Маленький Сайгон
Т. Джефферсон Паркер








Американский писатель Т. Джефферсон Паркер обладает своим собственным «почерком» в современной приключенческо-детективной литературе США. Создаваемые им сюжеты отличаются запоминающейся неординарностью, а изобразительные средства выходят далеко за рамки традиционного триллера.

Бывший серфингист, а ныне начинающий репортер Чак Фрай начинает поиск похищенной жены брата и попадает в водоворот коррупции и насилия…






Т. Джефферсон Паркер

МАЛЕНЬКИЙ САЙГОН



О дне его ужаснутся потомки, и современники будут объяты трепетом.

    

Книга Иова, 18











Моему брату Мэтту







Глава 1


Чак Фрай, бывший серфингист второго разряда из Лагуна-Бич, всматривался в ветровое стекло и не видел перед собой шестифутовых волн.

Вместо этого, навстречу ему из темноты каньона мчалась дорога. Ее желтая полоска металась из стороны в сторону, мимо со свистом проносились эвкалипты в лучах перекошенных фар его машины.

В голове мелькали картины последних двух суток — сцены субботней пьянки, которая оказалась гораздо более бесшабашной, чем это позволяли рамки здравого смысла. Выходные начались грандиозной оргией, а потом все еще быстрей покатилось под откос. Только этого ему и не хватало. Пора уж, подумал Фрай, взяться за ум.

Он распрямил спину, сделал глубокий, головокружительный вдох. Интересно, сколько рабов божьих, крутивших баранку, встретились на этой дороге со своим создателем? — подумал он. Даже на его памяти их было предостаточно: автобусы, груженные туристами, сталкивались с бетономешалками, спортивные авто ударялись лоб в лоб, мотоциклисты размазывались по телеграфным столбам, а их машины отлетали к подножью холмов, рассыпая фейерверк искр. И всякий раз оранжевые контуры тел, нанесенные из аэрозоля полицией, чтобы зафиксировать последнее положение покойных.

Фрай сокрушенно посигналил и сделал левый поворот на шоссе Дубового каньона.

Старенький «Меркурий» урча проехал мимо питомника, кузоворемонтной мастерской, затем мимо покосившихся домиков, теснившихся во мраке ночи. Месяц и далекие уличные фонари выхватывали из темноты стоянку битых автомобилей, инструментальные лавки странного дизайна, провисшие бельевые веревки. Кошка метнулась через три косые тени, затем исчезла под грузовиком. Заросли подорожника изнемогали в малярийной истоме, а рядом стена жимолости источала аромат, от которого духота казалась еще удушливей. Лагуна-Бич — колония художников, ловушка для туристов, кусочек желанного Эдема, втиснутый между холмами и океаном. Хиппи шестидесятых, кокаин семидесятых, СПИД восьмидесятых — типичный пляжный городок в Южной Калифорнии.

Ловко выполнив крутой левый поворот, Фрай поддал газу и поставил автомобиль на дыбы, так что вместо неба возник приборный щиток с обезумевшими стрелками. Потом звезды вернулись на место, когда он выровнял машину, едва не задев почтовый ящик, который сам же сбил несколько месяцев назад и который теперь лежал кверху дверцей в зарослях плюща перед входом в его дом-пещеру. Фрай вылез из машины, вырвал почту из ящика и поднялся на парадное крыльцо.

— Вот я и дома, — пробормотал он. — Один, гостей не предвидится.

Дом-пещера предстал перед ним темной глыбой на фоне черного неба. Дом был встроен в гору, возвышавшуюся над городком, и окнами смотрел на запад. Ковыряясь с ключами, Фрай опять вспомнил откровенно жуткую историю этого места — суть которой состояла в том, что некий Скиппи Шарп нанял подрядчика, чтобы тот построил дом в обширном куполе песчаника, потом у Скиппи закончились деньги, а проект был осуществлен лишь наполовину. Скиппи прожил в доме несколько месяцев, прежде чем исчезнуть навсегда в Мексике, поэтому домом завладел подрядчик. Немного спустя мать Шарпа каким-то чудом прибрала собственность к рукам и стала сдавать дом — сначала художнику, потом архитектору, после рыбоводу, потом совратителю малолетних, затем медсестре и, наконец, бывшему серфингисту второго разряда из Лагуна-Бич. Арендовав дом, Фрай вскоре узнал, что участок, на котором он расположен, приобретен его родным папой, почтенным Эдисоном Джозефом Фраем, присовокупившим таким образом этот крохотный клочок земли к своему обширному ранчо в Апельсиновом округе. Миссис Шарп по сию пору «управляет» имением, частенько и с удовольствием поднимая арендную плату в уверенности, как заключил Фрай, что их семейное состояние выдержит такой произвол. Это действительно был пещерный дом — с дальними комнатами, представлявшими собой не что иное, как темные, неправильной формы гроты. Однако гостиная, спальня, кухня и ванная отличались вертикальными стенами, горизонтальным потолком, электричеством и беспрепятственным видом на Тихий океан. Друзья Фрая говорили, что дом-пещера похож на самого Фрая: недоделанный, склонный к мрачному уединению. В любом случае, это был его дом.

Фрай стоял в гостиной и чувствовал, как пол кружится под ногами — иллюзия, которую он объяснял вращением земли вокруг своей оси. Первым делом он направился к автоответчику. Фрай относился к этому устройству с большим пиететом, питая надежду на то, что в недалеком будущем с ним будут связаны значительные перемены к лучшему.

Звонила Линда. Назначила встречу на пятницу.

Из приемной доктора Редкена: поступили результаты ультразвукового сканирования.

Билл Антиох из «Мегашопа» позвонил, чтобы сообщить о закрытом соревновании мастеров серфинга в Хантингтон-Бич.

Последней была весточка от Беннета: «Надеюсь, ты не забыл, что мы будем отмечать наш день рожденья в „Азиатском ветре“. Ли сочинила для нас песню. Ждем тебя в десять, братишка. „Дни Сайгона“ еще продолжаются — вход будет свободный — поэтому я приберегу для тебя местечко. Это сегодня, в воскресенье, если вдруг ты забыл».

Фрай проверил часы: идут. Нащупал выключатель, споткнулся на пачке резюме, с которых он недавно снял копию, затем посмотрел на серфинг-календарь от «Мегашопа». Календарь и сейчас был развернут на февральской странице из-за изображенной там крутой гавайской волны, закрученной в трубу и совершенной, как шевелюра Джека Лорда. Перелистав на август, он убедился, что сегодня действительно воскресенье — день рождения Беннета и, конечно, его собственный день рождения.

Он собрал разлетевшиеся резюме, не зная, позвонят ли ему из «Реджистера». В «Таймс» ему уже было отказано: у него, видите ли, отсутствовал пятилетний опыт работы в области репортера последних новостей. Он разослал резюме и рекламные письма во все газеты в радиусе автомобильной досягаемости. Ему было противно писать эти письма — противно как никогда.

Фрай узнал точное время, сварил кофе, плеснул туда молока и с полной кружкой вышел из дому. В приподнятом настроении — как-никак, тридцать третий день рождения — он опустил верх своего кабриолета и отправился в Маленький Сайгон.




Возвратным путем по той же каньонной дороге он выехал на шоссе в Сан-Диего. Стоял летний теплый вечер наполненный благоуханными наплывами земляники, апельсинов, аспарагуса, смога.

Мысли о Линде — назначившей на пятницу — настойчиво лезли в голову, но Фрай оборонялся от них радионовостями и сценами субботней вакханалии. Брак его длился пять лет. В конце концов он помчался под уклон со скоростью пушечного ядра. Фрай отдавал себе отчет в том, что он сам напросился на это. Линда, подумал он, я не могу видеть тебя теперь, любовь моя.

Вместо Линды он решил поразмышлять о своей семье. Беннет Марк Фрай — бывший младший лейтенант третьего взвода третьей роты первого батальона третьего морского флота. Беннет проливал кровь и ложился костьми в Донг Зу севернее Сайгона, испытал мгновенный хаос отступления и возвратился в Штаты укороченным и увешанным орденами. Ему тридцать восемь, у них с Чаком разница в пять лет, день в день. Иногда казалось, что общий день рождения — единственное, что их объединяет. Беннет, даже укомплектованный протезами, был коротковат и толстоват; Чак был выше, притом значительно, и гораздо худее. Беннет был смуглолиц; Чак бледен. Беннет общителен, заводила; Чак замкнут, часто испытывает проблемы даже в том, чтобы завести самого себя. Беннет был лучше почти во всем. Их отец, Эдисон, проявлял почти социологический интерес к различию между своими сыновьями, которое, по его заключению, явилось результатом различия поколений, а не генов. Как заслуженный ветеран второй мировой, Эдисон верил в то, что Беннета таким, каким он стал сейчас, сделала воинская дисциплина, и что отсутствие всякой дисциплины у Чака сделала его тем, кем стал — или не стал — он. А еще была Хайла, миротворица и источник всех утонченных проявлений, коими сподобились обладать ее сыновья.

Фрай свернул на Болсу и въехал в Вестминстер. Таблички с названиями улиц в городке были выполнены старинным шрифтом, а сами здания носили признаки стиля тюдор — английская прививка южнокалифорнийскому пригороду.

Попивая кофе, он мчался по Болсе мимо Братства Патрика Неофита, которое мирно дремало за рощей олив, мимо городского ритуального зала с витражами в высоких окнах, мимо стоянок трейлеров, закусочных быстрого обслуживания и автошопов. Все закрывалось в восемь.

Вестминстер, подумал он, — всего сорок миль к югу от Лос-Анджелеса и пятнадцать к северу от Лагуны — и совершенно другой мир. Пригород, изо всех сил стремящийся обрести индивидуальность, отсюда англицизмы. Можно сказать: «спальный район», но Фрай при этих словах всегда представлял себе один огромный матрас, который делят люди, которые ничего не делают, только спят, завтракают в постели и спариваются. Когда в конце семидесятых сюда понаехали беженцы из Индокитая, Вестминстер обрел такую индивидуальность, какой отродясь не имел: он стал столицей самой большой колонии вьетнамцев, расположенной вне Юго-Восточной Азии. Их число, как водится, продолжало расти. Последний раз Фрай слышал, что в Калифорнии живет триста тысяч вьетнамцев, причем половина из них — на юге штата. В одном только Апельсиновом округе их восемьдесят тысяч, большинство из которых проживает в Вестминстере.

Еще один квартал вдоль Болсы, и городской ландшафт внезапно изменился. К востоку от азиатского культурного центра все таблички и вывески — в ярком вьетнамском стиле. Крыши из зубчатой черепицы с богато украшенными карнизами взлетали во тьму. Фасады домов и паркинги пестрели бумажными фонариками. Витрины оживлялись кустарными вывесками: «Сьеу Тай Ми Хоа супермаркет», «Ткани Той Транга», «Вао Ньок, ювелирные изделия и подарки», «Кафе Ба Ле», «Сервис-центр Тайет Хонга», «Сэндвичи от Ньян Диня». Теплый материковый воздух уже не благоухал цитрусовыми, но пропах жареной рыбой и овощами, а также экзотическими, неведомыми специями. Фрай вдыхал все это в себя. Маленький Сайгон, подумал он, а ведь всего несколько лет назад в штате с трудом можно было сыскать вьетнамца.

Он наблюдал за автомобилями, суетившимися перед въездом в паркинг, и за эмигрантами — смуглыми людьми с темными глазами, черными волосами и угрюмыми лицами — собиравшимися перед домами, озираясь вокруг так, словно предчувствовали самое плохое. Южно-вьетнамский флаг — три красные полоски на оранжевом фоне — развевался над рыбными рядами, а под ним висел лозунг, провозглашавший начало «Дней Сайгона» в Вестминстере. Старик на углу оперся на палку и застывшим взглядом смотрел на пешеходный переход. Его жена стояла рядом и тоже смотрела. Культурное времяпрепровождение для некоторых, подумал Фрай: ждать, когда перейти дорогу. Три девушки обошли пожилую пару и, лавируя между машинами, ловко перебежали через оживленную улицу.

Он притормозил и пересек Вашингтон-стрит, первую из полудюжины улиц, которые — в округе, названном Апельсиновым, но не богатом апельсиновыми деревьями; в городе, названном Вестминстером, но имеющем мало английских черт; в районе, названном Маленьким Сайгоном, но находящемся немыслимо далеко от Вьетнама — которые носили имена первых шести американских президентов.

В этом, кажется, есть урок для республики, но какой?

Он сделал правый поворот на Брукхерст и стал искать взглядом ночной клуб, находившийся на углу улицы. Его было легко не заметить. Потом он увидел оранжево-зеленую неоновую вывеску с наклонившимся пальмовым деревом, тлеющую в летней ночи. «Кабаре „Азиатский ветер“ — танцы и стол». На полотняной маркизе было начертано: «По случаю Дней Сайгона… Ли Фрай в концерте… Поздравляем с днем рождения Беннета и его брата Чяка». Опять я на втором месте, подумал Фрай, да еще написали с ошибкой. Определенные личности не стали бы протестовать против такого обхождения. К тому же, похоже на аншлаг — стоянка нашпигована автомобилями и у входа толпа.

Джулия, владелица клуба, работала в кассе. Она подняла голову, улыбнулась, и жестом пригласила его войти. Фрай запихнул обратно в карман пачку банкнот: шестьсот тридцать семь долларов, все его сбережения за всю жизнь по сегодняшний день, не считая тех, что отложены в счет арендной платы будущего месяца за «Мегашоп».

Он раздвинул бамбуковые занавески и вошел в клуб.




Клуб был набит вьетнамскими беженцами, желающими увидеть свою живую легенду. Народ уже искал стоячие места вдоль стен. Бумажные фонарики бросали тусклый свет на лакированные столы и стулья, пальмы в кадушках и официантов в бабочках. Танцевальная площадка и сцена купались в красных лучах, которые яркими бликами рассеивались на микрофонной стойке и гитарах. Бас-барабан украшала надпись «Ли Фрай». Плакат над сценой напоминал о «Днях Сайгона». Слоистый дым плавал в лучах подсветки. Фрай озирал океан азиатских лиц, искромсанных конусами света и тени из продырявленного шара, крутившегося под потолком. Казалось, зал был подхвачен каким-то нежным, то ли воздушным, то ли подводным кружением. Зеркальные стены повторяли бесконечно множащиеся и постепенно слабеющие отражения происходившего.

Он сумел заметить Беннета за столиком в глубине зала — рядом с Доннелом Кроули и Нгуен Хаем, а также с женщиной, которую он не узнал. Берк Парсонс, как всегда, был наполовину скрыт полями ковбойской шляпы. Беннет сжимал вилку: руки раскинуты в стороны, голова наклонена вперед и набок, когда он говорит. Фрай помахал им и направился за кулисы. Бенни, он всегда в центре внимания.

Ли запирала серебристый косметичку, когда в ее гримуборную вошел Фрай. Она быстро взглянула в зеркало, затем вскочила и подошла к нему. Полная, милая мордашка, волна черных волос, глаза темны и глянцевы, как обсидиан. Ее аодай был пурпурного цвета — в контраст с черными шелковыми штанами.

— Не слышала, как ты вошел, Чак! С днем рождения!

Она поднялась на носки, чмокнула его в щеку, потом стерла помаду белым пальчиком.

Он улыбнулся. Что-то в Ли всегда низводило его до благодарного идиотизма, всегда вызывало глупую улыбку. Может быть, это из-за всего, что ей довелось пройти? Когда он прикасался к ней, у него возникало чувство, что ему доверили хрупкий, бесценный предмет. Улыбка была самым малым, что можно было ей предложить.

— Просто хотел поцеловать тебя, пока не видит Бенни. И пожелать удачи перед концертом.

Она отошла в сторону и встала, глядя на него.

— Ты чудесный малый, Чак. Мой чу, мой номер один.

— Ты великолепно выглядишь, Ли. Ни пуха ни пера. — Он поцеловал ее. Он наблюдал за тем, как она смотрит на него. — А что это за «Дни Сайгона»? Все только и говорят.

— Это город, которым мы сильны. Который горд тем, какими достойными гражданами мы стали. — Она улыбнулась. — Слышно что-нибудь о Линде?

— Да. Но все это в прошлом.

Она обняла его и крепко прижала к себе. От нее приятно пахло духами. Затем она отошла на шаг и взяла его за руки.

— Быть может, все к лучшему.

— Да хоть к чему.

— Никто не способен убить твое сердце, Чак. — Она посмотрела на серебристую косметичку на столе. — Ступай смотреть шоу, чу. Мне надо закончить макияж.

— Спой с душой, Ли.

— Постараюсь. Сегодня в зале так много влиятельных людей. Лючия Парсонс из Комиссии по пропавшим без вести вынуждена была отказаться, но вместо себя прислала Берка. Мы сможем поговорить после концерта, Чак. В доме ждет торт и подарки. Для Бенни я сочинила чудесную песню.

Фрай пробил себе обратный путь через переполненный зал и сел рядом с братом. Физиономия Беннета плавала в свете мерцающего шара. Его рукопожатие было сухим и сильным.

— С днем рождения тебя, Чак. Смотри-ка, даже не опоздал!

— Не хотел пропустить такое событие, — ответил Фрай. — И тебя с днем рождения, брат.

Он поздоровался с Доннелом Кроули, темнокожим молчаливым другом Беннета с времен войны. Тот сдавил руку Фрая и кивнул. Нгуен Хай, выглядевший как всегда тщедушно, но опрятно, положил сигарету в пепельницу и протянул четыре пальца. Фрай знал, что Хай возглавляет Вьетнамский центр, местную гуманитарную организацию. Он никогда не упускал возможности попросить помощи или денег. Хай представил вьетнамку, сидевшую рядом с ним. Ее звали Ким, она работала как добытчица средств для Вьетнамского центра Хая.

— А вы не очень-то похожи с Беннетом, — сказала она.

— Благодарю вас, — ответил Фрай, незаметно толкая брата в ребра.

— Достаточно одного заядлого серфингиста на семью, — сказал Беннет.

Фрай заметил, что Беннет посмотрел на часы и бросил взгляд на сцену.

— Через пять минут ее выход, братишка.

— Заядлого серфингиста? — переспросила Ким.

Нгуен наклонился к ней, чтобы объяснить.

— Любителя серфинга. Чак в прошлом чемпион.

— В данный момент Чак весь в прошлом, — сказал Беннет, подзывая официанта. — Как у тебя с работой?

— Сейчас я свободный художник.

— Водку будешь?

— Непременно.

— Вот молодец, — сказал Берт Парсонс, приподнимая шляпу и поклонившись Фраю. — И я на этот раз поучаствую.

Фрай кивнул, размышляя о Берке: богатенький техасский нефтепромышленник, невозмутимый, щедрый. Еще один друг Беннета с той войны. Его сестра Лючия приобрела известность как основательница Комиссии по пропавшим без вести, что явилось настоящим прогрессом. Берк, казалось, был доволен тем, что грелся в лучах ее славы — массировал ей плечи, покупал для нее напитки, сотрудничал с ней без заметных достижений. Встречаясь с ним всякий раз, Фрай видел его в одной и той же дурацкой шляпе.

Беннет сделал заказ для каждого.

— Биллингем не передумал?

Фрай вздохнул и обвел взглядом собравшихся. Он был неплохим, правда, иногда чересчур впечатлительным, репортером. Он писал о ресторанах ради бесплатной кормежки, о кино ради бесплатных билетов и о встречах по боксу в отеле «Шеррингтон» ради бесплатного места у ринга. Триста двадцать долларов в неделю и отрицательный дебет его серфинг-магазина научили Фрая идти на любые ухищрения. Но факт состоял в том — хотя он как мог старался забыть об этом — что ровно шестнадцать дней назад Фрай был уволен за то, что написал статью о боксере, который, очевидно, получил договорной нокаут в пятом раунде полуфинальной встречи в полусреднем весе, которая состоялась в «Шеррингтоне». Когда Фрай попытался вступить в контакт с менеджером молодого боксера, чтобы тот изложил свою версию, этот человек — некто Ролли Дин Мак из агентства «Элит Менеджмент» — не ответил на его звонки. Фрай дал материал как есть. Адвокат Мака после этого заявил издателю, что или в газете не будет Фрая, или рекламы «Элит Менеджмент», пригрозив подать в суд за клевету. Издатель «Леджера» Рон Биллингем никогда не испытывал особой любви к миру бокса. Фрай получил расчет в пятницу, в тот же вечер освободил свой стол, сделал последний безуспешный звонок Ролли Дин Маку, затем ушел и пустился в запой. А боксеришка тот упал за деньги, в этом нет сомнений.

Фрай пожал плечами. Беннет внимательно посмотрел на него.

— Все образуется, Чак. Я знаком с друзьями Биллингема, так что не дрейфь.

Беннет показал на выделявшихся из толпы генерала Дьена с женой; Бина, издателя вьетнамской газеты; Тран Кая, бизнесмена и президента вьетнамской коммерческой палаты; доктора Фом До, профессора и автора девятнадцати книг по истории Азии. Мэр и некоторые члены городского совета также находились здесь. Мисс Дни Сайгона сидела задрапированная во флаг и безнадежно нервозная, между отцом и матерью.

— Лючия не смогла прийти, поэтому и послала своего брата-близнеца-придурка, — проговорил Берк. Он улыбался, потягивая пиво. — У нее встреча с какими-то сенаторами в Вашингтоне. Ну и расстроилась она, что не может быть здесь, доложу я вам.

Фрай заметил, что о Лючии Парсонс начинают говорить почти с благоговением. Она совершила десятки вылетов в Ханой на переговоры о пропавших без вести — и каждый раз об этом вовсю трубили в печати. Очевидно, Ханой нарывался на грубость. Ходили слухи, что она присматривает себе местечко в Конгрессе и что Комиссия по пропавшим без вести служит своего рода трамплином. Фрай однажды видел ее по телевизору. Она была яркой, членораздельной, прекрасной. Берк, несмотря на ковбойскую шляпу, выглядел таким же смуглым симпатягой.

— Здесь собралось много хороших людей, — сказал Беннет. — А вон там сидят плохие мальчики.

Он кивнул на столик в углу, окруженный молодыми мужчинами с прилизанными волосами. Кричащая одежда, бегающий взгляд, легкая надменность в их лицах.

— Гангстеры. Из банды «Граунд Зеро». — Беннет наклонился ближе к Фраю. — Справа от тебя Эдди Во, их главарь. А что за парень в темных очках, я не знаю.

Фрай понаблюдал за тем, как Эдди Во и Темные очки наливают себе пива со льдом, подносят ко рту зажигалки, с деланным энтузиазмом строят глазки молоденьким женщинам.

— Они не плохие, — вступился Нгуен Хай. — Энергию надо направлять. Они не доставляют хлопот, пока не появятся «Смуглолицые». «Граунд Зеро» и «Смуглолицые» — это как спички и газ.

Официант возвратился с подносом напитков. Фрай пригубил из своего стакана и стал наблюдать за сборищем, заметив, что Эдди Во возится с аудиокассетой. Магнитофон стоял рядом. Фрай наклонился к нему и спросил:

— Хромдиоксидная лента?

Во поднял сердитый взгляд.

— Пять баксов отдал, а она уже спуталась.

Фрай пожал плечами. Тут свет притушили. В зале поднялся коллективный ропот, головы обратились к сцене. Мисс Дни Сайгона оглянулась на Фрая. Она отвернулась раньше, чем он успел улыбнуться. Вышел оркестр: худенькие вьетнамцы в костюмах французского покроя. Вслед выступили певицы бэк-вокала, все в белых аодаях, все очаровательные. Загремели барабаны, заухали басы. Бэк-вокал молчал, девушки потупили взгляды. Гитарист постучал по микрофону. Беннет поудобней устроился на стуле, улыбаясь от предвкушения. Кто-то помахал ему, и Беннет махнул в ответ.

Ли выплыла на сцену и стала в центре светового пятна. Ее черные волосы сияли сквозь чад, висевший в зале. Пурпурный аодай был туго перетянут на талии, шелковые брюки широки, текучи. Фрай чувствовал, как Беннет постукивает по столу ладонью, все быстрей и быстрее. Ли взяла микрофон. Сценический свет сосредоточился на ее улыбке, зажег искорки в ее глазах, она обвела взглядом толпу и нашла Беннета. Ли протянула руку, и луч прожектора перенесся на их стол.

— За моего мужа, — услышал Фрай ее голос. — И за его брата. С днем рождения вас, родные.

Затем свет опять переместился на Ли, и оркестр заиграл вступление к первой песне. Фрай наблюдал за Эдди, по-прежнему сражавшимся с провинившейся кассетой. Темные очки смотрел на сцену, очевидно, поглощенный происходящим. Ли поднесла микрофон ко рту, и первые рулады ее голоса достигли зала так же просто, как пена ложится на песок. Фрай в восторженном неведении внимал словам, слетавшим с губ Ли на ее родном языке: веселым, ритмическим, утешным. Ким придвинула свой стул поближе и переводила во время пауз:
		Когда все обратилось в ночь,



		И листья упали с черных ветвей,



		Я не один, со мной моя песня



		О тебе, мой брат, мой любимый…








Фрай наблюдал за тем, как свет играет на улыбающихся губах Ли и на ее расшитом кружевом аодае. Руки Беннета были скрещены, лицо сохраняло выражение простодушного удивления. Доннел Кроули постукивал стаканом в такт, а Нгуен Хай задумчиво посасывал сигарету. Ким опять наклонилась ближе, обдавая своим сладким дыханием щеку Фрая.
		Когда жизнь моя — сплошное желанье,



		И небо рыдает печальным дождем,



		Я знаю, что нет тебе конца,



		Мой брат, мой любимый…








Фрай сумел расслышать, как Эдди Во захихикал между мягко пропетыми строками.

— Всего одну ночь с ней в моей постели, — сказал он. — Я не был бы ей братом!

Темные очки ответил:

— Стэнли будет тебя ревновать.

— Стэнли… Лай кай! Чертова пленка!

Ли закончила песню нотой столь высокой и чистой, что Фрай испугался за свою рюмку с водкой. Она поклонилась, черные волосы каскадом хлынули вниз. От силы аплодисментов завеса дыма, казалось, поднялась к самому потолку. Беннет метнул в Чака гордый взгляд, лишь только прожектор вновь выхватил их столик из тьмы.

Не успев осознать, что он делает, Фрай вскочил с места и схватил брата в охапку, похлопывая его по спине. Аплодисменты стали еще громче. Затем свет опять направили на Ли, которая повернулась к оркестру, отсчитывая начало новой мелодии. Странно, подумал Фрай, сев на место, вдруг, ни с того ни с сего, ты начинаешь чувствовать себя счастливым. Беннет кивал на Фрая. Ким опять придвинулась ближе.

— Это новая песня, Чак. О нашем доме. О сердечной тоске по тому, чем не дано обладать.

Ли обвела взглядом головы собравшихся, затем произнесла сквозь причудливо синкопированный ритм оркестра:

— Вьетнам, где ты? Мы должны научиться языку, который поможет нам тебя обрести.

Вступил скорбный, возвышенный голос одинокой гитары.

— Я сочувствую твоему народу, — выпалил Фрай через метелку черных волос в ухо Ким.

Она взглянула на него оценивая.

— Ты старался.

— Нет. Только не я.

Я не сделал ни черта, подумал он. Беннет один заплатил за всю их семью. Я не спорил с призывом номер три-пятьдесят один. Он выпил еще, вновь испытав вину, что Беннет пошел и Беннет потерял. Но он же приобрел: жену и жизнь среди людей, которым отдал так много. Чак посмотрел на брата, в который раз спрашивая себя, стоила ли игра свеч. Сейчас он — полчеловека: голова, торс, руки и два обрубка вместо ног. Он посмотрел на Доннела Кроули, пехотинца, вынесшего Беннета с поля боя, привязавшего свой шлем к одному из фонтанирующих кровью бедер Беннета и поплатившегося за это ранением в голову.

Фрай оглянулся вокруг, ища Эдди Во, но Эдди Во исчез. И Темные очки тоже. Магнитофон стоял среди пивных бутылок, опустошенных ими, вскрытая кассета лежала на столе рядом.

Подходящее время выйти на перекур, подумал Фрай. Отец Мисс Дни Сайгона встал и с улыбкой пошел к их столу.

Когда на авансцену вышли три человека в капюшонах и направили автоматы на зрителей, Фрай подумал, что это часть шоу. На кратчайший миг — между падением барабанных палочек, между меланхоличными напевами Ли, между биением сердца Фрая — в «Азиатском ветре» установилась тишина.

Затем огонь из автомата рассеял подводное освещение, разбил зеркала, словно то была вода. Последовало коллективное волнение, человеческие тела крушили мебель. Ли швырнула микрофон в одного из пришельцев, затем схватила микрофонную стойку и занесла ее над автоматчиком в горнолыжной маске. Но тот отпрыгнул, увернулся от удара и стиснул ее за шею. Другой, в черном капюшоне, схватил певицу бэк-вокала, потом отпустил ее, развернулся на каблуках и помог человеку в лыжной маске справиться с Ли. Ее волосы разметались в луче прожектора, и белый изгиб плеч сверкнул там, откуда руки в перчатках грубо вырвали лоскут пурпурного шелка.

Фрай протянул руку и дернул отца королевы красоты за галстук. За то невероятно долгое мгновение, которое потребовалось, чтобы самому упасть и его увлечь на пол, он успел вспомнить всех, к кому ему следовало относиться лучше при жизни.

Беннет повалился рядом, перекатился через спину и выпрямился. Опираясь на кулаки, с культями, раскачивавшимися между мощными руками, Беннет атаковал сцену. Осколки стекла дождем сыпались вниз. Фрай увидел автомат, нацеленный на Беннета, и подумал: «Вернуться из Вьетнама и погибнуть тут, ползая на полу какого-то бара».

Автоматчик замешкался всего на одно благословенное мгновение.

Фрай вскочил и в прыжке кинулся на Беннета. Так же поступил и Берк Парсонс. Его ковбойская шляпа отлетела в сторону. Крепко обхватив брата за грудь, Фрай поднял взгляд и в панически мятущейся толпе заметил Ли, которую тащили к пожарному выходу. Ее ноги напрасно молотили воздух — только слетела с ноги черная лакированная туфелька.

Рядом генерал Дьен поднял пистолет и сделал выстрел. Автоматчик на сцене судорожно дернулся в тот момент, когда за его затылком вспыхнуло алое сияние. Его оружие продолжало вгонять пули в сцену, пока наконец не выпало у него из рук, с тяжелым стуком грохнувшись на пол.

Фрай с трудом поднялся на ноги и сквозь плотную толпу пробился к запасному выходу. Синяя «Селика» в клубах дыма рванулась со стоянки и скрылась за углом.

Фрай вскочил в свой старенький «Меркурий», завел двигатель, включил первую скорость.

Фары осветили стоянку, и во время короткого озарения он, как ему показалось, увидел Эдди Во, который, вытаращив глаза, уставился на него с переднего сиденья припаркованного тут микроавтобуса.

Затем Фрай стал звать Беннета, но сам с трудом слышал свой крик сквозь визг покрышек. Когда он подал машину к запасному выходу, как раз возник Доннел Кроули. На руках он нес Беннета.




Глава 2


Фрай сидел за рулем, Беннет — рядом с ним на просторном сиденье, Кроули следил за обстановкой. Беннет крикнул в ухо Фраю:

— Давай! Гони!

Фрай повернул на Брукхерст и выжал педаль акселератора до пола. Завыли полицейские сирены. Мчась по широкой оживленной улице, «Селика» перестроилась на полосу торможения и свернула на Вестминстер-бульвар. Фрай обогнал увечный «Фольксваген», одним глотком сожрал сто метров асфальта, затем пронесся мимо бензозаправки. За ухом промелькнули колонки и удивленные клиенты.

— Быстрее, — вопил Беннет, — они хотят налево, они хотят налево!

Большой восьмицилиндровый грузовик прижимал их к обочине, и Фрай сокращал дистанцию — сто метров, пятьдесят — но «Селика», улучив момент, пересекла улицу перед самым носом плотного встречного потока и исчезла на Магнолия-стрит. Фрай резко затормозил в ревущем хоре клаксонов. Мимо проехали две полицейские машины с включенными сиренами. Шесть машин… семь… десять — и конца все не видно, а они загорают здесь, вперившись в Магнолия-стрит, как будто усилие воли способно было задержать удаляющуюся «Селику». Наконец у Фрая сдали нервы, и он газанул перед автобусом, который тяжко, словно гигантское животное, клюнул носом, вспыхнул стоп-сигналами и замер в облаке дыма горелой резины, а они тем временем мчались дальше стрелой.

Далеко впереди синяя «Селика» опять повернула налево.

Беннет протянул руку и выкрутил руль, резко направив машину в левый переулок.

— На следующем светофоре сворачивай на Грин-Флауер. Они едут на Плазу!

Фрай въехал на приподнятую разделительную полосу, снес дорожный знак и остановился перед вереницей автомобилей, выстроившихся на поворот. Когда встречный поток прекратился, он плюхнулся на проезжую часть и резко свернул на Грин-Флауер. Издалека виднелись огни Сайгон-Плазы и арка при въезде на площадь. Два луча прожекторов, пересекаясь, чертили в небе зигзаги.

— Они едут на площадь, я это знаю. Скорей, Чак, будь ты неладен, прибавь газу.

Они выехали на Сайгон-Плазу из бокового переулка, протиснувшись по узкому проезду между магазином тканей Тань Тонга и приемной Данг Лонг Ко, доктора медицины. Уличные фонари выстроились вдоль тротуара. Магазины и здания с яркими вывесками и распестренными витринами остались позади. Автостоянки были переполнены, бумажные журавлики скользили по асфальту, подгоняемые теплым бризом. Слева Фрай различал контуры огромной арки и двух мраморных львов, стоявших по обеим сторонам главного выезда на Болсу.

Беннет потянулся и взялся за руль, выворачивая направо. Его голос был спокоен, он цедил почти шепотом:

— Чак, объезжай медленно по периметру. Она где-то здесь. Доннел, найди полицейских и дай им описание машины.

Кроули спрыгнул на ходу и побежал в сторону магазинов.

— Их должны были увидеть, — сказал Фрай.

— Нам все равно никто ничего не скажет, — возразил Беннет.

Фрай объезжал дозором. Многолюдные тротуары, витрины, группы вьетнамцев, с любопытством смотревших на них. «Бюро путешествий Ханг Ду Лич Бат Дат», «Компания морепродуктов Бонг Лай», «Тай Лой: пончики и горячие блюда». Повсюду плакаты: «Последняя распродажа! Дешево!», «Да здравствуют „Дни Сайгона“ — в городе Вестминстере!» Из кафе Трана доносилась поп-музыка, перед входом ошивалась компания молодежи.

В дальнем углу площади он свернул налево, следуя тротуару и фонарям. Беннет лег на приборную панель, подложив под голову правую руку, а левой, сжатой в кулак, постукивая по мягкой обивке над приемником. Фрай по-прежнему слышал вой сирен, уносившийся к «Азиатскому ветру». Два мощных прожектора-искателя посылали свои лучи высоко в ночное небо. Надпись на доме гласила: «Кафе Фо Хань — торжественное открытие!» Уличные столики были почти все заняты. Посетители сидели, разглядывая шикарный кабриолет и двоих его пассажиров. Братья миновали магазин мод, химчистку и художественный салон «Рандеву», чьи витрины были увешаны шелковыми платьями и лаковыми миниатюрами. Они миновали ювелирный магазин Ким Тиня и вышивальную мастерскую Масами, магазин тканей Той Транга и ресторан «Тур д'Ивуар». Они миновали видеосалон Тай Гон-Конга и магазин мод Фуонга. Они миновали заведения с вывесками, которые Фрай не мог даже надеяться разобрать.

Это слишком обыденно, подумал он. Слишком по-деловому. Зачем, если уж на то пошло, привозить похищенную женщину в торговый центр города?

— Наша догадка неверна, Бенни. Они никогда не поехали бы сюда. Здесь слишком…

— Заткнись, Чак! Они здесь!

Беннет выбросил себя из автомобиля раньше, чем Фрай успел остановиться. От магазина тканей Той Транга бежал Кроули. Фрай втиснулся на свободное место рядом с «Селикой» и выбрался из машины. Он наблюдал, как Беннет вскарабкался на капот «Селики», перемахнул через него и вперился в ветровое стекло. Кроули, загородившись ладонями, стал вглядываться в боковое окно. Фрай потрогал капот: еще теплый. Он обратил внимание на то, как странно покрашена «Тойота» — радиатор, хромированные части и внутренние стороны дверок были выкрашены той же темно-синей краской, что и кузов. Беннет соскользнул с капота и мешком упал на тротуар. Несколько секунд он оставался там, словно погруженный в асфальт. При помощи кулаков он обрел равновесие, лицо было ярко-розовым от света ближайшей вывески. Фрай прочитал ее:






Толковательница Снов

Точно, безошибочно

Индивидуально.





Фрай через витрину заведения увидел женщину, которая наблюдала за ними без заметного интереса. Беннет развернулся и направился ко входу; Кроули его опередил и распахнул дверь.

Женщина оказалась крупной и старой, с седыми волосами, закрученными на затылке в тугой пучок. На ней был тесный черный аодай. Сидя за маленьким столиком, она посмотрела на каждого по очереди, и в ее взгляде смешалось подозрение пополам с недоумением. Черные лампы бросали лиловый свет на два стула, на одной из стен висел китайский календарь: живописное изображение горы с водопадом. Фимиам поднимался над небольшой медной курильницей в углу комнаты. Беннет придвинул к себе стул, влез на него и, подтянувшись, забрался на ее столик.

— Синяя машина, вон та. Где люди, которые в ней приехали?

Мадам поставила перед Беннетом маленькую эмалевую коробочку. Посмотрела на Кроули, потом на Фрая. Кроули открыл коробочку и положил туда две банкноты. Фрай заметил, как она бросила взгляд на деньги, затем перевела на его брата.

— Я никого не видела.

Фраю показалось, что Беннет собирается прыгнуть ей на колени.

— Черта с два, мадам! Двое мужчин и женщина. Ли Фрай! Ли Фрай, мадам, вы знаете, кто это?

— Ли знает каждый. Я была в задней комнате.

— Посмотрите мне в лицо и повторите, что вы не видели, как подъехала машина.

Мадам изучающе оглядела Фрая, и на кратчайшее мгновение ему показалось, что он заметил в ее глазах страх.

— Я не видела, как подъехала эта машина. — Она достала из комода кассету и положила ее рядом с коробочкой с таким видом, словно то была пятая карта королевской флеши. Это была одна из композиций Ли — «Потерянные матери». С конверта кассеты смотрело лицо Ли, сфотографированное на фоне одинокой нитки колючей проволоки. Толковательница Снов скрестила свои тяжелые руки. — Я знаю Ли Фрай. Но здесь ее нет.

Беннет посмотрел на мадам, затем на Кроули, потом прошел в заднюю комнату, разведя руками соломенную занавеску, продолжавшую покачиваться и постукивать за его спиной. Следующие несколько секунд Фрай простоял на месте, прислушиваясь к брату. Открылась, затем захлопнулась дверь, послышалось хрюканье, проклятия. Курильница задрожала, ее медная крышка слегка зазвенела. Толковательница Снов уставилась на него. У Фрая возникло чувство, будто она читает его мысли и заучивает их наизусть. В полутьме комнаты лицо Кроули казалось иссиня-пурпурным. Беннет возвратился, соломенные занавески разошлись в стороны и соскользнули с его плеч.

— Пошли.




Они разделились, чтобы обойти все магазины. В соседней ювелирной лавке владелец сообщил Фраю, что он занимался клиентами и не видел, как подъехала машина, о чем весьма сожалеет. Он не видел Ли с прошлого месяца, когда она давала концерт здесь, на площади. Выступала она тогда великолепно. Он упомянул о большой скидке на часы «Сейко» для ныряльщиков, выдерживающие погружение на двести футов. Беспошлинный товар.

— Это машина гангстеров, — шепотом добавил он. — Сразу видно, потому что они любят все красить одним цветом.

Женщина в цветочном магазине совсем не разговаривала по-английски, но закивала и улыбнулась, когда он назвал имя Ли. Она нажала кнопку на кассетнике, и голос Ли захрипел из крохотных громкоговорителей.

— Ли Фрай? — спросил он, показав на синюю «Селику».

— Ли Фрай, — ответила та, показав на кассетник.

— Благодарю вас.

Двое парней, выпивавших за уличным столиком перед «Тур д'Ивуар» сказали, что они видели, как подъехала машина, но она была пуста. Фрай поднажал, и история превратилась в другую машину, остановившуюся в другом месте и в другое время. Когда он их поблагодарил, они ответили: не за что, мы всегда рады помочь полиции.

На этой же стороне тротуара он увидел Кроули, который выходил из лавки, торговавшей лапшой. За ним с известным трудом выбрался Беннет, хлопнув дверью. Беннет опять проковылял к «Селике», на секунду уставился в техталон, находившийся на уровне его глаз, и ударил кулаком по капоту. Вмятина получилась похожей на разрез. Она отражала розовое свечение Толковательницы — точно, безошибочно, индивидуально. Фрай видел, что мадам по-прежнему сидит внутри, тучная и молчаливая, как Будда. Беннет махнул ему: иди к машине. Брат теряет голову, подумал Фрай. Он вот-вот рванет, словно мина, что достала его в Донг Зу.

Используя ломик из багажника «Меркурия», Беннет быстрее чем за минуту проник в багажник «Тойоты». Закончив, он сел на тротуар, обливаясь потом. Грудь его тяжело вздымалась и глаза явно были не в порядке. Ему не хватало роста, чтобы заглянуть внутрь.

— Что там, Чак?

— Ничего, а ты занимаешься уничтожением улик.

Беннет швырнул ломиком в «Циклон», затем злобно взглянул на Фрая.

— Мы должны обследовать каждый дюйм этой проклятой площади. Не подходи больше к этой машине, пока не приведешь с собой Ли.

Фрай обвел взглядом Сайгон-Плазу. Народ выставился на них из окон и дверных проемов. Прожекторы чертили зигзаги в темной вышине.

Фрай обошел все магазины, останавливал людей на улице и говорил с каждым, кто соглашался ответить. Никто ничего не видел. Когда — через полтора часа — он возвратился к машине, его ждали Доннел и Беннет.




Полицейские вовсю работали в «Азиатском ветре». Маячки пульсировали, бросая нервный свет на здание. Работали рации. Два офицера натягивали желтую ленту между стойками. Умчалась машина скорой помощи. Сержант с огромным брюхом стоял, положив ладони на бедра, словно искал что-то важное. Офицер у двери впустил их, когда Беннет сообщил ему, кто они такие.

Кабаре стало совсем другим. Лампы, освещавшие сцену, были погашены, мерцающий шар висел неподвижно, и вместо музыки доносился рассыпчатый ропот полиции, обсуждавшей что-то, фотографировавшей труп автоматчика на сцене, устанавливавшей ограждение у запасного выхода, кивавшей и размахивавшей руками, словно наблюдатели на поле боя, восстанавливающие безнадежную позицию кровавого выступления.

Фрай с хрустом прошелся по танцплощадке, усыпанной битым стеклом, поправил стул и сел спиной к тому, что недавно было зеркальной стеной. Кроули стал рядом, скрестив руки. Берк Парсонс беседовал с офицером, показывая на сцену своей шляпой, затем прошел вперед и встал на колени. Свободной рукой он указал путь отхода автоматчиков. Беннет вполз в кабинет, где к нему присоединился одетый в гражданское полицейский, вытащив карандаш и блокнот.

Фрай глубоко вздохнул и откинул голову назад, уставившись в изрешеченный пулями потолок. Он пытался замедлить ход мыслей, выстроить воспоминания, но они набегали хаотичными волнами. Он вдруг подумал, что ведь это лакомый кусок для репортера. Горячая, грандиозная новость. Сенсация недели, материал на первую полосу, но где же ему это напечатать?

Джулия пересекла загаженный пол. Лицо ее было сурово, взгляд быстр и сердит. Она села рядом.

— Ну что, все-таки ушли?

— Ушли.

— Вам не удалось их хотя бы разглядеть?

— Кто-то на центральной площади разглядел. Но не мы.

Джулия закурила сигарету. Они наблюдали за полицейским фотографом, делавшим снимки тела на сцене.

— Это генерал Дьен его застрелил, — заметил Фрай.

— Я в этот момент пряталась под столом.

— Генералу, наверно, лет семьдесят?

— Семьдесят шесть. Не надо было мне пускать сюда никого из гангстеров. А то вот как оборачивается. В Сайгоне я была певицей. Я открываю это кабаре, чтобы иметь музыку, но вместо этого получаю выстрелы.

Джулия поднялась навстречу махнувшему ей полицейскому. Ее глаза были суровы и темны, когда она посмотрела сверху на Фрая.

— С ней все будет в порядке. Никто не обидит Ли.

Всего одну ночь с ней в моей постели.

Фрай поднялся и проделал путь к задней стенке зала. Их столик был перевернут, вокруг валялись стулья. Сломанные темные очки лежали среди салфеток и деревянных палочек. Магнитофон был раздавлен. Может, те парни и не думали возвращаться?

Он дотронулся до магнитофона носком ботинка, и вдруг сзади кто-то завопил:

— Эй!

Фрай обернулся. Это был пузатый сержант, который, размахивая руками, приближался к нему.

— Убирайтесь отсюда.

Фрай застыл, точно кролик в лучах фар. Представители власти никогда не были его пристрастием.

Лицо сержанта приняло свой обычный вид.

— Ступайте вон к тому стулу и ждите там, пока вас не позовет детектив Мин. А в противном случае убирайтесь совсем.

— Как угодно.

— Как угодно не годится. На стуле, я же сказал — ждите на стуле.

Фрай сел рядом с Кроули, уткнул лицо в ладони и попробовал сосредоточиться. В ушах звенело от выстрелов. В воздухе до сих пор пахло порохом. Джулия принесла чашку вьетнамского кофе — крепкого, черного и сладкого.

Берк Парсонс подошел минутой позже, поправляя свою ковбойскую шляпу. Он покачал головой, вздохнул, но ничего не сказал. Сначала он показался просто взволнованным, но при более внимательном рассмотрении Фрай понял, что Берк близок к бешенству.

— Я уже говорил Беннету и тебе скажу. Если что будет нужно, позвоните мне. Все, что нужно. Все что угодно.

Берк с трудом сглотнул. Казалось, ему хотелось что-то добавить к своим словам, но он промолчал. Метнул во Фрая свирепый взгляд, затем развернулся и направился к выходу.

Фрай прошелся к сцене и понаблюдал за тем, как эксперт-криминалист делает баллистические замеры. Он помнил его в лицо по интервью годичной давности, но имя забылось. В трех футах поодаль лежал труп. С автоматчика сняли маску. Это был маленький азиат со струйкой крови, сочившейся из головы, и выражением слабого кроткого удивления в остекленевших глазах. Его последний взгляд был направлен вверх, на софиты.

Следователь вытащил из кейза моток струны и посмотрел на Фрая.

— Это вы писали ту статью о криминалистической лаборатории для «Леджера», не так ли?

— Совершенно верно. Я Чак Фрай.

— А меня зовут Дункан. Хорошая получилась статья. Она помогла нашему бюджету. — Эксперт-криминалист показал на Беннета. — Это ваш брат?

— Верно.

Фрай наблюдал, как Дункан загнал в пол рядом с головой мертвого мужчины гвоздик с широкой шляпкой, затем привязал струну и отошел на десять шагов к столу. Он посмотрел на Фрая.

— Находиться в сорока футах и получить в башку пулю двадцать второго калибра. Не повезло парню.

— Скорее, даже в пятидесяти. Генерал находился за соседним столиком.

Дункан обошел вокруг стула, высоко держа струну, и поднес ее вниз, куда показывал Фрай. Он пригвоздил ее к полу, вместе с желтой измерительной лентой.

— Дьен уже ушел? — спросил Фрай. — Я не заметил, что он давал показания.

— Генерал смылся. Мы имеем троих свидетелей, которые говорят, что это он стрелял. Правда, вьетнамцы меняют свои показания почти каждые пять минут. Самые никудышные свидетели на свете. А вы видели, как он стрелял?

— Да. Он убил парня одним выстрелом.

Дункан вернулся на сцену, волоча за собой сантиметр.

— Ну?

— Вот этот стоял здесь и поливал огнем пол.

— Знаете, во всем этом есть и хорошая сторона. Нынешним вечером здесь произошло чудо. По залу, набитому людьми, выпускают несколько магазинов, а единственным застреленным оказался один из плохих мальчиков.

— И о чем это вам говорит?

— Что они хотели запугать, а не устроить бойню.

Фрай увидел как наяву то мгновение — то благословенное мгновение — в течение которого автоматчик, казалось, уже выбрал в качестве мишени Беннета, но стрелять не стал.

— Мне тоже так кажется. Но я не буду ссылаться на вас по этому поводу.

— Не надо, я всего лишь криминалист. — Дункан свернул в рулончик сантиметр, затем посмотрел на Фрая. — Пятьдесят два фута четыре дюйма.

В дальнем углу зала переодетый полицейский продолжал беседовать с Беннетом. Фрай посмотрел через плечо на Доннела Кроули, который сидел немо и прочно, словно изваяние с острова Пасхи. За его спиной лежал труп автоматчика. Фрай рассмотрел смуглое лицо, жидкие черные волосы и тонкие усики убитого. Белая хлопчатобумажная сорочка. Черные брюки. Два браслета из черной кожи с серебряными заклепками. Черные ботинки с корочкой сухой серой грязи по бокам и на подошвах.

— Как вы думаете, Дункан, где он нашел эту грязь в середине августа?

Эксперт-криминалист отложил планшет и подошел к ногам трупа. Потрогал грязь, принюхался и пожал плечами:

— У него вестминстерский адрес. В Сакраменто на него ничего нет. Вероятно, из местных приблатненных.

— Как его зовут?

Дункан попробовал грязь на вкус.

— Извините, если вы действительно хотите это знать, спросите Мина. Наш новый детектив по Маленькому Сайгону.

— Вьетнамец?

— Наполовину. Наполовину американец. Говорят, идеальный вариант для здешних мест.

Криминалист произнес это с сомнением.

Когда сержант отвернулся, Фрай осторожно пересек танцплощадку и пробрался к выходу за кулисы. Прислонившись на секунду к стене, он понаблюдал за работой полицейских. Никому из них, кажется, не было до него дела, поэтому он прошел в гримуборную Ли, закрыл за собой дверь и включил свет.

В комнате еще чувствовался запах ее духов. Коробки с гримом аккуратно стояли на туалетном столике. Стул был отодвинут. Ее повседневная одежда по-прежнему висела в открытом шкафу: джинсы, блузка, светлый шелковый жакет.

А металлическая косметичка исчезла. На ее месте стояли три бутылки французского шампанского. На зеркале красной губной помадой было выведено: «БАН — ты проиграл».

Фрай сел на стул Ли и стал смотреть на надпись, затем перевел взгляд на бутылки. Шутка похитителей? И что такое бан?

В верхнем ящике столика лежало зеркальце, пара кисточек и расчесок, новая упаковка терок для пяток и три черных эластичных кольца для волос. А еще там было несколько похожих на карандаши предметов различных цветов и назначения. Чтобы красить глаза, предположил Фрай. В другом ящике он нашел салфетки, крема, масла, мази, притирания, вяжущие средства, пудры — весь арсенал красоты.

Ящичек номер три содержал пять аудиокассет в коробочках, маленькую бутылочку с бензином «экстра», под чистым белым полотенцем — двухзарядный крупнокалиберный пистолет.

Фрай уронил полотенце на место, задвинул ящик и встал. В одном из отделений гардероба висело несколько ярких платьев и блузок, полдюжины аодаев, один или два пиджака. А дно шкафа напоминало коробку старьевщика — высокие кучи обуви, всех форм и расцветок. Второе отделение было почти пустым, если не считать повседневной одежды Ли. Фрай придвинул к шкафу стул и влез. На верхней полке находился только радиоприемник — портативный, со съемными громкоговорителями — и маленькая стопка кассет, перехваченных одним из тех черных эластичных колец для волос, которые он нашел в туалетном столике. Фрай исследовал приемник и поставил его на место.

Он уже собирался слезть со стула, как вдруг заметил электрический звонок, установленный в дальнему углу верхней полки. Он был похож на старинный дверной — с тусклым латунным основанием и черной кнопкой. Заглянув под полку, Фрай увидел провода, уходившие в дырку на задней стенке шкафа. Он наклонился ближе, сдул пыль, гадая, что бы это могло означать. Звонок для прислуги? Но зачем его прятать так высоко? Сигнализация? Но опять-таки, почему здесь, куда так трудно добраться?

Фрай нажал на кнопку. Под ним, рядом со шкафом, бесшумно отодвинулась прямоугольная секция стенной панели. Появилось окно, выходящее в маленькую комнату, изолированную от остальной части клуба. Один столик на четверых, стулья, картины, пыльные букеты шелковых цветов. Зеркало на противоположной стене комнаты не давало отражения его лица. Стекло односторонней проницаемости, догадался он. Кабинет для обедов в конфиденциальной обстановке — с окном-соглядатаем. Чтобы следить, как бы посетители не утащили палочки для еды?

Фрай надавил на кнопку и пронаблюдал за тем, как панель стала на место, потом сошел со стула и поставил его к туалетному столику Ли. Затем он нажал на выключатель, открыл дверь и уткнулся прямо в брюхо сержанта. Могучая рука приперла его к стене, при этом он больно стукнулся головой.

— Я же велел тебе сидеть, дырка от жопы!

— Мне надоело.

Сержант — нагрудная табличка сообщала, что его имя Марксер — развернул Фрая на сто восемьдесят градусов, заковал его в наручники, обыскал сверху вниз и вернул в исходное положение. — Вы вмешиваетесь в уголовное расследование. Идите за мной.

Фрай поплелся по коридору в зал. Кроули привстал. Беннет посмотрел через плечо и покачал головой. Подошел детектив Мин, пряча в карман блокнот. Фрай изучал его вылизанное тонкое лицо, волнистые черные волосы, женственный рот и бледно-голубые глаза. Марксер прикрикнул, чтобы Фрай остановился.

— Парнишка весь вечер что-то здесь вынюхивает, — сообщил он. — Сейчас я застукал его в гримерной.

— Как вас зовут? — спросил Мин.

— Чарльз Эдисон Фрай.

— Что вы здесь вынюхиваете?

— Туалет.

Мин посмотрел на Марксера, затем опять на Фрая.

— Отпустите его, сержант. Он правда похож на человека, который не сумел найти туалета, а писать с руками за спиной он не может.

Марксер крутанул Фрая вокруг оси.

— Будь у меня на виду.

Беннет приковылял к ним на своих обрубках, упираясь в пол кулаками, напрягая руки при каждом развороте, ведь он выбирал путь между осколков.

— Старайся не сердить этих парней, Чак.

Марксер неторопливо расстегивал наручники, больно дергая запястья Фрая. Мин вытащил блокнот.

— Идите сюда, в кабинет, Чак. У меня есть к вам несколько вопросов.

В течение следующего часа Фрай отвечал на вопросы детектива, отвечал на них вновь, затем отвечал еще. Что поразило его более всего — это то, что Мин писал немного левой рукой, затем правой, затем опять левой. И казалось, что он постоянно меняет лицо: то он выглядел как вьетнамец, потом как американец, потом как мужчина, потом как мальчик или как женщина. Говорят, идеальный вариант для здешних мест. В кабаре оставалось всего несколько полицейских, когда Фраю наконец показали на дверь.




Через пять минут, в полумиле от «Азиатского ветра», Фрай поднимался по лестнице к дому брата. Шел третий час ночи. Горел свет. За шторами двигались силуэты. Дверь открыл Доннел Кроули.

С потолка свисала крепированная бумага, небольшой штабель подарков стоял на кофейном столике, в столовой — торт и пирамида ярко-красных вечерних шляпок(?). Беннет швырнул телефону трубку и начал шагать туда-сюда. Он смотрел на Фрая, заметно помрачнев лицом. Это всегда предвещает приступ бешенства, подумал Фрай. Ким сидела на кушетке с раскрытым блокнотом на коленях. Нгуен Хай болтался вблизи столовой, накручивая диск беспроводного телефона. Рядом с дверью стояли два больших кожаных саквояжа и серебристая металлическая косметичка.

— Я только что звонил родителям, — спокойно сообщил Беннет. — Они… держатся молодцом.

Фрай опустился на кушетку, вдруг почувствовав усталость. В наступившем долгом молчании он понял, какую зияющую пустоту оставила Ли — в доме, в его брате, в нем самом. Здесь все напоминает о ней, подумал он, и обостряет чувство утраты.

— Ли собиралась в очередную поездку, да, Бенни?

— Собиралась.

— Куда?

Беннет продолжал шагать туда-сюда, сжав кулаки и направляя свои обрубки между сильными ручищами, приземляясь с приглушенным стуком. Фрай в миллионный раз поразился этому странному способу передвижения, который напоминал ему обезьяний, напоминал бег с препятствиями, напоминал о боли. Но Бенни делал это сильно и ловко. Всем своим поведением он показывал, что для него нет ничего невозможного. Автомобиль — единственное, что было специально приспособлено к недостатку Беннета — имел ручное управление тормозом и газом. Но его дом и его офис, все остальное в его жизни, как бы отрицало то, что Беннет не такой, как все.

До сих пор никто не ответил на вопрос Фрая. Наконец это сделала Ким:

— Она собиралась в Париж, Чак. Повидаться с друзьями.

Фрай заключил из услышанного, что его, очевидно, не хотели посвящать в эти подробности. Беннет не говорил ему многого. Так было всегда. На какое-то мгновение Фрай смог различить ребенка в осунувшемся лице брата. Ребенка, который вечно строил планы, начинал проекты и собирал информацию, составляющую личный мирок мальчишки. Бенни, подумал он, всегда у него что-то на уме. Когда Фрай обнаружил яму, вырытую близ берега на островке Фрая — яму, замаскированную листами картона, присыпанного тонким слоем песка — это случилось за несколько дней до того, как Беннет признался, что он собирается прокопать ход в Китай. Когда Фрая обвинили в пропаже нескольких простыней, это произошло за несколько недель до того, как эти простыни обнаружили распятыми на каркасе крыла «педального самолета» Беннета. Беннет выехал на своем изобретении из лодочного сарая, отчаянно вертя педали, чтобы поднять себя и украденные простыни на свободу. Летательный аппарат упал как кирпич, когда он направил его к краю пристани. Беннету пришлось барахтаться посреди промокшей перкали в холодных водах ньюпортской гавани. Когда у Беннета развилась легкая хромота, которая мало-помалу становилась все заметнее — Фрай убедительно ее имитировал — это случилось за несколько дней до того, как Хайла обнаружила, что Беннет наступил на гвоздь, который пронзил насквозь его ступню. Бенни ничего ей не сказал — он понимал, что ему будут делать уколы против столбняка, а уколы он терпеть не мог. Когда Беннета записали на военные сборы, он позвонил из Тусона, чтобы сообщить, что с этим покончено. Когда он раньше многих добровольно отправился воевать во Вьетнам, он позвонил из Флориды, чтобы сказать «гуд-бай». Когда он женился на вьетнамской крестьянке по имени Кьеу Ли, он позвонил из Гонконга, чтобы объявить, что отныне он муж.

У него всегда расписана повестка дня, подумал Фрай. Бенни такой парень, что позвонил бы с луны, чтобы сообщить, что он стал астронавтом.

Вернувшись домой с войны, Беннет рассказывал ему еще меньше, но с тех пор Беннет стал мало-мальски заметной фигурой. В управлении недвижимостью он начал с «Фрай Ранчо Компани», постепенно проходя развитие, и дорос до вице-президента коммерческого отделения. Пресса всегда обожала Беннета: ветеран-инвалид, кудесник в бизнесе и половина межрасового союза с певицей Кьеу Ли. Куча его наград росла все выше, его гражданские связи углублялись, а состояние росло. Впрочем, жил он скромно. Со слухами об отходе Эдисона от дел, Беннет стал бесспорным наследником громаднейшей империи недвижимости в штате. Фрай помнил один вечер в доме Беннета, когда брат признался ему, что он и Ли не могут иметь детей. Для Беннета было типично сделать короткое заявление, после которого не следует никаких объяснений. Фрай умудрился заключить, что виновник этого — Беннет. Он предполагал, что бесплодие брата, по крайней мере частично, объясняет его неустанную энергию в бизнесе, его глубокие связи с вьетнамской диаспорой, его немногословные усилия. С первого раза, как Фрай увидел Беннета после войны, ему стало очевидно, что ноги — это далеко не все, что брат оставил во Вьетнаме. Было что-то в его настроении, в недрах его глаз, в притупленной боли, которая исходила из него. У Беннета был взгляд человека, который потерял нечто более драгоценное, чем плоть, и понимает это. Фрай замечал такой взгляд в некоторых из друзей Бенни. Это был взгляд, выражавший утрату, сожаление и желание.

Даже теперь, подумал Фрай, в стиле Бенни никогда не объявлять о своих планах. Он просто делает то, что считает нужным, а потом сообщает, если захочет. Два года провел во Вьетнаме, а как редко он рассказывает об этом. Он рассказал о том, как повстречал Ли, влюбился в нее и женился — в Сайгоне. Он рассказывал о некоторых своих вылазках, об одном вьетнамском друге, который спускался в туннель, когда никто больше не смел. Он рассказывал о пьянстве и наркотиках, о сумасбродах и киллерах. Но сам Беннет в этих рассказах почему-то всегда оставался на заднем плане. Многое он хранил глубоко внутри себя как очень личное и сокровенное.

Фрай опять посмотрел на косметичку.

— Как она здесь очутилась? Она была в гримуборной Ли!

— Не твое дело как, — огрызнулся Беннет.

Фрай проследил за быстрым обменом взглядами, тревожной и выразительной беседой глаз, в которой принимали участие все, кроме него. Ким принесла ему чашку чаю, которую наливала с понимающей полуулыбкой. Фрай откинулся на мягкую кушетку. Ну и хрен с ними, плевать, подумал он, просто это косметичка, которая умеет перемещается сама собой.

— Кто-то оставил на ее туалетном столике три бутылки шампанского. И написал слово «бан» на зеркале — ее губной помадой. И еще было написано «ты проиграл». «Бан» по-вьетнамски что-нибудь означает?

Беннет поднял взгляд, внутри него происходила некая мрачная церемония.

— Полицейские мне ничего не сказали про шампанское.

— Может, они подумали, что оно стояло там раньше. А его не было. Я заходил к ней прямо перед концертом.

— Чак, пойдем со мной. Имею удовольствие у тебя кое-что спросить.

Беннет пригласил его пройти в спальню. Фрай последовал за ним по коридору, вновь ощущая великое неприсутствие Ли. Все словно говорило о том, что ее нет. Беннет достал из-под кровати сигарный ящик и протянул его Фраю. Ящик, обернутый слоем влагостойкой бумаги, был легок. Голос Беннета звучал глухо:

— Я хочу, чтобы ты взял это и спрятал куда-нибудь подальше, Чак. Так далеко с глаз долой, насколько это возможно, вот что я имею в виду. Всего на день-два. Вот и все.

— А что в нем?

Беннет приложил палец к губам и покачал головой.

— Неважно. Не открывай его. Не трогай его, ничего с ним не делай, просто спрячь и забудь о нем.

— Но почему я?

— Потому что ты мой брат. — Беннет положил сильную ладонь на запястье Фрая. — Я могу тебе доверять, Чак. А сейчас я сомневаюсь, что могу сказать такое о многих.

— Конечно, Бенни, я спрячу.

— Чак, я хочу попросить тебя сделать для меня еще одну вещь. Это важно. Будь завтра в восемь утра на острове. Залей полный бак бензина и не опаздывай. Сможешь?

Фрай кивнул, испытывая гордость избранного.

— Что ты обо всем этом думаешь? Кто похитил Ли? Зачем?

Беннет долго смотрел вниз, словно что-то искал на ковре.

— Не знаю.

— И нет никаких мыслей?..

— Черт возьми, я же сказал: нет!

— Ты не знаешь, кто бы мог?..

— Это что, интервью?

— Значит, у тебя вообще нет никаких соображений?

— Мы самая богатая семья в нашем округе. Поразмысли над этим, Чак.

— А может, это из-за ее концертов? Она пела политические песни. А здесь не церемонятся.

Беннет помедлил, затем развернулся к двери.

— Она для этих людей героиня. Он готовы умереть за нее. Но ты знаешь, как бывает — стараешься помочь кому-нибудь, а кто-то другой думает, что ты гоняешься за их задницей. А теперь выходи через черный ход, Чак. Не хочу, чтобы кто-то видел тебя с этой штуковиной. Даже те люди, что сидят в моей гостиной.

Фрай прошел по коридору, вновь бросив взгляд на грамоты и награды, развешанные на стене. Они вошли в маленькую хозяйственную комнату, и Беннет отворил дверь.

Фрай вышел на крыльцо.

— Я буду завтра в восемь с полным баком бензина. Ответь на один вопрос, Бенни. Что такое «бан»?

Беннет повернулся к двери.

— Это на вьетнамском. Это значит «друг». А ты уверен, что шампанского не было, когда ты зашел туда в первый раз?

— Уверен.




Глава 3


Он не мог спать. Не мог спокойно сидеть. Не мог сосредоточиться. Всякий раз, когда от ветра начинали постукивать ставни, его сердце взлетало и воспаряло как птица. Ему слышались звуки. Он мерил шагами дом-пещеру, вновь и вновь видя воочию, как Ли стаскивают со сцены, вновь вновь слыша ее последний крик сквозь вопли толпы в «Азиатском ветре».

Он постоянно звонил на остров Фрай, чтобы поговорить с родителями, но обе линии были все время заняты. Почти в четыре утра наконец пробился. Эдисон велел ему быть на островке в восемь, потом передал трубку матери. Фрай чувствовал, как Хайла изо всех сил старается придать голосу непоколебимый оптимизм.

— Я почему-то знаю, что с ней все будет в порядке, — уверенно произнесла Хайла. — Знаю, и все. Молись, Чак. Помогает.

— А я вот собрался утром приехать к вам, — сказал Фрай.

Хайла растерялась.

— О, Чак, как это здорово.

— Мы вернем ее, мама. Я тоже знаю.

Он взвесил на руке сигарный ящик, потряс его, поднес к уху, словно то был рождественский подарок, и поставил на место. Внутри что-то твердое. Весит около фунта. Живое, растительное, минеральное?

Ни на минуту не забывая о запрете Беннета, Фрай все же стал открывать ящик, слой за слоем снимая серебристую, липнущую к пальцам, водонепроницаемую бумагу. Он поднял крышку, заглянул внутрь, затем вытряхнул содержимое: видеокассету в черном футляре, перемотанную на начало.

Фрай вставил кассету в магнитофон, приглушил звук и начал смотреть. Плохие цвета, камера дергалась во время съемки. Затем возник Нгуен Хай, молодой лидер вьетнамской диаспоры, одиноко сидящий… в ресторане?

Вот Хай посмотрел на часы. Сделал глоток чаю из чашки. Через пятнадцать секунд появился какой-то человек в футболке и саржевых брюках, с кожаным дипломатом в руке и в темных очках. Он был довольно высок, с развитой мускулатурой, с хватким взглядом — когда снимал очки. Незнакомец носил рыжие усы — тяжелые, опущенные вниз. Пожав друг другу руку, они сели и начали тихонько беседовать. Нгуен принял у незнакомца дипломат. Опять разговаривают. Рыжеусый удаляется. Хай закуривает сигарету, ждет полминуты, затем кладет дипломат перед собой, открывает крышку и демонстрирует на камеру аккуратные пачки двадцатидолларовых купюр. Потом Хай улыбнулся, закрыл дипломат и ушел.

Изображение исчезает, затем опять появляется Нгуен — или, во всяком случае, кто-то очень похожий на него. Этот человек пока находится далеко от камеры, он стоит под деревом у гуманитарного корпуса в университетском городке. Съемка, должно быть, велась ранним утром. Студентов не видно. Нгуена снимали сверху, из административного здания или, может, с пятого этажа особняка, в котором находится германский факультет.

Фрай сразу узнал это место, потому что когда-то был исключен из этого самого университета.

Хай курит и ждет. Вскоре подходит Рыжеусый. На этот раз на нем пиджак, галстук и профессорские очки. Но его безошибочно можно узнать по волосам и стройной спортивной осанке. Дипломат выглядит точно так же, как в первый раз. Они беседуют. Рыжеусый уходит. И опять Нгуен ждет, потом идет на камеру, останавливается под ней на тротуаре и с улыбкой открывает дипломат.

Опять деньги.

Это больше, чем мое недельное жалованье, с усмешкой подумал Фрай.

Он прокрутил пленку на начало следующего фрагмента с участием Нгуена. На сей раз видеопленка запечатлела неподвижные кадры уголка городской площади на Южной Набережной, рядом с каруселью. Нгуен один сидит на скамейке. Рыжеусый появляется с дипломатом и удаляется без оного. На сей раз Хай не демонстрирует свою добычу, он просто смотрит в камеру без всякой улыбки, затем берет дипломат и уходит.

И это был гранд-финал.

Любопытная тема, право. Единственное, что смог понять Фрай — это если ты что-то получаешь, то непременно должен что-то отдать взамен. Особенно если ты получаешь набитый деньгами чемодан.

Он засунул кассету в футляр и отнес ее в темную, дальнюю часть пещерного дома, где припрятал ее в глубине картонной коробки с елочными украшениями.

Он постоял там с минуту, ощущая жуткую близость стен пещеры и каменный мрак, притаившийся в углах, куда не доходил луч его фонарика. Раньше мне нравилась эта пещера, подумал он. Она была маленьким уголком тайны прямо у тебя дома. А теперь она просто пугает. Словно прибой, когда уходишь вниз. Фрай почувствовал волну головокружения, накрывшую его — мощную, теплую, осязаемую. Затылок свело, сердце запрыгало. И вслед за лучом фонарика он пошел обратно.

Бенни, во что ты влип?

И кому эта лента до такой степени понадобилась, что ты не можешь даже оставить ее в доме, в котором живешь?

Фрай вышел на воздух. Из патио было виден Тихий океан — темное бескрайнее блюдо с мерцающей лунной дорожкой. Высшая точка прилива наступит без двадцати шесть: с юга накатит волна высотой от трех до пяти футов. Теплая вода, сильные волны. Обещают скоро тайфун, зреющий в Мексике. Какое там у него имя — «Дина», «Долорес», «Дорин»?

В пять утра беспокоит одно — призрак Линды. Это ее время, подумал Фрай, это она становится хозяйкой этого дома. Сдать его, что ли, в аренду? В Нью-Йорке сейчас восемь. Она как раз просыпается…

Он вошел в жилую часть дома и натянул водонепроницаемый костюм — из собственного магазина, с фирменным знаком «Мегашопа» — и нанес слой свежего воска на доску. Затем надел пару красных мегасандалий для крутого спуска с горы в город. Где ты сейчас, Ли? Что они с тобой сделали? Красные теннисные тапки. Человек, утащивший тебя, был в красных теннисных тапках.

Форест-авеню была пустынна. Утренний воздух прохладен, но Фрай уже чувствовал тепло под водонепроницаемым костюмом и вдыхал острый, пронзительный запах резины и пота.

Он думал об океане и представлял себе, как он входит под гребень волны, в водоворот, как у него начинается головокружение, как подступает панический страх. Неужели это опять повторится? А в следующий раз?

Он прошел мимо магазина кожаных изделий и цветочного киоска с задвинутыми на ночь жалюзи. Потом мимо почтового отделения, где какой-то бродяга спал под объявлениям «требуются». Рядом стояла тележка с его пожитками.

Завтра я скажу детективу Мину: тот человек был в красных теннисных тапках.

Перед картиной в галерее «Сассун» он застыл в холодном поту: гигантский голубоватый извивающийся металлический предмет, который казался начиненным пружинами, готовым действовать. Чем дольше он вглядывался в густую психоделию, тем яснее различал картины последнего шоу Ли: массовый исход человеческой массы, рассыпающееся дождем стекло, световые пятна, марширующие по стенам, ореол красного тумана, пылающий над головой умирающего на сцене автоматчика.

На киоске у входа в галерею висел плакат Комиссии по пропавшим без вести — группы сотрудников, под руководством Лючии Парсонс занимавшихся вызволением американских заключенных из Вьетнама. Фрай изучал стилизованную графику силуэта мужской головы с ниткой колючей проволоки на заднем плане. Лючия Парсонс, подумал он. Любимица светской хроники «Леджер» и местная знаменитость Лагуны: богатая, образованная, готовая высказать свое мнение. Бывшая переводчица в ООН, свободно владеющая четырьмя языками. Короткое время она работала на президента Картера. После переезда в Лагуну — три года тому назад — она утратила прежнее положение: занималась распределением еды и денег среди жертв землетрясения в Гватемале, препятствовала бурению нефтяных скважин вблизи побережья, призывала город строить приюты для бездомных. Затем, года два назад, ее Комиссия по пропавшим без вести потихоньку начал привлекать внимание. И сейчас она опять на коне, подумал Фрай. Неизменно появляется в последних известиях, всегда в центре внимания, в поисках поддержки, денег, известности. За последние два года не один десяток полетов в Ханой, и после каждого все больше «положительных сдвигов с военнопленными». В газетах, вышедших на прошлой неделе, она заявила, что имеет сведения о том, что американские солдаты до сих пор находятся в Юго-восточной Азии. Она не представила доказательств. Фрай недоумевал почему. Как тебе повезло, что ты пропустила вчерашний концерт, подумал он, а то бы испортила шикарное вечернее платье.

Рядом с плакатом Комиссии по пропавшим без вести висел лозунг «Нет ядерному оружию!», а ниже — что-то в защиту китов. Еще висел плакат, агитирующий за бесплатные больницы. Лагуна, подумал он, такая богатая и пресыщенная, и так ненасытно хватающаяся за любой предлог.

Он перешел пустынное Приморское шоссе в неположенном месте и с первым лучом солнца добрался до Скалистого мыса. Волны с силой хлестали по берегу, что говорило о их высоте и рельефности. На севере он различал утесы Хейслер-парка, контуры беседок, ресторана «Лас Бризас» и пальмовой рощи — все прорисовывалось вялым рельефом на фоне светлеющего неба. Скопище скал начало материализовываться перед ним, бурля белой пеной на валунах, где вечными стражами стояли пеликаны: созерцательные, невозмутимые, безмозгло-счастливые. Он швырнул на берег доску и сел рядом. Глядя на воду, он различал вдали формирующиеся волны, тени внутри теней, и чувствовал испуганное биение сердца.

Фрай когда-то любил бывать в море, а море любило, когда он был в нем. Но после несчастного случая все изменилось. Все изменилось после Линды. И когда он выходит в море сейчас, он чувствует холодные пальцы, тянущиеся к нему с угрюмой настойчивостью, стремящиеся удержать его там навсегда. Фрай понимал, на каком-то примитивном уровне, что он стал для моря разочарованием. Он не был уверен, каким образом, когда и почему это произошло. Теперь море не могло простить ему его ошибок и жаждало мести. Ад казался Фраю маленькой, темной дыркой.

Есть только один путь к искуплению, думал он.

Попробуй.

В шипящей трубке первой волны Фрай увидел себя — он уходил под навес воды, соскальзывал вниз сквозь тьму, хотя и думал, что взлетает. Голова хряснула о скалы или о дно. По крайней мере, это кто-то похожий на него, но его волосы были длиннее и глаза другие. Он, да не он.

Волна была что надо — опрокидывающаяся, цилиндрическая и неумолимая, — подарок, мчавшийся на него, и в этот момент он поймал ее, взлетел к самому гребню и устремился на нижний разворот с такой скоростью, что всякие мысли о несчастье вылетели из головы, а закончилось все сумасшедшим броском, который послал его вместе с доской в небеса, как ракету, а потом вниз — шмякнув о воду. На мгновение он оказался в черной воде. Сердце барахталось, как котенок в мешке.

Одного раза достаточно. Не проси.

Он немного посидел на доске.

Как всегда, от страха у него возникала потребность за что-нибудь ухватиться. За что-нибудь настоящее. За что-нибудь теплое. За то, что не исчезнет.

Он стал грести на берег.

Когда он вышел из воды, на берегу стояла молодая женщина. В джинсах и свитере, босая. Приятное лицо. Фрай перехватил ее оценивающий взгляд, и понял, что она в мгновение ока сняла с него мерки и наклеила ярлык. Рядом с ней крутился большой пес в красном ошейнике. Пес помочился на кучку песка за неимением чего-нибудь более вертикального.

— А вы — Чак Фрай.

— Да, это я.

— Я видела вас на соревнованиях. Вы здорово выступали.

— Спасибо. Есть у меня шанс переспать с вами?

— Ни малейшего.

— Понятно. Как вас зовут?

Она дернула за короткий поводок, и собаку притянуло к ее ноге. Сзади волочился красный длинный ремень.

Через секунду она ушла, смешавшись с рассветом. Ее собака стала крохотным красным пятнышком, движущимся по песку.

Он долго смотрел ей вслед. Фрая вечно тянуло к недостижимому.




Ньюпорт-Бич находится в шести милях по берегу от Лагуны, и он справедливо считается твердыней консервативных прожигателей жизни. Их дети ездят на «Каррерах» и «БМВ», приобретают образование в Калифорнийском Государственном Университете, женятся друг на друге и потом делают прочную карьеру. Вообще-то, Фрая из университета исключили. И на его взгляд Ньюпорт-Бич был совершенно несносен, хотя и он обладал некоторыми преимуществами.

Остров Фрай — это крохотный кусочек суши в Ньюпортской гавани, зато это единственный из островов, на котором стоит всего один дом, имеются вертолетная площадка, теннисные корты и помещения для слуг. Когда Фрай был дитя, этот островок был его вселенной. Теперь, проезжая по Приморскому шоссе, он удивлялся пути, преодоленному с тех дней, и тому, как круто переменилась жизнь. От острова Фрая в детстве до пещерного дома в тридцать три, подумал он. Это что, взросление?

Если верить отцу, то нет. Эдисон считал его блудным сыном, оставив всякую надежду, что Чак, хотя бы в библейском смысле, когда-нибудь возвратится домой. Фрай взрослел с отцовскими разочарованиями, как некоторые мальчики взрослеют с велосипедами: одна модель всегда готова исчезнуть, новая — появиться. Он предоставил Беннету нести семейное знамя. Фрай ужасно, хотя зачастую невольно, пятнал свою славную фамилию. Еще ребенком он проявлял полнейшее безразличие к взрослым, был подвержен странной восторженности и всегда оказывался крайним. Школьный психолог характеризовал его как «беспокойного мальчика». Он был ребенком из тех, кто допивают остатки виски с содовой на родительской вечеринке, а потом падают в чашу с пуншем. Эдисон надеялся, что сын возьмется за ум в университете, но жестоко просчитался. Вместо этого Фрай выбрал стезю профессионального серфингиста, «Мегашоп» и собственную марку принадлежностей для серфинга, — все, что явилось позорным пятном на имени Фрая. Высокий статус серфингиста знаменовал низшую точку в его отношениях с Эдисоном, как если бы это было содомией или изменой. Его женитьба на Линде Стоу стала «светлой точкой в конце чертовски темного туннеля», как однажды саркастически выразился Эдисон, но теперь их брак со скрипом тормозов катился к официальному окончанию. Его служба в качестве репортера в «Леджере» — первая настоящая работа — тоже была позади.

Давным-давно Фрай отрекся от успеха в пользу Беннета. Брату успех давался намного легче, он принимал его с известным изяществом, которого сроду недоставало Фраю. Прошло какое-то время, и от Фрая уже ничего не ждали.

Поворачивая на Ньюпортский полуостров, Фрай раздумывал над своим последним прегрешением против семейного имени: сексуальных действиях на открытом воздухе, имевших место на устроенной им самим вечеринке по случаю хэллоуина и обнаруженных соседями, которых это настолько шокировало, что они вызвали полицию. Любовные игры были аккуратно сфотографированы неким Донованом Суирком, фоторепортером самого низкого пошиба. Снимок, появившийся на первой странице «Мстителя», газетенки Суирка, явил Фрая в костюме обезьяны — без головы — домогающимся женщину, одетую как служанка, у живой изгороди из цветущих мальв. Взгляд Фрая был зверски плотояден. Мини-юбка служанки задралась кверху, открыв ее голую попу, выхваченную фотовспышкой. Но лицо она отвернула от камеры. Заголовок гласил: СОН В НОЧЬ ХЭЛЛОУИНА: ЛАГУНАТИК ЧАК ФРАЙ как похотливая ОБЕЗЬЯНа набросился НА ЗАГАДОЧНУЮ СЛУЖАНКУ! И это прозрачно намекало на то, что случилось в кустах. Суирк предложил сто долларов тому, кто сообщит имя служанки, которое он обещал обнародовать в следующем номере. Эдисон и отец Линды — мэр Лагуны Нед Стоу — быстренько прикрыли лавочку Суирка. А Фрай в один из вечеров дал Суирку по морде, но репутация уже была подмочена. Фрай наотрез отказался назвать имя Загадочной Служанки, и это было так. Его отпустили под залог, внесенный им же самим, и предъявили обвинение в возмущении спокойствия и непристойном поведении.

Фрай запомнил визит разгневанного Неда, пожелавшего знать, как Фрай мог учинить такую грязную штуку, будучи женатым на его дочери. С тех пор полицейские Лагуны раз в две недели вызывали его, чтобы сообщить, что мэр Стоу не снимет объявления, пока Загадочную Служанку не выведут ена чистую воду. Фрай чувствовал здесь подвох. Все боялись, что девушка будет узнана. Общественный интерес к этому был, по мнению Фрая, до невероятности похотлив. На каком-то примитивном уровне он словно наставил рога всему городу.

Проезжая по мосту на полуостров и наблюдая яхты, качающиеся на швартовых, он с острой грустью понимал, что фотография Суирка явилась приговором его браку задолго до того, как он понял, что этот брак приговорен. Она явилась поворотной точкой, незаметным толчком. Как он мог быть тогда так глух, недоумевал Фрай, и почему только сейчас услышал это, словно отголосок далекого пистолетного выстрела? Начало конца нашей жизни с Линдой, подумал он, а я был слишком туп, чтобы это понять.

Его «Циклон» тихим ходом съехал с бульвара Бальбоа, затем миновал несколько коротких переулков. Фрай пересек узкий пролив, рассматривая каналы и дома, сгрудившиеся на дорогостоящем, заплеванном песком полуострове. Проезжая часть сузилась до одной полосы и перевела его еще через один мост, за которым он уткнулся в черные железные ворота с надписью на латунной табличке: «Остров Фрай». Он вылез и позвонил по внутренней связи. Через секунду ворота молчаливо распахнулись на обильно смазанных петлях.

Вот я и дома.

Широкая дорога, что вела к главному особняку, была обсажена жестким, пряным можжевельником. Эдисон предпочитал мужественную флору. Фрай описал поворот, и взгляду открылся большой дом, выстроенный еще до Гражданской войны, стелющийся газон, узкая планка бассейна, вертолетная площадка и сам геликоптер в дальнем углу, дом прислуги и коттедж отца. Два новеньких «Мерса» и красный джип сияли перед белой колоннадой главного дома. И фургон Беннета тоже стоял тут, а две другие машины Фрай не узнал. За апельсиновыми деревьями, раскиданными по всему острову, сверкал океан, лежавший на белом песке. Моторные яхты тяжело урчали на пристани — и среди них «Абсолют» Эдисона был похож на небоскреб, опрокинутый набок.

Хайла встречала его в дверях. Она обняла его, и он осторожно прижался к ней, ощущая костлявость ее пожилого тела, нюхая ее волосы, думая, что она, кажется, стала чуть ниже ростом с тех пор, как он видел ее последний раз. Мама. Прямые плечи. Сильное лицо. Глаза синие и чистые, точно минеральная вода. Волосы у нее теперь были подстрижены коротко, по последней моде. Она отступила назад и посмотрела на сына.

— Мне только и осталось, что благодарить Господа за то, что вы оба остались живы, — сказала она. — А тебе могу сказать одно — с Ли все будет в порядке. Мы ее отыщем и вернем. Я это знаю.

Фрай кивнул. Потом Хайла всплакнула, но ее лицо не потеряло своего спокойствия, только крупные слезы катились по щекам.

— Я не перестаю думать о ней и о том, что я могла бы сделать…

Фрай обнял мать и попросил не терзать себя, начал что-то плести о вере, о здравомыслии и многом другом, что, к сожалению, оказалось грубо попрано действительностью. Фрай второй раз в жизни видел мать в слезах. Первый раз она плакала, когда узнала о Бенни.

Хайла сделала глубокий, трепетный вздох и опять отступила назад.

— Они в коттедже. Ждут тебя к завтраку. И с днем рождения тебя, Чак. Мы устроим праздничный ужин в четверг, хорошо?

Он прошел по газону к коттеджу отца — приземистой, одноэтажной постройке на северной оконечности островка. Рядом находился собачий питомник, населенный спаниелями, которые запрыгали и залаяли, когда Фрай провел рукой по металлической сетке. Стало бесполезно пробовать клички: теперь здесь, должно быть, дюжина собак. А может, больше.

Коттедж, как обычно, оказался заперт. Фрай постучал, и через секунду Эдисон распахнул дверь: седые волосы были зализаны назад на его большой благородной голове, рукава рубашки закатаны, взгляд суров, лицо тяжелое, морщинистое.

— Ну-ка, — сказал он, — взгляни, что намыл прилив.

За столом сидел Беннет. Доннел Кроули прислонился к стене, скрестив руки. Человек, в котором Фрай узнал Пата Эрбакла, начальника службы безопасности Фрая, стоял рядом с камином и курил сигарету. Рядом стояли два охранника, готовые, в случае чего, действовать. Грузный мужик в светлом костюме сидел на диване с телефонной трубкой в ухе, весь внимание.

— Ты спрятал коробку, которую я тебе дал? — спросил Беннет.

— Спрятал.

Эдисон представил Чака мистеру Эрбаклу, забыв, что уже делал это прежде.

Человек с телефоном встал и передал трубку Эдисону, расстроенно поведя плечами. Эдисон короткое время слушал, затем пролаял в микрофон:

— Мне наплевать, что какой-то тупоголовый сенатский комитет считает, что это будет сделано сегодня утром! Вытащите мне Лансдейла с этого собрания и сделайте это сейчас.

Его кустистые брови подскочили и опустились.

— Конечно, я могу подождать, но так чертовски долго, нет уж! — Он со стуком положил трубку на аппарат и утер лоб. — Политиканы! Ладно, Беннет, мы попросим Нгуена и его вьетнамцев выйти в народ и откопать свидетеля, который не страдает тризмом челюсти. Мы заставим Мина и всю вестминстерскую полицию искать этого Эдди Во. У меня есть Лансдейл, чтобы запалить костер под ФБР. А что это ты за каракули выводишь?

Беннет посмотрел на Эдисона, затем опять на блокнот, что лежал перед ним. Фрай оглянулся через плечо. Примитивный план Сайгон-Плазы, автостоянка и магазины. Место, где они нашли синюю «Селику», отмечено крестиком, заключенным в квадрат.

— На площади ее кто-то наверняка видел.

— Может быть, они расскажут Нгуену?

Эрбакл выступил вперед и швырнув окурок в камин.

— Надо на них надавить.

— У Пата это хорошо получается, — заметил Эдисон.

Люди Эрбакла угрюмо кивнули.

Беннет откинулся назад на стуле.

— Надави на них посильнее. Эта жирная Толковательница Снов сидела там и видела, как подъехала машина. Я знаю, что она их видела. Полицейские обыскали ее берлогу, но нашли то же, что и мы. То есть ни черта. Дай мне телефон, Чак. Может, у Мина есть новости об Эдди Во?

Эдисон взял Эрбакла за руку и подвел его к двери.

— Вы зря тратите время и кислород, Пат. Идите и надавите на толстую мадам.

Беннет перестал набирать номер и посмотрел вверх.

— А разговориться с ней помогут деньги. И возьмите одного из людей Хая в качестве толмача.

Эрбакл продолжал кивать, когда Эдисон вытолкал его за дверь вместе с его ассистентами.

Фрай посмотрел на грузного мужика в костюме.

— Чак Фрай, — представился он.

— Знаю, — сказал тот. — Фил Барнем. Я конгрессмен от вестминстерского округа. Друг Беннета.

Эдисон взглянул на Чака, затем на Беннета, который по-прежнему ждал, когда его соединят.

— Сегодня у тебя потребуют выкуп. И ты должен быть дома — там, где эти ублюдки могут тебя найти. Проклятый Лансдейл! Где же, черт возьми, ФБР — эти бой-скауты в синих костюмчиках?

Эдисон широким шагом подошел к стене, на которой он заранее укрепил большой настольный планшет с несколькими листами бумаги. На них были написаны черным фломастером основные заголовки: ПОЛИЦИЯ (МИН), ФБР (ЛАНСДЕЙЛ), ПАРЛАМЕНТ/СЕНАТ (БАРНЕМ), СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ ФРАЯ (ЭРБАКЛ), КОМИТЕТ ОСВОБОЖДЕНИЯ ВЬЕТНАМА (НГУЕН), БЕННЕТ, ЭДИСОН. Под каждым заголовком он отметил точное время и успехи, достигнутые каждым, или задания, которые он хотел им поручить. Фрай заметил, что его имени не было в списке. Под Лансдейлом Эдисон теперь накарябал: «8.12 — а его до сих пор нет!»

— Ублюдок, — проворчал он, затем бросил ручку, которая закачалась на нитке, прикрепленной к планшету.

Беннет поднял руку, зажав телефонную трубку между плечом и ухом.

— Мин… Говорит Беннет Фрай. Эта «Селика», которую я преследовал всю прошлую ночь, принадлежит Эдди Во, или нет? Народ говорит, что это его.

Беннет нажал кнопку громкоговорителя и положил трубку. Фрай услышал на линии четкий голос детектива Джона Мина:

— Эдди Во действительно ездит на темно-синей «Селике», выкрашенной так, как та машина на плазе. Но он заявил, что два дня назад ее у него угнали.

— Вы его арестовали?

Мин сделал паузу.

— Сегодня рано утром мы хотели его допросить. Он сбежал.

— Как это понимать — сбежал?

— Мы его найдем. Теперь он главный подозреваемый.

— Надеюсь, что найдете. А что с отпечатками пальцев, волосами? Установили личность убитого?

— Пока это все, что я могу вам сообщить…

— Просто у вас больше ничего нет! — проревел Эдисон. Он начал словесную атаку, и Мин дал отбой. Эдисон остановился на половине фразы, сел, опять вскочил и посмотрел на Чака. — То, что ты здесь услышишь, не должно покидать пределов этой комнаты.

Фрай кивнул.

— Ясно, но Эдди тут не при чем.

Все посмотрели на него. Эдисон поднял бровь.

— Что, черт побери, ты хочешь сказать?

— Он был тогда на стоянке, сидел в машине. Я его видел. Мин это знает — я говорил ему вчера ночью.

— Очевидно, он обнаружил нечто, о чем тебе неизвестно. Во — главный подозреваемый, сынок. Ты слышал, что сказал детектив?

— Мне плевать, что он сказал. Во даже не было в кабаре, когда это случилось. Беннет, послушай… Я видел его сидящим…

Эдисон покачал головой и обратился к Беннету:

— Мин не очень-то поторапливается. Дай-ка мне телефон, попробую еще раз позвонить Лансдейлу!

Через тридцать секунд он уже делал разнос сенатору, требуя, чтобы элитная группа сотрудников ФБР была в Вестминстере уже нынче вечером. Фрай слушал, как Лансдейл запинается, юлит, увещевает.

— К тому времени она может быть на дне океана!

— Они ее найдут, Эд. Ты только держи себя в руках.

Эдисон в сердцах швырнул трубку и некоторое время тупо смотрел на блокнот Беннета, затем подошел к аппарату внутренней связи и потребовал немедленно подавать завтрак. Он опять взглянул на Чака, потом обратился к Беннету:

— Помнишь, зачем ты его позвал?

— Чак, я хочу, чтобы ты подбросил Ким до аэропорта. У нее будет косметичка из серебристого металла. В твоей колымаге достаточно бензина?

— Машина на ходу. А нельзя ли мне сделать что-нибудь более полезное?

— Например? — спросил Эдисон.

Фрай посмотрел сперва на отца, затем на Беннета.

— Ну, есть много такого, что я мог бы…

Эдисон встал и подошел к двери.

— Ты должен делать то, что тебе говорит Беннет, не больше, Чак. Помощников у нас хватает.

— А вы с Мином будете гоняться за парнем, который совершенно не при чем? Ладно, я сам с людьми Хая похожу по окрестностям… Что-нибудь придумаю. Я кое-что знаю о том, как надо задавать вопросы.

Эдисон покачал головой.

— Сейчас для этого не время.

— Ты лучше ступай, — сказал Беннет. — Ким вылетает рейсом в одиннадцать. Я хочу, чтобы ты был там заранее. Позвони мне сразу, как приедешь домой, ладно? И еще одно: если Ким скажет, что произошли изменения, так оно и есть.

— Что?

— Делай так, как она говорит.

Фрай выскочил из коттеджа и подошел к машине. Беннет припрыгивал за ним.

— Чак… есть еще кое-что, что ты бы мог для нас сделать. Это непросто, но твои контакты с полицией могут нам помочь. Если станет опасно, не связывайся. Но попытайся разузнать все что можно о Мине.

Сложное задание, подумал Фрай. Полицейские не любят распространяться о других полицейских. Особенно в беседе с репортерами, бывшими или действующими.

— Что в косметичке, которую Ким везет в аэропорт?

Беннет посмотрел на него со всей серьезностью.

— Ли.




Глава 4


— Чак, поворачивай на магистраль номер пять, мы не поедем в лос-анджелесский аэропорт.

Они мчались по шоссе на Санта-Ана в сторону города. Был понедельник, но довольно поздно, и утренний час пик миновал. Мимо проплывали пригороды, слипшиеся и обширные. Впереди висело одеяло коричневого смога, но выше небо постепенно вновь обретало голубой цвет.

Ким сидела рядом с видом человека, который ожидает постановки диагноза. Она постукивала пальцами по красной сумочке и смотрела прямо перед собой сквозь темные очки. Выкурила четыре сигареты подряд и теперь зажигала пятую. Она поминутно оборачивалась.

— Всю ночь не сомкнула глаз. Только и думала, что о Ли.

— Я тоже. Что в косметичке, Ким?

Она набрала шифр и откинула крышку. Фрай бросил взгляд на три десятка аудиокассет, аккуратно переложенных поролоном.

— Что на них?

— Песни Ли. Звуковые послания друзьям. Новости из Соединенных Штатов. Сплетни от родственников.

— А почему бы не отправить все это по почте?

Ким затянулась и посмотрела на Фрая.

— В некоторые места почта не доходит.

— Но Париж — не такое место.

Ким заперла косметичку и опять молча уставилась на дорогу.

Фрай посмотрел на силуэты Лос-Анджелеса: эстакады, дома и пальмы плавали в знойном, осязаемом мареве.

— Ты видела ее вчера вечером перед концертом?

— Мы вместе ужинали.

— Как она была?

— Усталая и беспокоилась насчет будущей поездки. Не знала, что ее ждет.

— Были основания беспокоиться?

Ким опять обернулась назад.

— В Маленьком Сайгоне всегда можно ждать чего угодно. Ты же читаешь газеты. На прошлой неделе была перестрелка. А до этого пожар. Грабежи. Всегда что-то случается. — Она придавила сигарету и забарабанила пальцами по сиденью. — Теперь поезжай на северную окраину, шоссе номер четырнадцать.

— Я думаю, это был кто-то из ее знакомых. Друг. Тот, кого она считала другом. Бан.

Пальцы Ким замерли. Она провела рукой по длинным черным волосам.

— Возможно, ты прав, Чак.

За Бербанком он выехал на шоссе номер четырнадцать до Палмдейла. Дорога стала еще свободнее, воздух чище, пустынный ландшафт был неровен, испепелен солнцем. Стояла неимоверная жара. Фрай чувствовал, как рубашка липнет к спине. Между сиденьем и ногами было влажно.

— Ким, куда мы держим путь, в Долину Смерти?

— Проедешь Палмдейл, потом бери курс на Розамонд.

Фрай заметил, что индикатор температуры двигателя подобрался к красной отметке. Он утер лицо и посмотрел на плоскую, беспощадную пустыню.

Шоссе номер четырнадцать — широкое, скоростное, недавно отремонтированное — уводило на север. Оно мерцало перед ними и пропадало в отчетливой, акриловой галлюцинации. Выцветший дорожный знак гласил: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В РОЗАМОНД — ВОРОТА К ПРОГРЕССУ. Розамонд-Бульвар шел на восток. За городом, миле на пятой, Ким велела ему повернуть на широкую пыльную дорогу, которая вела на север. Потом — на запад, на пыльную дорогу поменьше, отмеченную полусгнившим деревянным указателем с надписью «Рудник Сайдвиндера». Еще метров через двести дорога уперлась в ворота, запертые на цепь. К сетке ветром прибило колючие перекати-поле. Ким выбралась на пекло, вытащила из сумочки ключи и отперла замок. Когда она налегла на ворота и раздвинула их, налетел ветер и разметал ее волосы. Фрай проехал в ворота. В зеркале заднего вида он увидел, что Ким проверяет надежность запоров.

— Полмили вперед, потом направо, — сказала она. Легкая улыбка появилась на ее лице. — Сегодня очень жарко, Чак.

«Циклон» катился по грунтовой дороге, приводной ремень вентилятора поскрипывал, гравий хрустел под шинами, за ними поднималось облако пыли.

Полевой аэродром Нижней Мохаве представлял собой две полоски выгоревшего, потрескавшегося цемента, скрепленные вместе обильными заплатами гудрона, ангар из гофрированного железа и приземистое прямоугольное строение, которое когда-то могло быть аэровокзалом. Диспетчерская башня была заколочена досками. Вывеска покосилась, надпись на ней едва читалась после годов песчаных бурь, бандитских пуль и забвения.

— Здесь что, билеты дешевле?

Ким изучала местность.

— Нет, здесь летают лучше. Припаркуйся у башни.

Когда Фрай подъехал ближе, из пыли материализовалась человеческая жизнь. У ангара стоял механик в комбинезоне. Двое молодых людей — оба вьетнамцы — топтались у дальней стены башни и щерились на Фрая. Дверь вокзала открылась, потом захлопнулась. В конце одной из взлетных полос Чак увидел «Пайпер», старую модель «Фоккера» и древний транспортный самолет с пропеллером. Он был перекрашен в бежевый цвет, благодаря чему сливался с окружающей пустыней. На фюзеляже по трафарету была нанесена надпись «Либерти Транспорт». Левая грузовая дверь была открыта, и на взлетную полосу спущен трап, у которого ожидали погрузки десять-двенадцать деревянных ящиков.

— Не отходи от меня ни на шаг, — предупредила Ким, с усилием открывая дверцу машины против усилившегося ветра.

Фрай пошел за ней к мужчинам у башни. Они о чем-то перекинулись по-вьетнамски. Тот, что пониже, кажется, показал на косметичку, потом на здание вокзала. Ким поправила очки и пошла к приземистому зданию. Внутри находились конторская стойка, письменный стол, часы, два стула, примерно двенадцать квадратных футов пустоты и отец Мисс Дни Сайгона. Последним воспоминанием Фрая, связанным с этим человеком, был невероятный испуг на его лице, когда Фрай дернул его за галстук и повалил на пол во время потасовки в «Азиатском ветре». Теперь он сидел за письменным столом перед маленьким экраном компьютера.

— Спасибо вам, мистер Фрай, — спокойно сказал он. — Вы спасли мне жизнь.

— Всегда пожалуйста.

— Меня зовут Тай Зуан. Произносится почти как Дон Жуан.

— Чак.

Зуан посмотрел на экран, затем на Ким. Фрай услышал рев ветра, потом все стихло. Остался лишь низкий стрекот двигателей транспортного самолета. На линолеуме с лепешками грязи копошился жук-вонючка.

— Наш друг уже побывал здесь? — спросила она.

— Нет. Но ждать не стоит. Ты готова, Ким?

Она повернулась к Фраю и поцеловала его в щеку.

— Спасибо тебе. Я знаю, что твой брат скоро захочет с тобой поговорить.

Как и я с ним, подумал Фрай.

Зуан выходил из-за стойки, когда в дальнем углу пустого зала ожидания появилась его дочь. Фрай наблюдал ее выход: черные волосы, собранные в хвост, желтое хлопчатобумажное платье, туфли-лодочки. Она держала такую же серебристую косметичку, что и Ким. Взглянув на Фрая, девушка тут же отвела взгляд — так же, как она это сделала в «Азиатском ветре». Передала косметичку отцу. Они поговорили по-вьетнамски. Зуан открыл косметичку — так, чтобы Фрай не мог видеть, что в ней находится — дотронулся до какого-то предмета внутри, потом захлопнул крышку и повернул цилиндры кодового замка.

— Нья, это Чак Фрай. Человек, который меня спас.

— Очень приятно, — сказала она. — Спасибо вам.

— Я не так много сделал, но чуть не задушил вашего отца.

— Пока вы не ушли из газеты, я читала ваши статьи, — сказала Нья.

Фрай попытался поймать ее взгляд, но ее глаза отталкивались от его глаз, словно одноименные полюса магнита.

Зуан открыл дверь перед Ким. В здание пыхнуло горячим воздухом.

— Пожалуйста, подожди здесь, — попросила Ким. — Когда самолет взлетит, можешь уезжать. Нья проводит тебя до машины.

При этих словах Нья зарделась и сделала вид, что занята с компьютером. Дверь захлопнулась.

Фрай подошел к окну и выглянул через мутное, исцарапанное стекло. Волосы Ким трепал ветер, когда она поднималась по грузовому трапу с двумя серебристыми косметичками в обеих руках. Деревянных ящиков уже не было. Два вьетнамца закрыли за ней дверь и оттолкнули трап в сторону. Лицо пилота было плохо видно за головным убором. Все, что сумел различить Фрай — это его бледный англосаксонский нос и рот. Механик в комбинезоне отвязал веревки от крепительных планок, забежал вперед и дал знак пилоту выруливать на взлетную полосу. Клубок перекати-поле пронесся по гудронированной дорожке и замер у заколоченной башни. В призрачном далеке Фрай различал зияющий вход в рудник Сайдвиндера — дряхлые распорки опасно наклонились, валуны, загораживающие ход, были покрыты черной аэрозольной краской. Когда он обернулся, поймал взгляд Нья, изучавшей его. Фрай улыбнулся.

— Какой тут, на хрен, Париж! — обронил он.

Выражение лица Нья не изменилось.

— Об этом лучше поговорите с Беннетом.

Все равно что говорить со скалой, подумал Фрай.

— Вчера выдался отвратный вечерок. С вами и вашей семьей все в порядке?

Нья молча кивнула.

— Испугались. Я сидела под столом, закрыв голову руками и прижимая к себе сестренку.

Рокот самолетных двигателей поднялся до высокой, пронзительной ноты. Фрай наблюдал, как машина выползла на одну из взлетных дорожек и выровнялась по ветру. Тай-Зуан торопливо пересек гудронированную дорожку и скрылся за башней. Секунду спустя «Либерти Транспорт» набрал скорость и поднялся над землей, покачивая крыльями, увеличивая обороты, выпуская закрылки.

Фрай вышел из комнаты вместе с Нья. К ним подошел ее отец с довольной улыбкой на лице.

— Чак, вы нам очень помогли. Окажите честь нашему дому, приходите завтра вечером отужинать с нами. Мы все хотели бы вас поблагодарить.

Нья посмотрела на него, потом на взлетную полосу, над которой грузовой самолет, уменьшаясь, уходил в бескрайнее голубое небо.

— С удовольствием, — сказал Фрай. — А что было в тех ящиках?

Зуан легко дотронулся до его плеча и улыбнулся. Затем его лицо напряглось, а взгляд сосредоточился на чем-то за спиною Фрая. Он пробормотал что-то по-вьетнамски.

— Идемте сюда, — сказал он, приглашая Нья и Фрая проследовать за ним в здание вокзала. Оглянувшись через плечо, Фрай сумел заметить белый автомобиль, припаркованный на подъеме пыльной дороги метрах в ста отсюда. Рядом с машиной кто-то стоял. Зуан вытащил армейский бинокль и ногой отворил дверь. Он передал бинокль Фраю.

Человек стоял, прислонившись к белому «Линкольну», — по всей видимости, ничего не опасаясь. Рядом, на капоте, лежала камера с огромным объективом. Фрай моментально его узнал, почти ожидая, что тот двинется навстречу с дипломатом, полным денег, как он это делал при встречах с Нгуен Хаем. Рыжие волосы и усы, джемпер, толстые ручищи и шея. Рыжеусый опять поднял камеру. Фрай юркнул в дверной проем. Зуан и Нья поговорили по-вьетнамски. Рыжеусый опустил камеру и залез в лимузин. Зуан набрал телефонный номер.

— Кто это?

— Писатель… и бывший друг, — ответила Нья.

— Не похож он что-то на писателя. На кого он работает?

— Не знаю.

— Что ты имела в виду, назвав его бывшим другом?

— Привязанности меняются, — сказала Нья. — Иногда очень быстро.

— Что было в ящиках?

— Еда и одежда для лагерей в Таиланде.

Фрай наблюдал за тем, как «Линкольн» развернулся в обратном направлении, поднялся над бугром и исчез.




— Во этого сделать не мог.

Фрай смотрел на затейливо андрогинное лицо детектива Джона Мина. У Мина был свой кабинет в уголовном отделе, где стоял письменный стол, похороненный под грудами папок и справочников по вьетнамскому бизнесу в Калифорнии. На стене висел плакат с изображением Ли. Не переставая звонил телефон.

— Почему не мог?

Фрай еще раз объяснил, что он его видел в тот вечер сидящим в машине.

Мин изучал его взглядом.

— Он исчез раньше, чем началась стрельба, это подтверждает десяток свидетелей. Однако никто, кроме вас, не видел его после перестрелки. Вы промчались мимо его машины на стоянке?

— Не то чтобы промчался.

— Но вы смотрели через два ветровых стекла, глубокой ночью, сидя за рулем?

— Я же вам сказал.

— В тот момент вы, вероятно, думали о чем-то другом, не так ли? У вас стучало сердце. Звенело в ушах. А теперь вы заявляете, что узнали человека, которого до этого видели первый раз в жизни?

— Именно так.

— Мы знаем, что он ушел из кабаре до того, как началась стрельба. Мы знаем, что преступники ушли на его машине. Сегодня утром мы отправились к нему домой, чтобы допросить его, а он сбежал. Почему? Он весь день не появлялся в своем магазине аудиозаписей. Он скрывается от властей. Он мог быть организатором этого дела, а потом наблюдать за расправой со стороны. Вам это не приходило в голову? Подумали вы о том, что, может быть, вы видели его брата или друга, похожего на него? Сколько вьетнамцев из братвы носят такие же волосы? Десяток, по меньшей мере, найдется. Может, больше. Поэтому не надо сидеть тут и указывать, кто мог это сделать, а кто не мог. Это меня оскорбляет и выводит из себя.

— Я правда его видел.

Мин горько улыбнулся.

— В данный момент это ничего не меняет. В любом случае нам надо его найти. У вас есть для меня что-нибудь полезное?

— У автоматчика на ботинках была грязь. Серая. Засохшая.

Мин кивнул и посмотрел на часы.

— Это упоминается в отчете криминалистов. Было нетрудно заметить, Чак.

— Прошлой ночью я прогуливался по центру города. Мне вспомнилось несколько подробностей, о которых я вам не рассказал. Во-первых, двое автоматчиков были в горнолыжных масках. А на том, которого подстрелили, был капюшон с прорезями для глаз. На вид самоделка. Во-вторых, тот, который ее уволок, был обут в красные теннисные тапки. Очень классные.

— Мы этого не знали.

— А парень в капюшоне сначала схватил не ту женщину. Сперва он накинулся на одну из певиц бэк-вокала. Потом он помогал тащить Ли, а потом вернулся на сцену и начал стрельбу. Это странно.

— Почему странно?

— Кто же в Маленьком Сайгоне не знает Ли?

Мин достал магнитофон, кивая.

— Это верно. Расскажите еще раз о том, что видели, как можно точнее.

Фрай за два дня давал показания уже во второй раз. Его изложение трижды прерывалось телефонными звонками и один раз появлением шефа, который сообщил Мину, что пресс-конференция назначена на семь часов. Он посмотрел на Фрая красными от бессонной ночи глазами и бросил на стол Мина пачку дневных газет.

— Десять минут назад мы получили ордер на обыск, детектив.

Мин, как показалось Фраю, воспринял эту новость с удовольствием.

— Пресса с жаром взялась за это дело, Джон, — продолжал шеф. — Сделайте все возможное, чтобы их охладить. За последние десять часов мы направили в Маленький Сайгон половину сотрудников нашего отделения, и я не хочу, чтобы они замалчивали этот факт.

Шеф со вздохом посмотрел на часы и удалился.

Мин спокойно уставился на Фрая. Он постукивал ручкой по столу. Посмотрел на плакат Ли, потом опять на Фрая.

— Ким вылетела благополучно?

— Что-что?

— Ким, женщина, которую вы сегодня утром подвозили на аэродром. Ну, знаете, тот, что поблизости от рудника Сайдвиндера.

Фрай так и замер на стуле, чувствуя себя полным идиотом. Он ощущал, как у него краснеют уши.

— Выходит, наша сделка такова: я вам рассказываю все, а вы мне — ничего?

Мин выключил магнитофон и выдавил скупую улыбку.

— А что вы пришли сюда разузнать?

— Например, убитый — он был из местных?

— Мы еще не выяснили. Это трудно. Многие эмигранты не имеют нормальных документов.

— Дружок Эдди Во вчера упоминал о каком-то Стэнли. Стэнли — это кто?

— Стэнли Смит. Связан с университетом, популярен среди вьетнамских мальчиков. Один из тех академиков, которые думают, что знают все — и временами оказываются полезны. Мы его уже допросили.

Фрай нерешительно продолжал:

— Ладно, тогда скажу… Ким взлетела благополучно.

— С обычным комплектом кассет?

— Я не знаю, насколько это обычно.

Мин подумал и сказал:

— С вашим братом трудно иметь дело. От него ничего не добьешься — отвечает односложно и сильно темнит. На мой взгляд, он ведет себя как человек, которому есть что скрывать.

Ну вот, приехали, подумал Фрай. Попытайся разузнать все что можно о Мине.

— Я не замечал.

Детектив бросил блокнот и ручку, ответил на телефонный звонок, выслушал и повесил трубку. И нацарапал что-то на промокашке.

— Что такое «лай кай»?

— Гомосексуалист.

— А что вы думаете о надписи на зеркале?

Бледно-голубые глаза Мина сузились.

— Этим занимается следствие.

— Я в него не вмешиваюсь.

— Вы ведь были репортером? А от репортеров только того и ждешь.

— Я знаю свои возможности.

— А что, если вас вместе с вашими возможностями упекут в тюрьму?

Мин откинулся на спинку стула с оценивающим выражением на лице. Он ответил на телефонный звонок, и опять только слушал и в конце сказал, что приедет на место.

— Вы редко бываете в Маленьком Сайгоне, Фрай. Я знаю, потому что сам бываю там очень часто. Я сам оттуда. Ситуация такова. Все в Маленьком Сайгоне может быть опасным, каждый шепот и каждое движение. Людей убивают только за то, что они сказали не то что нужно. Грабежи и вымогательство сплошь и рядом. Мой совет: держитесь подальше от вьетнамских делишек. Моя американская половина подсказывает мне, что вы славный парень. А вьетнамская половина говорит, что вас легко обойдут на повороте. Если вы хотите в чем-нибудь убедиться лично, делайте это в другом месте. Лучшее, что вы можете сделать для Ли — это не мешать расследованию.

Об этом мне уже говорили, подумал Фрай. Он поднялся, ощущая, как Мин просвечивает его своим шестым чувством. Фрай был рад убежать от его холодного пронзительного взгляда.

— Мою невестку похитили, брат места себе не находит. Сосунок я или нет, но я намерен сделать все, чтобы ее вернуть. Давным-давно мне довелось узнать, чем все заканчивается, если сидеть сложа руки.

Мин встал из-за стола.

— Я вам признателен, что вы сюда пришли. Если появится новая информация, пожалуйста, приходите еще. Возможно, и я смогу вам чем-то отплатить. Вашего брата я нахожу несносным типом, но вы на него не похожи. У нас с вами общие интересы.

Фрай вышел в коридор. Человек, ожидавший разговора с Мином, встал и взял с соседнего стула дипломат. Он оказался крупнее, чем выглядел на видеопленке или в бинокль на аэродроме Нижней Мохаве. Он прошел мимо Фрая, как будто того там не было.

Когда Рыжеусый оказался в кабинете Мина, Фрай вернулся, сел на стул напротив двери, нагнулся, расшнуровывая ботинок, и прислушался.

— Поль де Кор.

— Джон Мин. У вас есть ровно две минуты.

— У меня есть столько, сколько понадобится, детектив.

Из дверного проема показалась ладонь Мина. Фрай не поднимал головы. Дверь закрылась. Фрай закончил со шнурками, встал и вышел.

Из таксофона в отделении полиции он позвонил брату домой. Номер не отвечал. Секретарша по служебному телефону сообщила, что Беннета не было на работе весь день. Хайла сказала, что от них он ушел в четыре.




Рональд Биллингем не слишком удивился, увидев, что в редакцию «Леджера» вошел Чак Фрай. Он наблюдал за ним из своего редакторского кабинета с застекленной стеной. Фрай взял свежий номер дневного выпуска. Репортеры отнеслись к нему настороженно: такова аура, окружающая недавно уволенного. Пальцы барабанили по клавиатурам, на мониторах скучно тлели зеленые буквы, в углу бормотал телетайп. Фрай, как политик, махнул рукой всем присутствующим и никому в отдельности, затем нырнул в отдел хранения. Он успел просмотреть половину папки «Медицинские центры — Музеи», и тут в комнату влетела Кэрол Бертон, сплошь шелк и духи. Она заключила его в крепкое объятие.

— Рональд собирается тебя отсюда вышвырнуть, — сообщила она.

— Знаю.

— Рада тебя видеть, Чак, правда. Как твоя семья отнеслась к твоему увольнение?

— Отлично.

Он спрятал материалы на Мина в утреннюю газету и надежно свернул ее в трубку.

— Господи, я этого не видела, — сказала Кэрол.

— Что не видела что, Кэрол?

Вошел Биллингем, пожал руку Фрая и попросил его удалиться. Биллингем был мягкий, рыхлый мужчина, который, казалось, вечно себя стесняется, особенно когда улыбался. Он выжал максимум из своей малой власти.

— Тебе здесь нечего делать. Прости, Чак. — Биллингем покраснел и потупился.

— Ты тоже прости. Я проходил мимо и решил заглянуть.

— В картотеку?

— По старой памяти.

— Не прокомментируешь нашему репортеру события прошлой ночи?

— Нет.

— Тогда убирайся.

— Легко. Пока, Кэрол.

Биллингем наблюдал за его уходом с выражением собственника. На его лице была написана победа.




Фрай проехал Болсу и припарковался в одном квартале от Сайгон-Плазы. Итак, подумал он: Поль де Кор передает Нгуен Хаю дипломат, набитый деньгами, и он же идет к Мину. От кого я тогда прячу улики? От де Кора, от Мина — или от них обоих?

Бенни понимал, что полицейские рано или поздно нагрянут к нему домой. И ФБР. Если деньги были получены нелегально, это объясняет, почему пленка находится у меня. Но откуда поступают эти деньги? И куда они идут? Может быть, Поль де Кор погорел и требует возврата? Но он не пошел бы к Мину, если бы выплаты не были законны. Неужели его кинул Нгуен?

День стал прохладнее. Фрай остановился, чтобы рассмотреть двух мраморных львов — белых, ощерившихся, с тяжелыми гривами — охраняющих вход на плазу. Каждый стоял на черном мраморном пьедестале, положив лапу на шар. За ними находились четыре толстые красные колонны, поддерживающие арку с вычурной резьбой. Две вьетнамки просеменили мимо, толкая тележку, затем задержались, чтобы прочитать лозунг «Да здравствуют Дни Сайгона!», свешивавшийся с балкона. Перед компанией морепродуктов Бонг Лая рабочий в резиновых ботах смывал из шланга в сток какие-то вонючие бесформенные отбросы. В витрине магазина модной одежды Танга женщина надевала красное платье на манекен. Двое полицейских в форме вышли из магазина и направились в соседний.

Перед пончиковой Тай Лоя еще два полицейских делали внушение группе местной шпаны. Дело пока ограничивалось словами. Но вот здоровенный офицер бросил одного из парней на мостовую, затем надел на него наручники и затолкал в полицейский автомобиль. Ниоткуда возник мужчина в мятом костюме с камерой в руке и начал делать снимки. Выдвинулся второй офицер. Фрай видел вспышки и наблюдал за полицейским, который силой оттеснял репортера с тротуара. Но тот продолжал снимать. Черта с два его отсюда прогонишь, подумал Фрай. Это же материал на первую полосу.

Как будто мало было уже написано. Он остановился перед стендом с газетами и пробежал заголовки через мутное оргстекло: «Вьетнамская певица похищена из вестминстерского ночного клуба», «Перестрелка в кабаре унесла одну жизнь», «Поп-певица взята на мушку».

Там же были фотографии Ли, фотографии «Азиатского Ветра», снимки Беннета, ковыляющего впереди Доннела Кроули. Фрай купил по экземпляру каждой газеты и зашел в кафе «Париж», где сел на открытом столике и съел полную тарелку куриной лапши. Выйдя на плазу он увидел еще один наряд полиции, делавший обход магазинов. Команда репортеров местного радио вела запись перед входом в буддийскую пагоду — красочный кадр для заставки.

Интересно, удалось ли Эрбаклу расколоть Толковательницу Снов? Надави на нее… Лучшее, что вы можете сделать — это не мешать моему расследованию… Какой тут, на хрен, Париж… Все в Маленьком Сайгоне может быть опасным…

Он вытряхнул из газеты вырезки о Мине и прочитал материалы. Репортером «Леджера» по вестминстерскому району был Рик Форд. Рик сделал серьезное интервью с Мином — «один рабочий день» и даже «детектив в домашней обстановке». Рик Форд — хороший репортер, подумал Фрай.

Мин поступил на службу в Вестминстерскую полицию всего год назад. Он прошел обучение в академии шерифов в Лос-Анджелесе, окончив ее с похвальной грамотой. Родился в Сайгоне от американского сотрудника ЦРУ и вьетнамки из дипломатической семьи. Во время войны он был призван в армию, произведен в лейтенанты, служил в разведке. Эвакуировался с отступающей американской армией вместе с женой. Теперь живут в Вестминстере. За одиннадцать лет, что прошло после того, как они покинули Вьетнам, Мин успел получить диплом бакалавра в Калифорнийском Государственном Университете в Лос-Анджелесе, поработал на разных должностях и наконец поступил в департамент полиции Лос-Анджелеса. Его родители обосновались в Вашингтоне. Отец в настоящее время работает политологом на некий аналитический «консорциум».

Все отлично и гладко, подумал Фрай, но каким образом Мину меньше чем за год удалось из офицера полиции превратиться в детектива?

Фрай отыскал автомат и позвонил в «Леджер».

— С легкостью, — ответил Рик Форд, которому он задал этот вопрос. — В отделении полиции он был нужен для прикрытия. Хочешь, назови это равными возможностями для нацменьшинств. Полицейских вьетнамского происхождения найти трудно, поэтому Мин сразу поднялся по служебной лестнице, когда его перевели в Маленький Сайгон. Во всей полиции никто, кроме него, не знает ни слова по-вьетнамски.

— А что о нем думают другие полицейские?

— Ничего хорошего.

— Именно это я и понял со слов Дункана.

— Он получил большую прессу. Вот они и ревнуют. Мин неплохой полицейский, так мне кажется. Только немного заносчив. А зачем тебе все это?

— Просто интересно.

— Мне бы тоже было интересно, если бы он вел мое дело. Как к этому относится твой брат?

— Он озабочен.

— Случай дрянь, Фрай, насколько я понимаю. А что ФБР? Ходят слухи, что из Вашингтона уже вылетела группа с большими полномочиями.

— Это для меня новость.

— Я могу подъехать к тебе, чтобы из уст очевидца услышать описание того, что случилось прошлой ночью.

— Это мой эксклюзив.

— Получил новую работу?

— Занимаюсь этим вопросом. И последнее, Рик. У тебя не создалось впечатления, что Мин имеет контакты со своим папашей?

— Да, он мне прямо сказал об этом.

— Спасибо, Рик.

Фрай возвратился к своему столику и перечитал материалы на Мина. Почему Бенни ему не доверяет? Доверяет ли Бенни хотя бы кому-нибудь?

Неожиданно он почувствовал спазм в затылке и мурашки, сбегающие по спине, услышав голос Ли, певучий, живой, раскатистый, плывущий над плазой.

Это ударило Фрая, словно десятифутовая волна на Скалистом мысе. Он словно увидел ее в свете софитов, Ли улыбалась Беннету. Последний раз он видел ее такой на острове Фрая, когда она, склонившись над клумбой, высаживала ноготки, затем распласталась по земле, когда автомобиль, въезжая на мост, взревел мотором. А впервые он увидел ее такой, когда она стояла в коридоре напротив палаты Беннета в Военно-морском госпитале в Сан-Диего, а больные и персонал, расступаясь, обходили ее и делали вид, что не замечают ее. Она не стала отводить взгляд, когда Фрай сказал, кто он такой, но посмотрела ему прямо в глаза и сказала: «Я Кьеу Ли — жена вашего брата. Простите, но я, кажется, теряю сознание». И она действительно упала в обморок, повалившись на его руки. Ее сумка соскользнула с плеча, баночка кока-колы выпала из рук, а волосы — длиннее и чернее которых Фрай в жизни не видел — съехали с его локтя, прежде чем он смог поднять ее к груди и вынести на свежий воздух. Он видел ее такой однажды на Рождество — она играла милую версию «Огня и дождя» на старой гитаре, которую подарил ей Беннет — с зажимом на пятом ладу, чтобы получился подходящий аккомпанемент для ее высокого, безупречного голоса. Он был свидетелем того, как она внимательно смотрела телевизор, совершенствуя свой английский, как отрабатывала на Фрае такие слова, как «репарации», «документальный» и «амортизация». Она с ужасом узнала, что, согласно всем ведущим телеканалам, одно и то же слово применялось и к тому предмету, которым вытираешь лицо после обеда, и к тому, который используется для того, чтобы, как она выразилась, «подавить» менструацию.

Он видел ее во время звукозаписи — на голове наушники. Она стояла в студии у микрофона, вновь и вновь делая дубли. Двадцать, тридцать версий одной и той же песни, но никогда она не теряла самообладания, никогда не теряла стимула. Он видел ее на вечерах у родителей, элегантную, но скромную, — из того сорта людей, что вызывают интерес подобно тому, как магнит притягивает железо. Ему довелось видеть ее сначала девушкой, только что приехавшей из Вьетнама, потом стильной женщиной света. И ему всегда казалось, что она умеет превращаться из первой во вторую за считанные секунды.

Сидя на солнце догорающего дня в Маленьком Сайгоне, он словно наяву видел, как она посмотрела на него в тот день, когда он сообщил ей, что от него ушла Линда, и сказала:

— Прости ее.

Ли.

Пять телефонных звонков потребовалось, чтобы получить номер офиса доктора Стэнли Смита, профессора социальной экологии. Профессор ответил сам. Голос его был мягок, округл.

— Почему вы хотите поговорить со мной?

— Полицейские утверждают, что вы все знаете.

Он услышал польщенное хихиканье Смита.

— Боюсь, мистер Фрай, что для меня сейчас не совсем благоприятное время. Даже совсем неблагоприятное.

— Вчера ночью для моей невестки тоже было неблагоприятное время быть похищенной.

Смит помолчал.

— Простите, я не не хотел. Я могу уделить вам всего несколько минут. Мой офис находится в университетском городке, в Вавилонской башне. Третий этаж, комната триста сорок один.




Глава 5


Фрай взял курс на юг по шоссе на Сан-Диего. Над желтовато-коричневыми холмами начали окрашиваться облака; поднимая пыль, бесшумно брело стадо коров. Волшебный, пронизанный смогом день, атмосфера которого невозможна в другое время.

Он съехал на дорогу, ведущую в Эль-Торо, и запетлял среди пастбищ южной части округа. Островки новых домов взбирались на засушливые холмы. Половина этих построек принадлежит Эдисону, подумал Фрай: ранчо «Песчаная отмель», «Дубки», «Клуб Нигель». И все это медная и никелевая мелочь по сравнению с ранчо Фрая — не более двухсот тысяч за штуку.

С дороги на Ла-Пас стало видно вдали Вавилонскую башню, экстравагантную постройку Рокуэлла в ассирийском стиле, которая долго никак не использовалась. Теперь офисы сданы различным организациям: таможенной службе, федеральному отделению гражданских записей, университету. Величественная пирамидальная постройка выступает на фоне холмов как галлюцинация — храм, ожидающий благочестивой паствы.

Стоянка представляла собой целый континент асфальта с несколькими машинами, поставленными у главного входа. Фрай припарковался и зашел в здание, направившись к лифту.

Табличка на стене триста сорок первой комнаты сообщала: «Доктор Стэнли Смит, директор центра по азиатскому сотрудничеству». Приемная была загромождена книжными стеллажами, но не было видно никакой секретарши. Из-за закрытой двери в кабинет слышался приглушенный женский голос.

Фрай отворил дверь и зашел в кабинет. Человек за письменным столом кивал женщине, сидевшей напротив него. Она что-то быстро говорила по-вьетнамски. Между ними стоял магнитофон, катушки вращались. Смиту на вид было за пятьдесят. Оплывший, лысеющий мужчина. На нем был розовый джемпер и золотая цепь. Щеки розовые, глаза — водянистые, печально-голубые. Фрай почувствовал в них несчастливое детство. Смит поднял палец, подавая знак женщине, и опустил его на выключатель магнитофона, затем улыбнулся.

— Вы, наверно, Чак Фрай!

Фрай кивнул. Смит что-то сказал женщине по-вьетнамски. Та обернулась на Фрая и улыбнулась. Она оказалась высохшей старухой лет семидесяти. Ее длинные седые волосы ниспадали на смуглое кожистое лицо, зубы почернели от привычки жевать бетель. Фрай сел. Смит представил женщину. Ее звали Бак.

— Вы знаете, где сейчас Ли Фрай? — спросила Бак.

— Пока нет, — ответил он.

Фрай обвел глазами кабинет: большой захламленный стол, шкаф с папками, старый деревянный гардероб, плакат Ли на стене, рядом — отвратительная увеличенная фотография мужского лица. Около гардероба была еще одна дверь, закрытая и обклеенная рекламными плакатами турпоездок во Вьетнам пятидесятых годов.

— События прошлой ночи совершенно ужасающи, — промолвил Смит. — Других слов не подберу. Сегодня утром в полиции мне ничего не смогли сообщить, разве что о том, что они разыскивают Эдди Во. Есть ли у них какие-нибудь существенные зацепки, кроме этого несчастного напуганного паренька?

— Мне об этом сообщат в последнюю очередь.

— А!.. Понимаю.

Фрай опять посмотрел на омерзительный портрет. Изображенный носил темные очки.

— Чем вы здесь занимаетесь, доктор?

Смит огляделся вокруг с гордым видом.

— Я профессор, и Маленький Сайгон — это область моей компетенции. В настоящее время я занимаюсь проектом вьетнамского архива — собираю устные рассказы и перевожу их для последующей публикации. — Некоторое время он распространялся о своей работе. Она была посвящена «процессу окультуривания» беженцев, «влиянию кино и телевидения на юношей», и «проблемам столкновения деревенской культуры с массовой культурой того сумасшедшего горнила, которое мы зовем Америкой». Книга будет называться «Перемещенные войной: современный рассказ вьетнамских беженцев».

— Звучит неплохо. Но, доктор Смит, мне хотелось бы поговорить с вами о похищении Ли.

— Ясное дело. — Он поднялся из-за стола и вежливо проводил Бак из комнаты, все время болтая что-то по-вьетнамски. Через секунду он возвратился и опять сел за стол.

— Это похищение имеет трагические пропорции… Можно называть вас Чаком? Ли Фрай так много сделала для своего народа. Она общалась с тайцами, вызволяла беженцев из лагерей и вывозила их в Штаты. Разумеется, ее музыка являлась великим вдохновителем. Уверен, вам известно, что в определенных кругах ее называли «Голосом свободы».

— Кому надо было ее похищать?

Смит поджал губы.

— То-то и оно, Чак. Никто во вьетнамской колонии не пошел бы на это. Молодежь ее уважает. Старики боготворят. На мой взгляд, здесь дело в экономических интересах, а не в политике. Ваш брат богат. Похитители потребуют денег.

— Местная шпана? Получается, они могут ее уважать, но не прочь погреть руки на выкупе?

Смит с сомнением покачал головой.

— Юные бандиты из Маленького Сайгона слишком превознесены прессой. Они представляют собой свободную структуру: никакой строгой организации, никаких «зон влияния», как у испанцев или черных. Они собираются, вымогают деньги, иногда совершают грабежи, затем распыляются, исчезают и опять собираются. По всем признакам, Чак, это едва ли дело местной шпаны. Автоматическое оружие? Организация и планирование акции? Сама цель? Нет. Полиция идет по ложному следу, таково мое мнение.

— А как насчет организованной преступности?

— Гай Трак? «Бамбуковая трость»? Вот это возможно. Нескольких человек из их верхушки за последние полгода не раз видели в Маленьком Сайгоне. Я лично узнал двоих.

— Насколько часто они прибегают к похищениям?

Смит как бы невзначай посмотрел на закрытую дверь, потом перевел взгляд на Фрая.

— Когда имеешь дело с организованными, профессиональными преступниками, надо иметь в виду, что если есть листва — есть и корни. На мой взгляд, вполне допустимо, что в «Гай Трак» знали об этом похищении. Возможно, даже были замешаны.

— Где их можно найти?

Смит покачал головой, плотно сжал губы и весь подался вперед. И опять посмотрел на дверь, потом на Фрая.

— Этого я вам не могу сказать, Чак. Хотя бы потому, что в данный момент их там нет. А еще потому, что они очень опасные люди. Кроме того, я не предъявляю обвинений, я просто очерчиваю возможности.

— Мин утверждает, что вы… популярны среди вьетнамских мальчиков.

Смит слегка покраснел.

— Я принимаю это как комплимент. У меня с ними близость. Они нежная нация, такая растерянная и непонятая в этой новой стране. Я сам временами чувствую себя непонятым, чувствую себя… как бы вне основного течения. У многих из них не было детства. В определенном смысле, мы родственные души.

— Когда последний раз вы видели Эдди Во?

Смит принял прежнее положение в кресле и посмотрел на Фрая.

— Три дня назад. Вы его тоже ищете? Как и полиция?

— Нет. Я знаю, что он к делу Ли непричастен. Он в этот момент был на автостоянке.

Смит недоверчиво посмотрел на Фрая и опять покраснел. Его глаза расширились.

— Вы видели его около кабаре?

— Совершенно верно.

Доктор Смит улыбнулся.

— Ах, тогда у полиции нет веских доводов его подозревать. Чак, это делает меня очень счастливым. Эдди Во — это такой… путаный паренек. Он напуган до ужаса.

— Откуда вы знаете, если не видели его целых три дня?

Смит тяжело проглотил слюну и опять поджал губы.

— Я достаточно хорошо его знаю, чтобы понять, что ему пришлось испытать. Он исчез, верно? Он знает, что полиция его ищет. Он боится. Вот и все, что я имел в виду. Но если вы видели его около «Азиатского ветра»… Это означает, что он невиновен.

Фрай посмотрел на Смита, который уперся взглядом в стол.

— Где он?

Смит вскинул глаза, изображая изумление.

— Я… А вы собираетесь заявить полиции, что видели его на улице перед кабаре?

— Уже это сделал.

— Выходит, Эдди теперь нечего бояться?

— Они хотят его допросить.

Смит вздохнул и метнул во Фрая косой взгляд.

— Это невозможно. Я… не стану этого делать.

— Делать что?

Смит встал, вновь покраснел и нахмурил брови.

— Это глупо. Он должен поговорить с полицией и снять с себя подозрение.

Смит подошел к двери, отпер замок ключом и распахнул ее.

Эдди Во сидел в смежной комнате, положив ноги на стол и читал журнал «Пипл». Его волосы по-прежнему были уложены гелем на манер Элвиса Пресли.

— Выходи, Эдди. Больше я не буду тебя покрывать. У нас появился свидетель.

— Пошел в задницу, — сказал тот. Он сердито глянул на Фрая. — И вы тоже.

Фрай посмотрел на Эдди. Высокие скулы, гладкая смуглая кожа, глубоко посаженные, подозрительные глаза, суженные скорее от страха, чем из-за наличия монголоидной складки. Вроде лейтенанта Вьет-Конга на известном снимке фотохроники — с пистолетом у виска и дуновением смерти, колышащем волосы. Фрай рассматривал Во с некоторым любопытством: эти люди тверже, чем мы.

— Я запомнил тебя: ты был на шоу, парень, — процедил Эдди.

— Ли замужем за моим братом.

— Знаю. Я знаю о ней все, кроме того, где она сейчас. Я слинял раньше, чем началась заваруха. Я невиновен, парень.

Смит умолял Во явиться в полицию, пройти допрос и снять с себя подозрения. Эдди слушал с ледяным выражением на лице.

— Если ты пойдешь в полицию, это тебе зачтется, — увещевал Смит. — А если ты заставишь их себя искать, будет только хуже.

Эдди встал, прошел мимо них в кабинет и выглянул в окно. Потом сел и посмотрел на Фрая.

— Пойти с ним, что ли?

— У тебя нет машины, Эдди. Он может подвезти тебя домой переодеться, а потом отвезет в полицию. Это твой единственный выбор, правда. Полиция будет тебя искать, пока не найдет.

— Они меня пристрелят. Когда они приходили ко мне домой, все были с пистолетами наготове. Поэтому я сбежал.

— Американские полицейские — это не гангстеры, Эдди.

— Я смотрю телевизор. И знаю, что они делают.

Смиту потребовалось еще десять минут, чтобы убедить Эдди поехать в Маленький Сайгон в машине Фрая и подвергнуться допросу. Фрай заметил, что Во, несмотря на свою раздражительность, был достаточно сообразителен, чтобы понять, что его профессор прав. Стэнли наконец вздохнул и сел в свое кресло.

— Теперь у меня гораздо легче на душе. Прошу, Эдди, скажи им, что ты пришел ко мне после прихода полиции. Скажем, в полдень. Я не хочу, чтобы меня арестовали за сокрытие беглеца.

— Я солгу. Я умею лгать.

Эдди поднялся, подошел к гардеробу Смита и распахнул дверцы. Фраю удалось разглядеть одежду внутри: черные кожаные жилеты и куртки, штаны и ремни с заклепками.

Смит перевел взгляд с гардероба на Фрая, его розовые щеки стали на тон ярче.

— Спасибо вам. Я рад, что вы пришли. — Он полез в стол и вытащил толстую рукопись. — Может, вам будет любопытно прочитать черновой вариант моей книги. Эту главу надиктовала мне Ли. Любые ваши замечания будут полезны. Меня интересует мнение широкой аудитории.

— Дай лучше мне! — выкрикнул Эдди. Он стоял спиной к Фраю.

Фрай взял пухлый конверт и поблагодарил профессора. Он опять взглянул на леденящий душу портрет. Он был похож скорее не на мужское лицо, а на спецэффект. Почему так притягателен этот монстр, спрашивал себя Фрай, и почему он носит темные очки?

— Что это?

Смит бросил на портрет оценивающий взгляд.

— Это фото полковника Тхака. Символично, что его имя рифмуется со словом «атака». Он — сотрудник войск внутренней охраны Ханоя. Отвечает за подавление малейших очагов сопротивления во Вьетнаме. Я полагаю, что его изуродованное лицо — отличный противовес красоте Ли.

— Что с ним случилось?

— Кто-то говорит — напалм, кто-то — белый фосфор. Некоторые утверждают, что его оставили умирать, и крысы… отведали его плоть. Он несколько лет провел в туннелях близ Сайгона, поэтому испортил глаза. Теперь он должен носить темные очки при дневном свете.

Эдди резко захлопнул гардероб.

— Парень, вот это клево!

Он сжал кулаки и развел руки в сторону, потрясая на запястьях двумя новыми кожаными браслетами с серебряными заклепками.

Точно такие же, как на убитом автоматчике в «Азиатском ветре», подумал Фрай. Он перевел взгляд со спины Эдди на Смита.

— Вы много раздарили таких браслетов?

— Да, конечно. Безделушка в знак расположения. Хотите парочку?

— А недавно вы кому-нибудь еще дарили такие?

Смит задумался.

— Пожалуй, да. Если быть точнее, кому-то из друзей Эдди.

Во угрюмо глянул на Смита.

— «Смуглолицые» не мои друзья, Стэнли. У тебя неточные сведения.

— Лок в течение десяти лет был тебе, практически, братом.

— Я его ненавижу. И тебя ненавижу. Пойдем, Фрай. Меня тошнит от этого места.

— Спасибо за книгу, — сказал Чак.

— Не за что. Вам правда не хочется получить пару таких браслетов?

— Ей-богу, не откажусь, право.

Смит кивнул, затем направился к гардеробу и вытащил два браслета. Фрай принял.

— Спасибо за все.

— Сообщите потом, что вы думаете о рукописи. — Смит поднялся и положил руку на плечо Эдди, но Во увернулся и вышел прочь.




Эдди занялся радиоприемником «Циклона» раньше, чем Фрай успел завести мотор. Он крутил ручку, пока не нашел песенку группы «Притворщики», включил полную громкость и начал барабанить по приборной доске в такт песенке.

— Мне нравится эта музыка, парень. Вот откуда у меня такое имя. В честь Эдди Ван Халена.

— А чем плохо твое настоящее имя?

— Оно звучит Данг, парень. А почему у тебя нет кассетной деки? Бедный, или что?

— Думай как хочешь.

Фрай возвращался по автомагистрали четыреста пять. Над холмами начал пламенеть закат, превращая дорожные знаки в золотые зеркала. Во закурил сигарету и отвернулся к окну.

— Чего от меня хотят полицейские? — спросил он.

— Им нужна Ли.

— У меня ее нет! Я не имею отношения к этой истории. Черт возьми, парень. Ну и херня.

— Где ты отшлифовал свой английский?

— В колледже. У меня были плохие оценки, поэтому меня исключили, и я открыл магазин звукозаписи. Я получал трояки. А в этой стране не любят вьетнамцев, которые получают паршивые трояки. Если ты не умен и не королева красоты, как та девчонка, ты просто ноль без палочки.

— Я об этом не знаю.

— А ты вообще ничего не знаешь о том, что такое быть в дерьме.

— Зато я знаю, что видел тебя на автостоянке после перестрелки. Что ты делал в том микроавтобусе?

Во посмотрел на него, затем выпустил полный рот дыма в окошко.

— Доставал новую пленку, парень. Та, что была у меня, вся спуталась. Я взял друзей для защиты. Я люблю Ли Фрай, парень. Я ее самый большой фанат. У меня почти все ее записи. Я писал ей любовные письма, хотя знал, что она никогда не ответит.

«Всего одну ночь с ней в одной постели. Я не был бы ей братом».

— Ты знаешь, то, что произошло, часто случается?

Во быстро посмотрел на Фрая.

— Нет.

— На автоматчике, которого убили, были те же браслеты, что дал нам Смит. А кто такой этот Лок?

Во посмотрел на него еще раз, приглушил радио.

— Просто панк, которого я раньше знал. Но Лок никогда не прикоснулся бы к Ли Фрай. Он знает, что я бы его убил за это. Я ее официальный защитник от шпаны. «Граунд Зеро» — ее преданные псы.

Что мне действительно было нужно от Мина, подумал Фрай, так это точное имя убитого автоматчика.

— А что ты думаешь о Джоне Мине?

— То, что он фараон, а фараонам доверять нельзя. Особенно тем, которые не носят формы. Они все бандиты, вроде меня.

— Ты имел с ним дело раньше?

— Он новенький. Старается казаться могущественным. Говорят, что полицейские здесь не такие, как во Вьетнаме. Я в это не верю. Они все гангстеры, точно так же, как в Сайгоне.

— Как давно ты живешь в Штатах?

— Десять лет. Я был в Сайгоне, когда закончилась война. Потом лагеря в Таиланде. Оттуда-то и вышла банда «Граунд Зеро». Нас было шестеро, мы были мелкими воришками. А ты где был в это время, Фрай?

— Был исключен из колледжа.

Они свернули с магистрали в Вестминстер. Дом Эдди находился в миле от Сайгон-Плазы. Когда Фрай повернул на Вашингтон-стрит, Эдди весь подался вперед, вперившись взглядом в белый «Шевроле», припаркованный у тротуара. Фрай увидел за рулем какого-то человека.

— Из «Смуглолицых»? — спросил Фрай.

Во потряс головой, но продолжал смотреть, пока они проезжали мимо.

Эдди жил в старом доме с двумя спальнями, вытоптанным газоном, худосочным апельсиновым деревом перед входом и зарослями сорняков.

Фрай заехал на дорожку, вылез из машины и проводил Эдди к дверям. Во опять оглянулся на «Шевроле», стоявший на улице, но ничего не сказал.

Гостиная была обставлена мебелью из дешевого магазина — все разрозненное и по крайней мере десятилетней давности. Но стереосистема Во была произведением искусства: большие плоские акустические колонки, проигрыватель компакт-дисков, кассетная дека и усилитель. Плакат Эдди Ван Халена криво свисал со стены.

Во постоял с минуту, словно впервые видя свой дом.

— Что-то не так, — наконец промолвил он.

Фрай заглянул в спальню Эдди: лампа, стопка вьетнамских журналов и газет, матрас на полу с брошенным поверх спальным мешком — старого образца, толстым, с фазанами, летящими по красной фланели.

Эдди зашел в спальню, прикоснулся к предметам на туалетном столике.

— Здесь кто-то был, — сказал он. Метнулся назад, в гостиную, заглянул за шторы, потом проверил дверной замок. — Наверно, Лок. Ненавижу «Смуглолицых», что бы там ни говорил Стэнли Смит.

Эдди прошел в кухню, вытащил пистолет из ящика и жестом пригласил Фрая пройти во вторую спальню.

Фрай похолодел.

— Осторожней с этой вещицей, Эдди.

— Я отличный стрелок. Тебе повезло, что ты со мной. Взгляни на это.

Во включил свет. Комната оказалась святилищем Ли. Плакаты с автографами, аодай на плечиках, подвешенных к стене, около трех десятков фотографий, теснящихся в большой раме, вырезки из журналов, собрание обложек к альбомам, которых Фрай не видел никогда, нерезко увеличенный снимок Ли и Эдди в «Азиатском ветре». Еще был микрофон с табличкой, которая сообщала: «Микрофон Ли Фрай — 4/7/88».

— Все это барахло — ее, — тихо проговорил Эдди. — Я собирал это последние семь лет. В шкафу есть еще.

Он посмотрел в окно и плотно сдвинул занавески.

Леденящая рябь пробежала по спине Фрая.

— Здорово.

— Пива? — Эдди швырнул пистолет на кровать.

— Давай.

Во отправился в кухню и возвратился с двумя банками. Фрай наблюдал за тем, как Эдди созерцает аодай. Под твердостью его лица он мог различить волнение.

Фрай заметил обрамленный снимок рядом с коллекцией фотографий в большой раме. Единственное фото в комнате, на котором не было Ли. На нем был изображен Эдди, обнимающий молодого человека. Того же роста, того же возраста. Волосы Эдди были напомажены до совершенства. Другой был с плоско подстриженной макушкой высотой дюйма два. Они выглядели счастливейшими панками из всех, которых Фрай успел повидать за долгие годы. Они были созданы друг для друга. Мальчики улыбались в камеру.

— Лок, — пояснил Эдди, глядя на снимок.

— Выходит, вы когда-то правда были друзьями.

— Мы вместе выживали в лагерях. Я вырвался первый и основал «Граунд Зеро». Он освободился позже и присоединился к нам. А потом откололся и основал банду «Смуглолицых». Он меня предал. Когда-нибудь, если захочу, я разорву эту фотографию.

— Это он был в белом «Шевроле»?

— Нет.

— Тогда кто?

— Если бы я знал, парень, я бы не нервничал.

Они перешли в гостиную. Эдди поставил пленку Ли Фрай.

— Ты никогда такого не слышал, — сказал Во. — Я сам свел эту запись.

Пока Фрай слушал, Эдди отправился в спальню. Немного погодя он вышел в чистой одежде. Волосы были тщательно выложены. С ним опять был пистолет.

— Я хочу, чтобы ты подвез меня в мой магазин до того, как мы поедем в полицию. Хочу запереть эту вещицу, включить сигнализацию и взять немного денег. Дам на лапу, чтобы не посадили в тюрягу. Сейчас никому нельзя доверять, парень. Даже банде, в которой сам состоишь.




Пока Фрай ехал по улице Эдди, тот наблюдал в зеркало заднего вида за «Шевроле», который отъехал от тротуара и последовал за ними. Через квартал между ними втиснулась еще одна машина.

— Эдди, кто нас пасет — «Смуглолицые»?

— Я же тебе сказал, Фрай: не знаю.

Сайгон-Плаза была спокойна, как обычно по вечерам в понедельник. Ряды фонарей бросали тусклый свет на автостоянку, мраморных львов перед входом, на большую арку. Как всегда, цветные бумажные птички валялись повсюду на асфальте.

Но стоило только Фраю въехать на площадь, как он увидел пожарные машины перед входом в магазин звукозаписи «Граунд Зеро», полицейские автомобили и маленькую толпу, собравшуюся с одной стороны. Двое в желтом, расставив ноги, держали рукав, исторгающий белые потоки пены на пылающий магазин Эдди.




Глава 6


Полыхало сильно, большие языки пламени ревели за витринами. Фрай резко затормозил, и они выскочили из машины. Эдди увернулся от двоих полицейских и побежал в свой магазин.

Детектив Джон Мин возник из белого «Шевроле», который следовал за ними от дома Во. Он вытащил револьвер, обменялся долгим взглядом с Фраем, затем послал офицеров за Эдди. Пожарные подняли шланг, посылая яркую дугу воды над фонарями — в темноту.

Полицейские схватили Эдди у дверей в магазин и поспешили назад с худеньким пареньком, зажатым между ними. Все они вымокли. Во глянул на Фрая, потом на Мина.

— «Смуглолицые», — только и сказал он.

Как только на одном из запястий Эдди защелкнулся наручник, он метнулся в сторону и описал зигзаг на тротуаре. Один полицейский оказался сбит с ног. Другой поскользнулся на мокром асфальте и упал.

Мин поднял револьвер и приказал Эдди остановиться.

Фрай заметил, что Во оглядывается через плечо: глаза расширены, ноги мелькают, серебристый наручник блестит, подпрыгивая за ним и звеня.

Еще не успев принять решение, Фрай сделал два шага вперед и сильно толкнул Мина. Слева кто-то начал стрелять, выпустив за одно страшное мгновение шесть пуль подряд. Мин рукояткой наотмашь ударил Фрая. Фрай упал на колени. Помутившимся взглядом он увидел, что Эдди свернул за угол и исчез.

Когда Фрай наконец поднялся, Эдди уже не было видно. Аккуратным строем стояли магазины. Редкие прохожие поднимались с тротуара, выглядывали из-за дверей, уползали к своим автомобилям. Полицейские уже шныряли по магазинам под яростным руководством Мина, чей визгливый крик эхом отдавался по всей площади. Мимо Фрая пронеслось облако порохового запаха, уступив место знойному духу пожара. Он стоял на том же месте, у него звенело в ушах и кружилась голова. Он ждал, когда же приволокут Эдди Во — живого или мертвого.

Бегом вернулся Мин и наручником приковал Фрая к уличному фонарю. Кольцо он затянул очень туго.

— Если попробуете освободиться, я вас пристрелю.

Фрай наблюдал за поисками. Прошлая ночь повторяется, подумал он: в одном магазине тебе никто ничего не скажет; в следующем скажут ровно столько же, сколько в первом. Пульсировало в голове — в том месте, куда пришелся удар. Несколько капель крови упали на тротуар. Мин послал троих офицеров на задний двор здания. Подоспели еще две полицейские машины с включенными сиренами и мигалками.

Пять минут еле-еле тянулись. Фрай наблюдал. Как дети в поисках рождественских подарков, подумал он, но никто ничего не найдет. Полицейские уходили на поиски лишь затем, чтобы через минуту возникнуть с угрюмым выражением удивления и злобы на лице. Прочесав все места, где мог укрываться Эдди, они собрались перед входом в ювелирную лавку в обстановке общего смущения, обменивались замечаниями, гадали.

Наконец из дверей заведения Толковательницы Снов бодрым шагом вышел Мин и махнул своим людям, чтобы те возвращались в машины. Фрай наблюдал за его приближением: невысок и худощав, прекрасно скроенный костюм, лицо бледно и сердито. Он остановился, не доходя несколько футов.

— Скажите — зачем вы это сделали?

— Зачем? А вы как могли стрелять в потерявшего голову паренька, у которого только что сгорел магазин? Как вы, черт возьми, могли…

— Заткнитесь! — Мин врезал ему тыльной стороной ладони, и довольно сильно. Красные капли брызнули на основание фонаря. Затем Мин предъявил Фраю обвинение: — Вы арестованы за содействие побегу преступника, за вмешательство в следствие и вторжение на место преступления.

Мин отсоединил Фрая от столба, потом затянул наручники еще туже и потащил его на автостоянку. Толпа вьетнамцев наблюдала за происходящим. Пожар в магазине Эдди шел на убыль.

Остановившись у белого «Шевроле», Мин отпер багажник. Достал фонарик и смахнул крышку с мелкой картонной коробки, лежавшей рядом с запасным колесом. Внутри был пурпурный аодай Ли, прикрытый полиэтиленовым пакетом. Там же лежали ее шелковые брюки и одна туфелька. На блузе виднелись какие-то темные капли, и она была разорвана.

— Еще мы нашли сережку и нижнее белье.

— Где?!

— В гараже Эдди Во. Сегодня днем. Подумайте об этом на досуге, когда будете считать тараканов в тюремной камере.




В отделении полиции Вестминстера у Фрая отобрали личные вещи и сняли отпечатки пальцев. В тюрьме помощники шерифа записали его в книгу и опрыскали ему задницу средством против вошек. Когда Фрая ввели в камеру, заключенные засвистели и предложили пропустить его через очередь. На нем была синяя тюремная роба и по-прежнему — наручники, так сильно затянутые, что в пальцах пульсировала боль. Он оглядел ухмыляющиеся лица и засомневался в истинной правоте Джона Уотерса, написавшего когда-то, что, находясь под арестом, каждый становится лучше. Во время этого кошмара ему разрешили позвонить Беннету. Потом дородный доктор наложил на его лоб шов в пять стежков.

Он лежал на койке и смотрел в потолок. Сосед снизу предложил ему кусочек жевательного табака, затем стал рассказывать, как его опустили за изнасилование с отягчающими обстоятельствами. Когда он начал свою историю в пятый раз, Фрай велел ему заткнуться и попробовал уснуть. Остальные два сокамерника держались каждый сам по себе. Лежали на койках, отвернувшись к стене.

Фрай очень устал. Лежа в камере, он пришел к мысли, что, возможно, это место для него как раз самое подходящее. Лучше всего — держаться в стороне. В это трудно поверить, думал он, я был совсем рядом с Эдди, мог его придушить, но вместо этого помог ему уйти.

Аодай Ли, запачканный кровью. Ее штаны. Ее туфелька. Ее сережка. Вот почему Мин торчал у дома Во. Вот почему он не взял Эдди сразу, как только мы туда приехали. Он надеялся, что я и Эдди приведем его к Ли. Может быть, Эдди и привел бы.

Но вместо этого он сбежал.

Фрай задремал. Вскоре после полуночи надзиратель проводил его в комнату досмотра. Он получил назад свою одежду. Из которой, как ни странно, не исчезло ни цента.

Он познакомился со своим новым адвокатом, Майком Флаэрти, которого привез сюда Беннет. Сам Беннет не показался. Фрай вышел на улицу, в прохладу раннего утра, и Флаэрти повел его к «Мерседесу».

— Ваш брат хочет вас видеть, — сообщил Майк. — Я подвезу вас к вашей машине.




Беннет, Доннел Кроули и Нгуен Хай находились в гостиной — перед каждым лежали бумаги с какими-то записями. Перед Нгуеном, кроме того, лежал пистолет тридцать восьмого калибра. Двое мужчин, которых Фрай никогда раньше не видел, присоединяли магнитофон к телефонному аппарату. Оба были в гражданских костюмах, оба внимательно посмотрели на Фрая, когда тот вошел. Кроули представил их как Миклсена и Тойбина, агентов ФБР. Окна были раскрыты, ночь была тепла.

Беннет быстро взглянул на Фрая и велел ему идти в коттедж Доннела, который находился на заднем дворе.

Фрай двинулся по коридору, вновь замечая по пути картины, декорации и призы. Он остановился перед военными фотографиями: снимками его брата и Ли в клубе «Розовая Ночь» в Сайгоне. Бенни на своих здоровых ногах выглядел счастливым, посвежевшим, немного хмельным от войны, от чужой страны, от любви. Ли стояла рядом. У нее были закрученные в высокую прическу волосы, по тогдашней западной моде, и до странности девическое лицо. Кажется, что это было так давно, подумал Фрай. Судя по их виду, целую вечность назад. Потом — грамоты и знаки отличия Бенни, как военные, так и гражданские: два Пурпурных Сердца, Серебряная Звезда, почетный знак «Человека Года» от газеты «Лос-Анджелес Таймс», грамота Вьетнамской торговой палаты «Рука Дающего» — и еще множество наград. Среди них пара совсем новых, которых не было, когда Фрай видел их в последний раз. Бенни, подумал Фрай, никогда он не будет по-настоящему счастлив, пока не станет самым лучшим, самым первым во всем.

Фрай заглянул в кабинет Беннета: книжные полки, чертежный стол и посередине комнаты на подставке — макет строительства «Лагуна Парадизо». Он смотрел на миниатюрные холмы, воду из голубой эмали с крохотными лодочками, дома и магазины.

«Лагуна Парадизо», подумал он, пока это самый крупный проект Беннета. Его детище. И прощальный поклон Эдисона.

Через хозяйственную комнату Фрай вышел на крыльцо. Прожектор на гараже заливал светом задний двор — кирпичное патио, навес, обширный газон. Кусты живой изгороди были аккуратно подстрижены, трава недавно скошена, растения вдоль одной из стен идеально расположены и старательно ухожены. Об участке заботился Доннел. В дальнем конце, под большим апельсиновым деревом, стоял его коттедж. Фрай позволил себе войти. Кровать, пластиковый стол, маленький телевизор. Прошло десять лет, подумал Фрай, а я здесь ни разу не был. Он сел на кровать и стал ждать. Шов болел, от средства против вшей распространялся запах, точно в ветеринарной лечебнице.

Беннет вошел через несколько минут, оперся на кулаки и посмотрел вверх на Фрая.

— Ты в порядке?

— Я в норме.

— Опустись на мой уровень, ладно, Чак?

Фрай встал на колени перед братом. Глаза у Беннета были какие-то странные. Но даже в детстве Фрай понимал, что значит этот взгляд.

— Чак, ты что-то натворил?

— Старался помочь. Ты знаешь, что Эдди Во…

— Знаю.

Кулак Беннета достиг его груди раньше, чем он смог увернуться. С Фрая словно багром сорвали дыхание, что-то взревело в ушах, а Беннет оседлал его и своими мощными руками схватил за горло.

Лицо Беннета нависало над ним. Давление пульсировало в глазах. Два больших пальца перекрыли глотку. Голос, что исходил из стиснутого рта, был суров и холоден, как сталь револьвера Мина.

— Никогда больше этого не делай. Не делай ничего, о чем я тебя не прошу. Не шевелись. Не думай. Не дыши без моего разрешения. Никогда.

Фраю казалось, что он кивает. В глазах покраснело, как будто он барахтался под водой, потеряв ориентацию. Последнее, что запомнилось — он задыхался. Потолок из красного превратился в ярко-белый, потом опять покраснел. Он мог слышать свое дыхание — быстрое при выдохе, долгое при вдохе. Он сел. Комната закружилась. Едва отдышавшись, он сразу закашлялся.

Беннет возвратился из кухоньки Кроули, поддерживая равновесие одной рукой. В другой руке он нес стакан воды.

— На, выпей.

Фрай отшвырнул стакан, который разбился об стену. Когда Фрай поднялся на ноги, ему как никогда захотелось избить ногами Беннета до полусмерти. Взгляд Беннета был бесстрастным, уравновешенным. Фрай уже представлялось, как его нога описывает дугу, потом короткий рывок вверх, прямо в челюсть Беннета.

Это слишком просто.

Это очень трудно.

Он сел на кровать.

— Славный солдат, Чак. Успокойся. У меня к тебе дело. Нам надо его обговорить. Ты со мной?

Фрай кивнул и опять закашлялся.

— Во-первых, скажи мне, ради Бога, что ты делал с этим Эдди Во?

Фрай выложил свою историю.

— Есть хоть какой-нибудь намек, куда он ее отвез? Хоть какой-нибудь?

— Бенни, мне показалось, что он сумасшедший. Он привез меня прямо к себе домой. Он вел себя не так, как вел бы человек, только что совершивший похищение. Он показал мне свою коллекцию вещей Ли. Он смотрел на плакат, как будто это была она сама, собственной персоной. Он рехнулся. Назвался Эдди в честь Эдди Ван Халена, прости Господи.

Беннет метнулся из одного угла маленького коттеджа в другой, потом опять к Фраю.

— Дальше: что с Ким?

— Наша поездка завершилась в Мохаве. Она улетела. Какой-то тип по имени Поль де Кор фотографировал нас с дороги.

— Де Кор тебя фотографировал? Ты уверен?

— Думаю, да. А кто он? Только не говори, что писатель.

Беннет помотал головой.

— Как вела себя Ким?

— Сильно нервничала. А что было в тех ящиках, Бенни?

— Что она тебе говорила?

— К черту! Что происходит? Она мне ничего не говорила.

Беннет постучал пальцами по полу, в упор глядя на Фрая.

— А сам ты что понял?

— Ким полетела не в Париж. И Ли собиралась не в Париж. Музыка предназначена вьетнамцам, так же как эти ящики. Ли не смогла их сопровождать, поэтому это сделала Ким. Мину известно, что я провожал ее до аэродрома. Он все знает. Когда я выходил из его кабинета, туда зашел Поль де Кор.

Беннет кивнул, глядя в пол коттеджа.

— Прекрасно. Прекрасно.

Фрай сделал глубокий вздох и сложил правую руку в кулак, чтобы, в случае чего, заехать в физиономию Беннета.

— Черт возьми, что происходит, Бенни? Что было в тех ящиках и зачем Поль де Кор нас фотографировал? Почему он потом поехал к Мину? — Фрай встал, увеличив расстояние между собой и братом до трех футов. — Я видел пленку. Де Кор отдавал деньги Нгуену. Какие у вас с ним дела?

Беннет долго и сурово смотрел в глаза Фраю. Но искры бешенства погасли, сменившись осторожностью, взвешенностью, сдержанностью.

— Чак. Братишка. Хорошо, если бы ты мне просто верил, как я верю тебе.

— Какая чушь.

Лицо Беннета теперь смягчилось. Оно приобрело такое же выражение, как прошлой ночью в «Азиатском ветре», когда Ли вышла на сцену и улыбнулась софитам. Беннет вскарабкался на кровать Доннела и привалился к изголовью. Некоторое время он сидел, закрыв глаза и глубоко дыша. Когда он опять заговорил, голос его был спокоен:

— Удивительно, как простые люди умеют усложнять самые простые вещи. — Беннет скрестил свои мясистые руки. — Мы стараемся помочь народу, у которого больше нет страны. Мы посылаем им пленки с песнями Ли, потому что это питает их души. Это помогает им держаться. Ее песни напоминают каждому там, за океаном, как все должно быть на самом деле. Люди слушают их. Их слушают беженцы в лагерях. Их слушают крестьяне. Чак, мне бы хотелось, чтобы во Вьетнаме все поскорей закончилось. Что ты бы хотел слушать на их месте — нашу музыку, или их? Но это не просто музыка, Чак. На этих пленках есть и другие голоса. Сын поздравляет с днем рождения отца, который до сих пор находится в лагерях. Любовное послание жены мужу, который так и не выбрался и сейчас живет при коммунистическом режиме и боится шевельнуться. Поздравления. Сплетни. Новости от здешних беженцев. Ободрение тем, кто по-прежнему находится по ту сторону. Планы по их вызволению. Ли всегда хотелось помочь тем, кому повезло не так, как ей. И я разделяю ее помыслы. Неужели тебе так сложно это понять?

Фрай покачал головой.

— Ты видел эти ящики, Чак. Какой длины они были, сколько футов?

— Три-четыре.

— Их длина ровно сорок дюймов, ни больше ни меньше. Что может поместиться в такой ящик, а, Чак? Скажи честно, что может быть в деревянных ящиках длиной ровно сорок дюймов?

— Автоматы. Оружие.

— Я почему-то думал, что ты скажешь именно это. Конечно, оружие. А что, если протезы?

Фрай не понял.

Беннет посмотрел вниз, схватил один из своих обрубков обеими руками и приподнял его. Фрай посмотрел на грязную подбивку снизу, особый сорт специальной шерсти, которую Ли подшивала к штанам Беннета, чтобы защитить нежные культи.

— Что ты видишь, кроме обрубка?

— Ничего.

— А это именно то, на чем приходится стоять многим из людей по ту сторону. Вот почему мы посылаем им эти ящики. Там протезы. Они стоят почти тысячу долларов за штуку, но мы приобретаем помногу и платим дешевле. Так дорого стоит не сам протез, а услуги доктора, который нужен, чтобы их подобрать и показать несчастным, как пользоваться этими чертовыми штуковинами. В чем-то это лучше, чем ничего, Чак. Поверь мне. Да, и протезы рук в этих ящиках тоже есть, а также ступней и ладоней. Там крючки, костыли, перевязочный материал, антибиотики, болеутоляющее, витамины, кортизон и столько бинта, чтобы завернуть каждого в этой стране с головы до ног. Скажи, Чак, ты хоть чуточку нас одобряешь?

Фрай кивнул.

— Рад слышать это. А теперь, почему я дал тебе пленку с де Кором, расплачивающимся с Нгуеном? Очень просто, Чак. Часть денег на эти цели поступает от де Кора. Я лишь держу в порядке отчетность. Если это когда-нибудь потребуется — а я надеюсь, что нет — то я должен отчитаться, откуда поступали средства. Тут крутятся большие деньги. Ты должен это понимать.

— А где их берет де Кор?

— Из заграничных источников, Чак. Симпатизирующих свободному Вьетнаму. Никого не касается, особенно тебя, кто наши спонсоры.

— Зачем де Кор снимал на аэродроме?

Взгляд Беннета скользнул мимо Фрая к окну. Он посмотрел на черный прямоугольник оконного стекла, словно стараясь прочитать там ответ.

— Пока не знаю. Вот почему эта видеопленка так важна. Она как бы страховка. Видишь, во что ты ввязался. Вот почему я прошу тебя доверять мне. Вот почему я надеюсь и молю, чтобы и мне можно было на тебя положиться. Ты позаботился о кассете?

— Она в надежном месте.

Беннет улыбнулся.

— Оказывается, все очень просто, если успокоишься и правильно взглянешь на вещи. Правда же?

— И все равно как-то странно узнать последним о том, чем занимается твой собственный брат.

— Мне пришлось тебе немного соврать, Чак. Чем дольше ты считал, что она собирается в Париж, тем было лучше. Чак, то, что делает Ли — то, что делаем мы — это не по официальным каналам. Это недозволенно, иногда даже незаконно, но есть некоторые места, которые отсутствуют на карте. Вот там мы и работаем. Однако мы должны все делать тихо.

Фрай поднялся с кровати, прошелся по крохотному коттеджу, выглянул в окно на темный задний двор. Я мог дотянуться до глотки Во и задушить его. Но я дал ему убежать.

— Извини за случай с Эдди. Просто я старался хоть что-то сделать… что-нибудь такое, полезное. Для разнообразия.

— Знаю.

Фрай опять сел на кровать.

— Мне осточертело быть позором семьи. Но ты опять меня побил. Я хотел тебя растерзать. Правда-правда.

Беннет протянул руку и прикоснулся к голове Фрая, около шва, потом бережно перенес руку на шею.

— Никто, кроме тебя, так не думает. Я знаю, о чем ты вспомнил. Не мучь себя за Дебби. Это не твоя вина. Даже если ты этого не знаешь, я знаю.

— Не хочу говорить об этом, Беннет.

Беннет уперся взглядом в пол и провел пальцами по своим густым темным волосам.

— Неужели ты не можешь понять, Чак, что есть обстоятельства, которые невозможно изменить? Нельзя вернуть нашу сестру. Нельзя изменить того, что случилось с Ли.

— Я могу. Я изменю.

— Ты прав. Ты можешь надежно сохранить пленку, которую я тебе передал. Ты можешь выяснить кое-что про Мина. Можешь помочь мне, когда будет нужно. Мне нужно, чтобы ты был рядом.

Фрай посмотрел на брата. Где-то под кожей, внутри тех темно-синих глаз, он смог различить Дебби: ее характер, ее лицо, ее кровь.

— Я не могу ничего не делать, Бенни. Не проси меня просто сидеть и ничего не делать.

— Тогда расскажи, что ты выяснил про Джона Мина?

Фрай рассказал ему все.




Возвратившись в гостиную, он сел рядом с Кроули и с Нгуеном, приводя в порядок записи, собранные людьми Хая. Миклсен и Тойбин наблюдали. Сто пятнадцать опрошенных и, в основном, с нулевым результатом.

Позвонил Эдисон. Беннет включил громкоговоритель. Магнитофон, реагирующий на звуковой сигнал, тут же заработал.

Эдисон недолго проклинал медлительность ФБР, затем сообщил о первой серьезной зацепке Пата Эрбакла. Он отыскал юную леди, которая видела, как машина Эдди Во в воскресную ночь подъехала к заведению Толковательницы Снов. В машине было трое мужчин — она их не знала — и Ли. По словам свидетельницы, Ли не оказывала никакого сопротивления, но встала во весь рост, высоко держа голову, как будто тоже пришла на сеанс к ворожее. Эрбакл так понял, что двое из этих людей стояли к ней весьма близко.

— Я думаю, что с пистолетом, приставленным к спине, — добавил Эдисон.

— Ее блузка была разорвана, и на ней была всего одна туфля, — сказал Беннет. — Та молодая леди не сочла это необычным?

— Очевидно, нет. Может быть, они накинули на Ли пальто.

— Но они не зашли к Толковательнице?

— Девчонка не удосужилась проследить за ними. Перед тем, как отвезти ее к Ли, они, должно быть, сменили автомобиль.

— Эрбакл надавил на толстую мадам? — спросил Беннет.

— Ответ утвердителен. Но она, должно быть, и правда их не видела. Чака уже вытащили из тюрьмы?

— Он здесь. С ним все в порядке.

— Пять минут назад я разговаривал с окружным прокурором. Он прекратит дело, если на него как следует поднажать. Передай Чаку, чтобы он сделал милость и с этого момента перестал вмешиваться в эту заваруху.

Беннет повесил трубку.

Через минуту телефон зазвонил опять. Беннет надавил на громкоговоритель. Магнитофон включился.

— Беннет Фрай.

Краткая пауза, затем тихий, искаженный голос, который звучал на значительном отдалении, хотя связь была безупречной.

— Я знаю. Привет, бан. Прими мой поклон.

Беннет сделал звук громче. Кроули привстал. Нгуен выпрямился и посмотрел на часы. Миклсен и Тойбин поднялись одновременно и двинулись к телефону.

У Фрая свело живот.

И тут зазвучал голос Ли. Она всхлипывала:

— Я люблю тебя, Бенни. Со мной все в порядке. Ты у меня номер один. Обо мне тут заботятся.

Беннет весь наклонился к телефону, развел руками, словно желая обнять телефонный аппарат и этот голос.

— Ли. Ли!

— Бенни, я люблю тебя.

Звонок сорвался. Бенни соскочил с кушетки и начал ковылять из угла в угол по комнате. Когда он остановился, странная улыбка снизошла на его лицо, словно он наконец начал понимать нечто, что упускал из виду долгое время.

— Она жива, — сказал он, и повторил: — Она жива.

Фрай испытал облегчение, словно с него сняли тяжелый груз. Груз, который, на каком-то глубинном уровне, он уже приготовился нести всю оставшуюся жизнь. Все что он сумел — это улыбнуться.

Все опять быстро перевели взгляд на телефон.

— Она жива!

Миклсен уже положил кассету в пластиковый футляр и направился с ней к двери.




Дом-пещера был разорен. Фрай так и замер при входе, не сняв палец с выключателя, сердце билось, точно сушильная машина с грузом теннисных тапочек. Телевизор сбит с тумбы, акустические системы отодраны, диванные подушки вспороты, повсюду валялись водонепроницаемые костюмы и доски для серфинга, спортивные плакаты скомканы и разбросаны по полу, кофейный столик перевернут, гитара расплющена, светильники разбиты, ковер сбит в кучу и брошен в угол, дубовый сервант Линды опрокинут, дверцы вырваны с мясом. Ты его хотела забрать, подумал Фрай, и вот он испорчен.

Его ладони тряслись. Не потребовалось слишком много времени, чтобы убедиться: видеозапись исчезла.




Глава 7


Кухня выглядела как после бомбежки; спальня — того хуже. Коробку с елочными украшениями из пещерной части дома притащили в гостиную. Сквозь разруху мигала гирлянда рождественских огоньков, разноцветных, пестрых. Гирлянду повесили на гвоздь, где раньше висела фотография из магазина «Серфер» в рамке за тридцать баксов — которая теперь лежала разбитая на полу — фотография Фрая, победителя соревнований в Пайплайне.

Он обошел дом с нездоровым напряжением, блуждавшим по нервам переменными токами гнева и беспомощности, ощущая потребность кого-то убить. В нем взыграли худшие инстинкты. Они будоражили его, как демоны. В жизни я наделал немало глупостей, но это ни в какие ворота…

Он постоял в комнате минуту-другую. Мерцали рождественские огоньки. Правильно, подумал он, лучшее, что я могу для них сделать — это держаться от них в стороне. Он подумывал о звонке в полицию Лагуны, но когда полиция побывала здесь последний раз — то лишь затем, чтобы застать его с поличным после недостойной выходки на праздновании Хэллоуина. Об этом остались тяжелые воспоминания. Фрай подумывал о звонке Мину, но об этом не могло быть и речи. Он подумывал о звонке Беннету, но ярость Беннета оказалась бы слишком велика, чтобы думать об этом в данный момент.

Он подумывал о звонке Линде, но не отважился.

Вместо этого он позвонил в серфинг-клуб Ньюпорт-Бич. Где бы он ни был, стоило набрать номер, и автоматический информатор успокаивал его в трудные минуты. «Воздух шестьдесят восемь (по Фаренгейту), вода шестьдесят пять, видимость шесть миль, волнение моря два-три фута, ветер южный, порывистый. Специально для ныряльщиков и любителей подводной плавания: видимость под водой хорошая».

Он выслушал автоответчик дважды, затем наконец решил все-таки позвонить в полицию Лагуны.

Два офицера, прибывшие через полтора часа — Симмонс и Кайт — казались девятнадцатилетними юнцами. С ними были невозможно шумные рации. При виде их формы Фрай почувствовал раздражение. Он недоумевал, почему, когда полицейские уменьшают громкость своих раций, звук не становится тише. Симмонс и Кайт заполняли официальные протоколы с выражением скорби, приличествующей скорее сотрудникам похоронного бюро. Кайт делал намеки на Загадочную Служанку. Офицер выделывал нечто комическое бровью. Фрай отослал его к своему адвокату, и Кайт отвязался.

Фрай отвечал на вопросы. Кайт усердно записывал.

Через полчаса подъехал следователь, мужчина среднего возраста по имени Павлик. Он обвел все вокруг одним взглядом, вздохнул и поставил на пол свой кейз.

Именно тогда Фрай впервые заметил слабый, грязный след на полу. Из пещерной части, догадался он, куда они ходили за пленкой. Похоже на ту серую грязь, что была на ботинках убитого парня в «Азиатском ветре». Грязь. В середине августа в Апельсиновом округе эти ребята умудрились отыскать грязь.

— Что они взяли? — спросил Павлик.

— Ничего, — ответил Фрай.

— А что искали?

— Не имею понятия.

— На вас кто-то наезжал?

— Вроде не припомню.

Павлик изучал Фрая через толстые очки.

— Вы были серфингистом? Фрай. Женаты на дочке мэра, верно?

— Честно говоря, не знаю, насколько это верно.

Павлик еще раз осмотрел место преступления, надвинул очки на нос указательным пальцем. Он казался разочарованным.

— Попробую снять отпечатки пальцев.

Кайт и Симмонс ушли говорить с соседями, приглушив громкость своих раций. Однако их уход в темноту улицы сопровождали обрывки переговоров в эфире.

Павлик уже достал кисточки и порошок. Он раскладывал их на открытой крышке кейза с тщательностью близорукого человека. Затем он поставил треножник с лампой, воткнул вилку и направил свет на дверь.

— Эти ублюдки разорили ваш дом на славу.

— Ублюдки?

Павлик пожал плечами, окунул тонкую кисточку в склянку с черным порошком и начал обрабатывать дверную ручку.

— Просто к слову пришлось. Полагаю, все это мог учинить и одиночка. — Он указал на отпечаток ботинка. — Тип с грязными ногами.

Фрай посмотрел на след: налет серого на деревянном полу.

— Тот парень, которого убили во время перестрелки в «Азиатском ветре»… У него тоже были грязные ботинки.

— Это не в моей компетенции.

Павлик протянул кусок белой ленты с фрагментарным черным отпечатком большого пальца.

— Покажите-ка мне большой палец правой руки, — попросил он. Фрай подчинился. Подушечка была еще черной от пасты для снятия отпечатков. Павлик поднял бровь, провел кисточкой, затем придавил палец к ленте, которую тут же приблизил к носу для тщательного изучения. — Они или были в перчатках, или протерли дверную ручку. Это ваш отпечаток. Попробую на телевизоре. У вас что, недавно брали отпечатки пальцев?

Фрай кивнул, но не стал объяснять, при каких обстоятельствах.

Павлик проводил обработку терпеливо, истратив немало черного порошка на серебристый экран телевизора.

— Что-нибудь известно о вашей невестке?

— Есть только подозреваемый.

Павлик посмотрел на Фрая через очки.

— Вьетнамец?

— Да, паренек из местной шпаны по имени Эдди Во.

— Эти гангстеры сущее наказание. Про вьетнамцев известно, что они никому не доверяют. Все держат при себе. По крайней мере, мне так говорили. Интересно, что Лючия Парсонс со своей Комиссией по пропавшим без вести думает, что она умеет находить с ними общий язык, когда наше правительство не в состоянии. В Лагуне беженцев немного. Бегут разве что от налоговой полиции. Поэтому я мало что знаю.

Телевизор оказался чист, равно как настольные лампы, выключатели, картинные рамы и рождественская гирлянда, по-прежнему мерцающая красными, зелеными и синими огоньками. Кайт и Симмонс вскоре вернулись, чтобы доложить, что соседи ничего не видели. Следователь сделал несколько фотографий, изучил вспоротые диванные подушки и что-то записал в свой блокнот.

Наконец он собрал свои принадлежности и остановился, пригнувшись в дверном проеме — побитый и извиняющийся, словно человек, собирающийся бросить жену и детей.

— Они были в перчатках.

— Каких именно?

— Трудно сказать. Можно сравнить пробу волокна с образцами по всему нашему округу, но это отнимет много времени и средств. Шеф этого не одобрит, я прямо говорю.

— Но это очень важно. Я — единственный серфингист такого класса во всем нашем городке. Это дерзкое преступление, если я что-нибудь понимаю в преступлениях.

— Нет никакого смысла брать пробу. Ведь у вас ничего не украли. Насколько я понимаю, это могла быть Линда Стоу, которая заглянула сюда, чтобы немного вам насолить.

— Скажите это мэру.

— Никогда в жизни.

— Если бы меня убили, вы отнеслись бы к этому делу с большим вниманием.

— Не только вас.

Когда полицейские удалились, Фрай в общих чертах навел порядок, поставил телевизор на тумбочку, приладил акустические колонки, запихнул куски поролона в диванные подушки. Прокрутил сообщения, оставленные на автоответчик. Среди них было подтверждение приглашения на ужин от Тай Зуана. Тай опять благодарил Фрая — трижды — за то, что тот спас ему жизнь.

Рождественская гирлянда почему-то успокаивала Фрая, поэтому он оставил ее висеть и мигать в гостиной. Он знал, что не уснет, поэтому налил себе большую порцию водки со льдом. Из темных углов пугали призраки Линды. Он посидел немного в патио, наблюдая за россыпью автомобильных и уличных огней внизу, слушая стрекучее жужжание высоковольтной линии над головой.

Водка исчезла с воистину поразительной быстротой. Испарилась, заключил он: это реальная проблема над уровнем моря. Он сделал себе еще порцию, которая тоже моментально исчезла.




Через полчаса он с нарушением правил припарковался у отеля «Лагуна», дивясь страшному мотиву, пригнавшему его сюда. Пересек Приморское шоссе, зашел в ресторан «Парусник», отыскал свободное место, заказал двойное виски и позволил разухабистому джазу пробрать его до костей. Поинтересовался у бармена, не знает ли тот блондинку, которая гуляет с собакой в красном ошейнике с красным поводком.

— Видел я такую. Убийственные ноги. Но я почти ничего о ней не знаю, Чак. Зовут Кристобель или что-то в этом роде. А зачем она тебе?

— Я должен перед ней извиниться.

Я ее преследую, подумал он. По наитию Господа.

Ему было просто необходимо куда-то идти.

Приморское шоссе кишело праздношатающимися. Фрай, окунувшись в облако аромата духов, увязался за двумя женщинами, которые тащили его, словно буксир, в порт на север. Их волосы раздувал ночной бриз. Под фонарями волосы вспыхивали буйным золотом. Казалось, все его знают: «Привет, Чак!», «Привет, Чак, скоро соревнования и Билл говорит, что ты собираешься выступить?», «Чаки, мой „Мегаскейт“ наполовину разбился», «Отличные сандалии, Чак!», «Чак… Чак»…

Ему вдруг захотелось на далекий остров, в большой город, захотелось ослепительного движения или невидимой неподвижности; но дом-пещера с разоренными комнатами, с призраками Линды, манящими из постели, — это было все что он имел. Видение теплое и осязаемое как сама женщина. Почему каждый знает, кто ты такой, подумал он, когда хочется быть кем-то другим?

Он некоторое время постоял на углу Лесного и Приморского шоссе, где гуляющие любили собираться в летнее время года. В витрине висел плакат с силуэтом мужской головы и куском колючей проволоки. Вверху на плакате была надпись:






КОмиссия по ПРОПАВШИМ БЕЗ ВЕСТИ

Гражданский комитет по освобождению военнопленных

Митинг на Центральном пляже Лагуны

Вторник, 13.00

Приглашаются все свободолюбивые граждане





Ее третий митинг в округе за последний месяц, подумал Фрай. Он подозревал, что Лючия Парсонс откусила больше, чем могла прожевать. Она имеет многообещающие доказательства того, что узники живы. Удачи тебе, подумал он. Возврати их всех домой, всех и каждого.

Ближайший бар был темен, безнадежен и покоен. Я смешиваюсь со своей средой обитания, подумал Фрай. Я мимикрируюсь. Он казался сам себе ящерицей в джунглях, спрятавшейся среди дружественных ветвей. Заказал двойное виски, которое намерился смаковать, поскольку оно вышибло очередные пять баксов из его сбережений. Сел на табурет и стал наблюдать за бильярдными шарами, катающимися по войлоку. Звук соударений доходил до него с опозданием, как пистолетные выстрелы, а шары двигались недостаточно быстро. Его напиток исчез раньше времени. Телевизор беспрестанно падал со стены, но затем опять взлетал на место, хотя на это, казалось, никто не обращает внимания.

Как он ни старался сосредоточить внимание на бильярдных шарах, все, что он был способен видеть — это Ли, которую стаскивают со сцены, полоску тела под ее разорванным аодаем, ее вопли, усиленные микрофоном, разносящиеся по всему «Азиатскому ветру». Он видел, как она упирается, когда ее утягивали в дверь запасного выхода. Он видел ее окровавленную блузу в багажнике машины Мина.

И, может быть, лучше всего он мог представить себе разочарованный взгляд Беннета и Эдисона, когда они узнали, что он помог сбежать Эдди Во.

Но самое интересное будет, подумал он, когда я сообщу Беннету, что пропала его пленка.

Он заплатил за виски, отделился от табурета и поплелся на улицу. Брось, уговаривал он себя, меланхолия — это сестра помешательства. Ты устал. Если ты не совершаешь ошибок — это значит, что ты ничего не делаешь.

Теперь он пошел на юг, мимо «Се ля ви» и «Джорджия-бистро» к отелю «Лагуна», где он сделал остановку, чтобы поглазеть — со страхом сквозь бред — на собаку, покорно сидевшую на пляже. Ошейник выглядел новым, недавно надетым, от «Джона Уэйнеска».

Кристобель или что-то в этом роде. Эврика.

Ее не оказалось ни в баре, ни в патио. Он пробежался по ресторану, устрашая своим видом метрдотеля, многословно извиняясь и обещая бесплатную бутылку вина, но не нашел ее нигде. Он заглянул в дамскую комнату, клича ее по имени. Кто-то завизжал. Начальник охраны гостиницы остановил его тотчас, угрожая полицией.

— Это можно делать в Манхэттене, — протестовал Фрай. — Я читал «Яркие огни большой города».

— Так поезжай на Манхэттен, урод.

Охранник стоял скрестив руки и не сводил с Фрая гневного взгляда, когда тот шел к выходу. У портье Фрай потребовал ручку и лист гостиничной почтовой бумаги. Сидя на уличной скамейке, он написал: «Мои извинения за дурной дебют. С этого момента все станет лучше. Чарльз Эдисон Фрай имеет четь представиться». Он добавил свой телефонный номер, потом подошел к собаке. Собаки его всегда любили, что, как ему казалось, плохо сказывалось на его репутации.

— Привет, дворняга, — сказал он. Собака забила хвостом по тротуару. В этот момент вдалеке заревела полицейская сирена. Собака понюхала его ладонь и сложенную пополам записку. Когда Фрай засовывал бумажку под ошейник, собака лизнула ему руку. Полицейская машина была почти рядом, его взяли на прицел, в этом он почти не сомневался. Охранник отеля со злобой смотрел на него от главного входа.

— Это животное принадлежит моей пропавшей кузине, — объяснял Фрай. — До сегодняшнего вечера мы думали, что собака мертва.

Кто-то не узнанный им кричал на него из машины, воинский клич серфингиста из Южной Калифорнии, достаточно громкий, чтобы перекричать быстро приближающуюся сирену. Фраю наконец осознал, что он только что нарушил общественный порядок, что ему ни за что не проти проверку на трезвость, что ему отсрочено наказание за аморальное поведение, что он совсем недавно вышел из кутузки. Короче, что ему, к глубокому прискорбию, предстоит еще раз столкнуться с правосудием.

Он сломя голову помчался за угол, по улице, нырнул в переулок. «Циклон» ждал его в самом конце, 390 кубических сантиметров свободы. Он понесся к машине, юркнул в кабину и собирался завести мотор, как вдруг за ним устремилась собака и залаяла так, что он чуть не потерял свою дурную голову. Она лизала его с остервенением. Записка все еще торчала из-под ошейника. Фрай рванул, выехав из переулка на улицу как раз вовремя, чтобы заметить полицейскую машину, мчавшуюся по его следу. Он официально кивнул — преследуйте криминальный элемент, господа, я полностью на вашей стороне — чудом проскочил на желтый свет, затем повернул к югу и погнал «Меркурий» по Приморскому шоссе к дому Линды. Потом короткий рывок в каньон Блюберд, сердце его колотилось слишком сильно, собака металась с заднего сиденья на переднее и опять назад, повизгивая от удовольствия. Он быстро поднимался по крутому подъему.

Город остался далеко внизу. Они оказались высоко среди холмов, богатых наркотическим ароматом эвкалиптов, густого морского воздуха, слабым запахом кустарника из каньонов на востоке.

Дом Линды представлял собой большую затененную постройку у подножия Темплских гор. Фрай подъехал поближе к огромному бугенвилю, горевшему малиновыми соцветиями, поднятыми во тьму. Смутным техническим чувством он определил, что этот бугенвиль должен быть тем самым деревом. Однажды в летнюю ночь они занимались под ним любовью в спальном мешке. Теперь кажется, что это было вечность тому назад. Малиновые круглый лепестки пристали к ее спине и волосам. Странно, подумал он, что, покинув пещерный дом, она переехала сюда, прямо под наше дерево. Это было декларацией независимости, или ностальгией?

В верхней спальне горел свет, и ему показалось, что за занавесками он увидал ее. С приливом оптимизма он приказал собаке сидеть, потом выпрыгнул из машины, прошуршал по усыпанному листвой двору, перескочил через низкий белый заборчик и позвал ее, встав под окном:

— Линда! Это я, Чарли! Чак Фрай, изобретатель «Мегаскейта», радости миллионов скейтбордистов по всему миру.

Занавески раздвинулись.

— Линды здесь нет, Чак. Она уже три недели как отсюда уехала. Я говорила тебе об этом и неделю, и две недели назад.

Все происходило как-то не так. Не эту женщину он ждал. Откуда-то из узких закоулков памяти дошла весть, что он бывал здесь прежде.

— Я готов повеситься ради тебя. Я принес веревку. Прямо тут, на дереве, под которым мы делали любовь.

Лицо в вышине рассмеялось. Занавеска распахнулась вовсю.

— Чак, ты же знаешь: она в Нью-Йорке, зачем тебе вешаться? В конце концов, у тебя есть ее номер. Поизмывался над бедной женщиной, и хватит. Правда. У меня аж мурашки по спине, когда вижу тебя таким, честное слово.

Фрай попытался снять с себя ремень, чтобы устроить самобичевание, но на нем были брюки без ремня. Это какая-то мистика, подумал он.

— Иди спать, Чаки.

Занавески опять сомкнулись, и Фрай услышал, как с хлопком опустили оконную раму. Хорошо, что она урезонила меня, прежде чем я натворил глупостей. А для чего еще друзья? Он сорвал ветку с куста бугенвилей.

Теперь назад в «Циклон». Фрай помчался по Приморскому шоссе, мимо склонов «Лагуны Парадизо», мимо Хрустальной бухты в Корону дель Мар. Ночь выдалась ясной и звездной. Он смотрел на океан, простиравшийся до горизонта, словно алмазное покрывало. Остановившись на краю отвесного обрыва, он нашел могильный камень. Трава была только недавно скошена. Кто-то принес цветы. Вероятно, Хайла. Он положил ветку бугенвилей на гранит, закрыл глаза и начал молитву, которую не успел закончить. События продолжали развиваться. Все было расплывчато: луна, городские огни внизу, тропинки между надгробными камнями. Собака мельтешила, то появляясь, то исчезая из виду. Фрай протер глаза. Он провел по гладкому граниту влажными пальцами, изо всех сил стараясь не вспоминать.




Путешествие назад, в город, было неясной смесью рулевого колеса и тормозов, запаха резины, промельком больших предметов, поставленных нарочно, чтобы его погубить. Собака сидела рядом, поводок развевался от ветра. Пес вертелся направо и налево и лаял от безумного счастья.

Собака пошла за ним в дом. Фрай остановился в дверях и почувствовал, как внутри него разорвался залп адреналина. В доме была соседка Дениза, она сидела на диване и теребила торчащий наружу поролон, глядя в телевизор, который чудом продолжал работать.

— Привет, Чаки. Мне было так одиноко, поэтому я позволила себе войти. Не возражаешь?

— Нет, — ответил кто-то. — Ты меня напугала.

Дениза захихикала.

— Прости. Какой славный. Это твой?

— Мы с ним братья.

— То же самое говорит эта дама. Взгляни.

Фрай рассматривал миловидное лицо Лючии Парсонс в программе Леттермана. Она говорила о правительстве, которое ввергло нас в войну и о народе, который покончил с этой войной. Леттерман проглотил свою щербатую улыбку и изобразил душевный взгляд. «Это народное движение, идущее снизу, — говорила Лючия. — Наша Комиссия — это американцы, работающие с вьетнамцами. Правительство в нем не участвует. Правительство просто ничего не может — вспомните прошлые попытки. Мы вернем наших пленных в сотрудничестве с народом Вьетнама. У меня есть соратник с той стороны, его зовут Тран Тан. Это удивительно открытый и щедрый человек. У него есть поддержка в Ханое, но он не политик. Он учитель в школе». «Но остались ли там военнопленные?» — спросил Леттерман.

Лючия Парсонс улыбнулась. «У меня есть очень веские доказательства. Пока я не могу предать их гласности, но когда-нибудь я это сделаю. Могу сказать вам, Дэвид, и это так же верно, как то, что я сижу перед вами, что во Вьетнаме живы американские пленные. И я хочу вам сказать, что мы собираемся их выручить. Нам нужны деньги, нужно время и поддержка американского народа».

Леттерман намекнул на поддержку спонсоров, и передача естественным образом перешла к рассказу о какой-то сделке с концерном «Ниссан».

— Она живет у нас в Лагуне, Чак. Разве это не здорово, что в нашей дыре зародилось национальное движение? Завтра митинг. Я хочу поучаствовать. Вообрази, сколько соберется смазливых парней, если мероприятием заправляет такая красивая тетка, как она.

— Страшно представить.

— Ты что-то плохо выглядишь, Чак. Почему у тебя в доме все вверх дном? Что с твоим лицом? Этот диван просто изнасилован, видишь? В Армии Спасения есть неплохой за семьдесят пять баксов, какая-то богатая леди померла, но он весь в кошачьей моче. Я люблю кошек, так что для меня это не является недостатком. У меня есть ЛСД, хочешь?

— Нет, упаси Боже.

— Тебе нужно чего-то такого. Иди сюда, ложись. Я тебя помассирую и угощусь твоим винцом.

На указанное место прыгнула собака, но Дениза отпихнула ее ногой. Фрай нырнул носом в диван, потом перевернулся на спину. Он посмотрел на Денизу, которая с этой выгодной точки наблюдения имела невероятно большие ноздри. Лючия Парсонс говорила, что вьетнамское правительство целиком одобрило основной принцип сотрудничества с американским народом. Дениза массировала его плечи своими сильными пальцами.

— Бедный Чак. Линда его бросила, вот он и пьет не в меру. Так одиноко быть брошенным.

Глядя вверх, Фрай спрашивал себя, как Денизе в ее тридцать удается выглядеть на шестнадцать. Бледная маленькая женщина без жира и морщин, прекрасно сохранившаяся фея. Удивительно, подумал он, учитывая ее страсть к спиртному. Может, наркотики и беспощадный разврат уменьшают возраст? Может, они — консервант юности? Над этим стоит как следует подумать.

— С кем обжималась на этой неделе?

— На этой неделе ни с кем, Чак. Почти весь месяц встречалась только с Саймоном. Он студент-химик в госуниверситете и прекрасно готовит ЛСД. А сейчас я в поисках. Твое лицо — как воск, разве что шов, но он выглядит как что-то такое… геологическое.

— А что случилось с Диком?

Пальцы Денизы переместились на его шею.

— Вернулся к жене.

— А с Билли?

— Оказался голубым.

— Будешь думать.

— Да, но не слишком. Жизнь это рефлекс. Хочешь, пойдем в постель?

Фрай посмотрел вверх, в тысячный раз изучая Денизу. Она была симпатичная и доступная, но легион ее любовников подразумевал венерические реалии самого худшего свойства и вредоносные вирусы, исцеление от которых — дело отдаленного будущего.

— Нет, спасибо.

— Ты правда плохо выглядишь, Чак. Хочешь кокаина?

Она насыпала дорожку и протянула нагруженный ноготь к его носу. Он отвернулся.

— Ради Бога, нет.

Далее она начала распространяться в подробностях о сегодняшней освежающей клизме: какой чистой ощущаешь себя после нее, как будто новый человек.

— Я тебе как-нибудь сделаю, — предложила она.

— Ну уж нет, юная леди.

Фрай почувствовал, как его одолевает первая дремота, и испустил стон.

— С тобой стало как-то неинтересно, Чак.

— Беда в том, Дениза, что я все время впутываюсь в неприятности.

— Сегодняшние проблемы — это завтрашние шутки и вчерашнее беспокойство. Боже мой, как это глупо.

— И правда глупо.

Фрай тряхнул головой и потрепал собаку. Ему нравилось, какая она круглая и гладкая.

— У меня было небольшое задание. Надо было кое-что сохранить в течение нескольких дней. Вот и все, что я должен был сделать. А сегодня, в мое отсутствие, сюда вломились и забрали эту штуку.

— Те, что на высоких каблуках?

Фрай тут же принял вертикальное положение. Собака внизу навострила уши, вся настороже.

— Кто-кто?

— Ну, парни во вьетконговском стиле, которые хотели тебя видеть. Довольно симпатичные. Один был высокий с плоской макушкой, а второй — низенький и чересчур худой.

— С плоской макушкой?

— Как сука какая — высотой дюйма два, не меньше. Я как раз приняла ЛСД, когда они приехали, и сразу поняла, что вижу нечто этакое. Они постучались и вошли. Потом примерно через полчаса вышли, сделали тебе на прощание ручкой и уехали. Они тебя связали, что ли? — Глаза Денизы поблескивали от возбуждения.

— Меня не было дома.

Она немного покраснела, стушевалась.

— Я так и поняла, что ты их знаешь. То есть, они обернулись, что-то сказали и помахали тебе на прощание. Такие молоденькие черненькие парнишки. Боже, Чаки, я, наверно, сболтнула лишнее…

Молодые смуглые мужчины.

— А на какой они были машине?

— Спроси что-нибудь полегче. Просто на машине. Единственная марка, которую я знаю — это красный «Чемпион», потому что у меня такая.

— В какое время это было?

— Часа в четыре. Наверно. Или в пять. Где-то так.

Фрай опять лег. Потолок поплыл сам собой. Итак, подумал он, пока я был у Смита, «Смуглолицые» похитили пленку Беннета.

— Понимаю, я должна была вызвать полицию, но я не могу иметь дела с полицией, когда нахожусь под кайфом. Часа два назад ко мне стучались какие-то полицейские, но я сделал вид, что никого нет дома.

Фрай простонал.

После ее ухода он еще долго оставался лежать на диване, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к стуку у себя в грудной клетке. В гараже Эдди, сегодня днем. Он слышал, как пес бродит по дому и временами различал очертания его головы, когда тот останавливался рядом с диваном, чтобы обдать его горячим преданным собачьим дыханием. Чак, ты же знаешь: она в Нью-Йорке, зачем тебе вешаться?

Лючия Парсонс исчезла с экрана, ее сменили головокружительные акробатические эффекты камеры Леттермана.

Он мог ощущать вестника Линды в дальнем углу, сверлившего его взглядом.

— Прогони отсюда эту суку, — велел он собаке. — Она думает, что этот дом принадлежит ей.

Он думал о Дебби, постепенно отключаясь.




Глава 8


С восходом солнца Фрай сидел в своей гостиной, скрестив ноги, попивая кофе и созерцая высохший грязный след на полу. «Смуглолицые» подцепили эту грязь в пещере, но где ее нашел тот автоматчик? Шов на лбу побаливал. Собака «Кристобель или что-то в этом роде» сидела рядом, безмозглая и безмятежная. Фрай назвал пса Тупицей.

Он встал, приложил ступню к отпечатку и примерно определил размер: восьмой. Откуда они узнали, что эта пленка у меня? Об этом знал Беннет. Но, если верить ему, больше никто. Кроули? Нгуен? Ким? Нет. Они — свой круг. Поль де Кор? Возможно. У него в этом фильме главная роль. Но как он узнал? Счастливая догадка? Инстинкт?

Налив себе еще кофе, Фрай понял, что единственный путь искупить вину — это разыскать «Смуглолицых» и возвратить видеозапись. А какой еще выбор у него имеется? Он не может пойти и все выложить Мину, так как пленка, очевидно, является секретной. Не может он также пойти к Беннету, потому что сам Беннет и вручил ему эту пленку.

«Смуглолицые», я найду вас, ублюдки, подумал Фрай. Сегодня, даже если это станет моим последним подвигом. В Маленьком Сайгоне, — последнем месте, где меня будут искать.

Ты ошибаешься, Бенни. Я тоже кое-что могу.




Он взял рукопись Смита с кофейного столика и опять сел. Первая глава называлась «Кьеу Ли». Введение было коротко и конкретно:

«Кьеу Ли сыграла пленительную, хоть и небольшую, роль во вьетнамо-американском конфликте. В 1970 году ей было семнадцать лет. Она была певицей. Развлекая вьетконговцев по вечерам — часто в подземных тоннелях или на других импровизированных площадках — она собирала оперативную информацию. А днем она ходила в деревню Ан Кат, где работала швеей. Там она встречалась со своим связным, восемнадцатилетним юношей по имени Хьонг Лам, и американским лейтенантом. Во время этих секретных встреч, подвергая себя значительному риску, она передавала им сведения, которые собирала в среде коммунистов. Когда шпионская деятельность Кьеу Ли стала опасной, однажды ночью она просто не явилась в расположение Вьет-Конга и была переправлена на американскую базу в Донг Зу. Там она продолжала работать на разведку Юга. Удивителен и финал истории Кьеу Ли: она вышла замуж за того американского лейтенанта — Беннета Фрая — и сейчас проживает в Вестминстере, штат Калифорния, где активно помогает беженцам обустроиться на своей новой родине. Она — популярная певица. В этом фрагменте из довольно длинной магнитофонной записи Кьеу Ли описывает, как она прошла путь от простой крестьянской девушки до полной опасностей жизни шпионки».

Фрай, в основном, знал эту историю. От самой Ли, которая однажды жаркой летней ночью разговорилась, когда они сидели и ловили рыбу с пристани на островке Фрай. Ли поведала ему о своей первой встрече с Беннетом, об ее странном чувстве к нему, о его планах использовать ее в качестве информатора. Беннет внес некоторые детали. Как всегда, он был более склонен говорить о своих военных подвигах, об истреблении вьетконговцев, о ночных пирушках, о друзьях и их пьянках, нежели о подробностях своего романа. И все-таки Фрай заметил, что когда Ли рассказывала о их встречах и медленно развивавшейся любви, Беннет слушал внимательно, словно в первый раз.

«Кьеу Ли (Ли Фрай)

Ан Кат, деревня в двадцати милях к северу от Сайгона, была моей родиной. На краю деревни у меня была хижина. Она была маленькая, но тростниковая крыша была хороша, когда наступал сезон дождей. За домом был садик. Я ткала материю на станке, которую продавала на базарной площади, и я также была швеей. На вырученные деньги я покупала другие товары. Когда торговля шла плохо, на рынке я играла на гитаре. Моя мама умерла в 1964 году от лихорадки, а отец пропал без вести весной 1966 года. Я думаю, в этом виноваты вьетконговцы.

Ан Кат, как считалось, была в безопасности от Вьет-Конга. Но мы все знали, что это неправда. Никому нельзя было верить, если это не твой лучший друг или члены твоей семьи. Вьет-Конг мог лишить тебя головы, если ты поддерживал Юг. Американцы могли убить за то, что ты поддерживаешь Север. Оставаться нейтральным было все равно что стараться сохранить неподвижность в бурном море. Это было невозможно.

Я встретила Хьонг Лама как-то утром на базаре. Я играла на гитаре, потому что покупателей не было. Мы были знакомы уже лет десять, вместе ходили в школу. Потом он уехал из деревни. С тех пор я нечасто его вспоминала. Лам приехал на велосипеде. Из мальчика он превратился в молодого мужчину. Во время разговора он показался мне нервным. Сказал, что у него есть для меня работа. Через два дня он появился опять с маленьким свертком. В свертке я обнаружила зеленую хлопчатобумажную форму с заплатами на гимнастерке. Дырки надо было заштопать. Так я узнала, что он на стороне американцев. Однажды вечером, когда мы подходили к дороге из Ан Кат, Лам признался, что он разведчик.

Хьонг Лам был застенчивый юноша, но очень сильный. Я могла видеть его мужество в стиснутых челюстях, в чистом и прямом взгляде. Иногда он останавливался около моего места на базаре. Если вокруг не было посторонних, он становился откровенным. Признался мне, что целый год борется против коммунистов. Для меня это явилось потрясением. Я узнала, что он чувствовал себя преданным коммунистами. Он боялся их беспощадности и надеялся, что их угрозы пустые. Он говорил, что они уничтожают тот Вьетнам, который он любил.

Но о Вьет-Конге он говорил со спокойным уважением, и я начала сомневаться, не связан ли он тайно с ними?

Мы стали друзьями.

Через два месяца он стал очень печален и серьезен, когда вел свой велосипед рядом со мной по дороге. Он попросил, чтобы я выразила свои симпатии коммунистам и предложила им себя. Вьет-Конг всегда нуждался в моральной поддержке. Может быть, я могла бы спеть для них. Они были рассеяны по всей Железной Земле, к северу от моей деревни. [Замечание редактора: Железный Треугольник был зоной концентрированного влияния Вьет-Конга. Южная оконечность этой территории находилась милях в тридцати от Сайгона. Эта область подвергалась наиболее жестоким бомбежкам, артиллерийскому обстрелу и обработке ядохимикатами. Углы этого треугольника находились в деревнях Бен Кат и Бен Сук, и у слияния рек Сайгон и Тай Тин]. Некоторые жители Ан Кат, я знаю, ночью становились вьетконговцами. Лам говорил мне, что шпионить за Вьет-Конгом рискованно для жизни. Казалось, что он и боится за меня, и проявляет нетерпение. Поскольку исчезновение моего отца все еще было свежей раной на сердце и я слышала рассказы о том, как коммунисты убивают и пытают, я согласилась попробовать. Даже девочкой я всегда испытывала потребность подкрепить веру действием. Может, мне помогло то, что я была семнадцатилетней, довольно наивной девушкой. Если бы больше вьетнамцев чувствовали то же, что и я, наша родина не оказалась бы сегодня под коммунистами.

Показать, что ты сочувствуешь коммунистам, было легко. Словечко здесь, словечко там, и вскоре на меня вышел молодой человек, который начал делиться со мной своими идеями, „просвещать“ меня. Это случилось в течение нескольких недель. Я приняла его теорию с готовностью. Довольно просто было притвориться, будто веришь в неизбежность победы коммунизма. Я заставила его послушать, как я пою и играю. Без ложной скромности скажу, что у меня был очень приятный голос.

Через несколько месяцев он первый предложил быть моим проводником в Железную Землю. В туннелях, сказал он, испытывают большую потребность в певицах. Я поняла, что он относился ко мне как к счастливой находке. Он сказал, что я могу встретиться с великим поэтом Фам Сангом, чья артистическая труппа прославилась своими представлениями под землей. И у меня будет мой собственный театр и своя публика. В какой-то мере я была польщена и взволнована, но, с другой стороны, я знала, что смогу способствовать делу освобождения, участвуя в этой опасной игре.

Глубокой ночью я встретилась с ним у ручья, и мы поехали на велосипедах вдоль тропинки, которая уходила туда, где деревья были мертвы, и воронки от бомб зияли под луной, как вулканические кратеры. За спиной у меня была моя гитара. Мы все ехали и ехали. Когда мы отдалились от Ан Кат, наверно, на десять миль, я стала сомневаться, не обманывает ли меня этот человек. Но зачем надо было так далеко ехать и так долго петлять, чтобы надругаться над деревенской девушкой? Деревья, лишенный листвы от дефолиантов, протягивали к нам свои костлявые ветви. По тропинке стало трудно ехать. Я шла за ним с велосипедом и думала, что он просто догадался о моем обмане и привел меня сюда, чтобы вьетконговцы меня пытали, насиловали и потом убили. А я была так простодушна, что взяла с собой гитару! И все же я продолжала идти за ним, потому что бежать было некуда.

Мы оставили наши велосипеды под развесистым деревом трам и стали взбираться по крутому склону горы. Какие-то два человека наблюдали за нами. На них были шарфы в черно-белую клетку, поэтому я догадалась, что это вьетконговцы. Я чувствовала, что вокруг нас люди, но никого не видела.

С вершины я заглянула в огромную воронку под нами. И это была моя сцена!

Зрители сидели в этом естественном амфитеатре, образованном внутренними стенками воронки. Не было ни света, ни декораций, но вокруг были люди, собравшиеся, чтобы послушать меня! И даже был маленький оркестр! Мой провожатый провел меня мимо вьетконговцев. На дне воронки была устроена маленькая земляная сцена. Музыканты сказали, что они знают некоторые из моих песен, которые я им назвала. Всего мы исполнили десять песен.

Гитарист играл зеленым прутиком, чтобы было не так громко. У барабанщика был старенький барабан с натянутым брезентом, который издавал глухое „бам-бам“, когда он бил по нему деревянными палочками. Вместо одной медной тарелки он использовал американскую каску, а вместо второй солдатскую флягу. По всему периметру воронки стояли часовые, спиной ко мне, стерегущие появление врага.

Я пела о любви. Выступление получило хороший прием. Зрителям не разрешалось аплодировать, но приглушенный гул одобрения раздался после первой же песни.

После концерта ответственный полковник Вьет-Конга сказал мне, что я не должна больше петь песен о любви, только песни о борьбе и победе. Это был сердитый, израненный человек. Но он улыбнулся, прежде чем отпустить меня, и сказал, что у меня самый прекрасный из голосов, которые ему приходилось слышать.

В тот же вечер я встретилась с поэтом Фам Сангом, и он очень спокойно посоветовал мне послать к черту коммунистов и петь то, что мне хочется. Он сказал, что мы, артисты, должны быть свободны от всяческой тирании помыслов. Это был худой человек с печальным лицом, и я полюбила его.

Несколько минут я провела в обществе других участников концерта и группы вьетконговских солдат. Мы говорили о войне и пили противный чай.

Ранним утром я возвратилась в Ан Кат. Мое сердце переполняли противоречия. Мне не нравились коммунистические идеи, но сами люди показались хорошими. Они полюбили меня. Мне нравилось петь перед публикой, но они были моими врагами.

Спустя неделю, в течение которой состоялось еще три концерта, я передала первую информацию Хьонг Ламу. В ней говорилось о строительстве туннеля близ Ку Ши и сообщалось точное место подземного склада оружия. Сочувствующие крестьяне помогали тайно выносить свежую землю в ведрах для воды с двойным дном. Это были ценные сведения. С этим актом предательства жизнь моя определилась. Единственное, что сокровеннее предательства — это вера. Отныне я стала врагом коммунистов, и первый же секрет, выданный мною, повел меня по жизни так же верно, как рулевой ведет лодку».

Фрай закрыл рукопись и вновь посмотрел на высохший след на полу. Как странно, подумал он: Ли, которой довелось столько пройти во время войны, была похищена прямо со сцены в мирной Калифорнии. Фрай смотрел в окно на чистое синее небо и не понимал, как такое могло произойти. С Ли. С Беннетом. Ведь это они в каком-то смысле купили для меня и это окно, и это небо. И куплено это высокой ценой.

Пес «Кристобель или что-то в этом роде» бил хвостом по полу и смотрел на Фрая с выражением полного понимания. Фрай продолжил чтение.

«Однажды Лам сказал, что мне пора встретиться с его командиром. Это был человек, которому передавалась моя информация. Я поступала неблагоразумно, слишком часто показываясь на людях вместе с Ламом. Тем более опасно было показываться в обществе американца. Поэтому его друг, известный мне как Тони, часто выступал в качестве связного. Тони был офицером связи, лояльным человеком, который повсюду следовал за Ламом и делал все, чего хотел Лам.

К вечеру мы ушли с базара. Мы пошли по дороге к моему дому, как часто делали вместе. Но когда мы оказались за деревней, то свернули через джунгли на маленькую тропинку, о которой я раньше ничего не знала. Листва вокруг была густая, но тропинка была хорошая. Лам шел впереди, я шла за его спиной. Для вьетнамца он был довольно крупным парнем, и его широкая спина служила мне мощным союзником. Каждый несколько секунд он оборачивался, чтобы проверить, не отстала ли я. В его глазах я видела силу и целеустремленность. И еще — это было впервые — мне показалось, что я вижу сомнение. Я внушала себе, что в его глазах была также доброта, но я подозревала, что была только орудием Лама, его шпионкой — и не занимала никакого места в его сердце. Так и должно было быть. Находясь с Ламом, я всегда чувствовала, что свои истинные мысли он держит от меня в секрете. И все же я верила в него.

Мы шли по тропинке до того места, где она пересекалась с дорогой в Сайгон. Мы просидели в кустах минут пять. Проехали три американских машины, они двигались на юг, в город. Потом еще три. Через секунду к нам медленно подъехал джип и остановился перед нами. К его антенне был привязан голубой шарфик. Лам толкнул меня в джип и сам прыгнул в машину сзади. По шоссе мы проехали не больше полумили, а потом свернули в джунгли, на узкую дорогу. Я узнала в ней одну из дорог на плантации каучука. Тони показывал путь.

Я сидела рядом с американским солдатом, темноволосым, с сильными, толстыми руками. Это было видно, так как его рукава были закатаны, чтобы было удобнее рулить. Как многие американцы, он казался рослым, но потом я обнаружила, что на самом деле он ниже среднего американского солдата. Один раз он посмотрел на меня, кивнул, но ничего не сказал. Мы тряслись по дороге, и у него на шее болтался ремешок каски и ушные клапаны. На каске была круглая эмблема в виде серебристой морской волны. Сзади, между Тони и Ламом сидел огромный чернокожий человек, очень страшный, который не разговаривал с нами и не смотрел на нас.

Мы ехали к дому плантатора. По мере приближения я видела сквозь деревья величественные стены усадьбы, увитые цветущей виноградной лозой. Вокруг дома росли здоровые, ухоженные деревья трам. В ста метрах от главного дома мы остановились у флигеля с внутренним двориком при въезде и старым фонтаном, который уже не действовал. В фонтане была скульптура, почерневшая от времени и влаги, изображавшая обнимающихся мужчину и женщину. Судя по их позе, французская. Здесь мы вышли из машины и сели на каменные скамейки вокруг фонтана.

Лам представил меня лейтенанту Беннету Фраю. Я не могла правильно выговорить его имя, и когда я сказала „Флай“, мужчины улыбнулись. Он произнес мое имя идеально. Он неплохо говорил по-вьетнамски. Мое первое впечатление о лейтенанте Фрае состояло в том, что это волевой и очень умный мужчина. В его глазах не было того сомнения, которое я так часто замечала у Лама. Когда он на меня смотрел, это была смесь агрессивности и уважения, что мне показалось странным. С ним у меня тоже возникло ощущение, гораздо более сильное, чем с Ламом, что я только орудие, а не человек. Но по отношению ко мне это было правильно. В нем не было той безрассудной энергии, которую мы так часто связываем с американцами. Энергия лейтенанта Фрая была под контролем.

Чернокожий мужчина был рядовым Кроули. Он ничего не сказал за все время той первой встречи, но очень внимательно слушал все, что тогда говорилось.

Лам вел себя странно на той первой встрече. Он обращался ко мне таким фамильярным тоном, какого никогда раньше не позволял. И сидел чуть ближе ко мне на той каменной скамейке, чем садился когда бы то ни было. Он часто меня прерывал, обращал внимание лейтенанта Фрая на мой ум и мою лояльность. Он, кажется, гордился мною.

Было условлено, что мы будем встречаться здесь раз в неделю для передачи информации, которую мне надлежало собирать. Если Лам не сможет поехать со мной, я должна буду ждать лейтенанта Фрая одна, в деревьях у шоссе. К антенне его джипа будет привязан тот же голубой шарфик. Во время первой встречи лейтенант Фрай сообщил мне о том, что именно интересует американцев. Прежде всего: численность врага в деревне Бен Кат и любые сведения, которые я сумею раздобыть о предполагаемом штабе вьетконговцев в лесах Бо Хо.

Один раз, когда Фрай осадил Лама, я заметила в черных глазах Лама вспыхнувший на мгновение гнев. Именно тогда я поняла, что лейтенант Фрай не во всем доверял Ламу, так же как я. Хьонг Лам одно время сам был вьетконговцем. Разве можно полностью доверять человеку, который когда-то был врагом?

По тому, как лейтенант Фрай смотрел на меня, было видно, что и мне он не доверяет. Я не ожидала иного. Но когда ты веришь в себя, никакое подозрение других не имеет значения. Однажды, когда он сверлил меня недоверчивым взглядом, я в ответ посмотрела на него так надменно, как могла позволить себе лишь неискушенная душа. Много недель спустя я узнала от него, что в тот день я завоевала если не его доверие, то уважение.

Он отвез нас на то же место в джунглях, где подобрал. Прежде чем отпустить нас, лейтенант Фрай невероятно польстил мне, сказав, что ему хотелось бы услышать, как я играю и пою, если я не против. Можете себе представить, как я раздулась от гордости — семнадцатилетняя девчонка и важный американец в качестве возможного зрителя! Он был очень красивый мужчина».

Фрай попытался вообразить, как они сидели во внутреннем дворике на плантации — эту первую встречу мужчины и женщины, которые потом полюбили друг друга и поженились. Интересно, почувствовали ли они тогда хоть что-нибудь? Много позже Ли рассказала ему, что она — да. Беннет же рассказывал, что его чувство к Ли развивалось неторопливо. Описывая те первые дни с ней, он всегда делал это с беспристрастностью офицера разведки. Только факты. И все же Фрай мог ощутить страсть в спокойном голосе брата, почувствовать жар под холодностью, когда он говорил о Кьеу Ли.

Фрай закрыл рукопись и отыскал старую пленку с песнями Ли. Он хотел ее проиграть, но раскуроченные громкоговорители лишь шипели да кашляли. Он сходил за маленьким магнитофоном, который использовал, когда брал интервью, и вставил кассету. Собака беспокойно подняла голову, затем вышла из дома в патио. Слушая, Фрай читал подстрочный английский перевод:
		«В моих ночных кошмарах ко мне простираются руки,



		Но я не вернусь.



		Пальцы вырывают из меня сердце,



		Но я не вернусь.



		Во внутреннем дворике ты предал меня



		У фонтана с любовниками.



		Я не вернусь, моя былая любовь,



		Пока не забьет фонтан».








Он надписал адрес и наклеил марки еще на два конверта с резюме. Позвонил Ролли Дин Маку из «Элит Менеджмент», но Ролли куда-то вышел. Дозвонился до Нгуен Хая, но тот сказал, что понятия не имеет, в каком месте кучкуются «Смуглолицые», и добавил:

— Тебе незачем с ними встречаться, Чак. Если, конечно, ты от нас ничего не скрываешь.

Фрай промямлил что-то насчет Мина — просто чтобы нащупать след.

— В деле Ли есть какие-нибудь сдвиги?

Нгуен замялся.

— ФБР обыскала квартиру Эдди после того, как тот прошлой ночью сбежал. Нам не полагается об этом знать, но сейчас они уже не уверены, что Ли действительно была у него дома или в гараже.

— А как же ее одежда?

— Он… снял с нее одежду где-нибудь еще. Агент, разговаривавший с Бенни, выяснил, что ее блузка была выпачкана в грязи. Туфелька тоже, но грязь была найдена на верхней части туфельки и на подошве. Даже к ее сережке прилипла грязь. Как будто с нее сдирали одежду во дворе или где-то наподобие. Но ни одного отпечатка, ни пятнышка, ни волосика, которые указали бы на то, что она была в доме. Чак, нам не полагается получать такую информацию, твой отец умудрился… вытянуть ее из сенатора Лансдейла: ФБР до сих пор считает Эдди Во главным подозреваемым.

— Если Ли никогда не была у Эдди, тогда все эти улики могли туда просто подбросить. Эдди могли элементарно подставить.

— Именно об этом подумали мы с твоим братом. Держи эту информацию при себе, Чак.

Фрай позвонил Джулии в «Азиатский ветер». Джулия сказала, что «Смуглолицые» собираются в ресторане Фо Дина на Болсе, в одном квартале к востоку от плазы. Их вожаком, естественно, был Лок — высокий худой парень с плоско подстриженной макушкой, бывший друг Эдди Во и сотоварищ по банде. Джулия предупредила, что Лок имеет при себе оружие. Когда Фрай спросил, не видела ли она Эдди Во в ту ночь, перед тем как началась стрельба, Джулия рассердилась:

— Полиция утверждает, что он замешан в похищении. Говорят, что я, должно быть, ошибаюсь. Я уверена, что видела его на улице, в машине, но не помню когда. Точно не помню. Это наверняка было до того, как началась стрельба. Но как задолго? И не мог ли это быть парень, просто похожий на Эдди? Я не знаю. Хочу, чтобы Мин оставил меня в покое. Не выношу то, как он пускается во всяческие уловки, чтобы заставить меня с ним согласиться. Теперь вот городские власти грозятся лишить меня лицензии на мой увеселительный бизнес. У меня возникло такое ощущение, что чем больше скажу я того, что хочется услышать Мину, тем проще будет уладить дела с лицензией. Мною манипулируют.

Фрай подумал: всем хочется свалить все на Эдди.

— Скажи им правду, Джулия. Пускай почешутся.

— Спасибо, Чак. Будь осторожней со «Смуглолицыми». Это непредсказуемые люди.

Тупица забежал в комнату с выражением такой надежды во взгляде, какая встречается только у собак и у детей. Это, очевидно, было животное с миссией на уме. Какой-нибудь миссией.

— К врачу, — объявил Фрай, собирая резюме. — Проверить состояние моего здоровья. А после мы отправим вот это и попробуем найти твой дом.

Он еще раз оглядел свое полуразоренное жилище, запер дверь и пешком пошел в центр города.




Глава 9


Фрай влезал на смотровой стол доктора Редкена, поправляя под собой убегающую простыню. Доктор — знаменитый ухо-горло-нос — приладил рубероидное приспособление к наконечнику лампочки и просунул его глубоко в ухо Фрая. Доктор замычал.

— Любопытно, — сказал он наконец. — Вас по-прежнему беспокоят симптомы потери равновесия?

— Только в воде. Или в темноте. Иногда в замкнутом пространстве. Такое тоже бывает.

Редкен опять замычал, зондируя ухо заново, с нового угла зрения.

— И вы не обращали раньше на это внимания?

— Нет.

— Никаких сверхчеловеческих усилий на волнах?

— Нет. Просто я страшно боюсь, доктор.

Редкен с категорическим видом вытянул лампочку, выключил и опустил ее в карман халата. Фрай привстал на столе. Простыня шурша отлипла от ног. Редкен вынул из папки набор рентгеновских снимков, затем несколько серых, нерезких фотографий.

— Разумеется, это снимки двухмесячной давности, когда имела место контузия. Они и теперь показывают то, что показывали тогда: кости внутреннего уха не повреждены. — Редкен сверился с темными пленками. — Ультразвуковое сканирование, выполненное два месяца назад, установило разрыв среднего уха. До сих пор не перестаю удивляться, как это доской вам не сломало кость. Далее, сканирование, которое мы сделали на прошлой неделе, не зафиксировало никакого скопления жидкости, никаких признаков лабиринтита или болезни Меньера. — Доктор уставился на Фрая странно снисходительным взглядом. — Иными словами, Чак, вы исцелились. Вы пациент, выздоровевший благодаря медленной терапии самой природы.

Фрай уперся взглядом в ноги, которыми болтал под столом. Правда состояла в том, что он рассчитывал на умеренно-трагические известия, чтобы оправдать свой страх воды, а не здравицу в честь лечебных свойств матушки-природы. Это совершенно меняет дело, подумал он.

— Тогда откуда эти приступы?

— От страха. От волнения. Возможно, вы их ждете, тем самым вызывая их в себе.

— Я надеялся на что-то дрянное, но излечимое.

— Вижу, вас ударили по голове тяжелым предметом. Эта рана излечима. Что произошло?

— Поскользнулся в душе.

Редкен посмотрел на него с профессиональной кротостью, ощущая свои рамки.

— Вода, кажется, стала вашим злым гением, Чарльз. Скажите, вас очень пугает океан?

— Меня пугает, что я не сумею всплыть на поверхность. Вам не понять, что значит отправиться за глотком свежего воздуха на самое дно Тихого океана.

Редкен прислонился к шкафу и кивнул.

— Опишите мне еще раз эти ощущения замешательства.

— Я подплываю, встаю на волну, потом меня захлестывает, смывает. А иногда это просто ПИП.

— Простите, что-что?

— Плыть-И-Погибнуть.

Редкен что-то написал для себя.

— Ну и?

— Иногда я на поверхности, мне и положено находиться, а иногда теряю всякую ориентацию. Плыву наверх. Готов поклясться, что это так, я даже вижу солнечный свет. Потом кончается воздух, а я уже, кажется, поднялся на поверхность, но вместо этого оказываюсь на дне. Я вроде бы плыву вверх, но на самом деле вниз. Иногда я наблюдаю себя как бы со стороны. Или не себя, а кого-то очень похожего на меня. Похожего только с длинными волосами. Иногда мне это просто снится, и я просыпаюсь, вскакиваю, стою и смотрю на свою постель.

— Любопытно, Чак. Это похоже на новую болезнь. Сочетание клаустрофобии и головокружения.

— Вы можете назвать ее в мою честь?

Редкен спрятал папку в шкаф и скрестил руки.

— Чак, вы живете с чрезмерным беспокойством по этому поводу. Вы не осознаете, что с вами все в порядке. Мой совет — не берите в голову. Заходите на будущей неделе, тогда поговорим снова. И ради Бога, не выходите пока в море — надвигается ураган. Такой, что любому несдобровать.

Фрай обдумывал шутку, что он якобы не осознает того, что с ним все в порядке.

— Ладно, доктор.

Он соскочил со смотрового стола и стал рядом.

Редкен с щелчком закрыл авторучку и опустил ее в карман.

— Чак, вы мне вот что еще скажите. В последнее время вы вспоминали о Дебби? Я имею в виду, чаще чем обычно?

Фрай утверительно кивнул.

— У нее в этом месяце день рождения?

Он кивнул опять.

— Ведь вы тогда ничего не могли сделать, — спокойно напомнил врач.

— Знаю.

Мог. Мог что-то сделать.

Редкен вздохнул.

— Забудьте, Чак.

— Постараюсь.

Редкен принужденно кивнул.

— Какое несчастье с женой Беннета. Есть какое-нибудь продвижение?

— Есть подозреваемый, но его не могут найти.

— Полагаю, для начала и это неплохо. Знайте, что ваша семья может на меня рассчитывать. — Редкен помялся, сложил губы и покачал головой. — Я скучаю по вашим статьям о боксе. Вы были из тех немногих журналистов, которые отказываются изображать призеров этакими болванами.

— Напишите об этом моему бывшему издателю Рональду Биллингему. Скажите ему, что если меня не примут обратно на работу, вы умрете от депрессии. В устах ведущего врача Лагуны это будет много значить.

Редкен взглянул на часы.

— Не хотите сходить на митинг, который устраивает сегодня на центральном пляже Комиссия по пропавшим без вести?

— Как-то не думал об этом.

— Вы должны пойти. Должны пожертвовать скромную сумму, если, конечно, позволяют средства. Вчера Лючия Парсонс намекнула, что у нее есть доказательства того, что некоторые пропавшие без вести до сих пор живы. Она не договорила, какие именно доказательства, но обещала предъявить весомые аргументы уже в ближайший четверг. Это сильная женщина, и притом весьма практичная. Она вселяет в людей веру. Это дар, порой такой же циничный, как наши.

— Я подумаю.

Фрай отсчитал шестьдесят восемь долларов сестре в приемной, которая предложила выписать счет. Он ответил, что через месяц, вероятно, будет полным банкротом. Она взяла наличные с вызывающим достоинством — осторожно, словно музейную редкость — и положила их в ящик стола.




Фрай вышел на улицу — и окунулся в блеклые утренние краски летней Лагуны. Тупица ждал там, где он его оставил. Центр города — все кажется застывшим и будто плавающим в воздухе. Фрай шел по Форест-авеню, покупатели проплывали мимо по ослепительному тротуару, беззвучно шевеля губами, сраженные суровой экономикой поиска выгодных сделок в городе, где ничего не существует, похоронившие свои скорби в рожках мороженого за два доллара, мечтающие о кондиционере, о «Кровавой Мэри», о том чтобы вздремнуть. Уличное движение превратилось в переползание, туристы медленно лавировали между перегретыми автомобилями, словно защищенные силовым полем. Женщина с коляской остановилась перед ленивым «Мерседесом» и поправила ребенку чепчик. Муж ждал ее где-то в другом измерении, талое мороженое стекало по его запястьям. Он смотрел на Тихий океан с каким-то смутным желанием. Это клиенты, они платят, подумал Фрай, а потому терпи. Он вывалил конверты с резюме в почтовый ящик.

Новый тираж плакатов Комиссии по пропавшим без вести появился по всему городу: на деревьях, на фасадах магазинов, на фонарных столбах. Фрай заметил толпу, начавшую собираться на Центральном пляже.

Выстрой все по порядку, подумал он. Выстрой все факты как газетную заметку. Перевернутая пирамида. Кто, что, где, когда, как и почему?

Эдди уходит раньше.

Ли похищают.

На одном из автоматчиков грязные туфли и на запястье браслеты — подарок Стэнли Смита.

Они скрылись на синей «Селике», машине Эдди Во.

Как в воду канули на Сайгон-Плаза, на которой полно народа.

Я получаю пленку с де Кором, платящим дань Нгуен Хаю.

Де Кор является на встречу с Мином.

Мин находит окровавленную, испачканную одежду Ли в гараже Эдди. Во всяком случае, он так утверждает.

Видеопленка с де Кором и Нгуеном похищена соперниками Эдди, бандой «Смуглолицых». Они перевернули вверх дном мое жилище. И вновь грязные ботинки, и это в середине августа.

Сплошные «что» и «когда». Но маловато «кто», или «как». И совсем нет «почему».

Кому, кроме Бенни, было известно, что эта пленка находится у меня?

Может быть, мне удастся это выяснить. Сегодня вечером.

Он побрел по Приморскому шоссе, купил по пути «Таймс», затем сделал глубокий вдох и нырнул в «Мегашоп» — повидаться с Биллом Антиохом. Он делал это из ощущения долга, поскольку Билл восемь лет был его партнером в единственном предприятии, в котором Фрай хоть чуть-чуть преуспел.




Все тот же запах, подумал Фрай: прорезиненных водозащитных костюмов, новых хлопчатобумажных рубашек, кожаных мегасандалий, свежей смолы на новеньких досках, сладкий, сексуальный запах «Мегавоска», состряпанного из экстракта кокоса и дорогостоящей мускусной добавки.

Он оценил товар визуально. Оставалось порядочно досок, коробки с сандалиями были разбросаны по всему полу, водозащитные костюмы теснились на вешалках, «Мегаскейты» громоздились в углу, «Мегафалы» болтались повсюду, на стенах висели выгоревшие плакаты, и все это было покрыто той же грустной пеленой пыли, что появилась здесь несколько месяцев назад, да так и не исчезла, словно некое новое вещество, которое не поддается удалению.

— Ничего не говори, Фрай. Тебе не терпится узнать, почему все так плохо, типичный притон, но ты сперва спроси себя, почему ты на все наплевал?

Антиох сидел за прилавком, читал «Самоучитель игры на гитаре» и шумно втягивал в себя молочный коктейль с неопределенным наполнителем. Идеальный загар, соответствующим образом вылинявшая гавайская сорочка, панцирная цепочка вокруг шеи как раз той длины, чтобы заигрывать с золотистыми волосами на его груди. Билл. Фрай улыбнулся, рассматривая не распроданные залежи «Мегавоска», по-прежнему выставленного на витрине с покосившимся призывом: «Покупатели Мегадряни! Истопите камин на рождество вашими серферами!»

— Привет, Билл! Как идет бизнес?

— Радикально плохо.

— А я вот подумал: надо зайти, отметиться.

— Последний раз ты отмечался здесь ровно год назад, дружище.

— Вот, опять занесло.

— Рад это слышать, Чак, но если ты хочешь дать нашей лавочке хороший толчок, тебе надо как следует разбежаться.

Фрай обернулся, чтобы еще раз осмотреть свой магазин, и чем внимательней он смотрел, тем мрачнее становилась картина. Стекла витрин удручали грязью, ковер на полу загажен, за прилавком горой громоздились журналы, товар, маркированный как уцененный, лежал без движения уже почти год. И кругом чертова пылища. Тупица с любопытством обнюхал доску за триста долларов и поднял ногу. Фрай пристегнул к ошейнику поводок. Собака подняла на него скорбный взгляд.

— Что ж, я готов попробовать, Билл. Или так, или надо продавать все предприятие целиком. А что можно сделать?

На секунду глаза Билла осветились. Дух свободного предпринимательства все еще бурлил.

— Во-первых, ты задолжал бабки за последнюю неделю.

Фрай отслюнявил триста пятьдесят долларов и протянул Биллу. Простая арифметика подсказывала, что его сбережения отныне равнялись ста восьмидесяти долларам, плюс мелочь. Может, Биллингем купит материал о похищении Ли. Может, в «Таймс» заплатят побольше.

— Мерси, Чак. Деньги расходуются быстро. А теперь, как я тебе уже говорил, нам надо сделать четыре дела, чтобы здесь опять жизнь забила ключом. Во-первых — женская одежда. Бикини, цельные купальники, шорты, кофточки, полный ассортимент. Сюда до сих пор заглядывает в день полдюжины курочек — и оч-чень симпатичных курочек — все спрашивают марку «Мега». Я объясняю им, что у нас нет товара для женщин, такие вот дела. А они что? Прямиком идут к «Стасси» или в «Готчу». «Готча»? Эти южноафриканцы нас прямо-таки режут по живому, на нашем родном берегу, вот что самое обидное, Чак. — Билл пососал соломинку, собираясь с силами. — Во-вторых, мы должны продавать наколенники. Знаю, что они чудовищны, но сейчас это в моде. Как говорится, есть спрос — есть и предложение. Далее, я кручусь здесь, как бобик. Я не виню тебя во всем этом бедламе, вовсе нет. В-четвертых, братец, ты должен вернуться в спорт и сдуть пыль со своего имени. Покупатели — твари непостоянные, и ежели ты перестанешь стоять на доске, бывать на светских тусовках, мелькать в спортивной хронике, они просто-напросто позабудут о существовании «Мега». Ты должен быть заметным, дружище. Последнее что запомнилось публике — это когда ты вырядился обезьяной на своей вечеринке и загнал какую-то курочку в кусты, а потом твоя фотография попала в газету. Отличное фото. Классный трюк, но ты должен закрепить успех. Ты должен быть на виду. Да, Чак, ты должен встать на доску.

Фрай кивнул, обдумывая этот четырехступенчатый план. Билл был по-своему убедителен.

— Чак, ты что, забыл, как стоят на доске?

— Нет.

— Вот и славно. Для «Мега» нет лучше, что тебя выперли из газеты. Теперь ты можешь побеждать на соревнованиях, и наше дело пойдет в гору. К слову, я записал тебя на турнир мастеров в Хантингтон-Бич в следующем месяце. Отличный шанс. Туда приедут все австрияки и гавайцы, и ты сможешь показать им класс. Точно.

Фрай размышлял, оживится ли торговля, если он во время соревнований утонет.

— И еще одно, Чак. Твоя прическа. Я хочу сказать, волосы у тебя длинноваты. Молодежь теперь носит стрижки в стиле пятидесятых, сам знаешь. Смени имидж, Чак.

— Мне нравится моя прическа.

— Ты олух.

— И в бикини я как-то не разбираюсь.

Антиох отсосал еще немного коктейля.

— А тебе и не надо разбираться! Найдем дизайнера. О сандалиях ты тоже слышать не хотел, помнишь? Но погляди, как они продавались! Года два назад не было человека, который не носил бы наших «Мегасандалий». — Билл изменился в лице. Стал задумчив. — Ты же знаешь, мы их сделали на славу. Я до сих пор встречаю людей, которые не один год носят ту обувку. А они все еще как новые. Бикини, Чак. Будущее — это бикини, лоскутки на шнурках. «Мегакини». Это самое оно. Верные барыши.

Фрай попытался примирить похищение Ли, умирание его брака и страх воды с великим будущим бикини на шнурках. От чего-то надо отказаться. Разве я не знаю об этом уже давно? Он посмотрел на Тупицу, который теперь дремал в косом прямоугольнике солнца при входе. Он наблюдали за автомобилями, шумевшими на Приморском шоссе за матовыми витринным стеклом. Когда-то в былые дни здесь было так замечательно. Вечеринки. Линда. Процветающее дело. Немного внимания — вот все, в чем она нуждалась. Как и во всем, наступает момент, когда надо или наращивать обороты, или выходить из игры. Почему я так долго не мог понять, что если ничего не делать, все обращается в прах?

— Ладно, Билл. Давай попробуем все сначала. Найди дизайнера женской одежды, а я встану на доску. Магазин будет работать.

Билл покончил с коктейлем, сделав последнее отчаянный засос, затем, смеясь, протянул руку.

— Мы еще вернемся на Олимп, Чак. Клянусь. Мы всем покажем задницу. Ведь ты сам скучаешь по серфингу, верно?

— Да.

— Как Линда?

— Ушла.

— Ну и курва. Тебя тут вчера разыскивал какой-то бабец. Настоящий персик. Кристобель или что-то в этом роде. Кстати, она была с собакой вроде твоей.

Фрай посмотрел на своего пса, который изогнул тело, задрал ногу в пятне солнца и выкусывал блох вокруг яиц, яростно фыркая и щелкая зубами.

Она приходила сюда, искала меня, подумал он. Это могло быть началом чего-то большого и прекрасного. Эротичного самым непредсказуемым образом. А потом семья с обожаемыми детишками, все с гениальным коэффициентом умственного развития. Я буду учить сына стоять на доске. Может, она изменила мнение насчет моего предложения. С другой стороны, вполне возможно, что она приходила только затем, чтобы сообщить мне, что я говно.

— Она оставила записку?

— Вот ее номер.

— Отлично, Билл. Протри пыль, ладно? «Мега» возрождается!

Антиох покосился на шов Фрая.

— Радикальное лицо. Что стряслось?

— Порезался во время бритья.

— Чем брился, приятель, мотопилой? Послушай, Фрай, ты не против, если я сегодня на часок прикрою лавочку? Охота поглазеть на этот митинг. Каждый раз, как я смотрю на Лючию Парсонс, у меня встает, как доска.

— Поступай, как считаешь нужным, Билл.

Фрай набрал номер «Кристобель или что-то в этом роде». Голос у нее был низковат и звучал устало. Фрай объяснил ей, что нашел ее собаку. Она продиктовала ему адрес — оказалось, что это на Приморском шоссе, всего в двух кварталах от «Мегашопа» — и попросила привести пса.

На улице он нашел пустую скамейку и развернул «Реджистер» на разделе «Апельсиновый округ». На него уставилась рожа Эдди Во — насупившаяся, мрачная и углубленная в себя. «Главарь бандитской группировки разыскивается по подозрению в похищении». В заметке говорилось, что «вещи, принадлежавшие похищенной женщине, были обнаружены в Вестминстере, в доме, который снимал Эдди Во. Во ударился в бега, полиция ищет его по всему округу».

Ли улыбалась с фотографии, помещенной рядом с фотографией Эдди, — безмятежная, похожая на богиню.

Внизу страницы был снимок выжранного огнем магазина звукозаписи «Граунд Зеро», представлявшего теперь черный провал. Заголовок гласил, что поджог могла организовать конкурирующая банда.

Конкурирующая банда, которая похитила пленку Беннета.

Которая ворвалась в мой дом, испортила всю мебель, развесила по комнате рождественские огоньки и вообще — нагадила в мою кастрюлю. Пока я помогал Эдди Во сбежать.




Глава 10


Дом Кристобель представлял собой некогда голубое, а теперь выцветшее, шаткое строение сразу за книжным магазином «451 градус по Фаренгейту». Собака, почуяв дерн родной лужайки, повела Фрая по дорожке. Постройки, казалось, ссутулились, склонились набок, уступив времени и силе притяжения.

Фрай стоял в большом патио, с трех сторон окруженном перилами. Тупица понюхал дверь номер семь. Через стекло Фрай видел, что она сидит к ним спиной, чуть наклонив голову, вобрав голову в плечи и отведя в сторону правый локоть.

Некоторое время он наблюдал за тем, как она работает большими ножницами по какой-то ткани. Левой рукой она разравнивала материю. За окном, перед которым она сидела, Фрай заметил синий блеск Тихого океана и солнце — высоко в безоблачном небе. Ее отражение проступало сквозь воду, смешивалось с солнцем — воистину спецэффект, заметил Фрай. Он придвинулся ближе.

Тупица залаял и прыгнул на дверь. Фрай наблюдал за тем, как Кристобель повернула голову. Он готовил улыбку, но вдруг ее закрыла темная фигура, и Фрай увидел перед собой крупного чернокожего мужчину, который загородил океан и солнце. Негр был без рубашки, с рельефными мускулами и лоснившейся от пота грудью, прилизанной прической на манер Карла Льюиса и не очень дружелюбным видом. Он отошел от окна и распахнул дверь. Тупица шмыгнул в комнату и стал поскуливать, словно извещая о том, что его украли, измучили и наконец отпустили. Негр протянул руку.

— Джим Страус, — представился он.

— Чак Фрай.

— Нашли пса?

— Скорее, он нашел меня.

Фрай вошел в комнату под радостное повизгивание, доносившееся из дальнего угла. Женщина и собака в сцене возвращения домой. Когда он вошел, Тупица залаял. Кристобель обернулась. То же лицо, подумал он: довольно полное, бледная кожа, красивый рот. Темные глаза, светлые волосы. Как с картины. Она направила на него предупреждающий взгляд.

— Здравствуйте, мистер Фрай.

— Здравствуйте, мисс…

— Страус.

Он заставил себя улыбнуться им обоим.

— Вы такая пара… супер.

Джим улыбнулся ему без всякой радости.

— Зовите меня Кристобель, — сказала она. — Значит, Бластер вас подцепил?

— Он.

— С него станется. Общительное животное.

Она посмотрела на Фрая, отбросила назад волосы, положила руки на бедра и растопырила пальцы на джинсах.

— Был рад познакомиться с вами, — сказал Джим. — Спасибо, что вернули нам нашу собаку.

Фрай наблюдал за тем, как он исчез в коридоре. Хлопнула дверь, заиграла музыка.

— Он не грубый, — сказала Кристобель. — Просто сейчас остался не у дел.

— Олимпиец?

— Модель. В модели все должно быть совершенно.

— Судя по его виду, так и есть. — Бластер ткнулся ему носом в ладонь. — Вчера вечером я сунул записку под ошейник вашему псу, и он пошел за мной. Я торопился, а он буквально прыгнул в мою машину. В записке говорилось, что я извиняюсь за дурной дебют и хочу представиться как следует. Так или иначе, я прошу прощения и за то, что вам наговорил, и за то, что похитил вашу собаку.

— Да, не стоило обращаться с такими гадостями к девушке, с которой вы даже не знакомы.

— Знаю.

— Вы же не могли вправду рассчитывать, что я вам отвечу «да»?

— Не мог.

— Вы, мужчины из Южной Калифорнии, порой такие самоуверенные. И думаете, что это хорошо. Может, некоторым женщинам это и нравится, но я только утверждаюсь во мнении, что вы — стадо самовлюбленных болванов.

— Если у вас есть повязка на глаза и винтовка — я застрелюсь.

Она довольно долго рассматривала его.

— Хорошо. Мир. Хотите пива?

— Конечно.

Она прошла в кухню. Он проводил ее взглядом, виновато любуясь тем, как ее зад заполняет джинсы. Полнотелая, но легкая в походке. Вокруг лодыжки — золотая цепочка. Он покосился на комнату Джима, откуда доносились странные, яростные звуки, условно в такт музыке. Когда она возвратилась, Фрай рассматривал материю, которую она кроила. Дольки луны на светло-синем поле.

— Красиво.

— Что-то вроде летнего платья, — пояснила она. Она взяла кусок ткани. — Хороший шелк. Мне нравятся эти маленькие луны.

Фрай сел на диван, а Кристобель взяла стул. Он выглянул в окно — на песок, солнце и океан, сверкавший, словно разбросанная пригоршня бриллиантов.

— Хорошее у вас место.

— Спасибо. Мы снимаем эту квартиру уже год. Дешево, и отличный вид. Трудно найти такое в Лагуне. Что с вашей головой?

— Полицейский ударил меня револьвером.

— У вас неприятности?

— Не совсем.

— Я слежу за историей с Ли. Она пропала в воскресенье, верно? Кого-нибудь подозревают?

— Подозреваемый есть, но я не уверен, что это серьезно. Полицейские придерживаются иного мнения.

— Мой опыт общения с полицией говорит о том, что к вам относятся внимательно, если вы занимаете высокое положение, и плюют, если нет. Думаю, что Ли котируется достаточно высоко.

Фрая заинтересовало, что за опыт общения с полицией мог у нее быть, но настаивать на продолжении темы он пока не решился. Он смотрел на Кристобель, ощущая горькое сожаление, что она замужем, что он женат — по крайней мере, номинально — и что он предстал перед ней не с лучшей стороны, украл ее собаку, а теперь сидит здесь и, как крыса, сует нос не в свои дела, попивая ее пиво.

— Не раскисайте, — сказала она. — Ее непременно найдут.

Через окно с видом на Центральный пляж Фрай различал толпу собравшихся на митинг. Уже была установлена сцена и трибуны, развешаны плакаты, объявляющие об акции Комиссии по пропавшим без вести.

Кристобель играла ножным браслетом. Солнце подсвечивало ее волосы сзади. У нее глаза, которые многое замечают, решил Фрай. Она взяла с кофейного столика фотографию в рамке: молодой мужчина в летном костюме рядом с истребителем F-4.

— Я потеряла там моего брата Майка, — тихо проговорила она. — Где-то над Кванг Трай.

Она протянула ему фотографию.

— Мне очень жаль.

Кристобель кивнула, хлебнула пива, откинула назад волосы и посмотрела в сторону комнаты Джима.

— А у вас есть какое-нибудь занятие, кроме этого магазина?

— Я был репортером, правда недолго. Выгнали.

— Ищете работу?

— Вроде. В данный момент хочу помочь Бенни. Пытаюсь найти Ли. Полиция и ФБР перевернули весь город, но никакого результата.

— Иногда кажется, что ничего не происходит, но на самом деле все наоборот. — Она смотрела прямо сквозь Фрая с любопытным выражением покорности, словно он был окно, а она — пассажирка, проехавшая нужную остановку.

— На сегодня с работой покончено, — объявила она. — Вы не против прогуляться в отель на ланч?

Фрай прислушался к музыке, пульсировавшей в комнате Джима. Эта женщина любит крутые повороты, решил Фрай. От этого ему стало чуть-чуть не по себе.

— Похоже, за это из моей морды сделают яичницу.

Она улыбнулась.

— Мы — люди с пониманием.

— Он довольно хмуро на меня посмотрел.

— Не бойтесь.




Они нашли столик в углу открытой веранды. На стульях — подушечки, отличный вид. Кристобель потребовала бутылку «Каберне». Фраю это показалось не совсем подходящим. Он смотрел вниз, на пенные волны, набегавшие на берег. В воде плескалось несколько детишек. Молодая пара, стоявшая по колено в прибое, сплелась в долгом поцелуе, который не прекращался, пока не подали вино. В ста метрах дальше на пляже трепыхался плакат Комиссии по пропавшим без вести и огромный американский флаг. Они сдвинули бокалы.

— За счастливое избавление вашей невестки, — сказала она.

Фрай кивнул и выпил.

— Хорошее вино.

Он выпил еще и откинулся на спинку стула, отдавшись солнцу и алкоголю и пользуясь укрытием темных очков, чтобы спокойно рассмотреть свою визави. От вина он стал более раскованным и балаболил про серфинг, «Мегашоп», соревнования, про детство на островке Фрай, о неудаче, постигшей его в колледже и нескольких годах неопределенности, завершившихся получением первой настоящей работы — репортера в Леджере. Казалось, что слова шли из него помимо его воли, а он как бы слушал сам себя и думал об этой женщине. В ней есть что-то до странности настоящее, решил он. Или по-настоящему странное. Но что?

Размышляя над этим, он налил себе еще вина и вновь посмотрел на воду. На Скалистом мысе небольшой западный ветер, слабые волны, вода прохладная. Если верить газетам, скоро придет ураган, заштормит. Порыв ветра принес взрыв аплодисментов. Фрай перевел взгляд на место митинга. Он смог различить Лючию Парсонс, стоявшую на трибуне. Аплодисменты становились громче. Она поблагодарила собравшихся. Голос ее был чист, разве что слабоват. «Мне всегда приятно выступать в Лагуне. Так и должно быть. Это мой дом».

Фрай взглянул на Кристобель и сочинил маленькую теорию. Фактов было мало, но это его никогда не останавливало. Кристобель Страус. Моих лет. Однако на коже до сих пор никаких изъянов — значит, она, скорее всего, выросла в других местах. У нее есть секреты, малоприятные. Впрочем, это неудивительно: красивым всегда делают грязные предложения, и кто может ответить на все отказом? Она знает, что производит на мужчин сильное впечатление. Знает, как этим пользоваться, как наслаждаться, соблюдая и в том, и в другом умеренность. Не склонна особенно уповать на Бога, страну и семью, но умеет изменить то, что можно изменить, приукрасить то, что изменить не в силах, и знает, как отличить одно от другого. Трезвая голова во всем, кроме по-настоящему важного, но кто может похвастаться абсолютной уравновешенностью? И все-таки, что-то здесь не так. Что-то не сходится.

«Я пришла к вам, чтобы сообщить, что хочу вызволить наших солдат из джунглей. Я хочу, чтобы они вернулись на родную землю. Я хочу, чтобы они были здесь, со мной и с вами. И сегодня я здесь для того, чтобы сказать вам — есть способ, как это сделать».

Он улыбнулся, налил еще вина себе и ей и засмеялся.

— Что смешного?

— Вы ведь не замужем за Джимом, верно?

— А я и не говорила, что замужем. Это что-то вроде теста на умственное развитие. Сколько человеку понадобится времени, чтобы это раскусить.

— Ну, и как я?

— Чуть выше среднего.

— А кто же он тогда?

Она посмотрела на него вроде бы безмятежно, но он чувствовал, что сразу за ней стоит стена.

— Джим охраняет меня от назойливых мужиков, а я отпугиваю от него дам. Он ими не интересуется, вообще. Джим любит мужчин, а мне нравится бывать одной. Мы просто однофамильцы. Иногда это даже забавно.

— Действительно, получилось очень смешно.

— Но я могла заставить вас поверить в то, что он мой муж.

Фрай посмотрел на нее и понял, что она права. Все предстало в новом свете. Но в каком?

— Верно. Я, должно быть, утомился от загадок последних дней.

— Ладно, вы разгадали мою, и никто вам за это не вмажет пистолетом.

Фрай слушал Лючию Парсонс, рассказывавшую о том, как она нашла взаимопонимание с вьетнамским народом. Комиссия не только получила их поддержку, но к ним в добровольные помощники записались тысячи вьетнамцев.

— Послезавтра мы сможем предъявить несомненное доказательство того, что американские солдаты, томящиеся во Вьетнаме, до сих пор живы. В настоящий момент нам нужно добиться Цели номер три — создать третий, самый крупный благотворительный фонд. Когда настанет день вести переговоры о наших ребятах, нам понадобятся деньги, чтобы оплатить переезд, поддержать наших добровольных помощников и, возможно, пойти на сделку с народом Вьетнама. Этот день настанет вскоре, когда мы услышим хорошие известия, — сказала она. — В этот день мы должны быть готовы начать переправлять наших парней домой!

— Лючия Парсонс делает доброе дело, — сказала Кристобель. — Если бы у меня там кто-то был — муж или брат, или сын — я бы сделала все на свете, чтобы их вернуть. Все что угодно. Она великая женщина.

Он улыбнулся и чокнулся с ее бокалом. Она рассказала ему о том, что выросла в винодельческом районе мыса Мендосино, это сотни акров «каберне» и «зинфендела», окончила колледж в Беркли, стала магистром в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, работала дизайнером модной одежды, но ничего не получилось. Переехала из Лос-Анджелеса в Лагуна-Бич, где получила шанс еще раз попробовать себя свободным дизайнером. Однажды едва не вышла замуж, но передумала. Кристобель посмотрела на Фрая, потом на воду.

— Ради денег я по утрам обслуживаю столики в «Башнях». Это хороший ресторан, и у меня остается время для себя.

— А не подумывали о том, чтобы опять стать дизайнером одежды для фирмы?

— Если честно, нет. А почему вы спросили?

— Просто интересно.

— В любом случае сейчас об этом думать рано. В Лос-Анджелесе я плохо кончила.

Он подождал каких-то разъяснений, но она промолчала, предпочитая плотно кутаться в легкий пиджак, поднимая воротник, встряхивая непослушными золотыми волнами волос, которые поражали Фрая своим преступным очарованием. Позвони в службу «911», сказал себе Фрай. В его воображении она уже сбрасывала с себя одежду и соединялась с ним в роскошный совокупительный узел прямо тут, на ресторанной веранде, на глазах у возмущенных посетителей, которые опрометью бежали к выходу. Она была потная, золотые волосы прилипли к ее плечам и груди, а их обоюдные вопли любви бросали соперничали с неугомонным прибоем внизу. Но он видел, когда она смотрела на сияющий океан, что глаза ее хранят совсем другой вид — быть может, гнева, или разочарования, слишком важного для выражения лица, или какой-то глубокой и не уточненной печали, или он, возможно, ничего не понимал. Группа юных мексиканцев заняла соседний столик. Ресторанные работники уже перестали отпускать ланч. Кристобель посмотрела на них, потом на Фрая, странное смущение на ее лице.

— Что ж, — сказала она, вставая. — Мне пора возвращаться домой.

— А как же ланч?

— Я не голодна.

Она повела его вниз по ступеням — на песчаный пляж, и пошла в сторону голубых апартаментов — неопрятного контура на юге. Он опять оценил волну, окинул взглядом Брукс-стрит, вода разбивалась о камни в пурпурную пыль. Цвет аодая Ли, подумал он. Где она сейчас?

«… Славные мои, чтобы это произошло, нам нужны вы — любой и каждый из вас — и ваши деньги. Еще вам нужно написать своим представителям в Конгрессе, чтобы они поддержали законопроект 88231, который учреждает наш скромный благотворительный фонд помощи народу Вьетнама».

Кристобель посмотрела в сторону Скалистого мыса — молчаливый морской пейзаж со скалой и пеной вдали.

— Сходим завтра туда, покатаемся на доске?

— Может быть. Вы собираетесь взять собаку?

— Может быть. Обычно беру.

— Я рад, что встретил вас там в то утро, Кристобель.

— В этом году я участвую в инсценировке. «Сюзанна и Старцы». Я оставлю вам билетик, если захотите посмотреть на меня вечером в четверг.

— Было бы здорово.

— Приходите к восьми, а то они продадут билет кому-нибудь другому.

Она остановилась, посмотрела на окна своей квартиры и закрылась руками от ветра.

Фрай убрал прядь волос с ее лица и всерьез подумал о том, чтобы ее поцеловать. Как-нибудь манерно, решил он, словно это формальный поцелуй на прощание.

Она задержала его руку. В ее взгляде чувствовалась борьба. Он видел, что она спорит с собой. Страх против чего-то, что он еще не мог точно определить, и страх, вроде бы, побеждал.

— Последний парень, сделавший это, теперь сидит на нарах. И с ним трое его дружков. Вы должны это помнить, имея дело со мной. Они подвернулись мне под руку, когда я была не в настроении, понимаете?

Фрай посмотрел на нее. Всяческая информация обрушилась на него, точно тонна кирпичей. Давно он не чувствовал себя таким ослом. Если точно, то уже несколько часов.

— Простите.

— Вы же ничего не сделали. — На мгновение она показалась ему древней старухой. — А за дурные намерения не судят.

— Простите. Я…

— Понимаете, именно этого я как раз и не хочу.

Он посмотрела на него долгим взглядом.

— А чего вы хотите?

— Еще не поняла.

— Дайте знать, когда поймете.

— Вы должны усвоить одно — я не похожа на всех остальных. У меня есть область, не показанная на картах.

— Не вы первая заблудились в этой области.

— Наверно, я действительно не первая. Мне стало бы немного спокойнее, если бы я могла вам как-нибудь позвонить.

Фрай обдумал услышанное.

— Значит, мне вам позвонить нельзя?

— Это зависит от того, насколько вы владеете собой.

— Поступайте, как вам хотите.

— Увидимся на инсценировке. Может быть.

Она повернулась и исчезла на верху расшатанной лестницы. Поднимаясь, она стучала каблуками по старому дереву.

Митинг уже заканчивался, когда туда добрался Фрай. Он поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лючия Парсонс влезла в лимузин, припаркованный на Приморском шоссе параллельно стоящему у тротуара автомобилю. Она помахала бумажной птичкой с выведенными на ней именами спонсоров, организаций и частных лиц, а также формой для вступления в Комиссию и пожертвований.

Среди жертвователей были Эдисон и Хайла. И Беннет тоже. И компания «Фрай Ранчо».

Фрай поднял взгляд и увидел Берка Парсонса со шляпой в руке. Он продирался по песку в тяжелых ковбойских ботинках.

— Привет, Чак.

— Привет, Берк.

Парсонс утер лоб и посмотрел на воду.

— Похоже, что все, кого я знаю, стараются кое-кого вернуть.

Фрай кивнул, прицениваясь к Парсонсу. Он был такого же роста, как Фрай, но потолще и на десять лет старше. Те же вьющиеся черные волосы, что у Лючии, только короче. И взгляд казался каким-то замедленным. Глаза фокусировались лениво, затем ввинчивались.

— Есть какие-нибудь новости о Ли?

— Так, по мелочам.

— Что ж, я делал все, что мог, чтобы помочь Бенни, но он не очень расположен принимать помощь в эти дни. Посоветовал мне убираться к черту или что-то в этом духе, вот как он поступил.

— На него столько всего сразу навалилось.

— Ясное дело. С новой работой пока не повезло? Мне не хватает твоих боксерских статеек в «Леджере».

— Сейчас я как раз этим занимаюсь.

Парсонс повернулся, чтобы посмотреть вслед лимузину, удаляющемуся по Приморскому шоссе.

— Я хожу на эти митинги в свободное от работы время. Люблю побыть с толпой и просто послушать. Знаешь, это покажется глупым, но гордиться своей родней — это самое приятное — ну, может, на втором месте — чувство, которое существует в жизни. Моя чертова сестренка, моя близняшка. Берет десять кусков, собранных для нее и ее помощников, и летит на следующей неделе в Ханой. Она просто уверена, что правительство готово сломаться и признать, что у них есть наши парни. Признаются, что они нашли некоторых из наших мальчиков, вот что они сделают. А если она сумеет протащить через Конгресс законопроект о помощи Ханою, сделка пройдет как по маслу. Им нужны доллары, как и всем. Вот почему она просит каждого подписать обращение. Не знаю, где она берет энергию, Чак. Хоть убей — не знаю. Просто горжусь, как и все прочие.

— Ты и должен гордиться.

Берк опять утер лоб и хмуро посмотрел на воду, потом на Фрая.

— Бенни заставляет тебя ее искать?

— Я делаю что могу.

— Ладно, если понадобится моя помощь, только дай знать. У меня дел по горло, но для друзей всегда выкрою время. У Бенни есть мой номер, а живу я здесь, в Лагуне.

— Спасибо, Берк. То, что ты так болеешь за Ли, одно это дорогого стоит.

Берк кивнул.

— Черти узкоглазые. Отправить бы их откуда приехали. Пускай жрут своих собак и растят рис. Ли и Хай могут остаться. Они настоящие американцы, если хочешь знать мое мнение. А от остальных только одна вонь.

— Я ничего против них не имею.

— Я тоже, Чак. Просто я слегка расклеился после всего этого. А Ли — отличная баба. Ну, увидимся. Звони, если понадобится моя помощь, ладно?




Глава 11


Появления «Смуглолицых» он прождал до наступления вечера.

Заведение Фо Дина оказалось обыкновенной вьетнамской закусочной на Болсе, в одном квартале от плазы. С улицы были видны ряды столиков, за которыми сидели молодые вьетнамцы. За стойкой — большая белая панель с ценниками, у кассы — худенький мужчина. Молодежь была хорошо одета, как обычно — свободные куртки и сильно зауженные книзу брюки, поднятые воротники, тонкие галстуки, остроносые ботинки. Так же и женщины — в обтягивающих джинсах и лодочках, коротких пиджаках, волосы расчесаны и налачены. Музыка трубила. Группа парней собралась у видеоигры, они наклонили головы, были молчаливы и сосредоточены.

Фрай зашел в ресторан, чувствуя себя крайне не в своей тарелке. Все повернулись к нему. Завеса безмолвия опустилась между грохотом музыки и приглушенным гулом голосов. Воздух был горяч и тяжел от сладких, маслянистых запахов. Кунжут, решил он, и мята. Местные сегодня не особенно дружелюбны. Народ смотрел на него. Он начал пятиться назад, выискивая Лока.

Когда наконец он его увидел — за угловым столиком еще с тремя парнями его возраста — Лок уже заметил Фрая. Он как ни в чем не бывало сидел и смотрел сквозь него, потом отвернулся к друзьям. На нем была темно-серая рубашка, черный пиджак и галстук. Фрай подошел к стойке, заказал пять стаканов пива на тот столик, расплатился и подошел к парням. Сел.

— Хочу получить назад мои сигары, — сказал он.

Лок заговорил со своими по-вьетнамски. На него не обращали никакого внимания. У Фрая возникло странное ощущение, что его там как бы вообще нет, что он превратился в невидимку.

— Вас видели, когда вы входили в мой дом. У меня есть заверенные показания. И ваши фотографии. Если потребуется, я пойду к Мину, — солгал он. — Но мне этого не хотелось бы.

Лок уставился на него.

— Кто вы?

— Я живу в доме, который вы разгромили вчера днем.

Все четверо опять быстро посовещались по-вьетнамски. Фрай почувствовал, что они искренне озадачены. Официант принес пива и пять стаканов со льдом. Когда он отошел, Лок наклонился и тихо сказал:

— Вы знаете, где они? Мой брат Дак и мой дружок?

— Нет. Я знаю только, что у вас моя коробка.

Лок не глядя налил себе пива. Парень в черном кожаном галстучке, который сидел рядом с ним, зажег сигарету пальцами тонкими, как зубья вилки. Лок откинулся на спинку стула.

— Что вам известно о Даке? — опять спросил он.

Фрай полез в карман и кинул подаренные Стэнли Смитом браслеты на стол.

— Ничего. Но, может, я сумею помочь.

Лок изучал браслеты, как игрок в покер с двумя парами на руках изучал бы победную флешь. Затем он потрогал браслеты и посмотрел на Фрая. Один из парней задержал стакан с пивом на полпути к губам и смотрел во все глаза.

— Здесь мы не можем говорить.

Фрай поднялся из-за стола.

Он пошел за ними на выход, потом через всю стоянку к потрепанному микроавтобусу. Близко горели огни Сайгон-Плазы, и Фрай мог различить резную арку, нависшую над темнотой. Лок приказал троим приятелям сесть назад, а сам занял место водителя.

— Покатаемся и поговорим, — сказал он.

Это очень не понравилось Фраю.

— Только ты и я, — возразил он, указывая на задние сиденья. — Скажи, чтобы они вышли из машины.

Лок скривил улыбку.

— Вы нам не доверяете?

— Нет.

Лок вытащил сигарету и закурил. Он колебался, потом переговорил с парнями. Они вылезли, глядя на Фрая с оскорбленным достоинством. Лок что-то сказал; они одобрительно залопотали в ответ.

Фрай обошел машину и встал перед Локом. Он чувствовал, как его грудь ходит ходуном под рубашкой.

— Оставь пистолет.

— У меня нет пистолета. — Лок распахнул пиджак, потом схватился за каждый из внутренних карманов и сжал ткань рукой. — Чисто.

Фрай влез в машину.

Лок задним ходом выехал со стоянки, тогда как двое его друзей стояли и наблюдали со стороны. Микроавтобус выбрался на Болсу, они поехали в западном направлении.

— Дайте еще раз взглянуть на браслеты, попросил Лок.

Фрай положил их на сиденье между ними. Лок взял один, потер его и положил на место.

— Такие были у Дака. Где вы их взяли?

— Они мои. Но получил я их в там же, где Дак. Он давно пропал?

Лок метнул в него взгляд, не отпуская руля. Большой пиджак делал его еще меньше.

— Вы от Лоуренса. Вы хотите меня провести.

Фрай пытался догадаться, кто такой Лоуренс. Спрашивать об этом Лока пока что не следовало. Надо подыграть, решил он.

— Нет, я не от Лоуренса. Просто мне нужен моя коробка, Лок. И это правда.

Лок проехал Сайгон-Плазу. Фрай посмотрел на больших львов, охранявших вход, на арку, на фонари. Когда он повернулся к Локу, тот смотрел на него.

— Если вы не от Лоуренса, то как узнали мое имя?

Фрай рассказал про фотографию в комнате Эдди Во.

— Меня зовут Чак.

Лок вспомнил.

— Мне нужно вернуть брата, и это правда. Вы от Эдди, верно?

— Я же сказал тебе, Лок. Я ни от кого. Ты взял мою коробку, и мне надо ее вернуть. — Даже если они сделали копию, подумал Фрай, то, по крайней мере, у меня будет что возвратить Беннету. — Я дам вам за нее сто баксов.

Лок повернул микроавтобус на север, проскочив на красный свет, и выехал на Набережный бульвар. Дождавшись перерыва во встречном потоке машин, он сделал левый поворот в вестминстерский парк. За окном замелькали деревья, пологие холмы, столы для пикника и жаровни барбекю.

Лок въехал на автостоянку и заглушил движок.

— Пройдемся, — предложил он и взялся за дверную рукоятку.

— Давай останемся здесь, — возразил Фрай.

Лок резко повернулся к Фраю. В левой руке он держал огромный револьвер. Он его взвел — Фрай слышал, как каждая деталь стала на место, последовал отчетливый, глухой щелчок взводимого курка — и приставил ствол к уху Фрая.

— Ты ничего не понял, — процедил Лок. — Мы все-таки пройдемся.

— Что ж, немного свежего воздуха не повредит.

Лок вытолкал его с пассажирского места, больно тыча пистолетом в бок Фрая.

— Сюда.

— Они пошли по дорожке, мимо летних уборных. Собственные ноги казались Фраю старыми деревяшками. Юная вьетнамская парочка поравнялась с ними и испуганно посторонилась при виде Лока. Фрай разглядел в полумраке стол и скамейки, когда они пробирались через парк к его северному краю. Достигнув места для пикника, Лок толкнул его на скамейку. Сам отступил назад и одной рукой достал сигарету и зажигалку. Другая рука оставалась в кармане пиджака. Фрай наблюдал за тем, как оранжевое пламя выхватило из сумерек тонкое, злое лицо Лока.

— Где он?

— Я же тебе говорил: не знаю. Давно он исчез?

Лок пыхнул сигаретой.

— С воскресенья. Где ты взял эти браслеты?

— Это не его. Их дал мне Смит.

— Ты дружок Смита?

— Не совсем.

— Но ты дружок Эдди Во.

— Не больше чем ты.

Лок шагнул вперед, схватил Фрая за волосы и дернул назад его голову. Фрай почувствовал приставленный к шее ствол.

— Зачем тогда ты к нему заходил?

Фрай посмотрел вверх, на свирепое лицо. Плоско выстриженная макушка Лока казалась высотой фута в полтора. Облако дыма опускалось прямо в глаза Фраю. Он чувствовал, как у него расходится шов. Он понимал теперь, что если продолжать ту же игру, Лок его прикончит.

— Я искал Ли. Пошел к Стэнли и застал там Эдди.

Лок схватил Фрая за волосы и потянул вверх.

— А тебе какая забота до Ли?

— Она — моя невестка.

Лок смотрел на него сверху вниз, покачивая сигаретой в зубах. Он отпустил волосы Фрая и отступил на шаг.

— Ты — брат Беннета Фрая?

Фрай кивнул.

— Что за хреновину ты порол о какой-то коробке?

Фрай посмотрел на Лока, пытаясь понять, уступит ли этот парень хотя бы дюйм.

— Мои друзья видели, как вы заходили в мой дом. Отличная работа — вы там неплохо похозяйничали. Мне плевать на дом. Отдайте коробку. Она значит для меня гораздо больше, чем для вас. Назовите вашу цену.

— Что в ней?

— Брось, Лок, как будто не знаешь?

— Это была просто работа.

— Для Лоуренса?

Лок смерил его взглядом.

— Верно.

— Ты ее уже отдал ему?

Лок кивнул.

Фрай простонал. Видеозапись уплывает все дальше, подумал он.

— Что в ней было, Фрай?

— Это личное. Никого не касается, кроме меня. И кто такой, черт возьми, этот Лоуренс? — Фрай посмотрел на темнеющий парк. Пожилая пара с крохотной собачкой гуляла по дорожке. — Неплохо придумали с рождественской гирляндой, Лок. Веселенький подход для кражи со взломом.

— Рождественские огоньки — первое, что мне понравилось в этой стране. А ты правда деверь Ли Фрай?

— Правда.

Фрай увидел, как Лок сунул в карман револьвер и закурил вторую сигарету.

— Слушай, я не стал бы потрошить твой дом, если бы знал. Я люблю Ли Фрай.

— Я тоже.

— Слышал «Потерянные матери»?

— Разумеется, слышал.

— Это моя любимая песня.

— Рад, что ты такой фанат, Лок. Мне правда это очень приятно.

Лок сел на скамейку. Крикнул что-то в деревья, и трое его друзей выступили из тьмы. Фрай обернулся, наблюдая, как они идут к ним.

— Я верю тебе, Фрай. А сейчас скажи, что ты знаешь о Даке?

— Я тебе уже говорил. Ничего. Ты договорился с Лоуренсом, что он найдет твоего брата, если ты принесешь ему эту коробку.

Лок кивнул.

— Дак пропал. В воскресенье днем. Он вышел из дома еще с одним «Смуглолицым». Вечером их не было у меня на вечеринке. Они не вернулись домой. Не вышли на работу в понедельник… не пришли на ланч. А ланч он ни разу не пропускал. Он как собачонка. Если я его не найду, то он что-нибудь скоро натворит. Его можно подговорить на что угодно. Он дурачок.

— Когда с тобой говорил Лоуренс?

— Вчера в середине дня. Он приходил в ресторан. Сказал, что Ли Фрай похитили ребята из «Граунд Зеро», и мои брат и друг были с ними. Сказал, что Эдди Во хочет их убить, но он может это предотвратить. А взамен ему кое-что нужно. То, что может спасти жизнь Даку. Взять это просто. И Лоуренс пообещал, что Дак скоро будет свободен.

— Довольно натянутое предложение, Лок.

— Лоуренс много не просил взамен обещанного. Я знал, что он — опасный человек. Какой у меня был выбор?

— Ты мог пойти к Мину.

— Я не верю Мину. Тогда Дак точно погиб бы, а Ли пропала навсегда, и в этом был бы виноват я. Ли помогла вытащить Дака из лагерей.

Фрай наблюдал, как Лок швырнул сигарету. Мальчик, казалось, совсем съежился в огромном черном пиджаке. Перед Фраем теперь сидел испуганный, худенький ребенок — сто тридцать фунтов тревоги под дикобразной прической.

— Как ты передавал коробку Лоуренсу?

Лок угрюмо посмотрел на Фрая.

— Не скажу.

— Где его найти? Мне позарез нужна эта вещь.

— Лоуренс сказал, что Дак умрет, если я проболтаюсь.

— Когда Эдди, по словам Лоуренса, обещал освободить Дака?

Лок вздохнул и опустил взгляд.

— Сегодня утром.

— Значит, тебя обманули, Лок.

Фрай поднялся со скамейки. Дружки Лока моментально встали у него за спиной, опустив руки в карманы. Лок что-то им рявкнул, и они отошли в сторону.

— Лок, ты знаешь Эдди. Если бы Ли и Дак были у него, где бы он их прятал?

Лок потряс головой.

— Я искал во всех известных местах. Дважды. А теперь и Эдди исчез.

— Неужели ты веришь, что Эдди организовал это похищение? Ты думаешь, он мог это сделать?

— Эдди шизанутый, он и не то может. Если бы не ты, он был бы сейчас в лапах Мина.

Если бы не я, подумал Фрай.

— Если мы найдем Лоуренса, он может вывести нас на Дака. И на Ли.

— Он убьет тебя. У него такие глаза.

— А как он выглядит?

— Высокий, вроде тебя, но покрепче. Темные курчавые волосы и усы. Очень красивый, как кинозвезда, но никогда не улыбается.

— Где я его могу найти, Лок?

— Не знаю.

Фрай опять сел.

— Ладно, к Мину ты не пошел, потому что не доверяешь ему. Но тогда что ты собирался делать?

— Хотел обратиться к генералу Дьену. Он самый могущественный человек в Маленьком Сайгоне.

— И что же?

— Он… ненадежный человек.

— Подумай, что будет с Даком, пока ты выжидаешь? И с Ли Фрай?

Лок стоял над ним с хмурым видом.

— Ты меня уже достал.

— Бог ты мой, я хочу вернуть свою коробку. Если бы я мог найти Лоуренса, я бы ее заполучил обратно. Может быть, он ничего не знает о твоем брате и Ли, а может знает. Стоит попытаться, верно? Он тебя использовал, Лок. Теперь твоя очередь.

Глаза Лока выражали страх, смешанный с надеждой. Он взглянул на своих дружков, потом опять на Фрая.

— Ты поможешь мне найти брата.

— Мне нужен Лоуренс.

— Я положил коробку в коричневую хозяйственную сумку, как он мне велел. Принес ее сюда и оставил в уборной. Потом сел в машину и уехал. Но не совсем, просто отъехал в другое место и стал наблюдать в бинокль. Через несколько минут подъехал лимузин. Это была машина генерала Дьена. Я в этом уверен. Потом какой-то человек зашел в туалет. Когда он уехал, я проверил: сумка исчезла.

— Ты видел генерала?

— Нет.

— В какое время это было?

— Я оставил сумку вчера вечером. Через несколько часов после того, как вломился к тебе в дом.

— А поджечь магазин Эдди тебе приказал тоже Лоуренс?

— Нет. Это была моя идея. Фрай, я не стал бы устраивать погром в твоем доме, если бы знал, что ты имеешь отношение к родне Ли.

— Где я тебя смогу найти?

— Спроси в ресторане. Там знают.

Они вернулись к микроавтобусу Лока по той же самой тропинке. Остальные «Смуглолицые» скрылись за деревьями. Лок высадил Фрая, не доезжая один квартал до ресторана Фо Дина.

Фрай высунулся в окно.

— В воскресенье на Даке были красные теннисные тапочки?

Лок кивнул.

— Это я их ему купил. А в чем дело?

— На одном из похитителей были точно такие же.

Лок глянул на Фрая.

— Дак — дурачок, но он не стал бы обижать Ли.

— Куда он собирался, когда уходил в воскресенье из дома?

— Встретиться с Толковательницей Снов.

— Зачем?

Лок неопределенно пожал плечами и закурил.

Итак, подумал Фрай, еще один крутился около Толковательницы Снов, да так и не вернулся.

Как Ли и двое ее провожатых.

Как Эдди.

Кто еще?




Миклсен и Тойбин сидели в машине перед домом Беннет, когда туда подъехал Фрай. Кроули был в гостиной. Он сидел у телефона.

— Чак, он в офисе. Будет через час. Хочешь, подожди здесь, пока он придет.

Агенты ФБР пристально смотрели на Фрая, когда тот возвращался к машине и заводил двигатель.

Коммерческое отделение «Фрай Ранчо Компани» по настоянию Беннета переехало в Вестминстер — к неудовольствию Эдисона. Оно занимало помещение на Болсе, в здании «Калазии», в квартале от самого сердца Маленького Сайгона. Фрай припарковался и задрал голову на огромный стеклянный фасад. Перед главным входом журчал фонтан, окруженный сосенками, тщательно подрезанными, чтобы произвести впечатление карликовых деревьев бонсаи. Сквозь стеклянные стены были видны магазины и рестораны. Автомобиль Беннета стоял на специально отведенном месте.

Он поднялся по лестнице на третий этаж, в приемную «Фрай Ранчо». Почти восемь, подумал он, но вокруг все кипит как в разгар дня. Беннет был знаменит тем, что заставлял своих подчиненных работать допоздна, но зато и хорошо платил им. Эрин, секретарша в приемной, увидела Фрая в тот момент, когда разговаривала с кем-то по телефону, пыталась ответить еще на один звонок и успокоить пульсирующую лампочку на селекторе.

Фрай понимающе кивнул и прошел мимо. В комнате управления хозяйством по-прежнему кипела деятельность. Служащие средней руки шастали туда-сюда с крайне деловым видом. Проходя мимо двери с табличкой «Строительство — промышленное/торговое», Фрай заметил троих архитекторов в рубашках без пиджаков, склонившихся на чертежом, развернутым на столе. Пресс-секретарь отделения, Пинкус, обогнул Фрая и исчез в коридоре руководства. Стены были украшены морскими пейзажами и случайными многоцветными фотоувеличениями наиболее удачных выступлений Фрая в соревнованиях по серфингу в различных уголках мира. Он подошел, чтобы посмотреть на самого себя, выполняющего рискованный маневр на гребне огромной волны на Сансет-Бич. Подошел, полюбовался своей работой, и отправился дальше по коридору в кабинет Беннета.

Дверь была закрыта, но он все равно вошел. Стол секретарши был аккуратно прибран, сама она, очевидно, уже ушла. Странно, подумал Фрай, но Бенни всегда уходит отсюда последним. Прохаживаясь вдоль стены, он отчетливо слышал, как брат громко разговаривает по телефону, словно была плохая или отдаленная связь. Фрай остановился прямо перед дверью Беннета.

— Да… именно это мы и хотим знать… Расчеты Зуана по-прежнему остаются в силе? Относительно двадцать первого километра?

Фрай придвинул ухо ближе.

— Сегодня ночью он отходит. Утром будет в Гонолулу… Скажи, чтобы Ким прослушала эти чертовы пленки, скажешь? И передай, что я ее люблю и желаю мужества…

Фрай понял, что речь идет об отправке по морю груза, вывезенного с аэродрома в Нижней Мохаве.

Беннет повесил трубку, и тогда Фрай открыл дверь. Брат сидел на табурете перед чертежным столом, склонившись над моделью «Лагуна Парадизо». На работу Беннет надевал костюм, носил протезы и пользовался костылями. Фрай перевел взгляд с брата на миниатюрную «Лагуна Парадизо» с крошечными домами, торговыми центрами, отелями, гаванью и трамвайными линиями, спроектированными специально, чтобы переправлять жителей на пляж, не утруждая их ходьбой.

— Мы скоро ее вернем, я чувствую это.

— У нас проблема, Бенни…

— Это подождет. Опять новости от Лансдейла. Миклсен и Тойбин со мной не говорят, но Лансдейл проболтался папе. Тот автоматчик был не местный, Чак. Он из Сан-Франциско. Уехал оттуда недели две назад, сказал жене, что ему предложили работу в Гарден-гроув. Он по профессии повар, поэтому я поручил Эрбаклу проверить местных работодателей. Итак, заказчик, кто бы он ни был, воспользовался приезжими талантами. И наконец мы кое-что извлекли из машины Эдди. У него под сиденьем обнаружили один из накладных ногтей Ли. Видно, она в кого-то крепко вцепилась. К нему даже пристала содранная кожа и кровь первой группы. Сейчас пытаются найти медицинскую карту Эдди, чтобы провести идентификацию. На коже также были микроскопические занозы. Эбенового дерева, покрытого хорошим лаком. Может, от рукоятки ножа, может от палки. Или от приклада автомата. Ты у него дома что-то такое видел? Хоть что-нибудь?

— Нет.

Беннет помолчал.

— Чак, мне нужна та коробка, что я тебе передал. Принеси ее завтра, до восьми часов утра.

Фрай набрал побольше воздуха.

— У меня ее нет. Вчера в середине дня ее похитили у меня из дома.

— Нет! Скажи, что это неправда.

— Это правда.

Беннет посмотрел на него. Фрай чувствовал, как брат наливается яростью. Затем Беннет тяжело вздохнул:

— Конечно, правда. Объясни.

Фрай рассказал ему о «Смуглолицых», о затуманенном наркотой свидетельстве Денизы, о том, как это подтвердил Лок.

— Он уверен, что это был лимузин генерала Дьена. Ты знаешь, какой из себя этот Лоуренс?

Беннет отрицательно покачал головой. Долго он смотрел вниз — на миниатюрную копию «Парадизо». Потом он слез с табуретки, оперся на костыли и прошел мимо Фрая в коридор. Там остановился и оглянулся.

— Пойдем, Фрай, — сказал он. — Ступай домой и сиди там. Ни во что не суйся. Этим ты меня очень обяжешь, ясно?




Глава 12


Дом Тая был маленький и опрятный. Он стоял в тихом тупике в двух кварталах к северу от Сайгон-Плазы. Вдоль фасада шла живая изгородь из мальв. Фрай вспомнил о своем печально знаменитом приключении с Загадочной Служанкой, которое завершилось в таких же зеленых зарослях перед его собственным домом. Еще он вспомнил об аэродроме в Нижней Мохаве и о молчаливом присутствии Тай Зуана, сидевшего в пустом здании аэродрома перед компьютером. Косметички с пленками. Ящики протезов рук и ног. Де Кор, фотографирующий отправление, и Беннет, следящий за перемещением груза по служебному телефону. Фрай вошел в калитку, прошел по дорожке к двери в дом.

Тай Зуан приветствовал его сдержанной улыбкой, протянул руку. Глаза его были увеличены сильными очками.

— Очень рад видеть вас у себя, — сказал он. — Прошу, заходите в дом.

Когда Фрай назвал его мистером Таем, этот человек покачал головой.

— Зовите меня Зуан, — попросил он.

Мадам Тай и четыре дочери сидели в гостиной. Зуан представил их по старшинству: Хан, Туок, Нья и Лан. Нья поднесла Фраю пива и на секунду посмотрела ему прямо в глаза, потом отвела взгляд. Он в каждой девушке находил черты обоих родителей: прекрасную кожу и красивые, глубокие глаза. Нья была самой высокой и наиболее уверенной. Ее привлекательность была простой — наполовину женщины, наполовину девочки. Лан была похожа на куклу, совершенная, миниатюрная. Две старшие сестры, Хан и Туок, носили перманент, блузки и джинсы. Нья подсела к отцу и Фраю, тогда как все остальные скрылись в кухне. Гостиная была скупо, но со вкусом обставлена: лаковая миниатюра работы Фай Лока с видом Сайгона, диван американского производства, черный эмалевый кофейный столик в китайском стиле. У стены стояло пианино. Рядом — маленький буддийский жертвенник — красный алтарь, нагруженный фруктами и ощетинившийся палочками благовоний.

Зуан хотел выключить телевизор, но в этот момент ведущий выпуска новостей объявил, что к поискам исчезнувшей певицы Ли Фрай присоединилось ФБР. Отвечал за операцию агент Альберт Виггинс, приятный, красивый мужчина лет сорока, который сказал, что делом первой важности является найти главаря банды Эдди Во. Он показал фотографию Эдди: широкая улыбка, тонкая шея, упавшая прядь. Он призывал к помощи диаспоры. Какое-то время они молча стояли и наблюдали за экраном.

— Эдди Во, — заговорил Зуан, — не мог один это сделать. Это выше его возможностей. Его могли использовать — он писал ей любовные письма, он негодник — но взять своих ребят и налететь на «Азиатский ветер», как коммандос? Ваше ФБР наивно.

— Это невозможно, — промолвила Нья.

— Он комедиант, — сказал Зуан. — Он подражает этим субчикам с МТВ. Наша молодежь легко перенимает все самое дурное в вашем обществе.

Нья выключила телевизор, когда пошла реклама.

— Они его найдут. Эдди Во долго не может оставаться невидимым. Только не в Маленьком Сайгоне. Его заставят говорить. И мы будем на один шаг ближе к Ли.

Фрай кивнул.

— Но если это организовал не Эдди, то кто тогда?

Зуан безмятежно посмотрел на него.

— Враги свободы.

— Враги того груза, что вы отправили из аэродрома Нижней Мохаве?

— Да, верно.

— Но зачем они это сделали?

Зуан посмотрел на Фрая сквозь свои толстые очки и встал.

— Прошу в мой кабинет. Нья, помоги матери.

Фрай отправился вслед за Зуаном по коридору. Они вошли в маленький кабинет. Впервые Фрай заметил, что Зуан прихрамывает. Зуан закрыл изнутри дверь. В кабинете стоял стол с настольной лампой, диван, книжный шкаф, на стене висела большая карта Юго-Восточной Азии.

— Некоторые вещи лучше обсуждать наедине, Чак.

— Понимаю.

Зуан улыбнулся.

— В каком году закончилась война?

— В семьдесят пятом.

— Тогда вы ничего не понимаете.

Зуан прикрыл спиной высокий серый сейф и набрал комбинацию. Дверь со скрежетом открылась. Он присел на карачки, протянул внутрь обе руки и вытащил оттуда деревянную доску. Прислонил ее к пресс-папье на своем столе. Фрай смотрел на другую карту Юго-Восточной Азии — утыканную разноцветными булавками: синими, красными, желтыми.

— Для многих, Чак, война продолжается до сих пор. Во Вьетнаме есть борцы за свободу, в Кампучии — лидеры сопротивления, много беженцев здесь, в Соединенных Штатах, приближающих день, когда Вьетнам станет свободным. Война не закончена. И не закончится до тех пор, пока они не добьются своей цели.

Фрай сел. Зуан показал на свою карту.

— Желтые булавки означают очаги сопротивления. Синие — местоположение Подпольной армии. Красные показывают районы, в которых наиболее активен полковник Тхак. Вы о нем слышали?

— Я видел фотографию его лица.

— Он руководитель госбезопасности, жестокий и умный человек. Во время войны он сражался в джунглях, и продолжает борьбу сейчас. Знаете, как он поступает с предполагаемыми лидерами сопротивления? Обезглавливает их и насаживает головы на шест для обозрения местным. Во время войны он делал то же самое с теми, кто симпатизировал Западу.

Зуан, скрестив руки, смотрел на карту, словно мог открыть на ней что-то новое.

— Что такое цветные булавки? Мы не можем отобразить того, что влияние полковника Тхака простирается на Кампучию и Таиланд, что его боятся и ненавидят по всей Юго-Восточной Азии. Когда вьетнамское сопротивление стало проявлять активность в Париже, были убиты двое наших лидеров. В Австралии еще двое. В прошлом году в Сан-Франциско патриота зарезали прямо в его собственной машине. Его звали Тран Хоа, он был моим сердечным другом. Мы вместе выросли на окраине Сайгона. Он был мне ближе, чем брат. И все эти преступления не раскрыты, Чак. Никто не был пойман. Все они организованы полковником Тхаком. Все убитые были обезглавлены. А это все равно что его визитная карточка.

Зуан достал из сейфа конверт, сел рядом с Фраем, снял очки и протер их носовым платком.

Затем он вытащил из конверта небольшую подборку газетных вырезок. Статья из мельбурнской газеты сообщала об ужасной находке с известными подробностями; парижская «Монд» публиковала прижизненное фото одного из убитых; заметка в «Сан-Франциско Кроникл» оказалась на удивление мала, учитывая серьезность преступления.

— Не ищите имя полковника Тхака, — сказал Зуан. — Уличить его не в наших силах. Его люди прекрасно обучены и им хорошо платят.

— Он мог направить своих людей в Маленький Сайгон?

— Я в этом уверен.

— Схватить Ли и задушить канал поставок во Вьетнам.

Зуан кивнул.

— Это не так уж сложно, если смотреть с этого угла.

— Но зачем посылать этих людей в Калифорнию, если она сама собиралась во Вьетнам — с грузом?

Зуан кивнул.

— Полковник Тхак отчаялся сломить сопротивление. Чтобы сделать это, надо сломить дух свободы. Если террор доберется до Маленького Сайгона, Ханой достигнет своей цели. Посмотрите на это с точки зрения полковника Тхака. Здесь живет Ли Фрай, прекрасная женщина и талантливая певица. Она в сердце каждого здешнего эмигранта. Женщина, которая одевается в прекрасные западные вещи, которая носит драгоценности, пахнет дорогими духами. Женщина, которая замужем за влиятельным бизнесменом. Трак понимает, что они ходят вместе на шикарные вечеринки. Он понимает, что о них пишут в газетах, что их фотографируют. Он видит как она обласкана судьбой. Что может быть более грубым проявлением силы, чем вырвать ее из собственного дома? — Зуан наклонился вперед, вытянул руки и сжал кулаки. — Чем сломить ее перед лицом ее народа? И запомните: Ли Фрай выросла в джунглях. Среди сельского населения Вьетнама она популярна, ее трудно поймать. Одна из грустных реальностей вашего свободного общества, Чак, — это то, что здесь проще похитить или убить человека. Обратитесь к истории, там найдете доказательства.

Фрай задумался. Он медленно начал проникаться тем, что говорил Тай Зуан.

— Если это были люди Тхака, тогда… тогда Ли уже мертва.

— Мы готовы к такой возможности, но нет, это не обязательно. Я уверен, что люди Тхака всегда оставят свой автограф. Они хотят дать нам понять, что разыщут нас хоть на краю земли. И то, что о Ли ничего не известно, в каком-то смысле хорошие новости. Это означает, что у них на нее… другие виды.

— Например?

Зуан убрал вырезки в конверт.

— Ничего не приходит в голову, Чак.

— Но зачем? Вы отправляете грузы, медикаменты, протезы. Зачем засылать киллеров за тысячи миль, чтобы остановить это?

— То, что мы отправляем грузы — это не самое главное. Вы не понимаете тактику ханойского режима и менталитет полковника Тхака. Ли важнее любых грузов. Ее музыка. Ее репутация, ее личность. Она — символ свободы, Чак. Убрать ее — значит лишить людей надежды. Представьте, как мается сердце, если разрушены надежды и наивные мечты. Когда убили наших в Париже, община впала в страх и уныние. Все боялись показать лицо. Как быстрее всего подавить волю народа, если не убивать их солдат и разрушать города?

Фрай задумался.

— А вы обращались в полицию или в ФБР?

Зуан кивнул и показал на небо в окне.

— Для них мои догадки — это теория старика. Они думают, что у меня голова в тумане. Да и какое я могу привести доказательство, кроме того, что рассказал вам? Никакого. Они делают все что могут, чтобы найти местных, которые были сообщниками. Но истинный подстрекатель сейчас находится за тысячу миль отсюда.

— Местные, это вроде Эдди Во?

— Да-да. Молодежь легко поддается влиянию. Ими очень просто манипулировать.

Фрай задумался.

— А что делает Нья для сопротивления?

— Многое, Чак. У нее почти безупречный английский, кроме того, она знакома с бухгалтерией и помогает мне учитывать грузы и договариваться с поставщиками. В университете она проводит работу с соплеменниками. — Зуан сел. — В своих лучших мечтах я вижу, как она делает для нашего народа то, что сделала Ли. Стала символом надежды. В ней есть ясное осознание цели. Я не вмешиваюсь в ее судьбу. Это ее выбор. Среди нашей молодежи немало таких, как она. Они наше будущее.

— Такие, как Нгуен Хай?

— Да. Его Комитет по освобождению Вьетнама — хорошее дело.

— А что вы скажете о генерале Дьене?

Зуан медленно покачал головой.

— Он подобен больной ветке. Высасывает соки из почвы и превращает их в пагубу. Многие годы он собирал деньги на дело освобождения, но из этого вышло мало толка. Зато сам он теперь богат. Выводы делайте сами.

— Почему его не взяли за руку?

— Люди теряли веру в него постепенно. Он долго был для нас большой надеждой. Пожертвования, поддержка? Никто не обвинил бы генерала в воровстве. За короткое время он добился некоторых успехов. Всегда был полон планов. Люди не могут признать, что он непорядочен. Это выставило бы их самих дураками. Вьетнамцы очень гордый народ, Чак. Порой мы заходим… невероятно далеко, чтобы сохранить лицо. Вы должны знать эту нашу особенность. Генерал — это нечто вроде национального долга. Если закрыть глаза на Дьена, будет не так видна наша глупость. Постепенно народ понял, что настоящий патриотический лидер в изгнании — это Нгуен Хай. И поддержку стали оказывать ему. Сейчас только некоторые старики верят Дьену. Но он по-прежнему остается очень могущественным.

— Он сделал все что мог, чтобы помешать этому похищению.

Зуан кивнул.

— И я благодарен ему за это. В душе он не злой, он просто алчный.

— Почему вы рассказали мне все это?

Тай Зуан посмотрел на Фрая глазами, непомерно большими под толстыми линзами.

— Потому что вы спасли мне жизнь. Я хотел, чтобы вы поняли, что именно вы спасли. А еще потому что чем больше людей будут понимать, за что мы боремся, тем лучше. Вы симпатичный молодой человек. Я старик, у меня больная нога. Но вот я рассказал вам о своих мелких, незначительных подвигах, и на душе стало легче.

— Я никогда не догадывался, что Ли и Бенни вовлечены в эти дела. Они не говорили мне ни слова.

— Теперь вы понимаете, почему. Мы занимаемся опасными вещами, Чак. Они только хотели вас оградить. Беннет ведет двойную жизнь. В первой жизни он бизнесмен, богатый и влиятельный человек. Но есть ли у него огромный дом? Нет. Разве он носит дорогую одежду, ездит в шикарных машинах? Нет. Другой Беннет — это солдат и патриот. Большую часть стоимости грузов он оплачивает сам. Он рассердится, если узнает, что я говорил с вами об этом. — Зуан издал тихий смех, затем положил легкую руку на плечо Фрая. — Я считаю, что вы должны знать. И еще, Чак, я понимаю, что такое быть… изгнанником.

— Изгнанником?

— Да, изгнанником в своей семье.

— С чего вы взяли, что я в таком положении?

Зуан сложил руки и улыбнулся.

— Я это понял по вашему лицу. По тому, как вы держитесь с братом. По тому, как вы смотрели на него в «Азиатском ветре», как подошли обнять его. По тому, что вы к нему ходите, а он к вам нет. Вы из влиятельного клана, Чак. Но вы для них не свой. Вы изгнанник. — Зуан опять протер очки. — Я не хотел вас обидеть. Я сам был отлучен от семьи. Меня считали слишком увлекающимся политикой. Настало время, когда я должен был сделать выбор. Я выбрал свою страну.

А что выбрал я? — спросил себя Фрай. Магазин принадлежностей для серфинга? Дом-пещеру? Жену, которую не смог удержать?

— Нет, — продолжал Зуан, — вы не должны выбирать. В вашей стране мир. Вы — поколение, не знавшее войны. Наслаждайтесь плодами свободы.

Ну, в этом я как раз преуспел, подумал Фрай. Может, даже слишком.

— Бенни заплатил за нее, я знаю.

— В таком случае распорядитесь как следует тем, что он для вас приобрел. Надеюсь, что в один прекрасный день и мой народ скажет себе то же самое. Впрочем, это будет уже после меня. Мир и свобода так же далеки от Вьетнама, как луна от земли.

— Мы летали на Луну, Зуан.

Тай Зуан улыбнулся.

— Да, мы летали. То, что я рассказал, Чак, предназначено только вам. Забудьте мои домыслы насчет вас и вашей семьи. Старики любят лезть не в свои дела, потому что своих у них почти не остается.

— Если Ли похитили люди Тхака, то где они сейчас?

— Думаю, ее где-то прячут. Но где? Трудно сказать. Я полагаю, в Маленьком Сайгоне их нет. Мы — тесная община. Уже пошли бы разговоры. Думаю, они где-нибудь в другом месте.

— Спасибо вам, Зуан.

— Пойдемте кушать?




Ужин был обильный, нескончаемый. Фрай получал советы, как правильно смешивать ингредиенты: полегче с рыбным соусом, по вкусу зелени, чтобы заправить суп, побольше мяты и побегов фасоли, вот так расправить рисовую бумагу, и тогда она слипнется сама собой и образует идеальный ролик. Рисовый пирог был толстый и сладкий. Фрай съел три порции.

— Нья — писательница, — сказал Зуан. — Ей очень хотелось поговорить с вами о журналистике.

Нья объяснила, что заканчивает последний курс в Фуллертонском университете, специализируясь по общественным связям.

— Обожаю делать репортажи, — призналась она. — Но только если душа лежит к материалу. Трудно проникнуться футбольными играми.

— Погодите, вот поступите на работу и посадят вас править чужие статьи, — предупредил Фрай. — Вы еще не знаете, какоя это скука.

— Я буду рада получить любую работу, — возразила Нья. — Знаю, что людей этой профессии переизбыток.

— Ну, например, в «Леджере» в данный момент стало на одного репортера меньше, — сказал Фрай. Нья и Зуан покраснели и отвели взгляд. — Но все равно это хорошая работа. Вам понравится. Вы научитесь быстро писать и задавать кучу вопросов. Думаете, что вы для этого подходите?

Нья улыбнулась. Фрай изучал ее кремовую кожу, совершенные красные губы, черные волосы, стянутые резинкой в длинный хвост.

— Я умею приспосабливаться. В этом я очень сильна.

Зуан, воодушевленный вином, рассказал о том, как их семья бежала из Вьетнама: долго скитались в море, чуть не умерли с голода — как потом их подобрало австралийское рыболовецкое судно. Фрай заметил, что дочери Зуана тревожно переглядываются между собой. Когда тот упомянул о пиратах, атаковавших их протекающую лодку, сестры наклонили голову.

— Есть вещи, о которых трудно рассказывать, — тихо проговорил Зуан, и это было так.

Нья извинилась и вернулась с пустой бутылкой из-под шампанского. Она объяснила, что когда их семья скиталась в Тихом океане, почти погибая от жажды, с их лодкой поравнялась эта бутылка. Они молили небо, чтобы там оказалось что-нибудь пригодное для питья. Нья вытрясла оттуда бумажку, скрученную в тонкую трубочку и протянула Фраю. Он прочитал: «Всем, кто найдет эту записку: мы надеемся, что вам так же хорошо, как нам! Лэнс и Дженифер Джентри — во время медового месяца на Гавайях — июнь 1982 года».

Зуан продолжал рассказ. Они прибыли в Калифорнию без денег, не могли найти работу. Только несколько друзей и Ли Фрай помогли им стать на ноги. Фрай рассматривал красивый дом, новую мебель в столовой и лаковые миниатюры с видами Вьетнама. Вот это сделка, подумал Фрай: обменять свою страну на собственную жизнь.

Все девушки неплохо разговаривали по-английски, Зуан сносно, а мадам Тай почти не говорила совсем. Они прошли большой путь, подумал Фрай, мне такого никогда не одолеть. Зуан еще раз поблагодарил его за то, что тот в «Азиатском ветре» сбил его с ног и тем самым спас ему жизнь. Преувеличение, подумал Фрай, но я не буду возражать. Обед закончился здравицей в его честь. Теперь наступил черед Фрая опустить глаза, и он уголком глаз уловил пристальный, направленный на него взгляд Нья.

Что-то затронуло его, пока он сидел с этой семьей — какое-то мимолетное напоминание о его собственной семье, когда они были все вместе, много-много лет назад. Он спрашивал себя, может ли все опять стать таким, как было прежде, чтобы они опять жили вместе, чтобы не давило разочарование, исчезли невидимые линии противостояния, чтобы не терзали мысли о том, как бывало прежде и как уже не будет никогда.

Он извинился, прошел в спальню и позвонил домой. Ответила Хайла. Она весь день развлекала мистера Лансдейла и теперь пыталась вытащить Эдисона из коттеджа на ужин.

— Он провел там весь день, изучая свою большую схему на стене. Что-то заполнял, ставил вопросы в рамочках. А ты как, сын?

— В порядке. Просто захотелось позвонить и сказать… что я люблю тебя и знаю, что все будет хорошо.

— Я тоже это знаю, Чак.

— Я делаю все что могу, мама. Не бойся, я не напорчу.

— Чак, не говори так.

— Вчера вечером я видел твои цветы.

— После того, что случилось с Ли, я не перестаю думать о Дебби.

— Я тоже… Соединишь меня с папой?

Эдисон выкрикнул, как каратист, наносящий удар:

— Эдисон Фрай!

— Это Чак.

— Представляешь, эти сукины дети из ФБР обыскали весь город, но до сих пор не нашли Эдди Во! Я привез сюда Лансдейла и прямо заявил ему, что он мой заложник, покуда мы не вернем Ли живой и невредимой. Мерзавец вылакал весь мой джин.

— А по-моему делу есть новости?

— Они сняли обвинения. Мне пришлось ради тебя пойти на унижения, ты должен знать это, Чак.

— Спасибо.

— Ради Бога, займись пока своими делами, ладно?

— Буду стараться.

— Смотри, как бы твои старания не свели тебя в могилу.

— Это не лучший способ расстаться с жизнью.

Эдисон рявкнул что-то сенатору. Звуковым фоном служило завывание спаниелей.

— Что у тебя есть для нас насчет Мина?

— Его отец был американским военнослужащим, он до сих пор жив. Есть мнение, что Мин получает от него информацию. В отделении полиции все считают, что он никудышный детектив и получил эту работу, только потому что вьетнамец.

— Наполовину, черт возьми, наполовину вьетнамец! Удивительно, что мы до сих пор расшаркиваемся перед этой страной.

— В любом случае я собирался позвонить и сказать, что делаю все, что могу. — Фрай помолчал, пока его отец просил Лансдейла налить ему еще один стакан. Последовала пауза. — Папа… Я хочу вернуться.

— Вернуться куда, сынок? В тюрьму?

— Вернуться в свою семью.

Снова пауза.

— Что это, черт подери, означает?

— Если бы мы могли когда-нибудь… собраться все вместе.

— Что, опять перебрал?

— Ладно, после поговорим, папа.

Эдисон бросил трубку.

Фрай втянул в себя воздух и набрал номер Беннета, но, выждав один гудок, дал отбой.




После ужина мадам Тай и две из ее дочерей собрались в кино. Зуан сказал, что у него много работы.

Нья пригласила Фрая прогуляться по Маленькому Сайгону. Вечер был теплый, наполненный запахами ресторанов и обрывками вьетнамских фраз.

Вывески над магазинами ярко светились, машины сновали туда-сюда, и казалось, каждый тут знает Нья. Она усердно знакомила Фрая, но Фрай был слаб во вьетнамских именах. Было радостно просто смотреть на нее, на эту женщину-ребенка, исполненную красоты, которую она сама едва ли сознавала.

Фрай заметил, что Нья держится от него поодаль и что когда их руки случайно соприкасались, она тут же отстранялась. Но в зеркале витрин, между бумажных фонариков и плакатов, он видел, как она смотрит на него. Что это, спрашивал себя Фрай — любопытство, признательность, интерес? Она рассказывала ему об учебе, о прочитанных книгах, о тех, с кем успела подружиться. И все время расспрашивала его о работе журналиста. Он отвечал как умел и уговаривал ее ни коем случае не писать о боксерах и договорных поединках. Когда Нья улыбалась, Фрай чувствовал себя счастливым.

— У меня никогда не получится так хорошо, как у вас, — сказала она.

— Даже не пытайся, — подыграл Фрай.

Нья купила ему красную розу из шелка. В знак благодарности, сказала она, за то, что он спас жизнь ее отцу.

— Я ничего не сделал, просто повалил его на пол. Правда, Нья.

— Этого оказалось достаточно. Он мог получить пулю. Мы были очень близки к этому.

На короткое мгновение Нья вложила свою руку в его ладонь. Когда мимо проехал какой-то ее знакомый и посигналил им, она тут же выдернула руку.

— Я еще не знаю, как мне себя вести, — наконец призналась она. — Во Вьетнаме незамужние девушки не выставляют себя напоказ.

— Здесь более свободные нравы.

— Вы стесняетесь?

— Я горжусь.

Они зашли в кафе «Париж». Кофе был густой, крепкий и сладкий. Нья изучала его, скрываясь за чашкой.

— Американские женщины такие уверенные в себе. Такие… агрессивные. — Она посмотрела на него и под столом дотронулась до его ладони. — Что это я? Не знаю. Не знаю, кто я и что со мной.

Фрай увидел парня, быстро идущего по тротуару. В руке он держал хозяйственную сумку. На нем были темные очки и широкополая шляпа, съезжавшая на лоб при ходьбе.

— Ты — Тай Нья. Этого, на мой взгляд, достаточно. Ты знаешь этого парня?

Нья посмотрела и покачала головой.

— Вы, американцы, порой такие простые. Добрые. Но простые. И настырные.

— У нас преимущество — мы у себя на родине.

Фрай наблюдал за тем, как парнишка пробежал мимо кафе, перехватывая сумку из левой руки в правую. Шляпа закрыла пол-лица. Где я уже видел эту походку?

— Можно признаться, что я желаю узнать вас?

— Только если это правда.

— А тогда что мне делать?

— Черт.

— Что?

— Это Эдди!

Фрай вскочил и увидел подпрыгивающую шляпу Эдди. Во бросился наутек.

Фрай перемахнул через барьер и бросился в толпу на тротуаре. Шляпа маячила в отдалении. Чтобы прохожие не мешали погоне, Фрай помчался по автостоянке и чуть не был сбит «Олдсмобилем». Впереди Эдди продирался сквозь толпу гуляющих. Левой рукой он поправлял шляпу. И нырнул в магазин подарков.

Фрай вбежал вслед за ним, быстро огляделся и, оттолкнув возмущенного продавца, ринулся к черному ходу. Дверь оказалась не заперта. Во удирал по проходному двору, сшибая по пути мусорные бачки и поминутно оглядываясь через плечо.

Фрай перепрыгнул через бачок и увидел, что Эдди вбежал в заднюю дверь другого магазина. Фрай гнался за ним по пятам. Две ступеньки внутрь, и он понял, что его провели.

Он не знал, что подобрал по пути Эдди, но этим предметом его хватили по затылку. Фрай улетел вперед, очутившись на ведре с колесиками, которое откатилось в сторону и сбросило его на жесткий пол. Расплескалась вода, залила его руки. Он откатился в сторону вовремя, чтобы заметить Эдди, прыгнувшего на него с полицейским наручником, до сих пор прикованным к одному запястью.

Фрай сделал выпад рукой и схватил Эдди за лодыжку. Во рухнул на пол, извиваясь и лягаясь, точно пойманный на веревку теленок. Шляпа отлетела в сторону.

Фрай попробовал занять более выгодное положение и подтянуть Эдди к себе, но на мокром полу не было никакой опоры. Во боролся и лягался еще сильнее. Фрай цеплялся за его ногу изо всех сил, но чувствовал, что она выскальзывает из его рук.

Сначала хватался за носок всей рукой, потом щепоткой и наконец его ногти впились в собственные ладони, а Эдди быстренько поднялся и побежал на выход через торговый зал.

Фраю в конце концов удалось встать, и он пошел в зал, поскальзываясь на мыльной воде. Выйдя из магазина на площадь, он увидел Эдди, во весь дух мчавшегося через автомобильную стоянку. Фрай догадался куда — в заведение Толковательницы Снов.

Фрай — следом, завернул за угол и ворвался в дверь несколькими секундами позже.

Она сидела и как ни в чем не бывало смотрела на Фрая.

— Где Эдди?

— Какой Эдди?

Фрай распахнул дверь и вошел в заднюю комнату. Кровать. Холодильник. Китайский календарь, плакат Ли, маленький радиоприемник.

Под кроватью Во не было, не было его и в крохотной ванной. Фрай задрал голову, посмотрел вниз и вернулся к Толковательнице Снов.

— Куда он делся?

— Какой Эдди?

— Эдди Во, будь ты проклята!

— Эдди Во. Он пробежал мимо витрины. Я его видела. Вот туда. — Она показала.

Влетела Нья с широко раскрытыми глазами.

Фрай ногой толкнул дверь и побежал вдоль магазинов. Нья трусила следом. Добежав до конца тротуара, он запрыгнул на шлакоблочную стенку и увидел перед собой сточную канаву, которая шла по краю площади. Лунный свет отражался в бурой воде. Вдоль берега канавы стояли столбы силовой линии.

Была тишина и тьма, и никакого движения.

Он слез и никак не мог отдышаться.

— Это действительно был Эдди.

— С вами все в порядке?

— Черт побери этого гаденыша. Куда он мог вдруг исчезнуть?

— Просто он бегает быстрее, чем вы.

— Спасибо за ценное замечание, Нья.

Из груди Фрая исходили хрипы.

— Убежал так убежал. Пойдемте со мной. Здесь скоро будет Мин, и вы опять попадете в беду.

— Нет.

Фрай возвратился в заведение Толковательницы Снов и попросил у нее разрешения воспользоваться телефоном. Она сидела за маленьким круглым столом и, как всегда, рассматривала проходящих мимо.

Фрай не мог дозвониться до Мина, поэтому сообщил дежурному офицеру, что видел Эдди Во на Сайгон-Плазе. Он позвонил на остров Фрай и все рассказал отцу, который немедленно отзвонил ФБР и Пату Эрбаклу. У Беннета дома никто не отвечал.

Затылок Фрая разламывался от боли. Он нащупал большую шишку.

— Пойдем отсюда, Нья.

— Влезем на стенку и пройдем через пустырь. Вам не надо быть рядом, когда сюда приедет Мин.




Нья открыла дверь в дом и впустила Фрая. При ярком свете кухонной лампы она исследовала затылок Фрая и поставила диагноз: «Сильный ушиб». Она завернула в полотенце лед и приложила к пульсирующему черепу.

— Дома никого нет, кроме отца. Разрешите, я попрошу его осмотреть вас — он хорошо разбирается в ранах.

Фрай ждал в гостиной, пока Нья ходила в кабинет.

В следующее мгновение он услышал крик.

Крик был пронзителен, исполнен неподдельного ужаса. Он был достаточно громок, чтобы проникнуть до костей.

Фрай ринулся в кабинет, и ему открылась картина столь жуткая, что он понял: это пригрезилось.

Нья стояла на коленях и то склонялась до пола, то воздевала голову, словно в молитве. Крик возвышался до ноты, которая могла исходить только из самых мрачных уголков души.

Зуан сидел на диване в той же позе, что несколько часов назад, скрестив ладони на животе и разведя колени. Его голова лежала в двух метрах от тела, на пресс-папье. Очки были на месте, и глаза широко раскрыты, словно он старался разглядеть мелкий шрифт. Казалось, что человека погрузили в чан с кровью.

Фрай был уверен, что крика Нья и воя сирен в его собственных ушах довольно, чтобы обрушились стены. Падайте же, заклинал он, падайте, похороните нас под обломками, пусть все это будет неправдой.

Он стоял так некоторое время, беспомощно моргая под истошные крики Нья. Ничего не исчезало.




Глава 13


Следующие два часа Фрай следил за событиями как бы глядя через плечо — смятенный, отстраненный, посторонний самому себе. Шел второй час ночи.

Он заставлял другого Фрая отвечать на вопросы и сдерживать настоятельные позывы к рвоте. Он старался справляться с дремотой другого Фрая и с постоянным скрежетом челюстей. С интересом стороннего наблюдателя он видел, как из кабинета Зуана наконец вышел криминалист Дункан. Он нес перетянутый пластиковый мешок с биркой. Вскоре на каталке тихо провезли труп. Другой Фрай просто стоял перед ним, слезы катились по щекам, и он думал: парню нужна передышка.

Тот Фрай прямо-таки бесподобно держался с Мином, думал он: терпеливо отвечал на вопросы, но в конце концов встал, велел детективу убираться к черту и побеседовать с кем-нибудь другим. Тот Фрай стрельнул у кого-то сигарету и вышел на улицу.

Другой Фрай наблюдал, как нагрянули агенты ФБР и их шеф Виггинс в адвокатском костюме начал распоряжаться. Он кивнул, когда Виггинс отвел его в спальню одной из дочерей и объяснил, что никто, повторяю, никто не должен знать, что Зуан был обезглавлен. Это для того, чтобы изловить преступника. Он отказался подписывать любые бумаги, что бы ему ни предлагали.

Другой Фрай видел ужас в глазах мадам Тай, когда агент провожал ее с дочерьми в машину.

И тот, и другой Фрай видели, как Нья на носилках отнесли в «скорую помощь». Тело ее было бледно и холодно, как лед. Потрясение было столь глубоко, что лица медиков говорили: она может не выжить.

Потом пробило два. Оба Фрая медленно соединились в одного и пристыли к сиденью «Циклона». Или машина ехала, или дорога двигалась под ней — он не был силен в механике — но за окнами плыла Болса-авеню.

Маленький Сайгон тянулся и с той, и с другой стороны: коридор света и магазинов. Сначала всего было по два, но потом он протер глаза, и всего стало по одному.

На стоянке перед штаб-квартирой Комитета освобождения Вьетнама ждал грузовичок Беннета.

Фрай подъехал и припарковался рядом. Долгое время он просто сидел и спрашивал себя, зачем он тут сидит.

Потом он обнаружил себя перед ярко освещенным вестибюлем. Дверь была приоткрыта. Фрай посмотрел: замок заперт, но забыли захлопнуть. Он вошел. Плакаты артистов — и среди них Ли, карты, три стола с пишущими машинками, три телефонных аппарата и набор дешевых уличных стульев. Флаг Южного Вьетнама висел на дальней стене. Еще одна стена поддерживала какую-то воинскую святыню: стеклянный колпак, содержащий военную форму, распятую так, словно она была надета на владельца. Ботинки, медали, кобура, пистолет и ремень — все было на месте. Дверь из темного ореха, ведущая в само здание, была заперта.

Фрай стоял там, пытаясь унять видения, продолжавшие кружить перед глазами.

Но в витрине рядом с униформой были три фотографии, которые вызвали куда более сильные видения. На первой фотографии двое солдат вели обнаженного мужчину. Позади — соломенные крыши хижин и джунгли. На второй тот же мужчина стоял на коленях перед человеком с мечом… На третьей он все еще стоял на коленях, но голова его лежала на земле рядом с ним, и черные потоки крови бежали по его шее.

Полковник Тхак стоял над своей жертвой в позе нанесшего удар, согнув ноги и вытянув руки с мечом, словно бейсболист, отбивший мяч. Его лицо сохраняло жуткую гримасу. Под фотографией была бумажная табличка, прикнопленная к стене и сообщавшая: «Памяти генерала Хана, лидера Сопротивления (1935–1986)».

Фрай рухнул на стул, не отрывая глаз от ужасного лица полковника. Я бы отдал все на свете, подумал он, лишь бы прогнать это прочь.

Откуда-то из внутренних помещений в вестибюль донесся глухой удар, словно от падения. Фрай не понимал, почему сердце его не забилось чаще, почему его не захлестнул выброс адреналина. Все, что он ощутил, — было оцепенение. Еще один удар, голоса.

Он поднялся со стула, выключил в вестибюле свет и отжал деревянную дверь.

Заднее помещение представляло собой товарный склад, просторный и высокий, с открытыми стропилами и промышленными светильниками, висящими на цепях. Полки были заставлены брошюрами и другой литературой, рядами книг, ящиками и коробками неведомо с чем. Передвижная сцена с микрофоном, громкоговорительная система и два телевизионных монитора разместились вдоль ближайшей стены. В дальнем конце склада Кроули и Нгуен Хай перегружали деревянные ящики с поддона в красный грузовичок. Похожие на гробы, но короче, подумалось Фраю. Костыли и протезы. Рук и ног. Ладоней и ступней. Головы ничем не заменимы.

Беннет стоял невдалеке, наблюдая. В руках он держал короткоствольный автомат. Он поднял его вверх, направил на некую цель между стропил и нажал на спусковой крючок. Фрай услышал сухое эхо выстрела. Беннет положил автомат в ящик, и Доннел заколотил крышку.

Фрай не понимал, но увиденное его не удивило. В глубине души он понимал, что Беннет все время лгал ему.

— Все, последний, — объявил Кроули.

Нгуен закрыл борт грузовичка и вытер ладони.

— Мы не должны волноваться. Де Кор еще передумает. Он будет благоразумен, ведь это его работа.

— Он просто выполняет приказания, — подхватил Доннел. — Посмотрел бы ты на его лицо, когда Бенни объявил ему, что все заснято на пленку.

— Но теперь эта чертова пленка пропала, поэтому поторапливайтесь, — сказал Беннет.

Он быстро переместился по полу и распахнул дверцу грузовичка. Опустилась специальная платформа, и Беннет забрался на сиденье. Фрай увидел, что Кроули указывает в его направлении.

— Запирать будем?

— Уже, — сказал Нгуен и посмотрел на часы. — Поехали.

Фрай видел, как по вертикальным направляющим поднялась большая алюминиевая дверь. Грузовичок Беннета взревел и выпустил облако белого дыма. Когда он выехал на улицу, дверь опустилась, а через несколько секунд погас свет.

Из темного вестибюля Фрай пронаблюдал, как грузовичок Беннета выехал на Болсу и проследовал в западном направлении, в сторону шоссе. Невидимка в военной форме наблюдал из-за спины Фрая. Фрай сделал то, что должен был сделать Нгуен: захлопнул дверь.

Ты лгал мне, брат.

Он подошел к «Циклону», не сознавая ничего вокруг себя. Грузовичок еще виднелся на Болсе. Фрая влекло к Беннету, как моль влечет на свет лампы, как наркомана к игле, как верхолаза высота.

Он тупо задавал себе вопрос, не доведет ли это до беды?

Фрай вырулил на Болсу. Грузовичок Беннета мелькал среди машин впереди.

На шоссе на Сан-Диего движение в южном направлении было слабым. Фрай обогнал четыре машины и перестроился в другой ряд. У него болела голова и холодели пальцы. На периферии зрения продолжали мелькать видения: отталкивающие картины, бессвязные тени внутри теней. Он опустил взгляд и, заметив, как крепко он держит руль, постарался расслабиться.

За Вестминстером промелькнули Фаунтин-Вэли, Хантингтон-Бич, Коста-Меса, Ирвин. Фрай начал дрожать от холода. Он поднял стекла и включил печку. На Хамборе-Роуд Беннет посигналил и свернул в сторону. Они двигались в сторону океана. Корона дель Мар был полон жизни. Уличные огни расплывались, желая слиться в один, но Фрай не обращал на них внимания. Он повторял про себя: давайте, валяйте, ослепляйте, если хочется, но я должен ехать за красными габаритными огнями, за подпрыгивающими красными хвостовыми огнями, в этом мире так много красного, было бы лучше, если бы все было голубым и зеленым, я в этом нисколько не сомневаюсь.

Потом — на юг, по Приморскому шоссе — вдоль холмов и пастбищ «Фрай Ранчо», мимо будущего комплекса «Лагуна Парадизо» — три отеля, двадцать микрорайонов эксклюзивного жилья, верховые тропы, центр конного спорта, яхт-клуб и торговая площадь размером с какую-нибудь карликовую центрально-американскую республику.

Фрай посмотрел в окно. Назойливый лунный свет, холмы выступают, как аборигены, — униженные, не ведающие о своем будущем. Поравнявшись с памятным знаком, он прочитал:






«На этом месте будет возведен комплекс

ЛАГУНА-ПАРАДИЗО

Эдисон & Беннет Фрай

Отдел промышленного и торгового строительства „Фрай Ранчо Компани“.»





Беннет встал на поворот в крайний левый ряд. Фрай перестроился в крайний правый и проехал мимо. В зеркале заднего обзора он увидел, что грузовичок дождался паузы во встречном потоке и свернул на стройплощадку. Какая-то второстепенная грунтовая дорога, подумал Фрай. Поеду по ней, буду петлять до тех пор, пока она не исчезнет, а потом вылезу из машины и пойду пешком, пока не кончится суша, а потом буду плыть, пока не высохнут моря, а когда вода испарится, я полечу, как ветер, как ястреб, словно ангел…

Он не спускал глаз с прыгающих задних огней грузовичка Беннета, приближавшегося к воротам. Но тот, не доезжая, внезапно выкрутил руль и сделал разворот. Когда Фрай подъехал к воротам и еще один знак объявил о будущем «Лагуна-Парадизо», грузовичок уже исчез за холмом.

Фрай погасил фары, вылез из машины и потрогал замок. Пыль от проехавшего грузовика еще не успела сесть. Замок не поддавался. Ну и ладно, подумал Фрай, все равно они заметили «Циклон». Он возвратился на шоссе, поставил машину за поворотом, затем пешком вернулся обратно, перелез через забор и пошел по пыльной дороге.

Вскоре гул Приморского шоссе почти утих за спиной. Он искал во тьме грузовичок Беннета, но не видел ничего, кроме светлой полосы песка, переходящей в холмы. Над дорогой висел запах пыли, смешанный с пряным запахом шалфея и эвкалиптов с примесью апельсинов с востока и океана с запада. Он постоял, отвернув ухо от морского бриза: отдаленный звук двигателя прекратился, открыли и закрыли дверцу. Дорога круто взбиралась на очередной подъем, выравнивалась, затем опять поднималась. Фрай остановился на возвышенности и окинул взглядом обширную луговину, посеребренную лунным светом. Грузовичок стоял посередине. Рядом — темный транспортный вертолет с поникшими лопастями. Кроули и Нгуен широко распахнули борта грузовика и начали перетаскивать ящики в грузовой отсек вертолета. Беннет стоял поодаль с двумя мужчинами, которых Фрай видел впервые. Он присел на корточки за дубком и наблюдал. Это продолжалось минут пятнадцать, а может два часа. По мере погрузки Фрай пересчитывал ящики.

Семейство скунсов протопало мимо, не более чем в трех метрах от Фрая. Вонючая мама и три ее миниатюрных копии. Фрай задержал дыхание и продолжал считать: всего двадцать шесть ящиков, довольно тяжелых, требовавших участия двоих мужчин, несмотря на то, что одним из них был могучий Кроули.

Когда Фрай обернулся, чтобы посмотреть, куда потопали скунсы, сзади он увидел силуэт на холме: коленопреклоненную тушу с большим зеркалом, отражающем лунный свет, — на том месте, где должны располагаться глаза. Силуэт был как валун. Он издавал нежное пощелкивание. Поль де Кор наводил длиннофокусный объектив.

Фрай вздрогнул, когда вертолет завелся. Лопасти медленно завертелись, задрожала земля, двигатель заревел. Доннел закрывал борта грузовика. Нгуен уже забрался в кузов. Человек, с которым разговаривал Беннет, опустил руку, и Беннет ее пожал, затем завихлял к кабине. Фрай медленно повернулся к де Кору, но на холме никого не было. Нет выбора, решил Фрай, надо оставаться на месте.

Вертолетные двигатели набирали обороты, лопасти медленно выпрямлялись, трава на лугу стелилась волной. Грузовичок Беннета отъехал без всякого звука. Когда махина поднялась в воздух, подбежал Кроули и ногой взбил траву, придавленную колесами шасси. Грузовичок сделал круг, обдавая светом фар луговину.

Фрай знал, что он должен прижаться к земле и зарыть голову в песок. Чтобы не быть замеченным. Чтобы не ослепило. Но он так и продолжал сидеть, пока вертолет с ревом поднимался, качая деревья, взметая листву и строительный мусор. Он прикрыл глаза.

Вскоре тарахтение мотора уступило место урчанию грузовичка, который пополз в горку прямо на Фрая. Еще несколько секунд — и он проехал мимо. Красные огоньки таяли в облаке пыли.

Фрай прислонился к стволу дубка и наконец открыл глаза.

Дорога. Луг. Почти неслышный гул Приморского шоссе. Будущее место «Лагуна-Парадизо», Эдисон и Беннет Фрай, отдел ПТС компании «Фрай Ранчо».




Он включил телевизор и свет во всех комнатах.

Кристобель оставила сообщение: «Побоялась вас заморозить. Продолжаю пробовать воду ногой. Часто бывает холодная. Спасибо за то, что принесли собаку. Скоро увидимся. Хотите завтра вместе сходить на ланч?»

Он налил себе большой стакан водки.

Медсестра в Вестминстерской больнице сообщила только то, что Тай Нья была доставлена этой ночью.

Фрай вытащил из пещерной части дома свою старую пишущую машинку, водрузил ее на кухонный стол и начал описывать историю Тай Зуана.

Он рассказал об убийствах в Париже, в Австралии и в Сан-Франциско. Он рассказал о протезах рук и ног, которые Зуан и его дочь помогали переправлять во Вьетнам. Рассказал о мстительности полковника Тхака и о мини-войне, которую ведут против него беженцы, о похищении Ли, о секретных фотографиях, о ФБР, о тупых полицейских, о бандах, ненавидящих друг друга, о парнях, которые обожают Ли.

Через час он прочитал написанное и увидел сплошные неувязки. Чем он мог доказать, что какой-то полковник, находящийся за тысячи миль, заказал убийство Зуана? Что этот самый полковник дирижировал убийствами в разных уголках земли? Какой свидетель мог подтвердить, что Зуан переправлял не протезы, а оружие? Какое имело значение, что упрямые беженцы, уже проигравшие войну, все еще продолжают свою жалкую, бессильную борьбу? Какая связь существовала между похищением Ли и политиками Маленького Сайгона? Она принадлежала к одной из богатейших семей округа, не так ли? Кому какое дело, что люди любили ее и заглядывались на нее? Народ обожал и заглядывался на Джимми Сваггерта, прости Господи! И кабинет Тай Зуана был перевернут вверх дном, разве нет? Кто поручится, что коварные воры не взяли его сбережения — вьетнамцы, как известно, не хранят свои деньги в банках — и не поставили автограф Тхака, чтобы отвлечь от себя внимание? А сколько могло быть отложено у Зуана на приобретение так называемых протезов? Наверно, завалялось кое-что в карманах? И кто знает, какие темные дела ведут между собой вьетнамцы? Возможно, старик нарвался сам. Может, и он во время войны, в патриотическом рвении, собственноручно снес не одну голову?

Фрай уже представлял себе, как Рональд Биллингем, нависший над своим письменным столом, швыряет ему материал со словами: «Вы не можете обвинять человека в убийстве, если никто не видел, что он это сделал, и если он находился на другом полушарии, когда это случилось. Мы в Америке, Чак. Ты чересчур близко принял это к сердцу, приятель. Сегодня вечером благотворительный фуршет в художественном музее, сделай фоторепортаж оттуда да смотри, не вылакай все шампанское!»

Кроме того, статья, которую он написал, выставляет на всеобщее обозрение Беннета.

Фрай швырнул листы на рваный диван.




Беннет позвонил в четверть четвертого.

— Виггинс мне только что рассказал о Зуане. Чак, этой ночью меня не было, иначе бы я…

— Знаю. Ты ездил в «Парадизо».

— Кто тебе сказал?

— Я следил за тобой. И Поль де Кор — тоже. С камерой.

— Страшно важно, Чак, чтобы ты никому ничего не говорил об этом. Я не могу входить в…

— Я догадался. — Казалось, тишина будет длиться вечно, прежде чем Фрай заговорил опять. — Ты что-нибудь знаешь о полковнике Тхаке?

— Нельзя, проведя какое-то время в Маленьком Сайгоне, ни разу не услышать о полковнике Тхаке.

— Виггинс рассказал тебе, что они сделали с Зуаном?

— Его застрелили.

— Виггинс взял с меня клятву, что я ничего не скажу, однако Зуан не был застрелен. Он был обезглавлен.

— Господи!

— И это убийство мог организовать Тхак, верно?

— С воскресенья я молю Бога, чтобы он оказался тут ни при чем.

— Значит, ты подумал на него еще в воскресенье?

— Чак, ты видел, что мы сегодня отправляли из «Парадизо». Полковник Тхак и я ведем друг с другом войну вот уже десять лет. Я никогда не думал, что он может причинить мне подобное.

Фрай так и застыл на месте. Часть его удивлялась тому, чем занимается брат, а другая часть ничему не удивлялась.

— А что, если смог?

— Тогда мы никогда не увидим Ли — в живых. И Маленький Сайгон ждет еще много смертей.

— Кто может его остановить?

Беннет помолчал.

— Такого пока не нашлось.

— А если обратиться к властям?

— Это они даже обсуждать не будут. Во всяком случае, со мной.

— А с Дьеном?

— Он озабочен лишь деньгами и своей репутацией. Я не думаю, что он станет тревожить людей Тхака, даже если бы этого захотел.

— А ты?

— Я думаю, как это сделать. И пытался сделать это десять лет. Это все, что я могу сказать.

— Я так и понял.

— Чак? Обещай, что будешь осторожен, крайне осторожен в том, где бываешь и что делаешь. Я просил тебя держаться от всего этого в стороне, а теперь я тебе это приказываю.

— Я, кажется, на тебя не работаю, Беннет.

Беннет умолк, а потом произнес:

— Нет. Думаю, что нет.

Фрай повесил трубку. Как знать, вдруг сюда прибыли люди Тхака? Кто знает все передвижения, происходящие в Маленьком Сайгоне? Кто разговаривает с людьми, кто держит руку на пульсе?

Кто?

«Он самый могущественный человек в Маленьком Сайгоне».

Вот появился и еще один повод повидаться с генералом.

Чувствуя себя разбитым как никогда, Фрай повалился в кровать.




Глава 14


Дом генерала Дьена представлял собой большой двухэтажный кирпичный особняк в полумиле от Сайгон-Плазы. Он был выстроен в колониальном стиле. Дом был окружен черным железным забором с видеокамерой, установленной с обеих концов полукруглого проезда. Двое мужчин в костюмах и темных очках стояли перед воротами.

Фрай вышел из машины и пошел к охранникам. Они расставили ноги и скрестили руки. Фрай подошел достаточно близко, чтобы разглядеть свое лицо, отраженное в их черных стеклах.

— Я хотел бы поговорить с генералом. Это важно.

Охранники переглянулись, затем один из них покачал головой:

— Генерала нет дома.

— Где же он?

— Со своим народом.

Фрай представился и протянул руку, но желающих пожать ее не нашлось.

— Вы не знаете, где я его могу найти?

— А вы по какому делу?

— Я — деверь Ли Фрай. Мне надо поговорить с генералом по… одному вопросу. И поблагодарить его за то, что он сделал в тот вечер в «Азиатском ветре».

Опять эта парочка посовещалась. Тот, что пониже ростом, вынул из пиджака телефон и нажал на несколько кнопок. Через секунду Фрай услышал потрескивающий сигнал о соединении. Охранник что-то сказал по-вьетнамски, послушал, сказал что-то еще, затем убрал антенну и прицепил аппарат к ремню.

— Генерал чрезвычайно занятой человек, но он готов встретиться с вами прямо сейчас. Он находится в кафе «Париж», в кабинете за занавеской.




В кафе было много посетителей — время ланча. Фрай прошел мимо столиков за худеньким метрдотелем, облаченным в смокинг. Все оторвались от еды и смотрели на них. Провожатый Фрая придержал перед ним бамбуковую занавеску. Сразу за ней стояли двое мужчин в костюмах. Кабинет представлял собой маленькую комнату с четырьмя столиками и штабелем лишних стульев у служебной двери.

Генерал Дьен сидел за столом в углу с тремя вьетнамцами. Генерал отставил чашку и смотрел на Фрая. Лицо его было морщинистым и темным, губы плотно сомкнуты, карие глаза влажны. Спортивная рубашка была ему явно велика. Пуговицы были застегнуты до верха, однако воротник отходил от его тощей дряблой шеи.

— Одну минуту, — сказал он, совершенно не изменив выражения лица. Скучные глаза задержались на Фрае еще некоторое время, затем он посмотрел на своих людей у занавески. И сделал нетерпеливое движение деревянными палочками для еды. Один из охранников выступил вперед и придвинул для Фрая стул.

Вот, подумал Фрай, человек, который пользуется властью так же непринужденно, как парой перчаток.

Гости генерала извинились робкими голосами и вышли через гремучую занавеску. Когда в комнате не осталось никого, кроме охранников, Дьен протянул Фраю сильную худую ладонь.

— Ну вот и познакомились, мистер Фрай.

— Вы делаете мне честь, сэр. Я знаю, какой вы занятой человек.

Дьен кивнул, вытащил серебряный портсигар и предложил Фраю закурить. Неслышно подошел официант, поднес огонь и так же тихо исчез.

— Ваш брат — храбрец, и его жена — отважная женщина, — сказал Дьен. — Вам есть кем гордиться.

— Благодарю вас. И спасибо за то, что оказали помощь в ту ночь. Мы вам очень признательны.

Дьен ответил легким кивком.

— Старые солдаты никогда не бывают слишком старыми, чтобы метко стрелять. Ли — это не просто женщина для своего народа. Она символ всего того, чем мы были и чем, надеюсь, будем опять.

Фрай рассматривал худое, темное лицо.

— Эта акция была тщательно спланирована, не правда ли? Автоматчик на сцене имел возможность застрелить Бенни, но не стал этого делать. Все произошло за каких-то пару минут.

— В той суматохе, — заметил Дьен, — эти две минуты показались часами.

— Сэр, я пришел к вам просить о помощи. Во-первых, это нечто общего порядка. Во-вторых, нечто специфическое.

— Чем могу быть полезен?

— Прежде всего, как вы думаете, эта акция могла быть организована полковником Тхаком?

Дьен откинулся назад и посмотрел на занавеску. Через несколько секунд появился официант с чайным прибором на двоих. Дьен затянулся сигаретой, втянув дряблые щеки.

— Очень тонкий вопрос, мистер Фрай. Видите ли, в Маленьком Сайгоне ничего не происходит само по себе. Мы — тесная община, поэтому одно неизбежно касается другого. На всей земле вы не найдете более стойких антикоммунистов, нежели вьетнамские беженцы. Они видели весь этот ужас. Поэтому все здесь кажется политизированным. Каждый шепот и каждый вздох. В прошлом году владельца одной газеты сожгли только за то, что он поместил рекламу, которая кому-то показалась прокоммунистической. А до этого одного из лидеров общины застрелили за то, что он упомянул в интервью о том, что признает Ханойский режим. Его слова были неправильно истолкованы, но это не спасло его живот от пуль. Не так давно в Сан-Франциско убили одного редактора и его супругу за социалистическую направленность их журнала. События, происходящие в Маленьком Сайгоне, мистер Фрай, могут быть чрезвычайно неуловимы, если речь идет о полковнике Тхаке.

— Понимаю.

— Я объясняю вам это, чтобы стало понятней, почему я так осторожен в том, что касается Зуана и Ли. Сейчас мы столкнулись с ужасной дилеммой. Если поверить, что некие заокеанские агенты творят здесь террор, — положим, это так, — то любые слова могут быть взрывоопасны, как бомба. Если же предположить, что похищение Ли было предпринято элементами, желающими… отвлечь внимание на коммунистов, то скептические суждения могут кое-кому стоить жизни. Итак, отсюда видна разница между тем, что люди предполагают, и тем, что говорят.

— А что предполагаете вы?

— Мои слова появятся в газете?

— Нет.

Дьен отпил чаю и стряхнул пепел.

— Я уверен, что это сделал Ханой. Я уверен, что это они организовали террор, чтобы сломить наш дух. Я уверен, что за всем, что случилось, стоит полковник Тхак.

Фрай обдумал услышанное и сказал:

— Но по телевидению и в газетах вы заявили совсем другое.

Дьен кивнул.

— Я никогда не сказал бы по телевидению то, что говорю вам. Прежде всего, это слишком взрывоопасно. Это порождает дополнительный страх. Во-вторых, этого я не могу доказать. В-третьих, если истинные похитители использовали… метод Тхака, чтобы создать видимость, что за этим делом стоит он, то я попался бы прямо на их удочку.

— Но что, если Тхак действительно стоит за этими преступлениями, а вы молчите?

Дьен закурил еще одну сигарету.

— Ради моего народа, живущего здесь, я должен быть сдержаннее. Я пытаюсь… смягчить, успокоить, предотвратить накал страстей. И в то же самое время, мистер Фрай, у меня есть возможности. Я располагаю двенадцатью очень преданными мне бойцами — натренированными, умными людьми. За исключением двоих, стоящих перед моим домом, и двоих здесь у этой занавески, они весь день проводят на улицах, каждый день, они ищут Ли. Они расспрашивают, разговаривают с людьми. И докладывают мне обо всем.

— И что вам удалось узнать?

Генерал раздраженно посмотрел на Фрая. И направил на него сигарету.

— Не скажу, если вы ведете себя или столь вызывающе, или столь бестактно.

— Бестактно. И нетерпеливо. Вы узнали что-нибудь существенное о Ли или о Тхаке?

Дьен откинулся на спинку стула и кивнул.

— Существенное — да, но… весьма косвенное. Мои люди в Ханое сообщили мне, что в последнее время полковник Тхак был сильно занят и вел себя очень таинственно. Редко бывал в разъездах. Почти все дни проводил в своей квартире с несколькими помощниками. Все говорит о том, что он готовит какую-то операцию.

— Вы обращались в ФБР?

— И получил оскорбления вместо благодарности. Юрисдикция ФБР не распространяется на Азию, у них нет экспертов по этому региону. Кроме того, невозможно помогать такому олуху, как Альберт Виггинс — он отвергает любую помощь. Однако тот факт, что ФБР не будет заниматься Тхаком, в данный момент нам только на руку. Они по-своему поступают наилучшим образом. Было бы великой глупостью сеять смуту в Маленьком Сайгоне. Я хочу только одного — чтобы они прислали сюда побольше своих людей и поплотней занялись здесь своей работой. Когда к поискам подключится достаточное количество народа, обнаружение Ли станет лишь делом времени. Виггинс и четверо его подчиненных плюс пара старших офицеров, сообщающихся с местной полицией? Этого явно недостаточно. Во всяком случае, против людей Тхака.

Фрай посмотрел на двоих охранников у занавески, неподвижных, точно статуи. Дьен налил еще чаю.

— А ваш брат? У него есть успехи?

— Кое-какие. Он располагает немногим больше, чем вы.

Дьен посмотрел в сторону занавески, потом на Фрая.

— Я глубоко сожалею, что ваш брат относится ко мне без должного уважения.

— В чем-то он порой бывает слеп.

Дьен вздохнул.

— Долгие годы я финансировал движение сопротивления во Вьетнаме. Главным образом, из собственного кармана. Три года тому назад маленькая группа моих людей, борющихся за свободу там, на родине, была зверски убита полковником Тхаком. Одним из парней был мой приемный сын. Тхак выставил их головы на шестах. И прислал фотографии сюда, в Маленький Сайгон. Именно тогда, мистер Фрай, я и решил, что моему участию в войне подошел конец. — Генерал вздохнул. Казалось, он еще сильнее вжался в воротник. — Я покидал Вьетнам с огромной грустью и почти без надежды. Здесь, в этой стране, вокруг меня сплотился мой народ. Они просили меня продолжить борьбу. Просили быть их спасителем. Войдите на секунду в мое положение, мистер Фрай, и представьте, каков был бы ваш ответ. Я могу честно сказать: я устал. Я могу честно сказать, что люблю Вьетнам всем сердцем. Однако нельзя вечно бороться. Наступает момент, если вы живой человек, когда просто принимаешь изгнание, и после этого все начинаешь сызнова. Последние три года я старался укрепить мой народ изнутри. Для Беннета и Ли Фрай я, возможно, трус. Но в душе я считаю, что боролся честно и долго, а сейчас я склоняюсь к миру. Америка — наше будущее. Я стараюсь пустить здесь новые корни. Я не сдался, я просто устал. А презрительное отношение вашего брата причиняет мне боль.

— Мы с ним это не обсуждали.

Дьен махнул рукой.

— Я слишком стар, чтобы придавать большое значение мнениям молодежи. Я помогаю своему народу чем могу. Я в мире с самим собой. Война — это для молодых. И если честно, мистер Фрай, я не жду нашей победы во Вьетнаме. Сопротивление слишком малочисленно. У него нет поддержки. Ханой очень, очень силен. Мы проиграли. Но жизнь вокруг продолжается. Что нам делать: войти в эту жизнь, или ждать дней, которые никогда не наступят? Я решил помогать людям здесь, где я нужен. — Фрай заметил, что старик весь дрожит. — Я разболтался. Еще один старческий грешок. Теперь вы знаете, что я думаю об этом воинственном городе. Вы, кажется, упоминали о моей возможной помощи в каком-то более конкретном деле? Прошу, говорите.

Фрай посмотрел на старческое лицо человека, сидевшего перед ним: грустные, увлажнившиеся глаза. Ощущение, которое сейчас испытывал Фрай, было сродни тому, что возникло на гребне той волны у Скалистого мыса, когда он смотрел вниз с головокружительной высоты. Отступать было некуда. Тебе страшно. Тебе хочется зажмурить глаза. Но ты должен это сделать.

— В понедельник, на следующий день после похищения, в Маленьком Сайгоне видели какого-то американца. С темными вьющимися волосами. Носит усы. Приятной наружности. Вы его заметили?

Дьен вымученно улыбнулся.

— Я не знаю всего, что здесь происходит, мистер Фрай. Вы преувеличиваете мои возможности. Но продолжайте. Что делал этот человек?

— Он зашел в ресторан Фо Дина и спросил Хан Лока и «Смуглолицых». Хотел с ними поговорить. Сказал Локу, что его брат Дак попал в беду. Обещал Локу, что Дак останется… невредимым… если Лок окажет ему одну небольшую услугу. Лок испугался и согласился. Услуга состояла в том, чтобы похитить из моего дома небольшую коробку. Лок украл ее и передал этому человеку, но тот так и не выручил Дака из беды. Я не удивился бы, узнав, что его уже нет в живых. Как вы это прокомментируете, генерал?

— Мне трудно об этом судить, мистер Фрай. Я впервые слышу об этом от вас. Но продолжайте, это занятно.

— Дальше еще интереснее. Лок, похитив коробку из моего дома, везет ее в Вестминстер-Парк, чтобы выполнить уговор до конца. Было условлено, что он оставит ее в мужском туалете. О, генерал, теперь я вспомнил, как зовут этого человека! Лоуренс. Лоуренс — вам что-нибудь говорит это имя?

На лице Дьена не было никакого выражения. Фрай неотступно держал на нем свой взгляд.

— Я знаю многих по имени Лоуренс. А как его фамилия?

— Пока не знаю. Локу он ее не назвал. И знаете, что случилось потом?

Переломный момент наступил, подумал Фрай.

Дьен покачал головой. Он плотно сжал тонкие губы и пускал из ноздрей дым. Быстро взглянул на своих людей у занавески.

— Мне продолжать?

— Прошу вас, мистер Фрай. Расскажите мне все что знаете.

В душе Фрай смеялся безрадостным смехом. Расскажи мне, что ты знаешь, мальчик, и я решу, съесть мне тебя на обед или оставить на ужин.

— Генерал, разрешите, я объясню вам кое-что о себе. Я работал репортером. У меня хорошее чутье. Видите ли, я наблюдал, как Лок потрошит мой дом. Я возвратился домой в самый разгар дела, спрятался у соседей и смотрел в окно. Позвонил в полицию, но вы понимаете, что при таком засильи туристов на дорогах они не успели приехать вовремя. Поэтому я выследил Лока и его парней сам. Они уехали на старом микроавтобусе. Лок был за рулем. Прямиком в Вестминстер-Парк. Там я увидел, что он оставил мою коробку в мужской уборной.

Фрай изучал Дьена, но изучать было особенно нечего. Морщинистое лицо оставалось закрытым. Глаза выражали изумление.

— И вы зашли туда и забрали свою драгоценную коробку?

— У меня не было такой возможности.

Генерал улыбнулся. Фрай почувствовал, что лицо старика напряглось. Дьен поднял чашку с чаем.

— Простите, мистер Фрай. Я весьма сожалею, что у части вьетнамской молодежи развиты криминальные наклонности. Я не знаю этого Лоуренса. Ваш рассказ любопытен, но и только.

Фрай подался вперед и заговорил вполголоса. Ему не пришлось изображать искренность, потому что эти слова он произнес так серьезно, как никакие в жизни:

— Я думал, вы можете мне помочь. Для меня крайне важно получить назад эту коробку, сэр. Не спрашивайте ничего. Ничего. Просто верните коробку. Не ради меня. Ради Ли.

— Что в ней было?

— Не имеет значения.

Дьен улыбнулся.

— Но, мистер Фрай, я вам сказал, что не знаю никакого Лоуренса.

Фрай наблюдал и ждал. Если Дьен не дрогнет, подумал он, я дам ему последний толчок.

— У этой истории неожиданный конец. Видите ли, коробку забрал вовсе не Лоуренс.

С таким же выражением лица генерал мог слушать рекламу по радио.

— Я должен возвращаться к своим делам, мистер Фрай. — Дьен сложил ладони и сочувственно посмотрел на Фрая.

— Понимаю.

— Благодарю за то, что посвятили меня в ваше дело. Я буду во все глаза следить за этим самым Лоуренсом. Быть может, что-нибудь и выяснится.

Генерал поднялся из-за стола.

Фрай тоже встал.

— Генерал, я хотел сообщить вам кое-что еще. Ли похитили в ночь на понедельник. Я буду делать все, что в моих силах, чтобы ее вернуть. Все что угодно. Я был немного знаком с Тай Зуаном. Узнав, что с ним случилось, я сначала испугался, а потом испытал несколько иное чувство. Я разозлился. Вы — влиятельный, большой человек, а я ничтожество. Но я вам вот что скажу: я не сдамся. Никогда. Вы упрямый старый мерзавец, но, генерал, вы не знаете, что такое настоящее упрямство, если не имели дела с Чарльзом Эдисоном Фраем.

— Ты спесивый гордец. Ты еще хуже, чем твой брат.

— Это лучшее, что я услышал о себе за всю неделю. — Фрай взглянул на охранников, которые теперь в упор смотрели на него. Дернул плечами и вышел прочь.




Через две минуты он нашел Лока в ресторане Фо Дина. Тот был с пятерыми парнями из «Смуглолицых».

— Дьен знает, что мы с тобой говорили. Он остался от меня не в восторге, да и от тебя вряд ли придет в восторг.

Лок короткое время пялился на него, потом кивнул.

— Дак до сих пор не вернулся.

— Я не поручусь, что он вообще вернется. Будь осторожен, Лок. Если хочешь, можешь пожить пока у меня. Тебе надо исчезнуть из Маленького Сайгона.

Лок покачал головой.

— Я буду ждать Дака. У меня есть друзья. Теперь генерал не застанет меня врасплох.

— Знаешь, где меня искать.

— Спасибо, Фрай.

В киоске перед рестораном он купил три газеты. Во всех сообщалось о Тай Зуане, убитом неизвестными преступниками, проникшими в его вестминстерский дом. Во всех говорилось, что Зуан был застрелен. Подозреваемых нет. Мотив убийства: ограбление.

Фрай швырнул газеты в урну по дороге к машине.




Глава 15


Отделение ФБР располагалось в административном здании в Санта-Ана. Фрай полчаса прождал в неописуемом вестибюле, прежде чем кто-нибудь соизволил вы слушать его. Дежурная отвечал на звонки, соединял по коммутатору, принимал телефонограммы.

Наконец она пригласила его пройти в заднюю комнату. Это было просторное помещение с видом на городской центр, чересчур активными кондиционерами и прохладным серым ковром.

Спецагент Альберт Виггинс пожал руку Фрая с видом государственного человека, затем указал ему на стул. В жизни он казался худее, чем по телевизору Зуана. Глаза Виггинса сидели слишком близко к переносице. На нем был несомненный налет самоуверенности. На нем был пиджак и галстук, завязанный тугим узлом.

— Рад, что вы позвонили мне, Чак. Я сам собирался вам звонить. Мне хотелось бы узнать ваше мнение по нескольким вопросам. Как вы себя сегодня чувствуете? Лучше?

Фрай кивнул. Виггинс сел.

— Во-первых, что я могу для вас сделать?

— Думаю, вы должны обратить внимание на версию с полковником Тхаком. Знаю, что генерал Дьен пытался убедить вас в этом.

Виггинс улыбнулся.

— И что же это за версия?

— То, что Тхак организовывал подобные преступления и раньше.

— На что вы намекаете?

Фрай рассказал ему то, что ему было известно о парижском и австралийском случаях с обезглавленными и о миссии по уничтожению сопротивления, возложенной на полковника Тхака.

— Я долго беседовал с Зуаном примерно за три часа до того, как он был убит. Он сильно подозревал, что Тхак имеет своих людей в Маленьком Сайгоне. Когда сам он погиб такой же смертью, трудно было пройти мимо этого совпадения.

Виггинс все время кивал во время рассказа Фрая, словно уже слышал это несколько минут назад.

— Что ж, мы тоже это учли, можете быть уверены. Без рассказа ваших вьетнамских друзей. То, что Ханой имеет глаза и уши в Маленьком Сайгоне, является общеизвестным фактом. В семьдесят восьмом мы взяли нескольких человек, потом еще в восьмидесятом. Все мелкая рыбешка. Они были засланы Ханоем, чтобы докладывать обстановку и переправлять доллары. Как вы знаете, вьетнамская валюта не конвертируема. И доллары имеют для них большую ценность.

— Могу себе представить.

Виггинс откинулся на спинку стула и сцепил пальцы на затылке.

— Вы репортер?

— Бывший.

— Понимаете, мы чрезвычайно осторожны с версией полковника Тхака, как вы ее называете. Любого упоминания о нем достаточно, чтобы взбудоражить беженцев из Вьетнама. Они испытывают к нему ужас. Надеюсь, вы не думаете писать статью об этом человеке?

— Я думаю о том, как найти Ли, вот и все.

— Понимаю. Мы найдем ее. Но вы должны знать, что намекая на причастность Тхака к последним событиям, вы вызовете страх и создадите потенциально опасную ситуацию в Маленьком Сайгоне. Фактически, насколько мы знаем, вы тем самым сыграете на руку убийцам Зуана и похитителям Ли.

— Кто эти люди?

— Если бы я знал, разве я разговаривал бы сейчас с вами?

— Но должны же быть у вас какие-то идеи!

Виггинс кивнул и подался вперед.

— Должны. Но с вами, Чак, я поделился бы своими соображениями в последнюю очередь.

— Я это знаю.

Виггинс поднялся, скрестил руки и одарил Фрая взглядом государственного человека.

— И все же я это сделаю. Думаю — и тут я высказываю сугубо личную точку зрения — что политика здесь вовсе ни при чем. Что мы зря считаем, будто эти преступления связаны друг с другом. Вот послушайте. Мне кажется, что похитители скоро потребуют крупный денежный выкуп. Помучат вашего брата какое-то время, и потребуют. Всем известно, что у него и у вашего отца имеются средства. А когда они это сделают, мы не упустим момент. Для этого там постоянно находятся Миклсен и Тойбин. Они — наши лучшие специалисты по этой части. Когда похитители придут за деньгами, мы их возьмем. Я это гарантирую. — Виггинс шумно вздохнул. — Кофе хотите?

— Нет, благодарю. Я вас внимательно слушаю.

— Признаться, Фрай, когда я услышал о Зуане, в первый момент я подумал то же, что и вы. За одну неделю убрали двух выдающихся деятелей сопротивления. Но на Зуана, упокой Господи его душу, у нас есть досье. Он — один из тех вьетнамцев, которым коммунисты мерещатся за каждым кустом. Я помню, об этом говорится в досье ФБР. Году в семьдесят восьмом он организовал собственную тайную полицию, чтобы проверять прибывающих беженцев на благонадежность. Людей избивали. Некоторые исчезали бесследно. И знаете, что он говорил тогда? Что за всем этим стоит полковник Тхак. Бедняга был помешан на этом. А теперь у меня есть доказательства, что Тай Зуан мог быть вовлечен в некоторые темные дела с местными бандами.

— Какие дела?

— Он был активистом. Заручался поддержкой для так называемого Комитета освобождения Вьетнама, которым руководит Нгуен Хай. Они финансировали «силы сопротивления» во Вьетнаме. Полагаю, он получил какие-то средства от организованных банд молодежи, а те потребовали вернуть должок. Дьявольски просто бросить тень подозрения, оставив характерный след. Вот и вы попались на эту уловку, не так ли?

— Но кто? «Смуглолицые»? «Граунд Зеро»?

— Этого я не знаю. И не уверен, что это имеет значение. Давайте просто будем считать, что мы получили указания на то, что Зуан был связан с криминальными элементами из среды молодежи. Ведь о политике тут речь не идет. Речь идет о банальных долларах и центах. Вы что-нибудь знаете, Чак? Беженцы очень умны, Чак. Они понимают, что стоит им показать пальцем на Ханой, как добряки американцы клюнут на эту удочку. Мы ненавидим коммунистов у себя в стране, не так ли? Что ж, и беженцы это знают. Они играют на наших собственных страхах, и каждый раз, когда кто-то обчищает их карманы, они обвиняют Ханой. Бандиты это знают. Эдди Во это знает.

— Значит, старика обезглавили юные гангстеры? Верится с трудом.

— В начале восьмидесятых здесь орудовала одна банда. Их главарь был знаменит именно этим. У него была кличка Мясник, прости Господи. Так что мне в это поверить вовсе не трудно. Если, конечно, вы от меня не скрываете что-то насчет Ли и Зуана.

Виггинс сел, простодушно глядя на Фрая.

— Например?

— Канал поставок во Вьетнам. «Протезы», которые отправляют туда Беннет и Ли. — Виггинс улыбнулся. — Ваш брат заявил мне, что отправляет туда пластиковые конечности, а я рассмеялся ему в лицо. Что не так-то легко, когда у человека нет обеих ног.

Фрай промолчал.

Виггинс улыбнулся:

— Эй, я вовсе не против. Я считаю, что это здорово. Посылать столько оружия и боеприпасов, сколько он может приобрести. Впрочем, тут есть один вопрос. Как он их приобретает? Откуда берет деньги?

— Вы загнали меня в угол.

— Я знал это, Чак. Знал, что так будет.

— Забавно, мы опять вернулись к политике.

— Выкачивание денег из страдающих ностальгией беженцев — это не политика. Это воровство.

— Насколько я слышал, генерал Дьен — мастер этого дела.

— И Нгуен Хай от него немного отстал. Беннет и Ли слишком близки к Комитету Хая, чтобы не… запачкаться. Знаете, говорят: поспишь со свиньями, пропахнешь их дерьмом. Рано или поздно пацаны обнаружат это, и что тогда? Полетят головы. Итак, если вы располагаете хоть какой-то информацией о том, как финансируется этот канал поставок, я хочу это знать. Тогда я буду в состоянии предотвратить повторение нечто подобного. Изложите все, что вам известно, в форме газетной статьи. Вы поможете мне, а я помогу вам с вашим делом. Мы можем показать людям, кто выкачивает деньги из Маленького Вьетнама и куда они идут, или не идут. Но если вы имеете намерение написать о некоем вьетнамском полковнике, рубящем головы в Калифорнии, то я должен попросить вас, Чак, положить эту статью сначала мне на стол. Вы сделаете это?

— Нет. Иначе под моим именем выйдет та ложь, которая с вашей легкой руки появилась в сегодняшних газетах.

Виггинс потемнел лицом.

— Чак, позвольте мне поставить вопрос по-другому. Не суйтесь в Маленький Сайгон и забудьте о полковнике Тхаке. Я дам вам первый гонорар за ваше большое публичное разоблачение. Главная причина, по которой мы не сказали всей правды о гибели Зуана, заключается не в том, что мы боимся волнений в Маленьком Сайгоне, хотя такая опасность есть. Главная причина состоит в том, что полковник Тхак отныне не может покинуть свою квартиру в городе Хошимин. Он находится в изоляции, а лучше сказать, под домашним арестом. Новое ханойское политбюро ему не доверяет. Он — старая военная машина, и там это понимают. Они понимают также, что он неуправляем. Его держат взаперти с июня-месяца. И, стало быть, все ваши теории не выдерживают критики.

Фрай задумался.

— Но ведь Ханой нарочно мог дать вам дезинформацию, зная, что Тхак готовится к подобной операции, верно?

Виггинс вздохнул и посмотрел на Фрая, как на кретина.

— Ханой ничего нам не дает, Чак. У нас есть более надежные источники, чем эти лживые твари. Проясним все до конца. Итак, вы не будете мешать ФБР делать свою дело, а сами займетесь своими. Но есть ли у вас, черт возьми, какие-нибудь дела? Кроме как ухлестывать за Тай Нья?

— Вы правы, дел у меня нет.

— Что же вы, такой ушлый, а не можете найти работу?

— Ищу.




Билл Антиох господствовал в пустынном «Мегашопе», потягивал свой непременный оздоровительный коктейль.

— Записал тебя на соревнования мастеров в Хантингтоне. Нормально, Фрай?

— Нормально.

— Еще я всем рассказываю, что ты будешь на показе «Иду на риск» вечером в субботу. В серфинг-клубе все в том же Ханнигтоне. Эти слухи оправдаются?

— Это мой фильм. Думаю, мне надо быть там.

— Грандиозно.

Билл протянул ему четыре контрамарки.

— Как идут сегодня дела, Билл, с точки зрения торговли?

— Продали всего одну плитку воска.

— Большую или маленькую?

Фрай оглядел магазин. Билл кое-что привел в порядок, протер пыль, поправил товары на полках, убрал выгоревшие рождественские плакаты, развесил влагонепроницаемые костюмы по размерам. «Мегафутболки» были уценены с десяти до трех баксов. Это больно кольнуло Фрая, но он промолчал. Витринные окна были чисто вымыты. Первые подозрения на то, что торговля идет безнадежно, овладели им, когда он зашел за прилавок, чтобы позвонить по телефону.

Он набрал номер «Элит Менеджмент» и услышал привычную отговорку секретарши. Она сказала, что Ролли Дин Мак перезвонит ему, но Фрай слышал это уже не раз. Он опять попытался узнать их адрес.

— Это невозможно, раз вам не назначено, — объяснила секретарша. Он говорила, как прилежная старшеклассница, тщательно артикулируя безударные гласные. — Мы не даем адрес нашего офиса, если не ждем этого человека к себе. «Элит» не стремится стать общедоступной фирмой.

Фрай бросил трубку. Потом его осенило.

— Реклама!

— Нам это не по карману, — отозвался Антиох.

— Нет. «Элит» размещает рекламу в «Леджере» по средам, значит, кто-то в среду должен привозить пленки.

— Разумно.

Фрай позвонил в «Леджер» и спросил Даяну Ресник, выпускающую рекламной полосы. У нее раньше были неплохие отношения с Фраем, который помогал ей сочинять броские заголовки для неумелых рекламодателей. Фрай делал это потому, что у Даяны были красивые ноги, и еще потому, что преувеличивать достоинства безнадежно отсталых компаний было просто весело. Он вносил в эти заголовки отчаянный, почти сумасшедший энтузиазм, нечто среднее между Хантером Томпсоном и Александром Хейгом. Всевидящий Рональд Биллингем исправлял значительную часть этих заголовков.

Даяна ответила по телефону угодливым, льстивым тоном, предназначенным для клиентов. Фрай объяснил, что ему надо знать, куда Диана отсылает гранки с рекламой «Элит Менеджмент». Оттиски этой рекламы были, понятное дело, больным местом Даяны, которая лишилась теперь пятидесяти шести долларов и семидесяти восьми центов комиссионных в неделю.

— Все равно ты имеешь раз в десять больше, чем я, — утешал ее Фрай.

— Это потому что я добываю деньги для нашей газеты. Материал может написать каждый лопух.

— Я из кожи лез, чтобы расхвалить тех алчных мутантов, которые мнят себя бизнесменами. Ты должна это признать. Для меня очень важно получить этот адрес, Даяна.

Она вздохнула. Он услышал шелест бумаг. Пришлось ждать долгую минуту.

— О'кей, Чак, вот он. Хоть они и назвались «Элит», но, кажется, даже для себя не добились особого процветания. Секретарша, которая занимается вычитыванием гранок, — просто пляжная шлюшка. Во всяком случае, по телефону создается именно такое впечатление. Ладно, вот тебе адрес: Палисейд, дом восемнадцать, в Ньюпорт-центре. Уверена, что секретарша от твоего появления придет в восторг.

— Отлично.

— Еще бы! Есть шанс, что ты к нам вернешься? Мне очень понравился твой материал о торговце коврами, который якобы был персидским принцем, а его семья удерживалась в заложниках аятоллой.

— Это была правда. Просто его никто не удосужился расспросить. Соедини меня с Биллингемом.

— Уверена, он по тебе скучает, Чак.

Фрай спросил у Биллингема, не возьмет ли он его назад на работу, на что тот ответил «нет». Фрай сказал Биллингему, что у него есть сенсационный материал об одном патриоте из Маленького Сайгона, который был выслежен и обезглавлен агентами Ханоя. Билл Антиох в этот момент посмотрел на Фрая с ужасом.

Биллингем выдержал паузу.

— Я читаю газеты, Фрай. Ни слова о том, что кому-то отрубили голову. Наверно, это сенсация того же сорта, что твоя статья о договорном нокауте?

— Это действительно был договорный нокаут. Я не отказываюсь ни от одного слова. А этот убийственный материал у меня уже готов. В заголовке указано: Фрай (спецкор «Леджера»). Посмотреть на него вам обойдется в мое месячное тощее жалованье.

— Поезд ушел. На твоем месте уже работает девушка, студентка отделения журналистики.

— Сколько вы ей платите, двести семьдесят пять в неделю?

— Двести пятьдесят.

— Находка для такого редактора, как вы.

— Дай нам информацию, как продвигаются поиски похищенной.

— Пошел в задницу, Рон.

— А ты в другую газету. У нас все равно падает тираж.

— Я еще вам такое устрою, что вы пожалеете.

— Зачем тебе понадобился адрес «Элит Менеджмент»?




Он вел «Циклон» меж длинных тонких теней, отбрасываемых пальмами Ньюпорт-центра. Тридцатиметровые пальмы были высажены недавно, их было миллион. И каждый житель имел свою версию, во сколько это обошлось. Одни говорили, по три тысячи за дерево, другие — аж по двести. Идея заключалась в том, чтобы сделать это место более заманчивым для покупателей, и пальмы были привнесены сюда, как запасные игроки, после двадцати лет вялой торговли.

В тот день, когда он был уволен, Фрай целый час сидел в машине и наблюдал, как их высаживали. Корневая система, тщательно упакованная во влажный джут, была размером с жилую комнату. А сейчас между стволами раскатали изумрудный газон, и казалось, что деревья стояли здесь испокон веку.

Дом восемнадцать по Палисейду располагался в западной части Ньюпорт-центра, в здании, где кроме того размещались еще и банк, салон красоты и ювелирный магазин. Он поднялся по лестнице, заглянул в салон. Клиентки пребывали на различных стадиях на пути к красоте. Над ними колдовали парикмахеры, оттопырив локти и развлекая беседой.

Вход в «Элит Менеджмент» был рядом с дверью в туалет. Ручка замка не поддалась, тогда Фрай нажал на кнопку внутренней связи. Пляжная шлюшка полусонно спросила, кто там. Фрай ответил: электрик. Замок, прожужжав, открылся, и он вошел. На груди девушки была прикреплена табличка: «Шелли, секретарь в приемной». Фрай улыбнулся, видя, как изменилось ее лицо, когда она не обнаружила ни коричневой униформы, ни инструментов. Шелли была блондинка с длинными волосами, в джинсовом платье и с кожей густого, темного цвета тикового дерева.

— Вы не электрик, — промолвила она.

— Конечно нет.

— Вам нельзя здесь находиться.

— Почему это?

Она взяла карточку из плотной бумаги и зачитала Фраю правило о том, что «Элит Менеджмент» является закрытой организацией. Он обвел взглядом офис: маленькая комната, два стула, стол, на стене литографированный пейзаж, за спиной Шелли — вторая дверь. Плотно прикрытая. До вторжения Шелли расчесывала волосы. Расческа с золотистой паутиной лежала на столе. Шелли закончила чтение и подняла голову. Лицо ее изменилось.

— Вы — Чак Фрай, правильно?

— Верно. А вы — Шелли, правильно?

Она улыбнулась и убрала расческу в ящик стола.

— Я слышала, вы будете в субботу на вечернем показе «Иду на риск».

— Это одна из причин, почему я здесь.

— Вау! — воскликнула она. — А что у вас за дело?

— А дело такое, что я хочу видеть Ролли Дина Мака.

— О, это не так-то просто, Чак.

— Он сейчас здесь?

— Нет.

— А когда будет?

— Понятия не имею.

— Должен же когда-нибудь появиться.

— Я отработала здесь все лето, а видела его, ну, раза три. Обычно я отвечаю, что он на спортивных площадках. Так мне велено. Но я удивляюсь, что забыл на спортплощадке такой миллионер, как мистер Мак. Сами посудите.

— Послушайте, Шелли, мне его правда очень надо повидать.

Она достала расческу и пару раз провела ею по волосам. Раздалось статическое потрескивание, волосы поднялись и застыли. У нее были белые, как писчая бумага, зубы.

— Я вам сказала, Чак. Я сижу здесь по восемь часов в день. Крашу ногти, занимаюсь прической, делаю макияж, потом слушаю радио, потом все то же самое по новой. Мне не разрешено говорить по телефону с подругами, а то было бы здорово. Эту работу нашел для меня папа. Правда, я принимаю звонки для мистера Мака и мистера Беквита. Записываю сообщения вот сюда. — Она приподняла один из тех трехцветных бюваров, которые позволяют делать копии разных цветов.

Он вздохнул.

Шелли продолжала расчесывать волосы и улыбаться. Она покачала головой.

— Извините.

Эта девчонка — непростая штучка, подумал Фрай. Преодолеть ее сложнее, чем крутую охрану.

— К черту, Шелли, я все утро занимался серфингом, а это непросто, ты понимаешь? Я должен трудиться, как делают все остальные. Пришел сюда, чтобы поговорить с твоим шефом о работе, и получаю шиш с прицепом.

— Я правда сожалею, Чак. Мне нравится ваш стиль в серфинге. И как вы работаете с камерой в «Призванном на риск». С нетерпением жду нового выпуска.

— Значит, ты не хочешь свести меня с шефом?

— Я же вам сказала. Его здесь почти не бывает. И никого из них.

По крайне равнодушному лицу и деланно-пустым глазам Шелли Фрай заключил, что она делает свою работу, и притом неплохо.

— Вы знаете, Чак, я была на днях в «Мега», искала себе хорошую доску. Я везде искала. В «Готча» есть неплохие, но стоят слишком дорого.

— Мой товар лучше. Какой суммой вы располагаете?

— Небольшой.

— Шелли, мы можем заключить сделку. Вы устраиваете мне встречу с мистером Маком, а я отдаю вам доску по себестоимости.

— Я не могу этого сделать, Чак. Я же вам объяснила, какая здесь ситуация.

— Я отдам вам доску бесплатно.

У Шелли заблестели глаза. Она довольно рассмеялась.

— Мне нравятся доски «Мега».

— Давай мне Ролли.

— Ладно, попробую сделать для вас все, что могу. Смотрите. — С этими словами она встала и открыла дверь за своей спиной. Фрай вошел в комнату побольше. Два стола, стулья, две круглые корзины для бумаг, два пресс-папье, две настольные лампы. В кабинете был беспорядок. Он был похож на комнату репортеров в «Леджере». На обоих столах — бумаги горой, мусорные корзины полны, к стенам прикноплены записки и бюллетени. Пресс-папье были исцарапаны какими-то надписями. Настольные календари раскрыты на сегодняшнем числе. Фрай пролистал календарь Мака, но не нашел ни малейшего намека на то, куда он мог отправиться сегодня. Не было даже намека на то, где он бывал вчера или позавчера. Ни одной записи за восемь месяцев. Фрай провел пальцами по пыльной столешнице.

— Ух! — воскликнула Шелли. — Мне полагается протирать пыль каждое утро до их прихода, а я забыла.

— До их прихода? Мне показалось, ты сказала, что они здесь не появляются.

— Не появляются. Но мне все равно надо протирать пыль, а вдруг придут, понятно? Правда, они не приходят. Вот что я имела в виду.

Он заметил на каждом столе ворох желтых листочков с телефонограммами. Шелли объяснила, что они не просили ее оставлять записки здесь, но она все равно это делает на случай, если они придут. И чтобы показать свою работу.

— Кому из них ты подчиняешься?

— Обоим.

— Но ты их никогда не видела?

— Нет, мистера Мака видела раза два. Он был здесь, когда я пришла на собеседование. Он спросил, какой мне видится моя карьера. Я ответила, что хочу быть моделью или заняться рекламой, тогда он сказал, что я ему подхожу и принял меня на работу. А потом он заходил раза два с какими-то занюханными мальчиками. Кажется, они занимаются борьбой. Правда, для этого они щупловаты. Он сюда редко заглядывает. Да и зачем утруждаться, когда он и так богат?

— Откуда ты знаешь?

Шелли захихикала.

— Иначе он бы появлялся на службе! А мистер Беквит — тот работает по ночам.

— Ага. А когда поступают телефонограммы, как ты их передаешь?

— Мистер Мак звонит в девять, в час и в четыре. Ежедневно.

— Откуда?

— Понятия не имею. К чему все эти вопросы, Чак? Должно быть, вам правда нужна эта работа.

— А он дал тебе номер, по которому с ним можно связаться в непредвиденном случае, например, чтобы передать важный звонок?

Шелли довольно долго на него смотрела.

— Я так и знала, что с этой работенкой у меня будут неприятности. Понимаешь, меня устроил сюда папа. Мне не хочется…

— Дай мне этот номер, Шел.

— Отстань, Чак. Будь паинькой.

— Прости. Я не хотел.

Она улыбнулась.

— Ладно уж.

— Ты мне очень помогла, Шелли. Обещаю никому не говорить о том, что ты мне сказала.

Фрай еще раз окинул взглядом пустой кабинет, затем положил в карман по одной визитной карточке с каждого стола. Шелли следила за ним из дверного проема. Она покраснела, казалась слегка испуганной, похожей на девочку, которую только что соблазнили. Фраю было совестно.

— Спасибо. Еще одна вещь, Шелли. Не говори мистеру Маку, что я был здесь и задавал тебе вопросы.

— Ну, об этом можете не беспокоиться.

Фраю на секунду даже захотелось ее обнять и попросить прощения.

— Приходи в «Мега» когда захочешь. Получишь доску. Возьмешь любую, какая понравится. И «Мегакостюм» впридачу. Бесплатно. Билл заартачится, а ты заставь его позвонить мне. Мой номер найдешь в телефонном справочнике.

Она повеселела и опять начала расчесывать волосы.

— Мой тоже. Шелли Моррис. Спасибо за доску, Чак! Мне всегда нравилась больше всех «Мега», жаль только, что у вас нет товаров для девушек.

— Сейчас мы как раз над этим думаем.

Он выдал ей два билета на субботний просмотр. Она приняла их в смуглую чистую ладошку.

— Но ты ему все-таки скажи, что я заходил сюда по поводу рекламы в «Леджере». Ты поняла: я приходил сюда не задавать вопросы, а по поводу рекламы?

— Может, я легкомысленная, но не совсем дура. Я напишу вот на этом листке, что вы были здесь по вопросу рекламы. И все.

— Не забудь же, приходи за доской.

— Спасибо, Чак. Вам правда хочется знать, бывает ли здесь мистер Мак?

— Правда.

Она что-то взвешивала.

— Я могла бы позвонить вам тайком, когда он будет в офисе.

— Только осторожно.

— Увидимся в субботу вечером. Если мои приятели увидят, что мы знакомы, они меня сразу зауважают.

— Ты настоящий друг, Шелли. «Элит» выставил кого-нибудь на сегодняшние бои в «Шеррингтоне»?

— Двух боксеров.

— Мистер Мак там будет?

— Он всегда бывает, когда выступает кто-то из его ребят. — Она улыбнулась, и тут зазвонил телефон. Настенные часы показывали ровно час дня. — Теперь вам лучше уйти.

Фрай кивнул и направился к лестнице. На бензоколонке он позвонил Даяне Ресник и спросил, видела ли она хоть раз мистера Мака из «Элит Менеджмент». Не видела.

Не видел его также и Рональд Биллингем, который принял отказ от рекламы «Элит» по телефону.




Глава 16


Кристобель стояла в патио, когда он подъехал к своему пещерному дому. В одной руке она держала роскошный букет огненно-рыжих гладиолусов, в другой — конверт. Она была в коротком платье, у нее были красивые ноги и стояла она как женщина, прекрасно знающая об этом. На плече у нее висела дамская сумочка. У Фрая запрыгало сердце.

Она наблюдала, как он подходит по дорожке к дому.

— Я выпивши, — сказала она. — Это вам. За то, что возвратили Бластера.

Словно по команде, собака показалась из-за угла, помочилась на столбик почтового ящика Фрая и посмотрела на него, как будто видела впервые в жизни.

— Ваш пес необыкновенно туп. Мне он нравится.

— Осторожней! Он — мой единственный мужчина.

— Хотел бы я иметь такого. Спасибо. Чудесные цветы.

Фрай отворил дверь и впустил их. Когда Кристобель проходила мимо него, он почувствовал запах алкоголя.

Кристобель села на диван, пока Фрай ставил цветы в вазу. Подрезая стебли, он наблюдал за ней.

— У вас есть выбор между чаем и водкой.

— Чаю.

Они сидели в гостиной. Кристобель сняла темные очки. Она посмотрела на Фрая, потом на цветы, потом — где собака, потом — на кофейный столик перед собой.

— Так вот как у тебя.

— Ты нервничаешь?

— Нисколько. С чего бы?

— У тебя такие глаза. Не волнуйся. Я начал наше знакомство с неудачных слов.

— Предпочитаю обойти сейчас эту тему.

— Как скажешь.

Она выпила полчашки и взглянула на часы.

— Как продвигается расследование? Есть новости о Ли?

Фрай покачал головой.

— Отдельные ниточки, из которых не свяжешь веревки.

— Например?

— О том, чем занимались она и мой брат. Об этом коротко не расскажешь.

— В полиции умеют раскручивать.

Фрай пытался представить, на какой бюрократической дыбе растягивали Кристобель полицейские. Четверо мужчин. Фрай внутренне содрогнулся.

— Я слышал, что иногда излечение бывает хуже болезни.

— Я бы не стала это утверждать.

Фрай посмотрел на нее, спрашивая себя, как можно вынести подобное расследование.

— Ну вот, что ни скажу — все невпопад.

— А ты ничего не говори.

— Так лучше?

— Боюсь, что да.

— Что, если мне, просто, скажем, в порядке беседы, захочется узнать о тебе побольше?

— Читай между строк. Это самый верный способ.

Фрай кивнул.

— Эту птицу я нашел в Санта-Ана. Она упала с дерева. Гнезда я обнаружить не смог, поэтому взял ее. Маленький комочек плоти без перьев и огромные глаза, словно из параллельного мира. Так вот, я положил ее в коробку и кормил каждые два часа из пипетки.

— Что потом?

— Она погибла после третьей кормежки.

— И где мораль?

— Не знаю. Это были черные дни.

Кристобель улыбнулась, но невесело. Рассказ ее не развлек.

— Мне надо идти. Я просто хотела сказать спасибо.

Фрай проводил ее до передней. Она постояла, надев черные очки и скрестив руки.

— Мне нелегко. Я впервые в таком положении. И оно мне противно.

— Знаете, где я живу.

— Это приглашение?

— Да.

Она протянула руку и дотронулась до его лица, потом поднесла свои губы к его губам. Фрай услышал, как у нее с плеча соскользнула сумка и повисла на локте. То был один из тех поцелуев, что изолируют внешний мир и создают новый, лучший, — в котором существуют только двое. У него звенело в голове. Запылали уши. Она была здесь, но неуловимая, полная желания, но осторожная. Она вздохнула в него и отошла.

— Прости, — сказала она.

— Не надо.

Она опять прикоснулась к его лицу.

— Ты ничего не понимаешь.

— Может быть.

— Это просто путь из пункта А в пункт Б, — сказала она, но мне нравятся длинные прямые линии.

Фрай улыбнулся.

— Сегодня вечером я иду на бокс. Хочешь пойти?

Она беспокойно посмотрела на него.

— Я собиралась посмотреть новый фильм Стива Мартина. Но, ладно, пойду.

— Заеду за тобой в семь.

Кристобель кивнула. Бластер крутился сбоку и вел ее по дорожке к ее «Фольксвагену».

Фрай сел на кухонный стол и раскрыл конверт. На карточке была фотография накатывающей волны. Фрай зримо представлял, как он входит в эту волну. Похоже, снято где-нибудь в Африке — в Дурбане, или на мысе Сент-Фрэнсис. Внутри открытки было написано: «Спасибо. Вы спросили меня на берегу, чего я хочу. Я хочу верить хотя бы во что-нибудь. Всего наилучшего, Кристобель».




Он сидел в патио и держал перед собой рукопись Стэнли Смита. Посмотрел на часы. До боев в «Шеррингтоне» два часа. Объясню мистеру Маку, что я могу дать опровержение статьи, опубликовать извинения, — все, что он захочет. Человеку нужна работа. Раньше я мог использовать пропуск для прессы, бесплатно проходить в некоторые кинотеатры, пользоваться информационными каналами.

Он нашел то место, где остановился в прошлый раз, и продолжил чтение истории Ли:

«Хьонг Лам, лейтенант Фрай и я начали встречаться раз в неделю во внутреннем дворике на плантации. Часто на этих встречах присутствовал рядовой Кроули. Иногда Тони, связной Лама. Лейтенант всегда приходил с блокнотом, но редко что-то записывал. Он всегда бывал доволен моей информацией. Иногда она была особого свойства, например, имена вьетконговских лидеров, места, где их можно найти, точное местонахождения входов в новые туннели, которые выкапывали постоянно. А иногда у меня было всего лишь предчувствие, словно что-то должно было произойти. Не раз эти предположения оказывались верными. По нервозности бойцов, которых я развлекала, я порой чувствовала, что готовится нечто значительное.

В конце нашей четвертой встречи, когда Лам отделился от нас, направляясь к джипу, лейтенант Фрай вырвал листок из блокнота и вложил мне в ладонь. Когда я прочла это поздно ночью, у себя дома при свете свечи, там были слова: „Ли, ты кажешься мне прекрасной“.

Я думала о нем всю ночь, лежа на своей дощатой койке. Я видела его глаза, синие, как оперение птицы шай.

Примерно в это же время Лам начал оказывать мне знаки внимания. Когда мы встречали джип, он норовил взять мою руку. Часто приходил ко мне в хижину раньше условленного времени. И недвусмысленно на меня смотрел. Женщина всегда поймет. Он однажды принес мне букет лилий, совершенно очаровательных. Но я приняла их только из вежливости. Я испытывала к нему добрые чувства, но не любовь.

Вскоре мы стали брать на наши встречи еду. Я приносила батат, нежные побеги бамбука и баклажаны. Лам всегда привозил французское шампанское — две бутылки — но не говорил, где он его достает. Я знала, что он покупает его за большие деньги на черном рынке. Он гордился тем, что обеспечивает нас такой роскошью. Лейтенант Фрай приносил свежий хлеб и часто — мясо, как я понимала, дорогостоящего сорта. Потом Лам начал привозить по три бутылки. Он рассматривал это как соревнование с лейтенантом Фраем. Мы расстилали на траве брезент, если была хорошая погода, а если было дождливо, мы заходили во флигель».

Фрай сразу вспомнил три бутылки французского шампанского, что стояли на столе в гримуборной Ли. Это заинтересовало Фрая.

«Всегда наступало время, когда они меня просили петь. Для этих случаев я специально слагала песни. Сентиментальные любовные песни, которые мне не разрешали исполнять в расположении Вьет-Конга. Сначала я писала эти песни, не имея в виду конкретного мужчину, но я видела, что они доставляют большую радость и Ламу, и лейтенанту. Это и мне приносило радость. Часто я подмечала между этими мужчинами очень неброскую, но глубокую симпатию. Оба они понимали, на какой тонкой ниточке висит жизнь человека на войне. Во многом они представляли полную противоположность друг другу, но война, так многих разлучившая и рассорившая, многих также соединила. Я никогда не забуду то, как однажды, когда шампанское было выпито, лейтенант Фрай надел на шею Ламу свою серебряную цепочку и обнял его. У них было одно очень важное сходство. Каждый умел молчать, быть верным и никогда не потерпел бы даже малейшего предательства. Они были как два океана. С лейтенантом Фраем и Хьонг Ламом можно было быть либо другом, либо врагом. Ты либо плыл по спокойной поверхности, либо тебя захлестывали ужасные волны.

Развлекать коммунистов было легче. Они хорошо реагировали на мои выступления. „Театры“ всегда бывали импровизированные, часто устраивались под землей. Помещения там были крошечные и плохо освещенные. Мне приходилось ограничиваться трехминутными песенками, чтобы в перерывах открыть вентиляционные шахты и дать нам свежего воздуха. Иногда пение заглушали грохот артиллерии и разрывы бомб. Один раз, помню, знаменитый американец Боб Хоуп выступал перед войсками на поверхности, тогда как я в это же время пела под землей всего в полумиле от него. В такие моменты в тоннелях царило ликование. Но жизнь там была тяжела и нечистоплотна, и моя публика не могла мне ни подпевать, ни аплодировать. Я отказывалась писать песни на предложенные стихи, но чем дольше длилась война, тем более меня принуждали петь песни, которые сплотили бы коммунистов на победу. Положительной стороной жизни певицы было то, что я переезжала из тоннеля в тоннель, от лагеря к лагерю, от воронки к воронке, чтобы петь. Я имела возможность постоянно собирать новую информацию. Я не беспокоилась, что меня обнаружат, поскольку к тому времени, когда американцы предпринимали действия по моей информации, я уже была далеко и вне подозрений.




Однажды Лам в условное время не пришел ко мне в хижину. Я пошла одна через джунгли, вышла на дорогу и стала ждать. Когда подъехал лейтенант Фрай, он тоже был один. Рядовой Кроули, объяснил он, имел другое задание в части.

Мы приехали на внутренний дворик плантации и поели. Потом начался дождь, мы забежали во флигель. Я пела песни под шум дождя, а лейтенант Фрай лежал на койке и курил. Потом, продолжительное время, мы беседовали, рассказывали о наших семьях и нашем прошлом, о наших надеждах и наших страхах на этой войне. Впервые я увидела в лейтенанте нежность, которую он прежде не проявлял. Он дотронулся до моей щеки, и мне захотелось убежать, но я знала, что бежать мне некуда. Кажется, ему стало неловко из-за того, что он меня смутил. Весь оставшийся путь мы провели в молчании.

Когда я пришла домой, в хижине меня ждал Лам. Он был очевидно пьян, качался, словно пальма на ветру. Он смотрел лютыми, тяжелыми от выпивки глазами. Сказал, что любит меня. Обвинял меня в ужасном, что я не решаюсь повторить. Хватал меня за руки, но я его сильно ударила. Тогда он меня отпустил и, пошатываясь, вышел под дождь.

Наутро я обнаружила на пороге ветку остролиста и несколько лилий. Лам написал записку, в которой глубоко раскаивался в своем вчерашнем поведении и просил одного — чтобы я простила его. В тот день он подошел к мне на базаре, и я сказала, что прощаю его. Он был счастлив, хотя все еще стеснялся, но ушел с поднятой головой, и я была рада».

Даже у Лама были проблемы с женщинами, подумал Фрай. Он по-прежнему осязал Кристобель, чувствовал слабый, пряный запах ее духов, ощущал на своей руке ее прохладные, неторопливые пальцы.

В ней очень много такого, что ищет выхода.

Читай между строк, это самый верный способ…

«Через два месяца после нашей первой встречи дела у лейтенанта Фрая начали идти плохо. Во-первых, он и его люди попали в засаду вьетконговцев в деревне Хьен Фу, которую считали дружественной. Позже, отразив атаку, они обнаружили неподалеку несколько трупов деревенских жителей, а остальных так и не нашли. Как вьетконговцы узнали о их приходе? Вход в туннель, о котором я им сообщила — в новый туннель — оказался там, где предполагалось. Вход был заминирован, и один из подчиненных Беннета подорвался на мине-ловушке. Затем Лам, который шел по тропе первым, заметил натянутую внизу проволоку. Были и другие инциденты.

Однажды, когда мы сидели во внутреннем дворике на плантации, лейтенант Фрай сказал нам, что через кого-то из его людей происходит утечка информации к вьетконговцам. Лам согласился с этим. На мгновение я почувствовала, как надо мной, точно безмолвная птица, зависло подозрение лейтенанта Фрая. Потом я заметила, что Лам опустил глаза к земле, и я поняла, что он почувствовал то же самое.

Следующие две недели ничего не случилось. Потом, во время ночного патрулирования близ плантации, Лам сбился с дороги, и отряд опять попал в засаду. Двое бойцов погибли, а Лам отделился от взвода. Он нашел их через час, все еще не зная дороги, но ему удалось довести их до расположения части. Позже лейтенант Фрай сообщил мне, что именно в тот момент он стал уверен в том, что Лам является предателем.

Однажды, когда мы сидели во внутреннем дворике и лейтенант Фрай поделился со мной своими подозрениями, я в него влюбилась. Любовь прорастала во мне, как зерно, но то был первый зеленый побег, пробившийся на поверхность. Я ничего не сказала. Но знала тогда, что я сделаю ради него все и что каким-то образом проявлю свою привязанность к этому человеку. Теперь, оглядываясь назад, я могу вспомнить только, что то было большое, теплое чувство. Любовь имеет свой смысл, но порой влюбленные не умеют его читать. Я не задавала вопросов.

Я написала для него самые лучшие песни. Душа моя была так полна и чиста, что музыка получалась прекрасной. Я написала несколько простых песен на английском, чтобы сделать ему приятное. В некоторых из них были такие сильные слова, что я не хотела, чтобы их услышал Лам, поскольку знала о его любви ко мне. Эти песни я написала на маленьких листках и тайно передала их лейтенанту Фраю. Теперь я знаю, что мои глаза — глаза юной девушки — были наполнены любовью к нему, хотя я не сомневалась, что успешно скрываю свои чувства.

На следующей неделе наша встреча прошла как обычно, но я заметила прохладцу между Ламом и лейтенантом Фраем. За нами сидел рядовой Кроули, как всегда молчаливый, с автоматом наготове.

В конце нашей встречи мы остались одни, и лейтенант Фрая признался, что он в меня влюблен. Я тоже сообщила ему о своих чувствах. Он сказал, что хотел бы, чтобы я через две недели переехала в расположение его части. Ему не хотелось, чтобы я продолжала рисковать. Он сказал, что не простит себе, если снаряды, направляемые его разведкой, попадут в меня и я погибну. Он сказал, что в качестве шпионки я сейчас для него не так ценна, как женщина.

Я была счастлива. И в то же время мне было страшно. Я ответила, что мне надо подумать. Трудно вообразить, какие противоречия овладевают тем, кто влюбился в мужчину во время войны — в мужчину другой расы и религии, из другой страны, из другого мира. Я понимала, что если перееду в расположение его части, то мне надо забыть о прежней жизни навсегда. Я знала девушек, которыми солдаты просто попользовались. Слова любви, произнесенные в пьяном дурмане. А иногда даже этого не было. И я понимала, что вьетнамскую женщину, которая ушла к американцам, ее народ будет презирать как проститутку. Такие женщины перестали быть вьетнамками, но не стали американками — они были отверженными. Но у меня ни разу не возникало мысли, что лейтенант Фрай способен обойтись со мной таким образом. Женщина, что пребывала во мне, страстно желала его. А девушка стремилась убежать прочь.

На следующий день я не пошла на рынок. Вместо этого я прогулялась к пруду близ моей хижины и думала на его берегу несколько часов. Я сидела и бросала в воду веточки. Я страшилась того, что случится со мной, если я уйду к лейтенанту Фраю, и все-таки мне хотелось пойти к нему. Я боялась навлечь на себя гнев моего народа, но я понимала, что если я уйду к лейтенанту, меня возненавидят.

Лам, должно быть, проследил, как я пошла к пруду. Он был спокойнее и рассудительнее, чем обычно. Сидел в нескольких метрах от меня. Наконец он поднял ко мне свои темные глаза и заявил, что любит меня. Он хотел быть со мной, хотел мне помогать. Он говорил, что мы одной крови и одной судьбы. Сказал, что война скоро кончится победой коммунистов. Он просил меня выйти за него замуж, чтобы у нас было то, что поддержит нас, когда настанут черные дни.

И это когда я пошла к пруду, чтобы все взвесить!

Я сказала ему, что подумываю о том, чтобы переехать в часть к лейтенанту Фраю. Лам вскочил и с силой бросил в воду сучок. Он много нехорошего наговорил об американцах. Сказал, что смешивать разные крови — это зло, что наша раса не должна соединяться с американской. Он бушевал на берегу пруда, потом подошел к камню, на котором я сидела, и приблизил ко мне свое лицо. Он сказал, что Беннет Фрай попользуется мною и потом избавится от меня как от ненужной вещи. Он сказал, что мне придется бороться за жизнь без него, без Лама. Сказал, что если я уйду к лейтенанту, меня убьют немедленно, как только победят коммунисты. Он сказал, что уйти к Беннету — значит выбрать смерть.

В тот момент все, что я понимала — это то, что не хочу Лама.

Наша следующая общая встреча была тягостной от напряжения. Лам и лейтенант Фрай не выказывали друг другу никаких знаков любви. В конце встречи лейтенант Фрай объявил мне, что у него изменились планы. Он хотел, чтобы я была в части уже этим вечером, со всеми пожитками. Мне были бы обеспечены безопасность и кров. Еще он мне тайно сказал, у ограды плантации, что уверен, будто Лам выдал наши планы, и нескольким его людям это стоило жизни. Он просил меня ничего не говорить Ламу о его любви ко мне, но было уже поздно.

Когда мы с Ламом шли через джунгли к моему дому, он сказал мне, что знает о предложении лейтенанта Фрая. Он остановил меня на тропе, нежно положил ладони на мои плечи и попросил меня не уходить. Он умолял меня собрать мои пожитки и перенести их в его хижину, которая располагалась на полпути между моим домом и расположением части. Он стал бы любить и защищать меня. Ведь мы оба вьетнамцы.

Меня сотрясало горе. Лам это видел, поэтому он отпустил меня. Он сказал напоследок: что бы ты ни решила, обязательно зайди ко мне в хижину — сказать „да“ или попрощаться. Он взял с меня обещание.

Я согласилась, потому что так было честно.

В тот вечер я собрала вещи. Нести было немного: несколько кастрюль и горшков, одежда и моя гитара. Я сказала своему дому „прощай навсегда“ и вышла в ночь. В душе я знала, как поступлю.

Я видела, что в хижине Лама горит свеча. Он сидел в доме, на своей одинокой койке. По одному взгляду на мое лицо он понял, каково мое решение. Но не сказал ничего из того, что я предполагала от него услышать. Он был очень серьезен. Сказал, что все равно любит меня и желает мне удачи. Он обнял меня. Потом повесил мне на плечо узелок, приготовленный специально для меня. Он был невелик, но довольно тяжел, и внутри было что-то твердое.

„Это для тебя и лейтенанта Фрая. Развяжете вместе“, — сказал Лам. Лицо его было исполнено бравады побежденного. — „Откроете, только когда будете вместе. И будь очень осторожна — не урони, не ударь. Внутри хрупкое. Прощай, Кьеу Ли“.

Чуть не плача, я попрощалась с ним и ушла.

Я понимала, что сделал для меня Лам.

Я видела его в последний раз.

Когда я добралась до расположения части, лейтенант Фрай ждал меня, как было условленно. Я вся дрожала. Рассказала ему о том, что водрузил мне на спину Лам. И что он хотел, чтобы мы открыли это вместе. Что я боюсь. Очень осторожно он снял и куда-то отнес узелок. Позже я узнала, что саперы обезвредили бомбу, достаточную для того, чтобы убить десяток мужчин.

Я вошла в свою новую хижину, и сердце мое заныло. Я была свободна. Но мне было грустно. Началась новая жизнь. Лейтенант Фрай тепло посмотрел на меня, и мне стало лучше. Тогда же я наконец смогла осознать, как близко от смерти я ходила не только в ту ночь, но и последние несколько месяцев.

Я лежала на своей новой кровати и плакала. Лейтенант Фрай пришел за полночь. Лам отошел только на один километр к северу от своего дома, когда наткнулся на патруль. Он не остановился по приказу и был убит. На дощатой кровати я отдалась лейтенанту. Он был моим первым мужчиной, и единственным за всю мою жизнь. Через два месяца мы поженились. А еще через две недели он наступил на мину и потерял обе ноги. Я знала, что если он умрет, я тоже умру.

Сейчас мы живем в Америке. Когда я оглядываюсь назад, то время кажется мне ясным, но далеким — мечтой, которую я не могу забыть. Кошмаром, который я буду помнить всегда. Мы ушли на войну и обрели любовь там, где большинство находит лишь смерть. Когда наступил День Позора, я, находясь в Калифорнии, смотрела по телевизору падение Сайгона. Так много всего завершилось, так много всего началось».

Фрай закрыл рукопись и глубоко вздохнул.

Ли.

После всего этого, подумал он, тебя утащили со сцены в «Азиатском Ветре». Он опять видел, как она отбивается, видел, как ее блузка рвется в их руках в черных перчатках. Слышал ее крики, усиленные микрофонами.

Он помнил ее сидящей за столом на острове Фрая, одетой на западный манер. Она казалась принцессой, которая привыкла спать лишь на шелковых простынях. Как-то вечером он фотографировал ее, стоявшую в гостиной Беннета с гитарой на ремне через плечо. Она пела свою новую песню. Он вспомнил, какой она была в день его собственной свадьбы: очаровательная в своем платье, стоявшая в ряду женщин рядом с Линдой и глядевшая на него с неподдельной радостью. И позже, на банкете, когда он танцевал с ней, она прошептала ему на ухо: «Любовь цветет на твоем лице, Чак. Не упусти ее, не дай ей умереть. Любовь непросто найти, но очень легко потерять».

Шампанское, три бутылки.

Он посмотрел на часы. Почти семь. Он надел приличный костюм и дважды выбрился. Усердно почистил зубы, думая о Кристобель.




Глава 17


Они успели в «Шеррингтон» к первому бою. При входе он помахал пропуском для прессы. Охранник сверился со списком и заявил Фраю, что пропуск просрочен. Фрай промямлил извинения, подошел к окошку кассы и вернулся с двумя билетами по десять долларов в дальнем ряду.

Охранник со вздохом принял протянутые билеты.

— Где я могу найти мистера Мака?

— Ничего о таком не слышал. Спросите у администрации.

Во время боев в танцевальном зале устраивали ринг, от ринга до самых стен расставляли стулья. Фрай вошел в зал. У него слегка подергивался живот. Ему нравился яркий свет, ринг, канаты и общая атмосфера карнавала. Кристобель взяла его под руку.

Он прошел на свой, третий от стены ряд, откуда ринг выглядел, словно светлый кусочек сахара. Фрай заглянул в программку. В белых трусах выступал Стинсон из Бейкерсфилда; мексиканец Авила из Соноры — в красных. После удара гонга они двинулись навстречу друг другу с медлительностью людей, передвигающихся сквозь толщу воды.

Фрай встал.

— Мне надо разыскать Мака.

— Да, сэр.

— Прости. Я вернусь через несколько минут.

Он нашел список «Элит» у дежурного администратора и поднялся на лифте на восьмой этаж. Номер 816 располагался в самом конце коридора, напротив лестницы. Маленькая латунная табличка гласила: «Элит Менеджмент. Посторонним вход воспрещен». Фрай постучал, подождал и постучал опять. Дверь была заперта. Он подождал еще минуту, затем вернулся в зал.

Кристобель встречала его улыбкой.

— Ты не пошутил, сказав, что уходишь на несколько минут. Не нашел?

— Нет.

Он взял бинокль и навел на ринг. Авила был жилистым латиноамериканцем, вязким в бою, уходящим от ударов. Стинсон имел ирландскую внешность. У него были мощные руки и толстые икры. Боксер из тех, что выдыхаются раунду к десятому, отметил Фрай. Но если он достанет своей правой, пиши пропало. Авилу он видел в прошлом году, парнишке не больше двадцати.

Фрай направил бинокль на места около ринга, чтобы посмотреть, кто сидит на его прежнем месте. Там сидел Эдисон.

Рядом с ним сидела Лючия Парсонс. С другой стороны — Берк в своей ковбойской шляпе. Рядом с Берком сидел Поль де Кор. Все они держали по громадной кружке пива.

Фрай ничего не сказал. Просто смотрел в бинокль и не мог понять, какого черта отец сидит рядом с Лючией Парсонс и человеком, который шпионит за Беннетом. Он отдал бинокль Кристобель и некоторое время уставился в пол, размышляя.

Когда он опять посмотрел на ринг, Стинсон нанес Авиле удар правой, потом левой в челюсть. Авила согнулся пополам и плюхнулся задницей на ринг. Фрай понял, что очухается он не скоро.

— Хочешь познакомиться с моим отцом?

— Рановато для такого знакомства, ты не находишь?

— Я не знал, что увижу его здесь сегодня.

Она подхватила сумочку и пиво.

— Я тоже не знала. Но почему бы нет?

Публика у ринга рассеивалась между поединками. Эдисон заметил его, заморгал, потом улыбнулся. Он обнял Фрая медвежьей хваткой мафиози и поцеловал в губы — его стандартное публичное приветствие.

— Какого черта ты здесь делаешь? А это кто такая?

Фрай представил ему Кристобель. Эдисон разглядывал ее, словно ювелир бриллиант. Фрай был представлен Лючии Парсонс, которая в жизни выглядела приятней и значительней, чем по телевизору. Берк осклабился и сказал:

— Привет, Чак, — после чего подозвал официанта, чтобы заказать выпивку для Фрая.

Поль де Кор оставался на своем месте, рассеянно глядя в программку.

— Не знал, что ты продолжаешь заниматься боксом, — заметил Эдисон.

— Сегодня я здесь как свободный художник.

— Решил подзаработать баксов, насколько я понимаю. Ты знаешь, чем занимается Лючия?

Фрай рассматривал Лючию Парсонс. Волосы темной волной, подрезанные до плеч. Зеленые глаза, хорошая кожа. Классический костюм. Украшений как раз столько, чтобы дать понять: это не последние.

— Вчера я слышал вашу речь, — вымолвил Фрай. — Вы в скором времени опять собираетесь в Ханой?

— На этом митинге мы поставили себе цель номер три, — сказала Лючия. — И я очень скоро полечу туда опять.

Фрай заметил, что в личном общении голос Лючии точно такой же, как на публичных выступлениях: уверенный, спокойный, простой.

— Я был потрясен, — продолжал Фрай. — Но еще больше меня потрясло бы, если бы вы смогли добыть неопровержимые доказательства того, что кто-то из пропавших без вести еще жив.

Лючия улыбнулась.

— Не только вас, но и весь остальной мир. Когда мы поставим перед собой цель номер четыре, я думаю, это потрясет очень многих, Чак. Но все равно, спасибо. Кстати, я — горячая поклонница ваших статей. Ваши материалы о боксе превосходят то, что публикуется в «Таймс».

— Их единственный обозреватель по боксу ненавидит спорт. Все равно газеты уделяют мало внимания боксу.

Берк надвинул шляпу и медленно покачал головой.

— Золотые слова, Чак. Это единственное зрелище, которое доставляет так много удовольствия. Я не пропустил ни одного твоего репортажа. Ты помешан на спорте, и это видно.

— Что ж, спасибо.

Берк снял шляпу и улыбнулся Кристобель. Фрай заметил, что его взгляд скользнул на ее шею, потом опять на лицо.

— Кристобель. Испанское имя?

— Мой отец — немец, мама — мексиканка.

— Чертовски интересная помесь, — произнес Берк.

Лючия собиралась сказать что-то Фраю, как вдруг ее окружили три женщины. Они протянули руки и назвали свои имена.

Эдисон покачал головой.

— Где бы она ни появилась — всегда так. Ей просто не дают прохода.

Откуда ты знаешь? — подумал Фрай.

— Я должен подумать о работе для тебя, Чак, — сказал Берк. — Твой папаша меня сейчас просветил, в чем дело. И будь я проклят, если не знаю характер этого Мака. Я посетил здесь столько боев, что не мог с ним не поцапаться. Крепкий орешек. Не удивительно, что он с тобой так круто обошелся.

— Мне хотелось бы поговорить с ним самому. Для этого я сюда и пришел.

— Да, здесь его почти всегда можно застать. Но сегодня, впрочем, не ищи. Попробуй зайти в его офис на восьмом этаже. Какой-то там «Элит».

— А как он выглядит?

— Ролли? — улыбнулся Берк, сначала Фраю, потом Кристобель. — Пониже тебя, волосы с проседью, лет около пятидесяти. Невзрачный мужичок.

— Если увидишь его, передай, что мне правда очень хотелось бы с ним поговорить.

— Не беспокойся.

Лючия представила Фрая Полю де Кору, который дружески улыбнулся Фраю, когда они обменялись рукопожатием. Фрай заметил в его глазах настороженность — за очками, что довольно криво сидели на переносице. Но есть в этом лице еще нечто, подумал Фрай, говорящее о том, что его обладателю нечего скрывать. Когда он шел на встречу с Нгуен Хаем, у него было совершенно другое лицо. Или когда фотографировал на аэродроме в Нижней Мохаве.

— Я слышал, что вы писатель, — сказал Фрай.

Де Кор прыснул.

— Я занимаюсь исследованиями среди беженцев для гуманитарной службы. Поэтому приходится немного писать.

— И фотографировать?

— От случая к случаю.

Фрай задумался.

— Видимо, вы знакомы со Стэнли Смитом.

— Я знаком с его работой. Но у меня совершенно другое направление.

— Вас интересует проблема пропавших без вести?

Де Кор посмотрел через плечо Фрая, потом перевел взгляд на его лицо.

— Только как частное лицо. Берк и Лючия — мои добрые друзья. А вас?

— В данный момент меня интересует только один человек, пропавший без вести. Это Ли.

— Я вас понимаю, — сказал де Кор.

Фрай заметил, как его отец смотрит на Лючию. На его лице появилось что-то вроде гордости, что-то вроде немого восхищения. Фрай помнил, что последний раз отец смотрел так на своего любимого спаниеля.

Эдисон поймал его взгляд и кротко улыбнулся.

— Ты со мной прогуляешься, папа? Нам надо поговорить.

Фрай извинился перед Кристобель, на которую уже успел положить глаз Берк Парсонс.




Они вышли из зала и пошли по переходу в плавательный бассейн. Эдисон придержал перед сыном дверь. Бассейн был огромный, причудливой формы, со скамьями по кругу. В мелкой его части плескались дети. Фрай смотрел, как на дне переливаются пятна света и тени. Эдисон уселся на шезлонг.

— Могу себе представить, какой кошмар пришлось испытать тебе и Тай Нья прошлой ночью.

— Хуже не бывает, папа. Есть новости о Ли?

Эдисон покачал головой и ослабил галстук.

— Не хочешь говорить?

Отец посмотрел сначала на него, потом на часы.

— Я знаю, что происходит, когда ты вмешиваешься в дела твоего брата, сынок.

— Но что я должен делать? Доставить Ли на остров Фрай на убранном розами плоту?

— Скорее, тебя бы понесло в залив.

— И я утопил бы ее, как утопил Дебби. Верно?

Эдисон поднялся с шезлонга.

— Это все чушь собачья, Чак. Ни я, ни твоя мать, никто не говорил тебе этого.

— Однако все так думают.

Эдисон стоял перед ним, лицом к лицу.

— Что с тобой, черт побери, происходит?

— Мне негде работать.

— Но ты ни о чем не просил.

— Сейчас я прошу одного — чтобы мне позволили вернуться на старое место.

— Ты слез в Чикаго, Чак, а поезд продолжает следовать в Нью-Йорк.

Фрай отошел и уставился на зеркало бассейна.

— Кто такой Поль де Кор? Только не рассказывай мне, что он работает на гуманитарную службу. Он тайком фотографирует Бенни, приходит к Мину и сидит рядом с тобой.

Эдисон сердито посмотрел на Фрая.

— Я встретился с ним случайно, сын. Он друг Лючии. Ученый. А ты что имел в виду — фотографирует Бенни?

— Ты знаешь о медикаментах, которые Беннет отправляет во Вьетнам?

— Разумеется, да.

— Так вот, де Кор снимает это на пленку. И ты с ним поосторожней, вот что я хочу сказать. Я не знаю, кто этот человек, а ты тем более.

Эдисон покачал головой точно так же, как он делал это двадцать лет назад, когда Фрай впервые завел семейный автомобиль и выехал за ворота гаража. Он взглянул на часы.

— Не хочется пропускать главный бой. Тяжеловесов.

— А где мама?

— Она в последнюю минуту раздумала идти. Была не в настроении.

— А ты что здесь делаешь?

Эдисон посмотрел на него долгим холодным взглядом.

— Лючия — главный инвестор проекта «Парадизо», и здесь есть шанс обговорить нашу стратегию. Естественно, я сейчас предпочел бы не быть здесь, но мы условились об этой встрече месяц назад. У тебя что, есть в связи с этим какие-то проблемы?

— Ага. Ты сидишь на моем прежнем месте. Лучшее место в зале.

Эдисон развернулся и зашагал прочь, оставив за собой раскачивающуюся дверь.




В главном поединке нигерийский тяжеловес уступил в ближнем бою громадному детине из Сан-Диего. Нигериец покинул ринг в халате, разрисованном под тигра. Фрай был уверен, что в Нигерии никакие тигры не водятся. Он подождал, пока парень из Сан-Диего сделает круг почета, беззубо призывая в соперники Майка Тайсона. Да Майк Тайсон пошлет тебя в нокаут раньше, чем ты успеешь встать с табуретки, подумал Фрай. Он смотрел в бинокль, но схватка выглядела не так интересно, как Лючия, Берк, де Кор и Эдисон. Только после девятого раунда они встали и покинули зал по проходу между креслами. Отец шел сразу за Лючией, и Фрай подумал: он похож на собачонку.

— Ты успокоился после того, как прогулялся с отцом, — заметила Кристобель.

— Много ты понимаешь по части спокойствия.

— Очень романтично для первого свидания.

— Если тебе нужен роман, пойди купи на базаре.

— Ты умеешь быть грубияном, а я и не знала.

— Это наследственное. Пойдем, я хочу посмотреть, не появился ли Ролли Дин Мак в этом номере.

Они вошли в лифт и поднялись на восьмой этаж. Фрай провел ее за угол, потом — по длинному коридору. Постучался, подергал ручку и постучался опять.

— Сегодня тебе не повезло с этим Маком, — заметила Кристобель.

Они уже направились к лифту, как вдруг Фрай услышал смех Эдисона, раздавшийся на лестнице за их спиной. Фрай остановился и стал наблюдать из-за угла. Лючия Парсонс преодолела несколько последних ступенек, Эдисон шел за ней. Они подошли к номеру, который занимал «Элит Менеджмент». Лючия открыла дверь ключом. Потом взяла Эдисона под руку и провела в номер.

— Этого ты не ждал увидеть?

— Нет.

— Может быть, это совсем не то, на что ты подумал.

— За эти дни я и не такого нагляделся.

— Пойдем домой, Чак.




Они шли по пляжу близ старого голубого дома Кристобель. Луна висела над пальмами Хейслер-парка, черная вода была ровная и блестящая. На песке волны рассыпались фосфорно-лиловой пеной.

Кристобель взяла его за руку.

— Есть какой-нибудь еще способ найти этого типа Мака? — спросила она.

— Я думаю.

— Понимаю, что это не мое дело, но, может, тебе попробовать что-нибудь другое? Например, поступить в другую газету? Пусть этот Мак поступает как ему вздумается, а ты найди работу получше. Знаешь, это как перейти в высшую лигу.

— Я разослал резюме, но это без толку, если все издатели знают, что произошло. У меня был жалкий вид.

— А он работает только в этом месте? Я хотела спросить, нет ли у «Элит Менеджмент» какого-нибудь другого офиса?

— Есть, в Ньюпорте. Но он туда никогда не заходит. Девушка, которая там работает, обещала позвонить, когда он там появится.

Они шли к северу, в сторону Скалистого мыса. Фрай смотрел на плотный поток машин, следующих из города. Они взбирались на подъем по Приморскому шоссе.

— Если понадобится помощь, скажи, — попросила она. — Я наловчилась составлять резюме.

— Нет, но как они меня удивили!

— Твой отец и Лючия?

— Не столько Лючия, сколько… вообще все.

— Я заметила между вами дистанцию.

— Да еще какую! Кажется, за последние годы она стала гораздо больше. Говорить с ним — все равно что стараться докричаться до кого-нибудь через океан.

— Но ты со своей стороны сделал все, что мог?

— Думаю, мы могли быть ближе друг другу. Теснее общаться. Я давно уже отрезанный ломоть, утратил всякий контакт. Никогда не интересовался семейным бизнесом. Теперь все у отца и Беннета. Вероятно, папа воспринял это несколько более лично, чем я.

— Что ж, отцам, которые много трудятся, приятно, когда им помогают дети. Если бы у тебя было свое стоящее дело в жизни, то он, может быть, подумал бы, что… ты в нем не нуждаешься.

Они поднимались по зигзагообразной лестнице, ведущей в парк. Вдоль дороги тянулись розовые кусты на аккуратно подстриженной траве. Фрай вел ее к парковому павильону с видом на запад.

— Здесь была моя свадьба, — проговорил он.

— Здесь прелестно.

Он посмотрел вниз с утеса на скалы, на которых сверкали океанские брызги. Вода, шипя, подкатывалась к ним по песку и отступала.

— Скучаешь по ней?

— Да.

— Хочешь помириться?

— Думаю, это невозможно.

— Что-то кончается. Что-то начинается.

— Трещина чересчур велика. Иногда я спрашиваю себя, отчего мы так жестоки к тем, кого так любим?

— Потому что мы живем в слишком тесных клетках.

Они сели на берегу под кипарисом. Кристобель положила голову на плечо Фрая. Он даже подумал, что она задремала.

— Это произошло немногим больше года тому назад, — вдруг тихо сказала она. — Пошла на вечеринку, поругалась с одним мужчиной и хлопнула дверью. Была немного выпивши. А идти всего три квартала по Лонг-Бич. Что было потом — не помню, помню четверых парней, пистолет и машину.

Фрай слышал, как внизу бьют о берег волны.

— Они поволокли меня на пустырь. А потом я лежала там и смотрела на огромный нефтяной насос, работавший там. Такая гигантская качалка. От нее воняло соляркой. Меня знобило, было больно. Я собрала вещи, оделась и пошла. В сарае нашла рабочего. Здоровый такой, жирный детина, сидит, курит сигару. Он завернул меня в какие-то большие полотенца, уложил на койку. Приехала полиция и сделала то, что положено.

— Их поймали?

— Через два часа. Одного взяли, остальных упустили. Суд — это было что-то ужасное. Было гадко, словно я прокаженная. Я четыре раза в день принимала душ, но это не помогало. Мысли — их не вымоешь водою с мылом. Ни дня не проходит, ни часа, чтобы я не вспомнила, как лежала там и глядела на эту качалку. Я просыпаюсь, и первое о чем думаю — удастся ли прожить этот день, не переживая вновь ту ночь? Смешно, потому что когда ты задаешь себе такой вопрос, ты уже проиграла. Клянусь, Чак, клянусь, я видела тех троих. В той же машине — в старом «Шевроле» — ездят туда-сюда по Приморскому шоссе перед моими окнами. Я видела их три раза за последний месяц. Я уверена.

— Ты заявила в полицию?

— Они ответили, что нет закона, запрещающего ездить по Приморскому шоссе. Им кажется, что я помешалась. Самое смешное, что это похоже на правду.

— Я тебя не виню.

— Если я кажусь тебе странной, ты потерпи немного. А если не хочешь, то я тебя не виню. Но раз ты купил билет, то должен знать, какой тебя ждет аттракцион.

Они немного постояли на песке под ее окнами. Фрай прижал ее сильнее и почувствовал, как ее сердце бьется в его грудь. От ее волос пахло дождем. Она отыскала губами его губы, и на этот раз она была более уверенной и нетерпеливой. Она обняла ладонями его лицо, притянула к себе. Она выпила его дыхание. Фрай отдал ей все, что имел. А через секунду она уже поднималась по лестнице к своей двери. Фрай стоял и ждал, но она ни разу не оглянулась.




Войдя в дом, Фрай увидел Беннета, сидевшего на его диване. Доннел Кроули стоял в углу, рассматривая одну из досок Фрая.

— Охрана у тебя хреновая, братишка. Неудивительно, что отсюда увели мою пленку.

— Я же сказал: прости меня за эту…

— Забудь о пленке, Чак. Сейчас у нас есть проблемы посерьезнее. Засел у меня в голове черный капюшон, что был на том автоматчике. Я проверил все магазины ткани в городе и нашел одну тетку, которая восемь дней назад продала отрез черного полотна какому-то мужчине. Она видела этого человека раньше. Двадцать лет назад, близ Нья Транг. Он был из Дак-Конга — особого коммунистического отряда.

— Господи!

— Папа сказал Виггинсу, чтобы тот показал ей тело. В точку. Оказалось, это тот самый тип, что покупал ткань.

— Из Вьетнама — в Сан-Франциско — потом в Маленький Сайгон. Один из людей Тхака?

— Вот об этом я как раз и думаю. ФБР сейчас проводит всестороннюю проверку на этого человека, но это долго. А раньше времени они делиться с нами не спешат.

Кроули сел рядом с Беннетом. Фрай подошел к окну и выглянул на улицу. Машины, шурша колесами, мчались по каньонному шоссе — это туристы спешат вглубь материка, переняв подлинное мастерство обитателей Лагуны.

— Я говорил о Тхаке с Виггинсом. Полковник сейчас — узник в собственной квартире. Его боссы перестали ему доверять.

— У меня похожие сведения.

— И ты веришь?

— Нет. Но моим источникам надо несколько дней, чтобы докопаться до правды.

— Виггинс повторял то, что говорит Ханой.

— Никто в правительстве не станет слушать тебя, Чак. Даже если Лючия Парсонс находит Ханой достаточно дружественным, чтобы вести переговоры о военнопленных. Хоть город полон эмигрантов, впадающих в панику при одном упоминании его имени. Они хотят получить абсолютную уверенность, прежде чем открывать банку с червями.

— Ты правда думаешь, что за всем этим стоит полковник Тхак?

— У меня пока что нет никаких доказательств. Видимость создать тоже легко.

— Но зачем?

— Террор — это орудие. Я очень хорошо это выучил.

Фрай задумался над его словами.

— Она опять звонила, Бенни?

— Ни разу. Ничего не слышно. ФБР вчера получил спектрограмму голоса — по телефону говорила Ли, это несомненно.

— А второй голос?

— Мужчина, среднего возраста, английский — не родной для него язык. Вот и все, что они могли сообщить.

— Бенни, я прочел историю, которую рассказала Ли для Смита. О Ламе, о тебе, о вас. Три бутылки шампанского на ваших… пикниках. И три бутылки шампанского на ее столике в гримуборной.

Беннет слез с кушетки и одним махом подскочил к Фраю.

— Иди сюда, Чак. Присядь вровень со мной.

— Еще чего!

Беннет поднял на него злобный взгляд.

— Я хочу тебе кое-что сказать. Эти обрубки, на которых я сейчас стою — не худшее, что я привез из Вьетнама. Самое плохое — у меня в голове, и там я буду хранить это вечно. И ты не сможешь меня раскрутить на эту тему. Даже не пытайся. Война никого не касается, только меня. Ни тебя, ни папу, никого. У меня что-то с головой, Чак. Ты еще не начинай, прошу тебя.

— Они хотели напомнить тебе о Ламе, так ведь?

Фрай чувствовал, что Беннет уже справился со своим бешенством. Он шагнул назад и посмотрел вверх. И заговорил более примирительно:

— Именно этого они и пытаются добиться. Но они не знают, что я вспоминаю его все время, каждый день в моей жизни. Я не забываю предателей. Никогда.

Беннет прыгнул к Доннелу Кроули, который извлек откуда-то кольт сорок пятого калибра. Беннет поднес его к Фраю и протянул ему.

— Если за этим стоит Тхак, тебе может понадобиться друг. У меня есть Доннел и вокруг дома больше людей из ФБР, чем я могу переварить. А у тебя теперь есть это. Магазин полон, патронник пуст, поставлен на предохранитель. Знаешь, как пользоваться?

— Папа показывал мне как-то давным-давно.

— Что ж, кольт за последние пятьдесят лет не изменился. Стреляет прямо, медленно, поражает, как слон. Держи при себе, поглядывай назад и не гуляй по Маленькому Сайгону больше, чем это необходимо.

Фрай принял увесистый пистолет. От какой еще тяжести веет большей обреченностью? От раковой опухоли? От могильного камня?

— Видимо, мне надо тебя поблагодарить?

Беннет метнулся к двери, остановился, потом сделал медленный, долгий выдох. Он обернулся к Фраю со странным выражением боли и разочарования на лице.

— Виггинс наконец-то разделался с Эдди Во. Примерно час назад.

— Где они его отыскали?

— Он заявился к себе домой. Вытащил пистолет, тогда они выпустили в него шесть пуль. На пороге.

Фрай прислонился к своему разбитому музыкальному центру.

— Эдди Во. Он был просто сбившийся с пути мальчишка.

— А Виггинс ведет себя так, словно поймал Джека-потрошителя. Сейчас ФБР празднует победу — прикончили главного подозреваемого. Будь осторожен, Чак.

Кроули подождал, пока Беннет проковыляет мимо.

— Спокойной ночи, Чак. Если будет что не так, позвони. Я сразу же приеду.




Фрай взял фонарик и отправился в пещеру. Он покопался в коробках со старьем и наконец нашел пару маленьких акустических систем, которые забраковал несколько лет назад, но не решился выбросить.

В гостиной он прицепил их к приемнику и поставил «Потерянные матери» Ли.

Звук был посредственный, но музыка все равно доходила. Он прочел перевод «Песни туннелей»:
		Глубоко в этой земле я пою для тебя.



		Ты за много миль отсюда.



		Я иду к врагу ради тебя.



		Ты ждешь правду, которую я приношу.



		Ранним утром я покидаю этот земной ад



		И возвращаюсь к солнцу,



		И поверяю тебе планы смерти,



		Чтобы ты мог посадить цветы свободы



		На земле, что держит меня в себе.








Фрай посмотрел на свежие следы грязи на полу и на своих ботинках. Из пещеры, догадался он. Из пещеры.

Вдруг, словно спала пелена с глаз, он со всей очевидностью понял, куда ее увезли.

И он понял, где скрывался Эдди.

И понял, куда исчез Дак.

Грязь в середине августа.

Он позвонил в справочную и узнал ее номер. Толковательница Снов ответила после девятого гудка. Она говорила сонным голосом. Фрай сказал, что ему только что приснился кошмар, и потребовал срочно его растолковать. Она ответила, что в такой поздний час берет по двойному тарифу. Они условились встретиться в полночь.

В вестминстерской полиции домашний номер Мина ему сообщить отказались. Отчаявшись уломать дежурного офицера, Фрай оставил свой телефон, повесил трубку и стал ждать ответного звонка.

Он раздался раньше, чем через минуту. Мин звонил из дома Эдди Во.

— Детектив, я догадываюсь, что вы предпочли бы не разговаривать со мной, а посадить за решетку, но я знаю, где они прячут Ли. И еще я знаю, куда отправился Эдди после того, как я помог ему бежать.

— Укажите точное место.

— Не могу. Немного поискать. Но я готов взять вас с собой. Согласны?

— Да, я согласен.

— Ждите меня через двадцать минут в заведении Толковательницы Снов.

Он дал отбой, накрутил первые цифры номера Беннета, но продолжать не стал. Что, если я ошибаюсь? А если прав, но это ни к чему не приведет? Ладно, брат, не буду грузить твою башку. Поступлю с тобой так же, как ты со мной.

Он запер входную дверь и направился к «Циклону», похлопывая себя фонариком по бедру.




Глава 18


На улицах Маленького Сайгона было пустынно, пока он не подъехал в церкви святого Варфоломея, рядом с которой на переполненной стоянке теснилось много машин. Застряв в пробке, Фрай видел через раскрытые церковные двери сотни вьетнамцев, набившихся в маленькую церковь. Многие стояли в предбаннике, многие тянулись по лужайке от автостоянке. Фрай прочитал на полотняном навесе: «Полуночная месса по Тай Зуану — служит монсиньор Дин Хо Хан». Перед входом дежурили две полицейские машины, фургон радиорепортеров и микроавтобус телевизионщиков из Хантингтон-Бич. На ступеньках стоял человек, в котором Фрай узнал штатного фотографа «Таймс». Ему позировали два малюсеньких мальчика с родителями. Их осветила вспышка. Фотограф жестом приказал им зайти внутрь.

Еще один квартал по Болсе, левый поворот под арку Сайгон-Плазы — и он миновал оскалившихся львов, которые сторожили въезд на площадь. Туловища обоих львов были заклеены листовками с изображением Ли — анонс открытого собрания, назначенного Комитетом по освобождению Вьетнама на пятницу. Фрай притормозил, сорвал одну листовку, положил рядом на сиденье.

Стоянка на площади была почти пуста. Несколько небольших седанов стояло у закусочной. Владелец кафе «Бан Ле» поливал тротуар перед входом. Уличные столики были придвинуты к стене, стулья перевернуты на столы. Фрай припарковался перед супермаркетом «Сьеу Тай», в котором ярко горел свет и ходили редкие покупатели.

Фрай взял фонарик, прикрепил его к поясу, выпустил рубашку и запер «Циклон». Он ощущал липкий пот на спине и сильный, острый запах страха на теле.

Мин его уже ждал.

Над заведением Толковательницы Снов горел пурпурно-розовый фонарь. Фрай толкнул дверь, но дверь была заперта. Внутри было темно. Фрай отгородился ладонями, заглянул в окно и увидел, что обширная старая мадам идет ему навстречу. Она открыла дверь и посмотрела на него подозрительным, усталым взглядом.

— Плохие сновидения? — спросила она.

— Непонятные сновидения, — отвечал Фрай.

Мадам перевела взгляд на Мина.

— Заведение закрыто, — объявила она.

Фрай оттолкнул ее и прошел в приемную. В нос ударил запах ладана. Мин и Толковательница Снов о чем-то говорили по-вьетнамски, пока Фрай исследовал ковер. Мадам заняла свое место и открыла шкатулку.

— Пятьдесят долларов, — объявила она.

Фрай отсчитал деньги и передал мадам.

— Расскажите мне о вашем сне.

— Не возражаете, если я во время рассказа буду расхаживать? Я немного нервничаю.

Она посмотрела сначала на него, затем на Мина, который стоял у стены, скрестив руки. Мадам кивнула.

— Этот сон мне снится снова и снова. Будто я нахожусь в маленькой темной комнате и не могу оттуда выбраться. Я просыпаюсь в холодном поту, сердце готово лопнуть.

— Маленькие темные комнаты всегда нас пугают.

Фрай продолжал расхаживать по комнате, пробуя пол на плотность и звук. Знаю, это где-то здесь, думал он.

— Иногда мне снится, что я в открытом море.

— И океан может быть темным местом, если вы под водой.

— Вот именно.

— Сколько вам лет?

— Тридцать три.

— Я ничем не могу вам помочь с этим сном. Вам снится смерть.

Как это верно, подумал Фрай. Он постучал ногой по полу.

— Что вы делаете?

Мин что-то отрывисто сказал мадам, затем обратился к Фраю:

— Что вы, черт побери, делаете?

— Полегче. Вдруг я позвонил в ФБР? Тогда увидите.

Толковательница Снов заерзала на стуле.

— У вас умерла любимая?

Фрай посмотрел на нее. Холодок пробежал по его спине. Он ощущал Толковательницу Снов, вынашивавшую свои мысли.

— Сестра.

— В воде?

— Да.

— Вы повторите ее смерть. Вам хочется соединиться с ней.

Он остановился, опустился на колени и постучал костяшками пальцев по полу. Ничего.

Где же?

Фрай переместился к стене и начал водить по ней ладонями, постукивать, прослушивать. Он не пропустил ни фута. И на полу… кроме…

Он навис над мадам. Она подняла на него презрительный взгляд. Ее толстые руки были сложены на столе, огромная грудь туго стянута аодаем.

— А теперь уходите, — сказала она.

— Встаньте, пожалуйста.

— Я остаюсь.

— Живо, кукла.

Она села поглубже и метнула в него злобный взгляд.

Он обошел ее вокруг, взялся за спинку стула и рванул его из-под нее. Она схватилась за подлокотники, словно испуганная пассажирка самолета и выругалась на Фрая по-вьетнамски. Затем он отодвинул стол в сторону и пробежался ладонями по ковру. Ничего, кроме куска бечевки.

Петля.

Он вставил в петлю свой фонарик и потянул.

Приподнялся люк. Квадратный, такого же размера, как стол Толковательницы Снов. В нос ударил земляной запах. Мин подскочил к нему сбоку. Когда Фрай посветил вниз, он сумел разглядеть округлые стенки подземного хода и веревочную лестницу.

— Я знал, за что заплатил пятьдесят баксов, — заметил он.

Мадам молча, неподвижно смотрела на него.

Мин улыбнулся.

— Слышал я рассказы о каком-то туннеле, но никому не удавалось найти в него вход. Вы меня просто поразили.

— Вот видите, детектив, я сказал правду. Насчет маленькой темной комнаты. Если мне станет страшно, я поднимусь наверх.

— У вас фонарь, идите первым.

Фрай посмотрел на Толковательницу.

— А с ней как?

Мин что-то бросил мадам. Та начала быстро говорить, пока он ее не оборвал.

— Она говорит, что хотела мне рассказать, но боялась бандитов. Пусть остается здесь, — сказал Мин.

Фрай прикрепил фонарик к поясу и начал спускаться — за один раз на одну ступеньку, а всего их было девять — пока не оказался в маленькой подземной комнате. Там было прохладно и сыро, затылок упирался в потолок. Первым побуждением было вернуться назад — подальше от этого проклятого места. Он глубоко вдыхал глинистый первобытный запах, как в пещерном доме, только крепче, и старался унять расходившееся сердце. Пятно света над ним исчезло, он увидел толстую морду Толковательницы, заглянувшую вниз, перед тем как захлопнуть люк. Стало совершенно темно. Он не видел собственной вытянутой руки.

Но слышал, как рядом дышит Мин.

Включив фонарик, он увидел, что два туннеля расходятся в противоположных направлениях. Тот, что справа — в сторону Болсы, а левый — в центр Сайгон-Плазы. Он посмотрел на Мина, который качал головой. Он пошел влево.

Туннель футов пятьдесят шел прямо, затем сворачивал вправо. Было трудно судить, но Фрай чувствовал, что он уходит вглубь. Ощущая близость земляных стен, он спиной чувствовал первый холодок страха. Чувство, словно ты пойман в ловушку, что уже не выбраться, что потерял ориентиры. Он остановился, выключил фонарик и закрыл глаза. Дыши глубже. Возьми себя в руки.

— Вы живы, Фрай?

— Да.

Вновь включив фонарик, он прошел еще футов пятьдесят, и перед ним открылась еще одна небольшая комната. На стене висел туристский фонарь. Сверху Фрай обнаружил коробок спичек. Сделав несколько движений насосом, Фрай зажег фитиль. Комната осветилась мягким оранжевым пламенем. На земле лежал спальный мешок, аккуратно расправленный. Расстегнув его, Фрай увидел фазанов на поле из красной фланели.

— Это спальник Эдди, — сказал Фрай. — Я видел такой же в его комнате. Когда он проходил по площади, с ним был спальный мешок. Он зашел домой, чтобы взять то, на чем спать.

Рядом лежал белый пакет с недоеденным гамбургером. Взяв его в руки, Фрай испытал малоприятный холодок. За пакетом стоял белый горшок, наполненный чем-то похожим на использованные салфетки. Мин понюхал их.

По другую сторону от спальника стояла свеча на маленьком латунном подносе. Воск образовал застывшую лужицу. Фрай протянул руку, но Мин перехватил ее. На подносе лежала тонкая золотая сережка. Мин взял ее через носовой платок.

— Похожа на ту, что я обнаружил у него дома. Сначала он привел ее сюда. Это объясняет, почему ее одежда была запачкана землей.

— Это вам придется не по вкусу, но Эдди Во никогда ее сюда не приводил.

— Почему вы так говорите?

— Потому что он не стал бы этого делать. Вот и все.

— Но тогда кто, Фрай?

— Не знаю.

Небольшая стопка вьетнамских журналов и газет лежала рядом со свечой. Упаковки от еды из ресторанов быстрого обслуживания были сложены у одной из стен: рацион нескольких дней. Рядом с упаковками лежал обрез. Ствол поржавел, старый деревянный приклад почернел и потрескался. Но коробочка с патронами калибра 0.20 была только из магазина. Фрай высыпал на ладонь красные пластиковые цилиндры — дорогие штучки. Поблизости стоял еще один походный фонарь и жестянка с керосином.

Пот собрался у него на затылке и тонкой струйкой сбежал по спине.

Над головой что-то шумело, пол вибрировал. Машины, догадался Фрай — машины на Сайгон-Плазе. Он почувствовал, как у него учащается пульс, а на шее собирается новая капля пота. Он посмотрел на часы: прошло всего десять минут. Сетка фонаря разгорелась, наполнив комнату чистым белым светом. Фрай убавил газ.

Туннель продолжался — в дальней стене было аккуратное отверстие. Фрай прикрепил свой электрический фонарь к поясу и снял со стены газовый. Через тридцать шагов подземный ход вышел в бетонный желоб, под дну которого текла вязкая жидкость. Из боковых стен торчали прутья арматуры, отбрасывающие косые тени на боковую стенку с ржавыми потеками. Из гулкой темноты с той и другой стороны доносились хлюпающие звуки, перемежающиеся всплесками. Дно было скользкое, уходило из-под ног. Фрай оглянулся и поднял фонарь. Его следы быстро наполнялись жижей.

И тут он заметил мужчину, футах в пятидесяти, который тоже сидел на корточках, обратив на Фрая испуганный, дикий взгляд.

— Стой! Полиция! — Мин одной рукой оперся на плечо Фрая, а другой вытащил револьвер.

Тот человек больше ни разу не обернулся. Он вприпрыжку побежал по туннелю и скрылся в темноте.

Мин рванулся за ним. Фрай остался стоять на месте, вслушиваясь в чавканье ботинок детектива. Наконец он приказал своим отяжелевшим ногам двинуться. Эхо шагов Мина по-прежнему отдавалось в ушах.

Когда он его нагнал, Мин стоял в грязи. Пистолет был спрятан в кобуру.

— Ушел, — сказал он. — Как и все они. Не теряйте меня из виду, Фрай.

— Не беспокойтесь.

Метров через сто речка сузилась и исчезла за решеткой. Бетонные стены и потолок почти сошли на нет. Фрай слышал несмолкающий шум воды, которая неслась неведомо куда. Через несколько метров он встал, потому что дальше надо было идти вброд. Подняв фонарь, он увидел, что решетка забита мусором: ветками, мокрыми перекати-поле, автопокрышкой и чем-то, напоминавшим соломенный стул. Конец пути, подумал он. Всему.

Он опять поднял фонарь, ища дальнейший путь, но увидел только сплошной бетон. Старая канализация выполняла свою неблагодарную подземную работу.

— Какие мысли, Фрай?

— Здесь должен быть выход. Может, какой-нибудь люк. Или лестница. Что-нибудь.

— Идемте. Пока вам везет.

Фрай развернулся и пошел обратно, держась за холодную стену. Мин хлюпал сзади. Фрай на ходу постукивал по стене костяшками пальцев, все еще надеясь.

— Может, на той стене.

Он в два прыжка преодолел поток, использовав маленький островок мусора, и пошел в обратном направлении, высоко подняв фонарь и простукивая выщербленную, грязную стену.

Пальцами он обнаружил люк раньше, чем глазами — так умело тот был замаскирован. Но звук от удара указал на пустоту, цементная пыль отделилась от фанерной дверцы, оштукатуренной, чтобы она не отличалась от бетонной стены. Вместо рычага Фрай использовал ключ от машины. Хрустнув, дверца отвалилась и повисла на веревке.

Заглянув в круто поднимавшийся, узкий подземный ход, Фрай вздрогнул. Он показал на грязные шлепки, оставленные повстречавшимся им незнакомцем.

— Я пойду первым, — сказал Мин.

Фрай постоял несколько секунд, закрыв глаза, стараясь обрести уверенность или по меньшей мере спокойствие. Он посмотрел на часы: они шли двадцать минут. С тяжелым вздохом он передал Мину фонарь и шагнул за ним внутрь туннеля.

Коленками, локтями, животом по холодному бетону. Нельзя было даже поднять голову. На полпути он решил, что пускаться сюда было большой ошибкой. Фонарь впереди моргнул и зашипел. Мин выругался.

Потом Фрай начал протискиваться, у него горели локти и болели колени, но чем сильней он старался, тем тесней становилось бедрам. Наконец он был вынужден прекратить попытки и прислушаться к собственному дыханию и отчетливому стуку сердца об бетонный пол желоба. Надо было придумать что-то другое. Ему привиделась Кристобель. Дерзостно-обнаженная, она манила его. Он приложил пылающее лицо к холодному бетону. Проклятое место, подумал он, больше ни за что сюда не спущусь, никогда. Он продвигался вперед по сантиметру, совершая одно дозированное движение за другим, он предпочитал доверяться инфинитеземальным степеням прогресса. В тридцати футах впереди виднелся Мин. Детектив лежал на спине, надавливая руками вверх. Что-то подалось: руки выпрямились. Фрай услыхал, как отодвинулся люк.

Мин ввинтил плечи и руки в отверстие. Он пролез, Фрай последовал за ним.

Он почувствовал запах, отвратительнее которого не доводилось нюхать за всю жизнь. Невообразимая вонь. Когда Мин поставил фонарь на ровный пол, свет падал на округлые формы, переходившие в тени и пропадавшие. В воздухе висело назойливое жужжание. Здесь, в подземелье, чувствовалось, что где-то наверху не прекращается движение. Фрай подавил позыв к рвоте и вытянул нижнюю часть туловища в камеру, которая оказалась обширнее первых двух комнат — с высоким потолком, усеянным, как увидел Фрай, подняв фонарь, движущимися черными точками. Это были мухи. Мимо ноги шмыгнула крыса. Фрай отбросил ее ботинком. Зверек растворился в темноте угла, затем, словно змея, исчез хвост. Стены были земляные, поддерживаемые крепью из неровных досок, связанных веревками. Отходы пиломатериалов, догадался Фрай. Связаны, а не сбиты, чтобы никто наверху не услышал шум строительных работ. На веревках же висели три фонаря. В углу стоял холодильник. Фрай подошел, отогнал мух и отворил дверку. В нескольких дюймах воды плавали две банки с газировкой.

— Хотите пить, Мин?

— Заткнитесь, Фрай.

Он опять почти подавился от рвоты. Закрыл глаза и сконцентрировал волю. Наконец снял рубашку и обмотал ее вокруг лица, связав рукава на затылке. В нескольких футах от холодильника лежала пачка объявлений о митинге Комитета Освобождения. Безнадежное лицо Ли колыхалось при свете фонаря.

— Как в эту чертову дыру доставляли лед для холодильника?

— Не знаю, Фрай. Какая разница.

— Вам следует знать. Это означает, что сюда можно пройти другим путем.

Он опять поднял фонарь, и мухи зажужжали громче.

К главной комнате была пристроена маленькая каморка. Фрай держал фонарь перед собой, подоткнул рубашку на лбу и нырнул туда. На палу лежал большой кусок брезента, под ним что-то шевелилось. Рука, державшая фонарь, задрожала. Свет замигал. Что-то скреблось под брезентом, затем пошевелилось. Фрай стал на колени, отогнул угол, встал и резко дернул брезент. Крысы оторвались от трапезы и уставились на свет фонаря, потом перемахнули через два разложившихся трупа и побежали в тень.

Фрай отбросил тяжелый брезент в сторону. Трупы лежали вверх лицами, разъеденными щелоком. Лучшие части сожрали крысы. Рядом с трупами валялись лыжные шапочки, которые были на этих людях в «Азиатском Ветре». Их сняли с голов, чтобы щелочь сделала свое дело. Животы трупов были раздуты. У одного из них еще не съеденная кисть напоминала перчатку, наполненную водой.

На Даке, младшем брате Лока, были надеты все те же красные теннисные тапки.

Фрай передал Мину фонарь и возвратился в главную комнату. Подземные ходы начали поворачивать, и он прижался к сырой стене. Ему не хватало воздуху. Кожа пылала, а толчки крови, казалось, разнесут голову изнутри. Барабанные перепонки ревели.

Из-за угла каморки показалось бледное лицо Мина.

— Фрай?

Сейчас важнее всего было выбраться из этого ада.

— Фрай!




Из того, что было потом, он помнил только то, как Толковательница Снов помогала ему войти в свой кабинет. Он лежал у нее на спине, грудь ходила вверх-вниз, свет резал глаза.

Она смотрела на него сверху вниз.

— Ли нет?

— Ли нет.

— Вам следует прислушиваться к собственным снам.

— Я старался, черт побери.

— Демоны всегда побеждают.

Через несколько минут выполз Мин, держа перед собой фонарь. Фрай распознал страх в его глазах.

Детектив говорил с Толковательницей на вьетнамском. Фрай понял, что они обговаривают какое-то дело. Она возражала, потом кивнула и еще раз кивнула.

Мин по ее телефону позвонил Дункану.

— Приезжай в заведение Толковательницы Снов. Все объясню на месте.

Он посмотрел на Фрая.

— У меня есть к вам вопросы, но сперва мне нужно получить ответы от наших друзей из подземелья. Я очень признателен вам за то, что вы сделали. Вы можете ближайшие двое суток держать рот на замке? Обещайте, не то мне придется на это время для верности поместить вас с тюрьму.

— Если вы опять посадите меня, я выйду и убью вас. Обещаю.

Фрай, пошатываясь, поднялся.

Мин улыбнулся.

— С вами все в порядке?

— Думаю, что да. Немного поташнивает. — Он взял одну из визиток Толковательницы и написал на ней «Кристобель Страус». Протянул карточку детективу и объяснил, что произошло с Кристобель. — Я хочу знать, кто это сделал, — сказал Фрай. — Мне надо знать, кто они.

Мин посмотрел на него с некоторым подозрением.

— Зачем?

— Трое из них по-прежнему ее преследуют. Я просто хочу знать, с кем я имею дело, но мне не хочется ее зря волновать. Вам это ничего не стоит, всего один звонок в полицию Лонг-Бич, а мне придется часами обивать пороги суда. Иначе я…

— О'кей, Фрай. Теперь я узнал вас достаточно хорошо, чтобы понять, что вы не отступите. Я узнаю, кто эти люди.




Глава 19


Через застекленную дверь Фрай увидел своего брата. Беннет сидел на диване. В комнате было темно, но на лице Беннета играл мягкий свет. В руках он держал высокий стакан, на столике перед ним стояла бутылка джина. Перед телевизором был установлен киноэкран. Рядом с бутылкой джина работал проектор слайдов. Беннет поднял глаза. Взгляд у него был нехороший.

— Уже поздно. Даже Миклсен и Тойбин спят.

Фрай вошел.

— Хочу воспользоваться твоим душем.

— Что с тобой произошло?

Из кухни неслышно вышел Кроули.

— Я нашел то место, куда они сначала отвезли Ли. Где скрывался Эдди. Это подземный ход, который начинается под комнатой Толковательницы Снов.

— Господи!

Фрай дотащился до ванной комнаты, стянул с себя одежду, помылся и надел то, что принес ему Доннел. Посмотрел на себя в зеркало. Никогда в жизни не казался он себе таким бледным и измученным. Ли. Зуан. Эдди. Дак и третий автоматчик. Запах смерти так сильно въелся в него, что он опять залез под душ и вымылся еще раз. Вышел только когда закончилась горячая вода.

Когда он вернулся в гостиную, его ждал стакан с кубиками льда. Фрай налил джина, отхлебнул и сел. Он рассказал им про следы ботинок у себя на полу, про грязь на одежде Ли, про ее песню о туннеле, о своем прозрении, что сначала ее затащили в подземелье. Он рассказал им о своих похождениях: все запахи и страхи были живы в мозгу. Он рассказал им о том, что обещал Мину никому ничего не рассказывать.

— Ты не позвонил Виггинсу?

— Я подумал, что Мин справится с этим лучше. Скоро он обо всем доложит ФБР, заработает очки.

— Мы с Доннелом весь вечер провели на плазе, расспрашивали народ, не заметили ли они в городе новых лиц. Если один автоматчик был пришлый, то, может, в этой истории задействован еще кто-то не из местных.

— Ну, и как?

— Ничего не вышло. Завтра с утра опять попробуем.

Фрай покосился на экран.

— Я просматривал старые слайды, Чак. Разлука не делает сердце нежнее, просто оно наполняется дерьмом. — Беннет отпил джина. Задержал на Фрае долгий взгляд, затем опустил глаза. — Я думаю о ней каждую минуту. Ее лицо расплывается, превращается еще в чье-то лицо. Я стараюсь запомнить его, братишка. Хочешь посмотреть? На снимках я и Ли.

Беннет за двадцать лет ни разу не показывал ему откровенных фотографий семнадцати месяцев той войны. Порой рассказ о том, об этом, воспоминание, обрывок. Множество ничего, подумал Фрай. Беннет глотнул еще джина. Он взял пульт управления. Заработал вентилятор проектора и слайд стал на место: Ли и Беннет, стоящие перед входом в ночной клуб. Она была одета в простую европейскую блузку и юбку. Беннет был в военной форме. Был вечер, и огни клуба ярким, густым светом ложились на тротуар. Беннет улыбался, обнимая Ли за талию.

— Сайгон, март семидесятого. Я уже семь месяцев провел в этой стране. И четыре месяца знал Ли.

— Ты выглядишь как счастливый человек.

— Самое ужасное, Чак, — это быть счастливым на войне. А вот более ранние снимки.

Он быстро сменил несколько слайдов в обратном направлении. Фотографии казарм двадцать пятого пехотного полка в Донг Зу — («Тропическая Молния», — сказал Беннет) — приземистый городок одноэтажных зданий и железных ангаров. Плавательный бассейн. Повсюду джипы и машины пехоты. Фотографии Бенни и Кроули, играющих в баскетбол.

Беннет остановился на фотографии плоского металлического ангара, окруженного знаками: «Стой! Хода нет!» Снаружи стоял часовой.

— Следственная тюрьма, — объяснил Беннет. — Мы прозвали его Городом Шпионов. И для ребят из ЦРУ, и для и для гражданских «агентов», которые частенько сюда наведывались, это было в равной степени собачье, жуткое место. Внутри были клетки и комнаты с полуметровой звукоизоляцией на стенах, чтобы не доносились крики.

У Беннета, глядевшего на экран, мелко тряслась голова.

— Что ты там делал?

— Сюда поступали пленные, прежде чем их отправляли морем на юг. Мне там довелось работать. Черт, это была тоска. Смотри, а вот Ли. Первый снимок, который я сделал.

На фотографии Кьеу Ли сидела на каменной скамейке во внутреннем дворике. Фрай заметил на заднем плане господский дом плантации, увитый плющом. У Ли был озабоченный взгляд, словно она не решила, как ей себя вести перед камерой. Еще один снимок — она с Доннелом. Потом она и молодой вьетнамец, одетый в американскую солдатскую форму. Он смотрел в объектив спокойно и свысока.

— Хьонг Лам, — пояснил Беннет. — Тот самый юноша, о котором ты спрашивал.

— Совсем мальчишка.

— Ему здесь семнадцать. Как и Ли.

На следующей фотографии они были изображены втроем перед коттеджем. Стояли обняв друг друга за плечи. Джунгли почти поглотили старинное колониальное здание. Фрай заметил гитару, прислоненную к стене.

Потом увеличенный портрет Ли. Фрай сразу разглядел в ней то, что, должно быть, увидел когда-то Беннет: простую красоту и достоинство, хладнокровие, рожденное пониманием своей судьбы, естественное благородство. Он сумел также разглядеть ее силу, неотделимую от Ли, как вода от реки или пламя от костра. Он подумал: именно это ей пришлось израсходовать — духовную валюту нации. Потратить все что требуется — для того, чтобы выжить — и, что можно, спасти. У Ли, по крайней мере, этого оказалось достаточно.

— Она рассказывала Смиту об этом месте?

Фрай кивнул, пронзенный обликом Ли.

— Немного.

— Красивое место. Не такое обширное, как плантация Мишелен или Фил Хол. Всю территорию вокруг контролировали вьетконговцы. Усадьба была укрыта в джунглях, словно крепость. Немного обветшала. После того, как оттуда выгнали французов, для чего только ее не использовали! Я принимал там устные донесения Ли. Нам всем было довольно близко туда добираться и в то же время она находилась достаточно далеко, чтобы нас не выследили и не подстрелили.

Фрай смотрел на покосившуюся стену, опутанную плющом. На переднем плане был фонтан. Затем — снимок Хьонг Лама, Беннета и еще одного вьетнамца. Беннет держал в руке бутылку шампанского. У Лама на шее висел серебряная цепочка с амулетом в виде маленькой волны, которую Фрай сделал для брата.

Беннет отпил сразу полстакана.

— Второго вьетнамца мы звали Тони. Он был связным Лама. Стоило появиться с фотоаппаратом — от него не отделаешься. Эта цепочка много значила для Лама, потому что он знал, сколько она значит для меня. Из чего ты ее сделал, Чак?

— Из монеты в двадцать пять центов.

— Отличная работа. Наверно, целую вечность шлифовал эту волну.

— На гребешок пошла прическа Вашингтона.

— Во время боевых дежурств Лам оборачивал ее тесьмой, чтобы она не звякала об распятие. Он был такой… жуткий парень. Словно, ну как бы наполовину цивилизованный человек, а наполовину дикарь. Мне не приходилось видеть никого, кто сражался бы с такой мстительностью, как он. Его нельзя было вымотать. Он использовал возможность, которую ты не принял бы в расчет. Если мы находили туннель, он туда спускался первым. Большинство вьетнамцев пугались этих самых туннелей. Даже Тони не рисковал спускаться. Один раз мы нашли новый ход, поблизости от Ан Кат — спрятанный в кустарнике. О нем мы узнали из донесений Ли. Мы постояли около дыры минуту, пока Лам готовился. Он разделся до белья, взял нож в зубы, фонарь в левую руку, девятимиллиметровый «Смит» в правую — и вперед. Нас обеспечили кучей специальных приспособлений для туннелей: трассирующими пулями, головными фонарями, как у шахтеров; радиопередатчиками, крепящимися к спине, с микрофоном, который укрепляли на шее, чтобы освободить руки. Лам никогда не использовал это говно. Все, что он имел — это глушитель к пистолету, потому что там, внизу, звук выстрела мог спокойно лишить тебя слуха. Рацию он не брал, потому что в такой напряженной обстановке было некогда вести с нами переговоры. Зная, что он спускается вниз, Лам не пил, не курил, не жевал резинку, потому что надо было сохранить острый нюх. Лам заявил мне, что он способен учуять вьетконговца в темноте. Он и правда их узнавал по запаху. Еще он говорил, что может их ощущать, словно радиолокатор какой-то, — он мог ощущать, как поднимаются и опускаются их веки, как их мускулы готовятся прийти в движение, как их мысли отражаются от туннельных стен.

Фрай сам смог это почувствовать: плотную темноту, сжимающуюся вокруг него, точно пальцы громадного кулака, сдавливающую все его страхи в один, прессующую ужас, точно тисками.

Беннет выпил еще.

— Через тридцать секунд мы услыхали три глухих выстрела. Это означало, что он нашел еще один выход. Он всегда трижды простреливал люк, прежде чем войти. Потом еще два его выстрела, один противника, прозвучавший громче. Встреча. После того, как он опустился достаточно глубоко, мы почти ничего не могли слышать. Мы просто ждали и надеялись, что увидим его вновь. — Беннет смотрел на фотографию Лама. — Всегда так и получалось. Партизаны защищали свои туннели, как одержимые. Использовали для этого ядовитых пауков и змей, пики и колья, одноразовые ловушки, сносившие череп. Укрепляли на стенах арбалеты, а поперек натягивали невидимую нить. Использовали пустые банки из-под кока-колы для изготовления мин, которые наполняли камушками и битым стеклом. Наступишь на такую в узком туннеле — и ты кусок мяса. Один раз он увидел трех крыс, привязанных к шесту, а неподалеку флакон и шприц. Одного из зверьков он вынес на поверхность. Мы сделали анализ — бубонная чума. Вьетконговская версия биологической войны. А то еще они сооружали фальшивую стену и ждали за ней. Когда ты подходил достаточно близко, они протыкали тебя копьями. Или, бывало, прятали взрывное устройство у входа, потому что знали: когда кто-то спускается в туннель, вокруг собирается несколько человек, прислушиваются, ждут. Когда туннельная крыса спускалась, вьетконговцы взрывали мину изнутри и те, что оставались на земле, взлетали в воздух. Но Лам, он собаку съел на всех этих штучках. Он все знал. Конечно бывало, как-то он поднялся на поверхность весь в крови и саже. Он натолкнулся на трех партизан и уничтожил всех троих. Сперва из него было слова не вытянуть. Он очень боялся много говорить. Но когда мы возвратились на базу, и нервы у него успокоились, он рассказал мне, как было дело. Случилось так, что в тот раз там было четыре партизана — и все женщины. Он прикончил троих, но не смог уничтожить четвертую. Она прижалась к стене, даже не пытаясь куда-то спрятаться, потому что у нее не было оружия, и она знала, что Лам собирается ее убить. Но Лам повернул прочь, позволив ей уйти. И в том числе из-за этого я назвал его наполовину цивилизованным. Порой он бывал неимоверно жестоким, но иногда поступал так, как в этом случае. У Лама был собственный канал. Черт, мы с ним говорили обо всем. Оглядываясь назад, я понимаю, что выболтал ему много лишнего. Потом он использовал это против нас.

Беннет опять пил и рассматривал фотографию.

— Он всех нас дурачил, до самого конца.

Еще один снимок плантации, на сей раз, очевидно, сделанный Хьонг Ламом. Беннет и Кроули стоят в обнимку с Ли, а улыбающийся Тони влез в самый край кадра. Следующий слайд изображал Беннета и Ли в битком набитой кабинке бара. Кроули сидел рядом с Ли, а три других солдата теснились, чтобы попасть в кадр, у всех пьяные улыбки. Фрай заметил знакомое лицо, крайнее справа.

— Клуб «Розовая Ночь» на Катинат. Проклятое место. Ли там от случая к случаю подрабатывала. Я снял ей квартиру на улице Ту До в Сайгоне, всего за несколько недель до того, как подорвался. Посмотри на этот снимок! Это Ли и Элвис Фуонг. Великий певец, этот чертов Элвис! Иногда он поет в «Азиатском Ветре». Ли сделала с ним и его оркестром программу, Элвис ей подпевал. Я думал, она расклеится — так нервничала. Все ее любили. Было в ней нечто особенное. А теперь взгляни-ка на это! Она на сцене.

Ли стояла с микрофоном в руке. Фрай словно видел, как под тонкой белой кожей на шее напряглись мускулы. На ней была черная мини-юбка и подходящие туфельки.

— Отлично, Бенни. А справа кто, Берк Парсонс?

Беннет кивнул и выпил опять, покачивая головой.

— Берк служил в ЦРУ, так что наши тропинки пересекались. Мы иногда проводили вместе свободное время. Он то появлялся, то исчезал. На то он был и шпион.

От следующего снимка на Фрая повеяло холодком печали. Беннет вел Ли по танцевальному залу, держа ее ладонь в своей; она вся сияла, глядя на него, а его здоровые, сильные ноги были плотно обтянуты брюками.

Беннет бросил на фотографию быстрый взгляд.

— Иногда они чешутся и до сих пор болят, — промолвил он. — А проклятое колено так и саднит. Помнишь, колено?

— Футбол?

— Тогда я порвал связки, думал — конец, — Беннет опять выпил, — но я никогда не жаловался, Чак. И теперь не собираюсь.

— Может, было бы легче.

— К черту жалобы, братишка. А это кухня в нашей квартире на Ту До.

Сердце Фрая сжалось, когда он посмотрел на экран. Ли сидела за столом, поднеся ко рту чашку. Камера запечатлела удивление на ее лице. Квартира была маленькая и почти пустая, залитая спокойным, желтым, каким-то восточным светом. На столе перед ней стояла ваза без цветов. Фрай почувствовал в этом снимке неодолимое настроение одиночества — одиночество девушки, лишившейся семьи; одиночество солдата, находящегося вдали от своей семьи; одиночество маленькой комнаты в большом городе незадолго до его падения. Два одиночества, безбрежных и полусферических, точно две половинки земного шара, соединившиеся по причинам более отчаянным, чем каждый из них мог себе вообразить.

— Славная квартирка, — сказал Беннет. Фрай заметил, как он утер глаза кулаком. — Правда, там нам могло быть хорошо. Стоило мне недешево, но папа делал денежные переводы. Тебе надо было видеть ее, Чак. Как она сидела на скамейке на плантации со своей гитарой. Она была совсем девочка. Такая невинная, так просто все принимала на веру. Невинность — не то слово. Скорее, вера. Да, вера — вот то, что она имела.

Беннет осторожно потянулся за бутылкой. Он не отрывал взгляда от экрана. Когда он опять заговорил, то обращался к снимку.

— Да, ты должен был ее видеть. Она олицетворяла для меня все, за что мы боролись. Была молода и прекрасна, как только может быть девушка. Она все время пела, и ее голос разливался по моим венам, словно героин. И от этого мне становилось тепло и хорошо. У нее было лицо, которое точно излучало свет. Даже когда скрывалось солнце и неделями лил дождь — она сияла. Это было неправдоподобно, но то, что я чувствовал, оживало, когда я говорил с ней. Чувства словно обновлялись. Она как будто была совершенным созданием. Совершенным человеческим существом женского пола, сидящим передо мной. Всем, чем и должно быть такое существо. Мы были связаны. Она быстро схватывала английские фразы.

Беннет положил пульт и сцепил большие пальцы, помахав ладонями, словно крыльями.

— И она испытывала то же самое, когда видела меня. Я говорил ей, что мы можем в один прекрасный день улететь с этой войны вместе. Мы так и сделали. Мы старались.

— Я понимаю, за что ты ее любил, Бенни.

— Нет, — тихо проговорил Беннет. — Не понимаешь. Она была вьетнамка. Ее родители перебрались в пятьдесят четвертом году на юг страны, потому что были убежденными католиками. Мама умерла от лихорадки; ее отца убили, потому что он отказался приютить партизан Вьет-Конга. Знаешь, чего ей хотелось? Она хотела учиться музыке. — Беннет посмотрел на свой стакан, опрокинул туда бутылку и выпил. — Поэтому она, как многие в этой несчастной стране, мечтала, чтобы ее оставили в покое, но Вьет-Конг терроризировал население по ночам, а мы хозяйничали днем. Я там из-за нее, так я думал. Мы пришли сюда ради простого народа. Мы здесь для того, чтобы дать им хоть какой-то шанс зажить собственной жизнью — в один прекрасный день.

Фрай наблюдал за братом, который откинулся на спинку и долгим взглядом уперся в потолок.

— Ты устал.

Беннет неловко пошарил под диванной подушкой и вытащил пистолет сорок пятого калибра. Он едва не упал на бок, но удержался и начал рассматривать ствол пистолета.

— Видишь эту штуку? Я его не боюсь.

— Убери. Ты пьян.

Беннет щелкнул предохранителем и опять посмотрел на ствол.

— У меня крепкий бизнес, Чак, я не болею раком. Я видел в этой жизни столько дерьма, сколько тебе не приснится, и у меня никогда не было приступов тоски, с которыми я не мог бы справиться. Я выстрадал столько боли, что ее хватило бы на целый город, но я не стреляюсь, не хнычу. А пью, потому что всегда пил. Я даже не вспоминаю о своей неполноценности. И знаешь почему? Потому что я толстокожий малый, а они пусть копят свои доллары и посылают их тем, кто в этом нуждается.

— Остынь, Бенни. Хватит.

Беннет посмотрел как бы сквозь Фрая.

— У меня оторвало обе ноги, вот и все. Но, Чак, я тебе сейчас скажу вот что: если ее убьют, я пущу себе пулю в лоб. Это не слабость, просто так и будет. Без нее я — куски мяса, раскиданные по всему земному шару. А с ней я понимаю, почему это случилось и за что я заплатил такую цену.

Беннет отвел курок, положил большой палец на спусковой крючок и пристроил пистолет на коленях, направив ствол в подбородок.

— Что еще я могу сделать, Чак? Что еще? Я продолжаю искать, а она не возвращается домой.

Фрай протянул руку.

— Успокойся, брат, — мягко проговорил он. — Мы ее отыщем. С ней все в порядке. Вот увидишь, Беннет, все кончится хорошо. Обещаю. И все опять будет, как в старые времена. По четвергам мы будем обедать на острове, спорить с папой, и мама опять будет счастлива, а Ли запишет новые песни. Может, я познакомлю вас со своей новой девушкой — Кристобель — она очень славная, Бенни. Мы вчетвером что-нибудь сотворим. Может, мы сможем возродить семью, как в прежние дни. Мы опять будем крепко связаны. Успокойся, Бенни. Дебби с нами нет. Но ты не уходи. Это было бы несправедливо.

Фрай протянул руку и дотронулся до ладони брата. Медленно и осторожно он снял палец Беннета со спускового крючка и вынул из его ладони пистолет. Беннет повалился на бок, рыгнул, попробовал сесть, но опять завалился.

— Что мне прикажешь делать?

Фрай и Доннел сняли с него одежду и понесли под душ. Беннет забился в угол ванны и смотрел на них, побежденный солдат, пока теплая вода омывала его тело.




Глава 20


Вернувшись домой, Фрай облачился в мегатрусы и стал натирать воском доску. Лишь только на востоке забрезжил свет, он сделал десятиминутную прогулку до Скалистого мыса.

Бил ураганный прибой. Он стоял на песке и смотрел на горизонт, на тарелочно-стеклянную воду, на серые волны, двигавшиеся строем, как пехотинцы. Каждая обрушивающаяся вниз гора вселяла в его лодыжки и коленки трепет. Не меньше восьми футов, подумал он, и такие сильные. Прочные, отлично сформированные сосудистые трубы. Воздух был наполнен соленой водяной пылью, песок вибрировал. Фрай наблюдал за двумя серфингистами, беззаботно бравшими волну за волной. Один из них был сброшен с самого гребня волны — ничего, лишь долгое падение вниз человека — и его оранжевая доска волочилась за ним, словно пламя. Другой оказался сообразительнее и отступился. Уже сейчас под десять футов, отметил Фрай, и все растет. Пляж задрожал. Широкая белая полоса пены, шипя, откатилась в море.

Он по-прежнему чувствовал запах смерти в ноздрях, на коже, в воздухе, повсюду.

Что мне прикажешь делать?

Не знаю, Бенни. Если бы знал, я сам бы это для тебя сделал. Но мне ясно лишь то, что ты потерял голову, я тоже, что прежде чем стать лучше, сначала бывает хуже.

Фрай сидел на сыром пляже. Зачерпнул пригоршню песку и пропустил его между пальцев. Ему казалось, что если бы он был ближе к Беннету, к семье, чаще бывал у них, то этого почему-то могло бы не случиться. Странно, подумал он. Но даже мелочи способны многое изменить. Дороги мостят постепенно. И выбирают из тысячи тропинок. Мы выбираем курс за считанные секунды. Только оторви взгляд от дороги — сразу врежешься в бетономешалку или раздавишь бабушку на тротуаре. Сделай свой выбор. Любая малость или приводит, или не приводит к чему-то в дальнейшем. Что-то сейчас предохраняет от чего-то потом — слово, жест, поступок.

И Фрай знал, что последние десять лет своей жизни явились медленным отходом от семьи, от жены, от собственного будущего. Когда отмахиваешься от разных проблем, подумал он, они становятся одной большой проблемой. И чем дольше ты от нее отмахиваешься, тем быстрей она растет, и вот наконец ты оказываешься на холодном пляже и спрашиваешь себя, какой поступок прошлого ведет тебя к гибели. И больше всего на свете ты ненавидишь себя за то, что боишься.

Я хочу в воду. Я могу попробовать.

Он отгреб от берега. У волнореза он оглянулся на выцветший голубой фасад дома Кристобель, который с такого угла казался погруженным в воду. Затопит и Брук Стрит, подумал он, и Соленую Бухту, и Треслс. Надо это признать: во время ураганного шторма Скалистый мыс — сплошная мерзкая дыра. Серфингист помахал Фраю. Фрай помахал в ответ.

Усевшись на доске, он подул на ладони, стараясь разогреть кровь. Но чувствовал он по-прежнему лишь сырой холод туннеля и той зловонной пещеры, где лежал брат Лока. Он содрогнулся. Утреннее небо было серым — таким же, как вода, — и где-то далеко на западе они соединялись без всякого шва. Оттуда набегали грядами волны. Фрай присел на доске и стал энергично подгребать, подымаясь на первой же волне. Он удивился тому, насколько она высока. Следующая шла почти вплотную за первой и была еще выше. Фрай взлетел по ее фронту на гребень и соскользнул вниз с тыльной стороны, приготовившись к новой волне. Третья — просто прелесть, подумал он, выбирая удобное место на приближавшейся горе, нашел его, развернул доску и после трех мощных гребков почувствовал, как водяная масса подхватила его, взяла, затем помедлила, предоставив ему последний шанс выбраться отсюда.

Фрай посмотрел вниз и ощутил панический страх, сгустившийся у основания позвоночника. Он смотрел вниз на ставший миниатюрным берег, на крохотный отель и голубые домики, на игрушечные машины, по-черепашьи продвигавшиеся по Приморскому шоссе в тысяче футов под ним. Он смотрел вниз на воду, съедавшую берег, на отступающий пляж. Он чувствовал, как волна поднимается, — поднимается вместе с ним в серое небо, накапливая водный тоннаж для финального броска.

Он кинул еще один, последний испуганный взгляд и решил отступить.

Обхватив доску обеими руками, он изо всех сил вытолкнул ее назад, в океан. И шлепнулся в безопасность в тот самый момент, когда волна выросла, задержалась на миг и рухнула на берег. Кое-как он преодолел следующую волну этой гряды. Он сидел на доске, сердце его глухо стучало, руки похолодели и ослабли. Доска то погружалась, то выныривала. Он видел свои ноги — бледные пятна в темной воде.

Фрай не припомнил другого раза, когда бы он чувствовал себя таким одиноким, таким бренным, таким оторванных от всех. А это тяжело — не ощущать себя частью чего-нибудь.

Он просто сидел и смотрел, как надвигается очередная волна. У него пылало лицо, он чувствовал, что какая-то часть его личности — доля того, чем он был всегда, чувство реальности, ощущение собственного характера и своеобразия, на худой конец страсть, которая определяла его хотя бы для него самого — покидает его с каждой не взятой волной.

Впереди формировалась замыкающая волна, последняя и пока самая большая.

То, что он делал дальше, проистекало частью из злости, частью из отчаяния, частью из стыда. Это было поступком, который он считал положительным. Он совершал его ради Ли, он совершал его ради Кристобель, он совершал его ради Беннета, он совершал его ради самого себя. Он совершал его как поминки по тому человеку, которым он когда-то был.

Он развернул доску, сделал два гребка и вошел в волну.

Полет вниз оказался чрезвычайно быстрым и резким, его доска норовила умчаться вперед без него. Он поставил ее поперек водяного склона и получил горизонтальный импульс. Своей губой волна чмокнула его в самое темечко. Затем он очутился перед ее фронтом, вошел задним ходом в вираж, изогнув тело и расставив руки для равновесия, и сгруппировался для скорости. В нижней точке он вывернул пятки и отклонился, доска мгновенно поднялась, и он пулей ушел вверх, ослабив коленки навстречу удару. Взлетая на головокружительную стенку, он оглянулся и увидел огромный цилиндр, мчавшийся ему вдогонку. У гребня он пригнулся, выровнял доску и подставил спину стремительной водяной трубе, чуть сбросил скорость и вошел в бешеный водоворот песка и пены — туда, где весь мир спрессовался в рев, который ощущаешь каждым суставом. Фрай медленно провел ладонью по окружившей его водяной стене, цепляясь пальцами за жидкие обручи. Ноги вибрировали вместе с доской. Фрай, словно в телескоп, смотрел туда, где формировалась волна — мгновенное средоточие сущего — новая, огромная, вырастающая из моря. В момент высшей скорости, слегка согнув коленки и задевая пальцами цилиндр, он стоял в трубе омытый водой, нерешительный, покоренный.

Как водится, Фрай так и не понял, откуда его настиг удар.

Он понял одно: что вдруг потемнело и стало давить со всех сторон. Он чувствовал себя сейчас странно-удаленным, осталось только тупое грохотанье где-то над головой. Совсем не было света. Он вращался, но не мог управлять собой, словно был шестеренкой, приводимой в движение другими шестеренками какой-то огромной водяной машины.

Он попытался всплыть на поверхность, но коловращение громадной волны тянуло его вниз. Несколько толчков ко дну — но где оно сейчас, это самое дно? Глаза открыты: песчаный круговорот света и полутеней, тени, движущиеся внутри теней. Выдохнуть воздух и подниматься вслед за пузырьками. Но он кувыркался на месте, а пузырьки были просто подхвачены вихрем и исчезли.

Затем изумление чувств: ощущение падения, но не обязательно вниз — быть может, вверх или вбок, или сразу во всех направлениях; следом наступило осознание, что не хватает некоей фундаментальной способности, связывающей организм с гравитацией. Он оттолкнулся от дна рожденным страхом движением, но дна под ногами не было. Молнии дугами пронзали его голову. Он думал о том, как бы сохранить остатки воздуха, чтобы просто всплыть, но воздуха в легких уже не оставалось.

Фрай бился о темноту — взрыв энергии, когда он тянулся на поверхность — и наконец глотнул полный рот воды с песком. Он словно почувствовал вопль собственного организма: что это такое, Чак? Господи, прошу тебя, нет! Затем наступила слабость, и вместе с ней тепло, и тревожная гипотеза, что он на самом деле просто спит и вот-вот проснется, и все будет в порядке, и Хайла принесет ему горячий шоколад и разрешит ему посмотреть немного телевизор. Еще один вдох воды. Он почувствовал, как его руки вытянулись вперед — во мрак — и начали совершать взмахи, похожие на черепашьи, в стремлении вынести голову на воздух.

Потом Хайла схватила его и начал тащить. Она лаяла по-собачьи.

Наконец ее лицо застыло перед ним, но такой он ее не помнил. Длинные, белокурые волосы — ничего общего с мамой. И что она лает? Теперь ее руки у меня под мышками, тянут меня по песку. Лица. Ноги. Рвота, затем вдох, именно в таком порядке. Теплый поток соленой воды из легких, горит в носу, в ушах, во рту, в глазах, всюду. Похожий на волка зверь набрасывается на меня, говоря по-человечьи. Кто-то отгоняет его шлепком. Какие-то черные силуэты. Я в незнакомых руках. Я на спине. Грудь ходит ходуном. Свежий воздух — это хорошо. Жизнь — это хорошо.

Конечно же. Кристобель. Серфингисты. Тупица.

Он стал на четвереньки, судорожно дыша, и начал блевать между вдохами. Тупица лаял, то появляясь, то пропадая из поля зрения с каждым новым омерзительным извержением. Он чувствовал кого-то рядом: босые ноги, джинсы, ниспадающие светлые волосы, рука, похлопывающая его по спине. На расстоянии он увидел еще чьи-то ноги, услышал негромкие, озабоченные голоса:

— Счастливчик, повезло ему, что не отдал концы. Бултыхнулся классически. Это, случайно, не Фрай? Или какой-то турист?

Боже милостивый, подумал он. Уведи меня отсюда.

Кристобель помогла ему подняться и отвела его туда, где песок сходился со скалами. Он опустился на холодный берег, все еще тяжело дыша. Искры по-прежнему носились вокруг головы. Через минуту она возвратилась с его доской — обеими половинками — которые прислонила к валуну. Тупица сидел и изучал его взглядом, пока Кристобель заворачивала его в полотенце.

— Я знала, — сказала она, — я чувствовала, очень.

Он посмотрел на нее, поеживаясь под полотенцем.

— Я видела. Когда ты исчез из виду, я бросилась за тобой. Бластер помогал.

— Спасибо, — сказал он. Его голос был жидкий, как гелий. Он посмотрел, как вдали формируется очередная серия волн и содрогнулся. У него начался новый приступ кашля.

Она стала рядом с ним на колени и подоткнула полотенце вокруг шеи. Ее запах пробивался сквозь его забитый солью нос — аромат женщины и земли, такой твердый, что на нем можно стоять. Морской бриз бросил на его лицо прядь ее золотых волос, когда она наклонилась ближе.

— Ты сможешь дойти до мой квартиры?

Немного погодя он нетвердо стал на ноги, распрямил плечи и глубоко вздохнул, что вызвало новый припадок кашля, заставивший его согнуться пополам. Исторгнув из себя по меньшей мере полгаллона морской воды, он, как мертвец, улыбнулся Кристобель.

— Пошли.

— А что с этим?

Фрай взглянул на свою доску — две аккуратные половинки, прислоненные к камням.

— Напоминание спасательной службе, — сказал он и протянул ей руку.

Бластер показывал им путь. Его красный ошейник в кавалерийском ритме подпрыгивал, удаляясь на восток.




Он сидел на освещенном солнцем прямоугольнике на полу, греясь в лучах, проходивших через окно. Джим уехал на фотопробы в Лос-Анджелес. Бластер обнюхал его ногу, затем лег на спину, чтобы ему почесали живот. Кристобель переоделась в сухие шорты и пляжный лиф, затем отправилась на кухню сварить кофе. Фрай посмотрел, что она шьет. Платье было надето на манекен. Он закашлялся. Из кухни доносилась песня, которую мурлыкала Кристобель. Ему всегда нравилось, когда женщина напевает. Ему это так понравилось, что он заснул.

Проснувшись, он увидел, что солнечное пятно переместилось с его лица на живот. Лежа неподвижно, он наблюдал за ногами и спиной Кристобель, которая стояла перед платьем. Затем она наклонилась, чтобы сделать какие-то исправления. В стороне, на расстоянии нескольких футов, от пола поднимался пар, и Фрай повращал глазами, ища этому объяснение. На ковре стояла чашка с кофе. Достаточно далеко, чтобы он не мог ее опрокинуть. Она подложила ему под голову подушку. Сейчас он наблюдал за ее руками: тонкими, но с крупными суставами. Одной рукой она прикалывала булавками ткань, другую протянула вперед с булавкой наготове. Она стояла на пятках, упруго, точно баскетболистка. Придвинулась ближе для более тщательного взгляда, разгладила пальцем шелк. Выгнула спину, подняла голову и скрестила руки в аналитическом раздумье, затем повернулась к нему.

— Ну, спящая красавица, как ты находишь?

— Идеально.

— Критик из тебя неважный, да?

— Я знаю, что мне нравится.

— Оно еще не закончено.

— Но скоро будет. Тогда вы поймете, что я имею в виду.

Она слегка закусила губу, посмотрела на платье, потом опять на Фрая.

— Фасон я сама изобрела.

Кристобель улыбнулась и немного покраснела. Бластер забил хвостом по деревянному полу.

— Каждый раз, когда я смотрю на Скалистый мыс, вижу: ты идешь.

— Я рад, что там оказалась ты. Ты спасла мне жизнь, Кристобель.

— Ах, ерунда!

Он отхлебнул кофе и приподнялся на локте.

— Теперь тебе от меня никуда не деться.

— А что еще остается девушке?

Она посмотрела на платье долгим взглядом, затем — на Фрая. Бластер бестолково крутился и тыкался носом в ее ладонь. Она взяла подушку и легла рядом с Фраем, но на расстоянии двух футов, и оперлась на локоть. Со спины ее освещало солнце. От этого ее волосы казались еще ярче. Они свободно падали тяжелой волной. Фрай долго смотрел на нее, а она — на него.

— Ты правда кажешься мне прекрасной, — промолвил он.

— Рада, что ты видишь меня такой.

Бластер попытался втиснуться между ними. Кристобель оттолкнула его. Тогда он лег рядом с ней с другой стороны, положив голову на самую узкую часть ее талии, и стал смотреть на Фрая большими круглыми глазами — дружелюбно и глуповато.

— У тебя появился обожатель.

— Разве у него не золотое сердце?

Фрай пожал плечами. Много лет тому назад он выучил, что мужчина не может состязаться с любимым животным женщины. Фрай протянул руку и дотронулся до ее лица.

Она покраснела.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — кивнул он. Он чувствовал, что его засасывает в ее темно-карие глаза.

Вдруг она начала ему рассказывать о моделировании одежды, как это у нее начиналось — с обещания получить награды на местной выставке. Она объяснила, что ее старший брат имел призы Малой Лиги и Попа Уорнера — один из всей округи, что ее отец имел почетные знаки лучшего тамады, что у ее матери была целая комната гражданских наград и грамот.

— А у меня в комнате стоял вот этот столик, на котором ничего не было, кроме фотографии моей лошади и портрета Микки Доленца. Я решила наполнить его всякой дребеденью, как все остальные. Начала выступать на всех маленьких выставках и соревнованиях в округе Мендосино, затем в Сакраменто и Сан-Франциско. Будь уверен, я набила этот столик призами и почетными лентами. Потом мой брат стал хиппи и выкинул все свои награды. А папа уже выиграл все что мог в качестве тамады, поэтому он утихомирился. А маме стало тошно от филантропии, и она занялась садоводством. Мне же не хотелось терять хорошее ремесло, поэтому я продолжала шить. Позже я начала проектировать собственную одежду.

— И умно поступила, что занялась этим. Теперь у тебя есть что-то свое.

Фрай протянул руку и еще раз дотронулся до ее лица. Он загорелось, но она не отвела взгляд. Он откинул назад ее волосы. Он чувствовал, как напряглось ее тело. Челюсти ее были стиснуты. Он поднесла к нему руку. Задержала на секунду и убрала. Отвела взгляд, долго и тяжело вздохнула.

— Все не так, как ты думаешь, — произнесла она. — Во мне есть пласты, сквозь которые надо пробиваться.

— Немного везения, и я доберусь до нужного места.

Она вздохнула и прикоснулась ладонью к его лицу.

— Везение тут ни при чем. Мы получаем то, чего просим.

— Мне повезло, что ты оказалась сегодня на Скалистом мысе. Что ты была там в понедельник, когда мы повстречались.

Она странно посмотрела на него, и отвернулась.

— Ладно, а что ты расскажешь о себе? Все серфинг и тому подобное?

Фрай рассказал ей о том, как в первый раз встал на доску, которую изготовил для него Беннет — аккуратную маленькую досочку не более пяти футов в длину, с его именем, написанным ярко-красными буквами по верху. Ему тогда было шесть лет. Беннету одиннадцать.

— Я не мог удержаться на гадской штуковине, поэтому все утро продрейфовал на животе в белой пене. После обеда мы опять пошли на море. Был один из тех погожих осенних дней, когда вода изумрудна, а волны малы и имеют идеальную форму. Беннет сказал, что он не даст мне выйти на берег, пока я не встану во весь рост и не приеду на этой доске. Он помог мне найти правильное положение для старта. Я падал раз сто, потом наконец поднялся. До сих пор вижу, как это было. Я опускался на четвереньки в сотый раз, расставив руки, совершенно одеревенелые. Мы оставались на море до захода солнца. От резинового костюма у меня под мышками все сопрело.

— Ты никогда не забудешь тот день.

— Ни за что.

Фрай продолжал рассказ, поведав о том, как в тот вечер Бенни с друзьями потащили его на берег их островка и устроили древний гавайский ритуал, насладиться которым позволено всем начинающим серфингистам. Они дали ему выпить три глотка отцовского бурбона — это часть церемонии, как объяснили они — после чего они на него помочились.

Кристобель засмеялась. Бластер поднял голову и многозначительно запыхтел.

— Какие ужасные мальчишки, — сказала Кристобель.

— Это было очень трогательно. На мне был купальный костюм, поэтому я просто удрал от них и выкупался. Я смеялся как дурачок. Бурбон сражает детей наповал.

Фрай рассказал о своей безуспешной карьере в колледже, о попытках специализироваться в геологии, морской биологии, английском. Наконец его просто исключили, и он к ужасу отца присоединился к турне серфингистов. Он вспомнил про письмо Эдисона, которое пришло в тот момент, когда он соревновался в окаянно холодных австралийских водах. Ему еще расквасили физиономию недружелюбные местные парни. В письме говорилось: «Если ты решил погубить свой разум, сын, то, будь уверен, не замедлит пропасть и тело. С любовью и разочарованием, отец».

Кристобель нахмурилась и опять рассмеялась.

— Совсем как мой папа. Им всегда хочется, чтобы мы делали то, что хочется нам, покуда это совпадает с тем, что хочется им. Они стараются. Мой был чрезмерно строг с Майком, моим братом. И когда Майк не рассчитал с наркотиками, это разорвало отцу сердце.

— Твои родители живы?

Она покачала головой.

— Одна я осталась. Не говори, что сожалеешь. Я ненавижу эти слова. Просто положи мне ладонь на лицо, как ты это делал.

Фрай прикоснулся к ней. Он пододвинулся ближе, но не очень близко. От нее так хорошо пахло. Она продолжала смотреть на него. Долго он просто держал свое лицо рядом с ее лицом, вдыхая ее дыхание и запах ее кожи. А чем пахну я, спрашивал он себя, морской водой? Когда он придвинул к ней свои губы, она отвернулась. Тогда он поцеловал ее в ухо. Она прижалась к нему. Она дрожала.

— Что-то начинает. А я не хочу, чтобы что-то начиналось. Не для этого я здесь.

— Да, для этого.

— Ты просто приласкай меня, Чак. Легко, как будто… Я… Я безумно рада, что ты жив, что ты здесь, со мной.

Он так и сделал, довольно продолжительное время, пока не отлежал плечо, а рука, которой он гладил ее голову, отяжелела и устала. Дважды он начинал ей рассказывать о туннелях и о том, что они там нашли, но оба раза останавливался, не смея тащить этот ужас в залитую солнечным светом комнату Кристобель. Лучи рвались в окно и нагревали ее волосы. Бластер, не поднимая головы с ложбины ее талии, посмотрел на Фрая, зевнул и опять закрыл глаза. Фрай слышал извне грохот прибоя, а в уголке окна видел худосочные пальмы Хейслер-парка, понурившиеся вдали. Солнце парило оранжевым диском. Впервые за два дня он почувствовал тепло. Он тоже был рад, что остался жив и что находится рядом с ней. Некоторые вещи, подумал он, такие замечательные и такие простые.

Потом она целовала его, сперва легко, потом вовсю. Она придвинулась ближе. Положила руку к нему на шею.

Фрай внутренне повизгивал от восторга.

Но вот она села и скрестила ноги. Фрай сел напротив, разведя ноги, пододвинулся близко.

— Надеюсь, не настанет тот день, когда ты меня за это возненавидишь, — сказала она.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Нет, ты правда не понимаешь.

Он спустил бретельки ее лифа и стал целовать по кругу ее смуглые плечи. Под его ладонями грудь ее была мягка. Когда он снял лиф совсем, она глубоко вздохнула, и ее соски поднялись кверху, и он взял один кончиками зубов. Она откинулась назад, сцепив за спиной ладони. Приподняла ягодицы, помогая ему снять с нее шорты, которые были брошены на диван. Фрай смотрел вниз, на ее наготу, на ее красивое, плавное тело, на ровный загар ее живота с узкими белыми полосками на боках, потом — на темный клинышек между сильными, ровными бедрами. Бластер бросил на него озабоченный взгляд. Затем Кристобель подвинулась ближе и положила ладонь на его ногу, двигаясь выше — к песочной подкладке его купального костюма. Он помог ей снять его. Их губы сомкнулись, и она простонала. Отстранилась.

— Я не знаю, могу ли это сделать. — Она нежно прикоснулась к нему. — Вижу, что ты можешь.

— О да.

— Помедленнее.

Фрай уложил ее на бок и подвел ее бедра к себе. Поцелуй становился все более глубоким, он чувствовал солнечный свет на своей ладони, когда проводил рукой по ее плечам и спине, по ее ягодицам и ногам — сначала по внешней стороне, потом по внутренней. Она, к спокойному изумлению Фрая, оказалась очень даже готова к этому.

— О-о, Боже, — выдохнула она.

Он опять отыскал ее рот. Перекатил ее на спину и стал, опираясь на руки и колени.

Тут она отстранилась.

— Нет.

— Да.

Когда он попытался взять ее, она вдруг стиснула ноги. Напруженная плоть казалась стальной.

— Ладно, сладкая женщина, ладно.

Она запрокинула голову. Слезы бежали по лицу в уши и волосы.

— Это неправильно, — прошептала она.

— Это правильно.

Он сумел почувствовать, как она уступает желанию. Ее ноги раскрылись, живот вздрагивал. В тот момент, когда он прикоснулся к ней, Кристобель схватила его руки и оттолкнула его, увильнув из-под него. Она вела себя с непоследовательностью молодой кобылицы. Стояла в лучах солнца, прикрывая грудь. Посмотрела вниз на Фрая. На голове — овин, и слезы скатывались у нее по щекам.

— Я это ненавижу, — сказала она. Повернулась и исчезла в ванной.

Он посидел на полу минутку с членом, меланхолично указывающим на его собственный лоб, и недоумевал, что делать в подобных случаях. Она пустила воду. Ему показалось, что он слышит ее рыдания.

Он вошел в ванную, не постучав, и заключил ее в объятия. Она успела надеть шелковый халат. Фрай снял его с нее, и тот упал на пол. Он привлек ее ближе и стал ее укачивать, как когда-то его укачивала Хайла — туда-сюда, распластав ладони на ее спине и баюкая ее лицо у себя на груди.

— Все нормально, Крис. Забудь. Мы сделаем это, когда это будет правильно. Все нормально.

— Я не хочу это забывать, и это никогда не будет правильно. Я хочу тебя.

— Да?

Он проводил в спальню — гамму пурпурного и бледно-лилового, яркую, солнечную комнату. Они упали на кровать.

— Я хочу, чтобы ты знал одно, — сказала она, — это совсем не то, чего мне хотелось.

Она начала его гладить опять. Его поразила мысль, что она — противоречивое животное, но скоро он полностью отбросил всякие мысли. Потом она направила его, медленно, легкая дрожь, когда он вошел и погрузился так глубоко, как только было возможно, осуществив совершенную связь.

— О нет, — пробормотала она.

— О да.

Он позволил ей обрести контроль. Сначала она словно пробовала. Положила голову и закрыла глаза. Фрай пытался догадаться, какие зрительные образы проектируются на обратные плоскости ее век. Ее лицо было покрыто капельками пота. Волосы ее были повсюду. Затем возобладал древний ритм, и Фрай присоединился к ней, охотясь за тем местом в ней, где сходятся все нервы, где начинается детонация, где сердцевина взрывается и превращается, и посылает дельта-частицы удовольствия повсеместно до кончиков пальцев. Он ощущал, как это зреет в ней и в нем самом. Не было другого места на земле, которое он предпочел бы этому. Он приподнял в ладонях ее голову и поцеловал ее. Когда наступило, она дугой выгнула спину и заорала, и Фрай присоединился к этому крику, трясясь, всаживая все, что он был должен всадить, содрогаясь, когда его настигли конвульсии, казнясь электрическим ударом собственных нервов. Под ним раскрылись и расцвели лепестки высокого потенциала, мускулы напряглись, дыхание остановилось, острые ногти бороздили спину.

Они лежали, скованные экстазом.

Потом Кристобель сделала глубокий вдох — такой глубокий, что Фрай почувствовал, как рвется наружу ее сердце, когда поднялась ее грудь. Она расслабилась. Разжала пальцы. И опустила ноги на кровать.




Кристобель спала, когда Фрай высвободился и подошел к телефону, чтобы позвонить в вестминстерскую больницу — узнать, когда можно посетить Тай Нья.

Он смотрел на Кристобель, спящую в кровати, и испытывал отцовские чувства. Он улыбался и стоял там, просматривая краем глаза случайную подборку всякой всячины, набросанной на полку у телефона.

Забавно, подумал он, когда ты кого-то любишь, то любые мелочи, принадлежащие этому человеку, кажутся тебе важными: талоны, телефонные номера, две почтовых карточки Флориды с аллигаторами, старая фотография, несколько рекламных снимков Джима.

Его внимание привлек угол газетного фото, поскольку он видел этот снимок много раз прежде и знал, что на нем изображено.

Он был прикноплен там же, под расписанием городского досуга и списком местных ночных клубов. Виднелось меньше дюйма этого снимка, но он знал, как выглядит оставшаяся часть фотографии. Он отодрал другие бумаги и увидел себя в костюме обезьяны, ухмыляющегося как дурак, теснящего Загадочную Служанку к живой изгороди из цветущих мальв.

Господи, как я ненавижу это фото, подумал он.

Он посмотрел на Кристобель. А тебе зачем оно понадобилось?

А вы Чак Фрай, верно? Я видела вас на соревнованиях…

Может, она считает это смешным.

Может, она увидела фотографию, решила, что я молодец, и вырезала ее.

Может, это сделала не она, а Джим.

Дежурная на телефоне назвала ему часы для посещений. Он повесил трубку.

Ему было любопытно. Он взял адресную книгу Кристобель и раскрыл на «Ф». Нет Фрая. Ничего также под буквой «Ч». Он раскрыл на последней странице. Да, вот — «ЧФ», и его номер. А ниже адрес.

Она еще спала. Тупица глупо смотрел на него.

Есть ли у нее номер «Мегашопа»?

На «М» не было номера «Мегашопа», зато была бизнес-карточка, на которой было начертано: Май Нго Тан Тонг — Сайгон-Плаза.

Он закрыл книгу. Кристобель все спала. Он зашел в спальню, вытащил у нее из-под головы подушку и стал над нею.

— Зачем это у тебя на холодильнике моя фотография?

Она возвращалась из страны снов.

— Твоя фотография?

— Обезьянье дело. И откуда у тебя в книжке мой телефонный номер? Мы познакомились утром в понедельник, не так ли? Совпадение, верно? Случайность.

Она нахмурила брови, прислонилась к изголовью и натянула на себя простыню.

— Господи, Чак.

— Да нечего там, Господи. Что происходит?

Она твердо посмотрела на него, потом опустила глаза на кровать. Когда опять подняла взгляд, он заметил на ее лице гнев.

— Ты со мной переспал раз и думаешь теперь, что я — твоя собственность?

— Мне этого не надо, мне надо знать, зачем тебе понадобились мои данные, если мы впервые встретились три дня назад?

Она покачала головой, горькая улыбка появилась в уголках ее губ.

— Почему бы тебе просто не уйти?

— Не уйду, пока не получу от тебя ответ.

— Хочешь меня ударить? Может, тогда я заговорю быстрее.

— На это нечего рассчитывать.

— О чем ты подумал, Чак? Что я собиралась тебя соблазнить? Что я все это заранее спланировала? Где тебя искать, да? Какой твой номер? Где найти твой дом, чтобы принести цветы и открытку?

— Скажи мне правду.

— Я только что сказала.

Она опять опустила взгляд и закусила губу. Фрай видел, как по лицу ее скатилась настоящая слеза. Она смахнула ее уголком простыни.

— Прости, — сказала она.

— За что?

— За это. — Она посмотрела на него, потом — в окно. И с усилием сглотнула. — Ну что ж, вот и все. Можешь теперь уходить.

— Я слушаю.

— Чего ты хочешь? Признания?

— Конечно.

— Ты — высокомерный ублюдок, вот ты кто.

— Я никогда не смотрел на это с такой стороны. Мне просто хочется знать, что происходит. И что это за номер на Сайгон-Плазе?

— Ладно, ты это заслужил. Я… Я правда это спланировала. Я этого хотела. У меня уже несколько месяцев эта фотография. Я раздобыла твой номер и уже давно храню его в своей телефонной книжке. Я твердо решила пойти в то утро на Скалистый мыс. Это был не первый раз, когда я пришла туда. — Она опять вытерла лицо простыней. — Я видела тебя там сотни раз. Сначала я наблюдала за тобой из окна, потом купила бинокль. Ты был мужчина, но ты был далеко, и я могла видеть тебя, когда пожелаю. Я могла контролировать тебя. Ты не мог оказаться слишком близко. И, поверь мне, это чудесная возможность, после того, как… над тобой надругались. Я могла видеть тебя и в то же время быть на расстоянии. — Кристобель вздохнула и посмотрела на него. Он не мог вполне поверить в то, что происходило. — Загляни в стенной шкаф, Чак.

Фрай отодвинул скользящую дверцу. С иголочки новая Мега-доска стояла внутри, ни разу не использованная. Ценник до сих пор был не снят.

— Я надеялась, что войду в воду, когда там будешь ты. Я правда тебя там видела несколько раз. Думаю, ты меня даже не заметил. А рулоны там внизу, у моих туфель — это плакаты с твоими изображениями. А номер на Сайгон-Плазе — это магазин тканей, где я покупала шелк на платье.

— О! — Фрай чувствовал себя невиданным глупцом.

— Я правда не могла дождаться какого-то предлога, чтобы перебраться поближе к твоему дому. Я рисовала его себе как распутный и полный… не знаю чего. Я слышала, что это пещера. Когда я переехала после… после того, что со мной случилось, я начала собирать о тебе информацию. Я видела тебя на соревнованиях в Бруксе. Я знала, что ты женат, поэтому я ничего не предпринимала. Я вырезала твою фотографию, потому что… потому что это была твоя фотография. — Она всхлипнула и отвернулась. — Я думала, я все сняла. Забыла про эту Загадочную Служанку. Я просто глупая девчонка. Ты можешь теперь идти, Чак. Просто я хотела тебя, и вот, кажется, я тебя получила. Одного раза маловато, но все равно это было довольно приятно, не правда ли?

Фрай сел на кровать. Потом перекатился через спину и взял ее в объятия. Теперь она плакала вовсю, и он чувствовал, как ее теплые слезы струятся по его шее.

— Я страшно виноват.

— Уйди, пожалуйста.

— Прости. Я не должен был…

— И я тоже, Чак, не должна была. Не могу сказать, как я сожалею.

— Мы можем про это забыть?

— Я постараюсь, если ты постараешься.

— Господи. Ты спасла мне жизнь. Чего мне сейчас действительно хочется — так это заняться с тобой любовью.

Она придвинулась к нему ближе и прикоснулась к его лицу своими ладонями.

— Да, пожалуйста.




Глава 21


Два офицера полиции стояли перед палатой Тай Нья, когда туда подошел Фрай. Один сверил его имя со списком, другой рассматривал его водительские права, точно редкий манускрипт. Потом оба рылись в гостинцах, принесенных Фраем.

Фрай застал Нья, когда та смотрела в окно, устремив взгляд поверх тележки с цветами и записками. Комната была маленькая, белая, запах гвоздики витал на клиническом подслое больничного воздуха. Напротив кровати к стене был подвешен телевизор. Судя по картинке на экране, шла мыльная опера. Звук был выключен.

Она лежала, подоткнув под спину подушки. На коленях лежал блокнот, раскрытый на чистой странице, в руке авторучка. Она повернула к Фраю лицо, такое бледное и лишенное жизни, что он подумал, не умирает ли она.

— Чак, — промолвила она полушепотом.

Она поцеловал ее в щеку, сел и взял ее невесомую руку в свою ладонь.

— Нья.

— Это было очень странно, Чак. Мои мысли проходили сквозь пальцы, и я написала ваше имя. Потом ваше имя вошло в мои губы, и я опять заговорила. Это больно.

— Я польщен, что ты меня позвала.

Улыбка выдала себя, особенно в глазах.

— Когда я смотрю на ночь и вижу звезды, я думаю о нем. Как вы думаете, как далеко они, звезды?

— Мы все на одном небе, Нья.

— Но до них так далеко.

— Не надо торопиться. Вот. — Фрай дал ей сверток, который он наскоро упаковал в пещерном доме.

Нья притронулись к пакету, но пальцы у нее были слишком слабы. Фрай помог ей открыть сверток и поставил рядом с ней коробочку. Она достала серебряную цепочку с маленькой волной, взяла кулон в ладонь, цепочка покачиваясь, свисала между пальцами.

— Она имеет магическую силу, — промолвил Фрай.

— Правда?

— Нет. Просто я подумал, что тебе она понравится. Я сам ее смастерил. Такие вещицы были популярны несколько лет назад, когда я ее сделал. Самую первую я отправил брату, когда тот был во Вьетнаме. Предполагалось, что она будет защищать его и напоминать о доме.

— И как?

— По правде говоря, он ее передарил.

Она улыбнулась. Он помог ей надеть цепочку на шею. Она покрутила пальцами волну, потом разгладила больничный халат, чтобы кулон хорошо лег.

— Как вы думаете, Чак, это возможно — сделать пересадку мозга? Я уверена, что это опасно, но я согласилась бы на это добровольно. Подумайте, Чак. Никаких воспоминаний. Я бы выбрала мозг… например, коровы. Тупой, теплой, озабоченной лишь сеном и быками.

— Я бы предпочел, чтобы ты осталась женщиной.

— Но подумайте, быть пустой внутри. Когда прошлое — это прошлый час, а будущее — понятие, о котором ты не имеешь понятия. Вы попросите доктора Левина, сможет ли он сделать меня коровой?

Фрай улыбался, внутренне ужасаясь мертвенности ее глаз, медлительности движений, тому, как ее тело словно отдаляется от ее души.

— Нет, Нья. Он намерен сохранить твою личность. Если бы ты стала коровой, эта цепочка оказалась бы тебе не впору.

— Я всегда могу положиться на вашу логику, Чак.

— Вот, я еще принес тебе это. — Он положил на кровать папку со своими статьями. К каждой статье были приложены его заметки на данную тему, черновики интервью, записки, которые он делал для себя, перед тем как взяться за материал. — Я подумал, что у тебя есть время и ты сможешь прочитать эти заготовки, и поймешь, как они превращаются в статьи. Может, получишь какое-то представление о том, как собрать мешок информацию на тему, а потом урезать ее до размеров, с которыми можно работать. Пригодится для твоей будущей работы. Статьи не ахти — по правде, из-за одной меня уволили с работы — но ты сможешь увидеть сам процесс.

На этот раз она действительно улыбнулась: белые зубы и розовые губы.

— Вы уже усаживаете меня за работу, Чак.

— Не хочу, чтобы у тебя здесь возникли новые проблемы. Безделье, тоска и все такое прочее.

— Ну, я не была не совсем овощем на грядке. Это вам. — Она протянула ему сложенный лист желтой бумаги. Он увидел строки, написанные ее продолговатым, тонким почерком. — Можете прочитать сейчас, если хотите.
		Новая звезда появилась в эту ночь,



		Высоко в небе, и видят ее



		Только глаза, которым знаком ее свет.



		Здесь, где он однажды ступал,



		Под этим небом, не зная,



		Что скоро оно станет его домом.



		И пока я смотрела,



		Ее тонкие пальцы тянулись, чтоб коснуться других



		Сквозь тьму, которая толще



		Чем полуночный снег,



		И вместе образовать цепь



		Света, недоступного мне внизу.








— Это прекрасно. Это совершенно.

— Мой профессор поэзии сказал бы, что это отдает сентиментальностью.

— Он никогда не писал так прекрасно.

В дверном проеме появилось лицо детектива Мина. Фрай заметил его улыбку, потом он исчез.

— Он здесь бывает каждый день, — сказала Нья. — И из ФБР каждый день приходят. Сначала они задавали вопросы. А теперь, кажется, они здесь, чтобы не пускать репортеров. Было трудно уговорить их разрешить мне увидеться с вами, но я прибегла к эмоциям.

Фрай сел рядом с ней.

Она пересела повыше, теребя пальцами кулон.

— Чак, вы должны мне помочь. Мне нужно, чтобы вы помогли.

— Все, что угодно.

Нья отвернулась к окну и заговорила:

— Моя мама и сестры не вернулись в дом. Поэтому там вас никто не потревожит. В гостиной есть алтарь. Маленький, красный, рядом с пианино.

— Помню.

— Внутри алтаря, за фруктами, лежит одна вещь, которую я прошу вас уничтожить. Сожгите ее, сделайте это ради меня. И пожалуйста, не просите ничего объяснять.

Фрай задумался, изучая ее бледный профиль на белой подушке.

Нья потянулась за сумочкой, лежавшей рядом с кроватью, и подняла ее с некоторым усилием. К ключу который она передала Фраю, был привязан кусок красной пряжи.

— Этим ключом вы откроете дверь, выходящую в патио на заднем дворике. Прошу вас, будьте осторожны.




Фрай прошел во двор Тая через боковую калитку, обошел дом, подлез под желтой лентой, огораживающей место преступления. Предвечернее солнце пробивалось сквозь сдвинутые занавески. В доме было душно. Все выглядело точно так же, как ему запомнилось. Он глубоко вздохнул и почувствовал головокружение.

Жертвенник стоял на прежнем месте, с теми же фруктами и благовониями. Фрай опустился на колени и убрал апельсин, яблоко и мандарин.

Он резко повернул голову и встал, заслышав в кухне какие-то звуки.

Потом опять повисла тишина — невозмутимое молчание мертвых.

Он опять стал на колени и запустил руку в алтарь. Пусто. Лишь маленький квадратное пространство, грубое, некрашеное дерево. Он запустил руку поглубже и пошарил в дальних углах и под крышей маленького жертвенника. Липкая лента отслоилась, и ему в ладонь упала цилиндрическая коробочка.

Черная пластмасса с серой крышкой. Внутри полоска пленки с негативами. Он поднял ее против тусклого света. Всего восемнадцать кадров, переснят какой-то документ. Но мелкие буквы разобрать было невозможно.

Он свернул пленку и засунул обратно в футляр, который опустил в карман, затем положил на место фрукты.

Какое-то время он постоял в кабинете Зуана. Посмотрел на диван, запятнанный кровью, на стол. Из-за чего, спросил он себя, из-за чего же стоило это совершать?




При хорошем освещении в пещерном доме Фрай изучил негативы под лупой. Это была машинопись, выполненная на старой машинке, с пьяными литерами и отсутствующим верхом у некоторых букв. Машинистка отпускала клавишу верхнего регистра раньше, чем завершала удар, поэтому большие буквы нависали над строкой, словно хотели улететь прочь.

На восемнадцати кадрах было заснято шесть страниц с детальным описанием ежемесячных перемещений полковника Тхака, с описанием и грубой схемой его квартиры, а также воздушным снимком военного лагеря.

Фрай прочитал все подряд дважды. Оказалось, что Тхак проводил дома одну неделю в месяц, а остальные три в заключении. В лагере Тхак недоступен. Будучи дома, он находился в квартире почти все время. Спал в комнате в западном углу квартиры, мылся и брился в ванной с коном, выходящим на юг. В это время Тхак недоступен. Улица перед его домом слишком оживленная. Его дверь всегда под наблюдением.

Подчиненные в четыре часа пополудни ежедневно приносили продукты. Готовил Тхак сам. Ел один. В квартире был внутренний дворик, в котором он читал, если была хорошая погода. В это время Тхак недоступен. Ночью он смотрел фильмы о войне, делая пространные замечания в большом блокноте. Автор документа предполагал, что он работает над книгой. Ежедневно Тхак делал от пятнадцати до двадцати телефонных звонков, каждый из которых занимал не более двух минут. Два раза в неделю во время пребывания на своей квартире он получал проститутку. Всегда приходила одна и та же девушка, которую доставляли на одном и том же такси. Она оставалась на два часа, потом уходила. Автор документа отмечал, что по крайней мере один из людей Тхака постоянно дежурил перед входом в квартиру, а остальные выполняли различные поручения. Один охранник всегда спал на посту. Тхак никогда не оставался совершенно один. Все говорит о том, что Тхак у себя дома недоступен.

Рано утром во второе воскресенье каждого месяца Тхак совершал поездку в северном направлении на расстояние не более ста пятидесяти километров. За рулем автомобиля сидел один из его людей, Тхак находился на пассажирском месте.

Из-за крутого поворота дороги на двадцать первом километре за чертой Сайгона, машина Тхака сбрасывала скорость почти до нуля. Этот поворот находится в шестнадцати метрах южнее моста Ан Лок. На северной обочине дороги густой кустарник и пальмы обеспечивают надежное укрытие. Поскольку Тхак сидит на пассажирском сиденье, в этот момент он открыт. Если поездка совершается в благоприятную погоду, верх автомобиля опускают. Он совершенно открыт на двадцать первом километре. Он доступен в этом месте и в это время. Сейчас в этой местности велико сочувствие сопротивлению, поэтому будет возможен как подход, так и отступление. Дорога на Лок Нин не слишком перегружена.

Фрай прочитал документ еще раз, отметил для себя главные детали и сжег пленку в раковине.

Тхак, подумал он, с этой жуткой рожей. Автор книг, потребитель шлюх. Затворник, путешественник. Командир киллеров. Мишень.

Фрай смывал пепел и сажу, когда в дверь кто-то постучал. Он выглянул в боковое окно и увидел на крыльце Берка Парсонса. Берк, должно быть, заметил, как раздвинулись шторы: он вскинул голову на Фрая и помахал рукой.

Парсонс протопал по гостиной своими ковбойскими ботинками, держа шляпу в руках.

— Надеюсь, я тебе не слишком помешал нежданным визитом, Чак. Знаешь, у нас в Техасе для друзей держат дверь открытой. Если о визите предупреждают звонком, это считается оскорблением.

— Все в порядке. Я скоро собираюсь отправиться к родителям поужинать.

— Я на минутку. Ролли Дин Мак — причина моего вторжения. Я видел его после того вечера и замолвил о тебе словечко. Мне кажется, он как следует не подумал, когда отозвал свою рекламу из «Леджера». По крайней мере, мне так показалось по его поведению. Поэтому я ему сказал, что видел тебя, что ты хороший парень. Он, вроде, устыдился, что раздул из этой истории невесть что. Во всяком случае, он мне кое-чем обязан, я ему напомнил, и он сказал, что не против опять давать рекламу в «Леджер», если ты отвяжешься от его боксеров и перестанешь домогаться у него интервью. Я ему сказал, потолкуй с ним сам, но он не намерен с тобой разговаривать. Говорит, ненавидит репортеров. Поэтому я взялся выступить посредником. Он прямо раздувается от важности, если кто-нибудь делает за него его работу, так мне кажется.

Фрай протянул Берку пиво и сел.

— Что он хочет взамен?

Берк посмотрел на Фрая, как показалось тому, слегка бегающим взглядом.

— Взамен? Да, вроде, он ни о чем таком не говорил. Понимаешь, Чак, у нас с ним старые счеты. Он мне должен. Ну, я просто получил то, что причитается.

Фрай обдумал услышанное.

— Он собирается поговорить с Биллингемом?

— Сказал, поговорит. Так что ты на днях жди звонка. Конечно, если в «Леджере» хотят твоего возвращения.

Фрай улыбнулся.

— Спасибо, Берк. Теперь, надо полагать, я стал твоим должником.

Парсонс выпил половину пива и утер рот кулаком.

— Я безо всякого, по-соседски. Мы с Лючией живем в Лагуне, близ Серповидной бухты, всего в миле, ну в двух отсюда. Лючия и Эдисон работают над этим «Парадизо», так я понимаю, так почему бы не помочь Чаку?

— Лючия готовится к очередной поездке в Ханой?

— Случились перемены, Чак. Есть новости, которые сегодня вечером попадут на первые страницы газет. В семь об этом сообщат по всем нашим каналам. Лючия дала интервью «Президент». Думаю, ее виды на поездку немного изменились. Ты должен послушать радио.

— А что за новости?

Берк улыбнулся и крутанул шляпу на пальце.

— Не стану разглашать секрет раньше времени, как бы мне ни хотелось тебе помочь. Моя сестра — практичная дама.

— Догадываюсь.

Парсонс натянул шляпу и рыгнул.

— Знаешь, Чак, я целый год служил с Беннетом во Вьетнаме, мы почти подружились. А вернувшись в Штаты остались приятелями. Но с этим сукиным сыном в последнее время стало все трудней и трудней говорить. Никак к нему не пробиться. Если у тебя будет возможность, не мог бы ты ему объяснить то, что я никак не могу объяснить целую неделю.

— Что именно?

— Что я сделаю все, что смогу, чтобы помочь ему. Я не последний человек. У меня есть кое-какие возможности. Я умею доводить дело до конца. Я сказал ему это, но он посмотрел на меня свысока. Даже не стал слушать.

— Я скажу ему.

Парсонс направился к двери.

— Я предлагаю помощь, вот и все. Если Беннет не хочет, я и на пушечный выстрел не подойду. Человек имеет право на то, чтобы его оставили в покое. Ты просто передай ему мои слова, когда застанешь его в хорошем настроении.

— Сделаю, Берк. Еще раз спасибо.

— Давай подождем, посмотрим, выполнит ли Мак то, что обещал. Не верь обещаниям, пока не исполнятся. — Парсонс приподнял шляпу. — Увидимся.

В четыре позвонила Хайла с напоминанием о предстоящем ужине. Без малого в пять он, приняв душ, отправился на остров Фрай.




Глава 22


На всем протяжении по Корона дель Мар шел плотный поток автомобилей. Циклон с юга гнал не только волны, но также теплый, влажный воздух. С приближением вечера сырой бриз поднимался с юга, принося с собой легкое дыхание тропиков.

Ньюпортский полуостров в этот час был полон туристов и пляжников, большинство из которых стремилось из города, как только день переходил в прохладный вечер. На западе, в серой дымке висело тусклое, тяжелое солнце. Группа подростков стояла на автобусной остановке — с ластами, полотенцами, скейтбордами. Фрай понял, что ребята пропустили по стаканчику на 19-й улице. Волны чудовищные, а несколько местных храбрецов ищут себе на голову приключений с неясным исходом.

Он свернул на бульвар Бальбоа и поехал по узким улочкам к острову.

Дом моего детства, подумал он, и в голове вновь замелькали картины: игра в крокет на лужайке; серфинг на стрелке 19-й улицы; лютая головомойка от Эдисона, когда Фрай однажды утром погрузил всех своих друзей-приятелей в вертолет, чтобы подбросить их до школы; желтый трехколесный велосипед Дебби; Хайла на бесконечных вечерах и приемах, казавшаяся прекраснее любой кинозвезды; Дебби, досуха вытирающая его зубную щетку, после того как он ею воспользовался — для того, чтобы у Фрая возникли неприятности, когда Хайла устроит проверку; они с Беннетом, борющиеся на травке; они с Беннетом, пытающиеся прокопать подземный ход в Китай; они с Беннетом, засунувшие картошку в глушитель отцовской машины и ожидающие в можжевельнике взрыва, который погонит Эдисона в укрытие в страхе перед террористическим актом; они с Беннетом, мастерящие доски; отъезд Беннета в колледж, затем война; возвращение Беннета домой — на каталке, без ног — и дикий, нездешний блеск в его глазах.

Оттуда — в пещерный дом, подумал Фрай: время проходит, люди меняются, жизнь кончается.

Он застал мать на кухне. Фрай знал, что большую часть своего времени Хайла проводит за работой на кухне. Чем более беспомощной она себя ощущала, тем больше времени проводила на кухне. Это было убежище, наполненной домашней работой, которую можно было легко выполнять, не перегружая голову. Улыбка ее была пуста. Она подстригла волосы. Бросила взгляд на сына, потрогав место, куда Мин заехал пистолетом.

— О, Чак. Ты получил мою поздравительную открытку на день рождения?

— Чудесная.

— Мы отметим это сегодня вечером.

— Отлично. Мне нравится твоя новая прическа. Немного смахиваешь на панка.

— Говорят, что я похожа на Дэвида Боуи, но я не знаю, кто он такой.

— Это для него большая потеря.

— Да, я уверена, что это так. — Она отвернулась к рабочему столу, чтобы Фрай не заметил, как осунулось ее лицо.

Он положил руку ей на плечо, но она уклонилась и подавила дрожащий вздох, принудив себя успокоиться одним усилием воли.

— Папа в коттедже с собаками.

Она выпроводила его в коридор. Фрай повернулся и увидел, что она вернулась в кухню — к запаху жарящейся утки.

Фрай прошел по газону в отцовский коттедж, остановившись на минутку полюбоваться на солнце, которое начало садиться в можжевельники. Отдельные серые облачка проплывали по оранжевому, переходящему в синее, небосклону. Собирается буря, подумал Фрай: носом чую.

Как обычно, дверь в коттедж была заперта. Фрай постучался и подождал. Через несколько секунд дверь отворилась, на пороге стоял Эдисон. Его лицо словно обвисло, седые волосы были растрепаны, будто он только что пробудился после десятичасового сна, одежда была в беспорядке. В одной руке он держал стакан мартини и толстый фломастер в другой.

— Привет, сын. Входи. Я почти закончил.

Эдисон подошел к столу, вырвал листок и стал рассматривать написанное. Там говорилось: «Требование о выкупе поступит ко вторнику. 1200 час?» Фрай налил себе выпивки. За окном лаяли спаниели.

Отец жестом пресек вопросы и посмотрел на Фрая.

— Я ошибался. Никаких требований не поступило, а уже четверг. Должно быть, я и во всем остальном ошибался.

— Может, еще потребуют.

— Статистически, это плохие новости. Это означает…

— Я знаю, что это означает. Но только я в это не верю. Ты получил что-нибудь новое? Эрбакл нашел кого-нибудь из Дак-Конга?

Эдисон смерил его взглядом и устало кивнул.

— Ничего, о чем тебе нужно знать, сын.

— Значит, секреты продолжаются?

— В каждой хорошей организации делят на категории…

— Но мы — семья, а не ЦРУ.

Эдисон швырнул фломастер на стол и вздохнул. Фрай изучал крупное лицо своего отца — каким восприимчивым, каким наивным оно могло быть.

— Мы просто ходим кругами, не так ли, сын?

— Пожалуй.

Эдисон кивнул.

— Это случилось не сразу, ты знаешь.

— Все возвращает нас к тому дню, когда утонула Дебби, ты это хочешь сказать?

Эдисон поднялся, машинально налил себе еще мартини. Посмотрел на Фрая взглядом, сочетавшим с себе раздражение и печаль. Фрай не помнил, чтобы отец когда-то так на него смотрел.

— Прошу, не говори так. Нет, сын. Это возвращает нас к тем дням — а их было много, Чак — когда ты избрал другое направление, отличное от направления нашей семьи. Когда ты ступил на собственный путь и предпочел нас другим. Такой разрыв не наступает вдруг, в одночасье.

— Это не было другим направлением. Просто дорога была другая.

— Ты цепляешься к мелочам, Чак. Тебе никогда не хотелось быть частью «Фрай ранчо». Думаю, я способен это понять. Разве я был чересчур суров? Тебе самому никогда особенно не хотелось быть со своей семьей. Целых десять лет ты то был в турне с этой командой серфингистов, то занимался своим чертовым магазином. Что я тогда от тебя получал, ворох открыток? Да, сын, поправь меня, если я ошибаюсь.

Фрай посмотрел в окно на гавань и большие дома на полуострове.

— Я всегда пытался рассказывать тебе о том, что происходит.

— Я не знал, что ты занял третье место в Австралии, пока кто-то через три недели не принес вырезку из газеты. Целый месяц после соревнований я не знал, что ты стал вторым на Гавайях. Я не знал, что ты охотишься за женщинами на вечеринках в собственном доме, пока не увидел фото в той проклятой газете. Я даже не знал, что у тебя проблемы с Линдой, пока мне об этом не сообщил ее отец. Это ты называешь рассказывать о том, что происходит?

— Ты был против турне, папа.

— Но разве это означает, что ты мне был безразличен?

Фрай впервые в жизни начал смотреть на вещи с точки зрения Эдисона.

— Ты тоже сам был сыном. Знаешь, что это такое. Отцу рассказываешь о том, чем он, на твой взгляд, будет гордиться.

— Чак, чего бы я ни сделал в жизни, ни разу мой отец не подал виду, что гордится мною. Я не жалуюсь — просто констатирую факты. Чарльз Джеймс Фрай был черствым стариком. Так я думал тогда, так я думаю теперь. — Эдисон понюхал мартини и выпил. — Он унаследовал ранчо от своего отца, который, вероятно, был немногим лучше в этом отношении. Поэтому и я был с тобой таким же. Я не колеблясь повторю, что заниматься серфингом в качестве жизненной карьеры — это бросить псу под хвост свои таланты. Но это не значило, что я не уважал упорство, что я был против того, чтобы ты стал первым серфингистом в мире.

Фрай вспомнил письма Эдисона: «Нельзя оставаться всю жизнь таким инфантильным… Мы потеряли одного ребенка в морской пучине, пожалуйста, не будь второй жертвой… С любовью и разочарованием, отец».

— Забудем, папа. Каждый любит по-своему показывать характер.

— А что касается Дебби, сын… Я сожалею, и это не твоя вина. Я знаю, волны были очень большие. Я знаю, что она не первый раз встала на доску. Но это ты был с ней. Не Бенни, не я. — Эдисон посмотрел на сына. — Позволь мне тебе задать вопрос, Чак. Мы давно не говорили по-настоящему. С тех пор, как тебя перестало интересовать то, что происходит на этом острове. А теперь, когда похитили нашу Ли, когда твоя мать на пределе, а фэбээровцы уже меня просто достали и вообще все дерьмово, хуже не бывает — ты вдруг начинаешь кидать мне обвинения. Я не совершенен. Может, я не один год потратил на то, чтобы ты это понял. Но я выдохся. Так чего же ты ворошишь прошлое? Зачем теперь это?

Хороший вопрос, подумал Фрай. На какое-то мгновение он был обескуражен.

— Не знаю.

— И я так думаю.

Фрай отвернулся к окну. Самоанализ никогда не был его коньком. Но наступает момент, думал он, когда события пролетают быстрее, чем ты успеваешь их уловить. Наступает момент, когда хлопаешь крыльями, теряешь перья и раскрываешь дрожащие ладони, в которых ничего нет. Сидишь, наблюдаешь и хочешь что-нибудь сделать, но не знаешь что. Хоть что-нибудь. Все уходит. Дебби. Линда. Ли. То, каким я был несколько лет назад. То, какими мы все были.

Он думал о Зуане, о «Смуглолицых» в его пещерном доме, об Эдди Во, укокошенном на пороге собственного дома. Он думал о Дебби, угодившей в ту чудовищную волну — такой крохотной и хрупкой на маленькой доске, которую он сам для нее смастерил. У нее дрожали коленки, ноги такие тонкие, загорелые — и этот взгляд на ее лице, когда она смотрела на него, словно говорил: «На этот раз я выбрала волну не по силам, но я видела, как ты это делал, поэтому смотри, ты только посмотри…»

— Как бы то ни было, отец, мне не хотелось бы терять то, что осталось.

Эдисон оставался в молчании долгое время.

— Да будет так, сын.

— Я насчет Бенни, папа. Мне кажется, он до конца не понимает, в какие неприятности он угодил. Мне кажется, Ли похитили… за ее содействие. Вот поэтому и не было требований о выкупе.

Эдисон дугой выгнул бровь, затем посмотрел на свой блокнот на письменной столе.

— Я слушаю.

— Ты знаешь о Комитете освобождения Вьетнама? О поставках, которые они организуют за океан?

— Разумеется, знаю.

— А ты знаешь, что они переправляют оружие?

Эдисон покачал головой и улыбнулся.

— Это смешно.

— Но это правда. Я наблюдал, как они грузили вертолет на Парадизо. Там оружие, папа.

Эдисон встал и начал мерить шагами комнату.

— Продолжай.

— Ты слышал о полковнике Тхаке?

— Что за птица?

Фрай рассказал ему. О войне. О террористических актах и убийствах. Об отрубленных головах. О Зуане.

— Нас всего горстка, кто знает, что с ним случилось на самом деле, папа. ФБР хранит это в строгом секрете.

Эдисон сунул кочергу в холодный камин, поворошив пепел и прогоревшие угли.

— Бенни отправлял оружие тем, кто борется против Тхака. Ли была одной из тех кто обеспечивал этот канал. И я готов поклясться, что Тхак во время войны был в Дак-Конге.

Фрай кивнул.

Эдисон швырнул стакан с мартини в камин.

— Ну Виггинс, сукин сын! Ходил, тянул резину. Ладно, не делиться со мной своими версиями — это одно, но скрыть такое? Какие у него для этого причины?

— Официальное объяснение таково — народ, мол, испугается, если узнает, что в городе орудуют люди полковника Тхака. У них только один свидетель — женщина, продавшая черную материю — но, говорят, ей нельзя доверять. И то, что погибший автоматчик в войну был дак-конговцем, еще не говорит о том, что он работал на Тхака.

— Может, они и правы. Маленький Сайгон наглухо замкнется в себе, если люди зря впадут в панику. Но я все-таки задушу Лансдейла.

— Это не относится к его ведомству, папа.

— Все равно нельзя…

Фрай ждал продолжения, но его не последовало. Фрай еще несколько лет назад понял, что Эдисон в моменты наивысшего напряжения становился немногословен. Все прочее было просто бешенством и сотрясением воздуха в его стиле, его способом выпускать пар. Он подошел к большому планшету, подвешенному к стене и взял фломастер, по-прежнему висевший на шнурке. Под заголовком «ФБР (Лансдейл)» он написал: «Бюро знает о Тхаке, но держит при себе. Почему?» Он отошел на шаг, изучил свою запись и отпустил фломастер.

— Чак, я понимаю, что ты хотел сказать несколько минут назад. Хочу, чтобы ты знал — я постараюсь быть немного более откровенным. Подойди сюда, я хочу тебе что-то показать.

Эдисон провел его в заднюю комнату коттеджа, его рабочий кабинет. Среди чертежных столов и стульев стояла модель «Парадизо», как у Беннета, только более подробная.

— Это крупнейшее дело, за которое мы когда-либо брались, — сказал он. Самое прекрасное. Мы с Беннетом занимались этим проектом с нуля. Можно сказать, совместное предприятие. — Он стоял перед макетом и любовался им. — Посмотри, Чак, сорок тысяч акров лучших земельных угодий. Сейчас это просто холмы с коровами, но когда мы закончим, это будет лучшим местом на земле, где только живет человек. Ничего нет лучше, разве что наш остров.

Фрай разглядел жилые кварталы, гавань и отели, центр конного спорта с дорожками для верховых прогулок, гольф-клуб, вертолетную площадку, озера, городок магазинов. Эдисон сам спроектировал трамвайную линию, которая будет каждые полчаса доставлять жителей предгорья на побережье и обратно домой. Она будет работать от солнечных батарей.

— Я ведь с тобой ни разу не обсуждал детали?

— По правде, нет.

— Смотри, как здорово!

Фрай восхитился относительной простотой проекта и тем, что люди, которые будут жить в «Парадизо», получат вдоволь собственной земли. Эдисон постоял некоторое время, созерцая макет. Он словно ушел в себя, потом кивнул.

— Покуда я счастлив, — промолвил он. — Но еще много надо сделать.

— Тебе есть чем гордиться.

— И ты будешь этим гордиться, когда меня не станет. — Эдисон сел на стул и посмотрел на сына. — Потребуется привлечь множество людей, чтобы это довести до ума, чтобы это заработало. Разных людей, Чак.

— Грандиозный план, папа.

Эдисон вяло улыбнулся и сделал глоток спиртного.

— Наверно, придется привлечь изрядный капитал?

— Финансирование — это просто. Просто, однако сложно. Каждый не прочь поучаствовать в таком проекте. Все окупится наверняка. Фокус в том, как за всем проследить. Мы с твоим братом, разумеется, имеем контрольный пакет. Соответственно и основной капитал наш. Поэтому и «Парадизо» тоже наш. Я хочу сказать, это все наше, Чак. Семейное.

— В таком случае, каков участие Лючии Парсонс?

— Финансовое. И все. У нее и Берка нефтяные деньги, и теперь появилось место, куда они могут вложить часть своих средств. — Эдисон опять посмотрел на макет и быстро что-то записал для себя. — Лючия говорит, сегодня в семь вечера расскажут какие-то важные новости о пропавших без вести.

— Я видел, как вы с ней заходили в офис «Элит» в отеле.

Эдисон выпил, разглядывая Фрая через стакан.

— И что?

— Это Ролли Дин Мак из «Элит» потребовал моего увольнения.

— Его там не было, если тебе от этого станет легче.

— Откуда у Лючии ключ?

— «Элит Менеджмент» жертвует крупные суммы Комиссии по пропавшим без вести. Видимо, Берк и Мак приятели, или что-то в этом роде. Ну, ключ, и что? Подумаешь! Не начинай опять, сын.

— На боксе вы с Лючией выглядели по-приятельски.

— Правильно, мы и есть приятели. Партнеры. — Эдисон посмотрел на часы и шумно вздохнул. — Чак, я постараюсь тебя держать в курсе наших дел. Опять от Лансдейла, информация, которую ФБР не стало бы сообщать. Во вторник вечером они перехватили кодированную радиопередачу. И еще одну, вчера утром. Виггинс отослал пленку в Форт-Мид на расшифровку. Суть сообщения в том, что они захватили Ли и что их планы, связанные с ней, осуществляются как задумано. В ФБР не знают, кто отправил эту шифровку, кто принял и откуда точно она поступила. Радиопередатчик действовал где-то в районе Сайгон-Плазы, но он прекратил работу раньше, чем его успели запеленговать. Виггинс готовится сделать это во время следующего выхода в эфир.

— Донесение было на вьетнамском?

— Это очевидно.

— Значит, в Маленьком Сайгоне орудуют пришлые. Это люди Тхака — я в этом уверен.

Эдисон опять сердито глянул на планшет, словно тот предал его.

— Так, — тихо пробормотал он. И написал большими буквами: «Радист связывался с Тхаком? Местоположение передатчика».

— Спасибо, папа. За информацию.

Эдисон кивнул, лицо его смягчилось. Появилась улыбка. Фраю стало легче на душе. Потом он понял, что Эдисон на него даже не смотрит. Его отец вскочил и промчался мимо Фрая к выходу из коттеджа.

— Ай, вот и он! Иди сюда, сын.

Фрай обернулся. Эдисон стоял на коленях и обнимал Беннета. Из-за плеча Эдисона Фраю было видно, какое выражение лица у брата. Глаза были сумрачны, взгляд беспомощный, испуганный, жестокий.

Эдисон выпрямился в рост и помахал Фраю:

— В столовую, парни! Ужин готов. Найти и уничтожить!




Фрай предполагал, что его боевая позиция за столом должна находиться слева от Эдисона, справа от Хайлы, напротив Беннета. Он помнил, что так он сидел здесь за завтраком почти тридцать лет назад, на высоком желтом стуле с убирающимся столиком, и бросал вниз овсянку, чтобы посмотреть, как она будет шлепаться на пол. На мгновение он вызвал образы всех сидевших за столом тогда, даже старой женщины, которая готовила им еду. Эдисон с тех пор стал седым. Хайла высохла. Беннет лишился половины тела. А что я? Стал выше, но привычка швырять предметы с высоты, чтобы посмотреть, как они будут падать, осталась той же самой. Каждый раз, сидя здесь, я чувствую себя вновь ребенком.

Мауро, слуга, налил вина и положил еды, как он это делал уже два десятилетия. Хайла подняла стакан и выдержала паузу, хотя каждый, казалось, чувствовал, что за этим последует. Они выпили за Ли. Фрай наблюдал за отцом во главе стола, вставшим, чтобы разрезать утку. Серебряное блюдо сияло при свете люстры, подвешенной в столовой на такой высоте, что однажды Фрай запустил в нее шариком для пинг-понга, чтобы получить неоспоримое доказательство ее реального существования. Он два дня носил в кармане осколок хрусталя, яркий, точно кусочек солнечного света. Эдисон влепил ему затрещину, которую Фрай помнит до сих пор. Он поднял голову, чтобы посмотреть на отбитую хрусталинку, но теперь ее было невозможно найти, как раньше.

Эдисон закончил резать утку.

— Слышно что-нибудь о Линде, Чак?

— Я по крайней мере не слышал.

— Она вернется. От Фраев женщины никогда не уходили. Это было просто невозможно.

Фрай посмотрел на мать, изображая искренность.

— Мы все обговорили. Все кончено.

— Сука блефует, Чак.

— Эд!

— Хайла! Нельзя публично втаптывать жену в грязь и ждать от нее благодарности, ты согласна? Линде требуется какое-то время, чтобы прийти в чувство.

— У Чака новая… подруга, верно, сын?

Фрай почувствовал слабую, но растущую потребность придушить отца прямо здесь, за обеденным столом.

— Ее зовут Кристобель Страус. Мы виделись всего несколько раз.

Хайла сидела, чуть опустив плечи. Глаза смотрели многозначительно, умоляюще.

— Правда?

— Она тебе понравится, мама.

— Ты женатый мужчина, Чарльз.

— Я это знаю.

Над столом повисло молчание. В наступившей тишине Чак выпил вина. Звон серебра стал непереносимым.

— «Мега» будет теперь продавать товары для женщин, — сказал он.

Хайла охотно ухватилась за новую тему.

— Что-нибудь симпатичное, да, Чак?

— Мегасимпатичное.

— Я по-прежнему нахожу, что название твоей фирмы смахивает на бомбу, — изрек Эдисон. — Мегатонна. Смените название — вот мой совет вашему отделу маркетинга, если они не способны на большее.

Фрай заметил, что Беннет салфеткой смахнул улыбку. Мауро наполнил его винный бокал из бутылки с мартини.

— Мы не можем сменить название, папа. Мега — это мой девиз.

Хайла послала Мауро за вином. Она посмотрела на Чака с таким законченным выражением печали, что тот был вынужден отвернуться. Она расстраивается из-за Линды куда сильнее, чем я. В последовавшей тишине Фрай почувствовал, как все в мыслях оставили его и переместились через стол напротив, к его брату. Беннет был поглощен добавкой и очередным стаканом джина.

Когда ужин подошел к концу, Хайла вынесла именинный пирог — украшенное шоколадом произведение с танцующими свечками. Она запела. Эдисон улыбнулся на свою благоверную. Фрай и Беннет сообща приступили к обряду задувания свечек, которая заканчивалась — как это бывало уже много лет — с последней свечкой, прекратившей бороться за жизнь. Эдисона опять, как в прежние времена, развеселила эта бесхитростная выходка. Хайла подняла бокал.

— За двух самых прекрасных сыновей, которыми Господь мог наградить женщину, — произнесла она. — У вас обоих впереди лучшие времена. С днем рождения!

Она склонила голову и вслух помолилась, прося у Бога наставничества и помощи, прощения и искупления, возвращения Ли и Линды.

Мауро внес поднос с подарками, упакованными в блестящую обертку, отражавшую серебро. Фрай получил электронные наручные часы, которыми немедленно завладел и стал развлекаться Эдисон, и игрушку, изготовители коей гарантировали, что она увеличится в размерах в двести раз, если ее бросить в воду. На упаковке было написано «Жучок-великан». Фрай с легким трепетом подсчитал, что эта штуковина вырастет до шестнадцати футов — больше, чем вся его кухня. Что если сделать по тому же принципу доску для серфинга, чтобы носить ее в кармане, пока не понадобится? Он обдумывал перспективы рынка для такого товара, пока Беннет разворачивал свой подарок — такие же электронные часы и пластикового водолаза с таблетками, предназначенными для образования пузырьков, выходящих из его маски. Мауро принес большой бокал воды, куда Беннет опустил водолаза. Некоторое время все сидели, наблюдая шипучую реакцию. Казалось, она будет длиться вечно.

Мауро подал кофе. Эдисон посмотрел на часы.

— Господа, а не перейти ли нам в кабинет? Сейчас буду передавать важные новости, которые нам всем стоит посмотреть.

Они расселись вокруг любимого телевизора Эдисона с большим экраном. Хайла притушила свет. Эдисон переключился на канал Эй-Би-Си. Программа предварялась специальным выпуском новостей. Питер Дженнингс был хозяином в студии. Рядом с ним сидела Лючия Парсонс. Выглядела она на тысячу долларов. Дженнингс поприветствовал телезрителей и сообщил, что правительство Вьетнама сделало беспрецедентный и «возможно, исторический» шаг: они просили американскую сторону через спутник передать в прямом эфире заявление президента Госсовета Вьетнама господина Труонг Ки. Труонг сказал, что заявление будет представлять особый интерес для Запада. Дженнингс добавил, что президент Соединенных Штатов лично проследил, чтобы спутниковые каналы обеспечили эту передачу. Дженнингс предположил, что темой заявления станут американские военнопленные. Он дал слово Лючии.

Та кивнула. Почти умиротворенно, отметил Фрай.

— Думаю, Питер, что президент Труонг посвятит выступление именно этой теме.

— О, Господи, — вырвалось у Хайлы.

Эдисон мрачно посмотрел на телевизор.

Беннет сидел на диване, скрестив руки, и молчал.

— … Насколько вам известно, Комиссия по пропавшим без вести лоббировал вьетнамское правительство через вьетнамских посредников почти два года. Скажу прямо, Питер. Мы все надеемся, мы все сейчас буквально молимся, чтобы наши усилия не пропали даром.

Дженнингс предупредил, что компания Эй-Би-Си обеспечит синхронный английский перевод во время обращения президента. Затем появилось лицо Труонга.

Картинка была нечеткая, почти черно-белая. Президент сидел за простым письменным столом, перед ним стоял лес микрофонов, сзади был растянут вьетнамский флаг. Он поморгал от света софитов. Это был худой, суровый, седой человек. Не улыбнувшись, не перелистав бумаги, без всяких видимых приготовлений он начал говорить. Голос переводчика имел сильный акцент.

— До сведения вьетнамского правительства было доведено, что некоторые американские солдаты живы и пребывают в нашей стране. Их местонахождение было обнаружено после упорных поисков в отдаленных провинциях. Они удерживались первобытными племенами, которые не знали о нашей национальной победе и думали, что мы по-прежнему находимся в состоянии войны с Америкой. Вьетнамский народ выражает желание, чтобы эти люди были отпущены на свободу и возвратились домой или отправились в любое другое место по их выбору. Вьетнамский народ в настоящий момент занимается подготовкой этой акции. Вьетнамский народ — миролюбивая нация. Это мы хотим продемонстрировать мировому сообществу. Мы не идем против истории. Через Комиссию по пропавшим без вести мы хотим сотрудничать с миролюбивым американским народом ради своевременного возвращения этих людей. Их точное число нам неизвестно. Скоро начнутся переговоры. Мы просим американскую сторону только об одном предварительном условии переговоров: прекратить все поставки террористическим группам, орудующим на вьетнамской земле. Долее мы не можем терпеть насилие в нашей суверенной стране, поддерживаемое из Америки. Как всегда, Социалистическая Республика Вьетнам будет бороться за мир для свободных людей во всем мире. Мы говорим «добро пожаловать в Ханой» участникам переговоров из Комиссии по пропавшим без вести и ограниченному числу представителей американского правительства. Наша нация желает и далее играть роль проводника мира и свободы во всем мире.

Президент Труонг уставился в камеру, затем пропал. Его сменили возбужденный Дженнингс и Лючия Парсонс со слезами и улыбкой в глазах.

— О, Эд! У нее получилось!

— Проклятье, я знал, что она это сделает!

Беннет посмотрел на Чака.

Фрай покачал головой и усмехнулся. Он обнял маму. Он чувствовал себя счастливым, но еще более: ощущение свободы и чувство облегчения, словно с плеч сняли груз, о котором он даже не подозревал.

Голос Дженнингса вновь заявил о себе: «Пока продолжаются переговоры… но сколько именно — не установлено… в каких условиях находятся эти люди… какие шаги должно предпринять американское правительство, чтобы облегчить участь… беспрецедентное сотрудничество… непонятно, на что намекал президент Труонг, говоря о „поддерживаемом из Америки терроризме“… многое зависит от способностей Лючии Парсонс найти общий язык с Ханоем… день торжества и радости… исцеление души нации… будем ждать ответа нашего президента… через минуту мы вновь с Лючией Парсонс… а теперь…»

Хайла встала.

— За это нужно выпить шампанского! Мауро!

Они выпили шипучего напитка и продолжали наблюдать за экраном в молчании. Фрай удивлялся спокойствию Лючии Парсонс, ее непринужденной грации перед многомиллионной аудиторией. Дженнингс спросил ее о так называемом «терроризме», о котором упомянул Труонг.

— Питер, я думаю, есть группы, некоторые из них сосредоточены в Апельсиновом округе, в Калифорнии, чьей необъявленной целью является свергнуть правительство Вьетнама. Я не специалист в этом вопросе, но я слышала разговоры об этих людях. Пора им прекратить всякого рода деятельность, которую можно истолковать как «террористическую», чтобы мы могли вернуть наших ребят домой. Мы можем только призвать к их совести.

Беннет пулей вылетел из комнаты.

— Бенни! — крикнула ему вдогонку Хайла. — Еще шампанского?

Фрай вслед за братом вышел из дома, пересек огромный зеленый задний двор и спустился к причалу. Беннет завел вельбот Эдисона, увеличил обороты двигателя и начал отвязывать канаты от крепительных уток.

— Куда ты, Бенни?

— Садись!




Глава 23


Они вывели вельбот Эдисона от причала, пересекли темные воды гавани. Вокруг них подпрыгивала и плескалась кефаль — бледные кометы в черной воде. Воздух был теплый. Фраю казалось, что пахнет Мексикой. На небе ни звездочки. В любую минуту может начаться дождь, подумал Фрай. Вымокнем до нитки. Он управлял двигателем, а Беннет сидел на носу и смотрел на Фрая. На полпути между островком отца и островом Ньюпорт Фрай заглушил мотор.

Беннет внимательно посмотрел на Фрая.

— Я хочу, чтобы ты кое-что знал и кое-что сделал. Мне непросто говорить с тобой об этом, Чак. Порой я поступаю не лучшим образом. Во-первых, прости, что ничего тебе не рассказывал. Я не хотел, чтобы и ты был вовлечен в эти дела… В мои дела. Но не всегда получается так, как хочешь.

— Не всегда.

— Чак, когда похитили Ли, я словно во второй раз потерял ноги. Мне показалось, что их у меня отняли и больше никогда не вернут. Если мы ее не вернем, я здесь не останусь.

— Ты хочешь сказать, уедешь куда-нибудь?

Бенни помедлил.

— Не совсем так.

Фрай при тусклом свете луны перехватил взгляд брата — и по блеску его глаз, по тревожным морщинам на лбу, по тяжело сомкнутому рту понял.

— Не делай этого, Бенни.

Беннет вытащил сигарету и закурил. Дым повис на вельботом, затем его разогнал порыв ветра.

— Я не причиню хлопот, Чак. После меня не останется неоконченных дел. Если по какой-то причине я не смогу все это довести до конца, я хочу, чтобы ты сделал все что можно для Ли. Она сильная, только ее нужно направлять. Она участвует со мной на равных в проекте «Парадизо», но папа может ее сожрать.

— Ладно. Конечно. — Фрай сел поглубже и стал смотреть на рыбака на дальней пристани. Тот плотно прижал локти к бокам, надвинул шляпу и наклонил удочку к самой воде. — А что, есть причины думать, что тебе не довести дело до конца?

Беннет выдохнул облако дыма.

— Все сейчас… под большим вопросом. Де Кор — человек ЦРУ. Мы три года нелегально получали деньги из этого ведомства. Полгода назад де Кор перестал нас субсидировать. Сказал, что у администрации изменились предпочтения. Я не верил в это.

— Но почему?

— Ты только что слышал по телевизору. Ханой готов сотрудничать с Комиссией по пропавшим без вести. Де Кор говорил о том, что идут какие-то переговоры на высоком уровне и что их помощь будет прекращена. Он не сказал, с кем ведутся переговоры, не сказал, насколько высок уровень. Теперь я знаю. И он был непреклонен. Он даже не хотел, чтобы я нашел другой источник финансирования. Он хотел, чтобы мы свернули всю нашу деятельность. Ханой опять взял нас за яйца, а наше правительство послушно идет за ними — как скот в загон.

— Что ты ему сказал?

— Послал в задницу.

— Значит, ты снял на видео момент передачи денег Нгуену на тот случай, если де Кор попытается повесить на тебя всю ответственность? Таким образом ты сможешь доказать, что в эти дела вовлечено правительство.

— Совершенно верно. Вот почему ему так необходимо заполучить эту пленку. Вот почему он принес фотографии Мину — чтобы полицейские сделали свое грязное дело, если до этого дойдет. Мин — простой сыщик, он честный, но его могут использовать. Вот почему этот парень заставил Лоуренса устроить погром в твоем доме. Теперь мне ясно, что Лоуренс — это еще одна пешка, которую заслали в Маленький Сайгон, чтобы отмазать правительство.

— Пешка, к услугам которой генерал Дьен. Теперь все встает на свои места.

— Чак, эта пленка служила мне как бы защитой. План был таков: снять с нее копию, положить обе кассеты в надежное место, чтобы передать их на телевидение, если со мной что-то случится. Но все произошло так быстро. Я думал: сделаю это завтра, сделаю завтра. Ну что ж, завтра наступило, Ли грубо похитили, и самое лучшее, что мне оставалось — это передать пленку незаинтересованному лицу — тебе. Если Лоуренс передал ее де Кору, то в моем парашюте образовалась большая дыра.

— Если бы правительство хотело перекрыть канал поставок — стали бы они выводить Ли из игры?

Беннет покачал головой.

— Они вывели бы из игры нас обоих. Де Кор защищает свое ведомство, он просто выполняет свою работу. Но они никогда не поступили бы с Ли подобным образом. Есть гораздо более простые способы.

— Ли — какова была ее роль в этом деле?

Беннет съежился под пиджаком, затягиваясь сигаретой.

— Де Кор снабжал нас средствами для главных операций, но основная масса направлялась прямо в Швейцарию. Ли совершала поездки в Цюрих, чтобы расплатиться с нашими людьми, которые действую там. Помнишь, она всегда брала с собой кассеты? На них были записаны песни, новости, пропаганда, но еще шифрованная информация. Явки, места высадки десанта, контакты во Вьетнаме, время, даты, адреса. Планы по координации вооруженных выступлений и террористических актов были зашифрованы в самих программах — в порядке следования песен, в первых буквах названий — и тому подобное. Мы все устраивали заранее. Ли не точно знала, что планируется, пока не приезжала туда и не прослушивала записи. Таким образом, если бы ее поймали, организация в целом не пострадала бы. Ли, собственно говоря, не являлась составной частью сопротивления — она функционировала как ключ к шифру.

Фрай попытался уложить в голову эту информацию. В новом свете предстали некоторые известные ранее подробности.

— Кто, кроме тебя, знал, что эта пленка находится у меня?

— Доннел. Нгуен Хай. И Ким, девушка, которую ты подвозил на аэродром.

— Выходит, один из них — предатель?

Беннет кивнул.

— Один из них.

— Может, Ким? Но если это она, что будет с Подпольной армией? Неужели она выведет их на след, выдаст всю сеть?

Беннет вздохнул.

— Она отправилась во Вьентьян. Предполагалось, что она свяжется с нашими людьми, и через территорию Таиланда проникнет в Кампучию. Оружие, которое мы отправили из «Парадизо» будет ждать в деревне, контролируемой Красными Кхмерами. О ней ничего не слышно, Чак. Тишина. Мы получили подтверждение, что вчера Тхак был на месте. И это убеждает меня в том, что история Виггинса о его якобы домашнем аресте является выдумкой. Но молчание Ким означает или то, что ее держат на мушке, или то, что ее предали, и моих людей сейчас, пока мы здесь сидим, уничтожают.

Фрай задумался.

— Что хорошего сделала Подпольная армия? Что они совершили?

— Многое, Чак. Они транслируют программы по подпольному радио прямо на Ханой. Вербуют разочаровавшихся. Собирают под свои знамена крестьян, чьи деревни были уничтожены коммунистами. Взрывают мосты, нападают на склады. Выматывают кишки регулярным войскам.

— Не так уж много.

Беннет посмотрел на брата.

— Так же начинал Хо Ши Мин. Так вызревают революции. Вот почему Ханой бросает на нас отборные силы. Вот почему они развязали руки Тхаку в действиях против нас.

— Радиопередатчик работал на Сайгоне-плазе. Они говорили с Тхаком?

Беннет кивнул.

— Это мое мнение.

Фрай дал немного газа, направил вельбот на тихую отмель, за которой начиналось глубоководье. Они вошли в гавань по проливу. Проплывая мимо шейки полуострова, Фрай видел огни больших ресторанов, отражающиеся в спокойной воде, слышал смех и музыку с прогулочных катеров. Большая компания в патио Морского вокзала подняла бокалы и помахала.

Беннет посмотрел сначала на них, затем на брата.

— Сейчас для нас ключевая фигура — это полковник Тхак. Если Ким работает на него, то вся Подпольная армия будет превращена в кучу мяса.

— И ты планируешь убить его на двадцать первом километре?

— Откуда ты это узнал?

Фрай рассказал ему о просьбе Нья, о пленке, которую он обнаружил.

— Я сопоставил это с тем, что ты говорил у себя в офисе во вторник вечером. По телефону.

Беннет резко выпрямился, на его лице появилась улыбка.

— Мне давно надо было тебя привлечь, братишка. Ты хороший воин. — Улыбка сошла. — Мы пробовали достать его не один раз. Безуспешно. Попытаемся еще раз. Завтра вечером. В девять, время калифорнийское.

— И если получится?

— Я могу с этим завязать. По крайней мере, на время. Мне тоже хочется, чтобы наши пленные возвратились домой, если там вообще остались пленные. Подозреваю, это какая-то игра, которую ведет Ханой — не думаю, что во Вьетнаме остались американцы, которые находятся там против воли. Но если так, мне не хотелось бы становиться у них на дороге.

Фрай в который раз удивился на человека, что сидел напротив, на его страсти и тайны, на его планы и идеи. Одной рукой он сдерживает ЦРУ, другой — полковника Тхака, стараясь уничтожить врагов на другом полушарии. Бенни, у тебя всегда своя повестка дня. Ты никогда не сдаешься. Ты не знаешь, когда остановиться. Если копнуть поглубже, то это самая главная наша общая черта.

Темные волосы Беннета растрепал бриз. Некоторое время он стоял спокойно, держась за планшир. Культи ног для равновесия находились на середине скамьи. Он поднял взгляд на ресторан, мимо которого проплывал вельбот. Его лицо осветил бледный свет. Во время долгого молчания начал идти дождь, застучал по обшивке вельбота. Вода в гавани закипела. Беннет устремил взгляд в прошлое.

— Был такой вечер, как сейчас — шел дождь, воздух был пьянящий. Тысячи оттенков зеленого. Все понурилось, замедлилось. Ты не поверишь, через что я прошел с Ламом и Ли. Я знал, что один из них повязался с Вьет-Конгом. Наши патрули перехватывались. Проклятые партизаны ускользали прямо перед нашим носом. Некоторые из донесений Ли оказались ложными. Но было неясно: или это она вводит нас в заблуждение, или сама получает дезинформацию? Кто из них? Лам или Ли? Или оба? — Беннет посмотрел на дождь Крупные капли барабанили по вельботу — водяная дробь по алюминиевой обшивке. — Я был в нее влюблен, и он ненавидел меня за это. Я видел это по его лицу. С Ламом можно было или быть другом, или ждать, когда он тебя угробит. Середины он не признавал. Я никогда не встречал парня, такого… однолинейного. Ты знаешь, кого я хотел бы видеть предателем — но откуда я знал? — Беннет покачал головой. — Поэтому я расставил свои ловушки. Я попросил Ли перебраться ко мне на базу. Я знал, что если Лам увидит, как она переезжает ко мне, он поймет, что я его подозреваю. И он решится на какой-то шаг. Наш маленький треугольник был сломан, Чак. И мне было больно это сознавать. Когда мы только начинали, у нас было все. Мы были друзьями, мы делали общее дело. Сведения, которые добывала Ли, были незаменимы.

Фрай направил вельбот в глубоководье. Теплый дождь промочил его насквозь.

— В условный вечер я ждал ее прихода. Я действительно не знал, что произойдет. Мне было не до того, чтобы думать об этом, чтобы проявлять осторожность. Когда я увидел, как она идет по тропинке, Господи, это было лучшее чувство на свете. Она вышла из зарослей бамбука и остановилась в нескольких шагах передо мной. Джунгли за ее спиной были черны и лоснились. При ней была гитара, корзина со шмотками, немного еды и тот самый узелок на спине. И все. Лицо ее было бело как мел. С нее падали капли. Она стояла передо мной, и я никогда не забуду, что она сказала тогда: «Бенни, у меня на спине кое-что есть». Лам передал мне этот узелок и велел нам развязать его вместе. — Беннет закурил еще одну сигарету, прикрывая ее от дождя ладонью. Фрай видел его лицо в оранжевом тусклом свете. — Подарочек от Лама, ну и дела! Я помог Ли снять узелок. Со всей осторожностью. По весу я понял, что он навернул туда столько всего, что можно было подорвать целый взвод. Я положил его в минную воронку, взял Ли за руку и отвел ее в хижину, которую приказал построить на отшибе. Я ввел ее в дом и помог ей устроиться. Все это время Лам не выходил у меня из головы. Он играл в ту же игру, что и я. Он использовал Ли. Разница была в том, что я любил ее, и поэтому хотел, чтобы она жила, а он любил ее и поэтому хотел ее убить, И меня вместе с ней. Поэтому я взял автомат, восемь солдат и поспешил к дому Лама. Я вычислил: у нас было пять минут форы.

Дождь изменил ритм, теперь это был устойчивый ливень крупных теплых капель. Фрай развернул вельбот по широкой дуге и взял обратный курс на их родовой островок. Океанская вода бурлила сильнее, над ее поверхностью поднимался туман.

Фрай посмотрел на Беннета, который швырнул за борт сигарету и удержался в равновесии, схватившись за планшир.

— Я не мог поверить своим глазам, когда увидел в его хижине свет. Сукин сын не спешил, упаковывая вещи. Но, разумеется, он удивился. Это было тяжело, Чак. На нем была цепочка, что я ему подарил, и я не понимал, как ему удалось обмануть меня. Я ему доверял, почти до самого конца. Если бы я оказался чуть более наивным, я бы развязал тот узелок и половина Донг Зу взлетела бы на воздух. Я что-то начал говорить, но не мог подобрать слова. Он стоял и смотрел на меня, словно ни хрена не понимая, что сейчас произойдет. Я приказал своим людям вывести его из дома. Приказал сержанту допросить его, потом поступить с ним так, как они сочтут нужным. Потом я вызвал саперов и велел им избавиться от узелка, если он сам собой не взорвется в ближайшие два часа. — Беннет плотнее закутался в пиджак. — Я вернулся к Ли и провел с ней некоторое время в ее новом жилище. Мы в первый раз занимались любовью. Для нее это вообще было впервые в жизни. Я ощущал силу, исходившую из меня и перетекавшую в нее, затем опять возвращавшуюся ко мне. Она была моей. Немного погодя я услышал, что поднимается вертолет, и понял, что они собираются с ним сделать. И Ли каким-то образом поняла. Она заплакала. Я не мог это перенести, Чак. Я оставил ее там, пошел в клуб офицеров и за какие-то полчаса выпил полбутылки виски. Ребята возвратились через несколько минут. Двое из них посмеивались. Лама с ними не было. Они сказали, что он не признался. Продолжал утверждать, что ни в чем не виноват. Вьетконговцы были просто кремень, Чак. Я видел одного парня, которого почти час держали привязанным к столу с электродами на яйцах, а он повторял: «Я не из Вьет-Конга, не из Вьет-Конга». Он просто помирал на том столе, изжевал в кровь собственные губы. — Беннет вздохнул. — Травма от случайного торможения — так мы называли это в шутку. Убивает не падение, а внезапная остановка.

Весь обратный путь к причалу они молчали. Фрай выбрался из вельбота и привязал его к пристани. Слил топливо из карбюратора и сунул подушки под сиденья.

— Почему ты никак не можешь забыть, Бенни? Война давно кончилась.

Косой дождь падал на фоне причальных огней, хлестал по столбам, молотил по песку. Фрай медленно шел рядом с братом.

— Ты что-то чувствуешь к Тай Нья?

— Да, конечно…

— Тогда у тебя есть крупица того, что есть у меня. Я женился на вьетнамке, Чак. Это стало частью меня. Мне нравится, как они любят. Как борются. Как страдают, но продолжают бороться. Мне нравится, как они выглядят. Когда я просыпался в наш медовый месяц — первое, кого я хотел видеть, была она. Она существовала для меня, она не давала мне погибнуть, Чак. И она по-прежнему хотела меня, когда я вышел из госпиталя — сильнее, чем прежде. Больше я ненавижу то, что мы проиграли, хотя могли победить. Мы почти были у цели. Может, когда-нибудь мы еще победим. — Беннет улыбнулся сквозь дождь. — Когда идет такой ливень, это очень похоже на те ливни. Я словно возвращаюсь назад. Я люблю это. И ненавижу.

Они прошли по небольшому пляжу. Беннет с трудом передвигался по песку. Потом поднялись на газон — склон идеальной зелени в темноте ночи.

— Ты входишь одним человеком, а выходишь совсем другим, Чак. Надеешься, что в один прекрасный день все образуется. И хочешь посмотреть в зеркало на собственные глаза, не стыдясь всего того дерьма, какого они насмотрелись.

— Да.

— Тебе этого никогда не понять, потому что ты там не был. — Они подошли к черному ходу в дом. Беннет остановился на пороге. — Теперь люди Тхака тянут из меня мозги. Это учебник психологии. Два дня назад я получил по почте пластмассовый вертолет. После этого они оставили у меня на крыльце игрушечного солдатика с отрубленной головой. Три бутылки этого шампанского. Тхак отсюда за десять тысяч миль, он просматривает досье на меня и подключает свои электроды. Сегодня утром они мне опять звонили. Тот же человек, что говорил со мной перед тем, как передать трубку Ли. Они потребовали два миллиона долларов в двух чемоданах.

— И это все?

— Дальнейшие инструкции последуют.

— Ты сообщил Виггинсу?

— Они в курсе. Завтра приготовлю наличные.

— Почему бы не отложить удар? Предупредить Подпольную армию. Это то, чего они добиваются. Может, они ее отпустят. Может, отпустят наших пленных.

Беннет улыбнулся.

— Завтра вечером не будет никакого удара. Мы собираемся взять его живым на двадцать первом километре. Или он прикажет своим людям отпустить Ли, или его убьют. Его жизнь в обмен на ее жизнь. К девяти вечера завтра Ли или будет на свободе, или оба они буду мертвы.




Глава 24


Дождь закончился так же внезапно, как начался. Он припарковался у дома и пошел в летний театр, где из-за дождя откладывалось начало праздничной мистерии. В городе пахло влажными эвкалиптами и брызгами океана. Как Кристобель и обещала, билет ждал Фрая в кассе.

Он занял свое место. Его немного знобило в еще не просохшей одежде. Живая картина на сцене называлась «Четыре Музы», как было объявлено в программе, и она представляла собой четырех выкрашенных позолотой женщин, расположившихся на отдых в стиле французской статуэтки шестнадцатого века. Женщины словно были подвешены в воздухе — даже с третьего ряда Фрай не мог понять, каким образом. Это придавало им какой-то неземной, сомнительный вид. Все задержали дыхание, по залу пронесся ропот. Ветер шелестел мокрой листвой деревьев вокруг амфитеатра.

Затем сцена погрузилась в темноту, и раздался усиленный микрофоном звучный баритон ведущего. Фрай заметил, как золоченые тела уплывают со сцены во тьму. Куда удаляются богини, когда заканчивается их рабочий день?

— Нам хотелось бы занять всего одну минуту, — говорил ведущий, — чтобы сообщить приятные новости тем, кто их еще не слышал. Комиссия по пропавшим без вести, базирующаяся у нас, В Лагуна-Бич, будет вести переговоры с Ханоем по поводу американских солдат, до сих пор находящихся во Вьетнаме. Мы от души поздравляем Лючию Парсонс и ее Комиссию. — Раздался взрыв аплодисментов и возгласы одобрения из публики. — Наша следующая картина основана на…

Фрай на минуту закрыл глаза и прочитал сбивчивую молитву, чтобы к ним вернулась Ли. Бенни погибает, подумал он. Что если его план провалится? Она была его целью, а Бенни всегда нуждался в какой-нибудь цели. Без этого он просто порыв, не сдерживаемый никакой оболочкой. Что он сказал, Бенни, когда возвратился из госпиталя в Мэриленде в Калифорнию — с молодой женой, своим новым телом, своей новой жизнью? Это она пронесла меня через это, брат. Она не просто женщина. Она мой бог.

Его муза. Свет на сцене медленно включался. Фрай поймал себя на том, что рассматривает одну из бронзовых статуй работы Фредерика Ремингтона в натуральную величину — ковбоя, пустившего коня в галоп по бескрайней равнине. Ковбой одной рукой сжимал поводья, другой — лассо. Ободок шляпы задирал ветер. Фраю даже слышался стук копыт. Публика затаила дыхание, и это было почти осязаемо.

Мгновенно подхваченный иллюзией, Фрай скрестил руки, осел на стуле и изо всех сил старался не думать ни о чем больше, кроме как спрашивать себя, не собирается ли этот ковбой поймать его корову.

Но было невозможно думать ни о чем другом, кроме Ли. Каковы твои шансы, Бенни, в этом рискованном предприятии? Не слишком велики. Но что может тебе помочь? Не удивительно, что ФБР старается запрятать подальше эту историю, в которой замешан Тхак — пока не разрешится вопрос с военнопленными. Ханой засылает террористов и в то же самое время вдруг обнаруживает оставшихся в живых американских солдат. Какая дипломатия.

Фрай очнулся от своих мыслей, когда ведущий пересказывал содержание апокрифа о Сюзанне, жене богатого иудейского купца, которая отправилась в свой сад совершить омовение. Оставленная служанками, она попалась на глаза двум старцам, потребовавшим от нее уступить им. В случае отказа, продолжал ведущий, старцы грозились заявить, что застали ее в прелюбодеянии с юношей — а за такую вину полагалось побитие камнями. Сюзанна отказалась, тогда старцы оклеветали ее перед местным судьей, и ее приговорили к смерти. Только разумность Даниила, который порознь допросил старцев и услышал две разных версии, спасла ее от гибели. Добродетель Сюзанны восторжествовала. Ожившая картина воссоздавала живописное полотно, изображающее Сюзанну в купальне под оком двух престарелых интриганов.

Когда дали свет, Фрай задержал дыхание и почувствовал, как его сердце в один миг растаяло. Кристобель стояла у бассейна в саду, готовая скинуть халат. Ее головка слегка вздернулась, как будто она только что услышала шорох, произведенный двумя соглядатаями, затаившимися за деревьями. Именно наклон головы показался Фраю таким трогательным, долгая нежная полоска от уха к плечу, белая от яркого света, отражающая голубую воду бассейна. Ее волосы были небрежно подобраны. Несколько выбившихся прядей пересекали лицо, почти скрывая глаза, опущенные вниз — невинные и одновременно недоверчивые. Что-то в посадке ее головы подчеркивало нерешительность и сомнение Сюзанны. Руки ее уже спускали халат — шея и плечи были уже обнажены. Фрай любовался скульптурной округлостью ее форм, безукоризненным совершенством ее спины и ногой, едва заметной там, где белая свободная материя разошлась от того, что Кристобель сделала шаг к воде. Фрай сперва не заметил притаившихся старцев, деревья, скамейку рядом с ней, на которой стояли три небольших сосуда и свернутое полотенце, а также двух служанок на заднем плане, идущих в дом. Ветерок шевелил ее халат, едва-едва, и еще Фрай видел, как прядь волос колышется на щеке. Дама, сидевшая рядом с ним, что-то шепнула ему, но Фрай не ответил. Он ненавидел слащавых безмозглых старцев, хотя чувствовал себя третьим в их компании. Есть у меня шанс переспать с вами? Он заерзал по стулу. Что за странное побуждение привело Кристобель к мысли участвовать в этой живой картине с ее мотивами плотских соблазнов, насилия, лжесвидетельства? О чем она думает сейчас, когда к ее телу прикованы глаза тысяч старцев?

На мгновение ему почудилось, что ее взгляд скользнул на него, но это была глупость. Ее нога была неуловимо прекрасна. Не простудится ли она? Тело ее было невесомо, а его мысли вдалеке, словно под гипнозом. Он мог просидеть так всю ночь. Но свет начал гаснуть, и Фрай с неподдельной грустью смотрел на то, как очертания Кристобель теряют отчетливость и растворяются, медленно пропадая в темноте.




Через час он встречал ее у служебного выхода. Волосы ее были все так же подобраны кверху, но теперь на ней было свободное синее платье, подпоясанное на талии. Рядом с ней шли двое мужчин, в которых Фрай предположил старцев. На лестнице Кристобель попрощалась с ними. Они подозрительно взглянули на Фрая и разошлись в разные стороны. Кристобель сошла по ступенькам, улыбнулась и раскрыла объятия Фраю.

— Ты слышал, что удалось сделать Лючии? Прямо не верится! Это лучшее, что я могла услышать сегодня.

— Это действительно так. У меня отвисла челюсть, когда я смотрел новости.

— И у меня… просто нет слов. Тебе понравилось мое выступление?

— Неплохо…

Она остановилась и искоса посмотрела на него.

— Из-за дождя мы задержались с началом и на сцене было так скользко.

— Это перевернуло мою жизнь, правда.

— Ты думаешь, я тебе поверю?

— Да. Выпьем кофе?

— Предпочитаю немного прогуляться. Столько стоять без движения, надо поразмяться.

Они пошли по Бродвею, по тротуарам, скользким от дождя и упавших листьев эвкалиптов. После шторма небо расчистилось, далеко на западе показались звезды. Машины шурша проезжали по бульвару. Фрай заметил, что термометр на здании банка показывает семьдесят один градус по Фаренгейту. Даже за два квартала от океана слышался рокот прибоя, а когда накатывала большая волна, тротуар вздрагивал и вибрация передавалась в мыски. Пальцам было щекотно.

— Чувствуешь? — спросила она.

— Да.

Она взяла его за руку. Фрай испытывал невероятную гордость от того, что шел по Бродвею с Кристобель, и тайно желал, чтобы все, кто когда-либо хотел ему зла, оказались бы здесь в минуту его торжества. Впрочем, он был бы скромен в миг победы: раздавал бы автографы, давал советы, подавал руку и прочее. Они перешли Приморское шоссе и по дощатому пляжному настилу направились в Хейслер-парк.

— Наверно, нелегко играть Сюзанну, учитывая недавнее прошлое, — заметил Фрай.

Она не отпустила его руки.

— Я показалась на пробы на пробы, и мне сразу предложили роль Сюзанны, — сказала Кристобель. — Я была в шоке. Потом поразмыслила, прочитала в библиотеке ее историю и решила, что это может оказаться своего рода терапией. Это все равно что тебе выйти в море, когда и волн-то настоящих нету. Только чтобы намокнуть.

— Ясно. Всему свое время. Первое представление далось нелегко?

— Хотелось бежать. Помогли аплодисменты. Все дело в том, насколько быстро ты перестанешь себя стесняться. Когда с женщиной происходит что-то в этом роде… понимаешь, я чувствовала себя… нечистой. Гнойной, замаранной. Но постепенно стыд перестает терзать. Время лечит. И ты опять окунаешь ноги в воду. И чувствуешь себя любимой.

— Ты была великолепна! Я смотрел только на тебя. — Фрай остановился и обхватил ее обеими руками. — Я раскаиваюсь в том, как поступил, что сказал. И в первый раз, и во второй.

— И я тоже. Раскаиваюсь в том, что ты раскрыл мою тайную страсть к тебе. Я собиралась все устроить по-умному, а теперь меня поймали с поличным.

Он поцеловал ее. Люди, идущие по тротуару, должны были их обходить, но Фрая это не беспокоило. Я совершенно теряюсь с этой женщиной, подумал он.

Она освободилась, отошла на шаг и посмотрела на Фрая.

— У тебя мрачный вид. Что случилось, Чак?




Они лежали на полу у него в гостиной, обдуваемые теплым ветерком. Она положила голову ему на грудь, он смотрел в потолок.

— Нельзя все держать внутри себя, — сказала она наконец.

— Знаю.

В следующее мгновение он раскололся. Рассказал о Подпольной армии, о видеопленке, о туннелях, о Эдди и Локе, Мине и Виггинсе, о том, как Ханой обнаружил военнопленных, о жестоком межконтинентальном состязании между Беннетом и полковником Тхаком. Он опускал детали из уважения к брату, к семье, и потому что сам чувствовал, что можно говорить, а что нет.

— В прошлое воскресенье вечером меня больше всего заботило то, как получить работу, — сказал он.

— Почему ты вечно думаешь, что должен все сам решить и все уладить? Сдается мне, ты взвалил на себя вину за все, что произошло. Это или глупость, или высокомерие, Чак. Ты это понимаешь?

— Черт возьми, ты что, Тони Грант?

Он почувствовал, как напряглись мускулы ее лица. Она лежала неподвижно.

— Прости, — сказал Фрай.

— Я тебя понимаю, Чак. Могу себе представить. Но что толку? Что толку есть себя поедом?

Он закрыл глаза, понюхал ее голову, лежавшую на его груди и почувствовал запах вымокших под дождем волос. Прислушался к машинам, проезжавшим по каньону Лагуны. Слышалось жужжание высоковольтных линий внизу, усиленное дождем. Потом показалось, что звуки упали на октаву, и все, что он слышал, — это слабый звон в ушах. Он мог его различать. Он мог различать ее. Мог слышать, как чайки орут над головой.

— У меня была сестра. Ее звали Дебби. Она была чудесным ребенком. На два года младше меня. Такая худышка, вроде меня. Милая улыбка. Волосы как солома. Веснушки. Сорванец. Из нее получилась бы хорошая женщина.

Кристобель провела пальцами по его волосам.

— Мы с ней во многом были очень близки. Ближе, чем с Бенни, потому что он был старше меня на целых пять лет. А ты знаешь, что такое старшие братья.

— Еще бы. Они тебя просто не замечают.

— Ага. Так вот, Бенни учил меня стоять на доске, а я учил Дебби. Волны были к нашим услугам. Мы жили прямо у моря, могли на велосипедах гонять по всему полуострову и знали, где самый крутой прибой. Все лето мы занимались только этим. Когда начинались занятия в школе, мы вставали в шесть, часок катались на доске, потом шли домой завтракать. А после школы опять туда же, если ветер не был слишком сильным.

— У нас с Майком были лошади. Очень похоже.

— Когда теперь я оглядываюсь назад, вижу, что она меня буквально боготворила. Меня. А я ее просто терпел, но братья обычно именно так и относятся к сестрам. Она всегда копировала то, что делал я — носила такую же одежду, стриглась, как я, перенимала словечки, которые я узнавал от друзей. Кажется, первое слово, которому она научилась, было «классно». Она как-то спросила у мамы, поставят ли ей на зубы скобки, когда она подрастет, потому что у меня на зубах в то время стояли эти чертовы штуковины.

Кристобель рассмеялась.

— А я одно время находила красивыми прыщи у Майка.

Фрай словно наяву видел, как Дебби едет рядом с ним на красном «Стингрее», волоча доску на тележке, которую сделал для нее Фрай.

— Если были сильные волны, я не брал ее с собой. Она начинала вопить, и я просил маму не выпускать ее из дому. Однажды я вернулся домой, покатавшись на утренней высокой волне на Ривер-Джетти, а Дебби размалевала краской из баллончика все мои спортивные плакаты. А потом как-то поднялся шторм, а Дебби исчезла из дому с доской и велосипедом. Я отправился на пятачок на Девятнадцатой улице. Волна десять футов, прет стеной, по четыре-пять за раз. Течение было таким сильным, что одного парня, который вышел на воду в районе Семнадцатой улицы, вынесло к пирсу только через четыре улицы. Страшно было смотреть. Ее велосипед был привязан цепью к мусорному контейнеру, а сама она уже вышла на воду. Ей было тогда одиннадцать лет. Я бросился следом. Мне пришлось пять минут ждать, когда кончится серия волн, чтобы выйти в море. Пена поднималась так высоко, что ни один простофиля не рисковал сунуться в воду. На берегу собрались фотографы и толпа зевак. Я отплыл и оглянулся. Мне показалось, что меня отнесло на целую милю. Дома выглядели как будто на картинках к «Монополии». Волна шла в двенадцать футов. Я никогда не видел ничего подобного. В море были Корки Кэрол и Рольф Арнесс — сын Мэта Диллона. Их фотографии, сделанные в то утро, до сих пор красуются в одном из серфинг-магазинов в Ньюпорте. У каждого бывает свой день испытаний. Это был наш день.

— Волны были такие же высокие, как позавчера у Скалистого мыса?

— По сравнению с теми волнами Скалистый мыс позавчера выглядел не опасней плавательного бассейна. — Фрай поежился. — Мне было тринадцать лет. Я с шести лет знал это место. Но, признаюсь, удалившись от берега, не на шутку струхнул. Дебби была от меня метрах в тридцати, мне было видно, как она побледнела. Я кричал, чтобы она возвращалась, но она уходила все дальше. Чем сильней я кричал, тем меньше она на меня обращала внимания. Наконец мне надоело кричать и пропускать волны, тогда я поймал волну. Это была вторая волна очередной серии, футов десять. И этот недомерок одним махом вынес меня на берег. Такой аттракцион не забывается. До сих пор помню. Тогда я впервые попал на обложку «Серфера».

— Не последний.

Фрай смотрел в потолок. Кристобель запустила руку ему под рубашку и провела по груди.

— Когда я вновь отплыл от берега, Дебби оставалась в море. Она улыбалась, как идиотка. Мое сердце делало кульбиты. И тут я увидел, как надвигается следующая серия. Самая большая за весь день. Пришлось грести как бешеному, чтобы пропустить первую волну. Потом еще две. Я посмотрел в сторону и увидел, что другие парни тоже гребут — мы напоминали армию муравьев, которые тащат веточку. Деб все быстрей удалялась от берега. Последнее, что я запомнил — как она ушла в замыкающую волну. Волна пугала своими размерами. Дебби сделала пару взмахов. И посмотрела на меня с таким видом, словно спрашивала: «Ну, как я?» Ее подняло ввысь, она старалась сохранить равновесие, но скорость была слишком высока, и она не удержалась. Волна с ней расправилась. Ее потащило вниз. Дебби падала, но не могла освободиться от волны, она была ее пленницей — маленькая девочка в черном непромокаемом костюме, влипшая в водоворот, словно муха в варенье. Ее доска опускалась вслед за ней по спирали. Я просто сидел и ждал. Когда смотришь на огромную волну с тыла, видишь тугие мускулы воды, все сметающие на своем пути, потом слышишь удар, потом чувствуешь, как мир содрогнулся, и наконец видишь пену, влетающую ввысь, точно гейзер. Я ждал этого момента, чтобы вытащить Дебби. Пять секунд? Десять? Не знаю. Знаю только, что я был там — в самой сердцевине — нырял с открытыми глазами и не видел ничего, кроме зеленых вихрей, везде где искал. Я выныривал, звал на помощь, и опять вниз. Потом со мной ныряли какие-то парни, и спасатели, через несколько минут раздался рев спасательной лодки, которую едва не опрокинуло новой волной.

Фрай закрыл глаза и увидел все это вновь — ясно, как в то утро, когда это случилось. Он ощущал жжение соленой воды, боль в горле, надорванном криками, холодный вязкий песок под пальцами, когда он ощупывал пустое, неподатливое дно.

— Ее нашли через двадцать минут, зацепившуюся за сваю пристани.

Они лежали молча. Фрай слушал, как внизу шумят машины. Еще он слышал ритмичные удары стереомагнитолы, доносившиеся с холма, из дома Денизы. Занавески колыхались от ветра.

— Это не твоя вина, Чак.

— Может. А может нет. Но я был последний, кто мог что-то сделать, и не использовал свой шанс. Я мог не выпускать ее из дома. Мог спрятать ее доску. Мог догнать ее и силой отвести домой. Была тысяча возможностей не допустить того, что случилось. Это никогда не произносилось вслух, но родители тоже так думали. Я видел это по их лицам. После того, как это случилось, все переменилось.

— Ты никогда с ними не говорил?

— Пробовал несколько раз. Не хотелось унижаться.

— Это не унижение, это борьба. Ты должен бороться, пока не сладишь с этими мыслями, пока они не оставят тебя в покое. Поэтому тебя пугает вода? И начинается головокружение, о котором ты рассказывал?

— Не знаю. Я думал, что это началось, когда я несколько месяцев назад ударился головой. Я думал, что это так, но доктор сказал, что со мной все в порядке. Теперь, под водой, в пещере или в туннеле, даже порой в постели, когда задернуты шторы — я не могу справиться с собой.

— Иногда требуется много времени, чтобы все прошло. Верь мне.

— Я верю.

— Я люблю тебя, Чак Фрай. Хочу проводить с тобой больше времени. Войти в твою шкуру.

Он посмотрел на нее, притронулся к ее лицу, заглянул в ее крупные карие глаза.

— Мне очень приятно слышать эти слова.

Она отвела его в спальню и закрыла дверь.




Они дремали, когда зазвонил телефон. Звонила Шелли из «Элит Менеджмент». Она заглянула в офис, чтобы захватить два «славных косячка», которые она забыла в своем столе. Отъезжая на машине от дома, она увидела, как туда подъехал Ролли Дин Мак.

— Он меня не заметил, поэтому я решила позвонить вам. Вы все еще хотите его видеть?

Фрай задумался.

— Пожалуй, да. А какая у него машина?

— Черный «Ягуар». Не слабо?

— Не слабо. Спасибо, Шелли.

Кристобель натянула одеяло и придвинулась ближе.

— Кто звонил?

Фрай объяснил. Кристобель сжалась от напряжения.

— Что-то не так? — спросил Фрай.

— Нет, все так.

— Хочешь поехать со мной?

Она посмотрела на часы, потом долго на Фрая.

— Мне надо идти. Завтра у меня утренняя смена.

— Как хочешь. С тобой все в порядке, Крис?

Она проворно оделась, повесила сумочку на плечо и быстро поцеловала его в щеку.

— Разве нельзя найти работу где-нибудь в другом месте? Брось выяснять отношения с этим самым Маком.

— Мне нравилась моя работа. Мне нравился «Леджер». И везде требуется пятилетний стаж. А у меня полтора. Кроме того, в «Элит» творится нечто странное. Мне бы хотелось выяснить, что именно. Было бы неплохо иметь дополнительную пару ушей и глаз.

— Не могу. Удачи тебе.




Черный «Ягуар» стоял перед зданием. Рядом с ним был припаркован длинный белый «Кадиллак». Окна в «Элит Менеджмент» горели. Фрай некоторое время посидел в машине, сочиняя историю для Мака: мне показалось, что это договорный нокаут, но я мог ошибаться. Я писал о ваших боксерах больше, чем кто бы то ни было. Давайте забудем о том поединке. Вы вернете свою рекламу, а я вновь получу работу.

О чем не стоит спрашивать, во всяком случае, пока, — так это почему у Лючии Парсонс есть ключи от вашего номера в «Шеррингтоне», и почему вы никогда не бываете на работе.

Фрай поднялся по лестнице и подошел к двери. Изнутри доносился голос, растягивающий гласные. Что-то было знакомое в этом голосе. Фрай задержал кулак за мгновение до того, как постучать в дверь. Вместо этого он решил подойти к боковому окну. Жалюзи разошлись как раз на такую щелку, чтобы можно было заглянуть внутрь.

Приемная была пуста. Но через открытую дверь в кабинет он увидел Берка Парсонса с телефонной трубкой у уха. Поодаль, скрестив руки, сидел генерал Дьен.

Никакого Ролли Дина Мака не было и в помине.

Парсонс повесил трубку. Через секунду телефон зазвенел опять. Он ответил, посмотрел на часы, повесил трубку и встал.

— Идемте, генерал.

Фрай скатился по ступенькам так тихо и так быстро, как только мог. Он вспомнил, что припарковался в трех машинах от «Ягуара».

Он завернул за угол и побежал вдоль кабинетов первого этажа. Вжался в темный дверной проем, слившись со стеной, насколько это было возможно.

Парсонс и Дьен быстро шли к стоянке. Генерал остановился у машины Фрая и что-то сказал. Берк влез в «Ягуар» и завел двигатель. Его голос звучно пронесся над стоянкой:

— Поехали, Дьен. Ведь не вся же эта чертова ночь в нашем распоряжении, или вся?

Генерал ковылял к своему «Кадиллаку». Фрай видел, что «Ягуар» подал задним ходом, выправился и выехал со стоянки перед «Элит Менеджмент» на Палисейд. Машина Дьена ехала следом.

Парсонс, догадался Фрай. Конечно ты знаешь Мака. Конечно Лючия имеет ключ от твоего номера в «Шеррингтоне». Конечно ты можешь просить Мака о любезности. Ты и есть Мак.




Фрай несколько минут посидел у себя в гостиной, пытаясь понять, зачем Берку Парсонсу понадобилось добиваться его увольнения. И как он ни крутил, не мог найти осмысленного объяснения.

Телефон зазвонил в самом начале второго ночи. Голос детектива Мина казался утомленным.

— Я торчу здесь с восьми утра, — сказал он. — Вы слышали что-нибудь о лозунгах?

— Каких лозунгах?

— Которыми прошлой ночью увешали всю Сайгон-Плазу. На них написано: «Тхак не дремлет», «Тхак все знает», «Тхак все видит». Я был там в девять, и должно быть сотни две эмигрантов собрались на площади и разглядывали эти плакаты. К полудню площадь была пуста. Никого, только агенты ФБР. Они быстренько убрали эти плакаты. Никто не вышел. Всем кажется, что они увидели воочию старый призрак войны. У меня целая кипа словесных портретов убийц из Вьет-Конга, дак-конговских палачей, предателей всех мастей. Сейчас никто не расстается с оружием. Сразу после наступления темноты один старый вьетнамец застрелил человека, пытавшегося проникнуть в его дом. Оказалось, что это был его сын, который забыл ключ. Через час я обнаружил, что «Смуглолицые» и «Граунд Зеро» совершают пешее патрулирование окрестных кварталов. Вооруженные до зубов. Сегодня вечером около десяти часов Лок пытался проникнуть в дом генерала Дьена. Охранники обнаружили его уже внутри ограды и пристрелили. Сказали, что он начал стрелять первым. Все словно сошли с ума. А теперь послушайте, Фрай, я не имел права тратить время на то дело с изнасилованием, но все-таки нашел ответ на интересующие вас вопросы. Пришлось обратиться за справками в полицию Лонг-Бич, Лос-Анджелеса, Сан-Педро, Уилмингтона, Сил-Бич и Портьюгиз-Бенд. Еще к шерифу Лос-Анджелеса. Никому не известно об изнасиловании некоей Кристобель Страус. Во всяком случае, за последние десять лет.

Фрай почувствовал, как быстрей застучало сердце.

— Вот как?

— Может, она немного не в себе, Чак?

— Может быть. Спасибо.

Фрай набрал номер Кристобель, но было занято.

Тогда он направился к своему «Циклону».




Голубые дома стояли с темными окнами, а движение на Приморском шоссе почти прекратилось. Фрай припарковался перед книжным магазином. Он думал о том, что скажет Кристобель. По правде, он не имел никакого представления.

В ее окне горел приглушенный свет. Фрай заглянул через стекло и ничего не увидел. Затем — возникли два силуэта на лоджии с видом на море. Фрай подошел к перилам и заглянул за угол. Они стояли на лоджии, а за ними поблескивала черная вода.

Один силуэт принадлежал Кристобель, второй — Берку Парсонсу.

Фрай не мог расслышать, о чем они говорили, потому что внизу шумел прибой. Он видел только, что Кристобель рыдает. Она была хорошо видна на фоне океана: обхватила лицо руками, волосы упали вперед, спина вздрагивала. Парсонс протянул руку и привлек ее к себе. Пальцем приподнял ее подбородок и приложил губы к ее губам. Затем последовал глухой шлепок плоти о плоть, и голова Берка дернулась в сторону. Кристобель скрестила руки, Парсонс засмеялся.

Следующая серия волн заглушила его слова. Фрай спустился по лестнице и сел в машину.




Глава 25


Сразу после восхода солнца Фрай вынырнул из сна с видениями темной воды и обезглавленных трупов и услышал, что кто-то ходит по его гостиной. Старые половицы поскрипывали; он ощущал вес и движение, осторожную поступь незваного гостя.

Фрай выбрался из влажных простыней, накинул халат и вытащил из-под кровати пистолет Беннета. Выйдя в коридор, он услышал, что в кухне кто-то шуршит. Сердце его забилось, как воробей в силках. Он прижал пистолет к груди, прокрался в гостиную и наставил его на женщину, когда та повернулась. Из рук у нее выпал портфель.

— Господи, Чак!

— Линда?

— Не убивай меня. Я приехала за разводом.

Фрай опустил пистолет, руки его тряслись.

— Нельзя пугать людей такими неожиданными визитами.

— Да уж вижу. Что с тобой творится?

Он положил пистолет в ящик для столового серебра и резко задвинул ящик на место.

— Да так, стрессы современной жизни.

— Стрессы никогда не были твоей особенностью. Но зачем тебе оружие?

— У меня побывали грабители.

Фраю было холодно, он казался себе идиотом. Поставил чайник на плиту, Линда перешла в гостиную.

Она села на его попорченный диван. Он наблюдал за тем, как она размешивает растворимый кофе. Те же каштановые волосы, тот же быстрый взгляд карих глаз, тот же печальный рот. Рядом с ней стоял портфель. Она закурила.

Фрай сел напротив.

— Ты неплохо выглядишь.

— Спасибо, Чак.

— Нравится в Нью-Йорке?

— Это место не для каждого. — Линда положила портфель на колени, откинула крышку и достала пачку официальных бумаг. — Это предварительный вариант. Я не прошу никакой материальной компенсации.

— Требовать половину ничего — это немного.

— Нет, — спокойно проговорила она. — А ты что-нибудь от меня хочешь?

— Все твое здесь. Бери все, что нужно.

— Я устроена. Оставь себе.

— Кен еще там?

— Он уехал две недели назад. Получил работу в «Киддер Пибоди». Что случилось с диваном?

— Пустяки, результат погрома. Как дела с «Детокс Мэншн»?

— Больше никогда не влипну в это дерьмо. Антон внес за меня залог.

— Я знал, что он это сделает. Три недели назад его поймали с полкило и двумя сотнями наличных.

— Знаю. Вчера я его видела, всего одну минуту. Он опять взялся за это. А я довольно быстро завязала.

— Выпить хочешь?

Линда застегнула портфель.

— Я могла бы послать к тебе с этим своих адвокатов, Чак. Но я подумала, может нам будет приятно встретиться и поговорить хотя бы несколько минут. Ты просто должен понять, какое это было безумие. Антон и я… я попала в тиски.

— Я предпочел бы, чтобы ты заплатила ему наличными.

— У нас не было наличных.

Сигарета догорала в пепельнице. Фрай подписал бумаги.

Линда смахнула крупную слезу, но на подходе была другая.

— Малыш, все у нас получилось как-то нехорошо.

— Знаю.

— Все произошло так стремительно, теперь я за миллион миль от тебя, я не знаю никого, кроме Кена. Я скучаю по тебе, Чак.

Он сделал движение, чтобы обнять ее, но она встала. Портфель соскользнул у нее с колен и со стуком упал на пол.

— Нет. Я это вырвала с корнем. Надо было отрезать начисто, Чаки. В Нью-Йорке я просто Линда Стоу, у меня есть работа и квартира, и во мне нет ничего безумного. А здесь я словно растерянная девчонка. — Она опять утерла глаза, тщетно. И посмотрела на него сверху вниз. — Я знаю, ты любил меня, когда я была растерянной девчонкой, но я не могла навеки оставаться такой. У меня тоже была своя жизнь, ты это знаешь. Тебя всегда тянуло все разбить вдребезги, чтобы посмотреть, как разлетаются осколки. А меня потянуло на кокаин. Ты не предполагал, что такое может случиться. К разным людям это приходит по-разному. И если ты мог нюхать или не нюхать, еще не означало, что я могла точно так же. О, черт, Чак, мы уже говорили об этом не раз. Надо было действительно поручить это дело адвокатам.

У Фрая было такое чувство, будто он себя убивает. В наступившей тишине он понял, что все сказанное еюъ — правда, но это не принесло ни ей, ни ему успокоения, в котором они так нуждались.

— Ты рассказал кому-нибудь из полиции, кто была та Загадочная Служанка? — спросила она.

— Никому.

— Даже своим?

— Даже своим.

— А Суирк, уж он-то со своей дурацкой дотошностью разобрался что к чему?

— Никто ему не сказал. У нас верные друзья.

Она опять села на диван. Самообладание ее было столь же ненадежным, как ее макияж.

— Ладно. Если бы отец узнал, что это мой зад занял пол газетной страницы, он бы от меня отрекся. Ей-богу, он так и сделал бы.

— Твоей тайне ничто не угрожает.

— Знаешь, Чак, мне хотелось, чтобы ты выявил во мне самое плохое. Но потом, когда это произошло, я перетрухнула. Мы перешли грань испорченности во многом, что вытворяли.

— Но у нас были славные моменты.

Она улыбнулась сквозь слезы и размазанную тушь. Даже сейчас в ней чувствовалась легкая озлобленность. Линда всегда любила вести игру, подумал он. И вот доигралась с поставщиком. В конце концов, мы все быстро проскочили забавное и перешли к экзотике. Мы все не более чем жертвы века. Насквозь испорченное, богатое, безрассудное, растраченное поколение.

Странно, подумал он, теперь для меня это часть иной эпохи.

— Ты по-прежнему…

— Больше нет.

— Это хорошо. Ты всегда был сильнее меня. — Линда взяла окурок и качнула головой. — Я ненавижу себя. Вместо одной дурной привычки другая. Ну, я пойду. Видит Бог, я правда хотела тебя увидеть. Теперь не скоро встретимся. Когда с разводом будет покончено, мы с Кеном собираемся…

— Ничего не хочу об этом слышать.

За одно страшное мгновение ему пригрезилось, как Линда на своем стареньком кабриолете проезжает по дороге, ее волосы развеваются, фары включены, как она поднимается к пещерному дому — такая красивая — и улыбается Денизе. Потом он увидел, как он идет по серой холодной улице в Нью-Йорке и плачет, как плакала сейчас. Фрай подумал, что должен существовать способ лучше относиться к тем, кого мы любим.

— Я рад, что у тебя все устроилось. По-своему, причудливо, я буду всегда любить тебя, Линда.

— Я тоже. У тебя есть девушка?

Фрай подумал о Кристобель.

— Не совсем.

— Я буквально была в шоке, когда узнала о Ли. Есть новости?

Фрай рассказал ей все, что было возможно, а этого оказалось немного. Нет смысла, решил он, впутывать сюда еще одного человека. Он подчеркнул, что доверяет ФБР и Мину, но она, должно быть, почувствовала его неискренность.

И опять она смахнула слезу.

— А что с теми ребятами, которых она вывозила из лагерей?

— Думаю, им придется подождать.

— Поэтому-то ее и похитили, чтобы прекратить это?

— Не думаю.

Острый гнев, словно клинок, вспыхнул в покрасневших глазах Линды.

— Подумали бы они о тех ребятах. Она вывозила их сюда больше, чем все остальные. Однажды она взяла меня в аэропорт, так у меня сжалось сердце, когда эти мышата соскочили с трапа и прямиком побежали к ней, к ней одной. Только она им была нужна, когда они прибывали сюда. Тем мерзавцам, которые ее похитили, стоило посмотреть на лица этих детей. Тогда они дважды подумали бы, прежде чем затеять все это. Как поживают ребята из последней партии — Тринь, Ха и та маленькая девочка с речевыми проблемами?

— Думаю, с ними все в порядке.

Линда вытерла слезы салфеткой, затем скомкав бросила ее в портфель.

— Ли выдержит. Она — как гвоздик, завернутый в шелк и духи. Бенни, наверно, принимает все это как стойкий морской волк, да?

— Таков уж Бенни.

— Таковы все Фраи. Вы настоящие морские волки во всем, что касается того, как жить. Передай всем, что я вас люблю. — Она встала в дверном проеме. Яркое утреннее солнце и желтые холмы каньона Лагуны виднелись за ее плечами. — Прощай, Чак. Желаю… желаю тебе хоть как-то устроиться в этом мире.

— И тебе того же. Прощай, Линда.




Перед самым полуднем зазвонил телефон. Джулия из «Азиатского ветра». Она искала Беннета. Звонила ему всюду, где могла и даже не могла его застать.

— Он просил позвонить, если генерал Дьен предпримет что-нибудь экстраординарное. Он назначил кому-то встречу у меня в кабаре. Дьен часто проводит здесь деловые встречи. Он заказал отдельный кабинет на четверых, через час.

Фрай задумался ненадолго.

— Не знаю, где Бенни.

— Я не спрашивала, зачем ему понадобилось, чтобы я следила за генералом. Я просто обещала ему, что дам знать. Я доверяю твоему брату. А генералу нет.

— Как поживает твое окно с односторонней проницаемостью?

— Откуда ты о нем знаешь?

— Увидел, когда был в гримуборной.

— Отлично поживает. ФБР установило его восемь лет назад. Они считали, что коммунистические агенты используют мой клуб как место для встреч. В потолочный светильник вмонтировано подслушивающее устройство. Им несколько раз воспользовались, но потом перестали.

— Генерал Дьен знает об этом?

— Конечно нет. Я никому не рассказывала, что за ними шпионят в моем кабаре. Надо было бы все это убрать, только это большие расходы.

Фрай опять задумался.

— Что если я приду вместо Бенни?

— Было бы неплохо.

— Буду через полчаса.




Фрай сидел на стуле в гримуборной Ли. Джулия потянулась в шкаф и нажала кнопку. Стенная панель отодвинулась, открыв окно.

Джулия возилась с магнитофоном.

— Почему ты хочешь это записывать, Чак?

— Пока не знаю. Я почувствовал, что рыба клюнула, и я счастлив.

— Если генерал об этом узнает, он мне жестоко отомстит.

— Генерал — последний, кто узнает от меня об этом.

Через десять минут встреча началась. Первым в кабинет вошел один из официантов, он принес меню. Потом вошел генерал, за ним — поджарый, как волк, азиат в сером костюме.

— Его имя Тонг, — прошептала Джулия. — Но все зовут его Билли. Перед падением Сайгона он занимался продажей женщин. Он и меня пытался продать.

Затем появился круглолицый вьетнамец, низенький, с безмятежным лицом ребенка, которое часто встречаешь у религиозных лидеров в изгнании.

— Мистер Дан, — объяснила Джулия. — Он занимается наркобизнесом. Живет в Сан-Франциско. Они оба гангстеры.

Три молодых человека в костюмах и темных очках вошли следом. Каждый встал у стены и скрестил руки. Один был с дипломатом в руке. Банда «Гай Трак», о которой рассказывал Стэнли Смит, подумал Фрай, — живьем. Вьетнамская мафия из Сан-Франциско.

Джулия извинилась, поправила макияж и тихо вышла из комнаты. Микрофон улавливал шарканье ног, шуршанье одежды и шум стульев, передвигаемых по полу.

Последним пришел Берк Парсонс, в ковбойской шляпе, с улыбкой на лице и газетой в руке.

— Ну разве это не самое уютное место в Маленьком Сайгоне? Дьен, вы знаете здесь все, а я вам показал это. — Он посмотрел прямо на Фрая, снял шляпу и пригладил волосы.

Джулия принесла бутылку шампанского, вытащила пробку. Сводник Билли положил лапу ей на бедро, когда она оказалась рядом с ним. Дьен чем-то в нее ткнул. Она поставила бутылку в ведерко, тихо поклонилась и вышла.

Четверо главарей сидели, трое охранников стояли в вольной позе. После короткой общей беседы внимание переключилось на Берка.

Он поднял бокал с шампанским и внимательно посмотрел сначала на Билли, потом на Дана.

— За успех, — сказал он. = Спасибо, что пришли. Знаю, какие вы занятые люди, поэтому буду краток. Вы оба — господа с приличным положением. Мы все занимаем приличное положение. Знаете, чем мы располагаем здесь, в Апельсиновом округе? Мы располагаем хорошей погодой, работящими людьми. Еще больше работящих людей до смерти хотят приехать сюда и жить здесь. Лос-Анджелес отсюда в часе езды, пляжей у нас навалом, и куча денег, чтобы шестеренки всегда были как следует смазаны.

Фрай проверил, как работает магнитофон. Красная лампочка горела, пленка медленно крутилась за прозрачным окном.

— Далее, господа, — продолжал Берк, — если вы имеете полно народа, мечтающего жить в этом месте, понятно, что цены на недвижимость взлетят. Я хотел сказать, взлетят до небес. Эта местность — сейчас самый лакомый кусок земли на свете. Даже малый клочок стоит бешеных денег. А чем ближе к берегу — тем выше цены.

— И сколько за акр? — спросил Дан, наливая чай короткой пухлой ручкой.

Парсонс рассмеялся.

— Она не продается акрами, Дан. Она продается футами. По разному. Вчера я проезжал мимо какого-то заросшего сорняком участка в Лагуна-Бич, у подножия холмов. Прямо на дороге. Шестьдесят на шестьдесят. Такой уклон, что там можно построить разве что щит для объявлений. И за него просят сто тысяч. Получается долларов двадцать восемь за квадратный фут. И это только за землю, мистер Дан, — там нет ничего, кроме объявления о продаже.

Дан кивал, а Билли курил. Дьен наблюдал за обоими, прикрываясь бокалом с шампанским.

— Вам надо запомнить три вещи, господа мои. Первое — это то, что недвижимость является самым ценным товаром, которым мы располагаем. Второе — это то, что он повышается в цене, пока мы здесь сидим и пьем. Третье — это то, что вы не приобретете землю, о которой я веду речь, в каком-нибудь супермаркете. — Берк подлил себе пива и наклонился к собеседникам. — Для этого нужно кое-что еще, кроме денег. Деньги есть у всякого — у главарей колумбийского кокаинового картеля, у японских банкиров, у иранского шаха. Думаете, какой-нибудь калифорниец продаст им часть родного берега? Я не веду речь об участке под дом или магазин, я говорю о больших объемах. О том, чтобы сосредоточить большие площади в одних руках. Черт возьми, вы понимаете, о чем я говорю. Я веду речь о лучшем вложении капитала, какое только создал Господь. Я веду речь о «Лагуна-Парадизо».

Я почему-то это подозревал, подумал Фрай.

— Сегодня об этом было в газете, — вставил Билли. — Трамвай на солнечных батареях, чтобы возить людей на берег.

Берк улыбнулся и развернул принесенную им газету. На первой странице отдела бизнеса была заметка о «Парадизо», схема строительства, фотографии Эдисона и Беннета.

Дан улыбнулся, как херувим.

— А насколько это ценно, мистер Парсонс?

Парсонс откинулся на спинку стула.

— Позвольте мне быть с вами откровенным, Дан. Вы торгуете героином. Конечно, «Парадизо» лучше, чем маковые плантации в горных районах Бирмы, которые находятся под защитой правительства, лучше чем завод по производству наркотиков и сеть распространителей, возглавляемая бывшими качками из ЦРУ. А вы, Билли? Вы торгуете женщинами и оказываете, хе-хе, родственные услуги. И все это по высшему разряду. Но через некоторое время «Парадизо» принесет вам на один квадратный фут больше, чем самая классная шлюха, однако, в отличие от проститутки, земля не стареет. Она только становится все более ценной. Вам даже не надо покупать ей дорогой прикид, и она не прикарманит деньги за вашей спиной. Предприятие по розничной продаже участков на побережье в Южной Калифорнии — это самый верный, самый надежный бизнес. Мы имеем льготное снижение налоговой ставки, умеренные комиссионные для прибрежных районов и команду инспекторов, которые весьма лояльно относятся к застройщикам. А людей с деньгами у нас здесь навалом. Они переедут в «Парадизо» сразу, как только просохнет краска. — Берк опять помахал газетой. — Мы думаем, что стартовая цена кондоминиума будет восемьсот кусков. Дома пойдут за миллион с лишним. И это только начало. Морская гавань, магазины, отели. Здесь нет никакого риска, а прибыль несомненна. Если, я повторяю: если дело возьмут в свои руки правильные люди.

— А какова прибыль? — спросил Дан.

— Пятьдесят процентов за пять лет.

Дан поднял свою пухлую ручку.

— Это я могу получить и в банке.

— Если отнесете туда миллион в двадцатидолларовых купюрах, от которых воняет зельем? Попробуйте, мистер Дан. Я же говорю о пятидесяти процентах наличными, притом безо всякого риска. Скажем, вы с Билли вкладываете десять миллионов, а получаете пятнадцать. Это верняк.

Джулия и строй официантов внесли в кабинет ланч. Джулия зажгла посреди стола жаровню и поставила на него сковородку с рыбой и овощами. Официанты тем временем расставляли салаты и гарнир. Дьен подал знак, чтобы все вышли. Джулия опять поклонилась и ушла.

— Не только это, но вы получите преимущество легальности — назовите это престижем. Генерал Дьен, можно, я открыто расскажу о наших планах?

Дьен кивнул.

— Генерал обладает хорошим чутьем. Он угадывает будущие возможности. Он помогал своей стране всем, что было в его силах. Он собрал много денег, а теперь он нашел умный способ, как с ними поступить. За последние пять лет через его руки прошло несколько миллионов долларов, которые ему передавали беженцы, чтобы финансировать патриотов, пытающихся возвратить свою родину. Генерал пустил эти деньги на правое дело, но у него осталась кое какая мелочишка. И он осознал нечто, о чем я вам советую хорошенько подумать. Сейчас вы можете рассчитывать на нашем побережье самое большее на дом с клочком земли, притом соседи будут отворачиваться в сторону, когда вы пойдете выносить мусор. Через год, через два, отношение к вьетнамцам изменится в лучшую сторону. Во всем. Все переменится, когда сюда вернутся военнопленные, когда народ к вам привыкнет. Поэтому, как инвесторы «Элит Менеджмент» — а это я — вы можете поместить свои деньги и стать своими в «Рипаблик инвестмент» — а это моя сестра. Вот так вы станете совладельцами «Парадизо». — Берк сделал паузу, направив палочки для еды на Билли и мистера Дана. — Да черт возьми, в один прекрасный день вы сможете запустить собственный проект, и тогда вы приедете к нам за деньгами. Вы только представьте себе.

Представьте себе, подумал Фрай. Темные делишки Берка. Неужели Беннету и папе неинтересно, где их инвесторы добывают средства?

— Видите ли, — продолжал Берк, опять наклонившись вперед, — генерал понимает, что если он заимеет в этой стране престиж такого рода, он будет жить припеваючи, насколько припеваючи может жить человек, действительно помогающий своему народу. Я говорю о возможностях, о которых он раньше даже не мечтал. Я веду речь о друзьях в бизнесе и правительстве. Я говорю о легальной власти по типу американской. Получить это непросто, но когда вы это получите, вы очень даже сумеете сделать из этого все, что захотите.

Билли и Дан переглянулись. Берк откинулся на спинку стула.

— Господа, мы долго и упорно работали поодиночке, пора с этим кончать. Сообща мы сможем совершить замечательные дела. Для самих себя. Но если вы хотите успеха, о котором я говорю, вам необходимо работать внутри системы. А система, господа, это я.

Они ели. Берк за пять минут вылизал тарелку и положил еще одну порцию.

— Как хотите, господа, но таково мое предложение. Пятьдесят процентов за пять лет, и мы будем брать наличными. Мои адвокаты в два счета подготовят бумаги. Вы оба будете легально инкорпорированы в качестве партнеров «Элит Менеджмент» и будете заседать со мной в совете директоров. Со мной во главе. Мне не хватает десяти миллионов. Для ровного счета. Если вы не хотите участвовать, я обращусь в другое место. Недостатка в желающих вложить деньги в «Парадизо» нет, доложу я вам.

— Тогда зачем вы обратились к нам? — спросил Билли.

— Ваше имущество имеет необходимую ликвидность и стоимость, — ответил Берк. — Другими словами, у вас есть наличные, притом в больших количествах. И, надеюсь, вы станете покладистыми партнерами. Мне не нужна свора банкиров, которые станут меня учить, как управлять «Парадизо». Вам не придется об этом беспокоиться. Я не позволю вам об этом беспокоиться. Этот проект мне как дитя, и я сам о нем позабочусь.

— Хочу вас поправить, — возразил Дан, — это дитя Беннета Фрая. Разве нет?

Берк допил шампанское.

— Не волнуйтесь насчет Беннета Фрая.

Дьен отодвинулся на стуле.

— Мистер Парсонс забыл похвастаться тем, что ваши десять миллионов обеспечат «Рипаблик инвестмент» контрольный пакет в «Парадизо». Господин Парсонс устроит приобретение вами акций очень тихо и очень быстро. Это поставит Фраев в… жалкое положение.

— Сделка будет заключена за спиной Беннета Фрая? — спросил Дан.

— У Беннета Фрая в настоящий момент есть много других поводов для беспокойства, — сказал Парсонс.

Дан улыбнулся.

— А ваша сестра добилась большого прогресса в Ханое, заставив их указать местоположение пропавших без вести американцев. Теперь они согласны на переговоры. Вы правы, мистер Парсонс, между нашими странами наступает новая эра. Возможно, мы сможем работать все вместе ради взаимопонимания и обоюдной выгоды.

— Благодарю вас, мистер Дан.

Дан встал и пожал руку Берка. Билли сделал то же самое. Их стражники направились к выходу.

— У вас есть день на раздумья, — сказал Берк. — Со мной вы можете связаться через генерала Дьена.

Фрай наблюдал их уход.

Дьен и Парсонс переглянулись.

— Они будут с нами, — промолвил генерал.

— Они не дураки. Вы принесли?

Дьен кивнул. Его человек подошел к столу, поставил на него дипломат, открыл. Фрай увидел аккуратные пачки банкнот, исключительно сотенных. Кроме этого в дипломате лежало три небольших мешочка и полдюжины прямоугольных слитков золота.

— Драгоценности были подвергнуты оценке, золотые слитки сертифицированы. Документы внутри мешочков. Всего здесь денег и ценностей на миллион четыреста тысяч. Вместе с тем, что я передал вам на прошлой неделе это составляет три миллиона. Бумаги в порядке?

— Мои адвокаты говорят, что они в работе. Ваш народ будет вами гордиться, генерал. Они думали, что выкупают свой вонючий Вьетнам, но на самом деле они получат «Лагуна Парадизо».

— Не они, а я получу «Парадизо», мистер Парсонс, — уточнил генерал.

— Мы оба его получим. Там достаточно места и для меня, и для вас.

— Мистер Тьеу проводит вас к машине, мистер Парсонс. В Маленьком Сайгоне в последние дни участились случаи мелкого воровства.

Они рассмеялись. И пожали друг другу руку. Парсонс закрыл дипломат и вслед за Дьеном вышел из кабинета.

Фрай сел на кровать Джулии. Она вошла через минуту, остановила пленку и отдала ее Фраю.

— Надеюсь, вы получили то, что хотели.

— Не совсем. Они ни о чем не говорили, когда шли к выходу?

— Я услышала одну фразу, которую мистер Дан сказал Билли. Dip may hiem co. May nghi sao? В примерном переводе это значит — «Действительно хороший шанс, как ты думаешь?»




Они сидели в спальне. Беннет плотно закрыл дверь и залез на кровать. Было темно и пахло затхлым. Жидкий солнечный свет пробивался сквозь занавески. Лицо Беннета оставалось в тени, когда Фрай рассказывал ему о «Ролли Дине Маке» и встрече Берка и Дьена с инвесторами.

— Я записал их разговор на пленку. Не беспокойся, на этот раз она не пропадет.

Лицо Беннета было каменным, мрачным.

— Я всегда старался держать Берка на расстоянии, потому что никогда ему по-настоящему не доверял. Видимо, расстояние оказалось недостаточным.

— Что будем делать?

— Разорвем с «Рипаблик инвестмент», вот что будем делать. Я сообщу Флаэрти и другим адвокатам закрыть подписку на акции «Парадизо» на следующей неделе. Потом разберусь с Берком. Ни в коем случае «Парадизо» не будет финансироваться кровью и потом беженцев.

— А что с Дьеном?

— Берк швырнет его деньги обратно, раз мне это не нравится.

— А с Билли и Даном?

— Если Берк возьмет их деньги и не сумеет потратить, они все получат то, что заслуживают. Посмотрим, понравится ли Берку, когда им займется вьетнамская мафия.

— Во беседы Дьена и Берка мне в голову пришла одна мысль. Помнишь того человека, который просил Лока украсть у меня пленку с де Кором и Нгуеном? По описанию это вылитый Парсонс, а усы он мог наклеить. И пленку передали генералу. Думаю, Лоуренс — это и был Парсонс. Готов поклясться, что он передал эту пленку де Кору.

Беннет внимательно смотрел на Фрая.

— Станет ли де Кор преследовать тебя за незаконный ввоз оружия? Парсонсу это было бы на руку — ты бы оказался не у дел как раз в тот момент, когда он пытается за твоей спиной продать «Парадизо». И Лючии это тоже было бы на руку — Ханой остался бы доволен.

— Если сегодня вечером мы захватим Тхака и он распорядится отпустить Ли, то де Кор не должен меня преследовать. Я выйду из игры. Я устал, Чак.

— И что тогда?

— Я верну свою жену, а Тхака ликвидируют. Это все, что я сейчас хочу от жизни. Миклсена и Тойбина сегодня утром отозвали в Лос-Анджелес.

— Почему?

— Без объяснений.

— Не могу понять.

— Особенно учитывая, что им было известно о том, что меня проинструктировали взять это. — Беннет слез с кровати, пошарил под ней и вытащил чемодан. Отщелкнул застежки и открыл крышку. Деньги были аккуратно сложены пачками, связанными резинками. — Всего два миллиона. Вторая половина в другом чемодане.

Странная улыбка пробежала по лицу Беннета. Он посмотрел на часы.

— Прекрасно укладываемся. Тхак сейчас там, где ему должно быть. Мы возьмем его через семь часов. В девять или в десять нам возвратят Ли. Мне даже не придется прикасаться к этим деньгам.




Глава 26


Кристобель сидела у него на крыльце. На коленях у нее лежал небольшой сверток в подарочной бледно-лиловой бумаге, с ярко-фиолетовым бантом.

— Привет, милый, — сказала она.

Фрай почувствовал, как у него запылали уши. Ударная волна отрицательной энергии прострелила позвоночник. Он смотрел на нее, кривясь в насильственной улыбке.

— Привет.

Она прошла за ним в дом.

— Что-то случилось?

— С чего ты взяла?

— Это тебе.

Он развернул сверток. Внутри был ежедневник на год и хорошая авторучка.

— Очень мило, — проговорил он.

— Мне кажется, это тебе пригодится, Чак. Рабочие встречи и прочее. Я подумала… Да что с тобой? Что у тебя за улыбка?

Фрай крепко схватил ее за подбородок. Ежедневник упал на пол. Он схватил ее за руку, подтащил к дивану и, толкнув, усадил.

— Тогда ты будешь знать в точности, где меня искать, не так ли? Ты получила задание? Следить за Чаком? Чтобы он, не дай Бог, не вышел на след Ролли Дина Мака, потому что никакого Ролли Дин Мака не существует!

Она побледнела, взгляд ожесточился.

Фрай захлопнул дверь и повернул ключ. И ногой отшвырнул ее подарок. Вырвал у нее из рук сумочку и выпотрошил ее. На диван упал автоматический пистолет двадцать второго калибра. Он взял маленький пистолетик и помахал им перед ее лицом.

— Ты работаешь на Берка?

Она смотрела на него с полным непониманием во взгляде. Ее достоинство было так глубоко оскорблено, что она только и могла, что смотреть на него.

— Ты сумасшедший, ты это знаешь?

— Вчера вечером я видел тебя с Парсонсом в твоем патио.

Она тяжело вздохнула, кивнула и открыто посмотрела на него.

— Теперь выслушай меня, Чак, выслушай внимательно. Я познакомилась с Парсонсом на том боксе, куда мы с тобой ходили. И сначала он мне понравился. Вчера вечером я наконец попросила его от меня отстать. Это касается нас, но не тебя. Берку наплевать, что и когда ты делаешь, и мне это тоже все равно. О тебе мы с ним даже не говорили, даю слово. Не обольщайся. Я привлекаю мужчин, но когда надо, я могу их отшить. Мы разговаривали. Не пытайся сажать меня на цепь. И не смей учить, с кем мне встречаться, а с кем нет. Меня тошнит от тебя и твоих интриг. Я не твоя собственность. Найди себе другую дуру или живи один.

— Это он послал тебя в то утро на Скалистый мыс? Это была твоя идея, или его?

Кристобель посмотрела на него темными, ясными глазами, стиснув зубы.

— Ты не понял, что я сказала? Дурная мысль познакомиться с тобой пришла в голову мне и только мне. Теперь я еще больше понимаю, насколько это было глупо. Я увидела тебя на соревнованиях и решила выяснить, такой ли ты на самом деле, каким мне казался. Я была глупенькой, романтичной девчонкой. После того, что со мной случилось в Лонг-Бич, имеет смысл восхищаться мужчинами на расстоянии. Мне надо следовать этому правилу.

Фрай почувствовал, как гнев начал бурлить где-то глубоко у него внутри, быстро доходя до кипения.

— А в Лонг-Бич ничего не случилось. Равно как и в любом другом месте. Ты все сочинила. Никто тебя не насиловал. До тебя даже не дотрагивались. Мой приятель из полиции проверил все картотеки. Нравится тебе это или нет, но ты в них не значишься, Кристобель.

— Твой приятель лжет. Это случилось шестнадцатого августа прошлого года, около часа ночи. Я была пьяна. Я поругалась…

— Ты мне уже рассказывала.

— В полицейском участке какая-то дама брала у меня пробы, мне устроили опознание тех ублюдков, два месяца продолжался суд, который постановил отпустить одного из них. Мне снится та ночь каждый раз, как только закрою глаза.

— Они до тебя даже не дотронулись. Не было никаких ублюдков. Ты все придумала.

Она взяла дыхание, шагнула к Фраю и влепила ему пощечину.

— Никогда не говори этого, Чак.

Фрай схватил ее за блузку, сжал ткань в кулаке и дернул вниз. Пуговицы отскочили, блузка распахнулась.

Она еще раз съездила его по щеке.

— Это было вот так?

Он протянул руку к ее трусам, и на этот раз она ударила его сильнее, сложив кулак. Костяшки пальцев угодили ему в бровь. Он поймал ее за коленку, провел руку выше, к промежности, перевернул ее и бросил вниз лицом на пол. Она пыталась подняться, ускользала, нападала. Фрай одной рукой отразил следующий выпад ее кулака, другой — еще один. Она потеряла равновесие, и он толкнул ее через спинку дивана. Одним махом ее шорты и трусы были спущены до колен. За второй прием он стянул их вовсе и ткнул ее головой в диванные подушки. Он даже немного испугался простоты содеянного.

— А может, это было так?

Она дотянулась до своей пустой кожаной сумочки и замахнулась ею. Фрай почувствовал быстрый прилив к голове. После сильного удара в ухе остался звон, а глаз заныл от боли. Он втолкнул ее в ванную. Услышал щелчок замка и ее частое дыхание.

Еще он чувствовал собственный запах, противную, резкую вонь, не похожую ни на что, обоняемое прежде — запах насилия и жестокости, запах гнева. Он выставил вперед плечо, отступил на три шага и снес дверь со старых проржавевших петель.

Она побежала в пещерную часть. Фрай следом. Там она удалялась в темноте бледным пятном. Он ринулся за ее золотыми волосами, как на маяк. Удивительно, подумал он, какие у нее слабые руки, если хорошенько схватить ее за запястья.

Она хотела ударить его в пах коленкой, но он увернулся, и Кристобель угодила в бедро. Споткнувшись о коробку с елочными украшениями, они упали на холодный сырой земляной пол.

Фрай возвышался над ней, придавив ее лодыжку своей ступней. Ее запястье было крепко сжато в его кулаке.

Кристобель часто дышала под ним. Волосы ее были раскиданы по земле. Потное тело поблескивало.

— Это было вот так?

— Примерно. Только они были грубее. Продолжай, Чак. Доведи дело до конца.

Он снял ступню с ее ноги, отпустил ее руку и приспустил трусы. Некоторое время он в полутьме пещеры разглядывал свой член — вялый, словно носок. Потом натянул трусы.

— Не могу понять, почему, когда злишься, совершенно не встает. Видимо, я не тот тип.

— Не ожидала от тебя. Совсем спятил.

Фрая так и подмывало съездить ее по роже, но он потерял ощущение цели.

— Это прозвучит глупо, но я думал, что у нас с тобой получится что-то серьезное, — сказал он.

— И получилось бы.

— Есть в тебе что-то такое, что я мог любить. Но теперь я тебе не поверю, даже если ты скажешь мне «добрый день».

Некоторое время она молчала. Он слышал только ее дыхание. Когда она заговорила опять, голос ее был сух и суров.

— Я тебя ненавижу, — сказала она.

Он вернулся в гостиную, бросил все, что вытряхнул, назад в сумочку и оставил ее на полу рядом с дверью.

Она появилась через несколько минут, вымазанная грязью, в разорванной блузке, с растрепанными волосами и опущенными глазами. Нашла свои шорты, надела. Когда она нагнулась и, потеряв равновесие, покачнулась, слеза капнула на половицу. Колени у нее были все исцарапаны. Лицо пунцовое.

Она направилась к выходу, взяла сумочку и перекинула ее через плечо.

— И все-таки объясни.

— Что именно?

— Объясни, что тебя с ним связывает?

— То же, что и с тобой. То есть ничего. — Она посмотрела на Фрая, утерла лицо тыльной стороной ладони и добавила: — А то, что ты думаешь, уже не имеет значения.

— Убирайся из моей жизни.

Она повозилась с замком, распахнула дверь и ушла.




Через пять минут позвонил Берк Парсонс.

— Привет, Чак. Как дела?

— Странно, что ты об этом спрашиваешь.

— А у нас все отлично. Лючия вернулась из Вашингтона. Сидим с новыми приятелями, выпиваем. Бери свою подружку и присоединяйся.

— Зачем?

— Я же сказал, выпьем. Отметим успех нашего дела. Просто так. Придут твои родители. У Беннета какие-то неотложные дела, вот я подумал, может, ты придешь? У меня новости от Ролли Дина.

— Мне неинтересно.

Берк помолчал.

— Чак, если честно, мне надо с тобой кое о чем поговорить. По личному вопросу. Мне кажется, возникли недоразумения, которые я мог бы прояснить.

— Например?

— Я не говорю о делах по телефону. Суеверие. Скажу только, что тебе об этом будет не вредно узнать. Я впутался в одно дельце, которое может касаться тебя. Я не собираюсь тебя упрашивать, это не в моих привычках. Мы сидим в таком старом особнячке в миссионерском стиле близ Серповидной бухты. Увидишь машины перед входом.

Фрай решил, что это будет наилучшей возможностью — рассказать отцу о махинациях Берка прямо в присутствии последнего.

— Хорошо, приеду.

— Ждем тебя через час, Чак. Тащи с собой свою девчонку, если хочешь.

— Мы с ней не общаемся.

— Ну тогда тащи какую-нибудь другую. У парня вроде тебя полно стрел в старом колчане.




Дом Парсонса представлял собой трехэтажный особняк в испанском стиле на берегу Серповидной бухты. Под окнами были ящики с цветами, закрытые коваными решетками. На крыше бурая черепица. Фрай увидел на улице отцовский автомобиль и черный «Ягуар» Берка на въезде к дому.

Дверь открыла Лючия с улыбкой на лице и стаканом вина в руке. Со времени последней телепередачи она сделала перманент. Теперь волосы черными кудряшками спускались к плечам и закрывали лоб.

— Входи, Чак.

— Мои поздравления, Лючия.

— Спасибо. Дело стоило времени, которое я ему посвятила. Ты без Кристобель?

— Как видишь.

Она лукаво улыбнулась и провела его по просторному холлу, выложенному мексиканской плиткой, с пальмами в кадках и фонтаном, бьющим в немаленьком бассейне. Серая продолговатая рыба лениво ходила в воде от стенки к стенке.

— Детеныш акулы, — пояснила Лючия. — Берк их обожает. Безобразная, правда?

Коридор заканчивался огромной гостиной по левую руку и столовой с кухней по правую. За плечом Лючии Фрай увидел Эдисона и Хайлу. И присмотревшись — генерала Дьена и сенатора Лансдейла, а также Кэрола Бартона, местного миллионера, сколотившего состояние на автомобильной мастике, окружного прокурора и актрису из мыльной оперы, назойливо добивавшуюся внимания Берка. Здесь также находились бейсболист, известный своим мощным ударом, и покрытый чудовищным загаром телепроповедник, недавно переехавший на постоянное жительство в Лагуну-Бич.

Сливки сливок, подумал Фрай. Может стошнить.

Он взял шампанское у разносчика и опрокинул.

Эдисон разразился вычурным приветствием. Хайла обняла его и поцеловала в щеку. Лючия представила его некоторым из собравшихся и ушла встречать нового гостя.

— Бенни, наверно, готовится к митингу, — сказала Хайла. — Хорошо бы он сумел прийти. Ему нужно отвлечься.

— С ним все в порядке, мама.

— Надеюсь.

Эдисон взял два бокала шампанского, один передал жене.

— Лючия сделала большое дело. Я поднимаю тост за нее.

— А Берк только собирается сделать большое дело, — изрек Фрай.

Эдисон выпил.

— То есть?

— Выйдем.

Берк возник словно по волшебству и стал между Фраем и его отцом, протягивая Чаку бокал.

— Привет, Чак. Как тебе наша берлога?

— Красиво, Берк.

— Ты видел только малую часть. У нас три этажа и подвал, который поразит твое воображение. Эд и Хайла все это уже видели. Хочешь, я проведу для тебя экскурсию?

И Парсонс с ухмылкой его увел.

— Моргнуть не успеете, как я вам его возвращу, Хайла. У меня не будет времени втянуть его в неприятности.

— О, Берк!

— Приятная женщина твоя мама, Чак. Истинное слово, приятная.

Он провел Фрая через раздвижную стеклянную дверь в патио с еще одним фонтаном. Гостевой флигель располагался на дальнем краю двора, под высокими бананами.

— Вот в этом маленьком домике работают сотрудники Лючии — порой круглыми сутками. — Они вошли в западное крыло дома. — Это мои владения. Еще у меня весь второй этаж и подвал. Лючия занимает третий.

— А я и не знал, что вы живете вместе.

— Мы неплохо уживаемся, из-за того, что оба много испытали, только в разные времена.

Войдя в дом, Фрай услышал, как отдаются эхом его шаги по плиточному полу. Под потолком на стенах горели большие свечи в деревянных канделябрах. Дверной проем в виде арки вел в библиотеку с высоченным потолком и книгами до самого потолка. К каждому стеллажу была приставлена выдвижная лестница. В библиотеке стояли четыре хороших кожаных кресла, рядом с каждым стояла лампа для чтения. У одной из стен расположился небольшой бар, с прекрасным выбором напитков. Берк жестом пригласил Фрая пройти к бару, затем перегнулся через стойку и опять выпрямился. Часть панельной стены стала отъезжать в сторону под тихое гудение мотора. Включился свет. Фрай увидел лестницу, ведущую вниз.

Берк улыбнулся.

— Ты же знаешь, Чак, я любитель всяких хитростей. Это моя натура. Смотри под ноги, лестница довольно крутая.

Фрай пошел вслед за ним вниз.

— Знаешь, Чак, эта твоя Кристобель такая милашка. Счастливая находка.

— Не уверен, что такая счастливая, Берк.

Парсонс удивленно обернулся.

— Она что, нехороша в постели?

— В постели она что надо, Берк. Один раз у нас было, так она просто себя забывает.

Берк улыбнулся.

— Думаешь, это правда, что все блондинки — дуры?

— Нет.

— Я тоже в это не верю. Но за это они мне и нравятся. Быть блондинкой и притом дурой — такое сочетание выдержать трудно.

Подвал представлял собой одно большое помещение, разделенное только столбами, поддерживающими потолок, и освещенное рядами люминесцентных промышленных ламп, подвешенных на цепях. Подвал напоминал подземную автостоянку в каком-нибудь универмаге, только без машин — просторный и прохладный, в темных углах которого свет постепенно превращался в полутьму. Фрай слышал, как гулко отдаются его шаги, когда шел по цементному полу.

Левая четверть пола была с мягким покрытием. Там стояло два велотренажера, висели две тяжелые боксерские груши, спидбэг, поблескивали металлом силовые тренажеры. Стойка, к которой был прикреплен спидбэг, была обмотана напольным покрытием до уровня головы.

— Гимнастика, — пояснил Берк. — Стараюсь хоть часок в день позаниматься, но обычно получается два. Я закупил всего по два, для Лючии, но ее это не интересует.

Фрай по пути ударил тяжелую грушу.

— Сразимся? — предложил Берк.

— Нет.

— Это забавно.

— Иногда меня заносит на поворотах. Так же как Беннета.

Берк посмотрел на него оценивающим взглядом.

— Куда и насколько вас заносит — это еще вопрос. Спарринг и драка — две разные вещи. Посмотри сюда.

На стойке в углу хранились шесть японских боевых мечей, некоторые длинные, некоторые короткие. Фрай разглядывал удлиненные рукоятки, покрытые лаком ножны, покрывающую эфес кожаную обмоткуб почерневшую от пота, богато украшенные головки.

Бредовая версия: не это ли использовали против Тай Зуана, подумал Фрай.

— Они называются катана, — объяснил Берк. — Несущие смерть самурайские клинки ценой в несколько тысяч долларов. Я приобрел их на черном рынке в Гонконге во время войны. Вот эти два с краю продавались как подлинные произведения школы Сагами, но оказалось, что это не так. И знаешь что, Фрай?

— Нет.

— Это не имеет значения. — Берк вытащил один из мечей из ножен. Клинок вспыхнул отраженным светом. — Пустая трата денег, если честно. Я занимаюсь ими не больше пары часов в неделю. Упражнения кажутся мне чертовски скучными, и разве можно на что-то замахнуться этим в жизни? Перерубит вот этот столб пополам.

— Выглядит устрашающе.

Берк внимательно рассмотрел маленькое пятнышко на клинке, затем посмотрел в глаза Фраю.

— А человек, который размахивает такой штуковиной, выглядит еще страшнее. Чак, ты зачем ошивался вокруг «Элит Менеджмент»?

— Хотел поговорить с Ролли Дином. Видел его недавно.

На мягком покрытии почти не было слышно шагов. Берк вложил меч в ножны. — А там стрельбище, Чак.

Дальнюю стену украшали мишени и пулеуловители. Скамья была расположена примерно в пятидесяти футах от стены. Цепь с прищепками шла от каждого из пулеуловителей к скамье. Приводимая в движение маленьким моторчиком, она позволяла менять мишени. Фрай заметил, что улавливающие стенки сходившиеся несколько под углом — для того, чтобы направлять пули — были усеяны серебристо-серыми отметинами. На скамье лежала пара наушников-глушителей и несколько коробочек берушей. Берк постучал пальцами по тумбе с ящиками, стоявшей рядом со скамьей и сказал:

— Я питаю слабость к огнестрельному оружию. Когда я поступил на службу в ЦРУ, они этим воспользовались. Я хорошо делал свою работу. Знаешь, Чак, вообще-то я неплохой парень. Люблю потягивать пивко и наблюдать за боксерскими поединками. Обожаю побаловаться в покер, люблю хорошее родео. Могу спорить до посинения. Но есть у меня другая сторона, которой плевать на то, что волнует остальных людей. Я хочу, чтобы ты задумался об этом хоть на секунду. Короче, я болен оружием. Выдвини этот ящик, полюбуйся.

Содержимое указанного ящика было с любовью уложено. На дне находился деревянный поддон с двумя рядами пистолетов. Углубления в поддоне идеально подходили под формы рукояток. Стволы утыкались в слой фетры. Пятнадцать, оценил Фрай, может, двадцать.

— Это все крупнокалиберные игрушки, сорок четвертый и сорок пятый. Да что там, тут у меня есть гигант пятьдесят четвертого калибра, которым я убил гризли в горах Монтаны. Попал ему прямо в морду с пятнадцати метров, тот сразу завалился на спину. Пришлось делать из его шкуры коврик без головы. А ниже — экземпляры среднего калибра, а в самом нижнем ящике — миниатюрные пистолеты, субкомпакты. Ты стреляешь?

— Папа учил меня в тире. Я тоже неплохо стрелял из его сорок пятого.

— Бери этот «Голд Кап». Магазин полон. Посмотрим, как ты сумеешь с пятидесяти футов.

Фрай взял кольт, проверил магазин, дослал патрон в патронник. Снял с предохранителя и вытянул руку с пистолетом в сторону черного силуэта на белом фоне.

— Стреляй быстрее, Чак. Бандиты тебя ждать не будут.

Фрай задержал дыхание и стал медленно выпускать воздух — как учил его Эдисон — затем нажал на спусковой крючок. В ушах зазвенело, дым поднимался в глаза. Пистолет дернулся вверх. Выправив его, Фрай сделал еще шесть выстрелов.

Парсонс рассмеялся, нажал на кнопку, и мишень поползла к нему. Вращаясь, поскрипывали блоки.

— Первый даже не попал в бумагу, — объявил Берк, остальные шесть попали, но на белое поле. Для пятидесяти футов неплохо, но должен тебе сказать, что вся правда заключена в первом выстреле. Обычно это все, на что ты можешь рассчитывать.

— Теперь твоя очередь, Берк.

Берк покачал головой.

— Мы в разных весовых категориях, Чак. Во всяком случае, в этой игре. Позволь мне задать тебе вопрос. Вчера вечером я видел старый кабриолет, припаркованный перед «Элит Менеджмент». Это был твой «Меркурий», верно?

— Очевидно.

— Тогда могу догадаться, что тебе известно о том, что Ролли Дин Мак в прямом смысле слова там не работает.

— Именно это я и выяснил.

— Мир сошел с ума, правда?

Фрай пожал плечами, выдвинул ящик и положил пистолет на место.

— Знаешь, Чак… Я страшно переживал о том, что случилось между тобой и «Элит». Если бы я внимательней следил за происходящим, ты не потерял бы работу. Но в те дни я замотался с делами — правда. Ты разрешишь мне все уладить Биллингемом, чтобы ты опять взялся за перо?

— Мне кажется, ты хотел это сделать дня два назад.

Парсонс с силой задвинул ящик.

— Между нами, я надеялся, что ты перестанешь разыскивать старину Ролли. Никогда не думал, что ты такой настырный. Ты все разнюхал про мой бизнес, раскрыл мой маленький секрет, так что теперь нет смысла играть с тобой в игры, Чак. Итак, «Элит» — это мой бизнес. Но мне не нравится быть первым человеком. Ненавижу быть на виду — меня больше устраивает оставаться в тени. Почему — не твое дело. Можно сказать так: если бы я был одним из битлов, я хотел бы быть Ринго.

— Но тебе все равно хотелось бы писать музыку.

Парсонс улыбнулся.

— Ты прав. Могу я тебе вернуть работу? Я имею в виду: ты этого хочешь или нет?

— А почему сначала ты меня водил за нос?

— Мне кажется, я объяснил. Ты вцепился в этого Ролли, словно питбуль в рукав, и не собирался отпускать. Я понял, что если ты будешь продолжать писать и названивать, рано или поздно нагрянешь с импровизированным интервью вместо запланированного. Поэтому я и вывел тебя из игры. Понятно? Я оказался прав. И я рад, что завтра ты не пойдешь в газету, чтобы написать о том, что в «Элит» нет никакого Ролли Дина Мака. Это было бы плохо для всех. Но я не рассчитал, что ты будешь продолжать за ним охотиться. Господи, Чак, когда же ты успокоишься?

Фрай усмехнулся:

— И все это только для того, чтобы не было разговоров о нечестном поединке?

— Черт возьми, да меня не колышут эти самые поединки. Это только одна легальная сторона моей деятельности в «Элит», чтобы всегда держать двери открытыми. Чак, я ворочаю в этой конторе большими деньгами. Нефть. Акции и боны. Недвижимость. Все что угодно. Даже из этого кое-что легально. «Элит» имеет филиалы, отделения, группы, холдинги, дочерние фирмы, о которых ты даже не слышал и никогда не услышишь. И это все я. Я всем этим ворочаю. Иногда приходится делать то, что привлекает всеобщее внимание. Именно тогда я прибегаю к Ролли Дину и прочим коллегам. Я делаю это от их имени. Как я уже сказал, мне не нравится быть на виду. И для тебя было бы лучше не связываться с Ролли, потому что я не желаю его терять, но и тебе не желаю доставлять неприятности. Смешно, что именно в тот вечер побили моего парня. Не было никакого сговора. Я тебе клянусь. У меня есть кое-что получше, чем химичить с грошовыми боксерскими схватками, да чтобы тебя потом ославили.

— А зачем ты заставлял Кристобель шпионить за мной?

— О чем ты говоришь, Чак? Я не понимаю.

— О тебе и Крис. Вы стояли на ее крыльце прошлым вечером.

Парсонс покраснел. Фрай не верил своим глазам.

— Боже, неужели ты там был?

— Был. Что вы там делали, Берк?

Парсонс тряхнул головой и уставился на свои башмаки.

— Я пытался ее раскрутить на любовь. Как и ты, Чак. Должен признаться, притом без всякого стыда — я люблю баб. Я положил на нее глаз на боксе в тот самый вечер и понял, что я должен ее поиметь. Мне бы надо попросить у тебя прощения, но, честно, не хочется. Я и сейчас от нее не собираюсь отступаться. Кристобель — упрямая сучка, ее непросто взять. Вчера вечером я принес ей цветы, мы мило поболтали. Она попала в историю на Лонг-Бич. Кажется, ее изнасиловали. Это все, что я мог понять. Пугливая. — Некоторое время Парсонс смотрел на Фрая с нарочитой веселостью подростка, которого застали с «Плейбоем». — Черт побери, Чак, эта девка не твоя собственность, но я готов оставить Крисси в покое, если она для тебя так много значит. У меня полно других вариантов. Но чтобы заставлять ее следить за тобой — мне это даже не приходило в голову. Может, надо было заставить. Но по правде, я никому не доверяю такого рода работу. Особенно малознакомым шлюшкам.

— Поступай как хочешь, Берк.

— Не продолжай. Вижу, что малость перегнул с ней палку. Иди, взгляни на моих тварей. Тебе должно понравиться. Почти всех сам поймал.

Фрай встал перед большим застекленным террариумом. Он был почти двадцать футов в длину, шесть — в высоту и глубину. В центре лежал сук эвкалипта. Половину площади занимал водоем. Другую половину облюбовала рептилия, свернувшаяся, точно моток телефонного кабеля, увенчанный головкой, откуда поминутно высовывался язычок, лениво пробуя состояние атмосферы. Глаза змеи были бледно-зеленые, большие, как монеты в двадцать пять центов, с эллиптическими, кошачьими зрачками. Чешуйки вокруг челюстей напоминали черепицу.

— Eunectes murinos, — пояснил Фрай. — Анаконда. Они достигают двадцати шести футов.

— А чем ты ее кормишь?

— Лучше не спрашивай. Может сожрать невысокого мужчину, если у него не очень широкие плечи. А женщину запросто. Среднего вьетнамца слопает в два счета, да еще останется место на десерт.

Фрай смотрел на Парсонса, который в бесстрастном восхищении наблюдал змею. Животное пришло в движение, которое начало скользить словно само собой, без усилий. Фрай почувствовал, как у него похолодела спина.

— Чак, каков будет твой следующий шаг? По поводу «Элит Менеджмент»?

— Пока не знаю. Есть какие-нибудь идеи?

Парсонс засмеялся.

— Ты мне нравишься, Чак. Тебе бы пошло быть коммивояжером, потому что ты ни за что не назовешь цену, пока не услышишь предложение. Так вот, если бы я был на твоем месте, то мои следующие шаги основывались бы на предыдущих.

— Я никому ничего не рассказывал, — солгал Фрай. — Если ты об этом. Ни Бенни, ни отцу. Никому.

Парсонс удовлетворенно кивал.

— Это уже лучше, Чак. Хорошо, что ты оставил это при себе. Хорошо для начала. В подобной ситуации важно, чтобы я оставался на плаву. Ненавижу, когда тебя пришпиливают булавкой. Я понял в этой жизни, что в ней полно змеиных гнезд, куда не стоит совать руку, если не хочешь, чтобы тебя укусили. Однако то и дело находятся несчастные, которые все-таки суют руку, но ты не из их числа, Чак. На твоем месте я не стал бы нарываться, не стал бы переходить черту. Оставил бы все как есть. И постарался бы забыть все уловки, обнаруженные в методах, которыми другой человек ведет свой бизнес. — Берк провел его мимо клетки с анакондой к трем террариумам меньшего размера. — В верхнем живет габонская гадюка, у нее самые длинные ядовитые зубы в мире, до полутора дюймов длиной. В среднем — черная мамба, самая быстрая и подлая змея в мире. Уж поверь мне. В нижнем — бубновая гремучая змея. Наша, местная. Эта гадина весит почти двадцать пять фунтов. Я сам ее поймал, под Эль-Пасо. Допрашивая пленных во время войны, я использовал змей. Конговцы их ненавидели. Раза два ненароком переборщил. Бедные партизаны, они буквально тряслись, когда я входил в камеру с мешком и стальными щипцами. Которыми извлекал из мешка холоднокровную гадину. Можешь вообразить, о каких змеиных гнездах в жизни я толкую.

Фрай наклонился, чтобы лучше рассмотреть гремучую змею. Она была большая, как мяч для игры в софтбол, с головой размером с кусок пирога. По ровной, бесцветной спине шла цепь черных бубен.

Берк подошел к следующей клетке, улыбнулся и сказал:

— А вот это, как общепризнанно, самая коварная змея на свете. Это королевская кобра, Чак, ophiophagus hannah. Они вырастают до восемнадцати-двадцати футов, но в моей Шарлотте всего двенадцать. В год погибает от укусов змей сорок пять тысяч человек. В это внесла свою лепту и шарлоттина порода. Они не агрессивны, это правда. На самом деле даже ленивы. Как я. Но если их разозлить, тогда держись! Давай, я тебя с не познакомлю.

Берк вытащил задвижку и распахнул дверцу. Постучал по стеклу костяшками пальцев и что-то сказал змее. Потом сунул руку и взял кобру посередине, приподнимая кольца и перекладывая в другую руку. Чем сильней он тянул, тем длиннее становилась змея. Потом он отступил, и кобра, постреливая язычком, всеми двенадцатью футами обвилась вокруг него, словно он был деревом.

— Шарлотта, — сказал Берк, — познакомься, это Чак Фрай.

Берк улыбался из-под бледно-зеленых плавных колец.

— Удалены ядовитые железы?

— Нет. Она заряжена, как мои пистолеты. Но она вполне дружелюбна. Хочешь подержать?

— Нет уж, спасибо.

— Не бойся, Чак. Ты ведь не хочешь оскорбить в лучших чувствах?

Берк взял змею, голова которой свободно покачивалась на весу, и перенес на плечи Фрая. Фрай почувствовал, как у него отяжелели ноги и зазвенело в ушах. Змея была холодная. Под кожей ощущались мускулы, точно, как механизм, набухавшие и расслаблявшиеся на его плечах. Фрай поддерживал левой рукой три последних фута ее длины. Шарлотта, изогнувшись, поднесла к нему туповатое, тяжелое рыльце и посмотрела ему прямо в глаза.

— Так вот, Чак, если Шарлотта метнется тебе в лицо, куда она и целится, ты закричишь, сбросишь ее, помчишься по лестнице и сдохнешь раньше, чем добежишь до патио.

Змея высунула беспокойный язычок и тут же убрала его.

В голове Фрая словно несся товарный поезд. Он чувствовал, как пот стекает по его спине и бокам.

Только не подавать вида, что я испугался, подумал он. Ведь Берку того и надо для полного счастья.

Когда он смотрел на Парсонса, ему было приятно, что самое сильное чувство, какое он испытывал, было не страхом, хотя и страх тоже был, но, скорее, он чувствовал обычный, рядовой гнев. Это было приятное ощущение — отчасти знакомое, отчасти новое.

— Рад это слышать, Берк.

— Ее яд относится к нейротоксинам — от него останавливается сердце и все движущиеся части и органы. Нервная система превращается в жижу. В Азии слон, наступивший на кобру, падает замертво через минуту. Это большая сила, Чак. Во Вьетнаме я использовал яд гадюки, который действует медленнее, зато страданий от него несравненно больше. Он пожирает твою плоть, мускулы, весь организм. Черт возьми, я многого добился на допросах при помощи моих друзей из холщового мешка. А еще клюшкой для гольфа, которой в то же утро мог разыграть партию в девять лунок.

Шарлотта медленно отвела голову назад, и Фрай решил ее поддержать рукой. Шарлотта отшатнулась. Фрай заметил, что она нацелилась на него, чешуйки увеличились в размерах, высунулся язык. На его плече ее голова была легка и прохладна. Она терлась об его шею чешуйками, как кожаными пуговицами.

— С гремучими змеями такой номер не пройдет, Чак. Потому что они чувствую тепло и тут же атакуют. Шарлотта — более примитивное создание. И у нее замедленная реакция. Впрочем, резкое движение может вывести ее из себя, и тогда она начнет кусать что ни попадя.

— В данном случае это буду я.

Берк подошел к ним с сомнительной улыбкой и постучал пальцами по голове Шарлотты. Потом постучал еще.

Она подняла голову, злобно насторожившись, и попыталась цапнуть руку Берка, когда тот решил ее убрать.

— И все-таки, Чак, я тебя хотел видеть главным образом по одной причине — чтобы сообщить, что могу помочь тебе с работой. Но за это я хочу, чтобы ты перестал соваться в мои дела, шпионить за мной по ночам, и вообще — не лезь в мою жизнь. Забудь о Ролли Дине. У тебя из-за меня возникли проблемы, это плохо. Я не верю ни на одну секунду, что ты не поплакался Беннету или той пустоголовой блондинке, которую я пытаюсь закадрить. Я это понимаю. И прошу только одного — оставь в покое меня и мою сестру, пусть обо всем позаботится закон. Я не люблю просить дважды, Чак. У меня налаженное дело, и я не позволю тебе спутать мне карты. Да и тебе какая от этого польза? Лучше возвращайся на свою работу, вместо того чтобы проявлять повышенный интерес к чужим делам — тогда и твои пойдут так, как им заведено идти. Я достаточно ясно выразился?

— Вполне.

— Считаешь, что я слишком много запросил?

— Нет, просто как следует не рассчитал время.

— Кого ты из себя строишь?

— Тарзана.

Парсонс опять помахал рукой перед носом Шарлотты, затем внимательно посмотрел на Фрая.

— Это мое последнее слово, Чак. Думаю, предложение неплохое. Справедливая сделка. Честное слово, я не могу тебя понять. Ты — неизвестная величина, и это слегка нервирует нас с Шарлоттой. Впрочем, ты не идиот, поэтому сможешь разобраться, что я поступаю справедливо.

Берк опять шагнул вперед и взмахнул рукой перед Шарлоттой. Она выгнулась, покачивая головой. Затем расправила капюшон — два фантасмагорических крыла, возникших из шеи. Чешуйки расширились на полупрозрачной коже, между рядами чешуек проглядывала молочно-белая плоть. Когда она стала покачиваться, Фрай чувствовал ее вес. У него начала уставать рука. В глаз скатилась обжигающая капля пота. Голова Шарлотты поворачивалась вслед за Берком, который обошел Фрая сбоку и стал у него за спиной. Она раскачивалась, уставившись, как показалось Фраю, в его рот. Голова змеи была в двух футах от его головы. Хвост она просунула между его ног.

— Итак, мы пришли к взаимопониманию?

— Пришли.

— Я знал, что мы с тобой столкуемся. Ведь ты, в конце концов, разумный человек. Ты должен забыть про Ролли Дина, так?

— Так.

— И никому ни слова?

— Никому.

— В нашей беседе мы коснулись нескольких вопросов. Важно, чтобы ты все понял. Главная мысль такова: ты мне мешаешь, притом сам ставишь доллар, а выигрываешь грош. Попросту игра не стоит свеч.

Берк вновь возник в углу его поля зрения. Фрай различил резкое движение и почувствовал, как тело змеи сжало его собственное. Парсонс стоял сзади, держа голову Шарлотты в своей ладони. Он посмеивался:

— Как будто разматываешь садовый шланг.

Берк отступил назад, волоча за собой змею. Фрай чувствовал, как ее хвост скользнул по его штанам, потом по животу, пока Берк не стащил ее с него полностью.

Через мгновение он уже заправил последний дюйм светло-зеленого тела в террариум, все так же удерживая ее голову в правом кулаке.

— Шарлотта не любит возвращаться в клетку, поэтому мне приходится вот так ее держать. Если честно, я не доверяю этой твари. Она женщина до последней пяди, верно?

— Среди моих знакомых таких женщин нет.

— Значит, ты плохо знаешь жизнь. — Берк захлопнул дверцу клетки, посмотрел на Фрая и провел рукой поперек лба Фрая. Потом осмотрел свои пальцы. — Неплохо, Чак. Ненамного больше пота, чем бывало у меня. Надеюсь, ты не принял то, что я сказал, за угрозу. На свете существует миллион способов добиться своего.

Фрай чувствовал, что пульс у него выравнивается и ноги отходят от немого страха. Но по-прежнему он более всего ощущал новый гнев, упрямый, цельный.

— Однако нам нужен только один, если он сработает.

Парсонс засмеялся, подходя к лестнице.

— Покончим с этим, юноша. Хочешь услышать что-то страшное? Для меня убить — раз плюнуть. Во мне не дрогнет ни один мускул, если придется прибегнуть к насилию. Это мне все равно что подстричь ногти. На том стою.

— Ясно.

Они поднялись по лестнице. Парсонс шел первым. Дверь в библиотеку автоматически отодвинулась, урча мотором. Фрай легко представил себе, как Берк вдруг разворачивается, толкает его вниз и уже в подвале душит. Он про себя посмеялся. На том стою.

— Что ты лыбишься, Чак?

— Спасибо за экскурсию. У тебя на редкость разумные домашние зверушки.

— Ты бы посмотрел на них, когда я их кормлю. Это черт знает что, на это стоит полюбоваться. Может, подождешь немного?

— Мне надо быть на митинге Комитета освобождения.

— Ах, да. Надеюсь, покажут по телевизору.




Глава 27


Сайгон-Плаза была полна вьетнамцев, когда туда, незадолго до захода солнца, прибыл Фрай. Он не мог поверить глазам. Плакаты и флаги хлопали на ветру, по периметру огороженной автостоянки выстроились в ряд балаганы, с улиц на площадь вливались потоки черных голов. Неподалеку от площади стояли три патрульных машины. Еще две дежурили на автостоянке.

Фрай влился в поток движущихся тел. На входном билете за пять долларов было написано «Свободу Вьетнаму» на одной стороне по-английски, на другой по-вьетнамски. Полицейский обыскал его при входе. Фрай чувствовал запах стряпни — пряный аромат, немедленно вызвавший аппетит. Просочившись через временную арку, служившую официальным порталом, он поднял глаза и увидел плакат с изображением Ли. Ее взгляд, как почудилось Фраю, был сосредоточен на заходящем солнце.

Рядом с изображениями Ли висели внушительные репродукции изуродованного лица полковника Тхака. Ниже красными буквами было выведено: «Смерть Тхаку».

В центре площади была построена сцена, залитая ярким светом и украшенная вьетнамскими и американскими флагами. Подиум был задрапирован лозунгом на двух языках: «Уничтожим коммунизм. Освободим Вьетнам. Свободу Ли». Фрай рассмотрел задник сцены — три разных изображения Ли, все взяты с обложек ее альбомов. Он увидел Нгуена Хая, одетого в щеголеватый белый хлопчатобумажный костюм. Нгуен руководил какими-то действиями по ту сторону микрофона. Рядом со сценой скрестив руки стояли двое мужчин в темных костюмах. Из ФБР, догадался Фрай. Двое других прохаживались поодаль, еще один рассеянно жевал рядом с палаткой, торгующей снедью. Фрай заметил Виггинса, беседовавшего с репортером из Эн-Би-Си. Прямо на асфальте были расставлены в ряды стулья, но их, как оценил Фрай, не хватило бы и на половину собравшихся. К палаткам уже выстроились очереди за едой. В одном павильоне вовсю шла игра в бинго. Народ внимательно смотрел в маленькие карточки с номерами. Выкликал какой-то коротышка. Своей мясистой рукой он вращал барабан, наполненный кубиками с номерами. Его голос лился неистощимой силлабической рекой.

Странно, подумал Фрай, но здесь все так спокойно. Не более чем легкий ропот толпы, а ведь уже собралось не менее двух тысяч. Большинство были одеты в черное. Их лица ничего не выражали. Они выглядели безрадостными, однако не страдальческими, целеустремленными, но беспредметно, нетерпеливыми от концентрированного терпения. Свет лился вниз, народ ждал.

Мимо Фрая прошмыгнула молодая женщина, зыркнула на него, и он заметил страх — она выдала себя легкой напряженностью во взгляде — всего лишь искорку в глазах. Выкликающий пригласил к себе очередного победителя. Вперед выступил мужчина средних лет с поднятым билетом. Он получил конверт, затем вернулся в толпу. Фрай понял, как мало вокруг людей того же возраста: это поколение было истреблено войной.

Фрай купил порцию вьетнамских сосисок с лапшой и на десерт два странноватых зеленых пластиковых кубика с гелем. Палатка Комитета Освобождения Вьетнама пользовалась особой популярностью. Стоя перед входом, работники раздавали памфлеты, показывали фотографии из зоны действия Подпольной армии, записывали имена и цифры. Одна из девушек узнала Фрая и помахала ему рукой.

— Вам нравится вьетнамская еда? — спросила она.

— Даже очень, — ответил Фрай.

— Все собранные сегодня деньги пойдут на освобождение Ли, — объяснила она.

Фрай увидел длинный стол, установленный на тротуаре. Сотрудники КОВ принимали пожертвования, прямиком из протянутых рук вьетнамцев направлявшиеся в серый сейф. Бумажки в один, десять, двадцать долларов, жемчужные сережки, маленькое зеленое ожерелье из жадеита. Какая-то старуха протянула пятьдесят центов. Потом она постояла и сняла с пальца кольцо. Слезы струились у нее по щекам.

— Ли Фрай, — прошептала она. — Tu do hay la chet.

Девушка объяснила Фраю:

— Она говорит: «Свобода или смерть».

Девушка застенчиво улыбнулась и показала фотографию, выставленную Комитетом. На ней были запечатлены восемь до зубов вооруженных бойцов Подпольной армии. Снимок был сделан где-то в джунглях, вероятно, в лагере. Фрай рассматривал их напряженные лица и спрашивал себя: на что им рассчитывать? Сколько им, лет восемнадцать-двадцать? Какую же надо иметь силу духа, чтобы уйти в джунгли и выступить против несказанно более многочисленного врага? Чтобы обречь себя на мученическую смерть, когда о тебе забудут раньше, чем успеет высохнуть твоя кровь? А может нет, подумал он: может, все эти люди, что собрались здесь, будут помнить. Для этого нужна Ли. Чтобы хранить живую память. Хрупкую память.

— Это Подпольная армия, — объяснила девушка, показывая на фотографию.

— Такие молодые.

— Одержимость — это не для стариков. Они появляются то в Бен Кат, то в Бьен Хоа, то в самом Сайгоне. Никому их не найти. Десять дней назад они разрушили мост в Лонг Бинь. А после уничтожили тридцать семь коммунистов близ Ку Ши. А потом они уходят в джунгли, как пантера.

— Сколько их всего?

— Много. Их боятся. Они проникают в Сайгон, чтобы встретиться с людьми из Сопротивления. Переходят через границу в Кампучию. Им помогают Красные Кхмеры, потому что ненавидят вьетнамский режим. Они воруют провиант и исчезают. — Девушка спокойно посмотрела на Фрая и попросила: — На дело освобождения. Дайте.

Фрай кивнул и вытащил двадцать долларов. Дам двенадцать долларов, решил он, пусть дадут сдачу. Я ведь скоро получу работу. Он направился к сцене, где Нгуен пробовал звук. Хай посмотрел вниз, улыбнулся и показал на маленький трейлер, припаркованный за сценой.

У машины скрестив руки стоял Доннел Кроули в темных очках. Он пожал Фраю руку, чуть не превратив ее в лепешку.

— Он в машине, — сказал Доннел. — Кажется, все идет довольно неплохо.

— Что-то у меня нет веры в это сборище.

— Не смеши. У вьетнамцев доброе сердце.

Фрай нашел Беннета в трейлере. На коленях у него лежал радиотелефон. На Беннете был костюм и протезы. Костыли стояли в углу у маленького холодильника. Фрай сел. В трейлере было душно, но окна были закрыты.

— Что сказал Берк Парсонс?

— Он велел мне держаться от него подальше, не то пригрозил науськать на меня свою змею.

— Во Вьетнаме он тоже практиковал такие штучки. Надеюсь, ты согласился?

Фрай кивнул.

— Ладно. А как Лючия? Небось, вся сияет после звездного часа в Вашингтоне?

— Со мной разговаривал только Берк.

— Я привык считать, что в их семейке мужик — это Лючия. А теперь начинаю сомневаться. У Берка чем грубее игра, тем умнее он выглядит. — Беннет направил на Фрая спокойный, ненавидящий взгляд. — Но ему ни за что не купить «Парадизо» на деньги беженцев. Это я тебе обещаю, Чак.

Загудел телефон. Беннет. Беннет поднял руку, призывая к молчанию, и взял трубку.

— Фрай слушает.

Долгая пауза, во время которой Беннет смотрел на Фрая.

— Используйте Тран Кхе, он самый лучший водитель и знает дом. Я хочу, чтобы связались со мной немедленно после операции. Немедленно.

Фрай посмотрел на часы. Беннет записал что-то в блокнот, который был раскрыт у него на коленях. Прошла минута, затем вторая. Беннет сидел неподвижно, молча, только медленно ходила грудь. Телефонная трубку была прижата к уху.

Через секунду он положил ее на колени.

— Тхак только что покинул квартиру. Через двадцать минут мы его захватим.

— Ты разговаривал с Ким?

— Она в надежном месте под Сайгоном, получает информацию непосредственно из группы по рации. Потом в зашифрованном виде посылает ее на радио Сопротивления в Транг Банг, затем ее по цепочке передают от деревни к деревне до самой Камбоджи. Кхмеры передают ее в Пномпень, а оттуда уже по телефону в Гонконг. Наши люди в Гонконге имеют доступ к секретным британским линиям связи, а в Лондоне у нас тоже есть надежный человек. — Беннет улыбнулся. — Он работает в туристическом агентстве. Остальное просто — из Лондона в Нью-Йорк, из Нью-Йорка — в Сан-Франциско, из Сан-Франциско — сюда. По обычному телефону. Если с рациями все в порядке и операторы опытные, то я получаю информацию от Ким уже через семь минут. Если что-то дает сбой, на это может потребоваться несколько часов.

— ЦРУ прослушивает вашу линию?

— Безусловно. Еще месяца три назад мы даже использовали некоторых их сотрудников в этой цепочке. Нас накрыло агентство по национальной безопасности. Но если звонить из телефонов-автоматов, то быстро не получится. Они нас засекли, но чтобы найти, потребовалось время. Они отстают по меньшей мере на час.

В трейлер вошел Нгуен.

— Все по графику?

— Он уже выехал, Хай.

— Есть шанс, что я уже сегодня объявлю об этом?

Лукавая улыбка сошла с лица Беннета, но он заставил ее вернуться.

— Всему свое время.

Нгуен кивнул, потом опять пошел на сцену. Фрай наблюдал за ним в окно. Нгуен поздоровался за руку с Патом Эрбаклом, который уже не демонстрировал своим видом никакого превосходства. Кроули прижал к груди огромную акустическую систему и переставил ее ближе к краю сцены. Съемочная группа из Си-Би-Эс обступила Мина, парализовав его ярким светом. Звукооператор держал над его головой штангу, а репортер тем временем совал в лицо микрофон. Стулья уже были заняты, и народ без места напирал ближе к сцене, чтобы лучше видеть происходящее. Пришли Билли и Дан в окружении телохранителей. Альберт Виггинс задержался возле палатки, торговавшей лапшой.

— Удивительно, правда, Чак, до чего же ее любит народ — и стар, и млад, и хорошие люди, и плохие, и серединка на половинку! Она им нужна почти так же, как и мне. Для меня очень важно, что эти люди не сдались. Собравшись здесь сегодня, они словно продемонстрировали Ханою, что свобода не умрет. Для них это был трудный шаг. Потому что они напуганы. Похищения. Убийства. Страх. С одной стороны — полицейские и ФБР, с другой стороны — Ханой. Маленький островок людей, заключенный внутри самой сильной державы на земле. Они совершили поступок.

В это время на сцену выше Нгуен. Его встретили горячими аплодисментами. Он поприветствовал собравшихся — сначала по-вьетнамски, потом по-английски. Сказал, что свободу ничем не задушить, как не задушить ни Америку, ни Вьетнам.

— Мы пришли сюда, чтобы выразить нашу поддержку этим великим странам. Мы пришли сюда ради голоса свободы — Ли Фрай!

Толпа одобряюще загудела, раздались аплодисменты. Оркестр заиграл мелодию, в которой Фрай узнал одну из песен Ли — «Свобода на костях». Звучал инструментальный вариант. Голос Ли был заменен партией электрогитары. Фрай видел ее лицо на плакатах, трепетавших от ветра.

Он опять прислушался к взволнованному голосу Нгуена. Хай говорил, что похищение Ли было совершено агентами коммунистического Ханоя — врагами свободы — животными, выкормленными Москвой, чтобы погубить вьетнамский народ. Толпа слушала спокойно, затем всколыхнулась. Опять вступил оркестр, заиграв еще оду песню Ли. Нгуен призывал народ поддержать дело освобождения. Он воздел руки над головой, раскрыв ладони — словно для того, чтобы получить благословение прямо с небес.

Фрай обратил внимание на то, что Альберт Виггинс стоит у фургона телевизионщиков Си-Би-Эс и рассматривает в бинокль балконы, выходящие на площадь. Репортер беседовал с одной из девушек из Комитета Освобождения. Беннет утер пот со лба, затем неуклюже встал на костыли.

— Я отойду на две минуты, — сказал он. — Если позвонит телефон, позови меня. Сам не отвечай. Даже не прикасайся.

В окно трейлера Фраю было видно, с каким трудом брат поднимался по задней лестнице на сцену, пока Нгуен представлял его собравшимся. Когда Беннет появился в ярком луче прожектора, аплодисменты разразились с новой силой. Беннет, с усилием сохраняя равновесие, поднял руку. Фрай слышал голос Беннета — громкий и четкий, усиленный микрофоном. Он поблагодарил всех за то, что они сюда пришли. Сказал, что мужество не бывает без страха. Сказал, что Ли незримо присутствует здесь и что очень скоро она сама, ее смех, ее голос, опять будут с ними.

— Вы — сильные, милосердные люди, — говорил Беннет. — Никогда не сдавайтесь.

Он не покидал сцену, пока оркестр исполнял «Знамя с блестящими звездами», затем отвернулся от волны рукоплесканий и направился к трейлеру. Фрай помог ему войти в дверь и сесть на узкую кровать. С лица Беннета капал пот, зрачки были расширены. Он распустил галстук, поставил телефон на колени и посмотрел на часы.

— С минуты на минуту, Чак.

Фрай опять услышал Нгуена, его пронзительный голос, хлопки и выкрики, возгласы одобрения. Он увидел какого-то старика, который по центральному проходу тащил к сцене чучело вьетнамского президента Труонг Ки в черной пижаме с красными серпами и молотами.

Толпа повскакала с мест, когда старик подошел к самой сцене. Нгуен молча наблюдал.

В этот момент прозвенел телефон. Беннет поднял два растопыренных пальца, подержал их над головой и снял трубку. В окно трейлера Фрай видел, что Нгуен стоят на сцене, а старик преодолевал последние двадцать футов своего пути. Человек десять образовали строй, сквозь который проходил старик с чучелом. Они плевали на куклу, тряпичная голова которой болталась из стороны в сторону. В луче прожектора было видно, как брызжет слюна. Старик закрывался рукой от обстрела. Толпа распевала: «Tha chet khong lam no le, tha chet khong lam no le…» Когда Фрай обернулся к Беннету, брат по-прежнему держал над головой скрещенные пальцы, но лицо его было бледно. Он смотрел прямо в лицо Фраю. И кивал.

Нгуен втащил куклу на сцену под дикие выкрики толпы. Он держал чучело за шею в вытянутой руке, наклоняя тряпичную голову к краю сцены.

— Мы будем сопротивляться! Мы будем бороться за объединение Вьетнама! Мы будем бороться, пока не станем свободны.

Беннет тихо положил трубку. И посмотрел на брата с каким-то новым, не знакомым раньше выражением. Фрай сразу понял, что это такое. Это был страх.

Фрай плохо слышал, что говорил ему Беннет. Толпа дошла до неистовства, когда Нгуен собрался обезглавить чучело пластмассовым мечом. Беннет говорил слабым голосом.

— Полковник Тхак знал, что его ждет на двадцать первом километре. Он был готов к встрече с нами.

Фрай помог Беннету слезть с кровати. Потом бросил взгляд за окно. Хай поднял чучело, занес меч. И вдруг что-то случилось со светом. На долю секунды Хай и кукла оказались так ярко освещены, побледнели в столь ослепительной белой вспышке, что у Фрая резануло глаза.

Потом их раскинуло в разные стороны оглушительным оранжевым взрывом из головы чучела. Трейлер сильно тряхнуло. Фрая отбросило к стенке. Распростертые руки Нгуена, его плечо и голову оторвало от тела и разлетелись вместе с огненным снопом, бившим во все стороны сразу. Его колени выпрямились, туловище швырнуло назад и разорвало на куски. Пластмассовый меч взлетел высоко вверх. Куклу подняло в воздух, словно кто-то дернул за невидимую веревку. Народ в первых рядах бросился бежать.

Одобрительные возгласы перешли в стоны и вопли. Фрай выбрался из трейлера. Кроули уже волочил Хая со сцены на землю. Подоспели полицейские, вытащили пистолеты, приказали всем лечь, но народ бежал мимо в сторону Болсы. Фрай видел, как Беннета увлекла несущаяся толпа.

Между первым рядом и сценой осталось лежать с десяток раскиданных тел. Некоторые шевелились, некоторые кричали, некоторые были неподвижны. Телевизионщики продолжали вести запись. Вестминстерская полиция и агенты ФБР бегали по площади с пистолетами, ища, кого бы арестовать. В ста футах от выхода группа беженцев изловила того самого старика. Фрай видел, как он исчез в черной толпе. Кулаки молотили по его седой поникшей голове.

Фрай снял пиджак и накрыл им старую вьетнамку, лежавшую плашмя на асфальте с дымящейся грудью. Он искал Беннета, но нигде не мог найти. Рядом кто-то начал стонать. Он увидел Кроули, который нес к сцене мальчика. Голова и руки мальчика безжизненно свисали вниз. Девушка из Комитета освобождения пыталась стянуть вьетнамским флагом кровоточащее бедро мужчины, над которым стонала женщина. Фэбээровец, сжимая в одной руке пистолет, а в другой рацию, кричал двоим другим, которые, кажется, намеренно хотели затеряться. Потом Фрай увидел Беннета, влезающего в свой грузовичок. На сцене теперь стояли Мин и Виггинс. Мин уверенным голосом пытался призвать народ организованно проследовать к выходу на бульвар. Фрай наклонился за пиджаком, взглянул на дымящийся кратер на груди у женщины и накрыл ей лицо. Оператор сфокусировал камеру на Фрая и попросил его убрать пиджак. Несколько секунд Фрай так и стоял на коленях и наблюдал за грузовичком Беннета, который удалялся в сторону авеню, прокладывая путь в толпе.

Фрай помог Доннелу отнести тело Хая в машину скорой помощи, но от Хая осталось так немного, что не было никакой надежды. Фрай побежал к «Циклону». Ему потребовалось пять минут, чтобы через стоянку выбраться на улицу. Он поехал по Болсе к дому Беннета. Его обгоняли машины с включенными сиренами и проблесковыми маячками.




Дверь была нараспашку, в конах горел свет, но грузовичка перед домом не было. Фрай припарковался у крыльца и вошел внутрь. В доме было тихо. В ушах у Фрая звенело, он часто дышал. Телевизора светился и шуршал.

— Бенни!

Фрай зашел в кухню, потом в коттедж Доннела. Куда ты мог направиться. Что может быть важнее умирающего друга? Бенни, почему ты все бросил и убежал? Стоя на темном заднем дворе, Фрай начал понимать. Могло быть только одно предположение. Похищение Тхака не только отозвалось рикошетом, оно срикошетило именно так, как это кем-то задумывалось. Беннету сообщили не только то, что операция провалилась, но еще рассказали что-то насчет Ли.

В спальне Фрай нагнулся и заглянул под кровать. Дипломаты с деньгами исчезли. На полу валялись костыли и костюм Беннета.

От кого ты узнал, куда надо идти, Бенни? Я находился в трейлере, когда ты говорил с ними. Не было времени договориться о деталях обмена. Ты ничего не записывал. Не получал инструкций. Но ты приехал сюда, забрал деньги, оставил телевизор и свет включенными, дверь — открытой, и куда-то умчался. Приехав сюда, ты еще не знал, куда держать путь дальше, а уезжая уже знал. Инструкции были получены здесь. Они оставили инструкции здесь, пока ты был на митинге.

Фрай зашел в гостиную. На экране телевизора с тихим шипением шел снег. На видеомагнитофоне горел красный индикатор воспроизведения. Фрай нажал на кнопку обратной перемотки. Пленка в кассете завизжала. Когда она остановилась, Фрай нажал на кнопку воспроизведения. На экране появилась Ли. Она выглядела истощенной, с темными мешками под глазами. Лицо было бледным, волосы сальными. «Бенни, со мной все в порядке. Я очень тебя люблю. Они меня отпустят, если ты принесешь два миллиона долларов и будешь следовать их инструкциям. Иначе они меня этой ночью убьют».

Кто-то из-за кадра сунул ей в рот дуло пистолета. Она так и сидела, смотрела на Фрая, обхватив губами сталь. Слезы бежали у нее по щекам, а тем временем мужской голос за кадром давал инструкции:

«Беннет, ты должен положить деньги в два чемодана и отнести их в машину. Ты должен подъехать к телефонной будке на автозаправочной станции в Палмдейле, на углу Дивижн-стрит и Палмдейл-авеню. Ответь на телефонный звонок ровно в двадцать два сорок пять. Ты не должен вступать в контакт ни с полицией, ни с ФБР. Они не должны сопровождать тебя. Мы будем за тобой внимательно наблюдать. Ты должен принести только деньги. Ты должен быть один. Не вздумай валять дурака и взять с собой оружие».

Фрай почувствовал, как у него упало сердце, и тут же вновь бешено застучало. Он взглянул на часы. Начало десятого.

Телефон вестминстерской полиции был занят. Номер отделения ФБР в Санта-Ана не отвечал. Агент в Лос-Анджелесе по фамилии Бернс записал расположение телефонной будки, номер, марку и цвет грузовичка Беннета, приметы самого Беннета, адрес и телефон, с которого звонил Фрай, затем велел ему оставаться на месте.

Фрай оставался на месте целых две секунды, потом не выдержал. Он нашел в ящике комода пистолет Беннета, сунул его в карман брюк и побежал к «Циклону».




Глава 28


Он запомнил дорогу в Палмдейл, когда отвозил Ким на аэродром в Нижней Мохаве. Она показала ему кружный путь, поэтому он проехал к междуштатной магистрали по дороге номер 605, потом взял курс на север, миновал Лос-Анджелес, выдерживая скорость на отметке семидесяти миль. Выехав за город, он увеличил скорость до восьмидесяти. Старый восьмицилиндровый автомобиль пожирал шоссе. Фрай посматривал в зеркало заднего вида. Воздух при въезде в пустыню стал сухим и горячим. Палмдейл-бульвар пересекал Дивижн-стрит всего в нескольких кварталах от автомагистрали. Фрай заметил на углу китайский ресторан «Счастливая звезда» и автозаправку. Время было десять тридцать девять. Грузовичок Беннета стоял перед телефонной будкой. Брат нервно вышагивал между будкой и машиной. Два вьетнамца стояли поодаль и наблюдали за Беннетом.

Фрай припарковался не доезжая одного квартала, уменьшил обороты двигателя и стал ждать. Никаких признаков присутствия агентов Бернса. Только наблюдатели-вьетнамцы: руки в карманах пиджаков, неподвижные, как статуи. Термометр на здании банка напротив показывал шестьдесят восемь градусов по Фаренгейту. Горячий бриз дул в окошко автомобиля. Двигатель «Циклона» урчал и постреливал. Фрай проверил магазин пистолета. Семь патронов. Он подержал игрушку в руке и сунул под сиденье. В десять сорок пять к телефонной будке приплелся какой-то древний старикан. Двое соглядатаев его шуганули. Старик повернул прочь, тряся головой, и скрылся в темноте. Фрай увидел, что Беннет забрался в будку, дотянулся и снял трубку. Дважды кивнул, повесил трубку на место и вперевалку вылез наружу. Его провожатые уже сидели в своем белом пикапе.




Шоссе номер четырнадцать напоминало лунную дорожку, что пролегла через пустыню. Ветер продолжал усиливаться, напирал на «Меркурий», заставлял Фрая крепче держаться за руль. Он пристроился в хвост четырем машинам, ехавшим за пикапом. Когда стало некому пристраиваться в хвост, Фрай увеличил дистанцию, выключил фары и продолжил преследование. Он поминутно с мольбой поднимал глаза к зеркалу заднего вида в надежде увидеть команду, высланную Бернсом, но не видел ничего, кроме темной ночи и медлительных грузовиков. Впереди тоже никого не было, кроме брата, везущего целое состояние людям, которые завладеют деньгами и убьют Беннета.

Беннет сделал остановку в Ланкастере и начал прохаживаться перед телефоном-автоматом. Его провожатые припарковались рядом с его грузовичком, но из машины не вышли. Фрай наблюдал за ними из темного укрытия автостоянки на противоположном углу перекрестка. В двадцать три ноль две Беннет ответил на телефонный звонок, получил дальнейшие инструкции и забрался в кабину грузовичка. Затем он опять поехал по шоссе номер четырнадцать в сторону Розамонд-бульвара. Фрай знал наверняка, куда направляется Беннет.

Это был тот же маршрут, который показывала ему Ким: пять миль на восток по бульвару, потом на север по широкой грунтовой дороге с указателем «Рудник Сайдвиндера». Фрай держался на значительном расстоянии, дав Беннету и сопровождавшему его грузовичок пикапу спокойно сделать поворот, потом сам съехал с главной дороги — словно заплутавший житель пустыни, возвращающийся домой после двух-трех кружек пива с приятелями.

Проехав еще полмили, Фрай развернулся, остановился у обочины и стал ждать. Сколько времени нужно Беннету, чтобы сделать милю на север по грунтовой дороге, миновать ворота и проехать последние пятьсот метров на запад по ложбине к аэродрому? Минут пять? Меньше? Фрай опустил стекло и прислушался. Ночь была тиха, если не считать упругих порывов ветра. По другую сторону шоссе лежало плоское, белесое высохшее озеро. Ни машин, ни вертолетов. Никого из ФБР, подумал Фрай. Нас бросили на произвол судьбы.

Поравнявшись со скальной грядой, он выключил фары и поехал по широкой грунтовой дороге при свете луны. Проехал ворота, потом еще метров сто, остановил машину. Сунул пистолет под ремень, поднял капот, как будто с машиной случилась поломка, перелез через оцепление и направился к аэродрому пешком.

Скалы казались предательскими, но лунный свет показывал ему дорогу. Он поднялся на пологий холм, присел на корточки на спуске по ту сторону вершины, затем зашагал по длинному оврагу к зданию аэровокзала. Следующий холм был высок и достаточно крут, чтобы за ним можно было укрыться. Фрай лежал на теплом песке и всматривался в летное поле. Оно было такое же, как в прошлый раз: ненадежное, потрескавшееся и пустынное. Но теперь перед входом в ангар горела лампочка и были припаркованы три автомобиля: грузовичок Беннета и два пикапа. Здание аэровокзала стояло темное. За ним, сбоку от мрачной покосившейся башни, ждал вертолет. Похож на старенький «Белл» — подумал Фрай — машину для перевозки руководителей компании в часы автомобильных пробок. Тем временем двери ангара открылись, и под тусклый свет лампочки вышел вьетнамец. Он плотно задвинул за собой дверь, отрегулировал ремень своей автоматической винтовки и закурил.

Похоже было, что единственным выбором для Фрая мог стать задник ангара. Он пригнулся, спустился с насыпи и обогнул петлю. Песчаная ложбина проходила почти вдоль всей изгороди. Ветер налетал порывами, гудел в ушах, заметал песком ноги до самых лодыжек. Над головой мерцали звезды, ясные и четкие. Из-за массива песчаника он осмотрел задник ангара. Тусклый свет исходил из тех мест, где раньше были окна. Никакой охраны. Гофрированная раздвижная дверь давно сошла с направляющих и была приставлена к стене. Нижние ролики глубоко погрузились в песок, принесенный ветром из пустыни. Нет никакой возможности приблизиться скрытно. Фрай постоял, глубоко вздохнул, выполз из-за камней и пробежал на четвереньках по длинной балке, которая закончилась метрах в пятидесяти от вертолета. Он спрятался за юкковым деревом. Еще одна точно рассчитанная пробежка, и вот он у кабины пилота. Сердце Фрая молотило в грудь, кожа была горяча и суха, правая рука вцепилась в пистолет Беннета.

До ангара теперь оставалось метров тридцать. Фрай прополз их так, чтобы его не было видно из окон, и вот наконец достиг стены старого строения и припал к ней. Завывал ветер, швыряя пыль и песок в металлическую стенку. Ветви скребли по крыше. Фрай подошел к окну и застыл. В темном пространстве он сумел разглядеть очертания старого самолета с пропеллером, а также прямоугольники коробок и деревянных ящиков. А в другой части ангара откуда-то сверху шел расходившийся конусом свет. В луче мельтешила пыль. Световой конус слегка покачивался, а в центре светлого круга сидел на стуле Беннет. За его спиной стоял охранник с автоматом. У его ног находились два чемоданчика с деньгами. Беннет что-то сказал по-вьетнамски, охранник что-то рявкнул в ответ. Когда Фрай увидел Беннета в этом световом круге, одного на стуле посреди великого нигде, он почувствовал, как в нем поднимается гнев. Я слишком далеко от тебя, брат, подумал он. Слишком далеко, чтобы услышать, слишком далеко, чтобы стрелять, слишком далеко, чтобы сделать хоть что-нибудь. Остается только наблюдать. Неужели Ли правда находится здесь, или они попросту заманили сюда Бенни, чтобы взять его деньги и похоронить его в этой пустыне? Сердце Фрая стучало так громко, что он боялся, как бы это не услышал охранник.

Он отполз назад — к сломанной задней двери, и проник в ангар. Остановился у старого самолета. Цементный пол был весь покрыт пылью, но это заглушало шаги. Фрай медленно прошел под крылом аэроплана, потом спрятался за штабелем старых коробок из-под боеприпасов. Ветер снаружи лупил по стенкам. Фрай заметил, что охранник посмотрел в его сторону, затем отвернулся к Беннету. До него футов тридцать, подумал Фрай. Я могу убить его одним выстрелом. С первого раза ты даже не задел бумагу. Вся правда заключена в первом выстреле. Обычно это все, на что можно рассчитывать.

Вне светового конуса быстро двигались какие-то тени. Фрай заметил, что охранник насторожился. Потом звук шагов стал медленно приближаться к месту, где сидел Беннет. Еще доносилось легкое постукивание. Молодой вьетнамец в зеленой солдатской робе вошел в освещенный круг, посмотрел на Беннета и опять отступил в тень. Беннет вскинул голову. Фрай заметил на лице брата, вглядывавшегося в темноту, выражение крайнего изумления, словно тот не верил своим глазам. Еще звук двух шагов, медленные шаги, вновь сопровождаемые постукиванием. Появился чей-то профиль. Еще один шаг — и этот человек вошел в световой конус. Сутулая фигура, опирающаяся на палку из слоновой кости. Лицо искажено до неузнаваемости. Черные очки. Тхак и Беннет смотрели друг на друга долгое, нескончаемое мгновение.

Фрай похолодел до костей. Он не мог отвести глаз от обожженного лица полковника, от щек, носа и губ, сплавленных воедино, словно неумелый ремесленник сварил это лицо, используя остатки материала. На Тхаке была армейская сорочка и брюки, черный ремень и ботинки, офицерская кобура, на мощной деформированной груди — несколько медалей. Он продолжал смотреть сверху вниз на Беннета, Беннет смотрел на полковника. Фрай тоже не мог отвести от него взгляд. Пистолет вдруг оказался ненужным, тяжелым предметом. В этот момент Тхак поднял руку с тростью, едва заметно, и сделал знак кому-то, кто стоял за его спиной. На свет вышла Ли. Руки ее были туго стянуты на запястьях. Ноги связаны на уровне лодыжек толстой веревкой. Солдат, одной рукой державший винтовку, свободной рукой подталкивал Ли. На ней был черный брючный костюм вьетнамской крестьянки. Беннет хотел привстать со стула, но охранник выступил вперед и прикладом усадил его на место. Солдат, охранявший Ли, лодтолкнул ее к Беннету. Тхак посмотрел на чемоданы с деньгами, потом перевел взгляд на Беннета. Когда он заговорил, голос прозвучал искусственно форсированным:

— За последние дни мы много и подолгу беседовали с твоей женой. Я ожидал встретить в Ли Фрай сильную женщину, и я не ошибся. Я надеялся поведать ей правду об истории и о природе, но она слишком опутана твоей ложью, чтобы видеть правду. Ты основательно над ней поработал, лейтенант. Мои усилия оказались безуспешными.

Ли стояла неподвижно. И вновь Беннет попытался подойти к ней, и вновь стражник осадил его прикладом.

Тхак обернулся в темноту и махнул рукой. Охранник, которого Фрай видел у входа в ангар, принес маленький столик и стул и поставил их на границе светового круга. Тхак с трудом протиснулся между и сел.

— Прежде чем завершить нашу сделку, надо уладить некоторые формальности. — Охранник положил перед ним на стол листы бумаги. Тхак снял темные очки, достал из кармана обычные, оптические, неторопливо завел за уши дужки и стал читать: — Второго июля тысяча девятьсот семьдесят второго года ты приказал допросить сержанта южно-вьетнамской армии Хьонг Лама как предателя, а затем казнить, верно?

Беннет передвинулся на край стула, по-прежнему глядя только на Ли, словно кроме нее рядом никого не существовало. Фрай, наблюдая за ее ответным взглядом, старался понять, что означает странное выражение на ее лице. Она выглядела истощенной, почти смирившейся, но не совсем потерявшей надежду. Что же с ней сделал Тхак?

— Лейтенант Фрай, отвечайте!

Беннет назвал свое имя, звание и номер военного билета.

Тхак пошуршал бумагами, затем посмотрел на Беннета.

— Должен вам сказать, лейтенант, что война закончена. Вы проиграли. И чем скорее вы мне ответите, тем быстрей мы закончим.

Беннет продолжал смотреть на Ли.

— Да, я приказал допросить и убить Хьонг Лама.

— С Хьонгом вы проработали около года. Этого человека вы подозревали в том, что он предал американские военные интересы?

Беннет кивнул.

Ли теперь смотрела на Тхака, словно парализованная его лицом и лишенным жизни голосом.

— В ту ночь, когда к вам пришла эта женщина, у нее за спиной был узелок. Его ей передал Хьонг Лам. Что было в том узелке?

Беннет посмотрел на Ли.

— Отвечайте, лейтенант!

— Он дал Ли бомбу. Привязал ей на спину и велел отнести мне. Сказал, что мы должны развязать этот узелок вместе.

Ли посмотрела на Беннета с выжиданием.

Тхак что-то записал.

— Скажите ей, лейтенант, что ваши люди обнаружили в свертке, который Хьонг Лам передал Ли?

Беннет в очередной раз попытался встать со стула, но охранник опять занес приклад. Беннет увернулся от удара, прикрываясь локтями. Фрай заметил, что охранник презрительно скривился, разочаровавшись, что так легко остудил пыл своей игрушки и жертвы. Брат покорно замер на стуле. Фрай сильнее сжал пистолет.

Беннет посмотрел на Ли.

— Она знает. Там была бомба, точнее, осколочная граната, изготовленная из трех минометных снарядов.

Тхак медленно встал из-за стола и зашаркал к Беннету. Нагнулся, поднес лицо ближе к Беннету и снял очки. Беннет сидел, зачарованный Тхаком, точно мышь перед гремучей змеей. Затем медленно наклонился вперед. Их лица почти соприкоснулись. Рука Беннета медленно начала подниматься, как будто он хотел дотронуться до щеки полковника Тхака, но замерла на весу, не в силах завершить движение. Беннет прошептал:

— Нет.

Лицо Тхака исказило некое подобие улыбки. Он выпрямился в рост.

— Что с вами, лейтенант? Вы похожи на человека, увидевшего привидение.

— Лам.

— Беннет.

— Лам… ты же погиб, ты…

— Меня сбросили с высоты. Давай не будем коверкать правду, как мы исковеркали друг другу жизнь. Мне до сих пор снится, как меня выбрасывают из того вертолета.

— Лам, — опять прошептал Беннет.

— Лам умер в небе, когда он падал на землю. Он умер в деревьях, которые изорвали ему лицо. Он умер в грязи, где он лежал и его жрали крысы. Он умер в туннеле, где ему даже не перевязали раны, потому что считали, что он не сумеет выжить. Это ты убил его.

Тхак поднял руку, снял что-то с шеи и протянул Беннету. Это что-то упал на пол, и Фрай мгновенно догадался, что это было: серебряная волна на цепочке, которую он сделал и послал Бенни много лет тому назад.

Беннет тяжело вздохнул, перевел взгляд с Тхака на Ли и потом опять на Тхака.

Ли стояла неподвижно, выдерживая взгляд полковника, который направился к ней. Фрай видел слезы, блестевшие на ее щеках.

— Лам, — сказала она. — Лам.

Тхак взял ее лицо в свою ладонь и повернул его к Беннету.

— Скажи теперь, Беннет, что ты нашел в том свертке, который я приготовил для вас двоих в тот вечер?

Тхак подтащил Ли ближе к Беннету, по-прежнему стискивая ее лицо в своей ладони.

— Ты должен это сказать. Я много лет ждал момента, когда ты произнесешь эти слова. Ли мне не поверила бы. Скажи ей теперь, что я завернул для вас в тот узелок, который просил открыть вдвоем? Скажи, за что меня пытали, за что сбросили с вертолета.

— Там было шампанское, — тихо проговорил Беннет. — Три бутылки французского шампанского.

Тхак отпустил Ли. Она не двигалась.

— И что еще? — спросил Тхак.

— Записка: «Друг, ты победил».

Ли посмотрела на Беннета с мольбой. Казалось, она съежилась в своем широком брючном костюме.

— Бенни… нет. Там была бомба.

Беннет наклонил голову.

— Я не знал. Я не знал, узнал только потом. Когда мои ребята приступили к обезвреживанию. В тот вечер я выпил в клубе офицеров. Я напился, потому что меня предал друг. Потом пришли артиллеристы и швырнули сверток на бар. Они смеялись надо мной. Я уставился на эти бутылки, понимая, что я наделал. Я думал — ты нас предал, Лам. И я думал, что ты пытался убить меня за то, что я увел Ли. Вспомни, Лам. Вспомни ту ночь и попробуй задать себе вопрос, как бы ты поступил на моем месте. — Беннет утер лицо и выпрямился на стуле. Он поднял глаза на Тхака. — Когда я увидел шампанское, я отправился к Тони и разнес его хижину. Он шифровал книги и карты. Он и был предателем, с самого начала. Не буду рассказывать, сколько раз я молился за твою душу. Я молил Бога, чтобы ты вернулся. Господи, мои молитвы были услышаны…

Тхак посмотрел на них обоих. Фрай заметил на его лице странное изумление.

— А, так это был Тони! Я его подозревал. Но не мог подумать, что он такой идиот. Однажды я его почти застрелил. Просто повинуясь инстинкту. Прошли месяцы, и я понял, какую ценную работу он для нас проделал. И я обрадовался, что не убил его тогда. Уверен, что вы, американцы, сделали это как следует, лейтенант.

Тхак балансировал на трости и некоторое время смотрел на свет. Фрай рассматривал его изуродованное лицо, потом посмотрел на брата. Когда Тхак повернулся к Беннету, его глаза горели лютой ненавистью.

— Что заставило тебя думать, будто я вас предал? Я работал на вас. Сражался. Не раз был на краю гибели. Я привел к вам Кьеу Ли. Я водил ваших людей против своего народа. Что заставило тебя думать, что я не уступлю тебе женщину?

— Господи, Лам, ведь ты был одно время вьетконговцем. Каждую неделю из нашей разведки шла утечка информации, и я знал, что ты ее любишь. Я видел, как ты смотрел на нее, когда мы бывали вместе. Если бы в тот вечер ты оказался в моей шкуре, ты бы думал точно так же, как я. А что еще, черт возьми, я мог подумать, если ты напялил на нее тяжелый узел и велел открыть только вместе со мной? И почему ты укладывал вещи, собираясь уйти на север, когда мы к тебе пришли?

— Ты меня боялся?

— То-то и оно, еще как!

Тхак, казалось, задумался над его словами. Наконец он обратился к Ли:

— Но ты! Я показал тебе, по какой идти тропинке, я направлял твою страсть. Я дал тебе понять, что случится с нашей страной. Я относился к тебе с уважением. Я тебя защищал. Я приходил к тебе на рыночной площади в Ан Кат и провожал тебя по вечерам до дома. Я любил тебя, и ты это видела. Как ты могла поверить, что я способен тебя предать?

Ли опустила взгляд.

— Потому что ты был жестоким, Лам. Самым жестоким из всех, кого я знала. Когда я тебе сказала, что собираюсь уйти к американскому солдату, я увидела в твоих глазах не ненависть — нет, твой взгляд был намного спокойней, но при этом гораздо страшней. Он словно выражал… отчасти то, что чувствовала я. И твой голос, когда ты привязывал мне на спину узелок. Ни на минуту я не могла себе представить, что ты отпустишь меня к Беннету.

Фрай следил за Ли. Она стояла со связанными запястьями и лодыжками. Смотрела на полковника Тхака. Выдерживала его взгляд.

— В глубине души я не хотела, чтобы ты меня отпускал. Глубоко в душе я чувствовала, что поступаю неправильно. Я любила тебя так, как никогда не могла бы полюбить американца. Я повторяла это тебе тысячу раз! Но неужели ты не понимал, насколько это было невозможно? Шла война. Существовало только две стороны. Какая-то часть меня хотела остаться с тобой, но часть моего народа не могла остаться с нами. И мое сердце было неспособно вместить это сомнение, так же как твое сердце не могло вместить того, что делала я. Мне было очень страшно, но я была счастлива от того, что ты хочешь меня убить. Мне было… необходимо верить в это.

— Почему?

Ли тяжело вздохнула.

— Потому что благодаря этому я становилась свободной от тебя.

Тхак смотрел на нее.

— Ты всегда была такой простой, Кьеу Ли. Ты до сих пор такая. — Он стал с ней рядом, приблизив к ней свое лицо. — По правде, когда я увидел, что между вами возникла любовь, мне стало больно. Мне больно до сих пор.

Фрай заметил страдание на лице полковника. На его сорочке выступили темные пятна пота. Дыхание Тхака участилось. Фрай заметил, что один из охранников посмотрел на другого. Затем Тхак протянул трость и ткнул ею в грудь Беннета.

— За последние дни я много раз рассказывал Ли, как все было на самом деле. Но она предпочитала верить тебе. Ты занял ее помыслы, как ваша армия заняла когда-то мою страну. Ты сохранил в ней ребенка. Мне удалось переубедить многих, но никто из них не был таким стойким, как Ли. Она — твоя гордость. И твой стыд.

Ли сделала движение, словно хотела освободиться от веревки, и смело посмотрела на Тхака.

— Лам, я с семнадцати лет слушалась только своего сердца. Это ты слушал других. Это ты, а не я, ребенок. Ты прекратил бороться за свободу, потому что решил, что тебя предали. А наши соотечественники, Лам? Как быть с теми, кто боролся против страшного террора, развязанного коммунистами?

— Твои слова ничего не значат для человека, который летел навстречу смерти.

Полковник проковылял к столу и сел. Дыхание его было частым, оно с тяжелым свистом вылетало из обезображенного носа. На некоторое время он погрузился в свои бумаги.

— Я всегда хотел открыть людям правду. Те дни до сих пор ясно сохранились в памяти. В общем-то, они мало что значат. Что такое намерения и убеждения? Что такое причины и мотивы? Это то, что мы задним числом приспосабливаем к нашим поступкам. Важны только поступки. А все остальное — удобная ложь.

Беннет приподнялся на стуле.

— Как же ты выжил, Лам?

Тхак посмотрел на него.

— Деревья были высоки. Вода глубока после муссонов. Падение смягчили сначала листва, потом ветви, потом болото. Коммунисты подобрали меня и отнесли в туннель умирать, но я остался жить. Тьма стала моей союзницей. Когда я пришел в сознание и увидел свое лицо, я понял, что Лам умер. Мне было противно это лицо. Я понял, что останусь в туннелях, чтобы никто не увидел этого лица. И даже с переломанными ногами я мог ползать, не отставая от остальных. Все что я знал наверняка — это то, что ты предал мою правду. И еще я знал, что твоя страна предала мою страну. Моя вера в Америку была верой в тебя, Беннет. — Тхак умолк и покачал головой. — Ты права, я был гораздо глупее, чем ты, Кьеу Ли. И почти такой же наивный.

— Ты стал оборотнем.

Тхак опять улыбнулся. Фрай заметил, что в его глазах появилось выражение мрачной гордости.

— Коммунизм. Демократия. Теперь мы знаем, что это только слова. Это две толстых старухи, дерущихся за чашку риса. Я повернулся к своей нации, к своему народу. Я заглянул в себя и спросил, как это со мной могло случиться? Я повернулся к себе.

— Но как ты проник в Штаты?

— Я долго строил планы и долго ждал. В этой стране у меня много товарищей. Когда я первый раз услышал эти песни по подпольному радио, я был почти уверен, что это Ли. Потом я узнал, что «Голос Свободы» замужем за американцем. Мои подозрения оказались правильными. Я долго строил планы и долго ждал, лейтенант.

— Сколько лет Ким работала на вас?

— Четыре года. У нее осталась семья во Вьетнаме. Ее было легко использовать. Дезинформация, которую она доставляла вам из Вьетнама, оказалась очень эффективной. Видишь, как легко тебя одурачили? Я знал, что жители Маленького Сайгона поверят в то, что я здесь. А вы, американцы, никогда в это не поверили бы. Я использовал ваше зазнайство как орудие против вас. Я воспользовался туннелями под Сайгон-Плазой, потому что это моя стихия. Ким рассказывала мне новости.

— А «Смуглолицые»?

Тхак медленно встал.

— Они не задавали вопросов и не просили много денег. Это испуганные мальчишки.

— Почему ты вызвал меня сюда? На аэродром?

— После того, как погиб Зуан и ваша сеть начала распадаться, это было надежным местом. Безопаснее всего находиться во вражеском лагере, в котором не осталось врагов. Перед тем как приехать сюда, мы держали Ли в Лос-Анджелесе. У нас и там есть сочувствующие нам друзья.

— Вы победили, полковник. Вы подавили сопротивление, верно?

Тхак покачал головой.

— Я взял сто двенадцать человек из вашего подполья. Их будут судить за предательство. Остался только один, и ты должен нам его выдать. Мы знаем, что он занимает высокое положение в Ханое и нам надо действовать с осторожностью. Один из его псевдонимов — Натан, верно, лейтенант? Натан, который выдает вам наши позиции, численность наших сил, который дезинформирует наших лидеров. Натан, первый шпион для вашей страны? Да, теперь вижу, что я прав.

Дыхание полковника вновь участилось. Фрай видел, как пот бежит по его лицу.

— Посмотри, сколько всего мне удалось совершить. Я уничтожил сопротивление, заставил замолчать «Голос Свободы». Убрал несносного Тай Зуана. Показал жителям Маленького Сайгона, какие они жалкие и беспомощные. Теперь и ты в моей власти, лейтенант.

Беннет наклонил голову. Немного спустя он посмотрел на чемоданы с деньгами, потом на Тхака.

— Я привез тебе деньги. Возьми их и отпусти нас.

— Твои деньги — это грязные деньги, лейтенант. Я потребовал их для того, чтобы расплатиться с теми, кто помогал мне в этой операции. Мне эти деньги не нужны.

— Тогда нам конец.

Тхак взял со стола ручку и бумаги и поднес их Беннету.

— Почти. То, о чем мы говорили — здесь все написано. А еще признание в том, что ты ответствен за организацию Подпольной армии во Вьетнаме. Что ее финансировало ваше правительство. Еще здесь приведен список злодеяний этой армии. Взорванные мосты, диверсии на заводах, мужчины и женщины, которых они убили. Прочти, и ты убедишься, что информация точная. Подпиши.

— Ради чего?

— Ради меня, лейтенант. И чтобы были довольны мои начальники. Невозможно рассказать, какой наградой было слышать твое признание. Я хочу, чтобы оно осталось со мной навсегда. Даже когда я устану ненавидеть. Я собираюсь уйти на покой. Я удерживал Ли все эти дни, чтобы ты понял, каково быть в разлуке с любимой. Чтобы ты понял то, что чувствовал Хьонг. И еще: за это время я хотел убедить Ли возвратиться со мной на родину, признаться в своих предательствах и начать трудиться на благо ее народа. Но тут я потерпел фиаско. Я знал, что это будет трудно. Но у меня есть на нее другие планы. И на тебя, лейтенант.

— Никогда, — вырвалось у Ли. — Никогда.

— Я не буду это подписывать, — промолвил Беннет.

Очевидно, Тхак и без того знал, что Беннет откажется, но Фраю на мгновение показалось, будто он заметил на лице полковника нечто вроде растерянности.

— Почему? После случившегося, ради чего продолжать войну?

Беннет посмотрел на Тхака.

— Ради народа, который, насколько я знаю, боролся и умирал за свои идеалы. Ради Ли. Ради самого себя. Ради Хьонг Лама. Что ты на это скажешь?

— А что ты скажешь, Ли? Пятнадцать лет ты вела борьбу. Ваша Подпольная армия сеяла смерть и разрушение в молодой республике. Твои полеты из богатой Америки в джунгли, чтобы доставить шифры и приказания. Я фотографировал тебя, когда ты пробиралась по горам Таиланда в Кампучию. Я следил за твоим продвижение по картам в подвале нашего министерства обороны. Ты вместе со своей жалкой крошечной армией прокладывала путь по джунглям. Я пытался представить, как ты своими тонкими прекрасными руками держишь тяжелый автомат. У меня есть кассеты, на которых ты часами поешь, а потом умоляешь моих соотечественников присоединиться к вам. Зачем?

Ли опять попыталась освободиться от пут. Фрай заметил, что она направила на Тхака взгляд, исполненный безграничной ярости.

— Я тебе сто раз объясняла причину, по которой я это делала. Потому что коммунисты убивают душу. Потому что они превращают людей вроде Лама в таких людей, как ты. Вспомни те дни, когда мы были на плантации и в Ан Кат. Вспомни того молодого солдата, каким ты когда-то был. Что прояснило тогда твой взор, что закалило сердце? Что придавало тебе мужество? Обещание свободы! Существует ли сейчас тот Вьетнам, где все это могло происходить? Теперь ты — государственная машина. Солдаты расстаются с крестьянской поэтичностью раньше, чем высохнут чернила, и хотят знать, помогают ли их стихи правительству.

Тхак посмотрел сначала на Беннета, потом на Ли.

— Меня так и подмывает пристрелить вас обоих. Но это не входит в мои планы.

— В таком случае забирай свою победу и свои деньги, а нас отпусти, — предложил Беннет.

Тхак вернулся к столу и положил бумаги.

— Я арестую вас обоих именем Социалистической Республики Вьетнам. Вы обвиняетесь в побуждении к измене, в заговоре с целью свергнуть правительство и убийстве. Вы вернетесь со мной через Мексику и Кубу, чтобы подвергнуться суду вместе с остальными участниками сопротивления. Вы поможете нам установить личность Натана.

Беннет развернулся на стуле, но охранник опять ударил его прикладом. Беннет закрылся обеими руками. Охранник занес автомат для следующего удара, но остановился, презрительно качнул головой и отступил. Фрай держал его на прицеле.

Беннет опустил руки.

— Ты безумец, Тхак. Ты не можешь нас судить. Твое правительство пристрелит тебя и вышлет нас сюда через неделю.

— Может быть. Но мы уже подготовили тебе встречу в джунглях близ деревни Бен Кат. Тебя опознает твой же народ. Разумеется, ты подпишешь признание. Сейчас, когда Ханой собирается освободить американских солдат, новость о твоем аресте скоро позабудут. Сам увидишь, с какой поспешностью правительство Соединенных Штатов умоет руки, как оно это сделало в случае с военными летчиками, пропавшими в Никарагуа. Таков их выбор. И ты, лейтенант, и ты, Ли, — вы оба воевали с нами, когда война уже была окончена. Вы пытались убить меня. Когда мы пытались справиться с кампучийской проблемой, вы посылали против нас вооруженных людей. Когда мы пытались накормить наш народ, вы разрушали мосты и плотины. Когда мы пытались строить мирную жизнь, вы несли смерть. Мое правительство действительно может меня когда-нибудь казнить, однако, лейтенант, моя операция будет завершена. Я закончу свою войну. И с вами смогут сделать все, что посчитают нужным. Вы должны знать, что в один прекрасный день вам придется держать ответ.

— Нет, только не Ли.

— Лейтенант, ты думаешь, что ты был ее спасением. Но сейчас тебе ее не спасти. Она вернется с нами и разделит ту же участь.

Фрай продолжал держать на прицеле стражника, стоявшего рядом с Беннетом, направив пистолет ему прямо в грудь. Их трое, подумал он, плюс Тхак. У них автоматическое оружие. Даже если мне повезет, я смогу прикончить только двоих. Этого мало. Я могу выстрелить в лампочку. Могу обстрелять вертолет. Что же стряслось с Бернсом?

Фрай наблюдал за Беннетом, неловко балансировавшим на кулаках.

— Позволь Ли остаться. Я полечу с тобой, я подпишу все, что ты хочешь. Зачем она тебе, разве недостаточно одного меня? Все, что я тебе причинил, было сделано по ошибке. Шла война, Лам. Не повторяй моих ошибок. Забирай меня. Ты мстишь мне за мое предательство. Ты лишился лица, я — ног. Хочешь, повесь меня в Ханое. Я не собираюсь просить тебя о милости. Только отпусти ее.

— Бенни, без тебя я здесь не останусь.

— Перестань! Конечно же, останешься.

Тхак погрузился в раздумье. Он смотрел вверх, на электрическую лампочку. Его раздувшаяся грудь тяжело вздымалась. Фрай заметил, что двое охранников подошли ближе — так, что он мог прикончить их обоих двумя выстрелами. Он направил пистолет на стражника, стоявшего рядом с Беннетом. В этот момент перед ним встал полковник.

А что, подумал Фрай, может, стоит сначала прикончить Тхака?

— Я хочу предложить тебе выход, — промолвил полковник. — Сейчас ты назовешь мне, кто такой Натан, а я отпускаю Ли. Ты же, лейтенант, поедешь со мной.

Ли задергалась в своих путах.

— Бенни, нет!

Беннет застыл, как вкопанный. Фрай почти зримо видел, как в его голове сейчас ворочаются шестеренки. Беннет посмотрел на Ли, затем на Тхака. Тело полковника сейчас было развернуто к Фраю. Крупная, неподвижная цель.

— Выбирай, лейтенант. Натан за Ли. Ли за Натана.

Ли попыталась уйти от охранника, но тот быстро схватил ее за руку.

— Они могут убить меня, Бенни, но им не убить того, что мы сделали. Не говори им ни слова. Не разрушай того, что мы успели совершить.

Тхак шагнул вперед.

— Ты мне все расскажешь, когда мы возвратимся во Вьетнам, и, вероятно, умрешь во время процесса. Назови его имя сейчас. Избавь свою жену от расстрельной команды. Кого же ты любишь больше, Беннет? Свою жену или безнадежные идеалы, которым она служит? Выбирай.

Тхак покачивался на трости и смотрел вниз, на Беннета. Его лицо было бледно и блестело от пота. До Фрая доносилось его сопение. Он покачал головой, сделал движение в сторону Фрая и остановился перед столиком.

— Bo chung vao truc thanga, — сказал он.

— Отпусти ее! — вскричал Беннет. — Лам, отпусти ее!

Тхак поднял трость, показав на вертолет, и охранники пришли в движение.

Беннет сделал выпад на Тхака, но стражник вновь остановил его, приставив приклад к его груди. Фрай изумился, с какой скоростью руки Беннета обхватили автомат и совершили толчок. Голова охранника запрокинулась, по ангару прогремел хлопок выстрела. Когда охранник Ли навел свой автомат, Фрай выстрелил ему в грудь. Охранник потерял равновесие, автомат с грохотом упал на пол. Фрай заметил яркую вспышку у выходного отверстия автомата третьего охранника, услышал очередь, просвистевшую над головой, почувствовал, как в лицо ударил дождь щепок от деревянного ящика, разбитого пулями. К нему, низко нагнув голову, пробиралась Ли. Фрай припал к полу, перекатился на открытое место и настолько быстро, насколько было возможно, выпустил две пули. Потерявший равновесие охранник закрутился волчком и упал вниз лицом. Беннет сидел в центре светового конуса, подняв оружие на Тхака. Полковник стоял на границе света и тени, опираясь на трость и нацелив свой пистолет на Беннета. Немного погодя Фрай понял, что между ними происходило объяснение, некое признание того, что это единственно правильная развязка, к какой могли прийти все предшествующие события. Затем ужасные залпы. Они выпускали друг в друга оранжевые кометы, а Фрай тем пытался найти Ли. Трость Тхака отлетела в сторону. Беннет вжимался в стул от каждого удара. Но они продолжали стрелять, дырявя друг друга, пока тугие струи крови не захлестали, извиваясь змеями в ярком свете. Ли закричала, а Фрай не понимал, каким образом они все еще живы и продолжают убивать друг друга. Потом, когда он выбрал момент для верного выстрела, все было кончено, и установилась жуткая тишина. Полковник лежал на спине. Ли склонилась над Беннетом. Фрай стоял в пороховом дыму среди невероятного безмолвия и неподвижности, в которую погрузилось все вокруг, — выжатый, изнуренный. Было тяжело дышать от пороховых газов. Конус от лампочки слегка покачивался, вверх медленно поднимался дым. За стенами завывал ветер.

Останься с нами, брат. Пожалуйста.

Когда Фрай подошел ближе, он услышал слабое дыхание брата, частое и мелкое, словно на большой высоте в горах. Он развязал веревки на лодыжках и запястьях Ли. Беннет лежал на спине. Тело Тхака оставалось в тени.

Беннет открыл глаза. Спокойствие в его взгляде никак не соответствовало быстрым движениям его груди. Ли стояла рядом с ним на коленях. Беннет моргнул, медленно перевел зрачки с брата на жену и опять моргнул. И все.

Ли взяла его голову в свои ладони и подняла к груди.

Фрай долго стоял на коленях, дрожа от озноба в жаркую ночь. Он все еще сжимал в руке пистолет Беннета. Затем поднял шейную цепочку с серебряной волной, которую он подарил когда-то Беннету, который подарил ее когда-то Ламу, и которую Тхак вернул назад. Эта цепочка переходила из рук в руки, как знак смерти. Ли начала причитать. Казалось, что высокий, тонкий стон доносится отовсюду.

Наконец Фрай поднялся, двигаясь как во сне, и засунул пистолет за пояс. Теперь Ли завыла громче. Она повернулась к нему, потом увидела автомат, лежавший на полу рядом с ней. В ее глазах промелькнуло отчаяние столь глубокое, полное и естественное, что Фрай спросил себя, сможет ли она когда-нибудь избыть это отчаяние. Он бережно помог ей встать с пола.

— Пойдем со мной.

Она посмотрела на него, потом опять на автомат. Он вел ее к выходу из ангара, затем через пустыню к своей машине.

Это была самая долгая прогулка в его жизни.




Они возвращались по грунтовой дороге по колее, оставшейся после грузовичка Беннета. Гудел ветер, швырял песок в «Меркурий» и уводил его вправо. Метрах в пятидесяти от ангара Фрай услышал, как вертолетный двигатель слабо пробуждается к жизни сквозь шум ветра.

Лопасти начали вращаться, лучи света прорезали тьму. Фрай развернул машину и увидел, что Тхак, неловко нагнувшись над приборной панелью, колдует с рукоятками управления. Фрай затормозил, скользя по песку, вылез из машины и достал из-за пояса автоматический пистолет. Он присел и сделал выстрел. Ствол водило от порывов ветра. Вокруг вертолета поднялось и рассеялось вихревое облако песка. Фрай выстрелил еще раз. Лопасти по прежнему вращались, огни рассеивали темноту, но в кабине уже была пуста. Фрай толкнул Ли за машину и велел ей оставаться там.

Фрай приблизился сзади к дверце вертолета, с пассажирской стороны. Над ним лопасти замедляли вращение. Он встал у двери, моментально пронзенный мыслью, что его единственным желанием сейчас является желание убить этого человека. Сейчас для него только это имело значение. Только об этом он думал. Два выстрела, подумал он, у меня осталось два патрона.

Он успокоил пистолет в вытянутой руке, прыгнул к двери и направил пистолет в окно. Внутри мигали красные лампочки, горела подсветка индикаторов, свободно болтались ремни на пустом, испачканном кровью кресле пилота. В открытую дверь в дальней части кабины он разглядел Тхака, который уже был футах в ста от вертолета. Полковник с трудом перебирался через насыпь, потом пропал в облаке пыли и ветра.

Фрай бегом вернулся к машине и нашел Ли там, где ее оставил. Она подняла взгляд. Теперь ее затуманенный взор несколько прояснился.

— Я останусь здесь. Удачи тебе. Он далеко не уйдет.

На этот раз он мой, подумал Фрай. Достал из багажника фонарик и бросился навстречу ветру — в погоню за полковником Тхаком.

Он преодолел холм в считанные секунды. С верхней точки открывался вид на широкую промоину, бледную посередине, заросшую по краям юккой, постепенно сливавшейся с темнотой. Фрай заметил какое-то движение у стенки оврага. Движение, словно кто-то метался в кустах. Но чем сильней он вглядывался, тем слабей шевелились кусты. Он ранен, он истекает кровью, подумал Фрай. У него больная нога. Я знаю, куда он идет.

Фрай ступил в тяжелый песок промоины и двинулся следом. Он увидел Тхака еще дважды — промельк движения в темноте — и всякий раз до него оставалось все меньше. Там, где овраг поворачивал на север, Фрай пошел вперед, освещая путь фонариком. Кровь Тхака, темная и тяжелая, как старое масло, вела к краю оврага и поднималась наверх. Фрай выбрался из промоины и пошел по блестящему следу к подножью крутого холма.

Старые деревянные балки, подпиравшие вход в пещеру, подгнили и прогнулись. Листы почерневшей фанеры, когда-то закрывавшие дыру, были отодраны и раскиданы вокруг. На огромном валуне, загородившем отверстие, аэрозольной краской были начертаны непристойные надписи. Под граффити Фрай сумел прочесть предупреждение: «Рудник Сайдвиндера. Опасно! Вход воспрещен».

Он стоял и смотрел на черную дыру, и чувствовал, как на него начало давить со всех сторон, как медленно сходятся стены и тьма, он ощутил ужас замкнутого пространства. Все во Фрае — от сердца до кончиков пальцев — говорило ему «нет». Все, кроме голоса изнутри, голоса, который не однажды приводил его к самым страшным моментам в жизни, голоса, который принципиально не принимал «нет» в качестве ответа. Кровь Тхака блестела на камнях, лоснилась при свете его фонарика.

Ради Бенни, подумал он. Ради Ли. Ради себя самого.

Он набрал побольше воздуха, почувствовал липкий холодок на затылке и нырнул в катакомбы. Пять ступенек вниз, и мир затих. Внутри было сыро, дышалось с трудом. С фонариком он мог видеть самое большее футов на двадцать вперед. Подземный ход суживался и поворачивал направо. Под ногами хрустел темный гравий железной руды. Становилось холодно, тело дрожало под напитанной потом одеждой. Он повернул за угол.

Ствол делал новый поворот, на этот раз налево. Тишина становилась все более глубокой. Хруст гравия эхом отражался от стен. Казалось, что этот звук одновременно опережает и отстает. Он сел, стараясь сделать это как можно тише, и снял ботинки.

Острые камни впивались в ступни, но после нескольких мучительных, медленных шагов Фрай понял, что он может двигаться, почти не поднимая шума. А может, стук сердца, гремевший в ушах, заглушал все другие звуки? Тот же давящий рев он ощущал, когда оказывался под водой, и весь мир замыкался вокруг него, словно гроб.

Он оглянулся, но вместо входа увидел кромешную тьму. Он уже подходил к новому повороту, когда впервые услышал дыхание — частое, мелкое, влажное. Его ладони крепче схватились за пистолет и фонарик, спина содрогнулась в нервном спазме. У поворота звук стал громче. Он почти синхронизировался с его собственным быстрым дыханием. Фрай осторожно приблизился к повороту и стал ждать с поднятым пистолетом, источая запах смерти и страха по ту сторону смерти, недоумевая, отчего жизнь всегда заводит в такие узкие, непреодолимые места. Но таков твой выбор, подумал он. Ты бы мог быть отсюда за тысячу миль. Если бы захотел. Мог бы умыть руки, предусмотреть веские причины, мог бы заняться врачеванием ран. Но простая до ужаса правда состоит в том, что ты, еще отправляясь в путь, уже знал конечный пункт. Иногда лучшее, что ты можешь сделать, — это то, хуже чего невозможно вообразить.

Он шагнул вперед, подняв фонарик в вытянутой руке и направив пистолет на Тхака. Полковник прижался к каменной стене, вытянул ноги и запрокинув голову. На изуродованном лице горели широко открытые глаза. Рубашка на нем была порвана. Левая рука была просунута под толстый защитный жилет, который мог замедлить скорость пули, но не задержать ее. Правая рука, сжимающая пистолет была вытянута на колене. Тхак моргал, кашлял, и мелко тряс головой.

Покончи с ним, сказал себе Фрай. Покончи с тем, что двадцать лет назад начал твой брат. Он ощущал, как тьма наступает со всех сторон. Зрение помутилось. Дыхание стало частым, как у Тхака, словно оба они были подключены к одному двигателю.

Полковник опять закашлялся. Потом сказал слабым, глухим голосом:

— Кто ты?

— Его брат.

Тхак простонал, прикрыл глаза, потом открыл их на Фрая.

Их дыхание по-прежнему было совмещенным, сцепленным. Фрай сначала не мог нарушить ритм, потом не хотел, словно находил в этом поддержку, некий стабилизатор, без которого тело распалось бы на части.

— Кто тебе помогает в Маленьком Сайгоне?

Полковник покачал головой и слабо покашлял. Глаза с изуродованного, окровавленного лица изучали Фрая, и было в его взгляде что-то довольное, почти умиленное.

— Кто они?

— Я победил. — Тхак смотрел на свой пистолет, словно от него его отделяло непреодолимое расстояние. Его рука пришла в движение. Фрай сделал медленный, глубокий вдох, освободившись от дыхания Тхака. Потом он начал падать. Вверх? Вниз? Вихрь головокружения, давления, разрывающий на части, растворяющий. Он почувствовал, как пистолет выпал из ладони, прислонился к стене рудника. В глазах все завертелось, точно в калейдоскопе, составляя новую картинку, распадаясь опять. И в центре этой круговерти — лицо Тхака, движущаяся рука, окровавленный палец, нащупывающий спусковой крючок, ствол, медленно поднимающийся на него, Фрая, — пока Фрай наконец не выровнял свой пистолет и не отправил полковника навечно из этого мира в мир иной.




Долго стоял там Фрай. Стены медленно отступали. Биение в ушах начало медленно ослабевать. Его дыхание замедлилось, а зрение вновь стало резким. Посмотрев вниз, он увидел, что перед ним лежит не один, а двое. Он увидел Хьонг Лама — парнишку, который привел Ли к Беннету, парнишку, который прислал три бутылки французского шампанского мужчине, в котором он слишком уважал военного, чтобы противостоять ему в любви. Он посмотрел еще раз и увидел полковника Тхака — монстра, обезглавившего Тай Зуана, убившего Беннета и многих других без числа. И наконец он увидел Чарльза Эдисона Фрая, который, подобно Ламу, Тхаку и Беннету, стал кем-то другим, пожелавшим испить из той же бездонной кровавой чаши.

Он вытащил из кармана серебряную цепочку с волной и швырнул ее на грудь Тхака.




Глава 29


Островок Фрая. Хайла рыдает, Эдисон сам не свой. Фрай не может смотреть им в лицо. Семейный врач, плотный швед по имени Нордстром, кормит всех, кроме Фрая, успокоительными таблетками. Эдисон звонил Лансдейлу, наговорил всякого вздора. Фрай позвонил Мину, Виггинсу и в Ньюпортский серфинг-клуб. Первым двоим он назвал место бойни. Чуть не позвонил Кристобель.

Ли, все в том же брючном крестьянском наряде, зашла в кабинет и прикрыла дверь. Через застекленную дверь Фрай видел, как она сначала выплюнула таблетки в мусорную корзину, потом с поникшим видом взялась за телефон. И сделал восемь звонков. Потом пригласила Фрая войти. Они сели рядом на диван. Ее глаза были пусты, как высушенный солнцем стакан. Она взяла его руку.

— И Зуана тоже, — наконец промолвила она. — И Нгуен Хая. И даже Эдди Во.

Фрай слушал, отрешившись от себя, как Ли называла имена мертвых, которые, точно грузовики на скорости, въезжали в его сознание. Она крепко сжимала его ладонь своими холодными руками.

— Мне хочется умереть, — сказала Ли. — Но я не имею права. Остался долг перед живыми. На войне первым делом каждый открывает для себя то, что смерть иногда — это роскошь.

— Кто помогал Тхаку в Маленьком Сайгоне?

— Он ничего об этом не говорил.

— Но кто-то должен был ему помогать.

Ли тяжело вздохнула и прислонилась к спинке.

— Коммунистические агенты, внедрившиеся в жизнь нашего поселения. Я не знаю, кто эти люди. За эти годы они вели себя крайне осторожно.

— Может, Дьен?

— Я долго его подозревала. Это возможная кандидатура. Но возможно также, что он просто барыга, вор со стажем.

— Ведь должен кто-то приехать за выкупом.

— Оставь деньги здесь.

— Тогда они приедут сюда. Я не хочу, чтобы эти люди приходили в дом моей матери.

— Такая сумма наличными притягивает, как магнит. Они тебя найдут.

Фрай прекрасно понимал, что чемоданы в багажнике его автомобиля являются его проклятием и маяком для убийц, которые помогали Тхаку готовить его миссию. Это их гонорар, подумал Фрай, — сам Тхак делал это не ради выгоды, ему не нужны были даже два миллиона долларов.

Ли рассказала ему, что произошло за последние шесть дней: как ее спустили в подземелье в заведении Толковательницы Снов, как потом вели куда-то с завязанными глазами, как два часа везли в багажнике — связанную, с кляпом во рту, как бесконечно тянулись дни допросов, которые устраивал Тхак, как грязно было в каморке, где ее держали, как ей хотелось пить.

— Почему же ты не узнала его до вчерашнего вечера?

— Я ни разу не имела возможности разглядеть его как следует, — ответила Ли. — Он всегда оставался в полутьме или был в черных очках. На свету у него болели глаза. Это было так странно. Он начал расспрашивать меня о позициях сил сопротивления, но было видно, что ему не это нужно. Он не стал настаивать. Я даже подумала, что переборола его, но теперь я понимаю, что Ким все равно скоро передала бы ему всю интересующую его информацию. Поэтому он перевел разговор на Сайгон и Ан Кат. Он старался вызвать у меня воспоминания. Его очень интересовало все о Ламе, Беннете и обо мне. Он хотел знать каждую деталь наших встреч. А самое главное, он хотел знать, какие чувства я испытывала к этим мужчинам. Кого любила больше, и почему. Как я пришла к решению уйти к Беннету. Не раз мне приходило в голову, что этот человек — Лам. Но я сочла это невозможным. Вот так, целыми днями я сидела на табуретке в темноте и вспоминала. — Ли сжала его руку и посмотрела на Фрая своими опустошенными глазами. — Я делала то, во что верила, Чак. И если бы Беннет солгал мне, чтобы убить мою любовь к Ламу, то я поверила бы в эту ложь раньше, чем он успел ее произнести.

Ли обняла себя за плечи и наклонила голову вниз. Начала медленно раскачиваться. Фрай заметил слезу, упавшую на черную ткань ее брюк. Из гостиной через стеклянную дверь в кабинет заглядывали Эдисон и Хайла.

Фрай пошел в ванную и долго стоял под душем, затем долго сидел с матерью, отцом и Ли. Никто не говорил ни слова. Через час он пошел на пристань. Ночь была прохладная, над водой стелился тонкий туман. На том берегу залива светились окна домов притупленным, блеклым светом. Из спальни доносились причитания Хайлы.

Фрай словно ощущал брата внутри себя — осязаемо, реально. Он ясно помнил все: каждый взгляд и каждое слово, сказанное Беннетом. Я чувствую тебя, Бенни, думал он, я почти вижу тебя наяву. Вижу, как на этом самом месте, метрах в пятидесяти от пристани, мы поймали голубую акулу и попытались набить ее газетами. Вижу, как мы сделали те крылья из дерева и маминого платья, а ты испытал их, прыгнув с крыши, и сломал ноги. Помню, как ты злился: глаза становились большими, а зрачки сходились в точки. И ты, негодник, валил меня наземь, пихал мне в рот песок или бил в живот с такой силой, что я задыхался, а ты тем временем смеялся и передразнивал как я задыхаюсь. Но еще сильнее ты злился, когда подобное со мной проделывал не ты, а кто-то из других мальчишек. Я помню, как красиво на тебе смотрелась форма Лиги юниоров, как ты старался натянуть повыше гетры, чтобы выглядеть профессионалом, как работал битой — подражая знаменитому бейсболисту Ясжтремскому. Помню, как ты ходил на школьные балы — с дурацкими баками почти до подбородка. Помню, как ходил в шторм на старой доске, как твоя фотография появилась в журнале «Серфер». Помню, как ты пошел на войну. Тебя даже не пришлось призывать. Помню, как стоял рядом со мной на моей свадьбе, хотя тебе было практически не на чем стоять. Теперь я понимаю, что ты потерял там больше, чем ноги, ты потерял часть своего сердца, и это рана, которую нельзя было залечить, ведь без частицы сердца невозможно жить. Теперь я понимаю, как ты устал. И вижу, что ты ни на минуту не переставал искать в жизни смысл, не останавливался до последнего, пока оставалось хоть что-то, и вот, брат, от тебя теперь ничего не осталось.

Фрай попробовал собраться с мыслями, сложить воедино тайные обстоятельства, пославшие Беннета одного на верную смерть. Ясно, что Бернс не дал хода моей информации. Как ясно то, что Тойбина и Миклсена отозвали в одиннадцатом часу. Сейчас фэбээровцы скорее всего уже прибыли в Мохаве — убирают тела, приводят все в порядок. Они оставят там пару вьетнамцев, придумают им какие-нибудь имена и представят все так, словно передача выкупа не получилась. Тело Тхака исчезнет навеки. А меня и Ли они заставят держать рот на замке. Но сумеют ли они на нас надавить?

Через пять минут белое брюхо вертолета спустилось из темноты на посадку. Фрай наблюдал за тем, как спецагент Виггинс и сенатор Лансдейл спрыгнули с борта и заспешили в дом. Вскоре они вышли вместе с Ли и направились в коттедж. Виггинс отбился от группы и подошел к Фраю.

Он зашел на пристань и стал в нескольких футах от Фрая.

— Мы очень сожалеем о Беннете, — сказал он.

— Еще бы.

— Чак, мы хотим поговорить с вами. Сначала с отдельно с вами, потом с Ли, потом с обоими. Это очень важно.

Фрай встал и попытался пройти мимо Виггинса. Виггинс поймал его за руку.

— Я могу взять вас под превентивный арест, если понадобится.

— Прошу вас не делать этого. — Фрай развернулся и изо всех сил двинул Виггинса. Апперкот пришелся под грудину. Удар отозвался даже в пальцах ног. Фрай удивился тому, как глубоко вошел его кулак. Спецагент задохнулся от неожиданности, всплеснул руками, замахал ими как птица, садящаяся на землю, и вперед спиной упал в воду.

Фрай подошел к коттеджу, заглянул в окно и увидел, как Лансдейл, сильно жестикулируя и делая выразительное лицо, что-то объясняет Ли. Ли взглянула на Фрая, и он понял, что она готова сдаться.

Вернувшись в дом, Фрай застал Эдисона притаившимся у окна. Отец старался разглядеть то, что происходило в коттедже. Он с несчастным видом посмотрел на Фрая.

Папа, они пристают к Ли. Скажи, чтобы они убирались из нашего дома. Или хотя бы иди, послушай, что они заставляют ее говорить о твоем сыне.

Эдисон постоял в нерешительности, потом набрал воздуха, распахнул дверь и решительно направился по лужайке в коттедж. Собаки подняли лай. Виггинс попытался загородить ему путь, но Эдисон отстранил его и вошел в дом. В этот момент Фрай любил отца так, как никогда прежде.




В пещерном доме было темно и пусто.

Твои деньги — это грязные деньги… Я потребовал их для того, чтобы расплатиться с теми, кто помогал мне в этой операции.

Фрай решил, что настал момент сделать последний ход. Этот человек придет за деньгами. Тхаку они были не нужны, но он собирался отдать их напарнику. Теперь они у меня, в надежном месте, в пещере, у коробки с елочными украшениями. И кто бы ни организовал все это — он обязательно явится за вознаграждением. Вполне возможно, это будет Дьен. У него большие связи и здесь, и во Вьетнаме. Он неимоверно жаден. Он завладел видеозаписью, уличающей де Кора. Стрелял напоказ во время заварухи в «Азиатском ветре», чтобы отвести от себя подозрения. Обманом вытянул из веривших в него соплеменников миллионы долларов, чтобы потом вложить их в «Лагуна Парадизо». Устроил в собственном городе террор, чтобы подхлестнуть сопротивленческие настроения и заполучить еще денег. И последняя подлость: помочь Тхаку похитить Ли, получить за это наличные. Когда его денег не окажется на аэродроме, он догадается, что случилось неладное. А когда он обнаружит, что я остался живой, он придет сюда.

Вот и хорошо, подумал Фрай. Я готов.

Фрай посмотрел на стенные часы, вставил чистую кассету в диктофон и спрятал его под газетой на кофейном столике. Проверил магазин пистолета, который дал ему Беннет, дослал патрон в патронник и снял с предохранителя. Осторожно положил пистолет под диванную подушку так, чтобы виднелась рукоятка.

Достал из-под кровати старый дробовик и отпилил значительную часть ствола ножовкой, которой обычно вырезал доски для серфинга. Вставил один патрон в патронник и еще четыре в магазин. Отнес обрез в пещеру и положил его в коробку с рождественскими украшениями. За коробкой стояли два чемоданчика с деньгами.

Потом Фрай ходил без дела из угла в угол. Проверил, как работает «Жучок-великан». Раздулся всего лишь до пяти дюймов. Сварил кофе, взял чашку в гостиную, сел на диван и стал ждать.

Это была одна из тех ночей, когда слышно все — хочешь ты этого или нет: электрическое жужжание линии передач, особенный шелест каждой машины, проезжавшей внизу, по шоссе, тиканье часов, которого не было слышно все пять лет, что они здесь висят. Фрай сделал глубокий вдох, но это не помогло.

Здесь я в большей безопасности, чем где-либо еще, подумал он. Безопаснее только на нашем островке, но я не позволю, чтобы они являлись на островок за деньгами. Помощи ждать неоткуда. Уже нет времени звать сюда Доннела, а Эрбакл необходим папе. Юрисдикция Мина, даже если бы я мог ему доверять, не распространяется на этот случай. А фэбээровцам я не поверю, даже если они скажут мне «здравствуйте».

Почему бы не обратиться в полицию Лагуны, позволить Дьену войти в мой дом, убедиться, что здесь никого нет, и денег тоже? Я тебе скажу, почему: потому что прошло то время, когда я был добропорядочным гражданином. Я вообще никогда не был для этого создан. Потому что это морока, свидетельские показания, адвокаты, суды, иски, мягкие приговоры, досрочные освобождения, а мне нужно весомое удовлетворение.

Фрай сидел на диване с чашкой кофе, когда услышал, что к дому подъезжает машина, увидел, как свет фар скользнул по стенам и погас. Заглушили двигатель, отворили и тихо прикрыли дверцу. Прошло ровно двадцать три минуты после моего возвращения сюда: должно быть, он ждал на дороге в каньоне. Может, его предупредил Виггинс, или «Бернс»? Не имеет значения. Трясущейся рукой Фрай нащупал диктофон и включил запись. Поправил газеты. Потрогал рукоятку пистолета, спрятанную за диванной подушкой. Шаги. Стук в дверь.

— Открыто.

К изумлению Фрая, в комнату вошел Берк Парсонс, огляделся по сторонам и захлопнул за собой дверь. Он был загорелый и подтянутый, в белой рубашке, расстегнутой на груди, в синем блейзере и дорогих джинсах.

— Привет, Чак. Увели мои деньги, да и ты пропал, вот я подумал: что-то здесь не так. Я думал, ты быстрее появишься.

Фрай не сводил с Берка удивленных глаз.

— Я заезжал к родителям.

Берк стал медленно подходить к нему, слегка расставив руки и вывернув ладони — простак-простаком.

— Должно быть, это было нелегко.

— Самый черный день в моей жизни, Берк.

Парсонс встал рядом с креслом против Фрая.

— Что-то ты очень спокоен, Чак. Где пушка?

— Никакой пушки у меня нет.

Берк вытащил из кармана пиджака большой автоматический пистолет и направил его в грудь Фрая.

— Ты не против, если я тебя по-быстрому обыщу?

— Действуй.

Парсонс жестом приказал ему встать. Фрай поднялся с диван, Парсонс дважды его охлопал с ног до головы.

— Ну что, я почти разделался с вами, с Фраями. Нельзя сказать, что это доставило мне большое удовольствие. Теперь мне нужны деньги. Отдай мне выкуп, и я уйду.

Берк отошел назад и посмотрел на Фрая. Некоторое время он стоял на месте, и Фраю было ясно, что Берк прислушивается, принюхивается, наблюдает. Затем Парсонс нахмурился:

— Здесь что-то не так, Чак. Нутром чувствую.

Берк улыбнулся и, продолжая держать Фрая на прицеле, наклонился и начал шарить под диванной подушкой.

Проведя рукой второй раз, он извлек пистолет Беннета.

— Видишь, я не ошибся, Чак.

Фрай сел.

— Итак, у тебя мои деньги?

— Какие деньги?

Парсонс вновь пристально посмотрел на него, темнея лицом.

— Опять что-то не так, Чак. Но что? Ты задаешь слишком много вопросов, и задаешь их слишком быстро. Неужели правда я чувствую запах диктофона? Но чего еще ждать от репортера?

Берк нагнулся к кофейному столику и кончиком пистолета отодвинул газеты. Улыбнулся, стряхнул бумаги с диктофона, нажал на «стоп» и потом на кнопку выброса кассеты. Спрятал пленку в карман.

— Порой ты не блещешь умом, Чак. Пусть полежит у меня. Для лучшей сохранности.

Куда девалось то чувство, спросил себя Фрай, которое я испытал в подвале Берка, когда мне казалось, что я могу его убить?

Сейчас он ощущал только онемение.

— Чак, мне нужно одно — мои деньги. Ведь мои деньги у тебя, верно?

Фрай кивнул.

— Когда люди Тхака не явились в условное время, я понял, что причина этого — ты. У тебя прямо какая-то дьявольская способность вставать на моем пути. Конечно, я не могу позволить тебе трепаться о том, что случилось, поэтому я в затруднительном положении. Я должен тебя убить, если не придумаю какую-нибудь приемлемую альтернативу.

— Значит, это ты все подстроил?

— Я — вместе со стариной Тхаком, или Хьонг Ламом, или как там его, черт возьми, звать.

— А Дьен?

— Нет. Мы с Дьеном связаны только бизнесом. Он непричастен к похищению. Да ведь он чуть не помешал нам в тот вечер в «Азиатском ветре», забыл?

— Зачем тебе это было надо?

Берк сел, положил перед собой пистолет на кофейный столик.

— Лучше бы ты спросил: «почему бы нет»? Это была одна из тех возможностей, которые идут тебе прямо в руки. Понимаешь, Тхак и Лючия имели беседу во время одной из ее первых поездок во Вьетнам. Он поведал ей историю великого танкового сражения, во время которого он спалил лицо, но зато спас операцию. Когда она узнала его получше, он рассказал ей, что же случилось на самом деле, рассказал о Хьонг Ламе, обо всем этом деле. Эти узкоглазые доверяют моей сестре. Не знаю, что они в ней находят, Чак. Лючия все рассказала мне, и я подумал: вот оно! Я знаю этого парня. Поэтому я поразмыслил и послал ему весточку через Лючию. Мы начали общаться. Он меня помнил. Он помнил, каким дерьмом я всегда считал Беннета. Он уже слышал Ли по подпольному радио и мечтал поскорей разделаться с Беннетом и организованным им каналом поставки. Ким уже работала на него. Дело двигалось медленно, но через некоторое время нам стало ясно, что мы можем сдвинуть его с мертвой точки, если проявим некоторую… смекалку. Надо сказать, Тхак оказался посмекалистее меня, это уж точно. Первоначальный план состоял в том, чтобы убрать твоего брата и Ли, но Тхак решил, что ему надо забрать их с собой. Я говорил ему, что из этого ничего не получится, но к тому времени я все равно задумал его ликвидировать. Для меня это было только способом получить свои деньги и сделать так, чтобы Беннет не стоял на пути Лючии.

— На каком пути?

— Понимаешь, Ханой не желал вести переговоры об американских пленных, когда во Вьетнам нелегально переправлялось оружие из Америки. Они сразу заявили Лючии, что одно из условий освобождения — это покончить с Подпольной армией. Вот почему она первым делом вступила в переговоры с Тхаком — потому что он был главным специалистом по терроризму. А твой пустоголовый братец, конечно бы, не остановился, даже когда де Кор отлучил его от правительственных субсидий. Поэтому я сказал себе: ты поможешь Тхаку устроить здесь резню, заработаешь кучу денег и исполнишь свой патриотический долг по возвращению пленных домой, если нейтрализуешь Беннета и перекроешь его канал. Остальное было делом техники.

— И ты использовал «Смуглолицых» и подставил Эдди?

— А то! Они молодые, отчаянные парни. Мы знали, что Мин заподозрит Эдди Во. Парню не помогло даже то, что он убрался из «Азиатского ветра» раньше времени. Нам крупно повезло, что фэбээровцы его кокнули. Мы подбросили в его квартиру улики. Отлично сработало. Во нам был нужен, чтобы немного оттянуть время и заставить Беннета попотеть — это была идея Тхака. И, конечно, чтобы должным образом обыграть требование о выкупе. Я наклеил усы, оделся как сутенер и назвался Лоуренсом. — Берк взял пистолет, изучил его с философским видом и положил на место. — Чак, времена меняются. Дядя Сэм и Ханой лягут в одну постель раньше, чем ты можешь себе представить: выпустят пленных, наладят дипотношения, старая история. Вот увидишь, уже скоро все это произойдет. Но среди нас живут тысячи беженцев. Они томятся без родины. Среди нас есть парни вроде Беннета, которые до сих пор не могут понять, что война проиграна. Скопилось столько неизжитой ненависти, что ее хватит, чтобы превратить нашу жизнь в ад. И эту энергию надо направить в верное русло. Через несколько месяцев все утихнет. Война будет действительно закончена. Итак, я увидел шанс по свежему следу дойти до цели, и не упустил его.

Фрай почувствовал, как его наполняет гнев. Казалось, что этот гнев передавался от Берка, точно физическое излучение. Копи его, сказал себе Фрай, это полезно.

— Ты должен был помочь Тхаку убить Беннета, Зуана и Ли. Ты дал ему подорвать Нгуен Тая и еще десяток ни в чем не повинных людей. Что ты за человек, Берк?

— Хороший человек. Патриот. Разумеется, я не позволил бы Тхаку возвратиться на родину. Я убил бы его.

— Зачем же убивать партнера?

Берк посмотрел на Фрая как на дурака.

— Чтобы получить гарантии возвращения пленных! Дядя Сэм не намерен иметь дело с Ханоем, пока их полковник наводит здесь шухер, равно как Ханой не собирался освобождать пленных, пока Беннет отправлял туда оружие. Надо было как-то исправить ситуацию. Ну, вроде как спустить собак, чтобы те пожрали кошек, а потом пристрелить и собак. И я действительно патриот, Чак. Де Кор не мог перекрыть канал поставки, не ликвидировав твоего брата. Кроме того, у Бенни была пленка, на которой де Кор передавал деньги. И ФБР не могло найти Тхака без посторонней помощи, поэтому Берк и пришел на выручку.

— Наше правительство знало, что Тхак находится здесь?

— Узнало дня два тому назад. И то об этом знали только единицы. Сначала все считали, что Тхак на домашнем карантине из-за своей политической позиции. Так оно и было. Потом он исчез. Ханой несколько дней не мог выяснить, куда он девался, но когда похитили Ли и Зуан лишился головы, они прекрасно поняли, куда он поехал. Им не хотелось, чтобы этот маньяк разгуливал на свободе. Понимаешь, Ханой собирался запросить почти два миллиона за каждого отпущенного пленного. Это было одним из дипломатических условий, которое Лючия не обсуждала с американским народом. Ханой любит наши доллары. Поэтому примерно восемнадцать часов назад они объявили, что Тхак исчез и предположительно находится здесь. Я сказал де Кору, что могу найти Тхака быстрее, чем он. Полагаю, он остался в уверенности, что я быстро ликвидирую полковника и буду молчать в тряпочку.

— А на кой тебе это было?

— Во-первых, я избавлялся от коммунистического головореза. ФБР давало мне триста тысяч на оперативные расходы. И я уничтожал раз и навсегда Подпольную армию. На самом деле, почти все за меня сделал Беннет. Но герой-то я, Чак! — Берк улыбнулся, быстро покрутил головой, словно желая одним взглядом охватить все, что происходило в квартире.

— Если ты знал, где находится Тхак, то почему тогда де Кор попросту не упрятал тебя за решетку?

Парсонс пожал плечами и улыбнулся.

— Потому что я вел умную игру, Чак. Я ни разу не обмолвился, что знаю, где находится Тхак. Я сказал, что мог бы выяснить это, пользуясь своими связями в Маленьком Сайгоне. Но в основном я просто вырывал страницы из книги твоего брата и шантажировал его. Я показал де Кору пленку, на которой он передавал деньги Нгуену. Де Кор не посмел бы меня тронуть. Просто не мог бы. Да и зачем было ему это делать? Тхак мертв, Подпольная армия уничтожена, а военнопленные могут возвращаться домой. Я хороший человек, Чак. Я сделал жизнь в нашей стране чуточку лучше.

— Это де Кор распорядился, чтобы фэбээровцы не вмешивались? Это он позволил Беннету угодить в ловушку на аэродроме?

Берк нахмурил брови.

— Это я посоветовал ему как лучший вариант. Если он не будет мешать Тхаку убрать Беннета, я убираю Тхака, и все останется шито-крыто. Никакой полиции. Минимум фэбээровцев. Никаких репортеров. Никакого шума. Архивные крысы уже подготовили для людей Тхака фальшивые документы. Мы собирались поджечь аэродром. Потом можно было объявить, что Беннета застрелили, когда он приехал выкупить жену у гангстеров. Пресса обожает такие истории. И все чисто. Видишь, как я ловко все устроил. — Парсонс собрал глаза в щелки. — Чак, ты не врешь, что мои деньги у тебя?

— У меня.

Парсонс улыбнулся.

— А что будет со мной, Берк?

Берк наклонился вперед и поднял бровь.

— Чак, должен тебе признаться, что я никогда не встречал такого беспокойного, упрямого, тупого и в то же время умного, как ты. Если бы ты не сочинил эту чушь о моем боксере, я бы оставил тебя в покое. Но меня сильно задевает, если кто-то устраивает возню вокруг моей фирмы. Поэтому я заплатил Кристобель, чтобы она с тобой закрутила роман и обо всем докладывала мне. Как раз в это время похитили Ли, и ты начал шнырять по Маленькому Сайгону — как раньше пытался разнюхать все про мой бизнес. Крисси держала меня в курсе того, что ты затеваешь, и все было отлично. Но потом ты увязался за Беннетом на аэродром, забрал деньги и приехал с ними домой. Господи, парень, да когда же ты угомонишься? Я все продумал тысячу раз. Я три года работал над своим планом, тут никакая плата не будет велика. Теперь ты видишь, почему эти два миллиона, — вполне заслуженное вознаграждение.

— И ты эти три года водил за нос отца и Беннета? Стал их компаньоном в «Лагуна Парадизо»?

— Когда Лючия спуталась с Эдисоном, мы не могли это упустить. Твой старик пару раз поимел ее и думал, что она славная девочка, что всегда к услугам. Похотливый старый козел. В любом случае, это были три года упорной работы, поэтому можешь понять, что значил для меня эти два миллиона. Пойми, это обладатели фамильных состояний вроде вас, Фраев, высасывают соки из нашей страны. Теперь поменялись условия игры. Люди вроде меня, поднявшиеся из грязи, возникшие на пустом месте, — это они поднимут страну на прежнюю высоту. Ни у меня, ни у Лючии сроду не было никаких нефтяных денег. Нам пришлось наскребать по крохам за квартиру. А это неправильно, когда соль земли вроде нас борется за существование, а в это время правительство помогает всяким ущербным. Попробуй мне возразить, сам в два счета станешь ущербным. А эти чертовы вьетнамцы, это вообще. Это не их страна. Это моя страна. Все люди были созданы равными, но с тех пор многое изменилось.

Фрай наблюдал за черными глазами Берка, его вьющимися темными волосами и белыми ровными зубами.

— Я пытаюсь понять, как человек вроде тебя мог пойти на такое.

Лицо Берка стало деловитым.

— Просто я делаю то, что должен сделать. Как любой другой. Просто у всех разные масштабы, Чак.

Фрай улыбнулся, опасаясь, что Берк разглядит за его улыбкой ненависть. Его сердце мчалось теперь галопом.

— Подсчитай погубленные души, Берк. Один из гангстеров, застреленный в «Азиатском ветре», двое «Смуглолицых», Зуан, Эдди, Хай, Тхак, Беннет. Плюс сотни борцов за свободу во вьетнамском подполье. Ты погубил всех этих людей походя, ради кучи денег. У тебя сегодня утром не дрожала рука, когда ты брился?

Парсонс продолжал хмуриться и покачивать головой, как это любил делать Эдисон — неужто не понимаешь, глупенький?

— Я же тебе сказал, Чак, у меня другой масштаб. Я просто не могу заботиться о том, чему другие придают большое значение. Убивая людей, я о них не думаю. А что касается моего лица и бритья, что ж, мне нравится мое лицо.

Парсонс одной рукой взял пистолет, другой полез в карман за вторым пистолетом. Навинтил глушитель и встал.

— А теперь пойдем за деньгами, Чак. Мне пора сматываться.

Фрай заставил себя подняться с дивана. Он ждал, что ноги его будут тяжелыми и бесполезными, но они оказались сильными и послушными. Он прекрасно помнил, где спрятан дробовик, зримо представлял себе это место и ясно как никогда видел то, что ему надо сделать. Он слышал каждое движение, ощущал малейший запах. Его взгляд подмечал детали, на которые он прежде не обратил бы внимания. Он посмотрел на Берка и подумал: попалась, птичка.

— Деньги в пещере.

Парсонс улыбнулся, еще раз быстро огляделся по сторонам и приблизился к Фраю.

— Ты — сильный здоровый парень, правда, Чак? Тебе надо немного расслабиться.

Фрай не увидел движение пистолета, он просто почувствовал удар в висок. И понял, что упал на колени. Увидел, как накренился пол и потолочные балки закружились, поплыли, искривились.

Парсонс ударил его еще раз. Потом он понял, что Берк дернул его вверх за воротник рубахи. Фрай, стараясь устоять, чувствовал, как у него подкашиваются ноги.

— Здесь слишком тихо. Это мне не нравится.

Берк вставил в магнитофон кассету с записями Ли и включил звук на полную мощность. Потом махнул пистолетом в сторону спальни.

— Иди первым, Чак. И пошевеливайся, не то я всажу тебе пулю между лопаток.

Фрай прихрамывая вошел в спальню. Прислонился к дверному косяку, оглянулся на Берка. Берков было три, нет, четыре, и все двигались как одно целое. Они махали ему пистолетом.

Сердце Фрая бушевало, посылая в уши волны прилива. Он пошел в пещерную часть. Из спальни проникал слабый свет.

— Вот здесь, — услышал он свой голос. — В той коробке.

Парсонс сурово посмотрел на него.

— Иди и принеси сам. Ты уже пытался сегодня меня обмануть. Я тебе больше не верю.

Фрай по неизвестной причине решил, что так даже лучше. Потом он вспомнил про дробовик, спрятанный в коробке с елочными игрушками. Да, подумал он, все идет по плану. Сделав следующий шаг, он почувствовал, что Парсонс схватил его за рубашку.

— Ты слишком спешишь, Чак. Я передумал. Сам пойду.

— Там стоит мина-ловушка.

— Ты думаешь, я тебе поверю?

— Денег здесь нет. Они в другом месте.

— Что, впадаешь в отчаяние, Чак? Не стоит. Это тебе не к лицу. Ладно, так и быть. В голову или в сердце? Никто, кроме акул, не найдет твое тело, поэтому я выбираю в голову.

Фрай повернулся к нему лицом.

— Деньги в «Мегашопе».

— Деньги могут быть или здесь, или на островке Фрая. Если они на острове, я их найду. Но в любом случае через пару секунд ты будешь мертв.

Берк вздохнул.

Фрай увернулся и бросился к коробке.

Раздался выстрел. Более громкий, чем предполагал Фрай, и в другом месте. Он ждал резкой боли, но ее не последовало. Потом Парсонс неуклюже споткнулся, точно пьяный. Пистолет выпал из его руки, когда он падал на четвереньки.

— Проклятье, — пробормотал Берк.

Кристобель вошла в пещеру из спальни, держа в вытянутой руке дамский пистолет. Фрай ногой отшвырнул подальше пистолет Берка и вытащил из коробки свой дробовик.

Парсонс пытался подняться с пола. Он прижимал руки к животу, между пальцами бежала кровь. Волосы его были взъерошены, взгляд помутился, кожа приобрела серый оттенок. Он выглядел так, как будто только что проснулся. Посмотрел на Кристобель — сначала с раздражением, потом разочарованно. Уставился на Фрая, обреченно покачав головой.

— Какой идиотизм, — тихо промолвил он. — Забыть об этой глупой сучке.

Он пошатнулся, полез в карман и вытащил пистолет как раз в тот момент, когда Фрай поразил его в жизненный центр с близкого расстояния, которое на самом деле было очень близким. Парсонса разметало во все стороны, но большая его часть припечаталась к стене пещеры и рухнуло кучей. Фрая обдало теплыми брызгами.

Он взвел затвор и шагнул навстречу Кристобель.

Она отшатнулась, широко раскрыв глаза и побледнев. Бросила пистолет. Фрай смотрел на нее, а она на него — со страхом и отвращением почти столь же сильным, как его собственное. Она произнесла слабым, спокойным голосом:

— Все, что я тебе сказала, было неправдой.




Фрай выключил музыку. Кристобель ушла в ванную. Выйдя оттуда, она прислонилась к стене в гостиной и вперилась во Фрая. Она была бела, как стена.

— Берк использовал меня для наблюдения за тобой. Я не знала, зачем ему это — во всяком случае, сначала. Когда разобралась, было уже слишком поздно. Историю с изнасилованием я сочинила, чтобы ты не очень ко мне лез, ведь у меня не было намерения заниматься с тобой любовью.

— Из-за чего ты на это пошла? Из-за денег?

Она покачала головой.

— Мой брат не умер во Вьетнаме, как я тебе сказала. Официально он пропал без вести. Берк обнаружил, что он жив. Он проиграл мне пленку, на которой Майк говорит с Лючией. Сказал, что может повлиять на Лючию, чтобы та привезла Майка с первой очередью, когда Ханой начнет отпускать пленных домой. Я сначала испугалась, тогда он пригрозил, что Майка будут держать в тюрьме, пока он не умрет. Я сделала все, что он хотел.

Фрай посмотрел в ее безжизненные карие глаза.

— Прости, — сказала она. — Но я не могла допустить этого. Я перед тобой так виновата. Надо было сказать тебе раньше, но я боялась, что он мне отомстит. Я поняла, что ты меня разгадал… — У нее быстро побежали слезы, но она продолжала смотреть на Фрая. — Я так обрадовалась, когда ты меня раскусил, но не хотела сознаваться. Просто не хотела. Сначала он меня обманул. Потом я по-настоящему испугалась. Я не знала, что он задумал. Пока я не поняла, что он хочет тебя убить, на первом месте был Майк. Все, что я делала, я делала ради брата. Все — только отдалась тебе по любви.

Она тихо плакала и смотрела на Фрая. Затем медленно, одним усилием воли, заставила себя успокоиться.

— Смешно сказать, но я в тебя влюбилась. В ту ночь я лежала в постели и знала, что люблю человека, которого обманываю, которому лгу, которому грозит Бог весть что. Ни с кем я не поступала так гадко, как с тобой. Теперь это ничего не значит. Это значит меньше, чем ничего.

Она развернулась, пошла к двери, остановилась на полпути.

— Скажи полицейским, что это сделала я, мне все равно. Я даже горда, что стреляла в эту мразь. Еще два дня назад мне было ради чего жить. А сейчас я хочу лишь одного — опять увидеть Майка. — Она долго смотрела вниз, словно молилась. Когда она подняла взгляд, Фрай понял, что она действительно очень далеко отсюда. — Давай я перевяжу тебе голову. Очень сильно кровоточит.

— Останься.

— Прости, Чак. Ты правда замечательный человек.

Фрай наблюдал, как она уходит — одинокая фигура, удаляющаяся по темному туннелю, со всех сторон окруженная безжалостной сталью. Ни выхода, ни поворотов, ни выбора, ни возврата, ни света в конце туннеля… Только звук шагов, золотистые волосы, только эхо.

Он вернулся в пещеру и вытащил из пропитанного кровью кармана Берка ключи от его дома.

Потом отнес дробовик в машину, положил его рядом с собой на сиденье и поехал к дому Лючии.




Глава 30


На крыльце горел свет, а на коврике для вытирания ног было написано: «Добро пожаловать к Парсонсам!» Фрай повернул ключ и вошел. В кухне горел свет. В холле на стенах покачивались тонкие тени пальм. В бассейне с акулами тихо плескалась вода. Фрай, неслышно ступая по изразцовому полу, прошел в гостиную, где на темном потолке расплылось обширное световое пятно от включенного торшера. Второй этаж мой, третий занимает Лючия. А свои дела она ведет в гостевом флигеле.

Через раздвижную стеклянную дверь Фрай видел на заднем дворе дом для гостей, спрятавшийся под бананами. В окнах горел свет: неутомимые адъютанты Лючии трудились над документами. Фрай стал подниматься по лестнице. Голова пульсировала, но разум прояснился. Первый пролет заканчивался коротким коридором, ведущим в комнаты Берка, как догадался Фрай. Второй начинался в противоположном конце коридора. Еще только начав подъем, Фрай увидел наверху свет и услышал шаги над головой. Поднявшись на третий этаж, он держался ближе к стене и последние ступеньки постарался преодолеть как можно тише. Из спальни доносилось женское мурлыканье, потом звук застегиваемой длинной молнии. Приклад старого ремингтона в его ладони был теплым и скользким.

Через дверь спальни он увидел ее, одетую в черный шелковый халат. Распущенные волосы струились по плечам и спине. Лючия укладывала чемодан, лежавший на кровати. За окном ее комнаты сверкал Тихий океан — иссиня-черный от света луны и цветного стекла. Она бросила через плечо:

— Это ты, Берк? Поль?

Фрай вошел. Лючия охнула и напряглась.

— Чак? Берка сейчас нет, он…

— Я знаю, где он.

— Ты говорил с ним сегодня вечером?

— В основном он говорил со мной.

— И вы пришли к какому-то соглашению?

— Да. Мы решили, что вы должны мне три миллиона долларов, которые Дьен украл у своего народа. Я пришел сюда, чтобы получить их.

Фрай двинулся к ней, Лючия попятилась. Потом медленно дотянулась и включила лампу.

— Что это у тебя на рубашке, кровь?

Фрай бросил взгляд вниз и кивнул.

— Никогда не подумала бы, что ты способен на это, Чак.

— И Берк не мог подумать. Давай деньги Дьена, Лючия, или я совершу какой-нибудь экстравагантный поступок.

Она вызывающе посмотрела на него, потом села на кровать. Крупная слеза скатилась по лицу. Она смахнула ее концом пояса от халата. Черные волосы каскадом хлынули вниз, когда она уткнула голову в ладони.

— Что ты с ним сделал, Чак?

— Случилось так, что одному из нас суждено было умереть.

Она подняла встревоженное лицо.

— И ты опять вышел сухим из воды?

— Забавно, правда?

— Не совсем. — Она опять стала рыдать в ладони. Наконец встала с кровати. У нее трясся подбородок. — Можешь ли ты понять, что я любила его? Больше, чем просто брата?

— Тогда поплачь.

Лючия словно изучала его.

— В тебе правда есть что-то холодное, Чак. Какая-то частичка от Эдисона.

— Ты меня уже достала. Давай деньги.

— Они в сейфе, который находится в подвале со змеями.

Фрай махнул дробовиком в сторону лестницы.

— Иди первая, Лючия.

— Через двадцать минут я должна сесть на самолет. И я не намерена опаздывать.

Фрай схватил ее за халат и толкнул к двери.

— Марш.

Она посмотрела на него с безнадежным видом, вышла из спальни, спустилась по лестнице, прошла в библиотеку. Включила свет, нащупала потайную кнопку. Стенная панель отодвинулась, зажегся свет. Лючия поежилась и шагнула вниз.

Их шаги в просторном помещении звучали эхом. Боксерские груши отбрасывали на ковровый пол жирные тени. Фрай увидел анаконду, шесть футов которой покоились на стекле. Они нарушили ее ночное бдение. Лючия остановилась, обернулась к Фраю, снова поежилась и обняла себя за плечи. Кивком показала на сейф, промокнула глаза.

— Ключ лежит под поилкой Шарлотты.

— Кобры?

— Больше с таким именем здесь никого нет.

— Доставай.

Она замотала головой и испуганно посмотрела на Фрая.

— Чак, ты можешь мне заплатить, избить меня, опозорить, украсть мои деньги, но ты не заставишь меня сунуть в эту клетку даже палец. Ни за что. — Она дрожала, сделав большие глаза. — Вон у стены щипцы, Берк иногда пользовался ими, чтобы выудить ее оттуда.

Фрай подошел к клетке. Шарлотта подняла голову и не спускала с Фрая холодный глаз. В просвете одного из ее колец виднелась поилка: голубой клин на фоне бледно-зеленых чешуек. Вдруг она расправила капюшон и зашипела. Даже через стекло он слышал это шипение — словно выходил воздух из автомобильной камеры. Сердце Фрая подпрыгнуло до самой глотки.

Шарлотта глядела на него сверху вниз, раскачивалась, незаколдованная.

Дробовик снес вместе с ней половину клетки, подняв смерч из стекла, крови, чешуек. Куски, кольца и петли обезглавленной Шарлотты сокращались в послесмертной агонии. Фрай вытащил ее за хвост и кинул на пол.

Ключ находился под тарелкой с водой. Он легко вошел в замок сейфа, и Фрай извлек оттуда чемоданы Дьена, набитые деньгами, золотом и драгоценностями, и поставил их на пол перед собой.

— Ты ведь знала обо всем этом, ведь знала, госпожа Посол? Ты помогла ему все это устроить.

— Я делала то, что было необходимо для вызволения наших мужчин из плена.

— Существовала тысяча более легких путей. Не требующих убивать ни моего брата, ни остальных.

Лючия опять промокнула глаза поясом халата и скрестила руки на груди.

— Берк кое в чем зашел слишком далеко. Я от него этого не ожидала. В частности, я не ожидала, что он поможет перебросить сюда полковника Тхака. Я не знала, что он причастен к похищению Ли, пока не прошло несколько дней после этого. Когда план Берка пришел в движение, для меня лучшим политическим выбором было смотреть на это сквозь пальцы, а не пытаться остановить. Бывают такие моменты, когда приходится довольствоваться тем, что практически работает.

— А «Лагуна Парадизо»?

— Мы давно уже положили глаз на этот проект. Ведь в этом нет ничего противозаконного, Чак. Деньги Дьена — это вполне легальный капитал, насколько я знаю. Твой отец принял нас в качестве партнеров. Его не пришлось долго убеждать.

— Ты задрала перед ним юбку.

Лючия посмотрела на часы.

— И это помогло.

Фрай обнаружил в сейфе, которое Лок украл у него из квартиры, и положил его в один из чемоданов с добычей.

Лючия поднесла ладони к лицу и разрыдалась. Ее плечи вздрагивали, халат трясся. Рыдания становились все громче и громче. Фрай видел, как слезы на запястьях собираются в капли и падают на пол. Он переждал минуту-другую, пока буря не миновала. Она вновь взяла себя в руки, как-то странно посмотрела на него и тряхнула головой.

— Делай что хочешь, Чак, но я через десять минут вылетаю в Вашингтон. Я не собираюсь отменять эту поездку. Я должна возвратить домой наших пленных.

Она развернулась и начал взбираться по ступенькам.

В спальне Фрай наблюдал, как она собирает чемодан. Ее движения были механическими, отработанными.

— Не можешь же ты всерьез думать, что меня арестуют?

— Это еще как возможно.

— Если так, Ханой сорвет переговоры и станет тянуть резину. Можешь не сомневаться. И наши ребята посидят еще чуть-чуть, пока не сгниют. По сути дела, Чак, или ты меня арестовываешь, или дашь нашим пленным шанс вернуться домой. А то и другое невозможно. Подумай об этом.

— Я думаю.

Фрай посмотрел в окно на гостевой дом. Двое юных сотрудников Лючии уже вынесли свой багаж на крыльцо. Одна посмотрела на часы и подняла взгляд на окна спальни. Слава Богу, что в игровой Берка звуконепроницаемые стены, подумал Фрай.

Лючия рывком вытащила из шкафа платье и ловко повесила его в кофр. Взглянула на будильник.

— Чак, Бог правит на небесах, а такие, как я, правят здесь, на земле. Если ты попытаешься меня остановить, ты погубишь очень хорошее дело. Твои заботы слишком… мелкие, что ли. Во время крупных событий маленькие люди страдают. Это простая арифметика. И если ты действительно помешаешь освобождению наших людей, тебе придется остаться один на один с собственной совестью. Ты готов к этому?

— Лючия, ты можешь считать себя образцом нравственности, но для меня ты обыкновенная шлюха. Если я не получу от тебя того, что хочу, ты еще до того, как наступит утро, сядешь в тюрьму.

— У тебя хорошее дело, у меня еще лучший судья. За мной стоит три разведки и два члена кабинета. Я обладаю депутатской неприкосновенностью. Так что будь умницей. Дай людям вернуться на родину. Забудь о том, что случилось. Бери, что тебе нужно, хапай, пока тебе не укоротили руки. Расти. Теперь у тебя есть все предпосылки стать таким, как твой папочка, или как я. Ты получил то, что для этого нужно. — Она смотрела на него, положив ладони на ляжки. Между разошедшимися полами халата виднелась длинная нога. Лючия улыбалась. — Не так ли?

Некоторое время Фрай действительно боролся с искушением.

— Поль де Кор скоро захочет поговорить с Берком. Когда он сюда придет?

— Он уже здесь. Он отвезет нас в аэропорт. А зачем он тебе?

— Мне надо у него кое-что узнать. И я собираюсь сделать это во что бы то ни стало.

— Его ты тоже хочешь убить?

— Если будет необходимо.

Фрай посмотрел на шестерок Лючии, которые ждали ее внизу перед коттеджем. Идеалисты, подумал он. Филантропы. Молокососы.

— Ты опаснее их всех, Чак. По-своему.

Фрай изучал ее миловидное лицо. Он окинул взглядом огромную кровать, две тумбочки с настольными лампами, пару ковбойских ботинок с той стороны кровати.

— И давно вы с Берком спали вместе?

Лючия села. Она смотрела на него с превосходством, но слезы все равно катились по лицу. Он вытирала их рукавом халата.

— Первый раз когда нам было двенадцать.

— Зачем?

— Тогда нам было просто приятно, он был такой красавчик. Позже — потому что это была наша маленькая тайна. Это словно быть вампиром. Уже нельзя вернуться в мир обычных людей.

Она посмотрела на него, и в ее глазах читался намек на приглашение. Скинула халат, повернулась к нему спиной, выставила свой идеальный зад и стала натягивать колготки. Потом надела шерстяную юбку, блузку, черные лодочки, пиджак. Посмотрела на часы, закрыла чемодан.

— Зачем все это тебе, Лючия?

— Я собираюсь на следующих выборах получить место в конгрессе от нашего округа — вот зачем. Когда первый военнопленный возвратится домой, я попаду на первые страницы газет. На обложку журналов «Тайм», «Лайф», да мало ли куда. Фактор узнаваемости — важная вещь, и я намерена использовать его на все сто.

— Разве тебе недостаточно твоих техасских нефтяных денег?

— Мы провели там только год. Никаких нефтяных денег нет и не было. Берк скопировал ковбойский говор и вид, потому что ему нравится играть какую-то роль. Он был актер не хуже Де Ниро, поверь мне. В шестьдесят восьмом году он подписал контракт с военной разведкой на два года. Потом ЦРУ перекупило его контракт.

Она посмотрела на Фрая отсутствующим взглядом, смахнула слезу со щеки.

— Я себе места не находила, когда он уехал во Вьетнам. Начал учить язык, чтобы быть хоть немного ближе к тому, чем он занимается. Я любила его так, как только может женщина любить мужчину. Мы не такие уж плохие люди, Чак. Просто все мы… разные.

Фрай промолчал. Сейчас все его мысли были о Беннете.

Лючия застегнула молнию на саквояже и печально посмотрела на Фрая.

— Знаешь что? Я делала это прежде всего потому, что это был мой способ делать добро. Иногда надо сделать что-то хорошее, когда занимаешься тем, чем мы занимались с братом. Думаю, мы рождаемся с особой душой, так же как рождаемся с особым зрением и слухом. Поэтому я старалась совершать бодрые поступки, как бы для равновесия. Глубоко внутри я чувствую, что у меня душа акулы. Господи, ты не поверишь, какой она может быть холодной.

Фрай выглянул в окно и увидел, что к гостевому коттеджу подъехал «Линкольн». Из него вышел Поль де Кор, открыл багажник и подошел к боковой дверце.

Фрай проводил ее вниз. В одной руке он держал дробовик, а другой схватил Лючию за волосы. Она несла два чемодана с добычей. Приоткрыла дверь, в которую тут же заглянул де Кор. Фрай поймал его за ворот тенниски и приставил к горлу обрез.

— Ты арестован, — объявил он.

Подталкивая де Кора вперед и держа их обоих на прицеле, он заставил их пройти в гостиную. Посадил рядом на диван.

Де Кор потирал шею и угрюмо смотрел на Фрая.

— Где Берк?

— Я застрелил его. Ваша контора выведена из игры. Сейчас дядя Сэм против народа, а я народ.

— Чего вы хотите?

— Хочу жить. И хочу, чтобы Ли продолжала жить.

Де Кор кивнул.

— Что же этому мешает?

— То, что Берк задумал нас уничтожить, а ты был с ним заодно. Такова была прежняя программа.

— А у вас есть теперь новая?

— Я располагаю видеозаписями передачи денег Нгуен Хаю. Я успел сделать несколько копий, — солгал Фрай. — Они в надежном месте. Если со мной, или с моей семьей, или с Ли что-нибудь случится, мой адвокат отправит их генеральному прокурору, на телевидение и президенту. Хоть что-нибудь, ясно? Если мой отец попадет в автокатастрофу, виноват будешь ты. Если на мою мать вечером нападут грабители, виноват будешь ты. Если Ли станут преследовать в Маленьком Сайгоне, виноват будешь ты. Если я встану не с той ноги, виноват будешь ты, и пленки разошлют адресатам. Впредь я не желаю видеть твою рожу, де Кор. И также твою, Лючия, разве что когда ты привезешь домой пленных.

Де Кор злобно взглянул на него и безнадежно кивнул.

— Другой вариант: сейчас я вызываю полицию, и они арестуют Лючию по обвинению в похищении, убийстве и мошенничестве. И ее сделка с Ханоем полетит ко всем чертям.

— Этого нельзя допустить, Чак, — сказал де Кор. — Все уже подготовлено. Я знаю, что очень много…

— Еще я хочу, чтобы пленный по имени Майкл Страус сошел с самолета первым, если самолет с пленными вообще приземлится. Таковы мои требования.

Лючия кивнула.

Де Кор встал.

— Можете считать, что вы добились своего. Обещаю, что мы забудем о вас и о том, что вы знаете. Наши юристы составят письменный договор, ваши адвокаты получат его на рассмотрение. Обещаю, что правительство Соединенных Штатов использует все возможности, чтобы защитить вас и Ли при любых обстоятельствах. Но эти обещания ничего не будут значить, если мы не вернем на родину военнопленных. Не показывайте никому эти пленки, Чак. Не пишите об этом. Позвольте мне и Лючии довести наше дело до конца.

Фрай сделал шаг вперед, уткнул ствол обреза в подбородок де Кора и заставил его вновь сесть на диван. Де Кор закрыл глаза, когда Фрай сильнее надавил обрезом на его шею. Два сотрудника Комиссии по пропавшим без вести — нетерпеливы молодой человек и хорошенькая девушка, сделавшая перманент в подражание Лючии, торопливо вошли в гостиную через раздвижную застекленную дверь. Они застыли на месте, распустив губы и широко открыв глаза. Стволом обреза Фрай повернул подбородок де Кора в сторону вошедших. Фрай посмотрел на добровольных помощников и Лючию, затем на де Кора, затем на свою окровавленную футболку.

— Можете считать, что вы своего добились, Чак, — прошамкал де Кор.

Фрай еще сильнее вдавил ствол в его шею.

— Я предпочел бы, чтобы мой брат остался в живых.

Он отошел назад, взял чемоданы и вышел из дома Лючии в теплую ночь Лагуны.




Фрай поставил машину на обочине Приморского шоссе у Центрального пляжа и побрел по песку к старым, выкрашенным голубой краской, жилым домам. Он слышал, как бьется сердце. Над ним было небо и ущербная луна, которым не было до него никакого дела.

Кристобель встречала его на пороге.

— Я надеялась, что ты рано или поздно придешь сюда.

Он посмотрел на нее. Как на инопланетянку.

Когда она его обняла, ему стало хорошо от прикосновения ее сильных рук. Он почувствовал, как ее тело, прижимаясь к нему, подрагивает.

— Они его убили.

— Я знаю.

— Они его убили.

— Чак.

— Не бросай меня сейчас.

— Не брошу.

Он совсем расклеился.




Глава 31


Через несколько дней Эдисон, стоя у штурвала «Абсолюта», вывел свой вельбот из ньюпортской гавани в сопровождении береговой охраны и флотилии лодок с фотографами. За линией предупредительных буев Эдисон быстро оторвался от репортеров, включив дизеля на полную мощность, и со скоростью тридцать узлов взял курс на запад. Фрай стоял рядом с отцом. Они выходили в открытое море, солнце пекло ему спину сквозь черный шерстяной пиджак. Обернувшись, он увидел Хайлу, Ли и Кроули: три темных фигуры на отполированной палубе на фоне сверкающей белизны корабля.

На значительном расстоянии от берега Эдисон выключил двигатель, и Фрай с отцом подошли к остальным. Хайла читала из Псалмов и Евангелия от Матфея. Кроули добавил что-то по собственным записям. Эдисон плакал. Ли наклонила урну, и Беннет смешался с океаном, который он когда-то так любил. Струйки пепла принял в себя серый Тихий океан.

Вечером Фрай сидел с отцом в коттедже. Эдисон налил две рюмки бренди, к которым ни тот, ни другой не притронулся. Он несколько раз принимался говорить, но всякий раз терял интерес и вместо этого молча упирался взглядом в камин. У ног Эдисона сидела его любимая собака. Наконец он посмотрел на сына, потом окинул взглядом комнату.

— Теперь все это станет твоим, сын. Мы должны это обсудить. Тебе вообще это надо?

— Вроде бы нет.

— Ты говорил, что хочешь вернуться.

— Я хочу вернуться. Но мне не нужно это добро.

— Это трудная работа, управлять «Фрай Ранчо».

— Я для нее не подхожу. Но мне очень приятно чувствовать, что мне здесь рады.

— Не было ни одного дня в твоей жизни, когда тебе были бы не рады.

Фрай задумался.

— Мне здесь хорошо, папа.

Эдисон посмотрел на рюмку с бренди.

— Знаю, что много можно было сделать по-другому. И то, что мне казалось лучшим, на самом деле не было таковым. Я ошибался. Ты можешь меня простить?

— Ты не сделал ничего, что требует моего прощения.

Отец тяжело вздохнул.

— Знаю, что отлучил тебя от дома, сын. С Беннетом всегда было проще — мне стоило только намекнуть, чего я хочу, и он подхватывал. Это честь для отца, когда сын его слушается. Это вселяло в меня уверенность в том, что я делаю нечто стоящее. Что предлагаю наилучшие решения. Дебби была моей единственной дочерью, я разрешал ей обводить себя вокруг пальца. Мне нравилось баловать ее. Но ты, Чак, ты всегда был своенравным. Ты меня немного пугал. Ты заставлял меня сомневаться в себе, чего я никогда не делал прежде. Я обвинял тебя в гибели Дебби, признаю. В глубине души так и было. И каждый шаг, сделанный тобой в сторону от идеала, нарисованного мной, я ощущал как шаг от меня. Если бы мне пришлось что-то изменить в прошлой жизни, то прежде всего — это понять, что моя миссия на планете Земля заключалась не в том, чтобы сделать из тебя второго Эдисона Фрая. Видимо, какая-то часть во мне хотела иметь двоих сыновей, во все похожих на меня. Возможно, если бы ты был таким, как я, ты не заметил бы, каким твердолобым беспощадным старым упрямцем я на самом деле был.

— Но это мне как раз нравится в тебе, папа. Идти против тебя было все равно что бороться с океанской волной. Это меня закаляло. Я люблю тебя за это.

Фрай заметил, что отец старается сдержать слезы. Его подбородок вздрагивал, потом успокоился. Он залпом выпил бренди.

— Спасибо тебе за все, что ты сделал, Чак. За «Парадизо».

— Давай начнем все заново, папа.

— Мне бы очень этого хотелось, сын.

— Сделай для меня одну вещь. Люби свою жену, а не кого-то еще. Теперь она имеет на это право.

— Знаю. Буду. Люблю.

После того, как Эдисон пошел спать, Фрай долго сидел с матерью в большом доме. Они разожгли камин, потому что никак не могли согреться, и прикончили бутылку бренди. Фрай первый раз увидел Хайлу пьяной. Почему-то они вспоминали глупые пустяки, казавшиеся им забавными. Случаи из далекого прошлого. Тишина между их тихим смехом оказывалась продолжительнее, чем сам смех, и Фрай знал, что им не удастся обмануть друг друга.

Остаток ночи он пролежал в своей бывшей комнате, глядя в окно.




Оставались некоторые формальности, хотя первая из них вовсе не оказалась формальной. Поль де Кор и трое мужчин в рабочих комбинезонах появились в его пещерном доме тут же после его возвращения от Кристобель. Они вытащили тело Берка. Каким-то светло-голубым органическим раствором удалили пятна крови с пола и стен пещеры. На пластиковой бутылке с препаратом было написано: «Одобрено пищевой лабораторией». Один из фэбээровцев заметил, что это средство хорошо снимает старый воск с досок для серфинга. Чтобы удалить всяческие следы происшествия, они воспользовались портативным пылесосом с неимоверной тягой. Промыли и натерли воском деревянный пол в комнатах. Когда все предстало в первозданной чистоте, они пустили в ход маленький приборчик, похожий на мехи, который нагнетал слой пыли на выскобленные места. Фрай отдал им пистолет Кристобель, который, по заверению де Кора, будет немедленно уничтожен.

Де Кор передал ему конверт с деньгами и тайно — не передать словами — подмигнул.

— Молчите, — шепнул он.

Фрай возвратил конверт. Де Кор пожал плечами и вышел из комнаты. Они управились за час. Это было волшебство.

Лючия, как узнал после Фрай, вылетела в Вашингтон на самолете ЦРУ через полчаса после того, как он от нее ушел.




Фрай забрал чемоданы Дьена из пещеры и перевез их в дом Беннета.

Ли помогала Доннел Кроули собирать вещи. Фрай наблюдал за ними. Обхватил по картонной коробке, они шли к старому грузовичку Беннета.

Подойдя к Фраю, Ли грустно, вымученно улыбнулась. Она обняла его и поцеловала в щеку.

— Я рад, что ты остаешься, — сказал Фрай.

— А куда еще мне идти?

— Но воспоминания тяжелы.

— Без воспоминаний еще хуже.

— А как же сопротивление?

Она долго смотрела на него и молчала.

— Я буду продолжать свое дело. Пока это все, что я знаю.

— И ты по-прежнему хочешь играть роль лидера?

Она кивнула. Солнце сверкнуло на ее волнистых черных волосах. Они казались почти синими.

— Мы никогда не прекратим борьбу.

Фрай посмотрел на скудные пожитки Доннела в грузовичке: маленький черно-белый телевизор, радиоприемник, кровать и простыни, несколько горшков с растениями, посуда, одежда.

Ли посмотрела на Фрая.

— Трудно выразить то, что я чувствовала вчера на яхте, — сказала она. — Но мне хотелось сказать, что он был самым добрым человеком из всех, кого я знала. Даже во время войны его не покидала доброта. Он старался сохранить ее, хотя понимал, что постепенно ее теряет. Когда я лучше узнала Беннета, я словно открыла в нем новые миры. А еще он был очень страстный. Может быть, даже слишком. То, что он сделал с Ламом… это был грех, который Господь заставил его совершить. Не знаю зачем. Может, это было испытание? Я его прощаю, Чак. Но сам себя он не прости бы.

Фрай обошел коттедж, в котором Доннел продолжал упаковывать вещи. Он помог ему собрать несколько коробок, чемодан, потом несколько растений со двора. Доннел бережно поставил их в кузов, подстелив одеяло, чтобы они не скользили. Фрай следил за тем, как он своими большими ручищами делает эти тонкие приготовления к поездке.

— Домой, Доннел?

Кроули утер лоб и кивнул.

— Уверен, что не хочешь остаться?

— Мне здесь никогда не нравилось.

— Что же тебя удерживало?

Кроули задумался.

— Многие считали, что это Беннет заботится обо мне как о слабоумном, но это не вся история. Я тоже его опекал. Теперь его нет, и я еду домой.

Фрай поднес к машине еще один горшок и поставил в кузов.

— Спасибо тебе, Доннел.

— Мне было больно смотреть, как он все тащил на себе, Чак. Бенни был из тех, кто любое дело считает своим — Кроули прислонился к бамперу, скрестил руки на груди, и уперся взглядом в землю. — Я не хотел, чтобы он так думал. Мы все несли равную ответственность. Ведь на самом деле это я сбросил Хьонга с вертолета. Это была одна из моих обязанностей. Из тех, к которым не лежит душа, даже если тебе скажут, что ты это делаешь во имя родины. Если бы я тогда действительно его убил, с Бенни и сейчас все было бы в порядке. Мы бы попивали пивко и тому подобное. Сейчас я реально могу сделать только одно — забыть. Пришло время перевернуть новую страницу жизни.

Тишина продолжалась долго. Фрай наконец сказал единственное, что он считал уместным в данный момент.

— Ты правильно поступил, Доннел.

Кроули казался смущенным.

— Не думай, что я когда-нибудь поверю в это.

— Поверишь.

— Ты не был там.

— Это неважно. Я знаю.

— Спасибо на добром слове. — Кроули пожал ему руку. — Ты собираешься все это описать и стать знаменитым?

— Еще не решил. Впрочем, уже получил несколько предложений.

— Может получиться хорошая вещь, ведь он был твой брат. Любой другой исказит всю историю. Да и газеты не слишком в этом заинтересованы.

Доннел залез в кабину и завел мотор.

— Мне длинный путь. Позаботься о Ли. И береги себя. Успеха тебе в соревнованиях.

— Не подведу.

— Ну что ж, прощай, Чак.




В штаб-квартире Комитета Освобождения Вьетнама было многолюдно. Фрай припарковался и уже перед входом обнаружил группу молодых вьетнамцев.

Вышла Тай Нья, улыбнулась и обняла его. Она сильно похудела и была очень бледна. Впервые она выглядит как женщина, а не как девушка, подумал Фрай. Она посмотрела на него, и за короткий миг их молчание высказало то, чего не могут слова: что-то о Беннете и Зуане, об утратах и ночных звездах, о том, что надо продолжать жить. Из этого не так уж много было произносимо. Серебряная волна на цепочке, которую он подарил ей в больнице, теперь сверкала между ее грудей.

— Биллингем принял опять взял меня в «Леджер», — сообщил Фрай. — Он сказал, что передо мной в долгу, поэтому я попросил его принять и тебя. Для начала будешь переписывать репортажи. Ты быстро научишься. Денег не густо. Интересует?

Она потупила взор, потом задрала головку.

— Да, спасибо тебе, Чак.

Мимо них прошел молодой человек, она улыбнулась ему. Юноша улыбнулся в ответ.

— Я привез деньги. Как бы их вернуть в первую очередь тем, кто дал их?

Она кивнула.

— У нас есть хороший юрист и время. Многие придут и заявят, что это их деньги.

Они прислонились к «Циклону».

— Что будет с вашим подпольем? — спросил Фрай.

Нья вздохнула.

— Если в пятницу сюда прилетит хоть один военнопленный, наступит новая эра. Может быть, пришло время прекратить борьбу за то, чего у нас нет, и начать обустраивать то, что у нас есть. А может, пришло время усилить борьбу. Возможно ли, реально ли вернуться назад? Не знаю. Мы никогда этого не знали. Настало время задуматься.

Фрай открыл багажник и откинул крышки чемоданов.

Нья перевела взгляд с Фрая на деньги и драгоценности, потом опять на Фрая. Она как-то странно улыбалась, глаза ее блистали, и Фрай увидел в них что-то, напомнившее ему страстную натуру Беннета — ее взгляд говорил о том, что Нья всегда была и будет следовать только своим решениям.

Вскоре подъехал черный лимузин. Опустилось стекло задней боковой дверцы, и оттуда с любопытством выглянул генерал Дьен. Фраю даже почудилось в его взгляде не только любопытство, но и вожделение. Ты этого не терял, старый козел. Ты это продал. Тут стекло поднялось, и автомобиль укатил прочь.

— Я на твоем месте спрятал бы это куда-нибудь подальше.

— Спрячу, — пообещала Ли.




Детектив Джон Мин сидел в своей каморке, когда туда вошел Фрай. Это произошло поздним вечером, на третий день после похорон Беннета и за неделю до назначенного срока возвращения американских пленных из Вьетнама. Мин разговаривал с кем-то по телефону. Голос его звучал подавленно.

— Три трупа, обнаруженных в Мохаве — это не местные жители. Я не могу это доказать, но знаю, что не местные.

Фрай ничего не сказал.

Мин поднялся из-за стола и налил две чашки кофе.

— Простите меня, Чак. Понимаю, что мои извинения запоздали. Я знал, что ваш брат ведет обширную деятельность, но до последнего дня не знал, насколько именно. Я заинтересовался всеми беженцами, которым он и Ли оказывали материальную поддержку в этой стране. Меня интересовало, куда они приезжают, кому платят за аренду, как живут. Я знал, что Беннет занимался недвижимостью. Пришлось побегать, проверить документы. Он владел тридцатью пятью домами в Маленьком Сайгоне. И лично платил за каждый. Он расселил здесь тридцать пять семей, которым это не стоило ни цента. Он оплачивал коммунальные услуги и страховку тоже, то есть все.

— Я этого не знал.

— Я думал, он занимается только переброской оружия и боеприпасов. Вчера я разговаривал с президентом Вьетнамского стипендиального фонда нашего округа. Беннет завещал им деньги. Один миллион долларов.

Мин посмотрел в маленькое окно. Фрай заметил грусть в глазах детектива.

— Когда ФБР начало давать мне указания, я думал, что должен как примерный полицейский слушаться приказа. Но потом, когда они начали давить на меня, чтобы я арестовал Во, когда предложили заняться операциями Беннета с оружием и не допускали возможности того, что за всем этим стоят люди полковника Тхака, у меня появились подозрения. Джон, сказали они, вы нам нужны, чтобы раскрыть, кто управляет этой операцией. Джон, сказали они, наше ведомство присматривается к вам на предмет будущей работы в ФБР. Как вы смотрите на возможность назначения сотрудником азиатской опергруппы? У меня было две верных наводки на людей Тхака! И некоторых других следовало проверить. Но фэбээровцы обложили меня со всех сторон, сами проводили допросы, и ничего не происходило. Я позволил им прижать меня к ногтю, Фрай, и это меня бесит. Впредь никому не позволю ездить на себе верхом. Никогда. — Мин закурил. — Мне хотелось, чтобы у немногочисленной колонии вьетнамских беженцев в Маленьком Сайгоне появился шанс врасти в здешнюю жизнь. Хотелось держать банды под контролем, чтобы людям свободно жилось и работалось. Хотелось, чтобы в департаменте разрешили брать на работу в полицию молодых вьетнамцев, которые помогали бы мне осуществить это.

Мин протянул Фраю три объявления о приеме на службу. Каждое описывало требования, предъявляемые департаментом к соискателям вакантных мест. Это должны быть мужчины или женщины вьетнамской национальности, хорошо владеющие английским, имеющие среднее образование и желание защищать закон.

— Мои поздравления.

Мин внимательно посмотрел на Фрая.

— Когда Беннет попал в западню в аэропорту, а ФБР ничего не предприняло, чтобы этому помешать, я решил, что они хотят что-то скрыть. Вам случайно не удалось узнать что?

— Нет.

— Вы его когда-нибудь видели?

— Кого?

— Тхака.

— Насколько я знаю, он под домашним арестом в Ханое.

Мин с сомнением посмотрел на Фрая, затем встал из-за стола.

— Благодарю вас.

Фрай пожал его руку и вышел.




Пресса широко освещала недельное пребывание Лючии Парсонс в Ханое. Переговоры едва не сорвались, затем возобновились, потом зашли в тупик, потом наладились. Вьетнамская сторона дважды покидала зал, и столько же Лючия. Наконец сделка была заключена. Договорились о так называемой «помощи на восстановление», размеры которой держались в тайне. На внеочередной сессии обеих палат подавляющим большинством был принят законопроект номер 88231. Пленных предполагалось освобождать «поэтапно». Аналитики подозревали, что дипломатические уступки Ханою висели на волоске, но в чем заключались эти уступки, никто не мог сказать наверняка. Ханой туманно намекал на то, что вывод войск из Кампучии неизбежен. Пресс-служба администрации то впадала в восторг, то помалкивала.

В назначенную пятницу самолет военно-воздушных сил из Гонолулу приземлился в аэропорту Джона Уэйна в Апельсиновом округе, к чему народ отнесся или адекватно событию, или с иронией — в зависимости от политических склонностей.

Фрай с новеньким пропуском для прессы пробился сквозь густую толпу и каким-то чудом оказался у самого трапа. Красная ковровая дорожка со ступенек сбегала на огороженный участок взлетно-посадочной полосы, где в окружении плотной охраны ждал президент Соединенных Штатов. Рядом была отгорожена площадка для особо важных персон. Фрай оглядел сановников и среди них заметил золотистую шевелюру Кристобель. Он подождал, пока не открылась дверь под приветственные крики толпы. В следующее мгновение по ступенькам начал сходить первый из прибывших военнопленных. Это был худой медлительный мужчина, чей диковатый взгляд говорил о том, что этот человек по меньшей мере полжизни провел на другой планете На нем была накрахмаленная защитная форма. Он был один. Он отсалютовал президенту и помахал ревущей толпе. Подошла Лючия и стала рядом с ним перед президентом. Она была в красивом сером костюме и шляпке, и спину держала прямее, а голову выше, чем любой из гвардейцев. Лючия пожала руку тщедушному возвращенцу, потом президенту, который задержал ее ладонь и поднял ее руку на радость толпе. Рукоплескания превратились в шквал.

Двое мужчин в темных костюмах подвели к этому человеку Кристобель. Он долго смотрел на нее, потом раскрыл объятия и шагнул навстречу.

Кристобель и Майк Страусы обнимались довольно долго. Свет и тень играли на ее плечах, пока Майк сжимал ее спину. Толпа заревела еще громче.

Больше из самолета не вышел никто. Лючия объяснила днем по телевидению, что военнопленных — которых всего было двадцать семь человек — будут освобождать по одному в неделю, если Соединенные Штаты продолжат придерживаться условий, продиктованных Ханоем. В чем состоят пресловутые условия, она не объяснила, просто сослалась.

Фрай слушал речь Майка Страуса. Тот говорил: «Я благодарю вас. Я благодарю Господа. Я никогда вас не забуду. Если бы я мог объяснить, что это значит — вернуться на американскую землю, я бы попробовал, но, боюсь, я не смогу сделать это. Спасибо всем вам за то, что никогда не забывали о нас». Тут он запнулся, и его лицо расплылось в улыбке. Он и Кристобель сели в поджидавший их лимузин.

Фрай наблюдал за происходящим с ощущением абстрактности и нереальности. Это чувство не покидало его с того момента, когда в ангар аэродрома в Мохаве вошел Хьонг Лам. Он и был там, и не был. Тело и душа словно разделились. Он словно сам у себя был временным жильцом. Фрай ушел раньше времени, не дослушав обращение президента. Он ненавидел толпу.

За день до этого начались соревнования на кубок мастеров. Из Мексики дул южный ветер. Фрай стоял на берегу и напяливал на себя оранжевый жилет. У него был четвертый номер. Он поднял семидесятидюймовую доску и наложил свежий слой «Мегавоска». Сразу после восхода солнца был объявлен его заход, и он вместе с пятью остальными серфингистами подошел к воде. Фрай наблюдал за тем, как высокие серые волны катятся под пурпурным одеялом облаков. Зрителей собралось много, несмотря на ранний час. Удивительно, подумал он, что народ хочет на это смотреть.

Но еще удивительней был приход Эдисона и Хайлы. Фрай уже собрался отплыть от берега, когда услышал, как объявили его имя, и обернулся, чтобы посмотреть на отца. Эдисон, крепко прижимаясь к руке Хайлы, вел ее по сырому песку. Он поднял руку, приветствуя сына. Его седые длинные волосы растрепались на ветру. Даже с такого расстояния он выглядит много старше своих лет, подумал Фрай.

— Намерен победить, Чак? — крикнул Эдисон.

— Постараюсь.

— Будь первым, не напрасно же я тратил время и бензин.

— Ой, Эд, — улыбнулась Хайла. Фрай заметил в этой улыбке знак неподдельного счастья.

Билл Антиох тоже был там, капал на мозги Фраю, что тот-де пропустил посвященный ему фильм о серфинге и опять ничего не хочет делать для повышения интереса покупателей к изделиям с маркой «Мега». На руке Антиоха повисла Шелли Моррис, покоренная крутым бизнесменом Биллом.

Жара быстро набирала силу, пока спортсмены занимались привычным делом: приноравливались к волнам, которые выглядели очень многообещающе, поправляли дурацкие спасательные жилеты, чтобы те не поднимались до самой шеи. Фрай держался аутсайдером в надежде покорить большую волну. Наконец он ее нашел — диво в семь футов прямо перед ним. Он ее обработал, немного консервативно, взлетел на гребень, чтобы откусить кусочек ее губы, рухнул вниз, развернулся у основания, потом долгий стремительный прочерк пальцев по склону волны. Когда она распалась, он выждал момент и ринулся в нее, использовав остатки ее мощи, пригнулся, входя в узкую водяную трубку, в точности соответствовавшую его габаритам. Выйдя из волны, он услышал аплодисменты.

Примерно на полпути он как бы забыл о том, что делает. Солнце поднялось и струило лучи сквозь стену облаков на востоке: картина, словно с банковского поздравительного календаря со строкой из национального гимна под ней. Фрай решил, что это определенно подходящее время считать благодеяния, и он так и сделал. Как много их прямо на берегу, подумал он, наблюдающих за этими глупостями. Он обернулся назад и увидел Кристобель, которая стояла рядом с Хайлой и Эдисоном. Ее волосы — золотое пятно на фоне серого песка. Он сел на доску и озирал горизонт в поисках новой серии волн. Он понимал, что больше не боится, что прежние страхи просто исчезли. И уступили место новым, подумал он. Разбитые места прочнее. Считай это тоже благодеянием.

Что-то внутри него было большим и хрупким, громадным и нежным, и он мог чувствовать это на самой грани срыва, у черты спонтанного возгорания. Волнение, трепет, подъем, долгий момент ожидания. Затем ощущение открывшегося нового пространства, мира за пределами прежних чувств и событий. Закрой глаза и прыгай, подумал он, хватайся за все, что может пригодиться на долгом спуске.

Он сидел на доске и ждал. И вновь оглянулся на берег.

И что-то еще продолжало упорно пробиваться к нему. Что-то, чему его тысячу раз учил Беннет, но чему не умудрился научиться сам. Что-то вроде: забудь о том, что прошло, и держись за ту драгоценную жизнь, которая еще осталась. Это самое малое, что ты можешь сделать. Забудь об утратах, превозноси победы. Может, не в точности так, как это сделал бы Бенни. Еще будет время все это как следует обдумать. Время. У всех у нас, слава Богу, его еще сколько-то осталось. И это все, что есть, между жизнью и смертью. Скоро я увижу тебя, дорогая сестренка Дебби. И тебя, Бенни. Прости, что я не тороплюсь сделать это прямо сейчас.

Помни. Забудь. Издалека идет отличная волна. Подгребай. Помни. Забудь. Вон та тянет на десять баллов, и на ней начертано мое имя. Мегаволна. Входи же. Иду твоим путем, Крис.




И все-таки он стал вторым.






    

(с) 1988 by T. Jefferson Parker



    

© Copyright: Леонид Аргайл, 2004



    

Свидетельство о публикации № 204100300029