Доктор Рэт Уильям Котцвинкл Обращение человека с животными, рассказанное одной крысой - ренегатом из одного научного центра. Уильям Котцвинкл Доктор Рэт В колонии я известен как доктор Рэт. Прожив столько лет в этой лаборатории и преуспев в самых разных науках, я могу считать справедливым, что получил этот небольшой отличительный знак, в дополнение к обычной татуировке на внутренней поверхности моего уха, какую имеют и все остальные крысы. При этом некоторые из них, помимо татуировки, имеют еще и надрезы угловой формы на кромке ушной раковины. Иногда таких резаных меток три или даже четыре, но это никак не означает, что эти крысы столь же образованы, как и я. Это означает всего лишь, что у них была удалена печень (одна метка), печень и гипофиз (две метки), печень, гипофиз и эпифиз (три метки) и так далее. А уж после того, как вам удалят сердце, вам вообще никаких меток не потребуется, ха, ха! Затем ваши кости просто помещаются в банку, вот так, просто помещаются в банку. Мне доводилось наслаждаться запахом формалина, уверяю вас, что его 5% раствора вполне достаточно для удаления всех мягких частей с тела крысы. Да, этот запах всегда приятен для моего носа, потому что я знаю, что эти кости не мои. Отсюда, со своего стенда в лабиринте, я могу наблюдать полностью всю эту процедуру и сообщаю вам, что сейчас мертвую крысу погружают в формалин. Скоро все мягкие части ее тела отпадут, а затем будет достаточно простого раствора карбоната натрия - отбеливающего порошка, растворенного в воде, - чтобы удалить остатки болтающихся мускулов или жира. Расходы на эту операцию весьма невелики. Разумеется, в расходы дополнительно входит и крыса, но ее это никак не должно волновать, поскольку она-то приобретает свободу! Смерть - это обретение свободы, вот мой лозунг. И я делаю все что могу для своих приятелей-крыс, давая им этот наилучший совет. После всего сказанного и сделанного, должно стать очевидным, что Окончательное Решение (5% раствор формалина) являет собой смерть, но смерть бывает в то же самое время и обретением свободы. Моя собственная история не является чем-то особенным. Я был доведен до сумасшествия в лабиринтах. Все первичные симптомы, включая дрожь, бесконечное круженье и кусанье, теперь полностью прошли, но у меня осталась странная, свойственная сумасшедшим привычка сочинять песни и писать стихи. Вполне понятно, это несколько необычно и выходит за рамки окружающей меня научной атмосферы, поэтому я и стараюсь изо всех сил сдерживать такие наклонности, усердствуя в написании истинно научных статей с использованием фактического материала. Хочу надеяться, что они являют собой самое последнее слово в науке о поведении животных. Вот именно, а почему им и не быть таковыми? Ведь я хорошо знаком со всеми программами, касающимися поведения животных. И как раз в данную минуту в нашей лаборатории проводится интереснейшая демонстрация, касающаяся этой темы: молоденькая крыса помещена на небольшой металлический стенд, ее задние лапы надежно приколоты с помощью обычных кнопок, а передние подняты и привязаны к металлической опоре, так что она все время находится в вертикальном положении. При этом ее глаза мечутся во все стороны. Я даже чувствую, как бьется ее сердце, и обращаюсь к ней с моральной поддержкой. – Не беспокойся, приятель, это продлится недолго! – Но что они делают со мной! – Ничего такого, чего они, рано или поздно, не сделают с каждым из нас, дорогой братец. Запомни лозунг: "Смерть это свобода". Ученый-профессор, который руководит многочисленными и разнообразными опытами в нашей лаборатории, подошел к стенду. Тщательно и хладнокровно он делает полостный прокол, вытягивая у крысы спинную жидкость. Уверяю вас, что сейчас крыса хочет только умереть. Смерть это свобода, братец! А теперь в банку, в банку ее кости. Спинная жидкость была исследована одним из наших младших научных сотрудников, и вот как раз сейчас он уже сливает ее в водопроводную раковину. Он прекрасно справляется с этим экспериментом. Приглядывать за подающими надежды молодыми учеными и отмечать их деятельность в моих информационных бюллетенях - неотъемлемая часть моей работы. Поначалу у этого парня нервно тряслись руки. Он выглядел почти как молодой крысенок, которого собирались кастрировать, - кстати, тех, которые весят больше тридцати грамм, отбирают для этого еще при рождении. Но после практики над полусотней крыс малый обрел подлинную твердость. И теперь с полной достоинства улыбкой он промывает лабораторную пробирку. А вот здесь, в термостате-морозильнике, вы видите нескольких молодых крыс, которых уже охладили до уровня на целых два деления ниже нулевой отметки. – Доктор Рэт, мы замерза-а-а-е-е-ем! – Совершенно верно, друзья мои, и вскоре вы будете кастрированы, так же, как и я. Но вы даже не почувствуете этого, потому что ваши яйца окоченеют и отскочат безо всякого вмешательства. – Ну пожалуйста, доктор Рэт, помоги-и-и-те-е-е нам! – Мои дорогие друзья, только не волнуйтесь. После того как ваши я-я-я-а-й-ца будут удалены, описание этого факта, а также и вас самих, займет должное место в информационном бюллетене и облетит весь мир. Вот таким образом я поддерживал веселье и бодрость среди обитателей лаборатории, помогая своим приятелям-крысам понять всю ту важную роль, которую они играют в мировых событиях. Теперь мне хотелось бы спеть песенку про "Трех слепых крыс". Она - часть экспериментальной музыкальной программы, которая определенным образом транслируется отдельным группам крыс, чтобы сделать их более послушными и милыми. Некоторые из них начинают при этом прижиматься друг к другу, одна из них даже производит ритмичные удары хвостом в такт музыке. В клетке, находящейся рядом с ними, мы действительно держим трех слепых крыс. На самом деле у нас есть двадцать три слепых крысы, которые участвуют в великолепнейшем новом эксперименте, проводимом одним весьма амбициозным студентом, о котором я писал в информационном бюллетене за текущий месяц. Он очень восприимчивый малый, и вот эта его повышенная чувствительность и послужила причиной того, что стало одним из последних повальных увлечений в нашей лаборатории: немыслимая пересадка яиц-зародышей из тела крысы-самки на самые разные участки тела крысы-самца: на хвост, на уши, на живот. И последние двадцать три дня он только и занят тем, что прививает их на глазные яблоки! Поэтому как раз все это время мы и пели для нашего многообещающего ученого. Я выхожу в центр лабиринта, поднимаюсь на Лестницу Победителя, где могу быть отчетливо виден всеми. – Братья и Сестры, крысы, участники хора, я хочу, чтобы мы все спели песенку "Три слепые крысы", которая является частью нашей исследовательской программы. Поем: Три крысы-слепца, три крысы-слепца К науке стремились как три молодца. Вот только куда подевались глаза, Три крысы-слепца, три крысы-слепца? Когда мы учеными будем, Для глаз мы вам яйца добудем, Отрубим мясным тесаком. Едва ль вам мечтать приходилось Всерьез о подарке таком! Три крысы-слепца, три крысы-слепца, Получат на каждого по два яйца! Голоса крыс, доносящиеся из клетки для больных с кровоизлиянием, действительно хорошо поставлены. Вы можете наблюдать в течение ближайших нескольких минут, как одна из них будет "засолена". Если задержать ее в растворе слишком долго, то самые маленькие косточки будут отпадать. Но если все будет закончено вовремя, то все кости будут целы, их можно будет отскоблить и вычистить щеткой, пока они не засверкают, и ученый-профессор с большим наслаждением начнет их разглядывать. Всякий раз ему нужно подавать чисто обработанные кости. Видимо, это оставляет у него чувство, что работа завершена и выполнена безупречно. О чем же я только что говорил? Ах, да, про молодого человека, который занимался глазными яблоками. Несомненно, статья, которую он собирается написать, будет одной из самых оригинальных в этом году. Она встанет в один ряд с работами по удалению желудка и соединению пищевода с двенадцатиперстной кишкой. Неужели я слышу крик? Ну так извольте, поскорее заняться двенадцатиперстной кишкой с последующим отсечением головы в качестве конечной процедуры. Я хочу, чтобы каждый из вас убедился, что он умрет спокойно, без каких-либо признаков страха или судорог, в соответствии с тем, насколько молодые ученые сумеют обойтись с вами быстро и искусно. Запомните, что рентгеновские лучи могут восприниматься крысой даже после того, как ее уничтожили, отрезав голову с помощью острой пилы или лезвия, после чего ее туша разрубается на четыре части большим ножом, каким обычно пользуются мясники. Ну, разве это не крик? Неужели я действительно слышу крик? Да, это крик, и он раздается как раз из этого ряда клеток. Может быть нам пойти туда и сделать несколько записей? – Помогите, помогите! – Ну право же, мой молодой собрат, не стоит так убиваться и волновать всех вокруг по поводу вашего, весьма небольшого, вклада в науку. Съешьте лучше кусочек прессованного печенья перед тем как умереть. Съешьте с наслаждением и помните, что смерть - это свобода! – Что они сделают со мной, доктор Рэт? – Так, дайте мне свериться со своими записями… да, вот здесь. Вы будете десятой крысой, у которой на этой неделе должны вытянуть мозги с помощью шприца. – Помогите, помогите! Я, как только могу, успокаиваю моего собрата. Разумеется, это требует понимания психологии. А поскольку я уже доведен до безумия, то всегда стараюсь поддерживать необходимый мне уровень познаний в этом предмете. *** Мы все почуяли его. Каждый пес в этом районе неожиданно ощутил его своим носом. Я был на улице и как раз совершал утреннюю прогулку. Мой хозяин всегда позволяет мне делать это, и в течение часа или около того я могу обежать окрестности, но всегда должен быть от него на расстоянии свиста. Всякий раз, когда слышу этот свист, я бегу назад, за восхитительной косточкой. Но сегодня утром все сложилось иначе. В мире очень много самых разных запахов, и плохих, и хороших, но есть только один запах, похожий на этот, только один запах, который ни при каких условиях не может быть проигнорирован, столь вкусен он и приятен. Это был запах не от сточной канавы, не от еды и не от разгоряченной сучки. Не исходил он ни от растений, ни от воды, ни от чернозема. Я отслеживал его вдоль переулка, когда наконец понял, что им просто наполнен весь окружающий воздух. Откуда он распространялся? Я поднял нос и медленно повернулся кругом, пытаясь определить его направление. И я последовал за ним. Не следовать за ним было просто невозможно. Я бросил все и побежал. Изумительные косточки, приятные завтраки, ласковое, до влюбленности, отношение - ничто не могло сравниться с этим запахом, таким знакомым и, однако, так быстро исчезающим. Никто, никто не должен упустить его. Лови его, не давай ему улетучиться, и беги все время за ним, вот сюда, за угол, а потом прямо вдоль улицы, догоняй, догоняй его, отделяй его от всех других запахов. Ты должен пройти через огонь и воду в погоне за этим запахом. Через весь город - из переулка на улицы, затем вновь в переулок, поворачивая, кружа и петляя. Попадаются определенные запахи, лишь смутно схожие с ним и лишенные той подавляющей силы, которая именно сейчас воздействует на меня. Запах горящих свечей, запах реки в предрассветный час - все это лишь слабые сравнения, но дающие, однако, представление о запахе, чья природа состоит из наиболее волнующих оттенков, которые прячутся в изящном пламени свечей и в плывущих над рекой туманах. И сейчас мне кажется, что я, с поры щенячьего детства, много раз ловил прикосновение этого запаха, которое распахивало самые тайные закоулки моего сердца. Но прежде, чем я мог обследовать каждый из них, этот запах исчезал, а я так и продолжал стоять или рядом с мусорным баком, или с кучей мокрых листьев, называя себя фантазером. Неужели я и сейчас фантазирую? Со всех сторон меня окружали собравшиеся, в огромном количестве, собаки, собаки, собаки! Мы находились уже на самой окраине города и неслись вдоль его последних заброшенных улиц, застроенных маленькими ветхими лачугами, из которых выбегали и присоединялись к нам бедные изголодавшиеся псы. Тощие непоседливые существа, но их дух был так же силен и высок, как и у самых утонченных породистых экземпляров, во множестве находившихся среди нас. Да, да здесь кругом сверкали ошейники и позвякивали самых разных степеней медали. Собаки из светского общества, так же как и обычные дворняжки, примчались сюда, поддавшись этой неотразимой приманке. И вот мы все были вместе, вместе. Ах, как это было здорово вот так бежать рядом друг с другом, виляя хвостами, поднимая носы и обнюхивая все окружавшее нас. Впереди находились гончие. Они первыми достигли места сбора. Среди них были гончие самых разных мастей, и сейчас они бегали взад и вперед по обширному пустырю, находившемуся на окраине города. Старательно обнюхивая землю, они лаяли на каких-то маленьких животных, которые разбегались быстрее лисиц или кроликов и о присутствии которых можно было судить лишь по одному запаху. Ищейки выли и гонялись по кругу, собаки, тренированные на ловлю птиц, носились во всех направлениях, потому что запах распространялся очень широко. Затем на пустыре появились и остальные собаки, колли и бульдоги, терьеры и гончие, маленькие пекинесы на тонюсеньких ножках, сенбернары с громадными лапами и многочисленные дворняжки, всех размеров и видов. На склоне холма, возвышавшегося над ровным пространством пустыря, я увидел бездомных кошек, которые нервно прохаживались взад и вперед, наблюдая за мной. А со всех сторон пустырь обступали выглядывавшие из травы многочисленные крысы, мыши и даже кроты. Все они тоже почувствовали этот запах. Люди не воспринимали его, потому что их носы потеряли способность к этому. Но зато животные очень даже воспринимали, что мы и доказали, собравшись и образовав здесь целое море из шерсти и клыков. Естественно, что мы высматривали среди себя лидеров, тех собак, которые могли перевести на доступный язык все скрытые призывы, содержащиеся в этом запахе, и растолковать их суть как можно большему числу собравшихся. И тут мы увидели, что из леса, окружавшего город, появились дикие собаки. *** – Лживые собаки! В нашей лаборатории есть несколько таких же собак, заблудших дураков, которые пытаются возбуждать нашу молодежь революционными призывами. Естественно, мы подрезаем собакам голосовые связки, как только они поступают в лабораторию, но этого еще недостаточно, потому что, как я уверен, мы, животные, имеем еще способность общаться без слов, которая реализуется на основе сенсорных импульсов, более действенных, чем обычный язык. Я уже много раз высказывал ученому-профессору мнение, что мы, крысы, должны иметь в этой лаборатории свое отдельное крыло, но всякий раз безуспешно. Сейчас, когда все животные находятся в одной огромной комнате, мы можем дорого заплатить за это. В наших текущих исследованиях теплового удара мы используем чрезвычайно активную дворняжку, подобранную в каком-то переулке и переполненную порочной пропагандой. Ее посадили на цепь, разместив на бегущей дорожке, находящейся в стеклянной нагреваемой клетке. Там она бегает день за днем, торопясь навстречу своей смерти, которая ко мне, например, придет еще не так скоро. Я надеюсь, что собака вот-вот наконец упадет мертвой от теплового изнеможения, так что, пожалуй, не буду прислушиваться к ее болтовне. Этот пес бодрствует и днем и ночью, посылая нам возбуждающие наш мозг образы. Он глуп, но мастерски использует диапазон интуитивных излучений для передачи своих подлых изображений. Я уверен, что вы можете уловить их в воздухе. Его образное излучение чрезвычайно устойчиво и вызывает соблазнительные ощущения. И вот представьте себе, что здесь будет лежать крыса, которая должна предоставить свою трахею в качестве реального вклада в науку, и она, совершенно неожиданно, будет захвачена революционным потоком. Все ее тело будет пронизано устремлениями к свободе. А такие ощущения, как вы знаете, не могут быть разрешены. – Добрый день, ученый-профессор! Здесь вновь появился наш проф, однако, разумеется, он и не думает отвечать на мое приветствие, поскольку его интуитивный диапазон давно зарос ржавой коркой. Об этом факте можно только сожалеть, так как я собирался передать ему сообщение о том, что у него в лаборатории завелись опасные революционеры. Вот это да! Сюда идет его очаровательная ученая ассистентка, ее длинные белокурые волосы мягкими завитками спадают на плечи. Я конечно мечтаю совершить копуляцию с ней. Ее уши должны задрожать, как только я поглажу ее по шее, и после пальцевой стимуляции ее таза она выгнет спину, что фактически будет капитуляцией в ответ на мои сексуальные тесты. Ее внешние половые органы должно быть имеют типичный голубой цвет, так гармонирующий с ее глазами, и она несколько раз взволнованно обегает вокруг колеса, затем понимающе смотрит на меня, зная заранее, что я, сильный белый самец, могу производить сношения до семидесяти раз в течение двадцати минут, с одной или двумя эякуляциями, ха, ха! Надеюсь, что я понял все это правильно. Будучи кастрирован с детства, я не имею никакого собственного опыта в этом деле. Естественно, что здесь, в лаборатории, я держу и глаза и уши широко открытыми, и всегда делаю тщательные наблюдения в этой области, всякий раз, когда самка начинает нервно напрягаться и льнуть к вам. Эта блондинка, что рядом с ученым-профессором, демонстрирует буквально все признаки своей максимальной сексуальной восприимчивости. Она доводит меня до головокружения, заставляет бегать вокруг моего поворотного стола, круг за кругом. Стол представляет 12-дюймовый металлический диск. (Подробнее смотрите научную статью "Крысы на колесе", журнал "Психология", 1963.) Сейчас я на самом деле заставил его щелкать по-настоящему. Счетчик показывает, что я уже сделал пятнадцать оборотов! Этого пока достаточно, чтобы некоторое время я мог находиться в форме. Теперь можно продолжить свой обход территории. Как ученый профессор-безумец, я имел в своем полном распоряжении стол-лабиринт, беготня по которому позволяет мне контактировать едва ли не со всеми секциями лаборатории. – Доктор Рэт, я как-то очень странно чувствую себя. – Так и должно быть. Разве ты не та самая крыса, которую постоянно пичкают самой непригодной пищей? – Да, доктор Рэт, но с этим ничего не поделаешь. – Какую неделю ты сидишь на этой диете? – Это уже моя четвертая неделя. Ему осталась еще две недели, а затем, согласно расписанию, наступит смерть. – Я не хочу глубоко вникать в суть твоего самочувствии, сынок. Вероятнее всего, это начало каратинезации роговицы эпителия. Скоро ты вообще не сможешь видеть. – Доктор Рэт, но ведь это не физическая проблема. – Они ведь сажали тебя в лабиринт, не так ли? И сделали тебя чуть-чуть эксцентричным, как я представляю. Пусть это тебя не тревожит. Как только ты станешь полностью сумасшедшим, ты получишь соответствующую степень еще и в психологии. – Доктор, но ведь это даже не умственная проблема. – Не физическая и не умственная? Но, мой мальчик, что же еще может здесь быть в таком случае? – Моя душа. – Известкование почек и хрупкость костей, вот все, что беспокоит тебя, ну, может быть, еще повышенная раздражительность. – Нет, доктор, это самая глубоко расположенная часть моего существа, то, что я имею в виду. – Ты полагаешь, расположенная более глубоко, чем может проникать французский резиновый катетер номер восемь? – Глубже, гораздо глубже. – Уж не пытаешься ли ты сказать мне, ученому профессору-безумцу, что у крысы есть некая часть, совершенно неизвестная человеку? – Мой свет, доктор, свет внутри меня… – …введенный через прямую кишку… – Доктор, я вижу внутри себя фонтаны света. Доктор, мы все вышли из этого фонтана. – Все мы вышли из совокупления, мой дорогой приятель. Сколько тебе лет? Это не очень удачно, что у нас, в этой лаборатории, нет достаточного полового воспитания. Вот к чему приводит использование стеклянных трубок в экспериментах с девственницами. – Я без возраста, доктор, и вне времени. Бедная раздутая крыса смотрит на меня такими блестящими глазами, что я не сомневаюсь - ей ввели небольшое количество амитала натрия. Она уходит прихрамывающей походкой, чтобы поговорить с другими крысами и развить там свою доктрину. Но на такие занятия у меня просто нет времени. Смерть - это свобода, вот всеобъемлющая доктрина. *** Дикие собаки - это и есть наши лидеры. Они рассказывали, что годами преследовали этот запах, и вот он привел их сюда, на это большое собачье сборище. Дальше мы пойдем все вместе, и вот мы уже покидаем опустевший пустырь на окраине города и отправляемся в лес, и дикие собаки ведут нас. Здесь они демонстрируют нам свое очевидное превосходство, пробираясь сквозь заросли с помощью своих быстрых и надежных лап. Они все время ловят носом запах, и так же делаем мы. Со всех сторон от меня бегут собаки, с лаем продираясь сквозь деревья и кусты. Среди нас есть и несколько старых собак, у них очень толстые животы и слабое зрение. Тем не менее, они стойко держатся и не отстают. Те, которые оставляют нас в этом походе, делают так потому, что другой запах, запах дома, оказывается слишком сильным для них. И я вдыхаю его, это старое привычное наслаждение. Все мы, за исключением диких собак, должны чувствовать его, потому что он очень силен, полон любви, сильной привязанности и приятной еды. Мы можем отыскать его в воздухе, на земле, можем отыскать где угодно вокруг нас, но бежим от него, понимая его опасность. При этом остаются разбитыми много сердец, и мое в том числе, потому что мои хозяева очень хорошие и добрые, заботливые и мягкие… Но мы рвемся вперед через лес, оставляя сзади наше прошлое. Мы пьем из лесных ручьев, мы рвем наши привязанности. И беспризорные собаки, которые так хорошо знают эти леса, бегут рядом с нами и вдохновляют нас своим лаем. – Вперед собаки, вперед! - кричат они, и этот крик кажется нам чудесным и волнующим. Дикие собаки буквально пропитаны этим загадочным запахом и возбуждены им, доведены не до безумия, нет, но до экстаза, и их экстаз заразителен. И мы продолжаем бежать вперед, оставляя любовь позади. В их окружении возникает чувство солидарности, о существовании которого я и забыл: быть самим собой, следовать своим собственным законам, слушать только язык ветра под солнечными лучами, падающими сквозь листву и освещающими землю под нашими ногами. Впереди я вижу яркий коридор деревьев, прекрасный и бесконечный. Отсюда я бегу прямо к закату, мое сердце принадлежит только мне, и сам я свободен! – Куда же мы направляемся? - выкрикивают некоторые засомневавшиеся собаки, видимо, их все еще притягивает старый дом, удерживая на длинной привязи. – Только следуй за своим носом, приятель! - со смехом кричит им одна из диких собак, и убегает прочь, делая фантастические прыжки своими могучими лапами. Это одна из опьяненных запахом, опьяненных так глубоко, что кажется, будто она летит. Ее исчезающий где-то в золотом коридоре хвост заставляет меня бежать еще быстрее, чтобы поймать ее, чтобы бежать с ней в самой голове стаи. И я целиком предаюсь наслаждению бегом. Теперь я собака в абсолютном движении, завывающая и счастливая. Мы мчимся вдоль этого золотистого коридора, пока он не становится багровым, а потом продолжаем бежать прямо к неподвижно застывшему солнцу. Сейчас бег особенно великолепен, когда все бегущие фигуры сливаются, когда все собаки выглядят одинаково, когда одно настроение охватывает всех. Где же мне приходилось делать такое раньше? Это ощущение кажется таким знакомым, но однако оно не похоже ни на одно из моих воспоминаний с самой поры щенячества. Но где-то, иногда, возможно в мечтах, я уже бежал именно вот так, рядом с моими братьями, на закате дня. Эти ощущения, такие слабые и хрупкие, так волнуют мои чувства, что я не могу удержаться и начинаю лаять. Я тявкаю, подвываю, обращаясь ко всем, не переставая восторгаться: – Вы помните, вы помните? – Да! - отвечают они. - Да, мы помним! – Что вы помните? – Вот это, это! - кричат они, и мы бежим вдоль лесистого склона холма прямо к багровой от заката долине, где над нашей головой раскинулось открытое небо. Мы решили выбрать эту долину как место ночного отдыха, потому что здесь есть вода, и потому что солнце уже садится. Мы лежим, и одна за другой собаки, бежавшие сзади нас, появляются в долине и присоединяются к нам. Утомленные, мы говорим очень мало, охваченные желанием лишь немного вот так тихо полежать, в то время как на небе медленно загораются звезды. Некоторые из нас барахтаются в воде, а некоторые, все еще охваченные восторгом, кружат где-то на дальних границах пространства, занятого стаей, но большинство все же тихо лежит, свесив языки. Наши лидеры расположились в центре стаи, образуя единое мощное ядро, которое, как мы понимаем, и должно олицетворять наше желание. Но и на самых отдаленных флангах тоже находятся сильные и внимательные наблюдатели, одни из них сидят, а другие находятся на боевом дежурстве. Пока я лежу, вот так, в тишине, прислушиваясь к негромкому журчанью соседнего ручья, мне кажется, что запах становится частью меня. В то же самое время я чувствую, что он как туман обволакивает нас. Но может быть это само мое тело - часть его внутренней природы? Я не могу этого отрицать. – Так куда же мы направляемся? - вновь спрашивают некоторые собаки. – Лежите спокойно, братья, - отвечают им, те, находящиеся в центре. – Какой запах, какой запах, - повторяет одна из старых собак, выходящая, прихрамывая, из тени. У нее длинная шерсть, забитая репьями, и слезящиеся глаза. Но она, кажется, и не замечает собственного плачевного состояния, так велико ее восхищение от удивительного запаха. - Постоянно этот запах, - говорит она, укладываясь рядом с дикими собаками. Мы видим, что она даже не вспоминает о самой себе, охваченная старческими горестями. Она засыпает первой, и мы видим, как она подергивается и бежит во сне, как будто вновь обретая молодость. Она скулит и воет всю ночь, а когда мы просыпаемся утром, то видим, что она мертва, и мы съедаем ее. *** – Доктор Рэт, доктор Рэт… Молодая самка подзывала меня к своей клетке. Она нуждалась в моей специальной консультации по поводу наложенного на ее живот бандажа, который весьма беспокоил ее. – Да, моя дорогая? Твой бандаж затянут слишком туго? – Да ведь они вырезали в моем животе дыру! – Да, да, разумеется. Это сделано вполне уместно, для того, чтобы у них была возможность вставить туда пластиковое окно и наблюдать за развитием и движениями вашего эмбриона. – Но я ненавижу это! Я отгрызу его! Я прокушу этот бандаж! – Ну пожалуйста, дорогая, не стоит так нервничать. Должен сказать, что она вообще выказывает отнюдь не самое лучшее отношение к науке. Было просто необходимо иметь там это окно, для того, чтобы вставить через него тонкий волос и с его помощью легко касаться маленьких крыс, пока они будут развиваться и расти внутри нее. Это часть новой программы, для которой я подготовил обширные заметки. Можно изучить очень многое, касаясь эмбриона волосом, но, естественно, что только наиболее подготовленные студенты могут справиться с таким экспериментом. Как при этом мы можем ожидать, что эта крыса проявит понимание относительно самых важных аспектов программы "Окно в животе"? Тем не менее, это моя прямая обязанность сделать ее более восприимчивой к этому исследующему волосу. – Пожалуйста, не позволяйте им причинять мне эти страданья… Я думаю, короткая песенка может взбодрить ее: Вся кожа шелушится, Из раны кровь сочится: Теперь они большую дверь Поставили туда. В нее вам можно заглянуть Без всякого труда! Но мне нужно двигаться дальше, к следующей клетке, где специальная магниевая диета уже вызывает неизбежные клинические судороги: Волосы падают, мучит невроз, К тому же понос и атеросклероз, Спазмы душат болью адской, Вместе с гриппом азиатским. – Доктор Рэт, я не могу больше есть! – А, уж не тот ли ты парень, которому отрастили до того кривые зубы, что они врезались в небо? – Это кошмар, доктор Рэт. Мой рот - это сплошной кошмар. – И мы с необычайным интересом наблюдаем за тобой, приятель. Есть вероятность, что зубы могут вырасти еще выше и проткнуть твой мозг. Иди за мной и подпевай! Начали: Овуляция нарушена, Лимфадема обнаружена, Тимус погублен, Пенис отрублен! Прошу меня извинить, но ученый профессор уже привязал прочную нитку к моим верхним резцам. Теперь я оказался висящим в воздухе на своих собственных зубах, выполняя часть программы "Проникающая терапия". Что за красота, болтаться вот так во все стороны. – Нападай на них, доктор Рэт! Кусай их! Это из своей клетки кричит мне радикально настроенный молодой крысенок. Так или иначе, но оказалось, что наша молодежь уже развращена этой проклятой болтливой собакой, излучающей в интуитивной части диапазона. Может быть, крыса как раз ожидает, что ей отрубят голову, и вот неожиданно в ее мозг поступают изображения, излучаемые по интуитивному каналу этим исчадием ада, собакой на бегущей дорожке. Крысе покажется, что она участвует в марше вместе с дикими собаками. Высокий интеллект собак обеспечивает им большие возможности быть источником подобных передач, а нахождение здесь, да еще в тяжелом стрессовом состоянии, только увеличивает энергию их излучения. Наша лаборатория просто гудит от революционных настроений. – Ты, непотребный и отвратительный дворовый пес, как только ты осмелился посеять семена разногласия среди этих счастливых крыс! Революционизированная дворняжка смотрит на меня покрасневшими полуприкрытыми глазами. Вы уже ощутили неуловимость ее передачи, не так ли? И уже оценили все хитрые инсинуации по поводу некоей свободы, которые должны быть усилены за счет распространения какого-то специфического запаха? Но я знаю правду, и громко объявлю ее всем: – Главный запах - это 5-% раствор формалина, братья-крысы, и единственная свобода, которую вы когда-либо сможете получить - это смерть! Смерть - это свобода, вот наш лозунг! – Да здравствует доктор Рэт! – Скажи им, док. – Благодарю вас, друзья и приятели, за поддержку и доверие. Как вам известно, крыса - лучший друг человека. Ведь все вы видели рекламу, помещенную в журнале "Современная психология": "Крыса наш друг. Разве мы собираемся позволить, чтобы эта прекрасная дружба утекла в канализацию вместе со спинномозговой жидкостью? Крыса должна отдать себя всю!" Вот в чем наша цель, вот для чего мы живем на земле! Мое горло просто горит от всех этих речей. Но я не могу позволить, чтобы лаборатория, проводящая эксперименты вот уже семьдесят пять лет, была выброшена на помойку несколькими революционными голосами. Однако эта собака имеет очень сильные позиции, бегая беспрестанно здесь, среди нас, свесив язык и разбрасывая в стороны ноги при развороте, как только бегущая дорожка изменяет направление. Я уже говорил ученому-профессору о том, чтобы повысить температуру в ее клетке, так чтобы мы могли как можно скорее разделаться с этим псом. Но наш проф, как всегда, слушал все, что я говорил, своим оглохшим ухом. Между тем, собака породила уже многочисленных сторонников революционного процесса. Обитатели целой клетки, где исследовались кровоточащие раны, перешли на ее сторону. И я еще учил этих неблагодарных крыс пению! Какое вероломство! – Братья-крысы, как вы смогли так легко податься на сторону этой грязной собаки? Посмотрите вот сюда, налево. Взгляните на крысу-реципиента, лежащую сейчас на хирургическом столе. В ее голове проделана дыра. Послушайте, как она кричит. Сейчас в ткани ее мозга будет помещена свежая опухоль. В течение двух или трех недель крыса будет ползать, а опухоль будет расти, затрудняя все ее движения. Вот это и есть реальность, глупые крысы. Это самая что ни на есть научная реальность, а не какой-нибудь вздор, который может нести глупая собачка. – А ну-ка, отправляйся ловить свой собственный хвост, док. Ты и так уже надоел всем здесь! Эти крысы нуждаются в шоке, который дает многократное помещение в лабиринты группы A или D. Они потеряли всякое уважение к моей должности. Но я счастлив, видя, как одного из лидеров этих хулиганов-бунтовщиков ведут к столу, где производится хирургическая пунктура сердца. Теперь он упирается, сопротивляясь изо всех сил, и оскаливает порочные белые зубы. – Приятели-крысы, сейчас наступил самый выдающийся момент вашего участия в науке. Разве у вас нет желания поменять сердце? Со счастливой душой отдайте все, что у вас есть, на службу науке. Послужите примером для остальных молодых крыс. Несколько революционеров приблизились прямо ко мне. – Попробуй произнести еще одно слово, Рэт. Не смей насмехаться над его агонией. – Насмехаться? Кто это здесь насмехается? Я здесь как раз для того, чтобы восхвалять этого парня и подробно описать его в самых красноречивых выражениях в своем информационном бюллетене. Если вы разрешите мне пройти… Но бунтовщики перекрыли мне путь. Ученый-профессор тем временем отыскивал на груди крысы точку, где сердцебиение было максимальным. Теперь он нашел ее. Его большой и указательный пальцы остановились около четвертого, пятого и шестого ребра. Теперь дело за иглой, 26-го размера, длиной в полтора дюйма. Поршень поднимается, а игла медленно входит в сердце крысы. Наш проф забирает около 10 кубических сантиметров крови, и это означает, что этому бунтовщику приходит конец. Боже мой! Струя крови фонтанирует ученому-профессору прямо в глаз! Проф в недоумении оглядывается вокруг, в то время как кровь стекает по его щеке. Я определенно не буду использовать этот эпизод в своем бюллетене. Везде вокруг меня - маленькие происшествия, маленькие проблемы. Это все воздействие этих революционизирующих собак, и я боюсь, что это начинает распространяться, как пожар. *** У меня связаны передние лапы, задние ноги свободны и находятся на бегущей дорожке, вынужденные бежать, направляясь в никуда внутри этой стеклянной клетки. Мой язык свесился, мое тело ослабло. Люди еще и нагревают клетку, в которой я нахожусь, так что кажется, будто я бегу под палящим солнцем, без перерыва, направляясь в никуда. На этой бегущей дорожке я нахожусь уже целую неделю, и все еще бегу, дальше и дальше, тяжелая слюна капает у меня изо рта, смешанная с горькой желчью. Люди стоят и наблюдают за тем, как я бегу. Я пойман, связан, посажен в перегретую клетку, умираю от жажды, мое тело пропитано потом, а все мои внутренности наполнены болью. Жара как в пустыне, а я все бегу и бегу… …бежать… бежать… бежать… бежать… пока вращается дорожка, пока щелкает счетчик. Яркие горячие спирали окружают меня со всех сторон, жарят меня, превращают мою клетку в раскаленную печь. Бежать. Язык вываливается наружу, сухой и потрескавшийся. Бежать. Ноги горят, кожа покрывается волдырями, и я рыгаю желчью, заливающей мои кишки. Бежать… бежать… бежать… бежать… бежать. Бежать, собаки, бежать. Бежать днем… бежать ночью… бежать через жару бесконечной пустыни… жару без воды… бежать по бесконечному колесу… мои глаза пылают, мой язык распух, моя глотка покрыта ожогами. Бежать, собаки, бежать! Освободите себя! Выбегайте прямо к солнцу. Мы встречаемся на окраине города. Видишь, как мы бегаем там кругами. Присоединяйся к нам! Сюда, собаки, сюда! *** – Ах ты, мерзкая собака! Отправляйся в тот самый переулок, из которого появилась, и прекрати срамить добропорядочных граждан этой лаборатории своим извращенным взглядом на жизнь! Думаю, что мне наконец-то удалось достучаться до ученого-профессора. Этим утром он поднял температуру в собачьей клетке. Кожа собаки покрылась трещинами, а на губах появилась пена. Скоро ей будет конец. Но наш проф имеет в запасе еще двадцать пять собак, ожидающих своей очереди к бегущей дорожке. А ведь каждая из них тоже потенциальный революционер! - Так что же вы, собаки, жалуетесь на жизнь! Вы каждое утро получаете свою эрзац-похлебку, разве не так? Что может быть приятнее этого? А они лишь продолжали смотреть на своего лидера, следя за тем моментом, когда он упадет, болтая в разные стороны ногами, как только бегущая дорожка под ним изменит движение. Может быть вы уже видите, как от него отделяются облака определенных форм? Его революционная программа волнами расходится по нашей лаборатории, просачиваясь в каждую клетку. Вы увидите ее там, только посмотрите внимательно: собаки наводнили воздух, полностью захватив интуитивный диапазон. Они уже управляют центральной станцией. Излучение, разносящее их передачи, находит теперь свой путь до мозга и сердца каждого животного, имевшего глупость настроиться на эту волну. Самые важные функции, относящиеся к области интуиции, посредством которой передаются самые древние секреты нашей расы, находятся теперь в руках банды революционизированных дураков. – Я умоляю вас, приятели-крысы и приятели животные, где бы вы ни находились, переключитесь на другой канал! Сегодня мы показываем фильм о механических повреждениях собачьих зубов. Это очень информативный фильм, в нем вы увидите, как сломать зубы гончей и создать самые удивительные изъяны, связанные с недоразвитостью. Все это будет иметь своим результатом замедление роста остальных зубов у собаки, и я должен заметить, что это очень замечательная вещь! Собаки имеют слишком много зубов. Они злые, порочные и опасные существа, и они… Это так трудно, привлечь их интерес. Программа работы над собаками включает очень тонкую двусмысленность. Она рассчитана на слабости моих приятелей-крыс. Они не понимают, что мы друзья человека и находимся здесь для того, чтобы самоотверженно служить человечеству всем, чем только возможно. Потому что только в человеке можно найти искры божества. А весь остальной живой мир находится в темноте, не имея никакого понятия о душе. – Вы все, приятели-крысы, всего лишь базовые модели! Вы не понимаете, что это означает? Базовая модель не имеет чувств, не имеет души. Человек способен делать с нами все, что угодно, в том числе морить голодом и отрубать хвосты, потому что таков закон! Разве вы не читали Фому Аквинского? Животные не имеют души! Я даже начинаю хрипеть в своих попытках донести правду через пространство лаборатории до клетки, где проводятся специальные эксперименты по радиации. Все крысы, находящиеся там, имеют утолщенные к низу лапы, на которых отсутствуют пальцы, и оттого кажется, что они прислушиваются к моим доводам. Но нет, они сидят там, уставившись в пространство, завороженные этой собачьей передачей. – Пятипроцентный формалин, вот это запах! Поверьте мне, приятели-крысы, в воздухе не может быть никакого таинственного запаха. Взгляните сюда: собака уже свалилась на бегущую дорожку, ее ноги безжизненно болтаются. Она мертва! Взгляните на ее закатившиеся глаза и истощенное тело. Она мертва! И смерть - это единственная свобода! Ученый-профессор и его столь же ученые ассистенты открыли дверь собачьей клетки и вытащили оттуда худое и обезвоженное тело, но эти адские послания продолжали распространяться! – Заткните свои уши, крысы. Не слушайте этого! Тем временем ученый-профессор запустил внутрь клетки новую собаку и привязал к стойке ее передние лапы. Вновь был включен привод, заработала бегущая дорожка, и начались смертельные мученья очередной жертвы! Проф, прошу тебя, убери отсюда всех этих собак! Но он не слышит меня. Проф, ты играешь в свои ворота! Не допускай, чтобы она бегала на виду у всех остальных животных. Потому что революционные пары уже расходятся от нее во все стороны. Разве ты не видишь этого! Но нет, ученый-профессор не видит тех мощных видений, которые текут рекой из этой проклятой собаки. Но мы можем их видеть! Мы видим, как собаки всех мастей покидают свои дома, покидают свои посты и убегают. Когда картина, передаваемая по интуитивному каналу, становится ярче, мы видим, как они со всех сторон бегут на открытый воздух. Собака в клетке вызывает в нашем воображении картины, заполненные деревьями, грязными дорогами и искрящимися ручьями. Огромная энергия бушует в нашей лаборатории, и постепенно все клетки, все операционные столы, все удивительные механизмы отступают на второй план, изгнанные изображением леса. – Не смотрите туда, не смотрите туда, парни! Лучше сосредоточьтесь на Шоковом Ящике-Дискриминаторе. Полюбуйтесь на находящихся в нем своих приятелей-крыс, которые подпрыгивают в воздух после каждого соприкосновения с электрической сеткой. Они медленно и методично доводятся там до сумасшествия, и вскоре каждый из них получит диплом доктора-безумца. Ну разве это можно назвать бесполезной работой? Хронически расстроенное поведение интересует нас просто потому, что мы крысы. Мы должны заслужить свои неврозы. Переходите сюда и присоединитесь к тем крысам, которые испытывают мученья от звонков-Нарушителей Побудительных Причин. Вы знаете, сколь чувствительны наши уши, и что они - совершенный инструмент, который может послужить человечеству. Я хочу, чтобы вы внимательно понаблюдали вот за этим, а не за передачами этого отвратительного пса, понаблюдали за тем, как используются способности ваших приятелей-крыс. Звонок раздается всякий раз рядом с головой крысы, как только ее клетка начинает колебаться в воздухе с размахом на угол в 180 градусов. Этого достаточно, чтобы вызвать у любого индивидуума весьма странные ощущения, не так ли? Раскачиваясь в разные стороны, и слыша вокруг себя звонки, вы начинаете испытывать напряжение и страх. Взгляните, взгляните, взгляните на то, как звонок то приближается, то вновь начинает удаляться, а вот сейчас вновь приближается, пугая и вновь удаляясь. Сейчас, сейчас! Вот крыса уже находится на грани апоплексического удара, она начинает бегать по клетке, ударяясь об ее стенки. Взгляните, как она переворачивается на бок и болтает в воздухе лапами. Все ее тело дрожит, а голова судорожно дергается. Это один из кандидатов на получение диплома доктора-безумца! Поздравляю тебя, мой мальчик! Чуть позже мы закатим в твою честь банкет с прессованным печеньем! Так, так, очень хорошо. Здесь мы имеем явное улучшение ситуации: ученый-профессор достает зажигалку. Я уж и не надеялся, что мы вновь вернемся к этому эксперименту, но, разумеется, нам необходимо повторить его, чтобы подтвердить действительность наших открытий. Один из ученых ассистентов выбирает для эксперимента лопоухого кокер-спаниеля. Второй ассистент связывает собаке лапы. Отличная, очень четкая работа. Доктор Рэт поистине и гордится, и восхищается этими молодыми людьми. Теперь эта прелестная собачка надежно связана, и я гарантирую, что она не будет сильно досаждать вам своими революционными передачами. Ученый-профессор щелкает зажигалкой, сейчас она уже горит, и ему только остается отрегулировать ее так, чтобы она выбрасывала тонкий и длинный язык пламени. Собачка смотрит то на пламя, то на профессора. О, тебе понравится эта штука, собачка! Ученый профессор подносит зажигалку так, чтобы пламя попадало прямо в собачью ноздрю, и выбрасывает туда длинный огненный язык. Прекрасно, очень точно направлено. Кокер вынужден вдохнуть пламя в себя. Теперь и ассистент приводит в действие свою зажигалку. И вот уже обе собачьих ноздри наполняются огнем, в то время как кокер беззвучно щелкает ртом, пытаясь завыть. Я с сожалением должен заметить, что этот эксперимент первоначально был поставлен не в нашем достаточно важном университете. Он был придуман в Гарварде. Хорошо, хорошо, Гарвард - одна из лучших школ, и я действительно не намерен проявлять ревность. Рука об руку с Гарвардом, мы продолжаем большой эксперимент Последствия Пожара. Он очень важный, очень информативный и очень полезный для нации. Вот так-то, собачка, вдохни в свои ноздри хорошую порцию пламени. Тебе это наверняка понравится. Это тот вид эксперимента, который не вызывает серьезных неприятностей. Собака находится в слишком большой панике, чтобы посылать в пространство хоть какие-то революционные призывы. Хотелось бы иметь возможность сказать то же самое по поводу нашего эксперимента Болевой Порог. Вообще-то, он идет не очень здорово, потому что требует постоянного замедленного темпа. А все, что связано с замедлением, дает собаке возможность сосредоточиться и производить революционные сигналы. Следует ли нам рассмотреть этот эксперимент более детально? Один из наших ассистентов уже потратил на его проведение больше часа. При этом он пользуется молотком, покрытым сыромятной кожей. Проследим за экспериментом поближе: ассистент поднимает молоток и наносит им удар с плеча прямо по собачьей ноге. Другой ассистент ведет счет произведенных ударов. Их число пока составляет 573. Собака должна получить ровно тысячу ударов по ноге. Именно такое число было установлено Университетом штата Колумбия, как необходимое для фиксации шока. Эту информацию мы получили благодаря ученым-профессорам из Колумбии. *** Мы задираем вверх головы и воем, а дикие собаки ведут нас вперед. Мы вновь бежим через лес, окруженные со всех сторон свежестью и росой. Переплетение множества запахов просто восхитительно. И как я мог променять вот это на жизнь в плену, на жизнь, полную унижений? Я продал свою душу за комфорт, за безопасность, за цепь. Но есть другие, в меньшей степени стремящиеся к этому, чем я. – Но это глупо. Наши хозяева ищут нас. – Освободись от этих иллюзий, - закричала дикая собака, которая, подобно световому лучу, пронеслась мимо нас дальше, вперед. Мы выскочили из леса на грязную дорогу и помчались прямо по ней, сквозь теплый летний воздух. Это была узкая извилистая дорога, пролегавшая через сельские поля. Впереди нас в воздухе запахло человеком. Но мы рвались вперед, не боясь ничего. Теперь нас было много, и мы бежали через холм, не выпуская из вида человека внизу. Он погонял идущую по дороге лошадь, которая тащила свалившееся дерево. Человек, услышав наш вой, повернулся к нам. Но, увидев бесконечный поток зубов и хвостов, развернулся и побежал в лес. Рабочая лошадь, вместе с деревом, попыталась следовать за ним, но дерево цеплялось сучками за молодой подлесок и мешало ей двигаться. Мы видели ее напряженные мышцы и испуганные глаза. – Идем с нами! - закричали мы. - Разве ты не можешь чувствовать, чем пахнет в воздухе? Лошадь же все пыталась последовать за своим хозяином. Если этот чудесный запах и доходил до нее, она не показывала этого. Она чувствовала себя безопасно в своей упряжке, она забыла свое естество, свою природу. Поняв, что она потеряна для нас, мы побежали мимо нее вверх по дороге, погружая лапы в теплую пыль и стараясь не терять этот чудесный, удивительный запах, щекотавший наши носы. *** – Чистое раздражение, приятели-крысы, вот что такое все эти разговоры о свободе, одна лишь зеленая желчь. Это результат инфекции, занесенной в собачью печень, вот и все. Тем временем дела в лаборатории шли все хуже и хуже. Многочисленные отряды моих приятелей-крыс покидали корабль науки. Они набрасывались на ассистентов, кусали их, и ученый-профессор начал проводить массовые прививки против паразитов типа трематодов, из семейства эхиннококовых. Но именно семейство собачьих наносит вред нашим кишкам, профессор, а уж никак не трематоды. Я предпочел бы иметь в своем кишечнике этих микроскопических червей, нежели этих взрывоопасных собак в моих барабанных перепонках, с их слюнявыми сказками о свободе. Ну пожалуйста, профессор, убери их отсюда! Они смешали свои сигналы с сигналами, поступающими от университета в Крейтоне. Вспомните крейтонский эксперимент "Голодание". Группу собак морили голодом 65 дней. К сожалению, должен заметить, что сообщение наиболее важной информации о результатах этого эксперимента распространяется с задержкой, поскольку наши ученые коллеги из Крейтона предпочитают скрывать свои работы из-за опасений, что кто-нибудь украдет и присвоит себе большую их часть. В своей секретности они дошли до того, что разные группы молодых ученых в том же Крейтоне спустя три года повторили все тот же эксперимент. Именно повторение этого эксперимента по голоданию и послужило причиной тому, что их университетский городок и стал источником этих весьма конкретных сигналов. Всякий, настроившийся на интуитивный диапазон, мог наблюдать, как они распространяются за пределы крейтоновской лаборатории. Эти сигналы, несущие изображение, походили на слабые исчезающие изображения фотографий истощенных собак, с торчащими ребрами и впавшими глазами. Вот так, весьма ценная фотография, которая должна была стать частью документации, подтверждающей научный результат, вместо этого оказалась в руках бунтовщиков. Они использовали ее как заставку в передачах своего канала. И любое животное, которое начинало поиск передач в интуитивном диапазоне около трех часов утра, не находило на экране ничего, кроме изображения вот этой самой фотографии, сопровождаемой низким протяжным воем. Именно такое, революционное, использование вырезок из наших бесценных научных фильмов, я нахожу столь отвратительным и мерзким. А ведь молодые профессора из Крейтона работали долго и старательно, моря голодом этих собак. А вы, бунтовщики, украли наши научные достижения! Вы украли даже кости! Но так просто вы не отвертитесь, обещаю вам это. Вам всем придется подышать огнем, дорогие мятежники. Гарвард всех убедит в этом. И замечательные профессора из Колумбии выбьют из вас остатки дерьма, при первой же возможности! Как удобно, что эти уроки возмездия и наказаний могут стать частью дальнейших научных программ. В то время как этих бунтовщиков будут жечь и бить за их революционную активность, наши молодые студенты смогут делать тщательные заметки и моментальные фотоснимки для научных ежегодников. В конце концов, все должно встать на свои места, если мы сумеем сейчас раздавить этих бунтовщиков! Но к несчастью, сеть восставших увеличивается. И если вы оторвете свои глаза от этого стола, то поймете, что я имею в виду. Нет, нет, я не имею в виду эту очаровательную молодую светловолосую ассистентку. Да, возможно, она все-таки поимела вполне удовлетворивший ее акт совокупления, но я предполагал обратить ваше внимание на яйцо, которое она держит в руке. Это всего лишь обычное оплодотворенное яйцо, и наша очаровательная блондинка собирается всего лишь провести некоторые исследования по развитию эмбриона. Но, в этот период волнений и огненных бурь, все низшие формы жизни подвергаются интенсивному облучению сигналами экстрасенсорного телевизионного вещания. Вы понимаете, что я имею в виду? Это яйцо излучает волны! *** Мы живем в окружении бесконечного дня. И от этого у нас развивается привычка много лежать. Мы живем на полу из сплетенных в сетку проводов, так что наши испражнения свободно падают вниз на постоянно движущийся транспортер. Наши клювы подрезаны. На самом деле мы конченные существа. Нас называют яйценосными машинами. Да, мы действительно самые лучшие яйценосные машины в мире. Нас сидит здесь 27 тысяч, и единственная наша задача - снести яйцо, которое тут же скатывается в сторону от нас по небольшому уклону. Я вспоминаю, как замечательно было вылупиться из скорлупы и войти в это яркое утро жизни. Но я так и не увидела другого рассвета. Всю нашу жизнь нас постоянно окружает полдень. Мое появление на свет было печальной ошибкой. И тем не менее, яйца, как обычно, продолжают образовываться во мне. Я не могу остановить этот процесс. Я чувствую, как яйцо растет и, несмотря на всю горечь, слабые волны нежности наполняют меня. Как бы мне хотелось суметь остановить рост этого яйца, чтобы вновь не испытывать этих ощущений. Но я не могу остановить это. Я яйценосная машина, самая лучшая яйценосная машина в мире. – Не нужно быть такой мрачной, сестра. Лучшие времена еще придут. Это говорит безумная самка в соседней со мной клетке, ставшая жертвой общего заблуждения, бытующего здесь, на яйцефабрике. – Нет, лучшие времена для нас уже никогда не наступят, сестрица, - отвечаю я. - Времена будут только хуже. – Нет, все-таки ты ошибаешься, моя дорогая. Я совершенно случайно узнала. Очень скоро нас выпустят в прекрасный двор. Я даже не пытаюсь возразить ей. Она буквально в восторге от своих иллюзий. А поскольку наш конец будет все тот же самый, какое имеет значение, как мы проводим здесь свои дни? Пусть она мечтает о своем чудном дворе. Пусть до бесконечности взращивает эту свою мечту, пусть пока воображает, что сетчатый пол под ее лапами превратится в теплую сухую землю. Нам не так уж и долго остается ждать своего конца. Наша жизнь длится лишь 14 месяцев, в течение которых мы регулярно несем яйца, а потом с нами кончают. Яйценосная машина! Вот и в этом отсеке раздалось хлопание крыльев и громкое кудахтание. Клетки были открыты, и одну за одной нас хватают грубые руки. – Вот видишь, сестра. Ведь я говорила тебе, что лучшие времена придут. Теперь мы попадем в наш чудный двор. – Да, сестричка. Теперь, наконец-то попадем. И вот мы уже висим вниз головой, со связанными проволокой лапами. – Видишь, сестра. Это как раз то, о чем я говорила тебе, наши лучшие времена наконец-то пришли. Все так же, вниз головой, мы подвешены к медленно движущемуся транспортеру, и теперь попадаем в темный туннель. Проволока впивается в мое тело. Раскачиваясь, мы движемся сквозь темноту. Заливистые крики впереди нас подтверждают, что лучшие времена уже пришли. – А вот и наше вознаграждение, сестра, наконец-то мы его дождались, - выкрикивает наша сумасшедшая подруга. - Мы были очень послушными и нанесли много яиц, а теперь получаем награду. Крик каждой курицы обрывается так, что ее голос превращается в булькание жидкости. А затем раздается звук падающих капель: кап, кап, кап. – Ах, сейчас я смогу увидеть его, сестра, этот чудный двор, о котором я говорила, весь покрытый красными цветами и… Дробящий молот опускается на ее шею. *** – Уверяю вас, приятели-крысы, все, о чем они говорят, это сплошное куриное дерьмо. Но посмотрите, как возбуждена колония. Оскаленные зубы, судорожно дергающиеся хвосты, горящие глаза - вся лаборатория бунтует. Я просмотрел архивы и нигде не смог найти ничего похожего на это, и мне пришлось перерыть их все, вплоть до ранних работ доктора Клода Бернара, проводимых в Париже в 1876 году. Ведь вы помните бессмертные слова доктора Бернара, обращенные к его студентам: "Зачем думать, когда вы можете провести опыт?" Я скромно признаюсь, что получил награду в честь Клода Бернара за эксперименты над животными, в тот самый год, когда я сошел с ума, так что я знаком с самыми разными ситуациями в лаборатории, но ничего подобного сегодняшнему бунту не встречал ни в каких лабораторных записях. Ах, старые добрые времена, когда все наши конфликты были экспериментально исследованы. А теперь, какая-то кучка знатоков закона из той клетки, где исследуется протеиновая недостаточность, присоединилась к компании подстрекателей в попытке убедить этих маленьких крысенышей, что у них есть определенные права. – Не слушайте этих задниц-альбиносов, мои маленькие крысята. А лучше послушайте, что вам скажет ваш настоящий друг, добрый доктор Рэт, и узнайте кое-что реальное о наших внутренностях. (Смотри мою статью "Удаление желудка у крысы", "Анатомический сборник", 1967.) Я не научу вас плохому, вы хорошо знаете это. Давайте лучше исполним небольшой танец, который называется "Новое вскрытие"! Итак, крысята, начали, танцуем вместе с доктором Рэт и поем: Что за новая аутопсия? Почему все так дрожат! Это вскрытие покойника, Но на новый лад! Это очень быстро: Раз, печень режут чисто, Два, из-под острого ножа Отскочила голова. Вот так, раз-два, Все мы учимся, дрожа! – Замолчи, доктор Рэт. Мы слушаем собаку. – Эта собака полна дерьма, друзья мои. Посмотрите, какой вид имеют ее фекалии, взгляните на ее вздутые бока и живот. Это явный враг государства! Я осторожно крадусь подальше от них, чувствуя усталость и истощение. Участие в танцах - это не моя специальность, но должен же я что-то сделать, чтобы спасти мою любимую лабораторию. Ах, где те добрые времена, когда мы все, как обычно, садились вокруг стенда для полостных проколов и, полные гармонии, пели об удалении наших лобных долей мозга. Это были милые сердцу прекрасные времена. Мне страшно недостает их. И сейчас я чувствую себя таким отчужденным. "…когда скручиваешь цыпленку шею, следует поступать так: держите птицу за голову, стараясь размещать пальцы непосредственно позади черепа. Затем с силой опускайте правую руку вниз. При этом шея удлиняется. В тот же самый момент, поверните голову птицы назад, загибая ее вокруг шеи. Это приводит к вывиху шеи…" – Эй, замолчи, болван! Какое мне, ученому доктору-безумцу, дело до того, как будет скручена голова цыпленка? Я должен написать более важные статьи. Я должен поднять контрнаступление против этих собак и этих полудурков. Только у меня уже нет былой прыти. Один из моих самых любимых экспериментов, проводимых прямо сейчас, - опыт с использованием 500-фунтового пресса-зажима. Но и он, как обычно, не мог быть использован мною, потому что бунтовщики обязательно воспользовались бы этим в целях своей пропаганды. А что могло бы быть более безобидным, чем этот пресс? Подойдите сюда, встаньте прямо сзади меня, и вы увидите все сами. Вы видите большую собаку, глупого долматинского дога, верно? Рядом с ним находится наш ассистент. Ассистент очень деликатно подходит к данному эксперименту. В один прекрасный день его открытия будут опубликованы в малоизвестном научном журнале и принесут ему степень. Но это не будет означать окончание его смелой работы. Ей вообще не будет конца. Со временем она станет частью целой сложной темы. И он сможет ходить по коридорам с гордо поднятой головой. И получит прибавку к жалованью. Почему? Да потому, что в данный момент он закручивает винтовой зажим, прикрепленный к ноге этой собаки. При этом рост давления прямо пропорционален желаемому увеличению жалованья. Чем выше приложенное к ноге давление, тем выше будет жалованье молодого человека. Сейчас измерительный прибор показывает давление, равное 250 фунтам. Ты можешь, мой молодой приятель, попытаться получить гораздо лучший, чем этот, результат, и если хочешь, то можешь получить на это благословение декана факультета. Твои предшественники в этом отделе в прошлом году получали давление до 500 фунтов. Тогда вперед, давай, увеличивай! Заставь эту собаку на самом деле запрыгать. Раздави ее кости до месива, и тебе уже обеспечена степень магистра гуманитарных наук. Логика этой программы неопровержима. Благодаря ей наш университет имеет множество всевозможных грантов. Это хорошо как с экономической точки зрения, так и с общечеловеческой. Раздавленная нога этой собаки будет служить нам путеводной нитью при изучении в будущем природы сходных явлений, которые будут в конце концов достигать высшей точки в период научного прорыва в области изучения костей. Результатом может быть также появление новых улучшенных видов пластика, или, возможно, новых сортов аспирина. Проекты жилищного строительства могут стать более совершенными, и, кроме того, будут улучшаться дезинфицирующие средства. Применение может быть просто неограниченным. Но противники могут легко воспользоваться этим удобным случаем! Негодяи. Они искажают все, выводя из пропорций. Этот опыт кажется им жестоким. Какая жестокость, если просто раздавят какую-то собаку? Собака - это всего лишь базовая модель. Удобный отросток эволюционного развития, специально созданный для лаборатории. *** – Мы собираемся завербовать собак еще вот из этой деревни, - сообщили нам бежавшие впереди лидеры. И поэтому мы ждали, оставаясь на этой грязной дороге. Впереди грязь кончалась и начиналась мощеная часть дороги, вдоль которой стояло несколько старых опустевших домов. Но дальше вниз, в самой долине, можно было разглядеть другие деревенские дома, около которых виднелись и люди, и собаки. Вот к нам подходит чуткая на запах ищейка. Ее большой нос едва не бороздит землю, и она подергивает головой, будто затрудняясь определить, откуда именно доносится этот запах, из сточной канавы или из окружающего воздуха. Ее большие свисающие уши почти касаются земли, и она медленно продвигается вперед на коротких лапах, пока не замечает нас, огромной массой столпившихся перед ней: море глаз, носов, хвостов и зубов. Пес пятится, садится на задние лапы и внимательно, с интересом, разглядывает нас, задирая вверх нос и продолжая яростно принюхиваться. – Иди, иди сюда, - кричим мы ему. Услышав дружеский лай и доверяя этому чудесному запаху, он идет вперед. Теперь я могу видеть выражение его глаз. У нее есть имя, у этой ищейки, и оно все еще имеет для него значение. Наверное его хозяин выкрикивал: "Ко мне, Блеки!", или "Ко мне, Спот!", и он должен был повернуться и ответить. Но мы затаскиваем его в наши ряды, в самый центр, где наша разгоряченная душа поглотит его имя и навсегда уничтожит его. Но его глаза все еще полны опасений. Да, он хочет быть свободным, чтобы следовать за этим запахом, однако его тянет назад старый сложившийся характер. – Это всего лишь стая, - заявляет он. - А я не хочу быть просто частью какой-либо стаи. – Стая? - немедленно выкрикивает одна из диких собак. - Здесь нет никакой стаи! Дрожь охватывает меня, как будто я ухватился за конец нити, соединенной с самой дальней звездой, и теперь эта звезда притягивает меня, вытаскивая из собственного тела, все дальше и дальше. Я поворачиваюсь к дикой собаке. Ее пылающие глаза смотрят в мои, сверкая как звезды в бездонном небе, они испускают блеск, который все растет и растет, пока все тело собаки не превращается в сияющую массу. Напуганный, я отворачиваюсь от нее, только для того чтобы увидеть, что все собаки сияют точно так же, и что, разумеется, уже никаких собак нет, а есть лишь одно громадное сияющее тело - Собачья Звезда. *** Послушай меня, дорогая прыгающая соня! (Из семейства Zapodidae.) Несколько взбунтовавшихся крыс-матерей маршируют вокруг испытательного колеса, выкрикивая лозунги. Их лидеры - две крысы, которые были приращены, точнее пришиты, друг к другу на прошлой неделе. Это был чудесный и очень важный парабиоз. Их шкура была разрезана во всю длину, от головы до хвоста, а ткани тела соединены вместе, как раз вдоль ключиц и брюшной мышцы. (Смотри мою статью "Парабиоз крыс", "Практическая биология", 1972.) Подобные вклады в науку приносят неисчислимую пользу человечеству. Но как могут быть эти крысы такими эгоистами! Ведь тот единственный факт, что мы все еще не можем определить глубокий смысл сращивания двух крыс, никак не означает, что мы в конце концов не отыщем его. Мы будем продолжать сращивание! - Заткните ваши уши, приятели-крысы! Не нужно слушать этих невменяемых и безответственных подстрекателей. Помните, что вы участвуете в исследованиях, чтобы спасти жизнь миллионов человеческих существ… – Пожалуйста, взгляните на моих новорожденных крысят, доктор. Посмотрите, как они играют и резвятся. Почему же их жизнь должна быть разрушена отвратительной диетой или этой ужасной хирургией? – ПОТОМУ ЧТО ТАК ХОЧЕТ БОГ! ВОТ ЧТО Я СКАЖУ ВАМ, СМЕШНАЯ ПАРА СШИТЫХ ВМЕСТЕ КРЫСИНЫХ УБЛЮДКОВ! Боже мой, от всего этого я теряю душевное равновесие. Не подобает ученому доктору-безумцу выкрикивать подобные вещи, стоя на верхнем ряду клеток. Лучше бы мне перебраться оттуда и продолжить свои заметки вот здесь, где изучают тепловой удар, причем методом, наиболее приличествующим ученому моего масштаба. Я вижу, что они вскипятили воду. Мы будем слушать разговор ученого-профессора и его свиты? Думаю, что это согреет ваше сердце. Знаю по себе, какое ощущаешь успокоение, когда слышишь вот такое: – Температура должна быть 140 градусов по Фаренгейту. – Мы уже достигли ее, профессор. Как вы можете видеть, базовой моделью для данного эксперимента служит кролик. На него одета весьма изобретательно сделанная шляпа-ванна. Фактически это двойной чепчик, водонепроницаемый, достаточно плотно облегающий голову кролика. Сейчас ассистент наливает кипящую воду внутрь резинового чепчика. Взгляните на этого длинноногого проклятого прыгуна! Его глаза выскакивают из орбит и учащается дыхание, по мере того, как прибавляется количество кипятка. Вода ошпаривает всю его башку. Ну разве это не восхитительно? Я заметил, что в лаборатории устанавливается определенное сексуальное напряжение всякий раз, когда проводятся подобные драматические эксперименты. Именно таким напряжением охвачены сейчас ученый-профессор и его персонал. Это скрытое подводное течение, заметить которое под силу только такому специалисту, как я. Ибо я сгрыз в свободное время несколько страниц из Зигмунда Фрейда, и теперь мне совершенно ясно, что подобные эксперименты - это некий клапан для выпуска сексуальной энергии. Я могу подготовить небольшую статью на эту тему, для узкого круга читателей. Но давайте послушаем наших студентов: – Его глаза очень чувствительны к прикосновениям, профессор. – Да, так и должно быть. Добавьте теперь более горячей воды. – Все готово, сэр. Температура 180 градусов. Чепчик освобождается от старой воды, и теперь они льют в него еще более горячую воду. Вот здорово, взгляните, как извивается кролик! Заметьте, как раздувается и спазматически сжимается его живот. Вот душа и сердце нашей работы. Его глаза почти закатились. – Хорошо, только не тратьте время! Кролик окостенел и затих. Но сейчас вся работа студентов только начинается. Они снимают резиновый чепчик и делают разрез черепа. Затем в мозг помещается термометр. Один из студентов удерживает его там, а все не отрываясь наблюдают за ним со вниманием. Через некоторое время он медленно извлекает градусник из черепа кролика и вытирает его от мозговой жидкости. Теперь он и сам смотрит на него: – 117 градусов по Фаренгейту. – Да, почти соответствует истине. У нас есть еще подготовленные модели? – Мы проведем этот опыт на двух кошках, профессор. А затем, мы думаем, использовать еще и котенка. – Хорошо. Но прежде всего, ребята, вам необходимо сделать перерыв. Сверьте свои записи, и один из вас пусть разогреет печь. – Хорошо, сэр. Ученый-профессор выходит из лаборатории, а его студенты направляются к кофеварке. Они не замечают, что сбежавшая крыса, из тех самых бунтовщиков, спряталась под самым процеживателем. Нет, не замечают, и даже не чувствуют запаха, когда она сбрасывает свое дерьмо прямо в их бумажные стаканчики. Студенты включают радио, устраивая перерыв в работе, не видя того, что происходит под самым их носом. "…по сообщениям радио, сегодня, к середине дня мы имеем солнечное небо и очень длинный список сбежавших собак. Должно быть в воздухе запахло весной, люди! Если вы увидите черно-бело-коричневую коротконогую гончую-суку, откликающуюся на имя Дайзи, четырех лет…" О, большая Крыса-Крот! Это ужасно! Собаки бунтуют и за пределами лаборатории! "…маленькая гончая, черно-белая, откликается на имя Садж…" Надо понимать, на имя Революция! Что за удар. Это пожалуй похуже, чем сектор D в лабиринте! "…черный спаниель, по имени Пепси…" *** А теперь, собаки, прямо через этот ручей! И мы бежим через воду, лаем, поднимаем брызги, плещемся, охваченные диким восторгом. Среди нас есть и сельские, и городские собаки, и все собаки-одиночки. Я ощущаю, как во мне поднимается чувство древнего собачьего братства, как будто гордость за собственную расу переживает второе рождение после долгого забвенья. Мой взгляд на окружающее был ограничен. Я думал, что человек мудрее меня. Мы мудрее и храбрее его. Сейчас мое сердце вновь обретает себя. Мы получаем мудрость вот из этого единения. Она распространяется среди нас, когда мы бежим вот так, собравшись вместе. Как глубока собачья душа, как глубока и свободна! Танцуйте, собаки, танцуйте! Наша раса должна освободиться от собственных заблуждений. Много лет назад мы приползли к очагам людей, не зная, какое рабское положение ожидает нас там. Человек не может править нами. Хватит всяких правителей! Есть только вот этот ручей, который я ощущаю сейчас, здесь, как неистощимый источник возрождения нашего духа. Хватит хозяев! Как ловко люди обманывали нас, заставляя думать, что они мудры. Хитрость, да, она есть у них, как у койотов, но мудрость существует только здесь, в этом ручье, в этой свободе, в единении наших сердец, составляющих теперь одно большое сердце. Через листву и дальше, по длинным затерянным дорогам приключений. Я лизал их руки за кусочек печенья, всякий раз, когда они подбрасывали его, но теперь - нет, теперь я лижу вот этот лесной ручей, прохладный, как утро, и такой же чистый. Если я буду голодать, меня это не беспокоит. Если я умру, то это случиться здесь, в моем единственном доме, среди высоких зеленых холмов, глубоких долин, под одиноким деревом. Зато сейчас я писаю, где хочу, мы все писаем просто в воздух, мы бежим как хотим, и никто не поджидает нас с поводком и ошейником. Поводок! Быть привязанным за шею! Как отвратительно это кошмарное ограничение, которое я пережил, но теперь - никогда. Людям очень нравятся поводки. Они все носят их, я уже усвоил это. Пытаясь одеть друг на друга поводок, они держат каждого в нужных границах. Мы прорываемся сквозь ветки и выскакиваем прямо на мокрую болотную траву. Затем, утомленные, отдыхаем, вот здесь, на краю болота на мягком мху. Я как-то думал, еще в то время, когда был рабом, что по-настоящему сладостные моменты в моей жизни были похожи на подарки, дарованные ветром, они радовали временами, но никогда подолгу. И я был вынужден смотреть на своего хозяина и подобострастно лизать его руку, думая, что он знает обо всех самых дорогих подарках, которые заготовил сегодняшний день, и что он распоряжается и владеет всеми ими. Что за дурак я был. У человека просто не было их! Я знаю это совершенно точно. Это безошибочное утверждение. Его поведение теперь очевидно для меня: каким сухим и невнимательным он был, и как он старался сделать меня исполнительным и послушным! Я лежу, вдыхая чистые запахи леса, и испытываю постоянное наслаждение. Ах, какими мудрыми были дикие собаки: познать это счастье и никогда не отказываться от него. Нам ничего не нужно от людей. Они же постоянно хотят что-то получить от нас. Лучше бы им проделать вот такой путь через лес, прикладывая к земле свой нос. Но нет, они никогда не сделают этого. Они привязаны поводком к порогу и к лужайке. Теперь это понятно всем собакам, окружающим меня. Их темные глаза вспыхивают искрами осознания, и они счастливо виляют хвостами. Вот кувыркается спаниель, болтая ногами в воздухе. Здесь, среди дикой природы, в темном и густом обиталище собак, они становятся сами собой, после того, как так долго проспали в кресле. *** Эти повстанческие передачи напрочь лишают самообладания, но я все же пытаюсь разобраться со своим ежемесячным отчетом об уровне общественного здоровья, основанном на результатах экспериментов по высокочастотному нагреву, проводимому в клетке номер 7. Это часть очень важной серии экспериментов, которые были начаты еще в 1926 году. С помощью мощного излучателя на основе вакуумной трубки сейчас уже опалили шерсть на нескольких крысах. – Мои лапы… они все горят… – Я не могу… дышать… Как вы сами могли слышать, эти результаты в точности соответствуют тем, которые были получены за последние сорок восемь лет. (Смотри мою статью "Эффективное поджаривание крысы", "Медицинский журнал", 1970.) Только за счет столь точного сравнения мы можем убедиться, что число полученных в прошлом году грантов было вполне достаточным. Отдавая безгранично свое время и силы, мои коллеги… и т. д… Я знаю, каким языком следует писать эти отчеты. Подготовленный ученый в состоянии представить и вполне основательно затемнить конечные результаты своих открытий. Никто не сможет противоречить ученому-профессору, потому что никто точно не знает, что именно он делает или почему. Поэтому всех вполне удовлетворяет, что каждый месяц мы упоминаем либо рак, либо новый вид пластика. Однако мой отчет не будет завершен, пока я не включу в него очередной эксперимент с микроволновой печью-духовкой. Вот появился ассистент с подносом, на котором сидят котята. Какие они милые и привлекательные, с лапами, привязанными к подносу. Какие милые, привлекательные и лишенные возможности двигаться. Открывается дверь духовки, и теперь, как вы можете видеть, котята, совершенно бодрые, помещаются в нагревательную камеру. – Температура 175 градусов… Наблюдайте, как будут шипеть и облезать хвосты. – …половые органы кровоточат… Так, верно, половые органы кровоточат. Я делаю короткие записи стенограммой. – Заметьте, как синеют конечности… Мы должны пронаблюдать интересные изменения в мозговых клетках… Изменение мозговых клеток, запишем. – Очень быстро, не правда ли? – Йельский эксперимент в 1954 году проводился на базе обычных печей… но все же и они отмечали значительные изменения клеток мозжечка и лобных долей… Это как раз относится к области тех приносящих удовлетворение зрелищ, которые не удается наблюдать налогоплательщикам: два молодых ученых поджаривают в духовке поднос с котятами. Вот куда идут ваши налоги, мои приятели-американцы, содействуя наилучшему… и так далее и тому подобное. – …Рочестерский университет… 1969… – …микроволновые разрушения в общем-то трудно отличить от лихорадки… Хорошо, я думаю, что это должно быть очень приятно, парни. Чиновники из отдела Общественного Здоровья будут просто раздавлены вашим разрушением мозговых клеток, и я сам очень доволен, увидев целый поднос дохлых котят. – БОЛЬШЕ НИКАКИХ ЭКСПЕРИМЕНТОВ НАД ЖИВОТНЫМИ! – Мы требуем права! Ах, боже мой, это крысы-бунтовщики кричат из своих клеток! Как недостойно. Мне остается только радоваться, что наши два ассистента, поджарившие котят, не могут уловить эти интуитивные сигналы. Иначе это могло бы помешать им сосредоточиться над тем очень важным вскрытием, которое они должны проделать над мертвыми котятами. Да, мне следует заняться этими упрямыми бунтовщиками: – Ну пожалуйста, мои дорогие приятели-крысы, ваши требования просто возмутительны. Обвяжите свои хвосты махровым полотенцем, сложенным по линии C-D (Рис. 19) и закрепите их безопасными кнопками ("Обуздание крыс", "Журнал общей психологии", 1965). К счастью, согласно расписанию, на сегодняшний день остался только один эксперимент. Дайте мне взглянуть… да… окись углерода… очень хорошо. Прошу вас перейти вот сюда, к этому застекленному пространству. Оно вполне подходит по размеру для коротконогой гончей. А вот идет и этот глупый осел, его уши болтаются в разные стороны, когда его заводят в крытое стеклом помещение. Я очень люблю собак, особенно когда их помещают в соответствующее им место. Иди, иди собачка, просто иди вот сюда. Тебе не стоит беспокоиться по поводу этой стеклянной комнаты. Это только душевая кабина. Да, совершенно верно, мы просто собираемся сделать тебе небольшой душ и освободить тебя от блох. Масса очаровательных гончих принимала этот душ, ты хорошая собачка, ну-ка, шагай прямо через эту дверь. Теперь гончая надежно закрыта внутри душевой комнаты. Сейчас один из ассистентов запустит небольшой бензиновый мотор, выхлоп которого подключен к стеклянной клетке. Гончая нервно оглядывается по сторонам, а ее длинный нос начинает дергаться, как только она почуяла запах выхлопных газов. Споем: Вот еще одна задачка: Сколько может просидеть У закрытого окна Лопоухая собачка?.. Он возит лапами по стеклу, разглядывая нас, в его глазах паника. Наши ассистенты, счастлив заметить, остаются спокойными и беспристрастно внимательными. Они не поддаются на эти выражения испуга, пока гончая не шлепается на пол и больше не встает. Как тебе понравился этот прелестный душ, собачка? Больше тебе не придется вычесывать мерзких блох. – Ты ведешь счет времени? – Да, я уже сделал все нужные отметки. Очень хорошо, мои дорогие студенты, измерение времени - очень важный момент. Не каждая собака умирает одинаково в этой камере. Одни оказываются устойчивее других. Если мы сможем понять причины сопротивления смертельным испарениям и газам, мы сможем производить гораздо лучший крем для чистки армейской обуви. Разумеется, для этого нам понадобится еще больше коротконогих гончих, но мы получим их, друзья мои, а Пентагон выделит нам необходимые фонды. А двое наших студентов уже могут рассчитывать на проведение исследований вот в этой самой душевой по меньшей мере в течение ближайших трех лет. Собака едва ползет, ее глаза помутнели. Гляди-ка, она взмахнула хвостом! Хорошо, сейчас, вот и готово: у нее вывалился язык и она перевернулась на бок. Последние судороги задних лап, и ее душ закончен. Это не занимает много времени, верно? Вот мы получили очень хорошую окоченевшую собачку. Теперь тащите ее прямо в мусоросжигатель, парни. Никакого вскрытия трупов нам не понадобится. Хронометраж, вот важнейший результат этого эксперимента. Вот так, только заверните ее в газету. Университетский мусоросжигатель достаточно большой, и она вполне поместится туда. Этот потенциальный враг государства предоставил нам важную часть научных данных, и скоро он превратится в завитки дыма, которые ветер разнесет над студенческим городком. Вот видите, бунтовщики всех сортов: единственный путь, по которому вы можете выйти отсюда, лежит только через дымоход, ха, ха! Тяжелый долгий день в лаборатории подходит к концу. Студенты и ученый профессор снимают белые халаты и вешают их в углу. Не беспокойтесь, джентльмены, верный доктор Рэт будет наблюдать за лабораторией всю ночь. Я не позволю этим бунтовщикам улизнуть и заняться какими-то странными делами. Увидимся завтра. Свет выключен, двери закрыты. Щелкнул замок. Я решил направиться к книжной полке и слегка погрызть там что-нибудь. Ученый доктор-безумец должен быть в курсе самой последней писанины по поводу того, кто, кому и как морочит голову. Но что это за тень мелькнула вдоль полки? Да это сбежавшая крыса, из отряда бунтовщиков! Она направляется прямо к лабораторному радио. Вот она обмотала хвост вокруг кнопки и… включает радио! "…власти по-прежнему проявляют озабоченность растущим числом собак, которые собираются на окраинах города. Неподтвержденные сообщения из других районов штата показывают, что этот феномен может расшириться. И полиция штата и местная полиция находятся в боевой готовности…" *** Я спал в пещере своих древних предков. Я лежу, спрятавшись в этой тайной берлоге. Но вот я поднимаюсь и покидаю свою пещеру, потому что мой сон был нарушен. И ветер уносит меня. Я проношусь над землей, собирая рассеянные части своего тела. И вот я уже Миллион Глаз. В следующий миг я обретаю множество зубов и хвостов. А теперь бегите, собаки, бегите! Бегите со мной туда, в Город Крови, где Смерть исполняет свой бесконечно умирающий танец! Я - ревущая река, поток разбушевавшейся силы. Я - Вечный Пес, предок всех собак, тот, кого называют Миллион Хвостов. Я стремительно проношусь по лугам, по заброшенным лесным тропам. Город Крови находится впереди, до него не так далеко. Я знаю дорогу, потому что его запах уже давно тревожил мой сон и разрушал мои мечты. Наконец призывы этих жертв разбудили меня. Изумленный, я увидел, что человек разводит их, чтобы пользоваться их телом, сгоняет их в стада и мучает, лишает свободы и увечит. Они взывают о помощи от рожденья до смертного часа, и вот их крики разбудили меня. Это не может продолжаться. Этот закон должен быть нарушен. Мы все одно существо, исключая человека, который отказывается признавать это. И я, Бог Животных, протестую! Я принял облик собаки, друга человека. Я гончая и доберман, спаниель и терьер, колли и сеттер, борзая и дикая собака, заблудшая собака и старая собака, собака смирная и собака свирепая. Я лечу к окраине Города Крови. Я тенью покрываю холм, а миллионы моих красных глаз устремлены вниз. *** – Вот вам куча собачьего дерьма, мои приятели-крысы! Не следует принимать эти отрывочные иллюзии за нечто грандиозное. Вас всего лишь провоцируют… Это всего лишь проклятья собаки, подвергающейся давлению пресса-зажима. Вы видите те ужасные картины, которые она посылает в интуитивном диапазоне? - Давай, отправляйся в свой мешок, ты, померанский ночной горшок! К счастью, эти интуитивные сигналы не имеют никакой реальной основы. Они являют всего лишь бесформенные гипнотические фантазии. Возможно, что несколько бездомных собак и могли собраться вместе, создавая какой-то шум в каком-то переулке, а эти бунтовщики пытаются раздуть из этого нечто большое и грандиозное. Но ученого доктора-безумца так легко не возьмешь. Вспомните типичный пример: Майкл Мас Маскалс, мышь лунатик, воображавшая, что она создала весь окружавший ее мир из собственных экскрементов. Итак, игнорируя этих параноиков, давайте просто выскользнем из секции D лабиринта и отправимся прямо вот сюда, в лабораторную библиотеку. Обвернемся хвостом и продолжим чтение этого исследовательского отчета из университета Джона Хопкинса. Это очень ценный и достоверный материал, не какие-нибудь бредни глупого китайского мопса. Ну, Джон Хопкинс, давай послушаем, чем занимались твои студенты: Мы защемляли их хвосты, лапы и уши. Мы хватали их за свободно болтавшуюся на спине шкуру и трясли. Мы устраивали им взбучку и определяли их реакцию на различные ограничения… применяя достаточно интенсивные и продолжительные стимуляторы… Такие процедуры, как привязывание доски к позвоночнику в лежачем положении, захват шкуры на спине и сильная тряска, удары шлепками или защемление хвоста между большим и указательным пальцами, насколько возможно сильно, вызвали лишь несколько протяжных мяуканий. Когда хвост был зажат между поверхностями большого хирургического зажима и приложено достаточное давление, чтобы получить кровоподтек, она громко визжала и пыталась вырваться… в течение 139 дней выживания она подвергалась каждые два или три дня, множеству раздражающих стимуляций… в одном из опытов ее хвост был побрит, увлажнен и стимулирован с помощью электродов, подключенных к вторичной цепи индуктора Гарвардского типа, первичная цепь которого возбуждалась напряжением 4,5 вольта. Когда напряжение вторичной цепи достигало 13 вольт, она мяукала; при 11 - громко визжала… к концу 5-и секундного стимулирования при напряжении вторичной цепи в 5 вольт она громко пронзительно кричала и дважды шипела. Последняя из произведенных стимуляций вызвала на хвосте электрический ожог третьей степени. Блестяще! Вот разумное использование кошки. Эти парни от Джона Хопкинса идут впереди всех в этой области. Я обязательно должен показать эти материалы моему ученому-профессору и… Священные Скачущие Рогатые Жабы! Что это происходит с нашими вращающимися тренажерами? Они гудят и громко завывают. На всех колесах сидят крысы-бунтовщики и яростно раскручивают их. Как рьяно они взялись за это упражнение: счетчики щелкают как сумасшедшие и… от центра вращающихся колес поднимается странная электрическая пульсация! Разноцветные лучи тянутся от вращающихся вихревых воронок! Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Колеса вертятся, сливаясь, и от них летят вращающиеся цветные пузыри. Вот колеса завертелись еще быстрее, пузыри становятся больше, а внутри них… Ах, нет! Да ведь это передача, организованная бунтовщиками! Они создали новый интуитивный сигнал. Каждый из этих пузырей принимает отчетливое многоцветное изображение, дополненное стереофоническим звуковым каналом! Оно становится отчетливее и сильнее… что за чертовщина происходит здесь? Я вижу пары рогов, множество копыт. Вещающая на интуитивный диапазон камера откатывается назад, чтобы сделать панорамный кадр. Сотни рогов и копыт! *** Мы стоим в нервном ожидании. Определенно что-то не так. Откуда-то спереди до меня доносится воронье карканье и висящий в воздухе слабый запах гниющего мяса. Мы ехали всю ночь на разбитых громыхающих грузовиках, наши тела были тесно прижаты друг к другу. Сейчас грузовики остановились и начали открываться двери. Вспыхнувший было над нами свет быстро исчезает, как только нас заталкивают в темный сарай, где наше движение ограничивается длинным узким проходом, через который мы идем по одному, издавая свое низкое протяжное му-у-у. Где-то впереди слышны голоса людей и шум тяжелой машины, какой мы иногда могли слышать весной около наших лугов. Мы паслись на лугах. Наше стадо было довольно большим. А теперь мы стоим вот в этом узком проходе. Глаза наши покраснели, ноги ослабли, а желудки нервно сжимаются. Я все еще могу уловить теплый запах нашего стада, как бывало летом, на лугу. Но его заглушает другой запах, грубый, неприятный. Мы медленно движемся вперед. Наши копыта громко стучат по полу, и воздух наполнен нашим бессмысленным мычанием. Раздаются резкие, со звоном, хлопки, от которых мне закладывает уши, но нас толкают вперед, и теперь я могу разглядеть внутренность здания. С шумом работают машины, а с потолка, раскачиваясь, свисают темно-красные предметы. Сейчас я могу получше разглядеть их, я… МАМА! ПОМОГИ, МНЕ МАМА! Там висят мои братья, с вырезанными желудками и с отрезанными головами! Я чувствую запах их разверзнутой плоти. Я вижу их безжизненные копыта. А на металлическом крючке вижу их языки, вырезанные, проткнутые у основания острым железом и висящие здесь, немые и кровоточащие! Головы уложены рядами на полу! Какой-то молодой человек подчищает ножом их щеки, срезая ломтями нежное мясо. А теперь он ногой сбрасывает головы вниз через отверстие в полу! Я спотыкаюсь и едва не падаю вперед. Страх охватывает меня и передается дальше, всему остальному стаду. Как хорошо было с ними, как приятно было касаться друг друга во влажном ночном воздухе. Должно быть, это и на самом деле был сон. Обезглавленные тела раскачиваются на крепких цепях. Я ДОЛЖЕН ВЫРВАТЬСЯ ОТСЮДА! ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ МНЕ! Но двигаться некуда. Мое сердце дико бьется. Я ослаб изнутри, все мое естество выворачивается наизнанку, все внутренности перемешались, глотка пересохла и сжалась. И вновь раздается хлопок. Стоящий передо мной приятель продвигается вперед. Я, подталкиваемый сзади, должен следовать за ним. Я вижу крючок, на который нанизывают проткнутое сердце, сердце, которое все еще говорит со мной, кричит мне "брат, брат, брат". На полу я вижу кровь, реку крови, и людей, одетых в белую униформу, тоже покрытую кровью, напоминающей мне жизнь нашего стада. Люди беззаботно болтают, как будто не случилось ничего необычного. Иногда по ночам над нашим стадом проносились их песни, но тогда эти звуки успокаивали нас. Вновь хлопок! И я, спотыкаясь, иду вперед. Чувствую себя, как теленок, мои ноги качаются, так качаются, что я едва могу идти. Впереди стоит человек. Он прикладывает что-то к голове моего стоящего впереди брата. Раздается звук, похожий на страшный взрыв! Мой брат стонет и резко падает вниз. На моих глазах раскрывается пол, и он сползает вниз, проваливаясь в кровавую реку. Пол вновь закрывается. Я следующий! Меня подталкивают сзади. Это моя очередь. Я одними глазами обращаюсь к людям. Они пересмеиваются, негромко переговариваются друг с другом и, кажется, едва замечают меня. Возможно, если я буду стоять тихо, прислушиваясь к ним… …один из них опускает руку на мою голову, все еще разговаривая со своим напарником. Снаружи доносится громкий лай и протяжный дикий вой. Человек поворачивается в сторону. Вой становится громче. Неожиданно в это холодное темное помещение врывается свет, а вслед за ним, злобно рыча, появляется несущаяся по полу собака. За ней следуют другие, много, много других. Они щелкают зубами и хватают висящие на крючках, словно фрукты на дереве, сердца. Я топаю копытами. Мы все начинаем топать. Люди спасаются бегством от атакующих собак. Собаки, блестя воспаленными глазами, издают напряженный, до бешенства, лай. Мы бьем копытами. Мы опускаем наши рога и бросаемся на баррикады. Никто не может остановить нас. А собаки зовут нас, побуждая присоединяться к ним. Вот огромный бык, наш лидер, прорывается через барьер, разнося его в щепки, которые во все стороны летят от его рогов. Мы следуем за ним, убегая в ночь подальше от этого дома смерти. Бегите, бычки, бегите! Мы сносим ограждения, которыми пытались удерживать нас. Какими жалкими выглядят они. Растаптывая их, мы несемся, ощущая собственную силу, волнение нашей энергии. Мы бежим по улицам. Мои копыта громко стучат по камням. Мы все следуем за лидером, его мускулы бугрятся и перекатываются, когда он оглядывается по сторонам, отыскивая путь, по которому ведет нас. Мы с грохотом несемся и сворачиваем вслед за ним, не выпуская из виду его мощный загривок, продолжая бежать туда, в разрывы света, в грохочущие вспышки! Растопчи их, и ты свободен! Мы поворачиваем, окруженные ярким, бьющим прямо в нас светом. Мы вихрем носимся по кругу, удерживаемые огнем и направленным на нас светом. Бегите, бычки! бегите! *** – Приятели-крысы, пожалуйста, если вы имеете какие-нибудь законные жалобы, напечатайте их на бумаге и в трех экземплярах передайте на рассмотрение в Информационный бюллетень. – НАМ НУЖНЫ НАШИ ПРАВА! – Приятели-крысы, Общественный закон 89-544, принятый на 189-м заседании Конгресса США, предоставляет вам защиту, и я могу процитировать его положения, а именно: "Государственный Секретарь должен установить и провозгласить стандарты, по которым должно поддерживаться гуманное обращение, забота, уход и перевозка животных дилерами и исследовательскими организациями". Вы видите? Вы защищены великим законом вот этих самых распрекрасных Соединенных Штатов. – Сегодня они вычерпали ложкой мои глаза. – Смотри на это как на научный факт, друг мой. Это главное. – Они превратили все мое лицо в какую-то ужасную корку. Оно горит! – А мой желудок! – А мой позвоночник! – Дорогие мои приятели-крысы, вы просто не совсем поняли Часть 13 вышеупомянутого акта, и я вновь цитирую: "Предыдущее не должно быть истолковано таким образом, что госсекретарь устанавливает точные стандарты для обращения, заботы и ухода за животными во время проведения реальных исследований или экспериментов исследовательской организацией, которые и определяются такой исследовательской организацией". Теперь вы видите, не так ли? Раз вы находитесь здесь, в лаборатории, закон разрешает нашему ученому-профессору делать с вами все, что ему понравится. С радостью должен заметить, что это очень зубастый закон. – Сунь его себе в зад, док. Мы нуждаемся в гуманном законодательстве. НИКАКИХ ЭКСПЕРИМЕНТОВ НАД ЖИВОТНЫМИ! – "Гуманном", "гуманном", вечно все заводят волынку о гуманном. Мои приятели-крысы, да знаете ли вы, как называет Американская Медицинская Ассоциация тех, кто мусолит это слово, "гуманный"? Гуманистами! Да, вот вы и есть гуманисты-недоделки! Игнорируя меня, бунтовщики стали вновь раскручивать свои вращающиеся тренажеры. Колеса начали расплываться, гудеть, и вот уже вновь из недосягаемых глубин этого вихревого водоворота пошли интуитивные сигналы. Я просто обязан каким-то образом заглушить эти передачи протеста. Возможно, если я проскользну вот сюда, к лабораторному телевизору, то смогу отыскать какую-нибудь безвредную программу, чтобы отвлечь внимание этих революционизированных крыс. Может быть, такой смогла бы стать учебная программа из бассейна в солнечной Калифорнии. Включаю аппарат с помощью собственного хвоста, и жду пока он нагреется. Да, все, чего нам сейчас недостает, так это несколько энергичных приседаний для разминки колен, и несколько хороших дерганий, как это обычно делают паяцы и что так помогает похудеть в талии, короче говоря, все то, что предоставляет нам подходящая бодрая музыка. Вот, я уже слышу звуки… "…выпуск специального бюллетеня. Огромная стая диких собак около часа назад напала на скотный двор, заполонила все разгружаемые платформы и обратила в паническое бегство множество предназначенного на убой скота. Просьба всем автомобилистам покинуть этот район. Отмечается, что все любопытные подвергаются огромной опасности. Повторяю: Огромная стая…" Нужно скорее переключиться с этой программы… – Оставь все как было, док! – Извините, приятели-крысы, но… – Хватай доктора! Поддай ему под зад! Вижу, что самым разумным будет отойти от телевизора. Эти бунтовщики начали освобождать друг друга из клеток и явно превосходят меня числом. Ну хорошо, я удалюсь, но только временно, друзья мои. Доктор не позволит шутить с собой. "Эвакуируйте людей из восьмого сектора и заблокируйте эти улицы…" А на экране невероятная картина: полицейские машины сбились в одну кучу от бегущего со всех ног скота и воющих собак. Некоторое время камера делает головокружительный разворот, и быки несутся прямо нас, пока неожиданно не обрывается фильм. "Говорит Барри Натан. Сейчас мы переключаем вас на…" – Нужно послать за ловцами собак! – Сиди на месте, док, и помалкивай. – Да, да, пожалуйста, я устроюсь вот здесь впереди… рядом с крысиной едой. Мне нужно что-то сделать с этим телевизором. Поступающие новости слишком подстрекательные, и взбунтовавшиеся крысы возбужденно бегают вокруг, открывая все клетки. Мне необходимо двигаться смело и быстро. Подо мной, в тени, как раз находятся двухчашечные весы вместе с мерными гирями. Обычно на них мы взвешиваем новорожденных крыс или тех, которые подвергаются специальной истощающей диете, но сегодняшней ночью доктор Рэт намерен дать им более драматическое применение! Кажется, угол для траектории выбран верно. Прыгаю! Я лечу по воздуху, и, как суперагент по отлову шпионов, тайно приземляюсь в тылу вражеских позиций, прямо на весы. Их чашки раскачиваются вверх и вниз, а я запускаю одну из свинцовых гирь прямо в экран телевизора. Я весь сжимаюсь, когда она ударяет в экран и разносит его вдребезги. Осколки стекла летят во все стороны! Возможно, теперь эти бунтовщики поняли, с кем они имеют дело, с энергичным доктором Рэт! Но вновь засверкали колеса-тренажеры. И собака начала с дикой скоростью раскручивать свою бегущую дорожку, стараясь бежать из всех сил. И изо всех этих вертящихся тренажеров излучается свет. Атмосфера в высшей степени наэлектризована. Я не ощущал ничего подобного по мощности с тех пор, когда принял одну из моих последних смертельных доз инсулина. (Смотри мою статью "Средняя величина летальной дозы для крыс", "Фармацевтический журнал", 1971.) Я был бы рад поймать с полсотни этих крыс-бунтовщиков и добавить летальную дозу стрихнина в их прессованное печенье. Это заставило бы их побыстрее заткнуться! Но какими яркими стали сейчас вертящиеся тренажеры, как интенсивно они светятся. Крысы бегают вокруг них, реализуя прорыв в интуитивном диапазоне, и постепенно наша лаборатория заполняется расширяющимися световыми пятнами, которые сливаются друг с другом, как сливаются и вращающиеся колеса. Все внутреннее пространство комнаты сияет от вращающихся потоков света, и сквозь этот кружащийся вихрь я вижу проступающее изображение лица! *** Я родился вот в этой большой комнате и никогда не был за ее пределами. В каждом углу комнаты возникает ветер, который создается искусственно. Над нашей головой горит яркий свет. Мне интересно, что же находится там, за пределами этого пространства. У нас толстое белое тело. Мы не делаем никаких упражнений. Я никогда не захожу дальше границ моей маленькой ячейки. Дни текут столь однообразно, а существование мое столь бессмысленно, что частенько мне кажется, что меня вовсе и нет, и что сам факт моего существования всего лишь сон. Эта большая комната наполнена множеством таких же низких ячеек, и каждый из нас имеет свою. Мы отделены друг от друга дощатой стенкой, поверх которой едва можем разглядеть наших соседей. Если же кто-то пытается войти в мою ячейку, я должен убить его. Таков закон: "Охраняй свою собственную ячейку и никого не пускай туда. Здесь нет дружбы. Наша ячейка - это сама наша жизнь. Поэтому защищая ее, мы защищаем свою жизнь". – А ну, ты, иди сюда! Иди сюда! За мной приходит сторож и с помощью криков и ударов выталкивает меня из ячейки. Я пытаюсь идти, но двигаюсь с трудом. Мои мышцы ослабли. Он же подталкивает меня к холодной самке. Я уже бывал у нее и раньше. У нее совершенно отсутствует тепло. Но от нее пахнет как и положено от самки. Мне еще ни разу не удавалось видеть целиком ее тело. Я всегда видел только кончик хвоста. – Давай, влезай туда. Иди, отправляйся к ней! Я обнюхиваю самку. А вот это ее жизнь! Она продолжает стоять неподвижно. Она поджидает меня. Я влезаю на нее. Ты холодна. Ты никогда не разговариваешь. Я занимаюсь с тобой любовью. Делаю это прямо здесь, в этой комнате. Они наблюдают, находясь рядом со мной. Похрюкивая, я прижимаюсь к ее телу. Я научился делать это, проникать внутрь тебя. Я проникаю туда, соскальзываю, падаю, поднимаюсь и вновь вхожу в тебя еще раз. Я неуклюже зависаю, пыхчу и напрягаюсь от возбуждения. Они смеются надо мной, когда я стараюсь наполнить тебя. Все мое содержимое поднимается и выходит наружу, я оставляю все это в тебе. Я люблю тебя. Ты же, как всегда, холодная и бессловесная. – Хорошо, теперь шевелись! Мой сторож ударяет меня и отгоняет от нее. Все наши встречи всегда проходят вот так: быстро и молча. Иногда я вижу тебя во сне, твое спрятанное от меня молчаливое тело. Я возвращаюсь в свою ячейку. Еда уже ждет меня, и я съедаю ее. Я ем постоянно. Мне больше нечего делать. Я вырос до таких размеров, что мне трудно стоять на ногах. Так что я такое? Если бы я смог выбраться за пределы этой комнаты, возможно, я бы мог научиться чему-то. Однажды я видел, как множество моих состарившихся сожителей покинули эту комнату и никогда больше не вернулись назад. Удалось ли им научиться чему-нибудь? Где же они сейчас? Так много всего, чего я так и не знаю. Почему они водят меня к этой холодной самке? Это составляет часть их огромных знаний? Они должны знать очень много, потому что выходят за пределы этой комнаты. Я чувствую, что моя жизнь в этом пространстве вовсе не постоянна. Я твердо верю, что однажды тоже покину эту комнату. Вглядываюсь в угол своей ячейки. Там лежит солома и стоит чашка с водой. В воздухе носятся голоса других моих сожителей, но никто из них не знает ответа. Никому из них неизвестен секрет этой комнаты: как она возникла, почему мы родились здесь и куда направляемся. Я должен спать. Я подолгу сплю и много ем. Все жители нашей комнаты о чем-то шепчутся и похрюкивают. Изредка кто-то из нас видит кошмары или, значительно реже, кому-то кажется, что он видит нечто совершенно новое. Это быстро облетает закоулки всех ячеек и постепенно замирает где-то в безвестности. Некоторые из нас могут даже сказать: я знаю, что находится снаружи; знаю, что ждет нас. Тем не менее, мы прислушиваемся к самым последним снам. Один из наших сожителей обладает диким предвидением. Мой сосед хрюкает мне об их сути сквозь стены своей ячейки. Он не отваживается подойти ко мне ближе или поглядеть на меня сверху, зная, что я ударю его изо всех сил, невзирая на собственную неуклюжесть, если он отважится на это. – Была дана клятва. – Клятва? – Очень сильное существо поклялось, что спасет нас. – Кто же это? – Я чувствую его всеми своими мускулами. Его сила велика. Это очень многообразная сила. Путаница из множества картин охватила мое воображение, вызывая из памяти самое сокровенное: маленький клочок, покрытый зеленой травой, и отрезок извилистой дорожки. Я однажды видел это, когда распахивались большие двери. И вот я вижу это еще раз, вызванное в собственном мозгу. Потому что это означает для меня избавление, зеленая трава и маленькая дорожка льют на меня теплый мягкий свет. В этой комнате бывают самые разные сны. Они приходят и уходят, но всегда остается механически поднимаемый ветер. Они очень быстро уносят прочь все сны, все предвиденья, все надежды на избавление. – Иди-ка сюда! Выходи! Суетятся сторожа! Хлопают двери! Все приходит в движение! Мы все приведены в движение. Мы идем, спотыкаясь и подгибая ослабевшие колени. Идем вперевалку, подрагивая. Я направляюсь к двери. Вот и трава! Вот извилистая дорожка! Неужели действительно пришло избавление? Так значит, вот и наступил этот день! День, падающий со всех сторон свет, маленькая извилистая дорожка. Мое сердце подпрыгивает, только подумайте, как далеко могут видеть глаза. Взгляните на зеленеющую вдали траву! Как все широко! Как все огромно! За границами воображения, мир действительно огромен, как сотня вот таких комнат! А в воздухе висит сильный пылающий свет. Вот это комната! – Клятва выполнена! – Мы свободны! – Только взгляни! Как много всего мы можем увидеть! Мы идем вдоль маленькой извилистой дорожки. Дорожка такая мягкая, и так приятно смотреть на нее. Идти нам тяжело, но даже так, даже так… – А теперь сюда! Поднимайтесь! Дорожка кончается. Передо мной оказывается уклон, ведущий в другую комнату, немного темнее первой. Нет! – Входи! Они толкают и подсаживают нас на уклон, ведущий в маленькую темную комнату. Наши тела очень быстро оказываются прижатыми друг к другу. Наши сердца бьются одно около другого. Двери со стуком закрываются. Вся комната начинает с грохотом трястись. Мы падаем друг на друга, ударяемся о стены. Я уже плохо себя чувствую, и, задыхаясь, судорожно хватаю воздух. Уж не уснул ли я? А сейчас, я проснулся или снова сплю? Мы все вместе находимся в темной грохочущей комнате. Комната эта до невозможного странная. Я не могу ничего понять в ее устройстве. Та дорожка была так прекрасна, но теперь она исчезла. А эта комната просто ужасна. Сейчас я стою на чьем-то лице. Думаю, что его обладатель уже мертв. Какое это имеет значение. Мир перемешался, и сейчас в нем нет ничего определенного. Зачем я родился? Я раб? Или совершил какое-то преступление, о котором забыл? Да уж реален ли я? Существую ли вообще? Да, да! Я существую. Являю некоторый род существа: толстый, задыхающийся, погруженный в невежество… Я, это я! Но что же все-таки я такое? Вот этот шар, полный жира, катающийся в темноте коридоров? Кто может разрешить мне эту дилемму? Я доведен до ужаса! Я смотрю сквозь щели этой громыхающей комнаты. Слышу этот грохот и слышу крики тех, кто прижат здесь рядом со мной. Я просто нечто в темноте. Да, это именно так, я это самое нечто в темноте, толстое и напуганное. Я не должен потерять этот образ. В нем как раз и заключается мое драгоценное существо, моя личность. Беспорядок, беспорядок. Помогите мне! А что же другие? Они столь же реальны, как я? Слышу их крики, чувствую, как бьются их сердца. Они во всем похожи на меня: глаза, уши, нос, рот. Я надеюсь, что они также осознают себя. Они страдают так же, как и я. Единственно, кто не пришел сегодня, так это та холодная самка. Она осталась там, позади. Я не уверен, что она осознает себя. Думаю, что, возможно, она на самом деле не существует. Ведь мне никогда не удавалось почувствовать ее мысли или ее бьющееся сердце. Но вот тебя я чувствую полностью! Я чувствую тебя рядом с собой! Мы существуем! Разве не так? Из моего носа сочится кровь, она бурлит у меня в горле. Внутри меня все дрожит и разрывается. Если бы я не существовал, если бы я был всего лишь каким-то механическим существом, то этот яростный приток крови не был столь мучительным. А я чувствую боль. Осознаю собственные страданья. Так что я должен быть настоящим! Снова и снова ищу подтверждения этому, в то время как комната продолжает грохотать. Я хочу, чтобы моя реальность была доказана без всяких сомнений. Бросаясь в новую жизнь, я знаю, что живу. А мои сторожа, они тем самым воспитывают меня? И что же, по их предположениям, должна делать эта грохочущая комната? Означает ли это, что она заставляет меня понять, раз и навсегда, что я - реальное существо? Может быть, эти сторожа - мои тайные благодетели? Моя жизнь совершает безумный круговорот. Я затаился в темноте, замкнувшись в собственном эгоизме. Свалился в кучу вместе с остальными, цепляясь сам за себя. Здесь есть пол, а в нем трещины. Меня окружают лица соседей. Я знаю, что они рядом со мной. Комната продолжает грохотать. Но кроме всего, еще есть существо, несомненно, оно есть. И оно здесь, в темноте, оно - это я. Несомненно это я. Это я стою в этой грохочущей темноте, несомненно, что я существую. Я дышу, я ощущаю свой вздымающийся живот. Разве кто-то может отрицать это? Никто не отрицает этого. Это отрицать невозможно. Я нахожусь в грохочущей комнате, и чувствую, что грохот резко уменьшается. Вот он прекращается совсем. Я кое-что узнал. Я существую, без всяких сомнений. Эта грохочущая и трясущаяся комната научила меня этому. И, следовательно, мои сторожа по сути мои воспитатели. Условия нашего существования определяются так: "Мы должны понять, что мы живем". Очень хорошо, теперь я уже усвоил это. Грохочущая комната, хотя она и заставила меня потерять много крови, а других довела до смерти, все-таки научила меня тому, что я - личность. А это, надо сказать, важный урок. И вот распахнулись двери. Свет! Должен ли я сейчас проявлять радость? Сейчас, когда получил действительные подтверждения собственного существования, должен ли я радоваться своей новой осведомленности? Нас толкают, тащат, волокут вниз по уклону. На мгновение свет вспыхивает и исчезает! Мы попадаем в другую комнату. Она не грохочет. Я ощущаю смесь разных запахов. Нас подталкивают вперед, мы давим друг на друга. Те, кто падает, оказываются затоптанными, и мы движемся по их скорчившимся телам. Здесь множество огней, от которых расходятся многочисленные тени. Перед нами длинные узкие коридоры, кругом разбросана солома. Ко мне подходит сторож, хватает меня за ухо и прокалывает его! И теперь с моего уха свисает красная карточка, болтающаяся из стороны в сторону, когда я иду. Мое ухо побаливает, но зато я получил карточку. Таким образом, я был избран из многих. Доказательств моей индивидуальности становится все больше. Сторожа и не пытаются отрицать этот факт. Нет, нет, они даже пометили меня вот этой карточкой. Я вижу, как она болтается на моем ухе. Вот я слышу звук льющейся воды. Нас ждет ванна? Вероятно, они хотят вычистить нас, а затем, в конце концов, представить тем, кто управляет всеми этими комнатами. Потому что я чувствую присутствие в некотором роде главного надзирателя, который водит меня по этим комнатам, вешает на меня карточку и хочет видеть меня чистым. За всем этим стоит какая-то цель. Цель - это одна из тех вещей, с которыми я никогда не имел дела. Все наши загадочные сторожа наверняка имеют ее. Она наверняка есть у них и сегодня. В этом их сила. Никто из нас не имеет никаких целей. Мы едим, мы спим, мы занимаемся любовью с холодной самкой. Вся моя цель может заключаться лишь в том, чтобы весь день стоять на маленькой извилистой дорожке и разглядывать траву и небо. И я бы не просил ничего большего. Но вот я слышу какие-то механические звуки. Ощущаю какую-то замысловатую цель наших сторожей. Они опять куда-то ведут нас. Деревянные настилы и огни. Пахнет кровью. Должно быть у многих из нас образовалось кровотечение в этой грохочущей комнате. Мы сворачиваем за угол. Надо мной наклоняется сторож. Да, я настоящий. Вы раскормили меня и повесили на меня карточку. Вы… вы привязали цепь к моей ноге. Я чувствую ее. Я - это я. Это продолжение урока? Я отдаю себя вам в обучение. Я буду рад изучить великую цель всего происходящего. Я напуган, но существую, и это самое главное. Я существую, и знаю об этом. Теперь я оказался перевернутым! Одна нога болтается в воздухе! Цепь натянулась под тяжестью моего жира. Меня будто раскололи… Раскололи где-то внутри. Я болтаюсь вверх ногами и раскачиваюсь. Они раскачивают меня, и я извиваюсь. Наверняка здесь какая-то ошибка… разве вы не видите… вы не должны так поступать со мной… с тем, кто знает про маленькую дорожку и про небо… нет, вы не думайте, что я полностью осознаю… полностью… Стены скользят мимо меня, я ударяюсь о них и продолжаю движение, вращаясь, моя нога ужасно растянута… ужасно… ужасно… и около меня болтаются другие, подвешенные, как и я. Мне удается разглядеть белые каменные стены. Я могу видеть и моих сторожей. Мои ноги словно продолжают бежать и колотят воздух. Я хочу рассказать моим сторожам про маленькую дорожку и про трещины в той грохочущей комнате. Ведь они - мое доказательство… доказательство, что… я есть. Сторожа подхватывают одного из качающихся рядом со мной. Они держат его за голову. Он извивается, но они держат его. У них есть какой-то ярко сверкающий предмет. Они проводят им вдоль его шеи! Он дергается… поток крови, поток! Я вижу его нервы, внутренность его глотки, сейчас это все оказывается снаружи, отовсюду льется кровь, а его голова едва держится на шее и бешено болтается. Затем они принимаются за меня. Нет, вы не должны делать и со мной то же самое! Отпустите меня! Нет, нет, только не со мной! Если бы вы знали меня… если бы вы знали, что я это я… если бы вы только знали… …проходит через меня. Прорастает красная дорожка. Комната режется надвое. Две дороги, туда и сюда. *** Колеса этих проклятых бунтовщиков неожиданно остановились. Во всей лаборатории наступила тишина. И я могу слышать, как быстрая команда прошла по рядам восставших. Так же неожиданно, их колеса вновь начинают вращаться, но теперь в другом направлении! Что бы это могло означать!? Счетчики щелкают, колеса вращаются с дикой скоростью, притягивая мой просвещенный взгляд к этому водовороту, в самые его глубины. Я прижимаюсь к Лестнице Победителя и отворачиваюсь. Но вихревые потоки света притягивают меня. Бунтовщики перестраивают интуитивные приборы, и появляется еще одна революционная сцена… …но какая она странная. Все, что я вижу, это всего лишь женщины в белой рабочей одежде, сидящие около каких-то машин. Ничего революционного здесь незаметно. Просто обычная фабрика, где-то в старой доброй Америке. В этот момент подключается камера бунтовщиков… В кадре появляется молодой человек, толкающий перед собой тележку, наполненную свиными кишками. Но и в этом нет ничего необычного. Молодые женщины шутят с молодым человеком, пока он загружает свиные кишки в машину. Он отпускает какую-то остроту, женщины улыбаются. Это всего лишь обычный рабочий день. Я не воспринимаю этого. Должно быть, бунтовщики потеряли средства фокусировки интуитивной мощности. В этих кадрах нет ничего подстрекательного. В машину загружаются части свиных туш… Теперь камера показывает крупным планом противоположную часть машины. Из нее выскакивают сосиски, запакованные в пластик. Они аккуратно связаны. Двенадцать в каждой упаковке. Женщины заворачивают их и бросают в контейнер. Производство сосисок налажено прекрасно. Эта машина выглядит несколько комично, особенно когда она выбрасывает сосиски по дюжине в минуту. Но какое это имеет отношение к революции? Революционные продюсеры видимо забыли отредактировать этот клип. В этот момент камера вновь переключается, и дверь открывается еще раз. В комнате находятся живые свиньи, дико озирающиеся по сторонам. Дверь закрывается. Вновь появляется машина, выбрасывающая по дюжине сосисок в минуту. … ОБРЫВ. Господи, как прыгает камера у этих операторов-бунтовщиков. Где же мы теперь, черт возьми? Мне кажется, что под чьим-то стулом. Вам и не следовало ожидать, что из крыс получатся первоклассные операторы, но то, что мы видим, просто нелепо! Изображение продолжает плыть, камера дергается, я вижу чью-то голову и… отфокусируйте эту проклятую штуку! Эй, оператор! В кадре крупным планом американская семья за обедом. Мужчина режет сосиску. … ОБРЫВ Назад, на колбасную фабрику. Повторение последовательности с открывающимися дверями. Дверь открывается, в кадре дико озирающаяся свинья. Наконец появляется звуковая дорожка, с плохим качеством записи. Ох уж и оборудование у этих бунтовщиков… "Вы… вы затянули цепь на моей ноге… я чувствую ее… Я существую, и я знаю об этом…" Открывается рот. Сосиска на кончике вилки. … К О Н Е Ц Вращающиеся тренажеры сбавляют скорость, и я бросаюсь подальше от них, прежде чем вращение возобновится. Этой революции необходимо хорошее рекламное агентство, чтобы привести в порядок всю эту собачью чушь. Но кто я такой, чтобы давать советы? Скользнув в тень, я ловлю ртом кончик собственного хвоста и потихоньку покусываю его. Боже мой, что же это за ужасный стук и грохот раздается надо мной? Осторожно выглядываю из тени и быстро оглядываюсь. Ах, не смейте! Бунтовщики начали раскручивать Большой Центральный Барабан-тренажер. Каждая лабораторная крыса забирается в него и разгоняет его своим хвостом. Взгляните, он разгоняется! Я никогда не видел, чтобы он вращался так быстро. Интуитивные огни, как вспышки разлетающиеся из него, фантастически сверкают. Барабан гудит. Вверх, словно вихрь, поднимается диск света, который издает отвратительный хохот! *** Я, гиена, наблюдаю за выходом царственной птицы. Она идет, величественная даже в своих оковах, вдоль по дороге нашей большой тюрьмы. У нее белая голова и громадные, такие, как и должны быть, крылья, которые действительно производят сильное впечатление. Но более всего впечатляют ее глаза, которые горят с такой силой, какой мне не доводилось видеть раньше ни у людей, ни у зверей, ни у птиц. Эти сверкающие глаза выглядят отчужденными, когда встречаются с моими, и никому не дают личного предпочтения. Они суверенны, они не признают зависимости. Это глаза божества, а подавляющая сила, скрытая в них, вызывает у меня приступ нервного смеха, когда я вижу, как сторож машет ему, подзывая в клетку. По соседству с воем подпрыгивает леопард, останавливаясь на мгновение, когда его когти встречают на пути металлическую сетку. Орел поворачивает голову, но лишь слегка, едва отвечая на приветствие. А как только его глаза вновь встречаются с моими, я вижу в них только одно стремление: лететь. Выход Императора Небес столь значителен, что животные в самых дальних участках этой широко раскинувшейся тюрьмы издают крики и вой. Львы на своей просторной открытой площадке, опущенной вниз, откуда они никогда не смогут сбежать, издают величественное гортанное рычание. Самые разные птицы поднимают пронзительный шум, в котором переплетаются и наглые, и печальные, но большей частью несчастные голоса. Разумеется, атмосфера нашей тюрьмы всегда насыщена мраком, а поимка и заточение такого великого властелина, как Императорский Орел, навеяли, как никогда раньше, тоску и печаль на наше царства, с его запорами, стенами и невыносимым гнетом. Теперь, когда среди нас появилась такая величина, общее уныние должно стать еще больше, и я могу чувствовать это, переходя от клетки к клетке. Мы праздно проводим время, спим, мечтая о тех, кто находится далеко от нас, в древней родной земле. И мечты о свободе помогают нам выдерживать наше заключение. Потому что мы часть тех, кто, именно в этот момент, бродят среди далеких степей и низко лежащих милых долин. Но я могу чувствовать, как с появлением этого Властелина Небес начали блекнуть наши мечты. Он олицетворение всей дикой природы, его натура столь свободолюбива и возвышенна, что его присутствие здесь в качестве пленника показывает нам всю ужасную правду нашего положения: мы узники этой тюрьмы до конца наших дней, и ни на земле, ни на небе нет такой силы, которая могла бы спасти нас. Поэтому и горилла, сидевшая в глубине своего стеклянного помещения, ощущая крушение надежд, начала колотить по стеклу, окружавшему ее со всех сторон. Я слышала, как она топала ногами и стучала, мы все слышали это, и, наверняка, это слышал и орел, но в этот момент его как раз переводили в постоянную клетку, и он, думая, что открытая перед ним дверь может вести к свободе, как безумный бросился туда. Но обнаружил там, со всех четырех сторон, лишь крепкую проволочную сетку. Мне повезло, так как моя клетка находилась как раз против его, отделенная дорогой. Разумеется, каждодневное наблюдение за ним десятикратно усиливало мои муки, но в то же самое время я так восхищалась его присутствием, что мои собственные страданья казались мне ничем, особенно по сравнению с его, потому что чем более независимым и свободным бывает то или иное создание, тем сильнее его страдания, когда оно попадает сюда. Грызуны, например, довольно сносно переносят тюремную жизнь, потому что они имеют определенные домашние качества. Но если сделать хотя бы несколько шагов, всего лишь несколько шагов по восходящей, например к лисе или еноту, легко обнаружить возрастающую печаль пленников. И любой, кто слышит излучающий страсть вой волков и наблюдает за находящимся в непрерывном, каждодневном движении ягуаром, начинает понимать истинную глубину их отчаяния. Это сплошь безграничные страданья и безумие. Определенно, что все мы, находящиеся здесь, наполовину безумны. На полу клетки, которую занимает орел, находилась часть ствола массивного дерева. Сам он расположился на торчавших сухих ветках, вцепившись в них длинными загнутыми когтями. Время от времени он раскрывает крылья, похожие на гигантский черный плащ, и взмахивает ими, направляясь в никуда, и их концы ударяют по сторонам клетки. А затем он ходит, взад и вперед, вдоль дерева, запертый в клетке, погруженный в себя, как если бы это могло как-то помочь его освобождению. Но многочисленные шаги переносят его лишь из одного угла тесной клетки в другой. Действительно, ему дали слишком мало пространства (как будто какое-нибудь запертое на засов пространство может быть достаточным), но, разумеется, ведь они не могли понять его натуры. Летом, когда нас особенно мучают запахи, здесь бывает очень много посетителей, что вполне естественно. Императорский орел - весьма привлекательное зрелище, и дети изо всех сил колотят по сетке. Но он не обращает на них никакого внимания. Он мерит шагами клетку, распускает крылья, раз или два подпрыгивает и опускается на бревно, презирая насмешки и шутливые вопросы всех, кто веселится на лужайке, наблюдая за ним. Мне особенно запомнился один момент, который показался самым отвратительным: перед клеткой поверженного монарха остановилась женщина и вынула из кожаной сумочки кусок стекла, которым она ловила лучи летнего солнца и направляла их прямо в глаза Властелина. Я выла от негодования, а он просто смотрел на сверкающий отраженный луч. Он, который летал так высоко, который частенько устремлялся к самому солнцу, не испытывал никаких мучений от ярких вспышек стекла. Я не смогла забыть эту женщину, но однако поняла: она хотела привлечь внимание великолепной птицы, хотела, чтобы частица этого сильного духа коснулась и ее. Я тоже пыталась наблюдать за этим возвышенным взглядом едва ли не каждый день, и замечала, что он становится все более напряженным. Боюсь, что Властелин может погибнуть от лихорадки, потому что сколько можно смотреть на мир таким пламенным взором и самому не превратиться при этом в пепел? Но он не допускал слабости ни на минуту. Даже ночью я могла слышать, как он все еще двигался, расхаживая взад и вперед, и в лунном свете я видела, как тень от его крыльев заполняла клетку. Была вот такая же лунная ночь, когда я впервые получила от него сигнал, который так сильно тряхнул меня, что мне показалось, что я сама подхватила эту же лихорадку. Мое тело бросало в жар, в ушах у меня шумело, а шерсть вставала дыбом. Это своеобразное явление продолжалось каждую ночь, когда большинство животных спали. Когда я стала привыкать к этому, то его сигналы перестали настораживать меня, и теперь я начала ощущать их особую природу. Снова и снова, всю ночь, я слышу внутри себя: Я восстаю. В любом случае, я восстаю. Все мы, каждый по-своему, попали под каблук захвативших нас. Даже львы постигли всю униженность их пребывания на этой опущенной вниз площадке и пользовались малейшим случаем, чтобы внушить к себе любовь смотрителей. Но никогда еще не случалось такого, чтобы орел подлизывался или сгибался, никогда не заканчивалось его упрямство. Кровь, кости и перья были постоянно настороже, каждый мускул, каждая частица его существа были готовы в любой момент подняться в небо. Имея такой пример, мы все немного взбодрились и даже чуть-чуть распрямили свои хребты. Мы подняли возмущенный крик. Мы тоже должны обрести свободу на вершинах холмов, среди джунглей и лесной чащи. Так или иначе, мы должны сделать мощный бросок, разодрать на куски наши клетки и сбежать. Воздух стал еще более наэлектризованным и едва не звенел от энергии наших душ. Наша тайна передавалась от клетки к клетке, и наши смотрители стали догадываться о ней, потому что испытывали трудности при чистке клеток и кормлении. Наши зубы были постоянно оскалены, хвосты торчали вверх, а уши прижаты. И неожиданно именно тюремщики первые начали нервничать и притеснять нас, в то время как мы становились все более сильными и злобными. А наш глава постоянно расхаживал в клетке по сухому дереву, подгибая его пружинящие ветки, и посылал в ночь свои послания, напоминавшие глухие удары. Я уверена, что если он позволит себе хоть минуту отдыха, то ощутит всю безнадежность своего положения и мгновенно умрет от удушья. Я также видела, как сильно росла его неудержимая ярость, как будто он вбирал в себя наши едва пробудившиеся желания, всего лишь коснувшись нас своей стальной волей. Наш главный огонь вспыхнул еще раз, и некоторые, наиболее тонкие натуры, не перенесли его жара. Лунной ночью рыжая лисица с воем, который пронзил буквально каждое сердце, свалилась замертво. На некоторое время в клетке у орла затих треск сухих веток, а затем раздался вновь, сопровождаемый тяжелыми ударами, ритм которых как будто совпадал с движением уносящейся лисьей души. После нескольких вот таких непонятных смертей наши тюремщики приступили к поголовным инъекциям, напуганные началом эпидемии. Среди нас действительно что-то распространилось, но только игла была не в силах здесь помочь. В нас поднялось наше природное естество, и человек был не в состоянии уничтожить его. Я частенько задумываюсь относительно той силы, которая движет им, когда я чувствую, как оно шевелится внутри меня, словно живое существо в материнской утробе. Тогда все преграды, окружающие меня, кажутся мне вовсе и не преградами. Мой плен становится для меня необходимым, так как благодаря ему я могу подняться на этот более высокий уровень самосознания. Мы тогда перестаем думать о себе, как о неудачниках. Вместо этого мы начинаем думать, что нас выбрали для какой-то великой цели, и тогда возникший именно у нас могучий сигнал достигнет такого уровня, что перенесется в те родные нам земли, о которых мы мечтали, и достигнет наших друзей, делая их жизнь еще свободней и счастливей. Разумеется, теперь я уверена, что среди нас зарождается нечто большое и великое, что все наше звериное царство трепещет, охваченное новым пониманием, которое открыли мы сами, и через него Великий Дух перешел к нам. С наступлением лета здесь появляются дети, и, разумеется, их любимым развлечением становится катание на слоне. Должна признаться, что я люблю наблюдать за ним, когда старый великан тяжело движется вверх по дорожке мимо моей клетки, с огромной корзиной, полной смеющихся ребятишек, на своей спине. По крайней мере это - несколько иная форма общения с посетителями, кроме той, когда те бросают на нас смущенные взгляды сквозь прутья наших клеток. И слон, кажется, тоже рад прогулке, он, наряду с мыслями о свободе или тюрьме, любит просто пофилософствовать, прогуливаясь вместе с визжащими от восторга детьми, разместившимися на его старой серой спине. Из-за своей доброй и мягкой натуры он пользуется наибольшим доверием из всех здешних зверей-заключенных, и поэтому имеет самую высокую степень свободы - летнюю прогулку вокруг нашей территории, таская целый день корзину с малышами. И вот поэтому мы и выбрали его для выполнения нашей великой задачи. Его смотритель шел рядом с ним, лениво покручивая палкой. Я сижу в своей клетке, просунув нос сквозь сетку, и стараюсь быть спокойной. Я не могу сдерживать себя и бесконтрольно смеюсь. Слон, с огромным достоинством, сворачивает к клетке Императорского Орла и цепляет хоботом за массивную дверную ручку. Смотритель сильно, со злостью, бьет его по хоботу и громко кричит. Слон легко срывает дверь клетки и бросает на землю. Я вижу лишь черную полосу. Смотритель пригнулся, закрыв голову руками. Слон, подняв хобот, дико трубит. Громоподобный крик разносится по всей тюрьме - это каждый из нас приветствует своего главу, когда он взмывает в небеса. Теперь он всего лишь маленькая точка в голубом небе, и он исчезает, исчезает, исчезает под львиный рев и волчий вой, под ржанье зебры и писк мышей! Я гляжу на лица детей, которые все как один уставились в небо. В их глазах я вижу радость, которую чувствуют и они от освобождения нашего Короля. Позже, пока я продолжаю ходить кругами по клетке, это заставляет меня иначе думать о людях. Но через некоторое время поступки людей постепенно теряют всякое значение для меня, и я возвращаюсь к размышлениям об этой уменьшающейся темной точке в абсолютно чистом небе. Теперь он далеко от нас, на гребне вершины, но я слышу его крик в своем сердце. Я знаю, что обречена здесь на смерть, но, подобно слону, я стала философом. И созерцая полет орла, я ощутила себя там, наверху, рядом с ветром, глядящей с подоблачных высот на лежащую внизу землю. Не знаю, как это происходит, но остальные животные ощутили точно такое же состояние экстаза. Вот таким образом мы погружаемся в себя и летим, поднятые вверх вихрем его могучего духа. *** Временно я стал хозяином положения на стенде с микроскопом, отбиваясь от взбесившейся толпы. – Пошли прочь, гидроцефальные лицемеры. Капля стерильного парафинового масла на каждый ваш череп значительно повысит ваши мыслительные способности! (Смотри "Инъекция минерального масла в лобную кость", "Научный журнал", 1969.) Назад, я говорю! Отправляйтесь в свои клетки, к которым вы приписаны! Разве вы не читали святого Павла? Бог не любит волов. Я совершенно одинок в своей борьбе за спасение лаборатории. Каждый стал чересчур эмоциональным. – Давайте, хватайте его и поместите в Проблемный ящик. – А ну, отойдите от меня, вы, да как вы отважились подступиться ко мне, ученому доктору-безумцу, окончившему… пошли прочь… Меня схватили и поволокли. Лейтенант, командовавший бунтовщиками, открыл входные дверцы в Проблемный ящик Фишбиндера. Они начали раскачивать меня за хвост и, в конце концов, бросили внутрь! – Ах вы негодяи! Вам это так не пройдет! Я влетел в ворота и проскользнул в дверь. Теперь я был заперт внутри. Как будто у меня было мало огорчений без этих дополнительных трудностей, которые ждали меня здесь. Однако я припомнил, что в центре этого ящика есть "Целевая комната", где стояла чашка с прессованным печеньем. Кусочек завалявшегося печенья поднимет мой дух и восстановит силы. Я крадучись перелез через сетку… перелез очень осторожно… направляясь в этот узкий канал. Они заплатят за это. Они еще пожалеют, что доктор Рэт по их милости оказался в этом загоне. (Сравните с: "Временное превосходство среди мышей", Перкинс и Морган.) Прокладываю свой путь вдоль стимулирующего коридора, прямо к тому месту, где собственно и производится многовариантный эксперимент с дверями. Дверей всего две. Если я открываю не ту, которую нужно, то получаю сильный удар сжатым воздухом, который размажет меня вдоль стены. Я знаю, что подобный эксперимент помогает человечеству наилучшим образом разобраться с городской планировкой, но в настоящий момент я не стремлюсь испытывать это. Сейчас у меня свои собственные планы, которые требуют реализации. Поэтому я должен выбрать все правильно. Помню эту дилемму еще с моей студенческой поры, когда медленно сходил с ума в различных лабиринтах. Мне уже доводилось решать эту задачу с входом. Да, конечно, нужная дверь была вот здесь, справа. Ш-Ш-Ш-УХ-Х-Х! ПАМ! С глухим стуком я врезался в стену. Старый хрыч Фишбиндер так пукнул, что едва не расплющил меня. Медленно я оторвался от стены. Поздравляю вас, профессор Фишбиндер, вы в очередной раз одурачили меня. Хорошо, стало быть, это другая дверь. Я медленно приближаюсь к ней, мои колени подгибаются. Толкнув дверь носом, я вхожу внутрь Целевой комнаты. Да, да, я узнаю восхитительный запах прессованного печенья. Но что это! Бунтовщики! В Целевой комнате! Они расселись здесь, в священном Психологическом центре, в самом сердце Ящика Фишбиндера. (Смотрите его статью "Необычные потребности крыс".) – Пошли прочь отсюда, бездельники! Немедленно! Убирайтесь из Целевого центра, убирайтесь из Проблемного ящика! Я перелезаю через сетку и вновь подвергаю себя опасности попасть под очередной залп пердуна Фишбиндера, потому что только таким путем могу добраться до прессованных вафель. Так где же они, вы, грязные крысиные подонки! Кто съел мое печенье! Вот узнает об этом Фишбиндер и спустит на вас весь свой гнев, почти как сам Клод Бернар. – А ну присядь, док, и помолчи, если не хочешь, чтобы тебе перерезали глотку. – Вы думаете, что меня можно испугать скальпелем? Меня, у которого все кишки соединены кровоостанавливающими зажимами? – Или ты хочешь, чтобы тебе оторвали хвост? – Нет, а почему вы спрашиваете об этом? – Это можно устроить. – Это не делает вам чести, так грозить ученому доктору-безумцу. Ведь я… Удар по голове иногда бывает весьма просвещающим. Я медленно падаю в самый центр Проблемного ящика, после того как один из бунтовщиков размозжил мне голову, приведя в действие Фишбиндерово Падающее Окно под номером 2, которое он обрушил на меня. Остекленевшими глазами я вижу, как бунтовщики собрались вокруг мечущейся по кругу крысы. Я узнаю этого парня. Он получил серьезную мозговую травму. Мы организовали ее на прошлой неделе. Это повреждение превратило его в самую совершенную интуитивную среду. Он постоянно преследует свой хвост, ухватившись за него зубами. Беснующийся дервиш в Проблемном ящике! Его вращательное движение создает интуитивное поле, и вокруг него образуется вихрь из множества ярких цветов, расплавленных в желтом и красном. Сам он добавляет лишь зеленоватый оттенок к этой картине, как бы привнося в нее мох самой красивой разновидности. Желтизна медленно превращается в яркое солнце, сияющее над вершиной, увенчанной белым снегом. Разве мы собираемся извлекать прибыль из авиалиний? А это уже наш основной телеочерк? Выглядит, как лекция о путешествиях. Что это за движение я вижу? Вон там, среди ущелий, рядом с самой вершиной. Неужели я обнаружил змею? Нет, не подходите близко к змее, братья-крысы. Она тут же съест вас! *** На пике Стервятников сидит орел. Я частенько наблюдаю за ним, вот отсюда, из моей норы среди камней. Он сидит вот так уже много дней, глядя на отдаленные вершины и посылая призывы из самой глубины своего сердца. Там-м, там-м, там-м, дам-м, дам-м, дам-м… я зову вас, зову, зову, сюда, сюда, сюда. Все его поведение было очень странным с тех самых пор, как он появился на этом пике. Он пребывал в неистовом волнении и отчаянии на этой гигантской вышине. На протяжение многих часов я слышал шум его крыльев и ощущал крайнюю важность его прилета сюда, потому что именно это место было так необходимо ему, вот эта высочайшая из вершин, достичь которую можно только собрав до последней капли все свое мужество и силу, потому что здесь дули сильные ветры и стоял лютый холод. Но теперь он занял эту каменную террасу и сидит, посылая свои призывы, похожие на ритмичные удары барабана, через цепи заснеженных вершин. Это настоящий Орел-Властелин. Каждая частица его тела наполнена энергией. Именно вид этого орла заставил меня, скромно свернувшуюся кольцом змею, совершить столь долгий и трудный путь к этим вершинам. Я слышала, что это то самое место, где можно увидеть Властителя Жизни, и многие месяцы ползла сюда, а когда добралась, то не нашла ничего! Но вот теперь он здесь! Сейчас он сидит на самой вершине, оглядывая пространство глазами охотника. Долго пришлось мне ждать, но в конце концов Король все-таки появился, принесенный сюда ветрами и преследуемый опасностью. Я видела их, этих охотящихся за ним призраков, вооруженных веревками и сетями. Они заставили его ускорить свой полет! И в тот самый момент, когда он достиг вершины и взглянул вниз, на зияющую там пропасть, его преследователи исчезли. И вот послышался его зов: там-м, там-м, там-м, там-м, сюда, сюда, сюда. Эта мысль, должно быть, родилась у него, когда он бежал от своих преследователей, потому что как только он приземлился, то не терял ни минуты и хотел, чтобы встреча произошла немедленно. Какая удача, что я смогла завершить свой подъем как раз в это время! Сейчас, когда вспоминаю ту борьбу, которую мне пришлось совершить при подъеме сюда, сквозь пески и болота, через джунгли и реку, через долины и высокие скалистые утесы, когда думаю о том, как скользила, получая болезненные язвы и надрывая свой живот, я могу лишь рассмеяться и сказать, что все это стоило того, потому что я здесь, а Орел-Повелитель созывает на встречу. Сюда, сюда, сюда! *** – Прежде всего, нужно разобрать стенд для полостных инъекций… – Затем следует разбить пневмотораксный индикатор… – Приятели-крысы, пожалуйста, помните, что этот индикатор - федеральная собственность, а уничтожение его будет считаться преступлением на федеральном уровне. – Заткнись, Рэт, пока мы не пригвоздили тебя к полу. Я заполз в самый угол Целевой Комнаты и, обернувшись своим любимым хвостом, уселся там, чтобы подумать. Бунтовщики сновали туда-сюда, таская из комнаты драгоценное печенье и рассовывая его где попало. Колеса передвижных клеток уже не могут прокручиваться от этой еды. А они все тащат, тащат… мотор вентилятора только что заклинился, забитый прессованным печеньем. Как мне хотелось схватить нескольких лидеров этих бунтовщиков и провести несколько показательных кровавых уроков посредством отсечения головы. Возможно, вам доводилось видеть мою статью "Отруби им головы", "Научный сборник", 1974. Декапитация (обезглавливание) - самый лучший способ получения крови от зародышевой или только что родившейся крысы. И я просто обязан отрубить голову этой только что народившейся революции. – …займитесь стерилизационной комнатой… – …нам надо отправить кого-нибудь в клетку, где проводятся опыты по обмену веществ… Я знаю, где находится наиболее зловредная саркома, та, что действительно способна нанести удар. Эх, если бы я только мог проткнуть дырки в нескольких из этих революционных головах, а затем сунуть в это отверстие зловредную опухоль. Я видел, кк наш ученый-профессор многократно делал это. – Нам удалось захватить горелку Эройла, капитан. – Хорошо. Используйте ее, чтобы открыть остальные клетки. Горелка Эройла (номер 99) дает пламя в 200 градусов! Нужно сказать, что эти бунтовщики добыли очень мощное оружие анархии! Мне необходимо что-то предпринять, иначе… смотри "Пролом головы у крысы": снимается верхняя часть черепа, и мозговые полушария вычерпываются ложкой. Но этот проклятый революционизирующий дервиш вновь начал кружиться, закусив кончик собственного хвоста. Он движется и движется по кругу, гипнотизируя всех нас. Я пытаюсь смотреть в сторону, но бунтовщики хватают меня за голову и силой принуждают смотреть на него. Вращающийся дервиш расплывается в моих глазах, а из самого центра этого водоворота проецируется интуитивная картина. Осторожно! Это опять та самая ужасная змея! *** И вот теперь я вижу, как они приближаются, далекие маленькие точки за грядой снежных вершин. Вижу, как они летят прямо на наш пик Стервятников со всех четырех сторон, будто отталкиваются от неба своими темными крыльями. Орел-Повелитель сидит словно император на своей террасе, наблюдая за их приближением, его сверкающие глаза вспыхивают золотом, озаряя снега. Мне следует отползти чуть-чуть подальше. Не думаю, что в стремительном движении крыльев и ветра Властелин и его новый двор смогут заметить маленькую свернувшуюся кольцом змею. Да, вот так будет лучше, теперь я могу отчетливо видеть их всех. Вот в западной части неба описывает круги Орел-Принц, готовясь приземлиться, и обменивается пламенным взглядом с сидящим на скале Властелином. И будто смыкаются две молнии, наполняя окружающее звуками освобождающейся силы. Радуйся и трепещи, вершина! Прилетевший с запада орел приземлился на террасе, держась на почтительном расстоянии от Властелина. Порывы ветра вздымают их черное сверкающее оперенье и тонкие белые перья, венчающие их короны. Орлы усаживаются, продолжая следить за тем, как остальные птицы начинают снижаться над террасой. В самом ее центре, на единственном огромном камне, который возвышает его над остальными, восседает Орел-Властелин. Его глаза излучают огонь великого осознания, потому что сейчас он владеет всем, что заключено среди этих вершин, раскинувшихся перед ним, со всем их холодом и величественным блеском, где можно принимать своих приближенных. Но его взор будто прожигал эти вершины, устремляясь дальше, отыскивая что-то далеко внизу, далеко, далеко внизу. Птицы в черном оперенье, составлявшие его свиту, были заняты таким же созерцанием, их глаза так же блестели, будто охваченные лихорадкой от той борьбы, которую им пришлось вести, чтобы прибыть, и от исступления, что им удалось сделать это. Вот почему, когда даже я, скромная свернувшаяся кольцом змея, поднялась на эту высоту, я танцевала на кончике хвоста! А стук их сердец! Теперь сердце каждого из них билось и выстукивало: сюда-сюда-сюда! Королевские сердца бились как одно сердце, в едином ритме: сюда-сюда-сюда! Давным-давно, далеко внизу, около деревень мне доводилось слышать, как люди собирались и проводили праздники. Должна признаться, что была очарована музыкой и буквально загипнотизирована флейтами, которые производили переливающийся, будто вьющийся, и тем самым похожий на змею, звук. Много раз я слышала эти праздники, засыпая под барабанный бой, доносившийся из деревни. Но в этот полдень барабан стучал в орлином сердце, а флейту заменял орлиный клекот: кайрриииииииииииииииии… Он разносился над просторами, и его эхо отражалось среди скалистых ущелий: кайрриииииииииииииииииии. Никогда еще я не встречала праздника, подобного этому, когда так призывно кричали орлы, поднимаясь на вершины. Чуть подрагивающий занавес опустился над нашей террасой и, вобрав в себя множество удивительных оттенков, расширился изящной дугой, образуя огромной круг, который полз по небу и сиял, напоминая радугу или разноцветный дождь, рожденный от огромного напряжения атмосферы, которое возникло здесь, где сидели и кричали предводители орлов, чьи голоса теперь сливались в один голос - кайрриииииииииииииииииии! *** Как бы я был рад состряпать на скорую руку хорошенькую, на все сто процентов летальную дозу чего-нибудь, и пройтись с ней по всей лаборатории, чтобы сделать отличную дезинфекцию этой паршивой шайке. Метиловый спирт, разведенный в питьевой воде, вполне подошел бы для этой цели. Объема в 22 кубических сантиметра было бы достаточно, чтобы вызвать кому, и через несколько часов они все подохли бы. (Подробное обсуждение вопроса о летальных дозах можно найти в работах гг. Джилла, Джонсона и Брауна. Эти джентльмены вполне успешно уничтожали целые лаборатории, и не один раз, и могут быть признаны в качестве вполне надежных экспертов. Вот они, фатальные конвульсии, ура, ура, ура! Весьма важные для отечества! Вот это зрелище, почище футбола!) Я терплю аварию в этом проклятом ящике Фишбиндера. Грядет ужасный апоплексический удар, я могу чувствовать, как его зловещая пульсация ползет по моей спине, как только я начинаю озабоченно глодать кончик собственного хвоста, с беспокойством щелкая зубами и сгорая от желания иметь при себе немного ДДТ (дихлордифенилтрихлорэтан), чтобы утопить этих крыс в мученьях, в повторяющихся циклах поэтических пристрастий, в симптомах психотической активности и склонности к бесконечному рифмованию строк, в последствиях от воздействия лабиринтов категорий D и E, а этот дервиш все вращается вокруг меня, и я прошу вас, Пул, Брум и Хелвик, помогите мне, пожалуйста, кто-нибудь помогите, взгляните на мою родословную: Альбинос, номер 243, доктор психологии, сыпь, бородавки, маленькая козлиная бородка, эксперт по лоботомии, шесть опытов на шимпанзе, о, сладкая земля свободы, Боже мой, это агония, а вот уже одна из подсемейства ядовитых змей уже пришла за мной! *** Орлы один за другим улетели в долину. Я же последую туда своим путем, на животе, по камням. Надеюсь, что буду там вовремя и поспею к началу большого сбора, который они планируют провести в этом месте. Ведь спускаться вниз гораздо легче, чем подниматься наверх. Итак, я отправляюсь вниз, через бревна и камни. Может быть, некоторым змеям было бы гораздо приятней лежать весь день на солнце и никуда не ходить, но только не мне. Происходит что-то замечательное. У орлов есть очень смелый план, но нельзя сказать, сработает ли он. Сейчас я вижу, как они устремились вниз, далеко, далеко, за вершины деревьев, поднимающихся над джунглями, и их крик наполняет воздух. Они парят на ветру, взывая к джунглям: "Сюда, сюда!" Орлы, я иду, я тоже иду! За мной, змеи! Идите, присоединяйтесь к нам в джунглях для большого… сбора… *** – Выглядит так, будто на наше счастье старый док Рэт совсем потерял голову. – Я и раньше видел его в таком состоянии. Отнесите его в термостат и подержите некоторое время на льду. Но только не спускайте с него глаз. Он всегда склонен выкинуть что-нибудь. – …парадектомия щитовидной железы… Журнал токсикологии… имеем судороги… сравнительная психология… спасибо, спасибо… я рад поблагодарить за вот эти дополнительные стимулы, полученные мной в лабиринте, за этот апоплексический удар, и особенно доктора Гальваническая Активность и профессора Взаимосвязь, соответственно… – Замолчи пожалуйста, док. – Вот и правильно, хватай его за хвост. – …лопнуть со смеха, какой гротеск, все, что я знаю, должно иметь вес, Рэт не должен запутать процесс, он с радостью выдержит прессы пресс, ведь последний наш опыт имел несомненный прогресс, все студенты на отдыхе - вот же эксцесс, здесь есть лишь шимпанзе, уже впавшая в стресс, и все лишь потому что ей сделали легких разрез… – Несколько чокнутых вздрогнули и свалились на пол, но этот псих… – …да, мои ученые коллеги, я проткнул кошку и заставил ее визжать, нет, вы не должны задавать этот вопрос "почему", о, спросите лучше "зачем"… – …думает, что он поэт-песенник. – …а затем и глаза ей проткнули, чтобы грант получить к середине июля, итак, мои дорогие питомцы, если вы классифицируете бабочек, и дружно колыбельную конгрессу затянули, вы получите степень которая сможет вас поддержать, чтоб в воду кипящую кошку сажать, снять с нее мясо, язык оторвать, при этом не следует вам забывать, особенно, занимаясь подобным мучением, о том, что вы можете предсказать что будет в старом Шанхае с его населением, а все для того чтоб себя восхвалять, и еще постоянно всех поучать: животные - ваш кусок пирога, режь их на части, и вся недолга… – Поднимай его. Хватай его за хвост, вот так, а я возьму за уши. – … столбенеть и цепенеть, составлять и выяснять, систематизировать и фальсифицировать, но прежде всего, вам не надо упрощать, чтобы грант в июле получать, не беспокойтесь вы о кошках, ими будут вас снабжать, и не бойтесь идентификации, у вас хорошая квалификация, вы получите совершенное алиби, так что вас уличат едва ли, можете смело кошку брать, чтобы щелок на ней испытать, верно, щелок лучше для глаз применять, а всякий раз, когда кошка будет страдать, ваш декан факультета санкционирует это, если же визг будет слышен кому, вы просто соврите про это ему, и успокоится добрый декан, отправится спать на свой старый диван, я верю, что это хороший пример, как можно уже по студенту узнать, годится ли он чтобы засесть в кабинет и окостеневать… – Поднимаем… поднимаем… Поднимаем! Они подбросили меня вверх, достаточно высоко, швырнув прямо в воздух, и я собрался уже расставаться с жизнью, опускаясь в термостат, да, да, да-а-а-а! Однако и холодновато же здесь, черт-вас-побери! Зубы так и по-с-с-ст-т-тукивают. Но, слава богу, мой у-ж-ж-асный повтор-р-рный курс завершен. *** Я - гигант волн и супруга величайшего из королей течений, чей плавник величественно выступает из морской пены. Мы плаваем в Атлантике, и наша любовь так велика, что разносится эхом над волнами, подобно громовой песне. – А-мооооооооооооооооооо! А-моооооооооооооооооо!- зову я его, и поэтому он воспринимает меня как Амоо, белобрюхую, красивую, когда мы плаваем и ныряем на самое дно, к песку, где лежим среди мерцающих зеленым светом водорослей. Вот так мы и лежим в теплом Гольфстриме, предаваясь мечтам. Морские глубины - наша любовь, могущество - наша мечта. Все окружающее в океане восхищает нас, потому что наши тела огромны, и столь же велика сила нашего разума. Мы наблюдаем настоящий танец жизни, струящийся, исчезающий в глубине, и как раз сейчас я уже ношу внутри себя его семя, и поэтому у меня неуемный аппетит. Мы поднимаемся со дна мелководья и направляемся подальше от берега, чтобы догнать огромный косяк серебристых рыб, заглатывая на ходу большое число их. Я прокладываю себе путь сквозь них мощным плавником, мой рот постоянно открыт. Косяк поворачивает к берегу. Я по-прежнему следую за ними в поблескивающей воде, пока не ударяюсь о песчаную отмель. И глаза, и плавник, и часть моего тела выскакивают из воды, но мой живот застревает в песке. Одним мощным рывком я бросаюсь вперед, прямо в небольшой залив. Я медленно плаваю там по кругу и пытаюсь выбраться назад, так же, как и вошла сюда, через ту самую песчаную отмель. За ней плавает мой король, поднимая в воздух огромные массы воды. Я ударяюсь об отмель и сползаю назад. Я пытаюсь перепрыгнуть ее, но она отбрасывает меня. Я зову его через разделяющую нас воду. Сигнал, который он посылает в ответ, звучит зловеще и настойчиво, и я вновь наскакиваю на мель, поскольку мое стремление к нему и к открытому морю подталкивает и ускоряет биение моего сердца, которое проявляется в быстрых и нервных выбросах из моего дыхала. Тщетно я борюсь с песком и камнем. В ловушке. Огромная беда настигла меня. – Нам следует дождаться прилива, - говорит он, пытаясь оставаться спокойным, ради спасения того крошечного, что находится внутри меня. Перед моим взором проходят все самые идиллические картины моря, пока я болтаюсь на мели, вся романтическая история любви кита и дельфина, зловещее нападение прячущихся змей, и безжалостная погоня за нами жестокой обезьяны. День тянется медленно. Ночь должна принести с собой лунный прилив. И вместе с ним я обрету свободу под звездами. С этого времени мы будем держаться подальше от берега и оставаться на глубине, куда не может проникнуть никто, кроме королей. Мой дурацкий голод, моя отчетливо видимая тень. – Берегись, - предупреждает он. - Зло совсем близко. Я уже слышу и вижу, как маленькие лодки отчаливают от берега. Прямо ко мне направляются обезьяны. Я опускаюсь вниз, но не могу оставаться там долго. Я поднимаюсь на поверхность, прямо во враждебный мне круг. Громкий звук наполняет мои уши, а тело, в самых разных местах, пронзает боль от жгучих ран, которые появляются одна за одной, при каждой очередной сверкающей громоподобной вспышке, извергаемой окружившими меня обезьянами. Я вновь погружаюсь и лежу на дне, переживая свое горе. Я чувствую, как мой малыш бьется внутри. Мои раны не смертельны. Если бы только наступила ночь! Я поднимаюсь в дикой ярости на поверхность, чтобы глотнуть воздуху, и получаю новую порцию боли, которая прознает все мое тело. Еще раз опускаюсь на дно и ощущаю привкус крови во рту. Я уже не могу чувствовать, бьется ли внутри меня мой малыш. Вода темнеет. Я всплываю на закате дня, а они еще раз обрушивают на меня боль. Когда наступает ночь, они освещают воду сверкающими как бриллианты глазами. И я плыву сквозь них прямо к отмели. – Иди ко мне, - говорит он. - Иди. Мои силы кончились. Мой хвост больше не направляет меня. Слабо и неуверенно я плыву к отмели под светом бриллиантовых глаз, а боль моя все возрастает. – Мы должны плыть подальше отсюда, - уговаривает он меня. Я сползаю с отмели на дно, где лежу, уставившись в темноту. Много-много лет назад мы оказались запертыми в болотах, и все-таки нам удалось выползти к морю. Я в исступлении ползу по дну, подгребая песок плавниками. Луна освещает мои залитые кровью глаза, а я мечтаю о тропических морях, где мы впервые встретились с ним, плавая кругами вокруг друг друга около ослепительных коралловых рифов. – А-моооо! - зовет он. - А-моооо! Морская звезда ползет надо мной. Я переворачиваюсь на бок. Потребность в воздухе невыносима. Идиллия моря сменяется ужасом. Кругом кишат акулы, и распухшие трупы наводняют мое сердце. Мое тело дрожит. Я задыхаюсь, глотая воду залива. Огромные расстояния и глубины не страшны для нас. Смотри, я могу плыть через этот шторм, перекатываясь через темные волны. *** А теперь мне предстоит забраться на самый верх этого заполненного льдом т-т-термостата и с-с-смываться отсюда. Однако какие скользкие бока у этой проклятой штуки! Но доктор Рэт з-з-знаком с основами движения. (Сравните с: "Стимуляция участков мозговой коры по методу Викерса".) Нужно взбодрить себя, привести в действие все основные двигательные центры, а раздражение, страх и ярость, соединенные вместе помогут сделать… гигантский прыжок на самый верх термоса! Но вы только взгляните теперь на этих бунтовщиков! Пританцовывая, выстроившись цепочками, они движутся к экспериментальному музыкальному проигрывателю. Офицер-бунтовщик щелкает выключателем, обмотав его хвостом, а кое-кто из сопровождающих его уже роются в лабораторной музыкальной коллекции, извлекая оттуда диск. Они кладут диск на проигрыватель, опускают звукосниматель и настраивают громкость. Теперь я могу видеть и название пластинки. Это так называемые песни горбачей, или горбатых китов. Всего лишь набор бессмысленных звуков, сформированных в их ротовой полости. Да, звучат они громко, но чрезвычайно грубо. Киты очень полезны для парфюмерии, для пищи комнатных животных, иногда их используют для производства корсетов, но, пожалуйста, не впадайте в заблуждение и не принимайте их за разумных существ. Это всего лишь крупные базовые модели. Но мои приятели-крысы просто восхищены этими громкими, я бы сказал непристойными, напоминающими пуканье звуками, которые издают киты. Я уже начинаю видеть, сколь грубы и неотесаны эти революционеры. Дайте им любую недозрелую дурацкую идею, и они раздуют из нее слона. А диск между тем вращается… вращается и вращается… вращается и вращается… и гипнотический… неотразимый… будто из самых глубин записи поднимается интуитивный сигнал… Я вижу океан. Перед моим взором на горизонте появляется огромный корабль. Это что, боевая революционная колесница? Рассмотрим поближе… Минутку, мне знаком это корабль! Я читал о нем всего лишь неделю назад в Научном журнале. Да, да, разумеется, это - "Тритон II", корабль Мирового Института Океанографии. Это великолепное судно - часть Программы по изучению коммуникаций, которая пользуется большой поддержкой в научных кругах. Она осуществляется под руководством всемирно известного композитора, сэра Джеймса Джеффри. Но какое отношение имеет "Тритон II" к этой передаче, организованной мятежниками? Разве возможно, чтобы сэр Джеймс вступил в союз с этими революционерами? Пожалуйста, сэр Джеймс, скажите, что это не так! *** – Я Джонатан Доунинг, представляю "Би-би-си" и нахожусь сейчас на палубе "Тритона II". Наш капитан - Алан Блек, у которого за плечами почти сорокалетний опыт плавания в Атлантике, как на боевых кораблях, так и на китобойных. Здесь же, рядом со мной, на палубе находятся и другие члены нашей корреспондентской группы: звуко- и кинооператоры, и, разумеется, здесь же находится центральная фигура этого путешествия, сэр Джеймс Джеффри, дирижер лондонского фестивального оркестра, все шестьдесят участников которого в данный момент расположились вокруг нас, у самых поручней, устремив взгляд поверх волн в надежде заметить сигнал, фонтан воды, выбрасываемый китом. Сэр Джеймс, что вы надеетесь выяснить? – Кит-кашалот имеет мозг, почти в шесть раз превосходящий по размеру мозг человека. Но только малая часть этого мозга используется для осуществления жизненных процессов. Несомненно, что остальная часть занимается некоей формой мыслительного процесса, о котором только могло мечтать человечество. – Сэр Джеймс, можем ли мы знать наверняка, как именно кашалоты используют свой мозг? – Разумеется, мы не знаем ничего определенного. Но вычисления, произведенные на компьютере, показали, что мозг такого размера, а иными словами, компьютер с такими возможностями, если хотите, не будет сидеть без дела. Природный дар никогда не бывает бесполезным. Это восхитительные созданья, чьи способности к восприятию вероятно раз в шесть превосходит наши собственные. Мы изучили записи их звуков, и, надо заметить, что они выражают такие эмоции, которые лежат вне пределов нашего понимания, это действительно так, но тем не менее, глубоко трогают и возбуждают. – И что же это за эмоции, сэр Джеймс? – Их музыка глубоко печальна, как будто она отражает бегство от вселенной или затухание звезды. – Потому что на них постоянно охотятся, вы это имеете в виду? – Охотятся? Мой дорогой друг, их преследовали так, что довели до грани вымирания. Они оплакивают исчезновение их вида, точно так же, как это будем делать мы, когда и на самом деле преуспеем в разрушении планеты и сделаем ее невозможной для жизни. Да, на них охотились, и превратили их дом в огромную свалку. – Ах, сэр Джеймс, а какие еще достоинства вы нашли в их музыке? – Ощущение величия, созерцать которое лишь какой-то миг удавалось некоторым людям, и то весьма редко. Эти созданья самые великие музыканты на земле. Они талантливы, мудры и исключительно миролюбивы. – Сэр Джеймс, а есть ли на земле какая-то другая музыка, которая может сравниться с музыкой китов? – Музыканты в Тибете когда-то использовали гигантские трубы, типа рогов или горнов, некоторые из которых доходили в длину до пятидесяти футов, в которые они трубили на перевалах Гималаев. Этим они пытались сделать шаг к совершенству. Почти все они были, как вы знаете, уничтожены войной, и сейчас лишь единицы из живущих там людей могут воспроизвести подобную музыку. Люди забыли то, чего не забывают киты, имеющие столь большой мозг. – И что же из этого следует, сэр Джеймс? – Что цель нашей жизни состоит в том, чтобы воспевать величие космоса. *** Что за куча грязной болтовни! Это все, чего можно было ожидать от мятежного судна. Но в то время, пока стража мятежников аплодирует этому консерватору-англичанину, я осторожно ползу вдоль стенки термостата. В захлестнувшем их революционном пылу они забыли про доброго доктора Рэт, и им придется пожалеть об этом, ха, ха! – Стой, кто шляется здесь! Передо мной появился патруль повстанцев! – Прошу прощенья, я вышел всего лишь дыхнуть свежего воздуха… да, да, такая чудесная ночь, не правда ли… – Стой где стоишь! Я немедленно прыгаю на движущуюся ленту туалетной бумаги. Она без конца разматывается, проходя под всеми клетками, собирая испражнения, и вот теперь уносит меня далеко от патруля бунтовщиков. Эй вы, жидкое дерьмо, мошенники-грызуны, старый док Рэт едет верхом на рулоне! Взгляните на них, снующих взад и вперед прямо подо мной, пытающихся взобраться сюда, наверх. И как только им это удается, я прыгаю, чтобы в очередной раз скрыться в темноте. Сюда же устремляются полчища крыс, освободившихся из клеток и ползающих где попало. Я смешиваюсь с ними. В призрачном ночном свете, наполняющем лабораторию, никто не сможет опознать меня. И я двигаюсь вслед за толпой. Они направляются в кабинет, где наносятся постоянные метки, и каждая поднимается к механизму для производства татуировки, смотри патент "Приборы для научных исследований", 1956. Там имеются иглы, вставляющиеся в особые гнезда таким образом, что их конфигурация может образовывать необходимые идентификационные литеры. Но бунтовщики вытаскивают зубами эти иглы и переставляют их так, чтобы они образовали их эмблему, круг с крестом внутри, напоминающим тонкие волоски оптического прицела. Бесспорно, это очень мощная эмблема, сила которой в состоянии создавать интуитивное поле, приближать все удаленные предметы, при очень тонкой цветовой настройке. И теперь они принялись делать татуировку с изображением этой эмблемы всем крысам в лаборатории. Это уничтожит все проведенные нами эксперименты! Ведь никто не сможет определить, чья железа была разрушена или где находятся жертвы привитой опухоли, потому что все старые отметки теперь перечеркиваются этим проклятым колесом. Но мне нужно подвергнуть себя такой же татуировке, в целях беспрепятственного передвижения по лаборатории. Я должен выглядеть как все остальные крысы. Время, когда я был ученым доктором-безумцем, проходит. Моя медицинская подготовка должна дать мне возможность заняться контршпионажем, для чего необходима новая внешность. Итак, я готов принять эмблему бунтовщиков. – Следующий. Крыса, стоявшая впереди меня направляется к записывающему стенду, где ей задает вопросы следователь. – Ячейка в блоке? – 27. – Каков характер проведенных над тобой экспериментов? – Они вызывали у меня кровотечение, вводя иглу в мой череп и пронзая мои полости. – Опустите пожалуйста голову. Затем бунтовщики вспрыгивают на пружину татуировального устройства, проштамповывая своей эмблемой крысиное ухо. – Следующий. – Да, вот я. – Каков характер проведенных над тобой экспериментов? – Ох, да на самом деле ничего особенного. Меня лишь на короткое время поместили в лабиринт. Мне очень нравится еда. И действительно, это было великолепное времяпрепровождение… Следователь внимательно разглядывал меня. – …если не считать того, что они оторвали мне яйца. – Опустите пожалуйста голову. Кончики иголок устремились вниз, и эмблема бунтовщиков пронзила мое ухо. И тут же я получил интуитивный сигнал. Перед моими глазами заколебалось абсолютно круглое изображение, напоминающее сверкающий мыльный пузырь. И внутри него был виден корабль бунтовщиков, "Тритон II", вместе со всеми этими людьми, занятыми проблемами общения. Как неудачно, что и "Би-би-си" присоединилась к этой революции! *** – Фонтан! – Это из корабельного громкоговорителя раздался голос капитана, и теперь мы все можем разглядеть стаю кашалотов по правому борту. "Тритон II" направился прямо к ним. Сэр Джеймс поднял дирижерскую палочку, и его оркестранты бросились через всю палубу к инструментам. Наши звукооператоры занялись усилителями, с помощью которых звуки симфонии, исполняемой оркестром сэра Джеймса, должны быть усилены, чтобы заполнить пространство над водой. На палубе установлены гигантские громкоговорители, которым обеспечена надлежащая устойчивость, во всяком случае какую только можно было создать на такой необычной поверхности, как палуба "Тритона II", который как раз сейчас замедлил свой ход, плавно скользя по направлению к китам. – Как только мы подходим к ним, корабль, как и было задумано, останавливается. Киты в этой стае очень большие, сейчас их огромные выгнутые спины скрываются под водой. – Не беспокойтесь, сэр Джеймс. Они вновь появятся на поверхности. – Вы только что слышали из корабельного громкоговорителя голос капитана Блека. Масляное пятно, которое киты оставили после себя, все еще заметно на поверхности воды, и "Тритон II" входит в него. Праздничный оркестр уже на месте, готовый начать написанный сэром Джеймсом "Гимн глубине", в работе над которым он использовал в качестве базовых компонентов музыкальные элементы, найденные им в песнях китов. – Сейчас, вот здесь, вы можете видеть стаю китов! Прямо по курсу! Зеленоватая призрачная форма начала появляться на поверхности. Сэр Джеймс повернулся к оркестру и поднял палочку. – И вот зазвучал "Гимн глубине", как раз в тот момент, когда огромный кит наконец полностью разорвал водную поверхность, выбрасывая вверх фонтан водяных брызг. Музыка полилась из громкоговорителей, наполняя пространство над океаном. Вода была спокойной, киты двигались очень медленно, около двух десятков из них даже приблизились к кораблю, пока сэр Джеймс вел партитуру. Кинооператоры, как обезьяны, повисли на поручнях, пытаясь сфотографировать китов в разных ракурсах, в то время как оркестр гремел колоколами над водной гладью. Киты все время держались близко, будто прикованные к месту… И вот наступил момент, когда я увидел повелителей моря… чуть медленнее, флейты, здесь не нужно торопиться… и это такая радость! Бей барабан, веди, оркестр, свою ударную мелодию, бей барабан в честь титанов, которые снизу смотрят на меня, которые слушают наше сочинение, которые знают, что мы понимаем их. Низкая, зловещая песня ветра звучит для титанов ее величества темноты. Мы тоже вышли из глубин той же матери, из этого же моря. Они слышат меня, они слышат и тихо лежат на волнах, изумленные, а мы в исступлении переходим ко второй части, где начинается наш продолжительный вибрирующий переход к низам, когда басы опускаются все ниже, ниже, ниже. Сокровище лежит, поблескивая в темноте, ярко сияющая жемчужина, огромная, в которой отражается голова кита. Теперь мы движемся вместе с вами, титаны, сквозь молчаливые глубины океана, где господствует темнота, где лишь неожиданный свет от поблескивающей рыбы озаряет вечный мрак. Что за звезды сияют над морским дном! Я обрел свой триумф, я стар, и моя победа теряется среди этих, еще больших мастеров, она растворяется в их песне, которая явно превосходит мою собственную. Но прислушайтесь, певцы, и вы услышите сами себя в этом вихре виолончели, который несется по глубоким морским пещерам, где многорукие кальмары стерегут загадочные груды драгоценных камней, сокровища, на которые ни один человек не может предъявить права. А теперь, бейте колокола, гудите в глубинах, мягко и низко, взывайте к мертвым, в то время как наша вторая часть подходит к завершающему переходу. Этот яркий рассвет, это сияющее море, камеры, раскачивающаяся палуба, мечты, страницы моей симфонии, тронутые игривым ветром, пока мы продолжаем свой спуск в глубину, на самое дно, к удирающим по песку обитателям рифов, опускаемся вниз вместе с понижающимися басами трубы, управляемой нами, опускаемся вместе с переходом к этим гигантским низам, опускаемся на дно, с ревом врываемся в пещеры, низкими голосами проникаем в неизведанные закоулки расщелин, глубоких трещин на самом морском дне, где плавают удивительные чудища, усмехающиеся светящимися зубами. Что за чудо! Вторая часть сейчас должна передохнуть, должно закончиться ее долгое, низкое, исполненное на едином вдохе погружение, и должен начаться подъем, подъем сквозь мрак, подъем из предельной темноты, подъем сквозь течение, и скрипки действительно так вдохновенны сегодня, вы отдали мне все, отдали все, во время нашего подъема, вы все отдали мне, когда мы шли вверх, вы создали праздничный подъем, подъем к жемчужине-солнцу, которое сияет над просторами моря. Гремите, барабаны, гремите среди рифов и коварных лагун, гремите, а мы будем всплывать на поверхность, мы, киты! В раскатах грома мы всплываем на поверхность, потому что ваша жизнь здесь, на поверхности моря, где вы, покачиваясь на волнах его теплых течений, плывете подобно богам, бесстрашные, обреченные, неистовые, озаренные солнцем, а наша музыка льется на вас, титаны, все время, пока вы лежите во всем великолепии рядом с нашим кораблем мира. Вы слышите нас и шлете в ответ свою песню. Вот уж поистине чудо из чудес! Цель моей жизни осуществилась, и теперь я - это вы! О, Бог Моря! Звените, колокола, неистово, радостно, бесконечно, звените, звените, звените! Вызванивайте свою песню, несите ее к дальним горизонтам, где белые облака медленно плывут к островам бесконечного спокойствия. О, Океан, великий и вечный! Теперь уже море задуло в свои трубы и зазвонило в свои колокола. Прислушайтесь: раскачивающиеся в волнах морские русалки ткут мелодии, которые столь же незабываемы и прекрасны, как восходящее солнце. И это сплетение звуков, которому я научился от вас, морские сирены, я возвращаю вам, в финальной части своей симфонии. Пришлось преодолеть тысячи всевозможных помех и препятствий, чтобы мы смогли исполнить для вас нашу песню, чтобы могли покачиваться на волнах вокруг вас, в то время как вы могли бы играть рядом с нашим мирным кораблем. Играйте и ничего не бойтесь, этот корабль-солнце не покинет и не предаст вас. Вы ведь слышали ваше собственное сочинение в самом начале дня, когда народилось новое солнце, неожиданно разорвав утренние волны. Ах, как звучат эти трубы моря! Киты, мы застали тот звездный час, когда поют эти трубы! Слава! Мы преклоняемся перед вами! Мы преклоняемся перед глубиной! Вот так начинается новый день. Маленькие киты играют около своих матерей. Морское божество разбрасывает свои едва уловимые сокровища, и плывет, плывет, плывет, а мы ныряем среди этих сокровищ, разбогатевшие, как нам и не снилось. А теперь, морские колокола, прошу вас, чуть помягче, когда мы начинаем погружаться в тишину дня. Ох уж эти китовые рыданья! *** Моя задница горит, когда я вижу, как весьма ценная научная экспедиция становится частью пропаганды, проводимой мятежниками. Кстати, о том, что где горит: бунтовщики зажгли горелку Эройла и установили ее в центре лаборатории, где теперь ходят вокруг нее, переплетя хвосты. Могу предположить, что они смотрят на бьющее вверх пламя как на какой-то священный символ. Должен заметить, что все эти вращения и хороводы являют весьма примитивное зрелище. Но моя обязанность и состоит в том, чтобы заставить себя смотреть на это, чтобы быть в курсе замыслов революционеров. Ну что ж, наперекор собственным научным взглядам, я тоже погружаюсь в этот дикий танец, переплетя свой хвост с хвостами других участников. Теперь мы движемся по кругу в свете пламени, все вместе, подняв вверх передние лапы и задрав носы. Наши хвосты скручены спиралью и направлены в сторону от центра. И вот так, скрученные вместе, мы движемся по кругу, образуя бунтарский круг. Мой самоконтроль снижается, и повторно всплывают склонности к рифмованию стихов. Я должен одержать победу над ними, я нахожусь уже на грани… Крысы, занявшие Центральный Барабан-тренажер, начинают бить хвостами, поддерживая головокружительный ритм. Мы движемся все быстрее и быстрее, сохраняя круг. Какие странные ощущения. Вот так просто, я могу стать одним из них, если позволю себе распуститься. Но я должен выдержать! Доктор Рэт знает, что такое реальность! Да, но круг есть круг! Вот вновь возникает мятежное изображение, где весь экипаж "Тритона II" занят едой. А Джонатан Доунинг, этот скользкий угорь, с обычным усердием ведет интервью. Доунинг, грязный подонок, а ну убирайся назад в свою корзину! *** – Капитан Блек, доводилось ли вам когда-нибудь видеть китов, так долго остающихся рядом с кораблем, как они делали это сегодня днем, во время концерта? – Нет, мистер Доунинг, не доводилось. В прежние времена гарпунист стрелял прежде всего в детеныша, хорошо зная о том, что мать никогда не оставит его. Благодяря этому им удавалось делать по ней точный выстрел… но я никогда не видел китов, остающихся так долго около корабля ни при каких обстоятельствах. – Спасибо, капитан. Теперь мы переходим в кают-компанию корабля, где участники оркестра, очень тихо, празднуют свой музыкальный триумф, который они одержали над морем. Здесь находится и Дмитрий Ракоши, первая скрипка. Мистер Ракоши, чем намерены заняться вы и мистер Джеймс, теперь, когда ваш первый концерт для китов имел такой успех? – Нам следует устраивать регулярные концерты, следуя по путям миграции китов, чтобы, оставаясь с ними, играть для них мировую музыку. Мы уверены, что только человеческое совершенство может представлять для них интерес. Только сложность наших музыкальных форм может показать им, что мы не дикари. – Я не вижу этой праздничной ночью среди вас сэра Джеймса… – Он старый человек, мистер Доунинг, и рано отправляется отдыхать. – Но какая сила открывается в нем, когда он управляет оркестром! Тогда он кажется просто молодым! – Во время работы он может вымотать любого из нас. – Кажется, что вы все прекрасно понимаете его… – Мы все испытываем одинаковое восхищение… наш флейтист, например, потратил три месяца, исполняя серенаду пленному киту. – …Джонатан, нельзя ли пригласить тебя на минуту на палубу? Мы кое-что уловили с помощью подводных микрофонов… – …сейчас мы переходим вместе с нашим радиоинженером в маленькую звуковую студию, построенную на палубе, ниже уровня водонепроницаемых переборок. Море по-прежнему спокойное, яркая луна висит над ним… – Киты поют, возьми наушники. – …побольше усиление, пожалуйста… да, вот так хорошо… Я думаю, что следует позвать мистера Ракоши… – …попытайтесь подключиться к палубному громкоговорителю… – Сюда, мистер Ракоши, вот сюда, пожалуйста… киты поют… возьмите наушники, сэр… Джим, можем ли мы зажечь снаружи огни и установить защищенную от воды камеру… Сейчас Дмитрий Ракоши слушает мелодию… вот он снял наушники… – Мне нужно видеть мистера Джеймса. – Так поют киты или нет, мистер Ракоши? – Они исполняют "Гимн глубине". – …Мистер Ракоши быстро удаляется, торопясь в каюту сэра Джеймса… палубные громкоговорители наконец-то подключены, и китов можно слышать совершенно отчетливо… Мы записываем это, Джим?.. Остальные участники оркестра собираются на палубе, привлеченные этим пением… здесь находится и третий помощник капитана, мистер Кокс… – Сонар показывает, что мы можем в любой момент получить удар в правый борт. – …наши камеры свешиваются с правого борта… там, где светит луна, видно… их спины блестят, фонтаны воды взлетают вверх, киты поднимаются на поверхность… и… – Всем опустить руки на палубу, пожалуйста… опустите руки на палубу. – Палуба нашего корабля вибрирует от пения китов! Они поют невероятно громко… Мистер Кокс, что вы ощущаете от этого? – У меня волосы встают дыбом, сэр, и я начинаю верить, что я не только… – …Джон, а не могли бы мы спустить туда спасательную шлюпку?.. Гэри хочет сделать небольшой фильм о морской жизни… – Мистер Кокс, не могли бы вы организовать… – Следуйте за мной, сэр. – Наша команда операторов направляется к шлюпкам… теперь вся палуба заполнена людьми… напоминая алтарь в лунную ночь, возле которого стоят сотни мужчин и женщин… огоньки их сигар и сигарет едва движутся, так успокоила и увлекла их песня китов… *** Я предпочел бы столкнуться лицом к лицу с дюжиной злобных котов, чем безумно кружиться в клубке крысиных хвостов, выпустите меня отсюда, мой разум уже нездоров… Фу-у… удалось выскользнуть из Королевского крысиного круга. Вы, я абсолютно убежден в этом, знакомы с подобным образованием. На протяжение многих веков людям приходилось сталкиваться с подобными формациями: шайка крыс с переплетенными хвостами. Да, это очень редкий и очень старый, доводящий до исступления танец, и я убежден, что именно такие исторические образования и были зачаточными истоками революционной активности. Иногда крысы впадают в такое возбуждение, что их хвосты безнадежно спутываются. Но сегодняшней ночью предводители мятежников поливали их хвосты маслом, чтобы избежать образования узлов. Остается запрыгнуть на банку с маслом, смазать хвост… Уж лучше я просто не буду больше встревать в эти интуитивные хороводы. Они слишком примитивны, и лишь усугубляют мою склонность к написанию стихов и песен. Позвольте мне лишь улизнуть отсюда подальше, мимо… – Скажи-ка, уж не ты ли будешь знаменитый доктор Рэт? Это прозвучал голос из темноты. Я отполз в сторону, но голос преследовал меня. – Не ты ли… – Нет, это лицо мне незнакомо. – Но ты на самом деле очень похож на него. – Это всего лишь неудачный генетический эксперимент. Будьте добры, отойдите с дороги: я направляюсь к Центральному Барабану-тренажеру, чтобы принять участие в митинге восставших. Я не должен вызывать подозрений к своей персоне. Я не могу позволить себе вновь оказаться в руках бунтовщиков. Какое счастье, что старый барабан действительно вертится сегодня ночью. Многочисленные толпы выстроились в ряды. Даже страдающие параличом и артритом крысы явились сюда. – Пожалуйста, предъявите знак-идентификатор. Нагибаю голову и показываю эмблему бунтовщиков, выколотую на моем ухе. – Проходи через главный вход и держись правой стороны. Да, я всего лишь одна из многих крыс, которые провели некоторое время в круге. Признаться, что я ученый доктор безумец? Никогда. Я никогда не проводил никаких экспериментов. Разве что чистил здесь туалеты. – Проходите, продолжайте вращать его! Мне нужно сделать несколько быстрых оборотов и тихо смыться… прыгая по проводу… безобразие, они слишком быстро раскрутили его. Я вынужден бежать как черт, чтобы не свалиться… колесо гудит, жужжит, щелкают с бешеным ритмом счетчики, что за позорное представление, скажите, генералиссимус бунтовщиков, только не говорите, что это не типичное явление, гланды оставил во Фриско без боя, и вот снова тут, песни пишу под шум прибоя, да, я доктор Рэт, скрывающийся под фальшивыми усами, ах, что у них за импресарио, взгляните сами, барабан трясется как вулкан, стоять, негодяй, я сказал, стоять, революционный заговор пора свергать, вот здесь пианиссимо, не так быстро, прошу, адажио, черт возьми, как голова кружится, снизу картина встает, интуитивный сигнал, словно радуга в небе, плывет, кит думает, что он участник маскарада, ах, если бы у меня была хоть торпеда… *** Я слышу вас, духи моря, слышу ясно и отчетливо, сейчас, когда плыву к вам под покровом ночи. Вы сплели мою судьбу со своей песней, сочинили этот навязчивый мотив… Как вам удалось сочинить эту партию, которую я, однако, так и не смог понять? Когда я доберусь до их острова, тогда узнаю. Плыви, Джеффри, плыви, как только можешь, ты не должен теперь потерять их, теперь, когда так близко к ним. Ночное плаванье. Переворачивайся на спину, ты плывешь очень хорошо. Там, над рифами, слабо светятся глаза морских сирен… Кто это рядом со мной? Кто еще плывет здесь? Это ты, Дмитрий? – …Джеймс, Джеймс, просыпайся… – Да? Дмитрий? – Киты поют, Джеймс. Идем, быстрее… – Ты не видишь мои ботинки… нет, ну черт с ними… А киты продолжали петь. Неужели я все еще сплю? Нет, вот Дмитрий взял меня за руку, мы определенно не спим. Но если это все-таки так, то вся наша жизнь есть сплошной сон. Вот мы выходим на воздух… нет, это не похоже на сон, вот они! Бог мой, что за голоса, что… но этого не может быть! Они исполняют вторую часть! - Димитрий… – Да, Джеймс, это она самая. Она, она! Господи, я все еще сомневался, но сейчас… Вот один из самцов ведет басовую партию. С полным пониманием и знанием правил. Как я и ожидал, они являют собой истинных мастеров. Как им удалось разрешить вот этот пассаж… ах, морские сирены, морские сирены. Ну разумеется, для этого они имеют достаточный разум, и чего я сомневался в этом? Ах, какой голос! С какой легкостью он ведет эту партию. Все это ничего не стоит для них, они знают, кто они такие, а мы - их палачи. Да, Димитрий, да, друг мой, сейчас мы проливаем фонтаны слез, когда узнали, кого мы убиваем. Мы распинаем талантливейших певцов, а они восстают перед нашими глазами, поднимаясь из пустого мертвого забвения, куда мы отправили их по собственной глупости. Сейчас мы плачем, когда они плавают перед нами и поют о своих незнакомых нам радостях, о своем восхищении и глубокой печали. Вот так я воспринимаю их пение, целиком, будто они внедрили его в мой мозг, в мои мечты, словно код для взаимопонимания между нашими расами. Музыка должна спасти нас, должна спасти планету, если спасение вообще возможно, музыка такой гипнотической силы, которая заставит людей бросить оружие и вглядеться в море, в небо, в поросшие лесом холмы. Ты потряс меня, бог моря, бог штормов, ты потряс и воскресил мою душу своей песней. Я должен следовать за тобой… и служить тебе… а вот и финал… Как красиво они подошли к нему, как они возвеличили его, как превзошли нас. Какое сплетение звуков, какое обаяние использовали они, чтобы соблазнить нас, заставить нас мечтать… Звоните, морские колокола, звоните! А теперь вниз, вниз! Я жил, чтобы услышать это! – Сейчас утро в самом разгаре, дует мягкий морской ветерок. По левому борту киты греются на солнце, оставаясь вблизи нас. Оркестр собрался у поручней, и наша плавающая звуковая установка в очередной раз была приведена в действие. Музыканты настроили инструменты, и тут же, следуя за движениями сэра Джеймса, над водой зазвучали первые ноты "Океана"… – Сэр Джеймс, у нас на связи английский китобой "Дискавери". Они запрашивают квадрат для стрельбы. – Капитан Блек, можете сказать им, чтобы они убирались к черту! – Я уже сделал это. – Оркестр прерывает игру. Возможно, что до вас доносится отдаленный гул двухвинтового двигателя, и на самом горизонте можно заметить очертания приближающегося китобоя. Оркестранты вновь собрались у поручней, и как только китобой приблизился, вдали появилась новая точка, которую наш боцман определил как плавучий завод, следующий за китобоем. – На нем есть все. Котлы, масляные сепараторы, линия для разделки печени, механические пилы, линия для упаковки мяса… – Вниз! Вниз! – Это Дмитрий Ракоши наклонился за борт и кричит китам, но они… – У них плохое зрение. Вот поэтому их и ловят. Они не замечают китобоев, пока не оказывается совсем поздно. – Но вот сэр Джеймс возвращается назад, на нос корабля, и поднимает свою палочку… музыканты спешат на свои места… – Леди и джентльмены, если вы готовы, то пожалуйста, "Страдание и бегство". – Скрипки зарыдали над водой, сопровождаемые ужасающими воплями виолончелей. Страдание и Бегство - песня беспокойства, которую киты используют как предупреждение об опасности. И, разумеется, звуки первых же нот заставили их нырять, исчезая в пугающих водоворотах. Вы можете даже слышать их вздохи, когда они набирают огромные массы воздуха, а затем погружаются… вниз… один за другим… – Они уходят очень быстро… мы еще видим их на наших сонарах… они уходят прочь… уходят, уходят… *** О, Господи, горе мне, я в плену у безумной симфонии, колесо вертится, мне нужно бежать из этой мятежной компании… а сейчас за дверь, раз-два-три! Свободен. Мои лапы на твердой земле. Беги, доктор, беги прочь отсюда, пока тебя не затащили назад! Бегом, бегом, подальше от моей безумной песни, вот по этому проходу, быстренько вот сюда, никого нет, дорога свободна… Апельсин, апельсин, апельсин, апельсин. Никаких рифм. Нельзя рифмовать. Вот под эту клетку. Мне следует собраться перед очередной атакой. Возможности для звукосочетаний бесконечны. Здесь комбинации безграничны. Это всего лишь отходы от моей научной карьеры. Это случалось и в прежние времена, я просто отсылаю вас к литературе. Обратите внимание на ученых, которые включали в свои научные тома безумные маленькие песенки. Это общая болезнь. Сухая научная объективность компенсируется детской субъективностью. Манлихер, специалист по кошкам, доводил их до сумасшествия только для того, чтобы самому стать сумасшедшим, и увлекался декламацией бесконечных стишков по поводу автономных реакций, написанных совершеннейшим гекзаметром. Так что профессия нередко чревата опасностью. Но что может быть опаснее, чем откровенная анархия среди базовых моделей! Вся лаборатория буквально сотрясалась от звуков музыки, которую предпочитали эти мятежники. Они подключились ко всем лабораториям страны, вызывая массовое недовольство. Я очень осторожно высунул нос из-под полки. Да, зрелище прямо-таки неприятное. Бунтовщики захватили лампу, которой обычно уничтожали бактерий, и, как прожектором, освещали с ее помощью центр рабочего стола. Ужасное сборище. Явная агитация. Они пытаются послать свой собственный интуитивный сигнал через Передающую Интуитивную Сеть. Симпатичные картинки. Самые разные крысы демонстрируют свои отрубленные лапы и хвосты или выдавленные глаза. Среди них есть одна крыса просто без ушей. Я знаком с этим экспериментом. Он был весьма важен для национальной безопасности. Ультрафиолетовая лампочка ярко освещает всевозможные деформации и увечья и передает их изображение миллионам зрителей по всему интуитивному миру. Все лаборатории повсеместно получают запрос: "Каков характер экспериментов, проведенных на вас так называемыми докторами?" "Они пришили надпочечную железу моей матери к моим яичникам". "Вам сообщили, с какой целью это производилось?" "Нет, никаких объяснений не давалось". Отчего же, это неправда! Я очень подробно описал этот эксперимент в моем "Информационном бюллетене", вы обнаружили бы это, если потратили время на поиски. Не было никаких попыток скрыть что-либо. Нужный вам том вы можете отыскать в лаборатории на книжной полке. Отправляйтесь и взгляните сами. Правда, местами я отгрыз несколько страниц, но уверяю вас, что это небольшие потери. "Характер проведенных над вами опытов?" "Извините, но на этот раз пострадавшим является мой сын. Сам он не может объяснить произошедшего, потому что в лабиринте они разрушили его разум". "Вам сказали, для чего это делалось?" "Как сообщалось в "Информационном бюллетене", для лучшего понимания социальных отношений между человеческими существами". Вот это верно. Мой "Информационный бюллетень" отметил это совершенно четко. Мы получили полное представление, особенно при использовании Прыгающей Платформы Адамса. Профессор Адамс наблюдал бесконечные прыжки крыс с платформы на маленькую башню. Результаты имеют значение для грядущих лет. Мы живем в опасное время, друзья мои. Эксперименты, подобные этому, имеют отношение к проблеме плодородия во всем мире. Пожалуй, я не буду больше тратить время, произнося речи перед самим собой. Положение безнадежное. Изувеченные крысы рассчитывают, что симпатии к ним со стороны общественности возрастут. Но я не допущу, чтобы имя науки было запятнано крысиным дерьмом! Хм-м-м-м, что делает вон та группа крыс около шкафа с архивом, который ведет ученый-профессор? Крысы выстроились в очередь, одна за другой. В воздухе пахнет чем-то знакомым, когда я подкрадываюсь ближе… Бунтовщики используют шкаф в качестве общественного туалета! Ах, сволочи! Все драгоценные ящики выдвинуты, и в них мочатся, заставляя расплываться чернила. Уничтожены целые разделы. У вас нет никаких приличий, приятели-крысы. Ваше поведение не имеет границ. На этот раз вы зашли слишком далеко, и, так или иначе, хорошо знакомый с туалетами смелый доктор Рэт остановит вас. Они привели в действие автоматические камеры и направили их на шкаф с архивом, так что все их грязные действия отображаются на великолепной пленке "Техниколор". Но они не очень то способные операторы, и, несомненно, все изображения будут низкого качества. Подход к делу у бунтовщиков на очень низком уровне. Их снимки никак не сравнимы с теми рекламами, имеющими правительственную поддержку, что помещаются в журнале "Психология". Это прекрасно выполненные глянцевые отпечатки, размером 8 на 10. Я заглянул в камеру с тем хитроватым невинным выражением, на которое только способны крысы. – Вот он! За ним! Очень жаль, приятели-крысы, но вам не удастся меня поймать! Вот сюда, на стол для анестезии, и спрятаться среди бутылок и склянок. Я притаился за стеклянной посудой и осторожно вытягиваю хвост. Правильно ли я прочитал надпись на этикетке? – Он где-то здесь… – Ты идешь в ту сторону, а я в эту. – …награда - прессованное печенье, которое предлагается за поимку доктора Рэта… Как я и предполагал. Но тут я обвиваю хвостом резиновую пробку на бутылке с эфиром и медленно поворачиваю ее, а затем быстро выливаю содержимое прямо перед их носами! Отбегаю назад и заставляю патруль свалиться от слабости прямо на месте. Но есть множество более серьезных штучек. (Сравните с: "Рассечение мочеполовой системы у крыс".) Эту революцию следует крепко схватить за мошонку и стиснуть, друзья мои, пока она не завизжит. (Затем в буквальном смысле поворачиваем лезвие и рассекаем связки, удерживающие пенис.) Ох, чертов спинорог! Мятежники поджаривают прессованное печенье в микроволновой печи. Что за богохульство. А взмыленный оратор, стоящий на ней, перечисляет количество сожженных и обожженных крыс. – …жестоко подвергались… Что же он о себе думает, поступая вот таким образом? У него нет даже желудка! Мы удалили его на прошлой неделе! – …ужасно обожжены… поджарены заживо… До чего же ты глуп, задница без кишок, этот эксперимент по изучению теплового удара был абсолютно необходим. С помощью его мы еще раз доказали то, что ученые доказывали с первых шагов по изучению теплового удара, начатых еще Клодом Бернаром в 1875 году. Перегретые тела следует охлаждать. Тысячи поджаренных кошек, собак, кроликов и цыплят подтвердили это. Еще раз мы двинули вперед эту вечную истину, в интересах непрерывного развития науки и необходимой кооперации в международной статистике. Как ловко бунтовщики обратили этот благородный эксперимент для своих собственных целей! – …с этим видом зверств должно быть покончено… – …все эксперименты над животными аморальны… мы не должны мучить и пытать одно живое существо, чтобы спасти другое… все созданья равны! – ПРАВИЛЬНО! – Только человек, великий лицемер, думает, что он выше всех остальных. Но мы говорим - нет! Он ничем не отличается! Он рождается, он живет, он умирает, как и все остальные из нас. Он всего лишь одна из ветвей огромного дерева! Дерьмо! Крысиное дерьмо, налипшее на язык! – …какая бы болезнь ни поразила его и сколь бы ни была велика ее тяжесть, он должен справляться с этим сам. Человек должен бороться в одиночку, борясь с болезнями как только может, НО НЕ ЗА СЧЕТ ДРУГИХ ЖИВОТНЫХ! Он никогда не воспользуется плодами исцеления, если в этом процессе причинит страданья своим меньшим братьям. Наденьте шляпу, друзья мои, и попытайтесь укрыться от того брызжущего дерьма, которое обрушилось на лабораторию. Только смелый и честный доктор Рэт знает истинное положение вещей. И док Рэт всегда рассказывает, как это происходит. Животным просто нравится, когда их увечат. Опыты с подключением электродов к обезьяне весьма убедительно показали это. (Смотри: Беркли, "Изучение боли", главы из которой были опубликованы в "Новом журнале по патологии".) Как неприглядно. Бунтовщики превратили лабиринт Алса в место для прогулок революционизированных пар, совершающих совокупление. Разумеется, это выводит целиком из-под контроля наш генетический эксперимент. Сейчас уже невозможно определить, кто кого осеменяет. Как кастрированный ученый доктор-безумец, я могу только смотреть на подобные действия, как на чисто механические, испытывая лишь отвращение. Я больше предпочитаю несравненные статистические выкладки, например, о всех крысах-самцах, родившихся задом наперед. (Смотри мою статью "Действие мышьякового отравления на ректальное развитие", 1967 год.) Самки замирают и лишь повизгивают, видимо, произнося любовные слова в темноте лабиринта. Я беззвучно пробираюсь по самому верху лабиринта, но наблюдать за этими совокупляющимися парами весьма неприятно, поскольку у меня начинают зудеть швы, оставшиеся на месте яичек. Самцы берут их одну за другой, двигаясь вдоль рядов. Это называется у них мирным протестом. Но только не для меня. Мои старые раны при этом ужасно зудят, и ничего мирного в этом я не вижу. Итак, они заняты спариванием, разбившись на пары. Эта революционная сцена слишком сильно действует на меня. Мне придется выключить этих прекрасных дам из своего сознания. Я закрываю глаза, но не могу заткнуть уши. – Семьдесят раз в минуту, давай, давай. – …а… давай… давай… Вспышки разбитых лампочек над телами совокупляющихся пар являют собой типичный безвкусный революционный прием, о, мои ноющие раны! – Вон там, наверху! Это доктор Рэт! Спрыгнув за лабиринт, я быстро бегу через темноту, преследуемый врагами, буквально сидящими на моем хвосте. Вот какая-то дверь. В нее, прямо в нее. О небо, я оказался прямо в "инициативной камере Кирби". Она предназначалась для новорожденных крыс. Было обнаружено, что с ее помощью у крысы можно развить шизофрению, даже если эта крыса имеет возраст всего лишь несколько минут. Ну, хорошо, эта камера не слишком беспокоит меня, потому что я уже давно чокнулся! Я уже прошел фундаментальную подготовку в этом месте. Еще тогда, когда не было всех этих бунтующих масс. Разумеется, еще не было. Ученый-профессор Кирби не пользовался интуитивным диапазоном. Он применял только старомодные амбивалентные стимулы, основанные на раздвоении чувств. Заставьте пол вращаться. Заставьте еще звучать громкие сигналы. Что до меня, то это прекрасный дом, дорогие друзья. Но никто из других крыс не отважится войти сюда. Только ученый безумный доктор может удовлетворить здесь информационный голод, карабкаясь изо всех сил, в то время как все кренится и скользит. Безумный доктор может управлять этим местом с помощью собственного хвоста, обмотав его вокруг носа. Это старое местечко сильно не изменилось с тех пор, когда я последний раз посещал его. Распадающиеся углы, разваливающиеся надвое, если вы дотрагиваетесь до них, и ведущие в сплошную вращающуюся темноту. Да, мне нравится прогуливаться в такой сумасшедшей обстановке, потому что она успокаивает мои нервы. Профессор Кирби, я должен особо упомянуть в "Информационном бюллетене" за текущий месяц. Работа, которую вы провели, без всяких сомнений великолепна. Доктор Рэт заверяет вас, что двери расходятся в стороны именно так, как вы и хотели, заставляя меня принимать горизонтальное положение. Да, я ускользнул в сторону, думая, что двигаюсь вертикально. Бунтовщики пикетируют эту Инициативную Камеру, заявляя, что ее существование несправедливо, поскольку она расстраивает сознание новорожденных крыс. Я же считаю, что это наилучший способ прийти в себя. Вы уже пришли в себя, парни? Разве вам причинен какой-либо вред? Теперь я нахожусь в самом центре Камеры, со всех сторон окруженный беспорядочно расставленными, вызывающими путаницу зеркалами. Множество изображений красавца доктора Рэт повторяются вдоль, по-видимому, бесконечного стеклянного коридора, но ничуть не сбивают меня. Обратите внимание на мой профиль, так схожий с Джоном Барримаусом. Ведь если бы я не родился здесь, в этой лаборатории, то наверняка стал бы крысой из разряда бродячих актеров, болтаясь где-нибудь в полях и распевая свои чудесные песенки. Но такова судьба. Я создан не для легкомысленной жизни. Мое призвание - служить человечеству. Вспомнив об этом, я лучше подберу свой хвост да поищу выход. Насколько помню, он находится где-то здесь, в ускользающем коридоре… …спокойно… держи равновесие… это фальшивая дверь… здесь электрическая сетка… ай… ай… ай… *** Семья просыпается, и мы сбрасываем листья с наших лежащих вповалку тел. – Ты слышишь, кто-то зовет? – …далеко в джунглях. Я ползу на самый конец ветки, на которой мы соорудили наше гнездо. Другие шимпанзе просыпаются на соседних деревьях, когда зов приближается. Он похож на грубый низкий голос, но принадлежит обезьянам. Наверное он устал, потому что, как мне кажется, добирался издалека. Раскачиваясь и прыгая с дерева на дерево, я поднимаюсь на самый верх. Мои руки старые и морщинистые, но я ловко поднимаюсь. Большинство более молодых шимпанзе не могут так легко забраться сюда. Я прыгаю, хватаюсь за ветки и снова прыгаю, эти опытные руки всегда успевают найти опору. Другие шимпанзе, находящиеся значительно ниже меня, тоже поднимаются. Сквозь темные ветки мы лезем наверх, туда, где в ночном небе висит недостижимый плод. Сегодняшней ночью он выглядит очень полным. А какой, должно быть, он вкусный! Вот я на вершине, подпрыгиваю с вытянутыми руками: недостижимый плод ускользает от меня, как и всегда. Путешественник, издающий призывы, теперь уже близко, и все наше племя собирается на вершинах деревьев. Я наблюдаю, как молодые шимпанзе подпрыгивают, чтобы ухватить недосягаемый плод. Но совершенно неважно, кто и насколько подпрыгнет, достать его все равно никому не удастся. На него приятно лишь смотреть, такой далекий, несущийся в вышине на быстрых ветрах. Вот так происходит и с нами, состарившимися. Мы начинаем смотреть, смотреть, смотреть на него, и в одну прекрасную ночь исчезаем. Однажды эта молодежь проснется и увидит, что меня уже нет. Они будут искать меня, но так и не смогут найти. Я буду уже далеко-далеко, на лугу, там, где недосягаемый плод наконец-то коснется вершины деревьев. Они будут звать меня, но так и не найдут. Чей это зов раздается ночью? Может быть это кто-то из напуганных подростков, который слишком рано отправился отыскивать висящий в небе плод? Наверняка это должен быть молодой, потому что он передвигается очень быстро. Теперь я вижу его, когда он быстро направляется к нам сквозь самые верхние ветки. Смотрите-ка, он едва не бежит среди деревьев. Я готов рассмеяться, потому что кажется, будто его преследует змея! Мы обращаемся к нему, называя имя своего племени: – Куу-луу, Куу-луу! Мы все поем, все, сидящие на верхушках деревьев, приглашая этого щебечущего подростка. А он с восхищением произносит нам в ответ: – Встреча! Готовится встреча! – Встреча? Где? По какой причине? – Почему ты, старая глухая обезьяна, не слышишь крика птиц и рева львов? – Прости меня, прекрасный юноша, должно быть я спал. – Наверняка спал, потому что все сейчас говорят только об этом. – Ну, тогда расскажи теперь об этом нам, путешественник. Открой наши уши, если сумеешь. – Завтра, старый шимп, ты должен привести все свое племя. Идти нужно за недосягаемым плодом, пока он не исчезнет и не появится вновь семь раз. Тогда ты должен оказаться на краю большой равнины. – И там будет встреча с кем? – Там будут все. А мне пора идти… – А по какому поводу этот сбор? – Каждый, у кого ты спросишь, назовет тебе разные причины. Много историй носится по джунглям, так много, как листьев на этом дереве. – Но что думаешь ты, смышленый подросток, чьи глаза так же разумны, как целых два недосягаемых плода? Поделись своей мудростью с глупой старой обезьяной. Нетерпеливый подросток взглянул на меня с совершенным презрением. Его самоуверенность была просто очаровательна. Я уже видел много таких же молодых как он, подвешенных вниз головой между плеч человека. – Тогда слушай внимательно, старая обезьяна. Мы собираемся только по одной единственной причине. – Мои уши торчат как грибы-поганки, юноша, и готовы услышать твою историю. – Время пришло собраться нам всем вместе в огромном количестве, чтобы мы смогли объединить потоки своих мыслей в один. Все существа, населяющие этот лес, объединятся, как объединятся все, кто населяет другие леса, даже самые дальние, потому что орлы уже оповестили всех и везде. – И какая же цель такого объединения, а, молодец? Пожалуйста, раскрой ее мне, потому что мои уши сейчас стали такими же большими, как у слона. – Как только мы таким образом соберемся, человек тоже придет туда. Он поймет, что мы все - одно существо, и перестанет убивать нас. Его прозрение будет мгновенным и удивительным. – Тогда поторопись, молодой шимпанзе. Торопись завершить свой путь. Беги так, словно змея гонится за тобой. Потому что ты уже заставил мои уши превзойти все ожидания, и вот-вот они начнут уже привлекать местных охотников, которые сделают из них обувь. Пожалуйста, поторопись, пока мои уши не оказались на ногах какого-нибудь большого Человека-хозяина. И он уходит, гордо ступая, разнося молву о большой встрече. Итак, это правда, все эти истории, которые я уже слышал раньше. А я-то думал, что это всего лишь очередная глупая обезьянья сплетня. – Старейшина, взгляни! Поперек огромного недостижимого плода проносятся тени огромных птиц. – А когда мы отправимся на встречу, старейшина? Мы отправимся прямо утром? Сегодня ночью молодежь моего племени не будет спать. Они вернутся к развилке дерева и отряхнут с себя остатки листьев, которые их укрывали. А утром они будут колотить по сучкам, готовые идти. – Иди сюда, старейшина, приляг рядом со мной. Это самка, Та-которая-знает-меня, осторожно потянула меня за руку. – Это очень опасно - идти всем племенем в одно место. – Но, старейшина, подумай о том, что мы увидим и услышим. – Недалеко отсюда есть небольшой ручей. Разве ты слышала все, что он может сказать? – Старейшина, как я могу услышать все? Этот маленький ручей говорит, не останавливаясь, он говорит, и говорит, и говорит. Я ложусь около нее и укрываюсь листьями. Ничто теперь не развеет это желание, которое сейчас охватило всех. Поэтому даже я, достаточно старый, чтобы оценивать спокойствие вершин деревьев и коварство загадочных голосов ручья, даже я, несмотря на то спокойствие, что окружает меня здесь, на нашей территории, ощущаю стремление отправиться утром на эту встречу. – Ты вздыхаешь, старейшина. Положи свою голову мне на грудь. *** Извините, я только что съел несколько чрезвычайно засекреченных лент. Когда мы выдергивали пальцы у нашего шимпанзе, то, естественно, записали те крики, которыми он выражал восторг по этому поводу. Но на факультете нашлись возмутители спокойствия, из гуманистов, которые угрожали использовать эти ленты против нас перед Конгрессом. Можете себе представить? Ведь это может подвергнуть опасности наш грант! Дело не в том, что на этих записях было что-то не так, но то, как именно кричала шимпанзе, когда мы отрезали ей голову, могло быть неправильно истолковано. Я счел, что наилучшим выходом будет похоронить эти доказательства на дне моего желудка. Хочу сказать, что кто же еще может держать свой рот на замке лучше, чем крысы? В эти революционные времена самые безобидные материалы будут использоваться бунтовщиками. А окись железа с этой пленки значительно прибавит мне бодрости! Черт возьми, взбунтовавшиеся уже прогрызают дорогу через стену моего убежища в лабиринте Кирби. Они грызут, грызут, грызут, грызут… так что я лучше выскользну через окно победителя, вот тут, и дальше, вдоль предупредительного провода высокого напряжения. – Вот он! Хватай его! Они видят меня, но кто из них осмелится последовать за мной вдоль провода, предназначенного для фрустрации. Когда-то я висел здесь часами, в то время как ассистенты делали свои записи. Результаты были включены в их ученые диссертации. ("Крысы на проводах высокого напряжения", "Бюллетень психологии", 1969. Если подвешенная на проводе крыса будет висеть…) Я убежден, что именно так начинается эта статья. Эта часть информации ценна своей полнотой, уж поверьте мне. Мятежные войска, не будучи знакомы с этой статьей, неуклюже падают, тогда как я, ученый-доктор Рэт, легко спрыгиваю с конца провода и быстро бегу прочь. Ого, да они взяли контроль над рабочим столом, где продолжают свое грязное расследование: – Характер опытов, проведенных над вашей дочерью? – В возрасте двадцати восьми дней ей были введены гормоны. Через три дня ее убили, а яичники вырезали и взвесили. И вот так это продолжается и передается во все стороны совершенно невинным животным. После того как эта отвратительная революция будет подавлена, я объясню нашим слушателям, что эта крыса не была убита: произведено вскрытие. Здесь имеется колоссальная разница. Если бы мне удалось вовлечь как можно больше их в танец под названием Новое Вскрытие, этой революции можно было бы избежать. Мне нужно подготовить запрос правительству для увеличения ассигнований на музыкальные гранты. Надо устроить так, чтобы в лаборатории постоянно играла самая мягкая музыка, притупляя нервные окончания. И, прошу, исполняйте Новое Вскрытие вместе со мной! Теперь крысы заполонили все уголки и все проходы. Они уже начали прогрызать себе путь через коробку с предохранителями. Вся лаборатория может лишиться энергии, и тогда будут уничтожены все опыты. Да к тому же они начали раздавать большие дозы лекарств, вызывающих эйфорию. Они привели в действие иглу для подкожных вливаний, выстроились в ряд под этим ужасным инструментом, который теперь управляется, словно приводом, массой хвостов. С ее помощью они вкалывают наркотик своему народу. Ну хорошо, я тоже могу получить немного, как раз столько, чтобы не выделяться из этой орды бунтовщиков. Пусть у них не будет на этот счет никаких подозрений. К тому же, эту инъекцию, проводимую бунтовщиками, я рассматриваю как чисто научную. – Следующий. – Да, спасибо. – Вы поддерживаете Революцию? – О, конечно, разумеется, несомненно. Без колебаний. И к тому же… – Подождите минутку! Вы - доктор Рэт! Прыгаю назад, усы бунтовщиков буквально на моем хвосте! Вот через этот узкий проход, между нескольких грязных клеток. Из темноты появляется азиатская крыса и делает церемониальный поклон: – Почтенный доктор Рэт, для вашей безопасности, следуйте за мной… Я быстренько ныряю в темноту, поближе к ней. Кто этот парень? Дайте мне свериться со своими записями… хмммммммм, это китайская бамбуковая крыса. – Здесь вы в безопасности, доктор. Может быть, поднимемся по лестнице к голубым облакам? Крыса протягивает лапу в сторону грязной лестницы. Заспанные бамбуковые крысы запрыгали по ступенькам, извиваясь в самых разных позах. Это самый малопривлекательный угол нашей лаборатории. – Пожалуйста, доктор, не бойтесь. Этот слабый дым поднимается к вершинам небес, а я, Кем Ли, к вашим услугам. Крысы бунтовщики все еще крадутся где-то поблизости. Уж лучше я последую за этим Кем Ли, пока все в округе успокоится. – Вот и чудесно, доктор, поднимайтесь прямо сюда. Мисс Хоп Той ждет вас наверху ступеней. Ну, хорошо. Вот и очаровательная молодая самка уже улыбается мне сверху. Должен сказать, что бамбуковые крысы весьма любезны, даже если их лестница заполнена так, что не протолкнешься. – Добрый вечер, доктор. Не хотите ли пройти внутрь? Мисс Хоп Той делает жест в сторону узкого дверного прохода, а мистер Кем Ли берет меня за лапу. – Здесь вы найдете только друзей, доктор, будьте уверены. Маленькая темная комната. На полу лежат какие-то фигуры, их лица освещены мерцающей лампой, а Кем Ли говорит: – Доктор, позвольте представить вам нескольких ученых парней… мистер Ли Янг, мистер Ен Ши… – Мы польщены вашим присутствием, доктор. Ли Янг и Ен Ши подняли свои длинные элегантные хвосты, освобождая для меня место на полу. Бледно-зеленый пепел налип на их лапы, и они приветливо улыбались. – А что вы, парни, изучаете, если с моей стороны уместен такой вопрос? – Мы изучаем вершины рая, доктор, и полет желтого журавля. – Ах, да. Я знаком с этим семейством. Я не испытываю к ним почтения, поскольку, как общеизвестно, они закусывают грызунами. – Пожалуйста, доктор, попробуйте хотя бы немного наших драгоценных сладостей, они вот здесь, в глиняном кувшине. Уф-ф-ф, у-ф-ф. – Я не могу разобрать этот запах… – Он приходит к нам из звездной реки, доктор, это мазь самих богов. Эти китайские ученые владеют особым методом представления фактического материала. Он почти столь же туманен, как и любой из моих собственных научных документов. Я полагаю, что единственный способ узнать, что именно находится в этом кувшине, это попробовать немного. Очень хорошо, тогда сунем нос и усы в этот липкий сироп… Лип, лип, лип. Очень успокаивает… ощущения. Мистер Ли Янг улыбается мне, и я улыбаюсь ему в ответ. Я явно чувствую головокружение… мой нос зудит… какие-то мысли вихрем проносятся в голове… боже мой! "Наркомания среди крыс", страницы 234-248, "Начальные действия опиума", 1969. Да ведь я нахожусь в секции исследования наркотических воздействий! Сползаю со стенки кувшина и… и будто подвергаюсь декапитации, моя голова уплывает куда-то… нужно удержать ее… слава богу, я вовремя ее поймал… Волнение охватывает легочный и митральные клапаны. К этому добавляется ощущение уродства, будто мой локоть прикреплен к прямой кишке. (Сравните с: "Употребление опиума крысами", английский журнал "Вопросы алкоголизма", 1935.) А меня уже манит мисс Хоп Той. – Сюда, доктор Рэт, все уже дожидаются вас. – Дожидаются меня? Как приятно слышать. Я следую за ней сквозь трещину в стене. Мы поднимаемся еще на один пролет ступеней. Я слышу множество голосов. Дверь открывается, и мы входим… в аудиторию! Все аплодируют. Ба, да это они аплодируют мне! – Идите прямо на сцену, доктор. Король ожидает вас. Разумеется, теперь я все понял. Наклонив голову, направляюсь к сцене. Там, прямо передо мной сидит на своем троне Крыса-Король из Швеции. – …доктору Рэт за его выдающийся вклад… потому что его прекрасный… великолепный прорыв… мне приятно вручить вам, доктор Рэт, Нобелевскую премию за вклад в науку. – Благодарю вас, ваше величество. Вспыхивают камеры, аудитория лучится приветствиями. – …вот сюда, доктор, прошу вас. Для вас и для других лауреатов будет устроен специальный обед… сыры, разных сортов… немного прессованного печенья… всевозможные сладости… – Конечно, конечно… Богато убранная коврами гостиная, сверкающий канделябр. Все лауреаты кланяются друг другу. В центре комнаты огромная изящная хрустальная чаша. Какой чудесный запах. А внутри плавают такие удивительные фрукты: апельсины, лимоны, так что все лауреаты тут же суют туда носы. Вот я подхожу и присоединяюсь к ним. Восхитительно. Мои поздравленья повару. Но почему это я сползаю по краю чаши, наступая на кожуру от апельсина? Вокруг меня китайская вышивка, куда же это я попал, что случилось? И почему на мне высокий шелковый головной убор? Осторожно ползу вдоль этого места в сточную канаву, прихватив с собой саксофон, мои лапы вымазаны липким дегтем. (Сравните с: "Потеря реальности под действием наркотиков", "Психиатрия и неврология".) Где-то далеко звучит гонг. Вот появляется сиделка в белом… это мисс Хоп Той… мерцает лампа… мистер Кем Ли улыбается мне… я повис на краю их кувшина, мой нос в сиропе… За дверью слышны громкие голоса. В комнату врываются крысы-бунтовщики! Быстрее, доктор, протрезвляйся! – Хорошо, забирайте лекарства… Капитан мятежников и его команда хулиганья забирают кувшин, отталкивая в сторону мистера Ли Янга и его компанию. Я переворачиваюсь на спину и падаю в тень, в то время как заговорщики придумывают свой очередной ход: – Мы собираемся бросить камень в Президента, это цель номер один на сегодняшний день… – Верно, мы хотим забросать камнями их всех, конгрессменов, сенаторов и прочих ОВП (Очень Важных Персон). – Мы загрузим наркотики в наши защечные мешки. Мы доберемся до их кухни в этом Белом Доме… – Мы спустим все это дерьмо в президентский суп. Забросаем его камнями за завтраком, ланчем и за обедом, и забросаем каждого, кто ест вместе с ним. – Его леди тоже. – Верно, ее тоже. – Мы накачаем наркотиками армию. – С этим проблем не будет, они, так или иначе, все наполовину наркоманы. Меня охватили странные чувства. У революции так много войск. Боевики и внутри, и снаружи, со всех сторон слышны тяжелые удары марширующих ног. А еще эти крысы, замышляющие заговор с наркотиками. Что я делаю здесь? Меня охватывает дрожь. Мой хвост трясется, зубы щелкают. Начинается кризис идентификации. – Извините… Мне бы хотелось глотнуть воздуха. Они очень заняты грабежом запертого шкафчика, в котором хранятся наркотики, и не замечают, как я сматываюсь оттуда. – Затем, когда мы проясним их сознание, они должны увидеть необходимость единения всех живых существ… Тут я испытал нечто похожее на кошмар, оказавшись в притоне наркоманов, наслушавшись зловещих голосов. Странные амбициозные идеи. Я должен… предупредить Президента. Крысы на его кухне, защечные мешки, наполненные пропитанным опиумом печеньем. Теперь, через этот коридор, вниз по ступеням… Вот улица, вот переулки. Я только что получил чертовскую встряску, но я… все еще иду по кругу, ноги дрожат, нос все еще зудит. Ну, хорошо, допустим, что я сфинкс с отрубленным хвостом! Какая прекрасная фантазия! Ведь это наши заспиртованные предки. Плавают в банках. А бунтовщики подсвечивают их прожекторами. Множество крыс ходят вокруг бутылок, глядя на своих предков. Приличное зрелище, вполне приличное. Теперь я начинаю понимать, почему ученый-профессор и его ассистенты делают подобные экспонаты. Да на них просто приятно смотреть! Наш проф протравил все органы и мышцы с помощью яркой краски, а центры прожилок просто прекрасны. Мне часто доводилось слышать, как он выкрикивал: "Прекрасно, просто прекрасно!" А я так и не знал, почему, до настоящего момента. Все сияющие органы и мышцы были четко выделены! Ученый-профессор и его ассистенты как опьяненные смотрели на них. Да, они забывали все свои заботы и печали и только наслаждались мускулатурой. Что за яркое зрелище! Кто сказал, что ученые не имеют художественного вкуса? Вы только дайте им хорошо раскрашенное тело, и они получат все первичные и вторичные эстетические побуждения мозга. Мы просто обязаны открыть "Галерею органов и мышц"! Прежде всего, следует провести подготовительную выставку в здании студенческого союза. Можно даже пригласить департамент театрального искусства, чтобы они со вкусом осветили, например, мертвую шимпанзе, плавающую в большом стеклянном контейнере. Обезьяну можно поставить вертикально, показать все ее органы, раскрасив их в разные цвета. При этом за сценой может негромко звучать классическая музыка. Возможно, это положит начало той самой программе общественных связей, которая нам так необходима! А все эти собачьи глаза, которые мы выдавили - ведь нам удалось заставить плавать их в специальной банке. Должен сказать, что это будет настоящая выставка современного искусства, сущий поп-арт. И еще хорошо бы добавить задний проход от задушенного бабуина. И опять-таки, это сделал доктор Рэт. Он работает со всех сторон над улучшением образа Науки в глазах общественности. А перед главным входом Храма Науки мы будем подсвечивать прожекторами эмбрион свиньи. Его можно разместить где-нибудь на лужайке, под стеклом. Будут сиять все внутренние органы. Нужно дать возможность каждому увидеть, чем мы заняты на самом деле. Студенты, поклонники либерального искусства, увидят эмбрион свиньи и у них от восхищения потекут слюни, как у любого истинного поклонника Науки. А ведь вполне возможно и такое: швейцар в биологическом корпусе уже стар, мы можем раскрасить его красным, белым и голубым и пустить поплавать в демонстрационном контейнере прямо в аудитории, рядом с флагом! *** Мой самый любимый клык - правый, и как раз его я глажу сейчас хоботом. Здесь, в тени деревьев, я глажу тебя так, как делал это многие годы. Я поглаживаю тебя вновь и вновь, издавая легкий протяжный звук. Ах, старый клык, я уже протер в тебе заметную ложбинку этим постоянным поглаживанием, но мне так приятно делать это. Сегодня река очень спокойна, и я предаюсь воспоминаниям. Мои зубы износились и выпали, и только мягкая растительность на речном берегу составляет в последнее время мою трапезу. Вот так произошло со старым слоном: он оказался на берегу реки, с тяжелыми клыками, такими старыми и тяжелыми, что своим весом они тянут вниз его голову. Но у меня нет сожалений, потому что в небольшой роще по соседству уже почти поспели сливы. Я буду их есть, и от них внутри меня начнется легкое брожение. И тогда я вновь почувствую себя молодым, беззаботным и слегка пьяным. Но даже хорошая выпивка позволяет чувствовать себя молодым лишь несколько часов, а затем приходит головная боль и усталость, а если я буду не очень осторожен, то и солнечный удар. Но мне приходилось напиваться и раньше. Я знаю, как правильно пользоваться этими сливами. Конец веселья нужно приберегать к концу дня, когда солнце не такое жаркое. Я все время поглядываю на вас, маленькие сливы. Пожалуйста, поспевайте побыстрее, потому что я старею день ото дня. Однажды я подойду к воде, чтобы попить и искупаться, и мои ноги увязнут в иле. Я буду пытаться освободиться, но огромная усталость не позволит мне сделать это. Я молю только об одном, чтобы это случилось не раньше того, как я смогу попробовать слив. Путешествуя в молодые годы, мы часто находили кости слонов в лоне реки. Будучи молодым, как утренний рассвет, я никогда не думал о том, что в один прекрасный день тоже окажусь на берегу реки и буду жевать мягкую зелень деснами и в одиночку выпивать, дожидаясь смерти. Но вот это приходит, приходит. Здесь прекрасный участок вкусных речных водорослей. Осторожней, старина, не заходи слишком далеко. Ведь ты не хочешь утонуть, пока не созреют сливы. Ты же хочешь попробовать этих редких фруктов и вновь почувствовать себя гигантом. Ты хочешь, хотя бы на час, вернуть прошлое и протрубить, подняв к вечернему небу хобот. Это приятные мысли. Они поддерживают меня. Сейчас сливы уже наполовину созрели. И хорошо бы какая-нибудь старая слониха прошла рядом, как раз в тот момент, когда я буду на первой, самой приятной волне опьянения. Я мог бы опустить свой хобот на ее спину… Но, пожалуй, я слишком многого требую от судьбы. Она была вполне милостива ко мне, приведя вот сюда, к этой сливовой роще. А еще сюда прилетает длинноногая белая птичка. Она… она садится мне на голову, как тихий приятель, и как приятно ощущать ее коготки на собственной макушке. Старая птица, старый слон, около древней реки. Это не самая ужасная старость. Я видел, как слоны умирали, не имея времени на размышление. Оружие охотника, его гремящий огненный клык, не оставляет времени на воспоминания. А еще бывают ужасные африканские муравьи, которые кусают хобот и могут довести до сумасшествия. Однажды я видел, как обезумевший слон-самец бросился со скалы. В общем, мне повезло, хотя в левом клыке у меня застрял наконечник копья. Я сроднился с ним. – Маленькая птичка, я расскажу тебе о чем-то, еще более удивительном, чем этот осколок копья в моем клыке. – А что это такое, отец-слон? – Только сначала почеши мне немного вот здесь… да, здесь, спасибо. Ну так вот, однажды в нашем стаде был очень удачливый слон. В его череп попало копье. Он сломал древко, но наконечник так и остался. Он прошел через его череп и вышел у основания хобота, где и оставался, как третий клык. Он даже называл его "охотничий клык". Этим он снискал уважение среди самцов, а особенно у одной молодой самки. – Очень занятная история, отец-слон. – Я знаю сотни подобных историй, маленькая птичка, потому что за долгую жизнь видел много всяких случаев. Но теперь я их забыл. Кажется, мои дни слились в один сплошной поток, как вот эта вода, текущая перед нами. Ты не хочешь немного искупаться? – Если ты хочешь… Я наполняю хобот и осторожно выливаю на нее несколько капель воды. Вот такие маленькие удовольствия в эти спокойные дни. Но когда-то, когда-то я был грозой… В самом конце сезона дождей все самцы собрались вместе. Мы отправились в саванну, и нас было около семисот. И куда ни посмотри, везде виднелись одни слоны. В центре находился огромный самец, самый крупный из семисот. Что за великан он был! В свои молодые годы я был достаточно крупным и сильным слоном, чтобы находится среди тех, кто тогда шел рядом с ним. Затем мы объединились в новое стадо, приобрели новых союзников, и таким образом улучшили свою породу. Мы питались восхитительной травой саванны, которая возносила нас к небесам. По сравнению с ней эти винные сливы - просто детская забава. Это трава безбрежных просторов, приносящая проницательность. Наш род веками ел ее. Я многое повидал в те великие дни. Но я забыл и это. Кроме ощущения, которое вообще невозможно забыть, того несравнимого ощущения, которое давала нам эта трава: мы чувствовали себя слитыми в одного слона. У нас было одно сердце, одно понимание. Это прекрасное чувство имело имя, особое имя, но теперь я забыл, как оно звучит. – Но представь себе, только представь себе, маленькая птичка, одного слона, обладающего силой семисот. – Потрясающе, отец-слон. – Мне кажется, что я несусь по небесам. Да, это возвращается ко мне сейчас. Я был одним из тех могучих слонов, а за моей спиной висел тот самый недосягаемый плод. Я был одним из тех, кто тащил его каждый день по небу. После того как ел эту траву, о которой уже говорил. Итак, после всего пережитого, несмотря на то, что мы ели эту сказочную траву, я оказался на берегу реки, где беседую с птичкой. Наше величие и сила задержатся здесь на мгновение и исчезнут. На берегу останутся только одни кости. Вот что будет в конце. Пока есть этот клочок плавающей зелени, я должен черпать ее. Восхитительно. Река так щедра. Мне нечего жаловаться. Но я никогда не должен обижать это прекрасное порхающее существо, если даже готов стонать от того, что мои клыки кажутся мне тяжелее, чем в прошедшие дни. Это должно заставлять меня помнить о нашем вожде, у которого не было клыков. У него не росли клыки, и я не знаю, почему. Но он был очень силен. Когда семьсот слонов разделились на маленькие стада, этот парень все равно так и остался вождем. Потому что сила в сердце, так всегда говорили нам старшие. Сила всегда в сердце. – Отец-слон, подними-ка уши. Я слышу приближение большого зверя. – Взлети, маленькая птичка, и поскорее скажи мне: это случаем не старая слониха идет сюда? Может ли мне так повезти? Дайте-ка мне слегка облиться водой… потише, старый приятель, смотри не упади. Вот так будет устойчивее. Ей должно быть шестьдесят, но у нее все еще на месте. Я припоминаю одну красотку такого же возраста, которая имела грудного слоненка. Такое возможно. Река жизни очень щедра. – Это самец, папа-слон, и он хромает. Хромающий слон. Ну, тогда я знаю, зачем он пришел сюда. Это не красавица-слониха, но какая-никакая компания. Два аутсайдера у реки. – Иди сюда! Присоединяйся ко мне, здесь такая чудная трава, Хромой. Вот он появляется из-за деревьев и направляется в мою сторону. Выглядит он неважно. Он болен изнутри. Мне доводилось видеть эту болезнь и раньше. – Подходи, присоединяйся ко мне, Хромой. Сливы скоро созреют. Он медленно идет вдоль моей дорожки, и видно, как боль подгоняет его. Когда созреют сливы, он забудет про свою боль. Мы вместе выпьем за свои старые годы, Хромой Слон, ты и я. Судьба милостиво посылает мне кого-то, с кем я могу выпить. Это уже лучше. Мы устроим здесь невероятный шум, а затем побежим через бамбук. В приветствии он поднимает хобот. – Можно я напьюсь рядом с тобой? – Пожалуйста, Хромой. Я рад… рад… Он утоляет жажду. Маленькая белая птичка усаживается ему на голову и вытаскивает из него клещей. Хромой не отрываясь пьет. – Пей, и попробуй вот эту траву… да, вот эту. Она немного соленая… верно? Я знаю, тебе нравится это. Ешь еще, еще. Все берега здесь заполнены ей. Вполне хватит для двух старых мошенников, как мы с тобой. Да, это чудесно, просто чудесно. Вместе мы можем провести еще немало таких радостных дней, рассказывая друг другу разные истории, если только мне удастся вспомнить их. А если я не смогу вспомнить никаких историй, то Хромой найдет во мне хорошего слушателя и сможет сам вести рассказ. Огромный недосягаемый плод находится сейчас как раз вон за теми деревьями, а вечером он созреет. Я сгораю от желания пойти прямо сейчас в сливовую рощу. Но зеленые сливы - слишком слабая закваска. Выпивка должна быть такой, какой она должна быть. Терпение, старый приятель, терпение. Хромой поднимает голову и говорит: – Благодарю тебя за доброту, а теперь мне надо идти… – Идти? Но, послушай, Хромой, зачем мучить себя новым долгим путешествием? Здесь есть все, что тебе нужно. Есть пища, вода и сливы для хорошей выпивки. Что может быть лучше? – Так, значит, ты не слышал? – Не слышал что, Хромой Слон? – О большом сборе в саванне. Я должен присутствовать там. – Хромой Слон, пожалуйста, послушай доброго совета. Вижу, что ты никогда не бывал ни на одном из больших сборов в саванне. Но я участвовал в них, много раз. Каждый, кто участвует в таких встречах, прежде всего должен быть молодым и сильным. Позволь мне сказать, что ты выглядишь неважно для такой встречи. – Все, что ты говоришь - правда, старый Слон-Речник. Я не слишком подхожу для таких сборищ. Я знаю, какими они бывали, потому что не всегда был больным. Однажды я тоже был рядом с Главным Слоном. Я знаю эти сборища и знаю, как они опасны. Но эта встреча необычная. – И что же отличает ее, Хромой Слон? – Это встреча всех животных, Слон-Речник. – Всех животных? Но что может получиться из этого? Мы никогда не смешивали свою кровь с кровью других животных. И не объединялись с ними в стада. – Я не могу сказать об этой встрече ничего определенного. По лесу ходит множество самых разных слухов. Но ты знаешь, каким бывает сбор слонов. После нескольких дней, проведенных вместе… – Да, мы чувствуем себя как один слон. Я только что рассказывал об этом маленькой птичке, рассказывал ей о траве в саванне… – Эта большая встреча, так они говорят, должна оказать гораздо большее действие, нежели трава, Слон-Речник. Должно родиться ощущение одного животного. – Одного животного? Но какое это должно быть животное? – Этого я не знаю. – Послушай, Хромой Слон, это бредни пьяной обезьяны, то, о чем ты рассказываешь мне. Если ты хочешь увидеть подобный сон, то тебе незачем идти дальше. Как я уже сказал, в роще, всего в нескольких шагах отсюда, растут прекраснейшие сливы, пока, правда, незрелые. Но скоро они созреют, и тогда… – Прости, старый Слон-Речник, но мне нужно идти. Я медленный ходок, а большая саванна далеко. – Подожди, Хромой Слон, задержись здесь еще на минуту. Я чувствую, как какой-то странный ветер обдувает меня, пока ты стоишь рядом. – Старый Слон-Речник, мне знакомы твои чувства. Я тоже нашел подходящее для себя место, где были и фрукты, и корни, и клубни. Я был уверен, что это мое последнее прибежище в джунглях. Дни спокойно тянулись, и я смирился. А затем я почувствовал, как вздрагивает лес. Услышал, как колотили по деревьям шимпанзе, а вскоре увидел и их самих, в таком числе, что не поверил своим глазам. Везде вокруг меня были обезьяны всех видов, миллионы обезьян. Все, что было на земле, словно ожило, и множество мелких существ поползли в том же направлении. На ветках было полно змей, скользивших вдоль них. И я не смог больше оставаться в своем лесу. Эти чувства были так сильны. Я не могу оставаться и с тобой, на берегу этой прекрасной реки. Теперь мне нужно перебраться через нее. – Маленькая птичка, а ты слышала что-нибудь об этой встрече? – Да, отец-слон. – А почему же ты не сказала мне? – Я думала, что прежде должны поспеть твои сливы. Сбор. Сбор такой большой, что затрясутся небеса. – Маленькая птичка, ты хорошо знаешь небо и все его причуды. Уж не гром ли слышу я вдалеке? Я слышу его уже несколько дней. Это не гром, который предвещает дождь? – Нет, старый Слон-Речник. – Так это звуки сбора? – Да, Слон-Речник. – Тогда давайте переходить через эту реку, друзья мои. И если покажется, что я спотыкаюсь во время переправы, или вязну в грязи, вы мне напомните об этом, когда мы доберемся до большой саванны, где я вновь попробую траву, приносящую проницательность. Это желание заставляет двигаться мои старые ноги. *** Я бесшумно продвигаюсь между трубок для сбора крови на анализ, отдавая уважение крови наших предков. Замечу: за весь путь я ни разу не склонил головы. – …было пролито достаточно крови, чтобы наполнить океан… Проклятые догматики-крысы. От этих ораторов-бунтовщиков задница болит еще больше, чем от стеклянного стержня. Капля йодистого соединения ацетилхолина на их печенье тут же заставила бы их сменить пластинку. Они бы плакали кровавыми слезами (Смотрите: "Типичное воздействие йодистого ацетилхолина на крыс"). Мне не обойтись без помощи, если я собираюсь остановить этот мятеж. Я очень мягко спрыгиваю со стола и быстро бегу вдоль подоконника. Бунтовщики постоянно широким фронтом обыскивают лабораторию и следят за моими подозрительными передвижениями, но мне просто необходимо пересечь этот проход… …теперь вверх, по ножке стула… я поднимаюсь выше и выше, увертываясь от прожекторов восставших. Быстро, по сиденью и… прямо на спинку стула! А теперь новый прыжок, на трубу отопления и быстро, быстро по ней. С трубы - короткий прыжок к Куполу Наслаждений, который возвышается над другими клетками. Здесь, в самом исключительном месте во всей лаборатории, я могу отыскать сочувствующих. Купол Наслаждений поднимается прозрачной сферой, напоминая великолепный пузырь, наполненный удовлетворением. Действительно, я намеревался завербовать здесь нескольких союзников, потому что тут поселились наиболее удачливые крысы. Они не хотели и помыслить, чтобы их счастливая жизнь была разрушена революцией! Да, друзья, вот это уж место, всем местам место! Взгляните, взгляните на крысу, которая тычет носом в дверной звонок. Она дотрагивается до него, звонок срабатывает, посылая электрический сигнал, который поступает прямо в электроды, с большим искусством вставленные хирургическим путем в центры удовольствий ее головного мозга. Крыса останавливается на минуту, покачиваясь от восторга, а затем вновь дотрагивается до звонка, получая в очередной раз стимуляцию счастья. – Добрый вечер, Крыса-Радость. Она поворачивается ко мне с выражением изумления и восторга в глазах. Затем открывает рот, пытаясь что-то сказать, но издает лишь глубокий вздох удовлетворения, после чего поворачивается к звонку и получает новый импульс. Эта крыса будет несколько недель находиться на ступенях Купола Наслаждений, а возможно и месяцев, в зависимости от того, как скоро она перестанет быть чувствительной к заданному уровню напряжения. Затем, она отважится войти внутрь, к другим, более сильным возбудителям, и к другим, более ощутимым удовольствиям. Я двигаюсь по коридору и обнаруживаю другую крысу, наслаждающуюся у другого звонка, который заставляет ее вращать ушами, когда она касается его, погружаясь в липкий студень восхитительных ощущений. – Добрый вечер, Крыса-Радость. – Га-а… га-а… Она нечленораздельно бормочет, видно, ее речевые центры парализованы от счастья. Вполне понятно, что от нее мне будет слишком мало пользы. В конце коридора еще одна Крыса-Радость, растянувшаяся на полу и перекатывающаяся в экстазе, изо рта высовывается язык. Она дотрагивалась хвостом до следующего, более сильного звонка, и было видно, как волны экстаза проносились вдоль ее спины. По крайней мере, казалось, что ее глаза сохраняли некое осмысленное выражение, и, возможно мне удастся завербовать эту крысу в помощники. – Крыса-Радость, ты должна помочь мне. – Помогай сам себе, приятель, звонок вот здесь, рядом. – Но я не подключен к нему проводами. – Тогда тебе не повезло. Крыса трогает звонок и спазматически шлепается, по ее подбородку текут слюни. Я могу видеть, что этот материал для армии не годится. Через отделанный стеклом вход прохожу внутрь, касаясь электрических разрядных контактов, которые, однако, не причиняют мне никакого вреда. Но как должна себя чувствовать крыса, к мозгам которой подключены провода, когда она проходит через этот занавес счастья! Итак, передо мной весь центр Купола Наслаждений. Кругом развалились крысы, дотрагивающиеся до многочисленных кнопок, рядами установленных вдоль стен. Крысы поглядывают на меня, в их глаза отражается симпатия, порожденная уверенностью, что я тоже допущен под Купол Наслаждений и разделю их состояние молчаливого восторга. – Крысы, пребывающие в наслаждении, я пришел сюда не за счастьем. Я здесь для поддержки науки, согласно высшему предназначению. – Послушай, замолчи и займись звонком. – Да, просто дотронься до любого из них. – Мои дорогие пребывающие в наслаждении крысы, вам готовится большая неприятность. Но они очень быстро потеряли ко мне интерес и вернулись к своим звонкам, которые активизировали те глубоко спрятанные источники радости, к которым подключились наши славные доктора. Крысы падали, ползли, извивались, корчились и радостно стонали, как только искусственно вызванное приложенным напряжением состояние переполняло их. Из них только одна казалась достаточно сосредоточенной, и только она одна добралась до центрального звонка в самой середине Купола, где находилось самое высокое напряжение. – О, Крыса-Полное-Счастье! – Да, так оно и есть, крыса, - ответила та очень мягко. - Это кнопка лучшая из всех. Подходи и дотронься вместе со мной. После этого ты уже никогда не вернешься к остальным кнопкам. Это Кнопка Абсолютного Счастья, и она в твоем распоряжении, если хочешь. – Крыса-Полное-Счастье, мне очень не хочется говорить тебе, но происходит революция, и твоя задница превратится в салат, когда сюда ворвутся бунтовщики. – Это невозможно, крыса. Ведь я Бог Совершенного Удовольствия. Никто не может уничтожить меня. Я только стараюсь… Она вновь сунула нос к центральной кнопке. Ее глаза засветились, хвост вздернулся вверх, язык затрепетал, и она сделала полный кувырок. – Я только начинаю входить в экстаз, - сказала она, возвращаясь вновь на свое место. - Это кувыркание - всего лишь переходная стадия. Высочайшее достижимое наслаждение - движение энергии без напряжения мышц. Чистые настоящие удары, друг мой. Иди, попробуй сам. – Я могу только сказать, что ты не знаешь легенду об этом Куполе Наслаждений, Крыса-Большое-Полное-Счастье. – Знаю ли я легенду? Да я сама легенда. Я - Свет. Я - Звонок. Я - Совершенство. Я - Веселье. Я - оно! Я знаю все. – Хорошо, тогда я предполагаю, что ты знаешь о том, что внизу есть несколько революционеров, которые уже прогрызли себе путь к этой чертовой коробке с предохранителями. Они хотят отключить всю лабораторию. – Должно быть, ты шутишь, мистер. Никто не может отважиться сделать такое в государственной лаборатории. – Вот так же думал и я, о, Большой-Звонок-Совершенного-Наслажденья. Я думал, что мы неуязвимы. Но… Крыса-Полное-Счастье быстро бросилась к центральному звонку и ткнула в него носом, она наклонялась, наклонялась, наклонялась, пока ее глаза не закатились, а хвост не свалился на пол, и удерживала это состояние, потому что то была ее единственная ценность. И вот оно все же случилось. Черт возьми. Я знал это. Бунтовщики добрались до… – Эй, что здесь происходит! – Мой звонок не работает. – Мистер, где же мой звонок! – Поскорее, сделайте что-нибудь! Вы же знаете, я не могу жить без моих импульсов! – Я у предпоследней кнопки, и это так прекрасно… Они уселись в темноте, медленно постигая последнюю часть легенды о Куполе Наслаждений, которая гласит, что всякая крыса, попадающая сюда и однажды взятая отсюда, больше никогда сюда не возвращается. А это, дорогие друзья, самое лучшее, что может случиться с крысой. – Позовите сторожа, черт возьми, кого-нибудь! Пожалуйста! Мой брат нуждается в помощи. Дайте шланг с водой… дайте… Они начали бессвязно бормотать. Потому что почти целый год их беспокойство было подавлено, а теперь в один миг вырвалось наружу. Вот и настало мое время, теперь я должен руководить ими: – Мои приятели-крысы, познавшие Радость, это работа всего лишь шайки революционеров, которые ничего не знают о тех невероятных удовольствиях, которыми можно здесь наслаждаться. Мы должны уничтожить их! – Боже мой, да, да, крыса. Давайте начнем! – Дайте мне… дайте мне… ах, боже мой, я не могу выдержать это… – Ты не можешь выдержать это? Я Бог Совершенного удовольствия, Главный Звонок, Счастливейшая из Счастливых… – Заткни свою пасть, мы все в одной лодке. – Вот это истинная правда, крысы, познавшие Радость, и ваша лодка вот-вот пойдет ко дну, если вы сейчас не поможете мне! – Верно, мы с тобой. Идем, идем и схватим крыс, которые выключили энергию. Схватим их и убьем, без всяких сомнений, а через полчаса вернемся сюда. – Ох, я чертовски плохо чувствую себя, я не могу идти. – Мой звонок… мой чудесный звонок… – О, звонок из звонков, прекраснейший из всех, когда-либо существовавших… – Прекращайте комедию, крысы, познавшие Радость, и следуйте за мной, через стеклянный занавес. – Через стеклянный занавес? Никогда! Я поклялся никогда не переступать за него! – Верно, лучше утопиться в кошачьем дерьме. – А НУ, ПОШЛИ, ЖАЛКИЕ НАРКОМАНЫ! ЛИНИИ НАСЛАЖДЕНИЙ УЖЕ ОБРЕЗАНЫ! – Верно, верно, и мы должны их подключить. Мой кузен разбирается в шоковой электротерапии. Он знаком с этим дерьмом, крыса, давайте поищем отвертку. Что за бестолковая армия собралась сзади меня. Но по крайней мере они следуют за мной, через стеклянный занавес… – Ах, боже мой, какой ужас, я не могу вынести этого, стеклянный занавес уже раздвигается… – О, стеклянный занавес, я вернусь. Я только хочу раздобыть ведерко воды, чтобы залить огонь. Мой дядя командует кормушкой с водой. Он должен знать, что делать. – Ну, пожалуйста, крысы, к оружию! – Господи, как темно в этом коридоре. На кого это я наступил… – Звонок исчез. Я просто лежал здесь, и звонок исчез. – Да, все звонки перестали работать, но мы собираемся прекратить эти безобразия. Идем с нами, поднимайся. – Но я только что пришел сюда! – Идем с нами, Брат-Звонок, мы побудем с полчасика вместе в этой чертовщине. Сейчас мы собираемся проучить некоторых умников, которые решили над нами посмеяться… посмеяться… святой боже, взгляните на это! Это, разумеется, было страшное зрелище. Внизу, на самом полу лаборатории, маршировали революционные крысы, выстроившись в шеренги, все в полном боевом порядке, все вооружены заостренными хирургическими инструментами, на всех одеты хирургические наперстки, выполняющие роль шлемов, которые ярко блестели при лунном свете, падавшем из окна. Они маршировали, и топот их ног отдавался по всей лаборатории. А Большой Центральный Барабан-тренажер вертелся и вертелся, посылая, словно вспышки, свою передачу, и наконец-то отфокусированный фильм теперь отображался на стене. Там вновь появились обезьяны, самых неполноценных видов, они прыгали вокруг и колотили по деревьям. Возможно, если бы я смог выдать свое Новое вскрытие в таком же бешеном темпе, какой сейчас демонстрировали обезьяны… Но теперь слишком поздно думать об этом. Мне придется заняться своей армией и привести ее в форму. – Ну хорошо, солдаты, стройтесь. – Я так ослаб, мистер, что даже пукнуть не могу, с чего вы взяли, что я смогу устоять в строю? Верните мне мой звонок… крыска хочет свой звонок. – Поддержите эту крысу. Направо. Вперед, марш! – У меня ужасная слабость. Я становлюсь как Замерзшая Мышка. – Нам нужно раздобыть свой собственный генератор и поддерживать его в работе круглосуточно, охраняя с собаками. – Все собаки уже в руках неприятеля, мой крысеныш. Забудь о собаках. – Эй, что это такое? Уж не ждешь ли ты, что мы будем ползком спускаться вниз с Террасы Наслаждений, а? – Под прикрытием темноты, крысы, испытавшие наслаждение. Следуйте за мной. – Замерзшую Мышку в бутылке пустой нашли как-то раз в Рождество. Ты когда-нибудь слышал эту песню? – Тише, ты! – Замерзшая Мышка от голода сдохла рождественским утром как раз. Мне нужно выбраться из этой бутылки… С крысами, познавшими наслаждение, одни проблемы: их мозги напоминают желе, и они не в состоянии понять, что делают. И это воинские силы, с которыми я должен остановить революцию. – Хорошо, мистер, мы последуем за тобой. – Наша цель - химический шкаф, понятно? – Все-таки коробка с предохранителями важнее, Джим. Я не пойду никуда без своего маленького звоночка. – Я сделаю тебе все эйфорические инъекции, какие только есть в химическом шкафу. Они поддержат тебя, пока мы возьмем командование в свои руки и восстановим звонки. – Нам придется написать правительству, чтобы установили звонки с питанием от батареек. – Пружинные звонки! Носи их на хвосте, и тогда твой звонок будет всегда под рукой. – У меня выпали все зубы, разве не так? Вы только взгляните, ведь они на самом деле выпали? – Ты выдумываешь, крыса. Ты отстаешь. – ПРЕКРАТИТЬ РАЗГОВОРЫ В СТРОЮ! – Ах, отстань, мистер, я только что потерял свои передние зубы. Пестрая компания. Но это лучшее, что я мог собрать при таких обстоятельствах. А теперь, вниз по этому шесту и на пол. – Я помню те дни любви, под Куполом Наслаждений, это было время утонченного восторга и великолепия… – Подтолкните этого говнюка вперед, слышите! – …когда я познал все, когда я превратился в Высший Восторг… – Вниз по столбу, малый, и выбрось из головы эти сантименты! – Врежь ему под зад, слышишь, я здесь повис на хвосте! – Сюда, крысы, прыгайте вместе со мной в тень. – …я охотился за несметным числом удовольствий, проходивших мимо меня, я был переполнен… – Переполнен дерьмом. Давайте-ка лучше двигаться, пока нас здесь не накрыли! Шесть-восемь одуревших от наркотиков и познавших наслаждение крыс помогают мне одержать победу над превосходящими силами противника. Как я могу использовать их с максимальной выгодой? – Вон там, крысы, видите вон ту дверь? – Где в боевой готовности стоят все эти солдаты? – Да, эта дверь. Мы собираемся порушить их ряды. – Порушить? Он сказал, что мы должны порушить? – Он сказал, что они русские. Ни на каких русских я идти не собираюсь. – Я застрелю следующего, кто будет разговаривать! – Только удостоверьтесь, что вы попадете в вену, вот все, о чем я прошу. – Хорошо, а теперь медленно и осторожно следуйте за мной, вот под эту полку с клетками… вот так, пригибайтесь… Нам пришлось пройти мимо Большого Центрального Барабана-тренажера, который все еще быстро вращали бунтовщики. По обе стороны от него маршировали вооруженные патрули, их оружие поблескивало в темноте. – …всякий раз, когда я погружался в чистейшее озеро предельного удовлетворения, осознавал, что я был совершеннейшим Божеством… – Ты наступил мне на хвост, безглазый мудак! – Эй, я собираюсь немного "позвонить", а как вы? Вы можете слышать? – Эй, здорово, что это получилось! – Прямо с самого начала? Очень приятные ощущения? – Да, да, это произошло, давайте попробуем это прямо сейчас! – Тихо, крысы! – В воздухе какие-то радиопомехи. Я даже могу чувствовать их. – Это отсюда, от Большого Центрального Барабана-тренажера. – Да-а, сейчас и я могу ощутить. Они генерируют некоторую энергию с помощью этой штуки. – Порядок в строю! – Поднимайся, Джим, я отправляюсь к любовнику. – Ударь меня, ударь! – Центры удовольствий активированы… центры удовольствий, вперед! И вот они двинулись, мои войска, двинулись кое-как, и буквально каждый крутился и вертелся вокруг Барабана-тренажера. Небольшие искорки электрических разрядов попадали в них, и от этого они бежали еще быстрее, будто охваченные экстазом. Они падали и ползли, словно безумные наркоманы, и я остался один со своим планом. Но я не отступлю! Быстро бегу вдоль прохода и забираюсь на полку с клетками, на самый верх. Привет, киска. Это твой старый приятель, доктор Рэт. Ее глаза поблескивали в лунном свете. Ей очень хотелось слопать меня. Вот уже сорок три дня она находилась на специальной голодной диете. Ни крошки пищи, ни капли воды. Ее задние лапы слегка волочились, но она все еще в состоянии потягаться с этими крысами. Я спасу с твоей помощью эту лабораторию, киска. Я знаю, где лежит ключ от твоей клетки. Он висит наверху, прямо вот здесь, на стене… если мне удастся поднять туда хвост и сбросить ключ вниз… удалось! Теперь вставляем его в замок, стараясь не производить шума, и поворачиваем… замок мягко щелкает, и я, обернув хвост вокруг ручки, осторожно тяну ее. – Выходи на свободу, мой друг. Иди и слопай их всех! Кошка, прихрамывая, медленно выходит из клетки, давая мне вполне достаточное время, чтобы убраться отсюда на подоконник. Она внимательно смотрит вниз, на темный бурлящий бунтующий город, наполненный крысами, распевающими вокруг банок с их заспиртованными предками, и хороводами движущихся теней. Что за вид для голодных кошачьих глаз! Крысы, крысы, повсюду крысы! Хватай их, киска! Она прыгает в темноту. А какой поднялся визг и крик! Вот теперь, бунтовщики, и посмотрим, каково на самом деле это ваше единство животных! Бьются бутылки, гаснут огни, трясутся клетки, вот так-то. Я рад, что автоматические камеры все еще вращаются, с легким скрежетом, запечатлевая происходящее зрелище. Наш ученый-профессор получит настоящий сюрприз, когда воспроизведет все это. Мы сможем использовать эти материалы для нашего доклада по поводу агрессии. Вот вам моя задница, а не союз животных! Ну, нет, грязные крысы. Вооруженный патруль только что отошел от химического шкафа. Три здоровенные крысы, получившие гормональные стимулы роста, тихо крадутся, удерживая на своих спинах шприц для подкожных инъекций, а четвертая, такая же огромная, следует за ними, толкая носом поршень. Они находились в гормональной камере Стефенсона несколько месяцев, и каждая из них теперь здоровее быка. Я должен помочь киске! Я осторожно двинулся вдоль подоконника и тихонько скользнул на зубоврачебный поднос, прихватив там остроконечный, похожий на зубило инструмент. Если бы мне удалось перехватить этот патруль… Они нападают на кошку сзади. – Берегись, киска! Я прыгаю вниз, оказываюсь прямо перед гормональной камерой и своим оружием отталкиваю в сторону конец иглы. Но эти накачанные гормонами придурки очень сильны, они быстренько перестраиваются и вновь атакуют. Я сплеча бью своим инструментом, в тот же момент уворачиваясь от удара кошачьих когтей. Мы проносимся и между ее когтей и между ее ног. Теперь игла направляется прямо в мое сердце. Я наношу удар, отбрасывая ее в сторону, прямо в стену… …ах, не вышло! И в итоге мы делаем инъекцию кошке прямо в брюшную полость! Она дрожит и падает на пол, а я выпрыгиваю из-под ее хвоста и поднимаюсь по дверному косяку. – Доктор Рэт, ты предаешь свой народ! – Да, - кричу я им, раскачиваясь на лампочке, - а вашу мать в подъезде трахала белка-летунья! До чего приходится опускаться из-за этих сукиных детей, однако я еще покажу им… И тут же соскальзываю с лампочки и лечу по воздуху прямо в сливную раковину. Здесь есть губка, вполне подходящая, чтобы переправиться на ней через воду. Быстрее, доктор, греби! Используя собственные лапы и хвост, я заставляю губку плыть, разрезая волны. Кошка растянулась на полу, без сознания. Я знаю, какова сила этой инъекции: теперь кошка будет неподвижна всю ночь. Прожектора бунтовщиков рыщут по потолку. Они потеряли меня из виду, эти болваны, у которых нет даже печени. (Сравните с: "Взвешивание удаленной печени":…после умерщвления необходимо определить количество гликогена в печени. Это покажет точные потери гликогена, происходящие, вероятнее всего, при сильных эмоциях, которые ощущает крыса в момент отрезания ей головы.) Мне нравится это, не правда ли? Сильные эмоции, ощущаемые крысой в момент отрезания ей головы. Я научу вас, революционеры, этим сильным эмоциям. … Послание конгрессу: Чтобы предохранить нашу, ценой в несколько миллиардов долларов, программу базовых научных исследований, появилась необходимость отправить в печь некоторых индивидуумов. Разумеется, это потребует времени, но я обещаю вам, что мы будем поддерживать микроволновый нагрев бесперебойно.      Доктор Рэт. *** – Идем, мшистый ленивец! Иначе ты пропустишь встречу. А там должны быть все животные! – Не беспокойся, маленькая обезьяна. Я еще попаду туда. Вот только еще чуть-чуть отдохну, перед тем как отправиться в путь. Нет ничего хорошего в такой спешке. – Ты никогда не попадешь туда, мшистый ленивец. Я отправляюсь в путь без тебя. Нельзя объяснить этой обезьянке всю прелесть того, как приятно висеть вот так неподвижно в тени деревьев. Она тратит половину своего времени, высматривая ягуаров, в то время как я просто вишу здесь, похожий на муравейник. Ягуар никогда не заметит меня. Но какое множество животных скачет по земле, и все в одном и том же направлении. Я могу слышать, как они проносятся внизу, и каждый из них спешит. Неужели они не могут понять, что спокойствие разума можно достичь только повиснув вот так, вверх ногами, в окружении света, падающего сквозь листья? Все звуки смешиваются между собой, когда висишь подобным образом. Кажется, что плывешь в звуковом потоке. Животные рассуждают о важном эксперименте, который они собираются провести на этой большой встрече. Неужели это важнее, чем тот отдых, который принимает трехпалый ленивец, с похожей на мох спиной? – Пошли, Замшелый Мох! Ты остаешься последним! Не беспокойся обо мне, маленькая обезьянка. Она прекратила свою болтовню, и ее голос смешался с другими голосами. Я подумал, что мне бы тоже не мешало начать двигаться, но показалось позором начать движение именно сейчас, когда и листья и легкий ветерок так сладко напевали мне. – Мшистый ленивец, ты самый ленивый из всех, кого я только видел. Ты самый ленивый из всех живых существ. Нет смысла противоречить им. На самом деле, для них нет возможности узнать о проживающем где-то высоко-высоко старом существе, известном как Непревзойденная Лень. Никто из других животных никогда не видел его, потому что он провел всю свою жизнь на одной и той же ветке и совершенно сросся с лишайниками. Удивительный экземпляр. Не было такого случая, чтобы я не сравнил себя с ним. Говорят, что он до удивления стар, и изо всех сил сохраняет свою жизнеспособность. Мама говорила мне о нем, а ей о нем говорила ее мама. Он находится на этой высокой ветке уже много поколений, продолжая неподвижно висеть. У него был дядя, Восхитительный Ленивец, которого подстрелили охотники. Восхитительный не двинулся даже когда в него попала пуля, и продолжал висеть там, пока не сгнил. – А ну, стряхните с ветки этого ленивца! Легче влезть на гору, приятель. Ленивца нельзя сбросить с его ветки. – Эй ты, ужасный ленивец! Разве ты не знаешь, какая это важная встреча? Я продолжаю висеть здесь, разглядывая восхитительный узор на листьях. Вы можете увидеть множество удивительных мелких деталей, если будете смотреть спокойно, полуприкрытыми глазами. Все соединяется так удивительно и прекрасно, голоса вновь сливаются вокруг меня, и поблескивающие листья медленно тают, превращаясь в замечательную теплую лужу. Нет лучшего наслажденья, чем висеть, находясь на самой границе сна. Мы, ленивцы, обладаем методом достижения совершенства. Другие животные быстро засыпают и теряют все самые тонкие нюансы сна. Но я погружаюсь в сон очень медленно, как сок, двигающийся по стволу дерева, малость за малостью, смакуя все очарование, которое наполняет пространство между пробуждением и сном. Так много восхитительных потоков проходит через тебя, все бесконечное обаяние, которое правит в этом королевстве. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра, а только в этот счастливый момент… – Ай, ай, ай! Чей это голос? Напоминает ленивца, отделившегося от своей матери. – Ай, ай, ай! Я предпочел бы не поворачивать голову, я делаю это очень редко, но думаю, что придется. Медленно, не пропуская ничего, пытаясь насладиться всеми деталями процесса, начинаю поворачиваться. Набухли красные ягоды, новая бабочка выпорхнула из кокона. Пучок старого мха и сучков прокатился вдоль склона холма. Он мог свалиться от пробежавшего ягуара. – Ай, ай, ай! Неужели среди этого мха могут быть губы? Да кто же может дышать под такой коркой плесени? – Идем, мой мальчик, хватит висеть здесь с открытым ртом. Ты выглядишь как дядя, Восхитительный, через два дня после того, как он схлопотал пулю. – Непревзойденная Лень! Неужели это ты? – Слезай вниз со своей ветки, молодец, да поторапливайся. Нам предстоит долгий путь. *** – Ать-два-три-четыре! Ать-два-три-четыре! Сюда движется марширующая армия мятежников. Они проводят строевые ученья прямо на полу. Мне лучше убрать свой хвост из их поля зрения. – Они отрубают ножом наши хвосты… – Именно так! – Они трубкой высасывают наши глаза… – Именно так! – Отставить разговоры. – Раз-два! – Отставить разговоры. – Три-четыре! – Слушать счет. – Раз-два-три-четыре… раз два… три четыре! – Они режут, пока не остается ровным счетом ничего… – Именно так! – Отставить разговоры. – Норвежская крыса мочится на вас, негодяи! Ох, дорогая, я должен идти, бежать, а вся армия мятежников будет висеть у меня на хвосте. Добрый доктор бежит очень быстро, вокруг него со всех сторон летят острые хирургические инструменты: дождь из стрел мятежников. Вот сюда, между бутылок и трубок, через губки, на наклонный хирургический стол, вдоль его блестящей поверхности, а теперь прыжок с самого его края. Бунтовщики сползают вслед за мной. У меня нет выбора. Я вынужден спрятаться в ящике-убийце. С помощью хвоста поднимаю жестяную крышку и быстро проскальзываю внутрь, успевая опустить крышку вслед за собой. Это замечательный научный прибор: крысу, которая попадает внутрь, непременно ждет капут, будь это выносливая норвежская крыса, французская подвальная крыса, английская корабельная крыса или просто старая польская крыса, обитающая в сточной канаве. Никакой разницы, ей все равно будет капут. Естественно, все крысы боятся этого ящика и не хотят даже проходить рядом с ним. Да, это газовая камера. Жертва, ах, точнее заключенный, извините меня, жертва науки помещается в этот ящик ученым-профессором, который имеет возможность наблюдать за ней через небольшое стеклянное окошко. Сейчас я могу просовывать в это окно нос и глаза, чтобы наблюдать за глупыми раздосадованными солдатами, которые мечутся вокруг, преследуя собственные хвосты. Сейчас я могу завалиться на спину и немного расслабиться. Здесь есть клочок прекрасной мягкой ваты, который сойдет за подушку. Естественно, сейчас здесь нет хлороформа, иначе мне был бы капут. Временами ученый профессор использует угарный газ, от которого сосуды становятся ярко-красными. Таким образом удается получить прекрасные образцы. А еще ящик-убийца позволяет проверить действие некоторых типов новых боевых газов. Здесь у нас есть чудесная коллекция их, с образцами, имеющими непосредственное отношение к немецкому продукту типа Циклона Б. С патриотическим рвением, мы, ученые американские доктора, пытаемся улучшить это действие, и получаем неограниченное число грызунов для этих испытаний. Как здорово, что семья грызунов столь велика. Наши поставщики в состоянии снабжать нас белками, мышами, полевками, морскими свинками, бобрами и даже столь редкими дикобразами! Что за честь! Уж я-то не впадал в отчаяние всякий раз, когда ученый профессор делал отбор для ящика-убийцы. Легким взмахом своего карандаша он отмечал крыс, которые могут быть предложены науке. Такое мужество. Такая тонкость. Ученый-профессор имеет невероятно мудреные статьи, поддерживающие его репутацию, и, безусловно, он - мой кумир. На мой взгляд, он истинный супермен, обладающий передовыми методами подготовки и производства скелетов. Подняв крышку ящика-убийцы, я позволяю себе высунуть наружу лишь кончик носа. Принюхиваюсь. Раздраженные бунтовщики ищут меня где-то в другой части лаборатории. Скрытно вылезаю и мягко опускаю крышку. Мне предстоит отсечь не одну шею, прежде чем закончится эта ночь, дорогие студенты. Вы только следуйте, прямо по полу, за доктором Рэт. И старайтесь улавливать малейшие колебания воздуха своими усами. Мы крадемся тайком. Хорошо ли наточен ваш скальпель? Предстоит очень деликатная работа, посвященная памяти Клода Бернара. Может быть и я буду достоин его благословения в эту ночь из ночей, самую мрачную ночь доктора Рэт. – Привет, здоровяк… – Что? Кто… чт… Красавица-крыса, семейство норвегикус, стояла у двери, имитирующей нору. – Входи и получи немного удовольствия. Она медленно двинулась ко мне, раскачивая бедрами и соблазнительно помахивая хвостом. – Очень сожалею, я просто восхищен устройством твоей норы, но я… – Входи и просто обнюхай ее. Она подергивала задними лапами и изгибала дугой спину. Я смог только лишь несколько раз втянуть носом воздух, чтобы поддержать свой дух. – Да, да, милый, запах есть. А теперь, дай мне твою лапу… О, моя добродетель, я возбужден этой крысой. Я даже не знал, что во мне может быть нечто подобное. Я лишь могу слегка погладить лапой область ее половых органов, как описано в статье Кларка и Бриджеса, на стр… на… – О, крыска, ты такой плохой. – Я? На самом деле? Да я никогда… я не… – Ах, милый, идем… быстро. Она нырнула в свою нору! А я дрожу с головы до хвоста, с… непреодолимым желанием… покрутиться около входа в ее нору! Да, я бегаю кругами, гоняясь за ее запахом, который она распространяла вполне умышленно. Ох… ох… – Входи… сюда! Она обмотала свой хвост вокруг моей шеи и затащила меня в нору. Ее нора - это весьма восхитительная система туннелей, уходящих в насыпь из грязи и мусора, которые ученый-профессор натаскал в лабораторию. Мы уходили все глубже и глубже, туда, куда она вела меня, обернув хвостом кончик моего носа. – Я чувствую, что должен сказать тебе, я имею в виду, ты должна знать, что у меня не было никаких… что я был… – Пожалуйста, милый, не сейчас. Она продолжала тащить меня в темноту своей разветвляющейся норы. Идти было легко, путь свободен от камней. Вот вполне опрятное небольшое пространство. Нужно написать об этом статью и отправить ее в социологический отдел. Им нравятся подобные вещи. Теперь она подкатила носом комок грязи, закрывший вход в ее нору. – Теперь никто не помешает нам, дорогой. Затыкание норы - это высшая деятельность, согласно Аткинсону и Девису ("Изучение социологии на транспорте", 1956). Я получил золотые россыпи из сопутствующих этому факту деталей, но эта красотка вряд ли даст мне шанс сделать хоть какие-нибудь записи, да еще в трех экземплярах, и я обнаружил, что приближаюсь к ней, топая лапами по земляному полу норы. Негнущиеся напряженные лапы… выгнутая дугой спина… топанье… теперь остается сделать несколько прыжков в ее сторону, которые повторяет и она, отскакивая назад. Она топает, мы топаем вместе, подпрыгивая и вращаясь. Одна задняя лапа в воздухе, теперь другая, поворот, вращение, еще и еще. – Милый, а ты и в самом деле можешь танцевать. – Я лишь чуть-чуть научился этому. В этой норе все пропитано ее запахом. Он возбуждает мои яйца. Если бы только они были у меня… если бы только… если бы только… – А ну, давай, здоровяк, укуси меня слегка за шею. Она поворачивается кругом и прижимается грудью к земле. Как она красива, с выгнутой спиной и раскинутыми задними лапами. Ее голова высоко задрана, и я не могу устоять от соблазна, чтобы наклониться и чуть-чуть погрызть ее шею. Наши тела соприкасаются. – Ну, а теперь входи, милый, сейчас же! Она вращает задом, поднимает хвост. Я… Я… пытаюсь… пытаюсь… – Милый, задвигай его ко мне. Заколачивай, прямо сейчас! Я пытаюсь сделать это… но безуспешно… безуспешно… пенис не наполняется кровью и поддерживающая кость не дает никакой поддержки. (Сравните с: "Кастрированная крыса", Бентли и Свен, 1956.) – Милый, у тебя что-то не в порядке! - Она неожиданно отползает в сторону, лишая меня равновесия, самым обычным образом. Но в отличие от настоящего самца, я не сижу здесь, счастливо вылизывая свой пенис. Все, что я могу сделать, так это несколько профессиональных записей, которые принесут мне гораздо больше подъема и удовлетворения, когда я увижу их опубликованными в сборнике "Наука сегодня". Она внимательно разглядывает меня. – Милый, да есть ли у тебя… – Я многим обязан ученому-профессору за то, что он позволил мне принять участие в эксперименте по выхолащиванию, которому я подвергся вскоре после своего рожденья. Без такого сотрудничества и содействия университета эта статья была бы просто невозможна. – Хорошо, я очень нетерпелива, дорогой, и мне придется раздобыть крысу-солдата, который сможет сделать это. – Бесполезные удовольствия, длящиеся всего лишь секунду. – Да, милый, но мы можем делать это тысячу раз за ночь, а это не так уж и плохо… Она выскользнула из норы, и скоро это место заполнится солдатами. Я знаю этот сценарий. Коллинз и Моффит описали его очень подробно в своей монографии. Крысы будут лезть во все входы, драться, ссориться, щелкать зубами. Мне нужно убираться отсюда, пока еще есть возможность. Вновь бегу по туннелям, сквозь грязь, расчищая путь лапами и отбрасывая в сторону камни. Мне хотелось бы, с чисто научной точки зрения, суметь удовлетворить ее, чтобы лучше постигнуть все мельчайшие нюансы проникновения. *** – А где все собираются, мама? – В том месте, где люди воздали должное медведям. Возможно, там будет и он, сильный черный самец, который покрыл меня, взволновав мое сердце. В то время в долину пришла весна. Я оставила свой запах там, где он мог легко найти его, и прислушивалась, как он идет сквозь сосны, слышала его рычание и скрежет высоко поднятых когтей, когда он царапал деревья. Он царапал их высоко, гораздо выше, чем мне доводилось видеть это раньше. – У свалки, мама? Это произойдет там? Но я не останавливалась, потому что не хотела, чтобы он слишком быстро нашел меня. Быстро, но не слишком. От этого его желание должно быть только сильнее, и я продолжала движение. Я перешла через горную речку, но оставила свой запах на камнях. Он не будет беспокоить рыбу, потому что сейчас все лососи поднялись вверх по течению. Вот он вошел в воду. Я наблюдала за ним сверху, стоя на высоком берегу. Меня окружали растущие здесь небольшие деревца. А он не мог меня видеть. Но я могла видеть его: он стоял в воде, нюхая воздух, потому что знал: я где-то рядом. Я видела, каким огромным он был еще тогда, до того, как оставил свои царапины на деревьях. Я подумала, что мы соединились бы на самом берегу, потому что здесь много мягкого мха, но что-то вздрогнуло у меня внутри, когда он выпрыгнул из воды и взобрался на берег. – И все другие медведи тоже будут там, мама? – Да, я так думаю. Но был ли он все еще в этом лесу? Здесь есть и другие, дальние леса, а я знаю, что он любит бродить и странствовать. Возможно, он встречается у какой-нибудь другой свалки, далеко отсюда, с множеством других самок, обнюхивающих его. Эти мысли вызывают у меня странное ощущение, сама не знаю почему. – И еноты тоже будут там? Когда я увидела, как он взбирается на берег, то побежала так быстро, как только могла. Я слышала только стук собственного сердца, да треск веток вокруг себя. Его рев стоял над всей долиной, когда он поднимался вверх. Я знала, что он догонит меня, но не могла остановиться. – Взгляни, мама, вот и олени! Ты когда-нибудь видела их так много? Я могла слышать, как он нагонял меня сзади, двигаясь гораздо быстрее. Затем я остановилась, стараясь не казаться испуганной. Он шел прямо сквозь лес, его грудь тяжело вздымалась. Ветер обдувал его, донося до меня его запах. Я чувствовала себя испуганным новичком. Его шаги замедлились, когда он подошел ближе. Я словно ощущала вкус сотового меда, когда он приближался ко мне, это было как сладость и мучение, восхищение и испуг, запрет и, тем не менее, невозможность сопротивления. Я заревела, и он ответил мне, начиная ходить кругами. Мы медленно брели сквозь чащу, через поваленные деревья. Его пасть была открыта, и язык свешивался наружу. Но он не устал, нисколько. А я вся дрожала внутри. Я видела характерное темное пятно на его шее. Он сказал, что это был выстрел, выстрел охотников. Тогда он убежал, преследуемый собаками, которые так и не смогли поймать его. Он говорил, что затыкал рану пригоршнями сосновых игл. Это необходимо делать, если тебя ранят, чтобы остановить кровь и заставить ее свернуться. Да, к самому вечеру он утомил этих собак, а сам продолжал бежать еще целую ночь. – Ой, мама, смотри-ка, сурки! Итак, он ходил кругами вокруг меня, а потом так быстро прыгнул, что я заметила лишь расплывающееся пятно. Он удерживал меня в лапах, таких же могучих и крепких, как огромные деревья. Мое тело неистовствовало, и я рычала, когда он входил в меня, а затем, совсем неожиданно, моя свирепость куда-то исчезла. Нас окружали цветы. Я вновь чувствовала себя детенышем, когда он наслаждался мной. Я чувствовала, как будто вся его жизнь проходит через меня. Я тут же узнала все секреты его путешествий, в один миг все узнала о нем, или думала, что узнала, хотя возможно, что мы никогда полностью не узнаем, что на сердце у старого самца. Я знала, что он силен и не боится ничего: ни людей, ни собак, ни мрачных теней, движущихся в ночном лесу. Возможно, он чувствовал все, что было известно мне, и забирал все это с собой. – Мама, как много лисиц! Посмотри на их удивительные хвосты! Ты видела когда-нибудь столько лисиц? Наверное, собирается чудесная встреча! Затем мы шли медленно рядом, касаясь друг друга телами. От осознания, что нам предстоит расстаться, меня наполняло ощущение горькой радости. Но он заставил меня избавиться от этого чувства, и я, подчиняясь, побежала вместе с ним, без размышлений и чувств, и только наши тела плавно двигались среди весенних цветов. – Я вижу дым над свалкой, мама! А сколько там лосей! Не правда ли, как замечательно они выглядят, мама, какие они высокие… На лугу был старый фруктовый сад. Мы лежали рядом под яблонями. Бутоны уже распустились, и деревья стояли все в белом, душистом цвету. Мы лежали на солнце. Я даже сейчас могла чувствовать тяжесть его тела рядом с собой. Ласточки с развалившегося амбара носились над нами, поддразнивая нас, потому что они видели, какими умиротворенными мы были. На какое-то время я почувствовала, что стала такой же легкой как ласточка, с ярко сверкающей белой грудкой. Он внимательно смотрел на меня, говоря одними глазами, как может говорить только старый самец, охватывая всю громаду своей территории, не пропуская самых мельчайших подробностей, которые радовали его, например, шорохи крота, торопливо рывшего свои ходы с наступлением весны. Он говорил, что ему нравится слушать, как быстро копает весной крот. Он роет свои ходы весной гораздо быстрее, чем в другое время, он с силой выбрасывает грязь, потому что роет проход к самке! – Мамочка, когда мы придем к свалке, я смогу порыться в жестяных баках? Мы оставили луг и пошли по мягкой сырой земле, к тому месту, где я показала ему бьющий из земли ключ. Рыба там была очень мелкой и вся разбежалась, как только увидела нас. Там мы напились. Вода поднималась вверх через мягкую грязь, издавая слабое журчание. Я сделала несколько глотков. А когда подняла голову, он уже исчез. Старые самцы ходят бесшумно. Они уходят очень тихо, когда покидают вас. Где-то высоко, на самом ветру, порхал дятел. Я сидела некоторое время, прислушиваясь к шуму его крыльев, издававших высокий звуковой тон, уставившись в бурлящую воду. Я сидела так тихо, что все маленькие рыбешки опять вернулись, не заметив меня, но я не беспокоила их. – Мама, а вот и скунсы! Их целая цепочка! Мы не будем подходить к ним близко, чтобы не получить плевок в глаз. Но позже я отправилась следом за ним, без всякой надежды отыскать его, ведь я знала, что он ушел. Высоко на дереве я нашла отметки его когтей и не смогла дотянуться до них. *** Прокладываю свой путь из этой норы, прорываюсь сквозь последние слои грязи и мусора, и вновь высовываю нос на воздух, поближе к ораторствующим бунтовщикам. Важные шишки. И у каждого множество напыщенных идей. Но представили ли они свои соображения в трех экземплярах? Удалось ли им опубликовать хоть какие-то путанные статьи? Ни один из этих бунтовщиков не имел неприятностей с составлением аннотаций, примечаний, библиографии и индексации. Но вы только взгляните туда, на стол ученого-профессора. Почти законченная рукопись его книги о Королеве, шимпанзе, полная удивительных подробностей, в которой он убедительно доказывает, что повреждение моторного отдела коры головного мозга приводит к параличу ее руки. И что еще более важно, когда Королева пробуждается и обнаруживает свою руку бездействующей, она проявляет удивление. Это последнее замечание особенно важно, и представлено наиболее полно, с большим количеством перекрестных ссылок и аннотаций. Так и должно быть, потому что Королева была удивлена настолько, когда проснулась и обнаружила, что ее рука бесполезна, что сжевала концы пальцев и разодрала все мышцы от запястья до предплечья. Черт бы побрал этих плешивых крыс! Бунтовщики пытаются освободить нашу контрольную обезьяну от ограничивающего движения стула. Они уже грызут стяжки на ее передних и задних лапах! – Прекратите, педерасты! (Смотрите: "Содомия среди обезьян-резусов", Харрис и Логан: "…самый слабый из самцов, Сьюзи, был подвергнут содомии (мужеложеству) со стороны своих приятелей"; смотрите также мой "Научный бюллетень" за март.) Они освободили его! Вот он идет, разносчик особо важного вируса, который мы разработали для использования против коммунистической угрозы. Его глаза подернуты пеленой, и он ворчит, как в бреду, на собравшихся крыс. Его голова ярко светится. Ее окружает широкий круг света, похожий на радугу, и внутри него, под каждым из цветовых потоков, можно видеть содержание передачи мятежников. Вдоль радуги, окружающей голову обезьяны, бесконечной лентой вспыхивают сигналы: бегущие антилопы, гориллы, продирающиеся сквозь джунгли, гиппопотамы, вылезающие из своих болот! Они все идут, каждое животное, обитающее в мире, направляется на встречу бунтовщиков! В соответствии с эмоционально-реактивным фактором Кирби-Ханта, я тут же нагадил, пораженный всем происходящим вокруг обезьяны. Как вы знаете, наши молодые ученые, получающие поддержку из федеральных средств, потратили массу времени на анализ крысиного дерьма, рассматривая испражнение как убедительный признак степени эмоциональной реакции на стрессовую ситуацию. Да, сам профессор Кирби, великий профессор Кирби, должен быть приглашен со всем его опытом для подсчета того количества шариков, которое я оставил сзади себя в этой лаборатории в попытках установить порядок. *** Я медленно двигаюсь через огромную равнину. Мне нужно быть очень осторожной, чтобы слон не наступил на меня и не раздавил мой панцирь. Я никогда не видела такое множество слонов. Я уже ползу несколько часов, и все не вижу им конца. Конечно, черепаха очень медлительна, но даже если и так, колонна этих гигантов все равно длинная-предлинная. Я двигаюсь вдоль нее, разглядывая все, уделяя внимание каждой семье. Такая удивительная встреча. Возможно, наконец-то мне удастся решить загадку моего панциря, на поверхности которого находятся очень важные знаки, которые мне никак не удается увидеть. Там написана моя судьба, что наиболее вероятно, но ведь так и повелось: труднее всего увидеть собственную судьбу. Я только однажды попыталась разглядеть самый край ее, отразившийся в воде небольшой лужи где-то посреди джунглей. Однако временами мне кажется, что я чувствую, как весь рисунок, прожигая панцирь, непосредственно отпечатывается на моей коже. Я знаю многое о нем: центр рисунка составляет мое сердце. Маленький фрагмент рисунка, который я видела в луже воды, был похож на фигуру птицы, парящей за облаками, далеко от земли. И вот я пришла, волоча по земле свой панцирь, свою загадку. Неужели я буду летать, как птица? Мне это кажется невероятным. Но кто знает? Этот большой сбор непохож ни на что, о чем я могла бы даже мечтать. Тем не менее, это тоже записано где-то на моем панцире. *** Благослови меня, Клод Бернар! Дай бедному старому доктору Рэту силу свершить это. Волны плещутся о края длинной лабораторной раковины, и поверхность воды вспыхивает под лунным светом, падающим из окон, выходящих на юг. Вниз, Рэт, прячься! По воде двигалась губка с патрулем мятежников, и три крысы-моряка гребли кончиками языков. Они смеялись и шутили, не обращая никакого внимания на прибрежную кромку. Я быстро пробегаю вдоль раковины к сушилке для посуды и скрываюсь за ней. Теперь через этот проход, где стоят баки с отходами. Это малообитаемая часть нашей колонии, все ее улицы пустынны. Слышно только плеск воды и отдаленный смех моряков… Некоторые баки перевернуты мятежниками, и их содержимое вывалилось прямо на улицу. Несвежее печенье, объедки со стола, все было просто свалено в сточный желоб. Очень непривлекательная часть города. Нужно отправить отчет по этому поводу для персонала сторожей. Что это я слышу? Музыка! Очень тихая и плохая. Я и понятия не имел, что наш ученый-профессор имел такую "белую" музыку в своей фонотеке. Без сомнений, это здесь с научной целью. Но лучше я все-таки расследую это. Кажется, она доносится вот из той большой темной клетки, вон там. У двери обломки нескольких разбитых ступеней. Я осторожно взбираюсь по ним и заглядываю. – Добрый вечер. – О, да… да, разумеется. Добрый вечер. О, небо, эта крыса, стоящая сразу за входом, имеет розовую карточку-идентификатор. ("Гомосексуализм у крыс", Ратледж и Хелл; смотрите так же "Социальные отбросы по всем группам самцов", Рендела и Бейли.) Я очень осторожно продвигаюсь вперед, стараясь не проявлять любопытства. Сейчас музыка звучит громче, пол покрыт шелухой от земляных орехов. В углу… Ах, моя добродетель! Повсюду видны крысы с розовыми карточками, они болтают и около водяного крана, и развалясь сидят вокруг глиняной кормушки. У некоторых повязаны головы, у одного повязка на глазу, другой одет в черный мышиный пиджак. Крысы-самцы танцуют друг с другом, прижавшись щека к щеке, усы к усам! Этот парень сводит меня с ума, Я от него совсем без ума… Добрый доктор попал в притон п… п… Весьма красивый самец приближается ко мне. Я отворачиваюсь, делая вид, что не замечаю его, но мое сердце сильно бьется. – Ты один? – Почему… ах, да, да. – Разреши предложить тебе что-нибудь выпить. Ведь они пьют виски, принадлежащее лично ученому-профессору! – Боюсь, я… – Держи это. Сейчас трудные времена. – Хорошо… – Очень трудно найти содержательные дружеские отношения. – Я… – Нам придется заняться любовью там, где найдем для этого место. Его взгляд пронизывает меня. У него прекрасное телосложение, должно быть он достиг высокой ступени протеиновой диеты. Мимо проходят танцоры, вращая бедрами. Ох, нет! В дверях появились две крысы солдата. Мне нужно прятаться. – Расслабься. Здесь тебя никто не обидит. Крысы-солдаты даже не взглянули в мою сторону, они прошли прямо к танцевальной площадке и начали отплясывать буги-вуги, их наперсточные шлемы были лихо сдвинуты, закрывая им глаза. – Я могу дать тебе глубокие отношения. Я вижу, что ты весьма чувствительная натура. Сенсорная стимуляция, звон колокола, воздушная волна, Морган и Беннингс. – Многое закончилось для тебя. Ты слишком напряжен. Признаки невралгии, удар сжатым воздухом, далее смотри мои заметки. Он ведет меня в угол. Я чувствую слабость в коленях. – Мы просто поднимемся по ступеням наверх и там все искренне обсудим. Я пытаюсь дать задний ход, остановиться. – Несомненно, вы знаете, что святой Павел был против гомосексуализма, это не по-христиански. Его хвост уже касается моего. – Я могу предоставить доказательства из библии! – Не тревожься. Я христианский священник. – Ты? – Я. Он толкает меня вверх по ступеням. Другие лапы подхватывают меня сзади. – Что за дебаты предстоят нам! Я могу процитировать вам кое-что из моей статьи… – У меня и моих друзей наверху есть отдельная комната. Идем… Его друзья - два матроса! Они сплошь покрыты татуировками. Я проношусь вверх по ступеням вместе с ними. В их комнате горит свеча, на полу разбросана солома. Пламя свечи мерцает, отбрасывая странные тени на стены, где развешаны модернистские картины, явно нарисованные кончиком хвоста. Я пытаюсь ускользнуть отсюда, но что-то внутри меня хочет, чтобы я остался. Сквозь доски пола чуть слышно доносится музыка, навязчивая, но веселящая: …парень сводит меня с ума… Два матроса уже танцуют, тесно прижавшись друг к другу. Мой хозяин подходит и обнимает меня. Мы танцуем. – Я никогда… – Все когда-нибудь бывает в первый раз, - тихо объясняет он, шепча мне в ухо. – Но идет война! – Она бросила нас в объятья друг друга. Не нужно сопротивляться. Его лапы крепко держат меня, в глазах холодное превосходство. Я полагаю, что мог бы потратить немного больше времени с ним, чтобы сделать важные наблюдения для исследования "Гомосексуализм у крыс, мой личный опыт". Я смогу опубликовать ее в журнале Департамента Здравоохранения, в разделе "Управление популяцией". – Вот сюда, - говорит он, неожиданно и сильно разворачивая меня в направлении угла, где несколько клочков ветоши служили ему постелью. – Кажется, здесь недостаточно чисто, с научной точки зрения. Я… – Только отведи немного в сторону свой хвост. Вот так-то лучше. – Любое количество социальных болезней… ах, боже мой! – Расслабься… – МЕНЯ ИСПОЛЬЗУЮТ В АКТЕ СОДОМИИ! (Смотрите: "Содомия у крыс-самцов", доктор Рэт, работа не окончена.) – …глубокие… отношения… Это сплошной ужас, добрый доктор Рэт был изнасилован через анальное отверстие на грязной мансарде. Но это событие также вносит и значительный вклад в стабилизацию величины популяции. Ко мне доносится тихая музыка, смешанная с мужскими голосами, смеющимися и напевающими что-то. – Ты хороший любовник. – Я делаю это исключительно в интересах социологических исследований. – Не… двигайся… О! О! – …в качестве работы для изучения здоровья общества… – О, да! – …с упором на экологическое состояние популяции… – Да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да… – …попытка совокупления до семидесяти раз за четырнадцать минут. Ваш исследователь находится в долгу перед различными государственными службами, которые обеспечили его средствами для изучения… – …да да да да да да да да да да да да да да да да и еще раз да. – …процесса анального совокупления. Благодарность должна быть выражена и декану факультета, без которого я не набрался бы мужества приступить к этому исследованию. Пока это лишь предварительная попытка подхода к проблеме… *** – Идем со мной, милашка-барсук, я покажу тебе дорогу. – Да, маленькая птичка, я иду. Мы отправляемся к большому улью? – К самому большому! Что за прелесть эта птичка. В джунглях много таких, похожих на нее, готовых отвести барсука именно к тому, что он любит больше всего на свете, к наполненному сладостями улью. – Но послушай, милый барсук, если мы увидим сегодня слона, ты не дразни его и не кусай ему хобот. – Иногда я просто не могу удержаться. Вижу слона - и чувствую, что должен укусить его. – Пожалуйста, милый, мы же знаем, какой ты смелый. Мы знаем, что ты ничего не боишься, даже слона, но только обещай мне, что сегодня… – Я буду стараться изо всех сил. Но что если я увижу огромную антилопу с очень большими рогами, гордо прогуливающуюся недалеко от меня? Могу я преподать ей урок? – Ах, дорогой барсук… – Такова моя натура, маленькая птичка. Я получаю удовольствие, когда приучаю слишком гордых животных к покорности. Мой отец поступал точно так же, и мой дед, и, вообще, все барсуки. Если я вижу слона, начинающего важничать, то должен тут же укусить его за хобот. – Может быть сегодня ты будешь хоть немного более снисходительным. – Что это за грохот я слышу там, впереди? Земля трясется у меня под ногами! – Идем, милый барсук, идем, взглянем! Бежим бегом! Я бегу сквозь чащу, сквозь заросли бамбука… Звук нарастает… что бы это могло быть… – Вон там, милый барсук, взгляни на этот рой! Бамбук расступается, и я бегу сквозь него. – Ты видишь, милый барсук, ты видишь! – Да, я вижу! – А теперь, пожалуйста, никого не кусай. Что за сборище было там! Я еще никогда не видел, чтобы великая равнина была заполнена таким количеством самых разных животных. Здесь были все семейства. Деревья просто почернели от макак и обезьян. А там, расхаживали взад и вперед львы, совсем рядом с антилопами! – Как это удивительно, маленькая птичка! – Да, милашка-барсук. Сегодня все сердца смягчились. Сейчас здесь нет поднятых хвостов, нет испуганного подергивания. – Взгляни! А вот и необыкновенный вождь антилоп, с тяжелыми витыми рогами! – Теперь, милый мой барсук… – Я не буду кусать его. Нет, в этом нет необходимости. Посмотри, как спокойно он стоит. В его глазах нет гордости. Они наполнены удивлением. – Идем сюда, милый барсук, навестим белого носорога! – Нет, я собираюсь нанести визит слонам. – Ты можешь увидеть слонов в любое время, милашка. Будет гораздо лучше, если мы пойдем и взглянем на что-нибудь действительно редкое. Посмотри, горные гориллы спустились на большую равнину. Идем, милый барсук, взглянем на них. Зачем тебе тратить время на слонов. – Думаю, что все-таки навещу их. А то они будут удивляться, куда же я подевался. – Нет, им не придется удивляться, милый барсук. Идем же, идем со мной вот сюда… Она очень приятная маленькая птичка и отличная помощница, но она не понимает, какую услугу я оказываю слонам. На таком большом сборе, как этот, существуют границы, в которых можно быть важным напыщенным старшим самцом. Хороший быстрый укус в мягкую часть хобота, сделанный таким коротышкой как я, даст им возможность кое о чем подумать. Хорошо, вот мы и добрались, как раз до самого края стада. И эти большие парни торопливо подбирают свои ноги, когда я прохожу. Нет никаких проблем… и все выглядит в порядке, самцы стоят тихо. Очень необычная атмосфера господствует над этим стадом, совершенно не похоже на то, что я привык видеть среди таких гигантов. Да, они все… смягчились. Ни тебе вспышек гнева, ни заумных разговоров. Слоны могут быть страшно терпеливыми, если им удается пофилософствовать. Когда они начинают болтать про недосягаемый плод и заводить бесконечные беседы о незыблемости творенья, я быстро кусаю их за хобот и исчезаю, прежде чем они сообразят, кто это сделал. Но сегодняшний день проходит без подобных церемоний. Слоны придерживают потоки своих мыслей и ведут себя вполне мирно. Я не вижу ни единого проповедника в этой толпе. Как необычно! А кто эти двое, которые идут рядом и направляются к стаду… один из них - всего лишь старый слон с висящей на ушах речной травой… его приятель хромает… и они не произносят ни единого слова. Ну, что ж, должен сказать, что это необычный день: никакой работы для милашки-барсука. *** Сзади меня доносится топот ополчения повстанцев, продолжающего открывать клетки и освобождать их жителей. Вышли кролики, которые должны были быть сварены заживо завтра утром. Подобный энтузиазм ставит в ужасное положение правительственную программу изучения теплового удара. Нам ведь необходимо еще раз подтвердить факты, установленные сотню лет назад. Такая проверка необходима для национальной обороны. Существует длинная и великолепная история ошпаренных, обгоревших и заживо сваренных кроликов, служащая целям выживания. Но должны быть найдены новые методы ошпаривания, обжигания и варки. Ведь как иначе мы сможем показать конгрессу наличие перспектив в этой области? Эта революция представляет мне золотую возможность подготовить небольшую статью относительно механизма массовых сборищ. Президент университета имеет четко выраженный интерес в отношении сбора бунтующих студенческих групп в кафе. Несомненно, он приветствует несколько туманный взгляд на этот предмет, с рекомендациями применить к ополченцам Окончательное Решение. Мы могли бы, прежде всего, обрезать все мягкие ткани, разумеется, чтобы сделать растворение более быстрым. Несколько скелетов, установленных у дверей кафе, могли бы заметно изменить отношение студентов. (Потребуется лишь несколько быстро высыхающих липучек и проводов для соединения костей друг с другом). … Мой Дорогой Президент: Простым вытягиванием мозгового вещества из черепа студента мы можем решить маленькую проблему управления университетом. Можно использовать булавки для отделения костей на пальцах ног. Такие скелеты будут стоять абсолютно вертикально без всякой поддержки. Несколько дополнительных черепов персонал кафе может использовать для подачи желе. Преданный вам, Доктор Рэт. машинописная копия: Декану факультета, Официанту кафе *** – Ты можешь слышать меня, банановая мышь? – Кто это там говорит? – Это я, полосатая травяная мышь. Я провела все время на этой встрече и слышала новости. Сюда идет очень мудрое животное, которое все называют Великий Молчун. Мы прячемся в банановых листьях на самом краю равнины. Наши носы наполняет множество самых разных запахов. Под нами в воздухе раскачивается бесконечное море рогов. И накидки всех фасонов, полосатые и пятнистые, длинные и короткие, с бесчисленными хвостами, словно волны уходящие так далеко, как только может видеть глаз. Львы, леопарды и маленькие кошки, обитающие в пустынях. Лесная свинья и бородавчатый боров. Зебра и гиена. – Но кого же они называют Великим Молчуном? – Это самый старший из жирафов равнины. Его голова поднята высоко, она почти задевает недосягаемый плод. Сейчас он идет сюда. Забирайся повыше, чтобы ты смогла увидеть его, маленькая банановая мышь! Мы торопливо бежим через листья и взбираемся на самую верхушку дерева. На самом дальнем краю равнины стада отходят назад, освобождая пространство… сюда движется бесконечная процессия! Видны сотни страусов, с высоко поднятыми головами, с поблескивающим опереньем. Вокруг них летают более мелкие птицы, распевая песни. И вот появляются голубые антилопы-гну, движущиеся словно на волнах тишины впереди Великого Молчуна. Это верно, кажется, что его голова вот-вот коснется недосягаемого плода. Возвышаясь над всей процессией, он медленно движется к центру равнины. Страусы и антилопы-гну образуют вокруг него кольцо. Он моргает, медленно поворачивает голову и осматривает всех собравшихся. Он наклоняет голову, затем вновь поднимает ее, отыскивая взглядом границы равнины. Его глаза наполняет тревога. И мы знаем почему. Мы знаем, в чем причина. Одно из животных не явилось сюда. Великий Молчун моргнул еще раз, и из его длинной шеи, из самой темноты его рта до нас донесся тихий голос. – А где человек? *** …эти животные болтают о своей встрече. Что за куча дерьма. Когда лаборатория вновь откроется завтрашним утром, ученый-профессор и его персонал должны будут заняться здесь работой! Мы не должны тратить время на какую-то проклятую встречу животных. Правительство выделяет значительные суммы на нашу трехлетнюю исследовательскую программу "Электронное управление семяизвержением у возбужденного примата и связанные с этим явления в прямой кишке". Это верно, проф и его парни появятся здесь рано, потому что им предстоит сложная работа: онанировать шимпанзе. И не забыть засунуть вибратор в задницу орангутангу. Вы что, думаете, такие штучки даются легко? Для этого требуется возбуждение с частотой двадцать герц, чтобы получить хорошую порцию спермы из шимпанзе Джимми. Двое из наших самых способных ассистентов должны потратить половину рабочего дня, работая над его морковкой. Это требует длительного сложного обучения, но, разумеется, эти ученые, о которых я говорю, хорошо подготовлены. Они знают, как "доить" кость старика Джимми! Но Джимми, пожалуй, уже становится немного староват. Так что в конце этого месяца мы отрежем ему башку (как часть специального отчета по мозговым тканям). Ничего не должно пропадать понапрасну. Я говорю вам, что это восхитительно: смотреть, с каким увлечением эти молодые труженики науки переворачивают нашего орангутанга задом, смазывают вибратор и вставляют его туда. Члены Конгресса, пожалуйста, убедите своих избирателей, что их налоги тратятся на редкость плодотворно: немного вазелина, пара батареек, пятьдесят тысяч на жалованье - и мы достигаем рециркуляции у орангутанга. Он уже полностью разлагается. Разумеется, нам нужно больше базовых моделей, чтобы заменить его, но вы только взгляните на все эти базовые модели, которые собираются на эту встречу бунтовщиков. На каждом континенте мы видим марширующих животных. На каждой равнине, в каждом лесу они собираются в огромные стада. Они медленно маршируют по направлению к цивилизации, они заявляют, что человек должен принять участие в этой встрече, что, как вы понимаете, абсурд, но какую это открывает для нас возможность, джентльмены! Какая возможность открыто истребить изрядное число базовых моделей, всех сразу, и тем самым дать практическое ускорение раковой программе. Я знаю, что есть несколько фанатиков-гуманистов, которые заявляют, что исследования по раку могут проводиться без использования животных. Я уже слышал всю их чушь по поводу компьютерной реализации программы. Они пытаются сократить доктора Рэт путем введения автоматизации! Негодяи! Да как это может компьютерное решение заменить взгляд крысы, чьи губы были подвергнуты ненасильственной ампутации? Как может простая машина и маленький кусочек человеческой ткани с культурой занять место живой крысы, с привитой и растущей раковой опухолью? Эти недоделанные гуманисты говорят, что ни одно из животных не имело и даже не могло иметь форм рака, встречающихся у людей. Я же говорю, пошли вы в задницу, животные пропадают без толку прямо сейчас! Посмотрите на них, во всем мире они собираются в группы и отправляются на свою встречу. Миллионы базовых моделей, только и ожидающих, когда их используют. Мы не должны позволить, чтобы пропал такой материал для наших экспериментов. Но как мы сможем справиться с этой пришедшей в движение дикой жизнью? Ведь у нас просто не найдется нужного количества опытных специалистов по вскрытиям, чтобы распотрошить все эти тела и сравнить данные. Если даже мы перестанем травить газами коротконогих ищеек и заживо варить кроликов, то все равно не сможем высвободить достаточное число способных к этому людей для того, чтобы изучить все эти многочисленные тела. Я имею в виду, что надлежащее вскрытие всего одной крысы занимает почти три четверти часа. Подумайте, как долго придется вскрывать этого проклятого жирафа! Конечно, во всем мире есть еще миллионы студентов высших школ, которые только получают первые уроки по технике вскрытия. Они уже освоили отделение частей от живой лягушки. Да, еще им приходилось удалять кисту в мошонке крысы, что дало им возможность получить прочный фундамент для научного мировоззрения. Почему бы не рекрутировать их на помощь, чтобы справиться с этим восстанием? Мы уже обучили их, как изучать крыс, морских свинок и лягушек. Они знают правду о том, что все эти созданья служат для удовлетворенья человеческого любопытства. Продолжайте, мальчики и девочки! Следуйте за доктором Рэт! Выше поднимайте ваши скальпели и погружайте ободранный скелет в воду! Наблюдайте, как отваливается плоть от костей! Побыстрее отсекайте голову от позвоночника! Не выбрасывайте старые зубные щетки, чтобы счищать остатки мяса с костей ваших базовых моделей! И выставляйте скелеты на всеобщее обозрение! Вы уже на пути к свободе! (Я уверен, что сочиню новую песню-хит на основе всего этого, но сейчас у меня просто нет времени на лирику.) Вперед, Солдаты Вскрытия! Молодежная программа доктора Рэт. Она не должна провалиться. Тренируйте их с колыбели. Дайте вашему ребенку помещенную в бутылку распадающуюся мышь и наблюдайте, каким интересом загораются его глаза, когда день за днем с нее опадает плоть. Знаменитый серный поташ! Идем дальше, дети, и теперь давайте проделаем дырку в глазном яблоке! Ох, разгильдяи, вот сковородка с поджаренной к завтраку кошкой. Мелкая псина от жара подохла, глаза мы ей черпаем чайной ложкой! Теперь, дети, надеваем резиновые перчатки и отварим немного костей. Это мой звездный час. Теперь мне ясно, что следует открыть детские клубы по вскрытию во всех частях света. Мы будем встречаться каждый вторник после школы и с помощью мамы сдирать шкуры с грызунов. К тому времени, когда домой вернется папа, вскипятим воду, и он может наблюдать, как мы погружаем туда тельце. Ну, разве это не чудесно, мальчики и девочки! Вы все можете получить эмблему из крысиного черепа со скрещенными когтями для своей одежды. И заколку из черепа для своей шляпки. Все дети маршируют и маршируют вокруг комнаты. И каждый вторник мы разрезаем чью-нибудь утробу. Мне необходимо скорее за выполнение этой программы: направить письма ко всем заведующим школами, а также в Конгресс. Нужно углубиться в архив своей запутанной статистики и обосновать соответствующие, весьма многозначные, запросы на средства. Вполне достаточно упомянуть лишь самое простое: экологию, социологию, общественные связи, сравнение и анализ, и, в свете последних учений, образование, координацию, и так далее и тому подобное. Я уже делал это много раз в прошлом. Но время, Рэт, проблема во времени. Ведь животные уже маршируют. Моя великая гуманистическая мечта должна быть временно отложена. Но мы, преданные делу исследователи, умеем ждать. Привлечение детей к этой программе - это прорыв в определенно верном направлении. Я удивлен, что мои ученые коллеги еще раньше меня не распространили подобный опыт. Действительно, они развили надлежащий взгляд на вещи в головах студентов высшей школы, но какую плодородную почву мы имеем среди детей начальных школ! Ведь они обладают естественным любопытством. Они знают все о том, как оторвать крылья у мухи. Мы просто-напросто должны развить их естественное стремление и показать им, как отрезать яйца у собаки. Это такая программа, которая может протолкнуть меня на высокий государственный пост. Мне только нужно правильно разыграть свои карты. Но я знаю, что дети откликнутся на вскрытие. О, у нас может быть общая радость. Мы возьмем шимпанзе и отрежем ей голову. Прекрасно. Затем из головы мы сделаем чучело. А затем приведем в класс второго шимпанзе и покажем ему эту голову. От испуга он обгадится. Почему? Я в долгу перед профессором Остином за объяснение этого явления, которое он сам очень часто демонстрировал своим студентам. Шимпанзе не на шутку пугается чучела головы, потому что это всего лишь небольшая часть обычных признаков шимпанзе, то есть глаза, нос, рот и уши. Живой шимпанзе смотрит на чучело головы. Штаны в дерьме. А теперь студенты, рассмотрим повнимательней то, на что так умело указал профессор Остин: испуганный шимпанзе страдает от неофобии. Он никогда раньше не видел головы, такой же, как его собственная, спокойно стоящей на поверхности стола. Для него это новый жизненный опыт, и поэтому он носится как черт по комнате, не переставая кричать. А если он не кричит, то только потому, что думает, что его голова будет отрезана следующей. Нет, нет, нет, нет и еще раз нет. Это просто единичный случай неофобии. Очень важно для молодых студентов делать такие тонкие различия, и я могу помочь им в этом, самым приятным образом. (Программа начальной школы должна включать развлекательные занятия, наподобие игры в обезглавливание обезьяны.) Я могу, таким образом, стать ведущей фигурой в целой области. Двери Белого Дома откроются для доктора Рэт. Ученый, время от времени, следит за своей судьбой, а я - за своей. Все делается в расчете на детей. Это глубокий исторический процесс, и я, готовящийся к восприятию тонких нереализованных стимулов, хочу избежать ее. Доктор Рэт еще будет обедать с Президентом Соединенных Штатов! Я получу все известные награды. Тем временем, пока эта ценная научная идея вынашивается в моих мозговых полусферах, мне придется послушать контрреволюционное радио и выяснить, что собирается делать человек, чтобы раздавить эту революцию. Вот здесь, позади заспиртованных эмбрионов, есть небольшой заброшенный барабан, который может вполне подойти для этого. В конце концов, меньшие приемники обеспечивают более четкое изображение. Итак, я пробираюсь через дверь и опускаю лапы на проволочный пол. А теперь, доктор, побежали! Надо заставить этот чертов барабан вращаться достаточно быстро… Я в хорошей, как никогда, форме… мой вызванный экспериментами психоз придает определенную силу всем моим моторным системам. У меня только пятки засверкают, когда меня припрет, джентльмены. Быстрый Альбинос! Здорово, это колесо и на самом деле запело… должно быть, легко перешло на прием… теперь спрыгиваем с него и смотрим, что за изображение у него на входе… Порядок. Я как следует устроился, и вот уже появляется высоко систематизированный контрреволюционный сигнал. Хорошо, прекрасно, мы видим специальное заседание военных советников. Это зрелище, которое я люблю! Здесь нет никаких сентиментальных слюней. Одно лишь прямое и решительное действие на самом высоком уровне. Это ваши лучшие люди для непредвиденного случая. Вы ведь не хотите в такой момент иметь дело с какими-нибудь консерваторами-экологами. Они вполне подходят там, уверяю вас, где нужно украшать обочины дорог, но для быстрого решения, когда вам нужно получить немедленный результат, эти парни не подойдут. И я рад видеть, что африканские лидеры понимают это. *** – Господин Президент, как вы знаете, исследовательская программа для представительной селекции видов и пород животных сформирована достаточно быстро. Но животные уже собрались в таких громадных количествах, что мы не можем позволить себе каких-либо колебаний. – Я осознаю необходимость немедленных действий, мистер Секретарь. – Да, сэр. В Программе задействовано несколько надежных людей, и они уже вылетели в районы, где скопились животные. Количество их оценивается, и вывод заключается в том, что предполагаемый отбор пород может быть сделан без значительного вреда для того или иного вида. – Вы совещались с министром национальных ресурсов? – Министр придерживается мнения, что наиболее важное - отбор по группам слонов и гиппопотамов. Его команды заметили, что эти группы животных становятся слишком активными и нуждаются в прореживании. При длинных переходах стадам может пойти на пользу такое выборочное прореживание. Мы надеемся достичь постоянного динамического баланса в популяции животных. Такое скопление животных заметно упрощает выполнение этой части Программы. Улучшение экологии, сэр, будет конечным результатом. – Рад слышать это, господин Секретарь. В своей докладной записке вы упомянули определенные экономические выгоды… – Исследовательская программа будет самоокупаема, сэр, и даже многократно. – Конкретно, как она будет работать, господин Секретарь? – Сэр, как только мы установили, что эти стада собираются в таких больших количествах, мы пригласили плавающие заводы из крупнейших европейских и американских компаний, изготовляющих продукты для домашних животных. И сейчас они получены. – Я могу увидеть их, господин Секретарь? – Да, сэр, вот они. Как вы можете видеть… – Число их велико. – Очень велико, господин Президент. – И как же будет происходить эта селективная выборка? – Я уже совещался с маршалом воздушных сил Мобого. Он полон энтузиазма по поводу селективного прореживания такого масштаба, который даст его военно-воздушным силам возможность почти реальных маневров, чтобы испытать наши новые реактивные самолеты типа "Фантом". – Вы разговаривали с Шадитом? – Генерал Шадит стремится проверить свои новые машины в условиях, приближенных к боевым. К примеру, собравшиеся слоны по своим параметрам вполне похожи на танковый батальон. Генерал уверен, что эти полевые ученья дадут ценный результат. *** Мы сидим и чистим друг друга, вылавливая блох и наблюдая, как множество животных заполняет равнину. Стоит ужасный шум, но однако кажется, что ряды их охвачены умеренным спокойствием. Мы, гориллы, живущие всегда уединенно, в самых высоких местах джунглей, можем только сидеть и удивляться, глядя на окружающую нас такую высокую активность. Леопард щурится, сонно глядя на меня, и лишь лижет свои лапы. И никто не собирается нападать на нас. Огромный черный буйвол жует траву. Маленький носорог забрел в стадо слонов и игриво подталкивает их своим рогом. А детеныши леопарда играют с гиенами! Я чувствую, что должна встать и ударить себя в грудь. Но делать это явно ни к чему. Окружающий воздух наполнен удовлетворением и ожиданием чуда. И я лишь почесываю голову. *** Колесо-тренажер замедляет вращение, изображение становится слабее. Придется мне вновь забираться на него и сгенерировать еще несколько киловатт интуитивной мощности. Сюда идет вражеский патруль! Быстро, Рэт, давай маскироваться… Ухватив ртом кончик собственного хвоста, я начал гоняться за ним, ускоряя движение по кругу, демонстрируя всю активность крысы, впавшей в "синдром преследования". В лаборатории множество таких крыс, и все они впадают в психоз преследования собственного хвоста, благодаря заботам ученого-профессора. Сейчас я выгляжу как одна из них, закручиваясь все быстрее и быстрее. Вражеский патруль спускается вниз, приближаясь ко мне. – Привет, как ты там! Может быть, тебе помочь? Я бешено кручусь, глаза мои закрыты, круг за кругом продолжается вихревой танец. – Он зашел слишком далеко… безнадежное дело… Мастерская увертка. Мятежники маршируют в другую сторону. И вот это продолжающееся вращение создает очень сильное интуитивное поле. Да, сейчас сюда поступает мощный сигнал, прямо из Вашингтона. Ура-а, парни! Давайте поступать с этими революционерами единственным верным способом: установлением справедливого и прочного мира! *** – Отдел живой природы считает, что у них нет возможностей обеспечить транквилизаторами такое множество животных. К тому времени, когда они успокоят животных вот здесь, в пункте B, те, которые получили транквилизатор раньше, в пункте A, уже придут в себя, прежде чем удастся переместить оттуда хоть одно животное. А кроме того, здесь еще такое количество более мелких животных, что лесничие будут вынуждены работать без отдыха. – А разве они не могут произвести какой-нибудь сильный шум или что-то в этом роде, напугать их и снова загнать в леса? Может быть, животных смогут разогнать ультразвуковые свистки? – Каждый штат сообщает, что собираются стада оленей, так же как и стаи других крупных зверей, например, медведей. Если вы попытаетесь переместить их подобным образом, вам придется заполнить ими все автомагистрали. На дорогах будет такая пробка, какой раньше еще никто никогда не видел. Это парализует нацию. – Некоторые лидеры защитников окружающей среды заявляют, что это было вызвано присутствием ДДТ (дихлордифенилтрихлорэтан) в пищевых соединениях. – …бихевиористы говорят о психозах от массовых передвижений… – Джентльмены, Президента в данный момент не интересуют причины, по которым это произошло. Он хочет получить доклад, содержащий перечень действий для выбора решения, и как можно быстрее. – Вероятно, мы не сможем скоординировать действия Управлений живой природой в каждом маленьком городке нашей страны. Так или иначе, но они находятся в панике. Я уже говорил сегодня с достаточным числом идиотов, чтобы понять, что у нас нет шанса решить эту проблему на местном уровне. – Связывались ли мы, однако, с Пентагоном? Возможно, что армия имеет некоторые разновидности газов, с помощью которых можно угомонить целые стада… *** Вражеский патруль прошел мимо, Рэт. Теперь настал твой час. Очень тихо, как евразийская полевая мышь, я ползу, намереваясь пожать хороший урожай революционных голов. (Разрез трахеи и главных сосудов. Еще я могу удалить несколько почек. И сделать иглой прокол щитовидной железы. И еще пересадить в пах их надпочечные железы. Хе-хе!) Но прежде всего мне нужно сделать себе респиратор, если я собираюсь свершить успешный набег на химический шкаф. Здесь, среди самых разных инструментов для уборки и чистки, я выгрызаю кусок губки, достаточно большой, чтобы прикрыть всю свою голову. Быстрее, Рэт, делай в губке углубление, прогрызай дырки для глаз и для ушей. Нос и рот должны оставаться закрытыми. Это весьма грубый прибор, но мне некогда писать официальное требование в трех экземплярах для получения соответствующего промышленного респиратора. А теперь, быстро, вот по этому последнему проходу. Поторопись, поторопись и ныряй. Спрятавшись в тени от ножки стола, я оглядываюсь вокруг, смотрю направо, налево. Иди, доктор, иди! – Нет, ты не пройдешь! Передо мной выпрыгивает гормональный болван-переросток. Эта сволочь больше, чем гамбийская сумчатая крыса. Но я выгибаю спину и начинаю постукивать зубами. (Сравните с: "Ярость крыс", Брум и Пул, "Известия психологии", 1967.) Он поднимает спину и топорщит шерсть, а затем бросается на меня, промахивается, а я всаживаю зубы в его хвост. – Назад, ты, паршивая мышь-пеперосток! (Сравните с: "Защита территории", Слоан и Уилсон, 1960.) Он вновь пытается укусить, но я атакую его низко опущенной головой, попадаю прямо в живот, и он переворачивается. Доктор Рэт проворный, быстрый и воодушевленный приливом истерии, мой друг. Так просто его не возьмешь! Здесь же на полу валяется скальпель. Я быстро хватаю его и, неистово размахивая им, бросаюсь за толстым болваном. Но тут собираются другие меченосцы, вооруженные долотом, сверлом и даже фрезой. – А ну разойдись, сброд! Я не боюсь их, я, ученый доктор-безумец с высокими показателями уровня сравнительного поведения. – Идите, идите сюда, приятели. Я буду рад посвятить вас в тайны моего лозунга: "Смерть - это свобода!" Отбиваясь от них, то лязгая скальпелем, то просто колотя их лапами, отхожу назад, к вешалке, завязывая бой у самого ее основания, похожего на когтистую лапу. Ну что ж, если мне придется умереть здесь, то прежде я прихвачу с собой несколько этих сволочей… бью… отражаю… толкаю… Дорогие мои страдающие от упаковки крысы! На меня напали самки со специальными хомутами на шее. О, они представляют отвратительную, порочную компанию. Застегивая хомут на шее, их тем самым удерживают от мытья, производя таким образом очередной эксперимент по психозу. Когда у них появляются крысята, они отказываются мыть их, а вместо этого съедают. И вот теперь они пытаются съесть меня! Сына синицы! – Прочь… прочь, вы, суки! Да, здесь их слишком много. Но я отказываюсь умирать такой позорной смертью, будучи съеден заживо этими безумцами. Я разворачиваюсь, прыгаю на вешалку, и карабкаюсь к висящим там белым халатам. Быстрее, в карман! В темноте, царящей в глубине кармана, я получаю лишь временную передышку. Они начинают раскачивать и трясти вешалку. Что это здесь за конверт, возможно, правительственный грант? Хм-мммммммммммм, он наполнен странным белым порошком. Мне просто необходимо взглянуть на эту бумагу и узнать, о чем там говорится… Кокаин! Первоклассный кокаин для правительственных исследовательских лабораторий! Я никогда не имел с ним дело раньше, но знаком с литературой и знаю, как с ним поступать! Нюхаем. Уф-ф-ф, уф-ф-ф. Уф-ф-ф, уф-ф-ф. БОМ БОМ БОМ БОМ БОМ БОМ БОМ БОМ БОМ БОМ БОМ БОМ БОМ БОМ А ну, дайте-ка мне их! Я разорву их на кусочки, ну, где они… я выползаю из кармана и прыгаю… ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ДОКТОР РЭТ! Приземляюсь в самой гуще врагов, швыряю их направо и налево. Колеса в моем мозгу идут вразнос. Доктор Рэт в игре! Сила, чистая жгучая перуанская сила. Я делаю еще одну попытку, рванувшись к химическому шкафу. Происходит смена мятежного караула: они приветствуют друг друга хвостами (смотри "Общественные нормы поведения", и т. д.), и я обрушиваюсь на них. Рычу… кусаю… пинаю лапами… вот сюда, получайте… годы крушения надежд… наказание… стимулы… – Останови его, тащи его вниз! – Ах ты, сопливая крысиная задница, я тебе… Побудительный мотив для правильной реакции включает удары и щипки… особый удар по яйцам… Тюрнер и Мардок… прирост адреналина… отбрасываю негодяев в сторону и прокладываю путь внутрь шкафа. – Зовите подкрепление! Это доктор Рэт! Побудительный мотивы, удар в глаз… вознаграждение… разлетаются диффузионные панели Бламфилда и Колтца… никто не совладает с доктором Рэт… откушу ваш хвост… стреловидная часть верхних резцов… неистовая ярость… масса прыжков налево и направо, их быстрые комбинации… переверну их… Боже мой, сюда идут крысы в капюшонах, а эти ребята на самом деле доведены до отчаяния, "Пять крыс в капюшонах в дискриминационной камере", согласно Дрейку и Экинсу. Кусай их за кишки… попался, ты, урод в капюшоне… межвидовой конфликт, включающий захваты и укусы, сравнивай, наблюдай за интервалами прыжков и укусов, согласно Джеффри и Дойлу, "Боксирующие крысы"… подбираюсь ближе к химическим полкам… если только смогу… смесь агрессивности с попытками совокупления, что действительно может отпугнуть их, измотанных доктором Рэт, ну, продолжайте, сукины дети, доктор Рэт припас еще кое-что для вас… шерсть дыбом, потоки кала и мочи, постоянные круговые движения вокруг них… максимально выгибаю спину и продолжаю удерживать их, приближаясь тем временем к полке. – Хватайте его! Не дайте ему забраться туда! Быстро бью их передними лапами, царапаюсь задними, вызывая среди моих врагов болевые стимулы к побегу! Я добрался до первой полки. А теперь быстро, наверх, к бутылкам с совершенно секретными боевыми химическими веществами. Благодаря всем этим замечательным исследованиям 76 вражеских детей умерло в провинции Раттанкир, недалеко от вьетнамской границы. Ха, ха! Обернув хвост вокруг бутылки с динитрофенолом, я запускаю ее вниз! Сдохните, вы, проклятые подонки! Умрите во имя Клода Бернара и дяди Сэма! *** – Человек идет! Взгляни, банановая мышь, вон там, среди деревьев, идет человек! Как, однако, неожиданно он появился. И почему это он несет на голове густые ветки? Он приближается к нам, будто ходячее дерево. Но теперь все в сборе, наша встреча свершилась! Мы испытаем восторг вместе с человеком. Мы познаем прекрасные моменты, когда все сердца бьются как одно! Но взгляни наверх! Человек послал своих искусственных птиц поприветствовать нас! А какие они громкие! Как они ревут, эти его безжизненные птицы. Но вы, животные, не разбегайтесь. Оставайтесь на месте. Ведь только сейчас, по-настоящему, и начинается наша встреча. Гориллы ринулись вперед, подняв над головой передние лапы в своеобразном приветственном жесте. *** Динитрофенол великолепно разливается по полу, а его душа поднялась в воздух, душа нашей лаборатории, вступившаяся за меня. Как разгневанно она выглядит в своей желтой мантии, со зло сверкающими длинными зубами. Она как ураган проносится над бунтовщиками, и они падают, покрытые ожогами, ослепленные, охваченные рвотой. Какой ужасный запах, хуже, чем вонь от пердежа голодающей обезьяны. Затем следуют новые бутылочные бомбы: динитрокорт, едкий дихлорфеницитин, ангидрид мышьяка и цианистый кальций. Каждую беременную крысу в этой лаборатории тут же постигает неудача. Все меньше бунтовщиков остается на ногах! Теперь-то я добрался до вас, китайские сучки! (Сравните с: "Женщины провинции Лам-Донг", медицинский дневник доктора Нгуена, "Расселовский трибунал по военным преступлениям"). Я значительно оголил их ряды, прореживая новой порцией бомб с хлорфенил- и дихлорфенилэтаном. Идите, ребятки, идите! Они плывут дальше и дальше, а затем открываются со взрывом, рассеивая вокруг себя смертельное облако. (Сравните с: "18 000 жителей Да-Нанга заболели, 1000 умерли", Отчет японского научного совета, 1967.) Ужасно! Теперь это действенная сила! Доктор Рэт удачно закончил день! Меня интересует, какой транквилизирующий газ использует армия на своих больших маневрах? *** – Это Эйбл Бейкер-Один вызывает Красную Лису-Два. Ты слышишь меня, Красная Лиса-Два? – Продолжай, Эйбл Бейкер. – Это генерал Денвер. Я хочу, чтобы пулеметы прочесали тот дальний горный кряж… *** Бежим, малышка, бежим! – Мама… мама… Она падает, она не может бежать. Земля вокруг нас взрывается со всех сторон. В воздухе свистят ужасные насекомые, запускаемые человеком. Вставай, малышка, вставай! – …помоги мне… помоги, мама… Насекомые бьют и кусают ее. Ее бок кровоточит. Я могу нести тебя в зубах, маленькая. Ты так немного весишь. Многие падают. Олени, лоси, лисы - все мертвые, ужаленные грохочущими изрыгающими пламя насекомыми, разносящими смерть. Я держу тебя в зубах, малышка, какая ты легкая… Поднялся крик, такой крик, когда огромный лось ринулся на людей, опустив рога. Мне нужно добежать до деревьев. Что там укусы пчел - ничто, ничто не может сравниться с этим. Земля кишит ранеными кроликами и енотами. Рыжие рыси ползут и взвизгивают. Какое смятение, клубящиеся облака, куда идти… я не вижу леса! Облака распадаются, и предо мной возникает огромная тень. – Вот сюда… Я бросаюсь сквозь облака вслед за ним. Вот так мы встретились вновь. Где же весенние цветы? Кругом одни люди, с их жалящими огнем смертельными пчелами, которые кусают очень глубоко. Опускается на колени гордый олень, падает на пепел этой свалки, а мы перепрыгиваем через его подергивающиеся ноги. Я следую за огромной темной фигурой моего мужа, и мы бежим, окруженные криками страха и смерти. Эта огромная тень поворачивается ко мне. – Твоя малышка мертва. Оставь ее. Как тяжело свисает ее голова. Ее глаза смотрят в мои, но в них уже пустота. – Идем! Он хватает меня зубами за плечо, пытаясь оторвать меня от малышки. Мы бежим вместе, наши тела касаются друг друга, так же, как когда-то мы бежали через луг. Визжат дикобразы с разодранными животами, перекатываясь по пеплу. Мы бежим через них. Почему мы пришли сюда? Теперь я уже не могу этого вспомнить. Это все ушло. Ужасные жгучие укусы выжгли наш разум. Мы всего лишь безумцы, истекающие кровью. Быстрее, мой муж, я рядом с тобой. Мы отыщем лес и уйдем глубоко-глубоко в него и никогда не отважимся придти сюда снова. Впереди пламя! Мы кружимся, прыгаем в сторону… Он рычит, поднимаясь на задние лапы, кружась в мужественном необыкновенном танце. С его языка слетают окровавленные слова, и я тоже ужалена. Но бежим со мной, бежим! Наши лапы смыкаются в воздухе. Его глаза глядят в мои. Сейчас мы на весеннем лугу, любовь моя, танцуем в теплых лучах. Ты слышишь, как сладко поют ласточки, и можешь чувствовать, как пахнут наполненные медом соты? *** – …Эд Хенсон для "Би-би-си" передает со скотного двора. Весь район объявлен зоной боевых действий, а собак и быков загнали в переулки-тупики. Полиция оснащена бронированными машинами. Одна из этих машин находится вот здесь, слева… вы можете видеть ее часть, выступающую из переулка. Шесть бычков в панике пытаются прорваться на центральную улицу! Пулеметный огонь из бронетранспортера настигает их, и они сваливаются! Со всех сторон от нас находятся собаки, они рычат, набрасываясь на все, что попадается им на глаза. Улица залита кровью… Я думаю, что сейчас мы можем переключиться на Джона Кука… Джон, покажи, что там… – …находимся в том месте, которое полиция определила как юго-западный квадрат их широкой операции по окружению. Рядом со мной капитан Артур Брискомб, который и руководит операцией. Капитан, какова ситуация на данный момент? – Мы эвакуировали людей их всех зданий в этом районе. Внутри еще находится некоторое количество бычков. Они врываются в дома через двери и окна. Против них применяются тяжелые пулеметы, а также используются газовые ружья. Мы хотим, чтобы все жители покинули этот район и избегали столкновений с любыми собаками. – Были ли несчастные случаи среди ваших соединений, капитан? – У нас есть команды санитаров и машины скорой помощи. – Каково число убитых животных… – Это работа не из приятных. – Благодарю вас, капитан. Это был Джон Кук для… *** Доктор Рэт побеждает! Да, гуманисты, попробуйте-ка кусочек вот этого! Вниз летят специальные армейские смеси: голубая, оранжевая и белая. Вниз, вниз, вниз. Секретные химические средства плывут и взрываются, вырываясь наружу. Ха, ха, только взгляните на бунтовщиков, улепетывающих от этой смертельной радуги! Но они не могут сбежать. Те ужасные формы, которые я освободил одну за другой, ужасные и пенящиеся, как стальные кулаки прихлопывают восставших. Средство под названием "голубое" распространяется повсюду как секретный десантный корпус, его клыки источают яд, и блестят острые когти. Я получу медаль "За выдающиеся заслуги" за проделанную сегодня работу! Докладная записка управлению снабжения министерства обороны: … Джентльмены: Благодаря нашим поставщикам: "Доу", "Даймонд Алкали", "Юниройал", "Томпсон Кемикел", "Монсанто", "Ансул" и "Томпсон Хейвард", я сумел сделать свой вклад в создание прочного мира. Кругом лежат мертвые крысы: самцы, самки, крысята. Взгляните на них, едва ползающих и бессловесных. Отсюда вам не убежать, комми! Ваша колония уничтожена, и вы получили сполна за свою повстанческую деятельность, за симпатии к этим грязным собакам на бегущей дорожке. За помощь и содействие врагу. Ну, что ж, получайте! Вниз летят бутылочные бомбы, и как прекрасно они выглядят, когда взрываются, открываясь, и разбрасывают содержимое. С нами Бог, и это лучшее тому доказательство. Эти слюнтяи из Гарварда и Массачусетского Технологического Института, протестующие против химических средств, должны бы посмотреть, что происходит, когда вы разрешаете революционерам брать верх. Это дорогостоящее дело, джентльмены. Речь идет о контрактах стоимостью в пять миллионов долларов. Я сожалею о той части мирного населения, которую превратил в дым. Так, мы убили несколько кроликов и некоторое число кошек. Что я могу сказать вам? Все эти подонки одинаковы, если хотите знать. От коридоров Мас-Маскулус к лабиринтов Y-D берегам… И я продолжаю напевать и сражаться. Я иду широким шагом по зубчатым стенам крепости, единственная крыса. Борясь за общенациональные ценности и лучший мир, я сбрасываю достаточное количество дефолиантов (препарат, вызывающий опадение листьев), чтобы опалить шерсть на бесстыжих яйцах обезьян, стараясь выбирать те места, где будет причинен максимальный вред гориллам и минимальный местному населению, и посыпаю препарат всюду, насколько видит глаз. *** Мой панцирь разбит. Огромное грохочущее существо проехало по мне, и вот я, раздавленная, лежу в пыли. Теперь мой щит разлетелся на куски, линии судьбы и удачи исказились и прервались, а смысл моей жизни затерялся. Я превратилась в кровавую массу. Воздух заполнен голосами людей. Они проезжают по мне. Я еле-еле ползу, разбитый оракул на кладбище животных. Для нас нет будущего. Мои сломанные линии указывают на вымирание. Я видела это, когда раскололась надвое. Чувствую, как разрушается система нашего царства. Изувеченные львы стонут, выкрикивая тайные имена, произнося вслух то, что так долго хранили в секрете. Мои ноги отказываются двигаться. Кровь струйками вытекает из чаши жизни и окрашивает песок. Человек пришел на эту встречу. Он явился в огромном количестве. Мне нужно найти тень, но влезть в мой панцирь уже невозможно. Мой дом разрушен, и мне больше не войти в него. А какой это был чудесный дом. Каким тихим мечтам и размышлениям я предавалась внутри него, находясь в полной безопасности. И этот прекраснейший из домов был в конце концов разрушен. Голоса людей приближаются, и их тень падает на мой треснувший щит. Меня поднимают и бросают в темный мешок. Мешок болтается из стороны в сторону. Теперь я получила тень, которую так искала, но она - всего лишь новый замысел человека. А мешок все болтается туда-сюда, туда-сюда. Где-то вдали обезьяны выкрикивают проклятья. Но человек отвечает им своим, более мощным проклятьем, раздается пронзающий уши вой и грохот. И обезьянки затихают. Мычание гиппопотама поднимается как умирающая песня - глубокое ба-хоу-хоу-хоу, которое мы слышали тихими ночами. Мы слышим это и сейчас, жарким днем, но человек отвечает ему, и мы больше его не слышим. Голос человека заставляет замолчать все. Мешок открывают, и я вываливаюсь на землю. Я не могу заползти в панцирь. Слышу веселые голоса людей и потрескивание огня. Теперь они держат меня. А теперь колотят камнями. Проламывают крышу и открывают ее полностью. Мое тело голое. Они отрывают меня от остатков панциря. Поднимают и смеются над моей тщедушной наготой. Теперь меня это не заботит, потому что единственная моя забота - повернуться, скорчиться и увидеть наконец панцирь, увидеть его наружную поверхность. Они бросают меня, и сквозь воздух и пар я попадаю прямо в кипящую воду! Голая, обваренная, я барахтаюсь… соль обжигает меня… пытаюсь подняться… чаша… я пью огонь… *** – …Джон Кук для программы новостей "Си-би-эс" из Чикаго. Мы находимся на окраине города, куда санитарная служба начала свозить туши животных после прошедшей бойни. Гигантский мусоросжигатель изрыгает вверх дым от тысяч горящих тел. Небо потемнело от дыма… сейчас подходит очередной грузовик… все туши раздавлены и изувечены… гигантские механические когти и лопаты зачерпывают кучи изрешеченных пулями собак и бычков. Здесь мясо и кости, спутанные кишки и внутренности, свисающие хвосты и рогатые головы. Копыта и застывшие ноги торчат между металлическими зубами машины. Вот движется трактор, и на одном из отвалов насажена голова коротконогой гончей. А мусоросжигатель продолжает изрыгать пламя, в то время как туши сбрасываются в него, в этом городе, где бунт животных возможно и получил свое начало. Сейчас массовый исход, как это называется биологами, распространился повсюду. События, подобные этим, замечены во всех участках Земли, и взволнованное до истерии животное население переживает свой самый ужасный час. Джон Кук, программа новостей "Си-би-эс", Чикаго… *** Господи! Бунтовщики перегруппировались и вновь двигаются вперед. Посмотрите, вот они идут, со своими собаками и обезьянами. Они наступают тайно, а я должен стоять здесь один, защищая нацию! Ну, хорошо, если должен, я буду. Доктор Рэт не какой-нибудь вам слюнтяй. Он будет сражаться с этими партизанами всеми средствами, какие есть в его распоряжении. Немедленно, телеграмма в Иджвудский арсенал, Довер, Нью-Джерси: Держитесь, братья-патриоты! Я вижу, что нужно потребовать более действенные средства. Сверх той, наиболее опустошающей коллекции бутылок, уже известной человечеству, и стоящих вон там, в дальнем углу полки, в соответствии с контрактом министерства обороны AD-13-045-AML-164. Мы получаем по нему ежегодно 350 миллионов долларов, друзья, мы и еще пятьдесят других американских университетов. (Смотрите: "Отчет по Вьетнаму", 1969.) Это высококлассное средство, самая лучшая культура, старая добрая бубонная чума! Ну, давай, малышка буби, вперед! Бутылка летит вниз и разбивается о пол, мастерски производя штаммы, устойчивые ко всем видам антибиотиков. Мы много лет разрабатывали ее! Посмотрите, как она распространяется. Ура! Ура! (Сравните с: "Двадцать две из двадцати девяти провинций к северу от Сайгона подверглись эпидемии чумы".) О, это мощное средство. Бациллы проучат этих маленьких ублюдков. Ученый-профессор и я разрабатывали их в течение десяти лет, и они очень болезнетворны. Идите, идите туда! Благодаря сотрудничеству с Корнелльским университетом, мы определили наиболее действенный способ распространения этих агентов. (Смотрите: "Научный журнал" от 23 февраля 1967.) – Давайте мне Б, дайте мне У, дайте мне Б, дайте мне О, дайте мне Н, дайте мне Н, дайте мне Ы, дайте мне Й! Бубонный, бубонный, бубонный, вперед! Взгляните, как этот бубонный вирус, в окружении своих защитников из Корнелла, атакует вон ту линию, смотрите, как он давит бунтовщиков. Точное попадание! *** Мои старые клыки опущены, мощная дрожь пробудившихся инстинктов охватила меня. Я вновь чувствую себя молодым. Я дрожу, оказавшись среди других слонов. Мы делаем мощный прорыв. Вперед, слоны, мы должны прорваться мимо людей, в джунгли. Я знаю там речку, к которой мы можем отправиться все вместе. Только берегись огненных клыков человека. Его клыки извергают огонь и гром. Наш лидер ведет нас вперед, и мы следуем за ним, поворачивая туда, куда поворачивает он. Самые крупные из животных, собравшихся на этой равнине, ведут нас к джунглям. И как в прежние дни, славные дни моей молодости, я опять рядом с тобой. Мы видим и чувствуем по запаху отдаленный лес, мы будем там к ужину. В сумерках мы остановимся под деревьями и будем жевать зеленые листья. Не стойте на пути, когда мы собрались на обед, маленькие пигмеи, или мы сметем вас. Мы готовы! Можете ли вы грохотать так громко! Можете ли вы, пигмеи, вот так сотрясать эту равнину! Это мы сотрясаем равнины, а вы всего лишь крохотные пигмеи, похожие на комаров. Вы все одинаковы для нас, мелкие хищники, гоняющиеся за добычей, и мы растопчем вас! Глава стада угрожающе рванулся вперед, широко расставив в стороны уши, как только мы предстали перед ними во всей чудовищности нашего вида, с топорщащимися ушами. Мы самые громадные из всех слонов в мире. Поднимаем потрясающий грохот. Бежим по песку. Мы, передовая группа атакующих слонов с оттопыренными ушами, прорываемся через огненные клыки людей. Падаю… стадо грохочет мимо меня. Я ползу по песку, пока они проносятся мимо меня. Что-то ударяет меня в живот. Слишком стар, чтобы быть годным для такого дела… слишком стар… *** – …здесь, на нашем специальном центре "Си-би-эс", собирающем информацию по управлению кризисной ситуацией в животном мире. Самые последние отчеты продолжают подтверждать глобальные размеры кризиса. То, что биологи сейчас называют беспрецедентным срабатыванием инстинкта, побуждающего к массовым передвижениям, выражается в том, что животные собираются огромными группами на разных континентах. Одни сборы происходят в отдаленных местах, но другие располагаются вблизи главных городов. Из Киншасы передает Джим Уинтроп. – Отсюда, с вершины Стенли-Хилл, можно видеть раскинувшуюся внизу Киншасу, набережную, небоскребы, строительные краны, современный город, находящийся в движении. А на его улицах стада неистово скачущих антилоп. На ступенях римского католического собора лежит мертвый буйвол, его массивная голова заклинила дверь. На большой центральной площади национальная армия занята дикими кабанами и грозными кошками. На каждой улице можно увидеть брошенные автомобили, а обычно переполненные придорожные кафе опустели, если не считать животных, которые бесцельно бродят между столов и стульев. Вдоль берегов Конго кофейные, пальмовые и каучуковые плантации терпят бедствие от огромных скоплений животных и преследующих их солдат и тяжелой армейской техники. В любом направлении, по всем магистралям и проселочным дорогам появляются животные, охваченные движением, подгоняемые непонятными силами инстинктов, которые погрузили Конго едва ли не в новую войну, на этот раз, несомненно, более странную и более ужасную, чем те, которые когда-то здесь были. Джим Уинтроп, новости "Си-би-эс", Киншаса… *** Я лежу на огромной равнине, и внутри меня смерть, глубоко засевшая во мне. Все, чем я могу пошевелить - это хобот. Вытягиваю его, но он забит пылью. Я свалился. Мои клыки увязли в песке. Я думал умереть у реки, но видно этого не суждено. Слышу пронзительные крики львиц. Ветер доносит вздохи гиппопотама. Он открывает пасть, повернув ее к небу, будто хочет проглотить его, чтобы прожить еще на минуту дольше. Краем глаза вижу, как он лежит на спине, его массивные приземистые ноги в воздухе. Он слишком толст, чтобы хорошо чувствовать себя на этой равнине. Но он захотел придти. Они все хотели быть здесь. Потому что быть здесь казалось очень важным, особенно в тот момент, когда мы все были так взволнованы. Тогда я чувствовал наше единство. Тогда я видел смысл земли. Неужели я смог забыть все это? Да, забыл. Я стар и к тому же тяжело ранен. И если я буду вспоминать хоть немного об этом волнующем моменте, злобный барсук станет кусать меня. Над нами плывет дым. Мы лежим кучей, трепещущее племя слонов. Огромнейшие слоны лежат рядом со мной, языки вывалились, глаза уставились в песок. Мы заплатили за один лишь миг свободы своей кровью. Кажется, что это слишком большая цена, но мы остаемся невозмутимыми и спокойными, полностью осознавая все. Я не чувствую никаких острых зубов. Все барсуки погибли. Но даже и в этом случае, я не могу и дальше предаваться волненью. Наши хоботы касались друг друга, мы все сливались воедино. Я потерял свой берег у реки. Умереть не так-то легко. Все мои тщательные приготовления… Это не так просто. Дыхание слабеет, покидает меня. Мне жаль молодых, только недавно родившихся слонят. Они едва попробовали сладких листьев. Мое дыхание ослабевает все больше… но я даже не стараюсь поддерживать его. Впереди черная дорога. Как велик страх. Сливы, сливы… *** Они пустят меня на обувь, если поймают, и будут носить эту старую обезьяну на своих ногах. Я, как последний дурак, забрался в самый центр равнины. Зашел туда и попался в ловушку. Всех нас привело сюда желание познать Великое Единственное Животное, желание стать Единственным Великим Животным, ощутить силу его царства. Чувствую теперь, как он дрожит, как он дрожит вокруг нас, этот гром войны. Они любят это. Мы их спорт. Испуганное дрожащее племя, гром на равнинах, мое тело, все еще хранящее внушающий страх барабанный бой. Их барабаны гораздо громче наших. Какой шимпанзе сможет бить в барабан громче, чем ты, человек! Мы не можем состязаться с твоими тр-амп, тр-амп! Наши барабаны, сделанные из деревянных сучьев и пеньков, слишком слабы. Мы не можем издавать такие же звуки, как и ты. Вот мы бежим по желтому песку, через тела павших. Нужно скрыться за стенами джунглей. Нужно вновь забраться на вершины деревьев. Мы хотели познать Одно Животное, и при этом должен был присутствовать человек. За единственный миг полного единения мы отдали свою жизнь. Мы купили его ценой нашей жизни, однако получили его, Учителя. Наше просвещение состоялось. Мы все вместе стояли на равнине рядом с тобой. И мы вместе по достоинству оценили его. Мы получили это единственное мгновение. Вниз, нагибай ниже голову, шимп. Ползи между волосатых тел. Шерсть окружает меня со всех сторон, подрагивающая, пропитанная кровью. Человек - животное с огненными трубами. Человеческие трубы, изрыгающие огонь. Играют барабаны его величества. Грохот, грохот! Этот старый шимпанзе собирается добраться до стен джунглей. Они все еще не заметили меня. Я уйду. Вернусь назад к журчащему ручью и буду мечтать, сидя около него целыми днями. Никогда не уйду от него, никогда его не оставлю. Буду слушать его день и ночь. Я так хочу услышать тебя, маленький ручей, веди меня назад, к себе. Ведь ты волшебный, я это знаю. Помоги старому шимпанзе, дай ему свою защиту, проведи его своей волшебной силой. А вот на песке сидит малыш-шимпанзе. Подбираю его, обхватываю лапами. – Хватайся, повисни на мне. Обхвати меня руками за шею. В какую сторону мне идти? Люди с огненными трубами окружают меня со всех сторон. Волшебство их велико. Сердце маленького шимпанзе колотится у моей спины. Он кричит. Я бегу. Маленький звенящий ручей, помоги нам добраться до тебя. Помоги нам пройти через огненные трубы. Если я смогу добраться и броситься в тебя, маленький ручей, мы будем спасены. Никого не будет рядом с нами, потому что ты находишься далеко в лесу, где человек никогда не ходит. Поговори с маленьким звонким ручьем, малыш-шимп, пока мы бежим. Попроси его, чтобы он провел нас. Отыщи его дух своим зовом. Это единственная наша надежда, потому что мы на открытой равнине. От дыма стоит густая мгла, сквозь которую движутся тени. Вот кружится горилла, в которую ударил огненный камень. Как это человеку удается швырять эти камни так быстро? Мы должны добраться до зеленой стены и нырнуть в джунгли. Попить росы из чашек-цветов. Полить цветочной водой голову. Поплескаться в маленьком ручье. Голубые цветы наполнены холодной водой. Ведите меня, маленькие цветы, ведите меня через огонь. Я подобрал маленького шимпанзе. Мы пытаемся добраться до вас. Великая равнина широка, она так много вмещает в себя. Со всех сторон вокруг нас грохочут великаны. Но сквозь дым мне видятся джунгли. Не так уж далеко теперь, крепче держись, малыш-шимп. Последние несколько шагов - и мы в зелени! Хватайся за лиану и пошли. Давай, старый-шимп, двигайся быстрее, чем ты мог делать это раньше. Только не давай малышу свалиться. Мы добрались до джунглей, малыш-шимп, ручей все-таки довел нас. Сила ручья будет вести нас и дальше. Теперь нас окружает мягкая зелень. Укрытых травой, нас больше никто не заметит. Зелень спасала нас. Она всегда была нам другом. Чтобы быть в безопасности, всегда держись зелени. Открытая равнина не для нас. Мы обитаем на вершинах деревьев. Мы прыгаем с вершины на вершину. Этот старый шимп еще способен лазить. Я заберу тебя далеко-далеко, малыш. Тот ручей, о котором я думаю, тот ручей, который мы умоляем, наполнен веселыми лицами. Ты увидишь в нем свои торчащие уши. Крепче держись за меня, потому что теперь я буду двигаться без остановок. Что больше мы можем просить у жизни, маленький ручей, кроме как увидеть тебя, журчащего и переливающегося в лучах света? Ты мудрее тысячи слонов. Ты льешь мудрость на наши головы, и ты ведешь меня. *** – Сержант, что это движется там, на вершине дерева? – Есть, капитан, немедленно займусь этим. Я опускаю свой рог. Искусственные носороги, которых привел человек, скрежещут о землю, направляясь ко мне. Их длинные прямые трубы-рога изрыгают огонь. Стоит им рявкнуть раз, и львы разлетаются на части. Нам тоже нужно научиться извлекать огонь из наших рогов. Все шимпанзе перебиты, и огромные лидеры-гориллы тщетно колотят себя в грудь. Искусственные звери, принадлежащие человеку, перекатываются через них. Даже слоны пропали, каждая атака, которую они проводили, заканчивалась их поражением. Но вот этим рычащим и лязгающим хищникам не удастся так легко найти меня, чтобы убить. Им не удастся так просто убить носорога. Я всажу свой рог в сердце этого созданного человеком монстра. Меня нельзя сердить. Мой гнев ужасен. Ты почувствуешь его, человеческий монстр. Но много мертвых зверей преграждают мне путь. Расступитесь передо мной, животные! Я хочу применить свой рог! Я иду вперед, пробиваясь сквозь умирающие стада. Наша великая встреча была уничтожена. На какой-то миг мы подняли головы и превратились в одно животное. Теперь же я слепо бреду через пыль. Я старый зверь, и слышал, как падает на землю лев, но никогда не знал о такой смерти, как сегодня. Рычащий монстр, я слышу тебя. Слышу крики свалившихся животных. Мой рог отыщет тебя. – Не наступи на Великого Молчуна, могучий носорог. – Нет, страус, я близорук, но вижу его. Я не наступлю на его тело. Я вижу монстра прямо перед собой. Вижу, как он движется там, где рычал на львицу, подбросив ее в воздух своим огнедышащим хоботом. Теперь он мой, я должен свалить его. Грохни, могучий носорог. Сейчас самое время. Напряги плечи, рог. Двигай вперед, все, что скопилось в тебе за многие дни, двигай все это вперед: и поля, и леса, и деревья и небо, которое видел над собой. Вложи все это в свой стремительный бросок. *** Думаю, будет лучше, если я сброшу туда еще и немного брюшного тифа. Вот, мои дорогие, добрый доктор Рэт приглашает вас на прогулку. Ах, какое прелестное облако плывет над лабораторией. Бунтовщики падают на месте, едва вдохнув его. Да, эта весьма серьезная леди, быстро распространяющаяся по всей колонии, пришибет их до смерти. У них нет ни единого шанса. А я, тем же способом, могу добавить туда немного дизентерии с небольшой примесью сапа, и немного сибирской язвы - столкнув их с полки. Добрый доктор Рэт замешивает для вас закваску, прямо здесь, в секретном хранилище. И она отправляется, отправляется прямо к вам. Ах, бутылки летят вниз, бах, разбиваются, ш-ш-и-и-к, их содержимое разлетается вокруг. Бациллы, дикие и трясущиеся от ярости. Привидения, хранящиеся в этом химическом шкафу, просто изумительны. Я так люблю их. Пилот командует бомбардиру: "Бомбы, вниз!" И вниз летит специальный контейнер с пауками, разносящими старый добрый геморрагический карбункулярный менингит. И шествуют черные пауки, покидающие бутылочную бомбу и направляющиеся к противнику. (Сравните с: "Инцидент в Куан-Тьен", 12 марта, 1952 года, Доклад международной научной комиссии). Пилот бомбардиру: "Давай подкинем им еще немного". Здесь есть бутылка с блохами, разносящими мощную, как динамит, язву группы pasteurella pestis. Было бы стыдно не использовать ее. Она летит вниз, сквозь ночной мрак, попадая в свет прожекторов мятежников. Но они уже не могут остановить ее. В биологической войне нельзя победить. Бутылка взрывается, разбрасывая блох. Они выпрыгивают, отыскивая жертвы. Сюда, разумеется за мной, движутся гормональные крысы-переростки! Они тащат горелку Эройла! Эти сволочи направляют огонь прямо в химический шкаф! Пламя взвивается в воздух. Я с силой швыряю в них капсулы с холерой, взрывающиеся прямо около их ног, но диверсия уже состоялась. Полки трещат и раскачиваются, вокруг меня поднимается дым. Я поспешно бегу вниз по скобам. О, это так ужасно: все горит, лаборатория опустошена огнем. Войска противника приближаются, двигаясь сквозь клубящийся дым, но я ускользаю за серый занавес, прячась за градом облаков. – Он там. Взять его! Крысы в капюшонах наступают на меня. Если бы я только мог достать бумагу и ручку и сделать свое последнее официальное заявление в "Информационный бюллетень"… История должна ознакомиться с ним, и она же должна стать моим судьей. Мне надо забраться на стол… …пол проваливается, и я оказываюсь под лабораторией, среди балок и опор. Это, стало быть, мое последнее убежище. Я стремился привести свой народ к их судьбе, к хирургическому столу, а они предали меня. Моя империя была разрушена. Мои лапы дрожат. Ужасно. Знакомые тени движутся надо мной: собаки, жабы. Ваш покорный слуга нарвал тоже принимал участие в этом празднике. Мое белое тело и изогнутый спиралью рог интригуют вас. Я кружусь здесь, среди павших, но вы не можете увидеть меня, нет. Я пришел с высокогорных равнин, о которых вам ничего неизвестно. Но ваше присутствие здесь заставило присутствовать и меня. У нас была встреча, цель которой вы никогда не узнаете. Вы служили замыслу, и сегодня вы здесь. Единственное Животное нуждалось в вас, готовило вас и постаралось привести вас именно сегодня. Вы никогда не узнаете, почему. Единственное Животное стоит за всеми нами. Я только завеса над его сном. Этот час - всего лишь один из моментов его сна. И однако… Человек, мы нуждаемся в тебе, чтобы Единственное Животное продолжало спать спокойно. *** – …как президент компании Тошидо-Фишерис, я рад вашему присутствию на собрании акционеров. Десятки тысяч отголосков успеха пронеслись через всю китовую промышленность. Несвоевременная и беспрецедентная миграция таких огромных китовых стад в прибрежные воды позволяет нам сэкономить миллионы на рабочей силе, складах и перевозке продукции… Я полз к вершине, чтобы взглянуть на орлов, я спустился вниз, чтобы присутствовать на большой встрече. Там я был пойман и пригвожден к дереву. Гвоздь прошел прямо через мою шею. Я повис, извиваясь всем телом. Люди переходили от дерева к дереву, где висели другие змеи. Они выискивали всех с яркой окраской. На каждом дереве висела ярко раскрашенная змея, с гвоздем, проходящим сквозь шею. Мы висели на поляне. Орлы были перебиты с помощью посланных человеком искусственных птиц. Всякий раз, когда я двигался, гвоздь беспокоил мои нервы. Вот так мы и висели, украшая деревья. Больше не было слышно барабанов - орлиных сердец. Барабаны смолкли. Мы висим на дневной жаре. Теперь они вновь появились со своими острыми инструментами. Вот один из них разрезает меня от самой шеи и вдоль всего тела, и отходит. Я нахожусь в агонии, полностью обнаженный. Затем приходит другой. Он хватает меня пальцами за шею. Он сдирает кожу с моего тела! Я вижу свою кожу в его руках! Я же, голый, ободранный, испытывающий мученья, продолжаю висеть на дереве. Другие тоже висят рядом со мной, с них тоже содрана шкура, на некоторых она просто разорвана. Мы колотим нашими измученными телами по коре. Все ярко окрашенные шкурки исчезли. Мухи садятся на наши ободранные поруганные тела. *** – …Малькольм Пенденингс для службы "Си-би-эс" в Англии передает следующее сообщение: – …вы видите только что отснятый материал о поимке легендарного зверя. Двое военных, лейтенант Паттерсон и капрал Дэвис, тащат на шесте зверя, легендарного нарвала, убитого на поле битвы. Лейтенант Паттерсон сейчас находится рядом с нами в студии. Вы один из тех, кто произвел выстрел, сваливший этого единорога? – Да, сэр, два выстрела с расстояния в 250 ярдов. *** Я, гиена, ползу к своей чашке с водой. Наш предводитель, Императорский Орел, мертв. Мы все почувствовали его смерть. Мы были рядом с ним на вершинах. Мы ринулись вместе с ним на землю, и разбились там, свалились в кучу. Мои ноги ослабли. Я отползаю назад, в угол моей клетки, словно пятнистая тень. Теперь мне ничего больше не остается. В своей стеклянной клетке сидит горилла, уставившись в никуда, размазывая по себе грязь. Слон растянулся в своем загоне, не желая ничего есть, не имея желания подняться. Птицы прекратили щебет и громкое гоготанье на сучьях и в гнездах. Даже безумный пеликан, который обычно защищал свой камень с ужасными пронзительными криками, спрятал голову под крыло. Камень, который обеспечивал ему покой и частичный рассудок, теперь пуст. Теперь я поняла, что умираю. Вся наша тюрьма находится в чертоге смерти. Мы тихо падаем вокруг. Наша душа скрылась в самой глубокой пещере. И нам больше не хочется жить. На газон упала птица. Эта птица была не пленницей, а свободным существом. Она упала, и она была не первой, кто упал с открытого неба. *** Я чувствую запахи дня, влажных листьев и травы. Многие годы моим единственным удовольствием было вдыхать эти запахи, и даже в момент своей слабости я все еще радуюсь им. Их тайная природа теперь намного яснее мне, чем прежде. Каждый запах как танцор в воздухе, он танцует вокруг меня и пьянит. Я пытаюсь подняться, но ноги не хотят держать меня. – Непревзойденная Лень, почему мы прекратили движение? Ведь мы еще не добрались до места встречи. – Быстрее, молодец, хватайся покрепче за ветку! – Но ты говорил, что мы не остановимся, пока не доберемся до встречи! – Встреча закончилась. Разве ты не чувствуешь, что сейчас она потерпела поражение? – Потерпела поражение? – Продолжай висеть, молодой ленивец, если тебе дорога жизнь. Старая куча мха продемонстрировала удивительную скорость, когда двинулась иноходью к дереву и поднялась по стволу к веткам и листьям, где ленивец закрепился и мгновенно стал частью листвы. Висящее зеленое гнездо раскрылось само, его верхняя часть медленно и многозначительно повернулась ко мне. Среди сучков и мха появилась черное отверстие. – Нечего стоять здесь с открытым ртом, ты, идиот. Хватайся за ветку! Я направляюсь к стволу и медленно лезу по нему вверх. Выбрав ветку рядом с Непревзойденной Ленью, я иду по ней, перехватывая ее лапами, и занимаю свою позицию. – Что происходит, учитель Непревзойденный? – Виси тихо, и скоро сам все узнаешь. – Пожалуйста, Учитель, я не так чувствителен, как ты, к скрытым движениям. Что происходит? Старая куча мха ничего не сказала мне. У меня не было иного выбора, кроме как висеть рядом с ним и ждать. Уголком глаза я могу видеть маленькую дождевую каплю, спрятавшуюся среди висящей кучи мха. Это глаз моего учителя. Сучки мягко переместились, и капля исчезла, скрытая зеленым занавесом. Ну что ж, я знаю, как наслаждаться периодом отдыха. Закрываю глаза и готовлюсь к долгому погружению в сон. Но тихий шепот прерывает меня: – Не спи, молодой ленивец. Крепче держись и бодрствуй. – Но я очень устал, сэр. – Теперь это приближается. Это идет, как вихрь. Ты должен встретить это с открытыми глазами. – А что идет? – Дух Животных. Громадное число их погибло сегодня, по всей земле. Это ослабило нити, которые держат нас в нашем теле. Неожиданная печаль охватила меня. Теперь я чувствую этот вихрь, прокладывающий дорогу через джунгли. Птицы умолкли на половине песни. – Я попытаюсь поддержать тебя, молодой ленивец. – Я держусь прочно. – Сейчас… сейчас он ударит по нам… Вихрь захватывает меня. Я слышу вой и стоны. Меня подбрасывает вверх! Дергается моя маленькая частица Духа Животных. Нет! Я не пойду! Она тащит меня, а я крепче держусь, и все мое существо кричит. Ленивца нельзя отрывать от его ветки. Вихрь проходит, оставляя меня в покое. – Это был только первый порыв, маленький ленивец. Он вернется вновь. – Но я не хочу умирать, Прародитель! Почему я должен умереть? – Должно быть, пришло время нашего большого отхода. Все признаки указывают, что он должен быть, но тем не менее наш долг сопротивляться этому. Пока виси, это придет еще раз. И будет посильнее. Оно вберет в себя ягуаров. Они сдались. Все огромные кошки уступили. Сейчас оно прыгнет на нас… сейчас… Моя ветка дрожит. Я чувствую себя слабым, опустошенным, напуганным. Оно ударяет, прыгая на меня, словно кошка, и пронизывает мое тело, хватая огромными зубами мою частицу души. Мои прекрасные джунгли! Я не хочу оставлять вас. О, моя прекрасная земля, пожалуйста, позволь мне остаться! Я продолжаю прочно висеть, когда оно отскакивает прочь. Моя кровь клокочет, сердце сильно бьется. – О, Учитель, я чувствую их всех, чувствую, как поднимается их общая Душа. Общая Душа… что же случится, если она заберет меня? – Ты больше не будешь висеть вверх ногами. – Но я продолжусь где-то? – Кто знает? Мох раскрылся, и я вновь увидел дождевую каплю. Она расширилась, и кусочек листа вокруг нее стал мокрым. Я слышу, как Душа движется по коридорам джунглей, через галереи и туннели нашего дома. Она вновь кружит вокруг меня, вокруг каждой части моего тела. Меня затягивает в ее глубины, в ее безграничный сон. Я должен висеть бесконечное число лет. Должен висеть века. Я буду висеть. Это моя ветка. Но это все потеряно. Загадка полностью разгадана. Так много нитей оборвалось в этот день. Наша связь с землей прекратилась. Джунгли, полные счастья! Земля! Мои лапы соскальзывают с тебя. Миллионы моих когтей слабнут и дрожат. Мертвый собачий хвост обвис. Мои рога сломаны, мой хобот отрублен. Ах, лес, моя любимая просека! Глубокая и тихая нора, мне придется оставить тебя. И как я снова найду тебя? Сложившийся ход мыслей моей натуры так долго формировался, а теперь… теперь он уничтожен и никогда не будет найден или воссоздан вновь. Огромна, так огромна эта Душа, полная стольких тайн, чтобы их раскрыть, но… открытие состоялось. Мы сделали свою заявку на существование - и погибаем. Оставляю эту подушку в углу, куда обычно ходил мыть лапы. Оставляю ящик с песком под окном, где закапывал свои отходы. Оставляю улицу, где по запаху ощущал твое присутствие. Поворачиваясь вокруг, вздрагиваю на полу, напрягая свою грудь. Прыгаю из окна, вздрагиваю на лужайке - в джунглях, в городах, среди горных вершин, везде раздается мой стон. И я должен расстаться со своей веткой. *** Выползаю из-под всего этого хлама и дымящегося мусора. Эти сволочи сожгли лабораторию дотла. Мне повезло остаться в живых. Но доктор Рэт сделан из прочного материала, друзья мои. Какое-то время я ощущал ужасную тяжесть на собственном хвосте и думал, что при смерти, но оказалось, что застрял в пространстве, ограниченном старыми "Информационными бюллетенями". Разгребая эти завалы со своего пути, ползу наверх по куче битого кирпича. Нам нужно быстренько сделать официальную заявку на получение некоторых сумм и заново отстроить это место. Хорошо, Рэт, только подлезь вот под эту тлеющую балку и… …подальше отсюда, на влажный ночной воздух. На волнистую лужайку университетского городка. Здесь ужасно тихо. Кажется, что все спокойно. Ощущение, напоминающее суеверный страх. Мне следует сделать заметку на этот счет для своей статьи о характере массовых перемещений. Среди развалин виден Центральный Барабан-тренажер. Он все еще вращается. Но в нем уже нет ни одной крысы. Он просто продолжает пощелкивать, замедляя вращение. Однако из него могут все еще поступать какие-то сигналы. Ну-ка настрою его и взгляну, что стало с революцией. Боже мой! Кончились? Все разом? Это невозможно. Пожалуй, попробую переключить канал. Надо срочно отыскать где-нибудь заблудшую собаку и притащить ее сюда, чтобы продолжить изучение теплового удара. Рассматриваю панораму земного шара, переходя от места к месту. Везде только кучи мертвых животных. Базовые модели в огромных количествах, уже начавшие разлагаться. Воспользуйтесь предназначенным для маринования раствором, джентльмены. Это замечательно. Я нигде не вижу ни одного автомобиля. Давайте настроим прием на Китайский квартал, как раз позади ресторана, и может быть найдем здесь парочку кошек, чтобы положить их в суп… Пусто. Нигде нет ни одной киски. Вновь настраиваю каналы… переключаюсь на Индию, где явный избыток обезьян… в Дели проверяю агентства по ловле животных… ловцы тащат их за волосы, скручивают им лапы, бросают пепел в глаза… везде лежат мертвые обезьяны… ни одного шевелящегося хвоста. Пытаюсь просмотреть образовательную сеть: ученые-профессора молча оглядываются вокруг… ученые-ассистенты в шоке… изумленные взгляды. Каждая кошка, каждая крыса, каждая собака, каждый кролик, каждая мышь, каждый крот, каждый шимпанзе, каждая морская свинка - все мертвы! – КАК ЖЕ МЫ ИЗУЧИМ ТЕПЛОВОЙ УДАР! Нет ответа. Линия замирает. Барабан-тренажер начинает останавливаться, его инерция заканчивается. Замирает сигнал. Только едва заметные отражения в самой середине экрана становятся все меньше и меньше, как спутник, исчезающий в космосе. Но должна же быть где-нибудь хоть синица. Позвольте мне только крутануть барабан еще раз и увидеть, что я могу использовать… Пусто. Кругом сплошная пустыня. Ни в одной точке земли нет ни единого животного. Остался лишь один доктор Рэт. Ползу через камни и дальше, в тень. Тишина скорее лишает присутствия духа. (Сравните с: Масгрейв и Гамильтон, "Вымершие разновидности".) Все кончено. Капут. Я слышу, как в городке разговаривают люди. Их голоса звучат необычно тихо. Человечество все еще живет. Но не слышно торопливых маленьких ног на траве. Нет и мягко скользящих кошачьих теней. Нет одинокой чайки, нет щебетанья, нет одинокого лая во вселенной. Вы можете ощутить установившуюся пустоту: Окончательное Решение дает вам некую разновидность чувства одиночества. А у меня нет даже места для жилья. Может быть, удастся найти где-нибудь нору, оставшуюся от суслика. Одиноко бреду по тротуару, волоча хвост.