Лунный цветок
Филлис Уитни








Молодая американка Марсия, жена Джерома Тальбота, известного ученого в области ядерной физики, работающего в Японии, долгое время с уверенностью ожидает его приглашения присоединиться к нему. Но вместо этого она получает его письмо с просьбой о разводе. В негодовании и тревоге, она вместе с семилетней дочерью сразу же вылетает к мужу в Киото, надеясь сохранить их брак.

Когда она приехала, то обнаружила, что половину дома Джерома занимает японская семья, относящаяся к ней крайне недоброжелательно. Джером запрещает Марсии общаться с ними, и все же она не может не видеть, что он-то таинственным образом в их распоряжении. А сам Джером относится к жене с холодностью и равнодушием. И все же, за его язвительностью Марсия видит, что он глубоко страдает, что его терзают какие-то проблемы…






Филлис Уитни

Лунный цветок





I





Яркое февральское солнце заливало Гавайи. За зданием аэропорта шелестели на ветру косматые пальмы.

Марсия Тальбот стояла в конце открытого настежь зала ожидания. Она смотрела на простиравшиеся перед нею горы, которые на фоне ярко-синего неба казались неправдоподобно зелеными. Еле заметные облака прикрывали верхнюю кромку гор.

Она не могла спокойно любоваться великолепной панорамой. Ей страстно хотелось поскорее вновь оказаться в воздухе и продолжить свой путь через Тихий океан — в Японию.

Остановка на сутки в Гонолулу, при полете из Сан-Франциско в Токио, доставила удовольствие ей и ее дочери Лори. Но Марсия оказалась не вполне готовой к тому впечатлению, которое произвели на нее Гавайи на этот раз.

Восемь лет назад они с Джеромом провели здесь медовый месяц. На каждом шагу то одно, то другое вызывало в ней ранящие душу воспоминания, усиливая беспокойство, вызванное неуверенностью в будущем. В течение тех нескольких недель на Гавайях она и Джером были удивительно счастливы. Он, не привыкший смеяться, мог смеяться с нею, разделяя ее юное волнение, вызванное всем новым, привлекательным и занятным. И даже позднее, когда они вернулись домой в Беркли, они некоторое время были под влиянием этих чар, и сдержанность, ставшая с конца войны привычной для Джерома, таяла под влиянием первых радостей их семейной жизни. Тогда он был просто другим человеком. Да, некоторое время он был другим человеком.

Ей не верилось, что их брак может закончиться так быстро — за восемь кратких лет. Как только она увидит Джерома, она будет знать, что надо делать, она сможет что-то предпринять.

Еще некоторое время Марсия постояла, глядя на горы — стройная, довольно высокая молодая женщина в темно-синем костюме, в синей шляпе с пером, с вьющимися каштановыми волосами, кольцами лежавшими на затылке. В двадцать шесть лет она сохранила искренний пытливый взгляд молодой девушки и обычно охотно смеялась.

Ее охватило беспокойство, и она обернулась, чтобы отыскать взглядом свою дочь. Лори с любопытством задержалась возле группы, пришедшей проводить одного из своих друзей.

Для семилетнего ребенка Лори была довольно высокой девочкой. Одета она была в белую блузку и юбку на бретельках, сшитую из красной шотландки. Ее каштановые волосы были заплетены в длинные косы. Карие глаза девочки наблюдали за тем, как один из отъезжающих склонился, чтобы принять на свою шею цветочные гирлянды.

Его друзья не стали дожидаться отлета. Они обменялись рукопожатиями, помахали на прощание и направились к ожидавшим их машинам. Он проследил, как они ушли, и повернулся, чтобы отыскать Лори, смотревшую на него тем чудным взглядом, перед которым никто не мог устоять. Он охотно ответил ей улыбкой.

— Привет, — сказал он. — Я уверен, ты гавайская фея.

— Вы выглядите замечательно, — восхищенно сказала Лори.

Он был высоким широкоплечим мужчиной лет тридцати пяти; у него были песчаного цвета волосы и, когда он громко смеялся вместе с Лори, в уголках его серых глаз собирались морщинки. Его жизнерадостный смех свидетельствовал о хорошем здоровье и прекрасном настроении, и Лори засмеялась вместе с ним. Она всегда была не прочь посмеяться, не важно — над собой или над кем-нибудь другим.

— Мадам, вы и в самом деле очень любезны, — сказал он насмешливо-официально. — Вы, по-видимому, так добры, что я хотел бы знать, не могу ли я попросить вас об одолжении?

— Конечно, можете, — ответила Лори, всегда готовая сделать одолжение кому угодно.

Мужчина снял с себя три из четырех гирлянд и осторожно опустил их на шею Лори — алую, белую и еще одну из цветов огненного цвета. Он отступил назад, критически оглядывая Лори и наслаждаясь произведенным эффектом. Гирлянды спереди висели до колен и петлей повисли сзади, украшая Лори, как рождественскую елку. Он уже не смеялся. Его лицо выражало крайнюю степень восхищения.

— Теперь и вы прекрасно выглядите, — сказал он. — Не окажете ли вы мне честь поносить их?

У Лори от восторга перехватило дыхание. Но она вдруг вспомнила о запрещении принимать подарки от незнакомцев и оглянулась на мать.

Эта сцена позабавила Марсию, и она, улыбаясь, направилась к ним.

— Ты выглядишь, как праздничная лодка, — сказала она дочери.

— Можно мне их оставить? — спросила Лори. — Ничего, если я их поношу?

Мужчина с гирляндами весело посмотрел на мать Лори.

— Вы не возражаете, не правда ли? Меня зовут Алан Кобб, я направляюсь в Киото, в Японию. И не могу себе представить, чтобы я поднялся на борт самолета разукрашенным, как победитель состязаний в Пимлико. Нужно быть островитянином, чтобы с апломбом носить гирлянды. Никому из жителей материка не удается с первой попытки не выглядеть в них дураком.

В его манере держаться не было ничего притворного, и Марсия обнаружила, что отвечает ему улыбкой на улыбку. Но Киото… Она задумалась. Он там жил? Знает ли он Джерома?

— Вы осчастливили мою дочь, — сказала она. — Я Марсия Тальбот из Беркли, а это Лори. Конечно, она может носить ваши гирлянды, если они вам действительно не нужны.

Она ничего не сказала о Киото. Не было смысла упоминать, что у них один и тот же пункт назначения. Киото — большой город. Скорей всего, в Киото их пути разойдутся. При данных обстоятельствах казалось естественным пройти с Аланом Коббом сквозь здание и постоять, глядя на плоскую сухую поверхность летного поля, ожидая приглашения на посадку.

Лори сказала:

— Я вчера ходила плавать в Вайкики.

И Алан Кобб ответил:

— Я тоже. Мы катались на серфинге, и я три раза упал. Первый раз ударился головой.

К тому времени как по громкоговорителю объявили рейс в Японию, Гонконг и Сингапур, они чувствовали себя старыми друзьями. Вместе с другими пассажирами они пошли к самолету. Стюардесса встретила их у дверей самолета и пригласила на борт, жестом указав Марсии и Лори туристический салон. Лори помахала своему новому другу, сидевшему от них через два сиденья за проходом, и подскочила к окну, а между тем ее мать неторопливо устраивалась возле нее.

«Это последний перелет, — с облегчением сказала себе Марсия. — Завтра — Токио. И, конечно, Джером приедет в аэропорт, чтобы нас встретить». При одной этой мысли дыхание ее участилось, к ней вернулись ее природный оптимизм и уверенность. Конечно, он их встретит, и беспокойство, вызванное его письмом, исчезнет. В конце концов, она уже один раз прежде пережила такой кризис. Тогда она разрешила проблему, она разрешит ее и сейчас. О, скорей, скорей, скорей, торопила она самолет. Теперь, в воздухе, в ней вновь ожила надежда, и она была готова наслаждаться полетом через Тихий океан.

— Смотри, там наш отель! — воскликнула Лори, глядя вниз и сильно натянув привязной ремень.

Внизу лежал длинный изгиб береговой линии Вайкики с ее пенным прибоем и знакомая зубчатая вершина Алмазной головы. Потом самолет отвернул от Гонолулу и сделал поворот над океаном, закрыв крылом панораму берега. Теперь они в самом деле были на пути к японским островам. Одна остановка для заправки в Ваке и затем — аэропорт Хапеда.

— Папочка встретит нас там? — спросила Лори.

Чтобы Лори была не очень разочарована, когда придет время, не следовало ее слишком обнадеживать. В конце концов, Марсия не посмела заранее уведомить Джерома о своих планах, опасаясь, что он даст ей телеграмму с указанием не приезжать. Она просто в последнюю минуту дала телеграмму о том, что они с Лори прибудут в Токио в такой-то день, в такое-то время. К тому времени, когда он получит телеграмму, у него уже не будет выбора встречать их или нет.

— Надо помнить, что от Токио до Киото целый день пути и что он может быть слишком занят и не сможет приехать, — сказала она Лори. — Мы не должны рассчитывать на это. Он приедет, если сможет.

— О, я знаю, он приедет, — сказала Лори, и глаза ее горели ожиданием.

На самом деле Джером так и не вошел в роль отца. Возможно, что именно это и делало его более привлекательным для соскучившейся по отцу маленькой девочки. Когда она узнала, что они отправятся в это путешествие, ей стало трудно сдерживать свое желание быть с ним.

Марсия опустила голову на подушку и закрыла глаза, прислушиваясь к ровному реву моторов самолета, покрывающего милю за милей. Мысленно она с тревожной отчетливостью увидела лицо Джерома: его яркие синие глаза с крыльями черных бровей над ними, его рот, который так мрачно сжимался в гневе и который она всегда могла заставить улыбнуться. Будет ли он сердиться на нее теперь?

Раз или два она видела, как он сердился на других, и была испугана его холодной яростью. Но он никогда не обращал эту ярость на нее, что бы эту ярость ни провоцировало. А иногда она его определенно провоцировала. Каким она была ребенком, когда в восемнадцать лет вышла за него замуж, будучи на семнадцать лет моложе!

Когда Джером Тальбот впервые появился в доме ее отца, она была немногим старше, чем сейчас Лори. Это было в самом начале войны с Японией, и тогда Джером был самым одаренным из отцовских «талантливых молодых людей» от науки. Ее отец, Меррил Ванс, был известен только в узком кругу, поскольку тогда слова «атом» и «радиация» для широкой публики ничего не значили. Но Джером учился под руководством доктора Ванса, работал с ним в университетской лаборатории и был желанным гостем в доме Ванса. А для впечатлительной маленькой девочки он был героем из книжки.

Какой интерес вызвал к себе в те дни этот молодой человек, со всей его природной настойчивостью и энергией, со всем блеском интеллекта и с надеждами, которые возлагал на него ее отец! Смуглый, худой и стройный — слишком худой для своего роста — он был подобен тонкому стальному лезвию, которое звенит при вибрации.

К моменту событий в Хиросиме Марсии было тринадцать лет, и она была тайно и романтически «влюблена» в Джерома. В то время как другие девочки ее возраста издалека обожали актеров кино, она сосредоточилась на том, кто часто бывал в ее доме.

Поскольку Джером Тальбот был слишком ценным человеком для того, чтобы отпустить его из лаборатории на время войны, и поскольку он работал над неким секретным проектом особой важности, ему не пришлось надеть военную форму. Он часто совершал поездки по стране, встречаясь с другими учеными, и ездил с секретными поручениями в Вашингтон.

Доктор Ванс был одним из немногих, кто сознательно работал над этими секретными проектами. Однако когда бомбы были сброшены, он оказался не в состоянии пережить последствия бомбардировки. В последний год работы его скрутила болезнь, и ему не хватило жизненных сил, чтобы завершить долгосрочный проект. Он оставил работу и вел печальную жизнь инвалида. Марсия с грустью вспоминала о тех годах жизни отца.

Джером поехал в Японию с оккупационными войсками и отправился прямо в Хиросиму. Его делом была радиация, и он хотел побольше узнать о ней сам. Он остался в Японии. Он оставался там до самой смерти Меррила Ванса, последовавшей четыре года спустя. Он приехал домой в связи со смертью доктора Ванса и обнаружил, что в его отсутствие Марсия выросла.

Рев моторов самолета вернул ее в настоящее, в соседнем кресле зашевелилась Лори и толкнула мать.

— Посмотри на облака, они как королевский двор, правда?

Марсия некоторое время поиграла с ней в облака, считая королев и фрейлин в огромных массах облаков на горизонте и под самолетом.

Не реже, чем раз в каждые полчаса Лори перелезала через ноги матери и ходила попить к охладителю воды, расположенному прямо впереди, недалеко от их мест. Иногда она прогуливалась взад-вперед по проходу. Стюардесса снабдила ее пластмассовым пакетом для гирлянд, и они все еще оставались основанием для дружбы. Несколько раз Лори останавливалась поговорить с мистером Коббом, с которым они теперь были сердечными друзьями.

— Он раньше был в Японии, — сообщила она. — Он писатель или что-то в этом роде, и он там собирается работать над книгой. Кроме того, он в течение года собирается преподавать в колледже в Киото.

Марсия понимающе и проницательно посмотрела на дочь.

— Он сам сообщил все это, правда! — усмехнулась, не смущаясь, Лори.

Ужин удачно прервал их беседу. После ужина можно было подумать об отдыхе. Впереди был долгий ночной перелет. Когда стюардесса стала помогать пассажирам укладываться спать, раздавая подушки и одеяла, выключая верхнее освещение, Алан Кобб прошел через проход к Марсии.

— Мне пришло в голову, — сказал он, — что юная леди могла бы лучше выспаться, если бы могла вытянуться на двух соседних сиденьях. Рядом с моим местом есть свободное сиденье, и если она там ляжет, я буду рад поменяться с нею местами.

На мгновение Марсия заколебалась. Алан Кобб казался довольно приятным, но он мог захотеть поговорить, а она не была уверена, что в состоянии сейчас беседовать с незнакомым человеком. Она неуверенно взглянула на него и увидела, что он насмешливо смотрит на нее и глаза его смеются.

— Я обещаю вам не храпеть, — сказал он, — а если вы станете болтать мне в ухо, я попрошу вас замолчать. Я собираюсь поспать.

Он легко читал ее мысли, и она робко поблагодарила его. Когда Лори была удобно устроена, Марсия опустилась на сиденье у окна и устроилась, прислонив подушку к стенке самолета. На соседнем кресле Алан Кобб завернулся в одеяло, и, казалось, сразу уснул.

Марсия не могла не раздвинуть занавески и не поглядеть на огромное звездное небо, с полоской дневного света на горизонте и сердитым черным океаном внизу. Она испытывала удивление и волнение и не могла уснуть. Каким удовольствием было бы впервые проделать это путешествие с Джеромом! Она так мало с ним путешествовала. Как ясно и с какой болью вспоминала она его таким, каким он был после смерти ее отца, когда он впервые осознал, что она взрослая молодая женщина, и явно влюблена в него. Она тотчас ощутила, что он изменился, когда вернулся из Японии. Он никогда не был веселым и беспечным, но теперь он казался более мрачным и серьезным, чем раньше. Временами она чувствовала, что его что-то тревожит. Может быть, это была тень Хиросимы? Она не знала. Она знала только, что способна заставить его засмеяться и что, благодаря ей, он мог на время забыть о том, что оставил в Японии, чем бы оно ни было.

Ее мать хорошо видела, что происходит, и старалась использовать против этого все свое влияние.

— Он мне напоминает Люцифера, Марсия, — сказала она однажды. — У меня такое неприятное чувство, будто мой дом навещает черный ангел.

Марсия восприняла поэтичность образа, и это усилило для нее обаяние Джерома. Ее мать сказала:

— Ради Бога, забудь его, дорогая. Он слишком стар для тебя. Кроме того, ни одна женщина в здравом уме не выйдет замуж за ученого. Наука хуже профессии медика, даже хуже, чем гольф.

— Но ты же вышла замуж за ученого, — сказала Марсия.

Миссис Ванс грустно кивнула:

— Да, и восемь вечеров из каждых семи я не могла сказать, будет ли он к обеду.

Но Марсия знала, что в ней говорила любовь и что она не поменялась бы местами ни с одной из женщин. Поскольку Марсия страстно любила отца, Джером ей казался самым подходящим мужем.

Вначале их семейная жизнь была чудесной. Если ему нравилась ее молодость, смех и жизнь, то ей нравилась в нем мудрость взрослого. В течение первого года или около того, она чувствовала, что его тянет к ней так, как будто она является для него своего рода спасением, как будто в ее объятиях его ждала безопасность, которую он не мог обрести больше нигде. Она не понимала, но удерживала его вблизи и строила свою жизнь вокруг него и для него.

Одно было странно — его нежелание говорить о Японии. Или, по крайней мере, он говорил о ней поверхностно. Однажды она спросила его, вернется ли он когда-нибудь туда, и он неожиданно рассердился так, что испугал ее. Но потом он схватил ее в объятия, и она знала: что бы ни рассердило его, не она вызвала его гнев.

Однако вскоре после рождения Лори он вернулся в Киото. Сначала Марсия не придала этому значения. Он мало говорил ей о своей работе — как ее отец мало говорил о ней своей жене и дочери — но она знала, что его интересуют эксперименты, в особенности эксперименты одного ученого в Киото. Почему-то не казалось странным, что он должен вернуться в Японию и продолжить работу, которую он оставил после смерти ее отца. Он, в конце концов, пошлет за ней, и она охотно присоединится к нему.

Но он не послал за ней и через несколько месяцев вновь приехал домой обеспокоенный: он, казалось, не в состоянии был приспособиться к жизни в Америке. После этого он жил то в Беркли, то в Киото, и с течением времени продолжительность его пребывания в Японии становилась все больше и больше. Когда бы она ни собиралась ехать с ним, он категорически возражал против этого. Она не могла понять причину его отказа и надеялась выяснить ее по приезде в Японию. С этой надеждой она и заснула.

Марсия не знала, сколько она спала. Открыв глаза, она увидела, что Лори не спит, а мистер Кобб читает газету. Заметив, что Марсия проснулась, он улыбнулся ей и спросил о цели их визита в Японию.

— Чтобы быть с отцом, — вмешалась Лори прежде, чем ответила ее мать, и гордо добавила: — Мой отец очень знаменитый человек.

Алан Кобб поднял брови:

— Это тот самый Тальбот из Киото? — он бросил взгляд на Марсию. — Ваш муж Джером Тальбот, физик?

— Да, он физик, — ответила Марсия, не желая распространяться.

Но это вызвало интерес Алана Кобба.

— Я знаю о работе вашего мужа в области ядерной физики. У нас есть общие друзья в Вашингтоне. Возможно, вы знаете Брустеров?

— Я слышала, как он говорил о них, — ответила она осторожно. У нее сложилось впечатление, что Джером оборвал связи с большинством своих друзей на родине.

— На самом деле, — продолжал Алан Кобб, — Марк Брустер просил меня навестить его, если я поеду в Киото. Хотя, конечно, я, так или иначе, собирался это сделать.

— В таком случае вы, конечно, должны навестить нас, — сказала Марсия, но слова ее были не слишком искренними. Она не знала, захочет ли Джером встречаться с кем-нибудь из соотечественников. Возможно, он не захочет видеть даже свою жену.

Алан не ответил на ее приглашение.

— Я читал статьи вашего мужа в научных журналах и всегда восхищался его работами. Хотя в последнее время мало слышал о нем, — он посмотрел так, как будто хотел сказать что-то еще, но передумал.

Лори с интересом взглянула на него.

— Почему вы хотите преподавать в Японии? — спросила она. — Почему бы вам просто не учить американцев дома?

Казалось, что прежде чем ответить, он тщательно обдумал ответ. Потом сказал:

— Думаю, потому что это дает мне возможность узнать кое-что о себе самом.

— О вас самом? — эхом повторила удивленная Лори.

— Почему бы нет? А ты сама уверена, что знаешь о себе все, что можно знать?

— Конечно, — ответила Лори, и Марсия улыбнулась ее юной уверенности.

Тем не менее, в словах Алана Кобба было нечто загадочное, и Марсия поняла, что ее интерес к нему усиливается.

— Какие предметы вы собираетесь преподавать? — спросила она.

Он покаянно улыбнулся.

— Просто современную американскую литературу. Это будет трудный курс. Для меня. Конечно, я буду преподавать не весь день, поэтому я надеюсь выжить.

Громкоговоритель вернул их к действительности. Лори вновь расположилась на сдвоенном сиденье, ровный гул моторов усыпил ее. Марсия тоже почувствовала, что засыпает, устроилась на подушке и закрыла глаза. Через несколько мгновений она поняла, что размышляет о мужчине, сидящем в соседнем кресле. Но сон пришел быстро, и она забыла его. И только Алан Кобб тихо лежал без сна, погруженный в свои мысли.

Когда при сильном снегопаде самолет пошел на посадку в аэропорту Хапеда в пригороде Токио, японские острова были закрыты облаками. Лори жадно вглядывалась через окно в площадку для встречающих, где маленькая группа людей стояла под открытым небом, снег падал на них, а они смеялись и махали самолету.

Затаив дыхание, Марсия из-за спины дочери смотрела в окно, пока они ждали высадки, но не видела Джерома среди ожидающих на площадке. Не то, чтобы его отсутствие что-нибудь значило. Если он приехал их встретить, то в такую погоду он мог ждать их и внутри аэропорта. Сердце ее стучало в ожидании. Ей казалось, что самый важный ответ она получит, как только взглянет ему в лицо.

Когда офицер карантинной службы закончил поверхностный осмотр, Алан Кобб вновь был возле них. Он ненавязчиво помог им с ручным багажом и пошел с ними в таможню. Она была благодарна ему за его присутствие, потому что была в незнакомой стране, их окружали непривычные лица и язык, который она не понимала.

— Я полагаю, ваш муж встречает вас? — спросил Алан Кобб, когда они были готовы покинуть огражденную часть аэропорта.

— К сожалению, я не знаю, — заколебалась Марсия. — Может быть, он не смог приехать. Если его здесь нет, мы поедем в отель «Империал», где я заказала номер.

— Именно туда я и направляюсь, — сказал он. — Если вас не встретят, позже мы там с вами увидимся.

В зале ожидания, где все еще не было никаких признаков присутствия Джерома, к Марсии и Лори подошел японец и спросил, не является ли их спутник Аланом Коббом. Явно удивленный, Алан подтвердил, что это он самый и тотчас же его окружили несколько репортеров и фотограф.

Он бросил на Марсию взгляд притворного отчаяния и поднял глаза к небу.

— Я этого совсем не ожидал!

— Не беспокойтесь, — сказала она ему. — Мы прекрасно доберемся до отеля.

— Он, должно быть, ужасно знаменитый, — пробормотала Лори, когда они оставили его почитателям его таланта и погрузились в лимузин.






II





Отель «Империал» в Токио был самым прочным сооружением. Ни одному землетрясению не удалось его разрушить, бомбы и огонь тоже пощадили низкое, крепкое каменное здание.

В отеле для Марсии не было никакой записки от Джерома. Оказалось, что момент получения важного для нее ответа откладывается, и Марсия сама не знала, чувствует ли она от этого облегчение или беспокоится больше, чем раньше. После полудня зазвенел телефон, она взяла трубку и услышала голос Алана Кобба.

— Привет! — сказал он весело и просто. — Этот ваш муж показался?

— Нет еще, — ответила Марсия. — Я… Я думаю, что произошло какое-то недоразумение.

— Япония — подходящее место для этого, — непринужденно сказал он. — Вы позволите заказать вам билеты в Киото, когда я буду заказывать билет себе?

Конечно, он мог это сделать, и к тому времени как он повесил трубку, они договорились, что утром вместе поедут в Киото поездом. Марсия была рада, что с нее свалилась часть забот.

Повесив трубку, она подумала о том, чтобы попытаться позвонить Джерому в Киото, потом отказалась от этой мысли. Он знал время их прибытия. Если бы он хотел их встретить, если бы он хотел с ней связаться, он бы это сделал. А если она с ним поговорит, и он прямо скажет ей не ехать в Киото, что ей тогда делать?

Они с Лори могли, по крайней мере, начать наслаждаться Японией и вечерним Токио. Они надели пальто и галоши и вышли на холодные и грязные заснеженные улицы, окунувшись в толпу японцев, хотя с разочарованием обнаружили, что почти все здесь носят одежду западного образца. Лори даже нравились оживление и шумный транспорт, двигавшийся взад и вперед по Гинзе и постоянно подававший резкие сигналы. Из открытой двери магазина гремело радио — исполняли одну из последних модных в Штатах мелодий. Кинореклама демонстрировала знакомые лица Гарри Гранта и Гарри Купера, повсюду ярко сияли неоновые огни. Порой было трудно поверить, что они не в Штатах.

У Марсии так и не возникло ощущения, что она на самом деле в Японии, вплоть до следующего утра, когда они сели в последний вагон поезда на Киото, и Алан Кобб сел напротив них.

Когда поезд миновал закопченные пригороды и мимо окон поезда стали проплывать заснеженные пейзажи сельской местности, ее охватило радостное чувство. Обнаженные ветви вишневых деревьев изящным узором выделялись на укрытом снегом ландшафте, а зеленые сосновые леса взбирались по склонам гор. Неожиданный всплеск киновари какого-нибудь храма и ворота тории, высокие, сгрудившиеся стволы бамбуковой рощи — все это, наконец, стало создавать у нее ощущение, что она находится в Японии. Поезд мчался между морем и горами, и виды того и другого были похожи на японские картины.

Она случайно упомянула о делегации, которая встретила Алана в аэропорту днем раньше.

— Я не ожидал, что меня будут встречать, — сказал он. — Боюсь, что я был не в состоянии сыграть роль, которую они мне отвели. Но как кто-нибудь в Японии может помнить книгу, которая была опубликована несколько лет назад?

— Какую книгу? — спросила Марсия.

Алан рассматривал через окно замерзшие рисовые поля. У него была привычка временами странно замолкать, и она чувствовала, что он не хочет отвечать на ее вопрос. После паузы он легко уклонился от ее вопроса.

— На самом деле книга не была хорошей. Она была написана слишком быстро. И в американском издании она вышла давно. Я никому ее не рекомендую. Меня гораздо больше интересует та, над которой я работаю сейчас. Может быть, ваш муж сможет мне в этом помочь.

Она удивленно взглянула на него.

— Каким образом?

— Он может знать кое-что, связанное с моей книгой. Тема книги — восстановление после катастрофы. Любая катастрофа влияет на человеческие отношения. В наши дни нетрудно найти материал. Ваш муж был здесь после Хиросимы, насколько я помню. Ему могут быть известны рассказы очевидцев или даже люди… — он остановился и искренне улыбнулся ей. — Книга — это предлог для встречи с Джеромом Тальботом. Не только потому, что Брустер просил меня навестить его. Джером интересует меня сам по себе.

— Интересует? — обеспокоенно спросила Марсия.

Он несколько мгновений смотрел на нее, затем, кажется, решил сменить тему.

— Пожалуй, это не мое дело, — сказал он. — Как насчет ланча? Ты голодна, Лори?

Они отправились в вагон-ресторан, и за столом с ними сидела компания молодых японских бизнесменов. Алан героически справился с проблемой — сделать заказ хорошенькой официантке, которая не говорила по-английски, и они вместе смеялись, когда нашли сандвич с сыром в разделе десерта.

После обеда Алан развлекал Лори загадками, которые вызывали частые взрывы хохота. Он сказал ей, что у него нет своих детей. Он не женат, но любит одалживать время от времени детей у своих друзей просто для того, чтобы общаться с молодежью. Возможно, мама Лори как-нибудь в Киото одолжит ему Лори, чтобы они могли вместе сходить посмотреть достопримечательности.

Марсия, погруженная в собственные мысли, не обращала на все это внимания, поскольку она пыталась подготовиться к первой встрече с Джеромом и точно представить, что она ему скажет, когда они останутся одни. Путешествие казалось бесконечным.

Вдруг она почувствовала на себе задумчивый взгляд Алана и поняла: он видел, что она погружена в свои мысли и специально отвлекал от нее Лори, чтобы Марсия могла спокойно обдумать то, что ее беспокоило.

Ближе к вечеру поезд свернул от моря в долину, которая лежала между окутанных туманом гор, и через какое-то время объявили Киото.

— Меня будут встречать, — сказал Алан. — Если вас никто не встретит, вы сможете добраться до дому?

Она неожиданно почувствовала себя неуверенно.

— Я… Я не знаю. Я имею в виду — если водитель такси не понимает по-английски…

— Все будет хорошо, — сказал он почти резко. — Просто покажите ему написанный адрес. Вы ведь на самом деле не испуганы, правда?

Его тон резко отталкивал ее. Казалось, он дает ей почувствовать, что пора встать на собственные ноги.

— Я прошу меня извинить, — быстро сказала она. — Мы ужасно досаждали вам. И уж, конечно, мы справимся сами.

— Я уверен, что вы справитесь, — сказал он. — В Японии не следует ожидать ничего, кроме огромного дружелюбия. Странно, не правда ли, ведь еще несколько лет назад…

Он не закончил свою мысль, а у нее возник вопрос о том, не участвовал ли он в войне, возможно, на Тихом океане, в боях с японцами. Он отвернулся от нее, чтобы надеть свое пальто, и вновь ей показалось, что этот кажущийся открытым человек может неожиданно, улыбаясь, закрыть дверь перед самым ее носом.

Поезд подошел и остановился у длинной крытой платформы. У выхода нужно было показать билеты, и путешествие закончено. Это был Киото. Алан Кобб, как ни в чем не бывало, протянул руку Марсии, принял ее благодарность так, как будто его мысли были заняты другими делами, и сказал:

— Я увижусь с тобой, Лори.

Марсия стояла на станции в редеющей толпе и чувствовала себя покинутой. Присутствие Алана Кобба давало больше комфорта, чем она предполагала. Она начала воспринимать его как друга и то, что он неожиданно их покинул, удивило ее.

— Я нигде не вижу папочку, а ты? — спросила Лори, стоявшая совсем рядом с матерью.

— Это естественно, — ответила Марсия, — Он ведь не знал, на каком поезде мы прибываем.

Такси были всевозможных размеров и с разной стоимостью проезда. Она выбрала средних размеров такси и обнаружила, что водитель не знает ни слова по-английски. Он был веселым и изо всех сил хотел быть полезным. Ее беспокоило то, что японские адреса часто бывают неясными, указывают скорее квартал, чем улицу. Но их водитель быстро вел машину по серому скользкому снежному месиву, подавая резкие сигналы пешеходам, которые тут же разбегались, освобождая дорогу. Было сыро и холодно, и казалось, что обогреватель в такси не работает. Наступил конец хмурого дня, и когда они ехали по извилистым улицам меж японских домов, по мостам, между сигналящих грузовиков, Марсия не могла хорошо рассмотреть Киото. Одной рукой она придерживала Лори, и часто от сумасшедшей езды у нее перехватывало дыхание. Каким-то образом пешеходам все же удавалось вовремя отпрыгнуть в сторону, другие машины разъезжались с ними на расстоянии толщины волоса, и, наконец, они медленно двинулись по улочкам жилых кварталов с высокими бамбуковыми заборами с обеих сторон.

Такси остановилось у деревянных ворот, как будто сошедших прямо с японской картины. Ворота с покатой черепичной крышей могли служить укрытием в непогоду, и их некрашеное дерево от сырости приобрело темный серо-коричневый цвет. На заднем плане, за садом, проступали карнизы большого дома. В верхних окнах не было видно света, а нижние закрывал забор.

С внутренней стороны ворот звякнул колокольчик, который представлял из себя гибкую металлическую полоску. Когда водитель постучал в ворота, колокольчик призывно зазвенел. При этом звуке Марсия почувствовала, что ее сердце стучит так быстро, что она задыхается. Руки стали влажными, и она опасалась, что голос ее прозвучит неровно. Это был долгожданный момент — он почти наступил.

Ворота открылись, и из них выглянул японец. Произошел обмен поклонами и долгая дискуссия. Мужчина был невысоким, коренастым, и в его внешности не чувствовалось дружелюбия. Уродливый темный шрам пересекал его лоб от черной брови до линии волос. Он не был невежлив, но его поведение показывало, что он не заинтересован помогать водителю такси в решении его проблем.

Водитель вернулся к машине, качая головой. Ворота позади него были готовы закрыться. Марсия открыла дверцу машины и торопливо вышла на узкую заснеженную площадку.

— Подождите! — крикнула она. — Пожалуйста, минутку подождите!

Мужчина задержался в полуоткрытых воротах и посмотрел на нее без всякого интереса. В неясном свете уличного фонаря он выглядел бесстрастным, что отнюдь не ободряло. Но это должен был быть нужный им дом. Она не знала, куда еще ей идти.

— Я ищу мистера Тальбота, — теперь голос ее звучал почти умоляюще. — Мистера Джерома Тальбота.

Он все еще без всякого выражения смотрел на нее, не понимая.

— Тальбот-сан, — повторила она. — Это дом Тальбот-сана?

Проблеск понимания мелькнул на его лице.

— А, со десу ка? — спросил он. — Тальбот-сан? Не здесь, — и он жестом указал куда-то в темноту.

— Вы можете сказать водителю? — спросила она. — Где дом Тальбот-сана?

— Он мой отец! — выкрикнула Лори из такси.

Японец перевел взгляд с Марсии на Лори и обратно, как будто что-то его обеспокоило. Он поклонился и снова заговорил с водителем, куда-то указывая. Потом плотно закрыл ворота у них перед носом. Водитель придержал дверцу для Марсии. Ничего не оставалось, как сесть в такси.

Машина двинулась вдоль бамбукового забора к перекрестку, сверила на еще более узкую улочку и остановилась перед другими воротами. Эти были несколько шире и менее разукрашены. Снова звон колокольчика, и после бесконечного ожидания к воротам подошла девушка-японка, одетая в толстое стеганое пальто; щеки ее были румяными от холода, от дыхания шел пар.

На этот раз Марсия быстро вышла из такси.

— Тальбот-сан? — спросила она как можно проще.

Девушка улыбнулась и с готовностью кивнула.

— Хай, Тальбот-сан.

Марсия знаком велела водителю вынести багаж. Когда она направилась через ворота вместе с Лори, маленькая служанка загородила ей дорогу, качая головой и что-то щебеча водителю.

— Не важно, — твердо сказала Марсия. — Это дом, куда нам надо, и мы войдем.

Она тихонько отстранила девушку, потянув за собой Лори. Аккуратная дорожка из отдельных камней вела сквозь снег ко входу, освещенному фонарем. Большой прямоугольный камень, с которого был сметен снег, служил ступенькой, поднимающей на уровень холла с узким выступом веранды. Водитель сложил их багаж на выступ, получил плату, которую передала ему Марсия, и исчез, пока она не передумала. Служанка все еще протестовала по-японски.

— Теперь она говорит о нашей обуви, — сказала Лори. — Она хочет, чтобы мы сняли обувь.

Поэтому они сели на ступеньки и сняли галоши и ботинки, а служанка принесла им тапочки. Девушка все еще беспокоилась о том, стоило ли их впускать, и неуверенно пятилась, пока они входили в большой, не застланный ковром холл. Темная поверхность полированного пола блестела в свете затененного электрического шара, свисающего с высокого потолка. Внутри было почти так же холодно, как в саду, и от их дыхания шел пар.

Девушка жестами показала, что они должны подождать здесь, пока она позовет кого-нибудь на помощь. Было ясно, что Джерома нет дома, иначе он бы услышал шум. Через минуту маленькая служанка вернулась и привела с собой женщину постарше. Вторая женщина была в коричневом кимоно, с темным оби вокруг талии. Лишь глаза ее, с любопытством глядевшие на Марсию и Лори, были яркими и живыми,

— Я миссис Тальбот, — объяснила Марсия и вдруг поняла, что говорит слишком громко. — Я жена Тальбот-сана. Это Лори Тальбот. Мы приехали из Америки. Где мистер Тальбот?

Старая женщина обменялась взглядом с молодой.

— Тальбот-сан здесь нет, — сказала она. — Вы не оставаться.

— Но мы собираемся остаться, — решительно сказала Марсия. — Мы будем ждать возвращения мистера Тальбота,

Вновь быстрый обмен взглядами. Старшая женщина обратилась к младшей так, будто отдавала приказание.

— Хорнер окусама, — сказала она.

Девушка улыбнулась и облегченно кивнула. Затем они поспешили к выходу.

— Здесь ужасно холодно, правда? — сказала Лори.

Марсия кивнула.

— Да, милая. Мы просто останемся в пальто до тех пор, пока не узнаем, что нам делать.

Она оглядела просторный пустой холл. В дальнем конце комнаты был лестничный пролет, ведущий наверх, недалеко от нижней ступеньки стоял маленький столик из резного тикового дерева, с узловатыми лапами вместо ножек. На столе стоял медный поднос для почты, на нем лежала пачка писем.

С дурным предчувствием Марсия подошла к столу и взяла несколько конвертов. Все они были адресованы Джерому Тальботу, и ни один из них не был вскрыт. Просмотрев половину конвертов, она нашла свою телеграмму из Штатов.

Значит, Джером Тальбот не мог иметь ни малейшего понятия о том, что его жена покинула дом и была на пути в Японию.

Дрожащей рукой Марсия положила назад конверты и обернулась к входной двери. Она слышала голоса, когда служанка шла через сад в сопровождении довольно нескладной американки, голова которой была повязана шарфом. Женщина задержалась у входа, чтобы снять обувь, и затем вошла в холл. Это была худая женщина, лет сорока. У нее было загорелое лицо с высокими скулами и большие прекрасные темные глаза. Выражение ее лица казалось не более приветливым, чем у японца из соседнего дома.

— Хелло! — сказала она. — Я Нэн Хорнер, соседка из дома, что стоит выше на холме. Суми-сан говорит, что у вас некоторые трудности с языком. Не могу ли я вам помочь найти то место, которое вы ищете?

— Мы его нашли, — сказала Марсия. — Я Марсия Тальбот. Кажется, он не получил вовремя телеграмму, которую я ему послала, поэтому не был предупрежден о нашем прибытии.

Женщина сняла с головы шарф и взлохматила свои короткие, тронутые сединой волосы.

— Суми-сан сказала мне, кто вы, но, признаюсь, я ей не поверила. Ну, вам лучше пройти сюда, пока я посмотрю, нельзя ли развести огонь в этом леднике. У слуг свои комнаты, и они предпочитают согреваться привычным им хибачи.

Она переключила внимание на Лори, и на этот раз неожиданно осветившая ее лицо улыбка сделала его вдруг живым и теплым.

— Ты, я полагаю, Лори? Я слышала о тебе.

Она открыла настежь дверь в большую мрачную комнату и проворно пошла включать лампы. Через плечо она говорила по-японски со служанкой, которая побежала зажечь лежавшие на решетке заранее приготовленные дрова.

Марсия обеспокоенно последовала за нею в комнату. Кто такая Нэн Хорнер, почему она так охотно пришла в дом Джерома распоряжаться и давать приказания слугам? Почему-то перед лицом этой уверенной женщины, чувствующей себя совершенно непринужденно в доме Джерома Тальбота, Марсия ощутила, как убывает ее мужество.

— Может быть, это она? — нерешительно спрашивала себя Марсия. — Может быть, эта женщина и есть ответ на вопрос, который гнала от себя Марсия?

Нэн Хорнер отвернулась от огня и ободряюще поглядела на нее.






III





Слова Нэн Хорнер были утверждением, а не вопросом. Что они означали, Марсия не поняла. Но ее возмутило то, что они были произнесены. Не отвечая, она оглядела большую комнату.

Комната определенно отводилась под гостиную и имела пропорции гостиной. Несмотря на свои размеры, она была переполнена мебелью викторианского стиля, несколько устаревшего. В центре старинного восточного ковра располагался круглый стол, покрытый красной плюшевой скатертью, на которой стоял горшок с пышным папоротником. Там были два покрытых плюшем дивана и один диванчик из черного конского волоса. В каждом углу стояли нагруженные безделушками этажерки, а множество неуклюжих стульев и антикварных вещей были неумело размещены по всей комнате. Старомодная люстра, ныне электрифицированная, тускло светила с потолка двумя или тремя лампочками. Казалось невероятным встретить такую комнату в Японии. Нэн Хорнер стояла возле мраморной каминной доски, с которой молча обозревали комнату золоченые часы. Руки ее были глубоко засунуты в карманы просторного пальто, и она морщила нос, оглядывая комнату.

— Что за мусорный ящик! Я не знаю, как Джерри это терпит. Он на пару недель уехал в Хиросиму. Я полагаю, это что-то связанное с его работой. Вы же знаете, там КЛАВ — комиссия по расследованию последствий атомной бомбардировки.

«Джерри?» — подумала Марсия. Джером никогда не был для нее «Джерри» — никогда, с тех пор как она его знала. Ее неприязнь к этой женщине усиливалась.

— Вы знаете, когда вернется мой муж? — несколько натянуто спросила она.

— Он не сказал. Он никогда не говорит. Но я думаю, что он там долго не задержится, — Нэн Хорнер подошла к высокому узкому окну и взглянула на затянутое снежными облаками небо. — Сегодня не знаю, но на следующей неделе должно быть полнолуние. А к полнолунию он всегда дома.

Это было странное замечание.

— Почему он должен приехать домой к полнолунию? — спросила Марсия.

Нэн Хорнер пожала худыми квадратными плечами.

— О, мы здесь, в Японии, придаем большое значение луне. Здесь мы обращаем больше внимания на такие вещи. А сейчас давайте посмотрим, что можно сделать, чтобы вас устроить.

Она вновь заговорила по-японски с двумя ожидавшими женщинами и затем кивнула Марсии:

— Завтра Суми-сан вычистит комнату для гостей и приведет ее в порядок для вас. Ею годами никто не пользовался. Но на сегодняшнюю ночь они приготовят вам постель в комнате Джерри и разожгут там огонь. Вы увидите, что она удобнее, чем этот мавзолей. Господи, что за комната!

Марсия согласно кивнула. Как странно, что Джерому приходится занимать этот большой дом, когда ему так мало нужно.

— Не заботиться о своем комфорте — это так похоже на Джерома, — сказала она.

Глаза Нэн Хорнер были задумчивы.

— Да, я знаю. Я познакомилась с Джеромом Тальботом, когда он впервые приехал в Японию. Фактически раньше, чем он женился на вас. Этот дом был построен в 80-е годы прошлого века. Человек, построивший его, принадлежал к одному из самых крупных правящих семейств Японии, но образование он получил за границей, в Европе. Ко времени возвращения в Киото он полюбил викторианский стиль и настоял на строительстве большого здания викторианского типа.

Нэп размашисто жестикулировала.

— Но он должен был удовлетворить запросы остальных членов своей семьи, — продолжала она, — поэтому он пристроил к вилле японское крыло. После его смерти в начале 90-х годов дом на некоторое время был превращен в отель. Вот почему у дома история архитектурного ублюдка. Кое-какая мебель в этой комнате, должно быть, стоит здесь с момента основания дома. Бог знает, что они с ней сделали во времена оккупации. Так или иначе, но дом подходил Джерри. Вы же знаете, большинство японских домов совсем крошечные.

— Зачем ему понадобилось такое большое здание? — спросила Марсия.

Нэн рассеянно наблюдала за обследовавшей комнату Лори и, казалось, не слышала.

— Как вы все-таки нашли дом? — спросила она Марсию.

Марсия протянула руки к пламени, с удовольствием впитывая тепло. Она была не прочь немного поджариться после того как замерзла и впала в уныние.

— Я показала водителю такси написанный адрес, — объяснила она. — Но сначала он отвез нас не к тому дому — за углом, на другой улице. К воротам вышел японец, но он был не слишком дружелюбен.

— Это, должно быть, Ичиро Минато, — сказала Нэн. — Это тот же самый дом, но Джерри разделил его перегородкой. Семья Минато — это… вы бы назвали их жильцами. Они живут на японской половине, и у Минато-сан свои проблемы, я думаю. Он не очень общителен. Как насчет еды, миссис Тальбот? Вы можете пообедать у меня, если они не смогут покормить вас здесь.

Приглашение было не слишком сердечным, и Марсия отрицательно покачала головой.

— Я уверена, что они смогут найти что-нибудь для нас. После полудня мы хорошо поели в поезде. Супу или чего-нибудь еще будет достаточно.

Нэн поговорила с Ясуко-сан, поварихой. Женщина поклонилась и бросила быстрый любопытный взгляд на Марсию.

— Она вас покормит, — сказала Нэн. — Есть рыба, рис и овощи, вы увидите, что она хорошая повариха. Она служит у Джерри много лет. Что-нибудь еще нужно?

— Нет, большое спасибо, — сказала Марсия. — Я не знаю, что бы мы без вас делали. — Ее собственные слова показались ей напыщенными, но она была не в силах казаться естественной.

Нэн Хорнер посмотрела на нее долгим внимательным взглядом.

— Все хорошо. Джерри мой старый друг. Вы можете мне позвонить, если я вам понадоблюсь. Но лучше, если номер назовет Суми-сан, иначе телефонистка вас не поймет.

Пока две женщины разговаривали, Лори с любопытством обходила комнату-музей. Нэн мрачно поглядывала на нее.

— Не очень похожа на отца, да? Сразу видно, что ваша дочь. Но тип нервной системы у нее, как у Джерри.

Было трудно спокойно сознавать, что Нэн Хорнер знает Джерома так же хорошо, как его жена, если не лучше, и Марсия внутренне сжалась.

— В Лори много жизни, — тихо ответила она. — Лори привлекает все интересное.

У Нэн была привычка откровенно и прямо смотреть на собеседника. Это смущало Марсию, она почувствовала себя неуютно. Теперь Нэн смотрела так, как будто в Марсии было что-то странное.

— Значит, вы его жена, — сказала она невыразительным голосом так, словно этот факт был слишком удивительным, чтобы быть правдой. — О, ну, конечно, это не мое дело. Если у вас есть все, что вам нужно, я пойду. Свистните, если я вам понадоблюсь. Пока, Лори. Спокойной ночи, миссис Тальбот

Она вынула руку из кармана, небрежно взмахнула ею и вышла из комнаты. За ней последовали Суми-сан и Ясуко-сан, болтающие по-японски.

«Я не должна допустить, чтобы эта искренняя женщина беспокоилась, — подумала Марсия. — Конечно, не дело Нэн Хорнер судить о том, какова жена Джерома, и Нэн сама признала это».

Лори закончила осмотр комнаты.

— Было бы здорово здесь жить! Можем мы теперь осмотреть остальную часть дома? Здесь все так странно, все совсем по-другому, чем у нас.

Марсия улыбнулась своему жизнерадостному ребенку.

— Завтра будет время для осмотра. Давай поглядим, хорошо ли горит огонь в папиной комнате, и устроимся там.

— Ты устала, правда? — мягко спросила Лори, и Марсия прижала к себе девочку. Она ужасно, невыносимо устала, но она знала, что причиной усталости был не перелет через океан, не поездка в поезде из Токио — это была эмоциональная усталость. Она слишком долго находилась в состоянии ожидания. Теперь, до появления Джерома, ожидать было нечего, и силы разом покинули ее. Неизвестно, когда она снова увидит Джерома. Как странно прозвучало замечание Нэн, что его появление связано с полнолунием. Было в этом замечании что-то такое, чего она не поняла, но сейчас у нее не было сил думать об этом.

Они с Лори ушли из большой комнаты, которую, вероятно, никогда не согреть одним камином, и пересекли широкий прохладный коридор, шаркая ногами в тапочках, которые не царапали и не портили полированных полов.

Суми-сан с поклоном и улыбкой, от которой проявились ямочки на ее пухлых щеках, провела их в спальню Джерома. Она сняла свое стеганое пальто и осталась в узорчатом голубом кимоно. На ногах у нее были короткие белые таби.

Спальня была меньше, чем гостиная, но такая же старомодная, с высоким потолком. Огонь в камине пылал, переносной электрический нагреватель был включен. По крайней мере, эта комната была более комфортабельной, хотя несколько аскетической, как и сам Джером.

Большая двуспальная кровать с кучей одеял выглядела удобной. Некоторые предметы обстановки, стоявшие в комнате, были сплетены из тростника, в японском стиле. Низкие стулья с колпачками на ножках не царапали полов и не рвали циновок. Большой ореховый письменный стол Джерома стоял у окна, а забитый книгами шкаф — у стены. На ночном столике тоже были книги и лампа с цилиндрическим пергаментным абажуром. Это, во всяком случае, была жилая комната. Лори подошла к изголовью кровати и остановилась, зачарованная. Марсия, почувствовав, что Лори затихла, обернулась и посмотрела, что привлекло ее внимание. Над кроватью, в центре голой бежевого цвета стены висела японская маска. Она была мастерски вырезана из темно-красного вишневого дерева. Была видна каждая черта смотревшего на них выразительного лица. Тут и там мазки краски подчеркивали красный рот, белые сияющие зубы, белки глаз, а лоб, высокие скулы, выгнутый подбородок были выполнены из полированного натурального дерева и казались почти живыми в игравших на них отблесках пламени камина.

— Это демон, да? — спросила Лори шепотом, как будто эти уши с длинными мочками могли слышать.

Марсия поняла, что она имела в виду. Выражение лица маски было удивительно злым. Брови и глазницы были расположены преувеличенно косо, а глаза мрачно смотрели вниз. Белые мазки над глазными яблоками придавали глазам выражение дикой ярости, лохматые черные брови были сделаны из натуральных волос, и их черные пряди свисали и с подбородка. Нос был вырезан, но он был широким у основания, с выступающими ноздрями, придававшими лицу насмешливое и презрительное выражение. Рот огрызался, губы были сомкнуты, уголки рта угрожающе опущены. Однако в маске демона не было необычных деталей. Ни клыков, ни выпученных глаз, ничего уродливого. Это было лицо человека — гордого, умного, опасного, злого.

— Я полагаю, это какой-то демон, — сказала Марсия, не желая думать о том, что художник намеревался изобразить человеческое лицо.

— Все равно, он ужасно страшный, — заметила Лори и обеспокоенно поверглась спиной к маске.

— Картина над камином мне больше нравится, — добавила она. — Хорошая, правда?

Марсия устало устроилась в качалке у камина и взглянула на японскую картину. На ней был изображен заснеженный пейзаж, где две фигуры прогуливались под покрытым снегом японским зонтиком. Мужчина был одет в длинное черное платье и только в распахнувшихся внизу полах виднелось яркое, золотое с красным кимоно. Голову мужчины закрывал высокий черный капюшон, рука его сжимала ручку зонтика чуть выше, чем рука его подруги. Девушка на картине была вся в белом, за исключением черного с золотом оби на ее талии и алой подкладки рукавов кимоно. Голова ее была завернута в белую ткань и мягкими складками обрамляла лицо. На обоих были высокие деревянные гета, поднимавшие их над поверхностью снега.

— Как ты думаешь, кто они? — спросила Лори, всегда готовая придумать какую-нибудь историю.

Марсия вспомнила кое-что из прочитанного о значении фигур мужчины и женщины под зонтиком на японских картинах. Это был общепринятый символ, и он означал, что эти двое были влюбленными. Лица, как обычно, ничего не выражали, но в том, как мужчина склонился к девушке, чувствовалась забота, а в опущенном взоре девушки — застенчивость.

— Вероятно, это двое гуляющих влюбленных, — сказала Марсия и удивилась, что Джером выбрал для себя столь сентиментальную картину.

Суми-сан вошла, чтобы установить для них маленький столик поближе к огню. Она принесла им еду на красном лакированном подносе. Еда была подана на красивых блюдах с синим рисунком. Пушистая сосновая ветка с крошечной шишкой была изящно пристроена в уголке подноса. Марсия потрогала ее и благодарно улыбнулась маленькой служанке. Суми-сан довольно хихикнула и прикрыла рот рукавом кимоно. Вероятно, она выбегала на снег, чтобы принести эту свежую ветку из сада. Она суетилась вокруг них, пока они ели, наполняла их чашки чаем. Даже Лори выпила немного чаю, поскольку под рукой не было свежего молока. Еда согрела мать и дочь, обе они повеселели.

Когда они поели, и все было убрано, они начали распаковывать вещи, чтобы достать то, что им нужно на ночь. Вновь вошла Суми-сан и жестами объяснила, что ванна готова. Поскольку Нэн Хорнер поручилась за них, Суми-сан с удовольствием их принимала. Она унесла Лори, чтобы познакомить ее с прелестями японской ванны, и на некоторое время Марсия осталась одна.

Она разделась и накинула стеганый халат. Потом она медленно прошлась по комнате, ища что-нибудь, что напомнило бы ей о Джероме, как-то ободрило, вновь соединило ее с ним. Разочарование, связанное с прибытием, большой холодный дом, появление Нэн Хорнер, казалось, удаляло ее от Джерома, делало чуть ли не чужой. Она начала упорно искать в этой комнате следы человека, которого она знала и любила.

Заголовки книг говорили о том, что он глубоко погружен в науку, но были среди книг так же и несколько о Японии. Один из томов, который она вытащила, оказался трактатом по психологическим отклонениям. Вытащив его, она почему-то беспокойно взглянула на маску над кроватью.

В комнате ощущалось присутствие этой маски. Сверкающие глаза заглядывали в каждый уголок: казалось, что жуткий взгляд злобно высмеивает все, что ни сделает человек достойного. Это, несомненно, было произведение искусства, но как мог Джером выносить, что эта маска злобно следит за ним со стены днем и ночью? По-видимому, в последние годы у него начал проявляться какой-то жуткий юмор. Здесь она узнала о нем нечто, о чем не хотелось вспоминать.

Казалось, что между маской и нежным снежным пейзажем с двумя влюбленными, между двумя этими крайностями лежало огромное расстояние. «Как можно было их сочетать?» — думала она. Ей казалось, что пока она этого не поймет, она плохо поймет и то, каким человеком стал Джером Тальбот, и эта мысль ее пугала — проделать такой путь, чтобы встретиться с незнакомым человеком.

На противоположной стене комнаты, в тени, она увидела другую картину. Чтобы получше рассмотреть ее, она взяла стоявшую поблизости лампу с абажуром. Это была фотография в рамке, с мрачным реалистическим сюжетом — вид развалин дома, оставшихся после бомбардировки. Сломанные стены, разбросанные во все стороны кирпичи и одно, доминирующее в этой сцене, полуразрушенное здание. Это сооружение возвышалось над остальными руинами и некогда было зданием из бетона высотой в несколько этажей. Его все еще увенчивали голые фермы купола. В одном из углов фотографии было написано слово, и Марсия наклонилась, чтобы прочесть его. Это слово было ХИРОСИМА.

Она поставила лампу назад на столик, вспоминая, как ужасно был потрясен Джером тем, что он видел и слышал, когда ездил в Японию в первые дни оккупации. Он много тогда писал домой, ее отцу, и так же, как ее отец, чувствовал, что сам он был инструментом этого жестокого разрушения. Его подавляло чувство вины за то, в чем, как он считал, он сыграл свою роль. Длительная бомбардировка Токио, должно быть, была почти столь же разрушительной, как и атомная — какая разница — атомная она или нет — для тех, кто умер? Однако бомбардировка Токио его обеспокоила не так сильно, как Хиросимы.

Странно, но благодаря этому снимку Хиросимы Джером стал ей ближе. Она могла понять его желание помнить обо всем, желание постоянно иметь себе напоминание в мире, в котором так легко забыть. В ней всколыхнулась жалость к нему из-за того, что он сам подвергает себя пытке. Она подошла к камину и села у огня, напряженно вспоминая то, что было годы назад.

Она все еще сидела там, когда Лори вышла из ванной, сияющая, теплая, розовая, и весело нырнула в большую кровать. Если верить Лори, нет ничего забавнее японской ванны. Марсия поцеловала каждый сонный глаз своей дочки и направилась следом за Суми-сан по прохладному коридору в ванную.

Это была большая теплая наполненная паром комната. В полу были щели, и огромная ванна была утоплена в пол. Небольшие ступеньки вели в воду. При помощи жестов и веселого хихиканья Суми-сан объяснила, что мыться надо с помощью мыла и мочалки, сидя на низком деревянном стульчике. Затем мыло смывается, прежде чем войти по горло в чистую горячую воду. Она предложила потереть спину Марсии, но та знаками отослала ее и помылась сама.

Когда, наконец, она постепенно опустилась в воду, то обнаружила, что вода, конечно, горяча, но терпимо. Погрузившись по шею в воду, она прислонилась к краю ванны и позволила теплу унести ее усталость и беспокойство. Вода убаюкала ее до такого же сонного состояния, в каком была Лори. Потом она насухо вытерлась большим американским банным полотенцем, завернулась в халат и побежала через холл в спальню, где камин уже угас, и головешки в нем почернели.

Лори спала глубоким сном, ее темные косы разметались по подушке. Но в комнате что-то изменилось. Прежде, чем уснуть, Лори накинула свой клетчатый шарф на висевшую на стене маску. «Хорошая мысль», — подумала Марсия.

Выключив свет, она подошла к окну, чтобы взглянуть на белый просторный сад. Большие снежинки мягко падали в безмолвном мире. За бамбуковым забором лежал невидимый ей город Киото, и Марсия была не совсем уверена в том, что он действительно там. Она надела ночную рубашку и улеглась в постель рядом с маленьким теплым телом своей спящей дочери.

Издалека, с какой-то улицы донеслась мелодия из трех навязчивых нот, исполняемая на бамбуковой флейте. Все время одни и те же три ноты, блуждающие в ночи, с долгими паузами. Когда она засыпала, снег что-то шептал в окошко.






IV





Удивительно, как может новое яркое утро разогнать мрак и беспокойство ночи. Проснувшись, Марсия ощутила, что в ней возродились надежда и мужество. Снегопад прекратился, и в окнах сияло бледное солнце. Марсия тихо лежала под теплыми одеялами рядом со все еще спящей Лори и чувствовала прилив новых сил. Прошлым вечером усталость и разочарование испугали ее и сделали подозрительной. Утром она чувствовала себя отдохнувшей, и депрессия предыдущего вечера казалась ей глупой. Какое имеет значение то, что здесь нет Джерома, чтобы приветствовать ее? Она здесь, в его доме, она готова стать частью его жизни в большей степени, чем когда-либо прежде. Когда он написал так обеспокоившее ее письмо, он был вдалеке от нее, а теперь скоро она увидит его, поговорит с ним, прикоснется к нему, и она была уверена, что сможет вернуть его себе, сможет помочь ему преодолеть то темное колдовство, которое удерживало его в Японии. Неважно, откуда шла его склонность к самоистязанию, к самообвинению — все это не устоит перед ее преданной любовью. Теперь она могла вспоминать Нэн Хорнер с меньшей неприязнью. Это естественно, что у Джерома есть друзья и что такая уверенная в себе и одаренная женщина взялась помочь ему, чем могла. Но было бы глупо считать, что она способна удержать Джерома в Японии. Вспомнив о той волне неприязни, которую она ощутила минувшим вечером по отношению к Нэн, Марсия поморщилась от отвращения. Она никогда не была ревнивой, никогда не испытывала собственнических чувств, она не должна допускать, чтобы усталость и моменты депрессии выставляли ее в ложном свете. Ревность уродлива и разрушительна, у нее ничего подобного не будет. Это решение придало ей уверенности в себе.

Когда Суми-сан и Ясуко-сан на цыпочках вошли разжечь камин и узнать насчет завтрака, Марсия сидела на постели и радостно улыбалась им. Лори пошевелилась, зевнула и с интересом огляделась.

— Завтрак подадут, когда вы захотите, сюда, где тепло, — сообщила Ясуко-сан. Им подадут чудесное японское блюдо, которое называется «хаму-андо-эгу». Это название заставило Лори зарыться в подушку, чтобы скрыть свой смех. Марсия заметила взгляд наблюдательной Суми-сан, который та бросила на закрытую клетчатым шарфом маску, и поняла, что Суми-сан отнеслась к поступку Лори с пониманием.

Когда прибыл поднос с завтраком, то на нем, среди прочего, были тосты и пара сочных мандаринов, не говоря уже о шестиунцевой бутылке молока для Лори. Яйца с ветчиной определенно были интернациональным блюдом, и мир казался более гостеприимным, чем прошлым вечером. Над каминной полкой леди в белом парила, погрузившись в мечты, а ее одетый в черное спутник заботливо держал зонтик над ее головой. Снимок Хиросимы висел в углу, в тени, и о нем можно было на некоторое время забыть.

После завтрака Лори захотелось надеть пальто, теплые штаны и выйти поиграть в саду с непривычным для нее снегом. Суми-сан немедленно занялась комнатой для гостей, в которую они должны были переехать. Марсия чувствовала, что она была бы рада покинуть комнату Джерома с ее контрастами и вопросами без ответов. Эта комната принадлежала не тому Джерому, которого она знала.

Вскоре после девяти часов ненадолго зашла Нэн Хорнер, и Марсия вышла в переднюю, чтобы поговорить с нею, поскольку Нэн не хотела снять обувь и зайти.

— Я приглашаю вас к себе на ланч, — решительно сказала Нэн. — Лучше всего в двенадцать тридцать. Я пришлю за вами свою Ису-сан. У меня сегодня утром в городе два деловых свидания. Я увижусь с вами обеими за ланчем. Нет нужды спрашивать, хорошо ли вы спали. Сегодня утром вы выглядите совсем иначе. До встречи.

Она быстро повернулась и ушла, не дав Марсии возможности ответить. «Мы с Лори, конечно, пойдем, — сказала себе Марсия, откидываясь в качалке и размышляя о властных манерах Нэн. — Было бы неплохо поговорить с американкой, особенно с такой, которая знала Джерома в последние несколько месяцев».

Марсия решила воспользоваться имеющимся в ее распоряжении временем для того, чтобы осмотреть японскую виллу, которую ее муж сделал своим домом. Она набросила пальто и с любопытством пересекла холл по направлению к лестнице, расположенной в его глубине. Ступени были широкими и не в американском стиле, посредине лестницы была квадратная площадка, от которой лестница сворачивала вправо. Не закрытые ковром ступени были сделаны из того же самого кипарисового дерева, что и полы во всем доме. Дерево нигде не было покрыто ни лаком, ни краской, и блеск натурального дерева был приятным.

На третьем этаже лестница заканчивалась крошечным холлом, все стены которого состояли из раздвижных японских дверей. Она отодвинула одну из них, едва не пробив пальцем бумажную поверхность, и заглянула в японскую комнату. Пол был покрыт теми толстыми квадратными пружинящими матами, отделанными черной тесьмой, о которых Марсия читала, что они называются татами. Она сняла тапочки и прошла по устланному матами полу к раздвижному экрану на противоположной стороне. Там была еще одна комната, выходившая на деревянную галерею, которая, казалось, охватывала весь этаж. Деревянные ставни без окон, скользившие в пазах, как и двери, скрывали внешний мир, и во мрак верхнего этажа проникало совсем немного света.

Непокрытый пол галереи казался холодным, как стекло. Однако она не вернулась за тапочками, а пошла по галерее в переднюю часть дома. Отодвинув на несколько дюймов один ставень, она выглянула наружу, и увидела, как расположен дом по отношению к холму. Галерея выходила на каменные ступени главного входа и была ориентирована вниз по склону холма.

Дом был расположен в саду; задняя его часть выходила на склон холма. Входные ворота, принадлежавшие семье Минато, куда она подходила минувшим вечером, находились слева. Оттуда, где она стояла, Марсия не могла их видеть, но наконец-то она увидела Киото. Она пошире раздвинула ставни и с интересом выглянула в проем окна.

Утреннее солнце освещало сверкающий белый мир покрытых снежной коркой крыш. Серые черепицы карнизов геометрически четко вырисовывались под слоем снега. Зелень сосен и изредка красный цвет храмов напоминали восклицательные знаки. Киото был огромным расположенным на холмах городом, окруженным зубчатыми грядами снежных гор. До Марсии доносились отдаленный шум транспорта, звуки сигналов машин, звон храмовых колоколов, низкий и глубокий. Но здесь, на склоне холма, на домах и улицах лежал снег, и было очень тихо. Марсия глубоко дышала, ею овладело приятное возбуждение. Как хотелось ей познакомиться с Японией, как она была готова полюбить ее так, как, должно быть, любит Джером.

Она вернула ставни в их прежнее положение и прошла по галерее в другой конец дома. Там она опять открыла ставни и выглянула в сад, где играла Лори. С этой стороны сад был гораздо больше, чем с той, что вела к парадному входу. В саду был скованный льдом пруд для рыбок, через него был переброшен крошечный мостик, там был каменный фонарь, укрытый снежной шапкой, маленькие сосенки и коричневый кустарник. В углу у забора простерла свои темные ветви слива. Однако всю прелесть пейзажа портил высокий бамбуковый забор из заостренных бамбучин, пересекавший сад посередине и деливший его на две половины.

Со своего наблюдательного пункта Марсия могла видеть обе части сада, и пока она их рассматривала, на снег позади бамбукового забора вышли двое японских детей. Мальчик, который был старше Лори и немного крупнее ее, был одет в темные брюки и темный жакет, свитера под жакетом делали его пухлым. Маленькой девочке можно было дать около шести лет. Закутанная в стеганое кимоно, она тоже выглядела, как бочка. У детей были круглые розовые щечки. Волосы девочки были коротко подстрижены и ровно подрезаны на лбу. На мальчике была черная кепка с козырьком, из-под которой выбивались черные волосы.

Угадывая в этих детях возможных товарищей по играм для Лори, Марсия смотрела на них с интересом. Но ворота между двумя садами были закрыты, и Лори не могла видеть соседских детей сквозь плотный бамбуковый забор. Однако в тот момент Лори не нуждалась в товарищах. Как видела Марсия, руками в варежках она катала снежки один за другим и энергично кидала их во все стороны — в каменный фонарь, в сосну, даже в свою мать, когда увидела Марсию над верандой. И, в конце концов, она бросила один из снежков через забор в соседний сад.

Снежок спланировал прямо на голову маленькой девочки, и та в изумлении уставилась на брата, желая убедиться, не он ли сыграл с нею шутку. Мальчик видел, что снежок прилетел из-за забора, и он, явно озадаченный, поглядел в том направлении. Ни брат, ни сестра не посмотрели наверх, на ту часть дома, где стояла, наблюдая за ними, Марсия.

Лори вновь кинула снежок, который пролетел высоко над забором, и мальчик больше не колебался. Со злобной ухмылкой он скатал довольно большой снежок и запустил его в невидимого обидчика. Он шлепнулся на голову Лори, и та взглянула на мать.

— Там кто-то есть! — крикнула она.

Марсия засмеялась и кивнула. Лори бегом помчалась к воротам и попыталась их открыть, а когда увидела, что они крепко заперты, взобралась на них, чтобы посмотреть в другую часть сада.

Картина была забавной: американский ребенок осторожно лезет на ворота, с интересом разглядывая двух японских детей по другую сторону.

— Хелло! — крикнула Лори.

Мальчик скорчил ей рожу.

— Харро! — с веселой насмешкой эхом ответил он, тогда как его пухленькая сестричка молча смотрела на Лори, и глаза на ее круглом лице были похожи на блестящие смородины. Марсия была уверена, что еще мгновение, и дети сломают и забор, и языковой барьер. Но неожиданно им помешали.

Из другой части дома вышла японка в темно-синем кимоно. Она проворно пробежала по снегу в своих гета и взяла детей за руку. Она видела Лори, взобравшуюся на забор, и покачала головой, очевидно, запрещая перелезать. Когда японка повернулась и направилась назад в дом, Марсия решила заговорить.

— Доброе утро, — сказала она всем троим. Женщина была молодой и очень хорошенькой. Марсия увидела это, как только взглянула вниз. У нее были изящные черты лица, и женственные и национальные одновременно. Цвет ее кожи был бледным, было типично для японки благородного происхождения; темные глаза и темные брови эффектно контрастировали с кожей. Но в отличие от детей она не улыбалась Марсии открыто и дружелюбно.

Она вежливо поклонилась в сторону Марсии и быстро увела обоих детей в дом. У Марсии осталось неприятное чувство, что ею мягко и вежливо пренебрегли. Было ясно, что молодая женщина не хотела, чтобы ее дети играли с Лори. Она также не захотела по-дружески, по-соседски поздороваться с Марсией и ограничилась холодным приветствием.

Лори разочарованно соскользнула на свою половину сада и снова начала катать снежки. Казалось, не было причин, из-за которых Лори не позволялось играть с соседскими детьми, если они хотели играть с нею. Может быть, Джером распорядился не пускать детей в эту часть сада. Определенно, он приложил усилия, чтобы изолировать одну часть дома от другой.

Ну, с этим ничего нельзя было поделать, и прежде чем закрыть ставни, Марсия осмотрела галерею до конца и увидела, что там установлена далеко не японская дверь, дверь с автоматическим замком. Она подошла и тихонько повернула ручку. Дверь была заперта. Это было вполне естественно, если Джером сдал жильцам другую половину дома.

Она ощутила беспокойство, для которого не было причин, однако ею опять овладело дурное предчувствие, как и минувшим вечером.

Марсия закрыла деревянные ставни и нашла тапочки. Здесь больше нечего было смотреть — только четыре пустые японские комнаты, вокруг них с трех сторон веранды, и перегородка до потолка, которая разделяла дом на две половины.

Она задумчиво спустилась вниз и заглянула в комнату для гостей, соседнюю с комнатой Джерома, которую теперь прибирала Суми-сан. Чтобы руки были свободны, маленькая служанка укрепила отвернутые рукава кимоно пурпурными лентами. Голову она повязала чистым белым хлопчатобумажным полотенцем и выглядела занятой и деловитой.

Комната для гостей была меньше, чем комната Джерома, и поэтому в ней легче было поддерживать тепло. Стены были покрыты пестрыми обоями из бамбука, немного выцветшими от времени. В комнате стояла удобная чистенькая плетеная мебель. Там были и низенький кофейный столик, и небольшие сдвоенные туалетные столики из бежевого дерева, а также две кровати. Перед каждой из них расстилался небольшой светло-бежевый коврик. На двух единственных картинах над каминной полкой были изображены растения. В комнате не было никаких беспокоящих предметов.

Утро пролетело быстро. Марсия распаковывала чемоданы, свой и Лори, и вешала одежду в шкаф из такого же светло-бежевого дерева, как и остальная мебель в комнате.

Она позвала Лори готовиться к ланчу как раз перед тем, как за ними пришла горничная Нэн. Иса-сан прибыла точно в двенадцать тридцать; в отличие от служанок в доме Джерома она носила одежду европейского образца — аккуратную блузку и юбку, а поверх них — плащ. Волосы ее были подстрижены и уложены волнами. Она немного говорила по-английски и была рада освежить свой английский, пока они прошли небольшое расстояние вверх по холму.

Небольшой дом Нэн Хорнер был построен в современном видоизмененном японском стиле, с одной или двумя комнатами европейского типа. Ланч проходил в японской комнате, где они, к удовольствию Лори, сели на зеленые шелковые подушки, лежавшие прямо на полу вокруг жаровни с древесным углем, которую Нэн называла хибачи.

— Японские комнаты чудесны для жизни, только не зимой, — сказала Нэн. — Но, может быть, именно это делает японцев стойкой расой. У меня в офисе есть камин, так что я могу поддерживать тепло. Летом я ставлю маленький столик и кресла здесь, на веранде, и поэтому живу практически в саду.

Даже теперь заснеженный сад, казалось, был совсем рядом — за сдвигающейся дверью, которая вела прямо наружу. Зимой воробьи скакали по снегу и питались крошками, которые бросала им Нэн. На фоне неба засыпанные снегом ветви деревьев сплетали изящный узор.

Марсия поймала себя на том, что изучает Нэн с большим интересом. Она нашла, что Нэн — довольно привлекательная, прямодушная женщина, которая могла бы понравиться Джерому. Марсия уверила себя в том, что искать нечто большее, чем дружба, в отношениях Джерома и Нэн, было бы глупостью, и она постаралась не давать развиться той неприязни, которую испытала по отношению к Нэн минувшим вечером.

— Я надеюсь, что это наш последний снегопад, — сказала Нэн — уже почти март, и скоро распустятся камелии. В Японии весна приходит быстро. Вам повезло, что вы будете в Японии весной.

— Я знаю, — ответила Марсия. — Я так много читала о Японии. Я с нетерпением жду цветов.

Для нее было облегчением сознавать что Нэн, кажется, воспринимает как само собой разумеющееся то, что Марсия останется.

Сегодня на Нэн была пышная коричневая юбка и темно-оранжевая кофта без воротника. Ее короткие волосы были небрежно зачесаны назад, и лицо с глубокими темными глазами казалось более угловатым, чем прежде. Она грациозно устроилась на лежащей на полу подушке, в то время как Марсии, в ее узкой юбке, сидеть на полу было гораздо труднее.

— В Киото так мало домов зарубежного образца, — сказала Нэн. — Кроме того, Япония — моя родина, и я привыкла к здешним обычаям. Если не считать отсутствия отопления, я нахожу их удобными.

Иса-сан стояла возле них на коленях, помешивая суки-яки — блюдо из говядины и овощей в современной электрической сковороде.

Простота убранства комнаты казались Марсии привлекательными и успокаивающими. В ней не было другой мебели, кроме низкого лакированного столика, на котором был сервирован ланч. В углу была небольшая ниша с висящей гирляндой раскрашенных цветов сливы и изящной веткой в вазе под нею.

— Это токономе — почетная ниша, — объяснила Нэн. — Сначала у нас были проблемы с оккупационным корпусом. Они не понимали обычаев и шокировали японцев тем, что использовали эти ниши под склады и бог знает подо что.

— Вы жили в Японии до войны? — спросила Марсия.

— Я — РВЯ, — ответила Нэн. — Рожденная в Японии. Мой отец здесь много лет занимался бизнесом, с экспортом. Я выросла с этим бизнесом, если можно так сказать, и когда перед войной мои родители умерли, я продолжила это дело. Когда я увидела, что грядут трудные времена, я уехала к родственникам в Штаты, у которых гостила несколько раз. Но я вернулась, как только закончилась война, и теперь я опять занимаюсь экспортом. Сначала оккупационный корпус использовал меня как переводчика, — она спокойно посмотрела на Марсию. — Именно так я и познакомилась с Джерри Тальботом. Я была определена в группу, с которой он работал в Хиросиме.

— Это значит, что вы знали его с того самого момента, как он впервые приехал в Японию, — отметила Марсия.

Сукияки уже было готово, и Иса-сан разложила его поверх риса в небольших мисках. Марсия и Лори несколько раз пользовались палочками для риса в Сан-Франциско, поэтому они ели так же, как и Нэн, только не столь ловко.

— Когда вы едите настоящий японский обед, — сказала Нэн, — рис подают последним. Но американцы любят его с мясом и овощами.

На протяжении трапезы Нэн казалась достаточно дружелюбной. Она весело поддерживала общий разговор, поощряя рассказы Лори о школе и о том, что Лори делает, чтобы развлечься. Но Марсия все время чувствовала ее прохладное отношение к себе. Она чувствовала, что поступки этой женщины — скорее дань долгу, своего рода благотворительность, а не желание пообщаться с женой Джерома. Не потому, что Марсия ей нравилась или не нравилась, просто Нэн делала то, что считала необходимым сделать. Несмотря на ранее принятое решение, беспокойство Марсии относительно Нэн постепенно вернулось.

Когда они закончили есть, их хозяйка проворно встала, поправила юбку и отвернула рукава кофты.

— В летние месяцы я люблю дома ходить в хлопчатобумажном юкато — это прохладное летнее кимоно — но японская одежда бесполезна зимой, если только не носить длинное фланелевое нижнее белье, что, конечно, и делают мужчины. Даже под деловыми костюмами западного образца. Этоне эстетично, но тепло. Пройдем в мой офис, где вам будет удобнее.

Марсия была рада встать и вытянуть сведенные судорогой ноги. Узкий полированный холл вел в комнату недалеко от входной двери. В камине приветливо горел огонь, в комнате были письменный стол, диван, удобные стулья. Над каминной полкой висел вид заснеженного Ныо-Хемпшира, и Нэн кивнула в его сторону.

— Просто, чтобы напоминать мне, откуда я родом. Мои родители родом из Новой Англии, хотя мне кажется, что моих корней там нет. Я люблю Японию и японцев. И, конечно, Киото — то место, которое я знаю лучше всего на свете.

Лори бродила по комнате, разглядывая все с обычным для нее живым интересом. Одну из стен прочертили книжные полки, заполненные японской премудростью, были и полки с произведениями искусства. Марсия взяла небольшую округлую вазу с крутыми боками, покрытую нежной темно-красной глазурью; на красном фоне белым и зеленым были изображены журавли и листья.

— Это образец старой перегородчатой эмали, — сказала Нэн. — Прекрасный образец такого рода изделий. Мне нравится, что в Японии считают, что вещь имеет право на существование просто потому, что она красива. Она не обязана служить каким-то другим целям. Может быть, в этом урок для нас. Не то, чтобы одно созерцание красоты двигало миром. В Японии мне нравится не только прошлое. Новые поколения должны выполнить свое предназначение, но не забывать о своем наследии.

Марсия повернула в руках округлую вазу. На нее было приятно смотреть, и ее было приятно потрогать, и Марсия могла представить радость художника при работе над нею.

— Я отчасти вам завидую, — призналась Нэн. — Впервые увидеть Японию. Увидеть ее свежими глазами. Но что заставило вас так долго откладывать свой приезд?

Удивленная таким прямым вопросом, Марсия бросила взгляд на Лори. Девочка принесла книгу с картинками на коврик у камина и изучала ее, не обращая никакого внимания на взрослых.

— Кажется, все время был неподходящий момент для поездки, — тихо ответила Марсия. — Лори была в школе и…

— Вы сейчас забрали ее из школы, я полагаю? — сухо сказала Нэн. — Садитесь сюда, здесь удобнее.

Она похлопала по большому креслу, а потом сама опустилась на вращающееся кресло у письменного стола.

Марсия молча села. Она не хотела, чтобы Нэн допрашивала ее. Причины, по которым она не приезжала в Японию, были слишком личными, и в этом не было ее вины.

Нэн сняла крышку медного сосуда для сжигания благовоний, вложила конической формы кусочек, зажгла его и закрыла крышку. Ее пальцы двигались рассеянно, и задумчивая морщинка пересекла ее лоб.

— Я иногда думала о вас, — сказала она, не глядя на Марсию, — после того, как Джерри женился на вас. Я хотела знать, что вы за женщина, когда вы не приехали сюда, чтобы быть с ним. Я думала, что все можно было бы уладить, если бы вы хотели приехать.

При этой прямой атаке Марсия выпрямилась.

— Это несправедливо! Вы ничего об этом не знаете!

— Разве? Ну, может, и нет. Но я думала, что вы нужны ему и вас не было там, где вы должны были бы быть как его жена.

Это был явный выпад. Марсия сдержала гневные слова, которые были готовы сорваться с ее губ, но ответ ее был кратким:

— Я всегда хотела приехать.

Запах сандалового дерева тонкой синей лентой дыма поплыл вверх из медного сосуда. Нэн рассеянно нюхала его.

— Если бы я была его женой, я бы приехала. Ничто не смогло бы мне помешать. Я должна сказать это прежде, чем Джерри приедет сюда. Это нужно сказать.

Марсия заметила, что губы ее неожиданно начинают дрожать, и она попыталась избежать этого. Она не должна допустить, чтобы слова этой женщины расстроили ее. Нэн взглянула в ее сторону и неожиданно смягчилась.

— Неважно. Хотя вы и не сказали этого, но это не мое дело. И, конечно, вы удивительно молоды для него.

— Вы говорите, как моя мать, — рассердилась Марсия. — Как может третий знать, что хорошо для двоих — для мужчины и женщины?

Затем она решительно сменила тему разговора, давая понять, что она больше не собирается обсуждать Джерома с Нэн Хорнер.

— Расскажите мне о японской семье, которая живет по соседству с нами. Вы говорили, их фамилия Минато? Я сегодня утром видела во дворе двоих детей и очень хорошенькую молодую женщину, как мне показалось, их мать.

— Это Чийо. Она очень красива и из хорошей семьи. Это загадка, почему она вышла замуж за Ичиро Минато. Я думаю, это из-за войны.

— С ним что-то неладно? — спросила Марсия.

— Ичиро родился, чтобы стать солдатом. Военное правительство использовало его, и он не знает, что делать дальше. Чийо, как кукла — изящная и хрупкая. Нельзя сказать, что я не сочувствую Ичиро. На самом деле, мне даже жаль его. Но различие между ними очень велико.

— Она была не очень приветлива, — заметила Марсия. — Она увела своих детей в дом, как будто не хотела, чтобы они играли с Лори. И она недружелюбно ответила на мое приветствие.

Нэн играла крышкой от сосуда для благовоний.

— На вашем месте я бы оставила ваших соседей в покое. Вы увидите, что большинство японцев вежливы и дружелюбны. У них нет неприязни к нам, и они не хотят, чтобы мы были враждебны к ним. Но это не обычная ситуация.

— В каком смысле? — спросила Марсия.

Нэн встала из-за стола и пошла посмотреть, что делает Лори.

— Послушайтесь моего совета, держитесь подальше от Минато, — повторила она, прекращая обсуждать этот вопрос. — Что за книгу ты нашла, Лори?

Марсия поняла, что у нее перед носом захлопнули дверь. Но Минато еще больше возбудили ее любопытство, особенно прелестная Чийо.

Лори поднялась с коврика у камина и показала Нэн найденную книгу. Это была книга масок.

— Я ищу то жуткое лицо, что висит в папиной комнате, — сказала Лори. — Как вы думаете, оно может быть в этой книге?

— Это маска из темного вишневого дерева, — объяснила Марсия. — Она кажется такой страшной, что мы закрыли ее на ночь.

Нэн понимающе рассмеялась.

— Я знаю, что вы имеете в виду. На самом деле, это я нашла ее для Джерри. Это не оригинал, но хорошая копия. Она изображает злодея из старинной трагедии. Как вы догадываетесь, он был не очень милый парень. Но его нет в этой книге, Лори.

Звук колокольчика у ворот разнесся по всему дому, и Иса-сан, поклонившись, вошла доложить о посетителе.

— Ямада-сан, — сказала она.

Казалось, мгновение Нэн колебалась, потом велела горничной пригласить гостя.

— Вам понравится мой друг Ямада-сан, — произнесла она. — Он джентльмен старой закалки. Издает лучшую в наши дни литературу в Японии.

Ямада-сан появился в дверях кабинета — невысокий, в годах, в темно-сером костюме европейского покроя. Он был почти лысым, если не считать седых волос на затылке; у него было доброе и умное лицо цвета старой слоновой кости, с густыми кустистыми бровями над блестящими проницательными глазами. В дверях он низко поклонился и затем подошел пожать руку Нэн по европейскому обычаю.

Нэн представила их друг другу. Марсии показалось, что при имени Тальбот его глаза испытующе взглянули на нее и немедленно скрылись под опущенными веками.

Вновь последовали поклоны, и Марсия обнаружила, что тоже кланяется, как это легко делают в Японии европейцы. Ямада-сан достал плоскую коробочку и передал ее Нэн. Она была сделана из синего, цвета военно-морской формы, картона с шершавой поверхностью; с одной стороны коробка была открыта и на ней была наклеена белая этикетка. Марсия увидела, что коробка служила обложкой для красной квадратной книги, с золотыми буквами на корешке. Когда Нэн вытащила ее из коробки, лицо ее стало немного печальным.

— Так она готова, — сказала она. — И очень красивая к тому же. Вы это прекрасно сделали, Ямада-сан. Спасибо, что принесли ее мне. Это мой экземпляр?

— Это для вас, — благожелательно поклонился Ямада-сан.

Нэн казалась тронутой.

— Спасибо. Я ценю это. Пожалуйста, садитесь. Иса-сан принесет чай.

Издатель сел, явно довольный реакцией Нэн. Когда Нэн вложила книгу в коробку, Марсия протянула руку.

— Могу я посмотреть? — спросила она.

— Вы не сможете разобраться, — предупредила Нэн. — Она написана по-японски.

Страницы были кремового цвета, с грубой текстурой, с тремя строчками японских иероглифов, расположенных вертикально, сверху вниз, на каждой странице.

— Кажется, здесь совсем мало печатного текста, — сказала Марсия и подержала книгу открытой так, чтобы и Лори тоже могла на нее взглянуть.

— Это стихи, — объяснила Нэн. — Форма очень простая и традиционная. Требуется точное число слогов. Я читала книгу в рукописи и пыталась сама перевести несколько стихотворений. Хотя при переводе мне не удалось сохранить нужное количество слогов. Может быть, я смогу дать вам образец такого стихотворения — хотя бы приблизительно.

Она взяла книгу.

— Вот одно:

Сосны сплетают ветви

На голом склоне холма —

Самурай борется.

— Как называется книга? — спросила Лори, восхищенная странной манерой письма.

— Она называется «Лунный цветок», по названию одного из стихотворений. По крайней мере, мы бы назвали ее так. Японцы называют это растение ю гао. «Гао» — слово для обозначения красоты утра, а «ю» означает «вечер». Вот стихотворение:

Призрак духа белого цветка

Открыт луне.

Смерть приходит на рассвете.

— Конечно, здесь нет никакого ритма. Для японцев это не имеет значения. Имеет значение именно символическая картина, изящество мысли. Я права, Ямада-сан?

Мужчина с достоинством поклонился.

— Здесь много мыслей о смерти, — сказал он, нагибаясь, чтобы постучать указательным пальцем по страницам. — Очень благородно и очень печально.

Давая понять, что обсуждение этой темы закончено, Нэн вложила книгу в коробку и положила ее на письменный стол. Марсия почувствовала, что хозяйка хочет поговорить с издателем наедине. И, когда Ису-сан принесла на лакированном подносе чайник с бамбуковой ручкой и небольшие чашечки, Марсия встала и сказала, что она и Лори должны вернуться домой.

Нэн не возражала, но проводила их до двери, в то время, как Ямада-сан потягивал свой чай и ждал. Когда они надели пальто, Марсия протянула Нэн руку для прощания.

— Спасибо за приглашение на ланч.

— Джерри скоро будет дома, — сказала Нэн. — Теперь он может приехать в любой день из-за…

— Из-за полнолуния? — перебила ее Марсия. — Что вы на самом деле имеете в виду?

Лори надела галоши и побежала в сад. Неожиданно Нэн положила руку на плечо Марсии.

— Послушайте меня, пожалуйста, миссис Тальбот. Вы приехали в Японию слишком поздно. Самое мудрое, что вы можете сейчас сделать — это вернуться домой. Уезжайте раньше, чем Джером узнает, что вы здесь. Поверьте мне, это единственный выход. Слишком поздно для чего-либо другого.

Марсия уставилась на нее в полном изумлении. Неужели эта женщина действительно думает, что проделав такой путь, она сдастся и вернется? Но прежде, чем она смогла произнести слова протеста, Нэн протянула ей руку. Ничего не оставалось, как последовать за Лори к воротам, куда Иса-сан вышла их проводить.

Они шли домой по заснеженной лужайке меж бамбуковых заборов. Казалось, что расположенные ступеньками черепичные карнизы домов, один ниже другого, маршировали вниз по холму вместе с ними. Они прошли через свои ворота и сняли галоши и обувь.

У входных дверей стояла пара мужской обуви, и сердце Марсии глухо застучало. При виде этих ботинок Лори завопила от радости и помчалась в холл. Джером, с телеграммой Марсии в руках, стоял у начала лестницы, в то время как Суми-сан и Ясуко-сан ожидали, когда можно будет поздороваться с ним.






V





Когда Марсия двинулась навстречу мужу, слабо освещенный холл показался ей бесконечно длинным. Пришел долгожданный миг, но она не чувствовала себя готовой к встрече. Она всегда мысленно видела себя бегущей к мужу, в его объятия, а теперь не могла этого сделать. Она говорила себе, что узнает по лицу Джерома реакцию на ее приезд, но сейчас ничего не могла понять.

Джером Тальбот небрежным жестом отослал служанок. Как всегда, его худоба зрительно увеличивала его рост, а лицо казалось еще более худым, чем она себе представляла. Глаза его были теми же самыми — глубоко посаженными и темными, но у рта появились новые морщинки, а при виде припорошенных сединой висков у нее сжалось сердце. Из-за того, что он был старше ее, она всегда боялась любых признаков того, что он стареет. Любовь к мужу охватила ее, однако он смотрел на нее мрачно, неприветливо, и она остановилась. Неловкость момента прервала Лори. Для Лори он был ее обожаемым отцом, и она не стала тратить время на то, чтобы искать в нем перемены. В одно мгновение она пронеслась через весь холл и бросилась в его объятия. Он автоматически подхватил ее и запечатлел поцелуй на ее щеке, затем опустил. Она сжала его руку своими руками и в восторге прижалась к нему.

— Ты удивлен? — воскликнула она. — Мы даже послали тебе телеграмму, но ты не получил ее вовремя. Но я думаю, что сюрприз все равно лучше. Разве ты так не думаешь, папочка?

У Марсии сдавило горло. Она так хорошо понимала чувства Лори. Ребенок бросился к отцу, изливая свои чувства, как будто жаром своих чувств она могла заставить его проявить ответную любовь. Искушение поступить так же, как ее дочь, было очень сильным, но Марсия сдержалась.

Казалось, что поздоровавшись с Лори, Джером теперь едва замечал присутствие ребенка. Он без эмоций сказал, что действительно удивлен, и ждал, пока заговорит Марсия. Каким-то образом ей удалось тихо подойти к нему и поднять к нему лицо для поцелуя. Он лишь мгновение колебался, прежде чем слегка коснуться губами ее щеки. Его сдержанность удержала ее от других проявлений чувств, и ей потребовалась вся ее воля для того, чтобы подавить дрожание голоса, когда она заговорила.

— Хелло, Джером, — сказала она.

Крылья черных бровей, по которым она некогда любила проводить пальцами, сардонически приподнялись, и на его губах, прямых, едва ли чувственных, появилась грустная улыбка.

— Разве ты не получила моего письма?

Она взглянула на Лори и предупреждающе покачала головой. Лори ничего не знала о содержании того письма.

— Я получила его, — сказала она. — И именно поэтому я приехала.

— Я понимаю.

Он вытащил свою руку из горячо сжимавших ее рук Лори.

— Ты извини, у меня был долгий путь. Я хотел бы принять ванну, и потом меня еще ждет кое-какая работа.

Марсия повернулась, обрадованная, что может что-то для него сделать.

— Я скажу Суми-сан. Не хочешь ли выпить чего-нибудь горячего? Ты сегодня обедал?

Она осеклась, потому что слова ее прозвучали, как слова Лори.

Он покачал головой.

— Суми-сан знает, что мне нужно. Тебе нет необходимости беспокоить себя обязанностями жены. Извини.

— Но, папочка! — завопила Лори.

— Тихо, милая, — сказала Марсия. — Не сейчас. Отец устал.

Джером пересек холл по направлению к своей спальне, и дверь за ним закрылась. Весь жар, кипевший в Лори, угас, и она чувствовала себя совершенно потерянной. Однако она попыталась скрыть обиду.

— Я думаю, он устал. Он будет лучше себя чувствовать спустя некоторое время, не так ли? Ничего, если я выйду в сад и поиграю?

— Почему бы тебе не слепить снежную бабу? — предложила Марсия. — Это нечто такое, чего ты никогда не смогла бы сделать в Калифорнии.

Лори смиренно отправилась во двор. Марсия смотрела на идущую Лори, и в ней поднимался тихий гнев. Она пошла в спальню, которую делила вместе с Лори, и села перед камином, который разожгла Суми-сан. Она глядела на красные завитки пламени и думала. Вот значит, как он собирается себя вести — отчужденно, холодно и странно. Но почему? Что такого она сделала? Когда он последний раз уезжал в Японию, он расстался с нею довольно нежно. В его характере и раньше временами проглядывала холодность, но прежде это никогда не касалось ее или Лори. Но когда волна неприязни угасла, она почувствовала себя шокированной, обиженной и смущенной.

Больше часа она напряженно прислушивалась, сидела у огня. Она слышала, как он прошел через холл в ванную. Слышала, как вернулся в свою комнату. Затем долго было тихо. Потом он вновь открыл дверь, и она вышла в холл и увидела, что он надевает пальто.

— Ты уходишь? — ровным голосом спросила она. — Я надеялась, что мы немного поговорим, снова познакомимся.

Он отчужденно посмотрел на нее.

— Я полагаю, что все, что я считал нужным, я сказал в своем письме. Ты сделала глупость, приехав сюда, Марсия. Единственная разумная вещь, которую ты можешь сделать — это уехать домой.

— Именно это посоветовала мне сделать Нэн Хорнер, — сказала Марсия. — Но я не хочу уезжать. Я не могу так легко все бросить, даже не поняв, почему.

В его глазах что-то блеснуло и исчезло прежде, чем она успела разобрать, что это было.

— Так ты познакомилась с Нэн? — спросил он.

— Суми-сан сходила за ней прошлым вечером, когда мы приехали. Она пришла и прояснила ситуацию. Затем сегодня она пригласила нас на ланч.

— Я понимаю, — он обеспокоенно направился к двери, как будто его желание удрать усилилось. — Сейчас я должен уйти. Не жди меня к обеду.

Он отправился в прихожую обуваться, и она видела, как он шел через сад. Так или иначе, но этого она не ожидала, не ожидала, что он так быстро покинет дом, оставаясь холодным и отчужденным, не сказав ей приветливого слова, не объяснившись. За все годы никогда не было случая, чтобы он намеренно был недобр, и это его новое отношение к ней ее настолько шокировало и встревожило, что она испугалась. Впервые она почти поверила словам его письма, словам, которые до этого так яростно отвергала.

Она в отчаянии готова была заплакать, но преодолела свою слабость. Не для того она проделала весь этот путь, чтобы сдаться при первом же недоброжелательном взгляде Джерома. Если она собирается бороться за их брак, ей следует найти в себе больше мужества и терпения.

Она упрямо надела пальто и калоши и пошла в сад к Лори, которая радостно приветствовала ее. Вместе они скатали огромный снежный ком, чтобы сделать снежную бабу. Но она знала, что они обе притворяются. Сейчас они делали вид, что в их жизни нет Джерома Тальбота, который ранит и мучит их.

Солнце уже растопило снег, и им приходилось копаться в затененных углах, где снег был все еще крепким. Физические усилия, потраченные на эту работу, принесли Марсии облегчение. Она взглянула на большую японскую виллу позади них. В дальнем конце верхней галереи другой половины дома одна из деревянных ставней была отодвинута. В проеме окна стоял мужчина и глядел на них. Это был тот самый японец, которого она видела в день прибытия — Ичиро Минато. Он не моргнул и не отвел глаз, когда она перехватила его взгляд, и продолжал флегматично смотреть на нее. Выражение его лица не было ни заинтересованным, ни безразличным. Он смотрел, как могло бы смотреть каменное изваяние, и нельзя было сказать, что скрывалось за его упорным взглядом.

«Непостижимый азиат», — сухо подумала Марсия, размышляя о том, так ли уж верно это клише.

Поскольку она не могла заставить себя смотреть так, как смотрел он, она вернулась к игре с Лори. Позднее, когда она вновь взглянула на галерею, ставни были закрыты, и один только дом смотрел на нее.

Обед в этот вечер прошел уныло.

Суми-сан подала его в большой мрачной столовой с тяжелой старомодной мебелью красного дерева. Там был громоздкий буфет и викторианская люстра, длинный стол и жесткие стулья с высокими спинками. Марсия размышляла о том, использовала ли эту столовую японская семья, некогда занимавшая этот дом, или же ее держали как заморскую диковинку, больше для показа, чем для пользы. Несомненно, дорогой ковер винного цвета был мало истерт, хотя и поблек от времени. Камина не было, горел только электрический обогреватель, и в комнате было прохладно. Они торопливо ели, благодарные Ясуко-сан за горячий суп с лапшой, который она сварила для них.

Вечер казался бесконечным. В отличие от Лори Марсия не могла усесться и рассматривать картинки в журнале. Она не могла отложить решение стоящей перед нею проблемы. Когда Лори отправилась спать, она пошла в гостиную, чтобы посидеть, съежившись перед камином, гадая, куда ушел Джером и когда он вернется. Сидя в темной прохладной комнате, она испытывала сильные душевные страдания. Кто были его друзья в Киото? К кому направился он, едва вернувшись из поездки? Была ли это всего лишь работа в лаборатории, заставившая его уйти? Она так мало знала о нем, что не могла понять, как узнать об этом.

Зазвонивший телефон заставил ее вздрогнуть. Она слушала, в то время как Суми-сан подошла ответить на звонок, и не ожидала, что звонят ей. Но горничная подошла и позвала ее, и, взяв трубку, она услышала голос Алана Кобба, Она едва ли вспоминала о нем с тех пор, как они расстались на станции днем раньше. Казалось, что она была перенесена в другой мир, не имевший никакого отношения к ее прежней жизни.

— Легко ли вы нашли свой дом? — спросил он.

Ей стоило больших усилий казаться беззаботной.

— Нет, в самом деле, нет, — сумела выговорить она. — Сначала водитель привез меня не к тому входу, но это был нужный дом.

Она почувствовала неуклюжесть своих слов и добавила, чтобы он не заподозрил что-то неладное:

— Моего мужа не было в городе, и он не получил телеграммы. Но сегодня он приехал.

— Чудесно, — ответил Алан. — Вчера мне было жаль оставлять вас одну. Вы выглядели немного испуганной. Но я считал, что вы должны стать самостоятельной. Как Лори?

Голос его был спокойным, слова — неторопливыми и показалось, что он связывает ее с обычным будничным миром, находящимся за пределами гнетущей атмосферы этого дома. Чтобы продлить разговор и отсрочить возвращение волны беспокойства, которое вернется, как только она повесит трубку, Марсия рассказала ему о Лори, играющей на первом в ее жизни снегу, и немного — о живописности дома, хотя она не сообщила ему о многих мрачных деталях этого дома.

— Вы не забыли, что я хочу встретиться с вашим мужем? — напомнил он ей.

Она забыла, и к тому же она была уверена, что Джерома это предложение не заинтересует, но не призналась в этом. Она пообещала, что постарается вскоре организовать встречу и воздержалась от дальнейшего обсуждения этого вопроса.

— Как вам нравится колледж? — спросила она Кобба, все еще желая удержать эту звучащую нить, стоящую между нею и мрачными мыслями, которые готовы были поглотить ее.

— Слишком рано говорить об этом, но, по крайней мере, это должно быть интересно, — ответил он. — Завтра у меня первое занятие. И они поселили меня в жилом квартале европейской застройки. Старались устроить меня поудобнее. Это уже чересчур.

Они поговорили еще немного.

Он напомнил ей, что хотел бы в один из дней, когда погода улучшится, взять Лори на экскурсию, затем они закончили разговор. Она постояла еще некоторое время в холле у лестницы, ощущая тишину, охватившую дом, пустые комнаты наверху, запертую дверь, разделяющую галерею наверху. В тишине дом опять стал самим собой. Каким немым и таинственным он казался, каким удивительно враждебным ей. Дрожа от холода, она поспешила назад, к камину в гостиной, села на коврик перед ним, как это любила делать Лори, и придвинулась как можно ближе к огню, чтобы согреться, поскольку промерзла до костей.

Именно тогда, когда она там сидела, послышалась эта странная музыка, если ее можно было назвать музыкой. Кто-то извлекал грустные меланхолические звуки из струнного восточного инструмента, тихо аккомпанируя барабанному бою и пению. Она встала и прошлась по комнате, пытаясь определить, откуда раздается музыка. Она доносилась не с улицы; казалось, что она доносится из комнат за перегородкой. В мелодии слышалась монотонность плача, она действовала на нервы и вселяла беспокойство. Это была не та мелодия, на которую можно не обращать внимания, и некуда было деться от ее странного ритма. Когда женский голос начал жалобно петь по-японски, ощущение печали и мрачного отчаяния усилилось. Потом музыка и пение неожиданно прервались, но казалось, что звук продолжает звенеть в наступившей тишине, как будто ритм странного барабана продолжал звучать и звучать в голове Марсии.

Было поздно, когда она, наконец, встала и прошла через холл в комнату, где спала Лори. Как раз в тот момент, когда она собиралась тихонько повернуть дверную ручку, чтобы не разбудить Лори, Джером вошел в дом. Она не хотела встречаться с ним теперь, когда у нее не хватало мужества, но она не успела быстро исчезнуть, так, чтобы он не увидел ее.

— Подожди минутку, Марсия, — сказал он, и голос его был удивительно нежным.

Она задержалась, настороженная его тоном и манерой речи. Он снял пальто, размотал шерстяной шарф, затем пошел и заглянул в гостиную.

— Угли там еще тлеют, — сказал он. — Если я их помешаю, ты не присоединишься ко мне на несколько минут?

Она последовала за ним в комнату, все еще неуверенная в его хорошем настроении, и стояла у камина, пока он разжег огонь и добавил угля из корзины. Потом он посмотрел на нее с той прежней ослепительной улыбкой, которую она помнила.

— Не сердись на меня, — попросил он. — Ты не можешь сказать, что я в чем-то тебя обвиняю. Это был не очень теплый прием, да? Но ты меня удивила, и я не знал, как справиться с ситуацией, когда увидел тебя здесь.

— Я знаю, — проговорила она. — Извини.

Ей хотелось подойти к нему, как раньше, чтобы он ее обнял и утешил.

Он со стуком откинул кочергу и встал перед нею — высокий, худой. Он легонько положил руки на ее плечи и наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. До нее донесся слабый запах его трубочного табака, знакомый и тревожащий. Когда он коснулся ее губами, она не ответила, она чувствовала, что сейчас не время для ответных ласк.

— Я не знал, как получше со всем этим справиться, — сказал он. — Но у меня было время немного подумать.

Рядом с камином было старое кожаное кресло, потертое и потрескавшееся, и он пододвинул его и опустил ее в кресло. Она поджала под себя ноги и свернулась калачиком, в то время как Джером стоял возле мраморной каминной доски и изучал ее. Лицо его было в тени. Высокое зеркало позади него отражало темный мрачный силуэт его головы.

— Я не хотел обидеть тебя, Марсия, — сказал он наконец. — И Лори тоже.

Она молча ждала.

— Я не думаю, что тебе следовало сюда приезжать, — продолжал он, — но раз уж ты здесь, почему бы не провести несколько недель как можно лучше? Посмотреть Японию, вместе с Лори. Конечно, этот дом — твой дом. Делай, что хочешь, чтобы тебе в нем было удобно.

Было ясно, что он имел в виду. Ей следовало развлечься и отдохнуть, а потом вернуться домой и забыть о Джероме Тальботе. Забыть, что у нее когда-то был муж, и что она состояла в браке! Она, онемев, смотрела на него и чувствовала, что глаза ее полны слез.

С видимым усилием он подавил свое нетерпение.

— Ты всегда считала, что жизнь проще, чем она есть, Марсия. Иногда нужно принять факт, что все меняется. Это нечто такое, что может случиться с каждым. Наши пути расходятся.

— Я хотела бы быть вместе с тобой, — сказала она.

И вновь он стал жестким и далеким.

— Ты согласна на эти условия и останешься на некоторое время? — спросил он.

Она щурилась от яркого пламени камина, ослепленная блеском слез. Если она согласится, или сделает вид, что согласилась, она, по крайней мере, останется в Японии. В этот момент единственное, чего она хотела — остаться, быть рядом с ним.

— Я хотела бы остаться, — тихо произнесла она.

Он наклонился, чтобы взять ее руки в свои.

— Я рад, что ты будешь здесь. Ты веришь мне, дорогая? Мне кажется, в этом доме давно никто не смеялся. Я раньше любил слушать, как ты смеешься, Марсия.

Она робко улыбнулась ему, и в ней вновь шевельнулась надежда. Это было все, чего она хотела в настоящий момент — знать, что она ему не безразлична, что у нее будет время, чтобы вновь завоевать его.

Раз он начал вспоминать, то, возможно…

— Так-то лучше, — сказал он и коснулся одного из уголков ее рта указательным пальцем. — Я хочу, чтобы ты здесь хорошо провела время. Ты познакомилась с Нэн Хорнер, а через нее познакомишься и с другими людьми. Я принимаю мало участия в общественной жизни Киото. Но ты можешь как-нибудь вечером пригласить гостей или пригласить кого-нибудь на обед.

Она обрадованно кивнула. Если это та роль, исполнения которой он хочет от нее, она постарается сыграть ее как можно лучше.

Пройдя мимо нее к двери и пожелав ей спокойной ночи, он выключил свет в холле и пошел в свою комнату. Она еще долго стояла в темноте, вспоминая то время, когда он не оставил бы ее вот так одну. Трепещущей волной ее охватило желание, оно поглотило ее. Она так хотела его, так истосковалась по нему, что это потрясло ее. Это было хуже, чем тогда, когда их разделял океан — он был здесь, в соседней комнате, и она не могла пойти к нему.

Дом вокруг нее был чужим, темным и холодным. Где-то в глубине его раздался удар по барабану — как будто кто-то случайно задел его, убирая.






VI





Наступил март. Снег все еще лежал на вершинах гор, но на улицах и на крышах Киото его уже не было.

Внутри японской виллы ничего не изменилось, и Джером оставался вежливым, но далеким. Марсия обнаружила, что его распорядок дня был неопределенным. Иногда он работал в лаборатории — или она считала, что работал, — но было в этом что-то странное.

Когда он впервые приехал в Японию, он вложил часть своего личного капитала в сотрудничество с двумя или тремя японскими учеными, активно занимающимися исследованиями в области ядерной энергии. С энтузиазмом и волнением писал он об этом отцу Марсии. Она предполагала, что это было продолжением исследований и экспериментов, которые он проводил в Штатах перед войной, та работа, на которую его первоначально вдохновил ее отец. В научных журналах начали появляться статьи, написанные Джеромом Тальботом в Японии. Было несколько газетных публикаций об этих «экспериментах в Киото», но постепенно новости прекратились, статей больше не было, и Джером перестал упоминать о своей работе в письмах домой. Казалось, что теперь он утратил свою прежнюю цель и стимул, и пресекал любые попытки с ее стороны что-либо узнать о его работе.

Все это беспокоило ее. Она помнила его увлеченным наукой, безразличным ко всему, что не касалось его работы. Теперь, кажется, он не придерживался распорядка в том смысле, в каком она помнила, и она чувствовала его страдание, причину которого не могла понять. Были дни, когда он закрывался в своей комнате и выходил только для того, чтобы поесть. Были вечера, когда он покидал дом, не говоря о своих планах, она не знала, куда он пошел.

Однако, несмотря на свою глубокую озабоченность, она не была полностью несчастлива в этой новой жизни. Она не была ему совсем безразлична, и не раз ловила в его глазах блеск, значение которого не могла понять. Все, о чем она просила — это разрешение остаться, быть рядом с ним. Она была убеждена в том, что если только она останется здесь достаточно долго, она сможет вновь добиться его. Он не может не помнить сладость прошлого, так, как ее помнила она.

Между тем за порогом была волшебная страна — Япония, и она жаждала приобщиться к этому волшебству.

Джером был добр к Лори, он вел себя с ней в какой-то рассеянной манере; однажды он принес для нее хорошенькое цветастое кимоно, чтобы она могла одеться, как японская девочка. Когда Лори надела его, Суми-сан оцепенела, улыбаясь. Ни одна японка не запахивает кимоно правой полой поверх левой, как это делают на западе. Так запахивают кимоно только на умерших. Так Лори и Марсия узнали элементарное правило — запахивать левую полу кимоно поверх правой.

В другой раз Джером принес домой билеты на три пьесы театра Кабуки, которые шли подряд, в виде одного длинного представления, продолжающегося большую часть дня. Она надеялась, что он поведет ее, но когда он не предложил этого, ей пришлось пойти с Лори и Нэн Хорнер.

Впечатление от театра Кабуки было волнующим. Никогда в Штатах Марсия не видела такой прекрасной постановки и таких красочных костюмов. Пантомима была достаточно понятной и, хотя диалоги казались иногда слишком Длинными, действие было напряженным, было много выходов со сцены через публику. Нэн сказала, что многие японцы тоже не понимают слов, поскольку в большинстве пьес Кабуки говорят на старинном языке придворных, но, конечно, все знают содержание.

Иногда Марсия и Лори совершали пешие прогулки по городу, руководствуясь картой Киото. Марсия быстро полюбила старинный город с его удивительными вспышками яркого цвета и с его дружелюбным народом. Джером сделал Киото своим домом, и по этой самой причине она испытывала к городу жгучий интерес. Что бы она ни делала, куда бы ни шла, она поняла, что постоянно ищет за всем этим ответы на мучившие ее вопросы.

Чтобы угодить Джерому, она даже устроила обед. Она рассказала ему об Алане Коббе и о желании Алана познакомиться с Джеромом Тальботом, с которым у него были общие друзья. Джером почти с негодованием пожал плечами при упоминании Брустеров, но без возражений согласился пригласить Кобба к обеду. Кроме него, Марсия пригласила Нэн Хорнер и обнаружила, что с нетерпением ждет этого вечера. Возможно, общество такого рода будет полезно для Джерома, поскольку он проводил слишком много времени в одиночестве.

Однажды утром, за несколько дней до обеда она проснулась с ощущением, что чувствует в воздухе весну. Сразу после завтрака Лори вышла во двор поиграть. Когда она развлекалась, она была находчивым ребенком, способным изобретать игры и заполнять мир выдумками. Но Марсия знала, что Лори хочет иметь товарища для игр. Как-то Марсия спросила Джерома о семействе соседей и о том, не может ли Лори поиграть с их детьми. Он стал странно необщительным. Он сказал, что неразумно устраивать беготню туда-сюда между соседями.

Она предоставила всему идти своим чередом. Но в это утро, когда она вышла на узкую нижнюю веранду посмотреть на Лори, она увидела, что ворота между двумя частями сада открыты, и японский садовник ходит в саду. Марсия задержалась, наблюдая, как у ворот разыгрывается небольшая сценка.

Лори стояла возле пруда с рыбками так тихо, как будто пыталась поймать рыбку. Одной рукой она держала свою любимую куклу, причем та висела на руке так, словно Лори держала рыболовную удочку. Через ворота, делая за раз только один осторожный шаг, двигалась пухленькая японская девочка, яркоглазая, серьезная и целеустремленная. Все ее маленькое существо было сосредоточено на протянутой кукле, и было ясно, что это — сильнейший магнит.

Ни Марсия, ни Лори не двигались, хотя однажды Лори смешно округлила глаза в сторону матери. Шаг за шагом ребенок в цветастом кимоно подходил с протянутой рукой к кукле. Она почти взяла ее в свои пухлые ручки, когда из дверей соседнего дома вышла ее мать. Чийо Минато бегом, крошечными голубиными шажками поспешила в ворота, чтобы подхватить на руки своего ребенка. Маленькая девочка тихонько разочарованно заплакала, а ее мать шикнула на нее и стала успокаивать.

Для Марсии это было уже слишком, она не могла согласиться с этим вторжением. Забыв о языковом барьере она спустилась по боковым ступенькам в сад, чтобы встретиться лицом к лицу с соседкой.

— Пожалуйста, позвольте ей остаться и поиграть с моей дочерью, — попросила она. — Лори одинока. Она только хочет поиграть с малышкой, она не обидит ее.

Молодая японка сама немного походила на куклу. Сегодня ее темно-синее кимоно было разукрашено розовыми цветами. Ее черные волосы были гладко зачесаны и собраны на затылке. В те дни многие молодые японки носили такие же прически, как и американки, но у этой молодой женщины волосы были прямыми и длинными. Ее тонкие черты были такими же прелестными, какими их запомнила Марсия и столь же лишенными выражения, как все лица на японских картинах.

— Вы меня не понимаете, да? — беспомощно спросила Марсия. — О, дорогая! Чотто матте, ку дасай — подождите минутку, пожалуйста.

Это была единственная фраза, которую она, наконец, запомнила. Женщина колебалась, и Марсия помчалась в дом за Суми-сан, которая говорила и понимала по-английски немного больше, чем призналась Марсии в день ее приезда,

Но к тому времени как она оторвала Суми-сан от домашней работы и привела ее в сад, Чийо Минато и ее ребенок исчезли, и ворота между двумя домами оказались закрытыми. Лори со слезами разочарования сидела на камне, держа свою куклу.

— Почему она такая злая? — плакала Лори. — Я бы не обидела ее малышку. Я бы позволила Томико поиграть с моей куклой. Зачем она ее забрала?

В недоумении Марсия повернулась к Суми-сан.

— Почему соседская крошка-сан не может здесь поиграть?

Суми-сан покачала головой и пробормотала что-то насчет лисы.

— Что за лиса? — спросила Марсия. — О чем вы говорите?

Суми-сан обеспокоенно бросила взгляд на дом позади них, как будто кто-то мог их слышать.

— Лиса — это очень плохой дух. Лиса попадает в леди. Делается очень плохо.

— Это неважно, Суми-сан, — сказала ей Марсия и отослала маленькую служанку назад в дом.

— Это бесполезно, Лори. Мне кажется, что на самом деле Суми-сан не понимает разницы между выдумкой и реальностью. Я боюсь, что тебе придется отказаться от мысли поиграть с соседскими детьми.

Вечером она рассказала об этом случае Джерому.

— Что имела в виду Суми-сан, говоря о лисе, попадающей внутрь женщины? И какое это имеет отношение к Томико и Лори?

Джером раздраженно покачал головой.

— Если ты начнешь размышлять о лисах, вселяющихся в женщин, и о тому подобных вещах, ты в них ничего не поймешь. Здесь, в Японии, все не так, как у нас. Не обращай внимания на чушь, которую говорит Суми-сан. Но Лори пусть играет в своем саду. Я уже говорил, что не желаю никакого общения с ближайшими соседями.

Ей пришлось довольствоваться сказанным, но она все же чувствовала неразумность этого требования. Хотя мужчина, Минато-сан, временами и, правда, вел себя странно. Вчера, когда они с Лори ходили на прогулку по холму, он подошел к воротам и мрачно смотрел на них, так же, как однажды смотрел с галереи. Другие соседи японцы были любопытны, любили расспрашивать — этого следовало ожидать — но в случае с Минато-сан она чувствовала нечто большее. Может быть, враждебность?

Она вежливо поклонилась ему и сказала:

— О — хайо гоазиназу.

Но он и глазом не моргнул и не ответил на ее «доброе утро». Ей хотелось рассказать о его поведении Джерому. Но, казалось, что любое упоминание о людях, живших на другой половине дома, беспокоило его, и она понимала, что он ничего ей не объяснит.

Инцидент заставил ее задуматься об Ичиро Минато и о том, чем он зарабатывает на жизнь. Он всегда дома, зачастую у него покрасневшее лицо, как будто он потреблял саке. Казалось, что у него нет никакого постоянного занятия. «Зачем Джером держит жильцов, если они ему неприятны?» — размышляла она. Она находила мало пищи для удовлетворения своего любопытства относительно Чийо, но она думала оней, и ей хотелось сломать языковой барьер.

По мере того как приближался день званого обеда, Марсия обнаружила, что с нетерпением, почти с радостью ждет его. Было время, когда Джером гордился своей женой как женщиной и как личностью. Он считал ее хорошенькой, ему нравилось, как она одевалась и как держала себя. Эти вещи казались ему важными, и были частью его привязанности к ней. Поэтому на званый обед она оденется для него в платье из тонкой шерсти его любимого голубовато-дымчатого цвета, которое, как она знала, ей шло, и в котором он ее не видел. Она должна быть для него в некотором отношении новой, волнующей. Если бы она только могла сломить его, сдержанность. Она все отчетливее чувствовала, что за его сдержанностью кроется нежное чувство.

После полудня в день обеда Марсия решила, что она должна обязательно сделать столовую из красного дерева более нарядной, украсив ее цветами, и она послала Суми-сан в город поискать, не найдет ли та чего-нибудь подходящего. Но когда маленькая служанка вернулась, то принесла с собой такие странные вещи, что Марсия почувствовала себя озадаченной.

Это были несколько нераспустившихся бутонов, несколько стручков и сухих листьев и множество сучков и веточек. Чтобы доставить удовольствие Суми-сан, Марсия попыталась разместить их в вазе в центре стола, но составление японских букетов было выше ее сил. Они обе смеялись над беспомощностью Марсии.

В это время в столовую вошел Джером.

— Ты только посмотри! — воскликнула Марсия в отчаянии, махнув рукой на предмет своих напрасных усилий. — Ты не мог бы попросить Суми-сан что-нибудь сделать со всем этим? Когда я прошу ее, она только качает головой.

Джером в изумлении посмотрел на стол.

— Японское искусство составления букетов не предназначено для ваз в центре стола. Цветовая линия важна, но не количество и цвет видят в цветах жители Востока. Японцы представляют букет, как нечто такое, что можно поставить у стены и рассматривать под нужным углом.

— Я вообще не думаю, что Суми-сан ходила в цветочный магазин, — сказала Марсия. — Я думаю, что она собрала всю эту ерунду в саду. Я могу составить букет из цветов, но как кто-нибудь может…

Лицо Джерома исказила злоба.

— Ты права, конечно. Умелая западная женщина часто чувствует себя на Востоке неловкой и далеко не такой умелой, какой она себя считала. Дай мне подумать, не смогу ли я тебе чем-нибудь помочь, — добавил он и вышел из комнаты.

Его взгляд обеспокоил ее, и она захотела, чтобы он ничего не знал о вазе в центре стола. Но теперь у нее не было выбора, поэтому она отправила Суми-сан продолжать уборку и стала ждать его возвращения.

Он вернулся очень быстро, и она с удивлением увидела, что он привел с собой японку из соседнего дома.

— Теперь ты можешь не беспокоиться, — немного иронически сказал он. — Это миссис Минато, и она позаботится обо всем.

Чийо Минато отвесила Марсии низкий вежливый поклон и пробормотала по-японски приветствие. Она бросила на стол взгляд, который ничего не выражал, потом взяла самые обычные предметы и начала творить чудеса. Джером задержался в комнате, наблюдая за нею так, как будто наслаждался этим зрелищем.

«Как странно, — подумала Марсия, — что он попросил миссис Минато помочь, после того, как говорил, что нужно избегать соседей».

Чийо перенесла свое произведение на буфет и грациозными и уверенными движениями своих маленьких, с ямочками, рук создала очаровательную картину. Джером наблюдал за нею с явным одобрением, и неожиданно, рядом со всем этим изяществом, Марсия почувствовала себя совершенно неловкой и неуклюжей. «Сравнение абсурдно», — сказала она себе. Но, тем не менее, она перешла в другую часть комнаты, чтобы не так явно подчеркивать в глазах Джерома различие между нею и Чийо.

Когда Чийо закончила аранжировку, она отступила назад и критически оглядела свое произведение. Теперь и Марсия могла видеть в сухих сучках изящество линий, красоту совершенного листа, обещание — в туго свернутой почке.

Чийо вновь поклонилась Марсии и заговорила по-японски.

— Она говорит, что это очень слабо, — перевел Джером. — Ей кажется, что в такой творческой работе не следует спешить. Сначала нужно, чтобы в голове сложился замысел, а потом работать руками.

— Мне кажется, это прекрасно, — искренне сказала Марсия. — Мне ни за что не удалось бы сделать это самой. Пожалуйста, поблагодари ее от меня.

— Она понимает тебя достаточно хорошо, — ответил Джером. — Она рада, что ты в состоянии оценить ее искусство.

Шпилька в его словах была очевидна, и неожиданно Марсия поняла, что он привел сюда Чийо намеренно, чтобы создать у своей жены неприятное ощущение контраста,

Миссис Минато снова пробормотала что-то по-японски, и не посмотрев на Марсию, откланялась и вышла из комнаты. Джером вышел проводить ее до двери, и Марсия не задерживала их. Почему он хотел обидеть ее таким мелочным способом?

Она все еще смотрела на созданный букет, когда Суми-сан вернулась, чтобы восхититься творением рук Чийо.

— Каласо, каласо, — бормотала Суми-сан. — Кирей десу не?

Марсия мрачно кивнула.

— Да, это мило — очень мило. Но у меня все еще не оформлен центр стола, — она оглядела темную, наводящую уныние комнату и сделала резкое протестующее движение. В конце концов, этой восточной женщине нельзя отказать в воображении и таланте.

— Пойдем со мной, — сказала она Суми-сан. — Мы пойдем в цветочный магазин.

Они надели пальто и отправились вместе. Недалеко от угла они поймали свободное такси, и Суми-сан указала пункт назначения.

Цветочный магазин был крошечным, втиснутым меж других магазинов; в нем повсюду были цветы в корзинках и в вазах, причем удивительно дешевые. Японка выбирала один цветок за другим, и владелец удивился, когда она купила букет георгин, гладиолусов и пионов. Наконец-то Марсия почувствовала себя среди старых друзей, среди знакомых американских цветов, хотя раньше она никогда не видела такого разнообразия.

Через двадцать минут они вновь были дома, и в руках у них было множество цветов. Суми-сан извлекла из кладовки две огромные вазы, и Марсия заполнила их пестрой массой цветов. Она поставила вазы в противоположных углах комнаты. Затем из пригоршни соцветий и мелкого блюда она создала плоскую цветочную композицию в центре стола.

Отступив назад, она оглядела свое произведение. Комната стала гораздо ярче. Цветы контрастировали с темным фоном мебели из красного дерева, и комната казалась более веселой. Но когда она повернулась к буфету, она поняла, что рисовала кистью для извести, в то время, как Чийо достигла изящной линии настоящего искусства.

Одеваясь к обеду, она почувствовала, что удовольствие, которое она предвкушала получить от голубого платья, не так уж велико.

Платье оттеняло ее темные волосы, и никогда прежде она не имела ничего против того, чтобы быть высокой и стройной. Но сейчас она чувствовала себя слишком крупной и неуклюжей.

Она нетерпеливо застегнула сережки. Она не должна сомневаться в себе. Миссис Минато, конечно, привлекательна, но если будучи женой Джерома, она станет негодовать по поводу каждого восхищенного взгляда, который он бросит на другую женщину, она будет несчастна. В последний раз пригладив волосы, она с одобрением посмотрела на свое отражение в зеркале и отвернулась от него.

Джером все еще одевался, поэтому она накинула на плечи пальто и вышла в сад подышать чистым, искрящимся воздухом. Звезды уже появились, и поднималась большая луна. Она следила за тем, как край луны поднимается из-за черного контура сосен, и вспомнила странное замечание Нэн Хорнер о полной луне, и ее уклончивость, когда Марсия попросила разъяснить смысл этого замечания. Теперь луна была полной уже несколько дней, и ничего необычного не произошло. Насколько она могла судить, Джером не обращал внимания на луну. Он несколько раз выходил по вечерам, но в этом не было ничего необычного.

Марсия еще немного подышала напоенным запахом сосны воздухом и вернулась в дом. Возвращаясь, она услышала слабый стук задвигаемых ставней наверху, в другой части дома. Но хотя она постояла несколько мгновений, глядя на второй этаж, она никого не увидела и не услышала ни звука.

Однако у нее было ощущение, что кто-то стоит за неплотно закрытыми ставнями и наблюдает за нею. Был ли это Минато-сан?

Но, разглядывая ее, он никогда не пытался скрыть свой интерес, никогда не прятался. Не была ли наблюдателем, которого так ясно ощущала Марсия, хорошенькая Чийо?

Это никак нельзя было выяснить, и обеспокоенная Марсия вошла в дом.

В большой гостиной Джером добавлял в камин уголь из корзины. На несколько мгновений она задержалась у двери, размышляя, не встретит ли он ее опять тем же злобным взглядом, который она недавно видела у него. Он поставил угольную корзину и рассеянно повернулся к ней, вытирая руки носовым платком.

Она быстро прошла через комнату, чтобы стать рядом с ним. Она чувствовала себя удивительно юной и чуточку дрожала, как девушка, одетая для своего первого бала. Пока она молча ждала, стоя возле него, как это делала раньше, надеясь, что он одобрит нечто новое в ее одежде, она не скрывала любви и тоски в своем взоре. Когда он посмотрел на нее, его худое лицо было невыразительным, прямой рот не улыбался. Однако теперь в нем не было злобы, и когда он произносил фразу, которую она помнила с первых дней их брака, его глаза на мгновение стали нежными.

— Такая милашка, — сказал он и легонько и быстро коснулся пальцами ее волос.

Ей так хотелось броситься в его объятия, чтобы он ее поднял и поцеловал, но она не посмела, и в это время некстати прозвенел колокольчик у ворот.

Первой прибыла Нэн Хорнер, и Марсия отправилась встретить ее. В прихожей Нэн сняла туфли, надела тапочки и легко впорхнула в дом. Лори, которую Суми-сан только что вновь расчесала, вбежала к ним. Ей разрешили остаться с гостями, если она не будет задавать слишком много вопросов.

В гостиной Джером дружески приветствовал Нэн и, зная ее вкусы, тотчас же предложил ей бурбон и воду. Нэн казалась обдуманно непринужденной и, может быть, чуточку слишком колючей, когда отвечала ему.

— В удачное время ты привез жену и дочь в Японию, — сказала она, и это звучало так, будто ей нравилось раздражать его.

Он не принял вызов.

— Это только краткий визит, — ответил он ей тихо. — Марсия хочет, чтобы Лори выросла на родине, и я согласен с ее планами.

— Чушь, — сказала Нэн, устраиваясь в бархатном кресле с бахромой. — Ребенку будет полезно посмотреть, как другие люди живут.

Она вынула одну ногу из просторной тапочки и с удовольствием пошевелила пальцами.

— Если бы от меня зависело, путешествия были бы обязательными для всего населения земли.

— Я думаю, именно поэтому ты так крепко вцепилась в Японию, — заметил Джером.

Нэн бросила на него спокойный взгляд, значение которого Марсия не могла понять. Затем она повернулась к Лори.

— Я тебе что-то принесла, — сказала она. — «Пресенто» — как мы здесь говорим.

Лори покинула скамеечку для ног, на которой она сидела, как положено ребенку с образцовым поведением, и взяла маленький пакет, который протянула ей Нэн. Она взглянула на мать и, когда Марсия кивнула, сняла красно-белую японскую тесемку.

— Что это? — спросила она, убирая странно сложенный кусок бумаги, который был засунут под тесемку.

— Это называется ноши, — сказала Нэн. — Это символ рыбы и часть любого подарка в Японии. Символ удачи и тому подобного.

— О, посмотрите! — воскликнула Лори, разворачивая упаковку. — Это масочка!

Она подняла ее, и Марсия увидела, что это была миниатюрная глиняная маска — покрашенное краской с красноватым оттенком лицо забавного демона с клыками, надутыми щеками и выпученными глазами. Но все же эта маска была только забавной и не похожа на ту, вырезанную из дерева, что была в спальне Джерома.

— Ты интересовалась моей книгой масок, — сказала Нэн, — поэтому я подумала, что, может быть, ты сама захочешь иметь маленькую маску.

Лори явно была обрадована. Она поблагодарила Нэн и вернулась на скамеечку, поворачивая масочку в руках так, что тень и огонь камина придавали ей разные выражения.

Снова прозвенел колокольчик, и Суми-сан ввела в комнату Алана Кобба. Марсия почти забыла, как он выглядит, но теперь его густые песочного цвета волосы и улыбающиеся серые глаза вновь показались ей хорошо знакомыми. После напряженных, нервных дней, проведенных с Джеромом, Алан Кобб казался ей воплощением покоя. Все его движения дышали спокойствием. Однако он наблюдал за Джеромом с каким-то настороженным интересом.

Джером довольно сердечно пожал Алану руку, хотя Марсия сознавала, что незнакомец не был ему интересен. Он никогда не мог легко подружиться с человеком.

Они устроились у камина на самых неудобных стульях. Марсия объясняла Джерому и Нэн, что Алан Кобб приехал в Киото преподавать в колледже.

— Как вам нравится работать с группой японских ребят? — спросила Нэн.

Алан принял из рук Джерома рюмку и держал ее на фоне камина, изучая янтарное сияние.

— Я думаю, мне понравится. Меня удивительно тепло приняли.

— Почему это должно быть удивительным? — прямо спросила Нэн. — Они здесь рады американским преподавателям.

— Я знаю, — ответил Алан. — Но чувство обиды было бы естественным, я думаю, даже сейчас, хотя прошло много времени.

— Когда вы узнаете японцев, поймете отношение большинства народа к войне, вам станет ясно, что это не так, — вставил Джером. — Я не имею в виду солдат, я имею в виду народ. Когда вы едете в экспрессе, который сталкивается с другим экспрессом, вы не обвиняете пассажиров встречного поезда. Вы обвиняете инженеров и железнодорожные компании.

— Но если пассажиры связаны с инженерами? — начала Марсия. — Если фирма ответственна перед людьми?

Нэн сделала глоток из своей рюмки и покачала головой.

— В Японии не тот случай. Легко говорить, что народу следует отвечать за свое правительство. Но это все еще феодальная страна, несмотря на то, что с феодальными формами правления якобы покончено. У пассажиров нет ни малейшего представления о том, как управлять инженерами или как вести поезд. Они доверяют тем лидерам, которые стоят у власти. Конечно, были прогрессивные, либеральные государственные деятели, но милитаристы были против них, и многих из них даже убили в течение нескольких лет. Большая часть населения привыкла делать то, что диктуют правящие силы, они приучены к этому с древних времен. Понятие демократии пришло с американцами, и потребуется много лет, чтобы оно укоренилось.

— Я думаю, что это верно, — сказал Алан. — Но поскольку во мне все еще осталось эмоциональное напряжение, я удивляюсь, почему его нет в них? Я продолжаю спрашивать себя, не был ли парень, который так дружелюбно мне улыбается, моим противником во время войны. Конечно, я не чувствую этого в отношении студентов колледжа — они слишком молоды. Они помнят только бомбы.

— Вы участвовали в войне? — спросил Джером.

Алан отхлебнул из своей рюмки, изучающе глядя на Джерома, так, как будто оценивал его, пытаясь что-то найти в нем, и не находя.

— Отчасти, — сказал он и сменил тему. Он не упомянул своих друзей Брустеров, и Марсии было интересно узнать, почему.

Вошла Суми-сан и объявила, что стол накрыт, и Марсия показала гостям дорогу в длинную темную столовую, нарядную от ярких цветов и освещаемую стоявшими на столе свечами. Взгляд Нэн остановился на произведении Чийо, и она спросила, кто это сделал.

— Миссис Минато, из соседнего дома, — ответила Марсия.

Нэн задумчиво кивнула, и ее глаза на мгновение испытующе задержались на Марсии. «Какова бы ни была ситуация с соседями из другой половины дома, — подумала Марсия, — Нэн все о ней знает, это ясно».

Рассадив гостей, она поспешила поведать о своей неудачной попытке аранжировать цветы теми предметами, которые так изящно использовала Чийо. Она весело рассказывала эту историю, чтобы Нэн ничего не подумала о том, как Чийо пришла ей на помощь, и избегала взгляда Джерома. Повернувшись к Алану, чтобы расспросить о его занятиях, она чувствовала себя так, будто успешно прокатилась по очень скользкому льду.

— У вас были трудности с языком? — спросила она. Он усмехнулся.

— Это мягко сказано. Я хотел работать с переводчиком, но руководство не захотело этого. Они настаивают на том, что эти мальчики изучали английский в школе и что они понимают язык. Но это довольно-таки трудно. Они хотят бегать прежде, чем научатся ходить и иметь дело со сложными, тонкими понятиями прежде, чем получат представление о простых. Приходится говорить очень медленно и повторять вновь и вновь. Даже после этого я не могу быть уверен, что мне удалось их научить. Хуже всего то, что они не задают вопросов и не оценивают критически того, что я говорю.

— Конечно, нет, — сказала Нэн. — Задавать вопросы считается невежливым. Если вы сумеете преодолеть этот барьер, вы действительно кое-чего добьетесь. Именно это сводит с ума всех иностранных преподавателей, которые сюда приезжают. Какое может быть индивидуальное мышление без вопросов? А Господь знает, что индивидуальное мышление — это то, что нужно Японии. На протяжении всей учебы в младшей школе ребятам внушают, что хорошее поведение заключается в том, чтобы быть точно таким, как все. Япония — это страна ритуала. От вас ждут, что вы догадаетесь об эффективности обучения без вопросов.

Алан усмехнулся.

— Я не уверен, что в наше время в Америке тоже нет такой тенденции.

От горячего супа шел пар, и в прохладной комнате гости ели его с удовольствием. Когда разговор на некоторое время прекратился, в тишине раздался звук, от которого Марсия вздрогнула. Это было то же бренчание в минорном ключе, которое она слышала раньше. Вновь приятный нежный голос начал жалобно петь.

Нэн быстро взглянула на Джерома, но он ничем не выдал, что слышит звуки, доносящиеся из другой половины дома. Однако у Марсии было странное чувство, что он напряженно вслушивается. Он продолжал есть, передавая тарелки с соленьями, сельдерей, оливки, но она чувствовала, что на самом деле он больше не интересуется разговором.

Казалось, что Нэн больше всех сознает необходимость отвлечь внимание от музыки.

— Алан Кобб? — задумчиво произнесла она. — Звучит почему-то знакомо. Могу ли я по какой-либо причине знать ваше имя?

— Он пишет книги, — вставила Лори. — Он знаменит. Люди и репортеры встречали его в аэропорту в Токио.

Алан с упреком погрозил ей пальцем.

— Спасибо за поддержку, но тебе не следовало меня так возносить. А то я стану самодовольным.

— Не была ли какая-нибудь из ваших книг опубликована в Японии? — спросила Нэн.

— Это была не очень хорошая книга, — коротко ответил Алан. — Я хочу, чтобы о ней забыли, для этого пишу другую. Что-нибудь такое, что мы могли бы назвать более позитивной точкой зрения.

«О чем была его первая книга, если он всегда уклоняется от разговоров о ней?» — подумала Марсия.

— Я всегда за позитивный взгляд. — Нэн улыбнулась. — Как вы предполагаете достичь этого чуда в современном мире?

Казалось, что он не имел ничего против ее слегка поддразнивающей манеры.

— Это не так трудно, как вы думаете, — добродушно сказал он. — Все, что я делаю — это ищу людей, которые пережили сложные ситуации и вышли из них, скажем, кое-чему научившись.

Он взглянул на хозяина, но у Джерома был рассеянный вид, и Марсия знала, что он все еще прислушивается к отдаленному пению и бренчанию. Алан тотчас же прекратил обсуждение вопроса, и Марсия сделала усилие, чтобы сменить тему.

— Как поживает Ямада-сан, Нэн? Мне было очень приятно с ним познакомиться.

Эта фраза привлекла внимание Джерома.

— Где ты встречала Ямаду-сан? — спросил он Марсию.

— Она встретилась с ним в моем доме, — резковато вставила Нэн. — Он зашел ко мне, чтобы принести мне копию книги, которую только что опубликовал.

Она не смотрела на Джерома.

— Книга называется «Лунный цветок».

— Нэн перевела для меня несколько стихов, — сказала Марсия. — Они странные, но довольно красивые.

Щеки Джерома слегка порозовели, и он так пристально посмотрел на Нэн, как будто ее не одобрял. Если Нэн и заметила его недовольство, то проигнорировала его и тихо продолжала:

— Ямада-сан случайно заглянул ко мне. Я его не ждала. Я рада, что Марсия имела возможность с ним познакомиться, он самый приятный японский джентльмен из тех, кого я знаю. Его единственный сын был убит на войне, и его ясное лицо скрывает глубокое горе. Ямада-сан во всех отношениях настоящий старый самурай. Бедняжка.

— Почему бедняжка? — спросила Марсия.

— Потому что его жена, миссис Ямада, увлечена демо-кураши и отказывается быть настоящей японской женой. Сегодня в Японии демократия — большое дело. Его жена больше не ходит позади мужа, она голосует и произносит речи перед другими японками. Это очень смущает Ямаду-сан, потому что его упрекают мужья тех женщин, на которых влияет его жена. По его мнению, в Японии наступил новый печальный день.

Джером, который как будто обращал мало внимания на разговор, устремил на Алана взгляд, казавшийся странно враждебным.

— Марсия сказала мне, что вы знаете Брустеров из Вашингтона.

Алан небрежно кивнул.

— Несколько лет назад я делал статью о Марке Брустере для одного научного журнала. С тех пор мы поддерживаем контакт, и я заглядываю к нему, когда бываю в Вашингтоне. Как вы, вероятно, знаете, он вас очень ценит.

— Он склонен переоценивать людей, — резко сказал Джером.

— Я сомневаюсь в этом, — ответил Алан, но в словах его не чувствовалось ни капли лести, и Джером отвел взгляд.

У Марсии было странное ощущение, что под небрежными словами скрестились шпаги и что Алан каким-то образом пролил чью-то кровь, хотя это и не доставило ему удовольствия.

На несколько мгновений наступило неловкое молчание. Потом, как только Нэн начала говорить, вошла Суми-сан, которая выглядела расстроенной, и Марсия уловила имя «Минато-сан».

Джером положил свою салфетку возле тарелки и отодвинул стул. Прежде, чем он смог подняться, в дверном проеме появился Минато-сан, и по его поведению было видно, что он взволнован. Уродливый шрам, пересекавший его лоб от самых волос, был красным, и ручейки пота бежали по его лицу.

— Извините меня, — сказал Джером. — У соседей возникла проблема. Пожалуйста, извините меня, — не говоря Минато ни слова, он встал и вышел из комнаты. Японец на мгновение задержался в дверном проеме, его глаза по очереди рассматривали сидящих за столом так, как будто собравшиеся представляли для него особый интерес.

— Комбан ва, Минато-сан, — сказала Нэн. Он повторил вслед за ней пожелание доброго вечера и поклонился ей. Взгляд его ненадолго задержался на Алане Коббе и обратился на Марсию, которую он долго и пристально рассматривал. Затем он повернулся почти с военной четкостью и вышел из комнаты вслед за Джеромом.

— Этот был солдатом, — сказал Алан Кобб.

Нэн кивнула.

— Да, действительно. И жутким бойцом, я думаю. Беда в том, что он не может взяться за какое-нибудь другое дело. В прошлом году Джерри нашел ему хорошую работу на севере Хоккайдо, но его жена не поехала туда, и он пробыл там только два месяца и притопал домой.

— Возможно, он не хочет покидать свою жену, — сказал Алан.

— Я думаю, что в этом все дело, — согласилась Нэн. — Не могу сказать, что я не сочувствую Ичиро, но я хочу, чтобы он нашел какое-нибудь решение своих проблем.

Марсия спросила себя, не хочет ли хорошенькая Чийо избавиться от своего мужа. Но она не задала этот вопрос. Он слишком тесно касался личных проблем.

— Он оставляет у меня неприятное чувство, — сказала Марсия. — Я продолжаю думать, что он по какой-то причине следит за мной — как будто, чего-то ждет. Но он ничего не говорит. Просто пристально смотрит.

— Вам придется привыкнуть к тому, что на вас пристально смотрят, — предупредила ее Нэн. — В Токио иностранцы вызывают меньше удивления. Но здесь, в Киото, нас не слишком много, и вы не можете обвинять людей за их любопытство.

За превосходным бифштексом они обсуждали различные стороны жизни Японии. Время шло, а Джером не возвращался. Музыка и пение прекратились, и теперь был слышен отдаленный шум голосов, говорящих по-японски.

— Может быть, кто-нибудь заболел? — обеспокоенно спросила Нэн Марсия. — Как вы думаете, что случилось?

Нэн, не отвечая, пожала плечами, и Марсия чувствовала, что та знает больше, чем говорит.

— Может быть, это лисья женщина, — неожиданно сказала Лори, и Нэн некоторое время пристально и с негодованием смотрела на нее.

— Что ты имеешь в виду, говоря «лисья женщина»? — спросила Нэн.

— Суми-сан говорит, что есть лисица, которая попадает в японскую леди из соседнего дома, и что это плохо. Что это значит?

Нэн быстро овладела собой.

— В Японии ты встретишь лис на каждом шагу. Считается, что лисица является злым и вредным духом, который околдовывает неосторожных и, когда предоставляется возможность, принимает человеческий облик. На самом деле, в настоящее время японцы немного запутались с этим лисьим богом. Недалеко от моего дома есть чудесный маленький храм инари, который я покажу тебе, Лори. Лиса была посланницей богов, и она всегда связана с богами урожая и с деловыми операциями. Но иногда об этой связи забывают и лису саму рассматривают как божество. Отвратительное божество, которое может принести много вреда, если рассердится на вас.

Лори поняла, что от нее отделались, и задала бы новый вопрос, если бы в это время не вошла Суми-сан. На этот раз она привела с собой соседского мальчика-японца. Он снял с головы кепку, вежливо поклонился и что-то сказал Нэн по-японски. Оказалось, что Тальбот-сан не сможет вернуться на обед и приносит свои извинения. Нэн задала мальчику один или два вопроса, и он ответил. Но, когда мальчик ушел, она не объяснила, что он сказал.

Все надежды Марсии и вся радость от этого вечера исчезли. Зачем Джером пошел к соседям? Что такое случилось в этом доме, что удерживает его там?

Когда они встали из-за стола и перешли в огромную гостиную, Нэн подошла к одному из высоких окон и выглянула в темноту ночи.

— Конечно, — сказала она как бы самой себе. — О Тсуки-сама сегодня управляет небесами.

— Кто такой О-Тсуки-сама? — спросила Лори.

— Моя любимая японская богиня, — ответила Нэн. — Богиня луны. Говорят, что есть десять тысяч способов смотреть на луну и существуют церемонии созерцания луны, которые проводятся в определенное время года. Луна принадлежит всем, кто одинок и в отчаянии. В лунном свете есть опасная красота, которой нельзя полностью доверять, — она прервала свою речь и рассмеялась. — Ну, я не ожидала, что произнесу речь!

Марсия не рассмеялась вместе с нею. Она не любила этих странных разговоров о луне. Ясно, что тут был некий смысл, который Нэн не пыталась растолковать. За окном в лунном свете сад был черным и серебряным, и в том крыле дома, за перегородкой было тихо. Зловещий страх охватил Марсию. Казалось, что время ускользает от нее, уносит ее все дальше от Джерома. Внешне всю остальную часть вечера она старалась играть роль хозяйки, но внутри нее жило беспокойство. Она не почувствовала ничего, кроме облегчения, когда вечер закончился и не нужно было больше притворяться, что ее мысли заняты гостями.

После того, как Нэн и Алан ушли, Марсия не пошла спать, а стала ждать Джерома. Ее дурное предчувствие усилилось, и, когда наконец он пришел, ее угнетало беспокойство. По его отчужденному взгляду она тотчас поняла, что он ничего ей не скажет. Он ничего не объяснил, не извинился, хотя было ясно, что его что-то гнетет.

— Иди спать, — резко сказал он. — Ты не должна меня ждать. Это тебя не касается.

Она хотела сказать ему, что все, что касается Джерома Тальбота, касается и ее, что она хотела только помочь ему. Но она не посмела облечь свои чувства в слова, видя, что он так настроен против нее.

Молча прошла она в свою комнату и легла в постель. Но теперь, хотя беспокойство не покинуло ее и боль от его слов и от того, что он отгородился от нее, остались, к ней пришла другая мысль, которая дала ей слабое утешение. Она вспомнила, что перед появлением Нэн его манеры смягчились. Она не могла забыть, как он коснулся пальцем ее волос и горькую сладость его слов «такая милашка», которые были эхом прежних счастливых дней. В тот момент пропасть между ними не казалась такой огромной, хотя как перекинуть мост через нее, Марсия не знала. «Я должна быть терпелива, — сказала она себе, — я должна попытаться понять Джерома». Каким-то образом она должна сохранить веру в свою любовь и не допустить, чтобы события, которые она не может понять, победили ее и вынудили отправиться домой. Поскольку были моменты, когда она могла достучаться до Джерома, она может себе позволить быть терпеливой. Время и терпение — это все.






VII





Однажды ветреным мартовским вечером, когда Джером читал в своей комнате, а Лори давно спала, Марсия, одинокая, обеспокоенная, поднялась наверх побродить по пустому темному дому. Этим вечером воздух был теплее, в нем было обещание весны, и растения уже пустились в рост. В ночной рубашке и в шелковом халате ей не было холодно, и она отодвинула ставень в передней части галереи и долго смотрела, как мерцали на ветру огни Киото.

Большой поток огней пересекал долину, со всех сторон заключенную в темные объятия гор.

Теперь звуки ночи были ей знакомы. Она знала сигнал продавца тофу и мелодию флейты из трех нот, навязчивую и одинокую — мелодию Собайя-сан, который носился по своей маленькой кухоньке и продавал горячую гречишную лапшу. Там был вездесущий стук гета вверх и вниз по улице — царапающий звук деревянных башмаков, который всегда будет напоминать ей Японию.

Она задвинула ставни и бесцельно обошла угол веранды в той стороне дома, что выходила на бамбуковый забор. Теперь луна пошла на убыль, но свет из двери соседнего дома освещал сад, и она некоторое время постояла, глядя на аккуратно подстриженные кусты, на каменный фонарь, на пруд с рыбками.

В дальней части другой половины сада росло огромное камфорное дерево, его громадные корни фантастически выступали над землей. Она заметила прекрасное дерево при свете дня, но теперь что-то в нем удивило ее. Нечто белое стояло в тени — что-то такое, что она не могла определить. Не каменный фонарь — там не было такого. И очертания фигуры казались мягкими и задрапированными.

Пока она смотрела, фигура двинулась, беззвучно скользя по саду по направлению к забору. Движения призрака мало напоминали женскую походку, но она поняла, что драпировка падает на мягкие линии белого кимоно и что действительно по саду двигается женщина. Голова ее так же была закутана в белую ткань, которая, как мягкий капюшон, закрывала ее лицо.

Конечно, не было никаких причин, почему Чийо не могла побродить по саду поздно ночью, однако почему-то движения женщины казались странными. Пока Марсия смотрела, в сад быстро вышел мужчина, и она узнала коренастую фигуру Минато-сан. Он тотчас подошел к женщине и тихо заговорил с нею. В ответ она послушно повернулась и пошла через сад назад, ступая рядом с ним. Но прежде чем они достигли дома, она взглянула вверх в сторону Марсии. Должно быть, она видела американку, когда та стояла в проеме при открытых ставнях, потому что она остановилась, белый капюшон немного сдвинулся, как будто она смотрела вверх, изучая Марсию. Лицо ее все еще оставалось в тени, но у Марсии было нервирующее ее ощущение, что упорный взгляд достигает ее через темный сад.

Минато снова заговорил, но женщина не шевельнулась. Казалось, все ее существо настороженно замерло. Прежде чем Марсия смогла оторваться от этого странного, пронизывающего взгляда, она услышала шаги на веранде позади себя и неожиданно почувствовала на себе руку Джерома, толкающую ее в тень. Другой рукой он закрыл деревянный ставень, сделав ее невидимой из сада.

— Но почему, — начала она, и его рука крепче сжала ее, побуждая молчать.

— Тише! — предупредил он и тихонько потащил ее к темной лестнице. Он чиркнул спичкой, чтобы осветить ей верхний пролет, и при вспышке света она увидела его лицо — напряженное, белое, сердитое лицо над шелковым воротником его темного халата.

— Извини, — подавленно сказала она, когда они добрались до холла в нижнем этаже. — Но я не понимаю, почему ты должен беспокоиться из-за того, что миссис Минато меня увидит.

Казалось, гнев покинул его, и осталась странная грусть.

— Почему ты не можешь оставить меня в покое? — спросил он. — Почему ты не заберешь Лори и не уедешь домой?

Он казался таким обеспокоенным, таким усталым, что она едва узнавала его. Когда он отвернулся от нее и пошел к двери своей комнаты, она беспомощно последовала за ним, желая предложить ему все, кроме обещания уехать домой.

Он не закрыл перед ней дверь, и она последовала за ним в комнату.

При свете лампы она взглянула на резную маску вишневого дерева над его кроватью. Глаза с их круглыми глазными яблоками были такими, какими она их помнила, искривленный рот был таким же злым. Она подошла ближе к кровати, глядя на маску.

— Почему ты держишь ее здесь? — спросила она. — Она ужасно уродлива.

Он прислонился к углу письменного стола, одна нога его раскачивалась, он злобно смотрел на маску.

— Она соответствует моим вкусам, — ответил он. — Я держу ее здесь, чтобы она напоминала мне о том, каковы люди.

— Каковы люди? — смущенно повторила она. — Я не знаю никого такого злого, как эта маска.

Он поднял темные брови.

— Ты, моя дорогая, всегда была романтиком. Может быть, тебе пора повзрослеть. Этот мой друг, что здесь висит, был вырезан художником, который умел читать в душах людей. Он создал не подделку, он вытащил суть человека. Сердцевину каждого.

Но она не могла принять его цинизм.

— Ты думаешь, что мой отец был таким? Темное лицо Джерома немного смягчилось.

— Твой отец никогда не был таким, как другие люди. Но он не мог знать, что люди сделают с миром.

Она тихонько двинулась к нему, охваченная потребностью сломать барьер, который он воздвиг между ними.

— Мой отец надеялся, что ты совершишь великие дела. Ты был самым талантливым из его блестящих учеников. Что ты сделал с тем, что он дал тебе?

Если она рассчитывала быстро растрогать его, то она тотчас увидела, что это ей не удалось. Он рассердился, как будто она была ребенком.

— Слушай меня внимательно, — сказал он, и голос его был холодным. — Человека, которого знал твой отец, человека, которого ты знала невестой, больше не существует. Это то, что тебе придется принять. Это случилось не по моей воле. Я не имел намерения обидеть и разочаровать тебя. Это случилось. Это так. Человека, которым я стал сейчас, ты не знаешь. Если тебе нужен портрет, взгляни туда!

Она не стала смотреть на маску. Губы ее сжались, изящная линия рта стала твердой, лицо приобрело упрямое выражение. Он протянул руку и быстрым движением выключил лампу, теперь комнату освещал только камин.

— Вот, — сказал он. — Так лучше виден его цвет. Смотри на него теперь, Марсия!

Она невольно взглянула на стену над кроватью. Высокие резные скулы блестели в свете камина; казалось, что глаза сверкали злым светом, насмехаясь над всем человечеством.

Но кусок дерева на стене не сможет ее поколебать. Она знает о его колдовстве, но она знает заклятия, которые наверняка сильнее.

— Не надо спектакля, — спокойно сказала она. — У тебя всегда была страсть драматизировать ситуацию. Но ты не сможешь меня запугать, Джером. Ты нужен на родине. Я не имею в виду лично себя и Лори. Я имею в виду, что твоя работа нужна твоей собственной стране. Почему ты должен оставаться в Японии?

Он отошел от стола и беспокойно заходил по комнате.

— Ты по-прежнему настаиваешь, да? И как любая женщина, избегаешь прямого вопроса. Не имеет значения, где я работаю и что я делаю. Рано или поздно появится этот вот парень, и люди начнут разрушать себя. Мы уже делаем это.

Его болезнь была сильнее, чем она думала. Она страстно желала обнять его, утешить, исцелить. Но он не хотел ее утешения, и она чувствовала, как сгорбились ее плечи от его сопротивления и от отчаяния. Что бы она ни сказала ему, все заводило в тупик, на вопросы он не отвечал. Но было еще нечто такое, о чем она должна спросить. То, чего она боялась больше всего, потому что ответ означал конец. То, что она откладывала с момента приезда в Японию.

— Ты хочешь от меня избавиться, потому что ты влюбился в кого-то еще? Здесь, в Японии, есть кто-то, о ком ты заботишься?

Теперь она не могла на него смотреть, а стояла как ребенок, с длинной темной косой на плечах, с испуганными, опущенными вниз глазами, тело ее сжалось, как перед ударом.

— Вечная женщина! — он зло засмеялся, и звук этот шокировал ее. — Все огромные дискуссии кончаются личным и конкретным. Он меня любит, он меня не любит. Ты действительно думаешь, что все так просто?

Она закрыла лицо руками, чтобы скрыть слезы, которые, она знала, вот-вот потекут. Теперь у нее не было для него ответа, и она стояла, беззащитная, с опущенной головой. Она почувствовала его близость раньше, чем он коснулся ее косы и легонько положил руки ей на плечи.

— Если ты имеешь в виду, не собираюсь ли я жениться на ком-либо другом еще, я отвечу «нет». Брак не для меня. Это было неправильно с самого начала, но я был недостаточно честен, для того чтобы признать этот факт. Было бы лучше обидеть тебя тогда, вместо того чтобы обижать тебя сейчас.

Она попыталась отвернуться, желая только избежать его ранящих слов, желая только скрыть от него свою любовь и свое желание. Но теперь его руки крепко удерживали ее на месте, его пальцы сжимали ее плечи. Он тряс ее почти грубо, и голова ее откинулась так, что она могла заглянуть в темное пламя его глаз.

— Ты думаешь, я забыл? — требовательно спросил он. — Ты думаешь, что с тех пор, как ты здесь, под этой крышей, я сотни раз не вспоминал о более здоровой, более приятной жизни? Ты думаешь, я не мучился, зная, что ты здесь, в соседней комнате и что ради тебя самой я не должен тебя касаться?

Она смотрела на него в полном изумлении, и неожиданно он наклонил голову и поцеловал ямку у нее на горле так, как делал это раньше. Теперь пламя коснулось и ее, она не противилась неожиданной настойчивости его рук, его тела. Это был Джером, которого она любила, остальное не имело значения. Если он теперь вернулся к ней, возможно, она сможет удержать его, больше никогда не позволит ему уйти.

В камине посыпались угли, и вспышка света осветила лицо на стене, в котором, казалось, была злобная радость.

Когда на следующее утро она открыла глаза, она тотчас поняла, где она находится. Она повернулась, желая вновь ощутить тепло тела Джерома, лежащего рядом с ней, но кровать была пуста, муж ушел. В камине горел уголь, и она подумала, что он, должно быть, встал и пошел в комнату Лори, прежде чем ребенок проснулся и стал искать мать.

Дремота, мечтательное настроение, сладостные воспоминания о недавних событиях охватили ее. В конце концов, он не был ей недоступен. Его чувство к ней не умерло, и именно это было важно. Теперь он, конечно, позволит ей остаться, и напряжение между ними ослабеет, начнется новая жизнь. Она все еще не понимала, какие путы удерживали его здесь, но если она останется, она приложит все силы, чтобы помочь ему. Возможно, эти связи ослабнут и исчезнут. Возможно, ее любовь, ее объятия излечат его.

Она села на постели и взглянула на маску. В прохладном сером свете раннего утра это было только резное дерево, черты маски замерли в том виде, который им придал нож художника. Она могла на время забыть о том, что это было творение человека, человек держал в руке нож, его ум направлял его руку, и этот человек знал глубины человеческого зла.

Она подтянула колени к подбородку, медленно, с удовольствием пробуждаясь. Она пойдет посмотреть, не завтракает ли Джером и выпьет с ним чашку кофе. Она заложила руки за голову, и трепет пробежал по всему ее телу. Сегодня она ожила, она очень давно не чувствовала в себе столько жизни.

Случайно глаза ее задержались на японской картине с двумя влюбленными, где мужчина одет в черное, а женщина — в изящные белые одежды, с закрывающим голову белым капюшоном. И неожиданно она напряглась, вспоминая. Случившееся позже почти стерло из памяти произошедшее ранее. Сейчас она отчетливо вспомнила тот момент, когда она стояла на галерее и следила за странной, закутанной в белое фигурой, медленно двигавшейся через сад.

Она вновь осмотрела картину, ища в ней фигуру женщины, которую Ичиро Минато отвел в дом прошлой ночью. Не потому ли Джером выбрал именно эту картину, что она напоминала ему женщину в белом? Она изучила стилизованные черты девушки, ища сходство с прелестной Чийо, но лица на картине были безжизненны, как будто художник намеренно избегал индивидуальных черт.

Что же такое могло произойти с Чийо, что заставило ее остановиться и так странно и пристально смотреть на Марсию? Не была ли она причиной неприятностей у соседей? И как сильно это касалось Джерома? Но ее все еще согревало воспоминание о минувшей ночи, и она не хотела думать о Чийо Минато. Она услышала звук шагов Джерома из холла и быстро поправила позади себя подушку. Темная коса свисала ей на плечо, и она так ее и оставила, так как раньше Джерому нравился вид девушки с длинными волосами. Когда он вошел в комнату, она не стала ждать приветствий.

— Доброе утро, дорогой, — поздоровалась она, не пытаясь скрыть радости в голосе. — Я хотела встать и выпить с тобою кофе, но думаю, что я опоздала.

— Я позавтракал, — сказал он и с мрачным лицом подошел к ней.

Свободная теперь от всякой сдержанности, она протянула руки, чтобы обнять его. Но он пришел к ней не таким, каким она его ждала. Он взял ее руки в свои и сел возле нее на кровать, суровый, неулыбающийся.

— Марсия, — проговорил он, — ты должна взять Лори и покинуть Японию, как только сможешь это устроить.

Она посмотрела на него потрясенно и негодующе.

— Но, дорогой, — начала она.

— То, что случилось минувшей ночью, не повторится.

Голос его был холодным и отчужденным.

— Я был не в себе, поэтому допустил, чтобы это случилось. Его жестокие слова разрушили ее радостное настроение.

Она вырвала у него свои руки, натянула на себя одеяло, съежившись под ним, глядя широко раскрытыми глазами. Он отвернулся от нее, подошел к письменному столу, взял бумажник и трубку, автоматически проделывая движения человека, собирающегося на работу. Но это были торопливые движения, указывавшие, что он хочет быстро удрать, чтобы не видеть ее взгляда.

— Мы поговорим об этом позже, — сказал он, — как только ты определишь день, на который я куплю билет на самолет.

Все его существо закрылось перед ней. Она позволила ему уйти, не сказав больше ни слова. Услышав звук закрывшихся ворот, она встала и одела халат. Хотя в комнате было тепло, она обнаружила, что у нее стучат зубы, она чувствовала себя почти больной от пережитого потрясения.

Однако ничто не поколебало ее решимости. Она упорно стремилась к первоначальной цели.

— Я не уеду, — сказала она маске на стене, как будто это было живое существо, которое могло ее слышать. — Я не знаю, куда ты его ведешь, но ты не можешь меня прогнать. Я нужна ему, я люблю его и я останусь.

Когда она отвернулась от маски, взгляд ее упал на знакомую книгу на ночном столике. Она взяла ее и увидела, что это был тот же самый томик японских стихов, который мистер Ямада принес Нэн Хорнер: «Лунный цветок». Значит, Нэн дала экземпляр и Джерому.

Она пролистала несколько страниц и увидела, что кто-то сделал то тут, то там ниже японских иероглифов надписи по-английски, пытаясь перевести стихи. Может быть, Нэн Хорнер? Почерк был не Джерома, и хотя он немного говорил по-японски, она не верила, что он может читать иероглифы.

Несколько строк привлекли ее внимание, и она задержалась, чтобы прочесть их.
		Яркие лепестки азалии на солнце,



		Черные как земля



		Под луною.








Она подумала, что японская литература часто обращается к мрачным темам, наслаждаясь символами отчаяния. Дальше еще:
		Сжигает белый цвет



		Дикий взрыв звука,



		Мир умирает в пламени.








Бомбы никогда не падали на Киото, но все, кроме самых юных, помнили время бомбежек в Японии. Кажется, этот поэт видел, как они падают. Мужчина или женщина? Она должна не забыть как-нибудь спросить Нэн Хорнер. Она положила книгу на стол и поплотнее завернулась в халат, чтобы унять беспричинную дрожь.

Может быть, ей поможет горячая ванна. Суми-сан сказала, что ванна готова, и Марсия отправилась в заполненную паром ванную, чтобы по шею погрузиться в горячую воду. Она начала воспринимать горячую ванну так же, как японцы. Пока она отмокала, ее решение не уезжать окрепло. Как бы то ни было, Джером доказал, что она нужна ему еще больше, чем прежде. Минувшей ночью он говорил о более приятной, более здоровой жизни. Это определенно означало, что он не получает удовлетворения от своего нынешнего образа жизни. Что-то мучит, что-то губит его, и она должна остаться и бороться за него. К тому времени, как она насухо вытерлась полотенцем, она вновь обрела мужество.

Когда после завтрака зазвенел телефон, Суми-сан подняла трубку и произнесла обычное «моси-моси» — что означало неизменное «хелло» в Японии. Потом она позвала Марсию.

Звонил Алан Кобб.

— Кое-что подворачивается, — сказал он. — Один мой молодой друг предложил себя в качестве проводника для поездки и экскурсии по замку Нийо сегодня после полудня. Я хотел узнать, не может ли Лори поехать со мной.

— Лори поедет с удовольствием, — с готовностью ответила она ему. — Это очень любезно с вашей стороны подумать о ней.

— Чудесно, — обрадовался он. — Удобно будет, если мы заедем за ней около двух?

— Да, конечно, — Марсия колебалась.

Сидеть в этом мрачном доме и ждать прихода Джерома — это была безрадостная перспектива.

— Вы не будете возражать, если я тоже поеду? — спросила она. — Я бы с удовольствием посмотрела замок Нийо.

Аллан ответил, что, конечно, будет очень рад и когда он повесил трубку, она пошла на боковую веранду рассказать Лори о приглашении на экскурсию. Девочка стояла на коленях у пруда с золотыми рыбками и кормила рыбок порошковым концентратом, которым ее снабдила Ясуко-сан.

Рядом с нею стояла маленькая соседская девочка Томико. Ворота между двумя садами были открыты, и двое детей весело и увлеченно кормили рыбок. На этот раз не было японки из соседнего дома, которая схватила бы и унесла своего ребенка, чтобы Лори не обидела ее. Возможно, Чийо стала привыкать к новым соседям. Или, может быть, она слышала, что они скоро уезжают.






VIII





Алан Кобб прибыл за ними после полудня в типичном для Киото маленьком такси. Йойи, гад Алана, оказался молодым человеком, которому не было еще и двадцати лет. На нем были темные брюки, жакет на пуговицах и кепка с козырьком, какую носили все студенты. Лори, Марсия и Алан сели на заднее сиденье, в то время как Йойи устроился с водителем. Марсия вновь почувствовала, какой Алан спокойный и непринужденный, и в то же время в нем ощущались уверенность и сила. В то время как Джером имел склонность вспыхивать, как пламя, переходя от веселья к мрачному настроению, Алан горел более ровным пламенем, под которым чувствовалась твердость и сила, что вызывало в ней симпатию; это она помнила по поездке в Киото. Однако, несмотря на то, что он улыбался и казался человеком открытым, его было нелегко понять.

— Неприятности у соседей закончились? — спросил он, когда Марсия устроилась в такси и Йойи был ей представлен.

Она не взглянула на него.

— Я не знаю. Джером ничего не рассказывал, когда пришел домой.

— Нэн тоже не расскажет, — весело сказал он. — Я пытался ее разговорить тем вечером, когда провожал ее домой.

Небрежный вид, с которым он это произнес, не обманул ее.

— Почему вас так интересует мой муж? — спросила она его прямо.

— Ответить на это непросто, — сказал он. — Я могу назвать вам несколько причин. Моя книга. Интерес к нему Марка Брустера. Мои собственные сведения о его работе.

Казалось, он колебался.

— Есть и еще причина, не так ли? — поинтересовалась Марсия.

— Возможно, все эти причины, вместе взятые, — ответил Алан и сменил тему, пытаясь разговорить Йойи, побуждая его высказаться.

Буква «л» в произношении Йойи, не существующая в японском алфавите, доставляла ему много хлопот, когда он пытался выразить свое желание узнать об Америке. Он обернулся и с интересом остановил взгляд на Марсии.

— Вы сивете в Сан-Франсиско, посаруста, — спросил он.

Марсия объяснила, что живет через залив от Сан-Франциско, в Беркли, и Йойи с тоской вздохнул. Было ясно, что больше всего на свете он хотел бы посетить Америку. Алан сказал, что у большинства ребят в его классе такое же желание.

— Сейчас в Японии не много возможностей для парня вроде Йойи, — сказал Алан. — Я думаю, что на каждое рабочее место претендует сотня выпускников колледжа, и жалованье очень низкое. Для них сейчас все трудно, кроме женитьбы по договоренности. Однако благодаря книгам и кино в Японии становятся популярными наши взгляды на любовь. Раньше было много безнадежных романов, даже самоубийств.

Йойи жадно слушал, однако Марсия подозревала, что он понимает немногое из того, что говорится.

День был ярким и не слишком прохладным, и на улицах Киото было полно народу. Больше всего было молодых женщин, выглядевших так же нарядно и привлекательно, как все девушки в Токио, в свитерах и в юбках в американском стиле.

Лори нравились маленькие открытого типа магазинчики, где все товары были выставлены на похожих на подносы полках, наклоненных в сторону улицы, так что любой прохожий мог одним взглядом окинуть весь товар. Хозяева магазинчиков размещали свои товары удивительно аккуратно, но очень часто, чтобы войти в магазин, нужно было переступать через лужи грязи. Было очевидно, что владельцев стендов и магазинчиков беспокоила пыль и они постоянно выплескивали на землю вокруг своих владений ведра воды.

Пока такси подъезжало к главным воротам, впереди вверху Марсия могла рассмотреть изогнутые черепичные крыши и белые башни замка Нийо, поднимавшиеся над более низкими зданиями. Ров с водой все еще преграждал путь высоким крутым каменным стенам, окружавшим замок, и крытые черепицей карнизы резко вырисовывались на фоне неба. Алан купил билеты, и Лори понравилось изящное изображение замка Нийо, выполненное в светло-зеленых тонах на сувенирном корешке.

Когда они миновали мост и прошли ворота, Йойи принял на себя обязанности гида, рассказывая им о замке. За внутренним двором высился большой дворец с изящно выгнутыми и украшенными карнизами крышами, и Йойи повел их к нему.

Лори, которая никогда ни в каком замке не была, засыпала Йойи вопросами. Сегодня в замке были и другие посетители, и Марсия увидела среди них несколько американцев.

Они оставили обувь при входе и одели предложенные им тапочки. Полы были из прекрасного нелакированного дерева, обычного для Японии, и были отполированы до мягкого блеска. Комнаты дворца выходили в широкие коридоры. Европейцам эти комнаты без всякой мебели казались удивительно пустыми, а через некоторое время даже однообразными. Но служившие стенами передвижные экраны были великолепно расписаны видами гор и моря, сосен и цветущих вишен, и роскошные потолки были отделаны золотым листом. Повсюду Марсия чувствовала красоту и покой. В таком оформлении можно понять старых мастеров Японии, у которых все является ритуальным и ничто не нарушает картину. В основе ритуала лежит безопасность, и нет необходимости много думать о себе. Вероятно, это хорошо, что молодые японцы до некоторой степени отходят от оглушающих форм. Однако у старины свои достоинства — красота и уверенность.

Лори попыталась походить на цыпочках по «соловьиному» полу коридора, который вел в комнаты сегуна, и он пищал у нее под ногами, предупреждая о том, что подкрадывается человек с недобрыми намерениями.

Освободившись от гнетущей атмосферы дома Джерома, Марсия чувствовала себя почти счастливой. Отчаяние пусть останется с тем, кто смирился с ним, а сегодня у нее не было отчаяния. Она чувствовала, что Алан вопросительно поглядывает на нее, но она не знала, о чем он спрашивал, да не особенно и хотела знать. Хватит того, что у нее сейчас легко на сердце, что в данный момент на нее ничто не давит. В главной комнате замка были выставлены фигуры сегуна и его свиты в натуральную величину, они выглядели удивительно живыми в своих искусно сделанных шелковых одеждах. Они были расставлены так, как могли бы стоять в случае какого-нибудь важного события — сегун на слегка приподнятой платформе, остальные дальше от него в порядке убывания ранга.

Йойи, с типично японской привязанностью к детям, стал добровольным спутником Лори, и когда она увела его посмотреть параллельный коридору сад, Марсия осталась стоять возле Алана, изучая комнату и фигуры.

— Я вижу существенные различия между Японией и Филиппинами, — сказал Алан. — Здесь вам никуда не деться от истории, которая стоит за всем, что вы видите. Цивилизованная разновидность истории, которой недостает полудикому прошлому Филиппин.

Она взглянула на него немного удивленно.

— Я помню, как во время нашего путешествия вы говорили, что ребенком жили на Востоке. Ваш отец жил на Филиппинах?

Он кивнул.

— Большую часть времени — в Маниле. Мы жили на военном плацу, и мальчиком я ходил в американскую школу в Маниле.

— Как вам жилось в Маниле? — спросила она, пока они шли в следующую комнату.

На губах у него появилась улыбка.

— То, что я помню, состоит из отдельных кусочков. Деревья папайи с их большими пальцеобразными листьями. Жара. Мальчик-слуга, который ходит босиком, потому что он только недавно спустился с гор. Американская публичная библиотека внутри обнесенного стеной испанского городка, горячие цементные дорожки, по которым после обеда я ходил брать книги для чтения. И, конечно, я помню Манильский залив и закаты над Коррегидором.

— Вы когда-нибудь возвращались туда? Я имею в виду, с тех пор, как закончилась война?

Он мгновение поколебался, потом покачал головой.

— Большую часть того, что я помню, разбомбили, его больше не существует. Я не уверен, что хочу вернуться.

В его словах она ощутила нечто такое, что держало ее на расстоянии, замкнутость, которую она чувствовала в нем и прежде.

Они пошли к тому месту, где стояли, разглядывая чудесный сад, Йойи и Лори.

Неожиданно покачнувшийся у нее под ногами пол испугал Марсию. Вокруг них все двери и экраны дворца задребезжали и затряслись. Стоявшая недалеко от них американка вскрикнула и прижалась к своему мужу. В саду листья древнего камфорного дерева зашелестели так, будто их трясла могучая рука. Марсия, которая была девочкой с залива Сан-Франциско, поняла, что произошло.

— Землетрясение, — сказал Алан и легонько взял ее за руку. — Я думаю, ничего страшного.

Оно длилось не долее нескольких секунд, и затем земля вновь успокоилась. Йойи взял Лори за руку и повернулся, чтобы присоединиться к ним. Он усмехался так, как будто произошло что-то смешное, а глаза Лори сверкали от возбуждения.

— Это было японское землетрясение! — воскликнула она. — Вы видели, как задрожали листья дерева?

— Очень маленькое землетрясение, — извиняясь, сказал Йойи. — Зубатка усами шевелит.

Он рассказал легенду об огромной зубатке, которая жила в недрах земли. Когда она шевелила усами, земля дрожала. А когда она по-настоящему била хвостом, Японию сотрясало большое землетрясение.

— Это когда земля вздымается и опускается, и тогда лучше убежать, — сказал Алан. — Я думаю, что небольшие толчки не считаются серьезными.

Когда они завершили осмотр дворца, Йойи покинул их у ворот, потому что должен был выполнить какое-то поручение своей матери. Алан предложил взять такси, чтобы поехать в нижнюю часть города и походить по магазинам. Марсия с удовольствием согласилась. У нее не было желания торопиться на темную японскую виллу. Она стала для нее заколдованным местом, наполненным вопросами без ответов. Там жил человек, который стал ей чужим.

Они вышли из такси на мосту Саньо и пошли по узкому проходу на Каварамачи, улицу магазинов и театра. Лори в восхищении рассматривала витрины магазина кукол, где были выставлены придворные леди японского двора и джентльмены в костюмах самураев, искусно выполненные и тщательно, вплоть до мелочей, одетые. Внутри были обычные и настенные витрины, заполненные всевозможными куклами. Лори вошла и остановилась, зачарованная, перед витриной с группой оригинальных кукол, представляющих японскую семью. Казалось, что к Лори протягивала руки кукла, изображающая маленькую девочку с пухлыми розовыми щечками и серьезными темными глазами. Таких девочек можно было увидеть в Японии повсюду.

— Эта кукла выглядит прямо как Томико! — воскликнула Лори. — О, мамочка.

— Платить буду я, — улыбнулся Алан и поднял палец, подавая продавцу знак подойти.

Марсия пыталась протестовать, потому что куклы были дорогие, но Алан не обратил на это внимания.

— Я не знаю лучшего способа потратить часть моих японских авторских гонораров, — сказал он. — Ты уверена, что именно эту куклу хочешь, а, Лори?

Можно было не спрашивать. Казалось, что девочка и кукла влюбились друг в друга.

Куклу унесли, запаковали в коробку, красиво обвязали фигурной тесьмой и цветной бумажной лентой. Поскольку кукла предназначалась в подарок, под тесьму был засунут маленький бумажный символ рыбы.

Когда Лори в восторге прижала к себе коробку, владелец магазина с поклоном проводил их до двери.

Алан выглядел столь же довольным покупкой, как и Лори, и с улыбкой заявил Марсии:

— Это исключительное право холостяков.

Они бродили мимо магазинов фотоаппаратов, мимо крошечных ресторанчиков, где похожие на замороженную пищу пластиковые имитации в стеклянных ящиках демонстрировали еду, которую подавали внутри. Там были аптеки американского типа, удивительно красивые японские магазины сладостей, где кондитерские изделия напоминали цветы, только что принесенные из цветника. Следующим магазином, который привлек их внимание, был книжный магазин Марузена, выглядевший так же, как любой американский книжный магазин. Это было оживленное место; перед каждым прилавком стояло несколько японцев, некоторые из них просто читали, как будто это была библиотека. Большинство японских книг было в бумажных суперобложках, с цветными картинками на них.

Лори нашла стол с книгами для детей и начала листать те, на которых были картинки. Когда Алан медленно осматривал ряды томов, он вдруг неожиданно издал восклицание и вытащил книгу, напечатанную на японском языке.

— Моя книга, — сухо сообщил он Марсии. — Я не думал, что они все еще ее издают.

Рисунок на суперобложке привлек внимание Марсии. На ней был изображен злобного вида японский солдат в современной униформе, с висящим на поясе длинным кривым мечом.

На заднем плане поднималась башня здания в испанском стиле, рядом с ним было несколько пальм.

«Это испанская архитектура, тропическая листва, японский солдат — не означают ли они Манилу?» — спрашивала себя Марсия.

Она удивленно взглянула на стоявшего рядом с нею мужчину.

— Вы смогли покинуть Филиппины до войны, да?

— Нет, — тихо произнес он, — нас схватили. Мой отец и моя мать погибли в бою, и я не смог выбраться оттуда вовремя.

Марсия дотронулась пальцем до изображения испанской башни.

— Сан-Томас? — спросила она. Он кивнул.

— Меня держали там четыре года.

Он сказал это просто, и она не произнесла слов сочувствия, понимая, что он отверг бы их.

— В таком случае, это рассказ о вашем заключении? Как вы ее назвали?

— Названием книги я горжусь еще меньше чем самой книгой. Она называется «Оловянный меч». Эта фраза принадлежит в Японии тем, кому не нравился ни кодекс Буси до, ни путь самурая, и тем, кто не хотел видеть, как современная Япония несет меч воина. Это злое название и боюсь, что оно подходит злой книге.

— Почему оно не должно быть злым? — поинтересовалась Марсия. — У вас для этого должно быть достаточно оснований.

— Это был несправедливый гнев, — Алан был почти резок. — Он был направлен не против того, кого нужно.

Остались вопросы, которые ей хотелось задать. Почему в таком случае он захотел приехать в Японию? И каковы сейчас его чувства по отношению к Японии и ее народу? Но в тот момент вернулась Лори, и Марсия отложила свои вопросы на потом.

— Вы не будете возражать, если я куплю книгу? — спросила она Алана.

— Я не буду возражать, — ответил он, но, в то же время, не выглядел довольным, когда она сделала покупку.

Когда они снова вышли на улицу, в нем чувствовалась некоторая сдержанность, как будто книга навела его на мысли о том, о чем он хотел бы забыть.






IX





Вернувшись домой, Марсия отнесла книгу в свою комнату и положила ее в ящик. Почему-то она не хотела, чтобы ее видел Джером. Если она написана в таком духе, что Алан сам теперь ее не одобряет, не нужно, чтобы Джером высмеял ее или чтобы его разозлило ее название. Возможно, она покажет книгу Нэн Хорнер и попросит ее перевести название.

Этим вечером за обедом Джером казался необычно веселым и любезным. Ощущение благополучия, появившееся в Марсии во второй половине дня, не покидало ее. Джером уделил Лори больше внимания, чем когда-либо с момента их приезда. И когда она принесла куклу, которую назвала «Томи» в честь Томико, чтобы показать отцу, он восхитился и с интересом слушал ее рассказ о сегодняшнем дне.

— Я рад, что ты понемногу осматриваешь город, — обратился он к Марсии. — Было бы стыдно покинуть Японию, не посмотрев ее. Тебе следует организовать поездку в Нару и в некоторые другие красивые места Японии.

Она согласилась, что действительно стоит посмотреть некоторые из этих мест и не стала разрушать его уверенность в том, что вскоре она вернется домой, в Штаты.

Греясь в лучах редкого отцовского внимания, Лори рассказала о замке Нийо, и неизбежно всплыл факт, что Алан Кобб провел годы войны в японском концлагере в Маниле.

— Сан-Томас, — брови Джерома в удивлении поднялись. — Интересно, почему он не упомянул об этом за обедом?

— Я думаю, что он не любит говорить об этом, — отозвалась Марсия.

Интерес Джерома к Алану быстро угас, и он не стал больше обсуждать этот вопрос. После обеда он отослал Лори в спальню поиграть с новой куклой и почти официально попросил Марсию прийти для разговора в гостиную.

В этот вечер большая комната казалась еще более мрачной, чем обычно. Подул ветер с гор, казалось, что он окружает дом и заставляет скрипеть древние крепления дома. Джером закрыл дверь, прошел и стал у камина. Внешне его манеры были такими же приятными, как и на протяжении обеда, но Марсии показалось, что глаза его стали несколько более настороженными. От его настороженности стала гаснуть та искренняя радость, которую она сохранила после экскурсии.

— Ты думала о том, о чем я тебя просил? — обратился Джером к Марсии. — Ты решила, как скоро ты вернешься в Штаты?

Она свернулась клубочком в потертом кожаном кресле и обхватила колени руками. Огонь в камине отбрасывал на стены прыгающие тени. Наступил момент, когда она должна ясно дать ему понять, что не согласна с его решением отправить ее домой. Она с тоской подумала о том, насколько было бы легче, если бы она могла разговаривать с ним, держа голову у него на плече, как раньше.

— Присядь здесь, — умоляюще попросила она, жестом указывая на пуфик рядом с креслом.

На мгновение глаза его смягчились, и он посмотрел на нее так, как будто собирался уступить. Затем он неожиданно напрягся, встревоженно прислушиваясь. Его внимание переключилось на нечто, находившееся вне комнаты. Возможно на ветер, воющий за окном, шепчущий у карнизов дома. Наверху что-то затрещало, как будто там был кто-то, пробравшийся туда украдкой.

— Так значит, у нас тоже «соловьиные» полы, как в замке Нийо? — спросила она, стараясь, чтобы фраза звучала легко.

— Тише, — прошептал Джером, напряженно прислушиваясь к еле различимым звукам.

Легкий, крадущийся скрип раздался снова. Это могли быть шаги или шум гуляющего по старому дому ветра. Марсия затаила дыхание и неожиданно со страхом стала прислушиваться. Джером большими шагами прошел к двери холла и тихонько открыл ее, а затем остановился, напрягая слух. Он направился к лестнице.

Без него комната казалась пустой и огромной, заполненной темными и глухими углами и движением теней. Часы на каминной полке громко тикали в тишине. Спустя некоторое время она услышала, как Джером ходит наверху. Вскоре он спустился.

— Этот дом и раньше играл со мною такие шутки, — удрученно произнес он. — Конечно, никто не мог пройти с другой половины дома. Только у одного меня есть ключи.

— Зачем это могло кому-нибудь понадобиться? — спросила Марсия.

Легкость исчезла в нем, и он вновь был далек от нее.

— Я мало доверяю Минато, — сказал он. — Он — пережиток войны и ни для чего не годится. Он слишком много пьет и затаил злобу против меня.

Он рассеянно стучал по мраморной каминной полке, в то время как Марсия ожидала продолжения. «Что лежало за этой злобой, — размышляла она. — Может, Чийо? Если Джером интересовался Чийо — это наверняка обеспокоило бы Ичиро». При этой мысли Марсия испытала внезапное отвращение. Джером никогда не был человеком, мотивы которого было легко понять. В нем было много сложного, и сейчас за его поступками стояло нечто большее, чем просто интерес к привлекательной Чийо.

Тем не менее, она спросила:

— Почему он злится на тебя?

Его пальцы перестали барабанить.

— Это тебя не касается. Я просто хочу подчеркнуть, что в течение того времени, пока ты остаешься в доме, ты должна быть осторожна с Минато. Не говори с ним. Если он к тебе приблизится, быстро уходи. У него с войны осталась подспудная злоба.

Теперь он встревожил ее.

— Как насчет Лори? Он может обидеть Лори?

Он зачал было говорить, и она была уверена, что он хотел ответить отрицательно, но осекся и осторожно наблюдал за нею.

— И все же может, — сказал он. — Я не знаю. Дело в том, что мы не можем рисковать. Чем скорее ты уедешь из этого дома, тем лучше. Этот дом не может быть безопасным местом ни для тебя, ни для Лори.

«Не пытается ли он просто запугать меня, используя оружие, попавшее в его руки?» — подумала Марсия.

— Почему ты не попросишь его выехать, если ты так к нему относишься? — спросила она.

— Это легче сказать, чем сделать, — он раздраженно вздохнул. — Когда ты уезжаешь, Марсия?

Теперь не было надежды, что он вновь смягчится. Она выпрямилась в своем кресле, опустив ноги на пол, немного напрягшись.

— Яне собираюсь домой. Я хочу остаться здесь как твоя жена до тех пор, пока ты не будешь готов ехать на родину. После минувшей ночи я не могу поверить тому, что ты написал в своем письме.

Казалось, что пламя, которое всегда горело в глубине его глаз, ярко вспыхнуло, брови нахмурились, лицо потемнело.

— Ты не можешь здесь оставаться, — резко проговорил он. — Ты суешься в дела, которые не можешь понять. Возвращайся в Штаты, которым ты принадлежишь. Япония не для тебя.

Она соскользнула с кресла и подошла ближе к нему.

— Минувшей ночью ты хотел меня. Что теперь изменилось?

Гнев в его глазах испугал ее, и на мгновение ей показалось, что он может ударить ее. Затем он грубо толкнул ее, в ярости прошел мимо и вышел из комнаты. Несколько мгновений спустя он покинул дом, и ей показалось, что заполненная тенями комната полна народу, что ее толкают ненавистные чужие руки. Казалось, будто вновь и вновь звучат слова Джерома «Убирайся! Уезжай домой!»

Марсия выключила свет и покинула комнату, освещенную только сиянием камина. Она несколько мгновений постояла в коридоре, прислушиваясь, но порывы ветра заглушили и скрип дома, и новые скрипы наверху — казалось, что весь дом полон странных дурных предзнаменований. На ночь слуги уходили в свои жилые комнаты, и в большей части не было никого, кроме Марсии и Лори. На мгновение она захотела подняться наверх и взглянуть, попробовать открыть дверь в другую половину дома просто для того, чтобы убедиться, что там никого нет и что дверь заперта. Но такой осмотр выглядел довольно глупым, поскольку Джером только что осмотрел верхний этаж и убедился, что все в порядке. Даже его собственное беспокойство, возможно, было разыграно для того, чтобы запугать ее и вынудить уехать.

Наружная дверь запирается автоматически, и Джером закрыл ее, когда выходил. К счастью, эта половина дома была построена в европейском стиле, с нормальными дверьми и окнами, так что не было необходимости укрываться за передвижными деревянными амадо, как пришлось бы делать в японском доме. Настоящие японские дома было легко ограбить. Но только не этот дом.

Тем не менее, она не стала медлить в темном коридоре и поспешила присоединиться к Лори, в уютное тепло спальни, которую они делили с дочерью. Маленькая девочка сидела на низкой скамеечке у камина, рядом с нею стоял стул, на котором были куклы и миниатюрная маска, которую подарила ей Нэн.

Лори улыбнулась матери.

— Ты поиграешь со мной сегодня вечером, мамочка?

Марсия была рада, что у Лори такой веселый, отходчивый нрав. Она села возле дочери на коврик и около часа играла с куклами, пока не пришло время Лори идти спать. Когда ребенок уснул, Марсия села у камина; она не читала — просто ждала возвращения Джерома. Как долго она сможет играть в ожидание? Как долго она может противостоять его решимости заставить ее уехать? Что это будет за дом для нее, если она останется? И, однако, однако, прошлой ночью…

Этим воспоминаниям следовало согреть ее, но теперь ее охватила дрожь. Прежде он никогда так надолго не уходил из дома. Где он бывал в таких случаях? Кто были его друзья? Как мало она знала о человеке, который был ее мужем.

Прежде чем выключить свет в спальне, она открыла дверь в холл и прислушалась к стонущим звукам ветра, к скрипу старого дома. Но хотя казалось, что по длинным галереям наверху шелестели шаги призрака, никто не спустился по широкой темной лестнице. Далеко, в другой части дома, кто-то опять играл на самисене и пел под музыку. Какой унылой и меланхоличной кажется восточная мелодия для уха европейцев! И как парадоксальны японцы. В литературе, живописи, музыке так часто слышится трагическая нота. Казалось, что почти всегда, во всех видах искусств до трагедии остается только один шаг, и в жизни тоже, говорил Алан. В газетах часто упоминалось о самоубийствах, нередко среди молодых людей, которые разочаровались в любви и которые не могли смириться со старыми порядками, когда за них все решали родители.

Только на прошлой неделе юная пара прыгнула в пламя вулкана Михара на острове Ошими — как делали многие сотни до них. Когда жизнь их не устраивала, они охотно возвращали себя богам. Однако всегда на улицах или в домах знакомых японцев царили дружелюбие и бодрость. В Японии никогда не услышишь грубых слов или повышенного голоса. Галантность и хорошие манеры были правилом, никакой неприязни не выказывалось недавнему врагу. Из-за всего этого было трудно понять, как люди могли быть жестокими на войне или с такой покорностью принимать трагедию в личной жизни.

Марсия закрыла дверь и пожалела, что у нее нет возможности ее запереть. Сегодня вечером, впервые за свое пребывание в Японии, она не чувствовала себя в безопасности. Прежде она не боялась, даже в первую ночь, перед возвращением Джерома. Но сегодня, вероятно, из-за его слов о Минато, из-за того, что сам Джером ушел из дому, она чувствовала страшное беспокойство. Как сильно отличалось ее нынешнее настроение от счастливого настроения в тот день, который она провела с Аланом Коббом.

Прежде чем лечь в постель, она подошла к окну и вгляделась в ветреную ночь. Она видела верхушки сосен, чернеющие на фоне закрытого облаками неба. В японских соснах было нечто такое, что делало их непохожими на другие сосны. Это были настоящие сосны с японских картин, с их скрученными стволами, с расслаивающейся хвоей, образующей изящный узор. Тонкий месяц прогуливался по облакам, и она почувствовала облегчение от того, что сегодня, по крайней мере, не было полной луны.

Еще раньше Суми-сан принесла в кровать грелку и, зарываясь под одеяло, она поискала ее ногами.

Самисен теперь умолк, и Марсия лежала, глядя в темноту, прислушиваясь к ночным звукам, размышляя, почему Джером не вернулся. Наконец, против ее воли, веки ее отяжелели, и она незаметно задремала, потом проснулась и вновь задремала.

Должно быть, было около трех часов утра, когда она неожиданно проснулась, вся ее дремота исчезла, и все ее чувства обострились. Она не знала, вернулся Джером или нет, но звук, который вдруг разбудил ее, не был звуком ключа в двери. Это было нечто такое, что она слышала раньше вечером — порожденное ветром поскрипывание наверху, похожее на мягкие шаги.

Они были такими легкими, такими слабыми, что она бы их не услышала, если бы пол на галерее не скрипел под тяжестью чьего-то тела. «Это опять ветер», — сказала она себе и прислушалась к ночным звукам снаружи. Но ветер стих, и ночь за окном казалась серой, как будто в саду поднимался туман. Однако с верхнего этажа все еще доносилось легкое поскрипывание пола. Нет — теперь легкие ноги духа ступали по полированному дереву, спускаясь с еле слышным, как шепот, звуком.

Она подумала об уверенности Джерома в том, что только у него есть ключ от той двери наверху. Но скрипа на лестнице больше не было слышно, он тихо раздался в холле и неожиданно прекратился. Где? Посреди холла? Нет, ближе. Если кто-то действительно вошел в эту часть дома и спустился по лестнице, то сейчас он должен находиться как раз напротив ее двери, прислушиваясь к звукам изнутри.

Она хотела закричать, но не посмела. Вошедший бы понял, что его присутствие обнаружено, а это было опасно. Если Джерома все еще нет, то кто придет ей на помощь? Две испуганные женщины из комнат служанок? Нет, лучше было безмолвно застыть, замереть и молчать, притворясь, что спишь. Пока глаза ее смотрели в густую тьму комнаты, дверь тихонько отворилась, темнота уступила место легкому серебряному свету. Свет усиливался, и комнату заполнило сияние.

Марсия закрыла глаза, стараясь, чтобы ее дыхание было ровным, а не прерывистым от испуга. Только бы Лори не услышала входившего, только бы она продолжала спать.

Теперь сквозь закрытые веки она ощущала свет. Он становился все более ярким, по мере приближения к ее кровати. Неужели ее убьют во сне? Задушат? Кто-то стоял у ее постели, высоко держа фонарь, так что свет падал ей на лицо. До нее донесся незнакомый запах, запах какого-то ночного цветка, воплощенного в женских духах. Именно женщина, а не мужчина, стояла у ее кровати.

Она чуть-чуть приоткрыла глаза, несмотря на то, что дрожание ее век могла заметить женщина, которая стояла рядом.

В свете фонаря она увидела гладкий белый шелк кимоно. Она раскрыла глаза пошире, переведя взор на ярко-алый, вышитый золотом оби и на бледную руку, которая держала что-то длинное, тонкое и сверкающее. На одно ужасное мгновение Марсия подумала, что это нож. Затем женщина сделала неожиданное движение рукой, раскрыла веер из слоновой кости и поднесла его к лицу.

Марсия пристально смотрела вверх, пытаясь, несмотря на слепящий свет, разглядеть лицо женщины в белом. Но всю ее голову закрывала ткань, и лицо ее было закрыто веером. Кем бы она ни была, она не хотела, чтобы ее узнали.

— Кто вы? — тихо прошептала Марсия. — Что вам нужно?

Закутанная голова тихо склонилась в поклоне, и нежнейший из голосов произнес: «голен насан».

Марсия знала, что эти слова означали «извините меня». Фонарь опустился, женщина повернулась, чтобы уйти. Она тихо прошла через комнату и вышла за дверь. У лежащей на кровати Марсии был напряжен каждый мускул, она прислушивалась к скрипу шагов, которые удалялись в обратном направлении через холл, вверх по лестнице, вдоль галереи наверху. Затем наступила тишина. За окном стоял густой туман.

Марсию охватил холодный ужас. Она нащупала лампу, стоявшую у кровати, и отбросила одеяло. Лори спокойно спала. Она открыла дверь и прислушалась. В доме было тихо. Деревянный дом больше не скрипел от ветра. Казалось, что со всех сторон на нее давили пустота и одиночество. Наконец она не выдержала… Что, если эта белая фигура вернется? С тихим плачем она бросилась к двери Джерома и открыла ее.

— Джером! — настойчиво прошептала она в тишине и на мгновение облегченно прижалась к двери.

— Что такое? — спросил он, включая свет. — В чем дело?

Тот ужасный момент, когда женщина в белом стояла у ее кровати, был еще разительно ярок в мозгу у Марсии, и она не колебалась. Она бросилась через комнату в объятия мужа. Несколько мгновений ее зубы стучали так сильно, что она не могла вразумительно говорить, и он нежно обнимал ее, откинул волосы с ее влажного лба, утешал ее, как будто она была ребенком.

— Теперь все в порядке, — мягко сказал он. — Должно быть, ты видела плохой сон.

Со сладкой болью любовь к нему вновь вспыхнула в ней. Он обнимал ее, ее голова лежала у него на груди, она слышала ровное дыхание его сердца, но сегодня его сердце не забилось быстрее. Она не чувствовала в нем отклика на свою любовь, и через несколько мгновений он тихонько раз жал руки.

— Вот, — сказал он, — закутайся в это одеяло, ты жутко замерзла.

Марсия, завернувшись в одеяло, села на край его кровати. Ей недоставало его объятий, хотелось скользнуть под одеяло и как можно теснее прижаться к нему, чтобы согреться и успокоиться. Но он сел возле нее и сильно растер ее руки своими большими руками. Постепенно зубы перестали стучать, и она смогла говорить.

— Кто-то спустился из другой части дома, — прошептала она. — Кто-то пришел в мою комнату.

Она почувствовала, как окоченело его тело.

— Чушь, Марсия. Дверь наверху заперта. Никто не мог пройти сквозь нее.

Она энергично кивнула.

— Да, но кто-то прошел! Женщина, одетая в белое. Она принесла фонарь и стояла у моей постели и смотрела на меня. Когда я открыла глаза, она закрыла лицо веером, чтобы я не смогла ее узнать. Была ли это Чийо? Может быть, что-нибудь неладно с Чийо?

Джером обнял ее за плечи и тихонько держал ее. Он мягко убеждал ее в том, что она вообразила невозможное. Он сам иногда видит подобные сны — такие, когда сон накладывается на реальность, и спустя некоторое время трудно понять, где кончается сон и начинается явь. Именно это и произошло с нею — просто мучительный сон.

Она беспомощно прижалась к нему, вновь и вновь настаивая на том, что это был не сон… до тех пор, пока его слова не успокоили ее, и она сама не начала сомневаться. Возможно ли это? Или же все происходящее в этом доме так подействовало на ее подсознание, что превратилось в невероятно яркий сон?

— Теперь ты должна лечь в кровать и уснуть, — сказал он ей. — Пойдем, я отведу тебя в твою комнату.

Ей очень хотелось сказать: «Позволь мне остаться здесь. Не отсылай меня!» Но теперь она полностью проснулась, и ужас ее стал угасать, уступая место сдержанности, которая охватывала ее, когда дело касалось Джерома. Не оставалось ничего другого, кроме как позволить ему отвести ее назад в ее комнату.

Там он заботливо укрыл ее и легонько поцеловал.

— Оставь свет включенным, — сказал он. — Так ты будешь лучше себя чувствовать. Позови, если я тебе понадоблюсь. Теперь с тобой все будет в порядке, и утром все выглядит более разумным.

Когда он ушел, она лежала тихо, напряженно прислушиваясь. В самом деле, это был плохой сон? Возможно ли, что это было на самом деле? В комнате до сих пор ощущался слабый аромат, похожий на запах гвоздики. Она глубоко задышала, пытаясь уловить запах, но при каждом ее усилии он ускользал от нее, и она больше не была ни в чем уверена.

Она лежала довольно долго, тщетно вновь и вновь мысленно переживая минувшие события. Воспоминания не ускользали от нее так, как бывает, если видишь сон. Она могла вспомнить все случившееся отчетливо, и теперь одна подробность мучила ее больше, чем все остальные — один странный, неуместный штрих, который в тот момент она полностью не осознала. Белое шелковое кимоно женщины было запахнуто на западный манер — правая пола поверх левой. Но в Японии так запахивали кимоно только на мертвых.






X





Следующий день показался самым длинным из тех, что Марсия провела в этом доме. Джером ушел рано утром и не возвращался целый день.

Поздним утром, движимая одиночеством, она решилась на поступок, который раньше не осмелилась бы совершить, чтобы не раздражать мужа. Она найдет предлог позвонить ему в лабораторию. Просто для того, чтобы услышать звук его голоса, поговорить с ним несколько минут, нарушить давившую на нее гнетущую тишину. Прошлой ночью она была так испугана, что он не мог не быть добр к ней. Конечно, он не будет сердиться, хотя он всегда не любил, когда его отрывали от работы.

Нелегко было получить у Суми-сан номер лаборатории и заставить ее туда позвонить. Маленькая горничная пыталась под различными предлогами помешать ей, но Марсия настаивала и, неодобрительно качая головой, Суми-сан назвала телефонистке номер. Потом она молча передала трубку Марсии.

Марсия долго слушала гудки, но никто не отвечал, и, в конце концов, она повесила трубку, причем у нее осталось ощущение, что Суми-сан прекрасно знала, что никто не ответит. Либо Джером не отвечал на звонки, либо его вообще не было в лаборатории. Конечно, множество причин могли оторвать его от работы, и не стоило придавать значения этому небольшому эпизоду. Однако ею овладело беспокойство.

После полудня случайно заглянула Нэн Хорнер. По мере того, как Марсия привыкала к Нэн, вся ее прежняя неприязнь к ней улетучивалась, и сегодня присутствие такого бодрого и практичного человека было особенно желательно. Марсия тепло поприветствовала ее, отправила Суми-сан за чаем и провела Нэн в гостиную.

Настороженность соседских детей уменьшилась, и Лори играла в саду с Томико, поэтому Марсия и Нэн были одни.

Нэн была не из тех, кто ходит вокруг да около. Держа в руке чашку с чаем, она перешла прямо к делу.

— Просто хотела узнать, как ваши дела. Тот молодой человек, которого я как-то встретила у вас, — Алан Кобб — однажды вечером зашел одолжить несколько книг о Японии. Тогда он и рассказал мне о вашей поездке в замок Нийо. Он сказал, что вы выглядели несколько осунувшейся, и считал, что вы либо заболели, либо чем-то обеспокоены.

— У меня все в порядке, — ровным голосом сказала Марсия.

Нэн, одетая сегодня в твидовый костюм цвета осенних листьев, с красновато-коричневым шарфом, посмотрела на нее искренним и задумчивым взглядом.

— Если бы вы спросили меня, я бы сказала, что вы немного нездоровы. Я знаю, что Джером не в состоянии видеть, что происходит у него под носом. Так вы уверены, что хорошо себя чувствуете? На вновь приезжающих рано или поздно сказывается перемена климата. Но когда период адаптации пройдет, вы будете чувствовать себя хорошо.

— С моим здоровьем действительно все в порядке, — с усилием выговорила Марсия.

Нэн бросила на нее долгий внимательный взгляд, затем отставила свою чашку.

— Вы знаете, что когда вы здесь появились в качестве давно отсутствующей жены Джерома, я была готова невзлюбить вас. Я не думала, что у меня хватит для вас терпения или сочувствия.

— Вам и не нужно жалеть меня, — сказала Марсия.

— Не то, чтобы мне вас жаль, — продолжала Нэн. — Я определенно начала восхищаться вами. Вы приехали, несмотря на возражение Джерри, и я считаю, что если бы вы смогли, вы бы приехали раньше.

Она встала и прошлась туда-сюда во всю длину прохладной гостиной. Марсия молча наблюдала на нею.

— Теперь вы здесь, и что же вы собираетесь делать? — спросила Нэн.

— Я собираюсь остаться, — ответила Марсия. — Я хочу остаться до тех пор, пока Джером не будет готов уехать на родину вместе со мной.

Нэн тихонько свистнула и провела указательным пальцем по подбородку Марсии.

— Хм! Алан прав относительно вас. Есть что-то в том, как вы сжимаете свой маленький рот. Он сказал, что у вас есть все, чтобы стать на ноги.

— Что он знает обо мне? — отозвалась Марсия, неожиданно становясь колючей. — Почему он обсуждает меня с вами?

— Не существует закона, запрещающего обсуждать друзей, — мягко сказала Нэн. — Я думаю, что мы все это делаем, так почему вы должны быть исключением? В вашем случае мы делаем это потому, что вы чем-то пришлись нам по душе, и мы не хотим видеть, как вас третируют и обижают.

Марсия оцепенела.

— Никто меня не третирует. Я считаю, что что-то ужасно неладное происходит с жизнью Джерома. Возможно, я тот человек, который сможет ему помочь. Иногда мне кажется, что он понимает это, но ни за что не хочет согласиться с тем, что это так.

— Возможно, вы и правы, — Нэн открыла свою слишком большую сумочку и вынула сигареты. Марсия отказалась от протянутой ей пачки, но Нэн зажгла сигарету для себя и рассеянно попыхивала ею.

— Сегодня утром, — сказала Марсия, — я попыталась позвонить Джерому в лабораторию. Я не смогла добиться ответа, и Суми-сан так странно вела себя по поводу этого звонка. Как будто она знала, что я его там не застану.

Нэн пожала плечами.

— Он, вероятно, вышел по какому-то делу. Возможно, она знала об этом.

— Тогда почему она не сказала об этом мне?

— Вы начинаете нервничать, — заметила Нэн.

Марсия пропустила ее замечание мимо ушей.

— Бывает ли он там когда-нибудь? Делает ли он вообще что-нибудь, связанное с его работой?

— Что вам нужно, — спокойно сказала Нэн, — так это чуточку побольше человеческого общения, чего вы лишены в этом мавзолее. Я собираюсь дать небольшой обед после периода цветения вишни. Хочу отметить публикацию «Лунного цветка». Просто небольшой вечер для Ямада-сан и друзей Харуки Сетсу.

Было ясно, что Нэн не собиралась обсуждать отсутствие Джерома в лаборатории.

— Харука Сетсу? — спросила Марсия.

— Это женщина, которая написала стихи, — объяснила Нэн, и Марсии показалось, что взгляд ее стал задумчивым. — Вы могли бы сказать Джерому о моих намерениях, поскольку вы оба приглашены. Я не видела его неделю или около того.

Марсия испытывала острую потребность поговорить с кем-нибудь из своих друзей. Сегодня Нэн казалась неожиданно сочувствующей и понимающей. И Марсия решилась.

— Прошлой ночью Джерри рассердился на меня за то, что я отказалась возвращаться в Штаты, ушел из дома и не возвращался до поздней ночи, — она сделала паузу и перевела дыхание. — Нэн, вы знаете, куда он ходит?

Прежде, чем ответить, Нэн выпустила два кольца дыма.

— Если вы собираетесь остаться здесь, моя девочка, не задавайте вопросов. Просто постарайтесь быть тем, чем он хочет, чтобы вы были, и увезите его с собой на родину. Есть небольшой шанс, что он уедет. Но этого не случится, если вы начнете ворошить старые неприятности. Есть несколько причин, по которым он не хотел, чтобы вы приезжали, и не ошибитесь в них.

— Но вы же можете сказать мне о них, — настаивала Марсия. — Вы знаете то, что мне следует знать. Не так ли?

Сочувствие исчезло из глаз Нэн, и показалось, что мускулы ее лица отвердели.

— Есть еще одна вещь, которую вам также нужно понять, — сказала она. — Джерри мой старый друг. Он был моим другом задолго до того, как женился на вас. Нравится вам это или нет, но мне было жаль вас. Я хотела помочь вам. Но прежде всего я верна своим дружеским чувствам по отношению к Джерому Тальботу. Он скажет вам все, что захочет, чтобы вы знали. Поэтому не обращайтесь ко мне с вопросами.

При этом отказе скулы Марсии слегка покраснели, но она не отрывала взгляда от лица Нэн.

— Прошлой ночью кто-то прошел с другой половины дома на эту половину.

Рука Нэн, стряхивавшая пепел в пепельницу, замерла, и пепел упал на ковер, но она не заметила этого.

— Да? — сказала она.

— Это была женщина в белом кимоно, она несла фонарь. Она прошла в мою комнату и постояла у моей постели, глядя на меня.

— Что было потом? — спросила Нэн. Она отвернулась, чтобы избежать взгляда Марсии, и почти сердито бросила сигарету.

— Ничего особенного. Я спросила, кто она такая и что ей нужно. Я не знаю, поняла она меня или нет. Она сказала «гомен насай» и ушла.

— И вы видели, кто это был?

У Марсии появилось ощущение, что Нэн ждет какого-то особенного ответа, но у нее не было никаких соображений по поводу того, кто бы это мог быть.

— Голова женщины была завернута в белую ткань. Это могла быть Чийо. Но я так не думаю.

Казалось, Нэн испытала странное облегчение. Она вновь подошла к Марсии и положила руки ей на плечи.

— Послушайте меня, не говорите об этом Джерому. Не упоминайте о том, что эта женщина входила в дом. Это только все усложнит.

— Я уже сказала ему, — ответила Марсия. — Я была слишком испугана для того, чтобы лгать и дрожала как лист. Я пошла к нему в комнату и сразу же рассказала.

— Я понимаю. И что он сказал?

— Он сказал, что мне все это приснилось, — призналась Марсия.

— Возможно, это так. Ведь это может быть правдой?

Марсия твердо смотрела на нее.

— Вы знаете, что это не так. Я не буду пугаться и смущаться. Я не позволю Джерому заставить меня сомневаться в моем собственном рассудке. И вас тоже. В доме Минато должна быть еще женщина, кроме Чийо. Раньше я видела в саду женщину, и она очень странно на меня смотрела, пока Минато не увел ее в дом. Если есть другая женщина, вы могли бы мне сказать, кто она.

Нэн медлила в нерешительности, как будто подыскивая слова. Вдруг она, кажется, решилась.

— Я считаю, что нет ничего плохого в том, что вы узнаете. Она бедная родственница. Чийо всем сердцем привязана к ней, потому что они были вместе во время войны. Их дом разбомбили, и они потеряли не только свою собственность, но и всех других членов семьи. Семейные связи в Японии очень сильны, и эта кузина — она примерно на десять лет старше Чийо — все, что осталось от семьи. Чийо была достаточно молода, чтобы выздороветь от пережитых волнений, а ее кузина становилась все более и более меланхоличной. Все это очень печально.

— Она опасна? — спросила Марсия. — Я имею в виду кузину Чийо?

— Я так не думаю, — ответила Нэн, но в звуках ее голоса чувствовалось странное беспокойство.

— Нэн, вы скажете мне правду об одной вещи? Ради Джерома я должна это знать. Он был влюблен в Чийо Минато? Это потому Минато испытывает к нему неприязнь? Это потому Джером не хочет их выселить? И потому он не хочет, чтобы я была здесь?

Нэн быстро посмотрела на часы.

— Господи! Я уже на десять минут опаздываю на деловую встречу. Мне нужно бежать. Спасибо за чай.

Марсия проводила ее до двери. Нэн на минуту отвернулась, чтобы одеть туфли.

— Вы должны понимать, что есть вопросы, на которые я не могу ответить и не могу даже обсуждать их. Вам лучше оставить их для Джерри. Но на вашем месте, я не стала бы задавать ему этот вопрос.

Она исчезла так же быстро, как и появилась, и Марсия поняла, что теперь у нее еще больше вопросов, чем раньше. Была ли эта «меланхоличная» кузина сумасшедшей? Было ли сумасшествие ответом на ту таинственность, которая, казалось, окутывала часть дома за перегородкой? Почему все должны держать это в тайне?

Джером пришел домой к обеду и был спокоен, как будто он не покидал дом надолго и не отсутствовал большую часть ночи. Он казался довольно веселым, как будто принял какое-то решение. За обедом он вновь был внимателен к Лори, и Марсии было больно видеть, как ребенок тянулся к нему всем сердцем. Следовало бы с доверием отнестись к вниманию отца, но Марсия больше не верила в причуды Джерома. Он мог наслаждаться любовью Лори, а потом отвернуться от нее, когда она ему наскучит, и этим обидеть ее.

Марсия рассказала ему о визите Нэн и о том, что та собирается дать обед по поводу издания книги Харуки Сетсу. При этой новости он бросил на нее удивленный взгляд, но никак не прокомментировал эту новость, сказал только, что поговорит об этом с Нэн.

Его отсутствие в лаборатории продолжало волновать Марсию, и она не видела причин, почему бы ей не спросить об этом прямо.

— Сегодня я пыталась позвонить тебе в лабораторию, — небрежно сказала она. — Но я думаю, что в этот момент ты отсутствовал.

Он не пытался уклониться.

— Скорей всего меня не было. Бесполезно пытаться застать меня там.

— Но разве ты не работаешь там с японцами с самого начала? Разве теперь там никого не бывает?

— Только пауки да мыши, — нехотя ответил Джером. — А они не могут говорить по телефону или суетиться из-за пустяков, как это делают ученые. Мои японские друзья давным-давно бросили это дело. Мы решили пойти разными путями.

— А каким путем ты идешь?

Он холодно посмотрел на нее.

— А это, моя дорогая, мое дело. Я уверен, что ты здесь будешь лучше себя чувствовать, если перестанешь вести себя, как Пандора.

Вновь перед нею была стена, не было пути ни через нее, ни сквозь нее.

После обеда он предложил Лори пойти погулять с ним по холму, и, когда та охотно побежала надевать пальто, он небрежно заговорил с Марсией.

— Давай решим, что ты останешься на месяц или около того. По крайней мере, на период цветения вишни. Потом мы обсудим ситуацию и посмотрим, как нам быть. Ты согласна на это?

Это было больше, чем она рассчитывала после вчерашнего вечера.

— Да, конечно, — быстро согласилась она.

Он улыбнулся ей.

— Плохой сон кончился? — но прежде, чем она успела ответить, примчалась Лори, на ходу засовывая руки в рукава пальто.

— По крайней мере, это даст мне возможность познакомиться с моей дочерью, — сказал Джером, все еще улыбаясь Марсии.

Затем они вместе вышли. Лори даже не подумала пригласить мать пойти вместе с ними. Марсия пыталась обрадоваться этому новому интересу Джерома к Лори. Она старалась убедить себя в том, что не стоит обращать внимания на такие пустяки, ведь у нее и без того достаточно оснований для беспокойства.

Марсия не могла забыть слов Джерома о лаборатории, которую захватили пауки и мыши, его признания, что он больше не бывает там регулярно. Эта сторона дела беспокоила ее, поскольку касалась не только ее.

Джером Тальбот был человеком, с которым считались в мире науки. Она часто слышала, как о нем с уважением отзывались друзья ее отца, и она прекрасно знала, что он был явлением в науке. Теперь, по его собственной воле, о нем забыли. Забыли не потому, что его постигла неудача, а из-за того, что у него не было желания работать. На родине на него могли бы оказать некоторое давление, поскольку страна не могла себе позволить терять таких людей, как Джером. А здесь они не могли до него добраться и, видимо, перестали пытаться.

Дни шли, камелии распустились и отцвели, деревья развернули зеленые знамена весны. Воздух стал заметно теплее, и скоро должны были распуститься цветы. Марсия решила искать утешения в красоте распускающейся природы и отдала свое сердце Японии, как многие сделали до нее.

На самом южном острове Кушу вишни уже цвели, и весна медленно продвигалась на север по японским островам. Были дни, когда можно было открыть окна и двери, потому что на улице было теплее, чем в доме, и японские дома стояли с открытыми в сад дверями.

В эти первые дни апреля Лори была удивительно оживленной. Джером часто брал ее с собой и, казалось, что дружба между ними крепнет. Однако Марсия видела, что в дочери появилась какая-то нервозность, и это ее беспокоило.

Однажды после полудня Марсия искала Лори, звала ее, та не откликалась. Ребенка не было ни в нижних комнатах, ни в саду, и Марсия поднялась наверх, чтобы посмотреть оттуда, нет ли ее на другой половине сада. И вдруг она обнаружила Лори на верхней галерее.

Дочь, скрючившись, сидела в углу, позади нее виднелась открытая раздвижная дверь. Лори, однако, не теряла времени на то, чтобы оглядеться. По ее щекам бежали слезы, и она держала в руках нечто такое, что было причиной ее слез.

— Что-то случилось? — мягко спросила Марсия. — Тебя что-то беспокоит?

Увидев мать, Лори вскочила на ноги и спрятала руки за спину. Слезы на щеках высохли, и она смотрела почти вызывающе. Поскольку строптивость не была характерна для Лори, Марсия была потрясена.

— Что такое? — воскликнула она. — Что-то неладно?

Резким движением Лори вытащила руку из-за спины и зашвырнула что-то далеко в сад. Небольшой темный предмет пролетел над кустами, сквозь деревья и исчез в дальней части сада. Девочка вызывающе смотрела на мать.

— Что это было? Что ты выбросила? — спросила Марсия, подавляя собственное чувство тревоги.

— Ничего, — сказала Лори, избегая глаз матери.

Марсия протянула дочери руку.

— Это неважно, что ты не хочешь мне сказать. Но я не смогу тебе помочь, если ты мне не расскажешь.

Лори так резко покачала головой, что косички взметнулись над ее плечами.

— Ничего особенного, — ответила она и выскользнула, чтобы первой сбежать вниз.

Лори избегала ее, чего никогда не делала прежде, и Марсия пыталась убедить себя в том, что это просто признак взросления, что у всех матерей те же проблемы, но тем же вечером, когда Лори пошла с отцом на прогулку, Марсия поспешила в сад. Но кустарник был густым, и она не нашла ничего такого, что могла выбросить Лори.

С приходом весны изящество и красота сада раскрывались все больше и больше, дни становились все теплее.

Марсия начала получать особое удовольствие от чтения в саду. При этом она не чувствовала одиночества: как бы она ни была обеспокоена, сад всегда улучшал ее настроение и доставлял ей тихую радость.

Там не было цветочных клумб.

В соответствии со временем года цветы появлялись то на кустах, то на деревьях. Маленьким сосенкам возле каменного фонаря специально придавали форму, чтобы они смогли стать завершением картины. От дома до пруда с рыбками вилась тропинка из отдельных неплотно уложенных камней, и форма этой тропинки когда-то была выбрана с любовью. Арка красного лакированного мостика над прудом усиливала приятное ощущение равновесия во всей картине. Повсюду зеленая трава и коричневая земля контрастировали самым эффектным образом. Только бамбуковый забор грубо нарушал гармонию сада. Но Марсия могла отвернуться от него и наслаждаться остальной частью картины.

Американцы многому могли поучиться в Японии. Возможно, западные методы помогали Японии встать на ноги, но и Япония многое дает иностранцам.

И Суми-сан, и Ясуко-сан было приятно, что Марсии нравится сад и то, что она стремится воспринять его красоту. По мере того, как весна набирала силу, они выходили, чтобы показать ей ту или иную очаровательную деталь, и Марсия было приятно их внимание к ней. Она узнала, что японские слуги не просто повариха и горничная. Следовало благодарить их каждый раз после еды и показывать, что вы особо цените их усилия. Казалось, что они искренне рады тому, что она является членом семьи, особенно с тех пор, как они убедились, что она не встанет между ними и Джеромом и не будет вмешиваться в те небольшие услуги, которые они ему оказывают. Присутствие Лори доставляло им удовольствие, и частенько Ясуко-сан или Суми-сан брали ее с собой за покупками. Лори быстро запоминала японские слова и фразы, обгоняя в этом отношении свою мать. Теперь, когда Томико приходила поиграть, ей удавалось немного с нею поговорить.

Вопросы Марсии о Минато оставались без ответа, и она больше не видела женщину в белом. Даже Чийо, казалось, старалась не попадаться ей на глаза, так что у Марсии не было возможности сломать мучительный барьер между двумя домами.

Потом в один из дней в начале апреля случилось нечто, представившее соседскую семью в новом, удивительном свете. Минато-сан принес домой несколько маленьких черепашек для своих детей, и одну из них маленькая Томико отдала Лори. Этим же самым утром две девочки весело играли у края пруда, в то время как Марсия сидела на ступеньках веранды и наблюдала за ними.

Через ворота из другой части дома с важным видом вошел мальчик, Таро. Он был несколько крупнее и старше, чем Лори, и в нем чувствовалось высокомерие юного японца по отношению к женщинам. Несколько минут он стоял, наблюдая за девочками, сделал им несколько поддразнивающих замечаний по-японски. Лори взглянула, неуверенно улыбнулась, он состроил ей гримасу. Потом со спокойной уверенностью он наклонился над младшей сестрой, взял черепах и покидал их в пруд. Лицо Томико сморщилось, к глазам подступили слезы. Но когда она потянула его за рукав, умоляя достать ее любимиц, Таро грубо толкнул ее на траву.

Томико залилась слезами, но Лори, всегда ненавидевшая несправедливость, устремилась в бой. Таро повернулся к девочкам спиной и важно шествовал к воротам, когда Лори бросилась вслед за ним. Она как снаряд из катапульты ударилась об него, попав в середину спины с такой силой, что у него захватило дух. Он споткнулся, и вот она была уже на нем, как фурия, молотя по нему кулаками, пока он, напуганный, не упал на землю. Когда он упал лицом вниз, Лори уселась на него верхом и стала колотить головой о землю.

— Ты злой! — кричала Лори. — Ты просто большой злой японский мальчишка!

Марсия наблюдала эту сцену со смешанными чувствами отвращения и изумления. Таро получил по заслугам. Но когда он завопил от боли, Марсия решила, что должна прийти ему на помощь.

Она встала, собираясь идти к нему, но на крики Таро подоспела помощь из соседнего дома. Чийо Минато промчалась в ворота в развевающемся кимоно, взметнувшемся выше колен, совершенно не похожая на японку и на леди. Она подбежала к детям и стащила Лори с Таро.

— Что ты делаешь? — закричала она по-английски, взволнованно тряся девочку. — Что ты делаешь с моим сыном?

На мгновение Марсия была так удивлена, что не могла сдвинуться с места. Изящная японка Чийо неожиданно на западный манер несется через сад в развевающемся кимоно и разражается потоком слов с совершенно американским акцентом — было отчего удивиться!

Но теперь Лори тоже плакала, в основном от отвращения. Марсия быстро подошла к ним.






XI





— Я прошу прощения, если Лори обидела Таро, — сказала Марсия Чийо, — но, боюсь, что ваш сын был неправ. Он был груб со своей маленькой сестренкой и побросал ее черепах в пруд.

Казалось, что при виде Марсии Чийо опять застыла, и лицо ее приняло свое обычное выражение. Она непонимающе смотрела на нее, но маска была надета слишком поздно, сказанного не воротишь.

— Вы знаете английский, не так ли, миссис Минато? — с любопытством спросила Марсия. — И вы говорите на нем без того акцента, который бывает у людей, которые учат его как иностранный язык. Вы американка японского происхождения?

Чийо отвернулась от нее и не сразу ответила. Она вытерла слезы Таро и успокоила плачущую Томико. Лори с отвращением отряхивалась, все еще ворча. Нелегко было разозлить мягкую Лори, но раз уж ее вывели из себя, то она разошлась вовсю.

— Он думает, что из-за того, что он мальчик, он может делать все, что хочет, а мы, девочки, все стерпим, — кричала она. — Но в Америке мы так не делаем. Я не люблю мальчишек, которые дразнятся.

Таро поглядел на Лори и убежал домой.

— Он больше нас не побеспокоит, — сказала Лори Томико. — Давай посмотрим, не удастся ли нам выудить черепах из пруда. Видишь, вот одна плывет к камню на этой стороне.

Чийо глядела, как девочки снова пошли играть, и потом неохотно повернулась к Марсии.

— Я больше не говорю много по-английски. Иногда это происходит, когда я этого меньше всего ожидаю.

Лицо Чийо имело восхитительную форму дынного семечка, удлиненную и овальную, ее кожа была белой, глаза немного раскосые и очень темные. Она выглядела такой изящной и прелестной, такой настоящей японкой в своем сером кимоно с изображением белого бамбука, что слова, которые она говорила, казалось, все более и более не соответствовали ее облику. Сотня вопросов и сомнений возникла в голове у Марсии. Если эта молодая женщина так хорошо говорит по-английски, то было более чем вероятно, что ей следует интересоваться американцем, который давно не был на родине.

Болезненная вспышка ревности охватила Марсию и вызвала такое любопытство, что ее даже немного замутило. Желать узнать… все. И в то же время понимать, что это знание могло бы причинить ей невыносимую боль — это слишком сильно взволновало ее. Все же ей удалось улыбнуться Чийо. Неважно, каков будет результат, она не упустит такую возможность.

— Вы не зайдете в дом, чтобы немного побеседовать со мною? — спросила она. — Кот выпущен из мешка. Вы не сможете засунуть его обратно.

Губы Чийо слегка задрожали, как будто она была близка к слезам.

— Я — я не должна заходить, — начала она, но Марсия легонько коснулась рукава ее кимоно.

— Пожалуйста, пойдем. Там не будет никого, кроме меня. Суми-сан принесет нам чаю.

После минутной нерешительности Чийо позволила себя уговорить. Она сняла на пороге свои гета и двинулась по полированному полу самой скромной голубиной походкой настоящей японской леди. Марсия провела ее в более уютную спальню, которую она большей частью использовала теперь как гостиную.

— Здесь нам будет удобнее, — сказала она. Попробуйте сесть в эту качалку, это мое любимое кресло.

Чийо скованно села, глаза ее были опущены, лицо лишено выражения. Марсия подозревала, что Чийо далеко не так спокойна, как кажется.

— Вы носите кимоно так грациозно, — сказала Марсия. — Так много японок предпочитают западные платья. Но вы носите его так, как будто с детства привыкли к этому виду одежды.

— Мой муж предпочитает старые обычаи, — мягко сказала Чийо.

Несмотря на то, что в ее речи чувствовался американский акцент, она говорила немного скованно, как будто редко пользовалась английским в последние годы.

— Мне нравится кимоно, — добавила она. — Оно напоминает мне, что я — японка, — она посмотрела на Марсию в упор. — Я хочу быть только японкой.

В ее словах был почти вызов, и Марсия подыскивала слова, чтобы успокоить ее.

— Почему нет, если так вам нравится? Но вы некогда были американкой?

— Американкой по рождению, — быстро сказала Чийо. — Американкой японского происхождения, мои родители — японцы. Мы жили в Сан-Франциско до тех пор, пока мне не исполнилось одиннадцать лет.

— Я живу через залив, в Беркли, — сказала Марсия. Чийо кивнула своей гладкой черной головкой.

— Да, я знаю.

Суми-сан принесла чай и поставила его на низкий столик между двумя женщинами. На лице не было никакого удивления. Марсия представила, какое бурное обсуждение начнется на кухне, когда она вернется.

Марсия разлила зеленый чай и предложила гостье соленые семби, которые были похожи на маленькие коричневые крекеры для коктейля. При всем своем внешнем спокойствии, она чувствовала себя взвинченной, взволнованной и в то же время усталой. Чийо не должна догадываться о том, какое любопытство она вызывает у Марсии, как жаждет Марсия отбросить завесу таинственности, висящую между двумя половинами дома. Неприятный огонь ревности угас. Или, по крайней мере, она надеялась, что он угас.

— Вы умели говорить по-японски, когда впервые сюда приехали? — спросила Марсия.

— Да, конечно, — Чийо отпила чай. — Это мой второй язык. Я росла, говоря в детстве и по-английски, и по-японски. Но когда я впервые сюда приехала, мне было трудно. Я тогда была совершенно американским ребенком. Я не хотела быть японкой. Мои родители давно хотели посетить родину, и они не хотели, чтобы я была полностью американкой. За несколько месяцев до начала войны они привезли меня в Японию.

— Это, наверное, было очень больно, когда обе ваши страны начали войну друг против друга, — сказала Марсия.

— Да, это так. Особенно потому, что я не была полностью ни японкой, ни американкой. Другие дети считали меня странной. Я могла говорить по-японски, и я выглядела как японка, но я мало знала японские обычаи. Мои родители во многих отношениях стали американцами и многому они меня не научили. Я делала ошибки.

— Какого рода ошибки?

Чийо улыбнулась немного печально.

— Я даже не знала, как правильно открывать шойи. Есть сотни обычаев, которые должна знать японская девушка, иначе ее сочтут плохо воспитанной. Но это были небольшие ошибки. Со временем я научилась.

Неожиданным жестом, который был больше американским, чем японским, она поставила свою чашку.

— Теперь я должна идти. Мне не следует здесь быть. Моему… моему мужу это не понравится.

— Почему он должен быть недоволен? — прямо спросила Марсия.

Чийо сидела молча, не отвечая. Хотя она пришла в дом, но говорила очень неохотно, в ней не было дружелюбия. Она все еще держалась с холодным равнодушием.

— Пожалуйста, не уходите так быстро, — попросила Марсия. — Есть столько всего, связанного с домом, чего я не понимаю. Почему нам запрещено общаться? Почему нашим детям не разрешается играть вместе?

Чийо начала было говорить, но заколебалась и опустила глаза.

— Вы должны обо всем этом спросить своего мужа.

Было ясно, что прямые вопросы, касающиеся жизни дома, ни к чему не приведут.

— Тогда расскажите мне о своих первых годах, проведенных здесь, — сменила тему Марсия. — Я хочу понять, как это было.

Когда Чийо начала говорить, она не смотрела на Марсию.

— Мой отец был убит в бою в Новой Гвинее, хотя он и не верил в справедливость этой войны. Все остальные умерли дома — мать, тетя, мои брат и сестра. Наш дом в Токио был разрушен. В конце войны японскому народу было уже все равно, выиграет он войну или проиграет. Народ хотел только прекращения войны. То же было и со мною — у меня не было родины. У меня были только страдания и потери.

Марсии нечего было сказать на эти резкие слова Чийо.

— Но теперь вы счастливы с вашим мужем и детьми? — мягко спросила она.

Чийо молча поклонилась, и Марсия спросила себя, так ли уж Чийо на самом деле счастлива.

— Как ваша кузина? — продолжала расспрашивать Марсия. — Она тоже исцелилась от последствий войны?

На несколько мгновений наступило молчание. Затем Чийо заговорила так тихо, что Марсия едва расслышала ее слова.

— Моя кузина страдала больше всех. Она никогда не выздоровеет. Моя кузина, она… она больна.

Дверь вновь закрылась, и Марсия почувствовала, что сегодня она не откроется вновь. Она не хотела заставлять Чийо рассказывать о ее несчастьях.

Чийо встала и поклонилась по японскому обычаю:

— Аригу гозай масу. Спасибо за чай. Теперь я должна идти, — она медленно молча пошла к двери, и Марсия проводила ее в холл. Но прежде чем они достигли боковой веранды, Чийо неожиданно с серьезным выражением лица повернулась к ней.

— Для вас, миссис Тальбот, лучше было бы поскорее уехать домой. Лучше всего взять вашу девочку и вернуться в Америку.

— Мой муж здесь, — твердо сказала Марсия. — Я хочу, чтобы мой дом был там же, где и его дом.

Лицо Чийо было лишено всякого выражения, но Марсии показалось, что в глазах ее сверкнул гнев. Неожиданно голос ее стал настойчивым.

— Если вы останетесь, может произойти что-нибудь ужасное. Вы здесь нежеланные. Если вы останетесь, вы только обидите невинного человека.

Несколько мгновений обе женщины смотрели друг на друга, и между ними исчезло даже подобие дружбы. Возникла невысказанная враждебность.

Чийо вновь формально поклонилась, одела свои гета и поспешила в сад. У пруда она взяла на руки Томико и, пронеся ее через ворота, закрыла их за собой.

Марсия смотрела ей вслед, охваченная противоречивыми чувствами. Хотя имя Джерома не было произнесено, но кое-что выяснилось. Марсия подумала о том, что во время разговора у нее было такое ощущение, как будто Джером стоял между ними, и на него предъявляли права обе женщины, а он не хотел полностью принадлежать ни одной из них.

Лори пришла к ней из сада.

— Почему она забрала Томико? Она что, сердится, что я побила Таро? Но он первый начал. Зачем он дразнил нас и мешал нам играть.

Марсия нежно пригладила локоны на лбу у Лори.

— Я думаю, что японские мальчики такие же, как и все мальчики, им всегда нравится дразнить девочек. Разве ты не помнишь, каковы мальчики у нас на родине?

Лори мрачно размышляла. Потом она вздохнула. Марсия на мгновение прижалась к ней щекой. Но даже в этот момент Лори оттолкнула ее.

— Папочка скоро вернется. Ничего, если я немного пройдусь, чтобы встретить его? Он возьмет меня в машину и подвезет до дома.

— Иди, — разрешила Марсия. — Но будь осторожна.

Стоило только уйти с главных улиц Киото, и уже не было тротуаров, и маленькие трехколесные грузовички нарушали тишину узких улочек звуковыми сигналами и не заботились о пешеходах. Удивительно, что ни на кого не наезжали, и большинство японцев разгуливали посреди улицы — только непосредственная близость транспорта заставляла их отходить в сторону. Лори пообещала быть осторожной и убежала.

Слуги всегда знали, что происходит в доме, и теперь Суми-сан вышла в сад с импровизированной сетью, привязанной к длинному бамбуковому шесту, на котором развешивали кимоно для сушки. Она ловко зацепила и выудила двух черепах. Прежде, чем начать выуживать черепах, она поставила банку с песком в соседний куст азалий и, вытащив их, посадила в банку. Пока Суми-сан вытирала руки о передник, что-то привлекло ее внимание, она наклонилась и вытащила из-под куста какой-то предмет. Она с любопытством повертела его в руках, потом прошла к Марсии по выложенной камнями тропинке.

— Это принадлежит Лори-сан, — сказала она и протянула ей предмет.

Марсия поблагодарила ее и взяла предмет, тотчас узнав в нем маленькую маску демона, которую Нэн Хорнер подарила Лори, когда они только приехали в Киото. Должно быть, Лори принесла ее в сад, а потом забыла о ней.

Но когда Марсия отнесла маску в спальню, чтобы положить на каминную полку рядом с вещами Лори, она кое-что вспомнила. Этот куст азалии был в дальнем конце сада. Лори что-то швырнула из окна именно в этом направлении. Должно быть, эту масочку она и выбросила.

Но почему? Что заставило ее так поступить? Когда Нэн дала Лори маску, ей понравилось забавное личико. Однажды Марсия застала ее перед зеркалом надувающей щеки и злобно хмурящейся, подобно маске, и тогда они обе посмеялись. Так почему же теперь она изменила свое отношение к ней? Что она хотела скрыть от матери, когда поспешно выбрасывала маску?

Марсия чувствовала, что ей не следует спрашивать об этом Лори. Было бы лучше, если бы этот инцидент сам стерся из памяти. Может быть, потом Лори вновь возьмет маску и будет с нею играть, если мать ничего не скажет об этом. На каминной полке сидела кукла, которую Лори подарил Алан Кобб. Черноволосая головка с голландской стрижкой была прислонена к зеркалу, которое отражало ее нарядное красно-белое кимоно. Марсия положила маску рядом с куклой, чтобы там ее нашла Лори.

Она услышала, как подъехала машина Джерома, и через несколько минут Лори вошла через наружную дверь, в то время как ее отец пошел поставить машину в маленький гараж, расположенный в углу здания. Взволнованная, полная новостей Лори вбежала в комнату.

— Завтра воскресенье, и мы поедем смотреть на цветение вишни во дворец Кийомицу! — воскликнула она. — Все трое. Ты, я и папочка. Он собирается сказать тебе об этом за обедом.

Марсия решительно отогнала от себя тень Чийо. Если Джером хочет взять их в Кийомицу, это хороший знак. Что бы ни случилось в прошлом, прошлого не изменишь, но было еще и настоящее, за которое нужно было бороться, было и будущее. Возможно также, что они с Чийо еще столкнутся открыто. Японке следует знать, что жена Джерома так легко не сдастся.

Она слышала о Кийомицу. Нэн говорила, что из всех дворцов Киото он был самым прекрасным и самым интересным. Цветущие вишни теперь были видны повсюду во всей красе. Нужно было скорее посмотреть их, прежде чем они достигнут расцвета своей красоты и разом сбросят весь свой цвет. А увидеть их с Джеромом — ради этого стоило приезжать в Японию!

Лори тотчас же заметила маску на каминной полке. Она не взглянула на мать, но быстро подошла и осмотрела ее.

— Суми-сан нашла ее в саду, — небрежно заметила Марсия.

Было трудно сказать, слышала ее Лори или нет. Пока мать смотрела, девочка сняла с полки куклу. Потом аккуратно надела маску на веселое пухлое личико и опять поставила куклу на полку. Забавная масочка демона больше не казалась веселой, исчезла и невинная прелесть куклы. Теперь у демона было тело. Он мог бродить по миру в человеческом облике. Какой-то внутренний голос подсказывал Марсии, что нужно забыть об этом эпизоде, не подчеркивать его значение, задавая вопросы. Когда Лори отвернулась от куклы в маске, лицо ее было удивительно мрачным. Она не взглянула на мать и отправилась мыть руки перед обедом.






XII





В эту ночь Марсия долго лежала без сна, вспоминая прожитые годы. Сегодня не было ветра, и слышалось только обычное потрескивание старого дома. Джером спал в соседней комнате, и ничто не беспокоило ее.

Она отчетливо видела его таким, каким он был после смерти ее отца, когда в первый раз приехал из Японии и в первый раз увидел ее взрослой, явно влюбленной в него женщиной. На короткий миг он повернулся к ней, словно дочь человека, которого он боготворил, могла понять какие-то глубинные побуждения его души. Казалось, что приехав на родину, он как будто убежал от чего-то оставшегося в Японии, чего-то такого, что хотел никогда больше не видеть, что хотел бы забыть. Или же он убежал от чего-то в себе самом, что пугало его и приводило в ужас. Что бы он ни чувствовал в эти первые дни их брака, он обратил на Марсию всю свою способность любить, как будто это могло удержать зловещую темноту, нависшую над его существом.

Марсия беспокойно ворочалась на подушке, пытаясь его понять.

Чийо — была ли это Чийо?

Чийо, прелестная, изящная, приятная. Чийо, которая, конечно, понравилась бы любому мужчине. Будучи американкой по рождению, она умела говорить на его языке. Однако у Марсии было ощущение, что было что-то еще, что-то менее очевидное, что удерживало его в Японии. Да, Чийо, но и нечто большее, чем Чийо.

Ичиро Минато явно был недовольным и не очень приятным человеком. Однако он оставался в этом доме. Почему? Что держало этих людей под одной крышей? Какую роль в этом играла женщина в белом кимоно, и какова была природа ее болезни?

Наконец Марсия уснула, и разбудил ее шум весеннего дождя, бегущего по оконным рамам, орошающего истомившийся от жажды сад. Лори была подавленной все утро, но во второй половине дня появилось солнце, а с ним и голубое небо, и установилась хорошая погода.

Воскресенье в Японии не было днем прекращения деловой активности. Некоторые офисы закрылись, но большинство магазинов работали. Понедельник по всей стране был более популярным днем отдыха. Тем не менее, из-за цветения вишни, на улицах были толпы гуляющих. Джером оставил машину у подножья Чайного Холма, так что они могли пройти мимо крошечных, полностью открытых со стороны фасада магазинчиков. Гончарные изделия Киото были знамениты, а магазинчики — бесконечно привлекательны. Они демонстрировали все, от безделушек для туристов до прекрасных уникальных вещей. Там были изящные чайные сервизы, всевозможные блюда, цветные керамические фигурки богов, людей и животных, куклы и сувениры. И все время, пока они поднимались вверх по холму, над ними вставала ярко-красная пагода, стоявшая в передней части дворцовых зданий, и манила их к себе.

Когда они добрались до каменных ступеней, ведущих к главному входу, то Джером выбрал другой путь — в обход.

— С этой стороны вид более необычный, — сказал он. — Мы приблизимся к дворцовым стенам со стороны оврага, расположенного ниже них.

«Сегодня он выглядит оживленным и заинтересованным», — заметила к своей радости Марсия. Он был почти таким же энергичным и неотразимым, каким она его помнила с давних лет, и она так же охотно, как и Лори, отвечала на его оживление. Вдали от темной японской виллы она могла быть такой же веселой, как и раньше, когда это нравилось Джерому и привлекало его в ней.

Когда они прошли вверх по тропинке, им открылся вид цветущих вишен во всем их великолепии, в розовых и белых облаках цветов. Казалось, что от этого цвета склон холма ожил, и теперь Марсия понимала, почему японцы создали культ любования цветущей вишней. В этот месяц по всей Японии, где бы ни цвели вишни, люди выходили на улицы, чтобы полюбоваться их красотой с чувством восхищения и удовлетворения. Сегодня в Кийомицу были толпы народу, причем большинство людей, особенно женщин, были одеты в кимоно, поскольку кимоно больше подходило для церемонии любования цветущей вишней. Повсюду щелкали затворы фотоаппаратов, а ступеньки дворца казались любимым местом групп, желающих сфотографироваться.

Молодые японки в аккуратной синей униформе водили по разным маршрутам экскурсии по территориям, прилегающим к дворцу, и Марсия обнаружила, что наблюдать за людьми даже интереснее, чем любоваться цветением вишни и дворцами. Дети были повсюду. К радости Лори они наткнулись на дюжину или даже больше маленьких девочек, сидящих на земле на корточках с разложенной перед ними бумагой. Девочки рисовали картинки акварелью. Большинство рисунков были очень хорошими, поскольку японцы учатся рисовать так же рано, как и писать кисточкой. В самом деле, эти занятия похожи.

Когда они приблизились к дворцу со стороны парка, дорожки и ступеньки которого паутиной сбегали вниз по холму, им открылся впечатляющий вид. Крыши Кийомицу группой поднялись над стенами и выбегали вверх по холму. Каменная стена простиралась до середины площади, занимаемой зданиями, остальную часть зданий поддерживала гигантская деревянная платформа, поднимавшая их на уровень фасада. Платформа удерживалась несчетным числом бревен, расположенных вертикально во всю их изначальную длину и связанных вместе открытой поперечной деревянной конструкцией. Японские архитекторы, для которых дерево было основным строительным материалом, использовали его очень изобретательно, создавая великолепные сооружения. Высокая платформа выходила на овраг, тогда как на заднем плане высились крутые старинные тростниковые крыши.

У склона холма они обнаружили ряд широких ступеней, круто поднимающихся к расположенному выше дворцу. Они взбирались вверх, проходя сквозь торжествующее мерцание цветущих вишен, пока не оказались вместе с толпой на платформе, откуда открывался вид на овраг и крыши Киото. Повсюду вокруг них слышалось бормотание японцев и шум потока внизу, так называемой чистой воды, давшей название замку Кийомицу.

— Это так прекрасно, что аж больно, — тихо промолвила Лори, и Марсия сжала ее руку. Для них красоту этого дня и этого места усиливало присутствие Джерома и его почти нежное отношение к ним.

Они обошли главные здания дворца, взобрались еще выше, к каменным тории, меж двух рычащих каменных псов. На вершине холма было здание поменьше. Там пожилая японка подергала пеньковую веревку колокола и трижды прохлопала в ладоши, чтобы привлечь внимание бога. Потом она склонила голову в молитве, ладони ее были сложены вместе в жесте, используемом при молитве людьми разных вероисповеданий.

Позади дома находились небольшой садик и пруд с островом в центре и ведущим к нему мостом. Большая черепаха лениво грелась на скале, и она лишь немного втянула голову, когда они проходили мимо. Джером нашел низкую стену, на которой они могли посидеть одни, вдали от толп посетителей. Послеполуденное солнце заливало все вокруг, освещая крыши дворца и каменные фонари, ярким светом сияя в вишневом цвете.

В этот момент чувства переполняли ее, и Марсия вложила свою руку в руку Джерома, нежно склонившись на его плечо. Он сжал ее руку, но взглянув на него, она увидела, что он наблюдает за Лори.

— Скажи мне, — обратился он к дочери, — ты знаешь, почему самураи выбрали цветы вишни своей эмблемой?

Лори отрицательно покачала головой, и он продолжил легким небрежным тоном, но за этой легкостью чувствовалась настороженность, как будто он за чем-то следил.

— Вишневый цвет опадает в расцвете своей красоты вместо того, чтобы медленно увядать, как другие цветы. В старину воин-самурай считал почетным умереть на вершине своей карьеры вместо того, чтобы стареть, когда минуют дни его славы.

Марсия оглядела пенящееся море цветов и подумала вслух.

— Это хорошо для вишневого цвета и красиво как романтическая традиция. Но я надеюсь, что сейчас японцы ее не придерживаются.

— Они ее придерживались во время войны, — сказал Джером, — есть японская пословица: «Вишневый цвет — лучший из цветков, солдат — лучший из мужчин». По традиции считается, что подобно вишневому цвету, солдат рождается для того, чтобы умереть на вершине своей карьеры. Японских солдат учили умирать. Возможно, что в этом беда Ичиро Минато. Его учили умирать, а он не умер. Я думаю, что теперь он чувствует себя обесчещенным, как будто у него нет права быть живым. Марсия, он тебя когда-нибудь беспокоил? Я имею в виду Минато.

Этот неожиданный вопрос удивил ее.

— Он даже никогда не говорил со мною, — ответила она, — почему-то она не хотела упоминать те случаи, когда Минато так странно на нее смотрел.

От этого разговора о солдатах и о смерти на светлый день словно набежала темная тень. Марсия встала со стены, надеясь изменить ход мыслей Джерома, если они уйдут отсюда. Но он легонько коснулся ее руки, останавливая ее, и обернувшись, чтобы взглянуть ему в лицо, она почувствовала, как в нем растет напряжение, которое неожиданно испугало ее. Ей так не хотелось, чтобы что-нибудь испортило этот чудесный день, нарушило ощущение единения с Джеромом.

Но он настаивал, и она почувствовала в его голосе насмешку, которой не поняла.

— Ты думаешь, что все совершенно прекрасно, не так ли? — спросил он. — Но давай проверим. Закрой глаза и прикрой их руками. Закрой глаза, Лори.

Марсия не закрыла глаза. Она с возрастающим беспокойством глядела на мужа. Но Лори послушно закрыла глаза и беспечно стояла в ожидании сюрприза, каким бы он ни был.

— Ты можешь услышать самолеты? — спросил отец. — Нет, держи глаза закрытыми. Это самолеты военных лет, Лори. Может быть, самолеты из будущего. Теперь ты их слышишь?

Лори сразу приняла условия игры и взволнованно ответила:

— Да, я слышу их, папочка. Их много летит. Они летят через горы к Киото.

— Тогда слушай! Слушай — и ты услышишь команду «Сбросить бомбы!» Теперь они падают, неумолимо, как смерть. Одна упала, и погиб Кийомицу — погибли цветущие вишни, дворцы и люди.

Шок вывел Марсию из оцепенения.

— Прекрати! — закричала она. — Что ты делаешь?

Но было поздно. Волнение перешло в ужас на лице Лори. Она открыла глаза и огляделась вокруг так, будто все изменилось перед нею, как будто она видела дымящиеся развалины, опустошение и смерть.

От неожиданности, с которой разрушился вокруг них мир цветущих вишен, Марсии стало нехорошо. Перемена ощущений была слишком внезапной, слишком жестокой. Она обняла Лори рукою, пытаясь снять боль и растерянность, охватившие ее дочь и придавшие ее лицу выражение взрослой женщины.

— Не верь ему — он только играет! — воскликнула она, стараясь, чтобы ее голос звучал легко и весело, хотя она не чувствовала ни того, ни другого. — Никто никогда не бросал бомбы на Киото, Лори. Никто не хотел разрушить эту красоту и эти произведения искусства. Киото все еще остается старой Японией.

Джером не обратил на нее внимания.

— Но это могло случиться, Лори. Это могло случиться в любой момент. Когда ты смотришь на людей, ты должна помнить об этом. Ты должна помнить, что стоит за этим. Они могут создать красоту, но они могут и разрушить ее. Не доверяй им так легко, Лори. Не отдавай им так легко свое сердце.

Марсия с отвращением увидела в нем новую губительную навязчивую идею, которая не только могла нарушить покой других людей, но и разрушала его самого.

В ней начала подниматься горячая волна гнева. Она должна как можно скорее поговорить с ним наедине, поговорить о той чудовищной вещи, которую он только что сделал. К счастью, Лори по натуре была веселой и жизнерадостной. Она скоро забудет об этом эпизоде и опять станет собой. Но сможет ли она, мать Лори, забыть об этом? Несмотря на весь свой гнев, Марсия почувствовала себя больной и разбитой.

Казалось, что Джером видел отвращение в ее глазах, и он улыбался, как будто, это доставляло ему удовольствие, хоть он и сделал вид, что извиняется.

— Извини, дорогая. Может быть, мне лучше оставить мои маленькие фантазии при себе. Пойдем полюбуемся остальной частью дворца. Я хочу, чтобы ты познакомилась с драконом, Лори.

Но день утратил свою красоту. Лори мрачно шла рядом с отцом, когда они направились к главным воротам дворца. Яростно оскаленный дракон сунул голову в фонтан, но если раньше такой замечательный бронзовый дракон доставил бы ей удовольствие, то теперь она смотрела на него серьезно и не улыбалась. Посетители дворца задерживались перед фонтаном, чтобы зачерпнуть воды деревянным ковшом, омыть свои губы и ладони и символически очищенными войти в буддийский храм.

— Давайте пойдем домой, — вдруг сказала Лори, и на этот раз она повернулась к матери. — У меня в животе нехорошо.

Меньше всего Джером любил общество больных детей. Он с готовностью отправился за машиной, и Марсия села на заднее сидение с Лори на коленях. К тому времени, когда они добрались домой, девочка почувствовала себя лучше. Но на ужин она не захотела ничего, кроме молочных тостов и фруктов, и на всякий случай Марсия уложила ее в постель сразу после еды. Лори попросила разрешения посмотреть книги, поэтому Марсия устроила ей освещение и сложила кучу книг на столик у кровати. Потом она отправилась на поиски Джерома.

Он был в своей комнате и на ее стук пригласил войти. Казалось, что ее вид как-то странно его забавлял; он встал и принес для нее кресло к письменному столу, за которым сидел сам.

— Сегодня вечером ты выглядишь больше похожей на мать, — усмехнулся он. — На мать, готовую к битве. Я не уверен, что это тебе идет.

— Дело не шуточное, — серьезно сказала она. — Я пыталась найти оправдание твоему поступку, потому что ты не слишком много знаешь о детях. Ты много лет не общался с американскими детьми, и ты определенно не знаком с собственной дочерью.

Он вздохнул и постучал пальцами по лежавшим на столе бумагам.

— Знаешь, сегодня я не в настроении слушать лекции об отцовстве.

Со своего места она видела резную маску на стене, но старалась не смотреть на нее. Выпученные глаза и насмешливый рот, казалось, глумились над нею, и это отвлекало ее от того, что она собиралась сказать.

— Ты не должен так пугать Лори, — слегка запинаясь, проговорила она. — Самое чудесное в ней — это ее веселый, доверчивый характер. Я не хочу, чтобы что-нибудь его испортило.

Он отбросил карандаш, который держал в руке, и лицо его осветилось мрачным светом.

— Я вижу, что ребенку нужен отец. Женщины всегда считают, что детей нужно до такой степени защищать, что они становятся непригодными для жизни. Как ты думаешь, что случится с веселой доверчивостью Лори, как ты это называешь, когда она окажется без твоей защиты? Ты делаешь из нее тряпку.

— Ей только семь лет, — с негодованием сказала ему Марсия. — А быть любимой и согреваемой человеческим теплом — не значит быть слабой. В семь лет ребенок недостаточно мудр для того, чтобы понять, что делать с уродливыми сторонами жизни. Если ты продолжишь то, что начал сегодня, результат может быть губительным для нее.

— А ты в своем возрасте знаешь, что делать с уродливыми сторонами жизни? — насмешливо спросил он. — Станешь ли ты сама когда-нибудь взрослой?

Марсия оцепенела.

— Это ты до сих пор не стал взрослым! — горячо воскликнула она. — Это ты бежишь от работы, которую тебе следует делать. Ты не в силах посмотреть в лицо тому уродливому, что есть в жизни и найти в ней то хорошее, что в ней есть. Но я тебе не позволю сломать также и Лори. Я тебе не позволю оставаться с нею наедине до тех пор, пока ты не дашь мне слова, что не будешь мучить ее так, как сегодня.

Он громко рассмеялся, как будто ее слова доставили ему удовольствие.

— И что ты будешь делать, если я захочу побыть с нею наедине? Наша дочь, дорогая, уже на девять десятых моя, при этом неважно, что я ей скажу. Поэтому как ты сможешь мне помешать? Хотя, конечно, ты можешь забрать ее домой, если захочешь.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Ты имеешь в виду, что можешь хладнокровно использовать Лори просто для того, чтобы заставить меня уехать?

— Я мог бы, — холодно произнес он. — В любом случае ты можешь это обдумать.

Она повернулась и пошла к двери. Выйдя из его комнаты в полумрак холла, она обхватила себя руками, пытаясь унять сотрясавшую ее дрожь.

Из кухни и столовой доносился звон посуды. В спальне Лори было тихо, но она не могла пойти туда прямо сейчас. Она не могла допустить, чтобы Лори увидела ее лицо прежде, чем она успеет прийти в себя. За окном стоял светлый вечер. Она взяла с вешалки в холле жакет и вышла на улицу. Она погуляет немного в японских сумерках, пусть ее видят только незнакомые люди, те, кто не умеет читать выражение лиц европейцев.

Она пошла вверх по холму мимо дома Нэн, двигаясь по узкой дорожке меж бамбуковых заборов, спеша пройти мимо дома Нэн, пока ее не увидели. Нэн Хорнер была другом Джерома, и скорее всего она примет его сторону.

Идя по дорожке, она потихоньку начала плакать, слезы текли по ее щекам. Она не могла их сдержать, но теперь это было неважно. Хотя когда она вернется домой, никаких слез бессилия не должно быть.

Впереди путь ей преграждало нечто вроде маленького храма. Она увидела его ограду, за которой было тихо и пусто, и направилась к храму, как в тихую гавань, где она сможет побыть совершенно одна, пока не придет в себя.






XIII





Храм стоял на треугольной площадке в том месте, где дорожка принимала форму латинской буквы V. Каменный забор огораживал храм, как маленький остров, со всех сторон, и вход в него находился с острого конца буквы V, образуемого тропинкой, и на нем был свежевыкрашенный красной краской знак тории — знак синтоистского храма, как уже знала Марсия. Ворота представляли собой два прямых вертикальных деревянных столба с поперечной балкой наверху. По обе стороны мощеной дорожки был посажен густой кустарник и деревья. Где-то слева слышался шепот ручья, в высоких соснах вздыхал ветер.

Покой маленького храма манил ее, и она прошла под первым знаком тории, потом между двух каменных фонарей и дальше под вторыми ярко-красными воротами. Впереди на бетонном фундаменте стояло здание храма; оно было небольшим и напоминало кукольный домик. Над крутой черепичной крышей, защищающей от дождя открытый со всех сторон храм, возвышался густой кустарник.

Двигаясь по короткой прямой дорожке, она увидела слева желоб с водой и обычный деревянный ковшик. Впереди вход в храм охраняли две маленькие каменные лисицы, установленные на двух скрепленных цементом валунах. Казалось, что головы лисиц с их вздернутыми и покрашенными изнутри розовыми ушами следят за нею. Вокруг одной лисицы обвился ее пышный хвост, у другой лисицы хвост был сломан. Белые вазы с зеленью украшали алтарь, но здесь не было изображения бога, как в буддийском храме. Толстая пеньковая веревка колокола, темно-красная с белым, была готова воззвать к богу. На алтаре были еще две фарфоровые лисицы.

Марсия была рада, что нашла этот храм. Она может побыть здесь в тишине, слушая только журчание воды в желобе и пение ветра в соснах. Она выбежала из дома, сломя голову, испуганная тем, что она увидела в Джероме. Если он хочет так жестоко использовать против нее Лори, он добьется своей цели. Ей придется взять ребенка и уехать домой.

Разве ради этого она пересекла Тихий океан? Не было ли ее намерение спасти их брак глупостью и слепотой? Слезы у нее на щеках высохли, но в сердце осталась боль.

«Как мне перестать любить его? — горестно спрашивала она себя. — Как мне научиться так ненавидеть его, чтобы освободиться от него?»

Одна эта мысль лишала ее покоя. Никогда прежде, даже на мгновение, не желала она быть свободной. Она всегда была уверена в том, что лучше быть женой Джерома и получать от него то, что ему угодно будет дать, чем быть женой человека, принадлежащего ей целиком и полностью. Но в этом тихом месте она вдруг увидела себя в новом свете, увидела себя женщиной во власти чар, от которых она обязательно должна освободиться.

Вечер угасал, над горами исчезли последние отблески солнца, и возле маленького храма становилось все более темно и прохладно. Две каменных лисы, одна — с цилиндром во рту, другая — с шаром, с любопытством смотрели на нее и как будто спрашивали, кто она такая и зачем сюда пришла. Ей вспомнились рассказы о лисице-божестве. О том, как злая лисица принимала человеческий облик и творила недобрые дела. Но эти лисички казались существами веселыми и не замышляли ничего дурного. Поэтому она им вежливо поклонилась и повернулась, чтобы уйти. Но тут чья-то тень закрыла проход под дальним знаком тории.

Сумерки скрывали фигуру человека, поэтому, направляясь к выходу из храма, она смогла только различить, что это был мужчина, но не могла разглядеть его лица. Она предположила, что кто-то пришел помолиться. Однако человек не вошел, а стоял у входа, наблюдая за нею. Она знала, что японские улицы, в большинстве своем, были безопасны для женщин. Но изгои общества, нищие и воры существовали, а с каждым мгновением становилось все темнее. Другого выхода на улицу не было — она должна пройти мимо этой фигуры и поспешить домой.

Когда Марсия стала приближаться, мужчина загородил ей дорогу, и она, наконец, разглядела его лицо. Это был Ичиро Минато. Она вспомнила предупреждения Джерома, и это ее не успокоило, особенно теперь, когда она должна в полутьме пройти мимо него. На улочке не было ни одного прохожего. Если он замышляет что-то дурное, никто не придет ей на помощь.

— Добрый вечер, Минато-сан, — поздоровалась она, стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно и небрежно.

Он достаточно любезно ей поклонился. Затем сделал шаг в ее сторону.

— Вы идти, окусама. Вы идти.

— Нет, — решительно отказалась она. — Я теперь должна идти домой, к Тальбот-сан.

— Нет Тальбот-сан. Вы идти, — Минато покачал головой.

И теперь он подошел так близко, что она почувствовала запах спиртного и услышала его тяжелое дыхание. Ничего не оставалось, как действовать быстро, иначе она будет в этом пустынном месте, как в ловушке. Она толкнула его так, что он покачнулся, и пробежала мимо него по дорожке к дому Нэн. Если она сможет добежать до дома Нэн, она будет в безопасности, Нэн выйдет и разберется с пьяным мужем Чийо. Она не знала, преследовал он ее или нет, потому что в ушах ее звучал шум собственных шагов и стук собственного сердца.

Кто-то открыл ворота дома Нэн, как только она к ним приблизилась, и она оказалась прямо в объятиях Алана Кобба.

— Хелло, — сказал он. — Что такое? За вами кто-то гонится? — он осторожно держал ее, глаза его были добрыми и сочувствующими. На мгновение она остро ощутила, какой он большой и широкий, как веет от него чистым запахом хорошего здоровья.

— Это был Минато, который живет в другой половине нашего дома. Мне кажется, он шел за мною, когда я вышла из дому. Он пьян и…

— Сейчас на улице никого нет, — успокоил ее Алан. — Хотите, чтобы я посмотрел?

— Нет, — отказалась она и подняла руку, чтобы поправить шпильки в разболтавшемся при беге узле волос. — Я не хочу поднимать шум. Может быть, мне только показалось, что он замышлял что-то дурное.

Алан спустился на ступеньку рядом с нею, переложив книги в другую руку.

— Я должен признаться, что этот японский солдат все еще меня немного беспокоит. Ваша подруга Нэн Хорнер прочла на эту тему целую лекцию.

— Что вы имеете в виду? — спросила Марсия, которая была рада сменить тему разговора.

— Нэн немного жаль Минато-сан. И я должен признать, что она заставила меня по-новому взглянуть на отставного солдата. В конце концов, домой он вернулся не героем. Он пришел, проклиная себя за то, что остался жив, и ждал позора и остракизма за поражение страны в войне. Но оказанный ему прием даже хуже, чем он ожидал, поскольку к тому времени японский народ уже знал о том, что совершили его собственные солдаты, и не испытывали к ним теплых чувств. Поэтому когда многие солдаты, которые ушли на войну, собираясь умереть за родину и императора, вернулись домой живыми, то обнаружили, что их презирают и от них отрекаются.

— Но прошло столько лет, — сказала Марсия.

— Да, и я полагаю, что большинство из них к настоящему времени нашли свое место в обществе. Но люди типа Минато все еще несут на себе печать войны. И я имею в виду не уродливый шрам у него на лбу. Хотя я иногда думаю, как это случилось? Убил ли он того парня — того, который почти прикончил его?

Они дошли до дома, и Марсии захотелось удержать Алана и еще немного поговорить с ним. В его небрежной манере разговора было нечто такое, что с каждым словом их беседы способствовало восстановлению ее душевного равновесия.

— Вы не зайдете? — пригласила она. — Лори будет рада увидеть вас.

Он отрицательно покачал головой.

— Спасибо. Я бы с удовольствием. Но я думаю, что будет лучше, если я приду, предварительно договорившись об этом. Я пару раз пытался позвонить вашему мужу в лабораторию, но не смог его застать. Нэн говорит, что он там не часто бывает.

— Вы хотели поговорить с ним по поводу материала для вашей книги? — спросила она, уклоняясь от разговора о лаборатории.

И вновь ей показалось, что его глаза о чем-то ее спрашивают.

— Это причина, которую я ему указал, и я думаю, что это так и есть. По крайней мере, отчасти.

— Что вы имеете в виду? — удивилась она. Было что-то странное в отношении Алана к Джерому.

Ей показалось, что он бросил на нее оценивающий взгляд.

— Я терпеть не могу, когда человек губит свой талант, — сказал он. — Мне это так же неприятно, как и Марку Брустеру. Особенно, когда его губит такой человек, как Джером Тальбот.

Марсия промолчала. Кто лучше нее мог знать, как губит себя Джером?

Алан продолжал почти сердито.

— Так мало квалифицированных людей и так сильно их не хватает. Почему он не делает того, что должен делать? Какое право он имеет растрачивать свой талант, когда в нем так отчаянно нуждаются? Понимая, что он здесь, что он должен делать и чего он не делает, это трудно переварить. Я не могу отсиживаться и говорить, что это не мое дело. Будущее в наши дни — это дело каждого из нас.

Все, что он говорил, было правдой, и ей ничего не оставалось, как мрачно согласиться с этим.

— Иногда мне страшно, — призналась она. — Его мучит что-то такое, чего я не понимаю.

Алан открыл ворота и подошел вместе с нею к входной двери. Когда на них упал свет из окон, он провел пальцами по бороздкам слез на ее щеках.

— Слезы? Неужели Минато так сильно вас напугал?

— Нет, — тихо ответила она. — Это ничего. Я беспокоюсь из-за Лори. Но то, что вы только что говорили о растрате таланта — не могу ли я что-нибудь сделать? Я хочу помочь, Алан, но я не знаю как. Пока что все мои попытки были неудачными.

— Может быть, уже слишком поздно, — ответил Алан, — хотя мне страшно не хочется думать, что это может быть так. Возможно, есть нечто такое, на что вы никак не можете повлиять. Не грызите себя из-за этого, — он улыбнулся и протянул руку.

Она протянула ему свою и вновь ощутила исходившие от его пальцев тепло и силу.

— Я беспокоюсь о вас, — сказал он, поворачиваясь, чтобы уйти. Это удивило ее.

Она смотрела ему вслед, пока он шел к воротам. Что он знает? Что рассказала ему Нэн о личных проблемах Марсии? Как ни странно, она была не против, чтобы он знал.

Когда она входила в дом, то чувствовала себя менее одинокой, чем незадолго перед этим.

Она тотчас же расскажет Джерому о Минато, подумала она, и пусть он решает, как быть с тем, что произошло. Но когда она постучала в дверь Джерома, ответа не последовало. Суми-сан вышла в холл и сообщила, что она оставалась с Лори, когда данна-сан ушел, и что Лори еще не спит.

Марсия поблагодарила ее и пошла в свою комнату. Лори лежала на животе, косы свисали с одеяла. «Какой ранимой она выглядит», — подумала Марсия и, наклонившись, поцеловала теплую порозовевшую щечку дочери.

Книга, которую рассматривала Лори, открытой лежала на одеяле. Убирая книгу, Марсия увидела, что это был сборник японских волшебных сказок, который дал ребенку Джером. Вероятно, текст для нее слишком трудный, хотя она и начала читать в шесть лет.

Марсия села возле лампы и начала рассеянно просматривать книгу. Какие это были странные сказки! Одна была сказкой о прекрасно одетой женщине, которая появлялась на улицах как обычная женщина, но когда к ней приближался мужчина, она становилась страшной, лишенной лица. Казалось, что японские призраки не имеют лица, чтобы вы их не могли опознать. Была и меланхолическая сказка о Юки-она, белой леди снегов, которая несла смерть всем, кто смотрел на нее. Там был также обычный набор демонов и лисиц, и в целом все сказки были не хуже, чем у братьев Гримм, сказки которых Лори уже любила. Но учитывая, что в последнее время Лори была очень нервной, было бы лучше на время убрать эти сказки подальше.

На другой половине дома опять зазвучал самисен, и Марсия замерла при его звуке. Она начинала бояться музыки и пения. Меланхоличные, монотонные, навязчивые звуки действовали ей на нервы, вносили что-то злое в этот дом, и зло это концентрировалось в той маске, что висела в комнате у Джерома, и, казалось, зло подходило все ближе и ближе к постели спящего ребенка.

Когда раздался легкий стук в оконную раму, она чуть не закричала от страха. Это был не дождь. Может быть, ветер кинул ветку в раму? Но она поняла, что ни одно дерево не стояло так близко к окну, чтобы ветер смог это сделать. Она сидела абсолютно тихо, дрожа и прислушиваясь к звукам ночи. Чьи шаги она слышала в саду? Может быть, встреча с Минато и эти странные японские сказки довели ее до того, что ей стали чудиться непонятные вещи? Легкий стук в окно повторился, и она вскочила и выключила свет. Кто-то в саду бросил пригоршню мелкой гальки ей на подоконник. Невидимая в темноте, она раздвинула занавески и вгляделась в ночь. Она никого не увидела, но знала, что кто-то стоит и ждет в саду.

Если это Минато, то, конечно, ей не следует его бояться, потому что стоит ей закричать, как на помощь прибегут из его и из ее дома. Возможно, будет лучше встретиться с ним и попытаться узнать, что ему нужно. После встречи с Аланом она почувствовала, что меньше боится мужа Чийо и уже не так остро чувствует одиночество, охватившее ее сегодня днем в Кийомицу. Она накинула жакет и пошла к выходу, где свет из двери слегка освещал часть сада.

— Кто здесь? — тихо спросила она.

До ее слуха донесся звук гета на дорожке из отдельных камней, и Минато в своих обычных западного покроя брюках и в рубашке, но в деревянных башмаках на босу ногу ступил в освещенную часть сада и поклонился ей.

На этот раз он не приблизился к ней, но изобразил натянутую улыбку на своем маскоподобном лице, как бы ободряя ее. В бледном свете на его лице ярко выделялся шрам от черных волос до брови.

— Посалиста, вы идти мой дом, — сказал он и вновь поклонился ей.

— Но зачем? — ответила она. — Что вам нужно?

Он сделал быстрый жест, как бы уговаривая ее замолчать, и знаком пригласил ее следовать за ним. Потом он повернулся, как будто был уверен, что она пойдет следом, и направился к входным воротам. Она больше не боялась, неожиданно ею овладело любопытство. Она надела туфли и последовала за ним по дорожке перед домом.

На этот раз он, как будто для того, чтобы ободрить ее, не пошел рядом с нею. Он двинулся вперед, легко ставя свои гета, так что они не царапали землю. В своих воротах он помедлил и оглянулся, чтобы убедиться, что она идет за ним. Затем он вошел в ворота и исчез из виду, оставив ворота открытыми.

На мгновение она заколебалась, разумно ли следовать за ним так далеко от своего дома. Но самисен все еще звучал. Наверху горели огни. Там были люди. У дальнего угла дома Минато подождал ее и не двигался, пока она не подошла. Потом темная фигура скользнула за угол.

Казалось, что ее влек нежный поющий голос. Не Чийо ли пела так печально?

Марсия последовала за Минато в дальнюю часть сада, и он сделал знак подойти ближе к этой стороне дома, где верхняя галерея нависала над первым этажом. Тень скрывала их обоих. По его жесту она поняла, что он хотел, чтобы она постояла и послушала, что происходит наверху.

Когда она поняла его намерения, ей стало очень неприятно. У нее не было желания подслушивать разговоры тех, кто жил в этой части дома. Даже в том случае, если это касалось ее лично, а так могло и случиться. Но прежде, чем уйти, она услышала, как Чийо быстро и мелодично говорит по-японски. Марсия отвернулась, не желая больше слушать, но теперь Минато загородил ей дорогу, точно так же, как он это сделал раньше вечером, и лицо его было сердитым. Ей стало ясно, что он хочет, чтобы она осталась.

Чийо ответил мужской голос, и, хотя говорили по-японски, голос принадлежал Джерому. На несколько мгновений она замерла, прислушиваясь. Она поняла, что Минато хотел, чтобы именно это она и услышала. Потом она оттолкнула мужа Чийо и той же дорогой побежала домой. Минато не пытался ни остановить ее, ни следовать за нею. Когда Марсия поспешно прошла через ворота на свою половину дома, его нигде не было видно. Какова бы ни была его цель, он ее достиг.

Она вернулась в свою комнату и разделась в полной темноте. Тишину нарушало только тихое дыхание Лори. Из другой половины дома больше не доносился звук самисена, но Марсия укрылась с головой одеялом и зажала руками уши, желая уничтожить само воспоминание об этой музыке. Теперь эти меланхолические ноты стали частью ее самой, и осознание того, что подтвердились мучившие ее догадки, наполняло болью все ее существо. Так значит, это Чийо удерживала Джерома в Японии. Не только в прошлом, но и в настоящем. Счастье, которое она испытывала в Кийомицу, когда ей казалось, что Джером, хоть и ненадолго, но снова принадлежит ей, было иллюзией. Может быть, так же намеренно созданной им иллюзией, как намеренно он ее и разрушил словами, обращенными к Лори. С каминной полки на нее смотрела во мраке японская кукла. Ее розовые щечки были спрятаны под надетой на нее Лори маской демона.






XIV





В последовавшие за этими событиями дни Марсии оказалось трудно принять решение. Казалось, так просто было пойти к Джерому и сказать:

— Ты выиграл — я возвращаюсь на родину.

Однако что-то ее удерживало. Какая-то тяжесть, какая-то боль мешала ей сделать это. И это было не только ощущение собственной утраты и поражения, но и беспокойство за Джерома. Он почему-то тоже страдал, но она не понимала из-за чего. Это ощущение усилилось в один из дней, когда Джером неожиданно разыскал ее в саду, где они с Лори играли в мяч и громко смеялись. Ее смех не был искренним, но Джером не понимал этого. Он стоял на веранде и наблюдал за ними, и Марсия обернулась, чтобы посмотреть, как изменилось его лицо. Лори побежала через сад за закатившимся в кусты мячом. Марсия медленно подошла к нему, привлеченная мягким выражением его лица.

— Я помню, как ты раньше смеялась, — сказал он. — Именно твой смех больше всего мне нравился в тебе. Ты больше не смеешься так, как раньше.

— Да, — отозвалась она, встречаясь с ним взглядом.

Он повернулся и пошел в дом. Не желая упустить момент, она сбросила туфли и в носках побежала за ним. Теперь он не притворялся, как там, в Кийомицу.

Он прошел в свою комнату, сел за письменный стол, опустив голову на руки, она последовала за ним. Давным-давно, когда он страдал от сильных головных болей, ее пальцы, массировавшие ему виски и затылок, казалось, снимали боль. Она подошла к нему сзади, нежно положила руки ему на лоб, прижав пальцы в тех местах, которые обычно у него болели. Он взял ее руки в свои, прижал их к щекам, затем тихонько поцеловал ладони.

— Скажи мне, чем я могу тебе помочь, — умоляюще сказала она. — Ты знаешь, что все, чего я хочу — это помочь тебе.

Он резко отпустил ее руки.

— Ты ничего не можешь сделать, — ответил он и опять стал ей чужим.

Но она не могла сразу же сдаться.

— Ты полностью оставил свою работу? — продолжала она. — Что-то случилось с тем, что ты намеревался сделать?

— Что происходит со всем, что мы намереваемся сделать? — ответил он. — Чего ты, например, собираешься добиться в жизни?

— Я не уверена, что я чего-либо еще хочу, — сказала она. — Только одного — помочь тебе.

Теперь в нем не осталось нежности.

— Ты слишком много на себя берешь. Когда ты, наконец, поймешь, что я предпочитаю все делать сам? Никто никому не может помочь.

Ей больше нечего было сказать ему, и она оставила его одного. Но, все же, у нее не было ощущения полного поражения. Она обнаружила, что у него бывают моменты, когда он пребывает в нерешительности, когда в нем чувствуется внутренняя борьба. Она знала, что что-то в нем еще тянется к ней, и она не могла себя заставить от него отвернуться и все бросить.

В эти дни Киото казался заполненным американцами, здесь проходили праздники танцев и фестивали цветения вишни, и туристы прибывали в Киото со всей Японии.

Японцы с удовольствием путешествовали и ничего так не любили, как посещение знаменитых мест своей страны. Иногда Марсии казалось, что они руководствуются скорее традициями, чем собственными интересами. Допустим, какое-то место, какой-то вид считался «знаменитым», поэтому его посещали и созерцали в положенный момент дня или в положенное время года. Но никто не искал неожиданных красот, которые могли бы стать открытием только для себя самого. Даже в наслаждении красотой важную роль играл ритуал.

Теперь Джером выбирал время, чтобы водить Лори на фестивали цветения вишни. Марсия начала ненавидеть эти экскурсии, потому что чаще всего Лори возвращалась с них нервной, напряженной, непохожей на себя.

Время от времени Марсия размышляла об Ичиро Минато, о том, на что он надеялся, приведя ее в ту ночь в сад. С тех пор она видела его только несколько раз, и он отворачивался, как будто не узнавал ее. Каковы его чувства относительно случившегося? Разве японцы иначе воспринимают такие вещи? Или же Минато дошел до такого состояния, что не в силах управлять собственной жизнью? Не надеялся ли он, что жена Джерома предпримет более решительные действия, чем он сам?

Казалось, что Джером не боится его. Иногда он говорил с Минато резко и таким тоном, каким не говорил ни с одним японцем. Было ясно, что он не любил этого человека и с трудом выдерживал его присутствие, относясь к нему, как к надоедливой мухе, которую нельзя отогнать. «Насколько Джером недооценивал Минато?» — размышляла Марсия. Ее муж удивился бы, если бы знал, что происходящее до такой степени задевает Минато, что он сообщил о присутствии Джерома в своем доме жене самого Джерома.

Вскоре вишни распустились во всем Киото, сияя белым и розовым цветом меж серых черепичных крыш. Но наиболее пышно и великолепно цвели они в парке Марайяма. Затем они достигли полного расцвета своей красоты и разом сбросили свои лепестки, чтобы вновь одеть свой великолепный наряд только через год. В мае зацвели азалии, ярко-розовые и огненно-красные; светло-лиловая, с приятным запахом глициния свисала с беседок; раскрылись цветки крупных ирисов. Луна пошла на убыль, исчезала и вновь становилась полной.

Однажды после полудня Марсия взяла из ящика книгу Алана и поднялась на холм, чтобы показать ее Нэн. Но в этот день они говорили не о книге Алана. Срок обеда, о котором ранее говорила Нэн, приближался. Этот обед она давала, чтобы отметить публикацию книги Харуки Сетсу. Нэн и Алан Кобб подружились, и Алану хотелось познакомиться с Ямада-сан, который должен был присутствовать на обеде. Но когда Нэн упомянула, что Ичиро и Чийо Минато тоже приглашены, Марсия воспротивилась этому. Как она сможет целый вечер быть вежливой с Чийо, целый вечер прикидываться дружелюбной? Как может ждать этого от нее Нэн, которая наверняка все знала.

— Мне кажется, что мне лучше остаться с Лори, — уклончиво сказала она.

— Приводите Лори с собой, — немедленно отреагировала Нэн. — Обед в японском ресторане принесет ей много новых впечатлений. У вас в последнее время определенно нет аппетита. Что вы имеете против моего маленького обеда?

Они вновь сидели в обставленном по западному образцу кабинете. Нэн показала ей несколько бесценных кимоно, которые она купила сразу по окончании войны, когда представительницы высшей знати стремились расстаться со своими сокровищами. Некоторые кимоно Нэн экспортировала в Штаты, делая на них бизнес, но эти сохранила для себя. Она сказала, что возможно, когда-нибудь передаст их в японский музей. Эта сторона ее бизнеса самой Нэн нравилась меньше всего.

Марсия взяла красное церемониальное кимоно и рассеянно гладила пальцами прохладный шелк.

— Я не думаю, что мне следует рассказывать вам, почему я не хочу присутствовать на вашем обеде, где будут Минато, — проговорила она.

Нэн смяла одну сигарету и достала новую.

— Сегодня вы говорите загадками. Что такое, по-вашему, я должна знать о Минато?

— Я не хочу находиться в одной комнате с Чийо, — призналась Марсия, чувствуя себя несчастной. — Довольно тяжело быть под одной крышей.

Нэн медленно зажгла новую сигарету. Заговорив, она не смотрела в глаза Марсии.

— Вы знаете, Чийо следует пожалеть. Она в трудном положении. Ситуация не станет лучше от того, что вы уклонитесь от этого обеда. Я надеюсь, что вы передумаете, — Нэн настойчиво ждала.

И вдруг Марсии показалось, что дело не стоит затраченных ею усилий. Если она должна пойти, она пойдет и у нее хватит мужества выдержать общество Чийо в этот вечер. Скоро, очень скоро, она должна будет предпринять последние шаги и затем вернуться домой, в Штаты. Поэтому не так уж и важно, что именно случится во время этого обеда.

— Хорошо, — тихо сказала она, — я приду.

Нэн одобрительно кивнула. Но когда Марсия встала и протянула руку за книгой Алана, Нэн также протянула свою руку.

— Вы не возражаете, если я ее подержу несколько дней? Я хотела бы кое-кому ее показать.

— Держите, сколько хотите, — ответила ей Марсия.

В дни, предшествующие обеду, Марсия старалась думать только о его привлекательной стороне. Поскольку она еще не была в настоящем японском ресторане, она получит много новых впечатлений. Будет приятно вновь встретиться с Аланом, и она предвкушала встречу с талантливой мадам Сетсу. Она решительно сказала себе, что не будет предаваться мрачным мыслям о Чийо. Она сосредоточится на том, чтобы в последний раз и как можно лучше сыграть роль жены Джерома. Если кто-либо и будет в неприятном положении, так это Чийо.

После полудня в день обеда Джером отправился в лабораторию, оставив записку о том, что придет на обед прямо с работы. Поэтому Марсия и Лори отправились в город вместе с Нэн; из-за того, что на узких, заполненных людьми и машинами улочках было трудно припарковаться, они взяли такси.

Ресторан был из тех, где не обслуживают обычную публику и где никто не говорит по-английски. Посетители приходят по предварительной записи, каждое блюдо готовится специально и подается в отдельной комнате, так что ресторан одновременно мог вместить только несколько групп посетителей.

Подойдя к двери по узкой боковой улочке, они прошли мимо трех девушек в изящных платьях, с искусным макияжем, с волосами, уложенными в прическу в античном стиле.

— Это гейши? — спросила Марсия.

— Это майко, — ответила Нэн. — Так в Киото, в районе Понточо, называют учениц гейш. Понточо — это улочка, которую мы только что пересекли. Она идет параллельно реке Камо. Это знаменитый квартал гейш, но эти девочки еще не вполне оперившиеся птенчики. Вот мы и пришли. И, конечно, все, включая повара, выйдут приветствовать нас.

Все привычно сняли обувь, в то время как служители, кланяясь, приветствовали их. Потом распорядительница в темном кимоно повела их вверх по узкой деревянной лестнице, особо предупредив Марсию быть осторожной. Лестница была крутой, очень скользкой и без перил. Японцы ловко бегали вниз и вверх в своих таби, но Марсию во время подъема тянуло прижаться к краю ступенек.

Их привели в просторную комнату, пол которой был закрыт матами и посредине которой стоял низкий лакированный столик. Вокруг столика лежали подушки. Как обычно, никакой другой мебели и никаких украшений не было, за исключением картины и букета цветов в японском стиле токономе. Марсия вновь ощутила прелесть не загроможденной мебелью японской комнаты. В такой комнате одновременно демонстрировались лишь одно или два сокровища, которые заменялись через несколько недель, чтобы посетигели могли их рассмотреть и насладиться их красотой. В домах европейского образца, где все сразу выставлено на обозрение, их владельцы вскоре перестают замечать то, что находится вокруг них и не могут по-настоящему ощутить красоту.

Тотчас же начали прибывать и другие гости. В своем цветастом кимоно с изящными рукавами Чийо выглядела, как вошедшая в поговорку японская бабочка. Ичиро был мрачен и с ног до головы одет во все европейское.

Марсия была рада присутствию Нэн и признательна ей за готовность поддержать разговор. Благодаря ей, Марсия могла вежливо приветствовать супругов Минато и затем отойти от них, чтобы как можно меньше разговаривать с Чийо.

Когда вошел Алан, Ичиро поклонился ему так низко и так вежливо, что Алан удивился, но дружески пожал руку бывшему солдату. Когда они заняли свои места на шелковых подушках вокруг низкого стола, интерес Ичиро к Алану не уменьшился.

По случаю обеда Ямада-сан заменил свой европейский костюм на красивое темно-серое кимоно, с белым фамильным гербом на рукавах и на спине. Кимоно шло ему и подчеркивало его умение держаться с достоинством. Нэн пояснила, что миссис Ямада не присоединится к ним. Согласно обычаю жен на обед не приглашали. Тем более, что миссис Ямада была в этот момент в Кобе, где читала лекции об управлении рождаемостью. Поскольку Чийо была по рождению американкой, на нее этот обычай не распространялся.

— Хотя я уверена, что Минато-сан не стал бы ее брать с собою, если бы не этот особый случай, — добавила Нэн тихонько Марсии.

Она посадила Ямаду-сан справа от себя, прибывшего Джерома — слева, Чийо рядом с ним. Несмотря на свое решение мужественно пережить этот вечер, Марсия не смогла не поморщиться при виде того, как изысканно предупредителен был с Чийо Джером. Один раз она поймала через стол его взгляд и увидела, как насмешливо сверкнули его глаза. Если он намеренно хотел причинить ей боль, то вечер мог быть хуже, чем она ожидала.

Почетная гостья все еще отсутствовала, и когда Марсия спросила Нэн о мадам Сетсу, та бросила на нее удивленный взгляд.

— Мадам Сетсу не будет. Она принадлежит старой Японии и сочла бы неуместным свое присутствие — несмотря на то, что мы празднуем издание ее книги.

Ичиро Минато продолжал улыбаться и кланяться в сторону Алана так, как будто кто-то его завел, и Нэн, заметив его усилия, заговорила с ним.

— Минато-сан, вы прочитали книгу, которую я вам одолжила?

Минато со свистом выдохнул.

— Хай — да-а, — ответил он. — Хороший книга, — и благодарно просиял в сторону Алана.

— Марсия принесла мне показать японское издание вашей книги, — объяснила Нэн Алану. — Я подумала, что она не станет возражать, если я дам ее прочесть Минато-сан. Книга явно потрясла его.

Алан выглядел озадаченным.

— Но почему? Вряд ли это лестная для японцев картина — особенно для японских солдат.

Ухмылка Минато стала еще шире, и он потянулся через стол, чтобы пожать Алану руку по европейскому обычаю.

— Кобб-сан, Минато-сан — братья, — сказал он.

Чийо пришла мужу на помощь.

— Ичиро понимает то, что вы написали, потому что он тоже был в концлагере, когда попал в плен в Малайе. Именно тогда он получил этот шрам, что у него на лбу — солдат союзников ударил его прикладом винтовки.

Алан начал было говорить, но Чийо, вспыхнув, быстро продолжала.

— Те солдаты союзников были очень злы из-за того, что они увидели, когда пришли освобождать свой народ. У них были основания для гнева. Поскольку Ичиро был там, он понес наказание, хотя в этом не было его вины. Он не жаловался. Именно поэтому он очень сочувствует вам, мистер Кобб.

Алан улыбнулся Ичиро Минато.

— Есть и другая сторона медали, — сказал он. — Я бы хотел узнать ее, Минато-сан.

Одна из японок-распорядительниц принесла корзину с белыми, похожими на цветы предметами; первое мгновение Марсия не могла понять, что это. Когда корзину предложили ей, она с сомнением взяла ее и увидела, что это были теплые влажные полотенца для рук, красиво сложенные в форме цветов.

Пока гости освежались полотенцами, Нэн объясняла Марсии и Алану, что это должен был быть обед сукияки, такой, какой обычно предлагается американцам, но сегодня вечером им подадут более официальный японский обед. Он начался с крошечных мисочек прозрачного супа, в котором подводным узором лежали овощи, рыба и морские водоросли. После этого всем подали по несколько небольших закрытых тарелок, которые увеличивались от блюда к блюду, и которые прислуживающая им женщина расставляла вокруг каждого из гостей. Все блюда были поданы в небольшом количестве. Рисунок тарелок, текстура и цвет кусочков рыбы, овощей и мяса были частью изысканного, продуманного плана. Обед, прежде всего, должен радовать глаз японца.

Нэн посадила Лори рядом с Аланом и после нескольких мгновений странной сдержанности та тепло улыбнулась ему, как старому другу. Марсия видела, что Джером наблюдает через стол за Аланом и Лори, и взгляд его показался ей не слишком приятным. Он смотрел так, словно не одобрял дружбу Лори с Аланом.

Все были добры к Лори, включая Ямаду-сан, которому нравилось передавать ей отдельные кусочки, как он считал, особо заслуживающие внимания. Упоительный вечер для леди семи лет от роду.

Вскоре стало ясно, что и для Ичиро Минато это тоже был «упоительный» вечер. Рядом с ним сидела молодая женщина, подливавшая ему в чашку саке каждый раз, когда он опорожнял ее, и вскоре он стал самым оживленным из гостей.

Оказывается, японцы дома пьют мало, и мужчины могут быстро повеселеть от нескольких чашек саке. Марсия слышала шумную компанию из другой комнаты ресторана, где мужчины уже были изрядно под градусом.

Однако именно Чийо создала самую неприятную ситуацию из тех, что касались Марсии. До сих пор Чийо едва взглянула в сторону Марсии и вообще не разговаривала с ней после приветствия в самом начале. Но теперь, поскольку она хотела отвлечь внимание от Ичиро, она обратилась прямо к Марсии.

— Я поняла, что вы очень скоро собираетесь вернуться домой в Америку, миссис Тальбот? — спросила она.

На некоторое время наступило молчание, когда все посмотрели на Марсию, которая никогда в жизни не чувствовала себя такой беспомощной.

Лори воскликнула:

— Но ты сказала, что мы приехали сюда, чтобы здесь остаться! Почему мы должны уезжать домой?

Джером проигнорировал выпад Лори и добавил в своей собственной суховатой манере:

— Да, моя дорогая, мы совершенно не в курсе твоих планов. Мы хотели бы точно знать, каковы они.

Марсия сказала:

— Но я… — и подавленно замолчала.

В этот момент одна из прислуживавших им японок стала возле Алана на колени, чтобы наполнить его чашку новой порцией саке. Алан неожиданно повернулся так, что его локоть задел чашечку и выбил ее из рук женщины. Последовали несколько секунд замешательства, которые дали Марсии время собраться с мыслями. Джером ждал ответа, и она тихо ему ответила:

— Я еще ничего не решила, — и спокойно встретила его взгляд.

Она вдруг поняла, что Алан намеренно создал замешательство, чтобы спасти ее от унижения, но она не посмела взглянуть в его сторону, чтобы поблагодарить его. Вся ее воля была сосредоточена на том, чтобы внешне сохранить самообладание и не выдать внутреннего напряжения.

В конце обеда в большом лакированном ящике принесли рис, который полагалось есть деревянными палочками, затем на большом блюде были поданы фрукты. Разумеется, на протяжении всего обеда тем, кто не пил саке, постоянно подливали зеленый чай.

Когда обед был закончен, Нэн положила на низкий столик перед собой книгу стихов «Лунный цветок».

— Я не собираюсь произносить речь, — сказала она, — но некоторые из нас приняли участие в публикации этой книги, и теперь мы довольны результатом. Ямада-сан, книга прекрасно отпечатана и переплетена.

Издатель поклонился в благодарность за ее слова.

— Конечно, очень важной была и роль Джерома Тальбота, поскольку он принял на себя оплату части расходов на публикацию, — продолжала Нэн. — Поэтому спасибо тебе, Джерри, за то, что ты поддерживаешь искусство. Я рада, что смогла найти для книги издателя и я с удовольствием пошлю несколько экземпляров в Америку, где мы сделаем перевод.

Марсия удивленно посмотрела на Джерома. Он ни разу не намекнул, что принимал участие в издании этой книги, хотя она помнила, что видела книгу в его комнате и удивилась его интересу к ней.

— Было бы хорошо, Джерри, — попросила Нэн, — если бы ты прочел одно или два из стихотворений. Я немного перевела, чтобы нам было легче понять.

Джером взял книгу и перелистал ее. Потом он прочел вслух стихотворение о лунном цветке, о «призраке духа белого цветка», который встретил свою смерть на рассвете.

Марсия удивленно слушала. Она не знала, что Джером разбирается в поэзии, не знала и того, что он может читать так хорошо. Он выбрал другое стихотворение о том, как опадает вишневый цвет в самом расцвете своего великолепия, потом прочитал еще несколько стихотворений, написанных под влиянием войны. Ото всех них веяло печалью и безысходностью, которые казались основным мотивом большей части японской литературы.

— Прекрасно, — коротко сказала Нэн, когда он закончил, и Марсия поняла, что Нэн тронута, но старается это скрыть.

Действительно, казалось, что все присутствующие испытывали одно и то же, и только Марсию и Алана почему-то это не касалось.

— Я расскажу об этом мадам Сетсу, — тихо проговорила Чийо. — Это доставит ей много радости.

— Вы хорошо знаете мадам Сетсу? — спросила Марсия и оказалась совершенно неподготовленной к неожиданно наступившему молчанию, последовавшему за ее словами. На лице Джерома было обычное язвительное выражение, Чийо уставилась на свои руки, лежавшие у нее на коленях, в то время как Нэн забрала книгу у Джерома и с легким стуком, нарушившим тишину, положила ее на столик перед собой.

— Что, всем кошка язык откусила? — рассердилась Нэн. — Харука Сетсу — кузина Чийо. Разве вы не знали этого, Марсия?

Удивленная Марсия отрицательно покачала головой. Кузина Чийо? Так значит гулявшая в саду женщина в белом, женщина, которая так странно пришла ночью и стояла у ее кровати, больная женщина с другой половины дома была поэтессой, которая написала такие странные печальные строчки. Но был в этом еще какой-то смысл, которого Марсия не поняла. И прежде, чем она нашлась, что ответить, Нэн встала, вытянула занемевшие ноги. Обед закончился.

Когда они уходили из комнаты, сделав несколько комплиментов распорядительнице, у лестницы произошел неприятный инцидент. К этому времени Ичиро не очень твердо стоял на ногах и наверху лестницы он качнулся в сторону Чийо. Шедший позади него Джером не слишком нежно оттолкнул его. Ичиро бросил на него яростный взгляд и затем, как показалось Марсии, как-то сразу полностью протрезвел. В этот момент Марсия поняла, что между этими мужчинами существует острая неприязнь.

Когда они спустились вниз к такси, Джером спросил, не хочет ли Алан, чтобы они его подвезли. Тот согласился и Тальботы, Нэн и Алан сели в одну машину, в то время как остальные — в другую.

Казалось, что Джером, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, был в приятном расположении духа; он полуобернулся так, чтобы иметь возможность разговаривать с сидящими сзади. Марсия держала на коленях сонную Лори, голова ребенка покоилась у нее на плече.

— Мне очень жаль, Кобб, что я не смог раньше договориться с вами о встрече, — сказал Джером Алану. — Как насчет того, чтобы прийти к нам в воскресенье после полудня, подходит это вам?

— Пожалуй, — с готовностью ответил Алан. — Я хотел бы с вами поговорить.

Они высадили Алана у его квартиры и поехали дальше.

— Мне нравится этот молодой человек, — сказала Нэн. — Хотя я просмотрела его книгу «Оловянный меч» прежде, чем дать ее Минато-сан, и должна сказать, что это довольно горькие излияния.

Джером поднял темные брови.

— Горькие? У Кобба? Мне трудно в это поверить.

— Не следует недооценивать его, Джерри, — сказала Нэн. — Ты же знаешь, что ты не всегда правильно оцениваешь людей.

Казалось, что Джером мог вытерпеть выговор только от одной Нэн. Он пожал плечами, отказываясь обсуждать Алана. Но Марсии хотелось продолжить обсуждение книги Алана.

— Чего я не понимаю, так это почему японцы читают эту книгу, — сказала она. — Почему они повсюду ее продают, несмотря на ее содержание? Мне кажется, им следовало бы ненавидеть ее.

— Я не думаю, что она доставляет им удовольствие, — объяснила Нэн. — Но раз уж крышка открыта и они узнали, что происходило на самом деле, они считают себя почти что обязанными знать худшее. Алан говорит, что все читавшие его книгу японцы, с которыми он встречался, извинялись и желали доказать, что теперь Япония стала другой.

Лори пошевелилась на плече у матери: оказывается, она вовсе не спала.

— Папочка, — спросила она, — почему ты говорил, что мистер Кобб плохой?

Джером засмеялся, явно забавляясь.

— Боюсь, что ты меня не так поняла. Я имел в виду нечто иное. Мы как-нибудь поговорим об этом потом, когда ты проснешься. Ты сегодня уже слишком хочешь спать, тебе не до серьезных разговоров.

Лори вновь опустила головку на плечо матери, Марсия крепко прижимала ее к себе, она была встревожена. Что же такое на самом деле Джером сказал ребенку, что у нее сложилось такое представление? И почему Джером хочет попытаться помешать дружбе Лори с Аланом Коббом?

Должно быть, мысли Нэн были заняты тем же, потому что когда Джером отвернулся и стал наблюдать за дорогой впереди себя, она наклонилась вперед и постучала по его плечу.

— Что ты имел в виду, Джерри? — настойчиво спросила она.

Но Джером только сухо рассмеялся и не ответил.






XV





До того воскресенья, когда должен был прийти Алан, Марсия пыталась узнать у Лори, что именно сказал ей Джером. Но девочка только повторяла, что папочка сказал, что Алан плохой человек. Потом она расплакалась и так расстроилась, что Марсия не могла продолжать расспросы. Однако когда она попыталась разуверить ее в том, что сказал Джером, она почувствовала, что та сжимается, сопротивляется и что ее слова не доходят до ребенка.

В Японии начался долгий дождливый сезон, и хотя дождь лил не все время, небо часто было хмурым, и туманы низко висели над горами. Температура поднималась, и по мере того как становилось теплее, возрастала и влажность, причем до такой степени, что бывали дни, когда люди чувствовали себя так, как будто воздух стал совершенно жидким, и двигаться — означало плавать в тусклом и мрачном аквариуме. Эта атмосфера не располагала к оптимизму.

Однако и в дождливый сезон Япония ничуть не утратила своей красоты. Напротив красота ее обрела новое измерение, новое очарование. Влажные камни в саду могли блестеть как зеркало, чего не увидишь в солнечный день, а звук дождя на черепичных крышах казался меланхоличной мелодией. Влажные сосны ярко сверкали, а в бамбуковой роще за забором падающий дождь что-то тихо бормотал, шелестя листвой. Возможно, что грязь немощеных улиц была менее романтичной, и необходимость гета, поднимавших своих владельцев над уличной грязью, становилась очевидной.

В воскресенье опять шел дождь: не сильный, но непрерывный. В гостиной Марсия зажгла все лампы и попыталась украсить ее веточками азалии и ирисов на длинных стеблях, поставив их в вазы.

Джером взглянул на нее и удивленно поднял брови.

— Зачем все эти приготовления? Я думал, что для Кобба это деловой визит.

— Может быть, мы выпьем чаю, когда вы закончите, — мягко предположила Марсия. — Если хочешь, я буду присутствовать при вашем разговоре о книге Алана.

— В этом нет необходимости, — ответил он. — На самом деле я бы предпочел, чтобы ты была здесь. Если будет очень неинтересно, я найду повод и удеру. Потом и ты избавишься от него.

Марсия отвернулась, чтобы он не видел ее огорчения. Она уже было начала рассчитывать на эту встречу с Аланом, надеясь, что тот как-нибудь достучится до Джерома. Алан, с его страстной убежденностью, с его стремлением широко смотреть на вещи, гораздо шире, чем было принято в этом доме, может быть и смог бы достучаться до Джерома, если вообще кто-нибудь мог это сделать. Но предубежденное отношение Джерома к Алану разрушило все ее надежды.

В этот день после полудня к ним заглянула Нэн, чтобы повести Лори выпить чаю в отеле Мийяко. Она встречалась там с соотечественниками — с супружеской парой, у которой была дочь примерно того же возраста, что и Лори. Марсия была рада, что Лори ушла. Она не хотела, чтобы Алан уловил странное недоверие, которое Джером вызвал у Лори по отношению к нему.

Когда у ворот прозвенел звонок, Суми-сан схватила стоявший у двери японский зонтик из промасленной бумаги и выбежала, чтобы провести Алана через сад. Он принес высокий, закрытый бумагой предмет, и Суми-сан пришлось идти сбоку от него, чтобы прикрывать и его, и его пакет.

— Я принес вам пресенто, — сказал он Марсии, которая вышла его встретить, и поставил свою ношу на край веранды — я увидел его в цветочном магазине, и он напомнил мне о моем детстве, проведенном в Маниле. У моей матери было несколько таких цветков, и они мне всегда очень нравились. Кроме того, это такой цветок, с которым вам не придется бороться.

Пока Алан снимал обувь, она разрезала тесемку вокруг пакета и убрала бумагу. Перед нею было высокое зеленое растение в красивом горшке — произведении гончаров Киото. Темно-зеленые листья растения были большими и широкими, и они росли вместе с усиками, которые, подобно усикам виноградной лозы, цеплялись за палочки из ствола бамбука.

— Позже на нем будут цветы, — сказал, подходя к ней, Алан. — Вы знаете, что это?

Марсия с удовольствием дотронулась до зеленого листа. — Не знаю, но он мне уже нравится.

— Призрак духа белого цветка… — улыбаясь, процитировал Алан. — Это лунный цветок. Я помню, как наблюдал за тем, как ночью распускались мамины цветы. Хотя боюсь, что я никогда не вставал достаточно рано для того, чтобы увидеть, как они закрываются. Вам понравится запах. Он совершенно особенный.

Марсия хотела еще раз поблагодарить его за цветок, но она так мало могла выразить словами.

— Это чудесный подарок, — сказала она ему. — Я чувствую, что он доставит мне много радости, — она передала цветок Суми-сан, чтобы та унесла его в дом и провела Алана в гостиную.

Когда они вместе вошли, Джером встал, чтобы пожать гостю руку. Он был выше Алана, но не столь широк в плечах, и его темные волосы, цвет лица и мрачный вид контрастировали с песочного цвета волосами Алана, его светлой кожей и приятными жизнерадостными манерами.

«Люцифер и Архангел», — подумала Марсия и посмеялась над собственной фантазией.

Мужчины сели в кресла у открытого окна в сад, где шел дождь, тогда как Марсия отошла и села у погасшего камина, где она могла слушать, не вмешиваясь. Ее мысли все еще были заняты контрастом между Джеромом и Аланом, и она не слишком обращала внимание на их беседу.

Ей показалось, что в Алане была уверенность, которой не хватало Джерому. Она чувствовала, что в момент опасности его было бы нелегко одолеть. О Джероме никогда нельзя было знать, что он станет делать в критической ситуации. Он мог стоять и смеяться над опасностью. Мог повернуться и уйти, будто ее не существует. Или же мог сражаться с призраками и тратить свою энергию на демонов, созданных его же собственным воображением.

«Как странно, что я так ясно понимаю Джерома», — подумала она, удивляясь собственным мыслям.

Голос мужа вывел ее из задумчивости.

— Я понимаю, что за материал вам нужен для японской главы вашей книги, — говорил он. — Конечно, в Японии есть сотни индивидуумов, которые пережили Хиросиму и Нагасаки. Даже целые семьи. Но после войны много воды утекло. Выжившие пытались рассказывать свои истории любопытным. Придет день, когда эти люди закроют двери и скажут: «Больше не можем». У этих людей своя судьба.

— Я понимаю это, — сказал Алан. — И я не хочу никого вынуждать. Но я понял, что цель моей книги волнует многих из тех людей, с которыми я говорил. Настолько волнует, что они хотят, чтобы и другие узнали о том, через что они прошли и как после этого сумели построить новую жизнь.

Джером сухо рассмеялся.

— Американцы в наши дни помешались на самопомощи. Как хладнокровно посетить своего зубного врача. Как найти мужество вновь жениться тому, кто уже был женат четыре раза. Как встретить несчастье и выйти из него героем.

Алана нелегко было рассердить. Он игнорировал тон Джерома и спокойно отвечал ему,

— В том, что вы говорите, много смысла. Но понимание этих проблем сильно отличается от поверхностных рецептов быстрого успеха. Здесь нечто более похожее на феникса, восстающего из пепла. Я уверен, что поскольку вы приехали в Японию после войны, вы видели именно то, о чем я говорю. Так же, как я видел это в Сан-Томасе. Что заставляет феникса бороться, когда все против него? Вот что меня интересует. Джером вздохнул и начал набивать табаком свою трубку.

— Да, я знаю это избитое сравнение. Это то, что отличает нас от животных. Великолепная, удивительная, неугасимая сила духа. Вы это имели в виду?

— Почему бы и нет? Может быть, это все, что есть между нами и звездами, — улыбнулся Алан и как бы, между прочим, заметил: — Да, кстати, я тут как-то встретил вашего старого друга — физика Огаву, который работал с вами над каким-то экспериментальным проектом, когда вы только приехали в Киото. Он передавал вам привет.

Джером ничего не ответил. Алан продолжал говорить, и Марсия понимала, как, впрочем, и Джером, что его фразы были далеко не случайными.

— По-моему, Огава искренне сожалеет, что вы избрали другое направление исследований. Ему кажется, что это ваше направление менее важное. Он определенно высокого мнения о той работе, которую вы проводили с изотопами. Он сказал, что ученые только начали извлекать пользу из тех возможностей, которые предоставляет мирное время.

Джером сердито хмыкнул, но Алан продолжал, как бы размышляя вслух.

— Огава посрамил меня, процитировав лучше, чем я, речь Эйзенхауэра по поводу проекта использования атома в мирных целях. Давайте вспомним, как это он говорил: «Цель нашей страны — помочь нам выйти из мрачной комнаты ужасов на свет, найти путь, по которому лучшие умы человечества пойдут вперед…»

— Лучшие умы человечества! — резко прервал его Джером. — По крайней мере, обойдутся без меня, — он так неожиданно повернулся к Марсии, что она вздрогнула. — Ты не принесешь мне кое-что из моей комнаты? У меня над кроватью на стене висит вырезанная из дерева маска. Она легко снимается с крючка. Пожалуйста, принеси ее сюда.

Она неохотно пошла за маской. Маска висела слишком высоко, и ей пришлось снять тапочки и залезть на кровать. При этом ее глаза оказались на уровне глаз маски.

— Я тебя ненавижу, — сказала она. — И я тебе не верю. Ты просто страшилище, и ты не напугаешь Алана Кобба.

Она пренебрежительно подергала маску за бородку и сняла со стены. Но когда она несла маску Джерому, она держала ее лицом вниз. Она не желала без необходимости смотреть на нее.

Джером взял маску и повернул ее к лившемуся из окна тусклому дневному свету так, чтобы Алан мог рассмотреть все детали резьбы.

— Чудесная вещь, — сказал Джером. — Копия со знаменитого оригинала, но очень хороша сама по себе. Что вы о ней думаете?

Алан взял у него маску и повертел в руках.

— Это больше, чем резьба по дереву. Она выглядит сказочно живой. Не думаю, что мне бы хотелось встретиться с парнем, который позировал для этой маски.

— Вы его встречали, — возразил Джером. — Вы можете его видеть, когда захотите. Это внутренняя сущность человека. Это суть всех нас. Лица, которые мы показываем друг другу — это только маски. Я бы не дал и вышедшей из употребления японской монетки сена за вашу пресловутую силу духа. Ум человека! Проверьте его в деле, и вы в этом убедитесь. Я сомневаюсь, что он движется вперед.

— Это неправда! — воскликнула Марсия, не желавшая больше слушать.

— Конечно, это неправда, — спокойно сказал Алан и улыбнулся ей. Он вернул маску Джерому. — Мне не кажется, что я должен силой заставлять кого-либо соглашаться со мною. Похоже, вы не хотите, чтобы я связывался с кем-либо из тех людей, которых вы, должно быть, знаете?

— Я этого не говорил, — Джером положил маску на стол рядом с собой. — У каждого своя точка зрения. Я договорюсь о вашей встрече с Чийо Минато, если хотите. Она американка японского происхождения — нисей, поэтому она сможет с вами говорить без переводчика. И она пережила многие ужасы войны.

— Я думал о ней, — ответил Алан. — Это было бы чудесно.

Марсия не была уверена в том, что это было бы чудесно.

Если Чийо находилась под влиянием Джерома, то вполне вероятно, она расскажет Алану только то, что укажет ей Джером. Разговор с нею вряд ли будет спонтанным и искренним. Но в присутствии Джерома бесполезно было говорить об этом.

Она уже собиралась позвонить и попросить чаю, когда в дверь торопливо вошла, извиняясь и кланяясь, Суми-сан, а прямо следом за нею шла Чийо собственной персоной.

— Пожалуйста, извините меня, — официально обратилась она сначала к Марсии, а потом прямо к Джерому.

— Ичиро придет сюда, когда обнаружит, что я ушла. Я хотела прежде поговорить с вами.

Марсия поднялась, чтобы оставить их одних, но Джером остановил ее.

— Не уходи. Это может быть подтверждением того, о чем я говорил. Внутренняя суть человека на примере нашего друга Минато-сан. Так в чем дело, Чийо?

Она продолжила, задыхаясь:

— Ичиро собирается работать в кораблестроительной компании в Кобе. Он хочет, чтобы я поехала туда с ним, чтобы там жить!

Лицо Джерома потемнело.

— Многое против того, чтобы вы ехали. А что будет делать без вас ваша кузина?

— Ичиро говорит, что Харука поедет с нами. Он говорит, что он будет отвечать за нее.

— Я не думаю, что он в состоянии отвечать за кого-либо, — ответил Джером.

Чийо поклонилась и с убитым видом уставилась в пол. Отвернувшись от нее, Джером подошел к окну и встал там, глядя в еад.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он Чийо через плечо.

— Харуку нельзя увозить из дома, — в отчаянии сказала Чийо. — Ее слишком легко расстроить. Конечно, я должна остаться с нею. Я уже сказала об этом Ичиро. Он рассердился и собирается относиться ко мне так, как относились в Японии к женам в старые времена.

Казалось, что когда Чийо изложила свои намерения, кризис миновал. Джером обернулся, глаза горели на его темном лице.

— Конечно, вы должны остаться с Харукой. Не беспокойтесь насчет Ичиро. Я все улажу с ним.

— Будьте осторожны… — начала Чийо и осеклась, услышав голос Ичиро у входа в дом. Он не пробежал через сад, как это сделала Чийо, а прошел, как положено через главный вход, и в этот момент Суми-сан провожала его в гостиную. Сегодня его одежда не была официальной, на нем было темно-синее с белым юкате — хлопчатобумажное кимоно, которое летом носили японцы.

Он казался довольно мрачным и был несколько напряженно вежлив, в манерах его было что-то военное. Он был бос, но шел как солдат и щелкнул пятками так, как будто привычная для него роль военного помогала ему справиться с нынешними проблемами. Он скованно поклонился Марсии и Алану и затем обратился к Джерому по-японски. Жене он выразил свое неудовольствие одним быстрым взглядом.

Джером говорил по-японски не так хорошо, как Нэн, но, казалось, что он понимает суть замечаний Минато.

— Если вы возьметесь за эту работу в Кобе, вы поедете туда один, — ответил он Минато по-английски. — Ваша семья должна остаться здесь. Вы можете работать в Киото, если хотите.

Ичиро определенно понимал по-английски лучше, чем говорил. Он отрицательно покачал головой. Весь его вид свидетельствовал о том, что он не сдвинется с места, пока не получит то, что ему нужно.

Джером холодно смотрел на него, но Марсия знала, что он с трудом сдерживается.

— Ваша жена не желает переезжать в Кобе. Если вы станете донимать ее этим или как-нибудь угрожать ей, я заявлю на вас в полицию. Это все, что я хочу вам сказать.

Лицо Минато вспыхнуло, став темно-красным, но он стоял на своем, слова Джерома его не тронули.

— Вскоре я поеду в Кобе, — упрямо повторил он. — Чийо поедет в Кобе.

Казалось, в Джероме что-то прорвалось. Он рванул к себе Минато за полы юкато и начал душить его. Алан бросился между ними. Под сильными руками Алана Джером ослабил хватку и отпустил Минато, перенеся свой гнев на американца.

— Это не ваше дело, Кобб! Подите прочь!

Алан отступил в сторону, но Минато воспользовался мгновением передышки, чтобы удрать. Однако его уход напоминал отступление самурая. Он скованно повернулся и промаршировал из комнаты несколько преувеличенным шагом актера театра Кабуки.

Чийо тихо плакала, закрыв лицо руками, но Алан не обратил внимания ни на нее, ни на бросающего сердитые взгляды Джерома. Он повернулся к Марсии.

— Извините, теперь я пойду.

Потрясенная случившимся, она пошла с ним к двери.

— Я не ожидал, что окажусь на стороне Минато, — сказал он. — Но, кажется, именно ему я сочувствую. Жаль, что не много удалось сегодня сделать. Может быть, я все только испортил.

Марсия энергично покачала головой.

— Нет! Должно же быть что-то такое, что заставит Джерома подумать о будущем.

— Ему, прежде всего, нужно думать о себе, — сказал Алан.

Она обеспокоенно посмотрела на него:

— Что этот Огава имел в виду, когда говорил, что Джером тратит время на менее важные исследования? Я знаю, что он больше не ходит в лабораторию регулярно.

— Я точно не знаю, и нет смысла сейчас гадать об этом, — ответил Алан.

— Вы мне расскажете, если узнаете что-нибудь еще?

— Я вам расскажу, — пообещал он. — Между тем мне не нравится, что вы живете под этой крышей.

Она попыталась улыбнуться.

— Не беспокойтесь. Все будет хорошо.

— Свистните, если я вам понадоблюсь, — он произнес это легко, но глаза его оставались серьезными.

Она кивнула, не решаясь говорить из-за опасения, что голос ее дрогнет.

— Будьте осторожны, — сказал он и отвернулся, не коснувшись ее, хотя в самом звуке его голоса слышалась легкая ласка.

Дождь неожиданно прекратился, и Марсия смотрела, как Алан идет к воротам по дорожке из отдельных камней, смотрела на его прямую широкую фигуру в прозрачном плаще. Потом она пошла назад в гостиную.

Чийо тихо плакала в объятиях Джерома, а он ее утешал. Марсия исчезла раньше, чем они ее заметили.

Чаша ее терпения переполнилась. Пришло время признаться, что в ней больше не было любви к человеку, которым она когда-то дорожила. Больше она ничего не могла для него сделать. Их брак уже нельзя было спасти. Странно, что она больше не чувствовала ни ревности к Чийо, ни неприязни к Джерому. Сейчас ее больше волновало то, что Джером был потерян для мировой науки, чем то, что он потерян для нее.

Возможно, это был просто момент опустошенности, и позднее боль возвратится, но сейчас ею двигало только желание выбраться из этого дома и уйти от Джерома, который пугал и шокировал ее. Определенно, она ему не нужна, и, возможно, что он ей тоже больше не нужен.

Мысль эта была слишком новой для того, чтобы сразу осознать ее важность и согласиться с нею. Она чувствовала себя истощенной и опустошенной.

До самого обеда она оставалась в своей комнате, пока не вернулась Лори. Потом она выдержала испытание обедом за одним столом с мужем. К счастью, Лори говорила больше всех.

Она получила много впечатлений в отеле Мийяко, с его длинной со многими маршами лестницей, ведущей вверх по крутому холму, с его садами, гротами и японскими коттеджами. Не говоря уже о бассейне, где Лори и приехавшая американская девочка успели поплавать.

— И что это была за девочка? — спросил Джером с таким интересом, какого никогда не испытывал к делам дочери.

Лори задумчиво поджала губы.

— Ну, она была довольно некрасивая, рыжая, с веснушчатым лицом. И не очень умная. Я могла бы ей что угодно сказать, и она бы всему поверила.

Марсия молча слушала, в то время как Лори, ее милая, приятная Лори, зло говорила о людях, которых она сегодня встретила. Отец одобрительно слушал ее и подбадривал собственными замечаниями.

Марсия подождала, пока Лори ляжет спать, и затем прошла к комнате Джерома и постучала. Когда он сказал «войдите» — она встала в дверном проеме и заговорила с ним, не входя в комнату.

— Ты выиграл, — сказала она. — Я собираюсь увезти Лори домой, как только удастся это устроить.

Джером, сидевший за письменным столом через комнату от нее, выслушал ее слова со ставшим для него в последнее время привычным напряженным, горящим и насмешливым взглядом.

— Ты имеешь в виду, дорогая, что твоя неумирающая любовь ко мне, наконец, угасла?

Она спокойно ответила на его насмешку.

— Когда я только сюда приехала, ты сказал мне правду. Человек, в которого я влюбилась, давно исчез. Того, кто ты сейчас, я не знаю.

Он отодвинул лежавшие перед ним бумаги и прошел через комнату.

— Я рад, что ты сделала правильный вывод. Для меня твое пребывание здесь было не очень удобно. Но я не мог выставить тебя, как это сделал бы муж в викторианскую эпоху. Однако твое решение несколько запоздало в одном отношении. Ты, конечно, можешь уехать домой. Я не стану тебе мешать. Но Лори моя дочь, и я хочу, чтобы она осталась со мной. Я хочу проследить, чтобы она получила реалистическое образование и умела понимать жизнь такой, какая она есть. Когда ты уедешь, Лори останется.

Она слушала его и не верила своим ушам.

— Но это нелепо! Разумеется, Лори уедет со мной. Как бы ты смог удержать ее здесь?

Темный огонь осветил его лицо.

— Она уже моя. Больше моя, чем твоя. Спроси ее, если ты мне не веришь.

Выражение его лица было пугающим. Ей было трудно говорить тихо, но все же ей как-то удалось заговорить тихим ровным голосом.

— Ты не сможешь удержать ее. Лори уедет со мной.

Он положил руки ей на плечи, и она уклонилась бы от этих прикосновений, если бы его пальцы крепко не сжали ее плечи.

— Не делай ошибки. Я оставлю ее у себя, — сказал он. — И я уничтожу все, что встанет на моем пути. Попытайся забрать ее из этого дома, и я приведу ее обратно таким способом, который тебе не понравится.

Он позволил ей уйти, и она повернулась и побежала через холл в свою комнату. Она была напугана, как никогда в жизни. Джером жил в своем собственном мире, где существовала только его правда, а настоящая правда не имела никакого значения.






XVI





Дождь, наконец, прекратился, но когда Марсия проснулась, в саду стоял туман. В комнату лился серый свет, и она тихо лежала, прислушиваясь к легкому дыханию Лори на соседней кровати. Она слышала звуки, доносившиеся из других комнат — слышала, как встал Джером, как он завтракал.

Она вновь ощутила напряжение, вновь переживала события вчерашнего вечера. Она подождала, пока он уйдет из дома, потом встала и тихонько оделась.

Суми-сан поставила лунный цветок Алана в гостиной. Марсия увидела его там и перенесла наверх, на свое любимое место на верхней веранде, выходящей в сад. С тех пор, как стало достаточно тепло, она часто сидела здесь, любуясь садом, горами и серыми крышами Киото.

Она поставила цветок у перил, чтобы солнце освещало его в любом положении. Каким он выглядел высоким и крепким! Осматривая цветок, она увидела небольшие утолщения, которые должны были стать бутонами цветов. Цветок был осязаемым доказательством дружбы Алана. Как сейчас ей хотелось с ним поговорить!

Она обязательно должна сегодня с кем-нибудь поговорить. Может быть, с Нэн? Нэн давно знала Джерома. Нэн могла знать о таких темных сторонах его ума, о которых не знала его жена. И ей казалось, что последнее время Нэн ей сочувствовала. Но прежде всего она должна обсудить, как быть с Лори.

Когда Марсия вернулась в спальню, девочка уже встала и одевалась. Марсия осторожно причесала ей волосы, заплела чудесные темные пряди в длинные косы.

— Я думаю, что мы очень скоро поедем домой, — сказала она дочери. — Как только сможем достать билеты на самолет. Ты хочешь вновь встретиться со своими подружками?

Лори отшатнулась, выдернув косу из рук матери.

— Домой? Но мой дом здесь. Папочка говорит, что я нужна ему. Он говорит, что я больше никогда, никогда не покину его. Осенью он отдаст меня в школу.

Значит, он так далеко зашел с Лори?

— Боюсь, что это невозможно, — проговорила Марсия. — Кроме того, ты, конечно, захочешь вернуться в свою школу в Беркли, где все твои друзья.

— Нет! — встревоженное лицо Лори побелело. — Я больше никогда не покину моего отца. Если я ему нужна, то я останусь с ним в Японии навсегда.

— Но я уезжаю домой, — сказала Марсия.

Лицо Лори сморщилось, губы задрожали, но она держалась на расстоянии от матери.

— Я не могу поехать с тобой, мамочка. Мне придется остаться здесь. Придется!

Марсия поцеловала ее в щеку, на мгновение прижала к своему лицу ее маленькое испуганное личико, откинула назад волосы с неожиданно вспотевшего лба.

— Не беспокойся об этом, моя милая. Мы что-нибудь придумаем. Давай теперь позавтракаем.

Но ее небрежные слова скрывали внутренний страх. Она не могла забыть ни выражения глаз Джерома прошлой ночью, ни звук его голоса, когда он громко выкрикивал угрозы.

После завтрака Томико пришла поиграть, и Марсия велела Суми-сан присматривать за детьми, пока она не вернется. Потом она пошла вверх по холму к дому Нэн.

Маленькая машина Нэн стояла перед домом, а сама Нэн сидела на пороге, отдуваясь.

— Ха! — весело окликнула она Марсию, когда та проходила через ворота. — Вы сегодня рано. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Марсия заколебалась.

— Я только хотела с вами поговорить. Но если вы уходите, разговор можно отложить.

Нэн отбросила обувной рожок и встала. В своем сером костюме и сшитой на заказ блузке она выглядела крепкой и энергичной. Несколько мгновений Нэн изучала лицо Марсии, потом взяла со ступенек рядом с собой дамскую сумочку.

— Поедем со мной и поговорим по дороге. Я еду в питомник карликовых деревьев выбирать деревце для американского клиента. Вам это может быть интересно, да вам и полезно выбраться из этого дома. Где Лори? Вы не хотите взять ее с собой?

— Нет, — отрицательно покачала головой Марсия. — Я хочу поговорить с вами о Лори.

Нэн умудрялась вести машину в потоке японского транспорта и одновременно слушать, причем и то и другое она делала хорошо. Когда по узким улочкам они выбрались на широкую магистраль, Марсия рассказала ей о том, что случилось вчера, как к ним приходили Чийо и Ичиро. Их приход был прелюдией к гневу Джерома.

— Мне было жаль Ичиро, — призналась Марсия. — Я всегда думала, что японцы — не эмоциональные люди. Но вчера на лице Минато-сан отражалась целая гамма чувств.

— Мысль о неэмоциональности японцев возникла из-за того, что их этому учат с детства, — сказала Нэн. — До пяти-шести лет их чувства не подавляют, но потом крышка закрывается. В более старшем возрасте выказывать свои чувства — значит быть плохо воспитанным. Если умирает ваша мать, вы улыбаетесь. Если вы ненавидите свою свекровь, вы ей кротко кланяетесь и делаете то, что она велит. Все это создает впечатление, что японцы внешне жизнерадостные счастливые люди, при этом еще и цивилизованные, с которыми можно ладить. Ни повышенных голосов, ни криков на улицах. Но посмотрите, как они плачут на пьесах театра Кабуки, когда они могут себе позволить дать выход своим чувствам! Посмотрите, как они расслабляются после чашки саке. И посмотрите, как они взрываются, когда пар копится слишком долго. Я бы сказала, что Минато-сан — это пример слишком долго подавляемых эмоций. У него все совершенно перепуталось из-за того, что в юности его учили солдатскому ремеслу, а потом все, совершенно все оказалось не так, как его учили. Я надеюсь, что он поедет в Кобе и получит это место.

— Почему Чийо не едет в Кобе со своим мужем? — осторожно спросила Марсия. — Мне кажется, она должна быть довольна тем, что он успокоится и пойдет работать.

Нэн некоторое время молча вела машину.

— Это не так просто. Во-первых, есть мадам Сетсу.

— Мы всегда возвращаемся к мадам Сетсу. Что же на самом деле у нее за болезнь? Почему кто-то другой не может ухаживать за нею?

Нэн нетерпеливым жестом оторвала руку от руля.

— Признаюсь, что я устала от этих секретов, предназначенных для защиты Харуки Сетсу. Лично я считаю, что нужно было вам рассказать ее историю с самого начала. Я подчинялась желанию других, но я делала это слишком долго.

— Значит, вы мне расскажете?

— Я расскажу вам хотя бы часть ее истории, — согласилась Нэн. — Во время войны она спасла жизнь Чийо. Чийо считает, что ее жизнь принадлежит ее кузине до тех пор, пока мадам Сетсу в ней нуждается. Болезнь Харуки — это полный уход от жизни. Она никуда не ходит, она ни с кем не встречается, кроме членов своей семьи. И временами ее трудно считать нормальной. В эти моменты за нею нужно следить.

Они проехали большой красный знак тории при входе в храм в центре Киото. Нэн посигналила продавцу тофу, который выбрал именно этот момент для того, чтобы выйти с переносной тележкой из стоящей впереди машины.

Марсия припомнила случай, когда она проснулась и обнаружила, что Харука стоит у ее постели. Она больше не верила, что это был сон.

Нэн свернула с улицы к бамбуковым воротам и остановилась.

— Вот мы и приехали. Вы можете выскочить со своей стороны. Личный автомобиль в Японии — не слишком удачная идея, потому что здесь слишком мало места для парковки.

Когда открыли ворота, звякнул колокольчик, и они вошли в просторный сад, заполненный рядами длинных деревянных столов, на которых росли миниатюрные деревья в декоративных горшках.

— Здесь вы узнаете о том, что такое «бонзай», — сказала Нэн. — Так японцы называют искусство выращивания миниатюрных деревьев. Като-сан настоящий художник, так что будьте очень почтительны.

Като-сан был таким же миниатюрным, как и его деревья. Он был маленький и жилистый, его пальцы были тонкими и достаточно крепкими для того, чтобы подчинить своей воле природу. Он поклонился им обеим, и они с Нэн обменялись приветствиями по-японски. Нэн представила Марсию, и он приветствовал ее по-английски. Потом он провел их к стоящему за рядами деревьев дому, одна из стен которого была полностью открыта в сад. Там они посидели за неизбежной чашкой зеленого чая, и Нэн заговорила о дереве, которое искала. Като-сан считал, что у него есть именно то, что ей нужно, но, может быть, она хотела бы сначала показать своей американской подруге другие деревья?

Покончив с чаем, Нэн и Марсия походили между столами, восхищаясь и обмениваясь впечатлениями. Там были всевозможные деревья и кустарники — сливы, ивы, клены, азалии, глицинии. Но больше всего Марсии понравились сосны. Каждая из сосен была точной копией своих соседок, но, в то же время, каждая веточка имела свой изящный рисунок. Наклон ствола, соотношение ветвей, густота хвои — всем этим управляла опытная рука. После того, как деревце примет тот изгиб ствола, к которому его приучали смолоду, когда почки иголок будут выщипаны до нужной густоты, проволоку уберут, и при должном уходе дерево будет жить в своем маленьком горшочке до очень солидного возраста.

Като-сан оставил их рассматривать растения в свое удовольствие и отправился встречать другого посетителя, который входил в ворота. Поскольку теперь им никто не мешал, Нэн вернулась к вопросу о Харуке Сетсу с того места, где они прервали свой разговор.

— Беда в том, что иногда у нее создается странное впечатление, что она больше не принадлежит миру живых. Она убеждена, что принадлежит миру духов, и она пытается убежать, чтобы найти то место, где покоится пепел остальных членов ее семьи. За ней приходится тщательно следить, иначе быть беде.

С мелкой дрожью Марсия вспомнила о том, как странно было запахнуто белое кимоно — правая пола поверх левой — как у мертвых. И она вспомнила о словах Нэн, сказанных ею при их первой встрече.

— Это случается в полнолуние? — спросила она.

— Как правило, да, — ответила Нэн. — Иногда Чийо не может справиться с ней и Джерри приходится ей помогать. Его она слушается. Думаю, что она подчиняется авторитету мужчины. Но в остальное время Чийо — ее главная спутница, ее няня, горничная, все, что угодно. Я думаю, что Ичиро хотел бы избавить свою жену от этого. Но я думаю, что Чийо ни за что не оставит свою кузину, пока та в ней нуждается.

Нэн протянула руку, чтобы дотронуться до колючих иголок маленькой сосенки, ее лицо было печальным и задумчивым.

— Для всех было бы лучше, если бы Харука умерла. И для нее самой тоже. Но я слишком долго на это надеялась, чтобы верить, что это может случиться. Вероятно, она переживет всех нас. Я думаю, это одна из маленьких шуток природы.

— Однако, она пишет свои прелестные стихи, — сказала Марсия и вспомнила о том, что Джером опубликовал томик этих стихов — ради Чийо.

Нэн пожала плечами.

— Это тоже уход от жизни. Все ее стихи — это меланхолия, красота и смерть, — она резко изменила тему разговора. — Вы говорили с Чийо, не так ли? Baши дети дружат. Почему бы вам не посоветовать ей уехать с Ичиро? Она может устроиться в Кобе и бросить эту неестественную жизнь, к которой она себя привязала.

Марсия удивленно посмотрела на Нэн.

— Но тогда Харука может умереть и Чийо будет себя обвинять…

— О, пусть она умрет! Пусть умрет! — неожиданно страстно воскликнула Нэн. — Разве это, в конечном счете, не было бы лучше для Чийо?

Она казалась почему-то очень огорченной и рассерженной, но Марсия не поняла почему.

— Но если… — было трудно застать себя сказать это, но она должна была сказать, — если Чийо неравнодушна к Джерому…

Глубоко посаженные глаза Нэн взглянули на нее, вспыхнув неожиданным нетерпением.

— Хотела бы я, чтобы все было так просто.

Посетитель Като-сан ушел, и он вновь подошел к ним с поклоном, извиняясь, что покинул их. Теперь он покажет им сокровище, которое они хотели увидеть, сюда, пожалуйста.

Марсия шла рядом с Нэн, но мысли ее больше не были заняты карликовыми соснами. Несомненно, крошечные деревца, перед которыми Като-сан в глубоком восхищении замедлил шаг, были во всех отношениях совершенны, с их крохотными конусами и пучками из пяти иголок. Но она не могла сосредоточить на них свое внимание, в то время как Нэн обсуждала их достоинства и возможные недостатки и договаривалась о доставке.

Что имела в виду Нэн? Что в каком-то смысле желание Джерома удержать Чийо не связано с ее любовью к нему? Что Джером любил ее, но удерживал ее при себе другими средствами? Теперь Марсии не терпелось вернуться в машину, где можно было продолжить разговор. Но когда Нэн села за руль, она ничего больше не рассказала Марсии.

— Я сказала слишком много, — немного сердито проговорила она. — Так или иначе, но я не думаю, что вы сегодня пришли ко мне из-за этого. Что-то еще беспокоит вас. Что-то другое, чем дела соседей. Расскажите мне.

Поэтому по дороге домой Марсия рассказала ей о своем решении уехать и о том, как Джером принял ее решение — с угрозой удержать Лори. При этом Нэн явно рассердилась на Джерома.

— Вначале я думала, что вы сможете помочь Джерри, если останетесь, но боюсь, что я была неправа, — сказала она. — Когда человек слишком долго живет на Востоке, ему, оказывается, трудно уехать на родину. Так и с Джерри. Так и со мной. Но для вас определенно пришла пора взять Лори и уехать из Киото. Она не должна подвергаться его влиянию, а вы — его угрозам.

— Что если Джером попытается остановить меня? Его угрозы были такими неистовыми, что я испугалась.

— Я знаю, — спокойно согласилась Нэн. — Когда он действительно задет, он может быть опасен. Не делайте ничего прямо сейчас. В настоящее время в доме вы в большей безопасности, чем где-либо еще. Дайте мне время что-нибудь придумать. Плохо, что вы не способны пойти на крайние меры. А здесь, в конце концов, могут понадобиться именно крайние меры.

— Я так и сделаю, если придется, — ответила Марсия. — Но он так сильно изменился, что я больше не могу считать, что я его знаю. Вы познакомились с ним, когда он впервые приехал в Японию. Что заставило его измениться?

Нэн отвечала уклончиво.

— Когда вы в него влюбились, вы были ребенком. Что вы тогда знали о том, каким он был человеком?

— Я вышла за него замуж, — отозвалась Марсия.

— Конечно, конечно. А я нет. Хотя один бог знает, как я старалась, пока не поняла, что это бесполезно.

Марсия негодующе взглянула на нее. Этого она не подозревала. Не подозревала после первой встречи с Нэн. Она считала Нэн верным другом Джерома, да, это так. Она рассматривала Нэн как человека, на которого можно опереться, у которого можно спросить совета.

Нэн сухим смехом прервала ее размышления.

— Продолжайте, скажите вслух то, что думаете. Вы ведь не считаете меня романтиком, способным вздыхать от неразделенной любви. Так? Ну, успокойтесь. Я не такая. Все давно закончилось. Но расскажите мне, каким, по вашему мнению, был Джерри до приезда в Японию.

— Он был увлеченным человеком, — вспоминала Марсия, — погруженным в свою работу и преданным моему отцу. Он не видел ничего кроме своей работы.

— С какой целью? Я имею в виду, какова была цель его работы?

— Я точно не знаю. Конечно, он работал над различными секретными проектами для правительства, но я не думаю, что именно это его привлекало в работе. Мне кажется, что он всегда видел дальше. Я имею в виду использование его работы в перспективе.

Нэн сказала:

— Смотрите, здесь парк. Давайте выйдем, посидим на скамейке и все обсудим. Я устала делить внимание между вождением и беседой.

Марсия охотно согласилась. Нэн припарковала машину поблизости, и они нашли пустую деревянную скамейку у пруда, где лениво плавали листья водяных лилий. Они повернулись спиной к серому городу и взглянули на зеленый склон холма.

— Как вы знаете, я познакомилась с ним в Хиросиме, — сказала Нэн. — Тогда он впервые увидел последствия бомбардировки. Для него это был довольно сильный удар.

Марсия кивнула.

— Я поняла, что Джером изменился, когда он впервые вернулся из Японии, но не могла себе представить, до какой степени.

— В течение первых лет нашего знакомства он начал утрачивать связь со всем хорошим в человеческой расе, — говорила Нэн. — Когда пришла весть о смерти вашего отца, я боялась того, что могло случиться.

— Что вы имеете в виду? — спросила Марсия.

— Это отдельная история. Сейчас это неважно. Сейчас перед нами проблема — что делать с вами и с Лори.

— Я считаю, что мы могли бы поехать в Токио, — сказала Марсия, — и сесть на ближайший самолет в Штаты, на какой только удастся.

Нэн отрицательно покачала головой.

— Слишком очевидно. Именно этого он будет ожидать.

— Он действительно может мне помешать?

— Он может последовать за вами, если захочет, и я бы не хотела столкнуться с ним, когда он в дурном расположении духа. Тогда для него последствия не имеют значения. Вы не можете обычным набором правил образумить человека, который использует совсем другие правила.

Марсия вспомнила о том, как Джером пытался задушить Ичиро, и согласилась с нею.

В соседней школе закончились занятия, и дети начали проходить через парк мимо них; огромная толпа мальчиков и девочек в летней школьной форме, в белых блузках и в темных юбках, в белых рубашках и в темных брюках. Они чинно спускались вниз по холму, довольно веселые, но никакой беготни наперегонки, никаких криков, которые позволяют себе американские школьники, выйдя из школы. На некоторых были туфли и носки, но многие из них постукивали своими гета.

Несколько младших школьников остановились перед скамейкой, где сидели Нэн и Марсия и уставились на них широко открытыми глазами, круглыми, как пуговицы, и слегка приоткрыли рты. Нэн заговорила с ними по-японски, и они заулыбались и подошли на несколько шагов ближе — в них было больше любопытства, чем стеснения.

— Нам лучше вернуться в машину, — предложила Нэн. — Скоро вокруг нас будет полсотни ребятишек, глазеющих на нас, раскрыв рот. Меня это смущает. Их удивляют наши странные круглые глаза и большие носы. В Киото не так много иностранцев, как в Токио.

Дети последовали за ними до машины и с интересом смотрели, как они садятся. Когда они тронулись, Марсия помахала детям, и некоторые ответили ей прежде, чем заняться своими делами.

— Эта сырость меня донимает, — сказала Нэн. — Обычно я не так быстро теряю терпение. Я была бы рада выбраться в Мийяжиму.

— Вы собираетесь уехать? — спросила Марсия.

— На короткое время, отдохнуть. В начале июля я поеду на остров Мийяжима и побездельничаю всласть.

Марсия подумала, что если она сама не уедет, ей будет не хватать Нэн. На эту женщину из дома на холме всегда можно было положиться.

— Ну, вот мы и приехали, — сказала Нэн. — Боюсь, я не слишком помогла вам сегодня. Но дайте мне время что-нибудь придумать. И ничего не предпринимайте неожиданно, ладно? Мы вас вытащим до того, как будет слишком поздно.

Идя к дому, Марсия размышляла над зловещими словами Нэн. Не было ли уже слишком поздно? Не загнал ли ее в западню этот явно не вполне нормальный человек?

Лори все еще играла в саду с Томико, и Марсия отправилась наверх и уселась в низкое удобное кресло, которое она поставила на веранде. С тех пор, как потеплело, она считала это место самым тихим и приятным во всем доме.

Глядя в сад и на крыши Киото, она задумалась. Как странно, что Нэн когда-то давно была влюблена в Джерома. Странно и печально. Знал ли он, хотела бы она знать. Конечно, он, кажется, привык рассчитывать на Нэн и принимал ее дружбу как должное, даже если он и знал о ее прежних чувствах к нему.

Как сильно отличались Джером и Алан Кобб! Она вспомнила, как они вчера сидели вместе — свет и тьма. Подумав об Алане, она повернулась в кресле, чтобы взглянуть на цветок, который он ей принес, и увидела, что его нет на веранде на том месте, где она его поставила. Это было странно. Может быть, Суми-сан увидела его здесь и решила, что он не на месте, и унесла.

Марсия подошла к перилам и окликнула играющих у пруда детей.

— Лори, Суми-сан не видно? Я хотела бы с ней поговорить.

Прежде чем Лори успела ответить, Суми-сан сама вышла из дома и вопросительно посмотрела на Марсию.

— Прежде чем уйти, я поставила наверху новый цветок. Вы его не видели?

— Цветок ю гао? — спросила Суми-сан и отрицательно покачала головой. — Не видела, не брала.

Марсия отпустила ее. Не было смысла спрашивать Ясуко-сан. Повариха никогда не поднималась наверх. А если бы цветок передвинула Лори, она бы тотчас же об этом сказала. Лори заинтересованно посмотрела на мать.

— Может быть, цветок понадобился леди из соседнего дома, когда она приходила?

— Леди из соседнего дома?

Лори поднялась с колен и подошла ближе к дому.

— Да. Красивая леди в белом кимоно. Не так давно я посмотрела и увидела, что она стоит, наклонившись над цветком, как раз там, где ты сейчас стоишь, — Лори понизила голос до шепота: — Она немножко похожа на привидение, правда? Она такая красивая — как леди из сказки. Или как леди на картине в папиной комнате.

Пораженная Марсия замерла, слушая Лори.

— Что случилось потом?

— Я не знаю. Томико что-то понадобилось, и я пошла ей помочь. А когда я снова посмотрела на веранду, леди уже ушла. Как призрак. Я не слышала ни звука. Она только что была там и потом она ушла.

— А цветок? — спросила Марсия.

— Я не знаю. Мне кажется, что после этого я не видела цветка.

— Хорошо, дорогая. Спасибо, — сказала Марсия.

Лори вернулась к игре, и некоторое время Марсия осматривала веранду. С этой стороны узкая галерея вела прямо к тому месту, где находилась дверь, соединяющая обе половины дома. Марсия задумчиво подошла к двери и нащупала ручку. Та легко повернулась в руках Марсии, и когда она толкнула дверь, то раздался легкий скрип.

Кто-то оставил незапертой дверь между двумя половинами дома.






XVII





В первый момент Марсии очень хотелось распахнуть дверь и заглянуть на другую половину дома. Но в то же время она была немного испугана. Как мягко выразилась Нэн, мадам Сетсу не совсем в здравом уме. А Марсии вовсе не хотелось, открыв дверь, оказаться в одной комнате с сумасшедшей. Конечно, дверь нельзя оставлять незапертой. Сегодня же вечером она поговорит об этом с Джеромом.

За обедом она ничего не сказала Лори. Джером игнорировал жену, обращаясь только к Лори, и как обычно девочка отвечала отцу возбужденно, причем Джерому слишком легко удавалось привести ее в это состояние. Когда обед был закончен, и Лори опять ушла поиграть в саду в светлых сумерках, Марсия остановила Джерома в холле, чтобы поговорить с ним.

— Произошло нечто странное, — сказала она. — Алан Кобб вчера принес мне лунный цветок, и сегодня утром я поставила его наверху на веранде. Лори говорит, что японка из соседнего дома — кузина Чийо, прошла на нашу половину дома и смотрела на цветок. Когда позже я поднялась наверх, дверь была незаперта, и цветок исчез.

Джером сунул руку в карман, вытащил связку ключей и осмотрел ее.

— Я разберусь с этим делом, — резко сказал он. Когда на следующее утро она поднялась наверх, чтобы посидеть на веранде, то обнаружила, что дверь заперта и все было как прежде, кроме пропавшего цветка. Заметив его осутствие, она подумала: «Пусть этот лунный цветок доставит удовольствие бедной мадам Сетсу».

Эти дни были для Марсии временем внутреннего беспокойства. Ночью, прежде чем заснуть, она пыталась убедить себя в необходимости действовать завтра же. Несмотря на предупреждение Нэн, она должна приложить собственные усилия. Она, по крайней мере, может достать билеты на самолет в Штаты, даже если придется немного отодвинуть дату отъезда. Тогда у нее будет время убедить Лори, что у нее нет другого выбора, кроме как ехать домой с матерью. Однако каждое утро она просыпалась в страхе вызвать недовольство Джерома и опасалась предпринять какие-нибудь шаги.

Итак, дни шли за днями, и она все откладывала момент решительных действий. У Марсии было ощущение, что она беспомощна, что ее загнали в ловушку, из которой не выбраться.

Потом однажды вечером ей позвонил Алан. Джерома опять не было дома — по всей вероятности, он был в соседнем доме.

— Завтра воскресенье и, похоже, будет чудесный день, — сказал он. — Не хотели бы вы с Лори поехать на пикник?

Она охотно приняла его предложение. Ей нужен был только повод выбраться из этого дома, избавиться от этого утомительного однообразия. Может быть, за время, проведенное в обществе Алана, ее мысли прояснятся, укрепится ее решимость действовать.

Лори уже укладывалась спать, когда Марсия вернулась в их комнату с вестью о предполагаемом пикнике.

— Я попрошу Ясуко-сан сделать нам хороший ланч, — сказала она Лори. — Мистер Кобб зайдет за нами около одиннадцати. Он говорит, что совсем недалеко от нас есть чудесные дворцовые сады, которые он хотел бы нам показать. Нечто совсем непохожее на Кийомицу.

Лори просияла при слове «пикник», но когда Марсия упомянула имя Алана, лицо ее помрачнело, она повернулась спиной к матери и встала у погасшего камина. Марсия обеспокоенно следила за ней.

— Ты плохо себя чувствуешь? — спросила она.

— Я хорошо себя чувствую, — ответила Лори. Она смотрела на японскую куклу, которую подарил ей Алан. На кукле все еще была маска демона, которую одела на нее Лори.

— Ты всегда любила пикники, — сказала Марсия. — Так в чем же дело?

— Это не из-за пикника, — Лори не смотрела на мать. — Это из-за мистера Кобба. Папочка его не любит. Он думает, что маленькая маска… — она огорченно осеклась. — О, это неважно. Это не имеет значения.

Так вот почему Лори в тот раз плакала над маской, а потом выбросила ее в сад. Джером как-то связал маску с Аланом, он что-то высмеял.

Марсия тихонько взяла куклу и сняла с нее маску.

— Ну, — сказала она, — так лучше, не правда ли?

Лори взяла куклу из рук матери, посмотрела на пухлые щечки и темные раскосые глаза, на милое невинное круглое личико, походившее на все юные лица, которые они видели в Японии.

— Почему ты хочешь, чтобы она носила маску? — спросила Марсия. — Мне кажется, что без маски она гораздо приятнее. Теперь она такая, какая она есть. Такая, каким обычно бывает сам мистер Кобб. Надеюсь, что теперь ты не станешь больше ничего выдумывать про маски.

Лори не ответила. Но она взяла куклу, залезла с нею на кровать и посадила ее спиной к подушке. Лицо Лори выражало удивление и неуверенность.

Марсия села на кровать и взяла руки Лори в свои.

— Что тебя беспокоит, моя дорогая? Ты мне не расскажешь?

— Папочка не любит мистера Кобба, — повторила Лори, изучая лицо куклы.

— Твой отец едва знает его, — сказала Марсия. — В самолете мистер Кобб тебе очень нравился.

— Я знаю, — Лори нахмурила брови, как будто решала какую-то свою проблему. Потом, как будто приняв положительное решение, она успокоилась и улыбнулась матери: — Я думаю, что пикник — это будет весело.

Когда Лори уснула, Марсия взяла маленькую масочку и спрятала ее в ящик комода под носовые платки. Она не знала, что именно случилось с маской, и каким ядом Джером пытался отравить ум ребенка, но инстинктивно спрятала маску, чтобы дать Лори время забыть о ней.

В воскресенье Джером работал в своей комнате и не вышел поприветствовать Алана, когда тот пришел. Марсия и Лори были уже готовы и тотчас ушли, захватив с собой приготовленный Ясуко-сан щедрый ланч, который Алан и Лори вместе несли в корзинке.

Алан перевел их через автостраду, а потом провел через туннель в холме. За туннелем был новый мир маленьких домиков, садов, бамбуковых заборов. День был ясным и солнечным, влажность и духота уменьшились. Участок, на котором были расположены здания дворца, был зажат меж двух холмов. У главного входа торговец продавал разные лакомства, и Алан купил зеленый целлофановый пакетик японских семби — крошечных соленых крекеров, коричневых от соевого соуса. Лори успела полюбить семби и с удовольствием их ела. Марсия с облегчением увидела, что отношение Лори к Алану казалось нормальным, дружелюбным, как будто хмурое облачко в душе Лори полностью растаяло.

Как и раньше, Марсия испытывала в присутствии Алана ощущение покоя. Казалось, что его жизнерадостное спокойствие отгоняло вселившиеся в нее страх и сомнения, сбивавшие ее с толку так, что она не могла принять правильное решение.

Когда они вошли в сад, Марсия с удовольствием огляделась вокруг. Высокие криптомерии с гладкой красноватой корой высоко поднимали свои большие кроны. Эти гигантские японские кедры были под стать расположенным в глубине сада зданиям. Это были простые, довольно аскетического вида здания, с крутыми черепичными крышами и резными карнизами. Серая черепица сверкала среди зеленой листвы, как серебро, высоко вверху шелестел в кронах деревьев ветер, и слышался шум бегущего неподалеку ручья. Вдалеке белые стены отмечали границы сада.

— Эти здания всегда кажутся более мужественными, чем Кийомицу, — сказал Алан. — Замок Кийомицу более привлекательный, более изящный и более женственный. Но этот замок мне нравится больше.

Марсия тоже почувствовала разницу. За первыми воротами следовали вторые — широкие и массивные, с еще одной дюжиной потемневших от непогоды коричневых деревянных колонн, установленных на бетонном основании. Громадные двери, с огромными болтами и петлями, стояли открытыми. Это были ворота для гигантов, возвышающиеся на высоту нескольких этажей, с двухъярусной крышей и верхней галереей. За воротами они увидели почтенного буддистского священника в коричневом платье, опирающегося на посох, сделанный из толстой ветви со снятой корой. Священник кидал куски пищи нескольким коричневым собачкам. Он не обратил внимания на Лори, которая побежала вперед, в тень громадных ворот, и запрыгнула на порог высотой не меньше двух футов.

Алан и Марсия не спеша следовали за нею.

— Мне нравится это место, потому что здесь всегда так спокойно, — сказал Алан. — Здесь не собираются толпы, как в других дворцах. Я прихожу сюда, когда хочу побыть в тишине и подумать.

Марсия глубоко вдыхала наполненный запахом сосновой хвои воздух и постаралась расслабиться, чтобы дать отдых нервам и мускулам.

— Здесь, прямо в воротах, прекрасное место для пикника, — сказала она. — Как вы думаете, кто-нибудь станет возражать?

— Кажется, они никогда не возражают, — ответил Алан. — Это не сам дворец, и японцы всегда используют Дворцовые сады как общедоступные парки.

Они сели на высокий порог у основания колонны, на слаждаясь дувшим из ворот свежим ветерком. Азалии заканчивали цвести, и повсюду были видны невысокие, ярко пламенеющие кусты.

Марсия подумала, что ей будет не хватать Японии. Она дала ей столько новых впечатлений, столько незабываемой красоты. Если бы она только могла увидеть все это при более благоприятных обстоятельствах.

Когда они разложили еду, Лори съела свой сандвич с таким аппетитом, какого у нее давно не было. Возможно, что после того, как ее увезут от отца, и тоска по нему утихнет, она снова станет сама собой, такой же счастливой, как и раньше. Конечно, это было связано с риском, но Марсия была готова рискнуть.

Лори закончила ланч и вновь готова была заняться осмотром дворца и сада. Когда она углубилась в криптомерии, Алан обернулся к Марсии и сказал:

— Я узнал, где бывает ваш муж, когда он не в лаборатории.

— Да? — неожиданно Марсия ощутила напряжение.

— Он занимается совершенно не свойственным ему делом — исследованиями в японском медицинском центре. Работа связана с медицинской химией, — голос Алана стал тверже. — Работа, для которой тысячи других людей подготовлены лучше, чем он.

— Но… но почему? — прошептала Марсия. — Зачем, со всей его подготовкой и опытом.

— Я не знаю, — ответил Алан. — Я не собирался шпионить за ним, и я не знаю японского, чтобы получить подробный ответ. Огава говорит по-английски. Если я снова увижу его, я расспрошу его подробнее, — он некоторое время помолчал, погруженный в собственные мысли, потом сказал: — Нэн поведала мне о ваших проблемах.

Она почувствовала только облегчение.

— Я рада, что вы знаете.

— Нэн говорит, что она боится того, что может наделать Тальбот, если далеко зайдет, но вы не можете оставаться в этом доме и допустить, чтобы ситуация постепенно ухудшалась. Я беспокоюсь за вас. Я много думал о вас.

Она поняла, что тоже думала о нем. Он стал для нее человеком, на которого она могла опереться в этом беспокойном мире, и, даже более того, он становился ей все ближе. Как хорошо быть с ним сейчас в воротах этого древнего дворца, хоть на некоторое время отдохнуть от овладевшего ею страха.

Сейчас ей не хотелось спешить навстречу новым впечатлениям, хотелось удержать состояние покоя и удовлетворения, которое она испытывала в присутствии Алана, и она не просила ни о чем большем. Но ничто не стоит на месте, мгновения преходящи. Слово, прикосновение его руки может нарушить этот покой. Она была похожа на женщину, проснувшуюся в незнакомой стране, которая еще не верит тому, что видит, и не понимает, что значит в ее жизни эта новая земля. Ей нужно некоторое время побыть в тишине, чтобы привыкнуть к произошедшей перемене и встретить ее решительно и мужественно. В этом было предзнаменование, но прошлое еще слишком крепко держало ее, и она не смела смотреть в будущее.

Она прислонилась спиной к деревянной колонне и закрыла глаза.

— Поговорите со мной, пожалуйста. Не давайте мне думать о себе. Может быть, позже, когда я вернусь к этим мыслям, все покажется мне понятнее, и я смогу сделать то, что должна сделать.

— О чем мне вам рассказать? — спросил Алан. Она не открывала глаз.

— Расскажите мне о себе. Расскажите мне о Сан-Томасе.

Некоторое время он молчал. Она подставила лицо ветерку и прислушивалась к тихому журчанию ручья и шуму ветра в огромных криптомериях. Если он захочет ей рассказать, он расскажет. Если не захочет, не надо.

— Сан-Томас? — произнес наконец Алан. — Вы знаете, это был университет. Он им и сейчас является. Только это был дневной университет, потому что там не было спален. Нас запихнули на территорию в сорок акров, которая не была предназначена для четырех тысяч интернированных.

— Что там было хуже всего? — спросила Марсия все еще с закрытыми глазами. — Конечно, не считая того, что у вас отняли свободу.

Он на некоторое время задумался.

— Мне кажется, что больше всего мне не хватало возможности побыть одному. Там было слишком тесно. Конечно, мы все время думали о еде, потому что наши запасы кончились. Все запасы кончились. Мы жили за счет наших друзей — филиппинцев, оставшихся на воле, которые, рискуя своей жизнью, приносили нам еду.

— Вы знали о том, что происходит в мире?

Она следила за его лицом, когда он рассказывал о тех годах, от воспоминаний о которых он, должно быть, никогда не избавится.

— Нашим источником информации был мусоровоз, — слабо улыбнулся он, — который каждый день привозил нам новости. И там был один парень, который раньше работал в Маниле радиокомментатором. Он подавал нам знаки пластинками, которые крутил через громкоговорители в тюрьме. У японцев была система громкоговорителей, чтобы обращаться к нам, когда они захотят, и он обслуживал эту систему. В тот день, когда высадился Лузон, он включил «Привет, привет, вся банда здесь», и японцы так и не поняли, откуда мы узнали о Лузоне.

Марсия почувствовала, как у нее сдавило горло, но она ничего не сказала, ожидая, что он продолжит.

— Не все было плохо. Не бывает все плохо. Мы наблюдали закаты над Манильским заливом. Некоторые из военнопленных устраивали во дворе евангелические собрания. Нам помогали чистые душой люди. С некоторыми из них мы, конечно, стали добрыми друзьями.

— Вы поддерживаете связь с кем-нибудь из них? — спросила Марсия.

— С немногими. По дороге сюда я останавливался в Гонолулу проведать одного из своих друзей тех времен. Конечно, некоторые так и не вышли из Сан-Томаса. Я помню одну девушку, медсестру. В тюрьме мужчинам и женщинам не разрешалось общаться. Но нам удавалось это обходить. И, конечно, медсестрам разрешалось навещать нас.

При воспоминании об этом его лицо смягчилось.

— Ее звали Сюзанна. Все любили ее. Она не просто лечила нас теми немногими медикаментами, что ей удавалось раздобыть. Она заботилась о том, что происходит в наших душах. Она помогала нам укреплять наши душевные силы. Мне повезло, потому что она особенно заботилась обо мне. А я о ней. Я думаю, мы бы поженились, если бы вместе вышли из Сан-Томаса. Накануне последнего рождества мы думали, что нам это удастся. Освободительная армия сбросила с самолета открытки с приветствиями от президента и вооруженных сил. Мы знали, что скоро все кончится, если мы сможем выдержать. Но Сюзанна слишком отдавала себя людям. Она делилась своим пайком с больными или вообще отдавала им свой паек. Она мужественно держалась почти до самого конца. Я обвинял японцев в ее смерти и некоторое время ненавидел их особенно яростно. Я думаю, что именно поэтому, когда я добрался домой, я не мог откладывать и написал «Оловянный меч». В то время я должен был вылить из себя много яду.

В глазах Марсии стояли слезы. Она на мгновение приложила руку к его щеке.

— Иногда вы напоминаете мне ее. Не внешне — она была совсем другой — довольно маленькой блондинкой. Но в вас есть та жа искра. Нечто такое, что нельзя погасить.

Когда ее рука коснулась его щеки, горло ее сжалось. Этот легкий быстрый жест тотчас принес ей облегчение.

— Когда я освободился, для меня наступили тяжелые времена, — продолжал он. — Они отправили мою мать на родину самолетом, а я возвращался медленно, транспортным судном. От недоедания я выглядел ужасно и, кроме того, был не в силах распорядиться своей жизнью. Может быть, сначала я даже не хотел жить.

Она сидела очень тихо, ожидая. Он встал с порога, и его движения сняли напряжение. Он потянулся и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

— Так или иначе, но я здесь! И должен признаться, никогда у меня не было такого желания жить.

— Когда мы с вами только познакомились, — обратилась к нему Марсия, — вы сказали Лори, что едете в Японию, чтобы что-то узнать о себе. Что вы имели в виду?

Он поставил ногу на ступеньку возле нее и облокотился на колено.

— После того, как я написал эту книгу и вылил всю свою ненависть к япошкам, ту ненависть, которая имела глубоко личные корни, я успокоился и начал разбираться, что к чему. Я понял, что на самом деле ничего не знал о японцах. Я продолжал размышлять о том, чем они живут, и о том, что я о них думал сразу после того, что перенес.

— А теперь, когда у вас появилась возможность все узнать из первых рук?

— Я многое узнал, — сказал он. — Во-первых, я лучше понял, как формировался характер японского солдата, которому так рано вручили оловянный меч.

— Что вы имеете в виду?

— Современный японский солдат не пользуется мечом. Но кроме меча из металла ему передали психологический меч — самурайский меч его отцов. Преданность, жертвенность, все, что включает в себя благородная история рода. И лезвие было острым, потому что солдат должен был предпочесть смерть бесчестью или плену. Но даже при таком суровом раннем обучении, которому они подвергались, не все они были жестоки. Война предоставляет жестокости возможность проявиться независимо от расы.

— И что вы чувствуете по отношению к японцам теперь?

Он ответил без колебаний.

— Как народ они мне нравятся. Мое восхищение ими огромно. Они потерпели полное поражение, значительная часть их страны была разрушена, они упорно и мужественно отстроили ее. Они не ныли и не сердились. Япония вновь начинает поднимать голову, но не благодаря военной машине или верховной власти, а потому, что ее уважают за то, что она делает. Страна самоутверждается, в чем давно нуждался ее народ.

Марсия кивнула.

— Я тоже это почувствовала в том немногом, что видела. Она посмотрела на него и увидела, что его глаза смягчились, когда он смотрел на нее.

Казалось, что прошлое ушло, а тайна осталась. Казалось, стоило только приблизиться к нему, и он избавит ее от всех бед, избавит от беспокойства о Лори, от страха перед Джеромом. Но, даже несмотря на тепло и покой, которые охватили ее, она знала, что это иллюзия. Ничего не изменится до тех пор, пока у нее будут причины бояться Джерома.

Лори, задыхаясь, бегом вернулась назад.

— О, пойдемте посмотрим! — кричала она. — Я хочу вам что-то показать. Пожалуйста, пойдем посмотрим.

Алан протянул руку и помог Марсии встать. После этого он не отпустил ее, но легонько держал ее пальцы в своих, пока они шли за Лори под громадными криптомериями.

Лори вприпрыжку бежала к тому месту, где находился арочный виадук, почти романский по конструкции. Рядом журчал ручей, который они слышали раньше.

Под главной аркой вверх поднимались каменные ступени, они вели к другим зданиям дворца, где под лучами солнца тихо двигались священники.

Марсия видела, как Лори нырнула под арку и помчалась вверх по ступенькам к тому месту, где очарованная своим новым открытием, она могла смотреть на воду сверху вниз. Было приятно видеть ее вновь оживленной, но без нервозности, которая овладевала ею, когда она была со своим отцом.

Осмотрев значительную часть холма, они отправились домой. Шли они медленно, стараясь как можно дольше сохранить возникшее между ними дружеское взаимопонимание.

Алан дошел с ними до ворот их дома, и Марсия в безмолвной благодарности протянула ему руку.

Глаза его были серьезны.

— Не позволяйте себе поддаваться панике, — сказал он. — Но поскорее выбирайтесь из этого дома.

Она молча кивнула и пошла вслед за Лори через ворота. Но прежде чем они с Лори дошли до дома, она остановила дочь и легонько положила ей руки на плечи, заглянув в широко открытые карие глаза.

— Никогда не забывай о том, как добр мистер Кобб, — сказала она. — Не позволяй никому разуверить тебя.

Облачко набежало на лицо Лори, но она покорно согласилась.

— Да, мамочка. Он хороший.

В тот вечер, прежде, чем лечь спать, Лори снова играла с японской куклой. И она не вспоминала о маске демона и не спрашивала о том, что с ней случилось.






XVIII





На следующий день Джером рано ушел из дома, и Марсия тотчас же после его ухода поспешила в город и заказала билеты на самолет домой. Срок она выбрала — через три недели, надеясь за это время придумать что-нибудь, чтобы уехать без помех.

На обратном пути ей пришел в голову план, который мог помочь увезти Лори без лишних потрясений для девочки. Ей пришло в голову, что она может найти союзника в лице Чийо.

Вернувшись домой, она пошла к воротам Минато и позвонила. Когда горничная ответила, она спросила миссис Минато и ее провели внутрь. Еще не увидев Чийо, она услышала тихое жалобное пение, которое так часто слышала прежде. Кто-то наверху перебирал струны самисена.

Тем вечером, когда ее сюда привел Ичиро Минато, ставни нижнего этажа были закрыты на ночь, так что ей удалось увидеть немногое. В этот теплый июльский день с мелким моросящим дождем бумага сежи была убрана и были убраны даже одна или две перегородки фусума. Это открывало доступ свежему воздуху из сада на большую часть нижнего этажа. В таком доме ничего нельзя было скрыть. Чийо сидела на татами и полировала что-то изящное и блестящее, напевая за работой. Когда она повернула предмет в руках, Марсия увидела, что это длинный, слегка искривленный меч.

При виде гостьи Чийо прекратила работу и поклонилась Марсии. Хотя эмоции Чийо сдерживались воспитанием, и она не выказала никакого удивления, Марсии показалось, что она чем-то обеспокоена. В Чийо чувствовалось скрытое напряжение. Один раз она даже взглянула вверх, как будто звук самисена тревожил ее.

Марсия сняла обувь и села на подушку, которую ей предложила Чийо.

— Так это вы поете. Я раньше слышала ваше пение, — сказала она.

Чийо улыбнулась.

— Я научилась петь, когда приехала в Японию. Мадам Сетсу любит слушать меня — она находит, что мое пение ее успокаивает. Но иногда я пою для себя.

— Но всегда это очень печальные песни, — заметила Марсия.

— Когда сердце печально, такой должна быть и песня, — согласилась Чийо, она знаком указала на длинный меч, который держала, и на другой, покороче, лежавший в ножнах возле нее. — Это мечи моего мужа.

— Вы имеете в виду, что он их носил будучи солдатом? — уточнила Марсия.

Чийо была поражена.

— О нет. Это мечи принадлежали его семье. Они принадлежали его прадеду, который был самураем, а до того его более древним предкам. Возможно, вы никогда прежде не видели самурайского меча? Вот этот — произведение искусства.

Чийо взяла меч за блестящее лезвие, завернув его в шелковую ткань, и протянула его Марсии рукояткой вперед.

Рукоять была оплетена полосками шелка и кожи с ромбовидными отверстиями, в которые были вставлены украшения. Марсия наклонилась, чтобы посмотреть, не касаясь меча.

— Эти мечи — менуки, — сказала Чийо. — Это значит — «лучшие». Японские оружейники создали прекрасные орнаменты для мечей. Вот эти — из меди и золота, с изображением летящей цапли. Конечно, это церемониальные мечи, их носили только как деталь парадного костюма. Раньше воин имел три меча. Один для церемоний, один для битв, и еще один, короткий, такой, как вот этот.

Чийо жестом указала на прямой крепкий меч, у которого была украшенная орнаментом рукоять и искривленная гарда.

— Для чего короткий меч? — спросила Марсия.

— Этот меч был постоянным спутником самурая. Когда самурай отправлялся с визитом, его боевой меч должен был быть слева от двери, но этот вынимался только во время сна. Но и тогда этот меч лежал наготове под рукой. С этим мечом передавались по наследству ранг и почести самурая. А если самурай считал себя обесчещенным, он совершал сеппуку этим мечом и умирал. Вы это называете хара-кири.

Чийо еще немного пополировала длинный меч и аккуратно вложила его в ножны с длинной шелковой перевязью. Потом она встала и слегка поклонилась Марсии.

— Пожалуйста, извините меня. Я должна вам кое-что вернуть.

Она быстро прошла по татами к крутой японской лестнице и поднялась на верхний этаж. Ожидая ее возвращения, Марсия оглядела просторные комнаты, в которых, в отличие от другой половины, не было ничего европейского. Она слышала, как в саду играют дети. Самисен перестал играть, и было слышно, что наверху тихо разговаривают. Вскоре Чийо спустилась, неся в руках лунный цветок.

— Это следует вернуть вам, — сказала она. — Мадам Сетсу трудно понять, что в этом доме живут и другие люди. Я не знаю, как она достала ключ, но, должно быть, она ходила на вашу половину дома, увидела там цветок и решила, что он принадлежит ей. Я ей все объяснила, и мы обе очень просим нас извинить.

— Я понимаю, — успокоила ее Марсия. — Скажите ей, что я хочу, чтобы она оставила цветок у себя, если он доставляет ей удовольствие. Я знаю, что ей должен нравиться лунный Цветок. Стихотворение…

— Ю гао — ее любимый цветок, — сказала Чийо. — Но я достану ей другой. Она не должна забирать ваш, — она поставила цветок и стала на колени на подушку возле Марсии.

— Вы что-то хотели мне сказать?

— Сегодня я заказала билеты на самолет в Штаты, — начала Марсия. — Через три недели мы с Лори уезжаем.

Чийо ничего не сказала. Глаза ее были опущены, и она молча ждала.

— Когда я сюда приехала, — тихо продолжала Марсия, — я не знала, что держит Джерома в Японии. Теперь я поняла, и я не затаила зла против вас. Я изменилась, Джером изменился, и теперь это неважно. Но, уезжая домой, я хочу взять Лори с собой. Вы, как мать, можете это понять?

Чийо поклонилась в знак согласия.

— Значит, вы мне поможете? — спросила Марсия. — Мой муж против того, чтобы я увозила Лори. Он угрожал помешать мне, если я попытаюсь. Но если вы захотите, то, конечно, сможете его убедить отпустить ее. Он слушает вас, но не послушает меня.

Теперь Чийо выглядела искренне удивленной.

— Почему он должен меня слушать?

— Потому что, — Марсия сделала легкий беспомощный жест рукой, — потому что он вас любит, и вы можете повлиять на него. Я отдаю его вам, Чийо. Покинув Японию, я никогда не вернусь. Вы, конечно, можете сделать это для меня.

— Ма-а, — издала Чийо японское восклицание, выражающее негодование, и отрицательно покачала головой, как будто она отвергала Марсию и решительно отказывалась ей помочь. Потом, к удивлению Марсии, она опустила голову и закрыла лицо руками.

— Что такое? — воскликнула Марсия. — В чем дело?

Чийо долго оставалась в таком положении, только покачивалась взад-вперед. Потом она медленно выпрямилась и вновь посмотрела в лицо Марсии, и теперь на ее лице было явно написано потрясение и отвращение. Поднимаясь с колен, она казалась неуверенной и озабоченной. Она тихонько подошла к лестнице и взглянула вверх, потом сделала знак Марсии.

Смущенная Марсия подошла и стала возле нее, и Чийо жестом показала наверх.

— Идите наверх, — прошептала она. — Идите тихо. Не шумите.

— Но… зачем? — возразила Марсия, не желая встречаться с Харукой Сетсу.

Но Чийо повторила мягко, но властно:

— Идите! Лучше, если вы сами увидите.

Марсия стала нерешительно подниматься вверх по лестнице. Звук голосов раздался снова, и она помедлила на верхней ступеньке, оглядываясь вокруг. Напротив нее, через коридор, была закрытая раздвижная дверь, состоящая из отдельных секций, затянутых полупрозрачной бумагой, освещенных со стороны комнаты лампой. Поперек двери лежала тень — тень женщины в японском платье, и возле нее двигалась другая тень. На мгновение силуэт мужчины был ясно виден, потом он отвернулся и тень изменилась.

Но этого мгновения было достаточно. Мужчина в комнате был Джеромом Тальботом.

Марсия быстро спустилась по ступенькам, ноги ее скользнули по гладкому дереву. Внизу в комнате на нее с жалостью смотрела Чийо.

— Один раз Ичиро привел вас сюда, чтобы вы узнали, — сказала она. — Но вы не поняли.

— Да, — согласилась Марсия. — Я не поняла. Я ошибалась с самого начала.

— Теперь вы не должны здесь оставаться, — заговорила Чийо шепотом. — Я ухожу. Вы пойдете со мной? Я хочу поговорить с вами вне дома.

Марсия была потрясена. Она понимала, что это было ужасное открытие и что рано или поздно ей придется с этим столкнуться вплотную. Теперь же Чийо настойчиво просила пойти с ней, и Марсия уступила.

— Я пойду с вами, — сказала она.

Чийо несла лунный цветок, и они оставили его у ворот Марсии с внутренней стороны. Потом они спустились по улочке к перекрестку, где ходили трамваи. По пути в город обе женщины молчали. На мосту Саньо они вышли из трамвая, и Чийо повела Марсию на набережную реки, где на камнях сидела группа школьников, деловито рисовавших открывающийся оттуда вид. Чийо не обратила внимания на знакомую картину и повела Марсию по набережной, подальше от юных художников.

— Здесь тихо, — сказала она. — Скоро я должна буду идти на урок игры на барабане, это здесь неподалеку, но сначала мы поговорим, — она вынула из рукава кимоно носовой платок и прижала его к носу, явно собираясь заплакать.

Марсия ждала.

— Это все мой муж, Ичиро, — начала Чийо. — Он очень хочет уехать в Кобе на работу, и он все еще настаивает, чтобы я ехала с ним. Из-за моей кузины Харуки я не могу поехать. Ее невозможно оставить. Кроме того, ваш муж хочет, чтобы я осталась, чтобы заботиться о ней. Однако будет лучше, если Ичиро получит эту работу в Кобе. Он слишком долго был тем, что японцы называют «бесполезный человек». Теперь он говорит, что бросит меня, если я не поеду с ним. Я не знаю, что делать.

— Может быть, для вас лучше, если бы он уехал? — спросила Марсия.

Чийо была потрясена.

— Он мой муж. Для меня не существует другого мужчины.

Марсия подумала, что все это время она не видела, что творилось у нее на глазах. Она все время пользовалась неверным ключом. Доброе отношение Джерома к Чийо, его внимание к ней, все это заслоняло тот факт, что Чийо неотделима от заботы о Харуке.

— Когда я впервые его встретила, — продолжала Чийо, — Ичиро только что вернулся из Малайи. Он был очень болен. Не телесно, но духовно. Его семья умерла в Токио во время войны, моя тоже. Все отвернулись от него, как случалось сомногими солдатами, вернувшимися домой с позором. Я была ему очень нужна, хотя я была молода — мне было только шестнадцать. У меня не было никого, кроме Харуки, и он принял и ее и те обстоятельства, в которых нам пришлось жить, чтобы заботиться о Харуке. Даже сейчас он очень добр к Харуке и он бы заботился о ней, если бы я увезла ее отсюда.

— Так почему же вы этого не сделаете? — поинтересовалась Марсия. — Возможно, это было бы лучше для всех.

— Она такая добрая, такая смелая, — говорила Чийо, как будто не слыша Марсию. — И она такая… такая прекрасная. И несчастная. Когда вы сюда приехали, я невзлюбила вас, потому что я боялась, что вы можете обидеть Харуку. Теперь я думаю, что было бы лучше, если бы ее обидели и все это прекратилось.

— Джером влюблен в женщину, которая… — Марсия запнулась и замолчала.

Хотя она не досказала, Чийо поняла.

— Что такое сумасшествие? Разве каждый из нас в своем роде не сумасшедший? Ваш муж, возможно, тоже сумасшедший! Даже вы, потому что приехали, чтобы увезти его обратно. Какой вы мне показались глупой, когда впервые я вас увидела. Однако теперь я не думаю, что вы глупая или сумасшедшая. Может быть, Харука мудрее всех нас, потому что она ближе всех к другой жизни. Нужно видеть ее постоянно, чтобы не перечить ей.

Она направилась в сторону улицы, и Марсия пошла с нею.

— Как жаль, что вы не можете увезти вашего мужа на родину, — посетовала Чийо. — Это было бы самое лучшее. Харука была бы огорчена, но она бы поехала со мной и с Ичиро и, вероятно, справилась бы с огорчением, вызванным его отъездом. Но ваш муж остается, поэтому для всех нас нет выхода.

— Он ни за что не вернется домой со мной, — сказала Марсия, но не добавила, что больше не хочет, чтобы он возвращался с нею.

— Я скажу Ичиро, что я должна остаться здесь, — печально произнесла Чийо. — Другого выхода нет. Теперь мне пора на урок. Вы не хотите пойти и посмотреть?

В тоне Чийо было нечто такое мягкое и извиняющееся, что Марсия не могла ей отказать. Они пошли по узкой улочке, что шла параллельно реке, и эта часть Киото называлась «Понточо» — один из главных кварталов гейш. Они пересекли эту улочку и оказались на еще более узкой — едва ли шире, чем тропинка между близко стоящими домами. Чийо свернула в эту улочку как раз в тот момент, когда вновь начался дождь, и вошла в трехэтажный дом. Марсия слышала доносившиеся сверху звуки барабана и пение.

Они оставили свою обувь при входе и поднялись по узкой лестнице. Большая комната наверху предназначалась для учителя и учеников, небольшая смежная комната, застланная матами, была отведена для посетителей и учеников, ожидающих начала занятий.

Чийо тихонько вошла и поклонилась женщине-учительнице, в то время как Марсия села на подушки в комнате для посетителей. У нее было странное ощущение, что она во сне. Рано или поздно она опять вернется в реальный мир, но сейчас она была рада отвлечься.

На учительнице было темно-серое кимоно и оби темного цвета. Волосы ее были зачесаны назад и собраны узлом. Она сидела, поджав ноги, у большого полированного куска дерева и в каждой руке держала по палочке из белой кожи, округленной со стороны ручки и расплющенной в виде лопаточки на другом конце. И этими палочками она извлекала звук, сильно ударяя по куску дерева.

Каждая из четырех девушек держала по ручному барабану, который имел форму песочных часов с диафрагмой с каждого конца. Одной рукой они держали свои барабаны, висящие на шелковых тесемках у плеча, другой рукой они по ним стучали.

Учительница не только отбивала ритм своими кожаными палочками, но и сопровождала его пением, а ученицы эхом подпевали ей.

Дальняя часть комнаты была полностью открыта, и из нее через узкую крышу открывался вид на веранду дома напротив. Марсия смотрела, как стучит дождь по сырой черепице. На веревке, протянутой через галерею, висела пара белых таби, которые тихо закачались под ветерком туда-сюда, когда началась барабанная дробь.

Урок продолжался, когда внизу раздался мужской голос. Тотчас Чийо поставила свой барабан, пробормотала извинения и поднялась с колен. Ичиро пришел за ней неожиданно, но лишь быстрые движения Чийо выдавали ее тревогу.

Марсия спустилась вниз вместе с ней и увидела ожидающего Ичиро. Он несколько рассеянно поклонился Марсии и начал говорить с Чийо по-японски. Голос его был серьезным и умоляющим, несколько раз он повторил слово «Кобе».

Чийо пыталась уговорить его помолчать, пока они не выйдут из дома, но он опять был пьян, и саке лишила его обычной сдержанности. Не желая участвовать в этой семейной размолвке, Марсия попыталась извиниться и уйти, но Чийо умоляюще просила ее остаться.

— Пожалуйста, может быть, вы сможете ему объяснить, что то, о чем он просит, невозможно.

Поскольку удрать было нельзя, Марсии пришлось идти к дому вместе с семьей Минато под моросящим дождем, и Ичиро все уговаривал жену.

Один раз Чийо повернулась к Марсии, чтобы объясниться.

— Он считает, что из-за мадам Сетсу дома трудно со мной разговаривать. Он не хочет задеть ее чувства, но считает, что главное — его собственная семья.

— Возможно, он прав.

— Нет, нет! — воскликнула Чийо. — Вы не поняли. Но одно ясно — Ичиро должен ехать в Кобе. Теперь я в этом уверена. Он должен скоро уехать. Если он останется, произойдет что-то ужасное.

Она нежно разговаривала с мужем по-японски, но выражение его лица не изменилось. Марсия видела отчаяние в его глазах, в его опущенной вниз голове. В ней росло сочувствие к Ичиро, но его попытки убедить жену ни к чему не привели, и к тому времени, как они подошли к дому, Марсия была убеждена, что Ичиро напрасно тратит время, пытаясь убедить жену изменить свое решение.

Когда Марсия пришла домой, ее встретила Суми-сан.

— Где Лори? — спросила Марсия.

— Пошла в дом, — бодро ответила Суми-сан, но призналась, что не знает точно, где именно сейчас девочка.

Лори не ответила на зов матери и неожиданно обеспокоенная Марсия начала ее искать. Ее не было ни в спальне, ни в гостиной, ни в столовой. Не было ее и наверху. Осталось посмотреть только в одном месте.

Марсия открыла дверь в комнату Джерома и тотчас же увидела дочь. Лори сидела на полу перед пустым камином, и вначале Марсия не поняла, что она делает. Потом она подошла ближе и в ужасе увидела, что Лори, забыв обо всем на свете, крушит голову японской куклы. Оружием ей служило медное пресс-папье с отцовского стола, и она яростно поднимала и опускала его, разбивая хрупкий фарфор, пока мать не поймала ее руку и не удержала ее.

Некоторое время Лори с каменным выражением лица смотрела на нее, затем разразилась бурными рыданиями. Марсия встала на колени и прижала к себе дочку, нежно покачивая ее из стороны в сторону, нежно успокаивая ее и стараясь сдержать собственную дрожь, чтобы дочь не заметила ее состояния.

— Мы скоро поедем домой, моя дорогая, — прошептала Марсия. — Скоро мы полетим на самолете домой, и все снова будет хорошо. Тише, милая, тише.

Но Лори отчаянно рыдала, и ее никак не удавалось успокоить.






XIX





Эпизод с куклой испугал Марсию больше, чем все, что случилось до того. Для Лори дело кончилось сильной болью в желудке, и Марсия уложила ее в постель и сидела рядом с ней, успокаивая ее, читая ей, пока та не почувствовала себя немного лучше.

Разбитую куклу она убрала в ящик, и ей было нехорошо от одного вида изуродованной головы. Однако она не хотела так оставить это дело. Кукла приводила девочку в смущение, и было необходимо выяснить, в чем тут дело. Что бы это ни было, она была уверена, что этот случай связан с Джеромом и его влиянием на дочь. Любые упреки по этому поводу были бесполезны, но она хотела, чтобы он знал, что случилось, и хотела убедиться в его дурном влиянии на дочь.

Этим же вечером за обедом, когда Лори не было за столом, Марсия рассказала ему о том, что сделала девочка и как сильно она заболела в результате этого. К ее удивлению, Джером не стал над этим смеяться. Он отодвинул стул, как будто не хотел больше есть.

— Принеси мне куклу, — резко сказал он.

Вернувшись в спальню, Марсия нашла Лори спящей. Она смогла открыть ящик, не разбудив дочери, и вынула бедную маленькую Томи с завернутой в носовой платок разбитой головой. Она отнесла куклу Джерому в большую темную столовую и положила ее на стол перед ним.

Он взял куклу почти что с ужасом и повернул ее, осматривая разбитую голову. Лори разбила ее не полностью, была разбита только одна сторона. Осталась одна пухлая щечка и часть веселой улыбки, один раскосый глаз невинно глядел на них.

Джером оттолкнул от себя игрушку и закрыл лицо руками.

— Что такое? — воскликнула Марсия, более обеспокоенная этим отчаянием, чем его возможным гневом.

— Неважно, — сказал он. — Теперь не беспокой меня. Но ты можешь кое-что сделать для меня. Я обещал сегодня вечером проводить Кобба к миссис Минато, а теперь я чувствую себя не в состоянии сделать это. Когда он придет, скажи, что я не могу с ним встретиться. Скажи все, что хочешь, чтобы я мог за это время уйти.

Испуганная Суми-сан на цыпочках вошла убрать со стола, но Джером сидел, ничего не замечая, закрыв лицо руками. Когда она начала ставить тарелки на поднос, он встал и прошел мимо Марсии в свою комнату. Он выглядел бледным и напряженным. Марсия вернулась к Лори, вновь спрятала куклу в ящик. Некоторое время она постояла у кровати дочери, прислушиваясь к ее ровному дыханию. Потом подошла к окну и стала смотреть в сад.

О-Тсуки-сама вновь правила миром сегодня вечером. Поднялся ветер и стер все следы дождя, и по облачному небу двигалась ясная и полная луна. В серебряном свете маленькие сосенки вырисовывались черными контурами, но в саду все было тихо и спокойно.

Однако Марсии эта сцена не казалась мирной. Она вспомнила слова Чийо. Сколь тонка грань между здравым умом и сумасшествием? И в какой момент мы ее пересекаем? И где начинается опасная зона?

Сегодня вечером должен прийти Алан. Эта мысль была ее единственным утешением.

Когда прозвенел колокольчик у ворот, она не стала дожидаться Суми-сан, а быстро побежала отворять. Однако в воротах стоял не Алан, а Чийо, которую покинула вся ее японская сдержанность.

— Ичиро в беде! — воскликнула она. — Он ушел уже после того, как мы вернулись домой, и теперь позвонила полиция, они держат его в участке в городе. О, пожалуйста, пожалуйста, Тальбот-сан должен что-нибудь сделать.

Марсия провела ее в коридор и постучала в дверь к Джерому. Он слышал голос Чийо и вышел узнать, в чем дело. Марсия отчасти ждала, что он откажется помогать Ичиро, но он не отказался. Он всегда был добр к Чийо.

— Я сейчас же пойду в участок, — сказал он ей.

— Я пойду с вами, — ответила Чийо. — Если он в беде, я нужна ему.

Они отправились вместе. Чийо, извиняясь, поклонилась Марсии. Когда Марсия вернулась в свою комнату, Лори перевернулась на живот, но все еще спала, измученная эмоциональным срывом.

Полчаса спустя прибыл Алан. Джером и Чийо еще не вернулись.

— Хорошо, что вы пришли, — обрадовалась она ему. — Джерому неожиданно пришлось уйти, и Чийо ушла вместе с ним. Что-то случилось с Минато-сан. Он снова напился, и полиция позвонила его жене. Боюсь, что он попал в беду.

— Я понимаю. А как же вы? У вас тоже неприятности? Она села в гостиной на жесткий викторианский стул и рассказала ему о кукле и о последующем эмоциональном срыве Лори.

— Я беспокоился только о вас, — сказал он, когда она закончила. — Лори подрастет и все забудет. Но что происходит с вами, Марсия?

Усилием воли она заставила не дрожать свой голос:

— Я сегодня заказала нам билеты на самолет. Если бы мы смогли пережить эти три недели.

— Не здесь, — ответил он. — Вам нужно покинуть этот дом. Вам нужно уехать из Киото.

Она понимала, что это так, но она не видела, как это сделать практически, как обезопасить Лори от Джерома.

— Нэн велела быть осторожной, — вспомнила она.

— Послушайте! — сказал Алан и неожиданно подошел к окну. — Что-то происходит на другой половине дома.

Марсия подошла и встала возле него. Она не могла видеть соседний сад, но слышала голоса, кого-то обеспокоенно звавшие по-японски, потом стало слышно, как кто-то бежит.

Суми-сан вошла в комнату, немного запыхавшись. Она поспешно объяснила, что горничная с другой половины дома только что приходила сказать ей, что Харука-сан убежала, и она не могла ее остановить. Лисица вновь овладела ее душой, и она может с собой что-нибудь сделать.

Марсия не колебалась. Казалось, что был только один выход.

— Нам придется пойти за нею. Суми-сан, оставайтесь с Лори, не покидайте ее ни на минуту. Мы скоро вернемся.

Она не спросила, пойдет ли с ней Алан. Он пошел тотчас же. Когда они вышли на улочку перед домом, она объяснила ему, что происходит.

— Сегодня опять полнолуние. Нэн говорит, что при полной луне мадам Сетсу впадает в меланхолию. У нее есть странная идея, что она принадлежит миру духов, и она идет искать духи тех, кого она любила, чтобы присоединиться к ним.

На улочке они никого не увидели и пошли вниз до первого перекрестка. Алан протянул ей руку, чтобы они могли бежать вместе. В этот момент они увидели, как стройная фигура в белом кимоно исчезает за углом в конце улицы.

— Она попадет под машину! — испугалась Марсия. — Нужно ее остановить.

Но, несмотря на то, что одежда Харуки Сетсу не была предназначена для бега, она летела впереди них легко и быстро, как дух, которым она себя чувствовала. Концы шелкового шарфа, закутывавшего ее голову, развевались позади нее в мягком лунном свете.

Недалеко от автострады они уже ясно видели Харуку, но не успели ее остановить, и она побежала прямо под колеса машин. Просто чудо, что ее не сбили, но Алану и Марсии потребовалось несколько минут, чтобы пересечь автостраду. К этому времени Харука уже мчалась по тропинке, что вела вверх по холму.

— Мы этой дорогой недавно ходили во дворец, — заметила Марсия, когда они рука об руку проскочили под носом у бата-бата.

— Может быть, она туда и направляется, — предположил Алан.

Это было похоже на погоню за блуждающим огнем. Когда облака закрыли луну, только мерцание белого кимоно указывало им направление. Теперь она была далеко впереди и могла скрыться за любым поворотом извилистой улочки. Но Харука все время двигалась по направлению ко дворцу, и они успели увидеть, как она проскользнула в те ворота, в которые Алан, Марсия и Лори входили в день пикника.

Теперь, когда они полностью потеряли ее из виду, луна была закрыта облаками, дворцовые сады были темными и полными шорохов. Если она подозревала, что ее преследуют, то на этом огромном пространстве ей было, где спрятаться.

— Подождите, — сказал Алан, и поскольку вокруг было тихо, его голос был тих, как шепот ручья, как пение ветра в криптомериях высоко над их головами. Справа от них стояла высокая и темная роща огромных деревьев, и воздух был напоен запахом кедра. Прямо впереди них темнела масса громадных внутренних ворот с огромными колоннами и высоким порогом. Позади них, возле дворцовых зданий на склоне холма мерцали несколько огоньков.

Алан и Марсия стояли близко друг к другу, и она чувствовала, как его крепкие пальцы сжимают ее руку. Они ждали, пытаясь отдышаться и стараясь вглядеться в темноту, чтобы различить контур белого кимоно, который указал бы им направление.

— Может быть, нам позвать ее? — шепотом спросила Марсия.

— Нет, — ответил Алан. — Мы можем только напугать ее, и она спрячется.

Вокруг них стало немного светлее, потом, когда большой опаловый диск луны вышел из-за туч, стало совсем светло. Теперь земля казалась омытой серебром, и Марсии даже почудилось, что луна возбуждает ее, как она, должно быть, возбуждает Харуку. Скрытые в тени ворота казались преувеличенно большими, темными и зловещими, в лунном свете блестели только их черепичные крыши. Потом вдруг мелькнуло белое кимоно, которое они искали, и Марсия сжала пальцы Алана.

Харука Сетсу больше не убегала. Нет, она определенно не знала, что ее преследуют. Она медленно вышла из глубокой тени ворот, от их высоких колонн, и стояла на краю высокой платформы, которая служила полом для ворот. На фоне огромных крыш и колонн стройная фигурка в белом казалась совсем крошечной, но именно на ней было сосредоточено все внимание, подобно тому, как одним лучом освещается фигура на сцене.

Теперь она стояла лицом к луне и вполоборота к ним. Белый шарф был откинут, открывая ее голову и лицо. Она воздела руки, как будто умоляла О-Тсуки-сама, и длинные развевающиеся рукава кимоно открыли классическую красоту линий ее прекрасных рук.

Алан не издал ни звука, но рука его притянула к себе Марсию. Казалось, что они пытались поймать дикую цаплю, которая в мерцающем лунном свете подняла крылья, готовая улететь.

Они были близко от нее, достаточно близко для того, чтобы Марсия впервые смогла ясно увидеть профиль этой женщины. В чистом и ясном свете ее лицо поражало своей жуткой красотой. Странная, застывшая красота, красота юной девушки, которой не коснулись годы. Пока они наблюдали, зачарованные и потому притихшие, Харука опустила одну руку и та исчезла из виду. Другая стройная рука оставалась простертой, умоляющей. Как будто она упрашивала богиню луны позволить ей уйти по лучу лунного света от земных страданий.

Алан шевельнулся. Нельзя было упустить момент. Теперь они были близко от Харуки. Но ворота окружала посыпанная гравием дорожка, и когда нога Алана ступила на мелкие камешки, раздался легкий хруст. Тотчас же женщина на платформе отпрянула назад и набросила на голову шарф, чтобы скрыть свою странную, жуткую красоту. По истинно японской традиции она, будучи, по ее мнению, духом мертвого человека, должна быть лишена лица. Алан тихо заговорил с нею.

— Мадам Сетсу? Не бойтесь. Мы пришли, чтобы отвести вас домой.

Харука сделала движение, собираясь уйти, но на этот раз Марсия шла быстрее. Она взбежала по каменным ступенькам ворот и, приблизившись к ней, ласково заговорила:

— Я подруга Чийо. Вы понимаете по-английски? Мы пришли, чтобы отвести вас домой. Пожалуйста — дозо, — она жестом указала в том направлении, откуда они пришли.

Женщина повернулась и подошла к Марсии, легко двигаясь в своих элегантных сандалиях зори. Казалось, что она разглядывает Марсию сквозь свой тонкий шарф. Она пробормотала несколько слов по-японски, но Марсия была не в состоянии их понять. Казалось, что Харука их, по крайней мере, не боится. Ее поведение скорее выражало печаль, может быть, и безнадежность. Будто она считала, что раз ее просьба присоединиться к духам близких опять осталась без ответа, ей не остается ничего, кроме как покорно сдаться.

Она проскользнула мимо них и спустилась по ступенькам, но когда они быстро двинулись следом, она не пыталась убежать, а гордо шла между ними по направлению к дому. Марсия не дотрагивалась до нее, зная, что японцы не любят дотрагиваться до чужестранцев, но она вновь ощутила едва уловимый аромат духов этой женщины. Теперь Харука двигалась более спокойно, и когда они дошли до автострады, она стояла между ними и спокойно ждала, пока можно будет безопасно ее пересечь.

По пути домой говорили мало, хотя казалось, что она кое-что понимает по-английски. Она шла с ними не так, как идет жертва, возвращаемая под стражу, но как знатная леди, которая оказывает честь спутникам, сопровождая их.

Когда они достигли ворот дома семьи Минато, она низко поклонилась каждому из них по очереди.

— А ригато гозайтасу, — поблагодарила она их тихим приятным голосом. И, закрыв шарфом лицо, слишком юное для ее лет, она прошла к себе домой.

Они услышали, как горничная вышла приветствовать ее, потом раздался громкий обеспокоенный голос Чийо. Минуту спустя Чийо поспешно выбежала из дома и догнала их недалеко от ворот.

— Спасибо, что привели ее обратно, — воскликнула она. — Я думала об Ичиро и забыла о ней.

— У вашего мужа серьезные неприятности? — спросила Марсия.

Чийо кивнула.

— Да, серьезные. Тальбот-сан упросил их его отпустить. На этот раз. Но нечто подобное может случиться снова. Спокойной ночи. Теперь я должна идти к кузине. Еще раз большое спасибо.

Алан прошел с Марсией за угол до ворот дома Тальботов.

— Мне зайти с вами?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Он с вами сегодня не встретится. Лучше, если вы не станете заходить.

— Хорошо. Но я вас скоро увижу. Мы что-нибудь придумаем.

— Спасибо, — она подала ему руку, желая задержаться еще, но время было неподходящее, и она, с глазами, полными слез, пошла к дому.

Джером был в своей комнате и не вышел при ее появлении. Определенно, ему не сказали, что Харука пропала. Марсия пошла в спальню и увидела, что ребенок не спит. Они с Суми-сан сидели на кровати и играли в йан-кеп-по, игру, которую любят японские дети.

Увидев мать, Лори встала и бросилась ей на шею.

— Что случилось, мамочка?

Марсия крепко ее обняла и успокоила, в это время Суми-сан выскользнула из комнаты.

— Это было совсем недолго, дорогая моя. Леди из другой половины дома — мадам Сетсу ушла, и мы с Аланом боялись, что с ней произойдет что-нибудь плохое. Поэтому мы привели ее обратно. Она плохо себя чувствует, ты же знаешь.

— Леди в белом? — спросила Лори. — Мертвая леди?

— Душенька, она не мертвая, — запротестовала Марсия, уговаривая Лори снова лечь спать. — Она только больна.

Худенькие ручки Лори вновь крепко обвились вокруг шеи матери и замерли, крепко ее сжав.

— Нет, она мертвая! Вот почему она всегда носит белое, как это делают буддисты на похоронах. Она мертвая, как мертва моя кукла Томи. Мамочка, что ты сделала с куклой?

— Она у меня, — мягко сказала Марсия. — Я засунула ее под белье, и теперь посижу с тобой. Хочешь, я расскажу тебе о том, как мы нашли мадам Сетсу в дворцовых садах и привели домой?

Лори любила, когда ей рассказывают, и Марсия превратила сегодняшнюю историю в романтическую сказку о японской принцессе, околдованной чарами луны. Лори слушала и, наконец, стала засыпать. Но прежде чем уснуть, она на мгновение широко открыла глаза и взглянула в лицо матери.

— Мистер Кобб правда носит маску, чтобы скрыть, какой он на самом деле? Симпатичную маску, которая прячет что-то жестокое и уродливое?

Марсия прижалась щекой к теплой щечке дочери.

— Почему тебе в голову приходят такие жуткие мысли? Конечно, нет никакой маски. Мистер Кобб очень добрый и любезный и…

— Но папочка говорит, что все носят маски. Ты тоже, мамочка. Потому что внутри все злые. Внутри мы все такие, как это жуткое лицо на стене в папочкиной комнате. Если мы не будем стараться прятать нашу злость друг от друга, мы — мы все — сойдем с ума и умрем. Как мадам Сетсу.

От ужаса к горлу Марсии подступила тошнота. Она смогла только крепче прижать к себе Лори, яростно отрицая правдивость ее слов, пытаясь разубедить ее. Но как ей было найти слова, чтобы исправить такое зло?

Лори, по крайней мере, успокоилась от ее близости, от слов, что Марсия шептала, пытаясь разуверить ее, и уснула в объятиях матери.

Марсия поправила ее простыню, выключила все лампы, кроме одной. Потом она задернула занавески на окне, чтобы в комнату не проникал внушающий ей страх лунный свет. Сегодня ночью она не собиралась раздеваться. Кто-то должен бодрствовать в этом доме, чтобы отгонять темные силы.

Когда она устала, то легла одетой на свою постель, но мозг ее пребывал в бесконечной тревоге, как будто каждый нерв ее тела прислушивался и ждал.

Один раз она встала и тихонько открыла дверь в темный коридор. Старый дом вздыхал и потрескивал, и она напряженно прислушивалась, не откроется ли наверху дверь, не слышно ли стука таби по деревянным ступеням.

Но не было слышно никаких звуков, и она, как можно тише, закрыла свою дверь. Полчаса спустя она услышала, как тихонько открылась дверь Джерома, и в коридоре раздались его шаги. Когда шаги замедлились у двери, сердце ее застучало, горло сдавило так, что она задыхалась. Но он прошел дальше, и она услышала, как он поднимается по лестнице.

Она вновь открыла дверь и стояла в темноте, прислушиваясь. Наверху, на галерее потрескивали «соловьиные полы», она услышала, как в замке повернули ключ, и как открылась дверь. Потом она закрылась, и все было тихо.

Значит, Джером снова пошел к Харуке. Но теперь она чувствовала лишь печаль и жалость из-за трагической судьбы Харуки, которую жизнь свела со столь одиноким и ожесточенным мужчиной. Но, может быть, он нежен с Харукой, как когда-то был нежен с нею и, возможно, Харука дает ему немного покоя, которого он больше нигде не может получить.

Тем не менее, долгое время спустя, когда Марсия лежала без сна рядом с Лори, в тишине ночи она услышала другой звук. Это был тихий, надрывающий душу женский плач.






XX





Утром Ичиро ушел.

Вскоре после завтрака Чийо прибежала рассказать об этом Джерому до того, как тот уйдет из дома. Марсия пошла к двери впустить ее, и пока они стояли в дверях, Чийо выпалила ей новость.

— Он ушел ночью. Или сегодня утром до рассвета. Он оставил мне записку на кровати, и я нашла ее, когда проснулась.

Джером вышел в холл, и она обеспокоенно повернулась к нему.

— Ичиро уехал в Кобе. Я хотела, чтобы он уехал, но теперь он ушел, не предупредив и не попрощавшись.

Этим утром лицо Джерома выглядело усталым и посеревшим, но в глазах его, как всегда, горел огонь.

— Хорошая новость, — сказал он ей. — Я давно говорил, что вам следует от него избавиться. Теперь вы сбыли его с рук.

— Но я люблю его, — беспомощно произнесла Чийо. — Вот этого вы не понимаете. Он мне нужен. Он не может обойтись без меня.

— Обычное заблуждение женщин, — усмехнулся Джером и бросил на Марсию сардонический взгляд. — Он обойдется без вас.

— Вы знаете, как называется то место, где он собирается работать? — спросила Чийо.

— Да, я знаю. И если вы настаиваете, я могу устроить, что его уволят и отправят домой. Несколько слов о том, какая у него здесь репутация, и…

— Нет, нет! — воскликнула Чийо. — Я не этого хочу.

Джером пожал плечами.

— Если вы благоразумны, вы забудете его. Он определенно не стоит вашего внимания. Пусть уходит, и забудьте его.

Он прошел мимо них к воротам, и Чийо огорченно, вздохнула.

— Он не понял, — уверила ее Марсия. — Вы, конечно, получите известия от мужа. Как мадам Сетсу себя чувствует сегодня утром?

— Довольно хорошо, — печально сказала Чийо. — После своих побегов она обычно плачет. Но теперь она успокоилась. У нее пропало всякое желание действовать. Оставаясь одна, она будет плакать и читать печальные стихи. Спустя некоторое время она напишет новое стихотворение и после этого почувствует себя лучше. Так всегда. Она никогда не убегает дважды за одно полнолуние. Но что мне делать с Ичиро?

Когда они стояли и разговаривали, у ворот звякнул колокольчик, и Марсия увидела, что по тропинке идет Алан. Ее охватило ощущение счастья, и она поняла, что давно хотела, чтобы он пришел.

Он весело приветствовал их и сразу перешел к цели своего визита.

— Вы не могли бы сейчас зайти к Нэн? — спросил он Марсию. — У нее есть план для вас.

— Конечно, — обрадовалась Марсия и посмотрела на Чийо. — Пойдемте со мною. Может быть, мы обсудим и ваши проблемы.

Чийо согласилась, и Марсия позвала Лори. Они вместе с Аланом направились к Нэн, но он с ними не зашел.

— Я думаю, что лучше сделать так, как считает Нэн, — сказал он. — Марсия, я с вами на некоторое время прощаюсь.

— Прощаетесь? — удивленно повторила она.

— Я дам вам знать о себе, — успокоил он ее. — И не волнуйтесь — вы в хороших руках.

Ей хотелось, чтобы он побыл здесь, но он уже удалялся, и не оставалось ничего другого, как зайти к Нэн.

Иса-сан увела Лори на кухню поиграть с новым котенком, и Нэн закрыла дверь кабинета, чтобы они смогли поговорить без помех.

Через Алана Нэн уже знала о том, что случилось минувшей ночью, но об Ичиро она не знала, и поэтому внимательно слушала, пока Чийо ей рассказывала. Потом она несколько минут молча курила, погруженная в свои мысли.

Наконец Нэн сказала:

— До сих пор я всегда была на стороне Джерри Тальбота. Я не слушала ничьих советов и никогда не принимала сторону его противников. Я старалась не вмешиваться, — она прямо посмотрела на Марсию. — Но теперь я вмешиваюсь. И я не верю, что то, что он пытается делать, хорошо хоть для кого-нибудь, включая его самого. Это уже давно не так.

Она открыла ящик и достала из него полоску бумаги, оказавшуюся билетом, и протянула его Марсии.

— Завтра я должна была уехать в отпуск. Вы поедете вместо меня. Мы возьмем еще один билет, и Чийо поедет вместе с вами.

Обе женщины уставились на Нэн, и Чийо стала отрицательно качать головой. Нэн тут же ее остановила.

— Подождите. Не говорите мне, что это невозможно из-за Харуки Сетсу или из-за ваших детей. В конце концов, вам придется ее оставить и уехать к мужу. Пусть Джером сам решает эту проблему. Он сделал это своей проблемой, и он не имеет права омрачать вашу жизнь. А за вашими детьми присмотрят служанки. Вы знаете, что о них хорошо позаботятся.

— Вы не понимаете, — начала огорченная Чийо, — это не из-за мистера Тальбота я хочу остаться. Я обязана это сделать ради кузины…

— Да, я знаю, — несколько нетерпеливо прервала ее Нэн. — Вы обязаны кузине своей жизнью и после войны вы ей за это отплатили много раз. С того времени уже она обязана вам своей жизнью. Кроме того, она принадлежит прошлому, а вы принадлежите настоящему и будущему. Сейчас главное — ваш муж и ваши дети. Я не понимаю, как Ичиро мог так долго терпеть эту ситуацию. Вы должны гордиться, что у него хватило духу уехать.

Было очевидно, что решительная позиция Нэн привела Чийо в замешательство.

— Но все же, я не понимаю…

— Поезжайте с Марсией на Мийяжима, — сказала Нэн. — Ей будет неудобно ехать одной, ведь она не говорит по-японски. Я должна была остановиться в японской гостинице, где уже заказан номер. Они поселят Марсию вместо меня, а также и вас, Чийо, тоже поселят. Я уже звонила. Это будет недорого и для вас это будет пробная поездка. Вы будете отсутствовать только короткое время, потом вы увидите, как проживет ваша кузина, когда за нею будут ухаживать чужие люди. Я знаю подругу Ямада-сан, которая во время войны была сиделкой. Я уверена, что она придет побыть с мадам Сетсу. Пусть Джерри ей заплатит. Если все будет хорошо, вы будете увереннее, когда Ичиро напишет, что вы нужны ему в Кобе.

— Но если я ему понадоблюсь в то время, пока меня здесь не будет? — спросила Чийо.

Нэн усмехнулась:

— Пусть потомится немного, ничего с ним не случится.

На этот раз Чийо удалось улыбнуться.

— Спасибо, — сказала она тихо. — От всего сердца спасибо. Теперь я пойду домой. Многое нужно сделать.

Чийо откланялась, и когда она ушла, Марсия спросила:

— Но как же ваш отпуск, Нэн? Не годится забывать о собственных планах.

— Я поеду позже, — сказала Нэн. — Кто-то должен остаться и присмотреть за Джерри. Может быть, это моя работа. Алан прав, когда говорит, что вам следует покинуть Киото, уехать в тихое место, где вы придете в себя, и где Джерри не сможет вас достать.

Марсия благодарно улыбнулась ей.

— Конечно, я сделаю так, как вы сказали.

— Хорошо! — сухо ответила Нэн. — Предположим, что вы теперь уезжаете домой и упаковываетесь. Вы можете принести ко мне любые вещи, которые хотели бы оставить здесь. Тогда вам не понадобится возвращаться в этот дом перед тем, как сесть на самолет. Или даже не придется возвращаться в Киото. Я перешлю вам ваши вещи в Токио. Останьтесь еще на одну ночь в доме Джерома, чтобы он не догадался, что вы собираетесь сделать.

Марсия охотно приняла предложение Нэн, и в эту ночь она спала более спокойно, так, как давно не спала.

Один раз, после полуночи, Лори вскрикнула во сне и проснулась, и Марсия взяла девочку в свою постель. «Еще одна ночь в этом доме, — подумала она, — еще только одна ночь». Потом они освободятся от этого.

Никогда больше она не будет ощущать это влияние зла, сконцентрированное в маске, что висела в комнате Джерома. Никогда она больше не войдет в забитую мебелью гостиную, казавшуюся столь неуместной в этом веке и в этой стране. Ей больше не нужно будет прислушиваться к потрескиванию полов по ночам или слушать меланхолические звуки самисена. Как только они уедут, она навсегда от этого всего освободится.

Но хотя она и убеждала себя, все же ей трудно было в это поверить. Казалось, будто дом держит ее мертвой хваткой и не отпускает. Однако это были все мрачные ночные мысли. Утром она сможет их отбросить и считать глупостью.

Она не вставала до тех пор, пока Джером не ушел из дома, и тогда она как бы невзначай рассказала Лори о своих планах. Для Лори это выглядело, как приключение, как поездка на каникулы, и она не спорила с тем, что они не попрощаются с отцом. Марсия объяснила, что он много работает и у него не будет времени их проводить. Она надеялась, что это объяснение устроит Лори.

Чийо пришла с маленьким соломенным чемоданчиком, а ее немногочисленные вещи для путешествия были завязаны в фуросики, квадратный лоскут, который служил японцам, чтобы носить все, что угодно.

Нэн отвезла их к поезду, и до последнего момента Марсия надеялась, что Алану удастся выбрать время приехать на станцию, чтобы их проводить. Но Нэн даже не упомянула о нем, и Марсия не могла себя заставить спросить, знает ли он о том, что она уезжает.

Чийо казалась нервной и обеспокоенной. Нэн уверяла ее, что все улажено, что сразу же после ее ухода придет сиделка. Она может рассчитывать на такт и сочувствие этой женщины, поскольку Ямада-сан за нее поручился. Живя в собственном выдуманном мире, мадам Сетсу, возможно, и не будет так скучать о ней, как думает Чийо.

Японские поезда славятся своей пунктуальностью, и этот поезд покинул Киото точно по расписанию. Когда станционная платформа осталась позади, Марсия глубоко вздохнула и почувствовала, что напряжение в ней спадает. На некоторое время они с Лори были в безопасности. Эта передышка позволит им отдохнуть и окрепнуть перед тем, что ожидает их впереди.

Пассажиры в вагоне устраивались поудобнее. Все электрические вентиляторы были тотчас же выключены и несколько окон открыты. Казалось, что от этого стало немного жарче и грязнее, но, похоже, никто не возражал. Пассажиры были добродушны и так раскованны, как японцы редко бывают на публике. В эти дни не было вагонов первого класса, только второй и третий. Первый класс был отменен после войны как недемократичный, и с его отменой исчезли некоторые прелести поездок.

Когда поезд покинул пригороды Киото, он повернул к побережью, к большому промышленному городу Осака, и к морскому порту Кобе. Чийо прислонилась к окну, с интересом изучая ландшафт. В последний раз она видела, как бомбили эти города, где все было опустошено.

— А теперь посмотрите на них, — восклицала она, — все полностью отстроено и процветает. Ма-а! Это удивительно!

После Кобе городки стали меньше, а морской берег — более изрезанным, там было множество совсем крошечных островков, как бы сошедших с японских картин. Вдоль берега располагались аккуратные маленькие холмы, за ними были горы и иногда резко вздымались гордые конусы одиноких вулканов. Какой зеленой была Япония с ее рисовыми полями и темными сосновыми лесами, покрывавшими холмы. Время от времени по вагону проходила проводница в серо-голубой униформе, в кепочке, элегантно сидящей на стриженой и завитой головке, и проверяла, все ли в порядке.

Во время ланча две девушки провезли по поезду тележку с закусками. Но несмотря на то, что в поезде был вагон-ресторан, Чийо предложила на следующей станции купить японское бенто. Когда поезд подошел к станции, она высунулась из окна и помахала рукой женщине, у которой на шее висел поднос, где горой лежали деревянные коробочки. За несколько йен Чийо приобрела три коробочки и три маленьких глиняных горшочка с чаем.

Лори нравилась такая необычная еда, и Марсия радовалась, что дочь была веселой и счастливой. На взгляд Марсии, на бенто было приятнее смотреть, чем есть. Оно было сделано из аккуратных шариков холодного вареного риса, завернутых в тонкие темные полоски морской капусты и украшенных кусочками рыбы, овощей и очень соленых огурцов. К коробочкам прилагались палочки для еды, а крышечки маленьких чайничков являлись маленькими чашечками. Когда ланч был окончен, остатки еды просто выбрасывали в проход, где постоянно ходила проводница и все подметала. После полудня поезд помчался вдоль прекрасного Внутреннего моря, и Марсия увидела, что Чийо опять почему-то начинает нервничать. Она напряженно всматривалась в пролетающую мимо сельскую местность, ее крепко стиснутые руки лежали на коленях, а рот был сжат так, будто она подавляла какие-то чувства. Когда Лори попыталась привлечь ее внимание к какому-то виду из окна, Чийо, казалось, едва слышала ее.

Наконец Марсия склонилась к ней.

— Вы хорошо себя чувствуете, Чийо? Что-нибудь неладно?

Чийо облизнула губы, и глаза ее взглянули на Марсию немного странно, как будто мимо Марсии, как будто она видела нечто такое, что могла увидеть только она одна.

— Это из-за того места, куда мы подъезжаем. Я жила здесь сразу после того, как наш дом в Токио был разрушен.

Теперь они проезжали пригородные поселки. Город располагался на широкой равнине, с одной стороны его окружали холмы.

— Город построен на шести островах, в дельте реки, — сказала Чийо.

Издалека Марсия видела строение, которое некогда было зданием с куполом. Теперь от купола остались только голые фермы, разбитые бетонные стены, глядящие в небо пустые окна. Потом здание скрыли из виду новые дома, но этот купол почему-то казался Марсии знакомым. Совершенно неожиданно она поняла, где они находились. Она раньше видела это здание на картине.

— Эпицентр атомного взрыва, — тихо произнесла она. Чийо бросила на нее быстрый, немного испуганный взгляд и когда она заговорила, голос ее был еле слышен:

— Это Хиросима.

Она перестала смотреть на здания, мимо которых они проезжали — новые, хорошо построенные здания, без признаков разрушения. Вместо этого она смотрела в небо. Когда она заговорила, Марсия почувствовала покалывание в позвоночнике.

— Я никогда не забуду этот свет, — прошептала Чийо. — Такой ужасный, золотисто-белый, вспыхнувший повсюду разом. Мы с Харукой были на улице, она прижала меня к себе, закрыла меня своим телом раньше, чем пришла ударная волна и сравняла с землей здания вокруг нас. Нас оглушил рев, и на нас посыпался жуткий дождь из расплавленного стекла и горячего гудрона — рядом ремонтировали дорогу. Я была бы убита, если бы Харука не заслонила меня собой. Мне повезло, что на мне было светлое кимоно, оно отражало лучи. На Харуке было момре темного цвета — мешковатая верхняя одежда, которую женщины носили во время войны, — поэтому она пострадала гораздо сильнее.

Поезд подъезжал к станции, но Чийо не обращала внимания на выходящих пассажиров. Лори подвинулась ближе к матери, и Марсия обняла ее, в то время как Чийо продолжала свой рассказ.

— Несколько минут мы были оглушены. Но мы были живы, в то время как многие были мертвы и лежали на улице недалеко от нас. Над городом поднималось отвратительное коричневое облако. Я помню яркие вспышки на облаке, красные как кровь. Полил дождь из грязи, после взрыва поднялся ураган. Это была смесь пламени, ветра и обломков. Должно быть, мы были в нескольких кварталах от области полного разрушения, однако мы остались живы.

— Я не знала, — прошептала Марсия. — Я думала, что во время войны вы были в Токио.

— Сначала да. Моя семья была убита в Токио во время бомбежки. Поэтому я приехала жить к своей кузине и ее детям в Хиросиму. Муж Харуки погиб в бою на островах Тихого океана. Ее старая мать и трое ее детей умерли здесь. Мы с Харукой шли по улице на рынок, иначе мы бы тоже умерли в развалинах ее дома. Вот так она спасла мне жизнь.

Неожиданно ее лицо исказила боль.

— Теперь вы понимаете, что с моей кузиной? Вот как она страдала.

— Да, — тихо ответила Марсия. — Я понимаю.

— Я никогда не должна забывать об этом. Я должна вернуть мой долг. Я думаю, что скоро я вернусь в Киото.

Поезд принял несколько новых пассажиров и отошел от станции. Казалось, Чийо воскресла и вернулась в настоящее.

— Следующая остановка — Мийяжима-гучи, — сказала она, — там мы сядем на паром, который отвезет нас на остров.






XXI





Пока маленький паром приближался к острову Мийяжима, воды залива Хиросима отражали голубое небо и зеленые горы. Откуда-то с берега из громкоговорителя доносились звуки «Доброго старого времени», и было очень странно слышать эту мелодию в Японии.

Впереди вставали высокие, поросшие лесом пики центрального хребта. На мелководье у берега стоял большой красный тории, священный для этого острова и являющийся воротами, ведущими в сердце знаменитого синтоистского храма, стоящего на самом берегу. Многоярусная красная пагода поднялась высоко вверх на фоне зеленых холмов. Рядом были крыши дворца и маленькие чайные домики, прижавшиеся к покрытым лесом скалам.

— Как красиво, — задумчиво сказала Чийо. — Я никогда раньше не видела этот остров. Хорошо, что мы сюда приехали.

На берегу ждал носильщик из отеля, который проводил их к джипу, служившему отелю в качестве легковой машины. И они понеслись прочь по дороге с колдобинами, по узким извилистым улочкам, по обе стороны которых располагались открытые магазины. Городок был серым, как все японские города. Сразу после постройки дома из некрашеного дерева некоторое время красиво отсвечивали золотом, но в конце концов непогода окрашивала их в разнообразные оттенки серого и пыльно-коричневого цвета. К этому добавлялась серая черепичная крыша и в целом картина становилась удивительно монотонной. Неудивительно, что нужны были всплески ярких красок в окраске тории и храма.

В воротах риокан, гостиницы в японском стиле, они покинули джип и пошли по тропинке, выложенной из камней, через сад ко входу в отель. Служащие отеля весело приветствовали их и взяли багаж из машины. На веранде несколько женщин стояли на коленях и низко кланялись, выражая радость по поводу их появления обычным японским приветствием: «Ирассай!» — «Добро пожаловать!»

Им охотно помогли снять обувь, улыбки были заинтересованными и искренними. Женщина, которая проводила их наверх, расхваливала Лори, и та смогла проявить свои небольшие познания в японском языке, которые она приобрела у Суми-сан и Томико.

Они пошли вслед за распорядительницей по узкому коридору первого этажа с деревянными полированными полами, по лестничным пролетам вверх и снова вниз, потом по лабиринту коридоров, до тех пор, пока служащая не открыла сойи в комнату Марсии и Лори. Для Чийо предназначалась смежная комната.

Первым впечатлением Марсии было ощущение совершенной красоты. Не из-за того, что комната с матами медового цвета, с альковом токономе и с росписью стен полностью отличалась от других японских комнат, но потому, что искусство оформления интерьера японского дома здесь было продемонстрировано более ярко, чем в тех домах, которые Марсия видела прежде.

Простота и отсутствие украшений делали вид из открытой части комнаты еще более совершенным. Внешний пейзаж становился частью декорации комнат. Позади татами была узкая полоска веранды с низкими современными стульями из бежевого дерева, а между ними, у перил, стоял небольшой столик. Позади дома лежало миниатюрное горное ущелье с водопадом, обрушивавшимся на влажные серые скалы и вливавшимся во впадавший в море ручей. Позади ручья поднимался крутой зеленый холм, а в том месте, где ручей становился глубже и шире, его берега соединял изогнутый деревянный мостик. Благодаря отсутствию передней стены звуки водопада были частью комнаты.

Улыбающаяся горничная принесла им одеть свеженакрахмаленное и пахнущее чистотой юкато. Было приятно освободиться от тяжелой европейской одежды и одеть прохладное хлопчатобумажное кимоно, сидеть на полу тоже было приятно. Тотчас же подали чай и маленькие розовые и зеленые пирожные с прослойкой из густого повидла из соевых бобов. Марсию посадили так, чтобы она могла опереться спиной, так было удобнее сидеть на полу. Гостям сообщили, что ванна для них готова в любой момент — горячая ванна из природного источника.

— О, давайте не будем сейчас принимать ванну! — запротестовала Лори. — Пока не стемнело, пойдем посмотрим вокруг.

Но Марсия хотела принять ванну, она взяла мыло и полотенце и пошла за горничной во двор.

Баня находилась на некотором расстоянии от гостиницы, что было неудобно, когда шел дождь. Марсия обула гета и обнаружила, что не так уж трудно научиться ходить в них.

Она с облегчением узнала, что ванна предназначалась ей одной, и что это не будет совместное купание, распространенное в Японии. Горничная ее впустила и ушла. Марсия вошла в большую заполненную паром комнату с кафельным полом и бассейном, края которого находились на уровне пола. Бассейн был до краев наполнен очень горячей водой.

Но теперь она уже привыкла к роскоши японской ванны и, вымывшись с мылом, она смыла грязь и пену и медленно погрузилась по горло в бассейн недалеко от края, сбрасывая умственное и физическое напряжение.

В этой теплой, похожей на пещеру комнате, с омывающей тело водой, можно было спокойно подумать, так спокойно, как она не могла этого сделать в Киото. Теперь она ясно понимала, что не к Чийо был привязан Джером, а к Харуке Сетсу. Сколько боли и несчастья, должно быть, было для него в этих отношениях. Теперь она понимала, что время от времени он хотел вернуться к более нормальной жизни. Должно быть, его женитьба была обдуманным шагом в этом направлении. Однако несчастная страсть к Харуке тянула его обратно. Здесь, в Мийяжима, в безопасности, она могла думать о Джероме с жалостью.

Она подумала и об Алане. Ей хотелось знать, сможет ли она его увидеть перед отъездом из Японии. Она размышляла о нем без беспокойства, потому что вопрос был только один — «когда». Когда-нибудь он к ней придет, и она будет готова к следующему шагу, каким бы он ни был.

Она выбралась из бассейна, закопав кафельный пол, и вытерлась досуха. Потом она потянулась, вытянув руки над головой, ее стройное тело было теплым и томным, как у кошки. Она надела юкато, тщательно запахнув левую полу поверх правой, и завязала на талии узкий зеленый пояс. Вернувшись в комнату, она чувствовала себя отдохнувшей и спокойной, какой не была в течение многих недель.

Обед в японском стиле им подали в комнату, где вместе с ними ела Чийо. И опять это были небольшие мисочки, где все было вкусно и всего было понемножку. Еда казалась особенно аппетитной, потому что ее подавали две одетые в кимоно улыбающиеся горничные, при этом комнату наполнял запах сосны, бормотание ручья, а холм напротив становился темнее по мере того, как сгущались сумерки.

После еды они отправились на прогулку по узким оживленным улицам, заглядывая в магазины. Когда они вернулись в гостиницу, горничная достала из шкафов постельные принадлежности и приготовила им постель.

Сами татами, будучи плотными матами, были не твердыми, а пружинящими, и на них укладывались горой три пурпурно-коричневых футон — толстые стеганые одеяла, служившие матрацами. Чийо сказала, что три — это уступка пухлому европейскому телу. Она сама будет спать только на одном. Белые пододеяльники, пришитые к одеялам, служили простынями, в то время как подушки были небольшими и довольно твердыми, как будто набитыми песком, и только некоторые из них были несколько мягче. По крайней мере, деревянные подушки, на которых раньше спали японцы, больше не были популярны. Они служили людям в то время, когда носили очень сложные прически, когда леди причесывала волосы раз в неделю и хотела, чтобы ее прическа не портилась.

Раздвижные деревянные ставни обеспечивали им изоляцию от мира, а цилиндрические пергаментные лампы, поставленные на пол возле постелей, служили им ночниками.

Лори, уже одетая в пижаму, прыгала на постели, проверяя ее мягкость. Ей нравилось, что все было не таким, как обычно. Она казалась слишком взвинченной, и Марсия попыталась ее успокоить.

— Завтра будет день, и многое можно будет сделать. Поэтому ныряй в кровать, душечка, и спи.

Однако Лори нашла, что татами прекрасно подходят для того, чтобы на них кувыркаться, и никак не успокаивалась.

Марсия, стоя коленями на подушке перед крошечным японским столиком, который был похож на кукольный, расчесала и заплела волосы. Потом она прошла через холл в умывальную — пустую комнату с деревянным полом и раковиной с одной стороны. Там было два крана, из обоих текла холодная вода. Смежной к ней была комната, которую все туристы знали как бенйо. Ни одна японская леди не стала бы употреблять это слово — существовал более изящный термин, который означал «мытье рук». Но когда дело касалось иностранцев, использовалось более простое название. На маленькой деревянной дверце имелась задвижка, которую можно было открыть и снаружи. Там были специальные тапочки, которые носили в бенйо, хотя полированный пол был идеально чистым. На полу стоял длинный фарфоровый таз и возле него — голубая ваза, в которой была одна-единственная лилия. Эта комбинация создавала удивительный натюрморт.

Вернувшись в комнату, Марсия обнаружила, что Лори отодвинула один из деревянных ставней, выходивших на небольшую веранду, так что оттуда дул прохладный ночной воздух. Марсия стала в проеме, глядя в темноту ночи, напоенной запахом сосен. Там, где скала раскалывала водопад, была видна белая пена и немного выше по течению мерцали несколько рассыпанных огоньков. Шум стремительного потока воды смешивался с пением ветра в японских соснах.

— Это так красиво, — тихо сказала Лори. — Наш дом в Киото не такой, как этот.

— Постарайся на время забыть о Киото, дорогая, — попросила Марсия. Но не добавила, что они туда не вернутся. Лори пока еще уехала от отца недостаточно далеко.

Они оставили ставень открытым и уютно расположились в своих замечательно удобных японских постелях. Не могло быть ничего теплее или уютнее. Слабый ночной свет лил свое мягкое сияние неподалеку от проема, где был отодвинут ставень; но он не очень хорошо освещал комнату. В своем взвинченном состоянии Лори не очень быстро заснула, и Марсия слышала, как долго она ворочалась, прежде чем ее дыхание стало ровным.

Марсия лежала без сна, обдумывая события долгого дня, вспоминая Хиросиму и все, что ей рассказала Чийо, жалея бедную Харуку Сетсу, которая в атомном взрыве потеряла все.

Следующий день в Мийяжиме был спокойным и приятным. Погода стояла ясная, и они взбирались на холмы, бродили по берегу и посетили прекрасный храм на воде. У Марсии появилось ощущение, что остров отрезан от остального мира и недосягаем. Не было никаких известий от Джерома, хоть она и боялась, что они могут быть. Ни Нэн, ни Алан не писали, но Марсия была довольна тем, что чувствовала ход времени и немного мечтала. Она радовалась, что Лори расслабилась и стала менее нервной.

Только Чийо казалась упрямой и обеспокоенной. Марсия понимала, что она беспокоится из-за Харуки и Ичиро, что она скучает по детям. Но пока она не пыталась уехать домой. Марсия уверяла ее, что в Киото все наверняка в порядке, иначе Нэн сообщила бы им.

В конце дня, когда Марсия вернулась в гостиницу после прогулки, она застала Лори в состоянии нетерпеливого ожидания.

— Сегодня вечером произойдет что-то чудесное! — объявила она. — Одна из горничных только что приходила сообщить нам об этом. Расскажите ей, Чийо!

— Нам очень повезло, — уважительно сказала Чийо. — Вы видели каменные фонари на берегу острова? Их больше сотни, а также есть еще множество бронзовых фонарей в храме. Когда кто-нибудь жертвует храму значительную сумму, священники зажигают все фонари. Богатый японец попросил сделать это сегодня ночью. Это хорошая ночь, потому что на небе облака. Луна будет закрыта облаками и прилив будет высоким. Темной ночью, при высоком приливе это замечательное зрелище. После обеда мы должны спуститься и посмотреть на него.

Как уже знала Марсия, ко всем «знаменитым» достопримечательностям в Японии относились с почтением.

После обеда, когда было уже совсем темно, они по извилистой улочке спустились к причалу, где сиял целый новый мир.

Зажженные каменные фонари освещали большие участки дороги, которая шла вдоль берега. Несколько низких красных зданий храма были связаны широкими галереями, построенными над морем. Теперь, при высоком приливе, казалось, что храм плывет по воде в сиянии света, и в одном месте изогнутый, покрытый красным лаком мостик через поток соединял храм с берегом. Мерцали отраженные в воде огни и издалека сияли огни вдоль побережья большого острова.

Лори нельзя было удержать. Она умчалась что-то посмотреть, пока эти медлительные взрослые двигаются не спеша, и потом, пританцовывая, вернулась назад. Всегда готовая улыбнуться, Лори легко заводила друзей среди японцев, и она нашла девочку ее возраста, с которой можно было поговорить с помощью немногих слов, в основном с помощью знаков. Это была та Лори, какой она была раньше, и Марсия надеялась, что ничто не помешает ее выздоровлению.

Чийо нашла место, где они могли стать у воды и смотреть на волшебно освещенный берег. Сегодня в ней чувствовалась тоска, как будто окружающая ее красота вызывала в ней самые неприятные воспоминания. Когда Лори удалилась со своей новой подругой, Чийо начала говорить своим тихим музыкальным голосом, и говорила она о том ужасном времени после взрыва атомной бомбы.

Слушая, Марсия забыла о волшебном мире японских фонарей, о веселой праздничной толпе.

— Мы жили в развалинах, как животные, — рассказывала Чийо. — Харука была поражена стеклом и горячим гудроном, и у нее развивалась лучевая болезнь. Между мною и вспышкой было ее тело, поэтому я не сильно пострадала, только немного порезала одну руку. Но и будучи больной, Харука не покидала того места, где был ее дом. Она верила в то, что если мы будем ждать на этом месте, ее дети и мать вернутся и найдут нас. Она не верила, что они умерли, хотя я знала, что надежды нет. Какие-то незнакомцы на второй день дали нам еду. На третий день мы ничего не ели. Потом я узнала о том месте, где заботятся о раненых и заставила Харуку пойти со мной, потому что я понимала, что она умрет, если ее не лечить. Но раненых было так много, так много, а людей, оказывавших им помощь всего несколько человек. И это была новая болезнь, о которой врачи еще мало что знали. У нас не осталось никого из семьи во всей Японии, а муж Харуки давно погиб на Тихом океане. Поэтому мы жили в лачуге из дерева и жести, которую я построила своими собственными руками — в действительности руками ребенка. И я стала как дикарка, я боролась за свою жизнь и за жизнь Харуки.

Пока Чийо вспоминала, ее лицо каменело.

— Тальбот-сан нашел нас там. Он видел, как сильно была больна Харука и стал о ней заботиться. Сначала я страшно ненавидела американцев за то, что они сделали, но они были и моим народом, и я не могла долго ненавидеть их. Сейчас я хочу быть японкой, потому что это родина моего мужа. Но ненавижу я только войну.

— Теперь я могу понять, — мягко сказала Марсия. — Я понимаю немного лучше, чем раньше.

Чийо не смотрела на нее.

— Тальбот-сан не был там, когда упала бомба, но и он был обожжен взрывом.

— Да, — ответила Марсия. — Я знаю.

В свете множества фонарей в глазах Чийо блестели слезы.

— Я хотела вас ненавидеть, когда вы приехали, — призналась она. — Из-за Харуки. Но ненависть бьет только по тем, кто ненавидит. Этот дом был плох для всех нас. Я рада, что Ичиро ушел из него. Вскоре я тоже должна взять детей и уехать. Это единственный путь. Но остается Харука. Как мне спасти ее?

Марсия не могла ответить на этот вопрос.

Лори, которая только что была на виду, исчезла, и Марсия двинулась ее искать.

Лори удалось отыскать в толпе американцев, к которым она подошла без колебаний. Когда она повернула обратно, с нею шел американец. Сердце Марсии неожиданно застучало, ибо этим американцем был Алан Кобб.

Пока он приближался, на его лицо падал свет фонарей, подчеркивая его мужественные черты. Довольная Лори пританцовывала рядом с ним. С тех пор как поблизости не было ее отца, ее привязанность к Алану стала явной.

— Комбан ва, — сказал он. — Добрый вечер.

Марсия поймала себя на мысли, что была уверена в том, что он найдет способ увидеться с нею. Она чувствовала, что он приедет, и не пыталась скрыть свою радость от встречи с ним. Некоторое время его глаза изучающе смотрели на нее, как будто он хотел убедиться в том, что все в порядке.

— Мои занятия прекращены на время каникул, поэтому я приехал сюда, как только смог выбраться, — сказал он.

Чийо вежливо поклонилась, но увидев его, она не казалась слишком обрадованной.

Они все вместе пошли вдоль берега. Марсия молчала. В присутствии Алана были обещание и надежда, и в настоящий момент ей хотелось только радоваться его присутствию.

Вдоволь погуляв в праздничную ночь, они вернулись в гостиницу. Алан остановился в отеле европейского типа недалеко от парома, но к холму он подошел вместе с ними. Когда они дошли до гостиницы, Чийо и Лори прошли вперед, в то время как Алан и Марсия немного задержались в воротах.

— Я пробуду здесь только день или два, — сказал он. — Я хотел увидеть вас. Вы не пойдете погулять со мной завтра утром? Только вы одна?

— Конечно, — обрадовалась она и вложила свою руку в его.

Он с серьезным видом попрощался и ушел. Лори сняла обувь и вошла вовнутрь, но Чийо ждала Марсию.

— Теперь я должна оставаться с вами, — сказала она. — Если этот человек здесь, будет лучше, если я останусь.

— Что вы имеете в виду? — спросила Марсия.

Но Чийо только взглянула на нее без всякого выражения и вошла в гостиницу.

Ночью начался дождь, и звук падающей воды недалеко от их окна превратился в рев. Но это был убаюкивающий звук, который не беспокоил сон постояльцев гостиницы.






XXII





Утром долго лил проливной дождь. Проснувшись, Марсия увидела, что ручей превратился в поток, его приток разбух, водопад прыгал на скалы в ярости и пене. Она разочарованно вспомнила о своем обещании погулять с Аланом.

Вошла горничная, чтобы открыть ставни и убрать постели, покачала головой, глядя на дождь. Когда к ним заглянула Чийо, девушка объяснила, что возле Кишу был тайфун, который захватил и их. Как сказали по радио, дождь, вероятно, будет лить весь день.

Не обращая внимания на погоду, Алан пришел к девяти часам и ждал под навесом при входе на веранду. Он послал записку Марсии. Спустившись вниз, она увидела, что на нем резиновые боты и непромокаемый плащ.

— Если у вас есть дождевик, оденьте его, — предложил он. — Мы пойдем на прогулку. В моем отеле я одолжил японский зонт.

Марсия побежала наверх и надела одежду для дождливой погоды. Была небольшая сложность с Лори, но Чийо удалось заинтересовать ее, пообещав научить некоторым японским играм. Поэтому Марсия вернулась к Алану, готовая для прогулки под дождем.

Ее галоши доходили ей до лодыжек и были очень удобными, а у плаща был высокий воротник. Она повязала на голову яркий шелковый шарф, и когда они вышли в ревущую непогоду, она прижалась к руке Алана. Промасленная бумага большого зонтика, туго натянутая на бамбуковые ребра, под дождем была похожа на барабан, и чтобы перекричать шум, им приходилось говорить очень громко.

Оставив позади извилистые улочки маленькой деревушки, они отправились по дороге, которая вилась вверх по холму, поросшему соснами, кленами и бамбуком. Казалось, что дождь сделал холм еще более зеленым и даже мокрые черепичные крыши и коричневые скалы у дороги приобрели атласный блеск. На каменном фонаре была шапка из зеленого мха, и тории сверкал ярко-красным, как будто был свежевыкрашенным. Повсюду в чистом душистом воздухе разливался аромат сосны.

Поднимаясь под руку с Аланом вверх по холму, Марсия чувствовала сильные, уверенные движения его тела рядом с собой. Длинные лестничные марши сворачивали вверх, туда, где находился дворец, и они медленно поднимались, время от времени останавливаясь, чтобы взглянуть на покрытое туманом море и поднимающийся у берега красный тории. На полпути они подошли к небольшому павильону, состоявшему из крыши и платформы, между которыми помещался большой колокол.

— Давайте остановимся на минутку, — попросил Алан. Барабанная дробь дождя стала тише, когда они закрыли зонтик и поставили его стекать у колонны открытого павильона. Здесь они были защищены от ливня, но сам воздух казался жидким от тумана, и Марсия чувствовала, как у нее на лице собираются капли.

Платформа располагалась на одном уровне с вершинами высоких криптомерии, которые росли в ущелье, круто обрывавшемся у павильона. Однако большая часть холма была выше павильона, и они видели стоящих вверху дворцовых стражей — двух злобного вида и гигантских пропорций статуй из розовато-красного камня, грозно глядевших на ничтожных человечков, останавливавшихся перед ними.

Теперь, когда барабанный бой прекратился, они могли разговаривать.

— Вы видели Нэн перед отъездом? — спросила Марсия.

— Я видел ее недолго, несколько дней назад. Но у нее не было никакой информации о Тальботе, если вас это интересует.

Марсия вздохнула:

— Я не знаю, что он может сделать, что он может замышлять.

— Вам нужно только держаться от него подальше, пока вы не подниметесь на борт самолета, — сказал Алан.

Когда он говорил, все казалось очень просто, и она хотела бы заставить себя поверить в его слова. Но Марсия чувствовала странное притяжение дома в Киото, как будто он навлекал на нее беду.

Она прошла дальше в павильон, туда, где вверху висел большой бронзовый колокол. Под крышей висели сотни белых бумажек с молитвами, шелестевших, когда по ним пробегал ветер. Со ствола целого дерева была содрана кора, и он был подвешен так, чтобы его мог легко качнуть любой желающий ударить в колокол.

— Вы думаете, мы можем ударить в колокол? — спросила Марсия. — Я уверена, что если ударить в дворцовый колокол, это принесет удачу.

— Может быть, этот знак приглашает нас, — предположил Алан. — Но ударить можно только один раз. Насколько я знаю, эти колокола использовали для объявления пожарной тревоги. Тогда в них били несколько раз подряд.

Она дотянулась до плетеной красно-белой веревки, которая висела позади бревна, и потянула ее, чтобы ударить по колоколу сбоку. Звук музыкальным шепотом разнесся по лесам, и Алан громко рассмеялся.

— Мы можем сделать это лучше!

Он поймал веревку и заставил бревно ритмично покачаться взад-вперед, прежде чем отпустил его, и тогда в воздухе задрожал глубокий голос колокола, смешавшийся со звуком Дождя и падающего потока.

Потом он придержал бревно, пока оно не перестало раскачиваться, чтобы оно не ударило в колокол еще раз.

Марсия подошла к мокрым перилам и взглянула вниз на волнующиеся зеленые верхушки деревьев. Алан был рядом с нею, и в этот момент у нее появилась надежда. Влажный туман на ее лице, гладкие, с капающей вниз водой перила под ее руками, свежие краски, даже вкус дождя на губах — все это обостряло ее чувства.

Она повернулась к нему, понимая, что к этому моменту она стремилась еще с той ночи в самолете, когда Алан опустился в кресло рядом с ней.

Он увидел, что она повернула голову, увидел, как поднят ее подбородок, наклонился и поцеловал ее влажные от тумана губы. Странно, но это прикосновение не было нежным. Теперь в нем была требовательность, даже некоторое нетерпение, которое заставило ее ему ответить. Потом он почти сердито отпустил ее.

— Давайте найдем место, где мы могли бы обсохнуть, — сказал он. — Нам нужно поговорить, чтобы все было ясно между нами.

Она позволила себя увести — потуже затянула плащ на шее и взяла Алана под руку, в то время как он взял зонтик. И вновь они вышли в дождь, продолжив путь по дорожке, вьющейся вверх по холму. Они шли по ней до тех пор, пока снова не увидели сгрудившиеся внизу крыши деревни и пока здесь наверху не нашли чайный домик.

Одноэтажное здание было построено на краю скалы с поддерживающим его снизу наклонным камнем. К двери вела дорожка из отдельных камней, в саду росли лилии. При входе к ним подошла женщина, чтобы помочь снять сырые вещи. Они прошли через чистенькие просторные комнаты к тому месту, где можно было сесть на подушки у низкого лакированного столика. Сквозь раздвинутую стену комнаты им открывался прекрасный вид, в то время как нависающая крыша защищала их от дождя.

Никто здесь не говорил по-английски, но Алан знал слово «чай» — «оча», и женщина улыбнулась и поклонилась.

Пока они ждали, Алан мало говорил, и в лице его она видела беспокоившую ее суровость. Погруженный в свои мысли, которые она не могла с ним разделить, он смотрел на красные с черным сосны на склоне холма. Но когда он почувствовал ее беспокойство и взглянул на нее, его глаза смягчились, и она поняла, что причиной его гнева могло быть что угодно, но только не она.

Чай принесли быстро и с ним маленькие пирожные в виде цветов, с прослойкой из сладкого соевого повидла.

По мере того, как Марсия пила, очень горячий чай быстро согревал ее после прохладного дождя. Ее холодные пальцы с благодарностью держали теплую чашку.

— Вы приняли решение? — неожиданно спросил Алан. — Собираетесь ли вы расторгнуть свой брак с Джеромом Тальботом?

— Мой брак с Джеромом фактически расторгнут давным-давно, — ответила она. — Я приехала сюда, чтобы спасти то, что осталось.

— Тем не менее, вы все же приехали в Японию. Вы были увлечены одним человеком. Вы приехали сюда, будучи влюбленной в него.

— Это правда, — печально произнесла она. — Я долгое время слепо искала то, чего в действительности не было. Рано или поздно я должна была остановиться. Я не могла больше любить его, когда узнала, как он изменился, каким он стал в действительности.

Он ничего не сказал, и она почувствовала, что он ждет. Она должна как-то все объяснить. Она должна быть честной по отношению к себе, насколько это возможно.

— Когда вы долгое время к чему-то стремитесь и потом обнаруживаете, что цели у вас больше нет, то остается сделать только одно, — сказала она. — Вам следует некоторое время тихо постоять. Абсолютно тихо, как будто вы в вакууме. Может быть, некоторое время вы вообще будете бояться любого движения, потому что движение означает боль, а у вас было достаточно боли. На самом деле вы просто не хотите больше ни к чему стремиться.

Он потянулся через стол и взял ее руки в свои. Она тихо продолжала, глядя ему прямо в глаза:

— В тот день, когда мы устроили пикник во дворце, я побыла в тишине. Я боялась двигаться в любом направлении, и в тот день во мне был своего рода покой, потому что я была с вами.

— Я понимал, что вы были не готовы, — сказал он. — Но я не мог быть уверен, что вы когда-нибудь будете готовы. Я приехал сюда, чтобы узнать.

— Но не пустота мне нужна. Я хочу снова двигаться, снова чувствовать. Но не с закрытыми глазами. Я не хочу больше слепо стремиться к тому, что является только частью моего собственного воображения.

— На этот раз вы будете в безопасности, — мягко сказал он. — Я жду вас, Марсия.

— Мне нужна не только безопасность, — ответила она ему. Он наклонился через маленький столик, взял ее лицо в свои руки, и на этот раз в его поцелуе не было ни гнева, ни нетерпения.

Дождь все еще шел, когда они оделись и отправились назад в гостиницу. Они шли, тесно прижавшись друг к другу в сухом маленьком мире под японским зонтиком, и Марсия знала — что бы ни ждало их в будущем, она будет помнить эти мгновения, как особенно счастливые.

Один раз, когда они миновали поворот, мимо них прошел фермер в соломенном дождевике и в потрепанной соломенной шляпе, который косо посмотрел на них. Марсия тихо рассмеялась, вспомнив о значении зонтика в японской живописи.

Они спустились вниз к гостинице гораздо быстрее, чем поднялись. Алан прошел с нею на веранду, где горничные выбежали навстречу, чтобы помочь ей раздеться. Они причитали над мокрыми носками и влажной одеждой Марсии, унесли плащ, все время что-то бормоча. Но ей показалось, что они пытаются ей что-то сказать. Нечто такое, что их очень взволновало.

— Вы не подождете, пока я сбегаю наверх? — спросила Алана Марсия. — Может быть, Чийо сможет перевести.

Он сел на край веранды, и она поспешила наверх мимо собственной пустой комнаты в комнату Чийо. Но ни Чийо, ни Лори не было видно. Одна из горничных пошла следом за Марсией и начала жестикулировать, как будто пытаясь объяснить, что Чийо и Лори ушли.

Озадаченная Марсия прошла в свою комнату и огляделась в поисках записки, которую могла оставить Чийо. Вещи Лори были собраны, и ее чемодана не было. Пока она, неожиданно испуганная, стояла там, в поисках подходящего объяснения, она услышала голос Алана, зовущий ее вниз.

— Марсия! Вас к телефону. Вы не могли бы спуститься и поговорить?

Задыхаясь, она добралась до телефона и услышала на другом конце провода голос Чийо.

— Мы в Мийяжима-гучи, — выпалила Чийо. — Через несколько минут мы сядем на поезд. Здесь Ичиро. Он приехал в Киото повидаться со мной и узнал, что я уехала в Мийяжима. Ваш муж послал за Лори, потому что не мог оставить мадам Сетсу и поехать сам. Тальбот-сан угрожал ему, что если он этого не сделает, то это будет ему стоить работы в Кобе. Я не смогла остановить Ичиро, поэтому будет лучше, если я поеду с ними.

— Но, Чийо, — в отчаянии начала Марсия.

Голос Чийо неожиданно стал еле слышным.

— Теперь я должна идти. Меня зовет Ичиро. Не беспокойтесь — я присмотрю за Лори. Но поскорее приезжайте в Киото.

Трубка замолчала. Марсия нетвердой рукой положила ее и повернулась к Алану.

— Мне придется вернуться обратно, — сказала она ему. — Я знала, что нам не удастся удрать так легко.

— Я поеду с вами, — успокоил ее Алан. — Быстро собирайте вещи. Следующим же поездом мы выедем в Киото.






XXIII





В этот день уезжали многие из отдыхавших здесь японцев, и на причале стояла толпа, пожелавшая проводить своих друзей до парома. На носу судна несколько веселых молодых людей кидали ленты серпантина в хорошеньких девушек в кимоно, стоявших на причале. Громкоговоритель вопил «Доброе старое время», и все были должным образом сентиментальны.

Марсия стояла рядом с Аланом у поручней и следила за тем, как уплывает назад Мийяжима, как будто там оставалось ее сердце. Меж деревьев она видела крыши дворца, расположенные выше павильона с колоколами и чайный домик с его наклонной поддерживающей стеной, где они с Аланом сидели и разговаривали так, как будто те проблемы, с которыми они столкнулись, можно было легко разрешить. Там оставался берег с сотней каменных фонарей, с симпатичным храмом и знаменитым красным тории, стоящим в воде. В глазах ее не было слез — было не время плакать. Теперь ей нужны были все ее силы для того, чтобы достойно встретить то, что ждало ее впереди.

Она чувствовала, что это должно было случиться, потому что дом притягивал ее к своей тайной жизни, такой странной и скрытой от мира. Теперь она должна была встретиться с ним лицом к лицу, чтобы вырваться из его власти раз и навсегда.

Цветные ленточки серпантина оборвались и упали в воду; мокрые и потерявшие вид, они тянулись за паромом.

Алан увел ее от поручней, и они нашли места в каюте, где и просидели до тех пор, пока паром не пристал к острову Хонсю.

Они мало разговаривали. Алан был серьезен и задумчив, он без лишних вопросов понимал, что она должна вернуться домой, что она должна быть с Лори.

Один раз он сказал:

— Не сдавайтесь. Есть выход из этого положения. Мы его найдем.

Она не ответила. Казалось, что ничто не может решить ее проблемы. К тому времени как медленная и неповоротливая машина закона сдвинется с места, Лори может быть потеряна для нее навсегда, и, что еще более страшно, потеряна для себя. Марсия понимала только одно — она должна вернуться в этот дом в Киото. Она не смела думать об Алане. Она не смела искать утешения в прикосновении его рук или в привязанности, которая светилась в его глазах.

Они успели на местный поезд до Хиросимы и там сели в поезд на Киото. Марсии казалось, что она всегда ездила в японских поездах. Когда с одной стороны мимо проплывали горы, а с другой — испещренное островами море, она чувствовала, что все это ей так же близко и знакомо, как побережье Калифорнии.

Поезд не был скорым, и до Киото они добрались вечером.

Алан довел ее до самых ворот.

— Если я вам понадоблюсь, вы сможете меня разыскать через Нэн, — сказал он. — Я буду держать с ней связь.

Его рука легко касалась руки Марсии. Она кивнула и быстро пошла прочь, потому что ей больно сдавило горло, и она не могла говорить.

Проходя через сад, она видела, что в ее комнате горит свет, а окна комнаты Джерома темные. Суми-сан радостно вышла поприветствовать ее и сказала, что данна-сан — хозяин — отсутствует. Но Лори-сан была печальна и много плакала.

Марсия поспешила в спальню и нашла Лори в постели, с глазами, опухшими от слез. Девочка бросилась в объятия матери и отчаянно прижалась к ней.

— Минато-сан заставил меня пойти! — плакала она. — Когда я не захотела покидать тебя, он сказал, что папочка очень болен и хочет меня видеть прямо сейчас. Но это было неправдой — это было совсем не так! Мамочка, я не хочу здесь больше оставаться. Я боюсь папочку, такого, как он сейчас. Мы были счастливы на Мийяжима — пожалуйста, давай снова уедем.

— Мы скоро уедем, моя дорогая, — утешала ее Марсия. — Но теперь я здесь, и ты можешь спать и не беспокоиться. Никто не собирается отнимать тебя у меня.

Она села у кровати Лори и делала вид, что читает, до тех пор, пока ребенок не уснул. Потом она отправилась в широкий мрачный холл, который надеялась никогда больше не видеть.

По темной лестнице она поднялась наверх, на второй этаж. Здесь, в этом тихом месте на веранде она может обдумать, что делать дальше. Она обязательно должна наметить план действий. Лунный цветок стоял там, где она его оставила, и теперь она видела, что он изменился. Между больших зеленых листьев были три огромных призрачных цветка, распространяющих в ночи свой приятный пряный аромат. Марсия наклонилась над ним, вдыхая опьяняющий аромат. Что ей напоминал этот запах?

Она все еще была наверху, когда услышала, как в замке двери, разделяющей дом, повернулся ключ. На ногах Марсии были только носки, и она быстро и тихо отошла по татами в темный угол.

И вновь она увидела женщину в белом. Мадам Сетсу проплыла по галерее, шелковые рукава ее кимоно колыхались при движении. На этот раз у нее на голове не было шарфа, и ее длинные черные волосы висели за спиной, слегка схваченные черепаховой заколкой. В сумеречном свете ее алый оби казался почти черным. Запах ее духов смешивался с ароматом лунного цветка, и сходство было очевидно.

Марсия прислонилась спиной к стене, задержала дыхание и нащупала пальцами электрический выключатель. Она могла включить свет на веранде, если бы захотела, но она тихо стояла и наблюдала.

Мадам Сетсу прошла прямо к цветку и с любовью склонилась над белыми цветами. Одна грациозная рука протянулась, чтобы легонько их коснуться. Потом, прежде чем Марсия пошевелилась, Харука сорвала все три цветка и держала их в руке.

Марсия слабо вскрикнула в негодовании, и удивленная женщина обернулась. Марсия держала пальцы на выключателе, и когда она нажала его, на веранде стало светло, и лицо стоявшей там женщины полностью осветилось.

Впоследствии Марсия была очень рада, что ей удалось промолчать. Она не вскрикнула в ужасе, и не отпрянула, хотя это легко было сделать. Ибо в тот момент, когда она глядела прямо в лицо Харуки, она испытала такой ужас, какого не знала за всю свою жизнь. Одна половина лица являла собой замороженную красоту, как будто женщина была более, чем на десять лет моложе, другая половина была ужасной маской — пустая глазница, искривленные следы ужасных ожогов, келоидные шрамы — стягивающие и безобразные. Ошеломленная на мгновение светом, женщина подняла свободную от цветов руку, чтобы спрятать свое покрытое шрамами лицо.

Марсия заговорила с нею как можно мягче.

— Извините, что я испугала вас, мадам Сетсу. Го тен па-сай — простите меня, пожалуйста.

Вздох Харуки был похож на тихий стон. Она быстро проскользнула через открытую дверь на другую половину дома. От пережитого потрясения Марсии было нехорошо. Она выключила свет и стояла, дрожа, в темноте. Убегая, Харука уронила цветы, и они лежали, белые и светящиеся, на темном полу. Все еще потрясенная, Марсия подобрала их и отправилась вниз, в свою комнату.

Лори спокойно спала, но Марсия не могла сразу же раздеться и лечь в постель. Теперь она могла понять любовь и верность Чийо по отношению к этой отшельнице, которая старалась скрыть от мира свой нынешний облик. Это к ней прикипел Джером, не давая угаснуть в себе тому, что он чувствовал в связи с Хиросимой. Его любовь была вечным самоистязанием, вечным источником ужаса и отчаяния.

Оцепенев, сидела Марсия в кресле, сжимая в одной руке цветы. Она медленно разжала пальцы, пристально посмотрела на хрупкие лепестки, теперь помятые и начавшие увядать. Не хотела ли Харука лишить растение его красоты так же, как лишили красоты ее?

С какой любовью все старались сохранить ее секрет. Даже Нэн, которая, должно быть, видела Харуку в те первые дни в Хиросиме, не предала ее даже словом. В книге «Лунный цветок» было еще одно стихотворение, которое Джером прочитал вслух в тот вечер за обедом, которое сейчас вспомнилось Марсии:

Над городом расцветает

цветок чудовищного облака,

цветок смерти.

Теперь можно было понять, почему смерть стала для Харуки навязчивой идеей, можно было понять ее желание быть среди мертвых.

Лори неожиданно заворочалась в кровати и забормотала, и Марсия уронила цветы и быстро подошла к ней.

— Проснись, дорогая. Это только сон. Все хорошо. Я здесь, и ты в своей собственной постели.

Лори открыла глаза и в ужасе уставилась на мать.

— Это была леди в белом. Леди, у которой только часть лица. Она сняла шарф и подходила ближе, ближе.

— Тише, дорогая. Это был только плохой сон, — Марсия тихонько покачала дочь на руках.

Должно быть, в тот раз, когда Лори видела Харуку на галерее, она видела ее только в профиль, как Алан и Марсия в тот вечер, когда они поймали ее в дворцовом саду. Но теперь было ясно, что Лори видела ее снова. Когда? Как?

— Леди в белом очень печальна, очень несчастна, душечка, — прошептала она. — Но она нежная и никогда не будет пытаться тебя обидеть. Как ты узнала о ее лице?

— Папочка водил меня посмотреть на нее, — ответила Лори. — Он велел мне никогда тебе об этом не рассказывать. Он сказал, что это то плохое, что люди делают друг другу. Он сказал, что поэтому я никогда никому не должна доверять.

Отвращение к тому, что сделал Джером, потрясло Марсию, и ей стало нехорошо. Когда она поняла, в какой ужас он привел ребенка, в ней исчезли последние остатки жалости к нему. Потом она что-то вспомнила — кукла!

Должно быть, именно после того, как девочка увидела Харуку, она пыталась разбить кукле лицо. Казалось, что все болезнетворные миазмы этого дома сконцентрировались в разрушении куклы. Однако, пока Лори не будет полностью изолирована от влияния своего отца, она будет под воздействием всех этих чар — будет заложницей зла.

Марсия знала, что завтра она должна будет встретиться с Джеромом и отобрать у него Лори — ради того, чтобы сохранить ребенку душевное равновесие и здравый ум. Теперь, по крайней мере, у нее в руках было оружие. Нэн сказала, что бывает время, когда приходится действовать жестоко. Джером не оставил ей выбора.






XXIV





Она не знала, в какое время Джером вернулся домой этой ночью, поскольку она сама тотчас же уснула. Марсия спала тяжелым сном до тех пор, пока утренний свет не осветил комнату. Тогда она сразу проснулась. Сев на постели, она увидела остатки увядших цветов на полу возле стула, там, где они упали, и поняла, что сегодня она должна оборвать последние нити, привязавшие Лори — и ее тоже — к этому дому. Лори слышала, как мать зашевелилась.

— Мой отец дома? — спросила она, и в голосе ее была новая нота страха.

— Я не знаю, — ответила Марсия.

— Если он дома, я должна его видеть? — продолжала Лори. — Он отнимет меня у тебя, как он сказал?

— Больше никогда, — мягко сказала ей Марсия. — Оставайся пока в постели, дорогая. Сначала я сама с ним повидаюсь.

Джером завтракал, когда она вошла в столовую.

— Доброе утро, — поздоровался он и язвительно спросил: — Так ты решила в конце концов вернуться в Киото?

Она немного дрожала, но ответила ему ровным голосом:

— Разумеется, я приехала за Лори, — не было смысла упрекать его за его действия. Он был бы глух к ее словам.

Он пожал плечами и отодвинул свой стул.

— Как хочешь, дорогая.

— Я собираюсь увезти ее домой в Штаты, — сказала Марсия. — Я хочу поговорить с тобой об этом.

По пути к двери он задержался возле нее.

— Ты ведь никогда не понимаешь, когда заходишь слишком далеко, правда? Ты не понимаешь, когда нужно уступить?

— Я не собираюсь уступать, — сказала она. — Я должна поговорить с тобой.

— Извини, не сегодня утром, — ответил он и равнодушно прошел мимо нее к двери.

Несколько минут спустя он ушел из дома, и Марсия позвала Лори завтракать.

Позже этим же утром ее пришла навестить печальная и подавленная Чийо, и Марсия рассказала ей о том, что минувшим вечером Харука прошла на эту половину дома и оборвала цветы на лунном цветке.

Чийо огорченно опустила голову.

— Некоторое время назад она забрала ключи у Тальбот-сан и не отдает их обратно, и я не знаю, где она их прячет.

— Я видела ее лицо, — тихо промолвила Марсия.

— О — со десу, не, — сказала Чийо, переходя на японский. Эта фраза означала «это так». — Мне очень жаль — лучше ее не видеть. Когда меня не было, она была больна. Теперь я знаю, как она во мне нуждается. Я очень прошу меня извинить за то, что случилось в Мийяжиме. Я ничего не могла сделать.

— Я понимаю, — ответила Марсия. — Что с Ичиро?

— Именно о нем я и пришла вам рассказать. Сегодня утром он уехал назад в Кобе. Другого выхода нет. Через неделю или две я последую за ним.

— Это наилучшее решение, — согласилась Марсия. — Но как с мадам Сетсу?

— Она поедет со мной, — сказала Чийо. — Я уже говорила с ней, и она согласна.

— Она хочет покинуть этот дом, покинуть Джерома? — удивленно спросила Марсия.

— Она понимает больше, чем я думала. Она говорит, что не может мне позволить пожертвовать жизнью и моим счастьем ради нее. Она никогда не простит себе, если из-за нее между мной и Ичиро будут разногласия. Она также понимает, что она отвлекла Тальбот-сан от той большой работы, которую ему следует делать.

— Что она имела в виду?

— Она говорит об этом с большим пониманием, — продолжала Чийо, — и мне было стыдно, потому что я не знала о ее мыслях и о ее чувствах по этому поводу. Она помнит, что когда Тальбот-сан впервые приехал в Японию, он был увлечен проектами, которые волновали его. Он хотел сделать работу, которую считал своим долгом из-за бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Он собирался посвятить себя работе по мирному использованию атомной энергии. Он собирался работать здесь, в Японии, вместе с японскими учеными, которых он столь уважал.

— Да, это верно, — подтвердила Марсия. — Но почему он бросил эту работу? Что изменилось?

— Харука изменила его, — голос Чийо был печален. — Она не хотела этого, но он смотрел на нее и страдал. И с течением времени, в процессе своей работы он видел ужасные страдания многих других людей. Он видел человеческие существа, столь сильно покалеченные и деформированные, что хирургические операции и пересадка кожи ничем не могли им помочь. Он начал уделять все больше и больше времени лабораторным исследованиям по созданию средств регенерации кости и тканей. Ему хотелось верить, что такое средство можно найти. Он не понимал, что это дело других людей, что он движется назад, вместо того, чтобы идти вперед. Он смотрел на Харуку, и его ум был одержим идеей найти средство регенерации, им двигало не одно желание. Его настоящая работа была забыта. Люди, которые считали за честь работать с ним, покинули его и занялись своими проектами. Долгое время он оставался в лаборатории один, работал в чужой для него области, пытался изучить другую область науки.

— Безуспешно? — догадалась Марсия.

— Да. Он стал очень злым и резким, и все дальше и дальше шел один по своей дороге. Наконец он бросил это дело и стал работать с докторами, которые знали больше, чем он, но все время безуспешно, поскольку его знания и его талант относились к другой области.

— Харука все это знала?

— Она знала и страдала из-за того, что знала. Но она не могла вернуть его на прежний путь. Теперь ей кажется, что я дала ей нужный ответ. Если она уйдет из его жизни, возможно…

— Я поражена, — откликнулась Марсия.

Решение казалось слишком простым, а реакция Джерома могла быть очень бурной.

— Единственный способ — это попробовать, — сказала Чийо. — Как только мы будем готовы, мы уедем в Кобе. Чего я сейчас боюсь — так это сказать об этом Тальбот-сан. В прошлом он всегда был добр ко мне. Но я думаю, что он не будет добр, когда я скажу ему об этом.

Марсия быстро приняла решение.

— Позвольте мне рассказать ему, — предложила она. — Я должна обсудить с ним и другие дела. Не беспокойтесь, Чийо. У меня есть план. Теперь возвращайтесь к Харуке и скажите ей, что все будет хорошо.

В глазах Чийо стояли слезы.

— Спасибо. Вы хороший друг.

Марсия проводила ее до ворот и вернулась в пустой дом. Больше она ничего не могла сделать, ничего не могла предпринять до тех пор, пока Джером не вернется домой. Она могла только надеяться, что тогда она сможет выполнить данное Чийо обещание.

Джером весь день не возвращался. В сумерках, когда Лори играла в саду с Томико, Марсия поднялась наверх взглянуть на лунный цветок и увидела, что еще два бутона медленно открываются. Она удивленно смотрела, как медленно разворачиваются их кремовые лепестки. Медленно, почти незаметно, прямо у нее на глазах. Казалось, что бутоны сначала разбухли, потом с легким щелчком освободились лепестки, и цветы открылись навстречу сумеречному свету.

Услышав звонок у ворот, она спустилась вниз, чтобы встретиться с Джеромом. Он увидел, что она ждет его в сумерках холла.

— Я полагаю, ты все еще хочешь поговорить со мной? — спросил он. — Хорошо, давай покончим с этими неприятностями, — и он прошел в гостиную.

Она последовала за ним и включила люстру, загоревшуюся холодным светом. Она не села, а осталась стоять у двери, в то время как ее муж прошел в дальний конец комнаты. Настал решительный момент, и она не смела отступить.

— Ичиро уехал назад, в Кобе, — сообщила она ему.

— Скатертью дорожка, — Джером вынул трубку и начал набивать ее. — Как тебе понравилась ваша с Аланом Коббом идиллия в Мийяжима?

Она пропустила мимо ушей его неожиданный выпад и ровным голосом продолжала:

— Через неделю или две Чийо последует за мужем в Кобе и заберет с собой детей.

Джером даже не взглянул на нее, он продолжал набивать свою трубку.

— Мы это уже проходили. Мне придется разобраться с Чийо. Она, конечно, не может ехать. Она только что убедилась в том, насколько она нужна Харуке.

— Харука собирается ехать с ней, — сказала Марсия.

Он погасил спичку пальцами и уставился на нее.

— Харука поедет в Кобе с Чийо, — повторила она. — Она понимает ситуацию и хочет ехать, — дыхание Марсии участилось. — Джером, ты должен разрешить ей уехать.

Она поняла, что на этот раз она его задела. В глазах его вспыхнул гнев.

— Если ты вмешалась в это дело, я обещаю тебе…

Сердце ее сильно и тяжело стучало, но она продолжала:

— Ты должен ее отпустить. И ты должен позволить мне увезти Лори домой в Штаты.

— Ты сошла с ума, — сказал он. — Ты прекрасно знаешь, я ничего подобного не сделаю.

Она облизала кончиком языка свои сухие губы.

— Я видела Харуку, — сказала она. — Я видела ее лицо.

Он повертел трубку в руке, изучая ее.

— Да? — только и спросил он.

— Все эти годы ты защищал ее. Ты создал для нее маленький мир, где ее любили, почитали и прятали ото всех, кто мог посмотреть на нее с ужасом. Ты посвятил этому свою жизнь. Ты, конечно, не захочешь, чтобы все это было напрасно, чтобы все разрушилось?

Наступило напряженное молчание.

— Что конкретно ты имеешь в виду? — спросил он.

Она сделала глубокий вдох, чтобы придать себе решимости.

— Я заключу с тобой сделку. Отпусти Харуку и Чийо в Кобе. Не препятствуй нашему с Лори отъезду домой в Штаты.

Он казался довольно испуганным.

— А если я откажусь?

— Тогда я обращусь в прессу с историей Харуки. В зарубежную и в японскую прессу. История романтическая и сенсационная. Твое имя все еще известно в мире. Репортеры возьмут у нее интервью. Ты понимаешь, что этот дом не крепость. Они сумеют это сделать. Со спокойной жизнью Харуки будет покончено.

Он сделал шаг к ней, и Марсия увидела его глаза. В них опять появился темный огонь, и неожиданно она его испугалась. Ее ладони вспотели от страха, когда он медленно направился к ней. Она не посмела ни закричать, ни пошевелиться. У нее сработал инстинкт дичи, на которую охотятся — не шевелись, если нельзя удрать.

Но раньше, чем он дошел до нее, он немного пришел в себя, однако его неожиданная улыбка испугала ее больше, чем его мрачное лицо.

— Вот как? — сказал он. — Ты отдашь Харуку репортерам? Ты хладнокровно, не колеблясь, бросишь ее падкой на сенсации прессе?

Дрожь не дала ей заговорить. Она смогла только молча кивнуть.

Он тихо посмеялся над ней, хотя в смехе его не было веселья.

— На мгновение ты почти обманула меня. На мгновение я забыл о том, как хорошо я тебя знаю. Потому что ты, конечно, никогда этого не сделаешь. Если ты видела лицо Харуки, то не в твоем характере так жестоко ее обидеть. Твоя сделка не имеет смысла, моя дорогая.

Из-за того, что все им сказанное было правдой, она вообще не в силах была говорить. Оружие, которым она пыталась воспользоваться, могло помочь только в том случае, если бы он не догадался, что его острие притуплено ее собственным состраданием.

Казалось, гнев покинул его. Он прошел мимо нее так, будто забыл, что она здесь, и она слышала, как за ним закрылась дверь его комнаты.

Марсия бросилась в сад, где все еще играла Лори, и схватила ребенка за руку.

— Пойдем скорее, дорогая, — сказала она. — Я отведу тебя к Нэн.

Девочка взглянула в лицо матери и тотчас же пошла с ней. Они поспешили к воротам, даже не зайдя в дом.

Алан был у Нэн, когда они пришли туда, и Лори бросилась к нему, радостно приветствуя его. Она тоже обретала покой в присутствии Алана.

— Можно Лори остаться здесь на ночь? — попросила Марсия Нэн, немного запыхавшись.

— Конечно, вы обе можете остаться, — сказала Нэн.

Но Марсия отрицательно покачала головой.

— Я должна вернуться. Ничего еще не решено. Я должна вернуться и получить ответ.

Нэн поворчала немного, но Алан понял Марсию. Он прошел с нею часть пути по улочке. Сумерки уже сгущались, и в тени бамбуковой рощи он обнял ее. Она на мгновение прижалась к нему, словно черпая силы в его объятиях.

— Я войду с тобой, если хочешь, — сказал он.

— Нет, — быстро ответила она. — Я должна пойти одна. Я еще не знаю, выиграла я или проиграла. Он вел себя так странно…

Прежде чем отпустить ее, он поднял ее подбородок и нежно поцеловал в губы. Она побежала назад, к дому, чувствуя на губах его поцелуй, и уверенность в его любви придавала ей силы.

В комнате Джерома горел свет, и она некоторое время колебалась, стоя у его двери. Но интуиция подсказала ей, что сейчас не время встречаться с ним. Она должна подождать, пока он будет готов прийти к ней.

Она тихонько пробралась наверх, на галерею и оглядела оба сада. Какими мирными казались сумерки здесь, в Японии. В темнеющем небе поднималась луна, и казалось, что город шумит где-то далеко от этой стороны холма. Но как мало было покоя в этом японском доме! Под этой крышей все мучились, у каждого была на это своя причина, и было мало надежды на облегчение мучений.

Она подошла к тому месту, где у перил стоял высокий зеленый цветок, и вспомнила, как наблюдала за его громадными цветами совсем недавно — и так давно. Но теперь среди зелени не было цветов. Она некоторое время пристально рассматривала растение, потом быстро направилась кдвери, ведущей на другую половину дома. Ручка повернулась, она толкнула дверь и та открылась.

На татами была разостлана постель по японскому обычаю, но покрывала были откинуты и в комнате никого не было. С галереи, что была в одном конце комнаты, Марсия взглянула в сад, принадлежавший семейству Минато. В его дальнем конце в свете сумерек колыхалось что-то белое. Белое и алое. Белое — это было кимоно, алое — длинный развязанный оби.

— Чийо! — крикнула Марсия вниз. — Чийо, идите скорее в сад!

Она услышала ответ Чийо, услышала, как та велела детям замолчать. Мгновение спустя Чийо бежала в сад, и Марсия услышала страшный крик.

К тому времени как Марсия добралась до лестницы на своей половине дома, Чийо прошла через ворота между садами и звала Джерома. Он тотчас же вышел из своей комнаты, и Чийо сказала:

— Это Харука — в саду.

Он большими шагами прошел мимо нее, и Марсия спустилась к Чийо.

— Расскажите мне, — тихо попросила она.

— На этот раз она нашла свой мир духов, — прошептала Чийо, опуская голову.

Она рассказала, что Харука выбрала сук старого камфорного дерева и воспользовалась своим же собственным оби, из которого и сделала петлю.

— Красный — это цвет страсти, — промолвила Чийо. — Знатные придворные леди в старину так умирали от любви. Харука очень любила Чийо. Она не собиралась ехать в Кобе. Она выбрала другой путь.

Они пошли в сад за Джеромом, и Чийо поспешила к себе в дом успокоить испуганных детей. Марсия ждала у ворот. В сад падал свет из освещенных окон дома и бледный свет восходящей луны. Она теперь ясно видела Джерома.

Осторожно ступая, он направился к дому, неся Харуку на вытянутых руках. Ее лицо было нежно прижато к его плечу, а один из длинных рукавов белого кимоно свисал до земли. Алая лента оби затерялась в складках ее кимоно.

Но хорошо Марсия видела только лицо Джерома. Это было каменное лицо, не отражавшее никаких эмоций. Она не отошла от ворот и не заговорила с ним, но увидев ее, он помедлил и взглянул на нее.

— Уезжай домой, в Америку, — сказал он. — Уезжай с Аланом. И возьми с собой Лори.

— Но ты? — мягко спросила она.

На ее глазах каменная маска растаяла, показалось лицо человека в глубокой печали.

— Моя работа давно ждет меня, — ответил он. — Харука велела мне вернуться к работе. Я хочу сделать кое-что для людей и для себя самого.

Он прошел в дом, неся Харуку Сетсу на то место, которое Чийо приготовила для нее.

Слезы текли по щекам Марсии, когда она отправилась к старому камфорному дереву. Ее внимание привлекли белые лепестки на земле, и она наклонилась, чтобы подобрать увядший лунный цветок.

Марсии вспомнились слова стихотворения, которое Харука написала во время одного из приступов меланхолии:
		Призрак духа белого цветка



		Открыт луне.



		Смерть приходит на рассвете.








Лунный свет затопил сад, и до рассвета было еще далеко. Марсия подставила лицо легкому ветерку с гор.