Поднять Атлантиду
Томас Гриниас


Атлантида #1


Почему американцы нарушили международный договор и проводят на своей базе «Орион» в Антарктике секретную операцию?

Чтобы узнать это, во льды отправляется посланница Ватикана — эколог Серена Сергетти и известный археолог Конрад Йитс.

Истина ошеломляет их.

Военные обнаружили в Антарктиде загадочную гигантскую пирамиду — артефакт неизвестной высокоразвитой цивилизации.

Но что находится внутри этой пирамиды?

И возможно ли, что она тысячелетиями хранила тайну гибели легендарной Атлантиды?


Томас Гриниас

Поднять Атлантиду


Посвящается Лауре


Ничто не существует подолгу в одной и той же форме. Мне доводилось видеть море там, где когда-то была земля, и сушу на месте океана. Порой древние якоря находят на горных вершинах.

    
Пифагор Самосский,


древнегреческий математик (ок. 582–507 до н. э.)


В полярной области наблюдается постоянное присутствие льда, неравномерно распределенного относительно полюса. Вращение Земли действует на такие асимметричные массы, и возникающий при этом центробежный момент передается жесткой земной коре. Непрерывно возрастая, этот центробежный момент в конечном итоге достигнет определенного порога, при котором произойдет сдвиг планетарной коры относительно остальной части земного шара, вследствие чего полярные области переместятся ближе к экватору.

    
Альберт Эйнштейн,


американский физик (1879–1955)


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОТКРЫТИЕ


1

За шесть минут до открытия

Восточная Антарктика


Капитан-лейтенант Терранс Дрейк приплясывал в лощинке между снежными дюнами, пережидая порыв ледяного ветра. Ему срочно требовалось отлить. Увы, ответ на зов природы означал бы нарушение международной конвенции.

Он поежился, глядя на снежные вихри, заметающие окоченевшую, Богом забытую пустыню, простиравшуюся в бесконечность. Фантасмагорические ледовые гряды, которые с подачи русских принято называть словом «заструги», шеренгами уходили в полумрак, оставляя за собой тени, напоминающие лунные кратеры. «Последняя дикая местность планеты Земля, — пришло ему в голову. — Мир, в котором не должен жить человек».

Чтобы не замерзнуть, Дрейк старался побольше двигаться, хотя низ живота уже начинало сводить болью. С другой стороны, антарктическая конвенция предусматривает крайне строгий экологический протокол, который — применительно к данной ситуации — можно передать одной фразой: «Все свое носи с собой». Ничто не должно попадать в окружающую среду. Включая отходы жизнедеятельности.

Очкарики из Национального научно-исследовательского фонда не раз предупреждали Дрейка, что последствия азотного загрязнения в условиях Антарктики могут длиться тысячелетиями. А посему Дрейку предписывалось вскрыть пищпакет и использовать его в качестве импровизированного писсуара. К сожалению, на патрулирование он отправился налегке, без штатного пайка.

Дрейк оглянулся на комплекс из белых стекловолоконных куполов, расположенный в нескольких километрах за спиной. По официальной версии, миссия американской «исследовательской группы» заключалась в изучении необычной сейсмоактивности в ледовом панцире. Тремя неделями раньше очередное глубинное содрогание привело к тому, что от восточной кромки антарктического щита откололся айсберг размером со штат Род-Айленд. Увлекаемый океанскими течениями со скоростью три мили в сутки, он через десяток лет попадет наконец в теплые воды и там растает.

«Десять лет», — повторил про себя Дрейк. Вот как далеко он забрался. Это, кстати, означает, что в случае чего его криков о помощи никто не услышит. Ну да об этом лучше не думать.

В тот день, когда Дрейк расписался за приказ о назначении в Антарктиду, он в офицерской столовой базы Порт-Гуинем познакомился с одноруким коком из числа гражданского персонала. Прихлебывая из миски с загадочным варевом, старик посоветовал почитать биографии Эрнеста Шеклтона, Джеймса Кука, Джона Франклина и Роберта Фолкона Скотта — словом, тех самых исследователей эпохи королевы Виктории и короля Эдуарда, которые стремились достичь Южного полюса, к вящей славе Британии. Кок рекомендовал Дрейку рассматривать новую работу как своего рода проверку на выносливость, ритуал посвящения в настоящего мужчину. Еще он пообещал, что антарктическая вахта станет историей любви («экзотической и пьянящей») и что душа Дрейка окажется «перекроена» на каком-то фундаментальном, чуть ли не религиозном уровне. А вот когда этот враждебный рай его наконец-то околдует и соблазнит, настанет время уезжать и влюбленный Дрейк не найдет себе места от тоски перед предстоящей разлукой…

«Ага. От тоски. Разбежался».

С первого дня Дрейк спал и видел, как уносит ноги с этого куска мертвого льда. Особенно после того, как вскоре по прибытии один из подчиненных ехидно заметил, что старцу с калифорнийской базы руку оттяпали именно благодаря Антарктиде. Впрочем, как выяснилось, в их подразделении все попались на удочку обмороженного кока.

А сейчас слишком поздно идти на попятную. Хуже того, даже при всем старании Дрейк не сможет вернуться в Порт-Гуинем. Флот закрыл свой учебный антарктический центр через несколько недель после прибытия капитан-лейтенанта в этот промерзший ад. Кок, надо полагать, теперь на государственную пенсию коротает время на пляже, посвистывая вслед девицам в бикини. Что же касается Дрейка, то он чуть ли не каждое утро встает, чувствуя дикую головную боль и сухость во рту. Полный набор признаков похмельного синдрома — и хоть бы было за что расплачиваться. А все здешний воздух виноват. По части высасывания влаги из тела он даст фору любой пустыне.

Дрейк сунул варежку в карман куртки и потрогал задубевшую кроличью лапку, которую его невеста Лоретта подарила на счастье. Медовый месяц не за горами, и вскоре этой лапке предстоит болтаться под зеркалом в салоне новенького алого «форда-мустанга». Отпускных должно хватить. Да и вообще, денег — девать некуда. Буквально. До Мак-Мердо, главной американской станции в Антарктике, полторы тысячи миль, к тому же на две сотни ее обитателей-зимовщиков приходится один банкомат, одно кафе и два бара. При соотношении полов десять к одному в пользу мужчин. Хотя, конечно, это под каким углом смотреть… Словом, настоящая цивилизация начинается через две с половиной тысячи миль, в новозеландском «Чиче». В смысле, в Крайстчерче, что на острове Южный… «Да уж, живем, как на Марсе. Отсюда вопрос: кто заметит, если мы немножко подкрасим снежок?»

Дрейк прислушался. Штилевая пауза. Стоковый — или, как его называют метеорологи — катабатический ветер совсем стих, от тишины звенит в ушах. С другой стороны, без предупреждения, в любую секунду на тебя может обрушиться шквал до двухсот миль в час. Уж такова природа внутриконтинентальной заснеженной пустыни Антарктики…

«Итак, вот он, наш шанс».

Дрейк рывком расстегнул молнию и занялся делом. От мороза дерет так, будто пристроился к стенной розетке. Синоптики грозились, что нынешней ночью столбик упадет ниже -85° по Цельсию, а при такой температуре голая плоть промораживается за тридцать секунд.

Облачка пара падали изо рта снежными комками, пока Дрейк вполголоса отсчитывал от тридцати. За семь секунд до критического момента он застегнулся и возвел глаза к небесам, торопливо шепча слова благодарственной молитвы. Над голой ледяной пустыней ярко мерцали три звездочки пояса Ориона. Эти «волхвы с Востока», как он их шутливо именовал, были единственными свидетелями совершенного святотатства. «Волхвы… — еще раз усмехнулся Дрейк, и тут под ногами шевельнулся лед. — Так, опять затрясло. Надо бы снять показания».

Похрустывая мерзлым снегом, Дрейк побрел назад, к куполам. Вообще говоря, их полагалось бы собирать из стандартного желтого — или же красного, а то и зеленого — пластика, чтобы они легко привлекали взгляд. Однако сейчас Дядюшка Сэм меньше всего нуждался во внимании посторонних. Во всяком случае, до тех пор, пока антарктическая конвенция запрещает присутствие военного контингента или снаряжения на Континенте Мира, за исключением «чисто исследовательских программ».

Что же касается неофициального приказа, то Дрейку предписывалось сопроводить группу ученых НАСА в глубь Антарктиды, в самое ее сердце, чьи карты пока что составляли только с воздуха. Причем — как бы смешно это ни звучало — курс их следования должен был соответствовать меридиану пояса Ориона. Далее предполагалось, что по достижении эпицентра недавних сотрясений и окончании постройки опорной станции группа НАСА немедленно приступит к сейсмической и эхолокационной съемкам. После чего займется бурением. Выходит, «исследование» каким-то боком касается топографии древней подстилающей породы на глубине двух миль.

Сколько Дрейк ни ломал над этим голову, у него никак не получалось представить, что же НАСА хочет там отыскать. Генерал Йитс тоже как язык проглотил. Совсем уж загадочным звучало требование носить с собой оружие и организовать регулярное патрулирование по периметру. Единственная потенциальная угроза для миссии могла исходить от ЮНАКОМа, то есть Антарктической комиссии при ООН. Эти ученые недавно «распечатали» временно законсервированную русскую станцию «Восток». Но ведь до них почти четыреста миль, чуть ли не десять часов на вездеходе… Словом, в глазах Дрейка опасения НАСА в адрес ЮНАКОМа были столь же загадочными, как и характер того, что спрятано в толще льда.

По прикидкам капитан-лейтенанта, любой находящейся там штуковине должно быть как минимум двенадцать тысяч лет, потому что он где-то читал, дескать, вот сколько времени лед царит в этом промерзшем аду. Мало того, речь явно идет о национальной безопасности США, иначе Вашингтон не пошел бы на риск международного скандала, если эта шпионская экспедиция получит огласку…

Командный пункт представлял собой сборный купол из стекловолокна, утыканный массой спутниковых тарелок и антенн, смотрящих на звезды. Приблизившись, Дрейк миновал несколько металлических штанг, вбитых в лед вокруг базы, и в воздухе раздался громкий треск, сопровождаемый хлопками. Невероятно сухая антарктическая атмосфера превращала человека в ходячий шар, под завязку заряженный статическим электричеством.

Он забрался в командный пункт, в благословенное тепло, исходящее от множества стоек с ультрасовременным коммуникационным оборудованием. Едва капитан-лейтенант захлопнул за собой термолюк, как дежурный связист нетерпеливо махнул ему рукой.

Постучав унтами друг о друга, Дрейк стряхнул остатки снега и, подойдя ближе, разрядился, коснувшись пальцами заземляющего контура, который сплошной полосой опоясывал кромку консоли. От боли пальцы на несколько секунд потеряли чувствительность, однако это не столь большая плата по сравнению с риском спалить начинку компьютеров со всеми их данными.

— Что у вас?

— Не иначе наше зондирование что-то там включило. — Дежурный задумчиво поправил наушники. — Не знаю. Во всяком случае, сигнал слишком регулярный, чтобы иметь естественное происхождение.

Дрейк нахмурился:

— На динамик.

Связист щелкнул тумблером, и комнату заполнил размеренный, ритмичный рокот. Дрейк дернул подбородком, сбрасывая капюшон арктической парки, и на свет вылезли стоящие дыбом темные волосы. Он поморщился, вновь потыкал пальцем в контур заземления и прислушался, комически склонив голову набок. Верно, звук явно механический.

— Юнакомеры, — наконец пришел он к выводу. — С визитом. Это их вездеходы. Думаю, марки «Хагглундс».

У него екнуло в груди. Он, можно сказать, уже слышал тот визг, которым зайдется международная общественность. Да и генерал Йитс не замедлит выйти на баллистическую орбиту…

— Дистанция, лейтенант?

Дежурный нервно облизнул губы.

— Миля ниже нулевой отметки, сэр.

— Ниже нуле… — Дрейк переглянулся со своим заместителем. Рокот нарастал с каждой секундой.

Одна из потолочных ламп принялась раскачиваться. Под ногами задрожало, словно контрольный пункт стоял на путях подходящего товарного поезда.

— Ого! А это уже не из динамика! — дернулся Дрейк. — Соедини с Вашингтоном, живо!

— Да я пытаюсь, сэр… — Связист лихорадочно щелкал тумблерами. — Не отвечают!

— Перейти на запасную частоту!

— И здесь ничего!

Дрейк услышал треск и поднял глаза. С потолка сыпались белые хлопья и кусочки льда. Он отступил на шаг.

— А УВЧ?

Лейтенант затряс головой:

— Глухо.

— Черт!

Дрейк бросился к оружейной стойке, выхватил из нее термоизолированную штурмовую винтовку и ринулся к выходному люку.

— Как хочешь, но чтоб связь была!

Он распахнул люк. Грохот давил на уши. Мучаясь одышкой в сухом воздухе, Дрейк торопливо добрался до периметра и здесь замер, оглядывая горизонт через прибор ночного видения на вскинутой «М-16».

Пусто. Одна лишь сплошная зеленоватая аура, подсвеченная вихрящейся полярной дымкой. Тем не менее он упрямо вглядывался в прицел, подозревая, что вот-вот из тумана вылезут профили доброго десятка «Хагглундсов» ЮНАКОМа. Или — вот это будет номер! — парочка чудовищных русских «Харьковчанок», каждая тонн за тридцать.

И тут грунт как-то нехорошо тряхнуло. Дрейк бросил взгляд вниз и увидел, как между ногами зазмеилась угловатая, тоненькая еще тень. Сердце выскочило в глотку. Одним прыжком он метнулся на добрых два метра в сторону. Трещина!

Матерясь и на бегу закидывая «М-16» за плечо, Дрейк заторопился к куполу. Отовсюду неслись крики, из своих стекловолоконных иглу сыпались охваченные паникой солдаты. Внезапно все звуки потерялись в диком шквальном вое.

Обжигающий холод катабатического ветра обрушился сверху ударной волной. Дрейка сбило с ног и потащило по льду. Через секунду он ударился затылком о торос и потерял сознание.

Когда капитан-лейтенант пришел в себя, ветер уже стих. Дрейк с минуту полежал не двигаясь, тупо моргая, затем с усилием приподнял звенящую от боли голову и выглянул из-под заиндевевшего капюшона.

Командный пункт исчез, сожранный черной бездной, колоссальной пропастью в форме полумесяца, метров за тридцать шириной. «Должно быть, галлюцинирую от холода», — с отчаянной надеждой подумал он, потому что — хоть на Библии клянись! — трещина уходила вдаль на мили.

Медленно, на четвереньках Дрейк пополз к краю серповидного разлома. Надо понять, что случилось, найти выживших… раненых… первая помощь… В мертвой, жуткой тишине он ясно мог слышать, как шуршит об лед куртка, как бьется сердце… Вот и край трещины. «Боже милосердный! — пронеслось в голове. — Да ведь у нее дна нет!»

И тут он увидел изуродованные людские тела и все то, что осталось от базы. Словно ненужные игрушки раскидало по ледовому карнизу в нескольких сотнях метров ниже. Военный техперсонал, в их белых термокомбинезонах, едва удавалось различить среди винегрета из раздавленной фибергласовой скорлупы и скрученного металлокаркаса. А вот зато гражданских видно хорошо. Как всегда, ученых экипировали разноцветными «алясками». Один из них лежал навзничь на крохотном выступе, вдали от остальных. Шея вывернута под неприятным углом, вокруг головы — венец. Как фотоснимок в рамке. Только ярко-алой.

На секунду в глазах потемнело, когда Дрейк увидел то, во что превратился его заместитель. Но медлить нельзя. Надо проверить, кто остался, кто еще дышит… Собрать оборудование, вызвать помощь… Надо что-то делать…

— Эй! — крикнул Дрейк в пропасть. Собственный голос словно хлыстом ударил по нервам. — Есть кто живой?

Нет ответа. Только ветер посвистывает на щербатых кромках расселины.

Дрейк прищурился. Кажется… Ну да. Это что там торчит? Вон, прямо изо льда? Вроде бы и не пластик от купола, и не сталь каркаса. И вообще, на базе такой штуки не было… Нечто солидное, плотное да к тому же… светится?!

— Что за хрень? — пробормотал капитан-лейтенант.

Вымерзшая пустыня зловеще промолчала. Вдоль позвоночника словно царапнули сосулькой, и Дрейк вдруг как-то особенно ясно понял, что остался один.

С замирающим сердцем он принялся шарить среди разбросанных обломков, моля о коробке спутникового телефона. Хотя бы на пару секунд — и все. Вашингтон поймет, что случилась беда. А надежда, что помощь на подходе — подумаешь, сколько-то там часов от станции Мак-Мердо или Амундсена-Скотта! — придаст ему сил, чтобы соорудить некое подобие укрытия и продержаться, пересидеть…

Взвизгнул шквальный ветер. Лед под ногами дернулся, просел — и, давясь криком, Дрейк полетел головой вниз в темноту. Глухой удар, в позвоночнике что-то мерзко хрустнуло, и ноги словно стали чужими. Он попытался было позвать на помощь, но изо рта вырвался только сухой хрип.

С небес молчаливо и бесстрастно взирали звездочки Ориона. В воздухе поплыл непонятный, странный запах. Как если бы сама атмосфера изменилась. В груди по-прежнему билось сердце, только в каком-то незнакомом ритме, словно он терял контроль над телом. С другой стороны, руки вроде бы двигаются.

Дрейк похлопал ладонями по куртке, нащупал фонарик и нажал кнопку. Работает. Он зашарил лучом вокруг, натыкаясь только на полупрозрачные ледяные стенки. Через секунду-другую зрение адаптировалось, но он все еще не мог понять, на что смотрит. Какие-то комки, словно вкрапления из угля. И тут он сообразил. Глаза. Прямо на него сквозь лед смотрит маленькая девочка.

Дрейк секунд десять не мог отвести взгляд от лица напротив, а затем, усилием воли подавив рвущийся из глотки стон, отвернул голову. Кругом — сотни прекрасно сохранившихся человеческих тел. Вмороженных в лед. Вмороженных в само время, отчаянно тянущих к нему руки сквозь века.

Тут он сдался и распахнул рот, чтобы от души, из самого нутра крикнуть, но внизу громыхнуло опять, и на капитан-лейтенанта обрушилась лавина ледяных глыб и зазубренных осколков.


2

Через двадцать одни сутки после открытия

Плоскогорье Наска, Перу


Конрад Йитс бросил взгляд вдоль скалистого обрыва. Под ним, в доброй сотне метров, в мареве безжалостного перуанского солнца мутно поблескивала безбрежная пустыня. Отсюда хорошо видны линии Кондора, Обезьяны и Паука, словно вытравленные в спекшейся корке, походящей на поверхность Марса. Знаменитые рисунки Наска, седые от древности и настолько громадные, что только с приличной высоты можно охватить взглядом их многокилометровые контуры. А заодно и увидеть вон то крошечное пылевое облачко, деловито катящееся по Панамериканскому трансконтинентальному шоссе. Облачко остановилось возле автофургона, что Конрад парой часов раньше припарковал на обочине. Он достал бинокль и навел фокус. Два военных джипа. И восемь вооруженных перуанских солдат, берущих автофургон в кольцо. «Черт их дери, — уныло подумал он. — Откуда они узнали?»

Фигурка на соседней страховочной веревке закончила поправлять рюкзак и окликнула партнера:

— Эй, Конрад? Что-то не так?

Он усмехнулся на французский акцент и взглянул в нахальные голубые глазки, смотревшиеся особенно бесстыже на по-детски гладком личике. Двадцатичетырехлетняя Мерседес — дочка французского медиамагната и продюсер Конрада на проекте «Древние загадки Вселенной». Увязалась помогать в поисках места для съемки.

— Пока нет. — Он убрал бинокль. — И меня зовут доктор Йитс. Уж давно пора запомнить.

Девушка надула губки и показала язык. Ее «конский хвост», выбившийся из-под бейсболки, раскачивался под ветром и наводил на мысль о чистокровной кобыле, раздраженно отмахивающейся от слепней.

— Как же, как же! У нас в студии доктор Йитс, всемирно известный эксперт по мегалитической архитектуре! — насмешливо объявила она, подражая телеведущим. — Особо знаменит тем, что был выгнан из академии за свои блестящие, но заумные теории о происхождении цивилизации. — Здесь она сделала паузу. — И предмет вожделения всех женщин.

— Не всех, — поправил он. — Только чокнутых.

Конрад задумчиво посмотрел на последний карниз перед вершиной. Он был обнажен до пояса. Поджарый, мускулистый, загорелый и закаленный бесчисленными холмами и скальными стенками географических — а порой и политических — «горячих точек» планеты. В свои тридцать девять лет, с длинными темными волосами, перехваченными кожаным ремешком, он смотрелся довольно хищно, хотя сам предпочитал думать о себе как об уставшем и голодном зверьке. Уставшем на жизненном пути. Голодном на ответы.

В отдаленные уголки его тянула жажда открытия, потребность вскрыть истоки цивилизации, а в особенности понять так называемую пракультуру, породившую самые древние человеческие сообщества. Впрочем, как однажды заметила некая монахиня, эта его одержимость на самом деле не что иное, как поиск собственных родителей, которые пропали без вести вскоре после рождения сына. Может, и так, допускал он, хотя даже от древних обитателей Наска, к примеру, осталось куда больше следов.

Конрад уцепился за нависающий карниз и грациозно подтянулся, достигнув наконец плоской вершины. Затем нагнулся, протянул запорошенную пылью руку и втащил Мерседес. Девушка сделала вид, что не может удержаться на ногах, навалилась на Конрада и опрокинула его навзничь. Пару долгих мгновений она игриво смотрела ему в глаза, после чего вскинула взгляд и вскрикнула.

По макушке скалистого обрыва словно прошлись гигаваттным лазером — до того она была гладкой и ровной. Словно в небе над пустыней проложили гигантскую автостраду, откуда открывалась захватывающая дух панорама целого комплекса знаменитых изображений.

Конрад встал на ноги и принялся отряхиваться, пока Мерседес впитывала в себя умопомрачительное зрелище. Он серьезно надеялся, что она надолго и в деталях запомнит эту картину, потому как в следующий раз живописные дали ей придется разглядывать через тюремную решетку. Если, конечно, он не придумает, как им улизнуть от местных солдат сотнями метров ниже.

— Конрад, ты просто обязан признать очевидное, — сказала девушка. — Эта вершина вполне могла быть взлетно-посадочной полосой.

Он усмехнулся. Как всегда, Мерседес пытается его завести. Поскольку рисунки можно видеть только сверху, некоторые из наиболее шальных археологов-коллег утверждали, дескать, древние жители Наска имели летательные аппараты. Кое-кто, впрочем, придерживался мнения, что вершина, на которой они с Мерседес стояли, служила посадочной площадкой для инопланетных космолетов. Вообще-то он бы не возражал, если бы сейчас один из таких кораблей унес его подальше и от перуанцев, и от Мерседес. Увы, без нее не обойтись. Телепрограмма была единственным источником средств на исследования, а эта девушка — единственной ниточкой к кредитам.

Конрад заметил:

— Тебя, кажется, не останавливает мысль, что инопланетянам, умевшим преодолевать межзвездные бездны, вряд ли требовались посадочные площадки?

— Нет, не останавливает.

Он вздохнул. Мало того что объекты исследований и без того занесены песком времени, что приходится унижаться перед иностранными властями или воевать с безумными теориями о происхождении цивилизации, так еще под ноги лезут древние астронавты, крадущие последние крупицы научного авторитета, оставшиеся на его долю в академических кругах.

В свое время Конрад считался постмодернистским археологом с революционными настроениями. Его деконструктивистская философия гласила, что сами по себе древние руины не столь важны. Главное в них — те сведения, которые они могли сообщить о своих создателях. Такой подход шел вразрез с фарисейской установкой на «охрану» археологических памятников, поскольку в глазах Конрада она была просто стыдливо завуалированным синонимом «туризма» и, стало быть, долларов. В прессе он занимал позицию непримиримого диссидента от археологии, являясь предметом черной зависти и ревности коллег, а заодно и шилом в боку ближневосточных и южноамериканских правительств, претендующих на единоличное обладание величайшими археологическими сокровищами мира.

А затем, в один прекрасный день, он в районе египетского Луксора раскопал десятки древнеиудейских жилищ, датируемых XIII веком до н. э., продемонстрировав тем самым первое физическое доказательство библейского Исхода. Однако официальная позиция египетских властей категорически отрицала, что их предки задействовали иудеев-рабов при строительстве пирамид. Более того, якобы лишь правительство Египта обладало правом объявлять о находках в прессе. Конрад же не стал с ними консультироваться, а прямо пошел к журналистам, тем самым нарушив контракт, который подписывает каждый археолог, прибывающий в Египет на раскопки. Глава Высшего археологического совета обозвал Конрада лентяем и тупицей, после чего навсегда запретил въезжать в Египет.

Тут Конрад-иконоборец внезапно переметнулся на другую сторону и превратился в Конрада-консерватора, требуя международной защиты для своего «города рабов». Когда же египетские власти наконец допустили съемочную группу на место раскопок, выяснилось, что по рассыпающимся фундаментам иудейских жилищ уже успели пройтись бульдозером, расчищая площадку под какой-то военный объект. Сохранять было нечего, если не считать анекдотической истории, в которую никто не верил, и изрядно потрепанной репутации.

Сейчас дела обстояли хуже некуда. От научного авторитета остались рожки да ножки. Настоящих денег взять неоткуда. Сам Конрад сидит на поводке, за который дергают Мерседес и ее идиотское реалити-шоу, где говорят о чем угодно, но только не про археологию. В Египет вернуться нельзя, а вскоре то же самое можно будет сказать про Перу, Боливию и целый ряд других стран. Лишь находка неоспоримых доказательств пракультуры может спасти Конрада от древних астронавтов и этого чистилища из дешевых документальных фильмов и совсем уж ничтожных выступлений на развлекательных телешоу.

На лицо Мерседес набежало облачко озабоченности.

— Мы целый день потеряем, затаскивая сюда операторов, — пожаловалась она. Через пару секунд ее черты посветлели. — А зачем вообще тебе здесь стоять? Может, сделаем панорамную съемку с «сессны» да наложим голос, а?

— Я бы сказал, при этом весь смысл потеряется.

Она вздернула бровь:

— А как тогда быть?

— Думаю, настало время провести священный ритуал, — сказал он, беря Мерседес за руку. — Ритуал, который раскроет глаза на многое.

Конрад опустился на колени, потянув за собой девушку, чьи глаза заблестели ожиданием и любопытством.

— Делай, как я, и тогда узришь ключ к великой тайне. — Мерседес поудобнее пристроилась рядом. — Копай.

Они принялись пригоршнями отгребать горячий черный вулканический щебень, пока не добрались до прохладной и влажной желтой глины.

— Это у тебя в сценарии? — спросила она. — А что, неплохо.

— Возьми кусок глины и разомни.

Она повиновалась, затем поднесла небольшой комок к носу и принюхалась с таким видом, словно на нее вот-вот снизойдет некое космическое прозрение.

— Ну, поняла?

Мерседес недоуменно заморгала:

— И это все?

— Разве неясно? Грунт слишком мягкий для колес летательного аппарата. — Он триумфально улыбнулся. — Скажи «чао» своим фантазиям про древних астронавтов.

Да, он должен был предвидеть, что этот примитивный, хотя вполне научный опыт придется ей против шерсти. Глаза Мерседес превратились в щелки-амбразуры, откуда блеснула сталь бешенства. Ему уже приходилось видеть такое превращение. Именно этим она пробила себе дорогу на телевидении. Не без помощи папиных денег, впрочем.

— Конрад, ты нужен моему шоу, — медленно сказала она. — Ты мыслишь не как другие. Плюс научный авторитет. Имелся по крайней мере. Ты астроархеолог двадцать первого века, или как там тебя называют. Не плюй в колодец и не упускай свой шанс. Лично я хотела бы тебя оставить, но ведь и на меня давят, мол, «делай рейтинги»! Так что если перепасуешь мячик обратно, я на твое место просто возьму какого-нибудь белозубого актера, который уже играл археолога в чьем-то сериале.

— И какой отсюда вывод?

— Скармливай зрителю то, что он любит.

— Древних астронавтов?

Безмятежная улыбка вдруг расцвела на детском личике Мерседес.

— Профессор Йитс… — проворковала она, прижимаясь к груди мужчины и вставая на цыпочки, чтобы прильнуть к его губам.

Не в силах высвободиться или хотя бы вдохнуть воздух, он презрительно ответил на поцелуй и ощутил, как все ее тело затрепетало на фоне его ненависти в собственный адрес. Очевидно, ремарка Мольера насчет драматургов точно так же относится и к археологам. Он и впрямь подозревал, что превратился в проститутку. Сначала ради себя самого, затем для небольшого круга друзей и университетов. Черт возьми, не пора ли с этого и поиметь что-то?

Внезапно мощный порыв ветра подхватил «конский хвост» девушки и хлестнул археолога по лицу. В небе завис поблескивающий металлом объект. Конрад прищурил глаза против солнца и узнал контуры «черного ястреба» с крупнокалиберными пулеметами на бортовых турелях.

Мерседес проследила за его взглядом и нахмурилась:

— Что это?

— Так, неприятности.

Конрад протянул руку и, порывшись в рюкзаке девушки, достал девятимиллиметровый «глок». Мерседес сделала большие глаза:

— И ты заставил меня пройти через таможню с этой штукой?!

— Да нет, это я на днях в Лиме купил. — Он вынул снаряженный магазин из сумки-набрюшника и, загнав его в рукоять, сунул пистолет за пояс. — Я с ними сам потолкую.

Девушка закусила губу и молча кивнула.

Вздымая тучи красной пыли, «вертушка» медленно снизилась и наконец замерла. Отодвинулась дверь, и на вершину горы высыпалась шестерка американских спецназовцев в полевой форме. Когда они заняли периметр, молодой угловатый офицер (из ВВС, судя по нашивкам) процокал каблуками по металлической лестнице, легко спрыгнул на грунт и направился к Конраду.

— Доктор Йитс, — полувопросительно сказал он.

Археолог задумчиво оглядел его с ног до головы. Примерно того же возраста, что и сам Конрад, стройный, подвижный человек, которого он уже где-то видел. Кажется. На левой кисти — черная кожаная перчатка.

— В чем, собственно, проблема?

— Проблема в НАСА, сэр. Я капитан Лундстром. Служу под командованием вашего отца, генерала Йитса.

Конрад подобрался, как кот для прыжка.

— А он-то чего хочет?

— Генерал хочет узнать ваше мнение по вопросу, имеющему жизненно важное значение для национальной безопасности.

— Это меня не удивляет, капитан, однако национальная безопасность и мои собственные интересы никак не стыкуются.

— На сей раз все иначе, доктор Йитс. Насколько я понимаю, в Университете Аризоны вы считаетесь персоной нон грата. А на случай, если вы не заметили, прямо сейчас на эту скалу пытается влезть полувзвод вооруженных головорезов. Вы можете отправиться со мной или же интересно провести время в местной тюрьме.

— Другими словами: или повидаться с отцом, или гнить за решеткой? Знаете, тут мне надо серьезно подумать.

— Да уж, подумайте, — кивнул Лундстром. — И еще кое-какая информация к размышлению: ваша подружка вряд ли захочет вносить залог, когда узнает, что вы тайком подсунули ей в багаж краденую египетскую статуэтку, чтобы потом сбыть ее некоему южноамериканскому наркобарону.

— Очередная наглая ложь из Луксора. А они вам, часом, не сказали, где я раздобыл этот загадочный артефакт?

— Отчего же? Сказали, конечно. Вы ее украли из Национального музея в Багдаде, когда город пал в последнюю иракскую кампанию. Даже туземные свидетели имеются. По крайней мере так они говорят перуанцам, боливийцам и всем прочим, кто готов слушать.

Конрад усилием воли подавил рвущийся наружу гнев в адрес египтян, одновременно прикидывая шансы, что Мерседес и впрямь оставит его прозябать в каталажке. В итоге он пришел к выводу, что она все-таки выручит своего партнера из беды, хотя и не раньше, чем его хорошенько отлупят местные охранники.

— Очень вам признателен, — ответил он Лундстрому, — но я, пожалуй, не воспользуюсь такой любезностью.

И с этими словами он протянул капитану руку, чтобы тепло распрощаться. Лундстром, впрочем, даже не двинулся с места.

— И еще, доктор Йитс, — добавил он. — Мы нашли предмет ваших вечных поисков.

Конрад пристально взглянул ему в глаза:

— Моих биологических родителей?

— Почти. Или даже лучше. Вы все узнаете на месте.

— Прошлый раз, капитан, мне в одном таком «месте» чуть голову не оторвали… Послушайте, почему бы вам не поискать кого-то другого?

— Мы уже пытались. — Лундстром сделал паузу, давая время понять, что с некоторых пор Конрад не числится в приоритетных списках. — Если ее отсутствие не случайно, то доктора Сергетти наверняка уже наняла какая-то организация, расследующая это дело.

— Доктора Сергетти? В смысле, Серену Сергетти?

Лундстром кивнул.

В голове у Конрада тут же прокрутилось несколько сценариев, крайне нервирующих и в то же время бесконечно соблазнительных. Одно лишь ее имя вновь разгоняло кровь по жилкам. Так же как и мысль, что они втроем — он, отец и Серена, а точнее, их индивидуальные и столь несовместимые миры впервые столкнутся лоб в лоб, и еще неясно, выдержит ли при этом пространственно-временной континуум. Как бы Вселенная не взорвалась…

— Вряд ли это хорошо закончится, капитан. Вы сами как думаете?

— Возможно. Однако генерал ждет.

— Дайте мне пару минут.

Конрад вернулся к Мерседес, которая хмуро наблюдала за беседой, и поцеловал девушку в щеку.

— Прости, детка, но мне надо отлучиться.

— Отлучиться? — прищурилась она. — Куда?

— На встречу с одним древним астронавтом.

Он вновь пошарил у нее в рюкзаке и извлек золотую статуэтку Рамсеса II из XIX династии, того самого фараона, кто правил в эпоху Исхода. Конрад нашел ее в городе рабов, и она оставалась единственным свидетельством, что он не спятил. Улыбнувшись, Конрад вручил статуэтку Мерседес.

— Имей в виду: ты понятия не имеешь, откуда она тут взялась. Это я на случай, когда с тобой примутся беседовать любезные джентльмены, что вот-вот влезут на эту вершину.

Мерседес так и осталась стоять и смотреть, как Конрад с Лундстромом забираются в «Черный ястреб», как задвигается дверь и «вертушка» взмывает в небо.

Конрад бросил взгляд на тающее позади плоскогорье. К тому моменту, когда он вспомнил, что надо бы помахать на прощание, перуанские солдаты уже подбирались к вершине, а секунду спустя вертолет нырнул за скалу и все пропало из виду.

Он повернулся к Лундстрому:

— Какого дьявола отец от меня хочет?

— Какого дьявола? Ледяного. — Капитан бросил ему пакет с белоснежным термокомбинезоном. — Примеряйте.


3

Через двадцать два дня после открытия

Ачех, Индонезия

Рим


Доктор Серена Сергетти барражировала над изумрудными рисовыми полями на высоте метров пятидесяти, стараясь ровно удерживать вертолет. Солнце пробилось сквозь темные облака, хотя гром еще рокотал над пышными горными склонами, угрожая ливнем.

Она приближалась к Локсёмаве, прибрежному городку в измученном войной уголке Индонезии, что раньше именовали Голландской Вест-Индией. В провинции и без того насчитывалось двадцать две тысячи сирот, жертв чуть ли не полувекового противостояния ачехских сепаратистов и индонезийской армии. А сейчас в мусульманскую среду проникли и террористы «Аль-Каиды», сделав ситуацию еще более взрывоопасной. Сергетти поставила себе задачу хоть чем-то помочь детям, о которых забыл весь остальной мир.

Пересекая мокрые поля, она бросила взгляд за борт и отметила яркий солнечный блик, сверкнувший на нефтяном пятне. Выбросы из скважин Второго куста «Экксон мобил». Настоящая зараза, медленно, но верно отвоевывающая местные рисовые поля, сады и фермы по разведению креветок. Подобные разливы случались и раньше, однако на этот раз утечка выглядела куда более зловещей. Вдов и сирот из соседних деревень Пуук, Нибонг-Баро и Таньджун-Круен-Пасэ ждут крайне неприятные новости. Им придется минимум на полгода, а то и на год переехать в другую местность. А про будущий урожай можно забыть.

Она уже протянула руку, чтобы включить бортовую камеру, когда в наушниках раздался голос с густым акцентом:

— С прибытием на тринадцатый пост, сестра Сергетти. — Серена оглянулась и по правому борту увидела армейский индонезийский вертолет, ровно идущий бок о бок. Вновь заговорили наушники: — Садитесь в центре комплекса, где вертолетная площадка.

Она резко дернула ручку, заваливая машину вправо, чтобы напугать военных, а потом развернуться с набором высоты. В ответ перед кабиной мелькнули четыре стрелки — следы трассирующих пуль.

— Немедленно на грунт, — приказал голос, — или снимем в два счета.

Серена стиснула ручку управления и пошла вниз, к посадочной площадке. Колеса едва коснулись платформы, как вертолет уже окружили солдаты в камуфляже, с «М-16» наизготовку.

Вылезая из кабины с поднятыми руками, Серена уже знала, кто они. Десантники «Копассус», элитной бригады спецназа ВДВ, расквартированной на близлежащей базе Ранкон. Вообще говоря, территория базы, за которой водилась недобрая слава пыточного центра, принадлежала индонезийскому нефтяному гиганту «ПТ-Арун», чьим акционным пакетом частично владела «Экксон мобил», принимавшая живое участие в обустройстве и содержании 13-го поста.

Шеренга десантников расступилась, пропуская вперед джип. Взвизгнули тормоза, и появился вальяжный офицер. Худощавый, лет двадцати с небольшим, но уже полковник, если судить по погонам. Позади него ковылял пожилой и раздутый, как колобок, европеец, чьи летаргические манеры и нервный тик выдавали в нем местного управляющего нефтепромыслом.

— Что все это значит? — напористо спросила она.

— Ах, какая честь, — неторопливо сказал полковник на превосходном английском. — Знаменитая сестра Сергетти. Наконец-то. Мы о вас наслышаны. Говорят, вы свободно владеете местным диалектом. И выглядите еще прекраснее, чем на газетных снимках. Не говоря уже про ваш неожиданный талант аэронавта.

— Работа заставляет, — сухо ответила Серена, не пытаясь скрыть свой австралийский акцент.

— И, скажите на милость, в чем же она состоит на этот раз? А то мы уже со счета сбились.

— Доставка продуктов и лекарств беднейшим из бедняков Африки и Азии. Потому что ваши правительства настолько коррумпированы, что ооновские караваны перестали доходить до деревень. Они или просто исчезают, или догнивают в портах из-за кордонов на дорогах.

— В таком случае вы ошиблись адресом, мадам, — заметил управляющий тягучим говором выходца из южных штатов Америки. — Меня зовут Лу Хаккетт, старший представитель на здешнем промысле. Вам следовало отправиться на Восточный Тимор и помогать там католикам. Какого черта вы делаете в мусульманской провинции?

— Собираю факты о нарушении прав человека, господин Хаккетт. Мусульман и сепаратистов Бог любит не меньше американских бизнесменов. Если не сказать «больше».

— Нарушения прав человека, говорите? Это не к нам, — покачал головой Хаккетт, не сводя глаз с бригады техников, занятых тщательным досмотром вертолета.

— Хотите сказать, что вовсе не ваше нефтяное пятно уничтожило вон те креветочные фермы? — Серена помахала рукой у него перед лицом. — Эй? Мистер Хаккетт?

— Я бы не стал называть небольшую аварию такими громкими словами. Нарушения прав человека! Вот уж действительно!

Ветхим носовым платком он смахнул пот с бровей. Серена успела заметить монограмму. Печать президента Соединенных Штатов. Надо думать, сувенир от какого-то нефтепромышленника.

— Получается, это не ваша компания построила армейские бараки на 13-м посту? И это не здесь пытают людей? — напирала она, поглядывая на полковника-индонезийца. — И не от вас армия получила тяжелую технику, чтобы выкопать рвы под расстрелянных на холмах Сентанг и Тенгкорак?

Теперь Хаккетт по-иному смотрел на Серену. Будто от нее, а не от нефтяного пятна исходила угроза.

— Чего вы добиваетесь, сестра Сергетти?

Полковник сам ответил за женщину:

— Она хочет, чтобы «Экксон мобил» и «ПТ-Арун» разделили участь «Денок-Кофе» с Восточного Тимора. Это ее рук дело.

— То есть разорвать хватку картеля, которым заправляет индонезийская военщина, и дать людям шанс торговать по рыночным ценам? Гм… Любопытная мысль. Спасибо. — И Серена насмешливо поклонилась.

Хаккетт явно терял терпение.

— Мне лично наплевать, если тиморцы вместо «Денока» предпочли стать рабами «Старбакса». Это их проблемы. Но когда вы, сестра, вынудили армию уйти из кофейного бизнеса, они с особым интересом взялись за наш.

— А вот кое-что еще, — вмешался полковник, протягивая ей лист бумаги. — Скатертью дорожка.

Факс из Джакарты. Серене пришлось дважды его перечитать, чтобы поверить. Индонезийский епископ Карлос, лауреат Нобелевской премии мира от 96-го года, сообщал, что Рим срочно затребовал доктора Сергетти.

— Меня вызывает папа?

— Римский папа, понтифик, викарий Христа, его святейшество — как хотите, так и называйте. Мне без разницы, я баптист, — усмехнулся мистер Хаккетт. — Не забудьте только, что вам сильно повезло выбраться отсюда живой.

Она молча развернулась к вертолету и тут увидела, как солдаты оттаскивают прочь кронштейн, демонтированный вместе с ее телекамерой. Серена стиснула зубы.

— А люди? Народ Ачеха? — горько спросила она мистера Хаккетта, отбиваясь локтем от полковника, который все норовил подтолкнуть ее к джипу. С вертолетом, видимо, придется распрощаться. — Вы ведь не можете вечно делать вид, будто ничего не происходит?

— А зачем мне делать какой-то вид? — ухмыльнулся Хаккетт, насмешливо махая ей вслед. — Если нет в новостях — значит, ничего и не было.


Через двадцать четыре часа Серена уже пряталась на заднем сиденье черного седана, пока старик Бенито пытался нащупать проход в галдящей толпе сердитых демонстрантов и телерепортеров на площади Святого Петра. Казалось невероятным, что ее скромная персона могла вызвать такую бурю негодования. И тем не менее происходящее снаружи было адресовано именно ей.

В свои неполные двадцать семь лет Серена уже успела нажить целый сонм врагов из числа нефтепромышленников, лесозаводчиков, магнатов от биохимической индустрии и всех тех, кто ставит прибыль выше интересов людей, животного мира или экологии в целом. Увы, приходится признать, что из-за ее действий кто-то обязательно терял работу. И этих «кого-то» набралось уже очень много, если судить по бурлящему скопищу.

В городской среде Серена привыкла носить своего рода униформу из костюма от Армани с дизайнерскими кроссовками на толстой подошве. Совершенно неуместное одеяние для бывшей послушницы ордена кармелиток. Что и требовалось доказать. Газетчики, с оглядкой на мать Терезу, уже научились называть ее «Мать-Земля», а со славой пришло и политическое влияние. А как иначе масс-медиа, светский мир и в конечном итоге сам Рим могли отнестись к ней серьезно?

Что касается Бога, то здесь совсем другой вопрос. Серена понятия не имела, что Господь мог о ней думать, да и вряд ли хотела это знать.

Через расчерченное дождевым и каплями стекло Серена молча наблюдала, как ватиканская полиция теснит толпу, не забывая при этом о папарацци. И вдруг, как гром с ясного неба — ба-бах! — да так громко, что она невольно подскочила. Один из демонстрантов ухитрился прорваться сквозь кордон и крепко врезал своим самодельным плакатом по ветровому стеклу: «ИЩИ СЕБЕ ДРУГУЮ ПЛАНЕТУ, МАМАША-ЗЕМЛЯ!»

— Думаю, они по вас соскучились, синьорина, — заметил водитель, стараясь тщательно выговаривать непослушные английские слова.

— Да, Бенито, они ведь неплохие люди, — кивнула девушка, печально глядя в толпу. Разумеется, Серена могла ответить на итальянском, французском, немецком и еще добром десятке языков, но, насколько ей помнилось, Бенито хотел поработать над своим английским. — Просто испуганные. Им надо семьи кормить. Вот и ищут козла отпущения, на кого можно свалить вину за безработицу. А я попалась под руку.

— Только вы, синьорина, умеете благословлять своих врагов.

— Нет, Бенито, врагов не существует. Есть только нехватка взаимопонимания.

— Святая праведница… — Бенито поиграл бровями, заруливая в ворота и оставляя наконец толпу позади. Машина покатилась по извилистой дороге.

— Итак, Бенито, что вам известно о причинах моего вызова? Почему его святейшество пригласил меня на частную аудиенцию? — спросила она, разглаживая морщины на брюках и изо всех сил пытаясь подавить растушую тревогу.

— Разве разберешь, когда речь идет о вас. — Бенито сверкнул золотым зубом в зеркале. — Сколько угодно проблем, выбирай — не ошибешься.

Верно подмечено. В свою бытность монахиней Серена вечно конфликтовала с начальством и слыла за аутсайдера. Даже понтифик, вроде бы союзник, как-то раз заметил в интервью для журнала «Ньюсуик», что «сестра Сергетти занята тем, что делал бы Господь, если бы знал все факты». Неплохая реклама, однако она прекрасно понимала, что общественное мнение осталось за въездными воротами и здесь ей не поможет.

Серена Сергетти, плод предосудительного союза между неким католическим священником и хорошенькой горничной из сиднейского пригорода, с раннего детства страдала комплексом вины за родителей. Она выросла среди неприязненных взглядов и липкого шепотка за спиной, ненавидела своего отца, который наотрез отказывался признать дочь и в конечном итоге умер нищим пьянчужкой. В пересудах удалось поставить точку, приняв обет девственности в возрасте двенадцати лет. Затем, уже преуспев в занятиях лингвистикой, она сразила окружающих, став монастырской послушницей в неполные семнадцать. За несколько коротких лет Серена превратилась в живой пример искупления в глазах Церкви, а затем и в ходячее, словоохотливое напоминание об экологических грехах человечества.

Все началось с личного кризиса, который через семь лет разразился у Серены в Южной Америке. Она вернулась в Рим за моральной поддержкой, чтобы укрепить веру и душу, а вместо этого обнаружила, что Ватикан, прячась за суверенным статусом, отказывался платить по счетам, выставленным коммунальной водохозяйственной службой. Папский престол мотивировал тем, что какой-то Латеранский договор от 1929 года предписывал Италии бесплатно снабжать город-государство водой. С другой стороны, про канализацию и хозбытовые стоки в нем не говорилось ни слова. «Мы, слуги Создателя, не только не воздаем кесарево кесарю, но и Божие Богу», — заявила Серена, публично разрывая принятые на себя обеты, после чего с головой ушла в защиту экологии.

Вот когда пресса начала именовать ее «Мать-Земля». Теперь уже людей не остановишь: либо так, либо «сестра Сергетти». Вполне возможно, что она воплощала собой наиболее известную бывшую монахиню. Подобно принцессе Диане — ныне, правда, покойной, — Серена уже не входила в «королевскую семью» Церкви и все равно каким-то образом стала ее «дамой червей». В смысле, красненьких сердечек…

Швейцарские гвардейцы в бордовых мундирах сделали «на караул», когда седан подкатил к ступеням Говернората. Не успел Бенито открыть для нее дверь и предложить зонтик, как Серена уже побежала по лестнице, не обращая внимания на ливень, хлюпая кроссовками по лужам и посматривая на небо, брызгавшее в лицо восхитительными дождевыми каплями. Если прошлые отношения с Ватиканом могут служить хоть какой-то приметой, вновь глотнуть свежего воздуха придется не скоро. Когда она проходила сквозь распахнутую дверь, один из гвардейцев подарил ей улыбку.

В холле было тепло и сухо, а поджидавшего ее молодого иезуита она узнала сразу.

— Сестра Сергетти, — промолвил он. — Сюда, пожалуйста.

Из многочисленных офисов доносилось деятельное жужжание, пока Серена петляла по лабиринту бюрократических коридоров, направляясь к старому служебному лифту. «Подумать только, все это началось с одного бедного плотника-иудея, — пришло ей в голову, когда закрылась лифтовая дверь. — Интересно, не стал бы сам Иисус чужим в своей Церкви?…»

Она нахмурилась, уловив собственное отражение в полированном металле, и поспешила разгладить лацканы. Надо же, какая ирония: ведь шелк и шерсть ее костюма политы потом нищих детей где-то на заводах Юго-Восточной Азии. Детский пот и слезы, питающие глобальный потребительский рынок. Эта одежда и проецируемый ею имидж воплощали все, что ненавидела Серена. И тем не менее приходилось терпеть, потому что такое одеяние помогало привлекать средства и внимание в мире, где интереснее сплетничать о внешнем облике экс-монахини, нежели обсуждать ее благотворительность. Что ж, так тому и быть.

Но стал бы Христос носить «Армани»?

Мир безумен, это ясно, и она не раз задавалась вопросом, отчего Бог сделал его таким. Или позволил мутировать до столь омерзительного состояния. Уж она бы до такого не допустила…

Искомый офис находился на пятом этаже и принадлежал шефу ватиканской разведки, кардиналу по имени Туччи. Именно ему полагалось кратко проинструктировать Серену и сопроводить девушку в папскую резиденцию для приватного разговора с понтификом. Впрочем, когда юный иезуит распахнул перед ней дверь, кардинала на месте не оказалось.

Своей древностью и элегантностью кабинет никак не соответствовал репутации Туччи. Вместо образчиков современного искусства, до которых кардинал слыл большим охотником, стены были увешаны средневековыми полотнами и старинными картами.

С другой стороны, еще более старым и элегантным смотрелся человек, сидящий за столом в кожаном кресле с высокой спинкой, между двумя громадными глобусами XVII века. Кружевной воротник с золотым шитьем замечательно гармонировал с серебристой шевелюрой. Настоящий красавец — и на сто процентов урбанизированный защитник веры. А когда он, отрываясь от разложенных бумаг, вскинул свои ясные глаза, то любой смог бы прочитать в них редкостный ум.

— Сестра Сергетти, — прошелестел сопровождавший ее иезуит. — Его святейшество…

Впрочем, как Серена, так и сам папа не нуждались во взаимных представлениях.

— Ваше святейшество, — поклонилась она, когда закрылась дверь за спиной.

С ее точки зрения, сей великий муж не производил впечатление какой-то особой суровости или святости. Скорее, от него исходила властность, как от президента крупной фирмы. Если не считать, что его компания никогда не котировалась на биржах Нью-Йорка, Лондона или Токио. Не занималась она и прогнозами собственного роста, по крайней мере не на языке ежеквартальных или годовых отчетов. Ее мало интересовали даже века. Это уникальное предприятие уже третье тысячелетие измеряло свой прогресс на языке вечности.

— Сестра Сергетти, — поприветствовал ее папа и жестом пригласил садиться. Интонации его голоса выражали искреннюю радость от встречи. — Давненько вы к нам не заглядывали.

Удивленная и встревоженная, она опустилась в кресло напротив и тут же нашла подтверждение своим опасениям. Папа изучал ее личное дело из ватиканского отдела кадров.

— «Озоновая демонстрация у нью-йоркской штаб-квартиры ООН», — зачитал он вслух негромким, но хорошо поставленным голосом. — Глобальный бойкот биохимических компаний… Даже на веб-страничке у вас больше визитеров, чем на моей. Гм-м… — Он на секунду вскинул взгляд, блеснув светлыми и живыми как ртуть глазами. — Порой я задаюсь вопросом, не является ли ваша одержимость спасти Землю от человечества проявлением более подспудного, даже неосознанного желания найти себе искупление.

Она поерзала в кресле. Жестко и неудобно.

— Искупление каких грехов, ваше святейшество?

— Я знавал вашего отца. — Как же, как же, старая история. — Помнится, — продолжал папа, — в ту пору я был еще епископом. Ваш отец пришел ко мне за советом, узнав о беременности вашей матери. — А вот это уже нечто новенькое. — Он настаивал на аборте.

— Ничего удивительного, — дернула она плечом, не позволяя горечи прорваться наружу. — Судя по результату, вы его отговорили?

— Я просто сказал ему, что в силах Господа создать прекрасное даже в самых уродливых обстоятельствах.

— Понятно.

Серена так и не смогла решить, ожидал ли папа проявления благодарности за спасение ее жизни или просто делился воспоминаниями. Впрочем, несомненно одно: он ее изучал. Ни осуждения, ни жалости. Только деловой интерес.

— Серена, мне всегда хотелось кое о чем вас спросить, — сказал папа, и девушка невольно подалась вперед. — Учитывая обстоятельства вашего рождения, как вы можете любить Христа?

— Из-за обстоятельств Его рождения, — ответила она. — Если бы Он не был единосущим Сыном Божиим, то считался бы просто ублюдком, а Его мать прослыла бы шлюхой. Он вполне мог бы отдаться ненависти. Вместо этого Иисус выбрал любовь, и сегодня Церковь именует Его Спасителем.

Папа кивнул:

— По крайней мере вы не оспариваете, что должность занята.

— О да, ваше святейшество, — ответила Серена. — Впрочем, вы тоже вряд ли можете жаловаться на свою работу.

Он тонко улыбнулся:

— Ту самую работу, которой, как мне тут доложили, вы бы сами не прочь заняться.

Серена неопределенно повела плечом:

— Я бы сказала, в ней слишком много наносного блеска.

— Справедливо. — Папа внимательно посмотрел ей в лицо. — Тем более что она недоступна для бывших монахинь, повторяющих грехи своих отцов.

Тут ее неприступный вид дал трещину, и Серена почувствовала себя незащищенной. С этим папой частная аудиенция напоминала скорее визит к психотерапевту, и девушка уже практически исчерпала запас негодования, чтобы держаться независимо.

— Я не вполне понимаю, к чему ведет его святейшество, — пробормотала она, тщетно пытаясь сообразить, насколько осведомлен понтифик. А затем, припомнив судьбу тех, кто имел глупость его недооценить, Серена решила не таиться, чтобы не стать предметом для дальнейшего унижения. — Вы совершенно правы, ваше святейшество, — кивнула она. — Но только не следует забывать, что я уже не монахиня, спутанная обетами по рукам и ногам. Впрочем, вам, наверное, будет приятно узнать, что я планирую остаться непорочной вплоть до замужества. Которого, как я подозреваю, мне не видать, как своих ушей.

Папа приподнял руку:

— Но отчего же вы…

— Пусть мы и не закрепили с ним отношения физически, это не означает, что эмоциональных связей тоже нет, — объяснила Серена. — А мои чувства не оставляют места сомнениям, что я никогда бы не смогла стать христовой невестой и одновременно пылать страстью к мужчине. На такое способны лишь лицемеры вроде моего отца. Словом, если вы намерены воспользоваться этим инцидентом, чтобы подорвать ко мне доверие…

— Чушь, — отмахнулся понтифик. — Имя доктора Йитса просто всплыло в разведотчете, вот и все.

— Конрад? — пролепетала она, сраженная осведомленностью оперативников Церкви.

— О да, — кивнул папа. — Как я понимаю, вы познакомились в Боливии, еще в той, прошлой жизни, когда мы считали вас своим самым многообещающим лингвистом.

Серена откинулась на спинку кресла. Так-так. Теперь понятно. Должно быть, нашелся некий манускрипт, требующий перевода. Ей, наверное, сейчас предложат работу. Она с облегчением перевела дыхание. Очень хорошо, что удалось-таки покончить с обсуждением целибата. С другой стороны, папа упомянул про Конрада, и это вызвало у нее любопытство.

— Да, ваше святейшество. Я действительно работала в то время в Андах, среди племени аймара.

— Такая скромность делает вам честь, — заметил понтифик. — Насколько я понимаю, вы использовали язык аймара для разработки программы автоматизированного перевода для экологической конференции в ООН. И, если не ошибаюсь, добились успеха на своем ноутбуке, в то время как эксперты из доброй дюжины европейских вузов привлекли для данной цели суперкомпьютеры.

— Честь первопроходца принадлежит не мне, — возразила Серена. — Боливийский математик Гусман де Рохас уже проделал нечто подобное в восьмидесятых. Язык аймара вполне подходит в роли промежуточного звена для одновременного перевода с английского на ряд других языков.

— Их только шесть, — кивнул папа. — Хотя вам удалось найти подходы к более универсальному применению.

— Единственный секрет моей системы в том, что сам язык аймара обладает крайне жесткой и логичной структурой, — сказала она, нащупав знакомую почву под ногами. Потихоньку начинала возвращаться былая самоуверенность. — Аймара идеально подходит для переложения на язык компьютерных алгоритмов. Его синтаксические правила можно представить своего рода алгебраической нотацией, которую понимает вычислительная техника.

— Просто поразительно. Вы, можно сказать, приблизились к тому, чтобы расслышать шепот Господа Бога. Отчего же забросили свою идею?

— Да нет, ваше святейшество, я и сейчас, бывает, над ней размышляю.

— Верно, верно. У вас весьма широкие интересы. Вы не только Мать-Земля и официальный посол доброй воли от экологии, но и активный участник проекта «Latinitas Nova et Vetera», — сказал папа, ссылаясь на «доработанный» толковый словарь латинского языка, с помощью которого ватиканские традиционалисты надеялись дать благозвучному, но мертвому наречию Вергилия новый старт в третьем тысячелетии.

— Да, ваше святейшество.

— Кстати, мы должны поблагодарить вас за латинские неологизмы таких понятий, как «дискотека» и «девушка с обложки»: taberna discothecaria и exterioris paginae puella.

— Или pilamalleus super glaciem.

Папа на мгновение задумался.

— Хоккей на льду?

— Превосходно, ваше святейшество.

Понтифик невольно улыбнулся, затем поспешил вернуть себе серьезность.

— А как вы назовете мужчину вроде доктора Йитса?

— Sordidissimus hominis, — не моргнув глазом предложила Серена. — Подлейший человек.

Папа грустно покачал головой:

— Правильно ли я понимаю, что вы из-за него поставили крест на своем лингвистическом даре, покинули лоно Церкви и стали Матерью-Землей?

— Конрад никак не связан с моим решением заняться спасением экологии, — возразила она, вложив в интонацию больше защитных ноток, чем хотелось.

Понтифик секунду помолчал.

— Однако вы встретились с ним, когда работали с боливийским племенем аймара, совсем незадолго до снятия монашеских обетов. Что вы можете о нем сказать?

Теперь пришла очередь задуматься Серене. Ведь сказать о нем она могла бы столько, что… Впрочем, лучше ограничиться наиболее существенным.

— Он вор. К тому же лжец. И величайший, но самый опасный археолог, которого я когда-либо встречала.

— Опасный?

— В нем нет ни грана уважения к древности, — пояснила она. — Ему кажется, что информация, полученная в результате открытия, гораздо важнее самой находки. Соответственно, в своем неуемном стремлении обнаружить новый, девственный артефакт он зачастую разрушает целостность зоны раскопок — и пусть все будущие поколения катятся к черту.

Папа кивнул:

— Это вполне объясняет, почему Высший археологический совет Египта запретил ему появляться в Луксоре.

— Вообще-то их генеральный директор проиграл Конраду карточную партию, когда они проводили конференцию в лас-вегасском отеле-казино «Луксор», — сказала Серена. — Ходят слухи, что он расплатился с ним золотой статуэткой эпохи XIX династии. Конрад до сих пор пытается сбыть ее на черном рынке. Он нуждается в средствах, нуждается очень сильно, чтобы продолжать свои исследования. Кстати, если интересно, то фигурка могла бы стать неплохим приобретением для вашей коллекции.

Понтифик нахмурился, демонстрируя неприятие подобного юмора.

— А как насчет Боливии? Там тоже была какая-то статуэтка? Ведь доктора Йитса выслали из страны едва ли не через год после вашей встречи?

Серена пожала плечами:

— Достаточно будет сказать, что дочку некоего генералиссимуса он нашел более интересной, чем все местные руины.

— Не слышу ли я нотки ревности?

Девушка рассмеялась:

— У такого махинатора, как Конрад, женщины всегда под рукой. Что же касается древних сокровищ, то они принадлежат всем нам.

— Картина проясняется… А позвольте спросить, сестра Сергетти, что же вы нашли в нем?

— На редкость честную и искреннюю душу.

— Вы только что заявляли, что он лжец.

— Это часть его непосредственности… Но почему мы обсуждаем Конрада?

— Всего лишь из-за его влияния на вас, — ответил папа, хотя Серена подозревала, что причина кроется много глубже.

— Ваше святейшество, позвольте узнать, при чем здесь я? В конце концов, я давно уже не монахиня, не работаю лингвистом на Ватикан, да и вообще никак не связана с официальными делами Церкви.

— Вы, Серена, формально можете быть как монахиней, так и светским специалистом, но навсегда останетесь с Церковью, а она — наша Церковь — навсегда останется частью вас. Хотите вы того или нет. Прямо сейчас наш главный интерес заключается в желании понять, откуда у племени аймара столь замечательный язык. Он настолько чист, что некоторые из ваших коллег утверждают, будто он не развивался подобно всем прочим языкам, а изначально строился на какой-то иной основе.

Она согласно кивнула:

— Интеллектуальное достижение, которого вряд ли можно ожидать от простых скотоводов.

— Именно, — одобрил понтифик. — А скажите мне, сестра Сергетти, откуда вообще взялись аймара?

— В самых ранних легендах этого племени упоминаются довольно странные события на озере Титикака, имевшие место после Всемирного потопа, — объяснила она. — Некие пришельцы прямо на воде пытались возвести город, именуемый…

— Тиахуанако, — докончил за нее папа. — С грандиозным Храмом Солнца.

— Ваше святейшество прекрасно осведомлены, — уважительно заметила Серена. — Говорят, что покинутый город когда-то населяли выходцы с Ацтлана, исчезнувшего островного рая ацтеков.

— Утраченный остров-рай? Любопытно.

— Типичный допотопный миф, ваше святейшество. Многие легенды повествуют о райском острове и упоминают некое великое наводнение. Ну и, разумеется, все наслышаны про Атлантиду греческого философа Платона. Кроме того, гайды и шумеры тоже разделяют аналогичную идею о своем происхождении.

Папа покивал головой:

— Хотя трудно вообразить еще одну пару столь разных культур, как шумеры, обитатели безводных пустынь Ирака, и гайды, прибрежные жители тихоокеанского северо-запада Америки.

— Общность мифов все же не является доказательством реальности упоминаемых событий, — сухо возразила она, уступая своей академической жилке. — Окаменелости или, скажем, геология действительно могут сказать нам, где имело место наводнение, оледенение и так далее. Однако вопрос о существовании Ноя, строителя ковчега, или о его расовой принадлежности — был ли он азиатом, африканцем или индоевропейцем — носит чисто умозрительный характер. И уж конечно, не имеется никаких доказательств существования райского острова.

— Какой же вы делаете вывод?

— Я всегда считала их свидетельством общности человеческого интеллекта.

— Другими словами, для вас текст «Бытия» — всего лишь метафора?

Серена совсем забыла про склонность понтифика вечно возвращаться к вопросу веры. Она медленно кивнула:

— Пожалуй, да.

— Вы как-то неуверенно говорите.

— Ладно. Да, это всего лишь метафора.

Ну вот, сказала и сказала. Сам виноват.

— А Церковь? Просто хорошая идея, но с плохим концом?

— Как и все общественные институты, земная Церковь продажна, — заявила Серена. — С другой стороны, она дала нам благотворительные больницы, сиротские приюты, да и саму надежду на будущее человечества. Без нее мы бы погрузились в пучину безнравственности.

— Рад это слышать.

В глазах понтифика светилась нежность, однако, пока он произносил следующую фразу, в его голосе скользнули странные нотки. Словно он сам удивлялся, что из всех людей на Земле именно ему приходится это говорить.

— Сестра Сергетти, я хотел бы, чтобы вы забыли обо всем и прислушались к своему сердцу: не звучит ли в нем глас Духа Святого? Не зовет ли Он вас на священную миссию, после которой вы со всем правом сможете именоваться Матерью-Землей?

Единственное, о чем сейчас говорил ей Дух, так это о несообразности всей беседы. Что-то здесь не так. Она критиковала Ватикан, покинула Церковь. А теперь сам папа хочет, чтобы она стала его уполномоченным эмиссаром.

— О какой миссии идет речь?

— Как я понимаю, вы являетесь официальным наблюдателем и консультантом по программе реализации Международной антарктической конвенции?

— Я действительно работаю советником при рабочем комитете по вопросам экологической защиты. Однако я представляю Австралию, ваше святейшество, а не Церковь.

Понтифик кивнул, поигрывая пальцами на подлокотнике.

— Вы слышали новости про недавнюю сейсмоактивность в Антарктиде?

— Конечно, ваше святейшество. В прошлом месяце от щита оторвался глетчер размером со штат Делавэр. А до этого отломился еще один ледник, на сей раз со штат Род-Айленд. Не ровен час, в скором времени Антарктида потеряет территорию, по площади равную всему восточному побережью Соединенных Штатов.

— Что бы вы сказали, если бы я по секрету сообщил, что наша разведка доложила о некой закрытой и совершенно нелегальной военной экспедиции, которую Америка предприняла в антарктической зоне, принадлежащей вашей стране, Австралии?

— Я бы ответила, что американцы нарушают Мадридский протокол от 1991 года, определивший Антарктику как область мира и спокойствия, зарезервированную исключительно для научно-исследовательских целей. Любая военная деятельность категорически запрещена на этом континенте. — Серена подалась вперед. — Как вы об этом узнали?

— Три американских спутника спецназначения недавно пропали со своих орбит.

Она пару раз моргнула. С каких пор Ватикан занят отслеживанием иностранных шпионских спутников?

— Сломались, наверное, — предположила она. — Или самоликвидировались по команде с Земли.

— Мертвые американские спутники обычно так и остаются на своих орбитах, — глубокомысленно возразил понтифик, как если бы они обсуждали сейчас герменевтику Нового Завета. — И если бы хоть один из них вышел из строя, контролеры от конгресса сразу подняли бы шум. А тут — три сразу!

— Боюсь, ваше святейшество, здесь моей квалификации недостаточно, — сказала Серена. — А по вашему мнению, что могло случиться?

— Их просто перевели на другую орбиту, чтобы они — в отличие от других космических фотокамер — не так быстро проносились над объектами.

— Объектами?

— Удары обычно наносятся непосредственно перед пролетом спутника над зоной поражения, чтобы успеть ее сфотографировать, пока противник не закамуфлировал полученный ущерб. С другой стороны, ни одна из известных нам шпионских орбит не проходит над антарктическим эпицентром недавней сейсмоактивности. Откуда следует, что по крайней мере одна из пропавших «птичек» может работать именно там.

— Вы всерьез полагаете, что сейсмоволны вызвали американские военные? — недоверчиво спросила она.

— А вот это и предстоит вам выяснить.

Серена выпрямилась в кресле. У понтифика нет причин с ней лукавить. Однако есть, наверное, кое-что еще. Действительно, как иначе объяснить, что Святой престол так заинтересовался пустым континентом, где пингвинов больше, чем католиков?

— Вы ничего не хотите добавить? — мягко спросила девушка. — Скажем, что-нибудь про доктора Йитса?

Папа кашлянул.

— Судя по всему, он сам принял участие в американской экспедиции.

Ах так? Получается, Конрад и впрямь с этим связан, да только с неожиданной стороны.

— Зачем же военным понадобился археолог?

Понтифик промолчал, и Серена поняла, что Ватикан хочет привлечь ее в роли лингвиста, а вовсе не защитника экологии. Откуда следует, что янки что-то такое нашли в Антарктиде. Нечто требующее знаний и археологии, и лингвистики. Нечто, встряхнувшее сам Ватикан. Единственная причина, по которой папа решился ее привлечь, в действительности очень проста. У него просто нет иного выхода. Американцы явно не удосужились с ним проконсультироваться. «Видимо, зря», — внезапно пришло ей в голову.

— Ваше святейшество, у вас, я полагаю, есть что показать мне?

— Вы правы. — Узловатыми, подагрическими пальцами понтифик развернул на столе свиток со старинной картой, датированной 1513 годом. — Ее нашли в бывшем императорском дворце в Константинополе в 1929 году. Она принадлежала одному турецкому военному.

— Адмиралу Пири Рейсу, — сказала Серена. — Знаменитая Карта Мира.

— Получается, вы с ней знакомы, — кивнул папа. — В таком случае вы, несомненно, и это видели.

Через стол он протянул пожелтевшую копию отчета ВВС США от 6 июля 1960 года. Проект «Голубая книга».

— Нет, еще не видела, — помотала головой девушка, с интересом беря в руки тоненькую брошюру. — С каких пор у Ватикана есть доступ к секретным докладам военной разведки?

— Вы об этом говорите? — Папа показал на отчет. — Он вряд ли столь уж секретен. В отличие от своего приложения.

Девушка задумчиво полистала страницы, написанные начальником картографического отдела при массачусетской базе Вестовер. По заключению специалистов ВВС, антарктическая часть карты мира Пири Рейса довольно точно описывала берег Принцессы Марты и полуостров Палмера.

Ее глаза задержались на последней странице, где подполковник Гарольд Олмейер из 8-й разведэскадрильи сообщал следующее:


Географические детали, показанные в нижней части карты, замечательно согласуются с данными сейсмического профиля, составленного в 1949 году силами шведско-англо-норвежской экспедиции в прибрежной зоне ледового щита. Это свидетельствует о том, что побережье было обследовано еще до окончательного покрытия льдом. Толщина ледового панциря на данном участке составляет около одной мили. Мы затрудняемся сказать, каким образом представленную на карте информацию можно согласовать с уровнем развития картографической науки в 1513 году.


И наконец Серена добралась до приложения, а точнее, приписки, которую в 1970 году сделал пентагоновский полковник Гриффин Йитс. Она знала, что это был отец Конрада, и волосы на затылке у нее встали дыбом. Своим характерным, размашистым почерком полковник написал:


На все будущие документы, касающиеся карты мира Пири Рейса и Проекта Сончис, накладывается гриф «Совершенно секретно», и дальнейшая с ними работа должна проводиться исключительно через данный отдел.


— Сончис… — пробормотала Серена, закрывая отчет.

— Что-то знакомое?

— Был такой египетский жрец, Сончис Саисский, от которого Платон якобы получил сведения об Атлантиде.

— На карте адмирала Рейса отмечено, что она составлена по еще более ранним источникам, времен Александра Великого.

— К чему вы клоните, ваше святейшество?

— Лишь прекрасно развитая, универсальная техника мореплавания, существовавшая более десяти тысяч лет назад, могла создать столь точные карты.

Серена заморгала.

— Вы полагаете, что Антарктида и есть та самая Атлантида?

— Чьи тайны покрыты двухмильным слоем льда, — кивнул он. — Мы имеем дело не просто с погибшей цивилизацией, но и с древней, пракультурой, которую ищет ваш друг доктор Йитс. С культурой, чьи научные достижения нам еще предстоит понять.

— Если это подтвердится, многие вещи окажутся под большим вопросом, — заметила Серена, — включая библейскую трактовку Бытия.

— Или, напротив, докажет ее, — сказал папа, хотя и не вполне уверенно. — Впрочем, мы все от этого только проиграем.

— Прошу прощения, ваше святейшество, но я не совсем понимаю.

— Господь сподобил меня узреть пророчество о светопреставлении, — ответил понтифик, — хотя я так ничего и не сообщил о нем Церкви. Речь идет о слишком страшном событии.

Серена сидела как на иголках. Отбросив свою обычную подозрительность, она ясно видела, что папа вполне искренен и отдает отчет своим словам.

— Что же вы увидели, ваше святейшество?

— Я увидел, как изо льда вырастает прекрасная роза, — печально сказал понтифик. — Лед затем треснул, и из пропасти вырвалось пламя войны, которую сыны Божии развернули против Церкви и всего человечества. В конечном итоге лед растаял и по розовым лепесткам скатились слезы.

Серена припомнила, что в шестой главе Книги Бытия действительно упоминается о неких «сынах Божиих», хозяевах Земли в древнюю эпоху. Их потомство, рожденное от «дщерей человеческих», принесло столь много зла, что Бог, устроив Всемирный потоп, поголовно уничтожил людей, если не считать Ноя с родственниками. Однако Серена помнила также, что любые апокалиптические видения, исходившие как от Библии, так и из уст каких-нибудь португальских пастухов, никогда не описывали будущие события на манер телевизионной картинки с высоким разрешением. Напротив, будущее носило скорее искусственный, синтетический характер на фоне безвременной пропасти, заполненной символами и знаками, которые еще надо правильно интерпретировать.

— И ваше святейшество полагает, что это видение, миф про Атлантиду и нынешняя возня американской армии в Антарктике… имеют что-то общее?

— Да.

Серена попыталась скрыть скептицизм, однако любой из элементов этой формулы вызывал у нее чувство недоверия.

— Понятно.

— Боюсь, ничего вам не понятно, — вздохнул папа. — Вот, взгляните. — Он взял со стола еще один скрученный свиток пергамента. — Как мы полагаем, это одна из карт, которой пользовался адмирал Рейс. Ее, наверное, правильнее бы именовать с больших букв. Та Самая Карта.

Серена медленно протянула руку за свитком. Стоило только прикоснуться к древнему пергаменту, как по нервам прокатилась волна возбуждения и предчувствия.

— На карте начертано имя «Сончис», — сказал папа. — Однако остальные надписи восходят к доминойской эпохе.

Она закусила губу:

— Мне понадобится несколько недель…

— О, я надеялся, что вы займетесь ее расшифровкой по пути в Антарктику, — небрежно бросил папа. — Самолет уже заправляется.

— В Антарктику? — не веря своим ушам, переспросила Серена. — Ваше святейшество! Вы же сами говорили, что город погребен под двумя милями льда! С таким же успехом он мог быть на Марсе.

— И все же американцы его нашли, — возразил понтифик. — А теперь вам предстоит найти этих американцев. Пока не поздно. — Папа развел руки в стороны и положил ладони на красочные глобусы, стоявшие справа и слева от его кресла. — Их в 1648 году изготовил голландский мастер-картограф по имени Биллем Блау. Справа от меня земной глобус, а слева — небесная сфера. В свое время они тоже, как ныне принято говорить, отражали собой «современный мир». Увы, отражение это оказалось совершенно искаженным, как в части нашей планеты, так и небес. Да взгляните сами: Калифорния, к примеру, показана островом.

Серена кивнула, с интересом разглядывая изображенных на глобусах морских чудовищ.

— Да, ваше святейшество, я знакома с работами Блау.

— Все, что казалось истинным, обернулось ложью, — продолжал он. — Если угодно, своего рода предупреждение: дескать, картина мира, какой мы видим ее сейчас, точно так же может оказаться неверной через несколько столетий. Или несколько дней.

— Несколько дней? — изумилась Серена. — Вашему пророчеству суждено вот-вот сбыться, а вы даже не уведомили Церковь?!

— Тут, сестра Сергетти, слишком много религиозных, политических и военных осложнений, — ответил папа, упорно продолжая обращаться к ней как к монахине, члену церковной семьи, а не посторонней мирянке. — Только представьте тот день, когда Землю захлестнет анархия, потому что человечество отринуло иудейско-христианскую традицию.

— Мне уже приходилось размышлять над таким вопросом, ваше святейшество, а потому могу сообщить, что день этот давно уже наступил за оградами Ватикана.

В кабинете на минуту воцарилась неловкая тишина. Наконец понтифик кашлянул и сказал:

— Вы когда-нибудь задумывались, почему решили выбрать себе столь закрытую и суррогатную семью, как Церковь?

Серена замерла. Вот тема, к которой она всегда боялась прикоснуться. Правда в том, что, несмотря на внешнее, декларируемое неприятие, она по-прежнему верила, что Церковь-то и составляет надежду человечества, будучи единственным общественным институтом, не позволяющим миру выйти из-под морального контроля.

— Возможно, в роли монахини вы чувствовали себя ближе к Богу, — предположил папа. — Вы, вероятно, отчаянно нуждались в абсолютно точном и категорическом ответе на вопрос: «Может ли Он меня принять?»

Понтифик так близко подошел к истине, что Серена с трудом удерживалась, чтобы не выскочить из комнаты, ища убежища в каком-либо темном уголке.

— Не добрыми поступками моими, а исключительно милосердием Божьим, через искупление людских грехов смертью Его Сына, спасена моя бессмертная душа, ваше святейшество.

— Именно к этому я и веду, — кивнул папа. — Что еще вы хотели бы добавить?

Внутренняя опустошенность колола тупой иглой. У Серены не было других ответов для папы, однако ей все равно хотелось что-то сказать. Хоть что-нибудь.

— Моя ссылка в Антарктику ради публичного разоблачения американских махинаций никак не…

— …не сделает вас достойной имени Матери-Земли? — Папа по-отечески тепло взглянул на девушку. — Итак, сестра Сергетти, я хочу, чтобы вы отправились на «последний дикий край света» и нашли Бога… вдали от всей этой суеты. — Он махнул рукой в сторону книжных стеллажей, карт и образчиков изящного искусства. — Только вы — и Творец Вселенной… И доктор Йитс.


4

Через двадцать три дня после открытия

Ледовая станция «Орион»


Командный пункт станции «Орион», размешенный в довольно жалком сборном модуле с исключительно низким потолком, был под завязку забит персоналом и экранами мониторов, от мерцания которых кружилась голова. Впрочем, в глазах генерал-майора Гриффина Йитса данный командный пункт олицетворял собой триумф военной логистики и американских ВВС в целом, чей титанический гений за какие-то три недели возвел этот монумент в сердце наиболее враждебной человеку местности на Земле.

— Тридцать секунд, генерал Йитс, — голосом полковника О'Делла сообщил из полумрака коренастый силуэт.

На главном мониторе мерцала Антарктида. Ледовый континент, подсвеченный голубоватым фосфорическим сиянием, из космоса казался огромным островом, впечатанным в воды Мирового океана. Планетарный пупок.

Йитс задумчиво разглядывал изображение. Ему уже приходилось видеть эту картинку, только очень давно, да еще и через иллюминатор «Аполлона», когда корабль огибал Южное полушарие. Похоже, на свете встречаются вещи, которые никогда не меняются. Есть от чего прийти в благоговейный трепет.

— Пятнадцать секунд до выхода на расчетную точку, сэр, — доложил О'Делл.

На мгновение картинку заволокло туманом. Затем изображение прояснилось, и глазам открылось колоссальное облако, напоминавшее паука, по часовой стрелке крутящегося над Антарктидой. Йитс насчитал двенадцать ног — «перламутровых нитей», фронтов низкого давления, свойственных этому региону.

— Однако, — покачал головой генерал. — Параметры?

— Похоже на четыре отдельных шторма, сливающихся вместе, — сказал О'Делл, считывая информацию с монитора. — Шириной почти четыре тысячи миль. Хватит, чтобы закрыть всю территорию Штатов.

Йитс кивнул:

— Еще раз расчистить полосу.

В комнате воцарилась тишина, прерываемая только тихим попискиванием электроники на фоне мягкого гудения вентиляторов. Боковым зрением генерал уловил на себе встревоженные взгляды подчиненных.

О'Делл откашлялся.

— Сэр, нам следует выдать предупреждение на борт шесть-девять-шесть.

— Отставить. Полное радиомолчание.

— Но, сэр… ваш… Там доктор Йитс, сэр.

— На борту три десятка человек, полковник. Не считая отменного пилота, капитана Лундстрома. Радиообмен запрещаю. О заходе на посадку доложить. Я у себя.

— Слушаюсь, сэр, — сказал О'Делл, провожая взглядом суровое начальство.


Французское окно в личных апартаментах Йитса казалось утилитарной рамкой к поразительному пейзажу: зияющей ледовой расселине, куда генерал мог заглядывать, словно сидя в театральной ложе. Столбы голубовато-хрустальных паров вздымались из бездны, изредка скрывая собой царящее на раскопках оживление. Там, внизу, находилось то, к чему целую жизнь стремились они с сыном.

Йитс плеснул себе немного виски и уселся за стол. Все тело ломило, и хотелось выть подобно треклятому катабатическому ветру. Однако генералам не пристало проявлять слабость и смущать умы подчиненных вроде О'Делла и иже с ним.

Он закинул правую ногу на стол и, задрав штанину, принялся массировать изуродованную, испещренную шрамами голень. Сувенир, подаренный Антарктидой более тридцати пяти лет назад, еще во время первой его миссии. Под коленом с самого утра пульсировала адская боль. Мороз, как обычно, сыграл свою чертову шутку.

Но как же все-таки здорово опять оказаться при настоящем деле, чтоб ему провалиться! Он поймал собственное отражение в окне из упрочненного плексигласа. Даже в нынешнюю пору, разменяв уже седьмой десяток, Йитс все равно смотрелся строго и подтянуто, как подобает командиру и высшему офицеру. Жаль только, что большинство мальчишек, чьи детские физиономии попадались здесь на каждом шагу, и не подозревали, кем он когда-то был. Точнее, кем он должен был стать.

А ведь Гриффину Йитсу в свое время прочили звание первого человека на Марсе. Э-хе-хе…

Ветеран программ «Джемини» и «Аполлон», Йитс «попал в обойму» в далеком 1968 году. Марсианский челнок, согласно плану, сформулированному еще Вернером фон Брауном в 1953-м, а позднее пересмотренному НАСА, должен был стартовать с американской космической станции «Свобода» 12 ноября 1981 года, достичь Красной планеты 9 августа 1982-го и вернуться на Землю годом позже.

О, если бы только политика была столь же предсказуема, как и планетарные орбиты…

К 1969-му война во Вьетнаме изрядно подорвала федеральный бюджет, а успешные высадки на Луну временно насытили аппетит американцев в области освоения космоса. Столкнувшись с растущим сопротивлением конгресса, президент Никсон законсервировал как саму марсианскую программу, так и идею космостанции. Лишь концепция «Спейс шаттл» смогла получить «зеленый свет». Катастрофическое решение, затормозившее развитие на целые десятилетия, оставило на руках разрекламированный флот челноков, которым некуда было летать, а НАСА бросили плавать «без руля и без ветрил» в политических болотах Вашингтона без какой-либо ясной цели.

И кроме того, пришел конец великой мечте Йитса…

Зуммер коммуникационной консоли вывел генерала из состояния задумчивости. Докладывал О'Делл:

— Сэр, мы восстановили радарный контакт. Они зайдут на посадку через двадцать минут.

— Что там с взлетно-посадочной полосой?

— Ее расчищают, сэр, но шторм по-преж…

— Мне, полковник, оправдания не нужны. Я появлюсь через минуту. Советую к этому времени добиться конструктивных результатов.

Генерал отпил виски и вновь уперся невидящим взглядом в окно. Когда Никсон решил поставить крест на марсианской программе, Йитс был здесь, в Антарктиде, и уже отмахал добрую половину сорокадневного срока, отведенного на тренировку по выживанию. Для этой цели команду из четырех человек разместили в специально сконструированном куполе, чья система жизнеобеспечения базировалась на прототипах двух посадочных модулей с миниатюрной ЯЭУ — ядерной энергетической установкой. Имелся даже «марсоход» для вылазки и разведки окружающей местности.

В Антарктике столь же холодно, как и на Марсе, а ветровая обстановка отличается не так уж и сильно. Скажем, по степени натиска снежные штормы лишь ненамного уступают марсианским песчано-пылевым бурям. А самое главное, этот континент практически так же удален от цивилизации, как и сама Красная планета, поэтому в условиях изоляции имелись все шансы полностью раскрыть характер и склонности каждого члена экипажа.

Как выяснилось, для Йитса такой опыт означал полную и неожиданную перекройку жизненного пути. За четверкой людей захлопнулся термолюк. Только один калека выбрался наружу. И вы только посмотрите, какой приз ему достался! Если, конечно, призом можно назвать подземные кишки Пентагона, где изувеченный ветеран, обмылок древней и заброшенной космопрограммы, проводил свои унылые дежурства. А уход жены с дочерями? Явившийся следствием воспитания приемного сына. Который тоже успел отвернуться. Все от него отвернулись…

Но вот сегодня наступил тот день, когда он возьмет-таки жизнь за шкирку и заставит повернуться к себе лицом, а не вонючим задом.


5

Через двадцать три дня после открытия


Когда Конрад проснулся от болтанки, в фюзеляже транспортного «С-141 Старлифтер» стоял жуткий холод. Сердце неприятно трепыхалось в груди, в ушах звенело, и очень тянуло завалиться куда-нибудь в теплое. Он потер кулаками глаза, потянулся, разминая ноющие мышцы и суставы, и огляделся. Никаких изменений. Сплошные спецназовцы-полярники в белых термокомбинезонах, с автоматами между колен. Без малого три десятка, усиленный взвод.

Самолет вновь прилично тряхнуло. Почти весь полет они провели в ясном небе, поверх бесконечного белого покрова. Но вот сейчас кругом какой-то мутный суп, а турбулентность усиливается с каждой секундой. Гигантские карго-контейнеры в кормовом отсеке шатались, зловеще поскрипывая стропами-оттяжками.

Конрад загнул обшлаг куртки и посмотрел на свои гиперфункциональные часы с «Джи-пи-эс»-индикатором, на который работало двадцать семь орбитальных спутников, позволяя провести обсервацию в любом месте земного шара с погрешностью до какой-то сотни футов. Однако последние шестнадцать часов, проведенные на борту целого ряда военных самолетов, видимо, настолько истощили литиевые батарейки, что долготно-широтный дисплей уже перестал что-либо показывать. Чего не скажешь про нервно крутящийся встроенный компас. СВ — ЮВ, СЗ — ЮЗ… «Должно быть, приближаемся к полярной области, — сообразил он. — Да-да, Южный полюс…»

Он повернулся к спецназовцу, с каменным лицом сидевшему рядом, и крикнул, силясь перебить вой турбовентиляторных двигателей:

— А я думал, военным запретили появляться в Антарктике!

Солдат зачем-то подергал предохранитель, задумчиво посмотрел перед собой, а затем крикнул в ответ:

— Каким таким военным, сэр?!

Конрад тихонько простонал. Вот-вот, именно такую лапшу ему всю жизнь скармливал отец, бывший астронавт-неудачник, который непонятным образом сумел-таки преодолеть пентагоновские коридоры власти, чтобы стать генералом ВВС. Йитс твердо верил в максиму, что любую правду надо строго отмеривать и фильтровать, начиная с обстоятельств, окружавших рождение самого Конрада.

Согласно официальной версии событий, приемный сын генерала являлся плодом однодневной дружбы капитана Рика Конрада и безымянной стриптизерши с курорта Дайтона-Бич. После того как капитан погиб на одном из учебно-тренировочных заданий в Антарктике, мамаша подкинула ребенка к дверям медсанчасти на мысе Канаверал. Вскоре она сама скончалась от передозировки наркотиков. НАСА, изо всех сил старавшаяся сохранить безупречный имидж своих астронавтов, надавила где нужно — и майор Гриффин Йитс, под чьим командованием служил Рик Конрад, без дальнейших бюрократических проволочек усыновил потомство своего ближайшего товарища.

С годами, однако, Конрад засомневался в достоверности изложенной версии. Уж во всяком случае, Дениз, его приемная мать, напрочь отказывалась принимать эту историю. С самого начала она подозревала, что именно Йитс был биологическим отцом Конрада и просто воспользовался смертью капитана как прикрытием, объяснявшим происхождение собственного незаконнорожденного сына. Не приходится удивляться, что к восьмому дню рождения Конрада она бросила мужа, забрав обеих дочерей, девяти и одиннадцати лет. Единственных друзей несчастного приемыша…

Наконец, после множества лягушачьих прыжков с базы на базу, после нескольких лет страданий и невзгод, после неоднократных изгнаний из школы, Конрад настолько пропитался бунтарским духом, что решился напрямую спросить Йитса. Приемный отец не только все отрицал, но и отказался привлечь свои знакомства в правительстве, чтобы окончательно определиться, кто есть кто и кого надо считать биологическими родителями мальчика. Один этот инцидент дал Конраду достаточно оснований, чтобы возненавидеть Йитса.

Однако к тому времени стало ясно, что генерала, в сущности, не интересует, что о нем думает сын или кто-либо еще. Несмотря на неудачную карьеру астронавта, Йитс непрерывно рос в должностях и в конечном итоге получил свою большую звезду на погоны, а вместе с ней и власть над загадочным управлением перспективного планирования оборонных научно-исследовательских работ, сокращенно УППОНИР. Благодаря финансовой поддержке со стороны рейгановской администрации в 80-х Йитс со своей командой неутомимых экстремалов от науки изобрел Интернет, систему глобального позиционирования, технологию «стелс», компьютерную мышь вместе с ее ковриком, а заодно ряд других «важных вещей», как он скромно выражался.

Данная миссия, пришел к заключению Конрад, несомненно, подпадала под последнюю категорию. Но о чем конкретно идет речь? Он уже сообразил, что под антарктическим льдом лежит сказочное открытие. В конце концов, как минимум восточная часть древнего континента когда-то характеризовалась тропическим климатом. Очевидно, Йитс что-то нашел и теперь нуждался в сыновней помощи. А может, это просто неуклюжая попытка примирения…

Двойной толчок и надсадный вой турбин вернули Конрада к действительности и ледяному холоду в чреве «С-141». Не испрашивая разрешения, он расстегнул пряжку страховочного ремня и полез в сторону кабины, мелко перебирая ногами и хватаясь руками за укосины.

В стеклянном колпаке кабины экипажа царила обманчивая атмосфера деловито-уверенной суеты, было жарко, сухо, воздушно и очень, очень светло. Снаружи Конрад видел одну только молочно-белую пелену. На месте первого пилота сидел Лундстром и периодически лаял на своего напарника, не забывая, впрочем, и про штурмана. С другой стороны, двигатели ревели так громко, что Конраду ничего не удавалось расслышать.

Надсаживая глотку, он прокричал:

— Нельзя ли хоть разок взглянуть на феномен, пока вы меня не угробили?!

Раздражение Лундстрома можно было прочесть по его затылку. Впрочем, он все-таки обернулся и крикнул в ответ:

— Вернитесь на место, доктор Йитс! Все под контролем!

Однако глаза пилота выдавали тревогу, и тут Конрад вспомнил, где он видел Лундстрома. Не далее как четыре года назад капитан числился командиром одного из «шаттлов». Под черной перчаткой, сейчас крепко сжимающей штурвал, скрывалась сильно обожженная, изуродованная рука. Пострадала также добрая треть его тела, когда при неудачном старте третьей по счету миссии произошел взрыв.

Конрад сказал:

— Расслабьтесь, Лундстром. Это ерунда по сравнению с катанием на челноке.

Капитан насупился и, ничего не ответив, вернулся к своему занятию.

Конрад оглядел кабину, нашел метеорадар и понял, что четыре вихрящихся штормовых облака сливаются в одно.

— И мы туда летим?!

— Ничего, успеем проскочить между двумя фронтами, — неохотно сказал Лундстром. — С Мак-Мердо сообщили, что на задней кромке первого шторма ветер не сильнее сотни узлов. А после этого нырнем под передний фронт следующего и с попутным ветром за сто двадцать узлов снизимся до самого льда.

— Одним куском? Или по частям? — попытался сострить Конрад. К тому же он знал, что база Мак-Мердо была самой крупной американской станцией на континенте. — А я слышал, что у них очень длинная полоса. Почему мы не можем сесть на нее, а завтра попытаться вновь? Откуда такая спешка?

— Окно закрывается. — Лундстром ногтем постучал по радарному экрану. — К завтрашнему дню они сольются и тогда… Короче, доктор Йитс, немедленно займите свое место.

Конрад плюхнулся в свободное кресло за спиной штурмана.

— Слушаюсь.

Лундстром бросил взгляд на второго пилота. По отражению лиц в лобовом стекле Конрад понял, что оба летчика молчаливо договорились не связываться с ним.

С секунду помолчав, капитан заметил:

— В вашем личном деле предупреждали, дескать, большой упрямец. Как говорится, яблоко от яблони…

— Он мне такая же яблоня, как и настоящий отец. — По крайней мере в данную секунду Конрад надеялся, что это так. Подобно большинству американцев, он подозревал, что где-то в Вашингтоне существует некая гигантская база данных на всех и каждого. Похоже, капитан только что это подтвердил. — И что же там еще есть про меня?

— Психопрофиль, — ответил Лундстром, явно радуясь возможности отыграться. — Кошмары о конце мира. Полное отсутствие личностных воспоминаний до пяти лет. Я бы сказал, у вас то еще детство было.

— Создается впечатление, будто вы горюете, что это не вас кормили грудным молоком с примесью ЛСД и прочих галлюциногенов, — мрачно сказал Конрад. — И не у вас к шести годам прорезались такие воспоминания, что… А как насчет драк в школе? Мол, «приемыш-ублюдок», «папаша-инвалид», а?

Лундстром промолчал, делая вид, что увлечен штурвальной колонкой.

Впрочем, Конрада уже разобрало любопытство:

— А что еще написано в моем личном деле?

— Например, про начало вашей разрушительной карьеры. Еще в первую иракскую кампанию.

В ту пору Конрад учился в аспирантуре. Он махнул рукой:

— А, старая история…

— Вот именно. Что-то насчет древностей, — подтвердил Лундстром. — Какой-то зиккурат в Уре и советские «МиГи».

Конрад согласно кивнул. Четыре тысячелетия назад город Ур являлся столицей шумерского царства в стране Авраама. Ныне он погребен под песками современного Ирака.

— Было дело.

— А поконкретнее? — Лундстром, похоже, искренне заинтересовался. Судя по всему, личное дело Конрада оказалось весьма немногословным.

— У иракцев есть одна подлая привычка строить военные объекты рядом с древними археологическими сокровищами. Чтобы не бомбили, — пояснил Конрад. — Короче, когда наши спутники засекли парочку советских «МиГ-21» по соседству с древним зиккуратом в Уре, Пентагон пришел к выводу, что они там далеко не случайно.

Лундстром задумчиво покивал:

— Да, что-то такое я слышал…

— Словом, они также подозревали, что сам Хуссейн прячется в этом зиккурате, — продолжил Конрад. — Ну вот я и дал им нужные координаты для наведения «Маверика».

— «Маверик»?! Ракета класса «воздух-земля»? Да вы шутите!

— Нет-нет, только «Маверик» способен забуриться глубоко под пирамиду и уничтожить ее изнутри. А снаружи все выглядело бы как несчастный случай. Иракцы-неумехи побаловались со взрывчаткой.

— Получается, вы стерли многовековое сокровище с лица Земли ради одного-единственного despot du jour, тирана-однодневки? — Столь решительный подход явно шокировал Лундстрома. — Какой вы тогда археолог, черт возьми?

— А такой, в котором нуждаются доброхоты вроде вас и всей вашей армии, — безмятежно ответил Конрад. — Кстати, а что вы скажете про…

Внезапный визг двигателей нарушил приятную беседу. Экипаж встрепенулся, Лундстром покрепче ухватил штурвал, а второй пилот прилип к приборам.

Штурман крикнул:

— Боковой ветер, едва пятьдесят на восемьдесят!

— Ветровой сдвиг, — пробурчал Лундстром, пытаясь вернуться на курс. — Упрямая, черт… Похоже, вляпались…

Конрад обеими руками хватался за сиденье, пока самолет бросало из стороны в сторону. Индикатор авиагоризонта качнулся раз, другой и завертелся волчком.

— Потеря устойчивости по гироскопам! — выкрикнул штурман.

— Дай мне астрономические координаты! — приказал Лундстром.

Приподнявшись, штурман приник к колпаку секстанта, торчащему из верхнего сегмента обшивки, и попытался провести обсервацию по звездам. Увы, ничего не вышло. Он покачал головой:

— Слишком густой суп, не могу сделать экстраполяцию.

— Вы что, никогда не слышали про систему «Джи-пи-эс»?! — крикнул Конрад поверх гула.

— А что толку? ЭМИ.

«Электромагнитный импульс?!» Конрад не решался поверить собственным ушам. Речь шла о своего рода микроволнах, генерируемых при подрыве ядерных боеприпасов и славящихся своей способностью уничтожать современную электронику. Так вот почему они полетели на таком древнем корыте! Интересно, чем же Йитс там занимается?

Он предложил:

— А допплеровский измеритель?

— Тоже отрубился.

— Послушайте, Лундстром! Надо подавать сигнал, пусть высылают помощь с Мак-Мердо. Сколько до них?

— Конрад, вы до сих пор не поняли, — поморщился Лундстром. — Мы не садимся на Мак-Мердо. Наш пункт назначения в другом месте.

— В другом, не в другом… Нам не дотянуть, капитан, неужели вы не видите? Разворачивайтесь на Мак-Мердо!

— Слишком поздно. Точка возврата давно позади. Все или ничего.

— У отца моего научились? — горько спросил Конрад. — Или в своей долбаной НАСА?

Крик штурмана:

— Встречный ветер, резкий скачок! Сто узлов! Путевая скорость, резкий сброс! Сто пятьдесят узлов!

Четыре двигателя натужно ревели, пытаясь справиться со встречным ветром. Конрад всем телом ощущал сопротивление воздуха по тряске пола под толстыми подошвами. Вибрации от болтанки шли по ногам, как кольца необузданной энергии, пока все внутренности не сплавились в один зыбкий комок. Для будущего мертвеца он чувствовал себя еще слишком живым и страстно хотел продлить такое состояние как можно дольше.

— Еще немного, и мы полетим задом наперед, — проворчал он себе под нос.

— Встречный ветер, сто семьдесят пять! — не унимался штурман. — Двести! Двести двадцать пять узлов!

Лундстром на секунду замер, явно прикидывая новую стратегию.

— Зафлюгировать первый и четвертый!

— Есть, — отозвался второй пилот, переводя лопатки турбин двух двигателей в положение свободного вращения.

— Путевая скорость падает! — отчаянно крикнул штурман. — Топлива в обрез!

Конрад рискнул вмешаться:

— Какие шансы на аварийную посадку?

— Имеются, — признал Лундстром. — Но у нас колеса, а не лыжи.

— Тогда сажайте на брюхо! — потребовал Конрад.

— Отставить «на брюхо»! — разозлился Лундстром. — В этом супе мы точно вмажемся в какой-нибудь торос!

Очередной удар бокового ветра оказался таким сильным, что на миг почудилось, будто «птичка» вот-вот сделает поворот оверкиль и штопором пойдет на лед. Лундстром каким-то чудом выправил ситуацию.

— Сделайте что-нибудь! — крикнул Конрад. — Сбросьте груз!

— Генерал Йитс скорее нас сбросит, чем карго.

— Тогда радируйте! Вызывайте помощь!

— Бесполезно. Накрылось ваше радио.

Ясное дело, Конрад не поверил.

— Вы за кого меня принимаете?! Развели тут тайны мадридского двора! Ничего у вас не накрылось! Просто генерал любит орудовать втихую!

Рассвирепев, он полез к рации и попытался напялить шлемофон. Из-за болтанки никак не получалось справиться с гарнитурой.

— Какого черта?! — возмутился Лундстром.

Наконец ему удалось надеть шлемофон.

— Вы как хотите, а я вызываю помощь.

Возле левого уха что-то лязгнуло. Увы, звук шел вовсе не из наушника. А от передернутого затвора.

Он скосил глаза и увидел матово поблескивающий пистолет, который Лундстром приставил к его голове. Тот самый девятимиллиметровый «глок», что Конрад купил на свои кровные в Перу и потом сдал перед посадкой в вертолет, еще на плоскогорье Наска. Подумать только, какая ирония судьбы…

— На место, доктор Йитс. И чтоб больше ни гу-гу.

— А я и так на своем месте, — заявил Конрад и нахально щелкнул тумблером питания рации. В ушах тихонько загудело. — Вы не можете меня застрелить. Я вам нужен, Лундстром. Один Бог ведает почему, но это так. И кстати, уберите машинку подальше. Я ее хорошо знаю, уже бывали случаи самоспуска. Причем в нашей увеселительной поездке есть все шансы, что вы промахнетесь и вместо моей головы сделаете дырочку в обшивке. Или лобовом стекле.

Лундстром молча бросил взгляд на бурлящее небо.

— Будьте вы прокляты…

— Спасибо. — Конрад пару раз щелкнул тангентой, прислушиваясь к звуку в наушниках, хотя все же старался поменьше дергать головой ввиду направленного на него пистолета. Он взялся пальцами за верньер частотной настройки. — Какой у нас позывной? Волна?

Лундстром заколебался. И тут колоссальный толчок снизу практически выбил его из сиденья. Он немедленно опустил пистолет и дождался, пока не кончилась болтанка.

— Мы борт шесть-девять-шесть, — неохотно выдавил он, оттолкнул руку Конрада и самостоятельно выставил нужную частоту.

Конрад выжал тангенту:

— Борт шесть-девять-шесть базе. Прошу немедленную помощь.

Нет ответа.

— Шесть-девять-шесть базе, — настаивал Конрад. — Требуем помощь.

И вновь нет ответа.

— Смотрите! — вдруг крикнул штурман. — Станция «Орион»!

— Станция «Орион»? — переспросил археолог.

Туман на секунду разорвался, и в прорехе обрисовалась белая пустыня. Панорама ледовых гор уходила за горизонт. С зазубренных пиков срывались снежные вихри и падали в колоссальную серповидную трещину, разорвавшую ледяной панцирь на многие мили. К ее вогнутой стороне лепились крохотные купола, ангары и башенки с антеннами связи. Через секунду все это хозяйство вновь ушло под дымку.

— Добрались? — спросил Конрад.

Лундстром кивнул:

— Почти. Осталось только полосу найти…

— Полосу? — Сообразив наконец, что переспрашивать глупо, Конрад захотел что-то добавить, но тут, в свою очередь, едва не вылетел из кресла. Если бы не ремень безопасности, его голова уже оказалась бы частью приборной панели.

— Да-да, полосу, — нетерпеливо кивнул Лундстром. — Вырезали во льду бульдозером.

— Так мы вслепую будем садиться? — удивился Конрад, разглядывая снежную пленку, залепившую лобовое стекло кокпита. В таких условиях не помогут ни бортовые прожектора, ни проблесковые огни на плоскостях. А в условиях густой облачности нельзя разглядеть ни теней на грунте, ни горизонта. При полете над равномерно белой пустыней невозможно визуально оценить высоту или расстояние. Порой даже птицы и те врезаются в снег. — Ребята, вы давно из психушки сбежали?

Захрипело радио.

— КДП борту шесть-девять-шесть, — забубнил сиплый, монотонный голос. — Повторяю, командно-диспетчерский пункт борту шесть-девять-шесть. Повторяю…

— Борт шесть-девять-шесть на связи, — наклонился Лундстром к микрофону. — Сообщите обстановку.

— Приземный шестьдесят градусов, пятнадцать узлов, с порывами до сорока, видимость ноль-ноль. Снежные засветки на эшелоне триста.

Капитан зашевелил губами, что-то подсчитывая в уме, и Конрад понял, что настало время выбирать: удариться в религию и начать молиться или же просто вцепиться в сиденье — и будь что будет.

— Встречный, порывы до шестидесяти, сэр! — крикнул штурман.

Конрад сжал кулаки.

— Посадка в этом корыте на торосистый лед — чистое самоубийство, капитан, и вы это знаете!

— Спасательная служба — полная готовность, — добавил диспетчер с земли. — Прием.

Пока Лундстром заходил на посадку, Конрад таращил глаза на лобовое стекло, силясь хоть что-то разобрать. Хотя сказано ведь: нулевая видимость… И вдруг занавес распахнулся и ровно по носу обрисовалась шеренга черных бочек, видимо, из-под топлива. Сама же взлетно-посадочная полоса была отмечена щитами, обрызганными люминесцентной краской.

— Слишком низко… — пробормотал он, не веря глазам. — Мы заходим слишком низко!!!

— Немедленно готовься к посадке! — приказал Лундстром.

Второй пилот нежно подвинул сектора газа двигателей, удерживая турбины в синхронном режиме.

В динамике хрюкнуло.

— Полное снижение по команде «ноль»… Ноль!

— Принято.

— На глиссаде.

— Принято, — ответил Лундстром, и тут самолет провалился. У Конрада хлестнуло по нервам, он побелевшими кулаками вцепился в сиденье и забыл, что человеку полагается дышать.

— Вы ниже глиссады, — предупредил встревоженный голос из рации. — Сбросить скорость снижения, коррекция курса на два градуса влево.

— Принято. — Лундстром осторожно потянул штурвал на себя, и Конрад почувствовал, как самолет выравнивается.

— На глиссаде, — сообщил диспетчер. — Над порогом, две мили до точки касания.

Сейчас в лобовом стекле не видно ничего, кроме белой стены.

— …ровно миля до касания…

— …полмили до касания…

— …четверть…

— …Точка касания!

Конрад с Лундстромом переглянулись. У обоих отвалились челюсти. Самолет-то еще в воздухе!

— Земля?! — отчаянно выкрикнул Лундстром.

В ответ — молчание вечности… И страшный удар! В транспортном отсеке спецназовцы посыпались друг на друга, как фишки домино, ломая руки-ноги, путаясь и повисая вниз головой в своих сиденьях-гамаках… Звонко лопнули грузовые оттяжки, и карго-контейнеры поехали вперед.

Конрад услышал треск и, дико обернувшись, увидел, как в воздухе, по направлению к кокпиту, летят несколько оцинкованных ящиков. Он успел пригнуться, что-то свистнуло возле уха, ударило Лундстрома в затылок и впечатало голову капитана в крошево из приборов.

Конрад уже почти дотянулся до штурвальной колонки, как сквозь лобовое стекло брызнули осколки льда, кабина схлопнулась раздавленной яичной скорлупой, и все кругом померкло.


6

Через двадцать три дня и семь часов после открытия


Он очнулся от жалобного попискивания бортового транспондера-ответчика. Конрад заморгал, стряхивая снежинки с ресниц. Сквозь зияющую дыру в обшивке было хорошо видно разбросанные по ледяной корке пустыни куски «С-141».

Он посмотрел на Лундстрома. Слепые глаза пилота широко распахнуты от ужаса, рот застыл в последнем крике. Из черепа капитана торчит какой-то металлический обломок. Мгновенная смерть. Повезло.

Конрад с трудом проглотил комок в горле и попытался вздохнуть. Антарктический воздух ринулся внутрь и, кажется, обморозил все легкие. В голове — звенящая легкость. Плохо дело, сказал он сам себе. Еще немного — и наступит переохлаждение жизненно важных органов. Он потеряет сознание, сердце остановится и… Надо срочно действовать.

Конрад решил пошарить рукой, отыскивая пряжку, но пальцы отказались повиноваться. Скосив глаза вниз, он обнаружил, что ухитрился потерять правую перчатку и рука уже примерзла к сиденью. Кожа вокруг ногтей успела побелеть. Так, ясно. Кровеносные капилляры сузились, и мясо начинает потихоньку отмирать.

Конрад окинул взглядом кабину, сдерживая растущую панику. Онемевшей, но еще подвижной левой рукой он из заднего кармана спинки сиденья Лундстрома достал термос и, удерживая его между колен, скрутил крышку. Поливая примерзшую руку горячим кофе, потихоньку отодрал ее от кровавого льда в облаке остывающего пара. Ладонь была красная, распухшая и сплошь покрыта пузырями. И никакой боли. Впрочем, еще будет время.

Он подтянулся ко второму пилоту, приставил ухо к губам и прислушался. Едва-едва, но дышит. В таком же состоянии оказался и штурман. Из-за спины, из транспортного отсека, доносились стоны и какая-то возня.

Конрад взялся за микрофон.

— Шесть-девять-шесть вызывает базу, — сиплым шепотом выдавил он. — На борту авария, прошу срочную медпомощь.

Молчание. Он решил изменить частоту.

— Эй, скоты, отвечайте! Я борт шесть-девять-шесть!

Но какую бы волну он ни пробовал, результат оказывался одним и тем же. После нескольких минут шуршания и потрескивания рация тихо скончалась.

«Меня никто не слышит», — понял он.

Конрад полез назад порыться в мешанине обломков. Увы, ни запасной рации, ни примитивного «уоки-токи». Впрочем, на борту, конечно же, должен стоять поисковый маяк. С другой стороны, Лундстром вполне мог его отключить, коль скоро он не желал привлекать к себе внимания.

Единственной подходящей вещью, которую удалось отыскать, оказался сигнальный факел, да и то из личного рюкзака. Н-да, от такой штуки никакой пользы.

«Ну надо же, сподобился, — тоскливо подумал он, разглядывая зажатый в кулаке цилиндр. — Выжил в крушении, чтобы стать сосулькой. Молодец…»

Господи, как же он ненавидел холод! Еще с детства. В детстве холода было очень много. Так что помереть в снегу совсем не улыбается. Не тот способ. Он будет означать, что не так уж и далеко удалось уйти от дома, как когда-то мечталось. И с отцом не успели помириться…

«Нет, какова ирония, а?» — подумал Конрад, считывая показания термометра с наручных часов. Цифровой индикатор показывал -25° по Фаренгейту.[1 - -32 °C] Секундочку. Ерунда какая-то. Он присмотрелся и понял, что не увидел еще единицу. -125° по Фаренгейту.[2 - -90 °C]


Он пристроился к выжившим в транспортном отсеке, стараясь беречь тепло. Веки стали будто свинцовыми, сильно тянуло в сон. Но спать нельзя. А с другой стороны, и так ясно, что битва проиграна… Конрад потихоньку начал клевать носом, задремал. Внезапно фюзеляж тряхнуло. Вроде бы лают собаки…

Конрад открыл глаза, переполз через собственный рюкзак, нашел силы закинуть его за плечо и, сжав непослушными пальцами сигнальный факел, съехал на лед через дырку в фюзеляже.

Удар о грунт заставил встрепенуться и взять себя в руки. Он привстал на колени и осмотрелся. Ничего. Только снег, кажется, идет еще гуще… И тут из пелены вылезла морда вездехода.

Как их называют? Что-то шведское… «Хагглундс»? Желтая коробчатая кабина. Обрезиненные гусеницы, оставляющие широкие вафельные следы…

Конрад поспешил зажечь факел и медленно замахал руками. В предплечья словно чугуна налили. Пальцы уже ничего не чувствуют.

Клюнув носом, «Хагглундс» затормозил неподалеку. Распахнулась передняя дверца. Белая лайка выскочила и побежала прямиком к разбитому фюзеляжу. Затем Конрад услышал лязг, звон — и из кабины показались громадные унты. Перебирая руками за поручни, на лед спустился человек-гора.

По одному только силуэту и неторопливым движениям Конрад сразу смог сказать, кто это. Неповоротливый в своем термокомбинезоне, с угольно-черными полосками под глазами, чтобы не слепило отражение от снега, генерал Йитс направился к Конраду.

— Ты нарушил приказ, сынок. — Вблизи Йитс походил на монументальную статую, не обращавшую внимания на жалящий ветер. — Зачем вообще устраивают радиомолчание, ты знаешь?

— Я тоже рад тебя видеть, папа.

Генерал забрал факел из рук сына, бросил под ноги и раздавил:

— Хватит привлекать внимание.

В душе Конрада взметнулся настоящий гейзер горечи и гнева. На отца. И на себя самого, за то, что позволил Йитсу протянуть руку через все эти годы и втащить обратно в свой личный, промерзший ад.

— Лундстром погиб. И с ним половина твоих людей, — махнул он обмороженной рукой за спину.

Йитс отдернул клапан на куртке и рявкнул куда-то внутрь кармана:

— Авральной команде! Осмотреть грузовой отсек, достать все, что можно. Пока нас тут не замело заживо.

Конрад оглянулся на останки самолета и людей, которых уже совсем скоро укроет безразличный ко всему снег. Тут из пролома в обшивке выпрыгнула лайка с наручными часами в зубах. Морда вся перемазана застывшей кровью и слюной. Собака чиркнула боком о ногу Конрада, деловитой трусцой направляясь к «Хагглундсу».

— Нимрод! — крикнул Йитс ей вслед. Не обращая внимания, собака уже царапалась в дверцу кабины.

— Здесь у всех мозги набекрень, кроме Нимрода, — прокомментировал Конрад, тоже двинувшись к «Хагглундсу». Добравшись до вездехода, он взялся было за дверную ручку, но Йитс вдруг уперся ладонью в дверцу, не позволяя ее открыть.

— Куда собрался?

Конрад с силой рванул на себя, заиндевевшая дверца скрипнула, и обрадованный Нимрод первым нырнул в тепло.

— Не дергайся, папа. Не ровен час, развалишься по такому холоду…


Следуя за Йитсом по коридору, Конрад больше внимания обращал на свою забинтованную руку, чем на секретную станцию «Орион». Фельдшер в медсанчасти сделал все, что мог: помазал мазью да перевязал. Но сейчас, когда пальцы оттаяли, от боли хоть на стенку бросайся.

Из невидимых динамиков разливалась негромкая классическая музыка, в то время как от неистового бурана снаружи их отделяла не самая толстая на свете полистироловая стена. Двадцать пять сантиметров и Двадцать пятая симфония соль-минор.

— Моцарт, — буркнул Йитс. — Какие-то психологи — чтоб им провалиться! — обнаружили, мол, классика положительно влияет на сердечно-сосудистую систему. Думаю, лет через десять мы дойдем до рэпа, или что там заводит нынешних очкариков.

Они пересекли очередной воздушный шлюз и попали в новый модуль, где у Конрада тут же закружилась голова. Верхняя половина отсека выглядела зеркальным отражением нижней. Весь потолок усеян приборными панелями, автоматическими выключателями, реле, температурными индикаторами и даже дозиметрами. Часы на главной панели — подобно наручным у Йитса — выставлены по центральному стандартному времени, хьюстонскому.

Тут Конрад наконец заметил, что кругом налеплены логотипы НАСА, означая тем самым, что базой никогда не собирались пользоваться на Земле. Должно быть, ее спроектировали в роли орбитальной космической станции или, скажем, колонии на одной из полярных шапок Марса, где можно бурить лед, добывая воду для системы жизнеобеспечения.

— Что вы тут себе построили? — поинтересовался он.

— Добро пожаловать, сын, в самый недоступный поселок нашей планеты.

Они свернули за угол и пошли по очередному длинному коридору. Из-под ног диссонансом к музыке доносился низкий гул. Временами по всему сооружению проходили мелкие судороги, будто рядом промчался грузовой поезд.

— У нас тут есть командный пункт, биокупол, мобильный сервисно-технологический центр, астрофизическая лаборатория, обсерватория, а также модули для переработки материалов, дистанционного зондирования и медицинских исследований.

— Ты забыл про бурильную установку, — заметил Конрад. — Иначе откуда взяться такой тряске?

Йитс сделал вид, что не расслышал, и показал пальцем куда-то вбок:

— А вон там у нас карцер.

«У вас вся база — сплошной карцер», — подумал Конрад, разглядывая узкий туннель, ведущий к закрытому шлюзу.

— И что нужно сделать, чтобы человека посадили под замок?

— Суровые местные условия, — надменно произнес генерал, — не раз доводили людей до психотических припадков.

Конрад с интересом взглянул на отца:

— Так, значит, вот что с тобой приключилось?

Йитс остановился возле стальной двери с надписью «Служебный вход». Можно подумать, по антарктической базе могли слоняться какие-то посторонние лица.

— Переступи порог этой двери, сынок, — тепло предложил Йитс, поигрывая пальцами на полированной створке, — и у тебя появятся все шансы спятить самому.


Внутри пещеры-лаборатории на платформе высилась какая-то пирамида метра три высотой. От плотного камня почему-то исходило красноватое сияние. На каждой из сторон, над плоскостью полувысоты пирамиды, были вырезаны круги, соприкасавшиеся друг с другом ближе к вершине.

Конрад негромко присвистнул.

— Несколько недель назад, сразу после крупного сотрясения, пентагоновские спутники обнаружили подо льдом некую аномалию, — сообщил Йитс. — Мы выслали спецгруппу, но им ничего не удалось найти. Возникло впечатление, что аномалия прозрачна для радиозондирования. И тогда мы начали бурить. На глубине одной мили наткнулись на камень, хотя он явно не природного происхождения.

Да уж, подумал Конрад, все с большим и большим интересом разглядывая пирамиду. Официальная позиция госдепартамента заключалась в том, что до девятнадцатого столетия нога человека не ступала на Антарктиду. И все же эта пирамида была как минимум столь же древней, как и окружавший ее лед — двенадцать тысяч лет, — намекая тем самым на остатки цивилизации в два раза более старой, чем шумерская.

Конрад погладил полированный бок пирамиды и провел пальцем по одной из борозд. Его начинало трясти от возбуждения. «Неужели то самое?! — думал он. — Первое доказательство пракультуры?»

— А где остальное?

— Какое «остальное»? — скромно потупился Йитс.

— Основная пирамида. Это же только бенбен.

— Ах бенбен?

Генерал явно делал вид, что не понимает. Должно быть, хочет проверить, стоит ли Конрад своей репутации. С другой стороны, Конрад не возражал бы, как гласит пословица, «петь за похлебку», но плясать за крошки хлеба… Нет уж, увольте.

Поэтому он сделал строгое лицо и сказал:

— Бенбен. Древнеегипетский символ птицы «бену», по-нашему — феникс. Олицетворяет перерождение и бессмертие. Бенбен еще называют пирамидионом. Такие обелиски ставили на макушках основных пирамид.

— Значит, ты уже видел такие?

— Нет, — усмехнулся Конрад. — Их больше не существует. Растащили за века. Сведения о них дошли в основном через древние тексты. Говорят, что они что-то вроде репродукций первоначального, утерянного бенбена, который свалился с небес.

— Наподобие метеорита, — закончил за сына Йитс, горделиво любуясь камнем.

Конрад кивнул:

— Судя по размерам этого бенбена, основная пирамида должна быть приличных размеров.

— Миля высотой, по две мили на сторону.

Конрад ошеломленно уставился на отца:

— Да ведь это в десять раз больше пирамиды Хеопса!

— В одиннадцать целых одну десятую.

Ясно. Отец, получается, тоже не сидел сложа руки.

— Крупнее Пентагона… — добавил генерал. — И круче. Наружная сторона более гладкая, чем обшивка бомбардировщика «стелс». Возможно, поэтому мы не смогли ее засечь при зондировании. Борозды на этом обелиске — единственные внешние особенности всей П4. Исключая ее габариты, естественно.

Конрад вновь коснулся бенбена, до сих пор не решаясь поверить, что на Земле существовала цивилизация еще более древняя и развитая, чем он предполагал.

— П4, - вслед за отцом повторил Конрад. Значит, вот как ее назвали. Наверное, «Пирамида четырех колец». Логично. — И как минимум возрастом двенадцать тысяч лет.

— О-о, — снисходительно протянул Йитс, — если она так же стара, как этот бенбен, то ей, почитай, ближе к шести миллиардам.

— Шесть миллиардов лет?! — У Конрада на миг потемнело в глазах. — Нет-нет, это невозможно. Самой Земле всего лишь четыре с половиной… Постой. Ты серьезно? П4 старше нашей планеты?

— Да, — кивнул Йитс. — И мы на ней стоим.


7

Через двадцать четыре дня и пятнадцать часов после открытия


В апартаментах генерала царила тишина, если не считать слабых звуков музыки на фоне жужжания двух вентиляторов, гонявших по комнате воздух. Он молча сидел и смотрел, как сын занят анализом данных о П4 на своем ноутбуке.

Отодвинув кружку с горячим кофе, Конрад почесал забинтованную руку и вдруг покачал головой:

— А ты совсем не изменился.

Йитс напрягся и выпрямился в кресле.

— В каком смысле?

— Никогда не учил меня, как делать воздушные змеи или закручивать мяч в бейсболе, — словно размышляя вслух, продолжал Конрад. — О нет, все эти вещи мне приходилось узнавать самому. А от отца только и слышал: «Как тебе нравится этот пучковый эмиттер, сынок? Новейшая разработка!» Или: «Не хотел бы посмотреть на запуск нашего спецспутника?» Всякий же раз, когда ты возвращался на эту вонючую планету, в моей жизни менялся только ландшафт. Очередная военная база. И всегда темно. Всегда холодно. Всегда снег.

Йитс невольно посмотрел за окно, где неистовствовал буран. Вихри такие плотные, что даже разлома не видно. Все, что осталось от «С-141», давно уже погребено под многометровым слоем. Разумеется, он был бесконечно рад, что Конрад выжил в катастрофе, рад, что вновь видит сына. Однако становилось очевидно, что Конрад думает иначе, и от этого ныла душа.

— Пожалуй, я это заберу. — Он показал подбородком на ноутбук, попутно наливая себе уже третью порцию виски. — Тем более что углеродная датировка вполне убедительна.

— Только по бенбену, — возразил Конрад, прислушиваясь к очередному сотрясению.

— Это пока наше, — успокоительно махнул рукой Йитс, имея в виду буровые работы по удалению льда вокруг макушки П4 на дне пропасти. — Когда начнется настоящее дело, сразу поймешь.

— Ты считаешь, это П4 вызывает сейсмоудары?

— Кто из нас гений? Вот ты и скажи мне.

Конрад отхлебнул кофе и поморщился:

— Чем вас тут поят? Соляркой?

— Это из-за воды. Вся наша вода берется из растопленного льда. Ты бы соевые котлетки попробовал, вот где действительно тема для разговора!

Конрад брезгливо отставил кружку.

— Из того, что бенбену якобы шесть миллиардов лет, вовсе не следует, что пирамиде столько же или что ее построили инопланетяне.

— А кто тут говорил про инопланетян? — Йитс попытался сохранить невозмутимость, однако Конрад всегда смотрел на два шага вперед.

— Метеориты бомбардировали Землю с самого момента ее формирования, — сказал Конрад. — К примеру, не далее как несколько лет назад здесь, в Антарктиде, нашли марсианский метеорит возрастом четыре с половиной миллиарда лет. Люди вполне могли отыскать нечто подобное и вытесать себе бенбен. Я так думаю.

— Ради Бога. — Йитс опрокинул стакан в рот.

— Ну да, признаю, кто-то же построил П4, - пожал Конрад плечами. — Причем задолго до оледенения Антарктики и возникновения древнейших известных нам цивилизаций. Кем бы ни были эти строители, они явно превосходили — возможно, намного — наш современный уровень.

Йитс согласно кивнул:

— Стало быть, кто первым доберется до их технологии, теоретически сможет изменить баланс сил в мире.

— Все еще озабочен асимметричным ответом? — усмехнулся Конрад. — Неудивительно, что такие, как ты, готовы рисковать людскими жизнями и идти на нарушение международных конвенций ради милитаризации Антарктики.

Йитс помолчал. Затем добавил:

— Скорее, Атлантиды…

— Атлантиды? Хочешь сказать, там, внизу, город?

Генерал скупо кивнул:

— П4 вполне может оказаться лишь верхушкой айсберга, фигурально выражаясь.

— Атлантида — миф. Просто слово. Название, — заметил Конрад. — Может, этот миф основан на том, что — как тебе кажется — ты нашел. А может, и нет. Может, это наша утерянная пракультура. Или нет. Одни только раскопки П4 займут десятилетия.

Конрад, как всегда, верен себе, подумал генерал. Ему недостаточно увидеть величайшую находку со времен открытия Нового Света. О нет. Ему еще надо оказаться правым во всем, не то выйдет очередной Колумб, открывший то, что и так лежало на поверхности.

— Нет, сынок. Десятилетия нам никто не даст, — покачал он головой. — Только несколько суток… Между прочим, я как-то застал одну из твоих телепередач, так ты, помнится, прямо заявлял, дескать, Антарктика и есть Атлантида.

Генерал пощелкал мышью своего компьютера, и на экран выскочила заставка к «Древним загадкам». Йитс бросил насмешливый взгляд на Конрада, который не знал, куда деться от стыда.

— Атлантида! — громыхнуло из динамика. — Древний город фантастической военной мощи и богатства, в IV веке до нашей эры описанный греческим философом Платоном в его «Диалогах». Цивилизация, проглоченная морем за один-единственный день. Выживших разбросало по всему миру, именно они возвели египетские пирамиды, южноамериканские капища и множество прочих сооружений, над руинами которых до сих пор ломают голову ученые. Так давайте же отправимся в увлекательное путешествие по неизведанному вместе с нашим гидом, доктором астроархеологических наук Конрадом Йитсом!

Генерал выключил рекламный ролик.

— Итак?

— Я лишь утверждал, что Антарктика — единственное место на Земле, которое в буквальном, дословном смысле соответствует описанию, приведенному Платоном, — объяснил Конрад. — Но я же не говорил, что сам верю в его рассказы. А потом, отец, ты должен помнить, что академический мир зиждется на правиле «опубликуй или исчезни», поэтому только сумасбродные идеи способны привлечь к себе внимание.

Йитс нахмурился:

— Ты хочешь сказать, что Платон лгал?

Конрад пожал плечами:

— Он просто был идеалистом, мечтавшим о рае, идеальной стране Атлантиде, где воплощались бы все его страстные желания.

Флегматичный ответ Конрада пришелся генералу против шерсти. Он сузил глаза:

— В то время как у тебя идеалов вообще нет.

— У каждого археолога есть своя собственная теория об Атлантиде, — не поддался на провокацию Конрад. — Большинство считает, что речь идет про средиземноморский остров Тира, затонувший после вулканического взрыва. За девятьсот лет до Платона. Другие склоняются к Северной Атлантике или развалинам Трои в Турции. Ведь и Трою когда-то считали мифом, пока не обнаружили ее руины. Третьи полагают, что Атлантида находилась где-то в Америке, например, утерянный город покоится на дне озера Титикака. Или на месте Лос-Анджелеса, если на то пошло.

Йитс возразил:

— Однако ни одна из этих версий и близко не напоминает высокоразвитую технологическую цивилизацию Платона, которая, по его словам, была уничтожена почти двенадцать тысяч лет назад.

— Согласен.

— Стало быть, у нас тут вполне может быть Атлантида.

— Возможно… — Конрад вновь пожал плечами, — Я веду к тому, что стоит наугад ткнуть пальцем в карту мира, как обязательно попадешь в чью-то версию местонахождения Атлантиды. А вот мой продюсер, к примеру, тычет пальцем в карту Солнечной системы. Словом, возможностей масса. Я лично не могу делать выводы, пока сам не побываю внутри П4.

— Этого, сынок, я тебе обещать не могу, — сказал Йитс. — Пока не могу. У нас военная операция. Так что если у тебя есть теория про П4, выкладывай или не мешай работать.

— Договорились. Пойду вещи собирать. Когда там вылет?

— Черт бы тебя побрал, Конрад! — Йитс хватил кулаком по столу. — Никаких вылетов, будешь сидеть здесь, сколько надо. А если и впрямь хочешь попасть внутрь П4, то расскажи мне то, чего я еще не знаю.

Конрад встал и подошел к окну. На долю секунды генералу показалось, что сын схватит складной металлический стул и швырнет в стекло. Но нет, он просто стоял и смотрел на снежную бурю. Видимо, научился-таки управлять своими эмоциями и гневом, который не давал ему покоя в детстве.

— Ладно, — наконец произнес Конрад, даже не повернувшись к отцу. — Могу предположить, что П4 являлась исходной моделью для пирамиды Хеопса, только куда больших габаритов. Другими словами, П4 — это подлинник, а египетская пирамида — лишь жалкая, глиняная игрушка-копия.

— Предположение, ты сказал? — вздернул бровь Йитс. — Я, сынок, не оперирую предположениями.

— Это еще не все, — возразил Конрад. — Твои же данные показывают, что ее основание сориентировано по странам света: север, юг, восток и запад. Кроме того, уклон ребер составляет пятьдесят один градус и пятьдесят две минуты. То есть как и у пирамиды Хеопса. А поскольку я более чем хорошо с ней знаком, то могу выдвинуть кое-какие гипотезы и про П4.

Генерал шумно выдохнул воздух.

— Например?

— Скажем, П4 — это репрезентация, своего рода образ Южного полушария Земли.

— Ага. Стало быть, пирамида Хеопса — репрезентация Северного полушария? Понятно. Ну и что из этого?

Конрад вернулся к столу и что-то набрал на ноутбуке.

— Итак, вот проекция полушария на плоскость, подобно тем, что используются в картографии. — Он развернул компьютер так, чтобы отец мог видеть экран. Изображение напоминало собой мальтийский крест. — Так выглядит пирамида, если ее сплющить. Вершина соответствует Южному полюсу, а периметр — экватору.

— Дальше.

— Отношение периметра к высоте составляет два «пи», — продолжал Конрад. — Можно сказать, что П4 является образом, своего рода отражением Южного полушария в масштабе 1:43200.

— Отражением?

— Относительно небес. Древние были склонны приписывать определенный смысл различным созвездиям. Когда я определю небесный аналог этой пирамиды, то мы сможем лучше понять ее функцию.

— Функцию? — переспросил Йитс. — Это же просто гробница. Мавзолей.

— Пирамиды никогда не предназначались в качестве мест для погребения, хотя порой и использовались для таких целей, — возразил Конрад. — У них была иная, высшая цель, служащая поиску вечной жизни для усопшего фараона. Для этого покойник должен был принять участие в неком откровении, которое раскрыло бы ему тайну Первого Времени.

— Что это? — насупился Йитс.

— Секрет создания Вселенной, — ответил Конрад. — Каким образом она сформировалась, как мы в ней очутились, куда идем…

— Куда идем? Откуда это могли знать строители П4?

— Древние верили, что космический календарь сам по себе сбрасывается или, как ныне говорят, «обнуляется» раз в двадцать шесть тысяч лет или вроде того. Каждая такая эпоха заканчивается некоей вселенской катастрофой, ведущей к новому началу, новому веку. Разумно предположить, что те, кто сумел выжить в таком катаклизме, захотят предупредить будущие поколения.

— Другими словами, эта тайна восходит аж к сотворению мира? Как в библейском «Бытии»?

— Все куда хлестче, — покачал головой Конрад. — Согласно мифам ацтеков и майя, уже состоялось по меньшей мере пять сотворений Вселенной, или Солнц, как они это называли. То есть мы живем в эпоху пятого Солнца.

— А что же случилось с четвертым Солнцем?

— Ну, по словам древних, его уничтожил Всемирный потоп. Судя по четырем кольцам, которые мы видим на нашем бенбене, П4, наверное, возвели в эпоху рассвета четвертого Солнца, сразу после уничтожения третьего. Где-то в районе того периода, о котором рассказывает Библия. Акт божественного сотворения небес и земной тверди.

— Но ведь П4 гораздо старше!

— Вот почему внутри пирамиды я и надеюсь найти хранилище знаний о первых трех Солнцах, — сказал Конрад. — Может быть, удастся даже раскрыть тайну Первого Времени, которое старше знакомой нам Вселенной.

Йитс встал и принялся мерить шагами комнату, не в силах скрыть возбуждение. Покалеченная нога вновь заявила о себе, но ему было не до этого.

— Ты уверен?

— Пока не окажусь внутри — нет. — У Конрада потемнело лицо. — Но все равно есть смысл признать, что, каким бы ни оказался результат, П4 содержит в себе знания, как минимум равноценные нашему уровню.

— И поэтому мы обязаны попасть туда первыми, — пришел к заключению Йитс. — Тем более что скоро к нам пожалуют непрошеные гости.

— Вход уже нашли?

— Мы возле вершины поставили буровую установку, работы ведутся круглосуточно, — ответил генерал. — Сама вершина метров на пятнадцать торчит со дна пропасти, как кончик айсберга. Проходка ведется на восточном склоне, вертикально к основанию. Так компьютерная модель посоветовала. Где-то там должен быть вход. Мы углубились почти наполовину.

— Не в том месте бурите.

Йитс всосал воздух сквозь зубы.

— Ладно. И где же я должен бурить?

— На северном или южном склоне, хотя я бы отдал предпочтение северному, — сказал Конрад. — На глубине полумили должен по идее встретиться большой коридор, который и приведет нас в самое сердце П4.

— По идее? — раздраженно фыркнул Йитс. — Ты хочешь, чтобы я перебросил людей и оборудование, опираясь только на твои «идеи»?

— Смотри: если П4 действительно исходная модель пирамиды Хеопса, то мы найдем два коридора, идущие из центра на юг и север. И если схожесть характеристик по-прежнему сохранится, то по этим коридорам мы в два раза быстрее попадем внутрь по сравнению с твоим теперешним планом.

— И какую роль играют эти коридоры? Если они действительно там имеются.

— Есть кое-какая мыслишка, — уклонился Конрад. — Но сначала мне надо оказаться внутри.

— Я так и думал, — проворчал генерал.

— Мне казалось, ты упоминал, дескать, цена билета за вход в пирамиду — это новая для тебя информация. Пожалуйста, все на блюдечке.

Прогудел зуммер вызова.

— На твоем блюдечке — пустое место, если мы не найдем эти коридоры, — возразил Йитс.

— Найдем, найдем, не волнуйся, — пообещал Конрад, посматривая на настойчиво жужжащий интерком.

Йитс раздраженно ткнул в клавишу. На экране появилось хмурое лицо. Полковник О'Делл из командного пункта.

— Что у вас?

— Сообщение от локационной группы. Похоже, вопли уважаемого доктора не пропали в эфире понапрасну. Гости на подходе.


8

Через двадцать четыре дня и шестнадцать часов после открытия


Дверь шлюза скользнула вбок, и порыв полярного ветра тут же внес целый ворох снега. Из облака вынырнула фантастическая фигура в изумрудной «аляске». Еще до того как соскользнул отороченный мехом капюшон и на свет появились очки с ультрафиолетовым фильтром, Конрад шестым чувством понял, с кем имеет дело.

— Серена, — негромко сказал он.

У каждого человека есть своя Атлантида, безвозвратно утраченная часть личного прошлого или собственного «я». Для Конрада такой Атлантидой была Серена Сергетти, хотя сейчас она почему-то всплыла на поверхность.

Первые секунды Серена молчала, рассеянно улыбаясь и оглядываясь. Тут к ней подошел Нимрод и лизнул шерстяную варежку. Серена почесала довольного пса за ухом.

Конрад бросил взгляд на Йитса, молча стоявшего рядом, потом на двух вооруженных представителей военной полиции, высившихся за спиной девушки. Все, казалось, чего-то ждали.

Наконец Серена впервые за последние пять лет обратилась к Конраду:

— Разрешение есть?

Конрад заморгал, не в силах поверить услышанному. Должно быть, задумался и неправильно понял.

— На собаку?!

Серена кивнула:

— Собакам запрещено появляться в Антарктике с 1993 года. Так же как и всем прочим видам фауны, нетипичным для региона. Думаю, это также относится к тебе, Конрад, и всем твоим здешним приятелям.

У Йитса отвисла челюсть.

— Вы разве знакомы?

— А ты не узнал ее? — спросил Конрад. — Серена Сергетти, она же Мать-Земля, бывшая лингвистическая звезда Ватикана, а ныне воинствующий эколог и в целом шило в заднице.

— Только для тех, кого можно назвать задницей, — тут же нашлась Серена и протянула руку. — Генерал Йитс, в жизни вы похожи на человека, а не на ходячий компьютер, как вас описывал Конрад.

Археолог взглянул на отца, но тот пропустил колкость мимо ушей.

— Я не понял… Из Ватикана? — нахмурился генерал.

— Вообще-то здесь я как представитель Австралийского общества по сохранению Антарктики и заодно как советник экологической группы при Антарктической комиссии ООН. Эта зона принадлежит Австралии, знаете ли. Прочитайте четвертую статью международной конвенции, которую подписали и Соединенные Штаты. Все члены конвенции обязаны заранее подавать уведомление о любой действующей экспедиции или станции. Не говоря уже про военный персонал и снаряжение. Так вот, генерал Йитс, вы ничего не сообщили о своих планах на нашей национальной территории.

Между тем Конрад изо всех сил пытался сообразить, чем объясняется истинная причина ее появления в этом аду, если оставить в стороне упреки в нарушении тонкостей международного законодательства.

Йитс откашлялся.

— Четвертая статья, хотя и признающая наличие территориальных притязаний ряда наций на часть Антарктики, — наставительно произнес он, — в явном виде указывает, что другие страны не обязаны им следовать. Другими словами, сестра Сергетти, вместо семи претендующих государств у нас могло бы быть и семьдесят, однако это не значит, что Соединенные Штаты собираются признавать их права.

— Возможно, — ответила Серена, — но зато первая статья трактуется однозначно. Категорически запрещены любые действия военного характера, с чем вас и поздравляю.

— Исключая исследовательские программы.

— И в чем же состоят эти военные исследования?

Здесь Конрад понял, что она обращается непосредственно к нему. От неожиданности он выпалил первое, что пришло в голову:

— У нас тут спасательная операция.

Сказал и стал ждать реакцию девушки, пока та неторопливо осматривалась, подмечая и коридор, ведущий на командный пункт, и солдат, и их штурмовые винтовки…

— Ты имеешь в виду разбившийся «С-141»? — наконец спросила она. — Я заметила обломки во время приземления.

Конрад переглянулся с отцом, которого явно поразили последние слова. Она не только Мать-Земля, но еще и «летучая монашка». Неудивительно, что у генерала поминутно отваливалась челюсть.

— Вы посадили самолет? — недоверчиво переспросил Йитс.

— Вашу базу трудно не заметить. Рядом трещина шириной с реку Колорадо. Ваших рук дело?

— Она еще до нас образовалась, — занял оборонительную позицию генерал.

— В таком случае вы не будете возражать, если я туда загляну, — удовлетворенно кивнула Серена. — К тому же Антарктическая конвенция предоставляет право доступа для осмотра любой базы. Можете считать нас официальными инспекторами.

Она шагнула в сторону, и Конрад увидел четверку крепких мужчин с темными, глубоко посаженными глазами. Ящики с фото- и телеоборудованием глубоко врезались в их широкие плечи.

— А это кто? — удивился Конрад.

— Нянечки из детского сада… Итак, генерал, я полагаю, вы не возражаете против снимков?

— Нисколько, — легко согласился Йитс и одним взглядом отдал команду своим людям. — Инспектируйте, пока не надоест. Из карцера.


По двум мониторам на командном пункте Конрад молча наблюдал, чем заняты пленники. Мужчины кружком сидели на полу, напоминая пойманных лисиц. Серена же в своей камере улеглась на раскладушку и походила скорее на Спящую красавицу из сказки.

— Разве можно было запирать Мать-Землю? — попенял он отцу. — Об этом сразу узнают.

Генерал, впрочем, все внимание уделял другим мониторам, демонстрировавшим черно-белые, зернистые изображения из рабочего купола на вершине П4, где осуществлялась бурильная операция. Совету Конрада он все же внял, и теперь проходку вели с северного склона.

— Ты бы лучше помолился за удачу с коридором, сынок, — посоветовал он. — А то и тебя упеку за компанию. И мир этого даже не заметит.

Только Конрад открыл было рот, как появился О'Делл с папкой для бумаг. Конрад уловил его неодобрительный взгляд и понял, что из всех неарестованных гражданских лиц на базе остался он один. Похоже, у полковника руки чешутся схватить его за шиворот и бросить под замок.

— Информация Агентства национальной безопасности про сестру Сергетти, сэр.

— Благодарю.

Пока Йитс просматривал документы, Конрад следил за выражением его лица.

— Агентство национальной безопасности интересуется монашками?

— Только теми, кто в состоянии создать программу-переводчик на базе языка аймара, — ответил генерал. — Они уже давно хотели наложить руку на ее систему. Этот язык настолько чист и логичен, что в Агентстве национальной безопасности бытует мнение, что его-де создали специально.

— Да, доктор Йитс, объясните нам, как такое возможно, — без разрешения взял слово О'Делл.

Генерал нахмурился на столь вопиющее нарушение субординации, однако Конрад и глазом не моргнул.

— Самые ранние мифы аймара утверждают, что после Всемирного потопа на озере Титикака некий пришлый народ пытался построить город, — сказал он. — Все, что от него осталось, ныне известно нам под именем Тиахуанако, великий Храм Солнца. Однако строители почему-то бросили свой город и куда-то ушли.

— А пришли-то они откуда? — спросил Йитс.

— Согласно легенде, с исчезнувшего райского острова Ацтлан. Ацтекская версия Атлантиды, — ответил Конрад, внимательно глядя на отца. — К чему эти вопросы?

Йитс закрыл папку.

— Наша благочестивая сестра, возможно, знает язык строителей П4.


До сих пор Серена всегда воспринимала Антарктику как символ мира и гармонии. Как образцовую модель сосуществования — по отношению людей и друг к другу, и ко всем видам живых существ, с которыми человечество делит планету. Похожие иллюзии она питала также по части Конрада. Но сейчас, оказавшись в карцере ледовой станции «Орион», она поняла, насколько наивны были ее мечты.

Где-то стоит потайная видеокамера, сомнений нет, так что генерал Йитс со своим отпрыском следят за каждым ее шагом. Только вот мысли они читать не умеют. Поэтому девушка просто сидела на раскладушке и размышляла.

Будучи австралийкой, Серена испытывала куда большую привязанность к Антарктике, чем на это способны американцы. Еще маленькой девочкой она, бывало, смотрела на океан и думала о великом белом континенте где-то там, за горизонтом. Из всех стран именно Австралия лежит к Антарктиде ближе всего, претендуя на сорок два процента ее территории, включая так называемую Восточную Антарктику и ту самую землю — точнее, лед, — где янки устроили свою секретную базу.

Однако сколько бы сил Серена ни уделяла своей работе — в основном речь шла о спасении морских леопардов и карликовых полосатиков, — все ее впечатления ограничивались живописными ландшафтами морского побережья. Да, здесь природа восхитительна, а от полярных сияний захватывает дух. Но вот эта последняя миссия в глубь снежной пустыни показала, что у Антарктиды на самом деле пустое, безжизненное сердце. Даже сейчас, запрятанная в теплое нутро американской базы, Серена чувствовала наготу этого континента.

Еще ей казалось, что от стен исходит какое-то непрерывное потрескивание. Видимо, работают термокомпенсационные швы. Она где-то слышала, что все станции медленно, но неумолимо проваливаются, тонут под своим весом из-за тающего под их основаниями льда. А эту базу вообще, наверное, построили несколько дней назад. Даже осадка несущих конструкций еще не закончилась.

Здесь мысли Серены вернулись к аресту сразу после приземления на секретной взлетно-посадочной полосе и унизительному эскорту к местному начальству. Вездеход «Хагглундс», в котором янки доставили ее на станцию, по пути следования миновал сооружение, очень напоминающее полярную электростанцию. Однако возвели ее почему-то метрах в ста от жилого комплекса, да еще позади защитной снежной обваловки. Слишком далеко для обслуживания дизель-генераторов по такому холоду. И тут ей пришло в голову, что это, вероятно, миниатюрная ЯЭУ. Скажем, на сотню киловатт.

Поначалу ее возмущению не было предела. Как у этих американцев хватило наглости притащить ядерные материалы на континент?! Ведь здесь содержится девяносто процентов всех мировых запасов льда. Любая авария с расплавлением активной зоны вызовет глобальную катастрофу. Одного этого факта достаточно, чтобы ООН дала им пинка под зад.

Впрочем, понемногу негодование улеглось, уступив место нетерпеливому любопытству. Какой бы холодной и отстраненной Серена ни пыталась подать себя на встрече с Йитсом и Конрадом, внутри все подрагивало от жажды разузнать побольше. Опять-таки Конрад рядом. С другой стороны, ее миссия требовала куда большего, чем простой защиты антарктической девственности от насильников-янки.

Что-то грандиозное, что-то немыслимо важное творится здесь. Понтифик оказался прав. Нечто такое, что может изменить ход человеческой истории и всю иудейско-христианскую доктрину поставить с ног на голову. Так что, несмотря на временные неприятности, девушка даже оживилась. Из всех кандидатов Ватикан выбрал ее. Именно Серена должна стать глазами и ушами его святейшества…

Прожужжав, щелкнул дверной замок, и она вскинула голову.


Когда охранник распахнул дверь в карцер, Серена сидела на раскладушке, попивая «дизельный кофе» из одноразового стаканчика. Конрад отметил про себя характерную форму серебряного колечка на ее левом безымянном пальце, символизировавшего духовную связь. К сожалению, с единосущим Сыном, а не каким-то жалким рабом Божьим вроде Конрада. Интересно, зачем она до сих пор его носит? Наверное, чтобы отпугивать двуногих самцов. Опять-таки вроде Конрада…

— Конрад. — Серена скупо улыбнулась и поправила копну распушенных шелковистых волос. — Я так и думала, что они сначала тебя подошлют. Помнится, ты очень любил находить странные места для тайных встреч.

Сейчас на плечах девушки был только шерстяной свитер. Под ним, подозревал Конрад, должно находиться трико из акрила или полипропиленового волокна, облегчающее вентиляцию и отвод влаги от тела. А еще ниже… Тут Конрад приказал себе остановиться, потому как его собственное термобелье уже не справлялось с потовыделением.

— Что здесь странного? — Он протянул руку и коснулся ее лица. — Слушай, ты совсем озябла.

— Я в порядке. С тобой-то что случилось?

Он посмотрел на забинтованную руку:

— Профессиональное заболевание.

— Как у Йитса? Я бы скорее могла представить нас вместе, чем тебя с отцом.

— То же самое могу сказать про тебя и ребят в соседней… м-м…

— …камере? — Она усмехнулась. — Испугался конкуренции? Не волнуйся. Даже если бы на всей Земле остались только мы вдвоем, я бы опять записалась в монахини.

Конрад тем временем безнадежно тонул в ее влажных карих глазах. Впервые за пять лет они очутились наедине, лицом к лицу, и ее нынешняя красота побила все прежние воспоминания. Сам же он, напротив, ощущал себя старым и потрепанным.

— Серена, что ты тут делаешь?

— А ты?

Конрада прямо-таки подмывало рассказать про находку, про руины, лишний раз подчеркнуть, что оказался прав… Увы, нельзя. К тому же они сами так и не разобрались с руинами своих личных отношений.

— Не думаю, что ты здесь для спасения экологии, — заявил он. — Уж я-то заметил. Увидев меня, ты даже не удивилась.

— Ты прав, Конрад, — мягко сказала она и приложила теплую ладонь к его щеке. — Я соскучилась. Вот и приехала повидаться.

Конрад отодвинулся.

— Опять за свое? Так и не научилась говорить правду?

— Можно подумать, ты изменился!

Задрожал пол. Серена поерзала на раскладушке и посмотрела на часы. Понятно. Засекает периодичность.

Она вдруг выпалила:

— Когда вы собираетесь рассказать миру про свое открытие?

— Открытие? — Конрад сглотнул комок в горле.

— Насчет пирамиды.

Он ошарашенно замигал, но все же решил промолчать. С другой стороны, в самообмане нет смысла. Ей определенно известно про эту экспедицию столько же, как и самому Конраду. Если не больше.

— Что еще поведал тебе Господь?

— Например, что ведется разведочное бурение во льду, рядом с пирамидой. И я готова держать пари, что твой папаша-ковбой скоро обнаружит вход.

Наступило минутное молчание. Они уже сами понимали, что хватит взаимных колкостей, пора заняться поиском истины. Конрад чувствовал одновременно и радость, и гнев. Он волновался за безопасность Серены, однако ощущал и некую угрозу в ее присутствии, как если бы девушка стояла у него на пути.

— Серена, — решил объясниться он. — Здесь не какая-то нефтяная платформа, к которой ты можешь приковать себя в знак протеста против добычи ископаемого топлива. В этой экспедиции уже погибли люди, да и наш с тобой разговор вполне мог не состояться.

На лицо девушки набежало облачко здравой озабоченности.

— У меня хватит сил выжить, — поразмыслив, сказала она. — Я о тебе беспокоюсь.

— Обо мне?

— Твой отец рассказал далеко не все.

— Ничего удивительного, — пожал он плечами. — Для него расстаться с секретами — все равно что вывести камень из почек. Ладно, пусть он что-то скрывает. Но ведь и ты тоже. Серена… Послушай, ни Соединенные Штаты, ни Ватикан не смогут долго держать мир в неведении. Не тот случай.

Она прищурилась:

— Конрад, я знаю, что ты далеко не наивный ребенок. Стало быть, просто закрываешь глаза. Скажи мне, каким образом Йитс тебя заманил? Предложил славу первооткрывателя эпохального сокровища? Пообещал помощь в поисках родителей?

— Это мое личное дело.

— Конрад! Послушай! — В ее глазах мелькнула боль. — Поверь мне, здесь ты найдешь ответы, которые лучше не знать.

— За себя говори.

— Да нет же! Речь вовсе не о нас с тобой. Речь обо всем мире и судьбе человечества! Ты же должен думать о других людях, в конце концов!

— А я и думаю о них. У нас тут беспрецедентное событие в истории, и мне хочется им поделиться.

— Э нет. Тебе хочется славы, хочется звания крупнейшего археолога, о великий Конрад Йитс! На остальных тебе просто наплевать. А действительно, что о них думать? Информация о Земле куда важнее самой планеты или ее жителей, не так ли? Ну, признавайся? Нет, Конрад, ты ни чуточки не изменился.

— Если ты про наши отношения, то позволь напомнить, что ты отлично понимала, что к чему, о мисс Воплощенная Добродетель! Тебе просто не хотелось брать на себя ответственность за собственные поступки.

— Я, Конрад, была чиста, как свежевыпавший снег. А ты, извини за выражение, на этот снежок помочился. Причем опять собираешься это проделать, но только в планетарных масштабах.

— Эй, послушай! У нас же практически ничего не было!

— Вот и я об этом, — кивнула она. — Однако ты пальцем о палец не ударил, чтобы заткнуть рот шептунам.

— Я, что ли, виноват в чужих сплетнях?!

— А разве нет? Да ты взгляни на себя, в кого ты превратился! Пешка в лапах янки, готов предать все идеалы международного сотрудничества, доверия и братства ради удовлетворения личного любопытства.

— Я не собираюсь менять мир, — твердо ответил он. — Просто хочу его понять. И тут, у нас под ногами, скрыт величайший шанс узнать, кто мы и откуда пришли. Ты же пытаешься это представить как некий запретный плод. Один надкус — и привет, человечество навеки проклято.

— Возможно, так и есть, Конрад. Мы все давно прокляты. Вспомни, чем я приглянулась тебе. Да-да, я была твоим запретным плодом. Как и руины под этим льдом.

— Вечно все вывернет наизнанку… На себя посмотри! А потом, я уже принял решение.

Серена кивнула:

— Хорошо, я согласна. Уговорил. Когда спускаемся?

От такой наглости Конрад потерял дар речи. Причин, по которым он здесь оказался, две: во-первых, он ведущий специалист мира по мегалитам, а во-вторых, его папа и есть тот генерал, который руководит экспедицией. А Серена? Она-то каким боком пристраивается?

— Ты меня за идиота принимаешь?

— Тогда ответь мне, что случится, когда вы найдете надписи. Кто их возьмется расшифровывать? Ты, что ли?

Надо же, ему не только не удалось выудить из нее хоть какую-то информацию, так она еще и в точку попала. Йитс, кстати, предупреждал, что так и выйдет. А Серена каким-то чутьем поняла, куда надо бить.

— Признаюсь, я не лингвист, но за свою жизнь кое-чему научился.

— Как избавиться от триппера, к примеру? — зло парировала она. — Почем ты знаешь, Конрад, может, они просто не смогли на меня выйти, а потому пригласили тебя?

Больнее всего уколола та убежденность, с которой она произнесла эти слова. Причем не в приступе нахальной самоуверенности, а просто походя, как само собой разумеющееся. И, судя по всему, весьма вероятное. К счастью, Конрад вовремя сообразил, что Серена разыгрывает спектакль. Специально для видеокамеры под потолком. Все это время ее немым собеседником и зрителем был генерал Йитс.

— Знаешь, тебя бы надо в музей отправить, — качая головой, заметил он. — Или в Кунсткамеру. Таких, как ты, на свете больше нет.

От ее улыбки растаяла бы полярная шапка.

— Тебя всегда привлекало самое лучшее…


9

Через двадцать четыре дня и шестнадцать часов после открытия

На борту авианосца «Констеллейшн»

Южная Атлантика


— Чтоб ему провалиться! — прошелся по адресу Йитса адмирал Хэнк Уоррен.

Невысокий, крепко сбитый Уоррен с мостика своего авианосца в бинокль следил за размытыми силуэтами кораблей, идущих походным строем. Боевая группа находилась в двадцати милях от побережья Восточной Антарктики, и текущая задача Уоррена заключалась в том, чтобы действовать незаметно вплоть до поступления нового приказа.

С этой целью вся радарно-спутниковая сеть была временно отключена. Допускалась лишь работа средств связи, способных на передачу и прием миллисекундных пакетов в пределах прямой видимости. На палубах выставили дополнительные посты наблюдателей, которым предписывалось обшаривать биноклями предрассветный горизонт на предмет вражеских кораблей или «усов» от перископов подлодок.

Задача состояла в том, чтобы скрытно подвести боевую группу к берегу и неожиданно ударить по противнику. Атомный авианосец по идее предназначен как раз для этого. Да, но где он, этот противник? Пока что Уоррен со своими людьми морозят задницы, а из всех врагов встретились только пингвины.

С другой стороны, не так давно неопознанный самолет подал сигнал бедствия на частоте ВМС США, после чего пропал с радарных экранов. И если сигнал был принят авианосцем «Констеллейшн», то где гарантия, что его не поймал кто-то другой?

Единственное, что адмирал знал точно, так это имя человека, ответственного за текущую абсурдную ситуацию. Сумасшедший генерал Гриффин Йитс. Сумасшедший, но влиятельный и пробивной — и от этого еще более опасный.

Давным-давно, в 69-м, когда Уоррен служил еще в группе антарктического обеспечения, именно на его спасателей вышел зомбиподобный Йитс, проведший сорок три дня в снежной пустыне. Лишь он один выжил из всей команды, проходившей подготовку к марсианской миссии, которая так и не состоялась. Промороженный идиот упорно цеплялся за три небольших контейнера с эмблемой НАСА, ничуть не беспокоясь об оставленных на базе товарищах. Лишь много позднее Уоррен узнал, что контейнеры были радиоактивны. Вполне в духе таких, как Йитс: никого не предупредив, притащить с собой ядерное топливо — и пусть окружающие катятся к черту. «Не стой на пути — перееду» — такой у него лозунг по жизни. Когда Уоррен подал рапорт с жалобой на Йитса, сверху ответили обычными ссылками на закрытость информации, воинский долг и верность присяге.

Вот и сейчас, когда прошло более тридцати пяти лет, а на плечах уже адмиральские погоны, Уоррена до сих пор держат в темноте и неведении, как только дело касается Гриффина. Хоть на стенку лезь. Суток не прошло, как радисты приняли краткий сигнал бедствия от какого-то борта 696, разбившегося при посадке на нигде не значащейся базе. В глазах адмирала вся эта история была просто заляпана отпечатками пальцев Йитса. Словом, на сей раз Уоррен собирался лично проследить, чтобы не в меру резвый генерал вышел наконец на заслуженную пенсию.

— ГАС, контакт! — крикнул старший оператор со своей гидроакустической станции.

— Докладывайте.

На этой утренней вахте стоял сам Уоррен. В конце концов, люди должны помнить, кто их командир. Тем более в нынешней обстановке.

— Надводный объект, сэр! Пеленг два-ноль-шесть, курс на сближение, дистанция тысяча!

— Что?! — разъярился адмирал. — Куда наблюдатели смотрели?!

Он вскинул бинокль и повернулся на юго-запад. Есть. Корабль. Точнее, гражданское судно. На носу надпись — «Арктический восход». И какой-то тип, целящийся в «Констеллейшн» через телеобъектив.

Проклятый «Гринпис»!

— Живо отогнать!

— Слишком поздно, сэр, — рискнул возразить дежурный помощник и робко показал на ТВ-монитор. Кто-то из офицеров включил звук.

— …Мы ведем прямой репортаж из Южной Атлантики, с борта «Арктического восхода», — прозвучал знакомый голос тележурналиста Си-эн-эн. — За моей спиной вы видите авианосец «Констеллейшн», один из самых могучих кораблей в истории человечества. Он находится в прибрежных водах Восточной Антарктики, его миссия покрыта тайной. Хочу напомнить нашим телезрителям, что последнее время в континентальном ледовом щите образовались громадные трещины, угрожающие полным коллапсом.

Неряшливый человечишка, из тех, кто и недели не протянет в учебке Аннаполиса, появился на экране и заявил тоном профессора-всезнайки:

— Мы полагаем, что ускоренное разрушение ледового панциря на этом и других побережьях Антарктиды свидетельствует об опасности продолжающегося глобального потепления…

Профессор уступил место картинке с айсбергом, отколовшимся пару недель назад. Голос репортера сообщил за кадром, что площадь этого ледяного куба превышает две тысячи квадратных миль, его стены вздымаются из моря почти на двести футов, а основание находится на глубине почти тысячи футов.

— А теперь к этому загадочному феномену добавилась новая интрига. Поступают сообщения о несанкционированных ядерных испытаниях, которые Соединенные Штаты проводят во внутренней снежной пустыне Антарктики…

Репортаж Си-эн-эн завершился изображением зловещего профиля авианосца на фоне предрассветного горизонта.

— Допрыгались, — устало вздохнул Уоррен. Через пару минут новость подхватят прочие каналы, станции, телевизионные сети… Разлетится, как дерьмо в вентиляторе. — Чтоб тебе пусто было! — в который уже раз помянул адмирал Гриффина Йитса.


10

Через двадцать четыре дня и шестнадцать часов после открытия


Серена сидела на раскладушке и от нечего делать слушала, как два вентилятора прокачивают сквозь холодный карцер воздух. Плечи девушки передернул озноб, и она сжалась в комок, пытаясь согреться. После встречи с Конрадом уже не получалось, как раньше, бороться с воспоминаниями, и голову захлестнул поток мыслей, крутившихся вокруг того дня, когда они в последний раз были вместе.

Стоял март. Прошло уже полгода после их случайного знакомства в боливийском Ла-Пасе на археологическом симпозиуме по мезоамериканским культурам. Она в ту пору еще была монахиней, и виделись они практически ежедневно, работая бок о бок на исследовательском проекте в заброшенном городе Тиахуанако высоко в Андах.

Конрад Йитс поразил девушку умом, привлекательностью, чувством юмора и деликатностью. Он, можно сказать, своей духовностью чуть ли не превосходил ее римских коллег, причем особенно пленительно звучали его идеи. Кое-кто воспринимал их в штыки, считая неортодоксальную концепцию пракультуры слишком опасной, хотя в глазах Серены эта гипотеза смотрелась вполне вероятной, чему порукой служил ее собственный анализ мифологий мира. Они двигались к одной и той же цели, только с разных концов: Конрад — с позиции археологии, а она — со стороны лингвистики.

В последний вечер полевых исследований он пригласил Серену принять участие в неком «откровении» на озере Титикака, милях в десяти от Тиахуанако.

«Непривычное место для прощания», — думала она, прогуливаясь по берегу в ожидании Конрада. Солнце уже садилось на покой, но вокруг по-прежнему сновали местные жители и туристы, а любители пива оккупировали все столики у воды.

И тут появился Конрад — загорелый, подтянутый и красивый, как бог. Более того, он стоя правил элегантной камышовой лодкой, словно выплыл из глубин времени. Впоследствии Серена узнала, что такие лодки делают на Сурики, внутреннем острове озера Титикака. Метров пять длиной, она была связана из тоторы — местной разновидности тростника — и отличалась широкой серединой с узким носом и кормой, высоко загнутыми вверх. Самодельные плетеные веревки туго связывали тростниковые пучки, не позволяя просачиваться воде.

— Знакомая штучка? — спросил он, рукой приглашая взойти на борт. — Правда, совсем как древнеегипетские лодки?

— Я вижу, доктор Йитс, вы собираетесь прочесть мне лекцию, почему местные суденышки так сильно похожи на своих далеких собратьев эпохи фараонов, — подхватила она игру.

Ловко подражая манере разбитного туристического гида, он признал, что это не самая великая тайна Титикака, и предложил отвезти девушку на середину озера, чтобы показать там «нечто удивительное».

Серена решила, что отлично знает, о чем идет речь, и поэтому просто улыбнулась:

— Думаю, с таким же успехом это можно показать и на берегу.

— Ничего, здесь недалеко.

Конечно, ей не следовало отправляться с ним. Сестры-монахини придерживались правила передвигаться парами и никогда не оставаться наедине с мужчинами. Не из страха или паранойи, а ради внешней благопристойности. Не допускалось и намека на возможное нарушение обетов перед Христом.

Но Конрад, как всегда, оказался слишком убедителен.

Он орудовал веслом длинными, мощными гребками, и лодка легко скользила по серебристой поверхности. Титикака, расположенное на высоте 3800 метров над уровнем моря, не имеет себе равных среди прочих высокогорных озер мира. Серене казалось, что она могла бы рукой коснуться небес.

— Хотя до Тихого океана несколько сот миль, здесь, как ни странно, изобилует именно океаническая живность — крабы, морские рыбы, коньки, звезды… — подмигнув, лекторским тоном сообщил Конрад.

— И ты думаешь, что морская вода появилась здесь после Всемирного потопа?

Конрад пожал плечами:

— После спада воды что-то вполне могло остаться в горных долинах.

— Надо полагать, поэтому в Тиахуанако есть доки.

Он улыбнулся:

— Верно. Зачем иначе держать лодки в двенадцати милях от озера?

— Получается, город когда-то был портовым, а озеро простиралось дальше на юг, потому что уровень воды был на сотню футов выше, — кивнула Серена. — Отсюда следует, что местная цивилизация процветала еще до Потопа и, стало быть, Тиахуанако по меньшей мере пятнадцать тысяч лет.

— Трудно представить, верно?

Впрочем, Серена вполне могла вообразить такой сценарий. Более того, она этого страстно желала. Мир, существовавший еще до рождения нашей истории. На что он мог быть похож? Действительно ли люди в ту эпоху отличались от нас? «Наверное, у них были женщины, похожие на меня, — вдруг пришло ей в голову, — и мужчины, как Конрад». Только взгляните на него. Сбросил свою привычную маску скептика и просто расцвел, раскрылся, оказавшись на этом озере. Совсем не похож на стереотип ученого…

От вечерней прохлады стало зябко, и Серена съежилась, прячась от ветра за высоким носом лодки. Сейчас Конрад греб медленно. Сумеречное небо приняло богатый бирюзовый оттенок, а озеро зеркалом уходило за горизонт.

Они надолго замолчали, и лодка просто скользила мимо зарослей тростника. Единственный звук на всем озере — легкий и ритмичный плеск весла, наводивший на мысль о доисторическом метрономе. Наконец, добравшись до середины искристой водяной глади, Конрад положил весло и оставил лодку дрейфовать под звездами.

— Что случилось? — спросила она.

— Да нет, ничего. — Он достал корзинку с бутербродами и бутылкой вина. — Совсем ничего не случилось. Абсолютно.

— Конрад, — решилась она. — Мне пора назад. Скоро сестры начнут волноваться.

— Они еще не все знают…

С этими словами он присел рядом, поцеловал и мягко навалился на Серену, пока она не оказалась на спине. Ладонью погладил ей лицо, вновь поцеловал в губы — и Серена мелко задрожала.

— Конрад, пожалуйста…

Их глаза встретились, в голове завертелись детские воспоминания — боль, обиды, унижение, пересуды и сплетни, — но если и имелся на свете мужчина, ради которого она пошла бы на это, то он сейчас здесь, рядом… Только протяни ладонь — и…

— Я завтра возвращаюсь в Аризону, а ты — в Рим, — шепнул он ей на ухо. — И эту последнюю нашу ночь в Боливии мы будем вспоминать всю жизнь. Ночь, которой не было…

— Ты прав. — Серена стиснула зубы и толчком в грудь сбила Конрада за борт.


Уединившись в отведенной ему кабинке жилого отсека, Конрад перебирал свое снаряжение перед предстоящим спуском в П4 и тоже вспоминал тот вечер на тростниковой лодке.

Его всегда удивляла и восхищала настойчивость и решительность Серены. Не говоря уже про ее красоту, с которой никто не мог соперничать. Но тем не менее девушка, казалось, не имела понятия, насколько привлекательна, и вела себя так, будто давно вышла из молодежного возраста. Она держалась очень скромно, что выглядело немного странно и порой смешно. В ту ночь, однако, именно искрящиеся, гипнотические, чуть ли не горящие глаза Серены, оттененные волной развевающихся по ветру волос, заставили Конрада потерять голову.

Она часто повторяла, что поражается его непосредственности и прямо-таки фанатичной целеустремленности. Конрад, по ее словам, совсем не походил на нее: он был способен идти по жизни не притворяясь. Ему не раз приходило в голову, что девушка вот-вот поведает о каком-то темном секрете из своего прошлого, однако в конечном итоге выяснилось, что никаких секретов нет. Ее единственный грех заключался в том, что она была дочерью своих родителей. Нежеланным ребенком.

Осознав это, он приблизился к пониманию истинных причин ее поведения: монашеские обеты, стремление превратиться в женщину, чьей жизнью правит некая высшая идея. Чуть ли не в святую мученицу… За желанием делать добро, проявлять милосердие и сострадание ко всем и каждому проглядывал элементарный страх перед личными, интимными отношениями с конкретным человеком. Серена боялась, что при этом вскроется ее — как она выражалась — «подлинная» суть, не удовлетворяющая ни ее собственным, ни божеским стандартам. Она была готова на все, лишь бы не испытывать чувства ненужности, никчемности, если угодно, «ошибочности» своего рождения. Однако не боялась при этом, что ее отвергнет Конрад. Серена знала, как сильно он ее любит.

И отсюда он сделал вывод, что его любовь небезответна.

Ему казалось, что вот он — конец долгих жизненных исканий. Божий храм готов распахнуть перед ним свои двери. Конрад не понимал, что все еще напоминает церковного вора, жадного расхитителя чужих сокровищ. Это лишь возбуждало, подстегивало его аппетит, обещая волнительное и опасное чувство собственности над предметом вожделения. Над фетишем, равного которому не найти среди любых античных ценностей и древних артефактов…

Но, очутившись за бортом лодки, в ледяной воде озера Титикака, он ясно понял, что все кончено. Серена не рассмеялась, когда он, мокрый и дрожащий, влез обратно. «Это не шалость», — прочитал он в ее испуганных глазах. Все очень серьезно.

Впрочем, Серену, наверное, тоже следует назвать вором. Как ни крути, а она украла его мечту.

— Зачем ты так? Чего ты хочешь? — спросил он.

— Я хочу обратно, в Тиахуанако. Пока меня не хватились за завтраком.

— В жизни надо уметь рисковать. Давай лучше проведем время вместе, пока есть возможность.

— Вы разочаровали меня, доктор Йитс, — ответила она, передавая весло. — Разочаровали и огорчили. Не ожидала, что вы из тех, кто пользуется беспомощностью монахинь.

Конрада, мужчину с хорошо развитым и чувствительным эго, больно уколол оказанный прием. Более того, отвергнув его домогательства, девушка отказывалась признать, что в немалой степени виновата и сама.

— А я не ожидал, что вы из тех монахинь, которые вечно оглядываются на других.

— Неправда! — обиженно воскликнула она.

Да, пожалуй. Это он погорячился. С другой стороны, Конрад чувствовал, что ее в действительности пугает вовсе не он, а опасность потерять самоконтроль. И если Серену Сергетти попробовать все-таки воспринимать как монашку, то при этом нельзя забывать, что она категорически настаивает на старшинстве и всеобщем подчинении.

Их расставание при всем желании никто бы не назвал счастливым или хотя бы трогательным. Серена держалась, будто совершила чудовищную ошибку, буквально разрушила собственное будущее, проведя с ним вечер в лодке. На самом деле — Серена, правда, в этом так и не призналась — она и не думала испытывать сожаление. Во всяком случае, так уверял себя Конрад. Она просто боялась дальнейшей близости. Словно опасалась за некий личный секрет. Лишь много позже он сообразил, в чем дело. В ней самой. Ее разочаровало собственное «я», и отсюда появилось чувство унижения перед Конрадом.

Разумеется, все далеко не так. Он-то это видит, понимает. Он даже поклялся себе, что докажет ей, что и без приставки «сестра», без монастырского одеяния она стоит многого. И что он сам достоин ее духовного самопожертвования. Увы, Серена ничего не желала слушать.

Последнее воспоминание: он стоит на берегу, надеясь на прощальный поцелуй, а Серена убегает вслед за такси, отчаянно маша рукой водителю. Он тоже помахал ей, в спину. После ее прибытия в Рим он пытался дозвониться, пытался не раз, на протяжении многих месяцев. Даже дошел до того, что без приглашения заявился на одну из экологических конференций. Сейчас, впрочем, когда она стала уже знаменитой, когда с такой страстью ушла в свою работу, Конрад задавался вопросом: кого же, в конце концов, она так сильно хотела забыть — того несчастного, нежеланного ребенка, которым когда-то была, или же Конрада?

Как бы то ни было, вскоре догадался он, приватная аудиенция с Матерью-Землей столь же вероятна, как и обнаружение его любимой пракультуры.

Так оно и было. Вплоть до сегодняшнего дня.


«У этой монашки стальные нервы», — пришел Йитс к выводу, посмотрев беседу Конрада и Сергетти на мониторе. Надо признать, что римский папа отлично разбирается в кадрах и знает, кого посылать на задание.

— Откуда ей так много известно, сэр? — спросил О'Делл, наблюдавший за «спектаклем» из соседнего кресла.

— Хороший вопрос, хотя и запоздалый. Не думаю, что Ватикан плохо учит, как скрывать правду. Впрочем, она, наверное, права. Возможно даже, что ее присутствие нам на руку.

— А как же ваш сын, сэр?

Йитс искоса взглянул на полковника:

— В каком смысле?

— Я ознакомился с отчетом Минобороны. — О'Делл задумчиво почесал переносицу. — Ваш мальчик… кхм… доктор Конрад, сэр, с детского сада ходил на занятия к психиатру. Апокалиптические кошмары. Галлюцинации о вселенской катастрофе. При всем уважении к вам, сэр, он просто… чокнутый.

— Допустим, у ребенка было трудное детство, — сказал Йитс, в душе проклиная разговорчивого полковника. — Ау кого его не было? К тому же в Минобороны файл неполный. Уж поверьте мне на слово. Я его и писал.

Йитс уже собирался вернуться к прерванному занятию, как подошла лейтенант Лопес, одна из связисток. Она была единственной женщиной на всей базе, если не считать сестру Сергетти.

— Сэр, — обратилась она к генералу, — у нас осложнения.

Он проследил за ее взглядом и на крупноформатном мониторе увидел изображение авианосца «Констеллейшн», а в правом нижнем углу — эмблему канала Си-эн-эн.

— Уоррен… — Йитс выругался себе под нос. В довершение всего на могучем фоне авианосца болталось крошечное, но бесстрашное суденышко, принадлежавшее «Гринпису». Черт бы побрал эту сардельку в морском кителе!

— Как они пронюхали, сэр? — удивился О'Делл.

— Догадайтесь с трех раз, полковник. — Йитс кивнул на малый монитор, работавший от скрытой камеры в карцере. — Эта монашка просто водила нас за нос, поджидала, пока кавалерия не нагрянет. Все, теперь жди военных инспекторов от ООН.

Отсюда следует, что к их появлению разведгруппа обязана выбраться из П4. Йитс прикинул в уме, сколько может уйти времени на поиск и извлечение образчиков технологии или данных. Надо же, как некстати…

— Боюсь, сэр, дела обстоят еще хуже, — добавила Лопес. — Из Мак-Мердо сообщают, что станция «Восток» перехватила наш радиообмен с бортом 696. Они уже выслали представителей ЮНАКОМа.

Йитс застонал:

— Я так и знал… Кто у них командир?

— Какой-то египетский летчик, сэр, — ответила Лопес, передавая разведсводку. — Некий полковник Али Завас.

— Завас? — Йитс уставился на снимок симпатичного брюнета в летной форме, с орлиным носом и проницательным взглядом. — Только этого не хватало…

О'Делл прищурил глаз:

— А не он ли…

— Да, да, — нетерпеливо дернул головой Йитс. — Тот самый. Племянник Генерального секретаря ООН. И выпускник нашей же академии ВВС. Воевал в первую иракскую кампанию и даже сбил два самолета. Безупречная репутация офицера и джентльмена, черт его раздери! — Он повернулся к Лопес: — Что известно о его людях? Какая поддержка?

— Сэр, во-первых, на «Востоке» зимуют русские, их командир — полковник Иван Кович. А во-вторых, кенгуря… прошу прошения, сэр, австралийцы… они тоже предложили помощь, на этот раз со своей станции, Моусон. И… — здесь она смущенно кашлянула, — и кое-кто из американских ученых с Амундсена-Скотта, которых не поставили в известность о нашей операции.

— Да чтоб им провалиться! — взревел Йитс. — Полезли из всех щелей как тараканы! Сколько у нас времени? Часов десять?

— Нет, сэр, тут нам повезло, — помотал головой О'Делл. — Надвигается ураган. По расчетам, базу он накроет часов через шесть. Синоптики клянутся, что такого мы еще не видели. Так что недели на три запрет, это уж точно.

Йитс посмотрел в окно. Небо уже темнело. По стеклу то и дело била очередь из ледяной крупы.

— Ураган, говорите?… Австралийцев-то он, может, и остановит, но вот этого юнакомера Заваса… м-м… не думаю. — Он повернулся к О'Деллу: — Полковник, я лично поведу группу в П4. Вы останетесь здесь и будете сдерживать наступающие орды всеми силами. Чтоб ни один не сунул носа в пирамиду, ясно?

О'Деллу все было ясно, кроме одного.

— А если спросят, как мне объяснить, почему мы посадили Мать-Землю под замок?

— Ничего вам объяснять не придется, — усмехнулся Йитс. — Я беру ее с собой. Прямо сейчас.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СПУСК


11

Спуск, час первый

Бездна


Небо над пропастью успело приобрести зловещий угольно-черный цвет. Что же касается ветра, то он, казалось, лишь усилился. Если это называют затишьем, то — пришла Серена к выводу — с настоящей полярной бурей лучше не связываться. Из бездны поднимались туманные клубы. Трудно поверить, но там, на глубине одной мили, есть даже нечто вроде жилой кабинки, так называемое убежище-П4.

— Сестра, вы по-прежнему уверены, что не передумаете?

Йитс, висящий на веревке по соседству и улыбчивый, как вампир. Отражаясь от снега, льда и белых термокомбинезонов, свет от его головного фонаря слепил не хуже солнца. За час до этого, еще на поверхности, он в деталях обрисовал Серене тот риск, что стоял перед десантной группой. Впрочем, разве у нее был выбор? Неужели лучше сидеть на базе и со всем остальным миром ждать их возвращения?

— С формальной точки зрения, генерал, меня зовут доктор Сергетти, — ответила она, деловито осматривая стенку в поисках подходящей трещины. — И я поднялась на Эверест еще со своей первой настоятельницей.

— Так это она вам подарила поясок?

Йитс показывал на подвесную систему Серены. Действительно, внешне она напоминала пояс для чулок, только ярко-красный: две ленты, соединенные крестовиной и петлей охватывающие ноги девушки возле паха. В случае падения со страховочным концом такая подвеска сможет равномерно распределить ударные нагрузки по нижней части тела.

— Нет. Из всех подарков мне досталось только это. — Серена вызывающе помахала ледорубом и мощными ударами загнала в лед очередной крюк, к которому и зацепилась карабином. Хотелось показать Йитсу, что она более чем готова к испытаниям. Но, если честно, на душе было очень неспокойно. Сердце колотится как бешеное, и постоянно не хватает воздуха. Вокруг какой-то чудной запах… — Генерал, вам ничего странного не кажется?

— В смысле, помимо вашей биографии?

До прибытия на базу «Орион» девушка ни разу не видела знаменитого генерала воочию и знала его только по рассказам Конрада, что отнюдь не прибавляло доверия. Как однажды выразился Эмерсон, «ваша сущность вопит так громко, что я не слышу слов». Генерал был с норовом, ценил эксцентричность и быстрый результат. Свидетельство чему — их экспедиция. С другой стороны, эти свои качества он прятал куда лучше Конрада, чья бесхитростная любовь к внешним эффектам и наивная готовность это признавать порой даже умиляла. Кроме того, догадывалась Серена, Йитс отнюдь не из душевной щедрости согласился взять ее в группу. Возможно, даже ее лингвистические знания сыграли далеко не первую роль…

— Генерал? Не могли бы вы еще раз объяснить, почему передумали и решили взять меня с собой?

— Мой опыт работы в НАСА показал, что женщины как минимум всегда приятно разнообразят состав экипажа.

Серена, разумеется, была готова к подобным колкостям, а потому заранее припасла ответную шпильку.

— А я-то думала, женщин в космос берут потому, что они удачнее мужчин справляются с тонкой работой, лучше держат внимание, да и гибче реагируют на многозадачность.

— А также быстрее впадают в панику и норовят видеть все через призму эмоций, — фыркнул Йитс и исчез из виду, уступив место Конраду, спускавшемуся вслед за своим отцом.

— Что-то не так?

Серена вздохнула и покачала головой:

— Твой папаша никак не утихомирится.

— Это не в его характере, — сухо ответил Конрад. — Как робот. Стоит получить программу, и он пойдет все вперед и вперед, пока не завершит работу.

— Оставив за спиной дорожку из трупов.

— В таком случае нам не следует отставать слишком далеко, — заметил он и поехал вниз, нагоняя отца.

Серена немного разжала захват и, в свою очередь, скользнула по веревке. Конрад, конечно, далеко не дилетант в альпинизме, но в основном его опыт касался тропиков. А в ледяной обстановке вроде нынешней чрезмерная самоуверенность вполне может оказаться фатальной… Да, приходится признать, что она за него беспокоится. За его душу. И за свою собственную. Потому что уже довелось как-то раз спасти Конрада от вековечного проклятия — и при этом замараться самой…

Скользя все ближе и ближе к Конраду, она рукой придерживалась за ледяную стенку. Вот и карнизик, можно отдохнуть. Цвет льда на редкость красив: небесно-голубой и при этом чуть ли не светится.

— Прямо пещера чудес… — вполголоса заметила она.

— Серена, не останавливайся. Ни в коем случае, — вдруг неожиданно резко приказал Конрад.

Серена нахмурилась, но сошла с карниза и поехала вниз. Что с ним? Может, гипервентиляция действует? Девушка сама уже чувствовала легкое головокружение от слишком частого дыхания. Сердце тоже билось в непривычно ускоренном ритме. Ровно, стабильно, но слишком быстро.

Она съехала еще на десяток метров, и тут Конрад махнул рукой:

— Смотри. Вон, внизу.

Серена прищурилась. Туманная дымка разошлась, и там, глубоко под ногами, появилось светящееся пятно, как ночью на вертолетной площадке.

— А, да-да, вижу.

— Да нет же! Ты не поняла!

Серена недоуменно мигнула, и тут все стало ясно. Вертолетная площадка на самом деле была плоской вершиной белой пирамиды, выставившей свою макушку изо льда. Блестела она настолько ярко, что пришлось слегка прикрыть глаза.

— П4… - невольно пробормотала она.

— Только не вздумай интересоваться, дескать, как она тут очутилась, — сказал Конрад, уже успев надеть солнечные очки. — Этого я объяснить не могу. Пока что.

Уверенность, прозвучавшая в его голосе, показалась многообещающей. Да, он возбужден. Но это возбуждение было чистым, искренним и в какой-то степени трогательным. Ни малейшего признака страха, с завистью отметила она, одно лишь неподдельное, мальчишеское любопытство и энтузиазм. Сама Серена уже начинала забывать, что у человека есть такие чувства…

Девушка последовала примеру Конрада и нацепила солнечные очки. От немыслимого сияния плоской вершины можно и слепоту заработать. Кстати, вдруг пришло ей в голову, вот почему понтифик ее сюда прислал. Серена подозревала, что найдет нечто удивительное, но оказалась совершенно неподготовлена к масштабам этого монумента. Нечто колоссальное, не поддающееся человеческому воображению.

Она все еще не могла отвести от пирамиды глаз, когда над головой послышался какой-то треск.

— Ничего. Видно, была небольшая слабина, — успокаивающе заметил Конрад. — Не волнуй…

Резкий щелчок, что-то звякнуло, и у Серены обмерло сердце. «Дура! — мысленно обругала она себя. — Крюк надо было не вбивать, а вворачивать!»

— Конрад! — крикнула девушка, вонзая ледоруб в стенку и зависая на рукояти.

Он не откликнулся. Серена лихорадочно огляделась. Никого.

Она бросила взгляд под ноги и еще успела заметить фигурку, падающую в дымчатые вихри.

Это вылетел его крюк.

— Конрад!!! — От ужаса у нее встали волосы дыбом.

Рядом появилось что-то внушительное. Она скосила глаза. Йитс.

— И что вы все так орете? — проворчал тот, вглядываясь в туман. — Я же говорю, бабы…

Генерал затылком прочитал ее ошалелый взгляд, презрительно фыркнул и большим пальцем дернул за страховочную веревку Конрада, как за гитарную струну.

— Он до сих привязан.

Тут Серена услышала новый треск, вскинула голову и увидела, как из трещины в стене на этот раз вылезает ее крюк. Она дернулась, ледоруб тут же выскочил изо льда, и Серена взмахнула им, чтобы зацепиться вновь. Йитс, видимо, превратно понял ее намерения, потому как тут же поспешил прикрыть голову локтем.

Сердце прыгнуло в горло, и девушка очутилась в туманном облаке, стремительно падая к сияющим огням. Тут еще одно крепление прошло проверку на прочность, веревка щелкнула как кнут, и Серена резко остановилась. Какую-то секунду она боялась шевельнуться, подозревая, что от такого удара лопнули кости таза. К счастью, «пояс для чулок» сделал свое дело.

Она перевела дух и, раскачиваясь маятником, посмотрела вниз. Ничего не видно и не слышно, если не считать шуршания ее нейлоновой ветровки.

— Конрад? — рискнула она подать голос.

— Здесь, — раздалось неподалеку. — Смотри, что я нашел.

Серена закатила глаза, оскалила зубы, потрясла головой, но вслух так ничего и не сказала. Повернувшись в направлении его голоса, она увидела Конрада метрах в трех от ледовой стены, не в состоянии до нее дотянуться.

— Подожди-ка, — сказала она и принялась наращивать амплитуду своих колебаний. Только на третьей попытке дуга оказалась достаточно широкой, чтобы они смогли ухватить друг друга за руки. Обнявшись, парочка несколько секунд молча качалась над пропастью.

— Не припомню, чтобы в план спуска входили прыжки на «тарзанке», — наконец проговорила она, пытаясь ехидством скрыть тревогу.

— Смотри! — показал Конрад пальцем вместо ответа.

Она покрутила головой, обмахивая стену лучиком от головной лампы. Да, во льду что-то есть. Зрение наконец сфокусировалось, и Серена очутилась лицом к лицу с маленькой девочкой, вмороженной в лед и время.

— Боже милосердный… — выдохнула она.

— А помнишь, как ты мне ответила в тот раз? — неожиданно спросил Конрад. — Мол, скорее ад промерзнет, чем мы опять окажемся вместе. Так что покорнейше прошу засвидетельствовать. — И он сделал широкий взмах рукой.

Туман приподнялся, и идущий снизу свет залил всю стену. За один короткий миг Серена смогла увидеть сотни, может быть, тысячи человеческих трупов. Рты у всех распахнуты, словно они погибли, что-то скандируя хором. По нервам ударил дикий, отчаянный вопль. Серена тут же зажала уши, еще не понимая, что слышит свой собственный крик.


12

Спуск, час третий

Убежище


Часом позже, в теплом нутре убежища-П4, Конрад не мог справиться с волнением, разглядывая фигурку девушки, распластанную на раскладном хирургическом столе. Под яркими лампами бестеневой люстры ее глаза не могли найти себе спасения, она постоянно моргала; рот закрывала черная кислородная маска, а к груди тянулись провода ЭКГ-электродов. Волосы безжалостно зачесаны назад, ремень на мешковатых брюках расстегнут.

Конрад пальцем показал на затуманенный иллюминатор, через который можно было различить американский флаг, водруженный Йитсом на вершине пирамиды.

— Видишь флаг? — спросил он. — Сосредоточься на нем и старайся поглубже дышать.

С этими словами он в очередной раз приоткрыл вентиль желтого кислородного баллона.

Ее «аляску» и прочую верхнюю одежду он уже давно снял и теперь изо всех сил пытался не смотреть по полную грудь девушки, вздымающуюся и опадающую под тонким шерстяным свитером. Конрад бросил взгляд на монитор. Лишь сейчас ее учащенный пульс потихоньку начинал спускаться к верхней границе нормального для человека диапазона.

— Ну как, лучше? — спросил он минуту спустя.

Она подарила ему красноречивый взгляд: дескать, надо быть полным идиотом, чтобы задавать такие вопросы.

Конрад еще раз огляделся кругом. Страшно тесный и неудобный жилой модуль, установленный на плоской вершине П4, по сути дела, представлял собой толстый цилиндр длиной пятнадцать и диаметром пять метров. Помимо Конрада с Сереной, внутри находилось еще три человека из техперсонала, прилепившихся к приборам и телеэкранам под неусыпным надзором генерала Йитса. Одного — точнее, одну — из них Конрад узнал. Лейтенант Лопес. Два других смотрелись близнецами: блондинистые любители стероидов, отзывавшиеся на имена Крайгель и Маркус. Явно заплечных дел мастера, лично взращенные и выпестованные генералом Йитсом.

Конрад бросил взгляд на отца:

— Я так и не понял, почему ты не предупредил нас о вмороженных трупах.

— Это очень просто, — пожал плечами генерал. — Хотелось посмотреть на вашу реакцию.

Конрад показал пальцем на Серену и скрипнул зубами:

— Доволен теперь?

— Не скули.

Йитс поднялся на ноги и продемонстрировал шприц. Аккуратно подвинул поршень, в воздух вылетела струйка прозрачной жидкости, и Серена невольно сжалась.

Когда генерал взял девушку за локоть, Конрад не выдержал:

— Что ты с ней делаешь?!

— Успокойся, это просто тонизирующее, — ответил Йитс и хладнокровно вонзил иглу, не дожидаясь реакции сына. — Экстракт элеутерококка, растения из того же семейства, что и женьшень. Промышленные водолазы, горные спасатели и космонавты пользуются им для снятия стресса при работе в неблагоприятных условиях. Пожалуй, единственное подспорье, что мы получили от проклятых русских для нашей космической программы.

Экстракт, похоже, действительно возымел действие. Конрад посмотрел Серене в лицо. Девушка дышала более ровно, спокойно, хотя в глазах поблескивал гнев. Любой мог видеть, что она не привыкла выступать в роли существа, которому требуется чья-то помощь.

— Все с ней обойдется, — небрежно махнул рукой Йитс. — А сейчас, с вашего позволения, мне надо отлучиться. Пора посмотреть, как идут дела у бурильщиков. Они уже несколько суток ищут твой мифический коридор.

— Он такой же мифический, как и вся П4! — крикнул Конрад в спину отцу, пока тот открывал термолюк и вылезал наружу. Немыслимо холодный полярный воздух тут же принялся осваивать убежище.

— Конрад, а тебе вроде как все нипочем, — вдруг сказала Серена, спутав ему мысли. Она уже успела снять кислородную маску. — Можно подумать, ты не в первый раз видишь трупы людей, которых заморозили двенадцать тысяч лет назад.

Он посмотрел ей в лицо, едва-едва сдерживая распиравшее его нетерпение. Далеко не каждый день в руки попадают доказательства твоих научных теорий или свидетельства нормальности собственной психики.

— Их тела-то и объясняют, как сюда попала эта пирамида.

— Попала? — Она нашла в себе силы самостоятельно присесть на кушетке. На щеки уже возвращался румянец. — О чем ты говоришь? Разве она как-то двигалась?

Конрад сунул руку в рюкзак и достал насквозь промороженный апельсин.

— Я его выковырнул из стены, — пояснил он. — Отсюда следует, что когда-то в Антарктике царил как минимум умеренный климат.

Серена задумчиво уставилась на апельсин.

— Пока — как я понимаю — в один прекрасный день она вдруг не замерзла?

Конрад кивнул:

— По теории Хепгуда о смещении земной коры.

— Чарлз Хепгуд? — уточнила Серена.

— Да-да. Он уже умер… Так ты слышала о нем?

— Ну-у… вроде бы университетский профессор… однако что-то не припомню его теорию смещения.

Конрад особенно ценил такие моменты: возможность рассказать Матери-Земле нечто, что ей еще не известно. Приподняв апельсин, он предложил:

— Представь, что это наша планета.

— Ладно.

Серена, видимо, решила снизойти к его слабостям.

Щелкнув перочинным ножом, Конрад вырезал контуры всех семи континентов на уже почти оттаявшей кожуре.

— Итак, теория Хепгуда гласит, что ледниковый период — феномен отнюдь не метеорологического происхождения. Скорее его лучше назвать результатом геологической катастрофы, случившейся порядка двенадцати тысяч лет назад. — Конрад повернул свой «апельсиновый глобус» так, что территория Соединенных Штатов оказалась за Полярным кругом, а Антарктика попала гораздо ближе к экватору. — Вот каким наш мир был в ту пору.

Серена удивленно подняла брови:

— И что же случилось?

— Вся внешняя оболочка Земли съехала с места. — Он вернул апельсин в положение, знакомое современному человеку. — Антарктика очутилась в центре полярной области, а Северная Америка покинула объятия Полярного круга и стала умеренной. Стало быть, в Северной Америке лед тает, а в Антарктике — растет.

Серена нахмурилась:

— А почему случился этот катаклизм?

— Никто толком не знает, — ответил Конрад. — Впрочем, сам Хепгуд предположил, что всему виной дисбаланс льда на полярных шапках. По мере нарастания льда они становятся настолько тяжелыми, что вынуждены съехать с места, увлекая за собой земную кору и целые континенты.

Серена не сводила с него глаз.

— И ты готов поставить остатки своей научной репутации на эту теорию?

Конрад неопределенно пожал плечами:

— Во всяком случае, Альберту Эйнштейну эта идея понравилась. Он верил, что существенные изменения в компоновке земной коры происходят регулярно, причем за очень короткое время. Кстати, это вполне может объяснить ряд загадочных явлений, в частности откуда в вечной мерзлоте взялись мамонты, чьи желудки еще не успели переработать тропические растения. Или, если на то пошло, откуда на глубине мили в антарктическом ледовом щите появились вмороженные людские трупы и вот эта пирамида.

Серена мягко положила руку ему на плечо:

— Если это помогает тебе объяснить наш мир… что ж, пусть так и будет.

Конрад тут же напрягся. До сих пор ему верилось, что Серена окажется заворожена и возбуждена этим доказательством не только его научного предвидения, но и того факта, что они единомышленники. Вместо этого она вроде бы атакует выведенное им умозаключение. Более того, атакует его лично. В нем шевельнулось ощущение чуть ли не гадливости от столь бесцеремонного обращения. В смысле, эта женщина, верующая к тому же, пренебрежительно отмахивается от вполне обоснованной научной теории, выдвинутой одним из величайших умов человечества.

— А у Ватикана есть своя теория?

Она снисходительно кивнула:

— Всемирный потоп.

— Пф-ф, велика разница, — отмахнулся Конрад. — И та, и другая гипотезы работают на теорию Бога-маньяка, склонного к геноциду.

Едва эти слова успели вылететь, как он тут же горько пожалел.

— Эй, мистер, поаккуратней на поворотах, — раздался из-за спины женский голос.

Он обернулся и увидел злое лицо лейтенанта Лопес. Ага, еще одна католичка, сообразил он. Лопес переглянулась с Сереной и предложила:

— Если хотите, я ему сейчас надеру задницу.

Серена улыбнулась:

— Да она у него и так уже, как у макаки. Впрочем, спасибо.

— Ну, смотрите. А ежели чего… — добавила Лопес, прежде чем вернуться к прерванной работе.

У арийских близнецов, Крайгеля и Маркуса, разочарованно вытянулись физиономии. Конраду пришло в голову, что они, наверное, какие-нибудь лютеране или даже агностики, а то и просто выходцы из крепких немецких семейств, которые в несколько иную эпоху и при иных обстоятельствах вполне смогли бы подойти для плакатов, восхваляющих мощь вермахта или СС.

Серена потянулась к своей «аляске», чтобы накинуть ее на плечи.

— Ну хорошо, Конрад, к чему ты клонишь? — Она нахмурилась, запутавшись в проводах от ЭКГ-датчиков. — Дескать, человечество должно винить Бога за каждый неурожай, голод, войну или похотливый взгляд?

Сейчас она смотрела в упор, ее теплые карие глаза обвиняли и одновременно прощали его. От омерзения и раздражения он едва не сплюнул на пол. Ну, допустим, задержал человек взгляд на женской груди, так что с того? Конрад ведь тоже из плоти и крови. Да и она сама, только признаваться в этом не хочет.

— Я видел, как ты смотрела на ту девочку во льду, — наконец сказал он. — Будто себя увидела. Она явно не из тех грешниц, кого должен был смыть Потоп.

— Под дождь попадает и праведник, — рассеянно отозвалась Серена. — Или под лед, как в нашем случае.

Конрад точно мог сказать, что сейчас ее мысли витали где-то совсем в другой области. К тому же она не видела, как подскочили цифры на ее медицинском мониторе.

Он показал пальцем на экран:

— Слушай, может, тебя лучше поднять наверх? И спустить кого-нибудь на замену? — Он протянул руку, желая помочь с проводами. — Мне бы не хотелось, чтобы ты как-то пострадала.

Серена немедленно, причем довольно сердито, плечом оттолкнула его руку и одним махом сорвала с груди электроды.

— Говорите за себя, доктор Йитс!

Конрад почесал в затылке и недоумевающе уставился на девушку:

— Я что-то в толк не возьму… Хватит мне голову морочить в самом деле.

— Это еще надо разобраться, кто кому голову морочит! — Серена рывком застегнула молнию и спрыгнула со стола.

Конрад замер, спиной чувствуя взгляд Лопес. Крайгель с Маркусом оживленно подталкивали друг друга локтями. Такое впечатление, все только и ждут, что благочестивая монашка даст коленом в пах археологу-безбожнику.

Тут распахнулся входной люк, и вместе с Йитсом в модуль проник очередной порыв ледяного ветра.

— Вы оказались совершенно правы, господин генерал, — сухо сказал Конрад. — С ней все обошлось.

— Чудненько, — кивнул Йитс. — А теперь всем собраться и на выход. Бурильщики нашли твой коридор. Мы идем в П4.


13

Спуск

Час четвертый

Верхняя камера


Наверное, метра два в ширину и в высоту, прикинула Серена, разглядывая коридор, уводивший куда-то вниз, в кромешный мрак. Подкинутая монетка только что выиграла ей право хвастаться званием человека, первым ступившего внутрь. Впрочем, буровая бригада заранее отправила перед ней десятикилограммовый шестиколесный «марсоход», оборудованный газовой горелкой и видеокамерой. Робот подтвердил подозрения Конрада: коридор действительно вел прямо в центральную камеру.

Пока что Серена просто стояла на площадке, которую американцы соорудили у северного склона П4, и смотрела в квадратную темную пасть. Неспокойно колотилось сердце. Ее до сих пор преследовали глаза вмороженной девочки, не говоря уже о мыслях про катастрофический конец всему человечеству. О, если б только тот ребенок не выглядел таким перепуганным…

Она всегда находила для себя комфорт в теории, что библейское сотворение мира — просто-напросто миф, а Всемирный потоп — теологическая метафора. Да, окаменелости намекали на некий природный катаклизм. Нет оснований сомневаться в факте глобального доисторического наводнения. Но видеть в нем акт божественного наказания за нечестивые деяния человека? Это всего лишь личное мнение Моисея. К сожалению, альтернативный взгляд на мир, в котором безразличная природа время от времени смахивала с лица Земли целые биологические виды, в ее глазах был еще более удручающим, и в некоторой степени потому, что уничтожал любой смысл в ее благородном негодовании.

Возможно, все дело именно в ней самой, точнее, в ее детстве. Во всяком случае, об этом не раз говорил понтифик. Серена вполне могла представить себя в роли ребенка, невинной жертвы, чье «я» вмуровано в лед прошлого. А может, дело в том, что ее вера так и не принесла ей подлинного успокоения. Всякий раз, когда речь заходит о необъяснимом присутствии зла и страдания в этом мире, возникает впечатление, что у сатаны есть свой собственный ангел-хранитель, имя которому — Бог. Но при этом Бог, получается, сам оказывается дьяволом, и эта мысль была для Серены слишком невыносимой, чтобы хотя бы успеть ее сформулировать в голове.

Размышления прервал нетерпеливый голос Конрада из-за спины:

— Серена, если хочешь, я с удовольствием пойду первым.

Она бросила взгляд за плечо и нахмурилась. Невооруженным глазом видно, как страшно доволен Конрад, что нашел-таки черный ход в пирамиду. В глазах так и читалось: «Я опять — в который раз! — оказался прав!» И не просто насчет П4, а насчет всего-всего, включая ее скромную персону. Будто со временем он и ее сможет «разгадать», как любую прочую археологическую головоломку.

Она досадливо буркнула:

— Стало быть, ты тоже умеешь расшифровывать надписи на мертвых языках?

— Начертанное слово лишь одна из возможных форм общения, сестра Сергетти, как вы и сами прекрасно знаете, — ответил он.

Она ненавидела подобные академические сентенции, возможно, потому, что сама была не прочь ими воспользоваться. А может, неприятная сцена в модуле-убежище разрушила то чувство единения, которое — как ей показалось — они сумели найти во время спуска в ледовую пропасть.

— Кроме того, — добавил Конрад, — не думаю, что мы найдем там какие-то надписи.

— С чего ты взял?

— Да так, интуиция. — Он погладил блестящую белую поверхность пирамиды. — Смотри, как точно подогнаны облицовочные плиты.

Действительно, если на них и имелись бороздки, Серена не могла их разглядеть из-за ослепительного отражения.

— А почему наши пирамиды так не сияют?

— Потому что облицовку растащили в Средние века на постройку мечетей, — объяснил Конрад. — Пирамиды превратились в подобие каменоломен… Вот, потрогай-ка.

Серена погладила камень. Будто зеркало.

— Иная порода?

Конрад улыбнулся:

— А! Заметила-таки. Не приходится удивляться, что наше радиозондирование не смогло обнаружить эту пирамиду… Да, генерал, вы оказались правы. Здесь поверхность более гладкая, чем у бомбардировщиков «стелс».

— И тверже алмаза, — нетерпеливо отозвался Йитс откуда-то из-за плеча Конрада. — Все буры переломали, пока добирались до коридора. Даже название еще не придумали… Ну ладно, пора бы и…

— Орихалк, — вдруг сказал Конрад.

Его голос эхом побежал внутрь пирамиды, отражаясь от стенок коридора.

— Что-что? — нахмурилась Серена.

— Орихалк. Название загадочной породы, или «сияющего металла», которым — по словам Платона — пользовались жители Атлантиды, — ответил Конрад. — Некий чистейший сплав, сверхъестественная «горная медь», которую они где-то добывали. Искрился как пламя… им облицовывали стены, он шел на инкрустации и надписи… Держу пари, что внешняя двухметровая оболочка сделана как раз из него.

«И все-то он знает, просто сил нет», — подумала Серена.

— У тебя, кажется, есть ответ на любой вопрос, — поморщилась она.

— Это мы выясним, когда попадем внутрь.

— А если там ловушек понаставили?

— Не забывай, что как раз они-то и угодили в западню, — возразил Конрад. — А потом, строители никогда не рассчитывали, что визитеры пожалуют с неба, через этот коридор. Если там и есть ловушки, то они рассыпаны вдоль основания П4 и в туннелях, ведущих к ключевым камерам.

Серена вытянула шею и поверх плеча Конрада посмотрела на генерала Йитса, чей лоб избороздили морщины озабоченности, а может, и простой нетерпеливости. Что же касается Лопес, Крайгеля и Маркуса, стоявших рядом, то их лица, как всегда, были бесстрастны.

— Ладно, пошли посмотрим, — сказала она и шагнула в коридор.


Совсем скоро Серена обнаружила, что Конрад оказался прав насчет орихалка. Когда они углубились метра на два, стены погрубели и потемнели и напоминали камень. Если задеть его рукавом или капюшоном, раздавался вполне обычный шуршащий звук. Пол был довольно покатым, но Серена убедилась, что по нему можно идти обычным шагом, если правильно откинуться назад. Свет от ее головной лампы проникал вперед только метров на пятнадцать — двадцать.

— Как у нас дела?! — крикнул Йитс из-за спины. В каменной кишке коридора голос его прозвучал тускло и безжизненно.

— Порядок, — ответила она.

Хотя личные ощущения несколько иные. Воздух какой-то тяжелый и удушливый. Мокрые непроницаемые стены, кажется, вот-вот сомкнутся. Скользкий пол так и норовит уйти из-под ног. Как ни крути, а наклон тридцать восемь градусов. Осторожно придерживаясь за стенку, она опасливо спускалась по коридору. В пояснице появилось странное, щекочущее чувство, которое медленно поползло вверх по позвоночнику.

Минут через двадцать из коридора они попали во внушительный темно-красный зал, словно излучавший из себя колоссальную энергию и силу. Зал был совершенно пуст.

— Конрад, тут ничего нет, — без особой нужды прокомментировала Серена, слегка ежась от собственного эха. — Даже надписей нет. Вообще ничего.

— Не надо такой безапелляционности.

Она проследила взглядом, как Конрад, выглянув из отверстия в стене, куда выходил коридор, соскользнул по веревке на пол, а вслед за ним — генерал и три его офицера.

Конрад обмахнул лучом стены и понял, что они сложены из массивных гранитоподобных блоков. Пол и потолок также пересекали чудовищно огромные балки из этого камня. По своей длине зал не уступал футбольному полю, а его высота — по прикидкам Серены — превышала семьдесят метров. И все же клаустрофобия не отпускала.

— Вот это я понимаю, настоящая мегалитическая архитектура, — одобрительно покивал головой Конрад, обшаривая лучом потолок. — Одна инженерная логистика чего стоит.

Да, насчет архитектуры он прав, подумала Серена. Очень красноречиво повествует о своих создателях. Как и в лингвистике, кстати, которая в первую очередь привлекала ее именно этим. Язык зачастую пытается скрыть или исказить подлинный смысл, и этот процесс раскрывает истинную природу цивилизации, которую она прячет за своими артефактами.

Все это очень хорошо, однако надписей нет. Ничего здесь нет. Интересно отметить, что даже на самых скудных и бесплодных раскопках Серене удавалось найти хоть что-то, связывающее ее с людьми того времени. Глиняный черепок, бусинку. Это не просто артефакты. Когда-то они принадлежали мыслящим, дышащим, чувствующим людям. Все равно что разглядывать личные вещи отца-священника после его смерти. Казалось бы, самые прозаические предметы обихода — а как много они могли рассказать о нем!

Но сейчас такой связи она не ощущала. Ничего не ощущала. Сплошная пустота и холод, причем не только физический. Даже саркофага — который, если ей не изменяет память, в египетских пирамидах всегда стоит с западной стороны, — и того нет. Гробницу по крайней мере хоть для кого-то строят. А здесь? Чему служит это место? Ледяное, утилитарное, равнодушное…

— Я что-то не вижу других коридоров, — пожаловалась она. — Ты уверял, что должен быть еще один. Кстати, никаких дверей тоже нет. Мы в тупике.

— Почему это нет коридора? — удивился Конрад. — Да вон же он. Зеркально противоположный. — Он посветил на южную стенку. Действительно, в ней чернело отверстие, совершенно сходное с тем, из которого они недавно вылезли.

Серена не уступала:

— И на его конце мы найдем такой же лед.

Конрад прищурил глаз и согласно кивнул.

— В пирамиде Хеопса южный коридор вел покойного фараона к тростниковым лодкам его земного мира. Северный же коридор предназначался для входа в небесное царство.

— Замечательно, — отозвалась она. — Я, однако, не вижу тут ни покойного фараона, ни даже его гроба.

Пока она язвила, Конрад прошел к центру зала. Чем ближе он подходил, тем громче, казалось, становилось эхо его шагов.

— Ты что собрался делать? — подозрительно спросила она.

— Если в помещении ничего нет, стало быть, именно в нем самом и заключается весь смысл, — глубокомысленно изрек Конрад, направляясь теперь к западной стене. Добравшись до нее, он повернулся лицом на восток, после чего достал из кармашка какой-то цилиндрик вроде авторучки, откуда вдруг брызнул алый лучик лазера. — В плане этот зал образует собой классический прямоугольник в пропорции два к одному, — наконец объявил он, считав показания своего дальномера. — А его высота составляет половину диагонали пола.

— Ну и что?

— А то, что строители выразили здесь золотое сечение. Фи.

— Фи? — заморгал Йитс. — В смысле, «тьфу»?

— Фи — это такое же иррациональное число, как и пи. Его нельзя представить дробью целых чисел, — терпеливо объяснил Конрад. — Рассчитывают его по формуле «корень квадратный из пяти плюс один пополам», что приблизительно дает 1,61803. Или его можно рассматривать как предел отношения двух соседних чисел Фибоначчи, того самого ряда, который начинается так: 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13…

— …где каждое следующее равно сумме двух предыдущих, — нетерпеливо закончила за него Серена. — К чему ты клонишь?

— Наши строители ничего не делали наобум. Каждый камень, каждый угол, каждая камера — все систематически и математически точно выверено и спроектировано ради одной великой цели. У нас тут не только самое древнее сооружение на Земле. Оно еще и самое совершенное.

Серена гулко сглотнула.

— И?…

— И стало быть, не могло быть построено человеком.

Девушка внимательно следила за выражением его лица и наконец пришла к выводу, что он искренне верит в свои слова. Чего не сказать о ней самой, хотя пока что приходится признать его научную гениальность. Серене крайне редко доводилось встречать мужчин хотя бы на своем уровне. Один лишь Конрад, наверное, своим блестящим аналитическим умом мог с ней потягаться. Ему же хуже. Вспомнить хотя бы тех гениев, которых американцы запрягли в проект атомной бомбы во время Второй мировой… Да. И слишком самоуверенный. Явно надеется что-то нарыть в П4, выдать потом за свое личное детище и заработать место в истории.

«Йитс этого никогда не позволит, о нет!» — сообразила она, поглядывая на генерала. Его холодное, каменно бесстрастное лицо недвусмысленно давало понять, что как только Конрад исчерпает свою полезность, он перестанет быть ценностью. Ясное дело, не с точки зрения отношений «отец и сын», а как археолог. С другой стороны, Конрад слишком умен, чтобы об него вытирали ноги. Этим-то и объяснялась ее подспудная тревога, что опасаться следует не того, что он говорит, а того, о чем умалчивает.

— Итак, сейчас ты заявляешь, что П4 построили инопланетяне? — Она потрясла головой. — Но вмороженные-то трупы человеческие. Йитс говорил, что лабораторные исследования это подтвердили.

— Отсюда вовсе не следует, что именно они возвели П4, - возразил Конрад. — Скажем, эта штука могла тут стоять задолго до их появления.

Серене не понравилось, каким тоном он произнес слова «эта штука». Разве такое здесь уместно? П4 — пирамида. Или… все-таки нет? В отсутствие надписей или изображений она была бессильна выявить смысл, предназначение «этой штуки». Или спорить с Конрадом, оперируя единственным аргументом: «Где доказательства?»

— Надо немножечко веры, — вдруг сказал Конрад и через весь зал направился к противоположному коридору. Там он отстегнул с пояса некий портативный прибор.

— А сейчас что?! — крикнула она.

— Запускаю мой астрономический имитатор. — Конрад нажал кнопку, и на экране высветилась пирамида в разрезе. — Северный коридор, то есть тот, по которому мы вошли, наклонен под углом тридцать восемь градусов двадцать две минуты. А вот этот, южный, коридор имеет уклон пятнадцать градусов тридцать минут.

Серена решила подойти поближе.

— И что с того?

— Ты забываешь, что пирамида могла служить инструментом наблюдения за звездами, — сказал Конрад, рассматривая картинку на экране своего КПК. — К примеру, коридоры, ведущие к усыпальнице в пирамиде Хеопса, выходят на Орион и Сириус. Я лично склонен верить, что наши пирамиды смоделированы по образу и подобию вот этой. Остается только совместить коридоры П4 с соответствующими небесными координатами в разные временные эпохи, и мы узнаем, когда ее постро… — Он внезапно умолк, расширенными глазами пожирая дисплей.

— Ну, давай, не тяни, — подстегнула его Серена.

— Погоди. — Конрад нахмурился. — Не может быть. Это ошибка.

— Что? Где?

— Конрад? Что-то случилось? — полуобернулся Йитс, все еще обшаривавший южную стенку с помощью своего фонаря.

— Угол наклона коридоров однозначно соответствует конкретной звезде в ту или иную эпоху, — медленно сказал Конрад. — Этот коридор, например, выходит на Альфу Большого Пса. На «Собачью звезду», или Сириус, который древние ассоциировали с богиней Исидой, космической матерью царей Египта.

— Чьим космическим папой был Осирис, — подхватила Серена.

У Конрада слегка посветлело, но затем снова омрачилось лицо.

— И в его-то созвездии, то есть в Орионе, Сириус восходит в нашу эпоху…

К ним присоединился Йитс.

— Ты уже все это рассказывал на станции, — дал понять он о своем нетерпении.

— Да нет же, вы не понимаете, — досадливо поморщился Конрад, и Серене пришлось напрячь мозги, чтобы поспевать за его объяснениями. — Этот коридор показывает на Альфу Большого Пса прямо сейчас, на пороге века Водолея! У нас, на Южном полюсе, Сириус можно видеть на восходе в день весеннего равноденствия.

Йитс приподнял ладонь:

— Конрад, сейчас сентябрь. Осень на дворе.

— Это для вас, жителей севера, — напомнила Серена генералу. — А здесь — и во всем Южном полушарии — стоит весна. — Она повернулась к Конраду: — Что же получается?

— С точки зрения неподвижного наблюдателя, стоящего на земной тверди, небеса можно уподобить одометру на автомобиле. Циферблат возвращается в исходное положение через каждые двадцать шесть тысяч лет. Получается, что либо пирамиду построили ровно 26 ООО лет назад, в течение прошлого века Водолея. Или же…

— Что? — напряглась она.

— Или ее специально поставили так, чтобы она показывала нужную точку в нужный момент времени. — Он заглянул ей в глаза, и у девушки вдоль позвоночника пробежала искра. — Который наступил прямо сейчас.


14

Спуск

Час пятый

Ледовая станция «Орион»


Милей выше, внутри ледовой станции «Орион», полковник О'Делл лежал у себя в каюте, слушая Шопена и поджидая новостей от Йитса с его командой, когда вдруг затряслись стены и истошно взвыла сирена.

Повседневную рутину уже не раз прерывали учебные тревоги. Под завывание ревунов люди торопливо занимали свои места в командном пункте, где уже горели предупредительные сигналы на индикаторных панелях, а диагностические компьютеры выливали на экраны потоки информации. С другой стороны, мигающая надпись «ИМИТАТОР ВКЛ.» тут же давала понять, что все происходит понарошку.

Все это так, но поскольку О'Делл и был тем человеком, который планировал учебные тревоги, а в сегодняшнем расписании ничего подобного и близко не стояло, он заранее знал, что на дисплеях контрольного пункта не увидит успокаивающих слов о работе имитатора. Соответственно, пульс у него подскочил до небес, кровь превратилась в чистый адреналин, и в таком состоянии он ворвался в командный отсек, где персонал уже собрался кружком у главного монитора.

— Прорыв внешнего периметра, сэр, — доложил вахтенный офицер. — Четвертый сектор.

О'Делл уставился на зернистую картинку, где не увидел ничего, кроме вихрящегося снега. Внезапно прямо на камеру полез некий темно-серый объект.

— Русские, — сказал он и негромко выругался, с огромным неудовольствием разглядывая широкую морду «Харьковчанки».

— Сектор два, прорыв! — выкрикнул тут один из операторов.

И тут же со всех сторон понеслось:

— Сектор один, сэр!

— Сектор три! Прорыв, сэр!

О'Делл завертел головой от одного монитора к другому. Сплошные русские вездеходы. База окружена. Он замер, только сейчас начиная понимать, до какой степени осложнилась ситуация. Вдруг кто-то постучал по его плечу.

Он обернулся и увидел, как беззвучно шевелятся губы дежурного офицера-связиста.

— А? Чего?

— Сэр, я говорю, нас русские вызывают. Вы хотите ответить?

О'Делл тяжело вздохнул.

— Связь с генералом?

— Потеряна с момента их входа в П4.

Не успел О'Делл сказать и слова, как по интеркому доложили от восточного шлюза:

— Иваны у ворот!

О'Делл и сам мог слышать, как русские колотят в дверь чем-то твердым, наверное, прикладами своих «АК-47». Он выдохнул и повернулся к офицеру-связисту:

— Передайте русским, что мы встретим их у восточного шлюза.

— Слушаюсь, сэр.

— А пока что спрячем все, что успеем.

Не сгибая ног в коленях, полковник вышел из контрольного пункта. Передним простирался лабиринт коридоров из полистирола с массой ярких окон из армированного стекла. Один взгляд наружу, на деревню из цилиндрических модулей и геодезических куполов, тут же сказал ему, что никакими силами он не сумеет скрыть цель существования базы.

О'Делл пересек воздушный шлюз, очутившись в очередном модуле, где, как показалось, скрипки Моцарта плакали громче обычного. Возле лаборатории с камнем-бенбеном ему пришлось протиснуться сквозь группу техников, занятых торопливой маскировкой. Дверь с надписью «Служебный вход» уже исчезла за фальшивым окном, разрисованным под плотный слой инея. Будем надеяться, что русские не станут приглядываться слишком уж близко. Впрочем, надежда эта граничит со сверхъестественным, как и, например, его невысказанная молитва, чтобы русские вдруг ослепли и не увидели дозиметров на стойках с оборудованием управления ЯЭУ. Здесь хоть стреляйся, карьере-то уж точно придет конец. «А если я сам не застрелюсь, — сообразил вдруг О'Делл, — по мою душу пожалует Йитс…»

Возле восточного шлюза его уже поджидала пара солдат в форме и шлемах военной полиции, но без оружия. Полковник кивнул, тяжелая наружная дверь начала медленно отваливаться. От порыва ледяного ветра у него перехватило дыхание, но вот наконец перед глазами обрисовались два силуэта: один широченный и коренастый, другой высокий и худощавый. Они вошли, бодро постучали унтами об пол, коренастый откинул капюшон — и О'Делл увидел самое красное, мясистое и уродливое лицо в своей жизни.

— Я полковник Иван Кович, — триумфально заявило лицо по-английски, хотя и с густым русским акцентом. — И у вас большая проблема. Очень большая.

Не успел О'Делл ответить, что ледовая станция «Орион» — это простенькая, скромненькая, совершенно незначительненькая научненькая базочка, как Кович зашелся кашлем. Его высокий и худой спутник без лишних слов принялся колотить русского полковника по спине, пока тот не отогнал его прочь, энергично отмахиваясь рукой.

— Зачитай, Вова, — хрипло выдавил он. Затем, как бы представляя своего драчливо го товарища, гордо добавил: — А это Владимир Ленин, только прапраправнук.

О'Делл не без интереса разглядывал юного русского офицера, пока тот извлекал мятую бумажку из своей «аляски». Судя по всему, этот Ленин не так сильно поднялся в должности, как его предок. Наконец с разглаженного листка Владимир по-английски и с большими запинками прочитал:

— «Нарушена первая статья международной антарктической конвенции. Вооруженные силы запрещены. Конвенция дает нам право осмотреть базу».

Юный Ленин бросил взгляд на Ковича, тот удовлетворенно кивнул и забрал бумажку себе.

— Вопросы? — обратился он к О'Деллу.

— Сколько вас?

— Русских инспекторов будет ровно столько, сколько присутствует американцев на этой базе. И на дне соседней пропасти.

— Русских? То есть будет еще полковник Завас со своими людьми? Кстати, где они?

— А мы надеялись, это вы нам скажете, — развел руками Кович. — Мы потеряли с ними связь. Испарились — да и только.


15

Спуск

Час пятый


Стояла полная тишина. Йитс смотрел на Конрада и по выражению его лица мог сказать, что расчеты привели к какому-то страшному результату. «Даже монашка, наверное, тоже это видит», — подумал он.

Он осторожно начал:

— А тебе не ка…

— Нет, ошибок нет, — помотал головой Конрад. — Южный коридор, который, как мы знаем, построили минимум двенадцать тысяч лет назад, изначально был спроектирован так, чтобы смотреть в точку, где Сириус находится в наши дни. Что же касается северного коридора, то он, соответственно, указывает на Аль-Нитак, среднюю звезду в поясе Ориона.

Есть что-то еще, Йитс это отчетливо видел, однако Конрад упорно обходил тему стороной, причем генерал даже знал почему. Серена, в свою очередь, тоже не теряла времени, пристально следя за лицом Конрада.

— Даже если ты и прав насчет астрономических координат, почему это должно было случиться сейчас? — спросила она. — Ты думаешь, П4 как-то связана с недавними землетрясениями?

Конрад промолчал, и Йитс внутренне перевел дух.

— Пожалуй, пора связаться с базой, а уж потом двинемся дальше, — проворчал он, извлек карманную рацию и выставил частоту. — «Феникс» базе. Группа «Феникс» базе, прием.

Нет ответа, одно лишь шипение и щелчки.

— Вызываю базу «Орион», — вновь попытался Йитс. — «Орион», как слышите?

И опять нет ответа.

— Проклятие! — проворчал Йитс. — Должно быть, эти ваши дурацкие стены экранируют.

— Когда мы выслали робота, они вовсе не экранировали видеосигнал, — напомнила Серена. — Должно быть, эта ваша дурацкая база просто исчезла. Может, ее буря слизнула.

— Знаете что, сестричка Сергетти… — начал было Йитс.

— Доктор Сергетти, — поправила она.

— Ладно, пусть «доктор Сергетти». Так вот, доктор, у нас просто непрохождение радиоволн из-за полярной бури. Я так думаю. И все. А с учетом погоды наверху предлагаю переждать здесь. Просто займемся порученной нам работой. Лопес, Маркус, Крайгель!

Вся троица замерла по стойке «смирно».

— Сэр!

— Приказываю развернуть новый командно-хозяйственный пост внутри данного помещения. Убежище на вершине скорее всего слишком непрочно. Перенести все, что требуется, сюда вниз. — Он положил руку на плечо Конраду: — Помнится, наверху ты что-то упоминал про четыре коридора.

— Да, — кивнул Конрад. — Подозреваю, что еще два коридора — если они существуют — находятся в нижней камере. Ее придется найти, не то…

— Что? — подобралась Серена.

— Ничего. Потом скажу.

— И как мы в нее попадем?

— Через дверь, естественно.

— Какую такую дверь? — прищурился Йитс.

— Вон ту.

Йитс с недоумением проследил за рукой Конрада. Сын показывал в сторону дырки, через которую они попали в этот зал. К своему изумлению, правее, в самом углу, он увидел еще одно отверстие.

У Серены охрип голос.

— Ее же не было…

— Была, была, — заверил ее Конрад. — Всегда была, успокойся.

И вновь — в который уже раз! — Йитс поразился врожденному чувству пространственно-временной ориентации Конрада. Его бы не удивило, если бы у сына в голове уже существовал детальный план внутреннего устройства П4.

— Да говорю же, «не было»! — Серена топнула ногой.

— А я тебе говорю, что была. Ты просто не заметила… Успокойся, ладно?

— Да пожалуйста… — Она отвернулась и, подумав секунду, сделала шаг в сторону открытой двери. — Чего тогда ждем?

Йитс рукой загородил ей дорогу:

— Вы побудьте здесь, а мы с Конрадом разведаем два других коридора.

В глазах девушки сверкнул огонь. Она, видно, не привыкла слушать приказы. Серена попыталась плечом отпихнуть руку генерала, но на помощь Йитсу пришел Конрад. Он ухватил ее за локоть и оттащил назад.

— Серена, все нормально, — примирительно сказал он. — Когда мы найдем эти коридоры, то сразу вернемся за тобой.

«Ага, — подумал Йитс. — Со всех ног помчимся». Впрочем, вслух он сказал так:

— Ну конечно же, вернемся. — И энергично покивал головой. — Как найдем, так и придем.

— Даем слово, — добавил от себя Конрад, да с таким искренним напором, что Йитс даже нахмурился. Конраду никто не давал права что-то кому-то обещать. Тем более за двоих.

Выражение лица Серены давало ясно понять, что она ни на секунду не поверила Конраду.

— Плевать! — резко ответила она. — Топай себе.

Йитс молча кивнул Крайгелю с Маркусом, те встали у входа с двух сторон, и он вслед за Конрадом углубился в квадратный зев туннеля.


По дороге Йитса одолевали мрачные сомнения: уж не допустил ли он серьезную ошибку, позволив Матери-Земле присоединиться к группе? Не в том смысле, что с ней что-то не так. Скорее, что-то не так становится с Конрадом, когда она оказывается поблизости. Так что некоторая разлука пойдет ему только на пользу, надеялся Йитс.

Эта стратегия начала приносить плоды уже через несколько минут, когда они достигли горизонтальной платформы, внешне напоминающей алтарь. Конрад вдруг остановился.

— Что? — спросил Йитс.

— Она стоит ровно на линии симметрии, которая делит пирамиду на северную и южную половины, — объяснил Конрад. — То есть вдоль оси восток — запад.

— И?… — Не дожидаясь ответа, генерал уже собрался сделать шаг, как Конрад придержал его, упершись пальцами в грудь. Рука его оказалась много сильнее, чем ожидал Йитс.

— Взгляни-ка. — Конрад направил луч в темноту, и глазам открылось нечто вроде туннеля циклопического метрополитена, уходящего к центру Земли. Метров тринадцать в ширину и семь в глубину, этот тоннель проходил по самой середине полированного пола, а по своему дизайну полностью отражал потолок, находившийся в сотне метров над головой. — Это основной коридор, так называемая Главная галерея.

— Черт возьми, сынок… — пробормотал Йитс, отступая от края. — Ты что, бывал здесь раньше?

— Только во сне.

— Я, скорее, назвал бы это кошмаром, — заметил генерал, всматриваясь в туннель. — А куда он ведет?

— Есть только один способ узнать. — Конрад уже доставал веревку из рюкзака. — Уклон порядка двадцати шести градусов, а пол очень скользкий. Придется двигаться на страховке. Старайся держаться стен и не падай.

Они спустились, наверное, уже метров на триста, когда Йитс вдруг потерял всякую ориентацию. Головокружение и полное отсутствие чувства направления. Такое уже не раз с ним бывало наверху, на ледовой станции «Орион». Он не мог сказать, какой конец туннеля выше, а какой ниже, где пол, а где потолок. Йитс потер глаза, щипавшие от соленого пота, и двинулся вслед за сыном по Главной галерее.

Конрад сказал:

— Ты ведь взял ее не просто в качестве наблюдателя, я так понимаю?

Йитсу показалось, что в голосе прозвучали тоскливые нотки. «Боже милосердный, — подумал он, — часа не прошло, а он уже по ней соскучился».

— Нет, разумеется, — фыркнул он. — Я хотел понять, что ей известно про эту штуку. Она что-то скрывает.

— Почему ты все время всех подозреваешь?

— Работа такая.

— Зачем мы тогда оставили ее одну?

— Трех моих офицеров недостаточно для присмотра?

— Нет, я к тому, что ее надо было взять с собой.

— Мы и так взяли ее с собой. А сейчас у тебя есть возможность рассказать мне то, о чем ты не хотел упоминать в присутствии нашей славной монахини. Итак, какие у тебя мысли? Только серьезно.

— М-м… наверное, это ерунда, — неуверенно начал Конрад. — Чистое совпадение…

— Только не в этом месте, — помотал головой Йитс. — Выкладывай.

— Ну хорошо… Осмотрись-ка. — Конрад рукой обвел огромную сверкающую галерею. — Нет ни надписей, ни религиозной иконографии, ни мало-мальски различимого символизма. Ни в этой галерее, ни во всей пирамиде.

— Допустим. И что?

— Получается, это вовсе не гробница. И даже не головоломка для инициатов, как мне казалось раньше. Скажем, человека запускают внутрь, и он должен что-то для себя здесь открыть…

— Так что же это тогда?

— У меня такое чувство, будто мы забрались внутрь колоссальной машины. — У Йитса в животе что-то тренькнуло. Звучит как пророчество, давно ожидаемое и вместе с тем пугающее. — Мне кажется, эта машина для чего-то предназначена…

В воздухе ясно чувствовалась какая-то тяжесть. Йитс откашлялся.

— Для чего?

— Я не знаю. Возможно даже, катастрофа застигла строителей врасплох и они не успели включить свою машину.

— Возможно.

— Или, — неумолимо продолжал Конрад, — именно она-то и вызвала катастрофу.

Йитс медленно кивнул раз, другой, чувствуя, как от этих слов леденеет в душе. Впрочем, он почему-то с самого начала это подозревал. Его тянуло поделиться страхами, но время еще не пришло. Будем надеяться, что Конрад сам до всего додумается.


Спускаясь по главной галерее, Конрад корил себя за то, что позволил оставить Серену в верхней камере. И не просто оттого, что хотел бы лишний раз ей продемонстрировать собственную правоту насчет П4. Нет, он по глазам мог прочесть, насколько лишней и неприкаянной она себя здесь ощущала. Он был хорошо знаком с этим чувством и потому считал себя виноватым, что не заступился за девушку перед Йитсом. С другой стороны, Конрад не собирался терять свой шанс изучить нижние ярусы и протоптать тропинку к величайшей археологической находке в истории человечества.

Пока они спускались ко дну галереи, в голове Конрада более-менее успешно разворачивалась «ментальная» карта внутренностей пирамиды. Сейчас, однако, он стоял перед развилкой с двумя коридорами, хотя по идее должно быть три.

В затылок тяжело дышал Йитс.

— Ну? — требовательно спросил генерал. — Куда теперь?

Конрад задумался, разглядывая два небольших туннеля.

Впрочем, слово «небольшой» к ним подходит лишь относительно: все-таки каждый высотой не менее десяти метров. Один продолжал следовать двадцатишестиградусному уклону главной галереи. Второй же уходил вниз под девяносто градусов, образуя вертикальный колодец. Ни тот ни другой Конраду не нравились.

Он машинально обернулся и стал осматриваться в полунадежде увидеть и третий коридор, который ведет как бы назад, прячась под главной галереей. Однако никаких признаков входа не видно.

— Что ты делаешь? — спросил тут Йитс.

Конрад похлопал по ледяной стене и промолчал. Нет, тут что-то не так. Он до сих пор был убежден, что центральная камера находится именно на этом ярусе. И если пирамида Хеопса действительно построена по образу и подобию П4, то коридор к этой камере должен находиться под галереей.

А его нет.

Должно быть, он слишком увлекся своей гипотезой, что древние египтяне в точности копировали дизайн жителей Атлантиды. И пусть даже изначально эта идея верна, как он мог утверждать, что у египтян имелись все средства или знания для создания точного подобия П4?

— Искомая камера должна быть на этом ярусе, — наконец сказал он. — Но доступ к ней идет снизу.

— Ладно, — легко согласился Йитс. — Какой из туннелей?

— Теоретически оба из них ведут к погребальной камере, — медленно ответил Конрад.

— Ради Бога, — пожал плечами Йитс, — лишь бы не для нас ее приготовили.

— Ты не понимаешь, — поморщился Конрад. — Погребальная камера в нижней части пирамиды служит своего рода космической гардеробной. Или привокзальным буфетом, где покойный царь может пить, плясать, веселиться и праздновать окончание своего земного пути. На вершине пирамиды стоит бенбен, «камень-феникс», символизирующий воскрешение. Коридоры ведут к нему, снизу вверх.

— Ясно, — кивнул Йитс. — И где-то по дороге с царем что-то такое случается, некий фокус-покус.

— В центральной камере, — подтвердил Конрад. — Именно в ней мы можем найти хранилище текстов или, скажем, склад технологических чудес, ключей к разгадке тайны П4. — Он еще раз осмотрелся кругом. — Но раз третьего коридора нет, будем надеяться, что дорогу нам подскажет погребальная камера.

— Допустим. И какой из них туда ведет?

Конрад прямо затылком чувствовал, насколько мрачен взгляд у генерала. Тот до сих пор не смирился с тем, что пирамиду приходится атаковать сверху вниз, в то время как весь прошлый опыт Йитса основывался на подходе «снизу вверх».

Конрад посмотрел в первый туннель. В принципе вполне разумно продолжить путь не сворачивая. С другой стороны, Конрад подозревал, что этот туннель ведет к главному входу в П4. Можно практически гарантировать, что где-то по дороге туннель заблокирован, чтобы не дать посторонним проникнуть в пирамиду с уровня земли.

— Решайся, сынок, да побыстрее.

— Дверь номер два, — сказал Конрад. — Лезем в колодец.

— О'кей. — Йитс перегнулся над краем и бросил в бездну конец веревки.


Минут через тридцать Конрад первым достиг дна скважины, очутившись в новом коридоре, ведущем на сей раз с севера на юг. Потолок и здесь оказался высотой метров десять. Секундой позже за спиной грохнули тяжелые ботинки Йитса, и тут запищали наручные часы Конрада.

— В театр опаздываешь? — вздернул бровь генерал.

— Это не будильник, — возразил Конрад и отвернул край варежки, демонстрируя голубоватую подсветку своих удивительных часов. Помимо встроенного цифрового компаса, барометра, термометра и «Джи-пи-эс», на индикаторе имелась и полоска альтиметра. — Мы находимся под основанием П4. Я установил порог на милю с четвертью ниже вершины.

На это Йитс извлек из кармашка свой собственный альтиметр в стандартном исполнении для ВВС США.

— Ничего подобного, — покачал он головой. — Мы спустились едва ли на милю.

Нахмурившись, Конрад разглядывал свои часы. Сейчас отец серьезен как никогда. Никаких уступок, ни на миллиметр, не говоря уже о четверти мили. «С точки зрения Йитса, эта вылазка вполне может смотреться как посадка на Марс, — сообразил тут Конрад, — а в НАСА не принято допускать ошибки». Провернув эту идею в голове, он пришел к выводу, что Йитс прав. В конце концов, П4для человечества значит куда больше, чем Марс. И во всяком случае, до нее намного ближе. Только руку протяни.

— Итак, куда сейчас? — не унимался генерал. — На север или на юг?

Конрад отстегнул карабин и повернулся лицом к северу:

— Туда.

Метров через четыреста пол вдруг резко наклонился, а высота потолка выросла чуть ли не в два раза. Прямо перед ними, на расстоянии пятнадцати метров, находился вход, к которому так стремился Конрад. Он почувствовал, как в жилах мощными толчками запульсировала кровь.

— Дошли… — выдохнул он.

Новый зал, не в пример обширнее прежнего. Лучи от фонарей просто тонули в пустоте. Пол наклонен, но не слишком сильно. Окруженный мраком и холодом, Конрад практически кожей чувствовал, насколько эта камера больше той, где они оставили Серену. И в то же время отсутствие каких-либо различимых контуров действовало подавляюще. Вот уж действительно, «не ступала нога человека», подумал он, и в животе подобрались мышцы.

— Попробую «люстру», задержка на тридцать секунд, — сказал Йитс. — Три, два, один…

Конрад услышал негромкое «пф-ф», и из подствольника генерала вылетела осветительная ракета. Не забывая вести отсчет, он вынул цифровую камеру и в нужный момент включил запись. Через пару секунд все кругом озарилось мертвенно-бледным светом. Кратер?!

Конрад прищурился, стараясь вести камеру по ровной дуге, чтобы охватить как можно большую панораму. Когда глаза привыкли, он понял, что первое впечатление не обмануло. Они действительно находились на внешнем валу титанического кратера примерно с милю в диаметре. До потолка, впрочем, было не более семидесяти метров.

«Люстра» затрещала и погасла. Конрад с Йитсом вновь погрузились в темноту.

Генерал нетерпеливо шагнул к сыну:

— Покажи.

— Ну-ка…

Конрад включил воспроизведение, и на плоском экранчике засветилась картинка.

— Стой! — скомандовал Йитс.

Конрад нажал кнопку паузы. В центре кратера что-то торчит. То ли толстый столб, то ли куб, неясно.

— «Наехать» можешь?

— Только немного.

Пока Конрад пробовал цифровой зум, он явственно чувствовал, как в пальцах покалывает от адреналина. К сожалению, на таком расстоянии даже увеличение картинки не помогло. Изображение оказалось слишком расплывчатым.

— Ладно, пошли, — решительно сказал он.

Маршируя чуть ли не в ногу, они с отцом двинулись к центру кратера, старательно следя за равновесием, чтобы не поскользнуться на покатом полу. Сердце у Конрада работало могучим насосом. Ему еще не приходилось встречать подобные камеры ни в египетских, ни в американских пирамидах, уж во всяком случае, не таких размеров или конфигурации.

Через полмили Йитс издал негромкий возглас и вскинул руку.

Конрад наклонил фонарь и метрах в трех перед собой увидел изображение. На полированном каменном полу вырезаны четыре окружности, в центре которых находится овальный картуш. Вся композиция напоминала собой оттиск исполинской печати.

Йитс присвистнул:

— Наконец-то надписи для Матери-Земли.

— Не вполне, — возразил Конрад, едва справляясь с волнением. С одной стороны, его подмывало броситься назад и притащить сюда Серену. А с другой… Он не соглашался так просто признать, что не в состоянии расшифровать головоломку самостоятельно. — Думаю, это что-то вроде иконы или символа.

— Что ж, тогда даже ты сумеешь в ней разобраться.

Конрад приблизился и увидел, что внутри картуша изображен знакомый иероглиф. Что-то вроде бога или царя, сидящего внутри какого-то механического устройства. Внешне он напоминал бородатого европейца, а на голове носил весьма замысловатое украшение, в науке известное под названием «короны Атеф». В руке он держал своего рода жезл или скипетр.

— Где-то я это видел… — невольно пробормотал Конрад. — Но где?…

Он еще раз, более внимательно, оглядел картуш. Картинка замечательно напоминал символы, касающиеся богов Виракоча в Андах или Кецалькоатля в Центральной Америке. Во всем остальном, однако, изображение почему-то вызывало в Конраде чувство какого-то животного страха, даже ужаса. И тут он понял.

— Эта пирамида… посвящена Осирису, — едва смог он выдавить сквозь немеющие губы.

— Ну и пусть, — легко согласился Йитс. — Я и так думал, что большинство пирамид посвящены тому или иному богу.

— Ты не понимаешь, — прошептал Конрад. — Эта печать намекает, что П4 построил не кто иной, как сам Царь Вечности, Хозяин Постоянства и Повелитель Первого Времени.

— Ты опять про свое Первое Время?

— Да, опять. Я тебе уже говорил на станции, что в ту эпоху человек вышел из первобытной темноты и боги сделали ему подарки. Как новорожденному. — Конрад помолчал. — В древнеегипетских текстах говорится, что эти подарки, а точнее, секреты цивилизации и технологии, попадали людям через промежуточные инстанции. Через меньших богов, известных под названием уршу, или «наблюдатели». Няньки, если угодно.

Йитс перестал переминаться с ноги на ногу.

— И ты считаешь, что эти уршу-няньки и есть строители П4? Может, они жители Атлантиды?

— Может, — неопределенно пожал плечами Конрад. — Уверен, у Серены найдется собственный способ интерпретации и толкования. Но один факт отрицать нельзя: мы нашли основу основ. — Он сам почувствовал, как триумфально зазвучал его голос. — Пракультуру.

— И Первое Время, — добавил Йитс.

— Да, и Первое Время, — эхом отозвался Конрад и, опьяненный восторгом, повторил на древнеегипетском: — Зеп Тепи!

Как только эти слова слетели с его уст, их словно подхватил вихрь: они как бы закружились вокруг, заполняя весь кратер под действием некой центробежной силы. Затрясся пол.

Картуш вдруг лопнул посредине, и Конрад отшатнулся, когда из трещины ударил язык пламени, взлетевший до потолка и ушедший в какую-то дырку на самом верху.

— Ого! — невольно воскликнул он, поспешил отойти, неловко оступился и упал на спину. По скользкому, покатому полу его повлекло прямо в огненный зев.

Йитс ухватил сына за руку и оттащил назад:

— Ничего-ничего, в следующий раз только под ноги смотри.

К этому моменту огонь успокоился, потух, гром и тряска прекратились, и на месте картуша осталось нечто вроде бомбовой воронки с отверстием посредине.

Конрад, наверное, так бы и остался сидеть на полу, если бы не отец. Йитс вздернул его на ноги.

— Как ты думаешь, куда эта дырка ведет?

Конрад нагнулся и посмотрел внутрь скважины. На долю секунды ему почудилось, что он смотрит прямо в центр Земли. Лицо при этом обдало таким палящим жаром, что он в панике отскочил шага на два.

— Судя по всему, — ответил он, осторожно ощупывая лоб и щеки — на месте ли? может, только угольки остались? — ведет она в геенну.


16

Спуск

Час шестой


Все дело в водке. Наверняка. Как иначе объяснить увиденное: гигантская ледовая пропасть, а на дне — пирамида?

Полковник Кович первым делом выругался и сразу подумал на водку. Либо она, проклятая, виновата, либо американцы еще на базе тайком подсыпали ему какой-то экспериментальный порошочек.

Как бы то ни было, решил он, речь явно идет о заговоре. Янки хотят сделать из русского человека сумасшедшего. Все началось с того, что империалисты-капиталисты субсидировали коммунистическую революцию в семнадцатом году. Дело пошло полным ходом при Сталине с его лагерями и достигло полного размаха во Вторую мировую: двадцать миллионов только убитыми. Кульминационная точка процесса — унизительный распад Советского Союза в 1991-м, когда над Москвой возвел свои золотистые арки американский «Макдоналдс».

Сейчас Соединенные Штаты являлись неоспоримой и единственной сверхдержавой мира и, как твердо верил Кович, американцы придерживали русского человека едва живым ради какого-то извращенного удовольствия, по ходу дела подменяя питательные вещества гамбургерами и промывая мозги и души телесериалами типа «Спасателей Малибу».

Именно из этого ада стремился выбраться Кович, ища спасения в незагаженной красоте Антарктики, а туг вдруг — бац! — и натыкаешься чуть ли не на горнолыжный курорт. В смысле, на станцию «Орион». Все битком набито новейшими суперкомпьютерами, жилые отсеки дадут фору московским люкс-номерам (вы только представьте! смывные унитазы?!), кладовые ломятся от продуктовых запасов.

Недостает лишь бассейна и фитнес-клуба для баб с пуделями.

Впрочем, сам метрдотель курорта «Орион», то бишь полковник О'Делл, в начале инспекции показал себя с довольно приятной стороны. Но вот когда русские дозиметры начали улавливать радиацию, полковник так разнервничался, что подозрительный Кович предложил прогуляться к пропасти, над которой, собственно, и была построена база.

Кович был совершенно убежден, что вот-вот обнаружит незаконную ядерную установку, тем более что у русских у самих имелась одна такая на противоположной стороне планеты, за Полярным кругом.

Лишь достигнув дна пропасти и узрев торчащий изо льда кончик пирамиды, полковник понял, что американцы его заманили. И не только его одного, но и двадцать товарищей-соотечественников. До конца своих дней он не забудет тот ужас, что был написан на их лицах, когда они увидели сотни людских трупов в стенках ледяной гробницы.

Получается, командир привел-таки их в ад, пусть и мерзлый.

Сверкающая белая пирамида ничем не проявляла себя при радиозондировании даже на расстоянии нескольких метров. Совершенно очевидно, что американцы разработали суперсекретный, неразрушимый стелс-материал, который превратит их корабли и бомбовозы в невидимое и неуязвимое оружие.

И, словно этого недостаточно, в голове Ковича как заезженная грампластинка звучала одна и та же мысль: «Это еще что-о!» Даже не так: не грампластинка, а вечный, треклятый рекламный ролик с гнусным американским акцентом: «То ли еще будет, ого-го!» Словно в качестве специального приза для попавших в ад, американцы на вершине пирамиды поставили какую-то штуковину, почему-то именуемую «убежищем», а рядом устроили еще одну дырку, призывавшую заглянуть поглубже.

Здесь, возле «убежища», Кович оставил обоих американцев, назначенных для сопровождения, в компании пятерых своих людей, а сам со всеми остальными полез в колодец диаметром под два метра. Путешествие к другому концу заняло у них добрых полчаса.

Вылезли они в каком-то каменном зале, формой напоминавшем духовку, но размером с олимпийский стадион. Внутри «инспектора» нашли четырех американских солдат — обоих полов, в сочетании два на два, — которые хоть и сложили оружие, но говорить наотрез отказались.

В довершение, похоже, из этой гробницы нет другого выхода. Когда все попытки выйти на связь с Володей и остатками команды на базе не увенчались успехом, Кович заподозрил самое худшее.

Вокруг пальца обвели, сообразил он. Ловушка. Они заманили его в каменный мешок, из которого устроят братскую могилу. Весь процесс будет заснят на потайные видеокамеры и затем использован на учебных занятиях.

К счастью, тут один из его людей обнаружил открытый проход.

Кович оставил несколько человек охранять американцев, а остальных забрал с собой внутрь квадратного коридора, по которому они добрались до гигантского плато. Отсюда к центру Земли (судя по всему) уходила циклопическая копия московского метротуннеля. В этом зале, высотой за сотню метров, можно было бы свободно разместить знаменитый русский ГУМ, крупнейший в мире торговый комплекс. По полированному потолку, стенам и полу бежали прорези метров тринадцать шириной и семь глубиной.

— Товарищ полковник! — крикнул вдруг один из солдат, тыча пальцем куда-то в пол. — Смотрите!

Наклонившись над дыркой, Кович с минуту только сопел и задумчиво пощипывал переносицу, ибо в бездну уходили две альпинистские веревки, приглашавшие следовать за ними.

Что-то всплыло в бурлящей душе полковника, растолкав мешанину из фаст-фудной рекламы, бикини, метательных ножей и компакт-дисков для аутогенной тренировки. Это «что-то» оказалось до ужаса отчетливой мыслью, что ему со своими людьми отсюда уже не выбраться. Они уже превратились в ходячие трупы, которым дали небольшую отсрочку.

С отрезвляющей, леденящей ясностью Кович принял последнее стратегическое решение в своей жизни: если им не суждено выбраться живыми, то он постарается того же самого добиться и для американцев.


17

Спуск

Час седьмой


Внутри подземной бойлерной (а как иначе назвать это место под П4?) Конрад прижимал к ошпаренному лбу холодную фляжку, разглядывая тускло-красные отсветы из колодца по центру зала. Пострадавшая кожа заявляла о себе все сильнее и сильнее, а когда он отнял фляжку ото лба, то увидел прилипшие к конденсату волоски от сожженных бровей и ресниц.

— Ситуация, мягко говоря, накаляется, — между тем убеждал его Йитс. — Лучше уносить ноги, пока очередной огненный гейзер нас тут не накроет. Посмотри на себя. Чуть не отморозил руку, на физиономии — ожог второй степени. Уже два попадания подряд.

— Ну давай хотя бы снимем немножко данных, — предложил Конрад. — У тебя ведь есть дистанционный пирометр, так?

Йитс вытащил из рюкзака небольшой шар.

— Оболочка сделана из того же материала, что НАСА применяет для наружной обшивки «челноков», — сообщил он. — Ну-ка…

Конрад проследил, как шар, брошенный умелой рукой Йитса, описал дугу и пропал в зеве огненного колодца. Минуту спустя на микрокомпьютере генерала высветилась колонка цифр. Конрад заглянул отцу через плечо.

— Перед тем как твой термоизолированный датчик расплавился, — сказал он, — он успел пролететь четыре мили и записал температуру выше девяти тысяч градусов по Фаренгейту.

— Матерь Божья… — пробормотал Йитс. — Как на поверхности Солнца…

— Или как внутри расплавленного планетарного ядра, — добавил Конрад. — Думаю, это геотермальное жерло.

Йитс прищурился:

— По типу тех, что находят на океанском дне?

Конрад кивнул:

— Один из моих университетских преподавателей лично обнаружил один такой к западу от Эквадора, в пятистах милях от берега и на глубине два с половиной километра. На дне океана вообще очень мало жизни, потому что нет света и температура падает ниже точки замерзания. Но там, где в земной коре имеются трещины, в воду поступает тепло от ядра Земли. Вот почему в таких местах могут выжить некоторые виды океанической живности: крабы, моллюски, трехметровые черви… Все они существуют благодаря внешнему подогреву.

Конрад в который уже раз огляделся кругом. Должно быть, эта геотермальная камера имеет ту же самую природу. Остается только выбрать: или атланты построили П4 поверх уже существовавшего жерла, чтобы утилизировать даровое тепло, или они обладали такой передовой технологией, что умели протыкать кору — и не только Земли, а, наверное, любой другой планеты — и получать доступ к неисчерпаемым запасам энергии.

— По словам Платона, Атлантида погибла из-за чудовищного вулканического взрыва, — сказал Йитс. — Может, из-за вот такой штуки?

— Или, например, именно она являлась источником легендарного могущества атлантов, — предположил Конрад. — Говорят, они даже овладели энергией Солнца. Разумеется, для большинства ученых это означает нечто вроде солнечных батарей. Однако перед нами жерло, которое ведет прямиком в земное ядро… и это ядро столь же горячее, как и Солнце. Может, именно об этом речь?

— Может быть, — согласился Йитс.

Впрочем, Конрад отчетливо видел, что у генерала имеется свое мнение о предназначении П4, причем оно не касается ни археологических, ни даже технологических аспектов.

— У тебя иная теория?

Йитс кивнул:

— Ты сам почти высказал ее вслух: по сути дела, П4 — это гигантская геотермальная машина, предназначенная для растапливания антарктического льда за счет внутреннего тепла Земли.

Конрад замер. Честно говоря, он и не собирался формулировать свою гипотезу в столь катастрофических терминах. Но вот сейчас чем больше он думал про вмороженные трупы и теорию Хепгуда о смещении планетарной коры, тем глубже пробирался в его сердце страх. Ему не приходило в голову, что природная катастрофа глобального масштаба — сдвиг коры как кульминация геологического цикла в сорок одну тысячу лет — может объясняться умышленным вмешательством. Йитс, с другой стороны, явно посвятил этому сценарию немало часов серьезного раздумья. Как минимум, вынужден был признать Конрад, под П4 имеется достаточно тепла, чтобы растопить так много льда, что на всех континентах исчезнут прибрежные поселения.

— М-да, думаю, эта машинка вполне способна согреть Антарктику, — медленно произнес он. — Но с какой целью?

— Например, чтобы сделать этот континент или даже всю планету более удобной для их биологического вида, — предположил Йитс. — Кого вообще это волнует? Здесь главное вот что: где-то имеется пульт управления, и его-то нам надо отыскать. Пока нас не опередили.

— Согласен, — кивнул Конрад, стараясь не удивляться прагматизму генерала. — Скорее всего на эту роль подойдет центральная камера, которую мы уже который час ищем. Та самая камера, куда ведут два потайных коридора.

— Вот и пошли к ней, — сказал Йитс. — Пока эта штука всерьез не полыхнула.

На обратном пути к галерее Конрада не отпускал страх, что он наконец-то совершил святотатство: нарушил неприкосновенность археологической находки. Хуже того, он вполне мог этим подписать смертный приговор себе и всем остальным. На протяжении всей его карьеры из-за спины постоянно доносился шепоток: «расхититель гробниц», «насильник от археологии», «Конрад Варвар»… Так что сейчас, больше чем когда-либо, им надо вернуться к Серене, найти потайную камеру П4 и принять все меры, чтобы космический вентиль остался в закрытом положении.

Добравшись до развилки у главной галереи, он не удивился, обнаружив три туннеля вместо прежних двух.

— Только не надо меня уверять, что ты и раньше видел третий вход, — насмешливо сказал Йитс.

— Я и не собирался, — возразил Конрад. — Нет-нет, определенно его раньше не было. Наверное, из-за нашей возни где-то что-то сработало и дверь открылась.

Он вскинул голову и увидел, как по колодцу, ведущему к верхней камере, спускаются несколько фигурок на веревках.

Йитс заметил их в ту же секунду. Схватив Конрада за локоть, он прошептал:

— Отойди назад и не вмешивайся. Это приказ.

Они выключили свои фонари, поспешили внутрь нового туннеля, где и спрятались по обеим сторонам входа. Вжимаясь спиной в каменную стенку, Конрад следил за действиями отца. Его плотная фигура темным пятном маячила на фоне слабых сполохов, шедших из глубины коридора.

— Группа «Феникс», на связь, — тихо произнес он в радиомикрофон. Нет ответа. — На связь, «Феникс». — И вновь ничего. — Тьфу!

Конрад снял трубочку ночного прицела и осторожно заглянул через него за угол. На дне галереи уже стояли два человека. Их ярко-зеленые глаза — приборы ночного видения — мерно двигались из стороны в сторону, обшаривая все кругом. Конрад откинулся назад и посмотрел на отца.

— Кто это? — беззвучно, одними губами спросил он.

— А я знаю? — Йитс состроил страшную мину. — Во всяком случае, не мои люди. Пошли.

Они двинулись по длинному темному коридору. До потолка было метров двенадцать, хотя после великолепия Главной галереи этот туннель смотрелся несколько блекло. Отмахав порядка четырех сотен метров строго на юг, они обнаружили, что пол резко пошел вниз, выводя их в более крупный и высокий туннель.

— Смотри! — Йитс описал дугу фонариком.

Впереди, на расстоянии сотни метров, находился либо тупик, либо незаметный вход. Трудно сказать. Но тут Конрад лицом почувствовал дуновение воздуха. Он вскинул голову и в потолке обнаружил колодец. На полу располагался его двойник, такого же размера и устроенный под таким же углом.

— Вот это может быть одним из звездных коридоров, ведущих в потайную камеру, — сказал он. — Думаю, мы попали в точку его пересечения с туннелем. Для проверки придется лезть вниз.

Йитс кивнул:

— А я пока что схожу к той стенке и посмотрю, что это за тупик. Потом вернусь, и ты мне расскажешь про свои находки.

Посматривая Йитсу в спину, Конрад распустил веревку и бросил коней в колодец. Он уже собирался лезть внутрь, как за спиной раздался скрип сапог и, обернувшись, он увидел, как из темноты на него смотрит пара ярко-зеленых пятен.

— Ты кто такой вообще? — спросил Конрад.

Вместо ответа зеленоглазая фигура показала «АК-47».

— Твой самый страшный кошмар, — подумав, добавила она с густым русским акцентом и ткнула пальцем в нагрудную радиостанцию. — Леонид полковнику Ковичу. Я американца поймал.

— Черта с два. — Конрад выбил «Калашников» из рук Леонида и поднял с пола отломанный лазерный прицел. Пока противник вытаскивал девятимиллиметровый «глок», Конрад успел украсить его лоб ярко-красной лазерной точкой. Он искренне надеялся, что Леонид не сумеет разглядеть, что из всего оружия у Конрада есть только лазерный прицел, да и то не свой. — Бросай. Бросай, говорю!

Русский повиновался, и Конрад незаметно перевел дыхание.

— Молодец.

Из рукава Леонида выскользнул охотничий нож с костяной рукояткой. Щелкнула кнопка под большим пальцем, рука взметнулась, и кончик лезвия чуть не вонзился Конраду в мягкую подушечку под нижней челюстью.

Но он, услышав щелчок, уже был готов к такому повороту событий. Конрад, заблокировав руку противника, перехватил запястье обеими ладонями, вывернул — и русский мучительно застонал, разжимая пальцы. Не останавливаясь, Конрад перекрутил ему руку в плечевом суставе и с силой вздернул. На этот раз порвались мышцы, Леонид закричал в голос, Конрад впечатал его голову в стену, затем толкнул обмякшее тело в колодец.

Он еще вглядывался в темноту, когда послышались торопливые шаги. Конрад схватил с пола «АК-47» и уже вскинул ствол, когда увидел знакомый силуэт Йитса.

— Тупик, — выдохнул генерал. — Ты чего здесь разорался?

Конрад уже открыл было рот, чтобы в красках изложить всю битву, как за щиколотку что-то дернуло. Он бросил взгляд и увидел нейлоновую удавку вокруг ботинка. Он уже летел вниз, когда пришла запоздалая догадка: в падении русский каким-то образом ухитрился уцепиться за веревку и сейчас влек за собой Конрада.

— Держи! — крикнул он Йитсу в последнюю секунду, швыряя ему всю бухту с нейлоновой альпинистской стропой.

Кубарем падая в темноту, Конрад лихорадочно пытался пристегнуть карабин к веревке. В голове крутилась картинка, как он пролетает мимо небоскреба, этаж за этажом, а дна все равно не видно. Он напрягся, готовясь к удару. Так или иначе, но его полет вот-вот прекратится.

И тут петля на ботинке вроде бы ослабла, а вот на поясе… кажется… да! Он вывалился в какое-то обширное пространство, и в этот же миг резкий рывок за поясницу остановил падение. Он повис, беспомощно болтая руками и ногами.

— Отец! — крикнул он. — Ты меня слышишь?

— Еле-еле! — донеслось сверху через пару секунд.

Конрад пошарил рукой, достал из кармана фонарь и нажал кнопку. Шок от увиденного оказался настолько силен, что мозг справился с картинкой не сразу.

Это было похоже на маятник внутри умопомрачительного зала, выполненного в форме геодезического купола. В пальцах вновь появилось знакомое пощипывание от адреналина, пока он сканировал потолок фонариком. Вершина купола была метров на семьдесят выше того места, где висел Конрад. Стены испещрены сияющими точками, образующими многочисленные созвездия. Ни дать ни взять космическая обсерватория.

Он опустил луч. Из центра каменного пола вырастал некий алтарь с обелиском высотой сантиметров шестьдесят. И на этом обелиске, как на шампуре, висел русский.

— Отец! — крикнул Конрад. — Нашел!


18

Спуск

Час восьмой


Конрад полоснул ножом по веревке и пролетел последние шесть метров до пола геодезического зала. Он вскинул голову и посмотрел на звездную резьбу, раскиданную по куполу на высоте метров семидесяти. Насколько он мог видеть, никаких иных входов сюда не имелось. Только колодец над головой. Ему досталась девственная находка. Его личная, собственная находка. Он, Конрад, первый из людей, ступивший сюда за последние двенадцать тысяч лет. Да и вообще, кто знает: может, он вообще первый человек, когда-либо здесь появлявшийся.

Если, конечно, не считать вон того русского, что повис на обелиске по центру зала. Конраду пришлось напрячь силы, чтобы сдернуть труп с импровизированного вертела, сбросить его на пол и затем волоком оттащить в сторонку.

Он вытер русскую кровь о штаны и стал медленно обходить алтарь кругом, поджидая, пока Йитс не найдет своего собственного способа попасть в зал. Подрагивая от нетерпения, он поводил лучом по четырем кольцам, расходящимся от алтаря: нет ли в них чего-нибудь? Затем поднял фонарик так, чтобы обелиск оказался в озерке света.

Самый обычный, классический обелиск. Высота в десять раз превышает ширину. Если бы не круглое основание, его вполне можно было бы принять за миниатюрную копию мемориала Вашингтона. На каждой из сторон шли надписи, видимо, технического свойства. Первые надписи, что встретились ему в пирамиде.

Судя по всему, ему понадобится-таки помощь Серены в их расшифровке, сообразил Конрад, вытаскивая цифровую камеру и увлеченно делая снимки. Он особо отметил про себя серию из шести колец на одной из граней обелиска и последовательность из четырех созвездий — Скорпион, Стрелец, Козерог и Водолей — на противоположной к ней стороне.

Но самое главное вот что: обелиск выглядел точной копией того жезла, который держал в своей руке Осирис — тот бог, что был изображен на полу геотермального зала. На протяжении всей истории человечества царский скипетр олицетворял собой всю доступную мощь, ту самую мощь, которую искал его отец-генерал. Искал и боялся, что кто-то другой его опередит.

«Вот он, скипетр Осириса, — подумал Конрад. — Ключ к П4, ключ к геотермальному жерлу и всему остальному…»

Он нагнулся было вперед, чтобы взять обелиск в руки, как раздался грохот, скрежет, и в полу начала открываться потайная дверь. Точнее, несколько дверей сразу. Из полированного пола выехало четыре колоссальных гранитных блока.

Конрад невольно отшатнулся, последняя дверь наконец-то распахнулась окончательно, и в открывшемся коридоре — ведшем скорее всего к главной галерее — обрисовалась одинокая человеческая фигурка.

— Конрад…

Он узнал Серену еще до того, как девушка ступила в зал. За ее спиной маячил очередной крепко сбитый русский, с «АК-47» которого срывалась красная лазерная ниточка.

— Доктор Йитс, я полагаю? — Голос был густо замешан на русском акценте. — Меня зовут полковник Кович. Где Леонид?

Не дожидаясь ответа, он толкнул девушку вперед, и Конрад подхватил ее за талию.

— Слава Богу, ты в порядке, — прошептал он, прижимая Серену к себе.

Ее прохладный, чисто деловой взгляд быстро вернул Конрада на землю. Она отвернулась и оглядела обелиск. Кроме того, от ее глаз не ускользнул труп на полу, и, к своему ужасу, девушка немедленно провела связь между увиденным и кровью на руках Конрада.

— Эврика, — вдруг заявила она. — Нашел-таки. Поздравляю. Искренне надеюсь, что заплаченная цена того стоит.

Он помотал головой:

— Погоди, я все объясню…

— Ты убил Леонида, — сказал Кович.

— Нет, это он пытался меня убить, — горячо возразил Конрад. — А потом он упал в колодец — вон в ту дырку, видите? — да еще без страховочной веревки. И вообще, если вы сами это не замечаете, так я скажу: со снаряжением у вас очень хреново.

В этот миг из-за спины русского полковника раздался хриплый голос:

— Золотые слова!

Конрад повернул голову и увидел, как в зал входит Йитс, наставив «АК-47» на Ковича.

— Этот ваш кусок дерьма уже дважды заклинило. Бросай железяку, Кович!

Кович насупился и положил свой «АК-47» на пол рядом с трупом Леонида.

— Побойтесь Бога, генерал Йитс, — проворчал он. — Мы же солдаты.

Йитс подошел к Ковичу и врезал ему коленом в пах. Агонизирующий русский сложился перочинным ножом.

— Приклей свой зад к полу, — приказал Йитс. — А теперь скрести ноги. И не вздумай чего, не то будешь выглядеть, как он.

Кович уставился на зияющую дыру в груди Леонида и плюхнулся на пол, как Шалтай-Болтай. Йитс с размаху ударил прикладом по черепу русского полковника. Конрад услышал треск, и Кович завалился на бок.

— Ничего, выживет, — заметил Йитс. — Но у нас под боком десятки вооруженных Иванов, они суют свои носы во все дыры, так что времени не так уж много. Что удалось найти?

— Вот этот обелиск, — сказал Конрад. — Ключ к пирамиде.

Йитс посмотрел на надписи, вырезанные по бокам обелиска.

— Доктор Сергетти, вы понимаете их смысл?

— Они говорят, что это место построил Осирис, — ответила Серена, сразив Конрада легкостью, с которой ей удалось перевести иероглифы. — Этот обелиск не что иное, как царственный скипетр. Ему место в Храме Первого Солнца.

— Это что? — потребовал объяснений Йитс.

— Помнишь, я рассказывал тебе про Первое Время? Еще на базе «Орион»? — Сейчас Конрад испытывал приподнятость, даже возбуждение. А все потому, что фигура Осириса, которую он видел в геотермальном зале, сидела на престоле или троне. — Очевидно, престол Осириса должен находиться в Храме Первого Солнца в компании с ответами на тайны Первого Времени.

— Стало быть, нам надо взять этот скипетр, — полувопросительно сказал Йитс, — и вернуть его на место, то есть в так называемый Храм Первого Солнца?

— Увы, генерал. — Серена показала пальцем на группу надписей на южной грани обелиска, той самой, где размещалась серия из шести колец. — Под этими кольцами говорится, что механизм, которым управляет данная пирамида, был запущен в ход самим Осирисом, причем с одной-единственной целью: периодически ставить человечество на место. Своего рода космический таймер с функцией полного сброса. Он должен шесть раз вернуть все в исходное состояние, прежде чем наступит конец времен.

— Ставить человечество на место? — переспросил Йитс. — Как прикажете понимать?

— А так, что атланты построили эту штуку как своего рода ограничитель, чтобы не дать нам — людям — слишком уж сильно развиться, — сказала Серена. — По типу Вавилонской башни. Идея в том, что технологическая эволюция, не сопровождаемая моральным совершенствованием, ничего не стоит. Вот и получается, что человечество должно постоянно сдавать экзамен на добро и благородство.

— Шесть раз, — задумчиво повторил Конрад. — Ты сказала, что человечеству дается шесть шансов до полного конца истории. Откуда такие мысли?

— Так ведь шесть Солнц, Конрад. — Серена зачитала вслух надписи, сделанные внутри каждого из колец на южной стороне обелиска. — Первое Солнце было уничтожено водой. Второе Солнце закончилось, когда земной шар опрокинулся, и все покрылось льдом. Третье Солнце было разрушено всепожирающим огнем — как сверху, так и снизу — в качестве наказания за человеческие проступки. Эту пирамиду возвели на восходе четвертого Солнца, которое закончилось Всемирным потопом.

— Получается, мы — дети пятого Солнца, то есть именно так, как об этом говорят мифы майя и ацтеков? — уточнил Конрад. — Ты к этому клонишь? Ты утверждаешь, что нам на роду написано повторить грехи своих древних предков?

— Нет, это не я утверждаю, а твой драгоценный обелиск, — возразила Серена. — Что же касается повторения древних грехов, то… Взять хотя бы прошлое столетие. Я бы сказала, мы не просто повторили, а прямо-таки стократно превзошли.

Конрад на минутку задумался. Кое в чем она права. Наконец он спросил:

— А нельзя ли поточнее узнать, когда выключится пятое и включится шестое Солнце?

— Как только снимешь скипетр Осириса с его постамента.

— Ты серьезно?

— Серьезней некуда.

— Врет она, — твердо заявил Йитс.

— Нет, не вру. — Серена бросила на генерала сердитый взгляд. — Здесь прямо так и написано: «Лишь только тот, кто достоин стоять в присутствии Сияющих Властителей всех времен и пространств, может взять в руку скипетр Осириса, не оторвав при этом Небо от Земли». Любой другой, не столь достойный индивидуум, запустит в ход невообразимо жуткие последствия.

— Сияющие Властители? — поморщился Йитс. — Это что за типы?

— Это звезды, — усмехнулся Конрад. — Сияющими Властителями называли звезды. Строители могли их читать и предсказывать некий конкретный, якобы самый благородный момент в пространственно-временном континууме. Если угодно, «мелкий шрифт», оговорка во вселенском контракте, снимающая с человечества ответственность за проступки и грехи предков.

— Конрад — космический адвокат, — фыркнула Серена. — Хорошо устроился. Ответ, видите ли, записан звездами, так что толковать его можно как заблагорассудится.

— А как же Вифлеемская звезда и волхвы?

Серена не поддалась на провокацию:

— Там совсем другое.

Конрад не отступал:

— А возьми раннехристианский символ «рыбы»? Скажешь, это чистая случайность, что он возник с началом эры Рыб? Который, кстати говоря, уже заканчивается, уступая эре Водолея.

— Что сие значит? — потребовала Серена.

— Это значит, что эра Церкви подходит к концу. И вот почему ты со своими ватиканскими друзьями так разнервничалась.

— Конрад, ты даже не представляешь, насколько далек от истины.

— Звезды утверждают, что я прав.

Йитс ткнул пальцем в сторону обелиска:

— Ты о каких звездах толкуешь? Об этих? Тут какие-то созвездия.

— Нет-нет, я про вон те. — Конрад показал на звездную резьбу на куполе. — Этот зал — своего рода небесные часы. Смотрите.

Он положил руку на обелиск и, не обращая внимания на испуганный вскрик Серены, покрутил каменный столбик вокруг оси на манер компьютерного джойстика. Раздался гул, и синхронно движению скипетра стал перемешаться и купол.

— Если мы хотим установить небеса в определенный момент времени, то надо начать с космической «часовой стрелки» или соответствующей зодиакальной эры, — сказал он. — Сейчас у нас рассвет эры Водолея, так что именно это созвездие, как мы видим, находится на востоке.

Пока он говорил, купол вернулся в исходное положение.

— «Минутная» же стрелка устанавливается по конкретному полушарию, Северному или Южному.

Конрад подвинул «джойстик», и совершенно новая группа звезд словно выехала из-под пола. Впрочем, он продолжил вращать обелиск, пока над головой не зафиксировалась первоначальная картинка.

— Третий, более точный этап настройки выполняется по точке равноденствия конкретного года.

Конрад показал последний вид коррекции и закончил демонстрацию, вернув все в исходное состояние. Гул затих.

— Итак, Серена, ты видишь, что обелиск и алтарь, вокруг которого мы стоим, представляют собой Землю в конкретной фиксированной точке. Созвездия на куполе — это небеса. Все вместе они определяют положение нашей планеты в конкретный момент времени.

Серена, до сих пор не пришедшая в себя от той легкомысленности и беспечности, с какой Конрад взялся крутить органами управления этой машины, еле-еле выдавила из себя:

— И в каком положении звезды на куполе стоят сейчас?

— Относительно обелиска они в точности копируют современное звездное небо над Антарктикой, — безапелляционно заявил он, всем своим видом отметая любые возражения.

— Отсюда я делаю вывод, что мы переживаем наиболее значительный момент в нашей истории, — сказала Серена, — ибо Великий Конрад жив и наконец-то совершил свое открытие.

Он улыбнулся:

— Ах, хоть в чем-то у нас сходится мнение.

Серена бросила на него презрительный взгляд:

— А тебе не приходило в голову, что ты крупнейший олух всех времен и народов и что человечество проклянет ту секунду, когда ты протянешь руку за обелиском?

Отчего же не приходило? Конечно, приходило, и не раз, так что сейчас Конрада уже начинал раздражать ее скептицизм.

— Сама подумай, — возразил он. — Если твои слова верны, то получается, строители П4 знали, что только высокоразвитая цивилизация с изощренной технологией способна обнаружить эту пирамиду, не говоря уже о том, чтобы в нее проникнуть. Именно наша развитость и продвинутость делает нас «благородными». Так что автоматически получается, что текущий момент является наиболее достойным, чтобы взять в руки этот обелиск — ключ к происхождению, к подлинным истокам человеческой цивилизации.

— А может, это троянский конь, — сказала она. — Может, этот обелиск — чека в гранате. Вынь ее — и прощай, белый свет. А, Конрад?

— А может, ты просто боишься, что Церковь потеряет свои позиции и право на единоличное толкование «Бытия», — ответил он резко и зло, потому как уже был сыт по горло ее истерикой. — Может, хватит упиваться собственным невежеством? Пора бы расчистить путь к новому веку просвещения.

Он взглянул на Йитса, тот пожал плечами и жестом пригласил Конрада пройти к обелиску.

— Бери, сынок, свой чертов жезл, да поскорее. Потому как иначе его заберут себе русские, да еще неизвестно, сколько юнакомеров бродит над головой.

Конрад искоса посмотрел на Серену и шагнул к скипетру Осириса. Он затылком чувствовал ее страх, когда положил ладонь на обелиск. Гладкий-гладкий, словно все надписи были вырезаны под поверхностью.

— Ты всерьез считаешь, что твой отец даст тебе уйти отсюда с этим жезлом? — спросила она. — Только во сне. А потом, не забывай про ООН. Все шансы за то, что мир узнает про твою находку и что ты с ней сотворил.

Конрад заколебался. Пальцами сжав обелиск, он почувствовал, как руке передается едва заметная вибрация. И тут, сам того не желая, отдернул ладонь.

— Черт возьми, Конрад! Чего ты тянешь?! — вскипел генерал.

Конрад и сам не мог понять. Вот перед ним шанс, который выпадает раз в тысячелетие. Шанс оставить после себя отметину, которую не занесут пески времени, которая перевернет историю с ног на голову. Шанс войти в бессмертие.

— Конрад, говорю тебе, не лезь в воду, не зная броду, — между тем заклинала его Серена. — Ведь ты сам не представляешь, к чему это может привести.

— Сестричка, вы сами не понимаете, что лепечете, — сказал Йитс. — Обелиск утащат, как пить дать, так что пусть уж лучше это сделает Конрад. Тем более что он один на это способен. Уж кто-кто, а он точно достоин этого жезла.

— Раз так, генерал, позвольте и мне внести свой скромный вклад в психологический портрет сего замечательного человека, — заявила Серена. — Говоря вкратце, вы не правы на все сто процентов. Пусть даже он ваш сын, это не дает вам права утвер…

— Он мне не сын.

Конрад замер. В неподвижную статую превратилась и Серена. Даже русский — и тот прекратил стенать. Залом завладела тяжелая тишина.

— Ладно, пусть приемный сын, — негромко поправилась Серена, внутренне извиняясь перед Конрадом.

— И даже не приемный.

Йитс сбросил с плеча рюкзак и принялся в нем копаться.

Конрад недоуменно разглядывал отца, задаваясь вопросом, к какого рода откровению стоит готовиться. А потом, почему сейчас? И здесь? Что, другого момента нельзя было выбрать?

— А, вот, — удовлетворенно кивнул Йитс, вытащив цифровую камеру.

— У тебя есть его фото? — Конрад вытянул шею. Странно, на экранчике видна лишь печать Осириса, которую они нашли на полу геотермального зала.

— Вот он, твой родной папаша, — сообщил Йитс.

Конрад бросил взгляд на изображение бородатого мужчины, сидящего на механизированном троне, и вдруг почувствовал, как глубоко внутри в нем шевельнулось нечто незнакомое, пришедшее из места, о котором он ничего не знал.

— Как-как?

— Тридцать пять лет назад я нашел тебя в капсуле, погребенной глубоко во льдах, — произнес Йитс таким мрачным голосом, что Конрада пробрала дрожь до самого мозга костей. — По виду тебе было не больше четырех лет.

Конрад молчал. Вдруг раздался слегка визгливый смех. Серена.

— Боже мой, Йитс! — воскликнула она. — За каких идиотов вы нас принимаете?!

Но генерал не смеялся, и Конрад как-то особенно отчетливо понял, что еще ни разу не видел у него таких глаз.

— Признайся, сынок, ведь тебе и не требуется никаких доказательств, — добавил Йитс. — Ты и сам это знаешь.

У Конрада кружилась голова. Нет-нет, это ложь, должна быть ложь! В конце концов, в поисках родителей Конрад даже сдавал ДНК на анализ, и в результатах не оказалось ничего, что бы противоречило его собственному мироощущению. Типичный американец и даже не с голубой, а красной кровью. С другой стороны, если закрыть глаза на совершенно очевидную невозможность этой теории, она полностью объясняла все противоречия и загадки, связанные с его утраченным ранним детством.

— Если ты врешь, то ты просто больной сукин сын, — сказал он Йитсу. — Но если нет, тогда, получается, все остальное — ложь и я никогда не был тебе ближе, чем очередной научный проект. И так и так мне нет места.

— Тогда найди его себе сам, — горячо посоветовал Йитс. — Конрад, я был в твоем теперешнем возрасте, когда Дядя Сэм поставил крест на марсианской миссии и украл мою мечту. Меня никто не спрашивал, не давал мне выбора. Но у тебя все иначе. Не делай моих ошибок, не будь таким, как я, чтобы всю жизнь кусать потом локти из-за упущенного шанса.

Прием хоть и грязный, но работает безотказно. Вглядываясь в Йитса, Конрад, будто в разбитом зеркале, видел собственное будущее. Если он ошибется, то… Его передернуло.

Серена, похоже, шестым чувством поняла, что проиграла схватку. И все же сказала:

— Конрад, умоляю тебя…

— Прости, — медленно сказал он, начиная вращать обелиск. Сводчатые стены купола вновь пришли в движение, и созвездия принялись менять рисунок. Даже пол — и тот начал поворачиваться с тяжким гулом.

— Стой! — крикнула Серена, бросаясь на него. — Нам нужно время, чтобы разобраться! Ты не имеешь права решать за весь мир! Надо подождать!

Йитс бесцеремонно ткнул ей в лицо пистолетом:

— Подождать? Как Эйзенхауэр? Дойти в сорок пятом до Эльбы, а потом просто встать и позволить русским занять Берлин? Или как Никсон? Зарубить всю марсианскую программу в шестьдесят девятом? О нет. Я так не думаю. В ту пору нужно было действовать решительно. Как и сейчас. Я не собираюсь останавливаться на полпути… или даже за миллиметр до конечной цели моей миссии.

Конрад бросил взгляд на Серену, которая тщетно пыталась выбраться из медвежьих объятий Йитса.

— Конрад, не смей! Не надо, Конрад! Клянусь, я…

— Хватит уже клятв, сколько можно… — устало сказал он. — Ты их вечно нарушаешь…

Ухватив обелиск обеими руками, он попытался убедить самого себя, что такой шанс пропустить невозможно. Это выше человеческих сил. А если даже и удастся отвернуться от подарка судьбы, то жизнь его, по сути, можно считать законченной.

— Конрад, прошу тебя…

Он почувствовал, как обелиск соскользнул с постамента. Ничто нигде не треснуло и не сломалось, все прошло четко, гладко, без сучка без задоринки. Как и должно быть. Конрад расплылся в триумфальной улыбке.

— Вот, — сказал он, переводя дух. — Учись, пока я…

Последнее слово он и сам не расслышал, настолько громко лязгнуло нечто жутко тяжелое.

— Боже… — выдохнула Серена. Сейчас над головой громыхало так, словно рушилась Вселенная.

Купол завертелся с фантастической быстротой, разворачиваясь отпущенной пружиной каких-то космических часов. А затем, когда все, казалось, уже готово было лопнуть, вращение резко прекратилось. Созвездия замерли, и пирамиду тряхнуло ударной волной.


19

Спуск

Час девятый

Ледовая станция «Орион»


На поверхности, в офицерской столовой станции «Орион», полковник О'Делл играл в покер с Владом Лениным и еще двумя русскими, когда взревела сирена и угрожающе покачнулись пластиковые стаканчики с водкой.

О'Делл взглянул на удивленного Влада. Понятно. Все, что угодно, но русские тут ни при чем. Он бросился вон из модуля наперегонки с офицерами.

Смешанная толпа из американцев и русских уже окружила главный монитор на командном пункте, когда О'Делл влетел внутрь. На экране мигала надпись: «СОЛНЕЧНАЯ ВСПЫШКА».

— Бред какой-то, — пробормотал О'Делл, продираясь сквозь плотную массу людей с озабоченными физиономиями.

Кто-то из лейтенантов вывел на монитор мнемоническую схему системы управления жилой средой и жизнеобеспечением, которая в равной мере используется как в Антарктике, так и в космосе. Вскоре был обнаружен и датчик, от которого поступали аномальные данные.

— Что-то подо льдом, сэр, — доложил лейтенант, придерживаясь за консоль при особо сильных толчках. — Потому что единственное другое объяснение будет связано с СП-100.

О'Делл непроизвольно бросил взгляд на Влада, до которого, судя по всему, не дошло, что секунду назад сказал офицер. Дело в том, что под кодом СП-100 скрывалась миниатюрная ядерная энергоустановка ледовой базы «Орион» — стокиловаттная система, упрятанная за снежными дюнами на расстоянии сотни метров.

— Боже мой… — О'Делл вдохнул побольше воздуха. — Показания дозиметров?

— Фиксирую проникающее излучение на датчиках внешних жилых модулей на уровне ста семидесяти бэр. Здесь, в контрольном пункте,' наблюдаю шестьдесят пять бэр, причем каждый из нас поглощает по пятнадцать бэр. Мы пока что ниже предельно допустимого уровня, сэр.

Так, с дозой излучения еще ничего, однако жуткая тряска ни на секунду не давала расслабиться, пугая как русских, так и О'Делла.

— И что будем делать?

— Выбора нет, сэр, — пожал плечами лейтенант. — Надо отсидеться в «конуре».

«Конурой» на станции называли аварийное убежище, бронированный кожух возвращаемого с орбиты КЛА, который сам по себе защищал от высокоэнергетических протонов СП-100, да и устроили его глубоко во льду под командным пунктом и баками с горючим.

— Примите все меры, чтобы разместить как можно больше людей, — приказал полковник.

Американский персонал тут же повиновался и покинул контрольный пункт быстрым, дисциплинированным образом. Русские же переглянулись, а затем всем гуртом кинулись в противоположную сторону, к внешнему шлюзу и своим «Харьковчанкам».

— Стой! Куда?! — крикнул О'Делл, устремляясь за ними.

Однако к тому времени, когда он добрался до шлюза, они уже вскрыли как внутреннюю, так и внешнюю двери тамбура и были таковы. Снег ударил О'Делла в лицо, но тот, несмотря на временную слепоту, нащупал на ближайшей полке термокомбинезон, очки-консервы и варежки. Наскоро напялив защиту, он выскочил наружу.

Русские уже заводили моторы. О'Делл побежал к шеренге «Хагглундсов» и рывком распахнул дверь ближайшего вездехода.

— Куда их несет? Совсем спятили? — бормотал он, надеясь перехватить их по дороге. Еще не хватало, чтобы Йитс, Кович или ООН обвинили его в безвременной кончине русских.

Полковник уже засунул одну ногу в кабинку, как вездеход тряхнуло. Он посмотрел вниз, на лед, где в дюйме от его ступни зазмеилась трещина. О'Делл хотел закричать от охватившего его ужаса, но тут что-то агрессивно вцепилось ему в варежку. Нимрод, собака Йитса, выбивался из сил, пытаясь оттащить полковника.

— Тьфу на тебя! Пшел вон! — крикнул О'Делл, прыгнул в кабинку, но опоздал: Нимрод очутился в ней первым.

Под гусеницами раздалась целая серия громоподобных звуков. Полковник лихорадочно оглянулся и увидел, как неторопливо, наподобие откалывающегося айсберга, сползает база. Грохот перешел в гул, и он с ужасом отметил, что лед покрылся паутиной трещин.

Тает! Ледовый панцирь тает!

Навалившись на Нимрода, он рывком захлопнул дверь и бросил «Хагглундс» вперед. Гусеницы пробуксовывали, то и дело натыкаясь на расползающиеся глыбы льда. «Все, привет», — подумал он, когда от тряски сорвало половинку стекловолоконной кабины и она утонула в бурлящей воде. Вездеход бросало то вверх, то вниз. Когда он понял, в чем дело, то чуть не задохнулся от радости. «Плавает, будь я проклят! Плавает!» — крикнул он Нимроду, который в панике метался между сиденьями.

Русские же «Харьковчанки» шли камнем на дно, скрываясь под пузырящейся поверхностью ледяной воды.

О'Делл лихорадочно включил «дворники». Когда лобовое стекло немного расчистилось, глазам предстал ландшафт, который проще всего было уподобить фаршу из гигантской мясорубки. От всей ледовой станции «Орион» осталось только грибовидное, неторопливо расплывающееся в воздухе облако. На долю секунды в голову пришла дикая мысль, однако даже ядерный реактор СП-100 не содержал в себе той разрушительной мощи, свидетелем которой полковник только что стал.

От очередного толчка он вылетел с места и приложился головой о приборную доску. В черепе что-то треснуло, вездеход закрутился бешеным волчком, и все утонуло в темноте под отчаянный лай Нимрода.


20

Спуск

Час девятый


Грохот в алтарном зале П4 достиг такой силы, что Серена сама не могла расслышать, что именно вопит Конраду, который, остолбенев как статуя, растерянно вертел в руках скипетр Осириса.

— Назад верни! — истошно крикнула девушка.

Конрад послушно сделал шаг к алтарю, и тут пол под его ногами треснул. Взметнулся язык пламени, в один миг превративший полковника Ковича в угольки.

Конрад отпрыгнул от зияющей дыры, куда уже провалился весь алтарь. Все, что осталось от русского, взорвалось облаком золы и пыли. Обелиск свалился на пол.

Серена прыгнула было, чтобы его схватить, но не рассчитала расстояние и очутилась на самом краю. Несколько страшных секунд она балансировала над адской дырой, чувствуя, как жара опаляет ей щеки. Затем Конрад подхватил ее сзади под мышки и отдернул.

На какой-то момент Серене показалось, что в его руках она в полной безопасности, и она вскинула глаза, полные благодарности. Однако, не успев набрать в легкие воздух, вновь лишилась дара речи, когда ударной волной их обоих сбило с ног и покатило по залу. Обелиск заскользил по полированному камню.

— Держи! — панически крикнула Серена.

Йитс бросился спасать жезл. Увы, вибрации усилились настолько, что он подвернул правую ногу и свалился прямиком в огненный колодец, ухитрившись, однако, в последний момент уцепиться за край. Серена отчетливо видела кончики его пальцев, лихорадочно ощупывающие гладкий каменный пол.

Конрад подобрал обелиск и протянул руку Серене:

— Попробуй до него дотянуться!

Придерживаясь за крепкую руку Конрада, она опасно наклонилась над скважиной и с удивлением обнаружила, что Йитс все еще раскачивается над адской бездной.

Она понимала, что ей недостанет сил вытащить генерала, и потому крикнула Конраду:

— Я его дерну пару раз, но вылезает пусть сам!

Она уже почти дотянулась, как от очередного толчка труп Леонида скользнул в колодец. В падении мертвое тело ударилось об Йитса. Торчавшие над колодцем пальцы исчезли, и Серена услышала, как Конрад вскрикнул:

— Папа!

В следующий миг он уже отдернул ее от пропасти и сам заглянул внутрь. Он просто стоял словно парализованный, до сих пор не веря, что отца больше нет.

Девушка в панике огляделась. Сейчас зал непрерывно сотрясала крупная дрожь. Ей не хотелось уходить, но остаться и сгореть тоже не улыбалось. Поэтому она положила руку Конраду на плечо и сказала:

— Нет времени оплакивать тех, за кем мы вот-вот можем последовать.

Этих слов хватило, чтобы вернуть Конрада к действительности.

— Через несколько секунд зал превратится в паровозную топку, — сказал он, поднимая оставшийся после Йитса рюкзак и закидывая его за плечо. — Назад, в галерею!

Они побежали к внешнему коридору. Здесь грохот кажется уже не столь оглушающим, подумала она, следуя за Конрадом по длинному туннелю. Выбравшись в главную галерею, однако, Конрад почему-то остановился и посмотрел вверх.

— Пожалуй, тебе бы не помешало помолиться, да посерьезней, — сказал он.

— Конрад, что происходит?

— Думаю, П4 выбрасывает порцию тепла через свои колодцы, расплавляя лед снаружи, — ответил он. — А вода перерабатывается как раз здесь, внутри.

Она проследила за взглядом Конрада и прищурилась, пытаясь разобрать, что творится в конце галереи. Вроде какая-то тень колышется из стороны в сторону… Тут об ее щеку разбилось несколько водяных капель, и она поняла, что движется в их сторону.

— Господи… — прошептала она, когда первые тонны воды обрушились в галерею за их спинами. — Бежим!

Серена потянула его обратно, в зал со звездным куполом.

— Нет-нет, еще рано, — уперся он, — не то сваримся.

К этому моменту вода уже подбиралась к коленям. Они побрели назад, к залу. Не успели пройти и полпути, как вода очутилась на уровне пояса. Еще секунда, другая — и их подхватило и понесло вперед.

Серена замахала руками, но так и не смогла нащупать Конрада. Ее захлестнула паника, она забилась пойманной в невод рыбой, глотая воздух пополам с водой. «Я утону», — мелькнула в голове страшная мысль. Их смоет в колодец, как в гигантский унитаз. Нет, нет, Господь не допустит, она не для этого жила… И тут ей вспомнилась та крохотная девочка во льду, вспомнились все прочие мертвые детские лица, которые она столь часто видела за эти годы, и она поняла, что приготовил ей Бог. Ей же хотелось просто жить, хотелось, чтобы жил и Конрад…

«О Боже! Боже! Спаси и сохрани!»

На лицо ей упала тень, Серена вскинула голову и увидела, как на фоне освещенного пламенем входа в туннель стоит Конрад, переминаясь с ноги на ногу в ледяной воде. В руке он держал обелиск.

— Хватайся! — крикнул он, протягивая ей этот импровизированный спасательный багор.

Серена дернулась вперед, уцепилась рукой за второй конец, и Конрад потащил ее в зал. В этот миг она почувствовала, как что-то обвилось вокруг ее лодыжки. Из воды вынырнуло окровавленное лицо.

Человек кричал что-то нечленораздельное. Серена машинально попыталась высвободиться, но пальцы впились в ногу еще сильнее. Девушка вдруг узнала изуродованную физиономию одного из людей Ковича, оставленных в верхнем зале.

— Тащи! — крикнула она Конраду, и тот изо всех сил дернул ее вверх.

Очутившись на краю, Серена обернулась, чтобы помочь русскому. Обугленные ноги солдата еще не успели полностью вылезти из воды, когда Конрад дико крикнул:

— Быстрей!!!

Дверь в звездный зал закрывалась. Чудовищный гранитный блок уже сползал с потолка, перекрывая вход. Конрад с обелиском под мышкой юркнул в неумолимо уменьшавшуюся щель, быстро оценил обстановку — зал успел вполне остыть — и замахал рукой: поживее!

Серена еще перетаскивала русского через порог, когда туннель содрогнулся от тяжкого удара. Она оглянулась через плечо и увидела, что дверь захлопнулась, перерезав путь воде. На миг остановившись, чтобы перевести дух, она услышала, как Конрад зовет ее по имени. Он возбужденно жестикулировал, тыча рукой вверх. Еще одна дверь — спускается, съезжает, валится ей на голову.

Она согнулась в три погибели, продираясь вперед, борясь с набухшей от воды и потому тяжеленной, как могильная плита, курткой, да еще и таща за собой обмякшего русского.

— Серена! — взревел Конрад.

Третья дверь, прямо над ней.

Она упала на четвереньки и из последних сил поволокла русского по полу. Щиколотки словно попали в кузнечные клеши — а, это Конрад! — и ее дернуло внутрь зала. Колени девушки разъехались, и она ударилась подбородком о каменные плиты.

— Брось! Брось его! — кричал Конрад.

— Нет! — Она еще крепче стиснула холодные запястья солдата, пока Конрад за ноги тащил ее подальше от двери.

Неподвижное тело наполовину пересекло порог, когда гранитная дверь разрубила русского на две части. Серена внезапно поняла, что тащит за собой только торс. И все же она не могла так просто разжать руки и поверить, что ей уже некого спасать.

Вздрогнула и с тяжелым скрежетом поползла вниз последняя, четвертая дверь. Девушка встрепенулась и попыталась высвободиться из мертвой хватки безногого трупа.

Ледяные пальцы наконец поддались, и в последнюю секунду что-то выхватило ее из-под гранитной глыбы, севшей на место с каким-то мерзким уханьем.

Серена обернулась к Конраду, чтобы поблагодарить, обнять, расцеловать, но он лежал на полу, забрызганный кровью, сочившейся из раны на голове. Наверное, его задела падающая плита, когда он спасал ее от верной гибели.

— Конрад! — крикнула она. — Конрад!

Серена на коленях поползла к распластанному телу. Не движется, совсем не движется! А зал трясет так, что никак не удается нащупать пульс. На полу возле рюкзака — все, что осталось от генерала, — она увидела обелиск и машинально взяла его в руку.

Очередной толчок, Серену отбросило к трясущейся стене, которая уже начинала наливаться теплом. Она с трудом поднялась на ноги и побрела прочь, едва удерживая равновесие из-за немыслимых вибраций пола.

Одна, осталась совсем одна… Серена непроизвольно упала на колени, прижимая к груди обелиск и моля Бога, чтобы поскорее все кончилось. Она всеми силами пыталась не думать про девочку, вмерзшую в лед. Над головой раздался взрыв, девушка вскинула лицо, и ей показалось, что зал вывернуло наизнанку.


21

Спуск

Час девятый

На борту авианосца «Констеллейшн»


Душераздирающий грохот от съезжающего в воду ледника до изумления походил на звук от разорвавшейся авиабомбы, тем более что воздушная волна умудрилась опрокинуть адмирала Уоррена на спину и попутно разбила остекление на мостике авианосца.

Через пару секунд последовал второй взрыв, затем еще и еще… Массивные волны начинали захлестывать нос корабля. Осколки стекла катались по полетной палубе, где звенели от напряжения фиксаторные стропы семидесяти шести реактивных штурмовиков.

— Сэр?

Уоррен обернулся. Вахтенный связист.

— Срочная, сэр. — Мичман передал адмиралу папку с зажимом и подсветил фонариком с красным светофильтром.

— Господи всемогущий, — пробормотал Уоррен, едва приступив к чтению радиосводки. — Сейсмографы Геологического бюро на Мак-Мердо только что зарегистрировали ударную волну в одиннадцать и одну десятую…

— Адмирал! — вдруг крикнул кто-то из офицеров на мостике.

Уоррен вскинул голову и еще успел увидеть грязно-зеленую стену воды за мгновение до того, как она обрушилась на нос и ринулась на палубу, сметая многотонные истребители, как детские игрушки. Через секунду водяная громада ударилась о надстройку, где стоял адмирал. Ему показалось, что он навсегда потерял слух, когда скрежет рвущегося металла возвестил об уничтожении мостика. Уоррен беспорядочно замахал руками, пытаясь ухватиться за что-то надежное.

В разбитый «фонарь» хлынула вода. Адмирал вцепился в край консоли и прижался спиной к переборке, чтобы остаться на ногах. В штиль его авианосец вздымался на высоту 201 фута. Сейчас же волны раскачивали корабль водоизмещением 86 тысяч тонн, как пустую коробку из-под кубинских сигар.

Уоррен откашлялся, избавляясь от воды, и крикнул что было мочи:

— Развернуть под волну, или нас опрокинет!

Он напряг слух, ожидая, что рулевой вот-вот откликнется привычным «Есть!», но ничего не услышал, кроме буйства воды.

Когда волна схлынула, он быстро осмотрелся. На всем мостике — только два трупа. Всех прочих уже смыло за борт. Адмирал кинулся вниз к рулевой рубке, съезжая по трапу на одних руках.

Он развернул корабль носом к берегу как раз вовремя, когда перед глазами уже вырастала серо-зеленая колоссальная масса воды. Набросив на свои широкие плечи кусок крепежной цепи, рассчитанной на полный вес самолета в 55 тысяч фунтов, адмирал спустился на полетную палубу.

Здесь царило крошево из людей и разбитых истребителей. Палуба накренилась под сумасшедшим углом — и авианосец подбросило к небу. Затем все ухнуло вниз. Зависнув в воздухе на долю секунды, несмотря на тяжеленную цепь, Уоррен увидел крепежную балку. Вода вновь ударилась о палубу, сбив адмирала с ног. Впрочем, ему хватило одного взгляда, чтобы узреть путь к спасению. Если бы только удалось добраться до этой балки, то он мог бы пристегнуться цепью и тогда…

Следующая волна расколола соседний истребитель, и Уоррен кинулся ничком, чтобы обломок хвостового оперения не снес ему голову. Страшным усилием воли он заставил себя встать на непослушные, онемевшие ноги и что было сил бросился к балке, черпая ботинками воду.

Часть его существа хотела просто лечь и замереть, сдаться без дальнейшей борьбы, но адмирал сумел-таки остаться на ногах. Сорвав с плеча тяжелую цепь, он одним взмахом перехлестнул ее через балку и навалился грудью. В этот миг ударила новая волна.

Вода и ветер вперемешку прошлись по палубе помелом, адмирала вывернуло ногами вверх, дернуло вбок и перевалило за борт. Цепь соскользнула, поехала и остановилась.

Он еще с добрую минуту висел вот так, вцепившись обеими руками в цепь, раскачиваясь над бездной и искренне веря, что его вот-вот смоет в море. Но нынче Господь явно приглядывал за ним, и Уоррен поклялся, что выживет в катаклизме, хотя бы только затем, чтобы поквитаться с Йитсом. Тут авианосец накренился, закряхтел, и на глазах адмирала стальная обшивка вздулась пузырем, уступая немыслимой тяжести. Он вскинул глаза, и на секунду ему почудилось, что все кончено, корабль опрокидывается… Гребень волны миновал, и они опять полетели вниз.

— Будь ты проклят, Йитс!


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

РАССВЕТ


22

Пятнадцать часов до рассвета


Конрад сидел внутри звездного зала П4 и пытался справиться с приступом кашля. От виски жгло носоглотку. Он поднял глаза на Серену. Девушка притулилась рядом, выжимая мокрые волосы вокруг побелевшего как бумага лица.

— «Джек Дэниелс»? — прохрипел он.

— Нашла в рюкзаке Йитса. — Серена протянула руку и коснулась его щеки. От тепла ее ладони вновь захотелось жить. — Смотри-ка, а тебе не холодно…

— Да здесь скоро будет как в бане. — Конрад сел прямо и тут же поморщился от резкой боли в затылке. — О-ох! А где обелиск?

— Не знаю, — пожала плечами Серена.

— Но ведь он был прямо тут…

Конрад быстро оглядел звездный зал. Ничего. Один только пустой алтарь, стоящий посреди картуша. В животе что-то дернулось, и перед глазами почему-то встала картинка с разорванным полом…

— А Йитс? Где Йитс?

— Пропал… Прямо в дырку и…

Конрад поискал глазами колодец, но и тот успел исчезнуть, оставив после себя только алтарь. «Отец мертв», — вспомнил Конрад. Его начало трясти, пульс резко подскочил.

Он взглянул ей в глаза. Серене в самом деле грустно и не по себе. Кажется. Впрочем, есть кое-что еще. Как-то странно она на него смотрит… Что-то явно случилось. Нет, он бы не взялся назвать это страхом, но в глазах у нее… Отчужденность? Между ними возникла какая-то дистанция? Постой-ка, она что, и впрямь поверила в идиотскую сказку насчет капсулы во льдах? Это ж была примитивная психологическая уловка!

— Серена, я надеюсь, ты не веришь, что меня действи…

— Кем бы ты ни был, Конрад, ты явно не числишься в приоритетных списках. Ни у Бога, ни у атлантов, ни у меня, — заявила девушка. — Тебе так и так придется умирать за свои грехи. С одним небольшим «но». На этот раз, видно, ты вслед за собой потянул и весь мир. Прямиком в ад. Вот во что я верю.

Конраду оставалось только ошалело таращить глаза. Он сглотнул.

— Тебя ничто не успокоит, да? Обязательно надо оставить за собой последнее слово?

— Ага.

И тут Конрад увидел на полу что-то блестящее. Он машинально протянул руку, чтобы пощупать… зайчик? Солнечный зайчик? Он вскинул глаза и недоуменно заморгал. Как он и подозревал, там, наверху, проходили два потайных коридора, да только сейчас они открылись, и через всю южную галерею лился солнечный свет, падая в точку, где раньше стоял обелиск.

Как прикажете понимать? Ледовая трещина над головой — она что, исчезла? Конрад обеспокоенно поежился. А что сталось с базой «Орион»? На миг проскочила пугающая мысль, что геотермальный выброс из П4 растопил лед или даже вызвал смещение земной коры, но Конрад быстро отогнал эту картинку. Случись такая катастрофа на деле, они с Сереной были бы давно мертвы.

— А сколько времени? — спросил он у Серены.

— Три пополудни, — ответила та. — В сентябре в Антарктике одинаковое количество часов света и тьмы. До заката осталось не так уж и долго.

Вытянув шею, Конрад взглядом ощупал покатые коридоры в северной и южной стенах зала. Пожалуй, если постараться, по ним можно проползти. Тем более что другого выхода нет. Хотя… Все-таки очень крутой наклон, да и лететь потом придется несколько сот метров на встречу один Бог знает с чем…

— Ладно, — наконец сказал он. — Надо поглядеть, что творится снаружи.

Она медленно кивнула, как если бы пришла к этому же выводу задолго до того, как к Конраду вернулось сознание.

— Возьми, пригодится, когда полезешь по коридору.

Девушка протягивала ему вакуумные накладки-присоски для локтей и колен.

— Где взяла?! — поразился он.

— Из рюкзака твоего отца. Похоже, этот человек был готов ко всему на свете.

Конрад непроизвольно посмотрел на стоящий посредине зала алтарь, под которым таился колодец, проглотивший отца.

— Нет, все-таки не ко всему…

Он встал, забрал у Серены присоски и направился к южной стене. Оказавшись по пути в зайчике света, посмотрел вверх, на Солнце, и замигал:

— Похоже, от бурана не осталось и следа.

— Так-то оно так… — Серена была настроена более скептически. Судя по выражению ее лица, она даже не желала знать, что происходит наверху.

— Если нас хоть кто-то разыскивает, мы должны подать им сигнал. Ракетой или факелом, — сказал он, пристраивая присоски на конечностях. — Я полезу по этому коридору. С собой потяну веревку на случай, если мы не найдем иного выхода и тебе придется лезть за мной. А ты пока что попытайся выйти на связь по рации Йитса и передай им, что здесь случилось.

Он, можно сказать, физически чувствовал взгляд Серены, пока она шарила глазами у него по лицу.

— Так, и что же случилось, Конрад?

Его потянуло сжать девушку в объятиях — если она, конечно, позволит — и пообещать, что все будет в порядке. Увы, они оба знали, что это ложь.

— Я все разведаю, — ответил он. — Честное слово.


Чем ближе подползал Конрад к вершине коридора, тем крупнее и ярче становился квадрат света над головой. Путь оказался куда труднее, чем он изначально предполагал: угол наклона и впрямь был крутым, а постоянная возня с присосками сильно замедляла движение, так что к этому моменту Конрад уже изрядно запыхался. Он уцепился пальцами за наружный край и подставил голову ветру и свежему, холодному воздуху.

Яркий свет на мгновение ослепил глаза, Конрад энергично заморгал и секунд пять ждал, пока зрение не привыкнет. Потому что привыкать было к чему.

Под ним, на глубине одной мили, простирались руины древнего города. Храмовые стены, разломанные зиккураты и опрокинутые обелиски валялись ненужными игрушками посреди останков тропического рая. Он заметил серию из концентрических кругов, по всей видимости, каналов, расходившихся от основания пирамидального комплекса, который — пришел Конрад к выводу — являлся центром города. Хорошо развитого, чуть ли не инопланетного мегаполиса, доселе прятавшегося под двумя милями льда.

На протяжении двенадцати тысяч лет.

Конрад прикрыл глаза рукой. Когда-то подледная, а ныне открытая невооруженному глазу местность простиралась от пирамиды на расстояние порядка шести миль. Настоящий тропический остров в море льда. Вдали проглядывались очертания Трансантарктического хребта.

Воздух был таким свежим, что чуть ли не скрипел на зубах; откуда-то доносился гул водопада. Великолепие открывшейся Конраду картины смело прочь все его прежние страхи, сомнения и мелкие амбиции. Но, рассматривая свой новый мир, он никак не мог отделаться от вопроса: а что же случилось со старым?


23

Пятнадцать часов до рассвета

На борту авианосца «Констеллейшн»


Хлюпая по лужам, адмирал Уоррен лазал по закоулкам ангарной палубы и осматривал повреждения. Авианосец все-таки не опрокинулся, хотя внутрь налилось столько воды, что хватило бы дважды потопить «Титаник». И все же старик «Констеллейшн» держался на плаву и даже мог дать ход, пусть и на аварийной силовой установке.

Первоначальные сводки, поступавшие от Геологического бюро в городе Голден, штат Колорадо, и какой-то прогнозной организации в Японии, во всем винили цунами, возникшее из-за землетрясения в Восточной Антарктике магнитудой в 11,1 балла по шкале Рихтера. С другой стороны, Уоррену так и не удалось подтвердить это сводками со станций Мак-Мердо и Амундсена-Скотта. И по причине не самой тривиальной: все американские станции на континенте были отрезаны от внешнего мира электромагнитным импульсом.

Все это подозрительно согласовывалось с заявлениями из Москвы и Пекина, что, дескать, «сейсмический феномен» в Антарктике на самом деле не что иное, как секретный ядерный взрыв, устроенный американцами в наглое нарушение международной Антарктической конвенции.

ЭМИ, или электромагнитный импульс, также ослепил спутники над головой. Уоррену передали, что, если он сам не сможет поднять «птичку» в воздух для разведывательного облета эпицентра, американским ВВС потребуется не менее шестнадцати часов, чтобы достичь цели и развеять наконец бездоказательные обвинения в незаконных ядерных испытаниях или же принять меры для сокрытия следов грязной деятельности Йитса.

— Чтоб тебе провалиться! — в тысячный раз прошелся адмирал по адресу заклятого врага, обходя плавающие куски. Похоже на останки одного из «F/А-18 Хорнет». Прочие обломки смешаны в одну кучу с тем, что осталось от «S-ЗВ Викинг».

Он покачал головой. Двадцать шесть раненых, трое в критическом состоянии, девять пропавших без вести. И это только на авианосце. В «Новостях» сообщили, что треть атолла Мале, столицы Мальдивов, оказалась под водой. При такой ситуации даже незначительный подъем уровня моря мог начисто стереть все государство: 1800 атоллов и островков. Жизнь двадцати трех тысяч человек оказалась под угрозой.

Единственный положительный доклад, который Уоррен смог направить в Вашингтон, касался спасательной операции. Команда авианосца сумела-таки выхватить оголтелых активистов «Гринписа» из воды, когда их суденышко успешно затонуло. Теперь нарушители спокойствия помогали раненым и угощали до изумления вкусным кофе…

Он прихлебывал уже из четвертого стаканчика, когда, брызгаясь водой, прибежал один из офицеров-связистов:

— Срочное сообщение через «Милстар», сэр.

Уоррен проводил задумчивым взглядом носок, проплывший по ангарной палубе. «Милстаром» называли президентскую сеть связи с высшим военным командованием страны. В небе постоянно висело семнадцать миллиардов долларов на случай милитаристской видеоконференции, когда потребуется решить, присутствует ли некая баллистическая угроза для Северной Америки, и если да, то какие ответные меры надо принимать.

— Приоритет номер один, сэр.

— Иду, иду…

Уоррен сделал последний глоток и посмотрел на стоявший в углу вертолет «Черный ястреб», вокруг которого суетилось полдесятка техников. «Верно, — вспомнил он, — они по моему же приказу оборудуют его дополнительной противорадиационной защитой». Адмирал поднялся с места, скомкал пластиковый стаканчик в кулаке и швырнул на пол, где его тут же подхватила волна.

В тактическом центре авианосца вода стояла лишь по щиколотку. Уоррен огляделся и обнаружил старшего помощника Макбрайда за столом переговоров. По соседству от него адмирал, к своему изумлению и негодованию, увидел профессора с «Арктического восхода», того самого, который распинался на телеэкранах во время репортажа Си-эн-эн. Неряха увлеченно тыкал пальцами в раскрашенный под елочную игрушку ноутбук.

Уоррен насупился:

— Макбрайд, какого черта здесь делает гражданское лицо?!

— Это Торнтон Ларсон, доктор геофизики из Массачусетского технологического, — ответил старпом. — Он проанализировал данные от «Милстара» и подготовил для вас презентацию.

— Наши офицеры на это уже не способны?

Макбрайд закусил губу:

— Сэр, данные настолько не укладываются в обычные рамки, что мы решили… нам был нужен свежий взгляд, сэр, еще одно мнение… У доктора Ларсона оказался весьма своеобразный подход.

Уоррен сел в кресло и уставился на взъерошенного геофизика. «Тоже мне ученый… Даже не знает, что на свете существует расческа. И электробритва». А Макбрайд уже готов выкладывать ему военные секреты…

— Что ж, Ларсон, просветите меня.

— Мне удалось загрузить последнее изображение со спутника, когда его кишочки пожгло этим вашим импульсом, — заявил Торнтон. — Я обработал данные, и вот, пожалуйста.

Уоррен перевел взгляд на главный экран. Перед глазами обрисовалась знакомая картина: голубовато-синяя Антарктида, ставшая за последнее время самым привычным фоном. Впрочем, в самой середине Восточной Антарктики, а точнее, чуть в сторонке от ее центра, проглядывалось некое коричневато-желтое пятно.

— Я вам говорю, парни, упасть и не встать, — восхитился Ларсон работой своих рук.

— Так, что это? Какая-то буря? Эпицентр? Что? — потребовал адмирал.

Ларсон театральным жестом протянул руку к экрану:

— С добрым утром, мистер Эпицентр! Не возражаете, если мы на вас «наедем»?

Точка принялась расти на глазах, кадр за кадром превращаясь в пятно, в кляксу, а затем… Уоррен с изумлением увидел перед собой кратер, битком набитый какими-то храмами, пирамидами, каналами… «Совсем нас за идиотов держит!» — разозлился адмирал.

— Ну вот что! — хлопнул он ладонью по столу и резко встал. — Шуточки вздумали шутить? Ладно, в карцере вам станет еще веселее. Вахтенный!!!

— Сэр, прошу вас! — вмешался Макбрайд. — Мы уже проверили сами, профессор ни в чем не виноват, все как есть.

Адмирал медленно сел на место. Его мыслями немедленно завладел Йитс. Сукин сын наверняка что-то там устроил.

— Вы хотите сказать, что это реально существует?

— Адмирал, — невозмутимо заявил Ларсон. — То, что вы видите, представляет собой локализованное событие, происшествие местного масштаба, но с далеко идущими последствиями. Как, например, появление школьной рок-группы, которая вот-вот станет мега-звездой. — Он хитро прищурился. — Итак, вашему вниманию предлагается первый сингл из альбома… м-м… «Какофония Матери-Природы Апокалипсис-мажор».

Здесь Уоррен подарил Макбрайду настолько красноречивый взгляд, что старпом гулко сглотнул.

Между тем Ларсон уже вовсю разошелся:

— Не отвлекайтесь, класс! Внимание на экран!

Адмирал вновь посмотрел на главный монитор. Изображение древнего города в окружении вечных льдов исчезло, уступив место какому-то лохматому шару, мерцавшему при истекании очередного ампера из истощенной системы аварийного энергопитания.

— И на что же я смотрю, Ларсон?

— На земное ядро, о мой новообретенный друг… Ядро, ядро! Понимаете? Яд-ро-о-о-о-о! Новая методика, наподобие ультразвука для беременных, позволяет нам сгенерировать образ внутренностей планеты. А последняя версия программы «PowerPoint» на моем «Пентиуме» дает возмож…

Уоррен замахал на него руками:

— Короче!

— Знай же, мужик, что Земля — это луковица, она сделана из слоев. — Ларсон покрутил пальцами. — И луковица эта вращается, а потому у нее в атмосфере возникают всякие там ураганы и бури. Однако ядро вертится само по себе, так что изменения в нем могут вызывать последствия в районе планетарной коры. По-след-стви-я!

— В смысле, землетрясения, цунами и так далее? — решил уточнить Уоррен.

— Вот именно, «и так далее». Причем с очень большой буквы, — кивнул Ларсон. — Сам Альберт Эйнштейн, Мистер Относительность собственной персоной, придерживался теории, что наша внешняя корка, так называемая литосфера, периодически соскальзывает с астеносферы из-за накопления льда в полярных областях.

— Вы о чем толкуете?

— Милый мой адмирал, я толкую о том, что мы — кажется! — становимся свидетелями сдвига планетарной коры. Ваши люди из Пентагона прямо так и оперируют коротеньким, гнусненьким сокращением: СПК.

Уоррен еще не решил окончательно, чем именно обкурился профессор, но разузнать поподробнее про эту теорию не помешает.

— И к чему этот СПК приведет?

— О! Тут настоящий простор для воображения! — оживился Ларсон. — Начнем с того, что Антарктику сдвинет поближе к экватору, а Северная Америка окажется за Полярным кругом!

На экране появилось очередное компьютерное изображение, на сей раз нечто вроде глобуса. Уоррену показалось, что у него самого температура повысилась, когда Антарктика очутилась по центру, а Северная Америка переехала на место Северного полюса.

Он нахмурился:

— То есть вы утверждаете, что нам лучше остаться здесь, на солнечных пляжах Антарктиды, чем подмораживать зад, вернувшись в Штаты, под двухмильный слой льда?

— Вот! — восхитился Ларсон. — В самую точку! СПК приведет к истреблению биологических видов на всех континентах, но с разной скоростью. Все будет зависеть от широтных координат той или иной местности. Я тут спрогнозировал кое-какие линии истребления… О! О! Смотрите-ка, я придумал новый термин: ПЛИ! Прогнозные линии истребления! Ого! У нас новое сокращение!.. Ну, короче, эти ПЛИ — жуткая штука, доложу я вам.

На экране Ларсон изобразил окружность, проходящую через Северный и Южный полюсы.

— Итак, линия наибольшего смещения пройдет через Северную Америку, западную часть Южной Америки, разделит Антарктику пополам, затем пройдет через Юго-Восточную Азию, Сибирь и наконец закончится опять в Северной Америке. На всех континентах, угодивших на линию наибольшего смешения — ЛНС! — будет наблюдаться массовое уничтожение биологических видов.

— Никто не знает будущего, — проворчал Уоррен, неприятно задетый полнейшей убежденностью этого паникера от геофизики. — Если бы вы хоть мельком взглянули на бюджетный план Пентагона пятилетней давности, вы бы это поняли без моих подсказок… Ну хорошо. Сколько времени потребуется этому кольцу смерти загнать нас всех в гроб?

— У меня только прикидочная модель, но, судя по ней, СПК состоится в течение ближайшей пары дней, а новая компоновка континентов устаканится где-то за неделю.

Уоррен обомлел:

— Все… все эти разрушения за несколько дней?!

— Чувак, Господу Богу понадобилось меньше недели на сотворение мира, если верить Библии, — пожал плечами Ларсон. — С какой стати предполагать, что на СПК уйдет дольше? В конце концов, ломать — не строить… Это словно часовая пружина, которая распрямляется с исполинской, непреодолимой силой, как только ее завод достигает некоего порогового значения.

Адмирал навалился грудью на стол:

— Это что, случалось и раньше?!

— Да, неоднократно.

— И вы, как я понимаю, при этом присутствовали? Снимали показания датчиков, э?

— Если бы, — хмыкнул Ларсон. — В последний раз такое случилось где-то одиннадцать тысяч шестьсот лет назад, то есть примерно в 9600 году до н. э. Геологические данные свидетельствуют, что на планете произошли гигантские климатические изменения. Растаяли колоссальные ледовые щиты, поднялся уровень океана. Особо крупные млекопитающие издыхали в массовом порядке. В Америку хлынул настоящий людской поток. Величайшее событие в истории, вы понимаете?

— Так вы говорите, это происходит каждые двенадцать тысяч лет?

— Нет-нет, раз в сорок одну тысячу, — покрутил головой Ларсон, чей «завод», кажется, успел кончится. Геофизик обмяк в кресле. — Нет, по расписанию до СПК еще добрых тридцать тысяч лет. Но цикл каким-то образом ускорился. И я не знаю почему…

То же самое можно было сказать и про Уоррена, хотя у адмирала имелось одно преимущество: он подозревал, что прекрасно знает имя виновника.

— И как скоро мы достигнем «порога»? — потребовал он. — Хоть примерно? Порядок чисел?

— СПК выйдет на пороговое значение к завтрашнему рассвету. — С остекленевшим взглядом Ларсон принялся загибать пальцы. — Черт, это же менее пятнадцати часов! Где тут у вас бабы прячутся? Пойду оттянусь, пока есть время…

Адмирал Уоррен был в состоянии только мигать и надеяться, что сокращение «д. н.» означает вовсе не «доктор наук», а «дурак набитый». Об альтернативном варианте не хотелось и думать.


24

Четырнадцать часов до рассвета


Поджидая возвращения Конрада, Серена мерила шагами звездно-купольный зал.

Что-то не так, что-то очень не так… Запах «неправильности» витал, можно сказать, в воздухе, от предчувствия беды чуть ли не дрожали кости в суставах. Произошло нечто колоссального масштаба и неизмеримой глубины. В животе все свернулось клубком и колется, как в те дни, когда с утра ничего не удается перехватить, кроме непрерывных чашек черного кофе. О, если бы только она пораньше среагировала на собственные сомнения… или чуточку поубедительнее вела себя с Конрадом… или подольше придержала Йитса…

Размышляя и слоняясь из одного угла зала в другой, Серена нет-нет да и поглядывала на пустой алтарь, торчащий посреди пола. Поглядывала недоверчиво и с опаской, потому что отлично помнила, как он раскрылся адской топкой и в один миг испепелил Ковича и проглотил Йитса.

Наверное, это крышка какого-то геотермального жерла или что-то в этом духе. Должно быть, атланты обуздали энергию нашей планеты и черпали отсюда ее внутреннее тепло. В конце концов, даже самые продвинутые топливные ячейки, когда-либо придуманные земными инженерами, в качестве побочных продуктов выделяют тепло и воду. У П4 имелось в достатке и того и другого.

Словом, как ни крути, а П4 — пришла она к заключению — выполняет последовательность команд, заранее заданную ее строителями, кем бы они ни были. Причем совершенно ясно, что все направлено на некую глобальную катастрофу, если только… если только человечество не продемонстрирует какую-то «самую благородную» причину, оправдывающую его существование…

Серена кинула взгляд вправо, затем влево, полезла в свой рюкзак и вытащила скипетр Осириса. Сейчас сияющий обелиск находился в ее руках, в ее полной власти. По какой-то причине — чисто интуитивного свойства — она соврала Конраду, отказавшись сообщить, что спрятала обелиск у себя в вещах.

Девушка подошла к пустому алтарю и осторожно поставила на него скипетр. Круглое основание село на свое место как влитое. Раздался негромкий гул, и звездный купол слегка покачнулся. Серена попробовала «сбросить» созвездия, вернуть их в исходное состояние на тот момент, когда Конрад снял обелиск с алтаря. Она старалась как могла, заполнив грохотом, лязгом и скрежетом весь зал. Добившись, как ей показалось, правильного положения, подождала несколько минут. Нет, ничего не происходит. То, что натворил Конрад, не получается исправить. А жаль, она очень рассчитывала на свою девственность. Видимо, в глазах древних это не столь уж ценное, благородное и достойное свойство.

Она сняла обелиск с алтаря и тут почувствовала под ногами сильную дрожь. Обернувшись, Серена с изумлением увидела, как в стене открылись четыре захлопнувшиеся ранее двери.

С добрую минуту она просто стояла, замерев и размышляя, что делать. Затем перевела взгляд на обелиск в руке. С ним что-то случилось. Изменилась та грань, где были вырезаны четыре Солнца. Сейчас их уже шесть, причем последнее оказалось и самым крупным. Похоже, начали оправдываться ее самые жуткие страхи: наступает рассвет новой эры, означая тем самым конец старой. Во всех смыслах.

Единственное, что не изменилось, так это надпись, утверждавшая, что скипетру Осириса место в Храме Первого Солнца. Где-то неподалеку, сообразила девушка, находится сооружение по типу П4, монумент одной из эпох во времени. Если П4 была Пирамидой Четвертого Солнца, тогда Храм Первого Солнца построили, должно быть, в эру Первого Времени, или Сотворения Мира. А если Конрад прав, то именно момент творения и был «самым благородным» из всех, потому что Господь в тот миг взглянул на дело своих рук и сказал, что это «хорошо».

Ей надо отыскать Храм Первого Солнца, вместе с его тайнами. Затем она выставит звездный зал на самый благородный момент и поставит точку в том, что сейчас творится.

Да, но где искать этот храм и как вообще она поймет, что он — это он?

Конрад-то сразу бы разобрался… Она подошла к квадратному светлому пятну — следу солнца, падавшему насквозь через южный коридор, — и глазами проследила за веревкой, которую оставил за собой археолог. На том конце как будто бы белый день… Чего он так тянет? Давно бы пора вернуться…

Серена отвернулась от коридора и еще раз обшарила взглядом пустой зал. На полу сиротливо валялся рюкзак Йитса. Она уже разок обследовала его содержимое, хотя… Гм-м… форма-то немножко искажена… При более тщательном осмотре выяснилось, что между матерчатыми стенками вшита какая-то плоская штука.

Из рюкзака генерала она достала десантный нож и без колебаний взрезала подкладку. Итак, сложенный вчетверо рисунок, точнее, эскизный чертеж. Очень напоминает сужающуюся колонну… Постой-ка! Это же обелиск! Тот самый обелиск, что она держит в своих руках, вместе с его круглым основанием!

Как она и подозревала, американцам было известно куда больше, чем признавался Йитс. Нет нужды лишний раз повторять, что этот эскиз был у генерала еще до спуска в П4, не говоря уже о самом моменте обнаружения обелиска. Стало быть, Йитс каким-то образом заранее знал про скипетр Осириса, еще до того, как увидел его воочию…

«Нет-нет, — поспешила она взнуздать собственные мысли, — сказка Йитса о том, что он якобы нашел Конрада во льдах, она и есть сказка. Примитивная попытка сыграть на эмоциях Конрада в кризисной ситуации. Ведь Конрад и сам так думал, верно?»

Так-то оно так, но перед тем как прийти в себя, Конрад что-то бормотал, и это «что-то» не давало ей покоя. Поначалу девушка приняла это за стон, вызванный болью. Но чем больше она об этом размышляла, тем сильнее ей казалось, что звуки были очень уж… упорядоченными. Словно в них имелись и структура, и синтаксис, и даже… знакомый акцент. И вот сейчас на Серену снизошло прозрение. Конрад повторял слово «мама» на одном из древних, уже забытых вариантов языка аймара. Но ведь Конрад не мог его знать… Или как?

Вдоль позвоночника пробежал холодок. Может, Конрад и впрямь уроженец Атлантиды… Или она сама спятила? Девушка положила обелиск на чертеж и принялась сравнивать их между собой. Совершенно идентичны, если не считать маркировку, то есть надписи, которые, как она только что убедилась, обладали способностью самопроизвольно меняться.

Серена открыла свой рюкзак и достала термос с кофе. Отвинтила наружный цилиндрический кожух, сняла его, вложила внутрь и аккуратно разгладила чертеж, вернула кожух на место и плотно завинтила обратно. Готово. Отличный тайник, который уже не раз выручал ее в путешествиях. Вполне довольная собой, девушка запихала термос обратно в рюкзак.

Серена подняла голову и задумчиво осмотрела южную стену. Не хочется уходить без Конрада. Но он что-то уж очень задерживается, еще раз сказала она себе, поглядывая на ряд вновь открывшихся дверей. Нельзя же вечно сидеть и ждать! И потом, кто знает, что случится с лояльностью Конрада по дороге к познанию его собственного «я». С другой стороны, девушка точно знала, куда ведет ее личный жизненный путь. Он ведет к Храму Первого Солнца, именно туда Серена обязана отнести скипетр. Там, надеялась бывшая монахиня, ей раскроется так называемая тайна Первого Времени, позволив остановить то, что нынче происходит.

Что касается Конрада, вполне очевидно, что полностью верить ему нельзя, точно так же как она не имела права полностью верить Йитсу. Если на то пошло, еще неизвестно, может ли она верить понтифику или даже самому Богу. В конце концов, как Он мог такое допустить? Да еще не в первый раз? Она вновь вспомнила ту девочку во льду. Ее лицо упорно стояло перед глазами. Вот, пожалуйста: как минимум один раз такое уже случилось. А коли так, то, понятное дело, Господь способен допустить такое снова. Зато она не способна.

Серена сунула обелиск к себе в рюкзак, закинула его за плечо и решительно направилась в открытую дверь. Туннель привел ее к развилке на дне громадной галереи, откуда она двинулась по среднему коридору вниз, к главному выходу из П4.


Когда девушка покинула темное нутро пирамиды и очутилась на свету, ей показалось, что солнце сияет гораздо ярче обычного. Жарко, но сухо — именно так, как ей нравилось. В Антарктике пустынный климат, что со льдом, что без него, пришло ей в голову, пока она прикрывала глаза козырьком ладони. Впрочем, тепло это скорее всего исходит от колоссальных геотермальных машин под землей.

Минуту спустя, когда зрение привыкло, она поняла, что находится в центре города, на дне какого-то гигантского кратера. Вдалеке в небо взмывали стены изо льда, образуя фантастический фон для не менее фантастического пейзажа из пирамид, обелисков, храмов и каналов. Откуда-то доносился шум водопада.

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула. Поток свежего, богатого кислородом воздуха наполнил все ее существо восторгом, точно так же, как и мысль, что это место обещает подарить столетия уникальных исследований. Проживи она хоть тысячу жизней, ей удастся только царапнуть по поверхности великих тайн этого заброшенного города.

Что бы еще ни таило в себе это открытие, с данного момента история человечества изменилась раз и навсегда.

Все еще стоя с закрытыми глазами, она вбирала в себя новую, незнакомую атмосферу… и тут ей почудилось, будто залаяла собака. «Да ну, чушь, — отмахнулась девушка, — лучше помолимся и прислушаемся к внутреннему голосу, к исходящему от Святого Духа намеку или указанию самого Господа Бога». Однако услышать удалось одно лишь собачье гавканье, которое становилось все громче и уже начинало раздражать. Тогда Серена открыла глаза и недоуменно заморгала при виде любимой лайки Йитса, бодро скачущей среди руин.

Она сама удивилась радости, с которой встретила Нимрода.

— Эй! Эй! Иди сюда!

Нимрод одним прыжком оказался рядом и принялся лизать ей лицо.

— Ты как? — спросила она. — А люди? Люди в порядке?

Нимрод немедленно обернулся и побежал назад, периодически останавливаясь и поглядывая на Серену.

— За тобой? Ты хочешь, чтобы я пошла за тобой?

Пес залаял и припустился бежать, уже не делая остановок и не оборачиваясь.

Девушка последовала за собакой. С полчаса они пробирались по улице, которая скорее всего на самом деле служила когда-то городским каналом. Впрочем, чем дольше они шли, тем меньше руины походили на город. Вообще говоря, нет никаких следов, чтобы кто-то действительно жил на этом плато. Никаких улиц, одни только каналы. Кое-где поблескивает вода, хотя в основном сухо. А что касается грунта между зданиями, то он был совершенно голым. Ни деревьев, ни травы, ничего. Может, через пару дней все изменится?

А может, жилые кварталы находятся на окраине и все еще погребены подо льдом? Пока что эти монументы, пусть даже и застывшие в холодном величии, напоминали ей город из заброшенных нефтяных вышек, где она как-то раз побывала, путешествуя вдоль Каспийского моря в бывшем Советском Союзе. Миля за милей ржавых труб, внутри которых можно проехать на грузовике, и гнилые скелеты нефтеперерабатывающих заводов, уходящие за горизонт как одна большая мусорная свалка.

Еще девушку преследовало неприятное чувство, будто кто-то за ней наблюдает, хотя, ясное дело, это абсурд. Кому за ней наблюдать? Нет ведь никого. А с другой стороны, Нимрод вот выскочил. Может, и другие обитатели есть?

Серена время от времени теряла собаку из виду, но лай доносился постоянно. Прошло несколько минут, лай зазвучал гораздо громче, и девушка поняла, что Нимрод что-то хочет ей показать.

Она заметила его еще издалека. Блестящий, прямо-таки сияющий на солнце. Подойдя ближе, Серена увидела, что замерший на склоне одного из каналов «Хагглундс» уже ни на что не годен. Гусеницы сорваны, кузов частично раздавлен, кругом все засыпано обломками стеклопластика… Впрочем, половина кабины выглядит неповрежденной…

Серена подошла к вездеходу со стороны водителя и, подергав за ручку, распахнула дверцу. У девушки вырвался невольный вскрик, когда к ногам вывалился труп О'Делла. Увидев, во что превратилась его голова, Серена даже не стала искать пульс. Нимрод обнюхал жуткое месиво из мозгов и кусочков разбитой приборной панели и тихонько заскулил.

«Бедняга О'Делл», — подумала Серена и заодно пожалела себя, потому что именно ей теперь предстояло хоронить полковника. Что ж, так тому и быть. Но сначала надо проверить бортовую рацию и выяснить, как обстоят дела с пищей и водой. Неприятно, конечно, и как-то не по-людски, что О'Делл просто валяется на земле, однако голод не тетка.

Серена забралась внутрь и устроила методичный поиск, нацелившись на спутниковые телефоны, оружие, НЗ, лекарства, да и вообще на все подряд. Увы, вездеход словно специально оставили пустым, если не считать транзисторного приемника-«мыльницы» и завалившегося за кресло пищпакета.

Первым делом она вскрыла пакет. Немедленно просунув в кабину лохматую морду, Нимрод дал понять, что серьезно рассчитывает на свою долю.

— Ладно, ладно, — уступила она. — Залезай.

Еду они разделили, можно сказать, по-братски. Впрочем, чем дольше она жевала свой кусок, тем отчетливее понимала, что на самом деле крайне изголодалась по новостям. Серена задумчиво посмотрела на «мыльницу» — работает ли? — и с каким-то извращенным облегчением заранее решила, что нет, не работает.

Через минуту, не в состоянии терпеть дальше, она повернула выключатель. Оказывается, работает. Девушка подкрутила громкость, из динамика зашипело, и она принялась вертеть ручку настройки, отыскивая Би-би-си. Поиски увенчались успехом, и кабину заполнил сбивчивый от волнения голос диктора:

— Продолжается эвакуация прибрежных городов в США. По заявлению федеральных властей, уже объявлено о свободном доступе на шестьсот пятьдесят миллионов акров государственных земель, выделенных беженцам. Это составляет почти тридцать процентов всей территории Соединенных Штатов…

Мозаичные подробности начинали складываться в единую картину: при колоссальном «сейсмическом ударе» от Антарктиды откололся кусок континентального ледового щита размером с Техас; Мальдивские и многие прочие тихоокеанские острова затоплены полностью; срочное заседание Совбеза ООН в Нью-Йорке; Америку обвиняют в противозаконных ядерных испытаниях в Антарктике…

«Боже милосердный, спаси и сохрани! — ошеломленно подумала она. — Что мы натворили?!»

Серена непроизвольно бросила взгляд на остатки еды и поняла, что лишилась аппетита. Нимрод горячо одобрил ее решение.

Вскоре слово дали различным комментаторам, аналитикам и ученым всевозможного толка. Одни пугались сами и пугали других, что, дескать, разваливаются полярные шапки; другие предрекали резкий подъем уровня моря и затопление всех прибрежных городов и низинных областей типа Флориды. Те, кто обладал доступом к коридорам власти, по секрету признавались всему миру, что слышали что-то про сдвиг планетарной коры и глобальную геологическую катастрофу.

Серена выключила радио и достала из рюкзака скипетр Осириса. От одной только мысли, что эта штуковина успела натворить, в животе как будто принялись трепыхаться бабочки.

Девушка распахнула дверцу кабины и выпустила Нимрода, который тут же бросился к каналу и принялся лакать воду. Серена направилась за ним, присела на корточки рядом и посмотрела на противоположную сторону. Метров сто — сто пятьдесят.

Подождав несколько минут и убедившись, что Нимроду не стало хуже от выпитой воды, она достала из рюкзака пустую пластиковую бутылку и сунула ее в канал. Течение оказалось настолько сильным, что сосуд тут же вырвало из рук, поэтому пришлось зачерпывать воду ладонью. Напившись, она еще умывала свою чумазую физиономию, как вдруг услышала визг.

Оглянувшись, Серена увидела, что Нимрод, тяжело и неровно дыша, лежит на боку. В стекленеющих глазах — боль и недоумение.

— Что? Что случилось? — обеспокоилась она, протягивая руку, чтобы почесать пса за ухом. — Только не говори, что в воде яд…

Нет, не яд. Ладонь девушки окрасилась кровью. Она пригляделась.

— Боже… — едва успела выдохнуть она, когда на груди собаки появилась ярко-красная точка. Секунду спустя из точки плеснула кровь. Серена вскрикнула и отскочила назад.

Словно из-под земли, вокруг выросло кольцо солдат в юнакомовской форме и принялось неумолимо сжиматься, ощетинившись стволами «АК-47». Шеренга на миг расступилась, и появился офицер.

— Докладывает Хамиль, — сказал он по-арабски куда-то в нагрудный карман. — Обнаружен один выживший, сэр. Женщина.

Серене показалось, что акцент египетский, и ее подозрения подтвердились, когда раздался ответ:

— Доставьте.

— Слушаюсь, сэр.

Не успела девушка шевельнуться, как Хамиль знаком что-то приказал своим людям, и один из солдат сбил ее с ног. Левой рукой прижимая Серену лицом к земле, правой он залез ей под комбинезон и принялся ощупывать.

— Это что? — вдруг спросил он, обнаружив густой саудовский акцент, и извлек на белый свет нож с секретом.

Нахмурившись, солдат повертел его в руках, задел кнопку и под насмешливые возгласы товарищей испуганно отшвырнул прочь, когда из рукоятки вылетело лезвие. Описав дугу, нож зарылся в грязи. Глаза у саудовца гневно сверкнули, он сделал шаг вперед и упер руки в бока.

Серене надоела эта ситуация, и, когда солдат уже собирался отойти в сторону, она выбросила ногу, угодив ему прямо в пах. Саудовец переломился в поясе, девушка подпрыгнула и попыталась встретить его лицо вскинутым коленом. В последний миг, однако, на ее груди появилось полдюжины красных точек, она вскинула голову и увидела зрачки наставленных на нее автоматов.

Серена подняла руки, показывая, что сдается, и бросила взгляд на поверженного противника. Солдат корчился в грязи. Тут сзади к ней подошел еще один араб — афганец, судя по акценту, — и приказал выйти из круга, чтобы предстать перед Хамилем.

Офицер, кажется, пришел в восторг от спектакля.

— Ах, и что же у нас тут такое?

— Сейчас покажу, — ответила Серена по-арабски и локтем заехала в лицо стоявшего позади нее афганца. Тот подавился воплем и выронил свой «АК-47». Серена подобрала автомат и наставила его на пострадавшего солдата. — Отпустите меня, — приказала она Хамилю, тыча стволом в спину афганцу. — Или я его сейчас убью.

— Нет, мадемуазель, вам и мотылька не доведется обидеть.

Хамиль достал свой «кольт» с перламутровыми щечками на рукоятке, направил его в голову пленника девушки и выстрелил. Ошеломленная Серена увидела, как афганец медленно заваливается на бок, оставляя ее стоять в полном одиночестве, в окружении солдат и под прицелом Хамиля.

— Дайте мне скипетр Осириса, мадемуазель, или я вас тоже застрелю.

— Вам известно про скипетр?

— Стреляйте, — посоветовал один из солдат своему командиру.

Хамиль улыбнулся:

— Не раньше, чем она мне расскажет все, что знает.

Поднялся ветер, и Серена вскинула лицо. К ним подлетал вертолет, одна из тех французских моделей, чьим пилотом ей самой довелось побывать пару раз. Этот «2-9А», судя по всему, принадлежал ЮНАКОМу, коль скоро Хамиль не очень-то обеспокоился его появлением.

— Я сказал «скипетр».

— Он спрятан в надежном месте, — ответила Серена. — Отпустите меня, и я покажу где.

Тут один из солдат, копавшийся в ее рюкзаке, издал торжествующий вопль и продемонстрировал обелиск во вскинутой руке.

Хамиль осторожно принял его, внимательно осмотрел, поднял глаза на девушку и вдруг улыбнулся, обращаясь к одному из своих людей:

— Доложите полковнику Завасу, что скипетр Осириса у нас!


25

Тринадцать часов до рассвета


Со своего «насеста» у самой вершины П4 Конрад мог отлично видеть панораму заброшенного города в лучах дневного солнца. «Если бы только отец дожил до этого момента…» — грустно подумал он, выглядывая из зева наружного коридора.

Город состоял из концентрических каналов, наложенных на уличную сетку. Широкие проспекты, оконтуренные храмами и павильонами, лучами расходились из центра, где стоял основной комплекс — собственно П4. Такая компоновка напомнила ему улицу Мертвых в мексиканском Теотихуакане или даже Нэшнл-Молл в Вашингтоне.

Примерно с милю длиной, некрополь фиксировался центральным анкером в виде П4, с востока замыкался сфинксоподобной скульптурой, а на западе заканчивался лестничной пирамидой с работающими водопадами, бодро изливающими свои струи под ярким солнцем. Масштабы всей композиции изумляли воображение.

Но более всего Конрад удивлялся тому, что — не обман ли это зрения? — кольца павильонов вроде бы движутся и медленно, как бы исподволь, занимают определенные места, словно детальки колоссального механизма. А может, это сама П4 вращается? Трудно сказать. Как бы то ни было, перед предыдущим смещением планетарной коры, от которого дрогнули и разъехались континенты, зодчие той эпохи построили не просто город, ориентированный по звездам. Нет, здесь сами здания и монументы могли каким-то образом перестраиваться, возможно, за счет гидравлического давления воды, струившейся в каналах-артериях.

Конрад попытался вобрать в себя весь этот «инопланетный» ландшафт, вобрать настолько глубоко и полно, чтобы уже никогда не забыть навечно выжженные в мозгу детали и подробности. Увы, сами масштабы открытия не позволяли понять, что к чему. Внутри кратера, чьи ледяные стены вздымались на высоту добрых двух миль по периметру оттаявшей зоны, находилось не меньше десятка квадратных миль, подлежавших исследованию. И это только в видимой части города. Конрад имел все основания считать, что видит лишь крошечную часть гораздо более обширного мегаполиса.

Его потянуло съехать по коридору вниз, рассказать Серене об удивительной находке и тем самым лишний раз убедить самого себя в ее реальности. Однако перед этим надо бы все запечатлеть. Он вытащил из кармана цифровую камеру и в панорамном режиме заснял круглую долину. Пока неизвестно, что еще он унесет из этого города, но как минимум останется доказательство, что Конрад был первым, кто за последние двенадцать тысяч лет узрел реликт более ранней эпохи человечества. И вообще, он вполне мог быть первым, кто увидел свидетельства инопланетной цивилизации. К которой к тому же мог принадлежать сам… Если верить Йитсу…

Кстати, откровения генерала ставили куда больше вопросов, чем давали ответов. И уж конечно, они возвели непреодолимую стену между ним и Сереной. Конрад отлично помнил, с каким сомнением и даже страхом она поглядывала на него в звездном зале. И даже неясно почему: из-за его предполагаемого сомнительного происхождения или из-за поступков. Вместе с тем душу не отпускала боль за смерть человека — Йитса, — который мог дать хоть какие-то ответы.

Единственный настоящий отец, которого он знал в своей жизни, был мертв.

«Он любил меня, — подумал Конрад. — По-своему. Делал все, что мог. Даже пытался рассказать правду, как умел». А теперь его не стало, и у них уже никогда не произойдет примирения, которого заслуживал Йитс…

К горлу подступила рвота. Конрад поглубже вдохнул свежий антарктический воздух и задался вопросом, что бы отец сказал в данной ситуации. Ответ появился стразу.

Нет сомнений, что Йитс щегольнул бы цитатой из мемуаров какой-нибудь видной милитаристской фигуры вроде адмирала Махана, командующего американскими ВМС времен Войны за независимость. Например: «Намереваясь что-то предпринять, с самого начала ясно определите конечную цель и после этого сделайте все, чтобы не потерять ее из виду».

Для Конрада цель была вполне очевидна: следует закартографировать город и найти Храм Первого Солнца, который — надо думать — является мемориалом эпохи Первого Времени. Внутри храма должен располагаться престол Осириса, изображение которого он уже видел на царской печати. Если получится перенести скипетр из звездного зала в храм, а потом усесться с ним на трон… то Конрад раскроет тайну Первого Времени, эру «самых достойных»… Гм…

Размышляя, Конрад не забывал и про камеру, описывая ею широкие дуги вправо-влево и вверх-вниз, от голубого неба до самого грунта. Затем принялся «наезжать» на различные сооружения, начав со сфинкса на востоке и методично приближаясь к лестничной пирамиде с водопадами на западе.

Удовлетворившись проделанной работой, он вывел на экран некоторые из записанных изображений, чтобы полюбоваться собственным талантом фотографа и заодно лишний раз убедиться, что не страдает галлюцинациями. Разглядывая очередную картинку, он вдруг заметил странной формы точку, перемещавшуюся по одному из крупнейших каналов, прорезавших сердце города.

Чуть не подпрыгнув от страха и возбуждения, Конрад немедленно направил объектив в сторону точки и стал играть с настройкой увеличения. Вот она, довольно расплывчатая, но вполне реальная. Движется. Стоп, секунду. Их две! Две точки, две фигурки, одна большая, другая маленькая! Конрад «наехал» еще ближе. Внезапно все встало на свои места.

Маленькой точкой был Нимрод, лайка Йитса с ледовой базы «Орион». А рядом с собакой вышагивала Серена. Через несколько секунд пес ткнулся носом в грунт, дюжина новых фигурок окружила Серену, потом ко всей группе присоединился вертолет. Во всей картине встречи Конрад не нашел ни малейшего намека на дружелюбие.

Он отнял камеру от глаз и тут же увидел стаю военных вертолетов, прожужжавших над головой. Не успел он приветственно взмахнуть рукой, как пулеметная очередь прошлась по той стороне пирамиды, откуда он тянул шею.

Конрад немедленно разжал руки и поехал вниз по наклонному коридору. Путь занял несколько секунд, он спрыгнул в звездный зал и нашел его совершенно пустым. Ни Серены, ни даже рюкзака Йитса. Впрочем, есть четыре открытых двери, ведущих в галерею.

Что-то забряцало над головой, Конрад вскинул лицо и увидел, как из коридора вывалилась дымящаяся банка. Глаза тут же обожгло, в носу засвербело, и Конрад понял, что его выкуривают слезоточивым газом. Прочь из зала!

Оказавшись у развилки на дне галереи, он бросил взгляд на боковой туннель, по которому, должно быть, Серена покинула П4. Сейчас по этому пути навстречу Конраду двигалась пара ярко-зеленых пятен. Остается только прыгать вниз, в колодец, к бойлерному залу… Он приземлился по горло в воде, хлещущей сквозь подземный туннель.

Сейчас его мчало с такой силой, что не было никакой возможности остановиться и хоть что-то сделать. Главное — удержать голову над водой и при этом не размозжить ее об какой-нибудь острый угол. «Что за переплет поджидает меня на этот раз?» — мрачно подумал Конрад и через секунду увидел, что потолок туннеля ныряет под воду. Еще миг — и его охватила полная темнота.

Глубоко под заброшенным городом Конрад барахтался во мраке, бился о стены и глотал то ли воздух, то ли воду, пока его швыряло по древней канализации. От ледяной воды он полностью потерял ориентацию и лишь с отчаянной надеждой прислушивался к свирепым хлюпающим звукам, заполонившим все кругом.

Он в очередной раз отлетел от стены и беспомощно закружился в точке слияния с новым, более крупным туннелем. Непреодолимый напор бурлящего потока превратил это место в подлинный водоворот. Конрад бросил отчаянный взгляд через плечо, и тут сверху обрушился белый пенный гребень, вновь увлекая его в темноту. «На этот раз точно все», — в сотый раз подумал он и очутился на каменном склоне.

Отплевываясь и торопливо заглатывая воздух, Конрад на секунду остановился и сразу получил волной под колени. Впрочем, стихии не удалось стащить его обратно. Чем дальше уходил он от канала, тем ниже становился уровень воды. Торопливый осмотр показал, что этот туннель был минимум в два раза выше своих аналогов в П4.

Пробираясь по лабиринту, который муравьиными ходами пересекал подземный город во всех направлениях и на всех уровнях, Конрад испытывал одновременно восторг и тоску. С одной стороны, от масштабов древней инфраструктуры захватывает дух, а с другой — плутать здесь можно целую вечность. Кстати, как бы и в самом деле так оно не вышло…

Кроме того, ко всем эмоциям примешивался и гнев на Серену. Вот одна из тайн человеческой жизни, которая, судя по всему, никогда ему не раскроется. Невооруженным глазом видно, что девушка ему не доверяет. Как иначе объяснить, что она оставила Конрада одного в П4 и отправилась наружу самостоятельно? Должно быть, у нее опять включился режим выживания в экстремальных условиях. Теперь поди разбери: может, она и Конрада за врага считает? И тем не менее, став свидетелем ее захвата, сам он волновался за безопасность Серены.

Через несколько минут он вышел к развилке и остановился. Туннель раздваивался на два акведука поменьше, каждый высотой метров пятнадцать и метров семь в ширину. Из правого ответвления доносится что-то вроде рокота. Конрад присмотрелся. То ли свет, то ли отблески… Шум усиливался с каждой секундой, еще миг — и он понял. Очередной потоп, только сейчас все гораздо хуже. Водяная стена врежется в него локомотивом, собьет с ног и расколет череп о ближайшую каменную плиту.

Единственный выход — понял он — бежать в левый аппендикс. Он нырнул туда головой вперед и едва успел подобрать ноги, как по основному туннелю пронесся главный поток. Стоя по пояс в воде, Конрад дождался, пока вода не схлынула, и минуты через три опасливо выглянул наружу.

С осознанием того, что все кончилось, пришла и неудержимая дрожь.

— Слишком близко, слишком близко… — бормотал он, переставляя обмякшие ноги.

Не успел Конрад сделать и пяти шагов, как издалека послышался громкий всплеск. Сердце чуть не выпрыгнуло из горла, на миг ему почудилось, что близится очередное наводнение… Но нет, все нормально. Конрад прислушался, приставив ладонь к уху. В этом всплеске явно какой-то ритм…

Он прищурился в темноту. Кто-то идет ему навстречу. Точнее, этих «кого-то» несколько, потому что он уже мог слышать хриплое переругивание. На арабском.

Конрад отступил к главному туннелю. Шум от собственных шагов оказался на редкость громким и буквально резанул по нервам. Он застыл. Первую секунду все было тихо, затем мерный всплеск перешел в торопливый топот.

— Стой! — раздался приказ по-английски.

Он метнул взгляд через плечо, и из мрака на него выплыли две пары светящихся зеленых глаз, прыгающих вверх-вниз, как поплавки. Конрад бросился назад в главный туннель. Из-за спины раздался выстрел, и он пригнулся под визг срикошетировавшей от стены пули. У развилки с двумя акведуками он замер и медленно повернулся. Прямо на груди нарисовалась красная точка. Нет, две точки.

Конрад затаил дыхание, когда из левого акведука показалась парочка с надетыми приборами ночного видения. Юнакомовская форма, «АК-47» по-прежнему выставлены в его сторону. Что-то не похоже на военных инспекторов ООН.

— Абдул, радируй Завасу, — сказал тот, что справа.

Солдат по имени Абдул попытался установить связь, но в ответ получил только шорох статических разрядов.

— Придется выйти, — разочарованно проворчал он. — Эти стены экранируют сигнал.

Партнер Абдула шагнул было к Конраду, когда где-то вдалеке раздался очередной рокот и гул. Конрад тут же повернулся и пошел к правому акведуку.

— Стой! — потребовал Абдул. — Куда собрался?

— Ты же сам сказал, мол, надо на поверхность, — ответил Конрад, не оборачиваясь. Приблизившись к выходу из правого акведука, он почувствовал холод ветра на мокром лице. Гул уже прилично набрал в силе. Тут мимо уха просвистела пуля, он остановился и развернулся кругом.

Абдул со своим спутником находились метрах в двадцати от края главного туннеля, уставившись Конраду за спину. Они пытались что-то сказать, но шум уже стал таким сильным, что разобрать слова не получалось. Едва Конрад почувствовал первые капли на затылке, как парочка опустила свои автоматы и кинулась наутек.

Конрад нырнул в левый туннель, позади него из акведука вылетела водяная стена и смыла солдат прочь. Через секунду могучий вал превратился в крошечный ручеек, словно невидимая рука перекрыла задвижку. Конрад остался один.

Он по-прежнему не двигался, прислушиваясь к журчанию воды и собственному тяжелому дыханию. Внезапно из-за спины раздался негромкий всплеск. Он мигом обернулся и увидел громадную фигуру, надвигавшуюся на него из темноты. Угрожающий силуэт рос на глазах, пока не вышел из тени и не снял с головы шлем с прибором ночного видения.

— Где ты шляешься? Я уже все облазал, — сказал Йитс.

— Отец! — Конрад рванулся к нему.

Но генерал был верен себе. Вместо нежностей он отступил на шаг, нагнулся и поднял из воды что-то блестящее. Конрад сразу узнал эту штуку: египетский крест, сорванный с груди одного из солдат. Такой крест называют «анкх», у него над перекладиной вместо вертикальной палочки стоит овал. Со времен Древнего Египта анкх символизирует собой вечную жизнь, хотя для мертвого солдата он вряд ли что уже значил. Йитс поднес находку поближе к фонарику.

— Что ж, Конрад, — меланхолично заметил он, разглядывая крестик, — сейчас по крайней мере не один я страдаю от твоих выходок.


26

Двенадцать часов до рассвета


Серене было жарко и неудобно, пока «2-9А» скакал то вверх, то вниз в турбулентных потоках над плато. Египетский пилот явно с огромным трудом управлялся с перегруженной «птичкой», и каждый провал в воздушную яму вызывал бурю проклятий и ругательств со стороны юнакомовских солдат, набившихся в вертолет. К тому же от Хамиля шла изрядная вонь, особенно заметная в тесной кабине. Серена, можно сказать, физически чувствовала, как его жестокие глазки ощупывают девичью грудь при каждом потряхивании «вертушки».

— Нравится? — вдруг спросил он по-арабски.

— Нет, не нравится, — мотнула она головой. — Вашему пилоту лучше бы уступить место мне.

Хамиль уставился ей в лицо, зло поблескивая глазами:

— Вы еще смеете мне перечить?!

Серена молча отвернулась и постаралась сосредоточиться на удивительном зрелище за иллюминатором. В голове, впрочем, упорно крутились вопросы, на которые она не могла найти ответ: что же случилось с Конрадом? Что это за юнакомовские солдаты и чего они, собственно, хотят.

Она уже знала, что полковник Али Завас находится в Антарктике от имени ООН. Эти люди явно служат под его началом и сейчас везут ее на аудиенцию. Возможно, их юнакомовские должности не что иное, как прикрытие. Наверное, они с самого начала затаились и поджидали удобного случая, чтобы отнять у американцев все их находки, сделанные подо льдом. К примеру, Хамилю известно про скипетр Осириса. Откуда, спрашивается?

Пока что ей удалось найти совсем немного ответов, и все они были окрашены в мрачные тона: американцы на базе «Орион» мертвы, то же самое относится и к русским военным инспекторам, так что город останется в руках Заваса, пока не появится американское подкрепление. К тому времени, однако, будет слишком поздно: Завас завершит свою миссию (какой бы она ни была), не говоря уже о том, чтобы остановить надвигающийся всемирный геологический катаклизм.

Вертолет взял влево, и на миг глазам девушки открылся великий канал, у дальнего конца которого проходила граница акрополя, отмеченная гигантской лестничной пирамидой, рвущейся в небо наподобие темной крепости. «Храм Водолея», вот как именовал ее Хамиль, разговаривая с пилотом. А ведь действительно, удачное название, коль скоро по двум ее склонам изливались водопады не хуже самой Ниагары. На площадке между водяными рукавами виднелось нечто вроде палаточного лагеря.

Они снизились вдоль пологой восточной грани и сели посредине между водопадами. Именно от них, поняла Серена, и исходил тот мерный гул, который не оставлял ее ни на секунду после выхода из П4. Дверь вертолета скользнула вбок, на грунт посыпались солдаты. Она тоже спрыгнула и ощутила под ногами мелкую дрожь, от которой в груди выросло неприятное чувство неотвратимо надвигающейся беды.

Девушка огляделась. По обеим сторонам площадки шли две лестницы из довольно узких ступеней. В центре высилась гора из наваленных ящиков с оборудованием. Чуть в глубине она заметила наскоро сваренную железную дверь, своего рода храмовые врата. Плоскую вершину пирамиды занимала смотровая вышка с установленным зенитным пулеметом. Должно быть, там имелось достаточно места для дополнительной вертолетной площадки — девушке удалось разглядеть лопасти несущего винта, свисающие на манер узких пальмовых листьев. Серена вытянула шею, желая заглянуть вниз. Под пирамидой стояла шеренга автомобилей-багги, а в канале болталась даже резиновая шлюпка с мотором, из тех, которыми пользуются боевые пловцы-диверсанты. Кем бы ни были эти люди, ее тюремщики, в высоком уровне подготовки и финансирования им не откажешь.

Железная дверь отворилась, и на площадку легкой походкой вышел высокий, худощавый человек. Подобно всем прочим солдатам, одет он был в камуфляжную форму ООН. Единственное отличие заключалось в том, что он был без головного убора и не носил ни нарукавных нашивок, ни погон. Это, впрочем, не помешало девушке немедленно его опознать.

Али Завас, полковник египетских ВВС и отпрыск одного из наиболее видных родов страны, потомственный военный дипломат. Родился и вырос в Нью-Йорке, с отличием окончил Академию ВВС США и уехал в Каир, хотя по складу характера ближе к американцам, чем к египтянам. Серена неоднократно встречала его на заседаниях ООН, а однажды пересеклась с ним в Американском университете в Каире. С другой стороны, во время исполнения своих официальных функций он всякий раз был одет в парадный военный мундир, а не в зловещий полевой камуфляж, как нынче. Кроме того, до сих пор полковник щеголял темными волнистыми волосами, вместо которых сейчас блестела наголо побритая голова.

Завас остановился перед группой солдат, построенной по центру площадки. Чеканя шаг, к нему подошел Хамиль, отдал честь и, видимо, приступил к формальному докладу. Завас нетерпеливо махнул рукой, и мужчины быстро обменялись несколькими фразами на арабском. Серена не успела толком разобрать, о чем идет речь, хотя многое стало ясно из презрительного выражения лица у Заваса.

Он безразличным взглядом окинул своих солдат и задержал глаза на Серене. Секунд пять постоял молча, затем что-то сказал Хамилю, и тот немедленно шагнул к девушке, схватил ее за плечо и вытолкнул на середину. Серена усилием воли подавила растущую панику, поскольку страхом и слезами делу не поможешь, решив вместо этого держаться гордо и независимо.

Завас приподнял лицо девушки за подбородок и заставил взглянуть в свои темные глаза-маслины.

— Если вы атлантка, — произнес он по-английски, — то я готов поверить в рай. Хотя, как мне думается, вы из Америки.

Серена мотнула головой и негромко сказала:

— Нет, полковник, я из Рима.

У Заваса ушла добрая секунда на распознание ее австралийского акцента, после чего в зрачках мелькнула тень узнавания, и по лицу расплылась широкая, вполне искренняя улыбка.

— Сестра Сергетти! Вот так встреча! — Он поиграл бровями. — Что вы здесь делаете, скажите на милость?

— Я доктор Сергетти, господин полковник, и хотела бы задать вам тот же самый вопрос. — Серена демонстративно оглядела солдат. — Вы ведь не станете меня заверять, что якобы действуете от имени ООН?

Завас вновь улыбнулся. Тут девушка поняла, что его так забавляет: ее роль. Подумать только, пленница требует ответов!

— Считайте нас представителями ряда арабских нефтепромышленников, которые могут сильно пострадать из-за… м-м… альтернативных источников энергии. — Взяв девушку под руку, он бросил в сторону Хамиля: — Займись делом.

Хамиль подождал, пока Завас с Сереной не отошли, затем выкрикнул что-то нечленораздельное, и тут же его голос потерялся в грохоте сапог, когда солдаты бросились разбирать и вскрывать ящики, выкладывая буровой инструмент, сейсмоприборы, металлоискатели, взрывчатку…

Тем временем девушка со своим тюремщиком подошли к железным воротам. Здесь Завас остановился, обернулся к ней и, заново оглядывая Серену, принял несколько ироничный вид.

— А ведь я не сразу вас узнал, — сообщил он. — Столько времени прошло, да и вы на журнальных обложках обычно выглядите не такой чумазой.

— Извините, что пришлось разочаровать.

— Нет-нет, вам очень даже идет.

Серена пригляделась к полковнику. Внешне симпатичный, проницательный и умеющий даже быть сострадательным, тут сомнения нет.

— Вы так считаете?

— О да! Так вы ближе становитесь к земле. — Он тонко улыбнулся, отпер железную дверь и пригласил внутрь.

Обстановка оказалась довольно убогой: стол, несколько стульев, компьютер и раскладушка. Закрыв дверь, полковник взял у девушки рюкзак и небрежно бросил его на пол.

— Прошу вас, садитесь.

С этими словами он вытянул из-под стола стул и галантно придвинул его поближе к Серене, после чего устроился напротив.

Девушка не стала терять время:

— Так, значит, вот вы чем тут занимаетесь? Альтернативным источником энергии?

— О, доктор Сергетти, не просто альтернативным! Самым важным, даже единственным в своем роде! — возразил он. — Мы занимаемся легендарной мощью Солнца, которой овладели атланты и которая является источником абсолютной власти. Сами подумайте: что еще могут искать генерал Йитс со своим сыном-археологом?

На это у Серены не было ответа. Только глаза непроизвольно метнулись к рюкзаку: ей на ум пришла та схема, что нынче пряталась внутри термоса с горячим кофе. Сейчас ей очень хотелось понять, почему Завас так убежден, что Антарктика в действительности является Атлантидой, и что это за удивительный источник энергии.

— Получается, вы здесь потому, что ищете власть? Помнится, в ООН у вас была совсем иная репутация.

— Разумеется, иная, — кивнул он. — Ведь меня искренне беспокоит возможный сценарий, когда хиреющая ближневосточная экономика развяжет руки влиятельным муллам, которые примутся сеять вражду, гражданские беспорядки, захватят власть… Вот и приходится использовать животных типа Хамиля, чтобы остановить ему же подобных… Впрочем, в геополитике не обойтись без иронии.

— А! Выходит, я сильно ошиблась, — покивала головой Серена. — Вы не террорист. Вы подлинный патриот, которого не понял мир.

— Вас слишком сильно заботят заблудшие души вроде меня с доктором Йитсом, — ответил он. — О да, мне все известно. Даже больше, чем вам. Если он жив, мы его найдем. Вам между тем следует задаться вопросом, что же вы сами здесь делаете. Очевидно, это никак не связано с охраной окружающей среды, ибо — как вы изволите видеть — она изрядно изменилась с момента вашего прибытия.

— Ну хорошо. — Серена сложила руки на груди. — Откройте мне глаза: почему я тут оказалась?

— Потому что я вас сюда выписал.

У нее пересохло во рту.

— Выписали?!

— Ну-у, может, я не совсем точно выразился, — охотно признал Завас. — Просто я знал, что в поисках Храма Первого Солнца мне понадобится переводчик. А вы сами как думаете: с какой стати мне было подбрасывать Ватикану улики про экспедицию Йитса?

У Серены екнуло в груди. К чему он клонит? И что еще ему известно?

— Так, и что за перевод вы от меня хотите?

— Перевод карты.

Завас развернул на столе старинный пергамент.

Серена взглянула на изображение и поняла, что это план города. Надписи походили на иероглифы доегипетской эпохи. Храм Водолея четко обозначен, так же как и ряд иных зданий. Перед девушкой была карта — земной аналог небесной схемы, которую Конрад опознал по скипетру.

— Этот свиток мы нашли несколько лет назад в потайной комнате под Великим Сфинксом в Гизе, — сказал Завас. — Он принадлежит руке одного древнеегипетского жреца, основного источника знаний Платона об Атлантиде. Разумеется, мы понятия не имели, описывает ли этот план реальный город, не говоря уже где его искать… Пока янки не открыли П4.

— Откуда же американцам стало известно месторасположение города? — поинтересовалась Серена.

— Насколько я знаю, они до самого конца о нем не подозревали, — пожал плечами Завас. — В Антарктику их привела необычная сейсмоактивность. А что касается Ватикана, то он вмешался лишь только после обнаружения аномалии подо льдом.

— Ватикан? — вздернула бровь Серена. — Я так не думаю.

— У папского престола имеется своя карта Атлантиды, — возразил Завас. — Изначально-то она хранилась в Александрийской библиотеке, еще в эпоху Александра Великого. А потом ее украли римляне в период своих завоевательных походов. Еще позднее, после развала Римской империи, карту переместили в Константинополь. Вслед за взятием города в Четвертый крестовый поход ее тайком вывезли в Венецию, где наконец в семнадцатом веке карту и обнаружил некий иезуитский священник.

Серену потрясли и разозлили эти сведения, хотя она и сама не могла понять, на кого сердится: на словоохотливого Заваса или же на скрытного понтифика?

— Я вам не верю!

— Тогда объясните, почему Рим столь рьяно взялся за вашу командировку, — пожал плечами Завас. — Я надеюсь, вы не думаете всерьез, что папу волнует судьба девственной экологии Антарктики?

— А что же его волнует?

— Разумеется, власть. Церковь ничуть не более благородна, нежели секулярная, империалистическая Америка. Викарий Христа опасается любого божественного откровения, которое может подорвать влияние Ватикана на судьбы цивилизации. Вот так-то, доктор Сергетти. Власть. Нечто куда более древнее, чем ислам, христианство и даже иудаизм. У вашего руководства есть все причины для опасений. А у вас — ни одной причины верить им… или кому бы то ни было, исключая человека, который удосужился поведать вам истину. Так что берите себя в руки и пойдемте искать Храм Первого Солнца, где хранится энергоисточник.

— А если я откажусь?

— Пострадаете, как и весь остальной мир, — легко ответил он.

— «Весь остальной мир»?

— Ах да-а, вы же не в курсе, — протянул он. — Совсем одичали без новостей, правда? Так вот, станция Мак-Мердо лишилась своей взлетно-посадочной полосы. Американская авианосная группа, болтавшаяся без дела у восточного побережья, до сих пор приходит в себя после цунами и еле шевелится, потеряв половину мощности силовых установок. Моя разведка уверяет, что до появления американцев пройдет не менее шестнадцати часов. Словом, пока что хозяином Атлантиды является ваш покорный слуга.

— Пока что?

— А когда они сюда заявятся, будет слишком поздно, — усмехнулся Завас. Его глаза недобро блеснули. — Я успею захватить технологию, спрятанную в Храме Первого Солнца, причем к тому времени баланс сил в мире изменится. Соединенные Штаты будут стерты с лица Земли тем самым катаклизмом, что они сами вызвали к жизни. Вы не забыли, что смещение планетарной коры еще никто не отменял? Атлантида же окажется полностью нашей.

— Вы не пробовали себя в роли ярмарочной гадалки?

— Такова наша судьба, — с фанатичной убежденностью заявил полковник. Он наклонился через стол и улыбнулся: — Видите ли, доктор Сергетти, здесь Земля Обетованная моего народа.


27

Одиннадцать часов до рассвета


Конрад застегнул молнию на юнакомовском комбинезоне военного инспектора и сумрачным взглядом скользнул по именной нашивке над левым нагрудным карманом. Некий капитан Хассейн. Конраду оставалось только гадать, какими судьбами генерал стал обладателем парочки таких комбинезонов, откуда, видимо, пришлось вытряхнуть тела прежних владельцев. Он огляделся, изучая зал, в который привел его Йитс. Все буквально завалено компьютерным оборудованием, штурмовыми винтовками «М-16» и взрывчаткой.

Конрад поинтересовался:

— Это что за место?

— Арсенал, похоже. — Йитс безразлично пожал плечами, продолжая запихивать бруски пластита в рюкзак. — Я на него случайно набрел. Точнее, меня сюда вынесло водой. Когда выполз, сориентировался, что к чему, да и решил попользоваться.

— А ты не боишься, что хозяева придут?

— Нет больше хозяев, всех смыло, — усмехнулся Йитс.

Инстинкт самосохранения у генерала изумлял даже Конрада, который и сам мог дать фору любому по части выживания, что, собственно, и продемонстрировал за последние несколько часов. Но Йитс… тут отдельный случай. Как вообще он остался в живых после падения в тот колодец? И потом, сейчас даже непонятно, что делать: наградить отца медалью или ударить ногой в пах. Как ни крути, а генерал и виду не подал, что рад видеть сына в целости и сохранности, да и о происхождении не упомянул больше ни слова…

— Откуда ты знаешь, что все это добро не смоет в ближайшее время?

— А я этого и не знаю. — Йитс проверил таймеры на взрывчатке. — С другой стороны, эта ниша отделена от нижних коридоров. Как бы то ни было, мы здесь не задержимся.

— Ясно, ясно. — Конрад проводил задумчивым взглядом вздувшийся от пластита рюкзак, который Йитс небрежно закинул себе на плечо. — Похоже, тебе знакомы эти люди…

— Я был инструктором их командира, полковника Заваса.

Конрад уставился на отца:

— Ты его… учил?!

— В академии ВВС в Колорадо-Спрингс. Конец восьмидесятых, американо-египетская программа обмена военными советниками. — Йитс саркастически улыбнулся. — Пришлась очень кстати через несколько лет, во время войны в Персидском заливе. Арабский пилот, сбивший два иракских истребителя, оказался бесценным сокровищем. Во-первых, пропаганда, а во-вторых, оправдание бомбардировок под видом интернациональной борьбы с захватчиком.

— Получается, ты инструктировал его… как убивать других арабов?

— Ох, если бы, — вздохнул Йитс. — Нет, я обучал Заваса принципам решительного применения силы. Идея очень проста: бить всей доступной мощью, чтобы либо превратить противника в пыль, либо вынудить сразу сдаться.

— Стало быть, инспекционная группа ООН — всего лишь прикрытие?

Йитс кивнул:

— Очевидно, Завас протащил в нее своих людей. Очень возможно, что заранее убрал неугодных и теперь собирается объявить, что это американских рук дело. Меня не удивит, если русские вышли на нас с его подачи, а он просто сидел и ждал, пока мы не выполним всю черную работу.

— Выходит, Завас подался сюда не один, а с друзьями.

— И с пушками, — добавил Йитс. — В реальной ситуации горстка террористов ничто по сравнению с единственной сверхдержавой мира. Но Антарктика… э-эх, тут совсем другой коленкор. Принципиально иной театр военных действий. Не так уж и много требуется, чтобы опрокинуть небольшую группу американцев на пустом континенте.

— Согласен. Кстати, его лейтенант застрелил твою собаку и похитил Серену.

У Йитса вздулись шейные жилы.

— Где обелиск? — хрипло спросил генерал.

Конрад молча отвернулся.

Отец подарил ему один из тех нечастых, предельно жгучих взглядов, от которых у Конрада еще ребенком, бывало, становились ватными колени.

— Будь я проклят… То есть Завас не только убил моего пса, но еще и забрал скипетр Осириса?

— Я говорил не про скипетр, а про Серену.

— Велика разница… Раскрой свои глазки. Ты уже слышал, что миссис Спасем Землю сказала в П4: скипетру Осириса отведено место в Храме Первого Солнца. И вот туда-то она и приведет Заваса.

— Да что ты на нее так взъелся?!

— Ты не той головкой думаешь, сынок, — покачал головой Йитс. — Цель нашей миссии ясна как дважды два: не дать Завасу завладеть передовым оружием или инопланетной технологией, которые изменят баланс сил в мире. Асимметричный ответ, понял? Все, дискуссия окончена. Так и заруби себе на носу.

— Ах-ах! А я-то думал, мы еще обсудим, кто я такой и откуда взялся, — насмешливо отозвался Конрад.

Йитс запнулся, и Конрад был готов поклясться, что слышит, как жужжат шестеренки между ушами генерала, пока тот подыскивает ответ.

— Этим мы займемся, когда обставим Заваса в гонке за Храмом Первого Солнца, но не раньше, чем он попадет в нашу ловушку. Если, конечно, Серена сама не ошибется по дороге. — С этими словами Йитс нежно погладил рюкзак, набитый взрывчаткой, после чего перешел к другой теме, словно все остальное уже решено. — Итак, ставлю текущую задачу: найти храм первыми, но так, чтобы Завас ничего не заподозрил. Отсюда получаем и время на выполнение: вплоть до той секунды, когда он поймет, что у него пропало несколько человек. Кстати, у них под контролем воздух и все на поверхности. Придется сидеть в подземелье до темноты.

— Ничего страшного, нам все равно нужны будут звезды, — кивнул Конрад, вытаскивая КПК с цифровой камерой, куда он записал фотографии обелиска. — Скипетр требует, чтобы царь будущей солнечной эпохи соединил вместе небеса и Землю. Лишь тогда Сияющий Властитель раскроет местонахождение Храма Первого Солнца.

— Серена этого не говорила.

— Я знаю, — усмехнулся Конрад. — Мне скипетр на ушко прошептал.

— А я-то думал, ты не умеешь читать эти надписи…

— Скажем так: некоторые из них кажутся чуть более знакомыми.

— Ну теперь-то ты мне веришь? — спросил Йитс. — Что я нашел тебя в капсуле и так далее?

— Я с детства взял себе за правило верить далеко не всему, что ты мне говоришь, — возразил Конрад. — Так что по кое-каким вопросам окончательный вердикт я оставляю за собой… Ну да ладно. Вот смотри, эта надпись под четырьмя созвездиями на одной грани обелиска практически идентична той инструкции, которую Серена нам зачитала вслух.

— Практически идентична? То есть разница все-таки есть?

— В той надписи, что перевела Серена, звучит предупреждение: нельзя брать скипетр, если ты не принадлежишь к тем, кто достоин стоять в присутствии Сияющих Властителей. Не то небо оторвется от Земли.

— Час от часу не легче… — Йитс сделал круглые глаза. — Что это за Сияющие Властители такие? Их-то мы откуда выкопаем?

— Вряд ли их надо выкапывать. Думаю, речь идет о неком астрономическом феномене. Когда увижу, узнаю.

— Черт возьми, Конрад, где ты так наловчился? Ни дать, ни взять — бог солнца.

Йитс добродушно хлопнул сына по спине, и Конрад при всем желании не смог бы сказать, что ему неприятна похвала генерала. В кои-то веки…

— Позволь-ка, — нахмурился тут Йитс. — А как нам понять, куда смотреть? Небо-то широкое, звезд миллионы…

Конрад почесал за ухом.

— Предлагаю придерживаться карты.

— Какой карты?

— Четырех созвездий. — Конрад показал Йитсу серию панорамных снимков, запечатлевших обелиск со всех сторон. — Видишь? Зодиакальные знаки. Скорпион, Стрелец, Козерог и Водолей.

Генерал критически осмотрел фотографии.

— Ну и что?

Конрад постучал ногтем по экрану:

— Если этот город сориентирован астрономически, есть шансы, что небесным координатам соответствуют какие-то земные аналоги.

— Есть шансы? Нет уж, нам надо знать наверняка.

— По крайней мере мы точно знаем, что П4 определенным образом ориентирована на Аль- Н итак, среднюю звезду в поясе Ориона, — напомнил Конрад, и генерал горячо закивал. — Соответственно, мы можем найти стратегически расположенные храмы, которые сориентированы со Скорпионом, Стрельцом, Козерогом и Водолеем.

Йитс наморщил лоб:

— Ты хочешь сказать, мы пойдем по этим знакам от павильона к павильону… от храма к храму… как бойскауты в игре «Найди сокровище пиратов»?

— Именно.

— Ага… Стало быть, в итоге мы доберемся до Водолея… — Йитс секунду подумал. — И отыщем его земной аналог?

— Вот-вот, — одобрил Конрад. — Кстати, снаружи уже стемнело, скоро выглянут звезды. И мы пойдем по ним, как по небесной карте… и приведут они нас к какому-то монументу, посвященному Водолею… Там мы встретим Сияющего Властителя, а уж он нам покажет, как пройти к Храму Первого Солнца.

Генерал кивнул:

— И там мы найдем все, что разыскивали целую жизнь.


28

Шесть часов до рассвета


Просачиваясь в Храм Водолея, звездный свет подсвечивал и тот зал, где стояла привязанная к столбу Серена. Такое наказание придумал ей полковник Завас, когда девушка наотрез отказалась переводить для него карту Атлантиды. «Помочь Завасу найти Храм Первого Солнца — значит предать Конрада», — сделала она вывод, когда решила для себя, что именно Конрад, несмотря на все его недостатки и капризы, являл собой главный шанс предотвратить глобальный катаклизм. С другой стороны, что толку, если Конрад пусть даже первым достигнет храма? Ведь скипетр у Заваса. Придется помучиться и изобрести способ, как стащить драгоценный жезл.

Снаружи донеслись голоса, и в дверном проеме потемнело от трех широкоплечих силуэтов, загородивших звездное небо. Хамиль, а по бокам от него еще двое египтян. Серена невольно дернулась, когда он на крошечном столике развернул полотенце с набором ножей, ножичков, шил, иголок и прочего.

— Полковник Завас расстроился, что не смог привлечь вас к сотрудничеству, доктор Сергетти, — непринужденно сообщил он. — Теперь моя очередь попытать счастья. Точнее, не счастья, а…

— Понятно, — кивнула она, не в силах отвести глаз от жуткого инструментария. — А вам не кажется, что вы несколько перебарщиваете? Ведь я уже говорила Завасу, что понятия не имею, где искать его храм. Честное слово. Если б знала, то сказала.

— О-о, хорошая мина при плохой игре! — одобрил ее поведение Хамиль, в свою очередь, оглядывая походный пыточный набор и любовно поправляя где шприц, где клещи для выдергивания зубов. — Ах, инквизиция, ах, католическая церковь… Заботливая наставница нашего ремесла, как многому ты научила своих прилежных подмастерьев…

С этими словами он поднял полуметровую черную палку. С ее кончика внезапно сорвалась бело-голубая молния.

— Моя любимица… — нежно сказал Хамиль, помахивая электрошоковой дубинкой перед Сереной. Между двумя стальными штырями вновь зазмеился разряд. — Семьдесят пять тысяч вольт. Три-четыре тычка — и все, потеря сознания обеспечена. Не больше десяти, чтобы прикончить.

— Вы считаете, это работа для настоящего мужчины?

Хамиль выругался и принялся разжимать ей челюсти.

Сколько девушка ни сопротивлялась, он просунул-таки электродубинку ей в глотку, едва не вызвав рвотный рефлекс.

— Китайцы предпочитают запихивать шокер в пищевод, — поделился он секретами мастерства. — С одного раза заключенного корчит так, что изо всех дыр бьют пенистые фонтаны крови с экскрементами. Хочешь?

Горячие стальные штыри уже царапали заднюю стенку глотки, и девушка застонала, не в силах шевельнуть языком. На это Хамиль вытащил дубинку обратно и вновь нажал кнопку, демонстрируя бело-голубой змеистый поток между электродами.

— А можно и в другое место вставить, — сказал он, с интересом вглядываясь ей в лицо. Серена непроизвольно сжала колени. — Понятливая. Молодец! — одобрительно улыбнулся он и положил электрошокер на место. — Очень, очень понятливая… — Подумав с секунду, он взял со стола шприц и игриво щелкнул пальцем по иголке. С кончика слетела желтоватая капелька. — А вот теперь можем и начинать…


Несколько часов спустя сознание вернулось, и Серена обнаружила себя в полумраке, подсвеченном лишь самодельным светильником, который устроил Хамиль. Покачиваясь маятником, с потолка на веревке свисал электрошокер, жужжа и брызгаясь искрами. Девушка поспешила зажмуриться, но гротескно-зловещие вспышки проникали и под веки, а гнусный звук, казалось, стал только громче. А может, все дело в наркотиках, что циркулировали сейчас по ее венам…

Что-то неуловимое намекнуло ей о появлении еще одного человека. Она приподняла веки. Действительно, на стене видна новая, длинная тень. Серена скосила непослушные глаза на дверной проем, откуда ступила в комнату расплывчатая фигура.

— Конрад?… — прошептала она.

— Хорошо, когда у человека есть мечта. Правда?

Завас, вновь проклятый Завас. Серена бессильно откинула голову, даже не проследив, как полковник подходит к столику с пыточным инструментом.

— Мне сообщили, что вы не очень-то расположены сотрудничать, — сказал он, разглядывая побрякушки Хамиля. — Мне едва удалось предотвратить полное стирание вашей памяти вот этими химикатами. Но ведь Хамиль — животное. Из-за таких, как он, у арабов дурная репутация. Знаете, ведь большинство из нас совсем другие. Вы должны это понимать. К примеру, в вашей Церкви есть священники, которые надругиваются над детьми. Однако это не останавливает вас на полпути, вы продолжаете выполнять свою миссию. Точно так же, как и я.

Серена ничего не ответила, и полковник осмотрелся. Ее рюкзак, валявшийся на полу, привлек внимание Заваса. Он обошел его кругом, поглядывая на лицо девушки. Затем поднял на стол и открыл. Неторопливо выкладывая одну вещь за другой, Завас принялся изучать содержимое. Таблетки для обеззараживания воды, сигнальные факелы, личные вещи и так далее и тому подобное.

Наконец дошла очередь и до зеленого термоса. У Серены заболело в груди, когда полковник начал отворачивать колпачок. Девушка беззвучно взмолилась, чтобы он не нашел схему, спрятанную под наружной оболочкой. Ведь кто знает? Может, на этом чертеже имеется достаточно информации, чтобы найти — или даже дистанционно включить! — тот самый неограниченный источник энергии, из-за которого он столь упорно ищет Храм Первого Солнца.

— Завас, вы напоминаете мне фараона, — сказала Серена. — Помните, в Библии?

Полковник до того озадачился, что даже поставил термос на стол. Через секунду он нашелся:

— В таком случае вы знаете, что моя власть исходит от богов, а потому обязаны мне повиноваться.

— Богам Египта однажды натянули нос, — возразила она. — Это можно повторить.

— О, доктор Сергетти, история вот-вот будет переписана. Сначала, впрочем, мне надо найти Храм Первого Солнца. Пока что он упорно от меня скрывается. Как и доктор Йитс. Ах да! Совсем забыл. Он жив. Это я знаю совершенно точно, потому что пропало несколько моих людей. — Полковник хмыкнул. — Он убил их. Убил не задумываясь, как и многих других здесь, в Атлантиде. Он одержим, вы заметили? Весь в поисках истоков человеческой цивилизации… Я о нем все знаю. Ему плевать на последствия, плевать на законные власти, на людей, даже на те города, которые он сам же раскапывает. Я сделал доброе дело, когда вырвал вас и скипетр Осириса из его хищных лап.

Серена вновь промолчала, потому что не могла найти, чем возразить. Обвинения справедливы.

— Но я в отличие от беспардонного доктора Йитса, — продолжал Завас, — высоко ценю и стараюсь беречь естественную красоту во всех ее проявлениях и в любой форме, особенно женственной. Очень было бы обидно, знаете ли, увидеть вас слегка подпорченной. А ведь Хамиль способен на куда более худшее…

— Стало быть, вы единственный джентльмен среди дикарей?

Он внимательно посмотрел на нее:

— Я вижу, мы начинаем понимать друг друга. Кстати, не мне вам говорить, что сама католическая церковь, столь любящая кичиться своим благородством и благотворительностью, охотно заключала сделки с дьяволом в удобные для себя моменты истории.

— Значит, вы у нас настоящий герой, — сказала она. — Только родились не в очень удачное время.

— Вот-вот, — кивнул Завас. — Подобно фараону в эпоху библейского Исхода. Ведь чистое невезение, а? На средиземноморском острове Тира взорвался вулкан, и в результате начались казни египетские, которые вы столь охотно приписываете богу Моисееву. Красное море расступилось? Что за детский лепет! Иудеи всего лишь вброд перешли озеро Тимсах, что лежит к северу. Его еще называют Тростниковым морем. Глубина двадцать сантиметров, а для фараоновых колесниц — настоящее непроходимое болото.

— Выходит, чудо гораздо большего масштаба, чем я думала, — отозвалась Серена. — Подумать только: все солдаты и лошади фараона захлебнулись в двадцати сантиметрах воды.

Завасу это замечание пришлось против шерсти, и девушка ясно увидела, как потемнело его лицо в неверном свете от молний электрошокера.

— Историю всегда пишет только победитель, — жестко заметил он. — Как иначе вы можете объяснить тот восторг, с каким иудео-христианская традиция превозносит якобы всемилостивого и всепрощающего Господа Бога, который слоняется по улицам, убивая египетских первенцев?

— Но ведь он мог убить их всех, — возразила она. — Однако пожалел, верно?

От такой наивности Завас даже опешил:

— Выходит, во всем фараон виноват?!

Серена попробовала сосредоточиться. Даже несмотря на зыбкость мысли и замутненное сознание, она сумела понять, что появилась возможность склонить полковника на свою сторону.

— Вы и сами знаете, что в определенные моменты истории все зависит от какого-то конкретного человека, — прошептала она. — Ной и его ковчег. Фараон и древние иудеи. Сам Господь предложил фараону шанс стать величайшим освободителем в истории. Но сердце египетского царя оказалось упрямым и наглым. Теперь ваш черед, ваш шанс. Теперь вы можете стать одним из самых великих людей…

— Именно это я и собираюсь проделать, — кивнул Завас. — Итак, где находится Храм Первого Солнца?

— Честное слово, я не знаю.

— Честное слово, я отдам вас Хамилю, — ехидно пообещал он. — Ей-богу, у меня не остается выбора. В последний раз спрашиваю, не то умою руки.

— Сказал Понтий Пилат…

— А я-то думал, вы меня в фараоны записали… — Он нахмурился и пожал плечами. — Вы так и будете меня поочередно сравнивать с каждым злодеем из Священного Писания? Вам не приходило в голову, что эти люди и есть подлинные герои, а все ваши святые угодники — примитивные ревизионисты, лжецы и графоманы?

Полковник уже развернулся на выход, когда его глаза вновь упали на зеленый термос.

— Слушайте, а что вы до сих пор с ним носитесь?

Серена промолчала, сделав вид, что не расслышала.

Завас открутил колпачок, понюхал остывший кофе и состроил гримаску:

— Я лично предпочитаю чай.

Он вылил остатки кофе на каменный пол и потряс термосом, чтобы стряхнуть из него последние капли. Раздался легкий шорох. Завас замер, потом осторожно повернул наружный цилиндр, желая убедиться, не откручивается ли он. Через несколько секунд чертеж скользнул на каменный пол.

Серена затаила дыхание.

Завас поднял находку и издал довольный смешок. Затем обернулся к девушке и спросил:

— Вы сами-то знаете, что это такое?

Серена пожала плечами, признавая поражение:

— Похоже на скипетр Осириса…

— Хе-хе! — развеселился полковник. — Нет, моя дорогая, это чертежик к Храму Первого Солнца!

Девушка безмолвно уставилась на своего тюремщика, уже не в силах бороться с головокружением.

— Да-да, — как сквозь туман донеслось до нее. — Теперь у меня есть три вещи, которые нужны доктору Йитсу. И если он не приведет нас к Храму Первого Солнца, то этого мы добьемся от вас. Пойду скажу Хамилю, пусть разомнет пальцы перед работой.


29

Два часа до рассвета


Скорпион. Стрелец. Козерог… Уже несколько часов Конрад водил Йитса по темному городу, следуя от одной небесной координаты к ее земному аналогу и переходя от одного астрономически сориентированного монумента к другому. Каждый из этих храмов и павильонов сам по себе стал бы эпохальной вехой в истории археологии, однако непрерывный вертолетный гул над головой и мечущиеся по крышам прожектора не позволяли задержаться хотя бы на минутку. Наконец поход за небесными сокровищами закончился возле земного аналога созвездия Водолея.

Сфинксоподобный монумент рвался в небо своим темным черепом, по которому струились серебристо-седые пряди водопадов. Еще дальше возвышалась сумрачная громада П4.

— Ну вот, — вздохнул Конрад, передавая ночной прицел генералу. Они уже минут пять прятались за парапетом крупнейшего городского канала, берущего свое начало у монумента. — Думаю, вполне уместно будет назвать его Храмом Водолея.

Йитс прищурился, разглядывая храм через прибор ночного видения:

— Похоже, это не все его особенности. Взгляни-ка.

Конрад просканировал фасад Храма Водолея и вдруг заметил сверкнувший огонек, видимо, от сигареты. Вскоре обнаружилась и ограда с пулеметными гнездами.

— Ого, да у них тут целая база! — Он опустил трубочку ночного прицела. — Слушай, откуда они узнали?!

Йитс неопределенно пожал плечами:

— Может, твоя Мамаша-Земля сболтнула?

— Не может быть. У них, наверное, карта есть.

— Сомневаюсь, — хмыкнул генерал. — Ты сам говорил, что карта сделана из звезд. — Йитс помолчал. — Ты вот что скажи: нам обязательно надо туда лезть? Потому как если поймают, то сделают из нас люля-кебаб.

Конрад кивнул:

— Сияющий Властитель укажет путь к Храму Первого Солнца лишь в том случае, когда мы встанем в нужном месте в нужное время.

Йитс нахмурился:

— И где конкретно это «нужное место»?

Конрад поколебался, не решаясь так сразу сообщить неприятную новость.

— М-м… Подозреваю, что между водопадами, на площадке Храма Водолея, — сказал он и шмыгнул носом. — В самой середине их базы.

Йитс утомленно закатил глаза, отдернул рукав куртки и посмотрел на светящийся циферблат часов.

— Уже четыре. Почти рассвет. Времени очень мало…

Следующие полчаса Конрад потратил, наблюдая за храмом, пока Йитс разрабатывал план.

— Итак, площадка у восточного склона примерно пятьдесят метров высотой, — наконец сказал генерал. — По обеим сторонам, от водопадов до вершины, идут узкие лестницы. Все простреливается насквозь, поэтому я не думаю, что Завас поставил больше чем по одному солдату на каждый пролет. К тому же ему надо высвободить как можно больше людей, чтобы искать Храм Первого Солнца.

Конрад пригляделся к восточному склону, следуя взглядом за водопадом до самого основания. Фигурки часовых вдруг как-то особенно четко проявились на темном фоне. То же самое относилось и к надувной лодке, пришвартованной к стенке под водопадом. Вздернутый нос и корма сказали ему, что речь идет о «Зодиаке» марки «Футура-Коммандо», любимом плавсредстве спецназовцев во всем мире.

— Вижу, — сказал он. — Вон они. Даже «Зодиак» есть.

— «Зодиак»? Только один?

— Остальные, наверное, патрулируют каналы. Нас ищут.

— Дай посмотреть, — потянулся генерал за ночным прицелом. — Думаю, Завас меняет охранение каждые три часа. По крайней мере мы так его приучили во время миротворческих миссий от ООН. Если я правильно понимаю язык телодвижений… да, их смена уже вот-вот кончится. — Йитс вернул прибор ночного видения Конраду. — Что ж, придется сменить их на несколько минут раньше. А потом разделимся.

— В смысле?

Йитс щелкнул древней зажигалкой, подсвечивая схему, которую набросал в темноте.

— Ты пойдешь искать своего Сияющего Властителя, который приведет нас к Храму Первого Солнца, — сказал он, ведя пальцем по эскизу площадки между водопадами. — Я полезу наверх, где Завас держит свои вертолеты, и захвачу один для нашего отхода. После этого у тебя будет шесть минут, чтобы подняться ко мне. А потом мы улетим.

— И все?

— Все. А что еще? — удивился генерал. — Ах да, чуть не забыл. Я еще заминирую остальные «вертушки», чтобы Завас не сел нам на хвост в воздухе. По крайней мере это даст нам возможность первыми добраться до храма.

Между тем Конрад смотрел вовсе не на схему, а на зажигалку. «Зиппо». С потертым символом НАСА и дарственной надписью, выгравированной от имени капитана Рика Конрада, одного из тех, кто погиб в Антарктике в 1969-м и которого Конрад должен был считать своим биологическим отцом. Зажигалка эта сохранилась с тех легендарных дней, когда астронавты еще курили. В детстве Конрад частенько забирался к Йитсу в кабинет, чтобы поиграть с ней. Как-то раз чуть дом не спалил. Про себя Конрад надеялся в ту пору, что генерал наконец сообразит, насколько эта штучка пленяет мальчишку, и просто подарит ее. Увы, из этой мечты ничего не вышло.

— Я думал, ты бросил курить.

— Я, сынок, в своей жизни ничего не бросаю. — Йитс картинно щелкнул зажигалкой и протянул ее Конраду.

Конрад машинально подставил ладонь и почувствовал приятную тяжесть. Он непроизвольно защелкал колпачком.

— Да, а что с Сереной? — вдруг вспомнил он. — А обелиск? Выкрадем?

— Если Завас обнаружит пропажу до того, как выяснится местонахождение Храма Первого Солнца, с нашей миссией покончено, — помотал головой Йитс. — Так что когда мы улетим без монашки и жезла, он решит, что мы сваляли дурака. А когда догадается, что к чему, мы уже найдем, что хотели. Залезем в храм, возьмем все, что надо, да и устроим ему мышеловку. Он к ней придет в компании с Сереной и заодно притащит обелиск.

— Если только не убьет ее раньше…

— Ты меня слушаешь или нет, я не пойму?! — разозлился генерал. — Именно она-то и приведет к нам Заваса! Он на нее рассчитывает и ни за что не прикончит, пока в ней есть хоть какая-то ценность!

— Успокоил, называется, — проворчал Конрад и протянул зажигалку обратно. К его изумлению, отец отказался ее взять.

— Пошли.


По контрасту с прожекторами наверху основание храма было залито темнотой, заполненной шумом от водопада. Заглянув за последний угол, Конрад увидел силуэт часового у лестницы, аза ним — контуры «Зодиака», мерно качавшегося на воде. Египтянин курил сигаретку. Конрад уже готов был прыгнуть, как вдруг под его ботинком хрустнул камешек.

Часовой мгновенно обернулся:

— Яссер?

Конрад молча кивнул и постучал пальцем по наручным часам.

Часовой щелчком отшвырнул сигарету, что-то пробурчал по-арабски, после чего развернулся и куда-то отправился, наверное, в казарму, на отдых.

Конрад проводил его взглядом, затем быстро осмотрелся кругом. Пара минут, не больше — и часовой встретится с настоящим Яссером. Удостоверившись, что больше никого не видно, он побежал вверх по лестнице.

Ступени оказались весьма скользкими от водяной пыли, но, к счастью, до площадки удалось добраться без ненужных приключений. Едва Конрад ступил на каменные плиты, как в его сторону двинулась очередная фигура.

— Йитс, это ты? — с отчаянной надеждой прошептал он в рацию.

— Делаю круг левой рукой, — раздалось из наушников.

Конрад едва расслышал ответ на фоне шумящего водопада, но потом догадался, когда фигура подняла руку и описала ею круг.

— О'кей, — облегченно выдохнул Конрад.

— Займись делом, — приказал Йитс. — Не отвлекайся, что бы ни случилось. Рандеву через шесть минут. — И с этими словами он растворился в темноте.

Конрад прошел на середину площадки между водопадами и застыл. Впрочем, это только так говорится: вибрация от падения многотонных водяных струй сотрясала все сооружение, вызывая дрожь в коленках.

Он внимательно огляделся и наконец обнаружил искомое. На востоке, точно по оси площадки, в предрассветной мгле дня весеннего равноденствия восходило созвездие Водолея. Земной Водолей взирал на своего небесного близнеца, а точка восхождения Солнца — Сияющего Властителя — обозначала собой нужное направление.

Конрад немедленно извлек цифровой маркшейдерский планшет, которым снабдил его Йитс, и выполнил необходимые расчеты. Если он не ошибается, Храм Первого Солнца погребен в девяноста градусах к югу. То есть «X» находится ровно под каналом, на глубине — он еще раз проверил выкладки — тысячи футов. Он просканировал горизонт цифровой камерой, чтобы отметить нужный пеленг.

Светало. Конрад вскинул лицо к небу, где начинал проявляться первый, еще робкий серый мазок. Скоро Водолей взойдет полностью и положит свой сосуд на горизонт. И в этот миг Солнце займет так называемую вернальную позицию — точку весеннего равноденствия, — которая должна находиться где-то под последней звездой, «вытекающей» из небесной амфоры.

Он бросил взгляд на часы. Почти пять утра. «Надо спешить», — подумал Конрад… и тут из храма вышел человек.

— Яссер, ты почему не на посту? — раздался недовольный голос.

— А ты почему? — проворчал Конрад в ответ на довольно сносном арабском. Как ни крути, а он далеко не один год провел на ближневосточных раскопках.

Мужчина успокоился.

— Подышать вышел, — сказал он или по крайней мере так показалось Конраду. — Проклятые монашки… Их как будто специально готовят в мученицы. Впрочем, с этой мне надо быть поаккуратнее, как бы не повредить в нужных местах. Она мне еще пригодится, когда сдохнет.

В своей руке он держал какой-то лохматый предмет. Конрад присмотрелся. На кулак намотаны волосы. Волосы Серены. Конрада страшно потянуло прикончить негодяя на месте и спасти девушку. Увы, он знал, что солдат не должен увидеть его лица, поэтому выдавил из себя смешок в ответ на больной юмор и отвернулся, делая вид, что осматривает водопад. Через секунду в районе левой почки в него ткнулось рыльце «Калашникова».

— Ну как, доктор Йитс? Нашли храм?

Конрад медленно повернулся, чтобы встретиться с пылающим взглядом.

Мужчина триумфально улыбнулся:

— Я передумал. Эта сучка мне больше не нужна. Где храм?

— Там, — неопределенно махнул рукой Конрад, решив подыграть. — Вон то созвездие видите?

Он наугад ткнул в небо левой рукой, и египтянин непроизвольно проследил за ней глазами. В тот же миг поперек его шеи скользнул правый кулак Конрада, сжимающий нож с костяной рукояткой, извлеченный из спины русского солдата в П4 и до сих пор прятавшийся в рукаве. После лезвия осталась тоненькая красная полоска.

Араб попытался было крикнуть, но выдавил лишь слабый, булькающий звук. Он пошатнулся, неловко отступил назад и исчез в темноте, сорвавшись с площадки. Конрад проследил, как его тело пару раз шмякнулось о края монумента и наконец плюхнулось в канал.

Он повернулся к лестнице, ведущей на вертолетную площадку, где предполагалась встреча с Йитсом, и уже сделал к ней шаг, как тут из храма вынырнул еще один человек и направился к археологу. Конрад замер. По гордой посадке головы, по манере двигаться он узнал в противнике полковника Заваса. И на этот раз помощи ждать было неоткуда.


30

За час до рассвета


Когда стрелки часов перевалили за пять утра, Завас решил, что можно бы и покурить на свежем воздухе, а заодно еще раз взглянуть на чертежи Храма Первого Солнца, что он нашел в вещах Серены. Сейчас, когда он знал, что и как выглядит, оставалось только потщательнее осматривать окрестности.

Посасывая все еще незажженную «гавану», он обратил внимание, что звездное небо принимается потихоньку светлеть. Вскоре взойдет утреннее светило, а значит, на поиски Храма Первого Солнца остается не так много времени. В этот момент Завас увидел рядом с водопадом одного из часовых — внешне похожего на Яссера — и направился к нему, чтобы проверить обстановку. Даже предрассветная мгла не скрыла, в каком напряжении Яссер вытянулся по стойке «смирно».

— Вольно, лейтенант, — добродушно приказал Завас, и Яссер слегка расслабился. — Нечасто встретишь такой рассвет, верно?

Яссер отозвался нечленораздельным ворчанием, и Завас принял его за знак согласия, заодно отметив про себя, что люди начинают демонстрировать признаки усталости и стресса.

Он вздохнул и похлопал себя по карманам в поисках коробка спичек. Яссер немедленно вскинул кулак с зажженной «Зиппо», полковник прикурил свою кубинскую сигару от веселого огонька пламени и с наслаждением выпустил пахучее облако.

— Так держать! — одобрительно кивнул он и направился обратно, к себе на командный пункт.

На полпути, однако, он сообразил, что сигара ему слишком уж знакома. Хотя нет, при чем тут сигара? Все дело в зажигалке! В той старой, серебристой зажигалке, которую так любезно протянул ему Яссер. Помнится, у деда по матери была такая же. Как странно, что Завас ее раньше не замечал, ни у Яссера, ни у кого-либо еще из своих людей. Надо бы расспросить, где он ее раздобыл…

Вернувшись к посту, Завас с изумлением обнаружил, что часовой куда-то делся. Полковник негромко выругался и пошел на край площадки. Опасливо наклонившись над водопадом, посмотрел вниз. С противоположной стороны — такая же картина. Часового будто корова слизнула… Но как мог Яссер свалиться с пирамиды? Он же не такой дурак…

Завас сорвал рацию с ремня.

— Хамиль! — пролаял он в микрофон. — Собрать людей! Здесь Конрад!

Заместитель не отвечал.

— Хамиль! — повторил Завас, и тут у него за спиной грохнуло со страшной силой.

Прикрывая голову от падающих обломков, он вскинул лицо и успел застать последние вспышки разрывов на самом верху лестничной пирамиды. С восточного склона скатился пылающий фюзеляж «2-9А», царапая полированные плиты огрызками лопастей. Под раздирающий уши скрежет Завас вбежал в храм, едва успев увернуться от огненного шара, в который превратился бензобак.

— Скипетр! — крикнул он.

Завас ворвался в зал, где под охраной лежал священный жезл… и обнаружил в нем только двух часовых. Точнее, их бездыханные останки. Сам же скипетр как в воду канул.


Конрад ударился о воду у основания храма с такой силой, что вообразил свою неминуемую кончину. Минуту спустя, впрочем, он вынырнул на поверхность, глотнул воздуха и с облегчением понял, что за ревом водопада всплеск остался незамеченным.

Подплыв в темноте к резиновому «Зодиаку», он перерезал швартов, перевалился внутрь и завел мотор. К тому моменту, когда часовые наконец-то сообразили, что происходит, и принялись палить из автоматов, Конрад уже на добрую сотню метров углубился в канал и набирал скорость с каждой секундой.

Бросив взгляд через плечо, он над вершиной Храма Водолея увидел сполохи от взрывов. Кроме того, сверху быстро надвигалась большая тень: один из вертолетов Заваса. Все огни на «вертушке» были погашены, а днище находилось уже так близко, что загораживало практически все небо. Конрад выжал все, что мог, из мотора, однако оторваться не удалось.

Затем вертолет прошел над ним, приземлившись в нескольких сотнях метров впереди, на одной из набережных канала. Из кабины выскочила фигурка и отчаянно замахала зажатой в кулаке палкой.

Йитс, да еще со скипетром Осириса.

— Как ты здесь оказался? — крикнул Конрад, причаливая к камням.

— Летел на стрельбу, — туманно ответил генерал и забрался в «Зодиак». — Ты выяснил, где храм?

Конрад с удивлением разглядывал вертолет.

— Что случилось с твоей идеей проскользнуть незамеченным?

— Пришлось пойти на отвлекающий маневр, а заодно оставить Завасу кое-какие намеки.

Конрад почувствовал знакомую с детства боль от предательства.

— Ты забрал скипетр, а Серену бросил?!

— У меня не оставалось выбора, сынок, когда я увидел тебя рядом с тем мерзавцем, — невозмутимо ответил Йитс, даже не выразив сожаления. — И так было ясно, что первоначальный план сорвался. Вот и захватил с собой что мог… Впрочем, давай ближе к делу. Так ты нашел храм или нет? Имей в виду, Завас теперь рвет и мечет.

Конрад смахнул мокрую прядь со лба.

— Нашел. Отсюда недалеко.

— Молодец! — одобрил Йитс. — Вперед же!

По воде они добрались до входа в очередной туннель. Сверяясь по «Джи-пи-эс»-индикатору, Конрад завернул в небольшой темный коридор, который отходил от основного канала. В конце их ждал тупик, точнее, нечто вроде каменной решетки.

— Вот они, врата в Храм Первого Солнца, — прошептал Конрад. — Он под нами, на глубине тысячи футов.

Для отвода глаз «Зодиак» было решено пустить обратно со включенным мотором.

Проследив глазами за лодкой, Конрад вновь сверился со своими «Джи-пи-эс»-часами. Время, неумолимо утекает время. Уже почти пятнадцать минут шестого, с города начинает сползать покров ночной тьмы.

Подкопав решетку, они сдвинули кое-какие камни и проскользнули в открывшийся колодец, который вскоре превратился в лабиринт, уводивший все дальше и дальше в глубь Земли. Примерно через полчаса глазам открылся длинный темный туннель, заканчивавшийся как бы рамкой из пучков голубого света.

— Добрались, — сказал Конрад.

Йитс вытащил фонарик, под лучом которого обозначилась дверь. Как только они прошли под рамкой из голубого света, дверь скользнула вбок, открывая путь в темную пещеру. Своими титаническими размерами она превосходила все, что им уже довелось увидеть.

— Пускаю «люстру», — предупредил Йитс. — Задержка тридцать.

Когда из подствольника вылетел небольшой цилиндр, Конрад заслонил глаза. За две секунды до нуля все озарилось слепящим светом. Он немедленно узнал высившийся впереди обелиск, хотя тот своими габаритами превращал скипетр из П4 в настоящего микроба. Покоясь на каком-то фантастическом цилиндре, он вздымался как минимум на пару сотен метров. Возле основания виднелось что-то вроде беседки с темным дверным проемом.

Сама пещера походила на амфитеатр, чьи ряды-террасы поднимались все выше и выше, переходя в колоссальный куполообразный свод. К тому моменту когда погасла осветительная ракета, Конраду стало ясно, что до беседки придется шагать с четверть мили, не меньше.

Спустившись по гигантским ступенькам, спиралью опоясывавшим основание, они добрались до обелиска и, задрав голову, принялись его разглядывать. Тут надо отметить, что у Конрада никак не получалось сосредоточиться — отвлекали загадочные красные огоньки, почему-то появлявшиеся в тех местах, где проходил Йитс. И здесь он догадался: да это же светодиоды на дистанционных взрывателях! Генерал, судя по всему, оставлял после себя бруски пластита.

— Какого черта?! — возмутился Конрад.

— Строю ловушку для Заваса, — ответил Йитс.

— Ты что, забыл? У него Серена!

— Не волнуйся, они без таймеров. Все работает от кнопки, вот она. — Йитс похлопал себя по карману.

Если он думал, что Конрада это успокоит, то ошибался. Впрочем, вокруг слишком много нового и любопытного, чтобы отвлекаться на спор, который все равно не удастся выиграть. Поэтому Конрад пошел вслед за отцом и через пару минут очутился перед входом в беседку. Естественно, здесь их ждала очередная дверь.

На секунду Конрад усомнился, что им вообще удастся проникнуть внутрь, как вдруг его взгляд упал на квадратное отверстие возле плиты, перекрывавшей проход. Отверстие, в точности повторявшее форму и размеры основания скипетра Осириса.

— Нам, наверное, жезл понадобится…

— Прошу, — любезно отозвался генерал, протягивая скипетр сыну.

Конрад вставил жезл в квадратную дырку и ощутил слабую дрожь. Дверь открылась, и они ступили внутрь гигантского обелиска.


Скрипя зубами, Завас разглядывал хаос погрома и разрушения, царивший на базе. С его губ поминутно срывались проклятия в адрес Конрада Йитса, чьего лица он никогда не видел, но который тем не менее умудрился выкрасть скипетр Осириса прямо из-под носа полковника.

Завас потряс головой, машинально следя за разломанным вертолетом, чьи половинки потихоньку сносило водой вниз по течению. Еще одна «птичка» просто исчезла, так что на все про все оставался последний, третий «2-9А».

Он сопроводил взглядом обломок ветрового стекла, плывший по каналу в сторону горизонта, где уже пробивались первые лучи на белесом небе с блеклыми звездами. Звезды… Какие-то знакомые очертания… В чем дело? Почему его так притягивают звезды?

Он чуть не подпрыгнул на месте, когда понял, что смотрит на созвездие Водолея. Внезапно вещи встали на свои места — и карта, и все-все-все.

Завас бегом ворвался к себе и схватил карту Сончиса. Вот здесь — Храм Водолея, его командный пункт. А вот тут — в углу карты — что-то вроде таблички с условными обозначениями. Созвездия Водолея, Козерога и Стрельца. Полковника даже пот прошиб, когда он трясущимися руками разгладил карту и уставился на нее, словно в первый раз.

В следующую секунду он был уже в соседнем зале, развязывая Серену.

— Что, господин полковник? Делишки пошли не так, как хотелось?

— Напротив, доктор Сергетти, — галантно ответил он по-французски, поставил девушку на ноги и подтолкнул к выходу.

Очутившись на краю площадки, Серена забилась в его руках, вообразив, что Завас хочет сбросить ее в водопад. Впрочем, у полковника была иная идея. Он посоветовал ей проследить глазами за каналом до горизонта. И девушка оказалась лицом к лицу с созвездием Водолея.

— Я нашел Храм Первого Солнца, — заявил полковник. — И это означает, что я нашел Конрада Йитса.


ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ


31

Сорок пять минут до рассвета


Проникнув в обелиск, Конрад с Йитсом очутились на круглой, подвешенной в темноте платформе шириной метра полтора. Конрад услышал легкий гул, и щеку лизнул ветерок. Он включил свой галогенный фонарь, луч света метров через пятнадцать ударился о колонну-небоскреб и через мгновение отразился от трех других металлических колонн, выстроившихся рядом. Словно в увеличивающих зеркалах, интенсивность света нарастала при каждом отражении. Конрад поспешно зажмурился.

— Выключи! — крикнул Йитс, и его голос раскатился громоподобным эхом.

Не рискуя открывать глаза, Конрад нащупал выключатель, и галогенная лампа погасла. Даже под закрытыми веками в зрачках по-прежнему плясали огненные дуги. Конрад принялся усиленно моргать.

— Надо же… — пробормотал Йитс, потирая глаза. — Что это за колонны такие? Они из света сделаны?

— Вряд ли, — засомневался Конрад. — Просто отражают и усиливают любое попадающее на них излучение. Постой-ка. — Он сунул руку в карман и вытащил зажигалку «Зиппо». — Вот слабый источник. Готов?

— К чему? К слепоте?

— Да нет, в этот раз все будет легче, — улыбнулся Конрад. — Расслабься.

Он надел темные очки, подождал, пока его примеру не последует Йитс, и лишь затем щелкнул зажигалкой. Эффект вышел, как от одинокой свечки, горящей посреди готического собора. Вырисовываясь в тусклом свете, их окружали четыре мерцающих полупрозрачных колонны метров по семь в диаметре, возносящиеся метров на шестьдесят вверх и на такую же глубину уходящие вниз.

— Так вот, значит, каков твой Храм Первого Солнца… — сказал Йитс, задрав голову.

— Словно попали внутрь бронзового кофейного фильтра, — прокомментировал Конрад, оглядываясь кругом и ощущая себя совсем крохотным.

Клочья тумана липли к светящимся колоннам, которые в перспективе воронкой сходились высоко над головой. В воздухе явственно плавал привкус чего-то маслянистого. Конрад посмотрел вниз и задался риторическим вопросом, насколько глубоко в землю уходит этот Храм Первого Солнца и, соответственно, сколько еще километров им с отцом надо спускаться, прежде чем раскроется тайна Первого Времени. Его восторгал объем знаний, который он мог бы здесь почерпнуть, и ужасал тот факт, что на это просто нет времени.

— Ты только посмотри… — Йитс потянул Конрада за рукав, придвигая зажигалку к гладкой, сверкающей колонне. Зеркальная поверхность не только усиливала яркость в сотню раз, но и, казалось, подрагивала от нетерпения. — Бьюсь об заклад, здесь альбедо выше сотни процентов.

— Это важно?

— У нас максимальная отражающая способность пока что не превышает восьмидесяти восьми процентов. На алюминии.

— Эти колонны вовсе не из алюминия.

— Да уж, я бы сказал… — Йитс погладил полированный бок. — Что-то гораздо более легкое.

— Еще более легкое? — Конрад, в свою очередь, потрогал колонну. Поверхность была совершенно скользкой, словно ее облили маслом. И в то же время под пальцами четко прощупывалась некая текстура, возможно, кристаллическая. — На ощупь как паутина, но прочна как сталь. Волшебный шелк, который легче воздуха…

— Я понял. Это потому, что материал перфорирован отверстиями, чей диаметр меньше длины волны видимого света. — Йитс, кажется, сам начинал заводиться. — Скажем, где-то в районе десятой доли микрона… Ну хорошо, сейчас что будем делать? Лезем вверх или вниз?

Материал. Материя. Ткань… Верно, это слово как раз и вертелось у Конрада на кончике языка. Да-да, колонны действительно напоминают рулоны тончайшей, легчайшей зеркальной ткани, чей блеск настолько высок, что их запросто можно принять за свет, который они так хорошо отражают…

— Так вверх или вниз, сынок? — повторил Йитс.

— Вверх, — сказал Конрад, удивив себя самого. А все потому, что он понятия не имел, куда надо двигаться.

В древних текстах из египетских пирамид или в мезо-американском фольклоре Конраду не встречалось упоминаний, хотя бы отдаленно описывавших этот храм. Детские воспоминания или кошмары тоже не содержали в себе ничего подобного. Насколько он мог видеть, у храма имелась единственная функция: играть роль полномасштабной копии жезла из П4. С другой стороны, в этом колоссальном обелиске где-то должен находиться и престол Осириса — место окончательного хранения скипетра и тайны Первого Времени. Остается, правда, один маленький вопрос: сможет ли он распознать эту тайну, не говоря уже о том, что с ней потом делать?

— Идем вверх, — твердо повторил он.

И они двинулись вверх. Платформа, на которой стояли Йитс с сыном, начала подниматься наподобие лифта, провозя их между колоннами света. Конрад взглянул вверх, как бы в воронку, куда эти колонны сходились.

— Держись крепче, — предупредил он, настроившись решительно, несмотря на возбуждение. Да, в жизни ему еще не доводилось так волноваться.

Тем временем их своеобразный лифт один за другим пересекал все новые и новые уровни, пока наконец Конрад не увидел над головой булавочную головку света. Минутой позже они очутились в каком-то прохладном зале, и платформа, неожиданно громко лязгнув, остановилась. Конрад потерял было равновесие и замахал руками на краю бездны. Йитс тут же вцепился в его бицепс медвежьей хваткой:

— Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.

Конрад на секунду замер, чтобы прийти в себя и осмотреться. По сравнению с громадными пространствами внизу здесь он чувствовал себя скованно. Голоса уже не сопровождались эхом, да и воздух стал намного холоднее. Конрад снял очки и вновь зажег галогенную лампу. На сей раз ослепительных отражений не было и в помине. Фонарный луч взрезал темноту и залил ближайшую стену озером света.

Беглый осмотр показал, что по обеим сторонам от них имеется по коридору. Конрад направился в правый.

— Сюда, — сказал он, нетерпеливыми нотками подгоняя и себя, и отца.

— Откуда ты знаешь?

— Уже забыл, как сам намекал, что я из местных?

Конрад с минуту вел Йитса по темному туннелю. В конце их ждала дверь высотой метр восемьдесят, надежная и прочная, как в египетской гробнице. Рядом виднелся некий квадрат, аналогичный устройству у входа в обелиск. Конрад осветил дверь. Металлическая поверхность была испещрена гравировкой, поначалу не оставлявшей надежды на хоть какое-то понимание. Лишь после того, как Конрад провел рукой по изображению, его смысл начал проступать в сознании.

— Это созвездие, — убежденно заявил он.

Йитс кивнул:

— Вот эта звезда — Сириус.

— Богиня Исида в своей астральной форме. — Конрад положил ладонь на холодный металл двери, переполнившись чувствами. В горле встал комок, сердце забилось в новом, более быстром ритме. Он едва сумел выдавить из себя шепотом: — Мы нашли погребальную камеру царицы…

— Меня интересует царь, — бесстрастно, по-деловому сообщил Йитс. — Как насчет пари, что этот ублюдок Осирис лежит в левом коридоре?

«Вместе со своим престолом и тайной Первого Времени», — добавил про себя Конрад и тут на тыльной стороне собственной ладони увидел ярко-красное пятно от лазерного прицела «АК-47».

Отскакивая в прыжке, он вихрем обернулся к отцу:

— Ты что, спятил?!

— Тебе придется открыть эту дверь. Надо проверить, там ли эта сучка.

С колотящимся сердцем Конрад приложил ладонь к квадрату и почувствовал всплеск энергии. Когда он отнял руку, дверь скользнула вверх. Из камеры повалил холодный туман.

— Тебе обелиск не понадобился… — чуть ли не благоговейно заметил Йитс.

— Может, стоит раз им воспользоваться, как система это запоминает, — пожал плечами Конрад.

— Или твои данные с самого начала были занесены в систему.

Они разогнали туманное облако и вошли в небольшое помещение. Красный луч от лазерного прицела Йитса обежал камеру и остановился на нише весьма специфической формы. Она была вырезана под силуэт человека высотой не более двух метров. Судя по очертаниям, ниша предназначалась для женщины с двумя руками, двумя ногами, десятью пальцами на руках и ногах и фигурой по типу песочных часов.

— Мама. — Конрад взглянул на нишу и присвистнул. — Ну что, доволен? Встретил вражескую самку, а она — и кто бы мог подумать? — выглядит, как мы. Так что, может, не я один такой странный, а? Может, мы все атланты?

— Будем надеяться, нет. Если только тебе не хочется, чтобы нас ждал такой же конец… Пойдем-ка проведаем папу.

Дверь в гробницу Осириса несла на себе выгравированное изображение созвездия Ориона. На сей раз Конрад не колебался. Он просто положил ладонь на дверь, и та открылась. Вновь их обдал холодный туман. Выставив «Калашников» наизготовку, Йитс полез внутрь, своей широкой спиной закрывая обзор Конраду. Тот вытянул шею, направил фонарик на дальнюю стену — и задохнулся от восторга.

— Конрад, поздоровайся с папой.

Этот склеп был явно предназначен для прямоходящего существа много выше человеческого роста. Внутри находились то ли прозрачные доспехи, то ли силовые ленты экзоскелета, чей впечатляющий дизайн по своей сложности не уступал созданию, на которое они были рассчитаны. Центральный сектор крест-накрест пересекал дымчатый пояс-патронташ, увешанный умопомрачительными приспособлениями, инструментами и, надо думать, оружием.

— Свят-свят… — пробормотал Конрад.

— Не такой уж он и святой, если права твоя Мамаша-Земля, — заметил Йитс. — В нем, наверное, метра три.

Конрад щелкнул зажигалкой и поднес пламя к самому краю экзоскелета. Материал, безусловно, огнестойкий и, вероятно, вообще не разрушимый обычными средствами. С другой стороны, он явно был рассчитан лишь на частичную защиту своего владельца, хотя… Судя по габаритам, эта тварь вряд ли нуждалась в особо деликатном обращении.

«Тварь…» — повторил он про себя. И это его настоящий отец? Серьезно? Да у него в миллион раз больше общего с рядом стоящим человеком, чем с той тварью, что щеголяла в прозрачных доспехах…

— Нет уж, хрен вам, — твердо заявил он и для верности притопнул ногой. — Он мне не родственник. К тому же мой ДНК-анализ ничего особенного не выявил.

— Если Серена права и атланты действительно «сыны Божии» из шестой главы «Бытия», — заметил Йитс, — тогда твой биологический отец на пару поколений мог быть удален от первой пары и более-менее напоминал человека.

— Более-менее? — ошалело повторил Конрад. — Да это вообще… да за такие слова…

— Лучше покажи мне этот чертов трон Осириса, сынок, — прервал его Йитс. — Время теряем.

Конрад кивнул.

— Он где-то здесь, даже ближе, чем мы думаем, — сказал он. — Если разделимся, то охватим зону поиска за вдвое меньшее время.

— Ладно. Тогда держи. — Йитс через всю комнату швырнул ему скипетр. Штуковина практически тряслась от переизбытка необузданной энергии. — Переключи рацию на запасную частоту, — посоветовал генерал. — На задней панели отмечена синей изолентой.

— Да понял я, понял, — кивнул Конрад, ставя переключатель в нужное положение. — Проверка связи, прием.

— Слышу хорошо.

Где-то с минуту или две после начала поисков Конрад мог слышать хриплое бормотание Йитса в своем правом ухе. Впрочем, в скором времени генерал вышел за радиус действия, оставив сына в полном одиночестве. К тому моменту когда Конрад понял, что осмотрел всю поверхность верхушки обелиска и вернулся к центральной платформе, об Йитсе уже ничто не напоминало. Разочарованному Конраду было скучно и тоскливо. Ничего интересного отыскать не удалось, так что оставалось только думать, куда подевался генерал и что он мог там найти…

Вот он стоит на платформе, внутри купола с обелиском и размышляет об инопланетной природе внутренней начинки всего этого сооружения. Кстати, несмотря на, мягко говоря, необычность ситуации, что-то заставляет верить в то, что он уже бывал здесь… Или в каком-то аналогичном месте.

Какая-то неосознанная потребность заставила Конрада вскинуть лицо и взглянуть на потолок. Что-то в нем не так… Глазами ощупывая купол вслед за лучом фонарика, он наконец заметил ту вещь, что пропустил при первом беглом осмотре: небольшой квадрат, такой же, как прежние.

Еще одна потайная камера, прямо над ним! Конрада с ног до головы пробило возбуждение.

Черт, не дотянуться… Не хватает минимум двух метров.

Крайне осторожно, чтобы не расплющиться о потолок, он подвинул управляющий рычаг, приподнимая платформу, после чего положил ладонь на квадрат. Камень вдруг прорезала линия, затем появилась окружность, и, наконец, перед Конрадом распахнулось подобие люка, приглашая в верхнюю камеру. Здесь потолок напоминал купол средневекового собора: явно вершина всего храмового комплекса.

Конрад поднял платформу до максимально возможного уровня. Обведя зал лучом фонарика, он обнаружил громадный стул с очень высокой спинкой, который горизонтально покоился на своего рода алтаре. Сидящий — точнее, лежащий — в нем человек смотрел бы прямо на потолок.

«Эврика! — мысленно поздравил себя Конрад. — Престол Осириса!»

— Да! — воскликнул он вслух и нетерпеливой рукой полез за рацией. — Йитс, я его нашел!

Нет ответа. Черт возьми, где он шляется?

— Йитс?

Напряженная, зловещая тишина.

Он вывернул громкость до предела, да так, что заболели уши от треска статических разрядов, — и все равно нулевой результат. Рацию пришлось выключить. Если предположить, что с Йитсом все в порядке, чем он может так увлеченно заниматься? А если нет? У Конрада от волнения начинало сводить живот.

Что ж, дальше ждать некуда. Он медленно обошел пустой стул, вбирая в себя все детали. Помимо трона, его фонарик ничего другого в зале не выявил. Никаких артефактов, надписей или иных свидетельств, что этим помещением раньше пользовались. И тем не менее обстановка была почему-то знакомой…

Словно он вошел в оживший иероглиф. Древнеегипетские рельефы Осириса — как, например, в храме Сети I в Абидосе — частенько представляли Повелителя Вечности сидящим на троне и гордо несущим на своей голове корону, именуемую «атеф». Конрад также припомнил знаменитую скульптуру Человека Внутри Змеи, найденную на месте древнего ольмекского поселения в мексиканской Ла-Венте, где изображен плохо выбритый индивидуум, сидящий внутри механического устройства, весьма напоминающего вот это кресло. Далее на память приходят крышки саркофагов в Храме Надписей индейцев майя в Паленке, что расположен в мексиканском штате Чиапас.

Там тоже можно видеть, как человек сидит внутри какого-то аппарата.

Да, он здесь уже бывал, сомнений нет. На лбу проступил холодный пот. Руки отяжелели и не слушаются, будто превратились в колбаски из глины. На этот раз перед ним подлинный трон, настоящий престол Осириса. И ничуть не менее реальной смотрелась соседняя подставочка, внешне смахивающая на походный алтарь и явно предназначенная для скипетра Осириса. В такой ситуации есть только одно логическое продолжение: взять в руки скипетр, усесться в кресло и… что? Узреть волшебную тайну Первого Времени?

Конрад провел рукой по гладким контурам трона. Шершаво-шелковистый, словно внутренность яичной скорлупы. Конрад посильнее потыкал пальцем и ощутил некую податливость материала. Так и подмывает плюхнуться. С другой стороны, в памяти еще свежи воспоминания про скипетр в П4, поэтому Конрад решил не подгонять события.

Хотя постой-ка. Сейчас все иначе, верно? В тот первый раз просто ошибочка вышла. Да-да, несомненно, сейчас он это явственно чувствует. Сейчас он пытается исправить прежнюю ошибку, а если на попытку не хватит духу, то погибнут миллиарды. Да, пришел Конрад к выводу, придется садиться на трон. Если не для себя лично, то ради всего человечества.

И Конрад скользнул на престол Осириса, воткнул скипетр в предназначенную для него дырку и уставился на пирамидообразный потолок. Любопытное ощущение. Должно быть, именно так себя чувствуют туристы, когда Конрад-гид показывает им плоскогорье Наска, где — как они тщетно надеются — им вот-вот предстанет некое космическое откровение.

— Да, Конрад, — сказал он вслух, чтобы хоть собственный голос услышать в этой мертвой тишине. — Наконец-то ты что-то из себя сделал. Так сказать, самореализовался и превратился в собственную астральную проекцию. Стал богом солнца, с чем тебя и поздравляю, карьерист ты старый.

Он нервно рассмеялся. Окажись сейчас рядом Мерседес, она бы точно не отрывалась от видоискателя. Конрад уже мог представить рекламные телеролики: «Прямой репортаж из Храма Первого Солнца! Тайны Атлантиды для домашних хозяек! Срочный заказ билетов на светопреставление!» Э-хе-хе, судя по тому, как идут дела, подобные фантазии недалеки от истины.

Волна усталости и разочарования окатила его с ног до головы. Конрад уныло свесил голову. И надо было лезть к черту на рога, терпеть, страдать, подвергаться опасностям, чтобы… что? Оказаться жертвой космического по своим масштабам розыгрыша? Увидеть, что на самом деле нет и не было никакой тайны Первого Времени?

Ну уж нет, встрепенулся Конрад. Не может быть. Кто-то же построил весь этот комплекс… Нет-нет, он просто что-то упустил из астрономических деталей, какие-то корреляционные факторы. Должен иметься способ, как остановить смешение планетарной коры. Наверное, Конрад оказался не тем человеком, которому это доступно. Его охватило чувство беспомощности. Он подвел Серену. Он подвел человечество. Он подвел самого себя — и точка. Что еще он может? Что осталось в его силах? Вот уж действительно, «просьба освободить вагоны…».

Конрад обмяк в кресле, закрыл глаза и взмолился: «О, бог Ноя, Моисея, Иисуса и Серены. Если ты есть, если тебя хоть сколько-то волнует судьба Серены и всего того, о чем заботится она, то помоги мне разобраться с этой штукой, пока Осирис не перевернул вверх тормашками твое творение».

И опасливо приоткрыл один глаз. Ноль результатов. Он приподнял голову и огляделся повнимательнее. Нет, ничего не изменилось.

Тогда Конрад совсем раскис и в полнейшем разочаровании откинул голову назад. Едва она ударилась о спинку стула, как под затылком что-то просело и зафиксировалось с хорошо слышным щелчком. Он непроизвольно дернулся и попытался вскочить, однако капсула-скорлупа ненавязчиво, но твердо придержала его за талию.

Вдоль спинного хребта одна за другой побежали волны вибрации.

Кресло начало сжиматься кольцом в районе поясницы, одновременно вдавливая Конрада в сиденье. Из-за головы выскочила металлическая консоль и нависающим козырьком замерла перед глазами.

— Йитс!

Что-то мелодично бибикнуло, и консоль превратилась в подобие приборной доски, залитой фантастическим голубоватым сиянием. Обелиск содрогнулся от могучей дрожи, из-за которой все начало расплываться перед глазами.

— Йитс!!

Из потолка ударил слепящий столб белого света.

— Йитс!!!

Очередная вспышка света пришла снизу — и зал превратился в мяч, наполненный сиянием. Конрад сообразил, что это просто солнечный свет, поступающий через две галереи, открывшиеся сверху и снизу его опрокинутого кресла. Полный аналог звездному коридору в П4. Постой-ка… Солнечный свет?! А он-то откуда взялся?

Несмотря на тесноту, ему удалось-таки нацепить темные очки и через них приглядеться к галереям. Выглядят как окна… или люки…

Очередное встряхивание — и в голове все встало на свои места.

Этот обелиск — вовсе не храм. Это корабль, космический корабль. Конрад только что распахнул люк ракетной шахты.

— А-а-а! Йитс!! Мать твою!!!

Он бешено дернулся из кресла, но увы. Попробовал перекатом вывалиться справа — тот же результат. Отчаянный рывок влево и… Да! Что-то поддалось, Конрад вложил в бросок все силы, что оставались, и получил от кресла удар могучим голубым электроразрядом прямо в седалище. Впрочем, он этому даже не удивился: ведь когда мы выдергиваем телевизор из сети — и то между розеткой и вилкой бьет искра. А тут выдергивают пилота из инопланетного космоплана! Консоль обиженно погасла, уехала обратно в спинку кресла, вибрации прекратились, и скорлупа ослабила свою хватку. Конрад мешком перевалился на пол, тюкнулся лбом о каменные плиты и, тяжко отдуваясь, принялся брать себя в руки.

Добрых пять минут он просто тупо сидел на полу, хотя в голове мысли крутились полным ходом. Ничего подобного в своем прошлом он не встречал. Кажется. Гм… Древнеегипетские погребальные тексты не раз ссылались на некий «космический флот», предназначенный для транспортировки мертвых на небеса. Скажем, упоминалась так называемая барка Осириса. Или, к примеру, какая-то «1000000-летняя лодка». Весь этот небесный флот египтологи именовали солнечными барками. Между прочим, в 1954-м археолог Камальэль-Маллах обнаружил сорокачетырехметровую лодку из кедрового дерева, погребенную в колодце с южной стороны пирамиды Хеопса. Последующие раскопки в этом районе показали наличие еще нескольких аналогичных лодок — символических солнечных кораблей, на которых души покойных царей совершали круиз в жизнь после жизни.

Кстати, сообразил тут Конрад, эта ракетная шахта находится как раз у южного склона П4.

В памяти всплыли изображения трех зодиакальных знаков на обелиске. В папирусах из Гизы говорится, что бог солнца в своей лодке проплывет по Млечному Пути в сторону Первого Времени. В глазах астроархеологов типа Конрада термин «солнечная барка» означал всего лишь иносказательную ссылку на наше дневное светило, а точнее, на его эклиптический годовой маршрут по двенадцати созвездиям зодиака. Но что, если это не просто метафора?

Это и есть подлинная солнечная барка, подумал Конрад, небесный крейсер, построенный для перевозки бога солнца через звездное море в порт Первого Времени. По телу прокатилась ударная волна эйфории.

И тут смысл находки внезапно открылся ему во всей своей мрачной наготе: тайна Первого Времени лежала в конце маршрута солнечной барки, а до смещения планетарной коры остается несколько жалких часов, а то и минут. Поди попробуй успеть «сбросить часы» звездного зала П4 к координатам Первого Времени, не выполняя все путешествие. Максимум, на что он может надеяться, — это попытаться логически рассчитать дату Первого Времени на основе числа световых лет, на которые отстоит пункт назначения солнечной барки. Очень хорошо, но в какой телефонной справочной дают такую информацию?

В гарнитуре что-то квакнуло. Конрад устало сказал:

— Йитс, где ты бродишь?

В ответ раздался голос Серены:

— Конрад…

— Серена? — встрепенулся он. — Ты где?

— Выгляни в окошко…

Конрад вскинул лицо и увидел египетских солдат, окруживших периметр распахнутого люка шахты и нацеливших на него свои автоматы и гранатометы. Внимание, впрочем, привлек не этот арсенал, а тот пистолет, что Завас приставил к виску Серены.

Девушка проговорила:

— Полковник Завас попросил меня сообщить, что, если через десять минут ты не встретишься с ним у основания храма и не передашь скипетр, он меня убьет. Я уже ответила ему, что ты на сделку не пойдешь. Я этого не стою, и ты к тому же не так глуп…

Конрад поближе наклонился к микрофону и заявил:

— Передай полковнику, что я спускаюсь.


32

Двадцать пять минут до рассвета


Через весь гигантский корабль Конрад направился вниз, к его круглому основанию. По дороге он все больше убеждался, что гробницы на самом деле своего рода криогенные камеры для длительного межзвездного перелета, а колонны света скорее всего представляют собой двигательную систему.

Выйдя из солнечной барки, он обнаружил, что купол всего сооружения раскрылся и шахта залита первыми лучами рассвета. Конрад заслонил глаза ладонью и тут же получил болезненный тычок в спину.

— Пошел! — приказал голос с арабским акцентом.

Конрад, все еще помаргивая от яркого света, слегка повернул шею, чтобы взглянуть на грубияна. Его любопытство было вознаграждено знакомством с прикладом «АК-47», а точнее, со скользящим ударом по затылку.

— Идиот!

Со звенящей от боли головой Конрад заковылял к беседке.

Серена и Завас уже поджидали его у входа. Когда полковник протянул руку за скипетром, Конрад бросил взгляд на Серену и гулко сглотнул. В глазах девушки читалась печаль, хотя во всем остальном она казалась безразличной и холодной как лед.

— Эти ублюдки тебе что-то сделали? — спросил он.

— Ерунда по сравнению с тем, что переживет мир из-за твоей глупости.

— Доктор Йитс, — вмешался Завас, внимательно разглядывая археолога. — Я вижу, что ваша репутация основана не на пустом месте. Вы привели-таки нас к Храму Первого Солнца.

— Можно подумать, вам это сильно поможет.

— Поможет или нет, решать буду я.

С этими словами Завас обернулся к своим людям и вскинул скипетр, словно некий тотемный знак. Ни вздохов, ни аханья. Полковник привел с собой профессиональных солдат, подумал Конрад, а не просто фанатиков. С таким же успехом обелиск мог быть оторванной головой врага, сожженным американским флагом или ядерной боеголовкой. Обладание таким символом лишь подтверждало их мощь в собственных глазах.

Завас оглянулся на Конрада и сказал:

— А теперь, доктор Йитс, вы откроете мне тайну Первого Времени.

— Не нашел я здесь никакой тайны. И между прочим, она вполне может оказаться для нас недоступной.

Полковник прищурился:

— С чего бы это?

— Вот этот храм, как вы его именуете, на самом деле звездный корабль, предназначенный для перевозки ищущего истину в точку Первого Времени, то есть к подлинному Первому Солнцу, как его представляли себе атланты.

— Звездный корабль? — повторил Завас.

— И вот почему мы, вероятно, никогда не раскроем тайну Первого Времени. — Он украдкой бросил взгляд на Серену, чьи унылые глаза подтвердили, что она уже успела прийти к тому же выводу. — Существование солнечной барки подразумевает, что тайна находится не на нашей Земле, а где-то в пункте назначения этого корабля, а точнее — насколько я могу судить, — где-то за пределами созвездия Ориона.

Серена прошептала едва слышно:

— Значит, мы не можем остановить сдвиг земной коры…

Конрад помотал головой, не сводя глаз с ее лица:

— Я ничего не смог придумать.

Сделав шаг вперед, Завас чуть ли не уткнулся носом ему в физиономию.

— Вы, доктор Йитс, сказали, что храм на самом деле звездный корабль. Вы утверждаете, что у нашего мира не осталось никакой надежды. Так почему же вы не улетели?

Конрад посмотрел на Серену через плечо Заваса.

Девушка нашла в себе силы ошеломленно покачать головой:

— Конрад, ты такой дурак…

— Что ж, сестра, наконец-то мы с вами хоть в чем-то сходимся, — раздался тут новый голос.

Конрад обернулся и увидел Йитса, притаившегося за одной из колонн беседки.

— Завас, отдай мне обелиск и девчонку, — потребовал вездесущий генерал. — И мы разбежимся.

Конрад в изумлении уставился на отца:

— Разбежимся? Ты что, собрался просто заскочить на борт и улететь?

— Сообразительный мальчик.

Конрад понял, что Йитса не волнует, что его ждет, лишь бы не стоять на месте. Он намертво зациклился на своей мечте выполнить космическую миссию, которой его лишили в юности.

— Послушай, сынок, если мы не улетим, то погибнем со всеми остальными, — сказал Йитс.

— Вы можете сочинять сколько угодно, но меня не проведешь, — вмешался в их беседу Завас, попутно кивая своим людям. Солдаты окружили Йитса, — Вы разрушили значительную часть моей базы, и из-за вас я лишился многих добрых товарищей, — добавил полковник. — А теперь вот решили оскорбить меня своими высосанными из пальца сказками.

Обеспокоенный взгляд Конрада заметался между двумя мужчинами, которые словно пожирали друг друга глазами.

— Послушай-ка… там, в куполе… Ведь ты вовсе и не собирался искать какое-то новое оружие, а? Или разминировать инопланетные ловушки?… — забрезжила перед Конрадом догадка. В груди все сжалось от предчувствия предательства. — Ты и не думал помочь мне найти мои корни и мою судьбу. Все эти годы ты разыгрывал из себя капитана Ахава, потому что знал, что эта штука здесь находится…

— Я просто подозревал, сынок, — вздохнул Йитс. — А вот сейчас мы точно знаем. Наступает счастливый конец, ради которого мы так много работали с той минуты, когда я тебя нашел. Ты летишь домой.

Домой? Впервые за многие-многие годы ему пришло в голову, что где-то есть его настоящий дом, не говоря уже об инопланетных родственниках.

Завас нетерпеливо вмешался:

— Вы что, думаете, я вам так просто позволю забраться в солнечную барку и сделать всем нам ручкой?

— Если честно, то да, — признался Йитс.

Он вскинул левый кулак, откуда торчала антенна дистанционного взрывателя. С лица генерала смотрела пара самых холодных глаз, которые когда-либо встречались Конраду.

— Либо лечу я, либо все мы, — сказал Йитс. — Вокруг заложено столько пластита, что наши ошметки доберутся до Первого Времени и без помощи космопланов.

Завас потемнел лицом.

— Блеф.

— Ой ли? — Йитс щелкнул одним из тумблеров, и шахту заполнил стереофонический писк, сопровождаемый миганием красных огоньков из темных углов и проходов. — Взгляните сами.

Конрад проследил за Завасом, который подошел к ближайшей мигающей коробочке, нагнулся и неподвижно застыл. Секунд через пять он медленно выпрямился и вернулся к своим людям.

— Отпустите доктора Сергетти. — С этими словами полковник сунул в руки девушки скипетр Осириса и подтолкнул ее к Йитсу. — Прости за все, мой бутончик.

Йитс немедленно подтянул Серену к себе, после чего повлек к беседке у основания солнечной барки.

— Конрад, поживее, — бросил он через плечо.

Но Конрад даже не шевельнулся. Он посмотрел на отца с Сереной и сказал:

— Мне кажется, я понял, как остановить сдвиг земной коры. Но ответ находится в звездном куполе, а не здесь. — И отрицательно помотал головой, с тоской глядя на солнечную барку.

Тень недоумения скользнула по лицу генерала.

— Слишком поздно. Пошли!

— Нет, я остаюсь. — Конрад взглянул на девушку. — Но мне нужны скипетр и Серена.

Настала очередь Йитса мотать головой.

— Извини, сынок, но скипетр нам потребуется для старта.

В Конраде начал закипать гнев:

— «Нам»? А Серена тебе зачем?

— Не для меня, а для тебя. В качестве поощрительной премии, когда ты передумаешь, — ответил Йитс, по-прежнему увлекая девушку за собой. — Если она тебе нужна, приди за ней.

Конрад не знал, что и делать, куда бежать. Серена метнула ему последний взгляд, в котором застыли растерянность и недоумение, после чего исчезла внутри гигантского звездолета.

Через несколько минут грунт тряхнуло, оповестив всех о начале стартового цикла. Завас мог только в бессильном бешенстве пополам с восхищением наблюдать за своим бывшим инструктором, после чего спохватился и приказал солдатам очистить шахту.

— Что будете делать?! — крикнул ему Конрад. — Куда теперь?

— В укрытие, — ответил Завас. — Если эта ваша катастрофа действительно разразится, то мы по крайней мере находимся в самой безопасной точке на планете. Потом разыщем тех, кто выжил, и станем властелинами нового мира. А если ничего такого не произойдет, то у нас как минимум на руках появится неограниченный источник энергии и, стало быть, нам так и так суждено стать хозяевами мира.

— А что ждет меня? — поинтересовался Конрад.

— Встреча с чертом, доктор Йитс, — ответил Завас, пока два египетских солдата привязывали Конрада к одной из колонн возле основания солнечной барки. — Или перспектива неминуемой смерти сыночка заставит папашу отказаться от своих планов… или вы покинете эту юдоль скорби в виде пепла под сияние небесного огня, когда взлетит эта ваша барка.

На глазах Конрада полковник собрал своих людей и вывел их из шахты, оставив пленника в одиночестве. Конрад напряг все силы, пытаясь разорвать путы на запястьях. С воспаленного лица градом катился пот, а солнечная барка за спиной громыхала все громче и громче, пробуждаясь к жизни и взлету с Сереной и скипетром на борту.


Что же касается самой девушки, то, очутившись внутри корабля, она встала с Йитсом на круглую платформу, окруженную четырьмя великолепными колоннами золотого света. Каждый из этих столбов пульсировал энергией. Йитс, по-прежнему не выпуская из левого кулака дистанционный взрыватель к пластитовым минам, опустил другую руку со скипетром. Платформа вдруг дернулась и пошла вверх.

— Йитс, если мы не «сбросим» механизм звездного зала, вся Земля сдвинется, — сказала девушка, еле сдерживаясь, чтобы не раскричаться от гнева и отчаяния. — Погибнут миллиарды! Вы не можете так просто взять и улететь.

— Возвращаться бессмысленно, — безапелляционно заявил он. Взгляд генерала не отрывался от приближающейся верхней камеры. — Вы слышали, что сказал Конрад. Не важно, что это за тайна Первого Времени, ее нет на нашей планете. Императив выживания человеческой расы диктует, чтобы мы стартовали немедленно.

Серена пригляделась повнимательнее. У Йитса на лице было написано выражение, которое можно трактовать единственным образом: удовольствие от достигнутого и полнейшая убежденность в собственной правоте и неуязвимости. Выпяченная квадратная челюсть и глаза, отливающие стальным блеском в тусклом сиянии четырех световых колонн. От такого набора симптомов у нее вскипела кровь. Как смеет он с таким пренебрежением относиться к судьбе стольких людей, коим грозит смерть?!

Она нахмурилась:

— Откуда вы вообще знаете, что корабль в состоянии хотя бы оторваться от земли?

— То, что вы видите вокруг, можно приблизительно назвать двигательной установкой солнечного автожира, — ответил Йитс. — Вот эти массивные колонны не что иное, как невероятно длинные гелиолопасти, по типу вертолетных, но куда в большем масштабе. Как только мы покинем околоземную орбиту и перейдем на траекторию выхода из поля тяготения, они расправятся на манер веера и раскроют солнечный парус.

Сейчас девушка полностью очутилась в мире Йитса, и, каким бы сумасшедшим ни выглядел бывший астронавт, эта среда, безусловно, была ему родной стихией, в которой Серена чувствовала себя как рыба на песке.

— После раскрытия, — продолжал Йитс, — парус станет функционировать наподобие зеркала с особо высокой отражающей способностью. Фотоны, ударяясь об эту поверхность, передадут ей часть импульса, тем самым создавая давление на парус. Чем больше его поверхность, тем больше давление. А манипулируя углом наклона паруса, мы сможем выбирать нужные нам направления воздействия такой силы.

— Вы всерьез думаете, что сумеете справиться с этой штукой?

— Не хуже, чем Колумб управлял своей «Пинтой», — заявил он. — Я уверен, что все измерения, элементы орбит, уравнения движения, векторные поправки скоростей и так далее — все это уже учтено в навигационной системе корабля.

Вплоть до остановки платформы девушка молчала. Йитс пихнул ее в спину кончиком обелиска, подталкивая к длинному коридору, закончившемуся металлической дверью со странными символами.

— А почему они построили такой корабль? — неожиданно спросила Серена. Она знала, что генералу следует заговаривать зубы, выигрывая время на поиски способа, как его остановить.

— Об этом их сами спросите, когда прибудем на место, — сказал Йитс. — Впрочем, я лично думаю, что его создавали как спасательную шлюпку, рассчитанную на преодоление громадных расстояний при минимальном расходе энергии. В этом-то и состоит прелесть нашей крошки: низкий удельный импульс, зато бесконечно высокая скорость истечения, потому как не используется никакое рабочее тело. Солнечный парус, знаете ли, идеальное средство для межзвездных путешествий.

— Если не считать, что для него требуется свет, — заметила Серена, — которого нам не хватит, как только мы выйдем за пределы Солнечной системы. Останемся дрейфовать, как парусник в мертвый штиль.

Йитс остановился у двери и просто сказал:

— Гравитационный разгон.

— Чего?

— Пассивная, то бишь инерционная, фаза полета начнется только после гравитационного разгона, — принялся объяснять он настолько невозмутимо и рационально, что даже вызвал у девушки страх, замешанный на злости. — Мы облетим Юпитер достаточно близко, чтобы за счет его притяжения набрать скорость и перейти на более быструю траекторию в направлении Солнца. Затем, уподобившись камню в праще, обогнем наше светило, даже еще прибавив в ускорении, после чего наконец покинем Солнечную систему. Как бы то ни было, я уверен, что на этой штуке установлено достаточно батарей из мазерных и лазерных пушек, чтобы сгенерировать высокий разгонный импульс.

— Вы, кажется, себя полностью убедили, Йитс, — заметила она. — И сколько потребуется на такой разгон времени?

Генерал задумался:

— Вероятно, порядка года.

Порядка года?! Серена изумилась:

— Да ведь на такой скорости мы достигнем ближайшей звезды через… через…

— Двести пятьдесят, а то и шесть тысяч шестьсот лет.

Серене даже не хотелось думать, сколько уйдет времени на полет к конечной звезде. Или что их там будет поджидать.

— Значит, все-таки собрались помереть в пути?

— Не-а.

Йитс ткнул скипетром в дверь, и та отъехала в сторонку, открыв камеру, полную холодного тумана. Серена заглянула внутрь, и ей показалось, что у задней стенки вертикально стоит открытый гроб. Хотя нет, это просто выемка, сделанная под фигуристую женщину ростом с Серену.

— Похоже, строители позаботились обо всем, — похвастался Йитс. — Добро пожаловать в личный криосклеп.

В голове девушки взревели тревожные гудки, когда она поняла, что запланировал для нее генерал. Она вцепилась пальцами в раму дверного проема и отказалась делать хотя бы еще один шаг. В шею впились ледяные пальцы и попытались втолкнуть ее внутрь. «Черта с два!» — решила Серена.

— После вас, — процедила она сквозь зубы и тут же ударила каблуком по носку ботинка Йитса, а заодно заехала локтем под дых.

Он застонал, девушка провернулась на месте, загнала колено ему в пах, после чего сцепила ладони, чтобы нанести удар-молот по затылку. Только она вскинула руки, как Йитс выпрямился в пояснице, попав головой ей в лицо. Почти ослепнув от боли, Серена ввалилась в камеру. Следом втиснулся Йитс, буравя девушку ледяными, мертвыми глазами. Во вскинутой руке пистолет.

— Молилась ли ты на ночь, Дездемона?

С этими словами Йитс пнул Серену в грудь ногой, выбив из нее дыхание и загнав точно в раскрытую форму криогенного ложа, которое и поглотило девушку, как желе. В позвоночник словно впилась морозная игла. Холод начал завладевать ею: сначала поясница, потом вверх по спине и вниз до колен, затылок, ступни… Будто ледяной кристалл вырос под кожей.

Органы чувств начали отключаться, онемело тело, уже невозможно шевельнуться, кругом мрак, ничего не слышно, только последние биения сердца… еще… проступают…

Лязгнула, захлопываясь, дверь криосклепа, но Серене было уже все равно.


33

Двадцать минут до рассвета


Конрад, до сих пор привязанный к колонне, смог на расстоянии почувствовать, как затряслись мелкой дрожью стены шахты в ответ на нарастающий гул могучих маршевых двигателей солнечной барки. Из корабля повалили удушающие клубы маслянистого дыма. Температура воздуха явно повысилась. Через распахнутую кровлю храма проглядывало сумрачное пятно затянутого облаками неба. Створки люка дрогнули и поползли в стороны, еще больше раскрывая зев шахты, куда посыпались скальные обломки и прочий мусор с верхнего яруса.

Конрад зажмурился, чтобы глаза не запорошила пыль. Минуту спустя, опасливо помаргивая, он вновь осмотрел пещероподобный стартовый комплекс. На миг потеряв ориентацию из-за вихрящегося дыма, он с замирающим сердцем вдруг решил, что космолета нет, что барка улетела, но тут пелена расступилась и глазам открылся фантастический, мерцающий звездный корабль во всей его славе. Еще он мог видеть «Калашников», брошенный кем-то из солдат Заваса в панике бегства. Увы, до автомата не менее десяти шагов, что в данной ситуации могло означать и десять километров.

У воздуха появился явственный дымный привкус. Глаза защипало, носовая слизистая начала набухать из-за носившейся кругом сажи и пыли. Конрад закашлялся и вновь задергался у колонны, отчаянно пытаясь высвободиться. К этому моменту он уже отлично понял, что — с помощью ли, без помощи ли тайны Первого Времени — ему так и так понадобится скипетр Осириса, чтобы «сбросить» механизм звездного зала в П4 и остановить сдвиг земной коры. А жезл-то находится на борту звездолета. Каким-то образом надо разорвать путы и добыть скипетр, прежде чем солнечная барка отправится в путь, заодно поджарив Конрада живьем.

Мысль о костре напомнила о зажигалке, подаренной Йитсом. Она до сих пор лежит в его нагрудном кармане. Если бы только удалось найти способ заполучить ее в руку, он смог бы пережечь веревки… Конрад опустил подбородок на грудь и зубами извлек солнечные очки. После этого принялся ворошить оправой в кармане, надеясь вытащить зажигалку. Минуты через две заныли шейные мышцы, и он уже был готов остановиться, как очередной толчок от двигателей солнечной барки вдохнул в него новые силы.

На этот раз все получилось. Зажигалку удалось подцепить так, что она легла на одно из очковых стекол. Не дыша, крайне осторожно, чтобы не потерять драгоценную вещицу, он повернул голову так, что очки пришлись напротив распахнутого ворота его куртки. «А теперь… аккуратно роняем зажигалку… и если вот так потрясти плечом… осторожно, осторожно…»

Зажигалка скользнула ему под мышку, съехала по рукаву и через несколько энергичных встряхиваний кистью руки оказалась в ладони. Пару секунд спустя щелкнул колпачок, пламя обожгло пальцы, и Конрад едва не выронил «Зиппо».

На мгновение он замер, с бешеной скоростью соображая, как именно следует пережечь веревку, попутно не заполучив ожог третьей степени. Анализ показал, что другого выхода нет. Конрад сделал глубокий вдох, стиснул зубы и вновь щелкнул колпачком. Огонь весело грыз запястье, работая над путами. Внутри все кричало: «Бросай! Бросай!» — но в ответ Конрад лишь сильнее стискивал зажигалку. Слезы уже вовсю катились по лицу. Он отбросил все мысли и просто сосредоточился на солнечной барке и стоящей впереди цели.

Запах собственной обугленной плоти — почему-то напоминающий вонь от горелого пластика — чуть не вызвал к жизни рвотный рефлекс. Не в состоянии больше терпеть, он разжал пальцы, и зажигалка брякнулась на каменный пол. Замерло сердце от мысли, что он потерял свой единственный шанс на спасение. Хуже того, сообразил Конрад, — он только что испортил свои уникальные часы, потому как вонь жженого пластика исходила от расплавленного ремешка.

Конрад мучительно простонал. Теперь, когда уже нечего осталось терять, он решил попробовать развести руки. Обгорелая веревка начала поддаваться, но когда в мозг поступил сигнал от рвущейся ожоговой ткани на руке, он не сумел сдержаться и издал вопль.

Чуть не теряя сознание, дернул что было сил, дернул в последний раз. Под напором опаленных запястий, с которых уже слезла кожа, начали расползаться веревочные пряди, еще одно усилие — и он свободен!

Конрад чуть не повалился ничком, но удержался-таки на ногах и первым делом взглянул на свои трясущиеся руки, точнее, на черно-красные кольца вокруг запястий. Оторвав пару лоскутов от униформы, он сделал перевязку, после чего подобрал с пола «Калашников» и кинулся к солнечной барке.

Добравшись до беседки, он очутился перед наружным, уже знакомым люком в корабль. Задраен наглухо. Конрад положил ладонь на соседний квадрат, и руке передалась дрожь от потока энергии, мчавшегося сквозь весь гигантский обелиск.


Минутой позже платформа с Конрадом подъехала к холодному криогенному ярусу. Непосредственно над головой он мог видеть лаз, ведший внутрь командного отсека звездолета. Круг из светящихся огней сказал ему, что там находится Йитс вместе с обелиском.

Он посмотрел влево, в тот самый коридор, что ведет к камере Осириса, затем в противоположный туннель, заканчивавшийся камерой Исиды. И пошел вправо.

В конце темной галереи мерцало фантастическое гало из голубого света. Еще на расстоянии Конрад смог увидеть, что дверь криосклепа закрыта, причем вырезанные в металлической поверхности борозды светятся. Сразу стало ясно, что «Исида» на месте. Йитс заморозил Серену.

— Будь ты проклят! — прорычал Конрад и ударил в дверь прикладом «АК-47».

Взяв себя в руки, он осмотрел квадрат возле рамы. Положил на него ладонь и услышал тонкий-претонкий писк, чуть ли не на пороге ультразвука. Светящиеся борозды вдруг загорелись еще сильнее, да с такой яркостью, что пришлось заслонить глаза и отступить в коридор. Свет, впрочем, тут же сменился тусклым мерцанием, напоминая ворох угольков в гаснущем костре, и наконец погас совсем.

«Боже ты мой, — подумал Конрад, — что я на этот раз натворил?!»

Он ударил плечом в толстенную дверь, затем, не обращая внимания на холод промороженного металла, попытался руками сдвинуть ее вбок. Тщетно, он и сам это понимал… Конрад обмяк и, прижимаясь спиной к двери, почти съехал по ней на пол, когда ощутил сильную вибрацию. Дверь шевельнулась!

Конрад вскочил на ноги, воспаленными глазами следя, как открывается вход в криосклеп, как в коридор вываливаются клубы морозного тумана… Не дожидаясь, пока дверь полностью отъедет, он шмыгнул внутрь в поисках Серены.

Она лежала в криококоне, белая до синевы. Конрад схватил ее, взвалил на плечо и потащил в коридор, где усадил на пол и принялся растирать ей руки и ноги. Серена едва дышала.

«О Боже! — беззвучно взмолился он. — Не дай ей умереть!»

— Давай, давай, ты можешь, — принялся он повторять как мантру. — Просыпайся.

Медленно-медленно румянец вернулся на ее щеки, дыхание стало более глубоким и ровным. Когда Серена открыла глаза, у Конрада екнуло сердце: настолько пустыми и безжизненными они казались.

— Серена? Это я, Конрад, — сказал он. — Ты понимаешь, где мы?

Она простонала. Конрад прильнул ухом к ее рту.

— Если ты… Конрад Йитс… значит, мы в аду…

— Слава Богу! — Он облегченно выдохнул. — Я вижу, ты в порядке.

Девушка попыталась сесть прямо и сориентироваться.

— Йитс?

— Там, в капсуле. — Он махнул рукой вверх. — Но перед стартом спустится вниз, чтобы лечь в криосклеп Осириса. Там-то я и буду его поджидать.

— А я?

— Пока мы с ним будем выяснять отношения, ты беги наверх и добудь оттуда скипетр. Не важно, что случится со мной, главное — предотвратить взлет и вернуться в П4. Понятно?

Серена потерла себе виски.

— Значит, ты правда веришь, что мы сможем остановить сдвиг?

— Не знаю, надо попробовать, — ответил он, и в этот миг над платформой вспыхнул круг из светящихся огней. — Он спускается, — прошептал Конрад. — Я побежал. Ты тихонько сиди, пока он не завернет вон в тот коридор.

Девушка кивнула.

Конрад побежал по коридору в сторону склепа Осириса. К тому моменту когда он добрался до входа, платформа с Йитсом уже подъехала к криоярусу. Сквозь холодный туман Конрад нырнул в открытую дверь и стал поджидать генерала.

Тяжело дыша и прижимаясь спиной к стене, он почувствовал, как что-то скользнуло по плечу. Конрад испуганно обернулся. А, полупрозрачные доспехи… Надо бы поаккуратнее, не хватало еще случайно запереться на весь оставшийся полет. Раздался шелест отъезжающей двери.

Конрад пару раз мигнул и наконец различил в тумане человеческий силуэт. Он поднял свой «Калашников» и шагнул вперед.

— Миссия отложена, Йитс.

— А, это ты, сынок? Молодец. Я рад, что ты с нами.

— Отдай мне обелиск и Серену.

Конрад отметил про себя, как Йитс быстро оглядел его забинтованные руки, поняв, насколько трудно удерживать автомат обожженными руками. Сам же он не мог поверить, что наставил оружие на собственного отца. Пусть он даже не родной, но все равно единственный, которого знал Конрад.

— Нет, сынок, ты не станешь стрелять в меня.

— Не стану?

— Убей меня, и ты убьешь последний шанс поставить точку в своих исканиях, — напыщенно произнес Йитс. — Лишь поднявшись над Землей в этом новом обелиске — звездном корабле — и направив его в предписанный судьбой вояж, сумеешь ты найти свои подлинные корни.

— Оставив все наше человечество в беде?

— Почему «наше»? Ведь ты не человек, да и Землю спасать слишком поздно. Люди не доказали свою полезность, а тайну Первого Времени можно отыскать только в конце небесного рейса солнечной барки. Тебе хочется раскрыть секрет так же сильно, как и мне. Черт возьми, это может быть даже запрограммировано в твоих генах!

— Не тебе решать. — Конрад наставил на него свой «АК-47». — Оружие на пол. Медленно. Двумя пальцами.

Йитс дернул за кожаный ремешок, поднял клапан на кобуре и осторожно извлек девятимиллиметровый «глок».

— Я сказал — на пол.

Йитс положил пистолет на палубу и вновь поднял руки.

— Пять шагов назад.

Генерал криво усмехнулся, когда Конрад ногой отшвырнул «глок» в сторону:

— Сынок, мы с тобой куда ближе друг к другу, чем ты думаешь.

— Мечтай дальше. — Конрад отчетливо видел, что Йитс заговаривает ему зубы, оттягивает время, надеясь, что солнечная барка запустится на автопилоте и выйдет на самоуправляемую траекторию. С другой стороны, прямо сейчас Конрад ничего не мог поделать: оставалось только ждать появления Серены со скипетром Осириса.

— Я всегда был любопытным до многих вещей, — кивнул Йитс. — Скажем, не только насчет происхождения человечества, но и самой Вселенной. Ты никогда не задумывался, почему меня вообще так тянуло на Марс?

— Чтобы воткнуть флаг своей страны в красную пыль и оказаться первым человеком, который на нее помочится.

— Компаративная планетология — вот как ученые это называют. — С каждой секундой Йитс говорил все более уверенно, поняв, что Конрад не собирается его застрелить. — Им хочется изучить историю Солнечной системы и эволюцию планет, сопоставив факты и свидетельства, найденные на Земле, Луне и Марсе. Исследуя иные миры, мы, в сущности, изучаем самих себя и начинаем более точно понимать собственное место в общей картине.

Конрад промолчал, не в силах отвести глаз от обветренного лица, словно вспыхнувшего внутренним духовным светом.

— Столетиями нас направляли идеи египетского астронома Птолемея, который учил, что Земля является центром всего сущего, — продолжал Йитс. — Затем Галилей наставил нас на истинный путь, и мы узнали, что Солнце представляет собой локальный центр, вокруг которого вращаемся мы вместе с другими планетами. Однако психологически мы до сих пор цепляемся за взгляды Птолемея. И почему бы нет? До тех пор пока мы сидим на Земле, то де-факто являемся центром всего, что нас интересует. Чтобы это понять, не нужно лететь на Луну и оттуда взирать на Землю. Когда мы говорим о космосе, речь идет не столько про технические достижения, сколько про дух человеческий и наш вклад в конечную цель. Космос — всего лишь метафора экспансии, предприимчивости и свободы.

Конрад опять вскинул автомат на Йитса:

— Долго репетировал? А-а! Постой-ка, я понял. Свою дурацкую речь ты раз сто читал перед бойскаутами. Да, но где я был в это время?

Йитс выдержал насмешливый взгляд сына и не дал сбить себя с толку:

— Не делай вид, что сам не умираешь от желания узнать, чем все кончится.

Из-за его спины раздался новый голос:

— Все уже и так кончилось.

Йитс обернулся и увидел Серену со скипетром Осириса в руке. По резко выпрямившейся спине генерала Конрад мог ясно понять, насколько тот возмущен.

Конрад сказал:

— Ну вот, теперь ты и сам знаешь, что криосклепы вполне работоспособны. А посему, полагаю, ты без особых возражений приляжешь вот сюда. — И Конрад дулом автомата показал на камеру Осириса.

— А я полагаю, сынок, что тебе пора разоружаться.

У Конрада заныло сердце: в руке генерала поблескивал небольшой пистолет. Когда он успел?! Эх, черт, надо было обыскать, за спиной похлопать…

Йитс улыбнулся, словно читал все его мысли:

— Да уж, ошибочка вышла. Кстати, не забыл еще девиз бойскаутов? «Будь готов», не так ли?

— Конрад, стреляй, — сказала Серена.

Конрад сделал шаг вперед, на что Йитс посильнее ткнул дулом пистолета в висок Серены.

Конрад сделал еще один шаг.

Йитс принялся наматывать одну из прядей себе на кулак, пока девушка не пискнула от боли.

— Нет, сынок. Сейчас или никогда.

Конрад сделал третий шаг.

— Брось, я сказал! — Йитс крепко дернул Серену за волосы. Конрад мог видеть, что при желании генерал был вполне способен сломать ей шею за долю секунды.

— Конрад, не слушай его! — выдавила Серена. — Ты сам знаешь, что он нас убьет.

Конраду хватило одного взгляда в ее напуганные глаза, чтобы понять, чего она хочет в глубине души. Он опустил ствол автомата.

— Молодец, — одобрил Йитс. — А теперь бросай.

«Калашников» загромыхал по полу. Серена горько всхлипнула:

— Конрад, ты безнадежен…


34

Пятнадцать минут до рассвета


Йитс потянулся за «АК-47». Их с Конрадом разделяла дистанция в несколько шагов, и сейчас, оказавшись рядом, в глазах генерала можно было прочесть маниакальный блеск. Раньше такого не встречалось… Он напоминал попавшего в капкан зверя, готового отгрызть собственную ногу, лишь бы оказаться на свободе.

— Я знал, что ты не можешь меня пристрелить, — заявил Йитс, по-прежнему удерживая трепыхающуюся девушку за волосы. — И уж конечно, у меня нет никакого настроения убивать тебя. Но коли понадобится, то…

— Лапы прочь от Серены!

— Хорошо, сынок, только сначала мы пожелаем тебе спокойной ночи. Искренне надеюсь, что, когда мы долетим и ты оттаешь обратно, твои взгляды переменятся в лучшую сторону.

— Нет, папочка, в этот морозильник я лягу только трупом.

И он нырнул влево и вниз, нацелившись на руку с пистолетом. Грянул гром, что-то больно ударило Конрада в плечо и отшвырнуло на пол. Он машинально ухватился за рану, и между пальцами тут же засочилась кровь. Подняв лицо, он увидел, как навстречу шагнул Йитс.

— Я передам Осирису привет от тебя. — И генерал уже вскинул было пистолет, чтобы оглушить Конрада ударом рукояти по темени, как Конрад перевалился на здоровое плечо и обеими ногами ударил Йитса в грудь.

Тот по инерции отшатнулся — и напоролся на острие скипетра Осириса, который Серена до сих пор сжимала в руках. Девушка взвизгнула, перебив вопль, вырвавшийся из груди генерала.

Выронив пистолет из немеющих пальцев, Йитс сделал еще два-три неверных шага, но тут сын плечом вбил его в криогенную камеру, после чего ударом ладони по квадрату захлопнул дверь, отсекая волну ледяного тумана.

Все вдруг затихло, если не считать низкого гудения энергетических потоков, несущихся по консолям, переборкам и палубам корабля.

В ореоле золотистого сияния коридора Конрад все еще пытался встать на дрожащие ноги, когда к нему подбежала Серена и обняла. Кровь из горячей раны заставила девушку отпрянуть в изумлении:

— Ой, ты ранен!

— Только сейчас заметила?

Серена торопливо оторвала кусок ткани от собственного рукава, сделала перевязку и зубами затянула узел под пристальным взглядом Конрада.

— Ну вот, теперь ты получил все, что хотел. Может быть, даже следует взяться за руки и вместе пойти на закатное солнце.

Конрад поднял брови и уже собрался сказать что-то язвительное, как тут заметил валяющийся на полу скипетр Осириса. Нагнувшись за ним, он понял, что девушка права. Все, что надо сделать, — это позволить солнечной барке отвезти их к запрограммированному пункту назначения, и там он наконец-то раскроет тайну Первого Времени.

Не веря собственным ушам, он уставился на нее:

— Ты сама-то понимаешь, что говоришь?

— Я говорю, что мы все-таки не знаем, приведет ли этот СПК к глобальной катастрофе, — скрестила она руки на груди. — Может, человечество выживет, а может, мы все отправимся по стопам динозавров. Но единственный способ гарантировать сохранение нашего биологического вида — это нам с тобой отправиться в путь.

Конрад заглянул в ее умоляющие глаза. Нет, понял он, Серена готова пойти на это не ради него, а ради всего человечества, бросив все, что любила и ценила на Земле.

— То есть пусть мир катится ко всем чертям, а мы… — начал он.

— Нет-нет, — вскинув ладонь, прервала его Серена. — Мы могли бы создать новый Эдем в другом мире.

Конрад задумался было над этой идеей, но тут что-то громыхнуло на нижних палубах. Он протянул руку и пальцем смахнул слезинку со щеки девушки.

— Ты и сама знаешь, что нам надо возвращаться.

Да, она это знала и не сопротивлялась, пока он тянул ее к лифтовой платформе.

Когда они наконец выбрались на поверхность в нескольких сотнях метров от шахты с солнечной баркой, грунт под ногами уже ходил ходуном. Конрад едва успел выдернуть Серену из туннеля, как в небо взметнулся гейзер огня и ударной волной их расшвыряло, как кукол.

Осторожно приподняв голову, он увидел, как кольцом вокруг шахты забили десятки огненных фонтанов, пока солнечная барка выбиралась из кратера. Конрад молча следил, как звездолет, несущий на своем борту его отца — живого ли? мертвого ли? — растворяется в небе.

— Ох, Конрад, честное слово, очень хотелось бы верить, что ты знаешь, что творишь… — со вздохом сказала Серена и, оторвав кусок шнурка от собственных ботинок, перевязала им опаленные волосы, создав некое подобие «конского хвоста». — Потому что других вылетов с этого камешка уже не предвидится.


35

Две минуты до рассвета


С мокрыми от слез щеками Серена стояла в звездном зале П4, наблюдая за вращением купола. Скрежет стоял оглушительный, и девушка не могла разобрать ни единого звука из слов Конрада. Наконец тот просто махнул ей рукой, подзывая поближе к алтарю.

— Воткни скипетр в подставку! — крикнул он.

Серена взглянула на жезл и еще раз про себя повторила выгравированную на нем надпись: «Лишь только тот, кто достоин стоять в присутствии Сияющих Властителей всех времен и пространств, может взять в руку скипетр Осириса, не оторвав при этом Небо от Земли». Самый достойный человек должен автоматически означать самый достойный момент в истории. Да, но что это за момент и был ли он вообще? Может, не ошибался древнеиудейский пророк Исайя, утверждая, что вся праведность человеческая — как запачканная одежда перед божественностью Господа?

— Йитс был прав, — прошептала она с замирающим сердцем. — Атланты слишком продвинуты для нас. Мы не можем их понять, мы не можем победить…

— Уж кто-кто, а ты должна бы помнить, что богам Египта уже надавали как-то раз по шее, — фыркнул Конрад и тут же замер, почуяв забрезжившую догадку. — Постой… А когда это было?

Серена призадумалась:

— Во времена Исхода… Когда Моисей вывел народ Израилев из Египта.

— Вот именно! — подхватил Конрад. — Это было одно из тех событий космического масштаба, которые меняют историю культуры ничуть не меньше, чем падение метеорита меняет естественную историю. Если бы не Исход, то не было бы и богоявления на Синае. А без Синая не было бы Моисея, Иисуса Христа или Магомета. Осирис с Исидой заправляли бы всем и вся, на месте небоскребов Манхэттена высились бы пирамиды, а вместо кофе латте мы бы прихлебывали перебродившее ячменное пойло.

У Серены зачастил пульс: Конрад явно напал на какую-то идею.

— Итак, вопрос, — продолжал Конрад, поблескивая глазами, словно вот-вот станет свидетелем великого открытия. — Какая соломинка сломала спину фараону и заставила его отпустить иудеев?

— Пасха, — сказала Серена. — От древнееврейского «песах», то есть «проходить мимо». Ангел, поражавший смертью всех первенцев египетских семей, проходил мимо домов иудейских, чьи дверные косяки и перекладины были помазаны кровью барашка.

— О'кей, — кивнул Конрад. — Эх, как бы нам найти способ распространить этот твой песах на все расы человеческие?

— Так ведь ты сам о нем говоришь! — Серена даже подпрыгнула. — Это же Агнец Божий!

— Господи Иисусе… Боже мой! Иисус Христос!

Ладони Конрада трепетали как птицы, пока он выставлял звездный купол так, чтобы он напоминал небо над Иерусалимом.

Вдруг показалось, что зал словно перевернуло вверх ногами. Но нет, поняла тут Серена, это просто оптическая иллюзия: Северное и Южное полушария поменялись местами.

— Итак, точку в пространстве мы задали, — сказал Конрад. — Теперь требуется год.

— Тут дело посложнее… — задумалась девушка. — Традиция утверждает, что Христу было около тридцати трех, когда он умер. Стало быть, казнь состоялась где-то в промежутке между 30-м и 33-м годами нашей эры.

— Давай-ка без такого размаха, — нахмурился Конрад. — Мне нужен точный год!

Серена усилием воли подавила растущую внутри панику. Она знала, что христианский календарь основывается на ошибочных вычислениях, сделанных в VI веке одним из монахов, Дионисиусом Эксигуусом, что в переводе с латинского означает «Дионисий Малый». Вполне уместное прозвище, учитывая, что его расчеты дали дату Христова рождения с запозданием на несколько лет. Современные же специалисты склоняются к моменту смерти царя Ирода в районе 4 года до н. э.

— Двадцать девятый, — наконец сказала она. — Попробуй двадцать девятый год нашей эры.

Конрад поправил положение скипетра на алтаре, и купол над головой слегка подвинулся, вновь оглушив их скрежетом.

— Теперь дату! — крикнул он. — Быстрей!

Серена понятливо кивнула. Католическая церковь празднует Пасху в разные годы по-разному. Но вот зато православная церковь придерживается исторической даты с астрономической точностью. Никейский Собор 325 года установил, что Пасха должна праздноваться в первый воскресный день после весеннего равноденствия и полнолуния, причем всегда после Пасхи иудейской, чтобы сохранить последовательность библейских событий от Распятия до Воскрешения.

Она крикнула:

— В пятницу после первого полнолуния за весенним равноденствием!

— В пятницу? — с сомнением переспросил он. — Не в воскресенье?

— Нет, в пятницу. — Она была непоколебима. — Воскрешение стало демонстрацией победы над смертью. Однако самое благородное в истории людей время — это момент гибели Христа, то есть крестная смерть во искупление грехов человечества и одновременно с этим прощение его врагов.

— Ладно, — согласился он. — А теперь час.

— В Писании сказано: «тьма была по всей земле до часа девятого».

— А? — недоумевающе посмотрел на нее Конрад.

— Три часа дня.

Он кивнул, внес последнюю поправку и отошел назад.

— Помолитесь за нас, сестра Сергетти…

Купол повернулся и застыл, воспроизводя небо над Иерусалимом в районе 29 года нашей эры, в девятый час от начала светлого времени суток, в пятый день недели после первого полнолуния, наступившего вслед за днем весеннего равноденствия.

— …Ныне откроется гнев Божий с неба и явится правда Божия, независимо от закона… — прошептала она, перефразируя строки из послания апостола Павла к римлянам.

Зал содрогнулся от резкого толчка, и девушка отпрыгнула назад, когда треснул пол и в образовавшуюся дыру провалился алтарь вместе со скипетром. Не успела она заглянуть туда, как края отверстия сошлись и глазам предстал картуш со знаком Осириса. Откуда-то из глубины донеслись раскаты грома.

Все вдруг застыло в объятиях фантастической тишины. Серене показалось, что она слышит чьи-то всхлипывания, словно тихонько плачет маленькая девочка. По щеке прокатилась слеза, и она поняла, чей это голос. Она еще раз шмыгнула носом и замерла, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Ее будто очистило изнутри, все ее сомнения, страхи, беспокойства, комплексы вины — все смыло прочь.

— Ты сумел… — прошептала девушка и потянулась обниматься. — Слава Богу, слава Богу…

— Нельзя ли нежности отложить на потом, а? После того, как выберемся отсюда? — раздраженно осведомился Конрад, когда зал откликнулся колокольным гулом на очередной подземный гром.

Серена застыла:

— Ч-что… случилось, Конрад?

— Сдается мне, нас вот-вот накроет пара миль льда!


36

Рассвет


Завас со своими людьми еще смотрел вслед исчезнувшей солнечной барке, когда на их лагерь у Храма Водолея обрушилась первая, по-настоящему серьезная ударная волна. В долю секунды палатки смяло, и Завас чуть не поддался панике, увидев, с какой скоростью последний «2-9А» сносит к краю площадки.

— Закрепить вертолет! — крикнул он, надрывая глотку, и пятерка египтян бросилась выполнять приказ.

Не важно, что выпадет остальной части мира, повторял Завас самому себе, не важно, сколько прибрежных городов будет проглочено морем, — нет на Земле более безопасного места, чем то, которое он со своей командой занимал прямо сейчас. Пусть на сдвиг планетарной коры уйдет день или даже неделя; когда все закончится, земля под их ногами станет центром нового мира.

Вот что он говорил себе, хотя мысли упорно возвращались к Каиру. Там, в одной из «элитных» высоток, возведенных с нарушениями технологии и потому готовых обрушиться при первом крупном землетрясении, проживала его многочисленная семья.

Воздух вдруг сильно нагрелся, а тряска усилилась еще больше.

Точнее, подземные удары приняли настолько пугающий характер, что Завас задумался, не стоит ли пересмотреть стратегию устройства базы у Храма Водолея. Не лучше ли перебраться на открытую местность, подальше от монументов и прочих сомнительных строений?

Он заскочил к себе, в одну из комнат храма, схватил карту со стола и запихал ее обратно в термос монахини, на пару с американскими чертежами солнечной барки.

Очередной толчок едва не сбил Заваса с ног, и ему пришлось уцепиться за столешницу. Впрочем, даже стол — и тот заходил по комнате. Полковник торопливо вернул оболочку термоса на место, швырнул его в рюкзак и выбежал наружу под крики своих людей. От увиденного зашевелились волосы на затылке.

Такое впечатление, что начало обрушиваться небо.

Завас выхватил бинокль и быстро осмотрел ледовое кольцо, окружавшее город. И тут он прозрел: это не небо падает, а рушатся вершины.

Ледяная лавина, хлынувшая со всех сторон, угрожала похоронить их под обломками.

— В вертолет, в вертолет! — крикнул он, замахал руками своим людям, после чего сам прыгнул в «2-9А» и стал запускать двигатель в отчаянной надежде оказаться в воздухе еще до удара. Лопасти дернулись, пошли по кругу, но тут мотор чихнул раз, другой — и замер. Проектировали вертолет французы, однако собрали его по спецлицензии в Китае, откуда египетская армия получала несколько разных моделей. — Проклятые пекинские собаки! — выругался полковник.

К моменту второй попытки запуска в кабину набилась уже добрая дюжина солдат. Оказавшийся среди них пилот взял управление в свои руки, так что Завас вновь вскинул бинокль, чтобы прикинуть время до удара.

В поле зрения прыгнула ледяная стена, надвигавшаяся на вертолет, чтобы превратить их всех в кровавое месиво из человеческой плоти и скрученного металла. У Заваса сердце дало перебой, когда пенистая лавина хлынула к основанию храма и неумолимо пошла вверх, к площадке. В следующий миг тело прижало к сиденью и вертолет взмыл в небо.


Серене было жарко. Она уже несколько минут карабкалась вверх по южному коридору из звездного купола, цепляясь за веревку, оставшуюся после первой вылазки Конрада. Вспомнив про напарника, она оглянулась и увидела, что тот практически не сдвинулся с места, тщетно пытаясь подтянуться на одной руке. Вторая, раненая рука, перехваченная измазанным кровью бинтом, сейчас была совершенно бесполезна. Вокруг его щиколоток уже шипела и пузырилась вода.

— Конрад! — запаниковала Серена.

Она уперлась подошвами в противоположные стенки коридора и, надежно расклинившись, протянула руку. Конрад ухватился за ее запястья, она потянула было вверх, но тут его пальцы соскользнули, и девушка услышала всплеск.

— Держи! — крикнул он, размахивая какой-то бурой лентой. Приглядевшись, девушка поняла. Это его же бинт!

Один из концов окровавленной полоски она намотала себе на кулак, то же самое Конрад проделал со вторым. Серена потянула что было сил, даже спину свело судорогой. Крича от боли, она тянула и тянула, пока наконец Конрад не забрался в наклонный коридор.

— Фу-у, — выдохнул он. — Ну спасибо. Теперь давай дальше.

Серена вскинула лицо и прищурилась на голубой квадрат неба.

— А чего зря мучиться? — спросила она с одышкой. — Там же нет ничего. Ни по радио поговорить, ни сигнал подать…

— Это наш единственный шанс, — ответил он. — Геотермальное жерло отключается. Последний тепловой удар скорее всего предназначен для расплавления как можно большего количества льда, чтобы вода заполнила всю подземную гидравлическую систему. А потом все замерзнет. Насквозь.

Серена поняла:

— Та девочка во льду… Это и нас ждет?

— Я лично против. Ладно, держи-ка. — Он протянул окровавленную тряпочку. — Маши, как флагом. Ну все, иди! Я буду за тобой, в двух шагах.

Она неохотно взяла в руку бинт и полезла к выходу, прислушиваясь к натужному сопению позади. Время от времени Серена окликала Конрада, тот отвечал, хотя с каждым разом голос его слышался все слабее и слабее.

Наконец она добралась до квадратного отверстия и, уцепившись пальцами за обледеневший край, подтянулась. Снаружи успел подняться сильный ветер, а температура падала с невероятной скоростью. Серена высунула голову и задохнулась от фантастического зрелища.

Ледовые стенки уже крошились, разламывались на куски. Чаша глубиной в целую милю заполнялась талой водой, готовясь спрятать город. И так уже видны лишь кончики самых высоких обелисков и храмов. Между тем ватерлиния неумолимо карабкалась и по пирамиде. Через несколько минут она достигнет Серены, и тогда…

— О Господи, нет… Конрад… — Она бросила взгляд себе под ноги.

Но его нигде не видно.

Паника снесла последние сдерживающие барьеры, и девушка взвизгнула:

— Конрад!!!

Нет ответа.

Она напряженно вглядывалась в потемневший коридор и наконец увидела какие-то блики. Вода. Поднимается к ней. И никаких следов Конрада.


Поняв, что уже не в состоянии держаться, Конрад съехал вниз, в звездный зал, уже до потолка заполненный водой. Отчаянно шаря по камню, он пытался вновь отыскать выход в коридор, но тщетно.

Что-то жадно чавкнуло под ногами, невидимая сила ухватила его и через всю главную галерею всосала в какую-то трубу. Потеряв надежду вместе с последними силами, он обмяк и ощутил, как вода хлынула в легкие.

Погружаясь во мрак, Конрад вдруг больно ударился о решетку. В следующий миг вода с хлюпаньем ушла вниз, оставив его распростертым на каменном полу.

Мокрый и дрожащий, он глотал и глотал живительный воздух, заодно пытаясь встать на ноги. Потом, выпрямившись, что было сил кинулся в туннель, стараясь сориентироваться и понимая, что заблудился окончательно. В голове шумело, беспокойство за Серену не позволяло сосредоточиться. Тело болело так, словно побывало под копытами целого стада, но он все равно упрямо брел вперед, черпая ботинками неумолимо поднимающуюся воду. За спиной раздался грохот.

После всего пережитого не нужно было оборачиваться, чтобы понять, в чем дело. Конрад просто прижал колени к груди, обхватил руками голову и сделал глубокий вдох. Водяная стена обрушилась сзади и понесла в боковой туннель. Его завертело как тряпичную игрушку, в рот и нос полезла вода…

Конрад держался, сколько мог, но уже чувствовал, что меркнет сознание. Не в состоянии перебороть такой напор, он прекратил цепляться за каменные выступы и теперь просто мчался сквозь туннель к верной гибели.

Внезапно все кругом вспыхнуло ослепительным дневным светом — и его метров на пятнадцать выбросило в воздух вместе с гейзером воды. Он тяжело шлепнулся на вибрирующий грунт, при ударе из легких выбило воздух с водой.

Обессиленный Конрад пару минут просто лежал, но потом бешеная тряска и оглушительный грохот заставили его привстать и заглянуть в долину, где когда-то был город.

За воротник сбежала струйка воды, и он понял, что прятаться негде: на две мили над поверхностью, до самой вершины ледового континентального панциря, — все будет залито водой. Перед глазами всплыла страшная картина из вмороженных в лед людей, и Конрад твердо решил, что такой конец не для него.

Из последних сил он встал на четвереньки и двинулся сквозь поднимающуюся воду. Уже через несколько шагов он ощутил, как сильно упала температура, как быстро порывы ветра уносят последнее тепло. Его передернуло от холода.

Конрад задержался, увидев неподалеку чей-то вздувшийся, синеватый труп. Ответ пришел через секунду: полковник О'Делл с ледовой базы «Орион». Застывший на его лице ужас вдохнул в Конрада новые силы.

Сейчас вода была уже возле колен, а кольцо ледовых гор все еще оседало, напоминая края жестянки, сдавленной под невыносимой тяжестью. Плечо ныло как никогда, порой от приступов боли начинало даже подташнивать. Прижав рану рукой, он, пошатываясь, встал на ноги. И тут перед глазами мелькнуло какое-то цветное пятно.

Полураздавленный красный «Хагглундс», реликт ледовой базы «Орион». С места он уже никогда не сдвинется, зато одна из кабин сохранилась и вполне может стать для Конрада временным убежищем.

Грунт под ногами вдруг резко завалился набок, и Конрад шлепнулся ничком. Вскинув лицо, он увидел, что над ним нависла двадцатиметровая стена из ледяного крошева с водой. От такого зрелища у него отпала челюсть. Куда теперь бежать? Где прятаться? Чем прикрыть голову? Сейчас уже точно конец всему… При этой мысли перед глазами встало лицо Серены, он в последнем рывке достиг кабины «Хагглундса» и принялся дергать черную рукоятку, пока дверца не распахнулась.

И тут пришла вода. Сначала две-три капли, через мгновение — брызги.

Он прыгнул внутрь и едва успел застегнуть ремень безопасности и захлопнуть дверь, как двадцатиметровый вал обрушил на вездеход тонны бурлящей воды со льдом.


37

Через час после рассвета


Выглядывая из зева южного звездного коридора у вершины П4, дрожащая от холода Серена с беспокойством наблюдала за штормовыми облаками. Все признаки надвигающейся полярной бури: на горизонте — тяжелые от снега тучи, нависшие над ледовой пустыней, сполохи далеких молний…

Затем она услышала над собой знакомый рокот и, задрав лицо, с изумлением обнаружила «Черный ястреб» ВМС США, барражирующий над головой. Девушка отчаянно замахала руками.

Будто во сне, из вертолета вывалилась веревочная лестница, и Серена уцепилась за нее с нечеловеческой силой. Машинально бросив взгляд в темный коридор за спиной, она заметила там нечто блестящее. Помешкав секунду, девушка пригляделась. Блики от воды, рвущейся вверх со скоростью гейзера. Серена дернула за перекладину лестницы, подавая сигнал, и вертолет унес ее в небо, едва успев увернуться от фонтана, забившего из пирамиды.

Какой-то человек в форме схватил Серену под мышки и втащил в кабину. Судя по лицам, встреча ошеломила не только девушку, но и всю летную команду, члены которой не ожидали найти Мать-Землю среди проплывавших под вертолетом руин. Их командир, представившийся адмиралом Уорреном, обернулся к пилоту и, силясь перекричать рев от винта и шум воды, приказал пилоту:

— Возвращаемся!

— Нет-нет, — запротестовала Серена, едва справляясь с лязганьем зубов. — Там К-Конрад… мы должны его н-найти… доктор Йитс…

Уоррен резко обернулся:

— Что? Генерал Гриффин Йитс?!

— Его с-сын…

Адмирал вопросительно взглянул на пилота. Тот покачал головой и пожал плечами:

— Вы уж мне поверьте: внизу никого нет.

«Черный ястреб» лег на правый борт, чтобы развернуться.

— Стой! — Серена дернулась было вперед, в кабину, чтобы вырвать у пилота ручку управления. Четверка мужчин тут же скрутила ее и усадила возле задней стенки, на мешки с каким-то медицинским хозяйством. Девушка — уже куда слабее — попыталась вновь трепыхнуться, и тогда медик вколол ей в плечо иглу.

— Успокойтесь, сестра, вы слишком переволновались, — сказал ей Уоррен, надевая на плечи Серены летную тужурку. Девушка уже чувствовала легкость в голове, перед глазами все начинало плыть.

Она откинула со лба мокрые пряди волос и посмотрела в иллюминатор. Город почти скрылся в пенистом водовороте. Лишь кончик П4 торчал из мутной бездны. В детстве Серена часто задавалась вопросом, как мог выглядеть переход народа Израиля через Красное море, когда оно сначала расступилось, а потом сомкнулось, поглотив все фараоновы колесницы. Сейчас ответ был более чем ясен.

Она вознесла молитву за безопасность Конрада, хотя в глубине души понимала всю тщетность надежд. Впрочем, чем плотнее Серену окутывал вызванный уколом сон, тем ярче видела она картины спасения Конрада: то его замечали бредущим по льду, то он вываливался из морозной дымки — весь белый, с заиндевевшими волосами и ресницами… Он выходил из снежной пустыни, распахивая перед собой белую завесу тумана, весь словно светящийся изнутри, будто только что покинул самый святой из всех храмов… Его замечали с вертолета, все принимались орать, махать руками… Не успевали колеса коснуться льда, как она уже прыгала вниз и бежала навстречу, чтобы обнять… И потом они вместе брели к терпеливо поджидавшему вертолету, с каждым шагом сбрасывая, оставляя за собой прошлое… Тесно прижавшись друг к другу, они губами ловили падающие звезды — снежинки…

И тут вновь и вновь возвращалась горькая реальность: Конрада больше нет. Бог далеко не всегда отвечал на ее мольбы так, как хотелось. Вертолет улетал прочь, оставалось только смотреть назад, на едва выступавшую из воды верхушку П4. Такое впечатление, будто они очутились над Южной Атлантикой. От города не осталось и следа — как, впрочем, и от Конрада. Все пропало, исчезло, провалилось в никуда, как если бы никогда и не существовало.

Уоррен опять выкрикнул что-то нечленораздельное. Девушке никак не удавалось разобрать, чего он хочет: слишком уж сильно ревел винт и завывал ветер. Она вскинула лицо и обнаружила, что адмирал стоит возле распахнутой двери и тычет куда-то пальцем. «Вертушка» круто развернулась в ту сторону.

Через секунду Серена была на ногах и, вцепившись в Уоррена, силилась заглянуть ему через плечо. На вершине П4 виднелась одинокая фигурка. Мужчина в ооновской униформе, отчаянно машет руками.

— Это он! Это он! — завопила Серена и принялась щипать адмирала, побуждая к действиям.

— Вниз! — приказал Уоррен пилоту, едва справлявшемуся с бешеными порывами ветра.

Девушка без спросу схватила висевший на адмиральской груди бинокль и пригляделась. Когда вертолет был на расстоянии не больше десяти метров, человек на вершине посмотрел вверх. С упавшим сердцем она поняла, что это вовсе не Конрад. Просто один из египтян, да еще и вскидывает автомат.

— Назад! — крикнула она.

— Ничего-ничего, все под контролем, — успокоительно сказал ей Уоррен. Серена недоуменно обернулась и заметила двух снайперов, державших мужчину на мушке. — Он мне нужен живым.

Вихрь горячего воздуха пронесся мимо ее уха, она посмотрела вниз, как раз вовремя, чтобы увидеть, как пуля попала египтянину в ногу и сбила вниз, в грязную пену.

Уоррен одобрительно кивнул:

— Продолжайте.

Но едва вертолет снизился, как египтянин выскочил из воды и принялся поливать «Черный ястреб» очередями.

Уоррен, стоявший в открытом дверном проеме, получил пулю в горло и в падении сбил Серену с ног. Стараясь выбраться из-под трупа, она позвала было на помощь, но, вывернув голову вбок, увидела, как еще один из американцев неловко взмахнул руками и повалился в кабину. Вслед за ним влетела дюжина автоматных пуль.

Дико вскрикнул пилот, «Черный ястреб» дернулся и завалился набок, заставив Серену потянуться к одному из кронштейнов. Однако не успела она ухватиться, как очередной рывок выбросил девушку в распахнутую дверь. Свободное падение продлилось секунду и закончилось шумным всплеском ледяной воды.

Серена перевернулась на спину, и на ее глазах вертолет подпрыгнул метров на десять вверх, встал на дыбы, резко метнулся влево и взорвался гигантским огненным шаром. Шрапнелью разлетелись пылающие обломки, а вместе с ними и надежды на спасение.

Нахлебавшись воды, она выползла на все еще торчащую макушку П4, встала на ноги и глазами нашла раненого египтянина. Последний солдат из армии Заваса, невзирая на хлещущую из ноги кровь, вскинул на девушку свой автомат и двинулся вперед.

Она даже не удосужилась поднять руки, а просто стояла и смотрела на бредущего навстречу человека. Тот вдруг остановился, и мрачное выражение на его лице сменилось полнейшим изумлением. На него так подействовала Серена или же он что-то увидел за ее плечом?

Девушка решила-таки оглянуться и была вознаграждена зрелищем еще одного подлетающего вертолета, только на сей раз с ооновской маркировкой. Его бортовые турели озарились пламенем, на вершине П4 расцвели фонтанчики — и египтянина с такой силой швырнуло в воду, будто его хватили оглоблей поперек груди.

Серена подняла лицо к кружащему над головой вертолету. Выскочила стремянка. Девушка ухватилась за нижнюю перекладину и полезла вверх. У самой двери к ней протянулась крепкая мужская рука и помогла взобраться внутрь. В порыве благодарности Серена раскрыла рот — и тут же его захлопнула, узрев перед собой физиономию полковника Заваса. В его правой руке был зажат пистолет, а дуло смотрело на девушку.

Ошеломленная, она не знала, что сказать, в то время как Завас улыбался и даже не подал вида, когда ветер сорвал с него фуражку.

— Вы меня не разочаровали, доктор Сергетти. — Он показал ей зеленый термос. — Теперь, когда у меня есть карта, ничто не сможет помешать. Наступит такой день, когда я вернусь, чтобы продолжить начатое дело. История, как я уже говорил, пишется победителями.

Может, и так, подумала она, однако быстрый взгляд в кабину показал ей, что из победителей остался только Завас со своим пилотом.

— Скажите мне, полковник, вы как закручивали термос: по часовой стрелке или против?

— По часовой… — Завас прищурился. — А что?

— Да так просто. — Она мило улыбнулась.

С физиономии Заваса сползла нагловатая самоуверенность. Он опустил пистолет, чтобы открутить оболочку термоса, и в ту же секунду Серена ногой попыталась выбить оружие из рук противника. Девушка промахнулась, но зато попала Завасу по локтю — и раздался выстрел. Вертолет метнулся вбок, заставив полковника вылететь из кресла. Пистолет рявкнул еще два раза, обе пули ушли через окно в кабине.

Серена бросила взгляд на пилота, увидела, во что превратилась его голова, прыгнула вперед, оттолкнула мертвое тело в сторону и ухватилась за ручку управления. Обретя контроль над машиной, она оглянулась на рассвирепевшего Заваса.

— Полковник! — истошно взвизгнула она. — Вы можете управлять вертолетом?

Завас нахмурился:

— Конечно, глупая женщина!

— Я тоже могу!

Она резко бросила вертолет на левый борт и проследила, как Завас вываливается из раскрытой двери. Падал он словно камень, к которому приделали крылья ветряной мельницы. Удар об воду, фонтан брызг — и больше ничего.

Серена шумно выдохнула, бросила взгляд на приборы и выровняла авиагоризонт. Дальнейшее обследование показало, что у нее — при определенном везении, конечно — хватит топлива, чтобы добраться до зоны радиосвязи со станцией Мак-Мердо и заодно приземлиться на твердый лед. Впрочем, она не могла так просто улететь, не сделав последнюю проверку. Серена напряженно вглядывалась в пенящуюся под днищем воду и едва сдерживала слезы. Город исчез, а стрелки топливомеров продолжали неумолимо падать.

Рыская в порывистом ветре под хмурыми небесами, она молилась о душе Конрада Йитса. Затем развернула машину курсом на шельфовый ледник Росса и станцию Мак-Мердо и понеслась над твердеющей поверхностью.


38

Рассвет: днем позже


Ровно в шесть ноль-ноль по Гринвичу генерал-майор Лоуренс Бейландер, упрямый и неподкупный новозеландец, провел свой юнакомовский конвой через трещину, и «Хагглундсы» пересекли границу целевой зоны.

Буран уже давно замел всю площадку, и никаких внешних свидетельств американских ядерных испытаний теперь не найти. Потребуются дозиметрические обследования, термосканы и сейсмосъемки, чтобы выявить остаточную радиацию, погребенные под снегом сооружения и тому подобное. Возможно даже, придется вести бурение на взятие глубинных образцов подстилающего льда. Эх, где бы найти побольше времени…

Впрочем, Бейландер и сам понимал, что слишком уж далеко завел поисково-спасательную партию. Припасы подходили к концу, и генерал заранее принял решение, что вездеходы придется бросать и возвращаться по воздуху. Хуже всего то, что при нынешнем международном режиме и политике финансирования им уже не доведется вернуться в эту снежную пустыню. Пожалуй, единственной стоящей вещью, которую он извлечет из этого промерзшего ада, станут воспоминания о вытянутых физиономиях американцев, когда им предъявят счет.

Сейчас, однако, даже и эта последняя радость начинает, кажется, ускользать из рук. В расстроенных чувствах, физически и морально вымотанный, он готовился радировать на базу, чтобы выслали вертолет, как вдруг дорогу конвою преградил некий объект.

Наполовину вмороженный в лед красный «Хагглундс» провалился, судя по всему, в одну из трещин. Впрочем, он не перевернулся и теперь стоял на гусеницах, лишь слегка покосившись. Передняя часть кабины смята в лепешку.

Бейландер выругался и передал по рации приказ остановиться. Задержавшись на секунду, чтобы нацепить изготовленные по спецзаказу снегоступы из полипластика, он решил оставить двигатель работающим, затем рывком открыл дверь, спрыгнул вниз и длинными, неторопливыми шагами двинулся вперед через метровые наносы снега.

Добравшись до покореженного вездехода, он разок обошел его кругом, хмуро разглядывая останки. Какое-то темное пятно за потрескавшимся, заиндевевшим стеклом привлекло его внимание, и он наклонился поближе. Свернувшийся в клубок человек. Труп, если точнее. Если это один из американцев, то доказательство найдено. Бейландер выпрямился и заспешил к дверце кабины.

Он и так знал, что дергать за ручку — дело бесполезное, но все равно потратил несколько секунд для очистки совести. Нет, примерзла насмерть. Тогда Бейландер покрепче перехватил свой альпеншток, разбил им боковое стекло и пролез внутрь.

Человек лежал поперек кожаных сидений. Бейландер перевернул его лицом вверх. Мертвенно-бледное лицо когда-то принадлежало относительно молодому, симпатичному мужчине. С добрую минуту генерал рассматривал страшную находку, затем нагнулся поближе: а вдруг тот еще дышит? Нет, ни единого признака жизни.

Тогда он расстегнул комбинезон мертвеца и обнаружил под ним юнакомовскую униформу. «Черт возьми, это же один из наших, из той, первой группы!» Впрочем, ни документов, ни нашивок с именем на погибшем не нашлось.

Генерал попробовал прикинуть время смерти. Не так уж и давно, решил он, порядка суток, потому что кожа трупа едва-едва начинала принимать синеватый оттенок. Просто поразительно, как долго он продержался. Наверное, благодаря кабине: это она защищала инспектора от внешней среды и позволила почти что дождаться спасения. Должно быть, его последние часы были жутким калейдоскопом мерцающего сознания, бредовых видений и медленного отключения жизненно важных органов. Ох, не приведи Господь уйти таким путем…

Бейландер рассеянно снял с руки варежку и приложил два пальца к сонной артерии. К его изумлению, под кожей ощущался слабый-преслабый пульс.


39

Рассвет: день второй


На следующий день Конрад Йитс очнулся в частной палате медсанчасти станции Мак-Мердо. Долгое время он лежал просто так, не двигаясь, постепенно приходя в себя и осознавая, что ладони обмотаны бинтами, а одна рука находится на перевязи. В голове между тем грохотали барабаны. Он отыскал кнопку вызова, однако появившаяся медсестра приказала ему лежать смирно.

Конрад послушался и, глядя в потолок, принялся перебирать в памяти события предыдущего дня вплоть до середины утра. По ходу дела он набросал рисунок, удерживая ручку обеими перебинтованными руками, затем задремал снова. Когда он проснулся, рядом с койкой сидела женщина. Она улыбалась.

Конрад уставился ей в лицо:

— Ни дать ни взять старинная больница, даже сиделка имеется. — Он попытался улыбнуться в ответ, но боль оказалась слишком сильна. Голос же, напротив, по своей силе не превосходил шепот. — Ты давно здесь?

— Несколько минут, — ответила она, согревая Конрада своей улыбкой.

Впрочем, он знал, что это неправда. Еще ночью, придя в себя на несколько секунд, он заметил ее дремлющей на том же самом стуле. Помнится, в голове мелькнула мысль, что ему все это снится.

— Ты жива…

Он потянулся к ее руке, и девушка осторожно коснулась забинтованной ладони:

— И ты, Конрад…

— А остальной мир?

— Все в порядке. — У нее на щеке сверкнула слезинка. — Благодаря тебе.

— А что с Йитсом?

Она невольно напряглась.

— Думаю, уже миновал орбиту Плутона.

— Ты думаешь, его слова обо мне — бред сумасшедшего? — Конрад искательно заглянул ей в глаза.

— Не больше, чем затерянный город подо льдом.

Он помолчал.

— Как это понимать? Все же бред или правда?

— Никакого города нет, Конрад, — сказала она. — Все закончилось. Понимаешь? Точка.

— Не вполне, — возразил он. — Я совершил невероятное открытие. Вот, взгляни.

Он показал ей весьма приблизительный набросок солнечной барки.

Серена нахмурилась. Несмотря на неуклюжие линии, корабль смотрелся просто умопомрачительно.

— Не уверяй меня, что я это придумал в бреду, — сказал он.

— Конечно, нет, — кивнула девушка. — Я, кстати, такое уже встречала. Двести лет назад первоначальный проект Мемориала Вашингтона выглядел в точности как этот рисунок, включая ныне отсутствующую беседку у основания.

Конрад уставился на свой эскиз и понял, что Серена права. Тут же он решил, что надо бы вернуться в Вашингтон. Во-первых, дело о наследстве: отцовский дом и так далее, а во-вторых, следует закрыть нерешенные вопросы. Может статься, кое-что удастся найти в документах из отцовского офиса в УППОНИР…

В голове Конрада уже начал формироваться план новой поездки, однако Серене, похоже, не нравилась текущая ситуация.

— Конрад, послушай, — вкрадчиво начала она, чуть ли не подпуская соблазняющие нотки. — Ты великий археолог, но полный дилетант во всех прочих отношениях. Публиковать ты ничего не будешь. Показывать ничего не будешь. Да и нечего показывать-то. Скипетра Осириса — и того нет. Ничего нет. Единственный сувенир о нашей невероятной эскападе — египетская карта, да и та возвращается со мной в Рим, где ей самое место.

Конрад бросил взгляд на ночной столик:

— А где моя камера?

— Какая камера?

Он похолодел:

— А мы?

— А что «мы»? Что мы можем? Разве не видишь? — У нее в глазах стояла боль. — Рассказывать нечего. Доказательств нет. Город исчез. Все, что осталось, — лишь твое честное слово. Даже если будешь настаивать на своем, тебе никто не поверит, кроме кое-каких ближневосточных друзей Заваса, — и они начнут за тобой охотиться. Ты станешь жертвой собственных несусветных амбиций. Радуйся, что хоть в живых остался.

— А ты?

— Я директор Австралийского общества по сохранению Антарктики и советник при Антарктической комиссии ООН, расследующей факты нарушения экологических протоколов международной антарктической конвенции.

— Ого!

— Именно наша группа-то и нашла тебя во льдах, — продолжала Серена. — А поскольку ты единственный свидетель заявленных событий, то будет ценна любая сообщенная тобой информация. Я включу ее в свой отчет для Генеральной Ассамблеи.

— Они выбрали тебя для написания отчета? — Конраду удалось-таки рассмеяться, пусть даже еле слышно. А впрочем, конечно. Кто еще обладает таким международным реноме или страстью к защите великого девственно-белого континента?

Серена поднялась, чтобы уйти, и напоследок посмотрела на него сверху вниз. В глазах ее читалась нежность, хотя манера держаться говорила о непоколебимой решимости.

— Эх ты, счастливчик! — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. — Не иначе ангелы Божии за тобой присматривали.

— Не уходи, ну пожалуйста. — Конрад не шутил. Он боялся, что уже никогда ее не увидит.

Девушка обернулась и остановилась, держась за дверную ручку.

— Вот тебе совет от Матери-Земли. — Слова она произносила мужественно, хотя, как это мог видеть Конрад, и боролась с подступавшими слезами. — Езжай обратно в Штаты да займись там чтением лекций и устройством дешевых авантюрных туров для своих студенток. А про остальное забудь. Забудь о том, что здесь видел, забудь обо мне.

— Черта с два, — сказал Конрад в закрывшуюся дверь.

Вслед за этим он целую вечность пустым взглядом пялился в никуда и думал о Серене. Потом появилась медсестра, и наваждение исчезло.

— Вас к телефону, — сказала она. — Ах да, кстати. Доктор говорит, что кофе можно, если хотите. Я прямо с ног сбилась, пока разыскивала этот ваш термос.

— Я к нему очень привязан. Сентиментальные воспоминания, знаете ли, — оправдался он, следя затем, как медсестра ставит зеленый термос на ночной столик. — Хорошо еще, доктор Сергетти согласилась за ним присмотреть… Надеюсь, вы заменили термос, как я просил?

— На тот, куда вы положили свой маленький подарок? Конечно, — кивнула она. — Я вернусь через пару минут, и тогда налью вам кофе.

— Спасибо, — поблагодарил Конрад.

Он задумчиво посмотрел на термос, потом неловко взял телефонную трубку своими «варежками».

Из Лос-Анджелеса донесся жизнерадостный смех Мерседес, его продюсера по проекту «Древние загадки Вселенной». Похоже, все неприятности в Наска прощены и забыты.

— Я только что прочла про тебя в Интернете, — с ходу сообщила она. — Что случилось? Ты как там?

Здоровым плечом Конрад прижал трубку к уху. Как ни странно, он вдруг почувствовал себя вполне довольным.

— Да-да, Мерседес, все в порядке.

— Жуть. Слушай, тебя когда выпишут?

Дверь была прикрыта не полностью, и через щель Конрад мог видеть пару сержантов из военной полиции, дежуривших у его палаты.

— Через пару деньков. А что?

— Паника улеглась, теперь каналы ищут, чем заполнить сетку. Мы тут кое-что сварганили, как раз по твоей части. Луксор. Нормально звучит?

Он вздохнул:

— А поновее ничего нет?

— Да нет, ты только представь: вот ты стоишь в кадре, а кругом — руины города рабов, — затараторила Мерседес. — И ты говоришь всему миру, мол, библейский Исход действительно имел место, представляешь? А в доказательство у нас есть статуэтка Рамсеса II из XIX династии. Двойной гонорар, а? Только не забудь сначала помириться с этими своими египтянами. Ну как? Когда сможешь начать?

Конрад задумался.

— Со следующего месяца. Мне еще в Вашингтон надо слетать.

— Жуть. А кстати, эта твоя Антарктика… Там хоть что-то есть, какая-нибудь любопытная история?

— Нет, Мерседес, — медленно ответил Конрад. — Никаких историй. Нет и не было.


40

Рассвет: день третий

Рим


Вылетевший из Сиднея самолет Серены добрался до Рима уже на закате. На своем черном седане ее встретил Бенито и отвез в Ватикан на собеседование с понтификом. Их приватный разговор продлился чуть ли не до трех утра. Под конец его святейшество прикрыл лоб дрожащими ладонями и прочитал коротенькую молитву.

— Поздравляю, — просто сказал он. — Город погребен, американцам известна лишь половина истории, а ООН может сейчас сосредоточить свою энергию на более продуктивных направлениях. И поскольку полковника Заваса уже нет, все улики, так сказать, смыты прочь.

Слова его во многом были верны, с этим Серена не спорила. Но ведь и с воспоминаниями тоже не поспоришь, да и смыть их вряд ли возможно.

Папа взглянул ей в глаза:

— Что делать с доктором Конрадом Йитсом?

— Он будет молчать, — ответила Серена. — А если и заговорит, то все равно никто ему не поверит. Цифровая камера у меня, да и оригинал карты тоже.

Серена сунула руку в заплечный мешок и извлекла оттуда зеленый термос. Понтифик даже придвинулся ближе к столу, нетерпеливо следя за тем, как девушка пытается отвинтить наружную оболочку. Серена нахмурилась. Никакой наружной оболочки здесь нет. Термос-то, оказывается, другой.

— Что-то не так? — спросил его святейшество.

В памяти Серены всплыло ее дежурство у постели Конрада и слезливое прощание.

— Он ее украл!

Морщинистую физиономию папы прорезала широкая улыбка, и он расхохотался громче, чем это могла себе вообразить Серена. До того громко, что даже раскашлялся, и его потребовалось слегка похлопать по спине.

Серена, впрочем, никак не могла сообразить, что здесь смешного.

— Обещаю, что найду способ вернуть карту…

Понтифик, отдышавшись, отрицательно помахал своей подагрической рукой и одними глазами показал на потолок:

— Думаю, сестра Сергетти, таков его план.

— «Сестра Сергетти»? — недоуменно переспросила она. — Ваше святейшество, меня…

— …восстановили в прежнем монашеском чине. Если, конечно, вы не против.

Серена задумалась. Невероятное предложение, второй шанс, на который невозможно было рассчитывать.

— Но почему, ваше святейшество? Почему сейчас?

— Мне не так уж и долго осталось, сестра Сергетти, — ответил папа. — И я не знаю, кто придет мне на замену. Но до тех пор, пока Господь считает, что мое место на Земле, я предоставлю вам все привилегии такого восстановления в чине, включая неограниченный доступ к ватиканским архивам.

— К архивам? — пролепетала она, не в силах поверить своему счастью. Лишь два-три человека на всей планете обладали аналогичным правом, причем все они мужчины. Его святейшество готов поделиться с ней самыми драгоценными — и страшными — тайнами Церкви.

— Вы искушаете меня, ваше святейшество. Вы искушаете меня знанием, словно змий в саду Эдемском.

— Никакого искушения, сестра Сергетти, уверяю вас, — запротестовал папа. — Просто знак доверия. И подарок… Был бы я на вашем месте, я бы принял его. Ибо нет гарантий, что тот, кто придет за мной, окажется столь же покладистым.

Серена отлично понимала, о чем речь, но все же до сих пор колебалась. Официально объявить себя христовой невестой — значит потерять Конрада, навсегда лишиться возможности хотя бы один-единственный разик закрепить свои отношения физически…

Папа, казалось, отлично понимал суть ее внутреннего конфликта.

— Вы любите доктора Йитса, — сказал он.

— Да, люблю, — кивнула девушка, сама удивившись, с какой легкостью вылетело это признание.

— В таком случае вы должны понимать, что сейчас над ним нависла самая грозная опасность из всех.

Она кивнула. С той самой минуты, когда она покинула Антарктику, об этом нашептывало ей шестое чувство.

Понтифик продолжал:

— Для его защиты вам потребуются все ресурсы Неба и Земли.

— Для защиты Конрада? — переспросила она. — От чего?

— Все в свое время, сестра Сергетти, все в свое время. Пока что у нас есть более срочные дела.

«Что может быть более срочного?» — задумалась было она, но тут понтифик развернул перед ней «Интернэшнл геральд трибюн».

— Индусские экстремисты с серьезными связями в правительстве изнасиловали четырех монахинь в Шри-Ланке, — сообщил папа. — Преступления против мусульман вновь отразились и на христианах. Немедленно, прямо с утра, вы должны туда отправиться и сделать все, что в ваших силах. Защищайте наше дело на глазах всего мира.

— Но ведь уже утро, ваше святейшество.

— Ах да, вы, должно быть, вымотались… Отдохните пару часов.

Серена кивнула. Заботы реального мира все-таки настолько велики и их так много, что уже не остается места для раздумий об исчезнувшей цивилизации, погребенной подо льдом. Впереди более важные битвы, поняла она, битвы против ненависти, нищеты и болезней.

— Я сделаю так, как вы просите, — сделав секундную паузу, сказала она. — Сначала отправлюсь в Шри-Ланку, чтобы задокументировать преступления. Затем в Вашингтон, где стану продавливать этот вопрос в конгрессе, прежде чем выходить с ним в ООН.

— Очень хорошо.

Бенито довез Серену до ее квартиры, выходившей на пьяцца дель Пополо. Точнее, до невзрачной комнатушки, почти целиком занятой кроватью и ночным столиком. Однако ей просто до зарезу требовалось хоть на минуту вернуться в свой личный мирок, тот самый, в котором она когда-то приняла первые обеты.

На стене, возле двустворчатой стеклянной двери, обрамлявшей бледную луну, висело распятие. В свете раннего утра девушка встала перед ним на колени. Подняв лицо на фигурку Христа, она покаялась перед Господом в собственной гордыне, в том, что считала себя куда большим знатоком страданий и утрат по сравнению с ним самим, и поблагодарила его за отпущение грехов человечеству через Иисуса.

Затем она вышла на балкон и через площадь взглянула на египетский обелиск, привезенный в Рим императором Августом две тысячи лет назад.

Монумент напомнил ей о другом обелиске, том, что погребен ныне в пирамиде под двумя милями льда в Антарктике. И тогда Серена задалась вопросом: в самом ли деле мир своим спасением обязан распятому Христу, снявшему вековечное заклятие древних «сынов Божиих»? Или все дело в самоотверженном поступке безбожника и нечестивца Конрада, пожертвовавшего мечтой всей своей жизни и вернувшего обелиск в звездный зал? А впрочем, в конечном итоге пришла она к выводу, второе объяснение не смогло бы сработать без первого.

Рассеянно прислушиваясь к бодрому шуму города, который никогда не спит, она сунула руку в карман и достала локон волос, тайком срезанный с головы Конрада. Со временем — если, конечно, она сумеет уговорить себя с ним расстаться — его подвергнут анализу.

А пока что она просто вознесла молитву за бессмертную душу Конрада Йитса, кем бы он ни был, и за прощение ее собственной, в глубине сердца зная, что им еще предстоит встретиться вновь.


От автора


За публикацию этого романа я бесконечно признателен своему литагенту Саймону Липскару, верившему в меня с самого начала, и редактору Эмили Бестлер, чьими силами все стало возможным.

Электронное издание заняло первое место среди бестселлеров по рейтингу компании «Амазон», и за это я хотел бы поблагодарить руководство «Атлантис интерактив» и десятки тысяч подписчиков сайта @lantisTV со всех семи континентов — включая Антарктиду.

За благосклонное внимание и первоклассные консультации в области археологии я очень обязан Томасу Пикерингу, в прошлом заместителю Госсекретаря США по политическим вопросам и замечательному археологу-любителю; доктору Захи Хавассу, генеральному директору ансамбля пирамид Гиза при Высшем археологическом совете Египта и ведущему эксперту мира по Великой пирамиде Хеопса; а также доктору Кенту Уиксу, профессору египтологии при Американском университете в Каире и директору Картографического проекта Фив. Благодарю вас, господа, за уделенное мне время, за советы и поддержку. Что же касается ошибок и недочетов, то в этом нужно винить меня, и только меня.

За расширение моего кругозора и геополитические знания об Антарктике я должен сказать спасибо Бюро океанографических и международных экологических и научных вопросов при Госдепартаменте; Центральному полярному архиву в Вашингтоне; команде авианосца «Констеллейшн» и сотрудникам различных правительственных органов, чье имя я обещал не называть в обмен за кое-какую конфиденциальную информацию.

Не сломать шею на зыбком грунте мне удалось благодаря научным познаниям сейсмолога Эгилля Хокссона («Калтех»), Пола Ричардса (Геофизическая обсерватория Ламонта-Догерти при Колумбийском университете) и геофизика Раймонда Джинлоуза (Калифорнийский университет в Беркли).

За богатое воображение и неугасимый энтузиазм в поисках пропавшей Атлантиды, а также за сведения об астрономической ориентации пирамид Гизы и южноамериканских капищ я хочу отметить Ранда и Розу Флем-Ат, Колина Уилсона, Грэма Хенкока и Роберта Боволя. За ознакомление с международными, а также религиозными аспектами археологии я благодарен Уильяму Фулко, профессору Университета Лойола-Меримонт в Лос-Анджелесе.

Благодарю своего друга и ментора Джеймса Фрэ, замечательнейшего «тренера от литературы» во всей Америке, за помощь и настойчивые понукания писать как можно лучше. За правдивые, порой ошеломляющие рассказы о реалиях повседневной жизни исследователей Антарктиды я говорю спасибо полярнику Джорджу из Изыскательской группы Барна. А увлекательным историям за обеденным столом я обязан Дугу Лагерстрому.

И наконец, хотел бы поблагодарить жену, Лауру Гриниас, ведущую колонки новостей в «Лос-Анджелес таймс» и моего неофициального редактора. Земля может уйти из-под ног, горы могут обрушиться в море, но моя любовь к тебе останется вечной.


notes


Примечания


1


-32 °C


2


-90 °C