ГЛАЗ ТИГРА (сборник боевой фантастики и приключений)
Уилбур Смит

Эвре Рехтер

Тадеуш  Марковски


Сокровища боевой фантастики и приключений


В четвертом томе серии мы предлагаем вниманию наших читателей три «крутых» разножанровых фантастических романа, впервые издающихся на русском языке.

В первом из них приключенческом супербоевике Уилбура Смита события разворачиваются с такой головокружительной быстротой, что просто не позволяют читателю расслабиться. Группа авантюристов и искателей приключений предпринимает отчаянные, полные смертельных опасностей попытки связанные с подъемом со дна океана сокровищ, покоящихся там среди обломков кораблей, много веков назад потопленных пиратами. И, как правило, это не остается в тайне от банды, которая также охотится за этими сокровищами…

Роман Э.Рехтера «Бессмертные карлики» включен нами в сборник для жанрового разнообразия, как образец остросюжетной приключенческой фантастики 20-х годов. В нем рассказывается о многодневных скитаниях экспедиции в дебрях Южной Амазонки. Пережив много смертельных опасностей, люди в конце концов сталкиваются с потомками исчезнувшей цивилизации — странными живыми существами, остановившимися на пороге тайны бессмертия… Роман предлагается читателю без каких-либо изменений в том виде, в каком он был выпущен в 1926 году Петроградским издательством «Кубуч».

И завершает наш сборник остросюжетный фантастический боевик «Умри, чтобы не погибнуть», который переносит нас на много веков вперед в будущее. На Землю возвращается межпланетный космический корабль, стартовавший с нее 3000 лет назад с исследовательской целью. Из всего многочисленного экипажа в живых остаются только девушка и юноша. Они являются прямыми потомками Землян, некогда отправившихся в опасное космическое путешествие. В процессе многовекового полета они не только не деградировали, но и развили у себя феноменальные телепатические способности. Земля враждебной тишиной встречает непрошенных гостей. Вместо городов на ней возвышаются загадочные черные башни…


ГЛАЗ ТИГРА (сборник)

Сокровища боевой фантастики и приключений


Уилбур СМИТ

Глаз тигра


Это был один из тех сезонов, когда рыба появилась поздно. Моя старушка и ее команда трудились изо всех сил, ежедневно уходя далеко на север и возвращаясь в Грэнд-Харбор уже затемно, и только шестого ноября нам попались первые крупные рыбины, скользящие в пурпурных водах Мозамбика.

К этому времени я уже совсем отчаялся. Мою лодку зафрахтовал один тип из Нью-Йорка, рекламный заправила по имени Чак Макджордж. Он из моих постоянных клиентов, готовых каждый год совершать паломничество длиною в шесть тысяч миль, чтобы поймать большого марлина в водах Сент-Мери. Чак — юркий коротышка, лысый, как страусовое яйцо, но с сединой на висках, у него лицо мудрой коричневой обезьяны и крепкие ноги — вещь совершенно необходимая в рыбной ловле.

Мы, наконец, увидели рыбу: она плыла, играя в волнах высоким плавником, имевшим тот особый изгиб, который отличает марлина от акулы или дельфина. Анджело заметил его одновременно со мной, но остался на передней палубе и оттуда завопил от радости. Цыганские кудри трепались по его щекам, а зубы сверкали на слепящем тропическом солнце.

Рыба то появлялась, то исчезала в глубине моря и походила на плывущее по волнам бревно, черное, тяжелое, массивное. Ее хвостовой плавник изящно повторял повороты спинного, пока, наконец, марлин не ушел в глубину, и вода не сомкнулась над его блестящей спиной.

Я повернулся и кинул взгляд на нижнюю палубу. Чабби помогал Чаку устроиться в большом «рабочем» кресле. Он пристегивал крепкие ремни, подбадривая Чака, и, посматривая вверх, ловил мой взгляд.

Чабби презрительно кривился, плюнул за борт — разительный контраст с тем волнением, которое охватило всех нас. Чабби — настоящий верзила, того же роста, что и я, но гораздо крепче в плечах, да и выдержка у него получше моей. Он один из самых упорных и неисправимых пессимистов в нашем деле.

— Да, застенчивая рыбка! — буркнул Чабби и опять сплюнул.

— Не обращай внимания, Чак! — крикнул я. — Старина Харри не оставит тебя без улова!

— А у меня как раз есть тысяча зеленых, которая мне шепчет, что у тебя ничего не выйдет! — откликнулся Чак, поморщившись от слепящих солнечных бликов, прыгавших по волнам. Его глаза горели тем же азартом.

— На спор! — принял я пари и сосредоточил все внимание на рыбе. Но Чабби, конечно, был прав. После меня он лучший в мире знаток рыбьих повадок. Эта рыба была большая и чертовски пугливая.

Пять раз я кидал ей приманку, стараясь привлечь ее со всей хитростью, на какую способен. Но каждый раз марлин уходил, стоило мне только повернуть «Балерину» ему наперерез.

— Эй, Чабби, там в леднике есть свежие куски дельфиньего мяса. Бросай наживку! Может, он на нее клюнет! — крикнул я, отчаявшись.

Мы дали ему дельфина. Я собственноручно закинул приманку, и она поплыла в волнах, словно живая. Не составило труда уловить момент, когда марлин на нее клюнул: он как бы приподнял свои мощные плечи, и я увидел, как мелькнуло его светлое брюхо, похожее на опущенное под воду зеркало.

— Клюнул! — закричал Анджело. — Он клюнул!

Я отдал рыбу на попечение Чака чуть позже десяти утра. Леска, натянутая в воде, требует от рыбака немалых сил. Но моя работа была потяжелей и требовала большой сноровки. Я направлял «Балерину» по волнам, догоняя марлина. Рыба нещадно тянула леску, делая отчаянные прыжки в воде. Наконец, Чак, усевшись поудобнее в рабочем кресле, вел марлина, упираясь своими чертовски крепкими ногами.

Чуть позже полудня Чак его доконал. Марлин плыл на поверхности, делая круги, которые постепенно сужались по мере того, как Чак натягивал леску.

— Эй, Харри! — голос Анджело вывел меня из задумчивости. — А у нас гости!

— В чем дело? — спросил я.

— Сам Большой Джонни пожаловал к нам! — указал он. — Рыба ранена, и он это учуял.

Я взглянул и увидел приближающуюся акулу. Ее тупой плавник уверенно рассекал поверхность. Она плыла к нам, привлеченная борьбой и запахом крови. Это был большой молот. Я позвал Анджело: — Иди на мостик! — и отдал ему управление.

— Харри, если только этот ублюдок сжует мою рыбу — плакала твоя тысяча зеленых! — буркнул Чак, обливаясь потом на своем стуле.

Я нырнул в рубку и, опустившись на колени, поднял задвижки на дверце моторного отсека. Мне оставалось лишь протянуть руки и ухватить приклад карабина, спрятанного внутри. Вернувшись на палубу, я еще раз проверил, заряжен ли он, и переключил на автоматический огонь.

— Анджело, разверни-ка меня к этому Джонни! Перегнувшись через перила, я прицелился в акулу, а

Анджело повел судно прямиком на нее. Да, это действительно был молот, крупная особь, футов двенадцать от носа до хвоста. В прозрачной воде рыба имела какой-то медно-рыжий оттенок. Я осторожно прицелился ей между глаз, сидящих по обеим сторонам уродливой, деформированной головы, и нажал на курок. Прогремели выстрелы, по палубе застучали пустые гильзы, вода взорвалась тысячами брызг. Акула конвульсивно вздрогнула: пули пробили ей голову, разнеся в щепки череп и крошечный мозг. Она перевернулась и стала погружаться в глубину.

— Ну, спасибо, Харри, — отозвался Чак, переведя дыхание, все еще потный и красный.

— Фирма веников не вяжет, — улыбнулся я в ответ и пошел сменить Анджело у руля.

Без десяти час Чак начал вытягивать марлина. Он тащил его до тех пор, пока рыба не перевернулась на бок, слабо похлопывая хвостом и судорожно хватая воздух. Ее помутневший глаз был размером с хорошее яблоко, а тело пульсировало и переливалось всеми оттенками серебра, золота и «царского пурпура».

— Теперь поосторожней! — крикнул я и, надев перчатку, подтянул рыбу ближе к Чабби, который уже поджидал со стальным крюком наготове.

Чабби ответил мне презрительным взглядом. Это, видимо, означало, что когда я беспризорничал в лондонских трущобах, Чабби уже насаживал на гарпун здоровенных рыб.

— Подожди, пока катушка не размотается! — не оставлял я своих советов, чтобы еще немножко задеть его. Чабби скривил губы.

Волна подняла рыбу к нам, обнажив ее серебристую грудь и распластанные плавники.

— Давай! — крикнул я, и Чабби метнул гарпун. Брызнула алая кровь, рыба забилась в агонии, взбивая белую пену и обдавая нас, словно из душа, морскими брызгами.

На Адмиралтейском причале я подвесил рыбу на стрелу портового крана. Бенджамин, смотритель гавани, подписал свидетельство на общий вес в 817 фунтов. И хотя яркие, флюоресцирующие краски поблекли и слились в мутный, темный цвет смерти, туша впечатляла своими размерами — 14 футов 7 дюймов от носа до раздвоенного наподобие ласточкиного хвоста.

«Мистер Харри подвесил на пристани сущего Моисея!» Эту весть уже разнесли по улицам босоногие мальчишки, и жители острова, ухватившись за отличный предлог пораньше улизнуть с работы, заполнили пристань, как в праздник.

Наконец, новость достигла самого правительства, и президентский лендровер с пестрым флажком на капоте пронесся по извилистой улице. Проложив носом путь через толпу, машина остановилась, и из нее появилась Важная Особа. До независимости, Годфри Биддль был единственным адвокатом на острове. Он уроженец Сент-Мери, но образование получил в Лондоне.

— Мистер Харри, какой изумительный экземпляр! — в восторге закричал он. — Улов, подобный этому, мог дать толчок зарождавшемуся на острове туризму, — и Президент пожал мне руку: он всегда старался быть на высоте.

— Спасибо, мистер Президент! — даже с пышной шевелюрой на голове он едва доставал мне до подмышек. Сегодня он был просто симфонией в черном: черный шерстяной костюм, черные лакированные туфли, кожа цвета антрацита и лишь немножко седины на висках.

— Вас действительно можно поздравить! — Президент Биддль не мог устоять на месте от восторга, и я уже знал, что в течение сезона, как обычно, буду получать приглашения на ужин в президентской резиденции. Чтобы добиться этого, мне понадобилось год или два, но президент, в конце концов, все же принял меня, будто я был уроженцем острова. Я стал как бы одним из его детей, со всеми вытекающими отсюда привилегиями.

Прибыл на своем катафалке Фред Кокер, вооруженный всем необходимым для фотосъемки. Пока он устанавливал треногу и прятался под черной тканью, чтобы навести фокус своей допотопной камерой, мы приняли для него позы возле здоровенной туши. Чак стоял в середине с удочками в руке, а все остальные расположились вокруг него, скрестив руки на груди на манер футбольной команды. Мы с Анджело улыбались, а Чабби, даже перед объективом, смог изобразить лишь кривое подобие улыбки. Снимок замечательно подойдет к моей новой рекламной брошюрке: верная команда и ее бесстрашный капитан, из-под козырька выбиваются кудри, ворот рубашки расстегнут, широкие открытые улыбки. Это должно привлечь многих в следующем сезоне.

Я договорился, чтобы рыбу отправили в холодильник ананасового склада. Со следующим рефрижератором ее заберут в Лондон. Чабби и Анджело я отправил драить палубу «Балерины» и наполнять ее баки на заправке компании «Шелл», расположенной на другой стороне гавани. Потом они должны были отвести ее на якорную стоянку. Когда мы с Чаком садились в кабину моего старого, видавшего виды пикапа, тот, пригнувшись, прошептал мне на ухо: «Харри, а как насчет небольшой премии?» И я точно знал, о чем он собирается меня попросить, так как делал это каждый раз: «Миссис Чабби необязательно знать об этом, не так ли?» — «Так точно», — согласился он, и сдвинул на затылок свою замусоленную фуражку.

Я посадил Чака на самолет в девять часов на следующее утро и всю дорогу назад вниз с плато пел и гудел клаксоном своего старого «Форда», когда навстречу мне попадались девушки, работавшие на ананасовых плантациях. Они выпрямлялись и, одаривая меня сияющими улыбками из-под широких полей соломенных шляп, махали мне вслед.

В бюро путешествий Фреда Кокера я обменял туристские чеки, полученные от Чака, вволю поторговавшись с Фредом о курсе обмена. Кокер был в своем парадном одеянии — фрак и черный галстук. Камера и тренога временно отдыхали, а фотограф превратился в распорядителя похорон. Похоронная контора Фреда находилась с обратной стороны его бюро путешествий и выходила на широкий проезд. Катафалк использовался Фредом и для встречи туристов в аэропорту: сменялась лишь рекламная табличка, а на смену подставки для гроба приходили сиденья. Все мои клиенты доставались мне с его помощью, поэтому он заграбастал десятую долю моих чеков. Кроме того, он был и моим страховым агентом, ежегодно вычитая страховку за «Балерину», прежде чем аккуратно свести баланс.

Я каждый раз пересчитывал все так же тщательно. Фред хоть и похож на школьного учителя — такой же высокий, худой и подтянутый — в нем достаточно местной крови, которая не только придает его коже здоровый бронзовый цвет, но и делает его склонным к небольшим махинациям в кассовой книге, не известным до сих пор многим профессионалам.

Нимало не обижаясь, он терпеливо ждал, пока я закончу проверку, и когда я засунул пачку купюр себе в задний карман, он, блеснув золотым пенсне, обратился ко мне, как любящий отец: «Мистер Харри, не забудьте, завтра прибывают ваши новые клиенты.»

— Все в порядке, мистер Кокер, не волнуйтесь, моя команда будет в отличной форме, — заверил я.

— Но они уже сидят у «Лорда Нельсона», — тонко намекнул он.

Фред всегда держит руку на пульсе всей жизни острова.

— Мистер Кокер, я управляю судном, а не обществом трезвости. Не волнуйтесь, — повторил я и встал. — От похмелья еще никто не умер.

Я пересек Дрейк-стрит и вошел в лавку Эдварда, где меня встретили, как героя. Сама Ма Эдди выплыла мне навстречу из-за прилавка, и я тут же утонул в ее необъятной груди.

— Мистер Харри, — проворковала она. — А я ходила взглянуть на рыбу, что вы вчера поймали!

Затем, все еще обнимая меня, она повернулась, чтобы крикнуть одной из девушек: «Ширли, принеси мистеру Харри холодного пивка, да поживее!» Я вытащил деньги. Симпатичные местные барышни, увидев их, зачирикали, как воробьи, а Ма Эдди закатила глаза и обняла еще крепче.

— Сколько я вам должен, миссис Эдди?

С июня по ноябрь, в долгий мертвый сезон, когда нет рыбы, Ма Эдди помогает мне протянуть это тощее время. Поудобнее устроившись у прилавка с банкой пива в руке, я выбирал необходимые мне товары из тех, что стояли на полках, разглядывая при этом ножки девушек, когда они в своих мини-юбчонках взбирались по лесенкам, чтобы снять для меня что-то с полки. Когда у старины Харри в кармане лежит сотня-другая долларов, ему сразу становится веселей на душе и хочется немного попетушиться.

Затем я отправился на заправку «Шелл», и управляющий принял меня в объятья прямо у дверей конторы, которая находилась между двумя гигантскими серебристыми емкостями.

— Ну, слава богу, Харри, я жду тебя уже все утро. Начальство мне все уши прожжужало о твоем неоплаченном счете.

— Больше ждать не надо, брат, — ответил я.

«Балерина», как и все красивые женщины, была чертовски дорогой любовницей, и когда я вернулся к своему пикапу, пачка в моем кармане заметно отощала.

Они ждали меня в саду «Лорда Нельсона». Остров гордился своими связями с Королевским флотом, несмотря на то, что уже давно не принадлежит Британии, а шестой год купается в лучах независимости. Но до этого, в течение двухсот лет он служил перевалочной базой британского флота.

Бар украшали старые литографии давно умерших художников. Все они изображали величественные суда, проходящие пролив или застывшие на рейде Адмиралтейской пристани — военные линкоры, торговые суда «Джон и Компания» делали здесь небольшую передышку перед тем, как отправиться дальше на юг, к Мысу Доброй Надежды, а затем в Атлантику.

Сент-Мери так и не забыл ни своего места в истории, ни адмиралов, ни величественные суда, что захаживали в его гавань. Бар «Лорд Нельсон» — пародия на былое великолепие острова, но я предпочитал его дряхлую, пронафталиненную элегантность и ностальгию по прошлому тому уроду из стекла и бетона, недавно сооруженному «Хилтоном» над самой гаванью.

Чабби и его женушка сидели рядышком на скамейке у дальней стены, оба в своем выходном воскресном наряде. Кстати, так было легче всего их различить. Чабби был одет в костюм-тройку, купленный им еще к свадьбе. Некоторые пуговицы болтались или вовсе отсутствовали, а на голове красовалась затвердевавшая от морской соли и перемазанная рыбьей кровью фуражка. Его супруга была наряжена в длинное черное платье из плотной шерсти, порядком выцветшее и позеленевшее от времени, и высокие черные ботинки на пуговицах. В остальном их темные, оттенка красного дерева лица, были почти неразличимы, только Чабби был гладко выбрит, а у нее были небольшие усики.

— Привет, миссис Чабби, как дела? — спросил я.

— Благодарю вас, мистер Харри, — степенно ответила она.

— Может, вы тогда немного выпьете со мной?

— Ну, если только глоток апельсинового джина, мистер Харри, и кружку пива, чтобы разбавить его.

Пока Ма Чабби потягивала сладкий напиток, я пересчитал и выдал ей заработок Чабби. Ее губы беззвучно двигались, когда она считала вместе со мной. Чабби наблюдал с нетерпением, и я не переставал удивляться, как все эти годы ему удавалось обманывать ее насчет премии.

Миссис Чабби выпила свое пиво, и пена еще больше подчеркнула ее усики.

— Ну, я пойду, мистер Харри, — она величественно поднялась и выплыла из дворика. Я подождал, пока она свернет на Фробишер-стрит, и лишь тогда под столом протянул Чабби несколько купюр. Мы направились в бар.

С обеих сторон Анджело сидело по девице, а третья уселась ему на колени. Его черная шелковая рубашка была расстегнута до самого ремня, обнажая крепкие грудные мускулы. Джинсы сидели на нем, как вторая кожа, не оставляя никаких сомнений по поводу его пола, а на ногах были сапоги — настоящие, сшитые вручную, ковбойские ботфорты. Он напомадил свою шевелюру, пригладив ее назад на манер молодого Пресли. Улыбка его сияла на весь зал, как софит, и когда я отдал ему жалованье, он немедленно засунул каждой девице по купюре за вырез блузки.

— Ну-ка, Элионор, посиди на коленях у Харри, но поосторожней! Он у нас еще девственник, не обижай его, ладно? — он зарычал от хохота и повернулся к Чабби. — А тебе, старик, пора перестать хихикать. Только и знаешь, что ухмыляешься, словно идиот.

Чабби надулся, лицо его собралось в складки, как у бульдога.

— Эй, мистер бармен, дай старине Чабби выпить. Может, тогда он прекратит свои дурацкие смешки! — надрывался Анджело.

В четыре пополудни он, наконец, прогнал девиц и остался сидеть один напротив своего стакана. Рядом лежал, зловеще поблескивая в свете ламп, его заточенный, как бритва, рыбацкий нож. Анджело что-то невнятно бормотал себе под нос, погрузившись в глубокую хмельную меланхолию. Время от времени он проверял большим пальцем лезвие ножа и окидывал злым взглядом зал. Никто не обращал на него внимания. Чабби сидел рядом со мной, улыбаясь, как большая коричневая жаба, открыв свои крупные, подозрительно белые зубы и розовые пластмассовые десны.

— Харри, — проговорил он с чувством, обняв меня за шею крепкой, мускулистой рукой. — Ты хороший парень, Харри. Знаешь, я хочу сказать тебе что-то, чего еще никогда не говорил.

Я мудро кивнул, а он набрался духа, чтобы произнести признание, которое делал каждый раз в день получки: «Харри, я люблю тебя, старина, люблю сильней, чем собственного брата.»

Я приподнял его замусоленную фуражку и легонько погладил его коричневую лысину: «Ах, ты мой возлюбленный, лысоватый блондинчик!» Он на минуту отстранился от меня, вглядываясь в лицо, а затем разразился хохотом, скорее напоминающим рычание льва. Его смех был таким заразительным, что, когда Фред Кокер вошел в бар и присел к столу, мы никак не могли остановиться.

Фред поправил пенсне и чопорно произнес:

— Мистер Харри, я только что получил послание из Лондона. Ваши клиенты не прибудут.

Мне тут же расхотелось смеяться.

— Что за черт, — сказал я. — Две недели бездействия в самый разгар сезона, и получить только две сотни долларов неустойки. Мистер Кокер, вы просто обязаны найти мне новых клиентов! В моем кармане осталось лишь три сотни из тех, что я получил от Чака. Вы просто обязаны это сделать, — повторил я, а Анджело, взяв свой нож, с силой вогнал его в столешницу. Никто не обратил на него внимания, и он снова сердитым взглядом окинул зал.

— Я постараюсь, — ответил Фред Кокер, — но боюсь, что уже поздно.

— Дайте телеграммы тем, кому вы предварительно отказали, — посоветовал я.

— А кто заплатит за телеграммы? — спросил он с намеком.

— К чертям, я заплачу.

Он кивнул и вышел. Я услышал, как на улице заработал мотор катафалка.

— Не бери в голову, Харри, — сказал Чабби. — Я все равно люблю тебя.

Внезапно Анджело отключился. Он упал вперед, звонко ударившись лбом об стол, Я повернул ему голову, чтобы он не захлебнулся разлитой по столу жидкостью, сложил нож и убрал деньги, на которые уже поглядывали вертевшиеся вокруг девицы. Чабби заказал еще по рюмочке и затянул невнятно какую-то песню из местного репертуара. Я сидел и лихорадочно соображал. Кажется, я опять попал в хорошенькие финансовые тиски. Боже, как я ненавижу деньги, вернее — их отсутствие. Эти две недели решат все: протянем ли я и моя «Балерина» мертвый сезон, или мне придется оставить мои благие намерения, снова взявшись за ночные вояжи. Черт, если уж браться за это, то почему бы не сейчас? Я пущу слух, что Харри на мели и готов на сделку. Приняв решение, я почувствовал, как у меня приятно защекотало нервы. Это особое ощущение, что приходит вместе с опасностью. Две недели без клиентов вовсе не означают безделья и могут быть потрачены с пользой.

Я подхватил песню Чабби, хотя и не уверен, что ту самую, что пел он — во всяком случае, когда я заканчивал припев, Чабби его только начинал. Этот небольшой музыкальный праздник привлек внимание блюстителей порядка. На Сент-Мери таковыми являются Инспектор и четверо его сопровождающих. Кстати, этого более чем достаточно для островка. Не принимая во внимание «половую связь с несовершеннолетними» и семейные потасовки, здесь не было преступности в полном смысле этого слова.

Инспектор Питер Дейли был молодым человеком со светлыми усиками, английским румянцем на гладких щеках и светло-голубыми глазами, так близко посаженными, что это придавало ему сходство с канализационной крысой. Одет он был в форму британской колониальной полиции — фуражка с серебряным значком и блестящим лакированным козырьком, рубашка цвета хаки, накрахмаленная и выглаженная до такой степени, что тихонько потрескивала при ходьбе, кожаный ремень и портупея от Сэма Брауна. В руках у него была обтянутая кожей дубинка. Не считая зеленых погон Сент-Мери, он мог бы быть гордостью британской полиции, но те, кто носил эту форму, пал так же, как и сама империя.

— Мистер Флетчер, — произнес он, слегка склонившись над столиком и поигрывая дубинкой. — Надеюсь, этот вечер обойдется без происшествий, не так ли?

— Сэр, — подсказал я ему.

Инспектор Дейли и я никогда не были друзьями. Я не люблю грубиянов, а также тех, кто, находясь на посту, требующем доверия, увеличивают себе жалованье взятками и вымогательством. В прошлом он выкачал из меня довольно много с трудом добытых денежек, и я считал этот факт непростительным грехом с его стороны.

Его лицо приняло каменное выражение, а на щеках еще сильнее выступил румянец.

— Сэр, — добавил он с явной неохотой.

Верно, пару раз в далеком прошлом мы с Чабби дали волю мальчишескому настроению, радуясь первому крупному улову. Но разве это дает основание инспектору Дейли говорить с нами столь непочтительно? Да и кто он такой? Явился на остров по трехлетнему контракту, который — я это знал от самого президента — не будет продлен.

— Инспектор, прав ли я в своем предположении, что это — общественное место, и ни я, ни мои друзья не нарушаем границ ничьей собственности? — осведомился я.

— Да, вы правы.

— Прав ли я, также, в своем предположении, что исполнение мелодичной и вполне пристойной песни не содержит в себе преступного деяния?

— Верно, но…

— Инспектор, катись к черту, — мило произнес я. На мгновение он задумался, глядя на нас с Чабби. Мы оба крепкие ребята, а в наших глазах он не мог не заметить задиристого блеска. Было ясно его сожаление по поводу того, что с ним нет его команды.

— Я постараюсь не упускать вас из вида, — пообещал он зловеще, и, цепляясь за чувство собственного достоинства, как нищий за лохмотья, покинул нас.

— Чабби, у тебя ангельский голос, — сказал я.

— Харри, я закажу тебе еще рюмочку.

Фред Кокер подоспел как раз вовремя, чтобы опять составить нам компанию. Он пил «лагер» и лимонный сок, отчего моему желудку становилось не по себе.

— Мистер Харри, я нашел вам клиентов.

— Мистер Кокер, я люблю вас!

— И я люблю, — добавил Чабби.

В глубине души я почувствовал легкое разочарование, уже приготовившись к очередному ночному вояжу.

— Когда они прибывают? — спросил я.

— А они уже здесь — ждали меня в моем офисе, когда я вернулся.

— Честно?

— Они знали, что ваша первая группа отменила заказ, и сразу спросили меня о вас. Видимо, они прибыли тем же самолетом, что и почта.

Мои мозги плохо соображали, иначе бы я удивился. Что за странное совпадение — одни отказались, а другие прибыли?!

— Они остановились в Хилтоне.

— Мне забрать их прямо из отеля?

— Нет, они встретят вас на Адмиралтейском причале завтра в десять утра.

Я был благодарен, что клиенты назначили отплытие на столь поздний час. На следующее утро команда «Балерины» состояла из зомби. Анджело стонал, и лицо его темнело всякий раз, когда он наклонялся за мотком веревки или связкой удочек. Чабби потел и источал запах алкоголя, а выражение его лица было просто ужасающим. За все утро он не произнес ни слова. Мне также было не позавидовать. «Балерина» покачивалась у причала, а я стоял перегнувшись через перила мостика. Мои глаза закрывали темные стекла очков «поляроид», и хотя кожа головы напоминала о себе постоянным зудом, я не отваживался снять фуражку, чтобы не потерять целиком весь скальп.

Единственное на острове такси, «ситроен» шестьдесят второго года, проехало по Дрейк-стрит и остановилась у начала пристани, высадив моих новых клиентов. Их было двое, хотя я ожидал троих. Я был точно уверен, что Кокер вел речь о троих.

Они направились вдоль вымощенного камнем причала, идя бок о бок, и я, постепенно выпрямляясь, наблюдал за ними. Я чувствовал, как мое физическое недомогание улетучивалось, сменяясь духом приключений, по спине и рукам пробежали мурашки.

Один из них был высокого роста и шагал хорошо мне знакомой, непринужденной походкой профессионального спортсмена. Он был с непокрытой головой, и его рыжеватые волосы аккуратно прикрывали раннюю лысину, просвечивающую розовым цветом. Он был тонок в талии и, казалось, постоянно находился начеку. Это, пожалуй, единственное слово, которое передает исходившее от него чувство готовности.

Такого можно узнать с первого взгляда. Таковы типы, способом существования которых является насилие. Сплошные мускулы, он был настоящий «боец». Для таких не имеет значения — по какую сторону закона применять свое мастерство. Его появление не предвещало ничего хорошего. Как бы я хотел, чтобы эта барракуда никогда не появлялась в водах Сент-Мери! От таких мыслей у меня появилось неприятное ощущение в желудке. Я перевел взгляд на его спутника. Не могу сказать, что этот был мне так же неприятен — видимо, возраст и внешний вид смягчали впечатление. Было, тем не менее, ясно — нас ждут неприятности. «Ну и дела, Харри,» — сказал я сам себе. — «К похмелью в придачу еще и эта компания.»

Теперь было видно, что командовал старший из них. Он шел на полшага впереди, и тот, что помоложе и повыше, принимал это с почтением. Он был чуть старше меня, лет под сорок. Над пряжкой его крокодилового ремня уже намечалось брюшко, а под подбородком повисли небольшие мешки, но прическа, несомненно, была сделана на лондонской Бонд-стрит. Рубашка фирмы «Салко», а на ногах мягкие туфли от «Гуччи». Какого полета была эта пташка, сомневаться не приходилось. Шагая по пристани, он несколько раз вытер лицо белым носовым платком, и я заметил у него на мизинце небольшой, около двух каратов, бриллиант, вставленный в простое золотое кольцо. Золотыми были и часы на руке — видимо, «Ланвэн Пиаже».

— Флетчер? — спросил он, остановившись напротив меня. Глаза его напоминали черные бусины, как у хорька. Это были глаза хищника, холодные и пронзительные. Он оказался старше, чем мне первоначально показалось: видимо, красил волосы, чтобы скрыть седину. Кожа на щеках была неестественно натянута, и я разглядел у корней волос рубцы от пластической операции. Тщеславный тип — отметил я про себя.

Это был старый солдат, прошедший службу от рядового до командных высот. Несомненно, он являлся мозгами компании, а тот, что шел следом — ее мышцами. Кто-то выставил вперед ударную команду, и я внезапно понял, почему не прибыли мои запланированные клиенты. Телефонный звонок, а то и визит этой пары отобьет желание ловить марлина у кого угодно. Но они явно поторопились, это могло пойти им во вред.

— Мистер Матерсон? Поднимайтесь к нам! — я был уже абсолютно уверен, что они явились сюда вовсе не ради рыбной ловли, однако решил не выдавать себя, пока не пойму, на что мне рассчитывать.

Тот прыгнул на палубу, приземлившись по-кошачьи мягко и легко. При этом я заметил, что его переброшенный через руку плащ тяжело покачнулся, видимо в кармане лежало что-то массивное. Он повернулся к нам, задрав подбородок, и бегло окинул нас взглядом.

Анджело выдал подобие своей знаменитой улыбки и козырнул.

— Добро пожаловать, сэр.

Чабби тоже расцвел и пробормотал что-то похожее на ругательства, что, однако, несомненно было приветствием. Тип проигнорировал наши вежливости, повернувшись, протянул Матерсону руку, помогая тому подняться на палубу. Последний остался, а его телохранитель внимательно изучил салон «Балерины». Затем Матерсон вошел внутрь, и я последовал за ним.

Внутри у нас просто шикарно, не меньше, чем на сто двадцать тысяч «зеленых». Кондиционер остудил утреннюю духоту, и Матерсон вздохнул с облегчением. Он еще раз вытер лицо, усевшись поудобней в одном из мягких кресел.

— Это Майк Гатри, — указал он на телохранителя. Тот двигался по салону, проверяя крепления, открывая двери и явно усердствуя.

— Рад познакомиться, мистер Гатри, — я улыбнулся своей самой подкупающей улыбкой, но он, не глядя, помахал рукой.

— Желаете выпить, господа? — спросил я, открывая бар.

Оба взяли по кока-коле, мне же требовалось что-то покрепче, лекарство от похмелья. Первый глоток пива вернул меня к жизни.

— Итак, господа, думаю, что могу предложить вам отличную морскую охоту. Не далее, как вчера, я поймал великолепный экземпляр, и все говорит за то, что нас ждет удача.

Майк Гатри подошел ко мне и изучающе посмотрел мне в глаза. У него были зеленые глаза, с коричневыми крапинками, будто ручной работы твид.

— Мне кажется, я тебя где-то видел.

— Не думаю, что вы имели такое удовольствие.

— Но ты из Лондона, не так ли? — уловил он акцент.

— Я давно оттуда уехал, браток, — осклабился я от уха до уха. Он не ответил на улыбку и уселся напротив меня, положив руки на стол между нами, ладонями вниз и растопырив пальцы. Он все еще изучал меня. Крепкий орешек, чертовски крепкий.

— Боюсь, что сегодня уже поздно, — бодро продолжал я. — Если вы желаете рыбачить в Мозамбике, нам надо выйти из гавани часов в шесть. Но можно выйти завтра, пораньше.

Матерсон прервал мою болтовню:

— Проверь этот список, Флетчер, и скажи, чего тебе не хватает.

Он протянул мне сложенный лист бумаги, и я взглянул на написанные от руки колонки. Это были принадлежности для спуска с аквалангом и подводных спасательных работ.

— Так значит, господа, вас не интересует рыбалка? — старина Харри изобразил удивление таким ходом развития событий.

— Мы должны провести небольшое исследование.

Я пожал плечами:

— Кто платит, тот и распоряжается. Мы к вашим услугам.

— У тебя есть все это?

— Почти все.

В мертвый сезон я помогаю за умеренную плату с прокатом аквалангов, что служит мне хорошим подспорьем. У меня есть полный комплект оборудования для подводных работ, а в машинном отсеке «Балерины» — компрессор для заправки аквалангов.

— У меня нет только воздушных мехов и такого количества веревок.

— Но их можно достать?

— Безусловно, — у Ма Эдди был хороший выбор всякой корабельной всячины, а папаша Анджело умеет делать паруса. Он смог бы смастерить воздушные мехи за пару часов.

— О'кей, доставь их на судно.

Я кивнул.

— Когда вы хотите отплыть?

— Завтра утром. С нами будет третий.

— Надеюсь, мистер Кокер сообщил вам, что это будет стоить пятьсот долларов в день, и отдельная сумма за дополнительное оборудование.

Матерсон наклонил голову и вроде собрался встать.

— Не желаете ли внести небольшой задаток? — вкрадчиво произнес я.

Они застыли. Я заискивающе улыбнулся.

— После долгой тощей зимы, мистер Матерсон, мне необходимо купить снаряжение и заполнить топливом баки.

Матерсон достал бумажник и отсчитал триста фунтов пятерками. Затем своим мурлыкающим голосом он произнес.

— Нам не понадобится помощь вашей команды, Флетчер. Мы втроем сможем управлять судном.

Я был ошеломлен, такого я не ожидал.

— Но они должны получить полное жалованье, если вы отказываетесь от их услуг. Я не могу снижать расценки.

Майк Гатри все еще сидел напротив меня и теперь наклонился вперед:

— Ты слышал, что тебе сказано, Флетчер? Пусть твои негритосы убираются на берег.

Я аккуратно сложил пачку пятифунтовых купюр и положил их в нагрудный карман. Затем вновь посмотрел на Гатри. У него была отличная реакция. Я заметил, как он весь напрягся навстречу мне, и впервые в его холодных глазах мелькнуло какое-то выражение. Это было предвкушение. Он знал, что задел меня, и полагал, что я отвечу тем же. Ему хотелось привести меня в ярость. Его руки все еще лежали на столе, ладонями вниз. Я подумал, с каким бы удовольствием я оттяпал ему мизинцы и сломал бы их пополам, словно сырные палочки. Я знал, что смогу это сделать прежде, чем он успеет пошевелиться, и эта мысль была мне чертовски приятна, ведь я был зол. У меня немного друзей, но те, что есть, мне дороги.

— Ты слышал, парень, что я сказал? — прошипел Гатри, а я опять вытащил на свет глуповатую улыбку, которая так и осталась сидеть у меня на лице.

— Да, сэр, мистер Гатри, вы платите, наше дело подчиняться, — произнес я, хотя изнутри меня душила ярость. Гатри откинулся назад, и было заметно, что он разочарован. Это была настоящая горилла. Он любил свою работу, и у меня возникло предчувствие, что мне придется его убрать. Эта мысль утешала меня, и я продолжал улыбаться.

Матерсон наблюдал за нами своими пронзительными глазками. Его интерес был отчужденным, как у врача: так ученый в лаборатории изучает подопытных животных. Он видел, что противостояние закончилось мирно, и вновь заговорил мягким, мурлыкающим голосом.

— Прекрасно, Флетчер, — и направился к палубе. — Соберите снаряжение и будьте готовы встретить нас завтра в восемь утра.

Они ушли, а я остался один допивать свое пиво. Может, виной всему было похмелье, но меня начинало охватывать весьма неприятное предчувствие. Может, оно и к лучшему, что Чабби и Анджело останутся на берегу. Я отправился сообщить им это.

— Эти двое ненормальные, но ничего не поделаешь. У них какие-то секреты, и вы останетесь на берегу.

Я заправил акваланг из компрессора «Балерины», и мы ушли с судна на пристань. Я пошел к Ма Эдди, а Чабби с Анджело направились с моими рисунками воздушных мехов в мастерскую его отца.

Мехи были готовы к четырем, и я приехал за ними на моем «форде». Отвезя на судно, я сложил их в ящик для парусов под сиденьями нижней палубы. Затем я провел несколько часов, проверяя работу аквалангов и другого подводного снаряжения. На закате я сам отвел «Балерину» на якорную стоянку и уже был готов вернуться на берег, когда мне в голову пришла одна мысль. Я вернулся в рубку и снял задвижки с дверцы машинного отделения. Вытащив карабин из тайника, я зарядил его, установил на автоматический огонь и нажал на предохранитель, перед тем, как повесить обратно.

До наступления темноты я взял свою старую сеть и побрел по лагуне к главному рифу. Вода переливалась в лучах заходящего солнца всеми оттенками пылающей меди. Уверенным движением руки я, как лассо, забросил сеть вперед. Она наполнилась воздухом, словно парашют, и, очертив широкий круг, опустилась на стайку полосатых рыб. Я потянул за веревку, и сеть сомкнулась над ними. В сеть попало пять крупных, в половину моей руки, рыб. Они отчаянно били хвостами в мокрых складках грубой рыбацкой сети. Я зажарил на углях две из них и поужинал на веранде своего дома. На вкус они были лучше форели. Я налил себе вторую рюмку виски и сидел до самой темноты.

Обычно в это время суток меня окутывает умиротворение и, мне кажется, появляется ясность по вопросу о смысле жизни. Этот вечер был совсем иным. Я был зол. На остров явились непрошеные гости, а вместе с ними зараза, которая может погубить всех нас.

Пять лет назад я бежал от нее, полагая, что нашел место, где мне ничего не угрожает. Но в глубине души, если честно признаться, я чувствовал возбуждение, приятно щекотавшее мне нервы. Опять рисковое дело, где нужны выдержка и хладнокровие. Я еще не был уверен — что поставлено на карту, но уже знал, что ставки высоки и мои противники тоже ребята не промах.

Меня снова несло на кривую дорожку. Я ее выбрал еще в семнадцать лет. Я нарочно плюнул на университетскую стипендию, которой был награжден, и, удрав из сиротского приюта Сент-Стивен, что в северном Лондоне, отправился навстречу приключениям. Соврав насчет своего возраста, я был принят на китобойное судно, направляющееся в Антарктику. Там, у кромки вечных льдов, я окончательно потерял всякий аппетит к академической карьере.

Когда мои карманы вновь опустели, я записался в специальный батальон, где научился смертельному, но тонкому искусству насилия. Я воплощал это искусство в жизнь в джунглях Малайи и Вьетнама, а позже в Конго и Биафре, пока однажды, в далекой, затерянной в джунглях деревушке, где горели тростниковые крыши, наполняя неподвижный, душный воздух черным, липким дымом, а мухи слетались синим гудящим роем на мертвые тела, мне не стало тошно. Я решил выйти из игры.

В Южной Атлантике я полюбил море и стал мечтать о том, чтобы обосноваться у него, покачиваясь в лодке долгими мирными вечерами. Но для этого нужны деньги, много денег, так много, что заработать их можно было лишь моим прежним искусством. Ну, последний разок, — думал я и разработал план с предельной тщательностью. Мне нужен был напарник, и я выбрал парня, которого знал еще в Конго. Вдвоем мы увели ценную коллекцию из Британского Музея нумизматики, что на Белгрейв-сквер. Три тысячи редких дорогих монет легко поместились в средних размеров дипломате: монеты римских цезарей и византийских императоров, монеты первых государств Америки и английских королей-флорины и леопарды Эдуарда III, благородные профили Генрихов, ангелы Эдуарда IV, со времен правления Генриха VIII, пятифунтовые монеты Георга III и Виктории. Три тысячи монет, которые стоили не менее двух миллионов долларов, даже если продавать их тайком на черном рынке.

Тогда я совершил свою первую ошибку, как профессиональный преступник: я доверился другому преступнику. Я нагнал его в арабском отеле в Бейруте и, прижав к стенке, спросил:

— Куда ты подевал дипломат с монетами?

В ответ он из-под матраца вытащил «беретту» тридцать восьмого калибра. Мне пришлось защищаться, в результате чего у него оказалась сломанной шея. Это была ошибка. Я не хотел его убивать, но еще сильнее я не хотел быть убитым. Я повесил на дверь табличку «Просьба не беспокоить» и первым же рейсом улетел в Европу. 10 дней спустя полиция обнаружила дипломат с монетами в бюро забытых вещей на лондонском вокзале Пэддингтон. Эта новость обошла передовицы всех британских газет.

Вторую попытку я совершил на выставке бриллиантов в Амстердаме. Плохо изучив схему электронной сигнализации, я пересек луч, который не заметил. Агенты безопасности в штатском, нанятые организаторами выставки для ее охраны, бросились вперед, а навстречу им от главного входа спешила вооруженная полиция. Получился неплохой спектакль с пальбой, в то время, как абсолютно не вооруженный Харри Флетчер прошмыгнул никем не замеченный, в темноту ночи. За спиной у него раздавались крики и выстрелы. Я был уже на полпути в аэропорт «Шипол», когда противоборствующие стороны наконец-то догадались прекратить огонь. Но сделали они это довольно поздно — сержант голландской полиции получил смертельное ранение в грудь. Я сидел, беспокойно кусая ногти, окруженный бесчисленными банками пива, в номере гостиницы «Холлидей-Инн» возле Цюрихского аэропорта и по телевизору наблюдал, как отважный сержант боролся за свою жизнь. Я торжественно поклялся, что если он умрет, мне не должно быть места под солнцем.

Но сержант оказался живучим. Когда, наконец, врачи объявили, что его жизнь вне опасности, я почувствовал за него гордость. А когда услышал, что он получил повышение по службе на должность помощника инспектора и в придачу 5000 гульденов премии, то совсем уверился, что я для него был эдакой крестной феей из сказки, за что мне полагается вечная благодарность.

И все-таки, неудачи выбили меня из колеи. Я нашел место инструктора в школе наемников и в течение шести месяцев размышлял о своем будущем. В конце концов, я решил рискнуть еще раз.

На этот раз я тщательно подготовился к делу. Я уехал в Южную Африку, где со своими знаниями получил место оператора в фирме, обеспечивающей сохранность золотых слитков при их транспортировке из Южно-Африканского резервного банка за границу.

Около года я проработал на перевозке золотых слитков, стоивших не менее сотни миллионов долларов, и досконально изучил систему.

Самым слабым звеном, как я обнаружил, был Рим, но мне опять требовалась помощь.

На этот раз я обратился к профессионалам и цену запросил такую, чтобы им выгоднее было мне заплатить, чем вовсе убрать. Так я застраховал себя от предательства.

Все прошло гладко, как я и планировал. Жертв не было: никто не был ранен пулей, никому не разбили череп. Мы просто вынули часть груза, положив взамен свинец. А две с половиной тонны золотых слитков были переправлены через швейцарскую границу в фургоне для перевозки мебели.

В Базеле, в пышных апартаментах какого-то банкира, обставленных бесценным антиквариатом, с окнами, выходящими на быстрые воды Рейна, по которым царственно скользили белые лебеди, я получил причитающуюся мне долю. Мэнни Резник подписал чек о переводе на мой зашифрованный счет ста пятидесяти тысяч фунтов.

— Ты еще вернешься, Харри — ты узнал вкус крови и ты вернешься. Отдохни, как следует, и возвращайся ко мне, если придумаешь что-нибудь стоящее, вроде этого дела.

Он ошибся, я не вернулся. На взятой напрокат машине я приехал в Цюрих откуда вылетел в Париж, в Орли. Там в туалете я сбрил бороду, и из ячейки камеры хранения вынул дипломат, в котором лежал паспорт на имя Харольда Делвилла Флетчера. Затем рейсом «Пан Ям» я добрался до Австралии, в Сидней.

«Балерина» обошлась мне в сто двадцать пять тысяч фунтов, и я с хорошим запасом топлива прошел на ней через океан две тысячи миль до Сент-Мери. Во время этого путешествия мы полюбили друг друга.

На Сент-Мери я купил себе двадцать пять акров уединения. Своими руками выстроил дом — четыре комнаты, крытая тростником крыша, просторная веранда — высоко над белым пляжем. Если не считать редких случаев, когда обстоятельства вынуждали меня браться за ночные вояжи, я старался не сбиваться с пути истинного. Это мне удавалось.

Было поздно, когда я вырвался из плена воспоминаний. В лунном свете прилив подкрадывался к пляжу. Я бросил прощальный взгляд на море и вернулся в дом, где заснул до утра сном невинного младенца.

На следующий день компания появилась вовремя. Они вышли из такси у начала пристани, когда я уже заводил «Балерину». Оба ее мотора нежно урчали.

Я наблюдал за их приближением, сосредоточив внимание на третьем в их компании. Вопреки ожиданиям это оказалось нечто другое. Высокий и подтянутый, с открытым, доверчивым лицом и темными мягкими волосами. В отличие от других, его лицо и руки были покрыты темным загаром, отчего зубы казались очень крупными и белыми. На нем были надеты джинсовые шорты и белая майка. У парня были широкие плечи отличного пловца и крепкие руки. Я понял, что нырять с аквалангом будет он.

На его плече висела большая холщовая сумка с принадлежностями. Он нес ее без видимых усилий, хотя было заметно, что она достаточно тяжела; при этом он дружелюбно беседовал с двумя остальными, которые односложно отвечали ему. Они шли у него с двух сторон, словно тюремные надзиратели.

Он взглянул на меня, поравнявшись с «Балериной», и я увидел как он молод и полон нетерпения. Оно сразу бросалось в глаза. Вообще-то он напоминал мне самого себя десятью годами раньше.

— Привет, — произнес он с улыбкой, такой непринужденной и дружелюбной. Я заметил, какой он чертовски красивый парень.

— Салют, — ответил я. У меня сразу возникла к нему симпатия, хотя казалось странным, что его так угораздило попасть в эту волчью стаю. Под моим руководством они снялись с якоря, и из этого нетрудного упражнения я понял, что новый парень — единственный из них, кто умеет обращаться с небольшими судами.

Когда мы вышли из гавани, он и Матерсон поднялись на мостик. Матерсон слегка взмок и запыхался после непродолжительной, но непривычной работы. Он представил мне новичка.

— Это Джимми, — сказал он, переведя дух. Мы пожали руки, и я на взгляд определил его возраст — чуть больше двадцати. Разглядев его вблизи, я не нашел причин менять мое первоначальное мнение о нем. У него был спокойный, даже невинный взгляд серых глаз, а пожатие сухим и крепким.

— Она у тебя просто чудо, шкипер, — произнес он. Это мне было также приятно слышать, как если бы матери сказали, что ее ребенок — истинный ангел.

— Да, старушка еще ничего, — признал я.

— Сорок четыре — сорок пять футов в длину?

— Сорок пять, — ответил я. Он мне нравился все больше.

— Джимми будет давать вам указания, а вы должны им следовать, — сказал мне Петерсон.

— Прекрасно, — ответил я.

Несмотря на загар, было заметно, что Джимми слегка покраснел.

— Это не указания, мистер Флетчер, я просто буду говорить вам, куда нам следовать.

— Хорошо, Джим. Я тебя понял.

— Как только мы покинем остров, поверните на запад.

— И как долго идти в этом направлении? — спросил я.

— Мы хотим пройти вдоль африканского побережья, — вставил Матерсон.

— Замечательно, просто великолепно! — сказал я. — Но разве вам не известно что там не вывешивают приветственных флагов, когда приближаются чужаки?

— Постараемся держаться подальше от берега.

Я на мгновение задумался. Меня так и подмывало вернуться назад на Адмиралтейскую пристань и высадить на берег всю эту компанию.

— И куда вам надо — севернее или южнее устья реки?

— Севернее, — сказал Джимми.

Это слегка меняло их план в лучшую сторону. К югу от реки побережье патрулируется вертолетами, и не вздумай кто сунуть нос в их территориальные воды. Днем бы я туда не пошел ни за какие деньги. К северу побережье было более пустынно. Возле Зинбаллы курсировало единственное спасательное судно, и если вдруг случалось, что его моторы были в исправности, то команда скорее всего находилась в полном бесчувствии, напившись пальмовой самогонки, которую здесь производили повсеместно. Когда же команда и моторы находились в рабочем состоянии одновременно, они были в состоянии делать не более пятнадцати узлов. Моя «Балерина», если ее хорошенько попросить, делала двадцать два. Ну, а последняя мелочь состояла в том, что я мог провести «Балерину» через лабиринт прибрежных рифов и островков в самую темную ночь при ревущем муссоне, зная по своему опыту, что командир спасательного судна, как правило, избегает подобных экстравагантностей. Даже в яркий солнечный день, когда море было спокойно, как блюдце, он предпочитал тишину и умиротворенность залива Зинбалла. Говорили, что он ужасно страдает от морской болезни, и свое нынешнее положение получил потому, что его отправили подальше от столицы, где будучи министром в правительстве, он оказался замешанным в одном неприятном дельце: никто не мог объяснить, куда исчезала в больших количествах зарубежная помощь.

С моей точки зрения, он был идеальной кандидатурой на эту должность.

— Ну ладно, — согласился я, повернувшись к Матерсону. — Но, я боюсь, ваша просьба будет стоить вам еще 250 долларов в день — за риск принято платить.

— Боюсь, что вы правы, — мягко произнес он.

Я провел «Балерину» недалеко от Устричного мыса. Было ясное утро; на высокое чистое небо набегали небольшие облака и повисали над каждым из островков мягкими, ослепительно белыми комками.

Стремительный разбег океанских ветров встречал мощную преграду африканского континента и обрывался здесь. Мы шли прямо в пролив; время от времени порывы ветра покрывали бледно-зеленые воды темной рябью, а иногда белыми барашками волн. «Балерина» это просто обожала: это давало ей повод порезвиться и повертеть попкой.

— Вы что-то ищите или просто так? — как бы невзначай спросил я. Джимми уже было повернулся, чтобы ответить мне. Он просто сгорал от нетерпения, а в глазах плясали огоньки.

— Просто так, — перебил его Матерсон с холодными нотками в голосе, и на лице его появилось предупреждающее выражение. Рот Джимми тотчас закрылся.

— Я знаю эти воды — каждый островок, каждый риф, и мог бы помочь сэкономить время и немного денег.

— Это любезно с вашей стороны, — Матерсон поблагодарил меня с издевкой в голосе. — Однако, я полагаю, что мы справимся.

— Что же, хозяин — барин, — пожал я плечами.

Матерсон взглянул на Джимми и кивком головы приказал следовать за ним на нижнюю палубу. Они постояли на корме, и Матерсон что-то спокойно и твердо выговаривал ему минуты две. Я видел, как Джимми густо покраснел: выражение его лица изменилось, и он по-мальчишески надулся. Было понятно, что ему как следует промыли мозги на предмет соблюдения конспирации. Когда он вернулся на мостик, то весь кипел от гнева, и впервые я заметил его решительную линию подбородка. Да, он не просто смазливый парень, — подумал я. Явно по приказу Матерсона из салона появился горилла Гатри и поставил свой мягкий стул так, чтобы сидеть лицом к мостику. Затем он развалился на нем, но, даже расслабившись, походил на отдыхающего леопарда — так сильно сквозила его готовность к насилию. Он наблюдал за нами, перекинув ногу через подлокотник, а на его коленях был сложен легкий пиджак, в кармане которого угадывалось нечто тяжелое. «Счастливый кораблик» — усмехнулся я про себя.

Я повел «Балерину» между островами, следуя спокойной полосе прозрачной зеленой воды, а из глубин на нас недружелюбно поглядывали рифы, как зловещие монстры. Острова были опоясаны ослепительными полосами кораллового песка, белого, как торосы, и кое-где покрыты темной густой растительностью, над которой возвышались изящные стволы пальм. Их верхушки слабо колыхались.

В течение долгого дня мы бесцельно плыли вперед, и я пытался уловить хоть слабый намек, куда же мы собственно движемся. Однако, Джимми, наученный Матерсоном, не раскрывал рта и дулся. Он извлек из сумки навигационную карту и иногда просил меня изменить курс, после того, как я показывал ему на ней наше положение. На карте не было никаких внешних пометок, но исподтишка изучив ее, я понял, что нас интересовал участок миль эдак пятнадцать на двадцать к северу от дельты реки Рувума, примерно в шестнадцати милях от берега. На этой площади располагалось около трехсот островков, все разных размеров — от нескольких акров, до многих квадратных миль. Как раз тот самый стог, в котором следует найти иголку.

Я не имел ничего против. Мне нравилось высоко сидеть на мостике «Балерины», ощущая ее мерное покачивание, и спокойно плыть по морским протокам, наблюдая за жизнью моря. Майк Гатри сидел на рыбацком стуле. Мне было видно, как сквозь его не слишком густую шевелюру стала проступать, подобно алому неоновому огню, кожа черепа.

— Жарься, идиот! — подумал я счастливо.

Я не стал предупреждать его о коварстве тропического солнца, пока мы, наконец, в сумерках не поспешили домой.

На следующий день на него было жалко смотреть — воспаленное лицо намазанное белым жиром, голову покрывала широкая тряпичная шляпа; в общем, морда Гатри горела, как огонь маяка. К полудню следующего дня мне все это надоело. Джимми предпочитал хранить молчание, и хотя его настроение немного улучшилось, необходимость конспирации довела до того, что он размышлял даже перед тем, согласиться ли на чашечку кофе. Мне хотелось заняться чем-нибудь существенным: например, поймать себе рыбы к обеду, поэтому, увидев впереди по курсу большую стаю сардин, я отдал руль Джимми.

— Держи ее в этом направлении, — сказал я ему и спустился на нижнюю палубу.

Гатри нехотя наблюдал за мной; его лицо по-прежнему было вспухшим и красным. Я заглянул в салон и увидел, что Матерсон, стоя у открытого бара, смешивал себе джин с тоником. Получая в день 750 «зеленых», я не стал ставить это ему в вину. Он не показывался из салона уже второй день. Вернувшись к маленькому сундучку со снастями, я выбрал пару и метнул их. Мы шли наперерез стае; я поймал рыбину, вытащил ее, бьющую хвостом и сияющую на солнце золотом. Затем смотал леску, положил ее на место, заточил лезвие моего рыбацкого ножа и, вспоров рыбье брюхо от хвоста до самых жабр, вытащил пригоршню окровавленных внутренностей и бросил их за борт.

В мгновение ока пара чаек, до этого кружившихся над нами, с жадными криками бросились на свою добычу; их шум привлек других, и в считанные минуты мы оказались в гуще хлопающих крыльев и оглушающих криков. Однако шум был не настолько силен, чтобы я не услышал металлический щелчок за моей спиной. Я безошибочно узнал звук, который издает взведенный курок револьвера. Моими движениями управлял чистый инстинкт.

Не раздумывая, я крепко сжал свой рыбацкий нож, приготовившись метнуть его, повернулся, резко пригнулся к палубе, занес над плечом правую руку и чуть было не бросил нож в то мгновение, когда поравнялся со своей мишенью.

В правой руке Майка Гатри был большой револьвер, несколько старомодный, морского образца, сорок пятого калибра, настоящий убийца. Таким можно продырявить человеческую грудь так, что сквозь дырку проедет лондонское такси. Я также мог бы пригвоздить Гатри к спинке стула тяжелым лезвием ножа, но его спасли две вещи. Во-первых, сорок пятый был нацелен не на меня, а во-вторых на красном лице Гатри было выражение забавного замешательства. Резким усилием воли я удержал занесенную для броска руку, и мы уставились друг на друга. Он знал, что подошел слишком близко к роковой черте, и улыбка, которую он изобразил своими распухшими обгорелыми губами, была фальшивой и неубедительной.

Я выпрямился и воткнул нож в колоду для рубки приманки.

— Сделай одолжение, — сказал я ему спокойно, — не играй с этой штуковиной у меня за спиной.

Он засмеялся, самообладание вернулось к нему. Он покрутился на сиденье и прицелился куда-то за корму. Он выстрелил дважды. Гром выстрелов заглушил на мгновение даже мотор «Балерины», а легкий ветерок рассеял запах пороха. Две чайки превратились в месиво из крови и перьев — тяжелые пули разорвали их в клочья, а собратья по стае бросились в разные стороны с испуганными криками. То, как птицы были разорваны выстрелами, не оставляло сомнения, что Гатри зарядил свою «пушку» разрывными пулями: эти были пострашнее обычных.

Он снова развернулся на стуле лицом ко мне и плюнул в дуло пистолета на манер Джона Уэйна. Тяжелое оружие было ему чем-то вроде игрушки.

— Чистая работа, — похвалил я его и повернулся, чтобы подняться на мостик.

В дверях салона показался Матерсон с джином в руке, и когда я поравнялся с ним, он тихо сказал своим мягким, мурлыкающим голосом:

— Теперь я знаю, кто ты. Нам казалось, что мы знаем тебя, и это не давало нам покоя.

Я внимательно посмотрел на него, а он, глядя мимо меня, крикнул Гатри:

— Теперь ты понимаешь, кто это?

Гатри покачал головой.

Я думаю, он просто не доверял собственному голосу.

— Ну, вспомни, у него тогда была борода — на том полицейском снимке.

— Господи! — воскликнул Гатри. — Это же Харри Брюс!

Я был слегка ошарашен, услышав это имя спустя столько лет. Мне хотелось надеяться, что оно похоронено навсегда.

— Рим, — сказал Матерсон. — Золотое дельце.

— Он устроил его, — щелкнул пальцами Гатри. — Я был уверен, что знаю этого парня. Меня сбила, с толку борода.

— Боюсь, джентльмены, вы ошиблись, — сказал я, из последних сил стараясь сохранять спокойствие. Но мозги мои лихорадочно работали, взвешивая последствия их открытия. Они видели полицейский снимок. Может, это стражи порядка? А может, они по другую сторону барьера? Мне требовалось время для размышлений, и я взобрался на мостик.

— Я виноват, — пробормотал Джимми, когда я взял у него руль. — Мне следовало предупредить вас, что он вооружен.

— Да, — сказал я. — Не помешало бы.

Мысли лихорадочно плясали у меня в голове. Первое, что приходило мне на ум, опять уводило меня с пути истинного… Их следовало убрать. Они вторглись в мою размеренную жизнь, обнаружили мое убежище. Это был самый надежный способ обезопасить себя. Я взглянул назад, на нижнюю палубу, но Гатри и Матерсон скрылись в салоне. Несчастный случай, черт побери их обоих, на борту небольшого суденышка, где новичок может легко попасть в беду. Да, их надо убрать. Я посмотрел на Джимми, и он улыбнулся в ответ.

— У вас быстрая реакция. Майк чуть не обмочился от страха. Он уже приготовился получить нож в горло, — заметил Джимми.

«А с этим как? — спросил я себя. — Если я уберу тех двоих, этому придется присоединиться к их компании.» — Я внезапно почувствовал такую же подступающую к горлу тошноту, какую впервые испытал в деревне Биафры.

— Все в порядке, шкипер? — тотчас спросил Джимми. Видимо, он все понял по моему лицу.

— Все в порядке, Джим, — сказал я. — Почему бы тебе не сходить за баночкой пива?

Пока он был внизу, я принял решение. Мы заключим сделку. Я был уверен, что они не желали, чтобы об их деле стало известно всем и каждому. Мы обменяем секрет на секрет. Возможно, к такому решению пришли и они. Трубы вентилятора, гнавшего воздух в салон, выходили на палубу. Я давно обнаружил, что этот вентилятор может служить отличной слуховой трубой, которая доносила звук до самого мостика. Однако эффективность этого подслушивающего устройства зависела от нескольких условий, главным из которых была сила направления ветра и положение говорящего в салоне.

Ветер был в мою сторону. Его порывы проникали в вентилятор и заглушали отдельные куски разговора в салоне. Однако Джимми, по-видимому, стоял прямо под отверстием вентилятора. Его голос доносился четко, если мне не мешал ветер.

— Почему вы не спросите его сейчас?

Ответ я не расслышал из-за порыва ветра, но когда ветер успокоился, до меня снова донесся голос Джимми:

— Если вы сделаете это сегодня, куда вы… — и снова порыв ветра. — …Чтобы попасть к свету зари, нам придется…

Похоже, весь разговор был о том, куда и когда им отправляться. Я на мгновение удивился, какая им будет польза, если они успеют к свету зари. Джимми повторил последнюю фразу. Я напряг слух, ожидая, что он скажет дальше, но секунд на десять ветер снова заглушил их разговор.

— Не понимаю, почему мы не можем… — с чем-то не соглашался Джимми.

Внезапно резко и твердо донесся голос Гатри: должно быть он подошел к Джимми, может, даже угрожая ему:

— Послушай, Джимми, крошка, это не твоего ума дело. Твое дело найти эту чертову штуковину, и пока не заметно, чтобы это у тебя хорошо получалось.

Наверно, они снова отошли в сторону, так как их голоса стали невнятными, и я услышал, как открылась дверь салона. Я быстро повернулся к рулю — как раз в тот момент, когда над палубой показалась голова Джимми, взбиравшегося вверх по лесенке. Он протянул мне банку пива, и казалось, что он вернулся более спокойным. Из его манер исчезла настороженность. Он улыбнулся мне, доверчиво и дружелюбно.

— Мистер Матерсон говорит, что на сегодня хватит. Мы возвращаемся домой.

Я развернул «Балерину» через течение, и мы вернулись на остров с запада, минуя Черепаший Залив. Я бросил взгляд на пальмы, среди которых мог различить свой домишко. Я почувствовал внезапное, леденящее душу предчувствие утраты. Судьба вытащила новую колоду карт: впереди была большая игра, ставки слишком высоки для меня, но выйти из нее я уже не мог. Однако я подавил приступ отчаяния и повернулся к Джимми. Я решил воспользоваться его новым доверчивым отношением ко мне, чтобы выудить из него побольше ценной информации. Мы непринужденно болтали, пока «Балерина» двигалась вдоль пролива в главную гавань. По-видимому, его уверили, что мне ничего не грозит. Странно, но мое криминальное прошлое немного расположило ко мне эту волчью стаю. Наверно, они обдумывали, как подойти ко мне. Они нащупали рычаг, с помощью которого могли мной управлять, однако я был уверен, что они не объяснили всех обстоятельств малютке Джимми. Несомненно, он вздохнул свободнее, вновь получив возможность держаться со мной естественно. У него была открытая, дружелюбная натура, в нем совершенно не было злости. Странно, его фамилию скрывали от меня наподобие военной тайны, и в то же время, у него на шее болталась цепочка с медальоном для врачей, предупреждающим, что его владелец, Дж. А.Норт, не переносит пенициллин.

Сейчас он отбросил в сторону свою обычную сдержанность, и я потихонечку вытягивал из него крохи информации, возможно, полезной мне в будущем. Я знал по собственному опыту, что более всего нам вредит то, чего мы не знаем. Тему для разговора я выбрал такую, которая, на мой взгляд, могла окончательно расположить его ко мне.

— Видишь тот риф на той стороне пролива, где мы только что прошли? Это риф Чертовой рыбы. Глубина там фатомов двадцать со стороны моря. Туда приходят самые крупные рыбы. В прошлом году я загарпунил одну, килограммов на двести с гаком.

— Двести! — воскликнул он. — Это же почти 460 фунтов!

— Точно, в пасть ему можно было засунуть голову по самые плечи!

Это растопило последние льдинки недоверия. Оказывается, Джимми изучал историю и философию в Кембридже, но проводил слишком много времени в морских экспедициях, из-за чего ему и пришлось бросить университет. Теперь он владел небольшой компанией по продаже подводного снаряжения. Этим он не только зарабатывал на жизнь, но даже имел возможность нырять почти каждый день. Он принимал частные заказы, а иногда выполнял поручения от правительства и флота. Несколько раз в его рассказе проскользнуло имя Шерри, и я осторожно спросил:

— Подружка или жена?

Он улыбнулся:

— Сестра, старшая сестра, но просто кукла. Она ведет бухгалтерскую книгу и следит за магазином и прочей ерундой.

Произнес он это таким тоном, что не оставалось сомнений в том, что он думает о всяких там дебетах-кредитах и расшаркиваниях перед посетителями.

— Она просто помешалась на морских раковинах и только на них делает две тысячи в год, — продолжил парень.

Однако, он так и не объяснил, как оказался в этой сомнительной компании, и что он, собственно, делает здесь, бросив на произвол судьбы свой спортивный магазинчик в другом полушарии.

Я высадил их на Адмиралтейской пристани и еще до наступления темноты отвел «Балерину» на заправку к хранилищам компании «Шелл».

В тот вечер я поджарил себе на углях рыбы, подрумянил прямо в кожуре пару крупных бататов, запил все это холодным пивом, и, сидя на веранде, слушал мурлыканье прибоя.

Внезапно между стволов пальм я увидел огни приближающейся машины. Такси остановилось возле моего пикапа, шофер остался в машине, а пассажиры поднялись по ступенькам ко мне. Они оставили Джимми в «Хилтоне» и прибыли ко мне вдвоем — Матерсон и Гатри.

— Может, выпьете? — я указал на бутылки и лед, стоявшие на сервировочном столике.

Гатри налил им обоим джина, а Матерсон уселся напротив меня, наблюдая, как я доедаю рыбу.

— Я сделал несколько телефонных звонков, — сказал он, когда я отодвинул тарелку. — И мне сказали, что Харри Брюс исчез в июне пять лет назад, и с тех пор о нем не слышали. Я разузнал хорошенько и обнаружил, что три месяца спустя в Грэнд-Харбор приплыл Харри Флетчер — из Сиднея, Австралии. Насколько это верно?

Я вытащил из зуба большую рыбью кость и закурил длинную черную сигару.

— Хочу добавить. Некто, кто знал его, сказал мне, что у Харри Брюса на левой руке шрам от ножевого ранения, — промурлыкал он, и я мгновенно взглянул на тонкую линию, пересекавшую мое предплечье. Рубец побледнел с годами и стал менее заметен, но все еще выделялся на фоне загорелой кожи.

— Но это может быть совпадением, — сказал я и затянулся. Сигара была крепкой и ароматной, у нее был вкус моря, солнца и специй. Я был спокоен, они пришли заключить сделку.

— Да, возможно, — согласился Матерсон и с интересом огляделся. — А вы тут мило устроились, Флетчер. Уютно, не правда ли?

— Да-да, мило и уютно. Ради этого приходится вкалывать, — согласился я.

— Однако это не сравнишь с шитьем почтовых мешков в тюрьме или работой в каменоломне.

— Пожалуй, вы правы.

— Джеймс собирается задать вам завтра несколько вопросов. Не обижайте его, Флетчер. Когда мы покинем остров, можете забыть о том, что когда-либо нас видели. Ну, а мы, в свою очередь, забудем сказать кому надо об этих забавных совпадениях.

— Мистер Матерсон, сэр, у меня ужасная память, — заверил я его.

После разговора, подслушанного мною в салоне «Балерины», я ожидал, что они попросят меня выйти в море рано утром, так как для них был важен свет зари. Однако никто даже не вспомнил об этом. Когда они ушли, я понял, что не усну, и зашагал по пляжу вдоль излучины залива к Бараньему мысу, чтобы полюбоваться восходящей над пальмами луной. Я просидел там до полуночи. Паром уже отошел от причала, но Хэм Боун, паромщик, подвез меня к своей лодке до якорной стоянки «Балерины». Пока мы подплывали к ней, я разглядел знакомую фигуру, маячившую на нижней палубе.

— Эй, Чабби! — я даже подпрыгнул. — Неужто твоя благоверная выставила тебя из постели?

Даже в предрассветной мгле было заметно, что палуба «Балерины» надраена до блеска, а все ее металлические части отполированы. Наверно, он трудился не менее двух часов. Чабби обожает «Балерину» почти так же, как я.

— Она выглядела, как городской нужник, Харри, — проворчал он. — Ну и компания у тебя на борту — одни неряхи, — он шумно сплюнул за борт. — Никакого уважения к судну.

Он приготовил мне кофе, крепкий и ароматный, какой умеет варить только он, и мы пили его, сидя в салоне. Чабби, хмурясь над своей кружкой, дул на дымящийся черный напиток. Он что-то хотел сказать мне.

— Как там Анджело? — осведомился я.

— Развлекает раванских вдовушек, — проворчал тот в ответ.

На острове трудно найти работу всем трудоспособным мужчинам, поэтому многие по трехлетнему контракту уплывают работать на станции спутниковой связи к военно-морской базе на острове Равано. Их молодые жены, раванские вдовушки, остаются дома. А как известно, все островитянки славятся своей горячей кровью и дружелюбным обхождением.

— Анджело совсем свихнулся. С самого понедельника у него на уме одни бабы, — в ворчании Чабби я уловил завистливые нотки. Миссис Чабби держала его на коротком поводке… Он с шумом потягивал кофе.

— Как твои клиенты, Харри?

— Платят нормально.

— Но рыбу вы не ловите, — он взглянул на меня. — Я наблюдаю за вами с вершины Кули-пик. Вы не выходите в пролив, а работаете возле берега.

— Ты прав, Чабби, — признал я.

Он переключил внимание на кофе.

— Послушай, Харри, не спускай с них глаз. Будь осторожней, слышишь? Не нравятся мне эти двое. О парне ничего не могу сказать. Но у этой парочки рожи подозрительные.

— Я буду осторожен, Чабби.

— Ты ведь знаешь новую девушку в гостинице — Марион? Ну та, что пришла работать на сезон?

Я кивнул. Это было изящное создание лет девятнадцати, с красивыми стройными ногами, смелыми глазами и чертовски соблазнительной улыбкой.

— Так вот, прошлой ночью она пошла с этим белобрысым, ну, что с красной рожей.

Я знал, что Марион иногда совмещала приятное с полезным и предоставляла избранным постояльцам услуги, не входящие в перечень услуг отеля. Такого рода деятельность считалась на острове само собой разумеющейся.

— Да, — я ждал, что Чабби скажет дальше.

— Он отлупил ее, Харри, избил до синяков, — Чабби отхлебнул из чашки. — А потом отвалил ей столько денег, чтобы она не посмела пикнуть полиции.

Теперь Майк Гатри нравился мне еще меньше. Только скотина мог обидеть такую девушку, как Марион. Я хорошо знал ее. Она воспринимала жизнь с невинностью ребенка, и амурные похождения придавали ей некое очарование. Я вспомнил свое намерение убрать Гатри. Ну что ж, я постараюсь его не забыть.

— Они дурные люди, Харри, я хотел тебя предупредить.

— Спасибо, Чабби.

— И не давай им устраивать из «Балерины» бардак, — добавил он, обвиняюще. — И салон, и палуба — настоящий свинарник, черт возьми.

Он помог мне подогнать «Балерину» к Адмиралтейскому причалу, а затем отправился домой, что-то недовольно бормоча себе под нос. Навстречу ему попался Джимми, и он бросил парню один единственный уничтожающий взгляд, который должен был испепелить того на месте. Джимми был один, свежий и бодрый.

— Привет, шкипер, — крикнул он и вспрыгнул на палубу. Мы пошли с ним в салон, где я налил пару чашек кофе.

— Послушайте, мистер Флетчер, я хочу, что бы вы знали. Я не хотел вас обидеть, когда был вынужден молчать. Я этого не хотел, мне было приказано.

— Конечно же, — сказал я. — Все в порядке, Джимми.

— Мне давно уже следовало просить вас о помощи, а не блуждать наугад, как до сих пор. Как бы то ни было, мне разрешили просить вас о помощи.

Он поведал мне больше, чем сам мог вообразить, и я несколько уточнил свое мнение о мистере Джеймсе. Было ясно, что он владел информацией и не желал делиться ей с остальными. Это был его страховой полис, и, видимо, он настоял на том, чтобы встретиться со мной наедине. Это было залогом его безопасности.

— Шкипер, мы ищем остров, вполне определенный остров. К сожалению, я не могу вам сказать, почему.

— Не надо об этом, Джимми. Все о'кей.

А какая тебе от этого выгода, Джеймс Норт, — подумал я про себя. Чем оплатят твой труд эти шакалы, когда ты найдешь свой замечательный остров? Не будет ли это чем-нибудь похуже, чем твоя аллергия на пенициллин? Я посмотрел в его красивое лицо и почувствовал неведомую мне ранее симпатию к нему — наверно, причиной тому была его молодость и неопытность, восторг, с каким он воспринимал этот злобный и усталый мир.

Я завидовал ему и восхищался им, и не желал бы увидеть его поверженным и втоптанным в грязь.

— Джим, а ты хорошо знаешь своих дружков? — спросил я, и вопрос застал его врасплох. Он тотчас сник.

— Достаточно хорошо, — осторожно ответил он. — А в чем дело?

— Ты знаком с ними чуть больше месяца, — сказал я наугад, и выражение его лица служило подтверждением моих слов. — А я знаю эту породу людей всю жизнь.

— Я не понимаю, какое это имеет отношение к делу, мистер Флетчер? — Джим почувствовал себя обиженным. Я обращался с ним, как с ребенком, и это ему не нравилось.

— Послушай, Джим, брось ты эту затею, какой бы она ни была. Брось, и все тут, да возвращайся в свой магазин и спасательную компанию.

— Но это безумие, — возразил он. — Я не понимаю…

— Зато я понимаю, Джим, еще как понимаю. Я шел той же дорожкой и знаю, чем это может кончиться.

— Я сам позабочусь о себе. Не стоит обо мне беспокоиться.

Сквозь загар было заметно, что он покраснел, и в его взгляде был вызов. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза, и я понял, что зря трачу время и эмоции. Если бы со мной в этом возрасте кто-либо заговорил таким тоном, я бы решил, что передо мной выживший из ума старикашка.

— Ну ладно, Джим, — сказал я. — Замнем, ты знаешь, какой будет счет. Играй, и ты проиграешь. Вот и все.

— О'кей, мистер Флетчер, — настроение вернулось к нему, и он улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. — Спасибо за совет.

— Давай поговорим о острове, — предложил я, и он окинул взглядом салон.

— Пойдем на мостик, — сказал он. На открытом воздухе он достал из корзины для карт, что стояла на столике, старый блокнот и огрызок карандаша.

— По моим прикидкам, он лежит в милях шести-девяти от африканского берега и в милях десяти-тридцати к северу от устья Рувумы.

— Но это же чертовски огромный квадрат для поисков, Джим! Ты, наверно, и сам это заметил за последние дни. Что еще ты о нем знаешь?

Он минуту поразмыслил и нехотя еще извлек еще несколько монеток из своего кошелька. Взяв карандаш, он начертил поперек листа горизонтальную линию.

— Уровень моря, — пояснил он, а затем над линией прочертил рельеф: начинался он низко, а затем круто вздымался тремя острыми пиками, вновь резко обрываясь с другой стороны.

— Вот так выглядит силуэт острова с моря. Три холма вулканического базальта. Голые скалы и никакой растительности.

— «Старики», — моментально узнал я. — Но ты порядком ошибся в расчетах. От берега это будет миль двадцать.

— Но с них виден материк? — быстро спросил он. — Он должен быть виден с острова.

— Конечно, с вершин холмов видно далеко, — сказал я, а он, вырвав лист из блокнота, тщательно порвал его на мелкие клочки и выбросил их в воду.

— И как далеко на север от реки? — он снова обернулся ко мне.

— По моим прикидкам, миль 60 или 70, — сказал я. Джим задумался.

— Да, вполне возможно, что это так. Все зависит оттого, сколько времени займет…, — он не закончил фразу, видимо, следуя моему совету вести игру стойко. — Вы нас доставите туда, шкипер?

Я кивнул:

— Но это будет неблизкий путь, и придется ночь провести на судне.

— Я приведу остальных, — сказал он, загораясь нетерпением. Сойдя на причал, он обернулся и кинул взгляд на мостик.

— О'кей, Джим, — улыбнулся я. — Иди, иди!

Я спустился, чтобы еще раз взглянуть на навигационную карту. «Старики» были высшей точкой базальтовой гряды — длинного рифа, протянувшегося вдоль материка на двести миль. Он то исчезает под водой, то появляется снова, образуя равномерную цепь среди коварных коралловых зарослей, песчаных островков и отмелей. Остров был отмечен как безводный и незаселенный, а замеры эхолота показывали несколько глубоководных проходов в рифах вокруг него. И хотя он лежал далеко на север от моих обычных маршрутов, я был в том районе годом раньше с морской биологической экспедицией из Лос-Анджелеса, изучавшей особенности размножения зеленых черепах, что водятся здесь в неимоверном количестве.

Мы разбили лагерь, и три дня наша стоянка располагалась на соседнем со «Стариками» островке. Там, в закрытой лагуне, была удобная в любую погоду якорная стоянка, а в источнике, найденном нами среди пальм, мутная, но пригодная для питья вода. Если смотреть от якорной стоянки, «Старики» имели те же очертания, что мне набросал Джимми. Вот почему я так легко их узнал.

Полчаса спустя компания прибыла в полном составе. На крыше такси ремнями было привязано разнообразное снаряжение, покрытое зеленым брезентовым чехлом. Они наняли пару слоняющихся от безделья островитян поднести его, а также сумки с личными вещами вдоль пристани, к тому месту, где стояла «Балерина».

Не разворачивая, они свалили оборудование на передней палубе, и я не стал задавать лишних вопросов. Лицо Гатри начало шелушиться после ожога, и там, где отвалилась обожженная солнцем кожа, проступали сырые, красные пятна. Он густо намазал их кремом.

Я представил, как он гонял крошку Марион в своем люксе в «Хилтоне», и улыбнулся ему.

— А ты хорошо выглядишь! Тебе не приходила в голову мысль принять участие в конкурсе Мисс Вселенная?

Он недружелюбно глянул на меня из-под шляпы и уселся на стул.

Пока мы шли на север, он потягивал пиво прямо из банки, а опустошив, использовал, как мишень. Он палил по жестянкам из своего громадного пистолета, и они кувыркались вслед «Балерине»

Незадолго до полудня я отдал Джимми руль и спустился проверить, как там дела внизу. Я обнаружил, что Матерсон уже открыл бар и извлек оттуда бутылку джина.

— Сколько еще? — спросил он, взмокший и красный, несмотря на работу кондиционера.

— Еще часок-другой, — ответил я и подумал, что у Матерсона возникнут проблемы с алкоголем, если он пьет уже в первой половине дня. Но джин подействовал на него благотворно, и я — неисправимый оппортунист, — выудил из его кармана еще три сотни долларов в качестве компенсации за моральные и физические издержки — мне предстояло немало усилий, чтобы провести «Балерину» к «Старикам» через узкие проходы в рифах.

Вдали появились очертания Трехглавого острова. В душном воздухе они были призрачно зловещими, будто головы, висящие над морем и не имеющие тела. Джимми разглядывал вершины в бинокль, а затем, опустив его, обернулся ко мне:

— Похоже, что это они, шкипер, — и он спустился на нижнюю палубу. Затем они втроем поднялись на переднюю палубу, перешагнув через завернутый в брезент груз, и, встав плечом на носу, устремили взгляд в морскую даль, где неясно виднелся остров. Я с осторожностью двигался вдоль пролива.

Нам помогал прилив, он подталкивал нас вперед, и я решил воспользоваться этим, чтобы подойти к «Старикам» с востока и высадиться на пляже у ближайшего пика. Прилив у этого берега достигает семнадцати футов, и было бы неразумно входить в мелкие воды во время отлива. Можно легко оказаться в песчаной ловушке, видя, как вода уходит прямо из-под киля.

Джимми одолжил у меня ручной компас и положил его к себе в сумку, где уже лежал термос с ледяной водой и баночка с соляными таблетками из нашей походной аптечки. Пока я осторожно двигался к пляжу, Джимми и Матерсон сбросили с себя брюки и обувь. Когда «Балерина» уткнулась килем в плотный белый песок, я им крикнул:

— О'кей! Можно идти! — и пропустив Джимми вперед, они спустились по приставной лесенке на боку «Балерины». Вода доходила им до подмышек, и Джимми держал рюкзак высоко над головой, пока они не дошли до пляжа.

— Даю вам два часа! — крикнул я им вслед. — Если задержитесь, можете ночевать на берегу. Во время отлива я не смогу забрать вас назад!

Джимми помахал и улыбнулся. Я развернул «Балерину» и осторожно повел ее назад. Они уже достигли берега и неуклюже прыгали на пляже, надевая брюки и обувь, а затем направились к пальмовой роще и скрылись из вида.

Покружив минут десять, я обнаружил в прозрачной, как горный поток воде, темную тень и бросил якорь. Надев маску и перчатки, я нырнул с небольшой сетью для устриц, держа в руках тяжелый рычаг домкрата. Под нами было около сорока футов глубины, и на мое счастье, ветер был достаточно силен, чтобы я мог раскинуть под водой сеть. Мне удалось наполнить ее крупными двойными раковинами за одно ныряние.

Я высыпал их на передней палубе и, помня предупреждение Чабби, выбросил пустые раковины за борт, тщательно вытерев палубу. Затем отправил ведро нежной мякоти на плиту. Сложил в кастрюлю, добавив вина, чеснока, соли, молотого перца и щепотку чили, потом установил плиту на слабый огонь и закрыл крышку.

Когда я вернулся на палубу, Гатри все еще сидел на рыбацком стуле.

— С чего это, босс, ты так скучаешь? — спросил я участливо. — Нет девочек и мучить некого?

Мы обменялись еще парой любезностей в том же духе, и это помогло нам убить время, пока вдалеке на пляже не показались две фигуры. Они махали руками и что-то кричали. Я поднял якорь и пошел за ними. Как только они вернулись на судно, то сразу позвали Гатри и устроили прямо на палубе небольшое совещание. Все они были возбуждены, особенно Джимми. Он жестикулировал и указывал куда-то через пролив, говоря тихо, но страстно. В какой-то момент казалось, что они пришли к соглашению, но когда их разговор завершился, до заката оставалось лишь час, и я отказался выполнить требование Матерсона продолжить исследование вечером. Не хватало еще сесть на мель во время отлива!

Я решительно повел «Балерину» в безопасное для стоянки место в лагуне по другую сторону пролива, и когда солнце опустилось за горизонт, она уже мирно покачивалась на двух тяжелых якорях, а я, сидя на мостике, наслаждался последними часами дня и первой за вечер порцией виски. В салоне подо мной звучал непрерывный шепот дискуссий и рассуждений.

Я не обращал на них внимания. Желания еще раз воспользоваться вентилятором не было, и я оставался на мостике, пока первые москиты, перелетев к нам через лагуну, не зазвенели у меня над ухом. Тогда я спустился вниз, и при моем появлении разговор прекратился.

Я подал сок, рагу из устриц, запеченные бататы и ананасовый салат. Они молча принялись за еду.

— Господи, вы готовите лучше, чем моя сестра, — с удивлением в голосе произнес Джимми. Я гордился своим кулинарным талантом, а Джеймс несомненно был гурманом.

Проснувшись после полуночи, я вышел на палубу проверить якоря «Балерины». Все было в полном порядке и я остановился, чтобы полюбоваться луной. Вокруг была разлита тишина ночи, ее нарушали только мерные всплески волн о борт моей красавицы и удаленный рокот прибоя на внешнем рифе. Волны приходили с океана высокими и мощными. Они с гулом разбивались о коралловую преграду Пушечного рифа, превращаясь там в белую пену. Имя рифу было выбрано не случайно: глубокий, всесотрясающий гул его звучал подобно салюту небольшой пушки. Лунный свет заливал море серебристым сиянием, подчеркивая голые вершины «Стариков», белевших, словно слоновая кость. Из лагуны под ними поднимался ночной туман, клубясь и извиваясь, подобно душе грешника.

Внезапно я услышал за спиной слабое движение и обернулся на звук. За мной, будто леопард на охоте, следовал Гатри. На нем были одеты только жокейские шорты, и лунный свет высвечивал его белый мускулистый и стройный торс. На правом боку у него болтался его здоровенный черный «сорок пятый». Мгновение мы смотрели друг на друга, затем я расслабился.

— Знаешь, дружище, оставь эти штучки сейчас же. Ты вовсе не мой тип, — сказал я ему, но адреналин уже попал мне в кровь, и мой голос звучал хрипло.

— Когда мне понадобится убрать тебя, Флетчер, я воспользуюсь вот этим, — сказал он и поднял револьвер. — Я прошью тебя насквозь.

Мы позавтракали до рассвета, и я взял кружку кофе с собой на мостик, чтобы выпить его наверху, пока мы двигались вдоль пролива, к открытому океану. Матерсон сидел внизу, а Гатри развалился в рыбацком кресле. Поднявшись, Джимми принялся объяснять мне задачи сегодняшнего дня. Он был очень взволнован и походил на охотничью собаку, которая учуяла добычу и не может устоять на месте.

— Я хочу сделать несколько снимков с высоты этих пиков, — пояснил он. — Мне нужен ваш ручной компас, чтобы указать вам направление.

— Джим, скажи мне, куда тебе надо, и я доставлю тебя прямо на место, — предложил я.

— Давайте по-моему, шкипер, — упрямо ответил он, и я почувствовал, что не могу сдержать раздражения в голосе:

— Что ж, хорошо, орел-скаут, — он вспыхнул и отошел к перилам, чтобы навести компас на вершины. Минут через десять он заговорил снова.

— Можем ли мы развернуться градуса на два, шкипер?

— Конечно же, можем, — улыбнулся я в ответ. — Но тогда мы направимся прямо к краю Пушечного рифа и распорем ей брюхо.

Еще два часа у нас ушло на блуждания сквозь лабиринт рифов, пока я, наконец, не вывел «Балерину» через пролив в открытое море, обогнув Пушечный риф с востока. Это напоминало детскую игру «найди наперсток». Джимми выкрикивал «теплей», или «холодней», не давая мне совершенно никаких опознавательных знаков, с помощью которых я мог бы привести «Балерину» точно в то место, что он искал. На открытом пространстве волны вздымались величественной чередой, вырастая все выше по мере приближения к берегу. «Балерина», перекатываясь, раскачивалась на их гребнях, пока мы медленно подходили к внешнему рифу.

Здесь, где волны встречали коралловую преграду, их величие внезапно уступало место ярости, и они закипали, рассыпаясь высокими фонтанами пены, которая ливнем обрушивалась на риф, неся в себе всю мощь столкновения. Затем волны откатывались обратно, обнажая черные коварные клыки рифа, пена потоками сбегала со скал, а дальше уже надвигалась другая волна, изогнув громадную гладкую спину для атаки.

Джимми упорно направлял меня на юг курсом, ведущим к рифу, и я понимал, что мы где-то близко от его расчетов. Он, не отрываясь, наводил компас то на один, то на другой пик.

— Идите точно этим курсом, шкипер, — крикнул он.

Я взглянул вперед, оторвав на мгновение взгляд от таящего угрозу рифа. Новая волна поднялась и разбилась о риф, но в пятистах ярдах от нас остался узкий спокойный проход. В этом месте волна оставалась целой и невредимой и, не встретив на пути преграды, бежала дальше к берегу. С обеих сторон прохода волны разбивались о коралл, и только этот узкий проливчик был открыт для нас.

Внезапно я вспомнил похвальбу Чабби: «Мне было лет девятнадцать, когда я поймал своего первого горбыля в омуте Пушечного Пролома. Никто не захотел идти туда со мной, да я и не в обиде на них. Я и сам теперь ни за что не пойду, чего-чего, а мозгов у меня прибавилось.» Пушечный Пролом, вдруг понял я, вот куда мы идем! Я стал напряженно вспоминать, что же конкретно Чабби говорил мне о нем. «Если ты войдешь в него с моря, за два часа до большой воды, держись середины, пока не поравняешься с большой коралловой головой с правого борта, ее сразу можно узнать. Пойди как можно ближе к ней, а затем развернись. Ты окажешься прямо посередине большого омута, спрятанного за главным рифом. Чем ближе к стене рифа тем, старина, безопасней».

Я точно помнил эти его слова, произнесенные с похвальбой в баре «Лорда Нельсона». Любой другой, из немногих прошедших через Пушечный Риф, хвастался бы так же. «Никакой якорь там тебя не удержит, приходится налегать на весла, чтобы удержаться на месте — омут там бездонный, а горбыли просто отменные. Однажды я вытащил четыре рыбины, и самая мелкая весила триста фунтов. Мог бы поймать и больше, да время поджимало. В Пушечном Проломе не задержишься более двух часов после прилива — вода так и уходит, будто из моря вытащили какую-то пробку. Выходить нужно тем же путем, что и пришел, только приходиться сильнее уповать на Господа — на борту почти тонна рыбы, а под килем не будет и десяти футов. Есть и другой выход, через узкий пролив дальше в рифе. Но об этом я лучше промолчу. С меня хватило одного раза».

И вот теперь мы шли прямо к Пролому. Джимми вел нас точно на его середину.

— О'кей, Джимми, — крикнул я. — Вот мы и приехали. — Я приглушил ход прежде, чем, повернувшись, увидел его гнев.

— Мы почти пришли, черт возьми, — огрызнулся он. — Разве нельзя было подойти ближе?

— Что за недоразумение у вас, ребята? — раздался с нижней палубы голос Гатри.

— Джеймс, мне бы хотелось вам что-то показать, — я подвел его к навигационной карте. Пролом был отмечен на ней лаконично: тридцать фатомов эхолокации, у него не было названия и рекомендаций по судоходству. Я быстро сделал набросок двух наивысших пиков со стороны пролома и измерил транспортиром угол.

— Вот так, верно? — спросил я его. Он посмотрел мне на пальцы.

— Верно, не так ли? — с упорством повторил я, и он нехотя кивнул.

— Да, это то самое место, — согласился он. Вот тут-то я и рассказал ему о Пушечном Проломе в мельчайших подробностях.

— Но нам непременно надо туда попасть, — сказал он, когда я закончил свою речь, будто не услышал из нее ни слова.

— Никак не выйдет, — отрезал я. — Единственно, куда бы я желал сейчас направиться, так это в Грэнд-Хабор, остров Сент-Мери.

Что касается меня, то я считал контракт расторгнутым. Джимми спустился по лесенке вниз и через считанные минуты вернулся с подкреплением, Матерсоном и Гатри, причем оба были в бешенстве.

— Ты мне только скажи, и я оторву этому ублюдку руку и прихлопну его ее мокрым концом, — смакуя каждое слово, произнес Гатри.

— Парень говорит, что вы идете на попятную, — поинтересовался Матерсон. — Видимо, я что-то не так понял?

Мне пришлось еще раз рассказать о риске, связанном с Пушечным Проломом, и они мгновенно отрезвели.

— Подвезите нас как можно ближе, остальное я проплыву, — умолял меня Джеймс, но я ответил прямо Матерсону.

— Вы его потеряете, это я вам гарантирую. Хотите рискнуть?

Он не ответил, но было понятно, что Джимми для них слишком ценное приобретение, чтобы отважиться на такой риск.

— Ну позвольте мне попробовать, — настаивал Джим. Матерсон покачал головой.

— Если мы не можем войти в Пролом, дайте мне по крайней мере пройти вдоль рифа на буксире, — продолжал Джимми, и я понял, что мы везли на палубе, завернутое в брезент. — Я лишь пройдусь пару раз вдоль рифа и у входа в пролом.

Матерсон вопросительно взглянул на меня. Не часто мне предоставляется возможность, подобно этой, прямо на серебряном подносе. Я знал, что сумею провести «Балерину» на расстоянии плевка от кораллов без всякого риска, но тем не менее изобразил озабоченность.

— Для меня это будет чертовский риск, но если мы согласимся о некой сумме…

Я загнал Матерсона в угол и выудил у него дополнительную сумму — целую дневную оплату в пятьсот долларов, выплаченные авансом. Пока мы улаживали это дело, Гатри помог Джимми развернуть «сани» и отнести их на нижнюю палубу. Я убрал пачку банкнот и пошел налаживать буксир. Сани представляли идеальную конструкцию из пластика и нержавеющей стали. Вместо полозьев у них были плавники, весла и винты, которые контролировались рычагом ручного управления, расположенным ниже пластикового экрана. На носу было кольцо для буксирного каната. Когда «Балерина» потянет сани, Джимми придется лежать на животе за прозрачным экраном, дыша сжатым воздухом из двух емкостей, расположенных на шасси саней. На приборной доске были датчики глубины и давления, компас и таймер. С помощью рычага Джимми мог регулировать глубину погружения, а также отклоняться вправо и влево от хода «Балерины».

— Просто игрушка, — заметил я, и он покраснел от гордости.

— Спасибо, шкипер. Это моя собственная работа, — он уже натягивал резиновый подводный костюм, и пока его голова медленно пролезала сквозь прилипающий капюшон, я успел разглядеть табличку на шасси и запомнить ее содержание «Сделано фирмой «Подводный Мир Норта», 5, Павильонная Аркада, Брайтон, Сассекс.»

Я выпрямился, как только голова Джимми показалась в отверстии капюшона.

— Пять узлов — неплохая скорость для буксира, шкипер. Если вы будете идти в сотне ярдов от рифа, я смогу подплыть поближе к нему и пройти почти вплотную.

— Прекрасно, Джим, — согласился я.

— Если я подниму желтый сигнал, не обращайте внимания. Я лишь обозначу находку, и мы вернемся к ней позже. Но если я подниму красный сигнал — это тревога. Постарайтесь отвести меня от рифа и подтяните к себе.

Я кивнул.

— Даю тебе три часа, — предупредил я его. — Иначе отлив начнет отходить через пролом, и нам придется уйти.

— О, этого более чем достаточно, — согласился он.

Мы с Гатри подняли сани через борт, и они с шумом упали в воду. Джимми забрался в них и расположился за экраном, поправляя маску и воздушную трубку. Он сделал несколько шумных вздохов и показал мне два больших пальца.

Я мигом поднялся на мостик и включил двигатель. «Балерина» набрала скорость, а Гатри принялся разматывать через корму толстый нейлоновый канат. Сани все удалялись от нас. Наконец, когда веревка длиной в сто пятьдесят ярдов размоталась до конца, сани дернулись и пошли на буксире. Джимми помахал рукой, а я установил «Балерину» на твердые пять узлов. Я описал дугу, приближаясь к рифу, волны нещадно раскачивали «Балерину».

Джимми помахал еще раз, и я увидел, как он наклонил рычаг управления вперед. Вдоль направляющих плавников брызнула пена, сани уткнулись носом в воду и нырнули вглубь. Угол натяжения каната резко изменился, так как сани ушли под воду и повернули к рифу. Канат дрожал от натяжения, как стрела, попавшая в цель, и вода летела от него в разные стороны.

Мы медленно шли вдоль рифа, приближаясь к пролому. Я рассматривал риф с расстояния, не отваживаясь на риск, и представлял, как Джимми, далеко в глубине, молча летит вдоль него, едва не касаясь стены высоких коралловых зарослей. Какое это должно быть необыкновенное ощущение! Я даже завидовал ему, и твердо решил попробовать прокатиться на санях, как только представиться подходящий случай.

Мы миновали пролом, и я услышал крик Гатри. Я бросил быстрый взгляд на корму и увидел, как позади нас закачался большой желтый воздушный шар.

— Он что-то нашел, — кричал Гатри.

Чтобы отметить место, Джимми бросил леску с грузом, и лампочка вспышки автоматически наполнила шар углекислым газом. Я уверенно шел вдоль рифа, и через четверть мили угол натяжения каната стал меньше и сани вынырнули из воды.

Я повернул судно от рифа, чтобы уйти на безопасное расстояние, спустился вниз, чтобы помочь Гатри вытянуть сани. Джимми неуверенной походкой прошел по нижней палубе, и когда он снял маску, губы его дрожали, а глаза горели сумасшедшим блеском. Он схватил Матерсона за руку и потащил его в салон, разбрызгивая морскую воду на столь любимой Чабби палубе. Мы с Гатри намотали канат на катушку и подняли сани на нижнюю палубу. Я вернулся на мостик и снова взял курс на Пушечный Пролом.

Матерсон и Джимми поднялись ко мне на мостик прежде, чем мы достигли Пролома, и Матерсон уже был заражен волнением Джимми.

— Парень хочет попробовать поднять находку, — сказал он, и я не стал спрашивать, что это такое.

— А какие размеры у нее? — спросил я вместо того и посмотрел на часы. У нас в запасе было около полутора часов, прежде, чем отлив начнет откатываться через пролом.

— Не очень большие, — успокоил меня Джимми. — Весит фунтов пятьдесят максимум.

— Ты уверен, Джеймс? А не больше? — я не доверял его энтузиазму, который мог приуменьшить необходимые для этой работы усилия.

— Клянусь!

— Ты хочешь привязать к находке воздушный мешок?

— Да, с его помощью можно ее поднять и оттянуть от рифа.

Я осторожно приблизил «Балерину» к желтому шару, который игриво покачивался в разинутых челюстях пролома.

— Ближе никак не смогу, — я крикнул ему вниз, и он одобрительно замахал рукой. Он вразвалочку прошлепал ластами по корме, поправляя снаряжение. Затем взял два воздушных меха, брезент, в который были завернуты сани, и привязал себя нейлоновым канатом. Я видел, как он с помощью ручного компаса сориентировался на желтый шар, еще раз бросил взгляд вверх на мостик, бултыхнулся через корму и исчез. Под кормой показались белые пузыри из его дыхательной трубки, а потом их цепочка потянулась к рифу. Гатри начал разматывать канат. Я старался удержать «Балерину» на месте, делая небольшие движения взад и вперед, чтобы держаться от рифа не ближе, чем на сто ярдов.

Постепенно пузыри Джимми приблизились к буйку, и он остановился возле него. Он работал в глубине под буйком, и я представлял, как он привязывает с помощью нейлоновых петель воздушные мехи к неведомому предмету. Нелегкая это работа, течение тянет и засасывает ненадутые баллоны. Но прикрепив петли, он уже смог накачивать мехи сжатым воздухом из своего акваланга.

Если Джим правильно оценил размеры находки, ему понадобится лишь слегка подкачать мехи, чтобы оторвать таинственный предмет ото дна, и как только тот всплывет, мы сможем оттащить его в более безопасное место, прежде чем поднимем на борт.

Я удерживал «Балерину» на месте минут сорок, когда внезапно над поверхностью воды выросли два блестящих надутых зеленых холма. Это всплыли мехи Джимми поднял свою находку.

Немедленно рядом с ними из воды показалась обтянутая капюшоном голова Джимми, и он поднял вверх правую руку. Это был сигнал к буксировке.

— Готов? — крикнул я Гатри.

— Готов! — он закрепил канат, и я начал медленно и осторожно отползать от рифа, чтобы не задеть мехи и случайно не выпустить державший их на плаву воздух.

Отойдя ярдов на пятьсот от рифа, я остановил «Балерину» и спустился с мостика, чтобы подтянуть пловца и его великанские мехи.

— Оставайся на своем месте, — рявкнул мне Матерсон, когда я приблизился к трапу. Я пожал плечами и вернулся к штурвалу. Да провались на месте вся ваша компания, думал я. Однако было трудно побороть щекочущее мне нервы волнение, глядя, как они тянут воздушные мехи вдоль судна. Они помогли Джимми подняться на борт, он сбросил с плеч тяжелый акваланг прямо на палубу и поднял маску.

Его голос, резкий и возбужденный, ясно доносился до меня.

— Да, это куш! — кричал Джимми. — Это…

— Внимательней, — предупредил его Матерсон, и Джимми отрезал от себя канат. Они все, задрав вверх головы, уставились на меня.

— Ребята, можете не обращать на меня никакого внимания, — ухмыльнулся я и помахал весело сигарой. Они отвернулись и сбились в кучу, чтобы посовещаться. Джимми говорил шепотом, а Гатри громко воскликнул «Господи!» и шлепнул Матерсона по спине. Затем они что-то выкрикивали и смеялись, подойдя к перилам кормы, и принялись вытягивать на борт воздушные мехи. Получалось это у них довольно неуклюже, «Балерину» сильно качало, а я, сгорая от любопытства, перегибался через перила.

Моей досаде и разочарованию не было границ, когда я увидел, что Джимми предусмотрительно завернул находку в брезент, которым ранее были обернуты сани. Ее подняли на борт в промокшем, наскоро связанном узле. Штука была тяжела, что было заметно по тому, как они с ней обращались, но размеров небольших, не больше «дипломата». Уложив на палубу, они радостно обступили ее. Матерсон улыбнулся мне:

— О'кей, Флетчер, можешь взглянуть.

Сцена была разыграна превосходно. Он сыграл на моем любопытстве как пианист-виртуоз. Мне ужасно хотелось взглянуть, что за штуковину они вытащили из моря. Я, сжав в зубах сигару, стал спускаться по трапу, чтобы присоединиться к их компании. Я был на полпути к передней палубе, на открытом пространстве, и Матерсон все еще улыбаясь, тихо произнес «Давай». Только тогда я понял, что это ловушка. Мои мысли начали крутиться так быстро, что все происходящее я воспринимал, как при замедленной съемке.

Я увидел, что зловещее черное дуло «сорок пятого» в руке Гатри медленно опускается, нацеливаясь мне прямо в живот. Майк Гатри принял снайперскую стойку, вытянув правую руку вперед, и ухмыляясь, щурил свои кошачьи глаза, глядя вдоль тяжелого черного ствола.

Я также увидел, как красивое юное лицо Джимми Норта исказила гримаса ужаса, как он потянулся, чтобы перехватить руку, державшую оружие, но Матерсон, все также улыбаясь, грубо оттолкнул его, и Джим качнулся вместе с «Балериной». Моя голова работала четко и быстро, но это не было последовательностью мыслей — я видел несколько образов одновременно. Я думал, как аккуратно мне подставили капкан — работа профессионалов. Я думал, также, что был самонадеян, полагая, что можно прийти к соглашению с волчьей стаей — для них было проще убить, чем сторговаться. Я думал, что следующим будет Джимми, коль он стал свидетелем этой сцены. Возможно, это было запланировано с самого начала. Мне стало грустно. Я успел полюбить этого парня. Я думал о тяжелой разрывной пуле, которую пошлет «сорок пятый», как она пробьет цель, разрывая ее с силой в две тысячи фунтов.

Указательный палец Гатри обвил курок, и я бросился в сторону, к перилам, все еще сжимая в зубах сигару, но знал, что было поздно. Дуло пистолета в руке Гатри подпрыгнуло вверх, и я заметил его неяркий блеск в лучах солнца. Оглушающий гром выстрела и тяжелая пуля достигли меня одновременно. Грохот оглушил меня, я откинул голову назад, сигара вылетела у меня изо рта, оставляя за собой хвост искр. Удар пули заставил меня согнуться, изгоняя воздух из моих легких, сбил меня с ног и отбросил назад. Я почувствовал, что ударился поясницей с перила. Я не ощутил боли, только сильный шок, от которого все онемело. Удар пришелся в грудь, в этом я был уверен, как и в том, что пуля прошила меня насквозь. Рана была смертельной, в этом не было сомнений. Я ожидал, что сознание мое вот-вот помутится, что я рухну без чувств, погружаясь в черную бездну.

Но, наткнувшись на перила, я опрокинулся назад и полетел за борт головой вниз, навстречу принявшим меня холодным объятиям моря. Это снова привело меня в чувство и, открыв глаза, я увидел серебристое облако пузырей и мягкий зеленоватый свет солнца, проникающий под воду. Мои легкие были пусты — воздух вышел из них от удара пули, и я, инстинктивно потянулся к поверхности за глотком воздуха. К моему изумлению, сознание не покинуло меня, и я понял, что как только вынырну из воды, Гатри не преминет разнести мне череп. Я перевернулся и нырнул глубже, неуклюже работая ногами, и поплыл под брюхо «Балерины».

С пустыми легкими путь показался мне бесконечным. Гладкое белое днище «Балерины» медленно проплывало надо мной, и я отчаянно двигался вперед, удивляясь, что в моих ногах еще оставалась сила.

Внезапно меня окутала темнота — мягкое темно-красное облако, и я чуть было не запаниковал, полагая, что теряю сознание. Но тут же понял, что это моя собственная кровь. Это ее извивающиеся облака окрасили воду. Крошечные рыбки-зебры метнулись со всех сторон сквозь кровь, жадно глотая ее. Я хотел ускорить движение, но рука не слушалась меня. Омертвев, она болталась вдоль тела, а вокруг клубилась кровь. Правая рука сохранила силу, и я греб ею, чтобы выбраться из-под брюха «Балерины». Я проплыл у нее под килем и поднялся, благодаря судьбу, к ватерлинии.

Подплыв к поверхности, я заметил конец нейлонового каната, что болтался с кормы. Небольшая его часть уходила под воду, и с облегчением я ухватился за него.

Вынырнув под кормой «Балерины», я с трудом втягивал в себя воздух. Легкие онемели, воздух приобрел во рту медный вкус, но я сделал вдох. Мое сознание все еще было ясным: сам под кормой, на палубе — волчья стая, а карабин заперт в машинном отсеке. Я потянулся изо всех сил, стараясь намотать конец каната себе на руку. Затем, поднял колени и уперся ступнями в шершавую планку, идущую вдоль ватерлинии. Я знал, что сил у меня хватит лишь на одну попытку. И она должны быть успешной. Сверху до меня доносились их голоса. Они что-то зло кричали друг на друга, но я не обращал внимания, собираясь с силами.

Я подался вверх, работая ногами и одной здоровой рукой. От напряжения у меня потемнело в глазах, а грудь совсем онемела. Однако мне удалось выбраться из воды, перевалившись через перила кормы, я повис на них, как пустой мешок на колючей проволоке. Я лежал так несколько секунд, пока сознание не прояснилось, чувствуя, как теплая липкая кровь стекает ручьем по моему боку и животу. Но это даже подстегнуло меня — я понял, как мало у меня в запасе времени, прежде, чем я рухну без чувств от потери крови. Отчаянно брыкнув ногами, я кувыркаясь, полетел на палубу, ударился головой о рыбацкий стул и зафыркал от новой боли. Мне удалось лечь на бок и взглянуть на свое тело. То, что я увидел, привело меня в ужас. Из меня потоками текла густая, вязкая кровь, собираясь в лужу. Я впился пальцами в палубу, подтягивая себя к рубке, и подтянулся к поручню входа. Еще одним диким усилием я постарался поднять себя вертикально, повиснув на одной руке и упираясь ногами, которые ослабли и едва слушались.

Быстрым взглядом окинув рубку, я посмотрел на переднюю палубу — туда, где все еще стояли трое, сбившись вместе у якорей. Джимми Норт отчаянно пытался снова надеть свой акваланг. На лице его застыло выражение ужаса и гнева, а голос звучал пронзительно. Он что-то кричал Матерсону.

— Вы грязные, мерзкие убийцы! Я нырну и отыщу его. Я вытащу его тело и, да поможет мне Бог, еще увижу, как вас отправят на виселицу.

Даже в моем плачевном положении я не мог не почувствовать прилив восхищения мужеством этого парня. Сомневаюсь, чтобы он догадывался, что и ему была уготована та же участь.

— Это же убийство, хладнокровное убийство! — крикнул он и повернулся к перилам, поправляя на лице маску. Когда Джимми оказался к ним спиной, Матерсон взглянул на Гатри и кивнул. Я попытался криком предупредить его, но из моего горла донесся лишь хрип. Он поднес дуло своего огромного сорок пятого к основанию его черепа, и резиновый капюшон поглотил звук выстрела. Голова Джимми дернулась, пробитая насквозь тяжелой пулей. Она вышла сквозь стекло его маски, разнеся его вдребезги. Сила выстрела повалила Джимми на бок, и он с шумом упал в воду. Затем наступила тишина, в которой звуки ветра и воды казались эхом погремевших выстрелов.

— Он потонет, — спокойно произнес Матерсон. — На нем был пояс для погружения. А нам бы не мешало заняться поисками Флетчера. Я бы не желал, чтобы его выбросило где-нибудь на берег с пулей в груди.

— Он увернулся, этот ублюдок, я не смог уложить его на месте, — возразил Гатри, и я больше ничего не расслышал. У меня подкосились ноги и я плашмя растянулся на палубе. Меня тошнило от шока и ужаса, от струящихся потоков крови.

Я видел смерть в разных жестоких обличьях, но то, как погиб Джимми Норт, потрясало. Внезапно у меня осталось единственное желание, которое я обязан был выполнит^ пока собственная жестокая смерть не унесет меня.

Я принялся потихоньку пробираться к дверце отделения. Белая палуба простиралась передо мной, как пустыня Сахара, и постепенно я начал ощущать свинцовую руку тяжкой усталости на моем плече. Вскоре я услышал их. шаги по палубе надо мной и приглушенный звук их голосов. Они возвращались на нижнюю палубу.

— Секундочек десять, ну, прошу тебя, Господи! — прошептал я. — Больше мне не надо! — хотя и знал, что все напрасно. Они попадут в рубку раньше, чем я открою задвижки, но все равно я упорно подтягивал себя вперед.

На мгновение их шага замерли, затем послышались вновь. Они остановились на палубе, чтобы поговорить, и я моментально почувствовал облегчение, достигнув дверцы машинного отсека. Теперь я сражался с задвижкой. Казалось, она застряла навечно, и я понял, как ослаб. Но сквозь слабость я чувствовал, что злость возвращает меня к жизни. Я дергал задвижки и бил по ним, и наконец они отлетели. С трудом превозмогая усталость, я поднялся на колени. Новые капли алой крови брызнули на пол, когда я наклонился над дверцей. «Подавись собственной печенкой, Чабби», — подумал я невзначай и поднял дверцу. Она поднялась чертовски медленно, неимоверно тяжелая для меня, и я ощутил новые стрелы боли, пронзившие мне грудь там, где рвались раненые ткани.

Упав на живот, я отчаянно пытался нащупать приклад карабина. Наконец, мне удалось ухватиться за него правой рукой. Я устало потянул карабин, но он, казалось, намертво застрял в петлях и не поддавался моим усилиям.

Заслонка с тяжелым грохотом упала назад, и в тот же момент голоса на палубе смолкли. Я представил, как они прислушиваются.

— Давай сюда! — раздался громкий крик, и я узнал голос Матерсона.

В то же мгновение послышался топот бегущих ног, приближающихся к рубке.

— Иисус, вся палуба в крови! — орал Матерсон.

— Это Флетчер! — вторил ему Гатри. — Он вернулся через корму!

И тут мне удалось вытащить карабин из петель. Я едва не уронил его внутрь машинного отсека, только чудом удержав в руках, и перевернулся.

Я присел, держа карабин на коленях, и прижал спусковой крючок большим пальцем. Пот и соленая морская вода текли мне в глаза, мешая смотреть — я впился взглядом в дверь рубки. Матерсон вбежал, сделав несколько шагов, прежде чем заметил меня. Он остановился и, открыв рот, уставился на меня. Его лицо горело от возбуждения, он поднял руки, будто пытаясь защитить себя, и я поймал его на мушку. Бриллиант на его мизинце весело подмигнул мне. Я поднял карабин с колен одной рукой, и его тяжесть показалась мине невыносимой. Как только дуло поднялось до колен Матерсона, я нажал на спуск. С непрерывным оглушающим ревом карабин выплюнул целый рой пуль. Отдача вскинула дуло, и пули прошили тело Матерсона от живота до груди. Они отбросили его назад, к стенке, вспоров его как рыбу, чьи кишки можно выпустить одним движением ножа. Казалось, он начал танцевать резкую, гротескную джигу.

Я знал, что нельзя стрелять до последней пули — мне предстояло еще разделаться с Гатри, но заставить себя сдвинуть палец со спускового крючка я не смог, пули продолжали рвать тело Матерсона, разнося в щепки деревянную обшивку рубки. Внезапно я отпустил палец. Поток пуль иссяк, и Матерсон тяжело рухнул вперед. В рубке пахло порохом и кровью — это был тяжелый, сладковатый и липкий запах.

Гатри, пригнувшись, вбежал в рубку, в его вытянутой вперед правой руке был нацеленный в меня пистолет, из которого он послал только одну пулю. Я сидел прямо посередине рубки. Он мог убить меня с первого выстрела, у него было для этого достаточно времени. Но он торопился, он паниковал и не мог удержать равновесие. Выстрел прогремел у меня в ушах, и тяжелая пуля пронеслась мимо моей щеки. Отдача послала дуло вверх, и пока Гатри вновь наводил его на меня, я успел броситься в сторону и вскинуть карабин. Наверное, у меня оставалось патронов лишь на один раз, но мне повезло. Я не стал целиться, а просто нажал на спуск. Пуля попала Гатри в сгиб правого локтя, повредив сустав так, что пистолет перелетел через его плечо, и, упав на палубу, отлетел к шпигату кормы. Гатри увернулся в сторону, его вывернутая в суставе рука гротескно болталась, но в тот же момент мой карабин замолк.

Мы глядели друг на друга, оба раненые, но старый антагонизм по-прежнему разделял нас. У меня хватило сил подняться с колен и шагнуть в его сторону. Пустой карабин выскользнул у меня из рук. Гатри фыркнул и отвернулся, поддерживая разбитую руку здоровой. Он, шатаясь, направился к лежащему на палубе «сорок пятому». Я знал, что не смогу остановить его. Рана была не смертельной, и я не сомневался, что он стреляет ничуть не хуже с левой руки. И все же я, превозмогая себя, нашел силы перешагнуть через тело Матерсона и выбрался на нижнюю палубу, как раз в тот момент, когда Гатри нагнулся за пистолетом. Мне на помощь пришла «Балерина». Она толчком лишила Гатри равновесия, и пистолет снова отлетел через всю палубу. Гатри повернулся, чтобы броситься за ним, но поскользнулся в луже оставленной мной крови и упал.

Он рухнул тяжело, на искалеченную руку и вскрикнул от боли. Затем, перевернувшись, поднялся на колени и быстро пополз к черному блестящему пистолету.

Снаружи рубки, в специальной подставке, подобно бильярдным киям, стояли длинные гарпуны. Каждый был около десяти футов, с огромным стальным крюком на конце. Чабби отточил наконечники острее стилетов, чтобы они как можно глубже вонзались в тело рыбы, а сила удара отделяла бы голову от позвоночника. Затем рыбу было нетрудно подтянуть за толстую нейлоновую веревку, которая крепилась к гарпуну.

Гатри почти дополз до пистолета в тот момент, когда я открыл перемычку подставки и поднял один из гарпунов. Мой противник схватил пистолет левой рукой, сжимая его изо всех сил и целиком сосредоточившись на оружии. В это время я опять поднялся с колен, держа в одной руке гарпун, вскинув его вверх, целясь в согнутую спину Гатри. Как только острие коснулось его спины, я, нажав что было сил, вогнал гарпун, как можно глубже ему меж ребер. Шок отбросил Гатри на палубу, пистолет снова выпал у него из рук, а от покачивания судна он отлетел еще дальше.

Теперь Гатри кричал, это был душераздирающий вопль агонии — сталь глубоко пронзила его. Я нажал еще сильней пытаясь повредить сердце или легкие, но древко сломалось возле самого лезвия. Гатри снова откатился за пистолетом, в отчаянной попытке схватить оружие. Отбросив рукоять гарпуна, я не менее отчаянно пытался натянуть веревку, чтобы удержать его.

Как-то мне довелось увидеть двух женщин-борцов, сражающихся по колено в черной жиже. Это было в ночном клубе района Сант-Паули, в Гамбурге. И вот теперь мы с Гатри давали то же представление, только вместо грязи мы барахтались в луже крови. Извиваясь, мы катались по палубе, и нас безжалостно мотало из стороны в сторону покачиванием «Балерины».

Наконец, Гатри стал слабеть. Он пытался нащупать здоровой рукой торчащее в его спине лезвие. Однако мне при следующем толчке судна удалось накинуть ему на горло виток веревки и прижать ее конец ногой к подставке рыбацкого стула. Затем я, собрав остатки сил, сделал рывок. В одно мгновение из его горла с шумом вырвался выдох, язык выпал изо рта, тело расслабилось, конечности безжизненно вытянулись, а голова моталась из стороны в сторону от качки «Балерины». Я так устал, что мне было все безразлично. Моя рука непроизвольно разжалась, и веревка выскользнула из нее. Я откинулся назад и закрыл глаза. Забытье окутывало меня, словно саван.

Когда сознание вернулось, мне показалось, что лицо горит, словно обожженное кислотой. Губы распухли, а жажда жгла, как лесной пожар. Я пролежал лицом вверх не менее шести часов под тропическим солнцем, безжалостно палившим меня. Медленно я перекатился на бок и беззвучно заплакал от безграничности боли, пронзающей мне грудь. Я немного полежал без движения, чтобы боль ослабла, и начал исследовать рану. Пуля под углом прошила бицепс левой руки, не задев кости, и вышла, проделав громадную дыру, через трицепс. Сразу после этого она пропахала мне грудь. Рыдая от усилий, я ощупал рану пальцем. Ребро было задето, и ощущалась открытая кость — она была сломана, и на конце ее оставались плоские свинцовые осколки пули, а в обгорелой плоти застряли щепки ребра. Пуля прошла через толстые мышцы спины и вырвалась наружу ниже лопатки, оставив дыру размером с кофейную чашку. Я снова повалился на палубу, тяжело дыша и пытаясь побороть приступы головокружения и тошноты. Мои исследования вызвали кровотечение, но теперь я, по крайней мере, знал, что пуля не задела грудную полость. У меня оставался шанс выжить. Пока же я отдыхал, с грустью разглядывая себя. Мои одежда и волосы запеклись от крови, палуба была залита кровью — она засохла, почернела и блестела на солнце.

Гатри лежал на спине. Остаток гарпуна все еще торчал из него, а на шее болталась веревка. В его животе уже начали собираться газы, он вспух, что придавало мертвецу сходство с беременной женщиной.

Я поднялся на колени и пополз. Тело Матерсона наполовину загораживало вход в рубку — разнесенное на куски пулями оно напоминало изуродованную жертву какого-то хищника. Я переполз через него и заскулил, увидев ледник позади бара.

Я выпил три банки кока-колы подряд, захлебываясь от нетерпения и жажды. Я проливал ледяной напиток себе на грудь, стоная и отфыркиваясь при каждом глотке. Затем я снова прилег отдохнуть, закрыл глаза, и мне захотелось уснуть навсегда.

«Черт, где это мы?» — вопрос вернул меня в чувство. «Балерина» плыла вдоль коварных рифов и отмелей побережья.

Я с трудом поднялся на ноги и добрел до блестящей от крови палубы. За бортом плескались пурпурные воды Мозамбикского пролива, вокруг была чистая линия горизонта, а над ней причудливо громоздились облака, поднимаясь к высокому синему небу. Отлив и ветер отнесли нас далеко на восток, и вокруг было только море.

Ноги не держали меня, я упал и, наверно, проспал какое-то время. Когда я проснулся, в голове у меня немного прояснилось, но рана мучительно онемела. Каждое движение было невыносимым. Ползком на коленях, опираясь на одну руку, я добрался до душевой, где хранилась аптечка. Я сорвал с себя рубашку и влил прямо в рану неразбавленный раствор антисептика. Потом наскоро заткнул раны бинтом и, как умел, сделал повязку, что стоило мне неимоверных усилий. На меня снова накатило головокружение, и я рухнул без чувств на линолеум пола.

Я пришел в себя все еще с неясным сознанием и слабым, как новорожденный младенец. Пришлось как следует повозиться, прежде, чем мне удалось сделать перевязь для больной руки, а путь до мостика показался нескончаемым странствованием, где сменялись то головокружение, то боль, то тошнота.

Двигатель «Балерины» заработал мгновенно. Он заурчал так же нежно, как и прежде.

— Отвези меня домой, любовь моя, — прошептал я и установил ее на автопилот. Я задал ей примерное направление. «Балерина» легла на курс, и я вновь погрузился в забытье, растянувшись на палубе, и был даже раз погрузиться в спасительную темноту.

Должно быть, я проснулся от изменения хода «Балерины». Она больше не раскачивалась на исполинских волнах Мозамбика, а лишь спокойно покачивалась, тихо проплывая по укрытому от ветров морю. Стало быстро темнеть. Я с трудом поднялся к рулю и едва успел, так как впереди, в меркнущем свете, смутно виднелась полоска суши. Заглушив двигатели, я пустил ее в свободное плавание. Она нежно закачалась на мелководье. Я узнал очертания земли — это был Большой Остров Чаек.

Мы прошли мимо пролива, ведущего в Грэнд-Харбор, слегка отклонившись к югу, и приплыли к самой южной оконечности цепочки крохотных атоллов, составляющих группу островов Сент-Мери. Повиснув на руле, я вытянул шею вперед. Завернутый в брезент сверток все еще лежал на передней палубе. Я решил, что должен во что бы то ни стало от него избавиться. Я сам еще толком не понимал почему. Смутно я догадывался, что это должно быть, карта в крупной игре, в которую я оказался втянутым помимо собственной воли. Я знал, что мне нельзя появиться с этим свертком в Грэнд-Харбор на виду у всех. Из-за него убиты уже трое, а мне едва не отстрелили полгруди. В этом брезенте, видимо, спрятано сильнодействующее средство. Чтобы добраться до передней палубы мне понадобилось минут пятнадцать. Я дважды терял сознание, и, когда подполз к свертку, громко рыдал при каждом движении.

Полчаса я напрасно пытался развернуть жесткий брезент и развязать узлы на нейлоновой веревке. Владея только одной рукой с онемевшими и негнущимися пальцами, которые даже нельзя было сжать в кулак, это была напрасная затея. Я снова был близок к обмороку и испугался, что упаду без чувств, пока этот сверток все еще валяется на палубе. Лежа на боку, я по последним лучам солнца определил свое местоположение по отношению к острову. По верхушкам пальм и высшей точке я тщательно запомнил приметы этого места. Затем открыл дверцу в ограждении палубы, через которую обычно втягивали рыбу, и из последних сил стал передвигать сверток. Я прижал к нему обе стопы и подтолкнул к краю. Он упал с тяжелым плеском и мелкие брызги подпрыгнули вверх к моему лицу.

От напряжения рана снова открылась, и свежая кровь просочилась сквозь мою неуклюжую повязку. Я попытался, пересечь палубу, но не смог, и снова потерял сознание, едва добравшись до салона.

Меня разбудило утреннее солнце и жадные крики птиц. Когда я открыл глаза, мне показалось, что солнце чем-то закрыто, оно было темным, словно при затмении. У меня снова померкло в глазах, и когда я попытался пошевелиться, то для этого не нашлось сил. «Балерина» стояла, как-то странно накренившись — возможно, застряла в песке после отлива.

Я глянул вверх. Три чайки с черными спинами, каждая размером с индюшку, сидели рядком на перекладине. Скривив шеи, они смотрели вниз на меня. У них были желтые сильные клювы. Верхняя часть клюва заканчивалась изогнутым ярко-красным крюком. Они наблюдали за мной блестящими черными глазками, и от нетерпения распушали перья. Я пытался прогнать их криком, но губы мои едва шевелились. Я был совершенно беспомощен, понимая, что с минуты на минуту они бросятся к моим глазам. Они всегда кидались в глаза.

Одна из чаек набралась смелости и, расправив крылья, опустилась на палубу возле меня. Затем, сложив крылья, она вперевалочку сделала ко мне несколько шагов и мы пристально посмотрели друг на друга. Я еще раз попробовал закричать, но не смог выдавить из себя ни звука, а чайка подошла еще ближе, вытянув шею и открыв уродливый клюв. Она издала скрипучий угрожающий крик. Мне показалось, что все мое измученное тело подалось в сторону от птицы. Внезапно тон криков изменился, и воздух наполнился шумом крыльев. Птица, за которой я наблюдал, прокричала скова, но уже разочарованно, и поднялась в воздух. Я почувствовал на лице движение воздуха от взмахов ее крыльев.

Наступила долгая тишина. Я лежал на грязной палубе, пытаясь побороть приступы головокружения. Внезапно откуда-то раздались скрипящие звуки. Я поднял голову им навстречу, и в тот же момент на уровне палубы показалось шоколадное лицо. Нас разделяло лишь два фута.

— Боженьки мои, — раздался знакомый голос. — Да это же мистер Харри!

Позже я узнал, что Хенри Уоллес, охотник за черепахами с Сент-Мери, разбил бивуак на одном из атоллов и, поднявшись утром со своего сделанного из соломы ложа, увидел «Балерину», стоящую, уткнувшись в песок отлива, а вокруг тучей кружились чайки. По мокрому песку он добрался до судна, перелез через перила, и его взгляду предстала жуткая бойня на палубе «Балерины». Мне хотелось сказать ему, как я был благодарен увидеть его здесь, был готов пообещать ему бесплатное пиво до конца его дней, но вместо этого я расплакался; слезы поднимались к моим глазам, будто из неиссякаемых колодцев. Сил громко рыдать не было.

— Ну, это всего лишь царапина, — произнес доктор Нэбб. — Абсолютно никакого повода для беспокойства.

И он решительно потрогал рану.

У меня от боли перехватило дыхание, а он еще ощупывал мне спину. Если бы у меня хватило сил, я бы летел с больничной койки что было духу, но лишь слабо простонал.

— Послушай, Док. Разве тебя не учили, что существует морфий и прочая ерунда, еще тогда, когда ты чуть не завалил свой диплом? — осведомился я, скрипя зубами.

Нэбб обошел меня и взглянул мне в лицо. Он был пухлый, с красной физиономией — лет под пятьдесят; волосы и усы посвечивали сединой. Его дыхание подействовало на меня как анестезия.

— Харри, дружок, эти вещи стоят денег — а ты кто такой, скажи, у тебя что — государственная страховка, или ты частный пациент?

— Я только что сменил статус — теперь я частный.

— Верно, — согласился Нэбб. — Человек с положением в обществе.

Он кивнул сестре:

— Ну что ж, дорогая, придется дать мистеру Харри чуть-чуть морфина, прежде, чем мы продолжим.

И пока он ждал, когда приготовят укол, продолжал подбадривать меня:

— Прошлой ночью мы влили в тебя целых шесть пинт крови, ты почти пересох. Пришлось наполнить тебя, как губку.

Вряд ли можно было ожидать, чтобы на Сент-Мери практиковали медицинские светила. Я бы мог поверить даже в то, что он, как ходили слухи по острову, работает в паре с владельцем похоронного бюро Фредом Кокером.

— И долго вы намерены держать меня здесь, Док?

— Не больше месяца.

— Месяц? — я попытался привстать, но две сестры удержали меня, что, кстати, было нетрудно сделать.

— Месяц это слишком, ведь сейчас самый сезон. На следующей неделе у меня новые клиенты, — запротестовал я.

Сестра уже торопилась ко мне со шприцем.

— Вы хотите меня разорить? Я не могу упустить ни одного клиента.

Сестра вводила в меня иглу.

— Харри, старина, забудь о сезоне. Тебе не придется снова ловить рыбу, — и Нэбб принялся выбирать из меня осколки кости и кусочки свинца, что-то весело напевая себе под нос. Морфин смягчил боль — но не мое отчаяние. Если мы с «Балериной» упустим полсезона, дальше мы не протянем. Я снова окажусь в финансовых тисках. Черт, как я ненавижу деньги. Вскоре я оказался завернут в чистые белые бинты и добавил солнца в улыбке.

— Возможно, вы слегка потеряете способность владеть левой рукой, Харри, детка. Не исключено, что она останется слабее и будет плохо слушаться, но у вас зато будут замечательные шрамы, чтобы хвастать перед девушками… Он окончил перевязку и повернулся к сестре:

— Меняйте повязку каждые шесть часов, промывайте эузолом и давайте обычную дозу антибиотика каждые четыре часа. Три могадона сегодня, а завтра я посмотрю его во время обхода.

Он обернулся, улыбаясь мне. Его улыбка обнажила плохие зубы под неряшливыми усами:

— Вся полиция собралась под дверями этой палаты. Мне придется сейчас их впустить.

Нэбб направился к двери, затем остановился, усмехнувшись:

— Ну и отделал ты этих двоих — прямо размазал по всей картине. Хорошо стреляешь, Харри, детка.

Инспектор Дейли явился облаченный в безукоризненно отглаженную форму цвета хаки, накрахмаленную и только что из стирки. Кожаные ремни были начищены до блеска.

— Добрый день, мистер Флетчер. Я пришел взять у вас показания. Надеюсь, у вас найдется для этого достаточно сил.

— Я чувствую себя просто великолепно, инспектор. Ничто обычно не бодрит так, как пуля в грудной клетке.

Дейли обернулся к констеблю, что следовал за ним и знаком приказал присесть на стул у моей кровати. Тот сел и приготовил блокнот для стенографирования, сказав при этом сочувственно:

— Сожалею, что вы ранены, мистер Харри.

— Спасибо, Уолли, но видел бы ты этих двоих.

Уолли был одним из племянников Чабби, и его мать стирала мне белье. Это был высокий, сильный, темнокожий симпатичный парень.

— Я видел их, — сказал он. — Это, конечно, что-то!

— Если вы готовы, мистер Флетчер, — жестко прервал Дейли, не одобряя нашу болтовню, — мы начнем.

— Начали, — сказал я и приготовился произнести новую версию. Как и все хорошие рассказы, он был абсолютно правдив и точен, опущены лишь некоторые детали. Я не упомянул о свертке, который Джеймс Норт поднял, а я затопил у Большого Острова Чаек. Не сказал я и о том, в каком месте мы вели поиски. Дейли, конечно, это интересовало, и он постоянно возвращался к этому.

— Но что они искали?

— Не имею понятия. Они соблюдали предосторожность, чтобы не проболтаться.

— Так где же это произошло? — настаивал он.

— В районе за рифом Селедочной Кости, южней мыса Растафа. — От Пушечного рифа это было миль пятьдесят.

— Вы бы могли точно указать место, где они ныряли?

— Не думаю, могу ошибиться на несколько миль. Я лишь следовал их указаниям.

Дейли задумчиво жевал свой шелковистый ус.

— Хорошо. Вы уверены, что они напали на вас без предупреждения?

Я кивнул.

— Зачем это они сделали? Почему пытались убить вас?

— Мы этот вопрос как-то не обсуждали. Я не имел возможности спросить их об этом.

Я снова почувствовал слабость и усталость и не хотел рассказывать дальше, боясь проболтаться: «Когда Гатри начал стрелять в меня из своей пушки, я полагал, что он не намерен вести со мной беседы».

— Здесь не до шуток, Флетчер, — сухо произнес Дейли, а я позвонил в колокольчик над моей головой. Сестра, должно быть, уже ждала у двери.

— Сестра, я чувствую себя архискверно.

— Вам придется уйти, инспектор, — она повернулась как наседка, к двум полицейским и выдворила их из палаты. Затем подошла поправить мне подушку. Она была симпатичным созданием с огромными темными глазами. Ее осиную талию перетягивал ремень, еще более подчеркивающий красивую пышную грудь, на которой у нее были прицеплены значки и медали. Блестящие каштановые локоны выбивались из-под кокетливой форменной шапочки.

— Как тебя зовут? — прохрипел я.

— Мэй.

— Сестричка Мэй, почему я никогда не встречал тебя раньше? — спросил я, когда она наклонилась, чтобы поправить мне простыни.

— Должно быть, плохо смотрели, мистер Харри.

— Ну, зато, теперь насмотрюсь, — белая накрахмаленная блузка была лишь в нескольких дюймах от моего носа. Сестра быстро выпрямилась.

— Говорят, вы сущий дьявол, — сказала она. — Я знаю, что мне не наврали. — Однако она улыбнулась: — А теперь спите. Вам надо поправляться.

— Да, у нас еще будет время поговорить, — сказал я, и она рассмеялась.

В течение следующих трех дней у меня было достаточно времени для размышлений. Посетителей ко мне не пускали до тех пор, пока было не начато официальное расследование. Дейли выставил у дверей моей палаты охранника, и я уже не сомневался, что мне выдвинут обвинение в самом что ни на есть жутком убийстве.

Моя палата была прохладной и полной свежего воздуха. Из окна открывался изумительный вид на лужайки и стоящие в отдалении баньяны, а за ним виднелись увенчанные пушками мощные стены форта. Пища была здоровой, с обилием рыбы и фруктов, а сестрица Мэй стала мне близким, если не самым лучшим, другом. Она даже как-то раз пронесла для меня бутылку «Чивас Регал», которую мы спрятали в судне. От нее я узнал, как всполошился весь остров из-за доставленного мной в Гренд-Харбор груза. Она также рассказала мне, что Гатри и Матерсона похоронили на следующий день на старом кладбище. В этих широтах труп быстро портится. За эти три дня я решил, что будет лучше, если сверток, который я утопил возле Большого Острова Чаек, еще полежит некоторое время на дне. Я был уверен, что отныне за мой будет следить множество глаз, и положение мое было незавидным. Я не знал кто будет следить и почему. Мне следует опуститься на дно и не высовываться до тех пор, пока я не пойму, где меня может подстерегать следующая пуля. Не нравилась мне эта игра. Меня могут убрать. Нет, я должен следить за ситуацией.

Я также много размышлял о Джиме Норте, и каждый раз меня охватывала странная грусть. Я пытался убедить себя, что он лишь случайный незнакомец на моем пути, но это не помогало. В этом была моя слабость, которой я должен остерегаться. Я стал очень быстро привязываться к людям. Я всегда старался действовать в одиночку, избегая привязанностей, и после нескольких лет тренировки мне это стало удаваться. Редко кто мог проникнуть под мою броню, как это сделал Джимми Норт.

К концу третьего дня я почувствовал себя намного сильней, я уже мог самостоятельно садиться в постели, испытывая при этом лишь умеренную боль.

В моей палате проводили официальное дознание. Это было закрытое заседание, на которое собрались лишь главы законодательной, юридической и исполнительной властей Сент-Мери.

Сам Президент, облаченный в черный костюм и белоснежную рубашку, с серебристым венцом вокруг лысины, председательствовал на этих заседаниях. Ему помогал судья Харкнесс — высокий, худой, загорелый до черноты, а инспектор Дейли представлял исполнительные органы. Важнейшей заботой Президента был мой комфорт и здоровье. Я был одним из его ребят.

— Прошу вас, не утомляйте себя, мистер Хари. Если вам что-то необходимо, спрашивайте, не стесняйтесь Мы ведь здесь лишь за тем, чтобы услышать вашу версию. Пожалуйста, не надо волноваться. С вами ничего не произойдет.

Инспектор Дейли хмурился, видя как подследственного объявляют невиновным еще до суда. Я еще раз повторил свою историю и, пока я говорил, Президент делал одобрительные замечания, каждый раз, когда я останавливался, чтобы перевести дыхание, а когда я закончил рассказ, он затряс головой от удивления.

— Я вам только одно хочу сказать, мистер Харри: не много найдется людей, которые бы с такой отвагой и мужеством противостояли бандитам, как это сделали вы. Верно, джентльмены?

Судья Харкнесс охотно согласился, а инспектор Дейли промолчал.

— И это действительно были бандиты, — продолжал он. — Мы послали их отпечатки пальцев в Лондон, и сегодня нам сообщили, что они прибыли сюда по фальшивым паспортам, оба они зарегистрированы в Скотланд-Ярде. Бандиты оба. — Президент взглянул на судью Харкнесса: — У вас есть вопросы, судья?

— Не думаю, мистер Президент.

— Прекрасно, — с радостью кивнул тот. — Ваше мнение, инспектор?

Дейли достал отпечатанный на машинке лист. Президент не стал скрывать своего раздражения:

— Мистер Флетчер еще очень болен, инспектор. Я надеюсь, что ваши вопросы действительно важны…

Инспектор на минуту задумался, а Президент также живо продолжал:

— Хорошо, мы все одного мнения. Наше заключение — смерть в результате несчастного случая. Мистер Флетчер действовал в целях самообороны и посему не несет никакой ответственности за содеянное. Против него не будет выдвинуто никаких обвинений. — Он обернулся к сидящей в углу стенографистке: — Вы это записали? Отпечатайте и пришлите мне копию на подпись. — Затем он встал и подошел к моей кровати.

— Вы скоро поправитесь, мистер Харри. Я жду вас к обеду в Доме Правительства, как только вы будете себя хорошо чувствовать. Я желал бы еще раз услышать вашу историю

В следующий раз, когда я предстану перед судом, а это непременно произойдет, — я буду надеяться на такое же снисхождение.

Меня официально признали невиновным, разрешили принимать посетителей.

Чабби с супругой пожаловали парой, наряженные в свое стандартное платье номер 1. Миссис Чабби испекла непревзойденные банановые пирожные, зная мою к ним слабость. Чабби был ужасно рад видеть меня живым и поэтому разрывался между облегчением и гневом, по поводу того, что я натворил с «Балериной». Сердито глядя на меня, он высказал все, что думает по этому поводу.

— Ни за что не удается вычистить палубу. Она, парень, промокла насквозь. А твой проклятый карабин разнес вдребезги всю обшивку салона. Мы с Анджело работаем уже третий день, и надо будет еще столько же.

— Прости, Чабби, когда в следующий раз мне придется в кого-то стрелять, я попрошу его встать к перилам.

Я знал, что стоит Чабби закончить ремонт деревянных частей, никто не заметит, где же раньше были повреждения.

— Ладно, а когда тебя выпишут? Такая рыба сейчас идет, Харри!

— Совсем скоро, Чабби, этак через недельку.

Чабби фыркнул:

— А знаешь, Фред Кокер дал телеграммы всем твоим клиентам — ты, мол, тяжко болен, и все заказы передал Мистеру Колмену. — Я вышел из себя.

— Передай Фреду Кокеру, чтобы его черная задница явилась сюда собственной персоной, да поживее!

У Дика Колмена был договор с «Хилтоном». Они купили ему два рыболовных судна, на которые Колмен пригласил откуда-то парочку шкиперов. Никому из них не удавалось поймать настоящую рыбу, не было у них рыбацкого чутья. Дик с трудом добывал себе клиентов, и я был готов поклясться, что Фред получил хорошенькую компенсацию за то, что отдал ему мои заказы. Кокер появился на следующее утро.

— Мистер Харри, доктор Нэбб сказал мне, что вы не сможете выйти в море до конца сезона. Я не имею права подводить клиентов — чтобы они прилетев сюда за шесть тысяч миль, нашли вас на больничной койке. Я не мог себе этого позволить, мне надо заботиться о своей репутации.

— Мистер Кокер, ваша репутация воняет также, как те жмурики, которых вы держите в задней комнате, — произнес я, а он глуповато улыбнулся мне из-за золотой оправы очков. Но он безусловно был прав. Еще долго придется ждать, пока, наконец, я смогу повести «Балерину» в погоню за рыбой.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, мистер Харри. Как только вы поправитесь, я организую вам несколько выгодных клиентов.

Он снова завел речь о ночных вояжах: его комиссионные на этот раз будут около семисот пятидесяти долларов. Даже в моем плачевном состоянии я мог бы за это взяться — просто морская прогулка на «Балерине» туда и назад, если, конечно, сойдет гладко.

— Забудьте об этом, мистер Кокер. Я уже говорил не раз — я только ловлю рыбу и все.

Он кивнул, улыбнулся и продолжал гнуть свое, как будто меня и не слышал.

— О вас постоянно спрашивает один ваш старый клиент.

— Тело? Ящик? — спросил я. «Телом» называлась незаконная перевозка людей на или с континента. Обычно это были спасающиеся бегством политики, которых преследовал целый взвод, или наоборот, политики, вдохновленные идеей радикально изменить правящий режим. В ящиках обычно перевозилось оружие — это была торговля в одном направлении. В старые добрые времена это называлось «бег с ружьем». Кокер кивнул и сказал: «Пять, шесть, бревна есть». В этом контексте под бревнами имелись в виду идущие на слоновую кость бивни. Обширная, хорошо организованная браконьерская сеть методично стирала с лица африканского континента несчастных животных, нашедших последний приют в заповедниках и на племенных землях Восточной Африки. Восток ненасытно поглощал слоновую кость, поддерживая на нее высокие цены. Требовались лишь быстрая лодка и хороший шкипер, чтобы отправить ценный груз из устья какой-нибудь речушки, через полные опасностей прибрежные воды туда, где большое океанское судно уже поджидало посреди Мозамбикского пролива.

— Мистер Кокер, — произнес я устало, — я уверен, что ваша матушка никогда не знала имени вашего отца.

— Его звали Эдвард, мистер Харри, — он изобразил на лице улыбку.

— Я поставлю клиента в известность, что ставки существенно возросли. Нельзя забывать инфляцию и рост цен на дизельное топливо.

— Так сколько?

— Семь тысяч за вылазку. — Это было не так уж много, если учесть пятнадцать процентов комиссионных Кокера. К тому же, кое-что причиталось инспектору Дейли, чтобы его зрение и слух временно потеряли свою остроту. Ну, а кроме того, Чабби и Анджело также полагалась премия за риск — по пятьсот долларов каждому за ночной пробег.

— Забудьте об этом, мистер Кокер, — не слишком убедительно произнес я. — Организуйте лишь парочку клиентов на рыбную ловлю.

Но он знал, что мне будет трудно отказаться от этой затеи.

— Как только вы наберетесь сил для рыбалки, я вам кого-нибудь подброшу. Ну а пока, когда бы вы хотели выйти в море ночью? Давайте договоримся — через десять дней, не считая сегодняшнего. Будет высокий прилив и хорошая луна.

— Ладно, — произнес я отрешенно, — через десять дней.

Приняв позитивное решение, я еще быстрее пошел на поправку. Пребывал я в прекрасном физическом состоянии, и поэтому, наверное, зияющие раны на руке и спине, затягивались удивительнейшим образом.

Шестой день моего выздоровления стал своеобразным рубежом. Сестрица Мэй мыла меня в постели, обмакивая мягкую ткань в мыльный раствор, когда вдруг мои физические достоинства продемонстрировали себя со всей наглядностью. Даже я сам, кому этот феномен вовсе не был знаком, был впечатлен, а сестрица Мэй так смутилась, что голос ее перешел в хриплый шепот.

— Иисус, ваши силы вернулись к вам!

— Сестрица Мэй, скажите, можно, ли по-вашему, такое напрасно тратить? — спросил я, но она решительно покачала головой.

С этого дня я стал с большим оптимизмом взирать на мое положение, и не удивительно, что таинственный сверток, лежавший где-то около Большого Острова Чаек, не выходил у меня из головы. Я чувствовал, что мои благие намерения становятся более шаткими.

— Я только взгляну, — сказал я себе. — Только удостоверюсь, что пыль улеглась.

Мне уже разрешили вставать на несколько часов, и я горел нетерпением снова взяться за дело. Даже трогательная забота сестры Мэй не могла заглушить пробуждающуюся во мне энергию. Нэбб не переставал удивляться.

— Вы хорошо идете, Харри, старина. Раны затягиваются, еще неделя, не больше.

— Неделя! К черту! — решительно произнес я. Через семь дней я должен был выйти в ночной рейс. Кокеру не составило труда организовать его, а я уже крепок как кремень. Мне этот рейс был нужен позарез.

Моя команда навещала меня каждый вечер, и я получал доклад о том, как продвигаются дела на «Балерине». Однажды Анджело пришел раньше обычного, облаченный в свой традиционный костюм для ухаживания — ковбойские сапоги и все такое, но он был до неузнаваемости притихший и не один. Девушка, что пришла с ним, работала в младшей группе правительственной школы, которая располагалась рядом с фортом. Я знал ее достаточно хорошо, чтобы обменяться улыбкой при встрече на улице. Миссис Эдди однажды сделала для меня вывод о ее характере: «Хорошая девушка эта Джудит. Не такая вертихвостка, как некоторые. Какому-то парню повезет с женой».

Она была симпатичной, с тонкой гибкой фигурой, одета аккуратно и довольно консервативно. Она смущенно улыбнулась мне:

— Как дела, мистер Харри?

— Привет, Джудит. Здорово, что ты пришла, — я взглянул на Анджело, не в состоянии сдержать улыбку. Он не решался встретить мой взгляд и краснел, подыскивая слова.

— Мы с Джудит решили пожениться, — выпалил он наконец. — Хотел сообщить тебе об этом, босс.

— Ты думаешь, что сможешь удержать его под контролем, Джудит? — я засмеялся, придя в полный восторг.

— А вы понаблюдайте за мной, — сказала она, сверкнув темными глазами, и мой вопрос оказался излишним.

— Чудесно, я произнесу речь на вашей свадьбе, — заверил я их. — А ты позволишь Анджело и дальше работать у меня?

— У меня и в мыслях не было останавливать его, — успокоила она меня, — вы даете ему хорошую работу.

Они задержались у меня еще на час и когда, наконец, ушли, я почувствовал небольшой укол зависти. Должно быть, чертовски приятно иметь кого-то, кроме самого себя. Я думал, что когда-нибудь и я рискну, если найду ту, что окажется для меня единственной. Затем я отогнал эту мысль, доверившись вновь инстинкту самосохранения. Женщин так много, но где гарантия, что выбор окажется удачным?

Нэбб выписал меня на два дня раньше. Одежда болталась на мне, как на вешалке — я потерял около десяти килограмм, а мой загар вылинял до грязно-желтого цвета. Под глазами были синяки, а сам я был слаб, как младенец. Рука болталась в петле, раны все еще были открыты, но я уже мог самостоятельно поменять повязку. Анджело приехал за мной в больницу на пикапе и ждал, пока я прощался на ступенях с сестрицей Мэй.

— Была рада с вами познакомиться, мистер Харри.

— Зайди ко мне как-нибудь в ближайшее время. Я приготовлю на гриле крабов, и мы выпьем немного вина.

— Мой контракт заканчивается на следующей неделе. Я возвращаюсь домой в Англию.

— Что же, будь счастлива, — ответил я, а что мне еще оставалось?

Анджело довез меня до причала, и я целый час провел с Чабби, наблюдая, как идет ремонт «Балерины».

Ее палубы сверкали белизной, все деревянные части были заменены на новые, причем так искусно, что я не мог найти стыков.

Мы совершили на ней прогулку по проливу до самого Бараньего Мыса, и я не мог скрыть радости, снова чувствуя под ногами ее легкое покачивание и слыша нежное урчанье ее моторов. Домой мы вернулись уже в сумерках, поставили ее на якорь и посидели в темноте на мостике, потягивая пиво прямо из банки и о чем-то болтая. Я рассказал им, что на следующую ночь нам предстоит ночная вылазка, и они спросили, что и куда мы везем. И все было решено, никто не стал спорить.

— Пора идти, — наконец, произнес Анджело. — Мне надо встретить Джудит после вечерней смены.

Мы погребли к берегу в шлюпке. Возле моего старого пикапа, позади склада ананасов, стоял полицейский лендровер, и когда мы подошли ближе, из него вылез Уолли, молодой констебль.

— Вынужден вас побеспокоить, мистер Харри, но инспектор Дейли желает видеть вас в форте. Он говорит, что по срочному делу.

— Черт, — проворчал я. — Как будто нельзя подождать до утра.

— Он говорит, что нельзя, мистер Харри. — Уолли говорил извиняющимся тоном, и я последовал за ним.

— О'кей, я поеду следом на пикапе, но сперва подвезу Чабби и Анджело.

Я подумал, что Дейли хочет поторговаться на счет своей доли за невмешательство. Обычно это обговаривал Фред Кокер, но я догадывался, что Дейли с каждым разом поднимает стоимость своей чести. Я вел пикап одной рукой, придерживая руль коленом, если мне было необходимо здоровой рукой переключить скорость. Ориентировался я только по красным огонькам лендровера Уолли, который, протарахтев, через подъемный мост, наконец остановился во дворе форта.

Мощные каменные стены были построены рабами в середине восемнадцатого века, и из их широких бойниц, обращенных к проливу и входу в Грэнд-Харбор, были нацелены длинные тридцатишести фунтовые пушки. Одно крыло форта использовалось как штаб-квартира полиции острова, тюрьма и арсенал, остальные помещения занимали правительственные офисы, апартаменты Президента и правительства.

Мы поднялись по парадным ступеням в кабинет дежурного, и Уолли провел меня куда-то через боковую дверь, затем по коридору, вниз по другому коридору и снова вниз по каменным ступеням. Я никогда не был здесь, внизу, и был заинтригован. Каменные стены были не менее двадцати футов в толщину, видимо, раньше здесь был пороховой склад. Я уже почти ожидал увидеть Франкенштейна, выглядывающего из-за толстых дубовых дверей. Двери эти потемнели от времени и были обиты железом. Они находились в конце коридора, и мы вошли в них. Франкенштейна за ними не оказалось, но тот, кто нас встретил вряд ли был намного лучше того монстра. Сам инспектор Дейли ожидал нас с еще одним констеблем. Я сразу же заметил, что на боку у них висело оружие. Комната была пуста, если не считать деревянного стола и четырех стульев. Стены были каменными и ненакрашенными, пол тоже каменный. В глубине комнаты начинался коридор, который вел к камерам. Комнату освещали голые лампочки в сто ватт, свисающие с черного провода, протянутого через балки потолка. Лампочки отбрасывали резкие черные тени в неправильные углы комнаты.

На столе лежал мой карабин. Я уставился на него, ничего не понимая. Позади меня Уолли закрыл тяжелую дубовую дверь.

— Мистер Флетчер, это ваше оружие?

— Ты прекрасно знаешь, что мое, — ответил я в сердцах, — какую, к черту, игру ты затеял, Дейли?

— Харолд Делвилл Флетчер, я объявляю, что вы арестованы за незаконное владение оружием категории «А», а именно, не имея на то лицензии, вы хранили у себя карабин типа «FN», серийный номер 4163215.

— Ты совсем спятил, — сказал я и рассмеялся. Мой смех пришелся ему не по душе. Его тонкие губы приняли под усами надутое выражение обиженного ребенка, и он кивнул констеблям. Они, видимо, уже получили инструкции, и сразу же вышли через дубовые двери.

Я услышал, как щелкнули засовы, и мы с Дейли остались наедине. Он стоял на достаточном расстоянии от меня, но я услышал, как он отстегнул крышку кобуры.

— А знает ли об этом его Превосходительство, а, Дейли? — спросил я, все еще улыбаясь.

— Его Превосходительство покинул остров в четыре часа пополудни, чтобы принять участие в конференции глав стран Содружества в Лондоне. Его не будет еще две недели.

Улыбка сошла с моего лица. Это была сущая правда.

— А пока я имею все основания полагать, что безопасность государства нуждается в защите.

Он улыбнулся, но это была деланная, неестественная улыбка.

— Перед тем, как продолжить, я хочу заверить вас еще раз в серьезности моих намерений.

— Я вам верю, — ответил я.

— В моем распоряжении две недели, Флетчер. Эти стены достаточно толсты, и ты можешь шуметь, как угодно.

— Ты чудовищная куча дерьма, вот ты кто!

— Я предлагаю тебе один из двух возможных выходов отсюда. Или мы придем к взаимному соглашению, или я буду вынужден пригласить Фреда Кокера, чтобы он забрал тебя отсюда в ящике.

— И каковы твои усилия, недоносок?

— Я хочу точно знать — именно точно! — куда направлялись твои клиенты и где они ныряли, прежде чем ты их пристрелил.

— Я уже говорил — неподалеку от мыса Растафа. Точное место я указать не могу.

— Флетчер, ты можешь найти какое угодно место с точностью до дюйма. Это твой шанс на спасение. Не упусти его. Ты это знаешь, я это знаю. И они это знали, иначе бы не пытались убрать тебя.

— Инспектор, иди ты в задницу, — ответил я.

— Более того, вы никогда не были у мыса Растафа. Вы работали севернее, ближе к континенту. Я поинтересовался и получил некоторые сведения о вашем передвижении.

— Я повторяю, мы были у мыса Растафа, — настаивал я.

— Ну что ж, — кивнул он. — Смею полагать, что ты не такой уж крепкий орешек, каким кажешься на первый взгляд. Иначе я обещаю тебе долгие неприятные ощущения. Но прежде, чем мы начнем, не стоит терять время на ложные факты, Я продержу тебя здесь, пока все доподлинно не проверю — у меня впереди две недели.

Мы пристально посмотрели друг на друга, и у меня по телу поползли мурашки. Я понял, что Питер Дейли решил получить от этой процедуры максимум удовольствия. На его лице появилось выражение предвкушения, а глаза слегка помутились.

— У меня большой опыт ведения допросов, как ты знаешь, еще со времен Малайи. Обожаю это занятие — такое многогранное дело. Часто самые крепкие раскалываются первыми, а всякая мелочь держится упорно.

Это была подначка. Было заметно, как его охватывает предвкушение чужой боли. Его дыхание стало более глубоким и учащенным, а на щеках выступил румянец.

— Безусловно, сейчас ты, Флетчер, физически не в лучшей своей форме. Возможно, порог боли после всех твоих приключений у тебя снизился. Поэтому я полагаю, что у меня не займет долго времени…

Было заметно, что он сожалел об этом. Я собрался, приготовившись броситься на него.

— Нет, — оборвал он. — Не надо этого, Флетчер. — Он положил руку на оружие. Нас разделяло футов пятнадцать. Я владел только одной рукой, был слаб, и позади меня были запертые двери и два вооруженных констебля. Я расслабился и поник.

— Вот это уже лучше, — снова ухмыльнулся он. — А теперь, видимо, нам придется приковать тебя наручниками к стене камеры и приступить к делу. Когда ты устанешь, не стесняйся, скажи нам об этом. Я также полагаю, что ты согласишься со мной, что мой электрический прибор прост в обращении, но весьма эффективен. Это всего лишь двенадцативольтовая батарея от автомобиля. Я присоединяю полюса к некоторым интересным частям тела…

Он протянул руку к чему-то за спиной, и я только что заметил на стене кнопку электрического звонка. Он нажал ее, и за дубовой дверью слабо звякнул звонок. Затворы открылись, и снова вошли два констебля.

— Отведите его в камеру, — приказал Дейли, но констебли слегка замешкались. Было видно, что такие приказы для них в новинку.

— Пошевеливайтесь! — рявкнул Дейли, и они стали по обе стороны от меня. Уолли легонько положил мне руку на больное плечо, и я позволил им отвести меня к камерам. Дейли шел впереди. Я решил попробовать свой шанс с Уолли, а вдруг что-то выйдет.

— Как твоя матушка, Уолли? — спросил я, как бы невзначай.

— С ней все в порядке, — ответил он в замешательстве.

— Получила ли она мой подарок, что я послал ей ко дню рождения?

— Да, получила. — Я отвлек его, как того и хотел.

Мы поравнялись с Дейли. Он стоял у дверей, ведущих в камеры, ожидая, когда мы пройдем, и постукивал по бедру резиновой палкой. Констебли вели меня почтительно, почти не придерживая, неуверенные в своих действиях. Я сделал шаг в сторону, слегка толкнув Уолли. Он на мгновение потерял равновесие, и я был свободен. Ни один из них не был готов к такому повороту событий. Я успел сделать три шага, когда, наконец, до Дейли дошло, что происходит. Я толкнул его коленом, сообщая удару весь вес моего тела. Удар пришелся ему ниже пояса, это было превосходное сильное попадание. Какую бы цену мне не пришлось платить за это удовольствие, она не была бы слишком высока.

Дейли оказался сбитым с ног, взлетев при этом на восемнадцать дюймов в воздух, а затем с размаха налетел спиной на решетку камеры. Он согнулся, прижав руками низ живота, и заскулил. Этот звук напомнил мне свист пара из чайника. Дейли все еще сидел скрючившись, когда я приготовился нанести ему второй удар в лицо. Меня так и подмывало вышибить ему одним ударом все зубы, но констебли уже пришли в себя и подскочили, чтобы оттянуть меня в сторону. Теперь они не церемонились и выкручивали мне руки.

— Зачем вы это сделали, мистер Харри? — сердито крикнул Уолли. Его пальцы впились мне в бицепсы, и я от боли сжал зубы.

— Сам Президент признал, что я не виновен, Уолли. Ты это знаешь, — крикнул я в ответ. Дейли уже выпрямился, хотя его лицо все еще было перекошено от боли, а руки прижаты к животу.

— Это все подстроено, — я знал, что на разговоры у меня остались считанные секунды. Дейли, качаясь, направлялся ко мне, играя палкой. Его рот был разинут, он вновь пытался заговорить.

— Если он отправит меня в камеру — он убьет меня, Уолли.

— Заткнись! — завизжал Дейли.

— Он бы не посмел, если бы Президент не уехал.

— Да заткнись же ты! — Дейли размахнулся резиновой дубинкой, и она зашипела, как кобра. Он специально нацелился на мои раны, и удар по силе не уступал пистолетному выстрелу.

Боль была неописуемая, я сжался и непроизвольно откинулся назад, к охранникам. Они схватили меня.

— Заткнись! — От боли и гнева у Дейли была настоящая истерика. Он размахнулся еще раз, и дубинка снова впилась в едва зажившую плоть.

На этот раз я закричал:

— Я убью тебя, ублюдок! — Дейли от боли все еще не твердо держался на ногах и неуверенным движением пытался вытащить из кобуры пистолет.

Случилось то, на что я рассчитывал. Уолли отпустил меня и прыгнул вперед.

— Нет, только не это, — крикнул он.

Ростом он превосходил тощего и скрюченного от боли Дейли, и одним сильным движением своей коричневой руки блокировал намерения инспектора.

— Не мешай мне! Это приказ! — прокричал тот, но Уолли отстегнул кобуру и обезоружил инспектора. Затем он шагнул назад, держа в руке пистолет.

— Я тебя убью за это! — прорычал Дейли. — Твой долг…

— Я знаю свой долг, инспектор, — Уолли говорил с достоинством. — И он вовсе не в том, чтобы убивать заключенных.

Затем он повернулся ко мне.

— Мистер Харри, а вам следует поскорее выбраться отсюда.

— Ты освобождаешь заключенного, — в недоумении произнес Дейли, — парень, я тебя прихлопну за это.

— Ордера на арест не было, — отрезал Уолли. — Как только Президент подпишет его, мы снова доставим сюда мистера Харри.

— Ты черный ублюдок, — задыхаясь произнес Дейли, а Уолли повернулся ко мне: «Уходите и побыстрее!»

Дорога домой показалась мне бесконечной, и каждый ухаб на ней больно отзывался в груди. Однако, то что я узнал в результате моего маленького ночного приключения, еще раз подтвердило мысли о том что, чтобы там не находилось в свертке, покоящемся сейчас у Больших Чаек, оно не сулило ничего хорошего такому миролюбивому джентльмену, как я. Я вовсе не обольщался мыслью, что это было последней попыткой Дейли устроить мне допрос. Как только он оправится от удара, который временно вывел из строя его аппарат размножения, он снова попытается присоединить меня к осветительной сети. Я пытался вычислить, действовал ли Дейли в одиночку, или имел партнеров. Скорее всего, он действовал один, воспользовавшись подходящим случаем.

Я припарковал пикап во дворе и прошел в дом. Пока меня не было, миссис Чабби, видимо, немного подмела и навела порядок. В столовой на столе в жестянке из-под джема стояли свежие цветы, но что еще важнее: яйца, ветчина, хлеб и масло в коробке со льдом.

Я снял выпачканную в крови рубашку и бинты. Дубинка оставила у меня на теле толстые вздувшиеся следы, а раны представляли кровавое месиво. Я принял душ и сделал свежую повязку. Затем, в кухне, стоя обнаженным, я приготовил себе полную сковороду яичницы с ветчиной, и пока она жарилась, налил глоток виски и выпил вместо лекарства.

Я слишком устал, чтобы разбирать постель, и просто улегся на кровати, размышляя, позволит ли мое самочувствие совершить ночную вылазку, как запланировано. С этими мыслями я и уснул перед самым рассветом.

Утром я опять принял душ, проглотил две таблетки анальгетика, запив их ананасовым соком, съел еще одну сковороду яичницы и решил, что ответ, скорее всего, будет «да». Я передвигался с трудом, и все мое тело болело, но работать я мог. В полдень я поехал в город и остановился возле лавки миссис Эдди, чтобы сделать покупки, а затем отправился на пристань.

Чабби и Анджело уже были на борту, и «Балерина» стояла у причала.

— Я наполнил дополнительные баки, Харри, — сообщил мне Чабби, — она теперь сможет пройти хоть тысячу миль.

— Ты приготовил сети для груза? — спросил я, и он кивнул в ответ.

— Они лежат в главном отсеке.

Нам нужны были эти сети, чтобы погрузить крупные слоновьи бивни на палубу.

— Не забудь прихватить куртку — ветер такой сильный, что ночью в открытом море будет прохладно.

— Не беспокойся, Харри, это заметишь лишь ты один. Господи, ты выглядишь так ужасно, как и десять дней назад. Абсолютно больным.

— Я чувствую себя превосходно, Чабби!

— Да, — проворчал он, — совсем как моя теща. — Затем он сменил тему разговора: — А что с твоим карабином?

— Он у полиции.

— Ты хочешь сказать, что мы выйдем в море без единого ствола на борту?

— Нам еще ни разу не понадобилось оружие.

— Никогда не знаешь, когда будет этот первый раз, — проворчал он, — без ружья я буду себя чувствовать просто голым.

Меня всегда удивляла страсть Чабби к оружию. Несмотря на все мои доводы и примеры, доказывающие обратное, Чабби так и не смог поверить, что скорость и дальность полета пули не зависят от того, с какой силой нажать курок. А Чабби очень хотелось, чтобы его пули летели быстро и далеко, Дикая первобытная сила, с которой он обращался с оружием, давно бы доконала любое ружье, менее крепкое, чем карабин. А кроме того, Чабби не мог нажимать на курок с открытыми глазами. Я был свидетелем того, как он промахивался, стреляя в пятнадцатифутовую тигровую акулу с расстояния в десять футов, имея полный магазин на двадцать выстрелов. Не вышло из Чабби Эндрюса хорошего стрелка, хотя он от природы обожал оружие и все, из чего можно громко выстрелить.

— Это будет вроде прогулки за покупками, сплошное удовольствие, Чабби, ты сам не заметишь.

Он скрестил пальцы, чтобы не сглазить, и продолжал наводить блеск на и без того сияющие медные части «Балерины», а я сошел на берег.

Парадный офис бюро путешествий Фреда Кокера был пуст, и я нажал на кнопку звонка на столе. Голова Фреда показалась из-за дверей, ведущих в заднее помещение.

— Добрый день, мистер Харри, — он снял пиджак и галстук, закатал рукава рубашки, а также подвязал красный прорезиненный фартук. — Заприте переднюю дверь и проходите пожалуйста сюда.

Задняя комната резко отличалась от переднего офиса с его безвкусными обоями и пестрыми рекламными плакатами. В сущности, это был длинный мрачный сарай. Вдоль одной стены были сложены дешевые сосновые гробы, а в дальнем углу у двойных дверей стоял катафалк. За невзрачной холщовой ширмой в другом углу находился мраморный стол с канавками по краям и носиком, чтобы жидкость сбегала из канавок в стоящее на полу ведро.

— Заходите, присаживайтесь, вот стул. Извините, ко пока мы разговариваем, я продолжу свое занятие. Я должен все приготовить к четырем часам пополудни.

Я бросил взгляд на худенький обнаженный трупик, лежащий на столе. Это была девочка лет шести с темными длинными волосами. С меня хватило одного взгляда. Я отодвинул стул за ширму, чтобы мне была видна лишь лысая голова Фреда Кокера, зажег сигару. В комнате стоял тяжелый запах бальзамирующей жидкости, от него щекотало в горле.

— Вы привыкните, мистер Харри, — заметил мое отвращение Фред.

— Ты все устроил? — мне не хотелось обсуждать специфику его занятий.

— Все в порядке, — заверил он.

— А ты подмазал нашего друга, Форте?

— Все в порядке.

— Когда ты его видел? — настаивал я. Меня очень интересовало состояние Дейли, так и подмывало спросить, как тот себя чувствует.

— Я видел его утром, мистер Харри.

— И как он?

— Выглядел нормально, — Кокер на минуту прервал свое мрачное занятие и вопросительно взглянул на меня.

— Он стоял, расхаживал по комнате, отплясывал джигу, пел, отвязывал пса? — допытывался я.

— Нет, он сидел и был не в очень хорошем настроении.

— Похоже на то, — я рассмеялся, и мои собственные раны стали меньше болеть. — Но он принял взятку?

— Принял.

— Прекрасно. Значит, наш договор в силе.

— Как я и говорил, все устроено.

— Остальное предоставьте мне, мистер Кокер.

— Груз находится в устье реки Сальса — там, где она впадает в Южный проток главного русла Дузы. — Я кивнул, это меня устраивало. Там был хороший проток, и можно было неплохо встать на якорь.

— Условный сигнал — два фонаря, один над другим, стоящие на берегу возле устья. Вы мигнете дважды с интервалом в полминуты, и когда погасят нижний фонарь, можете бросать якорь. Запомнили?

— Запомнил, — все это было приемлемо.

— У них будут люди, чтобы помочь с погрузкой.

Я кивнул, а затем спросил:

— Они знают, что отлив начнется в три? Я должен выйти из протока раньше этого часа.

— Да, мистер Харри. Я сказал им, что они должны закончить погрузку к двум часам.

— Замечательно, а где пункт назначения груза?

— Сбросите его в двадцати милях к востоку от мыса Растафа.

— Прекрасно! — это давало мне возможность ориентироваться по маяку, стоящему на мысе. Удобно и просто.

— Вы сбросите груз на шхуну, которая будет вас поджидать там. Условный сигнал прежний — два фонаря на мачте, посветите дважды через тридцать секунд и погасите нижний. Потом можете сгружать. У них будут люди для разгрузки. Вот, пожалуй, и все.

— Кроме денег.

— Кроме денег, конечно, — он вынул из кармана фартука конверт. Я осторожно взял его кончиками указательного и большого пальцев и посмотрел на расчеты, нацарапанные на нем шариковой ручкой.

— Половина авансом, остальное, как всегда, потом, — пояснил Фред.

В конверте было тридцать пять сотен, из которых уже были удержаны комиссионные Кокера и взятка Дейли. Значит, четырнадцать сотен. Но из них мне еще предстояло выкроить премию для Чабби и Анджело — еще тысяча долларов — и оставалась сущая ерунда. Я поморщился.

— Я буду ждать вас завтра утром в девять часов возле вашего офиса, мистер Кокер.

— Я приготовлю вам чашечку кофе, мистер Харри.

— Полагаю, что это будет не все, — сказал я, а он засмеялся и еще ниже склонился над мраморным столом.

Мы покинули Грэнд-Харбор во второй половине дня и сделали обманный рейс вдоль пролива в сторону Бараньего Мыса, на тот случай, если за нами вели слежку из бинокля с Пика Кули. Когда наступила темнота, я лег на нужный нам курс и мы пошли сквозь лабиринт проливов и прибрежных островков к широкому устью реки Дуза. Луны не было видно, но звезды светили ярко, и прибрежные волны поблескивали их отражениями — это был призрачный зеленоватый свет, какой обычно бывает после захода солнца.

Я вел «Балерину» очень быстро, удачно используя природные ориентиры — свечение атолла в свете звезд, обломок рифа. Даже сам звук воды помогал мне двигаться через пролив и избегать мелководья. Анджело и Чабби сидели нахохлившись возле меня у перил мостика. Время от времени один из них спускался вниз, чтобы сварить крепкий черный кофе, и мы потягивали из кружек дымящийся напиток, вглядываясь в темноту ночи — в отблесках волн можно легко не заметить огни патрульного судна.

Лишь раз Чабби нарушил молчание:

— Слышал от Уолли, что ты попал в хорошенькую переделку прошлой ночью в форте.

— Похоже на то, — согласился я.

— Уолли пришлось отвести его потом в госпиталь.

— Его не выгнали с работы?

— Пока нет. Этот хотел замкнуть его, но Уолли слишком велик ростом.

В разговор вступил Анджело.

— Джудит днем была в аэропорту, получала ящик с книгами для школы и видела, как он садился в самолет, чтобы лететь на материк.

— Кто? — спросил я.

— Инспектор Дейли. Он улетел дневным рейсом.

— Почему вы не сказали мне раньше?

— Мы не думали, что это так важно, Харри.

— Что ж, — согласился я, — может и не важно.

Могло быть около дюжины причин, ни одна из которых не имела отдаленного отношения к моему бизнесу. И все-таки мне было не по себе — не нравилось, что этот зверь бродит где-то поблизости в зарослях именно тогда, когда я вышел на рисковое дело.

— Да, сейчас твой карабин был бы для нас кстати, — с грустью произнес Чабби. Я промолчал, в душе соглашаясь с ним.

Приближающийся прилив сглаживал обычные водовороты при входе в южный проток Дузы, и я ушел в темноте наугад. Глинистые берега по обеим сторонам реки были утыканы прутьями рыбных ловушек — их обычно ставили местные племена, промышляющие рыбной ловлей — и это служило отличным ориентиром в устье реки. Когда я убедился, что мы вошли в нужный нам проток, я заглушил оба мотора, и мы в тишине дрейфовали вместе с приливом, с напряжением вслушиваясь, не раздается ли в темноте звук мотора патрульного судна. Но в ночи лишь изредка раздавался крик цапли или плеск вынырнувшей на мелководье рыбы. Молчаливые, как призраки, мы плыли вверх по протоку.

С обеих сторон к нам подступали темные мангровые заросли, наполняя влажный воздух удушливым запахом гниения и болота. На неровной поверхности протока плясал отраженный свет звезд, и однажды длинное узкое выдолбленное каноэ проскользнуло мимо нас, подобно плывущему крокодилу, поблескивая в воде веслами — видимо, рыбаки возвращались домой. Они на минуту остановились, чтобы рассмотреть нас, а затем, даже не поприветствовав, быстро скрылись во мгле.

— Что-то мне это не нравится.

— Мы будем пить пиво у «Лорда Нельсона» прежде, чем они успеют доложить кому следует, — я знал что большинство рыбаков на побережье хранили свои секреты и не любили бросаться словами. Поэтому появление каноэ не беспокоило меня.

Посмотрев вперед, я заметил первую излучину, и течение стало подталкивать «Балерину» к дальнему берегу. Я нажал на стартер, и мотор вновь негромко заурчал. Мы пробирались вверх по извилистому протоку, пока, наконец, не достигли широкой, спокойной реки, где кончились мангровые заросли, а с обеих сторон поднимались невысокие крепкие берега. Примерно в миле впереди я разглядел устье впадающей Сальсы как темный пролом в береговой линии, опущенной стройными высокими камышами. Наверху горел двумя неяркими желтыми огнями — один над другим — условный сигнал.

— Что я тебе говорил, Чабби, это просто прогулка за молоком!

— Мы еще не дома, — возразил Чабби, вечный оптимист.

— О'кей, Анджело, иди к якорям. Я скажу тебе, где их надо бросить.

Мы медленно ползли по потоку, и у меня в голове вертелись строчки из детских стишков. Я не мог от них отделаться, даже когда оставил управление и достал из отсека ручной фонарь. Три, четыре — взяли гири! Пять, шесть — бревна есть!

Я на минуту задумался о сотнях серых исполинов, которым было суждено погибнуть из-за бивней, и почувствовал, как щемящее чувство вины щекоткой пробежало у меня по позвоночнику: я был причастен к этой бойне. Но мне удалось отогнать эти мысли и поднять фонарь, направив луч ответного сигнала на горящие на берегу огни. Я сделал три вспышки, как было условленно и поравнялся с береговыми огнями раньше, чем резко погас нижний из них.

— О'кей, Анджело, пусть судно подойдет ближе, — сказал я и выключил моторы. Якорь упал в воду, и тишину нарушило резкое громыхание цепи. «Балерина» сделала рывок вперед, затем назад, цепь натянулась, а судно развернулось вдоль протока.

Чабби пошел принести сети для подъема груза, а я остался у перил, с тревогой вглядываясь в свет сигнального фонаря. Ничто не нарушало тишину, кроме трескучего пения лягушек в болотистых камышовых зарослях вдоль берегов Сальсы. В этой тишине я скорее почувствовал, чем расслышал биение сердце гиганта. Пожалуй, оно проникло в меня сквозь ступни ног, а не через барабанные перепонки. Не было сомнения, что это было биение морского дизельного мотора «Алисон». Я знал, что старые, со времен второй мировой войны моторы «Роллс-Ройс» были сняты со спасательных судов и заменены на «Алисон». И теперь звук, который я уловил, несомненно был ленивой нотой «Алисон».

— Анджело, — я старался говорить как можно тише, но с тревогой в голосе. — Отстегни якорную цепь. Ради бога, поскорей.

На случай аварии якорная цепь крепилась болтом, и я, благодаря Всевышнему, поспешил на мостик.

Заводя мотор, я услышал, как Анджело тяжелым молотом вышиб болт. Он сделал удара три, и конец цепи с шумом полетел за борт.

— Она свободна, Харри, — крикнул Анджело, и я включил ход «Балерины» на полную мощность. Она сердито заворчала, от лопастей вверх полетела белая пена, и «Балерина» рванулась вперед.

Хотя мы двигались вниз по течению, навстречу нам со скоростью в пять узлов шел прилив, «Балерина» прыгала и не слушалась.

Даже сквозь шум наших собственных моторов до меня доносилось ворчание «Алисон», и вскоре из поросшего камышами устья Сальсы показался длинный угрожающий силуэт. В свете звезд я узнал судно — изящный корпус, красивый изгиб линий, резко очерченная корма — одна из спасательных лодок Королевского флота, что провела лучшие свои годы в Проливе и теперь доживала последние дни в прибрежных малярийных водах.

Темнота скрывала ее дряхлость — ржавые пятна и неровную, всю в заплатах покраску — она была совсем старушенция. С нее сняли замечательные роллс-ройсовские моторы, заменив их на менее экономичные «Алисон». В равных условиях «Балерина» обставила бы ее в одно мгновение, но условия были далеко не равные. У другого судна были и сила и скорость, и оно вышло в проток, чтобы перерезать нам путь. Когда же на нем зажглись боевые огни, они ударили нас, как молот. Два ярких слепящих луча, таких сильных, что мне пришлось прикрыть глаза ладонью.

Судно встало впереди нас, перегородив проток, и я смог различить на его передней палубе неясные фигуры, копошившиеся возле трехфунтовой пушки, что стояла на широкой подставке. Ствол, казалось, был направлен прямо в мою ноздрю, и я почувствовал дикое, безысходное отчаяние.

Это была тщательно спланированная и мастерски выполненная засада. Я было решил идти на таран. Скорее всего у судна был деревянный корпус, порядком уже прогнивший, и фибергласовый нос «Балерины» выдержал бы удар. Но течение было против нас, и «Балерина» просто не смогла бы набрать необходимую скорость.

Внезапно тишину нарушил электрический звук громкоговорителя, донесшийся из-за слепящих боевых огней.

— Подойдите ближе, мистер Флетчер. Или мы будем вынуждены открыть огонь.

Один снаряд из их пушки оставил бы от нас мокрое место, а пушка их стреляла быстро и метко. С такого расстояния они бы разделались с нами за десять секунд. Я заглушил мотор.

— Мудрое решение, мистер Флетчер. А теперь встаньте на якорь, — донеслось из громкоговорителя.

— О'кей, Анджело, — мрачно сказал я и подождал, пока он сбросит запасной якорь. Внезапно я снова почувствовал боль в руке — за последние несколько часов я совсем позабыл о ней.

— Я же говорил, что без ружья нам просто беда, — пробормотал стоящий возле меня Чабби.

— Да, хотел бы я посмотреть, как бы ты стал стрелять в эту здоровенную пушку, Чабби. Все бы со смеху покатились.

Патрульное судно неуклюже маневрировало вокруг нас, не сводя с нас огней и пушечного дула. Мы беспомощно стояли в слепящих лучах и ждали. Я не хотел ни о чем думать, но какой-то внутренний голос издевался надо мной.

«Скажи прощай своей «Балерине», Харри. Именно здесь ты с ней расстанешься навсегда», — раздавалось у меня в голове.

Было похоже на то, что в ближайшем будущем я предстану перед отрядом с ружьями в руках, но это не волновало меня так, как перспектива потерять мою лодку. Имея «Балерину», я был мистер Харри, самый удачливый парень на Сент-Мери и один из лучших мастеров в рыбной ловле в этом сумасшедшем мире. Без нее я был обыкновенным оборванцем, который не знает, как наскрести денег на обед. Нет, уж лучше умереть.

Судно приблизилось к нашему борту, погнув перила и оцарапав целый ярд новой краски, прежде чем им удалось крюком зацепить «Балерину».

— Сукины дети, — проворчал Чабби, и на нашу палубу прыгнуло с полдюжины вооруженных солдат в униформе — шумной недисциплинированной группой. Они были одеты в расклешенные синие матросские брюки, белые куртки с клапаном на спине, полосатые тельняшки и белые береты с красным помпоном. Фасон формы был явно китайского происхождения, а в руках у солдат были «Калашниковы», с изогнутыми вперед «магазинами» и деревянными прикладами.

Они, споря между собой — кому принадлежит право толкнуть каждого из нас прикладом, вывели нас вниз, в салон и грубо, пинками усадили на скамью. Мы сидели плечом к плечу друг к другу, а в паре дюймов от нас с автоматами наготове стояли два охранника. Их пальцы с какой-то кровожадной надеждой впились в курки.

— Теперь мне понятно, босс, за что ты заплатил мне пятьсот долларов, — Анджело пытался превратить все в шутку, но охранник закричал на него и ударил в лицо прикладом. Анджело вытер рот, размазывая кровь по подбородку, и всем нам стало как-то не до шуток.

Другой вооруженный моряк принялся разносить «Балерину» вдребезги. Я предполагаю, что это был обыск, но они начали крушить все вокруг, ломая встроенную мебель и сдирая обшивку.

Один из них обнаружил бар со спиртным, и хотя там стояла лишь пара бутылок, раздался одобрительный рев. Они принялись с шумом толкать друг друга, как чайки над добычей, а затем отправились грабить склад с провизией — с не меньшим воодушевлением и радостью. Даже когда их командир, с помощью еще четверых из его команды, преодолел коварную пропасть между двумя суднами, крики и хохот ничуть не стихли, и вокруг продолжал раздаваться треск отдираемой обшивки и звон разбитого стекла.

Командир тяжелой неуверенной поступью пересек палубу и остановился у входа в салон, чтобы отдышаться. Такого великана я никогда в жизни раньше не встречал — громадное, словно распухшее тело. Из-под форменной куртки выпирал живот, как надутый шар, ткань от натяжения трещала на пуговицах, а подмышки промокли от пота. На груди у него сверкало целое созвездие медалей, среди которых я узнал Американский морской крест и звезду Победы 1918 года. Его голова формой и цветом напоминала черный полированный котел, вроде тех, в которых варили миссионеров, а на голове лихо сидела морская фуражка, украшенная золотыми косичками. Лицо блестело от стекающего струями пота, и он с трудом пытался отдышаться и вытирал пот, уставясь на меня своими выпученными глазами.

Его тело начало медленно надуваться, распухая еще больше, наподобие громадной бычьей лягушки, я заволновался как бы он не лопнул. Темно-фиолетовые губы, толстые как тракторные шины, раскрылись и из розовых глубин его рта вырвался оглушающий рев.

— Всем заткнуться!

В мгновение ока кучка погромщиков онемела и замерла на месте, причем один так и остался стоять с занесенным для атаки на обшивку бара ружьем.

Исполин тяжело ступил вперед, казалось, наполняя весь салон своими гигантскими телесами. Затем он медленно опустился в мягкое кресло. Он еще раз вытер пот, взглянул на меня, и постепенно его лицо озарилось прямо-таки чудесной дружеской улыбкой, как у громадного, пухлого и очаровательного младенца. У него были крупные, безупречно белые зубы, а глаза почти исчезали в крупных черных складках.

— Мистер Флетчер, вы просто не поверите, как я рад вас видеть, — его голос был глубоким, мягким и дружеским, а акцент, как у британского аристократа — видимо, он приобрел его в каком-нибудь престижном учебном заведении. Он говорил по-английски лучше, чем я. — Я давно уже мечтал о встрече с вами, можно сказать, годы.

— Это звучит весьма участливо с вашей стороны, адмирал. — В такой форме он не мог быть ни рангом ниже.

— Адмирал! — повторил он с восторгом. — Мне это нравится. — Все его тело затряслось, начиная с подрагивания огромного живота и кончая ртом, с жадностью хватающим воздух.

— Увы, мистер Флетчер, моя внешность ввела вас в заблуждение, — он даже слегка расцвел, пощупал медали и поправил фуражку. — Я всего лишь скромный командующий в чине лейтенанта.

— Кто бы мог подумать, лейтенант.

— Нет, нет, мистер Флетчер, не тратьте ваше время на сочувствие. У меня есть власть, какую только можно пожелать. — Он снова остановился, чтобы набрать воздух и вытереть набежавший пот.

— У меня есть власть, чтобы казнить и миловать, поверьте мне.

— Я верю вам, сэр, — честно признался я. — Пожалуйста, не беспокойтесь, я верю вам на слово без всяких доказательств.

Он опять громогласно рассмеялся, чуть было не задохнувшись при этом, затем откашлялся, выплюнул кусок желтоватой мокроты на пол и снова обратился ко мне.

— Вы нравитесь мне, мистер Флетчер, очень даже нравитесь. Я думаю, что важно не терять чувства юмора. Я также полагаю, мы могли бы стать с вами хорошими друзьями.

Вот в этом я сомневался, но тем не менее улыбнулся.

— В знак моего особого расположения, вы можете обращаться ко мне просто по имени — Сулейман Дада, — представился он.

— Я ценю ваше доверие, поверьте, Сулейман Дада, и, в свою очередь, вы можете звать меня просто Харри.

— Харри, — сказал он. — Давайте вместе выпьем по глоточку виски.

В это мгновение в салон вошел еще один человек. Худощавая мальчишеская фигурка, одетая не в привычную униформу колониальной полиции, а в шелковый облегченный костюм, шелковую рубашку лимонного цвета и галстук в тон, на ногах туфли крокодиловой кожи. Редкие светлые волосы были тщательно зачесаны вперед, будто их прилизала корова, пушистые усики были также аккуратно подстрижены. Однако походка его была неуверенной и осторожной, словно щадящей какую-то рану. Я улыбнулся ему.

— Ну, как теперь себя чувствует твой мешочек, Дейли? — спросил я участливо, но он не ответил, а направился сразу к Сулейману и сел возле него.

Дада протянул свою огромную лапищу и взял бутылку шотландского виски, принесенную одним из его подчиненных из моих старых запасов, и жестом приказал другому принести стаканы из разбитого бара.

Когда в руках у каждого из нас оказался стакан виски, Дада выдал тост: «За долгую дружбу и всеобщее процветание».

Мы выпили, я и Дейли осторожно, а Дада залпом и с нескрываемым удовольствием. Пока его голова была откинута назад, а глаза закрыты, один из его ребят попытался стащить стоящую на столе бутыль виски. Не опуская стакана, Дада отвесил ему такую мощную оплеуху по голове, что от удара она откинулась назад, а бедняга полетел через весь салон, где закончил падение, ударившись о разбитый бар. Затем он осел на пол и долго не мог прийти в себя. Я понял, что Сулейман несмотря на свою тучность, обладал быстрой реакцией и недюжинной силой.

Он осушил свой стакан, поставил его и вновь наполнил. Он опять взглянул на меня, но выражение его лица изменилось. Несмотря на шарообразные складки жира, клоун исчез и я остался перед лицом проницательного, опасного и абсолютно безжалостного противника.

— Харри, я понимаю, что вы и инспектор Дейли не довели до конца свою недавнюю дискуссию, — я только пожал плечами. — Мы все здесь понимающие люди, Харри, в этом я уверен.

Я промолчал, продолжая изучать с глубокомысленным видом стоящий передо мной стакан виски.

— Я нахожу это удачным. Ведь подумайте, что может произойти с непонимающим человеком в вашей ситуации, — он остановился и прополоскал горло глотком виски.

Пот блестел подобно угревой сыпи на его носу и подбородке.

— Прежде всего, непонимающий человек может стать свидетелем того, как членов его команды выведут одного за другим и казнят. Для этого мы используем топорики. Неприятное занятие, тем более, что инспектор Дейли утверждает, что у вас с этими двумя особенно теплые отношения.

Чабби и Анджело заерзали на своих местах.

— Затем, непонимающий человек увидит, что его судно уводят в залив Зинбалла. А раз так, то вернуть его не представляется возможным. Судно будет попросту официально конфисковано, прямо из моих скромных рук.

Он остановился и показал свои скромные руки, протянув их прямо к моему носу. Они подошли бы самцу гориллы. Мы оба на мгновение уставились на них.

— Ну, а затем, непонимающий человек может оказаться в тюрьме Зинбаллы, которая, как вы догадываетесь, является политической тюрьмой с максимальной охраной.

Мне уже доводилось слышать о тюрьме Зинбаллы, как и любому на побережье. Те, кто покидал ее, были либо мертвы, либо сломлены телом и духом. Ее еще звали «львиная клетка».

— Сулейман Дада, позвольте заверить вас в том, что я один из самых понятливых по своей натуре людей, — пообещал я, а он снова расхохотался.

— Я был в этом уверен, — сказал он. — Я таких людей за версту вижу.

Он снова стал серьезным. Я подумал, если мы сейчас снимемся с якоря, до того, как изменится прилив, мы сможем выйти в прибрежный проток до полуночи.

— Да, — согласился я.

— Тогда ты должен доставить нас в интересующее нас место и подождать, пока мы не убедимся в том, что ты нас не обманываешь — в данный момент я в этом совершенно не сомневаюсь, а затем ты и твоя команда можете плыть в вашей замечательной лодке куда вам заблагорассудится и уже завтра вы сможете спать в собственной постели.

— Сулейман Дада, вы щедрый и великодушный человек. У меня также нет оснований сомневаться в правдивости ваших заверений, — не более, чем в свое время Матерсону и Гатри, продолжил я эту мысль про себя. — И кроме того, у меня есть особо непреодолимое желание провести следующую ночь в собственной постели.

Дейли заговорил впервые за это время. С холодной злобой он цедил из-под своих усов.

— Да будет тебе известно, что один ловец черепах видел, что твое судно стояло на якоре в лагуне между «Стариками» и Пушечным Рифом за ночь до вашей перестрелки. Надеюсь, ты нас доставишь именно туда.

— Я не имею ничего против людей, берущих взятки, Дейли. Бог свидетель, я сам не без греха — но где же честь среди воров, как сказал поэт?

Я был очень огорчен за Дейли, но мои упреки были ему безразличны.

— Брось свои дурацкие штучки, — предупредил он.

— А ты и в самом деле здоровенный кусок дерьма, Дейли. Я бы с тобой мог бы получать призы.

— Успокойтесь, джентльмены, — Дада поднял руки, чтобы прервать поток моего красноречия. — Давайте останемся друзьями. Еще по стаканчику виски, и Харри отправится с нами в увлекательнейшее путешествие.

Дада до краев наполнил стакан и помедлил, перед тем, как еще раз выпить:

— Мне кажется, я должен предупредить вас, Харри. Я не переношу, когда судно слишком раскачивает. Мне это просто не по нутру. Так что, если будет качка, я рассержусь на вас. Надеюсь, мы понимаем друг друга.

— Только ради вас, Сулейман, я прикажу водам, чтобы был полный штиль, — заверил я его, и он торжественно кивнул, будто это было то, что он и хотел услышать.

Рассвет напоминал прекрасную женщину, встающую из моря, как с ложа. Вокруг царили нежные телесные тона и перламутровый свет. Облака напоминали ее сбившиеся за ночь локоны, светящиеся в первых лучах солнца золотым блеском.

Мы шли курсом на север, в спокойных водах прибрежного протока. «Балерина» шла впереди, а патрульное судно покачивалось сзади на расстоянии около полмили. Моторы «Алисон» все время старались удержать его в ровном положении. Наш курс лежал к «Старикам» и Пушечному рифу.

На борту «Балерины» на открытом мостике возле меня у руля стоял охранник. Позади стоял инспектор Дейли — оба были вооружены. В салоне на скамье сидели Чабби и Анджело и еще трое моряков, приставленных к ним для охраны. «Балерину» начисто ограбили от всех ее запасов, так что никто из нас не завтракал. Не было даже чашечки кофе.

Первое парализующее чувство неволи прошло, и я беспрестанно думал о том, как нам выбраться из лабиринта, в который мы угодили.

Я знал, что если я покажу Дейли и Дада пролом в Пушечном рифе, они либо исследуют его и ничего не найдут — что было наиболее правдоподобно, ведь, то что лежало там ранее покоилось теперь, завернутое в холст, у Большого Острова Чаек, либо все-таки что-то обнаружат в проломе. В обоих случаях нас ждали одни неприятности. Если ничего не найдут, то Дейли решит доставить себе удовольствие и присоединить меня к электрическому стулу, чтобы заставить заговорить. Если же при мне будет найдено, что-нибудь существенное, то мое присутствие попросту окажется излишним — и дюжина моряков будут сгорать от нетерпения прихлопнуть меня на месте. Мне не нравился звук их топориков, он предвещал неприятные ощущения.

Шансы на спасение были крошечными. Хотя «Балерина» шла в полумиле от патрульного судна, трехфунтовая пушка на палубе Дада держала нас, как на поводке. Кроме того, с нами на борту был Дейли и четверо из армейского взвода. Я впервые за день зажег сигару и эффект оказался невероятным. Почти в то же мгновение мне показалось, что в конце тоннеля забрезжил слабый свет.

Я еще раз чуть дольше задумался, неторопливо затягиваясь темным дымом, и это не оставалось безрезультатным. Но сначала мне было необходимо поговорить с Чабби.

— Дейли, — произнес я, обернувшись через плечо. — Тебе следует сходить за Чабби, чтобы он сменил меня возле руля. Мне надо на минутку вниз.

— Зачем? — подозрительно отозвался тот. — Что тебе надо?

— Скажем так, лишь то, что обычно происходит в это время утром, и никто другой, кроме меня самого, это сделать не может, если ты заставишь меня продолжить эту тему, я покраснею.

— Флетчер, тебе лучше не сходить со сцены. Ты что-то замышляешь.

— Странно, что у тебя возникли такие мысли. Мне на ум пришло то же самое.

Дейли послал охранника привести из салона Чабби, и я передал тому руль.

— Будь поблизости, я хочу позже тебе что-то сказать, — пробормотал я, почти не раскрывая рта, и стал спускаться на нижнюю палубу. Анджело немного повеселел, когда я вошел в салон и попытался вообразить подобие своей знаменитой улыбки. Три охранника, явно изнывая от скуки, с радостью направили на меня оружие, и я поспешил поднять руки.

— Полегче, ребята, полегче, — успокоил их я и проскользнул мимо них дальше. Однако, двое последовали за мной. Когда я добрался до искомого места, они было и тут намерились составить мне компанию.

— Джентльмены, — запротестовал я. — Если вы собираетесь держать меня на прицеле в течение нескольких следующих, очень важных для меня минут, то, пожалуй, вы станете пионерами в разработке эффективного метода лечения запора.

Они бросили на меня нерешительный взгляд, и я крепко запер дверь перед их самым носом, добавив: «Вы ведь действительно не претендуете на Нобелевскую премию, не так ли?»

Когда я вновь открыл дверь, они все еще стояли там в тех же позах, будто и не шевелились. Конспираторским жестом я пригласил их следовать за мной. Они сразу же заинтересовались, и я повел их в главную кабинку. Под большой двойной скамьей я давно уже соорудил тайник. Он был размером с гроб и имел доступ воздуха. В нем легко бы мог поместиться лежащий, вытянувшийся человек. В те времена, когда я перевозил беглецов, это было тайным укрытием на случай обыска, но теперь я использовал этот тайник для перевозок ценного, незаконного или опасного груза. В настоящее время в нем лежало пятьсот полных зарядов для моего карабина, деревянный ящик с ручными гранатами и два ящика, полных шотландского виски «Чивас Регал».

С радостными воплями два охранника скинули с плеч автоматы и вытащили ящики с виски. Они тут же позабыли о моем присутствии, и я проскользнул мимо них и вернулся на мостик. Я встал возле Чабби, оттягивая момент передачи руля.

— А ты не торопился, — проворчал Дейли.

— Зачем же спешить, занимаясь приятными делами? — пояснил я, и он, потеряв всякий интерес, отошел, чтобы взглянуть на сопровождающее нас судно.

— Чабби, — прошептал я, — Пушечный Пролом. Ты как-то рассказывал мне, что там есть проход в рифе, со стороны, что ближе к материку.

— Во время высокого прилива, если это вельбот, которым управляет капитан со стальными нервами, — согласился он. — Я как-то раз прошел его, когда был молодым и сумасшедшим.

— Высокий прилив будет через три часа. Как ты думаешь, а «Балерина» прошла бы? — спросил я. Выражение лица Чабби изменилось.

— Господи Иисусе, — прошептал он и уставился на меня, словно не веря своим ушам.

— Я бы смог провести ее? — спокойно настаивал я, а он в задумчивости смотрел на восход, почесывая щетину на подбородке.

Наконец, он принял решение и плюнул за борт.

— Ты бы смог, не знаю как кто другой, а ты бы смог.

— Дай мне ориентиры, Чабби, побыстрей.

— Это было давно, но… — и он кратко объяснил, как подойти к рифу и обойти пролом:

— Там есть три изгиба; влево, вправо и опять влево, затем проход сужается в коралловых зарослях — «Балерина» пройдет, но обдерет немного краски. Затем ты войдешь к большому омуту позади главного рифа. Там можно развернуться и подождать хорошей воды, прежде чем идти через проход в открытое море.

— Спасибо, Чабби, — шепнул я. — А теперь иди вниз. Я дал охранникам остатки виски. К тому времени, как нам входить в пролом, у них отшибет все мозги. Я дам сигнал, топнув три раза по палубе, и вы с Анджело отнимите у них стволы, а самих как следует свяжете.

Солнце уже поднялось высоко и всего в нескольких милях впереди виднелся силуэт трех «Стариков». Когда до меня донеслись первые пьяные возгласы, смех и треск ломаемой внизу мебели, Дейли не обратил на них внимания, и мы продолжали идти спокойными прибрежными водами к обратной стороне Пушечного рифа. Я уже мог различить его резкие очертания, напоминавшие зубы древней акулы. Позади рифа высокий океанский прибой белел брызгами пены, а дальше простирались просторы океана.

Я повернул к рифу и чуть сильнее открыл сопла двигателя. Звук мотора двигателя «Балерины» слегка изменился, но не настолько, чтобы привлечь внимание Дейли. Он прислонился к перилам, усталый, небритый и, видимо, мечтающий о завтраке. Я уже мог отчетливо различить шорох прибоя о кораллы, а звуки погрома внизу стали непрерывными. Дейли, наконец обратил на них внимание, нахмурился и приказал охраннику спуститься вниз и выяснить, в чем дело. Охранник, которому все так же надоело, исчез с удивительной живостью и больше не появлялся. Я обернулся к корме. Расстояние между «Балериной» и патрульным судном слегка увеличилось: я увеличил скорость, и мы постепенно приближались к рифу. С тревогой вглядываясь вперед, я старался отыскать ориентиры, о которых рассказал мне Чабби. Мягким движением, я еще чуть больше приоткрыл сопла. Преследователи стали уже заметнее отставать от нас.

Внезапно в тысяче ярдов впереди нас открылся вход в Пушечный Пролом. Он был отмечен двумя вершинами старых кораллов, и я мог различить, что вода, вытекающая из пролома в коралловой преграде, отличалась по цвету.

Внизу раздался очередной взрыв дикого хохота, и на палубу вышел, пьяно качаясь, один из охранников. Он едва успел добраться до перил, когда его вырвало за борт. Затем ноги его подвернулись и он рухнул на палубу, где и остался лежать бесформенной массой. У Дейли вырвался крик возмущения, и он поспешил вниз по лесенке. Я воспользовался этим, чтобы еще прибавить хода, сильнее открыв сопла.

Глядя вперед, я готовил себя к испытаниям. Мне было необходимо еще сильнее оторваться от сопровождающего нас судна — каждый лишний дюйм мог стать спасением, если они начнут стрелять.

Я хотел сначала поравняться с проломом и рывком войти в него на полном ходу. При этом я рисковал зацепиться за коралловые шипы, но зато не был бы мишенью для их пушки. Нам предстояло пройти с полмили через кораллы по узкому, коварному проходу, прежде чем сумеем выйти в открытое море.

На прямом отрезке «Балерина» будет частично защищена коралловой порослью, а изгибы прохода помешают навести пушку точно на цель. Я также надеялся, что прибой, пробегая через пролом, будет беспрестанно покачивать «Балерину» вверх и вниз, и она будет подскакивать и нырять наподобие уток в тире. В одном я не сомневался: этот бесстрашный моряк, командир Сулейман Дада, ни за что не рискнет преследовать нас через пролом и каждый раз его людям придется наводить пушку на все большее расстояние.

Я не обращал внимания на пьяную перебранку внизу и наблюдал, как стремительно приближается к нам пролом, надеясь, что мастерство команды спасательного судна и его капитана будет в полном соответствии с их умением стрелять. Откуда ни возьмись, взлетев вверх по лестнице, передо мной предстал Дейли. Его лицо порозовело от возмущения, а усы были взъерошены. Его рот судорожно двигался, прежде, чем он сумел что-то произнести.

— Ты дал им спиртное, Флетчер. Ты изворотливый проходимец!

— Я? — возмущенно переспросил я. — Ни за что на свете я не сделал бы ничего подобного.

— Они упились, как свиньи — абсолютно все! — крикнул он, а затем обернулся и взглянул на корму. Спасательное судно уже отстало от нас на милю, и расстояние продолжало расти.

— У тебя что-то на уме! — завопил он и полез за чем-то в карман шелкового пиджака. В этот момент мы поравнялись со входом в пролом.

Я резко и полностью открыл сопла, «Балерина» взревела и ринулась вперед. Все еще держа руку в кармане, Дейли потерял равновесие. Он отлетел назад, я резко повернул руль вправо до упора, и «Балерина» завертелась как настоящая танцовщица. Дейли отлетел в другую сторону. Отброшенный через всю палубу, он ударился о боковые перила в тот момент, когда «Балерина» совершила свой резкий поворот. В это мгновение Дейли удалось вытащить небольшой револьвер из бокового кармана. Он очень походил на тот пистолет 25 калибра, что дамы носят в сумочках. Пришлось на секунду оставить руль. Наклонившись, я схватил Дейли за лодыжки и резко выпрямился.

— Дружок, оставь нас в покое, — сказал я.

Он полетел с высоты двенадцати футов через перила, ударился, зацепив перила нижней палубы и, неуклюже отлетев, упал в воду.

Я опять рванулся к рулю, чтобы удержать «Балерину» от нового поворота, и одновременно с силой топнул по палубе. Когда я выровнял «Балерину» для входа в пролом, до меня донесся шум потасовки в салоне под мостиком. Я поморщился, услышав треск автоматной очереди, будто звук рвущейся ткани: трррр — и у меня за спиной палубу прошили пули, оставив после себя дыру с неровными краями и щепками. Значит, они стреляли в потолок и вряд ли ранили Чабби и Анджело.

Перед тем, как войти в коралловые ворота, я обернулся еще раз. Патрульное судно все еще тащилось на милю позади нас, а в белой пене, что тянулась нам вслед, мелькала мертвая голова Дейли. Я думал, кто же быстрее подоспеет к нему — акулы или судно Дада.

После этого у меня не осталось времени для праздных размышлений. «Балерина» нырнула в пролом. Я испытывал ужас от осознания предстоящих нам трудностей.

Слегка перегнувшись за борт, я без труда мог коснуться рукой коралловой поросли и разглядеть сквозь мелкую воду зловещую массу старых кораллов. Пройдя через пролом, волны теряли свою ярость; и чем дальше мы двигались, тем уже становился пролом, и поведение «Балерины» было непредсказуемым. Впереди показался первый изгиб прохода, и я направил в него «Балерину». Она с легкостью развернулась, покрутив попкой, и лишь слегка качнулась в сторону, где нас поджидали коварные побеги кораллов. Когда я выправил ее ход для следующего отрезка пути, на палубу по лесенке выбрался Чабби. Он сиял от уха до уха. В такое расположение духа его могли привести только две вещи, и одна из них — хороший удар. У него была содрана кожа на пальцах правой руки.

— Внизу все тихо, Харри. Анджело посмотрит за ними, — он огляделся вокруг: — А где наш полицейский?

— Решил поплавать, я не мог оторвать внимания от прохода. Как там наши друзья сзади, что они делают?

Чабби обернулся, чтобы посмотреть на них. Я тоже рискнул бросить быстрый взгляд назад. В то же мгновение я увидел белый шлейф порохового дыма, который, будто перо, вылетел из ствола пушки. Одновременно у нас над головой раздался легкий треск выстрела.

— Харри, приготовься, приближаемся к левому повороту!

Мы шмыгнули в следующий изгиб. Новый выстрел был недолетом — он сбил верхушки кораллов, разбросав фонтаны брызг и оставив шлейф синеватого дыма в пятидесяти ярдах после нас. «Балерина» плавно прошла поворот, когда позади нас упал в воду еще один заряд, вырвав высокий стройный столб воды, который подпрыгнул до самого мостика. Ветер обдал нас мелкой водяной пылью. Мы прошли уже половину пути, и волны, что рвались нам навстречу, достигали шести футов и были полны ярости от того, что их ход наталкивался на коралловую преграду. В нас палили уже без всякого прицела. Один снаряд разорвался в пятистах ярдах позади нас, а другой просвистел, как комета, между мной и Чабби, отчего мы оба бросились в разные стороны.

— А теперь будет горловина! — взволнованно воскликнул Чабби, и в моей крепости духа появилась первая брешь. Я увидел как тесно подошли друг к другу стены пролома, а ветви стерегущих его кораллов достигали самого мостика. Казалось невероятным, что «Балерина» преодолеет эту тесную горловину.

— Ну, Чабби, была не была! Скрести на удачу пальцы! — и я, не сбавляя хода, направил «Балерину» в тесный проход. Я видел, как Чабби впился в перила обеими руками, так что, казалось, сталь вот-вот согнется от такой мощной хватки.

Мы уже почти прошли горловину, когда «Балерина» с оглушающим треском наткнулась на кораллы. Она качнулась и приостановилась. В тот же момент мимо нас пролетел еще один снаряд. На нас посыпались стальные осколки и коралловые щепки, но я почти не замечал их, пытаясь вызволить «Балерину» из западни. Я оттолкнулся от коралловой стены, раздался душераздирающий скрип. На какое-то мгновение мы застряли еще сильней, но затем набежавшая высокая зеленая волна приподняла нас, вырвав из коралловой пасти, и мы преодолели горловину. «Балерина» устремилась вперед.

— Сходи вниз! — крикнул я Чабби. — И проверь, не пробили ли мы днище?

У него по подбородку текла кровь — осколок поцарапал ему лицо, но он проворно спустился вниз.

Выйдя опять на прямой отрезок пути, я снова смог обернуться на наших друзей. Их почти не было видно из-за рифа, но они продолжали яростно палить без передышки. Похоже, они подошли к самому входу в пролом и, видимо, обнаружили Дейли. Но я был уверен, что они не рискнут преследовать нас. А чтобы обойти риф и отыскать главный проход у трех «Стариков», им понадобилось бы не менее трех часов.

Впереди показался последний поворот, и снова днище «Балерины» задело кораллы. Этот скрип, казалось, был готов разорвать мне душу.

Но мы, наконец, вырвались в глубокий омут позади главного рифа — круглый глубокий бассейн ярдов триста в поперечнике. Он был огражден высокими стенами коралла и открывался прямо к буйному прибою Индийского океана. Рядом со мной снова появился Чабби.

— Целехонька, как мышиное ушко, Харри. Не просочилось ни капли!

Про себя я сделал комплимент моей даме.

Теперь мы впервые стали доступной мишенью для пушки. Мы ушли на полмили от них за риф, а я посередине омута развернул «Балерину» во всю длину. Они будто почувствовали, что это их последний шанс и обрушили на нас настоящий ливень огня.

Вокруг нас поднимались фонтаны брызг, причем так близко, что у меня не было возможности свободного маневра. Я опять развернул «Балерину», чтобы пройти, наконец, через узкий проход к океану. Я доверился «Балерине» и когда мы уже прошли слишком далеко, чтобы возвращаться назад, я почувствовал в животе спазмы ужаса, лишь раз взглянув в пролом на открытый океан. Казалось, он весь вздулся нам навстречу, собрав все силы, чтобы обрушиться на наше хрупкое суденышко, подобно тому неукротимому чудовищу.

— Чабби! — в отчаянии крикнул я. — Посмотри вперед!

— Харри, — прошептал он. — Настала пора молиться.

А «Балерина» безудержно неслась навстречу чудовищному морскому Голиафу. Он приближался к нам, выгнув в броске спину и вздымаясь все выше зеленой, как стекло, стеной, и я уже слышал его звуки — будто огонь пожирает сухую траву.

Над нашими головами снова просвистел выстрел, но мы не обратили на него внимания. «Балерина», подняв голову, приготовилась взобраться на гигантскую волну.

Ближе к пенному гребню на макушке волна казалась светлее и слегка закручивалась вниз. «Балерина» поднялась вверх по ней, как в лифте. Палуба резко накренилась, и мы беспомощно вцепились в перила.

— Она перевернется! — закричал Чабби, когда она встала почти вертикально. — Перевернется вверх брюхом!

— Ну пройди, — уговаривал я «Балерину», — прорежь волну! — и как будто услышав меня, она резким движением устремилась сквозь гребень волны, прежде, чем та успела обрушиться на нас, разбив судно вдребезги.

Вода сомкнулась над нами ревущей зеленой массой, укутав «Балерину» от носа до кормы толщей в шесть футов, и «Балерина» будто покорилась этому смертельному удару. Так же внезапно мы выскочили с обратной стороны волны, и под нами разверзлась бездна. Это была зияющая пропасть, в которую «Балерина» рухнула в свободном падении, как в колодец, и у нас от ужаса снова перехватило дыхание. Падение закончилось оглушающим ударом, который, казалось, парализовал ее, а нас с Чабби отбросил через все палубу. Но когда я, наконец, с трудом выпрямился, «Балерина» уже стряхнула с себя тонны воды, что заливала ей палубы, и понеслась навстречу новой волне. Это была поменьше, «Балерина» взбежала на ее гребень и скатилась вниз.

— Молодчина! — похвалил я ее, а она набрала скорость, преодолевая третью волну, как бегун на эстафете. Где-то неподалеку разорвался снаряд, но мы уже были недосягаемы и плыли к океанскому горизонту. Новых выстрелов не последовало.

Охранника, который, напившись шотландского виски, без сознания лежал на нижней палубе, наверно, смыло за борт гигантской волной, и мы его больше не видели. Остальных трех мы высадили на маленьком островке в тридцати милях к северу от Сент-Мери, где, как мне было известно, был небольшой источник с мутной водой. Островок этот регулярно навещали рыбаки с материка.

Все они уже к этому времени протрезвели и, как один, ужасно страдали от последствий выпивки. В сумерках мы повернули на юг, а три их одиноких фигуры остались стоять на пляже. Было уже темно, когда мы медленно вошли в Гренд-Харбор. Я встал на якорь, не приближаясь к адмиралтейской пристани. Мне не хотелось выставлять на всеобщее обозрение увечья «Балерины», о которых бы потом рассуждал весь остров.

Чабби и Анджело отправились на берег в шлюпке, я же, измученный трудами, не стал ужинать и свалился на койку главной каюты, где и проспал, не шелохнувшись, до самого утра, пока в девять часов меня не разбудила Джудит, посланная ко мне Анджело. Она принесла ведерко, полное пирогов с рыбой и беконом.

— Чабби и Анджело отправились к миссис Эдди купить материалов для ремонта лодки, — сообщила она, — скоро они вернутся сюда.

Я с волчьим аппетитом проглотил завтрак и вышел, чтобы принять душ и побриться. Когда я вернулся, она все еще была на судне и сидела, примостившись на краю скамьи. Она явно намеревалась что-то обсудить. Отвергнув мои неуклюжие попытки самому перевязать раны, она заставила меня сидеть смирно, пока не закончила перевязку.

— Мистер Харри, вы ведь не желаете, чтобы Анджело угодил в тюрьму или погиб? — потребовала она. — Если все будет продолжаться в таком духе, я заставлю его сойти на берег.

— Замечательно, Джудит, — я рассмеялся над ее озабоченностью. — Почему бы тебе не отослать его годика на три на Равано, а самой посидеть здесь?

— Но это жестоко, мистер Харри.

— Жизнь не всегда добра к нам, Джудит, — произнес я более мягко. — Анджело и я делаем то, что умеем лучше всего. Только для того, чтобы мое судно плавало, мне иногда приходится идти на риск. Часто вместе с Анджело. Он сказал мне, что скопил деньжат на покупку небольшого симпатичного домика возле церкви. Эти деньги он заработал, работая у меня.

Она не проронила ни слова, пока не окончила перевязку, и когда уже собралась уходить, я взял ее за руку и удержал. Она не решалась взглянуть мне в глаза, пока я, взяв ее за подбородок, не приподнял ее лицо. Она была прелестным созданием, с большими загадочными глазами и гладкой шелковистой кожей.

— Не надо тревожиться, Джудит. Анджело мне как младший брат. Я присмотрю за ним.

Несколько мгновений она изучала мое лицо.

— Вы говорите это от чистого сердца, не правда ли?

— От чистого сердца, Джудит.

— Я вам верю, — наконец произнесла она и улыбнулась. На фоне янтарно-золотистой кожи ее зубы казались ослепительно белыми. — Я доверяю вам.

Женщины почему-то всегда говорят мне это — «я вам доверяю». Такова женская натура с ее интуицией.

— Одного из детей вы назовете в мою честь, слышишь?

— Первенца, мистер Харри, — она сверкнула улыбкой, а ее темные глаза блеснули. — Обещаю.

— Говорят, что если ты упал с коня, его надо сейчас же оседлать снова — иначе позже ты просто побоишься это сделать, мистер Харри, — Фред Кокер сидел за столом в своем бюро путешествий.

За его спиной висел плакат с изображением бутылки «Бифитера» и Биг-Бена. «Англия манит», — гласил он. Мы только что обсудили вероломство Питера Дейли и выразили взаимную озабоченность по этому поводу, хотя я и подозревал, что озабоченность Фреда была куда меньше моей. Он получил свои комиссионные авансом, и никто не ловил его в капкан и не посягал на его лодку. В данный момент мы обсуждали перспективы нашего дальнейшего сотрудничества.

— Говорят также, мистер Кокер, что тот, у кого через дыры в штанах светит задница, не должен слишком суетиться, — сказал я, а очки Кокера блеснули удовлетворением. Он кивнул.

И что, мистер Харри, возможно, мудрейшая из двух поговорок, — согласился он.

— Я возьму все: тело, ящики, бревна. Но при одном условии: свою смерть я теперь оцениваю в десять тысяч долларов за вылазку, и все авансом.

— Даже по такой цене работа вам найдется, — пообещал он, и я понял, что раньше оценивал свой труд слишком дешево.

— И поскорей, — настаивал я.

— Совсем скоро, — согласился он. — Вам везет. Я полагаю, что инспектор Дейли не вернется на Сент-Мери. Поэтому вам останутся комиссионные, которые до этого ушли в его карман.

— По крайней мере, это его долг, — согласился я.

В течение следующих шести недель я сделал три ночные вылазки. Два раза я тайком провозил тела, один раз — ящик. «Тела» были молчаливыми темнокожими мужчинами, одетыми в маскировочные костюмы. Я доставил их далеко на юг, где высадил на безлюдном пляже, подумав про себя, что принесут эти тайные пришельцы — сколько боли и смертей будет результатом их кровавой миссии.

Во время третьей вылазки я тайком доставил восемнадцать длинных деревянных ящиков, все с китайскими маркировками. Мы приняли их с борта субмарины в проливе и сбросили в устье реки на несколько выдолбленных каноэ, привязанных друг к другу для устойчивости. Мы ни с кем не заговаривали, никто не обращался к нам.

Это были просто прогулки за молоком, за которые я получил восемнадцать тысяч долларов — вполне достаточно для того, чтобы я и моя команда не бедствовали в межсезонье. Более того, периоды спокойствия и отдыха способствовали заживлению моих ран, и ко мне возвращались силы. Поначалу я часами лежал под пальмами в гамаке, читая или предаваясь сну. Иногда, если возникало желание, я плавал, удил рыбу, загорал, ловил креветок и крабов — пока снова не обрел силу, став подтянутым и бронзовым от загара.

Раны затянулись, оставив толстые, неправильной формы шрамы — спасибо хирургическим умениям доктора Нэбба, они обвивали мне грудь и спину подобно злому фиолетовому дракону. Но в одном он оказался прав — обширное поражение левого предплечья сделало руку слабой и малоподвижной. Я не мог поднять локоть выше линии плеча и уступил свой титул в арм-реслинге Чабби, состязаясь в баре «Лорда Нельсона». Однако, я надеялся, что плавание и регулярные упражнения вернут руке ее силу.

Вместе с выздоровлением ко мне возвращалось любопытство и жажда приключений. Мои мысли снова и снова возвращались к свертку, что покоился у Больших Чаек. Однажды мне приснилось, что я достал его, а развернув, обнаружил маленькую женскую фигурку, размером с дрезденскую куклу. Это была русалка с очаровательным личиком сестры Мэй и очень соблазнительной грудью, а ее хвост по форме напоминал изящный серп марлина. Русалочка смущенно улыбнулась и протянула мне руку. На ее ладони лежал блестящий серебряный шиллинг.

— Секс, деньги и хороший улов, — подумал я проснувшись, — незамысловатый старина Харри, и хорошая пища для Фрейда. Я знал, что скоро отправлюсь к Большому Острову Чаек.

Уже под конец сезона я снова обратился к Фреду Кокеру найти мне клиентов для ловли марлина, но затея оказалась дешевым прокисшим вином. Моими клиентами на этот раз были два заплывших жиром немецких промышленника, и их толстые, обвешанные побрякушками жены. Я лез из кожи, чтобы добыть каждому из них по рыбе. Первая была большим черным марлином. Но у моих клиентов заклинило катушку, когда рыба была еще полна сил и рвалась к бегству. Мне пришлось приподнять необъятную немецкую задницу с рыбацкого стула, но прежде чем удалось освободить застрявшую леску, рыба с силой потянула мою трехсотдолларовую удочку. Фибергласовое удилище с треском переломилось, как спичка.

Другой клиент, упустив пару вполне приличных рыбин, задыхался, и обливаясь потом, пытался вытянуть синего детеныша марлина. Когда же он, наконец, подвел его к гарпуну, я с трудом заставил себя бросить стальное острие. Мне было стыдно выставлять такой улов на Адмиралтейской пристани. Мы сфотографировались на борту «Балерины», и я тайком доставил добычу на берег, завернув ее в брезент. Подобно Фреду Кокеру, мне тоже приходится заботиться о своей репутации. Немецкий промышленник был, однако, в таком восторге от своей удачи, что сунул лишние пятьсот долларов в мою жадную лапу. Я сказал ему, что это был просто великолепный экземпляр, что было враньем на целую тысячу долларов. Я привык хвалить свой товар.

Ну, а позже ветер подул с юга, температура воды в проливе упала на четыре градуса, и рыба ушла.

В течение десяти дней мы уходили на охоту далеко на север, но безрезультатно — еще был один сезон позади.

Мы сняли с судна и почистили все рыболовные снасти, а затем густо смазали их желтым машинным маслом. После этого мы отвели «Балерину» в док у заправочной станции, где исследовали ее днище, почистили его и поставили временные заплаты на повреждения, полученные ею у Пушечного рифа. Затем покрасили ее, и она засверкала, вновь став настоящей красавицей. Мы спустили ее на воду и отвели на якорную стоянку. Там начали неспешно работать над ее верхней частью, сдирая облупившийся лак, зачищая поверхности наждаком, чтобы нанести новый слой краски. Мы проверили 'ее электрическою систему, кое-где заменив проводку и заново напаяв контакты. Я не торопился. У меня в запасе было еще три недели до прибытия новых клиентов — экспедиции морских геологов из канадского университета.

Дни становились прохладней и ко мне вернулось знакомое чувство здоровья и телесного комфорта. Почти каждую неделю я обедал в Доме Правительства, и каждый раз мне приходилось пересказывать мою историю перестрелки с Гатри и Матерсоном. Президент Биддль знал ее уже почти наизусть и исправлял меня, если я упускал какую-нибудь деталь. Всякий раз, когда я заканчивал свой рассказ, Президент взволнованно восклицал:

— Покажите ваш шрам, мистер Харри! — и мне приходилось расстегивать накрахмаленную рубашку прямо за обеденным столом. Это были приятные, праздные дни.

Жизнь на острове текла безмятежно. Питер Дейли так и не вернулся на Сент-Мери, и по истечении шести недель Уолли Эндрюс был повышен до временно исполняющего обязанности инспектора и командующего офицера полицейских сил острова. Одним из первых его действий было возвращение мне карабина. Это спокойное время, однако, для меня было наполнено предвкушением, которое я скрывал от всех. Я знал, что в один прекрасный день я отправлюсь к Большому Острову Чаек, чтобы завершить дело, подняв сверток, лежащий в мелких спокойных водах. Я постоянно дразнил себя этим ожиданием.

В одну из пятниц, вечером, я отмечал со своей командой конец недели в баре Лорда Нельсона. С нами была Джудит, заменившая обычную стаю девиц, ранее окружавших Анджело по пятницам. Она сотворила с ним чудеса. Он больше не напивался до бесчувствия. Мы с Чабби начали свое обычное вокальное соревнование и уже успели несколько раз победить друг друга, когда на свободное место возле меня проскользнула Марион. Я обнял ее за плечи одной рукой и поднес ей к губам мою кружку, из которых она сделала несколько жадных глотков. Это отвлекало меня, и я опять начал не тот куплет, оставив Чабби позади.

Марион работала на коммутаторе в «Хилтоне». Она была прехорошенькая: симпатичная мордашка, длинные прямые темные волосы. Это ее несколько месяцев назад Майк Гатри решил испробовать в качестве боксерской груши. Когда, наконец, мы с Чабби дошли до конца припева, Марион сказала мне:

— Вас спрашивает какая-то дама, мистер Харри.

— Что за дама?

— В гостинице. Одна из постояльцев. Она прибыла утренним самолетом. Она знает ваше имя и все такое. Я сказала, что увижу вас сегодня и сообщу о ней.

— Какая она из себя? — заинтересовался я.

— Просто красавица, мистер Харри, настоящая дама.

— Похоже, она мне понравится, — согласился я и заказал пинту пива для Марион.

— Разве вы не пойдете к ней прямо сейчас?

— Когда рядом со мной сидишь ты, Марион, все прекрасные дамы мира могут подождать до завтра.

— О, мистер Харри, вы не человек, а дьявол! — хихикнула она и примостилась поближе ко мне.

— Харри, — произнес Чабби, сидевший по другую сторону от меня. — Я хочу сказать тебе что-то, чего раньше никогда не говорил.

Он отхлебнул из кружки, а затем сентиментально продолжал со слезами на глазах.

— Харри, я люблю тебя, старина, люблю сильней, чем собственного брата.

Я пришел в «Хилтон» без нескольких минут двенадцать. Марион вышла ко мне из комнатки, расположенной за рецепцией. У нее на шее висели наушники.

— Она ждет вас на террасе, — и указала рукой через холл, украшенный в псевдогавайском стиле. — Блондинка в желтом бикини.

Она читала журнал, лежа на животе в шезлонге. Я увидел ее спину, и первым моим впечатлением была масса густых блестящих светлых волос, взбитая наподобие львиной гривы и спадающая золотистым каскадом. Она услышала мои шаги по плиткам пола, обернулась, подняв на лоб солнечные очки, затем встала и посмотрела мне в глаза. Я заметил, что она была миниатюрна и вряд ли достигала мне до плеча. Ее бикини также было миниатюрным, и взгляду открывался плоский гладкий живот с глубоким пупком, крепкие, покрытые легким загаром плечи, небольшая грудь и изящная талия. У нее были очень красивые ноги, а маленькие аккуратные ступни были обуты в открытые сандалии, и я заметил, что ногти были накрашены ярко-красным лаком. Такой же лак был и на пальцах рук, причем кисти были небольшие и красивой формы. Мне это бросилось в глаза, когда она поправляла прическу.

Она была сильно накрашена, однако сделано это было очень искусно. Ее кожа имела мягкий перламутровый блеск, а щеки и губы светились естественным цветом. У нее были длинные искусственные ресницы, веки были слегка накрашены, а глаза обведены карандашом, что придавало им экзотическую восточную форму.

«Ну, Харри, берегись!» — какой-то внутренний голос крикнул мне предостережение. Я почти внял ему. Мне был хорошо знаком этот тип. Я и раньше встречал таких особ — небольших, мурлыкающих кошечек, и у меня были шрамы, в подтверждение этому на теле, и в сердце. Однако, уж чего нельзя было сказать о старине Харри, что он стал бы искать, куда спрятаться, если ненароком потерял брюки. Я смело сделал шаг вперед, прищурив глаза и изобразив свою хулиганскую мальчишескую ухмылку — это их моментально заводит.

— Привет! — сказал я. — Я — Харри Флетчер.

Она посмотрела на меня, начав от самых ботинок и пройдя шесть футов вверх, где, наконец, ее взгляд задумчиво приостановился, и она слегка надула нижнюю губу.

— Привет, — ответила она. Голос у нее был с хрипотцой, будто она запыхалась. Похоже, это было отрепетировано заранее. — Я Шерри Норт, сестра Джима.

Вечером мы сидели на веранде моего домика. Было прохладно, а закат напоминал пиротехническое зрелище, которое то вспыхивало, то угасало над пальмами.

Она потягивала коктейль с фруктами и льдом — один из моих фирменных. На ней была широкая свободная рубашка из легкого прозрачного материала, сквозь которые просвечивались очертания ее тела, когда она сидела, откинувшись к перилам, освещенным закатом. Я не мог с уверенностью сказать, было ли у нее что-нибудь надето под рубашкой. Это и позвякивание льда в ее стакане постоянно отвлекало меня от письма, которое я читал. Она показала его мне, как часть бумаг, удостоверяющих ее личность. Это было письмо Джимми Норта, написанное незадолго до его смерти. Я узнал его почерк и стиль, присущий этому смышленному и смелому парню. По мере того, как я читал, я позабыл о присутствии его сестры. Это было длинное, довольно сумбурное письмо, написанное, как будто бы близкому другу, с туманными намеками на выполняемую миссию, ее успешный исход и обещанием будущего, в котором будут богатство, веселое времяпрепровождение и прочие приятные вещи. Я почувствовал укол сожаления и личной утраты по поводу смерти этого парня, лежащего теперь в своей одинокой морской могиле, и утраченных надежд, что уплыли вместе с ним подобно гниющим водорослям.

Внезапно со страницы спрыгнуло мое собственное имя: «Он бы понравился тебе, Шерри. Он высокий и сильный, весь в шрамах и закаленный в поединке, как старый котище, что участвовал в уличных поединках каждую ночь. Но под этим скрывается очень добрый человек. Он, кажется, привязался ко мне. Даже дает мне отеческие советы».

Там было еще несколько строк в том же духе, и это смутило меня так, что перехватило в горле. Я сделал глоток виски, из глаз брызнули слезы, и буквы, пока я заканчивал читать письмо, а затем складывал его, почти расплывались.

Я протянул письмо назад Шерри и отошел к другому концу веранды. Постоял там немного, глядя на залив. Солнце скользнуло за горизонт, и внезапно стало темно и холодно. Вернувшись, я зажег лампу и установил ее повыше, чтобы свет не бил в глаза. Шерри молча наблюдала за мной. Я налил ей еще один стакан виски, а затем снова опустился в плетеное кресло.

— О'кей, — сказал я. — Ты — сестра Джимми. Ты прилетела на Сент-Мери, чтобы взглянуть на меня. Зачем?

— Он вам нравился, не так ли? — спросила она и пересела поближе ко мне.

— Мне нравятся многие люди. Это моя слабость.

— Он умер… Я имею в виду, все произошло так, как писали в газетах?

— Да, — сказал я. — Именно так.

— Он когда-нибудь говорил вам, что они там делали?

Я покачал головой:

— Они были очень осторожны, а я не задавал лишних вопросов.

Она замолчала, опустив свои изящные пальчики в стакан, чтобы вытащить оттуда ломтик ананаса, затем принялась откусывать его крошечными кусочками своими мелкими белыми зубками, промакивая губы кончиком розового языка.

— Ведь вы нравились Джимми, и он вам доверял. И потому, что вы знаете, мне кажется, больше, чем рассказали, а также потому, что мне нужна ваша помощь, я хочу рассказать вам одну историю — о'кей?

— Обожаю истории, — ответил я.

— Вы когда-нибудь слышали о пого-стнке? — спросила она.

— Конечно, это детская игрушка.

— А также кодовое название американского экспериментального самолета для авианосцев с вертикальным взлетом, предназначенного для работы в любых метеоусловиях.

— Да-да, припоминаю, видел статью в «Таймс». Что там было по этому поводу в сенате, уже подзабыл подробности.

— Были противники выделению пятидесяти миллионов долларов на разработку проекта.

— Да, помню.

— Два года назад, а именно 16 августа, прототип «пого-стика» взлетел с военно-морской базы Равано в Индийском океане. На борту его было четыре ракеты «воздух-земля» типа «кит-убийца», каждая из которых была снабжена тактическими ядерными боеголовками.

— Похоже, груз был достаточно смертельным.

Она кивнула:

— Это был совершенно новый вид ракеты. «Кит-убийца» имел устройство для поиска погруженных или всплывших подводных лодок и других судов. Он мог уничтожить авианосец, или, сменив среду воздух на воду — нырнуть на сотни метров и уничтожить субмарину.

— Да… — произнес я и сделал еще один глоток виски. — Мы начали разговор о сумасшедших вещах.

— Вы помните 16 августа того года? Ведь вы уже были здесь.

— Я был здесь, но это было так давно. Напомните.

— Циклон Цинтия.

— Ну, конечно же! — он прошел по острову, сокрушая все на своем пути. Скорость ветра достигала ста пятидесяти миль в час. С моего домика сорвало крышу, а «Балерину» чуть не унесло с якорной стоянки в Грэнд-Харбор. Эти циклоны были здесь довольно частым явлением. «Пого-стик» взлетел с Равано за несколько минут, как разразился тайфун. Спустя двенадцать минут пилот катапультировался, а самолет с четырьмя ядерными зарядами на борту рухнул в море, и черный ящик тоже. Радар Равано не работал из-за тайфуна, и за полетом никто не следил. Наконец-то я уловил нить повествования.

— Ну, а причем здесь Джимми?

Она сделала жест нетерпения.

— Погодите, — сказала она и продолжила рассказ. — Вы понимаете, сколько стоит этот груз на свободном рынке?

— Могу себе представить — ты могла бы выписать свой собственный чек примерно на пару миллионов долларов. И старина Харри, кажется, заинтересовался. Последнее время он упорно упражнялся и стал сильнее.

Шерри кивнула:

— Испытателем «пого-стика» был офицер военно-морского флота США, Уильям Брайс. Самолет начал падать с высоты пятнадцати тысяч футов, как раз перед тем, как выйти из верхушки тайфуна. Пилот пытался не допустить падения, это был очень сознательный офицер, но на высоте пятисот футов он понял, что вывести самолет из падения ему не удастся. Он катапультировался и пронаблюдал, как машина упала в воду.

Она говорила очень осторожно. Выбор ее слов показался мне несколько странным, слишком «техническим» для женщины. Я был уверен, что она выучила рассказ наизусть — от Джимми? Или от кого-то еще? Слушай и наматывай на ус, Харри, сказал я себе.

— Билли Брайс провел три дня на резиновом плоту в океане во время тайфуна, а позже его нашел и спас вертолет, посланный с Равано. У него было немного времени для размышлений. Первое, о чем он подумал, это о ценности груза — и он сравнил его со своим жалованьем старшего офицера. В своих показаниях во время следствия он умолчал о том, что «пого-стик» упал в воду в пределах видимости с суши, и Брайс мог запомнить какую-либо примету на берегу, прежде, чем его унесло в открытое море тайфуном.

Я не мог заметить фальши в ее рассказе, он звучал вполне правдоподобно и весьма интригующе.

— Суд вынес решение — «ошибка пилота». Брайс ушел в отставку, этот вердикт положил конец его карьере. Он решил заработать себе свою собственную пенсию и вернуть себе доброе имя. Он намерился заставить американский флот выкупить назад ракеты «кит-убийца» и принять во внимание показания черного ящика.

Я собирался задать вопрос, но Шерри жестом опять остановила меня. Она не хотела, чтобы прерывали ее изложение.

— Джимми выполнял некоторые задания для американского флота — он осматривал днища авианосцев и в то время познакомился с Брайсом. Они подружились, и Брайс, естественно, обратился к Джимми. Вдвоем они не располагали достаточным капиталом для организации экспедиции по подъему ракет, но надеялись заручиться финансовой помощью. Конечно, такое нельзя напечатать в отделе объявления «Таймс», и пока он занимались поисками средств, Билли Брайс был убит в своей машине на шоссе М4 недалеко от поворота на Хитроу.

— Над всем этим, похоже, висит проклятие, — сказал я.

— Вы суеверны, Харри? — спросила она, глядя на меня своими слегка раскосыми тигриными глазами.

— Не без этого, — признался я, и она кивнула, словно занося в память эту информацию, перед тем, как рассказывать дальше.

— После смерти Билли, Джимми продолжил работу над этим проектом. Он нашел средства. Он не сказал мне, кто дал ему деньги, но я догадываюсь, что их источник был не вполне легальным. Он прилетел с ними сюда. Остальное вы знаете.

— Остальное знаю, — согласился я и не осознанно потрогал твердую ткань шрама через шелк рубашки. — Конечно, кроме места аварии.

Мы пристально посмотрели друг на друга.

— А тебе он сказал? — спросил я, и она покачала головой.

— Да, очень интересная история, — улыбнулся я. — Жаль лишь, что мы не можем проверить ее подлинность.

Она резко поднялась и отошла к перилам веранды, обняв свои плечи. Казалось, я ее рассердил — будь у нее хвост, она бы размахивала им, как львица. Я подождал, пока она смягчится, и вскоре она, пожав плечами, опять повернулась ко мне. Ее улыбка была приветливой.

— Да, в этом все дело. Я думала, мне полагается небольшая награда. Джимми был моим братом, и я проделала такой путь, чтобы увидеть вас, ведь вы ему нравились, и он доверял вам. Я думала, мы сможем работать вместе — но мне кажется, если вы хотите знать абсолютно все, я вам в этом не могу помочь.

Она откинула волосы, они, слегка спутавшись, блестели в свете лампы. Я встал.

— Я отвезу тебя в гостиницу, — сказал я и коснулся ее руки. Она протянула вверх обе руки, и ее пальцы сомкнулись у меня на шее.

— До дома далеко, — шепнула она и притянула мою голову вниз, привстав на цыпочки. Ее губы были мягкими и влажными. Спустя несколько минут она отстранилась от меня и улыбнулась, глядя мне в лицо. Но взгляд ее, казалось, был устремлен куда-то в пространство, а дыхание участилось.

— Может, ты все-таки приехала сюда не зря?

Я взял ее на руки. Она была легкой, как ребенок. Обняв меня за шею, Шерри прижалась ко мне щекой, а я отнес ее в дом. Я уже давно научился не отказываться от обеда, когда меня приглашают к столу, ведь неизвестно, когда разразится голод.

Даже слабый свет зари оказался безжалостен к ней, когда она лежала, раскинувшись под москитной сеткой на просторной двуспальной кровати. Ее косметика размазалась и засохла, и она спала, открыв рот. Ее светлая грива спуталась и не подходила по цвету к томному треугольнику внизу ее живота. Утром она показалась мне просто отвратительной, тем более, что ночью выяснилось, что Шерри Норт была неукротимой садисткой.

Я выскользнул из постели и постоял над ней несколько мгновений, вглядываясь в лицо спящей в напрасных поисках хотя бы слабого сходства с Джимми Нортом. Я оставил ее и, не одеваясь, вышел из дома на пляж. Был прилив. Я бросился в прохладную прозрачную воду и поплыл к заливу. Я плыл быстро, привычным австралийским кролем, а соленая вода щипала глубокие царапины у меня на спине. Это было счастливое для меня утро. За рифом меня поджидали старые знакомые — стая крупных дельфинов, с носами, похожими на бутылку. Они, плескаясь, подплыли навстречу мне. Их высокие плавники разрезали темную поверхность моря, когда они гонялись друг за другом в волнах. Они окружили меня, присвистывая и похрюкивая. Дыхательные отверстия на их макушках были похожи на крошечные рты, а настоящие, огромные рты, казалось, застыли от удовольствия в угловатых улыбках. Они дразнили меня несколько минут, пока один крупный самец не подставил мне свой спинной плавник и не взял меня на буксир. Это была восхитительная прогулка сквозь пену волн, кипящую вокруг моей груди и головы. Дельфин увлек меня на полмили от берега, где, наконец сопротивление воды оторвало меня от плавника.

До берега было далеко, и дельфин кружил вокруг меня, время от времени подталкивая меня в спину и приглашая прокатиться еще раз. Возле рифа они свистом попрощались со мной и грациозно удалились. Меня переполняло счастье, когда я брел по воде назад к берегу. Рука немного побаливала, но это была здоровая боль исцеления и возвращающихся сил.

Постель оказалась пуста, а дверь в ванную заперта. Я подумал, что она, возможно, бреет подмышки моей бритвой и поморщился от этой мысли. Старый пес, вроде меня, вряд ли бывает рад, когда кто-то нарушает привычный ему ход дел. Я воспользовался душем для гостей, чтобы смыть соль, и мое раздражение постепенно улеглось под потоком горячей воды. Затем свежий, но небритый и голодный, как питон, я прошел на кухню, зажарил копченый окорок с ананасом и как раз намазывал маслом тосты, когда на кухне появилась Шерри.

Она снова выглядела безупречно. Наверно, в своей сумке от Гуччи она носила ассортимент целого косметического прилавка. Ее волосы были причесаны и уложены лаком в ниспадающую гриву, а улыбка — восхитительна.

— Доброе утро, возлюбленный, — сказала она и поцеловала меня. Сейчас я был дружески расположен ко всему миру и всем населяющим его тварям. Эта блестящая женщина больше не казалась мне отвратительной. Ко мне перешло хорошее настроение дельфинов, и моя веселость, видимо, была заразительной. Во время завтрака, мы беспрестанно смеялись, а затем я вынес на веранду кофейник.

— Когда мы отыщем «пого-стик»? — внезапно спросила она, а я, не ответив, налил еще одну кружку крепкого черного кофе. Шерри Норт очевидно решила, что одна ночь в ее обществе сделала меня рабом до конца моих дней. Может, я не такой уж большой знаток женщин, но с другой стороны, и у меня есть маломальский опыт — то есть, я вроде не совсем девственник — поэтому я не оценивал чары Шерри Норт так высоко, чтобы обменять на них четыре ракеты типа «кит-убийца» и черный ящик засекреченного истребителя.

— Как только ты покажешь мне дорогу к нему, — ответил я уклончиво. Это была старомодная женская заносчивость полагать, что если мужчина ублажал вас с рвением и мастерством, то он еще за это обязан платить, Я уже давно считал, что все обстоит как раз наоборот. Она протянула через стол руку и взяла мое запястье. Ее тигриные глаза на минуту расширились от задумчивости.

— После прошлой ночи, — хрипло прошептала она, — я знаю, у нас еще многое впереди, Харри. Ты и я — вместе.

Ночью я долго лежал, бодрствуя, и принял для себя решение. Что бы ни лежало в свертке, это, конечно, не целый предмет, а, вероятно, какая-то небольшая его часть, которую легко узнать. Скорей всего это не был черный ящик или одна из ракет. У Джимми Норта не было достаточно времени, чтобы снять черный ящик с фюзеляжа, даже если он точно знал, где тот расположен, и к тому же имел необходимые инструменты. С другой стороны, сверток ни размером, ни формой не походил на ракету — это был широкий круглый предмет, лишенный аэродинамических форм. Скорее всего, это был какой-то достаточно невинный предмет. Если бы я взял с собой Шерри Норт, чтобы поднять его со дна, я бы разыграл слишком мелкую карту, даже если на первый взгляд она и казалась крупным козырем. Не собираясь ничего выдавать — ни места аварии у Пушечного рифа, ни ценных предметов, с ней связанных, мне хотелось, с другой стороны, привлечь тигров. Было бы полезно посмотреть, каким же образом отреагирует мадемуазель Норт, как только, по ее мнению, она узнает место катастрофы.

— Харри, — снова шепнула она. — Пожалуйста, — и она наклонилась ближе ко мне. — Ты должен мне верить. Мне еще никогда не было так хорошо. С первых мгновений, как я увидела тебя, я поняла…

Я отвлекся от своих расчетов и наклонился к ней, придав лицу простовато-похотливое выражение.

— Дорогая, — начал было я, но у меня перехватило голос и я схватил ее в медвежьи объятия, почувствовав при этом, как она сжалась от раздражения, когда я размазал ее помаду и взлохматил тщательно уложенную лаком прическу. Я чувствовал, что ей стоит больших усилий отвечать мне со взаимной страстью.

— Ты чувствуешь то же, что и я? — спросила она из глубины моих объятий, прижатая к моей груди. И чтобы еще раз, любопытства ради, понаблюдать, как она будет играть выбранную для себя роль, я снова поднял ее на руки и отнес на смятую постель.

— Ты увидишь, как я желаю тебя, — пробормотал я.

— Дорогой, — отчаянно протестовала она, — не сейчас.

— Но почему?

— У нас столько дел. Еще будет время потом — все время на свете для нас двоих.

С деланной неохотой я отпустил ее, хотя, откровенно говоря, был рад этому, так как знал, что после плотного завтрака и трех кружек кофе, подобное занятие вызвало бы у меня изжогу.

Я вышел из Грэнд-Харбор вскоре после полудня и повернул на юго-восток. Моя команда целый день отдыхала на берегу, так как я не собирался на рыбную ловлю. Чабби бросил взгляд в сторону Шерри Норт, которая, распластавшись, лежала в бикини на залитой солнцем нижней палубе и слегка поморщился, а Анджело выразительно закатил глаза и спросил с явным намеком:

— Развлекательная прогулка?

— У тебя одни гадости на уме, — проворчал я в ответ, а он задорно рассмеялся, будто я одарил его комплиментом. Затем они оба удалились с пристани.

«Балерина» пробралась сквозь ожерелье атоллов и островков, пока, наконец, после трех часов пополудни, я не вышел в глубоководный проход между Большими и Малыми Чайками, а затем повернул в просторное мелководье между восточным берегом Большого Острова Чаек и синими водами Мозамбика.

День был достаточно ветреным, поэтому в воздухе ощущалось приятная прохлада, а море было покрыто белыми барашками. Я осторожно маневрировал, все время проверяя положение «Балерины» по Большим Чайкам. Найдя то место, что искал, я провел «Балерину» чуть вперед, на тот случай, если ее ветром будет сносить назад. Затем я заглушил моторы и поторопился на переднюю палубу, чтобы бросить якорь. «Балерина» сделала разворот и остановилась, как благовоспитанная леди.

— Это то самое место? — Шерри наблюдала за моими действиями холодным кошачьим взглядом.

— То самое, — и я, пытаясь сыграть роль преданного возлюбленного, старательно описал ей все приметы:

— Я мысленно провел линию между двумя этими пальмами — от той, что наклонилась, к той, что стоит совсем одна на фоне горизонта — видишь?

Она молча кивнула, и я опять поймал на ее лице выражение, будто вся информация тщательно запоминалась.

— Что мы будем делать теперь?

— Это то место, где нырял Джимми, — пояснил я. — Когда он поднялся на борт, он был очень взволнован. Он в тайне от меня поговорил с остальными — Матерсоном и Гатри — и, казалось, им тоже передалось его волнение. Вскоре Джимми нырнул с веревкой и брезентом. Он долго был под водой — и когда вынырнул снова, началась эта ужасная стрельба.

— Да, — кивнула она. Казалось, сообщение о смерти ее брата ее вовсе не тронуло. — А теперь мы должны возвращаться, чтобы нас здесь никто не увидел.

— Прямо сейчас? — спросил я, глядя на нее. — Я думал, мы собирались взглянуть, что там внизу.

Она поняла ошибку:

— Нам надо все тщательно продумать и снова вернуться сюда, чтобы поднять и отвезти груз, — Шерри попыталась поправиться.

— Дорогая, — улыбнулся я. — Ну разве мы за тем шли в такую даль, чтобы даже ни разу не взглянуть, что там?

— Не думаю, что это надо делать сейчас, Харри, — крикнула она мне, но я уже пошел к задвижкам машинного отделения.

— Ну, давай вернемся сюда еще раз, — настаивала она.

Я спустился вниз по лесенке, чтобы принести акваланг и костюм водолаза, проверил дыхательный клапан и герметичность емкостей, подышав несколько раз в резиновую трубку.

Бросив быстрый взгляд вверх, чтобы убедиться, что она за мной не следит, я протянул руку к потайному выключателю и разъединил электрическую цепь. Теперь без меня никто не смог бы завести мотор «Балерины», пока я был под водой Я перебросил через борт лесенку и на нижней палубе облачился в неопреновый костюм с короткими рукавами и капюшоном, надел пояс для погружения, маску, ласты и прицепил нож. Затем я надел акваланг, взял моток легкого нейлонового шнура и пристегнул его конец к поясу.

— А что будет, если ты не вернешься? — впервые спросила Шерри с тревогой в голосе. — То есть, что будет со мной?

— Ты погибнешь от жажды, — ответил я и спустился за борт. Я решил не демонстрировать показушный прыжок через спину — мне не позволяли этого возраст и мое достоинство. Вода была прозрачна, как горный воздух, и когда я шел вниз, я мог разглядеть каждую мелочь на дней в пятидесяти футах подо мной. Это был удивительный коралловый пейзаж, освещенный мягким светом и расцвеченный удивительными красками. Я приблизился к нему — напоминающая скульптуры коралловая поросль была укутана водорослями, и в ней, будто самоцветы переливались и сверкали стайки тропических рыб. В кораллах были глубокие расщелины и высокие пики, плантации извивающихся водорослей и открытые полосы ослепительно белого песка.

Мои ориентиры оказались на удивление точными, если учесть то, что я был почти без сознания от потери крови. Я корь в этот раз оказался почти на брезентовом свертке. Он лежал на одном из открытых песчаных пространств, напоминая какое-то ужасное морское чудовище, зеленое и низкорослое, а концы веревки извивались подобно щупальцам.

Я присел на корточки возле него, и стайки мелких рыбешек, напоминающих своими золотыми и черными полосками зебру, собрались вокруг меня в таких количествах, что мне пришлось выпустить струю пузырей, чтобы отпугнуть их, прежде, чем я смог приступить к делу. Я отстегнул от пояса конец веревки и крепко обмотал им сверток, затем я поднялся, медленно потянув за собой веревку. Я вынырнул в тридцати футах позади «Балерины», подплыл к лесенке, и выбрался на нижнюю палубу, и накрепко привязал конец веревки к подлокотнику рыбацкого кресла.

— Что ты нашел? — с нетерпением в голосе спросила Шерри.

— Пока не знаю, — ответил я. Я устоял перед искушением развернуть сверток еще на дне. Мне казалось, что стоит посмотреть, какое у нее будет выражение лица, когда я разверну его на палубе.

Я снял подводное снаряжение, ополоснул его пресной водой и аккуратно убрал на место. Мне хотелось, чтобы она чуть подольше посгорала от нетерпения.

— Черт побери, Харри, вытаскивай его скорей, — не выдержала, наконец, она.

Я помнил, что сверток был тяжел, как мироздание, но тогда я был лишен каких-либо сил. Теперь, упершись об опору, я начал вытягивать канат. Груз был тяжел, но не в такой степени, и я наматывал влажную веревку привычными движениями старого рыбака. Наконец, на поверхность вынырнул зеленый брезент, весь промокший и истекающий водой. Я наклонился, ухватил его за веревку, которой он был перевязан, и одним движением поднял на борт, где он тяжело стукнулся о палубу — металл о дерево.

— Разворачивай, — нетерпеливо приказала Шерри.

— Сию минуту, мадам, — сказал я и вытащил из футляра на поясе нож. Его лезвие не уступало бритве, и вмиг разрезало веревки.

Шерри с нетерпением подалась вперед, пока я раскручивал складки намокшего брезента, наблюдая при этом исподтишка за выражением ее лица. Жадное, полное предвкушения выражение вспыхнуло триумфом, когда она узнала предмет. Она узнала его первой, раньше меня, и затем так же быстро приняла выражение неуверенности — будто опустили занавес. Это было великолепно разыграно — она была умелой актрисой. Если бы я наблюдал за ней не столь внимательно, я бы легко упустил эту мгновенную смену эмоций.

Я смотрел на ничего не выражающий предмет, из-за которого столько людей было искалечено или убито, и меня рвало на части от удивления, растерянности разочарования — это было вовсе не то, что я ожидал.

Половина его была сильно повреждена, будто стерта наждаком — бронза была рыхлой и изъеденной. Верхняя часть его была цела, но покрыта толстым слоем медной зелени, и только петля для цепи была невредима, и через коррозию проступал орнамент: какой-то герб, или часть его, и буквы в витиеватом старинном стиле. Буквы частично сохранились, но большая их часть превратилась в неровную извилистую линию, блестящую ярким отполированным металлом. Это был корабельный колокол, вылитый из толстой бронзы. Он весил, наверное, около ста фунтов. У него был закругленный верх, и очень широкий нижний край. Из любопытства я перевернул его внутренней стороной. Она оказалась сильно поврежденной и сплошь покрытой прилипшими к ней моллюсками. Меня заинтриговало то, что коррозия повредила лишь внешнюю его поверхность, но внезапно я нашел ответ. Мне и до этого встречались предметы, долго пролежавшие в воде. Колокол был наполовину занесен песком, и лишь один его бок постоянно подвергался безжалостной работе прилива у Пушечного Рифа, так что тонкий коралловый песок сточил около четверти дюйма с его внешней поверхности. Однако, тот бок, что был занесен песком, неплохо сохранился, и я внимательно пригляделся к остаткам надписи — «VVNL». Это было то ли двойное «V», то ли изломанное «W», вслед за которым шло хорошо сохранившееся «N», а через небольшой промежуток — целое «L». Далее буквы снова становились неразличимыми.

Герб, выгравированный на металле с другой стороны колокола представлял собой причудливое изображение двух вздыбленных зверей — видимо, львов, которые держали щит и чью-то в доспехах голову. Мне этот герб показался почему-то знакомым, но я не мог припомнить, где же я его раньше видел.

Я покачался на пятках и взглянул на Шерри Норт. Она не решалась встретить мой взгляд.

— Странно, — размышлял я. — Реактивный самолет, на носу у которого болтается здоровенный медный колокол.

— Я ничего не понимаю, — произнесла она.

— И я не больше тебя, — я встал и пошел в салон, чтобы взять сигару. Усевшись в рыбацкое кресло, я с удовольствием закурил.

— О'кей, давай послушаем твою теорию.

— Я не знаю, Харри, действительно ничего не знаю.

— Давай пофантазируем, — предложил я. — Я начну.

Она отвернулась к перилам.

— Реактивный самолет превратился в тыкву, — рискнул я. — Это подходит?

Она повернулась ко мне:

— Харри, мне нехорошо. Мне кажется, меня вырвет.

— А что должен делать я?

— Давай возвращаться.

— А я собирался нырнуть еще разок, чтобы лучше осмотреть место.

— Нет, — отрезала она. — Пожалуйста, не сейчас. У меня нет настроения. Поехали. Мы можем вернуться, если понадобится.

Я пытался найти на ее лице признаки нездоровья, но она выглядела будто для рекламы здоровой пищи.

— О'кей, — согласился я. Нырять действительно было незачем, но это знал только я. — Давай вернемся домой и все хорошенько обдумаем, — я встал и принялся снова заворачивать колокол.

— Что ты собираешься делать? — с тревогой спросила она.

— Опять сброшу в воду, — сказал я. — Мы же не собираемся тащить его на Сент-Мери, чтобы выставить там на рынке. Ты ведь сама сказала, что мы можем сюда вернуться.

— Да, — тут же согласилась она. — Конечно, ты прав.

Я бросил сверток за борт во второй раз и пошел поднять якоря. На обратном пути я обнаружил, что присутствие Шерри Норт на мостике раздражает меня. Мне надо было многое обдумать в одиночестве. Я отправил ее сварить кофе.

— Покрепче, — предупредил я. — И положи четыре ложки сахара. Тебя это вылечит от морской болезни.

Через пару минут она снова появилась на мостике.

— Газовая плита не зажигается, — пожаловалась она.

— Надо сначала открыть главный кран, — и я объяснил, где найти его. — Но потом не забудь закрыть его, иначе наше судно превратится в бомбу.

Кофе у нее получился паршивый.

Лишь поздно вечером мы стали на якорную стоянку в Грэнд-Харбор, и было уже совсем темно, когда я отвез Шерри в отель. Она не пригласила меня даже в бар и, лишь поцеловав в щеку, сказала:

— Дорогой, мне сегодня хочется побыть одной. Ужасно хочу спать. Позволь мне все хорошенько обдумать, и когда я буду чувствовать себя лучше — мы с тобой что-нибудь придумаем.

— Я заеду за тобой сюда — во сколько?

— Нет, — сказала она. — Лучше я сама встречу тебя на пристани. Пораньше, в восемь. Жди меня там. Нам надо поговорить наедине. Только мы двое, и никого больше, хорошо?

— Я приведу «Балерину» к пристани в восемь.

После такого дня меня мучила жажда, и я остановился у «Лорда Нельсона». Анджело и Джудит веселились в шумной компании своих сверстников в одной из кабинок. Они позвали меня, и, потеснившись, усадили между двух девушек. Я заказал всем по пинте пива, а Анджело, нагнувшись ко мне, произнес доверительно:

— Шкипер, ты сегодня при своем пикапе?

— Да, — ответил я, — чтобы доехать до дома. — Я знал, на что он намекает. Он вел себя так, будто машина у нас в общем пользовании.

— Босс, сегодня на южном мысе большая вечеринка, — внезапно он начал вольничать с «боссом» и «шкипером». — И я подумал: если я подвезу тебя к Черепашьему заливу, ты разрешишь нам воспользоваться грузовичком. Я заеду за тобой рано утром, обещаю.

Я сделал глоток из кружки и увидел, что все они смотрят на меня умоляющим взглядом.

— Это такая большая вечеринка, мистер Харри, — сказала Джудит, — Ну, пожалуйста.

— Ты заедешь за мной ровно в семь, слышишь, Анджело? — и вся компания тут же разразилась смехом облегчения. Они скинулись, чтобы заказать мне еще одну пинту.

Это была тревожная ночь. Я спал неспокойно, часто просыпаясь. Мне опять снилось, что я ныряю за свертком. И снова в нем была фарфоровая русалочка. Но на этот раз у нее было лицо Шерри Норт. Она предложила мне модель боевого истребителя, который превратился в тыкву, как только я до него дотронулся. На тыкве была выгравированы буквы «WNL».

В полночь начался ливень. Вода сплошным потоком катилась с крыши, и пальмы высвечивались вспышками молний на фоне неба.

Дождь все еще лил, когда я вышел на пляж, и тяжелые капли взрывались на моем теле мелкими брызгами, будто крошечные бомбы. Пасмурным утром море казалось черным, а стена дождя тянулась до самого горизонта. Я заплыл в одиночестве далеко за риф, но когда вернулся на пляж, не испытывал привычной бодрости и подъема духа. Я посинел и дрожал от холода, и меня давило неясное, но неотступное чувство тревоги.

Я как раз закончил завтрак, когда среди пальм, разбрызгивая лужи, показался грузовик, весь заляпанный грязью и с все еще зажженными фарами. Во дворе Анджело нажал на клаксон и крикнул:

— Харри, ты готов?

Я выбежал ему навстречу.

От Анджело пахло пивом, он был настроен бесшабашно, и взгляд был еще довольно пьяным.

— Поведу я, — сказал я, и пока мы ехали через остров, он описал мне минуту за минутой всю знатную вечеринку. Из того, что он мне поведал, можно было ожидать, что через девять месяцев Сент-Мери захлестнет эпидемия родов. Я слушал его вполуха, и по мере приближения к городу, у меня росло чувство тревоги.

— Эй, Харри, ребята просили поблагодарить тебя, что ты одолжил нам пикап.

— О'кей, Анджело.

— Я послал Джудит на судно — пусть она там все приберет и приготовит тебе кофе.

— Не стоило ее беспокоить.

— Она сама захотела — вроде, как ее маленькое личное спасибо.

— Она замечательная девушка.

— Просто чудо, Харри, и я ее люблю. — И Анджело затянул песню «Дьявол, а не женщина» на манер Мика Джаггера.

Когда мы пересекли холмы и начали спуск в долину, я словно почувствовал внезапный толчок. Вместо того, чтобы ехать дальше по Фробишер-стрит прямо к гавани, я повернул влево, объезжая форт и больницу, и по обсаженной бананами улице подкатил к «Хилтону». Я припарковал пикап под тентом и направился в холл отеля.

За стойкой в такую рань никого еще не было, но я перегнулся и заглянул в комнату Марион. Она сидела за коммутатором, но когда увидела меня, ее лицо озарилось улыбкой, и она сняла наушники.

— Привет, мистер Харри!

— Привет, Марион, лапочка, — улыбнулся я в ответ. — Мисс Норт у себя?

Она сразу сникла.

— Нет, она уехала час назад.

— Уехала? — я не верил своим ушам.

— Да, она уехала в аэропорт с автобусом отеля. Она хотела успеть на самолет, что улетает в половине восьмого, — Марион взглянула на дешевые японские часы. — Они должны были взлететь десять минут назад.

Я был сражен на месте — к такому исходу я был совершенно не готов. Сначала это просто не укладывалось у меня в голове, но внезапно я все понял, и мне стало не по себе.

— О, боже! — воскликнул я. — Джудит! — и бросился к пикапу. Когда Анджело увидел мое лицо, он тут же сел прямо и прервал песнопения. Я прыгнул на водительское сиденье и завел мотор, с такой силой нажав на газ, что выехал на улицу лишь на двух колесах.

— В чем дело, Харри? — спросил Анджело.

— Джудит? — спросил я мрачно. — Ты послал ее на судно, во сколько?

— Когда отправился за тобой.

— И она сразу ушла?

— Нет, сначала она приняла ванну и переоделась, — он уже не скрывал того, что они спят вместе. До него дошло, что произошло что-то страшное. — А затем ей еще надо было пройти всю долину от самой фермы.

Анджело снимал комнату у крестьянской семьи, что жила возле источника. Это было в трех милях от города.

— Господи, лишь бы нам успеть, — прошептал я. Грузовик ревел, несясь по дороге, я лихорадочно переключал скорость и гнал машину, что было сил, отчаянно нажимая на акселератор.

— Черт возьми, так в чем дело, Харри? — настаивал Анджело.

— Мы должны помешать ей добраться до «Балерины», — мрачно ответил я, и мы с ревом понеслись по кольцевой дороге над городом. За фортом открылась панорама Грэнд-Харбор. Анджело уже не тратил времени на бесплодные вопросы. Мы давно работали вместе и понимали друг друга с полуслова.

«Балерина» все еще стояла на якоре среди других судов, и на полдороги к ней мы заметили Джудит, плывущую в шлюпке. Даже с такого расстояния я смог разглядеть в лодке крошечную женскую фигурку и узнать быстроту работы весел. Джудит была уроженкой острова и гребла по-мужски.

— Мы не успеем, — сказал Анджело. — Она будет там, прежде, чем мы приедем на пристань. Въехав на Фробишер-стрит, я нажал запястьем левой руки на клаксон и непрерывно гудел, требуя освободить мне дорогу. Но была суббота, базарный день, и улицы были полны народа. Деревенские жители приехали на своих допотопных телегах, запряженных буйволами. Отчаянно ругая весь свет, я гудел и пробивался вперед. За три минуты мы проехали едва-едва полмили до пристани.

— Ух, Господи, — сказал я, пронесясь сквозь ворота в сетчатой ограде и пересекая железнодорожные рельсы.

Шлюпка качалась у борта «Балерины», а Джудит карабкалась через борт. На ней была надета изумрудно-зеленая рубашка и короткие джинсы. Волосы были заплетены в длинную косу. Я резко затормозил и остановился у ананасового склада, а затем мы оба, что было духу, припустились к пристани.

— Джудит! — звал я, но мой голос не долетал до нее через пространство гавани.

Не оглянувшись, Джудит исчезла в салоне. Мы с Анджело добежали до конца пирса, оба что есть мочи кричали, но ветер дул в нашу сторону, а «Балерина» была от нас в полумиле.

— Есть еще одна шлюпка, — схватил меня за руку Анджело. Это была старая изношенная лодка для ловли макрели. Она была привязана цепью к кольцу в камне причала.

Мы прыгнули в нее, пролетев около трех метров, и одновременно очутились в лодке. Я потянул цепь. Она состояла из толстых звеньев, а у кольца ее держал тяжелый медный замок. Я дважды обернул ее вокруг запястья, наступил на конец и резко выпрямился. Замок стрельнул и отлетел на дно шлюпки. Анджело уже успел вставить весла в уключины.

— Греби! — крикнул я. — Налегай, что есть мочи!

Я стоял на носу, сложив руки у рта вроде рупора и звал Джудит, стараясь докричаться до нее через ветер. Анджело греб, как сумасшедший. Каждое движение весел, каждый наклон вперед его тела сопровождались надрывным дыханием. На полпути к «Балерине» мы попали в полосу дождя, которая заслонила от нас Грэнд-Харбор сплошной серой стеной. Вода, заливала мне лицо, приходилось щуриться.

Очертания «Балерины» тоже были затуманены дождем, но мы подходили все ближе. У меня появилась надежда, что Джудит сначала подметет и уберет в салоне, и лишь затем зажжет спичку и поднесет ее к газовой горелке. Я также хотел надеяться, что я ошибся, и Шерри Норт не приготовила мне прощального сюрприза. И все же, я постоянно слышал свой собственный голос, когда накануне предупреждал Шерри Норт: «Сначала надо открыть главный кран, но не забудь закрыть его, когда ты кончишь, иначе судно превратится в бомбу».

Чем ближе мы подплывали к «Балерине», тем сильнее мне казалось, что она висит на струях дождя, призрачно белая и невесомая в серой мгле.

— Джудит! — прокричал я. Она уже могла меня услышать — мы были совсем рядом. На борту было два пятидесятифунтовых баллона с бутаном. Их было достаточно, чтобы разнести целый кирпичный дом. Газ был тяжелее воздуха. Вырвавшись наружу, он стал бы скапливаться в трюме, наполняя «Балерину» смертельно взрывоопасной смесью газа и воздуха. Достаточно было искры от батарейки или зажженной спички…

Я молился, надеясь, что ошибаюсь, и вновь кричал. Внезапно «Балерина» рванула. Блеснула ослепительная вспышка, пронзившая ее голубым светом. Днище судна раскололось, как от мощного удара молотом, а салон взлетел вверх, словно крышка чайника. От смертельного удара «Балерина» качнулась назад, а до нас штормовым ветром долетел звук взрыва. Я сразу же ощутил его запах — едкий запах взрыва, будто молния, наполнив воздух шипением, ударила в железо.

Я наблюдал, как «Балерина» умирала страшной мучительной смертью, а затем ее безжизненный расколотый корпус опрокинулся, и в него хлынула холодная серая вода. Под тяжестью моторов она тут же пошла ко дну и исчезла в серых водах Грэнд-Харбор.

Мы с Анджело окаменели от ужаса, сжавшись в комок в раскачивающейся на волнах шлюпке. Мы вглядывались в взбаламученное пространство залива, усеянное щепками и прочими останками красивого судна и чудесной юной девушки. Вдруг подкралась тоска, мне хотелось выть от боли, но я оказался словно парализован.

Анджело пришел в себя первым. Он прыжком выпрямился, издав вопль, похожий на крик раненного зверя. Он пытался броситься за борт, но я крепко вцепился в него.

— Оставь меня, — надрывался он. — Мне надо к ней!

— Нет, — я силой удерживал его в раскачивающейся шлюпке. — Это уже ни к чему, Анджело.

Даже если бы он смог нырнуть на глубину сорока футов, где теперь покоилась «Балерина», зрелище, которое бы предстало его взгляду, превратило бы его в безумца. Джудит стояла на самом центре взрыва и огонь не пощадил ее, опалив с близкого расстояния.

— Да отпусти же, черт возьми, — Анджело высвободил руку и ударил меня в лицо. Однако я опередил его и увернулся от удара. Он слегка оцарапал мне щеку, и я понял, что его следует как-то отвлечь. Шлюпка была готова вот-вот перевернуться. И хотя Анджело был фунтов на сорок легче меня, он сражался с силой маньяка и беспрестанно звал Джудит.

«Джудит! Джудит!» — с истерическим надрывом и завыванием. Я отпустил его плечо, слегка оттолкнув от себя, и правой рукой с силой ударил его чуть пониже уха. И хотя удар был с расстояния лишь в несколько дюймов, Анджело тут же рухнул без чувств. Я уложил его поудобней на дно шлюпки и начал грести к причалу, не оглядываясь назад. Я чувствовал себя совершенно опустошенным.

Я отнес Анджело на руках вдоль причала к машине, даже не почувствовав его веса, и отвез прямо в госпиталь, где дежурил доктор Нэбб.

— Дайте ему что-нибудь такое, чтобы он спал и не вздумывал вскакивать с постели в ближайшие двадцать четыре часа, — сказал я врачу.

Тот начал было спорить.

— Послушай, ты, старая затычка от виски, — спокойно произнес я. — Я только и жду предлога, чтобы открутить тебе голову.

Он побледнел так, что вены ярко выступили у него на носу и щеках.

— Послушай, Харри, старина, — начал было он. Но я сделал шаг вперед и он тут же отправил дежурную сестру к шкафчику с лекарствами.

Я нашел Чабби за завтраком, и мне понадобилась лишь минута, чтобы объяснить ему, что произошло. Мы отправились в Форт на пикапе, и там нас незамедлительно принял Уолли Эндрюс. Он не стал заниматься показаниями и прочими полицейскими процедурами. Вместо этого мы погрузили на грузовик подводное снаряжение полиции. К тому времени, когда мы добрались до пристани, так уже собралась добрая половина жителей Сент-Мери, стоящих в молчаливой тревоге. Некоторые своими глазами видели взрыв, и все его слышали.

Время от времени раздавались соболезнования в мой адрес, когда мы тащили к лодке для ловли макрели спасательное оборудование.

— Пусть кто-нибудь найдет Фреда Кокера, — сказал я им. — Скажите, чтобы он приехал сюда, захватив мешок и корзину. — И сразу раздался гул предположений и догадок.

— Эй, мистер Харри, кто-нибудь был на судне?

— Повторяю, позовите Фреда Кокера, — ответил я, и мы отправились в шлюпке к якорной стоянке «Балерины».

Пока Уолли ждал нас в шлюпке наверху, мы с Чабби погрузились в мутную воду гавани. «Балерина» лежала вверх килем на глубине сорока футов. Видимо, она перевернулась, пока тонула, но не было причин беспокоиться, что мы не попадем внутрь ее: днище раскололось пополам вдоль киля. Поднимать ее уже не было никакого смысла.

Чабби ждал у дыры в днище, а я пробрался внутрь. То, что осталось от камбуза, было теперь заполнено бесчисленными стаями рыб. Они пребывали в каком-то прожорливом экстазе, и я едва не захлебнулся собственной рвотой прямо в акваланге, когда увидел, что было их трапезой.

Лишь лоскутки зеленой ткани, прилипшие к останкам плоти, указывали, что это была Джудит. Мы вытащили ее останки тремя кусками и я положил их в холщовые мешки, что привез Фред Кокер.

Я сразу же нырнул еще раз и стал пробираться среди станков днища к тому отсеку под камбузом, где все еще покоились два железных цилиндра, привинченных к специальной раме. Оба крана были широко открыты, и кто-то вырвал шланги, так чтобы газ мог свободно вытекать из баллонов. Никогда в жизни я не чувствовал такой безудержной ярости, как в эти мгновения. Она была тем сильнее, что речь шла о моей личной потере. «Балерина» погибла, а она была частью моей жизни. Я закрыл краны и присоединил шланги. Это было уже мое личное дело, и я займусь им сам.

Когда я шел по пристани назад к пикапу, меня утешала лишь одна мысль — «Балерина» была застрахована. Я куплю себе новое судно, может, не столь красивое и любимое, как «Балерина», но все же судно.

В толпе я заметил блестящую черную физиономию Хэмбона Уильямса — портового паромщика. Вот уже сорок лет он гонял свою лодчонку взад и вперед по гавани, беря по три пенса за рейс.

— Хэмбон! — окликнул я его. — Ты отвозил кого-нибудь на «Балерину» прошлой ночью.

— Нет, сэр, мистер Харри, никого.

— Совсем никого?

— Только вашу барышню. Она сказала, что забыла на судне часы. Вот я и отвез ее за ними.

— Барышню?

— Ну да, что с желтыми волосами.

— Во сколько, Хэмбон?

— Часов в девять. Я сделал что-то не то, мистер Харри?

— Да нет, все в порядке. Забудем об этом.

Мы похоронили Джудит на следующий день после полудня. Мне удалось добиться участка на кладбище возле ее родителей. Анджело это одобрил. Он сказал, что ему было бы очень больно, если бы она лежала в одиночестве где-нибудь на холме. Анджело все еще находился под действием таблеток, на кладбище он был задумчив и молчалив.

На следующее утро мы начали поднимать наверх останки «Балерины». Мы трудились десять дней подряд и сняли с судна все, что еще хоть как-то могло нам пригодиться — начиная от огромных спиннинговых катушек и моего карабина и кончая двойными лопастями винта. Днище каюты было так сильно повреждено, что поднимать остальное уже не было смысла. К концу этих дней от «Балерины» остались одни воспоминания. В моей жизни было много женщин, но теперь они — лишь мимолетное приятное воспоминание, которое посещает меня, когда я слышу какую-нибудь песню или чувствую запах знакомых духов. Как и они, «Балерина» начала постепенно растворяться в минувшем.

На десятый день я отправился навестить Фреда Кокера. И в первый же момент, как только переступил порог его конторы, я заподозрил неладное. Он нервно вытирал пот, глаза воровато бегали за стеклами очков, а руки, дрожали, перебирали вещи на столе или скользили по костюму — он то поправлял галстук, тог приглаживал непослушные пряди на лысом черепе. Он знал, что я пришел поговорить о страховке.

— Только, пожалуйста, не волнуйтесь, мистер Харри, — посоветовал он.

Когда я слышу эту фразу, я моментально начинаю волноваться.

— В чем дело, Кокер? Давай, выкладывай, — я стукнул кулаком по крышке стола, и он подпрыгнул в кресле так, что очки в золотой оправе свалились у него с носа.

— Мистер Харри, пожалуйста…

— Говори, гнусный несчастный могильный червяк!

— Мистер Харри, я хотел бы поговорить о ваших страховых взносах, — я пристальным взглядом наблюдал за ним.

— Понимаете, вы раньше никогда этого не требовали — это было напрасной…

Я все понял.

— Ты прикарманил взносы! — прошептал я срывающимся голосом. — Ты не перечислял их страховой компании.

— Поймите, — кивнул Фред Кокер. — Я полагал, вы поймете.

Я хотел, не теряя времени, броситься через стол, но зацепился и упал. Фред Кокер выскочил из кресла, ускользнув от моей протянутой руки. Он кинулся к задней двери и захлопнул ее за собой. Я ринулся за ним, сбив замок, так что дверь закачалась на петлях. Фред Кокер дал стрекача, будто спасаясь от темных сил, что, может было для него и к лучшему. Я схватил его в дверях, ведущих к подъездной аллее. Приподняв его за горло одной рукой, я прижал его к штабелю дешевых сосновых гробов. Он потерял очки и хныкал от страха. Крупные слезы катились из его беспомощных близоруких глаз.

— Ты знаешь, что я тебя убью? — прошептал я, и он застонал. Его ноги болтались в шести дюймах от пола.

Я размахнулся правым кулаком, приняв более устойчивое положение. Этот удар мог снести ему голову, чего я вовсе не хотел, но мне было необходимо выместить на чем-то свою злость. Я ударил кулаком по гробам возле его уха. Доска треснула по всей длине. Фред Кокер истерично завизжал, как девица на поп-концерте, и я отпустил его. Ноги его не держали, и он тяжело осел на цементный пол. Я оставил его лежать там, стонавшим и заикающимся от испуга, а сам вышел на улицу — теперь уже банкротом, каким я был последние десять лет.

Мистер Харри в одно мгновение превратился в Флетчера, бродягу, портовую крысу. Это был классический случай возвращения на круги своя — пока я дошел до «Лорда Нельсона», в голове у меня вертелись мысли, подобные тем, что посещали меня десять лет назад. Я уже просчитывал шансы на успех, в надежде рискнуть еще раз.

В этот ранний час единственными посетителями бара были Чабби и Анджело. Я рассказал им все, они молчали. Что можно было еще сказать? Мы молча выпили по первой, а затем я спросил Чабби:

— И куда ты теперь?

Он пожал плечами.

— У меня есть старый вельбот.

Это была старая лодка, футов двадцать в длину, с открытой палубой, но довольно устойчивая.

— Буду опять ловить крабов.

Крабы на рифах водились преогромнейшие. Можно было неплохо заработать, продавая их замороженные хвосты. Именно этим Чабби и зарабатывал на жизнь до того, как на Сент-Мери появился я и моя «Балерина».

— Тебе понадобятся новые моторы, твои уже никуда не годны.

Мы выпили еще по пинте, а я в уме все просчитывал мои финансы. Черт, пара тысяч долларов не делали большой разницы.

— Я куплю тебе пару новых, по двадцать лошадиных сил каждый, Чабби, — предложил я.

— И не вздумай, Харри, — он насупился и покачал головой. — Я достаточно скопил, работая у тебя. — Он был непреклонен.

— А ты как, Анджело?

— Наверное, продам душу на Равано.

— Ну уж нет, — возмутился Чабби. — Мне нужен экипаж для ловли крабов.

Итак, он были устроены. У меня отлегло от сердца, ведь я чувствовал ответственным за них обоих. Особенно, я был рад тому, что Чабби присмотрит за Анджело. Тот очень тяжело переносил смерть Джудит. Он был тих, весь погружен в себя. От прежнего пылкого Ромео не осталось и следа. Я заставлял его работать до изнеможения, когда мы поднимали останки «Балерины». Казалось, это давало ему время прийти в себя после этой тяжелой утраты. Однако, он снова запил, мешая глотки дешевого бренди с бессчетными пинтами пива. Это самый разрушительный способ употребления спиртного. Из того, что я знаю, страшней лишь, пожалуй, метиловый спирт.

Мы с Чабби пили не торопясь, растягивая каждую кружку, однако за шутками скрывалось понимание того, что мы стоим на распутье, и с завтрашнего дня каждый пойдет своей дорогой. Оттого вечер казался наполненным утонченной горечью утраты.

Этой ночью в порту стоял южноафриканский траулер, пришедший сюда на ремонт. Анджело уже рухнул без чувств, а мы с Чабби затянули песню. Шестеро матросов с траулера выразили свое неодобрение весьма наглым образом. Мы с Чабби не привыкли оставлять такого рода оскорбления безнаказанными. Всей кучей мы вышли во двор, чтобы там продолжить дискуссию.

И дискуссия удалась на славу. Когда Уолли Эндрюс прибыл со своей командой, чтобы арестовать нас, попались все, даже те, кто уже был повержен.

— Моя плоть и кровь, — повторял Чабби, когда мы, шатаясь и держа друг друга за руки, ввалились в камеру. — Он предал меня. Сын моей родной сестры!

Уолли был достаточно участлив и послал одного из своих констеблей собрать хоть малейшие показания в нашу пользу среди посетителей «Лорда Нельсона». За это время мы с Чабби успели найти общий язык с моряками траулера, которых посадили в соседнюю с нами камеру, и мы передавали друг другу бутылку сквозь прутья решетки.

Когда на следующий день утром нас выпустили, Уолли отказался отвечать на вопросы прессы, а я отправился к себе в Черепаший Залив, чтобы начать готовить дом к моему отъезду. Я проверил, чтобы вся утварь была начисто вымыта, бросил несколько шариков нафталина в платяной шкаф. Дверь я запирать не собирался. Квартирных краж со взломом на Сент-Мери не было.

В последний раз я заплыл за самый риф и ждал около получаса, надеясь, что приплывут дельфины. Но они так и не приплыли, и я вернулся на берег, принял душ, переоделся, собрал старую дорожную сумку и пошел к припаркованному во дворе пикапу. Я даже не обернулся, проезжая пальмовую рощу, но в душе пообещал самому себе, что я еще сюда вернусь.

Я поставил машину на стоянке отеля и зажег сигару. Марион, закончив смену, показалась в полдень в дверях отеля и направилась по аллее, виляя соблазнительной попкой в мини-юбке. Я свистнул, и она, заметив меня, проскользнула в машину и уселась рядом.

— Мистер Харри, мне так жаль вашу лодку.

Мы поболтали пару минут, прежде чем я решился спросить ее.

— Мисс Норт, когда она останавливалась в отеле, звонила кому-нибудь или отправляла телеграммы?

— Я не помню, мистер Харри, но я могла бы для вас это проверить.

— Прямо сейчас?

— Конечно.

— И еще, ты не могла бы спросить у Дики, нет ли у него ее снимка?

Дики был фотографом отеля, и было бы неплохо, если бы у него оказалась фотография Шерри Норт.

Марион ушла почти на целый час, но зато вернулась с улыбкой победительницы,

— Она послала телеграмму вечером, накануне отъезда, — Марион протянула мне тонкий листок с текстом. — Можете оставить его себе, — сказала она, когда я прочитал его.

Телеграмма была адресована какому-то Мэнсону, № 97, Керзон-стрит, кв. 5, Лондон. Содержание ее было следующим: «Контракт подписан возвращаюсь Хитроу рейсом ВОАС 316 субботу».

Подписи не было.

— Дики пришлось просмотреть все его папки, но он нашел снимок, — она протянула мне небольшую глянцевую фотографию. Шерри Норт сидела, откинувшись в шезлонге, на террасе отеля. На ней были бикини и солнечные очки, но даже в них ее легко можно было узнать.

— Спасибо, Марион, — я протянул ей пятифунтовую банкноту.

— Спасибо, мистер Харри, — она улыбнулась мне и заткнула ее себе за лифчик. — За такие деньги вы можете просить о чем угодно.

— Мне надо успеть на самолет, киса, — я поцеловал ее курносый носик и шлепнул по попке, когда она вылезала из машины.

Чабби и Анджело приехали в аэропорт. Чабби должен был забрать после меня пикап. Оба они были притихшие и неуклюже пожали мне руки у выхода на посадку. О чем можно было еще говорить? Все было сказано накануне.

Когда самолет оторвался от земли и взял курс на материк, я бросил взгляд вниз и увидел две крошечные фигурки, стоящие у ограды. Я сделал на три часа остановку в Найроби, а затем пересел на самолет ВОАС, летящий в Лондон. Я так и не уснул во время долгого ночного полета. Уже давно я не ступал на родную землю и вот я снова направился туда, движимый одной лишь местью. Мне очень хотелось поговорить с Шерри Норт.

Когда вы разорены, я советую вам приобрести новую машину и дорогой костюм. Надо выглядеть удачливым и процветающим, и люди вам поверят. Я побрился и переоделся в аэропорту, и вместо «хиллман», взял напрокат «крайслер» из депо Херца в Хитроу, бросил сумку в багажник и отправился в ближайший паб «Каридж».

Я заказал двойную порцию яичницы с ветчиной, запив ее пинтой пива, и одновременно изучил дорожную карту. Я давно уже не был в Англии и порядком позабыл дороги. Тщательно ухоженный английский пейзаж казался мне каким-то ручным после слепящего света тропиков. Однако я испытывал радость, ведя машину по пологим холмам к Брайтону.

Я припарковал «Крайслер» рядом с пешеходной аллеей возле Гранд-отеля и нырнул в гудящий улей торговых рядов. Даже в конце сезона здесь было полно туристов.

Павильонная Аркада — такой адрес был указан на табличке, прикрепленной к подводным саням Джимми Норта, и у меня ушел почти час на то, чтобы отыскать ее. Она была спрятана в глубине мощенного булыжником двора, и почти все ее окна и двери были закрыты ставнями и заперты. «Подводный мир Норта», выходил в переулок небольшим трехметровым фасадом. Эта лавка тоже была закрыта, и поверх ее единственного окна до самого низа были опущены жалюзи. Я безуспешно пытался разглядеть что либо внутри из-за края ставен, но в помещении было темно, и я постучался в дверь. Внутри не было слышно ни звука, и я уже был готов уйти, когда заметил кусок картона, который, видимо, когда-то стоял внизу окна, а затем свалился на пол. Я умудрился, скривив шею, прочитать написанное от руки объявление, которое, к моему счастью, упало лицевой стороной вверх. «Обращаться по адресу «Морской вид», Даунерз-Лейн, Фалмер, Сасекс.» Я направился назад к машине и вынул из бардачка карту.

Пока я пробирался на своем «крайслере» по узким переулкам, пошел дождь. Дворники с унылым упорством очищали ветровое стекло от дождевых капель, а я вглядывался в вечерние сумерки — темнеть начинало рано. Дважды я заезжал не туда, но, наконец, подъехал к воротам в густой живой изгороди. Прибитая к ним табличка гласила: «Морской Вид Норта», и я предположил, что в ясный день, бросив взгляд отсюда к югу, можно было увидеть море.

Я проехал между рядами живой изгороди и оказался во дворе, мощеном булыжником, у старой двухэтажной фермы, стены которой были укреплены дубовыми балками, а крыша из дранки заросла мхом. На первом этаже горел свет.

Я оставил «Крайслер» и пересек двор, направляясь к двери, ведущей на кухню. От ветра и дождя я поднял воротник, затем постучал в дверь. Было слышно, что внутри кто-то есть. Скрипнули запоры, и верхняя половина двери открылась на цепочке. Оттуда на меня посмотрела девушка.

Она не произвела на меня особого впечатления. На ней был надет мешковатый рабочий трикотажный костюм. Это была высокая девушка с плечами пловчихи. Она показалась мне даже некрасивой — но как-то по особенному.

Ее лицо было широким и бледным, нос крупным и немного бесформенным, рот широким, но улыбка казалась приветливой. На ней не было никакой косметики, поэтому ее губы казались бледными, а на носу и щеках была россыпь мелких веснушек. Волосы были аскетично убраны назад и заплетены в толстую короткую косу. Они были черного цвета и свет лампы придавал им особый блеск. Брови тоже были черны — из-под их резко очерченных дуг на меня смотрели черные глаза. Но вот на них упал свет лампы, и я понял, что они темно-синие, как вода в Мозамбике, когда вдруг в полдень ее пронзят солнечные лучи.

Несмотря на ее бледность, от девушки исходило некое ощущение здоровья. Бледная кожа была гладкой и эластичной, но при пристальном взгляде — а именно так я и смотрел на нее, она казалась какой-то прозрачной.

Девушка поправила легкую прядь волос, выбившуюся из косы и будто парящую у ее виска. Это был трогательный жест. Он выдавал ее волнение и слегка противоречил безмятежному выражению ее синих глаз. И вдруг я понял, что она необыкновенно красива. И хотя ей было чуть больше двадцати, было ясно, что это не легкомысленная девчонка, а зрелая женщина. В ней была сила и уравновешенность, уверенность в себе — и это меня заинтриговало.

Обычно женщины, которых я выбирал, были не столь загадочны. Я не охотник растрачивать силы на пустые ухаживания. Такой еще не было в моей жизни, и впервые я почувствовал легкую неуверенность в своих силах. Мы довольно долго смотрели друг на друга, не двигаясь и не проронив ни слова.

— Вы — Харри Флетчер, — вымолвила она наконец. Ее голос был низким и выразительным, он выдавал воспитанного и образованного человека.

От удивления я открыл рот.

— А откуда вам это известно? — требовательно спросил я.

— Заходите, — она сняла цепочку и открыла нижнюю половину двери. Я повиновался. В кухне было тепло и уютно, по ней разносились аппетитные запахи.

— Откуда вы знаете мое имя? — снова спросил я.

— Ваша фотография была в газетах — вместе с Джимми, — объяснила она.

Мы опять замолкли, изучающе глядя друг на друга.

Она оказалась выше, чем мне первоначально показалось — почти до моего плеча. На ней были синие брюки, заправленные в черные кожаные сапоги, и теперь я рассмотрел, что у нее тонкая талия, а бесформенный джемпер скрывал красивую грудь. Только на первый взгляд она показалась мне дурнушкой, но несколько мгновений спустя уже настоящей красавицей. Я засомневался, встречались ли мне раньше женщины, подобные этой. Потребовалось время, чтобы она окончательно сразила меня.

— Я в более невыгодном положении, — произнес я наконец. — Я не знаю, кто вы.

— Я Шерри Норт, — ответила она, и я снова удивленно уставился на нее, стараясь прийти в себя после такого шока. Она совсем не походила на ту Шерри Норт, с которой был знаком я.

— А известно ли вам, что вас на свете целое племя? — спросил я наконец.

— Я не понимаю, — нахмурилась она. Под низко опущенными бровями ее глаза казались обворожительно синими.

— О, это долго рассказывать.

— Простите, — кажется, до нее дошло, что мы все еще стояли лицом к лицу посередине кухни. — Может, вы присядете? Хотите пива?

Шерри достала из буфета две банки «Карлсберга» и села напротив меня за кухонный стол.

— Вы хотите рассказать мне длинную историю? — она открыла обе банки и, протянув одну мне, ожидающе взглянула на меня.

Я начал излагать ей тщательно отредактированную версию моего знакомства с Джимми Нортом после его появления на Сент-Мери. С ней было легко говорить, как со старым заинтересованным другом. Внезапно меня охватило желание рассказать ей все, как есть, всю горькую правду. Важно было с самого начала не допустить лжи. Она была мне совершенно чужим человеком, и все же я доверял ей, как никому другому. Я рассказал ей все так, как это произошло. Позже она накормила меня ужином — аппетитными тушеными овощами с мясом из керамического горшка. Мы ели их с домашним хлебом и маслом. Я продолжал рассказывать, но уже не о недавних событиях на Сент-Мери — и она внимательно слушала. Наконец я нашел собеседника с кем бы мог отвести душу.

Я рассказал ей о моей бесшабашной молодости, всю голую правду без прикрас, даже о том, как я, не совсем честно, заработал деньги на «Балерину» и как с тех пор часто подвергался всяческим искушениям.

Лишь после полуночи она, наконец, произнесла:

— Мне трудно поверить, в то, что вы рассказали. Глядя на вас, и не подумаешь даже, у вас такой вид…, — казалось, она подыскивала нужное слово, — достойный.

— Я всегда стараюсь быть таким. Но иногда мой нимб съезжает мне на глаза. Внешность обманчива, — сказал я, и она кивнула.

— Действительно, — она вкладывала в слова глубокий смысл, будто о чем-то предупреждая. — Зачем вы рассказали мне все это? Это ведь даже неразумно, не правда ли?

— Мне казалось, пора рассказать кому-то всю правду о себе. Извините, если выбор пал на вас.

Она улыбнулась.

— Сегодня вы можете спать в комнате Джимми, — сказала она. — Я же не могу выставить вас за дверь.

Я не спал предыдущей ночью и внезапно почувствовал, что валюсь от усталости. Мне казалось, что мне не хватит сил подняться вверх по лестнице, но я задал последний вопрос:

— Зачем Джимми прилетел на Сент-Мери? Что он искал? Вы знаете, с кем он работал? Кто они такие?

— Не знаю, — покачала она головой, и я понял, что это действительно так. Она бы не смогла солгать, после того, как я доверился ей.

— Вы поможете мне выяснить это? Поможете?

— Да, помогу, — ответила она и поднялась из-за стола. — Мы можем поговорить об этом утром.

Комната Джимми находилась под самой крышей, и ее скат придавал помещению неправильную форму. Стены были увешаны фотографиями и книжными полками, на которых плотно стояли книги, серебряные спортивные трофеи и всякая милая сердцу ерунда. Постель была высокая, с мягким матрацем. Пока Шерри Норт стелила чистые простыни, я пошел к «Крайслеру» забрать свои вещи. Она показала мне ванную комнату и ушла. Лишь несколько минут я пролежал, слушая шум дождя, а затем уснул. Но среди ночи я проснулся, и в ночной тишине мне показалось, что я слышу ее голос, вернее шепот.

Босиком и не одеваясь, я тихонько приоткрыл дверь спальни и бесшумно прокрался вниз по лестнице. Я посмотрел в прихожую. Там горел свет, и Шерри стояла у висящего на стене телефона. Она так тихо говорила в трубку, прикрывая рот рукой, что я не смог разобрать слов. Свет падал на нее с другой стороны, отчего ее тело сквозь ночную рубашку казалось почти обнаженным. Я чувствовал себя в роли любопытного Тома. Свет лампы придавал ее коже оттенок слоновой кости, а под тонкой полупрозрачной тканью угадывались манящие изгибы тела. С трудом я оторвал от нее взгляд и вернулся в постель. Я думал об этом телефонном звонке, и мне стало немного тревожно на душе, но сон снова свалил меня.

Утром дождь прекратился, но земля была все еще скользкой, а трава мокрой, когда я спозаранку вышел подышать свежим воздухом. Я ожидал, что мне будет неудобно встретиться с Шерри после вчерашних излияний, но я ошибся. Мы поболтали за завтраком, а затем она сказала:

— Я обещала помочь. Что я могу сделать?

— Ответить на несколько вопросов.

— Хорошо, спрашивайте.

Джимми Норт, как оказалось, был довольно скрытным, и она не знала о его экспедиции на Сент-Мери. Он сказал ей, что у него был контракт на установку подводного электронного оборудования в португальском Мозамбике. Она проводила его со всем оборудованием до аэропорта. Насколько ей было известно, он летел один. Полиция пришла к ней в их магазин в Брайтоне, чтобы сообщить о его смерти. Она прочитала газетные сообщения — и все.

— И никаких писем от Джимми?

— Ничего, — кивнула она. Волчья стая, должно быть, перехватила его корреспонденцию. Письмо, которое мне показала лже-Шерри, видимо, было подлинным.

— Я ничего не могу понять. Или я так глупа?

— Нет, — достав сигару, я уже было собрался закурить, но остановился и спросил: «Ничего, если я закурю?»

— Пожалуйста, меня это не беспокоит.

Я был рад, ведь отказаться от удовольствия для меня равносильно пытке. Я закурил, затягиваясь ароматным дымом.

— Похоже, что Джимми набрел на что-то крупное. Ему нужна была поддержка, но он обратился не к тем людям. Как только они узнали, где находится добыча, они убили его и попытались убить меня. Когда это им не удалось, они послали кого-то под видом его сестры. Она решила, что знает, где находится сокровище, устроила мне ловушку и улетела домой. Следующим их шагом будет возвращение к Большому Острову Чаек, но там их будет ожидать разочарование.

Она еще раз наполнила чашки кофе, и я заметил, что утром она накрасилась, но лишь слегка, и ее веснушки были заметны. Я еще раз пересмотрел мои вечерние суждения, убеждаясь, что передо мной по-настоящему красивая женщина, даже таким ранним утром. Она слегка нахмурилась, задумавшись над чашкой кофе, и мне так хотелось коснуться ее изящной, но сильной руки, что лежала на скатерти возле меня.

— Что они искали, Харри? И кто были те люди, что убили его?

— Два замечательных вопроса. И у меня есть догадка по каждому — но давай рассмотрим их в том порядке, как вы их задали. Итак, что искал Джимми? Когда мы это узнаем, мы сможем пойти по следу убийц.

— Но я понятия не имею, что это могло быть такое, — она подняла на меня глаза. Они уже не казались такими темными, как ночью. Это был цвет синего сапфира. — Какие у вас догадки?

— Это корабельный колокол и надпись на нем.

— А что это значит?

— Я не знаю, но думаю, что это нетрудно выяснить, — я уже не мог устоять перед соблазном и положил свою руку поверх ее. Она была такой же крепкой и сильной, как и казалась, и теплой на ощупь. — Но сначала я должен исследовать магазин Джимми в Брайтоне и его комнату. Может, что-нибудь там нам поможет.

Она не убирала руки.

— Хорошо, сначала мы поедем в магазин. Полиция там уже побывала, но они могли что-нибудь и проглядеть.

— Прекрасно. Я приглашаю вас на ленч, — я сжал ей руку еще сильней, но она повернула ее в моей ладони и ответила сильным пожатием.

— Ловлю вас на слове, — сказала она, и я был изумлен своей собственной реакцией на ее пожатие и не знал, что ответить. В горле у меня пересохло, а сердце забилось так, будто я пробежал целую милю. Она потихоньку высвободила руку и встала.

— Давайте помоем посуду.

Представляю, чтобы осталось от моей репутации, если бы девушки Сент-Мери увидели, как мистер Харри вытирает тарелки!

Мы прошли в магазин через заднюю дверь, выходившую на небольшой закрытый двор, уставленный какими-то странными предметами, имеющими то или иное отношение к подводным исследованиям — здесь были разбросанные кислородные баллоны, портативный компрессор, медные иллюминаторы и прочая дребедень, поднятая во время спасательных работ, даже челюсть кита-убийцы с совершенно неповрежденными зубами.

— Я давно не была здесь, — извинилась Шерри, открывая заднюю дверь магазины. — Без Джимми… — она пожала плечами и лишь затем продолжала. — Думаю, мне следовало бы отказаться от аренды.

— Я посмотрю все хорошенько, о'кей?

— Прекрасно, а я пока поставлю чайник.

Я начал со двора, быстро, но тщательно изучив все, что там было свалено. Однако я не смог обнаружить ничего, что бы имело хоть отдаленное отношение к моим поискам. Я прошел в магазин и принялся перебирать раковины и акульи зубы, которыми были уставлены полки витрины. Наконец, в углу я обнаружил письменный стол и начал копаться в ящиках. Шерри принесла мне чашку чая присела на край стола. Я сидел, перебирая старые квитанции, резиновые колечки и скрепки, и читал каждый клочок.

— Ничего? — спросила Шерри.

— Ничего, — подтвердил я, и взглянув на часы сказал: — Время ленча.

Она замкнула магазин, и мы направились в английский ресторан. Нашли скрытый от посторонних глаз столик в дальнем углу, я заказал омаров и бутылку французского вина. Стоимость заказа повергла меня в шок, но когда я пришел в себя, мы долго смеялись, и не только благодаря вину. Нам было хорошо вдвоем и чувство росло с каждой минутой. После ленча мы поехали назад в «Морской Вид», и поднялись в комнату Джимми.

— Здесь мы непременно должны что-нибудь найти.

— Если он хранил секреты, то только здесь. — Но я знал, что мне предстоит долгая работа. В комнате хранились сотни книг и кипы журналов, главным образом о подводных исследованиях — «Трезубец», «Ныряльщик», «Американский аргонавт». У задней спинки кровати была полка, уставленная папками.

— Я оставляю все в твоем распоряжении, — сказала Шерри и ушла.

Я снял содержимое одной из полок и уселся за стол, чтобы просмотреть публикации. Мне тут же стало ясно, что задача окажется трудней, чем я предполагал. Джимми был из тех людей, что читают с карандашом в руке. Поля пестрели заметками, комментариями, вопросительными и восклицательными знаками, а все, что его заинтересовало, было тщательно подчеркнуто. Я упорно читал, пытаясь найти хоть что-либо, пусть отдаленно, но связанное с Сент-Мери.

Примерно в восемь часов я приступил к полке с папками. Первые оказались набитыми газетными вырезками о кораблекрушениях и других морских происшествиях. Третья папка никак не была помечена — просто черная обложка из искусственной кожи. Я достал тонкие листы бумаги и сразу же понял, что нашел нечто стоящее. Это была пачка писем, вместе с конвертами, на которых еще сохранились марки. Всего их было шестнадцать, адресованных господам Паркеру и Уилтону на Фенчерч-стрит. Все письма были написаны разными людьми, но их роднила одинаковая элегантность почерка прошлого столетия. Конверты были отправлены со всех концов прежней Империи — из Канады, Южной Африки, Индии и уже одни марки прошлого века делали их бесценными.

Когда я прочел первые два письма, мне стало ясно, что господа Паркер и Уилтон были доверенными лицами многих влиятельных клиентов, находившихся на службе у королевы Виктории. Письма содержали распоряжения, касающиеся поместий, банковских счетов и страховых взносов. Все письма были отправлены в период между августом 1857 и июлем 1858 годов и, видимо, были приобретены одной партией на каком-нибудь аукционе или в антикварном магазине. Я быстро их просмотрел, но их содержание показалось мне скучным. Однако, что-то на страничке десятого письма привлекло мое внимание, и я чуть было не подпрыгнул. Два слова оказались подчеркнуты карандашом, а на полях почерком Джимми Норта было написано примечание: Б.МУЗ.Е6914/8/. Однако меня привлекли именно подчеркнутые слова — «Свет Зари».

Я уже слышал их раньше. Я не был уверен, когда, но они многое значили. Я принялся бегло читать верхние строчки. Адрес отправителя был краток — Бомбей, а ниже дата — 16-ое сентября 1857 г.

Мой дорогой Уилтон!

Вверяю вам на сохранность пять мест багажа, отправленных на мое имя по вашему лондонскому адресу на борту судна «Свет Зари», принадлежащего почтенной компании. Оно покинет этот порт до 25-го числа сего месяца и прибудет на причал компании в лондонском порту. Любезно прошу вас сообщить мне о благополучном прибытии груза. Искренне ваш — полковник Сэр Роджер Гудчайлд, Командующий 101-м полком Стрелков Ее Величества в Индии.

Доставлено благодаря согласию командующего фрегатом Ее Величества «Пантера».

Бумага шуршала, и я понял, что это мои руки дрожат от волнения. Теперь я знал, в чем дело. Это был ключ. Я осторожно положил письмо на поверхность стола и, чтобы его разгладить, прижал сверху серебряным ножом для бумаги.

Потом я перечитал его еще раз, очень медленно, но посторонний шум привлек мое внимание. По переулку к воротам подъехал автомобиль. Фары сверкнули прямо в окно, а затем свет скользнул за угол. Я сел прямо и прислушался. Шум мотора затих, затем я услышал, как захлопнулись двери машины.

Несколько мгновений было тихо, прежде чем до меня донеслись мужские голоса. Я медленно поднялся из-за стола. Внезапно раздался крик Шерри. Он эхом отозвался по всему дому и пронзил меня, подобно копью. Во мне внезапно проснулся первобытный инстинкт самосохранения, и я в мгновение ока сбежал вниз, в прихожую.

Дверь в кухню была открыта, и я на секунду замер в проходе. Рядом с Шерри стояли двое мужчин. Тот, что постарше и крепче сложением, был одет в бежевое пальто верблюжьей шерсти и твидовое кепи. У него было сероватое, с крупными морщинами лицо и глубоко посаженные глаза, а губы — тонкие и бесцветные. Он вывернул левую руку Шерри за спину и держал ее, прижав к стене возле газовой плиты. Второй был помоложе, худой и бледный, с непокрытой головой. Длинные, соломенного цвета волосы спадали на воротник его кожаной куртки. Он ухмылялся, держа правую руку Шерри над голубым пламенем газовой горелки, и медленно опускал ее все ниже. Она отчаянно сопротивлялась, но они крепко держали ее. От борьбы волосы рассыпались у нее по плечам.

— Не торопись, сынок, — тип в кепи говорил низким глухим голосом. — Дай ей время на размышления.

Шерри закричала опять, ее пальцы уже почти касались шипящего голубого пламени.

— Давай, давай, детка, кричи, сколько тебе вздумается, — засмеялся блондин. — Здесь тебя все равно никто не услышит.

— Только я, — и они обернулись в мою сторону. Удивленное выражение их лиц было даже слегка комичным.

— Кто? — спросил блондин, отпустив руку Шерри и быстро потянувшись к заднему карману.

Я ударил его дважды: левой рукой в грудь, а правой по голове, и хотя ни один из ударов не был удачным — им не хватило мощи — тип упал, обернув стул и стукнувшись о буфет. Я не стал больше тратить на него время и переключился на другого — в твидовом кепи.

Он все еще держал Шерри перед собой, и как только я приблизился к нему, он толкнул ее на меня. Я потерял равновесие и был вынужден ухватиться за нее, чтобы мы не упали оба. Человек повернулся и бросился к двери, что была у него за спиной. Мне понадобились считанные секунды, чтобы отстранить от себя Шерри и пересечь кухню. Когда я выбежал во двор, он уже успел проделать половину пути до старой спортивной модели «триумфа» и бросил взгляд через плечо. Как я догадывался, он делал расчеты. Он бы не успел добежать до машины, прыгнуть в нее и развернуться к воротам — я бы настиг его раньше. Он резко бросился влево и помчался по узкому переулку. Полы его пальто развевались ему вслед. Я погнался за ним. Земля была все еще мокрой и скользкой, и бежать было трудно. Он поскользнулся и едва не упал, когда я настиг его. Он повернулся и было слышно, как щелкнул нож. Блеснуло лезвие, и он присел, вытянув вперед руку, державшую нож, а я налетел прямо на нее. Такого я не ожидал. Блеск стали обычно заставляет людей замереть на месте. Он целился мне в живот, но руки его тряслись, и он задыхался от бега, поэтому удар получился слабым. Я перехватил его запястье и одновременно с силой ударил по предплечью. Пальцы его разжались, выпустив нож, и я бросил его через бедро. Он тяжело упал на спину, и так как влажная земля смягчила падение я опустился одним коленом ему на живот. На него давили теперь все двести десять фунтов моего веса, вытесняя воздух из легких. Он скорчился, как эмбрион, пытаясь сделать хоть глоток воздуха, но я перевернул его лицом вниз. Твидовое кепи упало у него с головы, и я увидел густую копну темных волос, в которых виднелись седые пряди. Я что было сил вцепился в них и, навалясь ему на плечи, вдавил его лицо в желтую грязь.

— Я не люблю подонков, которые обижают девушек, — произнес я спокойным тоном, но в то же мгновение услышал, как за моей спиной ожил мотор «триумфа». Описав яркую дугу, сверкнули фары, и свет их упал прямо в узкий переулок.

Я догадывался, что я не уложил блондина, как следует — уж очень торопился. Пришлось оставить своего противника лежать в грязи, а самому мчаться назад в переулок. «Триумф» развернулся посередине мощеного двора, ослепив меня светом фар, и рванулся вперед. Разбрызгивая воду и грязь, он въехал в переулок и двинулся прямо на меня. Я бросился на землю и, сжавшись в комок, скатился в узкую сточную канаву, что тянулась вдоль живой изгороди. Машина боком зацепила изгородь и слегка соскользнула в сторону. Колеса со злобным скрипом пронеслись в нескольких дюймах от моего лица, обдав меня грязью и душем из обломанных веток, и промчалась вперед. Поравнявшись с человеком в грязном верблюжьем пальто, она замедлила ход. Человек стоял на коленях на обочине дороги и теперь с трудом вползал на пассажирское сиденье «триумфа». Как раз в тот момент, когда я выбрался из канавы и побежал за машиной, она снова рванула вперед, разбрызгивая задними колесами грязь во все стороны, Я мчался за ней, но — увы, вскоре она скрылась за холмом. Я остановился, повернулся и побежал назад по переулку, одновременно нащупывая в кармане моих вымазанных в грязи брюк ключи от «крайслера». Их не было, видимо, я оставил их на столе в комнате Джимми.

Шерри стояла, прислонившись к косяку двери, ведущей на кухню. Она прижимала обожженную руку к груди, волосы ее были спутаны. Рукав ее джемпера был оторван и болтался на плече.

— Я не смогла остановить его, Харри, я пыталась, — задыхаясь, произнесла она. — Я пыталась.

— Очень больно? — спросил я, оставляя всякие мысли о преследовании, увидев ее состояние.

— Немножко обожжено.

— Я отвезу тебя к врачу.

— Нет, не надо, — но ее улыбка казалась вымученной. Я поднялся в комнату Джимми и достал из своей походной аптечки успокоительное.

— Но мне не надо это, — пыталась протестовать она.

— Мне что, взять тебя за нос и силой влить тебе в рот? — спросил я.

Она улыбнулась, покачала головой и приняла лекарство.

— А тебе следует принять ванну, — заметила она. — Ты весь промок.

Я тут же почувствовал, что замерз в мокрой одежде. Когда я вернулся в кухню, раскрасневшийся после ванны, она уже была сонной под действием таблеток, но все же успела сварить нам обоим кофе. Для крепости она плеснула в него немного виски. Мы пили, сидя друг против друга.

— Что им надо было? — спросил я. — Что они от тебя хотели?

— Они думали, что мне известно, зачем Джимми летал на Сент-Мери. Они хотели это знать.

Я думал об этом. Но что-то здесь было не так, и это тревожило меня.

— Я думаю… — голос Шерри звучал нетвердо, и она покачнулась, пытаясь встать из-за стола.

— Ой, что это ты мне дал такое?

Я поднял ее, она слабо сопротивлялась, но я отнес ее в ее комнату. Это была симпатичная девичья спальня, с ситцевыми занавесками и обоям в розочках. Я уложил ее в постель, снял с нее туфли и накрыл ватным одеялом. Она вздохнула и закрыла глаза:

— Я думаю, что я оставлю тебя у себя. Ты очень полезен.

Будучи воодушевлен таким странным образом, я присел на край постели и легонько погладил волосы на ее висках и широкий лоб. Ее кожа казалась нежнейшим бархатом. Через минуту Шерри уже спала. Я выключил свет и уже было намеревался покинуть комнату, но передумал. Сбросив ботинки, я прокрался под одеяло. Я обнял ее сонную и прижал к себе. Мне было хорошо рядом с ней, и вскоре я сам уснул. Проснулся я на рассвете. Она лежала, уткнувшись мне лицом в шею и закинув на меня руку. Волосы ее разметались и щекотали мне щеку. Стараясь не разбудить ее, я тихо выскользнул из-под ее руки, поцеловал ее в лоб и, взяв туфли, ушел в свою комнату. Впервые в жизни я провел целую ночь, держа в объятиях красивую женщину, и при этом просто спал. Я чувствовал как меня распирает от добродетели.

Письмо лежало на письменном столе в комнате Джимми, где я и оставил его. Я прочитал его еще раз, прежде чем пойти в ванную. Мне не давали покоя примечания, сделанные на полях карандашом: «Б.Муз. Е6919/8/», и я размышлял об этом, пока брился.

Дождь кончился, и облака начали рассеиваться. Я вышел на улицу, чтобы исследовать место действия вчерашней потасовки. Нож валялся в грязи, я поднял его и перебросил через изгородь. Затем я вернулся в кухню. Я озяб и потирал руки, чтобы согреться. Шерри уже начала готовить завтрак.

— Как рука?

— Побаливает, — призналась она.

— Мы поищем врача по пути в Лондон.

— Почему ты решил, что я собираюсь в Лондон? — настороженно спросила она, намазывая маслом тост.

— По двум причинам. Ты не можешь здесь оставаться. Волчья стая еще вернется сюда.

Она бросила на меня быстрый взгляд, но промолчала.

— А во-вторых, ты обещала мне помочь — а след ведет в Лондон.

Она не соглашалась, поэтому за завтраком я показал ей письмо, найденное в папке Джимми.

— Я не вижу никакой связи, — произнесла она наконец.

Я закурил свою первую за утро сигару и откровенно признался:

— Мне тоже здесь не все ясно. Вот тут-то мне и показалось, что я прозрел. — Как только я увидел слова «Свет Зари», что-то поразило меня, я остановился. — Господи! — выдохнул я. — Ну конечно же! Судно «Свет Зари»! — Я вспомнил обрывки разговора, которые донеслись до меня из салона по трубе вентилятора, когда я стоял на мостике «Балерины».

«Попасть к свету зари, и тогда нам придется…» — голос Джимми звучал ясно и был полон волнения. «Если свет зари находится там, где…» Помню, я недоумевал тогда по поводу этих слов — что они значили? Поэтому они врезались мне в память, как шрамы.

Я принялся объяснять все это Шерри, но был так взволнован, что мой рассказ звучал сбивчиво и бессвязно. Она смеялась, но ничего не могла понять.

— Нет, — протестовала она. — Ты несешь какую-то бессмыслицу.

Я принялся рассказывать заново, но не дойдя до половины, остановился и молча посмотрел на нее.

— А теперь в чем дело? — она была весела и сердита одновременно. — Ты сводишь меня с ума.

— Колокол! Помнишь, я рассказывал тебе про колокол? Тот, что вытащил Джимми у Пушечного рифа?

— Конечно!

— Я говорил тебе, что на нем были буквы, наполовину стертые песком.

— Да, продолжай.

Взяв вилку, и, будто на восковой табличке, я нацарапал на поверхности масла: «WNL».

Я начертил буквы, что сохранились на поверхности бронзы.

— Вот, посмотри, — сказал я. — Тогда они для меня ничего не значили, но теперь… — я быстро дописал недостающие буквы: «…».

Она внимательно посмотрела на них и медленно кивнула, соглашаясь со мной.

— Нам надо все узнать об этом судне.

— Но как?

— Это должно быть нетрудным. Оно принадлежало Ост-Индийской компании. Должны были сохраниться документы — у Ллойда или в Торговой палате.

Она взяла у меня из рук письмо и прочла его еще раз.

— Багаж благородного полковника мог состоять из грязных носков и рваных рубашек, — она поморщилась, возвращая письмо.

— Что ж, мне и носки пригодятся.

Шерри паковала чемоданы, и я был рад заметить, что она принадлежала к людям, предпочитающим путешествовать налегке. Затем она пошла поговорить с соседним фермером, чтобы он в наше отсутствие присмотрел за домом, а я укладывал чемоданы в «крайслер». Когда она вернулась, то лишь замкнула кухонную дверь и заняла место в машине возле меня.

— Забавно, — сказала она. — У меня есть предчувствие, что нам предстоит долгое путешествие.

— У меня свои планы, — предупредил я и насмешливо посмотрел на нее.

— Сначала мне показалось, что у тебя очень располагающая внешность, — сказала она задумчиво. — Но теперь, когда…

— Я кажусь тебе соблазнителем, — согласился я и повел машину по переулку.

Я нашел врача на Хейуорд-Хит. Рука Шерри покрылась белыми волдырями. Они висели, подобно гнилым виноградным гроздьям. Врач проколол пузыри и забинтовал ей руку.

— Теперь даже больней, — прошептала она, но мы отправились дальше в северном направлении. Шерри от боли была бледна и всю дорогу молчала. Я не докучал ей разговорами, пока мы не въехали в пригороды Лондона.

— Нам надо найти где остановиться, — предложил я. — Что-нибудь поуютней и поближе к центру.

Она вопросительно взглянула на меня.

— Может, будет удобней, если мы снимем номер на двоих? К тому же, это дешевле. — Внутри меня что-то перевернулось, и я ощутил теплое, приятное волнение.

— Забавно, что ты заговорила об этом. Я хотел предложить то же самое.

— Я догадывалась об этом, — и она впервые за два часа рассмеялась, — и решила облегчить тебе задачу. — Все еще смеясь, она покачала головой. — Но я остановлюсь у дяди. У него в квартире есть свободная комната. Это в Пимлико. Рядом на углу есть паб. Там тихо и чисто. Бывают места и похуже.

— Я без ума от твоего чувства юмора, — пробормотал я.

Она позвонила дяде из телефонной будки, а я ждал ее в машине.

— Я все устроила, — сказала она, снова садясь в машину. — Он как раз дома.

Это была квартира на первом этаже, на тихой улочке возле реки. Я нес за Шерри чемоданы, а она прошла вперед и позвонила. Нам открыл дверь невысокий, худощавый человек, на вид лет шестидесяти. На нем была надета серая кофта с заштопанными локтями, на ногах войлочные шлепанцы. Поношенная одежда как-то не вязалась с его внешностью. Седые волосы и короткие жесткие усы были аккуратно подстрижены, а кожа чистая и румяная. Глаза его излучали особый хищный блеск, а осанка выдавала военного. Этот человек был всегда начеку.

— Мой дядя, Дэн Уилер, — Шерри отступила в сторону, чтобы представить меня. — Дядя Дэн, это Харри Флетчер.

— Это тот молодой человек, о котором ты мне говорила? — он быстро кивнул. Его рука была сухой и костлявой, а взгляд — колючим, как жало. — Входите, входите, оба.

— Не буду беспокоить вас, сэр, — такое обращение к нему звучало естественным, вспомнился мой давнишний военный опыт. — Я найду, где мне остановиться.

Дядя Дэн и Шерри обменялись взглядами, и мне показалось, что она едва заметно покачала головой, но я смотрел за их спины, разглядывая квартиру. Она походила на келью. Это было типично мужское жилище, строгое и аскетичное, с минимумом мебели и украшений. Комната как будто подтверждала мое первое впечатление об этом человеке. Мне бы хотелось как можно реже встречаться с ним, но, в то же время, почаще видеться с Шерри.

— Я заеду за тобой к ланчу, Шерри, — и как только она согласилась, я их покинул и пошел к «крайслеру». Паб, который порекомендовала мне Шерри, назывался «Виндзорский Герб», и когда я, следуя ее совету, упомянул имя ее дяди, меня тут же отвели в тихую заднюю комнату, с видом на небо и телеантенны. Я, не раздеваясь, лег на постель и предался размышлениям о семействе Нортов и их родственниках, чтобы как-то скоротать час до ланча. В одном я был уверен — Шерри Норт II не ускользнет от меня, не оставив следа.

Я постараюсь быть возле нее, а кроме того, в ней было нечто для меня непонятное. Я подозревал, что она была не такой простушкой, как можно было предположить, глядя на ее хорошенькое безмятежное личико. Было бы интересно разгадать ее. Но я отмел мысли в сторону, сел и потянулся к телефону. В течение двадцати минут я позвонил по трем номерам. Первый звонок был в Регистр Ллойда на Фенчерч-стрит, другой — в Национальный Морской музей в Гринвиче и последний в библиотеку Индийского Общества на Блэкфрайерз-роуд. Я оставил «крайслер» на частной стоянке за пабом — в Лондоне от машин больше неудобства, чем пользы — и пешком вернулся в квартиру дяди Нортов. Дверь открыла сама Шерри, уже готовая уходить. Мне понравилась ее пунктуальность.

— Тебе не понравился дядя Дэн, ведь так? — с вызовом спросила она, когда мы уже сидели за столиком, но я уклонился от ответа.

— Я кое-куда позвонил. Так вот, нам надо на Блэкфрайерз-роуд. Это возле моста Ватерлоо — библиотека Индийского Общества. Мы отправимся туда сразу после ланча.

— Но он обязательно понравится тебе, когда ты поближе с ним познакомишься, — не отставала Шерри.

— Послушай, милая девочка, это твой дядя. Пусть он останется твоим.

— Но почему, Харри, интересно мне знать?

— Где он служил: в армии, во флоте?

Она пристально посмотрела на меня:

— А как ты догадался?

— Я даже в толпе различу таких, как он.

— Он был в армии, но теперь в отставке. Какая тебе разница?

— Что бы ты хотела попробовать? — я помахал у нее перед косом меню. — Если ты возьмешь ростбиф, я закажу себе утку.

Она приняла предложение и сосредоточилась на еде.

Архивы Индийского Общества размещались в одном из тех квадратных современных зданий, что построены из зеленого стекла в стальных каркасах. Мы с Шерри получили пропуска для посетителей и расписались в журнале. Сначала мы направились в отдел каталогов, а оттуда в морскую секцию архива. На его страже сидела аккуратно одетая дама с суровым лицом и седеющими волосами; на носу у нее были очки в стальной оправе.

Я протянул ей бланк запроса на папку, в которой должны были находиться материалы касающиеся судна достопочтенной компании «Свет Зари», и дама исчезла среди высоких стальных стеллажей, загруженных до самого потолка. Она вернулась минут через двадцать и положила на барьер передо мной толстенную папку.

— Распишитесь вот здесь, — сказала она мне, указывая колонку на жесткой картонной карточке. — Странно, — заметила она, — вы второй посетитель, который запрашивает это досье в течение года.

Я увидел подпись Дж. А.Норта в предыдущей графе.

— Мы идем прямо по следу, — подумал я, и под его именем расписался — Ричард Смит.

— Вы можете сесть за один из тех столов, — дама указала через весь зал. — Будьте добры, постарайтесь не повредить и не запачкать документы.

Шерри и я уселись за стол плечом к плечу, и я развязал тесемки папки.

«Свет Зари» принадлежала к типу судов, известных как «Блэкуольский фрегат», то есть к тем, что были построены на верфях Блэкуолла в начале девятнадцатого века. Они весьма напоминали военные фрегаты того времени. Судно было построено в Сандерленде для Ост-Индийской компании, и его водоизмещение было 1330 регистровых тонн. Длина его ватерлинии была 226 футов, а поперечник — 26 футов, что делало его очень скороходным, но довольно неустойчивым при ударе. Оно было спущено на воду в 1832 году, то есть за год до того, как компания потеряла монопольное право торговли в Китае, и эта тень злой судьбы, казалось, довлела над всей его жизнью. Кроме того, в папке была целая серия судебных отчетов о разного рода происшествиях. Первым капитаном судна был некто Хогг. Он умудрился во время первого его плавания врезаться в берег Алмазной гавани на реке Хугли. Суд установил, что капитан находился под действием крепких напитков.

— Ну и свинья, — заметил я, а Шерри что-то проворчала и закатила глаза по поводу моей шутки.

Полоса несчастий на этом не закончилась. В 1840 году во время плавания по Южной Атлантике, несший вахту дежурного проспал, и судно потеряло мачты. Их обнаружил голландский корабль. Сломанные мачты были убраны, а само судно на буксире отвели в Столовый Залив. За спасение «Света Зари» было присуждено 12 тысяч фунтов. В 1846 году половина экипажа сошла на берег в Новой Гвинее. Там на них напали каннибалы и порезали всех до одного. Погибло 63 человека. Затем, 23 сентября 1857 года судно отплыло из Бомбея, направляясь на Сент-Мери, а затем к Мысу Доброй Надежды, острову Св. Елены и наконец, в Лондонский порт.

— Вот дата, — указал я пальцем на строчку. — Именно об этом плавании говорится в письме Гудчайлда.

Шерри молча кивнула. Я уже обнаружил, что она читает намного быстрее, чем я предполагал. Мне приходилось удерживать ее, чтобы она не переворачивала страницы с такой скоростью — я успевал прочитать их лишь на две трети. Глаза ее бегали по строчкам, щеки раскраснелись, и от волнения она кусала губы.

— Давай, быстрее, — торопила меня она, и я был вынужден сдерживать ее руку.

«Свет Зари» не доплыла до Сент-Мери — судно исчезло. Спустя три месяца его объявили пропавшим без вести, и Ллойд отдал распоряжение страховой компании выплатить владельцам судна и грузов компенсацию. Список грузов впечатлял, ведь судно было сравнительно небольшим.

Итак, в Индии и Китае на него погрузили:

364 ящика с чаем;

494 половинных ящика с чаем, всего 72 тонны на имя господ Данбера и Грина;

101 ящик с чаем и 618 половинных ящиков с чаем, всего 65 тонн на имя господ Симпсона, Уилли и Ливингстона;

577 рулонов шелка, всего 82 тонны, на имя господ Элдера и K°;

5 ящиков с разнообразным товаром, всего 4 тонны на имя полковника Сэра Роджера Гудчайлда;

16 ящиков с товаром, всего 6 тонн, на имя Джона Коттона;

10 ящиков с товаром, всего 2 тонны, на имя Лорда Элтона;

26 ящиков с различными специями, всего 2 тонны, на имя господ Ролсона и K°.

Не говоря ни слова, я указал на четвертый груз в списке, и Шерри опять кивнула, а в глазах ее заплясал огонек. Все претензии были приняты, а Дело объявлено закрытым, но четыре месяца спустя, в апреле 1858 года, в Англию прибыло судно Ост-Индийской компании «Замок Уолмер», на борту которого оказалось несколько человек, спасшихся после гибели «Света Зари».

Их было шестеро. Первый помощник капитана, Эндрю Барлоу, помощник боцмана и три матроса. С ними была молодая женщина двадцати двух лет, некая Шарлотта Коттон. Она была пассажиркой судна и возвращалась в Англию вместе с отцом, майором пехотного полка.

Помощник Эндрю Барлоу дал показания в суде. Из сухого судебного рассказа, дотошных вопросов и осмотрительных ответов вырисовывалась потрясающая картина морского путешествия, кораблекрушения и спасения.

По мере нашего чтения, крупицы известных мне фактов складывались в стройную и ясную картину.

На четырнадцатый день после выхода из Бомбея на судно обрушился страшный шторм. Юго-восточный ветер свирепствовал семь дней, бросая корабль, подобно ореховой скорлупе. Мне нетрудно было представить эту картину. Это был один из тех циклонов, что не раз срывали крышу с моего дома в Черепаховом заливе. Судно снова лишилось мачт — от них не осталось даже щепок. Уцелели лишь низкая передняя мачта, низкая бизань и бушприт. Остальное было унесено бурей. Оказалось совершенно невозможным соорудить хотя бы временную мачту, чтобы идти под парусом, как-то управляя судном. Поэтому, когда на горизонте показалась земля, судно понеслось, гонимое ветром, навстречу своей печальной судьбе. Ветер и течение затолкнули его в горло рифа, напоминающее огромную воронку, вокруг которого бушевал безумный штормовой прибой, ревущий, подобно грому небесному. Корабль ударился о риф и застрял. Эндрю Барлоу удалось с помощью еще двенадцати членов команды спустить на воду одну шлюпку. Четверо пассажиров, включая мисс Шарлотту Коттон, покинули разбитое судно; Барлоу, благодаря редкому сочетанию морского искусства и фортуны, смог провести шлюпку по штормовому морю сквозь коварные рифы в спокойные воды прибрежного пролива. Наконец, они пристали к песчаному берегу какого-то островка. Там они переждали четыре дня, пока буря не стихла.

Барлоу один поднялся на вершину самого южного из трех пиков, что возвышались над островом. Их описание было для меня совершенно понятным. Это был Пушечный риф и «Старики». Сомневаться в этом не приходилось. Теперь мне стало ясно, откуда Джимми стали известны приметы места поисков — остров с тремя вершинами и преграда рифа. Барлоу увидел останки «Света Зари» — судно застряло, сжатое челюстями рифа. Каждая новая волна, накатываясь на корабль, уносила с собой часть останков. На следующий день днище судна начало раскалываться, и пока Барлоу наблюдал с вершины пика, переднюю его часть унесло за риф, где она исчезла в пасти кораллов. Корма упала назад в море, разбившись в щепки.

Когда, наконец, небо прояснилось и ветер стих, Эндрю Барлоу обнаружил, что их маленькая компания — единственные, кому повезло уцелеть. Их было 149 душ. Остальные погибли в бушующем море. На западе, низкой линией над горизонтом, Барлоу разглядел полоску суши, которая, как он надеялся, была африканским материком. Он снова усадил людей в шлюпку, и они пересекли прибрежный пролив. Надежды сбылись, это была Африка, но, как всегда, враждебная и жестокая.

Семнадцать одиноких душ начали долгое и опасное путешествие на юг, и спустя три месяца только Барлоу, четверо матросов и мисс Шарлотта Коттон достигли порта на Занзибаре. Лихорадка, дикие звери и дикие люди уменьшили численность их рядов, а те, кто выжил, от голода превратились в ходячие скелеты, желтые от лихорадки и измученные дезинтерией.

Суд по достоинству оценил действия Эндрю Барлоу. Достопочтенная компания присудила ему награду в пятьсот фунтов за безукоризненную службу.

Кончив читать, я посмотрел на Шерри. Она тоже посмотрела на меня.

— Ужасно! — сказала она. Я также находился под впечатлением этой драмы давно минувших дней.

— Все сходится, — сказал я. — Судно находится там.

— Да, — подтвердила она.

— Надо посмотреть, есть ли у них рисунки.

Отдел рисунков и гравюр располагался на третьем этаже, и недолгие поиски добросовестного служителя позволили нам увидеть «Свет Зари» во всем его великолепии.

Это было красивое трехмачтовое судно, длинное и низкое. Нижнего паруса на бизани у него не было. Вместо него был укреплен большой косой парус и полный набор лиселей. На верхней палубе судна располагался ряд пассажирских кают, наверху которых хранились спасательные шлюпки. На судне имелось достаточное количество вооружений — тридцать выкрашенных в черный цвет орудийных портов, из которых поглядывали длинные восемнадцатифунтовые пушки. Этого было достаточно, чтобы защитить себя во время плавания по враждебным водам к востоку от Мыса Доброй Надежды, через которые лежал путь в Индию и Китай.

— Мне хочется пить, — сказал я и взял рисунки с изображением «Света Зари». — Попрошу, чтобы нам сделали копии.

— Для чего? — поинтересовалась Шерри.

Служительница появилась из-за стеллажей, заваленных старыми литографиями, и с удивлением выслушала мою просьбу.

— Вам придется заплатить семьдесят пять пенсов, — произнесла она.

— Меня это устраивает.

— Но они будут готовы не раньше, чем на следующий неделе, — заявила она.

— Но, право, — сказал я и улыбнулся. — Мне бы хотелось получить их завтра.

Моя улыбка сотворила чудеса — дама оставила надменный вид и в растерянности поправляла за дужки очков выбившиеся пряди:

— Хорошо, я постараюсь что-нибудь сделать.

— Поверьте, это так любезно с вашей стороны, — и мы ушли, оставив ее в замешательстве, но польщенную.

Способность ориентироваться в Лондоне возвращалась ко мне, и я без труда нашел дорогу в ресторанчик «Эль Вино». Его еще не захлестнул вечерний поток журналистов с соседней Флит-стрит, и мы нашли хороший столик в глубине зала. Я заказал два вермута, и мы выпили за здоровье друг друга.

— Знаешь, у Джимми всегда были сотни планов. Вся его жизнь была нескончаемым поиском сокровищ. Каждую неделю он находил, то есть, почти находил, место, где затонул с сокровищами корабль Армады, где ушел под воду город ацтеков или разбилось пиратское судно, — она пожала плечами. — Но мне почему-то не хочется верить ни в одно из его открытий. Кроме этого.

Она сделала глоток вина.

— Давай еще раз посмотрим, что у нас есть, — предложил я. — Мы знаем, что Гудчайлд очень беспокоился о том, чтобы его агент получил пять ящиков груза и положил их в надежное место. Нам также известно, что он намеревался отправить груз рейсом судна «Свет Зари», и послал заранее извещение об этом, возможно, через личного друга, капитана военного фрегата «Пантера».

— Прекрасно, — согласилась Шерри.

— Нам известно, что эти пять ящиков значились в грузовом реестре судна. Корабль потерпел крушение, все еще имея на борту этот груз. Нам также известно место катастрофы, и мы имеем подтверждение этому — корабельный колокол.

— И это прекрасно.

— Но нам не известно, что было в тех ящиках.

— Грязные носки, — сказала она.

— Четыре тонны грязных носков? — спросил я, и выражение ее лица изменилось. Она не обратила внимания на вес груза.

— Ага, — улыбнулся я ей. — Это проскочило мимо тебя. Так я и думал. Ты читаешь так быстро, что половина прочитанного от тебя ускользает.

Она обиженно взглянула на меня.

— Четыре тонны, милая девочка, что-то значат, чем бы они ни были.

— Хорошо, — согласилась она. — Цифры мне мало о чем говорят, но звучит внушительно.

— Скажем, примерно, столько же весит новый роллс-ройс — если тебе так понятней.

Ее глаза широко раскрылись от удивления и стали темно-синими.

— Действительно, это много.

— Скорее всего, Джимми знал что это, и у него были доказательства, способные убедить тех, кто дал ему деньги. Они поверили в успех.

— Настолько поверили, что… — она не договорила. На мгновение в ее глазах мелькнула горечь утраты брата. Я почувствовал себя неловко и отвернулся, притворяясь, что ищу во внутреннем кармане письмо. Я аккуратно расправил его на столике между нами. Когда я снова взглянул на нее, она уже овладела собой.

— Б.Муз. Е 6914(8) — прочитал я вслух. — Какие будут предложения?

— Бакалавр Музыки.

— Просто великолепно, — зааплодировал я.

— Тогда попробуй сам, — сказала она с вызовом, и я с гордым видом сложил письмо и заказал еще по рюмке.

— Что ж, мы удачно прошли по этому следу, — сказал я, расплатившись с официантом. — Мы знаем, в чем здесь дело. Теперь можно отправиться и по другому следу.

Она наклонилась ко мне, будто ожидая, что я скажу дальше.

— Я уже говорил тебе об авантюристке, другой Шерри Норт — блондинке, — и она кивнула. — Вечером накануне отлета в Лондон, она дала телеграмму, — я вынул из бумажника крохотный листок и протянул его Шерри. Пока она читала, я продолжал:

— Ясно, что это было послание шефу, Мэнсону. Он, видимо, главный, кто стоит за всем этим. И я собираюсь выйти прямо на него.

Я допил свой вермут.

— Я оставлю тебя у твоего воинственного дядюшки, а завтра опять дам о себе знать.

— Харри Флетчер, если ты считаешь, что можешь так легко от меня отделаться, как раз тогда, когда разворачиваются самые события, значит, ты потерял свой, пусть крохотный, но рассудок.

Мы доехали на такси до Беркли-сквер и направились к Керзон-стрит.

— Возьми меня под руку, — прошептал я, оглядываясь по сторонам с видом заговорщика. Она тут же послушалась меня и, когда мы прошли около пятидесяти ярдов, спросила:

— А зачем?

— Потому что мне так нравится, — ухмыльнулся я и прибавил своим обычным голосом.

— Ах, ты…! — она попыталась выдернуть свою руку, но я держал ее крепко и она сдалась. Мы зашагали вверх по улице по направлению к Шеперд-Маркет, время от времени останавливаясь поглазеть на витрины, словно обыкновенные туристы.

Дом № 97 по Керзон-стрит оказался одним из громадных дорогих многоквартирных домов. В нем было шесть этажей, стеклянная входная дверь с причудливой бронзовой окантовкой, позади которой виднелось отделанное мрамором фойе. На его страже стоял швейцар в униформе. Мы прошли мимо до самого «Клуба Белого Слона», затем пересекли улицу и побрели по противоположной стороне.

— Я могла бы зайти внутрь и спросить швейцара, проживает ли в квартире № 5 мистер Мэнсон, — предложила Шерри.

— Великолепно! — сказал я. — И если он скажет «да», что будешь делать ты? Передашь привет от Харри Флетчера?

— Какой ты нудный, — сказала она и снова попыталась вытащить руку.

— Как раз напротив дома № 97 есть ресторан, — я не позволял ей высвободить руку. — Давай возьмем столик у окна, выпьем кофе и немного подождем.

Было чуть больше трех, когда мы уселись за столик у окна, откуда нам была видна вся улица, и прекрасно провели весь следующий час. Я заметил, что мне не трудно развлекать Шерри, у нас было схожее чувство юмора, и мне нравилось слышать ее смех.

Я как раз был в середине долгой и запутанной истории, когда к подъезду дома № 97 подкатил серебристый «роллс-ройс». Машина остановилась у тротуара, и из нее вышел шофер в дорогой лилово-серой ливреи и вошел в фойе. Там он завел беседу со швейцаром, а я опять принялся за свою историю.

Спустя минут десять в доме напротив снова появились признаки активности. Было видно, как лифт начал носиться вниз и вверх, каждый раз извергая наружу партию багажа: одинаковые чемоданы крокодиловой кожи. Швейцар и шофер относили их в багажник машины. Эта процедура казалась бесконечной, и Шерри заметила:

— Кто-то собрался в долгое путешествие, — и задумчиво вздохнула.

— А ты бы хотела оказаться на тропическом острове? Представь, синее море, белый пляж и домик, крытый тростником, среди пальм.

— Прекрати, — сказала она. — Осенним днем в Лондоне. Я просто не могу слышать об этом.

Я уже было собрался и дальше дразнить Шерри, но швейцар и шофер вытянулись в струнку, стеклянные двери снова распахнулись, и из них показались мужчина и женщина.

Женщина была одета в длинное светлое норковое манто. Ее длинные светлые волосы были убраны вверх и уложены лаком в причудливую прическу, на манер древнегреческой. Меня, словно молнией, пронзило гневом, когда я узнал ее. Это была Шерри, та, что взорвала «Балерину» и Джудит, похоронив их обеих на дне Грэнд-Харбор.

Рядом с ней был мужчина среднего роста, с довольно длинными мягкими каштановыми волосами, которые слегка завивались. У него был легкий загар, видимо, полученный под кварцевой лампой, и он был шикарно одет. Шикарно, но со скромностью клоуна. У него была тяжелая челюсть и длинный мясистый нос, печальные глаза и жадный рот — я хорошо запомнил его выражение — это был Мэнсон!

— Мэнсон Резник! — воскликнул я.

Именно к нему мог обратиться Джимми Норт в его безвыходной ситуации. Я сам много лет назад пришел к нему со своими планами перехвата золота в римском аэропорту. Мэнни был антрепренером преступного мира, но он несомненно поднялся вверх по лестнице с тех пор, как я видел его в последний раз.

«Живет на широкую ногу», — подумал я, когда он, пройдя по тротуару, сел на заднее сиденье «роллс-ройса» рядом с завернутой в меха блондинкой.

— Жди меня здесь, — сказал я настойчиво, когда машина отъехала в направлении Парк-лейн. Я выбежал на улицу в отчаянной надежде поймать такси, чтобы преследовать Мэнни. Но такси не было, и я бросился вслед за лимузином, моля бога, чтобы он не позволил ему скрыться из вида. Но машина свернула на Саут-Одли-стрит и плавно прибавила скорость.

Я остановился. «Роллс-ройс» был уже далеко впереди — он влился в поток машин, текущий к Гроунер-сквер.

Я повернулся и расстроенный побрел назад, туда, где ждала меня Шерри. Я понимал, что она права — Менни и его блондинка отправились в дальнее путешествие. Дальше сторожить дом № 97 по Керзон-стрит не имело смысла.

Шерри ждала меня уже возле ресторана.

— В чем дело? — спросила она, и я взял ее за руку.

Пока мы шли к Беркли-стрит, я ей все рассказал.

— Это, видимо, тот самый человек, который распорядился убить Джимми. Это он виноват в том, что мне чуть не отстрелили пол груди, это ему пришло в голову поджарить твои чудесные пальчики — короче, это босс.

— Ты знаешь его?

— У меня было к нему дело много лет назад.

— Ну и друзья у тебя!

— Последнее время я стараюсь вращаться в приличном обществе, — сказал я и пожал ей руку. Она проигнорировала мою галантность.

— А женщина? Не та ли это самая с Сент-Мери, что взорвала твой катер вместе с девушкой?

Внезапно ко мне вернулся тот же гнев, что овладел мной несколько минут назад, когда я увидел эту хищницу в норковом одеянии.

Шерри рядом со мной ахнула.

— Харри, мне же больно!

— Прости, — я разжал руку.

— Наверно, это и есть ответ на мой вопрос, — пробормотала она и стала массировать предплечье.

В баре «Виндзорский Герб» были темные дубовые панели и старинные зеркала. Когда мы с Шерри пришли туда, там уже было полно народу. На улице стемнело, дул пронизывающий ветер, сметая опавшие листья в канавы. Было приятно оказаться в тепле паба. Мы нашли столик в углу, но толпа толкала нас, и я был вынужден положить руку на плечо Шерри. Наши головы склонились друг к другу и нам удавалось вести в этом многолюдном месте уединенную беседу.

— Я могу предположить, куда собрался Мэнни Резник со своей подружкой, — сказал я.

— К Большому Острову Чаек? — спросила Шерри и я кивнул, а она продолжала. — Ему понадобятся судно и водолазы.

— Не волнуйся, Мэнни достанет все.

— А что делать нам?

— Нам? — переспросил я.

— Это для выразительности, — поправилась Шерри. — Что будешь делать ты?

— У меня есть выбор. Я могу либо забыть обо всем, либо вернуться к Пушечному рифу и попытаться выяснить, какого черта перевозил полковник Гудчайлд в своих ящиках.

— Тебе понадобится оборудование.

— Не такое мудреное, как у Резника, но я могу кое-что достать.

— А как у тебя с деньгами, или это слишком бестактный вопрос?

— Ответ такой же. Я смогу кое-что достать.

— Синее море и белый песок, — прошептала она мечтательно.

— И пальмовые ветви, шумящие на ветру, — продолжил я.

— Прекрати, Харри.

— Толстые крабы, зажаренные на углях, и я рядом с тобой, что-то напеваю на пустынном берегу.

— Ты поросенок.

— Если ты останешься здесь, то просто не узнаешь, были ли там грязные носки, — я прижал ее к себе.

— Ты мне напишешь об этом, — умоляла она.

— И не подумаю.

— Придется ехать с тобой, — произнесла она наконец.

— Вот это замечательно, — я сжал ее плечо.

— Но я настаиваю, я плачу за себя сама, я отказываюсь быть твоей содержанкой, — она уже учуяла, какими серьезными были мои финансовые проблемы.

— Не буду посягать на твои принципы, — счастливо произнес я, и мой бумажник вздохнул с облегчением. С тем, что у меня оставалось, я мог снарядить экспедицию к Пушечному рифу.

Приняв решение, мы должны были еще многое обсудить. Мы даже не заметили, как подошло время, когда хозяин паба объявил: «Время, джентльмены!»

— Ночью опасно ходить по улицам, — предупредил я Шерри. — Думаю нам не стоит рисковать. Наверху у меня чудесная комната с изумительным видом.

— Оставь, Харри Флетчер, — Шерри встала. — Лучше проводи меня до дома, иначе я напущу на тебя моего дядюшку.

Мы прошли полквартала до квартиры ее дядюшки, по пути договорившись встретиться завтра к ланчу. У меня был целый список поручений на утро, включая заказ билетов на самолет, пока Шерри уладит дела с паспортом и заберет копии рисунков «Света Зари».

У дверей ее квартиры мы остановились лицом друг к другу в странном смущении. Это было настолько комично, что я рассмеялся — мы напоминали парочку старомодных подростков в конце первого свидания, но порой даже смущение бывает приятным.

— Спокойной ночи, Харри, — сказала она и каким-то неуловимым образом, столетиями известным всем женщинам, дала понять, что ждет поцелуя.

Ее губы были мягкими и теплыми, и поцелуй длился бесконечно.

— Боже мой, — прошептала она, оторвавшись от меня.

— Ты уверена, что не передумаешь? Это красивая комната, с горячей и холодной водой, на полу ковер, есть телевизор.

Она неуверенно засмеялась и легонько оттолкнула меня:

— Спокойной ночи, дорогой Харри.

Я вышел на улицу и побрел к моему пабу. Ветер стих, но от реки несло сыростью. Улица была пустынна, а вдоль края тротуара стояла вереница припаркованных, бампер к бамперу, машин — до самого угла. Я медленно шел по улице, не торопясь в постель. Я подумал, не совершить ли мне прогулку вдоль набережной.

Я шел, засунув руки в глубокие карманы пальто, совершенно расслабившись, и был счастлив, думая об этой женщине.

Мне еще надо было многое обдумать, так много было в ней непонятного и загадочного, однако, я лелеял надежду, что между нами будет нечто такое, что продлится дольше, чем ночь, неделя или месяц, нечто такое, что сейчас уже можно было назвать сильным чувством. С годами оно станет только сильнее, а не исчезнет, как это обычно случается.

Внезапно кто-то рядом со мной произнес: «Харри!» Мужской голос был мне незнаком, и я инстинктивно обернулся на него. Как только я это сделал, то тотчас понял, что совершил ошибку.

Говорящий сидел в одной из припаркованных к тротуару машин. Это был черный «Ровер». Стекло было опущено, и лицо человека казалось мне светлым пятном в темноте салона.

В отчаянии, я постарался поскорее вытащить руки из карманов и повернуться в сторону, откуда, по-моему, последует нападение. Повернувшись, я присел, и в то же мгновение что-то просвистело у меня возле уха, ударив со страшной силой по плечу.

Я изо всех сил нанес локтями удар назад и попал в кого-то. За моей спиной вскрикнули от боли. Наконец, мои руки были свободны. Я развернулся и побежал, петляя во все стороны, чтобы не дать им снова попасть в меня кистенем. Для меня они все еще оставались неясными силуэтами в темноте ночи — и от них исходила угроза. Казалось, их был легион, но на самом деле, лишь четверо, и один в машине. Все они были мощного сложения, и в руке одного был кистень. Он приготовился нанести новый удар.

Я стукнул его ладонью под подбородок. Голова его откинулась назад и я подумал, что, наверно, сломал ему шею. Человек свалился на тротуар.

Кто-то едва не попал мне в пах коленом, но я обернулся, и удар пришелся мне в бедро. Я развернулся и нанес ответный удар. Он оказался удачным — я попал нападавшему в грудь, и тот отлетел назад. Но в тот же момент, другой из них, размахнувшись, направил кулак мне прямо в лицо. Он попал мне прямо в щеку чуть ниже глаза, и я почувствовал как лопнула кожа.

Третий навалился мне на спину, обхватив рукой мое горло и сдавливая его, но я выпрямился, пытаясь сбросить с себя противника. Крепко вцепившись друг в друга, мы катились по мостовой.

— Ну-ка, утихомирь его, — раздался еще один голос, низкий и требовательный. — Дайте мне его как следует успокоить.

— А что, по-твоему, черт побери, мы стараемся сделать? — задыхаясь, ответил другой, и мы ударились о бок «ровера». Я был прижат к нему, когда увидел, что тот, с кистенем, уже поднялся на ноги.

Он размахнулся еще раз. Я мотнул головой, но удар пришелся мне в висок. Я не до конца потерял сознание, но бороться уже не мог, мгновенно ослабел, как дитя, и едва держался на ногах.

— Все в порядке, запихните его назад.

Меня усадили на середину заднего сиденья «ровера», и двое из них сели по бокам от меня. Двери захлопнулись, взревел мотор, и мы на всей скорости понеслись вперед.

Сознание мое слегка прояснилось, но половина головы онемела и напоминала мне резиновую грушу. Трое сидели на переднем сиденье и двое сзади, по бокам от меня. Все они тяжело дышали, а тот, что сидел рядом с шофером, потирал себе шею и челюсть. От того, что сидел справа от меня, несло чесноком, и он дышал им на меня, обыскивая мои карманы на предмет оружия.

— Думаю, тебе следует знать, что у тебя в пасти кто-то давным-давно сдох и до сих пор разлагается, — произнес я, едва ворочая распухшим языком.

Попытки задеть его оказались бесплодными. Казалось, он даже не расслышал сказанного и с упорством продолжал обыск. Наконец, он удовлетворился, и я смог поправить одежду. Мы молча ехали вдоль реки по направлению к Хаммерсмиту. Наконец, все они пришли в себя и отдышались, а водитель обратился ко мне.

— Послушай, Мэнни желает с тобой поговорить, хотя дело и не слишком важное, — сказал он. — Ему просто необходимо что-то выяснить там. Он также сказал нам, что, если ты будешь брыкаться, не стоит тратить на тебя время, можно просто сбросить в реку.

— Очаровательный тип, этот Мэнни, — сказал я.

— Заткнись, — сказал водитель. — Сам видишь, все зависит от тебя. Будь паинькой. Я слышал, что ты рисковый парень, Харри. Мы ждали, что ты объявишься, после того, как Лорна упустила тебя на острове, но, честно говоря, мы и представить себе не могли, что ты будешь разгуливать по Керзон-стрит, как на параде. Мэнни не мог в это поверить: «Вряд ли это Харри. Или он совсем свихнулся». Он даже пустил слезу. «Даже великие пали. Но не говори об этом на улицах Ашкелона» произнес он.

— Это Шекспир, — сказал тот, от которого воняло чесноком.

— Заткнись, — сказал водитель. — Мэнни очень расстроился, но не настолько, чтобы плакать навзрыд или что-нибудь в этом роде. Тебе понятно?

— Понятно, — ответил я.

— Заткнись, — сказал шофер и продолжал: — Мэнни сказал, не трогайте его здесь. Проследите за ним, и где-нибудь в тихом переулке перехватите. Если он не будет сопротивляться, приведите его ко мне, мы с ним поговорим, а если начнет брыкаться, сбросьте в реку.

— Это так похоже на парнишку Мэнни. Он всегда был сентиментальным проходимцем.

— Заткнись, — сказал шофер.

— Я с нетерпением жду встречи с ним.

— Сиди и помалкивай, и не лезь на рожон.

Я последовал его совету. Мы ехали в ночи по дороге, ведущей на запад. Наконец, ранним утром мы въезжали в Бристоль, и не заезжая в центр города, свернула на А4 по направлению к устью Эйвона.

Среди прочих судов у причала выделялась большая моторная яхта. Она стояла у самой пристани, и ее сходни были опущены. На корме и на носу было написано «Мандрагора». Это было океанское судно с металлическим днищем, выкрашенное в белый и голубой цвета, внешне очень красивое. На мой взгляд, оно было быстрым и устойчивым, на таком можно было плыть в любую точку света — игрушка богатого человека. На мостике виднелись человеческие фигуры, в иллюминаторах светились огни, судно было готово к плаванию.

Меня окружили, как только мы подошли к трапу. «Ровер» отъехал назад, развернулся и уехал, как только мы поднялись на палубу «Мандрагоры».

Салон был слишком изысканным для вкуса Мэнни Резника. Здесь, видимо, постарались предыдущие владельцы, или же профессиональный дизайнер. Во всю высоту стен висели ярко-зеленые ковры и бархатные гардины им в тон. Мебель была из темного тика и обтянута кожей. Картины, написанные маслом, были тщательно подобраны по стилю. Судно стоило никак не меньше полмиллиона фунтов и, видимо, было арендовано. Скорее всего, Мэнни взял его на полгода и нанял свою команду. Мэнни, как мне было известно, сам был отвратительным мореходом.

Пока мы молча ждали посередине увешанного коврами салона, я безошибочно различил звук поднимаемого трапа и звяканье якорных цепей. Легкое дрожание моторов перешло в равномерное гудение, а в иллюминаторе проплыли портовые огни — мы покинули гавань и вышли в широкие, полные от прилива, воды Северна. Я узнал маяки на мысе Портишед и в Редклиффском заливе: «Мандрагора» пошла вниз по реке, минуя Уэстон-супер-Мар и Бэрри, в открытое море.

Наконец, появился Мэнни. На нем был синий шелковый халат, а лицо помято после сна. Однако, его локоны были аккуратно причесаны, а улыбка была белозубой, но хищной.

— Харри, — произнес он, — я же говорил, что ты вернешься.

— Привет, Мэнни, не могу сказать, что это доставляет мне удовольствие.

Он добродушно повернулся и рассмеялся вошедшей в салон женщине. Она была тщательно накрашена, и каждый волосок ее прически был на своем месте. На ней был длинный белый пеньюар с кружевной отделкой на горле и рукавах.

— Полагаю, ты уже знаком с Лорной, Лорной Пейдж.

— В следующий раз, Мэнни, когда ты ко мне будешь кого-то посылать, найди кандидатуру получше. На старости лет я стал слишком привередливым.

Она со злостью сощурилась, но улыбнулась.

— А как твоя лодка, Харри? Твоя замечательная «Балерина»?

— Гроб для меня из нее не получился, — и я снова повернулся к Мэнни.

— Послушай, может быть, мы, в конце концов, о чем-нибудь договоримся?

Он печально покачал головой.

— Не думаю, Харри. Мне бы очень хотелось, я всей душой «за», хотя бы в память о прошлых временах. Но я не знаю о чем. Во-первых, что ты мне можешь предложить? Мне незачем ерундовая сделка. Во-вторых, я знаю, ты слишком сентиментален. Любой договор с тобой может полететь вверх тормашками от одной только твоей чувствительности. Я не могу поверить тебе, Харри. Тебе не будет давать покоя мысль о Джимми Норте и твоей лодке, ты будешь думать о погибшей на твоей лодке девчонке и сестре Джимми Норта, от которой нам тоже пришлось избавиться.

Я был немного обрадован тем, что Мэнни, по всей видимости, находится в неведении о том, что случилось с его головорезами, посланными позаботиться о Шерри Норт, и что она сама очень даже жива. Я постарался придать своему голосу искренность, а манерам — убедительность.

— Послушай, Мэнни, я чудом избежал смерти. Если понадобится, я могу простить, что угодно.

Он снова рассмеялся.

— Я мог бы поверить тебе, Харри, но я знаю тебя, как облупленного. — И он опять покачал головой: — Прости, но никаких сделок не будет.

— Тогда зачем тебе понадобилось тащить меня сюда?

— Я уже дважды посылал к тебе людей, Харри, и каждый раз неудачно. На этот раз я хочу быть уверенным в успехе. Я собираюсь привязать к тебе груз потяжелей, когда мы будем плыть где-нибудь по глубоким водам на пути к Кейптауну.

— Кейптауну? — переспросил я. — Значит, ты сам лично вышел на поиски «Света Зари»? И что вас так тянет к этой разбитой посудине?

— Успокойся, Харри. Если бы тебе не было известно, ты бы не мешал мне своими поисками, — он рассмеялся и я решил, что мне лучше не сознаваться в моем неведении.

— А ты сможешь правильно найти дорогу туда? — обратился я к блондинке. — Море велико, и многие острова похожи друг на друга. Думаю, вам стоит оставить меня для подстраховки.

— Не могу, Харри, — Мэнни отошел к тиковому бару, отделанному бронзой.

— Выпьешь? — сказал он.

— Мне скотч, — сказал я, и он до половины наполнил стакан и поднес его мне.

— Чтобы быть с тобой до конца откровенным — частично это по просьбе Лорны. Чем-то ты ей досадил, Харри. Я не знаю причин, но она особенно настаивала, чтобы ей присутствовать на прощании с тобой. Она обожает подобные зрелища — ведь правда, дорогая? — они ее заводят.

Я осушил стакан.

— Ее иногда следует завести, мы оба об этом знаем. Иначе с ней в постели делать нечего, — заметил я. Мэнни ударил меня в лицо, разбив губы, и виски обожгло рану.

— Заприте его, — тихо произнес он. Пока меня выталкивали из салона и вели по палубе, я имел счастье заметить, что Лорне предстоит ответить на несколько весьма неприятных вопросов. С обеих сторон мимо нас проплывали береговые огни, а река была широкой и темной.

На баке перед мостиком находилась низкая рубка, а с палубы вниз вела лестница к небольшому проходу. Это помещение, несомненно, предназначалось для команды — по обеим сторонам прохода располагались каюты и еще одна дверь вела в общую столовую.

На передней палубе была стальная дверь с табличкой «Склад». Ее тут же захлопнули за мной, втолкнув меня в нее. Щелкнул замок, и я оказался в крошечной стальной каморке футов этак шесть на четыре. Стены до потолка были уставлены ящиками, а воздух был сырой и затхлый.

Первой же моей заботой было найти какое-нибудь оружие. Но все ящики были заперты и сбиты из крепких дубовых досок. Чтобы их открыть, нужен был топор, но я все же попробовал. Затем я попытался протаранить дверь плечом, но помещение было слишком тесным, и я не мог разогнаться. Тем не менее, шум привлек внимание. Дверь распахнулась и на пороге показался один из экипажа, держа в руках здоровенную уродину — «Рюгер Магнум» сорок первого калибра.

— Прекрати немедленно, — произнес он. — Здесь все равно ничего нет, — и он указал на кучу старых спасательных жилетов, сваленных в углу.

— Посиди-ка тихонько вон там, а не то я позову кого-нибудь из ребят, чтобы тебя успокоили.

Он захлопнул дверь, и я опустился на кучу спасательных жилетов. Было ясно, что у дверей поставлена круглосуточная охрана, да и остальных подозвать тоже не составляет труда. Я не ожидал, что он откроет дверь, и был в растерянности. Мне надо было вынудить его сделать это еще раз, но теперь я должен был вырваться. Все, что он должен был сделать — это нацелить свою пушку и нажать курок. Шансы были ничтожные, это я понимал. Вряд ли бы он промахнулся.

Я должен был как-то его отвлечь, причем чем-то правдоподобным. Я с тоской посмотрел на ящики, а затем переключил внимание на собственные карманы. Меня обчистили основательно. Исчезло все — моя зажигалка, сигары, ключи от машины и перочинный нож. Но они не тронули мой носовой платок и проглядели три пятифунтовых банкноты в заднем кармане брюк. Часы тоже оказались при мне.

Я взглянул на сваленные в углу жилеты, а затем сдвинул их в сторону. Под ними оказался небольшой деревянный ящик для фруктов, в котором лежала грязная ветошь и прочая дребедень, вроде нейлоновой половой щетки, жестяной банки с моющим средством и бутылка из-под бренди, наполовину наполненная бесцветной жидкостью. Я открыл пробку и понюхал — это был бензин.

Я снова присел и задумался о моем положении, стараясь вычислить шансы на успех.

Выключатель находился по другую сторону двери, а лампочка скрыта толстым стеклянным светильником. Я встал и вскарабкался по ящикам, пытаясь не свалиться при этом, пока откручивал плафон, и рассматривал лампочку. Во мне затеплилась надежда.

Я спустился вниз и выбрал один из толстых холщовых жилетов. Стальной браслет моих часов вполне сошел за тупое лезвие, и я принялся кромсать холст, в попытке сделать достаточную дыру, чтобы просунуть туда палец. Наконец, мне удалось прорвать холст, и я вытащил целую горсть набивки. Я бросил ее на пол, а затем принялся потрошить остальные жилеты, пока куча на полу не выросла. Потом я намочил вытащенную вату бензином из бутылки и, вскарабкавшись вверх, поднес целую пригоршню ваты к проводке. Я вывернул лампочку и мгновенно погрузился в темноту. Действуя исключительно на ощупь, я засунул комок намоченной в бензине ваты в патрон. Никакой изоляции у меня не было, поэтому я, голыми руками держа стальной браслет часов, накоротко замкнул клеммы.

С шипением сверкнула синяя вспышка, бензин моментально вспыхнул, а 180 вольт стукнули меня с такой силой, что я свалился вниз на кучу жилетов. В руках у меня был комок все еще горящего ватина. Снаружи раздались недовольные крики. Мне удалось устроить замыкание в осветительной системе целого отсека. Я тотчас бросил ватин на подготовленную кипу тряпья, и она мгновенно загорелась. Отряхнув искры с ладоней, я закрыл нос и рот носовым платком, схватил целый спасательный пояс и прижался к стальной двери.

В считанные секунды весь бензин выгорел, а ватин остался тлеть, наполняя каморку густым черным дымом. Вонял он просто отвратительно. Дышать было нечем, и у меня из глаз покатились слезы. Дым обжигал мне легкие, и я надрывно кашлял. За дверью опять закричали.

— Что-то горит!

Кто-то крикнул в ответ: «Да зажгите же свет, ради Бога!»

Это было моим спасением. Я принялся колотить по стальной двери и вопить что есть мочи: «Горим! На судне пожар!» Я не притворялся. Дым в моей темнице был уже и так густым, а тлеющий ватин наполнял ее новыми клубами. Я понимал, если дверь не откроется в течение этой минуты, то я задохнусь. Мои вопли возымели действие. Охранник распахнул дверь. В одной руке он держал свой громадный «рюгер», а в другой фонарик, которым и осветил склад.

Я лишь мельком заметил эти подробности, радуясь, что огни корабля все еще были вырублены. В мраке суетились призрачные фигуры, некоторые из них с фонариками, а из склада повалили облака густого черного дыма.

Я бросился вперед вместе с дымом, как бык на корриде из своего загона, жадно глотая свежий воздух. Я был в ужасе от того, что, действительно, чудом не задохнулся. Но эта мысль придала мне силы. Охранник упал, сбитый с ног, и от удара об пол «рюгер» выстрелил. Из дула сверкнула, осветив все вокруг, яркая вспышка, и мне удалось разглядеть, где я нахожусь.

В тесном пространстве шум выстрела прозвучал оглушающе и на мгновение снующие фигуры замерли. Я уже почти добежал до лестницы, когда один из них бросился мне наперерез. Я толкнул его плечом в грудь, и было слышно, как из его легких, будто из проколотого мяча, вырвался воздух.

Крики звучали уже более озабоченно, и еще одна темная фигура возникла у основания лестницы. Я разбежался через вестибюль и с силой толкнул стоящего там в живот. От удара он согнулся и рухнул на колени. Когда он падал, свет фонарика упал ему на лицо, и я увидел, что это мой старый знакомый, от которого пахло чесноком. От этого мне стало еще радостней на душе. Я поставил ногу ему на плечо и, используя его как трамплин, прыгнул на лестницу.

Чьи-то руки ухватили меня за ногу, но мне удалось сбросить нападающего и подтянуться до уровня палубы. Я уже поставил на нее одну ногу, зажав в одной руке спасательный жилет, а другой цепляясь за перила. В этот момент моей беспомощности, проход на палубу оказался блокирован еще одной темной фигурой. И тут неожиданным, слепящим светом вспыхнули огни.

Тот, кто стоял передо мной, оказался тем самым типом с кистенем, и на лице его мелькнул кровожадный восторг, когда он занес его над моей головой. Единственным спасением для меня было разжать руку и упасть назад вниз, где уже было полно охранников.

Я оглянулся и почти разжал пальцы, когда позади меня охранник присел, поднял пистолет, и стараясь не потерять равновесия из-за качки, выстрелил в меня. Тяжелая пуля просвистела у меня возле уха, оглушив меня, и попала типу с кистенем прямо в грудь. Он, взмахнув руками, отлетел назад по палубе. Там он зацепился за оснастку передней мачты и повис на ней, как старое пугало. Я же в отчаянной попытке вылез на палубу и выпрямился, все еще сжимая в руке спасательный жилет. У меня за спиной раздался еще один выстрел из «рюгера», но на этот раз было слышно, что пуля врезалась в деревянную обшивку. В три прыжка я добежал до перил и бросился через борт вниз. О воду я ударился плашмя, но меня тут же поволокло тягой винта вглубь и я оказался под брюхом яхты.

Вода была обжигающе ледяной. Казалось, она наполняла мне даже легкие и пронизывала холодными иглами до самых костей. Благодаря спасательному жилету, мне, наконец, удалось вынырнуть на поверхность, и я принялся отчаянно оглядываться.

Береговые огни казались ясными и яркими, они словно подмигивали мне через черную воду. Здесь, в устье, играли легкие волны, покачивая меня вверх и вниз.

«Мандрагора», по-прежнему, продолжала свой путь к черному безбрежному пространству моря. Все ее огни были зажжены, будто она вышла в праздничный круиз.

Неуклюжими движениями я снял с себя ботинки и пиджак, а затем ухитрился продеть руки в спасательный жилет. Когда я снова взглянул на «Мандрагору», она была в миле от меня, но внезапно развернулась, и с ее мостика по темным морским волнам заплясал широкий белый луч. Я снова бросил взгляд к берегу, пытаясь разглядеть знакомые огни. Я узнал огоньки буя на Инглиш-Граунд и мысленно провел от него линию к маяку на Флэт-Хоум. В течение нескольких секунд их положение относительно друг друга слегка изменилось. Значит, начинался отлив, и течение повернуло на запад. Я тоже развернулся по течению и поплыл.

Я плыл по течению, делая широкие, но невысокие взмахи, чтобы делать поменьше брызг. Корабль уже подошел слишком близко. «Мандрагора» уже почти поравнялась со мной, но луч прожектора скользил по темной воде с другого борта.

Течением меня отнесло немного в сторону, «Мандрагора» оказалась на расстоянии около ста шестидесяти ярдов от меня, и я мог различить фигуры на ее мостике. Голубой халат Мэнни Резника, в свете ярких огней мостика, переливался подобно крылу бабочки, я слышал его рассерженный голос, хотя и не мог разобрать слов.

Луч добрался до меня, словно холодный белый указательный палец. Он, как маятник, раскачивался взад и вперед — следующее его движение высветит меня. Луч ушел в другую сторону, а затем начал скользить назад, я лежал как раз у него на пути, но в тот момент, когда он вот-вот должен был осветить меня, случайная волна, набежавшая с моря, встала на его пути. Луч скользнул надо мной, осветив гребень волны, но не затронув меня, а затем снова ушел в сторону, методично обыскивая поверхность моря.

Они меня упустили и легли на прежний курс, двигаясь к устью Северна. Я лежал в спасительных объятиях жилета, наблюдая, как удаляется «Мандрагора». От облегчения ко мне подкралась тошнота — как реакция на пережитое напряжение. Я был свободен, но меня волновало другое — сколько я продержусь, прежде чем замерзну до смерти. Я снова поплыл, наблюдая, как постепенно тускнеют огни «Мандрагоры» и скрываются за поворотом реки.

Свои часы я оставил на судне, поэтому не имел представления, сколько времени провел в воде, прежде чем у меня онемели руки и ноги. Я пытался плыть, но не был уверен, что мои конечности слушаются меня.

Мной овладело удивительное парящее чувство освобождения. Береговые огни потускнели, а меня, казалось, укутали теплые мягкие облака. Я подумал, что если я умираю, то это вовсе не так мучительно, как это расписывают. Я даже хихикнул, лежа промокший и беспомощный в спасательном жилете. Меня удивляло, почему вдруг пропало зрение. Я слышал, что все происходит немного не так. Но потом я понял, что это морской туман, который опускается ранним утром. От него я превратился в незрячего. Однако, постепенно день становился все светлей, и я уже мог различать предметы на расстоянии двадцати футов. Я закрыл глаза и уснул. Моей последней мыслью было то, что это, наверное, моя последняя мысль. Мне снова стало смешно, но темнота укутала меня.

Меня разбудили голоса, они ясно раздавались в тумане где-то поблизости. Внимание привлекал сочный уэльский акцент. Я попытался закричать, но несмотря на все усилия, ифик получился не громче писка чайки.

Из тумана вынырнул темный силуэт допотопной лодки для ловли раков. Они шли без весел, расставляя сети. Два человека склонились через борт, сосредоточась на своем деле.

Я пропищал еще раз, и один из мужчин поднял взгляд. Я разглядел светлые голубые глаза на румяном, но изрезанном морщинами лице, суконную кепку и старую трубку, зажатую в неровных желтых зубах.

— Доброе утро, — прохрипел я.

— Иисусе, — произнес ловец раков, не вынимая трубки изо рта.

Я сидел в крохотной кабинке у руля, завернутый в старое грязное одеяло и пил дымящийся чай без сахара из допотопной, с отбитыми краями, эмалированной кружки. Меня била такая дикая дрожь, что кружка прыгала в моих сжатых ладонях.

Все мое тело приобрело забавный синий оттенок, а суставы болели от возобновляющегося кровообращения. Оба мои спасителя оказались молчаливыми людьми, из тех, что не любят совать нос в чужие дела. Возможно, это качество было воспитано в них.

К тому времени, как они расставили сети и взяли курс к дому, наступил полдень, и я немного отогрелся. Мою одежду высушили над плитой в крохотном камбузе, а желудок наполнили черным хлебом и сэндвичами с копченой макрелью.

Мы пришли в порт Талбот, и когда я попытался расплатиться с ними промокшими пятифунтовыми купюрами, старший из них одарил меня ледяным взглядом.

— Каждый раз, когда я спасаю человека в море, мне уже заплачено сполна. Оставьте себе ваши деньги.

Дорога назад в Лондон была сплошным кошмаром пересадок в сельских автобусах и ночных поездах. Когда я на следующее утро, в половине одиннадцатого, спотыкаясь вышел из вокзала Пэддингтон, мне было понятно, почему парочка бобби замедлила шаги с подозрением покосилась в мою сторону. Скорее всего, я походил на сбежавшего каторжника.

В такси кэбби окинул участливым взглядом мою двухдневную щетину, распухшую губу и синяк под глазом.

— Ну что, братец, наверное ее муж пришел слишком рано? — спросил он, но я лишь слабо простонал в ответ.

Шерри Норт открыла дверь квартиры ее дяди и испуганно посмотрела на меня широко открытыми синими глазами.

— О Господи, Харри! Что случилось? Ты выглядишь ужасающе!

— Спасибо, — сказал я, — рад это слышать.

Она схватила меня за руку и потащила в квартиру.

— Я уже совсем сошла с ума. Два дня! Я обзвонила полицию, больницы — куда угодно, где ты мог оказаться.

Дядюшка держался на заднем плане, но его присутствие действовало мне на нервы. Я отказался принять ванну и почистить одежду, а вместо этого потащил Шерри со мной в «Виндзорский Герб».

Дверь в ванную была приоткрыта, и пока я брился и мылся, мог поболтать с Шерри. Она постаралась занять такую позицию, чтобы не видеть меня, пока я сидел в ванне, но по-моему, между нами возникло чувство взаимной близости.

Из ванной я возник, обмотав вокруг бедер полотенце, и сел на постель, чтобы окончить мою повесть, пока Шерри обрабатывала мне мелкие раны и царапины.

— Тебе стоит обратиться в полицию, Харри, — сказала она наконец. — Тебя пытались убить.

— Шерри, дорогая моя девочка, прошу, не говори мне о полиции. Я не могу о ней слышать.

— Но, Харри!

— Забудь о полиции и закажи нам сюда что-нибудь поесть. Я уже забыл, когда ел в последний раз.

С кухни гостиницы нам принесли чудесный бекон, зажаренный с томатами, яичницу и чай. За едой я пытался найти связь между последним поворотом событий и тем, что мы знали, чтобы соответственно изменить наши планы.

— Кстати, тебя тоже собирались убрать. Они не собирались ограничиться жарким из твоих пальчиков. Мэнни Резник убежден, что его парни убили тебя. — По ее лицу скользнуло недоумевающее выражение. — Скорее всего, они избавлялись от всех, кто знал что-либо о судне «Свет Зари». — Я положил в рот большой кусок яичницы с ветчиной и принялся молча жевать.

— По крайней мере, мы теперь можем рассчитать время. Мэнни зафрахтовал судно — кстати, оно называется «Мандрагора» — очень быстрое и мощное. Но и ему понадобится три-четыре недели, чтобы добраться до острова. У нас есть еще время.

Она налила мне чаю, добавив немного молока — именно так, как я это люблю.

— Спасибо, Шерри, ты ангел милосердия, — сказал я, но она в ответ лишь показала мне язык, а я продолжал: — Что бы мы не искали, это, безусловно, вещь существенная. Яхта, которую зафрахтовал Мэнни, не уступает королевской. Должно быть, он за эту птичку выложил не менее ста тысяч фунтов. Я попытался вызвать его на откровенность, но он только рассмеялся. Он сказал, раз я взялся за поиски, то должен знать что там лежит.

— Харри, — лицо Шерри посветлело. — Ты принес дурные вести. А теперь выслушай хорошие.

— Что же, я не против.

— Ты помнишь пометку на письме Джимми — Б. Муз?

Я кивнул:

— Бакалавр музыки?

— Нет, ты просто глуп — Британский Музей.

— Мне кажется, что ты хочешь напрасно меня разыграть.

— Я поговорила об этом с дядей Дэном. Он сразу же понял в чем тут дело. Это ссылка на книгу в библиотеке Британского Музея. У него есть читательский билет. Он обожает изучать книги и часто бывает в библиотеке.

— А мы можем туда попасть?

— Давай попробуем как студенты.

Я прождал около двух часов под высоким сине-зеленым куполом читального зала Британского Музея и мне нестерпимо хотелось закурить мою сигару. Я не знал, что ожидать — я просто скопировал шифр, помеченный Джимми Нортом. Поэтому, когда служитель положил передо мной толстенный фолиант, я с нетерпением схватил книгу.

Это было издание Секера и Варбурга, впервые напечатанное в 1963 году. Автором книги оказался П.А.Реди, а на корешке золотыми буквами было напечатано заглавие: «Легендарные и потерянные сокровища света».

Я не торопился открывать книгу, дразня самого себя, и не переставая удивляться, благодаря каким совпадениям или простому везению Джимми Норту удалось распутать этот клубок загадок. Что подтолкнуло его к поиску? Что было раньше? Прочитал ли он эту книгу, обуреваемый мечтой о морских сокровищах и лишь позже набрел на пачку старых писем? Этого мы уже никогда не узнаем.

В книге было 49 глав, каждая о каком-нибудь сокровище. Я внимательно прочел оглавление. Чего здесь только не было — и ацтекское золото, и слитки из Панамы, и награбленное пиратами, и золотые прииски в Скалистых Горах Северной Америки, и долина алмазов в Южной Африке, набитые золотом корабли Армады, и знаменитый корабль, перевозивший слитки, с которого был поднят колокол для Ллойда. Здесь же упоминалась золотая колесница Александра Великого, другие корабли — старинные и современные, чьи трюмы были набиты золотом — от Второй Мировой войны до Троянской, сокровища Муссолини, пресвитера Иоанна, Дария, римских полководцев, авантюристов и пиратов Вест-Индии и Коромандельского берега. В книге смешались правда и вымысел, подлинная история и выдумки — начиная с сокровищ исчезнувших городов и цивилизаций, от Атлантиды до сказочного города в пустыне Калахари. Я даже не знал, что мне искать. Горестно вздохнув, я открыл первую страницу, мельком просмотрел вступление и предисловие, и начал читать.

К пяти часам я успел пролистать шестнадцать глав, которые, по-видимому, не имели никакого отношения к «Свету Зари», и еще пять прочитал внимательно. К этому времени, я понял, почему Джимми заразился мечтаниями о поисках сокровищ. Я поймал себя на тех же мыслях — где-то лежали несметные богатства, заброшенные, будто в ожидании кого-то, кто придет и, благодаря везению или мужеству, откроет их миру.

Я бросил взгляд на новые японские часы, купленные взамен старушки «Омеги», быстрым шагом прошел массивный портал Музея, пересек Грейт-Рассел-стрит и поспешил на рандеву с Шерри. Она уже поджидала меня в многолюдном баре «Бегущий Олень».

— Извини, — произнес я, — я совсем забыл про время.

— Пойдем, — она схватила меня за руку. — Я умираю от жажды и любопытства.

От жажды я заказал ей пинту пива, но когда она узнала название книги, любопытство ее разгорелось еще сильней. Она была готова отправить меня опять в библиотеку, хотя я еще не успел расправиться с ветчиной и индейкой, которых заказал себе на ужин. Мне надо было немного отдохнуть. Мне даже удалось выкурить до половины сигару, прежде чем она снова вытащила меня на холод.

Я дал ей ключ от комнаты в «Виндзорском Гербе», посадил ее в такси и велел ждать меня дома, затем поспешил назад в читальный зал. Следующая глава называлась «Великий Могол и Тигровый Трон Индии». Глава открывалась краткой исторической справкой, в которой говорилось о Бабуре, потомке Тимура и Чингиз-хана, этих двух знаменитых завоевателей древнего мира. Бабур пересек горы и пришел в Северную Индию, где основал империю Моголов. Мне стало ясно, что это касалось области моих интересов, ведь «Свет Зари» вышла в плавание именно с этого древнего субконтинента.

Далее говорилось о знаменитых потомках Бабура, мусульманских правителях, достигших беспримерной власти и могущества. Они построили величественные города, оставив человечеству такие прекрасные памятники, как Тадж Махал. Наконец, в книге рассказывалось об упадке и закате династии и ее конце в первый год Индийского восстания, когда британские силы, в жажде мщения, штурмом захватили и разграбили древнюю цитадель в Дели, расстреляв на месте Могольских принцев, а дряхлого императора Бахадур-шаха взяли в плен.

Затем внимание автора резко переключилось с этой широкой исторической панорамы.

В 1695 году Жан Батист Тавернье, французский путешественник и ювелир, посетил двор Могольского императора Аурангзеба. Пятью годами позже в Париже он издал свою знаменитую книгу «Путешествия по Востоку». По-видимому, французу удалось добиться особого расположения Могольского императора, так как ему было дозволено войти в знаменитые сокровищницы цитадели и сделать список некоторых вещей, представлявших особый интерес. Среди них оказался алмаз, который он назвал «Великий Могол». Тавернье взвесил камень и указал в списке его вес — двести восемьдесят карат. Он отметил, что этот алмаз отличается особой чистотой и игрой света, что делает его похожим на «Великую Полярную Звезду на небесах».

Император, у которого гостил Тавернье, сообщил ему, что камень был найден в знаменитых копях Голковды, примерно в 1650 году, и в необработанном виде представлял собой глыбу в 787 карат.

Камень получил огранку в виде круглой розы, однако не был симметричен — одна сторона выступала сильней. С тех пор о камне не было других письменных сообщений, и многие полагают, что на самом деле Тавернье видел «Кох-и-нур» или «Орлоф». Однако, представляется невероятным, чтобы такой искушенный наблюдатель и мастер, как Тавернье, мог так грубо ошибиться в оценке веса и описания камня. «Кох-и-нур» до того, как он получил в Лондоне огранку, весил не более 191 карата и форма его была иной. «Орлоф», хотя и гранен розой, был и остается симметричным камнем и весит 199 карат. Оба эти описания не совпадают с тем, что сообщил Тавернье, и все свидетельствует о том, что когда-то существовал громадный белый алмаз, позднее утраченный для мира.

В 1739 году, когда Надир Шах, придя в Индию, захватил Дели, он не стал оставаться в стране, а лишь ограничился грабежом сокровищ, среди которых оказался «Кох-и-нур» и Павлиний трон Шаха Джахана. Вполне возможно, что Великий Могол не попался взору жадного перса, и после его ухода из Индии Мохаммед Шах, вступив на Могольский престол, заказал себе новый трон, так как старый был вывезен из страны. Однако, над новым троном висела завеса секретности. Хотя о нем есть несколько упоминаний в индийских источниках, в Европе он был упомянут лишь однажды.

В дневнике английского посла при дворе в Дели, Сэра Томаса Дженнинга, говорится, что в 1747 году во время аудиенции, подаренной ему могольским императором, тот сидел, облаченный в одежды из ценнейшего шелка на громадном золотом троне. Трон был выполнен в форме готового к прыжку тигра.

Пасть его была широко раскрыта, а лоб украшен сияющим глазом — как у циклопа. Тело тигра было изумительно составлено из разнообразных самоцветов. «Его величество милостиво разрешил мне приблизиться к трону и рассмотреть глаз тигра, который, какой заверил меня, был огромным алмазом, доставшимся ему в наследство от его царственного предка Аурангзеб».

Так был ли «Великий Могол», описанный Тавернье, вставлен в Тигровый Троя Индии? Если да, то следует верить странному стечению обстоятельств, которые привели к потере этого сокровища и нашим поискам.

В 1857 году 16 сентября на улицах Дели еще продолжалась жестокая резня, лежали груды мертвых и раненых, и было неизвестно, кому достанется победа. Британские силы и преданные им индийские части пытались очистить город от восставших Сипаев и захватить древнюю крепость, что возвышалась над городом. Когда в ней разгорелся бой, силам верных индийских частей 101 полка, под командованием двух европейских офицеров, было приказано пересечь реку и окружить крепость, отрезав дорогу на север, с тем, чтобы не дать императорской семье Моголов и лидерам восстания бежать из обреченного города.

Те два европейских офицера были капитан Мэттью Лонг и полковник Сэр Роджер Гудчайлд. Имя мгновенно бросилось мне в глаза не только потому, что кто-то подчеркнул его карандашом. На полях, также был нарисован, несомненно Джимми Нортом, большой восклицательный знак. Мастер Джимми не питал уважения к книгам, даже к тем, что являлись собственностью столь почтенного заведения, как Британский Музей. Я почувствовал, что меня снова охватила дрожь, а щеки запылали от волнения. Это было последним недостающим кусочком мозаики. Все было здесь, и мои глаза снова забегали по строчкам.

Никто никогда не узнает, что случилось ночью на пустынной дороге, ведущей через джунгли, но спустя полгода капитан Лонг и Индийский субахдар Рам Панат давали показания на военном трибунале, где судили полковника Гудчайлда.

Они описали как им удалось перехватить группу индийских аристократов, бегущих из полыхающего города. Среди них оказалось трое мусульманских священников и два принца королевской крови. В присутствии капитана один из принцев пытался купить всем свободу, предложив британским офицерам отвести их к несметным сокровищам — золотому трону в виде тигра, во лбу которого горел алмазный глаз. Офицеры согласились, и принцы повели их в лес, к одинокой мечети. Во дворе мечети стояло шесть повозок, запряженных волами. Погонщики убежали, и когда британские офицеры сняли с повозок и развернули груз, там действительно оказалась статуя тигра, служившая троном. Трон был разделен на четыре части, чтобы облегчить его перевозку — задние лапы, туловище, передние лапы и голова. В свете фонарей части трона, укутанные в солому, сверкали золотом и драгоценными камнями.

Полковник Роджер Гудчайлд приказал, чтобы принцев и священников расстреляли на месте. Их выстроили вдоль внешней стены мечети и расстреляли из мушкетов. Полковник лично прошел между лежащих тел, нанося ку-де-грас из своего револьвера. Затем трупы были выброшены в колодец за стеной мечети. Два офицера при этом расстались. Капитан Лонг с большей частью туземных частей вернулся охранять городские стены, а полковник, субахдар Рам Панат и шестнадцать сипаев отправились сопровождать телеги.

Индиец субахдар описал на суде, как они вывезли ценный груз на запад, пройдя британские посты благодаря власти полковника. Три дня они стояли лагерем в маленькой деревушке. Здесь местный плотник со своими двумя сыновьями сработали, согласно указаниям полковника, грубые деревянные ящики, чтобы вместить все четыре части трона. Тем временем полковник был занят тем, что вынимал драгоценные камни и самоцветы, которыми был инкрустирован металл. Положение каждого камня скрупулезно отмечалось на схеме, приготовленной самим Гудчайлдом. Все камни были пронумерованы и упакованы в железный сундучок, вроде тех, в которых хранилось жалованье во время боевых действий. Как только трон и камни были упакованы в четыре ящика и железный сундучок, их снова погрузили на телеги, и началось путешествие в Аллахабад к железной дороге.

Несчастный плотник и его сыновья были вынуждены сопровождать груз. Субахдар вспоминал, что как только дорога вошла в густой лес, полковник спешился и отвел троих ремесленников за деревья. Раздалось шесть пистолетных выстрелов, и полковник вернулся один.

Я оторвался от чтения, чтобы на минуту поразмышлять о характере галантного полковника. Мне очень хотелось его представить Мэнни Резнику, так много было у них общего. Эта мысль вызвала у меня улыбку, и я снова погрузился в чтение.

Конвой достиг Аллахабада на шестнадцатый день, и полковник воспользовался своим положением, чтобы его груз, под видом срочного, был погружен на поезд, идущий в Бомбей. После этого, он со своей небольшой командой вернулся в Дели. Спустя шесть месяцев капитан Лонг, заручившись поддержкой младшего офицера Рам Паната, выдвинул обвинения против командующего. Мы можем предполагать, что воры поссорились. Полковник Гудчайлд решил, что доля одного не делится на три. Как бы там ни было, никто не мог сообщить о месте пребывания сокровищ.

Суд, происходивший в Бомбее, стал знаменитым процессом, и о нем много писали как в самой Индии, так и в метрополии. Тем не менее, слабым местом обвинения было то, что украденное не было обнаружено, а мертвые хранили молчание.

Полковника оправдали, но вследствие скандала, он был вынужден уйти в отставку и вернуться в Лондон. Если ему и удалось прихватить с собой «Великий Могол» и золотой трон, то описания его дальнейшей судьбы свидетельствуют об обратном. Богатым он не стал. Вместе с небезызвестной в городе особой, он открыл игральный дом на Бейсуотер-роуд, который вскоре получил дурную репутацию.

Полковник сэр Роджер Гудчайлд умер в 1871 году, по-видимому, от третичного сифилиса, который он приобрел еще во время славной карьеры в Индии. Его смерть заставила вновь заговорить о сказочном троне, но вскоре слухи прекратились, ввиду отсутствия доказательств, и лишь иногда шепотом передавались от одного игрока к другому.

Видимо, это рассказ следовало озаглавить «Сокровища, которых никогда не было».

— А вот и были, — подумал я счастливо. — Были и есть, — и я принялся еще раз перечитывать начало, делая на этот раз подробные заметки для Шерри Норт.

Она ждала меня, когда я вернулся, сидя в задумчивости в кресле у окна, но как только я вошел, кинулась ко мне.

— Где ты пропадал? — потребовала она ответа. — Я сижу уже целый вечер, сгорая от любопытства.

— Ты не поверишь своим ушам, — сказал я и подумал, что она готова на меня наброситься.

— Харри Флетчер, даю тебе десять секунд, чтобы ты кончил свои пустые вводные речи и изложил самую суть — иначе я выцарапаю тебе глаза!

Мы проговорили далеко за полночь, и к тому времени пол был покрыт разбросанными листами бумаг, по которым мы ползали на четвереньках. Здесь была навигационная карта архипелага Сент-Мери, копии изображений «Света Зари», заметки, которые я сделал на основании описания кораблекрушения, и те, что принес из читального зала Британского Музея.

Я достал свою походную фляжку и мы пили «Чивас Регал» из пластикового стаканчика крышки, споря и обсуждая наши планы. Мы пытались угадать, в какой части судна были сложены пять ящиков, размышляя, как оно разбилось о риф; какая часть была затянута приливом в пролом, а какая свалилась с внешней стороны рифа в морскую пучину. Я сделал наброски дюжины возможностей и начал составлять список необходимого для экспедиции оборудования, к которому постоянно что-то приписывал, по мере того, как что-то новое приходило мне на ум, или что-то предлагалось Шерри.

Я совсем позабыл, что она должна быть отличной аквалангисткой, но она тут же в разговоре об этом напомнила. Я понимал, что она не будет праздной пассажиркой в моей экспедиции, и мои чувства к ней пополнились профессиональным уважением. Воодушевленное настроение смешалось с чувством товарищества, усиленное физическим тяготением нас обоих друг к другу.

На бледных щеках Шерри от волнения выступил румянец, и мы плечом к плечу, ползали на коленях по ковру. Она повернулась ко мне что-то сказать. Она смеялась, и в ее синих глазах плясали огоньки, всего в нескольких дюймах от моих.

И вдруг оказалось, что все золотые троны и легендарные алмазы должны дождаться своей очереди. Мы оба узнали это мгновение и, не стесняясь своих чувств, повернулись друг к другу. Нас охватила лихорадка нетерпения, и мы стали любовниками, не поднимаясь с пола, прямо на рисунках «Света Зари». Наверное, в отмеченной печальной звездой судьбе судна, это был самый счастливый момент.

Когда, наконец, я поднял ее и отнес в постель, где наши тела слились еще раз под мягким одеялом, я осознал, что все мои многочисленные предшествующие любовные упражнения были сущей ерундой. То, что я только что пережил, было выше простого удовлетворения плоти — это был праздник духа. Если это не было любовью, то нечто самое близкое к ней, из того, что мне было известно.

Мой голос звучал глухо и нетвердо, когда я попытался объяснить ей это. Она лежала тихо, прижавшись к моей груди и слушая слова, которые я ни разу не говорил никакой другой женщине. Она крепко сжала меня, когда я кончил говорить — это был недвусмысленный приказ продолжать. По-моему, я еще продолжал говорить, когда мы оба уже спали.

С высоты Сент-Мери напоминает причудливую рыбу из бездны океанских глубин — широкое, уродливое, с короткими плавниками тело, странный хвост и огромный рот, несоразмерный с остальным туловищем. Рот — это Грэнд-Харбор, порт и город, примостившиеся вдоль челюстей. Железные крыши вспыхивали подобно сигнальным огням среди зеленого полога растительности. Самолет описал над островом дугу, и взгляду пассажиров предстала панорама ослепительно белых пляжей и такого прозрачного моря, что каждая деталь рифа и глубин превращались при взгляде с такой высоты в огромное сюрреалистское полотно.

Шерри прижалась лицом к иллюминатору и восторженно вскрикивала, когда лайнер начал снижаться над плантациями ананасов, где женщины на минуту оторвались от работы, чтобы взглянуть вверх на нас.

Наконец, самолет коснулся земли и покатил к крохотному зданию аэровокзала, вывеска на котором извещала: «Остров Сент-Мери — жемчужина Индийского Океана». Под вывеской стояли еще две, не менее драгоценные жемчужины.

Я дал Чабби телеграмму, и он встречал меня вместе с Анджело. Анджело бросился к барьеру, чтобы обнять меня и вырвать у меня из рук чемодан. Я. представил ему Шерри. Манеры Анджело тотчас изменились до неузнаваемости. Здесь на острове из всех признаков красоты выше всех ценится лишь один. У девушки могут быть кривые зубы или косые глаза, но если у нее светлая кожа, то у нее отбоя не будет от ухажеров. Светлая или, как здесь говорили, ясная кожа могла быть усыпанной угрями, но ценился именно ее оттенок, а Шерри была обладательницей самой светлой кожи, какую когда-либо видели на острове.

Анджело таращил глаза в каком-то ступоре, пока она пожимала ему руку. Затем он, стряхнул оцепенение, отдал мне назад мою сумку и взял другую, из рук Шерри. Как верный пес, он следовал за ней на расстоянии нескольких шагов, в благоговении не спуская с нее глаз. Он расплывался в своей знаменитой улыбке всякий раз, когда она бросала взгляд в его сторону. С первых же мгновений он превратился в ее раба.

Чабби прошествовал вперед, чтобы встретить нас. Он был полон чувства собственного достоинства, громадный и вечный, как утес из темного гранита. На лице его была гримаса недовольства, более выразительная, чем когда-либо. Он взял мою руку в свою огромную сильную ладонь и пробормотал нечто, что должно было означать приветствие по случаю моего возвращения. Он посмотрел на Шерри, и она слегка поежилась под его сердитым взглядом. Однако внезапно произошло нечто, не виданное мною ранее. Чабби приподнял с головы потрепанную морскими ветрами фуражку, явив миру свою сверкающую лысину в этом доселе невиданном порыве галантности, и улыбнулся так широко, что обнажились розовые пластмассовые десны его вставной челюсти. Он оттолкнул Анджело в сторону, когда тот приостановился отдохнуть и поставил чемоданы, схватив по одному в каждую руку и повел Шерри к пикапу. Анджело преданно следовал за ней, а я плелся в самом хвосте, сгибаясь под тяжестью моего багажа. Но было совершенно очевидно, что команда одобрила мой выбор, хотя бы в этот раз.

Мы сидели в кухне домика Чабби, и его миссис угощала нас кофе с банановыми пирожными. Мы с Чабби обговаривали планы. Я с трудом выторговал разумную сумму, за которую Чабби согласился предоставить нам свою посудину, снабдив ее новыми моторами, и все на неограниченное время. Анджело и Чабби получат за свой труд обычное жалованье, а в конце будет еще премия «за улов», если поиски окажутся успешными. Я не уточнял, что, собственно, мы собирались искать — просто станем лагерем на одном из островов архипелага. И мы с Шерри будем работать под водой.

Наступил полдень, когда мы наконец пришли к соглашению и ударили по рукам, как было принято здесь на острове. Стало жарко, мне было тяжело вновь привыкать к зною. Я отложил все дела на завтра, оставив Чабби с Анджело заниматься приготовлениями. И мы с Шерри на минуту заехали к Ма Эдди за провизией, а затем покатили через холмы, поросшие пальмами, к Черепаховому Заливу.

— Как в сказке, — прошептала Шерри, остановившись под тростниковой крышей веранды. — Наверно, мне это мерещится, — и она кивнула головой в сторону пальм и ослепительно белого песка на пляже.

Я подошел к ней сзади и, обняв ее за талию, прижал к себе. Она тоже прильнула ко мне и крепко сжала мои руки.

— Харри, я и представить не могла, что это будет так чудесно.

Я мог почувствовать, что в ее душе что-то произошло. Она была похожа на цветок, росший среди зимы, лишенный солнца. Но в ее душе еще оставались такие глубины, каких я не мог достичь. Она была непростым человеком, и это меня беспокоило. Казалось, ее раздирали внутренние конфликты, тень которых иногда набегала на ее ясный взор. Так акула, плывущая в глубине, заметна лишь в виде неясного темного пятна. Очень часто, когда она полагала, что на нее не смотрят, я перехватывал ее взгляд в мою сторону — оценивающий и враждебный одновременно, как будто она меня ненавидела. Но такое случалось до нашего прибытия на остров, а теперь она словно расцвела под солнцем, как зимний цветок, отбросив в сторону тревоги, бередившие ей душу.

— Спасибо, Харри, что ты привез меня сюда.

Миссис Чабби вымела пол, проветрила белье, поставила в банки цветы и наполнила холодильник. Взявшись за руки, мы обошли домик, и хотя Шерри одобрительно мурлыкала по поводу скупой мужской обстановки, мне показалось, я заметил в ее глазах блеск, который возникает у любой женщины, затеявшей передвижку мебели. Обычно эта процедура сопровождается выбрасыванием милых сердцу мелочей из холостяцкой жизни. Стоило ей остановиться и переставить вазу с цветами, поставленную миссис Чабби на широкий обеденный стол, я понял, что в Черепашьем Заливе предстоят большие перемены. Но, как ни странно, эта мысль не огорчила меня. Внезапно я почувствовал, что мне до смерти надоело самому готовить и вести дом.

Мы переоделись в купальные костюмы в спальне, так как еще в первые минуты нашей близости я обнаружил у Шерри развитое чувство личной скромности. Я знал, что потребуется время, чтобы ей привыкнуть к традиционному купальному костюму Черепашьего Залива. С другой стороны, компенсацией за мой слишком закрытый купальный костюм была возможность лицезреть Шерри в бикини.

Впервые я смог открыто оглядеть ее. Более всего в ней поражал нежный матовый блеск ее кожи. Она была высокой, и если плечи ее были несколько широки, а бедра узки, то талия была тонка, а живот — плоский, с изящно вырезанным пупком. Я всегда был согласен с турками, по мнению которых пупок принадлежит к самым эротическим частям женской анатомии. Пупок Шерри привлек бы толпы ревнивых соперников. Ей вовсе не нравился мой пристальный взгляд.

— Господи, ну что ты уставился? — спросила она и обернула вокруг талии полотенце подобие саронга. Она шла босиком по песку и при ходьбе ее грудь и попка слегка покачивались, что я наблюдал с нескрываемым удовольствием.

Мы оставили полотенца на высоких отметках уровня воды и побежали по плотному влажному песку к кромке прозрачного теплого моря. Она плыла обманчиво низким и медленным кролем, но на самом деле неслась так быстро, что мне пришлось поднапрячься, чтобы догнать ее. За рифом мы остановились передохнуть. Ей надо было отдышаться.

— Давно я не плавала, — призналась она.

Пока мы переводили дух, я вглядывался в открытое море, пока, наконец, не увидел череду темных плавников, быстро приближавшихся к нам. Я не мог скрыть свой восторг.

— Ты сегодня почетный гость, — сказал я. — Это торжественный прием.

Дельфины окружили нас, словно компания веселых щенят, толкаясь и попискивая, и оглядывая Шерри. Я знал, что они обычно избегают незнакомых людей, и то, что они позволили потрогать себя при первой встрече, было подлинной редкостью. Такое случается лишь после продолжительного ухаживания. Однако к Шерри они воспылали любовью с первого взгляда, ничуть не меньше той, что пронзила Чабби и Анджело.

Уже минут через пятнадцать они тянули нас, как на водных санях, и Шерри повизгивала от удовольствия. Когда она упала со спины одного из них, к ней тотчас подоспел другой. Он принялся толкать ее носом, стараясь привлечь к себе ее внимание. Когда, наконец, мы оба от них устали и медленно поплыли назад к берегу, один из крупных самцов следовал за Шерри до самого мелководья, где глубина была не выше ее талии. Там он перевернулся на спину, и она поскребла ему брюхо пригоршней сухого белого песка. Дельфин ответил на это своей глупой заставшей ухмылкой.

Стало темно. Мы сидели на веранде, потягивая виски. Было слышно, что дельфин плещется где-то поблизости, издавая призывные звуки и играя хвостом — он надеялся соблазнить ее снова вернуться в море.

На следующий день мне с утра пришлось бороться с приступом знаменитой островной лени. Меня одолевало желание понежиться в постели, тем более, что Шерри проснулась возле меня розовая и сияющая как младенец. Ее взгляд был ясным, дыхание нежным, а губы соблазнительными.

Мы с ней быстро проверили оборудование, поднятое с «Балерины», и нам потребовался мотор для компрессора. Чабби был отправлен с пригоршней купюр за мотором, и вскоре вернулся с приобретением, которое еще пришлось доводить до ума. На это у меня ушел весь остаток дня. Шерри же отправилась к Ма Эдди за провизией и прочим необходимым для лагеря. Было решено отплыть не позже, чем через три дня, и времени у нас оставалось в обрез.

Было еще темно, когда мы заняли свои места в вельботе — Чабби и Анджело у моторов на корме, а мы с Шерри уселись, будто воробьи, на куче груза. Заря переливалась пурпуром и золотом, обещая еще один знойный день. Чабби повернул на север, взяв курс, возможный только для небольшого судна и умелого шкипера. Мы двигались вдоль рифов и островков, и иногда у нас под килем было не более двадцати дюймов до жадных клыков кораллов.

Мы все пребывали в состоянии предвкушения. Полагаю, меня влекла вовсе не жажда наживы. Все, что мне надо было, это хорошее новое судно вроде «Балерины». Но я мечтал о редкостном прекрасном сокровище, которое мы должны были вызволить из морской пучины. Если бы то, что мы искали, было просто слитками или монетами, вряд ли нас переполняло бы ожидание чуда. Море снова превратилось в соперника, и бросало нам вызов к поединку.

Ослепительные краски рассвета померкли и слились с изнуряющей голубизной неба. Солнце вынырнуло из моря, а Шерри Норт поднялась на нос лодки, чтобы сбросить с себя джинсы и куртку. Под ними был бикини. Она сложила одежду в холщовую походную сумку и достала тюбик крема для загара. Она принялась намазывать кремом свою нежную, бледную кожу.

Чабби с Анджело в ответ на это приняли испуганный вид. Они шумно и торопливо обсудили что-то между собой, после чего Анджело был послан на нос судна с куском холста, чтобы соорудить для Шерри некое подобие тента. Здесь между ними также возникла жаркая дискуссия.

— Мисс Шерри, вы повредите себе кожу, — протестовал Анджело, но она отправила его в полном поражении на корму.

Там двое мореходов уселись со скорбным видом плакальщиков. Лицо Чабби собралось в печальную коричневую гримасу, а Анджело от волнения заламывал руки. Наконец, они, не выдержав таких мучений, обменялись взглядами и поспали Анджело еще раз. Он стал карабкаться через кипы груза, чтобы заручиться моей поддержкой.

— Не позволяй ей этого делать, — умолял он. — Она потемнеет.

— Полагаю, так она и задумано, Анджело, — ответил я, однако, предупредил Шерри, чтобы она остерегалась полуденного солнца. Она послушно оделась, когда мы сошли на песчаный берег какого-то островка, чтобы пообедать.

Лишь во второй половине дня мы приблизились к трем пикам «Стариков» и Шерри воскликнула:

— Совсем такие, как их описал старый моряк!

Мы приблизились к острову со стороны открытого моря, по узкой полосе спокойной воды между островом и рифом. Когда мы проплывали мимо пролома в рифе, через который я провел «Балерину», убегая от спасательного судна с Зинбаллы, мы с Чабби переглянулись в улыбке, предавшись воспоминаниям, а затем я, обернувшись к Шерри, пояснил ей подробности.

— По-моему, нам следует стать лагерем на острове, а этот проход будем использовать, чтобы добираться до места крушения.

— Не слишком ли рискованно? — она скептически разглядывала узкий проход в рифе.

— Да, но зато не придется совершать каждый день путешествие в 20 миль. К тому же, он не так страшен, как на первый взгляд. Однажды на полной скорости я прокатился по нему на моей пятидесятифунтовой лодке.

— Ты сошел с ума, — она подняла на лоб темные очки и взглянула на меня.

— Теперь тебе об этом не трудно судить, — и мы улыбнулись друг другу.

— Да, я уже знаток, — похвасталась она. Веснушки на ее носу потемнели от солнца, а кожа слегка подрумянилась. Кожа у нее была замечательная, из тех, что не краснеет и не пузырится при встрече с солнцем. Она быстро приобрела золотисто-медовый оттенок.

Был высокий прилив, когда мы обогнули северную оконечность острова и вошли в защищенную бухточку. Чабби подвел вельбот к самому песку. До ближайших пальм было не более двадцати ярдов. Мы сгрузили поклажу и отнесли ее вверх, далеко за отметку прилива, и снова прикрыли кусками брезента, чтобы предохранить от едкой морской соли. Когда мы закончили разгрузку, было уже поздно. Солнце не обжигало, а на землю легли длинные тени пальм. Нам осталось перенести лишь личные вещи и пятигаллоновую канистру с пресной водой.

На крутом склоне самой северной вершины, поколения посещавших эти места мореходов вырыли несколько неглубоких пещер. Я выбрал самую просторную из них под склад оборудования, другую, поменьше, в качестве жилого помещения для нас с Шерри. Чабби и Анджело нашли себе еще одну, примерно в ста ярдах от нас, скрытую от взгляда кустарником.

Я оставил Шерри, чтобы она подмела наше жилище импровизированным веником из пальмовых листьев. Затем она поверх надувных матрацев положила спальные мешки, а я взял сеть и направился назад к бухточке.

Было темно, когда я вернулся, неся неплохой улов из дюжины крупных рыб. Анджело уже развел огонь и вскипятил воду. Поели мы в сосредоточенном молчании, а позже, лежа в нашей пещере, слушали, как краб-скрипач наигрывал что-то среди пальм.

— У меня какое-то первобытное чувство, — прошептала Шерри. — Будто мы первые мужчина и женщина на свете.

— Я — Тарзан, а ты — Джейн, — согласился я. Она усмехнулась и прижалась ко мне.

На рассвете Чабби в одиночестве отправился в обратный путь на Сент-Мери. Он должен был вернуться через день с запасом горючего и пресной воды в больших канистрах. Предполагалось, что нам этого хватит недели на две. Пока мы ждали его возвращения, Анджело и я принялись за нудную работу — мы перетаскивали оборудование и складировали его в пещере. Я, включив компрессор, наполнил емкости аквалангов, проверил подводное снаряжение, а Шерри натянула веревки для сушки белья и постаралась придать нашему жилищу некий уют.

На следующий день мы с ней бродили по острову, взбираясь на вершины и исследуя пляжи. Я надеялся найти воду — ключ или колодец — которые остались незамеченными для других пришельцев, но, естественно, ничего не нашел. Ничто не могло ускользнуть от прозорливого взгляда древних мореходов и рыбаков.

Южная оконечность острова, самая дальняя от нашего лагеря, была сплошным непроходимым болотом, занимавшим все пространство между пиком и морем. Мы обошли стороной эту поросшую густой болотной травой зловонную лужу. Воздух здесь был тяжелый, наполненный невыносимыми запахами гнилой травы и дохлой рыбы. Колонии красных и пурпурных крабов покрывали глинистую поверхность своими норками, из которых они таращили выпученные глаза. В мангровых зарослях бродили цапли — многие из них высиживали птенцов, неуклюже поджав длинные ноги на огромных, как бы взъерошенных гнездах. Однажды до нас донесся громкий всплеск и что-то темное метнулось в воду, скорее всего, это был крокодил. Уйдя от малярийных болот, мы поднялись выше, пробираясь через густой кустарник к самому южному пику.

Шерри решила, что мы должны непременно на него подняться. Я пытался отговорить ее от этой затеи — южный пик был самым высоким и отвесным. Но мои протесты даже не были выслушаны, и после того, как мы достигли узкого выступа на южном каменистом склоне, Шерри с упорством двинулась вперед.

— Если матрос со «Света Зари» нашел дорогу к вершине, то и я туда поднимусь, — заявила она.

— Но оттуда такой же самый вид, что и с остальных, — заметил я.

— Не в этом дело.

— А в чем тогда? — спросил я, но она лишь одарила меня полупрезрительным взглядом, обычно так смотрят на маленьких детей или слабоумных, и даже не снизошла до ответа. Она продолжала осторожно двигаться вдоль уступа.

Под нами была пропасть, глубиной не менее двухсот ярдов, и если мне чего не доставало в моем арсенале мужественных качеств, так это крепкой головы на высоте. Но, тем не менее, я бы предпочел балансировать на одной ноге на куполе собора Святого Павла, чем признаться в своей слабости мисс Шерри Норт. Поэтому я с превеликой неохотой был вынужден следовать за ней. К счастью, через несколько шагов она издала торжествующий возглас и свернула с уступа в узкую вертикальную расселину, прорезавшую поверхность утеса. Трещины в скале образовали некое подобие лесенки, по которой было нетрудно взобраться на самую вершину. С облегчением я последовал за Шерри вглубь расселины. Через несколько секунд Шерри вскрикнула снова.

— Господи, Харри, ты только посмотри! — и она указала на защищенную часть стены, в темном дальнем конце. Кто-то давным-давно с упорным терпением вырезал на плоской поверхности камня надпись: «А.Барлоу потерпел в этом месте крушение 14 октября 1858 года».

— Мне не по себе, — прошептала Шерри. — Написано будто вчера, а не долгие годы тому назад.

Действительно, надпись, защищенная от непогоды, казалось, появилась совсем недавно, и я оглянулся по сторонам, будто ожидая увидеть поблизости старого моряка, следящего за нами.

Выбравшись, наконец, словно вверх по трубе, на вершину, мы все еще находились под впечатлением этого послания из прошлого, не в состоянии вымолвить ни слова. На вершине мы просидели около двух часов, наблюдая игру прибоя у Пушечного Рифа. Пролом в рифе и темный омут посередине его были отчетливо видны с нашей вершины, но сам узкий проход в кораллах был едва различим. Отсюда Артур Барлоу наблюдал агонию «Света Зари», видя, как прибой разламывает судно на части.

— Шерри, время работает против нас, — сказал я ей, когда праздничное настроение последних дней постепенно рассеялось. — Уже две недели, как Мэнни отплыл на «Мандрагоре». Он уже должен подплывать к Кейптауну. Мы вскоре узнаем, когда он прибудет.

— Каким образом?

— У меня там есть старый знакомый. Он член яхт-клуба. Он будет следить за движением судов и даст телеграмму, как только появится «Мандрагора».

Я взглянул вниз вдоль склона горы и только сейчас заметил голубой дымок, поднимающийся над вершинами пальм. Анджело готовил обед.

— Я совсем свихнулся за время нашего путешествия, — пробормотал я. — Мы ведем себя совсем как кучка школьников, отправившихся на пикник. С этого момента нам нужно хорошенько думать о мерах безопасности, ведь через пролив напротив нас — мой старый друг Сулейман Дада. И тогда «Мандрагора» окажется в этих водах намного раньше, чем нам того хотелось бы. Нам придется держаться в тени и не высовываться.

— И сколько нам понадобится времени, как ты думаешь? — спросила Шерри.

— Не знаю, лапочка, но, видимо, больше, чем мы себе представляем.

Мы, конечно, как в оковах — горючее и воду надо доставлять с Сент-Мери, а работать в проломе мы сможем лишь несколько часов, во время прилива. Кто знает, что мы там обнаружим, когда приступим к поискам. Может случиться и так, что все ящики полковника были сгружены в заднем отсеке трюма — в той части, что была снесена в открытое море. Если так, то всей нашей затее можно помахать на прощанье ручкой!

— Я уже все это не раз слышала. Ты старый закостенелый пессимист, — с упреком сказала Шерри. — Подумай о чем-нибудь приятном.

И мы принялись думать о приятных вещах и заниматься ими, пока, я не различил на горизонте черную точку, напоминавшую жука-плавуна на ослепительной поверхности моря. Чабби возвращался с Сент-Мери на своем вельботе.

Мы спустились с вершины и поспешили назад через заросли пальм, чтобы встретить Чабби. Вельбот низко сидел в воде, нагруженный до краев емкостями с топливом и питьем. Чабби стоял на корме, мощный и непробиваемый, как великий утес. Когда мы замахали и закричали ему, он лишь слегка склонил голову, в знак того, что заметил нас. Миссис Чабби прислала мне банановый пирог, а для Шерри — огромную шляпу от солнца, сплетенную из пальмовых ветвей. Видимо, Чабби доложил о поведении Шерри. Однако, выражение его лица стало еще более мрачным, когда он увидел разрушительные результаты загара: Шерри успела как следует подкоптиться.

Только после наступления темноты мы перетащили пятьдесят канистр вверх в пещеру. Затем собрались вокруг костра, на котором Анджело готовил традиционное блюдо из моллюсков, собранных днем в лагуне. Настала пора рассказать всем о целях экспедиции. Я знал, что Чабби никогда ничего не выболтает, даже под пыткой. Но пришлось подождать, пока мы не окажемся на уединенном острове, прежде чем я смог ввести в курс дела Анджело. Анджело всегда славился своей чудовищной болтливостью — особенно, когда ему хотелось произвести впечатление на подружек.

Они слушали, не перебивая, и когда я кончил говорить, продолжали молчать. Анджело ждал, что по этому поводу скажет Чабби, но этот джентльмен был не из тех, кто первым хватается за шпагу. Он сидел, мрачно уставясь в огонь, и лицо его напоминало медную маску из ацтекского храма. Когда он добился необходимого театрального эффекта, то протянул руку в задний карман и достал оттуда кошелек — такой старый и потертый, что кожа износилась почти до дыр.

— Когда в молодые годы я ловил рыбу в омуте Пушечного пролома, то однажды вытащил здоровенного окуня. Разрезав ему брюхо, я нашел вот это, — и он достал из кошелька небольшой диск. — С тех пор я храню его как талисман удачи, хотя за него один офицер как-то предлагал целых десять фунтов.

Он протянул мне диск, к я рассмотрел его в свете костра. Это была золотая монета, размером с шиллинг. Обратная сторона его была покрыта восточной вязью, которую я не мог прочесть, но на лицевой стороне имелся герб, изображавший двух вздыбленных львов, держащих щит и голову воина в шлеме. Это был тот самый рисунок, который я видел на судовом колоколе, поднятом мною у Большого Острова Чаек. Подпись под щитом гласила: «AVS REGIS amp; SENAT: ANGLIA», а по ободку монеты четко виднелись буквы — «Ост-Индийская Компания».

— Я всегда обещал себе, что когда-нибудь вернусь к Пушечному Пролому — похоже, этот час настал, — продолжал свой рассказ Чабби, пока я рассматривал детали монеты. На ней не было даты, но, несомненно, это был золотой, который чеканила компания. Я читал об этой монете, но никогда ее раньше не встречал.

— Ты достал это из брюха рыбы, Чабби? — переспросил я, и он кивнул.

— Наверное, тот старый окунь клюнул на его блеск и проглотил. И монета застряла у него в брюхе, пока я ее не вытащил.

Я протянул монету ему назад:

— Что ж, Чабби, это лишь подтверждает, что мой рассказ не выдумки.

— Выходит, что так, Харри, — согласился он, а я пошел в пещеру, чтобы принести рисунки «Света Зари» и газовый фонарь. Мы склонились над рисунками. Дед Чабби плавал на судах Ост-Индийской компании, поэтому Чабби считался немного экспертом. По его мнению, багаж пассажиров и другой мелкий груз должны были быть сложены в носовой части судна возле бака. Я не стал это оспаривать. Чабби часто предупреждал меня остерегаться сглаза.

Когда я достал расчетные таблицы прилива и стал вычислять разницу для наших широт, Чабби только улыбнулся. Впрочем, это было трудно назвать улыбкой, пожалуй, презрительная усмешка. Чабби не питал доверия к столбцам напечатанных цифр. Он предпочитал рассчитывать время прилива по морским часам в собственной голове. Я знал, что он может все точно рассчитать на неделю вперед, не прибегая к помощи таблиц.

— По-моему, высокий прилив завтра будет в час сорок, — объявил я.

— Ну, на этот раз ты не ошибся, старина, — согласился Чабби.

Освобожденный от тяжелого груза, вельбот, казалось, несся вперед особенно легко и стремительно. Два мощных мотора выталкивали его из воды, и он влетел в узкий проход в рифе, как хорек в кроличью нору.

Анджело стоял на носу, посылая руками условные знаки о подводных опасностях Чабби, стоящему на корме. Мы дождались хорошей воды, чтобы двигаться беспрепятственно, и Чабби смело встретил замирающий прибой. Наш маленький смелый вельбот, задрав нос, шлепал пятками по волнам, обдавая фонтанами брызг.

Пожалуй, проход был полон для нас приключений, а не опасностей, и Шерри охала и смеялась от радости и возбуждения. Чабби в мгновение ока провел нас сквозь бутылочное горло коралловых скал, которые подступили к нам не дальше, чем на фут с каждой стороны — вельбот Чабби был почти вдвое уже «Балерины». Затем мы проследовали по зигзагам прохода и, наконец, добрались до омута.

— На якорь нам здесь не стать, — проворчал Чабби. — Слишком глубоко.

— А как удержаться на месте? — спросил я.

— Кто-то должен сидеть у мотора и сдерживать вельбот.

— Но ведь он сожрет топливо, Чабби?

— Будто я сам этого не знаю, — проворчал он.

Прилив еще не достиг своей высоты, поэтому лишь редкие волны выкатывались сюда через риф. Они не обладали мощью — в омут сбегала лишь легкая пена, отчего его поверхность казалась пузырящимся в кружке пивом. Однако, пролив поднимался, и прибой становился все мощнее. Вскоре работать в омуте станет опасно и нам придется скорее уходить. У нас в запасе оставалось не более двух часов, в зависимости от характера прилива. Требовалось успеть между низкой и высокой водой. При отливе было невозможно войти в пролом, а прилив грозил высокими волнами, плещущими через риф. Они легко могли обернуть открытое судно. Поэтому каждый раз нам приходилось все рассчитывать до мельчайших деталей. Дорога была каждая минута. Мы с Шерри уже натянули водолазные костюмы, маски были подняты на лоб, и Анджело оставалось только прицепить емкости аквалангов нам на спины и покрепче застегнуть ремни.

— Шерри, ты готова? — спросил я, и она только кивнула, так как ее милый рот уже был занят дыхательной трубкой.

— Поехали!

Мы бросились за борт и вместе погрузились под сигарообразное брюхо вельбота. Наверху поверхность дрожала, как ртуть, а брызги волн через риф заставляли верхние слои воды пузыриться, подобно шампанскому. Я взглянул на Шерри. Она не испытывала никаких неудобств и дышала в медленном ритме заправского водолаза, делая редкие, но глубокие вздохи. Она улыбнулась мне в ответ. Улыбка получилась немного уродливой из-за дыхательной трубки, а глаза казались несоразмерно большими, увеличенные стеклом маски. Она подняла вверх оба больших пальца, давая мне знак, что все о'кей.

Я тотчас устремился головой вниз к самому дну, быстро работая ластами — мне не хотелось зря тратить воздух на медленный спуск. Под нами темной бездной зиял омут. Окружавшие его стены кораллов загораживали свет, отчего все вокруг имело какой-то враждебный вид. Вода была темной и холодной, и я ощутил легкий приступ суеверного трепета. В этом месте было что-то зловещее, как будто некие злокозненные силы притаились в его мрачных глубинах. Скрестив пальцы на обеих руках, я продолжал погружение, следуя за изгибами острого кораллового рифа. Коралл был изъеден темными пещерами, над стенами которых нависали резкие уступы. Здесь росли кораллы сотни различных видов, соревнуясь в изысканности и причудливости форм, окрашенные в самые невообразимые цвета. Водоросли извивались, движимые морским течением, подобно протянутым за милостыней рукам нищих или темным развевающимся гривам диких лошадей.

Я обернулся к Шерри. Она шла на близком расстоянии и опять улыбнулась мне. Было видно, что ей неизвестно мистическое чувство, что охватило меня. Мы продолжали спуск.

С невидимых уступов протянулись длинные желтые антенны гигантских крабов. Он двигались настороженно, будто чувствуя в разбуженной воде присутствие незнакомцев. Облака пестрых коралловых рыбок окружали поверхность подводных утесов. В тусклом голубом свете рыбки сияли и переливались подобно самоцветам.

Шерри похлопала меня по плечу, и мы остановились, чтобы заглянуть в глубокую черную пещеру. Два огромных, как у совы, глаза, посмотрели нам в ответ, и когда мои глаза привыкли к темноте, я разглядел громадных размеров окуня. Он был весь пятнистый, как яйцо ржанки, а рот его напоминал широкую щель между толстыми резиновыми губами. Пока мы наблюдали, рыба приняла оборонительную позу. Она вся надулась, раздув и без того внушительную грудь, раскрыла подобно вееру жабры, и открыла рот так широко, что, казалось, способна была проглотить человека целиком. Неприятная это была пасть с рядом острейших зубов.

Шерри схватила меня за руку. Мы отплыли от пещеры, и рыба захлопнула пасть и приняла прежние размеры. Если мне когда-нибудь придет в голову объявить конкурс на самого большого окуня, я буду знать, где его искать. Даже принимая во внимание увеличивающий эффект воды, по моим прикидкам этот экземпляр был не менее тысячи фунтов весом.

Мы продолжали спуск вдоль стены кораллов, и вокруг нас проплывал удивительный подводный мир, весь кипящий жизнью и красотой, опасностью и смертью.

Симпатичные пестрые рыбки гнездились среди ядовитых щупалец гигантских морских анемонов, совсем не боясь их смертельных стрел. Промелькнула мурена, подобно длинному черному копью, вдоль коралловой поверхности, нашла свое убежище и повернулась, угрожая нам отвратительными неровными зубами. Ее небольшие глазки сверкали, как у змеи.

Мы погружались все ниже, работая ластами, и вскоре, показалось дно. Его поверхность была непроходимыми джунглями морской растительности, зарослями морского бамбука и окаменевших коралловых побегов, торчащих сквозь густые водоросли. Холмы кораллов были изъедены до таких причудливых форм, что дразнили воображение. Но что они скрывали под собой, было неизвестно.

Мы зависли над непроходимыми подводными джунглями, и я проверил по часам, сколько прошло времени и какова глубина. Она оказалась всего сто двадцать футов, а спуск мы преодолели за пять минут и сорок секунд. Я дал Шерри сигнал оставаться на месте, а сам опустился к верхушкам морских зарослей и осторожно раздвинул холодные склизкие побеги. Я пробрался сквозь них еще, и оказался в сравнительно свободном пространстве. Здесь, под низкой крышей бамбука, царили сумерки, и мир этот был населен новым племенем рыб и морских животных. Тотчас стало ясно, что вести поиски на дне впадины будет нелегким делом. Видимость была не более десяти футов, а поверхность, которую предстояло исследовать, была около двух-трех акров. 31 решил взять Шерри с собой вниз и для начала быстро пройти основание скал, стараясь держаться в пределах видимости друг от друга. Сделав глубокий вздох, я всплыл, оторвавшись ото дна, через густые заросли в открытое пространство.

Я не сразу заметил Шерри, и меня мгновенно охватила тревога. Затем я увидел серебристую струйку пузырьков, поднимающихся на фоне черной стены кораллов.

Она отплыла в сторону, не вняв моим советам, и я почувствовал легкое раздражение. Быстро подплыв к ней, я разглядел, чем она занималась. Мое раздражение немедленно превратилось в ужас.

Началась длинная цепь злоключений, которые еще будут преследовать нас в Пушечном Проломе. Из кораллового утеса росло нечто, напоминающее папоротник. Побеги его сплетались и покачивались, играя переливами от розового к пурпурному. Шерри отломала от него большую ветвь. Она держала ее голой рукой, и пока я торопился к ней, то успел заметить, что ее ноги слегка касаются красных отростков коварного огненного коралла.

Я схватил Шерри за запястье, пытаясь оттащить ее от коварного, но прекрасного растения. Я глубоко впился пальцами ей в руки, с остервенением тряся их, вынуждая ее выпустить из рук свою опасную находку. Я совсем помешался от страха, зная, что из каждой клетки в коралловых ветвях тысячи крохотных полипов посылают ей в тело смертоносные стрелы. Она в страхе и удивлении смотрела на меня, осознав, что случилось нечто ужасное, но еще не зная, что именно. Я обнял ее и немедленно начал подъем. Даже охваченный тревогой, я дотошно соблюдал правила подъема — я не обгонял мои пузырьки, а равномерно поднимался вслед за ними. Прошло восемь минут тридцать секунд. Из них три минуты на глубине в сто тридцать футов. Я быстро рассчитал, сколько мне потребуется остановок для декомпрессии. Однако, пришлось выбирать из двух зол — коварством молниеносного подъема и лавиной боли, что надвигалась на Шерри.

Агония охватила ее, когда мы были на полпути к поверхности. Лицо исказилось в гримасе боли, а дыхание стало частым и поверхностным. Я испугался, что дыхательный клапан акваланга может заклинить, и она лишится доступа воздуха. Шерри извивалась в моих объятиях, ее ладони ядовито покраснели, а на бедрах выступили багровые рубцы, будто нанесенные кнутом. Я благодарил Бога за то, что тело было закрыто водолазным костюмом.

Еще одна остановка для декомпрессии была на расстоянии пятнадцати футов от поверхности. Шерри дико вырывалась из моих рук, брыкаясь и извиваясь. Я сократил остановку до минимума и вытащил Шерри на поверхность. Как только наши головы оказались над водой, я выплюнул трубку и закричал что есть сил:

— Чабби! Быстрей!

Вельбот был от нас в пятнадцати ярдах. Мотор ритмично работал, и Чабби мгновенно развернул судно. Как только вельбот повернулся к нам, Чабби отдал управление Анджело, а сам перебрался на нос Он приближался к нам, как громадный коричневый колосс.

— Огненный коралл, Чабби! — крикнул я. — Ей сильно досталось. Вытаскивай ее!

Чабби наклонился вперед, ухватился за ремни на спине Шерри и поднял ее тело над водой. Она повисла в его огромных коричневых лапах, как утопающий котенок. Я прямо в воде стащил с себя акваланг и кинул его Анджело, и когда вскарабкался через борт, Чабби уже уложил Шерри на доски днища, и, склонившись над ней, держал ее в объятиях, чтобы утешить ее и успокоить ее стоны и всхлипывания.

Я нашел мою походную аптечку под грудой снаряжения на носу вельбота, но пальцы не слушались меня, когда я слышал рыдания Шерри у себя за спиной.

Мгновенно отломив головку ампулы с морфином, я наполнил одноразовый шприц прозрачной жидкостью. Теперь я был не только напуган, но и зол.

— Безмозглая идиотка, — произнес я, вне себя от злости. — И что заставило тебя лезть туда? Ты что — рехнулась?

Она была не в состоянии ответить мне, ее синие губы дрожали, и в их уголках пузырилась слюна. Я сжал двумя пальцами ее бедро и воткнул в тело шприц, впрыскивая жидкость. А затем со злостью продолжал:

— Огненный коралл! Господи, да какой из тебя знаток морского дна? Да ни один ребенок на острове не так глуп, как ты!

— Я не думала, Харри, — задыхаясь, произнесла она.

— Не думала! — повторил я. Ее боль только провоцировала приступы моего гнева. — Да есть ли у тебя в голове хоть что-то, чем думают? Или у тебя куриные мозги?

Я вытащил иглу и обыскал аптечку в поисках антигистаминного средства.

— Мне следовало бы положить тебя на колено и…

Чабби посмотрел на меня:

— Харри, если ты произнесешь еще хоть одно слово в том же духе в адрес мисс Шерри, клянусь, я проломаю тебе голову, слышишь?

С легким изумлением я понял, что говорил он совершенно серьезно. Мне приходилось раньше видеть, как у него это получается, поэтому знал, что лучше до этого дело не доводить. Я сказал ему:

— Вместо того, чтобы держать речи, займись лучше тем, чтобы поскорей вывести нас отсюда. Надо торопиться на остров.

— Обращайся с ней поласковей, слышишь, иначе я поджарю тебе задницу так, что ты начнешь мечтать о том, как бы самому посидеть на связке огненного коралла вместо нее. Ясно? — сказал Чабби.

Я не стал обращать внимания на его обвинительную тираду и принялся наносить лекарство на уродливые багровые рубцы, покрывая их защитной болеутоляющей пленкой. Затем я поднял ее на руки и держал так до тех пор, пока морфин не унял боль, тысячами жал пронзившую ее.

Когда я принес Шерри в пещеру, она была уже почти без сознания от наркотика. Всю ночь я провел подле нее, утешая и поддерживая, когда у нее началась лихорадка, вызванная действием яда. Однажды, в полубреду, она прошептала: «Прости, Харри. Я не знала. Я впервые ныряла среди кораллов. Я не узнала его».

Чабби и Анджело тоже не спали. Я слышал шепот их голосов у костра, и каждый час один из них, покашляв у входа, заглядывал в пещеру, чтобы узнать, как дела.

— Харри, как она?

К утру Шерри преодолела худшие последствия интоксикации, и ожоги превратились в несимпатичную сыпь пузырей. Нам потребовалось еще тридцать шесть часов, чтобы прийти в себя и вновь приступить к исследованию впадины. Кроме того, пришлось ждать нужного прилива. На это ушел еще один день.

Мы теряли драгоценные часы. Я легко мог себе представить, как «Мандрагора» все приближается к нам. Это было быстроходное, мощное судно, и каждый потраченный впустую день делал наши планы все менее выполнимыми. На третий день мы снова отправились к омуту. Было уже за полдень, и хотелось пройти туда при низкой воде, едва не задевая острые коралловые зубцы, до которых оставалось не более нескольких дюймов.

Шерри еще не оправилась от ожога, и ее руки были забинтованы. Она осталась на борту вельбота, чтобы составить компанию Анджело. Мы с Чабби нырнули одновременно, быстро спустились в глубь и остановились над покачивающимися верхушками водорослей, чтобы оставить там первый сигнальный буек. Я решил систематично исследовать все дно. Мы разбили его площадь на квадраты, оставляя поверх подводных зарослей буйки, привязанные к якорям нейлоновой леской. Проработав около часа, мы не обнаружили ничего, что бы хоть отдаленно напоминало останки судна. Правда, там еще оставались заросли кораллов, перемешанных с густой подводной растительностью, но они требовали более подробного исследования. Я отметил их на грифельной доске, прикрепленной к моему бедру. К концу этого часа запас воздуха в двойных емкостях почти иссяк. Чабби требовалось больше воздуха, так как он был крупным мужчиной, а его техника подводного плавания не до конца отточенной. Мне приходилось постоянно проверять давление в его акваланге. Когда начали подъем, я с особой предосторожностью делал остановки для декомпрессии, хотя Чабби, как обычно, проявлял нетерпение. Ему никогда не доводилось видеть водолаза, который поднялся слишком быстро, и чья кровь начинала закипать в жилах, подобно шампанскому. Можно остаться калекой на всю жизнь — пузырьки воздуха, попавшие в мозг наносят ему непоправимый вред.

— Нашли что-нибудь? — крикнула Шерри, как только мы показались из воды.

Мы выпили кофе из термоса и, отдыхая и разговаривая, я выкурил сигару. По-моему, все были слегка расстроены, что успех не был мгновенным, и я старался приободрить их, говоря о предстоящих находках. Надев заново наполненные акваланги, мы с Чабби снова ушли под воду. На этот раз у нас в запасе было только сорок минут для работы на глубине в сто тридцать футов, ведь газ скапливается в крови постепенно, и повторный глубоководный спуск усиливает риск. Мы осторожно пробирались сквозь побеги бамбука и нагромождения кораллов, исследуя каждую трещину и впадину между ними. Через каждые несколько минут мы останавливались, чтобы отметить местоположение интересных предметов, ползая взад и вперед, чтобы методично исследовать поверхность дна между буйками.

Прошло сорок три минуты, и я бросил взгляд в сторону Чабби. Ни один из наших водолазных костюмов не подходил ему, и он нырял обнаженным, если не считать старомодного черного шерстяного купального костюма. Он был похож на одного из моих приятелей — дельфинов — правда, был не столь изящен, когда продирался сквозь заросли водорослей. Я улыбнулся этой мысли и был готов отвернуться, когда случайный луч пронзил подводный полог и что-то блеснуло на дне возле Чабби. Я мгновенно подплыл, чтобы рассмотреть блестящий предмет. Вначале я подумал, что это створка раковины, но предмет был толще и правильной формы. Я опустился ниже к нему и увидел, что он наполовину занесен слоем гниющих кораллов. У меня на поясе болтался небольшой ломик. Я вытащил его из футляра, чтобы отломать кусок коралла, в котором застрял предмет. Кусок получился не менее пяти футов, и я положил его себе в сеть.

Чабби следил за мной, и я подал знак подниматься.

— Что нашли? — нетерпеливо закричала Шерри, когда мы вынырнули. Вынужденное заключение в лодке стало сказываться на ее нервах. Она стала раздражительной и нетерпеливой, но я не мог позволить ей нырять, пока не заживут уродливые язвы на ее руках и бедрах. Я знал, что ее легко может поразить вторичная инфекция. Поэтому в этих жарких условиях я постоянно пичкал ее антибиотиками и успокоительными средствами.

— Не знаю, — ответил я, подплывая к судну, и протянул ей сетку.

Она с жадностью схватила ее, и пока мы выкарабкивались и снимали снаряжение, Шерри пристально изучала находку, вертя ее в руках.

Прибой начинал бить через риф, поверхность омута покрылась рябью, и наш вельбот раскачивался и подпрыгивал на воде. Анджело было все труднее удержать его на месте — пришло время уходить отсюда. Мы провели под водой столько времени, сколько я считал безопасным для одного дня. Вскоре мощный океанский прибой хлынет через риф, прыгая вниз по скалам.

— Вези нас домой, Чабби, — крикнул я, и он пошел к моторам. Все наше внимание было сосредоточено на быстром беге через проход. Наступающий прилив толкал нас, обдавая брызгами, что казалось, вельбот вот-вот потеряет управление и мы налетим брюхом на коралловые стены проливчика. Однако мореходное искусство Чабби не подвело нас, и, наконец, мы влетели в спокойные, защищенные рифом воды и повернули к острову.

Теперь я мог переключить внимание на найденный мною в омуте предмет. Шерри, не переставая, пичкала меня советами быть поосторожней, но я просто положил кусок мертвых кораллов на сидение и стукнул по нему ломиком. Он раскололся на три куска, открыв нашему взгляду сразу несколько предметов, которые в свое время обволок и сохранил для нас полип.

Это были три круглых серых предмета. Я вытащил один из них из кораллового футляра и взвесил на руке. Он был тяжел. Я протянул его Шерри.

— Ваши предположения? — спросил я.

— Мушкетные пули, — сказала она, не колеблясь.

— Несомненно, — согласился я. Мне следовало бы узнать их с первого взгляда. Поэтому я решил взять реванш, определив второй предмет. — Небольшой медный ключ.

— Ты гений, — сказала она не без иронии, но я не обратил внимания, так как в эту минуту пытался осторожно освободить тот белый предмет, который первоначально привлек мое внимание. Наконец, он выпал наружу, и я повернул его, чтобы разглядеть узор на одной из его сторон.

Это был кусочек белого фарфора, осколок края тарелки, который был украшен изображение герба. Половины рисунка недоставало, но я тотчас узнал вставшего на дыбы льва и слова: «SENAT ANGLIA». Это была тарелка из судового сервиза компании. Протянув осколок Шерри, я внезапно понял нечто, как будто своими глазами увидел происшедшее.

— Когда прибой разбил хребет судна, и кораллы переломили его пополам, оно стало тонуть средней частью вниз. Весь его тяжелый груз и оборудование должны были сдвинуться с места, разрывая внутренние перегородки. Начинка судна стала высыпаться — пушки, картечь, столовое серебро, чашки, бутылки, монеты и оружие. Всем этим было усыпано дно омута, пока кораллы не обволокли и не поглотили творения человеческих рук.

— А как же ящики с сокровищами? — спросила Шерри. — Они могли выпасть из трюма?

— Не знаю, — признался я, а Чабби, который также внимательно слушал, плюнул за борт и проворчал:

— Передняя часть трюма всегда имеет двойную обшивку, из двух-трехдюймового дуба, чтобы груз не сдвигался во время шторма. Если в трюме что-то было, то оно до сих пор там и лежит.

— Такое мнение стоило бы тебе на Харли-стрит десяти гиней, — сказала Шерри, подмигнув. Она засмеялась и повернулась к Чабби. — Не знаю, милый Чабби, что бы мы без вас делали, — Чабби лишь насупился и внезапно начал что-то увлеченно рассматривать на горизонте.

Лишь позже, когда мы с Шерри искупались на одном из уединенных пляжей, облачились в свежие одежды и уселись вокруг костра, потягивая «Чивас Регал» и закусывая свежим уловом, эйфория по поводу наших первых незначительных находок стала испаряться. Я начал трезво размышлять, что же нам делать с останками «Света Зари», разбросанными по всему омуту.

Если Чабби ошибся, и ящики с драгоценностями, тяжелые от груза, пробили днище и упали сами по себе, то мы обречены продолжать наши поиски до бесконечности. Я видел около двухсот коралловых блоков и холмов в этот день, и каждый из них мог скрывать часть тигрового трона Индии. Но если Чабби был прав, и груз остался в трюме, тогда кораллы покрыли всю переднюю часть корабля, лежащего на дне, несколькими слоями окаменевшей извести и сокровища оказались под настоящей броней, заросшей водорослями.

Мы обсудили все в мельчайших деталях. Кажется, все давно уже поняли грандиозность стоящей перед нами задачи и сошлись на том, что выполнение ее надо разбить на стадии. Сначала нам следует обнаружить место, где лежат ящики, а затем вырвать их из цепких объятий кораллов.

— Ты знаешь, что нам понадобится, не правда ли, Чабби? — поинтересовался я, и он кивнул.

— У тебя еще сохранились те два ящика? — я стеснялся упоминать гелигнит в присутствии Шерри. Мне это слишком живо напоминало о проекте, для которого нам с Чабби пришлось как следует запастись взрывчаткой. Это было три года назад во время мертвого сезона, когда я отчаянно пытался найти наличность, чтобы не пропасть вместе с «Балериной». Даже с большой натяжкой этот проект нельзя было отнести к разряду законных, но потом я почти позабыл о нем. И вот теперь нам снова понадобился гелигнит.

Чабби покачал головой:

— Нет, наш запас весь взмок, как портовый грузчик в жару. Даже икнуть возле него было опасно — в воздух мог взлететь целый остров.

— И что ты с ним сделал?

— Мы с Анджело отвезти его в Мозамбикский пролив и сбросили там, где поглубже.

— Нам понадобятся по меньшей мере два ящика. Нужен настоящий взрыв, чтобы отломать там внизу большие куски коралла.

— Я поговорю с мистером Кокером. Он, пожалуй, сможет достать.

— Сделай одолжение, Чабби. В следующий раз, когда ты отправишься на Сент-Мери, скажи Фреду, чтобы он достал для нас три ящика.

— А как насчет ананасов, что мы подняли с «Балерины»? — поинтересовался Чабби.

— Не пойдет, — ответил я ему. — Не хочу, чтобы мой некролог звучал так: «Этот человек пытался взорвать ручные гранаты на глубине ста тридцати футов».

На следующее утро я был разбужен неестественной тишиной. Душный воздух, казалось, был заряжен электричеством. Я лежал, прислушиваясь, но даже крабы-скрипачи хранили молчание. Непрерывный шелест пальмовых ветвей тоже стих. Единственным звуком было низкое и нежное дыхание спящей со мной женщины. Я поцеловал ее в лоб и потихоньку вытащил правую руку у нее из-под головы, чтобы не разбудить. Шерри хвасталась, что она всегда спит без подушки — они, якобы, портят осанку, призналась она мне, но это не мешало ей использовать любую подходящую часть моего тела в качестве таковой. Я поковылял из пещеры, стараясь восстановить кровообращение в руке с помощью массажа. Нанося визит своему любимому дереву, я рассматривал небо.

Рассвет был туманным, звезды казались тусклыми, затянутые темной дымкой, повисшей в небе. Нагретый воздух был тяжел и удушлив, не было ни ветерка, и атмосферные заряды покалывали мне кожу.

Когда я вернулся, Чабби сидел, подбрасывая ветки в огонь, чтобы раздуть его. Он взглянул на меня и подтвердил мой диагноз.

— Погода портится.

— И что будет, Чабби? — он пожал плечами. — Барометр упал до 28,2, но все станет ясно только к полудню, — и он снова принялся шевелить угли и раздувать огонь.

Погода подействовала и на Шерри. Волосы на ее висках слиплись от пота, и она с раздражением огрызалась со мной, пока я менял ей повязку. Но уже минутой позже, когда я одевался, она подошла ко мне и прижалась щекой к моей спине.

— Прости, Харри. Сегодня так душно и… невыносимо, — она провела губами мне по спине, касаясь толстого валика шрама кончиком языка.

— Простил?

Мы с Чабби нырнули в омут около одиннадцати часов утра и провели под водой тридцать восемь минут, не найдя ничего мало-мальски существенного. И вдруг я услышал удары о металл. Клинк! — донеслось сквозь воду. Чабби тоже притих. Звон донесся опять, повторенный трижды.

На поверхности Анджело, погрузив до половины трехфутовый рельс в воду, бил по нему молотком, давая нам сигнал подниматься на поверхность.

Я дал Чабби знак рукой — «идем наверх», и мы начали подъем.

Когда мы взобрались на борт, я спросил с нетерпением:

— Анджело, в чем дело?

Вместо ответа он указал куда-то в море, за неровные зубцы рифа. Я стащил маску и замигал, стараясь навести фокус после ограниченной видимости подводного мира.

Будто узкий темный мазок на палитре, нанесенный игривым божеством через весь горизонт, над морем низко чернела туча. Пока я наблюдал за ней, она все росла и поднималась из моря, застилая собой синеву неба и становясь все темнее с каждой минутой. Чабби тихонько присвистнул и мотнул головой.

— Да, приближается леди Ц, и, кажется, она торопится.

Низкая черная полоса наступала на нас все быстрее. Туча поднялась выше, закрыв полнеба погребальной занавеской. Чабби выжимал из моторов, что только мог, но когда мы на сумасшедшей скорости неслись по проходу, первые темные языки уже начали застилать солнце. Шерри пересела поближе ко мне, чтобы помочь мне снять прилипший водолазный костюм.

— Харри, что это?

— Леди Ц, — ответил я. — Циклон. Тот самый, что когда-то погубил «Свет Зари».

Анджело раздал нам спасательные пояса. Мы надели их и уселись, прижавшись друг к другу, наблюдая, как туча приближается к нам во всем своем мрачном великолепии. Она уже застилала солнце. Ясный голубой купол неба постепенно превращался в низкую серую крышу клубящейся тучи.

Мы спасались от нее бегством, преодолев проход и вырвавшись в спокойные воды внутреннего залива. Все мы сидели, обернувшись в сторону нашего преследователя, и наши сердца переполнял ужас беспомощности перед лицом безжалостной стихии.

Фронт облаков уже проплыл у нас над головами, когда мы, наконец, вошли в бухточку. Мир вокруг нас превратился в сплошные сумерки, застывшие перед яростной атакой стихии. Туча несла с собой холодный сырой воздух. Когда он достиг нас, мы задрожали от резкого падения температуры. Наполняя воздух смесью морской пены и песка, на нас с оглушающим воем налетел ветер.

— Моторы! — прокричал Чабби, когда вельбот коснулся песка. В эти два новых «Эвинруда» были вложены все сбережения его жизни, и я понимал его озабоченность.

— Мы их возьмем с собой.

— А лодка?

— Затопим. Она может полежать на плотном песчаном дне.

Чабби и я снимали моторы, а Шерри и Анджело разглаживали складки брезента поверх открытой палубы, чтобы спасти оборудование, а затем с помощью нейлоновой веревки перевязывали акваланги и водонепроницаемые футляры, в которых хранилась аптечка и инструменты. Пока мы с Чабби взваливали на плечи два тяжеленных «Эвинруда», Анджело направил влекомый ветром вельбот в залив и там вытащил в его днище пробки. Лодка тотчас наполнилась водой. Поднятые диким ветром волны ринулись ей через борт, и она быстро опустилась на глубину двадцати футов. Анджело вплавь добрался до берега, преодолевая накатывающиеся на него волны. За это время мы с Шерри уже достигли кромки пальмовой рощи.

Я шел, сгибаясь под тяжестью ноши, и когда обернулся, то увидел Чабби, с трудом бредущего вслед за нами. Он был также придавлен неимоверной тяжестью второго мотора и еле передвигал ноги, пробиваясь через взвихренный песок. Анджело появился из воды и поспешил за нами. Когда мы вошли в рощу, Анджело и Чабби почти догнали нас. Если я полагал, что найдем здесь укрытие, то оказался сущим глупцом. Открытое пространство доставляло массу неудобств, но здесь, в роще, нас подстерегала смертельная опасность. Пальмы будто в безумии раскачивались под мощными порывами ветра, наполняя воздух оглушающим ревом, который сводил с ума. Высокие стройные стволы пальм хлестали со свистом, словно кнуты, ветер безжалостно отламывал ветви, разбрасывая их по песку. Они летали по пляжу, будто огромные уродливые птицы. Мы бежали гуськом вдоль еле заметной тропинки — Шерри впереди, прикрыв голову руками. Я впервые почувствовал благодарность судьбе, что меня хоть как-то защищает большой мотор, который я тащил на плечах. Ведь все мы столкнулись с двойной опасностью.

С раскачивающихся пальмовых ветвей срывались с высоты пятидесяти футов гроздья твердых, как чугун, орехов. Они были не меньше пушечного ядра и не уступали ему по убойной силе. Мы бежали как сквозь бомбежку. Один из орехов попал в мотор, который нес я. От удара я едва не упал. Еще один стукнулся о землю возле тропы и, отскочив, ударил Шерри по ноге. Удар был не столь сильным, но и его оказалось достаточно, чтобы сбить ее с ног. Шерри упала на песок, будто куропатка, подстреленная из мощного ружья. Когда она поднялась на ноги, то смогла передвигаться лишь прихрамывая. Однако ей удалось побороть себя, и она побежала сквозь смертельный град кокосов.

Мы уже почти достигли седловины между холмов, когда ветер подул с особенно дикой силой. Он завывал над нами на высокой пронзительной ноте, несясь по верхушкам деревьев подобно вырвавшемуся на волю зверю. Ветер метнул на нас новую песчаную завесу. Я бросил взгляд вперед и увидел, как начала валиться первая пальма.

Сначала она устало наклонилась, будто лишившись сил сопротивляться порывам ветра, а затем земля вокруг нее вздыбилась, обнажая вырванные из песчаной почвы корни. Падая, дерево набирало скорость, раскачиваясь из стороны в сторону; оно падало как топор палача, прямо нам навстречу.

Шерри бежала в пятнадцати футах впереди меня, уже начав взбираться на холм. Ее лицо было опущено вниз, словно она наблюдала свой собственный бег, а руки прижаты к голове. Она бежала прямо навстречу падающему дереву и казалась крохотной и хрупкой под готовым обрушиться на нее стволом пальмы. Один удар этого циклопа убил бы ее на месте.

Я закричал ей, но, хотя она была близко от меня, мой крик не услышала. Рев ветра заглушил все наши чувства. Длинный ствол падал все ниже, и Шерри была уже на его пути. Я сбросил с плеч мотор и кинулся вперед. Было ясно, что я не смогу вовремя догнать ее. Поэтому я сделал рывок вперед и падая, протянул правую руку — я хотел ударить Шерри по ноге, чтобы остановить ее. Я приемом футболиста перебил ей лодыжку, и она свалилась лицом вниз в песок. Мы оба лежали распластавшись на песке, когда пальма наконец рухнула. Грохот падения на мгновение заглушил даже завывание ветра. От удара дрогнула земля, и он отозвался во всем моем теле. В следующее мгновение я поднялся и потянул Шерри, чтобы она встала на ноги.

Пальма упала в двадцати дюймах от Шерри, лишь чудом не задев ее. Шерри все еще была ошеломлена и напугана. Я обнял ее, чтобы утешить и приободрить, а затем перенес через ствол, лежащий поперек тропы. Указал на седловину, я подтолкнул ее вперед.

— Беги! — крикнул я, и она, шатаясь, сделала шаг вперед. Анджело помог мне снова взвалить на плечи мотор. Мы перебрались через дерево и с трудом побрели вверх по склону за удаляющейся фигуркой Шерри.

По обеим сторонам тропы было слышно, как с грохотом рушатся все новые и новые деревья, но я старался смотреть только вперед, чтобы падение не застало меня врасплох. В это время еще один крупный сорвавшийся с ветки кокос ударил меня по виску. На мгновение я потерял сознание, но затем, качаясь, двинулся вперед, почти ни чего не видя перед собой, среди чудовищных гильотин падающих пальм.,

Почти бессознательно я достиг гребня седловины. Я не ожидал, что ветер со всей своей мощью начнет толкать меня в спину. Он швырнул меня вперед. Земля ушла у меня из-под ног, и я перелетел через гребень. Ноги не слушались меня, и я вместе с мотором покатился вниз по склону. Во время этого странного спуска, я догнал Шерри, налетев на нее сзади. Она упала на меня, и теперь вниз катилось уже трое — я, мотор и Шерри. Наверху оказывался то я, то Шерри восседала у меня между лопаток, то мотор давил своей тяжестью нас обоих.

Когда, наконец, мы достигли дна седловины, скатившись вниз по крутому склону, и лежали там побитые до синяков, не в силах пошевелиться, я расслышал, что говорила Шерри. Склон защищал нас от прямых атак ветра. Не было ни капли сомнения в том, что Шерри приняла мое падение за нарочно подстроенную атаку, и это привело ее в ярость. Она без стеснения высказывала все, что думает о моих родителях, характере и воспитании. Даже в столь жалком положении, ее гнев показался мне ужасно комичным, и я рассмеялся. Я видел, что она собирается с силами, чтобы побольней ударить меня, и решил ее отвлечь.

— Джек и Джилл пошли к реке…, — хрипло произнес я. На секунду Шерри пристально посмотрела на меня, как на идиота со слюнявым ртом, а затем тоже расхохоталась. Но что-то безумное было в ее истерическом смехе.

— Ты свинья, — давясь от смеха, произнесла она. Слезы катились у нее по щекам, а слипшиеся от песка волосы болтались по лицу как толстые черные змеи.

Когда нас догнал Анджело, он подумал, что Шерри плачет, и заботливо помог ей подняться на ноги, проводив последнюю сотню ярдов до пещеры. Мне пришлось самому взваливать на покрытые синяками плечи мотор и в одиночестве плестись за ними.

Пещера наша была удачно расположена. В нее не проникал ветер. Наверно, древние мореходы вырыли ее, специально имея это в виду. Я принес брезентовую занавеску от насекомых, которая была закручена вокруг ствола пальмы и завесил вход, привалив нижний конец камнями. Мы, будто раненые животные, вползли в наше тускло освещенное укрытие.

Я оставил мотор в пещере Чабби, зная, что тот, подобна любящей матери, позаботится о нем, как о больном ребенке, и как только циклон стихнет, мотор снова будет готов к работе в море. Как только я завесил вход пещеры от ветра брезентом, мы с Шерри разделись, чтобы смыть с себя соль и песок. Для этого нам пришлось использовать тазик с драгоценной пресной водой. Мы поочередно становились в него, и один из нас протирал другого губкой. После бесконечной битвы с мотором, я был весь в синяках и царапинах, и хотя моя аптечка покоилась вместе с вельботом на дне залива, я отыскал в сумке большую бутыль с антисептиком. Шерри не без успеха принялась подражать Флоренс Найтингейл. Комочком ваты, смоченным в лекарстве, она обработала мне раны, мурлыча при этом в знак симпатии и сочувствия.

Эта процедура показалась мне по своему приятной, и я стоял, как загипнотизированный, автоматически отвечая на просьбу Шерри поднять руку или подвинуть ногу. Первым же намеком на то, что мисс Норт отнеслась к моим увечьям без достаточной серьезности, которой они заслуживали, было то, что, издав внезапно боевой клич, она намазала мне самую нежную и выдающуюся часть алым антисептиком.

— Красноносый олень Рудольфа, — смеясь, воскликнула она, и я поднялся, чтобы защитить себя.

— Что ты делаешь?! Это же не смывается!

— Великолепно! — засмеялась она. — Теперь ты будешь заметен даже в толпе!

Я был шокирован таким неподобающим в нашем положении легкомыслием, приняв полный достоинства вид, отправился на поиски сухой пары брюк. Шерри, откинувшись на матраце, наблюдала, как я роюсь в сумке.

— И сколько это продлится? — спросила она.

— Дней пять, — ответил я и остановился, прислушиваясь к завываниям ветра.

— Откуда ты знаешь?

— Это всегда длится пять дней, — объяснил я, натягивая шорты.

— Что ж, у нас будет время, чтобы еще ближе узнать друг друга.

Из-за циклона мы словно попали в заточение. Было непривычно постоянно находиться бок о бок в тесной пещере. Каждое путешествие наружу, вызванное природной необходимостью или визитом к Чабби и Анджело, было сопряжено с неудобствами и риском. Хотя в течение первых двенадцати часов с пальм были сорваны почти все кокосы, и самые слабые деревья были уже повалены, время от времени раздавался треск падающего ствола, и в стороне, будто стрелы, разлетались щепки и отломанные ветки. Гонимые ветром, они могли ослепить или серьезно ранить.

Чабби и Анджело часами колдовали над моторами. Они разобрали их и очистили от морской соли. Работа в этой ситуации была наилучшим занятием.

В нашей пещере, когда первоначальная новизна прошла, надвигался кризис. Я еще не до конца понимал его, однако ощущал его опасность. Я отдавал себе отчет, что никогда не понимал до глубины характера Шерри, Многие вопросы оставались без ответа. Она не пускала меня дальше какого-то барьера, оставаясь недоступной. До сих пор она не высказывала мне своих чувств и не задавала вопросов о будущем. Мне это казалось странным. Любая другая женщина, из тех что я знал, всегда ожидала, более того — требовала объяснений в любви и страсти. Я чувствовал, что эта нерешительность доставляет ей самой не меньше огорчений, чем мне. Она словно попала в ловушку и пыталась выбраться наружу, и от этого страдали ее эмоции. Однако, об этом не было сказано ни слова. Мы будто пришли к молчаливому соглашению не обсуждать наши чувства. Мне это давалось с трудом, ведь я любовник, привыкший изливать свои чувства в пышных фразах. И если пека не удалось заставить эту пташку спуститься с ветки ко мне на ладонь, то, наверно, отчасти потому, что я не прилагал должных усилий. Я бы мог без особых трудностей наверстать упущенное, но отсутствие будущего сдерживало меня. Казалось, для Шерри ваши отношения продлятся не далее заката. И все же я знал, что она этого не желает — иногда периоды уныния сменялись у нее вспышками страсти, в искренности которых не оставалось сомнений.

Однажды я завел разговор о своих планах на будущее после подъема со дна сокровищ — как я закажу себе новое судно по собственному проекту, которое воплотит в себе все лучшее, что было у «Балерины», как я построю себе новое жилище в Черепашьем Заливе, которое уже не удостоишь звания домишка, как я обставлю его и кто в нем будет жить. Шерри отмалчивалась. Когда слова у меня иссякли, она отвернулась от меня на матраце, притворяясь спящей, но я мог, даже не прикасаясь к ней, ощутить напряжение во всем ее теле.

В другой раз я поймал ее прежний враждебный, почти ненавидящий взгляд. А через час она была охвачена безумием страсти, в полном противоречии с ее предшествующим настроением.

Она разбирала и чинила мою одежду из сумки, и, сидя по-турецки на матраце, делала старательные, аккуратные стежки. Когда я поблагодарил ее, в ответ она произнесла что-то язвительно-насмешливое, и все закончилось шумным скандалом. В конце концов, она кинулась наружу из пещеры и побежала, сгибаясь под порывами ветра к жилищу Чабби. Она не возвращалась до самой темноты, пока Чабби не привел ее назад, освещая дорогу фонарем.

Чабби одарил меня взглядом, способным испепелить менее выдержанного человека, и холодно отказался зайти на глоток виски. Это могло означать, что он либо болен, либо не в настроении. А затем, что-то неодобрительно бормоча, снова исчез в темноте.

К концу четвертого дня мои нервы были на пределе. Я продолжал размышлять о странном поведении Шерри со всех точек зрения и сделал некоторые выводы.

Заключенная вместе со мной в тесных стенах пещеры, она была вынуждена, наконец, задуматься о том, что ее связывает со мной. Она влюбилась, наверно, впервые в жизни, и ее бунтарский, независимый дух воспротивился этим новым чувствам. Признаться, для меня это также не было весьма приятным переживанием. Я наслаждался краткими периодами любви и раскаянием перед каждой новой ссорой, но с жадным нетерпением ждал, когда же она осознает неизбежность своего состояния и полностью покорится ему.

Я все еще пребывал в ожидании этого счастливого момента, когда на пятый день проснулся на заре. Весь остров был охвачен странной тишиной, которая казалась почти мертвой, после рева бури. Я лежал и молча прислушивался, не открывая глаз, однако почувствовал, как Шерри пошевелилась возле меня. Я повернул голову и посмотрел ей в лицо.

— Шторм кончился, — тихо произнесла она и поднялась с постели.

Бок о бок мы вышли из пещеры навстречу раннему свету солнца и замигали, глядя на опустошение, оставленное бурей. Остров походил на поле сражения периода Первой мировой войны. Буря сорвала с пальм листву, и голые стволы, устремленные в небо, имели какой-то трагический вид. Земля под ними была густо усеяна ветвями и кокосами, Над все этим царила тишина. В воздухе не было ни какого движения, небо было бледно-голубого цвета и затянутое дымкой из взбаламученного песка и мелких морских брызг. Анджело и Чабби показались из пещеры, как два медведя, большой и маленький, в конце зимы. Они остановились, оглядываясь по сторонам.

Внезапно Анджело издал клич наподобие команчей, и на четыре фута подпрыгнул в воздух. После пяти дней принудительного заключения, его животный дух рвался наружу. Он, как борзая, пустился бежать через пальмовую рощу.

— Кто последний прыгнет в воду, тот фашист! — крикнул он, и Шерри первая приняла вызов. Она была на десять футов позади него, когда они домчались до пляжа, но в воду бросились уже одновременно, не раздеваясь, и стали бросаться друг в друга пригоршнями мокрого песка. Мы с Чабби последовали за ними размеренным шагом, более подобающим нашему возрасту. Не снимая с себя яркой полосатой пижамы, Чабби погрузил свои окорока в море.

— Хороша водичка, надо сказать, — серьезно произнес он. Я сделал затяжку, куря свою сигару сидя по грудь в воде, а затем отдал остаток сигары Чабби.

— Потеряли пять дней, Чабби, — сказал я, и он тотчас нахмурился.

— Пора приниматься за дело, — проворчал он, сидя в лагуне, облаченный в полосатую желто-малиновую пижаму, с сигарой во рту, похожий на большую коричневую лягушку.

С вершины горы мы окинули взглядом мелководную лагуну, и хотя в воздухе все еще висела легкая дымка поднятого бурей песка, нам удалось разглядеть наш вельбот. Он немного сдвинулся с первоначального места и лежал на дне на глубине двадцати футов. Его палуба была по-прежнему укрыта желтым брезентом.

Мы подняли его с помощью воздушных мехов, и как только его борт показался над поверхностью, мы вычерпали из лодки воду и подгребли к берегу.

Остаток дня мы провели, выгружая намокшее оборудование. Мы его высушили и вычистили, зарядили баллоны аквалангов, навесили моторы и приготовились к очередному посещению Пушечного Рифа.

Меня по-настоящему тревожило упущенное время. Мы теряли день за днем, сидя без дела на острове, в то время как Мэнни Резник и его бравые ребята постепенно наверстывали упущенное.

Вечером у костра мы обсудили наше положение, и все согласились, что за десять дней мы смогли доказать только то, что одна часть «Света Зари» действительно была снесена в омут. К счастью, прилив начинался рано утром, и Чабби повел судно через проход, когда коралловые зубцы были еще едва различимы в тусклом утреннем свете. Заняв боевую позицию в глубине рифа, мы обнаружили, что солнце только показало своей сверкающий верхний край над горизонтом. За пять дней, проведенных нами на берегу, руки Шерри почти полностью зажили, и хотя я тактично намекнул, что право нырять со мной в течение нескольких дней следует предоставить Чабби, мой такт и забота оказались напрасными. Она облачилась в костюм и ласты, а Чабби остался сидеть на корме, чтобы удерживать судно на месте.

Мы с Шерри быстро спустились в глубину и проникли в заросли подводного бамбука, ориентируясь по оставленным мною и Чабби буйкам. Мы работали недалеко от основания коралловых утесов, и я выделил Шерри участок для поисков между рифами и мной — так ей было легче ориентироваться.

Едва успев пройти первый квадрат, проплыв пятьдесят футов от последней отметки, Шерри настойчиво постучала по емкостям своего акваланга, чтобы привлечь мое внимание. Я поспешил к ней сквозь заросли бамбука.

Она зависла головой вниз, словно летучая мышь возле стены кораллов, и пристально рассматривала обломок скалы и мелкие осколки, устилавшие дно впадины. Шерри находилась в теки нависших кораллов, поэтому, лишь подплыв к ней вплотную, я смог разглядеть заинтересовавший ее предмет. Упираясь в скалу, покоясь на холмике мусора и водорослей, лежал длинный цилиндрический предмет, густо покрытый морской растительностью и наполовину поглощенный кораллами. Его размеры и форма несомненно указывали на то, что это произведение человеческих рук. В длину он был около девяти футов и около двадцати дюймов в поперечнике — правильной формы и очертаний. Шерри с интересом изучала его и, когда я подплыл, обернулась, недоуменно жестикулируя.

Я сразу узнал, что это, и от волнения у меня по рукам и ногам забегали мурашки. Я указательным и большим пальцем изобразил пистолет и даже разок «выстрелил» из него в Шерри, но она не поняла мою пантомиму и покачала головой. Мне пришлось нацарапать на грифельной доске и поднести к ее лицу — «пушка».

Шерри энергично закивала, закатила глаза и, в знак ликования, выпустила цепочку пузырей, а затем повернулась к пушке. Та была подходящих размеров для одного из девятифунтовых орудий, стоявших на «Свете Зари». К сожалению, что-либо прочитать оказалось невозможным, так как ее поверхность была покрыта, словно крокодиловой кожей, растительностью и ржавчиной. В отличие от колокола, найденного Джимми Нортом, пушка эта оказалась жертвой моря, лишенная защитного слоя песка.

Я подплыл ближе к массивному стволу, внимательно рассматривая его, и почти сразу обнаружил еще один, скрытый нависшим утесом. Почти три четверти этой пушки уже были поглощены кораллом. Стараясь подобраться поближе, я подплыл к нему, поднырнув под второй ствол, и погрузился в мутную от донного мусора и обломков коралла воду. Я был в двух фугах от бесформенного возвышения, когда у меня перехватило дыхание и от волнения заколотилось сердце. Я узнал то, что предстало моему взгляду. Стремительно подплыв к куче обломков, я отыскал место, где начинался неповрежденный коралл. С трудом пробиваясь сквозь гущу бамбука, я оценил размеры находки, надеясь обнаружить в ней какое-либо отверстие или неровность.

Общая масса обломков своими размерами соответствовала двум пульмановским вагонам, но только когда я раздвинул водоросли, мне удалось, разглядеть квадратный люк, из которого все еще смотрело дуло пушки. Это орудие не пострадало от всепоглощающего коралла, и я был уверен, что наша находка представляла собой целую переднюю часть «Света Зари», отломанную до главной мачты.

Я быстро оглянулся по сторонам в поисках Шерри, но увидел только ее ласты, торчащие из-за другой стороны обломков. Я оттащил ее, вынул изо рта трубку и жадно поцеловал. Она смеялась от радости, и когда я дал ей сигнал к подъему, она упрямо покачала головой и ускользнула в сторону продолжать поиск. Только спустя пять минут мне удалось оторвать ее от этого занятия и поднять на поверхность.

Как только мы оба вытащили изо рта резиновые трубки, то принялись говорить без умолку, пытаясь перекричать друг друга. Мой голос звучал громче, чтобы утвердить свои права руководителя экспедиции и рассказать Чабби о нашей находке.

— Почти нет сомнений, что это «Свет Зари». Вес вооружений и груза мгновенно отправил ее на дно, как только ее вытолкнуло из рифа. Судно камнем пошло вниз и теперь лежит у основания скал. Некоторые его пушки свалились с него и лежат, разбросанные вокруг.

— Мы сразу же его узнали, — вступила Шерри. — Это было похоже на огромную кучу мусора. Этакая гигантская свалка.

— Из того, что я увидел, можно сделать вывод, что задняя часть судна отломилась сразу за главной мачтой. Но оно сильно повреждено по всей своей длине. Вес пушек проломил ему палубу, и только два люка на самом носу остались целы.

— А как оно лежит? — поинтересовался Чабби, приступая сразу к сути дела.

— Вверх килем, — признался я. — Наверное, оно перевернулось, пока опускалось на дно.

— Задача не из легких, если, конечно, удастся пробраться внутрь через люк, — проворчал Чабби.

— Я его хорошо осмотрел, — ответил я. — И не заметил ни одного места, где бы мы могли пробраться внутрь трюма. Даже люки забиты водорослями.

Чабби тоскливо замотал головой:

— Да, место заколдованное, — тотчас трое из нас скрестили пальцы, чтобы не накликать беду. Анджело строго произнес:

— Ты накликаешь бурю. Нельзя говорить такое, слышишь? — Но Чабби лишь покачал головой и морщинистое лицо его сложилось в унылую гримасу.

Я похлопал его по спине и спросил:

— А верно, что ты можешь отыскать холодное течение, даже в самую жару? — Моя попытка рассмешить его оказалась бесполезной. Он выглядел не более жизнерадостным, чем безработный предприниматель.

— Оставь Чабби в покое, — пришла ему на помощь Шерри. — Давай нырнем еще раз и попытаемся пробраться в трюм.

— Сначала мы должны полчаса отдохнуть, — сказал я. — И можно нырять еще раз. А сейчас — чашка кофе и сигара.

На этот раз мы оставались под водой так долго, что Чабби пришлось посылать сигнал подъема, и когда мы вынырнули, поверхность омута кипела от волн. Циклон оставил в наследство высокий прибой, и при наступающем приливе волны со всей мощью набегали на риф и прорывались в пролом, отчего уровень воды в нем поднялся на неведомую нам высоту.

Мы молча сидели, уцепившись за борт, пока Чабби гнал лодку домой. Только войдя в спокойные воды лагуны, мы снова принялись обсуждать находку.

— Она надежна как четвудский замок в национальном банке, — сказал я. — Один из люков блокирован пушкой. Я пробрался в другой, но не глубже, чем на четыре фута, так как уперся в рухнувшую перегородку. Этот люк превратился в логово огромной мурены — она скорее похожа на питона, да и зубы у нее дай Бог какие! Не думаю, что мы понравились друг друга.

— А под судно никак не пролезть?

— Исключено, — сказал я. — Оно крепко прижато ко дну, да и коралл держит цепко.

Лицо Чабби приняло такое выражение, будто он слышит подтверждение своих собственных мыслей. У меня было желание стукнуть его разок по голове гаечным ключом, такой он был самодовольный, но решил не обращать внимания и показал всем кусок обшивки, который умудрился отломать от днища при помощи ломика.

— Коралл покрыл все как броней. Это как древний лес, что со временем окаменел. «Свет Зари» превратился в каменный корабль, весь в коралловой броне. В него можно попасть лишь одним способом — расколоть, как орех, взрывчаткой.

Чабби кивнул: «Только так».

Шерри заинтересовалась:

— Но если использовать взрывчатку, не разнесет ли все судно на мелкие части?

— Но мы же взорвем не атомную бомбу! — ответил я. — Сначала мы заложим небольшой снаряд в передний люк. Только для того, чтобы разбить слой коралла, — я повернулся к Чабби. — Нам немедленно надо достать гелигнит. Теперь дорог каждый час. Луна хорошая. Мы можем сегодня вернуться на Сент-Мери?

Чабби даже не снизошел до ответа на такой ненужный вопрос, будто я сомневался в его мастерстве вождения судна.

Луна была ущербная, с бледным хайлом. Воздух все еще наполняли мельчайшие частицы песка, поднятого бурей. Звезды были неясными и далекими, а циклон нагнал в пролив такое количество планктона, что море светилось мерцающим светом, когда его тихонько колыхал ветер.

Позади нас расходился, будто павлиний хвост, длинный переливающийся след. Сквозь него мелькали подобно метеорам снующие у поверхности рыбки. Шерри через борт опустила руку в воду и когда вытащила ее назад, рука светилась странным матовым светом. Шерри даже заворковала от удивления.

Позже ее сморил сон, и она прильнула к моей груди, прикрытая от ночной сырости брезентом. Мы прислушивались к шлепкам плавников о воду. Рыбы выскакивали из моря и снова падали вниз, смачно шлепаясь брюхом о поверхность под тяжестью собственного тела. Было далеко за полночь, когда огни Сент-Мери показались подобно бриллиантовому ожерелью, украшающему остров.

Улицы были совершенно пустынны. Мы оставили вельбот на якорной стоянке и поднялись в город к дому Чабби. Миссис Чабби открыла нам дверь в таком халате, который затмил экстравагантностью даже пижаму ее супруга. Ее волосы были накручены на крупные розовые бигуди. Я никогда до этого не видел ее без шляпы и был удивлен, обнаружив что у нее, в отличие от мистера Чабби, нет лысины. Во всем остальном они удивительно походили друг на друга. Прежде, чем ехать на пикапе в Черепаший залив, она угостила нас кофе. Дома простыни оказались влажными — их стоило бы проветрить — но никто из нас не жаловался.

На следующее утро я пораньше заехал на почту. Мой ящик был наполовину забит рыболовными каталогами и прочей ерундой такого рода. Было несколько писем от старых клиентов, которые спрашивали о перспективах рыбалки на моем судне, отчего мне тотчас стало грустно, и толстый конверт с телеграммой. Я вскрыл его в последнюю очередь. Каждый раз, когда я беру в руки подобный конверт, из окошечка которого, словно заключенный, выглядывает мое имя, мне сразу становится как-то не по себе.

В телеграмме говорилось: «Мандрагора» вышла в пятницу из Кейптауна к Занзибару в 12 дня 16 числа. Стив».

Подтвердились самые худшие мои опасения. «Мандрагора» покинула Кейптаун шесть дней назад. Она шла быстрей, чем я предполагал. Я был готов кинуться на Кули-пик, чтобы оттуда следить за горизонтом, но лишь отдал телеграмму Шерри и повел машину по Фробишер-стрит.

Фред Кокер как раз открывал переднюю дверь своего агентства, когда я припарковал пикап возле лавки Миссис Эдди. Шерри, взяв в руки список покупок, отправилась в магазин, а я прошел вдоль по улице к бюро путешествий. Фред Кокер не видел меня с тех самых пор, когда я оставил его стонать, лежа на полу в его собственном морге. И сейчас он сидел за стойкой бюро в белом костюме акульей кожи. На нем был галстук с изображением экзотической островитянки на фоне поросшего пальмами пляжа и надписью «Добро пожаловать на Сент-Мери — Жемчужину Индийского Океана!» Он поднял взгляд, одновременно улыбаясь, что очень соответствовало его галстуку, но как только увидел меня, его лицо приняло выражение полнейшего уныния. Что-то проблеяв, словно ягненок, лишившийся матери, он пулей выскочил из кресла, ища спасения в задней комнате.

Я преградил ему путь, он попятился. Очки в золотой оправе блестели так же, как капли пота, выступившие у него на лице. Наконец, пятясь, он наткнулся спиной на кресло и рухнул в него. Только тогда я позволил себе одарить Фреда улыбкой и подумал, что он едва не грохнулся в обморок от облегчения.

— Как поживаете, мистер Кокер?

Он попытался выдавить из себя ответ, но язык его не слушался. Вместо ответа он быстро закивал головой, что видимо означало «все в порядке».

— Я хотел бы попросить вас об одной любезности.

— Что угодно, — пролепетал он, снова обретя дар речи. — Что угодно, мистер Харри, вам стоит только попросить.

Несмотря на видимый испуг, Фреду понадобилось лишь несколько минут, чтобы к нему вернулись смелость и сообразительность. Он выслушал мою ясно изложенную просьбу достать три ящика мощной взрывчатки, а затем устроил пантомиму, чтобы доказать мне совершенную невыполнимость этой задачи.

— Мне она нужна не позднее 12 часов завтрашнего дня — полдень самое позднее, — и он обхватил ладонями лоб, будто мучимый агонией. — И если завтра точно к двенадцати часам груз не будет доставлен, мы возобновим с вами переговоры по поводу страховки.

Фред опустил руки и сел прямо. Лицо его уже более выражало понимание и готовность.

— В этом нет необходимости, мистер Харри. Я достану то, о чем вы просите, но это будет стоить больших денег. Триста долларов за ящик.

— Запиши их на мой счет, — сказал я ему.

— Мистер Харри! — воскликнул он. — Вы же знаете, что я не могу давать кредит бесконечно!

Я молчал, сощурив глаза, стиснув зубы и делая глубокие вздохи.

— Хорошо, — торопливо согласился он. — В таком случае, до конца этого месяца.

— Как это учтиво с вашей стороны, мистер Кокер!

— Ну что вы, мистер Харри, — заверил он. — Я всегда к вашим услугам.

— И еще одна мелочь, мистер Кокер, — было видно, что очередная просьба не вызывает у него особой радости, но он держался, как герой. — В ближайшем будушем я собираюсь отправить небольшую партию груза в Швейцарию, в Цюрих, — сидя в кресле, он наклонился ближе ко мне. — Я хотел бы избежать излишних таможенных формальностей. Вам понятно?

— Безусловно, мистер Харри.

— Вам когда-нибудь доводилось принимать заказы на отправку тел ваших клиентов их скорбящим родным?

— Простите, о чем вы, мистер Харри?

— Если турист скончается на острове, скажем, от сердечного приступа, то вас приглашают набальзамировать для сохранности его тело, а затем отправляют его в специальном гробу. Верно я говорю?

— Это случалось прежде, — согласился он. — Всего три раза.

— Хорошо. Значит, вы знакомы с этой процедурой?

— Да, мистер Харри.

— Мистер Кокер, закажите гроб и подготовьте все необходимые бумаги. Мой груз потребует отправки в ближайшее время.

— Могу ли я спросить: что вы намерены экспортировать под видом кадавера?

Мне понравилась деликатная формулировка его вопроса.

— Что ж, спросить вы можете, мистер Кокер.

Далее я направился в форт и поговорил с секретарем президента. Тот был на заседании, но был готов принять меня в час дня, если я соглашусь разделить с ним ланч в его офисе. Я принял это приглашение, и, чтобы скоротать время, поехал по проселку на Кули-пик до тех пор, пока мой пикап был в состоянии преодолевать подъем. Затем я оставил машину и пешком прошел к развалинам сторожевой башни и маяка. Я присел на парапет, глядя на панораму моря и зеленый островков, и закурил сигарету. Я еще раз тщательно обдумал свои планы и пришел к выводу, что следует еще раз взвесить все за и против, прежде чем приступать к выполнению задуманного. Я размышлял, чего же мне хочется от жизни, и решил, что мне нужны три вещи — Черепаший Залив, «Балерина II» и Шерри Норт, хотя, возможно, и не в такой последовательности.

А чтобы не расстаться с Черепашим Заливом, мне нужны были на Сент-Мери чистые руки. Чтобы иметь «Балерину II» мне были необходимы деньги, и много. Что касается Шерри Норт — здесь предстояло еще многое обдумать, и когда моя сигара превратилась в окурок и я выбросил ее за парапет, мои мысли едва подошли к концу. Я глубоко вздохнул и расправил плечи.

«Наберись терпения, Харри, мой мальчик», — сказал я себе и повел машину вниз к форту.

Президент был в восторге видеть меня снова. Он вышел в приемную, чтобы поприветствовать меня, и, встав на цыпочки, обнял одной рукой за плечи и повел в свой кабинет.

Эта комната напоминала парадный зал баронского замка, с дубовыми балками потолков, деревянными панелями, английскими пейзажами в массивных резных рамах и потемневшими от времени масляными полотнами. Высокое узорчатое окно поднималось от самого пола и выходило прямо на гавань. Пол был устлан мягкими, гасящими звук восточными коврами.

Ланч был накрыт на широком столе для заседаний у самых окон — копченая рыба, сыр, фрукты и уже откупоренная бутылка «Шато-Лафит». Президент наполнил два бокала темным красным вином. Один он протянул мне, а затем бросил в свой два кубика льда, проказливо улыбаясь, видя мое недоумение.

— Святотатство, не правда ли? — он поднял бокал редкостного вина с кубиками льда, — Но, Харри, я уже лучше знаю, что мне нравится. И что хорошо на Рю Руайяль, необязательно подходит для Сент-Мери.

— Вперед, сэр, — я улыбнулся ему и мы осушили бокалы.

— А теперь, мой мальчик, о чем бы ты хотел поговорить со мной?

Когда я вернулся в свой домишко, то обнаружил записку от Шерри, извещавшую, что она ушла навестить миссис Чабби. Поэтому я в одиночестве вышел на веранду, с банкой холодного пива в руке, мысленно вернувшись к моему разговору с президентом Биддлем, вспоминая каждое произнесенное слово, и остался доволен. Мне казалось, что я надежно прикрыл все бреши, кроме тех, что могут мне понадобиться на случай бегства.

Три деревянных ящика с надписью «Рыбные консервы. Продукт Норвегии» были доставлены с материка десятичасовым самолетом. Они были адресованы похоронному бюро Фреда Кокера.

— Можешь перевернуться в гробу, Альфред Нобель! — подумал я, увидев надпись на ящиках, когда Фред Кокер сгружал их с катафалка у Черепашьего Залива. Затем я погрузил их в кузов машины и прикрыл брезентом.

— Итак, жду до конца месяца, мистер Харри, — произнес Фред с видом главного героя шекспировской трагедии.

— Можете на меня положиться, мистер Кокер, — заверил я, и он укатил, скрывшись за пальмами.

Шерри закончила упаковку наших запасов. Она совсем не походила на вчерашнюю сирену — волосы были убраны назад, а сама она одета в мою старую рубашку, которая ей больше годилась в ночные, и выцветшие джинсы с ободранными краями, обрезанные чуть ниже колен. Я помог ей отнести ящики к пикапу, и мы взобрались в кабину.

— В следующий раз мы вернемся сюда уже разбогатев, — сказал я и завел мотор, начисто позабыв скрестить пальцы, чтобы не сглазить.

Автомобиль пересек пальмовую рощу, выехав на главную дорогу за ананасовыми плантациями, и начал подъем в гору. Мы добрались до вершины гребня, откуда открывался вид на гору и гавань.

— Проклятье! — в ярости прокричал я и с силой нажал на тормоз, одновременно резко свернув на обочину. Идущий за нами грузовик с ананасами едва сумел вырулить, чтобы не задеть наш кузов, а водитель высунулся из кабины, чтобы на ходу высказать не слишком лестное мнение обо мне.

— В чем дело? — Шерри откинулась назад от приборного щитка, о который она ударилась в результате моего маневра. — Ты с ума сошел?

День был ясным и безоблачным, а воздух настолько прозрачен, что каждая деталь красивого бело-голубого судна была отчетливо видна, как нарисованная. Оно покачивалось на якорной стоянке у входа в Грэнд-Харбор. Это место было отведено для судов, которые совершали круизы или привозили почту. Судно было празднично украшено сигнальными флагами. Я даже смог различить команду в белой тропической форме — они стояли у перил, глядя на берег. Смотритель гавани был уже на пути к ним, в сопровождении таможенного инспектора и доктора Нэбба.

— «Мандрагора»? — спросила Шерри.

— «Мандрагора» и Мэнни Резник, — подтвердил я и развернул грузовик назад прямо посередине дороги.

— Что ты затеял? — спросила она.

— Единственное, чего я не собираюсь делать, так это разгуливать по Сент-Мэри, пока Мэнни и его ребята сидят там на берегу. Я уже встречал многих из них при таких обстоятельствах, когда мои прекрасные черты ясно запечатлелись в их рудиментарных птичьих мозгах.

Ниже на холме, у первой остановки автобуса, за поворотом на Черепаший залив, был маленький магазинчик, где я покупал яйца, молоко, масло и другие скоропортящиеся продукты. Хозяин был в восторге видеть меня снова, размахивая внушительным счетом, как выигрышным лотерейным билетом. Я расплатился с ним, а затем, закрыв двери служебного помещения в глубине лавки, позвонил по его телефону.

У Чабби телефона не было, но сосед пригласил его поговорить со мной.

— Чабби, — сказал я ему. — Тот большой белый плавучий бордель у стоянки почтовых судов вряд ли привез нам друзей.

— Что мне надо делать, Харри?

— Пошевеливайся. Закрой канистры с водой сетями, и сделай вид, будто уходишь в море на промысел. Выйдя в море, свернешь в Черепаший Залив. Мы погрузим все отсюда с пляжа и, как только стемнеет, отправимся к Пушечному Рифу.

— Я буду в заливе через два часа, — ответил он и повесил трубку. Он был там уже через час сорок пять минут. Одной из причин, почему я люблю работать с ним, было то, что на его слово можно положиться.

Как только солнце село, видимость уменьшилась до ста ярдов, и мы выскользнули из Черепашьего Залива. К восходу луны мы уже далеко отошли от острова.

Мы с Шерри сидели, нахохлившись, на ящике с взрывчаткой и обсуждали прибытие «Мандрагоры» в Грэнд-Харбор.

— Первое, что сделает Мэнни — пошлет своих ребят в разведку по магазинам и пивным. — Кто-нибудь видел Харри Флетчера? — и выстроится целая очередь желающих рассказать, как Харри взял в аренду вельбот Чабби Эндрюса, и они вместе отправились на сбор раковин. А особенно повезет тем из них, кому укажут в направлении Фреда Кокера. Фред будет готов вылезти вон из кожи, если ему за это хорошо заплатят.

— Ну, а что потом?

— Мэнни распсихуется, узнав, что я не утонул в Северне. Когда он придет в себя, то отправит команду как следует обыскать и разгромить мой домик в Черепашьем Заливе. Затем, несравненная мисс Лорна Пейдж поведет их к предполагаемому месту крушения у Больших Чаек. Это осчастливит их и займет работой еще дня на два, пока они не обнаружат, что там нет ничего, кроме судового колокола.

— И тогда?

— Тогда Мэнни рассвирепеет. Могу предположить, что Лорну будут ждать кое-какие неприятности, но что потом, — я просто не знаю. Все, что мы можем сделать, это держаться от них подальше и трудиться, как семейство бобров, чтобы из-под обломков извлечь сокровища полковника.

На следующий день прилив начинался довольно поздно, и мы не могли попасть в пролом утром. Зато это позволило нам сделать некоторые приготовления. Я вскрыл один ящик со взрывчаткой, вынул десять длинных желтых, восковых на вид свеч, закрыл ящик и закопал его вместе с остальными двумя поглубже в песок среди пальмовой рощи на почтительном расстоянии от лагеря. Затем мы с Чабби собрали и проверили взрывное устройство. Это был продукт домашнего производства, но надежный в работе. Он состоял из двух девятивольтовых батарей, корпуса и выключателя. У нас было четыре катушки изолированного медного провода и коробка с детонаторами. Каждая смертоносная серебряная трубка была аккуратно обернута ватой. У нас также было несколько детонаторов замедленного действия, походивших на коробку с карандашами. Во время работы нам с Чабби приходилось следить за изоляцией, присоединяя электрические детонаторы к самодельным полюсам, которые я сам смастерил для этой цели.

Использование мощного заряда кажется простым только на бумаге, а на деле — это сущая нервотрепка. Любой идиот может замкнуть цепь и нажать кнопку, но у мастера это становится настоящим искусством. Дерево средних размеров может устоять, потеряв лишь листву и немного коры, если неумело взорвать хоть пол-ящика гелигнита. Но можно и половиной свечи повалить через дорогу дерево, напрочь перегородив ее, и при этом не стряхнуть с него ни единого листика.

По-моему, я в душе немного художник, и поэтому учу Чабби всему, что знаю и умею. Чабби воспринимал все естественно. Его вряд ли можно было назвать мастером, но радость от участия в этом деле была откровенно ребяческой. Чабби от рождения обожал взрывать, что попало. Работая с детонатором, он что-то мурлыкал себе под нос.

Мы заняли исходную позицию чуть раньше полудня. Я спустился один, вооруженный ружьем для подводной охоты, на кончике копья которого смастерил нечто вроде креста с шипами. Острие было тоньше иглы, а следующие шесть дюймов ощетинились шипами. Двадцать четыре небольших острых зубца, наподобие тех, что используют ловцы рыбы племени батонка, когда выходят на промысел в Замбези. Ниже шипов была крестовина с четырехдюймовой перекладиной, которая не позволяла жертве приблизиться ко мне для атаки, когда я держал в руках пятьсот фунтов и была двадцать футов в длину, намотанная на катушку под прикладом ружья.

Работая ластами, я подплыл к поросшей водорослями груде останков, и примостился напротив орудийного люка, закрыв на минуту глаза, чтобы привыкнуть к полумраку. Затем осторожно заглянул в темное квадратное отверстие и нацелил туда свое ружье.

Темные скользкие кольца мурены крутились и извивались. Почувствовав мое присутствие, рыба приняла угрожающую позу — откинувшись назад, она раскрыла пасть со страшными неровными желтыми зубами. Во мраке ее глаза блестели антрацитом, отражая, наподобие кошачьих, слабый свет. Это был громадный старый самец, толщиной с мою икру и около шести футов в длину. Он угрожающе поднял колыхающуюся гриву спинного плавника, пытаясь нагнать на меня страх.

Я осторожно прицелился в него, ожидая, когда он повернет голову, становясь таким образом более удобной мишенью. У меня в запасе был лишь один выстрел, и если я промахнусь, он бросится на меня. Я как-то видел, как пойманная живьем мурена отгрызла кусок деревянной обшивки шлюпки. Эти клыки без труда прорвут резиновый костюм и мышцы до самых костей.

Он медленно извивался, будто кобра, наблюдая за мной. Расстояние между нами было невелико, и он перешел ко второй стадии атаки: надул горло и слегка повернулся, демонстрируя мне свой профиль.

— Боже! — подумал я. — Когда-то я занимался этим ради забавы, — и нажал курок. Воздух злобно зашипел, и пробка ударилась о конец копья, посылая его вперед. Вслед за ним метнулся неясный голубой шлейф нейлоновой лески.

Я целился в темную, похожую на ухо, отметку в задней части его черепа, но попал на два дюйма выше и правее. Мурена тотчас превратилась в комок извивающихся пульсирующих колец, которые, казалось, заполнили весь люк. Я выпустил из рук ружье и, работая ластами, кинулся вперед, чтобы покрепче ухватить рукоятку копья. Она дергалась и билась у меня в руке, так как мурена обмоталась своим темным толстым телом вокруг стержня. Я вытащил рыбу из ее логова. Толстый кусок ее кожи и резинистых мышц были пригвождены шипами копья. Ее рот был разинут в немом вопле ярости, а распрямившееся тело колыхалось во все стороны, как флаг на ветру. Она задела мне по лицу хвостом, сбив маску. Вода хлынула мне в нос, и пришлось долго отфыркиваться, прежде чем начинать подъем.

Затем мурена, откинув голову назад под невообразимым углом, сомкнула свои омерзительные челюсти на металлическом стержне копья. Я слышал, как ее зубы со скрежетом вгрызались в сталь, и на поверхности металла оставались яркие серебристые царапины.

Я вынырнул из воды, высоко подняв свой трофей и услышал, как Шерри закричала от ужаса при виде извивающегося монстра, а Чабби буркнул: «Ну, иди к папе, моя крошка» и, наклонившись, крепко схватил копье, вытащив мурену в лодку. Чабби демонстрировал всем свои пластмассовые десны в счастливой улыбке — мурена была его излюбленным лакомством. Он прижал ее голову к борту и одним умелым движением ножа отправил чудовищную голову обратно в омут.

— Мисс Шерри, — произнес он. — Вам непременно понравится вкус этой рыбы.

— Ни за что! — Шерри передернуло, и она отодвинулась подальше от кровоточащей массы.

— О'кей, дети мои, давайте займемся нашим делом! — Анджело уже приготовил сеть для груза, а Шерри села за борт, готовая к погружению. В руках у нее была катушка изолированного провода. Когда мы шли вниз, она аккуратно разматывала его нам вслед.

Теперь я направился прямиком к лишенному своего прежнего обитателя люку и пробрался внутрь. Пушка была накрепко прижата массой обломков. Я выбрал два места, где разместить заряды. Мне хотелось сдвинуть пушку в сторону. Из нее получился бы отличный рычаг, чтобы выломать часть окаменевшей обшивки. Второй взрыв, произведенный одновременно, очистил бы место от мелких обломков, которыми был завален проход на пушечную палубу. Я как следует укрепил заряды в необходимых местах. Шерри протянула мне конец провода. Я щипцами оголил концы и присоединил их к полюсам, затем еще раз все дотошно проверил и выбрался из люка. Шерри по-турецки восседала на груде обломков, держа на коленях катушку. Я улыбнулся ей с трубкой во рту и поднял вверх оба больших пальца, а затем поднял ружье, которое уронил в прошлый раз.

Когда мы вскарабкались на борт вельбота, Чабби поставил возле себя коробку с батарейками и приготовился к действию. Он был полон предвкушения, склонившись с видом обладателя над взрывным устройством. Он не перенес бы, если бы его лишили удовольствия самому нажать кнопку.

— К стрельбе готов, шкипер, — проворчал Чабби.

— Тогда стреляй!

Он еще немного повозился с коробкой, оттягивая удовольствие, затем повернул выключатель. Поверхность омута вздыбилась и задрожала, мы почувствовали толчок о дно вельбота. Через несколько секунд из глубин вырвался поток пены и пузырей, как будто кто-то по случайности вылил в омут тонну газировки.

— Дорогая, я бы советовал тебе надеть брюки от костюма, — сказал я, но она восприняла это лишь как повод обсудить обоснованность моего совета.

— Зачем, ведь вода теплая?

— А также перчатки и бахилы, — сказал я и принялся натягивать свой резиновый костюм. — Если трюм раскололся, мы уже в это ныряние сможем пробраться внутрь. Нам потребуется защита от заноз.

Наконец, мне удалось ее убедить, и она последовала моим советам, не задавая лишних вопросов. Я понимал, что мне придется еще долго обучать ее, а пока продолжал собирать остаток оборудования, необходимого для этого спуска. Взяв герметичный подводный фонарь, ломик и моток тонкой нейлоновой лески, я подождал, пока Шерри преодолеет трудности, возникшие, при протискивании бедер в узкий резиновый костюм с помощью преданного Анджело. Как только резиновые брюки были надеты и застегнуты, мы приготовились к спуску.

На полпути вниз, нам попалась первая мертвая рыба, всплывшая брюхом вверх из темных глубин. Затем их были сотни, убитых или раненых взрывом, всех размеров — от крошечных до огромных. Попадались окуни длиной в мою руку. Меня грызло раскаяние по поводу учиненной нами бойни, но я утешал себя тем, что я убил их меньше, чем крошка-тунец с синим плавником сожрет их за один день.

Мы спускались сквозь это подводное кладбище, свет мерцал, отраженный чешуей проплывающих мимо нас мертвых рыб, отчего они казались мне умирающими, мигающими звездами в неясном лазурном небе. На дне впадины было невозможно что-либо разглядеть — взрыв взбаламутил воду. В одном месте морской бамбук был будто скошен огромной косой, и мы нырнули туда.

Я сразу же увидел, что достиг задуманного. Взрыв выломал из трюма массивную пушку, будто больной зуб из челюсти палубы. Она свалилась на дно омута, окруженная мусором, снесенным вместе с ней. Верхняя часть люка была отбита взрывом, и в получившемся отверстии можно было встать во весь рост. Когда я посветил туда фонариком, то увидел лишь кромешную тьму, образованную грязью и взвешенными осколками. Я сгорал от нетерпения, отказываясь ждать, пока муть осядет, поэтому мы сразу же взялись за трюм. Я проверил хронометр и запасы воздуха, потом быстро рассчитал время работы под водой, учитывая предыдущие спуски, чтобы увеличить время на декомпрессию. Вышло, что мы сможем провести в трюме около семнадцати минут. Я подплыл к нему и засек время.

Вывороченная пушка послужила мне отличным якорем, к которому я привязал конец нейлонового шнура и вернулся к отверстию, разматывая его за собой. Мне понадобилось вытянуть Шерри из люка. За те несколько секунд, что я возился со шнуром, она успела почти полностью скрыться в темноте трюма. Я сделал ей сердитый знак уйти с дороги, но в ответ получил не весьма женственную комбинацию из пальцев и притворился, что не заметил. Проникнув в люк, я обнаружил, что видимость здесь, в этом густом супе, была около трех футов. Взрывы лишь частично удалили преграду позади того места, где лежала пушка. Там образовалась дыра, но чтобы пролезть внутрь, ее было необходимо расширить. С помощью ломика я отковырял кусок обшивки и обнаружил, что путь мне преграждает тяжелый пушечный лафет. Работа на месте недавнего взрыва — дело тонкое, так как неизвестно, от чего зависит равновесие всей массы. Малейшее его нарушение может сдвинуть целую гору, и на неудачника двинется настоящая лавина, все круша на своем пути.

Я работал медленно и осмотрительно, не обращая внимания на рывки шнура — таким образом Шерри сигнализировала мне свое нетерпение. Когда я вынырнул с куском отбитой обшивки, она взяла мою грифельную доску и нацарапала «Я меньше ростом!!», дважды подчеркнув слово «меньше», на тот случай, если я не замечу двойной восклицательный знак и подсунула дощечку мне прямо к носу. Я ответил ей в духе Черчилля ее же приветствием и вернулся в свою нору.

Я уже достаточно очистил место и разглядел, что единственной преградой осталась тяжелая деревянная балка лафета, которая свисала под каким-то пьяным углом, блокируя выход на пушечную палубу. Ломик был абсолютно неэффективен против этой массы, и я стоял перед выбором: либо оставить все как есть и вернуться на следующий день с новым зарядом, либо рискнуть.

По часам оказалось, что я работаю всего двенадцать минут. Наверно, я не слишком экономно расходовал воздух во время работы, но все же решил испытать судьбу. Я отдал фонарик и ломик Шерри, а сам осторожно пробрался в отверстие и подставил плечо под верхний конец лафета, шевеля ступнями в поисках устойчивого положения. Найдя его, я хорошенько вздохнул и начал приподниматься. Постепенно я напрягался все сильней, пока не толкнул лафет вверх, разгибая спину и ноги. Я чувствовал, как вены у меня на шее налились кровью, а глаза были готовы выскочить из орбит. Но мне не удалось ничего сдвинуть, и я, сделав еще один глубокий вздох, начал вторую попытку. Но этот раз я мгновенно послал весь свой вес на деревянную балку.

Она сдвинулась, и я оказался в положении Самсона, обрушившего храм себе на голову. Я потерял равновесие и упал навзничь под лавиной рушащихся обломков. Они валились на меня с треском и стоном, громыхая и подпрыгивая вокруг.

Когда наступила тишина, я оказался в кромешной тьме. Густой суп из взвешенных частиц совершенно не пропускал света. Я попытался пошевелиться, но обнаружил, что у меня придавлена нога. Меня пронзила холодная волна панического ужаса, и я, словно безумец, принялся вытаскивать ногу. Мне пришлось дернуть ногой с полдюжины раз, прежде чем до меня дошло, что я просто счастливчик, избежавший самого худшего. Лафет свалился в четверти дюйма от моей стопы, придавив только ласт. Я вытащил ногу из резиновой обувки, оставляя ее под грузом, и стал нащупывать путь наружу.

Шерри с нетерпением ждала новостей. Я вытер доску и написал: «Открыто!», подчеркнув слово дважды. Она показала пальцем на люк, прося разрешения войти туда, и я проверил время. У нас было еще две минуты, и я повел ее внутрь.

Даже освещая путь лучом фонаря, мы не могли, однако, видеть далее, чем на двадцать дюймов. Но и их было достаточно, чтобы найти проделанную мной дыру. Я едва смог протиснуться в нее, чуть не повредив свой акваланг и воздушную трубку. Я разматывал позади себя нейлоновый шнур, словно Тезей в лабиринте Минотавра, чтобы не потерять направления среди палуб и трапов «Света Зари». Шерри двигалась за мной вдоль шнура. Иногда я чувствовал ее прикосновение к моей ноге, когда она нащупывала путь.

Позади преграды вода немного прояснилась, и мы оказались в низкой широкой камере пушечной палубы. Здесь было таинственно и мрачно, вокруг нас были разбросаны предметы странных очертаний. Я разглядел другие лафеты, ядра, лежащие по одиночке или кучами по углам, разное снаряжение, проржавевшее за годы лежания в воде до неузнаваемости. Мы медленно двинулись внутрь, поднимая ластами донную муть. Здесь тоже плавали дохлые рыбы, хотя я заметил несколько красных крабов, что обитают в рифах. Они ползали вперевалочку, словно чудовищные пауки, в глубину корабля. По-видимому, им удалось уцелеть благодаря крепкому панцирю. Я поиграл лучом фонаря над головой в поисках входа на нижние палубы и в трюм. Так как корабль лежал вверх дном, мне пришлось сравнивать действительное положение его останков с тем, что пришлось в свое время изучить по рисункам.

Примерно в пятнадцати футах от того места, где мы вошли, я обнаружил лестницу, ведущую на бак. Это было квадратное отверстие над моей головой, и я поднялся к нему. Мои пузыри поднялись вверх серебристой струйкой и побежали вдоль балок и настила. Лестница прогнила и рассыпалась от первого же прикосновения. Ее куски повисли у меня вокруг головы, когда я пробивался на нижнюю палубу.

Это был длинный и узкий проход, ведущий к каютам пассажиров и офицерской столовой. Теснота, а с ней и атмосфера клаустрофобии, сразу же дали нам представление о том, в каких ужасных условиях, по всей видимости, жила команда фрегата. Я рискнул тихонько прокрасться вдоль прохода, привлеченный дверьми по обеим его сторонам — они будто обещали мне всевозможные чудесные открытия. Я устоял перед соблазном и проплыл вдоль длинной палубы, пока она внезапно не уперлась в толстую деревянную перегородку.

Это, должно быть, была внешняя стенка колодца, ведущего в передний отсек трюма. В этом месте он проникал через палубу и шел дальше, прямо в брюхо корабля. Удовлетворенный достигнутым успехом, я осветил фонариком циферблат часов и с чувством вины обнаружил, что мы проработали лишние четыре минуты. Каждая минута приближала нас к смертельной опасности пустых емкостей и коротких декомпрессионных передышек.

Я схватил Шерри за руку и дал ей сигнал опасности, проведя ладонью у горла, указав на часы. Она мгновенно все поняла и покорно следовала за мной во время долгого медленного похода назад вдоль спасительного шнура. Я уже начинал ощущать плохую работу дыхательного клапана. Емкости были почти пусты, и воздух поступал будто с неохотой.

Мы вышли наружу, и я проверил, чтобы Шерри не отплывала от меня, пока я смотрел вверх. От того, что я там увидел, у меня перехватило в горле дыхание, а в животе появилось теплое маслянистое ощущение, что возникает при сильном испуге.

Омут Пушечного Пролома превратился в кровавую арену. Привлеченные тоннами мертвой рыбы, убитой взрывом, глубоководные акулы появились там целыми стаями. Запах крови и плоти, а также возбужденное движение собратьев, которым, казалось, они заражали друг друга, привели их в дикое кровожадное безумие пожирания всех и вся.

Я мигом втянул Шерри назад в люк. Из этого укрытия мы выглядывали вверх, где на фоне освещенной поверхности мелькали огромные стремительные силуэты. Среди косяков более мелких акул, там было не менее двух дюжин уродливых созданий, известных на острове как альбакорская акула. Это были бочкообразные крупные рыбины с тупыми рылами и будто в насмешке открытой пастью. Они крутились по омуту, образуя гигантскую карусель. Акулы помахивали хвостами и, открыв рот, автоматически заглатывали куски кровавого мяса. Я знал, что это глупые, жадные животные, которых легко отпугнуть, если только они не впали в безумие пожирания. Но сейчас, придя в возбуждение, они стали опасны. И все же, я рискнул бы подниматься вверх, делая остановки для декомпрессии, если бы дело было только в них.

Меня привели в ужас два других извивающихся силуэта, которые в безумии кружились по омуту, двигаясь при помощи мощного, раздвоенного, будто у ласточки, хвоста. Они изгибались так, что почти касались его носом, а затем устремлялись вперед с силой и красотой парящего орла. Когда один из них остановился, чтобы проглотить добычу, он открыл похожий на полумесяц рот, обнажая несколько рядов зубов, торчащих как иглы дикобраза, и бросился вперед.

Эта была пара, каждый в длину от кончика носа до хвоста около двенадцати футов, с сильным торчащим спинным плавником, длиной с человеческую руку. Спины у них были темно-синие, а животы ослепительно белые, кончики хвостов и плавников окрашены в черный цвет. Такие могли за один раз перекусить человека пополам и не подавившись проглотить куски.

Один из них заметил нас, сидящих, съежившись, в люке, резко развернулся и нырнул, застыв всего в нескольких футах над нами. Пришлось забиться глубже в люк, откуда нам были видны лишь длинные трубки его репродуктивных органов.

Это были смертельно опасные белые акулы-убийцы — самые страшные из созданий обитавших в море. Я понимал, что попытка всплыть, делая остановки для декомпрессии с ограниченным запасом воздуха и в полной беззащитности, будет означать для нас верную смерть.

Если бы я мог доставить Шерри на поверхность целой и невредимой, я бы пошел на риск, который в любой другой ситуации был бы чистым безумием. Я быстро нацарапал на доске: «Оставайся на месте. Я буду всплывать за ружьем и воздухом».

Она прочитала послание и отрицательно покачала головой, делая мне запрещающие знаки, но я уже отстегнул ремни акваланга, сделал последний глубокий вздох и передал ей в руки мои воздушные емкости. Сняв пояс с грузом, чтобы добавить себе плавучести, я спрятался за днищем корабля и быстро поплыл к основанию утеса.

Я отдал Шерри весь оставшийся запас воздуха — его хватит минут на пять-шесть если расходовать экономно. И теперь только с тем воздухом, что остался у меня в легких, мне предстояло проплыть вверх через омут и достичь поверхности.

Я подплыл к самой скале и стал подниматься почти касаясь стены кораллов, в надежде, что мой темный костюм сольется с их тенью. Я поднимался спиной к кораллам, лицом к омуту, где все еще кружились огромные зловещие тени. Поднявшись футов на двадцать, мне стало ясно, что воздух в легких уже начинал иссякать, вырываясь наружу, по мере того, как давление воды уменьшалось. Я не мог удержать его, иначе бы он разорвал мне легкие. Я приоткрыл рот, выпуская воздух тонкой струйкой. Эта серебристая вереница пузырей мгновенно привлекла одну из акул-убийц. Она перевернулась, ударив хвостом, и метнулась ко мне через весь омут. Она шла прямо на меня.

В отчаянии я бросил взгляд на скалу и в шести футах выше меня заметил небольшое углубление, образованное в сгнившем коралле. Я нырнул в него в то мгновение, когда акула пронеслась мимо меня. Она развернулась, приготовясь к повторной атаке, а я глубже забился в свое мелкое укрытие. Акула потеряла ко мне интерес и кинулась, чтобы проглотить мертвую рыбину, конвульсивно проталкивая ее себе в брюхо.

Мои легкие пульсировали, требуя кислорода, так как тот, что был в них, уже был поглощен кровью, и в ней начал скапливаться углекислый газ. Скоро я потеряю сознание от удушья. Я остановил свое укрытие и, двигаясь вдоль стены, изо всех сил работал своим единственным ластом. Как бы мне сейчас пригодился второй, который пришлось оставить в капкане, зажатым лафетом.

Мне снова во время подъема пришлось выпустить струйку воздуха. Я знал, что давление азота в моих сосудах также изменяется слишком быстро, и вскоре газ начнет пузыриться, превращая мою кровь в некое подобие шампанского.

Надо мной располагалось серебристое дрожащее зеркало поверхности и черное сигарообразное днище вельбота, повисшее в нем. Я поднимался быстро, но еще раз кинул взгляд в глубину. Далеко внизу было видно мельтешение акульих тел. Видимо, к моему счастью, меня не заметили. Мои легкие горели, требуя хотя бы глотка воздуха, кровь стучала в висках. Я решил оторваться от спасительной тени кораллов и переплыть омут.

Я оттолкнулся и бросился к вельботу, который висел в ста футах от рифа. На полпути я глянул вниз и увидел, что одна из белых убийц заметила меня и начала погоню. Она неслась из глубины на невиданной скорости, но страх только прибавил мне сил, гнал меня все быстрей к поверхности и вельботу.

Я смотрел вниз, наблюдая приближение акулы. Казалось, она росла прямо на глазах, надвигаясь на меня. Я живо запомнил каждую деталь происшедшего в эти решающие мгновения, увидел тупое рыло с узкими прорезями ноздрей, золотистые глаза с черными зрачками, пронзительные, словно наконечники стрел, широкую синюю спину, посередине которой торчал, подобно секире, высокий плавник.

Я вырвался на поверхность с такой скоростью, что, вынырнув до самой талии, перевернулся в воздухе и здоровой рукой ухватился за борт вельбота. Я что было сил сделал рывок вверх и, прижав колени к подбородку, бросился в вельбот. В то же мгновение акула кинулась на меня взорвав брызгами поверхность омута, и я почувствовал, как ее шершавая кожа коснулась моей ноги, когда она пронеслась мимо. В ту же минуту раздался оглушающий удар о днище вельбота. Я увидел перепуганные лица Чабби и Анджело. Лодка приподнялась и дико закачалась. Мои судорожные движения сбили акулу с толку, и вместо моей ноги, она ударила носом в днище. Теперь, все еще отчаянно брыкаясь, я перебрался через борт и упал на дно вельбота. Акула снова столкнулась с его корпусом, пролетев мимо меня на расстоянии нескольких миллиметров. Я лежал, жадно глотая воздух горящими легкими. От этого я почувствовал головокружение и слабость, будто от хорошего вина. Чабби прокричал: «А где мисс Шерри? Этот Джонни-Задери-Хвост, он что, проглотил ее?» Я перекатился на спину, тяжело дыша, и почти рыдал, глотая драгоценный воздух.

— Утихомирься, — выдохнул я. — Шерри ждет среди обломков. Ей нужен воздух.

Чабби прыжком кинулся на нос вельбота и принес завернутые в брезент бутыли с воздухом. В трудные минуты это именно тот человек, который готов о вас позаботиться.

— Анджело, — проворчал Чабби. — Приготовь пилюли для Джонни.

Это была упаковка ацетата меди, средства для отпугивания акул, которое я заказал из американского каталога спортивных принадлежностей. Чабби относился к ним с глубочайшим и непреодолимым презрением.

— Проверим на деле, на что годятся эти новомодные штучки.

Я сделал глубокий вздох, чтобы подняться с пола, и сказал Чабби:

— У нас трудности. Там этих Джонни — полный омут, и среди них два самых вредных Задери-Хвоста. Этот, что напал на меня, и еще другой.

Чабби хмурился, прикручивая дыхательный клапан к новым емкостям.

— Харри, ты прямо так и всплыл?

Я кивнул:

— Я оставил свой воздух Шерри. Она ждет там, внизу.

— И ты опять собираешься вниз? — он смотрел на меня, и в его глазах была нескрываемая тревога.

— Да, — ответил я, с трудом добравшись до ящика со снастями, и поднял крышку. — Я должен снова как можно скорее спуститься вниз — мне надо уравновесить давление в крови, пока она не начала пузыриться.

Я выбрал несколько наконечников с взрывчаткой себе для копья. Их было двенадцать, но не помешало бы еще несколько. Я привязывал их к бедру. Каждый наконечник привинчивался к острию десятифунтового копья из нержавеющей стали и содержал заряд, равный патрону ружья. Выстрел производился нажатием курка на рукоятке копья. Это было эффективное средство защиты от акул.

Чабби повесил мне на спину баллоны с воздухом и застегнул ремни, а Анджело, опустившись на колени, укрепил перфорированные упаковки с репеллентом у меня на лодыжках.

— Мне нужен еще один пояс с грузом, — сказал я. — К тому же, я потерял один ласт. Там есть запасная пара в…

Я не договорил. Жгучая боль пронзила локоть моей больной руки. Она была настолько нестерпимой, что я закричал. Мою руку свело судорогой, и она резко согнулась в суставе, как лезвие перочинного ножа. Это была непроизвольная реакция — пузыри в крови давили на нервные окончания и связки.

— Его ломает, — прорычал Чабби. — Дева Мария, его ломает! — Он прыжком кинулся к моторам и завел их, чтобы подвезти меня ближе к рифу. — Живее, Анджело, — кричал он. — Нам надо поскорее отправить его вниз!

Боль снова атаковала меня. На этот раз жгучая ломота охватила мне правую ногу, и я захныкал, как ребенок. Анджело пристегнул на мне грузовой пояс и надел на онемевшую ногу ласт. Чабби вырубил мотор, и мы подошли к самому рифу. Затем он пробрался назад ко мне, нагнулся и помог вставить мне в рот дыхательную трубку, открыв вентили воздушных емкостей.

— О'кей? — спросил он. Я сделал вздох и кивнул.

Чабби перегнулся через борт, кинул взгляд в глубину и проворчал:

— О'кей, Джонни-Задери-Хвост куда-то пропал.

Он поднял меня, как ребенка, ведь я не мог воспользоваться одной рукой и ногой, и опустил в воду между лодкой и рифом. Анджело прицепил мне к поясу запасной акваланг для Шерри, а затем протянул десятифутовое копье. Я молил бога, чтобы его не уронить.

— Ты обязан вызволить мисс Шерри, — сказал Чабби, а я неуклюже перевернулся и, работая одной ногой, начал погружаться в глубь.

Даже испытывая адские муки агонии, я прежде всего остерегался встречи со зловещим силуэтом белых убийц. Я заметил одну из них, но она была далеко внизу, посреди стаи альбакорских акул. Прижавшись к спасительному рифу, я, брыкаясь и извиваясь, двигался вниз, как искалеченный водяной жук. В тридцати футах от поверхности боль начала отступать. Усилившееся давление воды уменьшило размеры пузырей в моих сосудах, конечности выпрямились, и я заработал ими. Я стал погружаться быстрей, ощутив благословенное облегчение. Ко мне возвращались мужество и уверенность, вытесняя первоначальное отчаяние. У меня были воздух и оружие. Теперь я мог постоять за себя.

Я погрузился на девяносто футов и уже мог различить дно. Я увидел, как из неясной глубины поднимается струйка пузырьков и несказанно обрадовался. Шерри продолжала дышать, и у меня был для нее новый, полностью заряженный акваланг. Мне оставалось только доставить его ей.

Одна из толстых уродливых альбакорских акул заметила меня, когда я торопился вдоль темной скалы, и повернулась. Уже до самого горла напиханная добычей, но так и не утолившая голода, она подплыла ко мне, отвратительно ухмыляясь и размахивая широкой лопастью хвоста.

Я, попятившись, прижался к скале и повернулся лицом к неприятелю. Я протянул ему навстречу копье с взрывающимся наконечником, а когда греб ластами, таблетки репеллента, растворяясь потоками синей краски, укутали меня плотным клубящимся облаком. Акула приблизилась ко мне, и я прицелился ей прямо в нос, но как только ее достигло облако синей краски, она развернулась, хлопая хвостом от отвращения и шока. Ацетат меди жег ей глаза и жабры, и она поспешно удалилась.

— Ты был неправ, Чабби Эндрюс, — подумал я. — Они действуют.

Я снова поплыл вниз, почти до самых верхушек бамбука, и даже разглядел Шерри. Она сидела, сжавшись в комок в отверстии люка и наблюдала за мной. Она до конца использовала свой баллон и дышала из моего. Но струйка пузырьков была редкой и тонкой, и было легко догадаться, что воздуха оставалось лишь на несколько секунд. Я был готов бросится к ней, но ее отчаянный жест остановил меня. Я повернулся и увидел белого убийцу, летящего ко мне наподобие длинной синей торпеды. Акула почти касалась верхушек бамбука, и из одного угла ее пасти свисали истерзанные куски мяса. Она широко раскрыла пасть, чтобы заглотить лакомство, отчего ряды ее зубов сверкнули белым, словно лепестки какого-то жуткого цветка. Когда она двинулась на меня, я повернулся к ней, одновременно откинувшись назад и брыкаясь ластами ей в нос. Между нами образовалась плотная преграда синей краски. С помощью мощных ударов хвоста, она сделала последний рывок на несколько ярдов, но, наткнувшись на клубы синего облака, резко развернулась и поспешила прочь.

Она прошла так близко от меня, что хвостом задела меня по плечу, отчего я полетел вверх тормашками. На минуту я потерял ориентацию но, когда вновь вернул себе равновесие и испуганно огляделся по сторонам, увидел, что акула все еще кружится вокруг меня. Она проплывала мимо меня на расстоянии сорока футов, напоминая длинный боевой эсминец, а синева ее кожи казалась ярче самого неба. Было невозможно себе представить, что эти рыбы вырастают до вдвое больших размеров. Эта была еще ребенком, и я был благодарен судьбе за одно это.

Внезапно, мое тонкое копье, на которое я возлагал столько надежд, показалось мне совершенно ненужным. Акула смотрела на меня безжалостным взглядом желтых глаз, иногда сардонически подмигивая движением мигательной мембраны, а затем недвусмысленно разинула пасть, словно предвкушая поглощение моей плоти.

Она продолжала бешено кружиться вокруг меня, и мне, стоящему в центре, приходилось поворачиваться вслед за ней, беспомощно шлепая ластами, чтобы угнаться за ее плавными скользящими движениями. Повернувшись, я отстегнул от пояса запасной акваланг и повесил его за ремни себе на левое плечо, словно щит римского легионера. Я зажал рукоять копья подмышкой, пытаясь держать его нацеленным на кружащего монстра. По всему телу я ощущал легкую щекотку адреналина в крови, отчего обострились все мои чувства — странное ощущение смешанного с удовольствием страха, к которому некоторые легко привыкают.

Каждая деталь этого холодного убийцы запечатлелась у меня в памяти, от нежно пульсирующих жабр позади головы — до длинных, тянущихся за акулой, присосавшись к ее широкому белому брюху, рыб «ремора». Если бы я попал ей в нос копьем, это бы лишь вселило в нее большую ярость. Моим единственным спасением было пробить ей мозг. Я уловил момент, когда акула, движимая голодом и злостью, преодолела свое отвращение к синей завесе репеллента. Хвост, ее, казалось, напрягся, сделав несколько быстрых ударов, отчего скорость движения рыбы моментально возросла.

Я приготовился к обороне, приподняв запасной акваланг. Акула резко развернулась, разомкнув круг движений и ринулась на меня. Я увидел бездонную пропасть ее глотки, ряды отточенных зубов и в момент атаки бросил двойные емкости акваланга прямо в пасть рыбе. Акула тут же сомкнула челюсти на фальшивой добыче, вырвав у меня из рук ремни, отчего я потерял равновесие и был отброшен в сторону, как лист ветром. Я снова собрался с духом, завертел головой в разные стороны и увидел белого убийцу в двадцати футах от себя. Она двигалась не спеша, стараясь разгрызть стальные емкости, будто щенок, жующий тапок.

Акула трясла головой — инстинктивное движение, с помощью которого она отрывает куски мяса от жертвы. Но сейчас ей удавалось лишь нанести глубокие царапины на окрашенной поверхности баллонов. Это был мой шанс — мой первый и последний шанс.

С силой оттолкнувшись, я поднялся вверх над широкой синей спиной, почти коснувшись высокого плавника, и стал опускаться вниз, целясь в слепое пятно рыбы, как пилот, идущий на таран. Я вытянул руку с копьем вперед и крепко прижал наконечник к изогнутому голубому черепу, прямо между немигающих холодных желтых глаз, и нажал пружинный курок на рукоятке копья. Раздался треск выстрела, отдаваясь в барабанных перепонках, и копье подпрыгнуло у меня в руке. Белая акула приподнялась на хвосте, как испуганная лошадь, и вновь меня отбросило в сторону силой ее тела. Однако я тотчас пришел в себя, и стал наблюдать дикую агонию акулы. Мышцы под гладкой кожей начали беспорядочно дергаться и сокращаться: теряя управление мозга, акула вертелась и ныряла, перекатываясь, будто в истерике, на спину, стремительно бросаясь носом на каменистое дно омута, а затем, встав на хвост, принялась описывать бесцельные параболы сквозь бледно-голубые воды.

Все еще наблюдая за ней и держась на почтительном расстоянии, я открутил использованную боеголовку и заменил новой. В зубах у акулы все еще был зажат запасной акваланг Шерри. Я не мог его там бросить. Я устало следил за резкими, непредсказуемыми маневрами акулы, и, когда она, наконец, зависла носом вниз, будто подвешенная за широкие лопатки хвоста, я приблизился к ней и прижал взрывной заряд к ее голове, крепко держа его напротив черепной коробки. Вся мощь заряда должна передаться прямо в ее крошечный мозг. Я выстрелил. Оглушающий треск отозвался у меня в ушах, а акула застыла на месте. Она больше не пошевелилась, но в этом мертвом оцепенении медленно перевернулась и начала опускаться на дно впадины. Я кинулся к ней и с трудом вытащил у нее из пасти поврежденный акваланг. Шланги были изорваны акульими зубами в клочья, но сами баллоны только сильно поцарапаны.

Неся акваланг, я устремился сквозь верхушки бамбука к обломкам корабля. Но пузырьков, выходящих из люка, уже не было. Когда я подплыл ближе, я увидел, что Шерри отбросила последний использованный акваланг. Баллоны были пусты и она медленно умирала. Даже страх медленного удушья не заставил ее совершить самоубийственную попытку всплыть на поверхность. Она ждала меня, умирала, но верила мне.

Я опустился возле Шерри, вытащил свою дыхательную трубку и предложил ей. Ее движения были медленными и лишены координации. Трубка выскользнула у нее из рук и всплыла вверх, выпуская поток воздуха. Я схватил ее и засунул Шерри в рот, придерживая ее там рукой, а сам опустил ниже, чтобы воздух поступал более свободно. Шерри начала дышать. Ее грудь поднималась и опускалась от долгих глубоких затяжек ценнейшего газа, и почти мгновенно к ней стали возвращаться силы и настойчивость. Обрадованный, я принялся откручивать дыхательный клапан от пустого акваланга, чтобы переставить его на тот, что был поврежден акулой. Я подышал из него с полминуты, а затем надел на спину Шерри, взяв у нее свою дыхательную трубку.

Теперь у нас было достаточно воздуха, чтобы медленно подниматься вверх, делая долгие остановки для декомпрессии.

Я опустился на колени, повернувшись лицом к люку и Шерри. Она улыбнулась мне с трубкой во рту и высоко подняла большой палец. Я ответил ей тем же. Все о'кей, подумал я, и открутил использованную боеголовку с конца копья, чтобы заменить ее новой из связки на моем бедре, а затем еще раз выглянул из укрытия, чтобы осмотреть омут.

Запас мертвой рыбы иссяк, и акулы, кажется, уплыли в разные стороны. Я увидел две или три несимпатичные особи, которые все еще сновали в подкрашенной воде, но их жадность была на исходе. Они кружились как-то лениво, и я был рад, что мне придется подниматься с Шерри в спокойной обстановке.

Я потянулся к ее руке, и был удивлен, когда она показалась мне маленькой и холодной в моей ладони. Но Шерри ответила на мое пожатие. Я показал пальцем вверх, и она кивнула. Я первым выплыл наружу из люка, затем мы проскользнули по дну вдоль днища судна и под бамбуковым зонтиком быстро добрались под прикрытием рифа. Бок о бок, все еще держась за руки, спиной к скале, мы медленно поднимались из омута. Стало светлее, и, взглянув вверх, увидел высоко над нами вельбот. Я воспрял духом.

На глубине шестидесяти футов, я приостановился, чтобы начать декомпрессию. Толстая альбакорская акула, вся пегая от пятен, как свинья, проплыла мимо нас, не обращая внимания. Я опустил копье, когда она скрылась в туманной дали. Мы медленно поднялись к следующей остановке на глубине сорока футов, где задержались на две минуты, чтобы из нашей крови через легкие постепенно выходил азот. Затем, через двадцать футов, остановились еще раз. Я вглядывался в лицо Шерри сквозь стекло маски, и она в ответ пристально смотрела на меня. Было заметно, что к ней возвращаются бесстрашие и готовность к риску. Пока все шло гладко. Мы были почти что дома, попивая виски — оставалась лишь сущая ерунда, минут двенадцать.

Вельбот был так близко, что, казалось, я могу задеть его копьем. Можно было различить лица Чабби и Анджело. Они свесились с лодки, с нетерпением вглядываясь в глубину в ожидании нашего появления. Я отвернулся от них, чтобы еще раз пристально окинуть взглядом пространство вокруг нас. Почти краем глаза я заметил в глубине какое-то движение, там, где вода казалась сплошной синей стеной. Это была едва уловимая тень, которая появилась и исчезла, прежде чем я успел толком заметить ее, но я тотчас ощутил, как ко мне возвращается нехорошее предчувствие и страх.

Я повис в воде, вглядываясь и ожидая. Последние несколько минут тянулись для меня медленным ходом покалеченных насекомых. Тень промелькнула снова, на этот раз совсем четко. Быстрое, нацеленное движение не оставляло сомнений в том, что это не кто иной, как альбакорская акула. Она отличалась от предшественницы, как вышедший на охоту лев отличается от рыскающей во тьме вокруг костра гиены.

Внезапно, сквозь голубую туманную завесу воды выплыла вторая акула-убийца. Она шла быстро и сосредоточенно, проплыв в пятидесяти футах от нас. Казалось, она нас даже не заметила, и почти скрылась из поля зрения, но затем резко развернулась и снова проплыла мимо будто животное в клетке, снующее взад и вперед вдоль прутьев. Шерри прижалась ко мне, но я освободил руку от ее цепкой хватки. Теперь мне требовались обе мои руки.

Приблизившись к нам снова, акула изменила тактику движений и начала описывать широкие круги, которые всегда предшествуют атаке. Она все двигалась и двигалась по кругу, не спуская с нас жадного взгляда своих бледно-желтых глаз. Внезапно мое внимание было отвлечено тем, что на нас с высоты начали опускаться около дюжины синих пластмассовых контейнеров с репеллентом. Предчувствуя наши трудности, Чабби, должно быть, вывалил за борт содержимое целого ящика. Один из них проплыл достаточно близко, чтобы я мог схватить его и передать Шерри. У нее в руке он задымился голубой краской, и я переключил внимание снова на акулу. Та слегка отпрянула от синего дыма, но продолжала выписывать быстрые круги, ухмыляясь своим отвратительным ртом.

Я бросил взгляд на часы. Еще три минуты для большей безопасности, но уже можно было рискнуть отправить Шерри вперед одну. В отличие от меня, в ее крови азот не закипал, и через минуту она уже могла бы прийти в себя.

Акула сужала круги, с тупой настойчивостью приближаясь к нам близко, так близко, что я уже мог заглянуть в ее черные колючие зрачки и прочесть в них ее намерения. Я снова взглянул на часы. Акула действовала, будто по графику, но все же я решил послать Шерри наверх. Я шлепнул ее по плечу и с настойчивостью указал на поверхность. Она замерла в нерешительности, но я шлепнул ее снова и повторил указующий жест. Она начала подъем, медленно, совсем медленно, как и полагалось, и ее ноги двигались соблазнительно. Акула оставила меня и стала методично подниматься вслед за Шерри. Шерри заметила убийцу и прибавила скорость, а акула принялась сужать круги. Теперь я был под ними обеими, и быстро подгреб к тому месту, где акула приготовилась застыть за несколько мгновений до атаки.

Я был прямо под ней, когда она развернулась, чтобы кинуться на Шерри. Я вытянул руку, прижал кончик копья с зарядом к мягкому отвратительному горлу и нажал спуск. Я увидел, как заряд пронзил белое мясо, и акула попятилась от нас, конвульсивно хлопая хвостом. Она рванулась вверх, выпрыгнув все телом из воды, а затем рухнула вниз, в окружении фонтана брызг. Она тотчас в безумии завертелась на месте, будто преследуемая роем пчел. Ее рот ритмично то открывался, то захлопывался. Мучимый ужасной тревогой, я наблюдал, как Шерри, изо всех сил стараясь не выказывать страха, неторопливо поднимается вверх к вельботу. В воду опустилась пара огромных коричневых лап навстречу Шерри. Пока я наблюдая, она подплыла к ним. Коричневые пальцы сомкнулись на ней, как клещи, и чудовищная сила вытащила ее из воды.

Теперь я мог сосредоточиться на собственной безопасности, прежде чем следовать за Шерри. Акула, казалось, пришла в себя после действия заряда и вместо безумного вращения, снова принялась описывать знакомые мне зловещие круги. Она начала с широких заходов, постепенно сужая их. Я посмотрел на часы и увидел, что наконец-то могу начинать последнюю стадию подъема.

Я медленно поплыл вверх. Агония судорог все еще была свежа в моей памяти, но акула-убийца наступала все ближе и ближе.

За десять футов от дна вельбота я снова остановился. Акула тоже действовала осмотрительно, видимо, помня недавний удар в горло. Она прекратила кружение и застыла на месте, будто опершись на крылья грудных плавников. Мы смотрели друг на друга с расстояния в пятнадцать футов, и я чувствовал, как это огромное синее чудовище напряглось для финальной атаки. Я вытянул руку с копьем и осторожно, чтобы не спровоцировать акулу, подкрался к ней ближе, пока заряд не оказался в дюйме от узких прорезей ее ноздрей в нижней части носа. Я нажал спуск, и акула отскочила назад, почувствовав шок заряда. Затем она в бешенстве описала широкую дугу, а я бросил копье и сделал рывок к поверхности. Подобно раненому льву, которого полученные раны заставляют бороться еще отчаяннее, акула пришла в ярость и устремилась на меня, жадно раскрыв пасть, огромная, как синяя гора. Я знал, что на этот раз ее остановит только смерть.

Достигнув поверхности, я увидел, что Чабби уже ждет меня. Его коричневые пальцы свисали в воду, как гроздь бананов, и в этот момент моя любовь к нему была безгранична. Я поднял руку над головой, предлагая ее Чабби. В те мгновения, когда акула бросилась, чтобы преодолеть последние несколько футов, что разделяли нас, я почувствовал, как пальцы Чабби сомкнулись у меня на запястьях. Затем вода вокруг меня взорвалась брызгами. Чабби изо всех сил тянул меня за руку, а вокруг колыхалась взбудораженная акулой вода. В следующее мгновение я лежал на спине на палубе вельбота, вытащенный прямо из-под носа ужасного животного.

— Какие у тебя милые ручные создания, Харри! — стараясь ничем не выдать своих настоящих чувств, спокойно произнес Чабби.

Я обернулся к Шерри. «А ты о'кей?» — крикнул я, увидев, что она все еще мокрая и бледная, сидит на корме. Она кивнула. Я сомневался, что она была в силах заговорить. Мигом отстегнув ремни акваланга, я сбросил с себя тяжелые баллоны.

— Чабби, приготовь-ка нам что-нибудь сильнодействующее, — крикнул я, снимая маску и ласты, и вглядываясь в воду за бортом вельбота.

Акула все еще вертелась поблизости, описывая в ярости круги вокруг лодки. Она поднялась близко к поверхности, и ее спинной плавник полностью торчал из воды. Я знал, что она без труда может пробить обшивку нашего вельбота.

— Боже мой, Харри, какая она отвратительная, — наконец обрела дар речи Шерри, и мне было понятно, что она чувствует. Я ненавидел отвратительную рыбу еще больше после пережитого, но мне надо было отвлечь ее от прямой атаки.

— Анджело, дай-ка мне нашу мурену и нож! — крикнул я, и он протянул мне холодное склизкое тело. Я отрезал от него десятифунтовый кусок и бросил в омут.

Акула развернулась, чтобы схватить добычу. Она мгновенно проглотила предложенный ей кусок, задев при этом вельбот. Лодка и мы в ней закачалась из стороны в сторону.

— Поторопись, Чабби! — закричал я и подкормил акулу еще одним куском. Она приняла его с готовностью голодной собаки, метнувшись под днище вельбота и толкнув нас снова. Вельбот резко покачнулся, так что Шерри взвизгнула и вцепилась в борт.

— Готово! — крикнул Чабби, и я протянул ему кусок мурены длиной около двух футов. Брюшная полость рыбы была раскрыта, будто сумка.

— Положи внутрь заряд и привяжи его там, — посоветовал я ему, но он только усмехнулся.

— Эй, Харри, а мне это нравится!

Я прикармливал акулу ломтиками мурены, а Чабби аккуратно начинял взрывчаткой кусок рыбы, к которому была прикреплена изолированная медная проволока. Он протянул мне устройство.

— Присоедини все это к цепи, — сказал я, намотав десятки витков себе на руку.

— К залпу готов! — осклабился Чабби, и я бросил нашпигованный взрывчаткой кусок мурены навстречу акуле. Она стремительно бросилась к нему, блестя синей спиной из воды, и проглотила наживку. Одновременно провод начал разматываться, и я добавил ему длины, отмотав с катушки.

— Пусть заглотит, как следует, — сказал я, и Чабби закивал со счастливым видом. — О'кей, Чабби, разнеси-ка эту сволочь к чертовой матери, — свирепо произнес я, когда рыба снова подошла к поверхности и описала вокруг нас новую дугу. Из угла ее серповидного рта тянулась медная проволока.

Чабби соединил цепь, и акула взорвалась розовым фонтаном, будто лопнул гигантский арбуз. Ее бледная кровь смешалась с ее более бледной плотью и багровым содержимым ее брюха, и все это взлетело футов на пятьдесят в воздух, обрызгивая поверхность воды и вельбот. Разбитая на куски туша плавала подобно кровоточащему бревну, а затем, перевернувшись, начала тонуть.

— Прощай, Джонни-Задери-Хвост! — прогудел Анджело, а Чабби улыбался как херувим.

— Давайте возвращаться, — сказал я. Океанский прилив уже начинал бить через риф, и мне казалась, что меня вырвет.

Однако, мое недомогание чудодейственным образом поддалось лечению глотком «Чивас Регал», хотя его и пришлось пить из эмалированной кружки. Позже в пещере, Шерри сказала: «Я полагаю, ты ждешь, что я поблагодарю тебя за спасение, и прочую чушь?» Я улыбнулся ей и развел руками: «Нет, дорогая, просто продемонстрируй мне свою благодарность». Что она и сделала. После этого меня уже не беспокоили дурные сны, и я спал совершенно опустошенный телом и духом.

Мне кажется, все мы начинали относиться к омуту в Пушечном Рифе с суеверным страхом. Казалось, цепь злоключений и неурядиц, которая преследовала нас, была проявлением чьей-то злой воли. Казалось, будто с каждым новым разом, когда мы возвращались в омут, он становился все более зловещим и вокруг него нарастало гнетущее напряжение.

— Я знаю, что ты думаешь, — сказала Шерри, смеясь, но это не прозвучало шуткой. — По-моему, души убитых могольских принцев последовали за сокровищем, чтобы охранять его.

Даже в ярком солнечном свете безоблачного утра я видел выражение лиц Чабби Анджело.

— Я думаю, что их души вселились в каждого из этих Джонни-Задери-Хвост, которых мы вчера прихлопнули.

Выражение лица Чабби стало таким, словно он позавтракал дюжиной протухших устриц. Он побледнел до воскового желто-коричневого оттенка, и я заметил, как он скрестил пальцы от сглаза.

— Мисс Шерри, — строго произнес Анджело. — Нельзя говорить такое.

У него на руках выступила гусиная кожа. И его, и Чабби, начали преследовать духи.

— Да, прекрати, — согласился я.

— Но ведь это шутка! — слабо возразила Шерри.

— Хороши шуточки, — сказал я. — Ты нас просто убила на месте.

Мы все молчали, пока шли по проходу, до тех пор, пока не вышли в спокойные, защищенные рифом воды омута. Я сидел на носу, и когда все трое взглянули на меня, я понял, что кризис их духа в моих руках.

— Я буду нырять один, — объявил я, и услышал вздох облегчения.

— И я с тобой, — предложила Шерри, без энтузиазма.

— Попозже, — согласился я. — Сначала я должен проверить, как там на счет этих Джонни, и заодно подниму оборудование, что мы вчера потеряли.

Я начал медленное погружение. Сначала минут пять повисел под вельботом, вглядываясь в глубину омута, не мелькнут ли зловещие тени, и лишь затем спокойно пошел вниз.

В глубине было холодно и страшновато, но я заметил, что ночной прилив прочистил омут и смыл в море всю падаль и кровь, которая привлекла стаю акул в предыдущий день. Громадных акульих туш тоже не было видно. Единственные рыбы, что попадались мне навстречу, были многочисленные стайки сверкающих обитательниц кораллов. Блеск серебра из глубин привел меня к брошенному в спешке копью. Кроме того, я отыскал пустые акваланги и поврежденный дыхательный клапан.

Я всплыл с моими находками, и впервые в течение дня лица моей команды озарились улыбками. Я объявил, что в омуте никого нет.

— Все в порядке! — я решил сыграть на подъеме их духа. — И сегодня мы с вами расколем этот орешек.

— Ты пойдешь внутрь через трюм? — спросил Чабби.

— Я уже думал об этом, Чабби, но по-моему, для этого понадобилась бы парочка крупных зарядов. Мне кажется, лучше проникнуть внутрь с пассажирской палубы через колодец. — По мере объяснения, я делал для них наброски на доске. — Груз по всей видимости сдвинулся, он должен лежать грудой сразу за перегородкой, и как только мы ее разломаем, то сможем вытащить его вещь за вещью в проход.

— Оттуда далеко будет до люка, — Чабби задрал фуражку и в задумчивости потирал лысину.

— Я сделаю небольшой подъемный блок у лестницы на пушечную палубу и другой у люка.

— Слишком много работы, — произнес Чабби печально.

— Впервые ты со мной согласен, а то я начал волноваться, что я не прав.

— Я этого не говорил, — холодно ответил Чабби. — Просто я сказал, что это потребует много работы. Ты же не позволишь мисс Шерри волочить груз, или можешь?

— Нет, — согласился я. — Нам нужен кто-то помясистее, — и я ткнул пальцем в огромное упругое пузо.

— Так я и думал, — грустно отозвался Чабби. — Мне что, уже одеваться?

— Нет, — остановил я его. — Шерри может сейчас спуститься со мной, чтобы установить заряды. — Мне хотелось проверить ее нервы после кошмаров предыдущего дня. — Мы взорвем колодец и отправимся домой. Не будем на этот раз работать сразу после взрыва. Надо подождать, пока прилив очистит омут от мертвой рыбы, прежде чем спускаться туда. Я не хочу повторения вчерашнего.

Мы вползли в люк и проследовали вдоль нейлонового шнура, оставленного накануне, через пушечную палубу, затем по трапу на пассажирскую палубу и далее вдоль темного узкого тоннеля до тупика у стенки переднего колодца. Пока Шерри светила мне фонариком, я начал сверлить отверстия в перегородке захваченным с поверхности инструментом. Было очень неудобно работать без опоры, однако первые полтора дюйма дались без труда. Этот слой дерева давно прогнил, став мягким как пробка, но за ним я наткнулся на твердую, как железо, обивку из дуба, и мне пришлось остановить эту затею. Мне не удалось положить заряды в приготовленные для этого гнезда, поэтому мне теперь был необходим более мощный заряд, чем я того желал. Кроме того, я вынужден был полагаться на эффект тоннеля, когда от вторичного удара панели прогнутся внутрь. Я взял шесть с половиной стержней гелигнита, положил их по углам и в центре перегородки, прикрепив болтами, которые загнал в дерево молотком.

На подготовку взрыва у меня ушло около получаса, и я с облегчением покинул место своего заточения в старом трюме и поднялся сквозь прозрачную воду с серебристой поверхности, протягивая за собой провод.

Чабби произвел взрыв, пока мы снимали с себя снаряжение. Шум был приглушен трюмом корабля, поэтому мы его почти не ощутили. Мы сразу ушли из омута и возвращались домой, воодушевленные перспективой провести день в полном безделье, ожидая, пока прилив очистит омут от мертвой рыбы.

После полудня мы с Шерри отправились на пикник к южной оконечности острова. Мы захватили с собой оплетенную двухлитровую бутыль португальского зеленого вина, а на закуску накопали полную корзину крупных песчаных ракушек, которые я обернул водорослями и снова закопал в песок. Я развел над ними открытый огонь. К тому времени, как мы почти покончили с вином, солнце уже садилось, а моллюски поспели к ужину. Вино, ужин и закат как-то смягчили Шерри Норт. Взгляд ее слегка затуманился, и она сама как будто оттаяла. Когда закат, наконец, потух, уступив место толстой желтой луне, благосклонной к влюбленным, мы босиком вернулись домой по влажному песку.

Все следующее утро мы с Чабби трудились, опуская с вельбота вниз необходимое оборудование и складывая его на пушечной палубе, перед тем, как пробираться дальше в трюм. Тяжелые заряды, которые я разместил у колодца, нанесли опустошение, которого я и опасался. Они вырвали настил палубы и разметали перегородки пассажирских кают, блокировав проход на четверть его длины.

Мы нашли неплохую опору для нашего подъемного блока, и пока Чабби устанавливал его, я один поплыл к ближайшей каюте и посветил фонариком сквозь разбитую перегородку. Интерьер, как и все вокруг, был покрыт густым ворсом морской растительности, но под ним можно было разглядеть очертания незамысловатой мебели.

Я протиснулся в проем и медленно двинулся через разбитую палубу, очарованный предметами, которые я нашел раскиданными или сваленными в каюте. Это были изделия из фарфора и фаянса, разбитая умывальная раковина и великолепная ночная ваза, украшенная розовым цветочным орнаментом, который проступал сквозь слой накопившегося осадка. Здесь также были баночки для косметики и склянки для духов, более мелкие предметы, которые я не мог опознать, а также бесформенные груды какого-то гнилья: одежды, занавесок, матрацев и постельного белья.

Взглянув на часы, я понял, что пора подниматься вверх, чтобы заменить баллоны с воздухом. Когда я повернулся, мое внимание привлек небольшой квадратный предмет, и я посветил на него фонариком, а затем очистил от толстого слоя гнили и грязи. Это была деревянная шкатулка, размером с транзисторный приемник, но ее крышка была великолепно инкрустирована перламутром и черепаховым панцирем. Я захватил ее с собой, прижав подмышкой. Чабби уже установил блоки и поджидал меня возле лестницы, ведущей на пушечную палубу. Когда мы вынырнули возле вельбота, я сначала отдал шкатулку Анджело, а затем сам вскарабкался на борт.

Пока Шерри разливала кофе, а Анджело прилаживал дыхательные клапаны к новым баллонам, я зажег сигару и рассмотрел шкатулку. Она была в плачевном состоянии, это было заметно с первого взгляда. Инкрустация прогнила и вывалилась из ячеек, розовое дерево набрякло и исказилось, а замок и петли были наполовину съедены ржавчиной.

Шерри присела возле меня на распорку и тоже принялась рассматривать находку. Она мгновенно опознала ее.

— Это дамская шкатулка с драгоценностями! — воскликнула она. — Открой ее, Харри, давай посмотрим, что там внутри.

Я просунул конец отвертки под замок, и от первого же легкого давления петли лопнули и крышка откинулась назад.

— Ой, Харри! — Шерри первая запустила туда руку и вернулась с толстой золотой цепью и тяжелым медальоном того же металла. — Это сейчас так модно, ты не поверишь!

Все принялись копаться в шкатулке. Анджело ухватил пару золотых серег с сапфирами, которые тут же оказались у него в ушах вместо его обыкновенных медных, а Чабби выбрал большущее ожерелье с гранатами, которое повесил себе на шею и сиял, будто девушка-подросток.

— Для моей миссис, — объяснил он.

Это были личные драгоценности дамы среднего класса, возможно, супруги какого-то чиновника. Они не представляли особой ценности, но были полны очарования, вследствие своего происхождения. Безусловно, мисс Норт досталась львиная их доля, но мне удалось ухватить для себя простое широкое обручальное кольцо.

— А это тебе зачем? — с вызовом спросила Шерри, не желая уступать ни единого предмета.

— Найду применение, — ответил я, многозначительно глядя на нее, что было абсолютно напрасно, так как она вернулась к разграблению шкатулки. Однако мне удалось спрятать кольцо в крошечном кармашке на молнии в сумке для инструментов. Чабби к этому времени был увешан блестящими побрякушками, как индийская невеста.

— Ну, Чабби, сейчас перед тобой не устояла бы даже Лиз Тейлор, — сказал я ему, и он принял комплимент полным грации кивком головы.

Мне было трудно вновь заинтересовать его подводными поисками, но как только он снова оказался на пассажирской палубе, то трудился среди останков судна, как титан.

Мы расчищали проход, убирая перегородки и балки при помощи блока и наших совместных усилий, затем перетаскивали их на пушечную палубу и складывали в дальнем углу темной галереи. Когда достигли колодца, ведущего в передний отсек трюма, наш запас воздуха почти полностью иссяк. Толстая обшивка была проломана взрывом, и в отверстия можно было разглядеть только сплошную массу. Я решил, что это был слежавшийся под собственной тяжестью и давлением воды груз.

Однако, правильность своей догадки я смог подтвердить лишь на следующий день. Мы, наконец, пробрались в грузовой отсек, но я и представить себе не мог, какой геркулесов труд нам предстоит.

Содержимое отсека за столетие насквозь пропиталось водой. Девяносто процентов ящиков сгнили и рухнули, а все остальное смешалось в единую темную гнилую массу. В этой сплошной куче морского компоста металлические предметы, контейнеры из более крепкого и прочного материала, и другие большие и маленькие предметы блестели, как монетки на счастье в рождественском пудинге. Нам предстояло их выкопать.

Тут мы столкнулись с еще одной проблемой. При малейшем прикосновении к этой массе гнилья, вода моментально наполнялась вихрем взбудораженных темных частиц, через которые не проникал даже луч фонаря, и мы погружались в облако мрака. Мы были вынуждены работать наощупь. К нашему огорчению, дело двигалось медленно. Когда мы натыкались на что-то твердое в этом прахе, нам приходилось вытаскивать находку, исхитряясь миновать узкий проход, на пушечную палубу и там пытаться установить, что найдено. Иногда нам приходилось взламывать то, что когда-то было ящиком и исследовать содержимое. Если находка не представляла особой ценности и интереса, мы складывали ее в глубине пушечной палубы, чтобы не захламлять свободное пространство.

К концу первого рабочего дня мы обнаружили лишь один предмет, который, по нашему мнению, следовало бы поднять. Это был крепкий ящик из твердого дерева, обитый кожей, с медными углами. Он был размером с большой сундук.

Он был настолько тяжел, что вдвоем с Чабби мы были не в силах его поднять. Один только вес вселял надежду. Я полагал, что внутри его вполне могла оказаться часть золотого трона. Хотя ящик вовсе не походил на творение рук простого деревенского полицейского плотника и его сыновей в середине девятнадцатого века. Его вполне могли перековать перед отправкой из Бомбея.

Если в нем действительно находилась часть трона, ото существенно облегчало нашу задачу. Мы бы теперь знали, какого вида контейнеры нам искать. Используя блок, мы перетащили ящик на пушечную палубу и там укутали его нейлоновой грузовой сетью, чтобы он не развалился и не открылся при подъеме. В петли по периметру сети мы прикрепили брезентовые надувные мехи, наполнив их воздухом наших аквалангов.

Мы поднялись с ящиком, контролируя скорость подъема при помощи брезентовых мехов, и вынырнули рядом с вельботом. Анджело протянул нам с полдюжины нейлоновых петель, в которых мы закрепили ящик, перед тем, как вскарабкаться на борт.

Тяжесть ящика, однако, перевесила все наши усилия поднять его через борт, вельбот угрожающе накренился, когда мы втроем пытались затащить находку в лодку. Нам пришлось опустить мачту и использовать ее как лебедку. Только тогда наших совместных усилий оказалось достаточно, и ящик, раскачиваясь, опустился на дно вельбота. Из всех его швов бежала вода. Как только ящик оказался на борту, Чабби пробрался назад к моторам и мы двинулись черед проход. Сразу следом за нами надвигался прилив.

Ящик оказался слишком увесистым, а наше любопытство непреодолимым, чтобы донести груз до пещеры. Мы вскрыли его прямо на берегу, взломав крышку парой ломиков. Хитроумный замок крышки был из латуни, и его не разъела даже соленая морская вода. Он стойко сопротивлялся нашим усилиям, но, наконец, оторвавшись вместе с куском дерева, крышка откинулась назад, а проржавевшие петли скрипнули от удара. Меня мгновенно постигло разочарование. С первого взгляда было ясно, что это не тигровый трон. И только когда Шерри подняла один из блестящих дисков и с любопытством перевернула его, я начал подозревать, что нам за труды послано крупное вознаграждение. У нее в руках было блюдо для закуски, и моей первой мыслью было, что это чистое золото. Однако, когда я достал из ячейки в искусно сработанном футляре такое же, и перевернул, чтобы взглянуть на пробу, я понял, что оно серебряное с позолотой.

Золотое покрытие защитило его от воздействия моря, и оно было в превосходном состоянии — настоящий шедевр ювелирного искусства, с гербом посередине. Край имел удивительную отделку-чеканку, изображавшую сцены охоты, лес, оленей, охотников и птиц.

Блюдо в моих руках весило около двух фунтов. Я отложил его в сторону и осмотрел остальной сервиз. Он вполне соответствовал весу ящика. Это были приборы на 36 гостей: суповые тарелки, блюда для рыбы, закусок, чащи для десерта, тарелочки для хлеба и к ним полный набор ножей, вилок и ложек. Здесь были также подносы, бочонки для льда, крышки и огромное блюдо, размером с детскую ванну. Каждое изделие было украшено гербом и орнаментом, изображавшим охотников и диких животных, а сам ящик был устроен так, чтобы в нем аккуратно размещался весь серебряный сервиз.

— Леди и джентльмены, — произнес я, — как ваш председатель, я обязан заверить вас, что наше небольшое дело начало приносить доход.

— Но это же лишь тарелки и прочее, — сказал Анджело, а я театрально поморщился.

— Это, мой дорогой Анджело, возможно, один из нескольких во всем мире полностью уцелевших банкетных серебряных сервизов времен короля Георга — ему просто нет цены!

— И сколько? — поинтересовался Чабби с сомнением в голосе.

— Боже милостивый, откуда мне знать? Все будет зависеть от того, кем он изготовлен и кто его первоначальный владелец — герб принадлежит благородному семейству. Богатый аристократ на службе в Индии — граф, герцог, а может, сам вице-король.

Чабби глядел на меня так, будто я пытался всучить ему хромую лошадь:

— Так сколько? — повторил он.

— У господ Сотби в хороший день, — размышлял я, — около ста тысяч фунтов.

Чабби плюнул в песок и покачал головой. Его не так-то просто провести.

— Этот твой Сотби, он кто, владелец сумасшедшего дома?

— Верно, Чабби, — встряла Шерри, — это настоящее состояние. И стоит гораздо больше.

Теперь Чабби разрывался меду его природным скепсисом и галантностью. Было бы просто не по-джентльменски уличить Шерри во лжи. Он пошел на компромисс: подняв шляпу и почесав голову, сплюнул разок и ничего не ответил.

Однако, когда мы тащили ящик к пещерам, он обращался с ним с заметным уважением. Мы спрятали ящик в зарослях, и я пошел за новой бутылкой виски.

— Даже если там не окажется никакого тигрового трона, мы неплохо заработаем на наших поисках, — сказал я.

Чабби, потягивая виски из кружки, пробормотал:

— Сто тысяч нет, они просто ненормальные!

— Нам надо тщательно осмотреть каюты и грузовой отсек. Если мы этого не сделаем, мы оставим лежать на дне целое состояние.

— Даже мелкие предметы, не такие привлекательные, как эти серебряные блюдца, могут иметь огромную антикварную ценность, — поддакнула Шерри.

— Беда в том, что если вы чего-нибудь там коснетесь, то поднимается такая муть, что не увидишь и кончик собственного носа, — мрачно изрек Чабби, а я подлил ему в кружку для поднятия духа.

— Слушай, Чабби, тебе известен насос с центрифугой, который Арни Эндрюс вытащил из Обезьяньей Бухты? — спросил я, и Чабби кивнул.

— Он не смог бы одолжить его нам? — Арни приходился Чабби дядюшкой. Он был владельцем небольшого сада на южном берегу острова Сент-Мери.

— Да, мог бы, — вяло отозвался Чабби. — А зачем?

— Хочу попробовать сделать что-то вроде браги, — ответил я и сделал набросок на песке у наших ног. — Мы установим насос на вельботе и опустим к обломкам шланг — вот так, — я начертил схему пальцем. — Мы, как пылесосом, прочистим им трюм и выкачаем грязь на поверхность.

— Это пойдет, — с энтузиазмом отозвался Анджело. — Когда мы будем выкачивать грязь, то просеем ее через сито и выберем оттуда все мелкое.

— Верно. К носику подойдут лишь грязь и мелкие предметы, а все крупное и тяжелое останется на дне.

Мы обсуждали реализацию этой идеи еще около часа, уточняя отдельные детали. Все это время Чабби мужественно пытался не проявлять никакой заинтересованности, но в конце концов сдался.

— Да, возможно сработает, — буркнул он, что для него было верхом красноречия.

— Тогда тебе надо отправляться за насосом, не так ли? — спросил я.

— По-моему, мне надо выпить еще глоточек, — тянул время Чабби, и я протянул ему бутылку.

— Возьми с собой, — предложил я. — Это сэкономит время.

Он фыркнул и пошел за курткой.

Мы с Шерри спали долго в предвкушении ленивого дня, испытывая чудесное волнение при мысли, что остров принадлежит лишь нам двоим. Возвращения Анджело и Чабби не ожидалось раньше полудня.

После завтрака мы пересекли седловину между холмами и спустились к пляжу. Мы барахтались на мелководье, и шум прибоя у внешнего рифа и наше собственное шлепанье по воде заглушали другие звуки. Совершенно случайно я взглянул вверх и увидел легкий самолет, приближающийся к нам со стороны пролива.

— Беги! — крикнул я Шерри, но она подумала, что я шучу, и мне пришлось указать ей приближающуюся машину.

— Беги! Они не должны видеть нас! — на этот раз она мгновенно послушалась. Мы, оба обнаженные, выскочили из воды и что было мочи помчались по пляжу. Я уже мог различить гул моторов и обернулся через плечо. Самолет шел низко над южным пиком, приближаясь прямо к нашему пляжу.

— Быстрей! — завопил я Шерри. Длинноногая и загорелая, она бежала впереди меня, и ее длинные темные мокрые пряди прыгали у нее по спине. Я оглянулся. Самолет шел прямо на нас. Он был еще в миле от нас, но можно было разглядеть, что он двухмоторный. Пока я наблюдал за ним, он еще ниже опустился к белоснежному коралловому песку пляжа.

Мы на бегу схватили нашу разбросанную одежду и пронеслись последний десяток ярдов до пальмовой рощи. Там был небольшой холмик, образованный сваленной пальмой и обломанными бурей ветвями. Это было удобным укрытием. Я схватил Шерри за руку и потянул вниз. Мы забились под укрытие из сухих пальмовых ветвей, лежа бок о бок и тяжело дыша после безумной гонки вдоль пляжа.

Теперь я рассмотрел, что это была двухмоторная «Сессна». Она шла на небольшой высоте, пролетев мимо нашего укрытия лишь в двадцати футах над кромкой воды.

Фюзеляж был ярко-желтого цвета, а на нем бросалась в глаза надпись «Африкаэр». Я узнал самолет. Я видел его не раз в аэропорту Сент-Мери, где он стоял, высаживая или забирая группы богатых туристов. Мне было известно, что «Африкаэр» — компания, организующая чартерные рейсы с материка. Клиент производил оплату в зависимости от расстояния, и я подумал, — во что же обойдется такая воздушная прогулка. На передних сиденьях самолета сидели двое, пилот и пассажир. Их лица были повернуты в нашу сторону, когда самолет с ревом пронесся мимо нас. Однако, они были достаточно далеко, и я не мог разглядеть их лиц, поэтому мне было трудно с уверенностью сказать, знакомы ли они мне. Оба мужчины были белыми, это все, в чем я не сомневался.

«Сессна» сделала резкий разворот над лагуной и, склонив одно крыло прямо к прозрачной воде, описала над нами круг, а затем снова пролетела вдоль пляжа.

На этот раз они пролетели так близко над нами, что в то мгновение, когда я бросил взгляд вверх на лицо пассажира, рассматривающего пальмовую рощу, мне показалось, что я узнал его, хотя мог и ошибиться. Затем «Сессна» сделала еще один разворот и, медленно набрав высоту, снова взяла курс на материк. Казалось, она улетала, полностью выполнив свою миссию, будто достигнув поставленной цели — с чувством исполненного долга.

Мы с Шерри выползли из нашего убежища и поднялись, чтобы отряхнуть песок с мокрых тел.

— Как ты думаешь, они нас заметили? — спросила Шерри испуганно.

— С твоей попкой, сверкающей, как зеркало на солнце, вряд ли они могли ошибиться.

— Они могли принять нас за пару местных рыбаков. — Я посмотрел ей в лицо и ухмыльнулся: — Рыбак с таким выдающимся бюстом?

— Харри Флетчер, ты просто отвратительное животное, — сказала она. — Нет, Харри, я серьезно. Что теперь с нами будет?

— Если бы я знал, дорогуша, если бы я знал, — ответил я, радуясь в душе, что Чабби забрал с собой на Сент-Мери ящик со столовым серебром. К этому времени он уже, должно быть, закопал его позади моего домика в Черепашьем Заливе. Мы все равно были с добычей, даже если нам вскоре придется спасаться бегством.

Визит самолета вселил в нас новое чувство поспешности. Мы знали, что времени нам отпущено в обрез, а кроме того, Чабби по возвращении привез тревожные новости.

— «Мандрагора» кружила пять дней у южных островов. Их видели почти каждый день с вершины Кули-Пика. Они метались, будто не знали чего им надо, — сообщил он. — Затем в понедельник они снова стали на якорь в Грэнд-Харбор. Уолли говорит, что владелец и его жена вернулась в отель, а потом, взяв такси, направились на Фробишер-стрит. Они провели около часа в офисе Фреда Кокера, и он отвез их назад на Адмиралтейскую пристань, где они вернулись на «Мандрагору». Она отчалила почти мгновенно.

— И это все?

— Да, — кивнул Чабби. — Если не считать того, что после этого Фред Кокер направился прямиком в банк и положил на свой счет полторы тысячи долларов.

— А это ты как узнал?

— Моя младшая сестра работает в банке. Ты что, не помнишь?

Я постарался сохранить веселое выражение лица, хотя и почувствовал, как у меня по животу забегали мурашки.

— Что же, — сказал я, — не будем понапрасну тратить время. Давайте попробуем собрать насос, чтобы успеть к завтрашнему приливу.

Позже, когда мы отнесли насос к пещерам, Чабби вернулся к вельботу, а когда пришел оттуда назад, в руках у него был длинный, завернутый в брезент сверток.

— Что это у тебя, Чабби? — спросил я, и он, будто стесняясь, открыл брезентовую обертку. Это был мой карабин и десяток запасных магазинов к нему, упакованных в небольшую сумку.

— Я подумал, что это может нам пригодиться, — пробормотал он.

Я отнес оружие в рощу и закопал рядом с ящиками со взрывчаткой в неглубокой пещере. От его близости мне стало как-то легче на душе, и я приступил к сборке насоса.

Мы трудились дотемна при свете газовых фонарей. Было уже за полночь, когда мы отнесли мотор и насос назад к вельботу. Прикрепив их к временной подставке из тяжелого бруса, мы разместили их как раз посередине лодки. Когда утром мы отправились к рифу, нам с Анджело еще пришлось повозиться с насосом. У нас ушло около получаса на окончательную сборку и подготовку к испытанию.

К останкам судна ныряли трое — Шерри, Чабби и я. Мы протянули жесткую черную змею шланга через люк, а затем и через пролом в колодце прямо в грузовой отсек. Когда все было на месте, я хлопнул Чабби по плечу и указал на поверхность. Он ответил радостным жестом и уплыл, оставив нас с Шерри на пассажирской палубе. Мы тщательно рассчитали эту часть нашей операции и с нетерпением ждали, когда Чабби, достигнув поверхности, вернется в лодку, настроит насос и включит мотор. Мы узнали об этом по слабому гудению и вибрации, которая передалась по шлангу.

Я устроился у разбитого входа в трюм, сжав конец шланга обеими руками. Шерри направила луч фонвря на темную массу груза и я медленно провел концом шланга над прогнившим грузом.

Я сразу увидел, что дело пойдет. Мелкие частицы чудесным образом исчезли в шланге, у носа которого образовался небольшой водоворот — насосом втягивало воду и плавающие частицы мусора.

На такой глубине, с давлением, создаваемым мотором на бензине, наш насос должен был пропускать около тридцати тысяч галлонов воды в час — вполне приличный объем. В считанные секунды я очистил поле работ, и у нас была неплохая видимость. Я уже мог начать работать ломиком, отламывая крупные куски и проталкивая их в проход позади нас.

Несколько раз мне пришлось прибегнуть к помощи блока, чтобы передвинуть какой-нибудь крупный ящик, но чаще всего я продвигался вперед, работая только шлангом и ломиком.

Мы передвинули почти пятьдесят кубических футов груза, прежде чем подняться наверх и сменить баллоны с воздухом. Оставив конец шланга, мы прикрепили его накрепко к пассажирской палубе и поднялись наверх навстречу почестям. Анджело был в неописуемом восторге, и даже Чабби улыбался. -

Вода вокруг шхуны была мутной и грязной, будто смешанная с густым супом из мусора, который мы выкачали из трюма. Анджело собрал целое ведро мелких предметов, которые насос выплюнул в сито. Это была настоящая коллекция пуговиц, гвоздей, небольших украшений с женских платьев, несколько медных и серебряных монет того времени и прочих мелочей из металла, стекла и кости.

Я сам горел нетерпением вернуться к работе, Шерри тоже была настойчива, и мне пришлось отдать наполовину выкуренную сигарету Чабби и мы снова нырнули.

Проработав около пятнадцати минут, я наткнулся на угол ящика, похожего на те, что мы уже очистили. Хотя дерево уже давно стало пористым, как пробка, пазы были укреплены железными обручами и гвоздями. Нам пришлось как следует потрудиться, прежде чем я выломал планку. Следующая планка поднялась с меньшими усилиями, и я ощупал содержимое. Внутри оказалась прокладка из полусгнивших и спутанных растительных волокон.

Я вытащил большую их часть, едва не засорив отверстие шланга, но потом эта масса пошла вверх к вельботу. Я почти потерял интерес к этому ящику и уже было собрался работать в другом месте, но Шерри знаками показывала свое неодобрение — она качала головой, стучала мне по плечу, отказывалась направлять свет фонаря в любую другую сторону, кроме этой непривлекательной массы гнилья. Позже я спросил ее, почему она так настаивала, но она лишь моргнула и серьезно произнесла: «Женское чутье, милый. Тебе не понять». Поддавшись на ее уговоры, я снова занялся ящиком. На этот раз я снимал более тонкие слои массы, чтобы не засорить шланг.

Я снял уже около шести дюймов грязи, когда, наконец, в глубине своих раскопок заметил металлический блеск, сразу ощутил прилив уверенности и в бешенном нетерпении выломал следующую планку. Отверстие увеличилось, и мне стало легче работать.

Медленно, слой за слоем, я снимал слежавшееся волокно. Я понял, что это была солома, в которую первоначально был обернут груз. Он проступал постепенно, как картина сна.

Первый слабый блеск превратился в золотое сияние чудесно обработанного металла. Я почувствовал, как Шерри впилась мне в плечо и прильнула ко мне сзади.

Показались нос и рот, искривленный в диком оскале, обнажившем золотые клыки и выгнутый язык, затем мощный лоб, шириной в мои плечи, и плотно прижатые к черепу уши. И посередине широкого лба была единственная пустая глазница, отчего зверь выглядел трагично — незрячим, словно изуродованное божество.

Меня объяло почти религиозное благоговение. Я вглядывался в эту громадную, мастерски исполненную голову тигра, что предстала пред нами. У меня по спине промелькнуло что-то скользкое и холодное, и я непроизвольно обернулся, окидывая испуганным взглядом гнетущий мрак трюма. Я был готов к встрече с притаившимися духами Могольских принцев, стерегущих сокровища.

Шерри снова сжала мне плечо, и я переключил внимание на золотого идола. Но чувство страха было так велико, что мне пришлось силой заставить себя возобновить удаление упаковки. Я работал очень осторожно, осознавая, что даже малейшая царапина или повреждение могут существенно снизить ценность и красоту статуи.

Когда наше рабочее время истекло, мы отплыли в сторону, чтобы взглянуть на обнажившиеся плечи и голову. Луч фонаря горел на золотой поверхности стрелами яркого света, отчего трюм казался чем-то вроде святилища. Затем мы повернулись, оставив сокровища в тиши и мраке, а сами начали подъем навстречу свету солнца.

Чабби тотчас догадался, что произошло нечто значительное, но не проронил ни слова, пока мы не взобрались на вельбот и молча сбросили акваланги. Я зажег сигару, сделал глубокую затяжку и даже не стал стряхивать струи морской воды, стекавшие с моих мокрых волос по щекам. Чабби выжидающе наблюдал за мной, а Шерри уединилась в сторонке, погруженная в свои собственные мысли.

— Нашли? — наконец не выдержал Чабби, и я кивнул

— Да, Чабби, все там, — я удивился, услышав свой голос, такой хриплый и неуверенный.

Анджело еще не уловил нашего настроения и оторвал взгляд от снаряжения, которое он в тот момент складывал. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но постепенно и до него дошло наше напряжение. Мы все замолкли, не в силах говорить. Я не ожидал, что все произойдет вот так и посмотрел на Шерри. Она, наконец, взглянула на меня в ответ, но ее взгляд был полон тайных мыслей.

— Вернемся домой, Харри, — сказала она, и я кивнул Чабби. Он привязал к шлангу буек и бросил его за борт, чтобы воспользоваться им на следующий день. Затем он завел мотор и развернулся, чтобы войти в проход. Шерри встала, пробралась ко мне и села рядом. Я обнял ее за плечо. Мы оба молчали, пока вельбот не уткнулся мягко носом в белый песок пляжа.

На закате мы с Шерри вскарабкались на пик воле лагеря и сидели там, прижавшись друг к другу, глядя на риф. Мы наблюдали, как солнечный свет бледнел над морем, и омут в Пушечном Рифе погружался в темноту.

— У меня какое-то чувство вины, — прошептала Шерри. — Будто мы совершаем страшное святотатство.

— Да, — согласился я. — Я понимаю, что ты хочешь сказать.

— Эта вещь — она как будто живет своей собственной жизнью. Странно, что мы прежде всего открыли голову, а не какую-то другую часть. Она как-то внезапно со злом взглянула на нас. Шерри содрогнулась и немного помолчала.

— И в то же время, это открытие дало мне удовлетворение, спокойное чувство. Я не знаю, как мне это выразить словами — мои чувства так противоречивы, но не отделимы друг от друга.

— Я понимаю, со мной происходило то же самое.

— А что нам теперь делать, Харри, что делать нам с этим фантастическим зверем?

Почему-то в этот момент мне не хотелось говорить о деньгах и покупателях. Уже это свидетельствовало о том, как глубоко затронул мои чувства золотой идол.

— Пойдем вниз, — сказал я в ответ. — Анджело уже приготовил ужин.

Сидя у костра за хорошим ужином, наполнявшим и согревавшим холодный пустой желудок, с кружкой виски в одной руке и сигарой в другой, я наконец-то нашел силы подробно рассказать о нашей находке. Я объяснил, как мы ее обнаружили и описал наводящую ужас огромную голову. Они слушали в напряженной тишине, не проронив ни слова. Мы очистили голову до самых плеч. Я думаю, здесь она и кончается. Там у нее выступ, видимо для крепления с другой частью. Завтра мы наверняка сможем поднять ее, но это будет чертовски трудная задача. Ее нельзя просто так тянуть на блоке. Сначала надо обернуть, чтобы предохранить от повреждений во время передвижки.

Чабби внес предложение, и какое-то время мы были заняты обсуждением подробностей, как нам обращаться с головой, чтобы свести на нет риск повредить ее.

— Скорее всего, все пять ящиков сокровищ были сгружены вместе. Надеюсь, мы найдем их в той части трюма. Возможно, это будут такие же деревянные ящики, скрепленные железными обручами.

— Кроме того, в котором камни, — поправила меня Шерри. — На суде Субахдар сказал, что они были упакованы в сундучок казначея.

— Да, конечно, — согласился я.

— А как бы он выглядел? — поинтересовалась Шерри.

— Я видел как-то раз на выставке в Арсенале в Копенгагене. Видимо, и этот будет таким же. Это небольшой железный сейф, размером с большую жестянку для печенья, — я показал размер, разведя руками, как рыбак, хвастающий уловом. — Сундучок окован полосами железа, у него есть запор и два висячих замка с каждой стороны.

— Однако, это крепкий сундучок!

— Но после лежания в воде он будет непрочным, как мел, даже если он еще не развалился на части.

— Мы выясним это завтра, — уверенно объявила Шерри.

Утром мы прошествовали к пляжу под дождем, барабанящим по нашим клеенчатым накидкам и стекающим с них сплошным потоком. Туча низко повисла над самыми вершинами. Ее темные клубы мерно накатывались от моря, чтобы освободиться от тяжести влаги, поливая остров. Сила дождя подняла с поверхности пенную перламутровую завесу, а бегущие серые тучи уменьшили видимость до сотни ярдов. Поэтому, когда мы вышли к рифу, остров исчез в серой пелене.

В вельботе все стало мокрым и холодным. Анджело приходилось постоянно вычерпывать воду, а мы с жалким видом находились под нашими накидками. Только Чабби стоял на корме, щуря глаза, вглядываясь в косую завесу дождя, и с осторожностью вел вельбот через пролом.

Яркий оранжевый буй все еще прыгал неподалеку от рифа. Мы подобрали его, вытащив конец шланга, и прикрепили к насосу. Кроме того, из шланга получился отличный якорь, и Чабби смог выключить моторы. Я с радостью покинул вельбот, где меня хлестали резкие плети дождя, и погрузился в спокойный голубой туман омута.

После долгих препирательств со мной и Чабби, Анджело, в конце концов, уступил нашим завуалированным угрозам и открытым взяткам, и согласился уступить свой шуршащий матрац, набитый кокосовым волокном. Как только матрац пропитался морской водой, он тут же пошел ко дну. Я схватил его, аккуратно скатал и перевязал веревкой. Только тогда я протолкнул матрац через люк, затем по пушечной палубе проволок его до пассажирской, где разрезал веревку и раскатал снова. Затем мы с Шерри вернулись в грузовой отсек, где на нас при свете фонаря снова оскалилась голова тигра.

Нам понадобилось около десяти минут, чтобы освободить голову из ее гнезда. Как я и подозревал, эта часть заканчивалась на уровне плеч, и место соединения имело ряд зубцов — явно соответствующих выемкам в туловище, отчего место соединения было прочным и едва заметным. Когда я перекатил голову набок, я сделал еще одно открытие. Я почему-то предполагал, что идол был целиком из золота, но оказалась, что отливка была пустотелой. Толщина металла была около дюйма, и внутренняя поверхность необработанной и шероховатой. Я тотчас сообразил, что без внутренних пустот идол весил бы сотни тонн, и стоимость такой штуки была бы не по карману даже такому властелину, который смог бы построить такую громаду, как Тадж-Махал.

Небольшая толщина металла делала статую легко уязвимой, и я сразу же заметил, что голова была повреждена. Край отверстия в шее был сплющен и искорежен. Возможно, это случилось во время путешествия по индийским дебрям на не приспособленной повозке, а может, при смертельной схватке «Света Зари» с натиском бури.

Заняв удобную позицию в проеме отсека, я наклонился, чтобы испробовать вес головы. Я обхватил ее руками, как тело ребенка. Постепенно увеличивая силу подъема, я, к своей радости, обнаружил, хотя и не удивился этому, что могу поднять голову руками. Безусловно, она была чрезвычайно тяжела, и мне стоило больших усилий удержать ее, тщательно выбрав устойчивое положение, но я мог поднять ее!

Она весила не более трехсот фунтов, предположил я, неуклюже развернувшись под тяжестью ноши, и осторожно положил ее на мягкий матрац, который Шерри уже держала наготове, затем выпрямился, чтобы передохнуть и помассировать те участки тела, куда впились острые края металла. Занимаясь этим, я мысленно производил кое-какие расчеты. Триста фунтов, по шестнадцать унций в каждом, дадут нам 4800 унций. По сто пятьдесят долларов за каждую унцию составят почти три четверти миллиона долларов. Это была только собственная стоимость золота, из которого была сделана голова. Но были еще три части трона, видимо, более крупные и массивные, и кроме того, следовало учесть стоимость камней. Цифры получались астрономические, но и их следовало удвоить или утроить, если принять во внимание художественную и историческую ценность находки.

Я оставил расчеты. Сейчас они были просто бессмысленны, и, вместо них, я помог Шерри завернуть голову тигра в матрац и крепко связать узел веревкой. После этого, с помощью блока, я подтянул груз к трапу и опустил на пушечную палубу. Мы с трудом дотащили его до люка и пришлось повозиться, чтобы протолкнуть его сквозь небольшое отверстие. Наконец, нам это удалось, мы положили находку в нейлоновую сеть и надули воздушные мехи. Снова пришлось опускать мачту, чтобы сделать из нее лебедку.

Как только груз оказался на борту, не могло быть и речи, чтобы он оставался завернутым. И я церемонно и с апломбом, который только был возможен под потоками ливня, развернул находку для Чабби и Анджело. Они оказались публикой, способной оценить ее по достоинству. Их волнение превзошло наше жалкое промокшее состояние. Они обступили голову и принялись гладить и рассматривать ее, сопровождая все это комментариями и ребячьим смехом. Не доставало лишь праздничного веселья по поводу открытия. Я заранее прихватил в сумке серебряную походную фляжку и теперь разливал в кружки дымящийся кофе с изрядной добавкой виски. Мы произнесли тост за наше здоровье и золотого тигра, хохоча под бешенными потоками дождя, что барабанил по бесценному сокровищу, лежащему у наших ног. Наконец, я выплеснул остатки^из кружки за борт и посмотрел на часы.

— Надо нырять еще раз, — решил я. — Можешь снова заводить мотор, Чабби.

Теперь мы знали, где проводить наши поиски. Когда я вынимал остатки ящика, в котором находилась голова, я увидел, что дальше находится еще один, подобный этому, и я направил туда конец шланга, чтобы очистить место для дальнейших работ.

Мои раскопки, по-видимому, нарушили равновесие гниющей массы груза. Было достаточно малейшего прикосновения, когда шланг засасывал грязь, чтобы масса сдвинулась с места. С шумом и скрипом она обвалилась вокруг нас, и в одно мгновение всплывшая гниль забила шланг и мы снова оказались в кромешной тьме.

Я тотчас принялся нащупывать в темноте Шерри. Она, видимо. тоже искала меня — наши руки встретились и сомкнулись. Ее пожатие означало, что ее не задело рухнувшим грузом, и мы снова могли приступить к очистке воды от грязи с помощью шланга. Минут через пять луч фонаря Шерри слабо пробил темноту, а затем показалась она сама и неясные очертания вновь открытого груза.

Шерри была рядом со мной, и мы вместе углубились в трюм. Обвал закрыл деревянный ящик, над которым я работал, но зато обнажил нечто такое, что я мгновенно узнал, несмотря на его жалкий вид. Он выглядел именно так, как я его описал Шерри накануне, до таких мельчайших деталей, как стержень, протянутый через запирающее устройство, и двойные замки. Однако, сундучок казначея был почти насквозь проеден ржавчиной, и когда я дотронулся до него, я вымазал руку красным порошком окиси железа.

По обеим сторонам сундучка были массивные круглые железные ручки, которые когда-то, по-видимому, могли двигаться, но теперь накрепко приржавели к металлическим бокам сундучка. И в таком положении за них можно было крепко ухватиться, попробовав вытащить из цепкой хватки осадка. Он вышел наружу, и вслед за ним посыпался мелкий мусор. Я довольно легко приподнял его. Не думаю, чтобы его вес превышал сто пятьдесят фунтов, и я был уверен, что большая часть приходилась на массивную железную конструкцию. После огромной головы, упакованной в толстый мягкий матрац, этот сундучок показался сущим пустяком, который мы без труда вытащили из-под обломков. Нам понадобился лишь один воздушный мех, чтобы поднять его, протолкнув через тесный люк.

Однако, прилив и прибой снова угрожающе захлестывали омут, так что наш вельбот подпрыгивал и вертелся, когда мы поднимали груз на борт. Затем мы положили его на прикрытую брезентом связку аквалангов на носу лодки.

Наконец, Чабби завел мотор и повел нас через проход. Мы все еще не могли прийти в себя от волнения, и серебряная фляжка передавалась из рук в руки.

— Как тебе нравится чувствовать себя богатым, Чабби? — крикнул я. Он отхлебнул из кружки, сощурив глаза, затем откашлялся после глотка обжигающего напитка и расплылся в улыбке.

— А я еще этого не почувствовал. Все по-прежнему.

— Что ты собираешься делать со своей долей? — настаивала Шерри.

— Я немного опоздал, мисс Шерри. Если бы эдак лет двадцать назад, я бы нашел ей применение, — он сделал еще глоток. — В том-то вся и беда. Когда ты молод, у тебя ничего нет, а когда стар, то уже чертовски поздно.

— А ты как, Анджело? — Шерри обернулась к нему. Анджело сидел нахохлившись на этом сундучке. Его цыганские кудри намокли и болтались по щекам, а на темных ресницах повисли крупные капли. — Ты ведь еще молод. Что сделаешь ты?

— Мисс Шерри. Вот я тут сижу и думаю, и у меня уже получился список, длиной до Сент-Мери и назад.

Нам пришлось совершить два похода от пляжа к лагерю, прежде чем удалось спрятать голову и сундучок от дождя в пещере, которая служила нам складом.

Чабби зажег два газовых фонаря, так как небо было затянуто тучами и вечер наступил рано. Мы собрались вокруг сундучка, а золотая голова смотрела на нас, оскалясь со своего почетного места — земляного карниза, вырубленного в глубине пещеры. Работая пилой и ломиком, мм с Чабби взялись за запоры и тотчас убедились, что изношенный вид металла оказался обманчивым. Он только стал тверже, а части его слились друг с другом.

В течение первого получаса мы сломали три лезвия пилы, а Шерри призналась, что мой язык поверг ее в ужас. Я отправил ее принести из нашей пещеры бутылку «Чивас Регал», дабы поддержать дух трудящихся, и мы с Чабби вместо перерыва на чай приняли его шотландский эквивалент.

С возобновленным усердием мы снова приступили к вскрытию ящика, но лишь минут через двадцать нам удалось перепилить железный стержень. К этому времени за стенами пещеры наступила темнота. Дождь все еще мирно стучал, но нежный шелест пальмовых ветвей возвестил, что начинал дуть западный ветер, который к утру разгонит дождевые тучи. Перепилив замыкающий стержень, мы выбили его из пазов тяжелыми молотками из нашего набора инструментов. От каждого удара с поверхности металла слетали крошечные чешуйки ржавчины, и нам потребовалось несколько сильных ударов, чтобы выбить стержень из сжимающего его кулака коррозии. Даже после этого крышка все равно не открывалась. Мы били по ней во всех направлениях. Я пытался помочь, сыпя проклятиями, но она не поддавалась. Пришлось объявить еще один перерыв, чтобы обсудить проблему за кружкой виски.

— А если его рвануть? — предложил Чабби с блеском в глазах, но нам пришлось охладить его пыл.

— Нужен сварочный аппарат, — объявил Анджело.

— Гениально! — насмешливо зааплодировал я ему. Терпению наступал предел. — Ближайший сварочный аппарат находится в пятидесяти милях отсюда, а ты нам предлагаешь такую чушь!

Именно Шерри помогла нам обнаружить дополнительное запирающее устройство. Это была потайная игла, проходящая через крышку в паз в толще стенки ящика. Чтобы ее открыть, видимо, требовался ключ. Но так как такового у нас не имелось, я выбрал полдюймовый шуруп и загнал его в замочную скважину. На наше счастье он зацепил пружину, и крышка щелкнула.

Чабби попробовал поднять ее и она медленно открылась на проржавевших петлях. К ее внутренней поверхности прилипло что-то вонючее, а по краям сундучка повисли полусгнившие остатки коричневой ткани. Это было хлопковое полотнище, насквозь промокшее, и по моим прикидкам, когда-то являлось дешевой туземной одеждой, которую использовали, как упаковку. Я было уже собрался продолжить свои исследования, когда обнаружил, что нахожусь во втором ряду и вынужден поглядывать через плечо Шерри Норт.

— Дай мне заняться этим, а не то ты что-нибудь сломаешь.

— Отойди, — запротестовал я.

— Почему бы тебе не выпить еще глоток? — предложила она, чтобы подкупить меня, и начала слой за слоем снимать истлевшую ткань. Предложение достаточно разумное, подумал я, наполняя кружку и одновременно наблюдая, как Шерри приоткрыла обмотанный тканью сверток.

Каждый был перевязан бечевкой, которая рассыпалась от первого прикосновения. Первый сверток развалился, когда Шерри попыталась приподнять его. Она сгребла ладонями прогнившую массу и высыпала ее на брезент, сложенный возле сундучка. В ней оказалось бесчетное количество мелких твердых предметов. Их размеры колебались от чуть больших спичечной головки до крупной виноградины, и каждый был завернут в тонкую бумагу, которая, как и ткань, окончательно истлела.

Шерри выбрала камешек покрупней и потерла его между большим и указательным пальцем, удаляя остатки бумаги. Она обнаружила крупный блестящий голубой камень, квадратной огранки, отполированный с одной стороны.

— Сапфир? — попыталась угадать она. Я взял его у нее из рук и быстро осмотрел при свете фонаря. Камень был матовый, и я не согласился с ней.

— Нет, по-моему, это скорее всего ляпис-лазурь.

Клочок бумаги, прилипший к нему, был тоже слегка окрашен синим.

— Чернила, должен вам сказать, — я смял бумажку между пальцами.

— По крайней мере, полковник Роджер побеспокоился о том, чтобы пометить каждый камень. Он, видимо, завернул всех их в пронумерованные листочки бумаги, причем номера совпадали с ячейками, отмеченными на схеме трона, чтобы облегчить повторную сборку.

— Теперь и надеяться на это не приходится, — сказала Шерри.

— Не знаю, — сказал я. — Работа, конечно, дьявольская, но все же я считаю возможным снова вернуть камни на их места.

Среди наших запасов я откопал несколько пластиковых пакетов, и послал Анджело вытащить их оттуда. Открыв очередной тряпичный сверток, мы слегка очищали камни и ссыпали каждую партию в отдельный пакет.

Работа продвигалась медленно, хотя в ней участвовали все четверо, и спустя два часа мы наполнили около дюжины пакетов тысячами полудрагоценных камней — ляпис-лазурью, бериллами, тигровым глазом, аметистами и другими, в названии которых я сомневался. Каждый камень имел с любовью выполненную огранку и был тщательно отполирован, чтобы точно соответствовать своей ячейке в золотом троне. Только когда мы, разбирая свертки, добрались до последнего слоя, то, наконец, обнаружили камни большей ценности. Старый полковник, видимо, выбрал их в первую очередь, и они попали в нижний слой сундучка. Я поднес прозрачный пакет с изумрудами к самому фонарю и они вспыхнули зеленым светом, словно звезды. Мы, завороженные, смотрели на них, и я медленно поворачивал пакет, чтобы поймать пронзительный луч света. Я отложил пакет в сторону, а Шерри пошарила в сундучке еще раз и, минуту поколебавшись, извлекла оттуда крошечный сверток. Она стерла мокрую мятую ткань, в которую был завернут один единственный камень. Затем она протянула в согнутой наподобие чаши ладони алмаз «Великий Могол». Он был размером с куриное яйцо, с множеством граней, именно такой, каким его описал Тавернье несколько столетий назад.

Сверкающая россыпь камней, которую мы только что перебрали, не могла затмить сияние этого чуда, как все звезды неба не в состоянии соперничать с восходящим солнцем. Они померкли перед слепящим блеском великого алмаза. Шерри медленно протянула ладонь Анджело, предлагая ему подержать и рассмотреть камень, но он убрал руки, сцепив их за спиной, все еще взирая на алмаз в благоговейном трепете.

Шерри повернулась, предлагая его Чабби, но он с серьезным видом отклонил ее.

— Дайте его мистеру Харри. По-моему, он заслужил право быть первым.

Я взял у нее камень и был поражен, что такое неземное пламя может быть холодным на ощупь. Я встал и поднес его к тому месту, откуда на нас злобно скалилась голова тигра в колеблющемся свете фонарей, и прижал алмаз к глазнице. Он идеально соответствовал ей, и я с помощью ножа загнул металлические лапки, которые крепко держали его на месте. Должно быть, полковник более ста лет назад отогнул их штыком.

Шагнув назад, я услышал возгласы удивления. Когда глаз вернулся на свое место, золотой зверь точно ожил. Казалось, что он с царственным видом наблюдает за нами, и мы ожидали, что в любой момент пещеру может наполнить его хриплое злобное рычание.

Я вернулся и занял свое место среди сидячих на корточках вокруг проржавевшего сундучка товарищей, и мы погрузились в созерцание золотой тигриной головы. Казалось, мы молимся во время какого-то древнего языческого ритуала, согнувшись в трепете перед лицом страшного идола.

— Чабби, мой старый и верный дружище, ты получишь право быть внесенным на титульный лист книги помилования, если дашь мне бутылку, — сказал я, и это развеяло чары. Ко всем вернулся дар речи, все принялись с азартом перебивать друг друга, и мне пришлось долго ждать, перед тем, как отправить Шерри за второй бутылкой, чтобы смочить наши пересохшие глотки.

Мы все были изрядно пьяны этой ночью, даже Шерри Норт. Она прислонилась ко мне в поисках опоры, когда, наконец, мы отправились неуверенным шагом сквозь дождь к нашей пещере.

— Ты совращаешь меня, Флетчер, честное слово! — она оступилась в лужу и чуть не свалила меня туда же. — Это первый раз в моей жизни, когда я так набралась!

— Не теряй присутствия духа, лапочка, следующий урок твоего совращения последует незамедлительно.

Когда я проснулся, было еще темно. Я тихонько выскользнул из постели, чтобы не разбудить Шерри, чье ровное дыхание слышалось в темноте, натянул шорты и шерстяной свитер. Снаружи пещеры западный ветер прорвал завесу облаков. Дождь прекратился, и кое-где с небес мерцали звезды. Их света было достаточно, чтобы посмотреть время на светящемся циферблате часов. Было чуть позже трех.

По пути к излюбленной пальме, я заметил, что мы оставили зажженный фонарь в пещере-складе. Когда я закончил намеченное, я подошел к освещенному входу. Сундук был открыт, как мы его и оставили, а золотая голова взирала на меня бесценным алмазом. Внезапно меня охватил непреодолимый страх, который, наверное, испытывает скряга за свое имущество. С ней могло случиться что угодно.

— А если грабители? — подумал я. — В округе в них нет недостатка…

Надо было все как следует спрятать, иначе завтра может быть поздно. Несмотря на жуткую головную боль и омерзительный привкус виски во рту, я должен немедленно этим заняться — но требовалась чья-нибудь помощь. Чабби поднялся по первому моему негромкому зову у входа в его пещеру. Он вышел навстречу свету звезд во всем великолепии своей полосатой пижамы и был совершенно бодр, будто и не пил ничего другого на ночь, кроме материнского молока.

Я поделился с ним моими страхами и опасениями. Чабби, хмыкнув, выразил полное со мной согласие, и мы вместе направились к пещере-складу. Пластиковые пакеты мы упаковали обратно в сундук, и я перевязал его для прочности нейлоновым шнуром. Золотую голову осторожно завернули в кусок зеленого брезента и отнесли оба свертка в пальмовую рощу. Затем мы вернулись за лопатами и газовыми фонарями.

При ярком ровном свете фонаря мы бок о бок трудились с ним, копая две неглубокие ямы в песчаном грунте, на расстоянии нескольких футов от того места, где уже были предусмотрительно припрятаны взрывчатка, мой карабин и запасные к нему патроны.

Мы положили в углубление сундук и золотую голову, и закопали их. Затем, пальмовыми ветвями подмели землю, чтобы скрыть следы наших трудов.

— Теперь ты счастлив, Харри? — наконец спросил Чабби.

— Да, чуть счастливее, Чабби. Давай вернемся и еще поспим немного.

Он скрылся, не оглядываясь, среди пальм, с фонарем в руке. Я знал, что больше не усну. Работа лопатой прояснила мою голову и разогнала кровь. Было бессмысленно возвращаться в пещеру, где бы мне пришлось заставлять себя лежать спокойно до самой зари возле Шерри. Я хотел найти какое-нибудь тихое уединенное место, где бы мог обдумать свои следующие действия в запутанной, полной риска игре, в которую я оказался втянут. Я выбрал тропинку, что вела к седловине между холмами. Пока я взбирался по ней, ветер разогнал последние тучи, открыв бледно-желтый месяц в последней четверти. Свет был достаточно сильным, чтобы указывать мне путь к ближайшей вершине. Я оставил тропинку и начал взбираться в гору.

Найдя защищенную от ветра площадку, я устроился на ней. Жаль, что забыл сигару, мне лучше думается с сигарой во рту. Мне также лучше думается на трезвую голову, но здесь я уже ничего не мог поделать. После получаса раздумий, я твердо решил, что нам надо сохранить все то, что мы обнаружили к настоящему моменту. Опасения скряги, которые не давали мне и раньше покоя, так и не рассеялись. Я получал предупреждение о том, что волчья стая вышла на охоту. Как только рассветет, нам надо все, что мы успели поднять со дна — голову и сундучок — скорее отвезти на Сент-Мери и припрятать их так, как я уже это тщательно обдумал. К Пушечному рифу можно будет вернуться попозже, и поднять то, что осталось лежать в сумрачных глубинах омута.

Как только я принял решение, мне сразу стало легче на душе. Я почувствовал бодрость духа и устремился навстречу решению еще одной важной проблемы, которая давно беспокоила меня.

Очень скоро я буду в состоянии потребовать от Шерри Норт, чтобы она раскрыла карты, которые так тщательно скрывала от меня. Я хотел знать, почему в глубине ее глаз мелькали темные тени. Я хотел получить ответы на вопросы о многочисленных тайнах, что окружали ее. Скоро настанет такое время.

Наконец, небо начало бледнеть, и на востоке разлился первый перламутровый свет зари. Он смягчил темные тона просторов океана.

Я медленно разогнулся, поднимаясь из своего укрытия среди скал, и вышел в обратный путь, огибая пик навстречу резким порывам западного ветра. Я стоял на открытой площадке прямо над лагерем. От холодного ветра у меня на руках выступила гусиная кожа, а волосы перепутались.

Я кинул взгляд вниз, туда, где защищенная рифом дремала лагуна, и в слабом мерцающем свете зари я увидел темный силуэт корабля, который крадучись вползал в распахнутые объятья залива подобно призраку. Я все еще смотрел на него, когда у носа судна, бросившего якорь, поднялся фонтан брызг, и оно развернулось по ветру, повернувшись ко мне во всю длину. Теперь я уже не сомневался, что это была «Мандрагора».

Я еще не пришел в себя, когда от судна отчалила шлюпка и стремительно понеслась к пляжу. Один раз я упал на тропе, но сила спуска с вершины несла меня вперед. Я быстрым кувырком снова поднялся на ноги и помчался дальше. Я никак не мог отдышаться, когда ворвался в пещеру Чабби и Анджело и прокричал: «Давайте живее! Они уже на берегу!» Они оба выкарабкались из спальных мешков. Анджело все еще был сонный и взъерошенный, но Чабби собрался мгновенно, как по тревоге.

— Чабби, — выпалил я. — Мигом откопай нашу штуковину. Бегом, старина, они будут в роще через несколько минут.

Пока я говорил, он переоделся, натянув рубашку и застегнув ремень обрезанных по колено джинсов, хрюкая в знак согласия.

— Я приду к тебе через минуту, — крикнул я, а он уже бежал в слабом свете зари.

— Анджело, пошевеливайся! — я схватил его за плечо и встряхнул. — Я оставляю на тебя мисс Шерри, слышишь?

Наконец он оделся и кивнул, все еще глядя сонными глазами.

— Давай! — я почти тянул его за собой, когда мы бежали к моей пещере. Я вытащил Шерри из постели, и пока она одевалась, я ей все рассказал.

— Анджело пойдет с тобой. Возьмите с собой жестянку с питьевой водой. Давайте вдвоем что есть сил бегите на южную оконечность острова. Сначала проберитесь через седловину и старайтесь не попасться им на глаза. Поднимитесь на пик и спрячьтесь в трубе, где мы с тобой обнаружили надпись. Ты знаешь, где это.

— Да, Харри, — кивнула она.

— Оставайтесь там. Не выходите и не показывайтесь ни при каких обстоятельствах. Понятно?

Она кивнула, заправляя рубашку в джинсы.

— Помните, что эти люди — убийцы. Время игр кончилось. Теперь нам предстоит иметь дело с волчьей стаей.

— Да, Харри, я знаю.

— Тогда вперед, — я быстро обнял ее и поцеловал. — Бегите!

И они вышли из пещеры. Анджело тащил канистру с пятью галлонами воды. Затем они трусцой скрылись в пальмовой роще.

Я быстро бросил в походный мешок несколько необходимых мелочей — коробку с сигарами, спички, бинокль, бутылку воды, теплый свитер, немного съестного, фонарик — и застегнул на поясе ремень, прицепив к нему тяжелый нож в футляре. Перекинув рюкзак через плечо, я выбежал из пещеры и помчался вслед за Чабби через пальмовую рощу к пляжу.

Я пробежал около пятидесяти ярдов, когда раздался выстрел, видимо, из пистолета, крик, а затем снова выстрел. Все происходило где-то неподалеку от меня.

Приостановившись, я спрятался за пальмовый ствол, вглядываясь сквозь начинающую светлеть сень рощи. Я заметил движение — фигуру человека, бегущего ко мне. Отстегнув нож, я подождал, пока не убедился, что это был Чабби. Затем я его тихо позвал. Он резко повернул в мою сторону. В руках у него был карабин и холщовый мешок с запасными магазинами. Он слегка запыхался.

— Они меня заметили, — проворчал он, — там сотни этих ублюдков.

В это мгновение я заметил, что роща наполнилась движением.

— Они идут сюда, — сказал я, — уходим.

Я хотел их отвлечь от Шерри, поэтому направился не через седловину, а сразу повернул на юг, чтобы отвести погоню от ее следа. Мы бежали прямиком к болотам на южном мысе острова. Они нас заметили, так как наши пути пересекались, Я услышал крик, на который откликнулись другие, а затем раздались пять разрозненных выстрелов, и я увидел вспышки среди деревьев. Пули ударились о пальмовый ствол у нас над головами, но мы неслись со всех ног и через несколько минут крики преследователей стихли за нашими спинами.

Мы добежали до края соленого болота и повернули вглубь острова, чтобы обогнуть вонючую топь. На первом же пологом склоне я остановился, чтобы перевести дух я прислушаться. Становилось все светлее. Совсем скоро взойдет солнце, и я хотел до этого момента найти хорошее убежище. Со стороны болота донеслись крики отвращения, и я догадался, что погоня заплутала, угодив в зловонную грязь. Это слегка охладило их пыл, подумал я и улыбнулся.

— О'кей, Чабби, бежим дальше, — сказал я, но когда мы поднялись, до нас с противоположного направления донеслись новые звуки.

Звук был заглушён расстоянием и стоявшим между нами гребнем горы, так как он доносился со стороны моря. Я безошибочно определил, что это автоматная очередь.

Мы с Чабби на мгновение застыли, прислушиваясь. Звук повторился — длинная, способная прошить что угодно насквозь, автоматная очередь. Затем все смолкло, хотя мы еще прислушивались минуты три-четыре.

— Пойдем, — тихо сказал я. Больше ждать было нельзя и мы побежали вверх по склону к самому южному пику.

Мы поднимались быстро в становящемся все ярче утреннем свете. Я так был погружен в собственные мысли, что без страха пробрался по узкому карнизу и шагнул в глубокую расселину, где мы договорились встретиться с Шерри.

В убежище было тихо и пусто, но я все равно позвал: «Шерри, дорогая! Ты здесь?»

Ответа не было, и я повернулся к Чабби.

— Они должны были успеть, ведь они шли впереди нас, — и в этот момент я осознал, что означали те автоматные очереди, которые мы слышали. Я достал из рюкзака бинокль, а затем спрятал мешок в расселине.

— Они попали в беду, Чабби, — сказал л. — Пойдем, мы должны выяснить, что случилось.

Как только преодолели карниз, мы понеслись через нагромождение скал и камней к открытой морю стороне острова. Даже в спешке и смертельном волнении за жизнь Шерри, я двигался крадучись. Мы старались не выдавать себя ни наблюдателям в роще, ни на пляже под нами.

Когда мы пересекли гребень, нам открылась новая панорама — изгиб пляжа и неровная черная дуга Пушечного Рифа. Я застыл на месте и притянул к себе Чабби. Мы, опустившись на землю, спрятались за гребнем. Бросив якорь у самого входа в пролом Пушечного Рифа, стояло вооруженное патрульное судно из залива Зинбалла, флагман моего старого приятеля Сулеймана Дада. К нему возвращалась с пляжа небольшая моторная лодка, в которой сидели крошечные фигурки.

— Черт возьми! — пробормотал я. — Они действительно все спланировали. Мэнни Резник спелся с Сулейманом Дада!

Вот почему он так долго добирался сюда. Пока Мэнни обстреливал пляж, Дада прикрывал проход, чтобы мне не удалось удрать от него, как в прошлый раз.

— И у него люди на пляже — те, у которых автоматы. Мэнни Резник привел «Мандрагору» в залив, чтобы напасть на нас, а Дада блокировал запасной выход.

— А что же с мисс Шерри и Анджело? Как, по-твоему, им удалось уйти? Или люди Дада поймали их, когда они бежали через седловину?

— О боже, — простонал я, и проклял себя за то, что не остался с ней.

Я привстал и навел бинокль на моторную лодку, которая ползла по ясным водам внешней лагуны к стоящему на якоре судну.

— Я их не вижу, — даже с помощью бинокля, люди в лодке казались сплошной темной массой, так как утреннее солнце вставало позади них, и блеск воды слепил мне глаза. Я даже не мог распознать отдельные фигуры, не говоря уже о том, чтобы кого-то узнать.

— Возможно, они в лодке, но мне не видно. — От волнения а вышел из-за укрытия камней и стал искать удобную точку наблюдения, двигаясь на фоне неба. На открытом пространстве меня отлично освещали солнечные лучи, которые мешали вести наблюдение.

Я увидел знакомую вспышку и белое перышко порохового дыма из орудия, установленного на палубе корабля, к до меня донесся звук приближающегося снаряда, будто шорох орлиных крыльев.

— Ложись! — крикнул я Чабби и броском распластался среди камней.

Снаряд разорвался где-то поблизости, горячей ослепительной вспышкой, будто кто-то на мгновение приоткрыл дверцу доменной печи. Вокруг нас свистели осколки снаряда и камней, но я вскочил на ноги.

— Беги! — закричал я Чабби. Мы перелетели через гребень как раз в ту минуту, когда над нами пронесся второй снаряд, и втянули головы в плечи, оглушенные раскатом взрыва.

Чабби вытер струйку крови с предплечья, когда мы снова укрылись за гребнем.

— Все в порядке?

— Просто царапина от осколка камня, — проворчал он.

— Чабби, мне надо спуститься вниз, чтобы узнать, что случилось с остальными. Нам незачем рисковать вдвоем. Жди здесь.

— Не трать время на разговоры, Харри. Я пойду с тобой, бежим!

Он подхватил ружье и первым стал спускаться с гребня. Я хотел забрать у него карабин. В его руках это было такое же смертельное оружие, как праща, если учитывать его технику стрельбы с закрытыми глазами. Но потом я передумал. С карабином в руках он был уверен в себе.

Мы двигались медленно, используя любые прикрытия, вглядываясь вперед, прежде чем двигаться дальше. Однако, на острове стояла тишина, если не считать порывов западного ветра, шелестящего верхушками пальм. Мы никого не заметили, двигаясь к берегу, обращенному к морю.

Я обнаружил след, оставленный Анджело и Шерри, когда она пересекала седловину над лагерем. Их бегущие подошвы хорошо отпечатались на пыльной тропинке. Небольшие изящные следы Шерри, поверх которых отпечатались широкие босые ступни Анджело.

Мы шли по ним вниз по склону, но внезапно они исчезли с тропинки. Здесь беглецы бросили канистру с водой и резко свернули в сторону, пробежав бок о бок около шестидесяти ярдов.

Там мы обнаружили Анджело, и он уже не мог стать обладателем своей доли сокровищ. Он был убит тремя крупнокалиберными пулями. Они разорвали тонкую ткань его рубашки и изрешетили громадными темными ранами ему грудь и спину. Он потерял много крови, но впитал почти всю ее, а та, что осталась уже засыхала, превращаясь в толстую черную корку. Мухи слетелись к нему, в жадном восторге заползая прямо в раны и роем кружась над его темными длинными ресницами, вокруг широко открытых, будто от удивления, глаз.

Двигаясь по следу Шерри, мы увидели, что она пробежала двадцать шагов, а затем вернулась и опустилась на колени возле упавшего Анджело. Я проклинал ее за это. Она бы могла спастись, если бы не этот красивый, но абсолютно бесполезный жест.

Они схватили ее, когда она склонилась над его телом, и потащили через рощу к пляжу. Еще были видны следы, где она упиралась в песок, сопротивляясь бандитам.

Не покидая нашего укрытия за деревьями, я осмотрел ровный белый песок, на котором отпечатались их следы, ведущие к отметине, оставленной килем лодки — она еще была заметна у кромки воды.

Они увезли Шерри на патрульное судно, и я, скрючившись позади кучи прибитого к берегу мусора и сухих ветвей, пытался рассмотреть изящный небольшой кораблик.

Пока я этим занимался, судно снялось с якоря, набрало скорость и прошло вдоль острова, чтобы, обогнув мыс, войти во внутреннюю лагуну, где его на якоре поджидала «Мандрагора».

Я выпрямился и проскользнул назад к тому месту, где меня поджидал Чабби. Он отложил карабин в сторону и сидел, обнимая мертвого Анджело, прижимая его голову к своей груди. Чабби рыдал. Большие блестящие слезы медленно скатывались по его щекам и падали с подбородка на густые темные кудри мальчишки, которого он держал в руках.

Я взял ружье и стоял, как часовой, пока Чабби плакал за нас двоих. Я завидовал, что слезы принесут ему облегчение, и утихнет боль, унесенная ими. Я страдал также жестоко, как и он, я любил Анджело также сильно, но боль была глубоко внутри, и от этого еще невыносимей.

— Ладно, Чабби, — сказал я. — Пойдем, старина!

Он поднялся, все еще держа Анджело в руках и мы двинулись вдоль гребня. В овраге, полном сухой травы, мы положили Анджело в неглубокую могилу, которую выкопали собственными руками.

Я не мог заставить себя бросить хотя бы горсть песка в его незащищенное лицо, и листья стали ему чем-то вроде савана. Чабби утер слезы ладонью и выпрямился.

— Они схватили Шерри, — сказал я тихо. — Она на борту у Сулеймана.

— Она ранена?

— Не думаю. Пока, наверно, нет.

— Что нам по-твоему делать, Харри? — спросил он, но ответ пришел сам собой. Где-то далеко, ближе к лагерю, раздался резкий свист, и мы двинулись поверх гребня, откуда была видна лагуна и западный берег острова.

«Мандрагора» стояла все там же, где я видел ее раньше, а патрульное судно с Зимбаллы оказалось на якоре на сто ярдов ближе к берегу. Они захватили наш вельбот и с его помощью высаживали на берег людей, каждый из которых был в форме и вооружен. Они сразу же направились в пальмовую рощу, а вельбот возвратился к «Мандрагоре».

Я перевел бинокль на «Мандрагору» и увидел, что на ней также разворачивались события. В окуляре показался Резник в белой рубашке с открытым воротом и голубых брюках. Он спустился в вельбот. За ним показалась Лорна Пейдж. На ней были темные очки, желтый шарф поверх ее светлых волос и ярко-зеленый брючный костюм. Как только я узнал их, во мне тотчас закипело негодование. Произошло нечто, что меня озадачило. Два детины из компании Резника вытащили багаж, который в свое время при мне был сгружен в роллс-ройс на Керзон-стрит, и он тоже перекочевал в вельбот.

Одетый в форму член команды «Мандрагоры» отдал с палубы салют, а Резник помахал ему рукой, словно на прощание. Вельбот отвалил от борта «Мандрагоры» и направился к патрульному судну. Как только Мэнни, его подружка и телохранители поднялись на борт другого корабля, «Мандрагора» снялась с якоря, повернула к выходу из залива и уверенно взяла курс на глубоководный пролив.

— Она уходит, — пробормотал Чабби. — Почему они это делают?

— Да, «Мандрагора» уходит, — подтвердил я. — Мэнни Резник теперь может обойтись и без нее. У него есть новый союзник, и ему не нужен собственный корабль. Возможно, он обходился ему тысячу баксов в день, а Мэнни у нас экономный парень.

Я снова перевел бинокль на спасательное судно и увидел, как Мэнни со свитой входят в каюту.

— Возможно, здесь есть и другие причины.

— Ив чем дело, Харри?

— Мэнни Резнику и Сулейману Дада не нужны лишние свидетели тому, чем они сейчас собираются заняться.

— Да, я, кажется, тебя понимаю, — проворчал Чабби.

— Я полагаю, мой друг, что перед нами сейчас предстанет такое омерзительное зрелище, что то, что они сотворили с Анджело, покажется в сравнении с ним детской забавой.

— Харри, нам надо вызволить мисс Шерри с этого корабля, — Чабби начал потихоньку приходить в себя после страданий, вызванных смертью Анджело. — Надо что-то придумать, Харри!

— Хорошая мысль, я согласен, Чабби. Но будет мало проку, если нас с тобой убьют. По-моему, они не решатся отнять у нее жизнь, пока сокровище не будет в их руках. — Его большое темное лицо сморщилось, как у рассерженного бульдога.

— Так что же нам делать, Харри?

— В настоящий момент нам надо снова бежать.

— Что ты задумал?

— Послушай-ка, — сказал я ему, ион прислушался. Снова раздался резкий гудок, а затем ветер донес до нас еле слышные голоса.

— Похоже на то, что их первой попыткой будет откровенное насилие. Они высадили на остров целый взвод автоматчиков и собираются прочесать остров, чтобы загнать нас в ловушку, как парочку фазанов.

— Давай спустимся и там попробуем это! — прорычал Чабби и вскинул карабин. — У меня есть для них послание от Анджело.

— Не будь дураком, Чабби, — грубо набросился я на него. — Теперь послушай меня. Я хочу сосчитать сколько их. Затем, если позволят обстоятельства, мы попробуем уложить одного из них и отнимем у него оружие. Жди, когда подвернется случай, Чабби, а пока отложи ружье. И обращайся с ним поосторожней, слышишь? — я не хотел комментировать его меткость в насмешливом тоне.

— О'кей, — согласился Чабби.

— Ты останешься здесь, на этой стороне гребня. Сосчитай, сколько их сойдет на этой стороне острова. Я перейду гребень и сосчитаю на той стороне, — он кивнул. — Я встречу тебя на том месте, где нас обстреляли со спасательного судна, через два часа.

— А как же ты, Харри? — он сделал жест в сторону карабина. Я не решился отнять у него ружье.

— Со мной все будет о'кей, — ответил я. — А теперь иди, старина.

Двигаться перед цепью автоматчиков оказалось несложным делом, так как они громко перекликались, стараясь приободрить друг друга. Они даже не пытались скрыть свое присутствие, а медленно и осторожно, но верно, продвигались вперед растянутой шеренгой.

С моей стороны гребня их было девять. Семеро из них были черными, в морской униформе, вооруженные АК47, а двое других были ребятами Мэнни Резника. В одном из них я узнал водителя «ровера», увезшего меня в ту далекую ночь, и пассажира «Сессны», что засек нас с Шерри на берегу. Как только я их сосчитал, повернулся к ним спиной и бросился к излучине соленого болота. Я знал, как только цепь автоматчиков упрется в это препятствие, они, видимо, разбредутся, и кто-то из них окажется в одиночестве.

Я обнаружил выступ болота, поросший молодыми манграми и жесткой травой ядовито-зеленого малярийного цвета. Я прошел вдоль края этих зарослей и вышел к такому месту, где поваленный ствол пальмы лежал через узкий выступ болота наподобие моста, давая путь в обе стороны. Рядом густым слоем валялись сорванные ветром пальмовые ветки и росла густая трава. Это было удобным укрытием для засады.

Я лежал позади этой взлохмаченной кучи сухой растительности и в правой руке держал наготове для броска тяжелый нож. Цепь преследователей неумолимо приближалась, их голоса были слышны все отчетливей по мере их приближения к болоту.

Вскоре я уже мог различить треск и шелест ветвей, когда кто-то из них двинулся прямо в моем направлении. В футах двадцати от меня он остановился и позвал, а я, прижавшись лицом к мокрой земле, наблюдал за ним сквозь сухие ветви. Там внизу была небольшая щель, и мне были видны его ступни и ноги ниже колен. На нем были синие саржевые брюки и дешевые белые кроссовки на босу ногу. При каждом его шаге обнаженные щиколотки мелькали черной африканской кожей.

Это был матрос спасательного судна, и я был рад этому. У него наверняка был автомат. Мне это оружие нравилось больше, чем пистолеты, которыми были вооружены ребята Мэнни Резника.

Я медленно перекатился на бок и освободил руку, в которой был нож. Матрос прокричал уже совсем близко и так громко, что нервы мои закипели и в кровь ворвался адреналин. Ответ на его крик донесся издалека, и матрос пошел дальше. Я уже мог различить шорох его шагов по песку: он приближался.

Внезапно, когда он огибал поваленный кустарник, я увидел его в полный рост. Он был лишь в десяти шагах от меня. На нем была морская форма, а на голове голубая бескозырка с легкомысленным красным помпоном. Но на бедре он нес вселяющее ужас смертоносное оружие. Это был высокий худой парень лет двадцати, с гладким лицом. Он взмок от напряжения, отчего кожа его приобрела фиолетовый отблеск, на фоне которого резко выделялись белки глаз. Заметив меня, он попытался вскинуть автомат, но тот висел у него на правом бедре, и он сам себе блокировал поворот. Я нацелился в ямку у основания шеи, где сходились ключицы — она виднелась в расстегнутый ворот его формы, и метнул нож, с силой разжав пальцы в момент броска. Лезвие пронеслось серебристым следом и вонзилось туда, куда я метил. Нож ушел в горло по самую рукоятку из темного орехового дерева.

Он попытался закричать, но не смог издать ни звука, так как нож повредил ему голосовые связки. Он медленно опустился на колени, глядя на меня в немой мольбе, руки безжизненно болтались у него вдоль тела, а автомат повис на ремне. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, и они показались мне вечностью. Затем его передернуло, изо рта вырвался, булькая, поток густой крови, и он упал лицом вниз. Низко пригнувшись, я перевернул его на спину и с трудом вытащил торчащий у него из горла нож и вытер о рукав его формы. Быстрым движением я снял с него оружие и связку запасных магазинов, что болтались на поясе. Затем, не разгибаясь, оттащил его за ноги в липкую грязь и нажал коленом ему на грудь, чтобы он погрузился в болото. Грязь медленно натекла на его лицо толстым, похожим на расплавленный шоколад, слоем, и когда его целиком поглотила топь, я застегнул на поясе ремень, взял автомат и прошмыгнул через брешь в разорванной мною цепи преследователей. Я бежал, низко пригнувшись, используя любые прикрытия. Прямо на бегу я проверил автомат. Я был знаком с этим оружием. Мне довелось пользоваться им в Биафре. Я убедился, что магазин полон, и автомат готов к стрельбе. Затем я повесил ремень на правое плечо, держа оружие наготове у бедра. Когда я прошел назад около пятисот ярдов, я остановился и прислушался, укрывшись за толстым пальмовым стволом. Позади меня цепь автоматчиков, кажется, наткнулась на болото. Они с громкими криками пытались выбраться из топи. Я слушал их выкрики и резкий звук свистка. Он был похож на судейский сигнал, подумал я и криво ухмыльнулся. Я только что убил человека, и меня не покидало ощущения тошноты.

Теперь, когда я прорвался сквозь цепь, я повернулся и кинулся прямиком через остров на рандеву с Чабби у южного пика. Как только я выбежал из пальмовой рощи на нижние склоны гряды, я очутился среди высокой растительности и помчался быстрей под спасительным прикрытием.

На полпути к гребню я вздрогнул от возобновившейся стрельбы. На этот раз я отчетливо расслышал знакомый, похожий на щелканье кнута треск карабина, прозвучавший на более резкой, но протяжной ноте, чем ответивший ему в тот же момент сплошной огонь из АК47. Судя по продолжительности очередей, магазины обоих соперников должны были быть пусты. Наступила гнетущая тишина.

Чабби решил пострелять, несмотря на все мои увещевания. Хотя я был ужасно зол на него, меня в то же время тревожила мысль, в какую беду он мог угодить. Я был уверен в одном — в кого бы он ни стрелял, он непременно промахнулся.

Я перешел из рыси в стремительный бег, повернув к гребню — я рассчитывал попасть именно туда, откуда доносились выстрелы. Выскочив из кустарника на узкую, еле заметную тропинку, что вела в нулевом направлении, я свернул на нее и помчался что было сил. Добежав до самого гребня, едва не угодил в объятия одного из матросов, который так же стремглав несся навстречу мне. За ним гуськом бежали шестеро его товарищей, изо всех сил стараясь не отстать от него. В тридцати ярдах позади виднелся еще один, что потерял оружие. Его форменная куртка пропиталась свежей кровью. На их лицах застыл непреходящий ужас, и они мчались, одержимые единственной мыслью — поскорее унести ноги от следующих за ними по пятам легионов ада.

Я сразу понял, что эта горстка состоит из оставшихся в живых после встречи с Чабби Эндрюсом, и нервы у них сдали. Они неслись назад, домой, спасаясь от нечистой силы. Видимо, каким-то чудом Чабби Эндрюс превратился в искусного стрелка, и я мысленно принес ему извинения. Матросы были так напуганы встречей с самим дьяволом, что не замечали меня в течение нескольких секунд — мне их хватило как раз на то, чтобы вскинуть предохранитель автомата и, согнув в коленях, крепко расставить ноги. Я развернул ствол, целясь им по коленям. Работая «Калашниковым», надо все время целиться в ноги — тело, падающее под стеной огня, будет обязательно несколько раз прошито пулями. А кроме того, нет необходимости прижимать короткий ствол, прыгающий вверх при отдаче. Они рухнули на тропу кричащей массой; подкошенные тяжелыми пулями они падали назад, сбивая друг друга с ног.

Я не снимал палец с курка, пока не досчитал до четырех, затем повернулся и нырнул с тропинки в густые заросли кустарника. Я тут же исчез в нем и согнулся в беге, увертываясь от ударов ветвей. Позади меня раздалась автоматная очередь и густую листву с треском прошили пули. Однако никто не посмел приблизиться ко мне и я снова пустился бежать. Я предполагал, что моя внезапная, абсолютно для них неожиданная атака навсегда уменьшила их ряды на двух или трех товарищей, и еще один или два были ранены.

По-видимому, их боевой дух окончательно испарился, особенно, если учесть неравную атаку Чабби. Вернувшись в безопасное место на спасательном судне, они не осмелятся еще раз ступить на остров, как бы долго и настойчиво их не уговаривали. Во втором раунде мы одержали решительную победу, однако Шерри Норт все еще оставалась в их руках. Это был их главный козырь. Пока она была их пленницей, они могли диктовать условия игры.

Чабби ждал меня среди камней на седловине между пиками. Этот человек был непотопляем.

— Господи, Харри, где ты пропадал? — недовольно произнес он. — Я жду тебя здесь уже целое утро.

Я заметил, что он принес из расщелины, где я его бросил, мой рюкзак. Он лежал у его ног рядом с двумя трофейными «калашниковыми» и связками амуниции.

Он протянул мне бутыль с водой, и лишь тогда я ощутил сильную жажду. Хлорированная вода показалась мне вкуснее «Вдовы Клико», но я ограничился тремя глотками.

— Я должен извиниться перед тобой, Харри, я немного пострелял. Ну, никак не мог удержаться, браток. Они там сбились в кучу и стояли на поляне, как школьники на пикнике. Ну, никак не мог удержаться, и всыпал им как следует. Двое свалились сразу, а другие разбежались, как куры. И при этом все палили в воздух.

— Да, — кивнул я. — Они мне повстречались, когда бежали через гребень.

— Слышал я стрельбу. Уже собирался пойти искать тебя.

Я сел на камень возле него и обнаружил в рюкзаке мои сигары. Я закурил одну, несколько раз затянувшись в благословенной тишине, но Чабби все испортил.

— Да, поддали мы им огоньку под хвост, не думаю, чтобы они вернулись сюда. Но ведь мисс Шерри все еще у них. Пока она в их руках — победители они.

— Сколько их было, Чабби?

— Десять, — он выплюнул прилипший к языку табак и осмотрел горящий конец сигары. — Но двух я уложил, и, верно, подбил еще одного.

— Да, — подтвердил я. — На гребне их было семеро. Я тоже в них попалил. Теперь их не больше, чем четверо, и еще восемь из моей партии. Против нас все еще двенадцать стволов, Чабби.

— Неплохие шансы, Харри!

— Давай все обдумаем, Чабби.

— Что ж, Харри, давай.

Я выбрал самый новый и наименее потрепанный из трех автоматов. К нему было пять запасных магазинов. Припрятав остальные два под плоской каменной плитой, я зарядил и проверил свой.

Каждый из нас сделал еще по глотку из бутылки с водой, а затем я, крадучись, двинулся вдоль гребня, стараясь не высовываться из-за камней, назад к лагерю. С того места, откуда я впервые заметил приближение «Мандрагоры», мы окинули взглядом всю северную часть острова.

Как мы и предполагали, Мэнни Резник и Сулейман Дада убрали с острова всех своих людей. Наш вельбот, а также меньшая моторная лодка стояли на приколе возле спасательного судна. На его борту кипела какая-то непонятная деятельность, и когда я наблюдал за снующими фигурками, моему воображению предстали потрясающие сцены гнева и негодования, происходившие в главной каюте. Сулейман Дада и его новый союзник, должно быть, обрушили лавину страшных проклятий на свои и без того побитые и деморализованные войска.

— Я хочу сходить в лагерь, Чабби. Посмотрю, что они там оставили, — произнес я и отдал ему бинокль. — Останешься часовым. Предупредительный сигнал — три быстрых выстрела.

— О'кей, Харри, — согласился он, но когда я привстал, на борту судна снова вспыхнула лихорадочная деятельность. Я взял у Чабби бинокль и увидел, что из каюты показался Сулейман Дада и с трудом поднялся на открытый мостик. В своей белой форме, увешанной блестящими на солнце медалями, в сопровождении группы помощников, он напоминал белую толстую матку термитов, которую рабочие муравьи выкатывают из ее королевской каморы.

Наконец, наступила минута переговоров. Я наблюдал через стекла бинокля, как Сулейману вручили электронный громкоговоритель. Он стал лицом к берегу, поднес микрофон ко рту и сквозь мощные линзы я увидел движение его губ. Спустя несколько секунд, до нас ясно донесся звук, усиленный прибором и подхваченный ветром.

— Харри Флетчер, надеюсь, что ты меня слышишь. — Глубокий, хорошо поставленный голос слегка искажался усилителем. — Я задумал продемонстрировать тебе сегодня вечером нечто такое, что убедит тебя в необходимости сотрудничества со мной. Будь добр, займи удобную для наблюдения позицию. Это будет захватывающее зрелище. В девять вечера на задней палубе. Это свидание, Харри. Не пропусти его.

Он протянул мегафон одному из офицеров и спустился вниз.

— Они собираются что-то сделать с Шерри, — пробормотал Чабби и с безутешным видом принялся возиться с ружьем у него на коленях.

— В девять мы это узнаем, — сказал я, наблюдая как офицер с рупором спустился с палубы в моторную лодку. Они медленно обогнули весь остров, делая через каждые полмили остановку у пустынного поросшего пальмами берега, чтобы повторить мне приглашение Сулеймана Дада. Он очень беспокоился, чтобы я его услышал.

— Ну что ж, Чабби, — взглянул я на часы, — у нас еще есть время. Я иду вниз в лагерь. Ты останешься на посту.

Лагерь подвергся почти тотальному разграблению, стащили все ценное — оборудование, продовольственные запасы, а что не успели — разбили и разбросали по полу пещер, но кое-что ускользнуло от их внимания. Я нашел пять канистр с горючим и спрятал их с другими вещами, которые еще могли пригодиться. Затем я осторожно прокрался в рощу и с облегчением обнаружил, что тайники с сундучком и золотой головой тигра, а также другие запасы остались нетронутыми. Неся пятигаллоновую канистру с питьевой водой и три жестянки с пряной говядиной и овощным ассорти, я снова взобрался на гребень, где меня поджидал Чабби. Мы поели, запив водой, и я сказал ему:

— Поспи немного, если можешь. Нам предстоит долгая и трудная ночь.

Он фыркнул и свернулся в траве калачиком, как гигантский бурый медведь. Вскоре он ровно и мягко похрапывал. Я в задумчивости выкурил три сигары, но только ближе к закату меня, наконец, осенило. Это было так ясно и просто, и так, к моему восторгу, осуществимо, что я заподозрил что-то неладное и еще раз тщательно все обдумал. Ветер стих, и когда я окончательно уверился в своей идее, было уже темно. Я сидел, улыбаясь и удовлетворенно кивая самому себе, когда эта мысль снова и снова возвращалась ко мне.

Патрульное судно было ярко освещено, все его иллюминаторы сияли, а пара прожекторов заливала слепящим белым светом всю нижнюю палубу, отчего она казалась похожей на пустую сцену. Я разбудил Чабби, мы снова поели и выпили воды.

— Давай спустимся на пляж, — предложил я. — Оттуда будет лучше видно.

— А вдруг это ловушка? — мрачно остерег меня Чабби.

— Не похоже. Они все на борту и забавляются, демонстрируя силу. И Шерри все еще у них. Вряд ли они испробуют какой-нибудь фокус.

— Послушай, если они хоть пальцем тронут девушку, — он замолк и встал. — Ну ладно, пойдем.

Мы медленно и осторожно шли через рощу, держа наготове оружие, не снимая пальцев с курка. Ночь была тиха, а роща безлюдна. Мы остановились среди деревьев в дальнем конце пляжа. Судно было от нас лишь в двухстах ярдах и я, прислонившись плечом к стволу, навел на него бинокль. Оно было так близко и хорошо видно, что я мог прочитать название на пачке сигарет, которую достал чтобы закурить, один из часовых. У нас были места в переднем ряду, какое бы представление ни затевал Сулейман Дада. Я ощутил, как во мне шевельнулось дурное предчувствие. Я был уверен, что нам предстоит пережить нечто ужасное, отчего у меня мороз пробежал по коже.

Я опустил бинокль и мягким голосом шепнул Чабби:

— Дай мне твой карабин, а себе бери мое, — и он протянул мне длинноствольный карабин, а сам взял АК47.

Мне требовалась точность моего карабина, чтобы при случае не промахнуться мимо палубы. Конечно, я не стану вмешиваться до тех пор, пока они не тронут Шерри, но если ей причинят хоть малейшую боль, я постараюсь, чтобы она не страдала в одиночку. Я присел на корточки возле пальмы, поправил прорези прицела и взял на мушку голову часового на палубе. Я знал, что даже с такого расстояния я могу пустить ему пулю прямо в висок. Затем, я удовлетворенно положил ружье себе на колени и принялся ждать. Вокруг нас роем пищали москиты, налетевшие с болот, но мы с Чабби не обращали на них внимания и сидели спокойно. Мне хотелось закурить, чтобы успокоить нервы, однако я был вынужден отказаться от этого комфорта. Время тянулось медленно, меня начали одолевать страхи, отчего ожидание казалось дольше, чем на самом деле. Но, наконец, за несколько минут до обещанного часа, на судне снова начались сутолока и беготня, и опять Сулейман Дада, опекаемый помощниками, поднялся по лесенке на мостик, где встал у самых перил, глядя вниз на заднюю палубу. Он сильно вспотел и у него промокли подмышки и спина его белой форменной куртки. Я был уверен, что он провел время ожидания, то и дело прикладываясь к бутылке виски, возможно из моих собственных запасов, которые были унесены мародерами из пещеры. Дада смеялся и шутил со стоящими вокруг людьми. Неохватное брюхо колыхалось от веселья, а его люди раболепно вторили смеху. Их голоса доносились по воде до самого пляжа.

За Сулейманом показались Мэнни Резник и его возлюбленная блондинка. Мэнни, в совсем дорогом спортивном костюме, выглядел ухоженным и хладнокровным. Он встал немного в стороне от других, с выражением полного равнодушия на лице. Он напоминал мне взрослого на детском празднике, который вынужден выполнять утомительные и даже слегка неприятные для него обязанности. В полную ему противоположность, у Лорны Пейдж глаза были широко раскрыты от волнения, как у девушки на первом свидании. Она вторила смеху Сулеймана Дада, склонившись в ожидании через перила безлюдной палубы. В мощные стекла бинокля мне был виден яркий румянец на ее щеках, и это не была косметика.

Я был сосредоточен на ней, и только когда почувствовал, что Чабби беспокойно заерзал возле меня и тревожно проворчал что-то, я перевел бинокль вниз на палубу, там была Шерри. Она стояла между двумя матросами в форме. Они держали ее за руки, и рядом с ними она казалась крошечной и хрупкой. На ней была все еще та одежда, которую она второпях надела утром, а волосы были спутаны. Выражение ее изнеможенного лица выдавало напряжение. Но только когда я более пристально вгляделся в него, я понял, что то, что я сперва принял за темные круги от недосыпания, у нее под глазами, на самом деле было кровоподтеками. Я пришел в ярость, увидев, что губы ее распухли, будто искусанные пчелами. Одна щека была также изуродована синяками.

Ее избили до полусознания. Осмотрев ее еще более внимательно, я увидел пятно запекшейся крови на ее голубой рубашке. Когда один из охранников грубо проволок ее, чтобы повернуть лицом к берегу, я заметил, что одна ее рука наспех перебинтована, и сквозь повязку проступили пятна не то крови, не то йода.

Шерри выглядела измученной и больной, почти на исходе сил. Мой гнев едва не поборол мой рассудок. Я желал навлечь страшные мучения на истязателей Шерри. Я было уже приготовился вскинуть ружье трясугщшися от ненависти руками, однако сдержал себя. Я крепко закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы заставить себя успокоиться. Это время еще настанет, но немного поздней. Когда я снова открыл глаза и навел бинокль, Сулейман Дада уже поднес к губам мегафон.

— Добрый вечер, Харри, мой дорогой друг. Я не сомневаюсь, что ты узнаешь эту юную леди, — он сделал жест в сторону Шерри, и она устало подняла к нему взгляд. — После того, как ей были заданы несколько вопросов — процедура эта доставила ей некоторый дискомфорт — я наконец, убедился, что ей неизвестно, где находится имущество, в котором так заинтересованы я и мои друзья. Она говорит, что ты его спрятал.

Сулейман сделал паузу, вытер потное лицо полотенцем, услужливо поданым ему одним из его людей, а затем продолжал:

— Она меня больше не интересует — разве только как заложница, которую можно обменять.

Он сделал жест, и Шерри увели вниз. Что-то холодное и скользкое шевелилось у меня в животе, когда я увидел, что ее уводят. Я спрашивал себя — увижу ли я ее снова — живой.

На пустой палубе появились четверо людей Сулеймана Дада. Каждый был обнажен по пояс, и лучи прожектора играли на их темных гладких мускулистых телах.

У каждого в руках была рукоятка от топорика. Они молча встали по углам открытой палубы. Затем два охранника вывели в центр ее какого-то человека. Руки его были связаны за спиной. Охранники встали у него по бокам, вынуждая сделать медленный круговой поворот, чтобы все могли его увидеть, а в это время через громкоговоритель прогромыхал голос Сулеймана Дада:

— Если я не ошибаюсь, ты узнаешь его? — я вглядывался в сгорбленную фигуру человека, облаченного в холщовый тюремный комбинезон, который болтался на его тощем теле серыми грязными клочьями. Его кожа была бледной, с восковым оттенком, глаза запали, а длинные редкие волосы свисали жирными прядями ему на лицо, заросшее редкой кудрявой бороденкой. Зубов у него не было, возможно, они были выбиты бесцеремонным ударом.

— Ну, Харри? — Сулейман Дада задорно рассмеялся в мегафон. — Отсидка в тюрьме Зинбалла творит с человеком чудеса, не правда ли? Но, конечно, арестантская одежда не так нарядна, как форма инспектора полиции.

Только тогда я узнал бывшего инспектора Питера Дейли, человека, которого я сбросил с палубы «Балерины» в воды внешней лагуны перед тем, как скрыться от Сулеймана Дада, бежав через пролом в Пушечном Рифе.

— Инспектор Питер Дейли, — подтвердил Сулейман Дада с насмешкой. — Человек, который меня сильно подвел, Харри. А я ужасно обидчив. Я захватил его с собой на всякий случай, и это была мудрая предосторожность. Я полагал, что наглядные действия более убедительны, чем словесные описания.

Он снова остановился, чтобы вытереть лицо, и сделал глоток из протянутого ему стакана. Дейли упал на колени и взглянул вверх на человека на мостике. На его лице было жалкое выражение, слюнявым ртом он молил о пощаде.

— Итак, мы можем продолжить, если ты готов, Харри, — прогудел Сулейман и один из охранников достал большой черный матерчатый мешок, который он натянул на голову Питеру Дейли и обвязал вокруг шеи веревкой. Его грубо заставили подняться. — Эта наша собственная версия игры в жмурки.

Сквозь стекла бинокля я увидел, что перед холщовых брюк Дейли промок — видимо, от ужаса не выдержал его мочевой пузырь. Скорее всего он уже был знаком с этой игрой во время своего пребывания в тюрьме Зинбалла.

— Харри, я хочу, чтобы ты привлек свое воображение. Представь, что на месте этого грязного сопливого выродка твоя очаровательная юная барышня, — Дада тяжело вздохнул, но когда стоящий возле него матрос подал ему полотенце, Сулейман нанес тому бесстрастный удар, отчего бедняга перелетел через весь мостик, а затем как ни в чем ни бывало продолжал: — Представь ее изумительное юное тело, представь ее восхитительный страх, когда она стоит в темноте, не зная, что ее ждет.

Два охранника принялись вращать Дейли между собой, как принято в детской игре, и он пошел кругами. До меня слабо доносились крики ужаса, заглушённые тканью. Внезапно два охранника отступили от него и вышли из круга полуобнаженных людей с палками наготове. Один из них уперся рукояткой в поясницу Дейли и с силой толкнул его. Дейли зашатался и полетел через палубу, где его уже поджидал другой, нацелясь ткнуть его в живот.

Шатаясь, он кидался взад и вперед, подгоняемый толчками дубинок. Постепенно мучитель увеличивал силу ударов, пока, наконец, один из них замахнулся дубинкой, как топором на дерево, и она разбила несчастному ребра. Это был сигнал прикончить жертву, и как только Питер Дейли свалился на палубу, они обступили его. Дубинки ритмично взлетали и опускались, и через лагуну доносились звуки ударов. Мы наблюдали за происходящим с отвращением и омерзением. Затем они один за другим устали и отошли в сторону, чтобы отдохнуть от своих неприятных трудов, а смятое разбитое тело Питера Дейли осталось лежать в центре палубы.

— Жестоко, ты скажешь, Харри — но ведь ты не станешь отрицать, что весьма эффективно?

Меня мутило от варварской жестокости этой сцены, а Чабби пробормотал возле меня: «Он чудовище, я никогда не слыхал о чем-то подобном».

— Даю тебе время до завтрашнего полдня, Харри, ты должен прийти ко мне безоружными и с пониманием. Мы поговорим, придем к соглашению по конкретным пунктам, обменяем наши ценности и расстанемся друзьями.

Он замолк, чтобы взглянуть, как один из его людей привязал к щиколотке Питера Дейли шнур, и они подвесили его к мачте судна. Там он повис, болтаясь, как какой-то гротескный отвратительный вымпел. Лорна Пейдж впилась в него взглядом, откинув голову назад. Волосы упали ей на спину, а губы от волнения слегка раскрылись.

— Если ты, Харри, не проявишь понимания, то завтра в полдень я совершу морскую прогулку вокруг острова, а на мачте будет вот так же болтаться твоя подружка. — Дада указал на труп, чья завязанная голова моталась из стороны в сторону, в нескольких футах над палубой.

— Подумай об этом, Харри. Можешь не торопиться. Обдумай все хорошенько.

Внезапно прожектор погас, а Сулейман Дада начал медленно спускаться к себе в каюту. Мэнни Резник и Лорна Пейдж спустились вслед за ним. Мэнни шел нахмурясь, как будто обдумывал какую-то сделку, но было заметно, что Лорна в полном восторге.

— Кажется, меня сейчас вырвет, — пробормотал Чабби.

— Тогда побыстрей, — ответил я. — Нам еще многое надо успеть сделать.

Я встал и тихо пошел назад в пальмовую рощу. Мы по очереди копали яму, пока другой стоял на посту среди деревьев. Мы не пользовались фонарем, боясь привлечь внимание со спасательного судна, и оба изо всех сил старались хранить тишину, чтобы вдруг из рощи не раздался звук металла о металл.

Мы подняли оставшиеся ящики с гелигнитом и необходимым оборудованием, а также ржавый казначейский сундучок, и перенесли их к тщательно выбранному месту ниже крутого склона пика. В пятидесяти ярдах вверх по склону была небольшая земляная складка, скрытая густо поросшим кустарником и травой.

Мы вырыли еще одну ямку для сундучка. Мы копали глубоко, пока не наткнулись на воду, снова упаковали сундучок и перезахоронили его. Чабби взобрался вверх к потайному укрытию и сделал там кое-какие приготовления.

В это время я перезарядил автомат, обернул его вместе с пятью запасными магазинами в старую рубашку и закопал, присыпав лишь на дюйм песком, рядом со стволом ближайшей пальмы, где вода недавнего дождя прорезала узкое сухое русло, спускавшееся со склона. Прорытая водой канавка и дерево были в сорока шагах от того места, где мы закопали сундучок, и я надеялся, что это достаточное расстояние. Канавка была в глубину не более двух футов и могла послужить небольшим укрытием.

Луна взошла после полуночи, и стало достаточно светло, чтобы нам еще раз проверить наши приготовления. Чабби удостоверился, что я отлично виден из потайного укрытия на склоне, когда я стоял возле мелкого русла. Затем я взобрался к нему и еще раз проверил сам.

Мы закурили по сигаре, загораживая огонь спички и горящий конец сигары согнутой ладонью, и заново обсудили все мелочи нашего плана. Я особенно беспокоился о том, чтобы не было непонимания относительно времени и сигналов, и я заставил Чабби повторить все еще раз. Он послушался, театрально изобразив мучительное терпение, и я был удовлетворен. Мы погасили окурки, закопали их в песок и спустились вниз по склону, неся пальмовые ветки, чтобы замести следы нашей деятельности.

Первая часть моего плана была завершена, и мы вернулись туда, где еще были спрятаны остатки взрывчатки и золотая тигриная голова. Мы перепрятали голову, а затем я приготовил полный ящик гелигнита. Это был сверхмощный заряд, способный убить в десять раз больше людей — но я никогда не экономил там, где могу получить удовольствие по высшему разряду.

Мы не сможем воспользоваться электрическим взрывателем и проводом, поэтому пришлось положиться на карандашный детонатор. У меня к этим темпераментным штучкам стойкое недоверие. Их действие основано на работе кислоты, проедающей тонкую проволоку, которая держит молоточек на пороховой головке. Как только кислота перегрызает проволоку — головка взрывается. Задержка взрыва регулируется концентрацией кислоты и толщиной проволоки. Однако здесь возможны значительные погрешности во времени, и однажды я попал из-за этого в неприятную ситуацию, едва не стоившую мне жизни. Но в данном случае у меня не было выбора. Я выбрал заряд с шестичасовой отсрочкой взрыва и приготовил его для использования с гелигнитом.

Среди оборудования, не попавшегося на глаза грабителям, был и мой старый кислородный аппарат циклического действия. Это подводное устройство также опасно в применении, как и карандаши-таймеры. В отличие от акваланга, где используется сжатый воздух, этот прибор работает на чистом кислороде, который фильтруется и, очищенный от углекислого газа после каждого вздоха, снова возвращается к тому, кто им дышит. Кислород, вдыхаемый под давлением более двух атмосфер, не менее страшен, чем угарный газ. Другими словами, если вы дышите на глубине тридцати трех футов чистым кислородом, то вы рискуете жизнью. Чтобы работать с этой опасной штуковиной надо уметь хорошо ворочать мозгами, но у нее есть одно ценнейшее преимущество: на поверхность не поднимаются пузыри, которые бы могли привлечь внимание часового и выдать ему вашу позицию. Чабби нес приготовленный ящик гелигнита и ружье, и мы возвращались на пляж. Только после трех часов я одел и проверил дыхательное кислородное устройство, а затем отнес взрывчатку к воде и проверил ее на плавучесть. Требовалось несколько футов свинцовых грузов, чтобы она не всплыла, и с ней можно было легче обращаться в воде.

Мы подошли к воде с пляжа, расположенного за мысом от залива, где стояло на якоре патрульное судно, и работали под прикрытием поросшей пальмами песчаной косы.

Это был долгий и утомительный заплыв. Мне пришлось обогнуть косу и войти в залив — расстояние в целую милю. При этом я тянул за собой ящик со взрывчаткой. Он тяжело продвигался сквозь воду, и я плыл почти час, прежде чем надо мной показались огни, зажженные на судне. Прижимаясь к днищу, я двигался чрезвычайно медленно, осознавая, что лунный свет сделает из меня отличную мишень на фоне светлого песчаного дна лагуны — вода была прозрачна, как джин, и лишь двадцать футов глубиной.

С облегчением я медленно подплыл к темной тени, которую отбрасывал трюм спасательного судна, зная, что здесь меня не смогут обнаружить. Я несколько минут отдыхал, а затем размотал нейлоновый шнур, висящий у меня на поясе и привязал ящик с гелигнитом. После этого я по часам проверил время — светящиеся стрелки показывали десять минут пятого. Я сломал стеклянную ампулу карандаша-таймера, выпуская кислоту, чтобы она начала свое медленное разрушающее действие на кусочек провода, а затем снова вернул ее в гнездо в ящике со взрывчаткой. Через шесть часов, чуть раньше или позже, все это взлетит в воздух с силой, равной мощности двухсотфунтовой воздушной бомбы.

Я поднялся со дна лагуны и осторожно приблизился к трюму судна. Он был грязный, поросший свисающими склизкими усами морской растительности и толстым чешуйчатым слоем налипших на него моллюсков. Я осторожно двинулся вдоль киля, думая, к чему бы подвесить мой груз, но ничего подходящего не было, и я вынужден был воспользоваться лопастью винта. Я привязал к нему ящик нейлоновым шнуром, и когда закончил работу, был уверен, что если судно будет идти даже на полной скорости, то сопротивление воды не сможет сорвать мое устройство.

Наконец, удовлетворенный, я снова опустился на дно лагуны и не спеша отправился в обратный путь. Теперь я плыл значительно быстрей, не обремененный ящиком со взрывчаткой. Чабби уже поджидал меня на берегу.

— Все устроил? — тихо спросил он, помогая мне снять дыхательный аппарат.

— Главное, чтобы не подвел тот карандаш. — Я так устал, что обратный путь через рощу показался мне вечностью, еле передвигал ноги в незашнурованных ботинках. Я почти не спал предыдущую ночь, а с тех пор вообще нисколько.

На этот раз Чабби охранял мой сон, и когда он легким движением разбудил меня, было уже позже семи утра и быстро занимался день. Мы съели холодный завтрак из банки, завершив его пригоршней таблеток глюкозы из походной аптечки, и запивая все это кружкой хлорированной воды.

Я вытащил из-за пояса нож и броском вонзил его в ствол ближайшей пальмы. Он впился в дерево, дрожа от силы удара.

— Ты даешь! — пробормотал Чабби, а я улыбнулся ему, стараясь выглядеть спокойным и уверенным в себе.

— Смотри, как мне и сказали — никакого оружия, — я развел пустые руки.

— Ты готов? — спросил он, и мы оба поднялись, как-то странно глядя друг на друга. Чабби никогда не желал мне удачи. По его мнению, это самый простой способ навлечь сглаз на кого-либо.

— До скорого.

— О'кей, Чабби, — протянул я руку. Он крепко пожал ее, затем повернулся, взял карабин и зашагал через рощу.

Я подождал, пока он скроется из вида, и он ни разу не оглянулся. Тогда я тоже повернулся и безоружный направился к пляжу. Я вышел из чащи деревьев и стал у кромки воды, вглядываясь через узкую полоску воды на спасательное судно. С удовлетворением я заметил, что с мачты убрали болтавшийся там труп. В течение нескольких секунд ни один из часовых, стоящих на палубе, не замечал меня, поэтому я поднял руки над головой и громко выкрикнул «Привет!»

Мгновенно на борту судна закипела бурная деятельность и раздались крики отдаваемых приказов. У перил появился Мэнни Резник и Лорна Пейдж и уставились на меня, а около полудюжины вооруженных матросов спустились в вельбот и отчалили к берегу.

Когда вельбот коснулся пляжа, они выпрыгнули на песок и окружили меня, упершись мне в спину и живот дулами «калашниковых». Я поднял руки над головой и попытался придать лицу выражение полного безразличия, пока младший офицер с нарочитой тщательностью обыскивал меня на предмет оружия. Когда он был удовлетворен обыском, положил мне руку между лопаток и от всей души толкнул меня к вельботу. Один из его горячих молодцев принял это за приглашение к участию и попытался отбить мне почки прикладом АК47, но удар пришелся на шесть дюймов выше.

Я быстрым шагом направился к вельботу, чтобы предотвратить дальнейшие попытки демонстрации боевого искусства, а они набились в лодку, окружив меня со всех сторон и больно прижимая дула заряженных стволов в разные места моей анатомии.

Мэнни Резник наблюдал, как я поднялся через край палубы спасательного судна.

— Приветствую тебя снова, Харри, — сказал он, невесело улыбаясь.

— Взаимно, Мэнни, — ответил я ему таким же оскалом, и еще один удар пришелся мне между лопаток, послав меня через палубу. Я сжал зубы, чтобы сдержать гнев, и думал о Шерри Норт. Это помогло.

Командующий Сулейман Дада лежал развалясь на низкой кушетке с простыми холщевыми подушками. Он снял форменный китель, и тот свисал, отягощенный аксельбантами и медалями, с крючка, вбитого в перегородке каюты. На нем была лишь пропитанная потом сероватая майка, и, несмотря на раннее утро, он держал в правой руке стакан со светло-коричневой жидкостью.

— Ага, Харри Флетчер — или Харри Брюс, как правильнее? — улыбаясь, он был похож на громадного черного, как сажа, младенца.

— Выбирайте сами, Сулейман, — посоветовал я, хотя и не был настроен играть с ним сейчас в словесные игры. Я не питал иллюзий по поводу нашего с Шерри положения. Мои нервы были напряжены до предела, и страх в моем животе рычал, как зверь в клетке.

— Я узнал о тебе много нового от моих добрых друзей, — он указал на Мэнни и блондинку Лорну, которые проследовали за мной в каюту. — Очаровательно, Харри. Я и представить себе не мог, что твои таланты столь разнообразны, и ты так много повидал.

— Благодарю тебя, Сулейман, ты молодец, но давай не будем тратить время на комплименты. У нас с тобой важное дело, не так ли?

— Верно, Харри, в высшей степени верно.

— Мы знаем, что ты поднял тигровый трон, Харри, — вмешался Мэнни, но я покачал головой. — Только часть. Остальное пропало. Мы подняли то что осталось.

— Хорошо, Харри, допустим, я поверил, — согласился Мэнни. — Скажи нам только, что это?

— Это голова тигра, из чистого золота, весом около трехсот фунтов.

Сулейман и Мэнни переглянулись.

— Это все? — спросил Мэнни, и я инстинктивно догадался, что Шерри рассказала им все, когда они ее избивали. Я не держал на нее зла. Я ожидал это.

— Еще есть сундучок с драгоценностями. Камни были сняты с трона и упакованы в железный казначейский сундук.

— А алмаз — «Великий Могол»? — нетерпеливо спросил Мэнни.

— Он у нас, — ответил я, а они пошептались и улыбнулись, кивнули друг другу. — Но я, единственный, кто знает, где он, — добавил я мягко.

Они сразу же напряглись и умолкли.

— На этот раз у меня есть, что предложить для обмена, Мэнни. Тебя это интересует.

— Интересует, Харри, очень даже интересует.

— Мне нужна Шерри Норт.

— Шерри Норт? — Мэнни пристально смотрел на меня несколько секунд, а затем в замешательстве кашлянул. — А ты больший дурак, чем я предполагал, Харри.

— Девица нас больше не интересует, — Сулейман Дада отхлебнул из стакана, а я почувствовал, как душную каюту заполняет запах его пота. — Ты можешь ее забрать.

— Еще мне нужна моя лодка, топливо и вода, чтобы я мог покинуть остров.

— Разумно, Харри, весьма разумно, — Мэнни и Сулейман расхохотались.

— Харри, Харри, — укорял меня Сулейман, все еще смеясь.

— Старый скряга Харри, — смех Мэнни замолк.

— Вы можете забрать алмаз и еще около пятидесяти фунтов разных камней, — я пытался продать им идею со всей убедительностью, на какую был способен. Это было вполне естественно для человека в моем положении. — В сравнении с ними голова ничто. Алмаз стоит миллионы, а голова лишь покроет мои расходы.

— А ты крепкий орешек, Харри, очень крепкий, — усмехнулся Сулейман.

— Так, что я могу получить взамен? — спросил я.

— Жизнь, и будь за это благодарен, — выразительно произнес Мэнни, и я посмотрел на него. Его взгляд был холодным, как у рептилии, и не было ни малейших сомнений по поводу его намерений относительно меня, лишь только стоит указать им сокровище.

— И я могу вам доверять? — продолжал допытываться я, но Мэнни лишь пожал плечами.

— Харри, как ты можешь нам не доверять? — вмешался Сулейман. — Ну какой нам прок убивать тебя и твою подружку?

— А какой прок оставлять нас в живых? — подумал я, но кивнул и сказал: — О'кей, выбор у меня невелик.

Они снова расслабились, улыбаясь друг другу, а Сулейман поднял стакан в молчаливом салюте.

— Выпьешь, Харри? — спросил он.

— Для меня рановато, Сулейман, — отклонил я предложение. — Но мне бы хотелось, чтобы девушку привели сейчас.

Сулейман подал знак одному из людей, чтобы тот привел Шерри.

— Я хочу, чтобы вельбот заправили топливом и оставили его у берега, — с упорством продолжал я, и Сулейман отдал дальнейшие приказы.

— Девушка сойдет со мной на берег, и когда я укажу вам сундук и голову, вы заберете их и уйдете, — я переводил взгляд то на одного, то на другого. — Вы оставите нас на острове, не причинив вреда, вы согласны?

— Разумеется, Харри, — Сулейман добродушно развел руками. — Мы все согласны.

Я боялся, как бы они не заметили недоверия в моем взгляде, поэтому радостно обернулся к Шерри, когда ее вывели из каюты к нам. Моя радость мгновенно улетучилась, когда я ее увидел.

— Харри, — прошептала она распухшими багровыми губами. — Ты пришел! Боже, ты пришел! — И она сделала ко мне неуверенный шаг.

Ее щека были в синяках и распухла, и по размеру отека я определил что, возможно, сломана кость. Из-за синяков под глазами у нее был вид больной туберкулезом, а в ноздрях черной коркой запеклась кровь. Мне не хотелось смотреть на ее кровоподтеки, поэтому я обнял ее, крепко прижав к груди.

Они наблюдали за нами в замешательстве, но с интересом. Я чувствовал на себе их взгляд, но не хотел встречать его, чтобы они не прочитали убийственную ненависть к ним в моих глазах.

— Хорошо, — сказал я. — А теперь приступим к делу.

Когда, наконец, я посмотрел на них, я надеялся, что выражение моего лица под контролем.

— К сожалению, я не смогу пойти с вами, — Сулейман не собирался подниматься с кушетки. — Карабкаться с борта на борт мелких суденышек, идти по солнцу и песку на далекое расстояние не входит в список любимых мною занятий. Я попрощаюсь с тобой здесь, Харри, а мои друзья, — он указал на Мэнни и Лорну, — пойдут с тобой, как мои представители. Безусловно, вас будет также сопровождать дюжина моих ребят — все они вооружены и действуют согласно моим приказам.

Я подумал, что это предупреждение относилось не только к моей персоне.

— Прощай, Сулейман. Надеюсь, что мы еще встретимся.

— Не думаю, Харри, — хмыкнул он. — Но Бог свидетель, мое благословение не оставит тебя, — он помахал мне огромной лапой с розовой ладонью, и вместе с другими поднял стакан и осушил последние полдюйма спиртного.

Шерри сидела в лодке, прижавшись ко мне. Казалось, все ее тело сжалось от перенесенных мук. Я обнял ее за плечи, и она устало шепнула: «Они наверняка убьют нас, Харри, ты ведь сам знаешь».

Я не ответил на ее вопрос и тихо спросил:

— Что с рукой? — она все еще была неаккуратно перебинтована. — Что произошло?

Шерри подняла взгляд на белокурую особу, сидящую рядом с Мэнни Резником, и я почувствовал, что она вздрогнула.

— Это ее работа, Харри

Лорна Пейдж что-то щебетала Мэнни Резнику. Ни единая прядь ее аккуратно уложенных лаком волос не выбилась под порывами свежего ветра, а лицо ее было тщательно накрашено дорогой косметикой. От помады ее губы были влажными и блестящими, веки — серебристо-зелеными, а ресницы вокруг кошачьих глаз длинными и темными от туши.

— Они держали меня, а она вытягивала мне ногти.

Она снова вздрогнула, а Лорна Пейдж усмехнулась. Мэнни заслонил от ветра пламя дорогой зажигалки «Данхилл», пока Лорна прикуривала.

— Они все время спрашивали у меня где сокровище, и каждый раз, когда я не могла ответить, она вытягивала мне ноготь щипцами. Было слышно, как он отрывается от пальца. — Шерри умолкла и инстинктивно прижала больную руку, будто защищая ее, к животу. Я понимал, что она готова вот-вот разрыдаться, и я сильней прижал ее к себе, стараясь придать ей сил от соприкосновения со мной.

— Успокойся, детка, успокойся, — прошептал я, и она тоже сильней прижалась ко мне. Я гладил ее волосы, снова стараясь сдержать свой гнев, дабы он не затмил мой рассудок.

Моторная лодка приблизилась к берегу и уткнулась в пляж. Мы вышли из нее и постояли на песке, пока охранники окружали нас с оружием наготове.

— О'кей, Харри, — указал Мэнни. — Вот твоя лодка, в ней все для тебя приготовлено. — Наш вельбот пригнали к берегу. — Баки полны, и как только ты покажешь нам сокровище — ты свободен.

Он говорил непринужденно, а девица рядом с ним посматривала на нас горячим хищным взглядом — так мангуст смотрит на цыпленка. Я гадаю, что она задумала для наших персон. Я был уверен, что Мэнни пообещал ей любое удовольствие без всяких ограничений — как только разделается с нами.

— Надеюсь, ты не собираешься водить нас за нос, Харри, Я также надеюсь, что ты поступишь благоразумно и не будешь еря тратить наше драгоценное время.

Я заметил, что Мэнни окружил себя собственными людьми. Их было четверо, вооруженных пистолетами, и один из них был моим старым приятелем — шофером «ровера» во время нашей первой встречи.

Для равновесия сил под командованием младшего офицера было десять черных матросов, и я уже ощущал, как между этими двумя группировками нарастала враждебность. Мэнни уменьшил число матросов, приказав двоим из них оставаться в лодке. После этого он повернулся ко мне.

— Если ты готов, Харри, веди нас к сокровищам.

Мне пришлось поддерживать Шерри за локоть, ведя ее через рощу. Она была так слаба, что постоянно спотыкалась, и когда мы приблизились к пещере, ее дыхание стало тяжелым и неровным. В сопровождении следующих у нас по пятам вооруженных бандитов мы прошли вдоль края склона. Украдкой я взглянул на часы. Было десять. Оставался час до того момента, когда рванет гелигнит под спасательным судном. Примерно так я и рассчитывал.

Я устроил небольшое представление, якобы отыскивая место, где захоронен сундук. Мне стоило больших усилий, не бросить взгляда вверх, где на склоне в зарослях кустарника притаился Чабби.

— Скажи, чтобы копали здесь, — сказал я Мэнни и отступил. Четверо матросов отдали оружие товарищу и приготовили складные саперские лопатки, которые захватили с собой.

Почва была мягкая и недавно перекопанная, поэтому работа продвигалась угрожающе быстро. Они откопали сундук в считанные минуты.

— Девушка измучена, — сказал я Мэнни, — Ей надо присесть.

Он взглянул на меня, пытаясь разгадать, что я задумал. Он знал, что Шерри не в силах убежать далеко, и я полагал, он обрадовался возможности отвлечь еще несколько матросов — он быстро обратился к офицеру, и я отвел Шерри к пальме и усадил ее спиной к дереву. Она вздохнула с усталым облегчением, и двое матросов подошли к нам с оружием наготове. Я взглянул вверх, но там не было видно ничего подозрительного, хотя я был уверен, что Чабби пристально наблюдает за нами. Не считая двух охранников, все выжидающе столпились вокруг четверых матросов, которые уже вырыли яму глубиной по колено. Наших охранников также снедало любопытство, их внимание блуждало и они постоянно отворачивались, глядя на компанию в сорока ядрах от нас.

Я ясно услышал металлический лязг лопаты о сундук, и тут же раздался обрадованный крик. Они окружили раскопки, перебивая друг друга и толкаясь, чтобы протиснуться вперед и взглянуть на находку. Наши охранники повернулись к нам спинами и сделали пару шагов в том же направлении. Это было даже больше, чем я рассчитывал.

Мэнни Резник грубо оттолкнул двух матросов в сторону и прыгнул в яму рядом с копающими. Я услышал, как он крикнул: «Ладно, несите веревки, и будем поднимать! Осторожней, смотрите, ничего не повредите!»

Лорна Пейдж тоже склонилась над ямой. Это было превосходно.

Я поднял руку и медленно вытер лоб, подавая Чабби условный сигнал, затем опустил руку, схватил Шерри и быстро откатился в мелкую, вымытую дождем канавку. Шерри этого не ожидала. Я волновался о том, чтобы успеть в укрытие, поэтому мои движения были резкими. У нее и без того все болело, и она вскрикнула.

Двое охранников обернулись на крик, поднимая автоматы, и я понял, что они будут стрелять, а мелкий окопчик не защитит нас.

— Ну давай, Чабби, давай, — молился я, бросаясь, чтобы прикрыть собой Шерри от автоматной очереди, и прижал руку к ее ушам, защищая их.

В этот момент Чабби нажал кнопку электрического взрывателя, и по проводу, который мы так тщательно замаскировали, побежал ток. В казначейский сундук было напихано пол-ящика взрывчатки — достаточное количество, однако я не решился положить больше, чтобы нам с Шерри не пострадать во время взрыва.

Я представил дьявольское веселье Чабби, когда сундук рванул. Взрыв, ограниченный стенками раскопки, был направлен вверх, но мы заранее перемешали взрывчатку с песком и пригоршнями полудрагоценных камней, из которых получилась отличная шрапнель, и заряд стал более разрушительным.

Компания вокруг ямы взлетела в воздух, крутясь и кувыркаясь, как группа сумасшедших акробатов, а фонтан песка и пыли взметнулся вверх на сотни фунтов.

Земля содрогнулась под нами, разрывая наши распластанные тела мощной волной. Сила этой волны отбросила собравшихся уже было открыть огонь охранников на землю и сорвала с них одежду. Я был совершенно оглушен взрывом, но знал, что спас от повреждения уши Шерри. Оглушенный и почти слепой от песка, я скатился с Шерри и, как безумец, стал рыть руками песчаное дно канавки. Наконец, мои пальцы нащупали автомат. Я вытащил его, снял предохранительные заглушки и быстро поднялся на колени.

Оба ближайших к нам охранника были еще живы. Один пытался подняться на колени, а другой сидел, бессмысленно глядя перед собой, а из уха у него вытекала струйка крови.

Я прикончил их двумя короткими очередями, и они упали в песок. Затем я посмотрел в сторону груды человеческих тел у ямы. Там еще было небольшое движение, слабые стоны и скулящие звуки. Я, шатаясь, сделал шаг из канавы и увидел стоящего на склоне Чабби. Он что-то кричал, но я ничего не слышал, кроме шумного жужжания и звона в собственных ушах.

Я стоял, слегка пошатываясь и озираясь с глупым видом. Рядом со мной поднялась на ноги Шерри. Она коснулась моего плеча, говоря что-то, и у меня отлегло от сердца, когда я услышал ее голос, а шум в ушах начал стихать. Я снова взглянул на место взрыва и моему взору предстала жуткая, леденящая душу картина. Получеловеческая фигура, с которой сорвало не только одежду, но и почти всю кожу, кровоточащий кусок мяса, с вывернутой из плечевого сустава и полуоторванной болтающейся рукой, медленно поднялась возле ямы, как какой-то отвратительный вампир из могилы.

Он постоял несколько мгновений, которых мне хватило, чтобы узнать в нем Мэнни Резника. Трудно было поверить, что он остался в живых после такого взрыва, но более того, он медленно двинулся в мою сторону. Он переступал шаг за шагом, все ближе и ближе, а я стоял, окаменев от ужаса, не в силах сдвинуться с места. Я видел, что он ослеплен — песок запекся у него на глазах и ободрал кожу на его лице.

«Господи! Боже мой!» — шепнула рядом со мной Шерри, и я мгновенно пришел в себя. Я вскинул автомат, и поток пуль, пронзивший ему грудь, положил конец его земным страданиям. Я все еще плохо соображал, глядя на устроенную нами бойню, когда ко мне подоспел Чабби. Он взял меня за руку, и я услышал его крик: «У тебя все в порядке, Харри?» Я кивнул, а он продолжал: «Вельбот, мы должны проверить, что с вельботом».

Я повернулся к Шерри:

— Иди в пещеру и жди меня там, — и она послушно повернулась.

— Давай сначала посмотрим, что с этими, — пробормотал я Чабби, и мы подошли к груде тел у разбитого ящика. Все из них были мертвы, либо близки к этому.

Лорна Пейдж лежала на спине. Взрыв сорвал с нее верхнюю одежду и ее изящное тело было облачено только в кружевное белье, а на запястьях, будто браслеты, висели обрывки ее зеленого костюма. На ее оторванных, кровоточащих ногах также сохранились куски зеленой материи. Ее прическа, однако, бросая вызов взрыву, сохранила свою лаковую элегантность, припудренная лишь тонким белым песком. Смерть сыграла с Лорной мрачную шутку — силой взрыва ей глубоко вогнало в лоб осколок ляпис-лазури из сундука с драгоценностями. Он впился в кость ее черепа наподобие глаза тигра на золотом троне. Ее собственные глаза были закрыты, а третий, драгоценный глаз, взирал на нас обвиняющим взглядом.

— Они все мертвы, — буркнул Чабби.

— Да, мертвы, — подтвердил я и отвел взгляд от изуродованной женщины. К моему удивлению, я не испытал ни триумфа, ни удовлетворения по поводу ее смерти и того, как это произошло. Мстительность — совершенно безвкусное чувство, не говоря уже о том, чтобы быть приятным, подумал я и последовал за Чабби.

Мои движения все еще были неуверенными от воздействия взрыва, и хотя ко мне полностью вернулся слух, мне было тяжело идти в ногу с Чабби. Он шагал легкой походкой, несмотря на свой рост и вес. Когда мы вышли из-за деревьев и остановились в начале пляжа, я отстал от него шагов на десять. Вельбот лежал там, где мы его оставили, а два матроса, которые должны были его охранять, видимо, решили не рисковать, услышав взрыв. Они уже были на полпути к спасательному судну, и когда один из них заметил нас с Чабби, он выпустил очередь в нашем направлении. С такого расстояния они вряд ли могли в нас попасть, и мы не стали прятаться. Однако стрельба привлекла внимание матросов на судне, и я увидел, как трое из них подбежали к скорострельному орудию на его носу.

— Начинаются неприятности, — пробормотал я.

Первая очередь пролетела высоко, сбивая пальмовые листья у нас над головами и поливая стволы потоком шрапнели. Мы с Чабби тотчас юркнули назад в рощу и распластались за песочной дюной.

— Что теперь? — спросил Чабби.

— Тупик, — ответил я, и следующие две очереди в бессильной ярости пронеслись сквозь листья у нас над головой. Затем все стихло на несколько минут, и я увидел, что они пытаются завести машину. Следующий выстрел взметнул фонтан воды на мелководье у вельбота. Чабби испустил грозный рык, как львица, чей детеныш в опасности.

— Они пытаются потопить лодку! — проревел он, когда следующая очередь подняла у пляжа клубы песка.

— Дай-ка мне это, — рявкнул я и вырвал у него карабин, бросив взамен ему «Калашникова», а затем стащил с его плеча ремень рюкзака. Его меткость была явно недостаточной, для предстоящей мне тонкой работы.

— Оставайся здесь, сказал я ему и пригнувшись бросился вдоль дуги залива.

Я уже почти полностью пришел в себя от взрыва. Как только добежал до мыса, ближайшего к стоящему на якоре судна, я распластался на животе и прижал к плечу длинный приклад карабина. Пулеметчики все еще увлеченно палили по вельботу, и вокруг него один за другим беспрестанно взлетали фонтаны песка и воды. Передняя броня пулемета была обращен ко мне торцом и мне были видны незащищенные спины и бока матросов.

Я переключил селектор оружия на одиночные выстрелы, сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться после быстрого бега по рыхлому песку.

Пулеметчик нажимал рычаги управления, крепко прижавшись лбом к подушечке над смотровой прорезью. Я прицелился в него и нажал курок. Выстрел выбил его из сидения, и он вылетел б сторону через палубу. Лишившись управления, наводящие рукоятки стали вертеться сами по себе и дуло пулемета поднялось прямо к небу. Двое помощников в замешательстве обернулись, и я послал в их сторону еще пару выстрелов. Их замешательство сменилось паникой, они покинули пост и пустились бегом по палубе и нырнули в открытый люк.

Я перевел мушку выше — к капитанскому мостику. Три выстрела в собравшихся там матросов и офицеров разбудили приятный для моих ушей хор воплей, и мостик опустел, как по мановению волшебной палочки. Моторная лодка с беглецами подошла к судну, и я еще тремя выстрелами заставил матросов поторопиться подняться на борт и укрыться в каюте. Они даже не удосужились привязать лодку, и она отплыла в сторону от судна.

Я сменил магазин, а затем, хорошенько прицелившись, послал по пуле в каждый обращенный ко мне иллюминатор. После каждого выстрела до меня доносился треск разбиваемого стекла.

Терпение командующего Сулеймана Дада, по видимому, подошло к концу. Я услышал как ожила лебедка, и якорная цепь поползла вверх из воды, наматываясь на ворот. С нее сбегали сверкающие потоки воды, и в тот момент, когда якорь вырвался на поверхность, моторы судна заурчали, вспенив воду из-под кормы, и оно развернулось в сторону выхода из лагуны.

На всякий случай я еще вел по нему огонь, когда судно Да — да проходило мимо моего укрытия — мне не хотелось, чтобы оно изменило свое намерение покинуть остров.

Мостик был заслонен грязным холщовым экраном от ветра, но я знал, что за ним, не поднимая головы, лежит рулевой. Я посылал сквозь холстину выстрел за выстрелом, пытаясь обнаружить его. Так как это не принесло очевидных результатов, я вновь переключил внимание на иллюминаторы, в надежде вызвать веселый рикошет внутри трюма.

Судно быстро набирало скорость, пока не поплыло, покачивая боками, как старая леди, спешащая на автобус. Оно обогнуло мыс, и я встал, отряхивая песок. Затем я перезарядил ружье и пустился рысцой через пальмовую рощу.

К тому времени, когда я достиг северной оконечности острова и довольно высоко взобрался на склон, чтобы посмотреть на глубоководный пролив, кораблик уже успел отплыть на целую милю, твердо держа курс на видневшийся вдали берег Африки — крошечный белый силуэты на фоне зеленых красок моря и более резкой голубизны неба.

Я сунул карабин под мышку и нашел удобное место, откуда мог наблюдать движение судна. По моим часам было десять минут одиннадцатого, и я начал беспокоиться, как бы ящик со взрывчаткой, привязанной под кормой, не оторвало течением и не смыло винтами.

Спасательное судно как раз проходило между подводными внешними рифами, перед тем, как выйти в открытые прибрежные воды. Вода над рифами мерно вздымалась, будто какое-то чудовище, лежа на дне, выдыхало на поверхность белую пену.

Крошечное белое пятнышко судна казалось призрачным и воздушным в бескрайних просторах моря и неба, и вскоре оно сольется с белой рябью, поднятой ветром и течением на морской глади.

Оно взорвалось как-то без эффекта — расстояние смягчило жестокую картину, а звук слился с гудением ветра. Просто внезапно взметнулся невысокий столб воды, и поглотил крохотное суденышко. Он был похож на страусиное перо, мягкое и колышащееся на ветру. Оно согнулось, достигнув полной высоты, а затем, потеряв форму, растеклось по неровной поверхности моря. Звук донесся спустя несколько секунд, будто приглушенный раскат грома пощекотал мои все еще чувствительные перепонки, и мне показалось, что дуновение ветра по лицу было докатившейся до меня слабой воздушной волной.

Когда пена рассеялась, пролив вновь был пустынен, от крошечного судна не осталось и следа, а там, где оно недавно прошло, была лишь поднятая ветром рябь.

Я знал, что вместе с приливом нагрянут отвратительные альбакорские акулы. Они живо учуют в воде кровь и куски мяса, и вряд ли те, кто чудом остался жив, смогут избежать встречи с тупыми прожорливыми убийцами. Особенно повезет тем рыбкам, что наткнутся на Сулеймана Дада, думал я, если, конечно, они не узнают в нем родственную душу и окажут ему профессиональную привилегию. Это была невеселая шутка, и удовольствие от нее улетучилось мигом. Я встал и начал спускаться к пещере.

Я обнаружил аптечку. Она была взломана, а содержимое ее раскидано во время вчерашнего грабежа, но я собрал достаточно материала, чтобы промыть и перебинтовать пальцы Шерри. У нее вырвали три ногтя, и я опасался, как бы не были повреждены их корни — иначе ногти не отрастут вновь. Но когда Шерри высказала те же опасения, я отмел их безоговорочно.

Как только я перевязал ей раны, я заставил ее проглотить пару обезболивающих таблеток и приготовил ей постель в темном дальнем правом углу пещеры.

— Отдыхай, — сказал я ей, опустившись на колени, чтобы нежно поцеловать. — Постарайся уснуть. Я приду за тобой, когда мы будем готовы отплыть.

Чабби уже занимался необходимыми приготовлениями. Он проверил вельбот, и нашел его в хорошем состоянии, не считая нескольких дыр от шрапнели. Мы заделали их замазкой Прэтли из походного набора и оставили вельбот на пляже.

Яма, в которой был зарыт сундук, стала братской могилой мужчинам и женщине, лежащим мертвыми вокруг нее. Мы уложили их, как сардины в банку, и присыпали рыхлым песком.

Затем мы выкопали золотую голову из ее собственной ямы. Сверкающий глаз все так же сидел посередине лба. Шатаясь под тяжестью ноши, мы перенесли ее в вельбот и положили на надувные полиэтиленовые подушки. Пластиковые пакеты с сапфирами и изумрудами я засунул себе в рюкзак, который положил возле головы.

После этого мы вернулись к пещере и забрали оттуда остатки оборудования и продовольствия — канистры с водой и горючим, акваланги и компостер. День уже клонился к вечеру, когда мы наконец все погрузили в вельбот, и я почувствовал усталость. Я положил карабин поверх кипы груза и шагнул назад.

— О'кей, Чабби? — спросил я, закуривая сигарету, и мы сделали первый перерыв. — Кажется, уже можно отплывать.

Чабби сделал затяжку, выпустил длинное облако синего дыма и сплюнул в песок.

— Только схожу наверх и принесу Анджело. — пробормотал он, а когда я уставился на него, продолжал: — Не могу оставлять там парня. Здесь ему так одиноко. Он бы захотел быть вместе со своими в христианской могиле.

Так что я отправился назад к пещере, чтобы привести Шерри, а Чабби выбрал рулон брезента и скрылся в надвигающихся сумерках.

Я разбудил Шерри и проследил, чтобы она потеплее оделась в один из своих свитеров. Затем я дал ей еще две таблетки кодеина и повел к пляжу. Было уже темно. В одной руке я сжимал фонарик, а другой придерживал Шерри. Мы подошли к пляжу и я на минуту остановился в раздумье. Мне казалось, что-то было не так, и я посветил фонариком на сваленный в лодке груз. Я тут же понял, в чем дело, и мгновенно почувствовал спазм в животе. Исчез карабин, а я оставлял его лежащим в вельботе.

— Шерри, — настойчиво прошептал я. — Присядь и оставайся здесь, пока я тебя не позову.

Она тут же опустилась на песок возле днища вельбота, а я в отчаянии принялся искать оружие. Сначала я подумал о подводном ружье, но оно было завалено канистрами, мой нож все еще торчал в стволе пальмы, я совсем позабыл о нем. Может, сгодится ключ из ящика с инструментами, только и успел подумать я.

— Ладно, Харри, твое ружье у меня, — раздался в темноте за моей спиной низкий хрипловатый голос. — Не поворачивайся и не делай глупостей.

Он должно быть лежал в роще, после того, как забрал ружье, а теперь бесшумно подкрался к нам. Я окаменел.

— Не поворачивайся, брось назад мне твой фонарь. Через плечо.

Я выполнил его приказ и услышал, как хрустнул песок у него под ногами, когда он согнулся за ним.

— Прекрасно, а теперь повернись, но помедленней.

Когда я повернулся, он направил мощный слепящий луч света мне прямо в глаза. Однако, я все равно мог различить громадные телеса человека позади луча.

— Удачно доплыл, Сулейман? — спросил я. Мне было видно, что на нем были лишь короткие белые трусы, и его неохватное брюхо и толстые бесформенные ноги блестели от влаги в отраженном свете фонарика.

— У меня уже начала развиваться аллергия на твои шутки, Харри, — он снова заговорил своим глубоким, хорошо поставленным голосом, а я слишком поздно вспомнил, что страдающий избыточным весом человек становится легким и плавучим — его поддерживает соленая морская вода.

Однако, даже подталкиваемый наступающим приливом, Дада сотворил чудеса, оставшись в живых после взрыва и проплыв две мили к берегу по беспокойному морю. Я сомневаюсь, что подобное удалось кому-нибудь из его людей.

— Сначала, я думаю выстрелить тебе в живот, — заговорил он снова, и я увидел лежащую прикладом на его левом локте винтовку. — Говорят, что это самое болезненное место при ранении.

Несколько мгновений мы молчали, пока Сулейман сделал несколько свистящих автоматических вздохов, а я в это время отчаянно пытался придумать что-нибудь, способное отвлечь его внимание. Мне нужен был шанс, чтобы ухватиться за дуло карабина.

— Я не думаю, чтобы ты захотел опуститься на колени и молить меня о пощаде?

— Иди ты в задницу, Сулейман, — ответил я.

— Нет, конечно же, ты на это не пойдешь. А жаль. Я бы получил огромное удовольствие. Но подумай о девушке, Харри, ради нее можно было бы и поступиться гордостью.

Мы оба услышали приближение Чабби. Он знал, что по пляжу нельзя пройти незамеченным, даже в темноте. Он хотел опередить Сулеймана, хотя, наверно, и знал, что не успеет. Скорее всего, он пошел на этот шаг, чтобы отвлечь внимание Дада от меня, ведь это мне было так отчаянно необходимо. Он быстро выбежал из темноты, не говоря ни слова — его выдавали лишь предательский хруст песка под ногами. Даже когда Сулейман Дада вскинул в его сторону ружье, Чабби, не дрогнув, продолжал бег.

Раздался треск выстрела, и подобная молнии вспышка сверкнула из дула, но еще до этого момента я преодолел расстояние между мной и чернокожим великаном. Краем глаза я заметил, что Чабби упал, а Сулейман Дада приготовился перевести ружье на меня. Я бросился мимо дула карабина и с разбега толкнул Дада плечом в грудь. Я надеялся переломать ему ребра, как жертве автокатастрофы, но вместо этого я обнаружил, что толстые подушки его телес поглотили всю мою силу удара. Я словно уткнулся в пуховую перину, и хотя Дада пошатнулся, сделав несколько шагов назад, и выронил ружье. Он остался стоять на своих толстых, как дубовые стволы, ногах. Не успел я сам вернуть равновесие, как оказался схваченным мощными медвежьими ручищами.

Он поднял меня в воздух, прижал к своей необъятной мягкой груди, так, чтобы я не мог освободить руки или сопротивляться его весу и силе ногами. Мне показалось, просто невероятным, когда я почувствовал мощь этого человека, что это была не твердая жесткая сила, но что-то массивное, тяжелое и бесконечное, как морские волны, накатившиеся на берег.

Я пытался работать локтями и коленками, брыкался в надежде ослабить его хватку, но удары утопали в его теле, не причиняя ему ни малейшего вреда. Наоборот, тиски его объятий сжимались все сильнее, будто я оказался в пульсирующих кольцах гигантского питона. Я понимал, что он способен буквально раздавить меня насмерть в своих объятьях, и меня охватила паника. Я, как безумец, напрасно извивался и упирался, сжатый мощными лапами. Он все сильнее сдавливал меня, и его дыхание становилось все более отрывистым. Он наклонился вперед, нахохлив свои здоровенные плечи, и начал сгибать меня назад в дугу так, что едва не треснул мой позвоночник.

Я закинул голову назад, потянулся ртом и впился зубами в широкий приплюснутый нос. Я вцепился в него со всем моим отчаянием, и ясно почувствовал, как зубы прорезали ему кожу и носовой хрящ, и мгновенно мой рот наполнился теплой густой кровью, с соленым металлическим привкусом. Как пес во время травли быка, я грыз и тянул его за нос.

От боли и ярости Дада издал дикий рев и ослабил крушащую хватку вокруг моего тела. Он пытался оторвать мои зубы от своего лица. Как только мои руки оказались свободны, я резким движением вывернулся и мои ступни уперлись в мокрый песок, давая мне опору. Теперь я мог упереться в него бедром и оттолкнулся. Он никак не мог оторваться от меня, сколько ни старался, поэтому не устоял перед моим броском, сбившим его с ног. В этот момент я разжал зубы и он полетел на спину.

Я выплюнул омерзительный комок, но теплая кровь продолжала течь по подбородку. Я устоял перед соблазном перевести дух и вытереть подбородок. Сулейман Дада лежал на спине, распластанный, как огромная искалеченная черная лягушка, но он не долго пребывал в такой беспомощности. Мне было необходимо немедленно прикончить его, и у него было лишь одно уязвимое место.

Я вспрыгнул на него и уперся коленом ему в горло, давя всем моим весом и силой падения в попытке перекрыть ему воздух. Дада был быстр, как кобра. Он вскинул вверх руки, защищая горло, и поймал меня в тот момент, когда я опустился на него. Я снова оказался сдавленным его толстыми черными лапами и мы покатились по пляжу, сомкнувшись грудь в грудь, прямо в теплое мелководье лагуны. В прямом состязании веса с весом я был хилым соперником и он подмял меня под себя, заливая кровью, сочившейся из его носа и все еще рыча от ярости. Он не давал мне даже пошевелиться стараясь втолкнуть мою голову под воду. Навалившись мне на грудь, он давил мне на легкие своим неимоверным весом.

Я начал задыхаться. Легкие стали гореть, и от нехватки воздуха у меня заплясало в глазах. Я чувствовал, как силы покидают меня, а сознание отступает в темную бездну.

Выстрел прозвучал глухо, почти едва слышно. Я даже не понял, что это, но Сулейман Дада вдруг дернулся и затих, разжимая тиски объятий, а затем его туша сползла с меня и свалилась в воду.

Я присел, кашляя и жадно хватая ртом воздух, вода потоками стекала с моих волос, мешая мне смотреть.

В свете валяющегося на песке фонаря, я увидел стоящую на коленях у кромки воды Шерри Норт. В ее перевязанной руке все еще было сжата винтовка, а лицо было бледным и испуганным.

Возле меня в мелкой воде плавал лицом вниз Сулейман Дада. Его полуобнаженное тело блестело, как прибитый к берегу дельфин. Я медленно поднялся, с моей одежды стекала вода, а Шерри смотрела на меня в ужасе от содеянного ею.

— Господи, — шептала она. — Я же его убила! О Боже!

— Детка, — выдохнул я. — Это твой лучший поступок за день, — и я шатаясь побрел туда, где лежал Чабби.

Превозмогая себя он пытался подняться.

— Полегче, Чабби, — бросил я ему и поднял фонарик. На его рубашке была свежая кровь. Я расстегнул ее, обнажая широкую коричневую грудь. Рана была внизу в левом боку, но легкое было задето. Я увидел, как при каждом вздохе из темного отверстия поднималась пена. На своем веку я повидал много ранений, чтобы в них разбираться. Я знал, что это почти безнадежное. Он всматривался в мое лицо: «И как она из себя? — проворчал он, — ведь почти не болит».

— Замечательно, — мрачно ответил я. — Каждый раз, когда ты будешь пить пиво, оно будет вытекать из этой дыры.

Он криво усмехнулся и я помог ему сесть. Отверстие, через которое вышла пуля, было почти чистым и аккуратным, и едва больше входного. Карабин был заряжен тяжелой пулей, и кость не была задета.

В походной аптечке я нашел пару бинтов и перевязал раны. Затем я помог Чабби вскарабкаться в лодку. Шерри уже приготовила матрац и мы укрыли Чабби одеялами.

— Не забудьте Анджело, — прошептал он. У меня сжалось сердце, когда я нашел длинный брезентовый сверток там, где его уронил Чабби. Я перенес Анджело и положил его на носу вельбота.

Я толкал вельбот, пока вода не дошла мне до пояса, затем вскарабкался через борт и завел моторы. Моей главной заботой теперь было не оставить Чабби без медицинской помощи, но нам предстояло еще долго плыть до островов Сент-Мери по холоду ночи.

Шерри сидела возле Чабби прямо на досках днища, стараясь как-то утешить его, а я стоял на корме и осторожно вел вельбот через глубоководный пролив, чтобы затем свернуть на юг. Под небом, усыпанным равнодушными белыми звездами, я вез свой печальный груз — раненую, умирающего и мертвого.

Мы шли уже около пяти часов, когда Шерри поднялась от лежащего на дне вельбота, укрытого одеялами тела, и пробралась ко мне:

— Чабби хочет поговорить с тобой, — тихо сказала она, а затем, импульсивно наклонившись вперед, коснулась моей щеки холодными пальцами искалеченной руки. — Мне кажется, он умирает, Харри.

В ее голосе зазвучала тоска. Я передал ей руль. «Видишь эти две яркие звезды?» — Я указал ей точки Южного Креста». — «Веди прямо на них», — а сам пробрался вперед, туда, где лежал Чабби.

Казалось, он несколько мгновений не узнавал меня. Я опустился возле него на колени и слушал его тихое булькающее дыхание. Затем он внезапно пришел в себя. Я увидел, как в его глазах отразился свет звезд и он взглянул на меня. Я склонился над ним, и до его лица было лишь несколько дюймов.

— Мы хорошо вместе с тобой порыбачили, Харри, — прошептал он.

— А сколько еще нас ждет впереди, — ответил я. — Того, что мы везем с собой — нам хватит, чтобы купить отличную новую лодку. В следующий сезон мы выйдем с тобой в море — и держись, рыба! Честное слово!

Затем мы долго молчали, пока, наконец, я не почувствовал, что он пытается нащупать мою руку. Я взял его руку и крепко сжал. Я чувствовал мозоли и застарелые трещины от лески — ему приходилось вытягивать тяжелую рыбу.

— Харри, — его голос был таким слабым, что я едва слышал его сквозь шум моторов, даже опустив ухо к его губам: — Харри, я хочу тебе сказать что-то, чего еще никому никогда не говорил. Я люблю тебя, старина, — прошептал он, — я люблю тебя сильнее, чем собственного брата.

— И я люблю тебя, Чабби, — ответил я. На несколько мгновений он сильнее сжал мою руку, а потом его пальцы расслабились. Я сидел возле него, а его большая мозолистая лапа медленно холодела в моей руке. Над темным задумчивым морем начал заниматься бледный свет зари.

В течение последующих трех недель мы с Шерри редко покидали наш уединенный приют в Черепашьем Заливе. Мы вместе с ней, чувствуя себя виноватыми, постояли на кладбище, пока хоронили наших друзей, и как-то раз я в одиночестве съездил в форт, где провел два часа с президентом Годфри Биддлем и инспектором Уолли Эндрюсом. Но все остальное время, пока заживали раны, мы были одни.

Раны телесные затягивались, однако, быстрее, чем раны душевные. Однажды утром, когда я перевязывал Шерри руку, я заметил крошечные перламутровые чешуйки на кончиках ее пальцев и понял, что это начали отрастать ногти. Все-таки ее длинные кисти вернут себе их естественное украшение и я благодарил за это судьбу. Это было невеселое время. Воспоминания были еще свежи, а дни омрачены скорбью о Чабби и Анджело. Мы оба ощущали, что близится кризис наших отношений. Я догадывался, как мучительно ей сделать свой выбор и прощал ей вспышки дурного настроения, приступы упрямого молчания и внезапные исчезновения из дому, когда она часами бродила вдоль пустынного пляжа или уходила на далекий мыс, где я едва различал ее одиноко сидящую фигурку. Наконец, я понял, что она достаточно поправилась, чтобы взглянуть, что нас ожидает. Однажды вечером, впервые после нашего возвращения на Сент-Мери, я завел разговор о сокровище.

Они лежали зарытые под высоким фундаментом моего домишки. Мы сидели с ней на веранде, потягивая виски, и слушали шорох ночного прибоя о песок пляжа. Она выслушала меня молча.

— Я хочу, чтобы ты улетела и сделала необходимые приготовления для прибытия гроба. В Цюрихе возьмешь машину и приедешь в Базель. Там я заказал для тебя номер в гостинице «Красный Бык». Я выбрал этот отель, потому что в нем есть подземный гараж и я знаком с главным портье. Его зовут Макс, — посвящал я ее в свои планы. — Он закажет катафалк к самому самолету. Ты будешь играть роль безутешной вдовы и привезешь гроб в Базель. В гараже мы его переставим с катафалка. Ты закажешь, чтобы мой брокер прислал бронированную машину и забрал голову тигра в свои владения.

— Ты все хорошо проработал, не так ли?

— Надеюсь, — я налил еще виски. — Мой банк — «Фаль и Сын», и ты должна спросить господина Шаллона. Когда ты с ним встретишься, то дашь ему мое имя и номер счета — 1066, как битва при Гастингсе. Ты должна договориться с мсье Шаллоном о частных апартаментах, куда бы мы могли пригласить для осмотра головы посредников.

Я продолжал детально описывать проделанные мною приготовления, а она внимательно слушала. Иногда она задавала пару вопросов, но чаще молчала. Наконец, я протянул ей билет и несколько туристских чеков на первое время.

— Ты уже заказал рейс? — как-то испуганно взглянула она, и когда я кивнул, она раскрыла книжечку билета. — И когда я вылетаю?

— Завтра в полдень.

— А когда же ты?

— Вместе с гробом, спустя три дня, в пятницу. Я прилечу рейсом в 1.30. У тебя будет время обо всем договориться и встретить меня.

Последняя ночь была полна нежности и любви, как и прежде, но все равно я угадывал в Шерри глубокую меланхолию, будто она покидала меня навсегда.

На заре нас встретили дельфины, и мы забавлялись с ними пол-утра, а затем медленно поплыли к пляжу.

Я довез ее до аэропорта на старом пикапе. Большую часть пути она молчала, а потом пыталась сказать мне что-то, но была так смущена, что говорила путано и непонятно. Под конец, она, запинаясь, пробормотала:

— Если с нами что-нибудь случится, ну, я имею в виду, что все когда-то кончается, значит ли это…

— Продолжай, — сказал я.

— Нет, это я так. Просто мы должны постараться простить друг друга, если что-то случится.

Больше она не сказала ни слова. В аэропорту, у барьера, она быстро поцеловала меня, на несколько мгновений обняв за шею, затем повернулась, чтобы помахать мне рукой.

Я посмотрел, как самолет быстро набрал высоту и взял курс через пролив на материк. Затем я не спеша покатил домой к Черепашьему Заливу.

Без нее дом показался пустынным и ночью я лежал в одиночестве на широкой кровати под москитной сеткой. Я понимал, что мне просто необходимо пойти на риск. Весьма опасно, но необходимо. Я знал, что должен вернуть ее сюда — без нее моя жизнь становилась просто бессмысленной. Как игрок, я должен поставить на кон все, чтобы вырвать ее из объятий тех сил, что управляли ею. Пусть она сама сделает выбор, но я должен, насколько возможно, подтолкнуть ее к правильному решению.

Утром я отправился в Сент-Мери, и после того, как мы с Фредом Кокером, в споре друг с другом, обсудили проблему и несколько раз передали из рук в руки деньги и обещания, он открыл двустворчатые двери склада. Я въехал внутрь на пикапе и остановился рядом с катафалком. Мы погрузили в пикап один из лучших гробов — тиковый, с серебряными ручками, обитый изнутри красным бархатом. Я накрыл его куском брезента и поехал назад домой. Когда я набил гроб и завинтил крышку, он весил около пятисот фунтов. Было уже темно, когда я вернулся в город. Однако я успел перед самым закрытием забежать в бар «Лорда Нельсона», а затем продолжил свои приготовления. Я возвратился к Черепашьему Заливу, чтобы собрать мою старую, видавшую виды походную сумку.

На следующий день в полдень, на двадцать четыре часа раньше, чем было условленно с Шерри Норт, я сел в самолет, летящий на материк, а вечером из Найроби вылетел рейсом ВО АС.

В Цюрихе меня никто не встречал, так как я прилетел на целые сутки раньше. Я быстро прошел таможню и паспортный контроль, и вышел в просторный зал прибытий.

Я сдал багаж на хранение, перед тем как приступить к последним деталям моего плана. Я нашел в расписании рейс самолета, вылетающего завтра в 1.20 — меня это время отлета отлично устраивало. Я заказал билет и снова перекочевал к справочному бюро. Там я подождал, пока освободится хорошенькая блондинка в форме швейцарской авиакомпании, и принялся долго и нудно объяснять ей, что мне надо. Сначала она была настроена неприступно, но я, хитровато прищурясь, улыбнулся ей, и она, клюнув на приманку, мигом заинтересовалась и хихикнула.

— Ты точно будешь завтра на дежурстве? — спросил я обеспокоено.

— Да, мсье, не волнуйтесь, я буду здесь.

Мы расстались друзьями, я забрал свою сумку из камеры хранения и прямо у выхода поймал такси до «Холидей-Инн» в Цюрихе. Тот самый отель, где я много лет назад, обливаясь потом от волнения, молил судьбу, чтобы голландский полицейский остался жить. Я заказал в номер спиртное, принял ванну и уселся перед телевизором. Тотчас на меня нахлынули воспоминания.

Чуть раньше полудня на следующий день я сидел в кафе аэропорта, делая вид, что читаю номер «Франкфуртер Альгемайне» и из-за края развернутой газеты наблюдал за прибытиями. Я уже сдал багаж и зарегистрировал билет. Мне осталось только пройти в зал вылетов.

На мне был новый костюм, купленный утром — серого мышиного цвета и такого сногсшибательного фасона, что никто из тех, кто знал Харри Флетчера и представить его не смог бы в таком обличий. Костюм был на два размера больше, и я обмотался гостиничными полотенцами, чтобы добавить себе солидности. Я самостоятельно сделал короткую, торчащую клоками стрижку и припудрил волосы тальком, чтобы добавить себе на вид еще лет пятнадцать. Когда я посмотрел через стекла очков в золотой оправе на свое отражение в зеркале мужского туалета аэропорта, то с трудом узнал себя.

В семь минут второго Шерри Норт прошла через главный вход терминала. На ней был серый в клетку шерстяной костюм, длинное черное кожаное пальто и небольшая кожаная шляпка с узкими деловыми полями. Ее глаза были закрыты за темными очками, но когда она уверенным шагом прошла сквозь толпу туристов, выражение ее лица было решительным.

Когда я увидел, что все мои страхи и опасения подтвердились, в животе у меня неприятно заурчало. Даже газета затряслась у меня в руках. Следуя на расстоянии нескольких шагов и чуть-чуть в стороне, шел невысокий аккуратно одетый человек, которого она мне не так давно представила как дядюшку Дэна. На голове его была твидовая кепка, а через руку переброшено пальто. Более чем когда-либо от него исходило чувство настороженности, как от охотника, сосредоточенно идущего по следу зверя.

С ними были еще четверо. Они следовали за ним — молчаливые, неброско одетые парни, на лицах которых читалась напряженная бдительность.

— Ах ты сучка, — прошептал я и удивился, что, собственно, меня это разозлило. Я уже давно и так все знал.

Группа из девушки и пятерых мужчин остановилась в центре зала, и я наблюдал, как дядюшка Дэн отдает распоряжения. Это был профессионал — уже то, как он устроил мне в зале западню, говорило о многом. Он поставил своих людей так, чтобы перекрыть все выходы и контролировать вход в зал прилетов.

Шерри Норт слушала его спокойно, с бесстрастным лицом. Глаза ее были скрыты темными очками. Когда дядюшка Дэн обратился к ней, она быстро кивнула. Четверо молодцов блокировали выходы, а они вдвоем остались стоять в центре зала, глядя на двери для прибывающих.

«А теперь, Харри, уноси ноги, — настойчиво поднял меня внутренний голос. — Не стоит играть в эти игры. Это тоже волчья стая. Беги, Харри, беги!»

И в эту минуту по радио объявили посадку на мой рейс, которым я должен был покинуть Швейцарию. Я встал из-за столика в своем дешевом мешковатом костюме и пошаркал к справочному бюро. Маленькая блондинка сначала не узнала меня, но потом рот ее широко раскрылся от удивления, а глаза полезли на лоб. Она прикрыла рот рукой, а в глазах ее замелькал заговорщеский блеск.

— Последняя кабинка, — шепнула она. — Ближайшая к залу вылетов. — Я подмигнул ей и, шаркая, ушел прочь. В телефонной кабине я поднял трубку, делая вид, что веду разговор. При этом я держал пальцем прижатый рычаг, а сам наблюдал за залом сквозь стекло двери. До меня донесся голос моей соучастницы:

— Мисс Шерри Норт, будьте добры, подойдите к справочному бюро.

Через стекло я увидел, как Шерри подошла к барьеру и обратилась к сидящей за ним девушке. Блондинка указала ей на кабину рядом со мной. Шерри повернулась и пошла прямо на меня. От дядюшки Дэна и его веселых ребят ее теперь заслонял ряд кабин. При каждом шаге пальто изящно колыхалось вокруг ее длинных ног, а черные блестящие волосы прыгали у нее по плечам. Я заметил, что на руках у нее были черные перчатки, скрывающие раны, и подумал, что никогда еще она не была так прекрасна, как в момент предательства. Она вошла в кабину и подняла трубку. Я мгновенно положил трубку в своей кабине и вышел из нее. Когда я открыл дверь, она повернулась, взглянув на меня с нетерпеливым раздражением.

— О'кей, полицейская дура, будь добра, объясни мне, почему я не должен проломить тебе голову? — сказал я.

— Ты! — она вся сжалась и бессознательным движением прикрыла рот рукой. Мы смотрели друг на друга.

— Что произошло с настоящей Шерри Норт? — настаивал я, и вопрос, вроде, успокоил ее.

— Ее убили. Мы нашли ее тело — изуродованное до неузнаваемости — в каменоломне на окраине Аскота.

— Мэнни Резник сказал мне, что он убил ее, — сказал я. — Но я не поверил. Он смеялся надо мной, когда я поднялся на борт для переговоров с ним и Сулейманом Дада. Я назвал тебя Шерри Норт, а он засмеялся и обозвал меня идиотом.

Я криво улыбнулся ей:

— И он был прав, не так ли? Я был идиотом.

Она молчала, не в силах встретить мой взгляд. Я продолжал говорить, подтверждая, о чем я догадывался.

— Итак, когда Шерри Норт убили, полиция решила не раскрывать имени погибшей, а устроить засаду в доме Нортов, в надежде, что убийцы вернутся, чтобы узнать кто там поселился, а может и какая-нибудь другая добыча клюнет на удочку и они выйдут на след. Они выбрали тебя, потому что ты профессиональный полицейский водолаз. Ведь я прав, не так ли?

Она кивнула, не глядя на меня.

— Но им следовало бы позаботиться, чтобы ты хоть что-то понимала в конхологии. Тогда бы ты не схватила отросток огненного коралла, и мне бы не пришлось столько из-за этого волноваться.

Она немного пришла в себя от моего появления. Уже пора свиснуть дядюшку Дэна и его молодцов, если это входило в ее планы. Но она молчала, отвернувшись от меня. Ее щека, обращенная ко мне, покрылась румянцем, проступившем через золотистый загар.

— Тогда, в первую ночь, ты позвонила, думая что я сплю. Ты докладывала своему начальству, что рыбка клюнула. Они приказали тебе разыграть мою карту. И ты, детка, сделала это великолепно.

Наконец, она взглянула на меня. В ее синих глазах появился вызов, слова, казалось, рвались наружу из-за плотно сомкнутых губ, но она сдержала их, а я продолжал:

— Вот почему ты вошла в магазин через заднюю дверь. Ты не хотела попадаться на глаза соседям, которые знали Шерри. Вот почему появились эти двое дебилов, посланных Мэнни поджарить на газовой плите твои пальчики. Они хотели выяснить, кто ты. Они прекрасно знали, что ты не Шерри Норт, ведь они ее убили.

Я хотел, чтобы она заговорила — ее молчание действовало мне на нервы.

— И в каком чине дядюшка Дэн — инспектор?

— Главный инспектор.

— Я раскусил его с первого взгляда.

— Если ты все знал, тогда почему ты пошел на все это? — потребовала она.

— Сначала я подозревал неладное — но когда уже был уверен, я влюбился в тебя, как сумасшедший.

Она сжалась, словно я ударил ее, а я безжалостно продолжал:

— Я думаю, судя по тому, что было между нами, что тебе хорошо со мной. Насколько мне известно, если любишь кого-то, ты не продашь его со всеми потрохами.

— Я служу в полиции, — со злобой ответила она. — А ты — убийца.

— Я не убил ни одного человека, если он первым не задумывал убить меня, — огрызнулся я в ответ. — Вспомни, как ты сама убила Сулеймана Дада.

Это выбило ее из равновесия. Она что-то пробормотала и обернулась по сторонам, будто в ловушке.

— Ты вор! — снова ринулась она в бой.

— Согласен, — ответил я. — Был когда-то, но это было так давно, и с тех пор я искупал старые грехи упорным трудом. Чуть мне помочь, и я был бы чист.

— Трон, — продолжала она. — Ты хочешь украсть трон.

— Ошибаетесь, мэм, — усмехнулся я.

— А что тогда спрятано в гробу?

— Триста фунтов песку с пляжа в Черепашьем Заливе. Когда ты его увидишь, вспомни, как нам было хорошо друг с другом.

— Трон — где он?

— У своего законного владельца, представителя народа Сент-Мери, президента Годфри Биддля.

— Ты отказался от него? — она смотрела на меня, отказываясь верить услышанному, а затем в ее глазах засветилось что-то прежнее:

— Но почему, Харри, почему?

— Я же сказал, я искупаю старые грехи, — мы снова пристально посмотрели друг на друга, и вдруг я заметил, что ее синие глаза наполнились слезами.

— И ты прилетел сюда, зная, что ждет тебя здесь? — спросила она, прерывающимся голосом.

— Я хотел, чтобы ты сделала выбор, — сказал я, и слезы повисли на ее густых ресницах, как капли росы.

— Сейчас я выйду из этой кабины и пройду через ворота в зал вылетов. Если никто не подаст сигнал, я ближайшим рейсом улечу отсюда, и уже послезавтра я поплыву за риф на свидание с дельфинами.

— Полиция последует за тобой, — сказала она, а я покачал головой.

— Президент Биддль только что внес поправку в соглашение о выдаче преступников. Никто не сможет даже пальцем прикоснуться ко мне, пока я нахожусь на Сент-Мери. Он дал мне слово.

Я повернулся и открыл двери кабины.

— Я буду чувствовать себя чертовски одиноко, там, в Черепашьем Заливе.

Затем я повернулся к ней спиной и нарочито медленно прошел в зал вылетов, когда по радио вторично объявили мой рейс. Это был самый долгий и рискованный переход в моей жизни. Сердце прыгало у меня в груди в такт шагам. Никто не остановил меня, и я не осмелился бросить взгляд назад.

Когда я занял место в самолете и застегнул ремни, то подумал о том, сколько же ей понадобится времени, чтобы все-таки решиться и отправиться вслед за мной на Сент-Мери. Я размышлял о том, что еще многое должен ей сказать.

Я должен был рассказать ей, что я договорился о подъеме оставшихся частей золотого трона из Пушечного пролома на благо и процветание народа Сент-Мери. Взамен, президент Биддль обязался купить мне новое глубоководное судно — точно такое, как «Балерина» — в знак благодарности от народа.

Я смог бы обеспечить своей даме жизнь, к которой привык, и конечно на черный день у меня всегда есть ящик с позолоченным георгиевским сервизом, зарытый позади моего домика у Черепашьего Залива. Я еще не до конца вступил на путь истинный, однако ночных вылазок больше не будет.

Когда каравелла взмыла над голубыми озерами и поросшими лесом горами, до меня дошло, что я даже не знаю ее настоящего имени. Это будет первое, что я у нее спрошу, когда встречу ее в аэропорту острова Сент-Мери — жемчужины Индийского Океана.


Эвре РЕХТЕР

Бессмертные карлики


ГЛАВА I В утесах Кордильер


С крутых утесов Кордильер де Лос-Анджелос, там где голая пустыня гор сменяется почти непроходимыми зарослями-мангровами,[1 - Мангровы — леса на приморских и речных низменностях тропических стран, затопляемые приливом и разливом. Они состоят преимущественно из манглей (Rhizophora Mangle). Мангли выпускают из стволов и ветвей воздушные корни, укрепляющиеся в почве и придающие дереву способность выдерживать напор волн. Мангровы образуют такую чащу, что через нее трудно пробираться, тем более, что почва под ними очень вязкая. (Прим. ред.).] шел, хромая, одинокий путник.

Дойдя до разлога в лесной чаще, он остановился. Безотрадный вид предстал его взорам. Позади него простиралась мангрова со своею темною тайною, со своею страшною силою сопротивления. Здесь каждый шаг покупался усилием. Казалось, земля вооружилась всеми, какие только у нее были, способами защиты против людского нашествия. Там были бездонные трясины мхов, там был взъерошенный кустарник с колючками, ядовитыми как змеиные зубы. И даже если бы опытный странник и избегнул этих опасностей, то его подстерегали всевозможные хищные звери, чтобы поймать его. Пума и оцелот[2 - Дикая кошка в южной Америке, длиною в 1,3 метра. felis pardalish. (Прим. ред.).] шли по его следам и ждали случая напасть на него. Их уважение к белому человеку велико. И отвага их не та, что встречается у их родственников в Азии или Африке. Но одинокий старик, который, шатаясь, подвигался вперед, выказывал несомненные признаки слабости. Большой факао, лесной нож, правда, лежал еще в его руке, но пальцы еле держали его. Он подвигался, как машина, завод которой испортился и трещит ослабевшими пружинами.

Но когда он дошел до этого места, мужество снова как будто воспрянуло в нем. Там, внизу, его взору открылась громадная степь, простиравшаяся до самого горизонта, подобная морю — и на ней жесткая трава пампасов колыхалась длинными грядами. Однако не от этого заблестели снова светом надежды усталые глаза старика. Далеко впереди ясная дымка, скользящая в дрожании солнечного эфира, словно развевавшийся шелковый покров, не была фата-морганою. Потому что этот столб в сиявшей высоте сопровождал человека с тех же давних времен, когда и Дарвинова обезьяна лишилась своего хвоста и произвела себя в цари вселенной.

Старый человек не был новичком. Он не закричал от радости. Он не возликовал и не ринулся вперед за помощью, которая могла бы спасти от уничтожения его старое изможденное тело. Нет — он выбрал себе камень и сел на него только тогда, когда удостоверился, что ни одна змея урутус не устроила под ним своего логовища. После этого он взял свою дорожную флягу и опорожнил ее, глотая в то же время хинин пилюлю за пилюлей. Затем он нашел несколько темных орехов и стал жевать их.

Солнце стояло в зените и жгло со всею тропическою яростью. Воздух как будто высекал искры в густых и сухих зарослях. Так, по крайней мере, казалось одинокому старику.

Это и на самом деле был старый человек. Его спина была сгорблена, а жажда и голод изглодали мускулы его лица почти до черепа. Волосы и борода висели жидкими спутанными прядями и составляли странное обрамление его черт с кожею, сухою, как у мумии. Но ввалившиеся глаза еще горели глубоким огнем. Была ли то лихорадка, которая в течение целых месяцев бушевала в его крови во время путешествия на юг? Или, быть может, хинин зажег новую искру жизни в его слабом, смертельно усталом теле? Трудно было сказать, но, должно быть, это был способный к стойкому сопротивлению старик, тренированный старый охотник с дублеными мышцами и стальною волею.

А теперь он должен был умереть. Он знал это. Тяготы имеют свои границы, а те, которые он испытал, давно бы убили человека и моложе его. Он стоял теперь на пороге неведомого. А несколько месяцев тому назад он стоял на пороге великого открытия. И это открытие поддерживало Раймонда Сен-Клэра, а, потому это знание не должно было умереть, подобно столь многочисленным открытиям, столетиями погребенным под снегом и льдом или в пустынной стране девственного леса.

Далеко впереди, на равнине, служащей преддверием к самому Matto grosso,[3 - Огромные пампасы в Америке.] виднелись признаки огня, разведенного белым человеком. Этот тонкий голубоватый дымок не мог исходить из индейского лагеря. Белый человек или несколько белых сидели там внизу и пекли в золе мясо зверя или птицы.

Через несколько часов он будет среди этих белых. Быть может, ему еще удастся спасти свою жизнь.

Но при одной мысли об этой возможности он покачал головой. Он сам был врач, известный доктор Сорбонны, перешедший в молодые годы из Парижа в университет города Лимы.[4 - Столица южно-американской республики Перу.] Сначала он смотрел на это пребывание там, как на переходную стадию. Но Перу стало его судьбою. Эта таинственная страна завораживала его своею чудесною увлекательною историей. И не только его. Многие ученые, изъездившие всю страну, познакомившиеся с индейским племенем, господствовавшим в Перу до завоевания страны испанцами, мечтали на берегах озера Титикаки, разделить участь Раймонда Сен-Клэра. Их наука стала грезою, а греза — наукою.

Он пощупал себе пульс. Удары его были слабые и медленные, как лопавшиеся пузырьки.

Старый профессор, который на заре своей жизни сидел у ног Пастера и шел бок о бок с Ру, Шарко и Дойенном, не страшился смерти, стоявшей у его изголовья уже многие месяцы. Но его мучила одна забота. В окрестностях Лимы в одном бунгало сидела юная темноглазая девушка и, не отрываясь, смотрела на синие горы. Он покинул ее, чтобы преследовать новое, изумительное открытие. Он нашел все то, что искал. Но плод, отведанный им от древа познания, оказался для него роковым. Подобно Моисею, он заглянул в обетованную страну. Теперь он должен умереть с этим последним видением в сверкающем взоре…

Раймонд Сен-Клэр был добросовестным человеком. Он основательно позаботился о своей внучке и оставил ей, как наследство, превосходное воспитание, которое, вместе с прирожденным стремлением к самостоятельности, должно было охранить ее от первых опасных рифов молодости.

С глубоким вздохом профессор встал на ноги, но вдруг остановился, словно пригвожденный к земле. Прямо на него двигалась небольшая змея с красно-коричневыми разводами на коже и с удлиненною головою. Сен-Клэр хорошо знал это маленькое животное. То был урутус, владелец солнечного камня, на котором сидел профессор, ядовитейшая и опаснейшая из всех змей в девственных лесах Южной Америки… Невольно дряхлая рука его стала искать у пояса револьвер, но вдруг остановилась…

Случилось нечто необыкновенное. Маленькая кровожадная змея уже подняла свое тело, намереваясь укусить старика, но как будто внезапно одумалась. Она раскачивала головою из стороны в сторону в какой-то нерешительности — потом отказалась от нападения и медленно уползла в чащу.

Старик с грустью улыбнулся. Странное отступление змеи было для него почти разочарованием. Он знал, что оно означает: эта змея никогда не трогает умирающего человека.

Но он еще жил. У него было нечто, что он должен был оставить в наследие людям. Одно из удивительных открытий, достойных только тех, которые доводят свои исследования до грани между жизнью и смертью.

То было лишь несколько скромных чисел; но они должны были поднять неслыханное кудахтанье в курятнике науки. Его имя было хорошо известно в ученом мире. Ни один знаток не усомнится в его показаниях — тем более, что за успех он уплатил ценою своей жизни. Теперь необходимо было найти кого-нибудь, кто мог бы передать его завещание человечеству. В нескольких километрах к востоку блестел огонь в стоянке белого человека. Теперь он должен был собрать весь остаток своей воли, чтобы израсходовать ее до конца.

Спокойные и зоркие глаза исследователя приняли выражение твердой решимости. Он сложил с себя все лишние предметы и оставил только лесной нож и револьвер. И колеблющимися шагами он продолжал свой путь к востоку. Он шел, словно слепой. Механически спускался он по крутым откосам скал. Порою он падал, но быстро поднимался снова. Он шел все дальше и дальше по направлению к равнине, к медленно исчезавшему столбу дыма, шел, не обращая внимания на колючки, царапавшие его, и на диких кошек, разбегавшихся перед ним, так как он был отмеченный смертью человек.

Наконец, он достиг степи. Язык прилипал к его гортани, и лихорадка трясла его тело. С закрытыми глазами и с опущенною головою он пролагал себе дорогу через густую траву, словно бык, ощущающий сталь матадора на своем затылке…

Внезапно колени его подкосились и он упал навзничь. Так лежал он в течение нескольких минут, и хриплый звук вырывался из его измученной груди; затем он повернулся на бок и попытался подняться. Он хотел крикнуть, но издал лишь слабый стон. Итак, ему не суждено было достигнуть своей цели!

Непреодолимое желание бросить все и уснуть охватило его. Он пытался освободиться от этого чувства, но оно давило его, словно стопудовая тяжесть…

Тогда слабая искра блеснула вдруг в его серых глазах. Его рука нащупала револьвер и вытащила его… Большой браунинг упал и остался лежать подле него… Последним усилием воли схватил он оружие. Слабый палец нажал на курок, и над ширью бесконечной прерии раздались три глухих выстрела.


ГЛАВА II Индеец племени тоба


Цивилизованный индеец племени тоба был не только мыслителем, но и мечтателем. Иезуиты из Парагвая уже давно лишили его собственной индианской культуры. Она невысоко ценится испанцами и евреями Аргентины. Кроме того, он приобрел много полезных знаний, которые пригодились ему в общении с белыми людьми. Его покойный учитель, отец Амброзио, был человек весьма образованный, но в своем преподавании не мог отрешиться от чисто-иезуитских приемов. Сын Шакона[5 - Шакон, испанский миссионер-иезуит, проповедывал христианство в Мексике в 1627–1649 гг. (Прим. ред.).] научился скрывать свои мысли и приобрел тот опыт, который дает человеку господство над людьми.

Это умственное превосходство было причиною того, что у Паквая было много друзей как среди белых, так и среди краснокожих. Никто так основательно, как он, не изъездил огромный южно-американский материк, от Огненной земли и до большой водной границы у Ориноко. Никто не был знаком со всеми различными индейскими диалектами так, как он, и если какой-нибудь европеец организовывал экспедицию в местности, где редко ступала человеческая нога, Паквай всегда оказывался бесценным проводником.

Иногда он отряхал от ног своих пыль цивилизации и отправлялся один в те места, где его опасные и воинственные родичи еще и поныне не прочь сожрать с хорошим аппетитом своих врагов.

В течение целых веков эти тобаи выдерживали, подобно стене, все натиски с юга и с севера. Они отличались от других родственных племен бросавшимися в глаза светлыми волосами и светлою кожею. В них было некоторое сходство с альбиносами, но их глаза были серо-голубого цвета и составляли замечательный контраст с желто-бледною кожею и почти золотыми волосами. Тип лица был чисто-индианский: с покатым лбом, выдающимся величаво-орлиным носом и мягко округленным подбородком. Прихоти природы многообразны, и тобаи были тому ярким примером.

Но примечательная светлая окраска кожи и волос этой породы не была признаком открытого и дружелюбного характера.

Тобаи жили в совершенном отъединении от других племен и молились своим богам с суровою важностью. Другие племена очень боялись тобаев и предпочитали обходить их на далеком расстоянии, а белые, попадавшие в их руки, теряли возможность сообщить что-нибудь о них впоследствии. Они бывали поголовно убиты, и, если их мясо обладало особыми достоинствами, то и съедены до костей.

Отец Амброзио, единственный белый, вернувшийся от них живым, благодаря тому, что его медицинские познания помогли ему вылечить молодую жену вождя, утверждал, что тобаи жестоки, но при случае могут выказать некоторое величие души. Из этой экспедиции привез он с собою юного сироту Паквая, который с трогательною верностью следовал за своим учителем до самой его смерти и похоронил его под пальмою на берегу Кассикаире, небольшой речки, соединяющей Амазонку с Ориноко.

Обо все этом размышлял Паквай, сидя у небольшого костра в огромном пампассе Матто гроссо. Маленькая речная свинка, застреленная им несколько часов тому назад, поджаривалась на горячих угольях.

Тобай сидел неподвижно. Он наслаждался одиночеством и тихим шелестом сухой, жесткой травы. Высоко на небе птица описывала большие круги. То был кондор.

Внезапно мысли Паквая приняли другое направление. Суровые, твердые черты его лица стали мягкими, а глаза — мечтательными.

Он вспомнил одно из величайших своих приключений. Это было, когда в его жизнь вошел человек с дальнего севера, «Белый Кондор», который появился среди гаучасов близ города Корриентес[6 - Город в Аргентине.] и сталью своих глаз принудил их подчиниться ему. Велика была сила его кулаков. Он стал для Паквая господином и другом…

Внезапно вблизи раздались три выстрела. Тобай вскочил на ноги. С вытянутою шеей и с пальцем на спуске ружья, он ждал, удивленный и взволнованный. Паквай знал, что на всей земле не было места, столь пустынного, как это. Для него было вообще сомнительным, чтобы человек мог ступить на эту негостеприимную землю с ее смертельно-ядовитою мангровой. До сих пор ему ни разу не удалось заметить следов человека в этом страшном уголке прерии. И вдруг теперь прозвучали внезапные, но явные свидетели человеческой культуры — три револьверных выстрела.

Паквай был опытен и прекрасно знал, что эти глухие короткие выстрелы не могли исходить из винчестера или браунинга крупного калибра. Даже револьверы Смит-Вессон или наган дают более громкий выстрел.

Но кто же мог стрелять в этой безрадостной пустыне?

Вдруг тобай заметил маленькое, голубоватое кольцо дыма, которое поднялось над степью и растаяло в лучах солнца. Выстрелы, значит, были направлены в небо, и так как ни один разумный человек не станет стрелять в кондора, находящегося на высоте тысячи метров, то нетрудно было угадать, в чем дело.

Паквай опустил свое охотничье ружье и без дальнейших раздумий пошел на выстрел по траве в человеческий рост вышиною. Несколько минут спустя он склонился над потерявшим сознание профессором. К своему изумлению, он увидел старого седого человека в смертельном изнеможении. Револьвер выпал из худой руки, более похожей на иссохшую лапу. Выстрелы были, по-видимому, произведены последним усилием слабеющей воли. Но человек был еще жив.

Паквай не терял времени.

Он взял на руки исхудалое тело, легкое, как тело ребенка, и перенес его к своему костру. Он распустил платье старика, влил смесь коньяка и воды в сухие безжизненные губы и проделал над ним движения, необходимые для восстановления искусственного дыхания. Этими разумными приемами он скоро достиг своей цели. Через несколько минут старик открыл глаза и осмотрелся спокойным и ясным взглядом. Он не пытался приподняться, но быстро взвесил положение. Его испытующий взор устремился на склонившегося над ним человека, и, казалось, он остался доволен своим наблюдением.

— Что могу я сделать для вас? — спросил по-испански Паквай, и его мягкий, спокойный голос покрывал чуть заметный гортанный индейский акцент. — Я принадлежу к миссии красного креста из Коимбры, — продолжал он. — Мое имя — Паквай.

Слабая улыбка пробежала по отмеченным смертью чертам старика.

— Немного воды, — прошептал он.

Сделав несколько глотков, профессор остался лежать тихо в течение нескольких минут. Он собирался с последними силами. Затем он начал говорить короткими, сжатыми фразами, как человек, желающий рассказать возможно больше в короткое время.

— Во внутреннем кармане у меня на груди лежит мой путевой дневник, — сказал он. — Возьми его и, когда я умру, отошли к тому, кто может продолжать работу, которую мне пришлось прервать. Мое имя, адрес и завещание найдешь ты в том же кармане. Этот дневник содержит важные сведения — путь к великой тайне. Остальные бумаги пригодятся, быть может, для того, кому суждено окончить мое дело. У меня было достаточно воли, но не хватило силы. Цель так высока, что стоит пожертвовать силы и жизнь, чтобы достигнуть ее. Я не сожалею о моем путешествии — иначе я был бы плохим сыном науки. Понимаешь ли ты меня, друг?

— Да, — ответил Паквай торжественно. — И твой дневник я передам верному человеку, обладающему истинною силою духа. Но ты говоришь о смерти. Жизнь еще нуждается в тебе, господин.

Старик покачал головою.

— Я сам врач, — сказал он. — Уже восемь дней, как смерть подстерегает меня. Конец мой близок. Во мне остались живы, быть может, только несколько мозговых клеток. Они — хранители моей последней воли. Пройдет немного минут, и все будет кончено…! Но я могу теперь умереть спокойно. Ты — человек, достойный доверия, Паквай. Твое имя известно по ту сторону Аконкагуа.[7 - Высочайшая из гор Южной Америки. Паквай-проводник — знаток всех существующих индианских наречий.] Но теперь оставь меня в покое… Как хорошо старому человеку уснуть!..

Около двух часов просидел Паквай у изголовья умирающего Раймонда Сен-Клэра. Он отгонял от него насекомых и заслонял его от жгучих лучей солнца, меж тем, как тяжелое дыхание старика становилось все тише и тише.

Вдруг умирающий приподнялся, опираясь на руки.

— Инеса! — воскликнул он, — берегись черного Антонио! Проклятие ему и всему его роду!

Со стоном он упал навзничь. Судорога, сводившая черты его лица, стихла, и лицо приняло мягкое и ясное выражение, в то время как жизнь медленно отлетела от старика. Бледные губы его двигались, словно шепча что-то. Он теперь был далеко, далеко, в ином времени. Быть может, сидел он у кафедры Пастера и повторял слова учителя: прекрасно умереть за великое знание.

Через несколько минут Паквай поднялся. Он долго стоял, склонив голову. Ни один звук не нарушал окружавшей его торжественной тишины.

Только высоко в небе кружился кондор, далекий и величавый.


ГЛАВА III Хирург


Операция была окончена.

Высокий, сильный доктор, целой головой превышавший всех ассистентов, умывал окровавленные руки в то время, как уносили пациента.

Сестра милосердия подошла к нему,

— Пятнадцать минут, — сказала она отрывисто.

Хирург, довольный, кивнул головой.

— Идет, идет, — сказал он спокойно, — а как с наркозом?

— Больной уже проснулся. Он вполне благополучен. Это необыкновенно симпатичный, терпеливый юноша. Его мать здесь и желает говорить с доктором.

— Я сейчас приду.

В приемной стояла высокая, бедно одетая женщина в черном. Она была очень бледна, а покрасневшие глаза и нервно трепетавшие руки свидетельствовали о бессонных ночах. Ее низкий приятный голос дрожал, когда она обратилась к доктору с ясными голубыми глазами.

— Ну что? Как?..

— Это тяжелый случай, сударыня. Операция прошла прекрасно. Остальное должны довершить туберкулезные врачи.

— Я не совсем понимаю…

— Как вам известно, у вашего сына сильно затронуто одно легкое. Это легкое мы изъяли из употребления, удалив несколько ребер.

— Все это кажется мне ужасным!

— Почему? Лучше освободиться от больного органа, который мешает и причиняет вред. Многие люди, — старые и молодые, живут с одним легким и чувствуют себя великолепно… А ваш сын, я думаю, будет совсем здоров. Это также мнение специалиста по легочным болезням, который присутствовал при операции. Никаких излишеств. Если он обладает спокойной и уравновешенной природой, он проживет дольше, чем кто-либо из нас.

Бедная женщина словно помолодела на десять лет. Она схватила руку доктора и горячо пожала ее.

— Как мне благодарить вас! — промолвила она, — Это мой единственный сын, и я вырастила его моими трудами. Сегодня — самый счастливый день в моей жизни!

Она быстро отвернулась, чтобы скрыть слезы радости, выступившие на ее глазах.

Доктор посмотрел на нее. Уже не было перед ним пожилой, измученной матери — словно молодая девушка, выбежала она из серой больничной комнаты.

Но хирург не торопился.

В глубоком раздумий вышел он из громадной больницы, на фасаде которой виднелась вывеска красного креста.

Был восхитительный весенний день, и воздух словно трепетал радостью всевозможных обещаний.

— Здесь — дорога к настоящей жизни, — словно говорил ему фиорд. — Приди ко мне, и я подарю тебе новые приключения, новые чувства и новую весну!..

Врач горько усмехнулся и медленно пошел вниз по широкому шоссе. Никогда он не ощущал так ясно, как в эти норвежские весенние дни, что он сидит в клетке, красивой, раззолоченной, с будничным, обычным уютом, в клетке, которая так мало соответствует его непрерывному стремлению, его тоске по чужим странам, где найдется место для его силы и отваги.

В конце концов, здесь, дома, в столице Норвегии, он чувствовал себя не лучше, чем тот человек с одним легким. Здесь было достаточно воздуха, здесь было солнце над фиордом и скалами. Но посреди всего этого великолепия повсюду кишели досадно люди с их обывательскими интересами.

Великан-доктор продолжал свой путь по городу и, наконец, вошел в Театральное кафе. Он заказал чашку кофе и газету. Кофе показался ему достаточно крепким. Газета угнетала его политикой, финансовыми процессами, ненужными концертами. Крупные заголовки, мелкие события, — все наводило на него тоску своим мещанским благополучием.

Он отбросил газету. Заплатил и вышел. Та чудесная, полная богатырских сил страна, что называется Норвегией, задыхается под гнетом лицемерной действительности. Она носит на челе знак приключений, но их давно уже нет в ее жизни.

Он медленно пошел по направлению к Дворцовому Холму. Воздух словно пел в его ушах. Сильнее, чем когда-либо, он ощущал чей-то зов. Словно какое-то нетерпение зудило под его кожей. Он ясно чувствовал, что снова наступает время уехать далеко, далеко отсюда. Это чувство уверенности, не раз приходившее к нему в течение богатой событиями жизни, охватило его на миг с такой силой, что он уже ожидал какого-то события, которое должно произойти здесь, между деревьями Дворцового парка. Но так как ничего не случилось, он ускорил шаги, и через несколько минут большие чугунные ворота его жилища в квартале Гомансбюен с шумом захлопнулись за ним.

Стоя в маленьком саду, он с удивлением посмотрел вокруг себя. Ему показалось, что сад странным образом встрепенулся и ожил. У стены стоял бюст человека с широким лицом и опущенными веками. Казалось, большое лицо улыбалось ему.

— Ну, Иенс, — сказал он старому матросу, встретившему его в холле, — что новенького?

Старик покачал головой.

Доктор почувствовал почти разочарование. Итак, на этот раз инстинкт обманул его.

— В вашей рабочей комнате лежит несколько писем, — промолвил достойный фактотум и принялся за чистку медных прутьев перед окнами.

Доктор сейчас же поспешил в «святая святых». На письменном столе, под бронзовым кулаком, лежало толстое письмо, имевшее такой вид, словно оно прошло множество почтовых испытаний. Конверт был истрепан и покрыт пятнами. Ряд штемпелеванных марок указывал на то, что письмо пришло из Асунсиона, столицы Парагвая. Непохоже было, чтобы доктор спешил открыть это письмо. Он взвесил его на руке с выражением напряженного любопытства в глазах. Там, внутри большого грязного конверта, дремало приключение. Он не ошибся.

— Паквай, — пробормотал он, завидев крупные беспомощные буквы.

Адрес, впрочем, был достаточно ясно написан. Он гласил:

Д-ру Ионасу Фиэльду.

Христиания.

Норвегия.


ГЛАВА IV Письмо из Парагвая


Письмо Паквая было просто и кратко. Он рассказывал о том, как во время поездки на север, в малоисследованные местности, он встретил умиравшего человека, назвавшегося профессором патологии Лимского университета. Этот профессор был так близок к смерти, что на пространные объяснения не хватило времени. Но умирающий француз поручил Пакваю передать находящиеся при нем бумаги какому-нибудь смелому и энергичному ученому, который бы захотел продолжать опасные и необычайно интересные исследования, о которых сообщал дневник профессора. Несмотря на то, что Паквай не имел понятия о содержании дневника, написанного по-французски, он все же был убежден, что речь шла о чем-то совершенно особенном. Поэтому Паквай думал, что это дело заинтересует великого господина и друга. И Паквай надеялся, что его друг совершит путешествие через великое море и что документы попадут в его руки. Если же дело потребует экспедиции в Перу или Боливию, то Паквай находится в его распоряжении и будет ожидать приказаний своего друга и господина у их общей приятельницы, донны Франчески, которая со своим мужем проживает в Буэнос-Айресе, все в том же месте, у Палерм-Парка.

Таково было в основных чертах содержание письма Паквая. Завещание, по-видимому, было в полном порядке, составлено римским адвокатом и подписано надлежащими свидетелями. Оно гласило, что все имущество Раймонда Сен-Клэра, движимое и недвижимое, должно было перейти после его смерти к его единственной внучке, Инесе Сен-Клэр. Кроме этого, завещание содержало точный баланс денежного имущества Сен-Клэра. Состояние, хотя и небольшое, все же вполне обеспечивало юность Инесы Сен-Клэр и давало ей возможность заняться чем она захочет, и спокойно закончить свое образование. Недвижимость состояла из небольшого летнего домика-бунгало в окрестностях Лимы, а движимость — в деньгах и бумагах — была помещена в парижском отделении Лионского Кредита.

Ионас Фиэльд записал адрес молодой девушки в Лиме и имя адвоката, назначенного исполнителем завещания.

Затем он принялся за чтение дневника. Дневник был написан лапидарным стилем, указывающим, что у автора не было времени на подробности и на красноречивые описания природы. Он обрывался приблизительно за три месяца до смерти профессора.

То был знаменательный день в доме Фиэльда.

Когда Катарина Фиэльд вернулась с покупками из города, она нашла мужа в том состоянии отчуждения, которого она всегда боялась. Он стоял с блестящими глазами, наклонившись над какими-то пожелтевшими бумагами. Он отказался от обеда — нет, ему не хочется есть, — снял трубку телефона, и даже малютка Ионас должен был безуспешно удалиться, так как он застал отца углубленным в чтение тонкой в кожаном переплете книги, которая имела такой вид, словно долго пролежала в кофейной гуще.

Так прошло несколько часов. Перед ним были бесшумно поставлены бутерброды. Он не притронулся к ним. Только когда часы пробили полночь, Ионас Фиэльд вскочил со своего стула и огляделся вокруг себя с таким выражением, какое бывает у человека, внезапно очнувшегося от странного сна. Он заметил бутерброды и поспешно съел их, запивая пивом из бутылки, поставленной рядом.

Но все это он сделал совершенно машинально. Он был весь полон тем, что прочитал. Он рассеянно и удивленно смотрел на окружающие его предметы. Словно он испытывал некоторое разочарование по поводу того, что его тело находится в большом кресле кабинета в Христиании, в то время, как его дух живет в голубых горах Кордильер.

«Изумительно, — подумал он, — изумительно…»

Дверь тихонько отворилась, и Катарина Фиэльд вошла в комнату. Красивая, представительная женщина, на лице которой годы, казалось, не оставили никакого следа, приветливо улыбалась, но голос ее чуть заметно дрожал, когда она обернулась к мужу.

— Ну, Ионас, что случилось? У тебя такой вид, словно ты только что упал с луны на землю.

Высокий доктор посмотрел на нее каким-то странным, словно невидящим взором. Кто-то нарушил строй его мыслей. Чуть заметная морщина неудовольствия появилась было на лбу, но тотчас исчезла.

— Милая Катарина, — сказал он нежно, — это нечто замечательное…

И в нескольких словах он рассказал ей известную нам историю.

— Но загадка? Тайна Сен-Клэра и его поездки, в чем состоит она?

Фиэльд, по-видимому, не желал распространяться об этом.

— На этот вопрос не так-то легко ответить, — сказал он после некоторого раздумья. — Сведения Раймонда Сен-Клэра не совсем ясны; он высказывает некоторые гипотезы, которые представляются из ряда вон выходящими. Он сам, по-видимому, глубоко убежден в правильности своих теорий. Но об этом трудно составить себе мнение, не сделав собственных наблюдений. Ты понимаешь…

Катарина Фиэльд невольно вздохнула. Она поняла только одно, а именно, что отныне страсть к приключениям снова наложила свою лапу на душу ее мужа. И теперь для него был только один путь. Она знала его. Вся его фигура сияла свежею радостью. Каждый нерв, каждый мускул его сильного тела были заряжены электричеством.

Очевидно, ее долгом было радоваться вместе с мужем. Ведь она замечала, как он отяжелел и устал за последний год. Иногда ей даже в голову приходила мысль о Самсоне на мельнице. Трудно было ему приспособиться к филистерам современного общества. Повседневная обывательщина действовала, подобно яду, на его организм. По-видимому, он получил теперь необходимое противоядие. Оно состояло неизменно в одном: в опасностях, переживаниях, испытаниях, налитых в драгоценный кубок приключений.

Но она уже не могла так же легко, как прежде, вооружаться терпением. В глубине души она питала надежду, что эта страсть к приключениям постепенно исчезнет. Эта страсть походила у него на болезнь. Но когда Катарина бросила взгляд на громадную сильную фигуру, которая в течение нескольких часов вернула весь свой электрический заряд, она поняла, что ощущение жизни было условием жизни для этого, к одиночеству и свободе рожденного человека.

Он был одной породы с великими авантюристами всех времен. Тоска по неведомым странам и жажда действия нормандских викингов были выжжены на его лбу.

Итак, теперь ей предстояло остаться одной с ее мальчиком и долго, долго сидеть и с истомлением и страхом ждать мужа. Потому что там, где странствовал Ионас Фиэльд, всегда было опасно.

— Когда ты едешь? — спросила она со вздохом.

Он с удивлением посмотрел на жену. Затем подошел и поцеловал ее в лоб.

— Во всем мире не найдется для меня женщины, подобной тебе, — сказал он с нежностью. — Ты поняла меня с первого мига, когда мы встретили друг друга. Но я не был для тебя настоящим мужем.

— Ты был моим приключением, — шепнула она и прильнула головой к его груди. — И куда бы ты ни поехал, в какое место земли, ты всегда будешь жить в моем сердце.

Она выскользнула из его объятий и выбежала вон из комнаты, чтобы подавить свое волнение и не расплакаться при нем.

Ионас Фиэльд грустно посмотрел ей вслед. Он вспомнил о тех долгих месяцах, когда его терпеливая молодая жена сидела в этом жилище одна со своим мальчиком и ждала, в то время как он странствовал в неизвестности между жизнью и смертью.

— Кондор не может умереть, — сказал ему однажды Паквай, когда его жизнь висела на тонком волоске.

И, по-видимому, Паквай был прав. На теле Фиэльда было много следов от ран, нанесенных как животными, так и людьми. То были раны от пули, от ножа, и длинные багровые шрамы от когтей хищников. Но ни одной из них не удалось сломить его непоколебимую силу.

Он невольно вытащил наружу маленькую неуклюжую фигурку из золота, висящую на длинной цепи, надетой на шею. Он вспомнил донну Франческу, маленькую черноглазую девушку, жизнь которой он некогда спас.

— Покуда золотой амулет инков висит на твоей шее, ты будешь жить, — сказала восхитительная девочка-подросток, когда подарила ему медальон.

Фиэльд не был суеверен, но он любил старинные предания, окутывающие нашу жизнь бессмертной поэзией своих неведомых нитей.

И до сих пор золотой старинный амулет инков как будто действительно дарил ему бессмертие.

А теперь он снова должен отправиться в голубые горы, где индейское племя детей солнца некогда в гордом одиночестве углубилось в неприступные проблемы жизни и смерти.

Потому что в дневнике Раймонда Сен-Клэра проливался слабый свет на самый загадочный из вопросов, задаваемых человечеством, — на бессмертие, существующее не только в идее, но и в действительности.

Когда Ионас Фиэльд в этот вечер вошел в спальню, его жена там усердно занималась укладкой его чемоданов и предметов, необходимых под тропиками. А в коридоре старый Иене старательно чистил и полировал его охотничье ружье и револьверы.

Оба они имели вид людей, занятых самым обыкновенным будничным делом. Фру Катарина тихонько напевала, а старый Иене насвистывал песенку норвежских моряков «На корабле «Океания».


ГЛАВА V На пути к приключению


Моторное судно «Георг Вашингтон» быстро рассекало волны Карибского моря.

То было гордое зрелище.

Элегантный, огромный «Георг Вашингтон» мог по справедливости быть назван украшением морей. Светло-серая окраска судна сверкала на темной синеве неба и моря. Не было дыма, поднимавшегося из трубы, не было следов черной угольной копоти на чистой палубе. Мотор-дизель работал, играя, чисто и легко, словно исполинская швейная машина, без пыхтения и стонов, потрясавших старые пароходы. То был вестник нового времени, бороздивший синее море, по которому некогда медленно продвигались старинные конквистадоры с высоко поднятой головой и жадно трепещущими ноздрями навстречу новизне и приключению.

На капитанском мостике «Георга Вашингтона» стояли два человека и пристально всматривались в чуть видную линию берега, выступавшую на южном горизонте. Оба были высокие и сильные жители Севера, незаурядной наружности и темперамента. Оба, по-видимому, наслаждались без лишних слов обществом друг друга. То были люди вольного воздуха, больше всего любившие широкие горизонты и вечно беспокойные волны океанов.

Капитан Хольмсон сделал движение головой:

— Там находится маяк, — сказал он. — Течение отнесло нас немного в сторону.

Ионас Фиэльд кивнул головой. Он медленно вдыхал соленый воздух, ощущал запах земли, удивительный запах сухих трав, который под тропиками доносится издали, когда приближаешься к берегу. Каждый моряк безошибочно узнает его. Он является вернейшим признаком того, что морские волны неподалеку ударяются о лесистый берег.

— Вы хорошо знаете эту местность? — спросил капитан.

— Да, — ответил Фиэльд… — Несколько лет тому назад по этим волнам шло бразильское военное судно, направлявшееся к Панамскому каналу, на торжество его открытия. На борту этого судна находился умирающий человек, который вследствие необычайного случая был подобран на песчаном берегу Гвианы. Это был я. Я возвращался с реки Амазонки. Туземцы преследовали и подстерегали меня, чтобы сожрать. Я ускользнул от их зубов, и мне удалось дотащиться до моря. То было суровое испытание. Впоследствии я провалялся довольно долго в госпитале в Колоне. Но я все же, как видите, справился с лихорадкой.

— Да, не всем так везло, как вам, — задумчиво проговорил капитан. — В моей юности смерть в Колоне от лихорадки вошла в поговорку… Теперь времена стали другие. Тот, кто желает прожить спокойно и долго, должен лишь отправиться в Панаму и скучать там до столетнего возраста. — Немного западнее, рулевой…

Маяк у входа в канал теперь ясно обрисовывался, и длинный мол походил на резкую тонкую черту, пересекающую огромный бассейн гавани. Дома города Колон блестели, словно пятна белой меловой краски на темно-зеленых массивах возвышенностей. А дым нескольких тяжелых грузовых пароходов, стоящих в бассейне, поднимался прямо вверх, меж тем как удары молотов в больших мастерских раздавались как далекие, глухие раскаты грома.

Пароходы приходили и уходили, то соединяясь в группы, то расходясь в стороны. Все вместе походили на гигантскую пищеварительную систему, хватающую тоннажи своими жадными челюстями и отправляющую их в желудок.

После полудня «Георг Вашингтон» был поднят шлюзом у Габуна, пересек воды искусственного озера, образованного на ядовитом русле реки Шаргрес, и тонкую полоску речки Кулебра. И когда сумерки опустились над шлюзом Педро-Мигуэля, судно начало спускаться к Тихому океану между высотами Дариен.

И в то время, когда гордый красавец «Георг Вашингтон» подвигался сквозь шлюзы, влекомый маленькими локомотивами Какерлака, полумесяц лил свой волшебный свет на это чудо современной строительной техники. Порой попадались навстречу старые, заржавленные, землечерпальные машины времен Лессенса. Они имели вид громадных виселиц. Это были памятники величайшего из тех биржевых мошенничеств, какими до сих пор славится капиталистический мир. И также можно было назвать их могильными памятниками над желтой лихорадкой и малярией.

Теперь тучи москитов уже не жужжали над сумеречными водами. Большая часть москитов погибла в керосине. А те, которые остались, были ручные и дезинфицированные и кусались очень скромно, они были так же безопасны, как и жирные крокодилы в Кулебре, которым пришлось превратиться в достопримечательности и наполнять чувствительную душу туриста сладким, таинственным ужасом.

В Бальбоа Ионас Фиэльд сошел на берег. Здесь он узнал, что может отправиться на следующий же день пассажиром на японском пароходе к западному берегу Южной Америки.

Он намеренно избегнул большой гостиницы в Бальбоа. Маленький американский городок основался и вырос, благодаря строительным работам канала. Он походил на все другие ново отстроенные города, которые воздвигнуты не архитекторами, а инженерами. Он чуть не лопался от чистоты и порядка, обладал великолепно функционирующей полицией и первоклассно организованным отделом здравоохранения. Но все это благоустройство так же мало согласовывалось с окружающей природой, как пуговицы от брюк с дамским бальным платьем.

Фиэльд быстро отделался от таможенных служащих и нанял автомобиль, который в пятнадцать минут доставил его в город Панаму, столицу республики, управляемой по испанской старинке. Здесь нет ни прямых улиц, ни особенной чистоты. Городское управление, вероятно, очень лениво, а нравы оставляют желать лучшего. Но зато город свободен от математики и предписаний. Всякий в Панаме делает, что хочет. Всю ночь напролет играют мандолины, рыдают скрипки, и выпивается изрядное количество вина и виски. На балконах сидят красивые девушки и вращают черными, как уголь, глазами. А в задних дворах серьезные кабальеро натравливают петухов на драку. Всюду царствует жизнь, веселье и лень. Население сжигает ежедневно бесчисленное количество свеч, всаживая в своих мечтах нож в спину каждому американцу. Но этот живописный город, гордый и свободно рожденный, живет старыми воспоминаниями и никогда не сумеет приспособиться к темпу той жизни, где целью являются доллары, доллары и еще раз доллары.

Фиэльд миновал огромную интернациональную гостиницу и нашел себе жилище, где его приняли с распростертыми руками. Вся семья до последнего младенца в пеленках последовала за ним в его комнату с балконом. Комната была очень большая, но грязная, с ветхой обстановкой, и Фиэльд быстро обнаружил, что там уже были постоянные жильцы — крысы. Но он очень скоро заключил дружбу с этими доброжелательными домашними животными… и долго сидел на узеньком балконе в обществе звезд, в то время как огненные мухи плясали в саду и мягкие звуки музыки юга лились к нему из сада под аккомпанемент всевозможных струнных инструментов.

То было его первое после долгих лет посещение тропического города, и с полузакрытыми глазами наслаждался он легкой прохладой, веявшей с Тихого океана, который напевал ему на ухо свои старые, давно знакомые мелодии и нашептывал о тех временах, когда здесь, на этом берегу, странствовали Цизаро, Бальбоа и Альварадо с неутолимой жаждой в сердцах.


ГЛАВА VI Маленький редактор


Большой японский пароход «Киту-Мара» входил среди царящих на палубе криков и шума в гавань Калльяо. Рядом с низким басом местного лоцмана слышались звенящие приказания японского капитана; и «Киту-Мара» буквально содрогался от нерешительности и сомнения в широком бассейне гавани. То раздавалось «вперед», то «назад», то требовалась работа одного винта, то деятельность еще и другого. И ни разу не слышалось столь желанное «стоп».

Наконец, огромное судно приблизилось к пристани настолько, чтобы бросить первый канат. Он несколько раз срывался со шпиля и ударял по дюжим неграм, возившимся над ним, но понемногу удалось прикрепить пароход к больверку, и оглушенные машинисты «Киту-Мара» могли, наконец, насладиться заслуженным отдыхом.

Несколько пассажиров сошло на землю. В их числе был фильмовой директор из Лос-Анджелоса, несколько дельцов из Сан-Франциско, боксер-негр из Нового Орлеана и два-три молодые перуанца, приехавшие из Парижа, куда они ездили пополнить свое невежество полезными и необходимыми знаниями, необходимыми бездарным богатеньким маменькиным сынкам для теплого местечка в католической администрации. Остальные были косоглазые и курносые монголы, направлявшиеся дальше на восток в глубь страны. Роскошное, и в то же время нищее Перу было подходящею страной для этих быстроногих «Japs"[8 - Так зовут американцы желтых, которые имеют особый талант жить и устраиваться в странах, бедствующих среди природных своих богатств.] [8].

Последний из сошедших на землю пассажиров сильно отличался от других. Японцы рассматривали его с недоверием, так как он был, по крайней мере, в два раза больше, чем самый крупный из них. Фильмовой директор уже определил ему в мыслях роль капитана пиратов в «Конце Буканеров», а боксер-негр высчитывал возможные шансы против этого феномена светлолицей первобытной силы.

Но Ионас Фиэльд окружил себя крепкой оградой неприступности, способной выдержать любую осаду. И когда он ступил на почву старой исторической земли Калльяо, ему не пришлось обменяться ни одним поклоном и не пришлось пожать ни одной руки. Он позаботился, чтобы его багаж был благополучно перенесен с парохода и отправлен на вокзал, где уже стоял поезд, отходивший в Лиму, знаменитую столицу Перу.

Он не мог пожертвовать много времени на прогулку по Калльяо, несмотря на то, что этот портовый город имеет свою прелесть и своеобразную приключенческую окраску. От времени до времени он сбрасывается землетрясением и смывается наводнением. На нем виднеются шрамы бесчисленных революций, и люди всех наций встречаются на его улицах.

Калльяо — один из главнейших портов на всем американском побережье Тихого океана от Аляски до Патагонии, и его географическое положение обеспечивает блестящую будущность этому маленькому подвижному городу.

Покончив с багажом, Фиэльд занял место в вагоне, стараясь по возможности найти пустое купе. Но как раз в тот момент, когда поезд трогался, к нему впихнули маленького, худого перуанца. То был человек пожилой, изящно одетый, со множеством бриллиантовых колец, один из тех людей, каких можно встретить повсюду в парижских танц-залах. Несмотря на свою типичную наружность вивера и на свои довольно жалкие попытки казаться юношей, стареющий кавалер имел вид добродушного и уютного малого. Оправившись от приступа астмы, он сейчас же пустился в разговор, обнаруживая ту словоохотливую живость, которая заслужила перуанцам прозвище «парижан Южной Америки».

Он отрекомендовал себя доктором Хозе ла Фуэнте и не без гордости известил, что он состоит редактором газеты «Комерцио». В течение пяти минут он забрасывал Фиэльда вопросами, сведениями, комплиментами до тех пор, пока новый приступ кашля не прервал добродушной болтовни благожелательного редактора.

Фиэльд сообразил, что сведения всезнающего джентльмена об этой стране и ее народе могли оказаться ему очень полезными, и он охотно рассказал своему спутнику, что приехал в Перу собственно в качестве туриста, но, будучи сам доктором медицины, хотел бы воспользоваться этим случаем, чтобы познакомиться с интересной фауной и флорой страны, особенно у притоков Амазонки.

Эти слова вызвали у маленького любезного редактора всевозможные предложения помощи словом и делом иностранному ученому. Он заявил Фиэльду, что вся газета «Комерцио» находится отныне в его распоряжении, и спросил его, знает ли он кого в Лиме.

Норвежец ответил на это, что он намеревается навестить своего коллегу, профессора Сен-Клэра. Во время одного из своих пребываний в Париже он слышал имя Сен-Клэра, названное в институте Пастера, как имя одного из величайших знатоков Амазонки.

При этом сообщении спутник Фиэльда позабыл совсем свою астму. Он подпрыгнул, как резиновый мячик, и с выражением величайшей скорби заломил руки, словно только что получил известие, что крокодил сожрал его единственного сына.

— Ах, сеньор, — сказал он. — Вы приехали слишком поздно. Великий свет университета Св. Марка погас. Раймонд Сен-Клэр, наверно, уже умер. Разве вы не слыхали об этом обстоятельстве?

Фиэльд отрицательно покачал головой.

— Это — трагическая загадка, которой никто до сих пор не может разъяснить. Он, должно быть, пал жертвой своей необычайной жадности к познанию. Вот уже более полутора лет, как совершенно исчез всякий след Сен-Клэра. С четырьмя спутниками отправился он для неизвестной цели в Иквитос на реке Амазонке. Он был уже старый человек, но никто не мог отговорить его от этой экспедиции. Он верил в свои силы и энергию. Из Иквитоса пришло письмо на имя его внучки Инесы. Он писал, что выезжает из Иквитоса дальше на юг, в местности, где живут индейцы племени майуруна, к горам, называемым Анды Кономамас. Эти местности опасны. Что он там искал — никто не знает. С тех пор о нем больше ничего не слыхали. Правительство сделало все возможное. На помощь ему была послана экспедиция, но она возвратилась обратно без результатов. Сен-Клэра и его людей, вероятно, уже нет в живых. Это большая потеря для науки и еще большая потеря для Перу.

— Вы что-то говорили о его внучке?

— Да, прекрасная и гордая Инеса. Она теперь живет у адвоката Мартинеца, который взял ее к себе из сожаления… Обнаружилось, что Сен-Клэр потерял почти все небольшое состояние в спекуляциях на парижской бирже. Мартинец, конечно, не из выгоды, а из дружбы к столь знаменитому ученому был его поверенным и много раз отговаривал его от подобных дел, но Сен-Клэр был упрям и потерял все в последнем большом понижении. Но Мартинец — добрый и в высшей степени порядочный человек. Его сын и компаньон поехали в Париж, чтобы спасти хоть что-нибудь. Это — молодой человек, подающий большие надежды, хотя и любит немного покутить. Он вернулся с известием, что все состояние Сен-Клэра погибло. Но я сам слышал во французском клубе, как старый Мартинец ручался, что дочь его друга и клиента никогда не будет терпеть нужду, пока он, Мартинец, жив.

— Какого рода люди эти, Мартинецы?

Ла Фуэнте сделал движение, словно он падал на колени перед иконой.

— Это один из самых выдающихся наших адвокатов. Старик — честный человек, без хитростей и задних мыслей, а сын — кавалер до мозга костей. Париж и Лима в удачном соединении. Говорят о предстоящем браке между ним и Инесой. С его стороны это в высшей степени благородно! Вы сами знаете, молодая девица без приданого…

— Знаете ли вы внучку Сен-Клэра?

Глаза перуанца приняли ангельское выражение. Он как будто стоял под балконом и щипал струны мандолины.

— Знаю ли я ее? — прошептал он со сладкой чувствительностью. — Она — мечта. Красивее ее нет женщины во всем Перу. Но она не похожа на других девушек. Она не склоняет покорно головы и не говорит: да, мой повелитель! Сен-Клэр воспитал ее сам, в свободе и независимости. Она занимается спортом, но не по-дамски, а совсем как мужчина, и раздражает многих жителей нашего города тем, что ездит верхом в штанах.

Фиэльд недослушал историю о мужественных наклонностях сеньориты Инесы. Поезд вдруг остановился среди вокзального шума и суеты большого города.

Маленький редактор схватил свой чемодан.

— Мне было очень приятно, — проговорил он, низко кланяясь… — Если вы пожелаете посетить редакцию «Комерцио», мы все вам устроим… Вы, наверное, остановитесь в гостинице «Делигенция»?.. Великолепно. Я пришлю вам сегодня вечером человека. До свидания, сеньор.

Он открыл дверь вагона и исчез.

Лима, прекрасная старинная столица Лима, нежилась и сверкала в лучах послеполуденного солнца.


ГЛАВА VII «Мартинец и K°»


В то самое время, когда Ионас Фиэльд, восхищенный, бродил по прекрасному испанскому городу на берегах реки Римак, в большой фирме «Мартинец» происходил своеобразный семейный совет.

Хозе Мартинец собственными руками добился положения самого видного и достойного доверия адвоката Лимы. То был красивый мужчина с достойной и благородной наружностью. Его контора находилась как раз на Носко, и важнейшим людям в Перу нередко приходилось долго ожидать в его передней, прежде чем предстать перед могущественным и влиятельным юристом. Его защита и совет имели величайшее значение для каждого экономического или политического предприятия.

Имя Мартинеца каждый раз упоминалось при выборах нового президента, особенно за последние годы. Но старый Хозе был слишком умен, чтобы пускаться на такой риск. Представительная власть в южноамериканских республиках несет за собой, как известно, немало опасностей. Дорожка от президентского кресла до тюремной скамьи очень часто не так длинна. И границы между жизнью и смертью для народных избранников, по-видимому, несколько туманны. Мартинец предпочитал оставаться за кулисами и отсюда дергать нити. Некогда он был так беден, что его настоящей целью было исключительно золото. Этот порок стяжания весьма обычен у потомков Низарро и Альварадо. В течение всей жизни он оставался осторожным человеком и сумел осенить себя ореолом справедливости. Его поступки, его образ жизни, его внешность — все укрепляло эту веру в его неприступную, неподкупную честность. Но столь цветущее, по-видимому, жизненное древо фирмы «Мартинец» подтачивал червь. И этот червь был Мартинец-сын, Мануэль, который в свое время с грехом пополам выдержал экзамен в парижской Сорбонне. Но зато молодой человек был центром внимания в латинском квартале мирового города благодаря своему образу жизни, блиставшему самыми циничными пороками. Прослыть испорченным в Париже стоит недешево, и молодой Мартинец расточил там деньги в размерах, причинивших много беспорядка в несгораемых шкафах старого Мартинеца.

Но дон Хозе любил этого сына, красивого, как Адонис, и очаровательного, как Алкивиад. Блестящие пороки Мануэля льстили его самолюбию и наполняли его отцовское сердце гордостью. Он хитро и осторожно выкачивал деньги из карманов своих клиентов в пользу хорошеньких любовниц Мануэля и на покрытие его проигрышей в клубе. Молодежь должна перебеситься, думал он. И Мануэль с веселой дерзостью бросался на ложные радости жизни. Его знали в среде прожигателей жизни от бульвара Сен-Мишель до вокзала Монпарнас.

Все это, конечно, могло бы пройти без больших затруднений и неприятностей для оборотов фирмы, так как доходы дон Хозе были очень велики. Но, к несчастью случилось, что юный и неотразимый перуанец был вовлечен в биржевую игру богатыми и влиятельными друзьями. Красивый Мануэль, как и все смазливые юноши, был самоуверенным глупцом и благодарной жертвой для всяческих золотых обманов. Его долги росли, и он ничего не имел против того, чтобы получить возможность одним ударом освободиться от всех кредиторов. Ему удалось завоевать сочувствие дон Хозе к этим его намерениям. У старого юриста в глубине души был маленький уголок, где пряталась и порой ворчала страсть к игре.

С небольшим капиталом и кредитом отца Мануэль включился в бесплоднейшую и пошлейшую азартную биржевую игру. Но ростовщики оказались жестокими к нему. Они заманили его маленькими выигрышами, которые постепенно превратились в огромные проигрыши. Красивый Мануэль был обчищен до нитки. Его любовницы охладели к нему, его портные выражали нетерпение, а его банк беспрестанно требовал все новых взносов. Дон Хозе платил и платил, сперва из своих собственных средств, а затем, когда они пришли к концу, из чужих. Он слепо доверял своему красивому сыну, ловко составленные телеграммы которого изобиловали блистательными перспективами на будущее. Наконец, в один прекрасный день на Мануэля обрушился решающий удар… Его отъезд из Парижа весьма походил на бегство. Он оплатил свое возвращение целым рядом векселей на имя отца и приехал прямо в Перу, где вот уже полгода упражнял свои чарующие качества в клубах и дансингах.

Теперь отец и сын, за спущенными гардинами, развалясь каждый в своем кресле, обсуждали положение.

— Тебе вовсе не надо жениться на ней, — говорил дон Хозе своим благозвучным голосом, проливающим всегда утешающий бальзам на скорби вдов и сирот, тосковавших в его приемной… — Но Сен-Клэр был моим другом. Моя, — гм, гм, — совесть была бы несколько спокойнее, если бы малютка вошла в нашу семью.

Приторно красивое лицо юного Мануэля выразило слабые признаки удивления.

— Честное слово, я еще не знаю, хочет ли она меня, — сказал он медленно, с принужденным смехом.

— Пустяки, — сказал вдруг жестко отец, — это для нее единственный случай… Для бедной девушки…

Молодой человек, казалось, вернул снова свое прекрасное расположение духа.

— Да, да, это правда, — шумно засмеялся он, — у нее, конечно, нет ни гроша.

Старый джентльмен посмотрел на сына с упреком.

— Профессор Сен-Клэр был необыкновенно даровитым человеком, — проговорил он наставительно. — Но немного непрактичным и неосторожным.

— Ну да, он ведь доверил тебе свои деньги, когда уехал. Дон Хозе опасливо осмотрелся вокруг себя.

— Лучше не говорить так громко… Его завещание исчезло, а свидетели погибли.

— Не ты ли устроил это дело?

— Упаси боже, нет! Что ты болтаешь, Мануэль? Но они нам больше не помешают. Часть состояния Сен-Клэра была вложена в наше собственное дело, это было счастьем, не то нам пришлось бы плохо, Мануэль!

— Но разве ты не намерен уделить кое-что этой девчонке?

— Нет, — ответил спокойно дон Хозе. — Не больше чем это предписывает мне старая дружба с Сен-Клэром. Если ты женишься на ней, то все дело будет гораздо легче. Ты пожертвуешь собой, но зато…

Мануэль подскочил в глубоком кресле.

— Ты слишком мало ее знаешь, — сказал он с раздражением. — Она самая странная девушка, какую я когда-либо встречал. Я охотно пожертвую жизнью, чтобы получить ее. Но я не думаю, чтобы она согласилась выйти за меня замуж даже под угрозой попасть в самые безжалостные тиски бедности.

Дон Хозе с изумлением посмотрел на сына.

— Что ты говоришь, Мануэль? Она, наверно, спятила.

— Наоборот. Она слишком умна. Я же чувствую, что она видит меня насквозь. Я даже не удивлюсь, если она подозревает кое-что…

— Невозможно. Сен-Клэр взял с собой дубликат завещания.

— А если теперь вдруг найдут его тело?

Самоуверенная улыбка сморщила его губы.

— Ты, значит, мало знаешь девственные леса Амазонки и утесы Кордильер, мой мальчик. Там пожирается все. Даже природа в этой местности обладает аппетитом.

— Но его спутники?

— Трое из них умерли прежде, чем Сен-Клэр достигнул границы Перу, а после этого никто ничего не слыхал о нем. Это было больше года тому назад.

— Не находишь ли ты, что мы поступаем не очень правильно с молодой девицей?

Дон Хозе зорко взглянул на сына.

— Это ты довел меня до этого, — сказал он холодно. — Ты должен помнить, что твои безумные спекуляции заставили меня искать необходимого выхода. Состояние Сен-Клэра спасло нас от разорения и скандала. И если маленькая Инеса так высоко задирает нос, что отказывается от такого мужа, как ты, то она не заслуживает участия. К тому же у нее есть еще чековая книжка на тысячу фунтов, лежащих в Лондонском Банке.

— Это выудить ты не смог? — спросил сын.

— Тебе нечего смеяться надо мной, Мануэль. Но я не желаю, по твоей милости, унизиться до открытого грабежа.

— А вилла?

Старый юрист нахмурил брови. Его глаза загорелись злобно, словно угли.

— Она будет продана, — сказал он отрывисто.

— А почему?

— Потому что мои книги показывают, что Раймонд Сен-Клэр должен мне слишком много денег и я могу покрыть его долг не иначе, как продажей бунгало.

Мануэль расхохотался, как безумный.

— Ты — сущий черт.

— Я — то, чем мне пришлось стать из-за тебя.

Дон Хозе, по-видимому, хотел разъяснить эту замечательную точку зрения, когда зазвонил телефон.

Отец и сын испуганно посмотрели друг на друга. Телефон — инструмент своеобразный. Он обладает иногда способностью потрясать неспокойную совесть. После короткой паузы дон Хозе схватил трубку. Его рука дрожала.

Через несколько минут он повесил трубку на место.

— Что это было? — спросил Мануэль.

— Ничего особенного, — ответил отец с мрачным взглядом. — Это Ла Фуэнте из «Комерцио». Он спрашивал, не слыхали ли мы чего-нибудь нового о Сен-Клэре. Какой-то иностранец, по его словам, желает получить сведения о нем и об его дочери.

— Быть может, родственник?

— Кто знает?

— Мне кажется, что ты за последнее время немного нервничаешь.

Дон Хозе проворчал что-то. Затем вытащил большой шелковый носовой платок и вытер им пот со лба.


ГЛАВА VIII Негр-боксер


Перуанская столица Лима является живописным типом староиспанского города.

Поистине достойно удивления, что несколько капель кастильской крови в жилах местного населения могли сообщить городу своеобразный оттенок, которого, впрочем, достаточно, чтобы придать современному городу и свой собственный характер и настроение.

Так обстоит дело в Лиме. Современная «Business-Kultur» ни в каком отношении не получила перевеса в этом городе, корни которого глубоко нисходят к тому времени, когда испанские авантюристы узурпировали могущественное царство инков.

Ни в одном городе Перу история так тесно не связана с испанским завоеванием. Памятником его служит римская католическая церковь, которая, подобно старинной крепости, все еще медлит сдаваться Южной Америке. Те, кто хочет ознакомиться ближе с историей гордых и умных инков, наложивших некогда свою печать на эту страну, должны прежде всего отправиться в Лиму, чтобы там найти прочную базу для своих исследований.

Лима, впрочем, построена по образцу всех испанских городов с большой центральной площадью. Одну сторону этой площади занимает собор, а на другой находится национальный дворец, то есть правительственные здания. Остальное пространство предоставлено фешенебельным клубам и лучшим магазинам.

Более современен огромный парк со знаменитыми лимскими Елисейскими полями, где стоит памятник Христофору Колумбу.

Ионас Фиэльд бесцельно бродил по сверкающему городу и наслаждался строгой, великолепной гордостью испанцев и веселой, экспансивной улыбкой испанок.

Ему случилось пройти мимо редакции «Комерцио», оказавшейся громадным, величественным дворцом. Он знал, что эта богатая газета была для Перу тем же, чем была некогда газета «Таймс» для Англии. В свое время, много лет тому назад, она была рупором боровшихся за освобождение черных невольников, а теперь это был лишь орган крупной буржуазии и биржевиков.

После долгого странствования в этом современном лабиринте прессы, Фиэльд, наконец, нашел частную контору Ла Фуэнте. Маленький редактор принял его словно старого друга. Он отложил в сторону свою работу, засыпал Фиэльда всевозможными сведениями и советами и в конце концов пригласил его отобедать с ним во французском клубе.

— Там вы, наверное, встретите адвоката Мартинеца, — сказал он ему. — Он был ближайшим другом Сен-Клэра и, конечно, может оказаться чрезвычайно полезным для вас. Я вчера звонил ему по телефону, но он, оказывается, не имеет никаких новых известий о судьбе Сен-Клэра. Для меня не может быть сомнений, что он погиб в горах.

После минутного раздумья, Фиэльд принял это дружелюбное приглашение. Встретиться с Мартинецем как будто совершенно случайно — как раз входило в его намерения. Он еще не совсем ясно отдавал себе отчет в том, как он примется за все это дело. Единственное, что он знал твердо, это то, что нечего спешить с сообщением о находящихся в его руках документах о последних минутах Сен-Клэра. Какое-то инстинктивное чувство, что тут что-то неладное, удерживало его. После разговора с Ла Фуэнте в нем смутно возникло убеждение, что в трагедии Раймонда Сен-Клэра было два акта. Первый завершился в огромной травяной пустыне Матто гроссо, второй только что развертывается здесь, в столице Перу.

И таким образом газете «Комерцио» не пришлось напечатать на следующий день касающиеся Сен-Клэра сенсационные новости, которые Фиэльд привез с собой в Лиму. И завещание профессора осталось лежать нетронутое и неиспользованное в самом недоступном кармане норвежца.

Следующие дни Фиэльд провел на улицах и в ресторанах, где оживленно пульсировала народная жизнь. Он в полной мере наслаждался этим своеобразным чувством, знакомым каждому путешественнику по призванию: наблюдать в новом для него народе многообразные проявления темперамента, брызжущего ему навстречу в свете и в тени. Все здесь говорило на новом для него языке: все, от старых домов, в которых еще сидели пули последней революции, до новых дворцов, дерзко и самоуверенно возвышавшихся над красивыми развалинами старинного города Франческо Низарро.

Наконец, жара принудила его укрыться в маленьком лежащем в стороне трактире. Он был не особенно элегантен, но зато прохладен и старомоден. Хозяин, старый метис, принес ему пенящуюся кружку пива на маленькую веранду, до которой не достигло еще солнце. Когда прохладный напиток, лучше которого, сказать кстати, не могло бы найтись в знаменитых пивных Мюнхена, был осушен, Фиэльд вдруг заметил человека, понуро сидевшего за номером газеты «Пренса».

К своему удивлению, Фиэльд узнал в нем боксера-негра, ехавшего с ним на пароходе «Киту-Мара».

Тяжелый, огромный детина с невероятно добродушным лицом, видимо, переживал какое-то несчастье. Он оперся головой на руки, и по временам из его груди вырывались злобные возгласы.

Встретив взгляд Фиэльда, он узнал его и дружелюбно улыбнулся. День и ночь быстро сменяются в душе у чернокожего, и когда светловолосый исполин кивнул ему головой, он подсел к нему с бесконечными извинениями. По-видимому, что-то было у него на сердце, отчего он хотел облегчиться.

— Ужасный город, — сказал негр по-английски и положил свой увесистый кулак на мраморный столик.

Фиэльд был с ним не совсем согласен. Но негр не дал ему ответить и разразился потоком слов.

— Мое имя — Карсон, — сказал он, — Кид Карсон из Штатов… Я тренировал Демисея и я победил Гарри Вильса… Мне принадлежит рекорд тяжести. Мне пишут из Лимы, что перуанский маэстро желает со мой сразиться. Я получаю вызов. Я ставлю мои условия. Дорога и две тысячи долларов. Мои условия приняты. Я еду. Я приезжаю сюда и являюсь. Здесь я, Кид Карсон, говорю председателю местного клуба бокса, который послал мне путевые деньги и составил контракт.

Он посмотрел мне пристально в глаза.

— Ты проклятый негр, — сказал он и плюнул.

— Джек Джонсон и сам Лангфорд тоже были негры, — сказал я, — а что касается силы, то…

— Мы не деремся с неграми, — сказал он и повернул мне спину.

— А контракт! — завопил я и заметил, что мои кулаки начали сжиматься.

— К черту контракт! — сказал он и вытащил из кармана револьвер… Что мне было делать? Я бью хорошо, но револьвер бьет лучше. Тогда я пошел к адвокату, очень важному господину, который говорил по-английски. Прежде всего он потребовал с меня пять долларов за совет. Затем он взял деньга и посоветовал мне уехать отсюда с первым пароходом. И когда я взглянул на него с легким удивлением, то он уже на этот раз задаром обругал меня и попросил убраться немедленно. Я страшно рассердился, но это ничему не помогло. Когда я хотел наброситься с кулаками на этого малого, он тоже начал играть револьвером. Тогда я ушел. И теперь я сижу здесь, и в кармане у меня столько денег, что едва хватит, чтобы добраться до Калао.

Негр уныло смотрел перед собою. Этот, по-видимому, добрый малый чувствовал себя бесконечно оскорбленным и униженным жителями Лимы.

— Хотите воспользоваться случаем? — спросил Фиэльд после минутного размышления.

— Каким угодно! — радостно воскликнул негр.

— Случалось ли вам путешествовать по горам?

— Мне?.. Кид Карсон — не самый обыкновенный негр. Мой отец был школьный учитель. Бедный, но грамотный человек из Невады. Летом я пас скот в горах. Благодаря этому я приобрел силу и выносливость.

— Мне нужен помощник и спутник, — прервал его Фиэльд. — Преданный и сильный человек, который мог бы сопровождать меня в утомительное и опасное путешествие в Кордильеры…

Боксер вскочил и заплясал, как сумасшедший.

— Это как раз то, о чем я мечтал! — воскликнул он. — Бокс уже давно осточертел мне…

— Ну, там уж, наверно, найдется случай для проявления ловкости и силы.

— Чем больше, тем лучше.

— All right, — сказал Фиэльд. — Ступайте за вашим багажом и приходите ко мне через час в гостиницу «Делигенция», мы поговорим об условиях. Мы поедем на днях.

Так-то вот случилось, что Карсон, тяжелый боксер, победивший Гарри Вильса и в пятнадцать приемов сразивший Джесса Виланда, отказался от своего ремесла и сделался верным спутником Ионаса Фиэльда на путях его приключений в голубых горах.


ГЛАВА IX «Cercle Francais»


Фиэльд ощутил какое-то неприятное чувство, входя в холл французского клуба.

Все устройство и обстановка были, впрочем, прямо из Парижа. Английский клуб существовал для людей, которые давно изменили эстетике для комфорта. Но во французском клубе не думают прежде всего о членах, которых безжалостное время наградило толстыми животами и ревматизмами. Вообще, не заботятся о тех земных существах, которым стул нужен затем, чтобы сидеть на нем, а не затем, чтобы им любоваться. Французы охотно стоят и садятся осторожно и заботливо на причудливо изогнутые стулья в стиле рококо, меж тем как мы, люди грешные, укладываем наши путы в практичный аппарат, приспособленный для отдыха и оказывающий должное внимание весу и размерам.

Слабость перуанцев ко всему гальскому особенно проявлялась в обстановке клуба. Все было изящно, неудобно и приятно только для глаз. Но когда позднее Фиэльд в сопровождении своего хозяина вошел в большую столовую, где все сверкало серебром и белизною, он познакомился с французскою кухнею и с французскими винами, которые напомнили ему современные храмы обжорства в самом сердце Парижа. Тон общества был тоже насквозь французский. И, что еще подчеркивало сходство с французским клубом, тут было немало офицеров, в столь блестящих парадных мундирах этой страны, что им не поздоровилось бы, если бы они вдруг очутились на берегах Рейна. Это явление подтверждало тот факт, что вся армия Перу была организована в духе генерала Фоша.

Ла Фуэнте был очень гостеприимным хозяином. Маленький перуанец пустил в ход все свои интернациональные качества. Он провел годы своей молодости в больших культурных центрах Европы и говорил безукоризненно на большинстве живых языков великих держав.

Но во всем его существе горела любовь к этому Перу, где уже веками жили и страдали его предки. Несмотря на старую кастильскую кровь, которая текла в его жилах, он все же чувствовал себя в родстве с первобытным народом, который был побежден жестокою волей его отцов. Это может показаться странным, но история инков была его святынею. В этом отношении он сумел оградить «Комерцио» от постороннего влияния, и его статьи об индейцах, их быте, их освобождении всегда блистали огнем неподдельной любви и вдохновения.

— Я бы очень хотел представить вас друзьям Сен-Клэра, — сказал Ла Фуэнте, когда они после обеда взялись за гаванские сигары. — Профессор был почетным членом клуба, и в Лиме нет ни одного человека, который бы не сожалел и не грустил о его потере… Ну… он был, правда, уже очень старый человек. Но он был еще удивительно крепкий и сильный. И когда мы с ним прощались, никто из нас не мог подумать, что мы видим его в последний раз. Он сиял радостью исследователя, который отправляется в страну своей научной мечты.

— Но какое обстоятельство было причиною последней поездки Сен-Клэра? — спросил Фиэльд.

— Этого никто не знает, — ответил Ла Фуэнте. — Даже его внучка. Он однажды шутя сказал, что едет на охоту за бессмертием… Да, да, воспоминание о Раймонде Сен-Клэре будет бессмертно в этой стране.

— А его спутники?

— То были не известные здесь личности, но опытные люди, — охотники из Порта Бермудец и один индеец племени Коло. Ходили слухи о том, что путешествие Сен-Клэра имело какую-то связь со старым метисом, умершим в госпитале Св. Марка. Я знаю, что наш друг очень интересовался этим стариком, изъездившим вдоль и поперек всю Южную Америку. Но Сен-Клэр был во многих отношениях осторожным и скупым на слова человеком, и из него трудно было что-нибудь вытянуть, когда он не хотел говорить. Как теперь обнаружилось, мы не знали всей глубины его внутренней личности. Он, например, скрывал от нас свою страсть к игре самым удивительным образом. Она здесь, в Перу, является всеобщим пороком.

— Вы уже упоминали мне об этом в связи с фирмою Мартинец.

— Да, но я не думаю, чтобы хорошо было говорить об этом обстоятельстве. Старый Мартинец очень хотел бы как можно меньше обнаруживать эту страсть своего покойного друга. В практическом отношении это не имеет значения, так как молодой Мартинец, с которым я вас познакомлю сегодня, женится на единственной наследнице Сен-Клэра.

— Какого рода человек этот Мануэль?

Ла Фуэнте скрылся в облаке сигарного дыма. Он пожал плечами, развел руками и вздохнул.

— Очень красивый малый, — сказал он. — Первоклассный Дон-Жуан. Не особенно одаренный. Это — тип мужчины, о котором мечтают большинство посредственных женщин. Ему бы играть для фильма.

— Вы, очевидно, не особенно одобряете его?

— Нет, — ответил Ла Фуэнте. — Он не принадлежит к тому роду мужчин, в которых нуждается Перу в настоящий момент. Но отец… а не перейти ли нам в курительную? Мы там, наверно, встретим старого дон Хозе. С тех пор, как он овдовел, он часто приходит сюда в клуб.

Большая курительная и игорная зала была самым уютным помещением клуба, несмотря на то, что она тоже страдала чисто французскою ненавистью к глубоким креслам. Вокруг карточных столов сидело несколько компаний, игравших в бридж. В одном углу сидел пожилой господин и внимательно читал «Тан».

— Это и есть старый Мартинец, — шепнул Ла Фуэнте.

Фиэльд быстро смерил взглядом красивого старика.

Он отметил мощную голову с еще густыми волосами. Вся фигура дышала спокойствием и достоинством, которые казались признаками уравновешенной натуры. Такая наружность присуща юристу старого типа, — неподкупному человеку, управляющему огромными состояниями, и защитнику несовершеннолетних, сирот и вдов. Во всем скрывалась прочная, солидная честность… И все же… взгляд Фиэльда остановился на длинных узких руках с полированными ногтями. Он невольно улыбнулся. Потому что всякий, кто изучил строение человеческой руки, сказал бы: это, пальцы карманного вора. Или, в лучшем случае, руки фокусника или виртуоза фортепианной игры. Природа так прихотлива, что нередко соединяет в одно признаки величайшего совершенства с признаками последней подлости. Эти воровские пальцы Мартинеца были словно паразиты на почтенном и буржуазном жизненном древе. Этого не бросающегося в глаза признака не заметил бы и один из тысячи. Но он заставил Фиэльда призадуматься и укрепил его в решении ничего пока не сообщать о судьбе Сен-Клэра.

Ла Фуэнте представил обоих мужчин друг другу. Фиэльд напрасно искал следа хоть намека на беспокойство в карих, почти нежных глазах адвоката, когда редактор назвал имя Сен-Клэра в связи с длинным путешествием чужеземного врача.

Фиэльд поспешил разъяснить, что причиною его приезда в Перу были труды и изыскания Сен-Клэра о горной болезни. Он сам — житель горной страны, Норвегии. Он намерен предпринять ту же самую поездку, которая стоила жизни его знаменитому коллеге.

Адвокат, с оттенком прекрасной грусти в звучном голосе, выразил сожаление, что его лучший друг и светоч университета св. Марка угас в зените своей славы. Раймонд Сен-Клэр был мучеником науки — украшением Франции, украшением Перу.

Фиэльд внимательно прислушивался к этим красивым и благозвучным словам. Голос адвоката был одновременно мужествен и мягок, как бархат, но с каким-то оттенком, характер которого было не так-то легко определить. Может быть, следы долгого пребывания в судебных залах. У людей этого ремесла часто появляется склонность к искусственной декламации в обычных разговорах, в особенности, если они защищают положение, против которого восстает их внутреннее убеждение и совесть.

Но, как бы то ни было, в уме Фиэльда пробудилось легкое подозрение, что благородные речи Мартинеца были не совсем искренни. И еще, что его дружба с Сен-Клэром не была так особенно глубока, как он утверждал.

История о тайной страсти старого профессора к биржевой игре была совершенно невероятна. Ни его завещание, составленное как раз перед самым отъездом, ни его дневник не упоминали о чем-нибудь подобном. Этот красноречивый и сладкоречивый юрист, наверно, таил за внешностью честного человека низкие и подлые инстинкты, которые не выносили дневного света.

Когда Фиэльду все это стало ясно, он решился установить связь с внучкою Сен-Клэра, которая, по-видимому, была соломинкою в глазу старого Мартинеца… Случай помог этому намерению.

А именно, в поле зрения показался вдруг юный Мартинец. Он был похож на грозовое облако, и его черные глаза метали молнии, когда от отвел отца к соседнему столику и голосом то хриплым, то звонким стал рассказывать ему что-то, что, очевидно, произвело на него глубокое впечатление. Ла Фуэнте был также привлечен для совета.

Вскоре после этого Мартинец и его сын быстро разошлись.

Ла Фуэнте долго сидел и размышлял об услышанном. Он старался побороть свойственное южанину стремление разболтать об этом собеседнику, — но безуспешно.

Наконец, он обернулся к норвежцу, осторожно огляделся кругом и шепнул своему вчерашнему знакомому:

— Это прямо невероятно. Внучка Раймонда Сен-Клэра убежала из дома Мартинеца со своею девушкой. Она оставила письмо, в котором заявила, что попытается сама распутать свои денежные дела. Но это не все. Она сообщает дальше, что желает уехать. И как вы думаете, куда? Она поедет искать своего дедушку!

Ла Фуэнте торжественно огляделся кругом.

— Это можно назвать материалом для газеты, — сказал он. — Но я обещал молчать. Ни одно слово об этом не должно появиться в «Комерцио». Что вы скажете обо всем этом?

Фиэльд взглянул на него с улыбкой.

— Я должен поздравить Перу с тем, что оно еще обладает такими отважными женщинами, — сказал он.


ГЛАВА X Инес Сен-Клэр


Директору большой международной гостиницы «Делигенция» было не по себе. Он был опытным и ловким хозяином в делах своей гостиницы, теперь от него требовали еще вдобавок, чтобы он сделался дипломатом.

Дело было в том, что в комнате 158, — одна из самых лучших комнат для двоих, — поселилась молодая девушка со спутницею-индианкою. По этому поводу возражений быть не могло, хотя испанские девушки и не привыкли пользоваться особенною свободою.

Но директора только что призывали к начальнику полиции, где он получил различные директивы, касающиеся молодой девушки.

Нет на свете ничего более ненавистного для каждого хозяина гостиницы, чем скандалы. Но не те блестящие светские скандалы, которые время от времени при всеобщем шумном одобрении расцветают повсюду в Европе и в Америке, а те небольшие происшествия с невысокопоставленными смертными, материала о которых едва хватает разве только на столбец в местной газете, продиктованный возмущенною моралью.

Но здесь не было речи о разводе, о двойном убийстве или о каком-нибудь другом отдельном развлечении. Директор Вальдец был, впрочем, не совсем уверен в том, что создавшееся положение давало ему право вмешательства. Но значительные и влиятельные силы были заинтересованы в деле, и ввиду этого он был принужден предпринять какие-то шаги.

Поэтому он попросил доложить о себе молодой девушке, которая, оказалось, была занята уборкою чемоданов.

Директор был еще молодой человек со стойкими принципами. Но, как и у всех перуанцев, у него было предрасположение к романтической чувствительности.

Прижав руку к сердцу, он застыл в изумлении перед высокою, тонкою, светловолосою девушкой, которая спокойным и твердым голосом осведомилась о цели его посещения.

Эстель Жаннете Инес Сен-Клэр было тогда девятнадцать лет. Быть может, она казалась несколько старше своих лет, так как выражение ребенка и подростка рано сменились на ее лице выражением озабоченным и решительным. Но ее длинное, тонкое лицо, ее темные, с неизъяснимым взглядом глаза, ее пепельные волосы с золотистым отливом, все это обличало в ней одно из тех существ, для которых мужчины как в Перу, так и в других местах охотно жертвуют многим, а иные даже всем, если понадобится.

Первой мыслью директора Вальдеца было — как можно скорее удалиться, второю — упасть на колени, а третьей — сейчас же броситься вниз в свою контору, чтобы написать там пламенное любовное стихотворение. Но четвертая мысль нашептывала ему кое-что о долге службы и о полиции.

— Мне очень неприятно, — сказал он, запинаясь, — но я принужден сообщить вам, сеньорита, что вы должны оставить эту комнату сегодня до наступления вечера.

Действие холодных, по отдельному равнодушных, слов Вальдец старался сгладить убитым тоном и отчаянным пожиманием плеч.

Лицо молодой девушки на миг выразило замешательство. Но она быстро овладела собою и сказала холодно:

— Это мне как раз кстати. Через два часа комната в вашем распоряжении.

— Нет никакой надобности так торопиться, — поспешил сказать директор, проклиная в глубине души все политические и юридические интриги.

Но Инеса не удостоила его даже взглядом. Она повернула спину к несчастному и снова посвятила себя всецело своим чемоданам.

Директор удалился с тайными проклятиями. В течение целого дня он чувствовал себя ничтожеством. Его жалобные восклицания раздавались по всей гостинице, и в тот же день вылетели со службы один швейцар и два официанта. Это была жертва директора Вальдеца, принесенная на алтарь, который каждый перуанец воздвигает в своем сердце перед образом красивой женщины.

Когда он вышел, Инеса обратилась к своей индианке-подруге и сказала:

— Шакалы уже начинают скалить зубы, Конча.

Затем она снова нагнулась над чемоданами. А юная индианка с сурово-замкнутым лицом выпрямила стройный и сильный стан, и темные, как тропическая ночь, глаза ее сверкнули.

— Мы едем сегодня вечером в Орою, — продолжала Инес через несколько минут. — Лучше будет, если ты пойдешь купить билеты, но так, чтобы никто не заметил… понимаешь?

Молодая девушка, оставшись одна, сидела, охваченная глубоким раздумьем. Теперь, когда никто не видел ее, она закрыла лицо руками и тихо плакала. Для нее становилось все более и более очевидно, что она, собственно, не что иное, как покинутое и беспомощное дитя.

— Дедушка, — проговорила она с рыданием, — где ты? Неужели ты на самом деле покинул твою Инесу, оставил ее одинокою среди всего этого сброда злых людей!

Вдруг ей показалось, что она слышит шепот из открытого окна, — совсем точно голос дедушки:

— Осуши твои слезы, крошка Инес, — ясно услышала она, — я всегда буду охранять тебя.

Инес подняла голову и посмотрела вокруг себя. Она словно ожидала увидеть старика, что был для нее и отцом, и матерью, и проводником в первых шагах ее жизни. И в ее мыслях пронеслось все то необыкновенное, что случилось с тех пор, как уехал дедушка. Его последние слова еще звучали в ее ушах:

— Я еду, чтобы решить великую задачу. Наука — строгий властелин, и требует этого от меня. Но я уже не молод. Опасность может сломить меня. Если случится самое плохое, ты должна жить дальше без горестей. Мир открыт перед тобою. Путешествуй и смотри кругом себя. Ты добрая и умная девочка, ты сумеешь объяснить сама себе людей и события. Жизнь богата и принесет тебе радость познания и красоты. Мартинец — мой верный друг. Он все устроит для тебя.

Так говорил ей добрый дедушка. И что же случилось? В один прекрасный день на ее виллу явился дон Хозе, и красноречивыми, запутанными словами объяснил ей, что небольшое состояние Сен-Клэра погибло и бунгало должно быть продано. Все это было очень печально, но дочь его лучшего друга не должна бояться нужды. Его дом, само собою, был открыт для нее…

Это было для нее жестоким ударом. Все было так невероятно. Почему дедушка никогда не рассказывал ей о своих биржевых спекуляциях? Она ничего не понимала во всем этом.

Она переехала к Мартинецу. Вылощенный и приторно-красивый волокита Мануэль тотчас начал ухаживать за нею. Его пустота и самоуверенность были ей противны. Он целый день ходил следом за нею и шептал о своей любви. Зачем вздумал он жениться на такой бедной девушке, как она? Чувство, что она живет в этом доме из милости, стало скоро так невыносимо, что она решилась уехать. На ее личный счет была положена тысяча фунтов в одном английском банке. Мартинец пытался завладеть также и этими деньгами под предлогом, что они нужны для покрытия долгов профессора Сен-Клэра. Но директор банка заявил, что то был личный подарок Сен-Клэра, сделанный Инес еще в то время, когда он был платежеспособен, и никто другой, кроме Инес, не имел права распоряжаться этими деньгами.

Эти-то 1000 фунтов и возвратили ей свободу.

Но, по-видимому, Мартинец и его сын не очень-то охотно позволили ей выпорхнуть из клетки. Странное поведение хозяина гостиницы было, вероятно, первою попыткою создать ей затруднения. Но она была хорошо подготовлена. План ее действий был намечен стройно; правда, теперь придется несколько ускорить его исполнение.

У Кончи, преданной ей подруги, был брат в Иквитосе, который уже много лет состоял проводником и переводчиком для белых людей в области реки Амазонки.

У профессора Сен-Клэра было как раз намерение взять этого индейца племени майуруна с собою, но укус змеи помешал этому. Этот случай спас, вероятно, жизнь индейцу, так как, судя по дошедшим сообщениям, вся экспедиция, по-видимому, погибла. Но ради Кончи он обещал дочери профессора, которая была также известна, как выносливая и отважная туристка, последовать за нею в экспедицию, которую Инес решила предпринять в ту область, где исчез Раймонд Сен-Клэр.

И таким образом юная Инес рисковала своими последними деньгами и своею жизнью, чтобы совершить поездку туда, где тысячи мужчин потеряли жизнь.

Еще подростком изъездила она вдоль и поперек дикие пространства Перу, от истоков Амазонки до берегов озера Титикака, где некогда жило древнее племя инков. Она сопровождала большие караваны лам в странах, где белый человек был редким явлением. Конча и ее брат Хуамото были всегда ее верными спутниками в этих путешествиях, богатых приключениями. Часто они делали набеги в такие места, где первобытные жители лесов обитали в суровом уединении. Инес также намеревалась сопровождать дедушку в его последней экспедиции. Но старый ученый решительно высказался против этого…

— В конце концов ты — все-таки женщина, — сказал он ей, — и это не поездка туриста, а путешествие с целью открытия. Быть может, мы окажемся в таком положении, когда ты будешь только помехою для наших исследований.

Инес с сожалением склонилась перед этим аргументом.

Обо всем этом думала сидя молодая девушка, когда дверь внезапно раскрылась и в комнату ворвалась Конча в изорванном на клочки платье. По ее взволнованному состоянию было видно, что она подверглась нападению.

— Билеты у меня здесь, — проговорила индианка и указала себе на грудь.

— Но что случилось с тобою?

— На обратной дороге с вокзала, — сказала спокойно Конча, утирая кровь с лица, — появились откуда-то двое мужчин и увлекли меня в переулок. Они заткнули мне рот, но я выбивалась и кричала… Но мне, наверное, пришлось бы плохо, если бы огромный, сильный человек со светлою кожею и с глазами, подобными лезвию ножа, не пришел мне на помощь. Он бросился к нам и спросил, в чем дело. Я снова закричала. Тогда он схватил обоих мужчин. — Ах! сеньорита, они были в его руках, как две мухи. Он встряхнул их и отбросил далеко от себя. Тут уже взвыли бандиты, — а я засмеялась, — и сильный человек проводил меня до самой гостиницы, где он тоже живет. Как все это удивительно!

— Но кто же были те люди?

— Этого я не знаю, — ответила девушка. — Вероятно, ищейки сеньора Мануэля. Ну, и досталось же им.

— А твой спаситель?

— Он еще внизу, в холле. Он, должно быть, мужчина из чужой страны, далекой страны… и господин над людьми. Он был очень взволнован, узнав, что я служу тебе и хотел завтра навестить нас.

— Кто бы это мог быть? — прошептала Инеса. — Ну, да это, впрочем, все равно. Завтра мы будем уже далеко.


ГЛАВА XI Черный Антонио


Директор Вальдец все более и более приходил в замешательство. Никогда не приходилось ему терпеть столько бед и неприятностей, как в этот день. Воздух был удушающий и насыщенный несчастиями, как перед грозой или перед революцией. Прежде всего эта таинственная история с внучкой профессора Сен-Клэра. А теперь девушка ее вернулась домой с изорванным платьем и окровавленным лицом. С выражением совершенной растерянности выслушал он сообщение о событии, сделанное ему чужестранным доктором с таким варварским именем. А несколько позднее два неприятных субъекта небольшого роста, что называли себя частными детективами, были принесены на задний двор гостиницы в плачевном состоянии. Они расточали всевозможные ругательства и клялись всеми святыми, что дьявольски отомстят некоему белокурому великану, который весьма выразительным образом вмешался в их дела. Впрочем, на вопросы директора оба обиженные джентльмена заявили, что по причине известных обстоятельств вмешательство полиции пока нежелательно. Это несколько успокоило директора. Поэтому он находился в сравнительно просветленном расположении духа, когда встретил в холле белокурое чудовище.

Ионас Фиэльд сидел и занимался своим сломанным ногтем, когда подошел директор Вальдец и многочисленными поклонами и любезностями старался вызвать разговор о происшествии с индейской девушкой. Великан отлично говорил по-испански, но, по-видимому, не имел никакой охоты высказываться по этому поводу. Зато он уронил несколько замечаний о том, что, хотя он в настоящую минуту и не расположен убить кого-то, но во всяком случае, если этот кто-то вздумает смущать в его присутствии безобидных девушек, то выйдет история посерьезнее этой. Директор заметил про себя эти несколько туманные выражения и передал их обоим неопрятным джентльменам на заднем дворе. Эти двое тотчас тайно сообщили обо всем по телефону сеньору Мартинец. Вся история, разумеется, была устроена с целью сделать Инесу более сговорчивой и уступчивой. Старый господин метал по телефону гром и молнии и дал обоим ищейкам несколько новых приказов, от исполнения которых они тотчас же отказались, ссылаясь на свои многочисленные телесные повреждения.

И, таким образом, случилось, что сеньорита Инеса и индианская девушка без всякой помехи отправились со своими вещами на вокзал, исчезли из Лимы и приступили к путешествию в загадочные горы.

Когда Мартинец на следующий день был извещен обо всем этом, то жизнь обоих частных сыщиков висела, можно сказать, на волоске. Но также и для Фиэльда исчезновение девушек было большим разочарованием. Он ломал себе голову над решением этой загадки, но ни на минуту не мог подумать, что отважная Инеса находится на том же самом пути, по которому он намеревался идти сам.

Меж тем как он раздумывал, каким образом ему добыть дальнейшие сведения об отъезде Инесы, явился его ночной спутник. Негр-боксер был почти неузнаваем. Он продал свои широкие полосатые одежды и вместо них достал себе живописный и удобный костюм, который наводил мысль о мексиканском бандите или об аргентинском гаучо.

Кид Карсон был в восторге от своей наружности. Его добродушное лицо сияло гордостью.

— Я продал весь мой гардероб еврею-старьевщику и приобрел этот новый костюм. Он как раз по мне, не правда ли? Он обошелся мне очень дешево, так как он принадлежал известному бандиту, отправленному на тот свет здесь, в городе, на прошлой неделе. Его вдова была очень рада отделаться от этих вещей. Я только что встретил директора фильма «Киту-Мара» перед гостиницей. Так тот, когда увидел меня, пришел в такой восторг, что немедленно хотел нанять меня для своего нового фильма. Ему необходим эффектный убийца.

Фиэльд рассмеялся.

— Ну, и что же ты ответил?

— Я сказал ему, что уже нанялся, чтобы самому быть убитым и что он поэтому должен обратиться к кому-нибудь другому. Он был очень разочарован… Да, я, впрочем, пришел, чтобы выслушать ваши приказания.

— Приходилось ли тебе когда-нибудь раньше исполнять должность слуги?

— Я был кельнером в гостинице на морских купаниях в Гальвестоне и поваром на судне, совершавшем рейсы между Сан-Педро и Гонолулу. Кроме того, я исполнял разнообразные должности: цирюльника, ковбоя, актера, чистильщика сапог, портового носильщика и агента Бермутской миссии.

— То есть контрабандистские?

— Вы правы. Я получил многостороннее образование… Моя жена всегда говорила мне…

— Как, ты женат?

— Бесконечное число раз, сеньор. И, смею сказать, я всегда был хорошим мужем. Но когда это продолжается слишком долго, то становится не очень-то забавно. Это портит хорошее расположение духа. Я продал мою последнюю жену…

— Как, как ты сказал?

— За 100 долларов, сеньор. Это недорого. Нелли не была уж так плоха. Немного жирна и болтлива, но прилежна, как муравей. Она получила хорошего мужа. Он был водолазом, и бедняге не очень-то долго оставалось жить на свете, чтобы наслаждаться земным счастьем… Тогда-то я занялся боксом. Это жестокая профессия. Теперь я как раз должен был встретиться с черным Антонио, но…

— С черным Антонио, — кто это?

— Это самый проклятый разбойник, я должен был встретиться с ним здесь, в Лиме. Его прозвали у нас «Ужас Перу».

— Разве он не негр?

— Метис, но с черною кожей и черной душой. О нем идет дурная слава, говорят, что он охотнее пускает в дело нож, чем кулаки, и что могущественные сеньоры обращаются к нему, когда революция стоит у дверей и кто-нибудь должен исчезнуть с лица земли. Теперь в Перу, к сожалению, все спокойно, и он занялся боксом. Он бьет жестоко и знает до тонкости технику…

Последние слова Кида Карсона прошли мимо ушей Фиэльда. Он размышлял, где это он слыхал о черном Антонио? Вдруг он вспомнил сообщение Паквая о смерти Сен-Клэра и последний возглас старика: Инеса, берегись черного Антонио!..

Эти предостерегающие слова умирающего не относились ли к тому самому метису, которым был теперь так занят болтливый язык Карсона?..

Он прервал поток словоизвержений негра, дал ему несколько приказаний, закурил сигару и отправился в город.

Медленно расхаживая по Пасео, запруженному людьми, он начал мысленно распределять все происшествия последних дней.

Он попал в настоящее осиное гнездо. Судьба чудесным образом избрала его опекуном Инесы Сен-Клэр, и это, казалось, готовило ему и много затруднений, и разъяснение загадочных приключений профессора Сен-Клэра в Андах. В первый раз в своей жизни он испытывал некоторое колебание, какое же решение следует принять в подобных обстоятельствах.

— Я, кажется, начинаю стареть, — пробормотал он, заметив свою нерешительность.

Ему предстоял выбор: отправиться в экспедицию или же остаться в Лиме и заняться делами Инесы. Последнее было, на его взгляд, совсем не шуткою, так как он догадывался, что фирма «Мартинец и сын» могла в известных случаях сделаться столь же опасной, как и пожиратели людей на реке Амазонке. Но если он останется здесь, то ему придется потерять много времени. Впрочем, он мог, конечно, довериться Ла Фуэнте. Но с этим честным до мозга костей идеалистом можно нажить много неприятностей и даже опасностей. Он не был также совсем уверен, что завещание Сен-Клэра могло доказать виновность известного юриста, даже если бы точный список недвижимостей и ценных бумаг причинил дон Хозе несколько бессонных ночей, так как в противном случае он, наверное, не постарался бы об исчезновении завещания… И если он теперь предпримет поиски исчезнувшей девушки, то на это придется потратить много времени. Паквай находился, вероятно, на пути в Иквитос и мог быть уже там, если он последовал их уговору и поехал по железной дороге из Буэнос-Айреса в Пара и оттуда пароходной линией «Боот Лайн» до реки Амазонки.

Среди всех этих соображений Фиэльд достиг конторы Мартинеца. Он прочел название на большом и толстом зеркальном стекле окна, Время занятий в конторе уже давно истекло, но Фиэльд заметил, что в низких комнатах еще горел огонь и там находился, вероятно, сам хозяин. Старый Мартинец был, наверно, знатоком своего дела, прилежным пауком, ткавшим свои нити как ранним утром, так и поздним вечером.

В то время как Фиэльд стоял, погрузившись в свои размышления, из главного подъезда вдруг вышел человек: Фиэльд отступил немного назад. Незнакомец остановился перед дверью. Он складывал какие-то бумаги, бывшие в его руках. При свете фонаря Фиэльду удалось рассмотреть лицо незнакомца. То была необыкновенно могучая голова с красивыми правильными чертами. Глаза были небольшие и бдительные, но, впрочем, без особого выражения. Но то, что придавало его облику нечто очень характерное, был цвет лица, который казался необычайно для испанца темным, почти коричнево-черным. Когда человек подвинулся на несколько шагов к фонарю, чтобы лучше видеть, Фиэльд сделал открытие, что он был занят столь приятным делом, как счет денег. Должно быть, то была весьма толстая пачка ассигнаций, так как незнакомцу понадобилось много времени, чтобы перелистать ее всю.

— Может ли это быть один из клиентов Мартинеца?

Мужчина был одет прилично. Фиэльд заметил, что галстук был чересчур кричащего цвета, а лента на соломенной шляпе — изрядной пестроты. К своим наблюдениям он присоединил еще и то обстоятельство, что одно ухо человека, считавшего деньги, было меньше другого и сморщено таким образом, что ошибки быть не могло.

Когда Фиэльд сделал это открытие, он отодвинулся еще дальше в тень, чтобы не быть замеченным. Он принялся разъяснять самому себе свои наблюдения.

В высшей степени странно, что случай постоянно сталкивал его с боксерами. Потому что мужчина под фонарем обладал характерным ухом, называемым «Цветная капуста», которое образуется только при часто повторяемых выступлениях в борьбе. Неужели возможно, чтоб это был…?

Фиэльду не хватило времени на дальнейшие рассуждения. Человек с довольной улыбкой положил деньги в карман и пошел вдоль улицы.

Фиэльд медленно последовал за ним. На углу улицы, у столба для реклам, где огромный и сверкавший плакат привлек его внимание, незнакомец остановился. Он прочел содержание афиши с видимым удовольствием и отправился дальше, высоко подняв голову.

Фиэльд приблизился к столбу, бросил взгляд на плакат: мужчина не мог представиться более простым образом! То была огромнейшая фотография боксера, который должен был вечером выступать в Гипподроме. И мужчина, которого преследовал Фиэльд, смотрел с восхищением и гордостью на собственную фотографию.

Под изображением было написано:

АНТОНИО ВЕЛАСКО

«Ужас Перу»


ГЛАВА XII Злые планы


Когда Фиэльд в этот вечер возвратился в гостиницу, в холле сидел Мартинец и ждал его прихода. Юный прожигатель жизни был, по-видимому, в превосходном настроении. Он расфрантился, точно для бала, поверх фрака была надета черная на белом атласе крылатка, а в руке он держал шапокляк.

— Мой дорогой доктор, — сказал он по-французски, пожимая руку норвежца с таким радушием, словно они были давнишними друзьями, — отец мой просил меня помочь вам, сколько будет для меня возможным. Вы новичок в нашей стране. Благодаря нашим широким связям, наша фирма может оказаться вам весьма полезной. Вы имеете рекомендацию к профессору Сен-Клэру, который был нам очень близок. Вы можете располагать моим отцом и мною, как вам будет угодно.

Фиэльд поблагодарил.

Льстивое обращение молодого человека не пришлось ему по вкусу. И он почуял, что дон Мануэль был послан к нему не только, чтобы служить проводником в чужом городе, но также и для того, что бы состоять при нем в качестве шпиона. Пока что это было очень кстати для Фиэльда.

— Я думал, — продолжал дон Мануэль, — что мы сегодня вечером пересмотрим удовольствия Лимы. Конечно, наша столица — не великий центр. Это не Париж и не Лондон. Но все же у нас есть опера, десяток театров, несколько отличных дансингов, а также Гипподром. Каждая страна, каждый город имеют свои соблазны. Отец мой думал, что, быть может, вы сегодня вечером пожертвуете своим временем для наших скромных удовольствий, а завтра мы пособим вам делом и словом в отношении вашего путешествия в Кордильеры.

— Это очень любезно с вашей стороны и со стороны вашего отца, — отвечал Фиэльд… — Я слышал, что имя конторы Мартинеца пользуется самой лучшей славой в этой стране. И я считаю за счастье, что нахожусь под защитой вашей фирмы. Согласны ли вы обождать, пока я переоденусь, или же мы условимся о месте нашей позднейшей встречи?

— Я охотно подожду, — сказал дон Мануэль. — Я пойду в читальный зал и посмотрю последние газеты. Торопиться некуда.

Фиэльд поспешил в свою комнату, а юный Мартинец направился в читальную комнату. Но, по-видимому, последние газетные новости не особенно интересовали его, так как перед дверью он вдруг остановился и осмотрелся вокруг себя. И, убедившись, что никто не наблюдал за ним, он повернулся к маленькой двери в частную контору директора и вошел в нее, не постучав.

С первого взгляда было совершенно ясно, что оба джентльмена были добрыми друзьями и не нуждались в церемониях в обращении друг с другом. Казалось, напротив, что дона Мануэля здесь ждали. Бутылка виски и к ней содовая на угловом столике, у которого и поместились оба молодых человека. Сияющая жизнерадостность Мартинеца-младшего уступила теперь место злобному раздражению, которое казалось на этот раз совершенно неподдельным. Он налил себе большой стакан виски и опустошил его замечательно скоро.

— Как она была красива! — вздохнул директор восторженно.

— Кто? — спросил Мануэль едко.

— Донна Инеса, конечно, — продолжал директор мечтательно. — И такую женщину я оскорбил! Ее взгляд подобен был глетчеру Аконкагуа… Я никогда не забуду его.

Мануэль зорко посмотрел на своего друга.

— Тебе совсем не следует говорить таким образом о моей невесте.

Хозяин гостиницы подскочил, как человек, которого поймали на незаконном поступке.

— Нет, разумеется, — ответил он поспешно. — Позволь мне сказать тебе, что ты, должно быть, счастливейший человек в мире… Что за глаза!.. Что за фигура!..

— Я совсем не так счастлив, — огрызнулся Мануэль, — Как ты правильно выразился, она — ледяная сосулька. И потом, это бессмысленное бегство. Это какое-то сплошное романтическое идиотство! Но милейшая сеньорита научится кое-чему другому. Теперь мы больше не будем возиться с нею в бархатных перчатках.

— Не заходи слишком далеко, — сказал Вальдец предостерегающим тоном. — В Перу все же есть закон и правосудие. Ты не должен забывать об этом, хотя начальник полиции и танцует под дудку твоего отца. Неудавшаяся попытка похитить у нее Кончу не очень-то хорошо пахнет.

— К черту все чувства обоняния, — закричал Мануэль и приготовил себе новое виски. — Сам дьявол, должно быть, послал этого скандинавского лекаря ей на подмогу.

— Ведь это же твой друг!

Мануэль злобно взглянул на собеседника.

— Это еще неизвестно, — сказал он сухо. — Если он и впредь будет вмешиваться в наши частные дела, ему придется плохо.

— Ну, это произошло, конечно, чисто случайно.

— Возможно. Но подобный род случайностей может повредить его здоровью. Ты знаешь, что у старика тонкий нюх. Он находит, что в этом белокуром великане есть нечто подозрительное. История, которую он рассказывает, совершенно невероятна. Что он будто бы приехал сюда, чтобы изучить под руководством профессора Сен-Клэра какую-то горную болезнь, — так мы и поверили этой сказке!

— Может быть, он встречал донну Инесу, когда она была в Париже год тому назад, — отважился сказать Вальдец. — Ты увидишь, что за всем этим скрывается какая-нибудь любовная история.

Он хотел продолжать свои опасные предположения, но гневное ворчанье Мануэля тотчас направило его на другой путь…

— Ты немного нервничаешь, мой добрый Мануэль, — сказал он, успокаивая своего друга. — Ты повсюду видишь ловушки. Иностранец-доктор, наверно, постарался бы увидеть донну Инесу здесь, в этой гостинице, если бы между ними существовало какое-нибудь знакомство. Будь спокоен, Мартинец. Девочка не уйдет из твоих рук. Но будь осторожен с этим норвежцем, чтобы он не превратил в калек еще большее число твоих наемников. У него должно быть чудовищная сила.

Мануэль пожал плечами и оскалил свои белые зубы. Это была одна из тех улыбок, что, вероятно, чаще всего можно было бы встретить на широкой дороге, ведущей в ад, если бы ад существовал. Затем он нагнулся к директору.

— Не очень-то полезно людям с белой кожей переехать Амазонку, — промолвил он в полголоса. — И даже совсем вредно для тех, которые намереваются следовать по стопам Сен-Клэра. Там есть крокодилы и змеи. И там есть людоеды различных сортов.

Директор Вальдец пристально посмотрел на своего друга.

— Только без скандалов в гостинице, — сказал он холодно. — Ну, что говорит Антонио о своей новой службе?

— Он дорого стоит, но зато мастер своего дела, — ответил угрюмо Мануэль. — И если уже старик что-нибудь придумает, то успех всегда бывает обеспечен… Впрочем, ты принадлежишь к нашим, Вальдец, так что я могу рассказать тебе об этом… Мы знаем, что Инеса и Конча выехали с ночным поездом в Орайо. Дело очень просто. Они намереваются отправиться в Порт Бермудец, а оттуда в Иквитос, где у Кончи есть брат, который должен устроить дальнейшее путешествие. Все это подтверждено письмами, которые мы нашли на вилле Сен-Клэра. Но донна не доедет так далеко. Черный Антонио едет завтра за нею и за ее девушкой. Он нагонит беглянок в городе Парма. Там произойдет следующее: Конча исчезнет бесследно. Багаж будет украден, а деньги донны Инес перекочуют в другие карманы. Эта прихотливая юная сеньора останется одна на степной дороге, без подруги, без денег, без багажа, лишенная пуха, как курица прерий, приготовленная для вертела. Что тогда останется делать Инес? Тут-то и начинается роль черного Антонио пребывавшего до сих пор в тени. Он предлагает проводить грустную одинокую женщину обратно в Орай и одолжить ей необходимые средства. Милосердный самаритянин выступает с благородным достоинством, а у донны Инес нет выбора. Она возвращается обратно как кающаяся грешница. Мы принимаем ее как ни в чем не бывало. И тогда меня очень удивит, если она не смягчится и не сдастся. Быть свадьбе прежде, чем закончится год… Ну, что скажешь ты на это, старый разбойник?

Вальдец засмеялся от всего сердца.

— Этот план неподражаем. Дон Хозе — знаток своего дела. Он настоящий пройдоха. Не может быть сомнений, что он в конце концов сделается президентом.

— А ты министром торговли. Ты ведь помнишь наш уговор?

Вальдец кивнул головою, но без особого воодушевления. На переносице гладкого, безбородого, почти мальчишеского лица, обозначилась тонкая морщинка. В ту же самую минуту в дверь постучал кельнер и доложил, что иностранный доктор уже ждет.

Мануэль вскочил и придал своим чертам самое сияющее выражение. Затем он пожал руку другу и поспешил выйти.

Но молодой директор гостиницы «Делигенция» остался сидеть, углубленный в свои думы. Его лицо попеременно принимало все оттенки выражений от глубочайшей меланхолии до дьявольского злорадства. И когда он поднялся, то сделал это с быстротою, которая свидетельствовала о том, что он принял важное решение.


ГЛАВА XIII Ночная жизнь в Лиме


Как ясно видно из этой истории, Мануэль обладал, по правде сказать, весьма сомнительными качествами. Несмотря на то, что он был изящен и строен, как лилия, — он был изрядная скотина. Лимские дамы находили, что в нем есть что-то демоническое и загадочное. Но надо признаться, что он умел отлично принимать гостей. Он знал лучшие кухни и винные погреба Лимы, он знал, где найти красивейших девушек и фешенебельные игорные притоны. Кроме того, он был почетным членом союза распространения петушиной борьбы и не упустил случая познакомить Фиэльда с этим кровожадным, тропическим, отвратительным спортом.

Вообще, Мануэль, по-видимому, прилагал все усилия, чтобы привести своего гостя в особенно откровенное и болтливое настроение. Выпито было порядочно, и Фиэльд ни в чем не отставал от перуанца. Но если Мануэль рассчитывал всеми этими шампанскими, виски, коктейлями и ликерами вскружить голову белокурого великана с севера, то он ошибался. Случилось, как это часто бывает, что тот, который старался напоить другого, сделался сам жертвой алкоголя.

Но разыгрывать слегка выпившего человека как раз входило в намерения Фиэльда. Он рычал, когда другие орали, и перещеголял болтливостью перуанских денди к взаимной радости и к общему удовольствию. Он принимал участие в различных пробах физической силы, чем приобрел необычайную популярность.

Постепенно, по мере того как подвигался вечер, Мануэль переменил свое мнение об этом удивительном жителе Севера, который, казалось, чувствовал себя как рыба в воде повсюду, где бы он ни очутился. Он оказался знатоком петушиной борьбы, конезаводства и овцеводства и познакомил юного хирурга, присоединившегося к их обществу, с последними знаменитыми операциями, открывшими новую эпоху в медицине. Тут же Мануэль решил про себя, что подозрения отца против этого добродушного скандинава глубоко смешны.

Но алкоголь продолжал понемногу свое роковое действие в этом оживленном обществе лимской золотой молодежи. Наступил момент, когда закипевшая южная кровь дала себя знать, и слова лились без удержу из алых губ. Настало время для вечно возвращающейся в этих случаях темы: женщины. Общество находилось в так называемом «артистическом клубе», который под другими небесами едва ли бы удостоился столь громкого имени.

Не подлежало сомнению, что Фиэльд был приведен Мануэлем в этот храм скоро преходящих радостей с совершенно определенной целью. Женщины — «артистки» встретили общество радостными возгласами, и шампанское снова запенилось. Но между гостями находился также человек, которого Фиэльд не ожидал здесь встретить. Это был тот самый мужчина, которого он сегодня вечером увидел перед конторой Мартинеца, а именно, черный Антонио, прозванный «Ужасом Перу».

Тайные знаки, которыми от обменивался с Мануэлем, были достаточно ясны. Итак, эта встреча, которая при других обстоятельствах не обратила бы на себя внимания Фиэльда, была не совсем случайною. Его в чем-то подозревают. Интриги конторы Мартинец были, значит, направлены и на счет его особы.

В то время, как веселое общество шумело вокруг него, он заметил, что Антонио исподтишка пристально наблюдал за ним, словно хотел отметить себе рост и силу огромного норвежца.

Знаменитый боксер сильно проигрывал в безукоризненном вечернем платье. Его крепкая мускулатура словно протестовала против туго накрахмаленной сорочки; узкий жилет и фрак хорошо сидят лишь на светских львах. Впрочем, общий его облик был весьма обычен и вовсе не похож на облик разбойника. Глаза не наливались кровью, зубы не выставлялись с хищным выражением. Единственной его особенностью была его темная кожа, которая могла бы навести на мысль о легкой примеси негритянской крови, если бы чистые линии лица не опровергали этого предположения. Губы были, может быть, чуточку толсты, но прекрасной формы. Нос был прямой, нисколько не обезображенный. Глаза небольшие и тусклые. Но коротко остриженные волосы и злосчастное ухо выдавали достаточно ясным образом его профессию.

— Это опасный человек, — подумал Фиэльд. — Он отлично укрывается под своею маскою спокойствия и добродушия. Сорви только маску с этого лица — и, наверное, увидишь бездну хитрости, чувственности и кровожадности.

Несмотря на то, что Мануэль к этому времени был уже сильно пьян, он все же сумел устроить так, чтобы новый гость был представлен Фиэльду.

— Это наша знаменитость, — сказал он Фиэльду. — Дон Антонио Веласко. Великий мастер бокса. Его прозвали «Ужасом Перу», но он чрезвычайно добродушен.

— А этот джентльмен, — продолжал Мануэль, указывая на Фиэльда, — ученый из далекой страны. Он — доктор и приехал изучить нашу знаменитую горную болезнь. Его имя — Фиэльд, доктор Ионас Фиэльд.

На миг среди общества наступила тишина. Эти оба, что стояли друг против друга, составляли разительную противоположность остальным джентльменам. Норвежец был выше, но могучие плечи и крепкая голова перуанца могли постоять за себя не хуже.

— Вы тоже должны быть «ужасом» в нашей стране, — промолвил Антонио любезно. — Если я не ошибаюсь, то вы в борьбе, вероятно, один из первых.

— Ну, да, — ответил Фиэльд, — когда бывает необходимо…

Маленькие глаза-угольки черного Антонио разглядывали Фиэльда. Он заметил правую руку гиганта, опиравшуюся о спинку кресла, но то, что произвело на него самое глубокое впечатление, был шрам, но боксеру было ясно, что причиною его была глубокая и опасная рана.

— Участвовали ли вы на войне? — спросил Антонио вскользь.

— Нет, — ответил Фиэльд, — я принадлежу к нейтральной нации.

— В таком случае вы, наверное, много путешествовали и много пережили?

Фиэльд кивнул головою.

— Я испытал всего понемножку… Вы смотрите на мой шрам. У меня есть еще несколько таких же на теле. Это, по большей части, ножевые раны. Между прочим, длинный шрам, идущий он коленной чашечки до самых паховых желез, произошел от удара «мизерикордиа»… Знаете вы, что это такое?

Легкая тень пробежала по лицу черного Антонио.

— Я знаю это, — сказал он. — Вы уже побывали раньше в нашей стране?

— Нет, — ответил Фиэльд. — Последний раз, когда я был в Южной Америке, мое пребывание ограничилось Бразилией и Аргентиной.

— Быть может, вы были в Куйаба?

— Вы угадали, — ответил любезно Фиэльд.

— Не встречали ли вы там человека по имени Хередиа?

— Не только встречал, но был даже знаком.

В маленьких глазах боксера появилось выражение напряженного любопытства. Фиэльд, казалось, не обнаруживал интереса к продолжению разговора, а Мануэль, откинувшись на спинку дивана, тщетно боролся с тяжелым пьяным сном, и на каждом колене его сидели дамы, недовольные своим кавалером.

— Этот Хередиа, о котором я говорю, — сказал Антонио с ударением и нагнулся вперед, — он был моим другом. Он был убит одним иностранцем.

Фиэльд медленно зажег сигару и положил спичку.

— Да, да, — сказал он, помолчав… — Кому же, как не мне, знать об этом.

— Почему, сеньор?

— Потому что я убил его.

Черный Антонио подскочил на месте. Затем он спохватился, уселся снова и улыбнулся. Его белые зубы сверкнули, меж тем как он с беспокойством оглядывался вокруг себя. Молодые испанки колыхались в танце, а Мануэль громко храпел на своем диване.

— Я позволил себе упомянуть, — сказал Антонио с несколько принужденным смехом, что Хередиа был моим другом…

— Я слышал, — возразил кратко Фиэльд., — И поэтому я предполагаю, что вы, который хорошо знали его, что вы, говорю я, были достаточно знакомы с его достойной сожаления привычкою устраивать от времени до времени несчастные случаи с путешественниками, проводником которых он был. Вы, наверно, тоже борец, сеньор? Вы, значит, знаете, что в борьбе часто бывают случаи, когда падаешь вследствие своего собственного грифа. Такой именно случай произошел с Хередиа… Но, я думаю, теперь уже пора идти домой. Передайте мой поклон дону Мануэлю. До свидания.

И Фиэльд вышел вон, не подавая руки боксеру.

Несколько минут спустя, Мануэль был разбужен весьма грубым образом. Дамы куда-то упорхнули. Но над ним стоял Антонио, подобный грозовой туче. Добродушия его как и ни бывало.

— Мне надо спешить, — заявил боксер. — Поезд в Орайо отходит через час. Но скажи твоему отцу, что белокурого малого, которого вы оба навязали мне на шею, надобно под всевозможными предлогами удерживать здесь до моего возвращения.

— Разве ты думаешь, что он опасен? — пробормотал Мануэль. — Мне он кажется совсем безвредным малым.

— Безвредным, — проворчал Антонио, — безвредным!.. Он опасен для нас всех. Если нам не удастся отправить его, как можно скорее, на тот свет, то наша безопасность не стоит и спички! Передай это дон Хозе. Расскажи ему, что этот доктор, приехавший изучать горную болезнь, — сам дьявол во плоти! Понимаешь ли ты, в чем дело?

Нет, дон Мануэль не понимал ни бельмеса. И когда мало-помалу кое-что прояснилось в его голове, «Ужас Перу» давно исчез.


ГЛАВА XIV Тропическая ночь


Когда Фиэльд так просто выдал себя своему исконному врагу, то это было совершенно сознательно. Он ясно отдавал себе отчет в том, что рано или поздно дело дойдет до столкновения между ним и «Мартинец и K°», и потому он предпочел, как и всегда, нанести первым удар.

Он также тотчас заметил беспокойное, трусливое выражение в глазах Антонио Веласко, когда он рассказал ему о своей встрече с известным по всей южной Америке бандитом Марио Хередиа. То был моральный удар кулака, который не преминет оказать свое действие. В жилах черного Антонио текли капли индианской крови. От своих индианских предков унаследовал он почти автоматический страх перед белым человеком. В сердце этого чистокровного бандита Фиэльд уронил столь опасные семена, как неуверенность в себе и сомнение. Отныне этот разбойник черных банд, купленных политиканами-спекулянтами, осмелится нападать только из засады и даже тогда его рука будет дрожать. Страх поражения почти всегда вернейший путь к неудачам во всех предприятиях. Особенно, если дело касается столь сложного предприятия, каким является убийство.

В эту ночь Фиэльд вернулся домой в гостиницу в великолепном настроении. Он надеялся, что своим поведением по отношению к черному Антонио он предупредил всякое покушение на внучку Сен-Клэра. Пакет ассигнаций, полученный бандитом в конторе Мартинеца, был, вероятно, задатком более крупной суммы, которая ему достанется, когда донна Инес будет поймана и водворена обратно к своему опекуну.

Когда Фиэльд попросил у ночного портье ключ от своей комнаты, последний нигде не нашелся. Зато в его ящике для писем лежала записка его нового помощника Кида Карсона, сообщавшая, что он спит на диване в комнате Фиэльда.

Фиэльд наморщил брови. Кажется, негр ведет себя довольно бесцеремонно для начала.

Но Фиэльд скоро переменил свое мнение, когда увидел Кида, лежавшего совсем одетым перед дверью его спальни. Он вскочил при входе доктора.

— Я прошу извинения, — сказал он быстро, желая успокоить своего хозяина, — необходимо было охранять комнату… Я случайно пришел сюда сегодня вечером, и ваша дверь была открыта. Это показалось мне подозрительным, и я вошел. Тут я застал двух джентльменов, занятых обнюхиванием вашего багажа. Они были одеты в форму слуг гостиницы и пытались объяснить свое присутствие тем, что они думали, будто господин уезжает с ночным поездом… Я позаботился обоих выставить быстро и безболезненно, а сам улегся здесь. Позднее, ночью, опять явился кто-то, но я показал ему большой нож, и тогда он исчез… По-видимому, в этой гостинице очень интересуются вашим багажом!

Фиэльд слушал этот отчет с величайшим удивлением.

— Я думаю, что мы отлично уживемся друг с другом, — сказал он ласково Карсону… — Ты поступил, как должно. Но теперь ты должен найти лучшую постель… Я посмотрю сам за своими чемоданами… Впрочем, я могу передать тебе поклон от Антонио Веласко. Весьма возможно, что тебе придется сыграть с ним один матч, прежде чем мы покинем Перу.

Негр-боксер просиял.

— Это меня очень радует, — сказал он с восхищением.

— Но едва ли это произойдет на арене.

— А где же в таком случае?

— Где-нибудь на свободе — на вершине утеса в Кордильерах или на лужайке девственного леса.

Негр расхохотался, сверкнув белыми зубами.

— Хорошее дело! Однажды я лежал, притаившись за древесным корнем, в течение четырнадцати часов, чтобы получить возможность отомстить серому медведю в Колумбии. Я был тогда фермером, и медведь убил у меня лошадь и, кроме того, разорвал на клочки одну из моих тещ.

— Ну, и чем это кончилось?

— Спасибо, великолепно. Я употребил остатки моей тещи в качестве приманки. Это было очень печально, но необходимо. Медведь несколько раз ускользал от меня, но в конце концов попал в западню и был мною застрелен. А моя теща получила достойное погребение.

— Ты испытал понемногу всего, как мне кажется, — сказал Фиэльд. — Но охота на медведей и охота на людей — это далеко не одно и то же.

Кид Карсон искоса взглянул на Фиэльда. Толстые губы приоткрылись. Какое-то признание словно хотело вырваться из-за белых зубов. Но он одумался, крепко сжал челюсти, пожелал Фиэльду спокойной ночи и вышел вон.

Фиэльд задумчиво посмотрел ему вслед.

— Странный малый, — пробормотал он. — Немного отличающийся от обычного типа негра. Опаснее цепной собаки, но по-своему честен. Трудно будет приручить его, сделать из него человека. Он и не думает, что я кое-что подозреваю за ним. У него руки зачесались, когда я заговорил об охоте на человека. Достойный Кид называет себя боксером, фермером, контрабандистом, но его прирожденная профессия — убивать. В этой области у него, наверное, большой опыт. Он вооружен опасным ножом bordie. Меня не удивит, если в один прекрасный день этому ножу придется иметь дело с легкими черного Антонио.

Он стал раздеваться, насвистывая какую-то мелодию. По-видимому, крепкие напитки не очень-то на него подействовали. Наоборот… Необыкновенное блаженство охватило его. Итак, он стоял теперь в самом центре приключения. Опасности подстерегали его в незнакомой стране и среди незнакомых людей. Все требовало от него быстрых и ясных решений, силы, хладнокровия и самой высокой бдительности. С удовлетворением он ощущал, как поспешно работали клетки его мозга, как просыпались для действия связки мускулов в его превосходно тренированном теле. Куда делись вялость и усталость!

Он подошел к окну и отодвинул в сторону гардины. Легкая прохлада повеяла ему в лицо. Была свежая ночь. Наверху дрожали звезды, словно алмазы на темно-зеленом бархате неба. Ах! Вон и Юпитер — опасная планета, приносящая всегда за собою великие события. Вон там, низко над горизонтом, стоял Южный Крест, словно покосившийся, полуразрушенный памятник на кладбище, а прямо впереди, на западе, блестела Венера, подобная крошечной Луне, и бросала свои изумрудно скользящие отсветы на башни-близнецы собора.

Ночная тишина царила над городом Пизарро. Не слышно было ни автомобиля, ни стука лошадиных копыт. Летучая мышь прорезала темноту, да несколько запоздавших москитов звенели в воздухе, меж тем как едва слышное журчание медленно текущей реки Римак звучало, словно тихий шепот матери над уснувшим ребенком.

Фиэльд не покинул своего места у окна до тех пор, пока не посветлело на востоке и город не начал просыпаться. Твердые копыта мулов звонко застучали по каменной мостовой, а тяжелые повозки с зеленью и бычьими тушами пробирались по артериям, питающим Лиму. Издали слышался свист локомотивов, и громыхающий звук извещал об отъезде поездов.

Тогда Фиэльд опустил ставни и собирался ложиться в постель. Но, очевидно, ему не было суждено заснуть в эту ночь. Легкий стук в дверь заставил его невольно протянуть руку за небольшим металлическим предметом, лежащим на ночном столике. Этот предмет почти исчез в его огромном кулаке.

Но то был лишь дружелюбный стук осторожного человека, не имевшего злых намерений.

На «войдите» Фиэльда в двери показалось бледное лицо, подобное лицу человека, преследуемого фуриями. Глаза перебегали с места на место, словно ожидали, что из каждого угла появятся спрятанные дьяволы.

То был директор Вальдец своею собственной персоной.

Фиэльд отбросил в сторону револьвер.


ГЛАВА XV Тот, кто боится и раскаивается


Могущественный начальник гостиницы «Делигенция» не был, по-видимому, храбрым человеком. И его голос дрожал, когда он подошел к постели.

— Извините, доктор, — прошептал он, — что я беспокою вас в такое время суток. Но дело идет о некоторых событиях, которые я сообщу вам и о которых никто не должен знать. Я — человек подневольный… За мною следят…

— Все люди, как мне кажется, следят друг за другом в этой стране, — сказал Фиэльд сухо.

— В Перу так много противоположных интересов, — продолжал Вальдец невозмутимо. — Тут и политика, тут и женщины. Если я сейчас обращаюсь к вам, то это из-за женщины. Она — солнце этого города. Я видел, как над нею опустилось облако и как радость погасла в ее глазах. То было по моей вине. Да будет проклята моя трусость! А теперь ей угрожает еще худшая судьба. Речь вдет об Инесе Сен-Клэр, доктор. Я слышал, что она интересовалась узнать ваше имя. Вы — человек решительный. А теперь я хочу рассказать вам о тех интригах, которые ткутся против этого удивительного ребенка и, может быть, также и против вас.

— Я не совсем ясно понимаю ваши намерения, добрый человек, — сказал Фиэльд. — Я знаю только то, что эта гостиница не особенно удобна для спанья. Какие-то частные сыщики бегают здесь повсюду и роются в моем багаже, а в довершение всего на рассвете дня является сам директор и рассказывает мне о каких-то интригах… Я раз и навсегда советую не вмешиваться в мои дела и не дам себя запугать.

Хозяин гостиницы смешался:

— Я думал… Я полагал… Что донна Инеса…

— Я никогда не видел эту даму.

— Это я понимаю… Не то вы бы, наверно, выказали больший интерес. К сожалению, сама донна Инес не имеет возможности лично поговорить с вами об этом деле, так как вчера вечером она уехала в Орайо.

Если бы директор Вальдец был лучшим наблюдателем, то, конечно, заметил бы, как странно сверкнули голубые глаза белокурого гиганта при этом известии.

— Что понадобилось молодой даме в горах?

— Значит, вы этого не знаете. Она хочет отыскать своего дедушку. Теперь она на дороге к Порту Бермудец. Но так далеко ей не доехать, потому что за нею уже послан черный Антонио. Он устроит там засаду и привезет девушку обратно сюда… Но, быть может, это вас не интересует?

— Разумеется, интересует, — сказал Фиэльд и сел на постели. — Все, что происходит здесь, кажется мне в достаточной степени банальным… Но с черным Антонио я провел сегодня всю ночь.

— Совершенно правильно. Он уехал десять минут тому назад с двумя наемниками в Орайо.

— Когда идет следующий поезд?

— Только в полдень.

— Отлично, — можете ли вы позаботиться, чтобы я получил два мула и проводника в Орайо? Он должен меня встретить на вокзале. А теперь расскажите мне все, что вы знаете.

Директор не заставил себя просить два раза и поведал почти все планы, которые выболтал ему Мануэль. Когда он кончил, Фиэльд вскочил с постели.

— Вполне возможно, — сказал он медленно, — что все рассказанное здесь вами не что иное, как ловушка… Почем вы знаете, что я не пойду к дон Хозе и не поставлю его в известность, каким скромным другом он обладает?

Круглое мальчишеское лицо директора внезапно удлинилось от страха.

— Не может быть… Чтобы вы захотели, — забормотал он.

— Нет, — сказал Фиэльд почти дружелюбно. — Я не очень охотно берусь за это дело, но мое удивление и почтение к Раймонду Сен-Клэру так велико, что я никогда не оставлю его внучку одну против козней банды Мартинеца. Но, несмотря на все это, господин директор, я не совсем понимаю ваши мотивы.

Вальдец поднял голову и блеснул глазами.

— Я повторяю то, что сказал перед этим, — ответил он с достоинством, — то есть что вы не видели донны Инес. Это женщина, за которую стоит умереть. Я ее предал. Я выгнал ее из моей гостиницы, потому что я — слабый, зависимый раб. Всю ночь я вертелся на постели, угнетаемый презрением к самому себе. Мануэль недостоин получить ее… А черный Антонио не смеет тронуть ее даже краем своего черного когтя. Этого не должно быть. Скорее я повешусь на самом высоком дереве моего сада и пройду через огонь геенный. Сам я не могу спасти ее. Для этого я слишком слаб. Но умереть я могу. Нет, нет, этого не должно быть!

Фиэльд спокойно протянул руку за своими носками.

— Прежде чем повеситься, сеньор Вальдец, — сказал он, — не окажете ли вы мне великую услугу, устроить наем мулов и проводника в Бермудеце. Антонио опередил меня. Но мы сумеем расставить препятствия на его пути. Если же вы, чему я не верю, устроили мне ловушку, то я советую вам повеситься сейчас же, не то вы рискуете быть сожженным заживо.

— Клянусь моею горячей любовью.

— Я верю вам. Теперь лучше вам удалиться. Приятного будет мало, если вас увидят выходящим из моей комнаты. Остерегайтесь, как бы вам не всадили пулю в лоб.

— Будьте спокойны. Но убеждены ли вы в том, что можете выдержать борьбу с черным Антонио? Он опасный бандит, и на его совести лежит не одно убийство.

— Это весьма радует меня, — сказал Фиэльд. — Я особенно люблю дело с подобного рода людьми. Тогда не надо знакомиться с угрызениями совести, если придется пустить в ход серьезные средства.

Вальдец пугливо осмотрелся.

— Здесь, в Лиме, так много людей, которые были бы рады освободиться от Антонио. Но у него есть свои наемники и друзья. Профессор Сен-Клэр попытался однажды выбить его из игры посредством газеты «Комерцио», но даже эта большая газета не посмела затронуть кумира перуанских бандитов. На афишах его называют «Ужас Перу». Но он оказывается ужасным не только как боксер. Он также главное лицо шпионской организации, у которой тысячи глаз и центр которой находится в Лиме. Но что это?

Подобно тигру Фиэльд одним прыжком бросился к окну. Он заметил тень, скользнувшую впереди на балконе. Но он не мог удостовериться, был ли это человек. Вальдец дрожа смотрел на своего гостя, который теперь заботливо закрывал все окна.

— Разве там был кто-нибудь? — спросил он, смертельно бледный.

Фиэльд пожал плечами.

— Быть может, воображение, — сказал он. — Но мне показалось, что я вижу тень, пробирающуюся вдоль балкона.

— Быть может, это отсвет огня, который только что зажгли напротив.

— Возможно, — сказал Фиэльд. — Рано или поздно это выяснится. А теперь уходите. Я должен немного подумать о том, с чего начать. И мне необходимо заснуть на несколько часов. Будьте осторожны, директор Вальдец. Заприте хорошенько вашу дверь.

— Ах, — сказал молодой человек, — здесь в гостинице мне нечего бояться, но я счастлив, что вы заинтересовались донной Инесой. Если вам удастся встретить се, господин доктор, может быть, вы поговорите с нею в мою пользу?

— Непременно, — сказал Фиэльд, пожимая ему руку, — но не забудьте телеграфировать в Орайо. И прикажите разбудить меня в десять часов.

— Будет исполнено… Но помните об одном обстоятельстве… Черный Антонио ненавидел Сен-Клэра! Прощайте, доктор. Да будут милостивы к донне Инесе все святые!

Фиэльд долго сидел на постели. Наконец, он улегся и тотчас заснул.

Ровно в десять часов его разбудили. Кельнер имел вид человека, пораженного ужасом.

— Что случилось? — спросил Фиэльд.

— Какое несчастье, сеньор! — ответил слуга. — Директор повесился. Одна из горничных наткнулась на него в ванной комнате. Он повесился на шнурке, употребляемом для пускания душа. Сейчас послали за доктором.

Фиэльд вскочил.

— Я сам доктор, — сказал он.

Он накинул купальный халат и последовал за кельнером. На диване в одной из задних комнат конторы лежал директор Вальдец. Двое полицейских охраняли тело.

Молодой директор имел вид спящего. Он совсем не был похож на только что вытянутого из петли.

Исследование Фиэльда продолжалось недолго.

— Здесь ничего нельзя поделать, — сказал он, поднимаясь. — Он дважды скончался.

Полицейские немного удивленно посмотрели на Фиэльда. Что подразумевал он под такими словами?

Но Ионас Фиэльд медленно пошел в свою комнату.

— Месть быстро разит в Перу, — прошептал он. — Кто-то, несомненно, следил за нами сегодня утром… Сперва цианистый калий, а затем шнурок… Бог знает, что приготовлено для меня?.. Но, впрочем, друг Антонио, мы еще поговорим с тобою немного!


ГЛАВА XVI Прибытие в Орайо


Мало найдется на свете железнодорожных линий, которые бы так прямо пробились сквозь угрюмую и недоступную природу, как линия двести километров, соединяющая Лиму с Орайо.

Железнодорожный путь начинается собственно в Калао и пересекает сначала низкую приморскую полосу, потом следует вдоль живописной долины реки Римак. И, наконец, подступает к самим Кордильерам. Кругами и петлями подымается он ввысь. Он напоминает парусное судно, лавирующее против ветра. Вперед, назад, вверх и вбок, пока в конце концов поезд не достигнет гигантской горной пустыни с разреженным воздухом на высоте 15.645 футов над уровнем моря. Тут начинается одно из узких ущелий, служащих перевалом через Кордильеры, но старый мейге, — так зовут строителя этой незаурядной дороги, — не стал осторожно плутать кружным путем по этим диким ущельям. Он предпочел броситься прямо на могучие голые стены скал и проложил кратчайший путь через ряд монументальных туннелей, кое-где прерываемых тяжелыми мостами.

Путешественник, который чувствует себя плохо на этой высоте, может вздохнуть с облегчением, потому что железнодорожный путь спускается снова вниз. Далеко позади возвышаются в солнечном свете громады покрытых снегом и льдом горных вершин, сияя каким-то необыкновенным фарфоровым блеском. А если путешественнику удается увидеть на несколько минут этих колоссов в лучах заходящего солнца свободными от тумана, ему покажется, что он стоит на крыше земли и видит, как пламенеют высочайшие башни, словно сказочные великаны, которые в сверкающих ледяных доспехах охраняют небесные двери. Там наверху собираются первые капли шумных мощных волн реки Амазонки. Она начинается крошечным озером у подножия снежной вершины, но много таких крошечных озер соединяются вместе в горную реку, которая становится все более резвой, упорной и сильной.

Тут поезд покидает пустынную страну скалистых ущелий с ее голым серо-лиловым однообразием, где один лишь лама, викупо и кондор могут найти подходящие условия для жизни. Теперь путешественник достиг так называемой Монтано, лесной области, где начинают появляться следы человеческого жилья. Это какой-нибудь колонист, белый или метис, похоронил себя здесь в одиночестве высокой долины.

Перуанская железнодорожная сеть оканчивается на пороге этой местности. Дальнейшее сообщение совершается пешком или по рекам.

Двое новоприезжих, высадившиеся поздно вечером на вокзале Орайо, присматривались к сновавшим вокруг городским прохожим частью от любопытства, частью, чтобы уловить какой-нибудь случай. Протяжные свистки локомотивов прекраснее звуков арфы для маленького городка, который всего лишь два поколения тому назад был дикою пустынею, где даже индейцы составляли редкость.

Расфранченные по воскресному, праздношатающиеся Орайо также не особенно часто имели случай созерцать столь огромного белого человека, который своими белокурыми волосами представлял разительную противоположность с окружающими. И далеко не каждое воскресенье в году появлялся здесь, на высоте Монтано, негр столь угольно черный, как Кид Карсон. Кид имел очень живописный вид в своем дорожном костюме, приукрашенном шалью и поясом весьма ярких цветов.

Начальник станции, маленький, полный достоинства человечек, с несколько более светлою кожею, чем у других леди и джентльменов, находившихся на платформе, пробрался сквозь толпу заинтересованных зрителей к прогуливавшимся пассажирам. С телеграммою в руке он обратился к Фиэльду. Удостоверившись в том, что он не ошибся, он согнул спину, словно стоял перед самим президентом. И, заявив, что его дом и все находящееся в нем находится в распоряжении доктора, он провел Фиэльда и его черного помощника к станционным постройкам, которые, по-видимому, служили в качестве гостиницы. Иностранному доктору была предоставлена большая комната, казавшаяся начальнику станции чудом роскоши и комфорта. Правда, многочисленные индианские ковры на стенах были восхитительны. Но вся прочая обстановка напоминала самым отчаянным образом мещанскую гостиную третьестепенного английского пансиона.

Показав с самодовольством все это великолепие, комбинированный начальник станции и хозяин гостиницы перешел к деловой части. Согласно телеграмме Вальдеца он позаботился о мулах и проводнике. Лучший из Arrieros (проводников) Орайо был уже занят. Несмотря на неблагоприятное время года, в последние дни появилось много путешественников на Порт Бермудец. Первой приехала сеньорита Сен-Клэр в сопровождении Района, самого надежного во всей Монтане проводника. А сегодня рано утром прибыл благородный дон Антонио Веласко и чрезвычайно поспешно проследовал дальше.

— Может быть, ваша милость знает дона Антонио?

Да, Фиэльд знает его.

Хозяин воспользовался этим обстоятельством, чтобы расхвалить силу и благородное великодушие этого джентльмена. Он может убить кулаком быка и оторвать голову у ламы. Подобными людьми Перу может гордиться.

Во время этого длинного изложения он не спускал острого взгляда со своего гостя, чтобы отметить, каково было отношение Фиэльда к «национальному герою».

Но лицо доктора Фиэльда выражало только почтительный интерес к мнениям хозяина.

В заключение Фиэльд мимоходом заметил, как странно, что молодые леди путешествуют одни по Монтане.

Хозяин поспешил разъяснить, что это была не обыкновенная леди, а сеньорита Инеса Сен-Клэр, имевшая необыкновенные европейские привычки и даже не стеснявшаяся ходить в мужских брюках. Она знала реку Амазонку лучше, чем многие туземцы. С пятнадцатилетнего возраста она предпринимала со своим дедушкой по всему Перу путешествия, над которыми, вероятно, задумались бы многие постоянные исследователи, прежде чем начать их.

Между тем подали ужин, и хозяин удалился с многочисленными поклонами к своим обязанностям начальника станции.

— Посмотрел ли ты на мулов? — спросил Фиэльд вошедшего Кида Карсона.

— Да, сеньор доктор. Но какие худые скотины! А Arriero, которого нам предлагают, имеет такой вид, словно он способен сожрать собственную тещу!.. Я заглянул в школу к учителю и попросил у него совета. Он оказался старым, но любезным человеком и после долгих размышлений сказал, что, пожалуй, может достать нам других животных и другого проводника, но тогда нам придется ждать с отъездом до четырех часов утра… Я заявил хозяину, что мы пробудем здесь два или три дня. Услышав об этом, он оказался разочарованным. Это я очень хорошо заметил. Антонио, этот дьявол, успел на всякий случай шепнуть ему кое-что на ухо.

— Ты просто сокровище, Карсон. Но каким образом объясняешься ты по-испански?

Кид взглянул на него с удивлением.

— Этому я научился, когда мыл тарелки в одном трактире в Гаванне. Но тише, мы должны быть осторожными. Я сейчас заметил небольшую дырочку в стене. Желал бы я знать, есть ли за нею ухо; оно, разумеется, не понимает по-английски, но все-таки желательно было бы достать немедленно шляпную булавку… Впрочем, может быть, эта штука пригодится также хорошо…

Неисправимый шутник подошел к весело трещавшему огню в камине и накалил длинный острый нож, который когда-то знал и лучшие времена. Затем он подкрался и воткнул раскаленное острие в дырку…

Из соседней комнаты послышался ужасающий рев, за которым последовали жалобные стоны.

— Вот так мы обыкновенно метили овец на высотах Монтаны, — сказал Кид с бесшумным смехом. — А теперь мы, вероятно, можем спокойно насладиться едою.


ГЛАВА XVII Старый учитель


Старый учитель в Орайо был сам некогда учеником университета в Лиме. По образованию и способностям он мог бы занять и более ответственную должность в своей стране. А между тем всю жизнь он прожил в южноамериканских лесах. На его глазах выросло новое индианское поколение на Амазонке. Редкая мягкость в обращении и доброе сердце охраняли его от жестокости и кровожадности первобытных племен.

Когда Фиэльд и его помощник потихоньку выскользнули из гостиницы, где они оставили за себя щедрую плату, они не были никем замечены. Они взяли с собою свой багаж, и это весьма затруднило шествие в такую непроглядную ночь. Но все же они, наконец, достигли площади с рисовавшимися на темном небе строениями.

— Где мы? — спросил Фиэльд.

Негр осмотрелся кругом. Он только что упал, споткнувшись о поросенка, который лежа спал на главной улице и теперь с недовольным хрюканьем искал себе новое место отдыха.

— Я едва узнаю это место, — сказал Кид, отряхивая свое сомбреро, которое во время падения познакомилось с сорною кучей… Но мы, должно быть, уже возле церкви, вчера вот здесь горел фонарь…

Внезапно на противоположном конце площади зажегся огонь и открылось чье-то окно.

— Сообразительный человек этот учитель, — пробормотал Фиэльд.

Спустя несколько минут, они стояли в маленькой узкой приемной, в которой две тонкие свечи бросали красно-желтый свет на маленького человека с черной шапочкой на голове. Он сидел в кресле, которое, по-видимому, служило ему также и постелью. Морщинистое и ввалившееся лицо свидетельствовало о глубокой старости, но добрые карие глаза горели юношеским блеском. Он кивнул чуть заметно головой Фиэльду и сделал ему знак подойти поближе. Все трое молчали. Старик словно снимал мерку со своего полуночного гостя. Наконец, он кивнул с довольным выражением лица.

— Если я правильно понял вашего помощника, — сказал он, — то ваша поездка имеет отношение к профессору Сен-Клэру и его дочери?

— Совершенно правильно, — ответил Фиэльд непринужденно. — Случай натолкнул меня на путь Сен-Клэра. А теперь новые случайности заставляют меня следовать за внучкой. Ей грозит большая опасность.

— Теперь я понимаю. Если бы я что-нибудь подозревал, то ни за чтобы не отпустил ее из Орайо. Она посетила меня перед своим отъездом и была преисполнена мужества и надежды. Из ее слов я составил себе представление об опасностях, подстерегающих ее в дороге. Я никогда не питал доверия к Мартинецу. У этого человека язык без костей. Но как знаете вы, чужой в нашей стране, обо всем этом?

Фиэльд задумчиво выслушал учителя. Затем он сказал:

— Уважаемый сеньор, я питаю недоверие ко многим людям, но вам я доверяю. Прежде всего я должен сообщить вам, что Сен-Клэр умер.

— Я давно догадался об этом.

— Он умер далеко отсюда, на руках доброго индейца. Последний случайно оказался моим старым приятелем и послал мне все, что осталось после умершего: дневник и завещание. Я любознательный человек и намереваюсь довести до конца то, что не удалось профессору. Это, впрочем, длинная история.

— Я уже знаком с нею, — сказал учитель со вздохом. — Раймонд Сен-Клэр был хорошим человеком, но отчасти и фантазером. Он хотел найти бессмертных карликов. Однажды, в такую же темную ночь, как сегодняшняя, Сен-Клэр явился ко мне. Он знал, что я человек молчаливый. И утро наступило прежде, чем он докончил свой чудесный рассказ… Вы знаете его?

— Отчасти.

— Тогда вы знаете, что однажды в Лимский госпиталь принесли индейца племени Коло. Он страдал болезнью, которой никто не мог объяснить. Позвали Сен-Клэра… Индеец лежал в странном припадке. Он страшно исхудал и едва мог говорить. Но, кроме этого, нельзя было открыть никаких признаков болезни. Однако, при подробном исследовании Сен-Клэру удалось заметить небольшой шрам на шее этого человека. Он почти совсем сросся, но, по-видимому, происходил от весьма глубокой раны. Потом Сен-Клэр нашел вокруг шеи индейца полосу, шириною в два сантиметра, похожую на след металлического ошейника. Это навело его на раздумья. Повторное внимательное исследование показало, что пациент был каким-то образом отравлен неизвестным ядом, ослабившим и поразившим известные группы мозговых клеток. Этим объяснялась его апатия.

Различными экспериментами Сен-Клэру понемногу удалось нейтрализовать действие яда. Человек стал медленно выздоравливать. Но в то же время, как возвращалось к нему сознание, показались другие опасные симптомы, а именно, странное беспокойство, возраставшее порою до ужаса. Все чаще и чаще просыпался он среди ночи, издавая дикие крики, от которых содрогался весь госпиталь.

Сен-Клэр начал понимать, что этот человек пережил, должно быть, нечто страшное и что ужасные воспоминания об этом препятствовали его выздоровлению.

Между тем, наступил день, которого с таким нетерпением ждал Сен-Клэр. Человек заговорил. Сначала неуверенно, словно ребенок, но потом все яснее и понятнее. Он как будто хотел сообщить что-то, что мучило его сознание. В течение месяца Сен-Клэр понемногу узнавал тайну, сгубившую жизнь столь смелого индейца.

После этого однажды его нашли мертвым на постели. Но тайна его не умерла с ним. Теперь я знаю, что она также стоила жизни моему незабвенному Раймонду Сен-Клэру. О ней, наверно, рассказано в дневнике!

— Это необыкновенная история, — сказал Фиэльд. — И, если взглянуть на нее при свете, который проливается дневником Сен-Клэра, то мы находимся перед одной из величайших загадок бытия. И меня не удивляет, что великий исследователь рискнул своей жизнью, чтобы проникнуть в тайну, которая стирает границы между жизнью и смертью. Сен-Клэр стоял на пороге этой тайны — он заглянул в нее через дверь бессмертия. Он не вернулся живым оттуда… То, чего не мог завершить старый человек, должно удастся другому.

— Вы хотите сами?..

— Да.

— Несмотря на то, что вы знаете всю опасность, весь ужас?..

— Нет опасности и ужаса, которые были бы достаточно велики, чтобы заградить путь человеческому духу исследования. Я хочу попытаться пройти тот путь, который еще отделял Сен-Клэра от полного знания… Но прежде я должен спасти его внучку от западни, которую ей расставили.

Тут Фиэльд рассказал обо всем, что он услышал от Вальдеца.

Учитель сильно побледнел, когда узнал, что Антонио Веласко был замешан в это дело.

— Этот орех вам трудно будет разгрызть, — сказал он и с испугом осмотрелся вокруг. — Черный Антонио — тайная сила в этой стране. Он злой дух Перу. Повсюду он имеет своих приспешников. Нет ни одного проводника мулов в этой местности, который бы осмелился поступить против его приказа… Это было бы равносильно смерти. Будьте осторожны, доктор, — он не только кровожаден и жесток, но также и дьявольски хитер.

Фиэльд пожал плечами:

— Я вырву из его рук внучку Сен-Клэра, хотя бы мне пришлось объездить за ним всю землю!

— Это будет стоить вам жизни…

— Посмотрим… но теперь нам надо ехать. Готовы ли животные?

— Они стоят во дворе. Я достал вам хорошего проводника. Это капеллан здешней церкви. Вы можете на него положиться… Но я очень хотел бы снова увидеть вас живым и невредимым. И в случае, если вы нагоните донну Инесу раньше, чем ее настигнет Антонио, тогда пришлите ее ко мне. Она здесь в безопасности.

— Непременно… Благодарю вас за все… Мы увидимся снова.

Фиэльд поспешил выйти.

— Хорошо, если бы я верил этому так же, как он, — прошептал старый учитель и погрузился в раздумье.


ГЛАВА XVIII Монтана


Стояло прохладное утро. Солнце только что встало и зажгло огнями огромные снежные вершины на западе. Маленькая экспедиция уже двое суток двигалась по узким тропинкам Монтаны.

— Не надо торопиться с самого начала, — промолвил проводник, гладко выбритое лицо которого одно лишь напоминало о его духовной службе. В остальном он скорее был похож на горца, который мог быстро перейти от слова к делу в случае опасности. По тому, как он сидел в седле, как он зорко оглядывался кругом, как уверенно выбирал самые удобные тропинки, нельзя было не заметить, что ремесло проводника преобладало з нем над призванием церковника. Он осторожно оглядывался на каждом повороте, словно опасаясь погони.

Но трудно было найти на этой извилистой дороге такое место, с которого возможно было бы осмотреть окрестности. Заросли деревьев становились все гуще и гуще по мере того, как тропинка спускалась вниз, а далеко впереди стоял мощный девственный лес, подобно стене, воздвигнутой в защиту против приближающихся к ней спутников. Мрачная, таинственная, серо-зеленая стена…

Там и сям поднимался в небо легкий столб дыма от минерального источника, а иногда и от одной из невидимых с дороги деревень, притаившихся, подобно уютным оазисам, в этой лесной пустыне.

Порою навстречу попадались караваны тяжело нагруженных лам, которые с раскачивающимися головами и важною поступью несли свою драгоценную ношу к передовым пунктам цивилизации.

Проводник, по-видимому, был хорошо знаком с большинством метисов и индейцев, которые встречались на этом узком пути, служащим по большей части для сношений между Западом и Востоком. Но наступит время, когда стальные рельсы протянутся там, где некогда медленно двигались караваны, и тогда станет страной преданий и сказок чудесная Монтана Перу, то Эльдорадо, которое искал жадными на золото глазами Эрнандо Пизарро, брат великого завоевателя, во время своего удивительного похода через Кордильеры, приблизительно четыреста лет тому назад.

Прилежные мулы трусили рысцой вперед, ни разу не ошибаясь в выборе пути. Казалось, им была знакома каждая подробность почвы. Не было ни одной ямы на дороге, ни одного ненадежного или опасного камня, которого бы они не обошли осторожно стороной. Круто выгибая шеи, выбирали они новые тропинки и с поднятой головой и чутко напряженными задними ногами спускались они по почти отвесным иногда кручам. Они пробирались через опасные ущелья, переходили горные ручьи с такой спокойной уверенностью, что не приходилось пускать в ход ни хлыста, ни шпор.

Проходя небольшую рощу, путники встретили караван, предводимый высоким, сильным индейцем племени Коло. Проводник обменялся с ним несколькими словами, прежде чем разминуться, затем пришпорил своего мула и, подъехав к Фиэльду, сказал:

— Антонио Веласко опередил нас всего на несколько часов. Рамон и донна Инеса находятся тоже недалеко от нас. У них случилось несчастье с одним из их животных и поэтому они немного опоздали.

— Кто такой этот Рамон? — спросил Фиэльд.

— Нельзя найти лучшего проводника по всей Монтане, — ответил капеллан. — Он был очень предан профессору Сен-Клэру. Он уже старый человек, но еще может постоять за себя не хуже молодого. Если бы он знал, что черный Антонио следует за ним по пятам и что донне Инесе грозит опасность, то он сумел бы поиграть в прятки с Антонио. Он знает все тайники и уголки на боковых тропинках и мох бы спрятаться так, что целая стая собак-ищеек не сумела бы проследить их. Но он ведь ничего не подозревает?

— Нет! — сказал Фиэльд.

— Очень жаль… Донна Инеса радуется здешней природе. Она часто останавливается и слезает с лошади, чтобы сорвать цветок или поймать бабочку… и чего ей, на самом деле, бояться? Здесь нет злых людей. Ни разбойников, ни бандитов. Индейцы только тогда воинственны, когда выпьют спиртного. И даже тогда их можно уговорить разумными доводами. Хищные звери здесь не опасны. Пума никогда не нападает, и мы должны приблизиться к большой реке, чтобы найти ягуара и ядовитых змей… Вы видели человека, с которым я только что говорил? Эго один из влиятельнейших людей в городе Парма, от которого мы теперь недалеко. Он был очень озабочен тем, что встретил черного Антонио. От этого нельзя ждать ничего хорошего, сказал он… И он вполне прав, потому что дон Антонио и его помощники — единственные хищники в этой местности.

— Могут ли мулы прибавить ходу? — спросил Фиэльд.

— Это будет неблагоразумно. И, насколько я понимаю, черный Антонио и не чует, что мы следуем за ним. Едва ли может что-нибудь случиться, прежде чем мы очутимся в окрестностях Пармы. Приходится, однако, предположить, что Антонио обойдет со своими людьми караван Рамона прежде, чем напасть на него.

— Несомненно, — сказал Фиэльд, удивляясь прозорливости проводника. — Поскольку я осведомлен, обстоятельства должны сложиться так, что Антонио выступит в качестве рыцаря, как только два его наемника отправят на тот свет Рамона и индианскую девушку. Ввиду этого жизнь донны Инесы не находится в прямой опасности.

Взор проводника потемнел.

— Я мирный человек, — сказал он, — и неприлично мне выражать подобные мысли, но если Антонио осмелится…

Проводник не докончил своей мысли. Он с силой пришпорил своего мула и быстрой рысцой поехал вперед. Экспедиция вступила на плоскогорье, с которого раскрывался широкий вид на огромный лес внизу. Здесь капеллан-проводник соскочил со своего животного.

— Мы, должно быть, отсюда заметим черного Антонио и его свиту, — сказал он и указал на широко расстилавшийся перед ним простор, где далеко перед ним впереди виднелся дымок небольшого города.

Фиэльд взялся за бинокль.

— Вы можете видеть, как дорога поворачивает широким изгибом на противоположную сторону плоскогорья… по ней проходят неминуемо все, кто следует в Парму.

— Какой-то отряд выезжает из леса, — сказал Фиэльд, спустя некоторое время.

— Это, должно быть, дон Антонио.

Фиэльд отложил бинокль.

— Нет, — сказал он, — я не думаю, хотя там тоже три человека, но один из них женщина.

Проводник бросился к своему мулу.

— Нам необходимо торопиться, — воскликнул он. — Дон Антонио едет прямо по его следам. Как видите, это экспедиция донны Инесы. Женщина — индианская девушка Конча. Сама донна Инес всегда ездит верхом в мужском костюме.

Теперь маленькие мулы показали, на что годились их ноги, они буквально скатывались с крутых утесов. Ни разу не случилось им оступиться, а их длинные уши насторожились от усердия. Они словно знали, в чем дело. Таким образом прошло около получаса. Путники добрались до лесной прогалины, где недавно увидели экспедицию Рамона. На одном из поворотов дороги проводник внезапно остановил свою лошадь и с испугом указал Фиэльду и негру на противоположную сторону горы.

Перед ними предстало необыкновенное зрелище. Один из мулов был сброшен на отвесные скалы. Падая, он перепрыгивал с уступа на уступ, словно резиновый мяч и наконец исчез в пропасти, где глухо рокочущая река, без сомнения, увлекла его своими волнами. А тотчас вслед за ним показалось тело человека, которое совершало те же самые страшные прыжки, но, по воле случая, повисло на одном из острых уступов скалы.

— Это, вероятно, Рамон, — прошептал с ужасом проводник. — Мы опоздали.

Он хотел что-то прибавить, быть может, приличествующую его сану молитву, но когда он обернулся к своим спутникам, те куда-то исчезли.

Тогда он снова вскочил на своего мула, но в тот миг, когда он опустился на седло, в лесу послышался крик.

Исступленный и душераздирающий крик женщины.


ГЛАВА XIX Чертова пропасть


Женский крик был также услышан и доном Антонио, который преспокойно ехал на своем необыкновенно большом, сильном муле… и услышан даже с некоторым удовольствием. Он уже давно ожидал его.

Он пришпорил своего мула, вытащил револьвер и придал своим чертам благородное и героическое выражение, которое на самом деле весьма красило его. Таким образом совершил он свой выход на небольшую поляну, где донка Инеса с диким отчаянием отбивалась от обоих бандитов, которым с трудом удавалось связать молодую, гибкую в неистовой ярости женщину.

— Руки вверх, — прорычал Антонио своим верным наемникам.

С чуть-чуть неестественной готовностью оба бандита повиновались его Приказу. Они некогда участвовали в одном фильме и отлично знали, как надо вести себя, когда появляется герой с револьвером в руке.

— Что здесь происходит? — спросил боксер громовым голосом, — Нападение на открытом месте… Это будет вам дорого стоить!..

После чего благородный спаситель с хорошо рассчитанной медлительностью слез со своего мула, так что бандиты успели исчезнуть в чаще леса. Дон Антонио послал им вдогонку выстрел, извергнул два-три соответствующих проклятия, вообще, был мил необычайно.

Быстрым взглядом он удостоверился, что все произошло сообразно программе. Проводник и его мул были сброшены в пропасть, известную среди туземцев под названием чертовой. Крик индианской девушки указывал на то, что она получила условленный удар ножа в спину под лопаткой, а изорванное платье донны Инесы и развороченный багаж свидетельствовали о том, что бедная девушка была ограблена до последней рубашки.

Борьба с бандитами так сильно потрясла нервы донны Инесы, что она упала без сознания к ногам своего спасителя. Дон Антонио, улыбаясь, освободил ее от веревки, связывавшей ее руки, перенес ее на край дороги и подложил ей под голову наполовину опустошенный спинной мешок. В сущности, он обращался с ней, как с драгоценным активом…

Но, когда он взглянул на бледное лицо, он остановился в изумлении. Если бы Антонио был чистокровным перуанцем, он бы задумался над своим поступком, так как ни у одного народа не развито характерное южное рыцарство и воспламеняемость по отношению к женщинам, как у перуанцев. Но боксер не принадлежал к чистой расе. Его страсти были грубы и темны, как его имя.

Его наемники в пылу битвы не очень-то осторожно обошлись с молодой девушкой. Чтобы добраться до ее денег, они растерзали верховой костюм и обнажили стройные плечи. Видя ее лежащей таким образом, полуодетой, в глубоком обмороке, дон Антонио остановился в нерешительности; его стали одолевать сомнения по отношению к данному ему поручению. Он внезапно ощутил злобную зависть к юному Мартинецу, этому нарядному парижскому франту, которому должна была достаться столь совершенная женщина…

Здесь он был наедине со своими верными людьми, спрятанными поблизости в чаще и готовыми исполнить все его требования.

Из-за деревьев, там, где было небольшое углубление в почве, до него доносились слабые стоны: то был этот чертенок-индианка, получившая, что ей причиталось. Его люди были знатоками сильнодействующих ножевых ударов. Рамон, эта старая скотина, лежал на дне чертовой пропасти. Одинокая и лишенная возможности сопротивления девушка находилась в его власти.

Пот выступил на лбу черного Антонио, когда он взвесил все эти обстоятельства. Положим, не очень-то умно было становиться поперек дороги старому Мартинецу, но каждый взгляд на потерявшую сознание женщину, столь отважно боровшуюся за свою свободу, укреплял его пробудившееся намерение. В окрестностях Пармы есть один маленький домик, отсюда до него не будет и километра…

Решение дона Антонио Веласко было принято. Он вытащил маленький сверток, тщательно спрятанный у него за пазухой. В нем было несколько склянок. Он выбрал одну из них, налил несколько капель на клочок ваты и заткнул им ноздри молодой девушки.

Тогда он подозвал своих людей, которые очень, по-видимому, довольные выбежали на поляну со своими мулами.

Но вдруг земля задрожала от стука копыт.

Дон Антонио нахмурился и схватился за револьвер. Он хотел приказать своим людям спрятаться в засаду, но в тот же миг на краю лесной поляны показался Ионас Фиэльд на покрытом пеной муле. Он так сильно гнал животное, что его спутники остались на несколько сот метров позади него… Тут боксер понял, что нельзя было терять ни минуты. Он поднял револьвер в тот момент, когда Фиэльд спрыгнул на землю. Но при виде белокурого гиганта, хладнокровные угрозы которого до сих пор звучали в его ушах, Антонио потерял обычную уверенность в себе. Первая пуля скользнула лишь по шее мула и, прежде чем Антонио успел выпустить второй выстрел, Фиэльд уже был на нем… Левой рукой он выбил оружие из его рук, в то время, как правой нанес страшный удар в висок перуанца… Дон Антонио Веласко, «Ужас Перу», в течение своей жизни наносил и принимал немало ударов, но у него не хватило времени для размышлений о чудовищной силе этого удара, так как он упал на подкосившиеся колени и ударился лбом об острый камень. Этот нокаут, который был единственным в своем роде в истории знаменитого боксера, парализовал совершенно в течение первых секунд инициативу его и столь решительных обычно наемников. Однако, быстро сообразив, что здесь дело идет о том, чтобы «быть или не быть», они подняли свои ножи и ринулись на безоружного норвежца. Но их замечательное дарование и виртуозность в употреблении макеты не послужили здесь ничему. Фиэльд, разумеется, отступил на несколько шагов. Бандиты неправильно поняли его движение и в своем усердии занесли ножи над широкой грудью доктора. Но Фиэльд внезапно нагнулся, и удары ножей пришлись по воздуху. Новые попытки обоих разбойников удались не лучше, так как голова Фиэльда, словно голова барана, боднула одного из них так, что отбросила его далеко в кусты. Другой осмотрелся в замешательстве и пустился в бегство. Но он побежал прямо в объятия Кида Карсона, который в этот момент подоспел на помощь и, не задумываясь, прострелил голову беглеца.

Этим окончилась битва, Фиэльд нагнулся над лежавшей без сознания Инес. Он быстро заметил вату в ее ноздрях. Он вытащил ее и понюхал: хлороформ!

Вскоре стало ясно, что обморок молодой девушки был причинен незначительным нервным потрясением, а действие хлороформа продолжалось слишком мало времени, чтобы вызвать какие-либо опасные осложнения.

Стараясь привести девушку в чувство, Фиэльд с улыбкой посмотрел на распростертого боксера.

— Вот как, ты захотел поработать в свою собственную пользу, — прошептал он. — А ведь измена господину недостойна нанятого слуги…

В эту самую минуту Инес открыла глаза. Они устремились с выражением страха на исполинскую фигуру доктора.

— Вы находитесь среди друзей, мадемуазель Сен-Клэр, — сказал он ей по-французски.

Девушка слабо улыбнулась, и при виде этой улыбки норвежскому доктору стало радостно на сердце. Она закрыла глаза, но, спустя несколько минут, она снова открыла их с невыразимою тоской:

— Конча, — прошептала она.

— Мы сейчас поищем ее, — ответил доктор. — Но теперь отдохните немного, чтобы снова набраться сил. Мы должны постараться достигнуть Пармы до наступления вечера.

Инес послушно закрыла глаза, а Фиэльд покрыл ее пледом. Когда он обернулся к своим спутникам, то не нашел их, — они куда-то скрылись. Также исчезли тела обоих бандитов. Один Антонио лежал все в том же положении. Через некоторое время Кид Карсон и капеллан возвратились. Без дальнейших церемоний они принялись поднимать черного Антонио.

Фиэльд нахмурился.

— Что вы хотите с ним делать?

— Мы хотим отправить его за остальными.

— Куда отправить?

Тут слово взял воинственный капеллан.

— Туда, вниз, к дону Рамону, — ответил он невозмутимо. — Это я выдумал. Мы, жители Перу, убиваем ядовитых змей, когда встречаем их. Многие из них исчезли там, в чертовой пропасти. Рамон был хороший старик. Его кровь взывает об отмщении.

— Я не думал, что такое учение к лицу человеку, отправляющему церковные обязанности.

Сконфуженный капеллан опустил голову.

— Я тоже человек, как другие, — вздохнул он и снова принялся волочить по земле лежащего без сознания боксера.

— Оставь его!

Капеллан с удивлением посмотрел на Фиэльда.

— Глупо было бы оставить в живых этого человека. Сам господь предал его в наши руки.

— Оставь его лежать. Недостойно человека убивать раненого, лежащего без сознания. Поищем лучше юную индианку. Мне кажется, я слышу стоны где-то поблизости.

— Она лежит в овраге с ножом, воткнутым в спину. По-видимому, ее песенка спета, — ответил Карсон.

— Принеси ее сюда, — сказал Фиэльд.

Негр бросил взгляд ненависти на боксера, который начинал подавать признаки жизни. Карсон имел вид собаки, которая ворчит, когда у нее отнимают жирную кость.

Но он не посмел ослушаться.

Несколько минут спустя, Фиэльд удостоверился, что ножевая рана в спине Кончи не представляла серьезной опасности для жизни. Он промыл и перевязал рану и устроил что-то вроде носилок между двумя мулами.

Черный Антонио, оглушенный, приподнялся на локте.

— Я советую вам держаться подальше от моего пути, — решительно сказал Фиэльд. — На этот раз я пощадил вас. Мои люди хотели отправить вас вслед за стариком, которого убили ваши наемники по вашему приказу, но я был против этого…

— Идиотство, с вашей стороны, — пробормотал Антонио.

— Пусть! Теперь вы предупреждены. В следующий раз ставкой будет жизнь.

Он отвернулся от Антонио и начал приготовления к продолжению путешествия.

Бандит посмотрел ему в след. Его оружие исчезло, его мул впряжен в носилки для раненой.

— Жизнь, да, — проворчал он, хватаясь за большую голову. — Или смерть — для одного из нас…

И он медленно заковылял вслед за уезжающими.


ГЛАВА XX В Парме


Маленькая экспедиция быстро добралась до Пармы в департаменте Джунин.

Следуя совету Инес, они все направились прямо к губернатору города. Этот достойный джентльмен был владельцем гасиенды в окрестностях Пармы и добрым приятелем профессора Сен-Клэра и принял все общество с чрезвычайным гостеприимством. Радость увидеть внучку знаменитого профессора заставила его даже сдержать свою ненависть к неграм.

Но Киду все же пришлось довольствоваться помещением в соседнем флигельке, что, впрочем, пришлась ему вполне по вкусу. Вообще он чувствовал себя великолепно и со скромным торжеством принял благодарную улыбку Инесы, передавая ей ценности, похищенные наемниками Антонио у чертовой пропасти.

Конча вернулась к сознанию в течение вечера. После ближайшего исследования обнаружилось, что нож бандитов оказался на этот раз милостивым. Он проник косым направлением в левое легкое, не повредив ни одного из значительных кровеносных сосудов, и в операции не было необходимости.

— Если только нож не был чем-нибудь загрязнен, то нет никаких оснований для страха, — сказал Фиэльд донне Инесе. — Заживление протечет как при глубокой ножевой ране. Впрочем, — добавил он, — жизнь индианки не так-то легко пресечь ножом. Сила сопротивления этого народа против подобного рода оружия поистине изумительна.

Молодая перуанка взглянула с удивлением на высокого спокойного человека, стоявшего перед ней. Он так резко отличался от всех других. И вдобавок он спас ей жизнь.

— Я никогда не сумею достаточно отблагодарить вас за все то, что вы сделали для меня и для Кончи, — промолвила она. — С тех пор как пропал дедушка, у меня не было ни одного защитника. Я стала одинока и бедна. Ах, если бы мне только удалось отыскать его!

Фиэльд не нашел в себе мужества сообщить правду этому ребенку. И без того у нее было достаточно затруднений.

— В Лиме все думают, что профессор умер, — все-таки отважился он сказать.

— Бедный дедушка, — тихонько сказала она. — Значит, надежды мало… Но несмотря на все, я хочу увидеть то место, где он, может быть нашел свою смерть… Он был такой смелый и отважный. Он совсем забыл про то, что он уже старый человек.

— Замечательно, — сказал Фиэльд, — что я тоже должен отправиться в те места, где пропал Сен-Клэр.

— Но тогда мы можем ехать вместе, — воскликнула девушка в восхищении.

— Нет, это невозможно, — сказал Фиэльд. — Путь, по которому я поеду, может быть только путем мужчины.

— А я не хуже мужчины.

Фиэльд невольно рассмеялся.

— Во многих отношениях даже лучше. Но даже если вы в состоянии выдержать многие испытания, все же существует граница для выносливости и силы женщины. Хорошая женщина может быть очень часто и хорошей опорой, но иногда может быть также и помехой. Кроме того, наша с вами поездка в непроходимые леса Амазонки может быть не одобрена вашими друзьями и знакомыми в Лиме и доставит вам, таким образом, немало неприятностей. То, что я говорю, — смешно, но это так.

— Пустяки! — воскликнула Инеса, — мнение лимских жителей для меня глубоко безразлично. Да кроме того, с нами поедут Конча и ее брат.

— Вы не можете рассчитывать на Кончу раньше трех недель.

— Но вы ведь можете подождать?

Фиэльд отвел от нее свои глаза, внутренне проклиная самого себя. Но он не мог видеть эти сиявшие доверием глаза, не испытывая какой-то почти отеческой слабости. Его сердило то, что он чувствовал такую горячую симпатию к этой юной дочери Юга, которая говорила с ним без кокетства и заигрывания, от всей своей простой души… То была женщина без хитростей.

И так как он не был в состоянии разрушить ее надежды, он отвернулся от нее весьма невежливо и предоставил себя в распоряжение губернатора, который направил на него настоящий артиллерийский огонь вопросов о событиях в далекой Европе.

Когда Фиэльд лег в этот вечер в постель, он был очень недоволен собой. Ему надо было подумать о многом. Во-первых, он не мог отослать Инесу в Орайо, пока черный Антонио находился еще в этих местах. Черт возьми!., почему он не убрал совсем этого бандита! Не сделался ли он случайно сентиментальным?!.. О! Нет, никогда! Но он всегда имел эту слабость — предоставлять противнику равные условия. И для него никогда не существовало радости и удовлетворения в убийстве неспособного к сопротивлению человека, даже если это было только вредное животное.

После долгих размышлений он, наконец, пришел в согласие с самим собой — взять Инесу с собою в Иквитос. Там могла она жить в относительной безопасности. Там могла она подождать Кончу и уже тогда двинуться дальше на пароходе по реке Амазонке до самой Пармы. А оттуда в Европу, где жили родственники ее дедушки. А когда будет там, она может с помощью адвоката добиться разъяснения запутанных дел фирмы Мартинец в Лиме.

С этим успокоительным убеждением положил Фиэльд голову на подушку и заснул. Он так устал и спал так крепко, что не услыхал легкого шума у самой своей двери около полуночи.

То был Кид Карсон, покинувший свой флигель и улегшийся на страже перед дверью Фиэльда, словно цепная собака…

Но ничего не произошло в эту ночь, чтобы потребовало его помощи.

Долго горел свет в комнате Инесы. Она сидела у постели раненой Кончи, зашивала ее порванные одежды и меняла перевязки на горящей ране. Юная индианка с берегов Мараньона была бесконечно терпелива. Ей было запрещено говорить, но большие, прекрасные глаза на плоском лице говорили лучше всяких слов. Второй раз уже была она на пороге смерти, но белокурый исполин еще раз спас ее.

Конча не была совсем необразованной девушкой. Недаром же брат ее Хуамото был в Иквитосе величайшим знатоком индейских наречий Южной Америки. Также и она имела кой-какие сведения об истории старинного племени инков, об его обычаях и религии. Она читала о великом загадочном боге Нахакамаке, имя которого по-индиански означает — «Тот, кто дал жизнь вселенной». Теперь маленькая Конча раздумывала о том, не был ли этот белокурый повелитель, который принимал во всем столь заботливое участие, самим Нахакамаком. И эта догадка все укреплялась в ней, по мере того, как лихорадка от раны все сильнее шумела в ее крови. В те минуты, когда лихорадка достигала пароксизма и действительность смешивалась со сном, она шептала своеобразные молитвы. Они не были обращены ни к святой деве, ни к святым — хранителям Лимы, но к неведомым богам, обитающим в сердце человека.

Одна лишь Инеса прислушивалась к ее наивным, лихорадочным излияниям, но молитвы Кончи произвели на нее глубокое впечатление.

А за окном тропическое небо с громадными мерцающими звездами склонялось над маленьким городком, затерянным в горном Перу.

А в далеком предместье города в одинокой хижине горел огонь. Двое мужчин сидели там в угрюмом молчании и выпивали солидное количество спиртного. Хозяин домика, коренастый метис с подозрительной физиономией, имел такой вид, словно у него чесался язык рассказать что-то, но он не осмеливался раскрыть рта. Потому что гость был не кто иной, как сам черный Антонио, который был весьма не в духе. Повязка на лбу и толстый, распухший нос мало способствовали как улучшению его настроения, так и украшению его наружности.

Элегантный и улыбающийся боксер из дансинга в Лиме был почти неузнаваем. Налитые кровью глаза выкатывались из своих впадин. Он беспрестанно облизывал языком сухие, потрескавшиеся губы. Выпитое начинало оказывать свое действие. Обыкновенно столь умеренный человек, наконец, дорвался до водки, чтобы напиться пьяным. Но сколько он ни осушал стаканов водки, он все же не мог забыть того, что сидел оскорбленный, избитый… Может быть, ему случалось два-три раза в юности испытать поражение на арене, но в борьбе жизни он еще никогда не претерпевал подобного… еще никто никогда не поборол черного Антонио. И если бы то, что произошло сегодня в Лиме, было известно, то многие обрадовались бы и захлопали бы в ладоши. Его враги теперь поднимут головы… Быть может, об этом напечатают даже на столбцах «Комерцио». Он был унижен… Этот белесый доктор самым откровенным образом показал ему свое презрение тем, что милостиво подарил ему жизнь.

Хозяин вдруг отскочил в угол хижины.

Черный Антонио вытащил свой мачете и замахнулся. Затем с рычанием быка, умирающего на арене, он всадил изо всех сил длинный нож в белый деревянный стол.

Успокоив таким образом свою неистовую ярость, он опустошил одним духом тяжелую кружку водки.

Несколько минут спустя, он уже храпел под столом, заглушая сном гнев и хмель.


ГЛАВА XXI Инки


На следующий день Фиэльд и его спутники тронулись дальше вниз, по течению реки Нахитеа. Донна Инеса присоединилась к ним, словно это было давно решено, и Фиэльд не имел мужества запретить ей последовать за ними. Впрочем, для молодой девушки было далеко не безопасно оставаться в Парме, пока Антонио Веласко бушевал в предместьях города и заливал свою досаду и ярость столь опасной жидкостью, как алкоголь.

Но, во всяком случае, Фиэльд твердо решил, что в Инквитосе этому должен наступить конец. Он не мог ни в коем случае позволить женщине разделить с ним опасности такой экспедиции. Там путников ждали не только обыкновенные трудности, но также непредвиденные и загадочные ужасы в пустыне.

По-видимому, Сен-Клэр не осмелился даже намекнуть своей внучке, в чем была эта совершенно неслыханная опасность, которой он подвергался в этой поездке. Инеса совершенно не подозревала обо всем том, что профессор Сен-Клэр поверил своему старому учителю в Орайо.

С тихой покорностью выслушала молодая девушка категорический отказ Фиэльда. Она слегка надулась, как и следовало по женскому обычаю, когда не все совершается по их прихоти, но не больше, чем было строго необходимо. В действительности же донна Инеса более чем когда-либо была намерена совершить всю экспедицию до конца. Она рассчитывала на то, что поборет упорство Фиэльда своим мужеством и неутомимостью в дороге, а может быть, чуточку и на то обстоятельство, что слабость женщины иногда становится ее силою, особенно принимая во внимание уступчивость и заботливость Фиэльда по отношению к ней и к Конче.

Возможно, что Фиэльд втайне не был совсем уверен в подчинении Инесы, но он во всяком случае надеялся привести ее к послушанию, пустив в ход последнее средство, то есть открыть ей истинное положение вещей, а также рассказать все, что он знал о судьбе ее дедушки.

Так проходили дни на длинном пути в 340 километров, спускающимся к первым судоходным притокам огромной системы Амазонки, являющейся главной жизненной артерией для всей Южной Америки.

Хотя и против своей собственной воли, но Фиэльду пришлось сознаться, что донна Инеса — очень ценный спутник. Она знала каждую подробность этой дороги и, что еще лучше, она знала также всю эту страну, ее фауну, ее историю, как никто другой. И ее любовь к этой горной стране Монтане выражалась в горячем поклонении ее природе.

Понемногу Фиэльд учился узнавать эту обычно столь молчаливую и сдержанную девушку совсем с другой стороны. Ледяная сосулька Лимы растаяла без следа в этой жизни на вольном воздухе. Как далека она была от утонченной, разряженной куклы! Дедушка был ее учителем. Он взял ее на свое попечение с тех пор, как злая судьба отняла у нее родителей, и сам направил первые шаги в тот мир, где наука и любовь к природе шествуют бок о бок. В свободные часы и во время каникул он брал ее с собой в экскурсии и путешествия…

— Бросай твои книги! — говорил он ей в таких случаях. — Теперь мы будем читать историю, географию и естествознание на самой земле. Там найдем мы все книги жизни, раскрытые перед нашими глазами…

Через неделю экспедиция достигла Порт-Бермудеца, где маленький, плоскодонный пароход ожидал пассажиров на реке Нахитеа, одной из самых маленьких ветвей в могучем разветвлении Амазонки.

То не было совсем приятным путешествием, так как пароходы здесь очень малы, а остановки не представляют ничего заманчивого для избалованного туриста. Но все-таки эта поездка к большой реке, называемой по-индейски Укаяли, в которую впадает Нахитеа и которая в свою очередь вливается в Амазонку, изобилует своеобразными чудесами. Потому что Нахитеа течет через местности, где крупнейшие индейские племена Южной Америки ведут жизнь тихую, уединенную и первобытную.

Инки не имеют ничего общего с этими племенами так же, как и ацтеки и тольтецы в Мексике не имеют ничего общего с индейцами девственных лесов Северной Америки. То было высоко развитое племя, которое теперь совершенно вымерло. В течение одного столетия испанцам удалось уничтожить их всех до последнего. Немногие, которые избежали меча, плахи и орудий пытки, были замучены до смерти теми «божьими людьми», что в религиозном садизме наслаждались стойким и философским презрением к смерти, свойственным инкам.

Остановим же ненадолго наш взор на этих сынах Солнца, которые в анналах мировой истории пребывают в романтическом тумане, до сих пор еще не рассеянном наукой.

Откуда происходит этот загадочный народ, пришедший в Перу гораздо раньше, чем испанцы, и живший некогда на высоких плоскогорьях Анд, где он возделывал землю и строил памятники, до сих пор преисполняющие нас удивлением?

Науке приходится в этом вопросе идти ощупью в темноте. В течение многих лет одна теория за другой пытались выяснить происхождение инков. Некоторые думают, что они — автохтоны.[9 - Племя, жившее в Америке с незапамятных времен; особый вид человека homo amerikanus, не имеющий общих черт с людьми Старого Света предков.] Другие приписывают им происхождение из разных стран, как, например, Египет, Сирия, Китай, Мессопотамия, Япония, Карфаген, Ханаан; нашлись даже ученые, утверждавшие, что предки инков пришли из Норвегии.

Норвежцы, во всяком случае, не могут притязать на честь хотя бы отдаленнейшего родства с этим гордым и благородным племенем. Хотя викинги и заходили далеко на своих открытых кораблях, но все-таки едва ли возможно, чтобы они могли забраться в горную страну Перу.

Более правдоподобно предположение, что инки происходят от азиатского источника. Их наружность, искусство и нравы указывают на близость к монгольскому типу. Их ткани, керамика, земледелие и религиозные обряды, как и у древних мексиканцев, очень часто напоминают о Китае.

Но, с другой стороны, египетская теория имеет многочисленных приверженцев по причине большого сходства некоторых черт у обоих народов. Так, например, пирамидальная форма их построек и бальзамирование умерших. Челны, употребляемые на озере Титикака, очень схожи с судами, изображенными на гробнице Рамзеса III.

Но, как здесь уже упоминалось, происхождение инков окутано мистическим и сказочным туманом, оно — тайна, о которой нашептывают лишь ветер на вершинах Анд да волны Тихого океана.

Испанские завоеватели не принадлежали к людям, задумывающимися над загадками, они не были сознательными людьми. Их отвага, упорство, жестокость и самоуверенность были настолько же велики, насколько безгранично было их невежество.

Исключением из них являлся один одаренный человек, в котором смешалась кровь завоевателей с кровью побежденных, а именно, знаменитый летописец Гарсиласо де ла Вега.[10 - Родился в Перу 1535 г.; с 1560 г. жил в Испании; умер в 1616 г.; Книга его о происхождении инков напечатана в Лиссабоне в 1609; История Перу — в1617.] Его мать была индианка из племени инков, а отец — испанец. Этому человеку обязаны мы тем, что до сих пор сохранились кое-какие сведения об истории инков.

Читатель спросит, из каких архивов черпал Гарсиласо де ла Вега свои материалы, потому что инки не знали ни иероглифов, ни какой-либо другой буквенной системы. И все же у них был своеобразный род книги.

В их архивах была собрана самая странная, необыкновенная литература, которую когда-либо видел мир. Она состояла из шнуров с узелками различных размеров и цветов. Эти шнуры и узелки составляли в совокупности мнемотехническую систему, которую опытные ученые могли разъяснить без затруднения. Эти разноцветные шнуры, в которых каждое составное волокно, каждый цвет, каждый узел имели соответствующее значение, и составляли литературу инков. То были словно страницы книги и, переходя из поколения к поколению, они хранили богатое красками повествование о предках, об их деяниях и об их общественном строе.

Первый инка родился от солнца. Однажды из своего сверкающего жилища он заметил, что жители Андских гор обитают в своих пещерах скорее как дикие звери, нежели как люди. Тогда он послал сына и дочь к этим жалким созданиям. И эти двое инков научили дикие народы сажать маис и строить дома и города…

Так начинает Гарсиласо де ла Вега историю инков. Это сказание не особенно древнее. Так как Манко Копак, первый царь инков, жил, по всей вероятности, в то же время, что и Святой Олаф.[11 - Олаф Святой, король норвежский, жил в первой половине XI века, убит в сражении в 1030 г.]

Все это и еще многое другое рассказала Инеса во время семидневного плавания по реке Укаяли. А тропическое солнце и тихо волнующаяся трава пампасов содействовали положению дороги между двумя этими человеческими душами, такими разными, но одинаково жаждавшими одиночества великих приключений.

И вот однажды пароход обогнул глинистую косу и перед ними открылся город Иквитос, смиренный и скромный, но бывший все же огромным клапаном, пульсирующим сердцем, отправляющим жизнетворящий поток через сердечные полости Южной Америки.


ГЛАВА XXII Иквитос


Индеец племени тоба, Паквай, не был похож на сынов юга, любителей качаться в гамаке и курить вонючие сигареты.

Напротив, он обладал чрезвычайно деятельной натурой, не знающей никогда покоя. Он принадлежал к тому сорту людей, на которых рядовой обыватель смотрит с открытым презрением, но одновременно и с тайной завистью и удивлением.

Взрослый индеец в Монтане является чем-то вроде божества. На него молится вся семья. Сам он ничего не делает и предоставляет жене всю хозяйственную работу. Разумеется, он, как и подобает благородному властелину, занимается немного охотой, заботится о своем оружии и собирает ядовитые растения для своих стрел. Но вся черная работа возложена на плечи женщины. При таких условиях мужчине необходимо иметь несколько жен: в то время как одна жена родит ребенка, другая ведет хозяйство и собирает каучук.

Но Паквай понемногу отстал от этих прирожденных индианских вкусов. Он вел, напротив, весьма деятельный образ жизни. Иквитос, конечно, вовсе не был городом многочисленных развлечений. Это — один из тех своеобразных заново отстроенных городов, которые попадаются среди пустынных, диких местностей. Здесь назначали себе место встречи всевозможные расы земли. Здесь говорили на всех языках и упражнялись во всех пороках.

Несмотря на свое уединенное положение, Иквитос очень оживленный узел путей между востоком и западом Южной Америки. Испанцы, американцы, англичане и немцы в течение многих лет протягивали свои жадные объятия к этому неотшлифованному алмазу. Этот оазис, лежащий в пустынной местности, где индейцы девственного леса целыми веками жили своей вольной жизнью, был когда-то во власти крокодилов и огромных удавов. Там, где когда-то пума подстерегала речную свинку, теперь стоит бар, где можно получить превкусный, отлично смешанный коктейль. А маленькие грязные спекулянты и ростовщики, испанцы и евреи, лезут из кожи вон, чтобы ловко прикарманить трудовые денежки, заработанные в поте лица и краснокожими, и людьми белой расы.

Но Паквай не поддерживал никаких знакомств, несмотря на то, что был известным человеком и Иквитосе. Он чувствовал себя уже на службе у Фиэльда и пользовался временем ожидания, чтобы ориентироваться как можно лучше. Из этого города предпринял Сен-Клэр свою последнюю экспедицию и сюда же была прислана первая и последняя весть за время его таинственного путешествия.

Паквай очень скоро встретился с индейцем Хуамото, судьба которого в общих чертах напоминала собственную судьбу Паквая и который, вследствие своего основательного знания языков и нравов индейцев Амазонки, был в Иквитосе первым проводником, ценимым как учеными, так и охотниками, рискующими своей жизнью в этой опасной стране.

У обоих индейцев было о чем поговорить, а когда выяснилось, что они оба имели отношение к экспедиции Сен-Клэра, их знакомство выросло в неизменную верную дружбу.

Брат Кончи был невысокий индеец племени майдрука, с некрасивым, плоским лицом. Но его темные глаза были красивы и умны, а вся его осанка имела отпечаток благородства и гордости, который так часто встречается у людей белой расы.

При других условиях Хуамото мог бы далеко пойти. У него был гений лингвиста, поймавшего в свои уши все неведомые речи, звучащие кругом него в девственных лесах. Были даже суеверные люди, утверждавшие, будто бы лингвистические познания маленького индейца простирались так далеко, что он мог без всякого труда разговаривать с зверями, обезьянами и тапирами и даже со змеями…

Оба достойные индейца сидели и ждали. Близ гавани стоял маленький трактир, где можно было получить так называемое маисовое пиво, которое легко скользило по хрупкому индейскому горлу, не волнуя головы.

Когда встречаются два индейца, вы не услышите обильных разговоров, если только «огненная вода» не развяжет языки. И эти два цивилизованные сына вечно темной загадки беседовали друг с другом почти без слов. Тихое гм-гм, кивок головы, неуловимое движение век казались их единственными средствами общения, но дым их трубок свивался мирно и дружелюбно.

Хозяин, маленький, рябой и болтливый испанец, пытался по временам вызывать в своих гостях немного оживления. Но все его старания поддержать разговор неизменно претерпевали полное поражение. Тогда он посвятил себя своей ежедневной войне с мухами.

Впрочем, все знали старого Бенито в Иквитосе и побаивались его. Его связи простирались до самой Лимы. И кое-кто даже утверждал, что Бенито не очень стеснялся в средствах, когда у его друзей появлялись враги, против которых, по условиям политики или экономики, надо было принять некоторые меры не совсем приятного свойства.

Поэтому нельзя было сказать, чтобы он содействовал понижению процента смертности в Иквитосе. Впрочем, в этом городе бывали смертельные случаи и от других причин.

Маленький хозяин трактира был сегодня в очень нервном состоянии. Он только что получил телеграмму, доставившую ему немало неприятностей. Бенито не был ученым человеком. Он не был силен в чтении. И такие торжественные документы, как телеграммы, являлись для него очень трудной головоломкой.

После нескольких часов подробного изучения Бенито понял, что речь идет о необходимости уничтожить чужестранного доктора, который должен приехать с пароходом из Порт-Бермудеца в сопровождении внучки профессора Сен-Клэра.

К чести сеньора Бенито следует сказать, что он вовсе не был в восторге от этого поручения. Но подпись Антонио Веласко показывала, что дело это вовсе не шуточное. Если Бенито не последует приказанию могущественного человека, это будет, вероятно, стоить жизни ему самому. Итак, у него не было выбора.

Но старый трактирщик был опечален. Не потому, чтобы он принимал так близко к сердцу какое-то убийство, но даже профессиональный убийца становится с годами мягче. Теперь у него были жена и дети, он посещал обедню и вел себя как добрый католик. Бенито просто стал мещанином, а теперь от него требовали, чтобы он взялся за недоброе дело, которое по закону называется убийством и наказуется очень строго.

Но от приказа было некуда уйти. Черный Антонио и его покровители были сильные люди и держали Бенито под ногтем, как блоху.

Бенито со вздохом отправился в свое «святая святых», чтобы осмотреть свой нож.

Паквай был знатоком людей. Он уже давно заметил, как нервно волнуется Бенито, разбирая полученную телеграмму. Бенито тотчас разорвал ее на мелкие клочки. Некоторые из них упали, разлетаясь у того стола, за которым сидел Паквай. Индеец собрал их и по воле случая нашел как раз имя отправителя. Это навело его на раздумье. А когда он ясно услышал звук ножа, который оттачивал Бенито, он, наконец, заговорил. Он нагнулся к своему товарищу и спросил его:

— Кто такой Антонио Веласко?

Брат Кончи уронил свою трубку с видом человека, наступившего на хвост ядовитой змеи. Но так как его испуганный взгляд не встретил никого в помещении трактира, он вздохнул с облегчением. Он приложил палец к губам, словно предостерегая.

Паквай задумчиво кивнул головой. Испуг Хуамото был для него достаточным ответом. Он невольно улыбнулся. Однажды, много лет тому назад он также слышал звук оттачиваемого ножа, да еще с прибавлением молитвы, но этот нож так и не исполнил никогда своего назначения. Бедный старый Бенито, как мог он думать, что в состоянии убить кого-нибудь.

Плоское лицо Хуамото стало почти оливково-зеленым. Он услышал свистящий звук точильного камня. Он прочел мысли Паквая на его умном лице и понял, что какое-то злое намерение скрывалось за монотонным, словно змеиным свистом.

Он осушил свою кружку…

Затем вдруг поднялся и стал смотреть на гавань.

— Что такое? — спросил Паквай.

— Сигнал дан, — ответил маленький индеец. — Пароход приближается.

Прежде чем он договорил эти слова, по широкой реке пронесся ревущий звук гудка.

Далекая сирена разбудила город. Возгласы и громкие голоса послышались на улицах. Флаги взвились, и быстрые шага зазвучали повсюду. Единственный в городе автомобиль Форда с торжественной торопливостью завернул за угол.

Точильный камень Бенито внезапно смолк.


ГЛАВА XXIII Интермеццо


Когда старый Бенито увидел Ионаса Фиэльда на сходнях парохода, он сделался еще желтее. А когда он заметил бледное прелестное лицо донны Инес, он с видом знатока прищелкнул языком. Мало было в Иквитосе людей, которые бы не знали профессора Сен-Клэра и его внучки. Больница, возвышающаяся в предместьи над жалкими хижинами, была обязана своим возникновением именно профессору.

Постепенно для Бенито прояснилась ситуация. Белокурый гигант каким-то образом помешал планам черного Антонио, имевшего отношение к прекрасной сеньорите из Лимы. Поэтому чужестранец должен был умереть.

Маленький трактирщик ощутил неприятную дрожь в спине: взгляд иностранного доктора, без сомнения совершенно случайно, устремился на него, подобно стальному клинку. Бенито почувствовал его, словно укол, нанесенный его решимости. Положим, большой и сильный человек, так же смертен, как и маленький и слабый. Но было что-то незаурядное в этом светловолосом исполине с ясным и проницательным взором. Он не был похож ни на одного из тех, с которыми Бенито приходилось сталкиваться в течение своей долгой жизни. Надо быть смельчаком, чтобы отважиться пойти против этой горы мускулов с глазами кондора.

Старый убийца почувствовал внезапно слабость в руках. Нет, на этот раз пускай Антонио Веласко и не рассчитывает на него…

Но что это?.. Светлый индеец племени Тоба, который в течение многих недель был постоянным гостем Бенито, обнимал большого человека и даже, кажется, плакал от радости. На душе у Бенито становилось все хуже и хуже. Нынче, в течение дня, он уже несколько раз поймал взгляд индейца Тоба, устремленный на него. Словно индеец подозревал что-то о содержании проклятой телеграммы.

Бенито невольно попятился назад и пробрался задним переулком домой, где он, сидя за стаканом национальной водки, попытался обдумать свое тяжелое положение. Вливши в себя около полулитра «Аквардиенте», он несколько ободрился. Он закрыл свою лавку и улегся на скамейке со сладкими мечтами о похождениях и деяниях своей молодости.

В тот же вечер в уютной комнате небольшой гостиницы Ионас Фиэльд и Паквай сидели, склонясь над картами и бумагами.

— Удивительная история, сеньор, — сказал, наконец, Паквай. — Я помню слышанные мной еще в раннем детстве рассказы о бессмертных карликах. Но я не питал к ним доверия… Индейцы Пилькомайо пугают своих детей этими карликами. Но я никогда не встречал человека, который бы видел их. Старые мудрые люди моего племени связывают мысль об этих карликах с величайшей загадкой природы.

Ионас Фиэльд кивнул головой и сказал:

— Давно известно, что в самой глубине Африки, в лесах, на деревьях живут карлики. Пигмеи являются неоспоримой действительностью естественной истории.

— Я слыхал о чем-то подобном, — сказал Паквай, — но я думал, что речь идет просто о недоразвитой расе, люди которой очень малы, ростом не выше павиана. Карлики же, о которых я говорю, те, которых индейские предания изображают людьми высокого разума, распространяющими вокруг себя ужас, — явление совершенно другого рода. Они умнее большинства обыкновенных людей. Они знают законы природы. Они являются чем-то вроде злых и жестоких полубогов.

— Это согласуется с заметками Сен-Клэра, — сказал Фиэльд. — Я хочу, Паквай, разъяснить тебе тайну путешествия этого ученого. Его заметки очень коротки и написаны в то время, когда он уже был отмечен рукой смерти. Но не трудно по ним восстановить основные черты… Насколько я понимаю, Сен-Клэр покинул этот город около двух лет тому назад в сопровождении четырех человек. Они поехали вверх по реке Укаяли до небольшого ее притока Тапичи, по которому они следовали до самого истока. В этом месте они покинули моторную лодку, которая, вероятно, еще лежит там, и отправились через скалистые отроги к так называемым Андам-Кономамас. До сих пор все шло отлично. Индейцы встречали их дружелюбно, но были необычайно мрачны и скупы на слова. Над ними словно тяготело неведомое проклятие. Но здесь Сен-Клэра стали преследовать несчастья. В течение четырнадцати дней трое из его спутников исчезли без следа. Ни одного столкновения, ни одного нападения. Они все пропадали ночью, один за другим, причем спутники ничего не слыхали. Не было оснований предполагать, что они сбежали — все это были верные и преданные Сен-Клэру люди. Сен-Клэр понял, что он попал в опасные области, но не поддавался страху. Он крепко связал себя со своим последним верным спутником, так что ни один из них не мог быть похищен отдельно от другого таинственными врагами, окружавшими их. Но все эти обстоятельства известны в Лиме. Несколько человек, собиравших каучук, жители маленькой деревни Меабуль, лежащей в самой середине девственного леса, встретили профессора и обещали передать дальше печальные вести, которые лишь много времени спустя дошли до Иквитоса. Но Сен-Клэр продолжал свой путь. Несколько недель спустя он добрался уже до самых высоких скалистых отрогов Конома-масских Андов, вблизи истоков реки Ярарис. Путь становился все более трудным, и лес прерывался могущественными громадами скал и застывшей лавы. Эти охолоделые потоки лавы находились у подножия потухшего вулкана. Сен-Клэр теперь знал, что приближается к цели, — к той цели, о которой поведал ему умирающий индеец племени коло в больнице св. Марка в Лиме. Тут произошло его первое столкновение с бессмертными карликами.

Паквай, который с величайшим вниманием слушал этот рассказ, опустил вдруг предостерегающую руку на плечо-Фиэльда.

— Кто-то стоит там и подслушивает, — прошептал он и указал на открытое окно, выходившее на широкую лоджию, окружавшую дом.

Фиэльд спокойно продолжал свое повествование, придав своему голосу тон рассказчика маловероятной выдумки и сделал знак Пакваю. Тоба тотчас понял своего господина. Он соскользнул со своего стула и бесшумно подкрался к окну… Вдруг он с быстротой молнии спрыгнул в лоджию и схватил кого-то. Раздался крик. Фигура, прятавшаяся налево от окна, была втащена в свет комнаты.

Фиэльд вскочил с возгласом удивления и невольно вынул руку, заложенную было в правый карман.

Вместо коварного убийцы в окне стояла Инеса Сен-Клэр. Девушка сменила свой верховой костюм на широкое платье белой фланели. Она стояла дрожащая, выделяясь на темном отверстии окна, подобно старинной картине большого мастера. Паквай тотчас освободил ее от своих железных объятий и спрятал свой нож. Наступила минута молчания.

Молодая девушка, по-видимому, дрожала не от страха и даже не от стыда за свое подслушивание.

— Не хотите ли подойти поближе, сеньорита, — сказал Фиэльд. — Вечерний воздух очень свеж. Может быть, вы предпочтете войти в комнату через дверь?

Слабый оттенок упрека в голосе норвежца вывел ее из оцепенения. Она прыгнула через подоконник и подошла к Фиэльду.

— Вы рассердились на меня, — сказала она взволнованно.

— Я подслушивала, и теперь вы уверены, что я — низкая и гадкая женщина. Думайте, что хотите, доктор. Я гуляла в саду там внизу и вдруг услышала имя человека, которого люблю больше всего на свете, тогда я поднялась на лоджию. Это была единственная для меня возможность, наконец, добиться сведений, которые вы так тщательно от меня скрываете. Нет, доктор, мне нисколько не стыдно! А теперь выслушайте меня, доктор Фиэльд, вы ведь всегда были для меня добрым другом. Расскажите мне все! Вы говорили о заметках Сен-Клэра… И вы, быть может, знаете о его судьбе больше, чем кто-либо другой. Вы, вероятно, думаете, что я обыкновенная слабая женщина, и хотите пощадить меня. О, расскажите же мне все, расскажите! Скажите, жив ли дедушка? Каким образом вы получили его дневник? Не забывайте, что я его единственная наследница. Дневник принадлежит мне.

Фиэльд побледнел. Он осторожно отвел руку, которую Инеса положила ему на плечо, и поднялся со своего стула.

— Милая мадемуазель Сен-Клэр! — сказал он. — Я все время намеревался сообщить вам все, что знаю о вашем дедушке, но в Лиме я узнал многое, что заставило меня молчать до сегодня. Видите ли вы этого человека? Это мой друг Паквай. Раймонд Сен-Клэр умер у него на руках приблизительно шесть месяцев тому назад. И умер как герой. И последнее слово на его устах было ваше имя…

Раздался крик, подобный крику раненой птицы, и Инеса закрыла свое лицо руками. Фиэльд подвинулся к ней…

Это движение спасло, вероятно, ему жизнь. Длинный, тонкий нож с жужжанием пронесся по комнате. Он полоснул правую руку доктора и воткнулся в его плечо.

На веранде послышались быстрые шаги убегавшего человека.

Паквай подбежал к своему господину, но Фиэльд уже вытаскивал нож из раны.

— Хороший удар, — пробормотал он, — но неудачный. Позови Кида Карсона. У него находится дорожная аптека с перевязочными средствами.

Паквай ринулся из комнаты. Фиэльд с интересом рассматривал нож, меж тем как из раны струилась кровь.

Инесса подошла к нему. Она, очевидно, хотела чем-нибудь помочь раненому… Но все эти волнения оказались ей не по силам, и она упала без сознания на руки Фиэльда.


ГЛАВА XXIV Слабость


— Это я виноват, — говорил в один из следующих дней Паквай, сидя у изголовья раненого Фиэльда. — Я должен был предостеречь тебя против старого Бенито. Я заметил случайно подпись на полученной им телеграмме, и эта подпись возбудила мое подозрение, но я совсем забыл об этом, когда увидел тебя…

Фиэльд улыбнулся.

— Одним ударом ножа больше или меньше, это ничего не меняет в деле. Но этот испанец не забыл своего старого искусства в бросании ножа. Если бы сеньорите Инес не сделалось дурно при известии о смерти дедушки, то я непременно получил бы удар прямо в сердце. Теперь мне надо запастись терпением на целую неделю. Но вы должны следить за Бенито, чтобы он не причинил нам еще больших неприятностей.

— Об этом я уже позаботился, — сказал спокойно Паквай.

— Как так?

— Судьба сама взялась за это дело. Бенито упал сегодня утром с пароходного мостика и утонул. Кид Карсон, который стоял возле, сделал все возможное, чтобы спасти его, но то ли течение было так сильно, а может быть, и какой-нибудь крокодил…

— Все это весьма невероятно. А случилось, вероятно, то, что Кид Карсон просто напросто сбросил его с мостика.

— Этого никто не видел, но есть достаточно свидетелей, которые могут подтвердить, что Кид Карсон делал чудеса, чтобы спасти Бенито. Так что, если уж кому-нибудь следует получить медаль за спасение…

Фиэльд вздохнул.

— Вы должны немного следить за Карсоном. Он иногда проявляет чересчур большое усердие.

Паквай пожал плечами:

— Бенито был человек опасный, сеньор. Он получил то, что заслужил. Многие жители Иквитоса вздохнут теперь с облегчением. Пока он был жив, нам было почти невозможно приступить к подготовке экспедиции. Вы помните ту большую плоскодонную моторную лодку, которую мы пытались нанять или купить. Мы не могли добиться от ее хозяина ничего определенного. У него всегда находились какие-то отговорки. Дело было в том, что Бенито, действуя по приказанию Антонио, угрожал хозяину лодки. А теперь лодка — наша, как только мы того пожелаем. Итак, у нас нет оснований жаловаться, что Бенито превратился в пищу для крокодилов, У меня есть еще одна новость. Подруга сеньориты Инесы, Конча, прибудет сюда через несколько дней с пароходом из Порта-Бермудеца.

— Уже?

— Сеньорита Инеса не помнит себя от радости, господин. Она говорит, что ты обещал взять ее в экспедицию, в случае, если Конча сможет сопровождать ее.

— Да, я обещал, так как заранее был уверен, что Конча не может выздороветь за такое короткое время. Ты ведь сам понимаешь, Паквай, что было бы бессмысленно, даже безумно, взять с собой донну Инесу.

— Наверно не могу сказать, — задумчиво отвечал Паквай. — Подобного рода женщины часто приносят счастье. Вспомни только о донне Франческе.

Чуть заметный румянец разлился по лицу Фиэльда, но он ничего не сказал.

— Дочь Ферио постоянно говорит о тебе, когда я посещаю ее. Она гложет целыми часами сидеть у горящего камина и вспоминать о минувших днях. Помнишь, Паквай, — говорила она мне, — помнишь, как он тогда убил гаучасо Пастеро одним единственным ударом кулака…

— Еще бы не помнить! Паквай помнит все!

— Она была удивительная женщина, — пробормотал Фиэльд и повернулся к стенке. — Других таких не встретишь в больших городах. Чтобы найти таких, надо уйти в пустыню, далеко, далеко от джазбандов, граммофонов и модных магазинов… Но что касается теперешнего, Паквай, после того, что мы знаем об этой экспедиции, мы не можем взять на свою ответственность донну Инесу.

— Опасности существуют повсюду, — сказал индеец. — Пароход в Европу отходит только через три недели, а мы должны, как ты сам решил, двинуться в путь через несколько дней.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что сеньорита Сен-Клэр будет предоставлена своим врагам. Я говорил об этом с Хуамото. Он говорит, что побитый перуанец никогда не сдается. Черный Антонио будет преследовать девушку, подобно разгневанной пчеле. Он, несомненно, приедет с тем же пароходом, что и Конча, вот увидишь! Кроме того…

Паквай вдруг остановился, слегка смущенный.

— Ну, пожалуйста, выбалтывай! — воскликнул Фиэльд. — Что там еще кроме?

— Да, господин, — продолжал индеец, — в жилах донны Инесы течет немало перуанской крови. Она упряма. Убедить ее не так-то легко. Она, по-видимому, смотрит на свое участие в поездке, как на нечто давно решенное и неоспоримое, теперь, когда она уверена в прибытии Кончи. Это указание самой судьбы, — твердит она, — что ты задержался с отъездом, а Конча выздоровела так скоро. Она все эти дни только и делает, что готовится к дороге и приводит в порядок моторную лодку. Сегодня она заказала новый бак для керосина.

Фиэльд поднялся на постели скорее, чем это было для него полезно.

— Эта проклятая рана все еще мешает мне. Не то я бы заставил ее послушать другую музыку. Я не люблю, когда женщины вмешиваются в мои дела. Но я поговорю серьезно с этой молодой сеньорой.

Возможность эта весьма скоро представилась раненому, так как в ту же минуту послышался слабый стук в дверь и Инеса вошла в комнату. Она осторожно подвигалась на цыпочках и имела весьма озабоченный вид.

Фиэльд невольно улыбнулся:

— Пожалуйста, не трудитесь ходить так тихо из-за меня, — я не люблю, чтобы со мной обращались, как с больным. Одна лишняя рана ничего не меняет в устройстве моего тела. Через три дня я уезжаю.

Инеса захлопала в ладоши.

— Ах, как прекрасно! — воскликнула она. — Пребывание в этом Иквитосе становится невыносимо. Как чудесно будет снова ехать по реке!

Фиэльд про себя ругнул ее, а вслух сказал:

— Итак, вы окончательно уверены, что едете с нами?

— Разумеется. Вы же сам дали мне слово. Если Конча выздоровеет… Не правда ли?

— Да, но все это приводит меня в отчаяние. Я не могу взять на себя ответственности…

— Вы не должны так много говорить, — сказала Инеса и положила маленькую руку на его рот. — Я знаю, что это вам вредно. А до вашего выздоровления я считаю себя вашим секретарем и сделала кое-какие приготовления…

— Я уже слышал.

— Вам нечего бояться, что я наделаю глупостей. Я понимаю свое дело.

Фиэльд тихо рассмеялся.

— Да, да, теперь вы одерживаете верх, сеньорита Инеса. Я лежу в постели и не смею сорвать своих повязок, но через два дня эта дудка заиграет другую песенку… Если вы, несмотря на все, отправляетесь с нами, то я требую, чтобы вы не вмешивались в мои дела. Дисциплина и еще раз дисциплина.

Смущенная девушка опустила голову.

— Я всегда имела это в виду. Я знаю свои обязанности. Она повернулась и тихо вышла из комнаты. Фиэльд смущенно посмотрел ей вслед.

— Лихорадка от раны, должно быть, еще не совсем прошла, Паквай, — сказал он. — Мне что-то очень жарко. Давай-ка измерим температуру.

— Странная женщина! — прошептал индеец, ставя больному градусник.

Норвежский доктор, по-видимому, хотел что-то возразить на последнее замечание Паквая, но трудно вообще что-нибудь говорить, когда лежишь с градусником во рту. Итак, при этих обстоятельствах никто не имел возможности узнать мнение Фиэльда о странной женщине.

Термометр показывал 37,8 и, значит, дело обстояло не так уж плохо. Затем сосчитали пульс. Сердце работало немного учащенно. Врач-испанец, посетивший на следующий день своего норвежского коллегу, был не очень-то им доволен.

Ионас Фиэльд также не был доволен. Он плохо спал эту ночь. Он сердился на свое собственное добродушие. Чувство слабости перед двумя большими и серьезными женскими глазами было его давнишним недостатком.


ГЛАВА XXV Вверх по реке


Четверо суток пыхтела большая и неудобная моторная лодка, несущая экспедицию Фиэльда вверх по реке Мараньон мимо маленького городка Наута,[12 - Наута стоит при слиянии рек Мараньон и Укаяли.] где второй из главных истоков Амазонки присоединяет свое водное богатство к могучей матери-реке.

Лодка была старая и сильно подержанная, но мотор только что вышел из мастерских Болиндера и был достаточно силен и прочен. Но за спокойный ход похвалить было его нельзя.

Рубка была теперь превращена в пассажирскую каюту и под наблюдением Инесы вымыта и вычищена всеми дезинфекционными жидкостями, какие только нашлись в Иквитосе. Она все-таки пренеприятно пахла рыбой и разной гнилью. Но жара была такая нестерпимая, что никто не испытывал особенной охоты сойти под палубу, где было еще жарче от топки мотора.

Все же керосин во многих отношениях является отличным топливом. Он держит в отдалении москитов, и поэтому пассажиры моторной лодки имели возможность тихо и мирно лежать в своих гамаках, протянутых на палубе.

Инесе и Конче было предоставлено переднее помещение. Оно, по-видимому, служило некогда «каютой капитана» и, несмотря на свои скромные размеры, было все же самым комфортабельным в лодке.

Обязанности каждого были точно определены. Хуамото, знавший каждый участок фарватера, был лоцманом, Кид Карсон заботился о машине и о кухне. Паквай стоял у руля, Фиэльд и Конча, в качестве выздоравливающих, лежали почти все время в своих гамаках, чтобы поскорее набраться сил для предстоящих испытаний. Инеса заведовала провиантом.

Удалившись от последних признаков цивилизации, молодая барышня из Лимы переменилась окончательно. В Иквитосе парикмахер с жалобными причитаниями избавил ее от прекрасных пепельно-золотистых волос. Она опять надела мужской костюм, который она носила без обычного в таких случаях кокетства. Все части костюма были старые, сильно поношенные, вплоть до тяжелых грубых сапог, в которых ее ноги чувствовали себя отлично. Фиэльд замечал не без известного удовольствия, что Инеса отдавала себе точный отчет в предстоящих трудностях. Но то, что доставляло ему особенную радость, было ее простое и спокойное обращение с мужчинами. Она всегда принимала живое участие в их разговорах и подбадривала их всевозможными выходками. В тихие звездные ночи она играла на мандолине и аккомпанировала Киду Карсону, поднимавшему ужасающий вой, который засел в его глотке еще с тех времен, когда он пел куплеты и плясал чечетку в кафе-шантане. Но тоска по умершему деду все еще лежала темной тенью в огромных прекрасных глазах, несмотря на то, что Инеса, видимо, боролась сама с собой, чтобы скрыть свое горе от посторонних глаз.

Время от времени она отводила Паквая в сторону и просила его рассказать еще и еще о малейших подробностях его встречи с профессором. И Паквай начинал своим глубоким мягким голосом повествование о смерти мудрого человека далеко, далеко, в пустынных степях аргентинских сельвасов.

И тогда случалось, что Инеса спрашивала:

— Но как случилось, что дедушка попал так далеко на восток?

И Паквай неизменно отвечал:

— Он был ведь старик. Сил у него не хватило, чтобы пойти через высокие плоскогорья. Он стремился вниз. Может быть, он шел, как слепой, ощупью. Может быть, он пытался убежать от того, кто хотел отнять у него жизнь. Я не знаю, сеньорита. Вероятно, он надеялся встретить дружелюбно настроенных индейцев или же наткнуться на какую-нибудь пограничную экспедицию. Он не успел сказать об этом. Еще ведь надо было так много сказать прежде, чем жизнь покинет его. Когда я встретил его, тело его уже умерло, одна только воля еще жила.

После таких бесед Инеса могла долго просидеть на месте, погруженная в глубокую задумчивость.

Но река Амазонка богата разнообразием. В медленно текущих струях творится незамирающая жизнь. В самых больших глубинах движется пиракуку, величайшая рыба в мире. Индейцы боятся ее зубов, но любят ее мясо.

Однажды Пакваю попалось на огромный крючок удочки одно из этих чудовищ, и мотору пришлось остановиться на несколько часов, пока удалось втащить на палубу этого кровожадного водного хищника. В нем было около четырех метров длины. Зато и задали же пир в этот день! Не только для людей, но и для других пиракуку в реке, которым бросили остатки их земляка. Даже крокодилы на берегу оживились от удовольствия, увидев недостойный конец, которому подвергся их подводный враг. А электрические угри раздулись и наполнились опасным электрическим зарядом, наслаждаясь, остатками, падавшими к ним вниз на дно реки.

От берега отделился большой челн на веслах и приблизился к моторной лодке. В челне сидели трое индейцев. Сперва они держались в отдалении, но когда Хуамото заговорил с ними на их собственном наречии, они перестали бояться, а когда им подали кусок рыбы, они подняли благодарный вой и поспешили к берегу. Впрочем, и необходимо было сделать этот подарок, так как жирное светло-красное мясо портится с молниеносной быстротой в этой неистовой жаре.

Вскоре после этого появилось еще несколько челнов с людьми. Они медленно плыли навстречу моторной лодке, меж тем как звук национального барабана беспрерывно раздавался между деревьями на берегу.

— Это индейцы племени конибос, — сказал Хуамото. — Некоторые думают, что они являются дикой ветвью племени инков. Они хорошие рыболовы и очень дружелюбны к белым.

— Но разве между ними нет также и людоедов? — спросила Инеса.

Хуамото пожал плечами:

— У каждого племени свои обычаи, — сказал он дипломатично. — Они, собственно, не каннибалы, но многие из них верят, что наследуют ум и силу того человека, которого они пожирают… И поэтому случается… Но все же они далеки от индейцев племени гуачинайрис, которые живут по реке Мадре де Диос. Те ходят совершенно голыми и раскрашиваются в красный и черный цвет… Они воруют женщин у других племен и пожирают их, когда им становится скучно… Это не хорошо с их стороны.

Кид Карсон разразился хохотом.

— Эти господа не особенно галантны, — сказал он. — Но мысль недурна.

— Ну, ну, Карсон, — предостерегающим тоном сказала Инеса. — Не будьте так кровожадны. Съесть целую женщину — это может повредить здоровью такого большого и сильного человека, как вы. Ведь вы тогда станете слабым и женственным. Это было бы не к лицу для боксера.

Кид Карсон засмеялся.

— Вы правы, сеньорита, — сказал он. — Я должен держаться укрепляющей пищи.

— Поспешим-ка лучше дальше, — приказал Фиэльд из своего гамака, — иначе мы навяжем себе на шею все племя.

Через мгновение мотор заработал внутри лодки, и пассажиры двинулись дальше, приветствуя знаками любопытных людоедов.

Фиэльд спустился из своего гамака и подошел на корме к маленькому индейцу племени майуруна.

— Итак, ты думаешь, что эти индейцы конибос являются дикою ветвью племени инков?

— Так говорят, господин.

— Значит, в этой местности должно было сохраниться кое-что от культуры инков?

— Едва ли. Кое-что в нравах немного напоминает инков. Правильнее будет сказать, что конибос — потомки тех рабов, которыми владели инки.

— Возможно ли, чтобы здесь еще жили люди, в жилах которых текла бы старинная кровь инков?

— Говорят так много, господин! Я знаю, что индейцы конибос пребывают в вечном страхе перед неизвестным племенем, обитающим внутри страны… Может быть, это потомки прежнего владетельного рода.

— Где же обитает это племя?

— В горах Кономаиас, господин.

— Туда мы и должны направиться. Там нашел свою смерть профессор Сен-Клэр.

— Да.

— Итак ты думаешь, что там, в Андах Кономамас, живут потомки старинного племени инков?

— Так думал профессор Сен-Клэр. И он говорил со мною об этом перед тем, как туда уехать.

— Ты находишь, что путешествие будет опасным?

— Да, господин.

— И все-таки ты едешь с нами? Индеец меланхолически улыбнулся.

— Смерть среди друзей не страшна. Есть кое-что и похуже.

— Что же это, Хуамото?

— Страх, господин. Необъяснимый ужас.


ГЛАВА XXVI Синее ожерелье


Река Тапичи — одна из самых мелких в системе Амазонки. Ручьи, питающие верховья этой реки, сбегают с небольшой горной цепи, возвышающейся на несколько тысяч футов выше Монтаньи. Но немного найдется людей, которые побывали бы здесь, у ее истоков. Тапичи окутана таинственным покровом. Свое имя она получила от индейцев, и оно означает «мертвая река».

Воды Тапичи темнее вод Куаями, и ее берега безотраднее, чем берега других рек. Может быть, вследствие этого она и получила свое мрачное имя!

Но Хуамото рассказал Фиэльду, что над мертвой рекой тяготеет проклятие. Те, которые решались проникнуть против ее течения, редко возвращались. Лесные жители взирали с содроганием на верховья этой реки, лежащие в неисследованной местности.

Дни проходили.

Участники экспедиции были всецело поглощены работой. Часто лодка ударялась о дно реки, но это плоскодонное судно обладало удивительною способностью преодолевать все препятствия. Наконец, пришлось осторожно продвигаться вперед метр за метром. Нервы у всех были напряжены, на борту царило молчание. Не раздавались больше звуки мандолины, и веселые песенки Кида Карсона замерли сами собой.

К Фиэльду вернулась способность действовать. Его рана почти зажила, и, по-видимому, суровость и мрачность Мертвой Реки действовала и на него ободряющим образом. Он смотрел за тем, чтобы ничьи руки не оставались праздными, и старался развеселить команду судна, которая, казалось, находилась под гнетом уныния этой страны и проклятия темной реки.

После трех дней плавания вверх по реке Тапичи, они достигли места, казавшегося совершенно не судоходным.

Было ясное и тихое утро. Ночью выпал обильный дождь, но теперь на небе не было видно ни облачка. Зеленые кусты обрамляли берега, более свежие, чем когда-либо, и вся роскошная природа цвела и благоухала после ночного ливня.

Судно подвигалось вперед с большими паузами. Паквай стоял на баке и работал лотом, меж тем как Фиэльд взялся за руль.

— Должно быть, здесь, — пробормотал норвежец. — Сен-Клэр пишет: «Мы оставляем моторную лодку в своеобразном углублении, налево от водоворотов течения. Это целая гавань, словно сделанная человеческими руками».

— Три метра, — крикнул Паквай. — Здесь становится глубоко.

Фиэльд теперь правил к берегу, где обезьяны на деревьях подняли отчаянную возню. Великолепие тропической природы раскрывалось перед путниками. А выше, над густым кустарником берега, девственный лес, казалось, вооружился против всяких попыток сближения.

— Мы трогаем дно, — громко предостерег Паквай.

Тут Фиэльд резким движением повернул руль: лодка обогнула небольшую косу и вслед за этим скоро очутилась в широком бассейне. Послышался гул удивления. Они увидели белый закругленный песчаный берег, почти лишенный растительности. Ни одного куста, но в отдалении, словно часовые, качались несколько высоких пальм.

— Там стоит какое-то судно, — воскликнула Инеса… — Там направо, высоко, на самом берегу. Это, наверное, дедушкино.

И правда. Прямо под самою маленькою из пальм виднелась кормовая часть лодки из красного дерева.

Вся картина словно не имела ничего общего с первобытным лесом. На всем лежал какой-то отпечаток чистоты и аккуратности, и, если бы не пальмы, то можно было бы вообразить себя в маленькой уютной гавани в фиорде норвежского Вестланда. Но весь пейзаж казался безжизненною, глянцевитою олеографией. Природа, казалось, оцепенела. Не было слышно криков диких обезьян, не было видно порханья диких голубей. Колибри не перелетали меж упругих ветвей. И крокодилы не лежали на песке и не грелись на солнце.

Медленно подплыло неуклюжее судно к берегу. К своему удивлению, Фиэльд заметил в самой глубине залива естественный, а может быть, и искусственный канал, образующий род гавани. Лодка красного дерева, вероятно, шла тем же путем, так как до сих пор еще был виден след ее киля на покатом берегу, и здесь же валялось несколько больших круглых бревен, которые служили для переноски судна под пальму.

Несколько минут спустя моторная лодка Фиэльда была крепко привязана в своеобразной гавани.

— Здесь недостает только нескольких кранов и пакгаузов, а то было бы совсем как в Новом Орлеане, — сказал, смеясь, Кид Карсон и выпрыгнул на землю.

Но смех его звучал не совсем искренно. Что-то было странное и таинственное в этом зрелище. Жуткая и опасная тишина словно выжидала чего-то, от чего мужчины стали осматриваться слишком быстро и часто и поминутно хватались за оружие.

Внезапно Кид Карсон вздрогнул.

— Что там такое? — спросил с нетерпением Фиэльд и поднял голову от своей работы, — он был занят привязыванием лодки.

— Мне кажется, что я вижу пару глаз, — сказал, заикаясь, негр. — Там наверху, под моторною лодкой.

— В таком случае пойди и посмотри, — промолвил Фиэльд, продолжая забивать сваи в песок.

Но, по-видимому, у негра не было особой охоты исследовать дальше это явление.

— Я, наверно, ошибся, — сказал он и принялся помогать Фиэльду.

— Что-то двигается там, наверху, — закричала Конча.

— Вы, кажется, все одержимы дьяволом? — воскликнул Фиэльд с раздражением… — У нас нет времени выслушивать бабьи крики.

Он хотел продолжать, но его взгляд вдруг встретился с большими серьезными глазами Инесы Сен-Клэр.

— Я пойду наверх и посмотрю, что там такое, — сказала она и, заложив руки в карманы, медленно пошла по направлению к моторной лодке.

Фиэльд одумался. Он побежал за нею и положил руку на ее плечо.

— Я сам сделаю это, — сказал он. — Лучше будет, если вы присмотрите за завтраком.

И, не ожидая ответа, он быстро пошел к пальме наверх, где, по мнению Карсона и Кончи, находилось что-то странное.

Паквай спокойно следовал за ним, а Хуамото полез в лодку, чтобы прихватить свое охотничье ружье… Это могло оказаться пумой или удавом.

Но ни пумы, ни ягуара не было.

Это был просто старый орел-стервятник, взобравшийся на моторную лодку. У него был такой жалкий вид, словно он умирал от голода. С гневным криком он попытался подняться, но это удалось ему только с большим трудом.

— Что это значит? — сказал Фиэльд, глядя вслед старой птице, которая теперь взлетела выше пальм.

— Значение только одно, господин.

Фиэльд кивнул головою. Затем он прыгнул в моторную лодку. Она была совсем не тронута и находилась, по-видимому, в отличном порядке. Но дверь в палубную каюту была замкнута висячим замком, а края ее имели такой вид, словно были обработаны каким-то твердым инструментом.

— Орел-стервятник не годится для кражи со взломом, — сказал Фиэльд и открыл замок при помощи ножа.

Он распахнул дверь.

Страшное зрелище предстало перед ним.

На полу каюты лежали бок о бок четыре человеческих фигуры. Их глаза были пристально устремлены в потолок. Выражение у всех было одно и то же — невыразимого ужаса.

— Что ты думаешь об этом, Паквай?

— Я начинаю кое-что понимать, — ответил индеец.

Фиэльд нагнулся над трупами. Они были страшно худы, но не разложились.

— Они набальзамированы, — сказал он. — Позови Хуамото, но не пускай никого другого.

— Знаешь ли ты этих людей? — спросил Фиэльд, когда появился индеец.

Хуамото в свое очередь нагнулся над трупами.

— Да, — сказал он с волнением. — Это — спутники Сен-Клэра. Они были моими друзьями.

— Посмотри, — сказал Паквай с омерзением и показал на шеи трупов, где виднелась широкая полоса с глубокими синими краями.

Фиэльд кивнул головой.

— Я уже видел. Все совпадает. Итак, это синее ожерелье, о котором говорил профессор Сен-Клэр. Нам придется иметь дело с опасными людьми. Теперь нельзя терять времени. Женщин надо послать с лодкою обратно. Ты, Хуамото, должен проводить их в Иквитос. Паквай останется со мной. Еще неизвестно, не будем ли мы в один прекрасный день обработаны таким же образом. Набальзамированы и украшены синим ожерельем.


ГЛАВА XXVII Прощание


Завтрак был невеселый, несмотря на то, что Инеса и Конча проявили все свои таланты, чтобы отпраздновать, как можно торжественнее, этот первый пир на берегу. Тут были ветчина с яйцами, копченая лососина и сардины, поджаренный сладкий картофель и маисовые лепешки, аллигаторские груши, мармелад и мед, и еще множество превкусных герметически закупоренных консервов. В защиту от солнца был натянут большой парус, а еда была подана на разостланной скатерти, красиво выделявшейся своею белизною на зеленой траве.

Кофе распространял восхитительный аромат, и ни в чем не было недостатка. Все вместе напоминало о семейном пикнике на моторной лодке.

Но хотя боксер-негр и старался изо всех сил развеселить общество своими остротами и песенками, все же ему не удалось ни в ком вызвать беззаботный смех. И достойный Кид Карсон становился понемногу все молчаливее и задумчивее, не находя внимательных слушателей.

Старый стервятник, усевшись высоко на скале, испускал время от времени пронзительные крики, и это далеко не способствовало улучшению настроения.

Когда завтрак кончился, Фиэльд встал и пошел к лодке вместе с Инесой.

— Мне надо поговорит с вами, — сказал он, раскуривая свою трубку.

— Я уже знаю, — ответила она. — Вы сделали какое-то открытие и открытие неприятное…

— Возможно, — сказал он немного сухо. — Я никогда не ожидал, что эта экспедиция будет особенно приятной, но я — совсем другое дело. Я тренирован в таких делах. Опасности и испытания всегда влекли меня. Мне необходимо довести до конца предпринятое исследование. Пока оно только оплачено ценою жизни Раймонда Сен-Клэра и его спутников, и, насколько я понимаю, наши шансы тоже не велики. Но меня всегда и во всем сопровождала до сих пор известная удача. И вообще для нас, врачей, обстоятельства всегда представляются несколько иными. Мы находимся, если так можно сказать, в дружеских отношениях со смертью. Ваш дедушка поступил таким же образом. Он отважно переступил через порог смерти, чтобы бросить взгляд в самое бессмертие. Вы знаете, что он оставил после себя дневник с несколькими краткими путевыми заметками. Содержание его невелико, но все же он открывает новые широкие горизонты. Я намереваюсь, довершить его открытие. Но так как я сомневаюсь в своем успехе, то я и хочу поручить вам обнародовать записки Сен-Клэра. Вы должны сейчас же вернуться в Иквитос на нашей моторной лодке. Хуамото, Конча и Карсон отправятся с вами и будут охранять вас до прибытия парохода из Пары. Вы поедете прямо в Париж и передадите в Сорбонну интересные документы Сен-Клэра.

В течение этого длинного объяснения Инеса несколько раз выказывала признаки нетерпения.

— Скажите мне, доктор Фиэльд, — сказала она холодно, — вы с предвзятым намерением изменяете своему слову? Или же вы увидели только что, в лодке что-то, что делает для вас мое присутствие затруднительным и нежелательным?

— Да.

— Там наверху — в моторной лодке?

Фиэльд кивнул головою.

— Угроза или предостережение?

— Вы можете называть это, как вам угодно. Я видел свидетельство того, что создания, которых мы преследуем, господствуют над силами, которым обыкновенные люди сопротивляться не могут.

— Я так же мало дорожу жизнью, как и вы, — сказала пылко девушка. — В Париже я буду зависеть от родственников, которых я не знаю. Я буду там задыхаться. Здесь у меня, по крайней мере, есть свобода и жизнь в общении с природой, которую я люблю.

— Вы сами не знаете, о чем говорите, — сказал Фиэльд, и теплые нотки звучали в его голосе. — И, кроме того, я должен вам сообщить новость, которая, может быть, заставит вас переменить ваше решение: Мартинец и его сын украли состояние, скопленное профессором Сен-Клэром за долгие годы труда и предназначенные для вашего образования. То, что ваш дедушка будто бы занимался биржевыми спекуляциями, не что иное, как наглая ложь. Это сам Мартинец проиграл ваше состояние на Парижской бирже.

— Что вы говорите? — спросила Инеса изумленная, — этот старый, почтенный адвокат, давнишний друг моего дедушки?!

— Именно. Между прочим, это он посадил нам на шею Антонио Веласко.

— Но каким образом сумею я доказать все это?

— Нет ничего легче. Вместе с заметками, переданными Пакваю вашим дедушкой, находилось также завещание с точным перечислением его имущества в тот момент, когда он покинул Лиму. Итак, сеньорита, на вас возложена немалая задача. И теперь в Париже приближается весна. Когда вы туда приедете, на Елисейских полях будут уже распускаться почки каштановых деревьев. Здесь — смерть подстерегает вашу прекрасную юность. Там же — трепещет жизнь.

Молодая девушка смущенно смотрела на большого, серьезного человека, стоявшего перед нею.

— Это много новостей для одного раза. Но почему вы не рассказали мне всего этого раньше?

— События мешали мне. И, кроме того, я не мог сопротивляться страстной жажде к приключениям, которую я читал в ваших глазах. У меня было такое чувство, словно эта жажда в родстве с моею собственною… Но это стремление часто бывает опасным для женщины.

Инеса схватила руку Фиэльда. Она смотрела на него снизу вверх, и ее огромные глаза сияли:

— Я последнее время часто думала о том, что вы сами и есть мое приключение, — сказала она нежно. — Я последовала за вами. Отошлите других назад с дневником и завещанием. Здесь некогда стоял мой дедушка: старый, седой, изможденный. Но разве он задумался хотя бы на миг, или почувствовал страх? Нет, доктор, он пошел туда, куда манило его приключение — удивительное приключение научного открытия… Его кровь течет в моих жилах. И, когда я следую за вами, я следую за ним.

Фиэльд отвернулся, чтобы скрыть свое волнение. Пылкие, страстные речи девушки произвели на него глубокое впечатление. С уст его готовы были сорваться жестокие, расхолаживающие слова. Его обязанностью было быть стойким и не допустить гибели этой прекрасной юности среди загадочных ужасов, скрывающихся на вершине этих гор. Но он не был в состоянии потушить сияние этих глаз грубым возражением…

— Подумайте о Конче, — сказал он, вздыхая. — Вы в некоторой степени ответственны за ее жизнь.

— Конча не поедет с нами, — сказала она быстро. — Отправьте ее с Хуамото и с документами в Иквитос. Но почему вы отворачиваетесь от меня?.. Посмотрите на меня: никогда вы не услышите от меня ни одной жалобы! Я сильнее и ловчее, чем вы думаете. Я могу быть вам очень полезною. Я знаю девственный лес с самого моего детства. Я говорю на местном языке лучше, чем многие. Спросите моего учителя Хуамото.

С возгласом, скорее похожим на стон, Фиэльд повернулся к девушке.

— Ну, во имя вашего дедушки, — сказал он и опустил руку на ее плечо. — Отправляйтесь с нами! Но не благодарите меня. Вы когда-нибудь проклянете мою сегодняшнюю слабость.

Инеса чуть не бросилась на шею Фиэльду, но вовремя сдержалась и улыбнулась. Молодоз выразительное лицо все засветилось великой радостью.

Впоследствии Ионас Фиэльд никогда не забывал этого мгновения на Мертвой Реке. Он видел, как Инеса резвыми скачками поспешила в моторную лодку и принялась за мытье посуды. Полчаса спустя, он услышал заглушённый плач Кончи, которой предстояла разлука со своей любимой подругой и покровительницей.

А там, наверху, среди серых скал, на опушке леса раздавался зловещий крик старого хищника.

На следующее утро моторная лодка тихо скользила по маленькой гавани. Прощанье было тяжелое и печальное. Перед отъездом Фиэльд отозвал в сторону Кида-боксера и передал ему чек в Лимский банк и несколько писем.

— Если ты ничего не услышишь о нас в течение полугода, — сказал он ему, — то это значит, что девственный лес поглотил нас. Но если все сойдет благополучно, то мы возвратимся через два месяца, пользуясь моторной лодкой профессора. Мы также позаботились о небольшом запасе керосина. Впрочем, я не желаю, чтобы что-нибудь стало известно о нашей экспедиции, и я прошу тебя охранять Кончу и Хуамото в случае, если черный Антонио…

Широкое опечаленное лицо Кида потемнело.

— Благодарю тебя, сеньор, за все и постараюсь исполнить все твои приказания. Что касается Антонио Веласко, то я надеюсь, что он больше не попадется на моем пути… Не то ему не поздоровится… А с Хуамото мы уже поговорили. Мы хотим вступить с ним в компанию. Судно, которое ты великодушно подарил нам, снова отправится на рыбную ловлю. Иквитос — город, который быстро растет, и наша рыба всегда найдет там покупателей. Если же это дело лопнет, то я, может быть, обосную школу бокса, или открою трактир, или, быть может, женюсь — если Конча захочет…

Фиэльд улыбнулся.

— Не будь легкомысленным, Кид!

— Нет, на этот раз это будет на всю жизнь.

Через полчаса моторная лодка уже спускалась по Мертвой Реке. Она словно спешила вон из зловещей гавани к светлым, медленно текущим струям Укаяли.


ГЛАВА XXVIII Неожиданное нападение


Прислонившись к дереву, сидел Паквай на страже и прислушивался. То было на второй день странствования по реке Тапичи, и до сих пор еще не случилось ничего, что могло бы подать повод к опасению. Природа и виды сильно отличались от тех, которые характерны для Монтаньи. Ясно было, что некогда, в далекие времена, здесь произошло великое вулканическое извержение, уничтожившее большую часть непроходимого леса. Экспедиция то и дело натыкалась на громады скал и чудовищные слитки застывшей лавы. Но жизненная сила над тропиками велика. Раны леса, причиненные когда-то извержением, зажили почти бесследно, и в трещинах между пластами лавы восстали новые зеленые поколения. Но все же они не были так неприступны, так непроходимы, как болотистые мангровы на низменностях бразильской Амазонки. Повсюду можно было найти естественные тропинки, но зато на твердой каменистой почве нельзя было заметить никакого следа человека или животного. Единственное, указывающее им, что они находятся на верном пути, это были почти уничтоженные временем остатки привального костра, где несколько жестянок от консервов свидетельствовали, что Сен-Клэр и его люди провели здесь ночь, прежде чем неудачи начали преследовать их.

Каким образом трупы с голубым ожерельем были принесены в естественную речную гавань? — об этом почва не давала никаких разъяснений.

Другая загадка, наводившая на размышления трех путников, — почти полное отсутствие всякой животной жизни. Даже обезьяны, обычно вовсе не трусливые, исчезли до последней, когда экспедиция достигла высоты 1500 футов над уровнем реки. Вой хищников больше не беспокоил их: пума, армадиллы и гормигуеры, по-видимому, предпочитали иные местности для своей охоты. Не было также ни ягуара, ни тапира. И огромные, красивые бабочки, которые обычно попадаются в бесчисленном множестве в лесах Перу, не способствовали оживлению этой странной, забытой страны. Все было пусто и безмолвно кругом.

Обо все этом думал индеец Паквай в то время, как он охранял сон своих спутников, которые лежали, укутанные в спальные мешки. Непроницаемая темнота окружала их. Он задумчиво покуривал свою трубку, и тусклый красный огонек ее был единственным слабым источником света вокруг него. Огненные мухи не кружились в кустах, и москиты не пищали под сурдинку. Вот уже два часа, как уши Паквая жадно ловили какой-нибудь иной звук, чем дыхание обоих спящих. Он, как истинный сын леса, любил звенящий тревожный шепот в ночной тропической чаще. Но здесь ночь была нема. Деревья и кусты словно сами прислушивались, затаив дыхание, к чему-то далекому и зловещему.

Вдруг Паквай, с инстинктом людей, близких к природе, почувствовал, что он не один. Не было слышно ни звука, ни дыхания зверя, ни шагов крадущегося человека. Но что-то подсказало ему, что новое и незнакомое ему существо расположилось на окраине небольшой поляны, на которой они расположились. Все его чувства напряженно открылись навстречу этому бесшумному созданию, которое теперь стояло в кустах, прямо перед ним. Его левая рука не оставляла трубки, но правая уже давно охватила большой Смит-Вессон, данный ему Фиэльдом. Он медленно повернул голову чуть-чуть влево.

Вдруг он увидел две красные точки в темноте. Они не двигались, точно были пригвождены к черному бархату ночи. Что это, ягуар или пантера?.. Паквай с минуту раздумывал. Разбудить ли Фиэльда? Тут красные точки исчезли.

Индеец опустил веки и продолжал дымить трубкой. Он терпелив и может подождать…

Прошло несколько минут.

Свет вдруг появился опять в нескольких шагах перед ним, на окраине поляны. Теперь уже не две, а четыре красные точки сверкали во мраке, и в этом ярком, почти пурпуровом блеске, Паквай ясно увидел четыре человеческих зрачка.

Он больше не раздумывал. Он поднял свой револьвер против той пары глаз, которая была ближе к нему, и выпустил весь свой заряд в этом направлении. Послышался странный, злобный рев, который быстро удалился. Паквай вскочил и ринулся вперед.

В тот же миг Фиэльд очутился подле него.

Тогда из глубины леса послышался глухой гогот, который перешел в грозное ворчание и постепенно замер за стенами скал. Фиэльд вытащил свой карманный фонарь. Свет его был очень силен. Но напрасно передвигал он длинный сноп лучей по кустам и деревьям — никто не показался. Меж тем Паквай описал все то, что видел. Они подробно осмотрели место, где Паквай, как ему казалось, увидел впервые красные точки. Следы крупных револьверных пуль было не трудно найти. Свинцовые снаряды пробили густой, упругий кустарник.

— Сколько выстрелов ты сделал, — спросил Фиэльд и навел свет фонаря на свежепростреленные кусты.

— Все семь, — ответил Паквай… — Я, конечно, не мог бы найти точки прицела, но я недурно стреляю в темноту; меня удивляет, что я промахнулся.

— Ты не промахнулся, — сказал, покачав головою Фиэльд. — Так не ревут без всякой причины — то был зверь или человек. Скажи мне, слыхал ли ты когда-нибудь подобный рев в здешних лесах?

— Я многое слыхал, господин, — сказал Паквай. — Я много раз подстерегал крик мести оцелота.[13 - Оцелот, felis perdais, крупная южноамериканская кошка, водится в лесах, самец дико кричит, когда обнаруживает смерть своей самки.] Но ничто не может сравниться с этим.

— Больным падучей случается иногда так смеяться, — пробормотал Фиэльд. — Таков был этот смех. Хорошо, что донна Инеса спит. Она, наверное, так хорошо закуталась в спальный мешок, что даже выстрелы ее не разбудили.

Он невольно скользнул фонарем по фигуре спящей девушки. Спальный мешок лежал возле мешка Фиэльда, отброшенного им при внезапном пробуждении.

— Она, должно быть, заснула чрезвычайно глубоко, — прошептал Паквай.

— Это часто случается в тропическом лесу. Здесь так много снотворных растений и деревьев, что они действуют лучше всякого лекарства, особенно на людей непривычных.

— А я думал, что маленькая сеньорита тренирована в лесных путешествиях.

Какое-то беспокойство в голосе Паквая заставило Фиэльда снова направить рефлектор в направлении спального мешка. Ясно виднелась небольшая женская фигура, обрисовывавшаяся под тонкою шелковистою хлопковою тканью.

— Осмотримся немного кругом, прежде чем она проснется, — сказал он быстро и вытащил длинный лесной нож, висящий у его пояса. — Оставайся здесь, Паквай, пока я исследую ближайшие кусты. Быть может, там уже лежит труп.

Паквай хотел что-то возразить. Но он привык повиноваться во всем Фиэльду, который с ярким лучом света впереди уже пробирался через таинственные кусты. Паквай зарядил револьвер, закурил свою трубку, и снова устроился на старом месте, спиною к пальме. Он продолжал наблюдать и слушать любимую им тишину.

Но в лесу уже не было тихо. Он слышал, как работал лесной нож Фиэльда и как толстые сучья трещали и валились на землю, словно жертва острого орудия.

Длинный светлый луч пронизал внезапно кустарники. То не был фонарь Фиэльда, который давно скрылся в лесу, — то было солнце, осветившее скалы. Утро наступило.

Паквай вздохнул с облегчением.

Через короткое время возвратился Фиэльд. Было так светло, что Паквай мог различить его лицо, выражавшее несвойственное ему замешательство. В руке у него было несколько больших зеленых листьев.

Он протянул Пакваю эти листья, на которых виднелись пятна какого-то густого темно-красного вещества, больше всего похожего на лак.

— Если это кровь, — сказал Фиэльд, — то она застывает весьма своеобразно. Она теперь тверда, как камень. Можно подумать, что это рубины.

— И куда вели следы? — спросил Паквай.

— Они исчезли у целого ряда пластов лавы. Нам предстоит сегодня много дела. Пора разбудить Инесу.

Паквай поднялся с места и нагнулся над спящей девушкой. Он положил свою руку на спальный мешок. Мешок как-то странно сникнул. Индеец племени тоба испустил пронзительный крик.

Фиэльд кинулся к нему.

Ему не надо было спрашивать о причине страшного возгласа Паквая.

Первые лучи солнца упали прямо на спальный мешок, который лежал на земле вялый и плоский, подобно лопнувшему воздушному шару.

Инеса Сен-Клэр исчезла.


ГЛАВА XXIX Предостережение


Оба мужчины посмотрели друг на друга с величайшим ужасом. Фиэльд набросился на пустой покров. То был спальный мешок, употребляемый в тропических странах, из тонкой прорезиненной хлопковой ткани. Он служил, главным образом, защитой от внезапных ливней и сырости, а также от москитов.

После краткого осмотра Фиэльд поднялся на ноги. Вены надулись на его лбу и глаза налились кровью. Но голос был спокойный и ясный.

— Эта проклятая сволочь перехитрила нас, — проговорил он, бледнея. — Красные глаза в кустарнике были только для отвода глаз. Пока мы занимались расследованием действия выстрелов, одно или несколько из этих неведомых существ привели Инесу в бессознательное состояние, вытащили ее из спального мешка и наполнили его мхом, чтобы мы не сразу заметили ее исчезновение. Это произошло не больше, как пять минут тому назад. Я еще ощущаю запах наркотического средства, которое они пустили в ход, а мешок еще хранит теплоту ее тела.

Паквай был в отчаянии. Его обычно спокойное лицо было искажено волнением.

— Я оказался плохим сторожем, — сказал он хриплым голосом.

Фиэльд обнял его за плечи.

— Друг, — сказал он с удивительною для него нежностью, — нет лучших глаз и ушей, чем твои. Но мы можем бороться с созданиями, которые соединяют ловкость и силу хищного зверя с высшею степенью человеческого разума. Нам предстоит гандикап в этой борьбе, милый Паквай. Нам остается только одно.

Индеец между тем надел на спину свой ранец, взял в руки охотничье ружье и теперь вопросительно взглянул на своего господина.

— Следовать за молодою девушкою, которую мы обязаны охранять.

— Я не вижу следов, господин.

— Но путь достаточно ясен. Он ведет к нашей цели.

— Ты думаешь?

— Путь смерти для всех нас, — сказал Фиэльд с твердым отчаянием — хуже всего это для юной девушки… Мы же оба давно забыли, что такое страх смерти.

И, не дожидаясь ответа, Фиэльд схватился за лесной нож и за компас и быстро зашагал по лесу на северо-восток. Солнце пробивалось сквозь густые ветки.

Паквай, опустив голову, последовал за ним. Он увидел багровые складки на переносице Фиэльда. Он знал эти знаки гнева на лице своего друга. Однажды они были предвестником смерти для многих людей. Кондор встрепенулся ото сна — огромная хищная птица, властвующая над жизнью и смертью на утесах Кордильер.

В течение двух часов они шли по дороге из застывшей лавы. Дорога становилась все круче. Они не могли найти хоть какой-нибудь след. Лес и кустарник постепенно редели, и вдруг они очутились перед скалистым склоном, покрытым длинными трещинами и оканчивающимися шапкою кратера.

Здесь Фиэльд остановился.

— Мы на правильном пути, — сказал он. — Здесь, год тому назад, стоял Сен-Клэр со своим последним человеком. Он так же, как и мы, заглянул в неведомую страну. Он тогда, вероятно, уже был крепко связан со своим спутником, чтобы не быть с ним разлученным. Он тогда еще ничего не знал, ничего не видел… В своем дневнике он рассказывает, что было мгновение, когда он хотел повернуть назад, так как каждый камень, каждое острие скалы шептало о неизвестном ужасе. Но старый доктор был сильный человек. Он продолжал свой путь, и в ту же ночь он лишился последнего из своих людей. Веревка, соединявшая их, оказалась перерезанною.

Паквай приложил ухо к земле.

— Там слышится слабый плеск воды, — прошептал он.

— Да, теперь я тоже слышу, — сказал Фиэльд, последовавший примеру индейца. — Здесь должна быть подземная река. Может быть, она служит средством сообщения между кратером вулкана, который виднеется там, и маленькою гаванью реки Тапичи. Это многое объясняет. Если эта река сообщается с потухшим кратером, то нетрудно понять, куда исчезают все следы отсюда, с поверхности земли. Эта река течет, вероятно, через большой туннель. Нет сомнения, что Инеса находится там, по дороге к смерти.

— Но как попала она под землю? — спросил Паквай.

— Тут должно быть несколько хорошо скрытых остановок на этой подземной линии сообщения, — сказал Фиэльд, поднимаясь. — Если бы мы подробнее осмотрели гавань в Тапичи, мы, может быть, открыли бы конечную станцию. Но надо скорее двигаться дальше.

Оба путника направились, насколько это было возможно, по течению подземной реки. Время от времени шепчущий звук замолкал совершенно, а потом поднимался опять до мощного гула.

Растительность постепенно пропадала, и через час ходьбы перед ними предстал кратер, подобно огромной, взъерошенной крепости.

Они остановились под последнею увядшею пальмою. Упорная, как и все ее подруги, она крепко держалась, ущемленная в трещине скалы, и вела здесь безотрадную, тягостную жизнь, далеко от всякой растительности. Но ее крона, хоть маленькая и полузасохшая, поднималась все же высоко, высоко, и там гордо раскачивалась над гигантскою каменного пустынею.

— Эта пальма тоже бессмертна, — пробормотал Фиэльд и приблизился к старому, тонкому стволу.

— Осторожнее, господин! — крикнул Паквай и схватил доктора за руку… — Посмотри на эту фигуру там…

Но Фиэльд хладнокровно подвигался вперед.

— Это только скелет, Паквай.

Но все же зрелище было не из приятных.

К пальме был привязан скелет с большим оскаленным черепом, обращенным по направлению к долине. Мощные челюсти с крепкими, словно лошадиными зубами, были широко разинуты.

— Что это у него во рту? — спросил Паквай.

— Слиток золота, — ответил Фиэльд… — Этому молодчику, должно быть, немало лет. Он получил то, чего так жаждали Пизарро и его сподвижники. В глотку его было влито расплавленное золото. Это типичная месть инков. Наши друзья там, в кратере, не жалеют предостережений… И посмотри сюда: латинский молитвенник.

Без больших затруднений Фиэльд высвободил книгу из костлявых пальцев. Крепкий переплет свиной кожи сильно полинял, а серебряная оправа совершенно потемнела. Но содержимое выдержало напор времени и непогод. На первой странице затейливо узорчатыми буквами значилось, что священная книга напечатана в Толедо.[14 - Толедо — город в Испании в 1531 году.]

Фиэльд вложил книгу обратно в побелевшие кости руки, которая с готовностью охватила снова драгоценный памятник духовной жизни.

— Это — старая трагедия, — прошептал про себя Фиэльд. — Скелету этому, наверно, исполнится скоро четыреста лет. Он, должно быть, старше пальмы, и принесен сюда через много времени после смерти этого человека. Может быть, это — один из людей Орельяно.[15 - Франциско де Орельяно — испанский авантюрист, открывший реку Амазонку, родился в начале 16 в., умер в 1549 г.] Прибыл в Перу в 1540 г. Совершил путешествие через Анды по реке Напо, добрался до Амазонки и с января по август 1541 г. проехал по этой реке первый из европейцев до ее устья.

— Кто был Орельяно, господин?

Фиэльд обернулся к индейцу.

— Это был первый испанец, который пересек южноамериканский материк от запада до востока. Эти конквистадоры были отчасти порядочным сбродом, но мужчинами были они тоже. Если когда-нибудь будет написано евангелие мужества, жажды приключений и дерзновенной смелости, то Пизарро и его люди должны получить в нем почетное место. Они все искали Эльдорадо. Орельяно был одним из них. Он отправился вместе с Гонзаго Пизарро в 1540 г. через неизвестные области Эквадора и открыл реку Напо, один из крупнейших притоков Амазонки.

— Я слыхал об этом.

— Пизарро возвратился обратно, но Орельяно поехал дальше по реке Маранион. После страшных испытаний он добрался до Атлантического океана, туда, где теперь находится Пара: бессмертное деяние. Он был тяжело ранен индейцами племени нахумедес, которые пожрали многих из его свиты, но Орельяно удалось пробиться дальше… Человек, скелет которого мы видим здесь, наверное, принадлежат к его экспедиции. Он поражен вражескою рукою. Может быть, его заманили в западню, соблазнив его зрелищем золота. Он ведь, наверное, страдал величайшим пороком всех времен: вожделением к золоту! Ну, его и напоили золотом, больше, чем ему надобно… Теперь стоит он, как предостережение, и указывает вниз на долину.

Фиэльд не имел возможности продолжить свое подробное сообщение. Среди жуткой тишины, в которой даже пальма забыла свой шелест, послышался вдруг одинокий женский крик в расстоянии не более ста метров.

Оба вскочили, схватили оружие и ринулись к месту, откуда исходил этот крик. Но они не могли ничего заметить кругом. И тишина после раздирающего звука казалась еще глубже.

Паквай невольно приготовил к употреблению лассо.[16 - Петля на длинной веревке, которую он носил всегда у пояса.] Они осмотрели каждую ямку, каждую трещину в скале. Но не нашли ничего, что бы могло разъяснить происхождение крика.

Наконец, Фиэльд поднялся с земли и простонал, как раненый зверь.

— Это был голос Инесы, — сказал он мрачно.

Но говорил пустому воздуху.

Когда он осмотрелся кругом, он стоял один на плоскогорье застывшей лавы.

Паквай исчез.


ГЛАВА XXX Дорога инков


В третий раз в жизни Ионас Фиэльд стоял оцепенелый и беспомощный.

Он находился в мертвом, окаменевшем мире. По-видимому, всякая жизнь погасла кругом него. И все же чьи-то глаза отовсюду следили за ним. Как некогда Раймонд Сен-Клэр, он лишился последнего спутника. Его верный друг и помощник исчез у него за спиною, и он даже не мог представить себе, каким образом это произошло.

Понемногу к нему вернулись спокойствие и хладнокровие, Многое может показаться неестественным и страшным для слабых мозгов. Но Фиэльд не принадлежал к той породе людей, которые могут уверовать в чудо.

Он встал на колени и пополз на четвереньках, осматривая каждый сантиметр земли.

И на этот раз он открыл нечто, что навело его на верный след. То был маленький кончик веревки, зажатый между двумя пластами лавы. Он тотчас узнал эту тонкую, но крепкую веревку. То был кончик лассо Паквая. Он схватил и потянул его. Камень медленно поднялся под сильною рукой и бесшумно повернулся на своей оси, обнаружив большое темное отверстие. Ни один современный тайник не мог быть придуман с большей хитростью.

Фиэльд не задумался ни на минуту. Он проскользнул туда с единственной мыслью найти во что бы то ни стало своих друзей. Потому что он знал, что другой конец длинного лассо был крепко обвязан вокруг стана Паквая.

Он очутился в трубкообразном коридоре. В некоторых местах он был так узок, что его широкие плечи, нагруженные вдобавок тяжелым ранцем, едва могли протискаться дальше. Но зато его глаза постепенно привыкали к темноте, и у него хватило времени на то, чтобы обдумать свое положение.

Он начал уже ориентироваться, и, когда внезапно открылся выход из коридора, его ноги нашли опору на ступеньках, которые хотя и были очень крутые, но не столько, чтобы он не мог по ним приступить к равномерному спуску вниз.

Он услышал наверху слабый стук, и кругом него сразу наступила непроницаемая тьма: по-видимому, камень автоматически повернулся на свое место.

Воздух был прохладный и влажный и звук текущей воды становился яснее. Он обвязал конец лассо вокруг своей руки, и, найдя выступ поудобнее, начал тянуть его к себе. Он поддавался легко и быстро. Значит, если Паквай даже и был сброшен вниз, то падение едва ли было так высоко, чтобы серьезно повредить ему.

Тут Фиэльд вспомнил о фонаре, вынул его из кармана и навел сильный рефлектор на дно шахты.

Зрелище, которое ему представилось, он никогда впоследствии не мог забыть.

На полу галереи, над рекой, текущею в нескольких метрах ниже нее, различил он распростертое тело Паквая. Вокруг него двигались, подобно клубку странных серых червей, несколько карликовых существ, которые были заняты тем, что связывали руки и ноги индейца. Его голова была покрыта платком. Даже на этом расстоянии Фиэльд почуял запах того же самого усыпляющего средства, которое он уже заметил, когда осматривал спальный мешок Инесы.

Фиэльд не был особенно удивлен. В дневнике профессора находилось подробное описание этих карликов Кономамаса. Но надо было иметь стальные нервы, чтобы стоять лицом к лицу перед этими существами, отвратительная дряхлость которых соединялась с юношеским проворством. Они были ростом не больше двух футов. Но годы стерли большинство черт, отличающих человеческую породу. Отвислая, высохшая и морщинистая кожа напоминала кожу слона. Они охотнее ползали, чем ходили, и напоминали тогда стволы самых старых деревьев в лесу. Тонкий слой слизи указывал на то, что они часто бывают в воде. Глаза были красные, слезящиеся, с почти фосфорическим блеском.

Несмотря на отвратительную и отталкивающую внешность этих карликов, Фиэльд все-таки впоследствии заметил, что их движения не лишены были некоторого достоинства — в этих движениях сказывалась благородная, древняя раса.

Их голоса приглушались до далекого свиста. По-видимому, они были привычны к темноте. Резкий свет фонаря Фиэльда заставил их мигать глазами и натыкаться друг на друга. Некоторые даже нырнули в воду. Но какая-то угроза, произнесенная, очевидно, одним из вождей, вернула их к берегу.

Фиэльд воспользовался их замешательством. Он прикрепил фонарь к своему поясу, крепко намотал на руку лассо, и, прежде, чем карлики могли помешать ему, он притянул к себе находившегося в полусознательном состоянии Паквая и окунул его в реку, чтобы освежить его.

Этот маневр оказался весьма целесообразным. Потому что, когда Фиэльд начал поднимать его на уступ, где он стоял сам, Паквай был уже в состоянии помогать себе руками и ногами. Через несколько минут оба друга стояли рядом на узком скалистом уступе. Но их положение было не такое уж блестящее. Обратный путь был закрыт, а искусственный или естественный тоннель, вел, очевидно, прямо в царство карликов, и судьба, ожидающая их там, была не из тех, к которым человеку свойственно стремиться с нетерпением.

Но все же они были пока господами положения,

Белый неподвижный глаз, устремленный так пристально на необыкновенных человечков внизу, начал причинять им мучительные страдания. Их красные глаза щурились и источали крупные слезы. Они сталкивались между собою со своеобразным фырканьем, бывшим у этих зловещих созданий, по-видимому, выражением гнева и брани.

Паквай быстро пришел в себя.

— Мы попали, кажется, в царство червей, — сказал он невозмутимо. — Ты ничего не имеешь против, если я закурю мою трубку.

— Я как раз хотел попросить тебя об этом, но на этот раз тебе придется удовольствоваться несколько иным табаком, чем тот, к которому ты привык.

Фиэльд отыскал в кармане небольшой кисет табаку и протянул его Пакваю.

— К счастью, я был подготовлен в искусстве выводить из усыпления. Сен-Клэр кое-где упоминает об этом. Это хороший виргинский табак. Но в нем есть примесь, изготовленная моим фармацевтом в Христиании, который понимает толк в таких делах. Пока ты будешь курить свою трубку, этим быстрым, как ртуть, крошкам не удастся усыпить нас… Посмотри-ка, они уже бегут!

Фиэльд засмеялся несколько принужденно.

— Это уж слишком напоминает мне сказку, — продолжал он. — Разве они не похожи на карликов Мелюзины или на маленьких троллей? Мне кажется, что я присутствую на детском утреннике в театре.

— Но это — опасные дети — пробормотал Паквай с омерзением. — Их руки похожи на щупальца спрута. Но что мы будем делать? По-видимому, нечего и думать о возвращении назад.

Фиэльд встал.

— Кури хорошенько твою трубку, Паквай. Возвращение обратно всегда лишено интереса. Гораздо лучше пойти вперед, чтобы посмотреть, как устроились в своем царстве эти малютки. Очень может быть, что они в конце концов победят нас. Они работают по старым известным методам средних веков. Медленно, но добросовестно. Поспешим, и нам, быть может, удастся встретить Инесу. Она, вероятно, недалеко. Смелая, мужественная девочка! Ее, наверное, протащили по туннелю. Может быть, она даже слышала наши голоса и крикнула, чтобы предостеречь нас.

Паквай кивнул головою и изо всех сил затянулся из своей трубки.

— Разве ты не видишь, друг, — сказал задумчиво Фиэльд, — куда все это ведет? Сомнений больше не может быть. Но никто впоследствии не скажет над нашими могилами, что мы были недостойны доверия, которое подарило нам юное, благородное существо, почти дитя. В наши дни таких осталось мало, Паквай. Порода этих женщин вымирает. Их заменили короткоостриженные развратные создания. Я думаю, что война упразднила полы. Мы вырождаемся день ото дня. Мы становимся умными и сухими. В один прекрасный вечер нашей жизни мы, вероятно, откроем, что становимся бессмертными от сплошной разумной скуки. Совсем как эти карлики, которых мы собираемся навестить.

Фиэльд рассмеялся. То был грустный смех. Затем он привел в порядок и укрепил ранец на своей спине и молча стал спускаться по немногим ступенькам, которые вели к каменистой дорожке, идущей вдоль реки.

— Прекрасно сработанная дорога, — тихо сказал он. — Они, наверное, прилежны и способны работать. Совсем как карлики мифологии.

— Заметил ли ты, что это характерная дорога инков? — спросил вдруг Паквай… — Она немногим отличается от той сети дорог, что находится на высотах Куско. Эта только лучше содержится.

— Ты, кажется, прав, Паквай. И небольшие мосты, перекинутые там и сям через реку, сильно напоминают мосты из канатов, о которых упоминает Гарчиласо. По-видимому, все указывает на то, что мы приближаемся к хорошо сохранившейся, древней цивилизации.

Но Фиэльду не пришлось на этот раз углубиться дальше в рассуждение о замечательном инженерном искусстве древних инков. Они ощутили вдруг жгучую волну воздуха, которая налетела на них и принудила остановиться, чтобы иметь возможность вдохнуть глоток воздуха. Тогда послышались глухие раскаты, то приближавшиеся, то отдалявшиеся, и земля начала колебаться под их ногами. Это продолжалось недолго. Гром замер вдали, и воздух снова стал свежим и прохладным. Но река внизу переменила свой цвет. Из зеленой и прозрачной она стала мутною и красноватою.

Оба спутника посмотрели друг на друга.

— Землетрясение, — сказал Паквай равнодушно.

Тут они вдруг услышали злобный рев впереди себя. Он сопровождался чисто кошачьим фырканьем. Вслед за этим послышался женский крик, но на этот раз почти торжествующий.

Фиэльд крупными прыжками поспешил вперед. Но ему пришлось сделать лишь несколько шагов. Прямо перед ним что-то плыло по темным волнам реки. Это что-то имело вид мешка, из которого выступало лишь смертельно бледное лицо, которое с отчаянными усилиями пыталось удержаться на уровне воды и ловило воздух.

Фиэльд бросил ранец, замотал конец лассо вокруг левой руки и нырнул в реку.

Несколько минут спустя странный сверток был вытащен на сушу.

Он содержал Инесу Сен-Клэр.


ГЛАВА XXXI Лабиринт


Инеса открыла глаза и посмотрела с улыбкою вокруг себя. Она была очень бледна, но, по-видимому, осталась невредимою.

— All right, — сказала она с веселым задором.

— Теперь мы все трое вместе.

— Пока все идет недурно, — сказал Фиэльд в том же тоне. — Вот ваш ранец. Я на всякий случай захватил его с собой. Может быть, вы займетесь вашим туалетом?

Инеса помахала затекшими руками и протянула их за ранцем.

— Ах, мне было не так уж плохо! — сказала она. — Вода совсем теплая. Посмотрите, от нее даже пар пошел!

— Это же землетрясение.

— Ну, да! Я так и подумала, что это было небольшое землетрясение. Нам нечего бояться такого пустяка в этой местности. Но карлики были охвачены страхом, они в ужасе выпустили меня, и я воспользовалась этим, чтобы скатиться в реку.

Больше не было ничего сказано о том, как спаслась Инеса. Все как будто произошло само собою, естественно и просто. Но под простыми словами трепетала глубокая радость. Фиэльд должен был самым настоящим образом закусить язык, чтобы у него не вырвалось каких-нибудь слишком трогательных слов, а голос молодой девушки обрывался несколько раз, пока она рассказывала о своих приключениях.

Наконец, она вложила маленькую ручку в руку Фиэльда и прошептала:

— Ах, как я рада!

Фиэльд осторожно пожал тонкие пальцы. Затем он высвободил руку, закинул ранец за плечо и пошел вперед.

— Немного скучно странствовать в этой темноте, — сказал он с принужденной веселостью. — Мы сами скоро превратимся в красноглазых пещерных жителей. И так как дороги назад нет, то нам лучше подвигаться как можно скорее, пока работает батарея карманного фонаря. Обвяжите лассо вокруг вашего пояса, мадемуазель, мы теперь все трое связаны, как будто мы собираемся подняться на гору Аконкогуа.

Инеса смотрела с удивлением на светловолосого великана, который в снопе электрических лучей производил сказочное впечатление. Обстановка, окружавшая его, была приспособлена для совсем других маленьких существ. Она невольно вздохнула и последовала его совету.

— Прямо удивительно, как вы много курите, — промолвила она, чтобы сказать что-нибудь. — Но табак неприятно пахнет.

Фиэльд рассмеялся, меж тем как он ежеминутно осторожно нагибался в тесном туннеле, который, по-видимому, становился ниже и уже.

— Это вовсе не табак, а средство против одуряющих ядов, с которыми, очевидно, хорошо знакомы здешние малыши. Если понадобится, то вам тоже придется закурить трубку. А пока Паквай и я достаточно дымим за всех. Но что это? Как будто становится светлее?

Они, вероятно, достигли конца длинного туннеля, так как слабый серо-фиолетовый свет лился на гладкие стены скал, которые через известные промежутки прерывались лестницами, достаточно ясно обозначавшими различные станции этого своеобразного водного пути.

Исход туннеля был настолько низок, что им пришлось ползти на коленях. Наконец, они очутились в большом сводчатом подземелье. Здесь находился источник сумеречного света. Фиэльд потушил фонарь и с удивлением огляделся вокруг себя.

— Да это совсем пещера Алладина! — прошептала Инеса, — но откуда может исходить этот свет?

— Это пока неизвестно, — ответил Фиэльд и вытащил из-за пояса револьвер. — Но если я не ошибаюсь, то здесь находится вход в замок карликов. Он, по-видимому, весь выложен аметистами. Но где же часовые? Кажется, это маленькое землетрясение произвело настоящий переполох в доисторическом лагере.

— Я слышу голоса, — прошептал индеец. — И здесь прекращается река. Она исчезает между скал, которые находятся под нашими ногами.

Замечание Паквая было правильно.

Журчащий звук воды смолк, и вместо него в одном из соседних подземелий слышалось кудахтанье, сильно напоминавшее птичий двор. Время от времени возвышался сильный голос, как будто индюк вмешивался в куриный спор.

— Нам лучше отступить назад в темноту, — прошептал Фиэльд. — Мы должны освоиться с окружающей обстановкою, прежде чем двигаться дальше.

Они осторожно пробрались в угол подземелья, где небольшой природный коридор-тупик являлся подходящим убежищем. Волнение в соседнем подземелье, которое, очевидно, выполняло назначение зала собраний, не уменьшалось. Можно было подумать, что путники находятся во французской палате депутатов, где все говорят одновременно, меж тем как председатель, стараясь вызвать еще больший шум и гам, пускает в ход колокольчик даже во время редких пауз.

— Побудьте здесь несколько минут, — сказал Фиэльд, — пока я постараюсь сориентироваться в этом лабиринте… Вы, должно быть, устали и проголодались после всех этих необычайных переживаний. Паквай позаботится о закуске. И попытайтесь заснуть. Мы пока здесь в безопасности.

— Но вы сами… — чуть слышно сказала молодая девушка.

— Я должен воспользоваться возможностью осмотреться кругом, — отвечал Фиэльд, высвобождая руку от намотанного лассо. — Нам предоставляется к этому случай теперь, когда человечки всецело заняты своими собственными делами. И потом я скоро вернусь.

Фиэльд поправил ранец, вытянул несколько шерстяных одеял из своего свертка, и прежде чем Инеса успела возразить, постель для нее была уже готова. Она хотела протестовать, но тьма уже поглотила огромного норвежца. Покорившись, она взяла мясные консервы, которые протягивал ей Паквай. Не успело пройти и десяти минут, как она уже спала на импровизированном ложе.

Но индеец сел на корточки у ее изголовья, его черные глаза сверкали каждый раз, когда он крепко затягивался из трубки с необыкновенным табаком.

Уже теперь-то ни один карлик в мире, даже если он будет не больше колибри, не проскользнет сюда без его ведома!

Меж тем, Ионас Фиэльд бесшумно полз к небольшому порталу, который, казалось, служил входом в зал собраний карликов.

Голоса становились все громче, но к своему великому разочарованию он не мог никого увидеть, несмотря на то, что свет, принявший зеленоватый оттенок, становился значительно яснее.

Но зато для него теперь было ясно, что он стоял у входа в лабиринт, который казался столь же извилистым и запутанным, как тот, в который некогда отправился Тезей, чтобы завоевать свою красавицу. Но пока вдали еще не раздавался рев Минотавра. Фиэльд был готов ко всему. В одном из своих многочисленных и богатых содержимых карманов он отыскал клубок ниток и гвоздь, который он воткнул в расщелину между скалами. Итак, нить Ариадны была изготовлена.

Перед ним лежало три пути. Левый, очевидно, вел в залу собраний карликов, где они с оглушительным шумом спорили. Оттуда пробивался зеленый свет. Но Фиэльд выбрал дорогу направо, где к освещению присоединялся красный оттенок. Это необыкновенное пещерное устройство не было, собственно говоря, совсем ново для Фиэльда. Природа прихотлива и архитектор хоть куда. Это подтверждают пещеры. Бермудских островов.[17 - Небольшая группа островов в Атлантическом океане в 880 километрах на восток от мыса Гаттерса на североамериканском берегу; принадлежит Англии, построить которые не могла бы человеческая рука.] И повсюду на свете, глубоко под поверхностью земли, инженер, более могущественный, чем все инженеры человечества, взятые вместе, осуществил такие архитектурные замыслы, какие не может охватить самая дерзновенная фантазия. Предание заселило их титанами, циклопами, троллями, драконами, чертями и карликами. Там, в извечных лабиринтах, странствуют отверженные, проклятые, божественные преступники, созданные наивным воображением и страхом первобытных людей.

Но Фиэльду некогда было раздумывать об этих подземных привидениях. Пройдя вперед расстояние в сто метров, он увидел, что коридор снова разветвляется. Моток ниток в его руке сильно уменьшился. Но красный свет ясно блестел направо и, казалось, указывал дорогу к большому подземелью. Фиэльд продолжал идти по широкому туннелю. Преимущество для него заключалось в том, что всегда можно было шмыгнуть в сторону при неожиданной встрече.

Голоса в зале собраний давно уже замерли вдали. Тишина казалась еще более зловещею в этом красном туманном воздухе, который словно сочился весь кровью.

Вдруг Фиэльд остановился. В его руке остался только конец нитки. Но как раз налево открывалось светящееся подземелье. Он заглянул туда, воздух пылал кроваво-красным огнем, исходящим, по-видимому, из недр земли.

У огня сидели двое карликов спиною ко входу.

Но не карлики возбудили в Фиэльде жгучее любопытство.

Подле огня на пестрых коврах и подушках лежал нагой человек геркулесовского сложения. Вокруг его шеи было широкое золотое ожерелье. Колеблющийся отсвет пламени падал на лицо великана. Рот его был заткнут кляпом.

Фиэльд отскочил назад, с трудом переводя дыхание. Все это было так невероятно. Потому что человек, распростертый на коврах, был Антонио Веласко, черный Антонио, также прозванный «Ужасом Перу».


ГЛАВА XXXII Трансфузия


Существуют человеческие инстинкты, которые нельзя уничтожить обычною разумною логикою. Порыв к спасению существа, находящегося в смертельной опасности, никоим образом не является непременным признаком возвышенного или самозабвенного характера. Это — инстинкт, который дан людям и некоторым зверям самою природой, создавшею первородное вещество.

Фиэльд увидел своего врага, который стремился лишить его жизни, лежащим теперь беспомощно, как дитя, и медленно терявшим выкачиваемую из него кровь. То был предатель, разбойник, убийца самого низкого сорта. Он заслуживал смерти, и Фиэльд никогда бы не постеснялся в открытой борьбе всадить ему пулю в лоб.

Но его возмущало зрелище этих двух вампиров, упивавшихся кровью сильного и здорового человека. Вмешательство Фиэльда, быть может, будет стоить жизни ему самому и его обоим спутникам. Но будь что будет! Черный Антонио будет спасен. Несмотря даже на то, что бандит был, очевидно, захвачен в ту минуту, когда он сам хотел запустить когти во внучку Сен-Клэра. Наемник Мартинеца, значит, последовал тайно за экспедицией вверх по реке Тапичи, где Немезида настигла его вместе с его спутниками. Теперь он лежал в качестве жертвы для замечательнейшей трансфузии крови, которую только знала история.

Первою мыслью Фиэльда было подстрелить обоих карликов. Но тут случилось нечто, что заставило его переменить тактику. Золотой обруч вокруг шеи боксера был расширен при помощи какого-то механизма, и Фиэльд заметил, что один из карликов так же, как и латник, имел на шее золотой обруч, и тонкая трубочка с упругими шарами соединяла оба обруча. Это прибор походил на насос. Подробности его нельзя было различить в этом скользящем полусвете. Но принцип его был ясен. К обручу, надетому на пленника, был прикреплен один конец тонкой трубки, заканчивающейся полою иглою, которая вводилась в сонную артерию, посредством нажимания одного из шаров кровь выкачивалось из артерии в трубку, а вторым шаром накачивалась в шейные артерии карлика. Таким образом, кровь не подвергалась действию воздуха, а общее нагревание всей трубки препятствовало ее свертыванию и застыванию.

Фиэльд никогда не получил впоследствии возможности ближайшего исследования этого удивительного аппарата, но не было никакого, сомнения, что он действовал так же верно, как и знаменитый прибор ученого Элекера. Один из карликов управлял переливанием крови, меж тем как другой со слабым, словно кошачьим, мурлыканием, наслаждался крепительною, животворною жидкостью, струящейся из исполинского тела Антонио.

Тут Фиэльд, отодвинувшись назад в тень, увидел в первый раз лицо того карлика, который при этой операции играл роль врача. И, несмотря на всю серьезность положения, он невольно улыбнулся.

В то время, когда карлик вертелся и суетился между своих золотых приборов и тряс своею большою головою, сплошь покрытою морщинами и складками, он был поразительно похож на дряхлого, рассеянного и крякающего от тайной гордости старика по поводу своих исключительных знаний. Недоставало только круглых очков в роговой оправе — и стиль получился бы самый современный.

Другой карлик был не менее замечателен. Когда маленькое бледное существо уселось на какое-то подобие стула, Фиэльд к своему величайшему удивлению узнал в нем женщину. Груди иссохли, живот выдавался, ноги были кривы. Но на лбу, низком и покатом, она носила знак своей принадлежности к полу Евы: диадему с неотшлифованным изумрудом редкой красоты. По-видимому, она чувствовала себя прекрасно — закрыв свои глаза, она наслаждалась трансфузией, как обжора тонким обедом.

В то же время Фиэльд заметил еще нечто, что заставило его широко раскрыть глаза. В глубине красного помещения, которое, как видно, являлось святая святых, находилось множество шнурков, свисающих друг подле друга длинным рядом со сводов потолка. Они напоминали столь модные еще недавно портьеры из бус и пестрели узлами и нитями различной окраски. Направо, отдельно от других, висел длинный шнур, который казался окруженным особым почтением и заботливостью.

Эти узловатые толстые шнуры подали Фиэльду повод к размышлению. Не могло быть сомнения, что то были знаменитые изобретения, имеющие такое огромное значение для наших убогих знаний об истории племени инков.

Древнее культурное племя не знало ни одной из письменных систем. Его история не была запечатлена на камне, подобно истории многих древних народов.

Но своеобразные «узелки», были их собственным архивом. Связки шнурков с узелками различного цвета и величины образовывают совместно ту удивительную мнемотехническую систему, которая целыми столетиями хранила память о вождях инков. Каждое волокно, каждый узел, каждый цвет имеют свое значение. То были страницы книги, легко читаемой теми, кто был приучен к исследованиям подобного рода.

Фиэльду не пришлось долго раздумывать. Старый ученый вдруг раздул ноздри, словно вдыхая по воздуху какой-то запах. Он был похож на сказочного тролля, который чует крещеную кровь. Но взгляд, брошенный на тело боксера, успокоил его.

Этот маленький эпизод напомнил Фиэльду о том, что пора действовать. Он достал из хирургической сумки небольшой тонкий шприц, не употреблявшийся в течение долгих лет. То было изобретение Йльмари Эркоса — темный период в жизни Фиэльда. Его умерший друг, погибший в мировой войне, открыл еще до того, как стали употребляться ядовитые газы, некую жидкость, которая, если ее распылить в воздухе, вызывала у тех, против кого она была направлена, глубокий обморок, но не убивала их. Но было еще большим вопросом, могла ли эта жидкость подействовать на двух карликов, живучесть которых казалось другого рода, чем у обыкновенных людей. То, что они не умирали от выстрелов, было достаточно доказано. Впрочем, выстрелы в этих узких подземельях призвали бы сюда все карликовое племя.

Фиэльд поднял маленький опасный инструмент на уровень с головою карлика и нажал поршень. Тонкая желтая струя, которая не смешивалась с окружающим воздухом, брызнула прямо в глаза маленькому мудрецу. Он с минуту боролся с ядовитым туманом, проникавшим в поры его тела. Он открыл рот. Но крик, который был готов вырваться из его груди, замер, и глаза, горевшие несколько секунд дикою яростью, закрылись. Он опустился на землю. Этот старый хирург был чертовски крепкий малый. Он долго дрыгал ногами и чуть слышно хрипел. Но ядовитая газовая волна Ильмари Эркоса, наконец, поборола его.

Древняя дама с зеленым алмазом, напротив, тотчас же сникла на уютном стуле, как только желтый туман окутал ее голову. Она, погрузилась в глубокий сон, меж тем как раздувшийся, отвратительный желудок мерно поднимался и опускался в такт спокойному дыханию.

Фиэльд тихонько рассмеялся, меж тем как обе желтые волны газа отыскали расщелину в скале, словно две змеи, удалявшиеся после удачно совершенного укуса.

Тогда он, на всякий случай, закурил свою трубку. Эта мера, вероятно, спасла ему жизнь, хотя Фиэльду так и не удалось открыть тайну этого снотворного средства, которое, по-видимому, являлось сильнейшим оружием нападения и защиты карликов.

Но скоро выяснилось, что опытный фармацевт в Осло нашел великолепную формулу смеси для обезвреживания этого сильно-действующего одуряющего средства, о котором дневник Сен-Клэра содержал некоторые данные. Дым трубки Фиэльда буквально испугал своеобразный запах, исчезнувший так же быстро, как он появился, по-видимому, тем же путем, что и волны Эркоса.

«Счастье сопровождает меня, — подумал Фиэльд, вкладывая шприц обратно в футляр. — Тут происходит настоящая современная война. Обе стороны борются ядовитыми газами. Но теперь, надо спешить…».

Он зажег карманный фонарь, чтобы лучше видеть. Его план был намечен. Оба карлика, очевидно, имели большое значение в племени. Надо было взять их заложниками.

Он сорвал мягкий, тонко-вытканный покров со стула, на котором дремала карлица. Затем он бережно завернул в нее обоих карликов и так как он не нашел другой веревки, он схватил несколько шнурков, свисающих с потолка, и, не задумываясь, сделал, таким образом, пробел в интересной истории карликов.

Этими «хрониками» он крепко обвязал своих пленников, дополняя исторические узлы новыми, которые не каждый сумел бы развязать. Покончив с этим, Фиэльд обернулся к распростертой в углу подземелья фигуре исполина. Он перерезал веревки, связывавшие черного Антонио, и вынул кляп из его рта. Но золотой обруч на шее он не осмелился удалить сразу, чтобы не разбудить других карликов и не привлечь их запахом крови.

— Ну, как вы чувствуете себя, Антонио Веласко? — спросил Фиэльд, покрывая обнаженное тело боксера чем-то вроде импровизированной мантии.

Что-то промелькнуло в темных глазах Антонио, что привело Фиэльда в изумление. То не был ни страх, ни ужас, а также и не радость по поводу неожиданной помощи, а только удивление.

— Я пришел сюда, чтобы убить вас, — промолвил он, наконец, глядя испытующим оком.

— Я знаю…

— И несмотря на это?..

— Об этом мы поговорим другой раз. Очень вы ослабели?

— Да. Но все же эти проклятые бестии не все еще выкачали.

Он поднялся, пошатываясь. Золотой обруч звякнул.

Вдруг он без сознания грохнулся оземь.

Фиэльд нахмурился. Он задумался на мгновение. Но только на мгновение. Он сильною рукою сорвал шнур, с почетом висящий отдельно, поднял тело боксера на свои плечи и крепко привязал его, чтобы сохранить руки свободными. Затем он взял под мышку сверток с карликами и вскоре после того нашел свою путеводную нить.


ГЛАВА XXXIII Земля расступается


Без дальнейших приключений Фиэльд совершил обратный утомительный путь по лабиринту. Но для него оказалось бы невозможным вернуться назад, если бы не было у него путеводной нити, так как повсюду навстречу ему открывались новые проходы различных цветных оттенков.

После долгого плутания он достиг зеленого света, где он впервые услышал взволнованные голоса карликов. Их красноречие еще не истощилось, по-видимому, они до сих пор обсуждали землетрясение, которое по какой-то причине дало повод к опасениям.

Фиэльд не решился остановиться, чтобы подслушать болтливость стариков. Кроме того, он заметил к своему удивлению, что человек, которого он нес, был тяжелее, чем он думал. Пот буквально лился с него градом, и он чувствовал большое искушение отдохнуть. Но он скоро открыл причину своей усталости. Воздух, который был прежде свеж и прохладен, стал вдруг тяжелым, сырым и жгучим. И в слабом свете виднелись кое-где клубы белого пара, проникавшие сквозь почти невидимые трещины скалистых стен.

Тут Фиэльд внезапно понял, почему карлики подняли такое кудахтанье. Простое чувство страха вызвало такое своеобразное красноречие. Старый потухший кратер, который дремал в течение, может быть, столетий, убежище подземной идиллии, тосковал по новой битве с водою, землею и огнем.

Фиэльд ускорил шаги. Чувство, что он находится в паровой бане, все сильнее охватывало его. Слабое и пестрое освещение извилистых коридоров исчезало в сплошном белом тумане.

Наконец, он добрался до маленького коридора-тупика, где оставил Инесу и Паквая. К своему удивлению, он заметил, что воздух здесь был несколько чище. Даже слабая приятная прохлада повеяла ему навстречу, когда он повернул в тупик.

Инеса еще спала на импровизированной постели, а Паквай сидел у ее изголовья как верный страж. Фиэльд скинул с плеч тяжелую ношу и вздохнул с облегчением.

— Что-то происходит наверху в кратере. Мы должны постараться дойти до реки прежде, чем это окажется поздно.

Паквай не был человеком способным мучиться от любопытства. Он умел себя сдерживать.

Но когда он увидел в полутьме Антонио с золотым обручем на шее и в состоянии, не способствующем к совершению своих обычных проделок, он широко открыл глаза от глубокого изумления. А когда Фиэльд без дальнейших объяснений вытащил из свертка двух противных карликов, Паквай осторожно и немного даже поспешно отскочил на несколько шагов.

В эту минуту Инеса проснулась. Молодая девушка быстро освоилась с положением. Она уже раньше познакомилась с карликами, а зрелище черного Антонио не особенно поразило ее. Когда происшествия так бешено обрушиваются на вас одно за другим, то поневоле становишься немного «фаталистом». И она подумала про себя, что отныне уже нет на свете ничего для нее страшного, если только Фиэльд недалеко. Даже если земля расступится.

Именно это и случилось через несколько секунд. Могущественный оглушающий гром прокатился под землею. Как будто в двух шагах от них выстрелили из чудовищной пушки. Почва заколебалась под ногами, и стены маленького коридора дрогнули. А там, в лабиринте, все закружилось в страшном, гремящем хаосе. Скалы рычали от страха, ужаса и гнева.

А потом, меж тем, как от коридоров и подземелий остались одни развалины, наступила вдруг полная тишина. Она была страшнее грома. Как будто гиганты земли переводили дух для нового усилия. Они напрягали плечи под земной поверхностью.

В следующее мгновение разразился новый взрыв, скалы разбились на тысячи кусков, словно стеклянные. Пласты лавы отделились и покатились вниз по склону горы с ревом и грохотом, а вдали слышалось глухое, яростное фырканье, тонувшее в оглушительном грохоте гигантской мортиры кратера.

«Это смерть», — подумала Инеса и без страха прильнула к большому человеку, стоявшему подле нее.

И Фиэльд склонился над нею, как будто он надеялся защитить своими широкими плечами эту хрупкую фигуру от обломков скал.

Но когда землетрясение окончилось и наступила настоящая тишина, блестящий солнечный луч нашел дорогу к маленькой группе людей в глубокой пещере. Одна из ее стен обрушилась, и в косвенном отблеске солнечного луча обозначились очертания узкой лесенки.

Фиэльд высвободился из объятий Инесы. Никогда не мог он забыть, с какой счастливой улыбкой открыла она глаза навстречу солнцу.

Паквай уже стоял на лестнице, и солнце ему светило ярко в лицо. Выражение его лица было, как всегда, непроницаемо.

— Путь свободен, — сказал он.

Фиэльд осмотрелся с удивлением. Боковой проход к лабиринту был совершенно завален, к крошечные дымящиеся капли воды просачивались сквозь песок. Позади себя он услышал глубокий вздох.

Фиэльд быстро обернулся и увидел маленького карлика, нагнувшегося над обломком скалы, который он тщетно пытался отодвинуть. Из-под камня виднелась старая иссохшая нога и несколько густых, словно лак, капель крови, уже застывших, подобно кораллу, и ясно указывающих на то, что старая карлица нашла свою судьбу.

Тут же недалеко лежал черный Антонио. Он сорвал с себя золотое ожерелье, зажатое в его правой руке, которая была столько лет «Ужасом Перу». Глаза были широко открыты и хранили свойственное им невозмутимо-спокойное выражение. Слабая улыбка блуждала на тонких чувственных губах.

Он как будто лежал на спине и наслаждался первым проблеском солнца после непогоды. Но Фиэльд не сомневался, что Антонио Веласко последовал в неизвестность за своим вампиром. Из зиявшей артерии исчезли последние капли крови, оставленные ему женой карлика.

— Он умер, — тихо сказал Фиэльд и покрыл его лицо одеялом. — В свое время он был бы орудием при дворе каких-нибудь Борджиа. Ни один порок не был ему чужд. Но и мужчиной был он, который не боится ни смерти, ни черта. Теперь, когда он потерял прежние силы, жизнь была бы для него пыткой. И он был слишком горд, чтобы влачить жизнь, подобно бескровному трупу.

— Он был злой человек, — произнес ясно по-испански чей-то тонкий голос.

Карлик заговорил. Он сидел на земле подле умершего и заботливо собирал шнуры из пещеры, которыми воспользовался Фиэльд.

Ни землетрясение, ни взрыв не могли вызвать большее ошеломление, чем эта попытка маленького бесчеловечного старичка вступить в разговор.

— Он был испанец, — продолжал невозмутимо пищать карлик и слегка поправил узел пришедшего в беспорядок шнурка, — и он созрел для великого переливания крови. Скоро придет наше время.

Остолбеневшие слушатели невольно приблизились к маленькому человечку, который уселся, скрестив ноги, словно портной, и завязывал на историческом шнурке примечание к какому-то происшествию. Это превосходило всякое вероятие! Среди этой темной горы находилось маленькое сморщенное существо, которое говорило — правильнее сказать — свистело на чистейшем кастильском наречии.

Тут карлик поднялся, и его красные глаза устремились на светловолосого исполина, который склонился над ним с обнаженной шеей. Глаза эти сверкнули. Складки кожи на дряхлом исхудалом лице собрались в сплошное удивление.

— Что это у тебя на шее, чужой? — спросил он с глубоким волнением.

Фиэльд вытащил амулет.

Это произвело на старика необычайное впечатление. Его тело напряглось, словно он хотел броситься на доктора, но вдруг все его мускулы ослабели. Он сгорбил спину, и горящие красные глаза опустились к земле.

— Наше время прошло, — жалобно пропищал он. — Дух Нахакамака удалился. Теперь наступило время детей Хуана Копака.

Карлик подошел к Фиэльду:

— Ты стоишь под защитой природных сил, — промолвил он не без достоинства. — Пошли твоих людей наверх к солнцу. Путь свободен… Мне надо поговорить с тобой. Тебе нечего бояться. Ты идешь к жизни. Я держу бессмертие в моих руках. Но я иду к смерти.


ГЛАВА XXXIV Бессмертие


Карлик нагнул голову и прислушался к шагам удалявшихся людей. Тогда он взял небольшой мешок, висевший у его стана, и высыпал в свою костлявую руку какой-то темный порошок. Он был похож на жевательный табак, и то, как употреблял его карлик, весьма напоминало привычку железнодорожных рабочих всего мира.

После этого незначительного мирного поступка, который совершенно успокоил Фиэльда относительно возможности хитрых уловок, карлик поднес свою бородавчатую руку к толстой складке кожи, исполнявшей назначение носа. Он был совсем как рассеянный профессор, обдумывающий свою речь, прежде чем начать ее.

— Ты, должно быть, мудрый человек среди своего народа, — промолвил карлик после долгого молчания. — И ты не похож на тех, которые разграбили нашу страну. Мы стоим на пороге жизни и смерти. Последнее предостережение прозвучало в наших ушах. Может быть, тебе удастся ускользнуть от него живым. Я не знаю. Но мы, инки, должны теперь умереть… Выслушай меня, юный человек. Я хочу поведать тебе некоторые из наших тайн, но не самую величайшую. Прошло очень мало времени с тех пор, как там наверху, на краю кратера, сидел другой человек твоей крови. Но он не боялся смерти. Его сухие губы сжимались от жадности к знанию. Действительно, он был великий ученый, и его изнемогающие глаза просили и молили…

— Раймонд Сен-Клэр! — воскликнул Фиэльд.

— Он не желал продления его собственной жизни, — продолжал карлик, — но он хотел наполнить свой дух новым, могущественным знанием, прежде, чем умереть… Он подозревал многое, но ничего не знал… Я пощадил его и заставил его уйти на восток, где, я знал, смерть его подстерегает из-за каждого куста. Его люди, наоборот…

— Я знаю.

Карлик прищурил глаза.

— Если ты все знаешь, то к чему мне все говорить? Но ты молод и нетерпелив. Когда я был в твоем возрасте, мне тоже некогда было ждать. Но с тех пор прошло очень много времени. Я оглядываюсь иногда на мою молодость. Она так же далека, как и те горы, которые мы покинули… Ты должен знать об этом… Я был некогда жрецом и врачом при дворе Хуана Копака. Я видел, как росли Хуаскар и Атахуальна. И тогда уже в мозгу моем брезжила мысль даровать бессмертие этим детям солнца.

Это было много веков назад?

— Вероятно, но твои годы не похожи на мои годы… Тогда пришли железные люди из неведомых стран. Они сеяли тревогу и братоубийство. Хуаскар пал от руки своего собственного брата. То было начало падения инков. Я был одним из тех, которые сопровождали Атахуальну в лагерь Франческо Низзаро. Я были свидетелем предательства Филинило и Вальвердеса. Я видел, как горы золота росли в тюремной камере Атахуальны. Я слышал его последние стоны, когда он был задушен на площади руками Низаррро и Альмагро. Если бы камни Кайамарки могли говорить, то они поведали бы о бессмертнейшем изо всех злодеяний. Я остался в плену. Священники взялись за мое воспитание и научили меня своему языку… Это было единственное, чему я у них научился. Я видел, как повсюду текла кровь инков. Наш великолепный народ, родившийся от самого солнца, был изгнан в проклятие тьмы.

Я предался горю и плакал от жажды мести. Но Нахамакака взял сам в свои руки орудие мести. Я был в доме Низарро, когда в него ворвались люди из Чили с оружием в руках. Я видел, как старый лев вступил в свою гигантскую борьбу, пока удар меча по горлу не положил предела его жизни. Во время этих волнений мои намерения осуществились. Я собрал всех инков, которые еще жили, и, как преследуемые собаки, убежали мы через неприступные горы к великой реке. Мы взяли с собой всех пленных, которых только могли захватить, и вся наша душа пылала жаждой мести и только мести.

И тогда выросло намерение, созревшее в моем уме и уме лучшего из наших мудрецов из храма Виракохас, — намерение сохранить жизнь людей нашего великого племени, победить самую смерть. Мне удалось это. Мы утолили жажду мести. Наши враги доставляли нам свою кровь. Мы всасывали в себя молодость, наши тела ссыхались, и старость сгибала наши спины, нашей единственной целью было: жить и питаться нашей ненавистью.

Но мы еще надеялись обратить в бегство наших убийц. Несколько из сыновей инка Манко еще жили в Вилькабабмба, Саири Тупак был старейший из них. Я посетил его и пытался разбудить в нем ненависть, но великая печаль охватила сына солнца. Он умер от горя, тоскуя о своем падении.

Остался один лишь красавец Тупак Амару. Мы хотели вырвать его из рук испанцев. Но вице-король Толедо казнил его на большой площади в Куско, и его голова была насажена на высокий кол. Я никогда не забуду той ночи. Светила полная луна, и тысячи индейцев стояли коленопреклоненные на площади и взирали на голову с юношескими локонами, которая была их последней надеждой. В эту ночь немало было связано шнуров; и я сохранил мой… В течение веков мы были тайным ужасом Монтаньи. Было время, когда я поверил в нашу вечную месть. Но оно прошло. Последний инка из рода Манко Копако покоится там под скалами. То была женщина. Ее жилище стало ее могилой. В этих пещерах мы бы могли еще долго бороться с вечностью, но теперь сам дух земли указал нам, что все проходит, все должно умереть. Огонь, который дремлет в недрах земли, прорвал свою оболочку. Мы очутились во власти своих врагов и будем скоро все уничтожены.

Фиэльд с волнением поднялся.

— Очень может быть, что мы все скоро умрем, — сказал он. — Но теперь я спрашиваю тебя во имя Раймонда Сен-Клэра, каким образом удалось тебе прожить в течение стольких веков?

Карлик усмехнулся.

— Все тот же нетерпеливый вопрос, — проворчал он. — В моей молодости у нас были иные цели: жить коротко, но достойно.

Фиэльд покачал головой.

— Ты не понял меня, — сказал он. — Я спрашиваю тебя не для меня самого, но во имя науки. Человек, к счастью, существо смертное, но мысль его живет вечно. Ты, конечно, можешь мне ответить, что вы жили новой кровью, накачиваемой в ваши артерии. Но этот ответ не может удовлетворить меня… Переливание крови — операция старая, как и сама земля… Римский император, который мечтал подобным средством продолжить свою жизнь, умер так же, как и все остальные.

Глаза карлика сверкнули.

— Ты прав, — прошептал он и завязал узел на шнуре, который он держал в руке. — Кровь — источник жизни. Если она свежа, то человек молод, если она больна, то человек стареет. Мы нуждаемся в молодой крови, чтобы жить. Поэтому мы и употребляли ее, не только из жажды к жизни, но также из жажды беспрерывной мести за убийство великого и жизнеспособного народа. Мы стали вампирами. Наши тела старели медленно. Наши жизненные органы сокращались. Мы сплошь превратились в одни только кровеносные сосуды. Наши радости исчезли. Мы больше не размножались. Мы больше не могли радоваться на наших детей. Солнце, бывшее когда-то нашим божеством, превратилось в нашего врага, и тьма стала другом наших полуслепых глаз. Мы радовались только крови и мести.

Маленький карлик невольно вздохнул. Он как будто повторял веками заученную лекцию, но без особого вдохновения.

— Жалкая жизнь, — сказал Фиэльд.

Карлик встал и прислушался.

— Тебе надо торопиться, — сказал он, — земля опять начала ворчать.

— Но бессмертие?

— Тайна скрыта в этих вопросах, — сказал он. — Позднее наступит время говорить об этом. Смотри за твоими людьми, и старайтесь держаться как можно дальше от кратера. Для тебя нет опасности, пока благословение Нахакамака висит на твоей груди. Но остерегайся мудрости бессмертия… И радуйся, что ты можешь умереть.

Фиэльд смотрел на крошечное существо, которое теперь склонилось к земле над своей мертвой королевой и бормотало молитву на вымирающем языке Квечуарэров и Аймараэров. На миг Фиэльд задумался, но слабый подземный гром заставил его поспешить к искусственной лестнице, по которой Инеса и Паквай выбрались на поверхность.

Через несколько минут он нашел своих друзей, которые стояли, пораженные ужасом, на краю кратера и смотрели на озеро в его глубине, ревевшее и кипевшее, словно котел ведьмы, полный расплавленного свинца.


ГЛАВА ХХХV Огненный котел


С величайшими трудностями удалось Фиэльду протиснуть свои широкие плечи сквозь узкие проходы, ведущие к свету. Тут и там ему приходилось пережидать, чтобы не попасть под обрушившиеся обломки скал. Земля колебалась под его ногами, и вся гора словно разваливалась на куски. Ему ежеминутно грозило быть погребенным заживо. Но счастье сопутствовало ему. Как будто сам дух горы приходил ему на помощь каждый раз, когда ему грозила опасность. В тот момент, когда Фиэльд достиг поверхностного слоя и ему удалось высунуться на воздух, где четыре руки тотчас подхватили его, позади него послышался мощный грохот, и узкий туннель, по которому он только что прошел, обрушился до основания.

Инеса в ужасе заломила руки, а Паквай схватил Фиэльда за руки, словно не веря еще его появлению. Но Фиэльд думал о крошечном карлике в глубине горы, который, наверное, был уже погребен там со всеми своими вековыми знаниями. Он испытывал какую-то печаль при мысли, что он больше не увидит старого жреца и придворного врача Атахуальны, — что он не услышит больше его тонкого голоска, извергающего вековую горесть против тех, что загнали племя инков в великую тьму, то племя, которое некогда так страстно любило солнце.

Вампиры?

А эти конквистадоры XVI и XVII веков, которые с их коварным и лживым духовенством и с их грубейшей вооруженной силой ворвались в жизнь этого благородного и культурного народа, разве не были они ночными разбойниками, которые толстыми и жадными губами высосали жизненную силу гордой нации? Потому что во всех сказаниях об испанском завоевании слышится единый, однообразный крик: «Золота и крови! Крови и золота!».

Но Фиэльду не удалось долго размышлять над этим печальным чередованием крови и золота. Когда он освоился с окружающим его светом, он понял, что какой-то новый удар судьбы или природы обрушился на жилище карликов.

Они стояли на краю кратера, внизу у их ног расстилалось маленькое озеро, бывшее свежею и идиллическою радостью этой горы. Но теперь оно кипело и бурлило, меж тем как белый и густой пар поднимался над кратером огромным голубым столбом в светлом небе.

— Когда это озеро испарится, — сказал Фиэльд, — наступит извержение.

Жара становилась невыносимой. Скалы раскалялись под их ногами, и солнце упорно устремляло на них свои ослепительно белые жгучие лучи, ни малейшее дыхание ветерка не освежало воздуха.

Вдруг Инеса схватила Фиэльда за руку.

— Смотрите, — крикнула она и указала в глубь кратера.

Зрелище, представшее перед ними, было из тех, что навеки запечатлеваются в памяти.

Желтые, разорванные скалы ожили. Из жил и трещин выползло множество серо-лиловых существ, которые издали походили на червей, выдавленных из земли. То были карлики, которые стремились к озеру, бывшему в течение нескольких лет их удовольствием и отрадой. Но на этот раз озеро не могло оказать никакой помощи своим гостям. Оно было в заговоре с огнем, бушующим в недрах земли. Оно кипело, фыркало и бросало свои ядовитые пары прямо в лицо карликов.

Первые из них невольно остановились у своих трещин и отодвинулись назад. Но капор изнутри со стороны тех, которых гнала чудовищная жара, был слишком силен. Один за другим они были сброшены в кипящее озеро под крики и свисты, словно отмеченные судьбой и приговоренные толпы рабов, идущие навстречу своему уничтожению. Внутри горы подстерегала их смерть, а в раскаленной глубине озера — последнее мучение. Но не было дороги мимо мрачного котла.

И в течение нескольких минут среди водяных паров была видна поверхность озера, сплошь покрытая растерзанными телами, руками, ногами, которые колебались вместе с волнами.

Тут впервые путешественники имели возможность убедиться в изумительной живучести этих вековых карликов. Кипящая вода одолевала их с трудом. Вдруг показались маленькие фигуры, ползущие вверх по отвесной стене жерла. От варки в кипящей воде они стали красными, как раки, и все еще не потеряли своей жизнеспособности. Но разорванная стена кратера отряхала их с себя, точно исполненная справедливого гнева. Все силы, которые в течение нескольких лет были их поддержкою и защитою в борьбе за вечную жизнь, поднялись против них в неожиданной прихоти.

— Умри! — кричали скалы.

— Умри! — ревела кипящая вода.

— Умри! — рычал великий огонь, выплевывая языки своего пламени. — Я начало и конец всего!

Земля опять стала колебаться, и обломки скал посыпались в озеро, и с последним видением последней борьбы бессмертных карликов с силами, рожденными хаосом, все трое бросились бежать вниз по склону дрожащей горы. Они спотыкались, падали и бежали снова. Наконец, ушибленные и окровавленные, достигли они старой пальмы, которая своими упругими и жесткими корнями все еще крепко держалась между пластами лавы.

Здесь они ненадолго остановились, чтобы перевести дух. Скелет старого патера насмешливо ухмылялся им навстречу. От повторных сотрясений ствола скелет полуотвязался, и верхняя его часть раскачивалась во все стороны, словно сотрясаемая безудержным хохотом. Челюсти были широко разинуты, и слиток золота, выплюнутый из его рта, лежал на земле и блестел. А на одной из высоких веток маленькой и жалкой кроны, висела крошечная фигурка на длинном шнурке. Фиэльд схватился за бинокль и быстро вложил его обратно в футляр.

— Что это? — спросила Инеса с испугом, цепляясь за Фиэльда.

— Это последний инка, — ответил Фиэльд… — Врач и жрец при дворе Атахуальны. Он, должно быть, выполз из этого пепла и спустился по подземной реке. Затем он вышел в этой местности на одной из главных станций по подземной реке.

— И теперь он умер?

— Да, очевидно, — ответил Фиэльд с коротким и горьким смехом.

Инеса посмотрела на него с удивлением.

— Да, я действительно смеюсь. Потому что это какая-то карикатура бессмертия. Старик был не без юмора. Он повесился на замечательном шнуре. На том самом, обладать которым стремились Раймонд Сен-Клэр и я.

— Я не совсем понимаю.

— Это бессмертие. Я мог бы получить его. Этот шнур, на котором старый инка болтается теперь в вечности, содержит, так сказать, весь опыт его жизни. Он висит на своем собственном рецепте бессмертия. Разве это не один из самых характерных жестов трагикомедии?

В эту минут земля под ними сотряслась от страшного грохота, и над каймой скал появился исполинский, мечущий искры огня столб, поднявшийся прямо в воздух в сопровождении черных, как уголь, туч, которые потушили дневной свет вокруг них.

То был смертельный удар для старой пальмы. Она поникла с жалобным вздохом и исчезла во мраке с обоими своими мертвецами.

Это было уже слишком для храброй молодой девушки. Со слабым стоном смертельно усталого существа она без сознания опустилась на землю. Фиэльд нагнулся и взял ее на руки.

— Скорей к реке, — бросил он Пакваю.

И оба друга поспешили вниз по направлению слабого света на западе, а пепельный дождь медленно сыпался на них, и первые волны лавы, словно гигантские змеи, бросились из кратера, пожирая все на своем пути своими огненными пастями.


ГЛАВА XXXVI Моторная лодка


Кид Карсон, владелец гостиницы «Прыгающий леопард» в Иквитосе, был тем, что принято называть счастливым человеком.

Предубеждение против негров было весьма умеренно в этой маленькой речной гавани. И личные свойства Кида Карсона могли поэтому развиваться свободно и непринужденно. После женитьбы на Конче, он понемногу превращался в благонадежного буржуа. Нельзя сказать, чтобы маленькая индианская девушка стала набожною и покорною супругой. Очень скоро обнаружилось, что она умела выпускать острые коготки, и в кругах, где Карсон и его жена пользовались большой популярностью, было давно известно, что боксер плясал под весьма основательным башмаком.

Друзья и соседи не могли не заметить, что добрый Кид выказывал по временам какое-то печальное беспокойство. По крайней мере два раза в день он отправлялся с трубкой во рту к гавани, чтобы поболтать с людьми, приплывавшими по реке. Там встречал он также своего зятя Хуамото, променявшего пока ремесло проводника на рыбачью лодку.

Когда эти два приятеля и родственника встречали друг друга, они мало разговаривали. Их глаза пристально смотрели на реку, и дым их трубок окружал их траурным покровом. Их взоры скользили по гавани и подолгу останавливались на горизонте. Но они никогда не находили того, что искали, несмотря на то, что ни одно судно не избежало их острых глаз.

И только около шести часов, когда непроницаемый железный занавес тропической ночи внезапно и быстро опускался и тушил каждый признак света, они, глубоко вздыхая, направлялись в свои жилища.

И каждый раз, когда Кид Карсон переступал порог дома, его встречал все тот же вопрос маленькой полненькой жены.

— Что нового ты слышал?

Но хозяин «Прыгающего леопарда» в ответ лишь меланхолично покачивал головой.

Конечно, он слышал многое, но все же это не предвещало ничего хорошего.

Например, то, что черный Антонио отправился вслед за экспедицией по реке Тапичи, сопровождаемый каким-то сбродом бандитов. Но он этой вести не передал жене, у которой и так было достаточно горя. Его все же несколько успокаивало то обстоятельство, что «Ужас Перу» до сих пор еще не показался в Иквитосе.

Но однажды случилось, что Кид Карсон и Хуамото с их наблюдательного пункта заметили маленькую точку на горизонте, бывшую, по-видимому, моторной лодкой. Землетрясение и речное наводнение причинили немало убытков правительству и населению, и в газетах уже давно сообщили о многочисленных катастрофах, происшедших в местности, где находилась экспедиция Ионаса Фиэльда. У негра было словно предчувствие, что эта точка вдали, становившаяся понемногу все больше и выросшая, наконец, в моторную лодку, имела какое-то отношение к этим катастрофам.

Он протянул сильный призматический бинокль Хуамото, который схватил его дрожащими руками.

— Ну, — спросил Карсон с нетерпением, — узнаешь ли ты лодку?

Индеец долго смотрел, затем отложил в сторону бинокль и протер глаза.

— Теперь я узнаю, — сказал он быстро. — Это гоночная лодка Апфельбаума.

Боксер поднялся. Его лицо приняло тот серовато-белый оттенок, который у чистокровных негров служит признаком величайшего волнения. Его пальцы судорожно сжимались.

— Значит, на борту ее находится черный Антонио, — воскликнул он.

Хуамото кивнул головой, и его правая рука медленно потянулась к поясу, где виднелась рукоятка длинного ножа.

Оба приятеля посмотрели друг другу прямо в глаза. Эти жаждущие убийства глаза, казалось, заключили договор и произнесли смертный приговор. Друзья медленно поднялись, изобразив на лицах ленивое равнодушие, и так же медленно направились к пристани, чтобы оказать гоночной лодке Анфельбаума сердечный и теплый прием.

Но, по-видимому, команда этой лодки не особо спешила к берегу. Лодка постоянно меняла курс, — порой даже казалось, что у руля никого не было. Это несколько смутило обоих приятелей и заставило хозяина «Прыгающего леопарда» еще раз внимательно посмотреть в бинокль на загадочное судно.

— У руля сидит огромный черный человек, — сказал он.

— Это, наверное, черный Антонио, — ответил Хуамото, — но разве ты не видишь никого другого?

— Нет, они очевидно, лежат на дне лодки, но я не совсем понимаю.

Карсон опустил бинокль с растерянным видом.

— Ну, в чем дело? — спросил индеец с нетерпением.

— Что-то обстоит неладно с этой лодкой, — сказал негр. — Человек у руля, по-видимому, здорово пьян. Он раскачивается во все стороны. И если это сам черный Антонио, то нам, вероятно, предстоит нетрудная работа. Если, впрочем, он сам не позаботится о своем погребении.

Лодка, ускорив ход, приближалась. Фигура на корме обрисовывалась яснее, но все еще нельзя было разглядеть черты лица этого темного колосса, более напоминавшего бронзовую статую, чем человека.

Внезапно лодка изменила курс и врезалась пенящимся носом прямо в песчаную полосу берега. Она, по-видимому, хотела избегнуть опасных лавировок между сваями и бетонами пристани.

Карсон и Хуамото бросились бежать навстречу лодке вдоль длинного побережья гавани. Они слышали, как был выключен сильный мотор, за несколько метров не доходя до берега, и увидели, как острый нос глубоко зарылся в песок.

Фигура на корме упала от этого толчка и осталась лежать, а гоночная моторная лодка тяжело повернулась на бок, словно мертвый кит, прибитый морскими волнами, и серый дым вырывался из ее утомленных цилиндров.

Все это произошло в один из мертвых, безлюдных часов тропического города. Кроме нескольких рабочих гавани и купающихся ребят, не было никого, кто бы обратил внимание на это своеобразное причаливание.

Несмотря на то, что моторная лодка и ее команда были, очевидно, в беспомощном состоянии, оба друга все же приближались к ней с большой осторожностью. Они оба знали по многолетнему опыту, что смертельно раненный хищник опаснее здорового. Но они скоро обнаружили, что человек, которого они искали, был совершенно безвреден. На дне лодки лежала с распростертыми руками огромная фигура в обожженном платье, покрытая густым слоем темно-коричневой пыли.

Карсон прыгнул на борт, и бледно-голубой отсвет стали сверкнул в его рукаве. Он с горевшими от ненависти глазами нагнулся над потерявшим сознание человеком. Хуамото опустил руку ему на плечо.

— Если это черный Антонио, то мы должны из его собственных уст услышать все, что он знает об экспедиции Фиэльда.

Карсон помолчал немного.

— Эх, лучше было бы задушить его теперь, когда он полумертвый, — сказал он наконец. — Черный Антонио не принадлежит к числу тех людей, которые делают разные признания на смертном одре. Но можно попытаться… Будь готов, если этот дьявол вздумает кусаться.

Тут боксер подошел к лежавшему бочком человеку и повернул его тяжелое тело.

Показалось крупное темное лицо, испещренное глубокими ожогами.

— Это — не Антонио, — простонал Хуамото… — Я думаю…

В эту минуту обгоревший человек открыл глаза, они были синие и светлые.

— Это мой сеньор, — завопил негр… — Это мой доктор… Но на кого он похож!..

Фиэльд с трудом приподнялся на одну руку и произнес хриплым голосом:

— Скорее в больницу… Инеса и Паквай очень больны… Застигнуты землетрясением… Шли по раскаленной золе…

— А черный Антонио?

— Умер, — ответил Фиэльд и закрыл глаза… — Скорее, скорее… Инеса и Паквай… Я еще держусь.

Тогда Хуамото возвысил голос и принялся кричать.

Ни один боевой клич какого-нибудь вождя делаваров из индейских романов Купера не разбудил бы так быстро жителей гавани Иквитоса. Словно муравьи, они выползли из каждого дома, и вскоре сотни готовых помочь рук протянулись к раненым, чтобы перенести их в больницу.

Под пледом Кид Карсон отыскал Инесу Сен-Клэр, почти уцелевшую от огня, но в глубоком, подобном смерти, обмороке. Подле нее лежал сильно обгоревший Паквай, индеец племени тоба, со спокойной и счастливой улыбкой на устах. Он был мертв.


ГЛАВА XXXVII Жизнь и смерть


Две недели после того, как Фиэльд был помещен в госпиталь Иквитоса, маленький городок сделался центром сенсации, приведшей туземцев в состояние аффекта. Прямо из Лимы прилетел аэроплан. Он перелетел через одно из ущелий Кордильер и привез с собой в качестве пассажира маленького нервного человечка, страдающего астмой, который страшно спешил. Он захватил с собой толстую пачку бумаги, стенографа и пишущую машинку. В течение одного часа от его деятельности чуть не лопнули телеграфы как с проволокой, так и без проволоки, и его собственная особа.

Но когда он, наконец, отыскал трактир Кида Карсона и укротил приступ астмы основательным количеством коктейля, он оказался несмотря на свое утомление, в прекрасном расположении духа. Редактор репортажного отдела при газете «Комерцио» только что совершил подвиг журналиста, наполнявший его пылающей гордостью, которую ничто не могло охладить, кроме разве только ледяного коктейля. Старый добродушный Ла Фуэнте получил вдруг в собственные руки нити, которые были достаточно просты, чтобы свалить его с табурета новоизбранного президента. Он чувствовал себя способным снова поднять славные традиции прошлого газеты «Комерцио», а именно: защищать борьбу за свободу и прочищать авгиевы конюшни. Для такого дела требовался чистый и неподкупный человек, который бы не считался с общественным мнением.

Старый перуанец проснулся и вдруг почувствовал себя пионером нового Перу, который, сознательный и крепкий, вырастал среди остатков преследуемого народа. И в то время как Ла Фуэнте сидел в комнате гостиницы перед пишущей машинкой, ему казалось, что страна, которую он так любил, протягивала свои объятия из скал Кордильер к западу и востоку, — от Тихого океана и до Атлантического, — намереваясь построить государство, достаточно сильное, чтобы противостоять северному натиску. Но такое государство должно быть очищено от политических авантюристов и бандитов, бывших последним оплотом реакции в этой измученной революциями и интригами стране.

Сенсационная новость, которая завтра будет предметом передовицы в «Комерцио», касалась пока лишь известной фирмы адвоката Мартинец. Но Ла Фуэнте знал, что этими разоблачениями он разрезал нарыв, который целыми годами наливался гноем подкупа, грязной подлости и мошенничества. И против всего этого разложения он намеревался поставить замечательную личность Раймонда Сен-Клэра, отважное путешествие его и его внучки, переживания обоих среди кровожадных пигмеев в огнедышащих горах Копомамаса.

Ла Фуэнте был очень огорчен, что он не мог поместить имя доктора в этом докладе. Но чужестранный доктор, находившийся до сих пор в госпитале, где он был похож на исполинский дуб после лесного пожара, потребовал с очень странным упорством, чтобы его имя не упоминалось. Он даже поставил это желание условием сообщения тех сенсационных известий, которые в течение нескольких часов должны были потрясти всю Лиму не хуже землетрясения.

Каморра, в которой Мартинец, этот, казавшийся столь почтенным, старик, состоял главою, а черный Антонио — рукою, должна была погибнуть в последней борьбе, и «Комерцио» торжественно отпразднует свою победу.

Но в то время, как Ла Фуэнте, усталый и изнеможенный, лежал в своей качалке и мечтал о будущем Перу, большая фигура, пошатываясь, вышла из больничных ворот. Лица нельзя было рассмотреть, так как оно было покрыто повязками. Но то было, без сомнения, важное лицо, так как главный врач сам провожал его.

— Вы, вероятно, сами понимаете, что надо быть осторожным, доктор Фиэльд, — промолвил испанский врач, — вам еще далеко до выздоровления.

Норвежец кивнул головой.

— Я беру на себя всю ответственность, — сказал он устало, — мое положение совершенно особого рода. Я плохой пациент. В мою специальность не входит лежать в постели и мучиться от бездеятельности. Главный врач улыбнулся.

— Вы вовсе не были плохим пациентом, вы, наверное, страшно страдали, а между тем, я никогда не слыхал от вас ни единой жалобы. Таких людей редко можно встретить под нашими широтами.

— Страдания, — проговорил мечтательно Фиэльд, — это всего навсего хорошее предостережение.

— Какое?

— Что мы когда-нибудь будем иметь счастье умереть.

Главный врач посмотрел на своего пациента с легким сомнением.

— Вам это кажется несколько странным, — продолжал Фиэльд. — Несколько недель тому назад я встретил действительно старого человека. Он был моим и вашим коллегой. В свое время он состоял врачом при дворе Атахуальны. То был мудрый человек. Он открыл жизненный вечный двигатель и находился на пути к бессмертию.

В конце концов он превратился в протоплазму. Это эволюция в обратную сторону, — вечный круговорот жизни и смерти. Он мне сказал: человечество держит бессмертие в своих руках. Вечная жизнь не есть благо — это вечное увядание. Есть только одно великое счастье: в сознании, что мы смертны.

Испанский врач пристально посмотрел на своего пациента.

Фиэльд печально улыбнулся.

— Вы, вероятно, думаете, что мой разум обожжен лавой и золой там, в горах… Может быть, вы и правы… А теперь я осмелюсь поблагодарить вас за все заботы и терпение ко мне… Прощайте!

Главный врач долго смотрел вслед тяжелой фигуре, которая, наконец, исчезла на повороте улицы.

«Эти германцы — сущие мечтатели, — подумал он. — Если бы умереть было бы таким бессмертным счастьем, то все мы, доктора, были бы совершенно лишними…».

Между тем Фиэльд медленно брел по улицам Иквитоса. Вдруг он повернул в безлюдную улицу и скоро стоял перед красивым, тенистым кладбищем, обычного романтического типа. Здесь отыскал он свежую могилу. Норвежский доктор скрестил руки в повязках и опустил голову.

— Паквай, мой друг, — тихо проговорил он. — Я пришел сказать тебе прощай и до скорого свидания. Ты пожертвовал ради меня жизнью, когда скалы падали кругом нас и пламя освещало наши лица. Ты жил, как свободный гражданин великой природы. Ты умер, как муж!..

Потом он медленно пошел по направлению к гавани, где на всех парах стоял зафрахтованный пароход. Он шел в Маноас с каучуковым грузом.

Поздно вечером рулевой маленького парохода, который с оглушительным старомодным скрипом в машине, стоная, плелся вниз по реке, увидел пассажира, обмотанного повязками, стоявшего на корме и смотревшего на исчезавшие огни Иквитоса. Чужанин-великан вел себя весьма своеобразно. Он сильной рукой дергал цепь, висевшую у него вокруг шеи. Наконец, она лопнула. С минуту он держал цепь в руке. Рулевой заметил, что она была золотая и что к ней была прикреплена какая-то необыкновенная золотая фигурка. Пассажир посмотрел пристально на фигурку, глубоко вздохнул и швырнул цепь далеко в реку.

Затем он повернулся.

Рулевой увидел его глаза, они были твердые и блестели в глухом свете фонаря, подобно сине-черной сверкающей стали…

А в больничном саду в окрестностях Иквитоса сидела на другое утро молоденькая девушка с письмом в руке. Тяжелые слезы капали на крупные беспомощные буквы. Она читала и перечитывала их, и дивно прекрасное лицо с унылыми глазами, казалось еще бледнее под зеленью громадных пальм. Первое молодое горе любви окружало сиянием ее голову с матово-зелеными волосами.

Там стояло:

…Мы заглянули за границы бессмертия. И мы знаем теперь, что человеческая жизнь может протянуться на большие промежутки времени. Но нет несчастия хуже бессмертия. И люди должны благодарить природу, что они могут умереть прежде, чем первый ветер старости принесет в их сердца и мозги холод и увядание. Я уезжаю с пронзительным звоном косы смерти в ушах. Случалось порой, что жизнь наполняла меня отвращением, — но смерть никогда. Я становлюсь стар, и моим следующим и последующим приключением будет, вероятно, долгая поездка в лодке Харона. Но вы молоды. Все силы жизни бушуют в вас. В вашем возрасте даже горе прекрасно. Поезжайте в Париж к вашим близким. Скоро зашепчет весна в Булонском лесу. Скоро весенний свист скворца застигнет вас на скамье у Каскада. И вы протяните руки навстречу солнцу и насладитесь жизнью и биением каждой жилки. Может быть, мы когда-нибудь встретимся там. Тогда мы выпьем стакан золотистого вина в воспоминание о нашей поездке за бессмертными карликами…

Она стерла слезы… Спрятала письмо на груди и поднялась с новой тоской в сердце.


Тадеуш МАРКОВСКИ

Умри, чтобы не погибнуть


Ноор медленно пробирался через клубки лиан, заросли ядовитых папоротников и тучи ядовитых насекомых в сторону лагеря.

Он очень спешил, но обдуманно и внимательно делал каждый шаг. Джунгли мстили неосторожным. Каждое торопливое движение угрожало риском не заметить какую-нибудь из тысяч опасностей, которые грозили неосторожным.

Самое глупое, что можно было сделать в джунглях, это побежать. Самые счастливые успевали промчаться, в лучшем случае, половину дальности полета стрелы.

Несмотря ни на что, Ноор решил рискнуть и ускорить движение, насколько ему позволял инстинкт самосохранения охотника. Он почувствовал, что сегодня в лагере случится что-то чрезвычайное. Непонятно, откуда бралось это ощущение, но оно еще никогда не обманывало Ноора.

Ноор резко остановился и внимательно прислушался. В окружающих зарослях что-то таилось. Он знал об этом, но даже не пробовал угадать, что это могло быть. Зачем? В джунглях надо сначала действовать, а потом задумываться. Он медленно повернулся в сторону угрожающей опасности. Натянул лук. Замер неподвижно, ожидая опасность, повторяя про себя молитву. Лишь бы это был не альгор. Альгор летал, и это было самым сильным его оружием, даже более сильным, чем ядовитые когти и тройной ряд клыков в огромной пасти. Альгор протискивался на своих коротких лапах через джунгли, но в момент, когда он нападал на свою жертву, молниеносно взлетал над несчастным и падал на него, как камень, жадно вонзая ядовитые когти в тело добычи. Не многие успевали выстрелить и попасть в горло, которое было единственным незащищенным местом этого чудовища.

Ноор все еще не шелохнулся. Внезапно из-за стены кустов выбежал огромный кодар — похожее на тигра кровожадное создание с мордой крокодила. Ноор подождал, пока кодар откроет свою глубокую пасть — он всегда открывал ее, когда атаковал. Только когда стало видно дно глотки чудовища, Охотник мгновенно выстрелил и резко отскочил в сторону. Это было безумно рискованно, но иначе за победу пришлось бы заплатить ранами, которые нанесли бы ему зубы мертвого зверя. Лучше было рискнуть. Удача была на его стороне. Ноор несколько секунд смотрел на лежащую у его ног огромную тушу, презрительно усмехаясь. Кодары были очень глупы.

До лагеря оставалось не более трех полетов стрелы, когда он второй раз почуял что-то необычное. Внимательный взгляд вокруг не обнаружил никакой непосредственной опасности. Вероятно, здесь была другая причина. Ноор взглянул вверх, на небо, на полупрозрачные волокна тонких облаков.

Больше там не было ничего, хотя нет… Теперь он уже ясно видел черную точку, приближающуюся с большой скоростью. Что это такое? Для самолета движется слишком быстро. Самолетами назывались огромные создания, длина которых была больше высоты самых старых деревьев. Очень опасные. Летали всегда группами по пять-шесть, и от них не было никакой защиты. Правда, в этих местах они встречались исключительно редко. Летящее тело приблизилось настолько, что Ноор мог разглядеть его форму. Это был странный аппарат, похожий на самолет, но значительно меньший. Его корпус был совершенно черным, только впереди что-то поблескивало на солнце — похоже там было золотое покрытие. Тело беззвучно промчалось над охотником и вскоре скрылось за деревьями. Ноор еще больше ускорил шаг. Аппарат, несомненно, происходил из Черной башни. Когда был жив дед, он рассказывал, что в годы молодости часто видел такие аппараты, которые иногда совершали посадку в лагерях. Но это было очень давно, почти сто пятьдесят лет назад.

Наконец, он добрался назад. С первого взгляда было ясно, что произошло действительно что-то исключительное. Опекун даже надел свой ритуальный наряд из странной упругой ткани, плотно обтягивающей тело. Издали казалось, что опекун обнажен. Это необычное одеяние было черным, как башни. На алтаре лежал недавно убитый кодар, такой же, какой только что застрелил Ноор.

Алтарь, возведенный здесь в незапамятные времена, состоял из черной шкатулки, поставленной на причудливо изогнутом прозрачном постаменте. Никто, даже Опекун, не знал, когда и кто принес и поставил эту святыню. С тех пор, как пламя жило в этих местах, алтарь был всегда. Теперь он переливался цветными огнями, колдовски вспыхивающими в прозрачной глубине. Наверное, Бог был страшно разгневан. Опекун во главе своего племени стоял перед шкатулкой и пел покаянный гимн. Ноор молча присоединился к соплеменникам и, как все, опустился на землю, положив на затылок сцепленные ладони. Вдруг голос Опекуна замолк. Ноор осторожно приподнял голову, чтобы посмотреть, что случилось. Алтарь побледнел, на его поверхности светился только один красный огонек. Больше ничего. Еще долго все неподвижно лежали, пока, наконец, из алтаря не раздался голос Бога:

— Все женщины и мужчины, которые еще не дожили до своей двадцатой весны, пусть явятся завтра на восходе солнца к подножью Черной Башни. Такова воля Херста.

Голос умолк. Люди еще долго лежали на земле, боясь пошевелиться. Наконец, Ноор снова поднял голову. Алтарь опять потемнел. Постепенно это заметили все, и Опекун сделал знак, что можно подниматься.

Ноор встал вместе с остальными, но не мог оправиться от потрясения, вызванного невероятным посланием. Значит, в Черных Башнях кто-то живет, хотя уже полтора столетия никто и никогда не замечал никаких следов их деятельности. Вокруг слышались приглушенные голоса. Все испуганно повторяли новость. Все громче плакали дети. Старцы говорили, что во время жизни их дедов такие голоса часто раздавались из алтаря, и что никогда те, кто вошли в Черные Башни, не возвращались к своим племенам, а исчезали бесследно. Одни утверждали, что все они погибли, другие, что живут в счастье до сих пор, ибо Башни — это дома Херста. Впрочем, так считали многие.

Ноор вместе с другими стоял у подножья Черной Башни. Впервые он видел ее с такого близкого расстояния. Казалось, она достает до неба. Рядом ждали еще тридцать соплеменников, с которыми он пришел час назад.

Точно в момент, когда вспыхнули первые лучи солнца, стена дрогнула, и перед ними беззвучно появился огромный вход, за которым виднелся коридор.

— Войдите! — словно из воздуха загремел голос. В течение целой минуты никто не пошевелился. Они стояли, страшась даже дрожать. Голос не торопил. Наконец, Ноор собрался с силами и переступил порог. Внутри было так же светло, как за входом. Ноор оглянулся и замер от удивления. Изнутри не было видно никакой стены — только джунгли и небо над ними. Ноор преодолел минутный страх. Конечно, в доме должны существовать чудеса, которых не видел никто из смертных. Он уже не был одинок. Остальные, ободренные его примером, тоже решились переступить заколдованный порог.

— Идите! — приказал тот же, что и раньше, голос.

Одновременно перед ними открылся проход, залитый красным светом. Все медленно двинулись вперед. Ноор услышал за спиной шуршащий звук и обернулся. Там, где раньше был вход, теперь виднелись джунгли, но он мог поклясться, что ворота закрылись. Обратной дороги не было. Ноор инстинктивно напряг мускулы. Он снова был Охотником, хотя теперь должен был встретиться лицом к лицу не с джунглями, а с Херстом.

Пет выругался в сотый раз за последний час корабельного времени. В сотый раз его вызов безответно утонул в пространстве. Он почувствовал, что уже не один в отсеке управления.

— Анна! — подумал он без энтузиазма.

— Дичаешь, — принял он в ответ. — Я пришла сюда потому, что больше не могла вытерпеть твои проклятья.

— С каких это пор ты стала такой деликатной?

— Всегда была.

— Неужели?

Пет на мгновение сосредоточился, чтобы неожиданно ворваться в ее внутреннюю память. Прежде, чем она успела установить ментальную блокаду, ему удалось уловить часть страшного скандала, в который ее втянул на Гилдоре Огаза — вице-президент Главного Совета Планеты.

— Свинья!

— Может быть, надо для напоминая повторить?

— Следующий раз сфокусирую в тебе все поле.

— Не сделаешь этого, — ответил, хотя знал, что за это нельзя поручиться, Пет. Впрочем, она это, очевидно, поняла, потому что презрительно пожала плечами и передала:

— Попробуй!

— Хотел доказать, что не стоит строить из себя скромницы. Тебе это не к лицу.

— Это ты уже привык к своей подлости.

— Ты тоже заседаешь в Совете не только потому, что тебя там все очень любят.

— Успокойся! — Пет, наконец, отдал себе отчет в глупости их ссоры. — Надо взять себя в кулак. Мы у цели!

— Ты прав, что, конечно, ничуть не меняет моего мнения о тебе.

— Останемся каждый при своем мнении, но подумаем, что дальше делать. Земля молчит.

— Летим дальше. За этим сюда прилетели.

— Проверь показания датчиков! — Пет уже успокоился.

— Придется немного подождать! Потерпи и не ругайся.

Он не ответил на придирку.

— Меня это в самом деле беспокоит, — добавила Анна, помолчав.

— Прости.

За все триста лет путешествия они с Анной успели возненавидеть друг друга настолько, как только это возможно для двух людей, но вместе с тем, Пет отдавал себе отчет, что они связаны друг с другом навсегда. Тем крепче, что Пет и Анна были телепатами, а значит всегда знали, что думает и чувствует другой партнер. Для них слова были жалким орудием, пригодным только для дикарей. Даже теперь, хотя в принципе обменивались конкретными мыслями, оба одновременно воспринимали множество других впечатлений, которые невозможно описать произнесенными словами. Это можно было попросту или почувствовать, или нет. Они это чувствовали.

Между тем, на главном мониторе компьютер синтезировал показания приборов. В принципе все совпадало: было девять планет, как и должно быть, только это межпланетное пространство было совершенно пустым. Ни один из приборов не обнаружил даже самую небольшую точку космического корабля. Это было ненормально. В системе должно было быть оживленное движение, как когда-то на автострадах.

— Со времени нашего старта прошло три тысячи лет. Не забывай об этом. — Анна, очевидно, прекрасно почувствовала его мысль. Именно это их так связывало.

— Есть что-нибудь?

— Крупные источники энергии на Марсе, Земле и Венере. Станция на орбите Плутона. Ничего. Может быть, задержимся там ненадолго?

— Не нравится мне это молчание. Пошлем лучше зонд.

— Включи защитный экран. — Анна тоже стала вдруг осторожной.

— За три тысячи лет могли научиться пробивать любые экраны, — ответил Пет, нажимая на рычаг безопасности, включающий максимальную защиту «Феникса». — Что с зондом? — поинтересовался он.

— Готова к старту.

— Пли!

— Это еще не война! Не входи, пожалуйста, в роль. Теперь зонд быстро приближался к станции на Плутоне.

Пет и Анна внимательно рассматривали странные формы этой конструкции, ничем не напоминающей внеземные опорные пункты, к которым они привыкли. В ней не было даже никакой платформы для приема ракет, как будто они никогда не приземлялись.

— Может быть, это автоматическая станция, — подумал Пет.

— Датчики показывают, что внутри люди, — ответила Анна.

— Передала наш код?

— Излучаю все время.

— В чем состояла задача этой станции в новое время? — пришла в голову Пета мысль.

— Контроль подступов к Солнечной системе.

— Может быть, они принимают нас за пришельцев?

— Чепуха. По любому справочнику могут проверить, что наш корабль — «Феникс».

— Возможно, уже не применяют таких кораблей.

— Остается еще Код. Эти огромные антенны для чего-то же служат!

Зонд приблизился к станции на сто километров, когда Пет заметил, что они полностью потеряли над ним контроль.

— Верни его. Немедленно!

— Слишком поздно. — Анна еще несколько минут пыталась наладить аварийное устройство управления зондом.

— Могу его уничтожить, — напомнила она.

— Не надо.

Не происходило ничего нового. Они обменивались только чувствами — нарастающим страхом и разочарованием.

— Летели триста лет, чтобы получить от них помощь, а теперь чувствуешь себя нежеланным гостем. — Анна первая четко сформулировала общие мысли.

— Приготовь сообщение на Гилдор, — сухо сказал Пет. — Перешли все накопленные наши записи.

— Ты думаешь, что они уже построили другой «Феникс»?

— Не знаю, но им следует знать все, что известно теперь нам.

— Что ты задумал? — спросила Анна. — И с каких пор ты стал таким лояльным?

— Не говори глупостей.

— Предостерегаю тебя: это сообщение получат все члены Совета.

— Это мне не мешает.

— Что же теперь будем делать? — спросил Пет, после короткого молчания.

— Летим на Землю, — ответила Анна с непонятным упорством. — Если эта история с зондом должна была стать угрозой, надо показать, что мы не боимся.

— Согласен, но с небольшим добавлением. Запрограммируй компьютер на уничтожение всех объектов, размеры которых меньше, чем у патрульных ракет, применявшихся до нашего старта. И пусть это произойдет, если они приблизятся меньше чем на миллион километров к «Фениксу».

— Я не так представляла себе наше возвращение, — подумала Анна, программируя компьютер.

— И к черту тех, кто попытается приблизится к нам с какой-нибудь ловушкой. — Пет чувствовал себя как в давние времена колонизации Гилдора.

— Меньше болтай, — предупредила Анна, — ты ведешь тяжелый крейсер, а не космическую шлюпку.

Пет выжал из «Феникса» все, что можно было выжать в такой засоренной зоне, как Солнечная система. При этом досталось паре астероидов, которые они по дороге разнесли в пыль. Зато уже на другой день их корабль вышел на околоземную орбиту. Никто не пробовал им мешать.

— Джунгли. — Оба смотрели с удивлением на тянущиеся под ними ландшафты.

— Что показывают датчики?

— Все то же, наличие людей и источников энергии.

— А видим только джунгли. Может быть, теперь строят города под землей?

— Ближайший источник энергии находится в районе экватора, — пояснила Анна.

— Пусть будет экватор, — ответил Пет, осторожно направляя «Феникс» в названном направлении.

Через несколько минут перед глазами появилась огромная черная башня не менее трех километров высотой и двух километров в поперечнике.

— Ничего подобного здесь не было, — удивленно заметил Пет.

— Ты все время забываешь, что прошло три тысячи лет.

— Приземлимся здесь, или посмотрим остальное?

— Давай сначала полетаем.

Они обнаружили на всей планете в общей сложности триста башен, которые в подавляющем большинстве находились в экваториальной зоне. Все были похожи как две капли воды.

— На код нам все не отвечают, — указала Анна.

— Перестань думать об этом. Все равно без толку.

Внезапно в громкоговорителе раздался треск. Анна молниеносно переключила приемник на максимальное усиление, а Пет склонился над регистрирующей аппаратурой. Однако треск не повторился. Космонавты молча смотрели друг на друга. Наконец, Пет решился. Он взял в руки микрофон и твердо произнес:

— Алло, Земля. Говорит «Феникс». Возвращаюсь на аварийной тяге из Созвездия Плеяд. Стартовал в 3522 году с тридцатые членами экипажа на борту. Возвращаются два человека. Прошу координаты для посадки.

Он недолго помолчал, напрасно ожидая ответа и продолжил:

— «Феникс» — Земле. Подвергся нападению на Плутоне. Требую объяснений.

— Трудно утверждать, что ты говорил искренне, — злорадно рассмеялась Анна. — Член Совета Гилдора, наконец, нашел достаточно серьезного противника.

— Ты тоже подтвердила свои сильные стороны на посту того же Совета, — отпарировал он.

Наконец, из громкоговорителя раздался человеческий голос. Начавшаяся ссора мгновенно прекратилась.

— Тайный Совет — «Фениксу». Ждите координаты на стационарной орбите. Инцидент на Плутоне нам известен. Все разъяснения будут вам даны после посадки. Рады вашему возвращению.

— Хороша радость. — Анна явно заразилась от Пета подозрительностью.

— Немного подождем.

— Передай сообщение на Гилдор, — напомнила она.

Потом они сидели, окутанные ментальной блокадой, и ждали дальнейшего развития событий.

Лооп летел в Центр с максимальной скоростью. Произошло именно то, чего он опасался. В систему прибыл галактический корабль. Последний раз с чем-то подобным столкнулся Хоп 2, когда вернулась вторая экспедиция на Сириус, тысячу лет назад. Корабль «Единство» прибыл с опозданием на двести лет, так что все успели их похоронить. Хоп 2 составил подробный отчет об этой истории в летописи Совета. Насколько Лооп мог припомнить, в отношении экипажа, который не смог примириться с Великим Изменением, пришлось принять крайние меры.

А теперь этот «Феникс». В летописи о нем нет никаких данных. Историки успели только выяснить, что это корабль галактического класса, построенный, видимо, три тысячи лет назад. База на Плутоне подтвердила, что это аппарат с субсветовым приводом типа «ноль-девять девятых».

«Откуда они возвращаются через столько лет? — подумал он с легким беспокойством. — Говорят с Плеяд, но за это время они с тем же успехом могли добраться намного дальше».

Огромная башня Центра была уже видна невооруженным глазом. Лооп приземлился непосредственно на уровне центра полетов и сразу заметил, что там его ждет весь Тайный Совет.

«Перепугались», — мелькнула у него мысль.

— Привет, Лооп, — обратился к председателю Назон.

— Где они? — спросил тот, подчеркнуто отбрасывая условности.

— На орбите, — ответила Лара.

— Контакт есть?

Вместо ответа Лара кивнула в сторону пульта связи, за которым сидел Бор — четвертый и последний член Совета.

— Велели им ждать на орбите, — прибавил Бор, поворачиваясь вместе с креслом в их сторону.

— Я предложил, чтобы вы подождали меня. — Лооп с трудом подавил злость.

— Надо приказать этим… с Плутона, чтобы оставили их в покое, — вмешалась Лара, — и не захватывать их зонд.

— Пролетели всю систему, уничтожая все, что им попалось по дороге, — поддержал ее Назон.

Это, конечно, меняло дело. «Феникс» решил прибыть на Землю и, видимо, не позволил бы никому помешать осуществлению своего намерения.

— Надо было ввести к ним на борт наши контактные группы, — сказал Лооп.

— Они включили какое-то неизвестное защитное поле, через которое мы не смогли пробиться, — на этот раз высказался Бор.

Лооп решил не заходить слишком далеко. Все трое его собеседников, очевидно, имели собственное представление о том, как можно уладить возникшие проблемы. В данный момент не имело смысла провоцировать напряженность внутри самого Совета.

— Что вы предлагаете?

— Позволить посадку и посмотреть, как они могут нам пригодиться.

— Летели три тысячи лет, — опять вмешалась Лара. — Это еще никому не удавалось.

Лооп немного успокоился. Остальные опасались того же, что и он. Оставалось надеяться, что это не вызовет в будущем трудностей. Великое Изменение все еще лежало в пеленках.

— Скажи, чтобы они приземлились на запасном космодроме, — приказал он Бору. — На каком этапе находится Призыв? — обратился Лооп к Ларе.

— Все в башнях.

— Что ж, летим их приветствовать.

— Земля — «Фениксу». Даем координаты. Посадка через двадцать минут, — прервал их размышления уже знакомый голос.

Анна пришла в себя первой. Привычным движением она включила соответствующие секции, нужные для приземления. На мгновение заколебалась над кнопкой включения защиты.

— Оставь! — решил Пет. — Датчики сообщили о попытках прорыва защитного поля. Лучше не рисковать.

— Сообщение на Гилдор отправлено, так что мы ничем не рискуем.

— Оно дойдет туда только через двести пятьдесят лет. Не собираюсь входить в историю, как мученик Дела.

— Здравомыслящий, — протянула Анна.

— Принимай координаты, — сухо бросил Пет. — Игры кончены.

Навигационный луч привел их к космодрому, расположенному вблизи одной из башен. Небольшая площадка, как раз достаточная для посадки одного корабля типа «Феникс», пока была свободна. Приземлились, как на тренировке — элегантно? Даже не подожгли джунгли, тянувшиеся вокруг. Молча ждали. Не так представляли они себе возвращение. Все слишком походило на разведку во вражеском лагере.

— Кто-то должен за нами прилететь, — подумала Анна.

— Кончай с телепатией, — сказал Пет вслух. — С этой минуты говорим как они.

— Ладно.

Они опять замолчали, напряженно всматриваясь в картину, развернувшуюся перед их глазами.

— Как хотелось бы выкупаться в какой-нибудь речке, — с неожиданной мечтательностью сказала Анна.

— А я хотел бы в море. В настоящее соленое море.

— Потом прыгали бы на песке и пели.

— Почему пели? — возразил Пет. — Я петь не умею.

— Ну, тогда пела бы только я.

— А потом занялись бы любовью, — авторитетно заявил Пет.

— С тобой? — горько спросила она.

— Конечно, ведь мы были бы наедине, вдвоем.

В этот момент вдалеке показался большой транспортер, снизу похожий на блюдце.

— Не знаю, захотела бы я, — ответила Анна, одновременно показывая на транспортер, который опустился на плиту метрах в пятидесяти от «Феникса».

— Убежим от них, — убежденно заявил Пет.

— Блокада! — резко пронесся по его мозгу голос Анны. Она опять перешла на телепатию. Он не успел понять, что произошло, но почти инстинктивно молниеносно воздвиг ментальную блокаду. В последний момент кто-то пробовал проникнуть в его мысли, хотя поле было совсем слабым. Теперь он притворился, что сдается, чтобы лучше почувствовать противника. Однако тот не понял уловки. Это, вероятно, означало, что он не умел применять блокаду, а просто изо всех ментальных сил пытался прорваться в их мозг. Это была совсем примитивная разновидность телепатии. Теперь Пету надоела игра с невидимым противником и он увеличил защиту до максимума. Чужак, конечно, не сумеет пробиться через поле.

— Успокойся, — пробормотал Пет, презрительно усмехаясь.

— Мы себя выдали!

— Что ты! Мы им скажем, что поле повысил компьютер. — И Пет выключил радио.

— «Феникс» — Земле. Посадка окончена. Зарегистрирована попытка прорыва нашего защитного поля. Требуем объяснений.

— Земля — «Фениксу», — немедленно отозвался знакомый голос. — Посадку подтверждаем. Просим прощения за недоразумение. Мы пробовали войти с вами в телепатический контакт.

— «Феникс» — Тайному Совету. Говорит Пет, капитан «Феникса». Прошу соединить меня с вашим руководителем.

— Руководитель Тайного Совета Лооп — Пету. Почему вы не выходите? — раздался другой голос. Твердый, бесстрастный, привыкший приказывать.

— Слушай, Лооп, — отозвался Пет после короткой паузы. — Нас атаковали на Плутоне, а потом на Земле что-то пробовало прорвать наше защитное поле. Вы говорите, что это телепатия. Возможно. Я в этом не понимаю. Можешь ли ты гарантировать, что мы не подвергнемся нападению, если покинем корабль?

— Ты выдвигаешь странные требования.

— Нет, я просто не уверен, что ты контролируешь ситуацию. Конечно, если заранее предположить, что нам здесь рады.

— Понял. Ты, действительно, имеешь основания так думать, — ответил Лооп, как показалось Пету, с оттенком одобрения. — Если это тебя успокоит, могу гарантировать, что мы рады вашему возвращению на Землю, и с нашей стороны вам ничего не угрожает. Доказательством может служить тот факт, что в настоящий момент мы ожидаем вашего выхода в гравилете, который стоит рядом с вами.

Пет посмотрел на Анну. Она тоже колебалась, но затем решительно поднялась из кресла.

— Не сидеть же здесь вечно.

— Лооп, мы выходим, — произнес Пет, обращаясь к микрофону. — Предупреждаю, что защитное поле остается включенным, и любой, кроме экипажа, кто попытается его форсировать, принудит «Феникс» к самообороне.

Через минуту они уже стояли в шлюзе. Оружие оставалось на месте. От него мало пользы, а для индивидуальной защиты лучше было применять их поля.

— Привет, родной дом, — пробормотала Анна, глядя на ландшафт, открывавшийся, когда распахнулся люк.

Они оставались еще минутку в шлюзе, наслаждаясь ароматом джунглей и свежестью воздуха.

— Достаточно сентиментальничать, — сказал Пет. — Пошли.

— Не думала, что мы так расклеимся, — пробормотала Анна.

— Три тысячи лет, — ответил тихо Пет, — это, в конечном счете, большой срок.

От гравилета в их сторону шли четыре человека, одетых в черные, длинные, свободно ниспадающие складками туники. Их единственным украшением были тяжелые цепи, висевшие на шее. Только когда группа приблизилась, можно было заметить неуклюжие перстни, надетые на указательные пальцы правой руки.

— Какая-то мания одеваться в черное, — проговорил Пет.

— Дешевая комедия, — хмыкнула Анна.

Но времени на дискуссии не осталось. Встречающие приблизились к ним метра на три и остановились, бесцеремонно разглядывая гостей. В центре стоял Лооп, слева от него Лара, рядом с ней Бор, справа от Лоопа — Назон. Они невольно расположились в официальном порядке. Бор был наместником Тайного Совета в Европе, Лара — в Азии, Назон — в Африке, Лооп, как старший из четырех, управлял обеими Америками. После долгого молчания, члены Совета, наконец, представились Пету и Анне.

— Приглашаем вас в Центр, — прибавил Лооп. — Там для вас приготовлена квартира.

— Центр? — не поняла Анна.

— Это та башня, которая расположена поблизости, — объяснила Лара.

По дороге в Центр все молчали. Лооп лично вел гравилет. Пет внимательно наблюдал за ним, за его безошибочными автоматическими движениями. Хотя ему и надо было делать немного. Пет за километр чуял хорошего пилота. Лооп был хороший, несомненно. И, кроме того, опасным, даже грозным. Пет это почувствовал сразу. Ведь нелегко было стать членом Совета Гилдора, а еще труднее оставаться им в течение стольких веков. Такое положение требует идеального ощущения противников.

Он искоса взглянул на Анну и понял, что их оценки одинаковы. Остальные были так же опасны, но у Пета сложилось впечатление, что он мог бы с ними справиться. Он снова посмотрел на Анну. Можно поклясться, что, несмотря на то, что они применили метальную блокаду, Анна ведет телепатическую беседу. Он сосредоточился и осторожно включился в ее мысли.

— Ты была права, — подумал он с удовольствием, — наконец, нам достался достойный противник.

Оказалось, что Анна подслушивает разговор, который ведут между собой их спутники телепатически. Поле было таким же примитивным, как и то, что пыталось пробить защиту «Феникса», но тема беседы оказалась интересной. Пет, правда, не решался читать непосредственно в их головах, что было слишком рискованным, но и так обмен мыслями был весьма поучительным.

— Что вы о них думаете? — спросил Лооп.

— Лгут, — ответила Лара, — или, во всяком случае, что-то скрывают.

— Надо попытаться узнать об этом полете «Феникса».

— Какая-то экспериментальная команда, — отметил Бор.

— Кроме прочего, их мысли нельзя читать.

— Не исключено, что они тоже телепаты, — сказал Назон.

— Непроницаемые всегда встречались, — передал Лооп. — Каждый год у нас бывает до восьми таких случаев. А что касается телепатии — не думаю. В их эпоху она никому и не снилась.

— Кроме того, мы почувствовали бы их присутствие, — напомнила Лара.

— И все же меня интересует, почему мы не можем в них включиться. Два непроницаемых в одном корабле, это, пожалуй, больше, чем простое стечение обстоятельств.

— Даже в наше время экипажи подбирают из людей с одинаковыми способностями. Так что совпадение возможно, — возразил Бор.

— Непроницаемых мы уничтожим немедленно после выявления, — настаивал Назон. — Что сделаем с этими?

— Прекратите панику! — оборвал дискуссию Лооп. — Летели три тысячи лет. Согласен, это замечательное достижение. Но не забывайте, что все время они были заперты в «Фениксе», причем в состоянии анабиоза. Не хватает только, чтобы мы начали считать их бессмертными.

— Ты сам их боишься, — отрезала Лара.

— Ты читала, что написал Хоп 2 в летописи?

— О «Единстве», — уточнил Назон.

— Тогда великое Изменение только началось, — напомнила Лара.

— Лооп думает о террористах, — вмешался Бор.

К несчастью, дискуссия прервалась, когда гравилет приблизился к Центру. Лооп приземлился великолепно, так, что Пет ему даже позавидовал. У выхода из транспортера их ожидало несколько человек в белых туниках, без всяких украшений. Судя по знакам уважения, которые они оказывали членам Совета, это были рядовые работники Центра.

— Проводите наших гостей в жилой сектор и оставайтесь там в их распоряжении! — величественно приказал Лооп людям в белых туниках.

— Думаю, вы хотели бы теперь немного отдохнуть, — добавил он, обращаясь к Пету и Анне.

— С удовольствием, — ответила Анна.

— Мы скоро у вас появимся, — заявила Лара. — Наверное, у вас будет много вопросов.

Когда они оказались, наконец, в жилом секторе, который оказался огромными апартаментами, состоящими из шести комнат, то действительно почувствовали усталость. Напряжение, пережитое за несколько последних часов, измучило их тела. Анна со вздохом облегчения первой бросилась в постель.

— Наконец, я смогу по-настоящему выспаться, — сказала она.

— Неплохая мысль, — согласился Пет.

— Тебе идет эта туника, — заметила Анна.

Намек относился к их новой одежде. Действительно, когда их провели в эту квартиру, представители Лоопа предложили заменить летные комбинезоны на здешние туники. Одеяния были черного цвета, который полагался членам Тайного Совета.

— Тебе тоже, хотя ей не достает женственности, — убежденно заявил Пет, с комической серьезностью рассматривая Анну.

— Теперь лучше? — спросила та, вытягивая ногу из складок, обволакивающих тело.

Пет внимательно изучал эту ногу, высоко поднятую кверху. К сожалению, Анна обладала самыми красивыми ногами среди всех, какие он видел. К сожалению потому, что она умела этим пользоваться, в чем он убедился еще на Гилдоре. Единственным недостатком, который сейчас ему удалось найти, было то, что продолжение этой ноги было скрыто туникой.

— Наполовину лучше, — ответил он, поморщившись.

— Тебе не хватало этого? — с насмешливой улыбкой Анна извлекла на свет и вторую ногу.

— Намного хуже.

— Почему?

— Появились новые факты, из которых следует, что образ стал еще более неполным.

— Ненасытный!

— Просто любопытный, — ответил Пет, медленно приближаясь к Анне. И то, что должно было случиться, случилось.

— Что ты об этом думаешь? — спросила Анна немного позже.

— О чем?

— Не питай особых надежд! — ответила Анна, выскальзывая из его объятий. — Мы просто расклеились. А мое мнение о тебе не изменилось.

— Принял к сведению, — ответил он сухо, — но считаю, что нельзя все сваливать только на наше возвращение.

— Ты слышал их разговор? — спросила телепатически Анна, словно не услышав последних слов Пета.

— Как и ты.

— По-твоему, они нас подслушивают? — Анна почувствовала беспокойство.

— Почти наверняка. Теперь, наверное, решили, что мы заснули.

— Их телепатия совсем примитивна, — сказала она пренебрежительно.

— Сначала наши успехи были не лучше.

— Они ничего не знают ни о нас, ни о Гилдоре. Забыли все.

— Это только вопрос времени. Очевидно, сохранились какие-то архивы. Могу поспорить, что уже сейчас там кто-то сидит и ищет. Ты думаешь, нам позволят посмотреть историческую документацию?

— Пожалуй, да. Только наша интерпретация едва ли им понравится. Тут происходит что-то недостойное. Эти башни, люди, живущие в джунглях! Пустой космос.

— В чем состояло Великое Изменение? Кто такие террористы? Об этих двух проблемах надо узнать как можно скорее. И, кроме того… Почему они нас боятся? Что случилось с экипажем «Единства»?

— Перестань, — прервал эту считалку Пет. — Подождем Лоопа.

— Не знаю, сложилось ли у тебя такое же мнение, — ответила Анна, — но мне кажется, что весь этот Тайный Совет только и делает, что спорит по всем вопросам.

— Это может нам пригодиться, — согласился Пет.

— Расскажем им о Гилдоре?

— А ты как думаешь?

— Еще не время.

— Значит, не скажем.

Лооп сидел в своем кабинете с Ларой. Бор и Назон полетели в башню Историков искать информацию о подробностях полета «Феникса».

— Почему ты их так боишься? Только потому, что они непроницаемы? — спросила Лара.

— Они чужие в нашем мире, и в то же время люди. Это очень опасное сочетание. Хоп 2 позволил экипажу «Единства» разъезжать по всей Земле, и почти немедленно вспыхнули волнения. Корн — капитан корабля — утверждал, что Великое Изменение является преступлением, что надо жить иначе, так, как в эпоху Корна. Это нашло отклик тогда, и может найти его и теперь. Пусть только узнают об этом Террористы!

— Сейчас мы сильнее, чем в период Хопа 2, — заметила Лара.

— Новых людей стало гораздо меньше, — напомнил Лооп, — это же следствие вашего лозунга: «Право на звание для всего человечества», — добавил он с ненавистью.

— Не начинай все сначала. — Лара сжалась, как кошка, готовая собственной грудью защищать свою позицию. — Ты прекрасно знаешь, что это было неизбежным.

— Следующим шагом, наверное, станет право телепортации для всего человечества.

— Это будет тоже неизбежно.

— Не на моем веку, — спокойно заявил Лооп. Слишком спокойно.

— Не пытайся интриговать, Лооп! — предостерегла его Лара. — Ты одинок.

— За мной стоят все новые люди!

— Если бы ты хоть немного интересовался историей, знал бы, что нельзя быть тираном безнаказанно.

— Ты говоришь, как Террористы.

— Не знала, что ты унизишься до таких жалких размеров. — Лара презрительно пожала плечами.

— Я тебя просто предостерегаю.

— А я это предостережение учитываю. Так что же сделаем с нашими гостями?

— Мне кажется, их можно включить в Призыв.

— Ты сошел с ума. Они ведь не дикари.

— Речь идет не о полной трансформации, — успокаивающе ответил Лооп.

— А о чем?

— Дикари сначала получают полный комплект общих знаний плюс профессиональную подготовку в зависимости от способностей, проявившихся у них при тестировании. Для них предлагаю в принципе то же, но без замены тел. Вместо этого привьем им гипнотический запрет предпринимать какие бы то ни было шаги против установленного порядка и наших персон.

— Чисто и гигиенично! — Лара была скорее удивлена предположением. — Я не подозревала, что в тебе скрывается столько великодушия, — добавила она насмешливо.

— Ты давала своим врагам еще меньше шансов, — напомнил ей Лооп.

— А ты не оставляешь никаких.

— Я, по крайней мере, не заставляю их бежать через джунгли.

— Это была идея Назона, а не моя. — Она пожала плечами.

— Но ты привела ее в исполнение.

— Ты сам заключил пари с Бором о том, кто из них пробежит дальше всех.

— Хватит! — буркнул Лооп. — Интересно, что Назон и Бор найдут в архиве?

— Свяжись с ними!

Молча Лооп манипулировал многочисленными регуляторами своего письменного стола, связываясь с Башней Историков. Наконец, его соединили.

— Пока мы почти ничего не нашли, — доложил Бор, — выяснили только, что «Феникс» был экспериментальным кораблем, а его полет был фактически испытательным рейсом. Кроме того, дана ссылка на какого-то Гилдора. Удалось установить, что это генетик, который жил в эпоху их старта. Это все.

— Значит, действительно, у нас нет ничего существенного, — суммировала Лара.

— Теперь мы просматриваем медико-биологический фонд.

— Проверьте также правительственные доклады, — дополнила Лара.

— Ты что-нибудь знаешь? — быстро вмешался Лооп.

— Нет. Просто предчувствие.

— Что ж, пойдем посмотрим, как проходит Призыв, — бросил Лооп, не совсем уверенный в искренности Лары.

Вуур сидел в контрольном зале и молча наблюдал, как маршируют дикари. Он их ненавидел, хотя сам происходил из Призыва. Но это был предпоследний Призыв, так что Вуур был представителем уже десятого поколения, живущего в Башнях.

Например, Тайный Совет составляли выходцы из Новых Людей, которые происходили из таких древних Призывов, что можно было сказать, что практически они были прямыми потомками создателей Башен.

Вуур вздохнул. Мечтать о том, чтобы стать Новым человеком, было опасно. Особенно тому, кто, как и он, не умел управлять своей телепатией. Линия Вуура получила право на телепатию только в предыдущем поколении.

На экране появился необыкновенно высокий дикарь с обожженной солнцем кожей, чрезмерно развитыми мускулами, бегающим взглядом и той особой походкой, по которой можно было сразу узнать Охотников. Впрочем, даже не заметив всех этих подробностей, он не мог пропустить мощного лука, который дикарь сжимал в левой руке.

— Только этого не хватало, — пробормотал он со злостью и соединился с дежурным психологом.

Охотники почти всегда создавали трудности во время адаптационного процесса. Как правило, им приходилось заменять личность.

— Йена, — бросил он в микрофон линии связи, соединявшей его с психологом. — У меня Охотник, разреши деперсонификацию.

— Ты провел адаптационные тесты? — услышал он в ответ.

«За кого он меня принимает? — сердито подумал он. — Знает же, что Призыв только начинается».

— Ты прекрасно знаешь, что пока не успел, — бросил он в микрофон, не скрывая раздражения. — Они только приближаются к адаптационному залу. Совсем одурели, и ползут, как черепахи, — добавил он совсем не к месту.

— Прежде всего проведи с ними тесты! — услышал он голос Йены.

— Тогда подготовь гипнокомплект! — повысил голос Вуур и отключился.

Последние слова были продиктованы чистым злорадством, так как гипнокомплект доложен был готовить он сам, как дежурный техник. Однако Йена относилась только к девятому поколению, а потому стояла ниже его в общественной иерархии. Вуур не мог понять, почему ей удалось подняться выше, чем ему. Тем не менее, он имел право приказывать ей и всем, кто происходил от представителей позднейших Призывов, и решил этим воспользоваться, так Йена расстроила его своим идиотским вопросом о тестах.

— Вуур! Повтори свое распоряжение на пленку! — снова раздался из громкоговорителя ее голос.

— Я не обязан ничего объяснять таким, как ты, — выкрикнул он со всей злобой, которая накопилась при их разговоре.

— Твое распоряжение выходит за рамки моих обязанностей, поэтому я не могу принять его к исполнению, — ответила она, сохраняя полное спокойствие. — Поскольку ты принадлежишь к десятому поколению, то, согласно традиции, я вынуждена тебе подчиниться. Однако имею право требовать подтверждения подобных распоряжений на пленке.

— Пожалуйста, с удовольствием. — Вуур очень любил подчеркивать свое превосходство везде, где это было возможно. — Пожалуйста, повторяю. Приказываю тебе подготовить гипнокомплект.

— Спасибо. Распоряжение принято.

Щелчок переключателя означал, что она выключилась. Вуур опять посмотрел на экран. Дикари уже вошли в адаптационный зал и стояли в полной растерянности, совершенно не зная, что делать дальше. Вуур тихо выругался. Он едва не пропустил этот момент. Он поспешно нажал кнопку. Сразу же в зал вошли человекообразные адаптационные роботы, облаченные в ритуальный убор, и начали ловко раздевать пришельцев. Трудность возникла только с Охотником, который упорно отказывался отдать лук.

— Как его зовут? — осведомился Вуур.

— Ноор, — ответил робот, пытаясь справиться с непослушным Охотником.

— Усыпить! — приказал Вуур, мысленно проклиная дикаря.

Конечно, Йена проводила свои тесты, а у него из-за этого были сплошные неприятности. Остальные дикари тем временем начали ложиться в адаптационные контейнеры. Они очень боялись, но еще больше страшились взбунтоваться хотя бы в малейшей степени.

Вуур чувствовал, что кто-то вошел в контрольный зал. Он был уверен, что это Йена.

— Я же велел тебе приготовить гипнокомплект, — сказал он раздраженно, одновременно поворачиваясь в кресле в ее сторону.

Но это была не Йена, которая в этот момент включилась и сообщила, что гипнокомплект подготовлен, и он может начать, когда хочет. Вуур пытался что-то ответить, но не мог выжать ни слова: перед ним стояли Лооп и Лара.

«Мой Херст! — промелькнуло в его голове. — Тайный Совет!»

— Продолжай действовать по программе Призыва! — приказал Лооп, словно не заметив впечатления, которое произвело на техника их посещение.

— Слушаюсь, достопочтенный, — выжал из себя Вуур, почти на ощупь нажимая на кнопку, которая запускала основной процесс адаптации.

— Насколько я помню процедуру Призыва, подготовка гипнокомплекта входит в обязанности дежурного техника, — заметила ни к кому не обращаясь Лара.

— У меня возникли трудности с Охотником, который оказался в моей группе, — неуверенно ответил Вуур, чувствуя, что по телу потекли струйки пота. Он был зол на себя. Какой дьявол заставил его доказывать Йене свое превосходство…

Лооп и Лара стояли неподвижно. Он с ужасом почувствовал, что они читают его мысли.

— По-моему, подходит. Карьерист. Глупый. Примитивный. Высокоразвитый инстинкт иерархии. Самостоятельно мыслить не умеет, — молча суммировал Лооп.

— Настолько глупый, что позже может проболтаться, — прибавила Лара. — Может, лучше подключить эту Йену?

— Нет, она хороший специалист. Я даже собираюсь через несколько лет включить ее в состав Новых людей, — ответил Лооп.

— А с ним что сделаем?

— Сейчас выполнит наше задание, а потом в джунгли.

— Только не говори, что я подсказала тебе такую идею, — ответила Лара медленно и добавила вслух: — Подготовь два дополнительных адаптационных агрегата с информационно-историческим обеспечением. Без замены тел.

— Слушаюсь, достопочтенная.

— Надеюсь, ты в последний раз забыл о своих обязанностях, — резко сказал Лооп. — Если бы не шел Призыв, я бы тебя немедленно отстранил. А теперь даю тебе шанс. С Охотником обращайся как со всеми другими. Не хочу слышать ни о какой деперсонификации, — добавил он, уже находясь в дверях.

Члены Совета давно ушли, а Вуур все еще сидел, не чувствуя себя, не в силах шевельнуться. Наконец, он собрался с силами и соединился с Йеной.

— Подготовь два дополнительных места! — приказал Вуур ей.

— Знаю! — ответила она и отключилась.

«Видимо и у нее побывали», — подумал Вуур с оттенком недовольства. Это напомнило ему, что нет ничего незаметного в этом лучшем из всех известных миров.

Пет сидел в глубоком кресле и всматривался в вид, открывавшийся из окна их квартиры. Вокруг простиралось зеленое море. Чудесные джунгли фантастической растительностью, деревьями, которые иногда достигали стометровой высоты. С листьями, цвет которых изменялся от зеленого до алого. С высоты Башни вид был великолепным, даже воодушевляющим. Черное здание для внешнего наблюдения должно было представляться монументом, олицетворяющим власть, могущество, гордыню.

Из окна не было видно, живет ли кто-нибудь в зарослях. Впрочем, этого нельзя было установить без соответствующей аппаратуры даже с самого близкого расстояния.

Эта мысль вырвала Пета из состояния легкой мечтательности, в которое он впал, греясь в лучах настоящего солнца, беспрепятственно падавших сверху после нажатия нескольких выключателей, находившихся в комнате.

Анна лежала на широком ложе и, бесстыдно обнаженная, загорала. Она утверждала, что если стены прозрачные, то они, наверное, пропускают и ультрафиолетовые лучи. Пожалуй, что это было верным, так как иначе лица всех обитателей Башен были бы бледными, как бумага. Правда, пока они видели не слишком много этих обитателей.

Пет внимательно посмотрел на Анну, которая, положив голову на руки, всматривалась в него закрытыми глазами. Он не был уверен, что ее глаза были действительно закрыты до конца. Не догадываясь о его мыслях, Анна покачивала ступней, словно в такт беззвучной песне. Пет наблюдал за ней с легкой грустью. Уже более трех тысяч лет, или восьмисот лет из их индивидуальной жизни они не позволяли себе так расслабляться. Сначала их принуждали к этому полному напряжению Земля, Гилдор, потом полет и авария, а затем больше четырехсот лет колонизации Гилдора и возвращение на Землю. И все это время занимали невероятные усилия, постоянное напряжение, борьба, соперничество, преодоление чуждых и враждебных факторов окружающей среды. За минутное расслабление можно было заплатить жизнью. Так погиб Йени — первый капитан «Феникса», когда пытался включить реакторы через два года после аварии. Так погибла первая разведывательная станция на Гилдоре, который тогда был просто одной из шести планет звезды СХ/120873 в созвездии Плеяд. Так погибла почти вся половина Совета Гилдора во время Первого и Второго бунта молодежи.

Пет представлял себя стариком. Вдвойне стариком. В абсолютном исчислении он был старше Четырех Башен, а биологически старше всех живущих сейчас на Земле людей. Он и Анна — двое бессмертных, по крайней мере, в пределах понимания жителей Башен. Ведь, в конечном счете, они сами не знали границ своего существования. Гилдор утверждал, что они будут жить от тысячи до двух с половиной тысяч лет. Разрыв хотя и огромный, но для них мало существенный. После восьмисот лет жизни и размышлений о смерти перестаешь бояться конца. Да и анабиоз позволял продолжить их существование до пределов, невообразимых для нормальных людей. Ценным было только то, что им удалось сделать для народа Гилдора. Члены Тайного Совета тоже жили, вероятно, дольше, чем средне живут земляне. Это чувствовалось по их поведению. Уверенность в себе, высокомерие, величавость, наконец, взгляд, исполненный опыта, знания жизни едва уловимой усталости.

Анна перевернулась на бок и подставила солнцу спину. Только теперь можно было полностью оценить совершенство ее тела. Пет потряс головой, словно пытаясь отогнать бесполезные мысли, и еще раз посмотрел в джунгли. Там живут люди. В Черных Башнях тоже живут люди. Это одни и те же существа? Это был один из важнейших вопросов, на которые они с Анной должны были найти ответ.

— Что бы ты сделала, если бы на Гилдоре появился корабль с Земли, который никак не мог туда попасть, тем более с Земли? — спросил он телепатически. Подслушивания Тайным Советом можно было не опасаться. Они с Анной давно умели управлять длиной телепатических волн и многими другими параметрами, о которых земляне явно не имели понятия.

— Когда тебе надоест рассуждать? — спросила она лениво.

— Я тоже расклеился, но мы должны как можно быстрее понять, чего хотят все эти… здешние. Мне кажется, что наше появление их отнюдь не радует.

— Осторожно сказано. Они нас просто страшно боятся.

Анна приподняла голову, оперлась на локоть и внимательно посмотрела на Пета.

— Я бы уничтожила корабль сразу после получения информации.

— Почему?

— Потому, что для нас уже нет места на Земле. Мы слишком другие, и нас слишком много. А сейчас, после нашего возвращения на Землю, на Гилдоре прошло почти полторы тысячи лет, и, значит, нас стало еще больше. Их прилет могли бы использовать молодые, все смертные, другие недовольные. Земляне, вероятно, сами начали бы провозглашать свои идеи, не задумываясь, насколько их проповеди годятся для наших условий. В этом отношении мы от них не отличаемся ничем.

— Из подслушанного нами разговора следует, что они сталкиваются с такими же проблемами. Их ошибка состоит в том, что они позволили нам приземлиться и допустили распространение этой новости. Теперь они не могут нас просто убить.

— По крайней мере, пока.

— Верно. Но не будем же мы ждать сложа руки. Они начнут что-то делать. И мы должны узнать, что именно.

Пет коварно усмехнулся, глядя на джунгли.

— Кое-что можно придумать.

— Займешься Ларой? — спросила Анна.

— Это хорошая мысль, но сначала предлагаю тебе немного развлечься подслушиванием. На Гилдоре тебе удавалось принимать мысли на расстоянии трех тысяч километров.

— Но это были мысли, адресованные мне. Я принимаю телепатические волны лучше, чем ты, но не могу творить чудеса. Не думаю, чтобы здесь, на Земле, я могла слышать дальше пятисот километров.

— Я имел в виду только эту башню.

— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь обратился ко мне.

— И я сомневаюсь. Но на расстоянии трех километров ты можешь принимать практически всех.

— Как и ты.

— Я уже пробовал, но ничего не вышло. У меня нет никакой точки опоры. Ты ведь знаешь, мне нужно представлять того, кого я ищу: здесь я знаю только их Совет, а подслушивать Совет слишком опасно. А ты понимаешь любого.

— На Гилдоре ты не выдвигал подобных идей.

— Никто не выдвигал. Как можно подслушивать телепатов, которые контролируют практически каждую мысль? Там достаточно применить обычную блокаду, а здесь никто не имеет о ней понятия.

— Тебе придется мне помочь, — ответила Анна, после недолгого размышления.

— Если согласишься быть посредником, можно попробовать.

— Ты хочешь, чтобы я принимал весь спектр? — с беспокойством подумал Пет.

— Иначе ничего нельзя сделать. Ты должен ловить каждую мысль, до которой тебе удастся добраться, а я их буду анализировать, и, когда попадется что-нибудь интересное, включусь сама. Ты поймешь и поможешь определить направление.

Пету не понравился этот метод. Во время всего сеанса он будет практически в полной ее власти.

— Боишься? — спросила Анна со злорадной усмешкой.

— Слишком хорошо я тебя знаю.

— И все-таки боишься?

— Именно поэтому, — отрезал он и спокойно встал с кресла, в последний раз взглянув на джунгли.

Ситуация была серьезной. Если их подозрения обоснованны, то Лооп к данному моменту развернул все силы, чтобы их обезвредить. Машина набирает обороты. Пет не видел причин, важность которых оправдывала бы пассивность ожидания момента, когда они с Анной потеряют жизнь ради темных целей и интересов Тайного Совета.

Выхода у него не было. Он подошел к Анне, которая, не сказав ни слова, немного подвинулась на своем ложе и показала место рядом с собой. Он лег тоже молча и расслабился.

— Можем начать или с Тайного Совета, или с Великого Изменения, — подумала, наконец, Анна. — Это две наших основных исходных точки.

— О Великом Изменении мы фактически ничего не знаем. Все пока туманно. Начнем с Лоопа, — предположил Пет.

— Приступай.

Пет сосредоточился, постепенно настраивая свой мозг на все мысли, проникающие в их комнату. Сначала он чувствовал только угнетающий бесформенный хаос. В его мозгу проносились бурные валы мыслей без адресатов, без лиц. Любовь, злоба, разочарование, сотни более тонких, многосторонних противоречивых чувств. Медленно его мозг проникал в этот мир, все глубже входил в подсознание мыслящих и чувствующих, которые, по большей части, даже не представляли себе, что они излучают телепатические волны. Внезапно его поразил особенно сильный поток мыслей, исходивший от большой группы людей. В них преобладал страх. Его сознание мгновенно отключилось: сработали защитные механизмы мозга. Только в этот момент в дело включилась Анна. Прежде всего она проскользнула в его интимные чувства. Это было нечестно, но по отношению к Пету, Анна могла себе это позволить. Сначала она выяснила, что он думает о ней. Не могла от этого удержаться. Сначала почувствовала легкое опасение, потом ненависть, а в самой глубине — любовь. Пет ее любил. Любил, как только мог любить телепат, который знал большую часть ее мыслей, и который четыреста лет был членом Центрального Совета Гилдора. Это была любовь тайная, изо всех сил подавляемая, с которой Пет отчаянно боролся во имя высших целей, ради блага Гилдора. В самых глубоких слоях подсознания, относящихся ко времени их полета на Землю, переплетались ненависть, восхищение и невольное удивление ее способностям. Еще глубже она нашла заботу о них обоих, но прежде всего о ней. Невольно она почувствовала нечто похожее на стыд и быстро отступила.

Хотя она никогда бы не призналась, ее чувство к нему было почти таким же. Но ведь и он тоже никогда не признался бы, если бы она спросила. Анна заботливо и нежно посмотрела на него, на лицо, покрытое крупными каплями пота — было очевидно, что Пет недолго выдержит тотальный напор мыслей. Действовать надо было быстро. Она осторожно вытерла пот, стекающий с его лба, и опять включилась в его мысли, мгновенно просматривая множество отрывочных чувств и ощущений. Наконец, встретилось кое-что интересное. Это относилось к некоему Вууру, руководящему каким-то Призывом. Говорил Лооп. Анна осторожно втиснулась в их мысли. Совсем мелки. Но и это было чертовски интересно. Лооп приказал подготовить добавочные адаптационные агрегаты. Она была уверена, что это касается непосредственно их личностей, потом Лооп приказал Ларе, что какой-то Йене надо присвоить высший ранг и зачислить в новые люди. Анна не решилась углубляться в их сознание, чтобы узнать подробности. Далее она поняла, что Бор и Назон ищут подробности о Гилдоре и «Фениксе». Затем контакт мгновенно прервался: вероятно, члены Совета вошли в какое-то помещение, поглощающее телепатические волны. Она сосредоточилась на Вууре и от него узнала, что такое Призыв. Кроме того, Вуур обратил ее внимание на какого-то Ноора. Решившись на риск, она непосредственно вошла в мысли Вуура. Предполагала, что он заподозрит Тайный Совет, и не ошиблась. Теперь она настолько изучила процедуру Призыва, что могла бы даже заменить Вуура.

В это время дыхание Пета становилось все более тяжелым и шумным. Пот струями стекал со всего тела, лицо налилось кровью. Анна молниеносно оценила, может ли он еще немного выдержать. Решила еще раз рискнуть и нашла мысли Ноора. Сначала почувствовала только страх перед каким-то Херстом, который парализовал все его мысли. Сделала единственное, что было возможно в данной ситуации. Вторглась непосредственно в его подсознание и частично нейтрализовала его. Мозг Ноора был практически пуст. В нем мелькали образы какого-то аппарата, так же вызывавшего суеверный страх, но этим техническая информация и ограничилась. Вместе с тем, он обладал огромными познаниями о джунглях и грозящих в них опасностях.

Анна решила усвоить все эти сведения в целом. Времени на анализ не было, и пришлось применить трудный процесс передачи информации единым блоком. Прием подходил к концу, когда резкие толчки поля подали сигнал, что Пет слабеет. Анна быстро окружила его ментальной блокадой, которая прекратила доступ каких-либо внешних мыслей в его мозг. Чувство физического облегчения, которое она ощутила, говорило о том, что Пет уже давно держался на пределе сил, и только чудовищная сила воли делала возможным продолжение сеанса. Теперь все его мускулы расслабились, и он потерял сознание.

Анна хотела его поднять, обтереть пот и сделать массаж, но не смогла. Только теперь она почувствовала, что и ее силы на исходе, что все ее тело покрыто липким потом. Единственное, что она могла сделать для Пета, было продолжение ментальной блокады над его мозгом. Оставалось надеяться, что приблизительно через полчаса он придет в себя. О том, чтобы просить помощи Лоопа или его людей, предоставленных в их распоряжении, не могло быть и речи.

Тайный Совет в полном составе собрался в кабинете Лоопа. Бор только что начал систематизировать документы, которые нашел в Башне Историков. Назон таинственно и слегка издевательски улыбался, но ничего не говорил. Лооп прекрасно видел эту усмешку, но никак не реагировал, или вернее, делал вид, что не реагирует. Все ждали. Бор, наконец, разложил свои бумаги и поднял взгляд на собравшихся.

— Начинай! — поторопил его Лооп.

— «Феникс», экспериментальный корабль типа «Ноль и девять девяток», построен за 200 лет до первой биологической революции, в три тысячи пятьсот двадцать втором году старой эры. Пятью годами позже он стартовал с экипажем из тридцати человек на борту. Командир — адмирал Йени — участвовал до этого в четырех межзвездных экспедициях, в том числе в первом полете к звезде Барнарда. Целью полета «Феникса» был Процион. Через полгода после старта, во время планового сеанса связи, контакт с ними внезапно прекратился. Успели только передать, что произошла авария двигателей. Двумя годами позже Навигационный Центр на Луне официально признал «Феникс» погибшим.

— Вы нашли список экипажа? — спросила Лара.

Бор порылся в своих материалах и достал пожелтевшую фотокопию.

— Йени, адмирал вооруженных сил Солнечной системы. Сорок девять лет. Холост. Изучал астрономию и физику в…

— Очевидно, его нет в живых, — прервал чтение Лооп, — как и остальных двадцати ее членов экипажа. У нас нет времени на воспоминания. Переходи к нашим космитам.

— Анна. В момент старта тридцать два года. Кибернетик и пилот. Учебу окончила с отличием за десять лет до отлета. В качестве навигатора приняла участие в пятой экспедиции на Проксиму. Данных о соответствующей подготовке нет. Не замужем. Бездетная. Отмечены работы в области генетики. Об изучении этой области также не имеется данных.

— Пет. Тридцать четыре года. Капитан вооруженных сил Солнечной системы. Участвовал в экспедиции на Проксиму, не указано в какой именно. Заместитель начальника штаба Вооруженных Сил. Изучал физику и математику. Закончил образование за 14 лет до старта «Феникса». Участвовал в операции по спасению Второй экспедиции на Альфу Эридана. Подробности отсутствуют. Имеет диплом инженера по автоматике. Данных об изучении этой области не имеется. Без подробностей упоминается о работе в области генетики. Холост. Бездетен.

— Это все? — спросил Лооп.

— Коэффициенты интеллектуальности у всех членов экипажа в пределах 180–195 процентов по отношению к уровню средних современников. Наши гости — на верхнем пределе. У всех гриф «С». В настоящее время мои люди ищут каких-либо разъяснений, что это означает.

— В последнем нашем разговоре ты упоминал о каком-то Гилдоре, — напомнила ему Лара.

— Подробности неизвестны. Генетик той эпохи. Вероятно, очень известный, очень преследуемый. До настоящего времени нам не удалось найти не только его работ, но даже фамилии, кроме единственной пометки, сделанной через сорок три года после их отлета, что вся информация уничтожена по приказу правительства.

— Единственное, что их объединяет, — откликнулся Назон, — это то обстоятельство, что все члены экипажа, за исключением Йени, опубликовали научные работы в области генетики, причем, ни у кого в документах нет упоминания о получении соответствующего образования. Похоже, что экипаж «Феникса» состоял из генетиков-любителей, которые только случайно разбирались еще и в других вопросах.

— Что они делали все время с тех пор, когда мы оставили их одних в помещении для гостей? — поинтересовался Лооп.

— Говорили о пустяках, занимались любовью. Теперь спят и, кажется, видят кошмары, потому что страшно вспотели, — ответила Лара, которая наблюдала за гостями.

— И больше ничего? — удивился Назон.

— Ничего. Пет сидел полчаса, глядя в окно, а Анна загорала. Можешь пожалеть, что ты этого не видел. Она чудесно сложена.

— То есть, лучше, чем ты, — среагировал на последнее замечание Бор.

— Она, в конечном счете, дикарка, по сравнению с нами! — Лара была шокирована сравнением.

— Кто знает об их прибытии? — спросил Лооп.

— Мы, экипаж станции на Плутоне, Марс, Венера, все Новые Люди, жители Башни Историков и Центра. Почти уверена, что о них известно и Террористам. Не вижу возможности избавиться от них без шума, — ответила на незаданный вопрос Лара.

— Об этом не может быть и речи, — поддержал ее Бор, а Назон молча кивнул.

— Это просто один из вариантов, — отступил Лооп. — Предпринимались ли попытки напасть на их корабль? — спросил он на всякий случай, потому что сам он не отдавал такого приказа.

— Естественно, я приказал это сделать, — спокойно ответил Назон. — Надеялся найти что-нибудь интересное в документах на борту, — добавил он как оправдание.

— Ну и что? — спросила Лара.

— Как и прежде результат отрицательный. Нашим контактным группам не удается материализоваться в пределах поля, которое защищает их корабль. В ходе попыток погибло двое наших.

— Надеюсь, это были твои люди, — скорее констатировал, чем спросил, Лооп.

— Твои, конечно, не выполнили бы моего приказа.

— Они намного опасней, чем мы думали сначала, — высказался Бор.

— Потому что непроницаемы? — спросила Лара.

— С момента создания контактных групп нам не удалось найти эффективного способа защиты от их появления, — напомнил Бор. — Конечно, великолепно иметь возможность практически мгновенно перемещаться с места на место, но у меня вызывает беспокойство сознание, что я не могу от этого защититься. Не люблю абсолютного оружия и не верю в него. Лучшим доказательством этого служит их поле. Они могут позволить себе смеяться над нашими контактными группами.

— Ты преувеличиваешь, — решительно заявил Лооп. — Они включили поле только после того, как мы отняли у них зонд. Сделали это на всякий случай, не имея ни малейшего понятия о том, что у них на борту может кто-то материализоваться. Не знают они об этом и сейчас, а поэтому, можно не опасаться, что когда-нибудь используют свое поле против нас.

— Правильно, — согласился Назон. — В конечном счете, они летели все время в этом корабле. Проблема состоит в возможных последствиях их прибытия на Землю. Мы не можем запретить им встречаться с другими людьми, кроме нашего просвещенного круга. Иначе все остальные начнут подозревать нас в самых худших злодеяниях. Но не можем и позволить им свободно передвигаться по Земле, так как повторится история «Единства».

— Верно, Хоп 2 позволил Корну проповедовать взгляды двухтысячелетней давности, и они имели успех, — поддержал его Бор.

— Виноват был не Корн, а мы. Великое Изменение развивалось слишком медленно, а на этом играют Террористы, — решительно вмешалась Лара. — Преобразование человеческого рода является, безусловно, огромным предприятием, но неизбежно связано с определенными неисправностями, я имею в виду дикарей, нашу кастовую систему и тому подобные факты, о которых вы сами знаете. В известном смысле Изменение стало пустой фразой. Отсюда все трудности, от которых мы не избавимся очень долго, если не начнем решительно действовать.

— Я знаю твои взгляды, — прервал ее горячую речь Лооп. — Мы недавно о них говорили.

— Она права, — бросил Назон.

— Не время нам ссориться, — оборвал разгоревшийся спор Бор. — Надо решить, что делать с нашими космонавтами, как их назвал Лооп.

— Мы обсудили это с Ларой, — ответил Лооп. — Предлагаем включить их в Призыв. Я даже приготовил два адаптационных агрегата. Получим полный комплект исторических сведений с небольшим дополнением. Привьем им полный запрет каких-либо подрывных санкций и прикажем заявлять, что они в восторге от Великого Изменения.

— Это требует довольно сложной гипнотической программы, — заметил Назон.

— Этим займемся мы с Ларой, — успокоил его Лооп.

— А если они не согласятся на гипносеанс? — с беспокойством спросил Бор.

— Его необходимость объяснит им Лара, если никто из вас не вызовется ее заменить, — ответил Лооп.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что произойдет, если об этом узнают Террористы? Или даже Новые Люди?

— Призывом в этой Башне руководит техник Вуур, — разъяснила Лара. — Десятое поколение, малая вероятность быстрой адаптации до уровня Новых Людей. Мы с Лоопом его немного попугали, так что полагаю, он будет держать язык за зубами, — добавила она самоуверенно.

— А если не удержит? — возразил Назон. — Не думаешь ли ты, что его заставит молчать только очарование твоей личности!

— Все равно ты не имеешь со мной никаких шансов, — подчеркнуто медленно сказала Лара с легким, но почти нескрываемым оттенком презрения. — А после окончания процесса адаптации Лооп пошлет его в джунгли.

— Это, в конечном счете, один из нас, — заметил не слишком уверенно Бор, — и, кроме того, как все это объяснить людям?

— Авария двигателя. После посадки — паника. Подвели нервы. Побежал и погиб, — продекламировал Лооп тоном диктора, читающего официальное сообщение.

— Никаких аварий уже не случилось сто десять лет, — напомнила Лара. — Ты это, видимо, знаешь?!

— Самое время, чтобы она случилась. Это дает нам предлог для кое-каких кадровых перестановок. Попутно займем чем-то технический персонал.

— Небольшое вмешательство в текущие дела такого рода было бы очень полезным, — поддержал его Бор. — Заметно некоторое ослабление дисциплины как на Земле, так и на планетах. Пользуясь случаем, надо будет наказать также публику с Плутона. Их идея с зондом была явной глупостью.

— Итак, все ясно, — резюмировал Лооп. — Пусть Лара займется гостями.

— Однако, предлагаю подождать окончания первой фазы Призыва, — добавил Бор.

— Не имею ничего против этого, — согласился Лооп, вопросительно глядя на остальных.

Никто не возражал, поскольку перенос операции на период после окончания смены тел был, действительно, правильным решением. Таким образом, Призыв ни в коем случае не окажется под угрозой.

Пет все еще лежал с закрытыми глазами, но его дыхание стало более равномерно, а выделение пота прекратилось. Анна почти полностью пришла в норму, по крайней мере, сумела подняться и сделать Пету массаж без чрезмерных усилий. Однако, ей все время приходилось сохранять ментальную блокаду его все еще истощенного мозга. Наконец, Пет пошевелился.

— Давно этого не делал, — приняла она его первую осознанную мысль, насыщенную усталостью и облегчением, невообразимым для обычных людей.

— Ты могла бы прекратить это немного раньше. — В его мыслях она почувствовала подсознательный упрек, исходящий скорее от измученного тела, чем от рационального мышления. На самом деле ему хотелось узнать от Анны совершенно о другом.

— Немного отдохни. Потом передам тебе все, что знаю, — предупредила Анна его вопрос.

Несколько мгновений Пет боролся с охватившей его усталостью, но, наконец, погрузился в беспокойную дрему. Анна заботливо и нежно смотрела на товарища, вытирая с его лба остатки пота. Она все еще сохраняла блокаду его мозга. В комнате потемнело. Анна посмотрела в окно, за ним была ночь. Прекрасная, безоблачная, настоящая. На время она забыла обо всем окружающем и наслаждалась этим зрелищем, пробудившем в ней подавленные, казалось, забытые воспоминания. Она подошла к окну. Где-то далеко мерцали огоньки.

— Лагерь Ноора, — подумала она и удивилась, откуда пришла эта мысль ей в голову. Затем она вспомнила телепатический сеанс. Значит, это оттуда пришли Охотник и его товарищи. Там Ноор встретился с этим кодаром. Анна вздрогнула при мысли о том, что могла бы оказаться там ночью одна без оружия.

Люди-дикари, как их презрительно называл Вуур, жили там постоянно, а их оружием были жалкие луки. Это ей напомнило, что их возвращение не могло быть радостью, которую они ожидали, что их, по-видимому, ждет борьба. Она еще раз взглянула на небо, на месяц. Почему-то она не заметила его раньше, хотя было полнолуние. Месяц стоял высоко, было меньше десяти часов. Она еще раз посмотрела на спутник, который столько веков вдохновлял поэтов и возлюбленных.

«Есть ли теперь у них поэты?» — мелькнула у нее мысль.

Анна поймала себя на том, что называет людей «они». Их бегство с Земли — конечно, это было бегство, несмотря на все лозунги, которые должны были скрыть жестокую действительность за высокими словами — снова мысль об этом овладела ее разумом, как и много раз прежде в течение веков. У Гилдора было два спутника, и они всегда напоминали ей Родину. Луна была прекрасна, но это была красота туристического объекта, которым положено восхищаться, который снится иногда в грустном настроении, но с которым ее больше ничего не связывает.

«Жаль, что отсюда ничего не слышно», — вернулась она к тому, что узнала от Ноора. Джунгли были полны жизнью, своеобразной музыкой бытия. Днем у нее никогда не возникло такой мысли.

— Спасибо, — неожиданно приняла она мысль Пета. Он имел в виду блокаду, которой она все еще охватывала его мозг, который был теперь в намного лучшем состоянии.

— Теперь заботься о себе сам! — ответила Анна, снимая блокаду.

— Когда-то, еще на Земле, я был в джунглях. На одном маленьком островке среди Тихого океана, — снова обратился к ней Пет.

— Негодяй! Как всегда подслушиваешь, — передала она ему с неожиданно сильной ненавистью и почувствовала, что Пет инстинктивно применил блокаду. Теперь самостоятельно.

— Нечаянно. — Анна ощутила в его тоне тень смущения.

— Все испортил, — ответила она с печалью, хотя уже беззаботно.

Пет, видимо, и в самом деле включился в ее мысли нечаянно, сразу после пробуждения.

— Что теперь известно? — спросил он внезапно, с подчеркнутой безразличностью. За этой безразличностью Анна почувствовала стыд. Для Пета это была невероятная эмоция.

— Ты еще слишком слаб, чтобы впитать это.

— Тогда перескажи все своими словами.

Она подошла к нему, не удержавшись от еще одного взгляда из окна, села на край кровати, бросила рукой прядь черных волос, упавших на глаза, и начала краткий рассказ о своей телепатической прогулке.

— Они проводят генетический эксперимент в масштабах всего человеческого рода. Это началось приблизительно через тысячу лет после нашего отлета и, как мне кажется, имеет целью преобразование человечества за пять тысяч лет. Основой явилось изобретение неким Херстом чего-то вроде универсального зародыша. Его подвергают определенным воздействиям, в результате которых в генетический код записывается все, что относится к данному человеку. После этого зародыш за шесть часов развивается в точную копию того индивидуума, который послужил источником записи. За тем исключением, что потенциальные возможности такой копии практически не ограничены. За то же время оригинал гибнет, передав все содержание своего мозга памяти копии. Именно эти операции сейчас выполняются над туземцами, которые входят в Призыв, причем они не отдают себе отчета в замене тела. Это вообще абсолютная тайна. Публичная информация состоит в том, что преобразование выполняется путем соответствующего облучения обыкновенными альфа-частицами, которые при определенной фокусировке вызывают мутацию. Кроме того, туземцы получают знания, необходимые для выполнения работ, на которые их назначают в соответствии с результатами предварительных текстов. Одновременно им внушают убеждение, что их прежняя жизнь достойна презрения, и что ни при каких обстоятельствах они не могут вернуться в свои родные племена.

Всего имеется триста башен. В них живет в среднем по три миллиона человек. Дикарей — полтора миллиона. На Марсе и Венере обитают в общей сложности около пяти миллионов человек. На Луне и на космических станциях — только три тысячи.

— Итак, Гилдор был прав! — с удовольствием прервал ее Пет.

— А ты сомневался?

— Иногда, — признался он, внимательно вслушиваясь в ее мысли, в которых он искал подтверждение того, что и она сомневалась. Но она не дала ему повода для этого удовольствия.

— Что еще? — спросил Пет все тем же искусственно безразличным тоном.

— Официально существование дикарей оправдывают необходимостью в физической закалке человеческой расы. Реальная причина более прозаична. Производство универсального зародыша требует почти ста лет. При максимальной производительности, которую достигли совсем недавно, в условиях глубокой секретности невозможно произвести их больше, чем четыреста тысяч одновременно. Именно столько составляет численность каждого Призыва. Правда, теперь зародыши производят непрерывно, так что Призыв можно проводить через каждые двадцать-тридцать лет. Места в Башне хватит надолго. В них может разместиться втрое больше жителей, чем сейчас.

— Какое место занимает во всем этом Тайный Совет? — нетерпеливо прервал ее Пет.

— Это связано со структурой общества. Как я сказала, возможности копий практически неограниченны, но к настоящему времени удалось добиться только долголетия, телепатии и телепортации. Однако всеми тремя способностями обладают только около двадцати семи тысяч лиц, которых называют Новыми Людьми. Они занимают наивысшие в иерархии положение. От них происходит и Тайный Совет. Остальные владеют некоторой способностью к телепатии, высшею степенью которой ты мог восхищаться, наблюдая за Тайным Советом, и средней продолжительностью жизни от ста пятидесяти до четырехсот лет. В зависимости от способностей каждый член общества занимает более или менее высокое положение в иерархии. В этом большую роль играет также число поколений предков, которые жили в Башнях. Новые Люди происходят, как правило, из самых древних наборов.

— Удалось ли что-нибудь узнать о Террористах?

— В самых общих чертах. Вуур — личность, из мозга которого я извлекла большую часть этих сведений — знает о них очень мало. Это движение происходит от человека по имени Корн, который вернулся около девятисот лет назад из межзвездной экспедиции. Он погиб, поскольку пропагандировал взгляды о бессмысленности этого эксперимента, который здесь называют Великим Изменением. С тех пор время от времени то в одной, то в другой Башне раздаются голоса, что Корн был прав. Тайный Совет их побаивается, но не слишком. Впрочем, это только мое впечатление от подслушивания Лоопа.

— Может быть, тебе удалось проникнуть в мысли Тайного Совета? — заинтересовался Пет.

— Только раз. Всего на несколько минут во время разговора с Вууром, о котором я тебе говорила. Ничего конкретного. Пока мы не выясним полностью их возможностей в области телепатии, я не решаюсь забираться непосредственно в их мозг. Вуур на эту тему не может сообщить ничего конкретного. Он получил телепатию только два поколения тому назад в результате скрещивания между обитателями Башен.

— Одни общие слова, — суммировал Пет. — По-прежнему мы ничего не знаем о Совете, Призыве, и, прежде всего, о той массе потребностей и деталей, из которых состоит повседневная жизнь. Мы натолкнулись на особую ситуацию, на этот Призыв…

— Ужасно интересно! — вежливо перервала его Анна.

— Прости! — Пет понял, что увлекся.

— Еще я узнала множество подробностей жизни в джунглях. С дикарями можем позволить себе наши фокусы. И еще, туземцы считают Херста богом. Это может нам понадобиться!

— Я не собираюсь посещать джунгли.

— Жаль! Это было бы очень поучительно.

— Для кого?

— Для нас. Там произошла какая-то чудовищная, глобальная мутация.

— О наших скромных особах ты не слышала ничего? — Пет, очевидно, приходил в себя, и с каждой минутой входил в обычную форму.

— Лооп и Лара приказали приготовить два дополнительных адаптационных комплекта. Это тебе о чем-нибудь говорит?

— Чисто и эффективно. — Пет с восхищением кивнул. — Ты, кажется, говорила, что они внушают дикарям приказ оставаться в Башнях?

— Нечто в этом духе.

— Хорошо, что гуманизм не погиб, несмотря ни на какие перемены, — передал Пег с подчеркнутым восторгом.

— С точки зрения Тайного Совета, если он действительно хочет нас обезвредить, такое решение в самом деле самое чистое и эффективное, — согласилась Анна.

— Однако, вместо того, чтобы восхищаться, я посоветовала бы что-то предпринять.

— Уже стемнело? — удивился Пет. — Быстро пролетел наш первый день на Земле.

— Уже два часа как стемнело. Если тебе не хочется говорить со мной о наших шкурах, ложусь спать! Мне на все наплевать. Страшно устала.

— Ты и так проспала почти триста лет! — Пет уже полностью пришел в себя, и Анна почувствовала в его мыслях легкое поддразнивание.

— Как хочешь! — буркнула она неизвестно почему вслух, а мысленно продолжала: — Если ты такой хитрый, даю тебе пять минут на то, чтобы заглянуть в мои мысли и усвоить все, что я выжала из нашего сеанса. Потом буду спать.

Она ловко перепрыгнула через его тело и, со вздохом облегчения, вытянулась на постели.

На несколько минут разговор прекратился. Пет действительно в мгновенном темпе впитал ее информацию. Когда он закончил, то с уважением свистнул:

— Не мало.

— Не мало? — услышал зловещий шепот.

— Много. Очень много!

В двери сильно постучали.

— А я думала, что они звуконепроницаемые, — удивленно сказала Анна.

— Не думай слишком много, — посоветовал Пет, с трудом вставая с постели. — Как я вымотался! — буркнул он, поспешно одеваясь.

Анна последовала его примеру. И она чувствовала себя неважно. Она медленно подошла к своей тунике, лежащей бесформенным клубком на полу, как немой свидетель их вечерних развлечений. Подняла ее, недовольно сморщилась и начала одеваться.

— Целомудренная скромность? — поинтересовался Пет, направляясь к двери.

— Высокое мнение о себе! — ответила та высокомерно. — Не хочу слишком возбуждать наших гостей, — добавила она с ухмылкой искусительницы.

Пет ее не слышал, или сделал вид, что не слышит. Вместо этого он придал своему лицу добродушное, улыбчивое выражение, которое часто применял во время официальных выступлений на Гилдоре. Он считал, что оно помогает создать впечатление своего человека, приятеля. Он открыл дверь. За нею стояла Лара.

— Вижу, что Тайный Совет присылает к нам своего милого представителя! — приветствовал Пет ее тоном, в котором ясно ощущалось восхищение прекрасным Наместником Азии.

Лара благодарно кивнула головой, уравновешенной мастерской конструкцией из черных волос, превосходно подчеркивающих идеальное совершенство лица и, прежде всего, шеи. Несколько секунд Лара всматривалась в Пета бесстрастным взглядом, резко контрастирующим с ее красотой. Потом величественно вошла в комнату и в упор посмотрела на Анну, которая даже не пыталась скрыть свое недовольство словами Пета.

— Вижу, что ты живой пример галантности своей эпохи, — произнесла Лара, наконец, тем же двуличным тоном, что и Пет. Взгляд ее утратил бесстрастие, в нем промелькнула искорка кокетства.

Пет внимательно посмотрел на нее, также восхищенно склонив голову. Углом глаза он в то же время видел Анну, взгляд которой ясно показывал, что несмотря на ее решительные утверждения во время недавнего разговора, она не намерена терпеть слишком долго его флирт с Ларой. Но и Лара заметила его взгляд.

— После трех тысяч лет ты, наверное, мечтаешь о приятном обществе, — сказала она нежно.

— Мне кажется, ему прежде всего нужен интеллектуальный контакт, — присоединилась к ней Анна не менее заботливым тоном, старательно скрывавшим ее подлинные чувства, — но, к сожалению, их будет очень трудно удовлетворить, — добавила она, сочувственно улыбаясь Ларе.

— Садись, пожалуйста. — Пет поспешно подал Ларе стул. — С удовольствием предложил бы тебе какой-нибудь напиток, но, увы, не знаю, как это теперь делается.

— Вам не дали ничего поесть? — удивилась Лара.

— Должно быть, кухарка не слишком точно записала твой рецепт, — вмешалась Анна с притворным огорчением. — Со мной это тоже случается.

— Мы не готовим пищу, — презрительно кинула Лара, но сразу попыталась сгладить впечатление от своих слов, добавив: — У нас в Башнях нет на это времени.

— Мы с удовольствием бы поели, — сказала Анна.

Лара странно посмотрела на нее, но ничего не ответила, затем подошла к пластинке с кнопками, укрепленной на стене, нажала одну из них и велела принести обед на трех человек.

— Сообразила, что тоже ничего не ела, — пояснила она, возвращаясь на место.

— Пожалуйста, садитесь к столу, — добавила она, чтобы напомнить, кто здесь хозяин. — Я обращу внимание тех, кто о вас заботится, на недопустимость их бездеятельности. Так отнестись к нашим гостям!

Несколько минут разговор шел на нейтральные темы, если так можно назвать словесный поединок обеих женщин, в котором каждая реплика была рассчитана на то, чтобы как можно больше задеть самолюбие соперницы. Если Лара была в этом до сих пор несравненным мастером, теперь ей пришлось признать, что она нашла достойную соперницу. Пет, не вмешиваясь, следил за прекрасной Наместницей, обдумывая, как это соперничество можно использовать для их целей. Их — значило Анны и его самого. Он пришел к выводу, что тщеславие Лары и ее абсолютное неумение проигрывать с достоинством могут еще пригодиться, хотя пока еще он не мог сказать точно, когда и для чего.

Наконец им принесли заказанную еду и, после нескольких минут молчаливого ожидания, пока люди в белых туниках расставили на столе приборы, разговор перешел на конкретные вопросы.

— Полагаю, у вас накопилось очень много вопросов, — начала Лара.

— Надеемся, что ты нам на них ответишь, — сказала Анна. — Это заменит нам истинные интеллектуальные наслаждения, которые ищем мы с Петом.

— Только немногие способны за один раз усвоить все, что вам следует узнать, — ответила Лара тоном, который явно подразумевал, что Анна к этой категорию явно не принадлежит.

Если бы кто-нибудь в этом усомнился, ему было бы достаточно взглянуть в глаза Лары, чтобы прочесть в них торжественное обещание, что, если только Анна окажется в ее власти…

— Ты управляешь этой Башней? — спросил Пет, не обращая внимания на продолжающийся обмен взглядами между женщинами.

— Это Башня Лоопа. Моя находится на территории древнего Сиднея.

— Зачем нужны эти Башни? Вокруг достаточно свободного места, — удивился Пет.

— Это долгая история. — Лара на секунду над чем-то задумалась. — Лучше, по-моему, послушайте то, что я вам должна сказать.

— Ну, говори! — серьезно, без тени насмешки сказала Анна.

— Мы уже давно не передаем знаний устно или с помощью микрофильмов. Теперь применяется гипнотическое обучение. Было бы проще всего, если бы вы согласились пройти такой курс учебы. Если у вас останутся какие-нибудь неясности, вы потом всегда можете меня спросить.

— Гипноз? — удивился Пет.

— Это огромный успех, — добавила Анна.

— Уверяю вас, что это не представляет никакой опасности.

Пет вопросительно посмотрел на Анну. Та ненадолго задумалась и решительно ответила:

— Все равно нам придется приспосабливаться к вашему миру.

— Правильно, лучше начать сразу, — одобрительно отозвалась Лара.

— Вы что-то говорили о телепатии, — опять вмешался Пет. — Сразу после нашего приземления.

— Да, мы умеем читать мысли. — Лара посмотрела на них с нескрываемым высокомерием. — Правда, не все, — сочла нужным добавить она после короткой паузы.

— Ты можешь читать мои мысли? — В голосе Анны прозвучало недоверие, смешанное со страхом.

Лара ответила не сразу. В ней боролось желание унизить соперницу и чувство правдивости. Пожав плечами, она призналась:

— Не знаю почему, но ваши мысли нам читать не удается. Это иногда случается. Мы называем такие личности непроницаемыми.

— Да, — сказал Пет мечтательно, — прошло столько веков.

— Ты говорил по радио, что вы возвращаетесь с Плеяд, хотя целью вашей экспедиции был Процион. Отчего такое различие? — Лара, наконец, перешла к истинной цели своего визита.

— Значит, вы не забыли о нас? — обрадовалась Анна. — После этой истории со станцией на Плутоне я решила, что вы принимаете нас за каких-то чудовищ.

— Они действительно приняли вас за пришельцев, — искренне рассмеялась Лара. — Честно говоря, если бы оказалось, что они правы, у нас была бы масса хлопот. Ведь это была явная агрессия, — добавила она с хорошо разыгранным беспокойством. Было ясно, что ответ на этот вопрос был приготовлен заранее.

— И ваше молчание, — с упреком вздохнула Анна, делая вид, что совершенно забыла о недавнем соперничестве с Ларой.

— Простите, мы уже давно не летаем в космос. В крайнем случае, на Марс или на Венеру, где существуют земные колонии. У нас настолько напряженный энергетический баланс, что даже связь поддерживается раз в неделю, и только в случае необходимости.

— Мы обратили внимание, что Система совершенно пуста, — грустно сказал Пет. — В наше время движение было настолько напряженным, что посадки приходилось ждать несколько часов.

— Прошло три тысячелетия, — напомнила ему Лара.

— Что это такое? — спросила Анна и показала на разноцветное желе, поданное на прозрачном блюдце. — Очень вкусно, — добавила она, набирая себе на тарелку вторую порцию.

— Роза ветров, — ответила Лара, нисколько не удивленная переменой темы. — Не спрашивайте меня, из чего она состоит, потому что я не имею понятия, — добавила она, словно извиняясь.

— Почему именно Роза Ветров? — спросил Пет.

— Во времена, когда мы чаще летали в космос, очень похоже выглядел экран, показывающий положение в пространстве.

— Действительно чудесно, — повторила Анна. — Советую тебе попробовать. — Она показала на пустую тарелку Пета.

— Раз вы мне обе советуете… — ответил Пет с безразличием и тоже положил себе на тарелку солидную порцию желе. — В самом деле, очень оригинально, — добавил он через минуту.

— Мне кажется, вам надо немного рассказать о себе. — Лара явно не хотела позволить отвлечь себя кулинарными отступлениями. — Мы знаем, что у вас произошла авария двигателей. Что было потом?

Пет позаботился о достаточно скорбном выражении лица и минуте горестного молчания.

— Это трагическая история, — произнес он медленно, с трудом заставляя себя говорить.

Анна перестала есть Розу Ветров и резко отодвинула от себя тарелку.

— В живых остались только мы, — выговорила она деревянным голосом. — Все погибли. Все! — Глаза ее затуманила влага.

— Прости! — перебил ее в этот момент Пет. — Для нас это очень тяжелые воспоминания. Весь обратный путь нам не удавалось не вспоминать о погибших. А теперь ты снова пробудила эти воспоминания, — Лара посмотрела на них с нескрываемым сочувствием. Казалось, что даже Анна нашла в ее глазах некоторую долю понимания.

— Это вы меня простите, — ответила Наместница смущенно. — Мне не надо было задавать этих бесцеремонных вопросов. Расскажете позже, когда привыкнете к Земле.

— Они были замечательными людьми, — сказала Анна с глубоким убеждением, словно не услышав последних слов Лары.

Пет заботливо посмотрел ей в лицо и молча взял за руку, бессильно лежащую на столе. Она ответила на пожатие и жалко улыбнулась. Ее глаза стали совсем влажными. Пет опасался, что она сейчас расплачется по-настоящему.

— Так или иначе, но нам придется через это пройти, — сказал он мягко, не выпуская руки Анны. — Хотя бы ради их памяти, — добавил он торжественно.

— Простите! Для меня это слишком быстрый темп. — Анна высвободила руку и с извиняющейся улыбкой поправила волосы нервным, абсолютно ненужным движением.

— У нас произошла авария устройства, управлявшего двигателями, — начал Пет. — Мы потеряли над ними контроль при полной тяге. Летели два года с трехкратным ускорением. Только потом Йени, наш капитан, рискнул войти в главный реактор, чтобы вручную блокировать подачу энергии в двигатель. Через час он умер. В это время большинство из нас лежали в гибернаторах в анабиозе, ожидая результатов очередных попыток ремонта неисправного устройства. После пробуждения оказалось, что мы летим совершенно в другом направлении, чем предполагалось. Тогда мы решили установить двухлетние дежурства по три человека. Дежурные должны были в основном заниматься ремонтом приборов управления и наблюдением за звездным небом. Приблизительно через триста лет мы оказались на окраине Плеяд. На Земле прошло полторы тысячи лет. Пятнадцать веков.

— Теперь уже тридцать, — поправила его Анна.

— Гилдор тоже погиб? — неожиданно спросила Лара.

— Гилдор? — Анна удивленно покачала головой. — Он с нами не летел. Этот старик все же выбрался в космос? — заинтересованно спросила она.

— Наши данные о вашей экспедиции очень отрывочные, — кивнула Лара, — словно извиняясь. — Его имя встречается в материалах о «Фениксе», но без всяких подробностей. Я думала, он летел с вами.

— Он был таким старым, что едва ли перенес бы такой полет, — выразила сомнение Анна.

— А чем Гилдор занимался? По нашим данным, он был генетиком. — Лара сказала это как бы между прочим, словно не придавала ответу значения.

Пет, однако, в этом сомневался. Анна, очевидно, тоже, поскольку ответила с явным недовольством:

— Генетиком? Ваши архивы явно не в порядке. Гилдор был изобретателем новой системы анабиоза. Именно той, которая применяется на «Фениксе».

— Видимо, в наших данных есть пропуск, — согласилась Лара. — Тридцать веков — большой срок.

— Кажется, он сначала в самом деле занимался генетикой, — сказал Пет неуверенно. — Но это было за несколько десятков лет до нашего отлета.

— Вы тоже вели какие-то работы в этой области? — спросила Лара.

— Пожалуй, работники архивов в наше время были не очень квалифицированными, — вмешалась Анна, слегка пожав плечами. — Мы написали несколько статей о преимуществах системы анабиоза, изобретенной Гилдором. Она была блестящим достижением. Засыпание и возвращение к жизни требовало всего по десять минут. До этого требовалось по несколько дней, — объяснила она увлеченно. — При необходимости быстрого пробуждения команды, например, при аварии, процесс Гилдора был незаменимым. Он давал людям реальные шансы на выживание. До вас спящая команда практически была беззащитна. Но… у вас, наверное, разработаны лучшие методы, — добавила она, неожиданно вспомнив, что ее знания относятся к доисторической эпохе.

— Боюсь, что нет, — нерешительно ответила Лара. — Я же сказала, что мы давно не летаем в космос. Когда-нибудь объяснишь мне все подробней.

— С удовольствием, — Анна явно обрадовалась, что, несмотря на давность, ее сведения совсем не устарели. — Когда хочешь, — добавила она тоном девочки, обрадованной интересом взрослых к ее идее.

Лара слегка улыбнулась ее словам, но ничего не сказала.

— Проще всего полететь на «Феникс», — предложил Пет. — Там все рассмотришь подробно.

— С удовольствием! — обрадовалась на этот раз Лара. — А пока пора оставить вас одних. Лучше всего ложитесь спать. Уже совсем поздно. Завтра возвратимся к вашему разговору.

С этими словами она встала из-за стола. За ней последовали Пет и Анна. У дверей Лара остановилась, словно что-то вспомнив.

— Если решитесь, завтра с утра можете пройти курс обучения, а уж потом мы полетим на «Феникс». Тоща будете знать об истории столько же, сколько и я. Это намного облегчило бы ваше знакомство с новой Землей.

— Согласны, затягивать нет причин, — согласился Пет.

— Но не раньше второй половины дня, — добавила Анна, — я ужасно измучена.

— Тогда до полудня, — улыбаясь, ответила Лара и вышла, явно довольная беседой.

Пет медленно запер за ней двери. Минуту они с Анной молча смотрели друг на друга.

— Очень приятная женщина, — сказал, наконец, Пет.

— Да, мне даже обидно, что мы поссорились, — ответила Анна, внимательно глядя в глаза Пета. — Кончим эту комедию, — добавила она медленно.

— Не нервничай, — успокоил ее Пет, не обращая внимания на ее телепатическое замечание.

— Мы слишком возбуждены возвращением, о котором столько мечтали, будем лучше спать, как посоветовала Лара. Чувствую, что еще немного и расплачусь, — сказала она вслух, а мысленно добавила: «От восторга перед твоими актерскими способностями».

— Ты мне ничем не уступила, я боялся, что ты действительно расплачешься при воспоминании о гибели остальной команды, — передал ей Пет, добавив вслух усталым голосом: — Ты права. Тоже валюсь с ног.

После этого они несколько минут ничего не говорили и ничего не думали. Просто старались поудобнее улечься в кровати.

— Не знаю, поместимся ли мы тут вдвоем? — сказала вдруг Анна. — Может быть, тебе лучше пойти в другую комнату?

— Что с тобой случилось? — удивленно подумал Пет.

— Ревную тебя к Ларе. Женщины так легко не забывают измены, — передала Анна с насмешкой, в которой он, однако, почувствовал частицу искренности.

— Куда делась твоя ясность мысли? Не было никакой измены.

— Ну, это не твоя заслуга.

— Не злись, — сказал он вслух. — Ведь между мной и Ларой ничего не было.

— Я видела как она на тебя смотрела, — ответила Анна тоже вслух.

— Прости, — пробормотал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. Анна ловко выскользнула из его рук.

— Эта сцена тебе явно не удалась, — передала она с нескрываемой издевкой.

— Будем лучше спать! Завтра нас ждет много дел. Спокойной ночи! — сказал он вслух и лег на бок. Они снова замолчали уже мысленно

Наконец, Пет решил, что все наблюдатели уже спят.

— Что ты думаешь об этом визите? — передал он.

— У нас есть время до двенадцати завтра, то есть двенадцать часов.

— Если мы подвергнемся гипнозу, то боюсь мы не сможем ему сопротивляться.

— Той аппаратуре, которую они применяют в процессе мыслей от оригинала к копии, безусловно поддадимся. Правда, не уверена, что к нам они применят тот же алгоритм.

— А я убежден. Ведь они приказали приготовить два адаптационных комплекта именно в отделе, занимающимся Призывом.

— Согласна.

— Что же будем делать?

— Мы можем оказывать воздействие на большинство здешних жителей без риска разоблачения. В том числе на телепатов, например, Вуура, если будем создавать впечатление, что им приказывает Тайный Совет.

— Однако, если мы не согласимся на предложение Лары, Совет начнет нас подозревать.

— Можно внушить наши приказы дикарям. Это уже кое-что.

— Можем внушить все, что захотим, всем. Только не можем в этом признаваться.

— Ты ведь не думаешь, что нам удалось бы телепатически приказать миллиарду людей одновременно. Не подозревал, что у тебя такая мания величия.

— Дикарям отдают приказы по радио.

— Мы даже можем приказать взять штурмом Башни. Я в этом уверена.

— Не говори глупостей. Положение слишком серьезно.

— А я думала, что это просто игра. Ты хотел бы играть с ними в такие игры? Сознайся, что только об этом и мечтаешь.

— Ты потеряла уже несколько минут из этих двенадцати часов, — сердито напомнил он, с упреком в мысли, — а ты все еще изображаешь идиотку.

— Как ты думаешь, мы можем свободно входить и выходить из этого помещения?

— Не знаю, — он подумал. — Скорее всего, да.

— Типы, которые приносили нам ужин, кажется, были теми же, что Лооп назначил после прилета. Они, вероятно, все время сидят под нашими дверями.

— Их всего четверо.

— Придется, к сожалению, выдать себя.

— Ты хочешь их ликвидировать?

— Узнать подробней план Башни. Структуру, меры безопасности, систему контроля, количество охранников, способы и пути выхода наружу.

— Сначала надо решить, что мы собираемся сделать.

— По-моему, это ясно.

— Одно дело — сорвать замыслы тайного Совета, другое — сделать так, чтобы никто этого не заметил.

— Саботаж? — спросила Анна с интересом.

— Очень тонкий, — ответил Пет, тщательно избегая конкретизировать свою мысль. Стража за дверьми наверняка состоит не из телепатов. Лооп не пошел бы на такой риск.

— Мы можем приказать все, что тебе придет в голову.

— Как в точности обстоит дело с их верой в Херста?

— Ты знаешь столько же, сколько и я.

— Но ты лучше чувствуешь эту информацию, — признался он с некоторым сожалением.

— Это что-то вроде религии дикарей.

— В Башнях парит полный рационализм?

— Знаешь, в повседневном языке остались какие-то следы. — Она заколебалась. — Впрочем, это только мое впечатление.

— А точнее?

— В некоторых случаях говорят «Ради Херста», но не больше.

— Как ты думаешь, повседневная мысль отличается от наших представлений трехтысячной давности?

— Скорее всего, не слишком изменилась. — Она снова заколебалась. — Ты задаешь вопросы, на которые я не знаю ответа. О многом я не имею понятия, — добавила она.

— Но ты же зондировала мысли Вуура?!

— Не будь ребенком! Ты знаешь все, что и я. Кроме того, ты побывал в моих мыслях.

— Я уверен во всем, — заговорил он после долгого молчания. — Этих четверых мы должны привлечь на свою сторону. Мы можем внести изменения в их мышление и должны это сделать.

— А конкретно?

— Мы прилетели из эпохи, когда жил Херст. Мы знаем, в чем состояли его истинные намерения. Поэтому нам не нравится то, что делает Лооп и его окружение.

— Именно этого хочет избежать Лооп.

— И мы должны укрепить его убеждение в правильности принятого решения. Они должны распространить по всей башне слухи на эту тему. Особенно о том, что тайный Совет делает все, что может, чтобы нас обезвредить.

— Это можно сделать, если Террористы действительно являются такой серьезной потенциальной угрозой, как вытекает из разговора Лоопа с Советом в гравилете. Если это так, то они должны уже узнать о нас и попытаться использовать как-то нас в своих целях. То, что ты предлагаешь, облегчит нам задачу.

— Тем более, что Совет они не очень беспокоят.

— Сейчас идет Призыв. В Башню прибывает сорок тысяч новых людей. Они будут главным предлогом борьбы террористов и Тайного Совета.

— В таком случае, надо воздействовать на дикарей, которые призваны в эту Башню.

— Рискованно. Мы практически ничего не знаем об образе жизни людей, — возразил Пет, — а поэтому, скорее всего не сможем полностью реконструировать структуру их мышления.

— Тот же риск относится и к четверке, которая дежурит за дверью.

— Может быть, ты права. — Пет все еще не был убежден полностью.

— Риск одинаков. Если уж рисковать, то в максимальном масштабе.

— Договорились! — она почувствовала в его мыслях давнюю несгибаемую решимость времен покорения Гилдора.

— Надо попасть к Вууру.

— Сначала этих четверых, — напомнил ей Пет.

— По одному?

— Так будет лучше.

Следующие полчаса они провели анализируя мысли четырех стражников, охраняющих их апартаменты. Уже в самом начале выяснилось, что Лооп приказал докладывать ему о всех подробностях поведения Пета и Анны. Соответственно, прежде всего, они убедились, что охрана уже сообщила, что гости заснули. Вся четверка происходила из последнего Призыва и практически не умела применять даже телепатию, в точности, как это предлагал Пет. Через полчаса в результате их воздействия, каждый из них был твердо убежден, что Анна и Пет — исключительные личности, знающие о Херсте больше, чем даже Тайный Совет который по этой причине решил их уничтожить. Им было совершенно ясно, что пришельцы не одобряют деятельность Совета. Их задача состояла в том, чтобы поделиться этими сведениями со всеми заинтересованными, то есть с каждым, в котором они уверены, что он не донесет о разговоре Тайному Совету. Пользуясь случаем, космонавты также узнали, что совещания Тайного Совета происходят в Башне еженедельно, а также, что руководителем Террористов является некий Куффа — историк, живущий в Бразилии. Оказалось, что Лара тоже отчасти покровительствует Террористам, или, во всяком случае, старается их использовать в своих целях. Вся эта информация была частью сплетен и слухов, ходивших среди непосредственных сотрудников и технического персонала Лоопа. Кроме того, от охраны Пет и Анна узнали, как лучше всего пробраться к Вууру.

— Надо идти, — сказал Пет после короткой передышки, которую они себе позволили, закончив зондирование стражников.

— В контрольном зале установлена система, регистрирующая звуки и изображения в течение всего Призыва. Не забывай об этом! — Анна явно нервничала.

— Чего ты боишься? — удивился Пет. — Пока все идет превосходно.

— Мы никогда не пробовали изменение чьих-либо мыслей в таком масштабе. Даже на Гилдоре были только отдельные случаи.

— Там были наши.

— А?

— Да, ты права. Понимаю, — медленно подумал Пет, — но ты сама знаешь, что у нас нет выбора. В этой игре не будет ничьей. Или Тайный Совет захватит наше сознание и использует его в собственных целях, или нам удастся сорвать их план. Ради этого мы вынуждены идти на максимальный риск. Теперь люди совсем не те, что были три тысячелетия назад.

— Что ж, пошли! — тихо выдохнула Анна и направилась к двери.

Она вышла первой. За ее спиной вплотную шел Пет, максимально сосредоточенный и готовый сфокусировать свое поле в мозгу каждого, кто стал бы на их дороге. На мгновение они остановились, молча ожидая реакции сторожей. Их не ждало никакой неожиданности. Все четверо молча склонили перед ними головы. Затем один из них слегка выпрямился и спросил:

— Нужна ли вам наша помощь, достопочтенные?

— Ведите себя так, как будто мы не выходили из своего помещения, — приказал им Пет тем же тоном, что прежде Лооп. В ответ они поклонились еще ниже, а тот, который только что говорил, преданным голосом заявил:

— Ваша воля — приказ для нас, достопочтимые.

Они молча прошли до конца коридора и остановились перед дверью главного лифта.

— Какой уровень? — спросил Пет.

— Минус тридцать, — ответила Анна, — но мы туда не попадем, не зная соответствующего пароля.

— Тогда едем на двадцать девятый уровень. Там находятся только энергетические установки, а, значит, не должно быть людей. Попробуем установить контакт с Вууром. — Они вошли в лифт. Анна приблизила руку к сенсору. Когда кабина остановилась, они увидели перед собой коридор без дверей.

— Пожалуй, не стоит двигаться дальше, — мысли Пета были предельно напряженными.

— Страхуй меня! — кивнула Анна, и начала искать мысли Вуура. На этот раз ее задача была намного легче, поскольку раньше она уже была с ним в телепатическом контакте, но даже теперь поиски заняли четверть часа. Пет, который внимательно следил за мысленным полем, почувствовал, что кто-то приближается к лифту. Он молниеносно окружил Анну полем психоблокады, а сам сконцентрировался на проникновении в мысли приближающегося человека.

— Кто вы такие, и что вы здесь делаете? — принял он к своему сведению телепатический вопрос.

Пет быстро обдумал дальнейшие действия. Он ни в коем случае не должен был позволить постороннему войти в мысли Анны, но на фокусировку поля оставалось более чем достаточно времени. Ему не хотелось немедленно применять крайние меры. Неожиданное обнаружение трупа рядом с уровнем Призыва вызвало бы ненужный шум и могло бы направить подозрения на них. Поэтому Пет решил сначала прозондировать мысль спрашивающего. Это был мужчина. Пет решил войти в эту личность с полной силой. С излишней силой: мозг человека был перегружен и он потерял сознание. В это время Анна, наконец, получила нужную информацию и присоединилась к мыслям партнера, чтобы сориентироваться в ситуации.

— Надеюсь, ты его не убил? — спросила она с опасением.

— Не думал, что они такие слабые, — пробормотал Пет и предложил исследовать пришельца. Это был Новый Человек, один из непосредственных контролеров Призыва. Он тоже знал пароль, но это, в данный момент, не имело значения. О замене тел ему не было известно, так что он не мог быть важной фигурой. Его звали Яр. По специальности он был электриком. Пет только поверхностно просмотрел его знания, усваивая наугад отдельные данные.

— Прекрати, — поторопила его Анна. — У нас нет времени.

— Убить его?

— Ты что, сошел с ума? Сделай с ним то же, что с нашими стражниками.

— Это требует времени.

— Ничего. Прикажи ему выполнять все наши распоряжения, переданные голосом или телепатически, — добавила Анна со свойственной ей практичностью.

На уровне двадцать девять потеряли полчаса, но зато приобрели сильного союзника. Яр управлял всем энергетическим хозяйством Башни и, кроме того, обладал телепатическими способностями, так что его можно было вызывать в любой момент в нужное место Башни.

— Пароль «Рубан», — произнес почему-то вслух Пет, не оглянувшись на все еще лежащего Яра, и направился в сторону лифта.

— Человек Херста, — мысленно ответила ему Анна удивленным тоном.

— Как это? — Пет обеспокоено остановился.

— В памяти Вуура пароль звучит «Человек Херста».

— А для этого типа, — Пет показал мизинцем на лежащего Яра, — он звучит «Рубан». Мне кажется, что подсознательно мы считали их идиотами. — Пет, не скрывая тревоги, поспешно обдумывал ситуацию.

— Может быть, вход в секцию Призыва охраняется системой биоконтроля, аналогично тому, как это сделано на «Фениксе»?

— В этом случае, у нас нет никаких шансов.

— Разве, что этот тип, — Анна повторила с иронией жест Пета, — пойдет с нами и откроет двери.

Эта мысль оживила Пета.

— Ты можешь даже велеть сделать это Вууру, — добавил он, неожиданно увлекшись идеей.

— Кажется, все-таки ты стареешь. — Анна с притворной заботливостью посмотрела на партнера. — Вуур должен быть под постоянным наблюдением.

— Ладно, согласен на Яра, — согласился Пет, делая вид, что не заметил иронии.

Анна была совершенно права. Если он с самого начала будет совершать школьные ошибки, их похождение закончатся.

— Крепко ты ее уложил, — раздался в его мыслях голос Анны, склонившейся над потерявшим сознание Яром.

— Очень уж они слабые, — ответил он, также наклонившись над электриком.

Несколько пощечин отдались в пустом коридоре опасно оглушительным эхом. Анна посмотрела на него с легким упреком.

— В нашей ситуации эти несколько оплеух не повредят, — сказал Пет, оправдываясь.

— По-моему, мы и так перешли все границы, в которых имели шанс быть незамеченными. Просто чудо, что нас еще не обнаружили. — Анна повела плечами, с отвращением наблюдая, как Пет приводит в сознание Яра. Наконец, ей показалось, что у него дрогнули веки. Она осторожно пробралась в его мысли. Инженер приходил в себя. Пет тоже это заметил, и вместе с Анной еще раз обыскал его мозг. Яр был допущен только в некоторые помещения Призыва, где действовал пароль «Рубан». Дальше могли проникнуть только Вуур, Йена и члены Тайного Совета. Вскоре они оказались на Тридцатом этаже и отпустили Яра. Пет почувствовал неприятный спазм желудка. Отсюда уже не было отступления.

— Не нравится мне все это, — передала Анна, инстинктивно прижимаясь к Пету.

— Мне тоже, — заверил ее тот с самым глубоким убеждением, на которое был способен.

— Почему здесь нет никакой охраны? — с беспокойством подумала Анна.

— Очевидно, Лооп верит в надежность системы безопасности. Не забывай, что без его разрешения в эту Башню никто не может проникнуть.

— Они могут иметь систему «камер».

— Они убили бы нас на месте только за то, что мы обладаем большими, чем Совет способностями. Так что считай камеры неизбежным риском.

— Опять придется зондировать мысли Вуура, — вздохнула Анна, — он скоро начнет что-то подозревать.

— Сделай с ним то же, что и с остальными.

Анна молча посмотрела на него, окружив себя блокадой. Пет понял, что она опасается близости Вуура к Тайному Совету. Однако, другого выхода не было. Уже через две минуты оказалось, что Вуур может впустить их внутрь. Это был крупный недосмотр Лоопа, тем более, что с пульта Вуура можно было управлять гипнотической программой во всех Башнях.

— Все это слишком примитивно, — передала Анна, когда они оказались внутри.

— Никто не учитывает в своих планах возможность вмешательства богов, — ответил Пет. — Постарайся их понять и простить.

— Не подозревала у тебя такой мании величия.

— И сейчас ты ее недооцениваешь.

— Тогда поиграй в бога с Йеной. Мы должны знать все, что ей известно. А я займусь Призывом.

Следующие тридцать минут каждый из них занимался своим делом. Только раз тишину нарушил сигнал видеофона на пульте Вуура. Это Лооп хотел убедиться, что Призыв проходит нормально. А в это время, Пет занимался закреплением в подсознании Йены тех же приказов, что и всем остальным их подопечным. Анна уже без излишних сомнений проделывала то же с Вууром. Приняв эти меры безопасности оба сосредоточились на аппаратуре, предназначенной для гипнотического обучения дикарей. Около часа они напряженно работали, изменяя стандартные процедуры. Их цель была проста. Всем дикарям требовалось привить приказ повиноваться Пету и Анне. После краткого обмена мнениями добавили также приказ делать все, что было в их силах, для избрания Лоора членом Тайного Совета. Их работа была не слишком сложной Теперь они обладали одновременно знаниями Вуура и Йены, не говоря уже о собственном опыте. Поэтому на программирование основного приказа хватило несколько минут, трудности состояли, в основном, в защите введенных требований от преждевременного проявления. Эти процедуры заняли, в общей сложности, почти сорок минут. Еще через четверть часа программа была передана во все Башни Земли. Им только не удалось полностью затереть следы своей деятельности. Процедуры были дополнены автоматически, с использованием главного мозга Призыва. В нем и заключалась опасность. След вмешательства остался в вечной памяти, где хранились все приказы, отданные когда-либо в ходе Призывов. Их полное устранение требовало бы уничтожения всей Башни.

— Этот Херст был не дурак, — разочарованно передал Пет, после очередной неудачной попытки решения той задачи.

— Оставь, — Анна презрительно повела плечами. — Лучше изучим матрицу новых тел. — Следующий час они внимательно анализировали структуру тел обитателей Башен.

— У них на несколько потенциальных возможностей меньше, чем у нас, — подвел итог Пет.

— Они обладают телепортацией, а мы — нет.

— Потенциально мы тоже на нее должны быть способны.

— Может быть, это связано с облучением, которое предложил Херст?

— Пусть компьютер покажет на дисплее действие излучения, — приказал Пет Вууру. Потом они с Анной всматривались в дисплей, на экране которого происходила странная реакция, в которой они сначала ничего не могли понять. Только после нескольких повторений Анна разобралась в действии этих лучей.

— Похоже, что это что-то вроде катализатора, который увеличивает вероятность развития потенциальных возможностей каждого человека.

— Может быть, — неуверенно ответил Пет. — Неправдоподобно, что они изменяют генетическую структуру.

— Вуур, прикажи мозгу промоделировать влияние облучения за тысячу лет, — приказала Анна.

Вскоре все было ясно. Излучение было катализатором. Успокоившись в этом отношении, Пет и Анна изучили возможность переделки гипнотических излучателей двух дополнительных агрегатов, подготовленных по приказу Лоопа. Очень быстро они полностью убедились, что это было неосуществимым. Оба агрегата управлялись вручную, и трудно было даже сомневаться, что оператором будет кто-либо из Тайного Совета.

— Должен же существовать какой-то выход! — в отчаянии передал Пет.

— Позволь усомниться. Можем только бежать. Если только память Вуура не подвела, можем отсюда связаться с «Фениксом».

— Ты думаешь, что им придется долго нас искать?

— Они не смогут вырваться силой. Это лучше, чем ничего.

Пет, не совсем убежденный в ее правоте, покачал головой и молча смотрел, как Анна связывается с кораблем и требует прислать разведывательную капсулу к подножью Башни. Ему казалось, что это бессмысленно.

— Который час? — спросил он неожиданно.

— Два двадцать семь, достопочтимый, — ответил Вуур.

— Зародыш развивается за шесть часов, — пробормотал Пет себе под нос.

— Что ты собираешься делать? — Анна с любопытством посмотрела на него.

— У тебя есть два свободных зародыша? — спросил Пет Вуура, не обращая внимания на Анну.

— Пет, ты сошел с ума! 91 не собираюсь заменять свое тело!

— У нас остается только час на подготовку соответствующих программ.

— И что потом?

— Сделаем два тела. Твое и мое, — сказал он, словно собирался изготовить кольца для ключей. — Конечно, мы не передадим им наших личностей, только минимум мозговых функций, чтобы они могли жить.

— Потом встанем рядом с ними и будем надеяться, что Лооп выберет для своих опытов копии, а не нас. Слабо. Готовь свое тело, а я улетаю на «Феникс».

— Копиями будем управлять телепатически. Как раз из «Феникса», — передал он, не скрывая триумфа.

Анна подозрительно смотрела в пространство, обдумывая предложение. Ей пришлось признать, что только совершенно бессовестный Пет мог придумать такую коварную интригу.

— Можем не успеть, — согласилась она в конечном счете. — Все равно не вижу другого выхода.

В ходе работы с копиями, Анна все больше увлекалась замыслом Пета.

— Это так невероятно, что должно удаться, — передала она убеждение, когда они кончили программирование и наблюдали, как машины развивают их зародыши.

— Во всяком случае, нам это необходимо — поправил ее Пет.

— Как ты думаешь, они не обнаружат капсулу? — спросила она с неожиданный беспокойством.

— Сомневаюсь. У них нет причин контролировать воздушное пространство.

— Что мы знаем об их причинах?

Пет слегка пожал плечами, словно хотел сбросить бремя напряжения, с которым жил последних несколько часов.

— Мы не годимся на роли богов, — передал он, с горькой улыбкой.

— Но и на роли мучеников.

— Сколько времени еще требуется нашим зародышам? — обратился Пет к Вууру.

— Около часа, достопочтимый.

— Копии будут в состоянии ходить сразу после окончания процесса?

— Нужна получасовая подготовка, достопочтимый.

— Можно начать эту подготовку уже сейчас? — вмешалась Анна.

— Да, хотя так никогда не делали, достопочтимая.

— Не важно, начинай! — приказал Пет.

— Ты продумала, как доставить наши копии в наши комнаты, а потом попасть в каюты «Феникса»? — спросил он у Анны.

— Копии доведем сами, а из Башни имеется несколько десятков выходов.

— Скорее всего, их охраняют.

— Покажи нам планы выходов из Башни и систему охраны, — приказала Анна Вууру. На главном экране компьютера появилась довольно наглядная схема.

— Ты прав. Они не только неглупые, но еще и недоверчивые люди, — сказала она присмотревшись.

— Это все выходы? — поинтересовался Пет.

— Есть еще аварийные туннели на случай катастрофы, достопочтенный, но ими никто никогда не пользуется.

— Окажи их нам.

— Иногда мне кажется, что я издавна умею предсказывать будущее, — вздохнул Пет, изучив схему.

— Можно приказать, чтобы выключили защитную систему, — подсказала ему Анна.

— Это, вероятно, вызовет тревогу. Как сюда попадают туземцы во время Призыва?

— Через главные ворота, достопочтенный.

— Их отсюда можно открыть, не так ли?

— Да, достопочтенный.

— Это могло бы подойти. — Анна облегченно вздохнула.

— У нас остался один час, — нервно сказал Пет, и начал автоматически постукивать пальцами по контрольному пульту. Анна смотрела в угол, покусывая губы. Только Вуур вел себя так, словно ничего особенного не произошло. Для него, в самом деле, все обстояло нормально. Он был только польщен присутствием своих владык.

— Ты уверена, что мы ничего не упустили из виду? — Пет не выдержал долгого молчания.

Анна пожала плечами и раздраженно покачала головой.

— Как и ты. Копии должны их обмануть, хотя бы на какое-то время. Потом посмотрим.

— Мы оставили, кажется, много следов в компьютере. Если Совет узнает об этом, то не задумается ни на секунду.

— Ты сам знаешь, что нас не так просто убить.

— Нас, но не копии. На расстоянии у тебя не будет такой быстрой реакции, как обычно.

— Пока не узнают о подмене, едва ли решатся напасть на нас. Забываешь о Террористах.

Они снова замолчали до момента, когда Вуур доложил, что копии готовы.

— Чувствую себя глупо, — призналась Анна с полуулыбкой, полугримасой.

— У нас нет времени на сантименты. Начинаем!

Они начали трудный и деликатный процесс управления своими новыми телами. Для начала велели им прийти в Контрольный зал.

— Боже, какие мы идиоты, — от неожиданности сказал он вслух. Рядом раздался нервный смех. Анна смеялась долго и заразила Пета, хотя ситуация и не была такой уж смешной. Их копии были голыми.

— Это было почти гениально, — передала Анна, — забыли только об одном. Неплохо бы учесть условия, в которых мы действуем.

— Ничего не поделаешь. — Пет был явно недоволен собой. — Раздевайся.

— Может быть, ты отвернешься? — передала, задыхаясь от смеха, Анна. Она кое-как сняла с себя тунику и приказала своей копии надеть ее. Когда, наконец, Анна справилась со смехом, она внимательно рассмотрела Пета и поморщилась с отвращением.

— И ты, и копия совсем не симпатичные. Ужасно бледные, — подвела она итог своим наблюдениям.

Пет ничего не ответил. Он тоже наблюдал, но результат оставил для своего сведения. Только на мгновение в его глазах промелькнула искорка опасения, что он смотрел слишком долга и пристально. Его взгляд, конечно, не ускользнул от внимания Анны.

— Сатир. Похотливый сатир, — передала она с возмущением, только немного преувеличенным, и снова начала смеяться. В ритме беззвучного смеха поднималась и опускалась ее грудь, гипнотизируя Пета. Опасную идиллию прервал сигнал видеофона. Лооп во второй раз за время их пребывания в Контрольном зале интересовался ходом Призыва.

— Переходим к этапу обучения, достопочтенный, — раздался униженный голос Вуура.

— Сообщи мне, когда начнется последний этап, — кивнул Лооп и выключился. Пет и Анна облегченно вздохнули, несмотря ни на что стоя голыми в запретном для них месте. Человек всегда предпочитает рисковать одетым, даже если одеждой является туника.

— Начинаем, — поспешно передал Пет, забыв о своих недавних эмоциях.

— Подожди немного. — Анна нервными порывистыми движениями соединилась с «Фениксом» и приказала поставить капсулу у главного входа.

— С какой стороны находятся эти ворота? — спросила она Вуура.

— С севера, достопочтенная.

— Начнем же, наконец, — пробормотал Пет, приказывая Яру прибыть на тридцатый уровень.

— Черт! — выругался он через секунду. — Этот идиот уже спит, — видя удивленное лицо Анны.

— Оставь его в покое. Нас выпустит Вуур.

Копии они свели в свои комнаты беспрепятственно, не считая легкого возбуждения, которое не оставляло их в течение всей дороги. Оно вытекало не столько из возможности нежелательных встреч, сколько из того, что им впервые пришлось управлять самими собой на расстоянии. Они до этого не знали такого странного ощущения. Одно дело — теоретически представить себе такую возможность, другое — осуществить ее на практике.

Остальная часть плана также была выполнена неожиданно легко. Точно в семь часов утра они уже прибыли на разведывательную палубу «Феникса». Их первым побуждением было заказать подъем в одиннадцать тридцать. Потом они легли в зале анабиоза и заснули углубленным гипнотическим сном, во время которого их тела подвергались всевозможным регенерационным процедурам. Игра, которую они должны были начать в полдень, имела слишком большое значение, чтобы вести ее усталыми и бессильными.

Лооп все время поглядывал на часы. Было уже одиннадцать, а Лара все еще не появилась. Вчера ночью она неожиданно вылетела в Бразилию, никому не сообщив о цели путешествия. Призыв закончился четверть часа назад. Теперь все дикари находились в адаптационных помещениях, где постепенно усваивали недавно полученные знания. Пет и Анна спали в своих комнатах, и не производили впечатление людей, которые скоро проснутся. Все было в полном порядке, но Лооп не смог освободиться от странного предчувствия угрозы. Подсознательно он ожидал каких-то последствий прибытия «Феникса». В течение ночи он предпринял еще две неудачные попытки пробиться на корабль. Они обошлись ему в семь погибших людей.

Вдруг экран видеофона, стоящего на его письменном столе, вспыхнул, и на кем появилось лицо одного из Новых Людей, которые дежурили в центре подслушивания.

— Приветствую, Лооп, приближается Лара.

— Хорошо! — кивнул он, и уже хотел отключиться, когда неясное побуждение заставило его спросить:

— Ночь прошла спокойно?

— Да, — ответил дежурный, но Лооп уловил в его словах едва заметную нотку колебания.

— Что случилось? — спросил Лооп, с трудом подавляя беспокойство.

— Не знаю. Однако, около шести утра дежурному технику показалось, что на «Феникс» прилетел какой-то аппарат.

— Как это понять? Вы не зарегистрировали этот факт на пленке?

— Этот район никогда не контролировался. Техник включил приборы случайно. Они дали показания, соответствующие посадке какого-то предмета на борту «Феникса». Однако, для точной регистрации было слишком поздно

— Проанализируйте эту запись еще раз, — приказал Лооп, — и немедленно начните наблюдения за кораблем и его окружением. Организуйте радиоподслушивание во всех диапазонах. Начать немедленно, — добавил он, уже серьезно обеспокоенный. — Может быть, это Лара, — пришло ему в голову, однако он быстро понял абсурдность подозрения. Беспокойство охватило его с прежней силой. С наибольшей охотой он приказал бы ликвидировать Пета и Анну, но знал, что в данный момент не может себе позволить спровоцировать раскол Совета. Кроме того, любой ценой надо вырвать тайну проклятого защитного поля. После недолгого раздумья Лооп соединился с Мексикой, где находилась основная резиденция Научного Совета, и потребовал беседы с ее представителем.

— Эмма, немедленно прилети сюда, — сухо произнес он перед экраном вместо приветствия.

— Что произошло? Революция?

— Узнаешь здесь. Жду. — Он выключил видеофон и приказал доложить, что делает сейчас команда «Феникса». Они все еще спали. «Сколько же можно?» — удивился он про себя, и тут ему пришла в голову мысль, что эта сонливость подозрительна. Немного успокоился он тогда, когда вспомнил их вчерашнее поведение. Они, кажется, были влюблены, так что должно быть не имели ночью времени на сон. «Надо будет это выяснить», — решил он и приказал установить во всех их комнатах телевизионные камеры. Сразу после этого вошла Лара.

— Что с тобой случилось? — заговорила она уже в дверях. — Мне передали, что ты ищешь меня с самого утра. Разве я уже не имею права на личную жизнь? — пожаловалась она, тяжело вздыхая.

— Где ты была?

Она пытливо посмотрела на него и поняла, что речь пойдет о важном деле. По крайней мере, важном для него.

— В чем дело? — вопрос задала уже Лара-Наместник Азии.

— Ты договорилась с нашими космонавтами о встрече через полчаса.

— Не думаешь ли ты, что я об этом забыла? — Ее слова прозвучали зловеще.

— Речь идет не об этом, — успокоил ее Лооп, который не собирался в этот момент начинать ссору. — Окончился Призыв. Надо подготовить гипнотические программы.

— Это займет у меня четверть часа.

— Где ты была?

— Опять начинаешь?

— Сегодня ночью зарегистрирован чей-то визит на «Феникс», — Лооп пошел на блеф.

— Чей?

— Не знаю, — признался он после короткого размышления. — Даже нет полной уверенности, что такой визит имел место. Это только подозрения дежурного техника.

— Приказано вести наблюдение, — она утверждала, а не спрашивала. — Но ведь Пет и Анна находятся в Башне. Твой техник уверен, что не ошибся?

— Скоро узнаем. Я приказал подробно проанализировать данные записей.

— Что делают гости?

— Спят. — Во взгляде Лоопа промелькнула тень иронии. — Кажется, они провели трудную ночь, — добавил он равнодушно.

— Что еще? — Лара сделала вид, что не поняла.

— Где ты была?

— У Куффы.

— Начала встречаться с Террористами? Впервые слышу об этом.

— Он уже знает об их прилете.

— Этого следовало ожидать.

— Заявил, что хочет встретиться с ними лично.

— Прекрасно!

— Завтра, — добавила Лара со зловредной усмешкой.

— Завтра космонавты уже будут нашими сторонниками. Пусть встречаются с ними даже… — Он взглянул на часы… через два часа.

— Ты полагаешь, он ни о чем не догадается? Он сообразительный человек.

— Это уже твоя забота, — напомнил Лооп, — потому я и обращаю внимание на гипнотическую программу.

— Их схему я уже продумала. Остальное сделаю по ходу ввода, — заверила Лара решительно.

— Во всяком случае, не затягивай. Космиты ждут очеловечивания.

После ухода Лары Лооп долго раздумывал. Зачем она посетила Куффу? Ведь Тайный Совет не вынужден обстоятельствами считаться с Террористами до такой степени. Значит, не исключено, что истинная цель этой странной вылазки была другой. Что именно? Здесь перед ним встала неразрешимая задача. Если бы за этим скрывалось что-то по-настоящему серьезное, она бы ему, очевидно, не сказала о своем визите. Хотя, может быть, Лара не доверяла ему до такой степени, что сочла целесообразным лично проинформировать Куффу о возвращении «Феникса». Да, так могло быть. Тогда, сообщая ему о беседе и о желании Куффы встретиться с космонавтами, она, скорее всего, хотела принудить его к отмене возможных приказов об убийстве. «Довольно ловко», — пробормотал Лооп себе под нос, презрительно улыбаясь. Лара, видно, не отдает себе отчета в том, какую силу дает защитное поле тому, кто им обладает. Тогда он мог бы провести Великое Изменение так, как стремился. Он был уверен, что это единственный верный способ. Однако, у Лары были другие взгляды и другой единственно верный путь. Надо будет внимательно посмотреть ее гипнотическую программу. Наконец, он вспомнил о Вууре. Все было уже почти улажено, транспорт подготовлен. Он соединился с ним еще раз.

— Совет доволен твоей работой, Вуур, — сказал Лооп, как всегда в безразличной форме. — Когда Лара закончит свои дела в твоем отделе, отправляйся на двенадцатый уровень. Полетишь дать отчет в Мексику.

— Потом можешь делать, что хочешь, — прибавил он милостиво и выключился, не ожидая благодарности. Минуту Лооп смотрел на пустой экран, а потом решительно нажал кнопку вызова персонального отдела.

— Представьте мне новейшие данные о профессоре Куффе и текущий прогноз поведения Террористов, — медленно цедя слова сказал он. Когда экран погас, настроение его немного улучшилось. Однако беспокойство, которое он почувствовал с момента возвращения «Феникса», не совсем покинуло его.

Пет и Анна сидели в отсеке управления и проверяли память главного компьютера.

— Опять сделано несколько попыток прорыва поля, — беспокойно передал Пет.

— Серьезных?

— Не знаю. Нет характеристик. Не похоже ни на один из известных мне видов оружия.

— Покажи! — попросила Анна, и он сразу почувствовал ее присутствие в своих мыслях. — Как будто кто-то пытался пройти через поле. Какой-то человек или животное.

— Был бы зарегистрирован момент обнаружения и расстояние.

— Разве что кто-то…

— …телепортировался, — окончил он ее мысль, и стер всю запись.

— В таком случае они уже знают…

— Знали об этом с самого начала!

— …что мы для них представляем ценность, — окончила она, одновременно блокируя свои мысли. В ее глазах появились хорошо знакомые ему искорки.

— Валяй смело! — передал он с неискренней уступчивостью. Он принимал этот тон тогда, когда и в самом деле не знал, о чем думает его собеседник.

— Не догадываешься?

Пет не ответил на поддразнивание, послав под защитой своей ментальной блокады несколько особенно сочных эпитетов в ее адрес.

— Это просто. Если в Тайном Совете действительно происходят ссоры, то раньше или позже кому-нибудь из них придет в голову очевидная идея, что обладание таким полем дает практически абсолютную власть над остальными. Более того, полагаю, что об этом они думают давно.

— Теперь, когда им известно, что такое поле в принципе можно создать, им достаточно привлечь к работе своих ученых.

— У нас на Гилдоре это заняло почти шестьдесят лет работы коллектива из десяти человек, мыслящих о проблеме на основе полного телепатического объединения сознаний. Ничто не говорит в пользу того, что они применяют подобный метод. Их телепатия для этого слишком примитивна.

— Ты хочешь с ними торговаться? — с сомнением спросил Пет. — Не думаю, чтобы это что-нибудь дало. Они нас слишком боятся.

— Думай, что хочешь, — передала она сердито, — но у меня есть предчувствие, что поле будет нашим сильным козырем.

Дальнейшую дискуссию прервал приход Лары в их прежнюю спальню. На этот раз она вошла без стука. Только благодаря тому, что Пет все время поддерживал контакт со своей копией, принимая ее ощущения, их не застали врасплох. Через мгновение они с Анной были заняты поддерживанием должного интеллектуального уровня обеих копий. После нескольких банальных вопросов Лара напомнила им о вчерашней договоренности. Через полчаса копии уже лежали в знакомых помещениях Призыва. Затем начался сеанс. Пет невольно восхитился продуманной стройности предложенного им материала. Современная им эпоха и более раннее время. Более поздняя история. О повседневной будничной жизни: как вести себя во время еды, в кафе, на танцах и так далее.

— Не думал, что у них сохранились еще такие обычаи. — Пет не скрывал удивления.

— Народ надо чем-нибудь занять, — прокомментировала Анна.

Тем временем, Лара начала ввод программ, обеспечивающих нужное мировоззрение и послушание. Она начала с того, что они не могут рассчитывать на какое-нибудь уважение в этом мире, если не одобрят существующих порядков: за этим следовало много подобных указаний, нацеленных на все более глубокое подсознание, одновременно получили порцию приказаний, относящихся к Тайному Совету, которому они должны подчиняться во всем. Здесь крылось так же что-то, чего они сначала не поняли: к этим требованиям были добавлены другие условия, по-видимому, им не противоречащие, и даже усиливающие их действие, но направленные непосредственно на их глубочайшее подсознание. Пет с Анной заинтригованно переглянулись. Эта часть программы производила впечатление попытки предъявить какие-то дополнительные приказы, но так, чтобы в этом никто не мог разобраться. По отдельности каждый из приказов был непонятен, и только все вместе они составляли единое целое. Однако, части были разбросаны через довольно большие интервалы и всегда кончались странным сигналом, значение которого нельзя было расшифровать почти до конца передачи. Наконец, ситуация стала ясной. Лара не была столь наивной, как можно было решить на основании ее внешности. Все скрытые приказы имели совершенно определенный и довольно прозаический смысл. Уважение к Совету — само собой, не целиком подчиняться только Ларе. Помогать Террористам, но относиться к ним только как к орудиям, не как к настоящим союзникам. Таинственный сигнал был страховкой Лары на возможный, хотя и правдоподобный случай непослушания. Он приводил к немедленной, но кратковременной потере сознания. Лара, несмотря ни на что, хотела использовать их знания. Сеанс окончился попыткой прозондировать их мысли и понять. Поле было очень сильным, очевидно, увеличенное с помощью соответствующей аппаратуры, но вернуло Ларе только материалы, которые она сама только что ввела им.

— Ей будет над чем поломать голову. — Пет засмеялся со злорадным удовлетворением.

— Ты начинаешь из-за нее терять голову. Смотри! — передала упрекающе Анна.

— Это ты смотри!

— Да-а?

— Не увлекись кем-нибудь де здешних мужчин. Всегда питала слабость к новым лицам, — напомнил он ей равнодушно.

— Но никогда только к одному.

— Точно.

— Нам необходимо несколько минут покоя, — сказала она неожиданно, и с наслаждением потянулась.

— Меня мучают эти штучки, — добавила она с нескрываемым раздражением.

— Еще всего несколько минут.

Действительно, вскоре возле копий появилась Лара. Глядя на них с интересом, она спросила, как они перенесли гипноз. Ее тон напоминал голос врача, который говорит с особо тяжелым больным.

— Можно выдержать, — успокоила ее Анна.

— Нам надо немного времени на усвоение всех полученных знаний, — добавила она в ответ на их взгляды.

— Уже можно встать? — поинтересовался Пет.

— Не вижу причин для возражений.

Они с трудом встали. Анна чуть не упала, и Пет едва успел ее поддержать.

— Немного самоконтроля, — сказал он, с извиняющейся улыбкой.

— Сосредоточься, девочка, — передал он в действительности Анне, лежащей рядом с ним на борту «Феникса».

— Прости. Я тебе уже сказала, что это меня мучит, — ответила она мысленно, вслух же извинилась перед Ларой, успокоив ее, что эта минутная слабость.

— Может быть, отложим визит на «Феникс»? — предложила Лара.

Но ни Анна, ни Пет не хотели продолжать опасную игру копиями сверх необходимого минимума. Поэтому они заверили Анну, что откладывать обещанный визит нет причин. Через час все трое находились на борту «Феникса». Лара не могла скрыть своего впечатления. Мощь корабля поразила ее. Его трехсотметровая высота, гордо вздымающаяся над джунглями, внушила ей неожиданную робость, тем более, что Земля уже две тысячи лет не посылала экспедиций за пределы Солнечной системы. Анна и Пет даже при посредстве копий почувствовали, что когда они вели гостью в отсек управления, по пустынным палубам, где только изредка встречались ремонтные автоматы, ее отношение к ним существенно изменилось. Это было видно не только по ее жестам и осанке, которые выражали ранее не свойственную ей скромность, но также и по глазам, в которых отражались восторг, увлечение и даже некоторая зависть. В ней пробудился старый человеческий сон о звездах, и Анна с Петом стали для нее его олицетворением. Но это продолжалось недолго, и скоро в кресле отсека управления сидела прежняя Лара. Спокойным, даже равнодушным тоном она расспрашивала их о назначении и устройстве разнообразных бортовых систем. Особенно ее интересовало поле. Так же спокойно Пет и Анна давали пояснения. Скрытность была бессмысленной. Об открытом бунте нельзя было даже помышлять. Наибольшее затруднение у них вызвало то, что они никак не могли найти случая для замены копий на свои скромные особы, которые они предпочли бы видеть у пульта управления вместо кукол, которых в любой момент датчики могли принять за узурпаторов. Нормально для обслуживания «Феникса» требовалось тридцать человек. Только когда на Гилдоре было принято решение об отправке этой экспедиции, были сделаны большие переделки в прежних цепях. Прежде всего, автоматизировали управление в такой степени, что корабль мог вести один человек. Кроме того, установили систему датчиков безопасности, которые регламентировали работу и реагировали только на биотоки Анны и Пета. Зашли так далеко, что ввод новых персональных блоков был возможен только на Гилдоре. Даже Пет и Анна не знали расположения соответствующих управляющих устройств. Наконец, генераторы поля имели специальные детонаторы, которые включались по телепатическим сигналам команды. Их установили с целью сделать невозможным для посторонних лиц включение поля без согласия команды. В случае, если кто-то посторонний пытался бы изучить это устройство, оно автоматически уничтожило бы себя. Гилдор стремился любой ценой сохранить втайне конструкцию приборов, предназначенных для телепатического управления. Именно поэтому отказались от этих устройств в остальных системах «Феникса», хотя это значительно облегчило бы управление кораблем. Теперь Лара решила сама проверить правильность данных, полученных от Анны, и начала настраивать радиопередатчик на волну Башни Лоопа.

— Лара вызывает центр, — заговорила она уверенным тоном, но ничего не произошло. Лара недоверчиво посмотрела на Анну.

— Я сделала что-нибудь неправильно?

Анна объяснила ей положение о датчиках.

— Ты хочешь сказать, что никто кроме вас не может ничего сделать с этим кораблем?

— Именно это я и сказала, — согласилась Анна с легкой иронией, которую, к сожалению, не удалось вполне представить с помощью копий. Лара на минуту задумалась, что немедленно использовал Пет. Он быстро включил несколько приборов в зале анабиоза, где сидели они с Анной, управляя копиями. На пульте отсека управления засветился соответствующий сигнал. Пет посмотрел на него.

— Прости Лара. Компьютер вызывает меня в зал анабиоза, — сказал он, и не дожидаясь ответа, быстро вышел. Замена, несмотря на новое переодевание, произошла молниеносно. Уже через несколько минут он вернулся. Как раз вовремя, чтобы выслушать длинный монолог Анны, которая с большой изобретательностью выдумала историю, оправдывающую существование этих датчиков.

— В наше время все были запуганы мыслью о встрече с чуждым разумом, — рассказывала она. — Поэтому установили все эти защитные устройства. Учитывали даже такую невероятную возможность, как захват корабля существами, подобными вам.

— Почему только вы двое?

— Датчики были запрограммированы на всех. В момент смерти кого-либо из членов экипажа его помещали на медицинский стенд. Если компьютер подтверждал летальный исход, то он автоматически стирал запись его биотоков в памяти системы безопасности.

— А если кто-нибудь погиб в космосе или на чужой планете?

— Пока его тело не оказывалось на борту, он сохранял все права, как будто еще был живым.

— Ты не приготовила бы нам чего-нибудь поесть? — предложил Пет. — Не потому, чтобы меня прельщала наша синтетическая пища, — поморщился он, — а чтобы Лара узнала, чем когда-то питались космонавты.

— С удовольствием, — обрадовалась Анна и, увидев, что Лара встает, как будто хочет пойти с ней, добавила:

— Пет, займи нашу гостью, я не люблю, когда кто-нибудь помогает мне на кухне, — добавила она в дверях.

Теперь и она заменила собой копию. Приготовление пищи на «Фениксе» состояло в выдаче соответствующих распоряжений компьютеру. Вскоре все трое сидели в клубе, на палубе отдыха. Это был огромный, даже для «Феникса», зал, в котором находился небольшой бассейн, гимнастическая площадка со снарядами, а также имитация старинного кафе. Бассейн был сейчас пуст: перед началом маневрирования вода была слита. Пет подошел к пульту управления, и через мгновение кафе было отделено от остального зала объемным изображением леса, свет стал мягким, рассеянным, в воздухе звучала тихая музыка. Он не знал, нравится ли Ларе такая атмосфера, которая была создана три тысячелетия назад, ко Анна и он любили ее.

— Лес? — удивилась Лара, рассматривая голограмму. — Красивый. Теперь таких нет.

— К слову, — включилась в разговор Анна, — откуда взялись, например, ваши джунгли? Из вашего гипнотического курса следует, что там живут звери, которые не имели права появиться. Отчего произошла мутация?

— Это была стандартная программа, предназначенная для масс. Отсюда некоторые пропуски. Была война. Херст, который был великим ученым в нашей истории, не хотел, чтобы этот факт сохранялся в памяти широких кругов населения. По ходу очередных Призывов соответствующим сведениям уделялось все меньше места. Сейчас подлинная информация доступна лишь немногим ученым.

— Кто с кем воевал?

— Через сто лет после вашего отлета Федерация раскололась. Вскоре появились первые сражения. Затем кто-то применил ядерное оружие, другая сторона — нейтронные бомбы… Так все и пошло. Херст действовал с Марсианских баз, где еще сохранились наука и промышленность. Не в очень больших масштабах, так как это были молодые поселения, но все же лучше, чем ничего. На Земле бои потом прекратились. Бороться было некому и нечем. Именно тогда Херст создал концепцию Великого Изменения. Через двести лет после его смерти планы начали претворяться в жизнь. Тогда была создана Первая Башня. Постепенно отстраивались другие. Дикари жили в джунглях, и никто ими не интересовался. Медленно, по мере роста потребностей очередных Башен, восстанавливалась промышленность. Неожиданно появились мутации, некоторые виды вообще исчезли, другие приняли огромные размеры, третьи, неизвестно почему, скрестились между собой.

— Вы не исследовали ход процесса? — удивилась Анна.

— Конечно, исследовали. Все изучено и выяснено. Вот только нельзя его остановить. С огромным трудом нам удалось уменьшить уровень радиоактивной среды. Одно время даже ощущалась нехватка кислорода в атмосфере. Теперь это история.

— А почему мутации не затронули дикарей?

— Каждое племя имеет свой алтарь Херста. Это обычный приемопередатчик радиоволн, передающий наши приказы, с которыми связаны наши датчики, определяющие уровень потенциальных мутаций. Каждый новорожденный ребенок согласно ритуалу представляется богу возлаганием на алтарь. Мы проводим измерения и, если результаты неблагоприятны, ребенок гибнет.

— Ужасно! — Анна не скрывала впечатления, которое произвела на нее Лара своим рассказом.

— Думаю другого выхода не было, — спокойно ответил Пет.

— Правильно, нам хватало своих забот. Мы не имеем возможности заниматься мутантами, которые, к тому же в большинстве были обычными идиотами. Только часть из них имела более высокие, чем обычные люди, способности.

— Чего вы добились взамен?

— Люди в Башнях объединены. Нет расколов, нет войн…

— Нет и полетов на звезды, — добавила Анна.

— Нас слишком мало. Зато никто не знает ни в чем нужды.

— Разве что дикари, — спокойно сказал Пет.

— Да, у дикарей нет всех этих благ, но зато у них нет и никаких проблем.

Неожиданно музыка стихла, и в наступившей тишине прозвучало сообщение компьютера. Кто-то хотел связаться с «Фениксом». Пет приказал переключить связь на кафе. Это был Назон. Он вызывал Лару.

— Я у себя, — заявил Наместник без всяких вступлений.

— А Куффа? — спросила Лара.

— Летит к тебе. Лооп вызвал Эмму, — добавил Назон, после минутного колебания.

— Хорошо. Буду поддерживать с тобой постоянный контакт, — твердо сказала Лара, и дала знак Пету, что разговор окончен.

— Какие-то трудности? — поинтересовалась Анна.

— Что вы, все в норме.

— Я думал… — заявил Пет не совсем понятно.

— Как вам нравится наша Земля? — спросила Лара.

Анна сделала вид, что задумалась как ответить, а потом начала довольно длительное рассуждение, которого, очевидно, ждала от нее Лара. Пет помогал, как мог, вставляя время от времени комплименты в ее адрес. Если этот вопрос был задан для проверки действенности гипнотических программ Лоопа и Лары, то они, очевидно, сдали экзамен хорошо, потому что прекрасная Наместница Азии заметно успокоилась.

— Все же у нас остались некоторые неясности, — заключила Анна, учитывая, что надо продемонстрировать определенную независимость мышления, поскольку это между прочим, входило в намерения Лары.

— Теперь у нас есть достаточно времени на объяснения, — авторитетно заявила Лара, очень довольная своими способностями в области гипноза. — И вы тоже должны многое объяснить нам, — добавила она, возвращаясь к делу.

— Что хочешь, — добавил Пет, очаровательно улыбаясь.

— Нашим специалистам надо многому от вас научиться.

— Или наоборот, — возразила Анна.

— Мы многое забыли, — призналась Лара, улыбаясь. — По-моему, нам надо больше заниматься проблемой космических полетов.

— А на каких кораблях вы летаете теперь? — с интересом спросил Пет. — Наверное, не все телепортируетесь?

— Конечно, мы не можем себе этого представить, — добавила Анна смущенно, словно признаваясь в чем-то постыдном.

— Естественно, не все. Очевидно, вы еще не полностью усвоили нашу информацию. Это нормальное явление. Сначала чувствуется небольшое ошеломление. Все знаешь, как бы не зная. Если захотите, я покажу наши корабли.

— Мне казалось, что после возвращения я не смогу даже думать о полетах, а сейчас не могу дождаться минуты, когда начну летать на ваших кораблях, — загорелся Пет.

— Ничто этому не мешает. Собственно говоря… — Лара замолчала, словно что-то обдумывая, потом продолжила: — вы могли бы сами перелететь на «Феникс», на наш главный космодром.

— Разве мы находимся в другом месте? — удивился Пет.

— Вы нас застали врасплох своим прибытием. Поэтому нам велели садиться здесь. Мы как раз были в Центре, — объяснила Лара.

— Топлива хватит, — сказала Лара, вставая с кресла. — Если хочешь лететь с нами, пошли в отсек управления.

Лара была заметно увлечена и даже взволнована предстоящим путешествием. Она села рядом с Петом и Анной, сосредоточенно и внимательно наблюдая за их действиями.

— Куда лететь? — спросил Пет, когда подготовка была закончена.

— В Австралию. Туда, где был когда-то Сидней.

— Приготовься к нескольким минутам небольших перегрузок, — предупредил Пет, и сразу же запустил процедуру аварийного старта. Кресла легко справлялись с ускорением, но все же Лара должна была выдержать примерно двукратную силу тяжести. Судя по выражению ее лица, она не была к этому готова. Однако, она не стала жаловаться. С другой стороны Анна была, очевидно, довольна, хотя сначала послала Пету убийственный взгляд, в который вложила все свое неодобрение по поводу этой ненужной бравады. Полет длился недолго.

— «Феникс» — Сиднею. Дайте данные для посадки, — безразличным голосом Анна произнесла стандартную фразу. Садней был явно поставлен в тупик. Женский голос попросил их подождать немного на орбите.

— Обойдемся, — сказал беззаботно Пет и начал подготовку к ручному приземлению «Феникса».

— Ты сошел с ума! — вмешалась Анна. — Я не имею никакого желания свернуть себе шею именно сейчас.

— Сидней, дайте требуемую информацию, — раздался еще немного глухой после перегрузки голос Лары,

— Извини, достопочтенная. Я не знала, что ты находишься на борту, — ответил голос из громкоговорителя, в котором чувствовалось удивление. Однако, данные поступили немедленно.

— Аварийная процедура, — отозвался бесстрастно Пет, — Анна, обеспечь стабилизацию. — Вслед за этим все трое были спеленаты креслами. На их головы опустились шлемы. Послышалось шипение кислорода, подаваемого из добавочных баллонов.

— Посадка в полном поле, — предложила Анна вызывающим тоном

— Сама этого хотела, — согласился Пет.

Аварийная посадка в полном поле предусматривалась в самых крайних случаях. Теоретически она должна была применяться в случае необходимости спустить корабль в подземное убежище в момент атаки противника. А в принципе, имелись ввиду убежища на Луне. Тренировки по выполнению такой посадки проводились очень редко и только для элиты пилотов. Пет с Анной в свое время относились к элите. Три тысячелетия тому назад. Нынешняя элита, правда, не знала, что означают странные маневры «Феникса», но ожидала самого худшего.

— «Феникс», — опять раздался из репродуктора тот же голос. — «Феникс»! — женщина явно впала в панику. — Данные переданы вам на всех частотах. Что с вами происходит?

— Объявляю процедуру ноль, — включилась Лара, иронически глядя на Пета. — Наши гости хотят убедиться, что не потеряли спортивной формы. — Однако, ее неуверенный вид противоречил взгляду. На экране локатора появилось несколько быстро увеличивающихся точек.

— Я приказала стартовать всем аппаратам, которые в данный момент находятся на космодроме, — ответила Лара на немой вопрос Лары и Пета.

— Готовься к повторной перегрузке, — сухо крикнул Пет. Анна тихо рассмеялась. Впрочем, не настолько тихо, чтобы ее не услышала Лара.

— Процедура ноль начата, — раздалось в громкоговорителе.

Пет не ждал ее окончания. «Феникс» пикировал на Австралию, как одноместный истребитель давно исчезнувших вооруженных сил Солнечной системы. В течение следующих минут за пультом управления были слышны только отрывочные слова Анны и Пета.

— Атака трех машин, — произнес неожиданно компьютер. — Расстояние двадцать. Восточнее. С запада приближаются еще две машины. Курс на столкновение. До открытия огня сорок секунд. Прошу разрешение. Две другие машины приближаются снизу. Наши шансы уменьшились до 95 процентов. Рекомендую немедленно начать борьбу.

— Аварийная процедура по регламенту. Прицелы на ручное управление, — скомандовала Анна и повернулась к Ларе. — Надеюсь, твои люди не посходили с ума. — Лара ничего не ответила, видимо, не могла справиться с перегрузками.

— «Феникс» — Сиднею, — заговорил, наконец, Пет, который до сих пор был занят маневром сближения. — Убери свои корабли, они нам мешают.

— Им приказано сопровождать вас до завершения посадки, — объяснил громкоговоритель.

«Феникс» еще больше увеличил ускорение. Корабли, приближающиеся к нему сбоку, были захвачены этим манером врасплох, и раньше, чем они успели что-либо предпринять, оказались далеко позади, а два героя, которые пытались помешать снизу, едва успели уступить дорогу. Их экипажи, видимо, послали Пету наилучшие пожелания в адрес его матери и семьи. «Феникс» в этот момент повернул свой огромный нос кверху. Из кормовых дюз вырвалась мощная струя огня главной тяги. Казалось, маневр запоздал.

— К Херсту! — раздалось в громкоговорителе. — Это конец!

Оператор начал выкрикивать команды, требующие немедленной эвакуации летного поля.

— Вспомни, что мы опускаемся не в убежище, — напомнила Анна, — вычти сто метров.

— Сто пятьдесят три. Ты забыла процедуру.

— Увеличь тягу, — ответила она немного громче, чем обычно. — У меня недостаточный запас на стабилизаторах.

«Феникс» величественно опускался на плиту космодрома, с которого уже улетели все корабли Лары. Сели идеально.

— «Ноль и ноль», — с радостной улыбкой произнесла Анна ритуальную формулу. Она тоже сильно переволновалась, совершая этот безумный поступок. Лара смотрела на них ошеломленными глазами. Слова застряли у нее в горле.

— Контроль полетов — Ларе. Процедура ноль продолжается. Все ли у вас в порядке? — опять заговорила дежурная по космодрому.

Лара кивнула:

— Процедура ноль отменяется. Пришлите за мной гравилет, — сказала она сдавленным голосом, с трудом глотая слюну.

— Тебе понравилось? — поинтересовался Пет.

— Если вы сделали это, чтобы произвести впечатление на наших пилотов, могу поспорить, что это вам удалось. Боюсь даже, чтобы они не начали упражняться в этих сумасшедших посадках.

— Не было ничего особенного, — вмешалась Анна. — Обычная посадка, которую в наше время умел выполнять любой пилот.

Когда начали садиться первые корабли Лары, все трое уже улетали с космодрома в прибывшем гравилете.

Когда Пет и Анна демонстрировали свои фигуры высшего пилотажа, Вуура и Йены уже не было в живых. Их гравилет потерпел катастрофу через десять минут после старта. Еще через десять минут на месте катастрофы оказалась спасательная команда, но она смогла только вырвать изуродованные трупы из пасти двух кодаров, которые спокойно их пожирали. Когда о катастрофе доложили Лоопу, он не выглядел особенно расстроенным новостью. Из равновесия его вывела только информация о смерти Йены. Он приказал немедленно вызвать Лару. Она появилась только через пять часов, так что он успел овладеть собой.

— Поздравляю, — кивнул он внешне спокойно, в ответ на ее приветствие.

— Ты сам знаешь, что иного выхода не было. Нельзя было оставлять в живых свидетеля, — пожала она плечами. — Кто-то должен был это сделать, если ты оказался слишком слабым.

— Почему ты приказала переместить «Феникс» в Австралию? — спросил он равнодушно, как будто забыв о предыдущем разговоре.

— Здесь нет необходимых условий для исследований. Ты, конечно, знаешь, что у них на борту имеется много устройств, о которых у нас на Земле давно забыли.

Лооп, конечно, это знал. И, прежде всего, помнил, что на корабле имеется поле, которое ему было совершенно необходимо. Кроме того, он понимал, что не может приказать Ларе отправить «Феникс» в Мексику без риска вызвать серьезный кризис в Тайном Совете.

— Я послал к тебе Эмму и моих людей, — информировал он Лару.

— Как тебе угодно, — кивнула она равнодушно.

— Что будем делать с катастрофой? — спросила она, помолчав.

— Я создал специальную комиссию по расследованию этого случая, подготовлено сообщение для телевидения, где сообщается, что самой вероятной причиной аварии является усталость металла.

— Этого мало. Надо провести внеочередную проверку всех летательных аппаратов, — напомнила Лара.

— Как быть с космитами? — спросил Лооп.

— Что ты предлагаешь?

— Охотнее всего, послал бы их куда-нибудь подальше на длительный отдых.

— Можно и так. Кроме того, по-моему, они могли бы с пользой для дела заняться обучением наших пилотов. Они действительно прекрасные специалисты, и кроме того, очень популярны после своего последнего подвига.

— Об этом постаралась ты.

— Это была их идея. Хотели произвести на меня впечатление.

— Не думаешь ли ты об Анне?

— Это ты о ней много думаешь!

— Хватит! — прервал Лооп резко. — С момента их прилета ты пытаешься вести двойную игру. Знаю, что ты говорила с Куффой не только о космосе. Забрала к себе «Феникс» потому, что надеешься раскрыть тайну поля. Помни, что они не способны ничего предпринять против нас. Если и дальше будешь заниматься такими интригами, вынудишь выступить меня с официальными обвинениями против тебя. Ты изменяешь делу Великого Изменения.

— Уж, не вообразил ли ты, что кто-нибудь будет этим обманут? — спросила Лара насмешливо. — Кроме того, люди Бора и Назона уже побывали на месте.

— Ко времени обвинения ты уже не будешь в состоянии защищаться, — сказал Лооп, сочувственно улыбаясь.

— Как хочешь! — Лара неожиданно переменила тон и сказала с интонацией человека, признающего, что проиграл. — Твое предупреждение я приняла к сведению, а теперь, если позволишь, я возвращаюсь к себе.

С этими словами она повернулась и ушла, не ожидая ответа Лоопа. Он смотрел ей вслед, вспоминая ход этого бессмысленного разговора. Не приходилось сомневаться, что раньше или позже им предстоит решающее единоборство. «Не стоило ее вызывать», — подумал он недовольный, что не сумел сохранить самообладание. То, что Лара вообще прибыла по его бессмысленному вызову, свидетельствует, что она не была уверена в своих силах. Однако, признак кризиса был. И все это случилось из-за прибытия «Феникса». Согласно последним данным, Куффа летал из Башни в Башню и везде проводил совещания со своими сторонниками. Сейчас он был где-то в Азии, то есть под защитой Лары. Опять Лара. Если бы не проклятое силовое поле космитов, ей бы не пришло в голову устраивать заговоры для захвата власти. А теперь ее поведение все меньше нравилось Лоопу. «Не собирается ли она добиваться новых выборов?» — задумался он уже во второй раз за день. В выборах Совета имели право участвовать только Новые Люди, а они, в большинстве, верны были только Лоопу. По крайней мере те, которые находились на других планетах. Часть из оставшихся на Земле могла изменить свои взгляды под влиянием Лары и Куффа. Лооп решил еще раз связаться с Мексикой, с Научным Советом. Через минуту он уже говорил с ней — главным психологом Научного Центра.

— Вы уже получили машинные записи последнего Призыва? — спросил Лооп.

— Находятся в пути, — ответила она, грустно улыбаясь.

С Зоей их сближала давно пережитая любовь. Она прервала их близость, не объясняя причин, но стой поры он сохранил к ней глубокую симпатию.

— Ты в состоянии обнаружить скрытые приказы в гипнотическом сеансе, механизм воздействия которых, в принципе, весь должен быть скрытым и секретным.

— Это вопрос нескольких часов или целых месяцев.

— Точнее!

— Все зависит от метода кодирования информации. Около двенадцати часов, если все пойдет гладко.

— Скорее справиться нельзя?

— Можно. Надо только, чтобы кто-нибудь согласился подвергнуться действию такой программы. Тогда все приказы можно прочесть непосредственно в его подсознании.

— Это не годится. Вообще мне нужно, чтобы второй слой, слой секретности, был расшифрован так, чтобы содержание первого слоя не было расшифровано даже частично.

— Не совсем понимаю, что, собственно, ты хочешь. В чем состоит твоя игра?

— Так, да или нет? — спросил он резко, но сразу же опомнился и добавил с извиняющейся улыбкой: — Прости, Зоя. Это для меня очень важно, причем, ради интересов Великого Изменения надо сохранять все это в глубокой тайне.

— Материалы надо ввести в компьютер, — объясняла она порядок решения задачи, — потом подождать некоторое время. Потому что такие программы дьявольски сложны, переполнены на первый взгляд противоречивыми источниками и так далее. Все же я постараюсь уложиться в срок, который назвала раньше.

— Жду тебя. Пока поручи анализ Призыва кому-нибудь другому и прилетай сама немедленно.

Перед тем, как экран погас, Лооп успел уловить в ее глазах беспокойство. Ничего, с этим он справится при личной встрече. Затем он вызвал службу безопасности и спросил:

— Все ли операционные ударные группы находятся на Земле?

— Нет, половина на Марсе и Венере, достопочтенный.

— Объявите желтую процедуру. Все ударные группы должны немедленно вернуться. Четыре из них пусть сразу же займут эту Башню.

Лооп начал готовиться к приближающемуся кризису. Еще раз он обдумал возможность ликвидации Анны и Пета, но снова отказался от этого решения. Не говоря о том, что убийство было бы струей воды на мельницу Лары и ее сторонников — но и дискредитировало его не только в глазах обычных жителей Башен, но и среди Новых Людей. Лооп не решался их ликвидировать еще и потому, что «Феникс» хранил в себе слишком много тайн.

«Почему древние были так предусмотрительны и хитроумны?» — не скрывая, восхищался он. В случае смерти команды захватчики не имели практически никаких шансов раскрыть тайны запрограммированного «Феникса». Лооп был уверен, что кроме датчиков биотоков на борту находилось несколько систем самоуничтожения, которые в нормальных условиях должны были быть известны землянам даже в случае возвращения корабля без людей. Только вот таких специалистов на Земле не осталось уже почти три тысячи лет. Да, «Феникс» определенно напоминал скорее военный корабль, чем судно исследовательской экспедиции. Эта мысль напомнила ему странную сопротивляемость Пета и Анны по отношению к телепатии. Как будто тотальная мысленная блокада. «А мы умеем только частично блокировать свои мысли», — подумал он и соединился с Бором, которому поручил дальнейшее исследование материалов, относящихся к «Фениксу» и его команде. Только предприняв все необходимые шаги, Лооп немного расслабился и решил немного развлечься в зоне отдыха. Такой визит значительно поможет поддержанию популярности. Подсознанием он все еще чувствовал, что пропустил какое-то важное обстоятельство. Очень важное. Но пока не мог вспомнить, в чем оно заключалось.

Пет с Анной использовали отсутствие Лары для нового посещения «Феникса». Это удалось без труда. Сразу после ее отлета они были похищены Альфом, шеф-пилотом, который заявил, что любой ценой должен посетить их корабль. Конечно, они воспользовались моментом, чтобы избавиться от копий, которые в сложившихся обстоятельствах не должны были больше оставаться в ваннах анабиоза. Времени на изысканные планы у них не было. Просто послали своих двойников в капсуле в джунгли. Единственное, что они успели сделать, это загрузить ее максимальным количеством разведывательного и исследовательского оборудования, продовольствия, запасных источников энергии и, кроме того, комплектом оружия. Конечно, наиболее безопасным было уничтожить копии, но они не могли решиться на этот шаг. Главная трудность состояла в том, чтобы отправить капсулу так, чтобы операторы Центра управления полетами не подняли тревоги. Они не могли ожидать, что Альф поможет им в этом добровольно, так что опять должны были прибегнуть к своим телепатическим Способностям. При случае узнали, что Лара пользовалась огромной популярностью у жителей Башен. Это объяснялось ее благожелательностью, далеко заходящей снисходительностью, а также тем, что на ее территории не так строго, как в других местах, соблюдалась кастовая система. По ее инициативе ко всем относились одинаково, начиная с дикарей, которые только что прошли Призыв. Единственным исключением были Новые Люди, которые, как и везде, действовали на особых правах.

Поскольку Альф слишком часто встречался с Ларой, они не могли настроить его, как всех других, на подчинение приказам, это очень быстро вызвало бы подозрение Наместника. Надо было действовать тоньше. Они потратили больше часа на понижение его силы воли на подсознательном уровне так, чтобы он всегда был убежден в правильности их мнения. Это было трудное достижение, но взамен они получили очень полезного убежденного союзника.

Визит на «Феникс» продолжался недолго, потому что Альф хотел представить их другим пилотам, также восхищенным их демонстрацией высшего пилотажа. Несколько следующих часов они провели, осматривая с его помощью Башню. Наконец, они вошли в зал контроля за движением, где дежурила та же женщина-оператор, которая так испугалась во время их посадки.

Пет предупреждающе посмотрел на Анну, но раньше, чем он успел что-либо предпринять, почувствовал, что она уже ведет телепатическое зондирование дежурной. Ему оставалось только отвлечь Альфа беседой, пока Анна делала вид, что тихо беседует с женщиной. Вскоре Пет принял короткий сигнал — все в порядке. Сразу же после этого они распрощались с Альфом и пошли осматривать свой новый дом. Не приходилось сомневаться, что их визит к Ларе затянется надолго.

На протяжении пятисот метров размещалось практически все, необходимое для жизни. Сто верхних этажей занимали научные институты, библиотеки и резиденции различных организаций. В следующих двухстах этажах размещались квартиры. Ниже размещались заводы, фабрики, мастерские и другие производственные мощности. Десять подземных уровней снабжали этот колосс энергией, поддерживали в нем чистоту, необходимый состав атмосферы и тому подобное. Там также находились помещения Призыва.

Лара выделила Пету и Анне огромную квартиру на четыреста пятидесятом этаже. Выше них находились только органы управления азиатской зоны и апартаменты Лары. Доступ в них контролировали датчики, действующие по тому же принципу, что и те, которые были установлены на «Фениксе».

В основном в Башне находился персонал, связанный с межпланетными полетами, кроме того, в ней помещался штаб ударных операционных групп, о существовании которых им было известно из гипнотического сеанса, организованного Ла — рой. Пет и Анна заметили, что благодаря черным туникам их нигде не задерживали, ни о чем не спрашивали, так что они могли проникнуть практически в любое место Башни. Сначала они спустились в жилой сектор, где сразу оказались в каком-то парке. Вокруг тянулись широкие улицы без проезжей части, покрытые крупным песком и травой. Дорожки вились среди неизвестных гостям деревьев и кустов. Воздух был насыщен дивным ароматом, напоминавшим отчасти запах лесов знакомой им древней Европы, отчасти терпкую атмосферу джунглей, а немного даже напоминали испарения черных лилий, растущих в зарослях Гилдора. Прохожие практически не встречались. Всего несколько раз мимо них проскользнули фигуры в цветных туниках — черных они не увидели ни разу.

— Похоже, что здесь почти нет людей, — заметил Пет.

— Об этом кг говорилось ни в каких материалах, которые мы изучали.

— Просто мы искали в них другие данные.

— Пройдемся немного, — предложила Анна. — Здесь очень красиво.

— Как хочешь.

Они шли молча, продолжая телепатическую беседу.

— Как ты думаешь, оставят они нас теперь в покое? — спросил Пет.

— Не знаю. Может быть. Добились, чего хотели. С их точки зрения мы обезврежены, так как не способны предпринимать никаких действий против существующих порядков.

— Мне кажется, что нам удалось завоевать большой авторитет среди пилотов.

— Это нам не повредит. Даже, наоборот, может оказаться в будущем полезным.

— Если уж говорить о будущем, давай обсудим, что будем делать дальше. Перед нами была поставлена задача определить, может ли Гилдор рассчитывать на помощь Земли, и если да, то в какой мере.

— По-моему, все уже совершенно ясно, — удивилась Анна. — Не вижу ни нужды, ни смысла информировать их о существовании нашего общества.

— Я тоже, — признался огорченно Пет.

— Что тебя мучит?

— В принципе, мы теперь должны отправиться в обратный путь.

— Не забывай, что на Гилдоре прошло уже почти шестнадцать веков. Каша миссия была самоубийством, я не имею никакого желания возвращаться. Не имею возможности предложить ничего полезного, кроме своей личности и никому не нужных воспоминаний.

— Ты хочешь сказать, что мы уже не нужны нашим?

Анна почувствовала в мыслях Пета ностальгическую тоску и опасение.

— Надеюсь, что будет не так плохо. Сейчас должны быть живы многие знакомые нам бессмертные, хотя из нашей команды, скорее всего, никого не осталось. Может быть, два-три человека. Но ведь остались другие. В Совете было более половины чистых гилдорцев. Они еще должны жить и, безусловно, помнят нас.

— Только учти, пока мы вернемся, там пройдет еще полторы тысячи лет, — напомнил ей Пет утомленно, и Анна заметила разочарование и усталость в его глазах.

— Последние два дня мы действовали так, как будто боролись не только за свою жизнь, но и за нашу планету, — продолжал он, — а ведь, по всей вероятности, люди, за которых мы сражаемся, не нуждаются в нашей помощи. Они или погибли, или им удалось преодолеть трудности и создать новую цивилизацию. Я только теперь понял это до конца. Наше путешествие было бессмысленным.

— Нет, оно было нужно всем: нам, остальному Совету, даже смертным. По сути дела, кто-то так или иначе должен был возвратиться на Землю. Иначе, потеряло бы смысл наше существование на Гилдоре. Сейчас не время для сожалений. Если мы действительно утратили отчизну, то должны сделать все возможное, чтобы достигнуть соответствующего положения здесь. С другой стороны, если они нас еще помнят, то тем более мы обязаны вернуться и сообщить им истину: Земля, та Земля, которую мы знали, умерла! Та, которую мы теперь знаем, тоже кажется мне умирающей. Их касты, их страх перед всем новым, судорожное цепляние за Землю — очевидные симптомы упадка. Предпочитаю думать о человеческом роде, как о виде, который не должен погибнуть.

— Только надо учитывать, что обе планеты разделяют пятнадцать веков, — напомнил ей Пет еще раз.

— Конечно, мы можем летать туда и обратно еще несколько раз. — Он попытался выглядеть веселым и остроумным.

— Ты забыл, что они владеют телепортацией. Мы можем исследовать эту программу хоть сто лет и, если найдем решение, вернуться домой раньше, чем все умрут. Более того, вернуться обладателями секретов, о которых и не снилось на Гилдоре. Это будет нашей наградой.

— Интересный план, хотя и с явной натяжкой.

— Но с единственной, — передала Анна с настойчивостью, которая удивила даже Пета. Он внимательно посмотрел на нее и задумчиво передал: — Кажется, я никогда не пойму тебя до конца.

— Для бессмертного это было бы слишком скучно.

— А что собирается делать бессмертная в ближайшее время?

— Предлагаю пойти на этажи развлечений. Может быть, там найдется что-нибудь для улучшения настроения.

Пет не стал возражать. Этаж они выбрали наугад, так как не имели ни малейшего понятия об увлечениях жителей Башен. Сначала они попали в странный коридор, наполненный фиолетовым дымом. С трудом можно было различить стены, которые, казалось, судорожно сжимались, как мускулы огромной гортани. Это была великолепная иллюзия, рождавшая в зрителе глухое беспокойство. Метров через двадцать коридор начал постепенно расширяться, образуя огромный зал, как бы висящий в пустоте. Над их головами и под ногами горели звезды. В зале плавал другой туман, более светлый, прозрачный, словно неясные силуэты. Один из них приблизился быстрым шагом и удивленно спросил:

— Где ваши костюмы? — Тут, однако, подошедший заметил черные туники, склонился перед ними в полном замешательстве и заискивающе заговорил, с трудом подбирая слова: — Новые Лю… Простите, достопочтимые, не узнал. — После чего поспешно удалился и скрылся в розовом облаке.

— Кажется, мы сделали первый промах, — передал слегка смущенный Пет.

— Подожди, подожди, — неуверенно ответила Анна, — действительно, в сеансе Лары что-то говорилось о том, что на этажах развлечений положено носить специальные одежды, но без всяких разъяснений.

— Черные туники позволяют делать все, что угодно, — успокоил ее Пет. — Делай вид, что это наш каприз.

Они пошли вглубь зала. Через несколько шагов неизвестно откуда зазвучала музыка, монотонная и ритмичная. В прозрачном тумане звуки струились в медленном, чувственном ритме и странной, почти гипнотизирующей гармонии. Инстинктивно хотелось начать двигаться в такт.

— Должно быть, что-то добавляют в воздух, — констатировала Анна.

Пет не успел ответить, так как в этот момент, наконец, увидел посетителей. Все они были одеты по-разному. В перья, губки, в странные ткани, переливающиеся разными цветами и оттенками, заполненные извивающимися и бешено вращающимися узорами. Одеяние напоминало узкие скафандры, закрывающие разные части тела. Все вместе напоминало фантастическую картину парка, взятую из мозга какого-то шизофреника.

Люди медленно двигались в ритме музыки. Некоторые держали в руках сосуды разнообразной формы, наполненные жидкостями не только разных цветов, но и различной плотности. Только после долгой прогулки им удалось заметить, что зрительно огромная зала в действительности состоит из многих непохожих помещений. Некоторые были похожи на парки, в других стояла старинная мебель, третьи были, казалось, пустыми. Каждое из этих «как бы помещений», было отделено от других стеной густого и, видимо, непроницаемого тумана.

— Ты заметил, что оборудование всех этих помещений отличается друг от друга, но нигде ни в малейшей степени не нарушается гармония между цветом тумана, и цветом гаммой предметов, которые в данном помещении находятся? — спросила Анна одобрительно.

— Заметил, — подтвердил Пет неохотно, словно разбуженный ото сна.

— Вижу, что обстановка начинает на тебя действовать, — обрадовалась Анна.

Пет вместо ответа обнял ее за плечи и слегка потянул за собой. Анна сначала шла рядом с ним напрягшись, но вскоре расслабилась. Пет нежно улыбнулся, глядя ей в лицо, и распахнул перед ней с помощью телепатических волн все свои чувства. Анна прочла в них, что ему хорошо. Она едва заметно сжала его плечи рукой, и Пет понял всю сложную гамму ее чувств, которую она никогда бы не смогла ему передать словами. Только после этого они стали более внимательно следить за тем, что делают окружающие их люди. Сначала их отвлекали предметы их одеяний, а теперь поразили действия. Сразу же им бросились в глаза три танцора — две женщины и мужчина. Почти обнаженные, если не считать переливающихся всеми цветами радуги браслетов в форме змейки на руках и бедрах. Все трое стояли почти неподвижно посреди пламени. В этом зале не было ничего, кроме огня, рвавшегося с пола. Потом туман, из которого состояли стены, также потерял свой цвет и напоминал блеском и структурой солнечную плазму. Он бурлил, как настоящая плазма, каждую секунду выбрасывая протуберанцы фантастической формы. Музыка, звучащая в этом помещении, была медленной и чувственной, как везде, но, долго вслушиваясь, можно было уловить резкое отличие в ритме. Пет и Анна стояли, крепко обнявшись, и наблюдали, как трое танцоров приспосабливают свои движения к темпу мелодии, которая, несмотря на свою утонченность, прямо-таки провоцировала насилие. Пет чуть не поддался колдовству. Затем он услышал медленный, довольный смех Анны, но одновременно почувствовал, что она едва не потеряла самообладание. А танцоры явно владели своими рефлексами. В это время протуберанцы, вырывавшиеся из стен, становились все белее и ярче: их концы достигали уже танцующее трио. Каждое мгновение один из них окутывался этим золотым взрывом и замирал в полной неподвижности, целиком отдаваясь воздействию искусственной плазмы, которая, судя по выражению их лиц, приносила им безмерное наслаждение. Затем мужчина начал откидываться назад, нисколько не теряя совершенства своих движений. Он вскинул руки вверх. Браслеты вспыхнули огнем, который охватил его ладони пламенем. Очевидно, ими можно было управлять, потому что вскоре огненные языки начали касаться разных частей тел его партнерш. Тогда они тоже начали ритуал движения руками, и языки огня, вырывающиеся из пылающих ладоней, охватили мужчину: только теперь он опять выпрямился. Одна из женщин, словно связанная с ним, начала в том же темпе откидываться назад, пока не застыла в неправдоподобном наклоне. Потом то же произошло и со второй женщиной. Через какое-то время, может, через несколько минут, может, через час — Анна и Пет потеряли ощущение времени — все трое метали огонь руками, представляя собой совершенно фантастическое зрелище. Одновременно все стали быстрее дышать, по их телам струился пот, но они по-прежнему подчинялись ритму. Внезапно одна из женщин закричала, ее браслеты потеряли чудесную силу и стали фиолетовыми. Это был крик не боли, а наслаждения. Женщина перестала двигаться. Она стояла, замерев под непрекращающимся огнем двух других партнеров, которые медленно, методично, со сверхчеловеческой точностью охватывали огнем части ее тела. Несмотря на медленность движений, в них чувствовалась адская решимость. Женщина словно хотела упасть на пол, но невидимая сила удерживала ее против воли в стоячем положении, несмотря на все ее попытки помешать этому. Было видно, что она в этот момент не может пошевелиться. Она была обречена застыть в той позе, в какой ею владела невидимая воля. Двое остальных на секунду погасили свой огонь, вызвав новый крик своей жертвы. На этот раз это был вопль отчаяния, горя, мольбы. Он длился недолго, ибо огонь снова охватил ее. Мужчина обвивал своим пламенем ее голову, а женщина — ноги. Пламя методически приближалось к ее бедрам, вызывая громкие стоны: у жертвы, очевидно, уже не было сил кричать. Страстность стонов нарастала до экстаза по мере того, как сближались языки пламени. Когда, казалось, они вот-вот сомкнутся, огонь внезапно погас, а женщину охватил новый протуберанец. Потом все началось сначала и повторялось несколько раз. Женщина перестала кричать, стихли даже стоны. Наконец, двое остальных, словно им надоело ее поведение, погасили свои огни. Минуту они потанцевали, глядя только друг на друга, но затем, словно по команде, снова охватили свое тело огнем из всех пальцев. В тот же момент очередной протуберанец снова окружил женщину, чем двое воспользовались, чтобы погасить пламя, но только на долю секунды. Вслед за этим все еще танцующая женщина вытянула медленно руку. Из ее указательного пальца вырвался огненный луч и коснулся пупка партнерши. Луч методично ощупывал живот жертвы. В то же время мужчина, словно забыв о неподвижной женщине, целиком посвятил себя подруге, укутав ее тело разноцветным огнем. По мере того, как учащалось ее дыхание, ладони посылали все больше огня на партнершу, которая ворчала, рычала и плакала — Пет и Анна не знали, как это назвать. Наконец, мужчина как бы нехотя прервал свои действия и огнем одной руки обвел бедра неподвижной партнерши, отчего та безумно закричала от наслаждения. Вторая женщина, словно недовольная криком, перенесла свой огонь на мужчину, который и далее занимался первой. Наконец, неподвижная женщина усилила свой крик до, казалось бы, непостижимых для человека звуков, ее тело изогнулось настолько, насколько позволяли невидимые силы, и вдруг замолкла, тяжело дыша. В тот же момент с нее упали все браслеты, оставив ее нагой. Еще мгновение она стояла неподвижно, а потом внезапно упала на пылающий пол. В то же время другая женщина превратила бедра мужчины в пылающий шар. Еще минуту он возвращал ей пламя, но, наконец, закричал прерывающимся от наслаждения голосом. В тот же миг его браслеты погасли, и он был парализован той же таинственной силой, которая прежде овладела женщиной.

— Вот и проиграла, — услышал Пет разочарованную Анну.

— Почему? Скорее выиграла.

— Если она мазохистка, это может быть приятно. Я бы предпочла проиграть.

— Идем дальше, раньше, чем нас заметят, — предложил Пет со смехом. — Не уверен, что такое подсматривание здесь разрешается, — добавил, оглядываясь по сторонам.

— Пошли, — передала весело Анна, — Не думала, что грозный Пет, шеф межзвездных полетов Совета Гилдора, окажется таким стыдливым мальчишкой, — добавила она, скорее довольная этим, и крепко к нему прижалась.

— Помню о долге, — смешавшись, ответил Пет. — Весь мой флот и вся моя команда находятся на Земле. — Однако он передал неуверенно, скорее чтобы скрыть смущение. Анна вместо ответа легко скользнула губами по его рту.

— Идем же, наконец, — услышал он ее мысли, явно окрашенные двузначностью.

Пет и Анна продолжали свой путь. Им встречались пары и тройки в разном сочетании полов и различных ситуаций. Некоторые замерли в неподвижности среди странных белых паров, другие обнимались, кое-кто разговаривал даже в самых невероятных позах. Одиночки, как правило, медленно шли в известном только им направлении. В одном из залов, где вместо тумана были видны только звезды, что вместе с полом и потолком создавали иллюзию глубокого космоса, они увидели двух обнаженных людей, которые парили в пространстве. Казалось, что они левитируют, хотя это было, конечно, невозможно. Присмотревшись, они заметили, что пара — это были две женщины — пытаются обниматься и ласкаться, но по какой-то причине не могут соединиться. Обе партнерши почему-то не могли коснуться друг друга и только водили руками над телом подруги.

И все это происходило в медленном, почти нечеловеческом темпе музыки, которая напоминала на этот раз своим звучанием молчание вселенной.

— Ты прав, — задумчиво передала Анна. — Именно так можно представить себе голос абсолютной тишины. Ты все больше меня поражаешь.

— Вы Пет и Анна, команда корабля «Феникс», который возвратился из межзвездной экспедиции, правда? — неожиданно прозвучал около них мягкий женский голос. Они резко обернулись, недовольные своей невнимательностью.

Перед ними стояла черноволосая девушка с довольно заурядным лицом. Она была почти обнажена. На высоте груди она носила нечто вроде петли, с которой до пола свисали прозрачные ленты какого-то материала. Однако, когда она резко вздохнула, воздух перед новой фразой, оказалось, что ленты прозрачны только в покое, а при движении они начинают переливаться совершенно невероятными цветами.

— Ваши изображения показывали по телевизору, — заговорила она снова, глядя на них. — И я увидела вашу посадку, — добавила она, как бы оправдываясь за незваное вторжение в их личную жизнь. Пет и Анна продолжали стоять обнявшись.

— В этом не было ничего трудного, — ответила Анна, отпуская, наконец, Пета из своих объятий.

— Редко случается, что сюда спускаются Новые Люди, — сказала девушка, еще более смущаясь. — Простите, что я подошла к вам без приглашения, однако, здесь обычно, допускаются любые безумства. Наверху, — она кивнула в сторону звезд, — я не осмелилась бы никогда в жизни. Вообще, я немного шальная, — добавила она уже решительно.

— Мы не Новые Люди, — ответил, наконец, Пет, который до этого был занят медленным опусканием своей руки с плеч Анны, и начал говорить в этой позе, все еще чувствуя себя, как на планерном заседании Совета Гилдора.

— Пет, вы относитесь к ним хотя бы потому, что происходите из эпохи Херст.

— Новые люди сюда не приходят? — поинтересовалась Анна.

— Редко, и, во всяком случае, не в такой одежде. Предпочитают вообще появляться в масках, потому что им здесь, пожалуй, не совсем пристойно быть.

— Нам пристойно, — убедительно сказал Пет.

— Знаю. Об этом все знают.

— Ох! — вырвалось у Анны.

— Вы своим прилетом вызвали большую сенсацию.

— Очень рады этому, — убежденно пробормотал Пет, хотя это совсем не подтверждалось выражением его лица. Однако, девушку, очевидно, не трогали такие мелочи.

— Меня зовут Альма, — сказала она почти нормальным тоном, вспомнив, что не представилась. — Навигатор на «Единстве», двадцатое поколение.

— Где мы, собственно, находимся? — спросил Пет, показывая рукой вокруг себя.

— На уровне наслаждений, — объяснила несколько удивленно Альма. — Ах, конечно, вы этого не можете знать. На обиходном языке — наслажденка.

— Удачное и изящное название, — пожала плечами Альма. — Это мне давно надоело. Так и не встретила никого с достаточной долей воображения. А здесь у нас «Эмоциторий», — объяснила она, показывая на плавающих в воздухе женщин. — Каждый может телепатически воспринять все их ощущения. Достаточно только надеть такую корону. — Только теперь Пет и Анна заметили, что сверху парят и другие фигуры, тоже голые, но окруженные черными тучами — иначе это было трудно назвать — которые почти полностью растворялись на фоне неба.

— В других залах встречаются такие же интересные вещи? — спросил Пет.

— В каких залах? — удивилась Альма. — Здесь нет никаких залов. Каждый делает то, что хочет, а помещение возникает автоматически, потому что автоматы постоянно воспринимают наши чувства и преобразуют окружающую среду, чтобы к ним приспособиться.

— Телепатия?! — удивилась Анна.

— Нет, конечно. Каждый излучает отдельные чувства, а автоматы их соответственно истолковывают. Вот и все.

— Интересно, — с облегчением согласился Пет. Еще немного и они с Анной впали бы в такое состояние.

— К счастью, земляне все же не знают телепатического управления — обычная техника. — Анна равнодушно пожала плечами.

— Объясни мне еще, какие браслеты были надеты на руки людей, которые представляли сверхновую, — спросила Анна подозрительно равнодушным тоном. Таким равнодушным, что Пет посмотрел на нее с интересом.

— Силовое поле в форме пламени, сопряженное с чувствами и биотоками.

— Откуда они их взяли?

— Правда, вы еще не разбираетесь в этих вещах, — во второй раз напомнила о себе Альма. — Все очень просто, — добавила она и, склонившись к полу, усеянному звездочками, быстро отстучала какой-то приказ костяшками пальцев.

— Вот так мы это делаем, — объяснила девушка равнодушно. — Три коротких, два длинных. Для диадемы код два коротких, один длинный и так далее. — Она подняла с пола два комплекта браслетов, уже известных Пету с Анной, и с улыбкой подала их пилотам.

— Держите. Мне надо лететь в казино, — добавила она к исчезла в тумане. Через минуту, однако, Альма появилась опять и неуверенно сказала:

— Если у вас появится желание навестить меня, то запомните, этаж 302, дом 3-1-2-8, там я живу. — И снова растворилась в розовом тумане.

— Немного тронутая, — подумал Пет.

— Здесь ей можно.

— Пожалуй, надо уже возвращаться, — продолжил он телепатически, неуверенно рассматривая свои браслеты. Анна медленно покачала головой, в ее глазах зажглись уже знакомые ему огоньки. В такие минуты она была особенно красива.

— Еще не сейчас, — услышал он ее тихий голос, и вновь почувствовал ее губы в своих губах. Поцелуй был бесконечно долгим. Наконец, Анна оторвалась от него. Пет увидел, что браслеты уже надеты на ее запястья. Она быстро сбросила тунику и теперь одета была также, как те трое, которых они видели. Пет еще мгновенно колебался, потом последовал ее примеру. Только теперь он заметил, что туман уже угадал их желание. Вокруг сомкнулась стена огня и взрывов. Несколько минут они стояли неподвижно, чувствуя, как нервы начинают трепетать в какой-то музыке. Наконец, Пета окутал первый протуберанец. Он почувствовал себя отдохнувшим и свежим, как будто только что проснулся, и заметил, что Анна незаметно движется в ритме музыки. Вслед за ней и он, забыв обо всем, подчинился музыке. Чуть позже они принял ее мысли, переданные на самом интимном канале, которые никто никогда не применял без согласия партнера. Почувствовал мгновенный стыд, что она его опередила, и вошел с ней в контакт. Теперь они начали полный обмен всех мыслей и чувств, которые при этом возбуждали друг у друга. Вскоре их соединили струи пламени, вырывающиеся из четырех рук, которые безошибочно касались мест, где они вызывали самые острые ощущения. Когда в мыслях Пета прозвучал первый крик Анны, в нем вспыхнуло желание благодарно сжать ее в своих объятиях, но, к счастью, какая-то сила удержала ее на месте. Тогда он раскрыл перед ней свое подсознание, что на Гилдоре приходилось ему делать ни один раз. Она ответила ему тем же. С этого момента они превратились в одушевленные автоматы, которые с нечеловеческой точностью вырывали друг у друга вскрики, стоны, спазмы всего тела. Благодаря телепатии все это происходило беззвучно, хотя продолжалось более двух часов. Зрелище было настолько необычайно, что вокруг них собрались толпы зрителей, с завистью наблюдавших за их беззвучными движениями.

Только раскрытые, как для крика рты и струи пота показывали, что разыгрывается между ними. Еще через четверть часа стал слышен гул восторга. Зрители, которые прекрасно знали эту игру и думали, что овладели все и ее секретари, на этот раз увидели настоящих мастеров. В это время Пет и Анна, не сознавая, что стали центром всеобщего интереса, продолжали охватывать друг друга огнем, который лизал их тела с мягкостью пуха. Только концентрация действий обоих людей, в одной точке создавала ощущение настоящего, хотя и очень деликатного прикосновения. Наконец, еще через час Анна приблизилась к пределу своей выносливости. Пет уже несколько минут держался на пределе своей выносливости, но старательно скрывал это от Анны. Наконец, он выдал себя. Тогда они в идеально согласованном ритме соединили свои руки и нанесли последние удары. Ни Пет, ни Анна не заметили, когда с их рук упали браслеты, и они оказались на странных невидимых ложах, поддерживающих их среди пламени, выбивающегося из-под пола, которое теперь нежно и успокаивающе ласкало их тела. И Пет с трудом преодолел ошеломление, вызванное избытком ощущений, осторожно прижал к себе Анну и тихо передал то, что должен был сказать уже давно:

— Я тебя люблю.

В течение нескольких следующих месяцев Пет и Анна работали на борту «Феникса» с посланцами Тайного Совета. Кроме Эммы, представляющей Лоопа, в работах принимали участие специалисты наместников. Ежедневно лично появлялась Лара, которая явно искала близости Пета. Во всяком случае, так утверждала Анна, которая замечала в глазах Наместницы нечто большее, чем любопытство.

После памятного посещения «Наслажденкн» прошло уже много времени, но их исполнение «сверхновой» возбудило не меньшую сенсацию, чем перед этим их смелая посадка. Через Два дня после этого события состоялась серьезная беседа с Ларой, которая предложила им принять командование межпланетным флотом. Официально Пет стал начальником, а Анна — его заместителем и руководителем летной подготовки. Она расценила такое решение как явное покушение Лары на сердце Пета. Кроме того, ей все больше казалось, что Пет что-то замышляет, хотя не была до конца уверена, не является ли это впечатление следствием ее ревности. Пока оба отложили в сторону сердечные и моральные проблемы и занялись укреплением своего положения. Их популярность в Сиднее была огромной и уступала только авторитету Лары. Слухи об их подвигах распространились также по всем Башням Азии.

Уже много дней они отвечали на сотни вопросов специалистов, собравшихся на «Фениксе». Главной целью землян было создание силового поля, способного защитить всю Башню. Практически, это требовало энергии, применяемой для питания самой Башни. Впечатление, созданное подобным утверждением, вызвало визит самого Лоопа, который до этого делал вид, что не интересуется» Фениксом». Посещение продолжалось всего несколько часов, но позволило Анне овладеть тремя людьми из окружения Наместника Америк и узнать от них, что Лооп готовится к решительному столкновению. На следующий день Пет и Анна взяли гравилет и отправились на море. Лара была, по-видимому, довольна их отсутствием, которое, вероятно, собиралась использовать для подробного исследования «Феникса». Может быть, она и интересовалась Петом, но ни на минуту не переставала быть политиком.

Анна и Пет лежали на белом австралийском песке, по которому много лет не ступала нога человека. Загорая, они лениво обменивались мыслями о событиях последних дней. На таком пляже можно было чувствовать себя как Адам и Ева, но ни один из них ни за что не признался бы себе в этом. Сначала они искупались в океане, потом, как дети, возились в песке, опять купались… Теперь они безвольно и лениво растянулись на пляже, позволяя ярким лучам солнца безнаказанно проникать в самые интимные уголки их тел. Позволили себе забыть, что где-то далеко специалисты из Сиднея лихорадочно обдумывают, как защитить силовым полем Башни, что в десяти тысячах километров отсюда Лооп готовится к самым худшим поворотам событий и вооруженной борьбе с Ларой, что в сотнях световых лет Гилдор, может быть, ждет их возвращения.

Вдруг раздался пронзительный вой серены, затем треск ломающихся веток в зарослях, и грохот бортового вооружения гравилета. Все произошло слишком быстро даже для их рефлексов. Пет едва успел направить индивидуальное поле в направлении приближающегося животного, но сразу же ощутил, что его мозг уже мертв.

Это было непростительно. На опушке джунглей лежал труп альгора, если бы не датчики гравилета, они могли получить ранения.

— Успокойся, Пет, — передала Анна, — кто-нибудь из нас успел бы сосредоточить поле.

— С той же вероятностью это могла быть группа Лоопа, и она, наверняка, застала бы нас врасплох. Ты ведь знаешь, что их оружие сопряжено с ними, как те браслеты в «Наслажденке», и управляется биотоками.

— Лооп не имеет пока никаких оснований применять крайние меры.

— Об этом знает только он, — отрезал Пет, и чтобы избежать спора, медленно подошел к убитому чудовищу. К нему присоединилась и Анна.

— Боже, что должно было случиться, чтобы здесь появились такие создания? — нервно сказала Анна.

— Я все больше восхищаюсь дикарями, — заметил Пет.

— Возвращаемся, — передала Анна, — мне расхотелось валяться на пляже.

Они вернулись на берег океана и не спеша начали надевать свои черные туники.

— Можно посмотреть, как поживают наши копии, — предложил Пет.

— Если мы находимся под радиолокационным наблюдением, что вполне вероятно, то выдадим себя. К тому же, не вижу причин, чтобы с ними что-нибудь случилось.

— Надо овладеть всеми, кто работает в зале контроля, — решил Пет.

— Мы овладели уже более чем двумястами людьми, — возразила Анна. — Я бы пока остановилась. В конечном счете, кто-то может начать подозревать.

Пет молча кивнул головой, глядя на океан. Он был здесь зеленого цвета, как на картинке. Анна была права. Неожиданное появление слишком большого числа ярых сторонников могло вызвать подозрения Лары. Они и так очень рисковали.

— Мы собираемся купаться, петь, заниматься любовью, — напомнил он.

— Петь должен был ты.

— Нет ты, любимая. А я собирался заниматься с тобой любовью, — возразил Пет решительно.

— В последнее время мы мало с тобой беседуем, — переменила она тему.

— О чем нам беседовать? — удивился Пет. — Мы ведь обо всем договорились.

— Мне не нравишься ты.

— Из-за Лары?

— Что-то ты замышляешь, — спокойно констатировала Анна. — Знаю тебя настолько хорошо, что чувствую твои мысли через любую блокаду.

— Почему? — Пет сделал вид, что слегка удивлен. — Пока все вдет, как мы хотели. Зачем мне что-то замышлять?

— Нет, я тебя знаю. Ты что-то замышляешь. Я хочу, чтобы ты мне сейчас сказал, в чем дело, — повторила Анна по-прежнему спокойно. Во всяком случае Пет не почувствовал в ее мыслях даже следа раздражения. В них была только огромная настойчивость. Минуту он обдумывал ее слова под защитой блокады. Потом глубоко вздохнул и лег на песок.

— Ты права.

— Слушаю.

— Ты помнишь наш разговор перед тем, как мы пошли на этаж развлечений? Тогда я расклеился. Ты была права, надо бороться. Меня не устраивает роль командира флота, который не летает никуда дальше Марса и Венеры.

— Я так и думала, — согласилась Анна. — А чего ты хочешь?

— Хотим, моя дорогая, — уточнил он. — Нам надо стать членами Тайного Совета, — добавил он после короткого молчания, рассчитанного, в основном, на театральный эффект.

— Как ты это себе представляешь? Неужели люди пойдут за нами только потому, что мы провели столько времени на «Фениксе»? Ведь они ничего не знают о Гилдоре. Даже если бы узнали, сомневаюсь, что их бы серьезно затронуло это. Мы постоянно недооценивали землян. Сначала судили о них по Тайному Совету, потом по «Наслажденке» и другим этажам развлечений, теперь знакомимся с их учеными и пилотами. Они все время преподносят нам сюрпризы. И это при том, что мы еще не знаем других Башен.

— Согласен. Только мы им расскажем о Гилдоре и представим перспективу космических полетов, в которых они будут играть главную роль.

— Ты думаешь этого достаточно? — Анна сочувственно покачала головой. — Пет! Ты не только страдаешь манией величия, но вдобавок стал опасным безумцем, — добавила она с тяжелым вздохом.

— Пока нас приняли и оценили как своих руководителей пилоты. Это доказывает, что они не лишены гибкости. Ты права, мы их знаем недостаточно для того, чтобы им доверять, но того, что нам известно, достаточно, чтобы сделать вывод, что массам надоело измышление новых искусственных возбудителей, новых напитков на грани наркотиков, новых танцев и тому подобного. Настоящими личностями являются только Новые Люди, но их немного. Остальные ведут упадочный образ жизни. Это одна из главных причин, по которым Лара поддерживает движение Террористов. Не без оснований она пошла на огромный риск, включив в гипнотическую программу свои приказы. Особенно относящиеся к Террористам. Они знают, как нас использовать, а она хочет, чтобы мы им помогали. Конечно, кризис вызвало не наше появление, а более важные причины. Но прилет «Феникса» ускорил ход событий. Террористы хотят именно изменения условий жизни масс. Да и Лооп не для того стянул свои ударные группы, чтобы посмотреть на них и поговорить с ними о жизни. Он так же ожидает быстрого обострения. Вся проблема состоит в том, чтобы найти способ изображения пешек, преданных интересам Лары, а в конце стать королем и королевой в этой игре.

— Не так давно ты сам меня убеждал, что мы не можем контролировать сознание всех землян, — напомнила Анна.

— Если наши оценки правильны, и они, действительно, находятся на пороге глубокого изменения существующих общественных отношений, то в современном обществе «слабаков» можно играть на минутных настроениях.

— Хотелось бы заручиться более конкретной базой для действия.

— Я думал об этом. Надо в нужный момент проследить, чтобы тайна силового поля оказалась в руках всех членов Совета.

— Можно было тайно вмонтировать в генератор телепатический приемник. Но это рискованно.

— Вот видишь, мы всегда понимаем друг друга, — заявил Пет с удовлетворением. — Достаточно, чтобы мы сами занялись составлением чертежей этих генераторов. Тогда нам ничего не придется делать втайне.

— Кажется, мы вообще не в состоянии мыслить, как нормальные люди, — задумчиво передала Анна.

— Мы просто циничные подлецы и свиньи, лишенные намека на совесть, — ответил Пет с глубоким удовлетворением. — Наше счастье, иначе наш разговор не состоялся бы. И не было бы нас. В лучшем случае остались бы автоматы, которые были бы выброшены после выполнения поставленных перед нами задач, — ответил он серьезно.

— Лара наверняка не согласится выпустить из своих рук тайну поля, — заметила Анна.

— Что поделаешь! Пусть вызывает кризис. Посмотрим, что сделает Лооп.

— Представляю, — передала Анна со вздохом. — Лишь бы не было войны, — добавила она с беспокойством.

— Не будет, — успокоил ее Пет. — Некому воевать. На это способны только Новые Люди и дикари. Остальных невозможно представить себе в роли воинов.

— Для того, чтобы наш план удался, как раз и надо, чтобы ситуация дошла до грани, если не войны, то, во всяком случае, серьезного конфликта, — добавила та недовольно.

— Не знаю, кто из нас худший циник и свинья, — ответил Пет, усмехаясь. — И почему-то иногда мне кажется, что это ты. А если серьезно, то ты, конечно, права. Только в такой ситуации можно будет передать Лоопу чертежи генератора. И еще, перед началом кризиса надо раскрыть им тайну Гилдора. Маленькая колония заблудившихся детей Земли, с беспокойством ожидающих помощи с планеты-матери. Акт отчаяния ее двух представителей, которые взяли на себя миссию, из которой нет возвращения, чтобы сообщить Земле о необходимости помочь своим братьям. Что-то в этом духе.

— Ну и еще надо, наконец, узнать что-то конкретное о телепатии и телепортации.

— Надо будет овладеть кем-нибудь из членов операционных групп Лары.

— И думаю, что ты уже должен покончить с нашей идиотской таинственностью. Мы больше не на Гилдоре, — решительно передала Анна и, поднявшись с песка, направилась к гравилету. — Пора собираться, — добавила она, не оглядываясь.

Пет еще минутку полежал, наслаждаясь теплом песка, потом встал и пошел за Анной.

В Сидней они вернулись около пяти часов пополудни и сразу попали в руки Альфа, который обязательно хотел обсудить с ними какую-то, по его мнению, особенно сложную фигуру пилотажа. От него они узнали о смерти Вуура и Иены. Еще раз Пет и Анна убедились, что в игре, в которую они втянулись, не может быть ничьей. Начиная со следующего дня они приступили к длительным консультациям с Ларой и ее людьми разных вариантов обеспечения энергией мощного генератора поля. Тремя месяцами позже уже шел его монтаж.

Лооп мрачно проглядывал доклад Зои, который, несмотря на ее первоначальные обещания, оказался у него на столе только через много месяцев. Его предчувствия оправдались. Лара действительно вела двойную игру. Он был недоволен собой, что так легко позволил себя обмануть и, в то же время, не мог не удивляться ее ловкости. Теперь Петом и Анной владели Лара и, в некоторой степени, Куффа. Лооп едва удержался от проклятия. На километр несло коварством. И все это из-за проклятого кретина, который допустил распространение новости о прибытии «Феникса». Его команда должна была умереть. Лучше всего, немедленно и без свидетелей. Это было ему ясно. Не знал только, как это выполнить. Пока что он сидел, бессмысленно глядя на аппаратуру, стенды управления, которые позволят ему соединиться с любой точкой Земли и Системы. На сегодняшний день ситуация складывалась так, что часть этой системы не подчинялась ему. Лооп не сомневался, что присутствие Кууфы у Лары означало начало новой акции Террористов. Эта мысль вернула его к действительности. Он соединился с отделом контроля и управления общественным мнением.

— Что люди думают о космитах? — спросил Лооп дежурного техника.

— На словах, или прислать документы, достопочтенный?

— На словах, — ответил он, пожимая плечами. Положение было более серьезным, чем он предполагал, если даже его люди заразились манией секретности!

— Популярность этой пары выросла за последние девять месяцев на тридцать пунктов. В данный момент они являются самыми популярными фигурами в Системе после Тайного Совета.

— Их шансы в случае выборов?

— Такие исследования не проводились, — удивленно ответил техник.

— Проведите и немедленно пришлите результаты.

Лооп не совсем понимал, зачем он задал этот вопрос. На первый взгляд мысль казалась ему абсурдной. Но что еще могла планировать Лара? Единоличная власть не шла в расчет, поскольку люди не были готовы одобрить такую форму правления. Оставалось только выбрать Совет, который будет полностью покорен одному человеку, да, именно в этом состоит цель Лары. При кастовой системе, царствующей на Земле, главную роль играет порядковый номер Призыва. Пет и Анна были старейшего происхождения из всех ныне живущих людей. Их включение в состав Совета не могло никого удивить. Даже сам Лооп в принципе соглашался с этим без возражений. Его несогласие носило чисто эгоистический характер. Еще минуту он рассматривал лежащий перед ним доклад, потом решительным движением руки нажал несколько кнопок на пульте управления. На экране появилось лицо Зои.

— Я не нашел в твоем отчете никаких данных о возможности нейтрализации гипноза, — начал он без лишних вступлений.

— Такой возможности не имеется.

— Даже дикарям через некоторое время можно изменить внушение.

— У дикарей мозги — чистая пленка, а в этом случае пришлось бы иметь дело с уже сформировавшимися личностями. Повторное воздействие вызовет необратимый процесс в их мозгах. Скорее всего, они сойдут с ума.

— А существует возможность выборочного внушения?

— Да, такую программу я могу составить.

— Тогда принимайся за работу. Я хочу, чтобы в соответствующий момент они выполнили любое мое приказание.

— После этого они сойдут с ума. Из-за слишком сильного противоречия сознания и подсознания.

— Пусть сходят.

— Через неделю соответствующая программа будет у тебя.

— Мне она нужна через три дня.

— Лооп, мне нужно учесть все возможности и ситуации, в которых они могут оказаться. Иначе программа может не сработать.

— Мне она нужна через три дня, — спокойно ответил Лооп. — Учитывай только те ситуации, которые могут возникнуть в связи с выборами в Совет, и выдвижением их кандидатур в его члены. Требуется, чтобы в назначенный момент они добровольно отказались.

Лооп видел, что в лице Зои отражалось недоверие, но не хотел вдаваться ни в какие дискуссии. Он знал, что ее аргументация была бы аналогична его собственной. Он просто обладал большей информацией.

— Поговорим подробней, когда доставишь свою работу, — сказал он вместо поощрения, и выключился.

Несколько минут он разглядывал панели отдельных сегментов пульта. Его взгляд задержался на телевизионной секции. Нет, для этого еще не пришло время. Лооп вызвал командира своих оперативных групп Зипа.

— Что сообщает телепатическое подслушивание из Сиднея? — спросил он, как только Зип появился в его кабинете. Операционные группы всегда телепортировались, что, конечно, было расточительством энергии, но Лооп никогда не пробовал с этим бороться. Он считал, что его люди имеют право на некоторую экстравагантность.

— Ничего, — ответил Зип, без приглашения усаживаясь в кресло. Это тоже было одной из его привилегий. — Правительственные уровни находятся под строгим контролем. Лара находится все время вне радиуса действия моих людей. Ты ведь знаешь, как трудно перетянуть на нашу сторону кого-либо из непосредственного окружения члена Тайного Совета.

— К счастью, — заметил Лооп. — Но Лара ведь часто бывает на «Фениксе».

— Все время на ней и ее людях одеты экранирующие шлемы. Это, видимо, означает, что они уже ввели военное положение.

Лооп еще раз убедился, что необходимы немедленные контрмеры.

— Как защищен Сидней?

— Там находятся семь оперативных групп и почти весь флот. Кроме того, под руководством Анны ведется переделка «Феникса».

— Ты взялся бы похитить эту пару?

— Все время находятся в радиусе действия охраны. Было бы очень трудно.

— Я не спрашиваю тебя об уровне трудности, — отмахнулся Лооп, — а о том, в состоянии ли ты их оттуда забрать?

— Только мертвых…

— Это лучше, чем ничего.

— Вероятно, с очень крупными потерями с нашей стороны, — закончил Зип.

— Я слышал, что они иногда посещают другие Башни.

— Всегда в транспортерах с «Феникса». Все время окружены полем.

— Когда Лара закончит работу над генератором силового поля?

— Полагаю, через несколько дней.

— Даю тебе три дня на их похищение, — завершил Лооп.

— Будет много шума.

— Надо провести операцию, не бросаясь в глаза.

— Послезавтра.

— Что послезавтра? — не понял Лооп.

— Могу выполнить это задание не раньше, чем послезавтра, — пояснил Зип.

— Даю тебе три дня. Только к этому времени я сам буду готов к их прилету.

— Тем лучше.

— Как собираешься взяться за дело? — спросил Лооп.

Зип посмотрел на него с удивлением. Рассказывать кому бы то ни было о подробностях операции было не в привычках командира. Однако, на этот раз акция была необыкновенно ответственной. Поэтому он опять сел на свое место.

— Они проводят время по большей части вдвоем, что облегчит нам задачу. Все время находятся в сфере действия не менее двух оперативных групп Лары, хотя сами об этом, кажется, не знают. Однако, мне не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь сумел успешно сопротивляться одновременному удару трех оперативных групп. Две из них заберут Пета и Анну, предварительно их усыпив. Третья захватит порт и бежит гравилетами, имитируя, что взяли с собой пленников. А на самом деле, спящих увезут на присланном мною гравилете. Не существует силы, которая могла бы дать отпор Двум группам, атакующим с интервалом 2–3 минуты.

— Две группы — это 12 человек, могут помешать друг другу, — заметил Лооп.

— Но только это дает мне гарантию, что удастся доставить пленных за пятьсот метров в присланный гравилет. Шесть человек должны делать вид, что пробиваются к ним в порт. Все это, вместе с элементом неожиданности, должно дать положительный результат.

— Подумай еще над способом доставки их на гравилете.

— А если не удастся?

— Что это означает?

— Я уже говорил, что могу увезти их оттуда только мертвыми. План, который я тебе сейчас изложил, крайне рискован. Честно говоря, у него всего 70 % шансов на успех. Остается еще тридцать. Поэтому я и спрашиваю, что следует делать в случае неудачи.

— В таком случае доставьте их мертвыми.

— Как тебе угодно. — Зип слегка наклонился и исчез.

Лооп смотрел на то место, где только что стоял Зип. Это похищение должно удастся. Он был в этом уверен. Пет и Анна, безусловно, ничего не подозревают. Лара, возможно, чего-то ждет, но не могла их об этом предупредить из-за собственной гипнотической программы. Совет был в их глазах идеален. Поэтому им нельзя было сообщить, что в его рядах началась борьба. Оставался вопрос с генератором. Лооп связался с Эммой, которая теперь находилась в его Башне, руководя монтажом генератора, идентичного образцу, который был разработан в Сиднее. Проблема была слишком известна, чтобы кто-нибудь в данный момент решил ее скрыть от других.

— Привет, Лооп, — раздался с экрана голос Эммы. — Давно не давал о себе знать, — добавила она насмешливо — они разговаривали два часа назад.

— Ты говорила, что строительство нашего генератора не отстает от Лары?

— Это верно.

— Как ты думаешь, удастся ли нам его запустить одновременно с Сиднеем?

— Как это понять? — удивилась Эмма.

— Лара доставляет всем чертежи уже изготовленных элементов, следовательно, она первая будет располагать источником питания. Готовы ли вы к этому?

— Во-первых, запоздание будет минимальным. Во-вторых, я держу там целую бригаду, которая анализирует все данные, передаваемые Ларой, и проверяет их с точки зрения научной правильности. Можно думать, что в случае необходимости она найдет решение самостоятельно.

— Лучше начни искать его уже сейчас. Через три дня мы окажемся в открытом конфликте с Ларой. Вероятно, дело дойдет до столкновений. Поэтому к началу событий и нужен эффективный генератор.

— В худшем случае у тебя будет ограниченное поле, защищающее правительственный центр. Это бы тебя удовлетворило?

— Предпочел бы защиту всей Башни.

— Сделаем все, что возможно.

Эмма прервала связь, не ожидая разрешения. Лооп пожал плечами. Шельма знала, что нравится ему, и пользовалась этим.

Он также знал, что в данный момент она лихорадочно размышляла, как выполнить приказание. Осталось решить еще один вопрос. Лооп опять соединился с отделом контроля общественного мнения и спросил, получили ли они уже результаты.

— Проверяем, достопочтенный, — ответил явно смущенный техник.

— Сообщи результаты, — приказал Лооп. В глубине души он уже знал, что был прав.

— Тебя интересуют текущие данные?

— Общий прогноз.

— Пет войдет в Совет с вероятностью ноль девять, Анна — с вероятностью ноль девяносто три.

— Жду подробный отчет, — бросил Лооп и отключился.

Только теперь он мог вызвать к себе директора телевидения Торфа. Ожидая его прихода, Наместник еще раз оценил ситуацию. Ему пришло в голову, что люди, которые провели исследование ожидаемых результатов выборов, слишком много знают. Их надо было нейтрализовать. Он успел послать их на Марс до появления Торфа.

— Телевидение информирует о жизни гостей с «Феникса»? — спросил Лооп, как только Торф сел в кресло.

— Да, как и о всех интересных личностях.

— Лара, по-видимому, пытается организовать новые выборы. Надо предпринять соответствующие шаги. Это твоя функция.

— Выборы? — удивился Торф. — Не вижу кандидатов.

— Пет и Анна.

— Не пройдут.

— Пройдут. У меня есть результаты исследований. Немедленно начинай операцию «Вспышка». — Операция «Вспышка» состояла в подмешивании к изображению незаметных для глаза надписей, которые через некоторое время закреплялись в памяти зрителей и становились их взглядами. Это была классическая операция, предшествующая всем более или менее важным мероприятиям Тайного Совета.

— Лара в этом быстро сориентируется. Здесь надо применить что-то более действенное.

— Пока мы не можем делать ничего другого. Кроме того, я рассчитываю на твою поддержку. Представляй их как образцы справедливости. Подчеркивай высокие душевные качества. В основном общечеловеческие. Одновременно я хотел бы, чтобы ты внушал людям, что для правления нужны и другие черты. Пожалуй, подготовь какие-нибудь источники — исторические фильмы. Лучше с аналогиями из их эпохи: беспощадность правительств и тому подобное. У людей должно создаться впечатление, что Пет и Анна прекрасные люди, пилоты, обладают великолепным вкусом, благородным альтруизмом и всем, что ты придумаешь. Общее впечатление должно быть четким: они не годятся управлять страной. Откопаешь также несколько их бестактностей. Они должны совершать какие-нибудь неловкости. Введи их в юморески, конечно, тактично, чтобы не создать впечатление наглости. Сделай из них пару клоунов. Клоунов не выбирают в правительство.

— В общем, тебе нужна пара анекдотических ученых. Замечательных, но не пригодных для повседневной жизни, витающих в облаках.

— Правильно. Только никакой рекламы полетов за пределы Системы. Можно коротко упомянуть о завоевании Космоса, но всячески подчеркивать трудности этого предприятия и высокие затраты. Внушать, что это понизит уровень жизни. Особенно часто повторяйте, что данные, доставленные на Землю через века, служат интересам только горстки ученых.

— Подробную программу я представлю завтра, — ответил Торф и, поскольку Лооп молчал, встал и, повернувшись, вышел. Лооп тоже встал со своего места. Только теперь он заметил, что странно возбужден. Тайный Совет всегда был полон интриганами, но об этом никогда не информировали людишек. Официально все решения принимались единогласно, причем после консультаций с отделом контроля за общественным мнением. Фактически же Совет заранее обеспечил себе то, а не другое мнение среди своих сограждан, Настоящие дискуссии происходили только среди Новых Людей. Остальные были просто фоном без лиц.

Лооп направился в свои апартаменты и приказал, чтобы ему не мешали. Долго лежал на своем ложе, стараясь не думать ни о чем. Потом опять связался с Эммой.

— Что бы ты сказала о небольшой прогулке наружу? — спросил он.

— У меня очень много работы, — напомнила она, улыбаясь.

— Много работы у твоих людей.

— Это приказ? — спросила она с дерзкой улыбкой.

— Просьба.

— Сейчас буду! — прозвучал ее голос с гаснущего экрана.

«В конечном счете, мне тоже надо что-то взять от жизни», — подумал Лооп, хотя не был в этом до конца уверен. По крайней мере, Эмма поможет ему забыть о своих проблемах. Все же он был только человеком.

Куффа сидел, удобно расположившись в кресле, стоявшем у столика кафе «Феникса», и с видом знатока потягивал предложенный ему напиток. Он был первым человеком, на внешности которого оставила следы старость. Все его лицо было покрыто морщинами, только сверху осталось совсем немного седых волос. Совсем другими были глаза — живые, хитрые, свидетельствующие о большом уме и силе. Никто не спешил начинать разговор. В самом начале Куффа пытался проанализировать их мысли телепатически, но, конечно, не пробился через защиту. Да и делал он это неуверенно. Видимо, Лара его информировала, что космонавты — это единственные лица на Земле, с которыми нельзя установить телепатический контакт, и он хотел проверить это лично.

— Я хотел увидеться с вами сразу же после вашего прилета, — начал он.

Пет и Анна вежливо удивились, как люди, которые прекрасно отдают себе отчет, что являются сенсационной редкостью, которую хотят осмотреть очень многие.

— Вы, конечно, являетесь сокровищницей исторических данных, — добавил он.

— Мы много слышали о Вас, профессор, — вежливо вмешалась Анна, — вы очень занятый человек.

— Дело не в этом. Я хотел, чтобы вы сначала познакомились с нашим миром.

— Мы находимся здесь слишком недолго, — возразил Пет.

Дальнейший разговор прервал сигнал техника из машинного зала. Он информировал, что установка гравитационных двигателей окончена. Анна приказала ему возвращаться в Башню. Наконец, они остались одни. Пет, улыбаясь, посмотрел на Анну и телепатически произнес:

— Лара, все же, хороший игрок. Подождала, пока ее люди все закончат.

— Может быть, и в самом деле, она не знала о визите Куффы. Конечно, ожидала его, но не была информирована о точной дате.

— Возможно, — согласился Пет.

— Вы хотели, чтобы мы хорошо ознакомились с Землей, — напомнил он вслух Куффе.

— Правильно. Лара настаивала, чтобы я встретился с вами сразу после того, как вы прилетели в Сидней, но мне хотелось оставить вам время на то, чтобы освоиться в новой сфере. Могу поспорить, что вы уже кое-что обо мне слышали.

— Немногое, — ответила Анна. — По углам шепчутся о Террористах, но Лара нам о них почти не говорила.

— Не удивительно. — Куффа улыбнулся своим мыслям, его лицо приняло добродушное выражение.

— Он выглядит, как кто-нибудь из политиков нашего времени. Из правительственной шайки, — заметил телепатически Пет.

— Могу поспорить, что специально выглядит стариком, чтобы вызвать в людях большее уважение, принимает позу здешнего Патриарха, — ответила Анна, тоже телепатически.

Пет мысленно улыбнулся ей. Их взгляды, очевидно, совпадали.

— Я не слишком популярен среди Новых Людей, — добавил Куффа. — Что вы думаете о нашей Земле?

— Сначала мы чувствовали некоторое беспокойство, но сейчас уже втянулись: видимо, права старая поговорка, что нет лучшего лекарства, чем дело, — сказала Анна.

— Да-а. Доверить вам весь флот было неплохой идеей Лары, — поддакнул ей Куффа.

— Почему Тайный Совет сохраняет в своем названии этот страшный эпитет? — спросил Пет и, видя удивление своих собеседников, добавил: — Меня это занимает чисто ради интереса.

— Должно быть страшно изменился, — принял он сочувственную мысль Анны. — Бедняга. Надо было сказать об этом мне, чтобы я кого-нибудь спросила.

— Это старая история, — ответил удивленный Куффа. — Уже несколько веков этого никто не принимает всерьез. Название возникло в эпоху Гилдора, когда Совет действовал еще на Марсе и, по соображениям безопасности, был действительно тайным.

— Вы, наверное имеете доступ ко всем материалам, которые не упоминаются в официальных исторических программах. Нам очень хотелось бы кое-что узнать об этой эпохе.

— Смотря что вас интересует. Я тоже о многом хотел бы узнать от вас. Например, не знаю, говорили ли вы, или вам, что вы не первая экспедиция, которая вернулась на Землю в эпоху Великого Изменения.

— Неужели? — как бы по команде удивились Пет и Анна.

— Вернулся корабль «Единство». Это было уже давно. Кори и его люди очень отрицательно отнеслись к нашему миру.

— Что с ними случилось? — спросил Пет.

— Ничего. Умерли через сорок лет.

— Какой он деликатный. Не хочет нас поучить, — прокомментировал Пет мысленно.

— Почему все-таки прекращены межзвездные полеты? — спросила Анна. — Никто нам этого не может ясно объяснить. Постоянно ссылаются на Великое Изменение, на невыгодность. Это меня не убеждает.

— Именно. — Куффа явно оживился. — Кроме всего прочего, я хотел поговорить с вами и на эту тему. Что вы думаете о людях?

— Ты имеешь в виду Лару и Тайный Совет? — спросил Пет.

— Нет, простых жителей Башни.

— Со всем смирились. Не имеют никакой цели в жизни. Знают, что Новыми Людьми станут, в лучшем случае, их дети. А поскольку эти дети воспитываются отдельно, ищут любой ценой искусственных суррогатов.

— Отсутствие интереса к любым ценностям. Например, к искусству, литературе. Не знаю… — Анна на мгновение задумалась, как бы сформулировать свою мысль. — То, что показывают по телевидению, просто неловко смотреть. Художественный уровень ниже всякой критики, прямо жалок. Собственно, по сравнению с тем, что мы надеялись тут увидеть после тысяч лет отсутствия. Впечатление нисколько не отличается от программы нашей эпохи. Наукой занимаются также только Новые Люди. Остальные могут стать самое большее техниками. И, наконец, дикари в джунглях — это бесчеловечно. Не могу этого понять.

— Вы абсолютно правы, — согласился Куффа. — У нас полный упадок. Вместо прогресса — движение назад. Представьте себе, что за последнюю тысячу лет не сделано ни одного принципиально нового научного открытия. Последней была разработка теории гравитации и создание основных космических двигателей.

— Консерватизм дошел до того, что никому даже не пришло в голову изменить название Тайного Совета, хотя бы просто на Совет, — добавила Анна.

— Спокойно, девушка. Не дай себя спровоцировать. Пусть он сначала выложит все, что хотел сказать, потом посмотрим, как быть, — телепатически остановил ее Пет, сказав вслух: — Не совсем понимаю, как можно постоянно жить в мире «наслажденок», «домов снов» или «видео-борьбы».

— Уровни наслаждения появились именно для того, чтобы занять чем-то людей, — объяснил Куффа. — При этом фактом является то, что за последние двести лет падает посещаемость «наслажденок» и увеличивается число новых посетителей «домов снов». Для многих они стали пороком. После положенных двух часов работы, они сразу засыпают. Видео-борьба потеряла популярность еще раньше, когда ликвидировали сцены убийств. Дело в том, что в Башнях начались многочисленные акты насилия, и было решено строго придерживаться полной блокировки информации на темы войн, смерти, применения силы. Достаточно волнений нам доставляют после каждого Призыва воспоминания дикарей.

— Какие воспоминания? — заинтересовался Пет.

— Мы теряем многих из них из-за слишком сильного влияния их предыдущей жизни. Конфликт между подсознательным желанием возвращения и гипнотическим запретом приводит во многих случаях к психическим отклонениям. Конечно, это поддается лечению, но задерживает развитие данной линии не меньше, чем на два поколения.

— Почему бы не дать дикарям таких же прав, какими обладают жители Башен? — спросила Анна.

— Пережитки прошлого. Последовательные составы Совета точно следуют заветам Херста о гармоническом развитии. Высшей целью было и остается великое Изменение.

— Но ведь оно будет продолжаться еще тысячу лет, — заметил Пет.

— Я борюсь с подобным консерватизмом уже почти тысячу лет и до сих пор добился только недоверия Тайного Совета и большей части Новых Людей. Им не нужны никакие изменения, потому что современное положение их вполне устраивает. Им очень хорошо, особенно когда они сравнивают себя с людьми с нижних этажей, которые проводят время в искусственных наслаждениях и снах.

— Новых Людей меньше чем тридцать тысяч, а все человечество состоит из миллиардов личностей, — с нажимом сказала Анна.

— О человечестве уже давно никто не думает. Может быть, Тайный Совет еще в какой-то мере принимает принципиальные вопросы всерьез, но остальные Новые Люди занимаются исключительно борьбой за власть.

— Об этом мы не слышали, — удивился Пет.

— Официальные источники, телевидение об этом ничего не сообщают народным массам. Борьба Новых Людей носит жестокий и коварный характер, но противники всегда придерживаются «железного» принципа: людишки ничего не должны знать. Это касается Тайного Совета. Решения всегда выносятся единогласно. Позже, конечно, с их выполнением бывает по разному, но весь народ убежден, что жизнь в Башне идет гладко и без помех движению по пути Великого Изменения.

— И никому не опротивела такая жизнь? — спросила Анна.

— Мне и моим немногим сторонникам. Нас слишком мало, восемьдесят тысяч. Надо учитывать, что Тайный Совет в широких масштабах применяет как непосредственный гипноз под видом курсов дополнительного обучения, так и печально знаменитую акцию «Вспышка». У нас практически нет никаких шансов.

— В чем состоит акция «Вспышка»? — спросил Пет.

— Система внушения, старая, как само телевидение. Запускают по ходу кадры желаемого содержания, которые незаметно для глаз атакуют непосредственно подсознание.

— Теперь понял, что надо делать? — телепатически спросила Анна. — Мы все считаем их наивными, а ведь с самого начала знаем их действительные намерения.

— Это, наверное, комплекс Земли, мо, дорогая, — ответил Пет. — Подсознательно не хотим, чтобы здесь господствовало одно зло.

— Вижу, что вы шокированы. — Куффа по-своему понял их молчание и обеспокоенные лица.

— Немного, — согласились они, смутившись.

— Я могу попытаться убедить Лару организовать несколько межзвездных полетов, — неожиданно заявил решительным тоном Пет. — Людям нужна какая-то цель. Нельзя бесконечно находиться в тесном коконе приказов Тайного Совета.

— Она ни за что не согласится, — возразила Анна. — Вспомни, мы уже говорили с ней на эту тему после прилета.

— Анна права, — вставил Куффа. — Тайный Совет никогда на это не пойдет. Впрочем, вы можете попробовать убедить их в целесообразности этой вашей идеи полетов.

— Их не надо убеждать, — авторитетно сказал Пет.

— Во всяком случае, надо пока ожидать, — заявил Куффа, ничуть не удивленный словами Пета, — видимо, он хорошо подготовился к этому разговору.

— Теперь он подойдет к сути дела, — передала Анна. — Ты дал ему в руки нашу общую тайну, о которой знали только мы двое.

— Спокойно, девушка, — ответил Пет. — Он не сумасшедший. Еще немного поговорит на эту тему.

Действительно, Куффа довольно долго как бы переваривал услышанную от Пета новость и, видимо, обдумывал дальнейшее поведение. Его нахмуренный лоб еще больше подчеркивал сеть морщин на лице и придавал Куффе вид сенатора какой-то древней державы. Пет и Анна даже немного сожалели, что на всей Земле только они двое могли оценить усилия, которые прилагал Куффа, чтобы иметь такой вид. Очевидно, что на посторонних людей он производил такое же сильное впечатление, как и тысячи лет назад. Наконец, Куффа решился высказаться.

— Если бы только вашим пилотам принадлежало решающее слово, — задумался он вслух, демонстрируя актерские способности.

— Безусловно, должен существовать какой-то выход, — сказала Анна тем же театральным тоном.

— Не шантажируй, девушка! — напомнил ей беззвучно Пет.

— К выборам допускаются только Новые Люди, а их среди пилотов немного, — заметил Куффа, уже вполне по-деловому.

— Не могли бы твои Террористы потребовать всеобщих выборов? — поинтересовался Пет.

— Нас ведь семьдесят тысяч, — поддержала его Анна.

— Такая возможность имеется. По крайней мере, теоретически. — Куффа нерешительно вздохнул. — Херст в своем завещании упоминает о возможности всеобщего референдума в случае принятия решения, касающегося всего человечества. До сих пор этим пунктом воспользовались только один раз, две тысячи лет назад, при утверждении эвтаназии у дикарей. Впрочем, это была формальность, поскольку нежизнеспособных детей и уродов уничтожали с самого начала. Сомневаюсь, чтобы теперь о такой возможности знал бы кто-нибудь за исключением, вероятно, Тайного Совета и еще нескольких человек.

— Межзвездные полеты касаются всего человечества.

— Пропаганда с целью их дискредитации ведется уже тысячу лет. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь, кроме ваших пилотов принял бы их важность всерьез. Пожалуй, даже мои люди не одобрили бы этого.

— Значит, ничего нельзя сделать? — Пет продемонстрировал, что сдается.

— Этого я не говорил, — возразил Куффа.

— «Уделывает» нас как хочет, — удовлетворенно передала Анна.

— Что вы этим хотите сказать? — с надеждой встрепенулся Пет.

— Вы могли бы попытаться потребовать этого от людей, сначала Террористов, потом можно будет подумать и о других, — осторожно подсунул им мысль Куффа.

— Они не захотят нас слушать, — со вздохом заметила Анна, — несмотря на то, что мы для них первобытные люди.

— Вы недооцениваете себя, — констатировал Куффа. На этот раз в его голосе чувствовалась искренность и даже некоторое уважение, смешанное, опасением. — Я не знаю результатов последних исследований, но могу вас заверить, что вы не менее популярны, чем я. Может быть, даже не уступаете самому Тайному Совету.

— Ну, это уже, пожалуй, преувеличение, — заметил Пет.

— Слегка покрасней, — передала ему Анна с беззвучным смехом. — Будь скромнее.

— Может быть, — милостиво согласился Куффа.

— Кроме того, как мы могли бы это сделать практически? Для нас ведь нет доступа на телевидение. — Анна продолжала делать вид, что не убеждена в возможности действовать.

— Я организую вам ряд встреч с моими людьми, — продолжал Куффа. — Вы часто посещаете разные Башни, так что это не возбудит ничьих подозрений.

— Внимание, — передал Пет. — Не забывай, мы должны быть верны Совету и, прежде всего, Ларе.

— Я договорюсь с Ларой, чтобы она разрешила эти встречи, — успокоил их Куффа, проявив проницательность, достойную удивления. Ведь он, безусловно, не знал о махинациях Совета с гипнозом.

— Если так, то я лично согласен.

Анна утвердительно кивнула и, подумав, добавила:

— Вы считаете, что после двух тысяч лет полного застоя нас кто-то еще примет всерьез?

— Безусловно. Это преимущество кастовой системы. По мнению масс, вы принадлежите к лучшим из Новых Людей. Ваши слова будут восприняты без серьезных возражений.

Затем около часа они уточняли подробности плана. У Пета и Анны были обязанности, которыми, в сложившемся положении, они не могли пренебрегать. Прежде всего, надо было проследить за постройкой силового поля, который следовало пустить в Сиднее, а потом и в других Башнях. Когда Куффа уже начал прощаться, Пет задал ему вопрос, который с самого начала вертелся у него на языке:

— В чем состоит Ваша конечная цель?

— Благо человечества, — ответил Куффа, глядя на него странным взглядом. Очевидно, вопрос застал его врасплох. На мгновение лицо сенатора потеряло величественную самоуверенность.

— Для чего вы хотите вернуться в космос, где погибло столько людей, таких как вы? Какова ваша цель? — отбил он мяч.

— Для того, чтобы не была бесполезной их жизнь и смерть, — ответил Пет.

— Бедное человечество, — передала Анна со вздохом, — как они хотят ему добра. Это должно плохо кончиться, — добавила она, глядя вслед улетающему гравилету Куффы.

— Прими пока рабочую гипотезу, что человечество — это мы, — передал Пет, глядя на нее насмешливо. — Не забывай, что у нас нет ни жалкой слабости духа, ни страха. Это твои слова.

— Человечество — это мы, — задумалась Анна. — Кто-то мне уже говорил нечто подобное.

Назон сидел в частных апартаментах Лары и незаметно рассматривал их хозяйку из-за рулонов новейших рапортов телепатического подслушивания. Лара уже больше часа не отрывалась от пульта связи, через который она передавала поток приказаний всем Башням Азии. Назон, глядя на ее прекрасное лицо, в который раз задавался вопросом, с кем она живет. Несмотря на тщательную слежку, которую вели его лучшие люди, до сих пор ему не удалось найти ответ на этот вопрос. Тайна личной жизни составляла в большей степени ее силу. Лара была холодной и расчетливой. Без угрызений совести пользовалась своей красотой и умом для завоевания новых сотрудников. На ее счету было немало Новых Людей, которые предали своих официальных шефов. Назону ее очарование обошлось в несколько лучших специалистов. Лооп потерял еще больше. Единственным слабым местом этой женщины была ее неприязнь к Лоопу. С ним Лару связывала единственная любовь ее жизни, о которой было известно. Восемьдесят лет назад их роман был темой сплетен всех Новых Людей. Они оставались вместе почти шестьдесят лет, потом неожиданно порвали связь. Только Новые Люди знали, что причиной разрыва было различие взглядов на желательные темпы осуществления Великого Изменения. С тех пор никто не видел ее ни с одним мужчиной или женщиной, если не считать, конечно, мимолетных связей, продиктованных, по большей части, политическими соображениями.

У каждого из остальных членов Тайного Совета был человек или несколько человек, которых он любил, о которых заботился или с которыми он считался. Через этих людей можно было подбрасывать ему те или иные идеи, в которых был заинтересован кто-то из других членов Совета. Мастером в этом деле была Лара, хотя, например, Бор вроде бы и не имел собственных взглядов, тоже умел неплохо пользоваться случаем. А вот вокруг Лары не было человека, за которого можно было бы зацепиться. Вдобавок, она была страшно популярна среди людишек, что и делало ее практически неприкосновенной. Назон вспомнил о недавних неясных намеках своих людей на возможную заинтересованность Лары Петом. Это был некоторый шанс. Особенно, если поссорить того с Анной. Впрочем, в любом случае этот шанс был сомнительным. Прежде всего, доведение его до степени практического использования требовало времени, которого было слишком мало. В этой игре, очевидно, никому не удастся разыграть эту карту.

— Скоро придет Куффа, — прервала его размышления Лара.

— Ну и что?

— У него вчера был небольшой разговор на «Фениксе». Теперь хочет мне о нем рассказать.

— Дорогая соратница, начинаем не доверять друг другу. Это плохо. Ведь теперь мы обязаны, хотим мы этого или нет.

— Мы никогда не доверяли друг другу, если быть откровенными. Кроме того, Куффа при тебе не захочет рассказывать.

— Скоро мы запустим генератор. Трудно предположить, что Лооп будет ждать этого сложив руки. Пока мы только начали пропагандистское наступление против его политики. От этого мало пользы. Самое большее — приведем в замешательство людишек.

— Это очень важно. Многие Новые Люди попытаются заполучить по ходу выборов своих собственных сторонников.

— Значение имеют только Новые Люди.

— Назон, ты не дорос до уровня Лоопа. Мне сообщили данные о последних исследованиях, проведенных его отделом по контролю общественного мнения. Они касались шансов Пета и Анны на выборах. Всеобщих выборов, Назон.

— И ты и он сошли с ума. Это пережиток. Если не ошибаюсь, их проводили только один или два раза.

— Назон, мы боремся не только за власть. Спор идет и о дальнейшем развитии человечества Земли. И для его решения нужен референдум.

— Я слишком давно заседаю в Совете, чтобы дать себя обмануть такими лозунгами. Честно говоря, мало верю таким речам. Именно поэтому я поддерживаю тебя, а не Лоопа. Он идет к концу, независимо от того, что произойдет, а у тебя есть шансы выстоять. Поэтому лучше стоять рядом с тобой и следить за твоими пальчиками. Несмотря ни на что, прекрасно помню, что мы обещали себе и другим, после того, как вас выбрали в Тайный Совет. Теперь это уже история.

— Успокойся, я сотрудничаю с тобой не из личной корысти. Вероятно, это тебя удивит, но я, действительно, намерена осуществить серьезные реформы нашей структуры. В начале для этого мне понадобишься ты, точно так же, как Пет, Анна, Куффа и другие. Однако, остерегайся создать у меня впечатление, что ты стал ненужным.

— Все время остерегаюсь. Но это не объясняет позиции Лоопа. Если то, что ты сказала о всеобщих выборах правда, это означает, что Лооп готовится к самому худшему.

— Очевидно, мы будем использовать для этого главным образом Пета и Анну. Я даже склонна выбрать их в состав Совета. Вместе с тобою нас будет как раз четверо. За ними ведется наблюдение день и ночь. Можешь быть уверен, пока не окончим генератор, не предпримем никаких действий. Лооп принимает меры вслепую. Пытается защититься со всех сторон. Я за это ручаюсь, так как знаю его лучше, чем ты.

— Не сомневаюсь. Раз уж у нас идет такой ответственный разговор, может быть, ты ответила бы на один личный вопрос.

— Нет.

— Жаль. Я хотел всего лишь спросить, с кем ты живешь, — сказал Назон и вышел, не ожидая ответа. Лара с ненавистью посмотрела ему вслед. Он сумел задеть ее за больное место…

Зашел Куффа.

— Как договорились, я поговорил с ними вместе, — начал он.

— И что?

— В них скрывается что-то странное. И они неискренни.

— Что тут странного? Мы все неискренни.

— Не в том смысле. Они другие. Словно нелюди. Как мы условились, я втянул их в свое движение, но, боюсь, это была ошибка. Все время мне казалось, что разговор направляют они, а не я.

— Уверяю тебя, что это невозможно, — презрительно рассмеялась Лара, вспоминая подробности гипнотического сеанса, который она провела лично.

— Ты обратила внимание на их глаза?

— У Пета они голубые, а у Анны, кажется, зеленые.

— Ты плохо смотрела, Лара. Их глаза — это не глаза людей, летевших три тысячи лет во сне. Они чудовищно опытные. Как и твои глаза, которые сразу выдают твой возраст и власть. Не знаю, поняла ли ты меня?

— Куффа, я тщательно проверила записи всех компьютеров «Феникса». Ничто не указывает на возможность того, что они лгут. Просто много пережили. Твой взгляд тоже изменился бы после того, как на твоих глазах погибли бы все твои друзья. И, притом, во многих световых годах от Земли.

— Может быть, ты и права, — ответил Куффа, явно не разделяя ее оптимизма. — Кроме того, они слегка помешаны на космических полетах. Кстати, это тоже подозрительно. Я читал рапорты о «Единстве». Никто из членов его команды ни за что не хотел возвращаться в космос.

— Пока что мы можем использовать их, как ты выразился, помешательство.

— Я предложил провести несколько их встреч с моими людьми на тему о необходимости космических полетов.

— Я — за. На этом пока оставим «Феникс» в покое. Я хотела бы знать, сможешь ли ты руководить своими людьми в случае нарушения связи между Башнями?

— На этот раз Тайный Совет готов на все. — Одобрительно прокомментировал Куффа.

— Это не ответ.

— Связь? Очень ограниченная, приблизительно с одной третью Башен Лоопа и Бора. Я думаю, тебя в основном интересуют они?

— Поскольку приходится считаться с возможностью полного изменения диапазонов передачи, предлагаю тебе доставить своим людям приемники, настроенные на частоты, применяемые мною. За два дня вы успеете это сделать?

— Если мне не помешает Лооп.

— Попытается, поедешь к нему как мой официальный представитель. Об этом будет объявлено на всех волнах. Ты доволен?

— Тебе прекрасно известно, что я тобою всегда восхищался, но редко тебя поддерживаю.

— Аппаратуру получи в телевизионном отделе, — сказала Лара сухо, и начала рассматривать какие-то диаграммы, давая этим понять, что считает разговор оконченным.

— Аудиенция завершена, и королева возвратилась к своим игрушкам. Или, может быть, ей надоела игрушка и она занялась настоящей работой? — с нескрываемым сарказмом кинул Куффа и направился к выходу.

— Куффа, Тайный Совет всегда относился к тебе терпимо. Не больше. И, кроме того, твои исторические сравнения могут вызвать взятые из истории меры. Не забудь об этом, мой придворный историк.

— В любом случае, ничего нового не выдумаешь. Все уже было.

Когда Куффа вышел, Лара медленно положила голову на стол и накрыла ее руками. Сейчас она выглядела как обычная усталая женщина, стремящаяся к покою, мечтающая о нежности. Несколько минут она не шевелилась, потом медленно подняла голову и включила какой-то прибор. Над поверхностью стола появилось изображение головы Лоопа. Несмотря на приостановку процесса старения, было видно, что портрет был сделан много лет назад.

— Все уже было, Лооп, — пробормотала она, глядя в глаза голографическому призраку. — Мне придется тебя уничтожить и проследить, чтобы ты не покончил со мной раньше времени. Ты пытаешься добиться того же. Куффа и все остальные должны быть начеку. Все уже было, Лооп. Если бы ты только не был таким упрямым, все могло бы длиться до сих пор, но ты упрямый… и именно такого я тебя люблю.

Потом она замолчала и долго всматривалась в черты шефа Тайного Совета. Если бы в эту минуту ее могли услышать или увидеть Пет и Анна, они, наверное, пришли бы к выводу, что люди остались такими же, как в их время, какими были всегда. Они всегда делают вещи, которых не хотят.

Пет шел медленно по коридору, ведущему в их жилье. Он возвращался из студии, где помогал подбирать иллюстрированный материал к интервью о завоевании космоса, который они делали сегодня утром. Была записана получасовая программа, в которой Анна предложила начать постоянный исторический цикл, посвященный этой тематике. Программа показалась им довольно скучной, хотя теперь Пет был уверен в объективности этой оценки. В конце концов, они обращались к людям, которые не имели никакого понятия о полетах и не интересовались ими. Фул — руководитель отдела пропаганды Лары — выглядел не очень лояльным, когда приглашал их в студию. С самого начала он дал понять, что делает это по поручению Куффы, которому Лара предоставила все полномочия. Довольно тенденциозными были и вопросы. В конце они попросили Фула поговорить с ними несколько минут частным образом и за это время ввели в его мозг свои приказы и инструкции. Прежде всего, от него узнали, что Лооп начал против них операцию «Вспышка», а Лара приказала начать контрнаступление. Затем им стало известно о собственной популярности и опасениях Лоопа, что они могут выставить свои кандидатуры в Тайный Совет. Это объясняло многие особенности поведения Лары и Куффы, а также, по какой причине они приказали ему поговорить с ними и подготовить план действий на случай начала столкновения.

Другое поручение состояло в подготовке операции, аналогичной «Вспышке», с целью провоцирования волнений на территориях Лоопа и Бора. Перед самым уходом со студии Пет овладел еще двумя телевизионными техниками. Он возлагал надежды главным образом на персонал среднего звена, которые в строго иерархическом обществе, существовавшем в Башнях, могли делать все, что угодно, ничего не объясняя работникам низших уровней. Им было дано задание ежедневно информировать Пета и Анну о развитии ситуации в области пропаганды каждой из сторон.

Наконец, Пет подошел к дверям в их квартиру, скрытой в настоящей скале. Нельзя было отрицать, что в Башнях было сделано все возможное, чтобы люди забыли, что их окружает искусственный мир. Он прикоснулся к скрытой сбоку пластине и вошел внутрь. В гостиной, как они называли самую большую комнату, напоминающую лесную поляну, с живыми деревьями, оказались Анна и Альма. Они сидели на стилизованных стульях из изогнутых корней, которые опирались на стабилизаторы искусственной гравитации, запрограммированные так искусно, что на них можно было наклоняться в любую сторону, причем тяготение оставалось направленным вдоль тела.

Любимым развлечением Пета и Анны было сидеть вверх ногами и вниз головой. Анна увидела его первой, сразу взмахнула руками и поставила кресло в это положение.

— Привет, телезвезда! — воскликнула она, постепенно возвращаясь в нормальное положение.

— Привет вам обеим. Тебе что-нибудь надо, Альма?

— Прости, что… — Альма просто не могла перейти границы, которые, по ее убеждению, отделяли от нее Новых людей. — Меня пригласила Анна, — добавила она, неуверенно.

— Не пугай девушку, — упрекнула его Анна. — Мне хотелось с кем-нибудь поболтать, а Альма — самый приятный собеседник, которого я до сих пор встречала.

— И прекрасный навигатор, — добавил Пет с искренним одобрением. — Может быть, возьмем ее на «Феникс» как члена экипажа? Мне надоело управлять этим гигантом вдвоем с Анной. Она страшно недисциплинированная, — добавил он, глядя на свою подругу с превосходно разыгранным отвращением, мысленно продолжая: «Нам действительно пригодится нормальная команда. Для начала Альма кажется мне вполне подходящей. Или у тебя есть другие планы?»

— Это замечательная мысль! — громко обрадовалась Анна. — Хочешь быть в нашей команде?

— Конечно! — ответила озадаченная Альма. — Любой захотел бы. Я и не подозревала, что вы собираетесь набрать на «Феникс» постоянную команду. Это здорово!

— Нам надо еще двадцать семь человек, — сказала Анна. — Если ты согласна, я хотела бы тебя попросить выбрать их из среды летного состава. Вы сами лучше знаете всех в этих ролях.

«В наше время именно так завоевывалась популярность и творились легенды, — передала она телепатически. — Мы ведь ничем не рискуем. На Марс «Феникс» может прекрасно долететь вообще без команды».

— Ну как, ты согласна? — спросил Пет, видя, что Альма сидит, онемев от удивления.

— По таким вопросам могут принимать решение только Новые Люди, — выжала она из себя, но сразу же вспомнила, что Пет и Анна всегда говорят со своими подчиненными серьезно. Особенно о важных проблемах. — Что скажет Лара? — добавила Альма испуганно.

— Оставь это нам, — успокоил ее Пет.

— Вы чудесные! — неожиданно вскричала девушка и бросилась обнимать не ожидавшую этого Анну. Целую минуту обе женщины висели в невероятной позе — наискось и головами книзу. Наконец Анна вырвалась из объятий, а Альма прыгнула на Пета.

— Ты и в самом деле шальная, — заявил тот серьезно. — Даже не уверен, стоит ли тебя брать к нам. — Это вызвало немедленную реакцию Альмы, которая оцепенела от страха.

— Не обращай на него внимания. Он такой же шальной, как и ты, — на этот раз успокоила ее Анна.

— Это надо обмыть, — заявила Альма, которая обладала поразительной способностью впадать в крайности. Однако, на службе она отличалась таким же поразительным самообладанием. Даже по сравнению с лучшими пилотами, которые служили во Флоте. — Я хочу сказать, что немедленно сообщу остальным, — поправилась она мгновенно.

— Иди, если надо, — согласился Пет.

Альма побежала к выходу, но на пороге остановилась и неуверенно предложила:

— Может быть, сходили бы в бар или в «наслажденку»?

— Договаривайся об этом с Петом… — начала Анна, но не успела закончить фразы, так как в этот момент в комнате появилось несколько мужчин, одетых в характерную зеленую форму операционных групп. События происходили в молниеносном темпе. Альма открыла рот для крика и бросилась в сторону.

Сознания Пета и Анны действовали с такой огромной скоростью, что все, что происходило в комнате, воспринималось ими как замедленная съемка. В течение доли секунды их мозги объединились в полной телепатической унии. Пет немедленно направил свое поле в соседние помещения. Это поле было чем-то вроде чистой энергии мышления. Результатом его действия была телепатия. Чем большей энергией распоряжался данный мозг, тем больше возможности действия он имел. Влияние на мысли и взгляды других людей требовало контроля приблизительно над тридцатью процентами этой энергии. Излучение сосредоточенного пучка этой энергии человеком, который контролирует больше половины собственных запасов, ведет к немедленному уничтожению атакованного мозга. Один человек способен контролировать до пяти таких пучков. Два мозга, объединенные в унию, составляют систему, способную контролировать два в пятой степени пучков. Именно такую систему образовали Пет и Анна, превратившись в супероружие, действенность и эффективность которого были ограничены только скоростью их мышления.

Поле, посланное Петом в пять остальных помещений, убило четырех человек. Тем временем Анна занялась теми, которые появились в гостиной. Она насчитала там восемь человек, причем троих она не видела, так как они материализовались за ее спиной, но ясно ощущала их присутствие. С момента нападения прошла одна десятая секунды. Самые быстрые из людей в зеленых комбинезонах начали поднимать оружие. Анна заметила, что они все были вооружены парализаторами. До первых выстрелов осталось меньше секунды. Одного из них прикрывала собой Альма, которая начала второй шаг. Анна послала поле за спину, и еще трое нападающих закончили свою карьеру. Недостатком такой формы обороны являлось то, что противник не мог анализировать свои потери. Из-за этого страдало важное психологическое воздействие на врага, впрочем, это было опасно только тогда, когда число нападающих было больше, чем число одновременно контролируемых обороняющейся унией.

В этот момент Пет, который перед этим проверил непосредственное окружение их квартиры на случай, если там находилось подкрепление атакующих, вернулся в гостиную и начал методически сметать своим полем всех противников.

— Возьмем их живьем, — передала Анна, — надо узнать, зачем предпринята эта операция.

Пет потратил несколько драгоценных долей секунды на размышление, за время которого его поле уничтожило еще двух нападающих. Анна за это время овладела мозгами трех других. В этот момент она осознала, что тот, который прикрыт Альмой, уже успел подумать об открытии огня. Датчики начали действовать, и сейчас раздался выстрел. Пет уже ощутил эту мысль и немедленно послал всю свободную энергию в направлении нападающего, который превратился в бесформенную глыбу. Даже сам Пет не ожидал такого результата. О, очевидно он использовал эквивалент почти ста процентов своей собственной энергии. До этого ему казалось, что подобное невозможно. Пет только дважды участвовал в тотальной телепатической унии. Раз втроем, раз вдвоем с Анной. Оба раза это произошло на Гилдоре.

От начала атаки прошла уже секунда. Альма, так и не осознав, что происходит, находилась на половине дороги к Анне. На бегу она что-то кричала, но никто не обращал на нее внимания.

Двое нападавших, которые остались в живых, опустили оружие и замерли в равнодушном ожидании, а остальные падали или уже мертвые лежали на полу. Один из них упал на стул и повернул его на девяносто градусов. Теперь он беспомощно висел в нескольких сантиметрах от земли. Разряд включенного парализатора обуглил одно из деревьев. Видимо, поле Пета повредило оружие. Зрелище было еще более ужасным от того, что нигде не было ни капли крови. Поле, даже разрывая тело, действовало как лазер и закупоривало кровеносные сосуды. Пет и Анна еще раз внимательно проверили ближайшие окрестности своей квартиры. В нескольких десятках метров разговаривало двое мужчин. Немного дальше какой-то женщине снился кошмарный сон. Больше никого. Видимо, других нападающих не было. Только после этого они прозондировали мысли обоих пленников. Один из них оказался руководителем операции. Пет и Анна полностью выяснили все подробности плана Лоопа. На пятой секунде после начала атаки пленные стали пламенными сторонниками своих победителей. Теперь Альма заметила, наконец, лежащих мужчин и странную неподвижность Анны и Пета, которые за это время не изменили ни позы, ни выражения лиц.

— Мы немного увлеклись, — подвел итоги Пет, первым выходя из телепатической унии.

— Надо что-то сделать с Альмой. Сейчас у нее начнется истерика, — беззвучно ответила Анна.

— Ох, Херст… — пробормотала Альма. — Ведь они… хотели вас у… Не может быть…

— Успокойся, Альма, — ласково сказала Анна, подходя к ней и обнимая девушку за плечи. — Теперь нам уже ничего не грозит.

— Что здесь произошло? Кто их убил? Кто вы?

— Слишком много вопросов сразу. На нас напали группы Лоопа. Они хотели нас похитить, чтобы подвергнуть воздействию гипноза. Мы только защищались. В основном мы обыкновенные люди.

Альма смотрела на Пета глазами, полными ужаса и недоверия. Очень медленно до нее дошел смысл его слов. Она еще раз оглядела гостиную, считая убитых и беззвучно шевеля губами.

— Вы хотите сказать, что справились с шестью зелеными? Зеленых в Башнях называют операционными группами. Этого не может сделать ни один человек.

— С двенадцатью, — поправила ее Анна, — четверо лежат в других комнатах этой квартиры.

— Пет, надо действовать, и притом быстро. Сейчас у нее начнется что-то худшее, чем истерика. Эта ситуация превосходит ее возможности восприятия. Она сойдет с ума. Ей надо забыть, — быстро передала Анна Пету.

— Мы не сможем все стереть. — В мыслях Пета она ощутила беспокойство и заботу. Альма была ему очень симпатична.

— Вдвоем справимся, — Как только что в унии, — предложила Анна.

В это время Альма смотрела на них с возрастающим ужасом. Отрицательно качая головой, она начала пятиться к выходу.

— Кто вы? — повторяла она беспомощно.

— Пет, — решительно передала Анна, — начнем немедленно, или будет поздно.

Пет, наконец, решился. Вместе они вникли в мысли Альмы и работали несколько минут с максимальной сосредоточенностью, как никогда раньше. Когда, наконец, они закончили, то попрощались с гостьей, которая ушла, думая, что кроме беседы с Петом и Анной в их квартире ничего не произошло.

— Потеряли минуты три, — заметил Пет, с некоторым неудовольствием.

— Стоило.

— Они должны были нас похитить, а потом опять подкинуть назад. Чего в этот раз добивается Лооп?

— Не комбинируй, Пет, это ничего не даст. Надо убрать десять трупов.

— Они утверждают, — Пет кивнул в сторону пленных, — что Лара беспрерывно наблюдает за нами. Надо ожидать какого-то вмешательства с ее стороны. Только когда?

Прошло уже четыре минуты.

— Уже должны здесь появиться, — ответила Анна, просматривая еще раз мысли пленных. — Согласно их данных, должна появиться еще одна операционная группа.

— Пусть берут свой гравилет и немедленно летят в наш лагерь в джунглях. Только пусть не приближаются к нашей капсуле ближе чем на сто метров.

Анна минуту подумала, поняв его намерения, уточнила:

— Пусть они телепортируются. Гравилет возьмем мы.

Пет согласился без возражений. Теперь осталось только ждать группы Лары. Они отдали соответствующий приказ безвольно стоящим зеленым, которые немедленно исчезли.

— С этой телепортацией не все понятно, — подумал Пет, глядя на гостиную. Они с Анной уже раньше пришли к выводу, что она не является результатом одного обучения. Речь шла о чем-то ином, что, вероятно, было такой же строгой тайной, как замена тел во время Призыва.

— Ты обратил внимание, что до запуска генератора осталось два дня? — спросила Анна.

— Как только появятся люди Лары, мы должны ими немедленно овладеть, — ответил Пет, как будто не услышав ее слов. — Они должны убрать эти четыре трупа из других комнат в джунгли. Это должно занять всего несколько секунд.

— Ты забыл, что они не могут телепортироваться с грузом.

— В таком случае, они должны отнести трупы в гравилет Лоопа, а потом вернуться к нам.

— Чувствую в твоих мыслях инстинкт убийства, — заметила Анна.

— Ты можешь предложить другой выход?

— Кроме немедленного возвращения на Гилдор, мне ничего не приходит в голову.

— Внимание! — передал Пет, снова соединяясь с Анной. Третий раз на несколько минут. Его предупреждение оказалось ненужным. Анна также заметила семерых зеленых, которые внезапно появились в комнате. Секунду они с Петом наблюдали за их все более удивленными лицами при виде трупов. Потом они завладели их мыслями. Оказалось, что все группы Лары принимали участие в обороне космодрома, который атаковали две другие операционные группы Лоопа. Лара сначала решила, что Лоопа интересует прежде всего «Феникс» и только позже поняла, что им так же может что-то угрожать. Больше они не узнали ничего от новых пленных. Пет немедленно вывел четверых из них для транспортировки трупов. Оставшуюся тройку еще раз подвергли телепатическому допросу. Он принес им много новых данных. Лара держала большую часть своих групп в Сиднее, как и Лооп держал их при себе. Она отдала приказ охранять Пета и Анну любой ценой. Кроме того, узнали, что десанты, те, кто остался в живых, улетели с космодрома двумя гравилетами. Их было только трое. Лара потеряла пять человек.

— Пропорция более или менее правильная, — ответил Пет, и Анна молча с ним согласилась.

Снова появились зеленые, направленные на гравилет, и доложили, что встретили по дороге двух Новых Людей, которых им пришлось убить. Это соответствовало полученным ими телепатическим приказам. Теперь началась реализация самой неприятной части плана. В трупы зеленых Лоопа люди Лары открыли огонь. После того, как следы деятельности Анны и Пета были ликвидированы, шестеро из стрелявших были убиты седьмым, который потом пошел с космонавтами к гравилету.

Но пока Пет и Анна старались думать только о плане дальнейших действий. Пет явно чувствовал в мыслях Анны чувство вины, которое уже несколько минут мучило и его. Им пришлось в своей жизни убить много людей, но никогда они не делали этого расчетливо.

— Они или мы, — передал он, чувствуя, что Анна вот-вот заплачет.

— Я думаю, зачем все это. Не надо было возвращаться. Я все больше начинаю понимать Тайный Совет, который хотел нас просто убить.

— Земля всегда пыталась нас уничтожить. Для той Земли, которую мы знали, нам пришлось умереть три тысячи лет назад. Для этой Земли нам, может быть, придется опять умереть, но еще не сейчас. Пока дадим Лоопу то, чего он хочет: наши скромные личности.

— Такова наша судьба: умри, чтобы не погибнуть. Умри для Земли. Умри для Гилдора.

— Представь себе, что сделала бы Лара, найдя в наших комнатах это кладбище.

— Нет, глупый, — несчастно улыбнулась ему Анна, — я понимаю все не хуже тебя. Просто гадко себя чувствую.

— Как самочувствие? — спросил мысленно Пет, стараясь принять беззаботный тон.

— Не пыжься, — пожала плечами Анна. — Если нам удастся победить, то, клянусь, сделаю все, чтобы лишить Новых Людей всех привилегий и влияния.

— Революции подготавливаются постепенно, моя дорогая. Мы сумели бы отнять у них только часть влияния. Скажем, лет через сто, удастся добиться большего.

— Сто лет — небольшой срок.

— С удовольствием чувствую, что ты приходишь в себя.

— Как я хотела бы сейчас быть на Гилдоре, — передала Анна с оттенком ностальгии, вызванной наплывом воспоминаний, которые, конечно, принял и Пет.

— Не забывай, что все действия Тайного Совета — всего лишь политика. Не уверен, что на их месте мы поступили бы иначе!

— Лучше давай полетим навстречу, — отрезала Анна, окружив себя полем блокады. Пет молча смотрел на ее лицо, потом настроил свое поле на максимум и стартовал.

На встречу они прибыли раньше времени и четверть часа ждали появления гравилета. Пет уже начал опасаться, что Лооп заменил его экипаж, но, к счастью, оказалось, что опасения не оправдались. Зеленые осторожно вынесли копии и положили их в капсуле, которую заранее покинули Пет и Анна. Как только люди Лоопа вернулись в гравилет, Анна с Петом исследовали своих двойников. Каждый раз они делали это с некоторым смущением и даже стыдом. Они лежали на креслах без сознания, но мерно дышали. Их жизни не угрожала никакая опасность. Космонавты еще раз проверили правильность программ, нового в них не оказалось ничего. Лооп приказал только отказаться по его сигналу от участия в выборах в Тайный Совет. По этому случаю они должны были выступить по телевидению с длинной речью, где должны были утверждать, что чувствуют себя не в силах исполнять столь ответственные обязанности. Хотя это было ошеломительно просто, программа свидетельствовала это, но все говорило об огромном опыте Лоопа в ведении интриг. Он запретил им минимум, но одновременно обеспечил себе достижение решающего преимущества в решающий момент. Все последующие разъяснения по телевидению или лично, лишили бы их малейших шансов на сохранение остатков популярности.

Пет и Анна медленно вышли из капсулы, тщательно закрыв за собой люк, подождали, пока аппарат исчез из поля зрения, и только потом направились к гравилету.

— А если мы ошиблись? — заколебался Пет, когда они уже лежали в удобных креслах.

— Не волнуйся, обо всем узнаем через несколько часов.

Пет смотрел на нее с нескрываемым волнением, а затем отдал молчаливый приказ зеленым. Через минуту два тела изогнулись от судорожной боли, когда в них ударили разряды излучателей. За дальнейшим ходом событий они могли следить при помощи своих тюремщиков.

Лара и ее ближайшие сотрудники находились в Руководящем Центре Азии, скрытом в подземном помещении. Отсюда они начали связываться со всеми Башнями своей территории, а также с соответствующими органами управления других наместников. Связи с земными колониями поддерживались через лунную станцию. Ее убежище находилось на глубине пяти километров под землей и было практически недостижимо даже для операционных групп. Хотя, теоретически, существовала возможность телепортации, практически вероятность ошибки была настолько велика, что делала любую такую попытку гарантированным самоубийством. Уже давно никто не соглашался бесполезно терять своих людей в подобных авантюрах.

Лара сидела за небольшим пультом в центре огромного зала. Перед ней размещались двести стоек связи с различными точками планеты и всей Солнечной системы. Все они были подключены к ее пульту управления. Сзади за спиной находился координационный сектор, непосредственно с компьютерами, анализирующими все — возможные варианты стратегий.

Через полчаса после начала атаки она уже была уверена, что столкновение ограничилось только Сиднеем, и что беглецы, которых не удалось догнать посланным ею группам, никак не смогут покинуть планету. Немедленно после того, как поступило сообщение о похищении Пета и Анны, она приказала стартовать пяти гравилетам, которые создали на орбитах космический зонтик. Пилотам было приказано стрелять по любому кораблю из флотов Лоопа и Бора. Уже на двадцатой минуте столкновения Лооп потерял два корабля связи с Луной. Сразу же после этого все его силы отступили на землю или на Луну. Это было подозрительно.

Лара еще раз посмотрела на панораму, синтезированную компьютером на главном экране. Околоземные орбиты и воздушное пространство над Азией и Европой полностью принадлежали ей. Не считая двух аппаратов Лоопа и преследующих пяти гравилетов, в воздухе не было кораблей.

— Почему Лооп и Бор не поддерживают своих людей? — мучила Пару мысль. Они оба не относились к людям, которые легко сдаются.

— У них прекрасные пилоты, — прошептал кто-то за ее спиной. Посмотрев на экран, она была вынуждена с этим согласиться. Пилоты Лоопа совершали чудеса. Ее специальные группы были явно хуже. Это доказали как атака на космодром, так и стычка в квартире Пета и Анны. Она потеряла 14 зеленых, убив всего 19 врагов. Потери Лоопа были немного выше, хотя ее люди лучше знали обстановку. Все еще загадочной оставалась цель похищения. Все знали, что мысли Пета и Анны читать нельзя. Как Лооп собирался заставить их говорить? Конечно, можно было отдать им гипнотический приказ отвечать на все вопросы: такой приказ означал бы промывание мозгов. Но Лооп наверняка не мог себе этого позволить. Возможно, в распоряжении Лоопа был какой-нибудь новый прибор для чтения мыслей. Это было очень маловероятно, но все же она приказала проверить эту гипотезу на компьютере. Ответом машины было категорическое: «Невозможно!».

— Лара — Альфу! — соединилась она со временным заместителем Пета и Анны. — Мне необходимы пять полных команд на лунные паромы. Добровольцев, — прибавила она, подумав.

— В твоем распоряжении весь флот, — ответил Альф.

— Эти пять паромов должны атаковать убегающих своим мгновенным полем. Ему не сможет сопротивляться ни один гравилет.

Вслед за этим в эфире раздался беспорядочный крик желающих участвовать в операции. Лара слушала их с некоторым удивлением. Она, конечно, знала о популярности руководителя флота и его заместителя, но только теперь наглядно представила себе ее размеры. Вызвались все. Альф быстро навел порядок, и вскоре пять ярких точек взмыли к группе летящих гравилетов. На один гравилет по расчетам компьютера требовалось три парома. Лара приказала попробовать атаковать один аппарат. Но люди Лоопа отступили, не упуская из вида своего противника, но заботясь и о себе. Попасть под удар настроенных на максимум гравитационных двигателей паромов могло окончиться печально. Лара приказала своим людям немедленно телепортироваться на борт оставленного гравилета. Против воли она увлеклась зрелищем погони. Если пилоты Лоопа были великолепны, то команды паромов действовали, во всяком случае, не хуже. Она раньше не подозревала, что эти тяжелые машины, неуклюжие в обычных условиях, способны на такую эквилибристику.

Но вдруг беглец бросился в атаку, понесся прямо в лоб двум кораблям. Лара уже мысленно вычеркнула их из списков флота, когда случилось неслыханное. Подвергшиеся атаке паромы, вместо того, чтобы убегать, начали с максимальной скоростью двигаться навстречу противнику. Лара с восхищением наблюдала за этим маневром. На подобный прием были способны, пожалуй, только операционные группы, но и они, скорее всего, в этой ситуации спаслись бы бегством. Экипаж гравилета, очевидно, понял, что две струи по пятьдесят «же» приближаются к нему с десятикратной скоростью звука, но ничего не успел сделать. Он внезапно потерял скорость и, как камень, рухнул на Землю. Но третий паром подхватил его в свое гравитационное поле. Секундой позже Лара отдала приказ своим зеленым телепортироваться.

— Оба космонавта здесь. Они парализованы, — раздался в громкоговорителе взволнованный голос.

— Второй гравилет уничтожить! — приказала Лара. Через несколько секунд небольшой пожар в джунглях уничтожил все, что осталось от последних зеленых Лоопа, принимавших участие в операции.

— На линии председатель Тайного Совета. Соединить? — раздался голос дежурного оператора. Лара молча кивнула. На большом экране связи появилось улыбающееся лицо Лоопа.

— Прими мои самые искренние поздравления! — радостно заявил он. — Это было прекрасное зрелище, из которого я извлеку много полезных уроков. Надеюсь, ты позволишь пригласить тебя на ужин, когда перестанешь злиться? — и прервал связь.

Лара сидела с каменным лицом. Никто из ее окружения так и не догадался, что она едва удержалась оттого, чтобы отдать приказ о нападении на Башни Лоопа.

— Подготовить Медицинский Центр. Окончить боевую тревогу для флота, — приказала она.

Обеспокоенный Пет сидел на кровати и смотрел на лежащую Анну, которая до сих пор не могла придти в себя после выстрела из парализатора.

— Ты меня всерьез напугала, — передал он, с ободряющей улыбкой.

— Это было ужасно. Как врачи объясняют, почему это на меня так подействовало?

— Несли всякий вздор на своем языке. — Пет сделал неопределенный жест, который обозначал степень абстрактности медицинских объяснений. — Полежишь до завтра, и все забудется, как плохой сон.

— Последний раз в жизни согласилась на такой трюк, — убежденно заверила Анна Пета.

— Мы были чертовски похожи на настоящие жертвы. Надо было видеть лицо Лары, когда она пришла нас проведать. Наши пилоты тоже оказались настоящими людьми. Все вызвались добровольно участвовать в погоне. Слух об этом пойдет в массы, можешь быть уверена.

— О чем вы говорили с Ларой? — мысли Анны зазвучали по-деловому.

— О любви, — ехидно рассмеялся Пет.

— А кроме того?

— Ты же слышала.

— Только то, что вы говорили при мне, но я хочу знать, что было потом, когда она увела тебя к себе.

— Ревнивица! — удовлетворенно заявил Пет. — Ладно, проверь сама, — добавил он, полностью снимая свою ментальную блокаду.

Лара еще минуту ходила по комнате, готовя напитки. Наконец, Пет получил бокал тонизирующего сока, а Лара села в кресло напротив и внимательно смотрела, как он пьет.

— Нравится? — спросила она беспокойно.

— Замечательно! — Пет слегка приподнял стакан, словно произнося тост. — Никогда бы не подумал, что ты с таким удовольствием выполняешь роль хозяйки дома.

— Мы еще фактически незнакомы, да и встречались всего несколько раз.

— Такая женщина, как ты, в мое время была бы прекрасной женой. Вы теперь не знаете этого понятия.

— Ошибаешься. Мне известно, что оно означает, но не думаю, чтобы стоило жалеть о прошлом. Впрочем, нетрудно догадаться, что в твое время это был комплимент. Так что спасибо.

Ее черные волосы были свободно раскинуты и великолепным каскадом спадали на спину. Это подчеркивало ее красоту, шло к ее тонким чертам.

— Тайный Совет никогда не бывает в «наслажденке» и вообще внизу. Интересно, как вы развлекаетесь?

— Я бы могла тебе ответить, что мы слуги народа.

— Что же, не настаиваю.

— Когда-нибудь узнаешь и о наших развлечениях.

— Я ловлю тебя на слове.

— Хорошо, что у тебя уже прошел шок после таких ужасных событий.

— Честно говоря, я просто ничего не помню, — признался Пет. — Знаю только, что в нашей квартире появились какие-то незнакомые мужчины, а потом проснулся в больнице. Анна, видимо, знает не больше меня.

— Мне кажется, будет лучше всего, если ты сам посмотришь, что случилось, — ответила Лара. Через секунду на одной из стен появилась видеозапись всего хода операции. Пет наблюдал ее молча, особенно внимательно он рассматривал кадры, запечатлевшие их безжизненные тела, и пришел к выводу, что Анна, как всегда, выглядела на них очаровательно, а он сам, к сожалению, совершенно не фотогенично.

— Итак, это Лооп? — спросил он после демонстрации фильма.

— Да.

— А трупы в нашей квартире? Кто убил этих людей? — Пет с отвращением поморщился. Зрелище, действительно, не из приятных, особенно в цветном изображении. Во время событий у него не было времени рассматривать эти трупы.

— Именно так на практике выглядит результат боя между операционными группами.

— Но зачем?

— По-моему, Лооп просто хотел вас напугать, а попутно и меня. Он считает, что вы неудобные люди.

— Но ведь мы до сих пор остаемся чужими людьми в вашем мире. Занимаемся только космическими полетами и никак не влияем на политику. — Про себя Пет был доволен тирадой. Он проявил наивность в той дозе, чтобы не вызвать у Лары никаких подозрений, но, в то же время, не дать оснований считать себя кретином.

— Лооп является противником любых реформ, а я стремлюсь к принципиальному изменению стиля вашей жизни. Ваше прибытие как бы запустило цепную реакцию. Люди давно стремились к переменам.

— Что-то подобное говорил нам Куффа, — ответил он, считая, что самое время проявить к ее идее глубокий интерес.

— Его взгляды слишком экстравагантны, даже для меня. Однако, нельзя не считаться с диагнозом Террористов: люди слабеют, делаются вялыми, равнодушными.

— По-моему, это является следствием постоянного пребывания в Башнях. Дикари гораздо предприимчивее, хотя у них нет никакой техники.

— Так мы живем уже тысячи лет. Сразу это изменить нельзя. Необходимо несколько сотен лет. Ты знаешь, что значительная часть людей вообще не может выйти наружу?

— Это правило?

— Нет, таких запретов нет и никогда не было. Просто их психика не может смириться с открытым пространством. В момент, когда Башня исчезает из их поля зрения, впадают в классическую агорафобию. У нас это называется комплексом джунглей.

— Достаточно перевести в джунгли воспитательные заведения — несколько лет, прожитых вдали от атмосферы Башен, закалили бы любого ребенка.

— Почему Лооп так решительно выступает против всяких перемен?

— Во-первых, потому, что верит в Завещание Херста, и пытается реализовать его буквально.

— Но Херст жил две тысячи лет назад. Многое с тех пор совершенно изменилось!

— Есть и другая сторона дела. Тайный Совет всегда выбирался из числа тех, кто достиг наибольшей длительности жизни, в среднем, по 150 лет непрерывной власти. Мне, например, 180 лет, и я проживу еще лет 150. Лооп старше меня на 20 лет. Его преследует страх перед потерей власти.

— Почему нельзя продлить обязательную продолжительность труда?

— На это могут не согласиться люди. У нас нет причин производить сейчас больше, чем есть. Полная амортизация не вводится. Нам нужна какая-то цель деятельности.

— Межзвездные полеты потребовали бы значительного наращивания промышленных мощностей.

— Конечно. Научные исследования, строительство новых космодромов и кораблей. Может быть, даже ускорение колонизации и заселение земель Солнечной системы. В ней пока достаточно места.

— Можно взяться, наконец, за дикарей.

— Новые Люди на это не пойдут. Такие методы слишком отличаются от заветов Херста, хотя в пользу дикарей говорят генетические свойства. Перемешивание крови принесло бы нам много пользы.

— Неужели все это нельзя как-то объяснить Лоопу?

— Мне кажется, ответ на этот вопрос вы с Анной пережили сегодня.

— В наше время существовало понятие референдума. Не можешь ли ты сделать что-нибудь подобное?

— Могу, но для этого должна существовать какая-то реальная проблема.

— Я не понял.

— Кому ты хочешь говорить о том, что мы обсуждаем? Новые Люди и так это знают, остальные не поняли бы этого или не приняли к сведению.

— Ты полагаешь, что положение настолько серьезно?

Лара молча кивнула и о чем-то задумалась. Потом сделала большой глоток из бокала и опять заговорила.

— Проблема должна возникнуть сама собой, а люди должны ее заметить, только тогда можно предложить референдум, как ты это назвал.

Пет, в свою очередь, позволил себе задуматься на несколько секунд. Лара, очевидно, ожидает от него какого-то предложения. Пет не был уверен, что в свете прошлогодней гипнотической программы по истории он должен проявлять собственную инициативу. В конце концов, Пет пришел к выводу, что осторожней всего будет только объяснить о поддержке ее политики и в общей форме предложить свою помощь.

— Я чувствую себя пещерным человеком, — ответил он с легким смущением. — Это все кажется выше моего понимания. Чувствую, что должен тебе чем-то помочь, но… не понимаю той Земли, которую мы с Анной нашли после возвращения. Если можем быть чем-то полезны…

— Я хотела, чтобы вы побольше рассказывали о вашем полете и жизни в космосе. — Лара посматривала на него с удивлением и, должно быть, мысленно поздравляла себя с проявленной дальновидностью. Впрочем, возможно считала это вполне нормальным. Трудно сказать.

— И все? — спросил Пет с едва уловимым разочарованием.

— Для начала, — ответила со смехом Лара. — Позже, думаю, вам с Анной надо будет войти в движение Террористов. Куффе нужна ваша помощь.

— Мы сделаем все, что тебе угодно, — торжественно заверил ее Пет.

— Ты никогда не говорил мне, почему ты пошел в пилоты, — подвела итог разговору Анна. — В нашу эпоху ты был бы хорошим политиком.

— Именно за это я тебя люблю, — устало ответил Пет. — Умеешь чудесно впадать в крайности.

— Не горюй. Повесят нас вместе.

— Сомневаюсь. Раньше ты доведешь меня до убийства.

— Эта добрая женщина работает на нас, как вол. — Анна насмешливо вернулась к делу.

— Эта женщина может быть и очень опасна.

— Но ты с ней справишься, добрый человек.

— Ты предоставляешь мне свободу действий? — заметно оживился Пет.

— Ты с ней справишься, если будешь слушаться моих советов, — уточнила Анна.

— Что ты мне посоветуешь для начала?

— Познакомиться с ней поближе.

— Не узнаю тебя. Не так давно ты говорила совершенно противоположное.

— Раз мы официально присоединились к Ларе, надо ее изучить как можно лучше.

— Значит, надо составить план действий, — сказал Пет авторитетно, лег рядом с Анной, и начал страстно целовать ее.

— Будь серьезней, сумасшедший, — шептала она, неловко освобождаясь от его объятий. — Не пользуйся моей болезнью.

— Очень люблю пользоваться слабостями людей, — убежденно заверил Пет.

— Что дальше, вождь?

— Через два дня мы запустим генератор поля, тогда нас оставят в покое все, кроме Лары.

— Ты ей объяснил, что поле не обеспечивает абсолютной защиты?

— Лара знает, что поле пропускает воздух и радиоволны, ей известно, что в любой момент можно увеличить мощность и получить полную защиту.

— В данный момент на Земле есть три генератора. Из них два у Лоопа. Может начаться вооруженная борьба.

— Не раньше, чем Лооп получит всю документацию. К — этому времени наше поле будет уже действовать.

— Позавчера я подготовила план воздушной обороны Сиднея. У нас на орбите будут три корабля, которые обеспечат контроль воздушного пространства Азии.

— Надо еще запустить и спутники.

— В случае чего, эти корабли будут первыми, кто примет на себя удар. Кроме всего, я думаю, что нам надо заняться постройкой запасной базы в джунглях.

— У нас уже есть кое-что в этом роде.

— Это времянка, я бы хотела иметь настоящую базу с полным комплектом снаряжения, компьютером, собственным защитным полем.

— С последним видом ресурсов не будет никаких хлопот. Фактически, ты считаешь бесполезным то, что мы до сих пор сделали. У нас есть несколько тысяч послушных и преданных нам существ, которые ни на что не способны.

— Этих нескольких тысяч нам должно хватить. И для нас будет лучше, если они сойдут с ума позже, а не раньше, и тем самым спасут от этого других.

— В базе у нас должны быть надежные люди. И чтобы их добыть, остается один источник — джунгли. Именно поэтому база должна быть обеспечена всем необходимым. Люди из Башен нужны только для того, чтобы мы остались живы. После этого их можно списать по статье «убытки».

— Нам необходим по меньшей мере миллион.

— Откуда мы возьмем миллион человек, стремящихся действовать? И мы совершенно не знаем, какое настроение сейчас в сердце колонистов на Марсе и на Венере.

— Любимая, — Пет встал с кровати, стараясь подчеркнуть важность своей мысли, — прежде всего мы возьмемся за пропаганду. Фул должен выбрать момент, когда мы расскажем им о Гилдоре. От этого будет очень многое зависеть, если не все.

— Я хотел бы верить так же твердо, как ты, что мы вернемся на Гилдор, — передал Пет с нескрываемой завистью. — Будь уверена. Мы построим эту базу.

— Ты знаешь, что Лара влюблена в Лоопа?

— Как это пришло тебе в голову?

— Когда она навестила меня в больнице, она не скрывала так тщательно, как обычно, свои мысли. Она его любит по-настоящему.

Следующий год прошел спокойно. С момента запуска генераторов силового поля в Сиднее, а потом и у Лоопа, и других наместников, политическая ситуация на Земле значительно обострилась, хотя об этом знали только Новые Люди. Остальные и дальше жили в монотонном ритме двухчасового труда и пребывания в условиях развлечения. Пет и Анна участвовали в недельных передачах о завоевании космоса. Лооп и Бор соглашались на их выступления, но каждой такой операции сопутствовала операция «Вспышка», которая постепенно предпринимала все большие выпады против Пета и Анны. Лара особенно не мешала этому. За этот год ее флот стал лучшим в системе, и даже Лооп иногда посылал туда нескольких своих пилотов на переподготовку.

Через три месяца после попытки их похищения Пет впервые отправился с официальным визитом на Луну. В это время там находился шеф марсианской колонии Сеп. Пет был убежден, что данное стечение обстоятельств было тщательно подготовлено и его следует трактовать как первый результат телепередач. Когда Гленда, которая руководила Лунной базой, представила их друг другу на частном приеме, они беседовали на общие темы больше четырех часов. Пет остался доволен этим разговором. Ему удалось внушить своим слушателям, что, по их с Анной мнению, надо придавать внеземным колониям большее значение.

Пет пробыл на Луне почти месяц, используя это время так же для тренировки команд. Он часто беседовал с Глендой в садах станции, которые считались одним из чудес Нового Мира. Кроме того, он совершенствовал оборону Сиднея.

В это время Анна много беседовала с Куффой о людях. «Феникс» имел полный экипаж из тридцати человек. Альф стал пилотом, Альма — штурманом, Анна ограничилась командованием. По указанию Лары, в команду вошли шесть зеленых, которые должны были обеспечить охрану Пета и Анны. Вся шестерка была немедленно взята под контроль. Куффа во время разговора дал ей понять, чтобы они береглись Лары. Иногда Анна встречалась с Ларой, которой все больше восхищалась и боялась.

Сразу же после возвращения Пета они побывали в Найроби, вернее на том месте, где когда-то был город.

Во время одной из бесед Анна узнала от Куффы, что пятьдесят лет назад было значительно ограничено развитие новых производственных мощностей и часть предприятий законсервировано. В частности, в этот период по неизвестным теперь причинам были прекращены работы по строительству очередной Башни на территории Сибири. Башня располагала уже законченной энергетической системой и опиралась на готовый фундамент со всеми подземными помещениями, достроенными до уровня «минус один». После прекращения работ котлован был засыпан и, как сказал Куффа, даже он не мог определить ее точное расположение. При этом он был единственным человеком, который знал об этой стройке.

Вернувшись в Сидней, Анна провела несколько совещаний со своими людьми, из которых вытекало, что существует только одна возможность найти Башню. Следовало в промышленном отделе проверить список потребителей энергии азиатского региона.

Анна две недели тайно копалась во всевозможных списках и, наконец, нашла то, что искала. Башня располагалась на Урале.

Пет проверил ее только тогда, когда они отправились туда лично. В ходе осмотра выяснилось, что поблизости находятся два автоматических завода, почти законченных, предназначенных для удовлетворения потребностей будущих жителей.

Следующие два месяца они посвятили путешествиям по Азии и Африке, целью которых было изучение работы автомеханических промышленных комплексов.

Потом они отключили систему получения энергии от базы и установили автономную. Таким образом, исчез след, по которому Анна нашла эту стройку.

Еще через месяц база была готова. Они немедленно перевезли туда свои копии. Анна собиралась установить в ней генератор силового поля, но этому помешал Фул, который заявил, что наступило подходящее время для обнародования информации о Гилдоре.

Лооп был поражен предстоящим публичным выступлением пары космонавтов. Запретить передачу было нельзя, так как Лара заявила, что примет в ней личное участие. Его люди также не смогли заранее узнать содержание телепередачи из-за действия силового поля.

На всякий случай Торф приготовил несколько вариантов передачи «Вспышка», а Лооп объявил состояние готовности двух операционных групп.

Передача началась коротким напоминанием об истории космонавтов. Лооп сердито подумал, что впервые оказался в таком глупом положении, совершенно не зная, о чем идет речь во всемирной телепередаче.

«Хооп был прав, — подумал он не в первый раз. — Их надо было убить сразу после приема».

Далее слово взяла Анна. Нельзя было не признать, что это был мастерский ход. Черная туника оттеняла ее красоту и Лооп впервые увидел в ней женщину. Теперь он убедился, что она красавица, ничем не уступающая даже самой Ларе. Наместница сидела в глубине рядом с Петом, и по ее непроницаемому лицу Лооп догадался, что его ожидает большая неожиданность. Лара была так же красива и смотрела тем же, слегка скучающим взглядом, что и Анна. Лооп понял, что его подозрения направлены не в ту сторону. Он еще раз внимательно присмотрелся к лицам Пета и Анны. Их поведение, движения, выражение лиц было почти флегматичное. В них скрывалось другое. Это приобреталось многолетним навыком власти. В этот момент Лооп понял, что он и весь Тайный Совет обмануты этой парой пришельцев из прошлого. Он не сумел бы логически обосновать свое решение, но ему стало совершенно ясно, что вся троица должна погибнуть. Может быть, кроме Лары. Его дальнейшие размышления прервал голос Анны, которая начала свое выступление.

— Мы стартовали с Земли перед Великой войной в 3522 году вместе с двадцатью восемью товарищами. Вы все это знаете из предыдущих передач. Однако, до сих пор мы не рассказали вам самого важного. После аварии двигателей мы четыре года летели с многократным ускорением, которое иногда доходило до восьми «же». Когда нам удалось, наконец, устранить неисправность, мы были далеко от запланированной цели нашей экспедиции — Сириуса, и не могли даже мечтать о возвращении из-за недостатка топлива. Мы находились больше чем в тысяче световых лет от Земли. Единственный шанс на спасение заключался в том, чтобы найти подходящую планету и добыть на ней радиоактивные элементы, пригодные для питания наших двигателей. Нам удалось обнаружить планету. В память о Земле ее назвали Соль 11.

В этот момент на экране появились галактические координаты планеты и краткая таблица ее физических параметров. Лооп заметил, что она и в самом деле очень напоминает Землю.

Теперь Лооп догадался, о чем дальше пойдет передача, прекратить ее он не мог, потому он решил, что все они должны умереть, что сразу после окончания передачи надо приступить к уничтожению Сиднея.

Тем временем Анна продолжала:

— Соль 11 оказалась очень богата всеми минералами. «Феникс» был перегружен оборудованием, необходимым для постройки двух баз на планетах Сириуса. Базы, конечно, не должны были иметь персонала, но в наше время существовали правила, согласно которым любые сооружения в других звездных системах должны были возводиться так, чтобы служить на несколько лет убежищем для команд кораблей, которые окажутся в аварийной ситуации. За год мы построили базу на сто человек, полностью оборудованную необходимыми устройствами. Через три года удалось организовать добычу необходимой руды в количестве, необходимом для старта с планеты и возвращения на Землю. Только тогда мы осознали, что после нашего отлета с Земли прошло почти полторы тысячи лет и столько же займет обратная дорога.

— Мы потеряли ту Землю, которую знали. Теперь нашим домом стал Соль 11.

— На второй год пребывания там родилось восемь детей. Пять девочек и три мальчика.

— В конце четвертого года жизни на планете мы решили, что возвращение на Землю не имеет смысла, — рассказывала Анна. — Мы стали изгнанниками, и должны были сами построить нашу новую Родину. Кроме того, у нас уже было десять детей и рисковать их жизнями во время трудного путешествия было бы преступлением. Словом, было решено остаться на Соль 11. Через шесть лет после прибытия мы расширили нашу базу и запустили два завода.

— На седьмой год родился Крис — наш сын. — Анна замолчала, словно не находя слов. Тогда Пет подошел к ней, и нежно обняв рукой, осторожно погладил ее голову.

— Еще через год родилась наша дочь Ева, — закончил он вместо Анны, которая, услышав эти слова, как бы очнулась и продолжала сама.

— Когда Еве исполнилось два года, мы провели голосование по поводу контактов с Землей. Только мы двое считали, что следует вернуться и сообщить нашей Родине об основании первой земной колонии в далеком космосе. Остальные считали, что Земля уже давно начала колонизацию других планет. К тому времени «Феникс» был непригоден для полетов, потому что значительная часть устройств была демонтирована для базы. Поэтому было решено, что мы будем погружены в анабиоз до момента, когда наши товарищи смогут изготовить дублирующие устройства и подготовить «Феникс» к старту. Это требовало около шестидесяти лет в исчислении Соль 11, что соответствует пятидесяти земным годам.

— Когда мы проснулись, население колонии составляло почти две тысячи человек, а мы стали прадедушкой и прабабушкой. Темп естественного прироста оказался огромным, и в. период нашего пробуждения число колонистов удваивалось каждые двенадцать лет. Все наши устройства работали на полную мощность и позволяли сохранить необходимый уровень развития. Образование наших детей было организовано на базе бортового компьютера, приспособленного для индивидуального обучения более двухсот человек, но это не могло помешать тому, что уровень общего развития значительно понизился и мы отступили в большинстве случаев до двадцать третьего века. Однако, это было неизбежно.

— Перед отлетом сюда Совет решил, что существование колонии на Соль 11 должно оставаться тайной для Земли. Соответственно, была продумана версия о смерти в космосе большинства команды. Соль 11 предпочел остаться неизвестным, считая, что на данном этапе ему больше подходит изолированный путь развития. Трудно точно объяснить, почему большинство космитов утратило доверие к планете-матери, но эти чувства преобладали на Соль 11.

— Мы долго скрывали эти сведения, хотя неоднократно обсуждали целесообразность их обнародования. Сегодня мы выступили здесь потому, что считаем: Земля может помочь нашим товарищам. И другая причина. Пет и я пришли к заключению, что люди должны знать свое место в звездных мирах. Это наше личное мнение, но нам хотелось бы, чтобы все жители Земли и обитаемых планет Солнечной системы задумались над этой проблемой.

— Если вы не согласитесь с нами, мы хотели бы вас просить дать нам возможность вернуться на Соль 11 с максимальным количеством вещей, которые помогут сохранить жизнь колонии.

Только теперь Лооп понял, что он обманут. Колонии на Марсе, Венере и Луне используют эту передачу в своих целях. Он еще раз продумал ситуацию, потом вызвал к себе Бора, Эмму, Торфа, Зипа и Зою. Не прошло и часа, как начался самый важный военный совет в истории Земли со времен Великой войны.

Прошло уже два часа, как Сидней оказался центром массированного нападения Лоопа. Команды патрульных кораблей, обращавшихся на орбитах по приказанию Анны, были уничтожены ударом радиоволн, предназначенных для уничтожения мозгов жителей Башен. Только инстинктивное решение Пета, который при первых признаках подозрительной активности Лунной Базы, руководимой Глендой, приказал максимально усилить защитное поле, спасло Сидней. Поле возросло буквально в ту секунду, когда на Башню обрушилось убийственное излучение. Из-за этого произошло несколько прорывов, которые убили практически весь обслуживающий персонал космодрома. В результате азиатский флот был блокирован коконом силового поля и не мог стартовать. Второй удар, нанесенный шестью минутами позже при помощи батареи лунных лазеров, использующих энергию половины земных станций, застал Пета и Анну уже в руководящем Центре. Теперь его обслуживали только Новые Люди.

Лара сидела за пультом управления между Петом и Анной. За ней, как непосредственная охрана, стояло двенадцать зеленых. Пет и Анна, прибыв в подземелье, объединились в мысленную унию, взяв, таким образом, контроль всех охранников.

— Он хочет получить головы не только нас двоих, но и Лары, — передала Анна.

— Это была только твоя гипотеза. Он не обязан ее любить.

— Зато она любит его.

Лара с ожесточением, которого они у нее никогда не замечали, принимала рапорты всех отделов. Это ожесточение выдавало ее беспомощность.

— Ты задумался, почему Лооп решил пойти на такие крайние меры?

— Это может означать только то, что он разгадал нашу игру.

— Может быть, проконтролировал мысли кого-либо из людей, которыми мы овладели?

— Они попросту стали нашими сторонниками, но не противопоставляют себя ему.

— Тогда что?

— Наше выступление.

В этот момент заговорила Лара.

— Чего нам надо опасаться?

— Теоретически ничего. Практически Лоопу пришлось бы уничтожить весь материк.

— Пет, надо срочно взять под наш контроль этот зал, — передала Анна. — Время для деликатностей прошло. Лооп решил начать войну.

— Мы не можем овладеть Ларой, поскольку пришлось бы сразу навязывать ей множество запретов. Это молниеносно вызвало бы у нее подозрение.

— Что же, тогда овладеем другими.

Следующие полчаса они тяжело трудились, начав со стоящих за их спинами зеленых. Только один человек отказался выполнить их приказ. Анна отдала приказ зеленым убить его. Это вызвало бурю.

— Убейте их! — приказала Лара, показывая на Пета и Анну.

Несмотря на полную неожиданность, ей удалось сопоставить некоторые факты. Несомненно, она долго искала причину нападения Лоопа, и пришла к тем же выводам, что и Анна.

Пет мгновенно телепатически отменил этот приказ и поручил зеленым наблюдать за залом. Тем временем Анна связалась, также телепатически, с Ларой.

— Прости, но этот кризис слишком серьезен, чтобы оставить нас равнодушными. Лоопу нужны, главным образом, наши головы. В данный момент все, кто присутствует в зале, подчиняются нам, а не тебе. Если хочешь, можешь это проверить. Первое доказательство ты уже получила, когда зеленые отказались выполнить твой приказ.

— Тот человек, которого они убили, также является доказательством. Мы с Петом считаем, что Лооп, в конечном счете, добьется уничтожения этой Башни. Поэтому надо эвакуироваться отсюда как можно скорее. В течение ближайшего часа. Мы помогаем тебе и, полагаем, что ты должна согласиться на полное сотрудничество с нами. И, конечно, ты понимаешь, что нам придется проверять твои мысли, чтобы ты нас не обманула.

Лара сидела неподвижно, пытаясь понять события последних минут. Внезапно она резко протянула руку к сигнализатору тревоги, который позволял вызвать в Центр резервные подкрепления. Мысленно посоветовавшись, Пет и Анна пришли к выводу, что не следует мешать. В данный момент резервы насчитывали только двадцать девять зеленых, а они могли контролировать одновременно тридцать два человека. В результате еще через минуту число их сторонников возросло за счет прибывших подкреплений.

«Ну что, теперь ты поняла, что такими методами у нас нельзя выиграть?» — передал Пет.

— Чего вы хотите? — хрипло спросила Лара.

— Твоего сотрудничества в уничтожении Лоопа.

— Я отказываюсь. Вы просто отупевшие призраки из прошлого. Никакого понятия о нашем мире.

— Тебя не удивляет, что гипнотические программы, которые выдумали ты и Лооп для обеспечения нашего послушания, абсолютно не действуют? — передала Анна.

Лара только теперь поняла весь масштаб своего поражения. Пешки задуманного гамбита неожиданно стали королем и королевой.

— Лооп был прав. Надо было убить вас сразу же после прилета. Вы двое не могли случайно обладать такой абсолютной блокадой мыслей. — Она остановилась и попыталась применить свою блокаду. При этом Лара подумала, что если она согласится на последнее предложение, то эта пара дикарей не будет в состоянии читать ее мысли.

— В этом ты тоже ошибаешься, — сказала Анна, пробивая ее блокаду. — Мы могли бы изменить твое подсознание и память. Тогда ты стала бы послушным автоматом, как и все в этом зале. А пока мы даем тебе шанс сохранить собственную личность.

— Кто вы такие? Вы — не люди! — выкрикнула Лара с почти истерическими нотками. Она находилась на пределе человеческого терпения.

— Все, что мы рассказывали вам, это правда — мы люди.

Пет не окончил своей мысли. Зазвучали все контрольные приборы. Потребляемая мощность генератора превысила критический уровень. Лооп наносил удары мощными кислородными бомбами.

— Ты согласна или нет? У нас мало времени. Следующий удар мы можем не выдержать. Поле останется ненарушенным, но будет вдавлено в землю. Сиднею пришел конец.

— Нет! — Лара опустила голову на свой пульт. По ее телу пробегали спазмы. Она плакала.

Пет связался с Анной. Следовало немедленно передать сообщение жителям о том, что Центр еще существует. Анна повторила вопрос, но Лара и на этот раз промолчала. Не оставалось другого выхода, как заставить ее повторить продиктованный мысленно текст.

— Лара населению Башни. Мы явились жертвой предательского нападения Лоопа. Он, вероятно, впал в буйное помешательство, поскольку другого оправдания не существует. В данный момент мы боремся с последствиями кислородных бомб. Следует принять во внимание затруднение при движении. Приказываю всем находящимся вне службы немедленно направиться к ближайшим гравилетам и по моей команде стартовать, а затем лететь в другие Башни Азии и Африки.

— Теперь ты поняла, от чего мы хотим тебя спасти? — передал Пет, когда к Ларе вернулась ее воля.

— Почему вы не сделаете со мной то, что с остальными? — спросила уже побежденная Лара.

— Потому, что ты Наместница Азии. Ты нам нужна, — ответила Анна.

— В какой мере я сохраняю свободу принимать решения?

— В своих личных делах — полную, — ответил Пет.

— При решении проблем Земли — никакой, — уточнила Анна.

— И вы не оставляете мне другого выхода?

— Именно это мы хотим тебе доказать, — передал Пет.

В этот момент опять зазвучали сигналы. На этот раз Лооп испытал возможности озоновых бомб. В атмосфере над Сиднеем был уничтожен озон, и треть Австралии оказалась под смертельным потоком лучей.

— Полная стерилизация, — прокомментировала Анна. Причем, бессмысленная.

— По-моему, самая подходящая возможность приказать стартовать всем гравилетам, — напомнила Анна. Лара молча кивнула и очень медленно включила канал публичных сообщений.

— Приказываю. Всем гравилетам стартовать немедленно и находиться на высоте двух километров от непосредственной близости Башни. Несколько позже будет включено поле.

— Максимально раскинуть поле, — передала Анна и, пока Пет это делал, соединилась с Альфом.

— Возьми все вооруженные машины, посади на них минимальные команды. Старт через две минуты. Твоя обязанность — обеспечить пролет как можно большего числа гравилетов в другие Башни. После выхода из зоны свяжись с Назоном, сообщи ему обо всех событиях, передай просьбу Лары о немедленном распространении этой информации по всем Башням, за исключением Лоопа. Азиатские Башни пусть начинают передавать немедленно.

— А если их атакуют? — с беспокойством спросила Лара.

— Не думаю. Лоопу нужны только три головы.

Лара на минуту задумалась. Пет и Анна торопили ее. Наконец, Наместница решилась и отдала приказ об эвакуации. Поле было включено, но Лооп, по-видимому, был не готов к такому повороту событий, потому что следующая озоновая атака началась только через минуту. Камеры, следившие за происходящим, зафиксировали несколько гравилетов в падении. Погибло еще несколько тысяч человек.

— Нам тоже уже пора улетать, — передала Анна.

— Куда вы собираетесь бежать? — удивилась Лара. — Если вы попытаетесь скрыться у Назона, нас постигнет новое нападение. Нам негде скрыться.

— Полетим на Луну к Гленде. По дороге поговоришь с Назоном и подтвердишь распоряжение как можно шире распространить сообщение об атаке, — заявил ей Пет.

— Он никогда на это не пойдет. Дела Тайного Совета решаются в кругу Новых Людей.

— В эту минуту свыше миллиона человек находится в дороге почти во все Башни Земли. Часть из них долетит. Впрочем, даже если бы никто не долетел, такая новость все равно не останется тайной.

— Необходимо немедленно предпринять контратаку. У нас есть всего три корабля, причем без поля, — возразила Лара.

— Ты забыла о «Фениксе».

— Вы здесь командуете, — ответила она, устало пожав плечами.

Анна отдала необходимые приказания и направилась на космодром. «Феникс» ждал их с полной командой, к которой теперь присоединились и все зеленые. Командование принял Пет.

— Сколько зеленых находится у Гленды на Луне?

— Обычно только шесть, — ответила неуверенно Лара, — но теперь Лооп мог увеличить их число.

— Необходимо выйти на орбиту и поговорить с Назоном, а потом с Лоопом. В любом случае, выиграем несколько минут. — В этот момент раздался ужасный взрыв.

— Херст побери! — крикнула Лара. — Он действительно хочет наши головы. Ужасно!

— Ты сама видишь, сейчас необходимо, чтобы мы действовали сообща. — передал ей в ответ Пет. — Мы предлагаем тебе сотрудничество, пока не окажемся в безопасном месте.

— А если я не соглашусь?

— Анна в данный момент уже заимствовала все содержимое твоей памяти. Мы просто стараемся доказать тебе, что относимся к тебе иначе, чем к остальным.

— До сих пор положение Наместника было пожизненным, — присоединилась Анна. — Подумай, что с тобой будет, если мы тебя его лишим. Ты же не сможешь жить иначе.

— Вы все еще не завоевали даже тени власти.

— Властью обладает тот, кто принимает решения, а не тот, у кого есть на нее права.

— Честно говоря, мне не верится, что вам удастся отсюда вырваться. Сейчас взорвется еще бомба.

— Ты права, — поддержала ее Анна. — Стартуем.

— Я вижу искренне, — объяснила Анна Ларе, которая, наконец, согласилась сотрудничать, но ее мысли говорили, что она пошла на компромисс временно, чтобы избежать непосредственной опасности. — В настоящее время Лооп формально остается вашим Председателем и сохраняет подавляющее большинство голосов Новых Людей.

— Лооп проиграл в момент, когда позволил нам стартовать из Сиднея.

— Бегство обошлось в половину гравилетов и все потому, что он подозревал, что вы скрываетесь среди бегущих.

— Как видишь, я жива и здорова. Эта передача будет его концом. И не надейся, что Лооп оставит тебя в покое.

— Пока он гарантировал, что не нападет на меня.

— Я спрашиваю серьезно.

Анне, наконец, удалось связаться с Альфом, который подтвердил величину потерь. Он также сообщил, что в остальных Башнях Азии уже идет передача, которая сообщает все подробности нападения.

— Ты меня уговорила, — согласился, наконец, Назон. — Через три минуты начало передачи.

— Посылаю тебе все корабли нашего флота, они прикроют тебя, — подключился Пет. — Мы летим на Луну и оттуда будем руководить всеми операциями.

— Если ваша власть опирается только на подобие выдумки, вам остается недолго, — злорадно отметила Лара.

Пет не ответил, он был занят беседой с Анной.

— Лара знает устройство базы?

— Во всех подробностях. Не вижу никакой возможности захватить ее.

— Об этом не беспокойся. У нас на борту тридцать зеленых, этого вполне достаточно для захвата. Какие отсеки ты защитила бы с помощью зеленых на месте Гленды?

— Центр управления и машинное отделение.

— Вот именно. Тем более, что на Луне нет генератора силового поля. А ведь там продублированы все важнейшие системы управления. Кроме того, я планирую переговоры сразу после передачи и начала атаки. Надо также, передать сообщение колонистам на Марсе и Венере. Если они нас поддержат, то мы достигнем паритета по числу сторонников.

— Лоопа пока оставим в покое. Обсудим с нашими зелеными: как лучше захватить базу? Я пока сориентируюсь на местности, то есть в мыслях Лары.

В это время три корабля с остальным персоналом Центра начали выполнять подозрительные маневры.

— Что ты об этом думаешь, Лара? — спросил Пет.

— Они намерены нас атаковать. Видно, они уже поняли, что их обманули, — заявила она.

— Наши зеленые утверждают, что на борт этих кораблей проникли какие-то операционные группы. Считается, что для занятия каждого корабля достаточно одной группы, — передала Анна.

— На них по сто человек команды, — возразил Пет.

— Не забывай, что тут их все панически боятся.

— Пока мы их не уничтожили, не можем послать туда людей. Я не рискую отключить поле.

— Я бы рискнула. Справились же мы с первой атакой людей Лоопа.

— Нельзя гарантировать, что они атакуют нас только зелеными. И они могут материализоваться не только здесь. Не будем рисковать нашими зелеными. Они нам будут нужны для захвата Луны.

— Но эти три корабля переполнены Новыми Людьми, которые нам тоже нужны.

— Занимайся дальнейшей подготовкой нашей атаки на Гленду, а я поговорю с Ларой.

— Объявляется состояние непосредственной опасности, — вслух произнес Пет, обращаясь к компьютеру. — Автоматическая оборона после консультации с пилотом.

— Испугался! Смотрите — он испугался! Смотрите все!

— Не выходи из себя, Лара. Они все равно тебя не послушаются. В данный момент мы стараемся спасти твоих людей. На этих кораблях находятся операционные группы Лоопа и Бора. Не знаешь ли ты способа их оттуда выбросить?

Лара несколько смешалась, видимо, она забыла об этой возможности.

— Надо послать свои группы для гарантии успеха.

— С какого наибольшего расстояния это можно сделать?

— С любой точки Солнечной системы. Зеленые — это наши лучшие люди.

— А как далеко можешь телепортироваться ты?

— Узнаешь, когда я исчезну.

— Анна постоянно контролирует твои мысли. Мы успеем заранее тебя парализовать.

— Раньше или позже вы оставите меня одну. Тогда я и попробую.

— Прежде узнай дальность нашей телепатии. Ты останешься одна только тогда, когда мы убедимся, что ты действительно на нашей стороне.

— Как ты думаешь, сколько зеленых обороняет Луну?

— Когда Лоопу стало известно о вашем прилете, он, конечно, послал подкрепления.

— Предвидел ли Куффа возможность гражданской войны?

— Этого никто не предвидел, — пожала плечами Лара.

— Имеешь ли ты возможность связаться со своими людьми на аварийных станциях?

— Только по радио.

— Знаешь ли ты, что такое восстание?

— Наверное, еще одна из ваших штучек.

— Эту штучку придумали на заре существования человечества. По-моему, Куффе придется попробовать убедить его в необходимости своих людей. У него есть несколько часов. И он знает, что это такое.

В этот момент в разговор включился компьютер.

«Зарегистрированы три попытки прорыва поля. Необходимо согласие на контрудар. Вероятность успеха составляет ноль девяносто три».

— Лара, сейчас я буду вынужден уничтожить твоих людей. Существует ли какой-либо другой способ избавиться от этих зеленых?

— Только тот, о котором я сказала.

Опять заговорила Анна, которая до этого беседовала с зелеными.

— Анна — командам кораблей Лары. Приказываю немедленно обезвредить подразделения зеленых на вашем борту. Если это вам не удастся, по возможности бегите различными гравилетами. Через пять минут корабли будут уничтожены.

От одного из кораблей стартовало два гравилета и с максимальной скоростью направились в их сторону.

— «Феникс» — гравилетам — прием с любого борта. Осталось полторы минуты.

В этот момент со всех кораблей ударили пучки лазерных лучей, которые обратили беглецов в ничто.

— На контрудар согласен! — прореагировал на это событие Пет.

«Беру управление кораблем на себя. Прошу переключиться на автоматику», — ответил компьютер.

Через четверть часа два корабля были уничтожены, третий обратился в бегство.

— Прекратить огонь, — скомандовал Пет. — Там, видимо уже нет зеленых.

— Азия — «Фениксу», корабль снова в наших руках, — подтвердил голос из репродуктора.

— Сохраняйте с нами постоянный контакт. В случае нового нападения включите сигнал «sos», — приказал Пет.

— О чем ты договорилась с зелеными? — спросил он Анну.

— Они предлагают сначала уничтожить батарею лазеров, атаковавших Сидней. Она может нам пригодиться.

— В таком случае мы должны уйти за горизонт. На теле-портацию им потребуется две секунды. Сразу же после этого включаем поле, атакуем станцию снаружи, уничтожаем солнечные генераторы.

— Ты учитываешь, что наша цель не уничтожение, а захват базы?

— Нам останется энергия из генераторов лазеров, ее хватит на три месяца.

— Остается проблема Лары. Мы не можем держать ее под силовым полем, не можем и выпустить. Иначе она телепортируется на Землю. Думаю, это в ее возможностях.

— Верно!

— Можно бы ее заморозить, но она пригодилась бы для переговоров с Глендой и шефами колоний. Кроме того, без нее с нами не захочет сотрудничать Назон.

В это время Гленда напомнила о себе, включив, наконец, свою батарею лазеров. Поле выдержало ее удар.

— Забери нас отсюда, — передал обеспокоенный Пет. Гленда использовала энергию, достаточную для того, чтобы довести до кипения средний океан. Анна уже раньше взяла на себя управление и, увеличив тягу, спешила скрыться за линией лунного горизонта.

— Они, как и раньше, хотят получить наши головы, — напомнил Ларе Пет. — Как видишь, тобой решили тоже пожертвовать. Теперь ты уже ничем не рискуешь.

— В чем заключается ваш план?

— Он не изменился. Требуем референдума и новых выборов Нового Совета. То есть, того же, что и ты.

— Вы, видимо, хотите стать наместниками?

— В данной ситуации не вижу другого выхода.

— А как вы представляете мое место в новом составе Совета?

— Ты остаешься Наместницей Азии.

— У меня были совсем иные планы, — грустно улыбнулась Лара.

— Обрати внимание, что мы не стремимся тебе отомстить. Согласись, забыть эпизод с гипнозом трудно.

— Не думаю, что вы успеете привести этот план в исполнение. — Лара показала на приборы, которые показывали величину перегрузки.

— Еще две минуты. Выдержим, — передала Анна.

Как она и обещала, через две минуты «Феникс» скрылся за пределами досягаемости орудий.

Вдруг из-за горизонта появились четыре гравилета. Они начали окружать «Феникс».

— Самоубийцы, — подумала Анна вслух, что у нее всегда было признаком волнения. Пет молча смотрел на ее лицо. Он даже не заметил зеленых, не слишком уверенно переглядывающихся между собой. Только Лара, казалось, сохраняла полное спокойствие.

— Не стреляй, — передал Пет. — Дай им подойти поближе.

Пет предложил ей соединиться в телепатическую унию. Она с удовольствием согласилась и только потом поняла его намерения. При такой величине поля они могли контролировать мысли людей в радиусе нескольких километров.

— Нам надо овладеть командой одного гравилета и она поможет нам захватить базу.

Наконец, им удалось овладеть двумя командами, которые, как оказалось, состояли из зеленых Лоопа и Бора. Но среди них не было командира. После боя уцелевшие попросили базу разрешить возвращение. Затем Пет взял управление «Фениксом» в свои руки, а Анна начала готовить своих зеленых к бою. Все они получили приказ стрелять парализующими зарядами. Гленда должна была любой ценой попасть в их руки живой.

Все четверо сидели в жилой части лунной базы. Пет деликатно контролировал Гленду. Анна — Лару. Впрочем, наблюдение за Ларой космонавты вели скорее по привычке. После захвата базы она уже не противопоставляла себя им. Анализ ее мыслей показал, что до конца данного кризиса она решила сотрудничать с ними.

Во время атаки Гленда бежала, и только измена ее людей в отсеке управления позволила ее схватить.

— Может быть, мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит? — спросила она.

Сначала ей никто не ответил, настолько неожиданным был вопрос. Наконец Пет вспомнил, что она была всего лишь второстепенным руководителем и, наверное, не располагала доступом к информации, которая касалась Тайного Совета.

— Разве Лооп тебе не объяснил? — спросила Лара.

— Нет. Он просто приказал уничтожить Сидней, оправдывая это тем, что Пет и Анна обманывают тебя. При этом он не очень заботился о том, чтобы я ему поверила. Он, в конечном счете, Председатель Тайного Совета.

— Информированы или нет о событиях руководители колоний? — спросила Анна.

— Да.

— Мы предлагаем тебе сотрудничество, — предложил Пет.

— Мы с Назоном начали контрнаступление. Только что я отдала приказ Куффе. Он включит в борьбу Террористов, — пояснила Лара.

— Лооп должен проиграть, — с глубоким убеждением сказала Анна. — Информация о вашем нападении на Сидней распространена во всех Башнях. В этой ситуации Новые Люди не захотят безоговорочно поддерживать его.

Гленда задумалась над ответом, но ответить ничего не успела. Внезапно в комнате появились зеленые Лоопа и Бора — более двадцати человек. Пет с Анной в очередной раз за этот день объединились в телепатическую унию. В этот же момент появились зеленые. Ситуация была слишком серьезной, чтобы не вмешаться, и они молниеносно вступили в схватку, убивая тех, кто угрожал непосредственно им. Остальными овладели, как перед этим в Руководящем Центре. В результате они получили еще восемь человек. Из анализа мыслей стало известно, что им был дан приказ убить Пета и Анну. Лару и Гленду по возможности пощадить. Им ввели ложные мысли о том, что приказ выполнен, после этого они исчезли так же быстро, как и появились.

Лара и Гленда только теперь смогли оценить величину опасности и важность победы.

— Невозможно, — прошептала Гленда.

— У ваших друзей собственный стиль улаживать такие проблемы, — объяснила Лара, которая уже, кажется, привыкла к мысли, что зеленые всегда побеждают. Ударение, которое она сделала на слове «друзья», прозвучало зловеще в комнате, где находились две операционные группы, еще недавно ей подчинявшиеся.

— Остаться ли нам здесь, достопочтенные? — спросил один из зеленых, обращаясь к Пету и Анне.

— Возвращайтесь на свое место! — приказала Анна.

— Как видишь, для нас не представляют угрозы даже зеленые, — подчеркнул Пет. — Те восемь человек, которые вернутся, в настоящее время сообщают Лоопу о вашей смерти.

— Через несколько минут ты должна связаться с ним и подтвердить эту радостную весть.

— Вы им приказали?

— Спроси Лару, — посоветовала Анна, и Гленда вопросительно посмотрела на Наместницу.

Лара ответила ей телепатически, передала все, что она пережила с момента захвата власти Петом и Анной.

— Кто вы такие? — спросила Гленда.

— Люди. — Анна едва скрывала нетерпение. — Вы овладели телепортацией. Мы об этом не имели никакого понятия, но мы не думаем спрашивать вас, являетесь ли вы людьми.

— Но вас не было три тысячи лет. За это время у вас не было возможности приобрести такие чудовищные возможности.

— Лара тебе объяснила, что мы обладаем некоторыми способностями, не встречающимися у вас. В вашем расследовании всплыла фамилия Гилдор. Именно он был автором генетических изменений, которые у нас принесли плоды в форме необычного развития телепатических способностей. Именно поэтому нам пришлось улететь на «Фениксе». Из таких мутантов, как мы, состояла вся команда. Мы — плоды мысли, которая на века опередила свою эпоху. Теперь оказалось, что мы вернулись вовремя.

— Как вы представляете себе наше сотрудничество? — спросила скорее испуганная, чем убежденная Гленда.

— Мы с Ларой намерены провести выборы в Тайный Совет. Это теперь неизбежно.

— А если я откажусь?

— Тогда мы принудим тебя сотрудничать. Только ты станешь автоматом. Лара объяснит тебе подробно.

— В настоящее время вы находитесь в одиночестве, почему я должна вас поддерживать?

— За тобой пойдут колонии, — вмешалась Лара. — Они нам нужны.

— Через несколько дней может оказаться, что вы потеряли всякое значение.

— Лара слишком популярна. Тут не помогут никакие гипнотические средства. Лооп проиграл, когда выпустил нас из Сиднея, — терпеливо втолковывала Анна.

— Ты сама видела наши возможности, — продолжал Пет. — Мы с Анной при поддержке Лары и Куффы с Назоном составляем непобедимую группу.

Пока Гленда переваривала услышанные сенсации, Пет зондировал ее мысли. В принципе, у Гленды не было никаких возражений против избрания их Наместниками. Кастовая система ограничила даже ее кругозор.

— Свяжись с Лоопом и передай ему информацию об успехе его операции. Вероятно, он прикажет тебе телепортироваться на Землю для отчета. Откажись, ссылаясь на состояние Лары, которую мы погрузили в анабиоз.

— А если я все-таки откажусь? — спросила она и тут же неуверенно добавила. — Откуда вы знаете, что я согласна?

— Даем тебе шанс.

«Феникс» замер в полной боевой готовности недалеко от их базы в Сибири. Пет и Анна приготовили свои копии к отправке их в последнее путешествие. Их план был прост. Гленда передала Лоопу то сообщение, которое потребовал от нее Пет. Потом они заняли места в «Фениксе» и стартовали. Вслед за ними вылетели два корабля, команды которых состояли из людей, захваченных во время атаки. Им была дана команда обнаружить и ликвидировать систему связи Лоопа. За время двенадцатичасового полета были проведены переговоры с колониями на Марсе и Венере. Сер в принципе согласился с концепцией Лары о проведении перевыборов, но сомневался, действительно ли Лооп не имел бы никаких шансов. С ним следовало еще раз поговорить после какого-нибудь эффектного успеха. С другой стороны, Крион заявил, что Венера останется верна Лоопу, пока его не лишат функции Председателя Тайного Совета. Единственный из самых авторитетных фигур, который не выразил своего отношения к событиям, был руководитель базы на Плутоне.

Следовало немедленно осуществить какую-нибудь операцию, иначе временный союз случайных людей грозил распасться в любой момент. Для начала Пет приказал приступить к ликвидации спутниковой системы связи Тайного Совета. Таким образом Лооп потерял возможность непосредственных контактов со своими Башнями. Одновременно был начат монтаж параллельной системы, которая позволяла осуществлять связь и вести передачи под контролем «Феникса». Операция была закончена через час. Первую беседу они провели с Куффой, который находился в Гонконге.

Пет попросил его прибыть на борт «Феникса». О своей базе Пет и Анна пока не хотели никому сообщать. После краткого совещания было решено, что Лара обратится ко всей Земле с приказом выполнять только ее распоряжения. К концу ее выступления прибыл Куффа.

— Первая разумная идея, — заметил он вместо приветствия.

— Ты должен был отозваться, — сердито ответила Лара.

— Уже сделано, еще вчера я опубликовал заявление, что Новые Люди, которых я представляю, требуют немедленных выборов Нового Совета и референдума для оценки поведения Лоопа. Если вы этого не знаете, то совершенно не годитесь в заговорщики.

— Каковы настроения в Башнях? — спросил Пет.

— Людишки немного взволнованы. Не слишком. Значительная часть относится к событиям равнодушно. Другие, напротив, так потрясены, что от них не будет никакой пользы.

— Итак, все должно решиться в борьбе между Лоопом и нами, — заявила Лара.

— Пока мы полностью контролируем связь, — сказала Анна. — Это уже кое-что.

— Лооп быстро восстановит свою систему. Единственным радикальным решением является захват Башни и лишение свободы. Лучше всего было бы его убить.

— Это не увеличит нашей популярности, — заметила Лара. — Кроме того, я не вижу повода для его убийства, когда он будет уже обезврежен.

— У него есть поле, — заметил Пет. — И ты хорошо знаешь, что мы не справимся с его уничтожением.

— Пока можно захватить часть его Башен, — предложила Гленда.

— Она права, — передала Анна. — Надо было овладеть ею, теперь у нас был бы свой человек у Лоопа.

— Я как-то об этом не подумал. Тогда мне казалось, что главное — добраться до копий. Кстати, что мы сделаем с Куффой? Он в любой момент может догадаться, кто правит на самом деле, и тогда нам будет плохо.

— В принципе, он сделал все, что он него требовалось. Поэтому, как мне кажется, безопасней всего овладеть им, причем так, чтобы никто об этом не догадался.

— Он отчасти прав. Мы не годимся в заговорщики. Лооп все еще сохраняет в своих руках инициативу.

— Согласен. Можно ли его еще как-нибудь использовать?

— Пусть призывает к сопротивлению всех, кто его еще слушает. Дикари из последнего Призыва получили приказ быть нам послушными. Пусть скажет дикарям, что мы им обещаем первенство в космических полетах и что мы требуем от них решительных действий на территории Лоопа и Бора.

— Только Лоопа, — прервала его Анна.

— Не возражаю. А что будет с дикарями? Пусть они выключат энергию, где только можно.

Пет занялся Куффой. Анна обратилась к Ларе:

— Гленда права, надо что-то предпринять. Может, что-то сказать по видео?

— Честно говоря, не знаю, с чем выступать. Это все бессмысленно. Я не имею права рисковать кровопролитием даже для низвержения Лоопа.

— Тогда выступи перед своими людьми. Призывай их, чтобы они требовали выборов.

— Но по таким вопросам могут высказываться только Новые Люди.

— Не мы первые нарушаем правила игры. В наше время именно так завоевывали популярность.

— Она права, Лара, — неожиданно вмешался Куффа. Анна вопросительно взглянула на Пета, который ее быстро успокоил. Куффа уже принадлежал им.

— Ты должна не только организовать голосование, но и предложить выборы нового состава Совета.

— Без участия Новых Людей? — вмешалась Гленда.

— Я думаю, что их все-таки надо спросить, — поддержал ее Пет. — Людей надо сначала немного подготовить.

В это время последовало сообщение техника о том, что Лооп вывел на орбиту временные спутники и произнес речь, в которой снял со всех постов Лару и Назона. Куффу, Анну и Пета он приказал арестовать каждому, кто их встретит. Объявил, что Сидней уничтожен коварными происками Пета и Анны, которые вместе с Куффой пытались захватить власть.

Пет приказал уничтожить новые спутники.

— Он передает также и по колонии? — спросила Анна техника связи.

— Только по местной сети, достопочтенная, — услышали они в ответ.

— Надо действовать, Лара, — настойчиво сказал Пет. — Лооп первый использовал этот путь.

Лара была еще не убеждена, когда ее вызвал Назон.

— Слышали? — спросил он кисловато.

— Чего-то в этом роде надо было ожидать, — пожал плечами Куффа. — Лара решила провести в своих Башнях голосование. Они ответят, хотят ли они, чтобы Лара продолжала борьбу с Лоопом.

— Неужели это правда, Лара? — Назон не меньше ее был удивлен этой идеей.

— Ты потребовала референдума, — напомнила ей телепатически Анна. — Сейчас у тебя есть уникальная возможность подготовить людей к такому способу организации власти.

— А если я его проиграю? — ответила Лара также мысленно. — Людишки не привыкли что-либо решать.

— Мы ведь требуем референдума и перемен, — продолжала Анна. — Сейчас есть шанс этого добиться.

— Ты требовала. Я никогда не была особенно увлечена этими идеями.

— Прости, что вмешиваюсь, — сказал Пет. — Насколько я уже знаю ваших современников, у вас больше шансов на успех. Люди ждут эмоций. Голосование — пока слишком новая мера, чтобы все сразу поняли, какую силу она придает выигравшему. В общих чертах это рассуждение справедливо. Если вы победите, Лооп будет практически лишен всяких шансов и станет политическим трупом, как выражались в наше время.

— Тем более, что вы ничем не рискуете, — заметила Анна. — Подсчет ведь будем вести мы.

Только теперь в глазах Назона загорелись искры понимания.

— Это мысль, — согласился он, наконец.

Лара с облегчением вздохнула. Пет прочел в ее мыслях, что она, наконец, выработала план использования голосования против него и Анны. Лара считала, что они не будут манипулировать ею после выборов.

— Ваша популярность очень велика, — сказал Куффа Пету и Анне. — Вы бы могли принять участие в выборах. Люди вами восхищаются. Особенно тем, что вы последними покинули Сидней.

— А ты? — спросила Анна.

— Не жалуюсь, — загадочно улыбнулся он.

Пет прозондировал его мысли. Популярность Куффы росла и он мог рассчитывать стать Наместником.

— Об этом стоит подумать, — подумала Анна, которая прочла его мысли. — После овладения Куффа будет нашим козырем, если мы войдем в Тайный Совет.

— Надо очень спешить, — сказал Пет вслух. — Кризис продолжается уже второй день. До завтра надо найти решение, иначе не выдержим физически. Мы не спали уже тридцать часов. Пока нам не удастся обезвредить Лоопа, мы не сможем заснуть и далее.

— Пет прав, — поддержал его Куффа.

— Это звучит разумно. Надо выяснить, сколько времени мы можем посвятить подготовке выборов, — сказала Лара.

— Еще остается проблема захвата части Башен Лоопа и Бора, — напомнила Анна. Никто не возражал ей, но последующая полемика не приблизила их к реальному решению задачи.

— Это невозможно, — вздохнула Гленда. — Ведь мы располагаем четырьмястами кораблями, пятьюдесятью группами и контролируем орбитальную связь. Какой-то способ должен существовать!

— У меня есть план, — сказала, наконец, Анна. — Число этих кораблей надо поделить на четыре. Тридцать из них охраняют резиденцию Назона, его важнейшие центры, двадцать пять прикрывают территорию Лары, пять — защищают Лунную батарею, четыре — спутники связи. Наконец, «Феникс» — это наш штаб. Значит, в нашем распоряжении тридцать пять кораблей, спецгрупп не больше шести-семи. Наш противник располагает где-то пятьюдесятью кораблями и двадцатью ударными группами. Он контролирует свои Башни. Не забывайте, что он уже год ведет операцию «Вспышка». Мы контролируем только сто девять Башен!

— Это нам известно, — прервала ее Лара. — Что ты предлагаешь?

— Я считаю, что достаточно того, что мы не выпустим Бора из его силового поля, а Лооп потеряет связь со своими экспертами и научными институтами.

— Как вы думаете обезвредить Центры Лоопа?

— По-моему, достаточно над каждым Руководящим Центром держать по три корабля со спецгруппами. Остальные Башни мы обезвредим, используя «Феникс» под прикрытием оставшихся кораблей. Два корабля, прикрывающие базу Гленды, нужно использовать как ориентиры для наводчиков.

— Одной спецгруппы недостаточно для управления кораблем. У Лоопа достаточно зеленых для уничтожения этого «зонтика», — пожала плечами Лара. — Это бессмысленно.

— Да, но мы сведем команды к минимуму, необходимому для обслуживания отсека управления.

— Это хорошая идея, — согласилась Гленда, вопросительно глядя на Лару и Назона. Они тоже не стали возражать.

— В худшем случае, Лооп потеряет большое число зеленых, а это уже успех.

— Лара права, — поддержала ее Гленда.

— Предлагаю держать в готовности небольшие озоновые бомбы, — вмешался Пет, — такие же, как Лооп бросил на Сидней.

— Надо только договориться о распределении обязанностей, — подвел черту Назон. — Я немедленно высылаю три корабля для блокирования Бора в Париже.

— Не нравится мне ваш план, — вмешался Куффа. — Я согласен с космической блокадой, но захват Башен! У нас не хватит людей и кораблей, чтобы доставить их к ним.

— Он прав, — телепатически заметил Пет. — «Феникс» не может находиться везде одновременно.

— Значит, остается физическое уничтожение важнейших Центров.

— Башни, которые важны для нас, имеют автономное питание, — бросила презрительно Лара. — Самое большее, их можно отрезать от заводов. Голод появится не раньше, чем через несколько дней, и я не уверена, стоит ли это делать.

— А воздушные фильтры? — спросила Анна.

— Газы? — Пет посмотрел на нее с удивлением.

— Фильтры защищены от всех ядов, — возразила Лара.

— Это не обязательно должно быть отравляющее вещество, — возразил Пет. — Я бы сказал даже, что это должен быть не яд.

— Соедини меня с Пекином, — приказала Лара технику.

В этот момент вспыхнул экран связи и на нем появилось озабоченное лицо Альфа.

— Шесть операционных групп Бора и Лоопа заняли базу Гленды. Лазерную батарею защищают четыре наши группы, но их гибель — вопрос нескольких минут.

— Взорвать! — крикнул Пет. — Немедленно взорвать орудия или их питание. Любой ценой. Кто сможет — немедленно возвращайтесь на Землю.

Изображение Альфа исчезло. Пет осмотрелся вокруг. Только Анна и Лара сохраняли спокойствие, остальные были напуганы. Снова появилось изображение Альфа.

— Наши группы были уничтожены раньше, чем я успел им передать твой приказ. Согласно приказа, пытаюсь стянуть оставшиеся силы на Землю.

Пет посмотрел на Гленду.

— Как можно вывести из строя твои орудия?

— Только путем уничтожения аккумуляторов. Не знаю, может быть, справились бы одни зеленые, но и это сомнительно.

— Ты мог бы послать две группы уничтожить прицелы? — спросил Пет Назона.

— Конечно, но это означает потерю двенадцати человек.

— Они успеют выполнить задание, прежде чем погибнут?

Назон пожал плечами, а Лара иронически улыбнулась.

— Непогрешимые растерялись?

— Я ее уже контролирую, — телепатически успокоила Пета Анна. — В этом нет ничего серьезного.

— Во всяком случае, сделает на какое-то время невозможным применение орудий. — Пет еще раз соединился с Альфом.

— Свяжись с грузовиками, которые сейчас находятся по ту сторону Луны. Это, — Пет телепатически справился у Анны: — суда — «Марс 5» и «Бурр». Запрограммируйте компьютер на принудительную посадку в центре батарей, питающих орудия Гленды. После этого уничтожить все устройства управления и контроля, особенно в машинном отделении.

— Почему бы туда не послать зеленых, которые находятся у Альфа? — спросил Куффа.

— Неизвестно, чьи это люди, они могут не выполнить приказ. Группы Назона дают гарантию успеха, — ответила ему Лара.

— Выполняй, изображение переключи на «Феникс», — приказал Пет.

— А что все же с фильтрами? — спросил Назон, когда наступило спокойствие.

— Практически никаких шансов нет. Можно использовать газ, но это только усыпит их бдительность на несколько часов. Этим занимается Альдра из Пекина. Я ей приказала приготовить несколько сосудов высокого давления. Первая партия будет готова через час.

— Выступить перед людишками мы решили сегодня, после некоторых операций. Это заставит голосовать за вас нерешительных, пока они расчувствуются по поводу ваших речей. Результаты голосования надо, конечно, передавать по телевидению по мере их поступления. Я к этому приготовился, и тебе советую, — сказал Назон Ларе.

— Словом, мы еще успеем поспать, — с удовольствием закончил Куффа.

— У тебя остается только два часа на подготовку к выступлению. Можешь занять мою каюту, — сказал Пет.

— Как обстоят дела на Луне? — спросила Лара.

Анна кивнула в сторону экрана. Грузовые корабли взяли курс на базу Гленды.

— Еще пятнадцать минут, — оценила она. Пет несколько минут был занят программированием компьютера, который должен был синтезировать уничтоженные вчера внешние конструкции «Феникса».

Через три минуты выяснилось, что грузовики войдут в зону действия лазеров за шесть минут до достижения цели.

— Твои зеленые готовы? — спросил Пет Назона.

— Уже четверть часа, — ответил тот. Наместник считал всю эту акцию самоубийством.

— По-моему, зеленые должны атаковать в момент уничтожения первого корабля, — предложила Лара. Ее лицо оставалось непроницаемым.

— Сколько времени потребуется для поворота таких орудий на 90°? — спросил Пет Гленду.

— До десяти секунд. Несколько секунд на точное прицеливание.

Пет снова связался с Альфом.

— Ровно через три минуты ты свяжешься с Луной на волне, которой обычно пользуются грузовики, и попросишь разрешения на посадку «поврежденных кораблей». Скорее всего, один из кораблей будет уничтожен, тогда разыграй сцену ужаса. Говори им, что это убийство. Говори им, что хочешь, но отвлекай их как можно дольше. — Как только Пет убедился, что Альф понял его намерения, он сразу же отключился. Теперь оставалось только ждать.

— Напомни Назону о зеленых, — передала Анна Ларе. — Пусть не забывает, что им командуешь ты.

— Назон, зеленые! — произнесла Лара, размышляя над тем, не пришел ли момент для ликвидации превосходства Анны и Пета. Однако она решила, что все равно.

Назон молча кивнул, показывая, что он все подготовил.

Связь принесла голос пилота, просящего разрешения на посадку поврежденного грузового корабля.

— Херст побери! — вскричала Лара. — Как он говорит, ему же никто не поверит! Он слишком путается!

— Совсем наоборот, — успокоил ее Куффа. — Это голос человека, который уже видит свое имя в списке мертвых. Не забывай — он обычный пилот.

В это время Анна передала приказ всем кораблям на это время заглушить связь Лоопа и Бора.

— Ну что? — беззвучно спросил Пет.

— Не больше четырех-пяти минут. Они уже образовали антенную сеть.

— Прикажи прислать схему этой сети.

Ситуация на экране локатора была неясной. До цели оставалось около трех минут, а на экране летело два корабля. Альф бормотал, как в бреду, не ожидая ответа. Наконец, какой-то голос приказал ему задержаться до получения распоряжений с Земли.

— Все в порядке, — с облегчением вздохнула Анна, — все удалось. У нас есть несколько минут. Остальное зависит от людей на Луне.

— Эвакуируйтесь, — раздался в громкоговорителе голос с Луны.

Альф чуть не расплакался от ужаса. Он умолял дать хоть минутку на переноску раненых, которые были без скафандров.

— Зеленые, — нервно предложил Назон.

— Еще рано. Только после уничтожения первого корабля.

До цели оставалось две минуты. Луна не выдержала, одна из точек исчезла с экрана.

— Зеленые! — приказал Пет, уже не обращая внимания на субординацию. Тем временем Альф выл от страха, умоляя о секунде пощады, и делал это убедительно: теперь Пет понял, что он в действительности не боится.

На «Фениксе» была тишина. Все всматривались в экран, где одна точка двигалась к цели. Альф замолчал, но никто не пошевелился. Пустой грузовик находился в тридцати секундах от цели. Двадцать, пятнадцать… десять… Назон сообщил, что его люди доложили о выполнении задания.

Только теперь Пет вызвал Альфа, но тот не ответил, хотя «Сокол» был на экране.

— Вернулись четыре человека, — сказал Назон.

— Мне кажется, тебе уже надо начать подготовку, — напомнила Анна Куффе, который кивнул, не сказав ни слова.

Он уже тоже не годился в заговорщики.

— Вернемся к нашим планам. Я пришлю вам свой текст через три часа, — сказал Назон.

Только теперь Пет и Анна получили относительную свободу действий.

— Назона надо вернуть с небес на Землю, — напомнила Анна. — Он уже считает себя председателем Тайного Совета.

— Сейчас он обладает превосходством над вами.

— Вы на самом деле считаете, что можно обезвредить все Башни газом?

— Анна утверждает, что Лооп создал специальную систему связи через другие Башни. Если мы хотим напасть на него во Флориде, то его Башни должны быть лишены контакта. Флориду мы изолируем озоновой бомбой, но другие могут прийти к ней на помощь. Этого следует избежать. Мы справимся с любой Башней в отдельности, но вместе все Башни могут уничтожить вас. Один «Феникс» не совершит чуда.

— Я уже получила план, о котором ты говорил, — напомнила ему Анна, — и передала в память компьютера для оценки надежности связи. Скоро будет результат.

— Как вы собираетесь это сделать? — не уступала Лара. — Газа хватит на обезвреживание только двух Башен. До сих пор его никто не производил в больших количествах.

— Зеленые выпустят газ только на уровнях связи, чтобы на некоторое время прекратить работу центра Лоопа. Во Флориде нам его придется выпустить почти на всех уровнях.

— Пока вы не имеете ни малейшего понятия, как туда можно попасть.

— Об этом подумаем после выборов.

— Нет ли у твоей Альдры, случайно, какого-нибудь подходящего газа? — спросил Пет, — Чего-нибудь, растворяющего скафандр, а также, разъедающего человеческое тело?

— Ты что, думаешь, у нас нет склада боевых газов, и у нас никогда их не применяли?

— Что-то есть, и его надо быстрее найти и доставить на корабли… Через несколько минут Лооп будет атаковать наши корабли.

Лара, не скрывая раздражения, связалась с Пекином и несколько минут расспрашивала о возможных едких газах. Потом она повернулась к Пету.

— Газ для Башен находится в пути на «Феникс». Альдра может найти тысячу литров какого-то вещества, которое тебя должно удовлетворить. Но это жидкость в столитровых сосудах.

— Ты спросила, не растворит ли эта жидкость стены и пол отсека управления?

— Конечно, спросила, — ответила Лара высокомерно.

— Тогда его нужно поделить на шесть частей и немедленно выслать на корабли, блокирующие Флориду и Париж, а команды должны срочно перейти на грузовые корабли, спецгруппы пусть телепортируются к нам. Анна подготовит им базу в джунглях около «Феникса». Все помещения кораблей разгерметизировать и залить этой дрянью. Пусть Лооп немного помучается, захватывая эти корабли.

Лара, не отвечая, отдавала соответствующие приказы. Пет уже не спрашивал ни о чем, просто прислушивался к разговору, который она вела со своими людьми. Вся операция должны была завершиться через два часа.

— Наконец-то мы одни, — с облегчением вздохнула Анна, когда двумя часами позже они оказались в каюте Пета. Лара и Куффа готовили свои выступления. Гленда спала.

Анна лежала, лениво растянувшись на большом ложе, которое Пет велел себе поставить еще на Гилдоре. Рядом, опираясь на ее бедра, лежал Пет. Он ласково гладил ее груди, наблюдая, как упругая кожа поддается его пальцам. Анна заложила руки за шею и поддавалась ласке. Ее груди время от времени напрягались, провоцируя Пета на то, чтобы охватить их ладонями.

— Не надолго, — ответил Пет, нежно целуя ее напряженную грудь. Анна ласково прижала его к себе, взъерошила волосы. Он посмотрел на нее с притворным возмущением и сказал:

— Не начинай.

— Ты выглядишь несолидным. Сейчас никто не одобрит твою кандидатуру на Наместника. Такой растрепанный.

Пет взял ее левую грудь в ладони и долго целовал. Потом посмотрел на нее еще раз и заявил:

— Ты тоже сейчас выглядишь не очень серьезно, Голый Наместник. Это не принято и неприлично.

— Полуголый. Кроме того, Наместнику нечего стыдиться.

— Иногда удивляюсь, зачем мы влезли в эту авантюру.

— От скуки, — сказала Анна, ведя пальцами по его груди, и вдруг добавила: — А ты лысеешь!

Пет посмотрел на ее руку.

— А ты все мечтаешь о волосатом дикаре?

— От скуки.

— Последнее время ты не слишком скучала.

— Зато ты, должно быть, умирал от скуки, — заметила она в ответ на его более смелые ласки.

— Я люблю думать, лаская тебя.

— Я предпочла бы, чтобы ты думал о ласках.

— Разве я не думаю? — Он теперь шевелил губами черный треугольник волос, который вышел среди складок туники. Потом медленно раздвинул складки туники шире и восхищенно впился глазами в ее великолепное тело, покрытое золотым загаром.

— Нас повесят вместе, — ответила она, рывком расстегивая его тунику. Одной рукой Анна еще крепче прижала к себе его голову, другой равномерно почесывала его мускулистый живот.

Пет погрузил губы в ее черный треугольник, прерывая ласку только для того, чтобы целовать ее бедра. Теперь Анна не отвечала на его ласки, а целиком отдалась ему, его ласкам, которые впитывала с тихими стонами. Пет старался превзойти себя в желании удовлетворить ее страсть. Наконец, Анна напряглась в очередном спазме наслаждения, оторвала ладонями его губы от своего тела и передала:

— Хочу тебя.

Через минуту их тела слились в крепком объятии. Пет дышал все тяжелее, а Анна всматривалась в него невидящим взглядом. Когда позже они лежали рядом, глядя друг на друга, Анна совершенно серьезно сказала:

— Если мы выиграем, я бы хотела иметь твоего ребенка.

— Мы хотели бы нашего ребенка, — сказал он, прижав ее к груди.

— Выиграем? — спросила Анна тоном девочки.

— Не знаю. В худшем случае, будем контролировать весь их Совет.

— Как долго?

— Это на крайний случай.

— Нам придется овладеть Глендой. Мы не можем себе позволить рисковать.

— Гленда увязла в этой истории по уши. Она останется с нами, или Лооп ее прикончит. Хуже обстоит дело с Ларой и Назоном. Лару нельзя трогать, а до Назона мы не можем добраться.

— Лара любит Лоопа. Ты об этом забываешь. В борьбе с ним она не пойдет до конца.

— Ты слишком тщеславен. Стремишься к власти. Такие люди нужны. Ведь и я такая.

— Словом, если мы выиграем, то человечеством будет управлять пара разочарованных подонков. Хорошенькая пара!

— Ты никогда не думаешь о том, что чувствует Лара, Лооп и другие?

— Иногда пытаюсь.

— Лара и Назон, наверняка, выиграют эти выборы. Куффа бросит свой призыв. Флориду придется захватить силой. Иначе нам трудно все контролировать. Наша база для этого еще не готова. Наш единственный шанс — это наши копии…

Его прервал вызов из отсека управления. Анна лениво поднялась и включила звук.

— Поступил рапорт с кораблей, патрулирующих Лоопа и Бора. Только что приборы зафиксировали атаку шести спецгрупп. Два корабля уничтожены. Оба над Флоридой.

— Передай одному из кораблей, блокирующих Париж — убрать блокаду Флориды. Узнай, готовы ли озоновые бомбы.

— Есть! Приказ принят к исполнению.

В каюте наступила тишина. Пет медленно встал с ложа.

— От Лоопа мы пока избавились. Время обдумать план действий. Только Куффа и его Террористы действуют согласно плана.

— Не преувеличивай, это слова, на которые сейчас никто не реагирует.

— Зато позже они нам пригодятся. Куффа создал юридическую основу всех наших дальнейших контрмер. Мы требуем провести выборы. За это выступают люди Куффы. Их достаточно много. Поле засеяно и заколосится, каким бы то ни было результатом.

— Необходимо немедленно изменить тему голосования в Азии и Африке. Назон и Лара должны потребовать подтверждения не своего положения, а состава временного Тайного Совета, в который войдем также и мы. Только тогда будет победа.

Пет внимательно, с явным замешательством смотрел на нее.

У него в голове кружились сотни мыслей, которые он даже не пытался скрыть.

— В таком случае, в его составе должен быть Куффа. Люди должны понять, что должны сотрудничать с Террористами.

— В этом прежде всего надо убедить Назона.

— Ты продумал, как это сделать? Будет достаточно сложно убедить Лару без гипноза.

Анна опять замолкла, сидя неподвижно. Она над чем-то рассуждала, но не снимала блокады. Пет внимательно следил за ней и не мог сдержать легкой улыбки. Анна наклонила голову, как маленькая девочка и, упершись ею в колени, бессознательно покусывала губы.

— Ты давно не выглядела так привлекательно, — заметил он. — Такие красивые женщины должны заниматься только любовью.

Анна передала ему:

— Дурак! Не мешай думать!

Пет покачал головой, улыбаясь своим думам.

— Лара до сих пор с нами сотрудничала, — передала, наконец Анна. — Я знаю ее мысли, и я считаю, что мы не должны ей доверять. Поэтому мне кажется, ты должен заставить ее сотрудничать в этом вопросе до конца. Это можно сделать деликатно, чтобы она ни о чем не догадалась. Но я не уверена, что Назон согласится с ее требованиями.

— Я вижу только один выход, — ответил Пет. — Нам надо организовать личную встречу с Назоном. До голосования.

Анна подняла голову и посмотрела на него.

— Назон носа не высунет из своей Башни, — кинула она, слегка пожав плечами.

— Значит, мы должны полететь к нему. Надо только найти убедительный предлог

Опять раздался сигнал из отсека управления.

— К нам приближаются три неизвестных объекта с запада. Подозреваю, что это ракеты-снаряды.

— На каком расстоянии они находятся от нас?

— По расчету, достигнут цели через четыре с половиной минуты, достопочтенный.

Пет вскочил.

— Тревога! Ждать меня! — За ним выбежала Анна. Через минуту пилоты сидели полуголые, но на своих креслах перед пультом.

— К аварийному старту в полном поле! — скомандовал Пет. Остальным занялась Анна.

Пет включил систему внутренней связи и сообщил всем о возникшей ситуации:

— Старт через сорок секунд. Всем оставаться на своих местах!

Затем он молча подал сигнал полной готовности.

— Цель в радиусе действия главного излучателя, — информировал компьютер.

— Перестань, это, видимо, кислородные или озоновые бомбы. С такого расстояния они могут нас повредить, — передала Анна, видя, как Пет регулирует приборы.

Пет нажал стартовый ключ, и «Феникс» рванулся вверх. Вражеские ракеты тоже изменили траектории.

— Больших перегрузок не будет, — передала Анна, — нас атаковали самонаводящиеся ракеты, мы уходим на орбиту, у них кислородные заряды.

Внезапно открылась дверь и на пороге отсека управления появилась раздраженная Лара.

— Что произошло? — спросила она, глядя на экран локаторов.

— Лооп напомнил нам о себе, — ответил Пет, наконец одеваясь до конца.

Лара осмотрела его и Анну, которая искала рукав скомканной туники.

— В самый подходящий момент, как мне кажется, — заметила она с кажущимся равнодушием. — Надеюсь, он не помешал вам до конца?

— Зачем это ехидство? — спросил Пет, отвлекая Лару, а Анна начала проверять ее мысли. Лара не ответила. В отсеке появилась Гленда. Пет с микрофоном в руках успокаивал остальных:

— Атака отбита. Мы не понесли никаких потерь. Всем оставаться на своих местах.

— Ты уже подготовил свое выступление? — спросил он у Куффы.

— Да. Но что, конкретно, произошло?

— На нас напал Лооп. В момент старта нам пришлось ослабить поле, потому что все системы корабля были перегружены. В результате получили повреждение антенны космической связи.

— Но ты сам говорил, что поле непроницаемо, — сказала Лара.

Пет посмотрел на нее, внимательно контролируя телепатическую работу Анны. Она успокоила его. Уже все готово.

— Давно двигатели не работали с такой нагрузкой, — признался Пет неохотно.

Лару это объяснение успокоило, а Куффа и Гленда вообще вели себя нормально.

— Нам все равно надо где-нибудь приземлиться для ремонта, — вмешалась Анна.

— А как будет с моим выступлением? — забеспокоился Куффа.

— Придется придумать что-либо другое.

— Нам остается только Назон, — сказала Анна, отрицательно покачав головой. — Только у него есть поле.

— До передачи шесть часов, — подчеркнула Лара. — Успеем ли мы до этого времени?

Пет обратился к технику:

— Анна просила тебя проверить, готовы ли озоновые бомбы?

— Сейчас их должны вывезти на орбиту, достопочтенный. Я получил рапорт в момент старта.

Пет довольно кивнул и посмотрел на собравшихся, о чем-то размышляя.

— Полагаю, этим может заняться Гленда. Мы сбросим бомбы на Флориду и Париж за минуту до посадки у Назона. В это время Куффа начнет газовую атаку на Башни, входящие в систему связи Лоопа. А как ты считаешь? — спросил он Лару.

— Как я поняла, моя задача убедить Назона?

Пет молча кивнул.

— Я не знаю планов этих Башен, — возразил Куффа.

— Запроси их у компьютера, — сказала Лара.

Никто не смел возразить. Лара молча ждала, пока все выйдут. Она хотела поговорить с Петом и Анной.

Они сидели с Назоном и Ларой в Центре руководства Африкой в Кении, слушая выступления этих Наместников. Назоном Анна занялась сразу после прилета и сделала это, видно, слишком поспешно: Лара, которая было приготовилась к долгим голосованиям, явно была поражена быстрым согласием. Она подозрительно посмотрела на Пета и Анну, догадываясь.

Еще на орбите было решено, что от их имени выступит Анна, а Пет за это время овладеет персоналом Центра Назона. Пет прежде всего занялся техниками, потом зелеными и остальными подчиненными Назона. Вся операция была закончена одновременно с выступлением Лары. Теперь эти люди были им послушны. Особенно полезными могли быть зеленые, которых в Центре оказалось около тридцати.

— Результаты будут у нас через полчаса, — сказал Назон. Все занимались своими делами, только будущие Наместники немного волновались.

— Ты уверен, что мы правильно сделали, оставив Назона? — телепатически спросила Анна.

— Я об этом думал, но надо действовать последовательно. Лара рано или поздно начнет задумываться. Она и сейчас не уверена. Всеми нами не овладеть в любом случае. А ты не думаешь, что наше постоянное присутствие при Ларе и Назоне может вызвать подозрение?

— Что ты предлагаешь?

— Надо взять его под постоянный контроль. Он не столь ценен, как Лара. Это у нее широкая популярность среди людей, а не у него.

— Оставляю это на твое усмотрение.

Анна немедленно взялась за дело. Пет наблюдал за мыслями Лары, которая пыталась угадать, контролируется ли она в данный момент. Ее привлекала возможность убить их с помощью зеленых. Секунду Лара боролась со страхом, а потом телепатически связалась с Назоном.

— Анна, — обеспокоено передал Пет.

— Все в порядке, — принял он спокойный ответ, на котором чувствовалась легкая усмешка.

— Я приказала ему сотрудничать с Ларой. Посмотрим, до чего они договорятся.

Пет вернулся к подслушиванию. Лара передала Назону все события, которые произошли в момент нападения на Сидней. Сознание Назона, несмотря на управление Анна, оказалось на момент охваченным паникой.

— Подтянись, глупец, — передала Лара. — Наш единственный шанс — убрать их немедленно, пока они не контролируют наши мысли.

— Откуда ты знаешь, что не контролируют? — Мысли Назона немного успокоились. Пет был поражен Ларой и ее решимостью. Она ему импонировала. Очевидно, она считала, что они с Анной обдумывают дальнейшие шаги. Лара использовала единственную возможность с момента нападения на Сидней. Ею нельзя было не восхититься.

— Если бы они нас контролировали, то уже прервали бы нас. Они самоуверенны и высокомерны. Сейчас мы получаем единственный шанс. Они так уверены в своей мощи, что иногда забывают о нас.

— Я могу приказать немедленно убить их. В этом зале находится тридцать зеленых. Даже они не в силах погубить их всех.

— Даже не пробуй, — немедленно передала Лара. — Вероятно, они уже всех контролируют. Только бесполезно выдадим себя.

— Ты что, шутишь? — возразил Назон. — Как можно одновременно контролировать 93 человека? Боюсь, что ты преувеличиваешь их силы!

— Я ведь тебе объяснила, как это было со мной. Я даже не заметила, когда они овладели двадцатью зелеными из резерва, которых я вызвала по тревоге. Ты знаешь, как они должны действовать по такому сигналу. Аналогичная ситуация сложилась и на Луне. Они даже не соизволили встать с кресел. Силой у них не выиграть.

— Что же нам делать? Они могут нас в любой момент разоблачить.

— Позови кого-нибудь и передай ему все, что мы знаем для передачи Лоопу. Пусть тот назовет Башню, где мы с ним можем контактировать. Или нет, пусть Лооп разработает план действий и свяжется с нами через этого же человека. Прикажи ему немедленно бежать отсюда.

Лара смотрела на Пета и притворно спросила:

— Голосование пройдет успешно, что будет потом?

— Надо добраться до Лоопа, — ответил Пет, делая вид, что она прервала его размышления.

— На его месте, я ни для кого не открывала бы поля, — заметила Лара.

В это время Назон телепатически передавал информацию зеленому, которого вызвал, пока Лара отвлекала Пета разговором. Анна, которая все время за ними наблюдала, связалась с Петом и попросила заняться новым объектом.

— И что бы ты тогда сделала? — спросил Пет, и в ожидании ее ответа овладел связным Назона. Он приказал зеленому точно выполнить все распоряжения, но немедленно после встречи с Лоопом сообщить о разговоре Центру связи «Феникса» на указанной ему частоте.

Лара все продолжала говорить, чтобы выиграть время.

В это время закончился подсчет голосов. Пет и Анна получили по 40 % голосов. За Лару голосовали 90 %, за Назона — 82 %. Пет приказал немного завысить эти результаты, но не для Наместников.

— Итак, приветствую членов Временного Совета, — объявил он вслух.

— Пока мы стали Наместниками без подчиненных — Америка и Европа остаются в руках Лоопа и Бора.

— Может быть, уже пора открыть карты? — телепатически спросила Анна.

Однако, Назон связался с Ларой, и они решили напасть на космитов. Назон отдал зеленым приказ уничтожить Пета и Анну. Конечно, зеленые сообщили об этом своим властелинам.

— Не могли удержаться от искушения? — с ироничной усмешкой спросила Анна.

— Это ничего не стоит, — спокойно ответила Лара. — Я проверила одну из своих гипотез.

— Объявите запрещение покидать Башню, — обратился Петр к технику.

— Поздно, — ответил Назон. — Он уже улетел.

Пет на минуту задумался, обдумывая следующий шаг.

— Всем немедленно эвакуироваться. Лооп может напасть на нас в любой момент. Пойдете сами? — спросил он, глядя на Лару и Назона.

— Я бы не простила себе, если бы не присутствовала на продолжении этой истории, — ответила Лара. — Чего ждешь? — спросила она Назона. — Они нас могут принудить к чему угодно.

— Она права, — согласился Пет, иронически глядя на Наместника. — Ты идешь?

Назон медленно встал и пошел вслед за Ларой прямо к «Фениксу». Зеленые ушли за Петом и Анной.

— Будет тесно, — заметила Анна.

— Мы пошлем их на нашу базу в Сибири.

— Не нравится мне этот побег зеленых, — и Анна передала ему свои сомнения.

— Пока что надо вырваться отсюда, прежде чем он нанесет удар. На его месте я отнесся бы к Ларе и Назону как к трупам.

— Именно так он к ним и относится, — закончил Пет и включился в беседу Лары и Назона.

— Почему они не тронули нас? — спросил Назон.

— Чепуха. Если бы они что-то с тобой делали, ты бы не задавал таких вопросов. Они не тронули никого из тайного Совета. А с нами, после того, что мы сделали? Не будь ребенком, Назон. Они знают, что нам доверять нельзя. Совершили ошибку. Если бы хотели, они могли бы нас обезвредить. Я права, Пет? — закончила она с искусственной улыбкой.

— Я все больше восхищаюсь тобой. Ты — замечательный лидер. Еще раз предлагаю тебе сотрудничество. Подумай над этим. Ведь у Лоопа нет шансов.

— Ведь мы и так сотрудничаем, — ответила вслух Лара. — Спроси Анну.

Сразу по прибытию на борт Анна приказала стартовать. После выхода на орбиту она обратилась к Лоопу и Бору. Ответа не было.

— Неужели вы думаете, что они примут вас всерьез? — спросила Лара.

— Нет, — ответила Анна. — Только нам жаль ваших людишек, пусть знают, что мы в космосе, и не бомбят Башни Назона.

Следующий час они молча вращались на орбите, ожидая ответа Лоопа. Но дождались сообщения об уничтожении кораблей над Флоридой и Парижем. Все молчали. Назон выглядел так, как будто ему надели петлю на шею. Пет обратил на это внимание Анны, но она успокоила его — это нормальное поведение.

— Мы знакомы с вами близко уже три дня, но вы не сказали, кто вы такие, — сказала Лара.

— По-моему, теперь мы можем им сказать, — передала Анна. — Все равно это ничего не изменит.

— Я же тебе говорила, что мы такие же люди, как и вы. Что ты хотела бы знать еще?

— Все. Лооп убьет вас. Вероятно, ему придется убить и нас, поэтому я хочу знать все.

Гленда изо всех сил стиснула кулаки.

— Лара, — ответила Анна, на это раз без тени высокомерия — иногда мне даже хотелось бы, чтобы ему это удалось. Мы с Петом уже потрясены тем, что происходит. К сожалению, Лооп проиграет, не поможет ему ни твой героизм, ни твоя любовь. — В этот момент Лара посмотрела на нее с такой чудовищной ненавистью и враждой, что Пет инстинктивно приготовился к отражению атаки, но сразу опомнился. Лара вздрогнула, словно собираясь вскочить и прыгнуть на Анну, но снова упала на кресло с видом полного поражения. Только теперь она по-настоящему поняла истинную мощь пришельцев. Ее любовь к Лоопу была так глубоко скрыта в подсознании, что даже теперь не могла пробиться. Слова Анна показали ей, в какой степени космиты контролируют людей. Но она еще не сдалась, хотя теперь боролась без веры в победу.

— Мы стартовали с Земли, как и рассказали по телевизору. Однако, мы не сообщили вам, что «Феникс», в действительности, должен был основать колонию, и был для этого приспособлен. У нас на борту находилась тысяча человеческих зародышей, которые после посадки были возвращены к жизни. Впрочем, мы вообще живем дольше вас. Нам с Петом, приблизительно, по 800 лет биологического существования.

— Вы мутанты, — с ужасом произнесла Гленда.

— В некотором смысле, да. Но не в таком, как ты себе это представляешь. Гилдор, которым ты так интересовалась, был гениальным генетиком. Он создал теорию, которая провидела дальнейшее развитие человеческого рода. Позже Гилдор решил провести экспериментальное исследование. После многих опытов ему удалось выделить тридцать лиц, обладающих всеми требуемыми параметрами. Это и была команда «Феникса». По указанию правительства дальнейшие исследования были приостановлены. Гилдора сочли безумцем, хотя никто не осмеливался усомниться в его гениальности. Только безумец мог решиться на игру с плодами природы, которые самопроизвольно могли появиться на свет через сорок тысяч лет. Открыто никто не выступал против идей Гилдора, поскольку мы уже были во многих ключевых пунктах существовавшей тогда структуры власти. Гилдор не был настолько сумасшедшим, чтобы опубликовать результаты своих работ до того, как он застраховался от любых возможных реакций противников. Для них мы были мутантами с чудовищной силой и способностями, хотя никто ваших способностей не знал. Потом решили отправить нас в далекую экспедицию, и таким образом передать проблему будущим поколениям. Гилдор тайно готовил нас к образованию колонии Земли в другой звездной системе. Отсюда у нас появились зародыши, которые Гилдор в свое время подготовил для отправки с нами.

— Неужели вам удалось осуществить подготовку в тайне? — спросил Куффа.

— Нас это тоже беспокоило, однако, нам никто не делал никаких замечаний. Оказывается, вместе с нашим был разработан другой план.

— Однако, вам удалось устранить аварию. Что было дальше? — перебила Лара.

— Не совсем так. В действительности, план предусматривал полное уничтожение «Феникса». И это им почти удалось. Мы совершили несколько ошибок: недооценили противника, позволили ему захватить инициативу. Но мы очень быстро обнаружили саботаж. А перед стартом просто заменили неисправный автомат. Только Гилдор через месяц после старта догадался, что замененная деталь была просто приманкой, а настоящая авария произойдет позже. Она произошла во время ремонта главного двигателя.

— А ваш рассказ о колонии? — спросила Лара.

— Полная правда. Ну, скажем, почти полная. Мы там находились триста лет. Были трудности, позже, когда население Гилдора, так мы назвали нашу планету, насчитывало уже восемь миллионов человек. Возникли настоящие проблемы. Возникли мутации. Часть новорожденных не обладала нашими способностями и жизнь их составляла сто тридцать лет. Еще позже началась война. Совет планеты, членами которого мы являемся…

— Являлись, — поправила Лара.

— Нет, являемся, — уточнила Анна, — это пожизненное звание.

— И все же вы вернулись? — вставил Куффа. — Почему?

— По нашим подсчетам, сейчас население на Гилдоре должно составлять от трех до трех с половиной миллиардов человек. Нас больше, чем вас. Наш полет имел две задачи: положение на Гилдоре было напряженным и в политическом аспекте и в человеческом. Мы создали базу для человечества для полетов в космосе. И должны были связаться с Землей и получить от нее технологическую помощь. Поэтому «Феникс» отправили с минимальной командой и поручением разобраться в ситуации.

— Очередная полуправда, — подвела итог Лара, видя, что Анна закончила. — Не понимаю, почему вы боитесь высказать ее до конца.

— Неужели вы ничего не поняли?

Лара внимательно посмотрела на Пета. На ее лице отразилось понимание.

— Или вы являетесь патологическим примером мании величия, или надеетесь на помощь извне.

— До сих пор помощь нам была не нужна. И не думаю, чтобы она потребовалась. Совет Гилдора решил, что для руководства программой заселения космоса наша планета подходит больше, чем Земля. То, что мы здесь увидели, полностью подтверждает этот вывод. Земля слаба и идет к краху. Вы создали общество избранных. Огромный потенциал дикарей расточается. Гилдор — молодое и динамичное общество. Ваш Херст пытался сделать то же, что и Гилдор, но ошибся в расчетах. Он не учел человеческой жажды власти. Ярким примером этому является Лооп. Ваши потенциальные возможности ниже наших, хотя мы пока не можем телепортироваться. Наше общество более однородно. По вашим понятиям наша миссия — самоубийство. Мы прибыли сюда, чтобы получить помощь для колонистов. Только не сейчас. Нам нужен новый способ путешествия по космосу. Теперь эти мысли не имеют смысла.

— Телепортация возможна только для людей и небольших грузов, — сказал Куффа.

— До сих пор этой проблемой серьезно не занимались. Кроме того, у нас с Петом впереди еще не меньше восьмисот лет жизни. В течение этого времени мы сделаем все, чтобы исследование методов телепортации получило высший приоритет. И, думаю, результаты будут.

— Вы уже считаете себя владыками Земли, но людишки с вами не примирятся. Загипнотизировать всех не удастся.

— Больше никто не узнает о том, что было сейчас рассказано Анной, — ответил Пет. — Кроме того, вам трудно будет убедить людей, что мы чудовища, как ты утверждаешь. Если бы мы пользовались такими методами, как Лооп, от Парижа и Флориды сейчас остались бы обломки.

— Оставь демагогию на потом. — Лара пожала плечами.

Тишину нарушил компьютер. Пришел сигнал о приходе приоритетного вызова.

— Председатель Тайного Совета Лооп желает говорить с командой, — сообщил компьютер.

Лара посмотрела на Пета и Анну с оттенком триумфа.

— Соедини! — приказала Анна.

— Это, кажется, первый результат гениальной деятельности, — передала она Пету. — Ты видел их реакцию на наш рассказ? Лооп прореагирует аналогично.

— Может, самое большое, догадываться.

— Ему этого вполне хватит.

— Послушаем, что ему надо.

Несколько секунд компьютер регулировал качество приема.

— Кажется, мы все зашли в тупик, — сказал Лооп.

— Ты хочешь сдаться? — спросил Пет.

— Вижу, что у вас все общество в сборе, — заметил Лооп, улыбаясь Ларе. — Прости меня за операцию в Сиднее. Ведь это уже история. Хочу предложить вам сотрудничество.

— Как ты его себе представляешь? — спросила Анна. — Мне кажется, что ты относишься к людям, которые любят, когда история повторяется.

— Шутка, — констатировал Лооп. — Значит, у вас хорошее настроение. Положение таково: Марс вас поддерживает, Венера — нет, а там находятся важные объекты. Марс — лишь лаборатория. Луна остается моей. Вы нанесли мне некоторые потери в зеленых, но у меня больше кораблей, которые готовятся для налета на Азию и Африку. Они вооружены кислородными бомбами.

— Подвожу итог: я намерен сохранить свое положение даже ценой крупных жертв, а вы не состоянии меня уничтожить.

Лооп замолчал, ожидая от них ответного шага. Его сделала Анна, ответив:

— Твой анализ более или менее правильный, хотя, конечно, рассчитывать на какую-либо реальную помощь с Венеры в короткий срок нельзя. В лучшем случае, они тебе пришлют подкрепление зеленых, но против них и мы обладаем полем. Что касается карательных действий против Азии и Африки — то предупреждаем, что в ответ будем уничтожать твои заводы и центры снабжения. И обещаем полную блокаду Парижа и Флориды. Регулярные атаки кислородными бомбами быстро лишат тебя всякого влияния. А пока, ты заметил правильно, мы не хотели бы без нужды терять людей. Итак, как ты представляешь себе сотрудничество?

— На основе взаимного доверия. Для начала, сохранение «статуса кво». Вы управляете Азией и Африкой, мы с Бором Америкой и Европой. Вы откажетесь от всех обвинений против моей личности, а я прекращу нападки на вас. Объявим, что Сидней пострадал случайно, при испытании гравитационной бомбы.

— Людям надо сказать правду, — заметил Пет. — Дело зашло слишком далеко.

— Я об этом тоже подумал. У вас есть Террористы и Назон с Ларой. Вот и надо возложить всю вину на Куффу. Для начала хватит. Потом обнаружится предательство этой пары Наместников. — Он показал на Лару и Назона. — Как видите, я готов на крупные уступки.

— Лооп, мы знаем об информации, которую тебе передала Лара, — включилась Анна. — Думаю, ты должен ее учитывать.

На лице Лоопа мелькнуло искреннее удивление, он и ответил удивленно:

— Мне казалось, что это вам ясно. Иначе переговоры и предлагаемое соглашение не имеет смысла. А если же это правда, а в свете последних событий я вынужден в это верить, то с Ларой и Назоном покончено. Их надо сбросить со счета, как и Гленду. В данный момент, мои люди подвергаются действию некоторых процедур, которые исключают послушание вам. С того момента, как вы потеряете возможность овладеть мной и моими людьми, не вижу причин, по которым мы не могли бы сотрудничать.

Лара выслушала его слова с каменным лицом. Пет прочел в ее мыслях презрение к Лоопу, и надежду на то, что это может быть ловушкой, предназначенной для уничтожения космитов. Назон начал нервничать. Куффа, послушный Анне, спокойно ждал дальнейших событий. Спокойной оставалась и Гленда.

— Это мне не нравится, — передала Анна. — Лоопа не из тех, кто быстро сдается, а мы не сделали еще ничего, что могло бы его убедить, что он действительно имеет дело с нечеловеками, вернее, со сверхчеловеками.

— Примем его предложение, чтобы выиграть время. Он что-то замышляет, и это позволит быстрей догадаться, что будет дальше. Я даже готов отдать ему Гленду, чтобы усыпить его подозрения.

— Мы не должны изменять свои взгляды. До сих пор мы ее защищали. Это не пойдет. У вас нет подходящих людей, которые бы выполнили наши приказы.

— Поэтому я и выбрал Гленду. Ее база в его руках, а ее влияние незначительно. Мы должны подумать, как вытащить его из Башни во Флориде.

Анна, недолго подумав, согласилась. Они, действительно, попали в тупик, другого выхода не было.

— Когда ты закончишь защитные работы? — спросила она у Лоопа.

— Через два-три дня.

— Я опасаюсь, что он действительно нашел способ экранировать телепатические волны, — передала Анна Пету. — Как ты думаешь, это возможно? Если он будет под защитой поля, мы ничего ему не сможем сделать. Это опасно.

— Как ты думаешь нас убедить, что собираешься с нами сотрудничать? — спросил Пет.

— Я дам объявление об измене Куффы и откажусь от других высказываний.

— Это никого не убедит. Новые Люди не должны знать о нашем соглашении. Нам надо выступить вместе. Мы объявим, что Временный Совет раскрыл заговор и полностью реабилитируем тебя.

— Ценю вашу искренность, — рассмеялся Лооп. — Как вы предлагаете организовать нашу встречу?

— Об этом надо подумать. Сейчас в нашем распоряжении находится Башня Назона, он сам у нас. Поэтому для тебя нет риска попасть в ловушку. Ты восстановил связь и прослушиваешь наши разговоры. Легко сможешь это проверить.

— Неужели вы считаете, что я соглашусь на это предложение?

— Тогда Луна, — предложила Анна.

— Слишком далеко. Мой вариант таков: после завершения работы над генератором, я готов выключить основное силовое поле, защищающее Башню. Вы на «Фениксе» могли бы сесть и для гарантии занять мои административные уровни, где будут находиться люди, которые подвергнутся защитным процедурам. Встреча могла бы произойти в Центре в присутствии, скажем, двух спецгрупп. Мне нужны гарантии.

— Это выглядит разумно, — передал Пет. — А ты как думаешь?

— Что бы он ни сказал, к этому надо отнестись, как к ловушке. Я не верю в такую внезапную смену фронта. Войди в его положение. На его месте я сделала бы все, что возможно, для нашего уничтожения, включая гибель любого числа людей.

— Но он даст возможность попасть в его Башню!

— Вероятно, он включит поле после нашей посадки и захлопнет западню.

— Ты права, об этом нельзя забывать. Что же будем делать?

— Согласимся, но с предварительной проверкой всего на месте зелеными.

Анна кивнула в знак согласия и передала:

— Это, действительно, дает нам шансы на успех.

— Мы согласны, Лооп, — заявил Пет, — но при условии, что наши спецгруппы получат доступ к генератору поля и возможность демонтажа его к тому времени. В твоем распоряжении будет другое поле. Кроме того, наши зеленые проверят, какие ловушки ты установишь в Башне. Только тогда мы посадим «Феникс».

Лооп о чем-то недолго подумал, а потом согласился.

— Я догадываюсь, что пользуясь случаем, вы хотите испытать мою систему защиты. Я, со своей стороны, хотел бы проверить ваши возможности. Не исключено, что я совершенно не нуждаюсь в вашем сотрудничестве.

— Через три дня убедимся, кто кому нужен, — ответила Анна.

Изображение Лоопа исчезло с экрана. Все присутствующие молча обдумывали возможные последствия.

— У нас есть три дня на разработку плана, который обеспечит нам полноту власти. До этого времени нам надо куда-то девать эту четверку, — передал Пет.

— Всего три дня, — повторила Анна, и Пет уловил в ее мыслях беспокойство. — Это мне напоминает второй бунт смертных — помнишь? На этот раз мы, действительно, имеем дело с опасным противником. Это еще осложняет положение, он предупрежден о наших возможностях. Мне страшно!

В этот день было особенно влажно и душно. Солнце стояло почти в зените. На небе не было ни одной точки. Пет и Анна стояли среди этой гнетущей обстановки, ожидая выполнения своих приказов. Озоновая бомба должны была упасть на Башню Лоопа, возвышающуюся в пятидесяти километрах от них, как памятник человеческой бездушности. Эта бомба была рассчитана на уничтожение сторонников Лоопа, которые скрывали в этом мире смерти. Сейчас они поняли, что приказ не имел смысла, но было поздно.

Уже несколько минут они стояли рядом с разведывательной капсулой «Феникса». Оставшееся время они проводили, вслушиваясь в окружающий их мир звуков, впитывая запахи джунглей. Пет и Анна были одеты в облегающие костюмы, созданные три тысячи лет назад в качестве костюмов для разведчиков и десантников Звездного Флота. Они не только выдерживали облучение, но и могли противостоять ручным бластерам и лазерам. Не могли ничего им сделать два пистолета. Слева — продолговатый плоский парализатор. В сумке гранаты с возбуждающим газом. На спинах находились гравитационные рюкзаки, которые должны были доставить их к подножию Башни.

Так выглядела их подготовка к встрече с Лоопом.

До сих пор Лооп играл честно. Он отказался публично от всех высказываний в адрес Пета и Анна, так как его люди напали на след заговора, результатом которого было нападение на Сидней. Анна, с другой стороны, объявила, что данные Лоопа изучаются, но уже сейчас доказано, что Гленда действовала вопреки приказаниям Лоопа и самостоятельно напала на Сидней. Временный Совет за это лишил ее звания Наместника Луны и задерживает в своем распоряжении на «Фениксе». По данным информации, людишки приняли это известие с облегчением. Однако Пет и Анна были вынуждены подвергнуть Гленду специальной обработке, чтобы застраховать себя против возможности ее неожиданных реакций.

Лооп в это время предпринимал различные шаги, о которых сообщали Куффе его люди. Пет и Анна считали, что это была просто завеса, чтобы заманить их в ловушку. Однако Пет предупредил Лоопа, что за два часа до встречи на Флориду и Париж будут сброшены озоновые бомбы для уничтожения связи, с целью сделать невозможным руководство любыми боевыми действиями.

Всю прошлую ночь Пет и Анна занимались работой со своими копиями и компьютером. Пет ввел дополнительные команды, позволяющие автоматически командовать кораблем как во время посадки, так и при аварийном взлете. Куффу, Гленду и остальных они оставили в своей сибирской Башне. Сейчас у них был отряд из 36 зеленых, тысячи триста других людей и двадцати кораблей. На орбите было сорок кораблей, сконцентрированных для контроля над Парижем. Заводы Африки и Азии работали на полную мощь, производя новые корабли и оборудование, необходимое для возвращения и работы Лунной базы.

За эту ночь были радикально обновлены копии, был увеличен их уровень умений и знаний. Благодаря этому можно было надеяться, что двойники выдержат более близкий контакт с Ларой и Назоном, а, прежде всего, с камерами Лоопа, которые будут за ними наблюдать. «Феникс» был приведен в режим угрожаемого положения. В первый раз за тысячу лет боевые автоматы-роботы были извлечены из ячеек, где они хранились. Бортовой компьютер был переключен на управление голосами только Пета и Анна. Все системы корабля они поставили под контроль своих биотоков. С этого момента на борту никто не мог даже пошевелиться без их согласия. Коридоры контролировали боевые роботы, вооруженные парализирующим газом. Анна и Пет имели против него прививки. Газ, поэтому, не действовал и на их копии.

Ларе и Назону было приказано находиться в их каютах до возвращения команды. Они были подробно информированы о том, что им грозит в случае невыполнения приказа.

С утра зеленые заняли места в гравилетах, которые должны были вылететь сразу после взрыва бомбы. Две другие группы, прошедшие подготовку под контролем Анна, должны были после выключения Лоопом защитного поля телепортироваться в зал, где находится его генератор, и уничтожить его. Две другие получили приказ занять взлетное поле, остальные — непрерывно перемещаться по различным уровням Башни и проверять все помещения на административных этажах. Пет подозревал, что Лооп атакует их сразу же после выхода из «Феникса». Эти же группы должны были нейтрализовать административный персонал газом.

Все эти действия носили отвлекающий характер и имели целью убедить Лоопа, что основная атака направлена сверху. Ни Пет, ни Анна не верили, что Лооп решится разрушить собственную Башню.

Настоящую атаку на Лоопа они решили провести только вдвоем. Одна из задач их зеленых состояла в разгерметизации всего здания. Успех дела зависел от того, как быстро Лооп уничтожит их копии. Полную внезапность гарантировала их смерть.

В радиопередатчиках комбинезонов прозвучал тихий, прерывистый сигнал. Это означало, что через тридцать секунд начнется удар бомбы. Пет и Анна вернулись в машину, тщательно заперев люк.

Пет вопросительно посмотрел на Анну.

— У нас есть еще время… Мне не хочется стоять без дела на границе поля, — передала она, но мысли ее были совершенно другими. Анна больше не могла смотреть на море смерти, тем более, что остатки джунглей, которые до сих пор защищало поле Лоопа, так же были обречены на гибель под действием космических лучей. Зато в момент посадки «Феникса» Лооп не сможет ни с кем связаться.

— Не будем стоять без дела, — заверил ее Пет, улыбаясь, чтобы приободрить ее.

— Меня угнетает, что Лара и Назон остались на «Фениксе».

— Они нам понадобятся.

— Если мы потеряем корабль, они погибнут. Риск слишком велик.

— Что ты предлагаешь?

— Не знаю, — тихо сказала Анна. — Наши дела уже давно переросли меня. Может, послать их в гравилете на Землю?

Пет задумался. Она, конечно, была права. События давно вели их за собой, им с трудом удавалось контролировать только текущее развитие.

— Надо их сначала обезвредить.

— Пошлем с ними одного робота. Хватит.

Пет отдал распоряжение. Предупредил Лару и Назона о том, что сейчас произойдет. Затем они телепатически связались с копиями и на несколько минут опять перенеслись на борт «Феникса».

Все шло своим чередом. На экране локатора мелькали точки кораблей, которым было приказано уничтожить Флориду в случае, если ни Пет, ни Анна не соединятся с ними в течение десяти часов после посадки. Они были вооружены не только кислородными и озоновыми бомбами, но и сейсмическими снарядами. После этой операции Флорида должна будет исчезнуть с лица Земли. Лооп, конечно, знал об этих мерах, именно поэтому можно было надеяться, что он не посмеет уничтожить «Феникс».

Внезапно прозвучал сигнал тревоги, и компьютер сообщил, что пересекающимся курсом к ним приближаются три корабля. На запросы не отвечают. «Приступаю к контрудару. Необходимо согласие команды».

— Команда согласна! — повторила копия мысль Анны.

— Всем кораблям эскорта, — скомандовала копия, подчиняясь беззвучным приказам Пета, — увеличить высоту до тысячи километров. После выполнения действий по обороне, вернуться на прежнюю орбиту.

Передовой корабль Лоопа превратился в солнечный шар из плазмы, посылая смертоносное излучение на сотни километров.

— У тебя неплохая интуиция! — похвалила Пета Анна, имея в виду приказ кораблям.

— Я вспоминаю его предыдущую атаку — в своем роде и эта неплохо задумана.

Через несколько секунд эта атака была полностью отбита, и корабли вернулись на свои места. Всем пришлось надеть космические скафандры.

— Действовать дальше по намеченному плану. Крейсерам два и три после посадки «Феникса» перейти к патрулированию. Уничтожать все цели немедленно после обнаружения любой ценой, не допускать приближения на расстояние менее тысячи километров, — приказал Пет и прервал передачу.

Прибыл гравилет с Ларой и Назоном. Анна на расстоянии проконтролировала состояние пассажиров: робот получил от главного компьютера правильные инструкции. На приборе их машины вспыхнул индикатор, и звонок напомнил, что пора стартовать. До посадки «Феникса» осталось всего десять минут. Они вышли наружу и тщательно надели гравитационные рюкзаки. Через четыре минуты рюкзаки уже несли их по воздуху. Пет и Анна всматривались в указатели интенсивности силового поля, надетые на запястья. Эти приборы были доставлены с Гилдора. Через пятнадцать минут приборы показали приближение в его границе, которую можно было заметить и простым глазом по кругу нетронутых джунглей. Последние две минуты они молчали, и только лавины мыслей, которыми они обменивались, свидетельствовали о напряженной работе. Лооп выполнил свое обещание с трехминутным опозданием.

— Он хороший психолог, — отдала ему должное Анна. — Нормальных людей эти мелочи могли бы вывести из себя.

Пет не ответил на ее замечание.

Через пять минут они достигли подножья внешней стены. Анна немедленно связалась со своей копией. Все шло по плану. Зеленые благополучно прибыли в Башню. «Феникс», по-прежнему защищенный полем, медленно опускался. Его датчики не обнаружили никаких отклонений. Пока Лооп вел себя безупречно. Зеленые доложили об обнаружении и уничтожении генератора силового поля. Первая часть плана удалась. Группы, предназначенные для оккупации административных уровней, уже захватили зал связи и завершили газовую атаку. «Феникс» находился в трехстах метрах над Башней, когда из летного центра, расположенного на крыше, вырвались лазерные лучи, сконцентрировавшись на его силовом поле. Пет временно прервал наблюдение за окрестностями и соединился со своей копией. Анна управляла своими двойниками, отбивая нападение, с которым компьютер справился бы, вероятно, вполне успешно, уничтожив всю Башню. Она приказала управляемым с «Феникса», но теперь пустым гравилетам, на которых прилетели зеленые, атаковать крышу в самостоятельном варианте. Гравилеты просто врезались в огневые точки. Анна подняла «Феникс» на высоту тысячи метров и одним залпом дезинтеграторов смела два верхних этажа Башни. Дорога была свободна, хотя «Феникс» получил повреждения. Анна направила для ремонта автоматы и продолжила посадку.

— Операция идет нормально. Кораблям эскорта действовать согласно плана, — передал Пет.

В это время Анна ударами дезинтеграторов очистила место для посадки. Она уничтожила помещения Центра воздушной связи и верхние апартаменты Лоопа.

Пет отключился от своей копии и осмотрелся вокруг. Наконец, в стенах появились первые пробоины, которые пока никто не защищал. Было сомнительно, чтобы кто-то на это решился. «Феникс» садился без осложнений, и Анна могла присоединиться к Пету. Они выбрали большое отверстие на уровне энергетических устройств и осторожно проскользнули в Башню. Внутри им представилось зрелище полного разгрома. Зал, где они оказались, раньше был заполнен контрольным оборудованием. Теперь вокруг валялись обломки. Вероятно, так же выглядели верхние этажи. Указатели интенсивности поля оставались на нуле.

— Интересно, почему он не попробовал раздавить нас полем во время посадки? — удивился Пет.

— Слишком рискованно и маловероятно. Лооп не сумасшедший.

— Он едва ли предполагал всерьез, что мы воспользуемся лифтом, — пробормотал Пет.

— Тебя подводят нервы, — передала Анна. — Давай немного отдохнем тут.

— Нет, — ответил Пет телепатически, — только после того, как найдем его поле. Ты ведь знаешь, что у нас будет только секунда, чтобы проникнуть к человеку, управляющему питанием, и приказать выключить генератор.

На борту «Феникса» шли лихорадочные приготовления. Боевые роботы выстроились перед главным люком. Четыре окружили копии. Пет и Анна приказали отложить открытие люка, пока они не найдут границ поля, защищающего Руководящий Центр. Они оказались на минус десятом уровне. Там они нашли полностью разрушенную комнату.

Анна приказала роботам выйти и построиться в оборонительном порядке. Только после этого она выключила поле и отдала приказ копиям направляться к выходу. Роботы окружили их со всех сторон. Когда они приблизились к люку, стали слышны залпы дезинтеграторов роботов, находящихся снаружи. Видимо, их «органы чувств» обнаружили действующие источники энергии, которые могли питать оружие. Копии вышли из корабля и направились внутрь Башни. Вдруг Пет и Анна приняли сообщение компьютера, что «Феникс» и Башня оказались внутри силового поля. Лооп решил перейти к решительным действиям. Копии шли дальше в окружении роботов. Метод передвижения с этажа на этаж был таким же, как у Пета с Анной. Их спас робот, руководивший проходом, который, видимо, решил, что в лифтах могут быть ловушки; и уничтожил их.

Копии немедленно надели на комбинезоны-скафандры свои шлемы. Их одежда была такой же, как у Пета с Анной. Ниже всюду царил покой. Только встречающиеся время от времени люди служили доказательством, что опергруппы точно выполнили свой приказ о газовой атаке.

В коридорах встречались группы людей, охваченные безумным возбуждением. Иногда это были пары или отдельные люди. Глазами копий они видели все, что происходило в коридорах, когда слепая похоть толкала мужчин в объятия мужчин, а иногда даже к ближайшим предметами. Женщины и мужчины были одинаково покрыты потом, одежды они срывали нервными движениями. Безумные взгляды даже при посредничестве копий производили отталкивающее впечатление.

Строй спускался все ниже. На 308 уровне роботы внезапно остановились. Они нервно шевелили манипуляторами, обнаружив что-то особенно опасное.

— Четырьмя этажами ниже — склад ядерного оружия. Дальнейшая дорога невозможна. Требуется разрешение воспользоваться дезинтеграторами.

Анна с ужасом передала Пет:

— Насколько я понимаю, там находится школа.

Вместо ответа Пет выразил согласие. Робот, руководящий походом, приказал большинству подчиненных отступить наверх, и только потом ударил дезинтегратором, сметая три этажа. Через передатчики «Феникса» Пет приказал зеленым снова проверить соседние этажи. Только получив информацию, что ниже царит покой, они позволили копиям идти дальше. Теперь было ясно: Лооп подготовил смертельную ловушку, и если бы они не подставили вместо себя копии, то неизбежно погибли бы.

Настоящую атаку Лооп начал на сотом этаже. На пять секунд он выключил поле вокруг Башни, о чем, впрочем, они узнали значительно позже. В эти секунды на копии 1 обрушилось нападение сотни зеленых, прибывших снаружи. Боевые роботы создали барьер вокруг своих подопечных, но зеленых было слишком много.

Они гибли десятками, но падали и роботы. Анна первая поняла, что схватка проиграна и, отключившись от копий, приказала своим зеленым сосредоточиться вокруг нее и Пета. Их собралось около двадцати. Пет тоже отключился от копии, и они отдавали новые приказы. Десять зеленых должны были атаковать зал управления Центра, а остальные ждать телепатического приказа с данными о местонахождении генератора внутреннего поля, который немедленно захватить и уничтожить.

Теперь копии были защищены только четырьмя роботами, которые сопротивлялись все новым зеленым. Единственно эффективным было бы ведение непрерывного огня из дезинтеграторов, но это привело бы к всеобщей гибели. В третьей атаке зеленые уничтожили их, убив той же бомбой копии. Теперь следовало ожидать каких-нибудь действий, с помощью которых Лооп должен был окончательно убедиться в победе зеленых. Для этого существовал единственный способ — открыть на секунду поле и послать туда доверенного зеленого. Пет и Анна потратили час, проверяя это в мозгах Лары и Назона. Оба считали, что другой возможности нет. Вся операция должны была продолжаться не больше секунды. Анна и Пет внимательно всматривались в показатели интенсивности поля на своих запястьях. Один из зеленых, которых контролировала Анна, держал наготове дезинтегратор, готовый к выстрелу с заданием пробить вход в Центр в момент открытия поля. Пет и Анна собирались проникнуть в Центр еще до того, как найдут мысли людей, обслуживающих генератор поля.

Ожидание затягивалось. Лооп, видимо, не получил информацию по каким-то обходным каналам, поскольку его основные информационные линии были уничтожены. Пет даже начал жалеть, что они уничтожили эти устройства. В то же мгновение большинство их зеленых исчезли, и они, не думая, прыгнули в дыру, пробитую дезинтегратором. Еще в воздухе Анна начала искать мысли Йера. Потеряв долю секунды, она нашла нужное место в его памяти, затем овладела нужной информацией. В следующую секунду она не знала, что делать, потому что Лооп имел два независимых источника питания. Йер не знал местонахождения второго генератора, так как его устанавливала лично Эмма.

В тот же момент Пет объединился с Анной в телепатическую унию и они начали изменять отданные ранее приказы. Зеленые должны были только захватить здание генератора, ни в коем случае не допуская его уничтожения. После исчезновения последнего члена спецгруппы они начали зондировать другие помещения. Зал управления находился на три этажа ниже, чем они. Мысли зеленых показывали на полную неожиданность и успех. Три группы зеленых, которых Лооп держал при себе как последний резерв, были уничтожены в первый момент, с потерей всего шести людей.

Мысли зеленых, атаковавших генератор, тоже свидетельствовали об успехе. Противник был захвачен врасплох. Наконец, они нашли мысли Лоопа, который в этот момент собирался взорвать Башню. Подчиняясь неслышимому приказу, он отказался от этого намерения. Теперь уже Пет и Анна спокойно спускались вниз, используя тот же метод, что и раньше. На минуту они остановились этажом выше зала управления, чтобы овладеть людьми, оставшимися в живых. Их оказалось только четырнадцать. Приказав зеленым прекратить кровопролитие, они стали просматривать мысли Лоопа. Ни на минуту у них не возникло желание овладеть им. По крайней мере, они сейчас чувствовали что-то близкое и восхищались его решимостью. Пока они решили продолжить выполнение плана, чтобы захватить Бора.

Ожидая прибытия Бора, Пет и Анна вызвали к себе Лару, Назона и Куффу. Анна обратилась с речью к жителям Башни, которые уже пришли в себя после действия газа и теперь могли задуматься над ее словами. Она говорила от имени Временного Совета и обещала ликвидировать систему каст, равные права для всех, включая и последний Призыв. Через час после окончания схватки стали поступать первые корабли из Башни в Сибири. Еще раньше прилетели Лара, Назон и Куффа. Они собирались приступить к переговорам, когда зеленый, охраняющий вход в Центр, сообщил о приходе Ноора. Минуту они удивлялись, и только потом Анна вспомнила свой первый телепатический сеанс сразу после возвращения на Землю и своевольного Охотника. Ноор изменился, стал старше и более зрелым. В его глазах таились твердость и решимость. Сохранилась походка.

Войдя в зал, он остановился, не зная, что ему делать. Позже Пет осторожно прозондировал его мысли. Их гипнотические приказы, отданные поспешно, с изрядной долей эмоций, начали теперь приносить плоды. Ноор бессознательно описал ему все свои переживания с тех пор, как попал в Башню, свои сомнения и неуверенность, которых не мог стерпеть никакой гипноз. Свою ненависть, что была связана с Башней и Херстом.

— Ты хочешь нам помочь? — мягко спросил Пет.

— Да, достопочтенный, и не я один, — ответил он, склонив голову. — Все, кого призывали вместе со мной, думают так же.

— Почему же они не сопровождают тебя? — спросила Анна.

— Боятся. Мы все время боялись, но теперь готовы вам помогать.

— Сколько вас?

— Четыре тысячи. Сейчас несколько меньше, так как часть погибла, во время боя.

— Знаю, — отрезал Пет, — это было необходимо. Ты будешь связным между нами и твоими людьми. Ты можешь как-нибудь руководить ими в связи с отсутствием связи?

— Да, достопочтенный, у нас есть своя связь. Оборудование дали Террористы.

Анна с уважением кивнула Куффе.

— Тогда, для начала, организуй ремонт и восстановление основных функций этой Башни. Продовольствие, воздух, вода, лекарства. Тяжелораненных надо эвакуировать в Азию и Африку.

Ноор вышел.

Лооп сейчас подчинился гипнозу, но они еще не решились овладеть им. Это был своеобразный знак уважения. Он с Ларой были самыми опасными врагами. Лара и Назон должны были через несколько минут выйти из состояния паралича, в которое их привели роботы еще на «Фениксе».

Бор их не слишком беспокоил, поскольку зеленым был отдан приказ обезвредить его со всеми сопровождающими.

Первым очнулся Назон, огляделся, потом, восхищенно покачивая головой, пробормотал:

— Значит, вам все-таки удалось…

Никто не ответил. Зеленые сообщили о прибытии Бора.

Наконец, пришла в себя Лара и, поняв что случилось, не сказала ничего. Она пошевелилась, только увидев бессильно лежавшего Лоопа. Резко встала и едва не упала. Опираясь на спинку кресла, на котором сидела, Лара медленно подошла к лежащему, присела рядом с ним и обняла его голову руками. Она выглядела великолепно.

— Вы им уже овладели?

— Нет еще. Хотим дать ему шанс, — пояснил Пет.

Не отвечая, она положила голову Лоопа на пол, поправила прядь волос, встала и подошла к зеленому, который ей с уважением поклонился. Она решительно взяла в руки оружие. Пет начал незаметно входить в ее мысли, но его беззвучно остановила Анна.

— Оставь. Она прощается со своим любимым. Оставь ей это. На нас комбинезоны.

Все молча смотрели, как сломленная Наместница возвращается к Лоопу и медленно целится. Длинный разряд полностью сжег председателя Тайного Совета и Наместника Америки. Только когда огненный луч погас, Лара бросила излучатель и повернулась к людям. Ее глаза были закрыты, по щекам текли слезы.

Пет сделал ей шаг навстречу, словно хотел прижать к себе эту женщину, которая была достойна любви, однако остановился на полпути, поняв, какие осложнения это могло принести, какой груз любви и ненависти он нес в своей душе.

Лара овладела собой и посмотрела на всех вызывающе. Не сказав ни слова, Наместница вернулась на свое прежнее место рядом с Назоном.

— Тебе она по-прежнему не нравится? — спросил Пет.

— Ты этого не поймешь, для этого надо быть женщиной. Я не могла ей этого запретить. Но у нас есть цель, и мы находимся на расстоянии одного шага от нее. Смерть Лоопа без нужды осложняет наше положение. Больше я с ней ни в чем не соглашусь. — Пет почувствовал, что от ее решимости у него побежали мурашки по позвоночнику

Анна подошла к Наместникам.

— Из этого зала нет выхода, — жестко сказала она. — Мы собрались, чтобы от имени Временного Совета объявить людям об окончании борьбы за власть и начале нового правления. Ситуация требует, чтобы мы объяснили причину. Она остается такой же, как мы договорились с Лоопом.

— Главными обвиняемыми будут Бор и Гленда. Назон займется подготовкой гипнотических материалов для публичных допросов. Лара — соответствующим выступлением, которое мы проведем вместе с борта «Феникса», через три часа. Европу временно возьмет Пет, я — Америку. Вы сохраняете прежнее положение.

Она повернулась и энергично пошла к выходу, телепатически передавая Пету:

«Чего ты ожидаешь, надо немедленно уточнить, какими людьми мы располагаем».

Уже на пороге она обернулась и громко приказала зеленым:

— Им нельзя отсюда выходить, нельзя вас просить о чем-либо, особенно об оружии. — Потом, глядя на Лару, добавила: — С меня хватит мелодрам!

Когда они с Петом шли по коридору, Анна окружила себя полной блокадой, что не помешало Пету заметить, что по ее лицу текут слезы. Только они свидетельствовали о том, что под маской равнодушия скрываются обыкновенные чувства. Он подумал, что никогда не поймет женщин. И еще подумал, что знает, по крайней мере, что надо сделать по поводу этих слез. Уже в лифте он старательно укрыл свои мысли блокадой. Пете циничной усмешкой подумал, что Земля, безусловно, не будет иметь ничего против того, чтобы их правление началось с задержкой на несколько часов.


Серия основана в 1993 году


Составитель А.Саяпин


Перевод с английского А.Снежко


В оформлении обложки использованы иллюстрации английского художника Криса Ахиллеса


Таллинн: MELOR; Смоленск: Русич


1993


Scan, OCR, SpellCheck: Хас, 2005


notes


Примечания


1


Мангровы — леса на приморских и речных низменностях тропических стран, затопляемые приливом и разливом. Они состоят преимущественно из манглей (Rhizophora Mangle). Мангли выпускают из стволов и ветвей воздушные корни, укрепляющиеся в почве и придающие дереву способность выдерживать напор волн. Мангровы образуют такую чащу, что через нее трудно пробираться, тем более, что почва под ними очень вязкая. (Прим. ред.).


2


Дикая кошка в южной Америке, длиною в 1,3 метра. felis pardalish. (Прим. ред.).


3


Огромные пампасы в Америке.


4


Столица южно-американской республики Перу.


5


Шакон, испанский миссионер-иезуит, проповедывал христианство в Мексике в 1627–1649 гг. (Прим. ред.).


6


Город в Аргентине.


7


Высочайшая из гор Южной Америки. Паквай-проводник — знаток всех существующих индианских наречий.


8


Так зовут американцы желтых, которые имеют особый талант жить и устраиваться в странах, бедствующих среди природных своих богатств.


9


Племя, жившее в Америке с незапамятных времен; особый вид человека homo amerikanus, не имеющий общих черт с людьми Старого Света предков.


10


Родился в Перу 1535 г.; с 1560 г. жил в Испании; умер в 1616 г.; Книга его о происхождении инков напечатана в Лиссабоне в 1609; История Перу — в1617.


11


Олаф Святой, король норвежский, жил в первой половине XI века, убит в сражении в 1030 г.


12


Наута стоит при слиянии рек Мараньон и Укаяли.


13


Оцелот, felis perdais, крупная южноамериканская кошка, водится в лесах, самец дико кричит, когда обнаруживает смерть своей самки.


14


Толедо — город в Испании в 1531 году.


15


Франциско де Орельяно — испанский авантюрист, открывший реку Амазонку, родился в начале 16 в., умер в 1549 г.


16


Петля на длинной веревке, которую он носил всегда у пояса.


17


Небольшая группа островов в Атлантическом океане в 880 километрах на восток от мыса Гаттерса на североамериканском берегу; принадлежит Англии, построить которые не могла бы человеческая рука.