И грянул гром
Уилбур Смит


Кортни #2


Роман известного писателя Уилбура Смита воссоздает драматические события англо-бурской войны. А в центре сюжета жизненная история Сина Коуртни, его любовь к замужней женщине, непростые взаимопонимания с сыном, участие в кровавых военных действиях на стороне буров.


Уилбур Смит

И грянул гром


Посвящается моим детям — Шаун, Лауренс и Кристиан Лаури


Глава 1


За четыре года путешествий по дикому бездорожью фургоны сильно разболтались. Не раз сломанную спицу в колесе заменяли первой попавшейся под руку веткой; навесы были залатаны до такой степени, что от первоначального покрытия остались лишь небольшие куски ткани; число быков в упряжи сократилось с восемнадцати до десяти — хищники и болезни не пощадили их. Но этот маленький измотанный караван вез бивни пятисот слонов — десять тонн слоновой кости, добытые ружьем Сина Коуртни, который собирался превратить свой груз в пятнадцать тысяч золотых соверенов, как только доберется до Претории.

Син снова стал богат. Его одежда — грязная, мешковатая — была грубо залатана, ботинки из толстой буйволиной кожи износились, окладистая борода скрывала половину лица, а грива вьющихся черных волос была бы еще длиннее, если бы недавно ее не обкорнали тупыми ножницами по воротнику. Но какое это имело значение, если он владел слоновой костью и золотом, хранящимся в банке в Претории.

Сидя верхом на лошади, он наблюдал за медленно тянущимися по дороге фургонами. «Пора бы купить ферму», — с удовлетворением думал он. Уже тридцать семь, не юноша, и действительно ферма нужна. Он уже присмотрел одну и точно знал, что будет строить свой дом неподалеку от вершины холма, чтобы по вечерам, сидя на широких ступеньках, любоваться гладью Тугелы в голубой дали.

— Завтра рано утром мы будем в Претории. — Раздавшийся сзади голос прервал его мечтания.

Син повернулся в седле и посмотрел на зулуса, сидящего на корточках рядом с его лошадью.

— Это была хорошая охота, Мбеджан.

— Да, хозяин. Мы убили много слонов. — Мбеджан кивнул.

Син вдруг вспомнил, что совсем недавно впервые заметил у себя в волосах серебряные пряди. Что ж, уже немолод.

— И сделали много переходов, — продолжил Син, и Мбеджан снова склонил голову в молчаливом согласии. — Человек устает от переездов в фургонах, — вслух размышлял Син. — Настает время, когда он мечтает поспать хотя бы две ночи на одном месте.

— И послушать пение женщин, работающих в поле, — подхватил Мбеджан, — и посмотреть, как скот, погоняемый сыновьями, заходит в сумерках в крааль.

— Это время настало для нас обоих, мой друг. Мы возвращаемся домой в Ледибург.

Когда Мбеджан встал, грубая сыромятная одежда на нем топорщилась в разные стороны, под черной атласной кожей, играли мускулы. Он поднял голову, его лицо осветила белозубая, обаятельная улыбка. Син невольно улыбнулся в ответ. Они оба ухмылялись, как мальчишки, которым сошла с рук шалость.

— Если мы поторопимся, то сможем добраться до Претории к вечеру, хозяин.

— Попробуем, — поддержал его Син и пустил лошадь вскачь, чтобы перехватить караван.

Повозки медленно тащились в рассеянном унылом свете африканского утра. Неожиданно поднялась суматоха, залаяли собаки, слуги закричали что-то вслед всаднику, который мчался мимо них к головному фургону каравана. Пригнувшись в седле, он «пришпоривал» лошадь пятками. Его шляпа, державшаяся на кожаном ремне, болталась на шее, черные волосы развевались.

— Этот детеныш кричит громче, чем лев, от которого он произошел, — проворчал Мбеджан, но в его взгляде читалась гордость. Он внимательно наблюдал за приближающимся к фургону всадником, который остановил коня на полном скаку, подняв его на дыбы.

— А еще он рвет губы любой лошади, на которой ездит. — Син говорил таким же строгим голосом, как и Мбеджан, он внимательно наблюдал за сыном, отцепившим коричневую тушку газели от передней луки седла и бросившим ее прямо на дорогу.

Двое гуртовщиков поспешно подняли добычу, а Дирк Коуртни, ударив пятками лошадь, поскакал вниз, туда, где его поджидали Син и Мбеджан.

— Всего одна? — Син с усмешкой смотрел на Дирка.

— Нет. Их три — с трех выстрелов. Оруженосцы несут остальных. — Ничуть не тяготясь тем, что в свои девять лет он должен снабжать мясом всех приближенных отца, Дирк удобно устроился в седле. Он был очень похож на Сина.

Слегка нахмурившись, дабы скрыть любовь и гордость, Син исподтишка изучал лицо сына. Ясные глаза и нежная кожа, как у девочки. Солнце золотило копну темных волос. Широко посаженные, изумрудного цвета глаза оттеняли черные длинные ресницы. Мать-природа была щедра к мальчику. Но, взглянув на большой рот с широкими и мягкими губами, Син дернулся, словно от приступа боли. Из-за излишней припухлости казалось, что мальчик все время дуется или хнычет.

— Сегодняшний переход займет весь день, Дирк. Никому не отлучатся, пока не доедем до Претории. Скачи назад и передай это гуртовщикам.

— Пошли Мбеджана. Он ничего не делает.

— Я велел ехать тебе.

— Но, папа! На сегодня я сделал уже достаточно.

— Скачи, черт тебя побери! — заорал Син, не сдерживаясь.

— Но я же только что вернулся! Это нечестно… — начал было Дирк.

— Каждый раз, когда я о чем-либо прошу тебя, у меня есть на это веские основания. А теперь отправляйся!

Они посмотрели друг другу в глаза, Син — свирепо, Дирк — обижено, угрюмо. Син с ужасом узнал это выражение. Подобные столкновения стали повторятся все чаще. Неужели все кончится так же, как в последний раз? Или он должен признать поражение и снова использовать плеть? Недели две назад Син сделал Дирку замечание по уходу за лошадью. Мальчик угрюмо стоял и слушал, потом скрылся между фургонами. Син спокойно болтал с Мбеджаном, когда в лагере раздался крик. Что могло случиться? Син бросился на крик.

В центре лагеря стоял Дирк. Лицо пылало от гнева, а у его ног распростерлось тельце щенка, еще не отнятого от суки, оно содрогалось под ударами Дирка.

В ярости Син избил Дирка первой попавшей под руку веревкой, а не тонким кнутом из кожи гиппопотама. Потом он приказал сыну убираться в жилой фургон.

Позже он послал за ним и потребовал, чтобы Дирк извинился. Мальчик, без единой слезинки, сжав губы, отказался.

Син снова избил его веревкой, но на этот раз расчетливо, хладнокровно. Дирк не сдался.

Наконец, в отчаянии, Син взял кнут. Целых десять ударов, каждый из которых оставлял ужасный след на его ягодицах, Дирк вытерпел молча. Он так и не извинился. Син почувствовал спазм в желудке, пот заливал глаза, но кнут продолжал методично подниматься и опускаться. Рот заполнился мерзкой слюной, он был полон ненависти к самому себе.

Когда наконец Дирк закричал, Син уронил кнут и, отшатнувшись, прислонился к стенке фургона. Он с трудом ловил ртом воздух, борясь с тошнотой, противный кислый привкус которой уже подступал к самому горлу.

Дирк уже не кричал, а выл. Син поднял его и крепко прижал к себе.

— Прости, па! Прости! Я никогда не буду так делать, я обещаю. Я люблю тебя, люблю больше всех, и никогда больше не буду так поступать. — Дирк ревел, и они обнимали друг друга.

Несколько дней после этого никто из слуг не улыбался Сину и не разговаривал с ним, за исключением тех случаев, когда надо было что-то уточнить или получить приказ. И все они, включая Мбеджана, который никогда не крал, не мошенничал и не лгал, могли поручиться, что Дирк Коуртни все равно добьется своего. Они возненавидели бы всякого, кто стал это отрицать. Даже Сина.

Это произошло две недели назад. «А теперь, — думал Син, глядя на капризный рот, — это все повторится?»

Неожиданно мальчик улыбнулся. Такие смены настроения всегда сбивали Сина с толку, и вдобавок, когда Дирк улыбался, его рот принимал правильные очертания, что делало его неотразимым.

— Я поеду, папа. — Весело, будто вызвавшись добровольно, он пришпорил лошадь и рысью помчался обратно к фургонам.

— Наглый маленький звереныш, — проворчал Син, но в глубине души он знал, что не прав. Он приучил мальчика считать фургон домом, вельд — классной комнатой, а взрослых мужчин — товарищами, которыми он мог командовать по праву рождения.

С тех пор как пять лет назад умерла его мать, малыш не знал женской заботы, так что же удивительного в том, что он вырос диким.

Син невольно отдался воспоминаниям о матери Дирка. Он был виноват, но давно примирился со своим горем. Она мертва, и нет смысла казнить себя. Он отогнал мрачные мысли, стеганул коня и заставил его выйти на дорогу, ту, что вела на юг, к невысоким холмам, тянущимся до горизонта, к Претории.

«Он дикий. Но когда мы наконец доберемся до Ледибурга, с ним все будет в порядке, — уверял себя Син. — Всю эту чушь выбьют из него в школе, а дома я научу его хорошим манерам. Нет, с ним все будет в порядке».

В этот вечер, 3 декабря 1899 года, Син повел фургоны по склону холма и приказал разбить лагерь у реки Апай. Когда они поужинали, Син отослал Дирка в жилой фургон спать. Потом один взобрался на вершину холма и оглянулся назад, на север, где погруженная в молчание необозримая земля в свете луны была серебряно-серой. С этой жизнью было покончено. Он решительно повернулся и пошел к огням города, которые манили его из долины, раскинувшейся внизу.


Глава 2


Сину пришлось пережить несколько неприятных мгновений после того, как он вынужден был приказать Дирку остаться с фургонами. Из-за этого он был в плохом настроении, когда на следующее утро проезжал по мосту через Апай, направляясь в город. Рядом с его лошадью бежал Мбеджан.

Погруженный в свои мысли, Син свернул на Церковную улицу и не заметил проявляемого к нему необычного внимания. Отряд всадников, настегивая лошадей, догонял его со стороны дороги. Когда они промчались мимо, Син с интересом посмотрел им вслед.

Бюргеры в домотканых и купленных одеждах ехали, как, казалось, поначалу, беспорядочно, но, присмотревшись, можно было заметить, что они соблюдают строй по четыре всадника в ряду. Больше же всего Сина удивило их количество. Боже! По крайней мере, тысячи две, от юношей до старцев, у каждого — оружие, патронташ на амуниции. К седлам привязаны свернутые одеяла, там и тут позвякивали котелки и кастрюли. Колонна проехала мимо. Сомнений быть не могло. Он видел диверсионно-десантный отряд.

Проходящие мимо мужчины и женщины кричали им:

— Стреляйте метко!

А бойцы смеялись и отшучивались. Син остановил коня и нагнулся к миловидной девушке, стоявшей рядом. Она размахивала красным шарфом, и вдруг Син заметил, что, несмотря на улыбку, у нее в глазах стояли слезы, похожие на росу на траве.

— Куда они скачут? — Сину пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум.

Она подняла голову, и слезинка, скользнувшая по щеке, упала на блузку, расплывшись маленьким влажным пятнышком.

— Смотрите, сюда идут стрелки.

Син увидел, как двое стрелков прогарцевали мимо. Их форма голубого цвета, с золотыми аксельбантами смотрелась красиво и привлекала внимание. Лошади легко неслись вперед, несмотря на тяжесть оружия.

Сверкающая бронза и сталь, которыми были обиты высокие колеса колесницы, контрастировали с темно-серыми стволами ружей.

— О Боже! — выдохнул Син, потом снова повернулся к девушке, схватил ее за плечо и взволнованно потряс. — Куда они едут? Скажи мне быстрей, куда?

— Мерзавец! — Ей удалось увернуться, она была возмущена подобным обращением.

— Пожалуйста, простите, но вы должны мне сказать! — крикнул Син ей вслед, но девушка исчезла в толпе.

На минуту он словно оцепенел, потом опять обрел способность мыслить.

Значит, идет война. Но где и с кем?

Естественно, не восстание какого-то племени послужило причиной скопления такого количества войск, и вооружение было самым современным.

Нет, это была война белых людей.

Против Оранжевого государства? Невозможно, они были братьями.

Тогда против Британии? Эта мысль испугала его. Еще пять лет назад поговаривали об этом. Он помнил 1895 год и Джеймсона Рэйда. Возможно, что-то случилось, пока он был отрезан от цивилизации. Его захлестнуло чувство растерянности, но ненадолго.

Он постарался оценить свое положение. Син считался британцем, так как был произведен на свет в Натале под флагом Соединенного королевства. Но он был буром с головы до ног. Африка была его домом, который он никогда не покидал.

Хотя он родился не под звон колоколов Вестминстера, все же считался подданным английской короны.

А если это действительно война между Трансваалем и Британией и буры поймают его, что они с ним сделают? Отберут фургоны и слоновую кость, бросят в тюрьму, а могут и расстрелять как шпиона!

— Придется убираться отсюда, — пробормотал он. — Дуй обратно к фургонам, быстро, — сказал он Мбеджану.

Не успев добраться до моста, он передумал. Ему необходимо было знать наверняка, что происходит. Он мог обратиться только к одному человеку и должен был рискнуть.

— Мбеджан, возвращайся в лагерь, найди Дирка и держи его там, даже если для этого тебе придется его связать. Ни с кем не разговаривай и, если тебе дорога жизнь, не позволяй Дирку ни с кем разговаривать.

— Понял, хозяин.

И, смешавшись с толпой все прибывающих буров, Син медленно поехал мимо людей и фургонов к главной торговой лавке, находившейся в центральной части города у железнодорожной станции.

Когда Син в последний раз видел вывеску «И. Голдберг. Импорт и экспорт, торговля механизмами для бурения. Продажа и оптовая торговля. Закупка золота, драгоценных камней, шкур и кож, слоновой кости и натуральных продуктов», она сияла свежей красной краской и золотом.

Несмотря на войну или благодаря ей, дела мистера Голдберга процветали. В лавке было полно народу, и Син незамеченным пробрался внутрь.

Он нашел хозяина, когда тот продавал мешок кофейных зерен джентльмену, которого явно не устраивало их качество. История о преимуществе кофейных зерен мистера Голдберга перед теми, что продавались у конкурента через дорогу, становилась все более захватывающей.

Син, прислонившись к полке, забитой товарами, вынул из кармана трубку, зажег ее и, ожидая, пока мистер Голдберг освободится, наблюдал за ним. Должно быть, этот человек — прирожденный адвокат, ибо его аргументы были настолько вескими, что убедили сначала Сина, а потом и покупателя. Джентльмен расплатился, взвалил мешок на плечи и, бурча себе что-то под нос, вышел из магазина, оставив вспотевшего мистера Голдберга наслаждаться плодами собственного красноречия.

— А ты совсем не похудел, Иззи, — приветствовал его Син.

Голдберг улыбался и неуверенно всматривался поверх очков в золотой оправе в говорившего, пока вдруг не узнал Сина. Он зажмурил глаза от ужаса и, схватив Сина за руку, молча потащил его за собой в заднюю комнату.

— Вы сошли с ума, мистер Коуртни! — Голдберг дрожал от возбуждения. — Если они поймают вас…

— Послушай, Иззи. Я приехал вчера вечером. Я не говорил с белыми четыре года. Ради Бога, объясни, что здесь происходит?

— А разве вы не слышали?

— Нет. Черт побери, не слышал.

— Война, мистер Коуртни.

— Это я заметил. Но где? Против кого?

— На всех границах — в Натале, на мысе Доброй Надежды.

— И против?

— Британской империи. — Голдберг покачал головой с таким видом, будто сам не верил своим словам. — Мы воюем против Британской империи.

— Мы? — резко спросил Син.

— Трансвааль и Оранжевое свободное государство. А еще мы одержали великие победы — Ледисмит окружен, Кимберли, Мейфкинг… Постойте, а что у вас с документами?

— Я родился здесь, в Претории. Я — бур. Ты собираешься выдать меня?

— Нет, конечно нет. Вы были хорошим клиентом много лет.

— Спасибо, Иззи. Значит, я должен убраться отсюда как можно скорее.

— Мудрая мысль.

— А как насчет моих денег в банке — я могу получить их?

Иззи грустно покачал головой:

— Они заморозили все счета врагов.

— Черт побери! — громко произнес Син. — Иззи, у меня двенадцать фургонов и десять тонн слоновой кости на окраине города. Тебя это интересует?

— Сколько?

— Десять тысяч за все — за рогатый скот, за фургоны, за слоновую кость.

— Это непатриотично, мистер Коуртни, — стал юлить Голдберг, — торговать с врагом, и, кроме того, у меня есть только ваше слово, что там десять тонн.

— Пошел к черту, Иззи. Я — не британская армия, и ты прекрасно знаешь, что все это стоит не меньше двенадцати тысяч.

— Вы хотите, чтобы я купил товар не глядя и не задавал вопросов? Ладно.

— Не повезло, парень! — крик — Не повезло, парень! — крик — Даю четыре тысячи золотом.

— Семь.

— Четыре с половиной,

— торговался Иззи.

— Нет, черт тебя побери, пять! — прорычал Син.

— Пять?

— Пять!

— Ладно, пять.

— Спасибо, Иззи.

— Рад помочь, мистер Коуртни.

Син поспешно описал месторасположение лагеря.

— Ты можешь прислать туда кого-нибудь. Я хочу отправиться к Натальской границе как можно скорее.

— Держитесь в стороне от дорог и железнодорожных путей. У Джуберта в Северном Натале тридцать тысяч человек, стоящих лагерем вокруг Ледисмита, часть из них патрулирует Тугельские высоты. — Голдберг подошел к сейфу и достал пять маленьких брезентовых мешочков. — Хотите проверить?

— Я верю тебе так же, как и ты мне. Пока, Иззи. — Син опустил тяжелые мешочки за пазуху.

— Удачи, мистер Коуртни.


Глава 3


Еще засветло Син расплатился со всеми слугами. Он протянул маленький столбик соверенов последнему через откидной задок фургона, это послужило знаком к тому, что пора прощаться. Он встал и оглядел всех. Люди терпеливо сидели на корточках, обратив к нему черные обветренные лица. Думая о них, Син и сам загрустил — их ждало скорое расставание. С этими людьми он жил, работал и делил все трудности и невзгоды. Совсем не просто было покидать их.

— Все кончено, — произнес он.

— Кончено, — эхом откликнулись они, но никто не пошевелился.

— Проваливайте, черт вас побери.

Сначала один встал и начал собирать свои пожитки: одеяло из кож, два копья и старую рубаху, которую дал ему Син. Он положил узел на голову и посмотрел на Сина.

— Хозяин! — сказал он и поднял кулак в приветственном салюте.

— Нонга! — ответил Син.

Мужчина повернулся и поспешил из лагеря.

— Хозяин!

— Хлуби!

— Хозяин!

— Зама!

Это была прощальная перекличка. Син произносил их имена в последний раз, и они поодиночке покидали лагерь, уходя в сумерки. Никто из них не

оглянулся, ни один не ушел с попутчиком. Все было кончено.

Удрученный Син вернулся в лагерь. Лошади были готовы. Три под седлами, две с поклажей.

— Сначала мы поедим, Мбеджан.

— Все уже готово, хозяин. Хлуби приготовил перед уходом.

— Пошли, Дирк.

Только Дирк разговаривал во время еды. Он весело болтал и был в восторге от этого приключения. Син и Мбеджан едва дотронулись до жирного тушеного мяса.

Ветер донес до них вой шакала, и этот пугающий звук соответствовал настроению мужчин, потерявших друзей, неуверенных в будущем.

— Пора. — Син поежился, застегнул куртку из овчины и встал, чтобы потушить костер, но неожиданно замер, прислушиваясь. Ветер донес новый звук.

— Лошади, — подтвердил Мбеджан.

— Быстро, Мбеджан, мое ружье. Зулус вскочил и бросился к лошадям.

— Отойди от света и закрой рот, — приказал Син, толкая Дирка в тень между фургонами. Он вырвал у Мбеджана ружье, взвел курок, и они втроем, припав к земле, стали ждать.

Послышались щелканье отлетающей от копыт гальки и тихий шорох раздвигаемых веток.

— Всего один, — прошептал Мбеджан.

Навьюченная лошадь тихо заржала, ей немедленно ответили из темноты. Потом воцарилась тишина, долгая тишина, нарушенная позвякиваньем уздечки, означавшим, что всадник спешился.

И тогда Син разглядел его фигуру, постепенно вырисовывающуюся во тьме. Он вскинул ружье, прицеливаясь, но что-то необычное было в походке незнакомца и заставило его помедлить. Тот шел изящно, покачивая бедрами. Он был длинно ног, как жеребенок, и, если судить по росту, очень молод.

С облегчением Син встал с земли, наблюдая, как странник неуверенно остановился у огня, вглядываясь в дрожащие тени. На парнишке была остроконечная, надвинутая на глаза полотняная фуражка и дорогая куртка из замши цвета меда. Штаны для верховой езды были сшиты искусным портным и плотно обтягивали ягодицы. Его зад был слишком велик и непропорционален по отношению к маленьким ножкам, обутым в лакированные английские охотничьи сапоги. Обычный денди, думал Син, и, когда он окликнул незнакомца, в его голосе слышалось презрение.

— Не двигайся и рассказывай, зачем пришел. Реакция была неожиданной. Парень подскочил на месте и сделал прыжок в сторону. Обернувшись, он посмотрел на Сина, но рта не открывал.

— Ну! Я не собираюсь ждать всю ночь.

Парень открыл рот, облизнул губы кончиком языка и наконец выдавил:

— Мне сказали, что вы собираетесь в Наталь. — Голос был низким и сиплым.

— Кто сообщил тебе об этом?

— Мой дядя.

— А кто твой дядя?

— Исаак Голдберг.

Син внимательно изучал чисто выбритое бледное лицо, с большими темными глазами и привыкшим смеяться ртом, который сейчас исказился от страха.

— А если и так? — грозно спросил Син.

— Я хочу поехать с вами.

— Забудь об этом. Возвращайся домой.

— Я заплачу вам — хорошо заплачу.

И все-таки что-то в голосе и осанке парня было странным. Он стоял, вцепившись в плоский кожаный мешок, прижимая локти к бокам, в оборонительной позе. Странно! И неожиданно до Сина дошло.

— Сними фуражку, — приказал он.

— Нет.

— Сними.

Еще секунду парень сопротивлялся, а потом с вызывающим видом сорвал ее, и две толстые черные косы, блеснув в отсветах костра, упали на спину, превратив застенчивого юношу в мгновение ока в прекрасную девушку.

И хотя Син подозревал нечто подобное, но был совсем не готов к столь ошеломляющему эффекту. Он был шокирован не красотой, конечно, а нарядом. Он ни разу в жизни не видел женщины в штанах и теперь вздыхал. О Боже, штаны. С тем же успехом она могла быть обнаженной ниже талии — пожалуй, это было бы пристойней.

— Двести фунтов.

— Она шла к нему, протягивая кошелек. При каждом шаге ткань штанов обтягивала бедра, и Син виновато поднял глаза и посмотрел ей в лицо.

— Оставьте себе свои деньги, леди. У нее были серые с поволокой глаза.

— Две сотни сейчас и столько же, когда доберемся.

— Это меня не интересует, — солгал он. Ее мягкие губы задрожали.

— Сколько вы хотите? Назовите сумму.

— Послушайте, леди. Я больше не веду караван. Нас только трое, и один из нас — ребенок. Из-за армии буров и так будет сложно добраться до города. Наши шансы невелики. А еще один человек, особенно женщина, только добавит нам хлопот. Мне не нужны ваши деньги, я хочу довести невредимым своего сына. Возвращайтесь домой и сидите там, пока не кончится война. Она продлится недолго.

— Я еду в Наталь.

— Поезжайте, но без нас. — Син больше не мог противиться мольбе этих серых глаз и повернулся к Мбеджану.

— Лошадей, — резко приказал он.

Девушка стояла и спокойно наблюдала, как он поднимается на холм. Когда Син обернулся, она показалась ему маленькой и одинокой.

— Мне жаль! — крикнул он. — А теперь ступайте домой, будьте хорошей девочкой. — Он пришпорил коня и исчез в ночи.

Они ехали всю ночь на восток по залитой лунным светом земле. Когда проезжали мимо какого-то большого дома, залаяла собака. Они свернули с курса, а затем снова двинулись на восток, выбрав направление по Южному Кресту, который должен был находиться справа от них. Дирк заснул в седле и стал клониться на бок. Син подхватил его, посадил к себе на колени и держал так всю ночь.

Перед рассветом они выехали прямо к зарослям кустарника на берегу реки, стреножили лошадей и разбили лагерь. Мбеджан повесил походный котелок над слабым, хорошо замаскированным костром, а Син закатывал спящего Дирка в одеяло, когда в лагерь въехала девушка.

— Дважды я чуть было не потеряла вас. — Она сняла фуражку и рассмеялась. — Две блестящие черные змеи заструились по спине.

— Ну и задачку вы мне задали. Кофе?! Прекрасно, я умираю от голода.

Син угрожающе поднялся, сжав кулаки, посмотрел на нее, но она без тени страха стреножила лошадь, отпустила ее и лишь потом подошла к костру.

— Пожалуйста, без церемоний. Можете садиться. — И она лукаво улыбнулась, так похоже передразнивая его позу, уперев руки в крутые бедра. Помимо воли Син улыбнулся и тут же постарался скрыть улыбку, но попытка была столь неудачна, что девушка расхохоталась.

— Вы хорошо умеете готовить? — строго спросил он.

— Обычно.

— Придется постараться, это и будет вашей платой за проезд.

Потом, когда он отведал ее стряпню, неохотно заметил:

— Неплохо в таких условиях, — и вытер тарелку коркой хлеба.

— Вы слишком добры, сэр. — Она отнесла одеяло в тень, расправила его, скинула сапоги, скатала носки и со вздохом легла на спину.

Син так положил свою подстилку, чтобы, открыв глаза, мог, не поворачивая головы, видеть ее из-под полей шляпы, которой закрыл лицо.

Он проснулся в полдень и увидел, что она спит, положив под щеку кулачок, сомкнув ресницы, и несколько непокорных прядей упали ей на лицо. Он не отрываясь смотрел, и его окаменевшее сердце то замирало, то учащенно билось. Син не мог оторвать глаз, потом бесшумно встал и направился к своим седельным сумкам. Спустившись к стремнине, он разложил на траве туалетные принадлежности, бриджи без заплаток и чистую шелковую рубашку.

Сидя на камне у воды, обнаженный, чисто вымытый, он изучал свое лицо в зеркале с блестящей стальной оправой.

— Придется немало потрудиться. — Он вздохнул и стал отстригать большие куски бороды, которой ножницы не касались три года.

В сумерках, чувствуя себя как девочка, впервые надевшая вечернее платье, Син вернулся в лагерь. Все проснулись. Дирк с девушкой сидели на ее одеяле и так оживленно беседовали, что не заметили его появления. Мбеджан трудился у костра. Увидев Сина, он низко присел на корточки, стараясь не менять выражения лица.

— Пора ужинать и собираться.

Дирк и девушка подняли глаза. Она сощурилась, потом ее глаза задумчиво расширились. Дирк с изумлением взглянул на отца:

— С такой бородой ты смешон…

Девушка едва сдерживала смех.

— Лучше бы скатали одеяла.

Син попытался отвлечь внимание Дирка, но его сын был упрям как бык:

— … И зачем ты надел свою лучшую одежду, папа?


Глава 4


Они втроем ехали впереди — Дирк между ними, а Мбеджан — сзади, ведя лошадей с поклажей. Дорога то бежала вверх, то скатывалась вниз, создавая иллюзию волн в бесконечном море травы, стелившейся от дуновения ветра. Темные большие холмы напоминали острова, а вой шакалов походил на крики морских птиц.

— Мы не слишком круто забираем на восток? — Девушка первой нарушила молчание.

— Так надо, — ответил Син. — Я хочу переправиться через Дракенберг, не сталкиваясь с бурами, осаждающими Ледисмит и линию железной дороги. — Он взглянул на нее поверх головы Дирка. Но она смотрела на небо.

— Ты знаешь звезды? — поинтересовался мальчик.

— Немного.

— И я тоже. Я знаю их все. — Дирк принял вызов и указал на юг.

— Это — Южный Крест и две звезды Большой Медведицы, находящиеся на одной линии с Полярной звездой, а это — Орион с саблей за ремнем, а это — Млечный Путь.

— Расскажи мне об остальных, — попросила девушка.

— А другие — самые обычные. Они не в счет. У них даже нет названия.

— Есть. У многих есть даже своя история. Наступило неловкое молчание. Положение Дирка было сложным: либо признать поражение, а он был слишком горд, чтобы сдаваться без боя, либо упустить возможность узнать что-то новое и интересное. И Дирк не выдержал:

— Расскажи мне про какую-нибудь звезду.

— Видишь несколько маленьких звездочек под той большой и яркой? Это Семь Сестер. В давние-давние времена…

Хотя Дирку также сложно было разобраться в фабуле, как адвокату выступать обвинителем, он несколько минут был полностью поглощен этой историей. Она была даже лучше, чем сказки Мбеджана, возможно, потому, что история была новой, а Мбеджан повторялся.

— Но почему же они не застрелили старую ведьму?

— Тогда не было ружей.

— А лук и стрелы?

— Нельзя убить ведьму стрелой из лука. Стрела просто проходит, как бы это сказать, сквозь нее, не причиняя вреда.

Мальчик, похоже, не поверил в это. Немного погодя он поравнялся с Мбеджаном и что-то тихо спросил по-зулусски. Когда Мбеджан признал правоту слов девушки, Дирк безоговорочно поверил, так как зулус считался непревзойденным специалистом во всем, что касалось сверхъестественного.

В ту ночь Дирк не заснул в седле, и когда перед рассветом они разбили лагерь, у девушки сел голос, но она полностью покорила Дирка. Это не ускользнуло от Сина.

Всю ночь, слушая ее низкий голос, раскаты гортанного смеха, Син чувствовал, что в нем зреет семя, посаженное еще во время их первой встречи, пускает корни в живот и спину, подкатывает в груди под самое сердце. Он так страстно желал эту женщину, что в ее присутствии разум отказывался служить ему. Каждый раз, когда Син пытался вступить в их разговор, Дирк пресекал эти попытки и с жадным вниманием поворачивался к девушке. Рассвет, казалось, принес с собой успокоение, но ревность к собственному сыну вспыхнула с внезапной силой.

Когда после завтрака они пили кофе, лежа на одеялах в зарослях дикой акации, запах которой отпугивал насекомых, Син заметил:

— Кстати, вы нам даже не сказали, как вас зовут. Конечно же за нее ответил Дирк:

— Она сказала мне. Тебя зовут Рут, да?

— Да, Дирк.

С большим трудом Сину удалось подавить бушующую в нем бессмысленную ярость, но его голос звучал предательски зло:

— На сегодня мы сыты тобой по горло, мой мальчик. Будет лучше, если ты молча полежишь на своей подстилке.

— Я не хочу спать, отец.

— Мне наплевать на твои желания. — Син вскочил и зашагал прочь из лагеря. Он поднялся на холм. Теперь, при дневном свете, хорошо был виден вельд, тянущийся до самого горизонта. Нигде не было признаков жилья. Спустившись по склону, он проверил, как стреножены лошади, и только после этого вернулся в заросли.

Дирк спал, свернувшись клубочком, как щенок. Рядом, у огня, прямо на траве, без подстилки храпел Мбеджан. Рут лежала чуть в стороне, закрыв ноги одеялом, рубашка на ее груди вздымалась так волнующе, что Син едва сдерживал себя. Он лег, оперевшись на локоть, не в силах отвести глаз от столь дразнящего чуда.

Четыре года он не видел белой женщины, не слышал звука женского голоса, не касался женского тела. Сначала это беспокоило его: бессонница, возникавшая, внезапно депрессия, страстное неутоленное желание. Но постоянная утомляющая охота, бесконечная верховая езда, борьба то с засухой, то с ливнями,

ответственность за жизнь многих людей притупили его чувства и желания. Женщина стала чем-то нереальным, призраки мучили его по ночам, и он метался, обливаясь потом, кричал, пока природа не давала ему облегчения и призраки исчезали на какое-то время, но только для того, чтобы собрать силы для следующего натиска.

Но теперь рядом с ним был не призрак. Вытянув руку, он мог погладить ее бледную щеку, почувствовать шелк кожи.

Она открыла глаза, молочно-серые ото сна, еще не различающие ясно предметы, и неожиданно встретилась с ним взглядом.

Этот взгляд был настолько красноречив, что она подняла левую руку и протянула к нему. Рука была без перчатки. И он впервые заметил блестящее золотое кольцо на безымянном пальце.

— Вижу, — сказал он с грустью и вдруг запротестовал: — Но вы слишком молоды, чтобы быть замужем.

— Мне двадцать два, — мягко произнесла она.

— А муж — где он? — Вдруг это чудовище умерло, это был последний шанс.

— Я еду к нему. Когда все поняли, что война неизбежна, он поехал в Наталь, найти работу и жилье для нас. Я собиралась последовать за ним, но война началась раньше, чем мы ожидали. И вот я здесь.

— Понимаю. — «Я везу ее, к другому мужчине», — подумал он с горечью, но вслух сказал: — Итак, он сидит в Натале и ждет, пока вы сами доберетесь до него через линию неприятеля.

— Он с армией в Натале. Неделю назад я получила письмо. Он хотел, чтобы я оставалась в Йоханнесбурге и ждала, пока британцы не захватят город. Он писал, что с такой мощной армией они будут в городе не позднее, чем через три месяца.

— Так почему же вы тогда не стали ждать?

Она пожала плечами:

— Терпеливость не относится к моим достоинствам. — В ее глазах снова зажглись озорные искорки. — Кроме того, почему бы не удрать из города, ведь в Йоханнесбурге такая скучища.

— А вы любите его? — Вопрос прозвучал неожиданно требовательно. И улыбка исчезла с ее губ.

— Он мой муж.

— Это не ответ на мой вопрос.

— А вы имели право его задавать?

— Вы должны ответить мне.

— А вы любите свою жену? — огрызнулась она.

— Да. Но она умерла пять лет назад. Ее гнев мгновенно улетучился.

— О, простите, я не знала.

— Забудьте. Забудьте все, о чем я вас спрашивал.

— Да, это лучший выход. Мы попали в дурацкую ситуацию. — Ее рука бессильно лежала на ковре из мягких опавших листьев.

Он повернулся и покрыл ее руку своей. Она была маленькой и теплой.

— Мистер Коуртни… Син, будет лучше… мы не имеем права. Я думаю, нам лучше отдохнуть. — И, выдернув руку, она отодвинулась от него.

Ветер разбудил их в полдень, он свистел, пригибая траву на холмах и срывая ветки у них над головами.

Син поднялся, и ветер стал трепать его рубашку и ерошить бороду. Он стоял против ветра, возвышаясь над Рут, и она неожиданно осознала, какой перед ней большой человек. Он стоял, расставив длинные сильные ноги, а мускулистую грудь рельефно облепил белый шелк рубашки.

— Облака сгущаются. — Сину приходилось перекрикивать стон ветра. — Сегодня луны не будет.

Рут быстро встала, но неожиданный яростный порыв чуть не сбил ее с ног. Рут отбросило к нему, и он сомкнул объятия. На какое-то мгновение она почувствовала худое, упругое тело, вдохнула мужской запах. Эта неожиданная близость шокировала их обоих, и, когда она вырвалась из его рук, ее серые глаза были широко открыты, потому что она испугалась охватившего ее волнения.

— Простите, — прошептала она. — Это случайность. — Ветер поднял ее волосы и растрепал по лицу танцующими, черными прядями.

— Надо седлать лошадей и ехать до наступления темноты, — решил Син. — Сегодня ночью мы не сможем сделать ни шагу.

Ветер гнал тучи, затягивающие все небо, меняющие форму, прижимающиеся к земле. Тучи цвета сизого дыма, готовые вот-вот разразится дождем.

Стемнело рано, ветер продолжал невидимо и зло бесчинствовать во мраке.

— Я думаю, он будет бушевать еще около часа, — прикинул Син, — а потом пойдет дождь. Надо постараться найти укрытие, пока еще хоть что-то можно разглядеть.

С подветренной стороны холма они нашли нависающую скалу и разгрузили поклажу. Пока Син вбивал колышки для лошадей с таким расчетом, чтобы они тоже могли укрыться от бури, Мбеджан резал траву и набивал ею матрасы. Облачившись в непромокаемые костюмы, они, сидя под навесом, ели вяленое мясо, нарезанное узкими полосками, и маисовый хлеб. После этого Мбеджан благоразумно отправился в дальний угол пещеры и залез под свое одеяло. У него была звериная привычка засыпать немедленно и крепко в любом месте.

— Ладно, малыш. Тебе пора под одеяло.

— А разве я не могу просто… — начал было Дирк.

— Нет, не можешь.

— Я спою тебе, — пообещала Рут.

— Зачем? — Дирк был озадачен.

— Сейчас время петь ночные песни. Ты когда-нибудь слышал колыбельную?

— Нет. — Дирк был заинтригован. — А что ты будешь петь?

— Сначала полезай под одеяло.

Сидя рядом с Сином в темноте, невольно ощущая силу, исходившую от этого великана, под аккомпанемент ревущего ветра Рут запела. Сначала старые голландские песни, а потом свои любимые, вроде «Святого Жака». Ее голос уводил всех куда-то далеко, погружая в воспоминания.

Мбеджан проснулся и вспомнил свежий ветер на холмистой земле зулусов, пение девушек во время уборки урожая. Он был рад возвращению домой.

Для Дирка это был голос матери, которую он едва помнил. Ему стало спокойно, как от ласки, и скоро он уснул.

— Пожалуйста, продолжайте, — прошептал Син. И она стала петь только для него. Песню любви,

которой было две тысячи лет.

Ветер, словно заслушавшись ее голоса, стих. Потом умолкла и Рут.

Раздался первый удар грома, и сквозь облака прорвался голубой трезубец молнии. Началась буря. Во сне захныкал Дирк.

Во время вспышки Син увидел, как по щекам Рут текут слезы, а когда все снова погрузилось во мрак, она задрожала. Он дотронулся до нее, и она прильнула к его груди, беззащитная, озябшая. Он почувствовал соленый вкус ее слез на своих губах.

— Син, мы не имеем права…

Но он поднял ее и, прижимая к груди, вышел в ночь. Снова сверкнула молния, и, осветив все вокруг страшным сиянием, он сумел разглядеть лошадей, опустивших головы, и четкий контур холма.

Первые капли упали на лицо и плечи. Дождь был теплым, и Син понес Рут дальше. Воздух пропитывался влагой, и при следующей вспышке они увидели жемчужную пелену дождя. Ночь заполнялась ароматом воды, освежающей иссохшую землю. Они полной грудью вдыхали чистый дурманящий запах…


Глава 5


Тихим утром, омытым дождем, стоя рядом на вершине холма, они отчетливо различали горы, голубые и остроконечные.

— Это — коса Дракенберг, до нее двадцать миль. Вероятность наткнутся на патрули буров очень невелика. Теперь мы можем ехать днем, значит, быстрее доберемся до железной дороги, а она за линией огня.

Нежная красота утра и стоявшей рядом женщины заставляли его сердце радостно биться.

Он был счастлив: скоро кончится их путешествие, а впереди новая жизнь с любимой.

Она медленно повернула голову и не отрываясь смотрела на него.

И Син понял, что впервые его настроение не отражается в ее глазах.

— Ты так красива, — произнес он.

Женщина хранила молчание, ее глаза были грустны.

— Рут, ты поедешь со мной?

— Нет. — Она опустила голову. Густая волна черных волос закрыла плечи, красиво оттеняя медового цвета замшу куртки.

— Ты не хочешь?

— Я не могу.

— Да, но эта ночь…

— Прошлая ночь была сумасшествием… из-за бури.

— Нет, не из-за бури, и ты это знаешь.

— А теперь буря кончилась. — Она отвернулась и посмотрела на небо.

— Это было нечто большее, ты знаешь. Это чувство родилось в первые мгновения нашей встречи.

— Это сумасшествие и предательство. Теперь мне придется лгать, и ложь будет такой же черной, как вчерашняя ночь.

— Рут, о Боже, не говори так.

— Хорошо. Я вообще не хочу говорить об этом.

— Но это уже свершилось!

Вместо ответа она протянула левую руку, и золотое колечко заблестело на солнце.

— Мы скажем друг другу «прощай» здесь, на горе, при свете солнца, хотя мы могли бы проехать еще немного вдвоем.

— Рут, — начал он, но она приложила руку к его рту, и он почувствовал на губах вкус металла. От кольца веяло таким же холодом, как и от мысли о расставании.

— Нет, — прошептала она. — Поцелуй меня еще раз и отпусти.


Глава 6


Мбеджан первым заметил коричневое облако пыли на расстоянии двух миль от них, у ближайшего гребня горы, и тихо шепнул хозяину. Облако было таким расплывчатым, что Сину потребовалось некоторое время, чтобы разглядеть его. Поняв, в чем дело, он стал выискивать укрытие. Больше всего подходил красный камень, но он находился слишком далеко от них, где-то в полумиле.

— Что там, Син? — Рут заметила его волнение.

— Пыль, — ответил он. — Всадники. Они едут этой дорогой.

— Буры?

— Возможно.

— Что мы будем делать?

— Ничего.

— Ничего?

— Когда они покажутся из-за горы, я выеду навстречу и постараюсь обманом заставить пропустить нас. — Потом он повернулся к Мбеджану и заговорил по-зулусски: — Я поеду к ним. Отъезжай в сторону, но тщательно следи за мной. Если я подниму руку, отпускай лошадей с поклажей и поторапливайся. Я постараюсь задержать их как можно дольше. — Он быстро отвязал седельную сумку, в которой было золото, и протянул ее зулусу. — Постарайся продержаться до темноты. Проводи женщину, куда она пожелает, а потом возвращайся с Дирком к моей матери в Ледибург.

Он снова посмотрел в сторону облачка, но там уже были ясно различимы два всадника. Син взял бинокль и в круглые окуляры смог рассмотреть даже форму их касок. Он разглядывал блестящую экипировку, красивых коней, отличное седельное снаряжение и наконец с облегчением воскликнул:

— Солдаты!

Будто в подтверждение его слов кавалерийский эскадрон двумя аккуратными рядами появился на горизонте, среди леса копий весело развевались знамена.

Дирк заулюлюкал от радости, Рут, едущая между ним и Мбеджаном, ведущим за собой лошадей с поклажей, радостно рассмеялась, а Син, поставив лошадь на дыбы, снял шляпу и замахал ею в знак приветствия.

Но такое бурное проявление энтузиазма не произвело никакого впечатления на военных, бесстрастно наблюдавших за их приближением, а младший офицер, возглавляющий колонну, даже с каким-то подозрением приветствовал подъехавшего Сина.

— Кто вы, сэр?

Но ответ, казалось, интересовал его меньше, чем бриджи Рут и то, что под ними скрывается. Во время последующего объяснения Син почувствовал растущую неприязнь к офицеру. И хотя смуглая, покрасневшая на солнце кожа и пышные желтые усы не вызывали симпатии, дело все же было в бледно-голубых глазах. Возможно, они были всегда так широко открыты, но Син в этом сомневался. Офицер лишь на мгновение задержал своей взгляд на Сине, когда тот докладывал, что не вступал в контакты с бурами, все остальное время он смотрел на Рут.

— Не смеем больше задерживать вас, лейтенант, — проговорил Син и взялся за поводья, собираясь повернуть коня.

— До реки Тугелы десять миль, мистер Коуртни. Теоретически эта территория удерживается бурами, и, хотя мы тесним их главную армию с флангов, было бы намного безопаснее добраться до британских войск под нашей защитой.

— Спасибо, но я хотел бы избежать контактов с обеими армиями и добраться до Питермарицбурга как можно скорее.

Офицер пожал плечами.

— Вам решать. Но если бы мои жена и ребенок… — Не договорив, он повернулся в седле, чтобы отдать приказ о выдвижении колонны.

— Поехали, Рут. — Син пристально посмотрел на нее, но она не двигалась с места.

— Я не поеду с тобой. — Ее голос звучал безжизненно.

— Не глупи. — От возмущения он невольно заговорил резко, отчего в ее глазах зажглись злые огоньки.

— Могу я продолжить путь с вами? — решительно спросила она.

— Конечно, мадам. — Офицер колебался и перед тем, как закончить, взглянул на Сина. — Если ваш муж…

— Он мне не муж. Я едва знаю его. — Ее голос звучал резко, она даже отвернулась от Сина. — Мой муж в вашей армии. Я прошу, чтобы вы взяли меня с собой. Пожалуйста.

— Ну, тогда… Это меняет дело. — Офицер растягивал слова, но ленивое высокомерие ею тона не могло скрыть радость от поездки в обществе Рут. — Я с удовольствием буду сопровождать вас, мадам.

Ударив лошадь, Рут заставила ее повернуться и оказалась рядом с лейтенантом, лицом к лицу с Сином. Этим она хотела показать Сину, что находится с ним но разные стороны баррикады.

— Рут, пожалуйста. Давай поговорим. Задержись на несколько минут.

— Нет. — Ее голос был бесцветным, а лицо — бесстрастным.

— Мы должны попрощаться, — умолял он.

— Мы уже попрощались. — Она перевела взгляд с Сина на Дирка.

Офицер, высоко подняв сжатую в кулак руку, повысил голос:

— Колонна, вперед!

Он тронул коня, злобно усмехнулся, глядя на Сина, и, прикоснувшись к краю каски, шутливо отсалютовал ему.

— Рут!

Но она не обернулась. Ехала впереди колонны, и привыкшие к улыбке губы были плотно сжаты, а толстые косы били ее по спине при каждом шаге лошади.

— Не повезло, парень! — крикнул кто-то из всадников, и эскадрон проследовал мимо.

Сгорбившись в седле, Син опустил голову.

— Она вернется, па? — спросил Дирк.

— Нет, не вернется.

— Почему?

Но Син не слышал вопроса, он поднял голову и наблюдал за колонной в надежде, что Рут оглянется. Но он ждал напрасно, она неожиданно вырвалась вперед, и весь отряд последовал за ней. Осталась лишь пустота между небом и землей — и такая же пустота заполнила до краев его душу.


Глава 7


Син ехал впереди. Мбеджан удерживал Дирка на большом расстоянии от отца, так как понимал, что Сину надо побыть одному. Так бывало уже не раз после измены Рут, Мбеджан терпеливо следовал за ним, ожидая того момента, когда хозяин расправит плечи и снова, как прежде, высоко поднимет голову.

Но Сина, казалось, переполняли злость и безысходность. Злость на эту женщину, злость, почти перерастающая в ненависть. А потом к сердцу подкатывала безысходность от сознания, что ее больше нет рядом. И снова злоба, доводившая до сумасшествия, на этот раз направленная на него самого. Как он мог позволить ей уехать? А разве он мог ее удержать? Что он мог предложить ей? Себя? Силу мускулов и грубость шрамов, превративших его лицо в гранитный утес? Жалкая цена! Его словесные обещания? Немного совереновв и ребенка от другой женщины? Но, Боже, это все, что у него было! За тридцать семь лет он нажил лишь эти сокровища. Гнев заставил его задохнуться. Месть клубком свернулась в груди. Всего неделю назад он был богат. Теперь у него был враг, с которым он будет бороться и которого уничтожит. Буры. Буры украли у него фургоны и золото, из-за них он вынужден был бежать, чтобы спасти жизнь; он встретил женщину, потом потерял ее.

Пусть будет так. Будущее — это война. Война!

Он выпрямился в седле, расправив широкие плечи. Поднял голову и увидел сверкающую змейку реки в долине, раскинувшейся внизу. Они добрались до Тугелы. Не останавливаясь, Син направил лошадь к краю крутой насыпи. Они начали спуск, камни со стуком скатывались из-под копыт.

Син ехал вниз по течению реки в надежде найти брод. Но между крутыми берегами вода неслась ровным, быстрым, глубоким потоком, шириной в двадцать ярдов, все еще серым от грязи, намытой бурей.

Там, где противоположный берег казался достаточно плоским и можно было выбраться из воды, Син остановил коня:

— Мы поплывем.

Вместо ответа Мбеджан с сомнением посмотрел на Дирка.

— Он уже делал это раньше, — произнес Син, слезая с седла. Потом он обратился к сыну: — Давай, парень, раздевайся.

Сначала они переправили груженых коней, заставив их прыгнуть с крутизны, с беспокойством наблюдая за ними до тех пор, пока их головы снова не показались на поверхности и они не выбрались на противоположный берег. Потом сами разделись донага, завернули одежду в клеенку и привязали к седлам.

— Сначала ты, Мбеджан. Фонтан брызг поднялся от прыжка.

— А теперь ты, Дирк; Не забывай держаться за седло.

Еще один фонтан, и Син стеганул свою лошадь, заартачившуюся и гарцевавшую у берега.

Неожиданный прыжок и погружение в воду скрыли все от глаз Сина. Отфыркиваясь, он выплыл, с облегчением заметил голову Дирка, маячащую у седла лошади, и услышал его радостные крики. Очень скоро они стояли на берегу, вода сбегала с их обнаженных тел и весело смеялись.

Неожиданно смех застрял в горле Сина. Выстроившись над ними в ряд, заразительно хохоча, но обнажив штыки, стояла дюжина мужчин. Больших, бородатых, с патронташами на грубой одежде, на голове каждого красовалось что-то невообразимое — от коричневого котелка до высокой касторовой шляпы.

Мбеджан и Дирк вслед за Сином, перестав смеяться, смотрели на вооруженных людей на берегу. Воцарилась мертвая тишина.

Ее нарушил мужчина в коричневом котелке. Указывая на Сина стволом маузера, он произнес:

— Друзья! Потребуется очень острый топор, чтобы пообтесать его.

— Лучше не зли этого типа, — предупредил человек в касторовой шляпе. — Если он даст тебе по башке, то расколет ее надвое.

Сину сложно было разобраться, чем он больше недоволен: обсуждением их голых тел или тем, что все это происходило на Таале (местном голландском мысе). Из-за собственного нетерпения он приплыл прямо в руки патруля буров! Оставалась слабая надежда на то, что все обойдется, может, удастся провести их. Но стоило ему открыть рот, как Дирк опередил его:

— Кто они, па, и почему смеются? — поинтересовался Дирк на чистом английском, и шансы Сина на успех опустились до нуля. Буры снова расхохотались, услышав ненавистный язык.

— Ах так! — крикнул мужчина в котелке, делая красноречивый жест маузером. — Пожалуйста, руки вверх, друзья мои!

— Не будете ли столь любезны разрешить нам надеть штаны? — ехидно поинтересовался Син.

— Куда они нас ведут? — Впервые Дирк был подавлен, его голос дрожал.

Это тронуло касторовую шляпу, и он ответил за Сина:

— Не бойся. Скоро ты увидишь генерала. Настоящего, живого генерала. — Шляпа говорил по-английски довольно сносно, и Дирк слушал его с интересом.

— А у него правда есть медали и все такое?

— Не-а, малыш. Нам не нужен такой хлам. Дирк сразу потерял к нему всякий интерес и обратился к Сину:

— Папа, я голоден.

Снова Сина опередил касторовая шляпа. Достав из кармана длинный черный кусок вяленого мяса, бур предложил его Дирку:

— Поточи-ка об это зубки, малыш.

Дирк занялся едой, и Син мог внимательно изучить остальных буров. Они были уверены, что поймали шпионов, и обсуждали их неминуемую казнь. В самой дружеской манере Син попытался защититься, а они с подчеркнутым вниманием выслушивали его аргументы. Разговор прекратился, когда снова форсировали Тугелу и карабкались на берег. Син продолжал говорить, когда они скученно ехали вдоль вершины. Наконец он убедил их в том, что они невиновны, и буры восприняли это с облегчением, им не хотелось расстреливать пленников.

После этого разговор перешел на более приятные темы. Был прекрасный день, и солнце золотым светом заливало зеленую долину. Под ними бурлила сверкающая река, неся свои воды от голубых стен Дракенберга, находящегося где-то далеко за горизонтом. Несколько больших туч бездельничали на небе, а из-за легкого бриза погода была не такой жаркой.

Самые молодые в группе с завистью слушали рассказы Сина о слонах, о Лимпопо, об обширных землях, ждущих, когда их покорят настоящие мужчины.

— После войны…

Они весело рассмеялись.

Но вдруг переменившийся ветер и горное эхо донесли до них отчетливый и страшный звук снизу, смех замер.

— Стрельба, — констатировал один из них.

— Ледисмит.

Теперь настала очередь Сина задавать вопросы. Он узнал, что коммандос спустились к Ледисмиту и отбросили противника, что старина Джуберт удерживал всадников и наблюдал, как разбитая английская армия устремилась обратно в город.

— Ужасно! Почему бы ему не отпустить нас тогда? Мы бы сбросили их в море.

— Если бы командиром был Умник Поль, а не старина Джуберт, война бы уже кончилась. А вместо этого мы сидим и ждем.

Наконец Син уяснил себе картину военных действий. Ледисмит находился в осаде. Армия генерала Джорджа Байта разбита, ее осадили в городе. Половина армии буров двигалась вперед вдоль железной дороги и заняла оборонительную позицию на холмах, наблюдая за рекой и крохотной деревушкой Коленсо.

Ниже, на великих просторах Тугелы, генерал Буллер собирал армию, чтобы отбить Ледисмит.

— Пускай попробует — Умник Поль ждет его.

— А кто такой Умник Поль, надеюсь, не Крюгер? — Син сделал паузу. Почетная кличка президента республики Трансвааль была Умник Поль.

— Не-а! Это другой Умник Поль — генерал Жан-Поль Лероукс из винбергских коммандос.

Син затаил дыхание.

— Это большой мужчина с огненно-рыжими усами несоответствующим темпераментом?

Послышался смех.

— Ага, именно этот. Ты его знаешь?

— Да, я его знаю.

«Итак, мой шурин теперь генерал», — подумал про себя Син и, усмехнувшись, поинтересовался:

— И именно к этому генералу мы направляемся?

— Если сможем его найти.

Юному Дирку предстояла встреча с дядей. Син же относился к предстоящей встрече с неприязнью, хотя что-то похожее на удовольствие все-таки испытывал.


Глава 8


Брезент не мог заглушить голоса, доносящиеся из палатки. Ждущий под стражей Син ясно различал их.

— Неужели я должен пить кофе и обмениваться рукопожатиями с каждым пленником? Я и так работаю за десятерых, а вы добавляете мне еще забот. Пошлите их к полевым командирам. Пошлите, наконец, в Преторию, и пускай их запрут там. Если он шпион, делайте что угодно, но не тащите его ко мне!

Син улыбался. Жан-Поль не потерял голос. Потом последовало относительное затишье — это шляпа делал доклад командиру. Вдруг опять послышался рык:

— Нет! Ни за что! Убери его!

Син наполнил легкие воздухом, сложив руки рупором, поднес их ко рту и крикнул в сторону палатки:

— Эй, ты, голландец кровопийца! Ты боишься новой встречи со мной? Думаешь, я опять пересчитаю тебе зубы, как в прошлый раз?

На несколько мгновений воцарилась тишина, послышался шум опрокинутого стула, и наконец кто-то отбросил кусок брезента, закрывающий вход в палатку. Щурясь от солнечного света, с венчиком рыжих волос, обрамляющих лысую макушку, агрессивно расправив плечи, вышел Жан-Поль.

— Я здесь! — крикнул Син, и Жан-Поль замер.

— Ты! — Он сделал шаг вперед. — Это ты, ведь правда, Син? — И Жан-Поль расхохотался. Разжав огромный кулак, он протянул руку к Сину. — Син! О Боже, Син!

Они обменялись рукопожатиями, улыбаясь друг другу.

— Пошли в палатку.

Войдя внутрь, Жан-Поль первым делом спросил:

— Где же Катрин? Где моя маленькая сестренка?

Улыбка медленно сползла с лица Сина. Он тяжело опустился на плетеный стул и перед тем, как ответить, снял шляпу.

— Она мертва, Поль. Она умерла четыре года назад.

Лицо Жан-Поля застыло в гримасе боли.

— От чего? — спросил он.

«Разве я могу ему сказать, что она покончила с собой по какой-то одной ей ведомой причине?» Син опустил голову:

— Лихорадка. Лихорадка черной воды.

— И ты не послал нам никакой весточки?

— Я не знал, где найти тебя. А твои родители?..

— Они умерли, — резко сказал Жан-Поль и, отвернувшись от Сина, вперился в белый брезент палатки.

Воцарилась тишина, они оба с болью вспоминали умерших, и эта грусть делала их беспомощными. Наконец Син встал и подошел к входу в палатку.

— Дирк, иди сюда.

Мбеджан подтолкнул мальчика вперед, подойдя к Сину, он, как маленький, взял отца за руку и вошел вместе с ним в палатку.

— Это сын Катрин.

Жан-Поль сверху вниз посмотрел на мальчика:

— Иди сюда.

Дирк нерешительно приблизился. Неожиданно Жан-Поль сел на корточки и заглянул прямо в глаза ребенка. Он сжал лицо Дирка ладонями, внимательно изучая его.

— Да. Именно такого сына она и должна была вскормить. Эти глаза… — Его голос дрожал. Он не мог оторвать взгляда от мальчика.

— Гордись, что у тебя такая мать, — сказал он и встал.

Син подтолкнул Дирка к выходу, и мальчик радостно побежал к Мбеджану.

— Что будешь делать дальше? — спросил Жан-Поль.

— Хочу пройти через укрепления.

— Ты уедешь в Англию?

— Я — англичанин.

— Ты даешь мне слово не общаться с ними? — Жан-Поль нахмурился.

— Нет, — ответил Син.

Жан-Поль кивнул, будто бы ждал именно такого ответа.

— Я тебе должен, — тихо сказал шурин. — Я не забыл время слонов. Вот моя расплата. — Он направился к переносной конторке и обмакнул перо. Даже стоя он писал очень быстро. Промокнув бумагу, протянул ее Сину. — Отправляйся, — приказал он. — Надеюсь, мы никогда не встретимся снова. Потому что в следующий раз я убью тебя.

— Или я тебя.


Глава 9


В тот день Син повел свой маленький отряд через стальной железнодорожный мост над Тугелой, потом через пустынную деревушку Коленсо и далее по равнине. Где-то далеко впереди, рассеянные в траве, как дикие маргаритки, белели палатки огромного британского лагеря в Чивели-Сидинг. Но еще до этого Син наткнулся на вооруженный пост, где дежурили сержант и четверо рядовых в форме йоркширского полка.

— Послушай, ты соображаешь, куда тебя занесло?

— Я — британский подданный, — заметил Син.

Сержант окинул взглядом бороду Сина и залатанную одежду, мохнатая лошаденка под седоком переступала с ноги на ногу.

— Повтори, что сказал. — Сержант решил подразнить его.

— Я — британский подданный, — вежливо повторил Син с акцентом, который был явно тяжеловат для йоркширского уха.

— А я — неотесанный японец, — весело согласился сержант. — Давай свое ружье, старина.

Два дня Син томился за колючей тюремной проволокой, ожидая, пока развед-отдел свяжется с британской регистрационной службой Ледибурга и получит ответ. Два долгих дня, в течение которых Син непрерывно размышлял, но не о свалившихся на него напастях, а о женщине, которую он нашел, полюбил и безвозвратно потерял. Эти два дня вынужденного бездействия стали одними из самых тяжких в его жизни. Мысленно повторяя каждое слово, вспоминая нежное и жадное слияние их тел, ее лицо, губы, запах ее волос, смешавшихся со свежестью грозы, он больно ранил свою душу. Этот сильный мужчина так глубоко в себе похоронил воспоминания той ночи, что они остались в нем до конца его дней. Син был уверен, что никогда не забудет эту женщину.

К тому времени, когда его отпустили с извинениями, отдав лошадей, ружье, сумку с деньгами и поклажу, Син находился в состоянии такой глубокой депрессии, что его могли спасти либо вино, либо насилие.

Деревушка Фрер, место их первой остановки на южном побережье, сулила и то и другое.

— Возьми с собой Дирка, — приказал Син, — за городом найди лагерь в стороне от дорог и разложи большой костер, чтобы я смог найти вас в темноте.

— А что будешь делать ты, хозяин?

Син посмотрел в сторону маленького невзрачного бара.

— Я иду туда.

— Пошли, сын хозяина.

Пока они с Дирком ехали вниз по улице, Мбеджан размышлял», сколько времени дать Сину оттянуться и когда идти вытаскивать его. Прошло много лет с тех пор, как хозяин последний раз проводил время в баре в таком же подавленном настроении. Но тогда у него были причины повесомей. Пожалуй, подожду до полуночи, решил Мбеджан, а потом Сину пора спать.

Бар оказался комнатой внушительных размеров с возвышающейся стойкой вдоль задней стенки. Здесь было уютно, тепло, многолюдно. Запах вина сливался с запахом сигар. Все еще стоя у входа, засунув руки в карманы брюк, Син в уме подсчитывал свой капитал. Он мог позволить себе истратить десять соверенов. Это было более чем достаточно, чтобы расплатиться за выпивку.

Идя сквозь толпу к стойке, он рассматривал людей: солдаты самых разных полков, колониальных и императорских войск, среди которых преобладали рядовые, группа младших офицеров. Было несколько штатских, скорее всего, возницы, поставщики, а может, и бизнесмены. Две женщины, в профессии которых не приходилось сомневаться, излишне громко смеялись. Клиентов обслуживали с десяток черных официантов.

— Что будешь, парень? — спросила грузная женщина за стойкой, когда Син подошел к ней. Первым делом он обратил внимание на ее усы и содрогнулся.

— Бренди. — Он не был настроен говорить комплименты.

— Бутылку? — Она знала, что ему нужно.

— Для начала, — согласился Син.

Он выпил три большие порции и с огорчением понял, что они не подействовали, а лишь обострили воображение до такой степени, что лицо Рут отчетливо предстало перед ним в мельчайших деталях, включая маленькую черную родинку на щеке и поднимающиеся вверх уголки глаз, когда она улыбалась. Он должен был найти более сильное средство, чтобы забыться.

Откинувшись назад, поставив локти на стойку, он еще раз оглядел присутствующих. Представляя каждого из них в качестве возможного объекта нападения, он разочаровывался и переключал внимание на следующего, пока наконец не остановился на маленькой группе за игральным столом.

Семь игроков в покер, притом, насколько он мог видеть, не слабаки. Прихватив бутылку, он пересек комнату и присоединился к кружку зрителей, став за сержантом территориальной добровольческой части, который скоро должен был скинуть карты. Через несколько ходов сержант вытащил одну, чтобы пополнить масть, ошибся, стал мухлевать, вынул еще две, пока ему не ответили двумя парами с другой стороны стола. Он опустил руки и сквозь зубы с отвращением процедил:

— Эта игра вычистила мои карманы. — Он собрал несколько монет, лежащих перед ним на столе, и встал.

— Не повезло, Джек. Кто-нибудь хочет занять его место? — Выигравший оглядел зрителей. — Просто принять участие в скромной дружеской игре с маленькими ставками.

— Возьмите меня. — Син сел, поставил стакан и бутылку у правой руки и выложил перед собой ставку в пять золотых соверенов.

— У этого мужчины золото! Милости просим.

На первом ходу Син обанкротился, на втором — потерял два фунта на трех семерках и выиграл пять фунтов на третьем. Удача улыбнулась ему, он играл с холодной целеустремленностью, и когда ему нужна была какая-то карта, казалось, стоило лишь пожелать, чтобы она пришла.

Поистине права пословица: если везет в карты, не везет в любви. Син горько усмехнулся и, заполнив малый ряд пятью червями, побил три семерки и выиграл крупную сумму. Столбик монет перед ним рос. Фунтов тридцать. Он начинал сам себе нравиться.

— Надо вам подучиться, джентльмены. — Три игрока откололись за последний час, и за столом осталось четверо. — Как насчет того, чтобы дать проигравшим шанс отыграться?

— Вы хотите повысить ставки? — поинтересовался Син у говорившего.

Этот большой мужчина, пропахший лошадьми, с красным лицом, был вторым и последним победителем. Возможно, он был возчиком.

— Да, если все согласны. Пускай минимальная ставка будет пять фунтов.

— Подходит, — сказал Син, и за столом послышался одобрительный шепот.

Сначала игра велась осторожно, так как речь шла о больших деньгах, но постепенно темп увеличивался. Сину стало везти меньше, но где-то через час благодаря мелким выигрышам у него было семьдесят пять фунтов. Потом он сделал странный ход.

Первый кричащий слева от Сина вылетел до выигрыша, и вышиб его джентльмен, пропахший лошадьми, потом кричал номер, третий, и Сину пришла в голову фантазия открыть карты.

С отчаянной радостью он обнаружил семерку, восьмерку, девятку и десятку треф с бубновой шестеркой. В общем-то неплохая сдача.

— Кричу двадцать и поднимаю до двадцати, — предложил он.

Наблюдавшие оживленно зашевелились.

— Кричу. — Номер первый был не при деньгах.

— Кричу, — эхом отозвался лошадиный дух, и его золото со звоном влилось в общую массу.

— Сдаю. — Номер первый смешал карты и отбросил их.

Син снова повернулся к номеру первому.

— Сколько карт?

— Сыграю этими. — И Син почувствовал первые признаки надвигающейся беды. — А вы? — спросил он у лошадиного духа.

— Я вполне счастлив теми, что имею.

Двое не сменили карт, а у него малый ряд. Из масти у Сина четыре трефы, и одна из них точно прогорит. Син ощутил подступающую тошноту, сулящую беду и проигрыш. Разбив ряд, он пошел с трефы, не самой сильной, но попытка — не пытка.

— Я возьму одну. — Он выбросил бубновую шестерку и взял другую карту сверху колоды.

— Моя ставка. — Лицо номера первого светилось от удовольствия. — Я поднимаю максимум — еще сорок. Заплатите еще восемьдесят и смотрите на меня, мальчики. Давайте посмотрим, какого цвета у вас денежки.

— Я бы хотел подтолкнуть вас на большее, но это предел. — Лицо лошадиного духа было бесстрастным, но лоб покрылся испариной.

— Шесть взяток. — Син взял карты, и за свои четыре положил ту, которую вытащил. Она была черная, а когда он выдвинул ее побольше, то оказалось, что это — черная шестерка. Чувствуя, что внутри у него все кипит, он, глубоко вздохнув, полностью открыл карту. — Я тоже кричу. — Его голос звучал отрывисто.

— Картинка — закричал номер первый. — Все королевы. Что, скушали?

Лошадиный дух злобно отшвырнул карты, его красное лицо передернулось.

— Черт подери! У меня был первоклассный флэш. — Номер первый захихикал от радости и потянулся за деньгами.

— Подожди-ка, друг. — Син выложил свои карты на стол.

— Масть, мои дамы бьют, — запротестовал номер первый.

— Посчитай очки. — Син дотрагивался до каждой карты, называя ее. — Шесть, семь, восемь, девять и десять — все трефы. Сегодня ты пришел вторым. — Он убрал руку номера первого с денег и начал складывать их в столбик по двадцать.

— Слишком уж тебе везет. — Лошадиный дух даже не пытался скрыть свое огорчение.

— Да, — согласился Син. Двести шестьдесят восемь фунтов. Совсем неплохо.

— Забавно, что удача приходит к человеку с такими длинными руками, — продолжал лошадиный дух, — да еще когда он сдает. Какая, говоришь, у тебя профессия?

Не поднимая глаз, Син начал перекладывать соверены в карман, невольно улыбаясь. Конец замечательному вечеру, решил он.

Убедившись, что деньги в безопасности, Син поднял глаза на лошадиного духа и широко улыбнулся.

— Пошли пройдемся, паренек, — предложил он.

— Это будет здорово! — Лошадиный дух отбросил стул и встал.

— Просто отлично, — согласился Син.

Лошадиный дух проследовал через черный ход во двор в сопровождении Сина и нескольких клиентов забегаловки. Внизу он остановился и, внезапно повернувшись, ударил Сина с отчаянной злобой.

Получив удар в висок, Син не успел опомниться, как полетел в толпу. Падая, он видел, как лошадиный дух резко выдернул из-под куртки нож. Тонкий изогнутый нож с восьмидюймовым лезвием отливал тусклым серебром в свете окон бара.

Толпа отпрянула, оставив Сина лежать на ступеньках. Лошадиный дух, выкрикивая угрозы, в бешенстве занес нож над головой удачливого соперника.

Слегка оглушенный, Син спокойно следил за поблескивающим изгибом ножа. Внезапно он вцепился в правое запястье лошадиного духа и резко дернул.

Враг упал на Сина, его рука, сжимавшая нож, оказалась беспомощной. Син мысленно сравнивал свои силы с силами противника: бесспорно, противник был сильнее, но ему мешал большой, дряблый живот и отсутствие гибкости.

Лошадиный дух попытался силой высвободить правую руку. Пот выступил на его лице, распространяя неприятный запах.

Син еще крепче сжал запястье противника, для этого было достаточно лишь силы предплечий.

— А-а! — Лошадиный дух обмяк.

Син решил использовать силу всех мускулов руки и почувствовал, как они напряглись и затвердели.

— Милостивый Боже! — Завопив от боли, когда в запястье что-то треснуло, лошадиный дух разжал пальцы, и нож выпал на деревянные ступени.

Все еще не отпуская противника, Син начал медленно подниматься.

— Прощай, дружок. — Син выпихнул его на пыльный двор. Дышалось легко, хотя чувствовался неприятный озноб. Лошадиный дух пытался встать на колени, прижимая сломанное запястье.

Возможно, трусливая попытка к бегству так завела Сина, а может, выпитый бренди резко обострил его восприятие или потери и разочарования послужили причиной безумной вспышки ярости.

Неожиданно Сину показалось, что именно лошадиный дух причина всех его несчастий, что это тот самый мужчина, уведший у него Рут.

— Ты чудовище! — задохнулся Син.

Почувствовав угрожающе внезапную смену настроения победителя, лошадиный дух от страха вскочил на ноги, ища дорогу к отступлению.

— Ублюдок! — Голос Сина дрожал от нахлынувших эмоций. Впервые в жизни Син жаждал крови. Он медленно надвигался на жертву, сжимая и разжимая кулаки, его лицо исказилось от гнева, слова, слетавшие с губ, были бессмысленны.

На дворе воцарилась мертвая тишина. В тени столпились зрители, холодея от ужасающего, но завораживающего зрелища.

Лошадиный дух застыл, вжав голову в плечи. А Син приближался, глядя на него, как удав на кролика.

В последний момент этот здоровенный мужик попытался дать деру, но его ноги отяжелели и дрожали. Внезапно раздался звук, похожий на тот, с которым топор врезается в ствол дерева, — это Син ударил его в грудь. Он тяжело рухнул, а Син все бил его ногами в грудь, выкрикивая что-то бессвязное. В этом потоке слов можно было лишь различить имя его любимой женщины.

Но даже в безумии он понимал, что превратил в месиво лицо противника, чувствовал теплоту крови, попавшей ему на лицо и руки, услышал крики толпы:

— Он убьет его!

— Оттащите. Ради Христа!

— Хватайте его — он силен как бык.

Чьи-то руки вцепились в него, ладони сжали горло, он на мгновение потерял сознание от удара бутылкой по голове. Потом почувствовал вес их тел, повисших на нем.

Несмотря на то что его обхватили цепкие руки, а двое дюжих парней сели на спине, он сумел сбросить их и встать.

— Держите его за ноги!

— Валите на землю, валите!

Син схватил мужиков, державших его за руки, и треснул лбами друг об друга. Они отвалились в разные стороны.

Кто-то попытался схватить его со спины, но, получив мощный удар по коленной чашечке, взвыл дурным голосом. Син дышал как затравленный зверь, кровь из раны на голове текла по лицу и впитывалась в бороду.

— Дайте ружье! — крикнул кто-то.

— Под баром есть дробовик. — Но смелости не хватило ни у кого, и Син обвел всех диким взглядом.

— Смотрите, он убил его! — Эти слова дошли до его сознания, несмотря на безумие, тело невольно расслабилось, и он попытался вытереть кровь. Все заметили происшедшую в нем перемену.

— Остынь, парень. Смех смехом, но убийц проклинают.

Син посмотрел на лошадиного духа. Сперва ему стало не по себе, потом страшно. Мужчина был мертв, не было никаких сомнений.

— О Боже, — прошептал он, пятясь назад и уже не обращая внимания на липкую кровь.

— Он вытащил нож. Не волнуйся, парень. У тебя много свидетелей.

Настроение толпы изменилось.

— Нет, — пробормотал Син. Они не поняли. Впервые в жизни он злоупотребил силой и направил ее на бессмысленное убийство, чтобы убить ради удовольствия, ради вида крови.

Неожиданно лошадиный дух пошевелился, повернул голову, одна нога его согнулась и выпрямилась. У Сина появилась надежда.

— Он жив!

— Доктора.

Син со страхом приблизился к нему, стал на колени, развязал свой шарф и вытер им кровь с лица лежавшего.

— С ним все будет в порядке — оставь его доктору.

Пришел доктор, худой неразговорчивый мужчина, жующий табак. В желтом свете фонаря-«молнии» он осмотрел пациента, сделал уколы, толпа тем временем окружила его, пыталась заглянуть через плечо. Наконец доктор встал.

— Его можно перенести ко мне в операционную. — Доктор посмотрел на Сина. — Вы сделали это?

Син кивнул.

— Напомните мне об этом, если я стану раздражать вас.

— Я не хотел — просто так получилось.

— Так ли? — Доктор выплюнул табак в дворовую пыль. — Давайте посмотрим вашу голову. — Он положил голову Сина себе на колени, распутал слипшиеся от крови волосы.

— Рана неглубокая. Шов накладывать не нужно. Промойте и смажьте йодом.

— А сколько, док, за этого парня?

— Вы платите? — Доктор насмешливо посмотрел на него.

— Да.

— Переломы челюсти, ключицы, около двух дюжин швов плюс уход за ним в течение нескольких дней в кровати из-за сотрясения мозга. — Он размышлял, на сколько завысить цену. — Скажем, два соверена.

Син дал ему пять.

— Посмотрите за ним, док!

— Это моя работа. — И он пошел за мужчинами, которые уносили лошадиного духа со двора.

— Кажется, вам нужно выпить, мистер. Победителей не судят.

— Да, — согласился Син. — Мне нужно выпить. Конечно, он выпил, и не раз. Когда в полночь

Мбеджан пришел за ним, то порядком намучился, пытаясь усадить хозяина на лошадь позади себя, а тот не мог удержаться и без конца падал. Наконец Мбеджан перекинул его через круп лошади, как тюк с поклажей.

— Возможно, завтра ты станешь все отрицать, — принимая строгий вид, произнес Мбеджан, положив бесчувственное тело у костра и заворачивая его в одеяло. Он даже не вытер запекшуюся кровь и не снял с него ботинки.

Мбеджан оказался прав.


Глава 10


Син проснулся с первым лучом солнца. Голова гудела. Он достал маленькое металлическое зеркальце и «тщательно рассмотрел физиономию. Красавчик! Он согрел воду и, обмакивая тряпку в кружку, стал осторожно протирать лицо. Радовало лишь то, что две сотни соверенов приятно оттягивали карман.

— Ты заболел, па? — Дьявольский интерес Дирка к состоянию отца в значительной степени усилил его поганое настроение.

— Ешь свой завтрак. — Это было сказано так зло, что невольно пресекало дальнейшие расспросы.

— Нечего есть. — Мбеджан выступал в обычной роли защитника.

— Почему нечего? — Син посмотрел на него налитыми кровью глазами.

— Среди нас есть некто, кто считает потребление крепких спиртных напитков с вытекающими последствиями делом более важным, чем покупка еды собственному сыну.

Син достал пригоршню соверенов из кармана куртки.

— Иди! — приказал он. — Купи еды и свежих лошадей. Поторапливайся. Я не хочу, чтобы в мой последний час ты допекал меня своими мудрыми советами. И возьми с собой Дирка.

Мбеджан пересчитал деньги и улыбнулся.

— Ночь прошла не зря.

Они вместе поспешили во Фрер. И Дирк почти бежал рядом с огромным, полуобнаженным зулусом, его голос все еще слышался на расстоянии сотни ярдов. Син налил еще одну чашку кофе и сидел, уставившись на золу и розоватые угли костра. Он доверял Мбеджану и знал, что тот будет аккуратно тратить деньги, зулус умел торговаться. Эта черта была присуща всем его соплеменникам. Эти люди, если надо, могли потратить два дня на покупку одного быка. Но не это занимало сейчас Сина. Он вспоминал события прошедшей ночи. Все еще страдая оттого, что хотел совершить убийство, он пытался оправдать себя перед собой. Ведь он потерял почти все нажитое за многие годы тяжелого труда. За один день! Впереди его ждали лишь лишения да неуверенность в завтрашнем дне. Он просто дошел до точки, нервы не выдержали, а вино и покер лишь ускорили взрыв, который должен был произойти.

И все равно дело не только в этом. Он боялся даже думать о Рут. Боль и чувство безнадежности захлестнули его, он испытал такой приступ отчаяния, что завыл вслух и поднял глаза к утренней звезде, которая постепенно блекла на розовом горизонте, так как всходило солнце.

Син снова испытывал страстное волнение, вспоминая ее походку, безмятежность темных глаз, улыбающийся рот и поющий голос. Он чуть не задохнулся от подступившей нежности.

Испугавшись воспоминаний, он вскочил на ноги и долго ходил у костра… «Мы должны оставить эти места и уехать — уехать быстро! Нужно найти себе занятие, которое отвлечет меня от этих мыслей и займет мои руки. Они болят сейчас, так как не могут обнимать ее».

На рассвете мимо их стоянки проследовала большая колонна пехоты, направлявшаяся на север в сторону Коленсо. Он невольно застыл, наблюдая за ней. Мужчины шли, согнувшись под тяжестью поклажи, за плечами висели ружья.

«Да, — подумал он, — я пойду с ними. Возможно, там, куда они направляются, я наконец найду что-то, чего не смог найти вчера ночью. Мы поедем домой в Ледибург очень быстро на свежих лошадях. Я оставлю Дирка у матери, а сам вернусь на войну».

Теперь им овладело беспокойство. Дирк и Мбеджан — где они?

Син смотрел вниз с холма на Ледибург. В центре аккуратной деревушки возвышалась остроконечная церковь. Раньше ее шпиль казался ему маяком, только покрытым медью, но за девятнадцать лет дожди приглушили блеск, придав куполу светло-коричневый оттенок.

Девятнадцать лет. Почему-то это не казалось ему таким уж большим сроком. Теперь появились добротные постройки рядом со станцией, новый бетонный мост через Бабуиновый поток, голубые камедные деревья на плантации перед школой стали выше, а огненно-красные цветы, украшавшие главную улицу, исчезли.

Со странной неприязнью Син повернул голову и посмотрел направо, где за Бабуиновым потоком, рядом с откосом, стоял его родной дом Теунискрааль, построенный в голландском стиле, вытянутый, с двускатной крышей, покрытой желтой соломой, и с желтыми ставнями на окнах.

Дом был на месте, но даже с такого расстояния Син видел изъеденные сыростью стены с обсыпавшейся краской. Солома торчала клоками, как шкура эрдельтерьера, одна ставня слегка наклонилась из-за сорванной петли; газоны были коричневыми и неровными в тех местах, где проглядывала голая земля. Сыроварня за домом разрушилась, крыша обвалилась, а стойки заброшенных стен едва доходили до плеча.

— Ублюдок! — Гнев Сина относился к брату-близнецу. — Это так-то он следит за домом. Дрыхнет с утра до ночи и встает, только чтобы помочиться.

Для Сина это был не просто дом, а дом, построенный его отцом, он здесь родился и вырос, и, когда отца убили зулусы в Исандлаване? половина дома и фермы стали принадлежать Сину. Он вынужден был учиться по ночам, при свете очага, и висевшая над ним голова буйвола отбрасывала искаженные, двигающиеся тени на штукатурку потолка. И хотя он отдал свою часть брату — все равно это был его дом. И Гарри не имел права разорять их гнездо.

— Черт бы его побрал! — вырвалось у Сина, но тут же он почувствовал укор совести. Гарри был калекой. И виноват в этом был он: дурачась, выстрелил из дробовика, и брату оторвало ступню. «Неужели я никогда не освобожусь от чувства вины. И нет конца моему наказанию?» Все его существо яростно протестовало.

Но и это была не вся вина, а лишь полвины. Кто отец ребенка, которого брат называет своим сыном? Что за лев посеял семя в утробе Анны, жены брата?

— Много времени утекло, хозяин, — произнес Мбеджан, заметив выражение лица Сина.

— Да. — Син встряхнулся и выпрямился в седле. — Долгая дорога в девятнадцать лет. Теперь мы снова дома.

Он осматривал деревню, отыскивая дом между главной улицей и отелем на улице Протеа. Найдя его выглядывающим между высоких, пушистых крон голубых камедных деревьев, он ощутил прилив сил и радости. Живет ли она все еще там? Как она выглядит? Конечно, слегка поседела. Сильно ли изменилась в свои пятьдесят или годы обошлись с ней с той же деликатностью, с которой она обращалась со всеми? Простила ли его за то, что уехал, не попрощавшись? Простит ли долгие годы молчания? Поняла ли причину, по которой он никогда не писал ей — ни слова, ни строчки, лишь анонимно переслал на ее банковский счет десять тысяч фунтов стерлингов. Несчастные десять тысяч фунтов — мелочь по сравнению с тем, что он получал и терял в те давние дни, когда был одним из королей Витвотерстрендских золотых приисков.

Снова подступило чувство вины. Если бы он точно знал, что она поняла и простила! Но речь шла об Аде, его мачехе, которую он любил такой любовью, которой любят только своих настоящих матерей.

— Поехали.

Лошадь перешла в легкий галоп.

— Этот дом, папа? — крикнул Дирк, когда они подъезжали.

— Да, мой мальчик, этот дом.

— А бабушка там?

— Надеюсь, — произнес он и тепло добавил: — Больше всего на свете я надеюсь на это.

Через мост над Бабуиновым потоком, мимо загонов для скота, вдоль железной дороги и здания станции со щитом Ледибурга, который когда-то был черного цвета, а теперь сильно выцвел. Надпись на щите сообщала, что город находится на высоте 2, 256 фута над уровнем моря. Потом через пыльную главную улицу, достаточно широкую, чтобы на ней развернулась большая упряжка быков, и вниз по улице Протеа. Син и Дирк ехали впереди, где-то сзади тащился Мбеджан с гружеными мулами.

На углу Син заставил коня перейти на шаг, стараясь прогнать все злые чувства, пока они не остановились у калитки. Сад был аккуратный, зеленый и радовал глаз цветущими маргаритками и голубыми рододендронами, К коттеджу с дальней стороны была пристроена новая комната, имевшая удивительно свежий вид из-за белых занавесок. На воротах вывеска золотом: «Ада Майсон. Высококлассный костюмер».

Син усмехнулся: — Господи, старушка хочет перегнать Францию. Стой здесь! — сказал он Дирку.

Соскочив с коня, он протянул поводья сыну и вошел в калитку. У дверей застенчиво остановился и привел себя в порядок. Строгий костюм из тонкого черного сукна с шелковой отделкой и новые ботинки, купленные в Питермарицбурге, смотрелись великолепно. Он стряхнул пыль с брюк, пригладил только что подстриженную бороду, закрутил усы и постучал в дверь.

На пороге показалась молодая девушка. Син не узнал ее. Но девушка среагировала немедленно: сильно покраснев, она нервными движениями старалась пригладить волосы, одновременно не зная, куда деть руки, в общем, вела себя как сконфузившаяся незамужняя женщина в присутствии большого, хорошо одетого и привлекательного мужчины. Син почувствовал жалость, когда разглядел ее испуганное лицо, изуродованное алыми рубцами от прыщей. Он приподнял шляпу:

— Миссис Коуртни дома?

— Она в кабинете, сэр. Что ей передать? Кто ее спрашивает?

— Ничего не говорите. Это сюрприз. — Син улыбнулся, а она подняла руку, стараясь скрыть обезображенное лицо.

— Разве вы не войдете, сэр?

— Кто это, Мэри? — Син ловил голос, донесшийся из глубины коттеджа. Все такой же, не изменился. И годы отступили.

— Это какой-то джентльмен. Он хочет видеть вас.

— Иду. Попроси его присесть и, пожалуйста, принеси нам кофе, Мэри.

Мэри с радостью исчезла, а Син остался стоять один в маленькой общей комнате, крутя шляпу в больших загорелых руках и глядя на даггеротип Байта Коуртни над каминной доской. Лицо отца на картине очень напоминало его собственное — те же глаза под густыми чернеющими бровями, выдающаяся вперед упрямая челюсть, скрытая густой бородой, и большой крючковатый нос Коуртни.

Дверь в кабинет открылась, и Син быстро повернулся. Улыбаясь, вошла Ада Коуртни, все еще не замечая его. Потом остановилась, улыбка замерла на ее губах, и она побледнела. Дрожащей рукой дотронулась она до горла и слегка откашлялась.

— О Боже!

— Мама. — Син сделал несколько шагов к ней. — Здравствуй, мама. Я так рад видеть тебя снова.

— Син. — Ее щеки приобрели прежний цвет. — В какой-то момент я подумала: ты вырос таким же большим, как и отец. О Син! — И она побежала к нему. Он бросил шляпу на диван и обнял ее за талию. — Я ждала тебя. Я знала, что ты придешь.

Син подхватил ее, не переставая целовать, радуясь, смеясь и кружа ее. И она, смеясь, целовала его в ответ.

— Поставь меня, — задыхаясь, произнесла она. Когда он выполнил ее просьбу, она прильнула к нему. — Я знала, что ты вернешься. Сначала в газетах попадались заметки о тебе, и люди кое-что мне рассказывали, но в последние годы ничего не было, совсем ничего. Ты плохой мальчик. — Он сияла от радости, волосы, сколотые в пучок, растрепались, и выбившиеся пряди падали на лоб. — Но так здорово, что ты вернулся. — Неожиданно она расплакалась.

— Не надо, ма. Пожалуйста, не надо. — Он никогда не видел, чтобы она плакала.

— Это просто… Это сюрприз. — Она стала поспешно вытирать слезы. — Это ничего.

Неожиданно Син придумал, как отвлечь ее.

— Эй! — с облегчением воскликнул он. — У меня есть ещё сюрприз для тебя.

— Позже, — запротестовала она. — Одного вполне достаточно.

— Этот не будет ждать. — Он вывел ее за дверь, обнимая за плечи. — Дирк, — крикнул он, — иди сюда!

Он почувствовал, как она замерла, когда Дирк шел по садовой дорожке.

— Это твоя бабушка.

— А почему она плачет?

Потом они сидели за столом на кухне, и Ада с Мэри от души потчевали их. Хозяйка этого дома верила, что первым делом мужчине надо хорошенько поесть.

Мэри была почти так же обрадована, как и Ада. Она привела себя в порядок всего за несколько минут, и теперь ее волосы были аккуратно уложены, новый передничек завязан сзади на красивый бант, но пудра, с помощью которой она хотела скрыть изъяны лица, увы, лишь привлекала к ним внимание. Стараясь не смущать Мэри, Син почти не смотрел на нее, и девушка оценила это. Из-за застенчивости она все внимание уделяла Дирку, тихо суетилась вокруг него, а мальчишка воспринимал это как должное.

Пока они ели, Син рассказывал Аде о жизни, кое-что опуская. Например, он по-своему истолковал смерть матери Дирка и другие моменты, которыми нечего было гордиться. Решив, что основное сказано, он закончил:

— И вот мы здесь.

— Домой из-за моря вернулся моряк, а охотник домой из-за гор. Дирк, не клади в рот так много еды и держи его закрытым, когда жуешь. Как долго ты пробудешь здесь? Мэри, посмотри, не осталось ли еще взбитых сливок. Дирк голоден.

— Ты его обкормишь. Не знаю. Идет война.

— А ты собираешься воевать?

— Да.

— О, Син, а ты должен? — спросила она, хотя знала, что должен.

Выбирая сигару с обрезанным концом, Син впервые пристально посмотрел на Аду. Она поседела, хотя он знал, что так и будет. Седые волосы перемешивались с черными — как перец с солью. Нежная кожа увяла, под глазами образовались мешки. На руках рельефно выступали суставы пальцев и голубые вены. Она пополнела, и ее большая, круглая грудь вздымалась как один шар.

И все же Ада не была старухой. Ее молодило потрясающее чувство юмора, а глаза, красивые по-прежнему, светились состраданием и пониманием всего происходящего. Но главное — вокруг нее распространялась не поддающаяся описанию аура доброты. Глядя на мачеху, он чувствовал, что зло не должно переступить порог этого дома, хотя и могло затаиться где-то поблизости.

Син зажег сигару и, пока дым скрывал его лицо, произнес:

— Да, мама, я должен ехать.

И Ада, муж которой тоже уехал на войну и не вернулся, не могла скрыть грусти.

— Да, ты должен. Гарри уже ушел, и Майкл собирается последовать за ним.

— Майкл? — Его словно обожгло какое-то невидимое пламя.

— Сын Гарри. Он родился вскоре после того, как ты… как ты уехал из Ледибурга. Этой зимой ему будет восемнадцать.

— Какой он? — Голос выдавал нетерпение. «Майкл — вот как зовут моего сына. Моего первенца. О Боже, первенца, а я даже не знал его имени, а ведь он почти взрослый».

В глазах Ады читался молчаливый вопрос.

— Мэри, отведи, пожалуйста, Дирка в ванную. Умой его хорошенько, он перепачкался едой.

Когда они ушли, она ответила на вопрос Сина:

— Высокий мальчик, высокий и худой. Темный, как его мать, но серьезный. Редко смеется. Всегда лучший в классе. Я очень его люблю. Он часто приходит сюда. — Какое-то мгновение она молчала. — Син…

Син резко прервал ее: — А как Гарри? — Он почувствовал, какой вопрос она хочет задать ему.

— Гарри не слишком изменился. Ему по-прежнему не везет. Бедный Гарри, дела на ферме шли плохо. Чума сгубила скот, и ему пришлось одалживать деньги в банке. — Она замялась в нерешительности. — Он много пил в те дни. Правда, никогда не приходил пьяным и я не видела его пьющим. Но так оно и было.

— Я найду его, когда поеду в Коленсо.

— Найти его будет несложно. Гарри — подполковник генерального штаба. На прошлой неделе ему обещали присвоить звание полковника, он был награжден орденом за отличную службу в дополнение к его кресту Победы. Гарри отвечает за взаимодействие императорских и колониальных войск.

— О Боже! — Син был потрясен. — Гарри полковник!

— Генерал Буллер очень высокого мнения о нем. Генерал тоже награжден крестом Победы.

— Но, — запротестовал Син, — ты же знаешь, что все это — декорация. Это ошибка. Гарри в генштабе! Тогда Богу стоит пожалеть британскую армию.

— Син, ты не должен так говорить о брате!

— Полковник Гарри Коуртни! — И Син расхохотался.

— Я не знаю, что произошло между тобой и Гарри. Но это что-то очень грустное, а я не хочу грустить в этом доме. — Ада говорила твердым голосом, и Син перестал смеяться.

— Прости.

— Перед тем как закрыть тему, я хочу предупредить тебя. Пожалуйста, будь осторожен с Гарри. Что бы между вами ни произошло — а я и знать об этом не хочу, — Гарри все еще ненавидит тебя. — Пару раз он заговаривал о тебе, но я останавливала его. А еще я знаю это от Майкла, видимо, влияние отца. Это стало его навязчивой идеей. Осторожней с Гарри. — Ада встала. — Какой он замечательный мальчик, Дирк. Но я боюсь, что ты слегка испортил его.

— Он — тигр, — заметил Син.

— А что он знает из школьной программы?

— Ну он умеет немного читать…

— Ты оставишь его у меня. Когда начнется четверть, я внесу его в список учащихся.

— Я как раз хотел попросить тебя об этом. Денег я оставлю.

— Десять лет назад на мой счет в банке пришли большие и загадочные деньги. Они не мои, и я не трогала их. — Она улыбнулась ему, Син выглядел виноватым. — Мы можем воспользоваться ими.

— Нет, — проговорил он.

— Да, — произнесла она тоном, не терпящим возражений. — А теперь скажи мне, когда ты уедешь.

— Скоро.

— Как скоро?

— Завтра.


Глава 11


Они ехали бок о бок, как бродяги-товарищи, Син и Мбеджан и дорога, что ведет из Питермарицбурга. Их прочные чувства были проверены общими несчастьями и укреплены радостью общих успехов. И поэтому они были счастливы, как могут быть счастливы лишь настоящие мужчины. Их шутки были старыми, реакция почти автоматической, но волнение было новым, таким же новым, как восходящее каждый день солнце. Они ехали на войну, на еще одну встречу со смертью, значит, все остальное не имело значения. Син чувствовал себя свободным, его ничто не тяготило, прошлое осталось позади. Корабль судьбы нетерпеливо ждал отплытия.

В то же время он трезво оценивал себя со стороны и снисходительно посмеивался над собственной инфантильностью. «О Боже, мы как двое мальчишек, сбежавших из школы!» Неожиданно чувство благодарности наполнило его душу, благодарности за возможность все забыть, от всего отрешиться, почувствовать себя ребенком. Конечно, сейчас он уже не молод, приходилось часто отклоняться от намеченного курса, совершать ошибки, но главных человеческих ценностей он не утратил. То здание, что он складывал кирпичик за кирпичиком, крепко и прочно, оно не превратилось в дешевую декорацию. Бесспорно, были и потери, но он всему находил равноценную замену. Теперь он приоткрыл истинные тайны добра и зла, научился не бояться смерти, но и не играть с ней в прятки ради удовлетворения собственного тщеславия. Он подарил своим сыновьям самое доброе, чем владел сам, — свободу. Ей-богу, это немало.

Мбеджану было достаточно одного взгляда, чтобы понять, как легко сейчас на душе у Сина, и он не мог не радоваться вместе с ним.

— Хозяин, мы должны спешить, если» ты хочешь успеть в свое любимое питейное заведение во Фюрере.

Син вынырнул из своих мыслей, как дельфин из глубины моря, и расхохотался. Они ехали на север и на третий день добрались до Чивели.

Син припомнил свое почти детское изумление, когда юношей, во время зулусской войны, присоединился к колонне лорда Челмсфорда. Тогда он верил, что это самое большое скопление народа. Теперь, вспоминая лагерь у Коленсо, он невольно улыбался: силы Челмсфорда затерялись бы среди палаток артиллеристов, раскинувшихся почти на две мили. Ряд за рядом тянулись белые брезентовые конусы с лошадиными стойлами между ними, а еще тысячи повозок, рабочий скот. В степи была даже пасека, которую с трудом можно было разглядеть.

Зрелище впечатляло не только размерами, но и порядком. Точно так же все было отлажено и на строевых учениях. Удары противника отражали штыки, всегда начищенные до блеска.

Син въехал в лагерь и стал читать названия полков на рядах палаток, звучавших, как победные трубы. Только кавалерия слегка уступала по красоте флажков, весело развевающихся на кончиках пик. Мимо проехал эскадрон, и Син с завистью посмотрел на коней. Прекрасные животные были такими же высокомерными, как и всадники. Люди и животные сливались во что-то единое жестокое и сверкающее.

Десятки раз Син задавал вопрос: «Где я могу найти разведчиков?» И хотя ему отвечали на ланкастерском диалекте, реже на шотландском и ирландском, суть ответов была одна — они ничем не могут помочь.

Один раз он остановился посмотреть, как группу солдат обучают стрельбе из нового пулемета «максим». Неповоротлив, решил он, не идет ни в какое сравнение с ружьем. Позже ему пришлось припомнить свое суждение, и он почувствовал себя дураком.

Все утро Син таскался по лагерю в сопровождении Мбеджана и к полудню устал, испачкал одежду и хотел спать. Разведывательный корпус Наталя казался призраком.

Он остановился на окраине лагеря и смотрел в степь, намечая следующее место для поиска.

На расстоянии полумили, над поросшей травой равниной, поднималось тонкое облачко голубого дыма. Оно выплыло из-за зарослей кустарника. Кто бы ни выбрал такое место для лагеря, он явно умел устроиться в степи с комфортом. По сравнению с местом расположения основного лагеря это было райское местечко, защищенное от ветра, неподалеку от топлива и воды, и на достаточном расстоянии от пристальных взоров старших офицеров. «Вот где я найду ответ», — решил Син, направившись к зарослям.

Его догадку подтвердило большое количество черных слуг, сновавших среди деревьев. Это могли быть только колониальные войска, где каждый офицер имел слугу. Лагерь был окружен фургонами. Сину показалось, что он приехал домой.

«Подойду к первому белому, которого увижу», — подумал он.

В эмалированной сидячей ванне под тенью мимозового дерева блаженствовал джентльмен, раздетый до пояса слуга тем временем подливал горячую воду из большого черного котла.

— Здравствуйте, — приветствовал его Син.

Мужчина оторвался от книжки, вынул изо рта сигару и ответил на приветствие.

— Я ищу разведчиков.

— Твои поиски закончены, приятель. Присаживайся. — Он обратился к слуге:

— Принеси господину чашечку кофе.

Поблагодарив, Син опустился на плетеный стул рядом с ванной и вытянул ноги. Мужчина отложил книгу в сторону и начал намыливать волосатую грудь, подмышки, изучая Сина с искренним интересом.

— Кто здесь за старшего? — поинтересовался Син.

— Ты хочешь его видеть?

— Да.

— Мужчина закричал:

— Эй, Тим!

— Что ты хочешь? — донеслось из ближайшего фургона.

— Здесь парень, который, хочет видеть тебя.

— Зачем? Последовала долгая пауза.

— А как он выглядит?

— Верзила с винтовкой!

— Шутишь!

— Гореть мне в аду! Он говорит, что, если ты не выйдешь, он сам до тебя доберется.

Краешек фургонного навеса приподнялся, кто-то подглядывал в щель. Неожиданно раздался вопль, Син вскочил на ноги.

Откинув брезент, из фургона выпрыгнул командир разведчиков. Он подбежал к Сину и сделал стойку, как боксер. Уже через мгновение Син издал ответный вопль и занял оборонительную позицию.

— Й-а-о! — Подбежавший атаковал, а Син принял его на грудь и вывернул назад руки.

— Тим Куртис, грязный ублюдок, — завопил он от смеха и боли, когда Тим вцепился ему в бороду.

— Син Коуртни, сукин сын!

— Давай выпьем. — Син все еще работал кулаками, как боксер.

— Давай. — Тим схватил его за уши, словно стараясь открутить.

Наконец они опустили руки, радостно всматриваясь друг в друга.

Вернулся слуга с кофе для Сина, Тим с отвращением отослал его.

— Никакой бурды! Бутылку бренди из моих запасов!

— Я полагаю, что вы знакомы, — перебил их мужчина в ванной.

— Знакомы ли мы? Да я пять лет горбатился на него! — фыркнул Тим. — Добывал ему из земли грязное золото. Худшего босса у меня не было!

— Ну, теперь настал твой черед, — усмехнулся Син, — потому что я буду работать на тебя.

— Ты слышал это, Соул? Этот идиот хочет служить!

— Сумасшедший. — Мужчина выплюнул окурок сигары прямо в воду, потом выловил его и встал. Он протянул Сину мыльную руку. — Приветствую тебя в легионе потерянных. Меня зовут Соул Фридман. А ты, как я подозреваю, Син Коуртни. А теперь где же бутылка, чтобы мы смогли достойно отпраздновать твое прибытие?

К ним присоединились люди из других фургонов, и Син был представлен каждому. Оказалось, что форма разведчика состояла из мундира цвета хаки без знаков отличия, шляпы с широкими опущенными полями и бриджей для верховой езды. Их было десять. Крутая компания понравилась Сину.

Раздевшись и обмотав талию полотенцем, Син выполнял обязанности бармена, потом они сидели в тени, а перед ними выстроился целый ряд бутылок. Первые двадцать минут Тим Куртис знакомил собравшихся с биографией Сина, а Соул добавлял такие комментарии, от которых все покатывались со смеху. Соул был самым большим остряком среди них, и эту роль он играл с удовольствием. Ему было не больше двадцати пяти — самый младший и самый маленький по росту. Плюс ко всему худой, волосатый и, мягко говоря, уродливый. Он понравился Сину. Через час, когда бренди сделало их очень серьезными, что бывает на стадии, предшествующей дикому необузданному веселью, Син спросил:

— Капитан Куртис…

— Лейтенант, и не забывай об этом, — поправил Тим.

— Тогда лейтенант. В чем заключается наша работа, и когда мы приступим к ее выполнению?

Тим кинул сердитый взгляд на пустой стакан, потом посмотрел на Соула:

— Проинструктируй его.

— Как уже упоминалось раньше, мы — легион потерянных. Люди смотрят на нас с жалостью и долей смущения. При виде нас они переходят на другую сторону улицы, крестясь и шепча молитвы. Мы живем здесь нашей маленькой колонией прокаженных.

Ну, во-первых, мы самые ничтожные людишки во всей армии Наталя. Ведь мы не похожи на того офицера, который, несмотря на огромное количество медалей, не может заставить слаженно петь женский хор. Я говорю о старшем офицере связи в генеральном штабе — подполковнике Гарри Коуртни, награжденном крестом Победы и орденом за отличную службу. — Соул умолк, и выражение его лица изменилось. — Кстати, надеюсь, он тебе не родственник?

— Нет, — не колеблясь, ответил Син.

— Слава Богу, — продолжал Соул. — Именно поэтому люди жалеют нас. А смущаются потому, что никто не знает о нашем чине. А диалоги Тима и квартирмейстера просто можно помещать в комические оперы. Но так как мы называемся «разведчиками», то все ждут от нас, что мы выберемся отсюда и пойдем что-нибудь разведаем. И поэтому считают, что неудачное наступление генерала Буллера, когда сто ярдов надо было пройти за три месяца, — наших рук дело. — Соул наполнил стакан. — Вот от бренди мы никогда не бегаем.

— Вы хотите сказать, что ничего не делаете? — недоверчиво спросил Син.

— Мы едим, спим и пьем.

— Иногда наносим визиты, — добавил Тим. — Кстати, теперь для этого самое подходящее время.

— И кому же вы наносите визиты?

— Здесь живет самая предприимчивая женщина в округе. Она хозяйка передвижного цирка — сорок фургонов и сорок девушек. Он следует за главными частями, чтобы развлечь их и создать уют. Давайте поедем развлечемся с комфортом. Если мы отправимся прямо сейчас, то первыми доедем до начала укреплений — первый получает право выбора.

— Желаю удачи. — Соул встал и вышел.

— Он — хороший парень, — произнес Тим, глядя ему вслед.

— Это противоречит его религии?

— Нет. Но он женат и серьезно к этому относится. А ты?

— Я не женат.

— Тогда поехали.

Намного позже они вместе возвращались домой, предаваясь приятной меланхолии от любви и вина. Девушка, которая отвела Сина в фургон, была дружелюбной милашкой с большой материнской грудью.

— Вы мне нравитесь, мистер, — сказала она ему впоследствии.

— Ты мне тоже, — честно ответил он.

И хотя он испытывал не больше вины и стыда, чем после удовлетворения естественных потребностей организма, он понимал, что полчаса в чужой койке — очень посредственная замена его любви. И он начал напевать ту мелодию, которую Рут пела в ночь бури.


Глава 12


Подполковник Гарри Коуртни снял свой форменный мундир и аккуратно повесил его на вешалку за конторкой. Как заботливая хозяйка, поправляющая картину на стене, он дотронулся до пурпурного муарового шелка, на котором висел тяжелый бронзовый крест. Его губы задвигались, снова перечитывая надпись «За доблесть».

От шампанского, выпитого за ленчем, ему казалось, что в черепе находится большой бриллиант, острый, тяжелый и чистый.

Он сел, придвинул стул и положил на него ноги.

— Ординарец, впусти его! — крикнул подполковник.

— Сэр, — раздался голос вошедшего.

— Куртис! — Коуртни посмотрел на мужчину, стоявшего перед конторкой.

Тим неподвижно застыл, бесстрастно глядя в пространство поверх головы Гарри. Начальник оставил подчиненного стоять, так как испытывал удовольствие от того, что этот неуклюжий ублюдок должен пользоваться двумя сильными ногами, чтобы доказать свое уважение к нему, Гарри Коуртни. Пускай постоит. Он ждал, пока Тим не заерзал и не прочистил горло.

— Вольно!

Теперь не оставалось сомнений, в чьих руках власть. Гарри взял с конторки нож для разрезания бумаг и стал вертеть его с видом полного безразличия.

— Вам, должно быть, интересно, почему я за вами послал. — Он широко улыбнулся. — Наконец-то нашлось и для вас кой-какое дельце. Сегодня я провел ленч с генералом Буллером. — Он сделал паузу, чтобы собеседник мог осознать всю важность сказанного. — Мы обсуждали план наступления. Генерала интересовала моя точка зрения. — Гарри переменил тон. — Хотя это к делу не относится. Я хочу, чтобы вы произвели разведку реки с двух сторон от Коленсо. Смотрите сюда. — Гарри развернул карту на конторке. — Вот брод, здесь и здесь. — Он ткнул в карту ножом. — Исследуйте их. Проверьте мосты — железнодорожный и транспортный. Убедитесь, что они не повреждены. Сделайте это сегодня ночью. Я хочу получить полный рапорт к утру. Можете идти.

— Есть, сэр.

— Эй, Куртис! — Гарри остановил его у самого выхода из палатки. — И не врите. Найдите брод.

Брезент с шумом упал за разведчиком. Гарри открыл ящик конторки и достал серебряную фляжку. Открыв ее, понюхал содержимое, потом сделал большой глоток.

На заре, разведчики под моросящим дождем возвращались в лагерь. Син и Соул вернулись последними. Они спешились, отдали коней слугам и присоединились к группе, сидящей у костра.

— Ну и?.. — Тим поднял глаза от чашки с кофе, которую вертел в руках. Его одежда промокла, от нее шел пар, пока он сушился у костра. — Они взорвали железнодорожный мост, но транспортный пока цел.

— Мы проезжали по нему.

— Ну хоть что-то осталось, — проворчал Тим, Син только скептически усмехнулся.

— А не могло случиться так, что они оставили мост, так как хотели, чтобы мы перешли через реку именно в этом месте?

Никто не ответил.

— Когда мы проверили мост, — в голосе Сина слышалось нетерпение, — то разведали местность на той стороне. Прямо за железнодорожным мостом расположена гряда холмов. Мы объехали их.

— И?..

— Там больше буров, чем иголок у дикобраза. Кто бы ни попытался перейти мост при дневном свете, получит пулю.

— Приятное сообщение! — усмехнулся Тим.

— Милейшее, не так ли? От дальнейших рассуждений на эту тему меня стошнит. А что нашли вы?

— Мы нашли много воды. — Тим посмотрел на свою промокшую одежду. — Глубокой воды.

— И никакого брода, — грустно договорил Син.

— Никакого. Но мы нашли паром на берегу с пробитым дном. Это может служить извинением тем, кто отметил там брод.

— Пожалуй, пора идти и доложить нашему обожаемому подполковнику столь приятные новости. — Соул усмехнулся. — Ставлю один к пяти, что это бесполезно. Подозреваю, что Буллер все равно пойдет на штурм Коленсо в ближайшие дни. Возможно, ему и удастся собрать тысячи две на мосту, тогда у нас будет шанс.

— И первыми будут переходить разведчики. — Тим злобно покачал головой. — О'кей! Для нас все складывается прекрасно. Может, раввин и защитит тебя от пули, а как же мы?

— Но они отмечены на карте, — протестовал подполковник Гарри Коуртни. Он наклонил голову, и Тим увидел розовую лысину, окаймленную желто-пегими волосами.

— Я видел драконов и морских чудовищ, отмеченных на карте, сэр, — ответил Тим.

Гарри холодно посмотрел на него бледно-голубыми глазами:

— Вам платят не за то, чтобы вы ломали здесь комедию, Куртис.

— Прошу прощения, сэр.

Гарри нахмурился. В устах Тима слово «сэр» звучало иронично.

— Кого вы посылали? — требовательно спросил подполковник.

— Я ездил сам, сэр.

— Вы могли пропустить брод в темноте.

— Если бы там был брод, к нему вела бы дорожка или, по крайней мере, тропинка. Я бы не пропустил ее, сэр.

— Но в темноте вы могли и ошибиться, — настаивал Гарри: — Вы могли пропустить то, что заметно при дневном свете.

— Но, сэр…

— Ладно, — отрывисто продолжал подполковник. — Теперь мосты. Вы сказали, что они целы.

— Только транспортный мост, но…

— Но что?

— Человек, которого я посылал, доложил, что холмы за рекой надежно укреплены, и у него создалось впечатление, что мост специально оставлен для нашего перехода.

— Куртис… — Задумавшись, Гарри положил нож На карту. Его нос занимал слишком много места между глазами, и когда он поджал губы, то напомнил Тиму птичку — маленького коричневого воробья. — Куртис, — мягко повторил он, — Мне кажется, что вы не преисполнены оптимизма. Я посылал вас, чтобы вы проделали определенную работу, а вы принесли мне сплошные извинения. Вы что, не понимаете, как это важно?

Чирик-чирик — маленький воробей. Тим постарался скрыть улыбку, а Гарри покраснел:

— Например, кого вы посылали на разведку мостов — надежных людей, я надеюсь?

— Да, сэр.

— Кого?

— Фридмана.

— А, этого маленького еврейского адвоката. Отличный выбор, Куртис, лучше и не придумаешь. — Гарри поморщился и взял нож.

О Боже! Этот маленький добродетельный воробышек еще и антисемит.

— А кого еще вы посылали?

— Нового рекрута.

— Нового рекрута? Нового рекрута! — Гарри уронил нож и, умоляя остановиться, поднял руки.

— Мне приходилось работать с ним до войны, сэр, и я хорошо его знаю. Он, — отличный парень. Я доверяю ему больше всех и прошу присвоить ему сержантское звание.

— И как же зовут этого мистера. Совершенство?

— Почти так же, как и вас. Хотя он говорил, что вы не родственники. Его фамилия — Коуртни. А зовут Син.

Медленно, очень медленно выражение лица Гарри изменилось. Оно стало спокойным и безжизненным, как у покойника. Он словно перестал видеть окружающее. Зато прошлое, тайные события тех далеких дней ясно встали перед глазами.

Он видел маленького мальчика, карабкающегося на гору.

Мальчик лез вверх, продираясь сквозь густые заросли, и у него были сильные ноги. Вокруг пахло заплесневевшими листьями, слышалось тихое жужжание насекомых. Вспотев от жары летнего утра, он оглядывал густые зеленые побеги плюща, в которых они охотились. Их собака рвалась вперед. Собака тявкнула, тотчас раздался треск кустов, затем стук копыт по камням и наконец топот убегающего зверя.

Грянул выстрел, и раненый самец оленя заметался в траве.

— Я попал! — послышался высокий, торжествующий голос Сина. — Я попал с первого выстрела! Гарри! Гарри! Я попал, я попал!

В солнечном свете за ним по следу шла собака. Син, сумасшедший от возбуждения, бежал вниз по склону с винтовкой в руках. Вдруг он упал, ружье выскользнуло у него из рук, раздался второй выстрел, и пуля попала Гарри в ногу.

Он сидел в траве и смотрел на ногу. Маленький белый осколок кости торчал из его плоти, а густая темная кровь лилась ручьем.

— Я не хотел… О Боже, Гарри. Я не хотел. Я поскользнулся. Честно, я поскользнулся…

Гарри вздрогнул, по телу пробежала судорога, нога под стулом задергалась.

— С вами все в порядке, сэр? — произнес Тим самым заботливым голосом.

— Со мной все в порядке, Куртис, спасибо. — Гарри пригладил волосы на висках. Открылись пролысины, и пробор стал кривым. — Пожалуйста, продолжайте.

— Ну, я говорю — похоже на ловушку. Они оставили мост, потому что…

— В ваши обязанности входит собирать информацию, Куртис. А в задачу генерального штаба — оценивать ее и делать выводы. Я думаю, у вас все? Можете идти.

Он хотел немедленно выпить, и его рука уже коснулась ручки ящика.

— Эй, Куртис! — У него ужасно пересохло в горле, но он продолжал говорить. — Вы просили о назначении. Сделайте его сержантом.

— Очень хорошо, сэр.

— И конечно, в случае атаки моста он поведет нас.

— Сэр?

— Вы же понимаете, что это необходимо, не так ли?

Тим никогда не слышал, чтобы подполковник разговаривал таким льстивым голосом. Казалось, он хотел услышать одобрение Тима. Он будто бы хотел оправдать свои действия.

— Я хочу сказать, он знает мост. Он там уже был. Ведь только он знает его, не так ли?

— Да, сэр.

— И в конце концов, он сержант. Я хочу сказать что мы должны послать кого-то со званием, а не первого встречного.

— Могу я пойти, сэр.

— Нет, нет. Нам вы понадобитесь у брода.

— Как вам будет угодно.

— И не забудьте, ладно? Вы пошлете именно его не так ли? — В голосе слышалась странная мольба.

— Я пошлю его, — согласился Тим и вышел из палатки.

Гарри резко открыл ящик и стал обеими руками нащупывать фляжку.


Глава 13


Генералу сэру Рэдверсу Буллеру,

главнокомандующему британской экспедиционной армией Наталя в Чивели

19 декабря 1899 года.

«Сэр!

Имею честь сообщить, что в соответствии с приказом произведена разведка офицерами и солдатами разведгруппы Наталя в ночь на 18 декабря. Ее результаты изложены ниже.

Брод — на предлагаемой карте отмечен буквой «А».

Хотя и реально, но его трудно отыскать в темноте. Ночной переход не рекомендуется.

Мост — на предлагаемой карте отмечен буквой «В».

Транспортный мост. Металлическая конструкция. В настоящее время не разрушен. Возможно, из-за сильных оборонительных сооружений врага рядом с ним.

Мост — на предлагаемой карте отмечен буквой «С».

Железнодорожный мост. Разрушен врагом.

Вывод: Ограничена возможность проникновения за реку Тугела силами армии Наталя Обнаружено присутствие врага на холмах, отмеченных «Д» и «Е». Тем не менее артиллерии и крупных сил не обнаружено.

Коуртни Г, подполковник. Генеральный штаб армии Наталя.

Из лагеря».

Выдержка из военного приказа генерала сэра Рэдверса Буллера, составленного и подписанного в ночь на 19 декабря 1899 года.

«… Силам под командованием бригадного лейтенанта предписывается захватить деревню Коленсо. Впоследствии захватить и пересечь металлический мост и выбить врага с укрепленных холмов дальнего берега».


Глава 14


Они лежали рядом в траве, по их спинам тек пот. Ночь была спокойной и ясной. Не было ни единого облачка, и звезды сияли отчетливо ярко. Впереди на серебряном пятне Млечного Пути рисовался силуэт Тугельских высот.

Соул громко зевнул, Син незамедлительно сделал то же самое. И хотя они не спали этой ночью, это было не проявлением усталости, а выражением большого нервного напряжения — им предстояло идти на ружья буров.

— Еще полтора часа до рассвета, — прошептал Соул.

Син недовольно заворчал. Какой смысл в отсчете времени? В шесть сорок семь взойдет солнце, и британская армия пойдет вперед по заросшей травой коричневой равнине.

Син встал на колени, в который раз осматривая пространство вдоль берега Тугелы, изучая очертания транспортного моста, пересчитывая каждый куст на берегу. Их должно быть столько же, сколько было раньше, и они не должны двигаться. Удостоверившись, что все в порядке, он снова лег.

— Боже, какой холод! — Он чувствовал, как рядом с ним дрожит Соул. — Ничего, скоро согреемся! — Син ухмыльнулся, ему понравилась собственная острота.

Воздух за ночь сильно остыл и был напоен влагой, трава и одежда стали мокрыми, стволы ружей холодили руки, но Син давно уже научился не обращать внимания на внешние неудобства. Если надо, он мог лежать абсолютно неподвижно, даже когда мухи цеце садились на шею и запускали жала в нежную кожу за ушами. Тем не менее он почувствовал облегчение, когда заря окрасила небо. Пора было трогаться в путь.

— Я пошел, — прошептал он.

— Удачи! Когда ты вернешься, завтрак будет уже готов.

Это была работа для одного. Работа, не доставляющая удовольствия. Надо было убедиться, что на этой стороне реки нет противника, и теперь, в последнюю минуту, когда бурам уже поздно было менять диспозицию, пересечь мост и узнать, какие силы они держат на мосту. Два «максима», способные очистить мост, или даже минометы, готовые к действию, свели бы их шансы к нулю.

Син перекинул ружье на спину и пополз вперед, прячась в траве. Дважды он останавливался и вслушивался, но у него было мало времени — до рассвета оставалось порядка часа. Он дополз до моста и замер в его тени, вглядываясь в противоположный берег. Никакого движения. При свете звезд холмы принимали угрожающие размеры и напоминали спины китов в море травы. Он ждал пять минут — достаточное время для того, чтобы беспокойный караул поднял тревогу, — но все было тихо.

— Итак, мы идем, — прошептал он и неожиданно испугался. Какое-то время он не понимал, что с ним происходит, так как испытывал это чувство раза три-четыре в жизни, но никогда — из-за такого пустяка. Он припал к земле рядом с тяжелыми сводами моста, ощущая слабость в ногах и подступающую тошноту. Она напоминала вкус масла, на котором жарили рыбу. И почему-то отдавала мертвечиной.

«Я боюсь?!» Сначала он удивился, но это чувство быстро переросло в тревогу.

Так вот как это происходит! Он знал, что это случается с другими. Он слышал, как они говорили об этом у лагерных костров, вспоминал их слова и свою жалость к ним…

— Да, оруженосец привел его обратно в лагерь. Он метался, как в лихорадке, и плакал. Я подумал, что он ранен. — Даниэль, — позвал я, — Даниэль, что случилось?

— Что-то лопнуло, — произнес он, а слезы бежали по его лицу… — Что-то лопнуло у меня в голове, я слышал этот треск. Я бросил ружье и убежал.

— Он стрелял, Даниэль? — спросил я.

— Нет. Я даже не видел его, а просто слышал, как он подошел к зарослям, где я залег. Затем что-то лопнуло у меня в голове и я убежал.

— Он не был трусом. Я много раз охотился с ним и видел, как он убил слона и труп упал, чуть не проткнув ему бивнем живот. Он был хорошим охотником, просто все время ходил по острию. Потом что-то неожиданно лопнуло у него в голове. Больше он не сможет охотиться на слонов.

Страх прилип к Сину, как старый корабль обрастает морскими ракушками и травой ниже ватерлинии, теперь и в нем что-то готово было лопнуть. Син чувствовал это. А еще он знал, что если убежит сейчас, как тот охотник, то никогда уже не сможет охотиться, никогда.

Сина тошнило. Припадая к земле в темноте при холодном рассвете, он потел от страха. Тело ослабло, тяжело дыша открытым ртом, он с трудом сдерживал рвоту. Ноги противно дрожали, пришлось вцепиться в железную перекладину.

Он стоял так целую минуту, показавшуюся вечностью. Потом начал бороться с собой, превозмогать это чувство, заставляя себя двигаться вперед. Мускулы спины, словно скованные броней, постепенно расслабились.

Он шел по мосту, медленно переставляя ноги, каждый раз перемещая вес тела на опущенную ногу. Дыхание было замедленно, вдохи и выдохи контролировались мозгом. Теперь он не мог доверить своему телу простейшее задание — после такого ужасного предательства.

Если бы буры засели на мосту, то убить его было проще простого. Не принимая мер предосторожности, он медленно брел при свете звезд, являясь большой и удобной мишенью, а от его тяжелой поступи звенел металл.

Потом металл сменился гравием, Син продолжал идти, направляясь к главной пещере в темных горах.

Липкий ужас не хотел исчезать, в голове стоял шум, напоминающий грохот прибоя. Ружье сползло с плеча и упало на дорогу. Целую минуту он собирался с силами, чтобы поднять его. Потом повернулся и пошел назад — медленно, считая шаги, контролируя длину каждого — по одному в секунду. Он знал, что если побежит, то все будет кончено. Он никогда не сможет охотиться снова.

— С тобой все в порядке? — Соул ждал его.

— Да. — Син тихо лег рядом с ним.

— Что-нибудь видел?

— Нет.

Соул пристально посмотрел на него:

— Ты уверен, что с тобой все в порядке?

Син вздохнул. Когда-то он испугался. Страх застал его в глубине шахты. Потом он заставил себя вернуться в эту шахту, чтобы оставить страх у реки, но на этот раз страх победил, и он знал, что никогда не перестанет бояться. Страх всегда будет где-то рядом.

— «Я должен приручить его, — думал он. — Должен обуздать и сдерживать его».

— Да, со мной все в порядке, — ответил он Соулу. — Сколько времени?

— Пять тридцать.

— Сейчас я отошлю Мбеджана назад.

Син встал и направился к Мбеджану, который ждал его с лошадьми. Он протянул ему маленький кусок зеленого сукна, служивший сигналом того, что мост и город не охраняли. Красный лоскут он убрал в нагрудный карман.

— Я вернусь, — предложил Мбеджан.

— Нет. — Син покачал головой. — Тебе здесь нечего делать.

Мбеджан отвязал коня:

— Оставайтесь с миром.

— Езжай с миром. — Син был рад, что Мбеджан не будет свидетелем его страха.

«Но я не должен сдаваться, — решил он. — Сегодня будет испытание. Если я одержу победу, то, возможно, смогу приручить его».

И он пошел назад, туда, к Соулу, в темноту. Они молча лежали рядом и ждали восхода солнца.


Глава 15


Темнота отступала с каждой минутой. Теперь отчетливо выступали верхние детали моста, правильные геометрические формы которых вырисовывались на фоне темных холмов. Потом густой кустарник и камни, поросшие блеклой травой.

Свет искажал расстояние, и от этого возвышенности казались далекими и не враждебными. Над рекой высоко парили белые цапли, их освещало солнце, и они казались посланцами света, золотыми птицами в царстве теней. Вместе с рассветом налетел и прохладный ветер, и его разговор с травой заглушил шепот реки.

Наконец солнце поднялось высоко и осветило армию республики.

Край светила показался над горизонтом, и яркий, умытый росой день вступил в свои права.

Син разглядывал в бинокль высоты. Он различал дым костров, на которых буры варили себе кофе.

— Как ты думаешь, они заметили нас? — поинтересовался Соул.

Син покачал головой, не отводя бинокля. Два маленьких куста и ширма из травы, сработанные ими за ночь, надежно скрывали разведчиков.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — повторил свой вопрос Соул. Судя по выражению лица Сина, ему казалось, что у друга что-то болит.

— Желудочные колики, — проворчал Син.

Скорей бы началось. Скорей бы все началось. Ожидание хуже всего.

Вдруг земля под ними задрожала, и Син почувствовал облегчение.

— Сюда идут войска. — Он встал и посмотрел вперед.

Единой колонной, следуя друг за другом через равные промежутки, войска быстро шли в наступление, из-за расстояния люди казались карликами, среди них отчетливо вырисовывались всадники, возглавлявшие каждую группу. Они подходили ближе и ближе, и Син видел, как поднимались и опускались их сжатые в кулаки руки, слышал шум и грохот повозок и крики командиров.

Сто пятьдесят лошадей тащили шестнадцать пулеметов. Сто человек обслуживали их. Но по сравнению с огромной равниной у Коленсо колонна казалась ничтожной.

Син присмотрелся и заметил пехоту, тоже шедшую аккуратными рядами. Сотни людей рвались вперед через равнину.

Внезапно он почувствовал дикое возбуждение. Армия должна сосредоточиться у той маркировочной линии, которую наметили они с Соулом предыдущей ночью, и они будут первыми переходить мост, впереди тысячной армии.

Но это было возбуждение, которого он никогда не испытывал раньше. Острое, резкое, приправленное перцем страха. Впервые в жизни Син узнал, что страх может вызывать приятные эмоции.

Масса вооруженных людей разместилась на коричневом поле — бессчетное число тех, кто должен выиграть или проиграть в этой игре со смертью. И он был одним из них, испуганным и ликующим.

Теперь они были близко. Он слышал их крики. Видел их лица, даже мог распознать их чувства…

Расстояние, отделявшее их, сокращалось с неимоверной быстротой.

Син оглянулся назад на неприступные высоты за рекой и прикинул расстояние. Скорее всего, две тысячи ярдов, дальнобойный выстрел. И все же войска шли вперед.

— Иисус Христос! Они сошли с ума? Соул тоже заметил опасность:

— Сейчас они должны занять позиции. Они не могут подойти ближе.

Но все же войско шло вперед. Казалось, раздаются раскаты грома, поднялось облако пыли, лошади рвались вперед, будто собирались порвать постромки.

— Их можно сбить выстрелами. Они должны остановиться, должны! — орал Син.

Наконец колонна стала расширяться, запасные пушки откатывали влево и вправо. Они рассредоточивались, чтобы встретить удары буров.

— О Боже! О Боже! — Син не мог опомниться, глядя на это. — Их разобьют.

Артиллеристы поднялись на стременах и, отклонившись назад, проверяли багаж. Капитаны спешились и поспешно занялись установкой орудий и наведением их на цель.

Пока люди суетились у орудий, нацеливая их на высоты, пока лошади становились на дыбы и возбужденно ржали, пока выгружали пушки и расставляли по местам, буры открыли огонь. Этому звуку не хватало мощи, это были раскаты войны, хоть и приглушенные большим расстоянием. Трава была достаточно густой, чтобы спрятать тех, кого задела пуля, а пыль — слишком тяжелой от росы, чтобы подняться в тех местах, где кто-то упал.

Ранило лошадь, она повалилась на бок и забилась, задевая копытами всадника. Двое мужчин поспешили, чтобы отвязать ее, но одному так и не удалось до нее добраться. Он неожиданно мягко опустился на траву, склонив голову. Упали еще две лошади, а одна, дико заржав, сорвалась с привязи и как сумасшедшая поскакала на трех ногах, передняя была перебита пулей, раздробившей кость выше колена.

— Уходите! — заорал Син. — Уходите, пока они перезаряжают ружья. — Но его голос не был услышан из-за раскатов выстрелов. Он не мог перекричать ругань и ржание раненых лошадей.

Послышался новый звук, и сначала Син не понял, что это такое, — словно град, стучащий по медной крыше, который потом перешел в стук сотен молотков, колотящих одновременно. Это был звук пуль, вылетающих из металлических ружей.

Он видел, как: артиллерист повалился вперед, сжимая казенную часть оружия, пока не затих; грузчик уронил артиллерийский снаряд, который тащил, споткнулся, падая, стал отталкивать его и замер; одна из лошадей вырвалась и галопом помчалась по равнине, таща за собой спутанный клубок поводьев; выводок фазанов выпорхнул из травы у батареи и косяком летел вдоль реки, пока птицы не скрылись в безопасном месте.

Впереди артиллерии четкими линиями наступала пехота на разбросанные пустые коттеджи деревни Коленсо.

Затем раздался взрыв, сотрясающий землю, и вырвалось шестнадцать длинных языков голубого дыма. Начала действовать артиллерия.

Син вовремя сфокусировал» бинокль на гребне холма, чтобы заметить первые взрывы снарядов.

И снова стали бить пушки, и каждый залп был громче предыдущего, пока канонада не переросла в продолжительный рев. Наконец очертания холмов стали лишь смутно различимы из-за пыли.

Оттуда тоже вырывался дым, плотный серый дым от тысячи ружей. Син облокотился, приподнял ружье и стал слепо палить по дыму на холмах.

Рядом с ним стрелял Соул.

Дважды Син опустошал магазин, потом взял новое ружье. Темп стрельбы замедлился. Большинство лошадей попадало в траву. Мертвых погрузили в оружейные повозки, тяжелораненых отнесли в укрытие за горой. Если раньше каждую пушку обслуживало четверо, то теперь не больше двух-трех человек подносили снаряды, заряжали и стреляли.

— Придурки, кровавые придурки, — прошептал Син и начал стрелять снова, тупо думая лишь о том, чтобы выдвинуть затвор, затем задвинуть, погрузиться в облако оружейного дыма и выстрелить. Он не считал выстрелы, и каждый раз, когда ружье щелкало пустым затвором, вынимал еще обойму и перезаряжал его.

Он начал потеть, пот стекал из-под мышек, в ушах жужжало от отдачи, плечи начали гореть.

Постепенно ощущение нереальности усилилось от шума пальбы и запаха горелого пороха. Казалось, он будет целую вечность лежать и стрелять в ничто, в дым. Затем исчезло все, и он воспринимал только выстрелы, оставляющие плотное бесформенное облако. В ушах стояла звенящая тишина, заглушившая все остальные звуки битвы. Син был одинок и спокоен, отяжелев и отупев от гипнотизирующего течения относимого ветром дыма и однообразных повторяющихся движений.

Внезапно настроение резко испортилось: непонятный шорох, напоминающий хлопанье огромных крыльев, перешел в такой треск, будто сам сатана хлопнул дверью в преисподнюю. Вздрогнув, он посмотрел вверх и увидел клубок мерцающего белого дыма, висящий в воздухе, крутящийся и расползающийся, распускающийся, как цветок.

— Что за?..

— Шрапнель, — проворчал Соул. — Теперь их прикончат…

Удар следовал за ударом, и буры выпускали пепельные цветы над равниной, уничтожавшие все вокруг. Оглохшему Сину послышались голоса, но потребовалась целая минута, чтобы разобрать слова. Он совсем забыл про пехоту.

— Приближаются.

— Приближаются справа. Держите линию!

— Не бегите. Спокойно! Не бегите.

Длинные колонны сгорбившихся мужчин двигались медленно. Их спины выпрямлялись только от грозных окриков офицеров. Они словно зачарованные шли под пули, держа ружья у груди. За ними на равнине оставались бойцы в форме цвета хаки, кто-то лежал неподвижно, кто-то корчился и кричал. Когда в колонне образовывался прорыв, был слышен приказ:

— Ближе, ближе к флангу!

— Они направляются к железнодорожному мосту. — Син почувствовал первые признаки беды. — Неужели они не знают, что он уничтожен?

— Мы должны остановить их. — Соул вскочил на ноги.

— Почему эти дураки не следуют нашим указаниям? — громко и зло прозвучал вопрос, на который не было ответа.

Он хотел оттянуть время, отложить тот момент, когда надо будет выходить из укрытия туда, где шрапнель вспахивала землю. Страх вернулся к Сину с новой силой. Он не хотел выходить.

— Пошли, Син. Мы должны остановить их. — И Соул побежал. Он был маленькой танцующей обезьянкой, нелепо спешащей навстречу пехоте.

Син глубоко вдохнул и задержал дыхание перед тем, как побежать за ним.

В двадцати ярдах впереди пехотного полка очень быстро шел офицер с обнаженной шпагой.

— Эй, вы! — крикнул ему Син, размахивая шляпой, чтобы привлечь внимание.

Офицер посмотрел на него ярко-голубыми глазами-буравчиками, и его вощеные серые усы задергались. Он остановился перед Сином.

— Вы идете не к тому мосту. — Голос Сина дрожал от возбуждения. — Железнодорожный мост взорван.

Офицер приблизился к Нему и, уставившись в землю, смерил расстояние между широко расставленными ногами Сина.

— А вы что за черти, надеюсь, я вас не оскорбил?

— Мы разведчики… — начал было Син, но в этот момент пуля, выпущенная из маузера, вспахала землю прямехонько между его ногами. — И убери эту окровавленную шпагу. Любой бур на Тугеле управляется с ней лучше, чем ты.

Полковник был явно зол.

— Вы замечательно разговариваете со старшими по чину, сержант…

— Послушайте! — рявкнул Син. — Сворачивайте на транспортный мост. Если вы и дальше пойдете тем же курсом, они уничтожат вас.

Полковник быстро смерил Сина взглядом, потом поднес к губам серебряный свисток.

— В укрытие, — приказал он. — В укрытие. Весь первый полк тут же залег в траву. Вслед за ним дрогнули другие.

— Направляйтесь в город, — раздался чей-то голос Укрывайтесь в зданиях. — Тысячи мужчин побежали, отталкивая друг друга, в безопасные коттеджи Коленсо. Столпившись на единственной улице, они лезли в окна и двери. Через тридцать секунд улица была пуста.

— И из-за чего весь этот шум? — строго спросил полковник, повернувшись к Сину.

Тот взволнованно повторил свое сообщение, стараясь доказать, что войска непременно попадут в поле зрения буров.

— Вы уверены?

— Черт побери! Конечно уверен, мост уничтожен, все металлические заграждения они сбросили в реку. Вы не сможете там перебраться.

— Продолжайте. — Полковник направился к ближайшему коттеджу, и Син невольно последовал за ним, хотя был совершенно не уверен, что сможет пройти сотню ярдов до коттеджа.

— Ради Бога, уберите вашу шпагу, — рявкнул он на полковника, когда они шли под свист пуль.

— Волнуетесь, сержант? — Полковник ухмыльнулся.

— Черт побери, вы правы.

— И я тоже. Но мне кажется, что этого никогда не стоит показывать остальным, не так ли? — Он вложил шпагу в ножны. — Как вас зовут, сержант?

— Син Коуртни, развед-войска из Наталя. — Син инстинктивно пригнулся, когда пуля пролетела у него над головой.

Полковник лишь презрительно улыбнулся:

— Ачесон. Джон Ачесон. Второй батальон шотландских стрелков.

Они дошли до коттеджа. Не в состоянии больше сдерживаться, Син радостно ворвался на кухню и увидел там Соула. Тот протянул Сину сигару и зажег спичку.

— Эти южане — чокнутые! — заявил он. — И ты не лучше — прогуливаешься на поле битвы.

— Он прав, Коуртни. — Ачесон тоже зашел на кухню. — А теперь вернемся к обсуждению сложившейся ситуации.

Он спокойно выслушал подробные объяснения Сина. Иногда ему приходилось повышать голос, чтобы перекричать грохот артиллерии буров и выстрелы тысячи ружей. Кухня, в которой они сидели, использовалась как госпиталь, со всех сторон слышались стоны раненых, которые становились все громче в шуме битвы.

Дослушав объяснения, Ачесон отвернулся и подошел к окну. Он смотрел туда, где у обломков железнодорожного моста отступали стрелки. Они шли молча, правильными рядами, прямо в глубокое ущелье, находящееся в тылу. Кто мог держаться на ногах, тащил раненых.

— Несчастные ублюдки, — прошептал Син, заметив, как пуля попала в голову одному из отступающих стрелков, и его шлем, вертясь, отлетел вперед, оставляя кровавый след.

Ачесон тоже заметил это.

— Ладно, — произнес он. — Мы направляемся на транспортный мост. Пошли, Коуртни.

Сзади кто-то вскрикнул, Син услышал звук падающего тела. Но он даже не оглянулся. Он смотрел на мост, и, хотя механически передвигал ноги, ему казалось, что расстояние не уменьшается. У реки заросли колючек были гуще и лучше защищали от безжалостных снайперов, бьющих с противоположного берега. Но все же постоянно кто-то падал рядом, а шрапнель с грохотом проносилась над головой.

— Давай перейдем и займем хорошие места с другой стороны! — крикнул Соул откуда-то сзади.

— Давай, — согласился Син, и они побежали первыми по мосту, за ними следовал Ачесон.

Пули оставляли яркие царапины на покрашенном в серый цвет металле. Ноги несли их сами собой. И вдруг они поняли, что мост кончился. Они перешли мост через Тугелу!

Рядом с дорогой находилась дренажная канава, в которую они запрыгнули. Оба задыхались, Син оглянулся. На мосту столпилось множество людей в форме цвета хаки, но всякое подобие порядка исчезло, и они застряли, как в горлышке бутылки. Буры открыли по ним огонь.

Шедшие сзади развернулись веером, прячась за выступающим берегом, перед ними на мосту происходила настоящая бойня. Сотни людей, проклиная все на свете, бежали, злились, ругались и умирали.

— Скотобойня! — Син потрясенно наблюдал за происходящим.

Мертвые и раненые падали через низкие защитные перила моста, в коричневые воды Тугелы, чтобы немедленно пойти ко дну или постараться выбраться на берег. Но были такие, что шли вперед по мосту и, сойдя на землю, расходились в двух направлениях: к дренажной канаве и под прикрытие нависшего берега.

Темп атаки замедлился. По лицам тех, кто спрыгивал в канаву, Син понял, что они больше не будут воевать. Суровое испытание, выпавшее на их долю, превратило их в уставшую, страшно напуганную толпу. Те, кто был в канаве, даже не пытались связаться с бойцами, что уходили под прикрытие берега. Это было страшно и странно, но люди все шли и шли по мосту. Огонь с позиций буров не замолкал ни на секунду, а проход был затруднен из-за груды тел. И каждой новой группе, переходящей через мост, приходилось карабкаться по ним, оставляя своих убитых и раненых под штормовым дождем пуль.

Реки крови, стекающие по опорам, резко контрастировали с серым цветом моста, а течение уносило вниз шоколадно-коричневые потоки. Шум битвы изредка пронзали крики доведенных до отчаяния людей.

— Держитесь нас.

— Стреляйте по высотам, не дожидаясь команды.

— Санитара-носильщика.

— Билл, где ты был?

— Боже! Боже милосердный!

— Примкнуть штыки!

Кто-то, высунув головы и плечи, стрелял по бурам, кто-то без конца прикладывался к бутылке. У молоденького сержанта заело ружье, и он вполголоса ругался, не поднимая глаз, а рядом с ним, прислонившись к стенке канавы, сидел лейтенант и смотрел, как у него из раны в животе течет кровь.

Син встал, пуля лизнула ему щеку, и тут же где-то в желудке скользкой рептилией свернулся страх. Он выскочил из канавы.

— Пошли! — заорал он и бросился бежать к холмам. Перед ним простирался открытый луг, впереди виднелось заграждение из колючей проволоки, кое-где провисающей на гнилых столбах. Пока Син добирался до него, один из столбов засыпало землей и проволока осела. Он перепрыгнул через нее.

— Никто не идет! — крикнул Соул, и Син остановился.

Разведчики вдвоем были в центре поля боя, и буры палили по ним.

— Побежали, Соул! — завопил Син и снял шляпу. — Вперед, ублюдки! — Он помахал шляпой находящимся в укрытии.

И опять пуля едва не задела его.

— Сюда! За нами! Вперед! — Соул не отставал от него. Он приплясывал от восторга и хлопал в ладоши.

— Назад! — донесся до них голос Ачесона. Полковник стоял в дренажной канаве и крутил пальцем у виска. — Назад, Коуртни!

То что атака провалилась, сомнений не было, и Ачесон был прав. Дальнейшее пребывание на открытом месте под пулями было самоубийством. Решительность покинула Сина, в панике он помчался назад, не разбирая пути, всхлипывая, наклонившись вперед, стараясь успеть унести ноги. И вдруг пуля дура ранила Соула прямо в голову, его отбросило вперед, ружье выпало из рук, и, дико крича от боли и удивления, он упал на живот. Син не остановился.

— Син! — Голос Соула доносился откуда-то сзади. — Син! — В крике слышалась такая обреченность, что Син запретил себе думать об этом. Только вперед, к канаве. — Син! Пожалуйста!

Син неуверенно остановился, а пули косили траву у его ног.

«Оставь его! — вопил страх Сина. — Оставь его. Беги. Беги».

Соул полз к нему, по лицу текла кровь, глаза с мольбой смотрели на Сина.

— Син!

«Оставь его. Оставь его».

Но на бледном, залитом кровью лице засветилась надежда, и пальцы все крепче цеплялись за траву.

Это было выше сил.

И Син вернулся, взвалил на плечи Соула и опять пустился что было сил.

Теперь ему казалось, что он бежит уже целую вечность.

— Черт тебя побери! Чтоб тебе провалиться! — Сейчас только ненависть переполняла его душу.

Они добрались до канавы, Син свалил с плеч Соула и откатился. Он лежал на животе, припав лицом к земле, его трясло, как при приступе лихорадки.

Он медленно приходил в себя, пока наконец смог поднять голову.

Соул сидел, прислонившись к стене траншеи, его лицо было перепачкано грязью и кровью.

— Ну, как у нас дела? — Син старался придать бодрость голосу, Соул с грустью посмотрел на него.

Солнце пекло, и Син, открыв флягу, поднес ее к губам Соула. Раненый пил с жадностью, и вода текла с уголков рта на шею и на одежду.

Потом и Син с удовольствием глотнул.

— Как там твоя голова?

Син снял шляпу с головы Соула, и кровь, скопившаяся вокруг ленты, залила тому глаза. Аккуратно раздвинув слипшиеся черные волосы, Син увидел рану.

— С тобой можно сойти с ума! — проворчал он и полез в карман формы Соула за бинтом.

Неожиданная тишина накрыла их обоих, она усиливалась из-за негромких голосов да отдельных выстрелов с холмов.

Сражение кончилось. Наконец-то перебрались через реку, с горечью думал Син. Вопрос в том, как вернуться обратно.

— Как ты себя чувствуешь? — Он намочил носовой платок и вытер грязь и кровь с лица Соула.

— Спасибо, Син. — В глазах Соула стояли слезы. — Спасибо тебе… что вернулся за мной.

— Забудь об этом.

— Я никогда не забуду. Никогда, пока жив.

— Ты бы сделал то же самое.

— Нет, не думаю. Я бы не смог. Мне было так больно, я так испугался, Син. Тебе этого не понять. Ты не представляешь, что можно так испугаться.

— Забудь, слышишь, забудь.

— Я хочу сказать… Я должен тебе — я твой должник до гроба… Если тебя когда-нибудь не станет… Меня не станет тоже…

— Заткнись! — Соул сидел и качал головой, как идиот. Он испугался пули. Но гнев Сина не знал удержа. — Заткнись! — вопил он. — Ты думаешь, я не струсил? Еще как, я даже возненавидел тебя! Ты слышишь? Я возненавидел тебя.

Сину стало легче оттого, что он излил свой гнев. Он все объяснил Соулу и себе, все оценил и разложил по полочкам.

Внезапно он почувствовал себя старым и мудрым. У него в руках был ключ к загадке жизни, и все сразу стало ясно.

Сильный шум, который быстро нарастает. Коричневая пыль наполняет воздух, а деревья склоняют свои кроны к земле. Вы уже осязаете его, но все попытки спастись бесполезны. Налетая, он ослепляет и оглушает вас.

И на этот раз Син заметил его приближение и знал, что ураган может убить человека, но, как всегда, не успел подготовиться.

Ураган налетел стремительно-страшно, и Син видел лишь лицо Соула Фридмана. Соул, казалось, внимательно разглядывал английские укрепления.

Син взял ружье мертвого капрала и положил себе на колени, сняв с предохранителя, но Соул не заметил этого движения.

— Она в Питермарицбурге. Я получил от нее письмо на прошлой неделе, — рассказывал он, а Син повернул ружье на коленях так, что ствол был направлен в грудь Соула. — Я отослал ее в Питермарицбург. Она там с дядей. — Соул поднял руку и дотронулся до головы. Син положил пальцы на курок. — Я бы так хотел, чтобы ты встретился с ней, Син. Она полюбит тебя. — Он посмотрел Сину в лицо, а его глаза сияли от возбуждения. — Когда я буду писать ей, то расскажу о сегодняшнем дне, о том, что ты сделал для меня.

Син начал медленно давить на спуск.

— Мы оба — твои должники… — Соул замолчал и весело улыбнулся. — Я хочу, чтобы ты всегда помнил об этом.

«Убей его, — твердил невидимый голос. — Убей сейчас же, немедленно. Только не разрешай ему говорить».

Инстинкт восставал против случившегося.

Но палец на спусковом крючке ослабел.

«Это единственное препятствие между тобой и Рут…»

Страшный, шум начал смолкать. Ураган уходил. Син поднял ружье и медленно поставил на предохранитель.

И в этой тишине, предвещавшей покой, а не бурю, он неожиданно осознал, что обязан сохранить жизнь Соулу Фридману. Обязан во что бы то ни стало, словно во искупление задуманного, но не исполненного убийства.

Он отложил ружье в сторону и устало закрыл глаза.

— Лучше давай подумаем о том, как нам отсюда выбраться, — спокойно произнес он. — А то я рискую никогда не встретиться с твой красоткой.


Глава 16


— Харт сам устроил эту бойню! — Зычность голоса генерала сэра Рэдверса Буллера соответствовала размерам его живота. — А вы что думаете, Коуртни?

— Он действительно не добрался до деривации, сэр. Мне кажется, что кто-то втянул его в этот омут, — согласился Гарри.

— Чертов кретин! Я же отдавал ясные приказы, — ворчал Буллер. — А что вы скажете об артиллеристах, вы что-нибудь отсюда видите?

Подзорные трубы офицеров были направлены к тому месту, где рифленые железные крыши Коленсо, возвышающиеся над деревьями, едва проглядывали сквозь пыль и дым.

— Я не могу… — начал Гарри, потом подскочил, будто бы рядом с ним просвистел огромный снаряд, выпущенный из корабельного орудия. При каждом выстреле в это утро Гарри подпрыгивал.

«Если бы я знал, что со мной», — думал он, но все равно подпрыгивал.

— Это никуда не годится, — вмешался один из офицеров штаба, и Гарри позавидовал его выдержке и холодному тону.

Подполковника била такая дрожь, что ему приходилось держать подзорную трубу обеими руками. Каждый раз, после выстрела корабельного орудия, их обволакивало облако пыли, было невыносимо жарко, и он страдал от жажды. Он подумал о фляжке в седельной сумке, но раздавшийся в этот момент выстрел абсолютно выбил его из колеи. На этот раз обе его ноги моментально оторвались от земли.

— … Вы согласны, Коуртни? — Это был голос Буллера, но он не слышал начала фразы.

— Конечно, сэр.

— Хорошо. — Генерал повернулся к своему адъютанту. — Пошлите к Харту всадника. Скажите ему, чтобы он скорей убирался оттуда, пока его основательно не помяли. И поторопитесь, Клэри.

В этот момент Гарри сделал замечательное открытие. За маской повелителя с грозными седыми усами, за ничего не выражающими глазами навыкате читалось, что генерал сэр Рэдверс Буллер был так же растерян и не уверен, как и Гарри Коуртни. То, что он все время обращался к Гарри за поддержкой, подтверждало это. Правда, Гарри не замечал, что Буллер адресовал ему свои замечания чаще, чем другим офицерам штаба, так как рассчитывал, что тот не будет задавать вопросов и безоговорочно, поддержит его.

— Это обеспечит защиту левого фланга. — Буллер был доволен принятым решением и занялся изучением правого фланга, разглядывая в трубу Хленгвейнский холм. — Кажется, Дандональд исчерпал свои возможности.

Раньше оттуда доносились беспорядочные выстрелы и было слышно, как стреляли из малокалиберных зенитных артиллерийских установок. Теперь все стихло.

— Но центр… — Казалось, Буллер хотел оттянуть этот момент и очень медленно перевел трубу на бойню в Коленсо: пыль, пламя и шрапнель. — Поторопимся! — Он с треском сложил подзорную трубу. — Лучше, подойти поближе и посмотреть, что они там учинили.

Буллер повел свой штаб к лошадям. Гарри захромал справа от генерала, приложив все усилия, чтобы никто не мог занять его место…

В военном штабе бригады Литтелтона, расположенном в глубоком ущелье в полумиле от первых разбросанных строений, Буллеру потребовалось полминуты, чтобы узнать обстановку. Это его порадовало.

— Город в наших руках, сэр. Три роты были посланы на транспортный, мост и захватили его. Но мы не надеемся удержать мост. Я послал им гонца с приказом возвращаться в город.

— Но почему молчат пушки? Что случилось с полковником Лонгом?

— Артиллеристам нечем стрелять. Полковник Лонг тяжело ранен.

Пока Буллер, сидя на лошади, медленно обдумывал сообщение, сержант трансваальской артиллерии резко дернул вытяжной шнур и выпустил артиллерийский снаряд.

Пущенный с обстреливаемых высот северного берега, снаряд дугообразно взмыл вверх, пролетел над рекой, поверхность которой вспенилась от шрапнели, коротких очередей и крови, набрал максимальную высоту над орудиями, из которых уже некому было стрелять, с шумом пронесся над головами уцелевших воинов, находящихся в тылу, и они упали прямо на своих раненых товарищей, заставив их в тысячный раз быстро пригнуть головы, начал снижение над Коленсо, на бреющем полете прошел над степью, не задев мертвецов, лежавших среди колючек, мимоз и коричневой травы, и наконец упал прямо в штаб генерала Буллера, подняв облака пыли и дыма.

Под Гарри упала лошадь, мгновенно умерев, она придавила его ногу, и, если бы не трава, он лишился бы обеих. Кровь, просочась через форму, текла по его лицу.

— Меня задело. Помогите! О Боже, помоги. Я ранен. — Он корчился от боли, вытирая кровь с лица.

Грубые руки оттащили его от лошади.

— Это не ваша кровь. С вами все в порядке. Это — его.

Стоя на четвереньках, Гарри с ужасом уставился на хирурга в звании майора, которому шрапнелью снесло голову, и кровь текла из его шеи, как из шланга.

Мужчины пытались справиться с лошадьми, которые громко ржали и метались. Генерал Буллер сидел в седле, согнувшись пополам, приложив руку к груди.

— Сэр, сэр, с вами все в порядке? — Адъютант держал поводья и успокаивал лошадь Буллера.

Два офицера подбежали к генералу и помогли ему сойти с коня. Он стоял между ними, морща лицо от боли, и говорил охрипшим и дрожащим голосом:

— Отступаем, Литтелтон! Отступаем по всему фронту!

— Сэр, — протестовал бригадир. — Город в наших руках! Разрешите артиллеристам дождаться темноты, и мы вернем…

— Черт вас побери, Литтелтон. Вы слышали приказ. Немедленно отзовите бригаду. Атака провалилась. — Буллер с хрипом вздохнул, все еще сжимая руками грудь.

— Нынешнее отступление повлечет за собой более серьезные потери. Вражеская артиллерия перестреляет…

— Уберите их, вы меня слышите! — Буллер уже кричал.

— Артиллеристы… — Литтелтон снова попытался заговорить, но Буллер повернулся к своему адъютанту:

— Пошлите гонцов в бригаду лорда Дандональда. Он должен немедленно отступать. Я не предоставляю ему свободы действий, он уже однажды переоценил свои силы и чудом спасся. Скажите ему… скажите ему, что атака захлебнулась в центре и слева, скажите, что артиллеристы разбиты и что ему грозит опасность попасть в окружение. Идите. Торопитесь же!

Услышав такой приказ, офицеры все как один умоляюще повернулись к Литтелтону, они просили его, как старшего по званию, не уступать.

— Генерал, — тихо начал он, но в его голосе слышалась такая твердость, что удивила даже непреклонного Буллера. — По крайней мере, позвольте мне попробовать вернуть пушки. Мы не можем оставить их. Разрешите вызвать добровольцев.

— Я пойду, сэр. Пожалуйста, разрешите. — Молодой младший офицер, волнуясь, отодвинул Гарри локтем в сторону. Гарри и все остальные знали, кем был этот многообещающий и всеми любимый юноша. Он был единственным сыном легендарного лорда Робертса.

С помощью адъютанта Буллер перебрался в тень деревьев мимозы и тяжело опустился на землю, прижимаясь спиной к грубой коре. Он с грустью, но без обычного интереса, посмотрел на Робертса-младшего.

— Ладно, Бобби. Литтелтон даст тебе людей, и тогда ты сможешь идти. — И хотя Буллер прощался с ним, возможно, навсегда, Роберте весело рассмеялся и побежал к лошади. — Я думаю, нам всем стоит остудиться, освежиться. Разделите со мной бутерброды и шампанское, джентльмены.

Буллер кивнул адъютанту, который поспешно принес еду из седельных сумок. Случайный снаряд разорвался в двадцати ярдах, засыпав их землей. Буллер бесстрастно вынул кусок сухой травы из бакенбардов и принялся за бутерброд с копченой семгой.


Глава 17


Син скатился в дренажную канаву у берега. Вдруг рядом с краем канавы разорвался снаряд, и Сина засыпало землей. Какое-то время он приводил себя в порядок, потом продолжил путь туда, где полковник Ачесон, сидя на корточках, вел серьезные разговоры с капитаном фузилеров.

— Эй, полковник Ачесон. Сомневаюсь, что понадоблюсь вам снова, не так ли?

Капитан был шокирован обращением Сина, но Ачесон ухмыльнулся:

— Только что у нас был гонец. Нам приказано отступать.

— Какая жалость! — Син саркастически хмыкнул. — Именно в тот момент, когда мы достучались до наших старших братьев буров.

Они быстро пригнули головы, опять пулеметная очередь разбросала комья земли. Син продолжил с того места, где его прервали:

— Ну, в таком случае я вынужден покинуть вас.

— Куда вы направляетесь? — подозрительно спросил капитан.

— Не через мост. Со мной раненый. Ему не преодолеть этого пути. У вас есть спички?

Капитан автоматически достал коробку восковых спичек из нагрудного кармана.

— Спасибо. Я собираюсь плыть вниз по течению и найти лучшее место для брода.

Син зажег сигару, с удовольствием выпустил облако дыма и вернул спички капитану.

— Рад был видеть вас, полковник Ачесон.

— Я разрешаю вам валить отсюда, Коуртни.

Еще какое-то время они смотрела в глаза друг другу, и Син почувствовал, что хочет пожать руку этому человеку, но он повернулся и пошел к канаве.

— Коуртни! — крикнул Ачесон. Син оглянулся. — А как зовут второго разведчика?

— Фридман. Соул Фридман.

Ачесон что-то записал в блокноте и сунул его в карман.

— Вы еще услышите о сегодняшнем дне. Желаю удачи.

— И вам того же, сэр.

С дерева, свисающего над коричневыми водами Тугелы, Син штыком срезал пушистую ветку.

— Пошли. — Син начал сползать по скользкой глине берега, пока не оказался в воде, доходящей до пояса. — Оставь ружье.

Соул покорно кинул его в реку.

— А для чего ветка? — поинтересовался Соул.

— Чтобы укрыть головы.

— А чего мы ждем?

— Наступления Ачесона, когда он попытается пробиться через мост.

И тут же они услышали свист снаряда, летящего в сторону берега, на котором они находились. От взрыва умолкла труба, и группа людей, одетых в форму цвета хаки, была уничтожена при подходе к мосту.

— Пора, — проворчал Син.

Они вместе погрузились в воду, температура которой была такой же, как и температура их крови. Две головы, замаскированные листьями, торчали над поверхностью. Син мягко оттолкнулся, и течение подхватило их. Они не оглядывались на ужасную бойню, происходившую на мосту.

Через двадцать минут в полумиле, ниже по течению Син стал выбираться к остаткам железнодорожного моста. Это был отличный проход на юг, так как насыпь служила хорошим укрытием.

Ноги Сина коснулись илистого дна, потом они оказались под пролетом моста, как цыплята под крыльями курицы. Он бросил ветки и вытащил Соула на берег между металлическими фермами.

— Пятиминутный отдых, — произнес он и встал рядом с Соулом на колени, чтобы поправить повязку, сползшую бедняге на глаза. Грязная вода стекала с их одежды, и Син попрощался с сигарами, лежащими в кармане мундира.

Рядом с высокой гравийной насыпью железнодорожного моста была вырыта еще одна дренажная канава. Идя по ней пригнувшись, Син подталкивал Соула впереди себя, ругаясь каждый раз, когда тот пытался выпрямиться, чтобы спина не так болела. Какой-то снайпер с холмов выпустил пулю по гравию, она просвистела у них над головами. Син страшно выругался и согнулся так, что почти задевал носом колени. Но Соул не заметил ее. Его ноги разъезжались, Он, шатаясь, брел дальше, пока силы не оставили его. Он упал и остался лежать в вязкой грязи на дне канавы.

— Вставай, черт тебя побери!

— Нет, Рут, не буди меня. Сегодня воскресенье. Мне не надо на работу. — Он говорил вполне отчетливо, убедительно и разумно, глядя на Сина, но его глаза были сонными, а стоящий над ним человек казался черной точкой.

— Вставай, вставай! — Упоминание имени Рут придало Сину решимости. Он схватил Соула за плечи и стал трясти. Голова Соула странно откинулась, и свежая кровь потекла сквозь повязку. Тут же раскаявшись, Син мягко опустил его на землю. — Соул, пожалуйста. Ты должен попытаться, постарайся.

— Не блестит, — прошептал Соул. — На нем нет блеска. Я его не хочу. — Он закрыл глаза, рот остался открытым, но дыхание совсем ослабело.

Сина обуял ужас, когда Соул вдруг пристально посмотрел ему в лицо. Глаза раненого сузились и превратились во впадины цвета сливы, кожа на щеках и большом носу с горбинкой натянулась.

«Во искупление вины перед ним я обязан спасти Соула. Что бы я сейчас ни чувствовал, как можно определить свои чувства к другому человеку? Можно только сказать: „Он — друг“. А так как он мой друг, я не могу оставить его здесь».

Син поднял расслабленное тело друга, перекинул руку Соула себе через плечо и осторожно встал. Соул тяжело повис, склонив голову на грудь. Син посмотрел вперед.

Уцелевшие пробивались по мосту обратно в деревню, таща за собой раненых.

По всей равнине, поодиночке, по двое и по трое, подгоняемая шрапнелью, разбитая, понесшая неисчислимые потери, отступала огромная могучая армия Буллера. В сотне ярдов от того места, где, пригнувшись в железнодорожной канаве, тащился Син. стояли аккуратно замаскированные, одинокие, заброшенные полевые пушки.

Син медленно побрел прочь от реки. Одной рукой он держал запястье Соула, другой обнимал его за талию. Дурное предчувствие накатило волной. Если раньше случайные снаряды падали на отступающих, но теперь огонь начал концентрироваться на равнине, лежащей прямо перед Сином. Раньше с высот доносились отдельные выстрелы, теперь они звучали непрерывно, и их треск напоминал звуки лесного пожара.

Прислонившись к краю канавы, Син пытался что-то рассмотреть сквозь кусты мимозы и облака пыли от взрывов. Несколько лошадей со всадниками продирались через заросли колючек, оставляя за собой бледные облачка пыли, которые смешивались с пылью от взрывов. Впереди, размахивая саблей, галопом скакал молодой офицер на большом лоснящемся гнедом.

— Он смеется. — Удивлению Сина не было предела. Всадник тем временем лихо повернул коня в сторону, как игрок в поло.

Его рот был приоткрыт, и Син заметил, как сверкнули белые зубы.

«Дурак, смеется над своей смертью!» Неожиданно для себя Син крикнул:

— Скачи, старик, скачи! — но его голос затерялся в шуме и треске канонады. — Они едут, чтобы отбить пушки, — простонал Син. — Соул, они едут за пушками. — И, еще не понимая, откуда взялись силы, сходя с ума от восторга, Син выскочил из канавы и побежал, волоча Соула по траве к пушкам.

Когда он добрался до батареи, первая повозка была уже там. Люди пытались подвести лошадей к первому орудию. Син осторожно положил Соула на траву. Двое из прибывших попытались поднять лафет, но это было под силу лишь четверым.

— С дороги! — закричал Син, широко расставив ноги перед длинным стальным клинообразным лафетом, сомкнул руки в замок и легко поднял орудие. — Повозку!..

Они быстро подкатили съемную ось и колеса под лафет и закрепили его. Син отошел назад, часто и тяжело дыша.

— Хорошая работа! — похвалил молодой офицер, наклонившись вперед в седле. — Идите в повозку.

Син Побежал к Соулу, поднял его и, спотыкаясь, вернулся к повозке.

— Помогите, — ворчливо произнес он, обращаясь к двум солдатам, которые уже были в повозке. Те втащили Соула на сиденье.

— Все занято, приятель. Может, займешь место Тэффи на правой коренной? — крикнул один из них.

Погонщики уже забрались на коней, но одно седло было пустым.

— Присмотри за ним, — обратился Син к мужчине, который держал Соула.

— Не волнуйся, присмотрю, — заверил его артиллерист. — А тебе лучше поскорей забраться в седло. Мы сматываемся.

— Присмотри за ним, — повторил Син и пошел вперед.

Но в этот момент удача, защищавшая его все утро, на мгновение отвернулась. Рядом с ним разорвался снаряд. Син не почувствовал боли, но неожиданно правая нога подогнулась, и он упал на колени.

Он попытался встать, но тело не повиновалось.

— Вперед! — крикнул младший офицер, и повозка покатила, набирая скорость.

Погонщики стегали лошадей. Син заметил, как артиллерист, державший Соула, повернулся к нему, его лицо выражало беспомощность.

— Присмотри за ним! — заорал Син. — Обещай мне, слышишь!

Артиллерист открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент разорвался другой снаряд, и фонтан пыли скрыл повозку. На этот раз Син почувствовал, как шрапнель вошла в плоть. Это напоминало порез бритвой, и он осел. Падая, увидел, что младший офицер тоже ранен, как он разжал руки, упал назад на круп лошади, вывалился из седла, ударившись плечом о землю. Одна нога застряла в стремени, лошадь потащила его на неровной поверхности, но кожаное стремя лопнуло, и он остался лежать.

Лошадь галопом умчалась прочь вслед за повозкой, тащившей пушку.

Син с трудом полз вперед.

— Присмотри за ним! — кричал он. — Ради Бога, присмотри за ним.

Никто не услышал его, всадники были уже далеко впереди, среди деревьев, в клубах коричневой пыли.

Син неосознанно продолжал ползти, цепляясь одной рукой за кочки и медленно скользя на животе. Другая рука не действовала, он чувствовал, что и правая нога не подчиняется ему. Силы оставляли его, неожиданно он почувствовал, что не может сдвинуться с места: ботинок застрял в пучке грубой травы, и он не мог освободить его. Он нагнулся, скрючившись так, что раненая рука оказалась под ним, и освободил ботинок.

Крови было очень много — мокрая, липкая лужа, и она все вытекала и вытекала. Но боли не было, лишь головокружение и слабость.

Нога находилась под прямым углом к туловищу, а шпора на сапоге с небрежным изяществом торчала кверху. Он хотел посмеяться над этим, но не хватило сил, и он закрыл глаза, лежа под палящим солнцем.

Вдруг он услышал, как кто-то стонет рядом, и на какое-то мгновение решил, что это Соул. Потом вспомнил, что Соул в безопасности. Это был молодой младший офицер. С закрытыми глазами Син лежал и слушал, как юноша умирает. Ужасные звуки смерти.


Глава 18


Батальонный генерал Жан-Поль Лероукс стоял на высотах над Тугелой. Тирольскую шляпу он снял, явив миру лысую макушку, окаймленную ореолом рыжих волос. Кожа на голове, в тех местах, где шляпа защищала ее от солнца, была гладкой и кремово-белой. Лицо же было обветренным и красным.

— Приведи лошадь, Хенни. — Он обращался к парню, стоящему рядом с ним.

— Ага, Умник Поль. — Тот поспешил вниз по противоположному склону к загону с лошадьми.

Один из бюргеров посмотрел наверх, туда, где рядом с траншеей стоял Жан-Поль.

— Бог услышал наши молитвы, Умник Поль. Он даровал нам великую победу.

Жан-Поль неохотно кивнул, голос его был тих и робок, в нем не слышалось ликования.

— Да, Фредерик. Бог даровал нам великую победу.

«Но не такую великую, как я планировал», — думал он.

Почти невидимые невооруженным глазом, последние разбитые в пух и прах без единого пушечного выстрела остатки британской армии отступали в коричневой дали.

«Если бы только буры подождали, — с горечью думал он. — Я так ясно все объяснил им, а они не обратили внимания на мои слова».

Вся его стратегия вертелась вокруг моста. Если бы только его бюргеры на холмах не стреляли и дали бы им перейти! Тогда бы с Божьей помощью они покончили с тысячами, а не с сотнями врагов. Пойманные в кольцо высот и реки они не смогли бы уйти, когда его артиллерия уничтожила мост за ними. Он с грустью посмотрел вниз на западню, которую так тщательно готовил. Сверху он видел траншеи, замаскированные и хитро пересекающиеся, из которых удобно было бы непрерывным огнем уничтожить британцев, если бы их удалось заманить. Но эта ловушка никогда не захлопнется, так как он знал, что враги никогда не придут сюда снова.

Хенни карабкался к нему, ведя лошадь Жан-Поля.

— Давайте поедем вниз.

В сорок два года Жан-Поль Лероукс был, бесспорно, молод для столь высокой командной должности. В Претории нашлось достаточно противников его назначения, когда старина Джуберт ушел в отставку. Но президент Крюгер самолично поддержал его! Десять минут назад Жан-Поль послал президенту телеграфное сообщение, подтверждающее правильность подобного решения.

Массивное тело батальонного генерала расслабилось, длинные кожаные стремена болтались, он помахивал плетью, шляпа с широкими полями затеняла лицо. Жан-Поль ехал собирать жатву войны.

Когда, он добрался до холмов, бюргеры вылезли из траншей, приветствуя его. Их голоса походили на вопли дикарей, эхо отзывалось ликованием, напоминающим львиный рык. Жан-Поль бесстрастно изучал эти лица, покрытые красной пылью, с бороздами от пота на щеках. Один раненый опирался на ружье, как на палку, и когда приветствовал генерала, не смог скрыть гримасу боли. Жан-Поль остановил лошадь.

— Ложитесь, не будьте глупцом.

Мужчина болезненно улыбнулся и покачал головой.

— Ни за что, Умник Поль. Я пойду с вами захватывать пушки.

Жан-Поль обернулся к мужчине, стоявшему рядом с раненым.

— Отведите его к врачу. — И он заспешил туда, где его ждал комендант Ван Вик.

— Я же тебе говорил, что надо попридержать людей до тех пор, пока они не перейдут мост. — Эти слова прозвучали вместо приветствиями улыбка коменданта улетучилась.

— Да, Умник Поль, я знаю. Но я не мог удержать их, когда они увидели пушки прямо у себя под носом. Молодые виноваты. — Ван Вик повернулся и указал за реку. — Смотри, как близко они были.

Жан-Поль проследил взглядом. Пушки стояли открыто, очень близко и были так слабо прикрыты зарослями колючек, что можно было пересчитать спицы на колесах, он различал даже блеск медных затворов.

— Все это очень соблазнительно, — неубедительно закончил Ван Вик.

— Итак, дело сделано и словами ничего не изменишь. — Для себя Жан-Поль решил, что этот человек никогда больше не будет командовать. — Пошли захватим их.

На транспортном мосту Жан-Поль остановил большую колонну всадников, ехавших за ним. И хотя ничего не отразилось на его лице, но тошнота подступила к горлу от ужасного зрелища трупов на мосту.

— Перенесите их, — приказал он и, когда тридцать бюргеров спешились и пошли расчищать мост, крикнул им вслед: — Несите их осторожно, поднимайте, а не тащите, как мешки с мукой. Это — люди, смелые люди. — Рядом с ним в голос плакал Хенни. Слезы капали на его залатанную твидовую куртку, — Успокойся, парень, — мягко проворчал Жан-Поль. — Слезы — удел женщин. — Лошадь старалась ступать по узкому проходу между мертвецами. — Должно быть, мои глаза слезятся от пыли, солнца и дыма, — со злостью сказал он сам себе.

Спокойно, без радостных воплей, они подъехали к пушкам и распределили их между собой.

Неожиданным громом прозвучал одиночный выстрел, бюргеры заметались, прячась за колеса пушечных повозок.

Повернув лошадь, пригнувшись к ее спине, Жан-Поль поскакал в ущелье, находившееся за пушками, откуда раздался выстрел. Еще одна пуля просвистела у его головы, но генерал уже добрался до места. Остановив лошадь на полном скаку, он соскочил с седла, выбил ружье из рук британца и поднял его на ноги.

— Мы и так уже слишком многих убили, дурак. — Он с трудом подбирал английские слова, язык заплетался от гнева, когда он выкрикивал это солдату в лицо. — Все кончено. Перестаньте. — Он повернулся к уцелевшим артиллеристам, которые сгрудились в ущелье. — Хватит. — Они не двигались какое-то время, потом медленно, по одному, с трудом волоча ноги, вышли на свет.

Пока группа буров уводила пленников, а другие занимались пушками и фургонами с боеприпасами, британские санитары-носильщики прочесывали заросли мимозы. Скоро фигуры в форме цвета хаки вместе с бюргерами выискивали раненых, как охотничьи собаки птицу.

Двое из них, темнокожие индейцы из санитарных войск, нашли мужчину, скорчившегося в траве. Жан-Поль, протянув повод Хенни, пошел к ним.

В полубреду раненый ужасно ругался, мешая санитарам накладывать на ногу повязку.

— Оставьте меня одного, ублюдки. — Он ударил одного из них кулаком.

Жан-Поль, узнав голос, побежал на него.

— Или ты будешь хорошо себя вести, или я прихлопну тебя, слышишь! — заорал он.

Ослабевший Син повернул голову, пытаясь понять, кто это.

— Ты кто? Убирайся к черту!

Жан-Поль смотрел на раны, с трудом сдерживая рвоту.

— Дайте мне. — Он взял шины у санитаров и присел на корточки перед Сином.

— Убирайся! — завопил Син. — Я знаю, что ты хочешь сделать! Ты хочешь отрезать мне ногу!

— Син! — Жан-Поль поймал его за руку и держал, пока Син корчился и ругался.

— Я убью тебя, мерзкий ублюдок! Убью, если ты до меня дотронешься.

— Син! Это я. Посмотри.

Постепенно Син успокоился. Его взгляд стал твердым.

— Ты? Это действительно ты? — прошептал он. — Не позволяй им… не разрешай им трогать мою ногу. Я не хочу, чтобы вышло, как с Гарри.

— Успокойся, а то я разнесу твою тупую башку, — ворчал Жан-Поль.

Его руки, мясистые и красные, как и лицо, с огрубевшими пальцами, похожими на сосиски, теперь были такими же заботливыми, как руки матери.

— Держись. Мне надо укрепить шины.

И хотя Син постарался ухмыльнуться, его лицо оставалось серым не только от налета пыли, а капли пота напоминали волдыри.

— Кончай трепаться, кровавый голландец. Лучше займись делом.

Перебитая кость с резким скрипом соединилась с другим» осколком, задев обнаженную плоть. Син вздохнул и обмяк, потеряв сознание.

— Ага, — проворчал Жан-Поль. — Так-то лучше. — Впервые в жизни над всеми его чувствами преобладала жалость. Он закончил перевязку и еще какое-то время сидел на корточках перед бесчувственным телом. Потом низко наклонился и зашептал, чтобы не слышали санитары. — Спи, мой друг. И пускай Бог спасет твою ногу.

Когда он поднялся, ни жалости, ни грусти уже не было на его лице.

— Унесите раненого, — приказал генерал.

Когда Жан-Поль подходил к лошади, его ноги слегка заплетались в траве. Оседлав ее, он еще раз посмотрел на юг, туда, где два санитара с носилками исчезли в зарослях мимозы. Он пришпорил лошадь и последовал за длинной вереницей фургонов, пленников и пушек обратно к Тугеле. Воздух наполнился позвякиваньем сбруи да скрипом колес.


Глава 19


Гарри Коуртни смотрел, как шампанское льется в прозрачный бокал, образуя золотые разводы, в которых отражается свет фонарей. Прислуживающий капрал поднял бутылку, ловко поймал каплю салфеткой и отошел от Гарри, чтобы наполнить стакан бригадира Литтелтона, который сидел рядом.

— Нет. — Литтелтон накрыл ладонью пустой стакан.

— Давай, давай, Литтелтон. — Сэр Рэдверс Буллер наклонился вперед. — Это превосходное вино.

— Благодарю вас, сэр, но шампанское для победителей. Может, нам представится возможность переслать его на противоположный берег?

Буллер медленно краснел, уставившись в свой стакан. Ужасная тишина повисла над столом. Гарри попытался нарушить молчание:

— А я думаю, что приказ об отступлении был отдан вовремя.

— О, я согласен от всей души, — со свойственным ему серьезным сарказмом прибавил Дандональд. — Но, говоря начистоту, подполковник, обратно мы вернулись налегке.

Из-за этого косвенного упоминания о пушках все посмотрели на Буллера, хотя и старались, как могли, проигнорировать замечание. Но Дандональд, как равный, имел право поделиться своими мыслями. С вежливым высокомерием он встретил взгляд Буллера, пока бесцветные глаза навыкате не заморгали и сэр Рэдверс не отвернулся.

— Джентльмены, — с трудом произнес Буллер. — У нас был очень трудный день, и работы хватит на завтра. — Он посмотрел на адъютанта. — Клэри, будьте добры, известите королеву!

В одиночестве Гарри вышел из огромного шатра, служившего столовой. Палатки, как правило освещенные изнутри, занимали большое пространство, ночь накинула на них черное покрывало усыпанное серебряными звездами. От выпитого за обедом у Гарри кружилась голова, и он не заметил унылой тишины, опустившейся на лагерь.

Когда подполковник вошел в штаб-квартиру, с походного стула за конторкой поднялся мужчина. В свете фонаря черты его лица казались грубыми, а усталость он не пытался скрыть.

— А, Куртис, привет!

— Добрый вечер, сэр!

— Вы пришли с рапортом?

— Да, сэр. Это-то и плохо.

— Скажите, Куртис, каковы потери? — Вопрос был задан с таким наигранным пылом, что Тим почувствовал отвращение. Молча он изучал лицо Гарри.

— Мы понесли тяжелые потери, сэр. Нас было двадцать, четверо убиты, двое пропали без вести, пятеро ранены, двое — серьезно.

— Вы составили список?

— Еще нет.

— Ну тогда назовите их.

— Убиты Бус, Эмери…

Гарри больше не мог сдерживать подступавшее нетерпение и неожиданно выпалил:

— А как поживает новый сержант?

— Вы говорите о Коуртни?

— Да-да. — Теперь к нетерпению примешивался ужас, от которого он почувствовал пустоту в желудке.

— Ранен, сэр.

И Гарри почувствовал такое облегчение, что вынужден был закрыть глаза и задержать дыхание.

— Син жив! Слава Богу! Хвала Господу за это! Где он теперь?

— Его доставили вниз в госпиталь на станции снабжения. И отослали с первой группой тяжелораненых.

— Тяжелораненых? — Радость Гарри резко сменилась беспокойством. — Как тяжело? Насколько?

— Они сообщили только это. Я ходил в госпиталь, но они не разрешили повидать его.

Гарри опустился в кресло и инстинктивно протянул руку к ящику, но в последний момент отдернул.

— Очень хорошо, Куртис. Вы можете идти.

— Но это еще не все!

— Остальное оставьте на завтра.

Вино приятно согревало, когда Гарри шел в госпиталь. Теперь не имело значения, что он планировал смерть Сина. Он вообще не рассуждал, торопливо пересекая лагерь. У него вновь появилась надежда, что он сможет черпать силы из источника по имени Син, как он делал это много лет назад. Пошатываясь, он побежал, и носки ботинок заплетались в пыли.

Гарри в отчаянии метался по госпиталю, вглядываясь в лица раненых. Видел боль, страдания и медленно приближающуюся смерть, просачивающуюся сквозь бинты, как красные чернила. Он слышал стоны, шепот, безумный смех, вдыхал запах пота, перемешивающийся с тяжелыми парами наркоза, удушьем гниения и дезинфекции. Все это было и не было ничего. Он ничего не воспринимал.

— Коуртни? — Санитар изучал список раненых под светом лампы. — Ах да. Вот он. Его уже отправили. Первым поездом. Где-то с час назад. Затрудняюсь сказать точно, куда-то в Питермарицбург. Они, построили там новый большой госпиталь. Боюсь, не могу быть точным. Здесь пометка «опасный»… но это лучше, чем «критический».

Неся одиночество, как часы, Гарри доковылял до своей палатки.

— Добрый вечер, сэр.

Денщик ожидал его. Гарри всегда требовал, чтобы его дожидались. Это был новенький, они менялись довольно часто. Подполковник не выносил их больше месяца.

Гарри прошел мимо, хватаясь руками за воздух.

— Осторожней, сэр. Давайте ляжем в кроватку. — Денщик говорил подобострастным голосом. Так разговаривают с пьяными. Прикосновение его рук взбесило Гарри.

— Оставь меня. — Он набросился на него с кулаками, ударил и отбросил назад.

— Оставь меня! Убирайся!

Денщик, пятясь, робко потирал разбитую щеку.

— Убирайся! — завопил Гарри.

— Но, сэр…

— Убирайся, черт тебя побери! Пошел вон!

Денщик вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Гарри шагнул к выходу и плотно закрыл ее. Он был один. «Им нельзя видеть меня сейчас. Они будут смеяться надо мной! О Боже, Син».

Гарри оступился, искусственная нога подвернулась на неровном полу, и он грохнулся. На четвереньках подполковник пополз к комоду, стоявшему в другом конце палатки, нога сильно дергалась, причудливо изгибаясь.

Стоя на коленях, он сунул руку в китайскую чашу и вынул из нее бутылку. Дрожь не унималась, и, впившись в горлышко зубами, он сделал такой большой глоток, что его затошнило. Когда тошнота немного прошла, Гарри стал пить ритмично. Немного бренди разлилось, и брызги остались на ленте креста Победы.

Теперь он отдыхал, переводя дух от обжигающего напитка. Потом он выпил опять, но не так много. Удалось унять дрожь, дыхание выровнялось. Он подтянулся, достал бокал без ножки с верха комода, наполнил его, бутылку поставил рядом на пол и принял удобную позу.

Его искусственная нога на порванной подвязке лежала под неестественным углом к колену. Он смотрел на нее, медленно потягивая бренди и ощущая, какая она холодная и безжизненная.

Нога была смыслом его существования. Бесчувственная, неподвижная, напоминающая эпицентр смерча, вокруг которого вращалась вся его жизнь.

Наступило короткое успокоение от алкоголя, давшее забвение, и далекие тени прошлого обступили его. В той заоблачной дали он был в отличной форме, неизвращенным и незапятнанным, здоровым, а главное — обе ноги были настоящими.

Ночь сжалась, а время утратило всякое значение. Каждый час длился несколько минут, они пролетали, уровень в бутылке падал. Он сидел, прислонившись к комоду, потягивая бренди и наблюдая, как уходит ночь. На рассвете последние картины прошли перед его глазами…

Он на лошади в сумраке едет в Теунискрааль. Одно окно освещено, остальные темны.

От необъяснимых предчувствий близкого ужаса становится то жарко, то холодно, как от внезапного ливня, тишина нарушается только цоканьем копыт по гравию. Он с трудом поднял стучащую деревяшку на первую ступеньку и дрожащими, как в ознобе, руками дотронулся до ручки двери, толкнул ее.

Его голос звучал невнятно от алкоголя и ужаса.

— Есть кто-нибудь? Анна! Анна! Я вернулся!

Но его встретили лишь голубое пламя спички и запах горелого парафина, когда он зажег свечу. Потом опять стук деревяшки по коридору.

— Анна! Где ты?

Анна, его невеста, лежала на кровати в темной комнате, полуобнаженная. Она быстро отвернулась от света, но Гарри успел заметить мертвенно-бледные черты лица с кровоподтеками и разбитые губы. Свеча на столе отбрасывала неровные тени на одеяло. Он подошел и откинул его. Тело молодой женщины смутно белело во мраке. Гарри повернул ее лицо к себе.

— Анна, дорогая, что случалось? — Под грубой блузкой он нащупал налитую от беременности грудь. — Тебя ударили? Кто? Скажи мне, кто это сделал? — Но она закрыла руками лицо и разбитые губы. — Дорогая моя! Бедняжка! Кто это? Один из слуг?

— Нет.

— Пожалуйста, скажи мне, что случилось? Неожиданно ее руки обвили его шею, а губы прижались к уху.

— Ты знаешь, Гарри! Ты знаешь, кто это сделал! — Ее голос дрожал, и она с трудом произнесла лишь одно слово, невероятно ужасное слово: — Син!

— Син?! — вслух, с отчаянием произнес он. — Син! О Боже! Я ненавижу его! — дико завопил Гарри. — Пусть он умрет! Пусть умрет! Молю тебя, Господи, пусть он умрет!

… Он закрыл глаза и почувствовал первый отвратительный приступ подступающей тошноты.

Слишком поздно было искать кровать, рвота началась, и теперь бесполезно было ее сдерживать. Теплый, кисло-сладкий бренди хлынул через горло в рот и в нос.


Глава 20


Когда денщик пришел к нему около полудня, Гарри лежал полностью одетый на кровати, но не спал. Его редкие волосы были взъерошены, форма заляпана, а нога-деревяшка валялась на полу.

Денщик тихо прикрыл за собой дверь и стал разглядывать хозяина. Его передернуло от кислого запаха выдохшегося бренди и блевотины.

— Сам себя послал к черту. Хей-хоп, прыг-скок, — проворчал он, не испытывая к Гарри особой симпатии. Потом поднял бутылку и посмотрел на свет. — За ваше чертовски хорошее здоровье, мистер, — приветствовал он хозяина, осушил бутылку и деликатно вытер губы. — Итак! Давайте почистим ваш свинарник.

— Оставь меня одного, — простонал Гарри.

— Уже одиннадцать часов, сэр.

— Оставь меня. Убирайся!

— Выпейте кофе, сэр.

— Не хочу.

— Я наполню ванну, сэр, и почищу вашу форму.

— Сколько времени? — Гарри сел.

— Одиннадцать, — терпеливо повторил денщик.

— Моя нога? — Без нее он чувствовал себя обнаженным.

— Мастер по упряжи пришьет ремешки, сэр. Все будет готово, когда вы примете ванну.

Руки Гарри все еще слегка дрожали, края век покалывало, кожа на лице растянулась, как на барабане, и тупая боль пульсировала в черепе.

Наконец он вздохнул и взял рапорт лейтенанта Куртиса, лежащий поверх пачки бумаг, ждущих своей очереди. Гарри бегло просмотрел отчет. Он знал далеко не всех, упоминавшихся там. Имя Сина стояло первым в списке раненых, за ним — данные о маленьком еврейском адвокате. Наконец, довольный тем, что в рапорте не содержится ничего, дискредитирующего подполковника Гарри Коуртни, он поставил на нем свои инициалы и отложил в сторону.

Следующий документ — письмо — было адресовано старшему командиру разведчиков Наталя, обращался к нему полковник шотландских стрелков Джон Ачесон. Две страницы были исписаны аккуратным четким почерком. Он уже собирался отбросить, послание и приказать денщику заняться делом, когда ему на глаза попалось знакомое имя. Внимательно и быстро перечитал он все с самого начала:

«… с радостью довожу до вашего сведения… вызвались до того, как стали искать добровольцев… под интенсивным вражеским огнем… снова проявили инициативу… не обращая внимания на опасность… два ваших разведчика… сержант Син Коуртни и рядовой Соул Фридман… настоятельно рекомендую… медаль за отличную службу… чудеса отваги… значительную помощь».

Гарри уронил бумагу и откинулся на спинку стула, уставившись на него с таким видом, будто это был его собственный смертный приговор. Он долгое время не двигался, боль в голове не затихала… Опять поднял документ.

Теперь его руки дрожали так сильно, что бумага трепетала, как крыло раненой птицы.

— Все мое, все, что у меня когда-либо было, он забрал себе. — Он посмотрел на ленту на груди. — А теперь хочет и эту, единственную мою вещь. — Слеза упала на бумагу, размазав чернила. — Я ненавижу его, — прошептал он и стал рвать документ. — Надеюсь, он умрет. — Он рвал и рвал бумагу, пока она не превратилась в груду мелких клочков. Собрав их, он невольным движением спрессовал шарик. — Нет, этого ты от меня никогда не получишь. Это мое — это единственное, чего у тебя никогда не будет. — Он с силой бросил шарик в брезент палатки и опустил голову на руки, лежащие на конторке. Его плечи тряслись от рыданий. — Не умирай, пожалуйста, Син, не умирай.


Глава 21


Оттолкнув плечом маленькую девочку, Дирк Коуртни первым спустился по ступенькам и вышел на двор. Не оглядываясь на здание школы, он направился к дырке в заборе. Остальные должны были последовать за ним.

Они присоединились к нему, уже когда он выдергивал прутья из изгороди.

— Поторапливайтесь, — приказал Дирк. — Мы должны первыми добраться до реки, а то они займут лучшие места.

Мальчишки рассеялись вдоль изгороди, вереща, как стая возбужденных обезьянок.

— Одолжи мне нож, Дирк.

— Эй, посмотрите на мою биту. — Ник Петерсон помахал короткой палкой, которую сам вырезал и обстругал. Она здорово рассекала воздух.

— Это не бита, — проинформировал его Дирк. — Это пистолет. — Он оглядел остальных. — И помните, теперь я — лорд Китченер и вы должны называть меня милорд.

— А я — генерал Френч, — сообщил Ник.

В конце концов, это было относительно честно, так как он был главным заместителем Дирка. У Дирка ушло две недели, за которые произошли пять кровавых драк, чтобы добиться своего положения и стать бессменным лидером.

— А я — генерал Метьюен! — воскликнул один из самых маленьких.

— А я — генерал Буллер!

— А я — генерал Гатакр!

— Вы все не можете быть генералами. Генералы — только мы с Ником. А вы все — рядовые.

— Вот так, Дирк! Ты всегда все портишь?

— Заткни свой рот, Брайан. — Дирк почувствовал, что назревает мятеж, и быстро переключил их внимание: — Эй, пора за боеприпасами.

И Дирк зашагал между линиями посадок. Здесь была нежелательна встреча со взрослыми, так как они могли заставить их рубить дрова или делать что-нибудь в саду под наблюдением.

— Персики почти созрели, — прокомментировал Ник, когда они проходили мимо участка Пайя.

— На той неделе будут готовы, — согласился Дирк и перебрался через изгородь плантации Ван Эссека, которая шла до Бабуинового потока.

— Вот они! — крикнул кто-то, когда мальчики появились из-за деревьев.

— Буры, генерал.

Справа вдоль берега суетилась другая группа ребят — сыновья голландских семей района.

— Я пойду и поговорю с ними, — произнес Дирк. — А вы идите за снарядами — побежали, а Дирк крикнул им вслед: — Эй, Ник, принеси мне большой комок глины!

— Ладно, милорд.

С королевским достоинством генерал приблизился к врагам, остановившись неподалеку.

— Эй, Пит, вы уже готовы? — высокомерно поинтересовался Дирк.

Пит Ван Эссек был его вторым кузеном, троюродным братом. Крепкий парнишка, но не такой высокий, как Дирк.

— Ага.

— Правила те же? — спросил Дирк.

— Ага.

— Никакой одежды, — предупредил Дирк.

— И не кидаться камнями, — отпарировал Пит.

— Сколько их у тебя? — Дирк с подозрением начал пересчитывать врагов.

— Пятнадцать, как и у тебя.

— Тогда все в порядке.

— Все в порядке.

Ник ждал его ниже по берегу. Дирк прыгнул к нему и царским жестом взял большой шар из голубой глины.

— То что надо, Дирки, не слишком мокрый.

— Ладно, сойдет. Давай собираться.

Дирк быстро скинул одежду, вытащил ремень из петель штанов и завязал на талии, чтобы не выпала запасная бита.

— Спрячь вещи, Брайан, — приказал Дирк и осмотрел своих обнаженных воинов.

Издали их можно было принять за девочек: та же неразвитая грудь, впалый живот и белые полные ягодицы.

— Они пойдут вниз по реке, как делают каждый раз, — начал Дирк. — Но на этот раз мы устроим им засаду. — Он прикрепил скатанный из глины шарик к дубинке. — Мы с Ником будем ждать здесь, остальные — вверх по берегу в колючки.

Выискивая цель, чтобы попрактиковаться, Дирк увидел в воде черепаху, которая с трудом вылезала на берег.

— Смотрите на этот старый плавучий чемодан! — Он замолк и сделал шаг вперед. Занесенное назад оружие, глиняный шарик, с ужасным свистом слетел с конца палки и попал в блестящий черный щиток черепахи с таким звонким шлепком, что оставил звездообразную трещину на панцире. Черепаха, судорожно задергав головой и лапами, свалилась обратно в поток.

— Хороший выстрел!

— Дай и мне пострелять!

— Достаточно! Еще настреляетесь! — остановил их Дирк. — А теперь слушайте меня. Когда они подойдут к нам с Ником, мы задержим их на какое-то время, потом побежим назад вдоль реки, они, конечно, будут преследовать нас. Подождите и, как только они окажутся прямо под вами, задайте им.

Дирк и Ник рядышком легли на дно очень близко от берега, вода доходила им до ноздрей. Сильный запах гнилых зарослей был неприятен, зато на сухой земле недалеко от них лежали тяжелые снаряды из глины.

Дирк почувствовал, как локоть Ника уперся под водой в его ребра, и слегка кивнул. Он тоже услышал тихие голоса у излучины реки, шум падающих в воду комков земли, сбиваемых чьими-то беспечными ногами. Он повернул голову и ответил на ухмылку Ника еще более злой ухмылкой. Потом осмотрел заросли.

В двадцати шагах от него появилась вражеская голова, противник осматривал берег. Выражение его лица было решительным, но обеспокоенным. Дирк снова спрятался за заросли колючек.

Неожиданно долгое молчание нарушил писклявый голос:

— Их здесь нет.

Он принадлежал Боэти, хрупкому ребенку, слишком тщедушному для своих лет. Именно он настоял на том, чтобы в играх принимали участие и слабаки.

Тишину нарушили мягкие шаги. Дирк протянул руку и сжал ладонь Ника. Враг шел в бой.

— Пора! — прошептал он.

Сюрприз удался. Когда Дирк и Ник встали, подняв руки, с них текла вода. Атакующие шли так плотно друг к другу, что не смогли сразу открыть огонь.

Глиняные шарики полетели в них, смачно шлепая по обнаженным телам, послышались крики, начался беспорядок.

— Мы им покажем! — Дирк кидал вслепую, в сплошную розовую массу ног, рук и спин. Рядом с ним молча трудился Ник.

Паника продолжалась где-то секунд пятнадцать, пока крики боли не переросли в вопли ярости.

— Там только Дирк и Ник.

— Покажем им — их только двое.

Первый шарик задел ухо Дирка, второй больно ударил в грудь.

— Побежали! — прошептал он сквозь зубы, наклонившись от боли и с трудом двигаясь вдоль берега.

Вдруг снаряд, пущенный с вражеской линии огня, попал в ту часть тела, в которую он и сам бы не отказался попасть. От этого удара он как ошпаренный вылетел из воды, на глаза навернулись слезы.

— Преследуем их! Побьем их!

Враги гнались за ними, камни свистели рядом и попадали в цель, они бросали в ответ. Когда Дирк с Ником добрались до следующего изгиба реки, их спины и ягодицы были усыпаны ярко-красными пятнами, которые на следующий день должны были превратиться в синяки.

Не соблюдая мер предосторожности, разгоряченные погоней, вопя и смеясь, атакующие не заметили, как попали в западню. Когда они развернулись, ловушка уже захлопнулась.

Дирк и Ник, приосанившись, остановились и ждали их. Уловив самый удачный момент, друзья обрушили на мальчишек град снарядов.

Под шквальным огнем, полностью разбитые, ребята Пита стали выбираться из реки, а снаряды все лупили по ним, гоня в убежище на плантации.

Лишь один остался на берегу, стоя в грязи на коленях и тихо всхлипывая. Но по неписаным законам, которым все подчинялись, этот тип должен был избежать наказания.

— Это всего лишь Боэти! — закричал Ник. — Оставьте его. Преследуем других. — И он помчался по берегу, увлекая за собой остальных, которые, вопя и крича от возбуждения, неслись по коричневой траве. Пит Ван Эссек пытался остановить своих воинов на краю плантации и собрать их, чтобы отбить атаку.

Теперь на берегу осталось только двое — Дирк Коуртни и Боэти. Маленький тщедушный Боэти поднял глаза и сквозь слезы увидел медленно подходящего Дирка. Он видел биту в его руках и выражение его лица. Он был с Дирком наедине…

— Пожалуйста, Дирк, — шептал он. — Я сдаюсь. Послушай, я сдаюсь.

Дирк ухмыльнулся. Он медленно вложил глиняный шарик в лунку на палке.

— Завтра я отдам тебе весь ленч, — умолял Боэти: — Не только сладости, а все.

От крика Боэти юный Коуртни испытал удивительное, ни с чем не сравнимое наслаждение.

— Я отдам тебе мой новый перочинный нож. — Боэти закрыл лицо руками, рыдания мешали ему говорить.

Дирк медленно зарядил оружие, наслаждаясь своим превосходством.

— Пожалуйста, Дирк. О Боже, пожалуйста, я отдам тебе все… — Боэти закричал снова.

— Убери руки от лица. — Дирк задыхался от удовольствия.

— Нет, Дирк. Пожалуйста, не надо.

— Убери руки, и я перестану.

— Пообещай, Дирк. Пообещай, что перестанешь.

— Обещаю, — прошептал Дирк.

Боэти опустил руки, они были тоненькими и белыми, он всегда носил рубашки с длинными рукавами, защищаясь от солнца.

— Ты обещал, не так ли. Я сделаю все, что ты…

Глиняный шарик ударил его в переносицу, расплющившись от удара, а голова резко дернулась назад. Из ноздрей потекла яркая кровь. Боэти невольно схватился руками за лицо, размазав кровь по щекам.

— Ты обещал, — плакал он. Но Коуртни выстрелил снова.

Дирк шел домой в одиночестве. Он медленно брел, слегка улыбаясь, мягкие волосы спадали на лоб, на шее виднелся след от голубой глины.

Мэри ждала его на кухне в коттедже на улице Протеа. Она смотрела из окна, пока он перелезал через изгородь и шел по двору. Дирк улыбался.

У нее учащенно забилось сердце, когда она посмотрела на его необыкновенно красивое лицо.

— Привет, дорогой. — Мэри открыла дверь.

— Привет, Мэри. — Улыбка была такой заразительной, что Мэри тоже улыбнулась.

— О Боже, ты весь в грязи. Давай скорей примем ванну, пока не пришла бабушка.

Дирк вырвался из ее объятий и потянулся к жестянке с сухим печеньем.

— Я голоден.

— Возьми одно, — разрешила Мэри, но Дирк взял горсть. — У меня для тебя сюрприз.

— Интересно, — хотя Дирка больше интересовало печенье.

У Мэри был для него сюрприз почти каждый вечер, какая-нибудь ерунда, типа пары носков, которые она ему связала.

— Скажу, когда будешь в ванной.

— Ладно. — Продолжая жевать, он отправился в ванную. Еще по дороге Дирк сбросил рубашку, потом штаны, Мэри подбирала вещи. — Что за сюрприз?

— О, Дирк, ты снова играл в эту ужасную игру. — Мэри стала на колени рядом с ванной и нежно прошлась фланелевой тряпочкой по спине и ягодицам. — Пожалуйста, пообещай мне никогда не делать этого больше.

— Ладно. — От Дирка очень просто было добиться обещания, он их все равно не выполнял. — А теперь, что за сюрприз?

— Угадай. — Мэри улыбалась хитрой улыбкой, и это не ускользнуло от внимания Дирка. Он стал пристально всматриваться в изуродованное, то такое дорогое для него лицо.

— Сладости? — рискнул он.

Она покачала головой, гладя его обнаженное тело тряпкой.

— Носки?

— Нет. — Она уронила фланель в мыльную воду и прижала его к груди. — Нет, не носки, — прошептала она.

И тогда он понял:

— Это?.. Это?..

— Да, Дирки. Это о твоем отце. Неожиданно он начал вырываться.

— Где он, Мэри? Где он?

— Сначала надень ночную рубашку.

— Он здесь? Он едет домой?

— Нет, Дирк. Он еще не здесь. Он в Питермарицбурге. Но ты скоро его увидишь. Очень скоро. Твоя бабушка пошла заказывать билеты на поезд. Ты увидишь его завтра.

Его разгоряченное мокрое тело задрожало от восторга в ее руках.


Глава 22


— Учитывая некоторые обстоятельства, миссис Коуртни, даже к лучшему, что мы не могли связаться с вами раньше. — Хирург в чине майора забил трубку и начал методично обшаривать карманы.

— Ваши спички на конторке. — Ада подошла к его ассистенту и взяла их.

— О, спасибо. — Он зажег трубку и продолжал: — Видите ли, ваш сын был приписан к нерегулярным войскам и не было никаких записей о его родственниках. А когда он прибыл к нам из Коленсо шесть недель назад, то, скажем так, был не в состоянии сообщить свой адрес.

— Можем мы увидеться с папой прямо сейчас? — Дирк не мог больше сдерживаться, последние пять минут он весь извертелся на диване рядом с Адой.

— Вы увидите вашего отца через несколько минут, молодой человек. — Хирург снова повернулся к Аде. — Но все было именно так, миссис Коуртни, и нам пришлось здорово поволноваться. На первых порах мы вообще сомневались, что сможем спасти жизнь вашему сыну и оставить правую ногу, которая, к слову, четыре недели находилась на растяжке. Но теперь… — И он с профессиональной гордостью улыбнулся Аде. — Впрочем, увидите сами.

— С ним все в порядке? — В голосе Ады все же звучало беспокойство.

— Как замечательно сложен ваш сын, сплошные мускулы. — Он кивнул, все еще улыбаясь. — Да, он на пути к выздоровлению. Возможно, будет слегка прихрамывать на правую ногу, но если представить себе, что могло бы быть… — Он выразительно развел руками. — Сейчас сестра проводит вас к нему.

— А когда он сможет вернуться домой?

— Скоро, возможно, через месяц.

На веранде было прохладно от постоянной тени и от бриза, достигающего до госпитальных газонов. Вдоль стен стояла шеренга высоких металлических кроватей, и мужчины в серых ночных фланелевых рубашках лежали на белых подушках.

Кто-то спал, кто-то читал, кто-то вел тихую беседу и играл в карты и шахматы на досках, положенных между кроватями. И только один раненый лежал, глядя куда-то в пустоту, словно прислушиваясь к противным крикам лягушек на газоне.

Бороду ему сбрили, пока он был слишком слаб, чтобы сопротивляться, а сестры решили, что она негигиенична. Но внешний вид его от этого только выиграл, и сам Син в глубине души даже был доволен. Защищенная долгое время бородой, кожа на нижней части лица была гладкой и белой, как у мальчика, пятнадцать лет были сбриты вместе с жесткой черной щетиной. Сразу привлекали внимание густые брови, оттенявшие темно-голубые глаза, затуманенные, как горные озера, на которые пала тень от облака. Но они становились еще темней, когда он изучал содержимое письма, которое держал в правой руке.

Письмо пришло три недели назад, и дешевая бумага уже обтрепалась по краям от постоянного перечитывания. Это было длинное послание, большая часть которого была посвящена детальному описанию ужасного боя на реке Тугеле, где была сильно помята армия Буллера. Там было сказано, что автор часто страдает головной болью из-за ранения, хотя снаружи уже и следов не видно. Еще оно содержало массу благодарностей. Это смущало Сина до такой степени, что когда он в очередной раз перечитывал письмо, то этот абзац пропускал.

Но были там слова, к которым Сина каждый раз притягивало как магнитом. Он медленно шептал их, как молитву.

«Помнишь, я говорил тебе о Рут, моей жене. Как ты знаешь, она уехала из Претории и сейчас находится в Питермарицбурге, где живет у родственников. Вчера я получил от нее письмо, в котором содержатся замечательные известия. В июне будет четвертая годовщина нашей свадьбы, и наконец (о, счастливая встреча в Натале) я стану отцом! Рут решила, что родится девочка (хотя я уверен, что будет сын), и уже выбрала ей имя. Это самое необычное имя. Если честно, боюсь, мне придется приложить все свои дипломатические способности, чтобы заставить ее передумать. (У нее есть такая черта — она очень упряма.) Она хочет назвать бедную малютку Темпест* — буря (англ.).

Темпест Фридман! — и эта перспектива пугает меня. Хотя наши с тобой веры различны, я хочу написать Рут и попросить согласиться на твой вариант Громовержец, ведь это имя Бога. Не думаю, чтобы Рут стала возражать (особенно зная, как многим мы тебе обязаны), и теперь требуется только твое согласие. Даешь его?

А еще я описал Рут твою ситуацию, дал твой адрес (госпиталь Грейс) и попросил навестить тебя с тем, чтобы она смогла поблагодарить тебя лично. Хочу заранее предупредить тебя, что она знает о тебе столько же, сколько и я, — не я один не могу скрыть свое восхищение».

Лежа с зажатым в руке письмом, Син смотрел на газоны, залитые солнечным светом. Под его одеждой, выпуклая, как живот у беременной, лежала плетеная корзина, служившая опорой для ноги.

— Темпест! — шептал он, вспоминая играющие на теле Рут светящиеся голубым и ослепительно белым блики. — Почему она не идет? — Он ждал ее три недели. — Она знает, что я здесь, почему же она не приходит ко мне?

— К вам посетители. — Сестра поправила белье на кровати.

— Кто? — Он с трудом приподнялся на здоровом локте. Другая рука была на перевязи.

— Леди. — Он вздрогнул» — И маленький мальчик. — И когда он понял, что это не она, волна разочарования окатила его с головы до ног. Он резко почувствовал себя виноватым. Ада и Дирк! Как он мог надеяться, что это будет кто-то еще?

Дирк не узнал его без бороды, пока не подошел к кровати на десять шагов. Потом бросился к нему, шляпа слетела с головы, а темные волосы, несмотря на бриолин, рассыпались кудрями, пока он бежал. Он непрерывно говорил, прижимаясь к груди Сина, обнимая его за шею двумя руками. Еще совсем недавно Син чувствовал себя потерянным в этом мире, а теперь с радостью смотрел на сына.

— Ладно, хватит, мальчик, — произнес он, а потом повторил: — Мой мальчик.

Он не мог поверить, что совсем недавно предал любовь сына. Суровые мужчины смотрели на них и невольно улыбались. Чтобы отвлечься от этих мыслей, Син повернулся к Аде.

Она спокойно ждала, как прождала большую часть своей жизни, но, когда он посмотрел ни нее, она с нежностью улыбнулась.

— Син. — Она со всей нежностью матери поцеловала его. — Что случилось с твоей бородой? Ты так молодо выглядишь!

Они пробыли час, и большую часть времени занял монолог Дирка.

В интервалах, когда он переводил дыхание, Син с Адой могли обменяться накопившимися новостями. Наконец Ада встала и подошла к изголовью кровати.

— Поезд отходит через полчаса, а Дирку завтра в школу. Мы будем приезжать из Ледибурга каждые выходные, пока ты не вернешься домой.

Увести Дирка из госпиталя было так же сложно, как пьяницу из бара. В одиночку Ада не смогла справиться с мальчиком, ей пришлось позвать на помощь санитара. Мальчишку утащили с веранды, он пинался, вырывался, а до Сина еще долгое время долетали крики сына:

— Я хочу остаться с папой, с папой!


Глава 23


Бенджамин Голдберг был душеприказчиком своего брата, чье имущество составляло сорок процентов компании с ограниченной ответственностью братьев

Голдберг. Эта компания владела пивоваренным заводом, четырьмя маленькими отелями и одним очень большим, расположенным на Морской площади в Дурбане, шестнадцатью мясными магазинами, фабрикой по производству варено-копченых колбас, свиных сосисок, бекона, копченой ветчины. Эта продукция весьма смущала Бенджамина, но мануфактура была очень доходной, и с этим нельзя было не считаться. Бенджамин Голдберг был главой правления, у него было шестьдесят процентов акций. Присутствие армии в Натале, состоящей из двадцати пяти тысяч оголодавших солдат, привело к такому росту потребления пива и бекона, что невольно причиняло новые волнения Бенджамину, человеку мирному. Огромные доходы, свалившиеся на него столь внезапно, приносили не только радости, но и огорчения.

И те же самые чувства он испытывал по поводу того, что в их доме жила племянница. У Бенджамина было четыре сына, а его брат Арон оставил после себя единственную дочь, которую Бенджамин с удовольствием обменял бы на всех своих детей. И дело не в том, что мальчики были ленивы. Наоборот, они все трудились: один курировал «Наталь-Паркотель», старший вел дела пивного завода, а двое других занимались мясным производством. Но, — здесь Бенджамин вздохнул, — но Рут! Его старость скрашивала эта девочка! Он посмотрел на нее, сидящую напротив за полированным столиком для завтрака, отделанным серебряной инкрустацией и слоновой костью, и вздохнул снова.

— Не надо, дядя Бен. Не начинайте, пожалуйста. — Рут намазала тост маслом.

— Я всего лишь говорю, что он нужен нам здесь. Разве это так плохо?

— Соул — адвокат.

— Ну? Это не так уж плохо. Адвокат нам нужен. Я столько плачу чужим подобным умникам!

— Он не хочет вступать в компанию.

— Ладно. Мы знаем, что он не хочет милости. Мы знаем, он не хочет, чтобы твои деньги работали на него. Мы все знаем о его гордости, но теперь у него появились и обязанности. Ему больше следует думать о тебе и о ребенке.

При упоминании о ребенке Рут слегка покраснела. Бенджамин заметил это, он вообще был наблюдателен. Молодые люди! Если бы они с большим вниманием относились к советам старших. Он вздохнул снова.

— Ладно, оставим эту тему до возвращения Соула, — с трудом согласился он.

Рут, никогда всерьез не воспринимавшая предложение дяди платить Соулу, внезапно вспомнила свою жизнь в Питермарицбурге и чуть было не расчувствовалась от захлестнувшей ее любви к дядюшке Бенджамину, пойманная, как маленький зверек, в удушающие сети семейных уз и обязанностей. Она сильно покраснела:

— Если вы когда-нибудь скажете об этом Соулу, я перестану с вами разговаривать.

Ее щеки горели, в глазах сверкали искорки. Казалось, даже тяжелые темные косы ожили и превратились в живое разгневанное существо, способное броситься в атаку.

— Ой-ой-ой! — Бенджамин пытался спрятать восхищение. — Какой темперамент! Какая женщина! Рядом с ней любой мужчина чувствует себя молодым!

Рут выскочила из-за стола, и он обратил внимание, что на ней костюм для верховой езды.

— Куда ты едешь, Рут? Тебе нельзя ездить верхом.

— Нет, я поеду.

— А ребенок?

— Дядя Бен, почему бы вам не заняться своими делами? — И она вышла из комнаты. Ее талия еще не расползлась от беременности, она двигалась с грацией, взволновавшей сердце старика.

— Ты не должен позволять ей так вести себя, Бенджамин, — с присущей ей мягкостью произнесла жена.

— Что-то беспокоит девочку. — Старик аккуратно стряхнул крошки с усов, положил на стол салфетку и проконсультировался с золотыми карманными часами. — Что-то серьезное. Запомни мои слова.

Была пятница — именно этот день стал для нее главным днем недели. Рут стеганула жеребца, который, ускорив шаг, рванул вперед так резко, что ей пришлось слегка осадить его и перевести на легкий галоп.

Она приехала рано, и ей пришлось ждать долгих десять минут в дубовой аллее перед госпиталем Грейс. Она старалась, чтобы ее никто не увидел, пока маленькая сиделка не пролезла через забор.

— Получилось? — озабоченно спросила Рут.

Девушка кивнула и, оглянувшись по сторонам, вынула пакет из-под форменного плаща. Рут обменяла его на золотой соверен. Зажав монету в руке, Сиделка пошла обратно к изгороди.

— Подождите, — остановила ее Рут. Это была единственная возможность все выяснить, и она не хотела упускать ее — он?

— Все здесь, мадам.

— Я знаю, но скажите, как он выглядит? Что он делает и говорит? — настаивала она.

— О, теперь он выглядит хорошо. Он встал и ходит, опираясь на палку, уже с неделю, а этот большой черный дикарь помогает ему. В первый день он упал, и слышали бы вы, как он ругался!

Они обе дружно расхохотались.

— Этот тип! Вчера у него произошла очередная стычка с сестрой, когда та хотела вымыть его. Он обозвал ее бесстыжей проституткой. Ну она и задала ему. Зато как она была польщена, потом ходила и всем рассказывала.

Сестра все болтала, а Рут внимательно слушала ее.

— А вчера знаете, что он сделал, когда я меняла ему одежду?

Неожиданно Рут почувствовала, как ярость захлестнула ее. Она поняла, что девушка в форменной одежде была очень симпатичной.

— И он сказал…

— Спасибо! — Рут с трудом сдержалась, чтобы не ударить девушку кнутом. — Теперь мне пора. — Обычно длинные юбки мешали ей сесть на лошадь, но теперь она мигом оказалась в седле.

— До следующей недели, мадам?

— Да. — И она стеганула жеребца со всей силы. Он так яростно рванул вперед, что ей пришлось вцепиться в переднюю луку седла. Она гнала его, как никогда раньше, стегая кнутом и пришпоривая, пока пот не покатился по бокам и не выступила на губах пена. Когда она добралась до укромного места на берегу реки Умгени далеко от города, ее ревность угасла и ей стало стыдно. Она ослабила подпруги, потрепала коня по шее, потом привязала к плакучей иве. Рут медленно пошла к любимому кряжу у кромки воды.

Там она села и открыла конверт. Если бы Син только знал, что его температурная карта, история болезни, рекомендации домашнего врача и даже анализы мочи изучаются так внимательно, он бы добавил к своим заболеваниям еще что-нибудь пострашнее.

Наконец она вложила страницы в конверт и убрала его в карман жакета. Должно быть, он сильно изменился без бороды? Она смотрела на воду, и ей показалось, что на зеленой поверхности появилось его лицо и он смотрит на нее. Она тронула

воду носком ботинка, появились круги, и образ расплылся.

Стало очень одиноко.

— Я не должна идти к нему, — прошептала она, собирая все силы, поддерживающие ее с тех пор, как она узнала, где он. Так близко, так страшно рядом.

Приняв решение, она снова посмотрела на гладь воды и попыталась представить лицо мужа.

Но увидела только желтую рыбку, медленно скользящую по солнечному дну, чешуйки которой напоминали подпиленные зубки. Она кинула камешек, и рыбка уплыла.

Соул. Веселый маленький Соул с обезьяньим лицом, который заставлял ее смеяться, как мать смеется над своим ребенком. «Я люблю его», — думала она. Но любовь имеет разные формы. Иногда она похожа на горы — высокие, большие, с острыми пиками утесов, а иногда — на облака, бесформенные, не имеющие четких границ, они медленно проплывают над горами, меняя форму. Их уносит ветер, а горы остаются вечно.

— Моя гора, — прошептала она и снова отчетливо увидела его, стоящего перед ней во весь рост, когда кругом бушевал ураган. — Буря, молния, — прошептала она, сжав руками плоский упругий живот. — Буря, молния, — прошептала она и почувствовала тепло внутри. Оно «шло от лона и разливалось обжигающим желанием, с которым она больше не могла бороться.

Она побежала к коню, юбки летели за ней, руки дрожали, когда она взялась за ремень подпруги.

— Еще один раз, — пообещала она себе. — Пусть это будет последний раз. — Не колеблясь, она вскочила в седло. — Только раз, клянусь! — произнесла она и добавила, улыбаясь: — Ничем не могу себе помочь. Я старалась, о Боже, как я старалась.

Удивленный гул голосов встретил ее появление, когда она шла по веранде госпиталя. Она весьма грациозно приподнимала юбки одной рукой, четкое, стаккато ее шагов звучало по цементному полу. Страстное желание горело в глазах, грудь под жакетом цвета вишни высоко вздымалась. Щеки раскраснелись от быстрой езды, а блестящие черные волосы выбились на висках и лбу.

Больные реагировали на нее, как на богиню, восхищаясь ее недоступной красотой. Но она не замечала их, она не чувствовала, как все пожирают ее глазами, и не слышала восхищенного шепота — она увидела Сина.

Он медленно шел к веранде, неуклюже пользуясь палкой, чтобы не так сильно хромать. Син опустил глаза и задумчиво хмурился. У нее перехватило дыхание, когда она увидела, как он изменился. Он казался еще выше от сильной худобы. Никогда раньше она не видела таких впалых щек и такой бледной гладкой кожи с голубым отливом в том месте, где когда-то росла борода. Но она помнила глаза; густые сросшиеся брови, большой нос с горбинкой над чувственным ртом.

У края газона он остановился, широко расставив ноги, сжимая двумя руками палку и опираясь на нее. Потом поднял глаза и увидел Рут. Они стояли не шевелясь. Син, ссутулившись, смотрел на нее. Она стояла в тени веранды, все еще приподняв одной рукой юбки, прижав другую к груди.

Постепенно его плечи распрямились, он встал в полный рост, отбросил палку и открыл объятия.

И она побежала по гладкой зеленой лужайке. В его руки, дрожащие от сильного напряжения.

Обхватив его за талию, прижав лицо к груди, она вдыхала этот мужской запах и чувствовала стальные мускулы. Она знала, что находится в безопасности, и, пока будет так стоять, никто на свете не посмеет обидеть ее.


Глава 24


На склоне плоского холма, возвышавшегося над Питермарицбургом, есть просека среди зарослей австралийской акации. В этом укромном месте даже маленькие робкие голубые козлы пасутся только при дневном свете. В звенящей тишине отчетливо слышны лишь отрывистые звуки проносящихся по дороге внизу вагонов и свистки паровозов.

Бабочка маленьким пятнышком вылетела на просеку, словно нехотя махая крылышками.

— Это к удаче, — тихо сказал Син.

Рут подняла голову с шотландского пледа, на котором они лежали. Бабочка затрепетала крылышками, как веером, радужные пятна солнечного света пронизали крышу из листьев над ними.

— Ой, щекотно, — засмеялась Рут, когда насекомое, похожее на живой цветок, ползало по гладкой и ровной поверхности ее живота. Бабочка доползла до пупка и замерла. Потом крохотный усик уткнулся в блестящие капли влаги, оставшиеся на коже Рут после их любви.

— Она пришла благословить ребенка.

Бабочка обогнула глубокое, изящно выточенное углубление и поспешила вниз.

— Тебе не кажется, что она слегка торопится, и вообще, не благословить ли ей еще и это? — поинтересовалась Рут.

— Кажется, она знает дорогу, — заметил Син. Бабочка решила, что ей надо повернуть на юг, но дорога была заблокирована темными завитками, и, измучившись, она повернула по своим следам на север. Снова окольным путем обошла живот девушки и неуверенно направилась к ложбинке на груди.

— Держи вправо, подружка, — посоветовал Син, но неожиданно насекомое стало карабкаться по округлому склону и наконец с триумфом уселось на остроконечной вершине.

Син наблюдал, как затрепетали крылышки, засияли восточным великолепием на соске, и снова почувствовал возбуждение.

— Рут. — Его голос был снова хриплым. Он повернул девушку к себе, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Улетай, маленькая бабочка. — И Рут смахнула ее с груди.

Позже, после недолго освежающего сна, они сидели на пледе, глядя друг на друга, положив между собой открытую корзинку с едой.

Пока Син открывал вино, она трудилась над приготовлением трапезы, будто священнодействовала в ризнице. Он смотрел, как она режет хлеб, солит его, мажет маслом, потом отвинчивает крышки банок с соевыми бобами, маринованным луком и свеклой. Сердцевина салата-латука хрустела, когда она отрывала листы, укладывала их в миску и украшала.

Лента развязалась, и волосы мягкими черными волнами спадали на мраморные плечи, переливаясь от малейшего движения головы. Тыльной частью руки она откинула их со лба, потом посмотрела на него и улыбнулась.

— Не смотри. У тебя плохие манеры. — Она взяла стакан, который он протянул ей, и пригубила желтого вина. Вернув стакан, продолжала руками разрывать на части жирную куриную грудку.

Демонстративно игнорируя его взгляд, не отрывающийся от ее тела, она запела нежную любовную песню, ту самую, что пела в ночь бури. Потом робко повернулась и нежно посмотрела на него сквозь черную завесу волос.

Рут аккуратно вытерла пальцы о льняную салфетку, подняла стакан с вином и, уткнувшись локтями в колени, слегка наклонясь вперед, не таясь, пристально посмотрела на него.

— Ешь, — попросила она.

— А ты?

— Чуть позже. Я хочу смотреть на тебя. Син почувствовал голод.

— Ты ешь так же, как занимаешься любовью, будто завтра умрешь!

— Просто стараюсь использовать любой шанс.

— Ты покрыт шрамами, как старый бродячий кот, который слишком много дрался. — Она наклонилась вперед и дотронулась пальцем до его груди. — Этот отчего?

— Леопард.

— А это?

— Нож.

— А это?

— Дробь взорвалась.

Она нежно погладила свежий алый рубец, обвивающий ногу, как толстая виноградная лоза.

— А откуда этот, я знаю, — прошептала она, и ее глаза стали грустными.

Он постарался изменить ее настроение:

— А теперь моя очередь задавать вопросы. — Син нагнулся и положил ладонь на начинающий округляться живот. — А это отчего? — потребовал он ответа. Она усмехнулась. — Заряд дроби или пушки?

Упаковав корзину с едой, она стала рядом с ним на колени. Он лежал на спине, зажав в зубах короткую сигару.

— Тебе было хорошо? — спросила Рут.

— О Боже, да, очень, — произнес он, счастливо вздохнув.

— А мне не очень. — Она наклонилась над ним, вынула изо рта сигару и швырнула ее в заросли ежевики.

Наступил вечер, с гор задул легкий бриз, зашелестели листья. Она покрылась гусиной кожей, а соски стали темными и затвердели.

— Ты не должен опаздывать в госпиталь в первый день, когда тебя отпустили. — Она отодвинулась от него. — Настоятельница повесит, выпотрошит и четвертует меня.

Они быстро оделись, Рут словно отдалилась от него. Веселье исчезло из ее голоса, лицо стало холодным и безразличным.

Стоя сзади нее, он застегивал корсет на китовом усе. Ему очень не нравилось сковывать любимое тело, и он хотел сказать ей об этом.

— Соул приезжает завтра. На месяц. — Ее голос дрожал. Руки Сина замерли. Впервые с тех пор, как она месяц назад пришла к нему в госпиталь, прозвучало имя Соула.

— Почему ты не сказала мне об этом раньше? — Его севший голос тоже дрожал.

— Не хотела портить сегодняшний день. — Рут пришлось повернуться к Сину, но смотрела она на далекие горы за горизонтом.

— Мы должны решить, что скажем ему.

— Ничего, — безжизненным голосом произнесла она.

— Но что мы будем делать? — К испугу примешивалось чувство вины.

— Делать, Син? — Она медленно повернулась, но ее лицо оставалось безразличным. — Мы ничего не будем делать. Совсем ничего.

— Но ты принадлежишь мне!

— Нет, — ответила она.

— Но ребенок мой!

Неожиданно ее глаза сузились, а губы побелели от гнева.

— Нет, черт тебя побери! Не твой, хотя ты и был производителем. — Она гневно смотрела на него, впервые продемонстрировав ему свой характер. Это задело Сина. — Ребенок принадлежит Соулу — и я тоже. Мы ничем не обязаны тебе. Он пристально посмотрел на нее:

— Но ведь ты не это хотела сказать.

Ее ярость угасла… И он попытался этим воспользоваться:

— Мы уедем вместе.

— Ты хочешь сказать, убежим, удерем, как воры. Что мы с собой возьмем, Син? Счастье человека, который любит нас обоих, а еще нашу вину? Ты никогда не простишь меня, а я — тебя. Даже сейчас, когда мы говорим об этом, ты не можешь встретиться со мной глазами. Ты начинаешь ненавидеть меня.

— Нет! Нет!

— И я возненавижу тебя, — прошептала она. — Позови, пожалуйста, мою лошадь.

— Ты не любишь его. — Его крик был страшен. Она продолжала одеваться.

— Он хочет видеть тебя. Ровно половину каждого письма он посвящает тебе. Я писала ему, что навещаю тебя в госпитале.

— Я буду говорить с ним! — орал Син. — И скажу ему все.

— Нет, — спокойно заметила она. — Ты не для того спас его в Коленсо, чтобы уничтожить сейчас. Если ты уничтожишь его, то уничтожишь и нас. Пожалуйста, позови лошадь.

Син свистнул.

Они стояли рядом, не разговаривая и даже не глядя друг на друга. Наконец Мбеджан появился из-за зарослей просеки, ведя лошадей.

Син поднял девушку и посадил в седло.

— Когда? — тихо спросил он.

— Возможно, никогда. — Она ударила лошадь. Рут не оглядывалась, и поэтому Сину не суждено было видеть ее слез, текущих по лицу. Цокот копыт заглушал рыдания, но Рут гордо держалась в седле.


Глава 25


Военный совет окончился сильно за полночь, и когда командиры разъехались по лагерям, притаившимся среди гор, Жан-Поль в одиночестве остался сидеть у огня.

Он устал, смертельно устал, даже мозг, казалось, отупел от этой усталости. Один на один с одиночеством. Имея в подчинении пять тысяч человек, он ощущал одиночество острее, чем когда был один на огромной поверхности вельда.

Его мысли невольно вернулись к Генриетте, он улыбнулся в темноте.

Господи, как хотелось побывать на ферме, всего неделю. Просто убедиться, что с ними все в порядке. Почитать им Библию, посмотреть на лица детей при свете лампы. Посидеть с сыновьями на ступеньках и послушать голоса Генриетты и девочек, что-то готовящих на кухне. Хотелось…

Он резко встал, глядя на огонь. «Ага, тебе хочется всего этого! Тогда иди! Позволь себе отпуск, в котором отказал многим и многим». Он стиснул зубы, зажав между ними чубук. Тоже мне, сидит здесь и мечтает, как старая баба, а двадцать пять тысяч англичан перебираются через реку.

Он вышел из лагеря и медленно пошел к горному кряжу. Завтра, думал он. Завтра.

«Бог должен быть рад, что они не разрушили кряж два дня назад, когда у меня было всего триста человек, чтобы сдержать их. Но теперь у меня пять тысяч против их двадцати пяти — пускай приходят!»

Не заметив как, он добрался до вершины. Долина Тугелы лежала под ним. Залитая мягким лунным светом, она напоминала глубокую черную рану земли. Он нахмурился, увидев бивачные огни, тянувшиеся от фермы Тричардс.

Они перешли. «Простит ли мне Бог, что я позволил это? В ужасе я ждал два дня, когда мои колонны пройдут двадцать миль до Коленсо. Два долгих дня, когда пушки увязали в трясине. Два страшных дня, когда их кавалерия, пехота и фургоны пересекали брод, а я ничего не мог сделать.

Но теперь они готовы. Завтра они подойдут к нам, пытаться перейти в другом месте — сумасшествие.

Они не могут зайти справа, так как для этого им придется перейти нашу линию фронта под слабым прикрытием, мешающей рекой, подставляя нам фланг на протяжении двухсот ярдов. Нет, вправо они не пойдут — даже генерал Буллер не согласится на это».

Он повернул голову и посмотрел налево, где отвесные пики возвышались над холмами. Рельеф земли напоминал спину гигантской рыбы. Жан-Поль стоял на ее голове, на относительно ровной поверхности Табаниамы, но слева находился спинной плавник. Там было несколько пиков: Валкран, Бракфонтейн, Твин-Пикс, Коническая гора и самая высокая и величавая — Шпионский холм.

И снова он почувствовал болезненные уколы сомнений. Конечно же ни один человек, даже Буллер, не бросит армию на эти природные укрепления. Это бессмысленно. Ночной прибой тоже пытается разрушить скалы… И все же нерешительность не покидала его.

Возможно, Буллер, этот скучный и абсолютно предсказуемый вояка, совершенно зациклившийся на теории фронтального нападения, даже он понимает всю очевидность того, что пробиться через склоны Табаниамы можно только в одном месте. Возможно, он знает, что там его будет ждать во всеоружии армия буров. Может, он знает и то, что только двадцать буров охраняют каждый пик на левом берегу. Но он не догадается, что линия охраны очень маломощна, а основная ставка сделана на Табаниаму.

Жан-Поль вздохнул. Время раздумий кончилось. Он сделал свой выбор, и завтра «все об этом узнают. Завтра.

Он медленно повернулся и начал спускаться к лагерю. Луна скрылась за Шпионским холмом, и черная тень легла на тропинку. Комья земли скатывались вниз. Жан-Поль споткнулся и чуть не упал.

— Кто идет? — окликнули его с гранитного выхода породы у тропинки.

— Друг, — Жан-Поль разглядел мужчину, прислонившегося к скале и держащего маузер у бедра.

— Скажи мне, из каких ты войск?

— Из винбергских под командованием Лероукса.

— Ты знаешь Лероукса?!

— Да.

— А какого цвета у него борода?

— Огненно-рыжая, как пламя в преисподней. Часовой рассмеялся:

— Передай Умнику Полю, что когда я увижу его в следующий раз, то завяжу ему бороду узлом.

— А не лучше ли тебе самому сначала побриться? Ведь он может ответить тебе тем же, — предупредил Жан-Поль.

— Ты его друг?

— И ближайший родственник.

— Тогда пусть дьявол возьмет и тебя. — Часовой снова рассмеялся. — Выпьешь с нами кофе?

Это была замечательная возможность пообщаться со своими людьми и узнать их настроение.

— Благодарю и принимаю приглашение. Часовой выпрямился, и Жан-Поль увидел мощного мужчину, казавшегося еще выше из-за, шляпы.

— Карл, у нас осталось что-нибудь в кофейнике? — крикнул он в темноту.

Ответ не заставил себя ждать:

— Ради Бога, нельзя ли потише? Ведь это поле боя, а не политический митинг.

— Англичане такие громкие. Я слышал их всю ночь!

— Англичане дураки. Может, и ты тоже?

— Для тебя, только для тебя. — Часовой перешел чуть ли не на шепот, но вдруг неожиданно заорал снова: — Так как там с этим чертовым кофе?

Этот явно не наложит в штаны. Жан-Поль усмехнулся, а мужчина, весело болтая, положил руку ему на плечо и повел к замаскированному среди скал костру. Трое бюргеров сидели вокруг на корточках, накинув на плечи одеяла. Когда часовой и Жан-Поль подошли к ним, они тихо беседовали.

— Луна зайдет через полчаса. Не скажу, что это меня радует. Если англичане начнут атаковать ночью,

то они ждут именно этого момента.

— Кто с тобой? — поинтересовался Карл, когда они подошли к костру.

— Друг.

— Из каких войск?

— Винбергских, — ответил Жан-Поль.

Карл кивнул и снял мятый эмалированный чайник с огня.

— Итак, вы заодно с Умником Полем. А что он думает о наших шансах на завтра?

— Что у его воина будет только одна пуля, когда он будет лежать в зарослях валерьяны, а у врага — полный боекомплект.

— И это беспокоит его?

— Только сумасшедший не знает страха. Умник Поль боится. Но он старается скрыть это: страх распространяется, как белая дифтерийная палочка, — ответил Жан-Поль, возвращая кружку и садясь в стороне от костра так, чтобы бюргеры не узнали его.

— Скрывай не скрывай, разницы нет, — проворчал часовой, наполняя кружку. — Но спорю, он бы отдал глаз, чтобы снова оказаться на ферме в Винберге и лежать рядом с женой на двуспальной кровати.

Жан-Поль почувствовал поднимающийся гнев, его голос охрип:

— Ты думаешь, он трус?

— Я думаю, намного проще стоять на горе в миле позади линии огня и посылать на смерть остальных. — В голосе часового звучали саркастические нотки.

— А я слышал, как он клялся, что завтра будет на переднем крае, — сказал Жан-Поль.

— О, он так сказал! Чтобы мы сражались веселей? Но когда пуля разворотит твой живот, как тебе удастся узнать, где же Умник Поль?

— Я говорил тебе, что я — его родственник. Оскорбляя его, ты оскорбляешь меня. — От гнева его голос совсем охрип.

— Хорошо! — Часовой быстро встал. — Давай теперь проверим это!

— Успокойтесь, — с раздражением произнес Карл. — Лучше поберегите свой гнев для англичан:— И добавил более мягким голосом: — Нам всем нужен отдых, сами знаете, что у нас завтра будет за денек. Перестаньте ссориться.

— Он прав, — согласился Жан-Поль, все еще дрожа от гнева. — Но когда я встречу тебя снова…

— А как ты, меня узнаешь? — спросил часовой.

— Вот так! — Жан-Поль сорвал с головы свою тирольскую шляпу. — Носи ее и в обмен дай мне свою.

— Зачем? — Часовой опешил.

— Для того, что если ко мне подойдет мужчина и скажет: «Ты носишь мою шляпу» — то в ответ услышит: «Жан-Поль Лероукс — трус».

Часовой ухмыльнулся, и его зубы блеснули при свете костра. Он протянул свою черную шляпу Жан-Полю и, нагнувшись, взял тирольскую. В это мгновение они отчетливо услышали тихие, как треск сухих веток, оружейные выстрелы.

— Маузеры! — заорал Карл и, вскочив на ноги, отбросил кофейник.

— Слева, — мучительно простонал Жан-Поль. — О Боже, помоги нам. Они пошли слева!

Звуки выстрелов становились все громче, они смешивались с мощной канонадой ружей.

— Шпионский холм! Они на Шпионском холме! — Жан-Поль помчался по тропинке к лагерю, черная шляпа сбилась на глаза.


Глава 26


В то утро густой туман лежал на пике Шпионского холма, и заря отливала прозрачным, жемчужным светом. Крохотные капельки отливали серебром на штыках ружей.

Полковник Джон Ачесон завтракал бутербродами с ветчиной, обильно запивая их джентльменским напитком. Он сидел на валуне, форменный плащ ниспадал изящными складками.

— Никаких следов веселых стариков буров, — радостно заявил капитан, сидящий рядом с ним.

— Окопы недостаточно глубоки. — Ачесон сердито посмотрел в сторону мелкой траншеи, вырытой в каменистой почве. Она до предела была забита людьми, расположившимися на отдых.

— Я знаю, сэр. Но мы мало что можем сделать, так как добрались до коренной породы и нам понадобится вагон динамита, чтобы углубить ее хотя бы на фут. — Капитан выбрал бутерброд и прикончил под него бутылку. — В любом случае огонь будет вестись снизу и насыпи прикроют их.

Вдоль переднего края траншеи камни вперемешку с комьями земли были уложены на высоту полутора футов. Жалкое прикрытие для двух тысяч людей!

— Бывали вы в горах раньше? — вежливо поинтересовался Ачесон.

— Нет, сэр, не доводилось.

— Тогда почему вы так уверены, что пласты залегают именно так? Вы же ничего не можете разглядеть в тумане.

— Но, сэр, мы же на вершине. А это самое высокое место…

Но Ачесон решительно его перебил:

— Где эти чертовы разведчики? Разве они еще не пришли? — Он вскочил на ноги, его плащ развевался, пока он шел вдоль окопа. — Эй, ребята! Не могли бы вы сделать здесь прикрытие повыше?

Несколько человек поднялись и без особого энтузиазма начали складывать камни. Они утомились от длинного перехода и перестрелки с мелкими отрядами буров, и Ачесон, продолжив свой путь, услышал посланную ему вслед ругань.

— Ачесон! — В тумане появилась фигура генерала Вудгейта в сопровождении штабных.

— Сэр! — Ачесон поспешил ему навстречу.

— Ваши люди окопались?

— Как могли.

— Хорошо. Как враг? Вернулись ли ваши разведчики?

— Нет. Они все еще где-то в тумане.

— Мы должны продержаться, пока не придет подкрепление. Дайте мне знать, когда… — В тумане кто-то засуетился, и Вудгейт замолчал. — Что там?

— Мои разведчики, сэр.

Соул Фридман начал докладывать с расстояния в сорок футов. Его лицо горело от возбуждения, когда он приближался к ним.

— Это не вершина! Мы не на вершине. Настоящий пик на две сотни ярдов выше. У нас с правого фланга возвышенности, маленькие холмы, поросшие алоэ, откуда простреливается продольным огнем вся наша позиция. Везде буры. Эти проклятые горы усеяны ими.

— О Боже! Ты уверен?

— Полковник Ачесон, — резко заговорил Вудгейт, — разверните правый фланг лицом к холмам. — Когда Ачесон скрылся, он добавил, затаив дыхание: — Если еще есть время.

Ветер, разгоняющий туман, принес с собой странное, необъяснимое возбуждение.

Жан-Поль стоял рядом с лошадью, от отсветов тумана его борода казалась красновато-золотистой. С плеч свисал тяжелый патронташ; ружье же казалось детской игрушкой в его огромных, волосатых руках. Он еще раз обдумывал свою диспозицию. Всю ночь он гонял лошадь из лагеря в лагерь, всю ночь кричал, запугивая и посылая людей на Шпионский холм. И теперь вокруг него горы заполнились шелестом и шепотом пяти тысяч готовых к бою бюргеров, и в радиусе ста двадцати градусов стояли их пушки. От зеленой горы на северо-западе до холма Твин-Пикс на востоке его артиллеристы толпились у гаубиц и пушек, готовые обрушить огонь на вершину Шпионского холма.

«Все готово, и теперь я должен заслужить право носить мою шляпу». Он ухмыльнулся, надвинув ее на уши.

— Хенни, отведи мою лошадь в лагерь! — крикнул он слуге.

Командующий направился к вершине последнего холма. Пока он взбирался, совсем прояснилось, и бюргеры узнавали его по горящему маяку бороды.

— Иди сюда, Умник Поль. Ох уж зададим мы этим ублюдкам! — кричали бюргеры.

Двое побежали вниз, чтобы встретить его.

— Умник Поль, мы только что с холма Алоэ. Там нет англичан.

— Вы уверены? — Это было огромным подарком судьбы.

— Так точно. Они все с другой стороны горы. Мы слышали, как они окапываются там и разговаривают.

— Из каких вы войск? — спросил он у столпившихся вокруг него в тумане.

— Мы — коммандос Каролины.

— Пошли, — приказал Жан-Поль. — Все. Мы направляемся на холм Алоэ.

Они последовали за ним, огибая вершину, яростно продираясь сквозь траву. Изо рта шел пар, клубясь в сыром воздухе. Прямо перед ними возвышалась темная громада холма Алоэ, они ползли к ней и пропадали среди утесов и расщелин, напоминая колонну муравьев, возвращающихся в родной муравейник.

Лежа на животе, Жан-Поль зажег трубку, придерживая раскаленный докрасна табак большим пальцем, затянулся и выпустил солидное облако белого дыма. В мрачной тиши, окутавшей горы, у него неожиданно громко заурчало в животе, и он вспомнил, что не ел со вчерашнего дня, хотя в кармане лежал кусок вяленого мяса.

«Львы удачнее охотятся на голодный желудок», — подумал он и затянулся.

— Сейчас налетит ветер, — прошептал чей-то голос, и он тут же услышал его шум в зарослях алоэ. Огромные кактусы в человеческий рост напоминали многорожковые зеленые канделябры с темно-красными и золотистыми верхушками, слегка покачивающимися от утреннего ветра.

— Ага. — Жан-Поль почувствовал страх и возбуждение. — Они идут. — Он выбил трубку, еще горячей сунул ее в карман и взял ружье наперевес.

Словно перед торжественным открытием памятника, ветер разогнал туман. Под кобальтово-голубым небом нежно позолоченный ранним солнцем возвышался пик Шпионского холма. Красновато-бурые утесы окружали его на протяжении пяти тысяч ярдов.

— С Богом, — прошептал Жан-Поль. — Теперь мы добьемся своего.

Их плечи и головы были выше насыпи траншей, они чем-то напоминали птиц на изгороди. Можно было, даже разглядеть повязки на головах, их светлые шлемы цвета хаки, резко контрастирующие с темной землей и травой. Сотни английских солдат, облаченные в одинаковую униформу от шлемов до ботинок, выпрямившись или слегка покачиваясь под тяжестью амуниции и контейнеров с водой, стояли в траншеях.

Эти долгие секунды тишины, когда бюргеры, смотревшие на близкую цель поверх ружей, не могли нажать на спусковой крючок. Англичане были настолько уязвимы, что не хватало духу вот так просто превратить их в груду трупов.

— Пли! — заорал Жан-Поль. — Стреляйте, ублюдки, стреляйте же! — Его голос донесся до англичан через траншеи. Он видел, как их словно парализовало, они обратили взгляды в его сторону. Он пристально посмотрел в грудь одного из них. Жан-Поль был метким стрелком…

Одиночный выстрел взорвал тишину. Оружейный огонь не умолкал, и грубая ворсистая ткань цвета хаки была слишком плохой защитой от него. С такого расстояния большинство бюргеров Жан-Поля могли уложить четырех бегущих газелей пятью выстрелами. Через несколько секунд англичане уже спрятались в траншеи, и только человек пятьдесят, раненые или мертвые, распростерлись на красной земле. Теперь над траншеей изредка показывались только головы в шлемах. Буры тоже старались увернуться, когда по ним с грохотом стреляли воины армии Вудгейта и тысяча семьсот ружей добавляли свои голоса к канонаде.

Грянул первый пушечный выстрел с обратной стороны Конической горы, ядро с визгом пронеслось над головами бюргеров и разорвалось в сорока футах от траншеи англичан, подняв облака красной пыли. Во время затишья люди Жан-Поля по гелиографу координировали огонь артиллеристов, и в дело вступали пушки. От очередного выстрела высоко подбросило человеческое тело, оно завертелось, так что ноги и руки напоминали колесные спицы. Когда пыль улеглась, оказалось, что в траншее образовалась брешь и полдюжина людей бросились заделывать ее отвалившимися камнями.

И снова одновременно заговорили все ружья буров. Несмолкающий треск больших ядер сопровождался злобным воем скорострельных орудий. Начался длинный и очень трудный день.


Глава 27


Подполковника Гарри Коуртни мучили сомнения. Солнце палило. В плаще было жарко, его культя покрылась потом, горела и саднила. Когда он смотрел в бинокль на другую сторону Тугелы, то сильно хмурился. От яркого света глаза блестели, — напоминание о вчерашней пьянке.

— Кажется, Вудгейт держится совсем неплохо и подкрепление придет очень скоро.

Сэр Рэдверс Буллер захотел убедиться во всем самолично, но ставка молчала. Они бесстрастно стояли и тупо смотрели на пик в бинокли, хотя все застилали пыль и дым. Гарри снова задумался об извилистых путях власти и отданном Буллером приказе атаковать Шпионский холм. Настоящим командиром штурма был генерал Вудгейт, который сейчас совсем неплохо держался на пике.

Но Вудгейт подчинялся не Буллеру, а генералу Чарльзу Уоррену, штаб которого находился у брода Тричардсона, там, где переходили колонны.

Уоррен в свою очередь мог рассчитывать на Буллера, который находился за рекой на приятном маленьком холме под названием гора Алисы.

Все в штабе опасались, что Буллер возненавидит Уоррена. Гарри был уверен, что Уоррен будет командовать операцией, которую Буллер считал очень рискованной, и в случае провала Уоррен был бы дискредитирован и вынужден уйти в отставку. Конечно, в случае успеха главнокомандующему сэру Рэдверсу Буллеру досталась бы вся слава победителя.

Гаррик хорошо все вычислил и, окажись он на месте Буллера, вел бы себя так же. От подобных тайных мыслей Гарри испытывал чувство собственного удовлетворения и, стоя рядом с Буллером на вершине горы Алисы, был очень доволен собой. В глубине души он ждал того момента, когда Шпионский холм превратится в кровавую бойню, а Уоррену придется с позором отступать через реку. Подполковник вспомнил, как во время общей трапезы сэр Чарльз охарактеризовал Гарри, как «распущенного, чертовски распущенного» человека. Пальцы Гарри еще крепче зажали бинокль. Он настолько увяз в собственных мыслях, что не заметил связного, бегущего от фургона, запряженного мулами. Там находился полевой телеграф, обеспечивающий связь между штабом Буллера и Уорреном, находящемся за рекой.

— Сэр! Сэр! Послание от генерала Уоррена! — Его голос, был столь настойчивым, что все обратили на него внимание и все как один повернулись к нему.

— Давай его скорей сюда! — Буллер выхватил бумагу и медленно прочел. Потом посмотрел на Гарри, и что-то похожее на удовольствие мелькнуло в бледных глазах навыкате. Гарри заметил это и ухмыльнулся. — Что вы думаете об этом, Коуртни? — Он протянул ему листок.

«Послание от полковника Крофтона со Шпионского холма.

Дайте подкрепление или все будет кончено. Генерал Вудгейт убит. Что можете предложить? Уоррен».

— Мне кажется, сэр, — медленно заговорил Гарри, стараясь скрыть охватившую его сильную радость, — что сэр Чарльз Уоррен поддался панике.

— Да, похоже на то. — Теперь Буллер открыто торжествовал.

— Я бы постарался подбодрить его, сэр.

— Да, я согласен. — Буллер повернулся к связисту и начал диктовать: — Гора должна быть удержана любой ценой. Никакого отступления. Повторяю, никакого отступления. В подкрепление высылаю миддлесекский и дорсетский полки. — Он заколебался и посмотрел на штабных. — Что вы знаете об этом парне Крофтоне? Он подойдет для командования?

Ответы были уклончивыми, но заговорил Курт, адъютант Буллера:

— Сэр, там есть один отличный парень — Ачесон, полковник Джон Ачесон. Помните, что он устроил в Коленсо?

Буллер задумчиво кивнул и, повернувшись к связисту, продолжил диктовку:

— Вы должны поставить командиром на пике отличного воина. Рекомендую Джона Ачесона к званию генерал-майора.


Глава 28


Трава у траншеи была низкой и ровной от постоянно пролетающих пушечных снарядов. Она была обагрена кровью раненых и примята обезображенными трупами. Каждые несколько секунд снаряд проносился вдоль линии британских укреплений, оставлял за собой целый лес взрывов, а Шрапнель шипела, как цеп в руках молотящего гиганта.

Джон Ачесон заставил себя встать на ноги, взобрался наверх укрытия и крикнул:

— Вперед, парни! На этот раз им нас не остановить!

В траншее под ним раненые и мертвые лежали друг на друге по двое, по трое, покрытые налетом краской пыли. Та же красная пыль покрывала лица тех, кто смотрел на него, когда он крикнул снова:

— Горнист, играй сигнал атаки! Вперед! Покажем им, на что способны наши штыки!

И рожок заиграл настойчиво и призывно.

Ачесон в странном возбуждении бегал по заграждению, как исхудавший, старый пьяница, и размахивал шпагой. Он слышал смех, но, увы, это был смех безумцев.

— Ланкширцы, за мной! За мной!

Его голос сорвался, и парни начали выскакивать из канавы. Они походили на грязных призраков с налитыми кровью глазами. Их смех и проклятия сливались со стонами раненых. Нестройными рядами атакующие бежали к гребню. Четыреста мужчин пробирались сквозь ураган пушечного огня и пулевой град.

Ачесон споткнулся о труп и упал. Боль, пронзила лодыжку, словно встряхнув его. Он проверил шпагу и захромал к крепостным валам на гребне. Но и на этот раз их отбросили назад. Атака захлебнулась еще до того, как они успели пройти полпути. Напрасно Ачесон орал на них так, что его голос стал напоминать храп загнанной лошади. Они остановились, колеблясь, наконец дрогнули и бросились назад в траншею. Слезы бессильной ярости покатились по его грязным щекам, и он захромал за ними. Полковник упал прямо на трупы, лежащие на дне Траншеи.

Чья-то рука сжала его плечо, помогла ему подняться. Он быстро сел и постарался выровнять дыхание. Ачесон с трудом узнал человека, сидевшего перед ним на корточках.

— Что там, Фридман? — с трудом произнёс он. Ответом ему послужили душераздирающие крики сидевшего недалеко от них бойца. Пушечный снаряд прямым попаданием разворотил ему живот. Какое-то время оба молчали.

— Гелиографическое послание от сэра Чарльза Уоррена! — закричал Соул. — Вас выдвинули на звание генерала и назначили командиром операции на вершине. Хорошая работа, сэр. — Соул криво усмехнулся.

Ачесон пристально посмотрел на него:

— А что слышно о генерале Вудгейте?

— Он был убит выстрелом в голову два часа назад.

— Я не знал. — С утра Ачесон не был осведомлен о том, что происходит в других местах сражений, кроме этого маленького участка. Все его мысли были заняты сотней ярдов изрытой шрапнелью и пулями земли. Он оглядел место бойни и прошептал: — В командиры?! Никто не сможет командовать здесь! Дьявол руководит этой битвой!

— Сэр Чарльз послал еще три батальона подкрепления! — крикнул Соул прямо в ухо.

— Мы с пользой распорядимся ими. — Ачесон усмехнулся и добавил: — Я растянул лодыжку. Завяжите мне, пожалуйста, ботинки как можно крепче. Сегодня ноги мне еще понадобятся.

Соул встал перед ним на колени. Одного из стрелков вдруг отбросило в сторону. Он упал на колени Ачесону, из раны на виске на них брызнули мозги. Соул вскочил, не в силах сдержать отвращения, потом вытер лицо и постарался стащить тело с колен Ачесона.

— Оставь его, — резко приказал полковник. — Займись ботинками.

Соул повиновался, Ачесон снял с шеи шелковый платок и накрыл им изуродованное лицо. Подобную рану головы ему приходилось видеть за этот день уже раз сто.

— Холм Алоэ, — прошептал он. — Если бы нам только удалось занять холм Алоэ. — Его голос стал грустным. — Бедные мои парни! — Он бережно передвинул пробитую пулей голову.


Глава 29


— Теперь они увязли, давайте проведем их. — Жан-Поль с пятью сотнями буров покинул укрытие на холме Алоэ и пошел вперед, с трудом перешагивая через кучи камней из-за своего большого живота. Он залег вместе со всеми в линию вдоль складки мертвой земли на ложной вершине. Впереди, на расстоянии двадцати ярдов, находился окоп англичан. Они не могли его видеть; но отчетливо слышали стоны и бессвязные крики раненых.

— Санитар-носильщик! Санитар-носильщик!

— Поднесите сюда боеприпасы!

Бессвязное бормотание мушкетеров перекрывалось постоянным металлическим лязгом затворов.

— Ты должен дать сигнал стрелкам, Умник Поль, — напомнил бюргер, лежащий рядом.

— Ага. — Жан-Поль снял шляпу и помахал ею так, чтобы заметили на холме Алоэ. Сигнал быстро приняли, значит, приказ открыть огонь будет разослан по гелиографу на батареи.

Они залегли в линию, с нетерпением ожидая начала атаки. Жан-Поль оглядел своих воинов, пристально смотрящих вдаль. Их лица были спокойны, но среди них встречались юные парни, слишком юные, не умеющие спрятать страх. «Слава Богу, моему старшему еще нет двенадцати, а то он мог бы оказаться здесь». Он не позволил себе думать о доме, да и едва ли бы ему это удалось при таком шквале пушечного огня.

Канонада вдруг оборвалась, и в относительной тишине оружейные выстрелы звучали по-странному приглушенно. Жан-Поль выждал несколько секунд, досчитал до десяти, набрал воздух в легкие и крикнул:

— Воины! Вперед за свободное государство!

Эхом откликнулись горы, заорали бюргеры и бросились вперед на гребень, где развевался английский флаг. На едином дыхании они навалились на измученных, страдающих от жажды ланкастерцев, и как только раздался первый выстрел, большинство англичан молча подняли руки вверх.

Они побросали ружья и так и стояли с поднятыми руками. Окружившие британцев ликующие бюргеры погнали их вниз по склону к холму Алоэ. Огромное скопление бюргеров и солдат рассыпалось по траншее длиной ярдов пятьсот.

— Быстро! — Жан-Поль перекрикивал шум. — Немедленно увести. — Он осознавал, что эта победа локального масштаба и захвачена где-то десятая часть армии. И все же раздавались крики:

— Ланкастерцы вам еще покажут!

— Где офицеры?

— Назад, если вы еще мужчины!

Он сделал все, чтобы разрушить их планы, и теперь надо было оповестить всех, пока не занята позиция внутри. Жан-Поль стал яростно сигнализировать бурам у склона, и сотни их бросились к нему с холма Алоэ. Еще пять минут, и победа будет полной.

— Будьте вы прокляты, сэр! Какого черта вы тут делаете?

Голос принадлежал кому-то из высших офицерских чинов. Жан-Поль повернул голову к пожилому высокому джентльмену, тонкие серые усы которого дрожали от гнева. Апоплексическое темно-красное лицо казалось совсем багровым от налета красной пыли.

— Я захватил ваших людей с поднятыми руками. — Жан-Поль с трудом подбирал слова из языка врага.

— Разрази меня гром, если это так. — Тяжело облокотившись на плечо худого невысокого мужчины, поддерживающего его, офицер шагнул вперед, погрозив пальцем Жан-Полю. — Окружения на холме не будет. Лучше по-хорошему уберите свой сброд из моей траншеи.

— Так они для вас сброд! — заорал Жан-Поль. Стоящие рядом с ними и буры, и бритты с интересом наблюдали за происходящим.

— Схватить и увести этих грязных ублюдков! — Жан-Поль повернулся к бюргерам, сопроводив слова выразительным жестом.

— Среди нас таких нет.

— Солдаты! Отступать и переформироваться в Девоншире. Поторопитесь! Идите! Идите! — Ачесон в упор посмотрел на генерала.

— Эй! — Жан-Поль поднял руку. — Это же мои… — Он подбирал слово. — Мои пленники.

— Сэр. — Ачесон выпрямился в полный рост и снизу вверх посмотрел на Жан-Поля. — Я даю вам пять минут на то, чтобы вы очистили траншею. Иначе я захвачу вас в плен. Всего хорошего! — И он захромал по траве прочь, но через несколько шагов обернулся, сложил руки на груди и стал ждать, когда истекут пять минут.

Горстка преданных солдат окружила полковника. Все это выглядело так жалко, что Жан-Поль чуть не расхохотался над этим тощим старым козлом. Все это действительно было очень смешно, если бы он с досадой не сознавал, что большинство его пленных спешили присоединиться к Ачесону.

Что же делать? Что?

— Остановите их! — внезапна крикнул Жан-Поль. — Держите их. Они ушли с поднятыми руками.

Неожиданно все изменилось. На горизонте перед Ачесоном и его окружением появилось несколько сотен фигур в форме цвета хаки. Три батальона подкрепления, посланные с предгорья сэром Чарльзом Уорреном, наконец-то явились. Ачесон взглянул через плечо и увидел, как они рвутся вперед. Его лицо, будто вырезанное из коричневого пергамента, еще больше осунулось.

— В штыки! — завопил он и вынул шпагу. — Горнист, труби атаку! В атаку, воины! В атаку!

Подпрыгивая и спотыкаясь, как аист со сломанной ногой, он повел своих бойцов. Позади него катилась волна сияющих штыков, чтобы обрушиться на траншею. Бюргеры Жан-Поля ненавидели обнаженную сталь. Их было пятьсот против двух тысяч. Ведь их пленники бежали в рядах противника. Они дрогнули, и их сдуло, как дым ветром.

Жан-Поль добрался до гребня и опустился у валуна, за которым скрывалось уже трое.

— Остановите их! Они идут сюда, — задыхаясь, произнес он.

Хотя волна англичан разбилась о риф невидимых им маузеров, хотя они отступили и их било шрапнелью, как плетью, Жан-Поль знал, что ему не удастся в этот день еще раз занять тот окоп.

Он чувствовал, что бюргеры пали духом, их преданные сердца находились уже у подножия горы, где хозяев ждали лошади. Шпионский холм был потерян. О! Англичане заплатили высокую цену, примерно тысячи полторы убитыми и ранеными, но они прорвали линию обороны. Он потерял Шпионский холм, и через эту брешь хлынет двадцатипятитысячная армия и отобьет Ледисмит, выбьет бюргеров из Наталя и загонит в Трансвааль. Они проиграли. Все кончено.

Джон Ачесон тщетно старался не замечать страшную боль в распухшей ноге, пытаясь перекричать нестройный хор раненых, которые просили воды. На пике воды не было. Он отвел взгляд от траншеи, где люди, падающие от усталости, оглохшие от грома снарядов, все еще косящих их ряды, лежали прямо на телах умерших и умирающих товарищей.

Он смотрел на солнце. Огромный кровавый диск время от времени закрывал облака. Через час будет темно. И Жан-Поль знал, что тогда все будет кончено. Послание, которое он держал в руках, подтверждало это, а устрашающие груды трупов, забившие окопы, служили доказательством. Он с трудом перечитал письмо и почувствовал головокружение.

«Если не можете продержаться, отступайте, куда сочтете нужным. Буллер».

А что может принести завтрашний день, если не повторение сегодняшнего кошмара? Они проиграли.

Жан-Поль закрыл глаза и прислонился спиной к валуну. Глазной нерв начал настойчиво пульсировать, он не мог остановить тик.


Глава 30


Сколько же осталось людей? Возможно, половина. Не знаю. Половина уехала, всю ночь он слышал стук копыт их лошадей, уносящихся вдаль, шум и треск фургонов и не мог удержать их.

Жан-Поль пристально посмотрел на гору, окрашенную восходящим солнцем.

— Шпионский холм, — с отвращением произнес он, но очертания горы плыли как в тумане, потому что он не мог сосредоточиться. Его глаза покраснели и воспалились от стольких бессонных ночей. Он тяжело залез в седло. Каждый мускул, каждый нерв молили об отдыхе. Только бы поспать немного, только бы поспать.

С дюжиной преданных командиров Жан-Поль всю ночь пытался остановить дезертиров, которые обескровили его армию. Он ездил из лагеря в лагерь, ругал их, умолял, стыдил. Со многими ему повезло, с другими — нет, однажды устыдили его самого. Он вспомнил старика с длинной белой растрепанной бородой, желтое, морщинистое лицо. При свете костра можно было разглядеть слезы в его глазах.

— Трех сыновей отдал я тебе сегодня, Жан-Поль Лероукс. Мои братья пошли на эту чертову гору, чтобы забрать их тела у англичан. Трех сыновей! Трех прекрасных мальчиков! — Он встал на ноги, набросив на плечи одеяло. — Ты назвал меня предателем, Лероукс. Ты сказал, что я испугался. — Он замолчал, справился с дыханием и продолжал, хотя голос его стал хриплым. — Мне семьдесят восемь лет, и ты первый говоришь мне это. Хотя, даст Бог, и последний. — Он снова замолчал. — Мне семьдесят восемь лет. Семьдесят восемь. И ты говоришь мне это! Смотри, Лероукс! Хорошо смотри! — Он опустил одеяло, и Жан-Поль застыл, увидев слипшиеся кровавые бинты, скрывавшие грудь старика. — Завтра утром я буду с моими мальчиками. Сейчас я жду их. Распишись на наших могилах, Лероукс! Напиши на них слово «предатель»! — На губах старика показалась розовая слюна.

Жан-Поль по-прежнему смотрел на гору. Усталость, стыд, боль неосуществленных планов оставили неизгладимые следы на его лице.

Когда туман рассеется, он увидит на вершине англичан, и ему придется возвращаться туда с половиной своих людей. Он пришпорил лошадь и направил ее вверх по склону.

Солнце позолотило туман, и он стал рассеиваться.

Неожиданно ветер донес до него веселый смех. «Нет, слишком рано англичане развеселились, — думал он. — Неужели они считают, что мы не вернемся?»

Подстегнув лошадь, которая с трудом карабкалась по осыпающимся камням и гальке, он будто пьяный развалился в седле и позволил везти свое тело.

Веселый гул нарастал, все более приводя его в недоумение. Впереди он увидел фигурки пляшущих, размахивающих шляпами людей. Слышались крики:

— Они ушли!

— Они наши!

— Мы победили! Слава Богу, мы победили! Англичане ушли!

Люди окружили его лошадь и стащили с седла. Он чувствовал, что подгибаются ноги, но его несли, дотащили до холма. Жан-Поль сел на валун, невольно созерцая богатый урожай битвы. Английские санитары-носильщики получили разрешение прийти на его гору и теперь работали в траншее, а буры расчищали вершину.

Четверо бюргеров подошли к Жан-Полю, держа за концы серое шерстяное одеяло, служившее носилками. Они пошатывались под тяжестью груза.

— Кто знает его? Ответа не последовало.

Они положили тело рядом с остальными. Один из бюргеров вынул из скрюченных пальцев мертвеца широкую тирольскую шляпу и накрыл ей лицо. Потом выпрямился и спросил:

— Кто похоронит его? Если нет ни друга, ни родственника, он будет погребен в общей могиле.

Жан-Поль встал и подошел к телу. Подняв его шляпу, он снял с головы свою и поменял их местами.

— Я. Я похороню его, — тяжело вздохнув, произнес он.

— Он друг или родственник. Умник Поль?

— Друг.

— А как его зовут?

— Не знаю. Он просто друг.


Глава 31


Соул Фридман беспокойно расхаживал от стены к стене. Он пришел на полчаса раньше времени и теперь «мучился в комнате ожидания госпиталя Грейс. Лейтенант сел на стул с прямой спинкой и стал от нечего делать крутить шлем, уставившись на плакат: „Джентльменов настоятельно просят, не курить!“

Соул просил Рут пойти с ним, но она сослалась на головную боль. Kaк ни странно, но он был рад. Ее присутствие наверняка затруднило бы общение с Сином Коуртни. Он не хотел вежливого трепа о погоде и самочувствии, а в присутствии Рут уже нельзя было вставить крепкое словцо.

Вчера, в первый день отпуска, он, не умолкая, говорил о Сине. Сколько раз она навещала его? Как он? Сильно ли он хромает? Не кажется ли Рут, что он замечательный парень? Дважды она отвечала «ну, не такой уж и плохой» и «да, очень хороший». И в этот момент Соул заподозрил правду. Син не понравился Рут. Сначала он с трудом поверил в это, однако попытался продолжить разговор. Но любой однозначный ответ подтверждал его подозрения. Конечно, она не говорила об этом открыто, но это было очевидно. Рут чувствовала неприязнь к Сину, близкую к ненависти.

Теперь Соул сидел и думал именно об этом. Он не мог допустить, что Син обидел ее. Если дело только в этом, то впоследствии Рут будет вспоминать об инциденте со смехом.

Нет, решил Соул, тут что-то не то. Как пловец перед погружением в ледяную воду, Соул набрал полные легкие и погрузился в бездонное море женских мыслей. Неужели Син мог спорить с ней? Может, не уделял ей достаточно внимания? (Рут привыкла, что все поклоняются ее красоте.) Могло ли быть так, что Рут… С другой стороны, Син… Соул с трудом продирался сквозь дебри «если», «может», «а вдруг». И тут в последнее мгновение его осенило.

Рут ревновала!

Соул откинулся назад на стуле, удивленный глубиной собственного открытия.

Его любимая, темпераментная жена ревновала к их дружбе с Сином!

Радостно хихикая, он стал строить планы, как успокоить Рут. Ему надо поменьше превозносить Сина. Он должен свести их вместе и в присутствии Сина уделять жене особое внимание. Он должен…

Потом его мысли переключились на Рут. Даже мысли о ней заставали его врасплох, он чувствовал себя нищим, выигравшим главный приз в лотерею.

Он впервые увидел ее на летней встрече в клубе любителей скачек в Йоханнесбурге и влюбился с расстояния в пять шагов. Поэтому, когда их представили, его без устали моловший язык словно налился свинцом, он ерзал на стуле и молчал. Когда она одарила его дружеской улыбкой, лицо Соула засияло, его бросило в жар, он не мог совладать с собственными чувствами.

Той ночью один в своей спальне он разрабатывал план действий! На его осуществление было выделено пятьсот гиней, что составляло половину сбережений. На следующее утро он начал сбор информации.

Рут было восемнадцать, она гостила у родственников в Йоханнесбурге. Визит должен был продолжаться еще шесть недель.

Девушка происходила из богатой семьи пивоваров и содержателей гостиниц, но была сиротой и находилась под опекой дяди. Живя в Йоханнесбурге, она каждый день выезжала, посещала театры и танцы, но каждую пятницу ездила в синагогу на улице Джиппи.

Первым делом он нанял лошадь и сопровождал ее на прогулке с кузеном. Рут не запомнила его и собиралась проехать мимо, но его язык, отточенный за три года практики в Йоханнесбургских барах, наконец ожил. Через две минуты она уже звонко хохотала, а через час пригласила на чай к родственникам. На следующий день он заехал за ней в великолепном экипаже. Они отобедали в отеле Канди и поехали на балет в компании друзей Соула.

Через два дня она поехала с ним на бал ассоциации адвокатов и обнаружила, что он — прекрасный танцор. Облаченный в новую модную вечернюю одежду, некрасивый, но подвижный, с выразительным лицом, на дюйм выше ее пяти футов пяти дюймов, умом и интеллигентностью завоевавший себе большое количество друзей, он замечательно оттенял ее красоту. Когда он провожал ее домой, у девушки был задумчивый, но мечтательный взгляд.

На следующий день Рут присутствовала в суде и слушала, как Соул успешно защищает джентльмена, обвиняемого в словесных оскорблениях и нанесении тяжких телесных повреждений. Защита произвела на нее сильное впечатление, было ясно, что со временем он достигнет профессиональных высот.

Через неделю Соул решился на признание. Его предложение было обсуждено и милостиво принято, и после этого осталось только уведомить семьи и разослать приглашения.

А теперь, спустя четыре года после свадьбы, у них должен был появиться первенец. Соул радостно ухмыльнулся, Думая об этом.

Завтра сделает попытку уговорить Рут изменить ими ребенка. Трудно будет выиграть это дело, пожалуй, самое сложное в его практике. За последние четыре года Соул хорошо усвоил, что это хрупкое существо обладает мертвой хваткой. Потребуется проявить немалое искусство, чтобы ослабить ее. А Соул все еще испытывал благоговейный страх перед разгневанной женой.

— Сейчас четыре часа. — Нянечка, невысокая блондинка, осмотрела комнату ожидания и улыбнулась ему. — Теперь вы можете пройти. Он на веранде.

Соулу очень хотелось поскорей увидеть своего друга, и ему пришлось сдержаться, чтобы не броситься вниз, прыгая, как мальчишка. Он узнал Сина, одетого в форму цвета хаки, элегантно откинувшегося на стул с тростниковой спинкой. Син непринужденно болтал с лежащим в кровати раненым. Соул подошел и встал позади стула.

— Не вставай, сержант. Можешь отдать мне честь сидя.

— Соул! — встав со стула и слегка опираясь на костыль, Син с притворной радостью обнял его за плечи. Так как лицо Сина сияло, Соул ничего не заподозрил.

— Рад видеть тебя, старина. — Он в свою очередь обнял Сина и улыбнулся. Соул не заметил, сколь наиграны были движения его друга, да и улыбка казалась какой-то ненастоящей.

— Давай выпьем. — Син решил спрятаться за этими словами. Он не знал, как вести себя дальше, что делать. Рассказала ли Рут все Соулу? Догадывается ли он о чем-нибудь сам?

— Воды? — заерничал Соул.

— Джина. — Син решил продолжать в такой же шутливой манере. — Графин для воды, полный джина. Только, ради Бога, не говори настоятельнице. Все достается контрабандой. Приходится спорить с сестрами, когда они хотят сменить воду. Эдакая блондиночка щебечет: «Вода несвежая, надо сменить». А я отвечаю: «Именно несвежая вода очень помогает при лечении ног!»

— Дай и мне несвежей воды, — рассмеялся Соул. Наливая, Син представил Соулу джентльмена с соседней койки, шотландца, весело смеявшегося с ними, но добавившего, что несвежая вода отлично лечит еще и раны в груди. Усевшись втроем, они занялись курсом интенсивной терапии.

Пока Син наливал, Соул принялся описывать битву за Шпионский холм. Он рассказывал очень смешно. Потом пошло описание финального прорыва через Хленгвейн и возможное снятие осады Ледибурга генералом Буллером.

Они обсудили, как войска сэра Робертса добрались до Кейпа, освободили Кимберли, обстреляли Блоэмфонтейн и теперь готовились к главному удару: через Трансвааль, к Претории, которая была сердцем армии буров.

— Все кончится месяца через три, — высказал свое мнение шотландец.

— Ты так думаешь? — Син слегка подкалывал его, стараясь вывести на разговор, пламя которого разгоралась все ярче от спиртного.

Уровень «воды» в графине снижался, время жалоб и серьезных разговоров прошло, настало время сантиментов.

Соул мягко расспросил их о состоянии здоровья.

Шотландца должны были отправить домой морем, и от мысли о расставании им стало грустно.

Син возвращался на следующий день в Ледибург долечиваться. В конце отпуска, если доктора будут довольны тем, как куски шрапнели угнездятся в его теле (язык Сина заплетался), он вернется на службу.

Слово «служба» вызвало в них патриотические чувства, и Син с Соулом, положив руки на плечи друг другу, поклялись страшной клятвой, что товарищами по оружию, братьями по крови дойдут до конца войны, не считаясь с лишениями и опасностями, они будут вместе биться с врагом.

Им захотелось спеть что-то соответствующее их настроению, и шотландец предложил «Песню дикого солдата». Их глаза увлажнились, голоса дрожали от эмоций.

Глубоко тронутые, но все еще неудовлетворенные, Син и Соул исполнили дуэтом «Сердце дуба», потом все втроем с жаром принялись за вольное пение «Ты проснулся, Джонни Коуп».

Настоятельница появилась в середине третьего куплета, от которого все в радиусе сотни ярдов не могли заснуть.

— Сэр, время посещения заканчивается в пять. — Это была грозная женщина, с голосом, способным перекрыть пулеметную канонаду, но Соул, который был профессиональным защитником и не боялся разгневанных обвинителей, приступил к делу.

— Мадам! — Он начал свою речь с поклона. — Эти люди — более того, могу сказать со всей ответственностью, — эти герои внесли большой вклад в дело победы. Их кровь лилась, как джин, в защиту такого возвышенного интереса, как свобода! Я хотел лишь того, чтобы малая толика этого лекарства влилась в них обратно. Мадам, во имя чести, благородства и справедливости я взываю к вашему патриотизму! — И он закончил речь, прижав руку к сердцу и поклонившись еще раз.

— Здорово!

— О Боже, очень хорошо!

Два героя стали дружно аплодировать, а на лице настоятельницы появилось подозрительное выражение. Она потянула носом.

— Вы пьяны!

— Что вы, это ужасная клевета! — Соул поспешно ретировался.

— Ладно, сержант. — Настоятельница злобно повернулась к Сину. — Где она?

— Кто она? — Син был сама невинность.

— Бутылка! — Женщина подняла постельное белье и начала поиски.

Соул взял шлем, отсалютовал за ее спиной и на цыпочках вышел с веранды.


Глава 32


Отъезд Сина в Ледибург проходил поспешно, излишне поспешно. Мбеджан пропал по таинственным делам. Син подозревал, что это связано с его двумя женами и отпрысками, которых Мбеджан услал в краали их родителей, когда они много лет назад покинули Ледибург.

« Дирка каждое утро отправляли в школу, которую он считал тюрьмой, поэтому Син мог свободно разъезжать по горам и вельдам, окружавшим город. Большую часть времени он проводил в дороге, покрывая огромное расстояние вплоть до Львиного холма. Через месяц он знал извилины каждой реки, каждую впадину и возвышенность. Раненая нога окрепла от постоянных упражнений, больше не болела, шрам не выделялся ярким пурпуром, а почти слился с цветом кожи.

Он и сам окреп физически, но беспокойство не покидало его. И ежедневные поездки на ранчо стали необходимостью. Он обследовал опустевшие комнаты старого здания, заметил, что старую крышу перестелили и она теперь могла защищать от дождя, а отслаивающаяся штукатурка обновлена и покрашена. Стоя перед холодным очагом, он представлял, как в нем запылает огонь и станет тепло. Меряя шагами грязный пол, он рассматривал обшивку из желтого дерева и массивные балки, поддерживающие крышу. Потом он стал изучать почву, то и дело нагибаясь, чтобы взять горстку земли и почувствовать ее богатую суглинком структуру.

В мае 1900 года Син отправился в регистрационную службу магистрата и тайком изучил бумаги. Он обнаружил, что пятнадцать тысяч акров земли ранчо Львиного холма были куплены у помещика Стефануса Иоханнеса Эрасмуса ледибургской банковской компанией. Договор был подписан Рональдом Пайем, эсквайром, занимающим пост директора банка. Син ухмыльнулся. Ронни Пай был самым веселым врагом его детства. Что ж, забавы не кончились.

Син утонул в глубоком, мягком кресле, обитом кожей, и с любопытством разглядывал обитый панелями офис.

— Все немного изменилось с тех пор, как ты был здесь последний раз. Привет, Син.

Ронни Пай точно выражал свои мысли.

— Немного.

Дела ледибургской банковской и трастовой компании шли весьма успешно, судя по меблировке. Следы процветания отразились и на внешности президента. Крепко сбитое тело, массивная золотая цепочка от часов, темный, дорогой жакет, дабы сгладить экстравагантность жилета, и ботинки ручной работы за пятьдесят гиней. Вот только лицо было настолько бледным, что веснушки казались золотыми точками. А вечно жадные глаза и уши, похожие на ручки от кружки для бритья, — все оставалось прежним. И хотя Ронни был всего на два года старше Сина, его рыжеватые баки изрядно поседели, а под глазами наметились мешки.

— Ездил в Теунискрааль навестить невестку? — На лице Ронни появилось хитрое выражение.

— Нет.

— Нет, конечно же ты не поедешь к ней. — Ронни понимающе кивнул, давая понять, что сплетни, хотя и старые, все еще живы. Из-за постоянно шевелящихся рыжих усов Ронни напоминал здоровенную крысу. И Сину захотелось побыстрее выйти на воздух.

— Слушай, Ронни. Я хочу приобрести Львиный холм. Я знаю, он принадлежит тебе. — Син резко перешел к делу.

— Львиный холм? — Вчера утром клерк принес ему сведения, за которые получил соверен. И еще из многих источников Ронни знал, что Син ежедневно навещает ранчо уже месяц. — Львиный холм? Ах да. Это место раньше принадлежало Эрасмусу. Да, вроде мы купили его. Хотя, боюсь, сильно переплатили. — Он вздохнул. — Но через десять лет, надеюсь, окупим эти деньги. Нам нет смысла торопиться с продажей.

— Я хочу его. — Син проиграл первый раунд, и Ронни радостно засмеялся.

— Ты в хорошем обществе. Половина фермеров Наталя хочет его. Но не думаю, чтобы они смогли заплатить нужную сумму.

Установленная цена пастбищных земель в районе Ледибурга равнялась одному шиллингу и шести пенсам за акр. Десять минут назад Ронни решил просить по два шиллинга. Но, посмотрев в глаза Сину, он вспомнил, кто впервые разбил ему нос. В ушах звучал высокомерный смех Сина. «Нет уж, — подумал он с ненавистью. — Нет, большой самовлюбленный дурак, теперь ты за все заплатишь!»

— По три шиллинга, — произнес он. Син задумчиво кивнул. Он все понял.

— О Боже, Ронни! Я слышал, что ты дельный бизнесмен. Но должно быть, это ошибка. Если ты действительно заплатил по три шиллинга, то тебе, наверное, пришлось заложить последние штаны.

Ронни покраснел. Гордый Син торжествовал.

— Я платил девять пенсов, — отрезал он. — А продаю по три шиллинга…

— Сойдемся на двух шиллингах двадцати пяти пенсах. Я беру.

«Черт побери. Чтобы ему провалиться! — молча молил Ронни. — Он заплатит все пять».

— Это только за землю. Еще по одному, за мелиорацию.

— Ты что-то сказал?

— Нет.

Син быстро подсчитал, что с уплатой госпошлины у него останется несколько сотен фунтов.

Ронни уставился на него, продолжая лихорадочно соображать.

«Я не знал, что он так ее хочет. Он мог бы отдать мне свою душу за это!»

— Конечно, мой совет должен утвердить сделку. Это действительно зависит только от него. — Совет директоров состоял из него самого, его младшей сестры Одри и ее мужа Денниса Петерсона. У Ронни было восемьдесят процентов акций, и Син знал это. Он тщательно изучил бумаги и хорошо подготовился.

— Послушай меня, дорогой друг моей юности. — Син перегнулся через крышку стола, сделанную из какого-то вонючего камня, и поднял тяжелую серебряную сигаретницу. — Ты, сделал предложение. Я его принял. Сегодня в четыре я буду здесь с деньгами. Пожалуйста, подготовь бумаги. — Он зажал сигаретницу в кулаке, мускулы напряглись, как живой питон. Коробка треснула и развалилась. Син кинул куски металла на книгу записей, лежащую перед Ронни.

— Не пойми меня превратно. — Ронни нервозно усмехнулся и отвел глаза в сторону. — Я приложу все силы, чтобы уговорить совет.


Глава 33


Наступила суббота, и Дирку не надо было идти в школу. Син взял его с собой прокатиться на ранчо. Чуть не сходя с ума от радости, Дирк гнал лошадь вперед, потом на полном скаку разворачивал ее и снова ехал рядом со своим кумиром, смеясь от восторга и неумолчно болтая. Но чувства снова захлестывали его, и он мчался вперед. У перекрестка под откосом Син встретил маленький караван.

— Я вижу тебя, Мбеджан. — Хозяин мрачно приветствовал слугу.

— У Мбеджана был вид осоловелого кота, только что вернувшегося после бурно проведенной ночи. — Я тоже вижу вас; хозяин.

Последовало долгое, приводящее в замешательство молчание, во время которого Мбеджан взял щепотку нюхательного табака и уставился на небо. Син изучал попутчиков Мбеджана. Две зулуски среднего возраста, лет по тридцать пять, с высокими прическами, обмазанными глиной, что свидетельствовало об их замужестве. Хотя они сохранили гордую, прямую осанку, их отвислые груди были пусты, а дряблая кожа на животе над короткими передниками свидетельствовала, что они не раз рожали. С ними ехали две девочки, только что достигшие половой зрелости. Луноликие, с молодой кожей, они сидели в седле очень прямо. Их хорошо развитые ягодицы напоминали зрелую дыню, а груди были твердыми и круглыми. Они опустили головы и весело захохотали.

— Возможно, сегодня пойдет дождь, — заметил Мбеджан.

— Возможно.

— Это будет хорошо для травы на пастбищах. — Мбеджан очень хотел поддержать разговор.

— А какого черта делают здесь эти женщины? — Син не мог сдержать любопытства, и Мбеджан нахмурился, так как этикет был нарушен. Разговоры о погоде и пастбищах должны были занять еще минут пять.

— Хозяин, это две мои жены. — Он указал на старших женщин.

— А другие две — твои дочери?

— Нет. — Мбеджан сделал паузу, потом произнес замогильным голосом: — Не пристало человеку моих лет иметь только двух жен, годных для работы и деторождения. Мне пришлось купить еще двух.

— Понятно, — сказал Син и ухмыльнулся. Должно быть, Мбеджану пришлось основательно потратиться. — И что ты собираешься делать со всеми своими женами? Ты же знаешь, что скоро мы опять вернемся на войну.

— Когда настанет время, они вернутся к своим отцам и будут ждать меня там. — Мбеджан не отличался особой деликатностью. — Теперь же я собираюсь жить с ними, пока не взойдет луна.

По-зулусски выражение «пока не взойдет луна» означало: пока женщина не забеременеет.

Мбеджан был уверен, что сообщил очень важную новость.

— Там на горе есть ферма. — Син решил сменить тему разговора.

— Много раз мы говорили об этом, хозяин. — Мбеджан все понял, и его глаза загорелись от ожидания. — Хорошая ферма?

— Это действительно отличная и очень красивая ферма. Вода там слаще, чем тростниковый сок, земля богаче, чем тело молодой коровы, а трава густая и сулит столько же благоухания, как женщина.

Глаза Мбеджана сияли от радости. По его представлению, ферма была местом, где мужчина сидит на солнышке, поставив перед собой кувшин бузы, и слушает пение женщин, работающих в поле. Большие стада тучных коров, богатые урожаи и много маленьких послушных сыновей. Это счастливый конец длинной и трудной дороги.

— Возьми с собой жен и выбери место, где ты хочешь построить свой крааль.

— Хозяин. — В зулусском языке нет эквивалента слову «спасибо». Он мог сказать «я боготворю вас», но этого было мало для Мбеджана. И поэтому он произнес: — Да здравствует хозяин!

Так приветствуют королей.

Лошадь Дирка была привязана у дома. Кусочком угля мальчик написал свою фамилию большими печатными буквами на стене передней веранды.

И хотя дом изнутри надо было штукатурить и красить заново, Син неожиданно стал задыхаться от ярости. Он, крича и размахивая кнутом, соскочил с лошади, и Дирк исчез за углом дома. Гнев Сина скоро прошел, он сидел и с радостью смотрел на фамилию собственников, написанную на стене. Появился Мбеджан. Они немного поболтали, и Мбеджан увел своих женщин. Син вполне мог доверить ему строить свою хижину на богатейшей земле Львиного холма.

Последней уходила самая молодая и симпатичная жена Мбеджана. Большой узел на голове, прямая спина. Она ушла с такой королевской грацией, что Син тут же вспомнил Рут.

Его радость угасла. Он встал и медленно вышел на улицу. Без Рут этот дом не будет домом.

Он сидел один на склоне холма. Это место было очень похоже на их тайную просеку. Именно там они любили друг друга. Хотя здесь не росли австралийские акации.


Глава 34


— Австралийская акация! — воскликнул Ронни Пай и посмотрел на сестру и ее мужа. — Он выращивает австралийскую акацию!

— Зачем? — спросил Деннис Петерсон.

— Из-за коры, дурак. Из-за коры. Она приносит доход. Двадцать фунтов за тонну!

— А что с ней делают?

— Экстракт используют для дубления кож.

— Но если она так полезна, то почему же другие… — начал было Деннис, но Ронни взволнованно перебил его:

— Я основательно все изучил. На Львином холме идеальная земля для акации. Другие подходящие места лишь в районе ранчо Магобо-Клуфа и Теунискраале. Слава Богу, что ты — хозяин Магобо-Клуфа. Именно там мы и будем сажать нашу акацию. — Он смотрел на Денниса, но не видел его. — Я говорил с Джексоном из компании по разведению акации в Натале. Он продаст нам те же семена, что и этому ублюдку Коуртни. И будет покупать всю нашу кору до последней горсточки за двадцать фунтов за тонну. Я нашел двух управляющих. Большая проблема будет с рабочими, Син нанял всех в округе. У него там целая армия. — Вдруг Ронни замер, увидев выражение лица Денниса.

— Магобо-Клуф! — простонал Деннис. — О Боже!

— Что ты хочешь сказать?

— Син приходил ко мне на прошлой неделе… Он хотел взять его в аренду. На пять лет.

— И ты отдал? — закричал Ронни.

— Он предложил три шиллинга за акр. Это в шесть раз больше, чем платил я. Разве можно было отказать?

— Ты дурак! Слепой идиот! Через пять лет земля принесет целое состояние. — Ронни задыхался. — Она будет стоить десять фунтов.

— Но никто не предупредил меня. — Деннис застонал от отчаяния.

— Но и Сина никто не предупреждал. — Одри впервые заговорила мягким голосом, но в нем было что-то такое, что заставило Ронни дико наброситься на сестру:

— Ладно, мы все знаем о тебе и Сине. Не рассчитывай, что он задержится здесь и тебе удастся подцепить его. — Ронни запнулся и виновато посмотрел на Денниса.

Год назад Одри потеряла всякую надежду на возвращение Сина в Ледибург и поддалась на нежные, но настойчивые ухаживаний. Деннис закашлял от неловкости и уставился на свои руки.

— В любом случае Син владеет землей и мы бессильны что-либо изменить.

— Ну это мы еще посмотрим. — Ронни открыл записную книжку. — Он занял десять тысяч у матери — помните те, которые мы пытались уговорить ее вложить в сделку с Бурлеем. — Они все отлично помнили эту сделку и казались слегка-сконфуженными. Ронни затараторил: — Если он займет еще пять у компании по разведению акаций Наталя, Джексон легко пойдет на это. Тогда мистеру Сину Коуртни придется так затянуть ремень, что недолго и пополам переломиться, пусть только он допустит ошибку, всего одну ошибку… Мы подождем, торопиться некуда.

Он выбрал сигару из кожаной коробки, заменяющей серебряный портсигар, и прикурил.

— Кстати, его никто не освобождал от армии? Похоже, этой войне нужны хорошие солдаты. Мне кажется, с ногой у него все в порядке. — Ронни довольно ухмыльнулся. Сигара была просто замечательна.


Глава 35


Врачи в госпитале Грейс последний раз осматривали Сина за неделю перед Рождеством. Они решили, что он недееспособен где-то на один процент, так как слегка прихрамывает, когда устает. Из-за этого ему отказались платить военную пенсию за ранение, признав, что он немедленно должен приступить к своим военным обязанностям.

Через неделю после празднования Нового 1901 года пришло первое письмо из армии. Ему предписывалось немедленно явиться в штаб горных стрелков Наталя, в войска, где порядок был совсем не тот, что у старых добрых разведчиков.

Война в Южной Африке достигла нового витка. Пройдя Трансвааль и Оранжевое свободное государство, буры начали партизанскую войну, потрясающую по размаху.

Война была далеко не закончена, и присутствие Сина было крайне необходимо, дабы укрепить армию, имеющую в своих рядах четверть миллиона бойцов.

Он просил об отсрочке, но получил ответ, где сообщалось, что его будут считать дезертиром, если он не явится в Йоханнесбург к первому февраля.

В последние две недели скопилась куча дел. Надо было окончательно засеять десять тысяч акров земли акаций, посадки которой начались в мае, договориться о долговременной ссуде, чтобы заплатить рабочим, ухаживающим за деревьями. Ремонт и восстановление дома на Львином холме были завершены, и Ада должна была перебраться туда из коттеджа на улице Протеа, чтобы присматривать за поместьем.

Теперь, когда он в одиночестве ехал по своей земле, прощаясь с ней, пришла пора подумать и о других вещах. Главное — это дочь. Первая и единственная. Ей было уже два месяца, ее звали Темпест, и он никогда не видел ее. Соул Фридман написал ему длинное, веселое письмо с фронта, и Син должен был скоро присоединиться к нему. Син послал сердечные поздравления и попытался связаться с Рут. Он написал ей, но безрезультатно, потом, оставив дела на Львином холме, поехал в Питермарицбург. Он прождал ее четыре дня в особняке Голдберга, но Рут так и не появилась, ей нездоровилось.

С печалью в сердце он медленно ехал по плантации. Молодые деревца бесконечными рядами покрывали Львиный холм. Деревья, посаженные десять месяцев назад, уже начали подстригать. Это были высокие акации с зеленой развесистой кроной. Все это достигнуто ценой нечеловеческих усилий двух тысяч местных работников, которые трудились, не разгибаясь, много месяцев. Теперь машина запущена. Син нашел пять — десять зулусов, они будут работать под присмотром Ады, расчищая почву между рядами и следя, чтобы не возник пожар. Это все, что входило в их обязанности. Надо было ждать четыре года, пока деревья не достигнут стадии зрелости и с них можно будет снимать кору.

Но теперь Син был так поглощен своими мыслями, что ехал, ничего не замечая, по меже и далее к подножию холма. Он пересек дорогу и железнодорожную линию. Впереди на Белых холмах ветер что-то шептал траве, и он мельком заметил, как сверкает водопад в лучах солнца. Цвели акации, их кроны словно были окутаны золотым туманом.

Он пересек реку у водопада. Над ним возвышался крутой склон, рядом в глубоких оврагах рос темный кустарник, туда не проникало солнце.

У водопада росли папоротники и зеленые лишайники, а скалы были черными и скользкими от водных брызг. Холодное место, без солнца. Мириады крошечных капелек, рассеянных в воздухе, создавали подвижную пелену, похожую на дым.

Син поежился, продолжая ехать медленным шагом по откосу холма. Инстинкт вел его. Он вспомнил свой первый дом. У него под ногами была земля Коуртни, и она шла вниз до Тугелы. Пока он забирался все выше, тоска все крепче сжимала его. Он добрался до края холма и стоял, глядя на Теунискрааль.

Дом с конюшнями, домики для слуг, расположенные позади основной постройки, загоны для лошадей, которые стояли, размахивая хвостами и опустив головы, искусственные водоемы среди деревьев. Все это вызывало особенные воспоминания.

Син спешился и сел на траву. Он закурил сигару и перенесся мыслями в прошлое… Опомнившись, он вынул часы из переднего кармана жилета.

— Второй час! — воскликнул он, стряхнув пыль со штанов.

Син надел шляпу и начал спускаться с холма. Вместо того чтобы пересекать реку у водопада, он направился через Теунискрааль по возвышенности и попал на дорогу, ведущую к мосту.

Невдалеке паслось стадо, голов двенадцать, не больше. Животные были в отличной форме, упитанные от свежей травы, хотя земля еще и не расцвела в полную силу. Когда он проезжал мимо, коровы подняли головы и смотрели на него большими, ничего не выражающими глазами.

Густой лес неожиданно кончился, за ним оказалась небольшая болотистая впадина, питаемая рекой. Будь он хозяин, такие места следовало бы засаживать деревьями. Вдруг Син заметил оседланную лошадь, привязанную к дереву у дальнего края болота. Син стал искать взглядом наездника и нашел его во впадине — среди ярких зеленых зарослей папируса торчала только голова. Вдруг голова пропала, и в зарослях началась возня.

Син быстро обогнул болото и подошел к привязанной лошади. Голова и плечи парня были перепачканы глиной.

— Что случилось? — крикнул Син.

— Эта скотина провалилась.

— Держитесь, я дам вам руку. — Син скинул куртку, жакет, рубашку и повесил все это вместе со шляпой на ветку. Увязнув по колено в жиже, которая стала пузыриться и пускать газы, когда он потревожил ее, Син пробирался, двумя руками раздвигая заросли высокого тростника и осоки.

Старая черная корова почти целиком увязла в иле.

— Она сейчас утонет, — сказал парень. Он был высоким для своих лет, но некрепким. Коротко стриженные черные волосы и большой нос доказывали, что перед ним Коуртни.

Спазм сдавил горло Сина, он стал задыхаться, когда понял, перед ним — его сын.

— Не стойте же так, — резко произнес мальчик, он был весь перепачкан блестящим зловонным илом. Липкая жижа стекала по лицу, испарялась и оставляла пятна на подбородке и щеках. Тяжело дыша открытым ртом, он склонился над животным, стараясь удержать его голову над поверхностью.

— Надо вытащить скотину, — сказал Син. — Держи ее голову вверх. — Он пробрался к туловищу коровы и сунул руку в болото, схватив задние ноги животного. Пошевелив пальцами, — он проверил захват, отклонился назад, выпрямился— постарался напрячь тело и собрать все силы.

Его лицо перекосилось, из широко открытого рта с хрипом вырывалось дыхание, мощные мускулы груди и рук налились свинцом.

Минуту-другую он готовился к решительному рывку, мальчик наблюдал за ним со смешанным чувством тревоги и восхищения. Вдруг внезапно громко захлюпал болотный газ вокруг груди Сина, и корова начала двигаться. Сначала медленно, с трудом продираясь через ил, показался крестец, потом дело пошло быстрее, так как болото ослабило хватку, и наконец появились последние пузырьки, болото испустило прощальный вздох.

Син встал на ноги, держа корову за щиколотки. Обессиленное животное лежало на боку.

— Черт побери! — восхищенно выдохнул мальчик. Какое-то мгновение корова неподвижно лежала, потом осознала, что ноги свободны, и начала брыкаться, пытаясь встать.

— Держи голову! — закричал Син и на ощупь стал искать хвост, чтобы корова не могла встать. Когда корова успокоилась снова, он потащил ее на твердую землю.

Как по маслу тело легко скользило по поверхности ила и тростника, пока не коснулось земли. Син выбрался из болота, постоял какое-то время и, едва держась на ногах, побрел к деревьям.

Они с сыном стояли рядом, задыхающиеся, покрытые грязью, перепачканные илом до колен, и смотрели, как корова уходит к стаду.

— Спасибо. Мне бы никогда не сделать этого в одиночку, сэр. — Форма обращения и тон мальчика задели глубинные нотки в душе Сина.

— Да, для этого нужны двое. А как твоя фамилия?

— Коуртни, сэр. Майкл Коуртни. — Он протянул руку Сину.

— Рад познакомиться с тобой, Майкл. — Син пожал ему руку.

— Я знаю вас, сэр, правда? Я уверен, что где-то видел вас, и это беспокоит меня.

— Я так не думаю. — Син приложил все усилия, чтобы казаться безразличным.

— Я бы… я бы почел за честь познакомиться с вами. Когда Майкл заговорил, Син понял, что им обоим не хватает смелости.

«Что я могу поделать? — думал Син. — Ведь я должен сказать ему правду, но не могу».

— О Боже, мы грязны, как черти. — Вместо ответа Син рассмеялся. — Мы воняем, как десятидневные трупы.

Казалось, Майкл впервые обратил внимание на их внешний вид.

— О Боже, мама убьет меня, когда увидит. — Он тоже рассмеялся, потом добавил: — Поедем к нам домой. Это недалеко отсюда. Вы сможете умыться, а слуги почистят вашу одежду.

— Нет. — Син покачал головой. — Мне пора в Ледибург.

— Пожалуйста, сэр. Мне бы так хотелось, чтобы вы познакомились с моей мамой. Моего отца нет — он на войне. Ну, пожалуйста, поехали со мной.

«Он действительно хочет, чтобы я поехал с ним». Когда Син посмотрел в глаза Майклу, теплое чувство, которое он старался скрыть, вырвалось наружу, и он покраснел от удовольствия.

— Майкл, — медленно начал он, тщательно подбирая слова. — У меня на сегодня несколько другие планы. К сожалению, я не могу принять твое приглашение. Но мне бы хотелось встретиться с тобой снова. Я в ближайшие дни буду проезжать здесь. Давай отложим до следующей встречи, ладно?

— О! — Майкл постарался скрыть обиду. — В любом случае я доеду с вами до моста.

— Хорошо. — Син взял рубашку и стал стирать с тела остатки ила, пока Майкл отвязывал лошадей.

Они ехали рядом и молчали, им обоим было почему-то неловко. Потом они попытались начать разговор, и барьер быстро разрушился. С чувством гордости, нелепым в этой ситуации, Син обратил внимание на сообразительность Майкла, на зрелость его суждений.

Они заговорили о Теунискраале.

— Это хорошая ферма. — В голосе Майкла слышалась гордость. — Моя семья владеет ей с 1867 года.

— Кажется, ваша семья не слишком процветает. — Син усмехнулся.

— Папа потерпел неудачу. Чума повалила скот. — Он молчал какое-то время. — Хотя папа не настоящий скотовод. Вместо того чтобы вкладывать деньги в скот, он тратил их на лошадей. Таких, как эта Красотка. — Он потрепал по шее замечательную золотистую кобылу. Я пытался спорить с ним, но… — Майкл вдруг осознал, что зашел слишком далеко, беседуя с незнакомцем, и попытался восстановить справедливость. — Но не поймите меня превратно, мой папа — необычный человек. Сейчас он находится в ставке главного штаба. Он — подполковник, правая рука генерала Буллера, даже награжден крестом Победы за храбрость и медалью за теперешние достижения.

«Да, — подумал Син, — мне тоже часто приходилось защищать Гарри, очень много раз, даже чаще, чем тебе». Поняв это, он решил изменить тему разговора:

— Ты тоже хочешь стать фермером?

— Мне нравятся эти места. Я родился здесь. Для меня это не просто кусочек земли и дом. Это — часть традиции, потому что здесь все создано людьми, которыми я горжусь. После отца остался только я. Поэтому не хочу нарушать традицию. Но…

Дорога пошла вверх, Майкл остановился и посмотрел на Сина, будто стараясь понять, насколько откровенно можно говорить с незнакомцем.

— Но? — мягко напомнил Син. — Еще какое-то время Майкл смотрел на него, стараясь найти ответ, хотя ему казалось, что этому человеку он может доверять намного больше, чем всем остальным людям на земле. Он чувствовал, что знает его всю жизнь и их что-то связывает — что-то очень хорошее и крепкое, почти осязаемое.

— Но, — он заставил себя вернуться к разговору, — это еще не все. Мне хочется чего-то большего, чем землю и коров. Мой дедушка был большим человеком, он управлял людьми, он… Вы понимаете меня, да?

— Думаю, да. — Син кивнул. — Ты чувствуешь, что должен найти свое место в жизни.

— Да, так. Я должен сам решать, когда отбраковывать нагульный скот, а когда выжигать клейма или где строить водохранилище.

— Ну и что ты для этого делаешь?

— Я учусь в университете мыса Доброй Надежды. Уже третий год. К Рождеству я заканчиваю.

— А потом?

— Не знаю, но что-нибудь найду. — И Майкл улыбнулся. — Да, многому надо научиться вначале. Иногда, когда я осознаю это, мне становится страшновато.

Они повели своих коней вниз по улице и были так увлечены разговором, что не заметили легкой двухместной коляски, — ехавшей из Ледибурга им навстречу.

Майкл поднял глаза.

— Эй! Сюда едет моя матушка. У вас будет возможность познакомиться.

Ужас охватил Сина, он понял, что пропал. Отступать было некуда — повозка была на расстоянии пятнадцати ярдов. Она сидела рядом с цветным погонщиком, не спуская с них глаз.

— Привет, ма.

— Майкл, что ты наделал? Посмотри на себя. — Ее голос звучал сварливо. Годы, как ни странно, сделали ее еще более привлекательной. Черты лица смягчились, а зеленые кошачьи глаза косили на Сина из-под темных ресниц.

Правда, на лбу образовалась поперечная морщинка и появился второй подбородок.

— Кто это с тобой? — Она обращалась к Майклу.

— Друг. Он помог мне вытащить корову из болота, из ила. Ты должна познакомиться с ним, мама.

Син заметил, что она богато одета, особенно для фермерской жены. Вельвет и страусовые перья — должно быть, Гарри пришлось немало заплатить за это.

Коляска была новой, полированная черная поверхность контрастировала с алой тканью, которой она была обита изнутри, плюс фурнитура из меди, считай, еще несколько сотен фунтов. Да пара чистокровных гнедых. О Боже! с завистью подумал он.

Анна все еще хмурилась. И хотя во взгляде сквозило сомнение, она была уверена, что узнала его. Краска залила ее щеки, губы дрожали.

— Здравствуй, Анна.

— Син! — Она будто выплюнула это слово.

— Много лет прошло. Как ты?

Ее глаза метали молнии. Она едва шевелила губами.

— Отойди от этого человека!

— Но… — начал было Майкл.

Син смущенно посмотрел на сына и у него пересохло в горле.

— Делай, как просит мать, — сказал Син.

— Вы… вы мой дядя Син?

— Да.

— Отойди от него! — заорала Анна. — И никогда не разговаривай с ним снова. Ты слышишь меня, Майкл? Он зло, зло! Даже не позволяй ему находиться рядом. А то он уничтожит тебя! — Анна задыхалась, ее трясло от ненависти и ужаса, она, как сумасшедшая, брызгала слюной. — Убирайся с этой земли! Син Коуртни, убирайся из Теунискрааля и никогда не возвращайся.

— Ладно, Анна. Я ухожу.

— Майкл, садись на лошадь. Быстро! И отойди от него!

Майкл вскочил в седло.

— Поехали, — приказала она цветному извозчику. От прикосновения кнута жеребцы так рванулись вперед, что Анну откинуло назад на мягкое сиденье. — Домой, Майкл. Немедленно домой:

Майкл оглянулся на Сина. Тот был смущен и растерян.

— Я не… я не верю, что вы…

— Мы поговорим об этом в другой раз, Майкл. Неожиданно выражение лица Майкла изменилось, уголки губ опустились, глаза потемнели от горя, он терял человека, который так пришелся ему по душе.

— Нет! — Майкл поднял руку в прощальном приветствии и стеганул кнутом лошадь. Прижавшись к ее спине, он помчался за коляской.

— Майкл! — крикнул Син ему вслед, но, казалось, мальчик не расслышал.


Глава 36


И Син вернулся на войну. Прощание было обычным. Ада так отлично держалась, что Сину хотелось потрясти ее и крикнуть: «Да плачь же, черт тебя побери. Горе выйдет со слезами!»

Дирк отколол один из самых впечатляющих номеров. Он вцепился в Сина и кричал до тех пор, пока не стал задыхаться. Когда поезд тронулся, Син был в ярости, это чувство не отпускало его часа четыре, пока он не доехал до Питермарицбурга.

В здании станционного буфета он успокоил себя шестью порциями бренди. Потом они с Мбеджаном, несшим багаж, шли сквозь толпу по платформе в поисках поезда, следующего до северной границы. Так как все расписание подчинялось военным задачам, пассажиры были в основном одеты в форму цвета хаки. Эта большая тускло-коричневая толпа имела лишь небольшие яркие вкрапления — цветные платья женщин, провожавших своих мужчин на войну. Рыдания смешивались с гулом голосов, смехом мужчин, плачем детей. Неожиданно Сину показалось, что кто-то окликнул его. Он оглянулся и увидел машущую поверх голов руку.

— Син! Эй, Син! — Голова Соула то появлялась, то пропадала, так как он подпрыгивал.

Син с радостью устремился к нему навстречу.

— Какого черта ты тут делаешь? — спросил Соул.

— Отправляюсь обратно на службу, а ты?

— У меня закончился недельный отпуск. Пошли посмотрим ребенка. Боже, как здорово, что я встретил тебя!

— А Рут здесь? — Син не мог удержаться от этого вопроса.

— Она ждет в повозке.

— Мне бы хотелось взглянуть на ребенка.

— Конечно. Давай найдем места, закинем «багаж, у нас будет еще минут двадцать до отхода поезда.

Син увидел ее сразу, выйдя на ступеньки вокзала. Она сидела в открытой повозке, цветной извозчик держал над ней небольшой зонтик. Светло-серое платье, отделанное розовым шелком, удивительно шло ей, как и огромная шляпа с искусственными розами. Син видел ее в профиль, она наклонилась вперед к свертку из белого шелка, который держала на коленях. Внезапно сердце так сильно забилось, что стало трудно дышать. Он остановился и прошептал:

— Боже, как она мила.

Соул рассмеялся от удовольствия:

— Подожди, ты еще не видел мою дочь.

Она не заметила, как они подошли к экипажу, так как была занята ребенком.

— Рут, у меня для тебя сюрприз, — выпалил Соул.

Она подняла глаза и словно окаменела, не в силах отвести взгляд от Сина.

— Привет, Рут.

Она ответила не сразу, пытаясь скрыть свои эмоции.

— Здравствуй, Син. Ты испугал меня.

Соул иначе понял их замешательство. Он сел в коляску рядом с женой.

— Иди взгляни. — Соул откинул шелковый платок и склонился над ребенком. Его лицо светилось гордостью.

Син молча сел напротив.

— Дай Сину подержать ее, Рут. — Соул рассмеялся. — Пускай он посмотрит на самую красивую малышку на свете. — Он не заметил, как Рут окаменела и вцепилась в ребенка. — Обещаю, она тебя не сильно намочит, так, слегка, — продолжал счастливый Соул.

Син протянул руки к девочке, наблюдая за лицом Рут. Она смотрела с вызовом, хотя была напугана.

— Пожалуйста, — попросил он.

Ее голубые глаза приняли серый оттенок, губы дрожали. Рут наклонилась вперед и положила дочь ему на руки.


Глава 37


Это было медленное, долгое путешествие в Йоханнесбург — путешествие, прерываемое длительными стоянками на полустанках. На каждом подъездном пути были остановки, редко по полчаса, обычно раза в три длиннее. Иногда, без видимых причин, они останавливались посреди вельда.

— Что-то случилось, черт их побери!

— Кто-то снова убил машиниста!

— Только не это! — выкрикивали разгневанные люди, высовывая головы из окон.

Когда охрана шла по гравийной насыпи к началу поезда, им вслед неслось мяуканье и ржание.

— Пожалуйста, успокойтесь, джентльмены. Нам надо проверить мост.

— Война кончилась.

— Веселый старик бур драпает так быстро, что ему не до мостов.

Мужчины стали спускаться вниз небольшими группами, снова раздался свисток, и они поспешили к поезду.

Син и Соул сидели рядом в углу битком набитого купе и играли в карты. Так как большинство пассажиров панически боялось свежего воздуха, словно это смертельный цианид, то окна были плотно закрыты. Купе, сизое от дыма, пропахло потом дюжины немытых тел. Темы разговора были неизменными. Соберите несколько мужчин в ограниченном пространстве, и через десять минут вы услышите все то же самое.

У этой компании был большой опыт в пикантных похождениях.

Один молоденький сержант три года служил в Бангкоке, и ему потребовалось два часа, чтобы убедить попутчиков, что слухи о преимуществе горизонтальных поз перед вертикальными оправданы. Ему удалось это доказать только после похода вниз по коридору, откуда он вернулся со старым китайцем. Этот эксперт предоставил фотографии, которые были тщательно изучены и вызвали новые споры.

Можно упомянуть капрала, побывавшего в Индии и посетившего храм Конарак. Обсуждение этой темы заняло следующий час. Разговор неизменно возвращался к известному Дому Слонов в Шанхае.

Так они беседовали, пока не пришло время спать.

Тем временем Соул, утративший интерес к картам, достал из сумки книгу и стал читать. Син почистил ружье, окончив работу, уставился в окно на маленькое стадо газелей, пасшихся вдоль железной дороги. Он невольно прислушался к детальному перечислению удовольствий, предоставляемых посетителям в Доме Слонов, и решил обязательно посетить его, если будет в Шанхае.

— Что ты читаешь? — наконец обратился он к Соулу.

— А? — Соул рассеянно посмотрел на него, и Син повторил вопрос. «Вестминстерская система правления». Соул повернул книгу так, что Син смог увидеть название.

— Боже! — Син хмыкнул. — И для чего тебе эта чепуха?

— Меня интересует политика, — отрезал Соул. Син какое-то время смотрел на него, потом отвлек снова:

— У тебя есть с собой какие-нибудь книги, кроме этой?

Соул открыл сумку:

— Попробуй эту.

«Здоровье нации». Син засомневался:

— О чем она? — Но Соул снова погрузился в чтение.

Син открыл тяжелый том и, ничего не понимая, попытался одолеть первую страницу. Он смиренно вздыхал каждый раз, когда ему приходилось читать что-нибудь, кроме писем и объявлений в банке. Потом его глаза забегали взад и вперед по странице, напоминая челнок ткацкого станка. Он не отдавал себе отчета, что это был первый узор на ткани познания, которая со временем должна была одеть всю его обнаженную душу.

Через час Соул оглянулся:

— Ну и как?

Син ухмыльнулся, не поднимая глаз, полностью поглощенный чтением. Это было важно. Язык Адама Смита был чистым и по волшебному понятным.

С некоторыми его выводами Син не соглашался, но они разбудили его ум, заставили мысленно спорить с автором, соглашаясь с написанным или отвергая его.

Он читал быстро, зная, что вернется и перечитает снова, так как это был единственный путь к пониманию экономики. Не отрываясь от текста, он залез в карман формы, нашел огрызок карандаша и подчеркнул то место, к которому хотел вернуться.

Потом стал читать дальше и снова что-то яростно чиркал.

«Нет!» — написал он на полях в одном месте. «Хорошо» — в другом.

Соул поднял глаза и нахмурился, увидев, как Син разрисовывает его книгу. Но, заметив выражение лица друга, его предельную сосредоточенность, расслабился. Из-под опущенных ресниц он наблюдал за Сином. Его чувства к этому сгустку мускулов, настроений и неожиданной доброты достигли апогея, дошли до границ восхищения. Он не знал, почему Син заботился о нем, да и не хотел знать. Но было здорово сидеть и смотреть на лицо этого родного человека, который был для него уже больше, чем друг.

Поезд двигался на север среди полей, поросших травой, оставляя за собой хвост серебряно-серого дыма, а солнце освещало землю, пробиваясь сквозь облака. Когда оно зашло, быстро наступила темнота.

Они ели вяленое мясо, положив куски на грубый хлеб. Вместо ножа использовали штык. В купе не было света, поэтому, поев, они сели рядом, завернувшись в одеяла, и стали разговаривать. Вскоре остальная болтовня сменилась мерным храпом. Син открыл окна, и холодный сладкий воздух проветрил мозги и обострил восприятие. Они наслаждались общением, с трудом сдерживая восхищение.

Человек, земля, народ, власть, война и мир — темы, рожденные жизнью, не могли оставить равнодушными ни того, ни другого.

Оки пытались решить извечные вопросы: как избавить мир от крови и несправедливости, как вырывать с корнем зло, пока оно не проросло и не укоренилось.

Такого разговора между ними еще не было. Соул накинул одеяло на плечи, прислушиваясь к голосу Сина в темноте. Его восприятие было обострено, и он открывал новые качества, новые направления в развитии этого человека.

«И я приложил к этому руку, — думал он с гордостью. — Он — бык, дикий бык, который преследует все, что движется, преследует бесцельно, потом замедляет бег и бросается на что-то новое, используя силу для разрушения, потому что не знает другого применения; растерянный и злой, кричащий, как варвар; преследующий все и в результате не получающий ничего. Возможно, я смогу помочь ему и указать выход с поля битвы».

Они говорили в ночи. Темнота искажала расстояния. Так как они не видели друг друга, то казалось, физические формы не сдерживали их, а сознания освободились и встретились, чтобы с помощью слов двигать вперед мысль. Неожиданно тьма взорвалась грохотом и ревом, звяканьем разбитых стаканов; все вещи и тела свалились в одну кучу, когда поезд сошел с рельсов и опрокинулся. И уже другие звуки заглушили все остальное — треск мушкетов с близкого расстояния и громовые удары «максима», бьющего прицельно.

Син беспомощно бился в темноте, задыхаясь от тяжести навалившегося груза. Он скидывал с себя людей и вещи, его ноги запутались в одеяле. Наконец он смог глубоко вздохнуть, но чье-то колено заехало ему в лицо с такой силой, что губа распухла и соленая кровь наполнила рот. Он разразился бранью, почувствовав, как острый край разбитого стакана впился в руку. В темноте от ужаса и боли заорал мужчина, ему вторил дикий хор стонов, криков и оружейного огня.

Наконец Син полностью освободил тело и даже попытался встать.

Пули методично превращали в щепки стены вагона.

Кто-то, пошатнувшись, упал на него.

— Соул!

— Оставь меня.

— Это был незнакомец.

— Соул, Соул! Где ты?

— Син.

— Ты ранен?

— Нет.

— Давай выбираться отсюда.

— Мое ружье.

— К черту ружье.

— Где окно?

— Заблокировано.

Значит, вагон лежал на боку, окнами к земле, и целая гора мертвых и раненых свалилась на них. Дверь оказалась на потолке, и возможно, ее заело.

Вслепую Син начал поиски, но выругался и резко отдернул руку, когда заноза вошла ему под ноготь. Вдруг он почувствовал дуновение холодного воздуха.

— Здесь дыра. — Син яростно работал руками, пока не нащупал брешь в стене. — Одна из планок сломана.

И тут же все, кто был способен передвигаться, полезли на него, хватая за руки и пытаясь оттолкнуть.

— Убирайтесь, ублюдки. — Син бил наотмашь, чувствуя, что удары достигают цели. Он задыхался, пот катился по спине. Воздух был тяжелым и липким от крови и чувства страха. — Убирайтесь. Я все сделаю сам. — Он с силой ударил по планке и оторвал ее. Какое-то мгновение пришлось бороться с искушением прижать лицо к узкой дыре и вдохнуть свежего воздуха. Но он обхватил руками следующую планку, уперся ногами и рванул со всей силой. Она не поддалась. Син запаниковал.

— Эй, кто-нибудь, дайте мне ружье! — крикнул он сквозь шум.

— Вот, — раздался голос Соула, и ружье оказалось у него в руках.

Он высыпал патроны, используя ствол, как рычаг, и повис на нем. И дерево уступило. Теперь он снимал планку за планкой.

— Выходить по одному. Соул, ты первый.

С трудом сдерживая панику, Син помогал мужчинам выбираться через небольшое отверстие. Какой-то толстяк застрял, и Син, упершись ботинками, нажал на него так, что мужчина вылетел, как пробка из шампанского.

— Есть там кто-нибудь еще? — крикнул Син в темноту.

— Син, — послышался голос Соула снаружи, — уходи оттуда.

— Иди в укрытие! — крикнул Син в ответ. Ружья буров все еще стреляли по разбитому поезду. Он спросил снова:

— Есть там кто-нибудь еще? Ответом ему был чей-то стон.

Мужчина был тяжело ранен, его голова дергалась. Син освободил тело и положил поудобнее. Раненого нельзя переносить, решил он, безопаснее здесь дожидаться прихода медиков. Он оставил его и стал осматривать остальных.

— Черт их побери! — Он беспокоился, сможет ли найти дорогу обратно. Этот уже мертв. Он чувствовал клейкость мертвой кожи, напоминающую рептилий. Осмотрев весь вагон, Син выбрался в открытую ночь.

После ужасной тьмы вагона свет звезд казался жемчужным, он видел густой туман, повисший над локомотивом, поваленные вагоны, отражающиеся друг в друге. Все эти изуродованные предметы составляли страшную картину разрушения.

Из укрытий несколько ружей отвечало отрывистыми слабыми выстрелами на канонаду буров.

— Син, — окликнул его Соул, когда тот шел вдоль перевернутого вагона.

— Оставайся здесь, Соул. Я возвращаюсь, чтобы найти Мбеджана.

— Ты никогда не найдешь его в этой свалке. Он был с лошадьми — прислушивайся к ржанию.

Из отсеков для лошадей в хвосте поезда доносились такие леденящие кровь звуки, что Сину очень захотелось никогда не слышать их снова. Две сотни загнанных в ловушку и беснующихся лошадей!

— О Боже, — прошептал Син. Но ярость пересилила страх. — Ублюдки!

Буры выбрали место у изгиба реки. Вода отрезала доступ с одной стороны, с другой — земля круто поднималась двумя уступами, что позволяло захватить всю линию железной дороги.

Вдоль первого уступа залегли стрелки. Буров было не меньше двухсот, они вели интенсивный огонь, а над ними на вершине гребня стрекотал «максим». Они простреливали весь состав, из конца в конец. Син. медленно поднял ружье и опустошил магазин, стреляя по «максиму». Незамедлительно вспышки стали ярче, пули пытались найти его, и вокруг Сина воздух заполнился свистом и жужжанием сотен смертоносных пчел.

Син пригнулся, чтобы перезарядить ружье и снова стал стрелять.

— Вы ублюдки! — крикнул им Син, и, должно быть, они услышали его слова, так как стрелкам стал помогать «максим». Он чуть не попал в цель.

Син снова припал к земле, рядом с ним стрелял Соул.

— Где ты взял ружье?

— Я возвращался за ним. — И Соул победно выстрелил.

— Смотри не наткнись на пулю.

— И это говоришь мне ты, — огрызнулся Соул. Син снова безрезультатно опустошил магазин, хотя сам звук выстрелов разбудил в нем сумасшедшую ярость. Нужно было только услышать голос Мбеджана, чтобы совсем озвереть.

— Хозяин.

— Где тебя черти носили?

— Я потерял копья. Мне пришлось потратить много времени, чтобы отыскать их в темноте.

Син устало молчал, пристально глядя на гребень горы. Слева в ряду стрелков была брешь, там узкое ущелье пересекало линию огня буров, уходя вниз, к железной дороге. Небольшая группа могла бы пройти там. Оттуда «максим», стоящий на вершине, будет уязвим.

— Принеси копья, Мбеджан.

— Куда ты собрался? — поинтересовался Соул.

— Попробую разобраться с пулеметом. Оставайся здесь и попытайся занять умы тех джентльменов.

Син пошел вдоль поезда к ущелью. Он одолел пятьдесят футов, когда понял, что и Мбеджан, и Соул следовали за ним.

— Какого черта ты тут делаешь, Соул?

— Иду с тобой.

— Черт тебя побери!

— Смотри как бы этого не случилось с тобой. — В его голосе слышалось дикое упрямство, и Син, зная эту черту друга, решил не тратить времени на споры.

Он добежал до входа в ущелье, где нашел укрытие с подветренной стороны вагона, и в последний раз оценил позицию.

Ущелье оказалось узким, но глубоким, и, кустарник, росший там, должен был скрывать их до вершины, где была брешь в линии огня буров.

— Это сработает, — вслух заявил он и повернулся к Мбеджану и Соулу. — Я пойду первым, потом ты, Соул. И поторапливайся.

Больше всего он боялся, что буры на холме начнут сопротивляться. Он слышал, как офицеры-англичане возобновили борьбу, и теперь сотни ружей отвечали бурам.

— Ладно, я иду. — Син встал. — Следите за мной. В этот момент знакомый голос окликнул их:

— Кто вы?

— А вы? — в свою очередь нетерпеливо спросил Син.

— Я офицер. — И тогда Син узнал голос и долговязую фигуру, сжимающую обнаженную шпагу в руке.

— Ачесон!

— Коуртни! Что вы здесь делаете?

— Собираюсь лезть по ущелью и заткнуть «максим».

— Думаете добраться?

— Попытаюсь.

— Вы славный парень. Желаю вам удачи. Мы будем готовы поддержать вас, если понадобится.

— До встречи на вершине!

Они двигались тихо, цепочкой по одному, а оружейные выстрелы и крики подтверждали, что они у цели. Син уже различал голоса бюргеров.

Ущелье становилось неглубоким и выравнивалось по мере приближения к вершине. Син поднял голову и осмотрелся. Он видел огромные тени буров на траве, их ружья отбрасывали длинные оранжевые отблески пламени.

Внимание Сина сосредоточилось на пулемете, он видел, что оружейный огонь снизу не вредит бурам.

Находясь на переднем склоне холма, пулемет был защищен выступом скалы и наложенной перед ним землей. Толстый ствол торчал из узкой щели, обслуживали орудие трое мужчин.

— С Богом, — прошептал Син, он на животе выполз из ущелья и начал тихонько подкрадываться. Один из артиллеристов заметил его только на расстоянии нескольких ярдов от орудия.

— Осторожно…

Син сжал приклад двумя руками, и артиллеристу так и не удалось закончить фразу. Мбеджан и Соул не отставали. Через несколько секунд все было кончено, а трое победителей тяжело дышали в темноте.

— Ты знаешь, как эта штука работает, Соул?

— Нет.

— И я тоже. — Син сел на корточки перед орудием, положив руки на двойную рукоятку, большие пальцы механически застучали по дулу.

— Что случилось? Отвечайте, отвечайте! — кричали буры снизу, и Син ответил:

— Все в порядке.

— Почему не стреляете? — строго спросил бур, и Син опустил ружье.

Было слишком темно, Син заметил лишь неясную тень, и пальцы нажали на спуск. Тут же его плечи тряхануло от отдачи, он направил ствол на нижний, широкий сектор обстрела.

Вопли, крики и ругательства донеслись с линии огня буров, а Син, как дикарь, расхохотался от удовольствия. Буры прекратили стрелять по поезду, они вскакивали и разбегались под ливнем пуль. Большинство устремилось назад, к вершине, где были привязаны их лошади. Они обходили «максим» с флангов, а британцы преследовали их: Ачесон сдержал слово.

Только горстка буров шла вверх по холму к Сину, злобно крича и стреляя. Прямо под огневой позицией была мертвая земля, и Син не мог достать их там.

— Разбегайтесь в стороны! — крикнул Син Соулу и Мбеджану, наводя ствол тяжелого орудия на скалу напротив и корректируя линию огня. Но от этого движения патронная лента съехала, и после первого выстрела «максим» заело. Син поднял орудие над головой, постоял так какое-то время и швырнул его в тех, кто был внизу. Двоих задело, они упали в траву. Син схватил огромный камень и запустил его вслед за орудием. Удары достигали цели. Задыхаясь от радостного, истеричного смеха, он продолжал обстрел. Буры бросились врассыпную.

Только один мужчина продолжал карабкаться наверх быстро и молча. Син уже три раза промахивался, и неожиданно бур подошел совсем близко, на расстояние десяти футов. Он замер и поднял ружье. Даже в темноте с такого расстояния едва ли, промахнешься. Син прыгнул на него с вершины. Они покатились по склону, пытаясь нанести один другому удары побольнее, пока куст терновника не остановил их.

— Сейчас ты получишь, кровавый голландец! — рявкнул Син. Он знал, что только так можно победить соперника. Собрав все силы, Син схватил бура за горло так крепко, что мог сломать кость.

— Чертов ублюдок!

Этот голос нельзя было перепутать ни с одним другим на свете.

— Жан-Поль!

— Син!

От неожиданности встречи хватка ослабла, и Син опустил руку.

Только раз в жизни Син встречал человека, не уступающего ему по силе, и теперь они снова противники! Тыльной стороной руки он ударил Жан-Поля в подбородок. Голова бура откинулась назад, но британец схватил его за шею левой рукой. Он должен был сломать ему шею. Жан-Поль словно клещами сжал грудную клетку Сина. Кровь внезапно прилила к голове, с ним происходило что-то похожее на пред обморочное состояние. Казалось, земля уходит у него из-под ног, перед глазами плыли круги. Собрав остатки сил, напрягшись до изнеможения, он вцепился мертвой хваткой в шею Жан-Поля. Что-то хрустнуло, Жан-Поль издал дикий вопль, ослабив хватку.

Син уже чувствовал себя победителем, но оказалось, радоваться еще было рано.

Жан-Поль вывернулся и нанес Сину столь сокрушительный удар, что тот упал спиной на камень и забился в судорогах. Он смутно слышал голоса британцев, видел, как Жан-Поль встал, пытаясь оглядеться кругом.

Син заставил себя встать и настичь Жан-Поля. Но боль в спине не давала ему быстро двигаться. Неожиданно где-то рядом мелькнула знакомая тень, сомнений не оставалось — это был Мбеджан. Син увидел длинный клинок в руке зулуса, направленный в спину Лероукса.

— Нет! — закричал Син. — Нет, Мбеджан! Оставь его! Оставь!

Мбеджан заколебался, замедлил бег и, остановившись, посмотрел на Сина.

Тот еле держался на ногах, дыхание с хрипом вырывалось из груди. В темноте он слышал стук копыт одиноко бегущей лошади.

Что ж, Умник Поль, считай, что и на сей раз фортуна на твоей стороне.


Глава 38


Через два дня в освобожденном поезде они доехали до Йоханнесбурга.

— Думаю, надо кому-то доложить о нашем прибытии, — предложил Соул, когда они втроем стояли у остатков багажа, который им удалось спасти из-под обломков.

— Иди и докладывай, если, тебе этого хочется, — ответил Син. — Что касается меня, то я сначала осмотрюсь.

— Но у нас нет военных билетов, — протестовал Соул.

— Следуй за дядюшкой Сином.

Йоханнесбург — злой город, отравленный пороком, называемым золото. Его воздух пропитан весельем, хрупким восторгом и суетой. Когда ты уезжаешь оттуда, то можешь возненавидеть город, но когда возвращаешься, он снова берет тебя в плен. Син знал об этом.

Он повел Соула и Мбеджана через порталы железнодорожной станции к улице Элоффа. Да, что и говорить, главная улица города была хорошо ему знакома. Как всегда, тьма народа, повозки теснили конки. Здесь можно было встретить представителей самых различных родов воск. А женщины, как в любом южном городе, напоминали ярких бабочек.

Син остановился на вокзальной платформе и зажег сигару. Шум человеческих голосов заглушался заунывным завыванием паровозных гудков. Бой городских часов возвестил о полудне. Син автоматически полез в карман за часами и сверил время. При этом он заметил, что все вокруг поступают так же.

Йоханнесбург не сильно изменился — те же привычки, те же чувства. Главные склады казались выше, чем он помнил их, появилось несколько новых зданий, стало чуть меньше старых, маленьких и щеголеватых, возле которых, как всегда, вертелись проститутки.

Там, на углу улицы Посыльных, напоминающий по форме свадебный пирог, с невероятными железными украшениями и крышей с навесом находился отель Канди.

Ружье и поклажа оттягивали плечо Сина, когда он продирался сквозь толпу, Соул и Мбеджан шли следом. Вращающаяся стеклянная дверь пропустила их внутрь.

— Здорово. — Он оглядел коридор и скинул поклажу на толстый ворсистый ковер.

Хрустальные канделябры, вельветовые занавески, перевязанные серебряными шнурами, пальмы, бронзовые урны, мраморные столики и стулья, обитые мягким плюшем, создавали дорогой комфорт.

— Что ты думаешь, Соул? Устроит нас эта ночлежка? — спросил он нарочито громко, так что разговоры смолкли.

— Не кричи! — взмолился Соул.

Старший офицер, сидящий на плюшевом стуле, поднялся, медленно повернул голову и поправил монокль, пристально посмотрев на них, а его спутник нагнулся и прошептал:

— Колониальные войска.

Син подмигнул им и направился к служащему отеля.

— Добрый день, сэр.

Клерк внимательно изучал их.

— Вы должны были забронировать номера для главнокомандующего и меня.

— Ваше имя, сэр?

— Очень жаль, но я не могу ответить на ваш вопрос. Мы путешествуем инкогнито. — Син говорил с ним серьезно, и клерк растерялся. — Вы видели мужчину, который принес сюда бомбу? — Син перешел на заговорщицкий шепот»

— Нет. — Глаза клерка остекленели. — Нет, сэр, не видел.

— Хорошо. — Син облегченно вздохнул. — Тогда мы займем королевские апартаменты. Потрудитесь отнести туда наш багаж.

— Но генерал Кейтнес занял их, сэр. — Клерк занервничал.

— Что? — закричал Син. — Как вы посмели?

— Я не… мы не… — Заикаясь, служащий пятился назад.

— Позови хозяина, — приказал Син.

— Да, сэр. Хорошо, сэр. — И клерк исчез за дверью с надписью «Не входить».

— Ты с ума сошел? — Соул сгорал от стыда. — Мы не можем здесь оставаться. Быстрее уходим. — Заметив, что они привлекают всеобщее внимание, он не стал обольщаться насчет впечатления, которое производит их грубая походная форма.

Не успел Син ответить, как из-за двери с надписью «Не входить» появилась женщина, очень красивая. Ее глаза сверкали, как голубые сапфиры, видно было, что она не в духе.

— Я миссис Раутенбах — хозяйка отеля. Вы хотели меня видеть?

Стоило Сину улыбнуться, как гнев миссис стал на глазах улетучиваться.

— Ты все еще любишь меня, Канди?

— Син? — Миссис Раутенбах сомневалась.

— Кто же еще?

— Син! — И она бросилась к нему.

Через полчаса генерала Кейтнеса переселили, а Син и Соул с комфортом устроились в королевских апартаментах.

Выйдя из ванной и обмотавшись полотенцем, Син развалился на стуле, а парикмахер сбривал с него трехдневную щетину.

— Еще шампанского? — Канди не знала, чем угодить.

— Спасибо.

Она наполнила стакан и дотронулась до крепких мускулов предплечья.

— Ты похорошел за эти годы. — Она гладила пальцами его грудь. —Кое-где волосы поседели, но это тебе идет. Вы скоро закончите? — обратилась миссис к парикмахеру.

— Еще секунду, мадам. — Он прошелся ножницами у виска Сина, сделал шаг назад, оценил свою работу и с гордостью поднес зеркало клиенту.

— Отлично, благодарю.

— Теперь вы можете идти. Загляните к джентльмену в соседнем номере.

Когда дверь закрылась, она повернула ключ. Син поднялся со стула, и они молча пошли навстречу друг другу.

— О Боже, какой ты большой. — Она говорила низким, медленным голосом изголодавшейся женщины. Впрочем, она его не стыдилась.

— Какая ты красивая, — ответил ей Син. Их руки встретились.

Позже, когда они тихо лежали в сгущающихся сумерках, Канди коснулась языком его плеча и неожиданно, как звери залечивают свои раны, начала зализывать длинный красный шрам на его шее.

В сгустившейся темноте Канди зажгла газовый светильник и послала за бисквитами и шампанским. Они сидели рядом на измятой кровати и разговаривали.

Какое-то время их не покидала неловкость из-за случившегося, но потом смущение исчезло, и они проговорили всю ночь.

Очень редко мужчина находит в одной женщине и друга, и любовницу, но с Канди это было возможно. Он же для нее являлся воплощением идеального мужчины.

Он рассказал ей о Майкле и о странной связи между ними.

Он рассказал ей о Дирке и поделился своими опасениями.

Он рассказал ей о войне и о том, что будет делать, когда она кончится.

Он рассказал ей о Львином холме и акациях.

Только об одном он не мог рассказать ей — о Рут и о мужчине, который был ее мужем.


Глава 39


Через несколько дней Син с Соулом доложили о своем прибытии в ставке регионального командования. И хотя им не дали ордеров на постой, но и не возложили никаких обязанностей. Казалось, никто не интересовался ими. Друзьям было приказано ежедневно появляться в ставке, а потом они могли делать все, что хотят. Они вернулись в отель Канди и проводили время за игрой в бильярд, карты, за едой, выпивкой и болтовней.

Через неделю такой жизни Син стал сам себе напоминать племенного жеребца. Даже манной небесной можно пресытиться. И поэтому, когда Канди попросила сопровождать ее на обед и прием в честь лорда Китченера, отмечавшего свое назначение главнокомандующим армией Южной Африки, Син с радостью согласился.

— Ты выглядишь божественно, — сообщила ему Канди, когда он вошел в ее номер люкс через замаскированную дверь, связывающую его спальню с этой комнатой в викторианском стиле. Когда она показала ему маленькую незаметную панель и продемонстрировала, как при нажатии на нее дверь бесшумно скользит в сторону, Син поборол желание узнать, сколько мужчин помимо него знает эту тайну. Глупо было возмущаться по поводу бесконечного количества гостей Канди, научивших ее всем тем пикантным штучкам, которыми она теперь радовала его.

— И ты выглядишь не так уж плохо. — На ней было шелковое голубое платье под цвет глаз и бриллиантовое колье.

— Как ты галантен! — Она подошла к нему и пригладила шелковые лацканы его нового фрака. — Я бы хотела, чтобы ты надел медали.

— Но у меня нет медалей!

— Как же так, они должны быть! Ведь ты столько раз был ранен!

— Прости, Канди. — Син усмехнулся.

Иногда и она оказывалась не самой умной женщиной на свете. Канди была старше его на год, но ее кожа и волосы были прелестны, хотя большинство женщин так быстро утрачивают свежесть молодости.

— О'кей! И без медалей ты будешь самым импозантным мужчиной на вечере.

— А ты — самой очаровательной девочкой!

Экипаж сворачивал с улицы Комиссаров к «Грандотелю». Син, откинувшись на мягкую, обитую блестящей кожей спинку, стряхивал пепел с дорогой крепкой сигары. Бренди, выпитый до отъезда, приятным теплом разлился по телу. Голову приятно кружил запах лавровишневого лосьона, а легкая рука Канди поглаживала его ногу.

Он был наверху блаженства, слегка подтрунивая над болтовней Канди и выпуская дым сигары, доставлявшей ему почти детскую радость. Когда экипаж, мягко затормозив, остановился у входа в отель, он вышел и протянул руку Канди, ожидая, пока она разберется со своими юбками.

Пройдя мимо стеклянных дверей, услужливо распахнутых перед ними швейцаром, они оказались в холле. Здесь было не столь роскошно, как в отеле Канди, но тоже весьма мило. Под стать антуражу были и встречавшие. В ожидании главнокомандующего Син тихо представился его адъютанту.

Лорд Китченер был великолепен — холеный великосветский лев. Его рукопожатие было твердым и властным. На какое-то мгновение он задержал жесткий взгляд на склонившем голову Коуртни. Потом повернулся к Канди, и выражение его лица моментально смягчилась.

— Очень польщен, что вы пришли, мадам. — Лорд поцеловал даме руку.

Праздничная толпа, словно стая экзотических птиц, пестрела всеми цветами. Преобладала красная форма разведчиков и фузилеров, но встречалась и гусарская голубая, с золотыми аксельбантами, зеленая лесных отрядов и в яркую полосу шотландских стрелков. Поэтому черный фрак Сина казался довольно консервативным. Блестели медали и ордена, бриллианты и изумруды. А голые плечи красавиц пленяли матовостью, сравнимой с цветом слоновой кости.

Здесь собрался цвет Британской империи. А Британию можно было сравнить с самым большим деревом в лесу стран, принимавших участие в теперешней войне. Два века побед питали это дерево, двести миллионов человек были его корнями, которые вобрали в себя сокровища половины мира, а потом на кораблях отправляли их в серый город на берегу Темзы — сердце Туманного Альбиона. Все эти богатства служили цвету нации — тем самым мужчинам, чья неторопливая речь и вежливое безразличие делали их чопорными и высокомерными. За это их боялись и ненавидели те, кто делал все для их процветания.

Глядя на них, Син чувствовал, что душой он с теми голодными и оборванными людьми, которые, презирая смерть, защищают свою огромную коричневую землю.

От этих мыслей у него чуть не испортилось настроение. Он заставил себя успокоиться и, взяв с подноса бокал с вином, попытался присоединиться к группе молодых офицеров, окруживших Канди. Но злость не проходила, он настолько разошелся, что чуть было не вступил в драку с одним из офицеров, если бы чье-то властное прикосновение не заставило его обернуться.

— Привет, Коуртни. Везде, где бы вы ни находились, за пьянкой следует драка.

Син, чувствуя себя виноватым, поднял глаза на Джона Ачесона. Но, как ни странно, они насмешливо блестели.

— Здравствуйте, генерал. — Син тоже невольно усмехнулся.

— Поганое шампанское. Старина Китченер, должно быть, решил на нем сэкономить. Кстати, глядя на безупречный вечерний наряд, трудно сказать, получили ли вы награды, к которым я рекомендовал вас представить.

Син покачал головой:

— Я все еще сержант и не хочу обременять генеральную ставку своими проблемами.

— Ясно! — Глаза Ачесона слегка сузились. — Должно быть, кто-то решил попридержать награды. Я разберусь.

— Уверяю вас, мне и так хорошо. Генерал сменил тему разговора:

— Вы знакомы с моей женой? Он заморгал от удивления:

— Еще не имел чести.

— Тогда идем.

Син сам простил себя от имени Канди за то, что покинул ее. Но хозяйка отеля и не думала скучать. Ачесон повел его сквозь толпу в дальний конец зала. Вдруг Син резко остановился.

— Что-то случилось? — поинтересовался генерал.

— Нет, ничего. — Син шел вперед и не отрываясь смотрел на мужчину, стоявшего именно в той группе, к которой они направлялись.

Худой мужчина, одетый в голубую форму горных стрелков Наталя. Его светло-коричневые волосы были зачесаны назад и открывали высокий лоб. Нос казался слишком большим по сравнению со ртом и подбородком, и плечи слегка опущены. Высочайшая награда за храбрость — орден за выдающиеся заслуги, бронзовый, с рубинами, висел на полосатой ленте. Серебряные короны на плечах и галуны свидетельствовали о том, что он полковник.

Снова почувствовав вину, Син перевел взгляд на ноги полковника и с удивлением заметил, что они были абсолютно одинакового размера и обуты в одинаковые лакированные черные сапоги. Только когда тот слегка повернулся, переместив вес тела с одной ноги на другую, Син заметил свинец на сапоге и, все понял.

— Моя дорогая! Я бы хотел представить тебе мистера Коуртни. Помнишь, я рассказывал тебе о нем. Он был со мной в Коленсо несколько недель назад.

— Конечно, помню. Я очень рада познакомиться с вами, мистер Коуртни. — Миссис Ачесон отвечала очень любезно и дружелюбно.

Син же с трудом смог открыть рот, чтобы пробормотать соответствующие приличию слова, так как заметил, что полковник пристально смотрит на него.

— А это майор Петерсон из моего штаба. Син кивнул.

— А полковника Коуртни вы, возможно, знаете. Кажется, у вас та же фамилия. Хотя вы и не упоминали, что он ваш родственник.

Впервые за девятнадцать лет Син посмотрел в лицо человеку, которого изуродовал.

— Привет, Гарри, — произнес он и протянул руку. Губы Гарри Коуртни задрожали. Он пожал плечами и слегка покачал головой.

«Возьми, Гарри. Пожалуйста, возьми мою руку». Син молча пытался внушить ему это. Понимая щекотливость положения, он заставил себя улыбнуться. Улыбка вышла неубедительной, уголки рта дрожали.

Губы Гарри размякли, и Сину показалось, что брат страстно желает пожать ему руку.

— Много времени прошло, Гарри. Слишком много. — Син шагнул вперед с протянутой рукой.

«Возьми ее, Гарри. О Боже, заставь его пожать мне руку».

Гарри распрямился, при этом носок его правого ботинка слегка поцарапал мраморный пол. Страстное желание исчезло, губы изогнулись в презрительной усмешке.

— Сержант, — начал полковник громким и неестественно высоким голосом.

— Сержант, вы одеты не по форме. — Повернувшись на искусственной ноге, он медленно захромал прочь.

Син остался стоять с протянутой рукой и застывшей улыбкой.

«Ты не должен был так поступить с нами. Мы оба хотим этого. Я ведь знаю, что ты этого хочешь так же, как и я».

Син опустил руку, непроизвольно сжав ее в кулак.

— Вы знаете его? — мягко спросил Ачесон.

— Да. Он мой брат.

— Понятно, — пробормотал генерал. Он многое повидал и понял, почему Син Коуртни все еще сержант.

Майор Петерсон кашлянул и закурил сигару. Миссис Ачесон дотронулась до руки генерала:

— Дорогой, вчера приехала Дафни Лэнгфорд. Вон она с Джоном. Мы должны пригласить их на обед.

— Конечно, дорогая. Я сегодня же приглашу их.

Они сосредоточили свое внимание друг на друге, давая Сину возможность справиться с потрясением.

— Ваш стакан пуст, Коуртни. Впрочем, и мой тоже. Предлагаю отведать кое-что покрепче, чем пойло Китченера.

Бренди, обжигающий бренди с мыса Доброй Надежды, сильно отличался от мыльного вина, которое изготавливают во Франции. И он был опасен, когда человек в плохом настроении. А после выходки Гарри Син бесился от ярости.

Его лицо ничего не выражало, он вежливо беседовал с миссис Ачесон и улыбнулся Канди, когда она шла по залу, но пил стакан за стаканом, чтобы разжечь ярость. И следил за полковником в темно-голубом мундире, который хромал от группы к группе.

Адьютант, рассаживающий гостей, не мог догадаться, что Син был простым сержантом. Он принял его за влиятельного бизнесмена, гостя миссис Раутенбах, и посадил во главе длинного стола между Канди и миссис Ачесон. Напротив разместились бригадир и два полковника. Одним из них был Гарри Коуртни.

Так как Син почти все время смотрел на него, Гарри сделался нервно болтлив. Не глядя в глаза брату, он постоянно обращался к высшему начальству, а бронзовый крест, покачивающийся при каждом движении, придавал дополнительный вес его словам.

Еда была великолепна. Лобстеры доставили с мыса Доброй Надежды, несмотря на осаду буров. Стол украшали молодые жирные фазаны, оленина и четыре пикантных соуса. Даже шампанское оказалось превосходным. Но Син ел мало, зато часто подзывал человека, разносившего напитки.

— И поэтому, — произнес Гарри, выбирая сигарету из протянутой кедровой сигарницы, — я не думаю, что все это продлится больше трех месяцев.

— Я с вами совершенно согласен. — Майор Петерсон кивнул. — Мы вернемся в Лондон еще в этом сезоне.

— Вздор! — Син вступил в разговор. Он редко употреблял это слово; но вокруг были дамы.

Петерсон покраснел, Ачесон натужно заулыбался, а Канди завертелась от любопытства, хотя совсем недавно умирала со скуки. Все смолкли.

— Прошу прощения? — Гарри впервые посмотрел на брата.

— Вздор! — повторил Син, и шампанское в очередной раз каскадом полилось в его хрустальный бокал. И хотя он раз десять повторял подобную операцию за вечер, сейчас многие обратили на это внимание.

— Ты не согласен со мной? — Гарри бросал ему вызов.

— Нет.

— Почему?

— Потому что в вельде еще восемнадцать тысяч буров, это — хорошо организованная армия. И нельзя сбрасывать со счетов их характер.

— Ты не… — В голосе Гарри слышалось раздражение, но Ачесон спокойно перебил его:

— Простите, полковник Коуртни. — Он повернулся к Сину. — Я верю, что вы хорошо знаете этих людей. — Он заколебался, но решил продолжать: — Ведь вы даже связаны с ними родственными узами.

— Мой шурин командует винбергскими коммандос, — подтвердил Син. «Да, этот старик знает больше, чем я подозревал». Син покраснел.

— И что, по вашему мнению, они предпримут? — Ачесон продолжил тему, а Син пил шампанское, слушая его.

— Они будут разбиваться на группы — их традиционные союзы, коммандос.

Ачесон кивнул. Будучи в генеральной ставке, он знал, что такое уже случалось.

— Но в таком случае им придется таскать за собой большие колонны с продовольствием и боеприпасами. А когда начнется сезон дождей, они не смогут выпасти лошадей.

— Да. — Син видел, что теперь все слушают его. Он быстро соображал, проклиная алкоголь. — Они будут уклоняться от больших боев, убегать, нападать с флангов и убегать снова.

— А продовольствие? — спросил бригадир.

— Вельд — их цейхгауз, а каждая ферма — убежище.

— А амуниция, оружие, одежда? — не унимался бригадир.

— У любого британского солдата, которого они захватят в плен, будет новое ружье и форма.

— Но как долго они смогут так существовать? — Гарри разговаривал с ним снисходительно, как с ребенком. — Как далеко смогут убежать? — Он оглядел остальных, ища поддержки, но все смотрели на Сина.

— Но ведь степь широка. — Син обращался к нему, задетый его тоном — Боже, ты же их знаешь. Они привыкли к лишениям. А гордость — главное составляющее их существования.

— Ты нарисовал прелестную картинку. — Гарри непринужденно улыбнулся. — Думаю, не просто будет найти кого-нибудь среди рядового и сержантского состава армии, кто так хорошо понимал бы стратегию неприятеля. — Он снова посмотрел на начальство с таким многозначительным видом, что Син решил промолчать. — Как я уже говорил, генерал Ачесон…

— Еще минутку, полковник. — Отвернувшись от Гарри, Ачесон обратился к Сину: — А как бы вы попытались их задержать?

Гарри многозначительно закашлял, предупреждая свою компанию, что сейчас его брат выставит себя на посмешище.

Это не ускользнуло от Сина.

— Все дело в одном: в мобильности врага, — мрачно констатировал он.

— Понимание ситуации делает тебе честь, — пробормотал Гарри.

— Наша первая задача — сдержать врага и измотать его. — Син пытался не обращать внимания на колкости брата.

— Сдержать его? — выпалил бригадир.

— Удерживать в замкнутом пространстве, — пояснил Син.

— Как?

— Скажем, выстроить ряд укреплений.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты предлагаешь оградить все холмы и фермы? — Гарри все еще ухмылялся.

— Новая линия укреплений вдоль железной дороги не повредит. Тогда можно будет заставить их рассыпаться цепью вдоль всего вельда, и каждый раз, когда враг будет пытаться прорвать линию укреплений, ему придется нести большие потери, так как их позиции немедленно обстреляют.

— Но ведь расходы будут огромные — подчеркнул Ачесон.

— Но не такие, как для содержания армии в четверть миллиона человек на протяжении пяти лет. — Син уже не мог удержаться. — Потом на охраняемых территориях маленькие группы всадников, не обремененные фургонами и артиллерией, могли бы совершать налеты на коммандос, нанося им чувствительные удары. Гнать их на линию укреплений, изматывать лошадей, лишать отдыха, использовать их тактику нападения мелкими отрядами. Использовать против коммандос контр коммандос.

Ачесон задумчиво кивнул.

— Продолжайте, — попросил он.

— Потом сжечь их фермы. Захватить женщин и стариков, которые кормят их. Заставить буров действовать в вакууме.

Через много лет ему пришлось пожалеть об этих словах. Возможно, Китченер выжег бы земли и без совета Сина. Возможно, не из-за этого создали лагеря. Но, увидев все это, он не мог забыть этот ужас всю жизнь. Он был зол и пьян в тот вечер, но впоследствии это не служило ему оправданием.

Вдруг он ощутил пустоту, предугадав, что посеял семена кошмара, и замолчал. Его предложения обсуждали, развивали их, строили планы.

Когда обед закончился и подали кофе, Син предпринял еще одну попытку разрушить барьер, разделявший их с братом. Он подошел к нему, забыв про гордость.

— В прошлом месяце я ездил в Ледибург. Там все в порядке. Ада писала мне, что…

— Неделю назад я получил письмо не только от жены, но и от мачехи с сыном. Я в курсе всех домашних дел. Спасибо. — Гарри уставился в пространство.

— Гарри…

— Прости. — Гарри резко повернулся и захромал прочь.

— Пошли домой, Канди.

— Но, Син…

— Пошли.

В эту ночь Син почти не спал.


Глава 40


Восточный сектор руководства генерального штаба с удобством расположился в офисе пивного завода на улице Плейн.

Майор Петерсон поджидал Гарри.

— Я посылал за вами два часа назад, сэр.

— Я был нездоров, — ответил Гарри.

— Старина Гарри сегодня не в лучшей форме — лучше мы не будем его долго мучить. Пошли.

Петерсон повел его вниз по коридору, где стояли часовые, к двери в дальнем конце. Он постучался и вошел. Ачесон оторвал взгляд от бумаг.

— Полковник Коуртни явился, сэр.

— Спасибо, Петерсон. Входите, Коуртни.

Петерсон закрыл дверь и оставил Гарри стоять на толстом персидском ковре у конторки Ачесона.

— Я посылал за вами два часа назад. — И Ачесон сделал ему то же замечание, что и Петерсон.

Гарри переступал с ноги на ногу:

— Я не очень хорошо себя чувствовал с утра, сэр. Пришлось пригласить врача.

Ачесон подкрутил белый ус, изучая круги под глазами Гарри и белое как мел лицо.

— Садитесь, — приказал он.

Гарри старался не смотреть на него. Он страдал похмельем после вчерашней ночной попойки. Конечно, это не могло не отразиться на внешнем виде, он вертелся на стуле, сжимая и разжимая руки, лежащие на коленях.

— Мне нужен один из ваших людей, — наконец произнес Ачесон.

— Он к вашим услугам, сэр. — Гарри кивнул.

— Это сержант Коуртни. Я хочу сделать его командиром.

Гарри замер.

— Вы понимаете, о ком я говорю?

— Да, сэр.

— Не сомневаюсь, — сухо проворчал Ачесон. — Я лично дважды рекомендовал его к повышению. — Он зашелестел бумагами.

— Да, сэр. — Правая рука Гарри снова сжалась и разжалась.

— Я заметил, что вы никак не прореагировали на это.

— Никак, сэр.

— Могу я узнать, почему?

— У меня не было… Я не думал, что надо что-то делать.

— Вы думаете, что мои рекомендации — шутка?

— Нет, сэр. Конечно нет, — поспешно ответил Гарри.

— Тогда в чем дело? — Бледно-голубые глаза Ачесона были холодны и спокойны.

— Я говорил с ним. Поздравил его. После Коленсо предоставил отпуск.

— Очень мило с вашей стороны, учитывая, что там он был ранен.

— Я не хотел. Понимаете, дело в том, что он — мой брат. В этом могли усмотреть протекцию. Я действительно не мог ничего поделать. — Гарри подвинулся на кончик стула и замахал руками, словно помогая себе говорить.

— Ваш брат? — строго переспросил Ачесон.

— Да, мой брат. Я хорошо знаю его. Я знаю его, а вы нет. Вы даже не представляете себе… — Гарри чувствовал, как мысли смешались. Его голос задрожал. Он должен объяснить, он должен все рассказать Ачесону. — Моя нога! — пронзительно закричал он. — Моя нога! Видите! Посмотрите на нее! Он сделал это! Это он отобрал у меня ногу. Вы не знаете его. Он — само зло. Зло, зло, зло!

Выражение лица Ачесона не изменилось, но взгляд стал холодней и пристальней. Гарри должен был докричаться до него и заставить понять.

— Анна… — Лицо Гарри стало мокрым от слез. — Моя жена, Анна. Он надругался над ней. Все, к чему он прикасается… вы даже не знаете, во что это превращается. Я знаю. Он — зло. Я пытался и надеялся в Коленсо — но вы не смогли уничтожить его. Он — разрушитель.

— Полковник Коуртни! — Голос Ачесона резко прервал эту тираду, и Гарри замолчал, закрыв лицо руками.

— Я просто хочу объяснить вам, а вы не понимаете.

— Ну почему же? — Ачесон злобно и отрывисто произносил слова. — Я гарантирую, что вы будете комиссованы по состоянию здоровья.

— Вы не сделаете этого… я не подпишу.

— А я и не прошу вас об этом, — отрезал Ачесон. — Сегодня я пошлю бумаги вам в отель. Завтра с утра вы сможете поехать любым поездом на юг.

— Но… но… сэр.

— Это все, Коуртни. Благодарю за внимание. И Ачесон снова вернулся к бумагам.


Глава 41


В тот же день Син провел два часа с Ачесоном, а потом вернулся в отель Канди и застал Соула в бильярдной. Син выбрал кий. Соул положил два шара у дальнего борта и выпрямился.

— Ну? — спросил он.

Син мазал конец кия мелом.

— Ты не поверишь.

— Расскажи, а там посмотрим. Таинственно улыбаясь, Син сделал два удара.

— Я произведен из сержанта без портфеля в майора со всеми регалиями.

— Ты?

— Я. — Син многозначительно кашлянул и пропустил шар.

— Должно быть, они сошли с ума.

— Не знаю, сошли или нет. Но теперь ты должен оставаться при моей персоне и обращаться со мной почтительно. И пропустить следующий шар.

Соул пропустил.

— Если ты офицер и джентльмен, то почему бы тебе не заткнуться и не вести себя соответствующе, когда я выигрываю?

— Но ведь и ты изменил свой статус.

— Что?

— Теперь ты лейтенант.

— Не может быть!

— С бляхой!

— С бляхой?

— С медалью, дурак.

— Я повержен. У меня нет слов. — Соул упал и принялся хохотать. — А что за бляха и за что?

— Медаль за заслуги — за ту ночь в поезде.

— Но, Син, ты… Син перебил его:

— Да, они и мне обещали. Старина Ачесон обнадежил меня. Он раздает медали и звания всему, что шевелится, с той же благосклонностью, с которой расклейщик афиш раздаривает портрет Бовриля. Он до хрипоты требовал медаль у адъютанта, который принес нам кофе.

— Он угощал тебя кофе?

— И сигарой, — уточнил Син. — Он решил не считаться с затратами. Мы общались, как два влюбленных на тайном свидании. Он постоянно называл меня «мой милый мальчик».

— И кем ты будешь командовать? Син отбросил кий и перестал смеяться.

— Мы с тобой будем командовать одним из первых отрядов контркоммандос. Небольшой, легко экипированной группой, преследующей буров. Грабить, изматывать, лишать их лошадей корма и гнать до тех пор, пока они не наткнутся на большую колонну.

На следующее утро они поехали инспектировать отряд добровольцев. Их сопровождал майор Петерсон.

— Боюсь, я что-то напутал, Коуртни. Мы наскребли всего триста пятнадцать человек. — Петерсон решил немного перестраховаться. Он не забыл слова «вздор».

— Должно быть, перед вами стояла непростая задача, — согласился Син. — Ведь вы могли выбирать только из четверти миллиона. А что офицеры?

— Простите, из тех, кого вы просили, только Фридман. Но я выбил для вас лучшего. Он — майор. С трудом отобрал его у Дорсета. Фамилия парня Экклес. Первоклассный малый, просто первоклассный.

— А Тим Куртис, ведь я просил?

— Прошу прощения. Они снова пооткрывали золотые месторождения. Все инженеры отозваны и приступили к работам.

— Черт побери! Он был мне нужен! А что с пулеметами?

— Четыре «максима». Да и то нам чертовски повезло, что мы их получили.

— Лошади?

— Слегка побиты. Но вы можете пойти и отобрать еще и запасных.

Син быстро шел вперед, непрерывно чего-то, требуя и задавая вопросы. Наконец он задал последний и наиважнейший вопрос. Они миновали часовых на пути к огромному армейскому лагерю на окраине Йоханнесбурга.

— Ачесон решил, на чьей-то территории я буду действовать?

— Да. — Петерсон понизил голос. — На юго-востоке Трансвааля.

— Да ведь там Лероукс.

— Но кажется, вы уже встречались с этим джентльменом во время истории с поездом.

— Снова Жан-Поль!

— Вот мы и прибыли, Коуртни.

Немного в стороне от основного лагеря стояло три ряда белых парусиновых палаток. Полевая кухня находилась в дальнем конце, но идущие оттуда ароматы подняли боевой дух Сина.

— Боже, Петерсон. Вы сказали, будто что-то напутали. Да ведь вы оставили армию без поваров и ординарцев. А это кто — матросы? О Боже!

— Они завербованы насильно, — заметил Петерсон, слабо улыбнувшись и поморщившись. — Но они должны ходить в атаку и не бояться вражеской артиллерии. А вот и ваш майор.

Экклес следовал впереди колонны. Он напоминал быка, громадного и могучего, и на всех наводил трепет. Петерсон представил их, они оценивающе посмотрели друг на друга.

— У нас здесь много просчетов, сэр.

— Тогда вам придется много работать, Экклес.

— Согласен, сэр.

— Давайте приступим.

И они ухмыльнулись, довольные друг другом.

Через неделю контр-коммандос готовы были выступать. Соул окрестил их отряд «сражающимися скаутами Коуртни». Кони были отличными, хотя встречались странные наездники, особенно среди моряков. Запугав квартирмейстера, Син добился стандартной формы. Она была похожа на обмундирование легкой императорской кавалерии и состояла из шляпы с широкими опущенными полями, рубашки цвета хаки, бриджей для верховой езды и сапог с крагами. У него было сорок мулов с поклажей и четыре «максима». Команду артиллеристов тренировал Экклес.

По просьбе Сина Ачесон разрешил не использовать Чарльзтаун в качестве основной базы и приказал устроить ее в маленькой деревушке у границ Наталя. А еще генерал обещал поддержку больших колонн и сообщил Сину, что ждет от него больших дел. Эти слова звучали как приказ.


Глава 42


— Но, дорогой, тебе даже не выдали настоящую форму. Ты так тускло выглядишь.

— Канди, наблюдавшая с двуспальной кровати за тем, как он одевается, имела очень ясное представление о том, какой должна быть форма. С золотыми аксельбантами, золотой тесьмой и, скажем, орденом Подвязки на алой ленте. — Посмотри на эти пуговицы — они даже не блестят.

— Буры очень любят блестящие вещи — ведь это отличная мишень на солнце. — Син посмотрел на Канди через плечо. Ее золотистые волосы разметались по подушке, а халат скорее провоцировал его на дальнейшие подвиги, чем скрывал прелести Канди. Син с трудом отвернулся и перевел взгляд на свое отражение в зеркале. Он пригладил волосы на висках. Вот и первая седина. Очень благородно, решил он. Бедный нос. Он зажал его пальцами и попытался выпрямить, но когда ослабил хватку, снова моментально появилась горбинка.

— Ну теперь я тебя оставлю, — произнес он. Она быстро встала, и, хотя пыталась смеяться, губы дрожали.

— Я пойду с тобой вниз. — Она запахнула халат.

— Нет.

— Да. У меня есть для тебя прощальный подарок.

Во дворе отеля запряженная четырьмя упитанными мулами стояла шотландская повозка. Она подвела к ней Сина и подняла брезентовый полог.

— Я решила, что тебе могут понадобиться эти вещи.

Она подарила ему теплую овчинную куртку, шесть хороших шерстяных одеял, две пуховые подушки, матрас, коробку бренди «Карвуазье» и коробку шампанского «Клико». От голодной смерти можно было избавиться с помощью консервированного лосося, клубничного джема, икры в маленьких стеклянных баночках и деликатесных консервов. Все это было аккуратно упаковано в деревянные коробки. Она положила также полный набор лекарств и хирургических инструментов. Против буров — таледский стальной клинок в кожаных ножнах, отделанных серебром, и пара одинаковых кольтов в ящике из красного дерева.

— Канди. — Син запнулся. — Я не знаю, что и сказать.

Она горько улыбнулась и сжала его руку.

— Есть кое-что еще. — Она кивнула одному из грумов, который пропал в конюшне и вывел оттуда чистокровного арабского скакуна. Конь раздувал розовые ноздри и косился на грума.

— Боже! — воскликнул Син.

Жеребец танцевал, а раннее солнце ласкало его круп.

— Канди, моя дорогая, — только и смог выговорить Син.

— До свидания, Син. — Она подставила губы для поцелуя, потом оттолкнула его и почти бегом вернулась в отель.

Пока Соул выражал восхищение, Мбеджан с грумом держали коня. Едва Син прыгнул в седло, скакун вырвался, и, пока всадник пытался успокоить его, он гарцевал и становился на дыбы, но потом смирился и помчался к Йоханнесбургской железной дороге.

Экклес неподвижно наблюдал за Сином.

— Какого черта вы смеетесь, майор?

— Я не смеюсь, сэр.

Син слез с коня и с облегчением отдал его на попечение двух солдат.

— Хороший кусок мяса, сэр.

— Как ты думаешь, его можно будет продать за хорошие деньги?

— А вы хотите его продать?

— Ты чертовски сообразителен. Но это подарок, и поэтому я не могу продать его тут, в Йоханнесбурге.

— Полковник Джордан из Чарльзтауна занимается лошадьми. Он бы дал вам хорошую цену, сэр. Посмотрим, что можно сделать.

Полковник Джордан приобрел не только жеребца, но и револьверы с клинком. Он пришел в восторг, когда Экклес сорвал брезент с шотландской повозки.

Колонна Сина ехала по коричневой траве к острым вершинам Дракенберга, а маленькая шотландская повозка была загружена «максимами» и солдатскими вещами.


Глава 43


Ночью было холодно, а бриллиантовые звезды сияли ярко и далеко. Утром белая земля казалась хрупкой из-за заморозков. Каждый пучок травы, каждая ветка и опавший лист превращались в бело-жемчужное чудо. Тонкая кромка льда образовалась на озере, у которого они разбили лагерь.

Мбеджан с Сином сидели рядом на корточках, Мбеджан накинул плед из обезьяньих шкур а Син кутался в куртку из овчины, застегнутую на все пуговицы.

— Завтра мы разобьем лагерь у той горы на западе. — Син указал на голубой конус, освещенный восходящим солнцем. — Ты найдешь нас там.

— Хорошо. — Мбеджан склонился над табакеркой.

— А эти? — Син указал на четырех матросов, тихо ждущих распоряжений и положивших копья рядом с собой. — Они мужчины?

Мбеджан пожал плечами: — Я их не знаю. И даже мало говорил с ними. Они работают за золото, их душа для меня — потемки. — Перед тем, как продолжить, он посмотрел на их оборванные европейские костюмы, заменявшие форму. — Плохая одежда. Но возможно, под лохмотьями они мужчины.

— Это все, что у нас есть. Поэтому придется использовать их. Хотя мне бы хотелось общаться с теми, кто сейчас проводит время в обществе своих женщин.

Мбеджан улыбнулся. Неделю назад он тайно послал письма Глюби и Нонге и знал, что зулусы уже вышли из своих краалей и направились на север к реке Амфолози. Скоро они должны были прибыть.

— Охотиться мы будем так, — начал объяснять Син. — Твои люди поедут вперед и будут ждать сигнала. Лошадей не подковывать. Если найдешь следы буров, то выясни, куда они ведут. Потом быстро возвращайся ко мне.

Мбеджан кивнул и взял понюшку табака.

— И еще, останавливайся у всех краалей, которые тебе попадутся. Разговаривай с людьми, ведь если мабуны здесь, они знают об этом.

— Все будет так, как ты сказал, хозяин.

— Солнце восходит. — Син посмотрел вверх на сияющий шар в вышине. Равнина была залита голубым светом. — Иди с миром, Мбеджан.

Зулус сложил свой плед и перевязал его кожаным ремнем. Он поднял острое копье, овальный щит положил на плечо.

— Оставайся с миром, хозяин.

Син наблюдал, как Мбеджан беседует с остальными охотниками, и прислушивался к его звонкому голосу. Потом они сели на коней и направились к вельду. Их фигурки стали маленькими, вскоре и совсем исчезли из виду.

— Экклес.

— Сэр?

— Вы уже позавтракали?

— Да, сэр.

Люди стояли рядом с лошадьми, свернутые одеяла и карабины были приторочены к седлам, воротники курток подняты. Некоторые все еще жевали, доставая штыками куски мяса из жестянок.

— Тогда идем.

Колонна по четыре направилась вперед, мулы тащили шотландскую тележку. Верховые, сопровождавшие повозку, развернулись веером, чтобы прикрывать ее. Это была маленькая команда, и Соул улыбнулся, вспоминая огромную колонну, марширующую от Коленсо к Шпионскому холму.

Он был горд. «Сражающиеся скауты Коуртни». Теперь надо доказать правомерность первого слова.

Покачивая ногой в седле, Соул достал записную книжку, и они стали с Сином планировать реорганизацию колонны.

Когда в полдень устроили привал, реорганизация была закончена. Они назначили патруль из десяти человек и снабдили их мулами, толстыми, старыми и непригодными для поездок под седлом. Их собирались использовать для еды.

Син отобрал четырех матросов для обслуживания «максимов».

Стрелки были разбиты на группы по десять человек. Пожелания командиров о назначении их людей уоррен-сержантами также заносились в записную книжку Соула.

Уже сильно за полночь они слезли с коней у темного массива горы. Мбеджан со своими людьми поджидали их у хорошо замаскированного костра.

— Я вижу тебя, Мбеджан.

— Я вижу тебя, хозяин.

Ноги Мбеджана были покрыты до колен пылью, а лицо почернело от усталости.

— Какие новости?

— Ничего особенного. Где-то неделю назад много мужчин разбили лагерь ниже по реке. Разожгли двадцать костров не в ряд, как это делают солдаты. Они не оставили ни одной жестянки из-под консервов. Никаких палаток, но много постелей из нарезанной травы.

— Сколько? — Это был глупый вопрос, так как Мбеджан считал не так, как белые.

Зулус пожал плечами.

— Столько кроватей, сколько людей с нами? — придумал сравнение Син.

— Больше. — Мбеджан хорошенько подумал перед тем, как ответить.

— На сколько больше? — продолжал расспрашивать Син.

— Возможно, раза в два.

— Скорее всего, человек пятьсот, — предположил Син. — И куда они направились?

Мбеджан указал на юго-запад. Опять назад во Врайхед, под защиту гор Дракенберг. Да, без сомнения, это винбергские коммандос.

— А какие новости из краалей?

— Все напуганы. Они говорили мало и не по существу. — Мбеджан даже и не пытался скрыть отвращение, которое испытывают зулусы к другим племенам Африки.

— Ты хорошо поработал, Мбеджан. А теперь отдыхай. На рассвете мы выезжаем.

Еще четыре дня они ехали на юго-запад. Воины Сина прочесали землю в десяти милях по каждую сторону от дороги, но ничего не нашли.

Дракенберг напоминал спину доисторического монстра. На пиках лежал снег.

Син готовил своих людей к неожиданной атаке. Стрелки шли флангом. Они спешились, чтобы прикрывать «максимы». Остальные диким галопом неслись к ближайшей возвышенности. Всадники поймали убежавших коней и спрятали их в укрытие в ближайшей шахте. Им неоднократно приходилось повторять этот маневр, так как кони разбегались.

Син сопровождал своих воинов, а они, наклонившись вперед в седлах, изучали окрестности и ругали его. Он был с ними, когда они предельно устали и когда у них открылось второе дыхание. Их бороды отросли, покрасневшие от загара лица обгорели на солнце, форма потемнела от пыли. Они больше не проклинали его. Наоборот, люди стали больше смеяться, крепко сидя в седлах, громко храпели по ночам, несмотря на холод, и легко просыпались. Это очень нравилось Сину.

Утром на десятый день Син с двумя всадниками ехал впереди колонны. Только они спешились, чтобы отдохнуть среди валунов, как Син заметил впереди какое-то движение. С ненавистью он вскочил с камня, на котором сидел, и помчался к лошадям, чтобы найти бинокль в седельных сумках.

— Черт побери! — Он перестал ругаться, увидев копья всадников, ехавших колонной по четыре. — Кавалерия.

Через полчаса они встретили маленький отряд одной из больших колонн, направляющийся на юг от линии блокпостов. Молодой младший офицер угостил Сина сигарой и поведал ему последние новости. Де Ла Рей и Смуте неистовствовали на пути из Йоханнесбурга в Магалиесберг с тремя тысячами воинов, несмотря на то, что их преследовали сорок тысяч противников. На юге Свободного государства находился Де Вет со своими людьми. Но на этот раз британцы поймают их, заверил Сина молодой офицер. Пять тысяч всадников направлялись к полноводной реке Риет. На западе было спокойней. Там бурам не хватало командиров, и коммандос направлялись к горам у Коматипурта.

Там тоже относительно спокойно, но офицеру это не нравится. Лероукс очень настойчив и умен. Он нечасто позволяет им устраивать набеги. Десять дней назад около пятисот его людей ударили по нашей колонне у Чарльзтауна, связали часовых и собрали достаточно амуниции, чтобы одеть целый батальон. Потом они отправились в горы.

— Да. — Син мрачно кивнул. — Мы нашли один из их лагерей.

— Но больше никаких следов, сэр. Мы все прочесали, но тоже неудачно.

— А какие у него силы?

— Говорят, около трех тысяч человек. Боюсь, он затевает что-то масштабное.

Той ночью Мбеджан вернулся в лагерь ровно в полночь. Он направился прямо туда, где Син и еще двое людей спали под шотландской повозкой.

— Хозяин.

Син повернулся и немедленно проснулся от его прикосновения.

Взошла луна, серебряная, круглая и яркая. При ее свете он смотрел на мужчин, стоящих рядом с Мбеджаном. Потом радостно воскликнул:

— Боже! Глюби! Нонга! — Он вспомнил их привычки и добавил: — Я вас вижу.

Широко улыбаясь, он по очереди обнял их. Они ответили ему тем же.

— Я вижу вас, хозяин.

— С вами все в порядке?

— Со мной все в порядке. Ас вами?

Традиционные приветствия зулусов могли продолжаться бесконечно. Более года они перестали служить ему, и поэтому Син вынужден был расспросить каждого об отце, братьях, домашних. Только после этого он смог задать интересующие его вопросы.

— Вы пробирались через Ледибург?

— Именно так, — подтвердил Глюби.

— Вы видели хозяйского сына Дирка?

На этот раз они впервые широко улыбнулись, показав белые зубы.

— Мы говорили с сыном хозяина. — Глюби закашлялся. — Он растет, как бычок.. На нем следы битв, самый страшный чернеет под глазом.

— Он стал мудрее, — подхватил Нонга. — Он рассказывал нам о том, что написано в книгах.

Глюби продолжал:

— Он шлет привет хозяину, своему отцу, и просит разрешения бросить школу и присоединиться к нему. Так как он устал от книг и цифр.

Син рассмеялся:

— А как поживает мать хозяина? — поинтересовался он.

— С ней все в порядке. Она посылает тебе эту книгу.

Глюби достал дорожный пакет из-под набедренной повязки.

Син завернул ее в свою одежду, собираясь почитать на досуге.

— Пора. — Время приветствий кончилось, и Син перешел к обсуждению текущих событий. — А какие новости о Мабуну? Вы нашли какие-нибудь следы?

Мбеджан сел на корточки, положив щит и копье перед собой. Остальные последовали его примеру.

Говори, — приказал Мбеджан Глюби.

— Мы шли через горы, так как это был кратчайший путь, — объяснял Глюби. — На холмах под горами мы нашли дорогу, протоптанную множеством коней. Идя по ней, мы дошли до штольни, окруженной скалами. Мабуну там со скотом и фургонами.

— Насколько это далеко? — нетерпеливо спросил Син.

— День пути. Тридцать миль.

— И как много Мабунов?

— Столько же, сколько было в лагере, о котором я вам говорил, — объяснил Мбеджан.

Надо действовать, решил Син. Жан-Поль вынужден будет разделить свой отряд на маленькие группы, чтобы находить продовольствие и прятаться до новой атаки.

— Нам пора, — произнес он и встал. Экклес проснулся быстро.

— Майор! Разведчики нашли маленький отряд буров в горах. Прикажите седлать лошадей.

— Есть, сэр! — Усы Экклеса, обвисшие ото сна, подрагивали, как у охотничьей собаки.

Пока садились на коней, Син подкинул дров в костер и при желтом свете огня вырвал страницу из записной книжки. Он послюнявил карандаш.

«Всем британским войскам в поле.

Преследую группу буров из пятисот человек. Попытаюсь удержать их до вашего появления. Санитары будут проводниками.

С. Коуртни (майор) 5 августа 10 часов 46 минут».

— Глюби! — позвал он.

— Хозяин.

— Возьми эту записку. — Он протянул ему послание. — Там солдаты. — Он указал рукой на север. — Отдай им.


Глава 44


Сбившись в кучку, отряд «сражающихся скаутов Коуртни» с красивой шотландской повозкой, трясясь и подпрыгивая, направлялся на юг. Зимняя коричневая трава путалась в стременах.

Син с Соулом ехали в авангарде, рядом с ними, напоминая верных охотничьих псов, рвались вперед двое зулусов. Син, слегка ссутулившись в седле и вцепившись обеими руками в трепетавшее на ветру письмо от Ады, пытался его прочитать.

Как и раньше, акации на Львином холме росли хорошо — их пощадили огонь, засухи и эпидемии. Аде даже пришлось нанять помощника, который мог работать только днем, ведь с утра ему приходилось ходить в ледибургскую школу. Дирк получал два шиллинга и шесть пенсов в неделю, и, казалось, ему нравится работать. Но школьный аттестат, выданный по окончании семестра, заставлял всех задуматься. В среднем у него были хорошие оценки, но часто встречались приписки от учителей «мог бы намного лучше» или «очень невнимателен». Обобщение сделал директор школы: «Дирк — мальчик развитый и пользуется популярностью у товарищей. Но он должен учиться сдерживать эмоции и прилагать больше стараний к изучению тех предметов, которые ему не нравятся».

Дирк объявил войну сыну Петерсонов, который на два года его старше, слывет грубияном и задирой. Но дальше Ада с гордостью сообщала о победе внука над Петерсоном. Потом следовали полстраницы текста, продиктованные Дирком, в которых мальчик многократно признавался ему в любви, просил ружье, лошадь и разрешения бросить школу.

Мачеха Сина вскользь упоминала о том, что Гарри вернулся в Ледибург, но к ней еще не заходил.

Наконец она велела ему заботиться о своем здоровье и почаще молиться. Письмо заканчивалось наилучшими пожеланиями и уверениями в любви.

Син аккуратно сложил его и убрал во внутренний карман. Потом он позволил себе, ни о чем не думая, развалиться в седле. Мили коричневой травы оставались за спиной. Он так много потерял, и у него было так много людей, за которых болела душа, — Дирк и Ада, Рут и Соул, Гарри и Майкл. От этих мыслей ему стало грустно.

Вдруг, посмотрев на Соула, он выпрямился. Не время предаваться меланхолии, так как они уже добрались до долины, ведущей к заснеженным вершинам Дракенберга, и проезжали мимо реки глубиной в десять футов.

— Далеко еще, Нонга? — крикнул командир.

— Теперь близко, хозяин.


Отделенный от отряда Сина двумя гребнями разрушенных скал, тот же вопрос задал молодой бур:

— Далеко еще, Умник Поль?

Но перед тем как ответить, главнокомандующий Лероукс поудобней устроился в седле и оглянулся назад на своих коммандос, которых было человек сто. Он вел их к месту встречи — в горный лагерь. Буры ехали единой группой — бородатые мужчины в разноцветных домотканых одеждах. Их лошади были укрыты зимними попонами. Жан-Поль, глядя на них, испытывал гордость. Здесь преобладали ветераны, закаленные в полусотне битв, отточившие военные навыки, как бритву, гибкие, как лучший клинок. Посмотрев на мальчика, ехавшего рядом с ним, он в очередной раз обратил внимание на его глаза, мудрые, как у старика.

— Уже близко, Генни.


— Экклес, мы устроим здесь привал. Воды лошадям. Ослабить подпруги, но не расседлывать их. Не разводить огней, но люди могут поесть и отдохнуть.

— Есть, сэр.

— Я поеду вперед и посмотрю лагерь. Пока я буду в отъезде, прошу проверить амуницию и «максимы». Вернусь часа через два.

— Когда мы выступаем, сэр?

— Мы поедем вперед в сумерках. Я хочу, чтобы мы добрались до позиции, когда взойдет луна. Можете сообщить об этом людям.

Когда Син и Нонга оставили колонну у подножия горы, двое мужчин наблюдали за ними с гряды. Они лежали на животах среди камней. Разведчики были бородаты. Один из них, британский офицер Сэн Браун, подстелил заплатанный кожаный жакет, рядом с ним на скале отдыхал маузер.

— Они послали шпионов в лагерь, — прошептал он, а его напарник ответил по-голландски:

— Ага, они нашли его.

— Быстро скачи к Умнику Полю и скажи, что у нас есть триста свежих людей в форме цвета хаки, готовых к активным действиям.

Другой бур ухмыльнулся, побежал к лошади и завел ее на траву, заглушающую цокот копыт. Через час Син вернулся из разведки.

— Мы нашли их. — Он ухмыльнулся Соулу и Экклесу. — Они в двух милях в скрытом месте в горах. — Он сел на корточки и сдул грязь с ладоней. — Теперь мы поступим так. — Он стал быстро рисовать веточкой на земле. — Это наша равнина. Мы здесь. Это наш лагерь, горы здесь, здесь и здесь. Это — подход к тому месту; где они спрятались. Мы разместим два «максима» и по сотне человек здесь, напротив, и здесь, ниже. Я хотел бы…

Неожиданно нарисованная на земле карта взорвалась, грязь попала ему в глаза и рот.

— Что за черт… — только и смог произнести он с забитым ртом. Остальных слов никто не расслышал из-за свиста пуль.

Утирая слезы, он посмотрел вверх на холмы.

— О Боже!

Легкий туман от оружейного огня приближался к ним, гонимый ветром. Син вскочил на ноги.

— В реку, отведите коней в реку! — Он перекрикивал ужасную канонаду, пронзительный, свистящий и жалобный вой снарядов и непрерывный свист пуль.

— В реку! Немедленно всем в реку!

Он побежал вдоль колонны, поторапливая мужчин, собирающих оружие и хватающих испуганных лошадей.

Огонь буров стегал их, как кнут. Люди и кони со стонами падали в траву. Отвязавшиеся скакуны как очумелые метались по равнине, а уздечки и стремена хлестали их по крупам.

— Оставьте их! Пускай убегают!

Два мула упали рядом с шотландской повозкой. Син откинул брезентовое покрытие и взял один из пулеметов. Просвистевшая пуля расщепила дерево, и Коуртни поранил руку.

— Эй, ты! — крикнул он одному из матросов. — Держи это! — Он передал ему «максим», и мужчина, схватив его, бросился к реке. С комплектом боеприпасов в каждой руке Син следовал за ним. Он бежал по пояс в воде, каждый шаг давался ему с трудом, и им овладел страх. Пуля сбила ему шляпу на глаза, груз тянул вниз, но он, спотыкаясь, рвался в укрытие. Неожиданно земля ушла у него из-под ног, и он в шоке шлепнулся прямо в ледяную воду.

Но тут же поднялся. Сжимая ленты от «максима», стал выбираться на крутой берег. Над ним свистели пули буров. В русле барахталось множество людей, остальные все прыгали и прыгали в реку, увеличивая свалку.

Вода стекала с одежды Сина, когда он выбрался на берег. Паника прекратилась. Смолк и огонь буров. Относительная тишина повисла над долиной. Ее нарушали лишь стоны и крики раненых.

Первым делом Син подумал о Соуле. Тот выводил на берег двух груженых мулов. Рядом с ним Нонга и Мбеджан вели еще двух. Коуртни послал друга командовать дальним флангом.

— Майор! — крикнул Син и с радостью услышал ответ Экклеса:

— Здесь, сэр.

— Распределите людей вдоль берега и прикажите им срезать траву, чтобы не было пожара.

— Есть, сэр. — И он тут же начал действовать: — Эй, болваны! Разве вы не слышали приказания майора? Оторвите свои задницы!

Через десять минут две сотни ружей готовы были стрелять, а «максим» установили за земляной насыпью. Те же, кто потерял ружья, занимались ранеными. Маленькую группу несчастных поместили в центре. Они сидели по пояс в воде, и кровь окрашивала ее в розовато-коричневый цвет.

Син встал рядом с Экклесом и, подняв голову, всматривался в даль. Смотреть на противоположный берег было страшно. Мертвые люди и животные, раскиданная поклажа валялись в траве вперемешку с одеялами и провизией. Раненые беспомощно стояли вдоль берега, обреченно опустив головы.

— Есть там кто живой? — крикнул Син, но мертвые не умеют разговаривать. Его услышал лишь снайпер-неприятель, и тут же над его головой просвистела пуля. Син быстро пригнулся.

— Большинство из них пытались переправиться, сэр. А для тех, кто не смог, лучше там, чем на дне в иле.

— Каковы наши потери, Экклес?

— Около дюжины убитых и в два раза больше раненых. Но мы еще легко отделались.

Син кивнул:

— Они высоко метили. Впрочем, даже лучшие стрелки допускают эту ошибку, когда стреляют вниз с горы.

— Их огонь застал нас врасплох, — задумчиво произнес Экклес, и Син обратил внимание на его серьезный тон.

— Знаю. Я должен был поставить наблюдателей, — согласился он и про себя добавил: «Ты не Наполеон, и потери подтверждают это». — А сколько людей осталось без оружия? — спросил он.

— У нас двести десять ружей и один «максим», сэр, я приказал выдать каждому по сотне патронов.

— Должно хватить, — решил Син. — Придется попотеть, пока разведчики не приведут подкрепления.

Целых полчаса ничего не происходило. Син ходил по позиции и разговаривая с людьми.

— Как дела, моряк?

— Мою старую маму хватил бы удар. «Сынок, — сказала бы она, — от сидения в грязи мало толку». — Мужчина был ранен в живот.

— Попробуй покурить. Мне это всегда помогает.

Син достал отсыревшую сигару, протянул раненому и пошел дальше. Очень молодой человек тихо плакал, прижимая к груди окровавленные бинты.

— Сильно болит? — заботливо спросил Син. Мальчик поднял глаза, посмотрел на него, а по щекам потекли слезы.

— Уходите, — прошептал он. — Пожалуйста, уходите.

Син выполнил его просьбу. «Я должен был поставить людей наблюдать за гребнем горы, — подумал он. — Я должен был…»

— Сэр, на гребне — белый флаг, — возбужденно сообщил ему один из воинов.

Незамедлительно гул голосов пронесся по позиции.

— Они решили просушить свои мокрые шмотки.

— Эти ублюдки хотят попасть в окружение.

Син подошел к берегу и замахал шляпой в ответ на белый флаг, развевающийся на гребне. К нему подъехал всадник. Коуртни приветствовал его по-голландски. Бур, едва кивнув, протянул ему послание.

«Сэр, с минуты на минуту я ожидаю прибытия пушки „хочкисс“. Ваша позиция небезопасна. Я предлагаю вам сложить ружья во избежание дальнейшего кровопролития.

Жан-Поль Лероукс, главнокомандующий винбергских войск».

Послание было написано на клочке коричневой бумаги.

— Мои наилучшие пожелания генералу, сэр, но мы побудем здесь еще немного.

— Как вам будет угодно, — ответил бур. — Но сначала… — он указал на фигуры людей в форме цвета хаки, лежащие среди мертвых лошадей и мулов, — сначала вы должны посмотреть, есть ли среди них живые. А еще мы просим вас добить раненых животных.

— Вы так добры, сэр,

— Хотя, конечно, вы не должны брать ружья и снаряды.

— Конечно.

Бур следил за тем, как Экклес с полудюжиной солдат рыскал по полю, добивая раненых животных и осматривая людей. Один молодой парень был все еще жив. Воздух с тихим шипением выходил из дыхательных путей, он истекал кровью, Через реку его перенесли на одеяле.

— Одиннадцать убитых, сэр, — доложил Экклес.

— Как только закончится перемирие, мы должны перетащить еще один «максим» и два ящика снарядов.

Они стояли рядом с шотландской повозкой, и Син склонил голову, изучая большое орудие из голубого металла, накрытое брезентом.

— Есть, сэр.

— Мне надо четыре человека. Убедитесь, что у них есть ножи. Понадобится перерезать веревки.

— Есть, сэр. — Экклес ухмыльнулся и отправился обратно к реке.

Син подошел к сидящему на коне буру:

— Мы закончили, сэр.

— Хорошо, когда я скроюсь за горизонтом, вы начнете снова.

— К вашим услугам. — Син побрел обратно к реке, обходя мертвых. Над ними уже кружились мухи, поднимаясь с трупов, когда он проходил мимо.

Син дошел до берега и увидел Соула во главе безоружных людей. Рядом с ним сидел рассерженный Экклес. Его усы висели от огорчения. Син понял, что произошло. Соул вызвался командовать добровольцами, забыв о своем высоком звании.

— Какого черта ты это делаешь? — строго спросил Коуртни.

Соул пристально посмотрел на него.

— Стой, где стоишь. Это приказ. — Он повернулся к Экклесу. — Перебирайтесь на другой берег, майор.

Экклес усмехнулся.

Времени спорить не было. Гонец буров находился бы уже на полпути к вершине. Син повысил голос, обращаясь к мужчинам на позициях у берега:

— Слушайте все. Никто не должен стрелять, пока враг не откроет огонь. Таким образом мы сэкономим снаряды. — Потом, понизив голос, вновь обратился к Экклесу: — Не бегите, а просто идите небрежной походкой.

Син прыгнул в воду и оказался между Соулом и Экклесом. Они втроем смотрели на вершину и заметили, как всадник, помахав им шляпой, пропал.

— Пошли, — приказал Син.

Люди направлялись к шотландской повозке. Маленький упрямец, подумал он и пошел за ними.

В полной тишине, напоминающей о грозящей буре, он проворчал, обращаясь к Соулу:

— Я еще тебе покажу!

Фридман ухмыльнулся с видом победителя. Хотя с вершины холма еще не стреляли, долго это продолжаться не могло.

Соул с Экклесом перерезали веревки, стягивающие брезент. Син скинул его и нагнулся за пулеметом.

— Возьми его! — приказал он мужчине, стоящему рядом. — Хватаем снаряды и бежим.

С вершины горы начали стрелять. Залпы напоминали барабанный бой. Петляя, добровольцы приближались к реке.

Один мужчина упал. Син отбросил ящик с патронами, с трудом заставил себя остановиться, поднял «максим», продолжая путь. Впереди двигался Экклес, за ним Соул, а Син с тремя добровольцами замыкал шествие.

Все кончилось, Син сидел в ледяной воде, прижимая пулемет к груди. Он безумно злился на Фридмана, наблюдая за тем, как Соул с Экклесом, стоя на коленях лицом друг к другу, хохочут как безумные.

Син, отдав пулемет соседу, направился к этой веселой компании и положил руку на плечо лучшему другу.

— Ты… — Он не мог найти достаточно громких и резких слов. Если Соула убьют то Рут никогда не поверит, что это произошло не по его приказу. — Ты дурак, — произнес он и с трудом сдержался, чтобы не ударить Фридмана, но его отвлекли крики.

— Чертов ублюдок!

— Он наверху!

— Ложись, ради Бога, ложись!

Син, забыв про Соула, посмотрел на гребень через бойницу и увидел бойца, идущего с «максимом». Он двигался вдоль берега, с трудом волоча ноги. Буры стреляли по нему с вершины.

Всех сковал ужас, никто не осмеливался подойти к нему.

Он был ранен, шатался, но продолжал идти вперед. Бурам удалось подстрелить героя, и он упал лицом вниз.

Огонь смолк, и в наступившей тишине зашевелились люди, продолжая прерванные разговоры о повседневных делах. Но они не могли смотреть в глаза друг другу, так как им пришлось присутствовать при интимном акте — человеческой смерти.

Гнев Сина остыл, и он стал благодарить Бога за то, что на том месте оказался не Соул.


Глава 45


Во время длительного затишья Син с Соулом сидели рядом на берегу. И хотя они говорили мало, былая дружба сплачивала их.

Первое ядро с шумом и треском пролетело у них над головами, и они, как и все остальные, инстинктивно пригнулись. От разорвавшегося снаряда поднялся столб желто-коричневой пыли. Ужас сковал сердце.

— Черт, да у них пушка!

— Закажите мне билет на следующий поезд, парни!

— Не стоит волноваться, мальчики. Оттуда им нас не достать! — неуверенно крикнул Син.

Следующий снаряд оставил след около воды, забросав их землей и галькой. Целую долгую секунду они стояли, ошеломленные, и кашляли от дыма, потом, как опытная бригада могильщиков, бросились на землю и стали окапываться. Пыль стояла столбом, напоминая бледно-коричневый туман над рекой. Когда прозвучал следующий выстрел, они уже вырыли себе в земле окопы размером со шкаф.

Артиллеристы-буры стреляли с перерывами. Два-три снаряда, пролетев над головами бойцов, разорвались далеко в степи. Следующий попал в реку, подняв столб воды и ила. С вершины горы послышались радостные крики, за которыми последовало затишье. Возможно, артиллеристы принимали поздравления от своих товарищей. Потом огонь усилился, стрелять стали чаще. И опять тишина.

В одну из таких пауз Син посмотрел в бойницу:

— Там пьют кофе, Экклес.

— Если дела пойдут и дальше так, я не удивлюсь тому, что они выбросят еще один белый флаг и принесут нам кофе.

— Сомневаюсь. — Син усмехнулся. — Наверное, они спустятся. — Он вынул часы. — Половина пятого. Два часа до заката. Лероукс должен принять решение до темноты.

— Если они придут, то только сзади, — весело заметил Соул и указал на холм, откуда исходила угроза тылу. — Чтобы отбить атаку, мы должны занять линию обороны вдоль дальнего берега и подставить спины выстрелам с холма.

Син с минуту обдумывал ситуацию:

— Дым! Вон там!

— Простите, сэр?

— Экклес, прикажите людям соорудить очаг и натаскать сухой травы и веток, — велел Син. — Если они придут сзади, мы спрячемся в дыму.

Через пятнадцать минут работа, стоившая невероятных усилий, была закончена. С интервалами в десять шагов были сооружены каменные очаги вдоль реки. Рядом с каждым лежала куча травы и веток.

Незадолго перед закатом, в час теней и обманчивого света, окутанный туманом в застывшем холодном воздухе Лероукс вел своих всадников к реке.

Син услышал цокот копыт, напоминающий пронесшийся вдалеке поезд, и встал.

— Вон они! Ублюдки заходят сзади! — крикнул кто-то.

В свете низкого солнца были видны отбрасываемые бурами большие, искаженные тени. Они приближались с запада.

— Зажечь огни! — приказал Син.

Пятьсот всадников, пригнувшись в седлах и стреляя, мчались на полном скаку.

— «Максимы»! — крикнул Коуртни. — Перетащите «максимы»!

Добровольцы подняли тяжелые орудия и перенесли через поток. После каждого выстрела поднимался голубой дымок. Люди, кашляя и бранясь, занимали новые позиции. С вершины хлестал яростный огонь, снаряды падали в реку и на равнину.

— Стрелять только по приказу! — рявкнул Син. — Покажем этим ублюдкам! Зададим им жару!

Грохот был оглушающим — рвались снаряды, — строчили «максимы», неслись крики ярости и боли, слышался цокот копыт. Все было окутано пылью и дымом.

Оперевшись на локти, Син прицелился и выстрелил. Одна лошадь упала, подбросив вверх всадника и ружье. Не снимая приклада с плеча, командир взвел курок и выстрелил снова. Так ему! Очередной наездник закачался в седле. Падай, ублюдок! Вот так! Мужчина опрокинулся назад и упал. Коуртни стрелял снова и снова, пока магазин не опустел. Плечо очень ломило от отдачи.

Рядом с ним устанавливали «максим» на специальную кованую подставку. Коуртни наблюдал, как пулемет медленно косит врагов по кругу, оставляя лежащих животных и бьющихся в судорогах людей. Вдруг патроны кончились, и артиллерист, привстав, полез в деревянный ящик за новой лентой. Но в этот момент пуля с вершины попала ему в шею, он упал, и кровь через открытый рот стала хлестать прямо на орудие. Черты лица исказила гримаса смерти.

Син бросил ружье и стащил мертвеца. Перезарядив «максим», он положил большой палец на рычаг.

Враги подошли совсем близко. Син занял позицию, целясь лошадям в грудь. Кровь артиллериста засохла на барабане. Трава у дула стала ровной и слегка подрагивала от выстрелов. К нему, выстроившись в ряд, приближались всадники. Раненые кони кидались в воду и, перекатываясь, взбивали копытами ил.

— Слезайте с лошадей! Прячьтесь за животными! — закричал старый бур с белой бородой.

Син решил подстрелить его. Несмотря на дым, старик заметил Сина. Он успел вынуть правую ногу из стремени, но так как сжимал ружье в левой руке, то не мог быстро спешиться. Син посмотрел ему прямо в серые глаза, но не увидел в них страха. Очередь прошила грудь храброго бура, взмахнув руками, он упал назад, левая нога застряла в стремени, и испуганная лошадь потащила его тело.

Атака захлебнулась. Огонь буров стих, лошади развернулись и поскакали к вершине. Старый бюргер, которого подстрелил Син, свешивался с седла и касался головой травы, оставляя за собой длинный след.

— Рядом с Коуртни веселились и ликовали его воины. Лишь некоторым было не до смеха. Вдруг с чувством вины Син заметил, что стоит на трупе артиллериста, убитого из вражеской пушки.

— Неплохо постреляли. — Экклес светился от радости. Как и многие старые вояки, он относился к смерти и мертвым без должного уважения.

— Да, — согласился Син.

На открытом месте с трудом поднялась лошадь. Она стояла, дрожа и покачиваясь на трех ногах. Закашлял в траве раненый бур. Он истекал кровью.

— Да, неплохо постреляли. Вывесите флаг. Они должны спуститься и подобрать раненых.

— Хозяин, там, где река поворачивает, а берега невысокие, он разместил людей, — докладывал Мбеджан, вернувшись из разведки. — Мы не сможем там пройти.

— Я тоже так думаю. — Син протянул ему открытую жестянку с мясом. — Ешь.

— Что он сказал, сэр? — спросил Экклес.

— Ниже по течению их люди. — Командир зажег сигару, которую достал из седельной сумки убитой лошади.

— Чертовски холодно сидеть здесь в иле, — пожаловался Экклес.

— Терпение, майор. — Син улыбнулся. — Мы доберемся до них к полуночи. Подождем, пока они будут пить кофе у костра на вершине.

— Вы хотите захватить вершину, сэр? — Экклесу явно понравилась эта мысль.

— Да. Предупредите людей. Трехчасовой отдых, а потом штурм.

— Очень хорошо, сэр.

Син лег на спину и закрыл глаза. Он очень ослаб, глаза болели от пыли и дыма. Ему было очень сыро и холодно, сапоги отяжелели от ила. От луддитовых паров раскалывалась голова.

«Я должен был поставить людей наблюдать за вершиной, — снова подумал он. — Боже! Как же я ошибся! Во время похода я потерял всех лошадей и большую часть людей. Мне надо было поставить наблюдение».


Глава 46


Британцы захватили вершину через несколько минут после полуночи, не встретив особого сопротивления. Буры выставили часовых и у подножия дальнего холма, и Син посмотрел сверху вниз на лагерь противника. Огни костров горели по всей долине. Люди

стояли вокруг них, глядя на вершину. Син грубо обругал их и крикнул Экклесу:

— Прекратить стрельбу! Успокоить людей! Скоро у нас будут гости.

Бюргеры построили на вершине укрытия, которые теперь защищали людей Сина. В течение десяти минут установили «максимы», и двести уцелевших воинов ждали приближения врагов из долины. Наконец они услышали долгожданные шаги.

— Они идут, майор. Приготовиться!

Бюргеры шли крадучись, и, когда Коуртни, различив их шепот, решил, что они подошли достаточно близко, он приказал открыть слабый огонь из ружей и «максимов», чтобы пристреляться. Буры ответили мощным оружейным огнем. Им помогала артиллерия из долины.

Первый снаряд пролетел в нескольких футах над головой Сина. Второй и третий разорвались неподалеку от атакующих буров, вызвав такую волну протеста, что артиллеристы, усилия которых не оценили, обиделись и больше не стреляли той ночью.

Коуртни ожидал мощного ночного штурма, но скоро стали ясны опасения Лероукса. Он боялся, что его же воины, находящиеся в долине в темноте, напутают и откроют огонь по своим. Правда, генерал мог утешать себя тем, что и Сину придется бодрствовать всю ночь, так как его воины подходили иногда к позициям англичан. Коуртни засомневался в мудрости своего противника. Рассвет должен был застать его на скалистом гребне, лицом к лицу с превосходящими силами врага. Короткую линию обороны англичане не укрепили с флангов, поэтому их легко было окружить и обстрелять продольным огнем. Син вспомнил Шпионский холм, воспоминания были не из самых приятных. В качестве альтернативы они могли вернуться к реке, но у него волосы вставали дыбом от подобных мыслей. Скоро станет легче. И если им суждено потерпеть поражение, то лучше уж в горах, чем в иле. Мы остаемся, решил он.

На рассвете наступило временное затишье, перестрелка почти прекратилась. Доносились лишь отдельные выстрелы с нижнего холма, но Син чувствовал нарастание активности буров. Зловещие шорохи и приглушенные голоса, доносящиеся с флангов, подтверждали его подозрения. Но теперь было уже поздно отступать к реке, так как в горах появились неясные силуэты на фоне окрашенного зарей неба. Казалось, огромная армия врага подошла очень близко и настроена очень недружелюбно.

Син встал.

— Возьми пулемет, — прошептал он бойцу, стоявшему рядом.

Командир отряда скаутов всю ночь провозился с этим грозным, неуклюжим орудием, и теперь его руки были покрыты глубокими порезами, а плечи сильно болели. Ссутулившись, он пошел вдоль линии укреплений, чтобы поболтать с людьми, пытаясь найти нужные слова, чтобы подбодрить каждого.

По их ответам он чувствовал, что воины доверяют ему. Это было даже больше, чем уважение, — они чуть ли не боготворили его. Также относились и к генералу Буллеру. Он допускал ошибки, многие гибли, но его все равно любили. Син дошел до края укреплений.

— Как делишки? — мягко спросил он у Соула.

— Неплохо.

— А как насчет наших друзей-буров?

— Они очень близко. Мы слышали их разговоры несколько минут назад. Думаю, они в том же состоянии готовности, что и мы.

— Пора покончить со всем этим.

Покончить со всем этим! Он так решил. А что, если после этого боя им придется стоять в самой постыдной позе — с поднятыми руками?.

— Лучше бы тебе забраться в укрытие, Син. Быстро светлеет.

— Это кто кому должен приказывать? — Син хмыкнул. — И не вздумай строить из себя героя. — Син стремительно зашагал к другому флангу.

Ночь быстро отступала, и день начался так внезапно, как это бывает только в Африке. Буры свернули лагерь и убрали пушку. Син знал, что лошади неприятеля тащат ее к вершине, которая была напротив его позиции. А еще он знал, что среди скал затаились враги, они заняли фланги англичан и, возможно, даже зашли им в тыл.

Син пристально и неторопливо оглядывал горы, небо, равнину. При неярком свете это место выглядело очень красиво.

Он перевел взгляд на узкий проход к долине и вздрогнул от радости. Вход на равнину был заблокирован людьми в форме цвета хаки. При тусклом свете это скопление напоминало плантацию акаций — продолговатую, посаженную аккуратными рядами и чернеющую на фоне пожухлой травы. Но эта плантация двигалась и меняла форму.

Первые лучи солнца показались из-за вершины горы и осветили штыки улан.

— Кавалерия! — завопил Син. — О Боже, взгляните на них!

Его крик подхватили, и все радостно и весело загалдели. И в то же время крохотные коричневые фигурки мчались с горы навстречу своим пикетам, которые галопом неслись из долины, таща за собой запасных лошадей.

Потом, заглушая веселые крики и оружейный огонь, цокот копыт и вопли ужаса, заиграли марш. Это был резкий и отчетливый сигнал к началу атаки.

Син перестал приветствовать их выстрелами. Веселье пошло на убыль. Один за другим его люди вставали, чтобы посмотреть, как уланы, ряд за рядом, продвигались вперед. Рысью, легким галопом, галопом. Они ехали, опустив головы.

Некоторые буры, поняв, что проиграли, пытались убежать.

— Боже! — Син с трудом дышал, дрожа от возбуждения.

Слышался только цокот копыт, ситуация изменилась, когда англичане, не задерживаясь, не мешая рядов, теснили буров. Вдруг ситуация изменилась. Буры развернулись и бросились на обнаженные, длинные и сверкающие сабли улан.

Син видел, как какой-то бюргер заметался, а улан преследовал его. Видел, как враг схватился за голову, а кавалерист, встав на стременах, замахнулся саблей. Бур упал. Развернув лошадь, как игрок в поло, он снова подъехал к буру, стоявшему на коленях, чтобы добить его.

— Четвертуйте их! — завопил Син, и его голос звенел от ужаса и отвращения. — Четвертуйте их! Ради Бога, разрубите на четыре части!

Но кавалеристы не последовали его совету. Они бились насмерть, хладнокровно нанося друг другу меткие удары, кололи и резали, уворачивались и наступали, пока все не перемазались кровью, пока тела мужчин с многочисленными ранами не распростерлись на равнине.

Син отвел глаза и увидел остатки коммандос Лероукса, спрятавшихся в расщелине, где их не могли достать уланы.

Он сел на скалу и закурил. Дым крепкой сигары помог ему ощутить вкус победы.

Через два дня Син вел свою колонну в Чарльзтаун. Их приветствовал гарнизон, и Син ухмылялся, наблюдая за реакцией своих людей. Полчаса назад их еще обстреливали, когда они тряслись на отбитых у врага лошадях. А теперь они были радостны и веселы, их встречали как героев, и им это нравилось.

Потом лицо Сина снова стало грустным, когда он, оглянувшись, заметил, как мало их осталось. За ними тянулось пятнадцать фургонов, забитых ранеными.

«Если бы я только выставил наблюдение».


Глава 47


Ачесон с нетерпением ждал Сина. Через двадцать минут после прибытия в Чарльзтаун Коуртни сел в экспресс, уходящий на север. Он ненавидел Соула, принимавшего теплую ванну, Мбеджана, который убедил его отдать форму в чистку. Вечером Сину надо было идти на обед в офицерскую столовую, а Соул тем временем упьется его «Клико» и «Карвуазье».

Когда Син прибыл в Йоханнесбург на следующее утро, он перепачкался сажей локомотива, а немытое две недели тело сильно пахло. Ачесон приказал встретить его и доставить в свои апартаменты в «Гранд-отеле».

Майор Петерсон демонстративно не смотрел на Коуртни, заметив пятна, грязь и засохший ил, так как все это сильно контрастировало со столом, покрытым белой скатертью, на которой стояли серебряные приборы. Едкий запах, исходящий от Сина, испортил ему аппетит, и он закрывал нос шелковым платком. Но Ачесон, казалось, ничего не замечал и пребывал в прекрасном настроении.

— Вы чертовски хорошо выглядите, Коуртни. Правда чертовски хорошо. Надеюсь, Лероукс не будет нас какое-то время беспокоить? Хотите еще яйцо? Петерсон, передайте ему бекон.

Син закончил завтрак и налил чашку кофе перед тем, как сообщить:

— Я хочу, чтобы меня освободили от командования. Я уже сыт всем этим по горло.

Ачесон с Петерсоном с ужасом посмотрели на него.

— О Боже, Коуртни, но вы достигли больших успехов — самых значительных за последнее время.

— Я счастлив, — резко перебил Син. — Еще пару часов, и нас совсем бы уничтожили.

— Я больше ценю счастливых офицеров, чем умных. Я отказываю в выполнении вашей просьбы, полковник Коуртни. — «Уже полковник, а чувствую себя как в кресле у дантиста», — с удивлением думал Син.

Из-за стука в дверь он не успел возразить. Ординарец вошел в комнату и протянул Ачесону послание.

— Срочная депеша из Чарльзтауна, — прошептал он.

Ачесон взял бумагу и, размахивая ей, как дирижерской палочкой, продолжал говорить:

— Мне нужны три младших офицера, на которых можно списать ваши потери. Вы поймаете их и передадите моей кавалерии. Я хочу от вас лишь этого. Когда вы сделаете это дело, вашей колонне придется еще немного потрудиться. Надо перерыть каждый дюйм земли между блокгаузами, уничтожая лошадей, домашний скот и урожай. Потом сжечь фермы. Всех мужчин, женщин и детей поместить в изолированные лагеря. Когда мы это сделаем, то останется только пустой вельд. Мы превратим его в вакуум, устраивая постоянные рейды и карательные операции. — Ачесон так ударил кулаком по столу, что звякнула посуда. — Уничтожение, Коуртни! С этого момента мы ведем войну на уничтожение!

Эти слова очень не понравились Сину. И неожиданно в его сознании замелькали сцены разорений. Он увидел землю — свою землю, — почерневшую от огня, дома без крыш, стоящие на пустырях. Шум ветра на пустой земле заглушался плачем сирот и стонами людей, лишившихся крова.

— Генерал… — начал было он, но Ачесон читал послание.

— Черт! — резко произнес он. — Проклятье! Опять Лероукс! Он вернулся и захватил колонну улан, которые до этого отрезали бурам путь к отступлению. Забрал фургоны и скрылся в горах. — Ачесон положил депешу перед собой на стол. — Коуртни, — приказал он, — возвращайтесь туда и на этот раз поймайте его.


Глава 48


— Завтрак готов, хозяин.

Майкл Коуртни оторвал взгляд от книги и «посмотрел на слугу.

— Спасибо, Джозеф, я иду.

Два часа утренней учебы пролетели очень быстро. Он посмотрел на часы, стоящие на полке над кроватью. Уже шесть тридцать. Майкл закрыл книгу и встал.

Причесывая волосы, он видел в зеркале юношу с серьезными серыми глазами на красивом лице, которое портил большой нос Коуртни. Черные волосы пружинили под щеткой.

Он отложил щетку. Облачаясь в кожаную куртку, стал перечитывать параграф. Внимательно изучив и запомнив его, вышел в коридор.

Анна и Гарри Коуртни сидели рядом за длинным обеденным столом в Теунискраале и поджидали сына.

— Доброе утро, мама. — Она подставила щеку для поцелуя. — Привет, па.

— Здравствуй, мой мальчик. — Гарри был одет в форму с орденами.

Майкл разозлился, так как ненавидел всякую показуху. И еще это задевало его, так как ему было уже девятнадцать лет, шла война, а он сидел дома и занимался хозяйством.

— Ты собираешься в город, папа?

— Нет, я хочу заняться своими мемуарами.

— А-а. — Майкл многозначительно посмотрел на военную форму. Его отец слегка покраснел и принялся за еду. —

— Как учеба, дорогой? — нарушила молчание Анна.

— Нормально, спасибо, мама.

— Уверена, что с последним экзаменом у тебя будет не больше проблем, чем с предыдущим. — Анна ободряюще улыбнулась ему и взяла его за руку. Майкл быстро отдернул руку и отложил вилку.

— Мама, я хотел поговорить, с тобой о срочной службе.

Улыбка Анны угасла, а Гарри выпрямился.

— Нет, — решительно произнес он. — Мы уже говорили об этом. Пока ты всего лишь подросток и должен слушаться старших.

— Война скоро закончится, дорогой. Пожалуйста, подумай об отце и обо мне.

Тогда все и началось. Ему льстили и умоляли, а расстроенный Майкл стоял посредине комнаты. Вдруг, резко развернувшись, он, хлопнув дверью, вышел. Оседланная лошадь ждала его во дворе. Майкл вскочил в седло и выехал за калитку, распугивая цыплят. Он мчался галопом.

Родители слушали, как стихает стук копыт. Гарри встал.

— Куда ты? — резко спросила Анна.

— В кабинет.

— К бутылке бренди, — уточнила она.

— Нет, Анна.

— «Нет, Анна», — передразнила она. — «Пожалуйста, не надо, Анна». Вот и все, что ты можешь сказать. — Ее недавно нежный голос превратился в рев разъяренной тигрицы.

— Пожалуйста, Анна. Я обещаю, что не разрешу ему уехать.

— Ты остановишь его? — Она расхохоталась. — Как ты остановишь его? Будешь греметь орденами? Как ты его остановишь — ты, который ничего не сделал за всю свою жизнь? — Она снова злобно расхохоталась. — Почему бы тебе не показать ему обрубок ноги и попросить пожалеть бедного калеку-папочку?

Гарри выпрямился. Его лицо было очень бледным.

— Он послушается меня. Ведь он мой сын.

— Твой сын?

— Анна, пожалуйста…

— Твой сын! Вот это новость! Он не твой сын, а Сина.

— Анна! — Он очень хотел, чтобы она замолчала.

— Интересно, откуда у тебя мог взяться сын? — Она опять хохотала, а он ничего не мог поделать.

Гарри отправился к двери, а она все кричала ему вслед, задевая две самые болезненные темы — увечье и бесплодие.

Он прошел в кабинет, хлопнул дверью и запер ее. Потом быстро подошел к массивному шкафу с выдвижными ящиками, стоящему рядом с конторкой, налил пол бокала и выпил. Опустился на стул, закрыл глаза и снова потянулся за бутылкой. Налив бренди, он закрутил пробку. Эту порцию Гарри цедил очень медленно, где-то с час. Он научился радовать себя.

Гарри расстегнул пуговицы, снял форму, повесил ее на спинку стула, снова пригубил из бокала, наклонился над пачкой исписанных листов и стал читать тот, который лежал сверху.

«Коленсо. Описание кампании в Натале под командованием генерала Буллера. Составлено полковником Гарри Коуртни, награжденным крестом Победы и медалью за доблесть».

Он поднял страницу, отложил ее в сторону и стал читать дальше. Он столько раз перечитывал написанное, что и сам поверил в эту историю. Это было здорово, и он знал это. Господин Вильям Гейнеман из Лондона тоже разделял эту точку зрения. Гарри отослал ему первые две главы, и их обещали напечатать как можно скорее.

Все утро он работал спокойно и радостно. В полдень старик Джозеф принес ему еду в кабинет: холодного цыпленка с китайским салатом и бутылку белого вина, завернутую в белоснежную салфетку. Он ел и работал одновременно.

Вечером, дописав последний параграф и поставив точку, он положил ручку в чернильницу. Гарри улыбался.

— Ну а теперь пора навестить мою красавицу, — произнес он вслух и надел форму.

Дом в Теунискраале стоял на вершине. Это было большое здание с белыми стенами, соломенной крышей и голландскими фронтонами. Поблизости были разбиты клумбы с азалиями и голубыми рододендронами, граничащие с «загонами для лошадей. Два из них были отведены для кобылиц с жеребятами и однолеток. Гарри остановился у низкого забора и наблюдал за молодняком, пристающим ко взрослым.

Потом он захромал вдоль забора к небольшому участку, огороженному девятифутовыми столбами, где содержалась племенная кобыла. Она ждала его, приветливо кивая, прядая ушами и танцуя от нетерпения.

— Хочешь сахара? — Гарри кашлял, потирая руки, пока лошадь лакомилась. — Вот и все.

Кобыла благодарно склонила голову, а хозяин потрепал ее по шее:

— Вот и все, моя дорогая. А теперь побегай для меня. Дай мне полюбоваться тобой. — Он отошел назад и громко захлопал в ладоши.

Гордое животное встало на дыбы и победно заржало, рассекая копытами воздух.

Грациозная и сильная, она заметалась в загоне.

— Беги! — крикнул Гарри.

Кобылица перешла на галоп, носясь по треку и взбивая пыль копытами. Солнце плясало на ее шкуре, под которой играли хорошо тренированные мускулы.

— Беги! — Прислонившись к дыре в заборе, Гарри наблюдал за животным, и ему вдруг стало очень тоскливо.

Немного погодя он выпрямился и крикнул через конный двор:

— Зама, забери лошадь.

Два грума вели племенную кобылицу на длинном поводу. Ее ноздри раздувались. Гарри стоял с закрытыми глазами, пока троица не скрылась из виду.

— До встречи, моя красавица, — прошептал он дрожащим от волнения голосом.


Глава 49


Майкл «Коуртни спешился на вершине среди скал. Целую неделю он боролся с искушением вернуться на это место. Ослушаться родителей казалось ему вероломством.

Впереди виднелось крохотное пятнышко Теунискрааля. А между лесом и железной дорогой торчали крыши Ледибурга.

Но Майкл не смотрел туда. Он стоял рядом со своей лошадью, глядя на гигантские вершины деревьев на северной стороне холма.

Акации сильно выросли и заслоняли кронами тропинки между рядами. Зеленые вершины раскачивались, напоминая волны, гуляющие по морю.

До Львиного холма было очень близко, но это была запретная территория, как дремучий лес в волшебной сказке. Он достал бинокль из седельной сумки и направил на крышу дома. Новая соломенная крыша, еще неповрежденная непогодой, возвышалась над кронами акаций.

«Там бабушка. Я мог бы навестить ее. В этом нет ничего плохого. А его там нет. Он — на войне».

Майкл медленно положил бинокль в сумку. Он знал, что не поедет на Львиный холм, его связывало слово, данное матери. И вообще, он был связан многими обещаниями.

Он с грустью вспоминал их аргументы за завтраком и понимал, что родители опять победили. Он не мог оставить их, так как они не выживут без него. И он не сможет пойти на войну.

Иронично улыбаясь, он вспоминал свои фантазии. Участвовать в битвах, по вечерам разговаривать у костра и бросаться на штыки неприятеля.

Во время, рождественских каникул он проводил много времени, глядя в бинокль, не мелькнет ли где фигура Сина Коуртни. И теперь с чувством вины вспоминал, как однажды с восторгом наблюдал за дядей, который шел между, молодых побегов акации.

Но теперь он уехал, и ничего плохого не будет в том, если он навестит бабушку. Как неспокойно было на душе. Наконец, тяжело вздохнув, он поехал к Теунискраалю.

«Я не должен никогда приезжать сюда, — твердо решил Майкл. — Особенно после того, как он вернется домой с войны».


Глава 50


Они устали, устали до изнеможения. Жан-Поль Лероукс наблюдал за вялыми бурами, которые спешились и стреноживали коней.

Они устали от трех лет бегства и борьбы, ослабли, учась защищаться, огорчаясь, хороня товарищей, переживая за женщин и детей, помещенных в лагеря; они страдали, видя сожженные дотла дома.

Возможно, это конец, подумал он и снял потертую тирольскую шляпу. Возможно, нам придется признать, что все кончено и надо сдаться. Он вытер лицо шарфом, изменившим цвет от пота и сырой земли. Он смотрел на руины дома на обрыве у реки. Огонь перекинулся на каменные деревья, их листья пожухли и медленно облетали.

— Нет, — произнес он вслух. — Еще не все кончено. По крайней мере, надо попытаться еще раз. — Жан-Поль направился к ближайшей группе людей.

— Привет, Генни. Как дела? — поинтересовался он.

— Неплохо, Умник Поль. — Мальчик очень похудел. Хотя, впрочем, никому из них не удалось поправиться за последнее время. Он достал одеяло и расстелил его на траве

— Понятно, Генни. — Жан-Поль кивнул и присел на корточки рядом с юношей. Достал трубку, стал ее посасывать. И хотя она давно не набивалась, привкус табака остался.

— Хочешь щепотку, Умник Поль? — Один из бюргеров присел рядом и протянул ему кисет с табаком.

— Нет, спасибо. — Жан-Поль с трудом отвел глаза от кисета, борясь с искушением. — Выкурим, когда пересечем Вааль.

— Или когда доберемся до мыса Доброй Надежды, — пошутил Генни, и Жан-Поль улыбнулся. Этот город находился в сотне миль к югу от них, но именно туда они и направлялись.

— Точно, прибереги до мыса Доброй Надежды, — согласился он, горько улыбнувшись. У него осталось всего около шестисот голодных, оборванных людей на полуживых лошадях, а им надо было прорваться через территорию, равную Франции, на которой хозяйничали враги.

Но это был его последний шанс.

— Джанни Смуте уже там с большим отрядом коммандос. Преториус пересек Оранжевое государство, Де Ла Рей и Де Вет идут за ним, а Зиетсман ждет нас на реке Вааль. На этот раз буры Доброй Надежды присоединятся к нам. И…

Он говорил медленно, уперевшись локтями в колени, нагнувшись вперед, — изможденный гигант с нечесаной рыжей бородой, весь в пыли. Грязное лицо, спекшиеся губы. Рукава рубашки были пущены на перевязки. Сейчас к нему медленно подходили люди, садились вокруг и слушали, стараясь найти успокоение в его словах.

— Генни, принеси мне Библию из седельной сумки. Мы немного почитаем.

Солнце садилось, когда он закрыл книгу и посмотрел на товарищей. Следующий час прошел в молитвах, хотя целесообразнее было —потратить его на отдых. Но когда он вгляделся в их одухотворенные лица, то понял, что не зря потратил время.

— А теперь спать, друзья. Завтра рано утром надо быть в седле. — «Если они не придут ночью», — подумал он про себя. Сам Лероукс не смог заснуть. Он сидел ив сотый раз перечитывал письмо от Генриетты. Оно было написано четыре месяца назад и целых шесть недель шло до него через шпионов, переправлявших почту. Генриетта болела дизентерией, а два младших ребенка, Стефан и младенец Поль, умерли от истощения. Это заболевание было очень распространено в лагерях, и она очень волновалась за судьбу старших детей.

Стемнело, уже нельзя было читать. Он сидел, сжимая письмо в руке.

Если они заплатили такую высокую цену, может быть, им удастся победить.

Может быть, у них есть шанс. Может быть…

— По седлам! По седлам! Англичане идут! — крикнули с холма у реки, где были расставлены их пикеты. Это прозвучало предупреждением.

— По седлам! Англичане идут! — понеслось по всему лагерю. Жан-Поль наклонился и потряс спящего мальчика:

— Проснись, Генни. Нам опять придется бежать. Через пять минут он вел свой отряд в ночь, на юг, к вершине.


Глава 51


— Они все еще двигаются к югу, — сказал Син. — Уже три недели.

— Такое ощущение, что Лероукс что-то замышляет, — согласился Соул.

— У нас есть полчаса, чтобы дать отдых лошадям. — Коуртни поднял руку, и люди спешились, отпустили лошадей.

Они ехали уже с неделю, и их животные были не в лучшей форме, но они бодрились. Син прислушался к добродушному подтруниванию. Это он создал из них реальную, мощную силу, которая десятки раз одерживала победы после фиаско, которое они потерпели год назад. Син ухмыльнулся. Они оправдали свое название. Протянув поводья Мбеджану, Коуртни пошел размяться в тень мимозового дерева.

— У тебя есть какие-нибудь соображения по поводу того, что затевает Лероукс? — спросил он у Соула, который предложил ему сигару.

— Должно быть, он направляется к железной дороге у мыса Доброй Надежды.

— Наверное, — согласился Син, с радостью опускаясь на плоский камень и вытягивая ноги. — Боже, как я устал. И какого черта они не признают, что все кончено, а все идут и идут вперед.

— Гранит не гнется. — Соул сухо улыбнулся. — Но кажется, его скоро разрушит ветер.

— Мы думали так шесть месяцев назад, — ответил Син и поднял глаза. — Да, Мбеджан, в чем дело?

Мбеджан, как обычно, начал издалека. Он подошел и на расстоянии шести шагов сел на корточки, аккуратно положил копья рядом с собой на траву, вынув щепотку нюхательного табака.

— Хозяин.

— Да? — Син ободряюще смотрел на него, пока зулус нюхал табак.

— Хозяин, у этой смеси необычный вкус. — Он смачно чихнул.

— Да?

— Мне кажется, что следы изменились.

— Ты говоришь загадками.

— Люди, которых мы преследуем, едут не так, как раньше.

Несколько секунд Син присматривался к следам. Да, он прав! Если раньше воины Лероукса ехали нестройными рядами, приминая траву на пятьдесят футов в ширину, то в это утро они передвигались колонной по двое.

— Они едут, как мы, хозяин, и поэтому лошади, идущие сзади, ступают по следам идущих впереди.

— Мы знаем, что их около шестисот… Черт! Я понял, что ты имеешь в виду…

— Хозяин, мне кажется, что впереди уже не шестьсот воинов.

— Боже! Неужели ты прав. — Син вскочил и начал расхаживать взад-вперед. — Он снова разделил своих людей. Мы проходили десятки горных кряжей, где они могли разделиться на маленькие группки. К вечеру мы будем преследовать человек пятьдесят, которые в темноте скроются от нас и поодиночке направятся к заранее оговоренному месту встречи. — Он сжал кулаки. — Боже, это так! — Он резко повернулся к Соулу: — Помнишь, мы переходили реку где-то с милю назад. А ведь это идеальное место.

— Ты сильно рискуешь, — предостерег его Соул. — Если мы вернемся и окажется, что ты ошибся, мы можем потерять всех буров.

— Я прав, — настаивал Син. — Я знаю, что прав. Прикажи седлать коней. Мы возвращаемся.

Сидя на лошади, Син смотрел на чистую воду реки, на блестящую гальку и маленькие круглые валуны.

— Должно быть, они пошли вниз по течению, потому что в противном случае ил осел бы на берегу; — Он повернулся к Соулу: — Я собираюсь взять с собой пятьдесят человек. Надеюсь, нам удастся не поднять облака пыли. Через час иди за нами следом с остатками колонны.

— Так точно. — Соул ухмыльнулся.

Зулусы ехали впереди по берегу реки, а Син, Экклес и пятьдесят человек передвигались по реке на северо-запад. Впереди находились хребты Дракенберга, окутанные бледно-голубой дымкой, вокруг простирался зимний коричневый вельд. На гористой земле вдоль хребтов тянулись небольшие заросли алоэ, а красные колючки грудились вдоль берегов.

Высокие, холодные облака медленно плыли по небу. Слабое солнце не грело, дул резкий ветер.

Двумя милями ниже форда Син стал проявлять беспокойство, наклоняясь вперед в седле и проверяя землю за Мбеджаном. Вскоре он не выдержал и крикнул:

— Мбеджан, а ты уверен, что ничего не пропустил? Зулус встал с земли и презрительно посмотрел на него. Потом переложил щит на другое плечо и, не отвечая, продолжил поиски.

Через пятьдесят ярдов он выпрямился.

— Нет, хозяин. Я не потерял их. — Он указал дротиком на глубокую трещину на берегу, где лошади выходили из воды, и примятую траву с засохшим илом.

— Настигнем их! — Син вздохнул с облегчением, услышав одобрительные возгласы.

— Хорошая работа, сэр. — Усы Экклеса подрагивали, когда он ухмылялся.

— Сколько, Мбеджан?

— Двадцать, не больше.

— Когда?

— Ил высох. — Чтобы дать более точный ответ, Мбеджан взял горсть земли и стал изучать текстуру. — Они были здесь, когда солнце стало припекать.

В полдень, то есть прошло уже пять часов.

— Отпечаток достаточно четкий, чтобы догнать их?

— Да, хозяин.

— Тогда беги, Мбеджан.

Следы вели на запад, потом поворачивали к югу. Колонна Сина сомкнула ряды и направилась вслед за Мбеджаном.

На юг, все время на юг. Син раздумывал о том, что же будет, если они столкнутся с шестью сотнями врагов?

Но пока же не столкнулись! Пока! Если он не ошибается, то они и не должны столкнуться!

Куда же они направляются? К железной дороге, как предполагает Соул? Едва ли. Жан-Поль не будет так сильно рисковать всеми своими людьми.

Тогда куда же? На мыс Доброй Надежды? О Боже, конечно, именно туда. В эту богатую и прекрасную страну, где много хлеба и вина. В эту тихую и безопасную страну, обленившуюся за сотни лет правления британцев и все же населенную людьми с той же кровью, что и у Лероукса, Де Вета и Смутса.

Смуте уже провел свой отряд через Оранжевую реку. А что, если Лероукс идет за ним, потом присоединится Де Вет, а буры мыса Доброй Надежды нарушат нейтралитет и сольются с коммандос? Голова просто раскалывалась от таких мыслей. Син с трудом заставлял себя думать о настоящем.

И что же, Жан-Поль хочет добраться до мыса, имея всего шестьсот человек? Нет, у него должно быть больше людей. Наверное, он едет на встречу с другим отрядом. Но с кем? С Де Ла Реем? Нет. Де Ла Рей в Магалиесберге. С Де Ветом? Де Вет далеко на юге. Убегает от преследующей его колонны. Зиетсман? А, Зиетсман! Зиетсман с полутора тысячью человек.

Где же они должны встретиться? Очевидно, на реке, чтобы напоить две тысячи лошадей. В Оранжевом государстве очень опасно — поэтому они направятся в Вааль. Но куда именно? Это должно быть легко узнаваемое место. В одном из фордов? Но там отряды кавалерии. На слиянии протоков? Да, там.

Син яростно стал рыться в седельной сумке в поисках карты.

— Сейчас мы здесь. — Он внимательно изучал ландшафт. — На юге река Падда.

— Простите, сэр?

— Падда, Экклес, Падда!

— Очень хорошо, сэр, — бесстрастным голосом произнес майор, стараясь скрыть замешательство.

Под ними в долине горел одинокий костер, на рассвете его затушили.

— Отлично, Экклес, — прошептал Син.

— Сэр! — Не повышая голоса, Экклес постарался говорить очень убедительно.

— Я иду вниз. — Син еще раз хотел повторить все распоряжения и напомнить о том, как очень важно захватить всех до единого. Но Экклесу было достаточно и одного раза. Вместо этого он прошептал:

— Ждите сигнала.

Буры выставили только один караул, так как были уверены в своей безопасности из-за стратегической уловки, благодаря которой они скрылись от преследователей и теперь спокойно спали вокруг замаскированного костра. Син и Мбеджан тихо спускались, прячась в траве. Они остановились в двадцати шагах от патрульного. Син с минуту смотрел на его темный силуэт на фоне звездного неба, принимая решение.

— Он тоже спит. Мбеджан заворчал.

— Убери его потише, — шепотом приказал Син. — И смотри, чтобы ружье не упало.

— Мбеджан сделал шаг вперед, но Син, положив руку на плечо, предупредил: — Только не убивай. В этом нет необходимости, — и Мбеджан тихо, как леопард, стал красться к скале.

Коуртни ждал, пристально вглядываясь в темноту. Секунды шли, неожиданно бур исчез со скалы. Послышался слабый вздох, и все смолкло.

Син ждал, Мбеджан появился так же тихо, как ушел.

— Дело сделано, хозяин.

Син сложил руки рупором, надул щеки и свистнул, подражая крику ночной птицы. Один из спящих у костра зашевелился и что-то забормотал во сне. Какая-то лошадь заржала, раздувая ноздри. Но ветер заглушал эти звуки.

— Экклес! — позвал Син.

— Сэр?

Они медленно пошли к лагерю.

— Джентльмены, завтрак готов! — крикнул Син по-голландски.

Проснувшись, буры увидели стоявшего над ним мужчину с ружьем в руках.

— Разожгите костер, — приказал Син. — Возьмите у них ружья. — Операция прошла очень просто, и он специально говорил грубо, чтобы разрядить обстановку.

— Мбеджан, принеси того бура со скалы.

Зулус подтащил его к костру, а Син закусил губу, увидев, что язык у пленника вывалился, а ноги связаны.

— Он мертв?

— Он спит, хозяин.

Став на колени рядом с буром, Коуртни попытался рассмотреть его лицо при свете костра. Даже не мужчина, а юноша с худым лицом, поросшим первой светлой щетиной. В уголке глаза — большой ячмень, ресницы покрыты желтым гноем.

Син посмотрел на других пленников. Их разделили на группы и держали на таком расстоянии, чтобы они могли слышать друг друга.

— Воды, Мбеджан.

Зулус принес котелок от костра. Син энергично растер виски юноши.

— Он действительно спит, — подтвердил Син, поджав губы. Ему очень не хотелось делать то, что он задумал, когда парень проснется. Но он должен сделать это, пока мальчик нетвердо стоит на ногах и не оправился после удара. Сдвинув ладони лодочкой, он плескал воду ему в лицо. Наконец мальчик открыл рот и повернул голову.

— Просыпайся, — тихо приказал он по-голландски. — Просыпайся.

— Умник Поль… — пробормотал юноша. — Где… Вы англичане? — Молодой воин разглядел униформу.

— Да. — Син кивнул. — Мы — англичане. Вы — наши пленники.

— Умник Поль? — Мальчик стал дико озираться по сторонам.

— За него не беспокойся. На остров Святой Елены вы поплывете в одной лодке. Лероукс и Зиетсман взяты в плен вчера в Ваале. Мы поджидали их у Падды, и они попали в ловушку.

— Умник Поль в плену! — Глаза мальчика расширились от ужаса. — Но как вы узнали? Должно быть, среди нас завелся предатель и он вам все рассказал. Как вы узнали о месте встречи? — Вдруг он замолчал, поняв, что проговорился. — Но как… Умник Поль не мог добраться до Вааля, ведь мы расстались с ним только вчера. — До него дошло, что он наделал. — Вы подловили меня, — прошептал он, — вы подловили меня.

— Прости, — искренне произнес Син, встал и направился к Экклесу, сторожившему пленников.

— Когда появится лейтенант Фридман, передайте, чтобы он отвел колонну в Вирнингинг и ждал меня там. Я поеду вперед со своим слугой. Мбеджан, приведи мне коня. — Он сам должен был сообщить эту новость Ачесону.

На следующий день Син добрался до железной дороги и сел на поезд, идущий в северном направлении.

Через сутки он вышел из вагона с покрасневшими глазами, уставший и грязный. Коуртни прибыл в Йоханнесбург.


Глава 52


Жан-Поль проверил упряжь перед длинной дорогой. Позади остатки коммандос собирались в группы; Всадники поспешно двинулись вперед.

Вааль — широкая бурая река с песчаными берегами, которые пересекали бесчисленные ручейки. Вдоль крутых берегов росли уродливые коричневые деревья. За ними могли скрыться тысячи три всадников. Но осторожный Лероукс выбрал место встречи там, где неглубокая Падда петляла среди холмов. В случае необходимости здесь можно было найти пути к отступлению. Но все равно конспирация была необходима. А Зиетсман считал это лишним.

Длинные белые языки дыма от костров стелились по долине, лошади пили из реки, сотни людей громко плескались у берега, а выстиранные вещи были развешаны на ветках.

— Дурак, — прорычал Лероукс и пришпорил пони. Он ворвался в лагерь, соскочил с коня и крикнул Зиетсману:

— Сэр, я протестую!

Старому генералу было около семидесяти. Его седая борода доходила до пятой пуговицы мундира. Он был священником, а не военным. И продержался так долго потому, что не любил связываться с англичанами и сохранил своих людей. Только под давлением Лероукса и Де Ла Рея он согласился принять участие в этой авантюре. Три дня, ожидая Лероукса, он мучился в сомнениях и раскаяниях. А еще очень переживал за жену, так как был единственным буром, который никогда не расставался со своей подругой жизни.

Он встал со стула и пристально посмотрел на рыжебородого гиганта, лицо которого исказилось от гнева.

— Сэр, — проворчал Зиетсман, — пожалуйста, помните, что говорите с человеком, который не только вас старше, но еще и является представителем церкви.

В таком тоне они дискутировали четыре дня! Лероуксу казалось, что он увяз в болоте обсуждения очевидного. Он согласился лишь с тем, что первый день должен пройти в молитвах, так как считал, что без Божьего благословения не может быть удачи. Он потратил не менее двух часов на чтение отрывка из Книги Судеб, который начинался словами: «Должен ли я снова идти в бой против детей Бенджамина, братьев моих, или должен сдаться?», и Бог ответил: «Иди, так как завтра я все равно отдам их в твои руки».

Следующий, и самый важный вопрос заключался в выборе главнокомандующего объединенных коммандос. Зиетсман был старше почти на тридцать, лет, и это говорило в его пользу. И еще он привел в Вааль тысячу шестьсот человек, а Лероукс — всего шестьсот. Но Жан-Поль одержал очень важные победы в Коленсо и у Шпионского холма. Да и после этого он не зря терял время, захватив восемь поездов и четыре большие колонны с боеприпасами и продовольствием.

Зиетсман был вторым командиром в операции на реке Моддере, но с тех пор предпочитал не вступать в схватки с противником.

Следующие три дня прошли в дебатах, так как Зиетсман категорически отказывался от проведения голосования, пока не убедился, что победа будет на его стороне. Лероукс очень хотел командовать, но не из-за личных амбиций. Он знал, будучи человеком предусмотрительным, что Зиетсману он нужен только для того, чтобы добраться до Оранжевой реки, а дальше старик предпочтет двигаться на мыс Доброй Надежды без него.

По иронии судьбы счастливая карта выпала Зиетсману, который бездействовал последние восемнадцать месяцев.

Когда лорд Роберте с победой вошел в Преторию два года назад, его встретили недружелюбно, но это выражалось лишь на словах, так как правительство Южно-Африканской Республики переехало по восточной железной дороге в Коматипурт. Вместе с ними переехала и казна в два миллиона фунтов в золотых соверенах. Позже, когда старый президент Крюгер перебрался в Европу, он прихватил с собой часть казны. Остаток разделили среди командиров коммандос с тем, чтобы они могли продолжить войну.

Часть Лероукса была израсходована несколько месяцев, назад на закупку припасов у местного населения, боеприпасы и плату военным. Во время стычки с британцами, происшедшей вчерашней ночью, он потерял автомат, двадцать лучших людей и сотню незаменимых дорогих лошадей.

А Зиетсман явился на встречу с мулами, которые везли тридцать тысяч золотых соверенов. От этого золота во многом зависел их успешный прорыв к мысу. Вечером на четвертый день он был выбран командиром с перевесом в двести голосов. На протяжении следующих двенадцати часов новый главнокомандующий демонстрировал, как хорошо справляется со своей должностью.

— Итак, мы выступаем на следующее утро. — Один из буров, сидящих рядом с Лероуксом, хмыкнул.

— Да, времени мы даром не теряем, — заулыбались другие. Они завтракали копченым мясом, так как Лероуксу с трудом удалось уговорить Зиетсмана запретить разжигать костры.

— Никаких признаков людей Вандер Берга? — спросил Лероукс.

— Еще нет, Умник Поль.

— С ними все кончено, иначе они бы давно были здесь.

— Да, с ними все кончено, — согласился Лероукс. — Двадцать отличных парней, — он вздохнул, — и Генни с ними. — Он очень гордился мальчиком, да и остальные тоже.

— По крайней мере, они больше не попадут в передряги, — ляпнул кто-то, не подумав.

Лероукс повернулся к говорившему:

— Тогда иди и сдавайся британцам. Тебя никто не держит. — И хотя голос был обычным, его глаза горели яростью.

— Я не это хотел сказать, Умник Поль.

— Ну, тогда помолчи, — прорычал он, собираясь высказать все, что накопилось у него на душе, но не успел. Раздался крик. Люди вскочили на ноги.

— Вернулся один из разведчиков!

— Какой дорогой?

— Вдоль реки. Он скачет как сумасшедший. Неожиданно голоса смолкли. Все смотрели только на всадника. В те дни всадники, несущиеся галопом, приносили только дурные вести.

Они видели, как он спешился на берегу, бросился в реку и переплыл ее, держась за седло лошади. Потом, выбравшись из воды, поскакал к лагерю.

— Англичане! — кричал он. — Англичане! Лероукс схватил лошадь разведчика под уздцы:

— Сколько?

— Большая колонна.

— Тысяча?

— Намного больше. Щесть-семь тысяч.

— Черт! — заорал Лероукс. — Кавалерия?

— Пехота и артиллерия.

— Как близко?

— Они будут здесь в полдень.

Лероукс побежал к фургончику Зиетсмана.

— Вы слышали, сэр?

— Да, слышал. — Зиетсман кивнул.

— Мы должны садиться на коней! — кричал Лероукс.

— А вдруг они нас не найдут, просто пройдут мимо? — Зиетсман не хотел сдаваться.

— Вы сошли с ума? — прошептал Жан-Поль, старик сконфуженно покачал головой.

— Мы должны как можно скорей убраться на юг. — Лероукс схватил Зиетсмана за отвороты сюртука и яростно затряс.

— Нет, не к югу — это будет равносильно поражению. Мы должны вернуться, — бормотал старик. Вдруг его озарило: — Мы будем молиться, и Бог защитит нас от филистимлян.

— Сэр, я требую… — начал было Лероукс, но взволнованные крики людей не дали ему говорить.

— Всадники! С юга! Кавалерия!

Подбежав к лошади, Лероукс вскочил в седло, схватил ее за гриву, развернул к холмам и помчался к вершине.

— Там! — Буры указали ему направление. Напоминая цепочку степных муравьев, маленькая и незаметная на фоне огромного вельда и безграничного неба, группа англичан пробиралась к ним со стороны южных гор.

— Мы не можем ехать туда. Мы должны вернуться. — Он повернулся к северу. — Отступаем.

Вдруг он увидел клубы пыли на севере, и ему стало не по себе. Пыль стелилась так низко, что, казалось, ее поднимает легкий ветерок. Но он знал, что это на самом деле.

— И там они, — прошептал он. — Ачесон приказал наступать с четырех сторон. Пути к отступлению отрезаны. Ван дер Берг! — с горечью прошептал Лероукс. — Он предал нас. — Жан-Поль бессмысленно смотрел на пыль, потом его осенило. — Река — наше единственное спасение, — пробормотал он. — Надо обойти холм с флангов. — Он снова посмотрел на маленькую площадку у воды, вспоминая мельчайшие детали местности и прикидывая, где лучше установить «максим» и спрятать резерв. — Пятьсот человек отправляются на северный холм, тысяча остаются у реки. — Он вскочил в седло и крикнул караульному: — Оставайся здесь! Я пришлю за тобой. Они должны построить укрепления вдоль гряды — там, там и там. Потом он поскакал вниз с холма, и коню приходилось тормозить задними ногами, пока они не добрались до равнины.

— Где Зиетсман?

— В фургоне.

Жан-Поль резко откинул брезент.

— Сэр, — начал он и остановился.

Зиетсман сидел рядом с женой на кровати. У него на коленях лежала открытая Библия.

— Сэр, у нас мало времени. Враг приближается со всех сторон. Они будут здесь часа через два.

Зиетсман поднял на него ничего не выражающие глаза, и Лероукс понял, что его не слышат.

— Не бойся ни стрелы днем, ни ночных кошмаров, — пробормотал он.

— Я беру командование в свои руки, сэр, — заявил Лероукс.

Зиетсман снова уткнулся в книгу, а жена положила руку ему на плечо.

«Сегодня мы удержим их, а может быть, и завтра, — решил Лероукс, когда они залегли на самом высоком холме. — В горах они не смогут применить кавалерию, им придется идти на нас со штыками. Но в первую очередь мы должны все-таки опасаться артиллерии, а потом уже штыков».

— Мартинус Ван дер Берг, — вслух произнес он, — когда мы встретимся в следующий раз, я тебя убью. — И он посмотрел на батареи за рекой.

— Из ружья до них не достать, — проворчал какой-то бур рядом с ним. — Теперь они откроют огонь.

— Да, — согласился Лероукс. — Скоро они начнут стрелять.

В это мгновение дым вырвался из дула орудия, стоящего на равнине. Снаряд разорвался на нижнем склоне, и какое-то время дым напоминал танцующего желтого джина, который вертелся и кружился, пока ветер не развеял его. От едких паров все закашляли.

Следующий снаряд разорвался у вершины, подбросив землю и камни высоко в воздух. И снова грянул залп изо всех батарей.

Они лежали за построенными на скорую руку заграждениями из земли и камней. Огонь батарей велся по гребню горы. Шрапнель жужжала и отбивала куски от скал. От сильного взрыва содрогнулась земля, их так оглушило, что они едва слышали стоны раненых. Огромное облако пыли и дыма поднялось так высоко, что даже Син Коуртни, находящийся в пятнадцати милях от позиции буров, заметил его.

— Кажется, Ачесон захватил их, — пробормотал Соул.

— Да, — согласился Син и мягко добавил: — Идиоты.

— Последнее, что они могут для нас сделать, так это позволить именно нам прикончить их, — проворчал майор Экклес. Отдаленные выстрелы будоражили кровь, и Даже усы подрагивали от разочарования. — Мне кажется несправедливым, что мы преследовали буров полтора года, а нас не поставили на передовые позиции.

— Мы прикрываем артиллерию, Экклес. Генерал Ачесон хочет, чтобы они подались на юг, но если кто-то сможет выбраться, то мы не должны дать им уйти, — объяснил Син.

— Ну, мне это кажется несправедливым, — повторил Экклес, но, вспомнив о своих манерах, добавил: — Прошу прощения, сэр.


Глава 53


Ликующий генерал Ачесон смотрел в бинокль на горный массив. Из-за пыли и дыма он с трудом разглядел вершину.

— Счастливая вершина! — Петерсон ухмыльнулся.

— Действительно счастливая! — согласился Ачесон.

Им приходилось перекрикивать шум битвы, топот и ржание лошадей. Подъехал посыльный, салютовал и протянул Петерсону послание.

— Что это? — Ачесон не отрывался от бинокля.

— Николе и Симеон заняли наступательные позиции. Кажется, они очень хотят начать атаку, сэр. — Петерсон посмотрел на столб огня и пыли над холмами. — Им повезет, если будет с кем сражаться.

— Найдут с кем, — заверил его Ачесон. Обманчивая мощь заградительного огня не вводила его в заблуждение. Он усвоил ошибки, допущенные на Шпионском холме.

— Вы разрешите им начать, сэр? — мягко настаивал Петерсон.

Еще с минуту Ачесон смотрел на холмы, потом оторвался от бинокля и вынул часы из нагрудного кармана. Четыре часа. Еще три часа до рассвета.

— Да, — произнес генерал. — Посылайте их. Петерсон написал указ и подал Ачесану на подпись.

— Они идут.

Лероукс услышал голоса, перекрывающие треск снарядов.

— Они идут.

— Черт! Они идут!

Лероукс с трудом встал. Он отравился луддитовыми парами, его тошнило. Генерал заставил себя посмотреть в сторону реки. Через секунду пыль рассеялась, и он разглядел ряды солдат в форме цвета хаки.

— Да, они идут. — Он побежал к линии заграждений, крича на ходу: — Подождите, пока они не подойдут. Не стреляйте, пока они не дойдут до отметки в тысячу ярдов.

С вершины хорошо просматривался весь холм.

— Я так и думал, — произнес он. — Они идут с двух сторон, чтобы захватить нас.

Ряды сбивались, выпрямлялись снова, но все равно медленно приближались к вершине. Через пять минут идущие впереди должны были достичь вершины.

— Приготовьтесь, — приказал Лероукс, осматривая разметку.

Пока большинство возводило земляные укрепления на горе и на реке, остальные занимались разметкой позиций. Через каждые двести пятьдесят шагов они сооружали пирамиду из камней, и обмазывали илом из реки. Британцы не понимали, для чего это надо, но, когда дошли до отметки в тысячу ярдов, выстрелили ружья буров.

— Река в безопасности, — решил Лероукс. — Там им не пробиться. — И он позволил себе ухмыльнуться. — Они никогда не поумнеют и всегда будут подходить не с той стороны. — Потом он переключил внимание на левый фланг. Там была наибольшая опасность, и он решил взять его на себя. Генерал поспешил туда, не обращая внимания на рвущиеся снаряды и луддитовые пары.

Он упал на живот между двух буров, снял патронташ и положил за валун.

— Удачи, Умник Поль, — крикнул бур.

— И тебе, Хендрик, — ответил генерал, устанавливая маузер в расщелине.

— Они подошли совсем близко, — пробормотал находящийся рядом с ним бур.

— Очень близко. Удачи, и стреляйте метко.

Неожиданно налетел ветер, и все смолкло. Тишина была ужасней рева снарядов. Пыль и дым улеглись. Показалось солнце и ярко осветило горы и золотисто-коричневую равнину. Вода сверкала, как бриллиант. А еще солнце высветило крохотные фигурки цвета хаки, их тени казались темными, и зловещими. Они дошли до отметки в тысячу ярдов.

Лероукс прицелился в мужчину, который шел впереди всех. Генерал заметил, что он дважды останавливался, чтобы отдать приказ.

— Ты будешь первым, мой друг. — Он взял его на мушку, целясь в грудь, мягко нажал на спусковой крючок и почувствовал отдачу. Плечо заболело. Оглушенный громким выстрелом, Жан-Поль наблюдал за упавшим в траву.

— Есть! — произнес он и перезарядил ружье.

Они стреляли не так, как в Коленсо, когда залпы всех ружей гремели одновременно через равные промежутки времени. Буры начали охоту, тщательно прицеливаясь, и каждый выстрел попадал в цель.

— Они научились, — бормотал Лероукс, нажимая на спусковой крючок. — Они отлично научились. — И уложил еще одного. На вершине затрещали «максимы».

Не дойдя до второго ряда отметок, первая линия пехоты была полностью уничтожена прицельным огнем буров, все остались лежать в траве. Вторая линия пехоты шла прямо за первой.

— Посмотрите, как они идут! — кричали буры. Эти оборванные фермеры испытывали благоговейный страх перед наступающими стройными рядами пехотинцев.

— Эти люди сражаются не для того, чтобы жить, а для того, чтобы умереть, — проворчал бур, залегший рядом с Лероуксом.

— Тогда давайте им поможем! — крикнул Лероукс. — Пли! Стреляйте метко, друзья! — закричал Лероукс, заметив штыки. Зарядив целый магазин и вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, он вскинул ружье и убил четырех врагов с шести выстрелов.

Он заметил перемену. В одном месте линия выдвинулась клином, потому что те, что в центре, быстро пошли вперед, фланги изогнулись, часть же воинов отстала и спряталась за небольшими выступами.

— Они дрогнули! — радостно закричал Лероукс. — Они не дойдут до вершины.

Идущие впереди заколебались, не в состоянии больше удерживать занятые позиции. Они отступили, некоторые упали на землю. Офицеры приказывали идти вперед. Буры продолжали стрелять.

— Они проиграли! — закричал Лероукс и услышал, тихий смех.

Огонь буров усилился, внося все большее замешательство в ряды атакующих.

— Покажем им, друзья!

Еще одна шеренга дрогнула под оружейным огнем и очередями «максима», оставив своих офицеров.

Горько прозвучал рожок, и последние из оставшихся впереди стали быстро отступать, обходя убитых и раненых.

Одиночный снаряд был выпущен по бурам. Они встретили его откровенным смехом.

— Что на реке? — волнуясь, спросил Лероукс.

— Они не дошли до реки. Их и там разбили. Лероукс, сняв шляпу, вытер пот и пыль с лица.

Потом посмотрел на закат:

— Благодарю Бога за этот день и прошу быть милостливым к нам и в следующие.

Орудийные снаряды били по холмам, как штормовое море по прибрежным скалам. Огонь велся до ночи. Потом в темноте они видели бивачные огни англичан на равнине, напоминающие сад с диковинными, искрящимися цветами.


Глава 54


— Завтра мы должны убираться отсюда. — Лероукс посмотрел на Зиетсмана, сидящего напротив у костра.

— Нет, — мягко возразил старик, отводя взгляд.

— Почему?

— Мы можем удержать эти горы. Им не выкурить нас отсюда.

— Конечно. Завтра мы их удержим. Может, еще два дня, в крайнем случае неделю. Но потом все будет кончено. Только сегодня мы потеряли пятьдесят человек.

— А они — несколько сотен. Бог покарает их, и они погибнут. — Зиетсман поднял глаза, и голос его окреп. — Мы останемся здесь и будем полагаться на Господа.

Послышались одобрительные возгласы.

— Сэр, — произнес Лероукс и потер сильно покрасневшие от луддитовых паров глаза. Вообще-то он смертельно устал. Проще будет остаться. В этом нет ничего плохого, ведь они сражались как львы и заслужили отдых. Остаться хотя бы дня на два. — Сэр, если мы не уйдем сегодня, то не уйдем никогда. Завтра у нас совсем не будет сил. — Он помолчал, так как говорить было трудно, язык едва ворочался во рту от усталости. Он посмотрел на руки и заметил, что они слегка дрожат. Но не от трусости. Буры могли бы сразиться еще раз, но тогда все будет кончено. — Нет, это не от трусости, — пробормотал он.

Жан-Поль встал, и все замолчали, глядя на него. Он растерянно развел руками. Свет костра освещал его нос и подбородок, глаза оставались в тени, напоминая дыры в черепе.

— Бюргеры… — начал он, но понял, что ничего нового сказать не может, а лишь повторится о необходимости продолжить борьбу. Он опустил руки. — Я уезжаю, — сказал он. — Когда взойдет луна. — И он пошел прочь от костра.

Один за другим люди поднимались и шли за ним. Они все были из его коммандос.

Шестеро мужчин сидели на корточках и смотрели, как из-за гор появляется луна. Лошади были оседланы, ружья вычищены. Шестьсот лошадей ржали и рвались вперед, а буры, завернувшись в одеяло, пытались уснуть.

— Теперь повторим, что каждый из нас должен делать. — Лероукс оглядел своих командиров. — Я пойду первым с сотней людей к реке и дальше на восток. А что должен делать ты, Хендрик?

— На юг, через ряды кавалерии, потом за горы. Лероукс кивнул и обратился к следующему:

— Ты?

— На запад, по реке.

— Ага, а ты?

Он проверил всех по очереди, потом продолжил:

— Встречаемся в старом лагере у горы Инглозана. Все согласны?

Они ждали, глядя на луну и прислушиваясь к вою шакалов. Луна взошла полностью, и Лероукс с трудом встал.

— С Богом, братья, удачи вам.

Он взял поводья и направил коня вниз к Ваалю, сто человек молча следовали за ним. Когда они проезжали мимо одинокого фургона у Падды, то увидели старого Зиетсмана, который поджидал их, держа в руках уздечку нагруженного мула.

— Вы уезжаете? — спросил он.

— Да, сэр. Мы должны.

— Бог с вами. — Зиетсман протянул руку, и они обменялись крепкими рукопожатиями. — Мул нагружен деньгами. Возьмите его с собой. Здесь они нам не понадобятся.

— Спасибо, сэр. — Кивком Лероукс приказал одному из воинов взять животное. — Удачи вам.

— Удачи и вам, генерал. — Впервые Зиетсман вспомнил о титуле Жан-Поля.

При первых признаках рассвета они проехали линию британских укреплений.


Глава 55


Син с Соулом стояли у шотландской повозки и ждали, когда Мбеджан принесет им кофе.

— Боже, так холодно, что начальство совсем отморозит себе мозги. — Син обхватил горячую кружку двумя руками и с шумом отхлебнул.

— По крайней мере, у них есть капюшоны, чтобы прикрыть темечко, — отвечал Соул. — Хотя нам лучше было бы двигаться побыстрей, а то мы можем совсем примерзнуть к земле.

— Через час рассветет. Нам пора выступать. — Син крикнул Мбеджану: — Затуши костер и приведи лошадь!

Шеренгой по два с шотландской повозкой в центре они тряслись на ухабах, направляясь к переднему ряду дозорных.

За последние четыре дня они успели подробно изучить эту дорогу, когда по приказу Ачесона изъездили ее взад и вперед. Трава была прибита морозом и копытами лошадей.

Впереди, напоминая охотничьих собак, ехали зулусы, позади колонны, кутаясь в шинели, плелись

Син с Соулом. Они вели бесконечную беседу о том, что их ждет в будущем. Иногда они заходили так далеко, что обсуждали федерацию при достойном доверия правительстве, заботящемся о людях, живущих к югу от Замбези.

— Но именно так пытался править Родос в последние десять лет, — подчеркнул Соул.

— Не хочу говорить об этом хитром ублюдке, — многозначительно произнес Син. — Он утомил всех, держась за юбку своей жены. Лучше от него поскорей отделаться. Милнер — вот лучший правитель.

— Ты хочешь отделаться от королевского правления? — спросил Соул.

— Конечно. Закончить войну и послать их всех обратно за море. Мы сами справимся со своими делами.

— Полковник, мне кажется, вы не за тех сражаетесь, — заметил Соул.

Син закашлял.

— Но серьезно, Соул… — Ему так и не удалось договорить.

Из темноты появился бегущий Мбеджан.

— Мбеджан?

— Враги!

— Где? Сколько?

Он выслушал торопливое объяснение зулуса, потом повернулся к Экклесу, который подъехал, запыхавшись.

— Вы — первая ласточка, майор. Их около сотни или чуть больше, они в миле от нас и двигаются навстречу. — Голос Сина дрожал от возбуждения так же, как и кончики усов Экклеса. — Они развернулись в линию и в темноте наткнулись на наш авангард.

— Едем вниз с горы, сэр?

— Нет, — ответил Син. — Встретим пулеметным огнем, когда они покажутся. Но сейчас, ради Бога, тише.

Стоило Сину с Соулом сесть на коней, как появились две шеренги врагов. Они ехали молча, слышался только цокот подкованных копыт, шорох шинелей и тихое потрескивание возводимых курков.

— Снова пора идти напролом, дорогие друзья, — прошептал Соул, но Син не ответил, он боролся со страхом. Даже при холодном ветре его ладони потели. Он вытер их о бриджи и достал ружье. — Как насчет «максима»? — поинтересовался Соул.

— Нет времени устанавливать его. — Голос Сина дрожал, пришлось прокашляться, прежде чем продолжить: — Он и не нужен. Нас шесть к одному.

Он оглядел примолкших людей. Они ехали, наклонившись вперед в седлах, положив ружья на колени. В полумраке ощущалось сильное напряжение, которое, казалось, передалось даже лошадям. О Боже, только бы какая-нибудь из них не заржала.

Он молился в темноте, забыв про сковавший всех страх, который, казалось, даже издавал особый запах.

Вдруг темные фигуры зашевелились и передвинулись вперед и несколько влево. Син наблюдал за их движениями, напоминавшими колышущуюся крону дерева при лунном свете.

— Ты уверен, что это буры? — прошептал Соул, Син тоже засомневался. Пока он размышлял, тени всадников стали отчетливей, и он услышал цокот копыт.

Буры ли это? Растерявшись, он пытался отыскать какие-нибудь знаки отличия, чтобы рассеять сомнения, но видел только тени и слышал невнятные слабые звуки.

Они подъехали очень близко, менее чем на сотню ярдов, хотя в темноте трудно было определить расстояние.

— Син…— начал было Соул, но тут его конь нервно заржал. Это произошло так неожиданно, что кто-то из находящихся рядом ойкнул.

— Кто идет? — спросили их по-голландски.

— В атаку! — крикнул Син, пришпорив лошадь. Его люди стремительно бросились на буров. Они рвались вперед, непрерывно стреляя, оставив свой страх позади. Син вел их. Держа приклад ружья под мышкой, паля вслепую, крича, как и все шестьсот его бойцов, он мчался впереди.

Буры дрогнули. Поняв, что не могут устоять, они повернули к югу.

— Сбейтесь в группы! — крикнул Син. — Ко мне! Они ехали коленом к колену нерушимой стеной, и буры не могли противостоять их мощи:

На пути Сина лежала убитая лошадь, которая упала прямо на своего всадника. Но он должен был командовать, у него не было времени заниматься убитыми и ранеными.

— Вперед, ребята! — крикнул он, заставив своего коня перепрыгнуть через препятствие, и помчался вперед под злобные, непристойные шуточки атакующих.

— Пора повеселиться! — поддержал его Соул. — На этот раз они от нас не уйдут.

Рядом с ним подстрелили лошадь, она рухнула как подкошенная. Наездника подбросило высоко вверх, он перевернулся в воздухе и упал. Люди тут же сдвинулись, чтобы заполнить брешь.

— Впереди холмы, — сообщил Син, разглядев неровные вершины на фоне восходящего солнца. — Не дайте им добраться туда. — Он стеганул лошадь хлыстом по ребрам.

— Нам не поймать их, — досадовал Соул, — они уходят в горы.

— Черт побери! Черт побери! — ворчал Син.

За последние несколько минут резко посветлело. В Африке светает быстро. Он отчетливо различал буров. Они спешивались и прятались среди скал.

— Быстрее! — крикнул Син. — Быстрее же!

Ему показалось, что им удастся схватить удачу за хвост, хотя стреляли маузеры с нижних склонов и последний бур уже успел скрыться среди скал. У подножия метались лошади, пустые стремена били их по бокам, глаза расширились от ужаса. Растерявшийся мул с маленьким кожаным мешком на спине стал карабкаться наверх, но его настигла шальная пуля, и он свалился в глубокое ущелье. Никто этого не заметил.

Син почувствовал, как его лошадь конвульсивно дернулась с такой силой, что кожаные стремена порвались, словно нитки, его вышибло из седла, и, пролетев большое расстояние, он упал. Отчаянно болели грудь, плечи и голова.

Он лежал в траве. Все кружилось, словно в водовороте страшного сна. Атакующие захватили холмы, свистели пули, косившие людей, проносились с бешеной скоростью лошади.

— Спешиться! За ними в погоню! — Голос Соула придал ему сил. Он попробовал сесть, кожа на лице саднила, из носа текла кровь, в рот набился песок. Левая рука совсем онемела… А еще он потерял ружье.

Син вяло старался очистить грязь, пытаясь разобраться в царящей кутерьме.

— С коней! С коней! — Ярость звучала в голосе Соула.

Син с трудом встал на ноги.

— Спешивайтесь, ублюдки! — Син подхватил призыв друга. — Преследуйте их. — Какая-то лошадь пронеслась мимо, задев его. Он зашатался, но сохранил равновесие.

— С вами все в порядке, полковник? — Кто-то из его людей попытался удержать Сина, но пуля попала воину в грудь… Мгновенная смерть. Син всмотрелся в лицо, но мозг отказывался что-либо понимать.

— Ублюдки! — Он, с трудом подняв ружье убитого и собрав последние силы, крикнул: — Вперед, за мной!

Мрачные и непреклонные, используя свою превосходящую численность, они гнали буров все выше и выше в горы. Каждый выступ скалы превращался в укрепленный плацдарм, который приходилось захватывать ценой крови. На участке примерно в двести ярдов происходило сразу несколько перестрелок между мелкими вооруженными отрядами, и Син не мог командовать ими одновременно. Он собрал несколько человек, и они вместе, обходя валуны и трупы, прорывались к вершине. Буры до последнего пытались удержать каждую позицию, лишь потом переходили к следующей.

Вершина холма напоминала блюдце радиусом пятьдесят шагов. Наконец шестьдесят буров добрались до этого естественного укрытия и держались там с одержимостью людей, которым некуда отступать. Они дважды отбрасывали англичан от вершины, и те вынуждены были либо отступать, либо найти последний приют среди острых скал. После второго штурма на холме воцарилась гнетущая тишина.

Син сидел, прислонившись к скале. Капрал протянул ему бутылку с водой, тот с благодарностью взял ее. Наклонив бутылку, зажмурившись, он с большим удовольствием сделал пару глотков.

— Спасибо. — Он вернул бутылку.

— Хотите еще? — поинтересовался капрал.

— Нет. — Син покачал головой и огляделся. Солнце светило ярко, отбрасывая длинные тени от лошадей, пасшихся внизу. У предгорья лежало много мертвых животных. На траве в беспорядке валялись одеяла, напоминая о тех, кому они уже не понадобятся.

Воины в темной форме были так же неприметны, как опавшие листья. Британцев было больше, но смерть примирила их с погибшими бурами.

— Мбеджан, — мягко обратился Син к гиганту зулусу, сидевшему рядом на корточках. — Найди хозяина Соула и доставь его сюда.

Он посмотрел вслед зулусу, который поспешно рванул вперед. Но не успел Син подумать о начале нового штурма, как, оглянувшись, увидел в двух шагах от себя слугу, который нес ему патронташ. До этого они не говорили о патронах. Да и вообще, им редко нужны были слова, чтобы понять друг друга.

Син вертел в руках кнут и прислушивался к разговорам. Дважды до него доносились голоса буров, он даже слышал их смех. Враги были очень близко. Син встал и с трудом пошел к скале.

Через минуту появился Мбеджан, следом тащился Соул. Когда он увидел Сина, выражение его лица резко изменилось

— Твое лицо? С тобой все в порядке?

— Я просто решил побриться, — сострил Син. — Присаживайся поудобней.

Соул прошел еще несколько ярдов и опустился рядом с ним.

— Что теперь?

— Десятиминутный отдых, и мы снова пойдем вперед. Но на этот раз добьемся большего. Я хочу, чтобы ты взял половину людей и обошел холм. Прихвати с собой Экклеса. Мы одновременно нападем на них. Когда будешь на расстоянии в три выстрела, для большей уверенности сосчитай до двадцати. Я присоединюсь к вам с противоположной стороны.

— Хорошо. — Соул кивнул. — Особо не торопись, ведь мне придется еще огибать холм. — Улыбнувшись, он встал на колени и подался вперед, чтобы похлопать Сина по плечу.

Син запомнил его таким навсегда: ноздри нетерпеливо подрагивали, белые зубы обнажились в улыбке. За это время он успел отрастить бороду, давно не стриженные волосы падали на лоб. Шляпа съехала на макушку…

Если бы Соул не встал перед другом на колени, он сохранил бы себе жизнь.

Снайпер на холме заметил поля шляпы. В тот момент, когда пальцы Соула коснулись плеча друга, его голова промелькнула в расщелине скалы.

Пуля угодила Фридману в правый висок, пробила череп и застряла у левого уха.

Их лица были на расстоянии восемнадцати дюймов, и Син продолжал улыбаться, когда роковая пуля попала в цель. От удара голова взорвалась, как баллон, губы растянулись, словно резиновые. Син не смог удержать его, он рухнул со скалы. Голова и плечи скользили по серой траве, росшей среди камней, туловище изгибалось, а ноги конвульсивно дергались.

Син медленно считал до десяти не двигаясь и не меняя выражения лица. Слишком много времени ему понадобилось, чтобы осознать то, что он видел.

— Соул! — произнес он наконец замогильным голосом. — Соул! — Голос стал выше и резче.

Син снова открыл рот, и леденящий душу вой вырвался наружу. Так ревет старый бык, предчувствуя близкую кончину. Он оглушил англичан, стоявших рядом, и долетел до буров на вершине…

Син не мог дотронуться до тела Соула, не хватило мужества.

— Хозяин. — Мбеджана потрясло выражение лица, Сина. Его форма пропиталась собственной засохшей кровью. Задетая щека распухла и воспалилась. Но Мбеджана тревожили глаза. — Хозяин. — Мбеджан старался не выдать волнения, но Син и так уловил его. Он безумными глазами смотрел на то, что осталось от его друга.

— Уничтожим их! Уничтожим этих ублюдков! — И он полез наверх, прижимая ружье к груди. — За мной! — ревел он в отчаянии, продолжая быстро шагать, бормоча, крича, размахивая прикладом и орудуя штыком.

За ним с боем пробирались к вершине шестьсот его бойцов. Но Син добрался первым и столкнулся лицом к лицу с Жан-Полем Лероуксом.

На этот раз они были достойными противниками. Жан-Поль очень устал и ослабел. Он походил на скелет. Патроны в магазине кончились, и Умник Поль с трудом пытался перезарядить ружье. Он сразу узнал Сина. Высокого, сильного, истекающего кровью, с оружием в руках и глазами, полными ненависти.

— Син! — Незаряженным ружьем он пытался защититься от штыка. Но не смог сдержать удар. Лероукс почувствовал, как обжигающая сталь входит в его тугую плоть, и упал на спину. Штык остался торчать в теле. — Син! — крикнул он, лежа на спине.

Коуртни подошел и выдернул штык. Подняв его высоко над головой, он приготовился нанести второй удар.

Син и Жан-Поль смотрели друг на друга. Они были одни. Раненый лежал на траве, его противник стоял над ним, зажав приклад двумя руками и задыхаясь от ненависти.

Один победитель лежал в траве. Он боролся, страдал и приносил в жертву тех, кого любил.

Другой победитель стоял над ним. Он тоже боролся, страдал и тоже приносил в жертву тех, кого любил.

Они играли в войну. Выигрыш — жизнь, проигрыш — смерть.

— Пусть все кончится. Пусть все кончится, — спокойно произнес Лероукс.

И вдруг ненависть Сина прошла, будто кто-то задул столь ярко горевшую свечу.

Он опустил ружье, и оно упало. Син почувствовал слабость. С удивлением он посмотрел вниз, зажимая руками рану в животе. Он упал рядом с Лероуксом.

Битва на вершине была закончена.


Глава 56


— Мы отправляемся, сэр. — Экклес стоял у шотландской повозки и смотрел на Сина, стараясь скрыть беспокойство. — Вам удобно, сэр?

Син проигнорировал вопрос.

— Кто занимается погребением?

— Смит, сэр.

— Вы говорили ему о Соуле, о капитане Соуле Фридмане?

— Да, сэр. Его похоронят отдельно. Преодолевая боль, Син приподнялся на локте и пристально посмотрел на две похоронные бригады. Перед ними лежали ряды завернутых в одеяла трупов. Работы на день, с горечью подумал он.

— Можем отправляться, сэр? — спросил Экклес.

— Вы передали Смиту мой приказ, чтобы буры были похоронены отдельно, а наши — отдельно?

— Так точно, сэр.

Син лег на подстилку, лежащую на дне тележки.

— Пожалуйста, пришлите мне моего слугу, Экклес.

В ожидании Мбеджана он заговорил с Жан-Полем, который лежал на повозке рядом. Он знал, что Лероукс наблюдает за ним.

— Син, я хотел сказать, сэр, а кто отпоет моих людей?

— У нас нет священника. — Син не смотрел на него.

— Я мог бы попрощаться с ними.

— Генерал, работы закончатся не раньше чем через два часа. Вы ранены, а в мои обязанности входит доставить санитарную колонну в Вирнингинг как можно скорее. Пускай они всех похоронят, а потом нагонят нас. — Син говорил, глядя в небо.

— Сэр, я требую… — начал было Жан-Поль, но Син повернулся и злобно посмотрел на него:

— Послушай, Лероукс. Объясняю последний раз. Могилы будут помечены, и потом военная похоронная комиссия пришлет священника.

В повозке было слишком мало места для двух таких крупных мужчин. Поэтому, когда они смотрели друг на друга, их лица чуть не соприкасались. Син хотел сказать еще что-то, но внезапно почувствовал такую боль, что стал задыхаться.

— С тобой все в порядке? — Выражение лица Жан-Поля изменилось.

— Когда мы доберемся до Вирнингинга, мне станет намного лучше.

— Да, ты прав. Мы должны ехать, — согласился Лероукс.

Вернулся Экклес и привел с собой Мбеджана.

— Звали, хозяин?

— Мбеджан, я хочу, чтобы ты остался и отметил могилу хозяина Соула. И хорошенько запомни это место, так как потом ты приведешь меня сюда, — пробормотал Син.

Мбеджан ушел.

— Ладно, Экклес. Можем ехать.

Колонна растянулась на довольно большое расстояние. Вслед за авангардом везли пленных, часто, по двое на одной лошади. Потом следовали раненые, лошади тащили санитарные носилки с медикаментами и одеялами, за ними шотландская тележка, а в арьергарде — Экклес с двумя сотнями уцелевших. Они передвигались очень медленно.

В повозке молчали. Мужчинам было больно, их шатало, они хватались за скобы. Солнце безжалостно палило.

В бреду, вызванном болью и большой потерей крови, Син думал о Соуле. Временами ему все это казалось ночным кошмаром, и он вздыхал с облегчением, зная, что, когда он проснется, все будет хорошо. Ведь, в конце концов, Соул жив.

Потом сознание прояснялось, и он понимал, что Соула больше нет. Иногда ему казалось, что вместо земли они едут по небу к Соулу. Потом он снова впадал в забытье.

— Рут! — крикнул он громко. Жан-Поль тяжело вздохнул:

— С тобой все в порядке. Син?

Но Коуртни не слышал его. Теперь его занимала Рут. Одна Рут. Он чувствовал мгновенную радость от потери друга, но потом ему становилось стыдно и так больно, будто в кишки попала еще одна пуля. Но Рут была жива, а Соул — мертв. «Я не должен об этом думать! Не должен!» Он с трудом сел и вцепился в борт повозки.

— Ложись, Син, — мягко попросил Жан-Поль. — У тебя снова пошла кровь.

— Ты! — закричал на него Син. — Ты убил его!

— Да! — Лероукс кивнул, рыжая борода коснулась груди. — Я убил его, и ты — тоже. Все мы. — Он поднялся, взял Сина за руку и, дернув, уложил на одеяло. — А теперь лежи спокойно, а то придется хоронить и тебя.

— Но почему, Поль? Почему? — тихо спросил Син.

— Разве теперь это важно? Ведь они мертвы.

— И что теперь будет? — Син прикрыл рукой глаза от солнца.

— Мы будем продолжать жить, вот и все.

— Но зачем? За что мы сражались?

— Не знаю. Когда-то я знал точно, теперь забыл. Устав, они молчали, потом заговорили снова. Дважды в день колонна ненадолго останавливалась, чтобы похоронить людей, скончавшихся от ран в пути, и каждая из этих смертей — бура или британца — давала новую тему для горьких разговоров.

Вечером они встретили патруль большой колонны, возвращающейся с реки. Молодой лейтенант подошел к повозке и отсалютовал Сину.

— У меня для вас послание от генерала Ачесона, сэр.

— Да.

— Этот хитрец Лероукс ушел от нас в Падде, сэр. Зиетсман и другие командиры убиты, а этот ушел.

— Вот генерал Лероукс, — сообщил ему Син.

— О Боже! — Он уставился на Лероукса. — Вы схватили этого… Я хотел сказать, отличная работа, сэр. Просто отличная.

За последние два года Лероукс стал легендой для британцев, и поэтому лейтенант смотрел на него с искренним любопытством.

— И что это за послание? — резко спросил Син.

— Простите, сэр. — Юноша с трудом отвел взгляд от Жан-Поля. — Все лидеры буров встречаются в Вирнингинге. Мы гарантируем им безопасность до прибытия в гарнизон. Генерал Ачесон хотел, чтобы Лероукс связался со своими командирами и передал им наши условия. Но теперь это нетрудно будет сделать. Вы чертовски хорошо поработали, сэр. Пожалуйста, передайте генералу Ачесону, что мы будем в Вирнингинге завтра.

Они видели, как патруль скрылся за каньоном.

— Итак, — прорычал Лероукс, — это капитуляция.

— Нет, — возразил Син, — это мир!


Глава 57


Начальная школа в Вирнингинге была превращена в офицерский госпиталь. Син лежал на полевой кровати и от нечего делать рассматривал портрет президента Крюгера, висевший на противоположной стене.

Таким образом он тянул время. Коуртни писал письмо, но пока его хватило только на адрес, дату и имя адресата — Рут.

Десять дней назад колонна вернулась из вельда, в тот же день врачи сделали операцию на пищеварительном тракте и вынули пулю. Он написал:

«Сейчас я поправляюсь после небольшой раны, полученной две недели назад у реки Вааль. Поэтому не обращай внимания на мой нынешний адрес. (Он начал новый абзац.)

Бог знает, как мне тяжело писать о событиях, одинаково болезненных для нас обоих. Должно быть, ты уже получила официальное уведомление о смерти Соула. Мне нечего особо добавить к этому, кроме того, что он умер как герой. Во время атаки. Он умер мгновенно.

Я знаю, что ты хочешь в одиночестве пережить свое горе. Мне врачи разрешат путешествовать только через несколько недель. К тому времени, надеюсь, тебе станет полегче и ты разрешишь мне навестить тебя в Питермарицбурге и лично выразить свои соболезнования.

Уверен, что малышка Темпест растет и становится все красивее. Очень хочу ее видеть».

Син долго думал, как закончить послание, и наконец подписался «твой верный друг». Вложив письмо в конверт, он кинул его в почтовый ящик, находящийся у кровати.

Потом он лег на подушку. Тупая и ноющая боль в желудке снова дала о себе знать.

Через какое-то время боль усилилась, и он стал исподтишка оглядываться, так как хотел убедиться, что нянечка не заметит ухудшения его состояния.

Потом он поднял простыню, задрал рубашку и стал разматывать бинт. Наконец показались края раны, зашитой черным конским волосом, таким жестким, что он напоминал колючую проволоку. Он ненавидел болезни — особенно свои. Постепенно отвращение сменилось приступом бессильной ярости, когда он рассматривал рану.

— Оставь ее в покое, старина. Оттого, что ты на нее смотришь, она не заживет.

Син был так поглощен созерцанием этого отвратительного зрелища, что не услышал, как кто-то вошел.

Несмотря на то что Лероукс сильно хромал на правую ногу и поэтому ходил с палкой, для такого великана он передвигался очень тихо. Он подошел к кровати и весело улыбнулся Сину.

— Поль! — С чувством вины Син опустил простыню.

— Привет, Син. Как дела?

— Неплохо. А у тебя?

Лероукс пожал плечами:

— Они говорят, что эта штука понадобится мне еще долгое время. — Он ткнул в пол металлическим наконечником палки. — Могу я присесть?

— Конечно. — Син подвинулся.

Жан-Поль тяжело опустился на край кровати, вытянув вперед больную ногу. Его одежда была свежевыстиранной, манжеты куртки заштопаны, на локтях красовались заплаты, дыра на бриджах заштукована грубыми мужскими стежками.

Аккуратно подстриженная борода имела прямоугольную форму. Раны на запястьях скрывали бинты, пропитанные йодом. Но грива рыжих волос никак не поддавалась. Осунувшееся лицо обветрилось и стало коричневым от загара.

— Так удобно? — поинтересовался Син.

— Да, — ответил Лероукс и уставился на руки. Воцарилось молчание, им обоим трудно было подобрать нужные слова.

— Закуришь, Поль? — спросил Син и полез в тумбочку у кровати.

— Спасибо.

Они курили в полной тишине. Лероукс смотрел на кончик сигары.

— Хороший табак, — выдавил он.

— Да, — согласился Син и глубоко затянулся. Лероукс закашлялся, взяв сигару в другую руку.

— Я подумал, почему бы мне не навестить тебя, и пришел, — сказал Жан-Поль.

— Я рад.

— Итак, с тобой все в порядке?

— Да, со мной все в порядке.

— Это хорошо. — Лероукс глубокомысленно кивнул. — Ну ладно. — Он медленно встал. — Думаю, мне пора идти. Мы снова встретимся через час. С мыса Доброй Надежды прибыл Джанни Смуте.

— Я слышал.

Госпиталь гудел от сплетен по поводу того, что происходит в большой палатке у станции. Под председательством старого президента Стейна командиры буров решали дальнейшую судьбу народа. В палатке спорили Де Вет, Нейманд, Боза, герцог Сус и другие. В течение последних двух лет эти имена гремели по всему миру. А теперь появился и последний из могикан — Джанни Смуте. Его коммандос осаждали маленький городок О'Кип на севере мыса Доброй Надежды. Он оставил их, сел на поезд и приехал. Теперь они совещались. И если все эти вершители судеб ничего не добились за последние проклятые годы, то, по крайней мере, завоевали любовь буров. Крохотная группка уставших от войны людей когда-то сражалась с самой грозной армией мира.

— Я слышал, — повторил Син и импульсивно развел руками. — Удачи тебе, Жан-Поль.

Лероукс схватил его за руку и горячо затряс, задыхаясь от переполнявших его эмоций.

— Син, мы должны поговорить. Мы должны, — выпалил он.

— Садись, — предложил Син.

Лероукс снова присел на кровать.

— Что я должен делать, Син? — спросил он. — Только ты можешь что-то посоветовать мне. А не те… те другие, из-за моря.

— Ты встречался с Китченером и Милнером. — Эта фраза прозвучала не с вопросительной, а с утвердительной интонацией, так как Син знал об этой встрече. — О чем они тебя просили?

— О худшем, — с горечью произнес Лероукс. — О капитуляции.

— Ты согласишься?

Помолчав, Жан-Поль поднял голову и посмотрел в глаза Сину.

— До этого мы сражались, чтобы жить, — начал он, — а теперь будем сражаться, чтобы умереть.

— И что ты намерен предпринять? — мягко поинтересовался Син.

— Смерть — не худшее из зол. Мы не можем жить в рабстве. — Лероукс повысил голос. — Это моя земля.

— Нет, — резко возразил Син. — Это еще и моя земля. И земля моего сына. — Его голос смягчился. — В жилах моего сына течет твоя кровь.

— Но остальные — этот Китченер, этот дьявол Милнер.

— Они — другие люди, — произнес Син.

— Но ты сражался вместе с ними! — обвинил его Лероукс.

— В жизни я делал много глупостей, — признал Коуртни. — Но я многому и научился.

— Что ты сказал? — спросил Жан-Поль, и Син заметил, что в его глазах появилась надежда. «Я должен говорить осторожно, очень осторожно», — думал Син. И он глубоко вздохнул.

— На данном этапе твои люди разбиты, но живы. Если вы продолжите борьбу, британцы вас уничтожат. А если вы сейчас остановитесь, они уйдут.

— И ты тоже? — потребовал ответа Лероукс.

— Нет.

— Но ведь ты британец! Значит, ты и тебе подобные останутся.

Вдруг Сии усмехнулся. От этой неожиданной усмешки Лероукс растерялся.

— Разве я не похож на вас? — спросил Син по-голландски. — И как отделить половину британской крови Дирка от половины крови буров?

Сбитый с толку, Лероукс долгое время смотрел на Коуртни, потом опустил глаза и стукнул палкой об пол.

— Решайтесь, ребята, — продолжал Син. — Кончайте дурить. Нам с вами многое предстоит сделать.

— «Нам с вами»? — с подозрением переспросил генерал.

— Да.

Лероукс расхохотался:

— Ты славный парень!

— Я подумаю о твоих словах. — Син, хохоча, поднялся с кровати.

— Я уверен в этом. — Жан-Поль снова протянул руку, и Син пожал ее. — Я приду поговорить с тобой еще. — Лероукс резко повернулся и пошел, хромая и громко стуча палкой.

Жан-Поль сдержал слово. Он вернулся через час. И они продолжили. Через два дня после капитуляции буров он привел мужчину.

И хотя Жан-Поль был выше незнакомца на четыре дюйма, мужчина не производил впечатление слабака.

— Син, это Жан-Христиан Нейманд.

— Я рад, что не встречался с вами раньше, полковник Коуртни. — Нейманд говорил высоким, властным голосом. Он прекрасно владел английским, так как получил образование в Оксфорде. — А ты что об этом думаешь, громила? — так он по-дружески звал Жан-Поля.

— Ты прав, из тебя могли бы сделать отбивную. Син с интересом изучал Нейманда. Хотя от тягот войны его плечи стали мускулистыми, а походка военной, лицом он походил на ученого с поседевшей бородой. Как ни странно, но кожа у него была гладкой, как у юноши, а голубые глаза напоминали небо над Толедо в ясный день.

Он был очень любознателен, и Сину потребовалось немало времени, чтобы ответить на все вопросы. Через час командиры буров засобирались.

— А что теперь вы будете делать?

— Я должен ехать домой, — ответил Коуртни. — У меня есть ферма, сын. Скоро, возможно, будет и жена.

— Желаю счастья.

— Это пока не точно, — признался Син. — Она об этом еще не знает.

Жанни Нейманд улыбнулся:

— Ну, тогда я желаю вам удачи! И побольше сил для новой жизни. — Вдруг он стал серьезным. — А еще мы должны восстановить то, что разрушила война. — Он поднялся с кровати вместе с Жан-Полем. — Нам еще долго нужны будут хорошие люди. — Нейманд протянул руку, и Син пожал ее. — Мы снова встретимся. Я очень на это рассчитываю.


Глава 58


Поезд ехал мимо временных полевых складов. Син смотрел в окно на знакомое небо Йоханнесбурга и размышлял, почему этот нелюбимый город каждый раз так притягивает его. Ему казалось, что он связан с ним эластичной пуповиной, которая, позволяя ему отойти на какое-то расстояние, всегда возвращает обратно.

— Два дня, — пообещал он себе. — Я пробуду там ровно два дня. Этого вполне достаточно, чтобы добиться отставки у старика Ачесона и попрощаться с Канди. Потом я поеду на юг в Ледибург, а этот город пусть катится ко всем чертям.

Примерно в полдень раздалась сирена в одной из шахт и тут же загудели другие рудники. Они завыли, будто стая голодных волков. Шахты, заброшенные во время войны, снова действовали, а черный дым, валивший из труб, пачкал небо и темным туманом плыл к вершине горы.

Поезд замедлил ход и наконец остановился у платформы Йоханнесбурга.

Син снял багаж с полки, поднял его над головой и передал через открытое окно Мбеджану. И хотя он совершенно поправился, но от пупка шел неровный шрам, напоминающий о ранении. Возбужденный, он вышел на платформу, дав себе слово беречь живот.

Извозчик вез их по мостовой к штабу Ачесона. Син оставил Мбеджана сторожить вещи, а сам, пройдя через многолюдный коридор, поднялся по лестнице на второй этаж.

— Добрый день, полковник. — Дежурный сержант немедленно узнал его и вскочил со стула так поспешно, что опрокинул его.

— Добрый день, Томпсон. — Сина все еще смущало, когда к нему обращались по званию.

Томпсон расслабился и дальше продолжал не по уставу:

— Как вы, сэр? С огорчением узнал о том, что вы были ранены в живот.

— Спасибо, Томпсон, теперь хорошо. Майор Петерсон здесь?

Петерсон искренне обрадовался, увидев его. Он заботливо осведомился о здоровье Сина, так как ранения в живот относятся к очень серьезным. Коуртни заверил его, что все в порядке.

— Выпейте чаю. Сейчас наш старик занят, но через десять минут он вас примет. — И он попросил Томпсона принести чаю. Потом снова вернулся к обсуждению раны Сина. — Большой шрам, старина? — поинтересовался он.

Син расстегнул ремень и вытащил рубашку из штанов.

Петерсон вышел из-за конторки и стал изучать волосатый живот полковника с близкого расстояния.

— Очень аккуратно. Они чертовски хорошо поработали. Я тоже был ранен в Омдурмане. Один из ублюдков проткнул меня копьем. — И он в свою очередь обнажил безволосую грудь.

Из-за учтивости Син разохался и стал качать головой, глядя на крохотный шрам у соска, хотя на самом деле рана не произвела на него впечатления. Потом они обсудили шрам на голове Петерсона.

— А вот еще — было чертовски больно! — Он расстегнул ремень и приспустил штаны.

В этот момент двери неожиданно открылись.

— Надеюсь, я вам не помешал, джентльмены? — вежливо осведомился генерал Ачесон.

Смутившись, они стали поспешно одеваться. Когда Ачесон понял, почему офицеры были не совсем одеты, ему стоило большого труда удержаться и не принять участия в демонстрации своих болячек. Он повел Сина в кабинет и предложил сигару.

— Ну ладно, Коуртни. Надеюсь, вы готовы к новым поручениям?

— Напротив, я решил послать эту работенку к черту.

— Думаю, все можно будет устроить. Я распоряжусь, чтобы казначейство разобралось с делами. И велю Петерсону заняться твоими бумагами. — Ачесон кивнул.

— Я хочу уехать завтра, — настойчиво произнес Син, и Ачесон улыбнулся:

— Торопишься? Ладно. Петерсон вышлет тебе бумаги по почте. Твои войска уже расформированы, значит, ты свободен.

— Хорошо. — Син опасался, что могут возникнуть какие-то возражения, и теперь с облегчением рассмеялся.

— Но есть еще три вещи, — продолжал Ачесон. Син нахмурился.

— Во-первых, личный дар его величества — орден за доблестную службу и за поимку Лероукса. Награждение состоится на следующей неделе. Лорд Китченер хочет лично вручить его тебе.

— Черт, нет! Если ради этого мне придется торчать здесь еще неделю, я не согласен.

Ачесон кашлянул:

— Странная форма выражения благодарности. Ладно, Петерсон перешлет по почте и награду. Во-вторых, я смог повлиять на военный казначейский трибунал. И хотя парламент еще не принял закон, они освободили твой счет.

— О Боже! — Син остолбенел. По просьбе Ачесона ему должны отдать десять тысяч фунтов, ведь ровно столько было у него на счету в банке. В самом начале войны буры закрыли его. И так как он был уверен, что никогда не получит свои деньги назад, то стал забывать о них. — Но, наверное, они не все выдадут?

— Не будь наивным, Коуртни. — Ачесон кашлянул. — Около двадцати процентов сейчас и, возможно, что-то еще после принятия закона. В конце концов, две тысячи сейчас лучше, чем журавль в небе. Вот чек. Распишись здесь.

Син с большим удовольствием изучал чек. Теперь можно будет отдать ссуду обществу акаций. Он поднял глаза.

— А что в-третьих?

Ачесон вынул визитную карточку и протянул Сину.

— Это моя визитка. Я приглашаю тебя в гости. Будешь в Лондоне, живи у меня сколько хочешь. — Он встал и протянул руку. — Удачи, Син. Надеюсь, мы еще увидимся.

Находясь в приподнятом настроении от полной свободы и собираясь устроить прощание с Канди, Син остановил кеб. Первым делом он отправился на вокзал, чтобы забронировать место в поезде, который на следующий день отправится на юг, и послать Аде сообщение о возвращении. Следующий маршрут был на улицу Посыльных. Войдя в холл отеля Канди, он попросил позвать владелицу.

— Миссис Раутенбах отдыхает, сэр, ее нельзя будить, — сообщил ему клерк.

— Спасибо. — Он дал служащему пол гинеи и, невзирая на его протесты, поднялся наверх по мраморной лестнице.

Тихо войдя в гардеробную Канди, Син направился в спальню. Он хотел удивить ее, но вместо этого удивился сам. Канди Раутенбах развлекалась с джентльменом. Его форма висела на спинке одного из позолоченных стульев, обитых красным бархатом, и свидетельствовала о том, что мужчина был лейтенантом войск его величества.

До этого Син был уверен, что Канди принадлежит только ему. Его охватил гнев, он забыл о том, что пришел попрощаться, что его отношения с Канди были чисто дружескими и что на следующее утро он уезжает, чтобы жениться на другой. От увиденного он словно с цепи сорвался.

Не собираясь уменьшать достоинств лейтенанта, Син решил сыграть злую шутку. Он знал апартаменты Канди так же хорошо, как и ее тело. Канди была ему представлена как миссис Раутенбах. И вот большой и разгневанный мужчина, склонившийся над кроватью и вопящий, как раненый бык, решил разыграть из себя единственного мистера Раутенбаха, вернувшегося с войны. Лейтенант быстро ретировался. А что оставалось делать? Во-первых, пришел муж миссис Раутенбах, а во-вторых, он — полковник. Последнее было весомей, так как юноша происходил из древнего рода, одна из заповедей которого гласила: «Никогда не заводи романов с женами командиров».

— Сэр, — произнес он, стараясь хоть чем-то прикрыть наготу, — надеюсь, я смогу вам все объяснить.

— Ты — недоносок! — Син произнес эту фразу таким тоном, что лейтенант понял — объяснения не помогут.

Кратчайшим маршрутом, через кровать, Син шел на него. Канди, будучи шокирована в первые минуты его появления, долго не могла принять участие в этом спектакле. Но теперь она закричала и откинула пуховое стеганое одеяло так, что Син запутался в нем и с грохотом повалился туловищем на пол, ногами на кровать.

— Убирайся! — крикнула Канди, пока Син пытался выбраться. Потом она быстро прыгнула на Коуртни, пытаясь связать его простыней. — Торопись! Ради Бога, торопись! — Как назло, лейтенант никак не мог попасть ногой в штанину бриджей.

— Он разорвет тебя на куски. — Канди бросила ему оставшуюся одежду. — Сапоги наденешь потом.

Лейтенант бросил мундир на плечо, схватил сапоги и напялил каску на затылок.

— Прошу прощения за причиненное вам беспокойство, — произнес он и добавил, вспомнив о правилах хорошего тона: — Пожалуйста, принесите мои извинения вашему мужу.

— Убирайся, болван, — взмолилась она, устав от борьбы со связанным Сином. Когда гость ушел, она встала и ждала, пока Син выберется из одеяла.

— Где он? Я убью его! Я уничтожу этого ублюдка! — Коуртни наконец-то вскочил на ноги и стал дико озираться. Но первым делом он увидел Канди, которая громко хохотала. И хотя в ее смехе было немного истеричности, все равно это было приятное зрелище.

— Почему ты остановила меня? — строго спросил Син, но тут же забыл о лейтенанте, посмотрев на грудь Канди.

— Он решил, что ты — мой муж, — прошептала она.

— Урод, — буркнул Син.

— Он милашка. — Вдруг она перестала смеяться. — Какого черта ты сюда приперся? Или ты думаешь, что все в этом мире принадлежит тебе?

— Ты принадлежишь мне!

— Иди к черту! — возмутилась Канди. — Племенной бык.

— Сначала оденься.

События разворачивались совсем неожиданно. Син думал, что она будет извиняться, каяться.

— Убирайся! — вопила она, все больше распаляясь. Син никогда не видел ее в таком состоянии и потому не успел уклониться от большой вазы, которая полетела ему в голову. Совсем озверев от фейерверка осколков, она схватила еще один снаряд, на этот раз зеркало в раме, которое разлетелось вдребезги о стену у него над головой. Несмотря на то что Син пытался уберечься, Канди умудрилась попасть в него тяжелым портретом неизвестного офицера. Она явно предпочитала мертвых героев.

— Сука! — прорычал Син, придя в ярость от боли, и перешел в контрнаступление.

Канди сопротивлялась, обнаженная и визжащая, но он поднял ее на плечи к швырнул на кровать.

— А теперь, моя девочка, — ворчал он, хлопая ее по мягкому месту с такой силой, что оставались розовые следы, — мы поучим тебя хорошим манерам.

Следующий удар оставил точный отпечаток его руки на ее милой щечке. Она поняла, что сопротивляться бесполезно. Потом удар послабее и последний — просто в назидание.

В очередной раз занеся руку, Син с раскаянием подумал, что впервые в жизни бьет женщину.

— Канди, — неуверенно произнес он и очень обрадовался, когда она села к нему на колени, обняла за шею и повернулась горящей щекой. Ему очень хотелось извиниться, более того, он был готов вымаливать прощение, но, преодолев себя, резко произнес: — Ты хочешь извиниться за свое поведение?

Канди вздохнула и кивнула:

— Пожалуйста, прости меня, дорогой. Я заслужила этот урок. — И она дотронулась пальцами до его губ. — Пожалуйста, прости меня. Я так виновата. Мне так жаль.

В тот вечер, они ужинали в кровати. Рано утром, когда Син лениво нежился в пенной ванне и горячая вода лилась ему на спину, сказал:

— Сегодня утром я уезжаю домой. Хочу поспеть к Рождеству.

— О, Син! Разве ты не можешь остаться? Хотя бы на несколько дней?

— Нет.

— Когда ты вернешься?

— Не знаю.

После долгой паузы она сказала насмешливо:

— Похоже, я не вхожу в твои планы?

— Ты же мой друг, Канди! — запротестовал он.

— Ну что же, хоть на этом спасибо. — Она встала. — Я прикажу подать завтрак.

В спальне она остановилась у зеркала в полный рост. Голубой шелк пеньюара очень шел к ее глазам. Но сейчас ей было не до этого.

«Я богата, — думала она, — и не хочу быть одна». Канди отошла от зеркала.


Глава 59


Син медленно брел по гравийной дорожке к особняку Голдберга. Он прошел между деревьями, зелеными газонами и оказался у фасада дома, выстроенного в стиле рококо. Это утро навевало дремоту, и голуби, сидящие на деревьях, сонно ворковали.

Вдруг из-за аллеи, обсаженной кустарником, до него донесся звонкий смех. Он остановился и прислушался. Вдруг он испугался — возможно, она откажется встретиться с ним, ведь она не отвечала на письма.

Он поборол страх и пошел дальше, ступая по ковру газона, пока не оказался у амфитеатра. Вокруг стояли вазы с изображением Парфенона. Белые мраморные колонны отражались в пруду. Он видел карпов, которые лениво плавали среди зеленых водорослей и лилий. Цветы были белыми, золотыми и пурпурными.

Рут сидела на мраморном бордюре. Вся в черном — от платья до туфелек. Правда, руки были обнажены, она размахивала ими, крича:

— Иди, Темпест. Иди ко мне.

В десяти шагах от нее, удобно устроившись на газоне, сидела Темпест Фридман и качала головой, отказываясь подойти.

— Иди сюда, детка, — настаивала Рут, и ребенок очень медленно наклонился вперед, высоко подняв ручонки, короткая юбочка задралась, открыв краешек панталон. Она оставалась в такой позе несколько секунд, потом с трудом поднялась и стояла, покачиваясь на пухлых, розовых ножках. Рут радостно развела руками, радуясь успеху дочери, которая улыбнулась ей в ответ, обнажив четыре белых зуба. — Иди к маме, — со смехом позвала Рут, и Темпест сделала несколько неуверенных шагов. Потом, опустившись на четвереньки, поползла. — Ты — маленькая плутовка! — обвинила ее Рут и, подхватив под мышки, подбросила вверх. Темпест радостно засмеялась.

— Еще, — требовала она — еще.

Сину хотелось смеяться вместе с ними. Ему хотелось подбежать и схватить их обеих на руки. Неожиданно он понял, что именно в этом и заключается смысл жизни. Женщина и ребенок. Его женщина и его ребенок.

Рут подняла глаза и увидела его. Она застыла, прижав дочку к груди, и маска безразличия скрыла лицо. — Здравствуй. — Он стоял рядом с ними, теребя в руках шляпу.

— Здравствуй, Син. — Ее лицо озарила слабая, неуверенная улыбка. — Тебя так долго не было. Я думала, ты вообще не придешь.

Син широко улыбнулся и сделал шаг вперед, но в этот момент Темпест, до этого смотревшая на него с любопытством, начала вырываться и кричать:

— Дядя! Дядя! — Она била Рут по животу, потом наклонилась к Сину, собираясь дотронуться до него.

Рут от удивления чуть не уронила девочку. Бросив шляпу на землю, Син подхватил ребенка.

— Еще, еще! — кричала Темпест, требуя, чтобы ее подбрасывали.

Син слабо разбирался в детях, но, вспомнив, что у них мягкая макушка, пришел в ужас оттого, что может уронить девочку и она ударится головой. Наконец Рут перестала смеяться и взяла у него ребенка.

— Пошли в дом. Пора пить чай.

Они медленно шли по газону, держа девочку за ручки, и так как ей нe надо было соблюдать равновесие, то она сосредоточилась на том, какую ножку надо ставить раньше.

— Син, первым делом я хочу кое-что узнать. — Она смотрела на ребенка, а не на него. — Ты… — Она сделала паузу. — Соул… Ты мог предотвратить то, что с ним случилось? Я имею в виду, ты не… — Ее голос дрожал.

— Нет, я не мог, — отрывисто произнес он.

— Поклянись мне, Син. Ради Бога, поклянись!

— Я клянусь тебе. Я клянусь… — Он прервался, решив, что его жизнь — не такая уж важная штука. — Я клянусь жизнью нашей дочери.

Она с облегчением вздохнула:

— Вот почему я не писала тебе. Мне надо было знать наверняка.

Ему захотелось рассказать ей о том, — что он намерен взять ее с собой, о Львином холме и об огромном пустом доме, где она будет хозяйкой. Но он знал, что сейчас — неподходящий момент, ведь только что они говорили о Соуле. Надо было подождать.

Они подошли к дому Голдберга. Рут отдала ребенка няне. И пока они пили чай, Син пытался скрыть то, что можно прочесть во взгляде, обращенном на любимую женщину.

Когда они остались вдвоем на лужайке, Син не удержался:

— Рут, ты поедешь домой со мной.

Она остановилась у розового куста, сорвала цветок, обрывая лепесток за лепестком, бросала на землю и только потом посмотрела в лицо Сину.

— Я? — тихо переспросила она. Син испугался выражения ее глаз.

— Да, — подтвердил он. — Через несколько дней мы сможем пожениться. Нам потребуется время только для того, чтобы расписаться и собрать вещи. Потом мы уедем на Львиный холм. Я еще не рассказывал тебе о нем.

— Черт тебя побери, — тихо произнесла она. — Черт тебя побери с твоим самомнением.

Он с удивлением посмотрел на нее.

— Ты махнул хлыстом и думаешь, что я буду лаять и прыгать через обруч. — Злость завладела ею. — Я не знаю, как ты обращался с другими женщинами, но я не проститутка и не допущу, чтобы со мной обращались подобным образом. Неужели ты не в состоянии вообразить, что я не собираюсь за тебя замуж? Как ты мог забыть о том, что я вдовствую всего три месяца? Как ты мог подумать, что я, не относив траура по мужу, брошусь в объятия другого мужчины?

— Но, Рут, я ведь люблю тебя. — Он пытался успокоить ее, но она продолжала кричать:

— Тогда докажи это, черт тебя побери. Докажи своей нежностью. Разговаривай со мной как с женщиной, а не как с пустым местом. Постарайся понять меня.

И тут его удивление сменилось гневом, и уже он в свою очередь крикнул ей:

— В ночь бури тебя не мучили подобные угрызения, да и впоследствии тоже.

Это был удар хлыстом. Она отступила назад, и смятые розовые лепестки выпали из ее рук.

— Ты — свинья, — прошептала она. — Убирайся и никогда не возвращайся, никогда.

— Всего наилучшего, мадам. — Он надел шляпу, развернулся и быстро пошел по лужайке. Дойдя до гравийной дорожки, он замедлил шаг и остановился, проклиная свою гордость и несдержанность.

Он медленно повернулся. Лужайка была пуста.

По широкой мраморной лестнице Рут добежала до своей спальни и бросилась к окну. С высоты третьего этажа его фигура казалась не такой большой, темная одежда контрастировала со светлым гравием. Он дошел до ворот и остановился. Она высунулась из окна, чтобы он мог заметить ее, когда повернется. Рут видела, как он неторопливо прикурил длинную черную сигару, бросил спичку, постоял, расправил плечи ушел.

Не веря собственным глазам, она долго смотрела на колонны у ворот, на темно-зеленые заросли боярышника, среди которых он исчез. Потом медленно отошла от окна и села на кровать.

— Он не понял. Почему? — тихо прошептала она.

Она знала, что будет рыдать всю ночь. В темноте всегда так одиноко.


Глава 60


Син вернулся в Ледибург туманным зимним полуднем. Когда поезд со скрипом тормозил у края платформы, он высунулся в окно и смотрел на поросшие зеленью горы Львиного холма. И хотя Коуртни пребывал в мрачном настроении, родные места не оставили его равнодушным.

«Вот я и прошел полпути. В этом году мне исполнится сорок один год. Всю жизнь я боролся. Пусть же мне за это воздастся.

В моем кошельке чуть больше двух тысяч фунтов (большое спасибо военному казначейству). У меня пятнадцать акров земли, и в будущем я собираюсь увеличить свой надел в несколько раз. А еще на следующий год я смогу обрезать акацию, растущую на десяти акрах. И хотя я взял большую ссуду, я смогу вернуть ее и все равно останусь богатым человеком.

Что касается внешности — много седины, завидная коллекция шрамов и сломанный нос. Но я все еще могу поднять и перенести две упаковки по двести фунтов и съесть пол барана за один присест, без бинокля в состоянии пересчитать поголовье газелей в стаде с расстояния в две мили, а Канди ни на секунду не усомнилась в запасе моих жизненных сил. Значит, я не так уж стар.

А еще у меня есть сын, который живет со мной (хотя Бог меня не обидел и даровал еще одного сына и дочь). И несмотря на то что я потерял лучшего друга, друзей у меня осталось больше, чем врагов.

Да, я достиг многого. И знаю, чего хочу еще: возделывать землю и надеяться на удачу. И мне это очень нравится.

На что же я должен обратить внимание? На будущие доходы, ненависть брата и сына и на Рут».

Рут ушла! Рут ушла! С бранью и руганью. Затаив обиду. Рут ушла! Рут ушла! Все будут смеяться над ним.

Син нахмурился и с трудом заставил себя думать о другом.

— Удача, не отворачивайся от меня!

Несколько месяцев подряд Син довольно энергично занимался развитием хозяйства Львиного холма. Он собирался ободрать кору с выросших деревьев, снять урожай с трети акаций через год, когда они достигнут нужного размера, а еще с трети — через два года. Для осуществления этого плана ему нужно был две тысячи фунтов и ссуду, но он твердо решил засадить акацией всю землю. Но когда все намеченное было сделано, ему не удалось отдохнуть. Он купил книгу рекомендаций по межеванию. Коуртни промерил землю и разбил ряды деревьев новыми дорогами, чтобы облегчить подход к акациям, когда начнут обдирать кору.

Когда и эта работа подошла к концу, он отправился к Деннису Петерсону и целый день провел в спорах о цене за ранчо Магобо-Клуф, которое собирался купить. Ему нечем было платить, а Джексон из общества по разведению, акаций Наталя не хотел выдавать ссуду. Когда Деннис отказался от продления срока уплаты, Син обратился к Ронни Паю из банковской и трастовой компании. Коуртни не очень надеялся на успешный исход их встречи и был удивлен, когда Ронни, предложив кофе и сигару, вежливо выслушал его просьбу.

— Ты все ставишь на единственную лошадку, Син, — предупредил его Пай.

— Но это верная лошадка. Она не проиграет

— Хорошо. — Ронни кивнул. — Тогда поступим так. Я дам тебе десять тысяч фунтов на развитие Магобо-Клуф плюс полную его стоимость. Отдашь деньги и получишь первую закладную за Магобо-Клуф, а вторую, за Львиный холм, после того как общество по разведению акаций Наталя даст тебе ссуду.

Син согласился. Через неделю Ронни Пай поехал к Джексону в Питермарицбург. После слов приветствия Ронни поинтересовался:

— Вас устраивают условия Коуртни?

— Залог хороший, — Джексон колебался, — но какой-то этот Коуртни сумасшедший.

— Я могу за него поручиться, — деликатно заверил его Пай, и Петерсон задумчиво почесал нос, чтобы скрыть облегчение.

Син с радостью отвел своих зулусов на девственные пастбища Магобо-Клуф. Он радовался, глядя на вспотевшие тела поющих чернокожих, сажающих маленькие деревца в красную богатую землю.

В те дни Дирк все время находился рядом с Сином. Он все реже посещал школу. Поняв, что из Дирка не выйдет ученого, отец сквозь пальцы смотрел на скандалы, которые закатывал мальчик по утрам перед тем, как идти в школу. Через несколько минут после ссоры, к огромной радости сына, он разрешал ему сопровождать его на плантацию. Дирк подражал походке Сина, его манере сидеть в седле. Он внимательно слушал его речи, а потом повторял, часто не понимая смысла. Днем они охотились на перепелов, фазанов и цесарок. По воскресеньям Син ездил на охоту с соседями, иногда они играли в покер, а иногда просто пили бренди. Дирк сопровождал его повсюду.

Несмотря на протесты Сина, Ада с девушками вернулась в коттедж на улице Протеа. Поэтому в доме на Львином холме стало очень пусто. Коуртни с сыном пользовались только тремя комнатами из пятнадцати, да и те были плохо обставлены. На полах не лежали ковры, стены не украшали картины. В комнатах стояло несколько обтянутых кожей стульев, железные кровати, столы из хвойных пород деревьев и пара шкафов. По углам были разбросаны книги и приспособления для рыбной ловли, два дробовика, на каминной решетке висело ружье. Желтый пол, поцарапанный лапами щенков пойнтеров, не был отполирован, а под стульями и кроватями копилась грязь. В спальне Дирка, куда Син никогда не заходил, валялись груды грязных носков и рубашек, школьные учебники лежали прямо на полу, зато стены украшали военные трофеи.

Син не интересовался домом. Это было место, где они спали, ели и прятались от дождя. Камин существовал для тепла, а свет ламп — для того, чтобы читать. Нацепив очки, купленные у проезжего матроса, Коуртни проводил вечера, изучая книги по политике и географии, экономике и земледелию, математике и медицине. А Дирк сидел рядом с ним и, делая вид, что готовит домашнее задание, наблюдал за отцом. Иногда Син занимался корреспонденцией, и тогда мальчик засиживался с ним далеко за полночь.

Син переписывался с Джанни Неймандом и Жан-Полем Лероуксом. Они стали заметными политическими фигурами в Трансваале и хотели, чтобы Син к ним присоединился. Они организовали партию Южной Африки и предлагали Коуртни создать и возглавить отделение их партии в Натале. Коуртни уклонялся от прямого ответа. Не сейчас, возможно, позже.

Раз в месяц он получал длинное и подробное письмо от Джона Ачесона. Генерал вернулся в Англию, и теперь его звали лорд Кайстербрук, он был членом палаты лордов. В своих посланиях он сообщал Сину о настроениях англичан и событиях в королевстве, Син в свою очередь не задерживался с ответом.

Иногда он с болью думал о Рут и тогда становился злым, угрюмым и чувствовал себя ужасно одиноким. Он не мог заснуть и направлялся к одинокой вдове, которая жила в стандартном коттедже у железнодорожной станции.

И все же он считал себя счастливчиком. Однажды, в начале сентября 1903 года он получил открытку. В ней говорилось:

«Мисс Темпест Фридман с радостью примет у себя полковника Коуртни, кавалера Орденов, по поводу своего третьего дня рождения.

26 сентября в 4 часа дня. Голдсберг, Охотничья долина Питермарицбург».

В верхнем углу письма находился отпечаток пальчика, испачканного в чернилах, размером с трехпенсовик.


Глава 61


24 сентября Син сел в поезд, направляющийся в Питермарицбург. Дирк с Адой вернулись со станции в коттедж на улице Протеа.

Мэри не удалось заснуть в ту ночь, так как Дирк все время плакал и звал отца. Их разделяла тонкая перегородка. Коттедж Ады не был приспособлен под мастерские и общежитие для ее девушек. Она решила эту проблему, разгородив большую заднюю веранду тонкими перегородками. Получилось несколько комнат кубической формы. В каждой из них стояли кровать, сервант и умывальник. Одну из них занимала Мэри, в соседней в ту ночь находился Дирк.

Она где-то с час лежала и прислушивалась к его всхлипываниям, молясь про себя, чтобы он успокоился и заснул. Порой ей казалось, что он затих, но через несколько минут мальчик начинал рыдать снова. Его страдания причиняли ей физическую боль, и она лежала, стиснув зубы.

Дирк стал главным человеком в ее жизни, единственным светлым началом, скрашивающим одиночество. Она беззаветно любила его за молодость, красоту, обаяние. Она любила его нежную кожу и шелковые волосы. Когда она смотрела на него, то забывала о своем уродливом лице.

Месяцы, проведенные без него, казались ей ужасными. Но теперь он вернулся и нуждался в ее заботе. Она встала в темноте, не зная, на что решиться. Лунный свет, льющийся через окно, занавешенное сеткой от москитов, наполнял ее сердце жалостью. Этот свет сглаживал рубцы на лице. Невинное тело двадцатилетней девушки под ночной рубашкой было стройным, грудь — тугой, а кожа — чистой. При лунном свете она напоминала ангела.

Дирк заплакал снова, и Мэри пошла к нему.

— Дирк, — прошептала она и стала на колени перед его кроватью. — Дирк, пожалуйста, не плачь, ну, пожалуйста.

Мальчик громко всхлипнул и отвернулся от нее, прижав руки к лицу.

— Тише, мой дорогой, все хорошо. — Она гладила его волосы.

От ее прикосновений он снова расплакался, ласки оживили все ужасные кошмары, так мучившие его в темноте.

— О, Дирки, пожалуйста… — Она легла к нему в кровать, их рубашки были горячими и мокрыми. Она задрала их и, прижав его обнаженное тело к груди, стала качать мальчика на руках.

Одиночество захлестнуло ее. Осипшим голосом она нашептывала ему нежные слова. Прижимаясь к нему, Мэри ощущала, что ей это надо намного больше, чем ему.

Дирк последний раз всхлипнул и затих. Она почувствовала, как он расслабился и прижался спиной к ее животу. Прижав его поплотнее, она стала гладить мальчика по щекам.

Дирк повернулся к ней, и Мэри чувствовала, как его грудь поднялась и опустилась, когда он вздохнул. Его голос дрожал от обиды:

— Он не любит меня! Он ушел и бросил меня!

— Я люблю тебя, Дирки, — шептала она. — Я люблю тебя. И все мы любим тебя, дорогой. — Она целовала ему глаза, щеки, рот, чувствуя соленый вкус слез.

Дирк вздохнул снова и покачал головой. Потом прижался к ее нежной коже, а она, нежно обняв, мешала ему вырваться.

— Дирк… — прошептала она пересохшими губами и почувствовала, что сгорает от любви и нежности.

Утром, проснувшись, Дирк лежал очень тихо. Прислушиваясь, он думал о том, почему ему так хорошо.

Потом он услышал, как Мэри ходит по своей комнате. Вот полилась вода из кувшина, зашуршала одежда. Наконец, тихо открыв дверь, девушка вышла на кухню.

Он вспомнил все, что произошло вчера вечером, в мельчайших деталях. И хотя не все понимал, но события вчерашнего вечера затмили все другие воспоминания.

Он поднял рубашку и, приподнявшись на локтях, стал рассматривать тело так внимательно, будто никогда не видел его раньше.

Услышав приближающиеся шаги, он опустил рубашку, завернулся в одеяло и притворился спящим.

Тихо вошла Мэри и поставила чашку кофе и сухарики на столик у, кровати.

Дирк открыл глаза и посмотрел на нее.

— Ты проснулся?

— Да.

— Дирки… — начала она и покраснела. От этого пятна на лице стали заметнее. От стыда она перешла на шепот: — Ты не должен никому говорить… Забудь о том, что случилось.

Дирк не ответил.

— Обещай мне, Дирки. Обещай.

Он медленно кивнул. От сознания того, что она полностью в его власти, у него пересохло во рту.

— Это была ошибка, Дирки. Это было ужасно. Мы даже и думать не должны о том, чтобы повторить это.

Она пошла к двери.

— Мэри!

— Да. — Не оборачиваясь, девушка напряглась, как птица, заметившая целившегося в нее охотника.

— Я никому ничего не скажу, если ты снова придешь сегодня вечером.

— Нет, — решительно прошептала она.

— Тогда я все расскажу бабушке.

— Нет, о, Дирки, ты не должен… — Она встала на колени у кровати и взяла его за руку. — Ты не должен, не должен, ведь ты же обещал.

— Ты придешь? — нежно спросил он.

Она смотрела на его лицо, нежную загорелую кожу, зеленые глаза и черные вьющиеся волосы.

— Я не могу, это ужасно, ужасно, ужасно!

— Тогда я все расскажу.

Она встала и медленно вышла из комнаты. Ее плечи содрогались от тихих всхлипываний. Но Дирк был уверен, что она придет.


Глава 62


В назначенное время Син подъехал к особняку Голдбергов на легкой пролетке. Он походил на богатого купца с Востока. Все сиденья были завалены пакетами. Син не знал вкусов трехлетней девочки. Во всех свертках находились куклы. Была там большая китайская кукла, которая закрывала глаза, когда ее переворачивали, маленькая тряпичная куколка с белыми косами, которую можно было поить, кукла, которая пищала, когда нажимали ей на живот, куклы в национальных костюмах и младенцы в пеленках.

За повозкой шел Мбеджан, ведя главный подарок, который Син считал очень оригинальным. Это был пегий шотландский пони с маленьким английским седлом и крохотной уздечкой.

На гравийной дорожке стояло множество экипажей. Захватив подарки, Син с трудом прошел сотню ярдов до дома. Он посмотрел на причудливо орнаментированную крышу здания, попытался рассмотреть лужайки. Он брел на становящиеся все громче и громче крики. Вдруг кто-то дернул его за правую брючину, и он остановился.

— А это все — мои подарки? — раздался голос где-то у его колена.

Он склонил голову и увидел профиль миниатюрной мадонны. На овальном лице, обрамленном пышными вьющимися волосами, сияли огромные глаза.

— Это зависит от того, как тебя зовут, — уклончиво ответил он.

— Меня зовут мисс Темпест Фридман. Я живу в Охотничьей долине. В Питермарицбурге. Так это мои подарки?

Син опустился на колени и оказался лицом к лицу с Мадонной.

— Всего вам самого наилучшего, мисс Фридман.

Она упала на колени и, дрожа от возбуждения, стала разворачивать свертки. Их окружила шумная ватага детей. Темпест быстро навела порядок, хотя руки у нее были заняты. Один из маленьких гостей решил помочь ей развязать свертки, но она налетела на него, как тигрица, с воплями: «Это мои подарки».

Сидя среди оберток и кукол, она посмотрела на последний сверток в руках Сина.

— Это последний? Син покачал головой:

— Нет, это для твоей мамы. Но если ты оглянешься, то, может, найдешь кое-что еще.

Широко улыбаясь, Мбеджан вел шотландского пони. На какое-то мгновение Темпест лишилась дара речи, потом, свистнув, вскочила на ноги. Забыв о гостях, она бросилась к лошади. А маленькие девочки набросились на кукол, как шакалы на еду, брошенную львом.

— Подними меня! Подними меня! — Темпест подпрыгивала от нетерпения.

Син взял на руки теплое, маленькое тело, и его сердце бешено заколотилось. Он посадил девочку в седло, дал ей в руку уздечку и повел пони к дому.

Как королева, она доехала до веранды в сопровождении свиты.

Рут стояла у сервированного деликатесами длинного стола. Син передал повод Мбеджану:

— Внимательно приглядывай за девочкой.

Он шел по террасе, и множество глаз с любопытством смотрело на него. Син радовался, что с утра целый час провел у парикмахера, а потом долго и тщательно одевался. На нем были новый дорогой английский костюм, начищенные до блеска ботинки, на жилете сверкала массивная золотая цепь от часов, в петлицу была воткнута гвоздика.

Он подошел к Рут и снял шляпу. Она протянула ему руку ладонью вниз.

— Я очень рада, что ты приехал.

Син взял ее руку. Ему очень хотелось поцеловать ее, хотя до этого он считал подобный жест фатовским, даже манерным.

— Спасибо, что пригласила меня, Рут.

Он протянул ей коробку. Она молча открыла и покраснела от удовольствия, увидев розы на длинных стеблях.

— Как это мило! — Когда она улыбнулась ему и дотронулась до руки, его сердце чуть не выпрыгнуло из груди. — Позволь мне познакомить тебя с моими друзьями.

Вечером, когда гости разошлись, а Темпест, обессилев от волнения и беготни, уснула, Син остался на обед с Голдбергами. Старики очень опасались, что Коуртни общается с Рут не только из-за дружбы с Соулом. Весь день он ходил за ней, напоминая огромного сенбернара, влюбленного в изящного пуделя. Во время обеда Син, довольный собой, Рут, Голдбергами и жизнью в целом, заставил полюбить себя маму Голдберг и, даже рассеял подозрения папы в том, что он бабник. За бренди и сигарами Бен с Сином обсуждали перспективы Львиного холма и Магобо-Клуф. Син откровенно рассказал о своих финансовых проблемах, Бен же был потрясен размахом его замыслов и рассудительностью. Голдберг вспомнил, что и сам когда-то сталкивался с подобными проблемами, он ощутил ностальгию по добрым старым временам. Поэтому, когда они возвращались к женщинам, старик взял Сина под руку и даже назвал его «мой мальчик».

Прощаясь, Син тихо спросил:

— Могу я приехать снова, Рут?

— Я буду очень рада, — ответила она.

И Син пустился во все тяжкие. К своему удивлению, он обнаружил, что это может нравиться. Каждую пятницу он уезжал в Питермарицбург и останавливался в отеле «Белая лошадь». Оттуда отправлялся обедать либо с Голдбергами, либо с друзьями Рут. Он посещал балы и танцы, скачки и пикники. Иногда они ездили кататься по окрестным холмам, а Темпест на пони ехала между ними. Во время отлучек Сина Дирк перебирался в коттедж на улицу Протеа, и отец с облегчением заметил, что мальчику там даже нравится.

Когда Син в очередной раз собрался поехать в Питермарицбург, пора было обдирать кору с первой партии акаций. Коуртни решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы пригласить Рут в Ледибург. Голдберги были категорически против, и только письменное приглашение Ады заставило их поколебаться. Син объяснил, что по поводу первой подрезки у них будет большой праздник, который закончится в конце недели, и потом он несколько месяцев не сможет выбраться из Ледибурга.

Мама Голдберг, которая втайне мечтала сама ухаживать за Темпест целую неделю, оказала на Бена посильное давление, и тот скрепя сердце согласился.

Син решил принять Рут как королеву.


Глава 63


Будучи крупнейшим землевладельцем, Син занимал высокое социальное положение в Ледибурге. Не забывали там и о его военных заслугах. Вот почему приготовления к приезду Рут порождали столько любопытства. Его приглашения заставили женщин бегать по магазинам и парикмахерским, а живущие в округе фермеры добивались приглашений через друзей и родственников, живущих в городе. Остальные двинулись на Львиный холм, чтобы постараться попасть на прием в те три дня, которые Син оставил незанятыми. Син неохотно согласился на это, у него были свои планы.

Ада и ее девушки были завалены заказами, но все же выкроили одно утро и приехали на Львиный холм, вооружившись метлами, щетками и банками мастики. Сина с Дирком не было дома. Они провели весь день, объезжая владения и выискивая наиболее подходящие места для охоты, которая должна была служить основным развлечением гостей.

Вместе с другими зулусами Мбеджан вырубил густые заросли и соорудил большую раму для жарки мяса.

Совет города устроил тайное собрание. Все были очень возбуждены и получили строгие инструкции от своих жен. Совет обсуждал торжественную встречу Рут Фридман и устройство бала в тот вечер. Деннис Петерсон, получивший приглашение на барбекю у Сина, добился разрешения произнести короткую торжественную речь на платформе.

Син позвонил Ронни Паю и опять удивился, когда тот весело согласился выдать ему ссуду в тысячу фунтов. Подписывая чек, Пай напоминал паука, который доплел паутину. Син немедленно отправился в Питермарицбург к ювелиру. Он вернулся домой на пятьсот фунтов беднее, но в нагрудном кармане лежал бриллиантовый сет, оправленный в платину. Дирк встречал его на станции. Посмотрев на парня, Син немедленно потащил его к парикмахеру.

Вечером, перед приездом Рут, Мбеджан с Коуртни сильно удивили Дирка, когда, не обращая внимания на его протесты, насильно отправили в ванну. Син же в свою очередь поразился, обнаружив, что весь загар у Дирка смылся.

На следующее утро, когда поезд затормозил у здания вокзала, Рут осмотрела толпу, окружившую веревочное заграждение. Только одна категория граждан не присутствовала там — юные леди и джентльмены из высших школ Ледибурга, которые ходили в церковных одеждах.

В нерешительности она стояла на подножке, слушая шум голосов. Рут, одетая в траур, повязала на шляпу широкую розовую ленту, на ней были розовые перчатки и газовая вуаль, скрывавшая лицо. Она выглядела очень эффектно.

Подозревая, что произошла какая-то ошибка, она собиралась укрыться в вагоне, когда заметила процессию, прошедшую мимо заграждений. Впереди шел, нахмурив брови, Син. Она чуть было не расхохоталась, но в последний момент смогла сдержаться, когда Коуртни поднялся на подножку и взял ее за руку.

— Рут, мне очень жаль. Я не планировал всего этого; ситуация слегка вышла из-под контроля, — быстро прошептал он и представил ей Денниса Петерсона, который поднялся к ним на подножку.

Потом Деннис простер руки к толпе, напоминая Моисея, сошедшего с гор.

— Леди и джентльмены, жители Ледибурга, друзья, — начал он, и Коуртни понял, что это надолго.

Посмотрев на Рут, Син заметил, что она улыбается, более того, ему показалось, что она любуется собой.

— Я с огромным удовольствием хочу, представить вам эту милую леди, подругу одного из наших самых уважаемых людей…

Рут крепко схватила Сина за руку. Он заметил широкую шляпу Ады и улыбнулся. Она одобрительно кивнула в сторону Рут.

По каким-то странным законам ораторского искусства Деннис заговорил о водоочистных сооружениях и об их пользе для города.

— Но, дорогие друзья, это только один из проектов совета. — Он многозначительно умолк.

— Здорово, здорово, — громко произнес Син и захлопал в ладоши.

Аплодисменты были подхвачены толпой. Син сошел с поезда, оставив Денниса на подножке.

— От имени миссис Фридман и от себя лично я хочу поблагодарить вас за дружбу и гостеприимство. — Оставив Денниса, то открывающего, то закрывающего рот и отчаянно жестикулирующего, Син помог Рут спуститься. Поспешно представляя возлюбленной друзей и знакомых и обмениваясь рукопожатиями, он забрал Аду с Дирком, и они вчетвером сели в экипаж.

Пока Син с Мбеджаном занимались багажом, Рут с Адой, поправив юбки, сняли шляпки и впервые посмотрели в глаза друг другу.

— Хотя Син предупреждал меня, что вы очень милы, но я не ожидала, что настолько, — призналась Ада.

Покраснев от удовольствия, Рут наклонилась и импульсивно дотронулась до руки Ады.

— Я тоже очень хотела познакомиться с вами, миссис Коуртни.

— Если ты обещаешь называть меня Адой, я буду звать тебя Рут.

Син уселся в экипаж, покрасневший и вспотевший.

— Ради Бога, давайте удерем отсюда.

Эту неделю они запомнили на долгие годы. Даже рождественские фестивали меркли по сравнению с ней.

Женщины весь день готовили еду, извлекая рецепты из кулинарных книг, которыми обычно не пользовались. В перерывах между стряпней они болтали и ухаживали за лошадьми.

Молодые денди соревновались на спортивных площадках, на поле для гольфа, потом шли на танцы. Дирк Коуртни выиграл соревнования среди юношей по разбиванию палаток. Потом школьная команда по регби, капитаном которой он был, обыграла юношей из питермарицбургского колледжа со счетом тридцать — ноль.

Молодые леди тоже принимали участие в соревнованиях, хихикая и краснея. Их старания вознаграждались предложениями о помолвках и пикантными сплетнями.

Старики снисходительно улыбались, пока основательно не нагрузились спиртным и, отбросив всякое достоинство, не стали топтаться на танцевальной площадке.

Произошло три драки между старыми врагами. Все они кончились без серьезных последствий.

Только одна категория людей была разочарована. Речь шла о молодых девушках, которые не нашли на празднике Майкла Коуртни.

Во время одного из редких перерывов в праздничных мероприятиях Сину с трудом удалось разлучить Аду и Рут, и он повез гостью в дом на Львином холме. Она медленно бродила по пустым комнатам, осматривала их, сощурившись. Син ходил за ней, уверенный, что ее молчание свидетельствует о разочаровании. Но на самом деле Рут была в восторге. В этом замечательном, прочном доме не чувствовалось женской руки. Син ждал, когда Рут вдохнет в него жизнь. Она представляла, какие занавески хотела бы повесить, а персидский ковер, подаренный дядей Исааком, отлично смотрелся бы на натертом до блеска желтом паркете. Кухню, конечно, стоит переделать и кое-что докупить, например, двойную агарскую плиту. А спальня…

Не в состоянии больше сдерживаться, Син выпалил:

— Ну, тебе нравится?

Она медленно повернулась к нему. Ее взгляд был задумчивым.

— О, Син! Это самый красивый дом во всем мире!

Воспользовавшись моментом, он решил прямо сейчас сделать ей предложение:

— Рут, ты выйдешь за меня замуж?

И Рут, которая собиралась сделать вид, что ей необходимо время, чтобы подумать, и она колеблется, неожиданно для себя самой ответила:

— О да. С огромной радостью! Бриллиантовое кольцо произвело на нее сильное впечатление.


Глава 64


В конце недели Син затеял грандиозную охоту.

Син с Дирком прибыли в коттедж на улицу Протеа, когда всходило солнце. На них были охотничьи костюмы из грубой ткани. Везла их повозка, запряженная мулами. На ее дне лежали ружья в кожаных чехлах. Через пятнадцать минут Рут, Ада и девушки сидели в повозке. Сину казалось, что он везет маленьких цыплят в курятник, и хотя он ехал очень медленно, но они все равно тревожно перешептывались. Вдруг одна из них крикнула, что забыла в коттедже корзинку с работой, и им пришлось возвращаться.

В третий раз за день у Сина заболела голова, он зарычал от боли. Девушки замолчали, а двое из них, казалось, вот-вот заплачут.

— Не вставай, дорогой. — Ада очень хотела, чтобы у него ничего не болело.

— Я и не собираюсь. — Он пытался говорить обычным голосом. — Но если в какой-то команде не хватает охотника, мне придется занять его место.

Они сидели по пять человек с каждой стороны повозки. Син довез их до отправной точки — высокого шеста.

Экипажи и повозки, запряженные мулами, привезли почти все население Ледибурга и окрестностей. Они ждали в поле, у шеста, откуда должна, была начаться охота. Повозки выстроились в ряд друг за другом, и длинная процессия направилась к Магобо-Клуф. Большая охота началась.

Неожиданно кто-то сыграл концертину, и все стали петь по очереди. Пение сопровождалось стуком подков, скрипом колес и веселым смехом.

Постепенно боль прошла. Ада и девушки в свою очередь спели старую балладу. Дирк спрыгнул с повозки и с дюжиной мальчишек побежал вперед. Рут робко дотронулась до Сина. Он повернулся к ней и ухмыльнулся. Она, обрадовавшись, улыбнулась, так как заметила улучшение его состояния.

— Какой прекрасный день, Син.

— Прости, ведь я чуть не испортил его, — произнес он.

— О, не бери в голову. Она плотнее придвинулась к нему, и неожиданно он почувствовал себя счастливым. Реальность превзошла все его мечты. Рядом с ним тихо засмеялась Рут.

— Над чем смеешься? — Син нагнулся и взял ее за руку.

— Ни над чем. Просто настроение такое, что хочется смеяться, — пояснила она. — Посмотри, какое все вокруг зеленое. — Она произнесла эту фразу, чтобы он повернулся к ней. Рут хотелось получше вглядеться в его лицо. — Земля сейчас кажется такой юной.

И пока он смотрел вокруг, в его глазах светилась такая нежность, какую она хорошо знала.

Она хорошо разбиралась в его настроениях и теперь училась углублять или менять их. Он был очень простым человеком, и в этой простоте заключалась его сила. Он похож на гору, думала она. Ты знаешь, какой она будет на рассвете. Ты знаешь, что когда ветер дует с юга, то пик будет в тумане, а вечером тени упадут на вершины, и узкие ущелья будут темно-голубыми. А еще ты знаешь, что очертания горы никогда не менялись и не изменятся.

— Я люблю тебя, моя гора, — прошептала она.

— Что?

— Я люблю тебя, мой мужчина, — поправилась она.

— О, я тоже тебя люблю.

А теперь он слегка смущен. О Боже! Если бы я могла обнять и поцеловать его у всех на виду, мечтала она.

— Что ты задумала? — сердито проворчал он. Син не собирался копаться в ее чувствах.

Сбитая с толку, она пристально смотрела на него.

— Я не… — Рут смутилась и замолчала.

Син поднял ее на руки, посадил к себе на колени и крепко обнял.

— Нет, Син! — зашептала она, но он закрыл ей рот поцелуем. Она услышала смех девушек Ады, удивленные возгласы и гром аплодисментов из других экипажей. Рут толкала его в грудь одной рукой, а другой пыталась удержать шляпу.

Он посадил Рут рядом с собой. Ее волосы немного растрепались, шляпка упала, щеки и уши горели. Ей было очень стыдно за эти поцелуи.

— Меткий выстрел, Син!

— Автора! Автора!

— Арестуйте этого мужчину!

От криков и смеха ей стало ужасно не по себе

— Ты — чудовище! — Она использовала шляпу вместо щита, скрывая за ней свой румянец. — Как ты мог? Особенно в присутствии всех этих людей?

— Это на какое-то время образумит тебя, моя любовь!

И вдруг ей показалось, что ее гора поменяла форму.

Кавалькада свернула с разбитой главной дороги на широкую тропу, поднимающуюся на насыпь и теряющуюся между деревьев. Слуги, поджидающие их, побежали к коренникам, чтобы остановить коляски. Из повозок с гамом выскочили дети и собаки, потом чинно сошли взрослые.

Женщины направились к двум огромным шатрам, расположенным среди деревьев, а мужчины распаковывали чехлы и проверяли ружья.

Сидя на передней ступеньке фургона, Син, будучи в прекрасном настроении, открыл кожаный саквояж и автоматически перезарядил ружье.

Он выбрал это место, привлеченный прохладой, которую дарили дикие акации, мягким ковром опавших листьев, протекающим неподалеку ручьем, но еще и тем, что оно находилось в пятнадцати минутах ходьбы до первой заставы.

За день до этого бригада зулусов под руководством Мбеджана разбила шатры, соорудила большие столы, выкопала углубления для приготовления пищи и даже соорудила две отхожие ямы, усыпанные травой, в стороне от лагеря.

Большие костры горели в ямах, но днем они должны были превратиться в угли. Длинные столы ломились от яств. Казалось, все очень заняты, хотя большинство просто болтали.

Мужчины стали собираться вокруг Сина, затягивали патронташи, проверяли затворы и непрерывно судачили о том, как все здорово устроено. Коуртни проинструктировал ораву мальчишек, возглавляемую Дирком, которые были недостаточно взрослыми, чтобы пользоваться дробовиками, но чувствовали себя слишком взрослыми, чтобы оставаться с женщинами.

Они даже не пытались скрыть своей радости. Вооружившись зулусскими боевыми дубинками, они пытались использовать любую возможность, чтобы порезвиться на свободе. В это мгновение заплакал маленький мальчик, он получил случайный удар дубинкой.

— Эй, вы, заткнитесь все, — приказал Син. — Дирк доведет вас до загонщиков. Только запомните! Когда начнется охота, выстройтесь в ряд и точно выполняйте приказы. Если я поймаю кого-нибудь впереди ряда, то лично выпорю хлыстом. Поняли? — Когда Син закончил эту речь, его лицо горело от ярости. Это придало веса его словам. Раздался хор голосов:

— Хорошо, мистер Коуртни.

— Тогда убирайтесь.

Вопя, они бросились наперегонки и исчезли среди деревьев.

— О Боже, отпустить их одних! Ведь они всех распугают, как слон, лев и бык одновременно, — сухо произнес Деннис Петерсон. — А где наши позиции, Син?

Опасаясь, что Деннис полностью завладеет его вниманием, Син выдержал паузу.

— Сначала мы поедем на Эланд-Клуф, — сообщил он. — Мбеджан и двести зулусов ждут нашего сигнала. Ружья должны быть направлены на косу Клуф. — Син сделал еще одну паузу.

— А где наши позиции?

— Терпение, терпение. — Син попытался угомонить их. — Я знаю, что не должен напоминать вам: правила безопасности, но… — И он немедленно опроверг сам себя: — Никаких ружей — только дробовики. Угол обстрела — сорок пять градусов и ни градуса в сторону. Особенно это касается вас, Реверенд. — Этот джентльмен был печально известен легкомысленным обращением с оружием. Он сконфузился. — Свисток будет обозначать, что загонщики близко. Тогда всем немедленно приготовиться и стрелять.

— Пора, Син.

— Давайте скорей.

— Хорошо, — согласился Син. — Я займу место в центре.

Послышались одобрительные возгласы, все было честно. Лакомый кусочек достался тому, кто готовил охоту.

— Слева, от меня — Реверенд Смайли. Надеюсь, Бог поможет нам. — Когда Смайли начал богохульствовать, все расхохотались. — Потом Ронни Пай, Деннис Петерсон, Ян Вирмаяк, Джеральд и Тони Эрасмусы, Ник…

Син читал по бумажке. Это был регистр социальных верхов Ледибурга, различных по богатству и статусу, популярности и возрасту. Кроме того, что Син поместил себя в центре ряда, он не принимал участия в составлении списка. Ада не совсем доверяла его социальным пристрастиям и поэтому просмотрела список.

— Так выглядит левый фланг. — Син оторвал глаза от бумажки и так глубоко задумался, глядя прямо перед собой.

Одинокий всадник на прекрасном коне ехал по лагерю. Он спокойно спешился, и слуги увели жеребца. С дробовиком в руках гость проследовал к повозке Сина.

Син поднял голову и с удивлением смотрел на шедшего, его душа ликовала, и он широко улыбнулся.

— Гарри, как хорошо, что ты смог к нам присоединиться! — выкрикнул Син.

Выражение лица Гарри не изменилось. Он слегка кивнул. «Ну, по крайней мере, он пришел, — с радостью думал Син; — Это первый шаг. Теперь моя очередь».

— Ты будешь от меня справа, Гарри.

— Спасибо. — На этот раз Гарри улыбнулся, но как-то странно. Потом он повернулся к своему соседу и заговорил с ним.

В толпе послышался разочарованный ропот. Все ожидали какого-то яркого представления. Люди знали о войне братьев, но причины ее возникновения были туманными. Теперь, когда напряжение спало, все снова посмотрели на Сина. Закончив читать список, он спрыгнул с повозки. Охотники отправились занимать свои места. Син увидел Гарри в начале колонны, двигающейся к Эланд-Клуф.

Мужчины шли сплошной стеной, и Сину не удалось бы догнать брата, даже если бы он побежал. «Подожду, пока доберемся до места сбора, — решил он. — Боже, как прекрасно заканчивается неделя! У меня есть Рут, а теперь появился шанс вернуть себе брата с Майклом».

Син посмотрел через плечо на Эланд-Клуф. В глубокой расщелине находилась долина в две мили длиной и пятьсот ярдов шириной. Она поднималась вверх и терялась в горах. По всей длине росли густые заросли зеленого кустарника, казавшиеся непроходимыми. Над ними возвышалось несколько стройных деревьев, которые тянулись к солнцу. Напоминая щупальца огромного осьминога, лианы и виноград оплетали кусты, пригибая их к земле. Здесь, на вершине, воздух был сухой и здоровый, внизу не будет пахнуть прелой землей и гнилью.

Замедлив шаг перед неприятным спуском к Клуфу, охотники собрались на уступе. Заслоняя глаза от солнца, Син смотрел на узкое ущелье, где загонщики казались темными точками среди зеленых зарослей.

— А вон мальчишки. — Кто-то указал на них рукой. Дирк вел свою группу к возвышенности.

Син пробрался к брату-близнецу.

— Ну, Гарри, как дела в Теунискраале?

— Неплохо.

— Я читал твою книгу. Мне кажется, она замечательная. В Лондоне ее должны принять на ура. Лорд Кайстербрук писал мне, что заключительная глава дает много пищи для размышлений военному министерству. Отличная работа, Гарри.

— Спасибо. — В ответе брата не слышалось теплоты. Он даже не пытался поддержать разговор.

— А разве Майкл не приехал с тобой?

— Нет.

— Но почему?

Гарри впервые улыбнулся. Но его улыбка была злой и холодной.

— Он не захотел.

— А! — Син невольно почувствовал укол обиды и повернулся к окружавшим его людям. — Ладно, джентльмены, пора спускаться.

Выстроившись в линию, охотники вели себя спокойно, несмотря на сумрак и усиливавшуюся жару. Каждый, с трудом различал рядом стоящего соседа среди листьев, виноградников и поваленных деревьев. Поля шляп, отблески слабых лучей солнца на металле ружей, белые запястья на фоне темной зелени разрежали мрак. Тишину нарушал шелест кустарников, покашливание и щелканье затворов.

Син согнутым большим пальцем взвел оба курка, поднял ствол над кустами и, не прицеливаясь, быстро выстрелил. Он слышал, как звук выстрела разнесся по долине и эхом отозвался в горах. Потом снова все погрузилось в тишину.

Син неподвижно стоял, вслушиваясь в жужжание насекомых и тихие крики вспуганных птиц. До него не доносились вопли загонщиков и треск ломаемых сучьев, когда они продирались сквозь заросли. Но они приближались, и он был в этом уверен, так как должны были услышать его одиночный выстрел. Он представлял, как двести чернокожих зулусов с белыми мальчишками повторяют один и тот же вопрос.

— Куда? — звучало по-голландски снова и снова.

— Куда? Куда?

Загонщики с трудом пробирались сквозь заросли.

Их потные тела были измазаны серой грязью. Разбитые ноги оставляли глубокие следы в мягком ковре опавших листьев. Загонщики прислушивались, глаза блестели, как мокрый черный атлас, ноздри трепетали.

Син все еще ощущал запах пороха после первого выстрела. Гильзы со стуком упали на землю. Коуртни выбрал два новых патрона, перезарядил ружье, потом щелкнул затвором и взвел курок.

Скоро их спугнут. Сначала самки оленей, потом рыжевато-коричневые, покрытые пятнами косули понесутся вниз, выбрасывая вперед длинные ноги. Следом появятся самцы, черные, большие и тихие, припадающие к земле при беге. Они мчались прочь от страшных криков и приближающихся людей, уводя самок и молодняк от опасности — прямо на ружья.

— Я что-то слышу! — Реверенд Смайли задыхался, возможно, из-за того, что увидел в темноте бледное пятно собачьего ошейника.

— Заткнись, дурак! — Син не смог удержаться от упрека, но ему не пришлось раскаиваться, так как прогремел двойной выстрел из дробовика Смайли. Он так неожиданно разорвал тишину, что Коуртни подскочил. — Попал? — спросил Син дрожащим от страха голосом. Но не получил ответа. — Реверенд? — Голос Сина был строг.

— Боже, могу поклясться… — произнес Смайли замогильным голосом. — Хотя, возможно, я ошибся.

«Все мы ошибаемся», — покорно подумал Син.

— Если побежите за гильзами, скажите мне, — мягко попросил он и усмехнулся, не услышав ответа. Если будут стрелять еще, то сведут на нет всю работу загонщиков, так как животные разбегутся в стороны. Будто в подтверждение его мыслей, грянул выстрел слева, потом еще один, а затем сразу два справа.

События приобретали серьезный оборот. В период небольшого затишья он услышал загонщиков. Их крики были приглушенными, но настойчивыми.

Заметив, что кто-то шевелится в кустах, Син скинул ружье и выстрелил. Син почувствовал отдачу в плечо, услышал треск веток и шум падающего тела.

— Попал! — крикнул Син.

Из-за кустов высунулась голова самца. Когда Син подбежал к нему, животное упало, рот был открыт, оно истекало кровью, которая оставляла темный след на опавших листьях. Коуртни ударил его штыком, и оно затихло навсегда. В голове зияла рана, глаза подернулись дымкой смерти, из ноздрей текла кровь.

Тут же началась стрельба, послышались крики загонщиков, ответы охотников и треск сучьев.

Крупный самец оленя, черный, как преисподняя, с рогами, закрученными в три кольца, и выпученными от ужаса глазами прыгнул на открытое место. Он стоял, высоко подняв голову, расставив копыта, загнанный и дрожащий.

Коуртни прижал ружье к плечу и спустил курок. Раздался выстрел, он почувствовал отдачу.

— Попал.

Еще один олень выскочил на линию огня прямо перед Сином. Это была беременная самка, и он не стал стрелять.

Животное заметило его и свернуло влево, чтобы броситься в образовавшийся проход между ним и Гарри. Когда она пробегала мимо, Син повернулся и увидел лицо брата. Гарри приближался к нему, слегка хромая и сжимая ружье со взведенными курками двумя руками. Он смотрел на Сина в упор.

Гарри тихо пережидал начало охоты, сидя на трухлявом, поросшем белыми и оранжевыми грибами пне. Он вынул серебряную фляжку с коньяком из внутреннего кармана. От первого глотка потекли слезы и обожгло язык, но он пересилил себя и приложился снова.

«Ачесон отобрал у меня все самое ценное. Ногу. — Гарри медленно прошелся взглядом от колена до ступни. Он быстро глотнул, закрыл глаза, сделал еще глоток. — Жену. — Он увидел Анну в расплывчатом красноватом свете, когда Син ушел от нее, оставив ее заплаканной, с синяками и разбитыми губами. — Мое мужское достоинство. После того, что Син сделал с ней той ночью, Анна никогда не разрешала мне ласкать ее тело. Но даже тогда оставалась надежда. Теперь мне сорок два года и я девственник. Слишком поздно.

Мое положение. Этот свинья Ачесон выгнал меня из-за Сина.

А теперь он хочет отобрать у меня Майкла!»

В нем снова ожило то предчувствие беды, когда Анна рассказала ему, что встретила. Сина с Майклом в Теунискраале. Все началось с этого небольшого инцидента. В тот день Майкл нашел выцветший регистр, заполненный аккуратным почерком.

— Это почерк дяди Сина?

На сеновале над конюшней он нашел потертое седло. Отполировал его до блеска, пришил новые стремена и год пользовался им. Однажды Гарри заметил на седле инициалы «С.К.» и кинул его в огонь, на котором грелась вода.

Восемь месяцев назад, когда Майклу исполнилось двадцать один год, Гарри позвал его в кабинет, отделанный панелями, и неохотно рассказал о завещании Сина. Майкл, шевеля губами, про себя прочитал бумагу. Потом поднял глаза и дрожащим голосом спросил:

— Но почему он завещал мне свою половину Теунискрааля еще до моего рождения? Почему, папа? Почему он сделал это?

Эта неделя была кульминационной. Им с Анной пришлось использовать все методы, чтобы заставить Майкла отказаться от приглашения на охоту, которое прислал Син. А потом зулусский мальчик, прислуживающий Майклу, сообщил Гарри, что его хозяин каждый день пересекает границу Теунискрааля, забирается на вершину откоса и сидит там дотемна.

«Я теряю его. Он — мой сын, Син только заронил семя. Но он все равно мой сын, и я не позволю Сину отобрать его». Гарри снова поднес флягу к губам и с удивлением обнаружил, что она пуста. Гарри закрутил крышку и сунул флягу обратно в карман.

Раздались выстрелы, послышались крики. Он поднял ружье и зарядил его.

Син видел, как Гарри медленно приближается к нему, слегка прихрамывая и даже не пытаясь отодвигать ветки, хлеставшие его по лицу.

— Не надо уходить со своего места, Гарри, иначе в линии образуется брешь.

Вдруг он обратил внимание на выражение лица брата. Кожа на скулах и носу так натянулась, что края ноздрей побелели. Челюсти нервно сжались, на лбу образовались глубокие складки. Он выглядел больным или смертельно напуганным.

— Гарри, с тобой все в порядке? — Встревоженный, Син пошел ему навстречу, но вдруг остановился, так как брат поднял на него ружье.

— Прости, Син, но я не могу отдать его тебе. Син видел лишь два направленных на него дула и побелевшие от натуги суставы пальцев, сжимавших рукоятку. Один палец лежал на спусковом крючке.

Син испугался. Он не мог сделать ни шагу, его ноги отяжелели и стали как деревянные.

— Я должен, — произнес он. — Я должен это сделать. Иначе ты заберешь его. А потом уничтожишь.

С трудом повернувшись на негнущихся ногах, Син развернулся и пошел на прежнее место. Мускулы на спине онемели и сильно напряглись.

Загонщики подошли близко, он уже отчетливо различал их голоса и щелканье хлыстов. Он поднес свисток к губам и три раза свистнул. Все затихло, лишь странный крик, похожий на звериный вопль, замер в кустах.

Очень медленно Син оглянулся. Гарри ушел.

Ноги Сина задрожали, он опустился на ковер из мягких листьев. Чтобы раскурить сигару, ему пришлось держать спичку двумя руками.

— Папа! Папа! — Дирк подбежал к нему. — Папа, сколько ты подстрелил?

— Двух, — выдавил Син.

— Только двух? — Голос Дирка стал унылым от разочарования и стыда. — Даже Реверенд Смайли обставил тебя. Он подстрелил четырех.


Глава 65


На следующий день Рут уезжала в Питермарицбург. Син вызвался сопровождать ее. Ада, Дирк и несколько новых друзей Рут пришли проститься с ними на станцию. Син попытался помешать ей, пока еще миссис Фридман, участвовать в обсуждении сплетен, что свойственно всем женщинам после веселой вечеринки. Но на его слова «Пора идти, дорогая, поезд скоро тронется» она не обратила никакого внимания, и ему ничего не оставалось, кроме как взять ее за руку и помочь подняться в вагон. Однако она тут же подошла к открытому окну, чтобы продолжить прерванный разговор. Син собирался последовать за ней, но заметил взгляд Дирка и почувствовал себя виноватым перед ним.

— Всего хорошего, Дирк, — нарочито грубо произнес он.

Мальчик подбежал к нему и обнял за шею.

— Ладно, Дирк, хватит. Я вернусь завтра.

— Я хочу поехать с тобой.

— Завтра тебе в школу. — Син попытался вырваться из объятий сына.

Примолкшие женщины наблюдали за ними, и Коуртни-старший почувствовал, что краснеет от смущения. О Боже, ведь он уже не ребенок — ему почти пятнадцать. Син постарался скрыть замешательство и прошептал:

— Перестань, что о тебе подумают люди?

— Возьми меня с собой, папа. Пожалуйста, возьми. — Его голос дрожал.

Раздался звонок, предупреждающий о скором отправлении, и женщины с облегчением вернулись к беседе.

— Ты думаешь, я горжусь тобой, когда ты так себя ведешь? — прошипел он. — А теперь будь хорошим мальчиком и убери руки.

Дирк разомкнул объятия, но у него на глазах выступили слезы.

— Немедленно прекрати! — Син развернулся и вошел в вагон.

Поезд тронулся.

Мальчик бежал за составом, потом остановился. Его плечи содрогались от рыданий, когда он смотрел на отца, стоявшего у окна.

— Дирк, папа завтра вернется. — Ада подошла и положила руку ему на плечо, чтобы утешить.

— Он не любит меня, — шептал мальчик. — Он даже не…

— Конечно любит, — быстро перебила его Ада. — Просто так получилось…

Но Дирк не дождался окончания фразы. Он сбросил ее руку, развернулся и, не разбирая дороги, спрыгнул с платформы, перелез через заграждение и побежал по полю, чтобы перехватить поезд на вершине холма.

Он бежал с искаженным лицом, размахивая руками в такт движению, а острая трава резала ноги. Впереди печально свистел паровоз, минуя плантацию Ван Эссека.

В пятнадцати ярдах от холма поезд стал набирать скорость. Дирк не мог догнать его, хотя отец ехал в предпоследнем вагоне.

Мальчик остановился, тяжело дыша и напряженно вглядываясь в мелькающие окна.

— Папа! — Он размахивал обеими руками. — Папа! Это я — Дирк.

На несколько коротких секунд он увидел купе отца.

Син стоял у окна, обнимая Рут. Она откинула голову назад, шляпа упала, а черные волосы рассыпались по плечам. Она смеялась. Син наклонился и поцеловал ее. Потом все исчезло.

Дирк еще долгое время стоял с поднятыми руками. Потом медленно опустил их. Он тупо следил за поездом, пока последний вагон не скрылся за поворотом.

Дирк перешел железную дорогу и направился к тропинке, ведущей в гору. Он вытер слезы и стал наблюдать за скарабеем, ползающим у его ног. Жук был размером с фалангу большого пальца, черным, блестящим и рогатым, как черт. Перед собой он катил шарик из коровьего навоза, в три раза превосходящий его по размеру. Для этого скарабею приходилось вставать на задние лапы и толкать шарик передними. Не думая ни о чем, кроме продолжения рода, жук закопал его в укромном месте, чтобы потом отложить в навоз яйца. Он самоотверженно трудился.

Носком ботинка Дирк откатил шарик в траву. Жук остановился, потеряв его. Потом начал поиски. Он ползал вперед-назад, со щелканьем и скрипом роя землю. Дирк, неподвижно стоя, наблюдал за хаотичными поисками, потом поднял ногу и наступил на жука. Мальчик чувствовал, как скарабей извивается под башмаком. Вдруг щиток треснул, и от насекомого осталась лишь лужица табачного цвета. Мальчик перешагнул через нее и медленно пошел в гору.

Ночью Дирк сидел в одиночестве, обхватив колени руками и положив на них голову. Лунный свет, льющийся через вершины акаций, был белым и холодным. Это соответствовало его настроению. Он так долго сидел неподвижно, что тело затекло.

Потом поднял голову. Лунный свет падал на гладкий, широкий лоб, густые черные брови, большой, правильной формы нос. Но рот кривился от боли, а губы были плотно сжаты.

— Я ненавижу его, — решительно произнес он. — И ее тоже. Он больше не заботится обо мне. Отец думает только об этой женщине.

От безысходности мальчик вздохнул.

— Я всегда пытался доказать ему… Только ему, но это его не волнует. Почему он не понял меня? Почему? Почему?

Его трясло, как в лихорадке.

— Он не хочет меня, он не заботится обо мне. Дирк перестал дрожать, и гримаса боли сменилась гримасой ненависти.

— Ну я ему покажу, я отомщу. — Слова шли из глубины души. — Я ненавижу его.

Он вскочил на ноги и побежал по залитой лунным светом дороге, ведущей в глубь плантации Львиного холма.

Охотившийся хорек отскочил в сторону и скрылся среди деревьев. Но Дирк не обратил на него внимания. Мальчик бежал все быстрее, ненависть росла в нем, и сухой западный ветер дул ему в лицо. Этот ветер раздувал костер ненависти.

— Теперь посмотрим! — кричал он. — Ты не хочешь меня — тогда получай это. — Но ему отвечали лишь ветер и ветки акации.

У второго прохода он свернул направо и побежал к центру плантации. Минут через двадцать Дирк остановился, тяжело дыша.

— Черт побери, черт побери вас всех. — Он говорил отрывисто, во рту все пересохло. — Черт тебя побери. — Дирк свернул с дороги и стал пробираться среди деревьев.

Это были двухлетние акации. Их еще не прореживали. Ветки мешали идти. Они пытались удержать его, цеплялись за одежду, хватали за руки, как просящие милостыню бродяги. Но он раздвигал их, ломал, пока не оказался в центре плантации.

— Здесь! — отрывисто произнес он и встал на колени.

Земля была мягкой из-за сухих листьев и гниющих веток, он сгребал их в кучу. Работая, Дирк всхлипывал.

— Сухо, здесь сухо. Я тебе покажу… ты не хотел… Все, что делал, ты… О, папа! Почему? Что я тебе сделал?

Дважды спички ломались. Третья вспыхнула синим пламенем, запахло серой, и наконец она загорелась желтым огнем.

— Получай тогда это! — И он поджег кучу. Она вспыхнула, потом огонь чуть не потух, но, наткнувшись на сухую траву, загорелся ярким пламенем.

Поглотив траву, огонь опять ослаб, но вскоре заплясал на сухих листьях, отбрасывая оранжевые языки пламени.

Мальчик отскочил назад, чуть не опалив себе лицо.

— Папа, — прошептал он, когда огонь добрался до нижних веток и от порыва ветра перекинулся на соседние. — Папа, — неуверенно произнес Дирк и вытер руки о рубашку. — Нет! — Он в замешательстве покачал головой, когда вспыхнуло все молодое деревце. — Нет! — громче произнес он. — Я не хотел… — Но его голос заглушал треск пламени. — Помогите! — кричал он. — О Боже, я не хотел. Нет! Нет! — Он стал сбивать оранжевое пламя, но угли разлетались в разные стороны, огонь тут же вспыхивал там. — Нет! Пожалуйста, нет! — Он топтал горящее дерево до тех пор, пока жар не заставил его отступиться. Дирк побежал к другому деревцу, сломал ветку с листьями, пытаясь сбить огонь. Он задыхался и плакал от дыма и горя.

Но западный ветер раздувал пламя, и скоро красные, черные и оранжевые языки плясали на многих деревьях. Дирк стоял один в эпицентре пожара. У него кружилась голова.

— О, папа! Мне так жаль! Я не хотел!


Глава 66


Майкл Коуртни не мог заснуть не только из-за того, что ставни хлопали на ветру. Он чувствовал, что попал в западню и не может из нее выбраться. Он все ворочался, а ставни хлопали и хлопали. Майкл отбросил простыню и встал. Половицы заскрипели.

— Майкл! — Голос из соседней комнаты был резким и подозрительным.

— Да, мама.

— Куда ты идешь, дорогой?

— Ставни хлопают. Хочу их закрыть.

— Надень что-нибудь, а то простудишься.

Задыхаясь и потея, он решил выйти в ночь и освежиться. Майкл быстро и тихо оделся, добрался до коридора и вышел на широкие ступени крыльца.

Он закрыл и укрепил ставни и теперь стоял на верхней террасе сада Теунискрааля, а в кронах деревьев гулял западный ветер. Майклу захотелось оказаться в долине, а потом забраться на вершину горы. Он пошел мимо загонов к конюшням. Дойдя до стойла, он заметил отблеск, слабый оранжевый отблеск пламени на Львином холме.

Закричав, Майкл побежал к сараю грумов. Он открыл дверь конюшни и схватил висевшую на гвозде уздечку. Руки не слушались его, так как дрожали от нетерпения, и юноша с трудом оседлал лошадь. Когда он вывел ее со двора, то увидел двух конюхов. Они плохо соображали со сна.

— Пожар! — Майкл указал на огонь. — Сообщите всем и приведите помощь. — Он оседлал лошадь и смотрел на них сверху вниз. — Приведите всех мужчин из селения. Приезжайте на тележках, запряженных мулами. И поторапливайтесь. — Он ударил кобылу в бока, вывел за Калитку и прижался к ее спине.

Через двадцать минут Майкл остановился на вершине холма. На расстоянии пяти миль полыхала плантация Львиного холма, и свет пожара затмевал луну. А над зарослями клубились такие черные облака дыма, что не видно было звезд.

— О Боже, дядя Син! — Эти слова причинили ему физическую боль, и он снова погнал лошадь вперед. Юноша заставил ее, не задерживаясь, преодолеть Бабуиновый поток. Вода отскакивала от копыт зеркальными брызгами, потом лошадь выбралась на противоположный берег и поскакала по холмам.

Миновав ворота, Майкл оказался во дворе Львиного холма. Там уже толпились чернокожие с топорами.

— Где хозяин? — громко спросил Майкл у большого зулуса в котором узнал слугу Сина.

— Он поехал в Питермарицбург.

Майкл слез с лошади.

— Пошлите в деревню людей за помощью.

— Уже сделано, — ответил Мбеджан.

— Надо увести домашний скот и лошадей из конюшни. Пожар может добраться и туда.

— Мои жены занимаются этим.

— Да, ты все сделал правильно. А теперь идем.

Зулусы столпились у фургонов, сжимая в руках топоры. Майкл с Мбеджаном побежали к первой повозке. Майкл взял поводья. В это время во двор въехали два всадника. Из-за темноты нельзя было разглядеть их лиц.

— Кто вы? — крикнул Майкл.

— Бростер и Ван Вик. — Это были ближайшие соседи.

— Слава Богу! Отведите другие повозки!

Они спешились и побежали за Майклом. Юноша стоял, широко расставив ноги, расправив плечи. Взмахнув хлыстом, он ударил мулов по спине. Они рванулись вперед, фургон резко тронулся с места и выехал со двора.

Проезжая по главной дороге, ведущей к плантации Сина, они встретили зулусских женщин с детьми. Нежными голосами они приветствовали мужчин. Но Майкл не слышал их приветствий. Он смотрел на столб красного пламени, поднимающийся из центра плантации.

— Эти деревья посадили два года назад, — сказал Мбеджан, стоящий рядом с ним. — Но пожар приближается к более старым деревьям. Мы не сможем остановить его здесь.

— Тогда где же?

— С той стороны больше молодых деревьев и широкая дорога. Можем попробовать там.

— Как тебя зовут? — спросил Майкл.

— Мбеджан.

— А меня — Майкл. Я — племянник хозяина.

— Я знаю. — Зулус кивнул. — Сверни у следующего пересечения дорог.

В этом секторе росли молодые деревца высотой десять фунтов, толщиной с руку, со множеством темных листьев на переплетенных ветвях. Эти акации пора было обдирать. Но их пожирал огонь. Над ними возвышалась стена темного дыма. А ветер продолжал усердствовать. Если огонь будет распространяться с такой же скоростью, то этот участок выгорит меньше чем за час. Сильное пламя без труда одолеет дорогу шириной в тридцать футов. Надо расширить ее по крайней мере до шестидесяти, вырубая молодые акации.

Майкл увел фургон с дороги и привязал мулов. Потом поспешил навстречу другим повозкам.

— Идите со своими людьми вперед и рубите деревья. Нам надо расширить дорогу. Начнем здесь! — крикнул он Ван Вику.

— Хорошо.

— Мистер Бростер, начните с конца участка и идите назад. Ваша задача — вырубить тридцать футов посадок.

Не дожидаясь дальнейших указаний, Бростер уехал. И хотя эти мужчины были в два раза старше Майкла, они без возражений предоставили ему право командовать.

Взяв топор у зулуса, Майкл побежал к молодым акациям, Люди столпились вокруг него. Юноша выбрал дерево, замахнулся, и лезвие вошло в ствол. Потом Майкл ударил с другой стороны. Акация упала. Юноша направился к следующему дереву. Зулусы разошлись вдоль дороги, и ночь заполнилась стуком топоров.

В течение следующего получаса приехали еще четыре фургона с соседями Сина. И скоро около трехсот человек вырубали плантацию, которую так холил и любил Син.

Плечом к плечу они работали как одержимые.

Какой-то мужчина вскрикнул от боли, ударив себя топором по ноге. Майкл поднял глаза и увидел, что двое зулусов отнесли его в сторону. При лунном свете племянник хозяина увидел кровь.

Один из соседей юноши оказал раненому помощь.

Майкл трудился без отдыха, и акации падали одна за другой. Пахло сладковатым соком. Сильно болели плечи.

Вдруг ветер донес другой запах. Пахло дымом. Майкл остановился и оглянулся. Его соседи тоже прервали работу, опустили топоры и смотрели на приближающийся огонь.

Горело четыреста ярдов плантации, оранжевое, с темно-красными языками пламя подбиралось к ним.

Удары топоров смолкли, и люди как зачарованные наблюдали за столь грандиозным зрелищем. Огонь освещал их лица, на некоторых читался страх. Порывы ветра стали жаркими. Неожиданно облако черного дыма окутало неподвижно стоящих людей, заставив их кашлять и задыхаться.

— Назад! Назад к дороге! — приказал Майкл. Его крик был подхвачен и передавался по линии.

Подавленные, мужчины отступали прямо по поваленным растениям, собирались в небольшие группы и стояли, беспомощно сжимая топорища. Они были напуганы.

— Срезайте ветки, чтобы сбивать огонь! — погонял их Майкл. — Встаньте у края. — Он торопливо шел вдоль дороги, выстраивая их в линию и стараясь преодолеть собственный страх. — Поспешите, пламя угаснет, когда доберется до поваленных деревьев. Закрывайте лица рубашками. Эй, ты, не стой без дела.

У многих словно открылось второе дыхание, они стали срезать ветки и выстраиваться в линию.

Из-за света пламени были хорошо видны их лица, покрасневшие от жары и напряженной работы.

— Как вы думаете, сможем ли мы… — начал было Майкл, дойдя до Кена Бростера, но не договорил. На вопрос, который он собирался задать, не существовало ответа. Вместо того он произнес: — Мы уже потеряли три тысячи акров, но здесь мы остановим огонь.

Они невольно оглянулись на большую акацию, росшую позади них.

— Мы сдержим его здесь, — уверенно заявил Бростер, хотя в глубине души сильно сомневался в этом.

— Надеюсь, вы правы, — прошептал Майкл, а Бростер неожиданно воскликнул:

— О Боже, смотрите!

На какое-то время Майкла ослепило яростное пламя и он не мог продохнуть от дыма. Огонь бушевал вовсю. Он огромным клином продвигался вперед, оставляя островки засохших коричневых акаций.

От островка к островку по ковру из опавших и Срубленных веток, пошатываясь, брел парень.

— Какого черта… — начал Майкл.

Поначалу его трудно было узнать: рубашка разорвана, ветки в кровь исхлестали лицо. Он с трудом переставлял ноги и, не дойдя нескольких шагов до дороги, рухнул на землю.

— Это — сын хозяина? — Мбеджану приходилось перекрикивать треск пламени.

— Дирк! Это — Дирк Коуртни! — Майкл бросился вперед.

Огонь обжог лицо Майкла, но он подумал о том, что там, где лежал мальчик, было намного жарче. Пламя быстро продвигалось вперед, уничтожая все на своем пути. Людям, боровшимся с ним, приходилось ох как туго.

Майкл с трудом продирался сквозь заросли к упавшему Дирку, который из последних сил отбивался от огня. Вслед за Майклом бросился Мбеджан.

— Уходи! — крикнул зулус. — С этим можно справиться и в одиночку.

Но Майкл не ответил ему, и они продолжали бок о бок продвигаться вперед, борясь с огнем. Победителю должен был достаться Дирк.

Мбеджан первым добрался до мальчика, взял на руки и повернул обратно. Через несколько шагов он упал и с трудом поднялся, так как кусты мешали ему. Даже несмотря на свою невероятную выносливость, он дико страдал от жары. Его рот был широко открыт, лицо заливал пот, а грудь сильно вздымалась, когда он глотал горячий воздух.

Майкл бросился к ним, наперерез огненной стене. Он чувствовал, как стянуло кожу на лице и выступила влага на глазных яблоках.

— Я возьму его за ноги, — ворчливо произнес Майкл.

На рукавах его рубашки выступили коричневые пятна, словно его одежду гладили так неаккуратно, что прожгли во многих местах. Но огонь добрался и до кожи. Они пронесли Дирка несколько шагов, и на этот раз упал Майкл, потянув за собой Мбеджана. Они очень долго вставали, собрав последние силы. Когда они были на ногах, они попали в кольцо.

Огонь, охвативший молодые деревья с двух сторон, подбирался к ним все ближе.

— Нам надо выбраться, — пробормотал Майкл и, прочистив горло, поправился: — Мы должны выбраться!

И они стали пробираться через стену огня. Подняв глаза, Майкл отчетливо различил мужчин, борющихся с пожаром. Они пытались пробиться к ним. На Мбеджане была только набедренная повязка. Ни

бриджей, ни рубашки, ни ботинок, как у Майкла. Зулус двигался вперед из последних сил.

Посмотрев на Майкла, Мбеджан заметил странную вещь. Сначала волосы юноши стали извиваться, потом задымились. Запах тлеющих волос напоминал аромат сухого белого вина, импортируемого из Испании и с Канарских островов.

Майкл закричал от боли, и его вопль заглушил треск пламени. Не в силах больше терпеть, он выхватил у Мбеджана Дирка, будто тряпичную куклу взвалил на плечи и шагнул в огонь.

Пламя, доходившее до пояса, жадно лизало его, дым клубился и слепил глаза. Но он победил.

— Помогите Мбеджану! — крикнул он двум зулусам, выходя на дорогу. Он уронил Дирка и стал руками сбивать пламя. Ботинки обуглились, и дюжина язычков пламени плясала по одежде. Он упал, катаясь по пыльной дороге, чтобы их сбить.

Двое мужчин отправились на помощь Мбеджану, который, шатаясь, плелся им навстречу. Подхватив, они повели его к дороге.

В это время Майкл встал на колени и, забыв про боль, наблюдал за ними.

Мбеджан шел как слепой. Зулусы голыми ногами ступали по горящей земле, поднимая снопы искр. В какой-то момент дым их скрыл.

— Мбеджан! — закричал Майкл и, заставив себя встать на ноги, бросился к нему с воплями: — О Боже! Слава Богу!

Мбеджан и один из зулусов, спотыкаясь, тяжело дышали. Заботливые руки подхватили их.

Лишь через два часа, когда стало светать, удалось остановить пожар у дороги. Взрослые деревья были спасены. Кен Бростер осторожно вел небольшую группу людей среди все еще тлеющих деревьев. Неожиданно они наткнулись на обгоревшие останки. Они явно принадлежали человеку.


Глава 67


— Ледибург через двадцать минут, мистер Коуртни, — сообщил кондуктор, просунув голову в дверь купе.

— Спасибо, Джек. — Син оторвал взгляд от книги.

— Я читал в утренней газете, что вы собираетесь жениться.

— Да.

— Ну, тогда не тяните. Я желаю вам преодолеть все трудности. Удачи вам обоим.

Син ухмыльнулся, и Джек вышел в коридор. Коуртни убрал книгу в портфель, встал и проследовал за проводником.

В тамбуре он остановился и закурил сигару. Облокотившись на ограду, он вглядывался в очертания Львиного холма. Это уже стало ритуалом.

Это было самое счастливое утро в его жизни. Вчера вечером после совещания с Голдбергами Рут назначила дату свадьбы. Они должны пожениться в марте следующего года. К этому моменту сбор коры должны были закончить, и тогда они могли позволить себе провести медовый месяц на мысе Доброй Надежды.

«Ну, теперь, наконец, у меня есть все, о чем может мечтать мужчина», — подумал Син и улыбнулся. В этот момент он заметил дым. Коуртни выпрямился и выбросил сигару.

Поезд въезжал на холм, замедлив ход. Когда он оказался на вершине, то открылась перспектива всей долины Ледибурга. Син увидел большие участки обгоревших деревьев, над которыми плыли серые облака дыма.

Он открыл решетку и спрыгнул с поезда. Неудачно поскользнувшись, он скатился с насыпи, ободрав кожу на коленях. Встав на ноги, он побежал.

На дороге, у которой удалось остановить огонь, ждали люди, перепачканные в саже и копоти. Их глаза воспалились от дыма, тела болели от напряженной работы. Но они ждали, пока земля догорит, так как новый порыв ветра мог раздуть новый пожар, который уничтожит все оставшееся.

Кен Бростер сидел, уронив голову на руки. Вдруг он быстро выпрямился.

— Здесь Син! — крикнул он.

Мужчины зашевелились и медленно встали. Все наблюдали за приближением хозяина. Он шел по покрытой лужами дороге, его ноги заплетались, так как он бежал целых пять миль.

Немного не дойдя до них, Коуртни остановился, тяжело дыша.

— Как? Как это случилось?

— Мы не знаем, Син. — Кен Бростер не смотрел на него, полагая, что не стоит пялиться на расстроенного человека.

Син прислонился к фургону. Он старался не смотреть на огромную выжженную пустыню, где обгоревшие деревья напоминали пальцы рук человека, больного артритом.

— Один из твоих людей погиб, — мягко сообщил Кен, — один из зулусов. — Он сделал паузу, потом, собравшись с духом, продолжил: — Многие пострадали, некоторые — очень тяжело.

Син молчал, казалось, он не понимает значения слов.

— Твой племянник и твой мальчик, Дирки. Син с глупым видом посмотрел на него.

— И Мбеджан.

Казалось, Коуртни съежился от страха.

— Я распорядился, чтобы их отнесли в дом. Коуртни молчал, только провел ладонью по глазам и рту.

— Майкл с Дирком не так уж плохи… просто сожгли кожу. Но ноги Мбеджана в ужасном состоянии. Малыш Дирк застрял на горящем участке. Майкл с Мбеджаном бросились ему на помощь. Огонь окружил их… они упали… попытался помочь… бесполезно… страшные ожоги… ноги сгорели до мяса…

Слова для Сина утратили всякое значение. Ничего не понимая, он стоял, прислонившись к фургону. Все планы рухнули. «Это уже слишком. Пускай они уйдут и оставят меня одного».

— Син, с тобой все в порядке? — Бростер положил руку ему на плечо.

Коуртни выпрямился.

— Я должен быть с ними. Одолжи мне лошадь.

— Поезжай, Син. Мы останемся здесь и за всем присмотрим. Ни о чем не волнуйся. Уверен, что пожар не начнется снова.

— Спасибо, Кен. — Он посмотрел на взволнованные лица друзей. — Спасибо всем.

Син медленно подъехал к конюшням Львиного холма. Во дворе толпилось много слуг и конюхов, чернокожих женщин и детей. Увидев его, все замолчали. Кто-то лежал на носилках в дальнем конце двора, Син направился туда.

— Я вижу тебя, Мбеджан.

— Хозяин. — Его ресницы обгорели, и от этого лицо казалось слегка озадаченным и наивным. Руки и ноги были плотно замотаны бинтами, на которых проступали пятна желтой мази. Син сел на корточки рядом с пострадавшим. Он не мог говорить и вместо этого порывисто дотронулся до плеча зулуса.

— Тебе очень плохо? — наконец выдавил из себя.

— Нет, хозяин. Мне не так уж плохо. Мои жены будут ухаживать за мной. Когда я поправлюсь, то вернусь к тебе.

Они немного поговорили, и Мбеджан поведал ему о появлении Майкла и о Дирке. Потом он прошептал:

— Эта женщина — жена погибшего.

Син впервые заметил ее. Она сидела в одиночестве на одеяле среди многолюдного двора, прислонившись к стенке. Рядом стоял голый ребенок. Прижавшись к ней, он сосал большую черную грудь, вцепившись в нее обеими ручонками. Женщина сидела неподвижно, поджав ноги. С плеч свисал плащ из светло-коричневой кожи, расходящийся спереди. Син пошел к ней.

Ребенок смотрел на него большими темными глазами, но, не выпускал сосок изо рта. В уголках губ белело молоко.

— Он был мужчиной, — произнес Син вместо приветствия.

— Да, он был мужчиной, — согласилась она, печально склонив голову.

— Куда ты пойдешь? — спросил он.

— В крааль к отцу. — Ее волосы были обмазаны красной глиной в знак того, что она потеряла мужа.

— Отбери двадцать голов скота из моего стада и возьми с собой.

— Благослови тебя Господь, хозяин. Я буду молиться за тебя.

— Ступай с миром.

— Оставайся с миром. — Она встала, прижала ребенка к бедру и, не оглядываясь, пошла со двора.

— Я сейчас ухожу, хозяин! — крикнул Мбеджан с носилок Его кожа посерела от боли. — Когда я вернусь, мы снова займемся посадками. Это был только маленький пожар.

— Это был только маленький пожар. — Син кивнул. — Ступай с миром, мой друг. Пей побольше пива и толстей. Я навещу тебя.

Мбеджан закашлялся и махнул рукой своим женам, окружившим носилки. Молодые женщины, окрепшие от работы в поле, легко подняли их.

— Оставайся с миром, хозяин.

Мбеджан лежал на меховой накидке, морщась от боли. Женщины унесли его со двора. Проходя мимо ворот, высокие зулуски запели. Их черные спины были натерты маслом, и они носили короткие набедренные повязки. Высокие голоса дрожали от гордости, когда они пели старинную песню о воине, вернувшемся с поля битвы.

У дома на Львином холме собралось много соседей с женами. Они все выражали сочувствие и предлагали помощь.

Ада ждала его на крыльце.

— Дирк? — первым делом спросил Син.

— Теперь с ним все в порядке, он спит. Ему дали настойку опия.

— А Майкл?

— Он ждет тебя. Даже отказался от лекарства. Я поместила его в твоей комнате.

Проходя по коридору, Син остановился у комнаты Дирка и заглянул туда. Мальчик лежал на спине, прижав забинтованные руки к груди. На распухшем лице выделялись красные царапины, оставленные ветками акаций. Рядом с кроватью стоял стул, на котором неподвижно сидела Мэри. Она посмотрела на него и тут же встала. Син покачал головой.

— Не беспокойся. Я зайду, когда он проснется. — И он пошел дальше по коридору в свою комнату.

Три девушки Ады крутились и щебетали у кровати Майкла, как птицы у гнезда. Увидев Сина, они замолчали, так как испытывали перед ним благоговейный трепет.

Син подошел к кровати:

— Привет, Майкл.

— О, мистер Коуртни. Бедные его руки… — начала было молодая девушка, потом сильно покраснела и, сделав реверанс, поспешно вышла из комнаты. Остальные последовали за ней.

— Привет, Майкл, — повторил он хриплым голосом, посмотрев на пластырь виноградного цвета, наклеенный на щеку.

— Привет, дядя Син. — Лицо и губы юноши были намазаны желтой мазью.

Син осторожно присел на край кровати.

— Большое спасибо тебе, Майкл, — произнес он.


Глава 68


Ронни Пай появился рано утром. Вместе с ним пришел Деннис Петерсон. Оба были одеты в строгие костюмы.

— Замечательно вырядились, — вместо приветствия произнес Син. — Пришли так или по делу?

— Ну, можно сказать, и так и так. — Ронни остановился на верхней ступеньке. — Можно войти?

Син провел их на веранду, все сели.

— Я слышал о пожаре. Ужасное дело. А еще я слышал, будто кто-то сгорел, а Дирк с Майклом пострадали. Ужасно. — Ронни с сочувствием покачал головой.

— А ты слышал, что еще я потерял четыре тысячи акров? — вежливо поинтересовался Син.

— Слышал, — кивнул Пай, с важным видом. Ронни с Деннисом украдкой переглянулись, опустили глаза.

— Это очень печально, — произнес Ронни.

— Вас беспокоит что-то еще? — вежливо поинтересовался Син.

— Ну, я думаю, сейчас не самое подходящее время. — Ронни полез во внутренний карман и достал длинный свернутый документ, перевязанный красной лентой. — Напоминаю, мы не собирались обсуждать это сегодня. Может, оставим до лучших времен?

— Говори! — потребовал Син.

— Пункт восьмой. — Ронни развернул документ, прижав края кофейными чашками. — «По соображениям безопасности блок акаций номер два Львиного — холма…» — Ронни закашлялся. — Впрочем, не думаю, что есть смысл читать весь абзац. Ты знаешь, о чем идет речь. Часть ссуды ты должен был отдать корой.

— Сколько времени ты мне дашь для сбора денег? — спросил Коуртни.

— Ты же знаешь, Син, это не оговаривается в контракте. А ты что предложишь?

— Мне нужен месяц, — сообщил хозяин.

— Месяц! — Ронни был шокирован. — Смотри сам. Я этого не ожидал… то есть я был уверен, что у тебя есть деньги. Я не думал, что тебе нужен целый месяц… Впрочем, можешь выписать чек.

— Черт побери! Ты же знаешь, что у меня их нет.

— Мне кажется… — деликатно начал Пай. — Мне кажется, что если у тебя сейчас нет денег, то их не будет и через месяц. Не обижайся, Син, но мы должны решить эту проблему, как деловые люди. Если, конечно, ты согласен со мной.

— Я согласен. — Коуртни кивнул. — Но мне нужен месяц.

— Дай ему этот шанс, — впервые заговорил Деннис.

Ронни резко повернулся к Петерсону, и его лицо исказила гримаса. Секунд пять он боролся с собой.

— Ну ладно, Деннис, — пробормотал он. — Хотя мне это и не нравится. Кажется…

— Я говорил с Одри перед тем, как прийти сюда. Я обещал ей… В любом случае, мы оба согласны с этими условиями. — Деннис отвел глаза в сторону.

Вдруг Ронни закашлялся. О Боже! Будет приятно наблюдать за тем, как этот самонадеянный ублюдок ходит со шляпой и собирает милостыню. Сначала Син обратится к Петерсону, но Ронни уже опередил его телеграммой. Еще он телеграфировал Николсу в банк. Теперь эти новости быстро облетят все банки Южной Африки. Сину Коуртни тяжело будет заработать себе на еду.

— Тогда все в порядке, Син. Но это наша последняя уступка. — Он засмеялся, потом, став серьезным, наклонился вперед. — У тебя только тридцать дней. Потом, клянусь Богом, для тебя все будет кончено.

После их ухода Син в одиночестве сидел на широкой веранде. Солнце над горами было ярким и жгучим, но в тени оставалась прохлада. Он слышал болтовню девушек в доме, одна из них громко рассмеялась. Эти звуки разозлили Сина. Нахмурившись, он достал листок мятой бумаги, задумчиво сжимая огрызок карандаша.

Потом написал: «Джексон. Общество по разведению акаций Наталя». Далее: «Николс-банк», «Бен Голдберг». Подумав, он вычеркнул последнее имя из списка. Глубоко вздохнул и для верности зачеркнул еще раз. Только не от Голдберга.

Потом быстро приписал: «Канди». Подумав, добавил Тима Куртиса. Джон Ачесон находился в Англии, и чтобы получить от него ответ, потребуется недели две.

Вот и все. Он вздохнул и засунул бумажку в карман. Закурил сигару, развалился на стуле и вытянул ноги, уперевшись ими в стенку. «Я уеду завтра утренним поездом», — решил он.

Окна в комнате были открыты, и, лежа в кровати, Майкл Коуртни слышал каждое сказанное ими слово. Он с трудом, морщась от боли, встал, оделся и вышел через черный ход. Никто его не заметил. Лошадь ждала в конюшне, и, позаимствовав седло, он отправился в Теунискрааль.


Заметив его, Анна выбежала во двор.

— Майкл! О, Майкл! Слава Богу, с тобой все в порядке… — Но, увидев обожженное, в ссадинах лицо, замерла.

Майкл медленно спешился, и грум увел лошадь.

— Майкл, дорогой, твое лицо. — Она порывисто его обняла.

— Ничего, мама.

— Ничего! — Она отпрянула от него, поджав губы. — Среди ночи ты убежал к этому… этому… А потом возвращаешься домой с обожженным лицом и руками. И это ничего?!

— Прости, мама! Бабушка ухаживала за мной.

— Ты знаешь, я чуть не умерла от беспокойства, сидя здесь и представляя всякие ужасы. А ты даже не послал мне весточки, даже…

— Ты могла приехать на Львиный холм, — мягко произнес он.

— Домой к этому монстру? Никогда!

— Где отец?

— Как всегда, в кабинете. Дорогой, ты не представляешь, как мне не хватало тебя! Скажи мне, что ты меня любишь, Майкл.

— Я люблю тебя, — автоматически произнес он, чувствуя, что опять начинает задыхаться. — Я должен повидаться с папой. Это очень срочно.

— Но ты ведь только что приехал! Позволь мне сначала накормить и наглядеться на тебя.

— Я должен немедленно увидеть отца. Прости, мне очень жаль. — Он пошел в дом.

Гарри сидел за столом, когда Майкл вошел в кабинет. Юноша ненавидел эту комнату. Его раздражал высокий потолок, мрачные стены, отделанные панелями, на которых висели массивные охотничьи трофеи. Ему не нравились ковры, он не выносил запаха истлевшей бумаги и пыли. Эта комната служила символом того, от чего он пытался убежать всю жизнь. Теперь же он возненавидел ее так сильно, будто перед ним находилось живое существо. «Я пришел за долгом, — думал он, — и ты сполна мне заплатишь».

— Майкл! — Сапог Гарри скрипнул, когда он вставал, чтобы приветствовать сына, и юноша вздрогнул.

— Привет, папа.

— Мы с мамой очень беспокоились. Почему ты не прислал, нам весточку? — В голосе Гарри звучала обида.

Майкл открыл рот, чтобы по привычке извиниться, но вместо этого произнес:

— Я был занят.

— Садись, мой мальчик. — И Гарри указал на обитое кожей полированное кресло. Он снял очки в металлической оправе, но не стал разглядывать израненное лицо Майкла, его бесило, что он общается с Сином.

— Я очень рад, что ты вернулся. Я как раз работаю над вступительной главой к новой книге. Это история нашей семьи, начиная с прапрабабушки, которая появилась на свет на мысе Доброй Надежды. Я очень дорожу твоим мнением. Мне важно знать, что скажет выпускник колледжа.

Ловушка захлопнулась. Это было настолько очевидно, что Майклу стало не по себе. Он попробовал протестовать:

— Папа, мне надо поговорить с тобой. Но Гарри уже поправлял очки.

— Я думаю, это должно заинтересовать тебя. — Гарри поднял глаза и улыбнулся, как ребенок, который хочет сделать приятное другу. — Вот так. Я начну с самого начала. Но прости за огрехи. Я еще не редактировал текст. — И он начал читать, поднимая глаза после каждого параграфа, ища одобрительную улыбку Майкла. Неожиданно юноша не выдержал и закричал, прервав отца на середине предложения:

— Я хочу, чтобы ты выкупил у меня мою долю Теунискрааля.

Гарри потерял дар речи. Собравшись с духом, он продолжил чтение, но голос звучал монотонно и безжизненно. Закончив параграф, он отложил лист бумаги и снял очки. Когда Гарри медленно поднял голову, на переносице краснела полоска от них.

— Почему?

— Мне нужны деньги.

— Зачем?

— Надо.

Гарри встал и подошел к окну. Он стоял, сжимая руки. Зеленые газоны спускались к изгороди, окружавшей сад, где среди зеленых деревьев росли кусты алых цветов. За садом шла возвышенность, поросшая негустым лесом и золотистой травой. Там находились сеновалы. А в вышине плыли серебристо-голубые облака.

— Сегодня пойдет дождь, — пробормотал Гарри, но Майкл молчал. — Он будет очень кстати, а то за три недели пастбища пересохли. — Так и не услышав от Майкла ни слова, Гарри вернулся к письменному столу. — Я слышал, что вчера на Львином холме был пожар.

— Да, был.

— Мне говорили, твой дядя разорен и с ним покончено.

— Нет! —поспешно выкрикнул Майкл. — Это неправда.

— Тебе для этого нужны деньги, да?

— Да.

— Ты хочешь отдать их Сину?

— Я хочу участвовать в его компании. Я не хочу никому ничего отдавать. Это будет деловое предложение.

— А что будет с Теунискраалем? Ведь это твой дом и ты тут родился.

— Пожалуйста, не надо, папа. Я уже все решил.

— Это Син посоветовал тебе?

— Нет. Он ничего не знает.

— Значит, это твоя идея. Ты все придумал сам. Ради него ты готов предать родителей. О Боже, как же он околдовал тебя, если ради него ты готов на все!

Сильно покраснев, Майкл вскочил на ноги так резко, что стул, на котором он сидел, упал.

— Кажется, ты обвиняешь меня в предательстве?

— Но это так и есть! — воскликнул Гарри. — Ты — иуда. Мы с матерью отдавали тебе все лучшее. Мы хотели послать тебя в университет. Мы все для тебя делали. Мы работали, мечтая о том дне, когда ты вернешься в Теунискрааль. — Он замолчал, часто и тяжело дыша. Потом вытер с подбородка капельки слюны. — Вместо этого ты бросаешь нас, чтобы присоединиться… к этой свинье. Ты думаешь, нам это должно нравиться? Ты думаешь, это не разобьет наши сердца? Из всех людей ты выбрал именно его! А теперь, теперь ты хочешь половину Теунискрааля, чтобы подарить ему, купить его…

— Замолчи! — резко перебил его Майкл. — Перед тем как продолжать, вспомни, откуда у меня половина Теунискрааля! Вспомни, кто сделал мне этот подарок! — Схватив шляпу и хлыст, он направился к двери.

— Майкл! — В голосе отца звучала такая мольба, что сын остановился.

— ?

— Твоя доля… не так уж велика. Я не говорил тебе, но когда-то… когда ты был очень маленьким… чума крупного рогатого скота… мне пришлось… — Он не мог больше говорить.

— Что ты хочешь сказать?

— Садись, Майкл. Садись, я кое-что покажу тебе. Испугавшись, Майкл повернулся и неохотно подошел к стулу.

Гарри выбрал ключ из связки, подвешенной к цепочке часов, и открыл верхний ящик письменного стола. Он взял свернутый документ, развязал ленточку и, не говоря ни слова, протянул его сыну.

Майкл развернул его и прочитал слова на обложке: «Дело о закладе».

У него заныло в животе, он с трудом перевернул страницу, но читать все подряд так и не смог. Он обращал внимание лишь на подчеркнутые слова и словосочетания, но и их было достаточно, чтобы уловить смысл.

«Ледибургская транспортная и банковская компания… Участок земли 25 000 залога… Расположен в районе Ледибурга. Питермарицбургский магистрат… называется фермой Теунискрааль… Все конструкции, сооружения… Плюс 8, 5%».

— Понятно. — Майкл встал и протянул документ отцу.

— Куда ты идешь?

— Обратно на Львиный холм.

— Нет! — прошептал Гарри. — Нет, Майкл. Пожалуйста, сынок. Нет. О Боже, нет!

Майкл тихо вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Когда Анна вошла в кабинет, Гарри, ссутулившись, неподвижно сидел за письменным столом.

— Ты позволил ему уйти! — прошипела она, но, казалось, Гарри не слышал ее. — Он ушел. Ушел к твоему брату! И ты его отпустил. — Последние слова она уже выкрикивала. — Ты — бездарный пьяница. Сидишь здесь и играешь в писателя. У тебя нет мужского самолюбия. Твой брат помог мне зачать его, тебя не хватило даже на это! Ты не мужчина, ты не смог удержать его! Опять твой брат обскакал тебя. Ты разрешил ему уйти. Ты позволил отнять у меня сына!

Гарри не шевелился. Он ничего не видел и не слышал. В его голове роились мрачные, но тихие и туманные мысли, и из-за этого тумана он чувствовал себя в тепле и безопасности. И никто не мог помешать ему, так как дымка окутывала и защищала его. Ему ничто не угрожало.

Анна схватила листки рукописи:

— Ты сам не больше чем эта помятая бумажонка, с которой ты делишься своими мечтами и историями о настоящих мужчинах.

Она рвала рукопись и бросала ему в лицо. Обрывки летали и кружились, словно опавшие листья, пока не опустились на его плечи и волосы. Он не шевелился. Задыхаясь от гнева и горя, Анна швырнула уцелевшие листки на пол и выбежала из комнаты.


Глава 69


Они сидели рядом на платформе и молчали. За предыдущие дни и ночи все было обговорено, а теперь надо было помолчать. Случайные прохожие не сомневались, что перед ним — отец и сын. И хотя Майкла нельзя было назвать великаном и он сгибался под тяжестью поклажи, но их волосы были одинакового цвета, кожа одного оттенка, носы Коуртни и широкие рты с полными губами.

— Как только добуду денег — телеграфирую. — Син детально объяснил Майклу финансовую структуру Львиного холма. Он рассказал ему о том, где собирается найти средства, чтобы спасти хозяйство от разорения.

— А я буду разбираться здесь. — Майкл хотел ободрать акации, уцелевшие после пожара. Вчера они объехали плантацию, отмечая участки. — Удачи, дядя Син.

— Так как мы работаем вместе, я предлагаю отбросить слово «дядя». А то получается слишком длинно.

Майкл усмехнулся:

— Удачи, Син.

— Спасибо, Майкл. — Они обменялись крепкими рукопожатиями, и Син сел в поезд.

Джексон был настроен дружелюбно, но решительно отказал. Николе из банка — очень вежлив и полон сочувствия. Сину пришлось сесть на поезд, идущий на север, и отправиться в Йоханнесбург, чтобы использовать два последних шанса.

— Полковник Коуртни, как я рад видеть вас. — Главный администратор вышел ему навстречу, чтобы поприветствовать. — Мы вспоминали о вас на прошлой неделе. Я очень рад, что вы вернулись в Йоханнесбург.

— Привет, Френк. А ты все толстеешь. — Син расстегнул куртку. — Скажи, Френк, а Канди… миссис Раутенбах здесь?

— Знаете, сэр, после вашего отъезда у нас произошли некоторые перемены.

— В ухмылке Френка было что-то злорадное. — Она больше не миссис Раутенбах. Нет, сэр, теперь она — миссис Хейнс. Она вышла замуж за Джона Хейнса.

— О Боже, за Джона!

— Именно так. Две недели назад состоялась самая богатая свадьба в Йоханнесбурге после войны. Две тысячи гостей веселились на ней.

— А где она сейчас?

— Она уехала в Англию и на континент в свадебное путешествие, вернется только через шесть месяцев.

— Надеюсь, она будет счастлива, — тихо пробормотал Син, вспомнив горевшее в ее глазах одиночество, когда он уезжал.

— С деньгами мистера Хейнса? А как же может быть иначе? — спросил клерк с неподдельным удивлением. — Вы останетесь, полковник?

— Если у вас есть комната.

— У нас всегда найдется комната для друзей. Сколько вы здесь пробудете, сэр?

— Два дня, Френк.

Тим Куртис был главным инженером городского департамента. Когда Син попросил у него денег в долг, он расхохотался:

— О Боже! Я здесь только работаю, а не являюсь хозяином этих чертовых рудников.

Син обедал с Тимом и женщиной с которой Куртис жил уже два года. Они все уши прожужжали, рассказывая ему о своем младенце. Про себя Син решил, что ребенок похож на щенка бульдога, еще не отнятого от суки.

Во время пребывания в Йоханнесбурге Син посетил множество банков. Он давно поддерживал с ними деловые отношения, но во многих из них персонал сменился, и Син очень удивлялся, когда его узнавали.

— Полковник Коуртни? Вы живете на Львином холме и занимаетесь разведением акаций?

Когда он кивал, то служащие опускали глаза, будто заботливые хозяева запирали ставни от ночных грабителей.

В восемь вечера он приказал подать в номер две бутылки бренди. Пил, не разбирая вкуса. Алкоголь не притуплял боль, наоборот, усиливал и погружал в пучины меланхолии.

Он лежал на кровати, пока заря не затмила свет газовых ламп. От выпитого бренди шумело в голове, и он мечтал о гармонии, которую можно найти только в тихих и бескрайних вельдах. Неожиданно он вспомнил-одинокую могилу у подножия невысокой горы. Ему показалось, что он слышит вой ветра и видит волны коричневой травы. Там была гармония.

Он с трудом сел.

— Соул, — произнес он, и ему стало совсем грустно. — Здесь все кончено. Пора ехать. — Син встал, но у него закружилась голова, и он рухнул поперек кровати.


Глава 70


Син узнал холм с расстояния в четыре мили. Он хорошо помнил симметричные склоны, заваленные черными валунами, блестящими на солнце и напоминающими рыбью чешую.

Подойдя ближе, он разглядел заросли алоэ на склонах. Толстые острые листья напоминали короны, их украшали алые цветы. На равнине у холма что-то белело. Син направился туда, по мере приближения белые пятна превращались в груды мыльного камня, увенчанные крестами.

Конечности Коуртни одеревенели, так как он весь день провел в седле, и поэтому слезал он очень медленно. Стреножив лошадь, Син снял седло и отпустил ее пастись. Он закурил. Неожиданно ему расхотелось идти к могилам.

Он был очарован тишиной. Завывания ветра лишь усиливали ее. Резкие порывы вырывали пучки сухой коричневой травы. Это казалось святотатством, но именно это и отвлекло Сина. Он поднялся в гору, дошел до двойного ряда могил, остановился у одной из них и с ненавистью прочитал надпись на металлическом кресте: «Здесь лежит храбрый бур».

Он шел вдоль линии крестов, на которых были начертаны те же слова. Некоторые надписи стерлись. В других допущены ошибки. Например, одна из них гласила: «Здесь лежит храбрый бук». Син остановился и с отвращением подумал о человеке, который так спешил, что превратил эпитафию в шутку.

— Прости, — извинился он перед падшим. Придя в замешательство, Син разозлился на себя за слабость. Только сумасшедшие разговаривают с мертвыми.

Он перешел ко второму ряду крестов.

«Матрос В. Картер». Милый толстяк.

«Капрал Хендерсон». Две пули в грудь и одна — в живот.

Идя вдоль ряда, он читал эпитафии. Некоторые оставались для него лишь безымянными героями, некоторых он помнил очень хорошо. Он вспоминал, как они смеялись и разговаривали. «А этот должен мне гинею — проспорил». — «Оставь ее себе».

Он медленно дошел до конца линии, хотя мысленно находился уже у могилы, вырытой по его приказу в стороне от кладбища.

Син прочитал надгробную надпись, потом сел на корточки и просидел так до захода солнца. Ветер стал холодным. Син вернулся, достал притороченное к седлу одеяло, расстелил его. Он не нашел хвороста и заснул, несмотря на холодный ветер и леденящие душу мысли.

Утром он вернулся к могиле Соула и заметил, что среди камней проросла трава, а крест слегка покосился. Коуртни снял куртку, встал на колени и с видом заправского садовника стал выкапывать траву охотничьим ножом, следя, чтобы в земле не оставалось корешков. Потом подошел к изголовью и убрал камни, подпирающие крест. Выдернув его из земли, он выкопал яму поглубже. Затем аккуратно вставил на место, укрепил землей и галькой и наконец обложил камнями.

Син отошел назад, отряхнул с одежды землю, мелкие камешки и придирчиво осмотрел содеянное. Что-то было не так. Что-то он упустил. Он долго думал, а когда понял, то нахмурился.

— Цветы, — проворчал Коуртни и, подняв голову, посмотрел на заросли алоэ. Он направился к холму и стал карабкаться к вершине. Нож легко входил в жирные, мясистые стволы, сок брызгал во все стороны. Набрав целую охапку цветов, Син стал спускаться вниз. Вдруг в стороне он заметил какие-то бело-розовые пятна среди валунов. Это были маргаритки, удивительные розовые цветы с нежными желтыми язычками. Син отложил алоэ в сторону и полез за маргаритками. Осторожно ступая, он спустился в узкое ущелье и стал рвать маргаритки охапками вместе с травой, Устав, он выпрямился, давая отдых спине.

Он мог без особых усилий перепрыгнуть через ущелье, но оно было очень глубоким. Без особого интереса он посмотрел вниз. В расщелину намыло много песка. Его заинтересовали кости большого животного, точнее, не скелет привлек его внимание, а кожаный мешок, привязанный к ним.

Он добрался до дна, чтобы изучить находку. Это были два мешка с отлетающими застежками. Очистив мешки от песка, Син подивился их весу.

Кожа была сухой и ломкой, от соленой почвы на мешках образовались белые пятна. Коуртни срезал одну застежку, и из мешка посыпались соверены. Они падали в песок, ударяясь друг о друга, пока не образовалась большая куча золота. Монеты весело сверкали на солнце.

Не веря своим глазам, Син смотрел на деньги. Отбросив мешок, он встал на колени перед этим чудом. Осторожно взяв одну монетку, он долго смотрел на портрет президента, потом надкусил ее. Зубы вонзились в мягкий металл.

— Разрази меня гром! — Он расхохотался. Встав на корточки, он поднял глаза к небу и завопил от радости и облегчения. Он долго смеялся, так как не мог прийти в себя от случившегося. — И все-таки какая нечистая сила принесла меня сюда? — Ответ он нашел, глядя на веселое лицо президента, выгравированное на монете. Золото буров. — И кому же ты принадлежишь? — Он разжал пальцы, и монета выпала. Золото буров! — Да и черт с ним! — злобно проворчал он. — С этой минуты ты принадлежишь Сину Коуртни! — И он стал считать деньги.

Работали не только пальцы, но и мозг. Он попытался защитить сам себя. «Они должны мне заплатить за фургон и слоновую кость. Они закрыли мой счет в банке. Они ранили меня шрапнелью в ногу и пулей в живот. Из-за них мне пришлось пережить три страшных года, полных опасностей и лишений. Они отняли у меня друга». Разложив часть денег кучками по двадцать соверенов, он вынес приговор, решив, что все честно и справедливо.

— Не виновен! — объявил он и полностью сосредоточился на счете. Через полтора часа дело было сделано.

На плоской скале, которую-он использовал вместо стола, возвышалась гора монет. Он закурил сигару, затягиваясь во всю силу легких. От этого мысли просветлели. Удрученное состояние сменилось эйфорией.

— Син Коуртни получил от правительства Трансвааля сумму в двадцать девять тысяч двести фунтов и считает, что все долги республики погашены. — Закашлявшись, он стал укладывать монеты обратно в сумки.

Син спустился с холма, повесив мешки за плечи и неся в руках охапку цветов. Он оседлал лошадь и крепко привязал мешки. Потом понес цветы на могилу Соула. Маргаритки красиво выделялись среди коричневой травы.

Целый час он, раскладывая цветы, мысленно посылал Соулу слова благодарности. Син твердо решил, что найденное богатство — не долг республиканского правительства, а подарок Соула Фридмана. Так было легче.

Наконец он сел на коня. Скоро человек и животное превратились в маленькое пятнышко на огромной коричневой долине, еще через некоторое время лишь облако пыли напоминало об их присутствии. Но и пыль осела на сухую траву, росшую на кладбище. Налетевший ветер снова поднял ее в воздух вместе с цветами, оставленными на могиле. Он растрепал лепестки и разбросал их по всей долине.


Глава 71


Син вылез из легкой двухместной коляски с откидным верхом. За ним следовал Майкл, несший тяжелый мешок. Перейдя дорогу, они оказались у дверей офиса Ледибургской банковской и трастовой компании.

— О, полковник Коуртни! — с радостью воскликнула молодая леди, сидящая за конторкой. — Я доложу мистеру Паю, что вы здесь.

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я предпочитаю сам сообщать хорошие новости.

Ронни Пай казался взволнованным, когда дверь его кабинета открылась и он увидел Майкла с Сином.

— Доброе утро, Ронни, — весело приветствовал его Коуртни-старший.

Хозяин офиса пробормотал что-то нечленораздельное и встал.

Син подошел к столу, взял сигару из кожаной коробки и понюхал.

— Слегка отдает навозом, — заметил он и откусил кончик.

— Спичку, пожалуйста. Я же твой клиент, а ты так нелюбезен.

Ронни неохотно дал ему огня. Син сел, небрежно положил ноги на стол.

— Сколько я тебе должен? — поинтересовался он, глядя на Пая, который уставился на большой мешок в руках Майкла.

— Ты имеешь в виду общую сумму? Долг и проценты?

— Долг и проценты, — подтвердил Коуртни.

— Ну, надо посчитать.

— А ты округли.

— Ну, если грубо, ты же понимаешь, это будет примерно, я не знаю, скажем… — Он замолчал. Мешок, который держал Майкл, казался тяжелым. От взгляда Ронни Пая не ускользнуло ни то, что он был полным, ни то, как напряглись мускулы юноши. — Скажем, двадцать две тысячи восемьсот шестьдесят фунтов пятнадцать шиллингов. Произнося эту сумму, Ронни понизил голос до благоговейного шепота. Так первобытный человек говорил о Боге.

Син опустил ноги на пол и, наклонившись вперед, сдвинул бумаги, лежащие на столе, в сторону.

— Заплати человеку, Майкл.

Юноша с сомнением положил мешок на расчищенное место. Но когда Син подмигнул ему, его сомнения исчезли, и он ухмыльнулся.

Даже не пытаясь скрыть возбуждения, Ронни обеими руками залез в мешок и достал две плотные парусиновые сумки. Открыв их, он высыпал золото на стол.

— Где ты достал их? — злобно спросил он.

— На краю радуги.

— Да просто тебе повезло, — запротестовал Пай и снова полез в мешок.

— Не ошибись в счете.

— Но… но… — Ронни перемешивал деньги, словно стараясь докопаться до их происхождения, как курица до червя. Он знал, что Син провел неделю в Йоханнесбурге и два дня в Питермарицбурге, меняя небольшие количества монет Крюгера на деньги полудюжины разных штатов.

Син наблюдал за Паем, презрительно ухмыляясь. Потом встал.

— Нам пора домой. — Коуртни положил руку на плечо Майкла и повел его к двери. — Остаток переведи на мой счет, приятель.

Ругаясь сквозь зубы и кипя от злости, Ронни Пай смотрел в окно, как Син сел в коляску, снял шляпу, вежливо махнув ею на прощанье, и укатил.

Все лето на плантациях Львиного холма слышался стук топоров и пение зулусов. Тяжелые ветки падали на землю под их ножами. С акаций срезали кору и связывали в пучки. Потом все это грузили в поезд, отправляющийся в Питермарицбург, где находилась фабрика по переработке коры.

С каждым днем Майкл все больше привязывался к Сину. У них даже появился свой язык. Без долгих разговоров они поделили обязанности. Майкл отвечал за оборудование, погрузку и отправку. Еще на нем лежала вся бумажная волокита. Сначала Син исподтишка контролировал его, но, обнаружив, что юноша все делает безупречно, успокоился и перестал. Они расставались только на выходные. Син с радостью отправлялся в Питермарицбург, а Майкл по обязанности возвращался в Теунискрааль. Юноша ненавидел эти поездки домой, бесконечные обвинения Анны в предательстве, её бесконечные рыдания. Но намного больше ему досаждали молчаливые упреки отца. Каждое утро в понедельник Майкл с радостью возвращался на Львиный холм, и Син, вместо приветствия, выдавал что-нибудь вроде:

— Как там с этими чертовыми топорищами? Только по вечерам они могли нормально пообщаться, сидя на широких ступеньках крыльца. Они говорили о деньгах, войне, политике, женщинах и акации. Они говорили как равные, как мужчины, занимающиеся общим делом.

Дирк тихо сидел в тени и прислушивался. Ему исполнилось пятнадцать, а в этом возрасте все эмоции обострены. В том числе и ненависть. И он люто ненавидел Майкла. Отношение Сина к Дирку не изменилось. Мальчик по-прежнему нерегулярно посещал школу и сопровождал отца в поездках по плантациям. Отец, как и раньше, в свойственной ему грубоватой манере опекал сына. Но по причине возраста и отсутствия опыта Дирка не вовлекали в вечерние беседы. И хотя его замечания выслушивались очень внимательно, стоило ему замолчать, как разговор тут же возобновлялся, и его мнение не учитывалось. Дирк сидел тихо, вынашивая план мести Майклу. Тем летом случались мелкие кражи и необъяснимые акты вандализма. Все они были направлены против Майкла. Его лучшие сапоги для верховой езды пропали, перед танцами в колледже любимая рубашка оказалась разрезанной сзади, а когда его сука пойнтер ощенилась, то через неделю Майкл нашел мертвых щенков на гумне в сене.

Ада с девушками начала приготовления к Рождеству 1904 года в середине декабря. Через неделю к ним в гости приехала Рут с Темпест. Из-за частых отлучек Сина Майклу приходилось работать на Львином холме намного больше. В коттедже на улице Протеа царила загадочная атмосфера. Например, Сина выставляли за дверь, когда Ада с Рут обсуждали свадебный наряд. Но это был не единственный секрет. Отчего-то девушки собирались по углам и хихикали. Подслушивая и подглядывая, Син пришел к выводу, что все это связано с рождественским подарком Рут. Но у Сина были и другие проблемы. И главная из них состояла в том, чтобы развлечь Темпест. Он повсюду скупал сладости и втихаря от Рут кормил ими дочь. Шотландский пони остался в Питермарицбурге, и поэтому Сину приходилось катать Темпест, посадив к себе на колени. В качестве награды его приглашали выпить чай в обществе кукол.

Больше всего Темпест любила куклу, похожую на младенца, с грустным выражением на китайском лице. Найдя ее разбитой, девочка плакала так горько, что, казалось, у нее разорвется сердце. С помощью Сина она похоронила ее остатки на заднем дворе. На могилу положили цветы из сада Ады. Дирк, торжествуя, наблюдал за погребением. Но Темпест быстро забыла о своем горе, так как ей очень понравилась эта процедура, и она заставила Сина эксгумировать тело. В результате куклу хоронили четыре раза, а сад Ады выглядел так, будто он подвергся нападению полчищ саранчи.


Глава 72


В день Рождества Сину пришлось встать очень рано. Они с Майклом наблюдали, как забивают десять больших быков для зулусов. Потом расплачивались с рабочими и делали им подарки. Каждому мужчине достались рубашка цвета хаки и шорты, а их женам — по пригоршне цветного бисера. Все пели и смеялись. Мбеджан, вставший по этому случаю с постели, произнес трогательную речь. Он не мог танцевать, так как ноги только начали заживать, поэтому отчаянно тряс копьями и вставал в позы, задавая зулусам вопросы, которые должны были сопровождать ритуальные танцы.

— Он бил вас?

— Ни-ко-гда! — Они повернулись к нему спинами.

— Он кормил вас?

— Да, да, да! — выкрикивали они.

— Есть ли золото в ваших карманах?

— Да, да, да!

— Он — наш отец?

— Он — наш отец!

Все эти возгласы казались наивными, и Син усмехнулся. Потом он вышел вперед и взял из рук старшей жены Мбеджана глиняный кувшин с просяным пивом. Делом чести было выпить его, не отнимая от губ. Подвиг Сина повторил Мбеджан. Потом они сели в повозку. Зулус взял вожжи. Рядом сел Дирк. Они вернулись в Ледибург.

После первых приветствий и наилучших пожеланий Рут повела Сина на задний двор. Все последовали за ними.

Там стояло нечто, накрытое парусиной. Когда покрывало сдернули, Син широко открыл рот.

Перед ним стоял моторный экипаж. Металлические части и полированная кожа салона ярко блестели на солнце.

На больших металлических втулках колес и под радиатором стояли фирменные клейма: «роллс-ройс».

Син видел подобную фантастическую машину в Йоханнесбурге. Его снова захлестнули чувства.

— Рут, дорогая, у меня нет слов, чтобы выразить тебе свою благодарность. — Он поцеловал ее, оттягивая момент, когда надо будет сесть за руль этого монстра.

— Она тебе действительно нравится?

— Нравится? Да это самая замечательная вещь на свете! — Син с облегчением заметил, глядя через плечо Рут, что Майкл уже крутится у экипажа. Он был единственным инженером среди присутствующих. Сидя у колеса, он с важным видом отвечал на вопросы собравшихся.

— Пошли! — приказала Рут.

— Дай мне сначала осмотреть ее снаружи. — Взяв Рут на руки, Син сделал круг почета вокруг «роллс-ройса», не приближаясь ближе чем на десять шагов. Машина так блестела, что он отвел глаза.

Тревога сменилась страхом, когда он подумал о том, что ему придется ездить на ней, изображая из себя лихого шофера.

Больше неприлично было ходить вокруг да около. Он подошел и похлопал по капоту.

— Эй, там! — С первого раза надо показать необъезженному коню свое мастерство.

— Залезайте! — крикнул Майкл, и Син повиновался, посадив Рут на середину переднего сиденья, а сам сел ближе к двери. Устроившись на коленях матери, Темпест прыгала и визжала от восторга. То, что Майкл так долго изучал инструкцию, не придавало Сину уверенности.

— Рут, тебе не кажется, что было бы безопаснее посадить девочку назад, хотя бы на первую поездку?

— О, она мне не мешает, — насмешливо ответила она, потом улыбнулась. — Дорогой, но эта штука безопасна. Несмотря на ее уверенность, Син окаменел от ужаса, когда мотор ожил. Он застыл, пристально глядя вперед, во время их триумфальной поездки по Ледибургу. Горожане высыпали на улицы, крича от восторга.

Наконец они вернулись на улицу Протеа. Син выскочил из экипажа так поспешно, будто за ним гнался призрак. Он наотрез отказался от предложения поехать в церковь на машине, сославшись на отвратительные дороги и на то, что это — признак дурного тона. Реверенд Смайли был польщен, что Син не заснул во время проповеди, и впервые по взволнованному лицу Коуртни понял, как важен для него этот момент.

После церкви Майкл отправился в Теунискрааль, чтобы разделить рождественскую трапезу с родителями, но вскоре вернулся. Все население Ледибурга собралось посмотреть, как Майкл с дядей разъезжают по прогулочной дороге. Ближе к вечеру Майкл решил, что Син готов к самостоятельной поездке.

Сидя в одиночестве в экипаже, вспотев от нервного напряжения, Син посмотрел на море лиц и увидел улыбающегося Мбеджана.

— Мбеджан! — заорал Син.

— Хозяин.

— Поехали со мной.

Улыбка зулуса тут же исчезла. Он даже слегка попятился назад. Верный слуга не мог поверить, что экипаж может ездить сам, но и проверять это на собственной шкуре не собирался.

— Хозяин, у меня еще болят ноги.

В толпе было много зулусов, работающих на Львином холме. Они спустились с гор, услышав весть о чуде. Ехидный смех одного из, них задел Мбеджана, и тогда он, гордо расправив плечи, посмотрел в глаза обидчику и сел в машину, сложив руки на груди.

Син глубоко вздохнул и вцепился в руль обеими руками, когда машина тронулась.

— Держись! — ворчливо предупредил он сам себя. — Переключай скорость! Отпусти тормоза! Уменьши газ! Сцепление!

«Роллс-ройс» ехал так быстро, что хозяин и слуга вжимались в спинки сидений и молились, так как им казалось, что Син не сможет остановить моторный экипаж.

С посеревшим лицом, на негнущихся конечностях Мбеджан вышел из машины. Он поклялся, что никогда больше не станет на ней ездить. Син втайне завидовал ему. Но, узнав, что бензин можно заказать только на мысе Доброй Надежды и на его доставку уйдет много времени, очень обрадовался.


Глава 73


За три недели до свадьбы Сина Ада Коуртни вышла в сад, чтобы собрать фруктов к завтраку. Вдруг она увидела Мэри в белой ночной рубашке. Девушка повесилась на авокадо. Перерезав веревку, Ада срочно послала за доктором Фрейзером.

Покойницу перенесли в ее комнату и положили на кровать. Пока врач делал осмотр, Ада стояла и смотрела на лицо, которое казалось еще более жалостным.

— Как же она была одинока, если пошла на такое, — прошептала она, когда Фрейзер накрыл труп простыней.

— Дело не в этом. Если бы она была одинока, то этого бы не случилось. — Он достал кисет и набил трубку. — Кто был ее любовником, тетя Ада?

— Никто.

— Но у нее был любовник!

— Почему вы так решили?

— Тетя Ада, эта девушка — на четвертом месяце беременности.

Похороны были скромными. Присутствовали лишь члены семьи Коуртни и девушки Ады. Мэри была сиротой, а других друзей она не завела.

За две недели до свадьбы Син с Майклом закончили обрезать кору и вместе с зулусами занялись восстановлением сгоревших участков плантации. Они подсчитали убытки и прибыль. Так как оба Коуртни были не сильны в счете, то их споры затянулись далеко за полночь. Было ясно, что с пятнадцати акров они срезали тысячу четыреста двадцать тонн коры и после оптовой продажи получат чуть больше двадцати восьми тысяч фунтов стерлингов. Но дальше их мнения разошлись. Майкл настаивал на том, что надо продолжать закупать материал и сажать новые деревья. Тогда чистая прибыль должна увеличиться на десять тысяч фунтов в год. Син, подсчитав расходы и доходы, решил, что она увеличится всего на тысячу фунтов. Они зашли в тупик и решили послать счетные книги опытному специалисту в Питермарицбург. Этот джентльмен согласился с Майклом.

Потом они обсудили перспективы на следующий сезон и не без трепета поняли, что им придется снимать урожай с четырех тысяч акров. Это принесет восемьдесят тысяч фунтов стерлингов, конечно, если не случится пожаров. Потом, вечером, Майкл втайне от Сина написал два письма. Одно — в Бирмингем, на фабрику по производству машин. Майкл увидел адрес фабрики на одном из бойлеров в Натале и украдкой переписал его. Другое — в книжную фирму, находящуюся в Лондоне на Черинг-Кросс, с просьбой немедленно выслать всю литературу по разведению и обработке акаций. Майкл умел мечтать не хуже Сина и не меньше его хотел, чтобы мечты стали реальностью.

За три дня до свадьбы Ада с девушками села в поезд, направляющийся в Питермарицбург. А Син, Майкл и Дирк последовали за ними на машине.

Испачкавшись в дороге, в плохом настроении они прибыли в отель «Белая лошадь». Все были раздражены. В дороге Син выкрикивал предостережения, указания и проклятия. Все это адресовалось Майклу, который вел машину.

— Тише, ради Бога, тише! Или ты хочешь всех нас угробить? Смотри, впереди корова! Не езди так близко от обочины!

Конечно, Дирк внес свою лепту, часто прося остановить машину, чтобы сходить в туалет, раскачивался из стороны в сторону, перелезал с переднего сиденья на заднее и умолял Майкла ехать быстрее, чем разрешал Син.

По приезде Ада встретила Дирка и увела его. Майкл, взяв машину, поехал в общество по разведению акаций. Там он проводил большую часть времени. Син отправился встречать Жан-Поля Лероукса, который должен был приехать из Претории. Ко дню свадьбы у Майкла накопилась целая записная книжка заметок о разведении акаций, а Жан-Поль рассказал Сину о планах и задачах партии Южной Африки. Но Син, как оказалось, без должного внимания слушал и того и другого.

Свадебная церемония заставила всех задуматься. Хотя Син и не испытывал угрызений совести из-за того, что женится в синагоге, но категорически отказался проделать одну маленькую операцию, предписанную иудаизмом. Он предложил Рут перейти в христианскую веру, но получил решительный отказ. Наконец компромисс был найден. Бен Голдберг отправился в магистрат, чтобы договориться о проведении гражданской церемонии в столовой Голдбергов.

Когда Бен вел невесту к алтарю, его жена плакала. Рут была прекрасна в наряде из зеленого сатина, усеянного жемчугом. На Темпест было точно такое же платье, только маленького размера. Дирк вел себя вызывающе. Он послужил причиной ссоры цветочниц и подал обручальные кольца на конце кия.

На газонах перед домом Голдбергов столпилось множество друзей и родственников. Были там и Ронни, Пай, и Деннис Петерсон с семьями. Гарри и Анна Коуртни не присутствовали на свадьбе, хотя приглашения получили.

Искрящийся радужный свет лился на ровные, зеленые газоны, похожие на дорогие ковры. На них расставили длинные столы, ломившиеся от фруктов из сада ма Голдберг и от снеди из лавок па Голдберга.

Темпест Фридман переходила от одной группы гостей к другой, поднимая юбочки и хвастаясь розовыми ленточками на панталонах, пока Рут не застала ее за этим занятием и не запретила так себя вести.

Дирк впервые попробовал шампанское, оно ему очень понравилось. Сидя в кустах роз, он выпил шесть бокалов и отключился. К счастью, первым его нашел Майкл, а не Син, и отнес в спальню для гостей.

Взяв Рут на руки, Син изучал свадебные подарки, и они ему очень нравились. Потом он пошел к Жан-Полю, они завели долгий разговор о политике. Рут оставила их и переоделась в дорожное платье.

Самая симпатичная блондинка из девушек Ады поймала букет, а вслед за ним — многозначительный взгляд Майкла. Она покраснела так, что, казалось, от ее щек можно было прикуривать.

Под гул одобрительных возгласов вернулась Рут, с головы до ног обсыпанная конфетти, и с видом королевы села в «роллс-ройс». Рядом с ней Син в запыленной куртке и темных очках. Он успокаивал себя и, бормоча молитвы, нажал на газ. Машина, как дикая лошадь, сорвалась с места. Рут от ужаса вцепилась в шляпку со страусовыми перьями. Син крикнул, обращаясь к машине:

— Ура! Вперед, моя девочка…

Они ехали по дороге, ведущей к долине Тысячи гор, потом в Дурбан и дальше к морю. Путешествие начиналось.


Глава 74


Через три месяца, забрав Темпест у Голдбергов, они вернулись в дом на Львином холме. Син поправился, их лица светились таким счастьем, которое бывает только у молодых супругов, вернувшихся из великолепного свадебного путешествия.

На передних ступеньках пристройки стояли деревянные ящики со свадебными подарками, мебель и ковры Рут, а также вещи, приобретенные в Дурбане. Новоиспеченная жена, которой умело помогала Ада, с радостью стала распаковывать утварь. Тем временем Син поехал инспектировать поместье и очень порадовался, убедившись, что Майкл прекрасно управлялся без него. Деревья были подрезаны, сорняки выдраны, вместо пострадавших от огня деревьев виднелись новые побеги, а люди работали с удвоенной энергией, так как Майкл, посоветовавшись с бухгалтером, увеличил их заработок. Син прочитал Майклу лекцию, что «не надо строить из себя умника», «сначала надо научиться ходить, а потом — бегать». Свое наставление он закончил короткой молитвой.

Поощренный подобным образом, однажды вечером Майкл зашел в кабинет Сина. Коуртни-старший находился наверху блаженства, так как съел очень большой кусок жареного филея, который просто обожал, и оттого, что Рут согласилась сменить фамилию дочери с Фридман на Коуртни. Теперь он наслаждался прекрасным бренди и скрученной им самим гавайской сигарой и мечтал о том, что в скором времени отправится спать на свою гигантскую кровать, где его уже будет ждать красавица жена.

— Заходи, Майкл. Садись, хочешь бренди? — добродушно приветствовал его Син.

Юноша с вызовом подошел к письменному столу и положил пухлую папку.

— Что это? — с улыбкой поинтересовался Син.

— Прочти. — Майкл, пройдя по персидскому ковру в дальний конец комнаты, сел на стул.

Продолжая улыбаться, разомлевший хозяин взглянул на первую страницу.

«Предварительные расчеты и предложения по строительству танниновой фабрики на территории Львиного холма».

Улыбка «Сина исчезла. Он перевернул страницу, нахмурился, поморщился, снова зажег погасшую сигару и минут пять сидел в полной тишине, оправляясь от шока.

— Кто надоумил тебя?

— Никто.

— И где ты собираешься продавать свой товар?

— Смотри страницу пять. Там список потенциальных покупателей и установленные расценки за последние десять лет.

— Но для того чтобы фабрика работала, понадобится двадцать тысяч тонн коры. С Львиного холма и Магобо-Клуф мы сможем собрать только половину.

— Остальное мы сможем закупать на новых плантациях на равнине. Мы сможем платить больше, чем Джексон, так как не надо будет отправлять кору поездом в Питермарицбург.

— А кто будет руководить заводом?

— Я.

Син криво усмехнулся:

— А где ты будешь брать воду?

— Черт побери, да из Бабуинового потока.

Син целый час разбирался, придираясь к мельчайшим деталям плана, выискивая недостатки. Его возбуждение нарастало, Майкл же спокойно отвечал на все вопросы.

— Хорошо. — Син вздохнул. — С домашним заданием ты справился. А теперь ответь мне на последний вопрос. Где ты собираешься взять семьдесят тысяч фунтов для финансирования своего проекта?

Майкл закрыл глаза и плотно сжал челюсти. Казалось, он молился. И вдруг Син осознал, что перед ним — очень сильный человек, и удивился, что не замечал этого раньше. Майкл спокойным тоном произнес:

— Надо взять ссуду под Львиный холм и Магобо-Клуф на двадцать пять тысяч, выпустить облигаций на ту же сумму плюс паевое участие.

Син вскочил из-за стола и закричал:

— Нет!

— Почему нет?

— Потому что я полжизни выпутывался из долгов. И сейчас наконец-то из них вылез. Потому что мне знакомо чувство, когда тебе хочется больше денег, чем это необходимо, и мне это чувство не нравится. Потому что я очень доволен нынешним положением вещей и не хочу ловить за хвост очередного льва, тем более что он может меня сожрать. — Задыхаясь, он замолчал, потом закричал снова: — Потому что определенное количество денег принадлежит тебе и я не хочу богатеть таким способом.

Напоминая разгневанного леопарда, готовящегося к прыжку, Майкл вскочил со стула и хлопнул кулаком по столу. Юноша пристально посмотрел на Сина, его загорелая кожа покрылась красными пятнами, он дрожал от бешенства.

— Ну ладно. Мой план не нравится тебе, потому что он продуман! — выпалил он.

Син заморгал от удивления, но быстро овладел собой.

— Если ты займешься его осуществлением, жизнь для тебя будет не в радость, — прорычал он.

Майкл поднес к бумагам спичку:

— Позволь мне судить об этом.

В это мгновение дверь кабинета распахнулась, на пороге появилась Рут и пристально посмотрела на обоих. Они походили на дерущихся петухов с поднятыми гребешками.

— Немедленно объясните, что здесь происходит? — Потребовала она. Как Син, так и Майкл казались виноватыми. Младший Коуртни сел, а старший смущенно закашлял.

— Прости, мы здесь разговариваем, дорогая.

— От вашего «разговора» проснулась Темпест и чуть не слетела крыша. — Потом, улыбнувшись, она подошла к Сину и взяла его за руку. — Почему бы вам не отложить дискуссию до завтра? Тогда бы вы могли решить ваши проблемы с помощью пистолетов, на расстоянии двадцати шагов.

Пигмеи в лесах Итури охотятся на слонов, используя крохотные стрелы. Отравленное острие проникает в шкуру животного, и охотники спокойно и настойчиво преследуют его. Когда же яд доходит до сердца, слон падает, и дикари добивают его. Так и Майкл ранил Сина в самое сердце.


Глава 75


На Львином холме Рут нашла свое счастье. Она даже и не подозревала, что такое возможно.

В детстве ею командовал очень любящий, но строгий отец. Потом так же к ней относился Бен Голдберг. Несколько коротких лет в жизни с Соулом были счастливыми, но теперь ей казалось, что все это — дела давно минувших дней. Она всегда пряталась в кокон богатства, ее действия ограничивали социальные табу и могущество семьи. Даже Соул относился к ней как к избалованному ребенку, за которого все надо решать. Жизнь была размеренной и безмятежной, но чертовски скучной. Только дважды она восставала. В первый раз — когда сбежала в Преторию, а второй — когда пошла к Сину в госпиталь. Скука являлась ее постоянным спутником.

Но теперь она стала хозяйкой целой коммуны. Сначала ей было тяжеловато, и она по привычке раз пятьдесят за день обращалась к Сину за советами, но постепенно все уладилось.

— Я хочу заключить с тобой сделку, — однажды попросил Син. — Ты не будешь учить меня выращивать акации, а я обещаю не давать тебе советов по ведению дома. И тогда мы станем самыми счастливыми людьми на свете.

Сперва робко, потом все уверенней и наконец решительно и с гордостью она занялась благоустройством дома. Высокие кустарники и траву сменили газоны и лужайки. Забор, окружавший Львиный холм, покрасили белой, блестящей от солнца краской. Внутри дома засверкали от мастики полы из желтого дерева, застеленные яркими бухарскими коврами. На окна повесили драпированные бархатные занавески.

После нескольких неудачных экспериментов на кухне она приобрела опыт, и в один прекрасный день Майкл завопил от восторга, а Син признал пищу съедобной.

А так как в ее распоряжении находилось двенадцать слуг, то у нее оставалось время и для других дел. Рут читала, играла с Темпест и каталась верхом. А еще она часто и надолго уезжала к Аде. Иногда они вместе наносили визиты. У них сложились такие теплые отношения, что их принимали за мать и дочь.

Оставалось время для танцев и пикников, для смеха и для тихих долгих вечеров, когда они вдвоем с Сином сидели на широких ступеньках крыльца или в кабинете и разговаривали обо всем на свете.

А еще оставалось время для любви.

Ее тело, уставшее за день от езды и прогулок, по ночам оставалось горячим и страстным.

Лишь одно омрачало ее счастье — взаимоотношения с Дирком.

Все ее попытки к примирению встречались в штыки, а лакомства отвергались. Наконец она поняла причину его антипатии. Его съедала страшная ревность. Целыми днями она думала о том, что скажет ему, когда подвернется подходящий случай. Однажды мальчик зашел на кухню, когда она была там одна.

Заметив ее, он собирался ретироваться, но она остановила его.

— Дирк, пожалуйста, не уходи. Я хочу с тобой поговорить.

Мальчик повернулся и облокотился о стол. Она обратила внимание на то, как он вырос за последний год, как окрепли его мускулы.

— Дирк… — произнесла она и замолчала. Вдруг она ощутила неуверенность. Перед ней стоял уже не ребенок, каким она его представляла. Чувственное, прекрасное лицо, его кошачья грация волновали Рут. Она испугалась и, вздрогнув, с трудом продолжала: — Я знаю, что тебе стало очень трудно, когда… мы с Темпест переехали сюда. Я знаю, как ты любишь своего отца и как для тебя это важно. Но… — Рут запнулась, заранее подготовленная речь вылетела из головы, она с трудом подбирала слова. Ей хотелось сказать о том, что у них не соревнование, победителю которого достанется любовь Сина, что все они: Син, Майкл, Темпест, она и он — одно целое; что все они по-своему любят Сина и тот отвечает им тем же. Когда же она наконец замолчала, то заметила, что мальчик не слушает ее и даже не пытается понять. — Дирк, я люблю тебя и хочу, чтобы ты платил мне тем же.

Дирк резко выпрямился. Улыбаясь, он недвусмысленным взглядом медленно скользил сверху вниз по ее телу.

— Теперь я могу идти? —поинтересовался он, и мачеха с трудом сдержалась. Она поняла, что им придется бороться.

— Да, Дирк. Ты можешь идти, — разрешила она. И неожиданно отчетливо осознала, как много бед он принесет, и если она проиграет эту битву, то он уничтожит и ее, и дочь. Она не имела права на страх. Дирк звериным чутьем уловил происшедшую в ней перемену. На какое-то мгновение Рут показалось, что Дирк засомневался и потерял уверенность в себе. Мальчик развернулся и медленно вышел из кухни.

Она предчувствовала беду, но не думала, что это произойдет так скоро.

Каждое утро Рут выезжала на прогулку, ведя на длинном поводу пони Темпест. Они, играя, отыскивали Сина с Мбеджаном, следуя по лабиринту дорог, разделяющих группы деревьев. Ориентиром был стук топоров зулусов. Устав, они садились в тени акаций и выпивали по кружке кофе с бутербродами. Найдя мужчин, устраивали пикник на ковре из опавших листьев.

В тот день, одетая в костюм для верховой езды, неся в руке корзинку с крышкой, Рут зашла на кухню. Молодая няня — зулуска — флиртовала с грумом. Темпест нигде не было видно, и Рут резко спросила:

— Где Темпест?

— Она ушла с хозяйским сыном Дирком. У Рут забилось сердце.

— Где они?

Няня указала на конюшни и постройки, находящиеся на заднем склоне холма.

— Пошли со мной. — Рут бросила корзинку и, подобрав юбки, побежала. Добравшись до первого ряда стойл, она стала их осматривать. Потом заглянула в кладовку. Там стояли большие мешки, пахло зерном, резаной люцерной, а еще навозом и дубленой кожей. Рут выскочила на солнце и побежала в амбар.

Вдруг от страха закричала Темпест, высоко и пронзительно. И хотя крик смолк, казалось, он все еще звенит в воздухе.

Она там, где хранится упряжь. Голова Рут кружилась, когда она бросилась на крик. «О Боже, умоляю, нет! Не допусти беды! Умоляю! Умоляю!»

Она добежала до открытой двери. Там было темно и холодно, но Рут ничего не чувствовала.

Темпест стояла в дальнем углу, подняв руки, защищая лицо от ударов. Маленькие пальчики она широко растопырила, и они походили на, перья взъерошенной птички. Ее тело содрогалось от рыданий.

Напротив девчушки на коленях стоял Дирк и, протягивая ей что-то, хохотал.

Когда Рут рассмотрела то, что находилось в руке мальчика, она похолодела. Это был кнут, обмотанный вокруг запястья. Дирк замахнулся.

Рут вскрикнула, и он вскочил на ноги, спрятав правую руку за спину.

Темпест выбежала из угла и, уткнувшись в юбки матери, жалобно всхлипывала. Рут подняла дочку на руки и крепко прижала к груди. Но она ни на мгновение не отводила взгляда от лица Дирка.

— Это всего лишь кнут. — Он опять рассмеялся, но на этот раз нервно. — Я хотел лишь пошутить. — Он вынул кнут из-за спины и, бросив его на каменный пол, оттолкнул носком ботинка для верховой езды. Потом, движением головы отбросив со лба черные кудри, направился к двери. Но Рут преградила ему дорогу.

— Нанни, отведи мисс Темпест домой. — Она отдала ребенка няне. Потом закрыла дверь на защелку.

Комната утонула в сумраке, лишь два солнечных лучика, проникающие через высокое окно, играли с пылинками.

Тишину нарушало учащенное дыхание Рут.

— Я только хотел пошутить, — повторил Дирк и криво усмехнулся. — А теперь, я думаю, ты побежишь и донесешь отцу.

Стены были обиты деревянными панелями, с которых свешивались упряжь и седла. Рядом с дверью висел сделанный из сыромятной кожи хлыст длиной в восемь футов, толстый, сужающийся к концу. Рут сняла его со стены.

— Нет, Дирк. Я ничего ему не скажу. Все останется между нами.

— Что ты собираешься делать?

— Уладить конфликт.

— Как? — Мальчик все еще ухмылялся. Под закатанными рукавами рубашки блестела смуглая кожа. Казалось, ее только что смазали маслом.

— Вот так. — Подобрав юбки, она сделала шаг вперед и взмахнула хлыстом. Когда он опутал лодыжку мальчика, она отошла назад. Потеряв равновесие, Дирк упал на спину и ударился головой о стенку. Ошеломленный, затих. Она отступила на шаг, чтобы удар вышел посильнее. Ненависть придавала силу окрепшим от верховой езды рукам. В холодных как лед глазах не было места жалости. Она превратилась в самку хищника, защищавшую себя и своего детеныша.

Рут использовала хлыст, как заправская наездница, наклонившись вперед. Первый удар разорвал ему рубашку от плеча до талии. Мальчик закричал от гнева и встал на колени. Второй удар пришелся по позвоночнику, он не смог встать на ноги. Следующий обжег колени.

На животе Дирк дополз до вил, стоящих у стены, но в этот момент страшная боль пронзила запястье. Он упал на бок, прижимая руку к груди.

Рут била его снова и снова, а он корчился, как раненый леопард. Мачеха отступала все дальше, и длинный хлыст со свистом рассекал воздух.

Рубашка превратилась в клочья, сквозь которые алели широкие шрамы.

Рут била его до тех пор, пока крик не сменился воем, а потом рыданием.

Она бросила хлыст и повернулась, чтобы открыть дверь. У конюшни стояли онемевшие от ужаса слуги.

— Отнесите сына хозяина в его комнату, — бросила она небрежно. Потом повернулась к одному из грумов: — Скачи к хозяину и попроси его поскорей приехать.

Син приехал быстро, так как очень волновался. Он чуть не сорвал дверь с петель, но, увидев спину Дирка, замер. Исполосованный до талии, он лежал лицом вниз, Рут хлопотала над ним с губкой. Рядом с кроватью на столе стоял кувшин, в воздухе остро пахло антисептиками.

— О Боже, что с ним случилось?

— Я избила его хлыстом, — холодно сообщила Рут. Син с удивлением посмотрел на жену, потом перевел взгляд на сына.

— Ты это сделала?

— Да.

Казалось, он проглотил язык от ужаса.

— О Боже! Ты чуть не убила его! — Он пристально посмотрел на Рут. — За что?

— Это было необходимо. — Она говорила с такой уверенностью, что Син пришел в замешательство и вдруг перестал на нее сердиться.

— Что он натворил?

— Я не могу тебе сказать. Это наше с ним дело. Если хочешь, спроси у него.

Син быстро подошел к кровати и встал на колени.

— Дирк, Дирки, мой мальчик, что случилось? Что ты наделал?

Дирк оторвал лицо от подушки и посмотрел на отца.

— Это была ошибка… — Он зарылся в подушку, и его голос стал глухим. Син не мог разобрать ни слова.

— Говори яснее! — потребовал он.

Дирк молчал какое-то время, потом отчетливо произнес:

— Я говорю — это моя вина.

— Я надеялся, что ты так скажешь. — Син в замешательстве встал. — Ну, тогда я не знаю, зачем ты за мной посылала, Рут. Кажется, ты сама держишь ситуацию под контролем. — Он подошел к двери и обернулся, будто собирался что-то сказать, но передумал.

В эту ночь, перед тем как заснуть, Син пробормотал, уткнувшись в щеку жены:

— Сегодня ты сделала то, что я сам должен был сделать несколько лет назад. По крайней мере, теперь уже никто не будет сомневаться в том, кто является настоящей хозяйкой Львиного холма.


Глава 76


Син старался проще относиться к жизни. Если у него возникали проблемы, он пытался выяснить их суть.

Если ты хочешь овладеть женщиной, то должен затащить ее в постель. Если она сопротивляется, ты на ней женишься.

Если ты хочешь землю, лошадь, дом или золотой прииск, надо выложить деньги и взять желаемое. А если у тебя нет денег, то надо их найти.

Если тебе нравится мужчина, ты с ним пьешь, охотишься и веселишься. Если он тебе не нравится, ты даешь ему в морду или издеваешься над ним. В любом случае человек понимает, как ты к нему относишься.

Когда твой сын отбился от рук, то его сначала надо выпороть, потом преподнести дорогой подарок, чтобы доказать свою любовь. Он признавал, что поздновато стал воспитывать Дирка, но Рут исправила его ошибку. Ему ничего не оставалось, как вызвать Дирка в кабинет и наорать на него. Через неделю он вернулся из Питермарицбурга и, все еще хмурясь, предложил помириться. Для подкрепления своих намерений он, во-первых, подарил сыну винтовку, сделанную мастером Гринером из Лондона, с серебряной инкрустацией, блестящим прикладом и ружейным ложем из орехового дерева, а главное — со стволами из дамасской стали. Вторым подарком была двухлетняя кобыла из конюшен гугенотов в Воркестрере. Кличка лошади была Солнечная Танцовщица, род свой она вела о Бога Солнца, в ее жилах текла одна из лучших африканских кровей. Она отличалась поразительной красотой и резвостью. Син заплатил за это чудо тысячу гиней, и был уверен, что заключил самую выгодную сделку в своей жизни.

Позаботившись таким образом о Дирке, отец решил, что проблем с сыном больше не возникнет, и энергично принялся за решение трех других.

Во-первых, он хотел, чтобы Рут родила ему еще одного ребенка. Она мечтала о том же. Но их попытки, доставляющие обоим бурную радость и удовлетворение, не давали результата. Син вспомнил, что у них все получилось в первую же неожиданную встречу, и пришел в замешательство. Рут полагала, что стоит подождать до начала сезона дождей, так как уверовала в могущество грома. Во время одной из поездок в Питермарицбург он увидел резную статуэтку Тора в окне лавки подержанных товаров и купил ее. С тех пор бог стоял на столике у кровати, сжимая трезубец и глядя на их попытки с таким пониманием, что однажды Рут не выдержала и повернула его лицом к стене.

Второй проблемой стала танниновая фабрика Майкла. Юноша казался ему главным злодеем, убившим веру в человеческую порядочность. Он объехал всех новых растениеводов долины и, добившись от них обещания молчать, предложил участвовать в компании. Эту идею встретили на ура, и на Львиный холм отправилась официальная делегация во главе с Майклом. Они спорили так горячо, что, казалось, сам Тор подливал масла в огонь. Наконец Син, который очень долго обдумывал предложения Майкла и загорелся не меньше чем остальные, позволил себя уговорить. Они сошлись на выделении остальным растениеводам шестидесяти процентов пая и акций. Син впервые использовал свое право вето, когда некоторые засомневались в целесообразности назначения Майкла главным инженером. Совет директоров во главе с Сином зарегистрировал фабрику в Обществе по разведению акаций Наталя. Затем Майкл с официальным письмом в кармане и еще один из директоров отправились в Англию. Син прочитал юноше напутственную речь, так как хорошо помнил себя в двадцать три года. Он объяснил, что посылает Майкла в столицу покупать машины и учиться обращаться с ними, а не проводить время на бегах и в других развлекательных местах.

Джексон из Общества по разведению акаций Наталя отреагировал немедленно. Он сообщил, что договор о сотрудничестве с растениеводами Тугелы не может быть возобновлен и что прекращаются всякие поставки семян и саженцев. Но теперь Син мог обеспечить всем необходимым целую долину, и если повезет, их фабрика должна выдать продукцию к следующему сезону.

Перед тем как Майкл и сопровождающий вернулись, окрыленные успехом, у Сина побывал еще один посетитель. Жан-Поль Лероукс, устав от трехлетней переписки с Коуртни, прибыл в Ледибург с намерением оставаться там до тех пор, пока Син не согласится возглавить фракцию ЮАР в Натале и провести выборы. Через две недели, убив на охоте множество гиен, фазанов и оленей, выпив огромное количество бренди, охрипнув от разговоров и, наконец, обняв друг друга, Жан-Поль отправился на поезде в Питермарицбург, произнеся на прощанье:

— Слава Богу! Нам удалось создать фракцию!

Партия ЮАР добивалась федерации мыса Доброй Надежды, Трансвааля, Оранжевого свободного государства и Наталя. Ее штаб заседал в Вайтхолле. Они боролись с голландскими и британскими оппозиционерами, ура-патриотами, кричащими «Боже, спаси короля!», и республиканцами, добивающимися конституционной монархии.

Встретившись с людьми, о которых ему сообщил Жан-Поль, Син начал свою выборную кампанию. Одним из первых соратников стала его жена, которую больше радовали перспективы предвыборной битвы, чем речи Сина. И теперь каждый месяц они уезжали в Наталь, чтобы принять участие в партийных собраниях. Рут писала речи для Сина до тех пор, пока он не отточил свой язык как бритву. Она целовала младенцев и развлекала жен, что совсем не нравилось Коуртни. Она сидела рядом с ним на трибуне и не допускала, чтобы он выходил в зал и по-своему разбирался с оппонентами. Ее красота и ум сильно помогли делу партии. Лорд Кайстербрук из Лондона обещал содействие. И получилось, что Син мог рассчитывать на поддержку двадцати двух из тридцати членов правительства.

На равнине у Бабуинового потока развернулось строительство фабрики. Площадка заняла десять акров земли, а неподалеку появились удобные коттеджи для рабочих, собранные из блоков.

Несмотря на решительные протесты, но с согласия остальных директоров, наняли инженера-консультанта, хотя фабрика еще не работала.

Без него они бы потеряли годичный урожай коры. Майкл работал как одержимый, но был очень молод, и у него не хватало опыта.

И даже работая вдвоем, они не успели запустить фабрику к сезону срезания коры. И когда наконец из труб повалил серебристый дым, а огонь в топке осветил ночной мрак сатанинским заревом, тысячи тонн коры лежали в открытых складах неподалеку от фабрики.

Это был замечательный сезон. От хороших дождей деревья окрепли. Фабрика в первый год существования принесла доход в десять тысяч фунтов, а прибыль с Львиного холма оказалась в четыре раза больше. Поэтому Син расплатился с долгами удивительно быстро.

Несмотря на постоянные дожди, в тот год гром гремел только трижды. И каждый раз Син отсутствовал на Львином холме, так как уезжал по делам. Пока над холмами сверкали молнии, Рут стояла у открытого окна спальни и рыдала. Мбеджану повезло больше. У него родилось четверо пухлых карапузов.


Глава 77


Каждый был занят своим делом, и Дирк Коуртнй тоже. После избиения хлыстом мальчик и мачеха соблюдали нейтралитет, но он признал за ней право управлять Львиным холмом.

Он игнорировал Темпест, если она не сидела на коленях Сина и не каталась на его плечах. Тогда он тайком наблюдал за ними и при первой возможности пытался помешать их играм или уходил с Львиного холма. Он отсутствовал все чаще, отправляясь в Питермарицбург или в окрестности, чтобы поиграть в регби или поло. Уезжал на загадочные ночные экскурсии в Ледибург, отправляясь днем, а возвращаясь на рассвете. Син верил, что мальчик ездит в школу, пока однажды не получил записку от преподавателя с просьбой немедленно связаться с ним.

Показав Сину журнал, где стояли оценки и отмечались пропуски занятий, учитель откинулся на спинку стула, ожидая комментариев.

— Так, значит, все не так уж хорошо?

— Я согласен, мистер Коуртнй. Все не так уж и хорошо.

— Может, стоит послать его учиться за границу, мистер Бисант?

— Да, это возможно, — с сомнением произнес наставник. — Но не приведет ли это к тому, что он станет крупнейшим специалистом… в области футбола?

— Как же тогда ему поступить в университет? — На Сина произвело сильное впечатление то, что сделало высшее образование с Майклом, и он решил, что в нем панацея от всех ошибок юности.

— Мистер Коуртнй… — Учитель выдержал вежливую паузу так как слышал о его взрывном характере и не хотел неприятностей. — Некоторые юноши не приспособлены для обучения в университетах.

— Но я хочу, чтобы Дирк получил высшее образование.

— Сомневаюсь, что преподаватели Стелленбоха и университета мыса Доброй Надежды разделят ваше мнение. — Он говорил с сарказмом, присущим большинству педагогов.

— Вы хотите сказать, что он тупой? — резко спросил Син.

— Нет-нет, — поспешно успокоил его мистер Бисант. — Конечно же нет. Просто он хронически не успевает.

Син задумался.

— И что же вы предлагаете?

Больше всего на свете учитель хотел, чтобы Дирк катился ко всем чертям. Вслух же он произнес:

— Хотя Дирку всего шестнадцать лет, он очень развитый мальчик. Может, вы найдете ему работу на плантации?

— Вы рекомендуете мне забрать его из школы? — задумчиво произнес Коуртнй, и Бисант вздохнул с облегчением.

Дирка Коуртни отдали в обучение к технику котельной. С самого начала он предупредил наставника, что собирается сбежать при первой же возможности, и поинтересовался его реакцией. Джентльмен, наслышанный о трудном характере мальчика, с грустью посмотрел на него, сплюнул табачную слюну в дюйме от носка ботинка и достойно ответил Дирку, используя ненормативную лексику.

Потом, указав на котелок, велел приготовить себе кофе и, пока мальчик выполнял его задание, засунул ему палец в задний проход. Через неделю они стали закадычными друзьями, и наставник, которого звали Арчибальд Фредерик Лонгворси, тридцати семи лет, начал учить его совсем не тому, чему надо. Арчи вернулся в Африку после пятилетнего заключения в тюрьме Леавенворса за вооруженное нападение.

Лонгворси познакомил Дирка с одной из своих подружек, пухленькой, симпатичной девушкой по имени Газель. Она работала в отеле «Ледибург» барменшей и раздавала обещания своим друзьям с той же легкостью, с какой смешивала коктейли. Очень скоро Дирк стал ее любимчиком, и она научила мальчика многим забавным штучкам.

Арчибальд Лонгворси» хорошенько подумав, пришел к выводу, что эта дружба будет очень полезной. С Дирком никогда не приходилось скучать, он любил проституток и джин, а соверены у него не переводились.

Коуртни-младший боготворил Арчи не меньше, чем отца. Он не обращал внимания на серые полоски грязи на запястьях и шее, свидетельствующие об отвращении старшего друга к воде и мылу, на его розоватую лысину и черные зубы. Он казался мальчику пиратом.

Когда Коуртни заразился дурной болезнью, именно Арчи отвез его в Питермарицбург к врачу. Возвращаясь домой, они вынашивали планы мести и по-дружески подшучивали один над другим.

Газель удивилась, неожиданно увидев их в воскресный полдень, и быстро села в кровати, когда они зашли в ее каморку. Она посмотрела на задний двор.

— Дирки, ты не должен приходить сюда днем. Твой отец может обнаружить тебя. — В неопрятной комнатенке было темно, пахло дешевыми духами и мочой. Тонкая сорочка обтягивала ее тяжелые груди. Под глазами чернели круги, волосы спутались, на щеках отпечатались следы подушки. Они стояли и ухмылялись, глядя на нее. Газель по прошлому опыту знала, что под подобными ухмылками скрывают дикое желание. — Чего вы хотите? — Вдруг она испугалась и прикрыла грудь руками.

— Дирк хочет немного поболтать с тобой. — Арчи тихо закрыл дверь, повернул ключ в замке и угрожающе пошел к кровати. От постоянного физического труда его тело окрепло, а непропорционально длинные руки обросли светлыми, густыми волосами.

— Лучше тебе держаться от меня подальше, Арчи Лонгворси. — Она резко опустила ноги с кровати, сорочка задралась, обнажив полное, белое тело. — Я не хочу неприятностей. Пожалуйста, оставьте меня одну.

— Ты заразила Дирки триппером. А Дирк — мой друг, и ему не нравится твой подарок.

— Я не могла! Это не я, Я чистая — я же говорила тебе. — Она встала, прижав руки к груди и пятясь назад. — Держись от меня подальше. — Когда Арчи прыгнул вперед, она закричала: — Нет! Нет… Я… — Она все вопила, и Арчи зажал ей рот рукой. Газель тщетно пыталась вырваться.

— Давай, Дирк… — Арчи нервно кашлял, с легкостью держа ее одной рукой за талию.

Дирк неуверенно топтался у двери, перестав хихикать.

— Давай, мужчина! Я держу ее. — Резким движением он нагнул голову девушки, уткнув ее лицом в подушку. — Давай, Дирки! — Свободной рукой он расстегнул широкий ремень, отделанный тяжелыми металлическими заклепками. — Сложи его вдвое.

— Заткнись, Арч. — Он колебался, и ремень выпал у него из рук.

— Ты боишься?

Рот Дирка перекосился. Он сделал шаг вперед и изо всех сил стеганул по извивающемуся телу. Газель замерла и впилась в подушку зубами.

— Это лекарство. Подержи-ка ее секундочку. — Арчи разом рванул сорочку от плеча до подола. Полные белые груди обнажились. — Теперь полечи ее еще.

И снова Дирк поднял руку, и вдруг, почувствовав себя всесильным, как Бог, нанес следующий удар.


Глава 78


— С ним невозможно справиться, — проворчал Ронни Пай, а Гарри Коуртни тяжело вздохнул. — Вы слышали, что он говорил? — продолжал Ронни.

— Нет.

— Он хочет создать в Натале объединенную с бурами партию.

— Да, это я знаю.

— Вы с ним согласны?

Гарри молчал. Казалось, он погрузился в собственные мысли.

— Я послал двадцать однолеток на выставку-продажу в Питермарицбург. Надеюсь получить четыре-пять сотен за животное, потому что они просто первоклассные. Надеюсь, тогда я смогу выкупить долговые расписки…

— Не волнуйтесь об этом, Гарри. Я пришел не за деньгами. — Ронни предложил ему сигаретницу. Когда Гарри отказался, он закурил сам. — Вы согласны с идеей союза?

— Нет.

— Почему нет? — Ронни не отрывал взгляд от кончика сигары, так как не хотел выдавать своего волнения.

— Я боролся с ними — с Лероуксом, Неймандом, Бозой и Смутсом. Я боролся — и мы победили. А теперь они спокойно сидят в Претории и планируют захват всей страны. Не только свободного государства и Трансвааля, но и Наталя. И любой англичанин, сотрудничающий с ними, предал короля и отечество. За это его надо поставить к стенке и расстрелять.

— Очень немногие так думают, очень немногие. И никто не может противостоять Сину Коуртни:

Гарри повернулся и захромал из внутреннего дворика к конюшням. Ронни семенил рядом.

— Мне и другим кажется, что нам нужен вождь, пользующийся уважением. С военными заслугами. Писатель. Лидер, понимающий, что происходит, и умеющий пользоваться словом. Если бы мы нашли такого, то с удовольствием заплатили бы ему. — Ронни зажег спичку, раскурил сигару и сквозь дым продолжил: — До выборов осталось три месяца. Нам надо поторопиться. На следующей неделе он проводит собрание в здании школы.

Политическая кампания Сина проходила легко, не привлекая особого внимания. Но неожиданно произошла неприятная история.

На первый митинг в Ледибурге собралась большая часть местного населения. Все сгорали от нетерпения, так как хотели выслушать комментарии Сина к его маленькой речи, опубликованной в большинстве газет Наталя. Они с оптимизмом полагали, что времени для вопросов будет предостаточно. Их интересовали цены на охотничьи лицензии, организация публичных библиотек и вопросы борьбы с грызунами. Многие хотели встретить друзей, приехавших издалека.

Все, кроме работников Сина, его друзей и знакомых, заняли два передних ряда. Это были молодые люди. Коуртни не знал их и осуждающе поглядывал на молодежь, когда они громко смеялись и шутили во время заседания.

— Откуда приехала эта группа? — строго спросил Син у председателя.

— Они приехали на поезде сегодня днем. Все они поддерживают нашу партию.

— Кажется, они ищут неприятностей. — Нахмурившись, Син заметил, что парни неестественно оживлены. — Да они все приложились к бутылке!

— А теперь, Син, пообещай мне, что не будешь выходить из себя. — Рут наклонилась и положила руку ему на колено. — Не показывай им своего антагонизма.

Син открыл было рот, чтобы ответить, но вместо этого чуть не охнул от удивления — в зал вошел Гарри Коуртни и сел рядом с Ронни Паем на задний ряд.

— Закрой рот, дорогой, — пробормотала Рут. Син улыбнулся и, привстав, помахал брату. Гарри ограничился кивком, вступив в горячую дискуссию с соседом.

Прокашлявшись, председатель встал и представил Сина его бывшим одноклассникам, людям, с которыми он ел, пил и ездил на охоту. Он сообщил о военных заслугах Сина и о том, что благодаря его фабрике и плантации их край процветает. Закончил он свою речь такими хвалебными отзывами, что очень смутил Коуртни, который завертелся на стуле и даже расстегнул воротничок.

— Итак, леди и джентльмены! Я представляю вам человека передовых взглядов, человека, у которого сердце такое же большое, как и кулаки, — нашего кандидата, полковника Сина Коуртни!

Син встал, улыбаясь, но его приветствовали злобными насмешками и колкими замечаниями с передних рядов. Его руки невольно сжались в кулаки, напоминающие молоты. Син демонстративно положил их на стол и обвел недоброжелателей взглядом, не сулящим ничего хорошего. Он заговорил, стараясь перекричать возгласы «Да присядь»; «Что пищишь, как комар», «Дайте же ему сказать!» и дружный стук тяжелых башмаков по деревянному полу.

Из-за шума он трижды сбивался и вынужден был обратиться за поддержкой к Рут, лицо которой стало пунцовым от гнева и унижения. Конец речи, смешавшись, он прочитал по бумажке. Несколько раз запинался, перечитывал фразу, и его голос вряд ли можно было услышать с расстояния в три фута. Он сел. В зале внезапно воцарилась тишина. Син понял, что все заранее спланировано, а главное еще впереди.

— Мистер Коуртни. — Гарри встал, и все головы, как по команде, повернулись к нему. — Могу я задать вам несколько вопросов?

Син медленно кивнул. Так вот что все это значит! Заговор спланировал Гарри!

— Тогда мой первый вопрос. Знаете ли вы, как называют человека, который продает страну врагам короля?

Послышались вопли:

— Предатель!

— Бур!

Все встали и, окружив Сина, орали. Этот кошмар продолжался не менее пяти минут.

— Я уведу тебя отсюда, — прошептал Син, взяв Рут за руку, но она выдернула ее.

— Нет, я остаюсь!

— Пошли. Делай, как я говорю. Они могут навредить тебе.

— Тогда тебе придется увести меня отсюда силой, — прошипела она, став еще более прекрасной от злобы.

Коуртни чуть было не последовал ее совету, но неожиданно опять все смолкло. И снова все взгляды устремились на Гарри, который, презрительно ухмыляясь, готов был задать следующий вопрос:

— Итак, не скажете ли вы нам, какой национальности и вероисповедания ваша жена?

У Сипа закружилась голова, он почувствовал слабость в ногах и боль в желудке. Но Рут гордо выпрямилась и положила руку на плечо мужу, мешая ему встать.

— Я думаю, что сама смогу тебе ответить, Гарри. — Она говорила очень четко, но с трудом сдерживая отвращение. — Я — еврейка.

Воцарилась тишина. Она стояла, все еще держа руку на плече Сина, гордая, выпрямившаяся, и пристально смотрела на Гарри. Гарри не выдержал. Он покраснел, опустил глаза и от неловкости заскрипел протезом. Мужчины в передних рядах тоже смутились. Сначала они переглядывались, потом поспешно отводили глаза. Кто-то встал и направился к двери. На полпути он остановился:

— Простите, мадам. Я не знал, что они такие. Проходя мимо Ронни Пая, он кинул соверен ему на колени. Еще один мужчина с извинениями поднялся, улыбнулся Рут и проследовал к выходу. Остальные, по двое, по трое, последовали за ними. Некоторые объединились в группы, и Син позлорадствовал, заметив, что не все вернули Ронни соверены.

В конце зала дрожал Гарри, размышляя, уйти ему, остаться или попытаться как-то спасти ситуацию.

Син медленно встал и обнял жену за талию. Какое-то время гордость за нее мешала ему говорить.

— Дело не в национальности. Она — замечательная хозяйка.

Под общий смех Гарри заковылял к двери.


Глава 79


На следующий день Гарри Коуртни заявил о своем намерении бороться за место в парламенте Ледибурга в качестве независимого кандидата, но даже газеты лоялистов предсказывали ему поражение. И это за шесть недель до дня выборов.

В тот вечер, когда уже давно стемнело, Дирк остановил Солнечную Танцовщицу у отеля. Ослабив подпруги и разнуздав ее, направился к бару в поисках выпивки и приключений. На стене бара красовался плакат, отливающий золотом букв: «Если вас замучила жажда, пейте пиво „Голдберг“.

Он быстро оглядел посетителей. Среди них не было людей, которые могли что-нибудь рассказать отцу. Присутствующих же он не боялся, что ему Петерсоны, Пай и Эрасмус.

Он, правда, узнал двух машинистов с фабрики, железнодорожных десятников, банковского клерка, счетовода, но решил, что все в порядке. Все они, а также дюжина незнакомцев, не принадлежали к элите Ледибурга и не могли донести Сину о пристрастии Дирка к выпивке.

Он вышел на улицу, высматривая прохожих, но в этот час улицы были пустынны. Он зашел в бар и оказался в освещенном желтым светом теплом салоне. Дирк любил эту атмосферу. Ему нравился запах опилок, табака, алкоголя и пота. Это было место встречи настоящих мужчин. Здесь не обижались на грубые шутки и подковырки. Ему казалось, что именно здесь можно встретить настоящего друга.

Несколько мужчин у стойки обратили на него внимание.

— Привет, Дирк!

— Мы скучали по тебе. Где ты пропадал?

Коуртни с достоинством ответил на приветствия, взял стул и поставил его рядом со стулом Арчи. Он чувствовал себя всесильным, так как находился среди настоящих мужчин.

— Добрый вечер, Дирк. Что будешь пить? — спросил быстро подошедший к нему бармен.

— Привет, Генри. Сегодня все о'кей? — Мальчик понизил голос до шепота.

— Все в порядке. Мы не ждем никого из тех, кто сует нос в чужие дела, — подбодрил его Генри. — Но черный ход не заперт.

Дирк не случайно выбрал крайнее место за стойкой. Оттуда он видел всех входящих и в случае необходимости легко мог спрятаться. Дверь, находящаяся перед ним, вела через уборную на задний двор. Это были необходимые меры предосторожности. Ведь когда тебе семнадцать, и отец, и закон запрещают пить.

— Отлично, тогда мне как обычно. — Дирк кивнул.

— Чего-то ты сегодня припозднился, — заметил Генри, наливая джин и разбавляя его пивом. — Снова охотился? — Бармен был невысоким мужчиной, чуть старше пятидесяти, с бледным лицом и выцветшими глазками-бусинками. Расспрашивая Дирка, он косился на Арчи Лонгворси.

— Молился ли ты сегодня? — Арчи достал Катехизис.

Дирк приложил палец к носу.

— А ты как думаешь? — Сморкнувшись, он усмехнулся.

Все рассмеялись.

— Кому же? Мадонне? — Арчи вытягивал из него информацию, подражая священнику и играя на публику.

Дирк пожал плечами. Мадонной звали жену одного из машинистов. Ее муж через день ездил в Питермарицбург. Она была достаточно сговорчива.

— И с кем ты делил свою молитву? — пошутил Генри.

— Я дам знать, когда мне надоест это гнездышко, — пообещал Дирк.

— Милашка? — выпрашивали они. — Красивая, да?

— С ней все в порядке. Не так уж она и плоха. — Дирк попробовал джин.

— Мужчина, ты никогда не доходишь до пикантных подробностей, — дразнили его. Арчи ухмыльнулся, а Дирк вспыхнул от удовольствия. — Продолжай, приятель. Расскажи нам — она горячая?

— Расскажи, — настаивал Генри. — Можешь не называть имен, но не забудь про детали. Где ты ее подцепил?

— Ну… — Дирк колебался.

— Давай, давай! Расскажи нам.

И он вынужден был рассказать историю с мельчайшими подробностями. Все стали смеяться как-то по-другому и подвинулись друг к другу, чтобы не пропустить ни слова.

Дирк врать умел, и люди слушали его в полной тишине. Но за другими столиками раздавались крики и громкий смех. Одна компания разгорячилась от вина больше всех.

— … Беру я ее за руку, — продолжал Дирк, — и говорю: «У меня для тебя сюрприз». — «Что за сюрприз?» — спрашивает она, будто сама не знает. «Закрой глаза, и я покажу тебе». Так вот…

И вдруг из дальнего конца зала прогремел голос:

— Так вот… Беру я этого большого ублюдка Коуртни, который ни на что не годен, кроме как разъезжать на драндулете и трепаться.

Дирк замер от неожиданности и поднял глаза. Его, лицо побледнело.

Голос принадлежал мужчине, сидящему в дальнем конце бара. Он был одет в потрепанную куртку из голубой грубой хлопчатобумажной ткани. Он был немолод — вокруг глаз и рта пролегли глубокие морщины.

— Вы знаете, откуда у него деньги? Говорю вам, он берет их у нас. Без нас для него все было бы кончено и он бы разорился через месяц. — Мужчина поднял мозолистые руки, на пальцах под обкусанными ногтями чернела грязь. — Вот этим он зарабатывает свои деньги. Кровавый полковник Коуртни!

Дирк в упор смотрел на говорившего, сжимая и разжимая кулаки. Теперь все в салоне замолчали, и поэтому слова рабочего казались громом.

— Вы знаете, сколько он платит? Тридцать два фунта в месяц квалифицированным рабочим!

— А минимальная ставка — двадцать пять! — сухо заметил один из его собутыльников. — Сможете найти более высокооплачиваемую работу, я сниму перед вами шляпу. Я лично остаюсь…

— Ты не прав. Ведь этот ублюдок построил свое счастье на наших слезах. Я считаю, он должен платить нам больше. Я полагаю…

— Ты считаешь, что стоишь больше? — крикнул Дирк через весь зал, вскочив со стула.

Все, как один, повернули к нему головы.

— Оставь его, Дирки, он пьян. Не надо, — взволнованно прошептал Генри. Потом повысил голос: — С тебя на сегодня хватит, Норман. Убирайся, твоя старуха ждет тебя к ужину.

— О Боже! — Рабочий пристально посмотрел в противоположный конец бара, и его глаза заблестели.

— О Боже! Да это же щенок Коуртни!

Лицо Дирка перекосилось, он медленно направился в противоположный конец зала.

— Оставь его, Дирки. — Арчи схватил его за руку, пытаясь остановить, но Коуртни вырвался.

— Он оскорбил моего отца и обозвал его ублюдком.

— Это так, — согласился Норман. — Твой папочка — законченный ублюдок. Счастливый законченный ублюдок, не проработавший ни одного дня за всю жизнь. Большой, счастливый, сосущий кровь законченный ублюдок. И его щенок — такой же ублюдок…

Дирк ударил его по губам. Пьяный упал, задел за стул и ударился плечом. Перекатившись, он встал на колени, утирая кровь.

— Ты — маленький ублюдок… — только и смог произнести он, так как кровь мешала говорить.

Дирк сделал шаг назад и, размахнувшись, ударил рабочего со всей силы. Носок ботинка угодил в грудь, рабочий упал на спину.

— Ради Бога, остановите их! — завопил Генри. Но все, как парализованные, смотрели на Дирка, поднявшего стул и опустившего его на противника с таким шумом, будто он колол дрова.

Тяжелое деревянное сиденье угодило в лоб, следующий удар пришелся по затылку. Опилки окрасились кровью после третьего удара в нос.

— Ты убил его, — раздался одинокий голос.

— Да, — согласился Дирк. — Я убил его. Я убил человека. — Вдруг что-то обожгло его изнутри. Огонь охватил все тело, и ему стало трудно дышать. Он стоял над жертвой, не в состоянии пропустить агонии. Ноги задрожали, дыхание сдавило от восторга, и он разрыдался.

— Да, я убил его. — Голос мальчика дрожал от удовольствия. Он видел только мертвое лицо. На лбу покойника зияла страшная рана, а глаза вылезли из орбит.

Вокруг поднялась страшная суета.

— Надо послать за его отцом.

— Я не намерен здесь больше оставаться!

— Стой, где стоишь! Никто не двинется с места!

— Боже, позовите дока Фрейзера!

— Док уже не нужен. Звоните в полицию!

— Все произошло так быстро… Он походил на леопарда, почуявшего кровь.

— О Боже! Я ухожу.

Двое молодых людей подошли к телу.

— Оставьте его! — приказал Дирк. — Не прикасайтесь к нему. — Он ревновал, как лев, у которого хотят отнять его жертву.

Они инстинктивно повиновались и отошли. Следом за ними попятились и остальные, оставив Дирка одного.

— Скачите за его отцом, — повторил Генри. — Быстрее приведите его.

Через час Син вошел в комнату. Он накинул куртку прямо на ночную рубашку, а сапоги натянул на босу ногу. Он остановился у порога и оглядел присутствующих. Ото сна волосы спутались. Но когда он вошел, атмосфера в баре изменилась. Люди расслабились.

— Мистер Коуртни, слава Богу, вы пришли, — выразил общее мнение молодой полицейский, стоящий рядом с доктором Фрейзером.

— Он очень плох, док? — поинтересовался Син.

— Хуже не бывает. Он мертв.

— Па, он оскорблял… — начал Дирк.

— Заткнись! — мрачно приказал отец. — Кто он? — выпалил Коуртни-старший.

— Норман Ван Ик. Он работал монтером у вас на фабрике.

— Сколько свидетелей?

— Четырнадцать, сэр. Все это видели.

— А теперь, — приказал Син, — отнесите тело в полицейский участок. Завтра вы сможете взять у всех показания.

— А что делать с виновником… Я хотел сказать, с вашим сыном, сэр? — поправился полицейский.

— Я отвечаю за него.

— Я не уверен, что… — продолжил полицейский, но, заметив выражение лица Сина, сказал: — Ну, в таком случае, надеюсь, все будет в порядке.

— Папа… — снова начал Дирк,

— Я же велел тебе молчать. — Ты и так достаточно натворил за одну ночь. — Син, не глядя на него, обратился к бармену: — Принесите одеяло. — Потом к полицейскому: — Пускай кто-нибудь из них поможет вам. — И он указал на окно, в которое заглядывали четверо любопытных.

После того как тело, завернутое в одеяло, унесли, Син многозначительно посмотрел на доктора.

— Я лучше пойду с ними. Может, понадобится моя помощь.

— Идите, — согласился Син.

Фрейзер собрал вещи в чемоданчик и ушел. Син закрыл за ним дверь, опустил ставни. Оставшиеся с беспокойством наблюдали за старшим Коуртни.

— Что случилось?

Все переминались с ноги на ногу, боясь посмотреть ему в глаза.

— Ты, Джордж. — Син выбрал одного из механиков.

— Ну, мистер Коуртни, ваш сын подошел к Норману и ударил его стулом. Потом снова опустил стул ему на голову, когда Ван Ик пытался встать. А потом бил еще. — Механик говорил, запинаясь от волнения.

— Этот человек провоцировал Дирка? — строго продолжал он свой допрос.

— Да, он называл вас, прошу прощения… он называл вас «большим, глупым сосущим кровь, законченным ублюдком».

Коуртни нахмурился:

— И поделом ему! А что еще он говорил?

— Он говорил, что вы — рабовладелец и морите людей голодом. Норман уверял, что еще посчитается с вами. — В голосе Арчи Лонгворси слышались вопросительные нотки, он посмотрел на окружающих, ища у них поддержки. Все виновато кивали. Это подбодрило Арчи. — Он клялся, что однажды ночью подстережет вас.

— Он был так многословен?

Все с таким уважением относились к Коуртни, что, когда Арчи снова посмотрел на товарищей, они ободряюще закивали.

— Он сказал: «Однажды ночью я подкараулю этого ублюдка и кое-что покажу ему». — Арчи точно воспроизвел его слова. Никто не возражал.

— Что произошло потом?

— Потом он стал подкалывать Дирка: «Вот идет щенок Коуртни», «Трусоват, как и его старик».

— И что тогда сделал Дирк?

— Ну, мистер Коуртни, он просто рассмеялся, как джентльмен, искренне и дружелюбно. «Забудь», — произнес он, — ты слишком много выпил».

Неожиданная мысль пришла Сину в голову.

— А что здесь делал Дирк?

— Ну, дело в том, мистер Коуртни, неделю назад он одолжил мне несколько соверенов. Я попросил его прийти сюда сегодня вечером, чтобы отдать долг.

— Значит, он не пил? — с подозрением спросил Син.

— Конечно же нет. Клянусь Богом! — Арчи был так шокирован его предположением, что Син кивнул:

— Хорошо, а дальше?

— Ну, Норман продолжал оскорблять его, обзывать трусом и все такое. Точно не помню. Дирк не выдержал и ударил его стулом. Думаю, Ван Ик сам напросился. А вы что думаете, мальчики? — Арчи снова посмотрел на них.

— Это так. У меня кровь закипала от того, как он оскорблял Дирка, — произнес механик.

Другие закивали.

— Ну тогда, — продолжал врать Лонгворси, — Норман, лежа на полу, достал нож.

Все очень удивились. Один мужчина открыл рот и поднял руку, но, передумав, сделал вид, что хочет почесаться.

— Нож? Что за нож и где он сейчас? — Син нетерпеливо нагнулся вперед. Стоя рядом с ним, Дирк нежно улыбался. При этом его лицо было очень красивым.

— Вот нож. — Генри полез за стойку и достал оттуда складной нож с длинной костяной ручкой. Все безучастно смотрели на него.

— Как он туда попал? — поинтересовался Син и вдруг заметил беспокойство на лицах. Он был уверен, что они врут.

— Я забрал его у Нормана. Мы думали, что вы первый должны обо всем узнать. Ведь вы — его отец. — Арчи заискивающе улыбнулся.

Син медленно повернулся к банковскому клерку, стоявшему рядом.

— Этим ножом Норман Ван Ик угрожал моему сыну?

— Да, мистер Коуртни. — Клерк говорил неестественно писклявым голосом.

Потом он посмотрел на другого свидетеля и задал ему тот же вопрос,

— Да, именно этим, сэр.

— Именно этим.

— Да.

— Без сомнения, сэр.

Он опросил всех, и все отвечали одно и то же.

— Дирк. — Наконец очередь дошла и до виновника. Отец медленно, с тяжелым сердцем задал ему этот вопрос, глядя в ясные, невинные глаза. — Поклянись Богом, что Норман Ван Ик угрожал тебе этим ножом. Пожалуйста, мой сын, отрицай это. Скажи, чтобы все слышали тебя. Если ты ценишь мою любовь, скажи мне правду. Пожалуйста, Дирк, пожалуйста.

— Клянусь Богом, па, — ответил Дирк, и снова наступила тишина.

— Ты не ответил, — настаивал Син. — Пожалуйста, скажи правду.

— Он достал нож из внутреннего кармана. Нож был закрыт. Он открыл его ногтем большого пальца, — тихо объяснил Дирк. — Я пытался выбить его из рук стулом, но промахнулся и попал ему в грудь. Он упал на спину, и я видел, как он собирался его бросить в меня. Мне ничего не оставалось, как ударить его еще раз.

Лицо Сина стало каменным.

— Очень хорошо, — произнес он. — А теперь нам пора домой. — Потом он обратился к присутствующим: — Благодарю вас, джентльмены.

Он вышел и направился к «роллс-ройсу». Дирк смиренно брел за ним.

Под конвоем Сина Дирк на следующее утро явился в местный магистрат, и его отпустили под залог в пятьдесят фунтов. Он дал подписку о явке в суд через две недели, где его должны будут судить за непредумышленное убийство.

Его дело в суде рассматривалось первым. Все жители района хотели попасть на суд. Те, кому не удалось занять место в здании, приникли к окнам.

Через семь минут суд вынес свой вердикт, и Дирка, сошедшего со скамьи подсудимых, окружила смеющаяся и поздравляющая толпа. Из здания суда Коуртни-младшего вынесли на руках.

Син так и остался сидеть на переднем ряду в почти опустевшем зале. Питер Ааронсон, адвокат из Питермарицбурга, убрал бумаги в папку, пошутил с архивариусом и направился к Сину.

— Все заняло семь минут. Это войдет в книгу рекордов. — Когда адвокат улыбался, то походил на коалу. — Возьмите сигару, мистер Коуртни. — Син покачал головой, а Ааронсон сунул в рот непропорционально большую сигару и зажег ее. — Если честно, я волновался из-за ножа и ждал беды. Мне не нравится этот нож.

— И мне, — тихо согласился Син.

Питер, склонив голову набок, посмотрел на него яркими птичьими глазками.

— Но мне понравились свидетели. «Голос, — приказали им. — Гав! Гав!» Как в цирке. Кто-то очень хорошо их выдрессировал.

— Боюсь, я вас не понимаю, — мрачно произнес Син.

Адвокат пожал плечами:

— Я пришлю вам счет, но предупреждаю, что он будет не мал. Скажем, пятьсот гиней?

Син облокотился на спинку и поднял глаза на маленького адвоката.

— Скажем, пятьсот, — согласился Коуртни.

— В следующий раз для своего представления рекомендую выбрать самого молодого адвоката, Хамфри Рольфа, — продолжал Питер.

— Вы думаете, мне снова понадобится адвокат?

— С таким-то мальчиком? Я в этом уверен.

— А вы не хотите этим заниматься? — Син наклонился вперед. — Я буду платить пятьсот гиней за дело.

— Деньги я смогу заработать везде. — Питер вынул сигару изо рта и посмотрел на пепел. — Запомните имя — Хамфри Рольф. Дирк — яркий мальчик, но слишком возбудимый.

Он пошел по проходу, неся тяжелый портфель. Син медленно брел за ним. Он остановился на ступеньках и оглядел площадь перед зданием суда. В центре маленькой группы людей стоял смеющийся Дирк, Арчи положил руку ему на плечо. Лонгворси говорил так громко, что Син слышал его.

— И пускай никому в голову не приходит идея поругаться с Дирком, а то он будет иметь дело со мной. И тогда он расстанется со всеми зубами.

— Арчи усмехнулся, обнажив почерневшие зубы. — Надеюсь, все меня слышали. Дирки — мой друг, и я горжусь им.

«Только ты», — подумал Син. Он посмотрел на сына. Перед ним стоял высокий юноша с широкими плечами, мускулистыми руками, узкой талией и длинными ногами. По виду его можно было принять за мужчину.

Но ему только шестнадцать. Он еще ребенок. Возможно, у меня осталось время, чтобы что-то исправить. Потом он понял, что врет сам себе, и вспомнил слова одного друга: «Некоторые виноградники растут в плохой почве, некоторые заболевают до того, как ягоды идут под пресс, а некоторые портит беззаботный винодел. Не из всех виноградин получается хорошее вино».

«А я — беззаботный винодел», — с горечью подумал он.

Син пошел через площадь.

— Идем домой, — резко произнес он. Глядя на красивое лицо сына, он понял, что больше не любит его, и от этого его тошнило.

— Поздравляю, полковник. Я знал, что мы победим. — Арчи Лонгворси поклонился.

Син посмотрел на него:

— Завтра в десять я буду в офисе. Я хочу, чтобы ты пришел. Нам надо поговорить.

— Хорошо, сэр. — Арчи радостно улыбнулся. Но когда на следующий вечер он уезжал из Ледибурга с месячным жалованьем, ему было не до смеха.


Глава 80


Так как суд над Дирком вызвал бурю эмоций, шансы Гарри на победу на выборах сильно возросли. Шовинистическая пресса мрачно писала: «Будет удивительно, если думающие люди выберут худшего из двух кандидатов». Только либеральные газеты поместили репортажи об увеличении пенсиона вдове и сироте Нормана Ван Ика.

Но все знали, что Сину Коуртни еще многое предстоит сделать. Он был уверен, что двести уволенных с фабрики и плантации рабочих будут голосовать против него. Так же, как половина горожан и фермеров. Такая ситуация сложилась еще до того, как газета питермарицбургских фермеров и торговцев поместила на передней странице историю Арчибальда Фредерика Лонгворси.

Мистер Лонгворси рассказывал, что под угрозой физической расправы и потери работы он вынужден был солгать суду. Как после дела его все равно уволили. Настоящие причины клятвопреступления не сообщались.

Син связался с адвокатами в Питермарицбурге и заставил их немедленно возбудить дело против газеты за искажение фактов, клевету, неуважение к суду, предательство и за все, что можно придумать. Затем, забыв о собственной безопасности, он забрался в «роллс» и со скоростью тридцать миль в час помчался в Питермарицбург. Он прибыл в город, чтобы найти мистера Лонгворси, который дал клятву, взамен получил пятьдесят гиней, а потом уехал, не оставив адреса. Адвокаты очень не рекомендовали Сину встречаться с главным редактором газеты. Заседание суда проходило два месяца назад, а до выборов оставалось десять дней.

Син добился лишь того, что опубликовал опровержение во всех либеральных газетах и вернулся домой, ведя машину на нормальной скорости. Там его ждала телеграмма от Лероукса и Нейманда, из Претории. Они рекомендовали ему отказаться от участия в выборах. Тут же назад полетел разгневанный отказ.

Как две лошади в одной упряжке, Син и Гарри понеслись к финишу, до которого должны были добраться в день выборов.

Официальные выборы проходили в здании администрации Ледибургского округа под контролем двух регистраторов. На следующий день ящики с бюллетенями перевезут в Питермарицбург, где в главном здании ратуши подсчитают голоса и объявят результат. На противоположных концах площади оппоненты установили палатки с бесплатной выпивкой и закусками. Традиционно выигрывал тот, кто накормит меньшее количество людей. Никто не желал разорять своего кандидата, поэтому объедали и обпивали противника. Но в тот день одинаково пострадали закрома обоих кандидатов.

Выборы проходили в канун сезона дождей, поэтому погода была сырой, но теплой. Син, одетый в жилет и костюм, потел от беспокойства, приветствуя каждого вошедшего в палатку с наигранным дружелюбием. Стоящая рядом с ним Рут выглядела как цветок благоуханный. Темпест, на этот раз спокойная, стояла между ними. Дирка они не взяли. Отец нашел ему работу на дальнем конце Львиного холма. Многие лукаво поглядывали и притворно сокрушались по поводу его отсутствия.

Ронни Пай уговорил Гарри не надевать военную форму. Вместе с ним пришла Анна. Ей очень шло розовато-лиловое платье, украшенное искусственными цветами. Только с близкого расстояния можно было заметить маленькие морщинки у рта и глаз, а также седые волосы среди блестящей, черной гривы. Ни она, ни Гарри не смотрели на другой конец площади.

Майкл появился и первым делом поговорил с отцом, потом по обязанности поцеловал мать. После этого он направился к Сину, чтобы поделиться с ним своими мыслями. Юноша хотел, чтобы его компаньон приобрел десять тысяч акров у Тонгаата и засеял их сахарным тростником. Но через некоторое время он понял, что сейчас не время для подобных предложений. Син сердечно приветствовал его и предложил сигару. Неохотно, но безропотно Майкл зашел в помещение, где проводилось голосование, предварительно решив, никого не поддерживать. Он сознательно испачкал бюллетень. Потом вернулся в офис, чтобы составить письменные выкладки по сахарной плантации.

Ада Коуртни не выходила из коттеджа на улице Протеа весь день. Она категорически отказалась примыкать к какому-нибудь лагерю и запретила идти голосовать, своим девушкам. Ада не разрешала вести никаких политических дискуссий у себя в доме. Она даже велела Сину уехать, когда он нарушил это правило. Только после ходатайства Рут и извинений униженного Сина ему разрешили вернуться. Она не одобряла это дело. Более того, не понимала, как члены одной семьи могут сражаться за власть. Ее недоверие к правительству началось с тех пор, как правление захотело установить фонари на улице Протеа. На следующее собрание она пришла с зонтиком, и тщетно ей пытались объяснить, что фонари не привлекают москитов.

Тем не менее только Ада не пришла в тот день на голосование. С полудня до пяти часов народ толпился на площади, а когда вынесли ящики с бюллетенями и отнесли их на станцию, многие сели в тот же поезд и отправились в Питермарицбург, чтобы присутствовать при официальном подсчете голосов.

Это был очень нервный день, и поэтому вскоре после прибытия в отель «Белая лошадь» Рут с Сином крепко заснули в объятиях друг друга. А потом, когда рано утром началась гроза, Рут проснулась, потом снова впала в забытье, предчувствуя, что должно произойти. В то же время пробудился и Син. Они были смущены. Но, отбросив стыд, занялись делом. На рассвете Рут знала, что у нее родится сын, а по мнению Сина, было рано утверждать что-либо.

Приняв ванну, они завтракали в кровати, чувствуя, что стали еще ближе. Рут, в белой шелковой сорочке, с распущенными черными волосами, свободно падающими на плечи и свежевымытой кожей, очень влекла Сина. Они сильно опоздали в ратушу, к большому неудовольствию своих союзников.

Все было очень хорошо подготовлено. В огороженных веревками секциях сидели регистраторы, а перед ними возвышались горы розовых бумажек. На табличках над столами были написаны районы и фамилии кандидатов, а между столами стояли наблюдатели.

Мужчины и женщины в зале гудели, как растревоженный улей. Неожиданно Син заметил, что Анна и Гарри смотрят на него. Потом ему опять стали пожимать руки, хлопать по плечу и желать удачи. Наконец прозвенел колокольчик и все смолкли.

— Результаты голосования, — поспешно произнес высокий тонкий голос. — Мистер Роберт Симпсон. За — девятьсот восемьдесят шесть человек. Мистер Эдвард Саттон — четыреста двадцать три. — Остальное было не расслышать из-за радостных возгласов и грустных вздохов.

Симпсон являлся кандидатом южно-африканской партии. Син с трудом пробился к нему.

— Отличная работа, старый солдат! — крикнул Син и огрел его между лопаток.

— Спасибо, Син. Я очень счастлив. Ведь я никак не ожидал такой победы! — И они горячо обнялись.

В то утро любое сообщение встречалось радостными возгласами и аплодисментами. Уверенность Сина росла по мере того, как кандидаты его партии выигрывали. Наконец колокольчик зазвонил снова, и главный регистратор произнес таким же бесстрастным голосом:

— Результаты голосования по Ледибургу и низины Тугелы… — Син почувствовал холод в животе и затаил дыхание. Стоя рядом с женой, он чувствовал, как окаменело и напряглось ее тело. Син схватил ее за руку. — Полковник Гарри Коуртни — шестьсот тридцать восемь голосов. Полковник Син Коуртни — шестьсот тридцать один.

Рут сжала его руку, но он не ответил на пожатие. Они стояли неподвижно, среди торжествующего веселья и вздохов разочарования, пока Син не произнес тихо:

— Дорогая, думаю, нам пора ехать в отель.

— Да, — она тихим, безжизненным голосом.

Рут и Син шли, опустив глаза. Перед ними расступались расстроенные, удивленные, счастливые и безразличные люди. Они шагали рядом под солнцем мимо извозчиков, пока крики не стали едва слышны. На таком расстоянии они напоминали рычание диких зверей.

Син помог Рут сесть в коляску и собирался присоединиться к ней, но вдруг вспомнил, что надо кое-что еще сделать: Он договорился с извозчиком и заплатил ему, потом повернулся к Рут:

— Дорогая, пожалуйста, подожди меня в отеле.

— Куда ты собрался?

— Я должен поздравить Гарри.

Глядя поверх голов окружавших его людей, Гарри заметил приближающегося к нему Сина и задрожал. В нем боролись любовь и ненависть.

Син подошел и улыбнулся.

— Отличная работа, Гарри! — произнес он и протянул руку. — Ты выиграл в честной и суровой битве. И мне бы хотелось пожать твою руку.

Гарри понял, что брат говорит искренне. Они сражались, и Гарри победил. Было что-то, чего Син не мог уничтожить и забрать у него. «Я выиграл! Впервые в жизни!»

Гарри так разволновался, что не мог ни двигаться, ни говорить.

— Син… — Он закашлялся, схватил руку брата обеими руками и затряс. — Син, возможно, теперь… — шептал он. — Я хочу сказать, когда мы вернемся в Ледибург… — Он замолчал и покраснел от возбуждения.

Отпустив руку Сина, Гарри отошел назад.

— Я подумал, может, тебе захочется приехать в Теунискрааль, — мямлил он, — когда у тебя будет свободное время. — Потом заговорил более горячо: — Столько воды утекло. У меня до сих пор сохранился отцов…

— Никогда! — Прошипела Анна Коуртни. Никто не заметил, как она прошла через зал и словно из под земли выросла рядом с Гарри. Ее глаза горели от ненависти, а лицо побелело, когда она смотрела на Гарри. — Никогда! — повторила она и взяла мужа за руку. — Пошли, — приказала Анна, и муж покорно побрел за ней. Но, оглянувшись, он увидел неподвижного Сина, который с мольбой смотрел ему вслед. Он молил о понимании и прощении.


Глава 81


Как человек, живущий в эпицентре урагана, знает форму облаков и полное безветрие перед стихийным бедствием, так и Рут знала, что реакция Сина на проигрыш будет бурной. Гнев налетал на него как ураган, но он недолго пребывал в подобном состоянии. Она боялась подобных настроений, и как опытный землевладелец принимает меры предосторожности перед бурей, так и она пыталась свести неприятности к минимуму.

Добравшись до отеля, она послала за главным администратором.

— Я хочу, чтобы через полчаса вы приготовили ленч. Но необходимо что-то действительно стоящее и необычное.

Администратор задумался:

— Устрицы! Мы только вчера получили бочонок со скал Умхлангу.

— Отлично. — Рут понравилась предусмотрительность служащего.

— Потом могу предложить копченую ветчину, холодную оленину, лобстеров и салаты.

— Отлично. А сыры?

— «Груйер», «Датский голубой» и «Камамбер».

— Вино?

— Шампанское?

— Да, — поспешно согласилась она. Рут стыдилась пристрастия мужа к подобным напиткам. — Бутылку «Клико». — Подумав, она поправилась: — Три.

— Сначала прислать вино?

— Немедленно. В серебряном ведре и с лучшими бокалами.

Потом она занялась туалетом, облачилась в серый шелковый утренний наряд, припасенный специально для такого случая. Закончив, придирчиво рассмотрела свое отражение в зеркале и осталась довольна результатом. Рут заплела волосы в косы. В таком виде она впервые встретилась с Сином, и с тех пор он не мог устоять. Эта прическа делала ее похожей на маленькую девочку.

— Открыть шампанское, мадам?

— Да, пожалуйста! — крикнула она и стала ждать урагана.

Он появился через десять минут, зажав в зубах сигару, засунув руки в карманы брюк и со смущенным выражением лица.

— Вот это да! — произнес он, вынув сигару. — Как здорово!

То, что он обратил внимание на ее внешний вид, доказывало, что прогноз погоды не оправдался, и она рассмеялась

— Что тебя рассмешило? — тихо поинтересовался он.

— Ничего и всё. Ты и я. Выпей шампанского.

— Сумасшедшая, — произнес Син и поцеловал ее. — Мне нравится, когда ты так заплетаешь волосы.

— Разве ты не огорчен?

— Ты имеешь в виду результаты выборов? Кажется, да. — Он подошел к столу. Налил два хрустальных бокала и один протянул ей. — Я хочу выпить за короткую и замечательную партийную карьеру Сина Коуртни.

— Ты же так хотел выиграть… а теперь? Син кивнул.

— Да, я люблю выигрывать. Но теперь я проиграл… — Он пожал плечами. — Что тебе сказать? Я устал от речей и рукопожатий. Мне кажется, что даже во сне с моего лица не сходит вежливая улыбка. — Он сел в кожаное кресло. — Но есть кое-что еще. Садись, и я тебе расскажу.

Она подошла к нему, села на колени и, расстегнув рубашку, прикоснулась к волосатой груди и погладила страшные шрамы.

— Расскажи, — попросила она, и он поведал ей о Гарри.

Он говорил медленно, ничего не утаивая. О ноге, о детстве и, наконец, о Майкле. Она молчала, и он заметил боль в ее глазах, когда она узнала, что он был любовником другой женщины. Наконец она поинтересовалась:

— А Гарри знает, что Майкл — твой сын?

— Да. Однажды ночью Анна рассказала ему. В эту ночь я покинул Ледибург. Он хотел убить меня.

— Почему же ты уехал?

— Я не мог остаться. Гарри ненавидел меня за то, что я зачал Майкла, а Анна — за то, что я не остался с ней.

— Значит, она хотела тебя?

— Да, в ту ночь, ночь отъезда, Анна пришла ко мне и попросила… — Син закашлял. — Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Да. — Рут кивнула, все еще ревнуя и обижаясь, но стараясь понять.

— Я отказал ей… Тогда она пошла к Гарри и назло мне рассказала ему о ребенке. О Боже, что за сука!

— Но если она хотела тебя, то почему вышла замуж за Гарри?

— Она ждала ребенка. Анна думала, что меня убьют на войне с зулусами. Анна вышла за него замуж, чтобы у ребенка был отец.

— Понятно, — прошептала Рут. — Но почему ты рассказал мне о Майкле?

— Я хочу, чтобы ты знала о моих отношениях с Гарри. После того, что он выкинул на собрании, ты не можешь испытывать к нему симпатии. Но он не хотел сделать тебе больно. Гарри метил в меня. Я многим ему обязан, и мне никогда не заплатить долгов. Вот почему…

— Вот почему ты рад, что он победил, — закончила за него Рут.

— Да, — поспешно согласился Син. — Понимаешь, дорогая, это так важно для него. Он впервые смог… смог… — Син развел руками, подбирая слова.

— Сразиться с тобой на равных, — подсказала она.

— Точно. — Он сжал руки в кулаки. — Когда я подошел поздравить его, он был готов к встрече со мной. Он звал меня в Теунискрааль, но здесь появилась эта злобная, кровожадная баба и увела его. Но я все равно уверен, что все будет в порядке.

Стук в дверь перебил его, и Рут вскочила с его колен.

— Должно быть, это официант с ленчем. — Но не успела она подойти к двери, как стук повторился с такой силой, что облетела штукатурка. — Иду. — Рут поспешно открыла дверь.

Возглавляемая Бобом Симпсоном, в комнату вошла группа людей. Вопя и жестикулируя, они набросились на Сина.

— Что происходит? — спросил Коуртни.

— Ты выиграл! — закричал Боб. — Пересчитали голоса, и оказалось, что у тебя на десять голосов больше.

— О Боже! — произнес Син и, понизив голос до шепота, сказал Рут: — Бедный Гарри!

— Открывай шампанское. И вели принести еще. Мы вместе! — ликовал Боб Симпсон. — А теперь давай выпьем за процветание Южно-Африканской Республики.


Глава 82


— Даже в этот раз не повезло. Я проигрывал так много раз. Но только бы не в этот! — Гарри Коуртни был сильно пьян. Развалившись в кресле, он мешал бренди в стакане трясущимися руками, и несколько капель попало ему на брюки.

— Да, — согласилась Анна, — даже и на этот раз не повезло. — Она стояла к нему спиной, глядя из окна на освещенную газовыми фонарями улицу. Ей очень не хотелось, чтобы муж видел ее лицо. Но она не могла справиться с резким, злорадствующим голосом. — Теперь ты снова будешь писать жалкие книжонки. Ты сам сделал свой выбор, доказав себе и всему миру, что ты не боец.

Медленными движениями она с удовольствием стала массировать себе предплечье. Она слегка задрожала и стала расхаживать взад-вперед. При этом ее юбки шуршали, как листья на ветру. О Боже, как все было близко, а она испугалась.

— Ты неудачник, Гарри Коуртни. Всегда им был и всегда им останешься.

Она опять вздрогнула, вспомнив о страхе. Он чуть было не исчез. Анна испугалась, когда стали объявлять первые результаты выборов, а потом страх стал расти. Голос мужа тогда сильно изменился, в нем слышалась уверенность. Он странно, без должного смирения, смотрел на нее. Чего стоил его бунтарский разговор с Сином? Тогда она всерьез испугалась.

— Ты неудачник, — повторила она, но в ответ услышала странный звук. Гарри не то вздохнул, не то глотнул. Она подождала, но услышала лишь бульканье бренди, наливаемого в стакан. Вдруг Анна улыбнулась, вспомнив, как при объявлении результатов голосования Гарри съежился, согнулся и взволнованно посмотрел по сторонам. От уверенности не осталось и следа. «Но Син Коуртни ничего не получит. Когда-то я дала клятву, а теперь сдержу ее».

Уже в который раз она прокрутила в голове подробности той ночи. Ночи, когда она поклялась.

Шел дождь. Она стояла на широких ступенях крыльца. Син поехал покататься в долину. От сырости его рубашка прилипла к плечам и груди, а растрепанная борода завивалась. Он походил на средневекового пирата.

— Где Гарри? — спросил Син, и она ответила:

— Не волнуйся. Он поехал к Аде в город и вернется лишь к ужину.

Поднявшись по ступеням, он подошел к ней и дотронулся холодной от дождя ладонью до ее руки.

— Теперь тебе стоит лучше заботиться о себе. Зачем ты стоишь на холоде?

Ее макушка доходила ему до плеча, и когда он смотрел на нее сверху вниз, то испытывал благоговейный страх, который испытывает мужчина, глядя на беременную женщину.

— Ты чертовски привлекательна, Анна. И у тебя родится, прекрасный ребенок.

— Син! — Анна вспомнила, с какой болью произнесла тогда это слово. Какая-то сила бросила ее к нему. По телу прошел какой-то электрический заряд, и она принялась искать губами его рот.

— Ты сошла с ума! — Он пытался вырваться из ее объятий, но она все цеплялась и цеплялась за него.

— Пожалуйста, ну пожалуйста, дай мне прижаться к тебе, ну разреши мне прижаться к тебе!

— Убирайся! — Он грубо оттолкнул ее, и она упала на кушетку у камина.

— Ты — жена Гарри, и скоро станешь матерью его ребенка. — Он наклонился над ней, и она хорошо видела его лицо.

— Я не хочу тебя. Трогать тебя — все равно что спать с собственной матерью. Ты — жена Гарри. И если я увижу, что ты пристаешь к какому-нибудь мужчине, то я убью тебя. Убью голыми руками.

Неожиданно любовь сменилась ненавистью. Она до крови поцарапала ему щеку. Он схватил ее запястья и держал, пока она кричала и питалась вырваться.

— Ты — свинья, грязная, грязная свинья. Жена Гарри, ты говоришь! Ребенок Гарри! Но семя, зреющее во мне, посажено тобой. Тобой, а не Гарри.

Он попятился:

— Ты лжешь! Этого не может быть! Следя за ним, она произнесла:

— Ты помнишь, как мы с тобой прощались, когда ты уходил на войну? Помнишь ту ночь в фургоне?

— Оставь, оставь меня. Мне надо подумать. Я не знаю. — И он ушел. Она слышала, как хлопнула дверь его кабинета. Стоя в центре комнаты, она чувствовала, что бушующие в ее груди волны ярости разбиваются о рифы ненависти.

Она стояла в спальне, глядя в зеркало. И клялась самой страшной клятвой.

— Я ненавижу его. Только одно я могу забрать у него. Это Гарри. Теперь он мой! Мой, а не его. Я заберу Гарри.

Она вытащила шпильки из волос и, когда они свободно упали на плечи, стала нервно их теребить. Анна так сильно кусала губы, что почувствовала вкус крови.

— О Боже, я ненавижу его, — прошептала она. Плача, разорвала рубашку и посмотрела на начинающую наливаться молоком грудь. — Ненавижу его. — Разодрала панталоны и бросила их в сторону. Потом смела со стола коробочки с пудрой и косметикой, от чего комната наполнилась резким запахом парафина. Потом легла и в темноте стала ждать Гарри.

А теперь отвернувшись от окна, она с триумфом посмотрела на мужа. Она знала, что он никуда не денется.

«Я сдержала клятву», — подумала она и пошла к креслу.

— Бедный Гарри. — Она заставила себя говорить нежным голосом и даже убрала прядь волос с его лба. Он с удивлением посмотрел на нее, страстно желая любви. — Бедный Гарри. Завтра мы вернемся домой в Теунискрааль.

Она придвинула ему бутылку и поцеловала его. Идя в спальню, она улыбнулась, зная, что ее безопасность — в его слабости.


Глава 83


Четыре месяца пролетели незаметно. Син, сойдя с ума от дел в офисе, массы писем, заседаний и сессий, просителей и прожектеров, ограничивался только словесными докладами Майкла о делах . А тем временем Майкл договорился, купил землю и закрутил роман со старшей дочерью продавца. Эта молодая леди была одной из немногих разведенных женщин Наталя. Когда эта новость дошла до Сина, то он про себя порадовался, что с целомудрием Майкла покончено, сел в «роллс» и поехал разбираться. Он вернулся в Ледибург с раскаивающимся Майклом. Через две недели молодая леди вышла замуж за проезжего матроса и отправилась из Тангаата в Дурбан. Тогда Майклу разрешено было вернуться в Тангаат и заниматься сахарной плантацией.

Рут больше не сопровождала Сина во время поездок. Из-за увеличившейся в объеме талии и плохого самочувствия она редко покидала Львиный холм, а все больше сидела с Адой, придумывая одежду для ребенка. Темпест помогала им. Целых три месяца она вязала курточку для ребенка, но подошла бы она только горбатому, у которого одна рука была вдвое короче другой.

У Дирка оставалось мало времени для озорства, так как он с утра до ночи занимался хозяйством Магобо-Клуф. В Ледибурге у Сина появилось много осведомителей, и он подробно узнавал о каждом визите туда сына.

Но по другую сторону от Ледибурга пришел в запустение и стал разрушаться от отсутствия любви и заботы Теунискрааль. Каждую ночь горел огонь в окне кабинета Гарри, который сидел за письменным столом. Перед ним лежала очень тонкая пачка листов. Он часами смотрел на нее, ничего не видя. Гарри весь высох. Вместо жизненных соков по жилам тек алкоголь. Бутылка всегда находилась у него под рукой.

Дни шли за днями, превращаясь в месяцы, а он все плыл по течению.

Каждое утро он шел в загон, опираясь на толстую, тяжелую палку, потом на бойню. Там он неподвижно стоял, час за часом глядя в никуда. Иногда в такие минуты казалось, что душа покидает тело и отправляется в далекие странствия.

В таком состоянии и застал его Ронни Пай. Однажды, когда Гарри не ожидал его, Ронни тихо приблизился к нему. Он пристально посмотрел на бледное, изможденное лицо, искаженное гримасой боли, сомнений и ужасными глубокими морщинами у рта и под бледно-голубыми глазами.

— Привет, Гарри. — Пай говорил тихо, стараясь, чтобы в его голосе не звучали нотки жалости. Он должен быть твердым и решительным.

— Ронни. — С отсутствующим взглядом он повернулся и слабо улыбнулся. — По делам или в гости?

— По делам, Гарри.

— Закладная?

— Да.

— Что я должен делать?

— Ты не возражаешь, если мы поедем в город и поговорим у меня в офисе?

— Сейчас?

— Да, пожалуйста.

— Хорошо. — Гарри медленно выпрямился. — Я поеду с тобой.

Они рядом проехали к вершине горы, а потом мимо Бабуинового потока к мосту. Они молчали. Гарри — потому, что был живым трупом, а Ронни — из-за того, что стыдился своей миссии. Ведь он должен отобрать у человека дом, выгнать его на улицу, где у него не останется ни малейших шансов на выживание.

У моста они автоматически остановились, чтобы дать отдых лошадям. Эта несовместимая парочка сидела молча. Один из них, худой и потерянный, сидел тихо. Его одежда помялась, лицо исказилось от страданий. Другой — полный, краснолицый, с ярко-рыжими волосами, одетый в дорогие одежды, — ерзал в седле.

На реке не было никаких признаков жизни. Прямо в небо поднимался столб дыма от фабрики по переработке акаций. Чернокожий мальчик гнал скот на водопой. Слышался шум, треск и лязганье локомотива. Казалось, все остальные в Ледибурге, сомлев от жары, задремали.

Вдруг на равнине у холма Ронни заметил какое-то движение.

Это был мчащийся всадник. Но даже с большого расстояния Пай узнал его.

— Молодой Дирк, — проворчал он; а Гарри, поднявшись, стал всматриваться в даль.

Конь и всадник являлись единым целым. Казалось, лошадь едва касалась земли, и за ней клубилось лишь маленькое облако пыли.

— О Боже, этот чертенок отлично ездит. — Ронни покачал головой от восторга.

Конь добежал до дороги и развернулся, не снижая скорости. Он двигался с такой силой и грацией, что зрители смотрели как зачарованные.

— Посмотри на него! — Ронни присвистнул. — Мне кажется, никто в Натале не сможет обогнать их.

— Ты так думаешь? — Казалось, Гарри ожил, и его губы задрожали.

— Я совершенно в этом уверен.

— А мне кажется, что прав я. У меня есть жеребенок — Пасмурный. Ставлю один к одному, что он победит любую лошадь из стада Сина.

И вдруг у Ронни Пая появилась идея. Он обдумывал ее, наблюдая, как Дирк мчится на Солнечной Танцовщице к фабрике по обработке акаций. Когда кобыла и всадник скрылись за воротами, Ронни тихо произнес:

— Хочешь оставить себе и жеребенка, и деньги?

— Да я отдам за него жизнь, — с яростью произнес Гарри.

«Да, — думал Ронни, — таким образом я дам ему последний шанс. Пускай судьба решает, а я буду ни при чем».

— Значит, хочешь вернуть и его, и деньги, и Теунискрааль? — спросил он, и повисла тишина.

— Что ты хочешь сказать? — Гарри не понял его.

— Если ты победишь, я аннулирую закладную.

— А если я проиграю?

— Потеряешь ферму.

— Нет, — вырвалось у Гарри. — О Боже, нет! Это уж слишком!

Ронни с безразличным видом пожал плечами:

— Это было просто предложение. Хотя, возможно, ты поступаешь правильно. Ведь тебе не выиграть у Дирка.

Гарри глубоко вздохнул. Это предложение причиняло ему такую боль, будто его резали без наркоза. Надо соглашаться на соревнование, ведь отказаться — значит признать свое поражение.

— Я согласен на пари.

— Все условия тебя устраивают? Мои деньги против Теунискрааля?

— Да, черт тебя побери. Да. Я докажу, что он сопляк по сравнению со мной.

— Давай лучше заключим письменное соглашение, — мягко предложил Ронни. — Потом я попробую согласовать все с Сином. — Пришпорив лошадей, они отправились к мосту. — Кстати, я думаю, нам лучше пока никому не говорить о нашем маленьком пари. Заявим, что это — дело чести.

Гарри кивнул. Но, когда вечером он писал письмо Майклу, он подробно рассказал ему обо всем и умолял скакать на Пасмурном.

За два дня до соревнований Майкл доверил эту тайну бабушке. Она отправилась в Теунискрааль и попробовала отговорить Гарри, но безуспешно. Гарри ни за что не хотел уступать. Он ничего не терял, а в случае победы у него открывались блестящие перспективы.

На этот раз у него были Майкл и Пасмурный. И на этот раз он победит! Должен победить!


Глава 84


В темноте Дирк с Сином шли по тропинке к конюшням. Облака, плывущие над вершиной, были окрашены в красный цвет из-за садящегося солнца. Ветер гулял по плантации, и акации, раскачиваясь, стонали.

— Северный ветер, — проворчал Син. — К ночи пойдет дождь.

— Солнечная Танцовщица любит дождь, — с напряжением произнес Дирк.

Син посмотрел на него.

— Дирк, если ты завтра проиграешь… — начал было Син, но мальчик резко перебил его:

— Я не проиграю! — клятвенно произнес он. — Я не проиграю!

— Если бы ты всегда был таким уверенным. Особенно в более важных делах.

— Более важных! Но ведь это самое важное дело, папа! Нет ничего важнее. — Дирк замолчал и повернулся к отцу. Он схватил его за рукав. — Папа, я сделаю это для тебя. Для тебя, папа.

Син посмотрел вниз и то, что он увидел на красивом лице сына, помешало ему возражать. «Где же я ошибся? — подумал он про себя с любовью и ненавистью. — Откуда у тебя эта кровь? Почему ты такой?»

— Спасибо, — сухо произнес он, освободил руку и пошел дальше.

Задумавшись об отношениях с Дирком, Син вошел в конюшню, не заметив Мбеджана.

— Я вижу тебя, хозяин. — Мбеджан с трудом поднялся с плетеного стула.

— Я тоже тебя вижу. — Син очень обрадовался, но попытался сдержать чувства. Ведь перед такими людьми, как Мбеджан, не стоит проявлять эмоции. — С тобой все в порядке? — мрачно поинтересовался он, с трудом сдерживаясь, чтобы не похлопать зулуса по животу. Но он вовремя вспомнил о ране и о том, что эта часть тела у зулусов является признаком респектабельности.

— Со мной все в порядке, — заверил его Мбеджан.

— Я рад, что ты пришел.

— Хозяин, мы должны быть вместе в важные дни. Ведь раньше так было всегда. — И зулус впервые позволил себе улыбнуться, но через несколько секунд улыбка превратилась в озорную ухмылку. Син ответил ему тем же. Он знал, что Мбеджан ни за что не пропустит битву, охоту и состязание.

Потом зулус повернулся к Дирку.

— Прославь нас завтра, — приказал он. Казалось, он говорит с одним из своих сыновей. — Мы с отцом будем наблюдать за тобой. — Он положил большую черную ладонь на плечо мальчику, благословляя его. Потом повернулся к конюхам и махнул рукой. — Приведите лошадь!

Два грума вывели ее. Она, цокая копытами, танцевала по двору. Гордо подняв голову, она сверлила людей взглядом. Увидев Дирка, она поморщилась.

— Привет, девочка! — Дирк подошел к ней.

При его приближении кобыла выкатила глаза и прижала уши.

— Перестань дурить! — предупредил Дирк.

Она обнажила желтые зубы и замотала змеиной шеей. Он погладил ее, а она взяла его пальцы в рот и стала нежно покусывать. Потом, перестав притворяться, она фыркнула, навострила уши и уткнулась мордой ему в грудь.

— Где ее попона? Она ела? Положите седло и уздечку в машину.

— Он засыпал грумов вопросами и приказаниями, нежно гладя кобылу по морде.

«Какая противоречивая натура, — думал Син, с грустью наблюдая за мальчиком. — Где же я ошибся?»

— Хозяин, я пойду выгуляю лошадь. — Мбеджан почувствовал ухудшение настроения Сина и решил отвлечь его.

— Лучше мы поедем на машине, — возразил Син. Испуганный взгляд, который кинул зулус на машину, заставил его усмехнуться.

— Лучше я выгуляю лошадь, — твердо заявил Мбеджан.

— Как хочешь, — произнес Син.

Маленькая процессия отправилась в Ледибург. Два грума вели Солнечную Танцовщицу, укрытую красной брезентовой попоной. За ними в седле следовал Мбеджан. За ним шли его маленькие чернокожие сыновья, неся его стул и пики.

Через два часа Син въехал в «роллсе» на скотопригонный двор. Он смотрел прямо вперед, вцепившись в руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он не слышал приветственных криков и не видел огромной толпы. Наконец он разогнулся, отпустил руль, выражение его лица смягчилось, и он ухмыльнулся с видом победителя.

— Мы их сделаем, — неуверенно произнес он.

— Конечно, мой дорогой, — поддержала его Рут, но ее голос дрожал.

— Ты должен давать мне водить, папа. — Дирк нагнулся, чтобы достать седло с заднего сиденья. Син, разозлившись, повернулся к нему, но мальчик оказался проворнее. Не успел Коуртни-старший высказаться, как младший открыл дверь и скрылся в толпе. Син сердито посмотрел ему вслед.

— Привет, Син. Рад встрече. — Деннис Петерсон подошел к открытой двери, и Коуртни поспешно выдавил улыбку.

— Привет, Деннис. Много народу собралось?

— Да, пришли все, — заверил его Петерсон. Они пожали друг другу руки, потом с чувством удовлетворения оглядели собравшихся. Во дворе стояло не менее пятнадцати экипажей, тут и там стояли открытые фургоны. Их использовали вместо буфетов, и они были заставлены кофейниками и подносами с пирожками и пирожными. У ворот дрались собаки, и это очень заводило маленьких мальчишек, которые бегали, кричали и тузили друг друга.

— Кто построил все эти декорации? — поинтересовался Син, глядя на флажки, которыми была отмечена финишная прямая.

— Правление. Мы избрали его на прошлой неделе.

— Отлично. — Син перевел взгляд к коновязи и увидел Дирка, сидящего в седле.

Окружавшая толпа аплодировала ему.

— Красивый мальчик. — Деннис тоже смотрел на него, но в его тоне звучало: «Как хорошо, что не мой».

— Спасибо, — безразличным голосом произнес Син. Это не ускользнуло от внимания Денниса, и он иронично улыбнулся.

— Лучше бы нам пойти поговорить с судьями. Гарри ждет.

Гарри кивнул в сторону их экипажа. Хотя Син очень волновался, но заставил себя посмотреть в ту сторону.

Он увидел Гарри, Пая, Эрасмуса и Майкла. Они, в свою очередь, смотрели на него. Облаченный в черные ботинки для верховой езды и в белую шелковую рубашку, Майкл стоял, прислонившись к своей коляске. Ада сидела рядом с Анной. Вдруг ярость охватила Сина, ведь Ада сидела с ними.

— Привет, мама, — не улыбаясь, он приветствовал ее.

— Привет, Син.

Ему не понравился ни ее тон, ни выражение лица. Звучало ли в ее голосе сожаление или неприязнь? Они долго смотрели в глаза друг другу, и наконец Син не выдержал. Злость прошла, и он почувствовал себя виноватым. Но он не знал, в чем провинился, хотя Ада смотрела на него осуждающе.

— Здравствуйте, Анна, — приветствовал он ее, но в ответ получил едва заметный кивок: — Гарри. — Син попытался улыбнуться. Он подал брату руку, но знал, что зря старается. Гарри тоже обвинял его. Наконец Син с облегчением повернулся к Майклу.

— Привет, старик. Смотри не наложи в штаны!

— Скорее я заставлю тебя съесть то, о чем ты говоришь, без соли! — И они весело расхохотались. От радостного смеха Анна заерзала на сиденье и резко произнесла:

— Не могли бы вы избавить нас от подобных шуток, Ронни?

— Да, — поспешил вмешаться Пай. — Ну ладно. Где малыш Дирк? Нам надо найти его.

Мужчины, извинившись перед дамами, пошли к коновязи, продираясь сквозь толпу. Дирк стоял в обществе двух девочек, в которых Син узнал дочерей мастера с фабрики, и смеялся. Они смотрели на младшего Коуртни с таким восхищением, что старший почувствовал гордость за сына. Небрежно оттолкнув девочек в сторону, Дирк пошел им навстречу.

— Все готово, папа.

— Я вижу, — прохрипел Син, ожидая, что его сын поздоровается с остальными, но мальчик заговорил только с Ронни Паем: — Можете начинать.

— Ну ладно. Соревнование между жеребенком Гарри Коуртни Пасмурным и кобылой Сина Коуртни Солнечной Танцовщицей. Владельцу победившей лошади призы не вручаются. Согласны?

— Да, — произнес Син.

Гарри открыл было рот, но, передумав, закрыл и кивнул. Он вспотел и, вынув носовой платок, вытер им лоб.

— Дорога — примерно пять миль вокруг четырех пунктов. Первый пункт — в поле, второй — на северо-западе от границы Теунискрааля. — Ронни указал на вершину холма, склоны которого поросли травой, казавшейся золотой от лучей восходящего солнца. — Пункт номер три — у того крыла фермы Магобо-Клуф, которое видно отсюда. — Рука Ронни описала дугу. — Надеюсь, вы оба знаете это место?

— Конечно, — согласился Дирк, а Майкл кивнул.

— Четвертый, и последний — там же, где и первый. То есть здесь. — Он ткнул хлыстом в два столба, украшенных флагами. — Стюарды стоят у границы Теунискрааля и у крыла Магобо-Клуф. Они хотят убедиться, что вы там проедете. Судьями будут господа Петерсон, Эрасмус и я. Все будем решать мы.

Ронни все говорил, а Син почувствовал возбуждение. Оно охватило всех, даже голос Пая задрожал. И хотя Син не знал, почему он говорит с таким рвением, зато Гарри все понимал и как завороженный следил за его губами.

— Вот так вот, — закончил Ронни и обратился к наездникам: — Садитесь на лошадей и езжайте к старту.

Судьи ушли, оставив четырех Коуртни вместе.

— Син, — заговорил было Гарри, пристально глядя на брата. — Я думаю, ты должен знать… — но он не закончил фразы.

— Что? — резко спросил Син.

Гарри выпрямился, и у него в глазах мелькнуло то, чего его брат никак не ожидал увидеть, — гордость.

— Ничего. — Гарри развернулся и пошел к лошади, расправив плечи.

— Удачи тебе, Майкл. — Син пожал ему руку.

— И тебе того же. — Майкл посмотрел вслед Гарри, потом опять повернулся к Сину: — Что бы там ни говорили, я знаю, ты этого не хотел. — И он уехал.

— Что он хотел этим сказать? — Син был озадачен, но Дирк ничего не ответил, погрузившись в свои мысли.

— Почему ты это сделал, папа? — строго спросил Дирк.

— Что? — Син, не понимая, посмотрел на мальчика.

— Пожелал ему удачи. Почему ты и ему пожелал удачи? Ведь я же скачу для тебя, а не он. Ведь я же твой сын, а не он!

Всадники рядом ехали к старту. Их сопровождала гудящая от возбуждения толпа.

Син шел рядом с Солнечной Танцовщицей, а Дирк, нагнувшись, внимательно слушал его наставления.

— Не гоняй ее, до болота и не стегай. Ей понадобятся все силы, чтобы преодолеть трясину. Майклу будет легче. У жеребенка очень сильные ноги, но он тяжелый. Езжай следом за ним, пусть он прокладывает тебе путь. Выбравшись из болота, перехвати инициативу.

— Хорошо, папа.

— Когда съедешь с холма, огибай плантацию Ван Эссека по твердой земле. Таким образом ты проедешь по краю болота. Думаю, Майкл поедет напрямик, но ты должен выбрать более долгий путь. Используй скорость своей кобылы.

Они добрались до старта, ай толпа заняла свои места за заградительными веревками. Все взоры обратились на всадников, которым предстоял долгий и трудный путь.

— Вы готовы? — спросил Ронни Пай. — Уйди с дороги, Син.

Коуртни положил руку на колено Дирку.

— Сделай все возможное, мой мальчик. — Потом, нагнувшись, Син пролез под веревками.

Солнечная Танцовщица занервничала, встала на дыбы и замотала головой, разметав золотистую гриву. Она вспотела, а на груди выступила пена. Майкл развернул» Пасмурного, заставив его двигаться медленно. Наклонившись вперед, он потрепал коня по шее и сказал ему что-то нежное.

— Тише, пожалуйста! — прокричал Деннис в мегафон. Толпа смолкла. — Всадники; приготовиться к старту. Рядом подъезжайте к столбам.

Наездники выполнили приказ судьи. Дирк пришпорил Солнечную Танцовщицу, и кобыла задела ногу Майкла.

— Придержи свою скотину, — прорычал Дирк. — Не загораживай мне дорогу.

— Кажется, ты нервничаешь, Дирк? — Майкл покорно свернул в сторону.

— Черт тебя побери! Я тебе еще покажу, кто нервничает.

Солнечная Танцовщица протестующе завертела головой, когда Дирк резко потянул уздечку на себя.

— Проведите лошадей по кругу! — гремел голос Денниса.

Лошади подходили к стартовым столбам, и солнце сильно грело их гладкие и блестящие шкуры, золотистую и огненно-рыжую. Толпа тихо вздохнула.

Через десять шагов Солнечная Танцовщица вырвалась вперед, ускорив шаг и раздражаясь.

— Держитесь вместе! Не вырывайтесь вперед! — наставлял их Деннис, и Дирк грубо одернул кобылу. Ее ноздри задрожали и побелели от напряжения.

Майкл ехал рядом, опустив руки. Высокий рыжий жеребенок гордо шел, повинуясь строгому всаднику.

Ускорив шаг, лошади подошли к стартовым столбам. Наездники пригнулись.

— Вперед! — крикнул Деннис.

— Вперед! — подхватила толпа.

Всадники ехали рядом, сменив шаг на легкий галоп. Они слегка привстали в стременах, сдерживая лошадей. В полумиле от них находилась трясина, а дорога до нее шла через возвышенности, по грубой земле, мимо ущелий и зарослей терновника. Наконец они оказались на открытом пространстве.

Толпа разбрелась по различным наблюдательным пунктам. Син побежал, на ходу доставая бинокль и кашляя от возбуждения.

Рут жала его у «роллса». Обняв жену за талию, он подсадил ее на капот.

— Син, ты испортишь шляпку! — запротестовала Рут, когда он сорвал с нее головной убор и стал подбрасывать его высоко вверх.

— Черт с ней! — смеясь, произнес он и сел рядом с женой. — Вон они!

Всадники, находившиеся на дальнем конце поля, приближались к яркой зелени болот. Син поднял и настроил бинокль. Он видел их так отчетливо, что ему показалось, будто он слышит стук копыт. Пасмурный вырвался вперед. Следом бежала Солнечная Танцовщица. Дирк прямо сидел в седле, прижав локти к бокам.

— Маленький бродяга послушал моего совета, — ворчливо произнес Син. — А я боялся, что он будет использовать хлыст.

Коуртни-старший знал, что его младший сын очень хочет победить. Он видел это по одеревеневшим плечам и рукам. Но он не видел, с какой ненавистью мальчик смотрит в спину Майкла.

Копыта застучали по-другому, не так звонко, потому что лошади добрались до болот. Комок ила вылетел из-под копыт жеребенка и, ударив Дирка в грудь, испачкал белый шелк рубашки. Бег Солнечной Танцовщицы изменился, так как земля стала мягкой.

— Потише, девочка. Вот так, — прошептал Дирк и, чтобы ободрить кобылу, сильнее сжал колени.

Трава доходила до стремян. Впереди Пасмурный с шумом провалился в болото. Оно чуть не засосало животное, но в последнее мгновение конь смог выбраться —на безопасное место.

— Старик был прав. — Дирк впервые улыбнулся.

Майкл с трудом прокладывал дорогу в тростниковых зарослях, приминая их. Дирк без особых усилий следовал за ним. Пасмурный, дважды проваливался по брюхо в черный ил и с трудом выбирался. Дирк объезжал эти места.

Обе лошади блестели от ила, а всадники промокли до талии и перепачкались. Болото пахло, как звериная клетка, и пускало газы, когда его тревожили. Облака насекомых окружали всадников. Болотная цапля выпорхнула из-под копыт жеребенка и, пронзительно крича, улетела. Майкл порезал щеку осокой. Струйка крови потекла по челюсти, смыв ил, и закапала на рубашку.

Вдруг земля стала твердой, отдельные тростники стали тоньше, а у подножия холма совсем пропали. Пасмурный бежал тяжело. Солнечная Танцовщица легко держалась рядом.

— С тобой покончено! — крикнул Дирк Майклу. — Я встречу тебя на финише! — Пригнувшись в седле, он пришпорил кобылу и ударил ее хлыстом.

Не подгоняя жеребенка, Майкл повернул его вправо, опустил поводья и позволил ему самому выбирать путь к вершине.

На крутом подъеме Дирк непрерывно использовал хлыст. Солнечная Танцовщица карабкалась наверх, а камни летели из-под копыт. Пот катился по крупу, смывая ил. Она прыгала все менее и менее осторожно.

— Вперед, сука, вперед! — вопил Дирк, оглядываясь назад и видя Майкла, который был на двести ярдов ниже, но расстояние между ними постепенно сокращалось. От очередного удара хлыстом кобыла неловко прыгнула, повредила копыто и стала падать. Дирк успел спрыгнуть, держа поводья. Приземлившись, он постарался удержать ее, но кобыла упала и стала скользить вниз, таща мальчика за собой.

Наконец Солнечной Танцовщице удалось остановиться и встать на ноги. Она дрожала от ужаса. Пыль и кусочки сухой травы прилипли к шкуре.

— Черт тебя побери! Мерзкая, неуклюжая сука! — шипел на нее Дирк, проверяя коленные сухожилия. Оглянувшись, он увидел, что Майкл почти рядом. — О Боже! — выпалил Дирк и, натянув поводья, потащил лошадь за собой. Когда он добрался до вершины, по его лицу тек пот и рубашка взмокла. В горле у него пересохло, он с трудом дышал, но был впереди, а кобыла хотя и дрожала, но шла. Когда он снова сел в седло, она зашаталась.

— Так держать, Дирки! — Двое стюардов стояли у груды камней, которыми пометили границу Теунискрааля. Судьи кричали и размахивали руками. Мальчик, пришпорив кобылу, галопом проехал по горному кряжу.

— Догоняй его, Майкл! Давай, старик, давай!

Дирк даже не обернулся. Он и так знал, что его противник добрался до вершины и настигает его. Младший Коуртни ехал насупившись и проклинал как кобылу, так и Майкла. По его мнению, у этого пункта их должны были разделять четыреста ярдов, а не пятьдесят.

Прямо перед ним находилось узкое ущелье, по которому Бабуиновый поток стекал с вершины. По краям оно заросло темно-зеленым кустарником. Дирк нашел тропинку и поехал по ней вверх. Земля была твердой, и трава не заглушала стук копыт. Солнечная Танцовщица отбивала стаккато. Позади себя Дирк отчетливо слышал стук копыт другой лошади. Майкл нагонял его. Оглянувшись, Дирк заметил, что его противник издевательски улыбается, и очень разозлился.

— Я ему покажу! — И он стал сильно хлестать лошадь, у которой открылось второе дыхание.

Они понеслись вниз с крутого берега и доскакали до белого песка. Когда они погрузились в воду, Дирк заехал Солнечной Танцовщице ботинком по носу. Они плыли рядом в темно-зеленой воде. Брызги сверкали на солнце. У водопада их настигли Майкл и Пасмурный. Подплывая к берегу, молодые люди сели в седла. Лошади вынесли их. Наверх вела, узкая тропинка, по которой мог подняться только один всадник. У первого было преимущество.

— Прочь с дороги. Я — лидер! Убирайся! — заорал Дирк.

— Иди своим путем, — со смехом ответил Майкл.

— Ты — ублюдок! — Дирк дернул уздечку и ударил Солнечную Танцовщицу коленями. Кобыла задела Майкла.

— Поосторожней! — предупредил пострадавший.

— Ты — ублюдок! Я тебе покажу!

Теперь они ехали рядом. Внезапно выпрямившись, Дирк ударил Майкла носком ботинка и выбил его ногу из стремени, но при этом упал и сам. Майкл, растерявшись, цеплялся за переднюю луку седла, пока не перевернул его. Центр тяжести сместился, Пасмурный, освободившись от всадника, свернул с тропинки. Майкл упал в песок и покатился, прижав колени к животу.

— Вот тебе! — с вызовом крикнул Дирк, выбравшись на берег и направляясь к вельду.

Майкл в воде с трудом встал на ноги и поспешил к жеребенку, который семенил ему навстречу. Седло свешивалось ему на грудь.

— Грязная маленькая свинья! Если бы Син только знал! — Майкл поймал Пасмурного, пока он не начал пить, перевернул седло на спину и закрепил подпругу. — Теперь я не могу допустить, чтобы ты выиграл! — Он вскочил на коня. — Я не позволю ему выиграть!

За двести ярдов рубашка Дирка казалась крохотным белым пятнышком на фоне коричневой травы. Когда он проезжал мимо предпоследнего пункта, один из стюардов крикнул:

— Что случилось с Майклом?

— Он упал в реку, — ответил Дирк. — С ним покончено. — Его голос дрожал от восторга.

— Он впереди! Дирк впереди! — Встав на капот, Син направил бинокль на вершины камедных деревьев. Он первым заметил крохотную фигурку всадника.

— А где Майкл? — поинтересовалась Рут.

— Он не мог сильно отстать, — пробормотал Син и с волнением стал ждать его появления. Он очень беспокоился, наблюдая за тем, как Дирк поднимался по холму, и последними словами ругал за грубое обращение с Солнечной Танцовщицей. Потом Син начал умолять Майкла появиться на горизонте. Последний раз всадники исчезли из виду, когда преодолевали Бабуиновый поток.

— Этот маленький идиот едет не туда! Я же не велел ему объезжать все болото, а срезать.

— Майкл не появился? — повторила свой вопрос Рут.

Син снова перевел бинокль на вершину, сильно волнуясь.

— Откуда мне знать, куда он делся. — От переживаний он говорил очень резко. Син заставил себя успокоиться и обнял жену. — Он сам может о себе позаботиться, и нет смысла заранее расстраиваться.

Дирк почти спустился с холма. За ним клубилось небольшое облако пыли, так как кобыла едва касалась земли.

— Все еще не видно Майкла? — волновалась Рут.

— Нет, еще нет. — Син вздохнул. — Дирк перегоняет его по крайней мере на четверть мили.

Вдруг многие с облегчением вздохнули.

— Вон он!

— Сейчас он будет спускаться с холма.

— Даже если Майкл полетит, то все равно не догонит Дирка!

Син перевел бинокль с Майкла на Дирка, оценивая их скорость и шансы.

— Дирк добрался до гребня горы, но Майкл близко, — сообщил он.

Но Ада не видела Майкла. Дирк лидировал и должен был победить. Она посмотрела на Гарри. Он стоял у финиша в сотне ярдов от нее, но даже с такого расстояния она видела его опущенные плечи и грустное лицо. Подковы Солнечной Танцовщицы разбивали его жизнь.

Не в состоянии усидеть на месте, Ада спрыгнула с повозки и побежала сквозь толпу к «роллсу».

— Син. — Подбежав к машине, она тронула его за ногу, но он был так увлечен, что не видел и не слышал ее. — Син! — закричала Ада и со всей силы дернула его за брючину.

— Мама? — Он неохотно оторвался от бинокля и посмотрел на нее.

— Я должна поговорить с тобой. — Ей приходилось перекрикивать гул возбужденной толпы.

— Не сейчас. Они подходят к финишу. Забирайся сюда и сама все увидишь.

— Я немедленно должна поговорить с тобой. Немедленно слезай! — Ее тон шокировал его. Кинув последний взгляд на скачку, он соскочил.

— В чем дело? Пожалуйста, давай покороче. Я не хочу пропустить…

— Я буду немногословна. — Син никогда не видел мачеху такой злой. — Я хотела сказать, что не думала дожить до того дня, когда не буду испытывать к тебе никаких чувств, кроме презрения. Ты часто не задумывался о последствиях, но никогда не был безжалостным.

— Мама, я… — Он растерялся.

— Послушай. Ты захотел уничтожить брата и добился этого. Надеюсь, это доставило тебе удовольствие. Теперь Теунискрааль твой. Радуйся и спи спокойно.

— Теунискрааль? Что ты хочешь этим сказать? — От смущения Син кричал на нее. — Я не спорил на Теунискрааль!

— Конечно же ты — нет. — Ада презрительно усмехнулась. — За тебя это сделал Ронни Пай.

— Пай? Что он собирается с ним делать?

— Все! Вы вдвоем это спланировали. А еще он помог тебе втянуть Гарри в эту авантюру. У Пая закладная на Теунискрааль!

— Но… — постепенно Син начал все понимать.

— Ты отобрал у него ногу. А теперь еще и Теунискрааль. Но за это ты заплатишь моей любовью. — Она посмотрела ему прямо в глаза, но в них читалась боль. — Прощай, Син. Больше мы не будем с тобой разговаривать. — И она медленно побрела прочь. Она шла, как старуха, усталая и несчастная.

Син все понял и побежал к финишной прямой. Толпа расступилась, как стая сардин перед акулой. Глядя поверх их голов, он видел двух приближающихся всадников, которые галопом неслись по полю.

Дирк мчался впереди. Он привстал в стременах, погоняя Солнечную Танцовщицу кнутом. Его черные волосы развевались, а рубашка была заляпана грязью.

Стук копыт тонул в криках толпы. Перепачканное тело кобылы блестело от пота, изо рта падала пена. Позади в пятидесяти ярдах скакал жеребенок. Он безнадежно отстал. На лице Майкла было написано отчаяние. Пасмурный выдохся и с трудом передвигал ноги.

Син пробрался сквозь толпу. Он добрался до оградительной веревки, растолкав женщин, пригнулся и пролез.

Солнечная Танцовщица приближалась, копыта отбивали крещендо. Голова была опущена.

— Дирк! Останови кобылу! — закричал Син.

— Папа! Папа! Уйди с дороги! — вопил Дирк, но напрасно.

Они неслись прямо на Сина, который стоял на месте, выставив руки вперед, чтобы схватить их. Слишком поздно было сворачивать.

— Прыгай, девочка, прыгай! — приказал Дирк, ударив лошадь коленями. Он почувствовал, как она напряглась, подобрала Передние копыта к груди и прыгнула. Но еще он почувствовал инертность ее усталого тела и знал, что она не сможет прыгнуть достаточно высоко, чтобы не задеть голову Сина.

В самый ответственный момент, когда кобыла оторвалась от земли, толпа издала тяжелый вздох. Ее передние копыта с грохотом обрушились на Сина. Она упала, сбросив Дирка, нога которого застряла в стремени. Послышались крики ужаса.

Одна из передних ног Солнечной Танцовщицы повисла, и лошадь жалобно заржала. У нее сломалась кость у колена. Син лежал на спине, голова была свернута в сторону, а кровь текла из огромной дырки от носа до рта, и дыхание вырывалось со свистом. Дирк ободрал кожу на локтях и на щеке. Он стоял перед отцом на коленях, сжав руки в кулаки. Он бил его в грудь и по лицу, размазывая кровь.

— Почему ты это сделал? Я ненавижу тебя. — Он был в ярости, шоке и отчаянии. — Я же скакал для тебя! А ты остановил меня!

Майкл остановил жеребенка, соскочил с седла, подбежал к ним, схватил Дирка за руки и оттащил его.

— Оставь его, маленький ублюдок!

— Он не захотел, чтобы я выиграл! Он остановил меня, и я ненавижу его за это. Я убью его!

Толпа направилась к ним, люди перелезали через веревки. Двое мужчин помогли Майклу держать Дирка, остальные смотрели на тело его отца.

Послышались крики и распоряжения.

— Где доктор Фрейзер?

— О Боже, он так серьезно ранен!

— Поймайте кобылу, принесите ружье.

— Как насчет пари?

— Не трогайте его. Подождите…

— Держите его руки.

— Принесите ружье. Ради Бога, скорее.

Потом все замолчали, толпа расступилась, пропуская Рут и Мбеджана.

— Син! — Рут встала на колени перед телом. — Син! — повторила она, и все отвернулись. — Мбеджан, отнеси его в машину, — прошептала она.

Он снял накидку из обезьяньих кож и поднял Сина. Мускулы на плечах напряглись, и он какое-то время стоял, широко расставив ноги.

— Его рука, жена хозяина.

Она осторожно положила руку Сина ему на грудь.

— Неси, — повторила она.

Толпа пропустила их. Голова Сина лежала на плече слуги, напоминая голову спящего младенца. Мбеджан аккуратно положил его на заднее сиденье, пристроив голову на коленях Рут.

— О Боже! — она. Ее лицо исказилось от ужаса, кровь стыла в жилах, и она дрожала как осиновый лист.

— Не отвезешь ли ты нас, Майкл? — Рут посмотрела на него. — На улицу Протеа.

Мбеджан поехал рядом с машиной верхом. Люди расходились, чтобы дать им дорогу. Они направились в Ледибург.


Глава 85


Пока толпа медленно расходилась и разъезжалась в экипажах, Дирк Коуртни стоял и наблюдал за исчезающим в пыли автомобилем.

Его тошнило, и ноги дрожали.

— Лучше бы тебе пойти к доктору Фрейзеру и попросить поставить примочки на лицо. — Деннис Петерсон вышел из экипажа с тяжелым пистолетом.

— Ага, — с грустью произнес Дирк, а Деннис направился к двум грумам, держащим Солнечную Танцовщицу. Она с трудом стояла на трех ногах, понуро опустив голову.

Петерсон приставил дуло к ее лбу и выстрелил. Кобыла упала, задергалась и наконец затихла.

Дирка затрясло от любви к ней. Он упал на траву, и его стошнило. Во рту остался кислый привкус. Его кинуло в жар. Он вытер пену ладонью и как слепой побрел, не разбирая дороги, в сторону холма через поле.

Его сердце бешено колотилось, будто отбивало ритм марша.

«Он не хочет меня. Он не любит меня». А потом с дикой ненавистью он подумал: «Надеюсь, он умрет. О Боже, пускай он умрет!»

— Пожалуйста, пускай он умрет. — Анна Коуртни произнесла эту фразу так тихо, что сидящий рядом с ней в открытой двухместной коляске Гарри ничего не услышал. Он сидел ссутулившись, то сжимая, то разжимая кулаки.

— Я еду к нему, — произнес он. — Да поможет мне Бог, но я еду к нему!

— Нет! Я умоляю тебя, останься! Оставь его. Пускай он страдает так, как страдала я!

Медленно, с большим трудом Гарри покачал головой:

— Я должен ехать. Это очень важно. Молю Бога, чтобы было не слишком поздно!

— Чтоб он сдох! — Неожиданно до нее дошло, что это — самое заветное ее желание.

Вскочив с места, Анна закричала:

— Сдохни! Черт тебя побери, сдохни!

— Держи себя в руках, моя дорогая.

— Сдохни! Сдохни! — У нее на лице появились красные пятна, она визжала как поросенок.

Гарри вскочил и обнял ее, будто стараясь защитить от нее самой.

— Убирайся. Не трогай меня! — кричала она, пытаясь расцепить его руки. — Из-за тебя я потеряла его. Он — такой большой, такой сильный. Он был моим, и из-за…

— Анна, Анна, пожалуйста, не надо! — Он пытался успокоить ее. — Пожалуйста, дорогая, перестань!

— Ты — с трудом переставляющий ноги калека. Это все из-за тебя! — И вдруг у нее словно гнойник прорвался: — Но я отплачу тебе. Я забрала его у тебя. И теперь он умрет. Ты никогда не получишь его. — Она хохотала, злорадствуя, как сумасшедшая.

— Анна, перестань!

— Той ночью… ты помнишь ту ночь? Впрочем, сможешь ли ты или он забыть ту ночь? Я хотела его! Я больше всего на свете хотела его. Я мечтала, чтобы он вошел в меня. Я просила его, умоляла его. Но он отказал мне. Отказал из-за братца-калеки. Боже, как я возненавидела его! — Она хохотала, но в смехе слышались боль и ненависть. — Я разорвала одежду, искусала губы. Я хотела, чтобы это сделал он. Когда ты пришел, я хотела… но ты, я забыла, лишь наполовину мужчина… Я хотела, чтобы ты убил его! Убил его!

Бледный, с потным лицом, сияющим, как вода на белом мраморе, Гарри с отвращением оттолкнул ее.

— Все это время я думал… Я верил тебе. — Он привстал, разогнулся и с трудом слез с коляски. — Все это время потеряно! — Он захромал, приволакивая ногу.

— Тебя подвести, Гарри? — Деннис Петерсон затормозил рядом с ним.

— Да! О да! — Гарри схватился за поручни и тяжело опустился рядом с Деннисом. — Пожалуйста, отвези меня к нему как можно скорее!


Глава 86


Молчаливый, заброшенный, большой дом подавлял ее. Внутри, несмотря на солнечный день, было темно из-за закрытых ставней.

Анна стояла одна в центре комнаты и выкрикивала название дома:

— Теунискрааль!

Толстые каменные стены заглушали ее сумасшедшие крики.

— Он мертв! Вы слышите меня? Я забрала его у всех вас! — И она залилась торжествующим смехом. По щекам текли слезы. — Я победила! Вы слышите меня? Я победила!

Она схватила тяжелую стеклянную лампу и со всей силы швырнула ее в дальний угол комнаты. Лампа разбилась, парафин растекся, его капли блестели на стенах, а часть впиталась в ковер.

— Теунискрааль! Слушай меня! Я и тебя ненавижу! И его ненавижу! Я ненавижу вас всех! Вас всех!

Она в бешенстве носилась по комнате, срывая со стен картины в тяжелых рамках. Схватив стул, она стала крушить кабинет, разбивая китайский фарфор и стеклянную посуду. Потом стала сбрасывать книги с полок.

— Я ненавижу! — кричала она. — Я ненавижу! Но огромный дом молчал, как человек, утративший все иллюзии. Грустный, старый и мудрый..

— Я ненавижу тебя! И всех вас!

Она побежала по коридору, потом через кухню в кладовку. На нижней полке стоял четырех галлоновый сосуд с метиловым спиртом, и она, тяжело дыша, с трудом вынула затычку. Прижав сосуд к груди, она поплелась обратно в кухню. Жидкость, плескаясь, замочила ее одежду и оставляла за ней влажный след на каменных плитах.

— Я ненавижу! — Смеясь, она споткнулась. Пытаясь сохранить равновесие, она все же не выпустила сосуд из рук, она упала прямо на плиту. Ее верхние юбки загорелись, но она ничего не почувствовала. Постепенно тоненький огонек разгорелся. Она вбежала прямо в комнату с огненным хвостом.

Анна поливала спиртом книги и ковры. Она со смехом обрызгала тяжелые вельветовые занавески.

Она не обращала внимания на охватившее ее пламя, пока не загорелась нижняя юбка. Анна закричала и уронила сосуд. Жидкость попала на лицо и волосы. Она превратилась в живой факел. Очень скоро, корчась от боли, она умерла в страшных муках. А всепожирающий огонь даже еще не успел добраться до соломенной крыши.


Глава 87


Они стояли на палубе одномачтового каботажного судна и смотрели в лицо друг другу. Два высоких юноши, темноволосые, загоревшие, с большими носами. Они были очень злы. Три араба с любопытством наблюдали за ними с кормы.

— Значит, ты не хочешь вернуться домой? — спросил Майкл. — И не надоели тебе эти ребячьи выходки?

— Зачем тебе это надо?

— Мне? О Боже, да лучше бы я тебя никогда не встречал! Ледибург без тебя станет чище.

— Почему же тогда ты пришел?

— Меня попросил твой отец.

— Почему же он не пришел сам? — В голосе Дирка слышалась обида.

— Он все еще болен. У него серьезное повреждение головы.

— Если бы он действительно хотел, чтобы я вернулся, то пришел бы сам.

— Но ведь он послал за тобой. Разве этого недостаточно?

— Но почему он хотел, чтобы ты победил? Почему он остановил меня?

— Послушай меня, Дирк. Ты еще молод и многого не понимаешь.

— Я?! — Дирк, тряхнув головой, с горечью расхохотался. — О, я все прекрасно понимаю. Лучше бы тебе сойти на берег, а то мы скоро отплываем.

— Послушай, Дирк…

— Убирайся! Беги к нему! Можешь получить мою долю наследства.

— Дирк, послушай. Он просил, если ты откажешься вернуться, передать тебе это. — Из внутреннего кармана куртки он достал конверт.

— Что это?

— Не знаю. Думаю, там деньги.

Дирк медленно подошел к нему и взял конверт.

— Ты написал ему письмо? — поинтересовался Майкл, и когда Дирк отрицательно покачал головой, Майкл развернулся и спрыгнул на деревянную пристань. Тут же поднялась суматоха, и арабская команда подняла якоря.

Стоя на краю пристани, Майкл наблюдал, как маленькое, похожее на обрубок, суденышко, направляется в залив Дурбан. Он вспомнил его зловонный трюм и испачканные фекалиями борта. А на задней палубе, как живой укор, стоял одинокий матрос.

Ветер нес судно все дальше, по грязной зеленой воде к отмели, о которую разбивались низкие буруны с белыми гребнями.

Два брата по отцу смотрели друг на друга. Расстояние между ними увеличивалось. Ни один из них не поднял руки и не улыбнулся. Лицо Дирка казалось коричневым пятном на фоне белой тропической одежды. Вдруг до Майкла долетел его голос.

— Скажи ему… Скажи ему… — Но остальные слова унес ветер.


Глава 88


Они сидели у развалин Теунискрааля, которые походили на надгробные памятники ненависти.

— Со временем тебе придется отстраиваться, — бормотал Син. — Ведь не можешь же ты все время жить на улице Протеа.

— Не могу. — После паузы Гарри продолжил: — Но я выбрал новое место для постройки дома. Там, у второго склона.

Они оба отвернулись от руин и долгое время сидели молча. Вдруг Гарри робко попросил брата:

— Я хотел попросить тебя посмотреть чертежи. Этот дом будет поменьше, чем старый, ведь нас осталось только двое… Не мог бы ты?..

— Хорошо, — перебил его Син. — Почему бы тебе не принести их завтра вечером на Львиный холм? К тому же Рут просила тебя пообедать с нами.

— Спасибо.

— Приходи пораньше, — попросил Син и с трудом поднялся с камня, на котором сидел. Он вставал очень тяжело и неуклюже. Гарри вскочил, чтобы помочь ему. Но так как Син ненавидел всякое проявление слабости, то оттолкнул руку брата. Но, заметив выражение его лица, смягчился. — Подавай мне руку на неровной поверхности, — проворчал Син.

Они шли рядом к двухместной коляске. Син положил руку брату на плечо. Он с трудом взобрался в экипаж и сел на кожаное сиденье.

— Спасибо. — Он взял вожжи и улыбнулся Гарри, который покраснел от удовольствия и посмотрел на аккуратные ряды молодых акаций.

— Смотрится неплохо, не правда ли? — спросил он.

— Вы с Майклом потрудились на славу, — согласился Син, все еще улыбаясь.

— «Братья Коуртни и сын». — Гарри тихо произнес название новой компании, объединившей земли Теунискрааля и Львиного холма. — Давай хоть сейчас создадим то, что должны были сделать очень давно.

— До завтра, Гарри. — Син стегнул лошадей, и коляска покатилась по новой ровной дороге.

— До завтра, Син! — крикнул Гарри и смотрел ему вслед, пока повозка не скрылась за темными зарослями акаций. Он подошел к коню, сел в седло и какое-то время наблюдал за зулусами. Они работали и пели. Он заметил Майкла, который, остановившись и нагнувшись в седле, подгонял их.

И Гарри заулыбался. От его улыбки исчезли морщины вокруг глаз. Он пришпорил лошадь и легким галопом направился к Майклу.