбкой добавил: — Видимо, с минуты на минуту.

«Чем скорее, тем лучше», — подумала Диана, причем не только из-за необходимости спустить пар, но и оттого, что костюмы подружек невесты плохо переносят жару. Они совсем измялись и пропитались потом.

Раздались негромкие звуки органа: «Спящие, восстаньте!»

— Двенадцать часов, — констатировала Флер. — Я всегда говорила, что Берни опоздает на собственную свадьбу.

— Передай своей подруге, — перебила Розмари, — что это сказала я, а не она. Потому что Берни опоздала на мою свадьбу.

— Твоя подруга все перепутала, Диана. Она сказала тогда: «Берни опоздает на свои собственные похороны», — то есть воспользовалась затертой банальностью.

— Вы что, весь день собираетесь пререкаться?

— Какие пререкания, Ди? Я обратилась к тебе с некоторыми замечаниями — вот и все!

В зале поднялась какая-то суета. Диана высунулась за дверь. Появился жених со своими родителями и шаферами. Он выглядел счастливым, возбужденным.

— Берни еще не с вами? — спросил он и помрачнел, когда Диана отрицательно мотнула головой. — На дорогах пробки. Ну ладно, мы будем ждать здесь.

Прошло еще несколько минут. Органист кончил играть Баха и перешел к другой вещи.

— Что-то знакомое, — задумалась Розмари. — Что это, Диана?

— Цезарь Франк, «Падший Ангел».

— О Господи, ну конечно, — ее голос дрогнул, — я вспомнила, его играли на моей свадьбе. Все было так красиво — белое и розовое. Мы украсили церковь розами, целыми охапками роз, ничего кроме роз. За исключением букета невесты. Он был традиционно оранжевым. Мне все же кажется, что его поймала Берни. Помнишь, Диана, мы все гадали?

Диана с тревогой ожидала очередного всплеска воспоминаний о той, давней свадьбе, но Розмари умолкла. В такой день, как этот, и без того ностальгические воспоминания должны были оказаться вдвойне болезненными. Диане было ясно, о чем сейчас думает Розмари, и даже у Флер хватило совести промолчать.

Какое-то время они сидели молча, исходя потом, слушая музыку. Снизу доносился приглушенный гул множества голосов. «Ну же, Берни, — молилась Диана, — хватит нас мучить!»

Франка сменил Моцарт, потом Гуно — «Аве Мария», потом повторили «Спящие, восстаньте!» и «Падший Ангел». Звучало все, что угодно, кроме свадебного марша.

— О Боже! — Диана глянула на часы. — Без десяти час!

— Может быть, надо позвонить, — предложила Флер. — Вдруг что-то случилось.

— Да что могло с ней случиться? — возразила Розмари. — Ее семейство давно здесь. Она опаздывает — вот и все!

Однако Диана в это не поверила и отправилась позвонить по автомату, стоявшему внизу. Вскоре она вернулась, утирая пот.

— Роджер места себе не находит, боится, не случилось ли какое несчастье. В общем, я позвонила Берни домой. Там занято…

— И значит, она до сих пор не выехала! — вскричала Флер.

— И значит, кто-то неправильно положил трубку, — вмешалась Розмари. — Не беспокойся, Ди, она вот-вот появится.

Однако Диана, никогда не причислявшая себя к людям с развитой интуицией, вздрогнула от дурного предчувствия. Подсознание твердило ей: что-то не так. Словно в музыкальную фразу вкралась фальшивая нота. Впрочем, с этим браком с самого начала было связано много фальши. С каждым мигом ее уверенность крепла, пока не взорвалась смесью гнева и облегчения.

— Берии не приедет! — выпалила она.

Флер была уже не в состоянии что-либо воспринять, зато Розмари отлично расслышала.

— Как тебе не стыдно! — воскликнула она, отмахнувшись. — Надо же до такого додуматься!

— Извините! — Диана смутилась. — Я вовсе не собиралась кричать об этом на всю церковь. Это просто… просто…

Это просто оскорбляло все приемлемые для нее понятия о браке. Деловое соглашение, договор между двумя эгоистически настроенными сторонами никак не вязался с любовью. И вот теперь Берни, едва ли не в самый последний момент, сама додумалась до этого — слава тебе, Господи! И немедленно смылась. Ну как Розмари не понимает, что происходит? И остальные тоже?

— Ты меня удивляешь! — укоризненно заявила Розмари. — Послушав тебя, можно подумать, что ты и не хотела, чтобы Берни выходила замуж! Ты завидуешь ей? Верно? Честно говоря, Диана, я думала о тебе лучше. Тем более, — она перевела дух и закончила: — ты, как видишь, не права!

Снаружи раздались крики, загремела входная дверь, и вот уже кто-то заспешил по коридору к их комнате.

— Вот! — с триумфом заявила Розмари. — Вот и они наконец!

— И как нельзя кстати, — фыркнула Флер. — Еще пара секунд в одной камере с ее высочеством, и я померла бы от сглаза!

Розмари расправила платье, Флер распушила волосы, и все трое вышли в коридор.

Роджер и те, кто сопровождал его, были уже в полной готовности, вокруг них сновал служка, а священник поправлял сутану. Вот-вот он взмахнет рукой, и польются звуки марша Мендельсона. Задержка всего на каких-нибудь полтора часа.

Однако в дверях появился некто, мало напоминавший невесту в свадебном платье: чернокожий мальчишка в мотоциклетном шлеме, на голубой куртке сияла надпись: «Срочный курьер».

— Что за чертовщина… — пробормотала Флер.

Посланник размахивал двумя запечатанными конвертами.

— Мистеру Роджеру Ноланду! — выкрикнул он. Роджер мертвой хваткой вцепился в письмо. — А это — для мисс Дианы Саммерфильд!

Так, почерк Берни. Диана вертела послание в трясущихся пальцах, не решаясь вскрыть. Как и все остальные, она завороженно следила за реакцией жениха. Роджер Ноланд уже вытащил белый листок бумаги. Впившись глазами в десяток торопливых строчек, он несколько раз перечитал их в наступившей мертвой тишине. Но вот с его лица сбежала вся краска.

— Продинамила! — Он словно выплюнул это слово с бескровных губ и завыл по-звериному. — Сука! Я убью ее! — Он вцепился в тугой галстук-бабочку и сорвал его, судорожно глотая воздух. — Я задыхаюсь здесь… задыхаюсь! — Вмиг его семейство сгруппировалось, образовав нечто вроде защитного кордона, в то время как остальные зрители замерли на месте.

— Такого еще не случалось, — словно молитву, повторял преподобный Норт, — никогда — за тридцать лет моей службы!

— Письмо! — Флер рвала конверт из рук Дианы. — Что она пишет? Ради Бога, Ди, да прочти же!

Диана кое-как вытащила из конверта розовый листок для приглашений. Слова сами прыгнули ей в глаза:

«Не могу. Не хочу. Не буду».

Но прежде, чем она успела осмыслить содержание этих слов, Роджер Ноланд уже рванулся к выходу.

— Прочь, прочь из этого ада! — рычал он. Толпа гостей расступалась, словно волны Красного моря перед Моисеем. Он уже успел скинуть смокинг и закатать рукава рубашки, превратившись из элегантного жениха в разъяренного молодого человека. Пламя гнева сменилось холодной злобой, голос звучал весьма решительно:

— Эта баба! — И он глянул на подружек невесты, словно на толпу преступников. Хуже — ядовитых змей. Да и какого еще определения заслужили подруги Берни в его глазах? — Эта низкая, лживая, продажная шлюха! — выкрикивал он одно слово за другим. — Я потратил на нее почти четыре месяца жизни! Черта с два я еще раз поймаюсь на эту удочку!

— Но как же гости! — всполошилась Розмари. — Здесь собралось не меньше двух сотен людей, Роджер. Что ты им скажешь?

Ответом ей была удалявшаяся спина Роджера.

— Я с ними поговорю, — устало вмешалась Диана, скомкав письмо. — Наша подруга Берни доверила мне эту почетную задачу.

Минутой позже Диана, держась невозмутимо, как истинная леди, стояла перед алтарем церкви Святого Причастия и информировала огромное, шумное, не верившее своим ушам сборище о том, что бракосочетание Ноланд — Хонг откладывается. На неопределенный срок. Ей показалось, что такая ложь более приемлема, чем отчаянные слова Берни: «Помоги! Я погибну, если не сбегу!» Далее шли краткие, но вежливые извинения. Кроме того, Диана взяла на себя смелость сообщить, что:

— Невеста попросила не обижаться и напомнить, что торжественный обед состоится, как и планировалось. Представьте, что просто вы собрались на дружескую вечеринку. Благодарю вас всех.

После чего Диане пришлось спасаться бегством, как королю мафии, преследуемому толпой алчных репортеров. Она отправилась домой, приняла ванну, переоделась, полежала с часок на диване со льдом на лбу, после чего поехала домой к Берни. Телефонная линия по-прежнему оставалась занятой, однако она считала, что основной шторм уже миновал.

Ей требовались разъяснения. Достойные случая. Вряд ли стоило считать удовлетворительным «Не могу. Не хочу. Не буду». И хотя решение Берни последовать голосу сердца ей скорее импонировало, возмущал столь грубый отказ. А кроме того, Берни поступила некрасиво по отношению к ней, Диане, возложив на нее обязанность сообщить гостям, что свадьба отменяется.

Диану обижало и то, что уже не в первый раз ею воспользовались, чтобы избавиться от выполнения неприятных обязанностей: то она ищет адвоката по разводам, то служит телеграфом между воюющими партиями, то объявляет об отмене свадьбы. Тебе грозят неприятности? Тебе грустно? Позвони Диане. Она ведь добрая душа, и к тому же адвокат. Да и вообще ей больше нечем заняться. Вот что стояло за таким отношением, и Диана чувствовала себя уязвленной. Даже ее подруги решили, что у нее нет и не может быть личных интересов. Что она — словно бедный старый Эдвард Стрингфеллоу со своей папкой с завещаниями и доверенностями — существует только на службе и не имеет собственных чувств и желаний. Словом, Диана разозлилась не на шутку, пока добралась до Берни.

Дверь ей открыла заплаканная Адди Хонг в халате и шлепанцах. Две сестры Берни и один из зятьев толклись в гостиной среди груды оберточной бумаги.

— Мы пытались разобраться со свадебными подарками, — пожаловалась Адди, утирая красные от слез глаза. — Что прикажете с ними делать?

— Где Берни? — мрачно спросила Диана.

— Откуда я знаю? Наверное, на самолете, подальше отсюда. — Адди всхлипнула. — В Париже? В Риме? Все, что я могу сказать, — она забрала с собой паспорт и уехала на такси. Моя девочка сошла с ума! Весь этот день — какой-то кошмар, с той самой минуты, как она проснулась. Я пыталась объяснить ей, что все от нервов. Господи, да кто же не нервничает перед свадьбой! А Берни только и твердила, что она не «кто-то». Дальше — больше: уперлась — и ни в какую. Даже платье свадебное надевать не хотела, а потом заперлась в спальне до самого полудня. И в тот самый час, когда моя доченька, моя невестушка должна была предстать перед алтарем, она вызвала курьера — и была такова! Вместе с новым чемоданом! Ну как можно было так со мной обойтись?!

— Со всеми нами, — фыркнула Диана, но тут же поняла, что бесполезно уточнять такие мелочи перед Аделаидой Хонг, чьи заветные мечты только что развеялись в дым, оставалось только пожать ей руку в знак сочувствия.

— Входите, входите, — подтолкнула ее Адди. — Видимо, это вам пришлось сделать сообщение в церкви. Так мило с вашей стороны, так отважно. Берни всегда говорила, что вы добрая душа. О Боже! — И она снова ударилась в слезы. — Я, наверное, никогда теперь не осмелюсь показаться на людях — после такого унижения!.. А эти подарки! Скажите же, Диана, ну что мне делать с подарками?

В гостиной шагу нельзя было ступить из-за коробок и оберточной бумаги вперемешку с содержимым этих упаковок. Гора стала намного внушительнее с тех пор, как Диана копалась в ней вечером в среду. Серебряные солонки, салатницы, сбивалки для коктейлей в виде шаттлов, хрустальные вазочки, множество простыней, игрушек, безделушек — тысяча и одна мелочь, то прелестные, то уродливые, предназначенные украсить начало семейной жизни Берни с Роджером.

— Что мне делать? — ломала руки миссис Хонг. — Их же надо вернуть, а я и понятия не имею, кто что прислал. Все карточки перемешались.

— Ничего не случится, — отвечала Диана, — пусть все полежит до возвращения Берни. Я уверена, рано или поздно она вернется.

Однако миссис Хонг вбила себе в голову, что с подарками надо разделаться сейчас и немедленно. Видимо, таким путем она хотела избавиться от чувства стыда перед гостями. Заплаканное лицо обернулось к Диане.

— Пожалуйста, Диана, помогите нам, если сможете.

— Да, конечно, — вздохнула Диана. — У Берни был список подарков. Он где-то у нее в столе. Я разыщу. Нас здесь пятеро взрослых — мы мигом управимся. — И она взялась за дело. Однако только к полуночи все до одного подарки оказались завернутыми и снабженными краткой запиской.

— Не знаю, как вас благодарить, — сказала миссис Хонг. — Сами мы ни за что бы не справились. Вы просто чудо! — И она восхищенно поглядела на Диану. — Правда, девочки? — обратилась она к дочкам и продолжала, не дожидаясь ответа: — Вы такая милая. Такая добрая. Просто поразительно. Не могу не спросить…

— О чем? — Диана с ног валилась от усталости, мечтая поскорее убраться отсюда.

— Как могло случиться, что такая милая девушка, как вы, до сих пор не замужем?

— Наверное, мне просто повезло, — утомленно улыбнулась Диана.


Как только отмененная свадьба подошла к концу, Флер помчалась к телефону — звонить в Калифорнию. Она едва дождалась, пока их соединят, — так хотелось услышать, что скажет Алекс. Однако его не оказалось в номере. И хотя Флер и в голову не могло такое прийти — его вообще не было в Калифорнии.

Ибо в тот самый момент, как в пустом номере отеля надрывался телефон, Алекс со своей тещей сидел в уютном ресторанчике в Ист-Сайде, обсуждая возможные выходы из тупика.


Глава 28


Утром в понедельник Флер первым делом позвонила в офис Диане.

— Вчера из-за всей этой суматохи я совсем позабыла тебя спросить. Как прошло свидание с Лео Великолепным?

— Занимательно.

— Ох, да ладно тебе! — возмутилась Флер. — После всего, что ты нагородила, хочешь отделаться просто «занимательным»? Я непременно желаю знать, поддался ли он темной магии твоего очарования? И, кстати, что там с его семьей? Он все еще встречается с женой?

— С ней он порвал окончательно, — неохотно отвечала Диана. — Она принесла в его жизнь слишком много боли.

— Ага! — Флер вонзила зубки в брошенный кусок. — Значит, он мается, страдает и нуждается в утешении. Многообещающий вариант. Он произнес ключевое слово?

— Без комментариев.

— Ох уж эти адвокаты! — Флер превосходно умела читать между строк. — И когда вы увидитесь снова?

— Через неделю. Мы проведем вместе уик-энд где-нибудь в деревенском отеле в Вермонте. Поедим. Выпьем. Прогуляемся…

— Номера отдельные?

— Без комментариев.

— Честно говоря, так бы тебя и пришибла! Ну, ничего, уик-энд тоже звучит неплохо — уж, во всяком случае, лучше, чем просто обед. И что ты думаешь?

— Что я должна думать и о чем?

— Ты думаешь, что, сказав «А», он скажет и «Б»?

— Ну, — Диана позволила себе хмыкнуть, — как некогда заметила Берни по другому поводу — опера не закончена, пока толстуха не пропела последнюю ноту!

— Интересненько, — пробормотала Флер, тут же погрузившись в свои мысли.

— Да, пожалуй. А что нового у тебя?

— Завтра Алекс вернется с побережья, — пропела Флер. — Ох, Ди, я так рада. И немножко нервничаю. Он будет вне себя, когда узнает про ребенка! Папа Медведь, — вздохнула она, — с мамой Медведицей и кучей маленьких медвежат в пряничном домике за городом. Я вижу это прямо наяву. Давай не зевай, малышка, догоняй меня на пути к алтарю!


— Сувенир из Калифорнии. — Сияющий Алекс протянул Флер коробку. Она посмотрела на этикетку и ахнула:

— Ты с ума сошел! «Фифи» из Голливуда? Это же дорого!

— Значит, ты бы предпочла майку из Диснейленда? Ну же, не тяни, моя сладкая, — он не сводил с нее масленого взгляда, — открой.

Флер раскрыла коробку и с сомнением изучила содержимое. Бюстгальтер из черного гипюра, трусики, черные ажурные чулки и широкий пояс с розанами на пряжке.

— Я правильно выбрал размер? — спросил он.

— Честно говоря, Алекс, — она недовольно поморщилась, — ты немного отстал от жизни. Ну кто теперь носит чулки с поясом? Да еще с такими застежками.

— Я подумал, что ты будешь в них прямо обьеденье. Не бойся попробовать, милая, примерь. — И он, растянувшись на диване со свежим номером «Фортуны», стал ждать, пока Флер вернется из спальни, куда пошла переодеться.

Привезенный Алексом «сувенир» можно было считать порождением того, что крылось под внешностью крутого бизнесмена: сохранившиеся до сих пор мальчишеские представления об идеале в области секса. На бюстгальтере оказались нашиты две кружевные розочки — как раз напротив сосков. В центре розочек оставалось отверстие величиной с серебряный доллар. Соски выглядывали в них: ало-розовые, словно настоящие сердцевинки цветов. Трусики повторяли растительные мотивы: роскошный виноградный лист был вышит прямо на лобке. Теперь черед пояса и сетчатых чулок. Флер надела их и поглядела на себя в зеркало. Отвратительно.

И что это ему приспичило? Уж не вообразил ли Алекс, что угадал ее вкусы? Но, по ее мнению, нижнее белье от Диора достаточно сексуально. Или что-нибудь нежное и романтичное от Саманты Джонс. Но это! Флер содрогнулась от брезгливости. Про этот «фифи» можно сказать, что его и слишком мало, и чересчур много.

Однако не время сейчас затевать ссору. Ей необходимо привести Алекса в размягченное, покладистое состояние духа, и как можно быстрее. Этой ночью они займутся сексом. Счастливым, нежным, страстным и приносящим удовольствие сексом. А уж потом, когда он насытится и расслабится, она устроится у него в объятиях и выложит новость.

Естественно, Флер выбрала туфли с самыми высокими, самыми острыми каблуками (подарок явно требовал именно таких туфель), облилась свежей порцией «Безымянных» и вышла в гостиную, чертовски уверенная в себе.

— Ну и как? — Она приняла изящную позу.

Алекс отложил журнал в сторону. Он уже успел раздеться.

— М-м-м! — восторженно зарычал он. — Высокие каблуки — то, что надо. Они ставят последнюю точку. Повернись-ка, душа моя, дай я на тебя погляжу! Фантастика!

Флер, чувствуя себя полной идиоткой, медленно повернулась, держа руки на поясе.

— Да! Смотрится великолепно, вот только что бы это значило? — И Алекс зажмурился, чтобы подстегнуть свою фантазию. — Верно! — просиял он. — Вот, послушай. Мы в Париже, в начале века. Серебряная эпоха. Впервые за всю историю наступило время свободы нравов, бешеной погони за чувственными удовольствиями. — Он сладострастно вздохнул и продолжил: — Однако для прекрасного молодого аристократа, графа Александера де Маршалла, секс утратил привлекательность. Пресытившийся страстью, утомленный любовью, он давно знает наперечет все изощренные способы, которые только можно найти в Париже. Ему все надоело, ни одна женщина не в состоянии соблазнить или возбудить его, ни одна не способна вызвать оргазм. Нет, стой там, где стоишь, дорогая! — воскликнул он, так как Флер пошевелилась (не очень-то удобно сохранять изящную позу на трехдюймовых каблуках). — Итак, он пресытился, отчаялся снова испытать физическое влечение. Однако как-то ночью в бесплодных поисках нового Александер забредает в самый роскошный в Париже бордель, — Флер застыла при этих словах, — где продают свою любовь самые прекрасные женщины Парижа. Он был здесь бессчетное число раз, но никогда не уходил удовлетворенным. И вдруг в гостиной, отделанной алым бархатом, он видит новенькую — девушку, купленную когда-то на невольничьем рынке в Стамбуле…

— Нет! — прошептала Флер, но Алекс не обратил внимания:

— …куртизанку, которая объездила весь свет, была любовницей королей и султанов, овладела всеми уловками и играми и стала профессиональной совратительницей, перед которой не мог устоять никто. История юного аристократа заинтриговала ее, и она решила добиться успеха там, где проиграли остальные женщины. Вот только как, Флер? Непростая проблема. Станет ли она возбуждать его, занимаясь любовью с другим мужчиной? Или, может быть, с другой женщиной? Какую технику выберет?

Между прочим, если у воображаемого утомленного аристократа и были проблемы с эрекцией, то про самого Алекса этого не скажешь: его рука небрежно покоилась на наполнявшемся кровью члене. Флер стало дурно. Слава Богу, он хоть не приволок сюда еще одну женщину, чтобы оживить свою выдумку. В конце концов все это болтовня. Алексовы игрушки.

— Или, возможно, — продолжал Алекс, — она заведет его, мастурбируя до изнеможения. Используя для этого дилдо [15 - Дилдо — искусственный член.] или что-то более оригинальное? — и он стал озираться, высматривая подходящую вещь.

На столике для коктейлей в вазе лежали керамические фрукты. Яблоки, виноград… На миг эти безделушки что-то ему напомнили. Дома, в Вестпорте, у Розмари было что-то похожее. Только там, насколько он помнит, фрукты были из дерева. Он протянул руку, схватил блестящий фарфоровый банан и приложил к паху. В сравнении с живой плотью он показался особенно холодным и грубым.

— Смотри-ка, чертова игрушка почти такая же большая, как моя. О'кей, эта женщина берет чудесный фрукт и ласкает его, словно это предмет ее вожделения. Играет с ним — медленно, изощренно, водит им вверх и вниз по всему телу. Он такой гладкий, такой скользкий. Почти такой же желанный, как сам молодой аристократ. И вот, встав перед ним на колени…

— Хватит! — вскричала Флер. — Ради всего святого, хватит! Здесь не бордель! А я не шлюха!

— Конечно, ты не шлюха, дорогая. — Алекс искренне обиделся. Банан с громким стуком упал на пол и покатился по ковру. — С чего ты так завелась, Флер? Мы же играем!

— Это пошлая игра. — Она уже не в силах была удержаться от слез. — И я не желаю играть. Зачем ты проделываешь это со мной?

— Что я проделываю? Разве я принуждаю тебя силой, мучаю тебя, Флер? Я же миллион раз спрашивал. Разве хоть раз было физически больно?

— Мне больно сейчас.

— Господи Иисусе! Я и пальцем тебя не тронул! И этот несчастный банан не повредил бы тебе, если быть осторожным. Не понимаю, что здесь такого. Просто захотелось позабавиться, и я думал, нам обоим будет весело. Ты не хочешь? О'кей, я согласен. Я не свинья, Флер, и никогда не стану принуждать тебя делать то, что тебе не нравится. Хотя, честно говоря, не понимаю, с чего ты взъелась. Ты же сама твердила, что секс должен быть диким, необузданным, — вот я и даю волю фантазии, и ты ни разу до сих пор не сказала мне «нет». Конечно, ты можешь и отказаться, ведь мы взрослые, разумные люди — сумеем договориться.

— Ну так вот, я не желаю договариваться, Алекс! — Она уже кричала в полный голос, не замечая этого. То, чем ей предлагали заниматься, явно не было любовью. — Я не договаривалась служить тебе как проститутка! Я не договаривалась быть униженной, извращенной. Развращенной. Да… развращенной! Я хочу быть твоей женой, Алекс, а не твоей шлюхой!

— Ох, пожалуйста, милая, — взмолился он, закатив глаза, — не заводись опять!

— Но мы должны, — рыдала она. — У нас есть причина. Ты должен жениться на мне, Алекс, или… или я наложу на себя руки! Господи, парень, ну неужели ты не понимаешь? У меня под сердцем твой ребенок!

Прежде чем он нашелся с ответом, Флер выскочила в спальню и захлопнула за собой дверь. До Алекса донеслись громкие рыдания.

Он кое-как сполз с дивана, натянул брюки и поплелся на кухню приготовить кофе. Поставив на поднос две чашки, постучался в дверь:

— Позволь войти, Флер. Давай обсудим все по-человечески.

— Не заперто.

Она сидела на кровати — бледная и заплаканная. Злополучное «фифи» покоилось в корзине для грязного белья. Вместо него Флер накинула розовый купальный халат. У Розмари имелся почти такой же.

— А вот это, — шутливо начал Алекс, — самое неэротичное одеяние, которое я видел. Ты, наверное, купила его, чтобы… чтобы напугать насильников? — И он протянул ей чашку ароматного крепкого кофе. — О'кей, Флер, а теперь приведи себя в порядок и скажи толком, что такое с твоей беременностью. Ты же говорила, что сидишь на противозачаточных.

Она отпила глоток кофе и глянула ему в глаза:

— Бывают неожиданности.

— Да неужели? — вкрадчиво спросил он, и у Флер по спине побежали мурашки: он явно что-то вычислял про себя. — И все же я не понимаю, как это случилось, Флер. Если мне не изменяет память, у тебя были недомогания… да, три недели назад. Они начались в пятницу. У нас были билеты в Спрингстин…

— Это было в феврале, — торопливо перебила она. — Два месяца назад. Я говорю о прошлом месяце, Алекс. Тебя здесь не было. Ты тогда уехал в Чикаго, милый. Помнишь, на то грандиозное технократическое шоу? Я не в силах передать, как сама удивилась: такая задержка была у меня впервые в жизни. Но я ничего не стала говорить тогда, не хотела зря тебя тревожить. Но, — тут она ласково взяла его за руку, — тревога оказалась не напрасной. Ты ведь знаешь, теперь есть множество тестов. По ним можно установить практически сразу после зачатия…

— Или до него, — пробормотал Алекс.

— Пожалуйста. — Она пыталась овладеть собой. — Пожалуйста, выслушай меня, Алекс! Я хочу только того, что сделает нас обоих счастливыми! Обещаю, что буду хорошей женой, чудесной матерью. — Она снова заплакала. — Мы бросим этот цыганский образ жизни — осядем, купим дом, построим совместную жизнь. Я буду предана тебе, милый. Телом и душой. И я устрою тебе такую жизнь, буду так о тебе заботиться, что все станут умирать от зависти. У нас будет собственный мир, милый, в который не проникнут никакие непрошеные гости, — счастливый, мирный и безопасный. А твой ребенок — наш ребенок — будет только первым перед… перед столькими, сколько ты захочешь. Представь себе, Алекс! Дружная семья, крепкий дом. И я научусь водить машину. Знаешь, я уже беру уроки. И кулинарные уроки тоже буду брать — по-моему, это отличная идея. Я ведь очень умелая женщина… — И пошло-поехало. Флер, едва успевая переводить дух, рисовала картину домашнего рая, а Алекс, скрестив руки, безмолвно слушал. Посторонний наблюдатель сказал бы, что у него был вид бизнесмена, слушавшего заезжего коммивояжера.

— …вот я и подумала, — говорила Флер, — что, когда кончится срок аренды этой квартиры, мы обзаведемся чем-то своим. И кстати, почему бы не начать подыскивать дом уже сейчас? Как тебе нравится район Шот-Хиллз, милый? Насколько мне известно, там отличный мужской клуб. И отличные коммуникации. Алекс? — Она сжала руки, чтобы не показывать, как они дрожат. — Что ты думаешь?

— Шот-Хиллз, — задумчиво повторил он. — Мы с Розмари чуть не переехали туда. Милый городок. Кстати, ты угадала насчет мужского клуба. Видимо, успела навести справки. Потрясно!

— Что именно? — спросила она, затаив дыхание.

— Именно ты. Смотрю на тебя, Флер, и вижу перед собой Розмари. Слушаю, что ты говоришь, — и начинаю думать, что никогда не уходил из дому.

— О Господи, Алекс, — взорвалась она, — да я даже близко к Розма…

— Я выслушал тебя, не перебивая? — резко прервал ее Алекс. — Выслушал. Ты высказала свои предложения, а теперь позволь ответить. Первое. — И он глянул ей в самую душу. Флер первая отвела глаза. — Если бы я хотел жить на картинке из журнала «Дом и сад», я по-прежнему оставался бы в Вестпорте. Второе. Я никогда не просил тебя забеременеть. Третье. Ты с самого начала знала, что я женат. Четвертое. В тот первый раз в Питсбурге именно ты делала заходы, а не я. Пятое. Мы ездили в Спрингстин в конце марта. Я помню это абсолютно точно.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я лгу?! — взвизгнула Флер, меняясь в лице. — Черт побери, я беременна! Клянусь Богом, это правда! И если ты мне не поверишь — я наложу на себя руки! Не сомневайся, я так и сделаю! Я перережу вены, я прыгну из окна. Сделаю что-нибудь ужасное, чтобы ты каялся до конца своих дней! А почему бы и нет? Ради чего мне жить, если у меня не будет ни тебя, ни ребенка? Ты должен на мне жениться, Алекс! Должен!

— Я ничего никому не должен, — отчеканил он. — Так что не пытайся брать меня на мушку! И себя тоже, кстати. Если тебе так угодно верить, что беременна, ничего страшного в этом нет. Ты можешь избавиться от ребенка в любой момент. Ты же взрослая женщина. А я никогда не просил взваливать на меня еще и эту ношу — вполне достаточно того, что имею. Теперь насчет этих прыжков из окна и прочих штук. — Тут он позволил себе ехидно улыбнуться. — Флер, радость моя, из всех женщин на свете ты менее всего склонна к суициду — можешь считать это комплиментом. Ты из тех, кто выживает. Но не забывай, что и я тоже. Вот и не пытайся пудрить мне мозги. Потому что могу дать тебе гарантию, — тут его голос угрожающе понизился, — что не позволю себя шантажировать. Ни сейчас, ни впредь. Я выразился достаточно ясно? Честно говоря, мне казалось, что мы кончим на более веселой ноте. — С этими словами он поднялся, поставил на поднос пустые чашки и заговорил более мирным тоном: — У нас с тобой было много хорошего, Флер, и я очень к тебе привязался. Ты и сейчас мне дорога. Но ты изменилась, стала какой-то прилипчивой, беспомощной в последнее время. Это совсем не смешно — по крайней мере для меня. Сияние угасло. Мне казалось, мы могли бы подольше быть вместе — остаться друзьями, может быть, иногда заниматься любовью. И я хочу, чтобы ты знала: что бы ни случилось, ты останешься мне дорога. Но от жизни не спрячешься, милая, такое случается с кем угодно. Мне казалось, что, когда я купил шубу, ты поняла, что тем самым я хотел как бы извиниться перед тобой. Флер, я согласен признать, что не ты одна виновата во всем.

— Ну что ж, огромное вам спасибо, мистер Маршалл! — выкрикнула Флер, сама не зная, что страшнее: когда Алекс рвал и метал или когда напускал на себя цивилизованный сдержанный вид. Пожалуй, последнее хуже. Гораздо хуже. Ведь здесь и не пахло чувствами. Ах, если бы он разозлился! Даже разъярился! У них еще оставалась бы надежда вернуться друг к другу в объятия. Такие ссоры сами по себе утихают в постели, и удержать Алекса она могла только в постели.

Кое-как Флер поплелась следом за ним на кухню. Он поставил поднос и принялся мыть чашки. Она следила за ним, не в силах шевельнуться: Алекс Маршалл — примерный муж, не забывает про домашние обязанности. Поставив чашки на сушилку, он направился в гостиную, чтобы собрать одежду.

— И это все? — не веря своим глазам, спросила она. — Ты хочешь сейчас уйти? Просто закрыть за собой дверь, словно ничего и не случилось?!

— Это не обязательно должно было случиться сегодня, — заметил Алекс, зашнуровав ботинки и завязав галстук. — Вполне возможно, мы смогли бы пробыть вместе еще недельку-другую. — Он уже надел пиджак и был готов уйти.

Флер вернулась к дивану, наклонилась и подобрала с пола фарфоровый банан. Халат распахнулся, обнажая те самые пышные груди, которые так обожал Алекс.

Прикинув на ладони тяжелую игрушку, Флер приложила ее к груди. Темно-алый сосок и ярко-желтый фарфор. Их взгляды встретились, и она успела заметить в его изжелта-серых кошачьих глазах новый всплеск похоти.

— Я предложила тебе свою жизнь, — тщательно выговаривая каждый слог, сказала Флер. — Я предложила тебе свое сердце, свое доверие, свою любовь, свою верность. А ты ответил мне: «Валяй, трахайся с вонючим бананом!»

Похоть моментально сменилась испугом.

— Черт побери! — Алекс отшатнулся, но недостаточно ловко. Банан со свистом рассек воздух. И на какую-то долю дюйма не попал ему в глаз, прочертив алую полосу на виске.

— Ты взбесилась! — взревел он. Его рука непроизвольно прижалась к ране. И тут же стала липкой от крови. — Ты, долбаная дура! Ты же чуть меня не убила!

— Как ты только что убил меня, драный ублюдок! — взвизгнула она и рванулась вперед. Однако ни проклятия, ни кулаки не достигли цели — Алекс Маршалл уже успел захлопнуть дверь да и был таков.


Глава 29


Каждое утро Берни просыпалась с первыми лучами солнца, надевала купальник и отправлялась на пляж до самого завтрака. Насколько хватало глаз, вокруг были лишь небо и море, а уши улавливали только крики чаек да мычание коров на дальнем лугу. В воздухе висел медовый аромат цветов. Нью-Йорк остался в далеком прошлом.

Примерно в течение часа она наслаждалась плаванием, затем завтракала на террасе и удалялась в бунгало, где дремала и читала в ожидании, когда спадет дневная жара. Ближе к вечеру, приносившему свежесть и прохладу, гуляла по пляжу, собирая ракушки, чтобы вернуться к началу обеда. В девять часов вечера Берни уже отправлялась спать. Она ни с кем не общалась, кроме персонала отеля. Будь ее воля — даже не просыпалась бы всю эту неделю.

— Коралловый рай, — так описывал Антигуа агент из бюро путешествий в те счастливые дни, когда они с Роджером планировали отпуск. Отель «Хоуксбилл» был рекомендован как один из самых элегантных и уединенных. — Настоящий сказочный остров, — разливался соловьем агент, — для медового месяца лучше и не придумаешь. Идеальный приют для влюбленных парочек.

И для беглецов, пожалуй, тоже.

Берни не сомневалась, что именно здесь ее никто не станет искать. Да и кому она понадобится — разве что для того, чтобы пристрелить в отместку.

— А где же мистер Ноланд? — поинтересовался менеджер, когда она приехала в воскресенье.

— К несчастью, — отвечала Берни, — он не смог вырваться. Я надеюсь, что смогу обрести здесь полный покой и вы последите, чтобы никто не нарушал мое одиночество.

Напрасное беспокойство. В межсезонье на этот курорт ездили одни обитатели Брайтона, и Берни с облегчением обнаружила, что здесь нет никого из ее круга. А в холле даже не стояло телевизора. Отличное убежище для серьезных размышлений.


Бернадетта Хонг была деятельной особой. Она верила, что мир делится на тех, кто мыслит, и тех, кто действует. И себя причисляла к последним.

Еще девчонкой предпочитала тех, кто скор на расправу, кто сначала пускает в ход кулаки, а уж потом спрашивает, если он вообще умеет это делать.

Она восхищалась Александром Македонским за то, что разрубил гордиев узел, Генри Фордом — что обозвал историю брехней, и Наполеоном, потому что маленький капрал — совсем как она сама — нуждался всего в пяти часах сна. В то время как все остальные дрыхли, он был на ногах и творил свою судьбу. И когда позже, в десятом классе, Берни впервые узнала про Гамлета, бедняга принц не снискал ее уважения.

— Гамлет все прошляпил, — заявила она в классе.

— Но разве ты не сочувствуешь его страданиям? — спросила учительница английского.

— А с какой стати? Ваш Гамлет — просто размазня.

По мнению Берни, он олицетворял самый никчемный тип мужчин. Таких, которые вечно о чем-то думают и связаны по рукам и ногам своими сомнениями. Вот если бы принц в тот же миг, как узнал о злодействе дяди, подчинился импульсу, схватил меч и учинил скорую расправу над Клавдием — не случилось бы и остальной трагедии. Одним ударом Гамлет избавил бы и себя, и других от кучи неприятностей. А он вместо этого весь пятый акт только и знает что думает да сомневается и позволяет завариться жуткой каше. Ведь на протяжении драмы трупов становится все больше и больше — просто целая гора. Невинные люди гибнут один за другим из-за нерешительности принца. Видно, только в конце до Шекспира дошло, что справедливость должна восторжествовать — лучше поздно, чем никогда. А вот Берни всегда считала, что лучше рано, чем поздно.

Однако сейчас, когда драма приключилась в ее собственной жизни, Берни впала в сомнения. Оказавшись лицом к лицу с трудным выбором, она струсила и стала тянуть время, не решаясь сделать то, чего на самом деле желала. Как Гамлет, она смалодушничала и дотянула до самого последнего акта. И, как он, тем самым породила хаос.

Сидя на песчаном пляже Антигуа, она мысленно вела подсчет жертв.

Роджер — уязвленный и злой. Еще бы — подвергнуться такому публичному унижению! Этот человек не сделал ей ничего плохого — кроме разве того, что предложил выйти замуж. А ведь они могли остаться просто друзьями.

Ее мать в отчаянии. Пожалуй, тут вполне подойдет «разбитое сердце» — ведь Берни разбила самую сокровенную ее мечту. Ах, как Адди Хонг хвасталась напропалую: «У моей дочки просто чудесный жених». И вот теперь она осталась ни с чем.

Родственники с двух сторон, коллеги и друзья с двух сторон — растерянные, рассерженные, разочарованные. Особенно стыдно перед Дианой. Милая старушка Ди! Взвалила на ее плечи такую докуку — стоять перед толпой гостей и сообщать им ошеломительную новость! Однако только Диана из всех знакомых Берни обладала для этого достаточной отвагой и силой. Да и к тому же адвокат, а значит, сумеет подать дело Берни в самых мягких тонах.

Сидя на пляже, Берни снова и снова спрашивала себя: как могло все это произойти? Как могло случиться, что именно она, Берни, так ценившая независимость и одиночество, поддалась дьявольскому искушению семейного рая, вплоть до последней минуты ни разу не пожелав вслушаться в голос рассудка?

Это все соревнование! Дурацкий вызов Розмари, перед которым не устояла ее натура. Ибо хотя объявленная Розмари охота на мужей и была шуткой, подобные скачки — разве что не с такими глупыми условиями — происходят постоянно. Это норма жизни.

Конечно, Берни понимала, что женщина идет замуж по тысяче иных причин, но не последняя среди них — жажда соревнования, один из самых проверенных способов самоутверждения, некий женский эквивалент посвящения в мужчины. Какая женщина устоит перед возможностью удивить (а при случае и подавить) соперниц, хвастаясь своими трофеями? «Поглядите на меня! Я помолвлена! Тра-ля-ля! Разве я не умница? Разве не красавица? Разве меня не обожают? Уж, во всяком случае, не так, как вас, бедняжек!»

Теперь Берни было ясно, что именно это ее и подстегивало: желание первой прийти к финишу. Вот только нельзя забывать, что теряет тот, кто выигрывает гонки.

Жена. Мать. Опора. Традиционные женские роли. К которым Берни прибавила Пленницу. Она считала, что, думая о браке, неизбежно приходится выбирать между близостью и свободой. В ее сознании это были несовместимые вещи. А брак представлялся как смесь обязанностей и несправедливостей. И, что самое важное, как полная утрата контроля над ситуацией. Всю сознательную жизнь Берни избегала сильных привязанностей из страха стать вечной пленницей чьих-то чужих переживаний. Она не желала жить ни в чьей чужой шкуре — как не желала, чтобы кто-то влезал в ее. Это была слишком высокая цена за любовь.

С самого дня помолвки на нее то и дело накатывали волны паники. «Дурных предчувствий», как сказала бы Флер. Но Берни всякий раз подавляла страх, убеждая себя, что в любом случае всегда сможет развестись. Но с другой стороны — не будет ли развод признанием собственной неудачи? А Берни не желала выглядеть неудачницей.

Всю неделю перед свадьбой они с Роджером встречались реже обычного. Вечера были заняты то пирушкой с коллегами, то «мальчишником», то «девичником» — словом, всем, что всегда делают люди, прощающиеся с одинокой жизнью.

— Мы еще успеем побыть вместе, — говорил Роджер, в очередной раз извиняясь за отсутствие.

— Все до одной ночи, — мурлыкала она.

— Точно.

Таким образом, Берни получила хоть и краткую, но передышку. А ведь работа Роджера не была связана с командировками, как у Стива. Стало быть, он вечно будет если не болтаться «под ногами», то по крайней мере поблизости — все семь дней в неделю.

Более того, у него свои вкусы и привычки. Волос, не смытый в раковине, раздражает его не меньше, чем крошки от печенья в постели или ноги на журнальном столике. Она едва сдержалась, чтобы не заявить, что это ее дом и она вольна ставить ноги куда захочет. Но ведь скоро дом станет их общим!

Ее забывчивость (к примеру, Берни то и дело оставляла без колпачка тюбик с зубной пастой) была постоянным источником недовольства.

— Ну что ты потеряешь, если привинтишь ее на место? — выговаривал он. — Две секунды времени?

Конечно, его претензии были абсолютно оправданны, и, конечно, ей тоже было к чему придраться. Не мог бы он перестать хрустеть пальцами, когда устает? От этого хруста Берни готова была на стенку лезть! Или его обожаемый лимбургский сыр, которым провоняла морозилка. Все это были мелочи, но из каждой мелочи могли образоваться семена войны.

Компромисс, твердили все вокруг. Брак всегда основан на компромиссах, на том, что даешь и берешь. Но за долгие годы Берни привыкла ни в чем себя не ограничивать — по крайней мере в мелочах. Насколько она понимала, К тому же привык и Роджер. Холостяцкий образ жизни не очень-то хороший учитель для жизни семейной, а Роджер оказался упрямее и злопамятнее, чем Стив, не обращавший на мелочи особого внимания.

В прошлую пятницу они с Роджером ходили в Ситибанк, чтобы оформить покупку квартиры. Дело было уже на мази. Они станут владельцами квартиры со дня, когда вернутся из свадебного путешествия. Служащий банка протянул ей пухлую стопку бумаг.

— Тридцать лет! — ахнула Берни. — Рассрочка на тридцать лет! Господи, да к тому времени, как мы расплатимся, я стану старухой!

И служащий, и Роджер в два голоса принялись утешать ее, что долгосрочный кредит в их же интересах. И совершенно не будет высасывать из них все силы и деньги.

— Я имею смелость надеяться, — лукаво улыбнулся Роджер, — что, разменяв Шестой десяток, мы будем владеть не только этой квартиркой в Ривердейле.

Эти слова потрясли ее до глубины души. Берни в шестьдесят лет. Берни и Роджер в шестьдесят лет… вместе. На пенсии. И им нечем занять время, кроме как друг другом. Он будет сидеть дома не только каждый вечер, но и каждый день. И она тоже. Тридцатилетнее заключение. Делить пищу, отдых и постель с одним и тем же мужчиной. Если у них и будут дети — к тому времени они повырастут и оставят их. Берни и Роджер. Наконец-то наедине. Навечно.

И что же, все тридцать лет подряд Роджер будет хрустеть пальцами?.. Будет зудеть про колпачок от зубной пасты? Или же они так погрязнут в семейной рутине, что им даже спорить друг с другом станет неинтересно.

Тридцать лет они будут сидеть все на том же кожаном бразильском диване, который прикупили в тот день, когда ходили в банк. («Он слишком дорогой», — протестовала Берни. «Зато прослужит целую жизнь», — возражал Роджер.) Итак, седая Берни и лысый Роджер будут сидеть рядышком на этом диване — усталые, молчаливые, с выросшими детьми, с угасшими чувствами, с разбитыми иллюзиями, прикованные один к другому до того дня, когда смерть разлучит их.

Тридцать лет. Ничего себе срок. За предумышленное убийство и то дают меньше.


Берни решительно встала, стряхнула с колен коралловый песок и зашагала к управляющему отелем.

— Я уезжаю в воскресенье.

— Но ведь у вас оплачена и следующая неделя, — напомнил он. — Может быть, вам что-то не понравилось?

— У вас отличный отель, — резко возразила она. — Замечательный уголок для новобрачных. Но, к несчастью, нет телевизора.


Глава 30


Алекс ушел!..

Флер не могла в это поверить. Невозможно! Однако на полу желтели осколки фарфора, словно забытые конфетти, безжалостно свидетельствуя об утрате всего, что было дорого.

Мужчины никогда не подавляли Флер Чемберлен. Она всегда правила ими и отделывалась по своему усмотрению, как только начинало казаться, что накал страсти ослаб. Она всегда первая говорила «прощай», эту прерогативу давала ее красота.

Однако нельзя было не признать, что прежние правила больше не действуют. По крайней мере в отношении единственного мужчины, с которым она бы желала связать будущее. Она любила его. А он ее бросил. Она доверилась ему. А он предал. И Флер пополнила собой ряды покинутых женщин.

Алекс ушел! Действительно, это был конец привычного ей мира, конец ее власти, ее неотразимости. Для чего ей теперь жить? Алекса нет! Ну хорошо же. Он еще пожалеет. Пришло время исполнить угрозы. Она покончит с собой не отходя от кассы. Сегодня же. Во всяком случае, это лучше, чем в одиночестве дожидаться рассвета.

Сегодня же она приведет в порядок лицо, надушится, вскроет вены бритвой Алекса и опустится в ласковую теплую воду, истекая горячей кровью. А утром найдут ее тело — свежее и прекрасное, и пряди темных волос будут качаться под водой, как у Офелии в ее водяной могилке.

Не забыть только сначала написать письмо. Прощальное послание, трогательное и красноречивое. Каждое слово будет ранить, разить, терзать виной и не давать покоя неверному возлюбленному до конца дней.

О да, уж она-то знает, какую боль могут причинить слова. Не далее как сегодня Алекс преподнес краткий, но ошеломляющий урок. Он все пустил в ход: издевку, цинизм, жестокость и надменность. Ну что ж, завтра она станет недосягаема для его слов, тогда как он будет страдать так, как страдает она сейчас!

Флер рухнула на диван с карандашом и блокнотом и принялась сочинять письмо.

«Дорогой Алекс», — начала она.

Нет! Неверное начало. «Дорогой» предназначается для тех, кого любят, или же для совершенно чужих людей. Алекс не подходит ни к одной категории.

«К Алексу Маршаллу…»

Нет. И вообще, с какой стати обращаться именно к нему? Не много ли чести? Пусть узнает обо всем от других.

«Бедняжка не обращалась ни к кому конкретно. Она лишь упомянула про какого-то „гнусного гада“…» Да, вот так-то лучше! А еще лучше — «одного гнусного гада с извращенными сексуальными потребностями». И уж совсем хорошо: «одного гнусного гада-импотента»… Ух! Он прямо взовьется от злости! Тогда всем станет ясно, кого имела в виду Флер.

Она вырвала листок и начала снова:

«Дорогая Диана!» — И задумалась.

Диана на нее наверняка очень сильно рассердится. И обидится тоже. И скорее всего припомнит, как Флер игнорировала ее советы составить завещание — ведь это «долг каждого взрослого гражданина».

Значит, вполне возможно, это письмо послужит двум целям. Не то чтобы ей было что завещать — на счету в банке давно ни гроша. «Красота была ее богатством» — вот как будут ее оплакивать. «Бедняжка! Ничем более ценным она не обладала».

Ну, конечно, кроме роскошной норковой шубы. «Подойдет ли она Ди? — гадала Флер. — Наверное, рукава окажутся коротки».

«Дорогая Диана!

Алекс бросил меня, и я хочу умереть…»

Флер отложила ручку и уставилась в ночную тьму. Пожалуй, к этому ничего и не добавишь. Вполне определенное утверждение, краткое, завершенное во всех смыслах. Отличный слепок с натуры. Алекс ушел — и ничем не заполнить оставшуюся пустоту.

Господи Иисусе! Неужто и Розмари испытала такое же горе, такое же отчаяние после того, как он ушел из дому, — то есть в те самые чудесные ночи, когда она, Флер, нежилась в его объятиях? От этой мысли стало ужасно больно, ибо впервые за все эти месяцы Флер ощутила некую связь с Розмари. Они обе оказались жертвами Алекса.

Ох уж эта способность мужчин разбивать женские сердца! И пресловутая покорность женщин, позволяющих им это! История стара как мир…

Флер выдрала и эту страничку и начала другую:

«Дорогая Диана!

Я понимаю, что тебе вечно приходится разгребать дерьмо за других, но больше мне не к кому обратиться…»

Тут Флер ударилась в слезы. Слишком жестоко, слишком точно.

Она снова и снова начинала письмо, и все рвала на клочки. К трем часам утра, окончательно сдавшись, отправилась спать. Сон решал все проблемы. Алекс прав. Она не склонна к суициду. Более того, ей становится дурно от одного вида крови.

Злокозненный, хладнокровный Алекс! Он с самого начала расставил точки над «i». Он сказал: «Ты из тех, кто выживает». Черта с два — смотря как истолковать это слово.

Если выжить — значит исправно дышать в две дырочки, что ж, стало быть, она выжила. Но если подразумевать нечто более общее — мыслить, чувствовать, чем-то интересоваться, — тогда она может умереть. Суицид физический снимался с повестки дня, но ведь есть и иные способы самоуничтожения. К примеру, влюбиться в женатого мужчину.

Ах, если бы… тут Флер зажмурилась и суеверно скрестила пальцы… если бы только прокрутить стрелки часов, проскочить ближайшие несколько месяцев боли и отчаяния и оказаться в том времени, когда жизнь снова обретет в ее глазах свою прелесть: чтобы боль утихла, раны затянулись, а впереди ждало предвкушение новой любви. Пока Флер даже подумать не могла о другом мужчине, и тем не менее знала, что только так может спасти себя. Хотя, конечно, к тому моменту она постареет еще на несколько месяцев. Станет менее привлекательной. Более «потрепанной».

Суровая правда состояла в том, что она, такая умница, рискнула поставить все на мужчину, который пресытился ею и смылся. Недопустимое расточительство. Флер разбазарила красоту, любовь, страсть и интеллект так, как будто завтра никогда не наступит. Ан нет, завтра уже стучится в дверь.

Перед рассветом бедняжка забылась неспокойным, тяжелым сном. Очнулась, когда было уже больше десяти. Конечно, служба сегодня исключается. Она не в состоянии работать. Да и зачем? Ее все равно вот-вот вышвырнут из агентства. И даже если бы она была в состоянии ворочать мозгами — ни за что не позволила бы себе в таком ужасном виде показаться коллегам.

Взгляд в зеркало подтвердил самые худшие опасения. Кожа изжелта-бледная, глаза опухли, еще несколько новых седых волос. Ничего удивительного, если вспомнить, через что она прошла. Флер ужаснулась, что начинает седеть все быстрее и быстрее. Очень скоро с этим надо будет справляться не посредством щипцов, а краской.

Пожалуй, при дневном свете ей можно будет дать и все сорок. Ничего не скажешь, у Господа есть способы добить вас окончательно.

— Ты отвратительно выглядишь, — сказала она отражению.

На что ей ответили: «Я выгляжу так, как чувствую».

Флер поплелась на кухню, приготовила кофе и вплотную приступила к решению проблемы: как провести день. Можно пойти в кино. На какую-нибудь милую комедию Мела Брукса, или что-нибудь новенькое с Вуди Алленом. Темный зал — это то, что нужно. Заглянем-ка в газету: похоже, ничего настоящего по соседству — обычные махаловки, боевики и шварценеггеровские штучки. В таком расстройстве чувств она не вынесет вида мощных плеч Арнольда. А кроме этого, шла одна иностранная нудятина. Похоже, даже Вуди Аллен стал серьезным в наши дни.

Флер могла бы, как классическая покинутая душа, закатиться в какой-нибудь не очень освещенный бар и поискать утешения в спиртном — вот только пугало неизбежное похмелье. Нет, это ей не по вкусу.

Был лишь один безошибочный способ поднять настроение, исцелить раны. Она тащится от этого сильнее, чем от наркотика.


— Вы действительно считаете, что эта юбка достаточно длинная? — спрашивала Флер у продавщицы в «Модельном платье».

— Несомненно, — отвечала та. — А теперь посмотрите это платье от Оскара де ла Рента, оно более сексуально, даже драматично. Вы могли бы надевать его на важные свидания, чтобы потом провести всю ночь в городе.

— Ах, какая прелесть! — восклицала Флер, щупая ярко-синий креп. — А вам не кажется, что для меня это… несколько ярко? Ведь это молодежный цвет.

Продавщица отступила на несколько шагов, уперев руки в бока, и окинула ее профессиональным взглядом.

— Это с вашим-то лицом? — Она убежденно затрясла головой. — С вашей фигурой? Вовсе нет, вы просто созданы для этого платья, милочка. Ну же, не стесняйтесь. Примерьте.

«На мне оно еще лучше, чем на прилавке!» Флер покрутилась перед зеркалом, ощущая, что снова начинает верить в себя. «Однако надо бы посмотреть и на цену!» Посмотрела. Скривилась. Отложила платье. Взяла снова.

Какого черта! Ей придется беспокоиться об оплате только в конце месяца. И Флер выпалила свою любимую фразу:

— Я это беру.

— Наличными или чеком?

Она протянула кредитную карточку, прекрасно зная, что вот-вот исчерпает лимит. После чего отправилась в салон красоты, где сделала маску на лицо и новую прическу, а потом пустилась на поиски аксессуаров.

Как всегда, надо было побеспокоиться о том, чтобы довести начатое до конца. Обновить внешность — это не только прическа, теперь надо подобрать новые туфли с более короткими, массивными каблуками, ремешок, бижутерию, которая бы подчеркивала веселый, шутливый дух. И только тогда можно будет считать, что она приобрела все для замечательного синего платья.


Часом позже она вышла на улицу, готовая вновь сразиться с жизнью. По крайней мере она уже не похожа на прачку, и это было немалым утешением.

Весьма привлекательный молодой человек поймал ее взгляд и направился в сторону Флер. О Боже! Да он собирается подцепить ее! Безусловно, Флер Чемберлен не позволит незнакомцу клеить себя посреди улицы. По крайней мере не позволяла до сих пор. Хотя, пожалуй, грубый флирт мог бы подействовать на нее освежающе.

— Извините, мисс, — вежливо начал молодой человек. Она повернулась к нему и ослепительно улыбнулась. Он сунул ей под нос пластиковую карточку. — Служба безопасности, — сказал он. — Пожалуйста, пройдите со мной.

У Флер душа ушла в пятки.

— Это какая-то ужасная ошибка, — пыталась она улыбаться трясущимися губами. «Флиртуй! — приказывал инстинкт. — Прикинься беспомощной!» Несколько женских уловок должны избавить ее от этого кошмара. Ведь он мужчина, верно? А мужчины никогда не остаются к ней равнодушны.

— Ошибки здесь нет, мисс, — с непробиваемой учтивостью продолжал юноша. — Мы наблюдали за вами через скрытую камеру, все записано на пленку. Один шелковый шарфик, три пары трусиков и швейцарские часы и серьги в ювелирном.

Совершенно растерянная, она позволила отконвоировать себя обратно в магазин, вверх по эскалатору, в отвратительно желтый офис.

— Присядьте, пожалуйста.

Она пристроилась на краешке твердого дубового стула, пока он рылся в ее сумочке. Куча украденных мелочей рассыпалась по столу.

— За всю свою жизнь, — взмолилась Флер, — за все сознательные годы я ни разу не делала ничего подобного. — И она уставилась на вещи, прикидывая, сколько они могут стоить. Самое большее — сотни две долларов. — Я возмещу убытки, клянусь вам, как только смогу. Будьте же милосердны! Я уважаемая женщина, я служащая, а не воровка, пожалуйста, поверьте! Просто у меня временное помутнение рассудка. Дело в том, что я только что порвала со своим другом…

— Прошу прощения, мисс, — он проявил поразительную тупость, — но вам придется все это рассказать судье.

— Судье!.. — Флер едва не грохнулась в обморок. — Не может быть, чтобы магазин настаивал дать делу ход! Господи! Да за все эти годы я потратила в вашем магазине целое состояние!

— Боюсь, что именно так мы и поступим.

Флер возвела очи горе и взмолилась, чтобы пол под ней разверзся и поглотил ее. Зря она все-таки не покончила с собой нынче ночью!

— Могу я хотя бы позвонить? — дрожащим голосом спросила она.

Юный О'Райан протянул ей телефон.

Флер набрала номер. Дождалась, пока ей ответят.

— Диана, — прорыдала она, — я в ужасном положении! Скорее вызволи меня!


Глава 31


Весь день Алекс просидел за столом, погруженный в мрачные раздумья, не в состоянии сосредоточиться на деле. Он приобрел новый и не радостный опыт.

— Что это с вами? — воскликнула секретарша, когда он появился утром с радужным фингалом над глазом.

— Несчастный случай, — пробормотал он и юркнул в кабинет.

«Несчастный случай, как бы не так. Киска выпустила коготки. Это ближе к истине». Алекс раздраженно пощупал опухоль. «Чертовски больно. Хорошо еще, хоть не в глаз!»

Женщины никогда не перестанут удивлять Алекса Маршалла. Как ни ублажай их, как ни старайся угодить, все равно окажется мало. Они просто не дадут вам жить.

К примеру, намерение Флер его окрутить! Надо же вообразить себе такое! И главное — с чего? Ведь он ни разу даже не намекнул на возможность брака. Не давал ни малейшего повода, ни малейшей зацепки. Он прекрасно знал, что может за этим последовать, и был чертовски осторожен в словах. Тем не менее она умудрилась вбить себе в голову эту идею, а потом хоть кол на голове теши! Она слышит лишь то, что желала бы услышать. Кстати, совсем как Розмари.

Женщины! До чего же они неразумны!

Самое неприятное, что он действительно привязался к Флер. И даже чуточку влюбился. Нет, скорее увлекся. Да, пожалуй, именно так — увлекся. Она была яркой, забавной. Изощренной в сексе. И радовала взор — особенно голая и в постели. Да, они с Флер провели немало приятных часов вдвоем, что делало ее смешную атаку еще более неожиданной и обидной.

Черт побери, он еле ноги успел унести, а на что ей было сердиться? Он всегда относился к ней с вниманием и уважением, не жадничал. Женщине, одетой в шубу ценой в шесть тысяч долларов, грех жаловаться на невнимание. И ведь Алекс подарил ее от всей души, как знак привязанности и благодарности. Но жениться?.. Господь свидетель, эта женщина и яйца сварить не сможет!

Да и к тому же, как Флер отлично известно, у него уже имеются жена и ребенок, которых он бессовестно забросил.

При воспоминании о Розмари Алекс помрачнел. Он не виделся с ней с того самого вечера, когда его буквально вышвырнули за порог, их общение теперь шло только через адвокатов. Интересно, как она управляется одна, без него? Наверное, плоховато. Люди успевают привыкнуть друг к другу, а Розмари и подавно была рабой привычек.

— Розмари с кем-нибудь встречается? — поинтересовался он у тещи в прошлое воскресенье.

— Я бы с удовольствием сказала «да», противный вы тип, — съязвила Долли, — чтобы заставить поревновать. Но по правде говоря, по соседству от нас нет приличных холостяков — по крайней мере на мой вкус. А ведь я интересуюсь этим на протяжении последних семи лет.

Алекс раздраженно забарабанил пальцами по столу. Его мало волновало желание тещи подыскать замену почившему мистеру Бэйнтеру. Черт побери, да ведь ей перевалило за шестьдесят! Неужели женщины не способны уняться? Вот и Розмари…

— Ну, — сказал Алекс, — Розмари не лишена привлекательности и к тому же после стольких лет брака привыкла иметь рядом мужчину. Скажите, — расспрашивал он, — Рози никогда не упоминала малого по имени Ллойд Хейджман? Дантист, живет неподалеку. По-моему, его считают лакомым куском.

Долли равнодушно пожала плечами, это имя явно ей ничего не напоминало, и разговор пошел о чем-то другом. Алекс облегченно перевел дух.


Алекс откинулся в кресле, заложил руки за голову, потянулся и снова вздохнул — на сей раз громко. Он очень надеялся, что Розмари ведет себя прилично. При мысли о том, что его жена, мать его сына, может быть физически близка с другим мужчиной, ему становилось дурно. Какой-то дантист! Черт его знает, какие полости он собирается заполнять! Алексу доводилось слышать ходившие по Вестпорту сплетни, что этот парень прямо жеребец какой-то.

Оставалось утешать себя тем, что это маловероятный сценарий. Розмари никогда не интересовалась сексом, и Алекс не переставал об этом сожалеть. И так повелось с самого начала их брака. Несмотря на все остальные женские достоинства (а их, надо признаться, было немало), в постели она вела себя вяло, равнодушно. Иногда Алекс даже сомневался, нравится ли ей это вообще. Если нет — это было бы еще одним аргументом в пользу того, что она не высматривает кого-то на стороне.

И к тому же Алекс верит своей жене. Безоговорочно. Она чрезвычайно преданная женщина.

И хоть ему будет очень не хватать развлечений с Флер, хорошо, что они расстались, ибо чем дальше продолжались их игры, тем более странный характер приобретали. Едва ли не извращенный. Словно Флер запускала в Алексе какой-то аппарат саморазрушения, вытаскивала на поверхность какие-то темные стороны натуры, о которых он бы так и не узнал, не повстречайся с ней. Одно дело — наслаждение, другое — извращение.

Если Алекс и мог чем-то заслуженно гордиться, так это обостренным чувством реальности. А реальность настойчиво требовала возвратиться назад, в стойло. Его жена достаточно настрадалась за последние два месяца, и сын тоже. И что хуже всего — заметно пострадала работа.

Алекс устал. Давали знать о себе ночи, проведенные в злачных уголках Манхэттена. Слишком часто он являлся в офис с похмелья, еле переставляя ноги. Клиенты мигом чуют такие вещи, не говоря уже о конкурентах и коллегах.

Алекс никогда не забывал, что, несмотря на десять лет, потраченных на то, чтобы занять в «Левиафане» престижный офис, он может вылететь отсюда в любой момент. Каждый год многочисленные вузы выпускали в мир бизнеса новую толпу молодых алчных людей, готовых перехватить твой заказ, увести самых лучших клиентов, кусать тебя за пятки, словно стая ненасытных пираний. Или акул, почуявших кровь. И кто их упрекнет? Он сам сделал бы то же, окажись на их месте. И делал раньше.

Крупная рыба, мелкая рыба. Так уж устроен мир, и, чтобы выжить, необходимо усвоить его правила. Алекс сделал это давным-давно. Если у Моисея было десять заповедей, то у Алекса пять: «Никогда не отступай. Никому не верь. Никогда не заносись. Никогда не унижайся». И, как сказано в рекламе дезодоранта, не позволяй заметить, что ты взопрел.

Мало кому удавалось выдерживать тот прессинг, в котором жил Алекс, и иногда казалось, что домашняя жизнь дана ему в награду за проявленную стойкость.

Ибо как бы ни приедалась семейная рутина, она и должна была быть такой. Укрытие. Убежище. Единственное место на свете, где нет необходимости оставаться настороже. Где можно свободно вздохнуть. Расстегнуть воротничок и ремень. Выплакаться наконец. И без всяких последствий, ибо даже помыслить невозможно, что Розмари придет в голову выдать его деловые тайны. Черта с два — она почти и не слышит, что он болтает.

Алекс решил, что пришла пора вернуться в Вестпорт и помириться со старушкой. Ее адвокаты вели себя в последнее время все агрессивнее, но Алекс отнес это к их профессиональным обязанностям. У Розмари, конечно, есть повод злиться, и еще какой, но ведь он знал свою жену — теперь, когда он порвал с Флер, Розмари сама кинется к нему в объятия.

Черт, а ведь и ему самому будет приятно. Эта странная жизнь на два дома утомила. Не говоря о том, что едва не разорила. Он промотал почти всю наличность.

Остаток дня Алекс провел, составляя план предстоящих переговоров. Ясно одно: каяться он не станет. Если Розмари увидит, что он вернулся поджав хвост, она непременно посадит его на цепь рядом с Шелби — и правильно сделает.

Алекс обдумывал свой план с профессиональной тщательностью бизнесмена, готовящего сделку века. Он решил, что явится с независимым видом и предложит мир, но не станет извиняться. Будет мягок, но решителен. Сговорчивым, но не размазней. Потому как, если он хочет выработать действенное соглашение, Розмари придется кое в чем уступить. В конце концов брак и есть не что иное, как взаимный обмен.

Они усядутся рядом как два воспитанных человека, которыми, по сути, и являются, обсудят все по порядку и решат, какие шаги стоит предпринять, чтобы разрешить их проблемы. Отдавая должное и себе, и ей, Алекс не сомневался, что их союз просуществует еще не один десяток лет, несмотря на все передряги, а может быть, станет даже крепче.

Перед самым концом дня Алекс потянулся к телефону.

— Рози! — заявил он. — Я еду домой.


— Женщины! — Он запихал последний чемодан на заднее сиденье такси, уселся сам и подавил зевоту. — И с ними плохо, и без них плохо. Женаты?

— Нет, сэр, — отвечал шофер.

— Разумно, — кивнул Алекс.

— Диспетчер сказал, что вас надо везти к вокзалу «Гранд Централ».

Алекс огляделся. Чистый, ухоженный салон. В нынешнем настроении ему меньше всего хотелось сейчас трястись в поезде с его опротивевшими рожами и разговорами. «Эй, Алекс, где тебя черти носили?» «Возвращаешься в гнездышко, утеночек?»

— Сколько вы запросите, чтобы отвезти меня в Вест-порт? Дорога туда и обратно займет не больше трех часов.

Они принялись торговаться, но под конец Алекс сдался. Черт с ними, с деньгами! В конце-то концов не так уж часто он ездит мириться с женой. Как-нибудь переживет такие расходы.

— Ну ладно, согласен, — сказал Алекс.

— Плюс обратный путь и чаевые.

Алекс покосился на рабочую карточку. Аврам Гиттельсон. Еврей. Судя по акценту, из Израиля.

— Вы, ребята, последние соки готовы выжать, — заметил Алекс. — Но это правильно. Уважаю, потому что сам бизнесмен.

Он дал указания. Машина проехала по окружной дороге и повернула на север, к дому. С некоторой ностальгией Алекс бросил прощальный взгляд на лабиринты Ист-Сайда. Прощай, Флер, моя крошка. И здравствуй, Розмари, моя жена.

Алекс с удовольствием заметил, как умело парень ведет машину, лавируя на перекрестках с грацией опытного слаломиста, несущегося по склону. Не то что маньяки, которые сплошь и рядом сидят за баранкой в наши дни, а сами и по-английски ни черта не понимают. Этот малый оказался вежлив и охотно вступал в беседу. А какая у него огромная, лохматая башка! Счастливый ублюдок! Последняя издевка Флер достигла-таки своей цели. Он действительно лысеет! Ну, зато она седеет — на-ка выкуси!

Он расслабился, его потянуло на разговоры, может быть, даже на философию. Таксисты — как черные дыры. Ты можешь доверить им всю историю жизни, со всеми постыдными мелочами, и не беспокоиться. Они не воспользуются ей, если даже захотят. Они тебя просто не отыщут. Гарантированная анонимность. Заплатив за такси, ты покупаешь слушателя. И болтаешь с ним даже охотнее, чем с любовницей в постели.

— Вы и не поверите, что мне довелось только что пережить, — он сверился с карточкой и закончил, — Аврам.

— Ну что вы, сэр, я поверю. Я поверю чему угодно.

— Женщина швырнула в меня бананом. Фарфоровым бананом. Чуть полголовы не снесла.

— М-м-м-м… х-м-м-м. — Водителя это явно не удивило. Наверняка слышал что-нибудь и похлеще.

— Наверное, вам кого только не приходится возить, — заметил Алекс. — Пьяных, обкуренных… ненормальных.

— Всего понемножку.

Как всегда, Алекса заинтересовали подробности интимной жизни Нью-Йорка — особенно теперь, когда он его покидает.

— Вы наверняка могли бы написать книгу!

— И не одну! — отвечал Аврам. — И все до одной имели бы успех!

— Неужели? Ну а к примеру?

Шофер начал поддаваться давлению Алекса. Он оказался дружелюбным малым и, пока машина катила по шоссе, охотно посвящал Алекса в особенности мировоззрения водителя такси, а также рисовал те картинки секса, драк и прочих бесчинств, которые творились на заднем сиденье. Кое-что было смешно, кое-что скабрезно. На закуску была поднесена история о пожилом джентльмене с деревянной ногой и двух молоденьких проститутках.

— Не может быть! — Алекс буквально тащился от подробностей. — Обеих сразу? И вы все разглядели?

— В зеркало заднего вида. Чуть в кювет не свалился.

— Ух-х-х! — пыхтел Алекс. — Чего только люди не делают! Извращенцы! Наверное, вы считаете свою работу интересной.

— Интересной, — последовал уклончивый ответ, — но не всегда приятной. Я бы хотел оставить ее и открыть свой маленький бизнес.

— Какой именно? — Алекс тут же навострил уши. Выслушав Аврама, задал несколько профессиональных вопросов и кивнул: — Звучит как дельное предложение. Почему не начали до сих пор?

— Нет капитала, нет визы, нет «зеленой карты», — отвечал Аврам. — В любом случае через месяц я уеду в Израиль. Вы создали у себя слишком жестокое государство.

— Это вы мне объясняете! — крякнул Алекс. — Ну а как вам понравились наши американские девушки?

— Я же сказал, что это жестокая страна.

— Ох, да не скромничайте! Такой парень, как вы, наверняка имел их пачками! Не хотите же вы сказать, что за все то время, что прожили здесь, ни разу не забили гол?

— Забил гол! — рассмеялся Аврам. — Вы говорите об этом как о спорте. — Он замолк, и Алексу стало интересно, может быть, для водителей пассажиры тоже анонимные слушатели. Судя по всему, этот малый не прочь поисповедоваться: — Честно говоря, я полюбил самую прекрасную из здешних женщин.

— Она была красивой? — спросил Алекс, от которого не укрылась тоскливая нота. Бедный недоносок явно с ней расстался.

— Для меня — да. И к тому же чудесный человек. Адвокат, кстати. Милая. Интеллигентная. Привлекательная. И умная! Еще какая умная! Даже находиться в одной комнате с ней было счастьем! — Его голос задрожал. Очевидно, счастье миновало.

— Позвольте мне спросить, — перебил Алекс в полной уверенности, что знает продолжение. — Она стала приступать к вам с требованием жениться, верно? Господи! Все они одного поля ягоды!

— Вовсе нет! — Аврам даже позволил себе отвлечься от дороги, чтобы удивленно взглянуть на него. — Совсем наоборот. Это я стал настаивать на свадьбе, но, видимо, она сочла, что я для нее недостаточно хорош. Кто знает? Может, так оно и есть.

— Недостаточно хорош? Типичная женская отговорка. И знаете, что она означает? Д-е-н-ь-г-и. Они все как одна первым делом проверяют ваш счет в банке, что бы там ни болтали о женском равноправии. Да и с какой стати им надрываться, если это можем делать за них мы? Разумно? Еще как! Можете считать, что дешево отделались. Вот спросите, к примеру, меня, — разошелся Алекс, — и я скажу, что ваша подружка, похоже, первоклассная стерва. Вы вовремя с ней расстались.

— Ох, да нет же! — воскликнул Аврам. — Вы ничего не поняли. Она совершенно не такая. На самом деле у нее удивительно мягкое сердце, доброе, человечное. Но она легко смущается. Много работает, многого хочет достичь. Словом, чересчур увлечена карьерой, успехом. Успех! Меня тошнит от этого слова.

— Не торопись, утеночек! — возразил Алекс. — Мужчина в этом мире ничего не стоит без успеха. Ну а что касается твоей подружки — я бы так не убивался. Сотни таких же готовы занять ее место — только свистни. Послушай меня, приятель. — Они пересекли границу Вестпорта. Еще пара минут — и он будет дома, с женой. В предвкушении этого в Алексе даже проснулась жалость к бедолаге, охмуренному какой-то бессердечной сукой. — Сколько тебе лет: двадцать пять, двадцать шесть? Я старше тебя лет на десять, так что ты вполне смог бы учиться на моем опыте. Знаешь, в чем секрет власти над женщинами? Никогда не позволяй им брать над собой контроль. К примеру, моя жена. В последние пару месяцев мы не очень-то хорошо понимали друг друга, и — говоря между нами — в том есть и моя вина. Но я ни за что не позволю превратить себя в комнатную собачку — нет, сэр! — иначе так и просижу на поводке всю оставшуюся жизнь. Я не говорю, что с ними не надо быть добрым и ласковым, они ведь по-своему неплохие создания, но если позволишь женщине ощутить вкус власти — ты пропал. Это как лишний стакан водки для пьяницы. Раз — и они сами съезжают с катушек. — Алекс пощупал синяк над глазом. — В прямом смысле слова!

— Ну, я не знаю… — начал было Аврам.

— Да зато я знаю! Моя философия — ничего женщинам не объяснять, ни за что не извиняться — по-королевски. Ведь, невзирая на вечный плач о нежности и любви, знаешь, что им милее всего? Сила. Решительность. Именно то, чем их берет старина Клинт Иствуд [16 - Клинт Иствуд — знаменитый американский киноактер.]. Поверь мне, женщины тем больше уважают тебя, чем больше ты их подавляешь. Именно к этому все и сводится — к контролю и уважению. И вот что еще я тебе скажу… — Он умолк и вдруг почувствовал внезапный подъем. Его дом! Наконец! Везде горит свет, так гостеприимно. Алекс видел, как тень Розмари движется на кухне. Она, наверное, готовит что-нибудь вкусненькое. — Да, так вот. Несмотря на все свои вопли, именно этого женщинам и надо. Ибо такими их создал Господь. И такова их природа.

Автомобиль прокатился по подъездной дорожке, гравий уютно и знакомо похрустывал — музыка для его ушей. Алекс расплылся в улыбке, пока шофер возился с чемоданами.

— О'кей, так ты не забывай, что я сказал тебе, парень. — Он полез в карман и заплатил все, что требовали, плюс десять долларов чаевых. Затем, чувствуя себя настоящим филантропом, решил добавить еще двадцать долларов для круглого счета.

— Большое спасибо, сэр! — воскликнул удивленный водитель.

— Ах, да какого черта. — Алекс был рад вернуться домой. — Это всего лишь деньги!


Глава 32


— Как можно быть такой дурой?

После того, как Флер была спасена от клыков правосудия, успокоена, утешена, ей вытерли слезы, высморкали нос, притащили домой, накормили и до полусмерти напоили черным кофе, Диана почувствовала себя вправе задать мучивший ее вопрос.

День превратился в настоящий кошмар. Истерический звонок Флер застал ее посреди людного совещания.

— Тебе нужен адвокат по уголовным делам, — шипела она в трубку.

— Мне нужна ты!

Диане ничего не оставалось, как торопливо извиниться, ссылаясь на личные неприятности, и на такси примчаться в магазин.

Затем последовала череда уговоров, переговоров и бесконечных часов ожидания. Магазин не шел на уступки, не сдавалась и Диана, вцепившись в них, словно бостонский терьер. Ей пришлось вытащить на конфиденциальные переговоры всех по очереди сотрудников отдела безопасности и членов директората, прежде чем удалось прийти к приемлемому соглашению. Магазин обещает не заводить уголовного дела. Взамен Флер подписала признание в совершенных кражах. Вследствие чего ее имя будет включено в список профессиональных магазинных воров (она его окрестила «черным списком») и сообщено основным торговым фирмам Нью-Йорка. Диана уверила Флер, что это единственный способ отделаться от огромных неприятностей.

И вот теперь Флер свернулась калачиком на диване у Дианы, подкрепляясь старым добрым виски. Диана надула губы и повторила свой вопрос:

— Я спросила, как можно быть такой дурой?

— Которую из дур ты имеешь в виду? Ту, что связалась с Алексом, или ту, что обчистила магазин?

Диана сердито встряхнула головой и уточнила:

— Обеих!

— Это не так-то просто объяснить. Но если тебя утешит мое обещание исправиться, считай, что ты его имеешь.

— Ты об Алексе или о магазине?

— Одно связано с другим. — Флер кисло улыбнулась. — Клянусь честью, судья Саммерфильд, за всю свою жизнь я не сперла ничего, кроме разве пары-тройки рекламных идей. До тех пор, пока не умыкнула мистера Бяку. Скажите, судья, есть ли на свете титул Великая Воровка Мужей? Ну, вроде Великого Автомобильного Вора — только не столь удачливого, особенно теперь, когда вся эта развлекаловка кончилась. Тем не менее я уверена, что одно преступление повлекло за собой другое, и когда меня нынче днем схватили с поличным, я была тем самым кандидатом на остров Дьявола. Ну, по крайней мере на остров Рикерс, в тамошнюю тюрьму — точно. Подумать только, я — я, Флер Чемберлен — в какой-нибудь ужасной арестантской робе? Наверняка она будет даже не из чистого хлопка, а из этих ужасных искусственных волокон. В смысле, я уважаю тех, кто любит простоту в одежде, но это было бы уж слишком. Представляешь, если в следующем сезоне будут модными мешки из-под картофеля цвета помоев? Для всех — одного и того же размера.

— Я не уверена, что все следует обращать в шутку, — заметила Диана. — Это не смешно.

— Слушай, моя сладкая, если я перестану смеяться, то зареву и уже не смогу остановиться!

— Ох, Флер!..

— Ох, да!

Они посидели какое-то время в напряженной тишине, после чего Флер одним глотком выпила виски. Когда она заговорила вновь, от черного юмора не осталось и следа.

— Сегодня, дожидаясь тебя, я пришла к выводу, что въехала в полный тупик. Ты, конечно, скажешь, что могло бы быть и хуже и что я оправлюсь от этих ран. Но чего я достигла? Разве ради этого я четыре года потела у Смита? Ради этого приехала в Нью-Йорк?

— Перестань!

— Не могу. Ты спасла мне жизнь, Ди, конечно, метафорически, и за то тебе нижайшее спасибо. Кстати, я представления не имею, какие у тебя расценки. Сколько ты получаешь за час? Две, три сотни баксов? Боюсь, это маленькое приключение вконец меня разорит.

— Перестань, говорю же тебе. Я не собираюсь присылать тебе счет.

— Вот уж нет, этот номер не пройдет! — настаивала Флер. — Я хочу получить счет, хочу сама за себя расплатиться. Для меня это важно, понимаешь? Не то чтобы я сию минуту смогла выписать тебе чек, но в ближайшие дни… — Она умолкла. — Знаешь, а это даже смешно. Обхохочешься! Вот она я, угодившая в самую жуткую передрягу в своей жизни, истекаю кровью и погибаю от отчаяния. И кто же является мне на выручку? Не рыцарь в сияющих доспехах, не мистер Очаровашка. И даже не принц, готовый вызволить меня из заточения. Нет. Это вовсе не мужчина. Женщина! Тебе это ни о чем не говорит? — Она отхлебнула давно остывшего чая и продолжила: — В сказках написано совсем другое, Диана, и ведь я верила в них, Ди, верила всю жизнь. Я верила, что в мужчине кроется решение всех серьезных проблем. Они предназначены, чтобы выполнять тяжелую работу, спасать нас от мышей, нести багаж, поцелуем разгонять страхи, оплачивать наши счета, а потом поднимать на первый попавшийся пьедестал в награду за то, что мы такие милые, беспомощные и женственные. Мужчины должны помогать нам выбираться из самого вонючего дерьма. Ах, мой герой! Но когда я сидела в том проклятом офисе, мне и в голову не пришло позвонить Алексу. Этому надежному, как башня, парню, человеку, который собирался заботиться обо мне всю жизнь! В глубине души я понимала, что он сбежит, как только остынет первый пыл. Вот уж действительно, мой герой! — ехидно прогнусавила она. — Скорее всего он уже вернулся в нежные объятия Розмари и его откармливают домашними пирогами и печеньем!

— Я вовсе в этом не уверена, — перебила Диана.

— А я уверена! Розмари выдержит характер от силы минут десять, а потом все пойдет как по маслу. Держу пари, что в эту самую минуту они на два голоса поют про то, какое я испорченное, бессердечное создание. Ирония в том, что я потеряла сразу обоих — и любовника, и подругу! Ну, может, оно и к лучшему. Я никогда не говорила тебе, но в Алексе было что-то такое… пугающее. Понимаешь, он слишком любил играть в игры. Некрасивые игры. Связанные с насилием и подчинением, и в его фантазиях мне всегда отводилась роль рабыни, шлюхи. Вечной жертвы, понимаешь? Ну а для Алекса, конечно, роль властелина с кнутом в руках. Увы, как это ни печально, мы умудрились разбудить друг в друге только худшее. Это уже напоминало болезнь. Ха, как-то раз в отеле в Чикаго…

— Пожалуйста! — умоляюще воздела руки Диана. — Я не желаю влезать в подробности!

— И правильно делаешь, — согласилась Флер. — Они не очень-то аппетитные. К тому же все равно этому конец. Всему конец. Полный капут.

— Ну не совсем же всему, — поколебавшись, возразила Диана.

— Что ты хочешь сказать?

Диана набрала в грудь побольше воздуха, прежде чем продолжить:

— Я понимаю, каким мрачным кажется тебе сейчас весь свет, Флер, но не надо сваливать свое горе на невинные создания. Пожалуйста, Флер, я умоляю, не забывай, что на карту поставлена другая жизнь. И если есть способ тебе помочь — деньгами или лично… — Ее голос сорвался от волнения. Диана едва не разрыдалась, в то время как Флер остолбенело уставилась на нее:

— Я ничего не понимаю, Диана. Ты и так мне помогла как никто, и я не собираюсь до конца жизни сосать из тебя соки.

— Ребенок! — выпалила Диана. — Я понимаю, что это просто кошмар — с тобой случилось такое, а ты еще и беременна. Но послушай меня, не делай ничего непоправимого. Не избавляйся от ребенка, если ситуация и покажется невыносимой. Я буду счастлива воспитать его вместо тебя, вывести в люди. Жизнь — драгоценный дар, ею нельзя бросаться.

— О Господи! Так ты не знала? Боже мой, Диана! — разохалась Флер, впервые в жизни не имея сил взглянуть подруге в глаза. — Да нет никакого ребенка! И никогда не было! Это просто розыгрыш, фантазия! Обычный способ заставить мужчину жениться. Вот только он на это не купился — ни на миг.

— Как ты могла… — опешила Диана.

— Я никогда не хотела тебя обманывать. Я решила сказать вам с Берни про беременность, чтобы попробовать, ну — примерить, что ли, как это звучит, прежде чем вываливать на Алекса. Разве ты не видела, в каком я была отчаянии? Нужно было срочно что-то предпринять, что-то экстраординарное. И конечно же, как только бы мы поженились, я постаралась бы поскорее забеременеть — и ложь уже не была бы ложью. Пожалуйста, не осуждай меня, Ди. Я и так сама себя осудила.

— Ты сделала из меня сентиментальную дуру, — сухо сказала Диана, — заставив принять все это близко к сердцу.

— Нет, Ди, — Флер схватила подругу за руку, не давая ей высвободиться, — это я оказалась дурой. Самая настоящая мисс Тупица, грезит наяву и ждет принца, который явится за ней. Нежная, беспомощная Флер, легкая, как облачко, упадет в его надежные объятия. И они жили счастливо до конца своих дней. Послушай, Ди, попробуй описать меня одним словом, одним-единственным!

— Прекрасная? — принялась гадать Диана. — Покинутая? Разумная? Одинокая? Романтичная! — воскликнула она. — Я угадала? Ты — неисправимый романтик!

— О, вовсе не такой уж «неисправимый». Да и вовсе не «романтика» я имела в виду. Я бы сказала «голодная».

— Голодная? — растерялась Диана.

— Точно. Буквально, физически голодная. Хищная. Алчная. Истощенная. Как лучше описать хронический недостаток калорий? Всю жизнь я голодаю. Нет, нет, не из-за бедности или экономии. Просто я всегда считала, что если дам себе волю, то стану жирной и противной, и никто на мне не женится. С того самого дня, как в Уотервилле в салоне «Ла Белль» мне попался зачитанный до дыр номер «Вог», я поняла, что надо делать. И стала ограничивать себя в еде. Я должна стать совершенством, потому что собираюсь выйти замуж за совершенство. Ну а если и пострадаю от голода — подумаешь, дела! Ведь это все временно, для маскировки, ровно до того дня, как я сыграю свадьбу и начну настоящую жизнь. Ну а до той поры я просто прожигаю время.

— Мне знакомо это чувство, — пробормотала Диана.

— Итак, в мои планы входило приехать в Нью-Йорк, заработать немного денег, вволю поразвлечься, после чего стать серьезной и остепениться. Что вовсе не означает, что мне было так уж противно играть все эти годы роль неотразимой девушки. Однако со временем, как всякая роль, она приелась — заодно с работой. Потому что ни то, ни другое не было настоящим! Диана, у тебя никогда не появлялось ощущения, что ты играешь какую-то пьесу, когда стараешься доказать, что делаешь что-то по-настоящему нужное? А сама знаешь, что это чушь собачья. Чистый обман. Наверное, это больше всего относится именно к тем, кто работает на рекламу, ведь там ты все время имеешь дело с выдумкой. С мечтами. С миражами. С подтасовками. Со взглядом на жизнь, ограниченным размером телеэкрана. Кому может прийти в голову воспринимать все это всерьез? — фыркнула она. — Это всего лишь передышка перед тем, как появится тот, кого ждешь.

— А если он не придет?

— О, но он должен прийти! Понимаешь, я верила, что где-то на свете есть человек, предназначенный только для меня. И он разыщет меня и возьмет в жены, и это будет достойной наградой за все. Вот поэтому надо быть наготове, чтобы не прозевать появления короля. Знаешь, Диана, меня всегда удивляло одно твое свойство.

— Какое же?

— Твоя способность есть все, что хочется, и не толстеть. Не то что я! Если бы я не блюла диету, не следила бы за собой, не занималась аэробикой, я бы расползлась как тумба. Вот и морила себя голодом, и холила тело, и ужасно боялась разжиреть, или позабыть чисто выбрить подмышки, или, не дай Бог, обзавестись складками на животе. А потом появился Алекс — и я решила, что раскопала сокровище.

— Но что ты в нем такого нашла? — недоумевала Диана. — Алекс всегда казался мне… ну, вполне заурядным и к тому же немного зазнайкой.

— Он подвернулся мне в момент слабости и привлек отчасти тем — только ты не смейся, пожалуйста! — что казался таким основательным, хорошо откормленным. Настоящий солидный буржуа. Классная говядина. Все во мне встрепенулось. Его приземленность казалась мне залогом того, что из него получится отличный муж. И если только хватит терпения, я непременно женю его на себе и решу все проблемы, и перестану морить себя голодом, и стану такой же пышной и счастливой, как Розмари. Хотя, наверное, теперь она уже не такая пышная и счастливая. И вот с чем я осталась — тощая как жердь и в полном дерьме! Все страдания оказались напрасны! Ни мужика, ни денег, а через пару недель не будет и работы.

— Мне казалось, что твое агентство собирается сделать последний рывок с этими новыми духами. — Диана рада была сменить тему.

— Духи! — сокрушенно рассмеялась Флер. — Опять сказки для дураков! Да о каком рывке ты говоришь? С такими тупыми клиентами вряд ли удастся сговориться. Кстати, да будет тебе известно, что «Безымянные» успели окрестить в «Снежинку», с прилагающейся картинкой розовощекой принцессы. Выглядит она такой невинной, что хочется обзавестись справкой о девственности, прежде чем ими пользоваться.

— Веяние новой морали? — поинтересовалась Диана.

— В задницу новую мораль! Женщинам хочется чувствовать себя сексуальными, соблазнительными, неотразимыми в глазах мужчин. Так уж заведено. И они будут из кожи вон лезть, чтобы обставить одна другую, пока на земле живет хоть один мужик. На этом построена вся моя карьера. И с этой мыслью, милая Диана, я тебя покину.

Флер полезла в сумочку, подмазала губы и собрала вещички.

— Это все из-за платья, — пояснила она. — Потрясное мини, цвета павлиньего пера. И я счастлива признаться, что честно хотела купить и его, и все остальное. По крайней мере до тех пор, пока не выгребла все до цента с кредитной карточки.

— А теперь-то что случилось? — встревоженно спросила Диана.

— А теперь я еду домой, — Флер «сделала ручкой» на прощание, — домой, к принтеру, за работу. Потому что если не додумаюсь до чего-то лучшего, чем эта самая «Снежинка», меня и в самом деле вышвырнут на улицу. «Безымянные» духи! — фыркнула она. — То, из чего созданы грезы. Ну и пусть, я все же верю, что это не менее реально, чем все остальное в нашем невозможном мире!


Флер шла по Лексингтон-авеню, чувствуя прилив бодрости. Самое худшее случилось — а она жива! И у нее еще остались два билета в оперу на будущей неделе. И судя по всему, ей ничего не остается, как пойти.

Ее мысли опять вернулись к «Безымянным». Все в агентстве с ног сбились, в том числе и она сама. Название духов должно быть полно чувственности, страсти, этакой смеси возбуждения и очарования. Если бы она каким-то образом могла воспользоваться тем, что пережила с Алексом, — тем подъемом, тем накалом эмоций, если бы ей удалось как-то аккумулировать эти переживания и воплотить их в рекламе…

«Вот оно! — воскликнула про себя Флер. — Теперь ты поняла, недоучка, к чему был весь этот сыр-бор? Чтобы получить новый заряд энергии, и только».

Ну что ж, деньги деньгами, счета счетами, а жратва жратвой. Есть необходимо даже такому невесомому сексуальному созданию, как она. От реальности не уйдешь.

В душном воздухе висело предчувствие жарких летних ночей, смешанное со смрадом машинных выхлопов, пригоревшей пиццы и гниющих нечистот. Квинтэссенция ароматов Нью-Йорка. Флер с наслаждением потянула носом: к добру ли, к худу ли, но он стал ее городом.

Она купила вечернее приложение к «Таймс», а потом задержалась у круглосуточной забегаловки, где приобрела здоровенный сандвич, кварту миндального мороженого и пакет сырных чипсов. По дороге домой Флер ни на что не обращала внимания: она ела чипсы прямо из пакета.


Глава 33


Алекс с оттенком благоговения достал из кармана ключ и сунул в замочную скважину. К его удивлению, ключ застрял.

— Какого черта… — После нескольких минут бесполезных попыток открыть дверь он сдался и нажал кнопку звонка.

На пороге его встретила Долли Бэйнтер, сияя улыбкой.

— Наконец-то! — Он чинно чмокнул тещу. — Господи, я уже стал чувствовать себя как моряк, которого не ждали из плавания!

— Извини, — отвечала та. — Розмари на той неделе поменяла замки. Что-то связанное с кражами по соседству.

Алекс пристроил чемоданы в холле и отправился осматривать свои владения. Как обычно, дом сиял чистотой. Люстры сверкали, полы блестели. В полированный столик можно было смотреться как в зеркало. А из кухни наплывали волны восхитительного аромата.

— Уж не пахнет ли здесь цыпленком по-мэрилендски? — В его глазах зажегся голодный блеск. — Или я умер и теперь в раю?

— Нет, это действительно цыпленок, — заверила Долли. — Розмари хлопочет с той самой минуты, как ты позвонил. Крис уже спит, так что я позволю себе извиниться и предоставить вас в полное распоряжение друг другу. Добро пожаловать домой, Алекс!

— Спасибо, Долли. — Он снова чмокнул ее, на сей раз с чувством. — Так здорово вернуться!


Он задержался на минуту, собираясь с мыслями, а потом сунул нос в кухню.

Розмари крутилась возле плиты — вынимала что-то из духовки, и первое, что бросилось Алексу в глаза, было:

— Эй, да ты прекрасно выглядишь! Сбросила вес?

Она выпрямилась, держа в руках противень с горячими пирожками, и с улыбкой ответила:

— Я потеряла несколько фунтов.

— Верно, верно, — согласно закивал он. — Ты стала такой стройной! Я знаю, что могу услышать в ответ, — осторожно подбирая слова, продолжал он, — что это случилось из-за треволнений, которые ты испытала по моей милости…

— Пожалуйста, Алекс, — перебила она, — не лучше ли отложить тяжелый разговор? Уже девять часов, ты наверняка умираешь от голода. И я тоже. Садись-ка за стол, я подам обед.

Это был цыпленок по-мэрилендски — такой, который удавался только Розмари, — румяный снаружи, нежный и сочный внутри, политый восхитительным соусом. Воздушная кукуруза, нежный молодой горох с мятой, хрустящий картофель, пирожки только что из духовки. Настоящая домашняя еда. Алекс, жадно поглощая ее, думал, что такого не разыщешь в Нью-Йорке ни за какие деньги или любовь. Ну, по крайней мере за деньги, поправился он. Потому что именно с «любовью» и была связана такая кормежка.

— Почему ты ничего не ешь, дорогая? — спросил он, не донеся вилки до рта. Его жена едва прикоснулась к своей порции. Она сидела неподвижно, сосредоточенно наблюдая, как он наслаждается каждым куском.

— Ох, да ты ведь знаешь меня. — Она улыбнулась и подлила ему вина. — Пока готовишь, столько всего напробуешься, что потеряешь аппетит. А ты не стесняйся. Ешь на здоровье.

Он мигом покончил с цыпленком и гарниром, а Розмари тем временем отрезала пирога.

— Не желаешь украсить его взбитыми сливками?

Он отпустил ремень на одну дырочку и слегка застонал:

— Что ты делаешь, Рози, убиваешь меня посредством холестерина?..

Непонятно почему, но она нашла эту фразу очень смешной.

— Приготовлю-ка я кофе, — сказала она, поднимаясь и доставая свежие зерна. Алекс наблюдал за тем, как Розмари насыпает их в кофемолку. По кухне разлился волшебный аромат.

— Самый чудесный запах на свете, — сказал он.

— Лучше, чем духи?

На миг он опешил: уж не кроется ли здесь некий намек на Флер? Нет, вряд ли. Розмари не способна на словесные дуэли. Но даже если и хотела его поддеть — что ж, у нее есть полное право на небольшую месть.

Решительно, его жена замечательная женщина. Цивилизованная до мозга костей. Не устраивает сцен с криками и дикими попреками, в воздухе не летают фарфоровые бананы. Слава Богу, Розмари знает, как положено себя вести порядочной леди. Класс есть класс, думал Алекс. А у Розмари он имелся. А как готовит!

Но вот она сняла передник, налила две чашки кофе и уселась за стол напротив него. Алекс не мог не признать, что выглядит его жена на редкость привлекательно в этой черной шелковой блузке без рукавов и длинной черной юбке — он впервые видел Розмари в таком наряде. А ведь Розмари раньше никогда не надевала черного, предпочитая пастельные, неяркие оттенки или шотландский твид. Ну что ж, элегантно и довольно неожиданно.

Алекс счел все это героической попыткой сделать ему приятное, доказать, что при желании она может выглядеть ничуть не хуже Флер. Как трогательно! И на шее матово поблескивает жемчужное ожерелье, его подарок на тридцатилетие — черт, ну и дорого же оно стоило! Ну и, конечно, обручальное кольцо. Чудесные жемчужины тускло светились на гладкой коже. Алекс даже слегка возбудился.

Однако тут же одернул себя: нельзя поддаваться импульсам. Сразу затащить ее в койку — значит утратить статус-кво. До этого еще дело дойдет, а сначала необходимо предъявить Розмари тот список требований, который он столь заботливо составил сегодня в офисе. Самое время устроить сейчас старый добрый «разговор-по-душам».

Более того, судя по ее непроницаемому лицу и скрещенным на груди рукам, такой разговор просто необходим. У нее наверняка найдутся ответные претензии, и их надо обсудить. С тактом, но и с осторожностью, особенно после такого замечательного обеда, смягчившего его настроение. Не будь Розмари бесхитростной натурой, Алекс мог бы заподозрить, что она устроила все нарочно.

— Еще кофе, Алекс?

Он покачал головой и начал излагать свою программу:

— Мы оба потратили немало сил на то, чтобы создать наш союз, чтобы сделать его как можно лучше, и я бы хотел с открытой душой поделиться тем, как ты могла бы помочь мне сделать его еще более хорошим. — Алекс пришел в восторг от составленной с таким вкусом фразы и воодушевленно продолжал.

Он напомнил, что десять лет они прожили душа в душу, и, если бы их брак был хоть немножко лучше, он ни за что не стал бы уходить из дому. Ведь у мужчины имеются определенные запросы… Сексуальные запросы, — уточнил он, а она слушала не сморгнув глазом, — и их необходимо удовлетворять. Если она считает эту тему слишком трудной для обсуждения, то лучше всего обратиться к психотерапевту, который поможет снять лишние комплексы. Он за все заплатит. Но в любом случае необходимо что-то менять, ведь он нормальный, здоровый мужчина.

Затем Алекс перешел к вопросам географии.

Он понимает, как много значит для нее этот дом — как много значит для них обоих, однако ежедневные разъезды его убивают, буквально укорачивая его жизнь на месяц в течение каждого года, а ведь она не желает рано овдоветь, правда? Они продадут дом и еще выиграют на этом, ведь за десять лет недвижимость стала дороже. Словом, выжмут из нее все, что можно, и приобретут что-нибудь поближе к городу. А если после этого еще останутся деньги, то обзаведутся маленьким коттеджем в Вермонте, чтобы кататься на горных лыжах. И он плавно перешел к следующей теме.

— Ты совсем утратила вкус к развлечениям, — пожаловался он. — С того самого дня, как мы поженились. Судя по всему, мои интересы, мои увлечения перестали для тебя что-то значить. Взять хотя бы горные лыжи. Отличный пример.

И он напомнил ей, как охотно она каталась с гор, когда он за ней ухаживал, как классно они проводили все уикэнды. А теперь? Вечно жалуется, что лыжи — это очень опасно и утомительно.

— То же самое и с футболом, — продолжал он, — и с фильмами Клинта Иствуда. Они тебе надоели. Ну так вот, сейчас самое время отдать должное тому, что мне нравится.

Алекс перевел дух. Он все еще не подобрался к самому главному.

«Ты никогда меня не слушаешь! — хотелось ему сказать. — Сколько раз я пытался с тобой делиться всем: мыслями, чувствами, неприятностями, обидами — напрасный труд! В одно ухо влетело, в другое вылетело. Впрочем, вряд ли вообще туда что попадало!»

По сути, это и являлось основным недостатком их брака — полное отсутствие общения, ее абсолютное равнодушие к его эмоциональному состоянию. Ему мало было одной физической пищи — пусть даже превосходно приготовленной, ему нужна пища для души и сердца. В конце концов он человек чувствительный, с недюжинными способностями и воображением, а не просто обычный обжора. Вот Флер удалось уловить в нем эти черты и ответить на них. Так почему же Розмари оставалась слепой и глухой?

«Выслушай меня! — хотел бы он сказать. — Ради Бога! Выслушай! Обрати на меня внимание!»

Но, уже набрав воздуха в грудь, чтобы выплеснуть эти слова, он замер. А ведь Розмари-то его как раз слушала. Она так сосредоточенно, так серьезно впитывала каждое слово, что Алекс мгновенно взмок.

«Наконец-то!» — пронеслось у него в мозгу. Наконец-то, впервые за все эти годы, он добился полного внимания, но почему тогда такое странное, тревожное чувство… В конце концов он буркнул:

— Я сказал все, что хотел. Теперь твоя очередь.

Не оставалось никаких сомнений: разлука изменила его жену. Она выросла, стала более серьезной. Его отсутствие оказалось отличным уроком — научило быть внимательной, слушать собеседника в оба уха.

Откинувшись в кресле, он приготовился. Розмари наверняка станет защищать свои позиции — спорить с одним, отказываться от другого. Ей не захочется сразу со всем соглашаться. Больше всего ее возмутит продажа дома, но тут он будет непреклонным. Ну а обо всем остальном можно будет и договориться. После чего они отправятся в койку, чтобы заняться любовью.

Розмари долгое время сидела молча, не сводя глаз с его лица. Под конец ему стало неуютно. Он невольно пощупал ссадину — все еще болит. Жена с интересом наблюдала за этим, а потом улыбнулась.

Алекс облегченно вздохнул. Все будет хорошо. Впервые за весь вечер он признался себе, что трусил — даже во время обеда. Почему-то не мог отделаться от мыслей про «Последнюю трапезу». Но она наконец-то улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ.

— Так хорошо вернуться домой, Рози, — сказал он. — Правда хорошо.

— Что случилось, Алекс? — прошептала Розмари. — Твоя давалка больше тебе не дает?

Алекс ошеломленно заморгал. Ее голос был таким тихим, что он едва различал слова, а уж «давалка» никогда не присутствовало в ее словаре. И к тому же она все еще улыбалась!

— Извини, я что-то не расслышал?..

— Я спросила, — улыбка на ее лице угасла, сменившись равнодушной маской, — что, твоя давалка больше тебе не дает? Или ты оставил ее в дураках, как оставил меня?

— Рози! — возмутился Алекс. — И как у тебя язык повернулся это спрашивать?!

— Я задала простой вопрос, на который ожидаю простой ответ.

— Ничего себе. — Он заерзал в кресле. Значит, все-таки склока. — Между прочим, я не оставлял тебя в дураках. Это ты предложила уйти. Скажем так: мы друг друга не поняли, вот и все. А что касается Флер, то мы решили, что пора расстаться. Все кончено. Я обещаю тебе, Рози. У тебя больше нет причин для беспокойства. Это было какое-то наваждение. Увлечение, вот и все.

Он протянул руку, чтобы погладить Розмари, но та отшатнулась, не скрывая отвращения. А потом опять скрестила руки, невозмутимая, словно Будда.

— Понятно, — холодно отчеканила она, — тебе надоело издеваться над ней, и ты решил вернуться домой, чтобы поиздеваться надо мной. Очень трогательно. Только это больше не твой дом. Как ты, возможно, успел заметить, я сменила замки.

Алекс растерялся. Он мог бы понять, если бы Розмари закатила скандал. Истерику. Слезы. Крики. Они прочистили бы атмосферу, как молнии в грозу. А потом, когда гнев иссякнет, он обнимет ее, и поцелует, и утешит — и все пойдет как по маслу. Но это?.. Эта холодность, эта расчетливость! Он покосился на Розмари с тревогой и уважением. Похоже, перед ним серьезный противник.

«Не паникуй! — предупреждал инстинкт. — Не теряй контроль!»

— Да нет же, — он безуспешно пытался унять дрожь в голосе, — ты не могла до такого додуматься! Конечно же, это мой дом, Розмари. Точно так же, как и ты — моя жена.

— Это больше не твой дом, — возразила она, — а через двадцать семь дней, как обещает мой адвокат, я перестану быть твоей женой.

— Не верю! — Алекс вытер пот со лба, снова разбередив ссадину. — Я вернулся по доброй воле, готовый все обсудить и прийти к приемлемому соглашению — а ты даже не желаешь со мной разговаривать! Господи, Розмари, да чего же ты от меня хочешь? Ведь я готов на уступки, на компромиссы. А если ты продолжаешь считать меня неверным сукиным сыном, то зачем было готовить такой обед? Цыпленок, все мои любимые блюда?.. — У него вдруг от страха перехватило дыхание. — Что ты задумала, Розмари? «Пусть проклятый ублюдок подавится своей жратвой?» Верно?

— Почти верно. — И вот теперь она действительно улыбалась. Улыбкой людоедки.

— О'кей, ты устроила отличную шутку.

— Это не шутка, Алекс. Это серьезное мероприятие, вплоть до последнего кусочка пирога. Я хотела напомнить, как хорошо было тебе дома. Как много ты имел и как много разбазарил. Я хочу, чтобы ты вспоминал и этот обед, и эту кухню, когда будешь давиться бутербродами с бумажных тарелок. Или твоя подружка научилась вкусно готовить? — Она не удержалась и фыркнула. Еще бы, Флер в переднике у плиты!

— Господи! — взорвался он. «Нет, она ни капли не изменилась, все такая же глухая и упрямая». — С Флер все кончено! Как ты не можешь вбить это себе в башку?! Ты, наверное, снова не слушала, что я говорю? Все та же старая Розмари. Ты не слышишь, ты не видишь. Проклятие, это же и есть история нашего брака…

— Ты прав, Алекс, — перебила она, — на все сто процентов. За все те годы, что мы прожили вместе, я ничего не слышала и не видела. А знаешь, почему? Потому что боялась! Боялась, что если взгляну слишком внимательно, то увижу, что ты ничтожество с тараканьей моралью! Если бы я прислушалась, то услыхала бы все, что стоит за твоими словами: ложь, увертки. Вот я и не слушала, и не смотрела, потому что любила тебя, нуждалась в тебе. И не хотела знать правду. Но теперь я стала большой девочкой, Алекс, и кое-что умудрилась сделать сама, пока тебя не было. Я обрела независимость и самоуважение и больше в тебе не нуждаюсь.

— О'кей, забудем про нужды, — не сдавался Алекс. — Ты мисс Суперженщина, а я ничтожество. Но как же тогда любовь? Ведь это ты, а не я, только что упомянула про любовь. Или ее уже сбросили со счета? Мы были парой, у нас была семья, мы столько времени пробыли вместе. Или ты кого-то нашла? Вот в чем дело, не так ли? — оживился Алекс. — У тебя что-то припасено на стороне. Держу пари, что это будет муж номер два! Ясно как день! Я ведь знаю тебя, Рози, — ты вечно осторожничаешь. Ты не из тех, кто бросается в воду без спасательного круга. Так кто же он? Этот душка-дантист? Или кто-то из клуба?

— Не пори муру! Ты отлично знаешь, что я была честной, верной и преданной женой, уверена — больше тебе такого не обломится! Можешь биться головой об стену, Алекс Маршалл, видно, на небесах на меня израсходовали всю закваску для верных жен!

Далее, в отношении Флер, — продолжала Розмари. — Мне наплевать, видишься ты с ней или нет. Я не верю, что она была у тебя первой, и уж тем более не верю, что останется последней. В любом случае, не сомневаюсь, утешительницу ты себе найдешь. Но только не здесь. Я выразилась достаточно ясно? Не в этом доме и не в моей постели. Ты мне отвратителен. А теперь я могу лишь предложить тебе составить список личных вещей, книг и прочего и оставить мне адрес, куда их переслать.

Она встала и принялась загружать моечную машину.

Алекса тошнило и бил озноб. Обед давил на желудок.

— Позволишь ли ты мне воспользоваться ванной? — кисло спросил он.

— Конечно. Ты знаешь дорогу.

— У тебя остался «пепто-бисмол»?

— Поищи в аптечке наверху.

Чувствуя себя заблудившимся гостем, Алекс поплелся по лестнице наверх — впервые за эти месяцы. Вдоль по застланному ковром коридору, через спальню (когда-то их, теперь ее), в ванную (когда-то их, теперь ее). Все казалось таким родным, близким — словно он видел эти комнаты на картине или на экране. И оттого ему стало еще хуже.

Он наполнил мраморную раковину ледяной водой и сунул туда голову. Защипало глаза. На ощупь полез за расческой, которая должна лежать на обычном месте, с отцовскими щетками из серебра и слоновой кости. Его пальцы наткнулись на пустоту. Ни расчески, ни щеток. Это было жестоким напоминанием, что он здесь больше не живет. Ошеломленный, понял наконец, что же было не так в знакомых до боли комнатах. Абсолютное отсутствие мужских вещей. Или мужского духа. Его собственного. Чьего бы то ни было.

Розмари твердила, что у нее никого нет, но он не очень-то поверил. Она принадлежала к семейному типу женщин, которые не мыслят жизни без опоры на мужчину. И если не имелось никого на подхвате, то к чему свистопляска с разводом?

Как мужу ему была невыносима мысль о том, что Розмари может спать с кем-то другим. Однако в принципе такая возможность существовала.

Ибо если из их беседы можно было вынести что-то определенное, так это упрямое желание Розмари притащить его в суд. А уж на суде все будет расписано как по нотам. Неверный муж. Невинная жена. И он окажется по уши в дерьме.

Алекс стиснул зубы. Придется играть жестоко.

Он недрогнувшей рукой распахнул аптечный шкафчик и стал методично выискивать признаки присутствия мужчины: крем для бритья, презервативы — что-то, что свидетельствовало бы о том, что Розмари тоже не дура гульнуть на стороне. Ничего. Алекс даже не поленился проверить шкаф с постельным бельем, тумбочку возле кровати, корзину для грязного белья, пол под кроватью. На цыпочках заглянул в туалет. Пусто. Хоть бы один забытый шнурок. Он откинул покрывало и обнюхал простыни. И здесь ничего стоящего — кроме того, что она, судя по всему, приохотилась грызть в постели крекеры.

Все говорило о том, что его жена хранит целомудрие, словно какая-нибудь весталка. Но это не укладывалось у него в мозгу. Алекс ни за что не хотел верить, что Розмари без постороннего участия разработала весь этот план, ведь она являлась прирожденной ведомой. Всегда ею была и всегда будет.

Алекс вернулся в туалет, уселся на унитаз и снова обдумал ситуацию.

Их браку пришел конец — факт налицо. И с этим надо что-то делать. Он попробовал утешить себя тем, что и прежней Розмари, как видно, тоже пришел конец. За эти месяцы она здорово успела ссучиться. Точно. Взять хотя бы ее уловку с обедом.

О'кей, она отомстила ему так, как хотела. А он лишний раз съел превосходный обед. Можно считать обмен справедливым. И в одном по крайней мере она права: у него не будет недостатка в утешительницах. В Нью-Йорке полно сговорчивых женщин, а он все еще достаточно молод и обаятелен. И к тому же весьма состоятелен.

Все, что ему остается, — подобрать оставшиеся концы, пока до них не добрались адвокаты, эти акулы. Только и знают, что ставить все с ног на голову и требовать денег. Кстати, адвокат Розмари — настоящий кровопийца, глотку перегрызет за одно несчастное пенни!

И Алекс решил, что лучше всего прямо переговорить с Розмари. Он сумеет ее образумить. Будет строгим, но справедливым, с упором на «строгий». Одним глотком выпив полбутылки «пепто-бисмола», Алекс зашагал вниз.


— Верно! — заявил он. — Давай перейдем к делу. Полагаю, ты бы хотела оставить дом за собой.

— Хотела, — отвечала Розмари. — Этот дом принадлежит семье.

— Ах-ха, — фыркнул он, что-то высчитывая в уме.

— Вместе с обстановкой, — напомнила она.

— Как хочешь, — отвечал Алекс. — А теперь давай делить все поровну.

«Проклятый адвокатишка настаивал на дележе фифти-фифти всего нажитого после свадьбы. Если Розмари собралась оставить себе дом — мне же лучше. Прежде всего надо позвонить перекупщику и поинтересоваться ценой дома и обстановки. По самым строгим прикидкам, это будет не меньше полумиллиона. Точно. Стало быть, такова ее доля. Затем, чтобы уравнять ее с моей, мы вычтем приблизительно такую же сумму из стоимости наших вложений. Если после этого что-то останется еще — мы снова разделим пополам».

— Итак, выходит, что мне достанутся акции, а тебе — дом, — заключил он.

— Какие акции? — спросила Розмари.

— Что значит «какие акции»? — опешил он. — Наши акции. Компании «Рейнолдс», «Компута-Рама», тот дурацкий маленький банк, с которым я недавно имел дело. — Он перебирал названия с возраставшим аппетитом. Наверняка продажная цена акций успела подрасти до миллиона. «И, конечно, нельзя забывать про „Биохим“, — добавил он про себя, — они пойдут не меньше как два к одному».

Розмари терпеливо выслушала его и расцвела милой улыбкой.

— «Рейнолдс», «Компута-Рама»… — покачала она головой. — Ну, я вряд ли знаю все эти фирмы, но ведь ты сам говоришь, что в таких делах я ничего не смыслю. Скажи-ка, эти загадочные акции — они ведь куплены на мое имя?

Впервые в жизни Алексу Маршаллу показалось, что он заглянул в ад.

— Боже мой, Розмари! Ты отлично знаешь, как я их приобрел. На твое девичье имя, Розмари Бэйнтер! Но ведь ты понимаешь, что от этого они не стали твоими! — Он нервно забарабанил пальцами по столу. — Впрочем, не важно. Они также являются совместно нажитой собственностью, как, скажем, дом или машины. Так что не пытайся кусаться, не то мигом окажешься в суде.

— Ай-яй-яй, какие выражения, — ужаснулась она. — Лучше тебе быть повежливей, Алекс. К тому же у мужчин в твоем возрасте запросто может случиться удар. Смешно, ты ведь всегда уверял меня, что бываешь холоден как лед, когда ведешь переговоры. Значит, это была еще одна маленькая ложь. Ну что ж, все, что я могу сказать, — в жизни не слышала про эти акции. Насколько я могу судить, их вообще не существует. Но если они все же существуют, если они приобретены на мое имя, я не могу не задать вопрос: откуда они взялись? Как их приобрели? С помощью каких-то махинаций? Извините! Но ведь это противозаконно! Конечно, мне далеко до таких гениев, как ты. Я, простушка, позволила мужу распоряжаться моим именем. Но простушка или нет, я знаю, в чем заключается долг законопослушного гражданина. И если акции существуют, Алекс, то я обязана поставить в известность службу безопасности.

— Ты не сделаешь этого! — ахнул он. Но одного взгляда на нее было достаточно, чтобы убедиться в обратном.

— Одному Богу известно, чем это кончится, — продолжала Розмари. — И если даже тебе удастся избежать тюрьмы, то это наверняка положит конец твоей карьере! Потому что я уверена: человек, преступивший закон, предавший доверие своих компаньонов, торговавший их тайнами, до конца своей жизни не сможет найти работу. Алекс, детка, ты попался!

— Розмари! — бледный как мел воскликнул Алекс. — Что ты со мной делаешь?

— Именно то, что ты делал со мной! — Сахарная оболочка наконец-то слетела, крем и глазурь обвалились, в ее глазах горела непримиримая ненависть. Алекс почувствовал, как волосы встают дыбом. Он не верил, что такое могло случиться. Его собственная жена — милая, добрая, терпеливая, домовитая Розмари — обчистит его до нитки после всех прожитых лет! Он же верил ей…

— Я тебе верил! — выкрикнул он. — Я всегда тебе верил до конца! Как ты можешь так поступить со мной?

— Это ты-то верил мне! — передразнила она с мрачной издевкой. — Просто чудесно услышать от тебя такое. Как я могу так поступить? Позволь, объясню — с величайшим удовольствием! Техника проста до удивления. Все, что от меня требовалось, — просто следовать твоему примеру. Ты сам научил меня, как пускать пыль в глаза, лгать, воровать и предавать и в то же время делать невинные глазки. До меня доходит медленно, Алекс, но раз уж дошло — то держись. Тебе следует быть благодарным, что я смилостивилась и лишила тебя только денег, оставив возможность работать. Потому что если бы не было Криса — я с радостью уничтожила бы тебя. Так же, как ты уничтожал меня своей ложью. Правда, мне не понадобилось бы для этого целых десять лет.

— Я тебя не узнаю. — Его рассудок отказывался оценить размеры случившейся катастрофы. Кто эта женщина? Что случилось с той Розмари, которую он любил? — Я гляжу на тебя, — дрожащими губами вымолвил он, — и вижу незнакомку.

— А ты представь, Алекс, что перед тобой зеркало и ты в нем видишь свое отражение. Так что всмотрись получше, а потом убирайся вон из моего дома и из моей жизни.

— У тебя совсем нет сердца?! — вскричал он.

— Было одно когда-то, да ты его разбил.

Он кое-как поднялся, желая поскорее избавиться от этого кошмара, от этих издевательств. Но куда ему пойти? Не назад же к Флер! Невозможно. Как он будет жить? На что он будет жить?

— И ты ничего мне не оставишь? — почти умоляюще спросил он.

— Вот это! — Розмари схватилась за обручальное кольцо. Оно сидело плотно, не желая расставаться с привычным местом. Розмари набросилась на него что было сил, как на живое, и кое-как стащила, поранив палец. — Это можешь забрать. На память. — Кольцо покатилось по столу в сторону Алекса. — А вот это я оставлю, — она коснулась ожерелья, — оно слишком дорогое.


Долли Бэйнтер услышала, как хлопнула дверь и заурчал мотор автомобиля. Она всполошилась и слетела вниз по лестнице:

— А где Алекс?

— Ушел. — Розмари все еще сидела за столом. Ее била крупная дрожь, а по лицу струились слезы. — И на сей раз я уверена, что он больше не вернется.

— Ох, милая моя! — заломила руки Долли. — Я так надеялась! Что случилось? Что он сказал такого?

— Много всякого, и кое-что даже было правдой. Вечер был довольно поучительным, но, к сожалению, все это случилось слишком поздно.

По мере того, как Розмари излагала последние события, Долли приходила в ужас.

— Ты ограбила его, Рози. Ты не имела права. И как ты могла так ужасно поступить!

— А ты думаешь, мне было легко? — закричала Розмари. — Это был самый жестокий поступок за всю мою жизнь, но я должна была его совершить, иначе окончательно бы погибла. Мне надо было отстоять саму себя. Забавно, — всхлипнула она, вытирая слезы. — В колледже у Смита все в один голос звали меня мягкотелой, сентиментальной плаксой. Диана, Берни… даже Флер. — Она горько рассмеялась. — Видели бы они меня сейчас! Вот уж потеха…

Но миссис Бэйнтер сердито покачала головой.

— Гордость, — пробурчала она, — в тебе говорила самоубийственная гордость.

— Да, гордость, — подтвердила Розмари, — но не самоубийственная. За вечер я отстояла почти миллион баксов. Неплохо для нескольких часов работы.

— За деньги не купишь счастье… — завела Долли избитую истину, но Розмари нетерпеливо перебила:

— Пожалуйста, мама, избавь меня от заезженных клише насчет любви, брака и верности. Я выросла на них. Больше того — я прожила с этими ценностями почти тридцать лет. И черта с два от них был хоть какой-то прок.

— Ты стала такой жестокой, Розмари. — Долли невольно повторила слова Алекса. — Такой жестокой, что я с трудом тебя узнаю.

— Мама, — Розмари выключила моечную машину и поплелась наверх, — я стала такой, какой меня сделала жизнь.


Глава 34


С годами Лео Фрэнкленд стал еще более привлекательным. Легкая седина на висках, тонкая сетка морщин в уголках глаз — признаки, что это мужчина не первой молодости — привнесли в его облик обаяние опыта. А раскатистый баритон оставался все таким же чарующим.

— Я просто старая, побитая молью развалина, — с тайной гордостью заявлял он. — Кое-кто даже зовет меня сварливым. Диву даюсь, откуда у такой молодой женщины, как ты, нашлась пара минут, чтобы поболтать со мной. Ты ведь знаешь, что мне уже пятьдесят.

— Пятьдесят — еще не старость, — торопливо возразила Диана.

— Я не делаю из этого секрета, — продолжал он, — и презираю людей, скрывающих свой возраст. Возраст ничего не значит.


Их первое свидание в Нью-Йорке было обставлено со всевозможной галантностью и шиком. Лео знал в этом толк.

Они обедали в «Лютеции», где его привычки были давно известны.

— Я всегда обедаю здесь, когда бываю в городе, — сказал он. — Надеюсь, и тебе нравится обед в зимнем саду.

Их усадили за лучший столик и превосходно обслужили — мелочи, которых ни разу не сподобилась Диана. Зато теперь весь персонал тянулся в струнку перед таким видным мужчиной. Ну и перед ней — заодно.

— Сегодня — своеобразная годовщина, — сообщил Лео, как только они уселись. — Исполняется ровно семь лет с того дня, как мы расстались. И если позволишь, я бы заказал для начала шампанское.

— Конечно! — согласилась Диана, слишком потрясенная тем, что сидит вот так, в трех футах от Лео, чтобы думать о таких низменных вещах, как еда.

— Отлично, — улыбнулся он.

И хотя на протяжении всего обеда Лео не говорил ни а, ни б, у Дианы не возникало сомнений по поводу серьезности его намерений. В то же время он поразил ее откровенностью, излагая историю своей семейной жизни.

— Моя жена, — говорил он, — с которой ты, по-моему, так и не успела познакомиться, поставила своей целью переспать со всеми мужчинами младше девяноста лет, обитавшими в окрестностях Нью-Хейвена. Профессора, мальчишки из обслуги, сексуально озабоченные студенты, диск-жокеи, даже наш настройщик фортепьяно. Анна решила, как говорится, всех уравнять в правах, не обращая внимания ни на расу, ни на вероисповедание, ни на происхождение. Ее объятия оказались шире, чем у статуи Свободы. Но подобная «демократичность» сослужила ей неплохую службу, она уже состоит в правлении одной из партий.

Диана была потрясена. Как такое могло случиться? Почему жена такого гиганта мысли и — если память ей не изменяет — такого страстного любовника предпочла вести себя как последняя сучка? Она сгорала от любопытства, но не смела перебивать.

Впрочем, ей и не требовалось задавать вопросы — Лео нынче вечером превратился в настоящий источник откровений. Он поведал Диане, как долгие годы прожил в счастливом неведении, не подозревая о вероломстве жены. Будучи доверчивым мужем и преданным отцом, он, кроме того, еще и являлся опорой во всех ее начинаниях. Ведь не кто иной, как Лео, настоял на том, чтобы она не бросала учебу, не кто иной, как Лео, внушил ей веру в свой талант, который в противном случае так и остался бы нереализованным.

— Если бы не моя поддержка, — продолжал Лео, — Анна так и не получила бы докторскую степень, а ведь потом она искренне радовалась тем небольшим успехам, которых добилась.

— Небольшим! — ахнула Диана. Анна Фрэнкленд была признанным научным авторитетом в отечественной истории, лауреатом премии Пулитцера. — Да ведь ее книга по джефферсоновской демократии просто замечательная. Там так много интересных мыслей…

— Спасибо, — улыбнулся Лео, — и извини, что позволил воспринять твой комплимент на свой счет. Эта книга никогда не увидела бы свет, если бы не моя настойчивость и помощь в работе. И ее ни за что бы не напечатали, если бы издатель не оказался моим давнишним приятелем. Мне пришлось на него нажать.

Диана предпочла не вдаваться в подробности. Она вовсе не была настолько уверена, что слава Анны Фрэнкленд на самом деле принадлежала ее мужу. Очевидно одно: Лео настолько убит горем, что не в силах это скрыть. Все его так гнусно предали: и жена, и ученики. И Диана чувствовала, что последнее было особенно болезненным ударом.

Каждый год в сентябре Лео выбирал одного из студентов-третьекурсников (как выбрал когда-то и ее), чтобы взять под свое покровительство и вывести в люди. И этим немногим избранникам Лео отдавал себя без остатка — пестовал их, холил и лелеял, словно породистых жеребчиков для чемпионских скачек.

Задолго до выпускных экзаменов Лео приискивал своим ученикам отличные места для работы. Для этих счастливчиков открывалась прямая дорога в высшие эшелоны власти. Если бы воспитанникам Лео пришло в голову объединиться в клуб, его членами стали бы многие юридические гении нынешней Америки. И Диана, ожидавшая партнерства в «Слайтер Блэйни», не могла не гордиться принадлежностью к такому кругу избранных. Федеральный судья как-то в шутку назвал их «мафией Фрэнкленда».

Два года назад выбор Лео пал на Барта Шафермана.

— Блестящий студент, — хвалил его Лео, — ловил буквально все на лету — этакая поверхностная одаренность, характерная для образованных евреев. И к тому же прирожденный спорщик. Да, теперь-то мне ясно, что он вовсе не настолько талантлив, как показался сначала, но все же выдающаяся личность, этого у него не отнимешь. В Вашингтоне его с радостью взяли бы в любую юридическую фирму. И представляешь, что он выбрал? — Лео горько рассмеялся. — Захотел работать на Ральфа Надира, защищать права потребителей. Я сказал ему: «Барт, это глупо. Ты хоронишь себя заживо». Я столько вложил в него, чтобы обеспечить ему будущее, и, естественно, не хотел, чтобы все это пропадало втуне. И тогда, Диана, — он на секунду замолк от огорчения, — я устроил ему предложение, от которого нормальный человек не смог бы отказаться. Как по-твоему, какая должность является самой вожделенной для только что получившего диплом адвоката?

— Место клерка в Верховном суде, — без запинки отвечала Диана.

Лео кивнул.

— Счастливый сукин сын! — с завистью вздохнула Диана.

— Этого у него не отнимешь. Особенно верно «сукин сын». Мне пришлось пустить в ход все свои связи, чтобы обеспечить место для Барта, на это ушел не один месяц, и вот, когда наконец миссия была окончена, я возвращаюсь домой утром в понедельник и застаю нашего милого паренька в постели со своей женой. Вряд ли то, чем они занимались, имело отношение к благодарности. Бесподобно, да? Двадцатичетырехлетний сопляк спит с женщиной в два раза его старше!

«А мне казалось, что возраст ничего не значит». Диану покоробило то, как Лео противоречил сам себе. Но ведь ему, бедняжке, пришлось так нелегко. Наверное, он еле оправился от горя. Диана не знала, что сказать в утешение.

— Может быть, — предложила она, — пришло время предоставить это все прошлому…

Он сменил тему и принялся излагать ей одну забавную историю за другой — Лео был в этом большой мастак. И на протяжении следующих двух часов Диану посвящали в подробности жизни их общих знакомых по Йелю и знакомых Лео с Капитолийского холма. Он поразил ее, сообщив истинную подоплеку скандала с продажей оружия Ирану, рассказал, кто будет следующим директором ФБР и как происходило бракосочетание Керолайн Кеннеди. Диана слушала, завороженная, ведь ее ушей коснулись слухи с самого Олимпа! Незаметно подошел черед кофе и коньяка — за окном сгущались зябкие весенние сумерки, пронизанные редким дождем.

— Ты не хотел бы пройтись? — предложила она. — Мне необходим глоток свежего воздуха.

— Такой дождик мне не помеха, — отвечал Лео, взяв Диану под локоть. — Я видывал бури и похлеще. Ну а теперь расскажи, как дела в фирме? Ты все еще на старом месте?

— На будущий месяц должны утвердить мое партнерство.

— Отлично! Да я никогда и не сомневался в твоем будущем. Моя милая Диана, я так часто вспоминал о тебе в те ужасные дни с Анной. Часто и с большой любовью. — И он приободрился. — Помнишь, как мы играли в снежки возле библиотеки? Господи, ты тогда вся вывалялась в снегу!

Диана успела позабыть, каким близким был ей Лео. И вот теперь он напомнил ей об этом, провожая до дому.

— Извини, что я не поднимусь к тебе, — сказал он, держа Диану за руку. — Завтра у меня деловой завтрак с Патом Мониганом, а потом надо будет сразу вернуться в Йель.

Она его простила. Было условлено провести уик-энд в Вермонте.

— И там, — сказал он, — мы поговорим как следует.


Всю следующую неделю Диана то и дело впадала в прострацию, когда оставалась у себя в кабинете одна. Она забывала о бумагах на столе, отключалась от окружающего и вновь и вновь пережевывала свой разговор с Лео — вернее, разговор Лео с нею, ведь она почти все время молчала. Стоило закрыть глаза, и в памяти возникало его лицо, его голос. Да, Лео умел оставить после себя память.

— Я часто вспоминал о тебе, — сказал он, — с большой любовью. — Слова эхом отдавались в пустой комнате. Она тоже вспоминала о нем. Более чем часто. Постоянно. Даже неотвязно. Он был предметом ее горя, ее желаний, ее фантазий.

Даже то, что она просто посидела с ним за обедом, что на несколько часов он целиком принадлежал ей, было чудом.

— Ты разрушил мою жизнь, — хотела бы она дать ему понять. — Ты сделал меня равнодушной к остальным мужчинам.

Однако на самом деле это было бы не совсем честно. В конце концов она ведь искренне любила Аврама.

Однажды ей даже стало любопытно: как поведут себя эти двое мужчин, доведись им повстречаться. Поначалу Диана решила, что молодой человек показался бы Лео настолько незначительным, что на него можно просто не обращать внимания. Однако Аврам вовсе не был незначительной личностью, стоит вспомнить его упрямство, его оригинальные взгляды на жизнь. Диана решила, что Аврам вел бы себя вежливо и с изрядной долей скепсиса, а Лео наверняка задрал бы нос и удалился с оскорбленным видом.

Вот это-то и беспокоило Диану. Ибо в основном Лео остался почти таким же, каким запомнился со студенческих лет: живой, остроумный, красивый и сексуально привлекательный. И если бы он захотел, они могли бы тот вечер закончить в постели.

Однако в ярком дневном свете Диане никак не удавалось избавиться от горечи, пронизывавшей каждое сказанное им слово. Ее раздирали сомнения: то ли пожалеть бесчестно преданного страдальца, то ли разозлиться на него за то, что он так носится со своим горем. Да и вообще эта история ее шокировала. Неужели Лео никогда не подозревал, что его жена была нимфоманкой? И с какой стати Анне, которую наконец-то застали врасплох, расписывать ему все свои эскапады вплоть до мельчайших деталей? По мнению Лео, она находила некое извращенное наслаждение в таких издевательствах.

Еще больше возмущало Диану поведение юного протеже. Стать возможным объектом мести столь влиятельной персоны, поставить под угрозу блестящую карьеру ради сомнительного удовольствия переспать с дамой не первой молодости? Сумасшествие!

Кстати, Лео ошибался: Диана была знакома с Анной Фрэнкленд. Это было на факультетском студенческом чаепитии: ей запомнилась пышнотелая деловая дама с натруженными руками и уверенными манерами. Она уже тогда казалась старухой, и было абсолютно непонятно, с какой стати ей понадобилось путаться со студентом.

— У тебя такой вид, словно ты вот-вот откроешь тайны мироздания, — пошутил заглянувший в офис Байрон.

— Я хочу разобраться, почему люди поступают так, а не иначе.

— А, всего-то! — засмеялся Байрон. — Ну, ответ прост. Потому, что у них на то есть причины.

— Большое спасибо!


Последующие полторы недели пронеслись, как выстреленные из пушки, не оставляя свободной минуты на размышления о личных неприятностях.

Сначала Флер со своими проблемами. Потом возвращение упрямой, нераскаявшейся Берни. И под конец — к восторгу и ужасу окружающих — возобновление тяжбы «Симплекса». «Харриган» нашел в себе силы сопротивляться. Диану как будто протащили через выжималку — и профессионально, и эмоционально.

Она поднималась на борт самолета до Ратланда в полном смятении. Лео без конца звонил ей в эти дни, и они мило болтали чуть ли не каждую ночь. Однако при этом оставалась неясной масса вопросов, связанных с будущим. Диана летела в Вермонт, готовая ко всему.


Глава 35


Появившись в первый день на работе, Берни промаршировала к кабинету Хи Фейнстейна, стиснув зубы и сжав кулаки, готовая отразить любую атаку.

— Прежде чем откроешь рот, — выпалила она, — предупреждаю: лучше помолчи, не говори ничего!

— О чем?

— О сам-знаешь-чем, и сам-знаешь-ком, и о некоторых событиях, которые могли или не могли произойти в одной церкви в позапрошлое воскресенье. Ясно?

— Да такого воскресенья вообще не было! — невинно, как младенец, улыбнулся Хи.

— Хорошо, — отвечала она. — А теперь не могли бы мы заняться делом?

И она преподнесла идею сериала «Сердцевина Нью-Йорка». Идею столь простую и незатейливую, что поначалу у Хи зачесались руки дать ей под зад и взять на ее место любого прохожего.

— Ну вот, ты просто не хочешь замечать очевидного. Когда я отсиживалась… в общем, не важно, где именно я зализывала раны на прошлой неделе, — там, где я была, из воды торчала просто потрясная скала. Я видела ее из своей комнаты в отеле. Такая огромная, в форме птичьего клюва — если бывают птички ростом с милю. Она менялась в зависимости от освещения: утром одна, днем другая, и уж совсем бесподобная в лунном свете. Но смешнее всего было то, что местные ее не замечают. Потому что она всегда там была, понимаешь? И всегда есть. И они слепы к ее красоте.

Вот и в Нью-Йорке есть такие же вещи, поясняла она. Десятки, сотни видов, ради которых убиваются туристы со всего света. Тогда как сами ньюйоркцы не дают себе труда просто поднять глаза — то ли от слепоты, то ли от равнодушия. Сведи вместе парочку манхэттенцев, и они с пеной у рта будут оспаривать друг у друга право называться знатоком настоящего Нью-Йорка. И начнут расписывать всякую чепуху. Этот набрел на маленький итальянский ресторанчик, где обедают одни мафиози, а тот разнюхал в галерее в Сохо что-то такое, о чем еще не знают даже владельцы. Словом, обычная узость взглядов.

Зато Берни готова поспорить на что угодно, что оба эти знатока близко не были возле статуи Свободы, не любовались Бруклинским мостом, не катались на лошадях в Центральном парке. Эти «прелести» остаются уделом туристов. А вот, к примеру, совсем недавно ее подруга, весьма элегантная особа, отправилась на круговую экскурсию на катере — и была довольна.

— К примеру, возьмем хоть тебя, Хи. Ты когда-нибудь забирался на крышу Эмпайр-Стэйт-Билдинг?

— Я? Сам — нет, конечно. Но в детстве я смотрел «Кинг-Конга»…

— Вот! — разгорелась она. — Что и требовалось доказать!

Она предлагала создать сериал, знакомящий жителей Нью-Йорка с их городом. Все эти замечательные виды будут показаны с радостью и восторгом новичка. Основным мотивом будет открытие Нью-Йорка заново.

Хи задумчиво кивнул.

— Это ничего не стоит поставить, — сказал он. — Тебе даже не придется рыскать в поисках экзотической натуры. Купи любой путеводитель и действуй. О'кей, распиши все подробно, а я посмотрю.

Остаток недели Берни провела в составлении планов, то и дело мысленно благодаря Роджера Ноланда. Если бы не он, не его освеженные Саудовской Аравией взгляд и пристрастие читать путеводители, она и понятия бы не имела о наличии таких мест. «Так что спасибо тебе, Роджер, за то, что снабдил меня свежей идеей». Она чуть было не послала ему цветы в знак признательности.

Кстати, как он себя чувствует? Пришел ли в себя? Простит ли когда-нибудь ее? Вполне возможно, что он уже обрабатывает невесту номер два. Как ни крути, он не из тех, что очень долго страдают. Да и удар пришелся больше по самолюбию, чем по сердцу.

Пятничное утро уже кончалось, когда Берни заглянула в календарь. Уик-энд оставался пустым. Ни вечеринок, ни театральных премьер, ни даже приглашений выпить. Но ведь, с другой стороны, предполагалось, что в это время она еще будет находиться в свадебном путешествии, по возвращении из которого ей не надо будет думать о том, как себя развлечь. Пожалуй, решила Берни, в этом заключается самое большое преимущество брака: не надо ломать голову над субботними вечерами.

Она позвонила кое-кому, надеясь получить приглашение в гости, но у всех были дела, дела, дела. Флер работала, у Розмари — обед у соседей, а Дианы вообще не будет в городе. Она подумала было позвонить Стиву, но вряд ли он свободен, в этом городе такое невозможно. Да к тому же не следовало забывать о гордости.

Пожалуй, в такие минуты она готова была признать, что чувствует себя немножко одиноко. Остается утешать себя тем, что у нее имелась полная возможность выйти замуж. Ох, да ладно: что-то теряешь, что-то находишь. И нечего из-за этого убиваться.

Берни просидела уик-энд дома, уставившись в телевизор.


— Господи! — воскликнул Скотт Мэттьюз, взглянув на разложенные перед ним макеты. — И ради этого ты притащила меня в офис в субботу утром?! Да что с тобой, детка? Ты же взяла все разработки «Сарабанд» и спустила их в сортир!

— Где им самое место, — отвечала Флер.

— Я не могу показать вот это в Питсбурге. — Он устало потер глаза. — Лучше сразу вскрыть себе вены.

— Я уже вскрыла свои, пока работала над этим, — возразила Флер. — Мы с Эдди с места не вставали, я не спала целую неделю. Скажи честно, Скотт. С точки зрения профессионала. Это хорошая реклама?

— Нет, Флер, — сокрушенно вздохнул Скотт. — Это не просто хорошая реклама. Это потрясная реклама! Лучшее, что тебе удавалось сделать.

— Но?..

— Но… — он в отчаянии воздел руки, — … какой прок делать грандиозную рекламу для безмозглых клиентов? Они желают хот-дог, а ты суешь им черную икру! Ты же знаешь этих придурков. Настоящее уличное отребье. То есть я хочу сказать, что с мозгами у них, сама понимаешь. Особенно у господина Льюиса Джея Джиббса. Честно говоря, я опасаюсь, что даже название «Снежинка» окажется выше его понимания. А ты собираешься подсунуть ему что-то по-французски.

— Значение этого названия понятно и так, — заметила Флер, — но, если ему лень шевельнуть мозгами, я готова представить подробный перевод.

— Не пройдет, Флер. — И Скотт с сожалением отодвинул макет в сторону. — Мы и так по уши в дерьме. Что с тобой, малышка, или ты не любишь кушать каждый день?

— Я обожаю это занятие! И именно поэтому настаиваю на принятии проекта. Это наша последняя возможность. Послушай!

И Флер принялась горячо доказывать свою правоту, не давая Скотту вставить и слова. Все рекламные агентства в стране привыкли раболепно следовать тому, чего пожелает клиент. И получится, что в течение недели «Сарабанд» будет бомбардировать публику презентацией новинки, вымазанной в повидле и сладком креме. Так что к пятнице можно гарантировать, что всем успеет надоесть сахарно-мармеладная кампания. И когда наконец появится собственно «Снежинка», у покупателей просто сделается диабетическая кома. Со смертельным исходом.

— Представь на секунду, что я права, — продолжала Флер. — И вспомни, что мы когда-то считались лучшим рекламным агентством. Вот и давай вести себя соответственно. Мне осточертело по-собачьи заглядывать им в глаза и вилять хвостом. Ну что может случиться такого уж страшного, Скотт? Обанкротимся? Да мы и так обанкротимся. Но в этом случае хотя бы уйдем красиво — не воя, как побитые собаки, а с большим бумом! Пусть наконец они поймут, что имели дело с экспертами, а не со шлюхами. Выдадим им лучшее, на что способны. Если повезет, Господь вразумит их и они это поймут. Если нет — по крайней мере после сможем себя уважать. Какого черта, Скотт, ну что мы теряем?

— Я внимательно тебя выслушал, — задумчиво пробормотал Скотт, еще раз просматривая макеты. — Ты бы не могла составить план нашей кампании? — наконец спросил он. — Что-нибудь аппетитное, во что они бы могли вцепиться зубами?

— Как будто раньше я этого не делала! — Флер чуть не запела.

— О'кей, — решился он и улыбнулся: — Приступаем. Но учти: все должно быть готово к пяти часам в четверг, а это значит, что тебе придется вкалывать прямо с этой минуты.

И он засел за телефон, обзванивая всех членов команды, вытаскивая кого из теплой постели, а кого из зеленого рая полей для гольфа.

— Валите все сюда, — велел он, — ибо нас ждет или победа, или катастрофа сродни гибели «Титаника». Эй, ты! — рявкнул он на Флер. — Что ты вертишься здесь до сих пор? Марш работать! Мне нужно видеть твой проект разработанным в эскизах, расчетах, сценариях…

— Будет сделано! — Она сгребла макеты. — Когда мы приедем в Питсбург, можно, я сама буду выступать?

— Женщин и детей — вне очереди! — рассмеялся он. — Валяй!

* * *


— Ты определенно вернулась домой чуть ли не под утро, — сухо заметила Долли Бэйнтер за завтраком в воскресенье.

— Вот как? — Розмари зевнула. — Никто не хочет еще тостов? Мама? А ты, малыш?

— Очень, очень поздно, — бубнила Долли.

— Неужели? — Розмари потянулась за кленовым сиропом. — Но ведь я была просто у соседей на вечеринке.

— Я прождала до двух, смотрела ночную программу, а ты так и не пришла. Когда ты вернулась, Рози?

— Ай-яй-яй, мамочка, — отвечала Розмари, — я не хотела тревожить твой драгоценный сон. — Она намазала маслом тост, посмотрела на свое семейство и улыбнулась: — Сегодня такой чудесный денек, мои милые. Не стоит сидеть в четырех стенах. Поедем-ка в «Мистик». У них есть чудесный аквариум, Крис, с рыбами, моллюсками и электрическими угрями. Ты знаешь, что угорь может зажечь настоящую лампочку? Вот так-то! А еще там же музей китобоев и куча старинных кораблей, по которым можно полазить. И представить себе, что ты, Крис, стал пиратом. Отличная игра, правда? Как насчет того, чтобы сразу после завтрака прыгнуть в машину — и вперед?

— Да, да! — горячо закивал Крис. — А можно я сяду впереди, чтобы быть как папа?

— Как пожелаешь, — отвечала Розмари. — Ведь теперь ты у нас в доме мужчина. — И она аккуратно вытерла измазанные сиропом щечки.

— Чмок, чмок, — сказала она.

— Чмок, чмок, — охотно отвечал Крис.

* * *


— Как тебе понравился уик-энд, дорогая?

— Один из самых лучших в жизни, Лео. — Она с восторгом поглядела на него. — Все было превосходно. — «И ты тоже», — хотелось бы ей добавить.

Ибо с того момента, как она сошла с самолета и увидела Лео, ждавшего за рулем взятого напрокат «мерседеса», Диана словно попала в край сбывшихся грез. Гостиница оказалась очень уютной, обставленной в стиле восемнадцатого века настоящей старинной мебелью. Ее номер состоял из спальни и маленькой гостиной с камином и диваном и свежим букетом полевых цветов. Его номер она так и не видела — он находился на другом этаже.

Диана сначала удивилась, а потом почувствовала благодарность за то, что он удержался от сексуальных увертюр. Она поняла, что дело тут не в скованности, а в повышенной чуткости, ведь в противном случае их уикэнд мог опуститься до обычного «перепихона». Похоже, ей, Диане, предстоит сыграть самую важную роль в своей жизни, ибо в его глазах ясно горел вопрос: «Все та ли ты чудесная особа, которую я любил когда-то? Есть ли у нас будущее?»

Конечно, Диана уже давно не была (по крайней мере она на это надеялась) той наивной школьницей с изумленно распахнутыми глазами. Она стала преуспевающим адвокатом, светской дамой, и это не могло не повлиять на характер. Да и для Лео эти годы не прошли даром, и ему предстояло пройти своего рода испытание. Он уже доказал, что обладает все тем же обаянием, остроумием и нежностью, даже, пожалуй, в еще большей степени, чем прежде.

Вечер в пятницу они провели сидя у горевшего камина, болтая обо всем на свете — искусстве, кибернетике и даже Уимблдонском турнире. В субботу он решил устроить день развлечений и повел Диану на экскурсию по городу, по антикварным лавкам, по местным достопримечательностям, завершив прогулку изысканным обедом в уютном ресторане.

Воскресным утром для них приготовили корзину для пикников и отвезли на повозке в горы. Погода выдалась чудесная, прогулка возбудила аппетит, а горы поражали своей красотой. По окончании ленча он засучил рукава толстого свитера и умело раскупорил бутылку «Дом Периньона».

Они устроились на красивом гладком выступе, укрытом от жарких лучей полуденного солнца кронами древних сосен. Под ними раскинулась деревня: аккуратные беленькие домики, шпиль колокольни — словно со школьной картинки.

— За тебя, дорогая. — Он чокнулся пластиковым стаканчиком.

— За тебя, Лео, — улыбнулась она в ответ.

Они посидели немного молча, но вот Лео прищурился, высматривая что-то вдали.

— Я хочу сказать тебе кое-что, Диана, и это непросто после стольких лет. Ты можешь напомнить мне, что я давно утратил все права, но все же я умоляю выслушать.

Диана вздрогнула, понимая, что за этим последует. Вот оно. Грандиозный финал. Казалось, даже птицы приумолкли. Она повернулась и посмотрела на него, изучая точеный профиль на фоне голубых небес. Он сделает ей предложение. Она, конечно, его примет. А впереди их ждет что-то сродни прекрасному сну.

— Я ошибся, — сказал Лео. — Мне следовало жениться на тебе еще семь лет назад — вместо того, чтобы терять время на безнадежную ситуацию с Анной. И я даже помню не только день, но и миг, когда мне следовало это сделать.

К ее смущению, он почему-то снова вернулся к их игре в снежки возле библиотеки.

— Ты ведь тоже помнишь, правда?

— Превосходно, — подтвердила она. Если ей не изменяет память, они долго спорили про какие-то древности, после чего Лео свалился в сугроб. Однако и в этом она не была уверена. А вот Лео, напротив, помнил все до мельчайших подробностей. И вдруг перед мысленным взором Дианы предстал Аврам, впервые в жизни прикоснувшийся к снегу. Как он радовался тогда, стоя босиком у нее на балконе!

С Лео, конечно, все по-другому. Он родился и вырос в Миннеаполисе, стало быть, для него снег не в новинку.

— А что такого особенного было в тот день? — спросила она.

— Обещаешь, что не станешь смеяться?

И он напомнил ей, что Фрэнкленды были одним из самых известных на Среднем Западе семейств, удивлявших мир достижениями и в искусстве, и в науке. Его отец был федеральным судьей, а мать — талантливой пианисткой. Один дядя являлся штатным консультантом в ФБР, другой — ведущим биохимиком. И даже в этом семейном кругу Лео считался чрезвычайно одаренным мальчиком. Буквально с пеленок его готовили к серьезной научной и общественной карьере. В восемнадцать лет он окончил Гарвард, учился в Оксфорде как Родсовский стипендиат и в двадцать один год получил степень магистра.

— Но при этом я ни разу в жизни не играл в снежки — до того дня с тобой в Йеле! Смешно, правда? Насколько помню, в детстве я и представления не имел, что значит быть беззаботным. Просто играть со сверстниками. Наши отношения, Диана, были как… как глоток свободы. Ты вернула мне юность, и смех, и веселье. Да, мне следовало в тот же миг, лежа в сугробе, попросить твоей руки. Ибо впервые в жизни меня вот так бесцеремонно уронили — и я радовался этому. Почему я тогда же не сделал тебе предложение, скажи на милость?

— Почему? — Диана была удивлена и тронута. — Из-за детей, конечно! Я всегда это понимала, Лео, и уважала тебя еще больше. Ты не забыл отцовских обязанностей.

И все же у нее оставалось странное чувство — пожалуй, единственное за весь этот уик-энд, полный сердечных бесед, — что его самого никогда не беспокоила судьба детей. Мальчику теперь около двадцати, девочке — пятнадцать. Что они думают о возможной второй женитьбе отца?

— Дети! — промолвил он. — Ах, как я обожал их, когда они были малышами! Такие милые, такие отзывчивые. Диана, на свете ничто не может сравниться с безоглядной любовью маленьких детей. Ты начинаешь чувствовать себя Богом. Ты права. Конечно, я промолчал тогда из-за них.

— А что они делают теперь? — Она была рада поменять тему. — Наверное, сын уже в колледже.

Голос Лео моментально остыл до полного нуля.

— Алану было угодно покинуть Йель и переехать в Стэнфорд.

— Это же так далеко! — удивилась она.

— Да, неблизко. — Лео сердито поджал губы. — Он, наверное, уже кончил первый курс. Ну а девочка живет вместе с матерью, в Виргинии. Увы, из нее вышел катастрофически заурядный подросток, влюбленный в примитивную музыку. И как ни грустно говорить, я их почти не вижу. Они выросли без меня. Боюсь, Анна успела воспитать в них неприязнь ко мне.

— Не может быть!

У нее сердце перевернулось от сострадания. Бедный Лео! Бедный одинокий Лео! Успех и слава — ничто по сравнению с горем от утраты любви своих детей! Анна Фрэнкленд, наверное, просто бессердечная сука! Только такой высокоморальный человек, как Лео, мог так долго выдержать жизнь с ней!

Диана проглотила комок в горле. У нее просто не было слов. А Лео наконец-то оторвался от созерцания дальних гор и обернулся к ней.

— Что было, то было. И ты правильно заметила, что пора оставить прошлое позади. Обещаю, что больше не стану сожалеть о прошлом. Имеет значение лишь то, что происходит сейчас, Диана, — и он взял ее за руки, — и произойдет завтра. Или через годы. Итак, ты видишь, что я решился выполнить то, на что не решился семь лет назад. Диана, ты была мне дорога тогда, ты осталась для меня дорогой и теперь. Окажешь ли ты честь и станешь ли моей женой?

Ее первым порывом было выкрикнуть «да» — под влиянием жалости. «Да» — ради того, что было когда-то. «Да» — потому что она не разлюбила его за семь одиноких лет и всегда верила, что он вернется.

Но Лео сам выпустил ее руки и прижал пальцы к губам:

— Диана, я не прошу дать ответ немедленно. Честно говоря, я бы и не принял его всерьез — ведь это было бы нечестно по отношению к нам обоим. Я хочу, чтобы твое решение было обдуманным, зрелым, не под влиянием минуты. А кроме того, как я надеюсь, основывалось на любви.

Он напомнил, как много всего предстоит обсудить. У нее многообещающая карьера, и он не желал бы стать причиной ее конца. Совсем наоборот. Он гордится достигнутым ею партнерством и верит, что это лишь первая ступень к еще более блестящим достижениям.

Они купят себе приличный домик где-нибудь в Коннектикуте, на полпути между Нью-Йорком и Нью-Хейвеном. Дети? Да. Несомненно. Тогда это еще больше будет похоже на начатую заново жизнь. Вторая молодость.

И потом, есть еще возможность, про которую он не вправе распространяться, но это потребует его переезда в Вашингтон. Как она к этому отнесется?

У Дианы захватило дух. Так! Значит, слухи были верными, и Лео прочат на первую же освободившуюся вакансию в Верховном суде. У нее побежали по спине мурашки. По стандартам Верховного суда он считается очень даже молодым, стало быть, впереди тем более блестящая карьера.

Диана на миг прикрыла глаза, пытаясь представить себя, вращающуюся в столь элитарном обществе: жена ведущего юриста Соединенных Штатов. Даже ее отец может позавидовать. Это была ослепительная картина, от которой кружилась голова, но… ведь она выходит замуж не за положение, а за человека. И все же…

— Если ты переедешь в Вашингтон, — пересохшими губами вымолвила Диана, — я наверняка найду там работу в адвокатской фирме.

— Отлично. — Он встал и принялся отряхивать брюки, пока Диана собирала остатки пикника. — Давай же пока отложим дела и постараемся насладиться оставшимся от уик-энда временем. Я не сомневаюсь, что ты честно все обдумаешь и примешь единственно верное решение. Возможно, уже к концу месяца я узнаю твой ответ.

Она пообещала ему, и рука об руку они направились обратно к отелю. Прогулка предстояла неблизкая, и время пролетело быстро. Надо было собрать вещи, расплатиться за машину и успеть на самолет. Однако если повезет, они выкроят минутку, чтобы выпить «посошок» на дорогу.

— Мой босс говорит, — весело сказала Диана, — что адвокатам не следует влюбляться в адвокатов. Они без конца спорят. А я думаю про ту пару из «Адвокатских историй».

— «Адвокатских историй»?..

— Ну, знаешь, этот телесериал.

Лео молча уставился на нее, а потом сказал:

— Не хочешь же ты сказать, что смотришь такую галиматью!

— Почему нет? Она забавная! Конечно, я не принимаю ее всерьез…

— Она отвратительная! — отчеканил он. — Мне стыдно за тебя.

Такая горячность не могла не удивить. Ей показалось, что его неприязнь относится не только к сериалу, но и к ней.

— Я не стану утверждать, что это честное изображение жизни известных юридических фирм, — сказала она. — И уж совсем мало походит на наш «Слайтер Блэйни». И уж наверняка никто из наших не выглядит так, как Гарри Гамлин. — И она улыбнулась, но Лео оставался серьезным. — Но тем не менее — да, мне нравится этот сериал. Ну же, Лео! Расслабься! Да ты наверняка не посмотрел до конца ни одной серии.

— И не собираюсь. И так ясно, что это собачья чушь!

— Что за глупость! Как ты можешь утверждать? Право, это сделано совсем неплохо.

— Ты ошибаешься.

— Ошибаюсь! Но при чем тут ошибки, Лео? Это просто мое личное мнение. По крайней мере не торопись судить, пока сам ее не увидишь. Следующая серия пойдет в четверг. Если хочешь, я запишу ее для тебя.

— Не беспокойся понапрасну, дорогая. Я не намерен разбазаривать время, чтобы доказать себе то, что и так знаю. А я отлично знаю этот тип сериалов — жвачка для домохозяек. Честно говоря, Диана, мне непонятно, с чего тебе захотелось спорить. Мне казалось, ты проводишь свободное время с большим толком, посвящая его профессии, и что ты могла бы с большим уважением относиться к моим суждениям. Ага! — Он подхватил ее под локоть и помог спуститься по крутой тропинке. — Вот и отель!

— Означает ли это, — ошеломленно посмотрела Диана ему в лицо, — что, поженившись, мы будем иметь в доме два телевизора?

Лео рассмеялся и посмотрел на часы:

— Еще только пять. Мы вполне успеем заглянуть в бар!


Глава 36


— Добро пожаловать к нам, в «Сердцевину Нью-Йорка»! С вами говорит Бернадетта Хонг. В данный момент я нахожусь в одной из самых известных точек нашего города — на крыше Эмпайр-Стэйт-Билдинг! Если вас интересует очередное свидание с Кинг-Конгом, отправляйтесь в ближайший кинотеатр, но если вы неравнодушны к одному из самых величественных зрелищ нашего времени…

Она придвинула микрофон поближе ко рту и повысила голос. Господи, ну и шумиха же здесь: и ветер в ушах свистит, и самолет гудит прямо над головой. В нескольких футах впереди что-то маловразумительное сигналил руками ее директор.

— …то поднимитесь на лифте на сто второй этаж. Когда-то, в 1931 году, это здание считалось патриархом среди небоскребов. И хотя позднее были построены более высокие сооружения — Центр международной торговли, например, — они не стали от этого лучше. За все эти годы…

Да что за чертовщина приключилась с Тони? Со всей командой! Они совершенно не занимаются делом. А вместо этого выворачивают шеи, разглядывая что-то на небесах. Боковым зрением Берни заметила, что и туристы смотрят вверх, тычут пальцами, смеются и шутят. Что-то там было такое…

— …здесь побывало около шестидесяти миллионов посетителей. Однако ходят слухи…

Теперь Тони ползал на коленях, проделывая нечто непонятное с аппаратурой. Черт, да он же дал знак операторам перевести объективы вверх. Что там, летающие тарелки, что ли? Или супермен при полном параде? Или это русские высадили десант?

Берни наблюдала, как дико размахивает руками Тони, в то время как камера отвернулась от нее и нацелилась на нечто, не попадавшее в ее угол зрения. Моторы самолета загудели еще громче.

— …что ни один из этих визитеров не был уроженцем Нью-Йорка. И в такой отличный солнечный день, как этот…

Нет, это невозможно, Берни тоже должна посмотреть вверх, гори оно все огнем, и ее взор последовал за указующим перстом Тони к небесам. Там было… о-о-о-о-о! Невероятно!

В двух сотнях футов над ними парил маленький двухместный самолетик. Прикрепленный к специальным растяжкам, за ним развевался яркий транспарант. Она сотни раз видела такие на Файр-Айленде. Эти самолетики часто использовались для съемок рекламных роликов, обычно на транспарантах рекламировался какой-нибудь лосьон или новая книжка. Вот только на этом…

— Ох, Боже мой! — воскликнула Берни. Самолет кружился прямо над ней, облетая здание.

А на нем красовалась надпись — огромными алыми буквами:

«СТИВ ГОДВИН ЛЮБИТ БЕРНИ ХОНГ. БУДЬ МОЕЙ ЖЕНОЙ!»

Вот тебе и равенство! Вот тебе и нелюбовь к публичным заявлениям! Вот тебе и стиль жизни! Ведь в этот самый миг на призыв Стива глазеют сотни и тысячи людей!

Впервые с того дня, как Бернадетта Хонг стала журналисткой, у нее пропал дар речи.

— Не молчи! — кричал Тони. — Ради Бога, мы же в прямом эфире!

Но она так и стояла, открыв рот, пока самолет не улетел в сторону Уолл-стрит. Только тут она смогла что-то из себя выдавить.

— Это Бернадетта Хонг — и снова с вами студия ВИЗ! — Она перевела дыхание и закричала: — Эй, Стив! Я тоже тебя люблю!

Тут она отключила связь и помчалась к лифту, едва не растоптав по пути семейство японцев.


— Идиот ненормальный! — сказала она, когда смогла устроиться в кровати поудобнее, получив первую порцию возмещения за прожитые порознь месяцы. — Как тебе пришла в голову такая штука? И с чего ты взял, что я снова захочу быть с тобой?

— Ни с чего, — признался он. — Но я решил попытать счастья. Малышка, я так по тебе скучал, что был готов на что угодно. Черт, я так и поступил. Я сделал предложение, дьявол меня побери. Ты могла вообразить, что я его сделаю?

— Никогда.

— Вот и я тоже. — Судя по всему, его самого пробрало от неожиданности собственного поступка. — Не хотел показывать, как мне без тебя плохо, но ведь жизнь не стояла на месте с тех пор, как мы разбежались. А потом Диана сказала, что свадьба не состоялась… ну, и я не мог отделаться от мысли, что, может быть, все еще тебе нужен. Разузнал график твоей работы через Хи Фейнстейна, а остальное известно.

— И ты действительно хочешь на мне жениться? — Берни ничего не могла с собой поделать — она до сих пор не верила. — Ты же всю жизнь так ненавидел саму идею «соглашения». Ты считал это слово самым грязным ругательством. Что изменилось?

— Скорее всего я сам, — отвечал он. — Я пришел к выводу, что если обручальное кольцо — единственная вещь, которая необходима, чтобы мы вновь были вместе, — о'кей, я согласен. Так что не стесняйся, Берни, чеши за священником, я полностью в твоем распоряжении.

— Ты готов принести себя в жертву, да?

Стив смущенно пожал плечами.

Берни рассмеялась и погладила его, чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете.

— Ты только подумай, Стив. Согласно статистике, я должна была усохнуть от тоски и готовиться к одинокой старости, а на самом деле мне было сделано целых два серьезных предложения в течение года. Неплохо для вешалки среднего возраста, а? Да, — ухмыльнулась она, — я два раза успела побить рекорд и очень этим горжусь. Но я хочу сказать тебе кое-что еще, милый. Я не хочу выходить замуж. Ни сейчас, ни потом. Ни даже за тебя. Огромное спасибо за то, что любишь меня так сильно и готов пожертвовать самым дорогим. Ты настоящий святой Георгий, вышедший один на один с драконом. Просто герой. Но я поняла, что семейная жизнь не по мне. «Соглашения» меня пугают. Да и материнство, наверное, тоже. На бумаге это все выглядит как сказка, но когда доходит до дела — я не рвусь «пускать корни» и делать долгосрочные займы. Как поется в песне, «не по мне такой хомут». Итак, как ты относишься к тому, чтобы вернуться на исходные рубежи? Независимость, любовь, сотрудничество. Свобода сделать ноги и свобода остаться вместе еще на сотню лет, если повезет. Как тебе нравится?

Он сжал ее руку и вздохнул с нескрываемым облегчением: приговоренный, чудом избежавший казни.

— Но я требую, чтобы было вписано в анналы: я добровольно сделал предложение.

— Я запомню это на всю жизнь, — улыбнулась Берни. — И я знаю, чего тебе это стоило.

— Ты хочешь сказать, во сколько мне обошлась моя квартира?

Но Берни имела в виду совершенно иное.

К полуночи они проголодались и перекусили бутербродами, а потом устроились на старом скрипучем диване посмотреть кино.

— М-м-м-м, — промычал Стив с отвращением. — Бела Лугози. Похож на облезлого пса. Ты видела это кино, дорогуша?

— «Рейс номер девять ниоткуда». — Она уютно устроила ноги на кофейном столике, подумав, что Роджер сейчас бы взбесился. — Нет, по-моему, нет. Его не включили в список самых дрянных фильмов? Начало довольно забавное.

Им было хорошо вдвоем. Берни опустила головку на плечо Стиву.

Как говорится, жизнь прекрасна!


Глава 37


Та же готическая уродина. Те же стулья, впивающиеся в задницу. Физиономия Мак-Плаксы с Плакальщицами. Эдны с Синусами. Свиньи из Счетного отдела. Акулы из Планового. Уроды из Сбыта. А во главе стола — неописуемый Льюис Джей Джиббс, чавкающий незажженной сигарой.

Единственное, что изменилось, — температура в зале. В прошлый раз Флер была здесь зимой и чуть не получила воспаление легких. Теперь же, летом; вовсю работали кондиционеры.

Флер вздрогнула. Что-то это место слишком напоминает ей склеп. И возможно, ее собственный. Потому что по мере того, как она выступала, температура все падала и падала.

Для такого торжественного случая она надела то самое мини цвета павлиньего пера, из-за которого чуть не попала в тюрьму. Оставалось утешать себя тем, что даже при самом плохом раскладе ее труп найдут прилично одетым. При наличии или отсутствии подходящих серег. Скотт Мэттьюз постарался сделать как можно более цветистое предисловие:

— На сегодня мы имеем весьма необычную презентацию, которую, как я надеюсь, все сочтут интересной. Она весьма необычная, дерзкая. Идея родилась в мозгу у молодой дамы, которой предоставлена честь выступить перед вами. Флер?

Проворный старина Скотт. Умудрился похвалить ее и в то же время умыть руки на случай провала. Увертливый, но хитрый. Флер заставила себя улыбнуться и встала:

— Спасибо, Скотт, и позвольте мне поделиться ходом наших мыслей, прежде чем продемонстрировать вам проекты и макеты.

«Поделиться»! Как мягко она выразилась. Скорее «начать тяжелую бомбардировку ваших мозгов». Годы работы в рекламе приучили ее выдавать букет рыночных клише, ни на секунду не задумываясь. Это было настоящее трюкачество — только словесное. Однако, судя по всему, эти недоумки и так объелись подобной чепухи. И на сей раз Флер намеревалась вплести в паутину вымысла одну-две ниточки правды.

— Леди и джентльмены… — Ее взгляд невольно обратился к Льюису Джею Джиббсу, поглощенному обмусоленной сигарой. Вряд ли кого-то из здесь присутствующих можно назвать джентльменом. — Как опытные бизнесмены, все мы знаем, что появление любой новой продукции сопровождается нескончаемой битвой. Вначале необходимо выиграть в поисках названия. Потом занять достойное место на рынке. Особенно жестокая конкуренция характерна именно для парфюмерной индустрии, ибо различие между тем или иным продуктом трудно уловимо, подчас даже вымышлено. Однако вымышленные или настоящие, именно вкусы потребителя могут обеспечить продукту процветание или уничтожить его. Таким образом, мы не имеем права останавливаться в поисках конкурентоспособных идей — образно говоря, того оружия, которое отвоюет нашему продукту первое место, а затем продвинет на пьедестал неоспоримого лидера. Как говорится, это настоящие джунгли, полные хищников, где выживает лишь сильнейший. По сути, борьба на рынке парфюмерии может быть названа второй по жестокости борьбой, имеющей место в современной Америке.

Мак-Плакса озабоченно вздрогнул. Не слишком ли вольно она высказывается?

— Повторяю, второй по жестокости. Есть лишь еще один вид борьбы — более жестокий. Беспощадный. Где ставки выше всего.

Она замолкла, переводя дыхание. Ей стало страшно.

В десяти футах поодаль нетерпеливо заерзал Льюис Джей Джиббс, что-то пробурчавший одному из своих прихвостней.

«Я его упустила, — пронеслось у Флер в мозгу. — Едва успела открыть рот, и уже упустила этого недоразвитого ублюдка».

Тем временем прихвостень полез в карман, достал зажигалку и поднес ее к сигаре босса. Другой сунулся с пепельницей. Флер с удивлением увидела, как Джиббс исчез в густом облаке дыма. Ее затопила волна облегчения. Сукин ты сын! Все-таки сдался и закурил! И больше не будешь дергаться от злости! Это было знамение, настоящий дар небес.

И она продолжила с легким сердцем:

— Как я уже сказала, есть только одно соревнование более жестокое, безжалостное, более захватывающее. Где кровь льется рекой. И это, друзья мои, соревнование между женщинами за приличных мужчин. Возможно, вы уже читали последние результаты исследований, а если даже нет, то наши покупатели их знают наверняка. Мои слова обращены прежде всего к образованным женщинам — умным, обеспеченным, независимым, — которые составляют основную массу тех, кто будет пользоваться нашей продукцией. То есть, говоря кратко, к любой работающей женщине Америки.

И она вкратце изложила данные исследований профессоров из Гарварда и Йеля, поднимая бурю в рядах противника, вызывая лихорадочную реакцию в сидевших здесь женщинах — легко ли узнать, что их шансы найти мужа неумолимо сокращаются с каждым днем.

— Мы можем тешить себя сказочкой, что жизнь — словно кино сороковых годов, когда всякий симпатичный юноша автоматически находит себе симпатичную девушку, и все, что от нее требуется, — мило чирикать, улыбаться, держать кулак на счастье и не раздвигать раньше времени ноги. Предлагаю перенестись сразу в заключительную главу. Современная женщина намного практичнее, разумнее и беспощаднее, она не станет сидеть сиднем и дожидаться суженого.

И Флер пустилась в рассуждения по поводу успеха продукции «Сарабанд». Милая невинность никогда не поможет продать фильм. Или книгу. Или шлягер. Или синие джинсы. И ничто так не возбуждает чувственность, как духи.

Если современная женщина находит своего Принца Очаровашку, она прежде всего должна выкурить его из убежища, а потом утащить подальше от конкуренток. И в этой погоне за мужьями и счастьем хороши все средства.

— Посмотрим на дело с той точки зрения, — убеждала аудиторию Флер, — что успех, который мы хотим найти при сбыте нашей продукции, сродни успеху, в котором нуждаются американские женщины на более интимном уровне. Как и нам, им необходимо разделаться с беспощадными соперницами, прежде чем праздновать победу. Как и мы, они желают выйти на поле боя, вооруженные по последнему слову техники. Позвольте вам представить, — она кивнула художественному директору, — «Флерс дю маль»!

Эдди с ловкостью фокусника стянул занавес с огромного макета. Эффект оказался ошеломительным. Макет как бы сразу заполнил собою зал, утопавший в облаках сизого дыма. Обнаженные мужчина и женщина лежали на скомканных простынях, их тела переплелись в бешеном порыве. Голова женщины запрокинута в экстазе, длинные пряди волос метут пол. Она была смуглая, как сама Флер. На заднем плане, огромный и расплывчатый, угадывался облик другой женщины. Ясно можно было различить лишь глаза, горевшие ревностью, и прядь белокурых волос.

— «Флерс дю маль», — повторила Флер. — Выбранное мною название родилось в борделе. Оно означает «цветы дьявола», но нет никакой необходимости знать французский, чтобы понять его смысл. А он, конечно, гласит: «Зачем тебе драться честно?»

Та женщина, что на кровати, — поясняла она, — увела мужчину у своей соперницы… — Тут Флер осеклась. Что-то подсказало ей помолчать.

Ибо Льюиса Джея Джиббса наконец-то проняло.

Он глядел и глядел без конца. Но вот на его широком мрачном лице расцвела улыбка шириной с Атлантический океан. Улыбка-откровение. Что бы он ни разглядел в этом макете, каким бы смыслом ни была наполнена для него картинка, его явно прошибло до самых печенок. Все как один не спускали с него глаз. Затаив дыхание, с замирающим сердцем ждали его слова.

— Этот парень на картинке. — Он взмахнул сигарой в сторону макета. — Он трахает обеих давалок. Верно?

У Флер отвисла челюсть. Он все поставил с ног на голову. Она и в мыслях не имела ничего подобного, лишь хотела воплотить в образах мечту об Алексе, о победе над Розмари. А вместо этого Джиббс воспринял картинку чисто по-мужски: парень, который имеет двух красоток.

«Вы ошиблись, — хотелось возразить ей. — Вы все извратили, Льюис Джей!» Но так ли? Ибо неожиданно до нее дошло, что Джиббс воспринял все верно, уловив то, что упустила она сама. Ведь именно в этом заключалась суть ситуации: именно этим занимался Алекс с самого начала. А они с Розмари обе оказались круглыми дурами.

— Здесь можно подобрать, конечно, не одну интерпретацию, — забормотала было она и умолкла. В любом случае ее никто бы не расслышал, так как за столом для заседаний поднимался громкий ропот. Плакальщицы старались перекричать одна другую, подобострастно выражая свой восторг.

— Мне нравится, — заявил Джиббс. — Как там его? «Флер да мейл»?

Флер поперхнулась и кивнула.

— А что думают остальные? — И он осмотрел зал, все еще продолжая радостно ухмыляться. — Валяйте, валяйте! У кого-то есть замечания? Мне нужно искреннее мнение!

М-м-м-м-м-м-м. Аудитория уже визжала от восторга.

— Ага, вот и я так думаю. Черт бы меня побрал, — он от избытка чувств поскреб в затылке, — сразу две чувихи! Представляю! Ну, милашка! — Он покосился на Флер и поднял руку, требуя тишины. — Ты нам показала отличную работу. Интересную. Хотя, позвольте вам заметить, юная леди, — хотя я ни в коей мере не осуждаю — у вас не очень-то чистые помыслы, а? Ну, во всяком случае, мне ясно, что ребята из «Марсден-Бейкер» кое-что умеют… — Прежде чем он успел продолжить, Флер подскочила, пробежала через весь зал и смачно чмокнула его прямо в блестящую лысину, оставив следы яркой губной помады.

— Мистер Джиббс, — с чувством сказала она. — Вы классный парень!


В понедельник утром к ним позвонили с самого верха. Флер должна явиться в святая святых — кабинет Роя Марсдена на сороковом этаже.

Если бы у какого-нибудь обойщика спросили, как выглядят рай и небеса, он нарисовал бы примерно такую картинку, которую увидела Флер. Кабинет пропах бешеными баксами: ковры с дюймовым ворсом, тонкая мягкая кожа диванов и целые ярды крокодиловой кожи. Пусть реклама является туманом и миражами — деньги она приносила вполне реальные.

Флер опустилась в мягкие объятия огромного кресла и замерла в ожидании. По крайней мере вице-президентства. С соответствующими правами и возможностями.

— Итак, Флер, — начал глава агентства, наливая ей и себе по бокалу двадцатилетнего солодового виски, — как вы себя чувствуете в качестве нашего рыцаря в сияющих доспехах? Не могу передать, как нас порадовало представление, устроенное в Питсбурге. Ослепительно! Скотт Мэттьюз считает, что вам удалось поймать удачу за хвост, но, честно говоря, больше похоже на то, что вы разгадали характер самого Лью Джиббса. Он звонил всего час назад и пел вам дифирамбы. Вы произвели там фурор.

— Удивительно, что он вообще запомнил мое имя!

— Ну, он его и не запомнил, — заметил Марсден. — Он упомянул вас как милашку в коротком синем платьице и с мозгами набекрень. И явно и то, и другое произвело на него впечатление.

Флер постаралась пробормотать нечто соответственное.

— Итак, вы не прочь стать вице-президентом, моя милая?

— С удовольствием! — засияла Флер.

— И творческим директором за счет «Сарабанд»?

— С удовольствием.

— И перебраться в Питсбург, чтобы открыть там новое отделение «Марсден-Бейкер»?

— Я перееду… в Питсбург? — взвизгнула она. — Я правильно расслышала? Вы сказали…

— Питсбург, — повторил он. — Золотой треугольник, где сливаются Огайо, Олегхени и Мононгахила…

— Безусловно!

— …иногда именуемый самым оживленным из больших городов Америки…

— Невероятно!

— …с его старинными знаменитыми оркестрами, музеями и спортивными клубами…

— Не может быть!

— …и где женщина с окладом в сто двадцать пять тысяч баксов в год может жить, как королева!

Они обменялись быстрыми понимающими взглядами.

— Плюс подъемные? — уточнила она.

— Конечно.

— И проценты от прибыли?

— Натурально.

— И пакет акций?

— Что-нибудь сделаем и в этом плане.

— Мне дадут время подумать?

— Конечно. — И он посмотрел на часы. — Ровно пять минут.

И Марсден углубился в лежавшие на столе бумаги.


В течение последнего года Флер довольно часто пыталась представить ждавшее ее будущее. Сделавшая карьеру в Нью-Йорке дама. Домохозяйка с Шот-Хиллз. А иногда — прекрасное тело на катафалке: рано ушедшая из жизни от несчастной любви.

Однако ни в одном из этих сценариев Питсбургу места не было.

Никто вокруг не рвался переезжать в Питсбург. Надо же, глушь какая! Про него и песни-то ни одной не сочинили! Все соловьем разливались то про Сан-Франциско, то про Манхэттен, то хотя бы про лунный свет в Вермонте. Но Питсбург?..

Однако в ярком резком свете, заливавшем кабинет Роя Марсдена, не оставалось места романтике — да и альтернативам тоже. В конце концов, что ее привязывает к Нью-Йорку?

Любовь? Ей надоели ни к чему не ведущие ухаживания приличных мужчин ее круга, да и неприличных тоже. Дом? Такую же квартиру можно найти где угодно — только, пожалуй, подешевле. Магазины? Но ведь ее фамилия попала в «черный список». Подруги? Пожалуй, это единственное, чего бы ей не хотелось терять. Но на то и созданы самолеты, телефоны и ночные экспрессы. В конце концов, Нью-Йорк не так уж далеко.

На миг ей захотелось позвонить Диане, чтобы посоветоваться, но оставалось уже меньше двух минут. И к тому же эту проблему все равно никто за нее не решит. В сознании у Флер заговорил реалист.

Отказаться от предложения Роя Марсдена — значит обречь себя на переход в новое агентство, снова утверждаться в нем, а это настоящий кошмар. В то время как его предложение решает многие проблемы. Вице-президент, во главе офиса в Питсбурге. Положение. Власть.

Флер Чемберлен будет контролировать работу других, она будет создавать такую рекламу, какую захочет, реализует себя полностью. Это было весьма заманчиво, ибо, как говорит пресловутый Алекс Маршалл, ты либо пинаешь задницы, либо лижешь, если занимаешься бизнесом.

Она сможет сколотить свою творческую команду. Перетащит к себе Эдди Кардиччи и ту классную девчушку с Филиппин. Плюс те таланты, которые породит сам Питсбург, — недаром же именно в нем находится технический центр Карнеги и куча всяких других учебных заведений. Она разыщет хороших ребят, умных и честолюбивых. Верных союзников для вечного боя с Плаксами.

Однако Флер не собиралась полностью рвать с «Сарабанд». Ведь это была лишь верхушка айсберга под названием «Консъюма-Корп». Когда с «Флерс дю маль» будет покончено, она присмотрит для рекламы что-нибудь другое, к примеру, дезодорант. Толкануть на рынке это дерьмо будет намного легче, чем взывать к носовым синусам тупой публики. Надо успеть обдумать это в самолете.

Конечно, первым делом она купит себе дом. Что-нибудь отпадное. Или одну из тех огромных квартир в Окленде, которую потихоньку обставит в своем вкусе. Ей нет смысла дожидаться мистера Подходящего или мистера Неподходящего. То ли он появится, то ли нет, а пока есть лишь одна личность, на которую стоит тратить силы. Она сама. Новоиспеченный вице-президент «Марсден-Бейкер».

Она окинула взором роскошное обиталище Роя Марсдена. Принюхалась. Еще раз принюхалась. Нет, в воздухе пахло не «Флерс дю маль», не дорогой кожей. Здесь реял волшебный аромат успеха.

Забавно! Сколько она ни мечтала, сколько ни фантазировала, ей ни разу не довелось представить себя в таком кабинете. Но сегодня она может это себе позволить.

— Итак? — Рой Марсден пересек комнату, подойдя к ней вплотную.

— Итак, — отвечала в унисон ему Флер, улыбаясь как можно очаровательнее, — давайте уточним условия. И, конечно, я бы хотела получить от компании машину…


Глава 38


Вечером в четверг Диана отложила в сторону работу и устроилась у телевизора — подкрепиться пиццей и посмотреть последнюю серию «Адвокатских историй». Выключая свет в комнате, она не могла отделаться от чувства неловкости. «Жвачка для домохозяек», — назвал эту вещь Лео. Пустая трата времени.

То ли из-за его реакции, то ли из-за собственной рассеянности, то ли из-за неудачного сценария — но ей никак не удавалось сосредоточиться на перипетиях экранного действа. Шутки все до одной казались плоскими, а подробности — притянутыми за уши. Как говорится, от былой магии не осталось и следа. Честно говоря, Диана чувствовала, что вряд ли впредь сможет смотреть сериал, не испытывая вины или неловкости за собственную недалекость.

«Черт бы тебя побрал, Лео!» — думала она. Уничтожил радость от ничтожнейшего, невиннейшего удовольствия, которое она себе позволяла. Ведь он осудил не только и не столько сам сериал, сколько ее собственный вкус и неразборчивость.

Диана выключила телевизор и погрузилась в размышления. Вот уже полторы недели она ищет ответ на предложение Лео. Первоначальное «да», рвавшееся из нее на склонах гор в Вермонте, превратилось в нерешительное «может быть».

По сути, она всеми силами старалась оттянуть «момент истины», бегая по парку каждое утро, допоздна работая над бумагами каждый вечер и стараясь почаще проводить свободное время с Байроном, жившим неподалеку.

— Как ты считаешь? — спросила она однажды вечером. — Стоит ли мне выходить за Лео Фрэнкленда?

— Тебе нужен деловой или романтический совет?

— Наверное, романтический. Я просто не могу решиться.

— А монетку бросать не пробовала?

Его собственная свадьба состоялась в прошлое воскресенье: скромная церемония у одра больного в больнице святого Луки. Присутствовало всего человек десять: приехавшая из Виргинии мать Байрона, Диана и еще несколько самых близких друзей.

Конечно, это нельзя было считать неким актом в рамках закона: Байрон просто подписал клятву верности, которую сам же и составил. После чего гости выпили шампанское, как могли поздравили умирающего и разошлись кто куда. Диана вернулась домой и ревела, пока не заснула.

С каждым днем она все больше тревожилась и отчаивалась. Данное Лео обещание давило на сердце тяжким грузом. Она пыталась подбодрить себя, надеясь на силу обновленной любви. Однако былая черная магия этого чувства почему-то все больше напоминала обычные серые помои.

Нынче вечером она поймала себя на мысли, что хорошо бы свадьбе Байрона стать последней в череде скоропалительных браков. Что, может быть, лучше отказать Лео. И все из-за несчастного телесериала. Кто-то может счесть это настоящим абсурдом. Ведь женщина не может отказаться от блестящей партии, от своего суженого только потому, что они смотрят разные программы. Но ведь дело не просто в программе. Это была придирка, обидная придирка, а Диане придется рисковать и закрывать на нее глаза.

Вот совсем еще недавно Байрон шутил по поводу того, что люди поступают так, а не иначе, потому что имеют к тому причины. Тогда она не придала его словам значения, восприняв их как обычную светскую болтовню. Но теперь, лежа перед темным молчаливым экраном, Диана наконец-то поставила на место последний кусочек головоломки.

Конечно! От неожиданности у нее перехватило дыхание. Их спор насчет сериала был последним доказательством очевидного — того самого червячка, что грыз ее непрерывно с самой первой встречи с Лео в «Лютеции».

В один миг ей открылось решение всех загадок. Она поняла, почему дети избегают Лео, почему жена изменяла ему, почему ученик оскорбил его столь изощренным способом. Как же она не догадалась, что у них у всех действительно имелись на то причины! Они просто старались выжить. Только и всего!

Потому что — и это открытие ужаснуло ее — Лео подавляет все и вся вокруг себя. Он претендует на роль безупречного отца, наставника, знатока права. Лео всегда знает, как лучше, — стало быть, он никогда не ошибается. И помогай Господь тому несчастному глупцу, который осмелится поступать по-своему.

Диане также стало ясно, отчего Лео применяет столь завышенные стандарты и к своим студентам, и к семье. Все они обязывались заслужить мировую славу — но не для себя, не для своего удовлетворения и радости, нет, только для него! Ибо их слава должна еще больше возвышать его!

Взять хотя бы его воспитанника. Ведь если для Лео выше всего интересы Барта, пускай бы себе парень устроился к Ральфу Надиру и честно трудился. Однако такой вариант был для Лео недостаточно престижным, не таким ослепительным.

«Я вложил столько самого себя в будущее Барта», — сказал тогда Лео. Из чего логически вытекало, что отныне он становится хозяином этого самого будущего. Точно так же, как и Пулитцеровская премия, полученная его женой. Точно так же, как и все остальное, угодившее ему в лапы.

Удивительно, как он до сих пор не воспринял грядущее партнерство Дианы как свое собственное. Рано или поздно он додумается и до этого. «Я шепнул Ральфу Слайтеру пару словечек про тебя, — наверняка похвастается он. — Я ему сказал: „Ральф, Диана — из моих ребят…“» И, сделав это, отберет у нее всю радость и гордость.

Ребята Лео. Он овладел ими, вылепил из них то, что хотел, и, натурально, запретил им быть неудачниками. А взамен потребовал полную покорность и преданность. Он похитил у них душу.

Еще бы Барту Шаферману не переспать с Анной Фрэнкленд! А ей — с ним. Их свела вместе не похоть и не безумная страсть, но отчаянная попытка вырваться из-под удушающего давления Лео. Они не просто залезли вдвоем в койку. Они взбунтовались. Чего же удивляться, что Лео впал в такую ярость. Ибо своим поступком невольные любовники бросили вызов не только мужчине, но и его представлению о себе как о мудрейшем властелине.

Даже сейчас Диана поморщилась при воспоминании о его гневе. А что, если в один прекрасный день он обернется против Дианы? А ведь этого не избежать, если она постарается сохранить свое «я».

«Ах, эта Диана, — слышала она полный яда голос, — она такая мудрая, она решила…» …Что она решила? Заниматься йогой? Развивать экономику в Кении? Выкрасить кухню в желтый цвет? Смотреть «Адвокатские истории»? Не имело никакого значения, совершит она мелкий проступок или крупный. Имело значение то, что она поступит против воли Лео.

Она поняла наконец, что выйти за него замуж — все равно что вступить в коммунистическую партию, совершить добровольное отречение от собственных независимых суждений, от собственного мнения. Либо ты без разговоров поступаешь так, как велит партия, либо подвергаешься жестокому наказанию. И то, и другое было достаточно мерзко.

И как она не раскусила Лео за все эти годы! Какой наивной, доверчивой дурочкой она была! Однако если Лео не являлся тем полу-Богом, каким представляла она его в Йеле, то он не был и обычным разнузданным разбойником. Скорее он был человеком, страдающим от неуверенности в себе и вынужденным подкармливать свое «эго» все новыми порциями славы и могущества. То, что Диана принимала за силу, на деле являлось болезнью. То, что она принимала за целеустремленность, оказалось упрямством. Он не способен меняться. Да и как он смог бы это сделать, если ему отвратительно само слово «компромисс»? Да при одной мысли, что он может кому-то уступить, он впадает в панику.

Каким-то уголком души Диана все еще любила его. И вполне возможно, что эта любовь сохранится — ради их прошлого. Однако было ясно, что подошла к концу еще одна глава ее жизни, и осознание этого было сродни освобождению. Никогда больше Божественный Лео не потревожит ее снов, унижая всех остальных мужчин, внушая недостижимые идеалы. Лео оказался таким же простым смертным, отягощенным недостатками, как и все остальные — если не в большей степени. И уж во всяком случае, гораздо менее способным на настоящую любовь.

Спасибо Авраму — у нее хотя бы есть с чем сравнивать. Вот кто знал, что такое любовь. Бедный милый пропавший Аврам! От одного воспоминания о том, что она утратила, заныло сердце.

Завтра же она напишет Лео коротенькое письмо: вежливое, но решительное, в котором постарается преподнести свой отказ помягче, чтобы не обидеть. И на том можно будет захлопнуть книгу о прошлом.


Однако если жизнь без Лео она еще как-то могла вынести — разве не этим Диана занималась целых семь лет? — то жизнь без мечты о Лео оказалась совсем другим делом. Лишившись привычной мечты, Диана почувствовала себя покинутой. Какой бы никчемной она ни оказалась, в данный момент не было ничего подходящего взамен. Около полуночи Диана не выдержала и позвонила Байрону.

— Ты не спишь? Ты одет?

— Да и нет.

— Если я приду, ты угостишь меня кофе и выслушаешь, а может, даже включишь концерт Бесси Смит?

— Что, совсем плохо? — спросил Байрон.

— Жди меня через пару минут.


— Ты действительно считаешь, что я поступила правильно? — Диана высморкалась в платочек. — Знаешь, это все равно что выбросить свое детское одеяльце. Опять наступят эти ужасные одинокие ночи, а мне даже не о чем будет помечтать. И если бы я все же вышла за Лео, я бы по крайней мере имела бы детей. Я была бы несчастной, больной, усталой и в постоянной истерике, но у меня было бы хоть какое-то утешение.

— Так почему бы тебе просто не завести ребенка?

— Я думала об этом, Байрон. То есть я думала — какого черта, я это сделаю! Если не от Лео, то с помощью искусственного оплодотворения или еще как-то. Сейчас полно матерей-одиночек. Я рассматривала такую возможность со всех сторон — и все же отказалась. По-моему, это эгоистично.

— Родить ребенка — эгоистично? — удивился Байрон.

— Я имела в виду, когда их заводят не столько для их благополучия, сколько для своего. Я выросла в счастливом семействе, с обоими родителями, и хотела бы обеспечить своему ребенку то же. По крайней мере хотя бы на первых порах. Жизнь и так вещь жестокая — даже для нормальной семьи. Так зачем же обрекать своего ребенка на заведомую несправедливость? И к тому же я слишком сентиментальна, Байрон. Я верила в брак и остальную дребедень.

— Выше нос, Ди, — утешал ее Байрон, подливая бренди, — ты еще найдешь кого-нибудь. Кто это высказался насчет мужчин, что они вроде как кареты? Подождешь пять минут — а вот уже и следующий подошел.

— Ох, ради Бога! — с отчаянием взглянула на него Диана. — Никак не ожидала от тебя такого. Ты повторяешь то, что всю жизнь твердит моя мать. Наемные кареты не ездят по нашему городу примерно с двадцать пятого года. Кстати, — она сверилась с часами, — через пять минут мне стукнет тридцать три года…

— Прими мои поздравления!

— …что сводит мои шансы поймать карету, то есть мужа, практически к нулю. Согласно статистическим выкладкам. — Она вымученно улыбнулась. — Прямо хоть выходи замуж за тебя, Байрон…

— За меня?..

— Ну да. А почему бы и нет? Мы с тобой составили бы идеальную пару, если не брать в учет сексуальную ориентацию. Мы оба умны и общительны. Нравимся друг другу. Я бы даже осмелилась утверждать, мы любим друг друга. И могли бы скрасить взаимное одиночество.

И она с теплотой поглядела на приятеля. Уютно забравшийся с ногами на широкое кресло, в легкой шелковой пижаме и фуляровом халате, невозмутимый и элегантный, Байрон словно сошел с рекламной картинки «Ньюйоркера». Но его холодность не могла обмануть Диану. Она знала, что под роскошным шелком бьется горячее любящее сердце, а в глазах таится лукавый огонек.

Байрон Элкингтон из Холлоу-Фармз, штат Виргиния, и Диана Саммерфильд с Ореховых холмов. На какое-то мгновение идея показалась ей приемлемой.

— А ты знаешь, Би, на свете полно семейных пар, которые намного равнодушнее один к другому, чем мы с тобой. У нас много общих интересов, одинаковое происхождение. Можно даже сказать, что мы созданы друг для друга. Би и Ди!

Байрон удивленно уставился на нее, не понимая, шутит она или говорит серьезно. В данный момент она и сама не могла толком решить.

— Диана, милая моя, — грустно возразил он, — да будь я обычным парнем, я бы давным-давно предложил тебе руку и сердце. Стать твоим мужем было бы для меня настоящим счастьем и большой честью. Тем не менее мне приходится уступить эту привилегию кому-то более достойному. Мне всегда было обидно, что молодые люди не устраивают турниров в твою честь. Ну, значит, они совсем дураки. Но из этого можно сделать только один вывод. Я не хотел бы повторять банальности, Ди, но ты наверняка в один прекрасный день повстречаешь того, единственного парня, влюбишься…

— Да я давно влюбилась… — снова зарыдала она.

— В кого-то лучшего, чем Лео.

— А я не про Лео. — Она смущенно потупилась. — Я влюбилась в чудесного человека и прогнала его. Помнишь того студента из Израиля, про которого я рассказала по пьяной лавочке в баре Адамса в Вашингтоне?

— Неравная связь?

— Только это не было неравной связью. Я его безумно любила. И смею тебя заверить, то же было и с его стороны.

— Так какого же черта ты не вышла за него?

— Потому что… — Диана хотела было сказать: «Потому что он был никем: беден, молод, не честолюбив…» А вместо этого выскочило: — Потому что я такая, какая есть, Байрон. Наверное, я сноб. Меня отпугивал брак с человеком ниже меня по происхождению и социальному статусу. Ведь я всегда достаточно ясно представляла будущего мужа. Так сказать, партию. Из хорошей семьи, преуспевающий, перспективный. Именно этого ожидали от меня все вокруг. И мысль стать объектом для насмешек была для меня невыносима.

— Да при чем тут объект для насмешек?

— Ты отлично знаешь, какие пошли бы толки. Невеста старше жениха. Известный адвокат — наемный рабочий. Голубая кровь из Бостона — иммигрант без гроша за душой. Надо ли говорить дальше?

— Понятно, — пробурчал Байрон. — И ты предпочла стать объектом для оплакивания.

— Прикажешь понимать это как шутку? — спросила она, вытирая слезы. — Или как издевательство?

— Не то и не другое. — Часы над камином пробили полночь. — Поздравляю с днем рождения, дорогая. — Он поцеловал ее в щеку. — А теперь я бы хотел кое-что узнать. Только честно. Когда ты была на нашей с Джимом свадьбе — показался ли я объектом для насмешек?

— Байрон! — всполошилась Диана. — Да как тебе могло такое в голову прийти?! Я была до глубины души тронута!

— Тронута! Парочкой гомосеков, устроивших ритуал мумбо-юмбо! И чем же ты была тронута?

— Потому что… — она как следует обдумала свой ответ, — потому что я люблю и тебя, и Джима и желаю вам счастья!

— Точно! И именно того же желают те люди, которые тебя по-настоящему любят! Уж не думаешь ли ты, что отец от тебя откажется? Держу пари, для него главное — твое счастье. Он тебя обожает. И именно счастья для тебя желаем мы все, за исключением себялюбивого Лео. Не забывай, что это твоя жизнь, а не чья-то еще, и, если только ты не веришь в реинкарнацию и прочую метафизику, у тебя не будет еще одного шанса. Да, я говорил глупости, сравнивая мужчин с наемными каретами, ибо достойных среди них на удивление мало. Уж мне-то хорошо известно.

Он взял Диану за руку и продолжил:

— А теперь позволь предложить твоему искушенному юридическому уму задачку, которую можешь считать упражнением на логику и дедукцию.

И он спросил: почему женщин так пугает брак с человеком «из низов»? Ведь мужчины проделывают такое уже многие века, и всегда это почиталось за норму. Мужья были старше жен, директора женились на секретаршах, доктора на медсестрах, а Рокфеллер вообще женился на домохозяйке из Норвегии. Даже принц Чарльз женился не на особе королевской крови, и его примеру последовал младший брат.

Разве кто-нибудь над этим смеялся? Совсем наоборот, эти союзы вызывали умиление: победа любви над расчетом! Ну а почему бы теперь не взглянуть на дело с противоположного конца? Невеста старше жениха. Богатая наследница из Бостона и иммигрант без гроша за душой.

Просто в прежние времена, рассуждал Байрон, женщины были вынуждены находить мужей «выше себя». Условие это старо как мир. И оправдывало себя тогда, когда женщина полностью зависела от мужа и только с помощью выгодного брака могла обеспечить себе лучшую жизнь.

— Но теперь, Диана, условия игры здорово изменились. Женщины прекрасно себя обеспечивают, они почувствовали вкус к свободе, равным правам, высокоинтеллектуальным профессиям. И таким образом завоевали себе привилегию, на протяжении многих поколений принадлежавшую одним мужчинам. Они могут позволить себе выйти замуж не ради статуса или экономической выгоды, но ради одной любви.

— Чего ты ожидаешь от жизни, Ди? Ты же все уши мне прожужжала про мужа и детей. Ну, коль скоро для тебя это наивысшая ценность — протяни руку и возьми ее. Или твоя гордость стоит одинокой старости? И неужели ты готова отказаться от того, что тебе так дорого, из-за чьих-то гнусных сплетен? Отвечай честно. Этого ты хочешь?

— Я хочу, — речитативом начала Диана, — близости. Я хочу, чтобы было с кем делиться радостью и горем. Я хочу тепла. Уюта. Товарищества. Любви. Я хочу детей. Я хочу… о Господи, ну конечно! Я хочу выйти замуж за Аврама. Если он возьмет меня… Ох, Байрон! — Она почувствовала, что вот-вот опять расплачется. — Я так боюсь. Все, что ты сказал, правда. Но что, если это не сработает?

— А это уж как получится, — отвечал Байрон. — Тут гарантий быть не может.

Диана остолбенела. Он не собирался убаюкивать ее страхи. Ему нужно было опровергнуть их, убедить Диану, что любовь бессмертна, что ее брак продлится вечно. А он продолжал адвокатские забавы.

— Послушай, — произнес он. — Предположим, брак окажется неудачным. Что может случиться самое худшее? Ты попытаешь счастья. И наверняка успеешь пережить не один и не два чудесных момента. И к тому же конец любви еще не значит конец света. Можешь мне поверить, от таких ударов люди не умирают. Однако не могу не признать, что ты будешь несчастна какое-то время. Но сейчас, пока мы исходим из одних предположений, позволь спросить: что может произойти самое лучшее, если ты выйдешь за Аврама?

— Лучшее? — Диана задумалась. А потом улыбнулась. А потом воздела руки в полном восторге: — Что же еще лучше — рай на земле!

Байрон потянулся к телефону:

— Где он живет, этот твой Аврам?

— О Боже! — вскричала она. — Я же не знаю!

— А где работает?

— В «Тель-Авивском такси». — И засмеялась, увидев, как Байрон в отчаянии закатил глаза: — Нет, не в Израиле. Это такси по радиовызову, в Челси.

Байрон уже рылся в справочнике. Минутой позже он спрашивал по телефону:

— У вас работает Аврам…

— Гиттельсон, — выдохнула она.

— Гиттельсон? Работает? А когда у него дежурство? Вы говорите, он сейчас на трассе? Нет. Это не связано с неприятностями. Совсем наоборот. Его рекомендовали как первоклассного водителя, и я бы хотел вызвать его по адресу 552, Восточная Шестьдесят вторая улица. Вызов на имя… — Байрон зажал ладонью телефон: — Он знает мое имя?

Диана кивком отвечала «да».

— …лучше пусть попросит портье позвонить в шестнадцатый номер «джей», и все будет в порядке. Куда ехать? Да, я отлично знаю. Предупреждаю, это будет дальняя поездка. — И Байрон повесил трубку. — Будет здесь через пять минут. Ты не хочешь привести в порядок лицо?

Она помчалась в ванную, но тут же выскочила обратно:

— А что, если он не захочет меня видеть? И я могу его понять. Я обошлась с ним по-свински.

— Ты же адвокат, — возразил Байрон. — Переубеди. Всеми доступными способами. А теперь не подкрасить ли тебе губы, чтобы его не хватил удар? Это же романтическое воссоединение, а не ужастик с мертвецами!

Она появилась двумя минутами позже со странной улыбкой на лице.

— Байрон! — хихикнула Диана.

— Что тебя так развеселило?

— Пока я умывалась, то вспомнила кое-что ужасно забавное. Ты ведь знаешь мою подругу Розмари Маршалл?

— Ты часто про нее рассказывала.

— Ну так вот, я только что вспомнила, кто поймал букет на ее свадьбе.

Зазвенел дверной звонок.

Диана поглядела на Байрона, сияя от счастья:

— Его поймала я!


Глава 39


Улица была совершенно темной, когда она скользнула на переднее сиденье такси. В первый момент он мог лишь различить силуэт высокой женщины в футболке и джинсах. Ему показалось, что это одна из ненормальных дамочек, которых полно в Нью-Йорке. Потом подумал, что сия особа вполне может оказаться вооруженной и опасной.

— Привет, Аврам.

Он ошеломленно потряс головой.

— Я брежу? — хрипло спросил он. — Или это просто шутка?

Диана не могла вымолвить ни слова. Хотя по логике вещей не следовало ожидать, что Аврам тут же упадет в ее объятия, но ей хотелось уловить хотя бы малейший признак радости. А он вместо этого мгновенно насторожился. Она с трудом подавила испуганную дрожь.

Несмотря на самые благие намерения, Байрон сделал звонок под влиянием импульса. По-хорошему ей следовало бы дать Авраму возможность узнать о перемене, происшедшей в ее настроениях, а не валиться вот так, как снег на голову. Ничего удивительного, что он растерялся.

— Я так рада видеть тебя, — начала она, набравшись храбрости, — и прошу прощения, если сделала не очень ловко, но это был самый быстрый способ устроить встречу. Надеюсь, ты не сердишься?

— Почему я должен сердиться? — Он включил зажигание и дождался, пока зарычит мотор. — Ты — пассажир. Я — водитель. Счетчик включен. Куда я должен тебя отвезти, Диана? Диспетчер мне не сказал.

— Ты все-таки сердишься. — Она положила руку ему на локоть. Сквозь тонкий хлопок рубашки она почувствовала, как дрожат от напряжения его мышцы.

— Нет, я не сержусь, Диана. Просто удивлен, растерян и смущен. Ну а теперь почему бы тебе не пересесть на заднее сиденье, как нормальному пассажиру, и я отвезу тебя куда угодно.

— Я счастлива оказаться рядом с тобой, Аврам. И, как ты сам сказал, счетчик работает. Ну что ж! Я бы хотела поехать в какое-нибудь спокойное место… может быть, у воды…

— И что?

— И там мы могли бы поговорить.

— Воля босса — закон, — произнес он, выруливая на Парк-авеню.

— Нет, Аврам. Никакой я не босс.


Они ехали по безлюдным улицам, вверх по Манхэттену. Диана отлично знала эти места, в дневное время здесь жизнь бьет ключом: снуют деловые люди с Уолл-стрит и туристы отдыхают на скамейках. Здесь теснятся уличные торговцы, из окрестных жилых кварталов матери приводят гулять малышей, глазеющих на прохожих, торопящихся на паром до Стэйтен-Айленда. Иногда в солнечную погоду Диана перекусывала, устроившись на причале и бросая крошки чайкам.

Однако в час ночи Баттери-парк вполне походил на частное владение, находившееся в полном распоряжении Дианы с Аврамом.

Аврам припарковал машину неподалеку от пристани, а потом с неожиданной услужливостью обошел вокруг машины и распахнул дверцу перед Дианой. Она предложила ему устроиться на скамейке и внимательно посмотрела вдаль.

— Мой офис находится где-то там. — И она показала в сторону Чейз-Плаза. Там в некоторых окнах все еще горел свет. Видимо, особо ретивые законники до сих пор сидели за работой.

— Я знаю, — отвечал Аврам.

Скамья стояла возле самого парапета, и было видно, как волны лижут камни набережной.

— Ну что ж, Диана, — сказал он. В неясном свете уличных фонарей его лицо казалось особенно мрачным. — Давай болтать.

Она набрала в грудь побольше воздуха и сказала:

— Прежде всего — я очень тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, Диана, — вздохнул он. — Однако до сих пор это не играло особой роли.

— Во-вторых, — продолжала она, — я прошу прощения за то, что оскорбила твои чувства.

— Прощения? — Он с любопытством поглядел на Диану. — За что? Разве ты виновата, что говорила честно?

— В-третьих, — она проглотила остатки гордости, но не остановилась, — я хочу выйти за тебя замуж — если ты еще согласен. Можешь считать это официальным предложением.

От этих слов он застыл. Несколько долгих, мучительных мгновений он изучал ее лицо, словно солдат, которому предстоит вступить на минное поле, полное опасностей и ловушек. Когда Аврам наконец заговорил, его голос звучал сурово:

— Чем вызвана столь неожиданная перемена во взглядах, Диана? День рождения?

— Ты помнишь!..

— Конечно, помню. — Он попытался собраться с мыслями. — И теперь ты решила, что время на исходе? Что хватит оставаться одинокой? Но одиночество никогда тебя не прельщало и раньше. И ничего не изменилось, кроме того, что прошло несколько месяцев. Я все тот же человек, которого ты считаешь ниже себя. Я все тот же не подходящий тебе Аврам. И я не собираюсь становиться ни правоведом, ни воротилой в бизнесе, ни даже профессором права в Йеле.

Диана поморщилась.

— Я упомянул про него не для того, чтобы обидеть, — продолжал Аврам. — Только для того, чтобы тебе было ясно. Ведь когда ты рассказывала про Лео Фрэнкленда, я понял, что именно в нем заключен для тебя мужской идеал. То, что ты вправе ожидать от будущего мужа. Совершенно ясно, что между нами нет и не может быть ничего общего. А коль скоро мне не суждено обрести его многочисленные достоинства, наш брак был бы обречен с самого начала. Как я уже сказал, мы все те же люди — и ты, и я. Между нами все та же разница в возрасте…

— Возраст ничего не значит! — выпалила Диана, неожиданно повторив Лео Фрэнкленда. Он все-таки оказался прав — в этом единственном случае.

— …и мировоззрении. Я верю, что ты меня любишь, но одного этого мало. Мне нужно полное приятие. Разве мы сможем быть счастливы, если тебе будет казаться, что я недостаточно хорош?

— Ох, нет, ты достаточно хорош! — с чувством возразила Диана. — Ты более чем достаточно хорош! Ты замечательный! И я стала совершенно другой. По крайней мере я теперь более осторожна в суждениях. Поверь мне, Аврам, я не желаю, чтобы ты менялся — ни на йоту! Ты самый чудесный мужчина на свете, самый лучший, самый любимый! Аврам! — Она взяла его за руки. — Я умоляю тебя, и не только ради своего счастья, но и твоего также! Дорогой, мы должны быть вместе, я точно знаю.

— Но почему? Что изменилось?

— Я, я сама, — призналась она. — Случилось столько всего со времени нашей последней встречи. Если угодно, на меня снизошло озарение.

И тут, к его удивлению, последовала история возвращения Лео Фрэнкленда, и его предложения, и ее решения.

— Итак, я отказала ему, Аврам. Мне не нужна была унизительная и эгоистичная любовь не первой свежести. И он оказался недостаточно хорош. Для меня. Как для любой женщины, наделенной собственным мнением. Я благодарна за то, что он вернулся в мою жизнь, это позволило мне запереть одну дверь и отпереть другую, ту, которая ведет к тебе. Потому что теперь я знаю, что у меня на сердце. Это ты, Аврам. Я хочу твоего тепла, твоего юмора, твоей жажды жизни. Я хочу твоей любви. Ты можешь водить машину, подметать улицы — все, что угодно, только будь моим мужем.

— Ты действительно так считаешь?

Она на секунду задумалась:

— В этом нет ничего противозаконного.

— Моя милая Диана, — расхохотался он. — Ты все такая же моралистка! Пожалуйста, не меняйся слишком сильно! Ты мне ужасно нравишься такая.

И вот наконец-то он улыбнулся и обнял ее, и Диана почувствовала, что мгновенно помолодела. С ее плеч свалилась тяжесть одиноких лет — ее прогнала теплая сильная мужская рука. Она благодарно потерлась щекой о застиранную рубашку.

— Честно говоря, — признался Аврам, — мне надоело водить машину.

— Неужели? — удивилась она.

— Ты была права. Это занятие не по мне. Это было… ох, даже сам толком не знаю… романтическим порывом, что ли? Мне хотелось прикоснуться к простым людям, чтобы узнать Америку изнутри. Америку коренную — я верно выразился?

— Ну и как, тебе удалось ее увидеть?

— По большей части я видел пьяниц, трудоголиков и девочек по вызову, — мягко рассмеялся он. — По крайней мере на ночных дежурствах. Самое интересное, что многие пассажиры считают таксистов едва ли не кладезью народной премудрости. Представляешь, этакая комбинация чудака-ученого с психиатром и небольшой примесью конферансье? Я выучил все ходящие по Манхэттену анекдоты и истории. Самый что ни на есть откровенный «шмузинг», и просто удивительно, как реагируют на него некоторые типы. Есть, к примеру, совершенно невероятная байка про мужика с деревянной ногой и двух женщин. Вот ее мигом проглатывают! Но, конечно, взамен мне приходится выслушивать личные теории пассажиров о чем угодно — от рейганомики до религии. К примеру, с месяц назад я вез одного бизнесмена, который добрых десять минут излагал свои взгляды на отношения с женщинами. Ничего не объяснять, никогда не извиняться — вот его девиз. И никогда не позволяй им овладеть контролем. Он заявил, что женщинам такое нравится.

«Очень напоминает Лео», — подумала Диана.

— Помогай Господь его супруге, — продолжал Аврам. — Но мне хватило терпения выслушать его до конца, что и было вознаграждено тридцатью долларами чаевых.

— Так, значит, это прибыльное дело — водить такси?

— Неплохое. Конечно, не без помощи «шмузинга». Но, Ди, тебе может быть любопытно: у меня появилась идея насчет небольшого бизнеса в Нью-Йорке.

— Вот как? — И Диана немедленно захотела быть посвященной в подробности, после чего облегченно засмеялась: — Это же чудесно! И не потребует слишком большого начального капитала. Оформить можно будет как публичный сервис. Хочешь, мы вместе составим предварительный проект и покажем моему отцу…

— Твоему отцу?

— Он неравнодушен к необычным идеям в бизнесе. Ох, я точно знаю, он придет от тебя в восторг! — Диану словно прорвало: — И остальные родственники тоже, вот увидишь! Мы поедем в этот уик-энд в Бостон, чтобы со всеми познакомиться, о'кей? А как насчет твоих родителей? Как они воспримут твое желание жениться на иностранке и остаться в Нью-Йорке?

— Ого-го! — протянул Аврам. — Я еще ничего им не говорил. И может быть, правильно сделал, ведь нам надо кое-что обсудить…

— То есть?

— То есть… — его голос стал жестче, — я не хочу брать в жены особу, которая уже замужем за офисом. По мне, это своего рода двоемужие. Ситуация и так достаточно сложная, а во что она превратится, когда ты станешь партнером, Диана? Я вообще тебя не увижу. Сточасовая рабочая неделя! Ну а мне было бы приятно возвращаться домой, зная, что там меня ждут. Я хочу, чтобы у нас оставалось время друг для друга, чтобы проводить его вместе.

У Дианы вдруг пересохло в горле.

— Я буду ждать тебя дома. Я знаю, что иногда очень напоминаю тех женщин, для которых смысл существования сводится к карьере. Успех — слава — деньги. Они забавные, но в них нет ничего настоящего. И я занималась тем же, чем они, чтобы заполнить пустоту в жизни. Не стану отрицать, что люблю свою работу, Аврам, но это для меня не самое важное. По крайней мере отныне. Работа помогала мне заполнить жизнь, но все эти годы карабканья по служебной лестнице я не переставала ждать. Ждать тебя. Ждать того, ради кого мне бы хотелось спешить домой. И я обещаю, что не буду больше женой офиса. Мы ограничим наши отношения промежутком с девяти до пяти.

— Ты способна пойти на такое? — спросил он. — Это реально?

— По-моему, да. Я ведь могу продолжать работать рядовым адвокатом. Если не в «Слайтер Блэйни», то в другой, менее напористой фирме. В конце концов, не клином же на них свет сошелся.

— Но тебе никогда больше не стать партнером, — громко напомнил Аврам.

— Я уже нашла партнера, — прошептала она. — Для жизни.


Так они и сидели на скамейке в парке, говорили, «шмузничали», мечтали, составляли планы, обставляли невиданную еще квартиру, думали о том, куда отправятся летом, — в то время как пристань постепенно оживала. Они немного поспорили по поводу свадьбы. Диана хотела закатить нечто грандиозное в Бостоне. Аврам настаивал на более скромном варианте в Нью-Йорке.

— У нас что, — воскликнул Аврам в какой-то момент, — спор ради спора или здоровый обмен мнениями?

— Боже мой, — рассмеялась Диана, — я так соскучилась по нашим спорам!

В итоге они сошлись на грандиозной церемонии в Нью-Йорке.

Около шести часов над горизонтом показалось солнце, залившее гавань золотистым сиянием. Рука об руку парочка вернулась к машине.

— Я хочу быть уверенным в одном, Диана.

— В чем угодно!

— Отказ от партнерства не станет жертвой?

— Господь свидетель — нет! — горячо откликнулась она. — Никакая это не жертва. Я смотрю на это как на компромисс чистой воды. Как на твое обещание не курить больше этот вонючий «Голуаз». Как сказал когда-то незабвенный Эдмунд Барк… — она улыбнулась, вспомнив их заточение у судьи Каниски, — «все человеческие радости и достижения, все полезные деяния… основаны на компромиссах».

— И взаимообмене, — вставил Аврам. — Он сказал «на компромиссах и взаимообмене». Если тебе приспичило цитировать здесь Барка, то хотя бы делай это точно.

Они поцеловались, и Аврам распахнул перед Дианой дверцу.

— У меня только что кончилось дежурство, — улыбнулся он. — Пора домой.


Глава 40


Розмари вошла в решетчатые двери и с сомнением принюхалась. Прежде всего ей бросилась в глаза подставка для зонтов в виде керамического слоника. Алебастровый художественный декор бесследно сгинул: вместо него стены были задрапированы индийскими шелками. Из зала для посетителей неслись звуки цитры.

— Что вы сделали с «Карнаком»? — поинтересовалась Розмари у метрдотеля. — На вывеске написано «Сикх Транзит»?

— Карнак продал свой бизнес, его лицензия досталась нам. Единственный ресторан в черте города, обставленный в настоящем пенджабском стиле.

— Вот незадача! — нахмурилась Розмари. — Мы с подругами условились встретиться в кафе «Карнак». У вас случайно не заказывала столик некая Диана Саммерфильд?

— Позвольте проверить. — Метрдотель просмотрел свой список. — Она уже здесь. Значит, вы — миссис Маршалл?

— Именно, миссис Маршалл, — отвечала она. — Не беспокойтесь, я сама найду.

Она расправила складки черного строгого костюма, поправила макияж, глядя в декоративное стенное зеркало, и нацепила серьги. «Аксессуары, аксессуары, — как вечно повторяет Флер. — В них заключена тайна настоящего шика». Из зеркала на нее глянуло веселое лукавое лицо. Наконец Розмари направилась через зал, полный посетителей, к столику Дианы.

— Ди, дорогуша! — приветствовала ее Розмари поцелуем. — Да ты отменно выглядишь! Уже, наверное, считаешь дни?

Далее, в звоне обильной бижутерии, она наклонилась к Флер. Та машинально вскинула руки, чтобы отразить возможное нападение. Она уже рассталась с одним гардеробом по милости Розмари и не желала рисковать следующим. Ожерелье на шее у Розмари выглядело попросту устрашающим, словно было сделано из клыков леопарда, однако нападения так и не последовало. Наоборот, Розмари лихо чмокнула Флер в щечку и сказала:

— Привет, Флер! Как поживаешь?

Флер с облегчением перевела дух:

— Превосходно, Розмари, спасибо. А ты?

— Чудесно.

— Ты изрядно похудела, — заметила Флер.

— А ты поправилась.

— Должна заметить, что выглядишь ты весьма элегантно.

— Ты тоже.

— Потрясные аксессуары. Мне нравится эта идея с африканским ожерельем на фоне классических линий. Кстати, оно из настоящих клыков? Какой любопытный контраст. И что это за новые духи?

— Их называют «Бьен». А твои?

— «Флерс дю маль».

— Эй! — заулыбалась Диана, до сих пор державшая на счастье кулак. — Может быть, теперь, когда соблюли все формальности, подумаем, что заказать из выпивки?

— Разве мы не подождем Берни? — спросила Флер.

— Бесполезно, — решительно мотнула головой Розмари. — Ты же знаешь Берни. Эта женщина способна опоздать…

— …на ее собственную свадьбу, — пропели все трое в унисон и рассмеялись.


То, что две непримиримые воительницы сидели сейчас за одним столом, было целиком заслугой Дианы, проявившей бездну такта и настойчивости.

Если Флер колебалась («Она может наброситься на меня с мачете, и кто станет ее в том винить?»), то Розмари была тверда как алмаз («Как у тебя язык поворачивается пригласить меня за один стол с женщиной, разрушившей мою жизнь?!»).

— Да перестань, — возражала Диана. — Твою жизнь вряд ли кто назовет разрушенной. Во всяком случае, по тебе этого не скажешь. И к тому же что было, то сплыло. Насколько я знаю, — тут она понизила голос, — Флер по-настоящему раскаялась.

— Неужели?

— По ночам не спит из-за этого. Больше всего на свете ей бы хотелось помириться и снова быть твоей подругой. Флер всегда была к тебе очень привязана, Розмари. Я подозреваю, что она даже слегка завидовала тебе, но это только усиливало ее любовь. Я знаю, что такое не забывается, но постарайся хотя бы простить. К тому же она переезжает в Питсбург, так что тебе не придется встречаться с ней слишком часто. Может, устроим последнее сборище всех членов «Клуба по средам», пока не разбежались в разные стороны? Будь паинькой. Если не ради нее, то хотя бы ради доброго старого времени.

— Я и так была паинькой тридцать два года, — сердито возразила Розмари. — Прямо-таки великомученицей. И если Флер приспичило мириться, то почему я должна идти на поводу и облегчать ее участь? Подумаешь, «добрые старые времена»! Я покончила с сентиментальностью, ты же знаешь.

— Ну так сделай это для меня, — взмолилась Диана. — В следующем месяце у меня свадьба, и я хочу, чтобы вы обе были подружками невесты. Мне совсем не светит повторение сцены, которую вы устроили у Берни. Для меня этот день должен стать самым счастливым в жизни, но это невозможно, если вы не помиритесь. Для меня невыносима мысль, что два самых дорогих для меня человека оказались такими упрямыми. Мы слишком долго знаем друг друга, слишком много друг для друга значим, чтобы отказываться от старой дружбы. Прошу тебя, пожалуйста…

Розмари выстрелила недоверчивым взглядом:

— В то же время, в том же месте?

Диана горячо закивала, а Розмари погрузилась в размышления.

— Так и быть, на этот раз я приду, — решила она наконец, — и буду вести себя как настоящая леди. Но ты должна понять, что я иду на это только ради тебя, а не ради нее.

— Ты просто паинька, — заверила ее Диана, но Розмари над чем-то сосредоточенно думала.

— Ты серьезно сказала, что Флер мне завидовала?

Диана пробормотала нечто невразумительное.

— И она искренне хочет помириться? Черт бы меня побрал.

* * *


— Ты хочешь сказать, — не поверила своим ушам Флер, — что Розмари действительно хочет помириться?

— Она всегда тебя любила, — уверяла Диана, — и даже немножко завидовала. И она обещала прийти в среду. А это наверняка хороший признак. Ну так как, Флер, что скажешь?

— Только ради тебя, — вздохнула Флер. — Но она должна пообещать, что оставит оружие у двери.


— А я скучаю по старому «Карнаку», — оглянулась Диана. — Мы здесь отлично проводили время. Надеюсь, коктейли окажутся приличными.

— Эй, сюда! — замахала Флер официанту.

— Прелесть! — заявила Розмари при виде стройного молодого человека в тюрбане и красном балахоне, спешащего к ним.

— Привет, — улыбнулся он, — меня зовут Эрик, и сегодня я ваш слуга.

Флер придирчиво всмотрелась в него и спросила:

— Вас, случайно, не звали раньше Расти? Или это было в прежней инкарнации?

— Верно, — кивнул он. — Я сменил имя, просто на счастье.

— Я вот тоже пыталась, — скорчила гримаску Флер, — да без толку. Между прочим, я думала, что вы покончили с карьерой официанта ради успеха и славы на Бродвее. Что случилось?

— Вы когда-нибудь слышали про пьесу под названием «Убийство в Мансе»? — пожимая плечами, спросил он.

— Нет.

— Вот боюсь, что и все остальные тоже. Итак, леди, что вам принести?

— Я склоняюсь к мартини, — решила Розмари, — со льдом и ломтиком лимона.

— Сделайте таких два, — сказала Диана.

— Сделайте таких три, — добавила Флер, — и третий — двойной. И еще принесите большую тарелку этого восхитительного индийского хлеба. И ореховых пирожных. По такому знаменательному случаю я готова перевыполнить план по калориям. Итак, — обратилась она к Диане, — как чувствует себя наша будущая невеста? И каковы успехи у Аврама?

— Пока все идет как надо.

— Ну чертовская идея, Ди. Это ты придумала или он?

— Определенно он. Он рассказал мне о ней в ночь, когда я сделала ему предложение.


Однажды утром в понедельник Аврам отправился в бюро автомобильного транспорта, чтобы получить лицензию таксиста. К тому времени, как он там оказался, приемная была уже переполнена, а очередь все увеличивалась. Он занял место, достал книжку и стал ее читать. Через пару минут явился некий господин в идеально отутюженном костюме и встал следом за Аврамом. По мере того, как дело близилось к десяти часам, господин начинал тихо ползать по стенкам.

— Ох, черт! — стонал он. — Мы проторчим здесь весь день. А ведь я брокер, у меня на счету каждая минута. Представляете, во сколько мне обойдется эта проклятая бумажка? Не меньше семи-восьми сотен баксов комиссионных.

Авраму показалось, что несчастного юппи вот-вот хватит удар, — ведь он явно относился к породе, для которой «время — деньги».

— А что, ваш офис отсюда недалеко? — поинтересовался Аврам. — Если хотите, я постою за вас в очереди и позвоню, когда подойдет ваш черед. Двадцать долларов в час не слишком много за такую услугу?

Авраму удалось в тот день не только заработать сотню долларов, но и почувствовать себя настоящим благодетелем человечества.


— А потом я задумался, Диана, — рассказывал он в ту памятную ночь на скамейке в Баттери-парке. — Ведь в Нью-Йорке полно чиновников, врачей, адвокатов, которые действительно слишком заняты и не могут себе позволить терять время, стоя в очереди за лицензией, или заграничными паспортами, или билетами на бродвейское шоу. Их многие тысячи! А с другой стороны, в Нью-Йорке найдется не меньше других людей, которые полностью распоряжаются своим временем и к тому же не прочь подзаработать. Студенты колледжей, подростки, пенсионеры, домохозяйки. И необходим лишь посредник, чтобы он мог свести вместе две группы: юппи и эти… м-м-м-м…

— Гоферы [17 - Гофер — сурок (англ.).]? — подсказала она.

— Гоферы? — Аврам задумался. — Разве это не означает такого маленького пушистого зверька?

— Смотря по контексту. Это сленг. Гоферами зовут тех, кто оказывает для других мелкие услуги за деньги. Но как ты намерен все это организовать? И оформить?

Он пояснил, что для этого потребуется капитал. Ему понадобится офис и селекторная телефонная связь с системой пейджеров. Он даст объявления в «Нью-Йорк мэгэзин», «Манхэттен» и другие издания. Может быть, разошлет специальные сообщения по самым крупным фирмам. А что до набора персонала — можно начать хотя бы среди его однокурсников в Колумбийском университете. Словом, из него так и сыпались идеи.


— Во всяком случае, — Диана помешала свой мартини, — он уже раздобыл начальный капитал, а я на прошлой неделе закончила оформление бумаг. «Гофере Лимитед». По-моему, классное название. Мой отец в восторге от его идеи. Думает, что Аврам попробует силы здесь, а потом начнет завоевывать остальные города, пока не возглавит общенациональную компанию вроде «Макдональдса», только для услуг по найму. Но Аврам сказал, что это не по нему.

— Это почему же? — спросила Флер. — У него предубеждение против больших денег?

— У него предубеждение против перспективы стать трудоголиком. Что вполне устраивает меня, так как мне вовсе не нужен муж-трудоголик.

— Очень мудро, — заметила Розмари, — а уж я-то говорю с позиции десятилетнего опыта.

Над столом повисло молчание, и три женщины обменялись многозначительными взглядами. Диана почувствовала, что их вот-вот занесет в опасные воды, где обитают алексы маршаллы. Розмари вздохнула.

— Ты хоть видишь его? — мягко спросила Флер.

— Кого? Экс-мистера Маршалла? — мрачно откликнулась Розмари. — На прошлой неделе в суде, когда оформляли развод. Насколько мне известно, он живет в какой-то каморке в Челси и жует франко-американские спагетти прямо из кастрюльки. И так тому и быть, мои милые.

Флер жевала соломинку и пыталась собраться с мыслями. Страх разбередить старые раны боролся с любопытством. Любопытство пересилило.

— Ну, — неловко начала она, — меня всегда удивляло, как тебе удалось вот так обманываться в нем на протяжении всех этих лет? Ну, я имею в виду его необузданную фантазию в постели…

— Фантазию?! — Розмари едва не выронила бокал. — У Алекса Маршалла — фантазия? Да ты, должно быть, шутишь! Или мы говорим о ком-то другом? У Алекса воображения не больше, чем… чем… — она замялась в поисках нужного сравнения, — чем у Доу Джонса в его дурацких фильмах. Честно говоря, они в чем-то сродни друг другу. Что бы ни делал Джонс, то же проделывал Алекс. Но называть это фантазией! Боже милостивый! Я не хочу сейчас вдаваться в психологический контекст, Флер, и скажу только, что он был самым заурядным невежей.

— Я не собираюсь тебя критиковать, Розмари, но… разве у тебя есть с чем сравнивать? В конце концов, ты вышла замуж невинной.

— Более или менее…

— И была верной женой. — Она споткнулась на полуслове, так как на лице Розмари промелькнуло выражение кошки-которая-знает-кто-вылакал-сливки. — Так, значит, ты… Розмари! Значит, ты о чем-то умолчала? А ведь мы твои подруги — самые близкие!

Холодная маска тут же слетела с Розмари, она разрумянилась:

— Ну, в общем-то да, я видела кое-что…

Диана уставилась на нее, не веря своим ушам, а Флер так и подскочила от восторга:

— Я знала! Я знала! Разве я не сказала, что она отпадно выглядит, Диана? И в чем же еще может быть причина, если не в мужике!

— Это вовсе не так. — Розмари совсем раскраснелась. — И если я стала хорошо выглядеть, то лишь оттого, что не пожалела на себя денег. А кроме того, надо быть одетым прилично, чтобы успешно заниматься бизнесом.

— Не заговаривай нам зубы, — одернула ее Флер. — Мы хотим знать все. Кто? Где? Когда? Валяй, детка! Мы ждем подробностей!

Розмари нерешительно вздохнула:

— Ну, если хоть словечко от вас просочится к Алексу… — Ее перебил дружный хор «клянемся!». — Хотя, впрочем, вряд ли это уже имеет значение. Я получила развод. Понимаете, я не хотела давать ему зацепок для суда. Об этом не знает даже мать. А на самом деле я немного пофлиртовала с одним… Флер, да ты ведь с ним знакома — моим соседом, Ллойдом Хейджманом.

— Дантистом? — выдохнула Флер. — Такой недомерок с усами щеточкой? Ну, я тогда так и подумала, что он пришел из-за тебя!

— Библейский Давид тоже был невелик…

— Ух, черт! — не могла скрыть досаду Флер, подумав, что упустила такую возможность. — И что, он хорош в койке?

Розмари прокашлялась, прежде чем сказала:

— Скажем так: за те немногие ночи, что провела с Ллойдом, я получила намного большее удовлетворение и гораздо более разнообразными способами, чем за все десять лет брака с Алексом!

— Ого-го! — охнула Флер.

— Вот как! — вмешалась Диана. — И что, по-твоему, это может перерасти в нечто постоянное? Насколько я понимаю, он приемлемый кандидат.

— Он не просто приемлемый, — отмахнулась Розмари, — он Его Высочество Приемлемость. По всем данным, первый и единственный на весь Вестпорт, штат Коннектикут. Все до одной незамужние дамы в городе готовы его холить и лелеять. Он может копаться в них, как в сору, и вести себя, как султан, чем, судя по слухам, и занимается. Хотите верьте, хотите нет, но когда на прошлой неделе у него случилась простуда, ему прислали ровно двадцать две чашечки домашнего куриного бульона. Среди которых была и моя. С какой стати Ллойду жениться? Он и так берет от жизни все, что захочет.

— О Господи, — простонала Диана. — Но как же ты относишься к тому, что приходится делить его с другими?

— Я отлично расслабилась, получила удовольствие, — пожала плечами Розмари. — Синица в руках лучше журавля в небе. Конечно, я надеюсь на продолжение. Или на то, что встречу кого-то другого, но особо рассчитывать не приходится. Шансов слишком мало.

— Просто жуть, правда? — подхватила Флер. — Ну нет для нас подходящих мужиков, хоть тресни!

— И это ты мне говоришь! — отозвалась с пониманием Розмари, лихо прикончила коктейль и замахала рукой: — Эй, эй, а вот и Берни.

* * *


— Извините, что опоздала, — начала запыхавшаяся Берни. — Я потратила уйму времени, пока разыскала эту дыру. Что это вы пьете? Какое-нибудь индийское дерьмо? Мартини — ох ты Господи! Я в рот не брала сухой мартини уже миллион лет. Официант! Еще по одному для всех, и быстро! — Она придвинула стул от соседнего столика и свалила на него свое имущество. Старая знакомая кожаная сумка, новый диктофон «Сони», брифкейс, кассетник…

— Слушайте, — сказала она, покончив с барахлом. — Вы не поверите, как я провела нынешнее утро. Классная история. Настоящая бомба. Нечто такое, что перевернет вверх тормашками всю нашу жизнь! Я повидалась с целой толпой умников из Гарварда и Йеля. В общем, знаете ли вы…

— Не желаю ничего слышать! — вскричала Флер.

— Ни слова больше! — прорычала Розмари.

— Но… но… — опешила Берни.

— Держи свои открытия при себе, — посоветовала Диана.

— Аминь!

— Подписано!

— Тьфу ты! — обиделась Берни. — Я-то думала, вам будет интересно. Это же касается…

— Не-е-е-т! — дружно воскликнули все трое.

— Ну и черт с вами, — пожала плечами Берни. Ее обидело, что все так взъелись. История была и впрямь интересная. Про действие холестерина на макак-резус. Однако…

Прибыл Расти-преображенный-в-Эрика с новой порцией выпивки.

— Будем! — приподняла Берни свой бокал.

— За нас!

* * *


— Господи! — ворчал метрдотель, смакуя свой кофе за служебным столиком возле кухни. — Эти четыре бабы сидят здесь с полудня! Вот-вот сюда подвалит толпа желающих пообедать. Что у них там, встреча одноклассников? Орут, как баньши [18 - Баньши — персонаж кельтского фольклора, предвестница смерти.] на своем сборище.

Эрик улыбнулся и ласково погладил его по бедру.

— Женщины, — сказал он. — Разве их поймешь?


Их встреча в итоге выродилась (или развилась — смотря как на это взглянуть) в непрерывное ностальгическое действо, омываемое волнами мартини и прерываемое взрывами истерического хохота.

— Помнишь тусовку у Армхерста, когда на тебе лопнул лифчик?

— Я старалась забыть об этом на протяжении всех пятнадцати лет!

— Ты не встречалась с парнем, которого зовут Хэнк Миллер?

— Хэнк тысячерукий? Спрашиваешь. У меня до сих пор синяки не сошли.

— Он женился на Бетси Как-ее-там.

— На той, у которой огромные очки?

— Нет, на той, у которой была перхоть.

— Так это она и есть.

— Тьфу ты! Было две разных Бетси. Эй, Эрик, детка! Еще по бокалу мартини!

К пяти часам, вспомнив все до одного анекдоты, они оказались на той стадии, когда достаточно было вспомнить имя, или место, или просто показать соседке палец, чтобы заставить всех кататься от хохота. Подруги с пятнадцатилетним стажем поймут друг друга с полуслова, верно?

— Кафе «Блю Нот»…

— Игра Браун-Вилльямс…

— Слабость Зигмунда Фрейда…

— Загадка из Северного Дели…

— Это что-то по антропологии?..

— Мое зеленое пальто с бобровым воротником…

— Сью-которая-за-мир…

— Та ночь в Лодердейле…

— Тот уик-энд в Брумли…

— Лучший хит семьдесят седьмого…

— Ну, я вам скажу…

— Игрушечная кошка Мери Херси…

— Букет поймала Диана. Я вспомнила…

«Я вспомнила… я вспомнила… я вспомнила…»


Было уже почти шесть, когда Флер высморкалась, утерла слезы и посмотрела на часы.

— Слушайте, братцы, я опаздываю на самолет. Представляете, у меня встреча с настоящим торговцем недвижимостью! Это будет, так сказать, зенит моей жизни. Я люблю вас всех — вы самые близкие, самые любимые, и мне ужасно не хочется прощаться. Но прежде чем я впаду в сентиментальное отчаяние, позвольте заверить, что я буду прилетать в Нью-Йорк не реже раза в месяц. За счет компании. И хотите верьте, хотите нет, но я из кожи вон вылезу, а буду делать это по средам.

— Классно! — кивнула Берни.

— Да здравствует «Клуб по средам»!

— Точно!

— Через месяц? То же время, то же место?

— Но к тому времени, — напомнила Диана, — «Сикх Транзит» может исчезнуть.

— Не важно. — Розмари обвела подруг сияющим взором. — Рестораны приходят и уходят…


Мужчины тоже приходят и уходят. И годы приходят и уходят. И дома, и работа, и мода, и горе, и мечты — все приходит и уходит.

А дружба остается.


— Официант! — крикнула Диана. — Посошок на дорожку!


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


notes


Примечания


1


Перевод Б. Заходера


2


Имеется в виду персонаж чрезвычайно популярной в шестидесятые годы пьесы С. Беккета «В ожидании Годо». — Здесь и далее примеч. пер.


3


Существует старинная примета, что та из подружек невесты, которая поймает букет, раньше всех выйдет замуж.


4


Расти — ржавый (англ.)


5


Питер Пэн — никогда не взрослеющий мальчик, герой детской повести шотландского писателя Дж. Барри.


6


Нежно Любящий Друг — Tender Loving Care (амер.).


7


Семь крупнейших американских нефтяных концернов.


8


Генри Торо (1817–1862) — известный американский писатель-философ.


9


Вид на жительство в США.


10


Трианон — замок французской королевы Марии-Антуанетты.


11


Молодой, подающий надежды специалист (амер. сленг).


12


Имеется в виду кокаин.


13


flotsam and jelsam — специальный юридический термин (англ.).


14


Так иногда американцы зовут Нью-Йорк.


15


Дилдо — искусственный член.


16


Клинт Иствуд — знаменитый американский киноактер.


17


Гофер — сурок (англ.).


18


Баньши — персонаж кельтского фольклора, предвестница смерти.