Меня зовут Жанн Масс Тома Лелю Жанн Масс? Это словосочетание употребляют в парижской молодежной среде, когда не хотят сообщить свое настоящее имя. Так называет себя и главный герой романа, на одном дыхании излагающий свою сюрреалистическую историю, которая своим стремительным ритмом напоминает слегка абсурдные сюжеты Бертрана Блие («Вальсирующие», «Холодные закуски»), а обширным набором выброшенных на поверхность культурных кодов – Харуки Мураками. Тома Лелю Меня зовут Жанн Масс «Ну давай, осчастливь меня.»      Клинт Иствуд в фильме «Грязный Гарри» (1971 г.) Режиссер Дон Сайгл Посвящается Бобу Марли Глава первая Меня зовут Жанн Масс, я – вышибала в кафе «Кокосовый орех». Моя любимая музыкальная группа – Gilles Deleuze,[1 - Gilles Deleuze – французский философ.] и у меня полно друзей в шоу-бизнесе. В данный момент я бы с удовольствием занялся любовью с голубями, только не знаю как. Для компенсации я пересматриваю свои DVD. Кстати, вчера вечером я посмотрел «Тупой, еще тупее» в двенадцатый раз. Потом я рассортировал фильмы по частоте просмотра, и оказалось, что «Тупой, еще тупее» дет вторым после «Седьмой печати» Ингмара Бергмана. После него «Империя чувств» – на третьем месте. Я вам все это рассказываю только потому, что тыле в этой истории со мной случаются отпадные штуки. Раньше по жизни меня все немного доставало. Дивидишек хватает на пять минут, от работы вышибалой тоже быстро устаешь. Что касается тусовок, то, как только становишься там своим, становится неинтересно. Но возвращаюсь к своим баранам. В эту субботу в «Кокосе» играли Bobby Mac Fire, и я ни за что на свете не хотел их пропустить. Но получилось так, что в тот вечер я застрял на входе со своим другом Дерриком. Деррик тоже уже несколько месяцев работает в «Кокосе» вышибалой. У него рост 1,88 м на 102 кг. И вот мы стоим, дубеем у входа, я слышу первые звуки гитар Бобби и говорю себе: сейчас ты скажешь, что идешь пописать, а потом – что застрял в толпе, что не сразу нашел выход, и, таким образом, можно будет увидеть хоть кусочек концерта. Я поворачиваюсь к Деррику. – Я хочу отлить. – Супер! – отвечает Деррик, покуривая цыгарку, как говорит Бернар-Пьер Донадье.[2 - Bernard-Pierre Donnadieu – французский актер.] – И знаешь что? – Ну… – Я, наверное, пойду. – О'кей, только ты там не тяни, я не люблю стоять один – боюсь, что у меня попросят сдачу с пяти евро. – Я сейчас вернусь. Давай, чао! Я вхожу в заведение, народу – тьма. Зал полностью прокурен, то есть полный душняк, и я начинаю улыбаться, вытягиваю из себя два-три слова на английском для проходящей мимо девчонки. Она ничего себе и почему-то напоминает мне абажур. Публика перевозбуждена. Ребята уже под кайфом по полной программе, и я говорю себе, что это самый прекрасный день в моей жизни, смотрю, не видно ли здесь пташек, и вот замечаю одну. Начинаю убалтывать, на что уходит добрая четверть часа, но подруга не ведется, и я отваливаю. Я направляюсь к бару, Джеф меня узнает – мы же видимся с ним ежедневно, и мне подмигивает, потом я двигаюсь к туалету, потому что и в самом деле приспичило отлить, и натыкаюсь на Мишлин Дакс и Шубакку, расцеловывающихся во все щеки, а потом я уже чуть ли не бегу в помещение, где холодно и неприятно пахнет. Блин, я и вправду очень sexy, прямо-таки вылитый Жюльен Лепэр[3 - Julien Lepers – телеведующий на канале France 3, обладающий голубыми глазами и претендующий на эталон французской мужской красоты.] в молодости, и я говорю себе, что пора завязывать с просмотром DVD, а то глаза уже красные. И щеки тоже толстоваты – надо бы опять заняться теннисом на открытом корте и притормозить с употреблением пива и крахмалосодержащих продуктов. А в остальном я в полном порядке: плечи широкие, фейс отпадный – ага, я вспоминаю, как в детстве врач проверял, на месте ли мои яички после неудачного падения на лыжах. Я делаю свои дела, затем, мурлыча что-то под нос, выхожу из туалета. И вдруг прямо на меня выбегают два парня, грубо отшвыривают – и я оказываюсь у стены. Они быстро исчезают, как дикие газели. Вытаскиваю свой мобильник и звоню Деррику. – Деррик, меня только что сбили с ног два типа, они направляются к выходу. – О'кей, информацию принял. Готовлюсь к задержанию. – Я сейчас к тебе. Предупреди Маркуса, Стиви,[4 - Маркус, Стиви – имена телеведущих.] Клоуна Бозо[5 - Клоун Бозо – персонаж детских сказок.] и Битлов. В субботу делаем шашлык. Я отключаю телефон, и тут до меня доходит, что ведь выбежали они из кабинета шефа, и вот я иду в кабинет, даже не представляя, что там меня ждет, хотя нет, – немного догадываюсь, конечно. Посреди комнаты распростерся наш босс Роже Пишу, весь изрешеченный ультразвуковыми пулями, лицо у него посинело и раздулось, как у старой антильской жабы. Мой мобильник звенит рингтоном Love is blue Клодины Лонже,[6 - Claudine Longet – французская певица.] и я отвечаю, держа дрожащими руками телефон: – Да? – Я никого не вижу. Ты уверен? Может, они еще в «Кокосе»? И тут я very взволнованно: – Деррик, по-моему, у нас биг трабл. – Типа? – Шеф лежит у моих ног совсем бледный. Кажется, он уже не дышит. – Я сейчас приду. Держись! Я вдруг чувствую себя таким махоньким в костюме от Hugo Boss, что шарю по карманам в поисках каких-нибудь безделушек, которые можно выбросить в мусор, чтобы чем-нибудь себя занять. Ну, например, старых билетов на метро, но нахожу, к сожалению, только рекламку уроков рисования, сворачиваю ее трубочкой и пытаюсь попасть в плетеную корзину для мусора, однако промахиваюсь, и от этого становится еще хуже, затем ко мне подбегает запыхавшийся Деррик. Здесь пассаж в черно-белых тонах. Деррик (в черно-белой тональности, как и положено) подбегает ко мне, едва переводя дыхание, и ржет. Он ржет, потому что в этот момент еще не въехал в ситуацию, да и вообще, он никогда и ничего всерьез не воспринимает, потом он мне говорит сквозь свой гогот: – Ну и что теперь будем делать? – Как что – дрочить! Теперь мы оба начинаем ржать до упаду, после чего я прихожу в себя. – Я, кажется, разглядел этих типов. Это были бычки. Думаю, я смог бы их узнать на фотографии. – Бычки, говорите? – Да, розовые бычки высокого роста. – Так. – Думаю, я бы их узнал. – Сейчас давай вызовем полицию и не будем долго торчать у тела. – Ты прав, дружище, пошли отсюда. Мы выходим в коридор, и в голове моей крутится мысль, что жизнь – пустяковая штука, а я никогда не пробовал плавать под водой с аквалангом и не знаю ни одной песни Жоржа Брассенса.[7 - Georges Brassens – французский певец.] Я вспомнил, как однажды на пляже видел инвалида, который наворачивал медузу, как будто это был биг-мак, и как он потом рыдал, когда уходил, потому что лицо у него разнесло раза в два. В холле у входа мы встречаемся со своими коллегами. Никто вообще ничего не видел, и мы решаем вызвать полицию, чтоб приехала и спасла нас. – Алло, это Жанн Масс из кафе «Кокосовый Орех». Вы нам нужны. По-моему, наш босс был убит двумя медведями. Им удалось скрыться, но я их перехватил, когда они выходили из кабинета Роже Пишу. Я разглядел их крупным планом, поэтому смогу дать вам суперточное описание. Так что мы ничего не предпринимаем и ждем вас, Патрис, браво, еще раз браво! Я отключаю телефон, и мы идем в концертный зал с мыслью о том, что два медведя могут еще где-нибудь прятаться. Bobby Mac Fire сегодня вечером в отличной форме, и мы заказываем два джин-тоника, высматривая по сторонам девчонок, как два ботаника. Деррик наклоняется ко мне, я вижу очень-очень близко его глаза, налившиеся кровью и влагой, но, тем не менее, слушаю. – Во всяком случае, мы теперь свободны от толстого! Как же он меня иногда доставал! – Ты не говори так громко! Еще услышит кто-нибудь. Если он умер, это ведь в какой-то степени по нашей вине! – Кстати, кто сказал, что убийца – не ты? Откуда ты вообще взял эту историю о розовых медведях? Нет, кроме шуток. Почему не две гигантские сардели? – Я тебе сразу же отвечу, придурок. Если б его убил я, то я не сидел бы здесь с тобой и не пил бы водку, и стресса у меня бы не было. Да и вообще, это не я… Вот! Сейчас ты заткнешься и молча допьешь свой бокал – вот так. Доверься парню, который пишет эту книгу. Ты слишком напряжен. И не смотри так на читателя… Здесь это не катит! Прими надменный вид! Попробуй представить, что ты Роберт Мичем,[8 - Robert Michem – актер, легенда американского кинематографа.] прикури сигарету. – Да-да, ты прав, я выкурю несколько сигарет подряд. Я поворачиваюсь к танцевальной площадке и говорю себе, что в принципе Деррик мне по душе, а еще я бы съездил на остров Мустик в гости к Мику Джаггеру, который живет там в красивом домище рядом с такими же доминами Элтона Джона и Дэвида Боуи:[9 - Mick Jagger, Elton John, David Bowie – исполнители, ставшие классиками рок-музыки.] мы бы оттягивались целыми днями в полном безделье и спокойствии, попивая mojitos[10 - Mojitos – коктейль на основе белого кубинского рома.] и беседуя о концептуальном искусстве, – было бы классно, а Мик познакомил бы меня с Оливье, молодой гваделупанкой-транссексуалом, и мне захотелось бы сказать ей что-нибудь крышетечное, но я наверняка забыл бы свою реплику, и режиссер взбесился бы и стал бы считать меня мелким уродом, а я бы от этого затосковал. Деррик: – Эй, ты меня слышишь? Флики[11 - Флик (фр. flic) – полицейский.] приехали! Чувак, к ним нужно подойти! – А в уши зачем орать? Мы расталкиваем пару-тройку типов с косяками, они нам кричат «Bay!», но мы намного габаритней их, поэтому no problem: проходим легко и свободно, потом движемся ко входу, где нас уже ждут менты и скорая в одежде космонавтов. Расследование поручено инспектору Кольмару, и я сразу же чувствую, что все будет очень и очень непросто. Он мне объясняет, что он еще и препод по французскому, и просит прийти завтра в комиссариат на улице Аббесс, чтобы рассказать обо всем, что произошло, а также оставаться некоторое время в Париже для дачи показаний. Потом он уходит, и мы видим, что он без трусов. «Космонавты» уносят тело шефа, который очень, ну просто очень плохо играет мертвого (это его первая роль), время от времени он открывает глаза, тогда мы слышим, как кто-то из публики говорит своему соседу, что все это, мол, лажа. Меня это несколько нервирует, но народ реагирует нормально. Я говорю себе: раз мы здесь, то надо вернуться хотя бы к концу концерта, но в то же время я чувствую, что страшно хочу есть, поэтому предлагаю Деррику пойти перекусить в «Этьен-Марсель». Деррик с энтузиазмом принимает предложение, и мы линяем, на такси «мерседес». Как придурки. И чтоб вы не сомневались, что в такси других марок я не сажусь, из йогуртов ем только марки La Laitiere,[12 - La Laitiere, Fleury Michon – французские торговые марки, популярные в среде снобов. Явная ирония автора.] а крабовые палочки – только от Fleury Michon. Уже на второй секунде водитель тачки завязывает разговор: – Вы актеры? Я вас видел по телевизору. Или я ошибся? – Попали прямо в точку. Я – брат Жерара Депардье. – У него есть брат? – Ну да, и он перед тобой. Меня зовут Бернар. Бернар Депардье. – Вы тоже актер? (С удивлением.) – Да, я сыграл почти в сорока анималистических фильмах. В основном – жирафов. Знаете… я… Ну, моя фишка, это – фэшн. – А что такое «фэшн»? – «Фэшн»? – Да ты что! Мода, манекенщицы, все такое… – Круто… Наверное, нагляделись на красивых телок! – А ты как думаешь? Мне в прошлом месяце пришлось переспать где-то с шестьюдесятью девчонками. Проблема в том, что многие из них не могут говорить на правильном французском – это меня расстраивает. – Если хотите, я знаю хорошие места, где есть симпатичные девчонки, и если ты с ними будешь поласковее, то они сделают тебе все, что хочешь. – Не-еее, дружище, это не для нас. Нам нужны только шикарные телки, ну, такие упакованные девочки, которые выбривают себе киску, хочешь – полностью, а хочешь – местами. Водитель чихает, а Деррик, которому очень жарко, открывает окно. Я говорю себе, что могу навешать что угодно кому угодно, и что это дает мне супервозможности, которые я скрываю, чтобы не напрягать предков. Я замечаю на улице одного типа, который разговаривает сам с собой, и два-три бриллианта, сверкающих, как поджаренный лук, а еще я обнаруживаю, что в такси стоит отвратительный запах, ну а потом, слава богу, мы подъезжаем к кабаку, и только здесь я говорю себе: какой же ты идиот, потому что забыл заказать столик. Глава следующая У меня есть одна проблема… Дело в том, что если я что-то начинаю, то уже не могу остановиться. Входя в этот ресторан, на который я откровенно запал, я уже чувствую, что здесь мы просинячим «от заката до рассвета», и что завтра я наверняка буду не в состоянии пойти поплавать с бабушкой в бассейн отеля «Риц». Я поворачиваюсь к Деррику: – Босс? – Мы знакомы? – Это я, Жанн. – О, точно. – Давай-ка опрокинем по стаканчику, что-нибудь жеванем и пойдем, лады? На бухло не налегаем, я могу тебе доверять? – Дыши глубже, братан. Наслаждайся лайфом! Ты какую-нибудь хрень себе заработаешь, если все время будешь такой загруженный, как сейчас. – Да я просто хочу быть завтра в форме, и все. Ты же знаешь, как для меня это важно. Предки, как-никак. – Ты глянь, кто здесь! Жоан, как всегда, выглядит суперсексуально в мини-платье, облегающем большие и круглые ягодицы, она усаживает нас на самое классное место, и мы заказываем вино. Я, конечно, не против, но мне еще обязательно нужно заплатить за телефон. Напомни мне, если забуду. Кабак украшен очень крутыми афишами, освещение от Пьера Уига[13 - Pierre Huyghe – модный французский дизайнер-оформитель.] типа «Alien/черный фаллос-вибратор/вазелин», что абсолютный отпад, то есть мы сюда нормально вписываемся. Я посматриваю на мобильник и понимаю, что на данный момент друзей, кроме Деррика, у меня нет, а в таких местах нужно, чтобы у тебя была масса друзей, а сам ты все время висел на телефоне. Тут я вижу Эли Шураки:[14 - Elie Chouraqui – французский режиссер, прославившийся сюжетами на тему антисемитских настроений в обществе.] он заходит, жуя круассан с миндалем. Целует Жоан, потом усаживается напротив какого-то индуса. Наверняка это один из идиотов-журналюг, которые стали трезвонить о его чертовской соблазнительности с тех пор, как он занялся акробатическими падениями с пони. Сто процентов, именно такой болван – пашет себе в какой-нибудь маленькой газетенке. Зато у меня, слава богу, есть интересная работа, и там происходит много всякой забавной всячины. Есть и драки, и кулаки в ребро, и сучки редкостного пошиба, и окровавленные, обделавшиеся покойники. И при всем при этом я – крутой киллер, киллер со всеми киллерскими наворотами, самый-самый, блин, крутой… Э, – ё![15 - Э, – ё! – междометие, выкрикиваемое рэпером с одновременным тыканием указательным пальцем в зрителя.] У меня появляется желание выпить красного вина, если ты, конечно, не против. Жоан (я зову ее мамашей) возвращается, сияя своей big smile,[16 - Big smile – широкая улыбка (англ.).] специальной smile тусовщицы ночного клуба, я ей тоже улыбаюсь и заканчиваю эту фразу, чтобы перейти к следующей в том же духе My friend[17 - My friend – мой друг (англ.).] Деррик обнаруживает два восхитительных существа в нескольких метрах от нас. Я бросаю взгляд в их сторону и рассматриваю, во что они обуты. Вижу, что блондинка носит Pierre Hardy. А другая… Нет, не вижу ее ног – ну и ладно, – я поворачиваюсь к Деррику и залепляю ему по морде. – Все, хватит! – Давай заказывать, потому что если я сейчас что-нибудь не проглочу, то уж точно свалюсь с копыт. – Мне как всегда… Пюре из лосося. – А мне гамбургер в форме сердца. – А где мамаша? Она как раз проходит недалеко от нас, я подаю ей знак, она тут же подходит, и мы делаем заказ. Она уходит, а я смотрю на ее ягодицы, грудь. Я бы женился на ней, говорю я себе, это как раз мой тип женщин, но в то же время я осознаю, что у меня сейчас другие планы и нужно думать о профессиональном росте. В мае мне уже будет тридцать, а я еще не научился говорить по-итальянски. В этот момент я ловлю себя на мысли, что надо бы пересмотреть La Dolce Vita.[18 - La Dolce Vita – фильм Федерико Феллини.] Так, просто пришло в голову. Но теперь мне уже очень хочется пересмотреть La Dolce Vita на 3D-системе, и я прошу сигарету у Деррика. – Дай цыгарку, Деррик. – Ты куришь? – спрашивает он, протягивая свою пачку. – Блин! – Чего еще? – Это не Marlboro light! – Ты заколебал… – Я не люблю Lucky light, мне не нравится их вкус. Наконец прибыли наши блюда, и мы на них набросились, как будто никогда в жизни не ели, и прилили все это бутылочкой Bourgueil, потом еще одной, потом бутылкой водки и еще парочкой охлажденных текил; чувствуем – слегка вставило, и тут Деррику, не знаю, почему, приспичило поговорить о боссе «Кокоса». О нашем покойном Роже. – Знаешь, дружбан, я уверен, что в этом деле не обошлось без подставы. – С чего ты взял, дурья башка? – Не знаю. Ты считаешь, он был мутный чувак? – Все боссы такие. – Мне уже давно хотелось порыться в его кабинете. Он всегда в нем закрывался. За два года я видел его… ну, с десяток раз, не больше. Strange,[19 - Strange (англ.) – странно.] разве нет? Уверен, что там есть потайной ход или какие-то игрушки, о которых мы не знаем. – Он бизнесмен. Занимается бабками, всякой писаниной, контрактами… – Да, согласен, но… Вот те странные типы, все в коже, с которыми мы иногда пересекались? Или когда он приходил и просил его не беспокоить, пока он будет отливать с пожилыми людьми… – Я вышибала, меня это не касается. – А я бы хотел взглянуть на его офис как-нибудь на днях. Это может оказаться прикольным. – Я бы лучше порнуху посмотрел. – Пошли вместе, давай переоденемся в баб. – Никогда! Ты меня уже достал своими мафиозными историями, Деррик. – Все в порядке. Релакс, чувак… Я тебя разыгрываю. Ты же знаешь, все, что мне нужно, – это наша любовь, но я не знаю, как тебе о ней рассказать. В этот момент я думаю о том, какой же все-таки Деррик идиот: он теряет время, горбатясь в «Кокосе». Больно думать, что в восемьдесят девятом он был чемпионом по смерфу[20 - Смерф – неритмичный акробатический танец, напоминающий движения робота.] в Сент-Кэ-Портрье, а у его матери два задних прохода. На сегодняшний день, в свои семнадцать с половиной, он ничего еще не сделал в жизни. Тем не менее, когда он только осел в Париже, многие из нашего круга увидели в нем будущего актера типа Ромэна Дюрис или Бенуа Мажимеля, но у этого придурка нет никаких амбиций, ему больше нравится ходить квасить со своими друзьями нациками. И все равно мне по душе Деррик. Он один из самых элегантных чуваков, с которыми я когда-либо был знаком. К тому же он убежден, что родился в 50-е годы и что он лесбиянка. О чем с ним нельзя говорить, так это о политике. Это хуже пытки. Я лучше лишний раз послушаю африканские djembe.[21 - Djembe – ударный инструмент народов Западной Африки.] Сегодня вечером он тихий, даже слишком. Он чудаковато смотрит на меня, а я прикидываюсь, что не догоняю, о чем он говорит. – Что это за шум? – Похоже на пылесос. – А куда потом? Может, пошли в «Матисс»?[22 - Matisse – парижский ночной клуб.] – Нет, только не в «Матисс». Мы же решили, что сегодня будем трезвыми. – Ну, по последней. Там будет Клод Брассер,[23 - Claude Brasseur – французский актер.] хоть поржем. – В прошлый раз, ты вспомни, нас оттуда выставили пинками в жопу. Вдали проходит слон. Мы опять садимся в такси, там пахнет камфарой – сдохнуть можно, водила, наверное, болеет. Но я сосредоточиваюсь на музыке: басы разрывают воздух, Деррик поворачивается ко мне с глупой улыбкой, и тогда я спрашиваю его, что здесь смешного, а он отрыгивает мне прямо в лицо, и меня это почему-то смешит, хотя обычно я не смеюсь от подобных вещей. Я прошу таксиста сделать музыку погромче, потому что звучит хит «Ву-Танг Клана»,[24 - Wu-Tang Clan – американская рэп-группа.] а я от них торчу, и я начинаю двигать головой в такт вверх-вниз, у меня вырывается пара-тройка факов, у Деррика тоже, и вот мы с ним идем, два таких крутых рэпера, эдакие трехметровые нигеры, и трахаем всю планету. Мы приземляемся на улице Понтье, расплачиваемся за такси в евро и подгребаем к «Матиссу», где уже толпится в очереди народ, я слышу, как какая-то толстая тетка говорит о Роже Пишу, причем говорит тихо: мне приходится включить громкую связь, и тогда я понимаю, что весь Париж уже в курсе случившейся драмы, что меня резко отрезвляет, и тут я осознаю, что Деррик мочится на мои шузы. Мы без особых проблем входим в переполненный «Матисс». Садимся в баре и заказываем шампанское с водкой. Народа под завязку. Я узнаю Далиду, на которую у меня сразу встает, потом Реми Жюльена,[25 - Rémy Julien – известный французский каскадер.] а потом, в уголке, Люка Лемерля с Мансуром Барами.[26 - Mansour Barami – иранский теннисист.] Я улыбаюсь всем этим людям, которых не знаю, но которых постоянно вижу по долгу службы, и говорю себе, что надо быть более открытым. Тут мимо меня проходит девушка, которая прерывает мою задумчивость: – Привет, красавчик! Я отвечаю не сразу, ведь парень, который пишет эту книгу, тоже должен сходить взять себе что-нибудь выпить. – Привет! – Ты работаешь моделью? – Нет, с чего ты взяла? А ты – актриса? – Не, стилист. – Прикольно, а где ты пашешь? – Я работаю у Жака Прады.[27 - Жак Прада – предположительно дизайнер. Интернет не дает четкой информации. Возможно, он основатель торговой марки Prada, которая создает стильные коллекции, а может, это просто созвучное имя.] – Прикольно. – А ты чем занимаешься? – Я моряк на рыболовецком судне. Она очень красивая и слегка накачанная, я говорю себе, что давно меня так не кадрили. Мне кажется, я нравлюсь женщинам, но сам не понимаю, почему. Ну, физиономия смазливая, вид немного лоховатый – наверное, это и привлекает. А может, у девицы уже несколько месяцев не было сексуальных отношений, и она думает, что я справлюсь с этим за одну ночь. Или я кажусь ей спецом – фермером, обрабатывающим женские угодья. Я заказываю хозяйке два бокала, девица начинает пофыркивать от смеха и кладет руку мне на плечо: – Я уверена, что ты рок-звезда или что-то в этом роде! – Умница. – Не скромничай ты так, мой милый! Она залпом опрокидывает свой бокал шампанского, и я, естественно, вынужден сделать то же самое, только мне это тяжело, очень тяжело, но она настаивает и заказывает еще два бокала, затем берет мое лицо обеими руками и засовывает свой язык мне в рот, я же обхватываю руками ее ягодицы, нащупываю на ней узенькие танга, и у меня сразу появляется соответствующая мужская реакция. У меня сильно кружится голова, но, тем не менее, вращать языком в нужном направлении получается. В голове всплывает воспоминание о том, как я застукал своего отца в момент, когда он ел муху, – сейчас в принципе не настолько приятно, но все же приятно, потому что я могу забыться. Я уже не слышу музыку, но уверен, что звучит кусок из С. Жерома,[28 - С. Jérôme – французский певец, символ полнейшего отстоя.] а еще я думаю, что находиться здесь – настоящий кайф, что девчонка хорошо целуется, и ее волосы приятно пахнут. Позади нас какой-то инопланетянин вскочил на стол и мочится в пустые стаканы, я замечаю Бенуа: он блюет на соседа, но это не страшно; от звуков музыки С. Жерома исходит масса положительных вибраций: настоящая семейка очаровательных зомби, и у меня такое впечатление, что я нахожусь во влагалище Стэнли Кубрика в начале L'Ultime Razzia.[29 - L'Ultime Razzia – фильм Стэнли Кубрика «Последний набег» (1956 г.). Любопытна фантазия героя, который представляет себя во влагалище мужчины.] Меня зовут Жанн Масс, и я работаю вышибалой. У всех есть внутренний голос, еще с детства, вы же знаете. Иногда люди бывают робкими, но Луиза всегда мчится во весь опор. Она бежит в «Биафине»[30 - «Биафин» – крем для лечения ожогов.] (в креме), а к ней на большой скорости приближается другая особь женского пола, причем поджарая – такой себе рыжий викинг, изобретатель крана женских секреций, – а затем какая-то подруга, от горшка два вершка, протягивает мне руку. – Идем ко мне? – спрашивает она меня. – Мне кажется, я перепил. – Ну, не будь идиотом, я тебя забираю! – А ты знаешь, чего хочешь? Я рассказывал тебе, как однажды мой дядя подарил нам шоколадные конфеты, а внутри оказалась вата? – Да, ты мне уже рассказывал. – Что ты делаешь? – Перестань строить из себя ребенка хоть на пять минут, ладно? – Ну как хочешь… Я беру ее за руки и прижимаю к какой-то машине. Я давлю на нее всем весом, чтобы она хорошо прочувствовала, как у меня стоит, и вытаскиваю из свитера одну грудь, облизываю и вижу, как увлажнились ее глаза, затем начинаю покусывать ей ухо и нашептывать, что сейчас буду трахать ее прямо на улице. За нами проезжает такси, она поднимает руку, чтобы его тормознуть. Мы быстро забираемся внутрь, и она говорит водителю, чтобы он ехал в Шатле. Ночь похожа на акварель Виктора Гюго, а рука девушки ласкает мои гениталии через ткань штанов. На улицах полно телок, я чувствую себя ужасно уставшим. Я хочу лечь и еще раз посмотреть «Тупой, еще тупее», но чувствую, как девушка расстегивает ширинку и заглатывает мой член в свою ротовую полость. В Шатле я тут же оказываюсь у двери в ее квартиру и спрашиваю себя, какой же там внутри дизайн. Дизайн – важная штука. Глава следующая Мне хочется спросить у нее, как ее зовут, но она уже исчезла в ванной, где, должно быть, находится и туалет, а я на несколько минут оказываюсь один на один с ее квартирой: тут есть фото с высоты птичьего полета. Я позволяю себе пукнуть, правда, бесшумно. Потому что захотелось. Именно сейчас. Она возвращается, я слышу шум сливного бачка. Она спрашивает, выпью ли я стаканчик сидра, я отрицательно качаю головой. Теперь я оказываюсь на ее трехместной кровати, и она начинает меня раздевать. Я вспоминаю, что у меня нет при себе презервативов, и внезапно появляется желание покончить с собой, но она меня успокаивает, говоря, что это неважно, у нее все равно месячные. Она поднимается и куда-то идет. Возвращается с шоколадной крошкой и высыпает ее мне на живот, затем принимается облизывать мое тело. Я смотрю, как она все это проделывает, ее лицо постепенно покрывается этаким коричневым поносом, и чем больше я на нее смотрю, тем более соблазнительной она мне кажется. И вот в какой-то момент я разворачиваю ее, ставлю на колени и начинаю лизать ей анус, затем беру в правую руку свой член и ввожу ей в задний проход, чувствуя, что она испытывает сильное наслаждение. Мой член – как готический перстень, ощущение, будто я сейчас взорвусь, и тут я шумно разряжаюсь в ее фантастическую задницу. Я кричу, и моя сперма растекается у нее По всему кишечнику, у меня же перед глазами проходит масса чудовищных видений, которые распускаются в моей дурацкой голове, как попкорн. После всего мы засыпаем, прижавшись друг к другу, а я так и не узнал, как ее зовут. В восемь утра ее будильник прорезает пространство очень известным отрывком из Шопена. Судя по всему, у нее запланирована куча дел на сегодня. – Подъем, приятель! – А ты с утра неласкова. Где круассаны с вот такенной чашкой кофе, где апельсиновый сок, который ты заранее купила в магазинчике на углу? – Я должна лететь в Лондон в десять часов. – А мне какое дело? – Я должна связаться с Жаком. – О, а я забыл, кто это. – Жак – это… любовник. Брат, бог… Это самый классный парень, которого я встречала в своей жизни. Жак – это немного Иисус. – Принято. Ее телефон завибрировал, и я пользуюсь моментом, чтобы сходить в ванную – принять наконец-то душ и смыть с себя весь этот шоколад, от которого торчат волоски на яйцах. Я слышу, как она объясняется по-английски, и думаю, что, наверное, она говорит с Жаком, затем я захожу в ванную и включаю горячую воду. На краю ванны стоит гель для душа, и я с удовольствием отмечаю, что баночка почти полная, – я люблю, когда в баночке много геля; я нажимаю на нее посередине, наклоняю ее, и крем медленно вытекает мне на ладонь. Мне кажется, будто я на Тибете, а еще – будто мне четыре года. Я оглядываюсь – вдруг на меня сейчас смотрят друзья, но нет, я один, и тут на какое-то мгновение я испытываю угнетение, потому что, говорю я себе, эта девушка наверняка нездорова, и вообще не надо было сюда приходить, хотя здесь чисто, даже слишком; и я внимательнейшим образом рассматриваю пол в душевой – не оставил ли я следов. Я чувствую, что настроение у меня паршивое. Как только я возвращаюсь в комнату, девушка забирается в ванну прямо с телефоном, не прерывая своего разговора, но уже со своим мудаком. По пути она стремительным движением ласкает мне спину, рисуя на ней «Пикассо». Смотрю на часы. 8:15. Значит, в 8:15 делаем Пикассо. Я сажусь на кровать и прикуриваю воображаемую сигарету, но тут же сожалею об этом и в итоге ее гашу. На фотографии напротив кровати чудак с голым торсом в окружении своры рыже-красных одинаковых собак. Фото красивое, и мне хочется плакать. Ищу глазами какой-нибудь проигрыватель для CD и нахожу. На верхушке стопки дисков натыкаюсь на альбом Бьорк Vespertine и ставлю его в проигрыватель. Выбираю отрывок Hidden Place и прихожу к выводу, что это лучший альбом Бьорк. Прекрасная незнакомка появляется абсолютно голая и очень взволнованная. Я смотрю на ее тело при свете дня – красиво. – Нам пора. Ты готов? Мне нужно выйти через десять минут. – Я тебе нравлюсь? – Почему ты меня об этом спрашиваешь? – Чтобы знать. – Мне не нравится твой тип мышления. – А… – Одевайся, мне уже нужно бежать, Жанн! – Мы скоро увидимся? – Держи, вот мой номер. Позвони мне! Она протягивает мне коробок спичек Dalloyau, на котором нацарапаны ее имя и номер телефона. Перед номером написано Лиза. Если бы мы поженились, ее стали бы звать Лиза Масс. Глава следующая Уже где-то 8:30. Идет дождь, я захожу в кафе «Мистраль» и заказываю эспрессо. Сегодня утром у меня совсем нет желания идти в больницу. Как говорил Виктор Гюго: «Круши, круши, круши. Мир держится на этом». Я бы сейчас сгонял в кино. Мне хочется посмотреть последний фильм Венсана Галло,[31 - Vincent Gallo – американский актер и режиссер итальянского происхождения. Известен по фильмам «Аризонская мечта» и «Буффало 66»] вышедший на прошлой неделе. Вроде бы там можно увидеть его пенис, – одна девчонка сказала мне, что ее подружка говорила, будто там есть на что посмотреть. Я же думаю, что у него меньше, чем у Жана Габена.[32 - Jean Gabin – французский актер.] Радио крутит военные новости, а о какой войне идет речь? Сегодня вечером на канале Arte будет цикл Даниэля Отея[33 - Daniel Autueil – французский актер.] – я обязательно должен посмотреть. Обожаю Даниэля Отея. К тому же мы с ним часто пересекаемся в «Кокосе». Он чертовски обаятелен, но слишком много курит. Заказываю второй кофе и прошу официанта одолжить мне ручку и бумагу – я переполнен фразами, они все крутятся в голове, и их срочно нужно разложить по полочкам. Высокая рыжая девушка зовет Бамби, который целится пальцем в собаку, писающую на покрышку «мазды», – она проезжает на красный свет многоразового использования. Водители тачек говорят о футболе. Багз Банни сливает масло. Ключи – трубы. Ключи – звезды. Это радиоконтроль. But the one чистит, I pretend на то, чтобы не умереть в only трусах на глазах у всего мира, быстрого мира, сотканного из энергии и кальция, мира, в котором маленькие дети и львята воюют, а также пилят дрова и носят кепки. Путешествия – это иллюстрированные журналы – учебники, аплодирующие блондинкам и цветным в полоску, которые улыбаются людям постарше, с цветами. Вдалеке слышны сигналы автомобилей, которые обгоняют, дыша в затылок, прямо по всем утопленным свечам. Длинные волосы, рука, поднятая, чтобы сопровождать фары разъяренного бородача, держащего флаг, и вообще кровь, которая пачкает землю, как вино, – technology в дизайне из преступного вездесущего бетона с выбритым черепом, рисунками, черными архивами, зеленого декоративного растения stachemous. Дверь захлопнется наверняка. А в пакетиках, наполненных сигаретным дымом раздавленных сигарет, если припарковаться и открыть дверь, надеть кожаные перчатки, пострелять в азиатов, и бежать, бежать в кимоно на глубине шести футов под землей по кухням и по жилищам кристиан клавьеров, появляются доисторические люди с руками в карманах. Еще немного, и они станут людьми. Как узнать, перемещаются ли в пространстве наши жилища, когда мы путешествуем, не выходя из дому? Вот мы снимаем свою одежду на пределе подозрительности, мы преисполнены холодности к любимому лицу… С такой физиономией, например, как будто находимся на панорамном просмотре, садимся, просто чтобы следить за событиями. Но мы также испытываем облегчение в компании с его дочкой, купленной в силу молодости. Отсутствие ее матери как нельзя лучше доказывает это однажды летним вечером после всего времени, потраченного впустую. Что не мешает сожалеть о двух пулях в живот, о пределах совместимости при полном слиянии с информацией. В свою очередь вы переворачиваете образы мышления вашей страны. Вы приводите в равновесие отражение стола. У Несс матовая кожа, и она любит непредсказуемость. Милен Фармер вот-вот вышвырнет ее новый хозяин. Ему изменяет жена, и в довершение всего ее саму искусал какой-то придурок. Брэд Питт работает в издательском доме. Он грозится уволиться. А площадь Шатле окрасилась в розовый цвет, как фруктовая карамелька. Здесь много деревьев, больших податливых деревьев, и влажная земля, покрытая рокфором. Лица прохожих спрятаны, словно зачеркнуты, за черными прямоугольными рамками. Войны сегодня не будет, я это чувствую. Мне в голову приходит случайная мысль (закономерные мысли – это пошло): мне надо было стать певцом, певцом прекрасного. Я подписываю страницу и тут же ее рву. Обрывки протягиваю человеку, наблюдающему за мной с самого начала книги, и спрашиваю его: – Ты не пострадал? – Все кончено, дорогой, ты свободен, – отвечает мне он. Мои ноги погружаются во что-то наподобие болотной тины – ею покрыты тротуары. И я вижу, что это густой фиолетовый дым, окрасивший экран. Не надо было пить восемь чашек кофе – теперь слишком сильно бьется сердце. Это неудачный день для смерти, Джимми. Не хочу я вот так взять и подохнуть. Не сейчас. Я пробую дозвониться до Деррика. Пусть рано. Ну и что? Он берет трубку: – Алло? – Мне паршиво. – Ты смотрел на часы? – Не хочешь сходить на последний фильм Венсана Галло? – Что еще с тобой стряслось? – Я чувствую себя одиноко. У меня нет друзей, кроме тебя. Мне кажется, жизнь моя не имеет смысла. – Добро пожаловать в наш дурдом. – Ну пожалуйста, ты ведь уже выспался. Много спать вредно. – Вредно задавать себе столько вопросов. – Мне хреново. – Мне тоже. – Ты не настоящий друг, Деррик, ты, как и все остальные, оппортунист. – Ты меня достал, Жанн! – Залезай под душ и тащись сюда. Будем оттягиваться. – Да я как раз свожу дебет с кредитом. – Ну так брось. … – Где встречаемся? – Фильм идет в «Мк2 Одеон». – Ладно, возле «Мк2» через неделю. – Супер! – До скорого! Я решаю позвонить Джефу в «Кокос»: – Алло, мисс Франция? – Да. – Что нового? – Флики обшарили хату нашего босса и сейчас расспрашивают работников. Должен тебе сказать, что вчера вечером никто не видел здоровенных розовых медведей. Только ты. – А… – Звонил инспектор Кольмар, он не встретился с тобой в комиссариате, как вы договаривались. – Подожди, у меня второй телефон. – Алло, это Маню. Слушай, я хочу, чтобы ты был на следующем «Тэке». И еще: как тебе идея попозировать для газеты, ты же в принципе симпатяга? … – Why not? – А еще shooting[34 - Shooting – съемка (англ.).] сегодня в студии One Day. – Блин! Я хотел пойти в кино. – Ну, слушай, тебе решать. Shooting как-никак делает сам Жан-Батист Модиано. – Не знаю такого. Подожди две секунды. Я тут на проводе с чуваком, который играл с Филом Коллинзом. – Джеф, я не могу больше говорить. Я наберу тебя завтра. Я возвращаюсь к Маню. – В котором часу? – Через час тебе подходит? – Супер. – Все это, конечно, наспех – speed,[35 - Speed – быстро (англ.).] так сказать, мы сымпровизировали в последний момент. Как всег… – Не колотись, в шоу-бизе только так и бывает. В одиннадцать в клубе «Однин день». Я тебя kiss, baby. Я перезваниваю Деррику: – Эй, босс. – Ну что еще? – Изменения в программе. Я должен быть в одиннадцать в «Одном дне». Вопрос жизни и смерти. – Я могу прийти, как думаешь? – Да, конечно. – А я могу прийти в шубе? – Да, почему нет? Дуй ко мне на площадь Шатле. У фонтана. Поедем на метро. – Хорошо, еду. Тут я вспоминаю, что еще ничего не ел, – от этого, наверное, и головокружение. Мне на глаза попадается булочная, куда я и направляюсь, на входе меня сшибает с ног запах завонявшегося масла и несвежей пиццы, но я все равно остаюсь, потому что голод у меня зверский. Смотрю, что есть, пробегаю глазами ряды круассанов и булочек с изюмом – оказывается, существуют даже ватрушки с фисташками. Есть также шоколадные пирожные с фисташками, такое впечатление, что здесь все с фисташками, и эта перспектива мне не по душе. Кто может позасовывать фисташки во все булочки? Разве что какой-нибудь ниндзя. В ту минуту, когда я стою, предаваясь таким мыслям, мой взгляд падает на пространство между гамбургером с овощами и курицей и гамбургером с овощами и сыром, я обнаруживаю там животное цвета меди, которое лихорадочно шевелит антеннами. Прусак! Блин! Прусак в бутербродах и пирожных. Я разворачиваю пятки и выхожу, воздевая руки к небу. Мне нужно кого-то ударить, кого угодно. Я замечаю типа, который идет по улице: лицо грустное, вот-вот заплачет, спина колесом. Он напоминает мне старую улитку, мне стыдно за него. И вот, поравнявшись с ним, я изо всех сил пинаю его ногой в бедро. Он валится на асфальт. Меня тут же охватывает сожаление, я помогаю ему встать на ноги: – Вы больной! – кричит он. – Вот досада, мсье. Я ошибся, я принял вас за другого человека. – Я на вас в суд подам, уважаемый. – Но… Говорю же вам, это страшное недоразумение, я принял вас за свою бывшую подружку. – Мне-то что с этого, с такой ногой? … – Чтобы загладить свою вину, я дам вам 50 000 евро… – Нет, только не это! – Я подарю свои ботинки, это Ив Сен-Лоран. – У меня дома такие же. – Тогда мой костюм. Он совсем новый. – Годится. Я раздеваюсь прямо на улице, и мы обмениваемся одеждой, я понимаю, что он ниже меня ростом, а значит, его штаны для меня слишком короткие. Мы прощаемся, пообещав друг другу съездить в отпуск в Марракеш, где-то в ближайшие дни. Я замечаю еще одну булочную и бегу туда. Там огромные пирожные с шоколадом и восхитительная продавщица. В этой булочной я чувствую себя замечательно. Это самая классная булочная на планете, а продавщица – сама Одри Хепберн, мне хочется поцеловать ее, и я заказываю шоколадный, а потом еще и кофейный эклер. Я очень люблю мягкое тесто. Вообще все мягкое. Кремы, пюре, фондю, супы, майонез, гель для душа, «Нутеллу»… А также йогурты, шампуни, кремы для кожи, чистящие кремы, гели, клей… Я не люблю жевать Продавщица заворачивает эклеры в бумагу, бумага шуршит, и это меня огорчает, так как я знаю, что нижний слой обязательно к ней прилипнет, и эклеры уже не будут такими красивыми. Тем не менее, я благодарю продавщицу, бросая на нее убийственный взгляд, и клянусь, что скоро зайду опять – сделать ей пару детишек. На выходе, чтобы размяться, я изображаю лошадь. Громкоговоритель, установленный на верхушке фонарного столба, поет Dj Shadow «What does your soul look like» (часть 4). Я встречаю Деррика, одетого в шубу из серой лисы от Hermes и пару сантьяго от Джона Гальяно. Он смотрит, есть ли сверху шнурки. – Give me five, my friend! – Eh, man! I fuck you! – Fuck you too, brother! – What are you fucking here, motherfucker? – I suck your dick! – God damned! You want, чтобы тебе накостыляли?[36 - Диалог на английском языке – обмен ругательствами.] Мы обмениваемся двумя-тремя ударами для разогрева, ведь на улице минус сорок и страшный сквозняк. Но так как Деррик намного крепче, он быстро валит меня на землю. Затем помогает мне подняться, а я пользуюсь этим, чтобы врезать ему по яйцам. – А в остальном все в порядке, или?… – Все зашибись. – Кстати… – Что еще? – Твоя мать… – Что? – Она в запое. – Ну и отлично. Пошли? – Пошли, go! Живот у меня раздулся, как у Стива Маккуина[37 - Steeve Mac Queen – американский актер.] к концу жизни. Я вспомнил, что обычно не езжу на метро и что в этот момент уровень Vigipirate[38 - Vigipirate – правительственный план во Франции, предусматривающий четыре уровня бдительности: желтый, оранжевый, красный, алый – по степени нарастания опасности, – но черного уровня среди них нет.] черный, то есть поезда могут взорваться в любой момент. Деррик на луне, а у окружающих довольно странный вид. Можно подумать, что они знают что-то особенное. Неожиданно приходит поезд, и я остаюсь возле Деррика в целях самозащиты. Он садится в вагон первым, а я устраиваюсь у него на коленях. Я роюсь в своих карманах и отыскиваю два совершенно смятых эклера. Вытаскиваю кофейный эклер, который уже совсем потерял форму, и засовываю его в рот. Пытаюсь заглотить все сразу – эклер очень вкусный – но у меня не получается, и тогда я проталкиваю его пальцами. Когда весь крем входит, мне стоит такого труда распределить сладкую смесь между щек, что я едва не задыхаюсь. Меня кидает в жар, а из ноздри вытекает сопля. Деррик выглядит взволнованным. – Где выходим? – В Рамбюто. Двое мужчин стоят перед нами и не сводят с нас глаз. Они кажутся мне стремными. Один из них замечает, что я их рассматриваю. Похоже, он не знает, как реагировать; бросив взгляд на его обувь, я задерживаю внимание на здоровенной спортивной сумке. С грехом пополам заглатываю остаток моего кофейного эклера и достаю следующий – шоколадный. Его я поглощаю в один прием, что опечаливает Деррика. Я убеждаю себя, что в сумке нет никакой бомбы, но в то же время я уверен, что бомба есть, и она взорвется с минуты на минуту. Чем больше я об этом думаю, тем более подозрительным кажется мне этот тип. Я решаю выйти пораньше и, взяв Деррика за руку, торопливо тяну его к выходу. Когда двери открываются, я выталкиваю его, а сам прыгаю вперед. Мы оба оказываемся на полу: руки на голове в ожидании взрыва и разлетающихся кусочков тел, но поезд дает сигнал к отправлению, и двери закрываются, как обычно. Я кричу Деррику, чтобы он не двигался, – помощь не заставит себя ждать. Он корчится от боли и орет на меня в бессильном гневе: – Я тебе что, теннисный мячик? Я перекатываюсь на бок, чтобы проверить, не ранен ли я. Деррик больше ничего не говорит, и я подползаю к нему. – Все нормально, старик? – Да, бл… Вот это дали жару. – Я знал, что у него в сумке бомба. – А я ничего не заметил. Какой же я наивный… – Ну, не будем раздувать это дело. – Ты прав. Главное – любовь. При падении мои штаны разорвались прямо между ног, и теперь видны трусы в сине-серую полоску. Мы с трудом поднимаемся и выходим на улицу, где находится One Day. Погода супер. Больше никогда не поеду на метро, это слишком опасно. К тому же там невкусно пахнет. Холл на входе в «Один день» уже украшен к рождественским праздникам, а девушка по имени Роза на ресепшене[39 - От англ. reception – приемная.] как раз доит козу. Я здороваюсь с козой, потому что она завсегдатай «Кокоса». Потом обращаюсь к Розе, и она объясняет нам, что shooting проходит на третьем этаже. В лифте нашими соседями оказываются шесть манекенщиц, шесть девочек лет восьми, судя по их умственному развитию; мы, как блины на сковородке, растекаемся в улыбке, не говоря ни слова. Прибыв на третий этаж, девочки нас покидают – у них, к сожалению, кастинг для рекламы японской косметики. Я первым вхожу в студию, Деррик держится рядом и вообще пытается спрятаться за моей спиной. В качестве приветствия Жан-Батист сильно шлепает меня по заднице: – А, вот и ты! – Ничего, что я пришел с другом, Дерриком? – Нет… Ты что-нибудь хочешь? Кофе, апельсиновый сок, круассаны? – А нет суши? – Для тебя найдем. Ты в форме? Не сильно устал? – Устал. Я хочу пить. – Шампанское? – Почему нет? – Еще есть шампанское, Людо? Чуть в стороне я замечаю Людо и Маню, подхожу к ним, чтобы поздороваться, а потом возвращаюсь к Жан-Ба. – Маню тебе объяснил? – Лучше ты. – Это серия ню, тебе не в напряг? Ты не стыдливый? – А я могу не снимать трусы? – Я шучу, Жанн. Просто ты выглядишь слишком натянутым. Я думаю о песенке, которая неожиданно вырисовалась у меня в голове: «Лети, лети, воробей, лети к солнцу скорей. Ты самый красивый из всех птиц и зверей». Потом я слышу музыку с тяжелыми басами. Звуки «Ву-Танг Клана» заполняют студию. – Звонит твой мобильник! – кричит мне Маню. Смотрю на имя, высветившееся на дисплее, но там указан неизвестный номер, и я отключаю телефон. Поскольку в туалете я был всего лишь раз с самого начала книги, в целях реализма я решаю опять посетить это место – оно находится в мезонине. Сцену, в которой я поднимаюсь по лестнице, одобряет большинство зрителей, но на пятнадцатой ступеньке я вспоминаю о звонке: странно, что кто-то пытается связаться со мной днем, да еще в такую рань. Сейчас полдень, и все мои друзья спят. Может быть, что-то случилось. У меня появляются ощущение сильной тревоги и острые желудочные колики. Как только я вхожу в туалет, я спускаю штаны и быстро сажусь на сиденье. Очень приятный момент. На выходе я чувствую себя расслабленным и ищу глазами шампанское – для подъема духа. Деррик развалился на диване и спит с бокалом в руке. Я счастлив. Мне хочется созвониться с Лизой. Не знаю, почему. Я спрашиваю у ассистентки, где же, в конце концов, суши, но она уходит в слезах, приговаривая, что я грязный тип, затем она выбрасывает в окно свою футболку п love NY. Ассистентку зовут Доминик, ее рост метр шестьдесят восемь. Готовясь к съемке, Жан-Батист просит меня не снимать куртку с замшевой бахромой, а также оставить сапоги АРС. Замене подлежат только мои джинсы Gap – на Helmut Lang, после чего меня ставят перед объективом на расстоянии около двух метров. Он делает три фото, одно из которых с маской гориллы, потом мне на голову кладут жареную курицу и просят вымазаться свежей кровью. Затем меня усаживают за чтение Библии и списка лиц, которых он будет фотографировать в течение дня, причем в это же время на экране появляются только что сделанные портреты: – Итак, снимаем Реймона Барра, Плуто, Mad Мах 3, Венсана, Поля и остальных, а потом еще мертвого осла по кличке Бертран. – Отлично! – Скажи мне, какие у тебя планы? – Ничего особенного… Я, наверное, съезжу месяцев на шесть в Москву – поработать в охране одного бизнесмена-индуса. – Ты все еще собираешь пробки от шампанского? – Да. – А как рука, нормально? … – Не знаю, что с ней делать. Я убеждаю себя, что она еще понадобится моим детям, когда я больше не смогу кормить их грудью. – А почему бы не продать ее? – Не знаю, руки ведь… С меня градом катится пот, потому что у меня явная алкогольная недостаточность и нигде не видно бутылки шампанского. Я погиб. Остается только бутылка Coca light. Потом я чувствую, что кто-то меня щекочет, оборачиваюсь и узнаю болонку Винни, персонажа несуществующей истории. Я уже не знаю, хочется ли мне задержаться здесь подольше или нет, потому что Деррик явно заскучал, о чем свидетельствует его храп. Вспоминаю момент, когда я кончал в попку Лизы, пытаюсь представить картинку, которая сформировалась тогда у меня в голове. Это было похоже на кристаллы, ледяные, чрезвычайно хрупкие кристаллы, они разбивались, издавая металлический звук. Наконец Деррик просыпается: – Ну что, пошли? Здесь сплошная фигня. – Чем ты займешься? – Пойдем выпьем кегового пива? – Я хочу выспаться. Я уже никакой. – Ну давай, давай выпьем по бокальчику, а потом пойдешь к себе. – Слушай, ты напомнил мне об одной штуке: я должен проверить свой автоответчик. «У вас два новых сообщения. Сегодня в 13:12: – Здравствуйте, это инспектор Кольмар. Я хотел спросить, не можете ли вы одолжить мне мяч. Незнакомец с биноклем наблюдал за улиткой и задушил свою двоюродную сестру при помощи осьминога, не заметив при этом, что у него горела нога. Я рассчитываю на вас». Потом был еще один звонок, в 13:16, на этот раз без сообщения. Я смотрю Деррику прямо в глаза, и мне в голову приходит, что неплохо было бы сходить на оперу барокко. Мы обмениваемся оскорбительными словами, а потом идем в разные стороны. Глава следующая Я сажусь на автобус и еду в пятый округ. Да, я живу в пятом. Расставаясь с Дерриком, я оборачиваюсь раза четыре или пять – точно не знаю, сколько, да и, честно говоря, не знаю, зачем. В последний момент замечаю под ногами и обхожу собачье дерьмо, а в мыслях вижу, как я поскальзываюсь, более того, несколько секунд скольжу по нему, а потом врезаюсь головой в стену и умираю, но я гоню от себя эту мысль. Стены, как обычно, увешаны рекламой. Есть и граффити. В небе – птицы. Я говорю себе, что это вовсе не птицы, а мутировавшие мыши, которые наверняка прилетели из Техаса совращать детей, потом я сажусь в автобус. Не прошло нескольких недель – и я уже у входа в свой дом на улице Ватер. Мысль о том, что надо карабкаться по ста двадцати шести ступенькам, ведущим к моей квартире, меня, откровенно говоря, расстраивает, но по-любому нужно идти, и вот я иду. Самый лучший способ подниматься по лестнице – это стараться не отрывать ноги от ступенек, как будто вы по ним скользите. Как будто вы жидкость или газ. Дойдя до третьего этажа, я осознаю, что глаза у меня закрыты, вот я их резко открываю – и тут… Блин! Подстава! Моя дверь выбита. Сердце начинает не стучать, а прыгать в груди, выбивая барабанную дробь. Я говорю себе: там, должно быть, кто-то есть, и у него в руках дисковая пила, которой он попытается меня убить. Заходя тихонько в гостиную, где нет света, я ищу какой-нибудь предмет для самозащиты и нащупываю воронку. Я держу ее перед собой, медленно продвигаясь к центральной комнате. Комната разворочена, перевернута вверх дном, как паршивая корзина с грязным бельем. На полу – мои комиксы Strange, мои книги Фернандо Пессоа, диски Youssou N'Dour, мои DVD, трусы в полоску, теннисные носки, виниловый диск Джона Леннона (Imagine), лазанья, «Письма с моей мельницы», гравюра Гойя, паштет по-деревенски с автографом Jacquy, нападение, фонтан и один труп – хреново… (И все это за один евро!) У меня подворачивается нога, и я, как полный кретин, валюсь на пол посреди этого хаоса. Падая, я задеваю головой низкий столик и теряю сознание. После нескольких часов вынужденного сна меня приводит в чувство телефон. – Здравствуй, это Годар.[40 - Jean-Luc Godar – французский режиссер-сюрреалист.] – Привет, Жан-Люк! – Что поделываешь? – Это ты разворотил мою хату? – Пум-пум-пум. – Что пум-пум-пум? – Пу-пу-па-да-да. – Ты искал наркоту? – Слушай меня, Жанн, ты нищий, как крыса. Мы пришли к тебе в гости, а тебя не оказалось дома, вот мы и побили там все, потому что мы вообще не очень общительные ребята. Я хочу сказать тебе одну вещь: ты нищий, как крыса. Мы пришли к тебе в гости, тебя не оказалось дома, вот мы и побили там все, потому что… – Послушайте, я не понимаю, о чем вы говорите, и не знаю, в чем я перед вами виноват, я даже не знаю, кто вы. – Как тебя зовут? – Жанн. Как Жанн Кальман.[41 - Jeanne Caiman – французская долгожительница.] – У тебя есть чем записать? – Подождите, сейчас возьму шариковую ручку. – Есть? – Да, только ручка красная. – Мой номер 06-64-94-86-73. – Записал. – Встречаемся завтра в 13-м округе, в бистро «Пиренеи», под ступенями Олимпиады. Ты заинтересован в том, чтобы прийти вовремя. – В котором часу? – Как тебе лучше? – Не сильно рано, я сегодня вечером работаю – в «Кокосе» большая тусовка. – А кто будет? – Ну, в первом отделении будет Фернандель, очень классно… Потом «Шлюхи в оборках», «Лицензия № 4»,[42 - Лицензия № 4 – лицензия на продажу спиртного, т. е. речь идет о том, что можно будет выпить.] потом не помню, но будет здорово. – Не уверен, что смогу прийти, в любом случае давай договоримся завтра на 14 часов. – Идет. – До завтра! – Пока… – Подожди! – Что? – Как я вас узнаю? – У нас на шапочках будет буква М. Он кладет трубку, и я решаю, что пора падать в обморок. Потом мне снятся три сна подряд. Сон первый. Я в животе у своей матери, она работает в психиатрической больнице. Вечер. Интерны организовали во дворе праздник. Дружеская обстановка очень быстро набирает обороты, все трясутся под попсовые шлягеры, затем открывается одно окно, и сумасшедшая из клиники орет: «Вы можете не шуметь так сильно?! Здесь же больные!» Сон второй. Я на джипе с подружкой, и мы приезжаем на пляж:. Небо и море цвета Сиенской земли. Вдалеке видны заводы. Мы становимся на песок и потихоньку стаскиваем с себя одежду. Идем вдоль берега, приближаясь к концу пляжа. На самом его краю стоит большущая скала, и мы на нее взбираемся. Добравшись до вершины, мы усаживаемся, скрестив ноги, и оба даем слово бросить курить. Сон третий. Я шагаю вдоль реки и замечаю большую ветку. Меня сразу же охватывает желание прыгнуть, схватиться за нее и повиснуть в воздухе. Я разбегаюсь и бросаюсь прямо на нее. Но ветка, к сожалению, гнилая, и я падаю с высоты двух метров. Спина попадает на острый камень. Я лежу неподвижно и смотрю в небо. Я люблю ходить по дому голышом, особенно перед душем. Я ставлю в CD-плеер компакт Dr Dre[43 - Dr Dre – американский рэп-музыкант и актер.] и включаю звук на полную мощность. Затем я раз двенадцать отжимаюсь и смотрю на себя в зеркало, чтобы оценить, насколько изменилась мускулатура. После отжиманий я хватаю две гантели по четыре кило и стою с ними в ванной, перед зеркалом, наслаждаясь зрелищем своих напряженных бицепсов. Мое тело в зеркале выглядит великолепно, что наполняет меня ощущением бессмертной власти, и я говорю себе, что я игрок в теннис по классификации 15/4 – как минимум. Смотрю, не завалялся ли на кухне банан. Поскольку нигде ничего похожего на банан нет, мне приходит в голову поискать слово «банан» в словаре, опять не нахожу – наверное, «банан» уже не существует и нужно придумать новое слово для этого желтого фрукта. Пользуюсь моментом и включаю телевизор, правда, без звука – он мне ни к чему, – и возвращаюсь в ванную. Устанавливаю температуру 37° и подставляю тело под восхитительно теплые струи воды. Я зашториваю цветастую занавеску и беру гель для душа с успокаивающим экстрактом лаванды и зеленого чая. Наливаю кремообразный гель в ладонь и начинаю наносить на тело, он пенится, оттого что я растираю его по коже круговыми движениями. Благоухающие пузырьки скользят к лобку и по рукам. Я обожаю, когда у меня на лобке полно пены. Мне нравится, когда он пахнет лавандой. Намылив все тело, я накладываю немного антибактериального пенящегося геля на лицо, избегая участков вокруг глаз. Иногда после этого я пользуюсь шампунем от перхоти, так как, по моему мнению, перхоть – враг номер один для современного человека. Но сегодня я не беру шампунь. Я уже мыл волосы вчера. Мне больше нравится, когда они слегка жирноватые, это лучше, чем сухие и ломкие. Как-то один скейтбордист сказал мне, что у меня офигенно густые волосы. Короче, выходя из душа, я чувствую себя другим человеком. Таким классным чуваком. Однажды я принимал душ четыре раза за один день. Сейчас 19:53, а я еще не одет. Сегодня вечером ожидается настоящая фиеста. Жаль, Лиза не сможет прийти. Я влюбился в нее. Хотя трахнулись мы всего один раз, да и то не во влагалище. Да, в любом случае будущее за содомией. Завтра уже все будут так делать. Секс будет только анальным, о влагалищах забудут окончательно. Не спрашивайте, почему. Просто так будет. Само общество анальное. Сегодняшнее общество анальное, это значит, что оно повернуто не в сторону будущего, а внутрь себя, к своему анальному отверстию. Главное – это собственное выживание, главное – спасти свою задницу. Сегодня каждый думает только о себе самом, каждый думает только о своей заднице. Смерть – эффектный рекламный вымысел. В холодильнике все то же: апельсиновый сок, подсоленное масло, тертый сыр, корнишоны, пиво, йогурты, мелкие помидоры и водка. Еще яйца, я забыл. Идет дождь, я люблю дождь… Я смотрю, не завалялось ли где-нибудь мое финское белье, и наконец нахожу. Оно было запрятано в микроволновую печь. Пользуюсь моментом, чтобы сменить музыку. Выбор падает на Cypress Hill.[44 - Cypress Hill – американская рэп-группа.] С первыми же аккордами звонит мой мобильник: – Алло! – Это Деррик. – Опять! – Мне кажется, мы попали. – Поточнее. – Я только что пообщался с Джефом, потолковали о том о сем. – Ну и что? – Франсуа Пишу собирается продавать «Кокос». – Черт! – Ты мне говоришь… – Что будем делать? – Будем работать, как ни в чем не бывало. – Ты прав. – Вот. – Что тут скажешь? – Ничего. – Скажем так: этот вечер может оказаться последним. Я поворачиваюсь к холодильнику, который все это время стоял открытым. Поджариваю себе два кусочка серого хлеба, роясь в ворохах одежды, раскиданной по дому. Наконец мне попадаются костюм от Dior Homme, дизайн Хэди Слимана, и пара новых ботинок Carville. Перед тем как сбежать по лестнице, заглатываю три сэндвича с сыром и банку светлого пива. Меньше чем через двадцать минут я уже в «Кокосе». А на улице по-прежнему дождь. Дождь идет уже четыре страницы, черт возьми! Глава следующая Break, wicket wicket, фруттт, чуаш фруит фру-ут, тсс т т тест, т т тт т тт, тэм; чит, тэтэм чит;, тэм;, чит, теэтеэ чит; тэм; чит, тэтэм чит; тэм; чит, тэтэм чит; тэм;, тэм чит, тэтэм чит; wicked wicked, фруттт, чуаш фрууит, штуэфруитттт т т чи тах та тем.[45 - Имитация звуков ударной установки] Меня вызывают в кабинет покойного Пишу, где я нос к носу сталкиваюсь с его сыном Франсуа. Я знаю, что он меня недолюбливает, потому что я родился в семьдесят шестом. Открыв дверь кабинета, я чувствую, как резкий запах сигары проникает в мои нежные легкие. Франсуа Пишу напротив меня: в клюве большущая сигара. Шляпа, как у шоколадного ковбоя. – Входите, дружище, садитесь сюда, пожалуйста. – Спасибо. – Ну? – Да? – Все нормально, Жанн? – Да. – Что нового? – Абсолютно ничего. У меня все хорошо. Спасибо. – Как жизнь, нормально? – Нормально. – Как с девушками, нормально? – Нормально. – Как семья, нормально? – Нормально. – А здоровье? – Нормально. – С погодой нормально? – Нормально. – Пьер Перре, нормально? – Нормально. – Капиталистическое общество – нормально? – Нормально. – Сэндвич с ветчиной – нормально? – Нормально. – Все нормально? – Нормально. – Сигару? – С удовольствием. – Вы знаете… Я вам очень симпатизирую, Жанн, хоть я и не гей. – Не вижу связи. – Вы знаете… мы оба существа чувствительные, очень обаятельные и продвинутые. Поэтому мой отец и взял вас на работу. Он считал вас, как бы это сказать… умным человеком. – Будьте лаконичнее, прошу вас. – Жанн. Я могу называть вас Жанн? Ужасная смерть моего отца тронула всех нас до глубины души, и я хочу, чтобы полиция как можно быстрее нашла убийц, напавших на этого безупречного человека. Мой отец отдал всю жизнь «Кокосу», и это в ущерб своей семье и своему великолепному саду. Сегодня ему исполнилось бы 22 года. Печально. Согласно завещанию, мы получили доступ к его личным счетам. Экономическая ситуация с бизнесом весьма плачевна. Мы связались с некоторыми людьми, которые могли бы оживить динамику бизнеса после этого драматического испытания, но на данный момент их имена должны оставаться в тайне. Вы понимаете… – Мне говорили, что вы связывались с Кэти Гетта.[46 - Cathy Guetta – владелец нескольких ночных клубов в Париже] – Я вижу, новости расходятся быстро. Все равно это мало что меняет. – Сделка уже подписана? – Нет, есть еще два или три варианта, но мы-то знаем, что здесь нужна сильная личность… Скажем, кто-нибудь из знаменитостей. Мы думали о Паскале Ольмета.[47 - Pascal Olmetta – французский футболист, защитник, участник популярной передачи «Хутор знаменитостей», по концепции похожей на «Последнего героя».] – А если нет? – Ну… еще ничего не решено окончательно, но… Скажем так, после смены владельца произойдет смена команды. Я просто хотел вас предупредить. Поймите меня, Жанн, я… – Это все? – Не злитесь, Жанн. Мы не можем иначе. Я поднимаюсь, открываю дверь и хлопаю ею изо всех сил. Деррик сидит на диване цвета бордо. Я поднимаю его, взяв за плечо, затем подвожу к свободному столику со свечами. Дышать невозможно: воздух стал липким и по цвету напоминает меркурохром. Я делаю Джефу знак и заказываю два джин-тоника. Смотрю на Деррика: его глаза выпучены, как два бильярдных шара. – Деррик! – Попробуй каракатицу по-нумейски! – Ты что, наркоты наглотался? – Нет. (За спиной раздается чей-то смех.) – А что это с ним? – Успокойся, Деррик, успокойся… – Кстати, у тебя есть новости от Бен Ладена? – Нет, не особо. – У меня, наверное, блохи. Чешется везде. – Послушай меня, пожалуйста. Мне нужно сказать тебе важную вещь. – Я хочу пить. – Сейчас. Вот, смотри… Джеф, спасибо большое, дружище. – Спасибо, Зэф. – Нас собираются погнать отсюда, Деррик. Франсуа Пишу только что сказал мне, что они продают заведение и меняют команду – это так, в общих чертах. Не вдаваясь в подробности. – Е-мое! – Он ничего не может поделать, бедняга. – И мы позволим вытереть об себя ноги и никак не отреагируем! – Кстати, мне сегодня звонили одни типы. – Ну и? – Они назначили встречу на завтра в 13-м округе. – Чего они хотят? – Не знаю. Они все поразбивали у меня дома. – А… – Я хочу доверить тебе одну тайну. Но это должно остаться между нами. – Давай. – Я знаю место, где Роже Пишу прятал деньги. Там же, наверное, лежат и драгоценности, и суп в пакетиках. – И зачем ты мне все это рассказываешь? – Нам придется потянуть оттуда немного, совсем чуть-чуть. Чтобы мы могли купить машину. – А может, лучше сходить в бассейн помыться? – Это даст нам немного карманных денег… – Не знаю. Мне надо подумать, я скажу тебе завтра. – Я говорил тебе, что один приятель – вышибала из «Жиголо» – как-то рассказывал, что он беседовал с компанией арабов? И угадай: что сказал ему один из этих ребят? – Ну, давай. – Прикинь, перед тем как войти в кабак, они надевают кипу. – Прикольно. – Еще бы. – А мне сегодня ночью снилась девчонка. Помнишь, я тебе о ней рассказывал – Мария-Луиза? Вот это была порнуха: она себя везде трогала, а я смотрел и все такое. И во сне у меня было извержение, как у игуаны. Представляешь? Струя все никак не останавливается. Потом в какой-то момент девчонка берет сперму пальцами, а там… На самом деле… сперма… это была моя пуповина. – Какая мерзость. – Чего? Прикольно… – Сколько времени ты не трахался? – Лет двенадцать, а что? – Выслушай меня. – Слушаю. – Сейчас ведем себя так, как будто нам весело. Ты следишь за моей мыслью? – Все в порядке. – Когда навалит толпа и начнется суета, мы перейдем ко второму этапу, а пока – твое здоровье! – Твое здоровье! Мы поднимаемся и проскальзываем в просторный зал «Кокосового Ореха», этого дорогого «кокоса», который я вижу, быть может, в последний раз. Кое-где еще виднеется пустое пространство, но вечер обещает быть удачным. Программа безупречна, ожидается забойный сюрприз: проездом и только один вечер – немецкий DJ Сэм Зануда. Толпа девчонок уже прилипла к VIP-проходу, подстерегая малейший признак его появления, но он еще не приехал – он ужинает в ресторане «Кост» с Жаном Рошфором.[48 - Jean Rochefort – французский актер.] Он и не должен быть здесь раньше полуночи или часа ночи. Но девочки уже на местах, и для нас это совсем неплохо, ведь нам так не хватает ласки. – У меня есть идея. – Не может быть! – А не поискать ли нам красивых телок? – Даже не знаю. – Следи за мной, это несложно. (Я хочу сказать, что мне разонравился Жанн, и я, наверное, вычеркну все реплики, сказанные им в этой книге.) Я замечаю двух красоток во флуоресцентных юбках, позирующих моему корешу Бенжамену. Целую его в плечо и обращаюсь к этим двум созданиям: – Не найдется ли у кого-нибудь маракасов? Они озадаченно смотрят друг на друга. – Не найдется ли у кого-нибудь маракасов? – Придурок какой-то! – прыскает одна из них. – Настоящий придурок, – подхватывает другая. – Я могу угостить вас пастисом?[49 - Пастис – разновидность ликера.] – А ты можешь угостить нас чем-нибудь более сексуальным? – Все в порядке, Бенжамен? – Что будем пить? – Шампанское! – кричат девчонки. – Ну, значит, шампанское. И один пастис, Джеф! Деррик сует мне в руку таблетку, и я кладу ее на язык: это кислота[50 - Кислота – одно из названий ЛСД.] со вкусом Suze. И перед тем как проглотить ее с остатками своего напитка, я бросаю на стакан скептический взгляд. На подходе бутылка шампанского и пастис, и я расплачиваюсь синей Visa своего отца. Замечаю, что народа в зале заметно прибавилось, если только это не первые глюки, и подталкиваю нашу компанию в более спокойное местечко. Бенжуй, смеясь, взбалтывает шампанское. Я опять вспоминаю о Лизе и тут же хватаюсь за мобильник: на нем три сообщения. Невзирая на шум, я прослушиваю автоответчик: «– Добрый день. Инспектор Кольмар. Послушайте, в четверг вечером у Ивона Ламбера открывается вернисаж Бертрана Лавье. Я хотел узнать, не планируете ли вы его посетить. Это все. Свяжемся позже. И главное: не качайте пресс по выходным. – Это Лиза, я вернулась в Париж. Вижу, ты фильтруешь звонки, жаль… – Это опять Лиза. Уже 23:00, и я тебе перезваниваю, чтобы сказать: я проездом в Париже. Завтра отправляюсь в Милан. Если хочешь меня видеть, то прямо сейчас!» Я обращаю внимание на то, что все вокруг начинает деформироваться, а когда я говорю, слова выходят размытыми, словно набранные черной типографской краской, и рассеиваются между людьми. Музыка становится большой шелковой лентой цвета фуксии. Собираю мысли руками, потом делаю из них плотный шарик и кладу его под мышку – только так я могу сконцентрироваться на том, что буду говорить девчонкам: – Девочки, мне нужно вас кое о чем попросить. Тут есть один приятель: горбатится на работе, не переставая. Он скромняга, всю ночь сидит в кабинете, пока мы здесь дурака валяем. Вы бы сходили к нему в гости, развеселили бы его, что скажете? – Ты принимаешь нас за шлюх? – Я же не прошу вас спать с ним. Я прошу просто поразвлекать его минут пятнадцать. Это совсем не одно и то же. Ну пусть будет десять минут, пока мы сходим за колесами. – Ну ладно, только для тебя! Эти две лапочки подходят к Франсуа Пишу, а он даже не сопротивляется своему счастью. Когда они отходят достаточно далеко от нас, мы бежим в его кабинет. – Отключи свой мобильник, Жанн, – шепчет мне Деррик. – Угу. – Там ни черта не видно. – Не дрейфь, я знаю эту комнату как свои пять пальцев. Что с тобой? – Кажется, я наложил в штаны. – Стань у двери и следи за передвижениями. А я займусь остальным. – Понял. Я ощупью пробираюсь к книжному шкафу, который стоит за большим деревянным письменным столом. Мои руки касаются первой книги, и я узнаю ее в потемках: это «Месть газона» Ришара Бротигана. Потом по порядку я угадываю: «За пределами мозга» Станислава Грофа, «Веселая космология» Алана В. Уоттса, «Эстетика» Гегеля, «Падение» Камю, «Ученые женщины» Мольера, «Искусство черной Африки» Жана Лода, «Эстетика отношений» Никола Буррьо, «Если это человек» Примо Леви, «История города Бога: римские новеллы и хроники (1950–1956)» Пьера Паоло Пазолини, «Рассыпанные рифмы» Роберта Мюзи, «Искусство романа» Милана Кундера, «Дорога из Лос-Анджелеса» Джона Фанта, «Женщины» Чарльза Буковски, «Элементарные частицы» Мишеля Уэльбека, «Медитация в Париже» Джека Керуака, «Театр и его двойник» Антонена Арто, «Жюстина, или Злоключения добродетели» Сада, «Кровосмешение» Кристианы Анго, «Улисс» Джеймса Джойса (так и не смог дочитать его – 1135 страниц), «В ожидании Годо» Сэмюэля Беккета (читал десять или двенадцать раз – 135 страниц), «Легенды осени» Джима Харрисона, «Отчет Броди» Боржа, «Идею форм I и II» Элии Фор, «А потом всех уродов убрать» Бориса Виана, «Диалоги» Жиля Делеза с Клер Парне, «Слова» Жана-Поля Сартра, «Детство» Натали Саррот, «Голубое небо» Жоржа Батая, «Поэтическое искусство» Альваро де Кампоса, Фернандо Пессоа, «Одномерный человека» Герберта Маркузе, «Влюбленный дьявол» Казотта, «Король умирает» Эжена Ионеско, «Полон жизни» Джона Фанта, «Метаморфозы круга» Джорджа Мингуса, «Смех» Анри Бергсона, «Колосс Маруссийский» Анри Мийе, «Где-то в незавершенности» Янкелевича и Берловица, «Марковалдо» Итало Кальвино, «Так говорил Заратустра» Ницше, «Король фей» Марка Шолоденко, «Мудрость Китая» X. ван Праага, «Сомнительная авантюра» Шейка Хамиду Кана, «Неведомый шедевр» Бальзака, «Сквер» Маргерит Дюрас, «Безумство дня» Мориса Бланшо, «Порнография» Витольда Гомбровича – и наконец прикасаюсь к корешку книги, которую ищу вот уже несколько поколений, – «Истоки» Томаса Бернара. Я тяну произведение на себя, открываю его посередине. К странице 38 скотчем приклеен ключ. Осторожно отрываю его и подхожу к большой раме с репродукцией работы немецкого фотографа Андреаса Гурски. Прямо за фотографией спрятан сейф. Мне не приходится прилагать большие усилия, чтобы его открыть, и я вытаскиваю льняную сумку, какими пользуются на почте, затем знаком показываю Деррику, что надо срочно отсюда убираться. Он в последний раз выглядывает в коридор, убеждаясь, что дорога свободна, и мы торопливо уходим из «Кокоса». На улице Деррик выглядит взволнованным. В конце концов он дает себе волю: – На фиг ты это сделал? – Для прикола. – А что в сумке? – У нас нет времени, сматываемся отсюда. – А может, там ничего нет? – Потом посмотрим. – Ладно. – Извини, секунду. Я сделаю один звонок. Я включаю свой мобильник и звоню Лизе. Раздаются длинные гудки. – Да? – Лиза? – А тебе кто нужен? – Это Жанн Масс. – О, не рано ли? – Ты права. – Что ты делаешь? – Послушай, я подумал, что мы могли бы заняться любовью. Было бы здорово. – У тебя двадцать минут, чтобы добраться до меня. – Еду. – А я могу прийти? – спрашивает Деррик. – Извини. Тебе надо сходить к психоаналитику. – А что мне делать сегодня? – Ну, я не знаю. Ты можешь вернуться к остальным. – Я их не люблю. – Слушай… Сейчас два часа ночи. Встречаемся завтра в полдень в «Мистрале», там подумаем, как быть. Попробуй выспаться, день будет напряжный. – Да-да. Иди, развлекайся. Эгоист! А деньги? Ты их забираешь? И мы не делимся? – Ты дурак, что ли? Оборачиваясь, я испытываю новое, неожиданное ощущение. И буквально через долю секунды: – Отдай мне сумку, Жанн! Деррик целится в меня из крупного калибра. – Да ты что? – Отдай мне сумку! – Положи пушку, и я отдам тебе сумку. – Не коси под придурка, Жанн, я тебя попросил: отдай мне сумку! Сейчас же! Это приказ! – Что это значит? – Я считаю до десяти. Отдай мне сумку! – Ну ты же не выстрелишь в меня! Не будешь же ты стрелять в лучшего друга? – Берегись, Жанн! Я бываю очень опасен, если меня довести до крайности. – Да что с тобой происходит? – Ты всегда смотришь свысока, я больше не хочу терпеть такое отношение. – Перестань, Деррик, хватит уже! – Не подходи!!! Раздается первый выстрел, и мою руку пронзает острый холод, который выходит сзади, из мягких тканей, выпуская фонтан липкой жидкости. Я смотрю, как струя растекается по дороге и дюжина детишек затевает хоровод посреди алой лужи. В какой-то момент меня посещает мысль, что у крови неопределенный цвет. Потом опять звонит мой мобильник, и, несмотря на настороженность Деррика, я решаю ответить. – Да? – Господин Перуз? – Нет. – Я попал не к господину Перузу? – Нет, вы ошиблись. – Это 06-48-95-43-22? – Да, но это номер не господина Перуза. – Тысячу извинений! – Ничего страшного, всего хорошего! – Всего хорошего! Деррик не сдвинулся ни на йоту, его лоб покрылся обильным потом. – Что я говорил? – Ты говорил не подходить… А потом ты в меня выстрелил, предатель. – И правильно сделал. – Тебе все еще нужна сумка? – Да, дай мне, пожалуйста, сумку. – Я тебе ее не отдам, потому что ты сделал мне больно. – У тебя ничего нет. Я стрелял мимо. Я чувствую, что Деррик собирается сделать большущую глупость. Тогда, чтобы ослепить его, я бросаю ему прямо в лицо киви, но фрукт пролетает справа от его уха, и я уже жалею о своей несдержанности, глядя, как на его лице появляется выражение жестокости, даже садизма. Перед глазами с невероятной скоростью проносится вся моя жизнь. Впервые я занялся любовью в три года, с Мюрьель, первая сигарета была в пять лет, первая пьянка – в восемь, первая overdose – в десять. Потом я вспоминаю Джона, мусорщика, который в сентябре восемьдесят девятого убил дофина в пижаме. Я вижу перед глазами Поля, сдирающего кожу с Майка Брандта[51 - Mike Brandt – французский певец 70-х годов.] – просто так, ради забавы. Я закрываю глаза и считаю. Один, два, три… А потом слышу звон стекла, разбитого об чью-то голову, и как тело весом 102 кг падает на мокрую мостовую. Открыв глаза, я вижу распростертого на земле Деррика (он без сознания), а за ним – Бенжамена с разбитой бутылкой из-под шампанского в руках. Бенжуй бросается ко мне и помогает подняться. Он спрашивает, как я, и, естественно, я отвечаю: зашибись, это самый прекрасный день в моей жизни (он прикольный чувак), и я бы остался здесь еще на недельку-другую, но нужно пахать, пахать и еще раз пахать, жизнь состоит не только из отпуска – нужно кормить семью и думать о будущем детей. Потом я рассказываю ему о Бретани, о пляжах с мягким, как абрикос, песком. Еще я рассказываю ему о сверхъестественном свете леса Броселианд, но он говорит, что ему на это плевать и надо отвезти меня в больницу. – Я не пойду в больницу! – Ты истекаешь кровью! – Плевать, в больницу я не пойду, ясно? Отвези меня к Лизе, я лучше полечусь там. – А ты уверен, что у нее есть антисептики? – Позвони, спроси. Я не знаю. – Алло, Лиза? Да, это Бенжамен. Я только хочу узнать, есть ли у тебя антисептики? – Что она говорит? – Она спрашивает – зачем? – Скажи ей, что я порезался листом А4-го формата, что ничего, мол, страшного. – Он говорит, что врезался головой в дверь, и поэтому мы опаздываем на матч. Она спрашивает, почему я тоже еду к ней. – Скажи ей, что отвозишь меня на мотоцикле. – Я отвожу его на мотоцикле. – Все, теперь отключайся. – Извини, я должен отключиться. – Ты клеишь мою девушку или как? – Она рассказывала мне о своей поездке в Нью-Йорк. Там она виделась с Джорджем Майклом. Она не знала, что он родился на Кипре. В тот момент, когда мы покидаем парковку «Кокоса», я говорю себе, что здесь что-то не сходится, и дело совсем не в Джордже Майкле. Смотрю на часы, они показывают 23:41, и я настаиваю, чтобы Бенжамен поднажал, если мы не хотим пропустить ночной выпуск новостей. Он пару раз выезжает на встречную, но, тем не менее, мы добираемся до подъезда Лизы целыми и невредимыми. Набирая код, я замечаю, что за нами тянутся следы моей крови. Наверное, думаю я, след остался по всему пути, и это напоминает мне историю Мальчика-с-пальчик. Очень трогательно. С трудом взбираемся на пятый этаж. Вот мы наконец у двери Лизы. Она открывает нам дверь в одних трусиках, в зубах зажата зубная щетка – и слава богу. Я говорю ей, что люблю ее, страстно целую, а Бенжамен ведет меня в ванную. Он находит пресловутый антисептик и сразу же прикладывает его к моей мерзкой ране. Я чувствую, как из моих глаз выступают слезинки. Смотрю в потолок, как будто кто-то сверху может прийти мне на помощь, а боль очень сильная – чувствую, что где-то на уровне желудка зарождается и подступает к горлу, проходя через трахею, крик. Когда звук в конце концов вырывается у меня изо рта, он пронзает хрупкие барабанные перепонки моего ангела-хранителя. Ангел-хранитель растерянно пялится на меня. – Тебе легче? – Колет! – Я ничего не слышу. – Я не мог сдержаться. – Все, кровь больше не идет. Думаю, ты выкарабкаешься. – Новости! Быстро! Помоги мне! Мы направляемся в гостиную к Лизе. Она забила себе косяк и смотрит «Хутор знаменитостей».[52 - La Ferme des Célébrités – популярная телепередача, в которой известные люди ведут деревенский образ жизни.] Я бросаюсь к пульту и переключаю на второй канал. Узнаю физиономию диктора, и это меня утешает. Мы быстро проходимся по событиям дня, и Давид Молль переходит на особый тон: «Сегодня в 18:30 на Гар дю Нор[53 - Gare du Nord – Северный вокзал.] были задержаны лица, подозреваемые в убийстве хозяина кафе «Кокосовый Орех» Роже Пишу, который был убит во вторник вечером при отягчающих обстоятельствах. Они пытались выехать в Марсель на TGV.[54 - TGV – скоростной поезд.] Блестяще проявил себя при этом контролер, так как злоумышленники были обнаружены в ходе обычного билетного контроля. Эти пассажиры соответствовали описанию двух плюшевых медведей розового цвета ростом около одного метра восьмидесяти сантиметров, объявленных полицией в розыск. Их отвезли в комиссариат на улице Филипп де Шампань в 13-м округе, где на данный момент они дают показания». – Я могу переключить на «Хутор»?! – кричит Лиза. – Это что, шутка? – Слушай, может, ты все-таки объяснишь, что с тобой приключилось? Что это за кровь? А сумка? Ты почтальон? – Я вас оставлю, – замечает Бенжамен. – Нет, останься здесь. Ты спас мне life. Я могу хоть выпить с тобой по рюмочке? Как минимум. К тому же ты еще девственник. – С чего ты взял? … – В жизни есть не только твой «Хутор»! – Жанн, с меня хватит! – Если ты думаешь, что это легко, то… Нужно подумать. Мне нужно сосредоточиться. – Хорошая новость. – В меня стрелял Деррик. Представляешь? – У тебя и вправду мания величия. Откройся навстречу людям… – Ты слышишь, что я сказал? Деррик стрелял в меня из пистолета! Он хотел меня убить! – Ты решил разрушить наш союз. – Я, наверное, пойду, – настаивает Бенжамен. – Останься, Бенжамен, или я съем твою руку! – Что это вы задумали вдвоем? – Что будешь пить, Бенжамен? – Чай. – Лиза, я объясню. Ты все поймешь. Мы взяли в «Кокосе» немного деньжат на мелкие расходы. – Открой сумку! – Что? – Сумку, болван! – А, да. Правильно мыслишь! И тут полный облом – в сумке практически ничего нет. Мелочевка, две-три сотни евро. И еще несколько почтовых открыток. Содержание первой открытки. «Дорогой мой Роже, места здесь лесистые. Обстановка приятная. Отношения между отдыхающими установились доброжелательные, хотя приезжих больше, чем в прошлом году. Царящее здесь спокойствие переключает нас с суеты на улице Вожирар. Но и на этой картине есть тень: солнце нечасто радует нас своим появлением. Вот в прошлый вторник был великолепный летний день, и все с радостью напялили на себя легкую одежду. Но мы слишком рано праздновали победу! Уже в среду пришлось повытаскивать из чемоданов свитера… А потом, как сказал бы Алъбер Симон,[55 - Albert Simon – известный ведущий рубрики «Погода» на радио.] облачно, с красивейшими прояснениями… Но мы утешаем себя тем, что нам еще здорово повезло, так как у нас не было проливного дождя, который обрушился на некоторые области. А мы смогли в это время погулять по окрестностям. Но солнца очень не хватает. Поль смог опробовать бассейн, поскольку здешний бассейн закрытый и обогреваемый. Целую тебя. Винни». Содержание второй открытки. «Горячий привет из Сен-Жерве. Приятнейшее путешествие и замечательные экскурсии. Наилучшие пожелания всем-всем нашим. Иветт». – Браво, Жанн! А сейчас выметайтесь. Убирайтесь! Вон из моего дома! Я больше не хочу вас видеть. Бенжи не говорит ничего. Он выглядит убитым. – Пошли, Бенжуй, уходим отсюда! – А чай? – Ты же любишь перемены… будет тебе твой чай. – Что будем делать? – Поедем на Тибет. Я целую Лизу, благодарю ее за все – и тут прямо в окно бьет яркий свет, мы безошибочно узнаем звук полицейской сирены. Решаем бежать через крышу. Недолго думая я перепрыгиваю с одного дома на другой (порядка двух с половиной метров), хотя в полете меня посещает молниеносная мысль о смерти. А Бенжуй высокий, как Давид Дуйе.[56 - David Douillet – французский дзюдоист, рост 1,96 м.] Такое ощущение, что он перешагивает это пространство, я аплодирую ему в ответ, а потом мы пробираемся на другую лестничную клетку. Выйдя на улицу, мы нос к носу сталкиваемся с двумя парнями в форме, и они очень удивляются, видя нас живьем. Бенжуй бросается на одного из них, оглушает резким ударом правой, потом завладевает его оружием, которое тут же наставляет на второго мента. Тот поднимает руки. Можно подумать, что Бенжамен занимался этим всю жизнь. Мы бежим к мотоциклу и покидаем это сомнительное место. Все это время Бернар счастлив. Как ему аплодируют (он тренируется уже два года)! Ты лучший, Бернардо! Ты ведь сам знаешь. Скоро и Патрик сможет так же. (Это чувствуется в его взгляде.) Давай, Бернар! Давай, Бернар! Давай!.. – Бенжуй, нам нужно где-нибудь спрятаться. Ты не знаешь надежного места? (Я слышу Casta Diva в исполнении Марии Каллас.[57 - Maria Callas – оперная певица греческого происхождения.]) – Тогда надо ехать в Планкоет. – Это где? – Между Сен-Каст и Коснна-Луаре. – А точнее? – В Бретани. – Ты думаешь, это тот случай? – И пошутить нельзя? – Как говорил Марсель Эме,[58 - Marcel Aymé – французский писатель и сценарист.] жизнь всегда заканчивается плохо. – Спасибо, Марсель. – О, когда речь идет о культуре, ты… – Я тебе пердну в рыло… – Если уж нам отныне придется спать вместе, нужно поддерживать друг друга. Напоминаю тебе, что мы теперь опасные преступники: мы украли почтовые открытки и пили шампанское из горла. – Но я же ничего не делал. Сумку украл ты. – Да, а ты – сообщник. – Я тебе только что спас жизнь. Надеюсь, ты не забыл. – Конечно. Завтра у нас встреча, и нужно поспать, чтобы быть в форме. – Слышишь? – Что? – Каллас. – Ты опять! – Я обожаю этот фрагмент. Ты его знаешь, это О mio bambino саго Пуччини. Какая красота, боже мой! – Да, точно, я слышу. Красиво, но грустно. – Да уж. – А с кем у нас завтра встреча? – С антилопой гну. – Зачем? – Завтра увидим. – Я хочу есть. – Куда же нам пойти? – Пойдем к одному приятелю, он живет в трейлере в Венсене. Ночует прямо в лесу, что-то типа художника-импрессиониста. У него точно найдутся для нас пушки. Мотоцикл «Гуцци» (модель 1000 SP) ныряет в паводок мостовой, где играют тысячи маленьких бежевых светлячков. Бенжуй объявляет мне, что через пятнадцать минут мы будем на месте, только нужно покрепче держаться, я смотрю на спидометр – он показывает сто тридцать километров в час. Я говорю, что не очень люблю скорость. Он не отвечает. Ни одна ментовская машина обнаружить нас здесь не может, а мой водитель, знающий все кратчайшие пути мира, пробирается по Парижу, как акробат из цирка Пиндер. Мы мигом проносимся по бульвару Наций и оказываемся у Венсенских ворот, потом Бен-жамен выезжает на какую-то затерянную тропинку, и после нескольких крутых разворотов среди пышной растительности мы оказываемся у… скажем так, живописного жилища. Глава следующая Мерцает слабый свет. Он мерцает в ритме движения лопастей вентилятора. Не слышно ни звука, хотя здесь, безусловно, чувствуется присутствие человеческого существа белой расы. Бенжамен хлопает меня по плечу и направляется к хибаре, но в тот момент, когда он собирается нажать на звонок, дверь открывается, да так резко, что Бенжамену приходится подниматься с земли. В поле моего зрения появляется тип с всклокоченными волосами и густой бородой, и я отчетливо вижу в его руках карабин. – Эй, ты! Сейчас ты будешь жрать свинец, если сделаешь хоть шаг вперед, мерзавец, – предупреждает меня он. – Не дури, я пришел с Бенжаменом. Он сказал, что вы друзья. – Бенжамен? Не знаю такого. – Бенжамен! Бенжамен! Подними голову. Очень кстати. И вот я вижу, как Бенжамен бросается на волосатого мужика и залепляет ему что есть сил. Но мужик ни на миллиметр не сдает своих позиций и отвечает тем же. Они обмениваются серией ударов, все это длится минут десять, а я тем временем устраиваюсь на плетеном стуле. Я думаю о том, что неплохо бы выкурить трубку, и когда последние клубы дыма рассеиваются над моей головой, я вижу обоих монстров лежащими на земле. После короткой паузы первым поднимается старик и вприпрыжку бежит к своей хибаре. Тем временем встает на ноги Бенж, весь в сухих листьях и веточках. Старик тут же выходит с бутылкой и тремя стаканами, потом мы рассаживаемся за массивным дубовым столом. – Попробуйте-ка это, молодежь! – Я не хочу пить. – Что за бабу ты привел?! – кричит старик. – Жанн, давай, давай. Хотя бы попробуй. – Не хочу. Что это вообще такое? Я хочу знать, что пью. – Это спирт «Пшит».[59 - «Пшит» – торговая марка 60-80-х годов.] – Я не хочу! – Давай! До дна! – Кстати, как тебя зовут? – Джонни, я… Джонни. – Твое здоровье, Джонни! – А тебя как? – Жанн Масс… как певицу. – Певицу регги? – Ну что, индеец, можешь приютить нас на ночь? – Да, но я и знать не хочу, что вы там замышляете. У меня своя тихая жизнь. Особо не блещет, но мне нравится. Поэтому не навлекайте на меня лишние неприятности. – All right, папаша! – Думаю, у тебя найдется что-нибудь из оружия? Для нас, взаймы. Мы как раз ищем пушки. – Есть парочка винтовок в нормальном состоянии, но я требую оплаты наличными. Со мной фокусы не проходят, дети мои. После этого мы приговариваем бутылку его «Пшита», смотрим боевик, раз пятнадцать слушаем «Бамбино» Далиды и засыпаем прямо перед ящиком. Ночью мне снится выставка современного искусства. Приходишь в галерею, а там везде колбаса с чесноком: один конец колбасной палки служит основой, а другой заточен, как деревянный карандаш. Произведение называется «Точилка для колбас», автора зовут Шиш Кебаб. Рано утром я просыпаюсь с неприятным ощущением и обнаруживаю, что Бенжамен ночью описался. Два-три раза потягиваюсь и выхожу полюбоваться пейзажем. Старик уже на ногах и делает упражнения. – Как ты с утра? Не сильный сушняк? – О чем ты? Я все время пью. Что мне от этого сделается? – Я вижу, ты по утрам делаешь зарядку. – Если хочешь жить долго, нужно заниматься спортом, малыш. Посмотри на меня. Угадай, сколько мне. – Не знаю… Шестьдесят или около того. – Мне восемьдесят лет, дуралей, а я еще могу возбудить женщину. И обрати внимание, никакого курева! Ни в коем случае! Это ад! Я слежу за здоровьем, ем сбалансированную пищу, занимаюсь спортом и пью водку, чтобы моих червячков усмирить. И все. – Да уж, это не мой стиль. – Кстати, твой приятель еще спит? Разве вам не надо было рано вставать? – А сколько сейчас? – 11:10, почти 11:11. – Я пойду тряхну его. Нам надо приготовиться. День будет суетливый. – Понимаю, что меня это не касается, но все-таки: что вы собираетесь делать с пушками? – У нас встреча. – Я могу подогнать вам бутылку водки, если хотите. Мне будет приятно… – Спасибо, и так все нормально. – Съешьте хотя бы по куску мяса. Вам потребуются силы. – Что это за мясо? Крыса? – Нет, кошка. – Ну тогда как-то не очень. – Ты, я вижу, не горишь желанием. – Желание-то есть, просто я люблю это животное, и поэтому не буду его есть. – А коровы чем не милые существа? Этот тип начинает меня раздражать, и я говорю себе, что неплохо бы сходить в Baron,[60 - Baron – парижское кафе.] а то я уже давно там не был. Подходя к хижине, я, к своему удивлению, обнаруживаю великолепный участок, засеянный множеством цветов. Я действительно удивлен тем, что подобная личность может создать столь изысканный сад. «Ты узко мыслишь, – говорю я себе. – А еще ты любишь не все книги Гюстава Флобера». У меня перед глазами все плывет, я пытаюсь выставить фокус, но, поскольку ничего не получается, перехожу на автофокусировку. Жаль, что я выбросил мобильник, потому что мне хочется позвонить Лизе. Надеюсь, она не изменила мне с каким-нибудь клоуном-гермафродитом. В принципе я ей доверяю, но доверять красивым женщинам так тяжело. Хотя, если вы им не доверяете, ситуация только усложняется. Так что выбора у вас нет. Им нужно доверять. Впрочем, женщинам вообще нужно доверять. Даже некрасивым. Я трясу Бенжамена, но он даже не шевелится. Тогда я набираю ведро воды и выливаю ему на голову. Он с огромным трудом открывает глаза и бросает на меня взгляд инвалида на все части тела. – Который час? – Пора вставать. И еще… Ты обоссался. – Классная новость. – Это не круто. – А мне нравится. – Попробуй встать на задние лапы, и валим отсюда. Посмотри, не найдется ли у старика тряпья поновее – для тебя. Бенжуй получает шорты в горошек и красный шерстяной свитер. Старик решает показать нам оружие, и мы отправляемся на свалку, чтобы опробовать его, стреляя по бутылкам из-под Jenlain. После этого мы покидаем наше жилище в облаке серой пыли. Глава следующая Я беру пульт и переключаю канал. На «Первом» мы – высокие и широкоплечие, вооруженные до зубов (пушки Джонни плюс одноразовая вилка и одноразовый нож). Мопед рулит к 13-му округу, прямо к Chinatown. И вдруг мы наезжаем на металлический предмет и чуть не расшибаемся. Бенж съезжает набок, а я бросаюсь на землю, вытаскивая на всякий случай вилку. Оказывается, мы наскочили на потерянный кем-то разводной ключ. Я поднимаюсь, терзаемый сомнениями, потом подбираю предмет и сжимаю его в руке: – Может, пригодится – кто знает. – Да, он будет нашим талисманом. – Я хочу есть. – Ты все время хочешь есть. – Может, я беременный. – Ты – беременный, целка? – Да, может быть. – Слушай, давай остановимся на заправке, зальем бак. – Знаешь, о чем я подумал, старина? Может, имеет смысл переодеться? – Да, хорошая идея. – А то! – Это будет суперприкольно. – Давай, поворачивай – справа знак заправки. Мы паркуемся перед бензоколонкой, специально предусмотренной для двухколесных агрегатов. Я подаю своему другу магический знак, давая понять, что иду на поиски пропитания в виде упаковки круассанов и дюжины стаканчиков кофе. В магазине жуткая жара, а кассир напоминает бельгийскую кассиршу. Я направляюсь к замороженным продуктам, но не нахожу ни Gala, ни Paris Match и обращаюсь прямо к продавцу. – Можно вас? – Да. – Я могу сходить в туалет? – Да, пожалуйста. – А где, извините, поздравления с Пасхой? – Вы должны мне 60 000 песет, будьте любезны. – Какой ужас! – Нет-нет, это не вам! – Отвратительно! В общем, открываю я дверь «уборных» (я люблю слово «уборная» только во множественном числе), смотрю на себя в зеркало и отмечаю, что потерял порядка трех-четырех килограмм, затем рассматриваю свои волосы и выбегаю. Спрашиваю у продавца-продавщицы, нет ли у него-нее ножниц. Она тут же протягивает мне изящную вещицу, я делаю знак Бен-жую – мол, все под контролем, салага, – и опять иду в «уборные»… Уже во второй раз, я знаю… Я беру пучок волос и обрезаю его: больно, но что делать?… Пользуясь скотчем (марку я вспомнить не смогу), делаю из волос фальшивую бороду. Теперь у меня борода и короткие волосы. Наполнив корзину продуктами и всякими сладостями, я плачу и… Нет, это нереально! Кассир не замечает ничего странного, поэтому я выхожу из магазина жутко счастливый. На улице, сидя на корточках, меня поджидает хмурый Бенжуй. Он неприязненно смотрит на разводной ключ. – Ты уверен, что эту хреновину нужно взять с собой? – Нет, а что такое? – Такое уродище. Еще и воняет. – Ну выбрось, мне по барабану! – С другой стороны, он может пригодиться. – Ну так оставь. Потягивая кофе, я обращаю внимание на суету, внезапно возникшую в бакалейном магазине, персонал которого искоса поглядывает на нас. Мы решаем убраться отсюда и поиграть в боулинг. По пути я съедаю банку зеленой фасоли, даю несколько фасолин Бенжамену – ведь он за рулем, и потом, он мой друг. Затем съедаю йогурт с активными бифидодобавками, облегчающими пищеварение, но покормить йогуртом Бенжамена уже сложнее, поэтому я даже не предлагаю ему, затем я тихонько вытаскиваю у него мобильник и опять набираю номер Лизы, она, естественно, не отвечает, – вот дура! – и я попадаю на ее автоответчик. – Дорогая, я так не люблю… Ты где? Опять уехала? Перезвони мне, будь умницей. – Не дергайся, Жанн, я уверен, что с ней все в порядке, – убеждает меня Бенж. – А ты откуда знаешь? – Я знаю ее. – Как это? – Я жил с ней три года. У нас родилось двое детей: Блез и Паскаль.[61 - Blaise Pascal – французский математик, физик и теолог, живший в XVII веке.] Мы располагаемся в боулинг-баре и заказываем две содовых, у меня начинают болеть зубы. Официантка приносит нам напитки, а затем исчезает на кухне. Бенж отмечает, что у нее большая грудь, и это его очень удивляет, так как девушка азиатка. Я объясняю ему, что у некоторых азиаток большая грудь, такое бывает, потом добрую четверть часа мы вообще ни о чем не говорим, и я на какое-то мгновение погружаюсь в дрему. Неожиданно я встаю, потом опять сажусь, а затем еще раз встаю. Поскольку Бенж угощает меня напитками, я предлагаю ему оплатить боулинг, и он с радостью принимает предложение. Мы заказываем два пива, потом меняем обувь перед началом первой партии. Я предоставляю Бенжамену честь бросить первый шар, а сам пристраиваюсь на металлической банкетке. Он несколько раз репетирует движение, кидая на меня тревожные взгляды, потом резко подается вперед, выбрасывает руку с шаром и сбивает десять кеглей. Я под впечатлением и поздравляю его с таким достижением, поднимая большой палец правой руки. Теперь моя очередь, и я не очень уверен в себе. Выбираю подходящий шар – желтый, с удобными дырочками, в которые приятно ложатся мои пальцы, – и становлюсь напротив коридора. Я понимаю, что сейчас на карту поставлена моя честь; я люблю свою страну, свою родину, свой народ, и они все сейчас смотрят на меня. Я решаю во что бы то ни стало попытать счастья и вот бросаю первый шар, он стартует со скоростью тридцать четыре километра в час и проносится мимо кеглей. Позор. Двенадцать лет тренировки, чтобы прийти к такому результату. Что скажут мои родители? Что подумает Брюно? Что имеет в виду Колет, утверждая, что изображение крота поступает в мозг кошки? Кто такой старьевщик? Чем старьевщик отличается от антиквара? Тетя Серафима не признавала электрических утюгов и отказывалась готовить на газовых плитах (Эскарпит). Красный свет стрелочника исчез, дьеппский поезд дал свисток и тронулся в путь (Золя). Хинин – это старое проверенное средство от лихорадки… На выходе из вокзала можно взять напрокат машину без водителя… День начался с урока арифметики. Мне повезло: меня спросили, но меня мучило то, что я дал неправильный ответ (Дюамель). Я готовлюсь ко второй попытке. Моя рука делает бросок раньше, чем я даю ей команду, и вот все кегли до одной уложены. Бенжамен залпом поглощает свое пиво и безмятежно смотрит на меня. Он поднимает новый шар и лениво его покачивает. Не остается ни одной стоящей кегли, и я решаю заказать горячий бутерброд с сыром и ветчиной. Когда я собираюсь обратиться к официанту, тот с застывшим взглядом смотрит на выход. Поворачиваясь вокруг своей оси, я вижу сначала одного, потом двоих, троих, десятерых – всего шестнадцать отморозков бандитского вида, хоть и прилично одетых. Бенжамен тут же подходит ко мне, и мы быстро оказываемся в окружении. Один из отморозков отделяется от толпы. – Привет, я Пьер! Все путем? – Хочешь попробовать мой бутерброд? – Нет, спасибо, но я не откажусь от «Пепси-макс». – Видишь ли, мы пришли сюда всей толпой не для того, чтобы играть в боулинг. Нет… Скорее потому, что мы не любим таких людей, как вы. – Мы ничего плохого не сделали. – Правда? – Может, вам поиграть в мини-гольф? – Слышал, Джонатан? А ты, Брюно? Ты это слышал? По-моему, ответ неправильный. Надо было сказать не это! – Вам не нравится мини-гольф? – Нет. Мы предпочитаем… fight!!![62 - Fight (англ.) – драка.] Я делаю шаг в сторону отморозка, вытаскиваю из кармана стальной разводной ключ и бросаю его в волосатые руки противника. Пока он соображает, что произошло, я засаживаю ему ногой в брюхо, и мой удар отбрасывает его прямо на двух его дружков. Мы быстро натягиваем свои ботинки и принимаем оборонительную позицию. У этих быков вид и в самом деле грозный. Я пытаюсь разрядить обстановку удачной шуткой. – Знаешь, твоя мать такая толстая, что Мак Живер[63 - Mac Giver – герой серии боевиков.] мог бы сделать воздушный шар из ее трусов. Никто не смеется – можно подумать, я ничего не сказал. Я намекаю Бенжу, что пора бы применить огнестрельное оружие, и он извиняется, что забыл о его существовании. После короткой рекламной паузы он наконец вытаскивает свою пушку, направляет ее на старшего, но один из типов озабоченно спрашивает, что это за пятно у него на куртке, и Бенж ведется на эту старую военную хитрость, известную еще древним славянам. Теперь мы безоружны и стоим вдвоем против целой своры спущенных с цепи волкодавов. Под шлягер Кели я делаю этакую moon-walk,[64 - Moonwalk (англ.) – прогулка по Луне.] затем скользящий шаг и несколько штопоров. Потом перехожу к головокружительным flip-flap,[65 - Flip-flap (англ.) – прыжки.] а Бенж подбадривает меня свистом. Отморозки, остолбенев, наблюдают эту сцену, и нам удается переступить порог целыми и невредимыми. На улице, правда, идет снег, и в неположенном месте пересекают дорогу на лыжах японские мафиози.[66 - Намек на фильм «Такси-3».] Мы едва успеваем, так как парни бросаются за нами в погоню. Бенж бежит прямо за мной и предлагает попить кофе, но я отвечаю, что мы, блин, не располагаем временем, и мы бежим и бежим, а они все ближе и ближе, я не знаю, куда нам податься, поэтому выбираю улицу наугад – а вдруг повезет, – и мы, естественно, попадаем в тупик. Глядя в глаза своему френду, я чувствую, что он так же растерян, как и я. Тогда, собрав все свое мужество, мы решаем выступить против обидчиков раз и навсегда. Я набрасываюсь на первого нападающего и наношу ему ощутимый апперкот. После этого события развиваются уже быстрее, я чувствую себя супергероем, и все мои удары попадают прямо в десятку. За пятнадцать минут отморозки отправлены в нокаут, и от этого реально сносит крышу. Я присаживаюсь на корточки, чтобы поговорить с их командиром, у которого одна нога заброшена за ухо. – Ну что? Не очень-то теперь ей поразмахиваешь. – Ты сломал мне зуб. – Теперь, раз уж ты оказался под рукой, ты сможешь мне помочь. – Никогда, вы слышите? Никогда! – Бенж, дай мне одноразовую вилку. – Нет, не делайте этого! – На кого ты работаешь? – На Демиса Руссоса.[67 - Демис Руссос – греческий певец.] – Я так и знал. – Что вы со мной сделаете? – Мы тебя оттрахаем. – Нет, отведем его в Resto U.[68 - Resto U – университетская столовая.] – Спасибо, Бенж, только у меня есть идея получше. Мы сделаем экспериментальное видео. – Прикольно! Но у нас нет камеры. – Кто бы мог одолжить нам камеру? Я звякну Арно! Подгони свой мобильник, Бенжамен. – Алло, Арно? Как дела, старина? Я тебя не отвлекаю? Ну и хорошо… Мне нужна камера, и я хотел узнать, может, у тебя есть, и ты нас выручишь? Это по работе. Суперсрочно. Можешь? Офигеть! Договорились! Мы зайдем к тебе в офис и снимем у тебя. Без проблем, о'кей. Пока. – Он может одолжить нам камеру, но нужно подскочить к нему на работу в Бастилию. Будем снимать там, друзья. О'кей? Мы с любителями кино отправляемся в путь. Все чувствуют себя перевозбужденными, и один из этих ребят робко обращается ко мне: – Это просто супер. – В смысле? – Я всегда хотел сниматься в кино, как де Ниро, и вот теперь я впервые окажусь перед камерой. Я счастлив. Вот и все… – Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? – Ничего… Я счастлив. – Ну, ты счастлив. Трое других вроде бы поладили с Бенжаменом, и я говорю себе, что жизнь иногда бывает классной штукой. Тут мне вдруг захотелось узнать поближе Пьера, их командира. – Какая твоя любимая группа? – Мне нравится вся электромузыка, но современные вещи – не очень. – Типа? – Видишь ли, я не в восторге от всей этой волны electro-clash. Знаешь, мне сорок пять, и я скорее отношусь к первой волне синтезаторной музыки, например, electro-indus. В первой половине 80-х это, конечно, Cabaret Voltaire, Human League (пока они не взяли двух хористов и не стали делать хиты для диско), Gang of Four, Mekons, Throbbing, Gristle (одно название и не более того), Psychic TV, Coil, Chrome, Einsturzende Neubauten, Front Line Assembly, Laibach, D. A. E., Front 242, ну а потом еще поп-музыка и мелодичные вещи. Я торчу от Wall of Voodoo (одним словом, Dйpкche Mode с яйцами), Pairs (воинствующие лесбиянки, и этим все сказано), Fall, Le premier Suicide, Pиre Ubu, Clock DVA, Delta 5. Потом, если копнуть еще глубже, до 1977, я предпочитаю немцев (от них у меня иногда просто срывало крышу) или американцев, последователей Райха и де Рили, как, например, Ash Ra Tempel, Popol Vuh, Faust, Neu! United States of America, Amon Duul, Klaus Schulze, Fifty Foot Hose, Tangerine Dream, Silver Apples. Если без синтезатора, то это, конечно, весь Zappa, Henri Cow, Captain Beefheart, Soft Machine. И еще кучу я позабывал. – Да уж, ты рулишь в этом деле. – А тебе кто нравится? – Мне? Я предпочитаю Жана Ферра.[69 - Jean Ferrat – французский певец, член Компартии Франции в 60-х годах.] У него красивый голос. Наконец мы приходим к Бастилии, и когда пересекаем зебру, справа от меня выскакивает раввин Яков, который испуганно обращается ко мне: – Аге you Jewish? – No, thank you,[70 - – Вы еврей? – Нет, спасибо (англ.).] – слышу я себя. Мы торопливо направляемся к бульвару Мальзерб, и меня терзают сомнения. А вдруг я еврей? В конце концов, меня зачали на севере Франции. Я уверен, что я немного еврей, ну как минимум ашкенази. Да, я уверен, что я немного ашкеназский еврей. Мы проходим мимо полицейской машины, и водитель-даун провожает нас взглядом, потом что-то говорит своему соседу: явно гонит в наш адрес. Мы идем по улице Пармезан, потом по Конте и Гуда, после чего выходим на улицу Реблошон. Арно замечает нас из окна и спускается, чтобы открыть дверь и проводить нас в свой офис, где он как раз потеет над очередным клипом David amp; Jonathan. Он показывает нам недавно отснятый материал, а затем ведет к кофеварке. – Когда у Канди операция? – Не знаю… Скоро… Я здесь немного busy,[71 - Busy (англ.) – занят.] до июля. – Это груз, потому что мы об этом говорим-говорим, а сами все время топчемся на месте. – Ну а ты чем сейчас занят? – Слушай, что меня сюда привело. Это никак не связано с моей работой… – Объясни. – Ладно, видишь вон там человека? Я думаю, что у него замечательный голос. – Скукота… – Голос немного в стиле J. Lo,[72 - J. Lo – Jennifer Lopez, американская певица и актриса.] понимаешь? – …Понимаю. – Нужно, чтобы ты мне помог… Ты ведь делаешь клипы. Я подумал: неплохо бы сняться у профи. – Ты молодец, что вспомнил обо мне. – Но бюджета нет – бабок нет. – Не парься. Жди меня здесь, я схожу за оборудованием. Я ненадолго. Бенж скручивает себе сигаретку. – Кстати, тебе нравится мой свитер? – Я сомневаюсь. Боюсь, что у меня не получится, я чувствую себя усталым. Наверное, надо отправиться на Сейшелы месяцев на шесть, а то и на год. – У тебя все получится, я уверен. Ты немного устал, вот и все. Это нормально. Мы уже несколько дней бегаем то туда, то сюда – тебе просто надо отдохнуть. – Ничего у меня не получится. Я уже никакой. Мне нужно к парикмахеру. Чувствую себя паршиво. Я стар. Я выгляжу больным, у меня точно рак. Возвращается Арно. Он одет в комбинезон для подводного погружения. – Идите за мной. Можно начинать. Мы оказываемся в студии, где синий фон и повсюду натыканы прожекторы. Арно устанавливает DV-камеру и подводит нашего основного актера по имени Борис под споты. Можно приступать к интервью. – Имя? – Борис. – Русский? – Нет, китаец. – Борис не китайское имя. – Китайское, я родился в Пекине. – Ты поддерживаешь отношения с Демисом Руссосом? – Да, время от времени. – Ты любишь уходить в загул? – Да, я люблю уходить в загул. – Не наглей, Борис. Можешь ли ты рассказать нам о Греции и ее обычаях? – Ну ладно. Демис съел задницу козы в пятьдесят третьем в Ошане, а затем, после того как позировал для «Плейбоя», он обратил внимание на то, что квадратный корень дамской сумки меньше диагонали макаронины. В итоге он решил открыть магазин подарков для слепых. – Продолжай. – Демис контролирует трафик табуле[73 - Ливанское блюдо из зерен злаков и овощей.] по всему Парижу и участвует в сделках с оружием. Между прочим, он любит красное вино. – Продолжай. – Можно мне стакан воды? – У вас пустые и ничтожные заботы, Борис. Я прошу Бенжамена обмазать ему физиономию йогуртом. – Замолчи, Борис! – Да я ничего не сказал. – Хочешь, чтобы ты вообще не мог говорить? – Не понимаю. – Доверься мне. Я прошу Бенжамена выложить на лице Бориса ряд из сосисок Morteau, затем кричу: – Можно сделать звук потише?! Пожалуйста! Здесь ничего не слышно! – Вы потеете, Жанн… – Повежливее, не то мы натолкаем тебе в пасть бисквитов. – Отпустите меня. С меня хватит. – Да ты издеваешься над нами? – Дожил я на тебя, мужик, и на твою бабу тоже, и на всех остальных. Мне на вас насрать! Обстановка не из лучших. Я убежден, что Борис меня недолюбливает, и Пьер меня недолюбливает, и Франсуа Фельдман тоже, – меня никто не любит. Арно объясняет, что теперь нужно убрать в студии и перекрасить стены. Он передает мне кассету с записью, и мы обнимаемся. Четыре раза. На выходе я надеваю солнцезащитные очки, потому что вдруг появляется солнце, и что явно не по сезону. Я решаю украсть желтый мопед 103 SP[74 - Эта старая модель мопеда олицетворяет безмятежное состояние свободы и легкости молодежи 70-х.] – ключи забыты, как будто специально для нас. Газую и мчу во весь опор, а Бенж хватается за меня. Я опять заимствую у него мобильник и пытаюсь связаться со своей матерью, но она не отвечает, она в кабаке. – Жанн, что с тобой происходит? – Я страшно несчастный человек. – Тебе не надоело грузить себя? – Мать не отвечает. – Она наверняка в Штатах. Перестань трястись за нее. Подумай о себе, о нас. – Тебе нравится Жулавский?[75 - Польский режиссер, снявший «Шаманку», «Верность» и др. фильмы.] – Знаешь что? Мы тоже слиняем. – Куда? – Куда-нибудь. Нам обоим пора в отпуск. Здесь мы в сильном напряге. Поехали навстречу террасам, красивым девчонкам и полному безделью. – Ты прав, дружище, дергаем отсюда! Мы выезжаем на А8 в северо-западном направлении, решив обо всем забыть и нормально провести время. На указателе: до Нанта 380 км. Автострада такая мокрая, что кажется, будто мы мчим на санках. Она поднимается, вся такая прозрачная, пронизанная светом, ее аппетитная попка еще натружена. Я смотрю на ее прелести при свете раннего утра, смотрю на ее красиво очерченные губы. Я лакал их всю ночь. Мне нравится их вкус ее кошечки. Над нами льет как из ведра. Тучи раздулись, как мыльная пена. Мы едем уже полчаса и вдруг ломаемся посреди пшеничного поля. Бенж заезжает ногой по мопеду, и мы смотрим друг на друга в полной растерянности. У меня появляется огромное желание привести в порядок волосы, но эта мысль быстро проходит: я как будто играю в кино, причем исполняю главную женскую роль. Я изображаю на лице легкую светскую улыбку и запрокидываю ногу на ногу. У Бенжа уже выросла трехдневная бородка, и сильно пахнет изо рта, но я по-прежнему любезен и говорю себе, что чайки – счастливые существа, а Бенжамен идет вдоль дороги с поднятым вверх большим пальцем. Теперь мы две бледноватые фигуры, рассекающие пространство на фоне разваленных декораций. (Солнца нет. Шутка о шоколадных конфетах с ватой, часть 2.) Бенж молчит – обстановка ему не по душе. Но все равно у нас есть надежда, мы оба верим. Верим где-то на уровне брюха и идем в никуда – главное, что мы живы. Отступление Боб встал в 10:05 и принял душ. Потом съел несколько пирожных. Кровать не застелена, но он все равно одевается и уходит. Боб покупает Vogue и Liberation недалеко от Бобура.[76 - Baubourg – квартал в Париже.] Моросит дождь. Он платит десять евро за оба журнала, потом едет в противоположном направлении. У входа в Центр Помпиду жуткая очередь. По пути он останавливается в бакалейном магазинчике рядом с Pick-Clops и покупает новые мочалки. Сегодня пасмурно. Машины – как юные девственницы. Боб готовит себе кофе и быстро просматривает журналы. Он задерживается на статье, посвященной Джону Балдессари.[77 - John Baldessari – американский художник и фотограф, теоретик современного искусства.] Выпивает большой кофе с сахаром, потом ставит в CD-плеер первый альбом Goldfrapp. Боб моет посуду, потом пылесосит квартиру. Готовит мешок с грязным бельем для прачечной. (Кровать по-прежнему не застелена.) Затем он проверяет электронную почту. Ветер в листве на берегах Сены напоминает шум далекого водопада. Боб отказывается от мысли о еде. Однако он говорит себе, что ему потребуются силы, – потом. У него есть купленный вчера белый виноград «Италия». Боб включает телевизор, несколько раз щелкает пультом и выбирает передачу «Стоп-кадр» на канале France 5. Наконец, он делает себе жареную картошку, съедая при этом несколько виноградин. В холодильнике есть еще вареная ветчина и тертый сыр. После передачи идет сюжет о Никарагуа. Боб ест, перелистывая последний Vogue. Ему не нравится запах ветчины, и он выбрасывает ее в мусор. Боб заканчивает трапезу ванильным Danette[78 - Йогурт.] – под статью, посвященную Режису Жофрэ. Боб решает помыть посуду. Телевизор он оставляет включенным. Боб делает несколько глотков Volvic[79 - Минеральная вода.] прямо из бутылки, затем выключает на кухне свет. Сегодня пасмурно, а постель до сих пор не убрана. Боб опять ложится на час или два, а потом делает себе чай. (Шутка о шоколадных конфетах с ватой, часть 3.) Глава следующая Наконец-то останавливается машина – белый «ситроен». Мы бежим к ней, бросив мопед в кювете, и знакомимся с пассажирами. Это пара лет сорока. За рулем жена. Она крупнее своего мужа. Бенж отдыхает в машине, а я болтаю с женщиной – она оказалась на редкость разговорчивой. Она говорит мне, что они возвращаются в Нант, а в Париж заскочили специально на выставку аэронавтики. Мы с ней явно протарабаним всю дорогу, а Бенжамен уже задрых. Поскольку мы подкачанные ребята, она спрашивает, не занимаемся ли мы спортом, я отвечаю, что много занимался спортом в своей жизни, когда был моложе, правда, пришлось прекратить из-за проблем с позвоночником. Она объясняет мне, что содержит хоккейный клуб, и поэтому тема спорта ей очень интересна. Мы в принципе производим друг на друга хорошее впечатление, и поездка благодаря этому становится приятной. Но наступает миг, когда она достает меня своей болтовней, и я умолкаю. Ля-ля-ля-ля-ля-ля… Да замолчишь ты когда-нибудь? Я ненавижу насилие и обожаю детей, особенно замкнутых в собственном мире. Одноруких детей, замкнутых в собственном мире. Девушка, сидящая на корточках, мужик в полосатом, увлеченный типографским делом, годовая подписка на «Теленеделю» плюс кожаная сумка. Я отдыхаю, откинувшись на подголовник, так как тоже измотан. Ночь окутала пространство пастельной пеленой, и только хрупкая луна прорезает густую тень. Я спрашиваю себя, где же та, которую я люблю: где-то по ту сторону молний и катаклизмов. Однажды я отправлюсь за ней в Камерун, даже если мне не суждено вернуться обратно. Ладно, мы уже скоро будем на месте. Не без труда мы выбираемся из этой мерзкой зеленой машины и, к моему большому удивлению, оказываемся перед домиком в пригороде Сент-Эрблен. Женщина приглашает нас провести ночь у них в гостях: типа наберетесь сил и отправитесь в дорогу на рассвете. Мы приятно удивлены и горячо благодарим ее, затем попадаем в дом. Посреди гостиной трое пацанов пьют манговый сок. Они сурово оглядывают нас, и один из этих сморчков громко спрашивает: – Кто это такие, мама? – Это славные мальчики. Они голосовали на дороге. Они останутся у нас на ночь. Сейчас мы покормим их ужином. – Они будут спать здесь? – Да, сынок, они будут спать в комнате Реми – где еще им спать? – Он никогда не согласится! – Его все равно сейчас нет дома и… – Надо хотя бы спросить его. – Слушай, это я беру на себя… Но пока что они мои гости. На сегодняшний вечер. – Папа! (Он поворачивается к отцу.) – Не кипятись, Батист! – Блин, вот грузилово! Если так, мы сваливаем отсюда! – Можно узнать, куда вы идете? – В кино при супермаркете, там идет «Джессика против карликов-мутантов, любителей читать комиксы, потому что комиксы легче, чем книжки без картинок». – И чтоб не пить, эй! Я полагаюсь на тебя, Батист. – Ага, не переживай, папа. Юные сморчки пользуются нашим вторжением, чтобы смыться из дому, – вот засранцы. В любом случае мы очень рады, что мы здесь, и устраиваемся на террасе в ожидании ужина. Мне нравится провинция, деревенщина, запах навоза. Появляется папаша с бутылкой вина, тут же откупоривает ее, наливает себе полный стакан для пробы, затем наполняет наши кружки. Мы охотно чокаемся, и старик заводит беседу о рыбалке. После второго стакана он предлагает пройтись с ним в гараж и посмотреть коллекцию мух, а также собственные творения, и я в конце концов прихожу в восторг. Мы узнаем, что их зовут Эрве и Мариза и что им по сорок три года. Они поженились, когда им было двадцать два года, в Сент-Эрблене. Затем мы едим макароны по-болонски, причем молча. К десерту Эрве совсем разошелся, он предлагает нам выпить водки перед кофе. Мариза приносит коробку печенья к ликеру. Я колеблюсь, прежде чем запустить руку в металлическую коробку, но… ладно, не стоит обижать людей, не тот случай. Я начинаю жевать и понимаю, что печенье не первой свежести. Пытаюсь не держать долго эту смесь во рту и с трудом заглатываю. Бенж бросает на меня взгляд, и я чувствую его внутреннюю сокрушенность. К счастью, черный кофе очищает в конце концов наши ротовые полости. Эрве, судя по всему, обрел уж не знаю какую по счету молодость и горит желанием показать нам свой фотоальбом. Только этого не хватало… Чего доброго, он еще предложит нам групповуху. Эта доброжелательность у меня уже вот где. Перебор с доброжелательностью отпугивает. Они предлагают переночевать у них. Согласен. Но не исключено, что они могут изнасиловать или зарезать нас этой ночью. Может быть, за их добродушной внешностью скрываются два больных рассудка, и я не удивился бы, окажись у них в саду зарытый труп. Я вижу, как они входят с этим приколом в виде фотоальбома, и отклоняю их предложение. Бенж официально заявляет, что очень устал и хотел бы пойти спать. Эрве не возражает и провожает нас наверх, в комнату их сына Реми. Какая красота очутиться в обычном семейном кругу, без лишних приключений, погрузиться на несколько часов в нехитрый быт! Покрашенные деревянные стены увешаны постерами «Нирваны», «Сепултуры» и «Пантеры».[80 - Nirvana, Sepultura, Pantera – рок-группы.] Через Velux[81 - Velux – марка металлопластиковых окон.] виднеется небо, усыпанное звездами. Мне очень хочется почистить зубы, я спрашиваю у Маризы разрешения, и она показывает, где находится ванная, новая щетка и паста. В зеркале меня ожидает непривлекательное зрелище (я бледноват, и щеки совсем впалые), мне не мешало бы побыть немного на солнце, и хорошо, что мы сваливаем. Вкус зубной пасты после еды вселяет надежду. Я опять горю желанием вцепиться в жизнь, я – как малиновка в зените. На умывальнике дезодорант Fabergй, и я не могу не побрызгать им свой торс и под мышками. Войдя в комнату, я застаю Бенжамена в одних трусах, он как раз надевает пижаму. У него очень волосатые щиколотки. Мы ложимся, взгляд прикован к телевизору – показывают Star Academy.[82 - Star Academy – передача на канале TF1 («Академия звезд»).] Затем приходят Мариза и Эрве – пожелать нам спокойной ночи и поцеловать каждого из нас в лоб. Когда дверь за ними закрывается, наше внимание быстро поглощают экран и тревожный рассказ Никоса Грека.[83 - Nikos Aliagas – ведущий «Академии звезд».] Люка отругал препод. Люк ушел с занятия и укрылся в своей комнате. Морган считает, что реакция преподавателя выходит за рамки дозволенного. Паксти же упрекает Люка в том, что он неправильно вел себя с преподом. Люк срывается, он чувствует себя изгоем, как будто все его отвергли. Он плачет на своей кровати, и Морган не выдерживает этого зрелища. Она тоже начинает рыдать. Паксти считает ситуацию смешной. Уж лучше выключить. Но глаза у меня все равно открыты, и в темноте тянутся долгие минуты. Мы отчетливо слышим шум, производимый хозяевами дома. Трудно понять, чем они там занимаются. Звук передвигаемой мебели, скрип, писк, и еще мне кажется, что я слышу приглушенный смех. Сейчас, когда мы привыкли к темноте, я шепчу своему соседу, у которого тоже глаза выпучены и лоб в поту: – Ты умер? – А ты? – Что это за звуки? Мне все это не нравится. Стремные они какие-то. Что скажешь? – Почему? – Не знаю. Чего они там химичат? И почему не ложатся спать? – Может, у них нарушение сна. – Нужно сваливать отсюда, Бенж. – Они сейчас делают уборку, моют посуду. Ну, не знаю. – Они сейчас мутируют. Который час? – Полночь. – Я так и знал. Это вампиры. Бенж, я тебе говорю, мы в гостях у вампиров. – Ты дурак, что ли? – Одеваемся и дергаем отсюда через Velux. Мы на втором этаже – не разобьемся. – Разобьемся. – Нет, не разобьемся. – Разобьемся. – Нет, не разобьемся. – Разобьемся. – Нет, не разобьемся. – Разобьемся. – Нет, не разобьемся. – Это телевизор. Они, наверное, смотрели Star Ас. – Это Грек виноват. Мы в панике одеваемся, а звуки тем временем приближаются к комнате. Высота порядка трех метров, но мы прыгаем без колебаний. Приземление жесткое, и Бенж ушиб бедро. Я помогаю ему подняться, и тут в нашей комнате наверху зажигается свет. Мы бросаемся к улице, идущей вдоль домов, а потом выбегаем на центральное шоссе. На этот раз мы бредем по дороге в ночи, которую время от времени освещают лишь автомобильные фары. Несколько часов мы шагаем молча, потом сворачиваем на проселочную дорогу, ведущую к деревушке: мы уже видим в темноте ее колокольню. Мы решаем сделать здесь привал и с грехом пополам устраиваемся на ночь на газоне церковного сада у подножия цветущего дерева. Из земли торчат крупные корни, которые давят мне на и без того ноющие ребра, однако я не могу долго сопротивляться усталости и погружаюсь в спасительный сон. И все же… ночь рисует странные картины. Вначале город Льеж с его знаменитыми вафлями и котлетами. Никос, Мариза и Эрве играют на улице в испорченный телефон, когда небо вдруг начинает хмуриться. С Ямайки прилетают кенгуру в масках, чтобы завоевать Бельгию, – им у себя скучно. Никос говорит им, что чуть дальше есть зоопарк. А Мариза делится на кучу таких же Мариз и атакует кенгуру. «Будет классно», – замечает Эрве. Никос падает без сознания, когда одна из Мариз срывает с себя футболку, чтобы порадовать мужа (ему так больше нравится), но он понимает, что эта Мариза не настоящая, и начинает подробно описывать дом своей мечты. Например, он уточняет, что в одной из комнат стоит большой стол из белого мрамора и хромированные стулья с сиденьями из черной кожи. Там завтракает ребенок. Можно разглядеть выложенные на тарелку бутерброды из черного поджаренного хлеба, чашку горячего шоколада, две баночки варенья: одно клубничное, другое – абрикосовое. Виден брикет подсоленного масла, большой стакан апельсинового сока. Есть ли там фрукты, непонятно. Ребенок светленький. На нем полосатый свитер в матросском стиле и джинсы. На этом же столе Эрве замечает маленьких пластмассовых солдатиков. Их около сотни, и они разбросаны по всему столу. Они расхаживают по продуктам, обходя друг друга. Ребенок встает и выходит из комнаты. Он выходит из комнаты и заходит в уборную. Войдя в уборную, он видит ванну. В ванной вода. Ребенок залезает в воду и ложится на живот. Голова уходит под воду и остается там, как будто ребенок хочет утопиться. Он, должно быть, задержал дыхание. Неизвестно. Эрве объясняет, что видит женщину. Очень красивую женщину. Эрве описывает нам ее. У нее большие светлые глаза. Глаза потрясающие. Глаза, нагоняющие страх. Эрве в конце концов признается, что речь идет об Изабель Аджани. Глаза Изабель. Глава следующая На рассвете мы решаем идти в Киброн,[84 - Quiberon – курортный город в Бретани.] так как уверены, что встретим там старых знакомых. А еще там полно красивых баб, таких лапочек-горожаночек – не балуйся. В принципе мы не прочь съездить в Лос-Анджелес, но это дороже и дальше, а главное, мы убеждаем себя, что Киброн лучше. И мы правы, он лучше со всех сторон: Лос-Анджелес находится на другом конце земного шара, а Киброн не очень-то и далеко. И в отношении языка там попроще, потому что бретонцы в Киброне говорят по-французски. Некоторые бретонцы говорят на бретонском, но, к счастью, не все. Вы только представьте себе, что бретонцы не говорили бы по-французски, – было бы большое западло. Ты приходишь, хочешь ниниш (леденец на палочке у бретонцев) и говоришь: «Ниниш, пожалуйста», тебе отвечают: «Йер мат» или «Кенаво», а ты не в теме – и выходишь из магазина без конфеты. К счастью для нас, бретонцы изъясняются и по-французски. Они, конечно, смешные, зато говорят по-французски. Добавьте к этому их фольклор, эльфов и прочую нечисть, но главное то, что Бретань – это спокойное место, где нет мух. Там никогда не бывает хорошей погоды, вода порядка 15 °C, но ты можешь почитать книжку в каменном домике, и никто тебя не побеспокоит. Мне хочется, чтобы никто ни с какой стороны не действовал мне на нервы. Там, конечно, не конкурс «Мисс Большая грудь», но нет и косого десятка клоунов, которые трясут своим огурцом вокруг твоей девушки. Ты спокоен, на пляже прекрасные волны, и ты можешь прочувствовать значимость простых вещей. 17:17. Мягкая посадка на бульваре Жан-Жозеф напротив бухты Киброна. 17:18. Я потягиваюсь. 17:19. Небо зеленого цвета. 17:20. Бенжамен предлагает купить по пиву и что-нибудь пожевать, типа набраться сил, учитывая, что мы пока не в курсе, что готовит нам вечер. Мы устраиваемся на песке и, пользуясь моментом, немного дрыхнем. После седьмого бокала пива мне становится лучше, и наконец-то я вижу физиономию, с которой можно поговорить. «Здорово!» Это Владимир! Мы познакомились с ним сто лет назад, когда я приезжал на дикое побережье покататься на серфинге. Он не сечет меня с первого попадания, но как только я рисую перед ним картинку из прошлого, он растекается в смайле, и мы бросаемся в объятия друг друга. Владимир – это такой чувак, которому на сегодняшний день уже полтинник, и каждое лето он приезжает сюда со своей мамашей, чтобы покататься на серфе с местными ребятами. Он классный чувак, и здорово, что мы пересеклись, потому что он сможет снять с нас напряг. Он весь год ходит загорелый: волосы длинные и совсем седые. У Владимира всегда аккуратно уложена челка. Старый разбойник! У него нет подружки – он слишком привязан к своей мамаше. Предел его мечтаний – это выбраться куда-нибудь в компании подружек своих молодых приятелей, но он туп и слишком тратится на их молоденькие розовые сисечки. Должно быть, ночами Владимиру снятся девичьи тела, случайно задетые им на пляже, и он нервно самообслуживается в комнате по соседству с комнатой матери. Я протягиваю ему пиво, а он приглашает нас перекусить в своей любимой кофейне, и мы с готовностью принимаем предложение. Maison Lucas в районе порта, заведение высокого класса, отмечено дипломом Международного клуба Prosper Montagne «Франция-2004» и расположено на набережной океана. Посетители – люди средних лет. Зато меню выглядит соблазнительно. Бенж выбирает фирменный рыбный суп за девять евро, затем омара, жаренного на ореховом масле, с соусом для омаров «Арабика», за тридцать пять евро. Владимир выбирает жареных лангустов со специями «Эспелет» и андалузскую окрошку гаспачо за двадцать евро, потом еще прижаренного окуня, облитого лимонной водкой, с капельками ароматизированной карамели, в соусе из экзотических фруктов, за двадцать пять евро. Я выбираю морского петуха, обжаренного в толченых цукатах, с апельсиновым мармеладом и свежим чабрецом, за девятнадцать евро, затем телячье филе в толченых фисташках с ароматом черных трюфелей, за двадцать три евро. К еде мы заказываем бутылку вина Gamay комнатной температуры. Мы громко разговариваем, как толстые бородатые рыбаки, типа разрабатываем челюсти, заржавевшие за целый год, и спрашиваем у Владимира, что он вообще делает днем. Он отвечает нам, что частенько ходит в казино или в кабак, например, в Suroit, на улице Порт-Мария, 29, что он ни разу не дрочил с начала лета и что даже не осмеливается смотреть на свой пенис. Мы спрашиваем его, по-прежнему ли он занимается серфом, а я тем временем заказываю десерт: банановый тортик с пряными рисовыми зернышками, уложенными на розетку из манго с шафраном, которая украшена сорбетом из экзотических фруктов со свежим чабрецом, за восемь евро, а также один кофе без кофеина. Владимир объясняет нам, что для серфа больше всего подходит пляж в Порт-Бара, на диком побережье, и центральный пляж Киброна, но сейчас там маловато волн и совсем немного туристов, поскольку зима и идет снег, затем он предлагает нам пропустить по стаканчику для пищеварения и пойти поприкалываться в казино. Владимир торопится сам заплатить по счету, а мы при этом делаем вид, что нам страшно неудобно, хотя на самом деле нам по барабану, потому что мы больше никогда его не увидим (он просто клоун). Мы выходим с криками и идем вдоль пляжа до казино, там мы меняем сто евро на жетоны и направляемся к игровым автоматам. Очень быстро три четверти бабла исчезают в пластмассовых кружках, но тут вдруг Владимир начинает выть, как белуга, и прыгать, как антилопа. Он мчится ко мне, его глаза и язык вращаются слева направо – зрелище не для слабонервных. И я говорю ему: – Ты видел Сима в душе? – Я выиграл! – кричит он. Вот западло… Мы сопровождаем его к кассе, чтобы обменять жетоны на купюры. – Я куплю что-нибудь маме, – говорит он. – Она будет так рада, моя мамочка, моя любимая. Я куплю ей пару Scholl.[85 - Scholl – марка обуви.] А моей матери абсолютно наплевать, чем я занимаюсь в данный момент, она сейчас, наверное, курит Vogues с Элвисом в каком-нибудь особняке в Буэнос-Айресе. Выигрыши всегда достаются идиотам. Владимир говорит, мол, вперед, ребята, я вас приглашаю, это дело надо отметить, мы промоем себе мозги. И мы идем в бистро. Вокруг нас ночь. Такая темная, как волоски между ног у красивой брюнетки. В моей голове снуют птички-каратисты, сделанные из безе. Мне хочется твердить: джаз, пиво, джаз, пиво, джаз, пиво. Это здорово. Море пива без пузырьков цвета чистого дерьма. Какой прекрасный вечер! Вот мы богаты, готовы взорваться, как мочевые пузыри толстых немецких девиц. Жизнь – классная штука. Спасибо, Господи. Спасибо, Иисус и все остальные. Спасибо, папа, мама, Феллини… Мне хочется громко крикнуть: «Джаз!» – и раскинуть руки. Нас уже несет: пиво за пивом, и я чувствую, как пена подступает к горлу, а Бенжамен орет: – Никто не хочет пососать мне член?! Он подходит к небольшой компании и спрашивает, не могут ли они оказать ему такую услугу. Мы вытаскиваем из штанов свои достоинства и заводим разговор с девушками, но хозяин любезно просит нас выйти, и мы продолжаем на улице: бежим, болтая членами в воздухе и оскорбляя как можно больше людей по пути. Владимир в итоге разбивает себе физиономию, поскользнувшись на банановой кожуре. Пользуясь случаем, мы устраиваем сражение пенисами, нанося меткие удары, потом он говорит, что завтра придет на пляж серфингистов, а сейчас отправляется домой – спать, тогда мы прощаемся с ним и идем по направлению к пляжу – спать под открытым небом. В темноте нам указывает дорогу шум прибоя. Вот мы приходим, а там вовсю идет тусня у костра. Мы присоединяемся на сосиски и пару гитарных аккордов, прежде чем рухнуть друг возле друга в дюнах, чуть повыше костра. Глава следующая Воскресенье… Солнце офигенное, мы просыпаемся под детские крики и шум бушующих волн. И кого я вижу в волнах? Бриджит! Моего старого друга Бриджит. Я, естественно, отчаянно жестикулирую, чтобы привлечь его внимание, и он меня узнает. Бриджит – мой старый приятель по регби. Помню, он еще играл на арфе и был в оппозиции ко всему миру в девяносто третьем-девяносто четвертом годах, когда мы поддерживали отношения. Он ходил всегда в черном, носил цепи и козлиную мефистофелевскую бородку. В то время он производил на меня крутое впечатление. Потом он переключился на серфинг. Я знакомлю его с Бенжаменом – он отвратителен с утра. Бриджит очень удивлен и не знает, как реагировать. Я думаю, он слегка шокирован нашим видом. Он приехал в отпуск вместе с Йода, с ним я тоже знаком. В свое время этот парень играл на гитаре как бог. Бенж отмечает, что они здесь одни и что ему хотелось бы выбрать денек и потрахаться с какой-нибудь бабенкой. Оба приятеля живут в кемпинге неподалеку и проводят дни на пляже в полном безделье. По вечерам они играют бразильскую музыку в центре города, чтобы срубить немного деньжат. Они довольны. Мы же хотим оторваться. Нам нет понта торчать весь день на этом пляже, подставляя солнцу свои абрикосы, как будто мы мидии, и мы предлагаем им пойти в кемпинг, а там, судя по их словам, есть наркота, и можно будет оттянуться, что является моей единственной целью, ну, кроме того, чтобы стать певцом, как Джастин Тимберлейк.[86 - Justin Timberlake – американский певец.] Я был уверен, что у Бриджит есть полный набор, и не ошибся: целая пластинка Гофмана «День рождения» (препарат назван так, потому что был создан к пятидесятилетию исходной формулы ЛСД – активного природного вещества из ржаной спорыньи, называемого алкалоидом). Бриджит настаивает на том, чтобы мы глотали его в каком-нибудь красивом месте, он думает о дюнах в начале полуострова, по направлению к пляжу Пантьевр, куда мы и направляемся всей компанией. Выбираем укромный уголок, заглатываем порошок с листочка бумаги и ждем посреди своеобразной пустыни типа Сьерра-Леоне, только в бретонском варианте. Картина напоминает итальянский боевик без спагетти, но с морепродуктами. Бриджит первый подает сигнал об изменении реальности, заявляя во всеуслышанье: – Вы видели? Женщина в белом, похоже на шелк. Она идет по песку, как будто парит в воздухе. Мы все согласны, потому что и в самом деле перед нашими глазами появляется девчонка, она прохаживается спиной к нам, виляя бедрами. Я в восторге и хочу улыбнуться. Смотрю на Бенжмена, а он заливается горючими слезами. Он говорит, что потерял красный мяч, а мы объясняем ему, что мяч рядом, он просто улетел на дерево, но мы его достанем. Я обнимаю и утешаю Бенжа, понемногу он успокаивается, и мы поднимаемся, чтобы вернуться на пляж. Мы прихватили с собой CD-плеер, и Бриджит выбрал для нас Gymnopedies Эрика Сати.[87 - Eric Satie – французский композитор-импрессионист.] Мне больше нравится Sonic Youth. Сейчас, должно быть, восемь вечера, но я без колебаний раздеваюсь и стою голый, хотя по пляжу прогуливаются влюбленные парочки. Бриджит тоже раздевается, я делаю вид, что занимаюсь любовью с песком, а Йода, который обычно не встревает в разговор, просит меня перестать все время улыбаться, потому что это очень уж гадко. Потом мы с Бриджит убегаем: мы как бы борзые. Мы очень быстро бежим и почти сталкиваемся, затем останавливаемся и смотрим друг на друга, словно на дуэли. Мы бросаемся друг на друга и в последний момент избегаем столкновения. Я бегу в сторону дюн в поисках шляпы-котелка и натыкаюсь на людей, которые катаются на лошадях. Внимание! Сообщение от лошади! Лошадь передала тебе пару лошадиных мыслей, причем очень глубоких, ведь это же лошадь. Лошадиный ум! Я успокаиваюсь и даже не обращаю внимания на всадников, настолько я сам теперь лошадь. Люди – чужаки. Эти бедные люди, считающие себя высшими существами. Я как будто лошадь. Как будто собака. Я голый, но говорить об этом не стоит. Я голый, и я друг лошади. Я – гололошадь. Мы одеваемся и решаем вернуться в кемпинг, потому что мы – индейцы. У костра витает фимиам, он позволяет нам рисовать знаки, а знаки позволяют общаться с духами Йул Бруннер. Мы обкуриваемся гашишем, а тем временем наступает утро. Ночь пролетела за считанные минуты. Бенж объясняет мне, что ему не нравятся индейские глюки, и он сходил бы в Кибронскую церковь. Помолиться. Я отвечаю ему, что идея в принципе неплохая, Йода и Бриджит к ней равнодушны. Мы без обид выходим на дорогу и поднимаемся по побережью. Когда мы проходим через Сент-Пьер, нам попадается интересный домик. Бенжамен отмечает, что ворота напоминают собой самурая, и я вынужден признать, что и вправду здесь просматривается самурай в блестящих доспехах и с большим боевым мечом. Когда мы подходим поближе, мое внимание привлекает розарий, меня так и тянет к нему. Бенж идет за мной, и мы несколько часов выписываем зигзаги между стеблями, напоминающими лес из роз в стиле funky.[88 - Стиль funky (от амер. сленг, funck) – очень ритмизованный, чувственный музыкальный стиль, происходящий от блюза. Первоначально использовался в джазе, а затем в поп-музыке. В 70-х годах из него возник танцевальный диско.] Потом Бенж меняет направление мысли и предлагает попить горячего шоколада в баре «Парусник», в центре города. Мы выбираем столик на террасе и заказываем два горячих шоколада. Он такой вкусный, что мы начинаем плакать, даже рыдать. Вернувшись в кемпинг, чтобы рассказать о своих приключениях, мы застаем Бриджит и Йоду по-прежнему сидящими у костра, теперь уже потухшего. Они похожи на два пестрых гриба. Мы притащили с собой жареную картошку и шушенн,[89 - Бретонский национальный спиртной напиток.] чтобы продолжить тусовку, но прием с их стороны холодноватый. Тогда мы решаем присоединиться к фестивалю кельтских народов в Лорьене, так как отныне мы породнились с землей кельтов и испытали всю ее магическую силу. В тот же вечер мы, с ног до головы покрытые грязью, оказываемся в центре этого раздражительного и вонючего ликования. Бриджит провожает нас в концертный зал, мы делаем вид, что нам весело, а затем оправляемся в деревню Штрумфс, где накрыты здоровенные столы с теплым пивом. Голова моя падает на землю, я бью и забиваю пару голов. Кто-то блюет прямо на меня, и в это время Бриджит встречает хорошенькую блондинку. Девчонка просто прелесть и ладит со всей толпой. Она спрашивает у нас, где мы остановились, мы говорим ей: в кемпинге Киброна, и она тут же заявляет, что идет с нами, так как в жизни не видела настоящего кемпинга. В палатке мы решаем забить косячки, и незнакомка принимается целовать Бенжамена. Все остальные выходят, а я засыпаю рядом. В какой-то момент я чувствую, как рука девушки залезает ко мне в штаны и уже начинает меня лапать, а сама девушка продолжает зажигать с Бенжаменом. Когда все это доходит до Бенжа, он отталкивает барышню и, грязно ругаясь, выходит из палатки. Я решаю трахнуть девчонку, но без особого шума. Все это время Бенжамен лепит скульптуру из паэллы.[90 - Паэлла – испанское блюдо из риса, овощей, мяса, рыбы и морепродуктов.] На следующее утро я застаю его за хлопьями Fruits and Fibres, которые он ест прямо из коробки и без молока. Пытаюсь урезонить его, но он отказывается со мной говорить. Из палатки выходит девушка и объявляет, что идет за устрицами. Она исчезает на целый день. Позже, когда мы хлебаем супчик у костра, она возвращается на мотоцикле за спиной у здоровенного рыжего парня. Тот высаживает ее и уезжает, не говоря ни слова. Она направляется к нам, как ни в чем не бывало. – Привет, яйца! – Привет, влагалище! Она садится возле меня и нежно меня обвивает руками. – Жанн, мне вчера было очень хорошо с тобой. – Спасибо. – Не хочешь пойти в палатку? – Ну ты же видишь, я сижу с друзьями, мы разговариваем. Предлагаю немного подождать, ладно? – Жанн! – Что? – Я хочу! – Я тоже, но сейчас не время. – Жанн, я тебя люблю. – Не надо так громко, на нас смотрят. – Жанн, я хочу твоего мальчика. Я хочу, чтобы ты меня трахал. Жанн… Я хочу, чтобы ты трахал меня, как шлюху. – Ладно. Я увожу ее в палатку, она бросается на меня и начинает страстно сосать. Потом она разворачивается, и я засаживаю ей свой напряженный член. Отверстие у нее горячее и влажное… Какое наслаждение! Если бы не неожиданный сбой. Я постепенно теряю свою силу. – Что происходит? – Не знаю. – Я тебе больше не нравлюсь? – Странная штука… – Трахай меня еще, Жанн. – Ванесса… – Ребекка! – Ребекка, мне кажется, что у меня помутнение. – Именно так. А я – Патрик Жюве, родом из Англии, но мои родители переехали в Марбеллу, Испания, когда мне было одиннадцать лет. Она в ярости, поднимается и выходит из палатки, напевая J'ai du bon tabac.[91 - Французская народная песня.] Больше я ее никогда не увижу. Теперь Бенж пытается пообщаться со мной. – Все в порядке, Жанн? – Она меня достала. – Что она тебе сделала? – Ничего, но… – Скажи, не дрейфь. – Много волос… Я… – Что ты имеешь в виду? – У нее много волос в промежности. Отступление Не торопитесь принимать важные решения, хорошенько подумайте. Вы можете также пообщаться с доверенными лицами и прислушаться к их советам. Попробуйте сохранить золотую середину между вашей личной жизнью, вашими развлечениями и вашей профессиональной деятельностью. Благоприятное стечение обстоятельств планетарного масштаба может принести вам удачу во всем, что касается финансов. Не исключено, что вы поправите свое материальное положение и даже сможете взять на себя небольшие финансовые риски. Сегодняшние инвестиции могут оказаться очень прибыльными в будущем. Глава следующая Хочу пить. Как же я хочу пить! Я бросаюсь к бару, открываю охлажденное пиво и тут же выпиваю его до дна. Рассовываю по карманам восемь банок и возвращаюсь к Сабрине. – Что мы теперь будем делать? – Играть в белот.[92 - Карточная игра.] – А ты не хочешь пойти в комнату? Я натырил пива, и еще где-то там завалялась котлета. – А ты не хочешь дать мне попить, а уже потом воспользоваться моим телом? – Так не годится! – Негодяй! – Бесстыжая! – Маньяк! – Развратница! – Скотина! – Грязная шлюха! – Засранец! – Потаскуха! – Недомерок! – Охотница за яйцами! Я протягиваю ей пиво, и мы быстро поднимаемся в комнату. Она бросается на кровать, потом потягивается. Я несколько мгновений рассматриваю ее живот. Света мало, но мне кажется, что видны волоски на ее лобке. Мне жарко. Я снимаю тенниску. Она торопливо снимает блузку. Тогда я стаскиваю обувь, потом джинсы и остаюсь в трусах и носках. Сабрина перекатывается на бок и выставляет мне свои ягодицы: они напряжены, потому что она пытается снять юбку; потом она приподнимает задницу повыше, чтобы подразнить меня. Мой член задыхается в трусах, и я их стаскиваю. Сабрина медленно сосет мне. Это восхитительно. У меня сильно встает. Сегодня вечером мне хочется сделать ей ребенка. Девочку. Мне не нравятся мальчики. Они доставучие. Они ревут, они воняют и они пукают. А девочки никогда не пукают. Сабрина, например, никогда не пукает. Я спрашиваю, хорошо ли ей, и она отвечает: «Да», потом добавляет: «Очень». Я спрашиваю, возбуждена ли она. Она говорит, что очень возбуждена, и я хочу полизать ей. Я начинаю ласкать клитор через трусики, а потом просовываю язык под ткань и вижу, что Сабрина уже мокрая. Я вставляю один, затем два пальца во влагалище, продолжая ласкать ее клитор языком. Ей нравится. Она ищет рукой мой член и находит его. Гладит кончик и несколько раз проходится вверх-вниз, затем подтягивает его к своим пылающим губам. Первое введение очень приятно. Мне кажется, что я долго не выдержу, но потом я привыкаю. Я уже ни о чем не думаю. Только вижу в темноте ее почти прозрачное тело, которое движется в такт с моими бедрами. Красиво. Она толкает меня на спину и устраивается сверху. Потом насаживается на мой член, как будто заглатывает его, хватается за меня, чтобы впустить его поглубже, и трется клитором о мой живот. Она кончает первый раз. Мы продолжаем. Она кончает еще раз. Она просит, чтобы и я кончил. Я говорю, что хочу еще раз довести ее до оргазма. Это ее возбуждает. Она опять кончает и хрипит. Тогда я беру ее обеими руками за ягодицы и несколько раз с силой вставляю ей, приподнимая и страстно насаживая ее на свой член. Очень быстро подходит оргазм, он вытягивает в сладостной судороге мои ноги, и я весь становлюсь большим негнущимся стержнем, который вот-вот сломается, и кончаю несколько долгих секунд. Мы оба тяжело дышим. Она целует меня. Я спрашиваю, любит ли она меня, и она говорит «да». Она спрашивает меня, люблю ли я ее, и я говорю ей «да». Я перевожу дыхание, повторяя, что это слишком хорошо. Она смеется. Она говорит, что счастлива. Мы закрываем глаза. Мы почти уже спим, когда с нижнего этажа до нас доходит глухой шум праздника, который в самом разгаре. Я не думал, что будет столько народу. Сабрина приподнимается, ссылаясь на жажду, и у подножия кровати обнаруживает бутылку Evian.[93 - Минеральная вода.] Она пьет большими глотками, как ребенок, потом протягивает бутылку мне. Наши жесты преисполнены нежности. Мне хочется опять потрогать ее, даже если у меня и не сразу встанет. Она еще влажная, и прикосновение пальцев к ее половым губкам тут же возбуждает меня. Вначале эрекция почти что болезненная. Мне хочется развернуть ее, хочется видеть, как мой член будет входить и выходить из нее. Хочется видеть ее задницу. Я обожаю ее задницу. Я беру свой член и вожу им вдоль ее губ. Она говорит «да». Тебе нравится? Она говорит «да». Еще раз «да». Я чувствую, что ей нравится. Она вся мокрая. Я вхожу в нее так глубоко, что мой член начинает терять упругость. Выхожу, и Сабрина берет его в рот. У нее во рту я восстанавливаю свою силу. Затем она садится на меня, но голова повернута к моим ногам так, что я могу видеть ее губы, наблюдать, как они скользят вдоль члена. Она стонет, я тоже. Она приходит первая, а я не уверен, получится ли у меня в этот раз, но концентрируюсь на получаемом удовольствии и чувствую, что голова сейчас просто взорвется, а яйца поднимутся в живот; потом я представляю свою голову в этот момент – этакий герой Вьетнама или черт его знает чего; мои глаза вылезают из орбит, я впадаю в забытье, яйца не выдерживают, и я чувствую, как сперма вырывается, будто гейзер. Ощущение такое, словно я кончаю последний раз в жизни: член сейчас разорвется, а яйца полностью опустошатся, и я уже буду не мужчина, а овощ. Тыква. Я – тыква. Она – моя принцесса, моя и только моя принцесса Монако. Мы хохочем, потому что нам хорошо. Я неожиданно чувствую себя непобедимым, и появляется сильное желание подраться. Я отпиваю немного Evian, а затем обращаюсь к Сабрине: – Мне хочется уехать вдвоем с тобой. – Куда? – Не знаю. Далеко… – А твоя работа? Ты же не хочешь бросить работу? – Я не знаю. Мне кажется, это не мое. Столько насилия. Столько лицемерия. Ты ведь знаешь, я романтик. – Ты хочешь, чтобы мы стояли с протянутой рукой? А кто будет покупать мне Gucci? Кто будет водить меня в ресторан пить густое вино? – Здесь я никогда не буду счастлив. – Что ты предлагаешь? – Я думал отправиться в Гваделупу, открыть там блинную. – Ну да… – Вечером будем организовывать посиделки и слушать диски с антильским зуком,[94 - Стиль национальной музыки на Антильских островах.] а днем – купаться голышом среди рыб-попугаев. Я заключаю ее в объятия. Она приятно пахнет. Я ласкаю ей волосы, затем затылок. Мне еще хочется заниматься с ней любовью. Мы улыбаемся друг другу. Она говорит, что надо идти к остальным, у них там праздник. Мы принимаем душ и одеваемся. Открыв дверь, мы видим в коридоре людей. Какой-то тип в берете делает насмешливый жест в наш адрес. Глава следующая Толпа собралась невероятная, очень пестрая, прямо как на дне газеты «Юманите»[95 - Речь идет о ежегодном народном гулянье, которое устраивает газета L'Humanité.] или в приключенческом фильме с плащами и резиновыми шпагами. Мы с трудом протискиваемся вперед, по пути я жму две-три руки и закуриваю сигару. Нам удается пробраться на кухню, где мы надеемся найти бодрящие напитки. Я откапываю бутылку рома, лимоны и готовлю ти-пунш. Мы чокаемся и глотаем получившуюся смесь. Она значительно улучшает действительность. Кухня – исключительно приятное место, даже если липнет пол. Мне хочется в туалет, куда я и направляюсь. По счастью, там не занято, и я сразу же вхожу. В спешке забываю закрыть дверь на щеколду, и как только я собираюсь отлить, ко мне врывается какая-то абсолютно пьяная девушка. Она жалуется на тошноту. Я предлагаю ей подождать, но она отвечает, что ждать не может, тогда я начинаю писать, а она наклоняет голову и начинает блевать. Ситуация длится довольно долго, пока я не опустошаю свой мочевой пузырь в непосредственной близости от ее лица и волос. Это зрелище спустя несколько минут после наших упражнений с Сабриной, кажется, разбудило мой орган, и у меня на какое-то время появляется желание мастурбировать прямо у нее на глазах, но в силу ряда причин я отказываюсь от этой мысли. По телу пробегает дрожь, когда я вижу Сабрину, болтающую с высоким усатым блондином, и я бегу к ним. Сабрина знакомит меня с ним. Он широко улыбается. Он работает на телевидении. Я не слушаю их разговор, потому что мне не нравится общаться с усатыми людьми, более того, мне совсем не нравится, как он смотрит на Сабрину. Она обнимает меня и говорит мне: «Прекрати», но я киплю. Ненавижу таких типов, которые считают себя неизвестно кем, и все потому, что у них под носом усы. Тут я наливаю себе еще пунша и увожу Сабрину на танцевальную площадку, где вся толпа суперhappy. Музыка – высший класс, и алкоголя в изобилии. Мне очень хочется танцевать, и, так как Сабрина немного скованна, я показываю ей, как двигать корпусом. Я говорю себе, что меня все любят… Мужчины, женщины, животные, предметы. Я говорю себе, что все они хотят спать со мной. Я боюсь, и я счастлив. В заднице я видал Стивена Сигала! Я Спектромен, я Жан-Жак Гольдман, я – Человек-слон! Я весь в музыке, из музыки, я сам – музыка, я реклама Wanadoo, и я вспотел под мышками. Бенж вытащил Leica, подаренный как-то Казимиром. Он фотографирует всех подряд, особенно Клода Берри,[96 - Claude Berri – режиссер и сценарист.] исподтишка. К Клоду подходит с приветствием Виктор Харрис,[97 - Victor Harris – английский писатель, специалист по Японии.] который дарит ему бутылку Chateau Margot`98, поздравляя с днем рождения; Виктор объясняет, что они были в кафе Rue и накатили перед тем как прийти сюда, и именно поэтому у них отсутствующий вид. Я спрашиваю у Бенжа, нельзя ли раздобыть коки: экстра или чего-нибудь еще. Бенж протягивает мне бокал с MDMA,[98 - Метиленодиоксиметамфетамин.] и я делю его с Сабриной, потом мы уходим с танцевальной площадки, потому что там рекламисты импровизируют на тему пого.[99 - Игра.] В углу развлекает публику Арно, и мы подходим к нему. Я щипаю его за ухо в знак приветствия. Арно тоже здоровается с нами и продолжает дискуссию с двумя рыжими девушками: – Кто лучший в спорте? Кто лучший в музыке? Кто приносит больше всего бабок? Blacks! К тому же они самые высокие и веселые. – Что за пургу ты несешь, – замечает одна из девчонок. – Ты так говоришь, потому что сама не негритянка, но подожди несколько лет и увидишь. Как только появляется сила, в чем-то нас превосходящая, мы сразу боимся. Сила черных намного превосходит белую культуру, которая зиждется на школе, морали, на принципах и, безусловно, заслуживает внимания, тогда как blacks растут в условиях более богатых и сложных традиций, чем наши. Культура тела, магия и искусство – все это получило у них большее развитие. Отсюда и большая способность к преодолению собственного «я», повышенная чувствительность и мечтательность. Блин, да почитайте Клода Леви-Стросса![100 - Claude Lévi-Strauss – французский ученый-этнограф, член Парижской академии наук.] Девушки уходят, а я обращаюсь к Арно: – С какой из них ты хотел уйти? – Я не клею их, я обмениваюсь мыслями. – А, так значит, теперь тебе нравятся черные? – Мне надоело быть белым. – Не, у меня… Черные не моя фишка. У меня скорее теннис. – Ты расист, что ли? – Да, но в хорошем смысле этого слова. – Мне рассказывали, что в Литве есть один бельгиец-мусульманин. – Не понимаю. – С сегодняшнего вечера я решил изменить цвет. – Так ты типа Мишель Либ[101 - Michel Lib – французский юморист.] для публики попроще? – Именно… А ты вроде Пьера Башле[102 - Pierre Bachelais – французский музыкант и композитор.] -девственника. – У тебя не найдется К? Мы ищем Джозефа, а он «пудрит себе нос» на углу стеклянного столика. Он предлагает нам полоску коки, и, поскольку кока отменная, мы затягиваем ее в наши носовые пазухи и чувствуем, что вставляет по полной программе. Джозеф – административный директор в журнале мод, он super clever.[103 - Очень умный (англ.).] У Джозефа красивейшие глаза. Я чувствую чью-то руку на своем плече и оборачиваюсь. Мне что-то пытается сказать Бенжамен, но я ничего не слышу. Он орет мне прямо в уши, что только что приехал Человек-невидимка. Я говорю ему, что чувствую себя паршиво. Он улыбается. Я хочу съесть пирожное-мадленку от Commercy, но у меня не получается. Мадленка выскальзывает благодаря пластиковой упаковке. Сабрина танцует в одиночестве, далекая и красивая. Слишком красивая. По моим вискам стекает пот, похожий на желе. Мне кажется, что я пустая баночка из-под «Нутеллы». Отступление «По департаменту наши показатели составили более 50,6 %. Это значит, что проголосовали 35 315 из 70 000 зарегистрированных граждан. Если рассмотреть данные по каждому округу, то можно отметить следующее: в первом округе 56 % приняли участие в выборах, во втором – 39,17 %, в третьем – 49 %. В прошлом году общий показатель по департаменту был менее 36 %». Глава следующая Я бегу к выходу, размахивая пилочкой для ногтей, и понимаю, что блондин по имени Майкл Двин Фаер Страйкер пытается от меня сбежать. Коридор ведет прямо на кухню, а кухня выходит в парк. Я не позволю ему вот так взять и смыться! Он бежит передо мной на расстоянии десяти метров и благодаря своим кроссовкам Nike легко преодолевает стену. Я следую за ним и падаю в яму. Моя щиколотка производит странный звук. Я издаю крик, но потом поднимаюсь, несмотря на боль. В тот момент, когда я поднимаю голову, на полной скорости подъезжает автомобиль и со всего размаху наезжает на беднягу Майкла. Его отбрасывает метров на пятнадцать. Машина останавливается. Слышно, что в ней слушают Херби Хэнкока[104 - Herbie Hankok – джазовый музыкант.] по МРЗ-плееру. Водитель снова отправляется в дорогу и исчезает в ночи, как Зорро, показывая палец в окно. Небо разряжается крупными холодными каплями дождя, а я ковыляю к телу, лежащему на шоссе в странной позе. От удара, должно быть, сломался позвоночник. Дождь и кровь стекают в яму, образуя небольшую канаву. У человека открыты глаза, он вроде бы дышит. Я пытаюсь поговорить с ним: – С рыбалки? – Мне больно. – Что ты несешь? – Я умираю! – Нет… – Я подыхаю, помогите мне, вызовите скорую! – Вызовите что? – Скорую! – Зачем? – Чтобы отвезти меня в травмпункт, идиот! Куда еще можно меня везти? – Слушай, думаю, нам лучше остаться здесь, а? Вдвоем, как влюбленная парочка. Думаю, ты уже натворил достаточно глупостей. – Я ничего не сделал! – Хочешь жвачку? – Да… Неплохо бы. – Открой рот. – Спасибо. – Жуй хорошо… Почему ты так на меня смотришь? – Мне больно. – Мне тоже больно, я свернул лодыжку. – Я не хочу умирать. – Как так? – Ну не хочу умирать, и все! – Никто не хочет умирать. – Почему? Я знаю таких людей. – Да, а кто? Перечисли имена, посмотрим. (Он думает.) – Фабрис. – Кто это такой? – Не знаю. Честно говоря, я просто так сказал: «Фабрис», но на самом деле не знаю его. Проходит автор, который совершает ежедневный footing.[105 - Пешая прогулка (англ.).] Он здоровается по-шведски с двумя штрихами, которые ведут себя, словно играют в игру «Я держу тебя за бородку»;[106 - Детская песенка и игра.] когда автор минует их, они возвращаются к прерванному разговору. – Знаешь, когда я был маленький, я раскрашивал комиксы Манары.[107 - Manara – автор комиксов.] А еще «Ротрингом»[108 - Rotring – торговая марка канцелярских принадлежностей, в частности, ручек.] рисовал девочкам волосы на пипке. Надо сказать, меня от этого здорово перло. Правда, я рисовал их столько, что в конце концов у девочек появлялись там целые заросли, и мне уже было никак. – Жанн! – Что? – Мне кажется, что ты просто клоун. Тут я залепляю ему по морде, потом еще раз и еще – раз двадцать, он при этом выглядит смешно, и вдруг я слышу, как что-то затрещало, мои подошвы начинают в чем-то вязнуть, я наношу ему последний удар – так, в шутку, – и тут… Бац! Его голова взрывается, как пакет с молоком. Так хочется погрузить палец в череп и попробовать на вкус его содержимое. Я достаю немного вязкой жидкости и подношу к губам. Вкусно. Немного похоже на белое игристое. После этого я предлагаю Майклу сходить на пип-шоу, чтобы поразмять ноги и член. Мы уходим, держась за руки: мы влюблены, ведь мы вместе испытали сильнейшее ощущение. Эпилог В вафельном баре Йода со своими друзьями из африканской народности пель ест большое блюдо сангри и курит сигареты под паштет. Большой остекленный проем пропускает мягкий свет, который шарит по лицам сидящих едва уловимыми бледно-голубыми и оранжеваты-ми отблесками. Жан-Пьер ест сардельку, он старше всех. Сегодня ему исполняется 125 лет, и он хотел бы собрать экспериментальный джаз-банд. Поскольку у него вьющиеся волосы, он все время крутит головой во время разговора, это так эффектно, что даже Фредерик, у которой груди затвердели от кондишена, хлопает в ладоши, хотя и сидит на данный момент в чате с Люком Бессоном – по Инету. Люк проходит кинопробы на свое «Такси-4», снимая себя собственной веб-камерой и объясняя на креольском языке, что его родители расстались, когда ему было четыре года. Тогда тетя научила его заниматься проституцией, и ему понравилось. Его дом выглядит, как школа боевых искусств для глухих и немых. Через SMS чувствуется вибрация басов. Брат Йоды – Луиджи – с головы до пят одет в вылинявшую джинсу и носит кепку Lakers. Все офигенно счастливы, потому что книжка подходит к концу, и в принципе все хорошо заканчивается. Жан-Пьер подмигивает из-под очков от Ray Ban своей бабенке, у которой размер груди не меньше 95С, и весит она килограмм сто. Лоране, подружка Йоды, говорит ему: – Давай, Йода, скажи уже что-нибудь своим друзьям! – Ну, вот… (Он сдержан.) – Йода! Йода! Йода! – кричат все хором. – Ну, я хотел вам сказать, что… Я хотел вам сказать, что Я ЛЮБЛЮ ВАС, вот. ВЫ – МОИ ДРУЗЬЯ, и Я ВАС ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ. Вот все, что я хотел сказать. Спасибо, все было очень мило. notes Примечания 1 Gilles Deleuze – французский философ. 2 Bernard-Pierre Donnadieu – французский актер. 3 Julien Lepers – телеведующий на канале France 3, обладающий голубыми глазами и претендующий на эталон французской мужской красоты. 4 Маркус, Стиви – имена телеведущих. 5 Клоун Бозо – персонаж детских сказок. 6 Claudine Longet – французская певица. 7 Georges Brassens – французский певец. 8 Robert Michem – актер, легенда американского кинематографа. 9 Mick Jagger, Elton John, David Bowie – исполнители, ставшие классиками рок-музыки. 10 Mojitos – коктейль на основе белого кубинского рома. 11 Флик (фр. flic) – полицейский. 12 La Laitiere, Fleury Michon – французские торговые марки, популярные в среде снобов. Явная ирония автора. 13 Pierre Huyghe – модный французский дизайнер-оформитель. 14 Elie Chouraqui – французский режиссер, прославившийся сюжетами на тему антисемитских настроений в обществе. 15 Э, – ё! – междометие, выкрикиваемое рэпером с одновременным тыканием указательным пальцем в зрителя. 16 Big smile – широкая улыбка (англ.). 17 My friend – мой друг (англ.). 18 La Dolce Vita – фильм Федерико Феллини. 19 Strange (англ.) – странно. 20 Смерф – неритмичный акробатический танец, напоминающий движения робота. 21 Djembe – ударный инструмент народов Западной Африки. 22 Matisse – парижский ночной клуб. 23 Claude Brasseur – французский актер. 24 Wu-Tang Clan – американская рэп-группа. 25 Rémy Julien – известный французский каскадер. 26 Mansour Barami – иранский теннисист. 27 Жак Прада – предположительно дизайнер. Интернет не дает четкой информации. Возможно, он основатель торговой марки Prada, которая создает стильные коллекции, а может, это просто созвучное имя. 28 С. Jérôme – французский певец, символ полнейшего отстоя. 29 L'Ultime Razzia – фильм Стэнли Кубрика «Последний набег» (1956 г.). Любопытна фантазия героя, который представляет себя во влагалище мужчины. 30 «Биафин» – крем для лечения ожогов. 31 Vincent Gallo – американский актер и режиссер итальянского происхождения. Известен по фильмам «Аризонская мечта» и «Буффало 66» 32 Jean Gabin – французский актер. 33 Daniel Autueil – французский актер. 34 Shooting – съемка (англ.). 35 Speed – быстро (англ.). 36 Диалог на английском языке – обмен ругательствами. 37 Steeve Mac Queen – американский актер. 38 Vigipirate – правительственный план во Франции, предусматривающий четыре уровня бдительности: желтый, оранжевый, красный, алый – по степени нарастания опасности, – но черного уровня среди них нет. 39 От англ. reception – приемная. 40 Jean-Luc Godar – французский режиссер-сюрреалист. 41 Jeanne Caiman – французская долгожительница. 42 Лицензия № 4 – лицензия на продажу спиртного, т. е. речь идет о том, что можно будет выпить. 43 Dr Dre – американский рэп-музыкант и актер. 44 Cypress Hill – американская рэп-группа. 45 Имитация звуков ударной установки 46 Cathy Guetta – владелец нескольких ночных клубов в Париже 47 Pascal Olmetta – французский футболист, защитник, участник популярной передачи «Хутор знаменитостей», по концепции похожей на «Последнего героя». 48 Jean Rochefort – французский актер. 49 Пастис – разновидность ликера. 50 Кислота – одно из названий ЛСД. 51 Mike Brandt – французский певец 70-х годов. 52 La Ferme des Célébrités – популярная телепередача, в которой известные люди ведут деревенский образ жизни. 53 Gare du Nord – Северный вокзал. 54 TGV – скоростной поезд. 55 Albert Simon – известный ведущий рубрики «Погода» на радио. 56 David Douillet – французский дзюдоист, рост 1,96 м. 57 Maria Callas – оперная певица греческого происхождения. 58 Marcel Aymé – французский писатель и сценарист. 59 «Пшит» – торговая марка 60-80-х годов. 60 Baron – парижское кафе. 61 Blaise Pascal – французский математик, физик и теолог, живший в XVII веке. 62 Fight (англ.) – драка. 63 Mac Giver – герой серии боевиков. 64 Moonwalk (англ.) – прогулка по Луне. 65 Flip-flap (англ.) – прыжки. 66 Намек на фильм «Такси-3». 67 Демис Руссос – греческий певец. 68 Resto U – университетская столовая. 69 Jean Ferrat – французский певец, член Компартии Франции в 60-х годах. 70 – Вы еврей? – Нет, спасибо (англ.). 71 Busy (англ.) – занят. 72 J. Lo – Jennifer Lopez, американская певица и актриса. 73 Ливанское блюдо из зерен злаков и овощей. 74 Эта старая модель мопеда олицетворяет безмятежное состояние свободы и легкости молодежи 70-х. 75 Польский режиссер, снявший «Шаманку», «Верность» и др. фильмы. 76 Baubourg – квартал в Париже. 77 John Baldessari – американский художник и фотограф, теоретик современного искусства. 78 Йогурт. 79 Минеральная вода. 80 Nirvana, Sepultura, Pantera – рок-группы. 81 Velux – марка металлопластиковых окон. 82 Star Academy – передача на канале TF1 («Академия звезд»). 83 Nikos Aliagas – ведущий «Академии звезд». 84 Quiberon – курортный город в Бретани. 85 Scholl – марка обуви. 86 Justin Timberlake – американский певец. 87 Eric Satie – французский композитор-импрессионист. 88 Стиль funky (от амер. сленг, funck) – очень ритмизованный, чувственный музыкальный стиль, происходящий от блюза. Первоначально использовался в джазе, а затем в поп-музыке. В 70-х годах из него возник танцевальный диско. 89 Бретонский национальный спиртной напиток. 90 Паэлла – испанское блюдо из риса, овощей, мяса, рыбы и морепродуктов. 91 Французская народная песня. 92 Карточная игра. 93 Минеральная вода. 94 Стиль национальной музыки на Антильских островах. 95 Речь идет о ежегодном народном гулянье, которое устраивает газета L'Humanité. 96 Claude Berri – режиссер и сценарист. 97 Victor Harris – английский писатель, специалист по Японии. 98 Метиленодиоксиметамфетамин. 99 Игра. 100 Claude Lévi-Strauss – французский ученый-этнограф, член Парижской академии наук. 101 Michel Lib – французский юморист. 102 Pierre Bachelais – французский музыкант и композитор. 103 Очень умный (англ.). 104 Herbie Hankok – джазовый музыкант. 105 Пешая прогулка (англ.). 106 Детская песенка и игра. 107 Manara – автор комиксов. 108 Rotring – торговая марка канцелярских принадлежностей, в частности, ручек.