Черным по черному
Тим Пауэрс








Он сам и его деяния — непостижимая тайна, как для людей, так и для тех, кто владеет древней природной магией. Обремененный принципами и кодексом чести, он свободен, как ветер, приходит и уходит из этого мира, когда захочет или когда почувствует, что беду можно остановить, только в очередной раз пожертвовав высшим силам свою жизнь. У него много имен: британцы называли его Артуром, викинги — Зигмундом, только Брайану Даффи еще предстоит вспомнить об этом. А пока старого наемника находит в Венеции весьма подозрительный чернокнижник и предлагает поработать вышибалой в своей пивоварне, а заодно спасти мифического короля и остановить турецкое нашествие у стен благословенной Вены.






Тим Пауэрс

Чёрным по чёрному





ПРОЛОГ


Оставьте христианам пиво,

И жизнь пойдет у нас на диво.

    

Сэр Уильям Эшбесс





День Всех Святых, 1529


С почти нелепой осторожностью старик пронес поднос с пивом через освещенную солнцем комнату к кровати у окна, где подпертый подушками, покоился еще более древний старец. Изножье кровати было вымазано слоем засохшей глины.

— Извольте, сир, — проговорил старик, наливая темную жидкость в глиняную чашку, которую старый король взял со столика рядом с кроватью. Король поднес чашку к губам и понюхал.

— О! — вздохнул он. — Великолепно настоялось. Даже запах бодрит.

Его собеседник уже поставил поднос на столик, отодвинув в сторону заржавленный наконечник копья, что был положен рядом с чашкой.

— Недостает нескольких унций, — признался он. — Вечером на Пасху он пробрался вниз и выпил чашку.

Король отхлебнул и в упоении зажмурился.

— И вправду великолепное пиво.

Он открыл глаза и взглянул на другого старика.

— Пожалуй, нам не стоит жалеть для него одной чашки, Аврелиан. С учетом всех обстоятельств мы вполне можем ему это позволить.




КНИГА ПЕРВАЯ

		И не осталось образов знакомых,



		Деревьев, неба или моря,



		Иль зелени полей.



		Лишь некие таинственные формы,



		Что не живут привычной людям жизнью,



		Движеньем медленным терзали днем мой разум



		И наполняли сны страданьем.








    

Уильям Вордсворт








Глава 1


Всю ночь горячий ветер метался над Адриатикой, и от переполненных доков возле арсенала до Исола-ди-Сан-Чиара у западной горловины Большого Канала старый город скрипел на сваях, точно огромный изношенный корабль. Облака обрывками парусов неслись по лику полной луны, переплетаясь с силуэтами сотен фантастических шпилей и куполов.

Впрочем, в узком рукаве Рио-де-Сан-Лоренцо укрепленная на носу гондолы чадящая масляная лампа отбрасывала на воду больше бликов, чем луна с небес, и Брайан Даффи потянулся через борт, чтобы разогнать пальцами желтые блики на черной воде. Он неуверенно поерзал на сиденье, чувствуя неловкость из-за того, что путешествовал за чужой счет.

— Правь к фондамента, — наконец проворчал он. — Оттуда я пройдусь пешком до своей лодки.

Гондольер послушно погрузил длинный шест в дно канала. Крошечное суденышко накренилось, замерло и устремилось к набережной, заскрежетав килем о скрытую под водой лестницу.

— Спасибо. — Даффи поднырнул под навес фельце и сделал длинный шаг на сухую ступеньку, пока лодочник удерживал гондолу на месте.

Поднявшись на набережную, Даффи обернулся:

— Мароццо заплатил за всю дорогу до Рива-дельи-Шьявони. Верни ему сдачу.

Гондольер пожал плечами:

— Может и верну.

Он оттолкнулся от лестницы, изящно развернул свою лодку и начал продвигаться обратно по блестящей воде, негромко выкрикивая «Стали!» в надежде на новый заработок. Даффи какое-то время смотрел ему вслед, потом повернулся на пятках и широким шагом направился по набережной к югу, в сторону Понте-деи-Грици — Греческого моста.

От выпитого за вечер количества вальполичеллы его немного пошатывало, и устроившийся подремать под мостом уличный грабитель встрепенулся, заслышав неуверенную поступь ирландца. Наметанным глазом грабитель оглядел приближающуюся фигуру, отметив длинный поношенный плащ — свидетельство частых ночевок под открытым небом, стертые на пятках высокие сапоги, уже лет двадцать как вышедшие из моды, и рапиру с кинжалом, которые, по-видимому, представляли у путника единственную ценность. Бесшумно отодвинувшись поглубже в тень, он позволил Даффи беспрепятственно проследовать дальше.

Ирландец оставался в неведении об интересе к своей персоне. Он угрюмо разглядывал высившуюся впереди громаду церкви Сан-Заккариа, сохранившей готическую архитектуру, несмотря на недавние пристройки Ренессанса, и размышлял, насколько сильно будет скучать он по этому городу после отъезда.

— Это лишь вопрос времени, — заявил Мароццо за обедом. — Венеция уже сейчас наполовину под турками после унизительного договора, что подписали восемь лет назад. Попомни мои слова, Брайан, прежде чем наши головы совсем поседеют, тебе и мне придется обучать владению скимитарой вместо доброго прямого меча, а ученики наши будут носить тюрбаны.

На это Даффи отвечал, что скорее побреет голову и будет голым бегать с пигмеями в джунглях, чем станет обучать турка хотя бы тому, как высморкаться, и разговор перешел на другие темы. Но Мароццо был прав. Дни могущества Венеции минули полвека назад.

Даффи пнул в темноте подвернувшийся камешек и услышал, как тот булькнул в канал, прежде дважды ударившись о мостовую.

«Пора двигать отсюда, — отрешенно сказал он себе. — Венеция помогла мне оправиться, и теперь приходится пристальнее всматриваться, чтобы разглядеть шрамы от ран, полученных два с половиной года назад под Мохашом. Да и бог свидетель, свою долю в избиении турок я оплатил сполна, так что пусть этот город склонится, если желает, перед полумесяцем, а я отправлюсь восвояси. Может, даже сяду на корабль в Ирландию.

Любопытно, — размышлял он, — вспомнит ли кто-нибудь в Дингле Брайана Даффи, того самого смышленого паренька, что был отослан в Дублин обучаться Святому писанию? Тогда-то все надеялись, что со временем я получу место в приходе архиепископа Коннэтского, как многие из моих пращуров».

Даффи сочувственно хмыкнул: «Тут я их разочаровал».

Когда он миновал конвент Сан-Заккариа, из приоткрытой двери донеслись приглушенное хихиканье и шепот. Какая-то смазливая монашка, предположил он, ублажает одного из молодых монахов, что всегда отираются по соседству. Вот что получается, когда силком отправляешь дочерей в монастырь, чтобы избежать расходов на приданое, — они завивают хвост куда круче, чем если бы их просто оставили смотреть за хозяйством.

«Интересно, — с усмешкой подумал он, — что за священник вышел бы из меня? Представь себя бледным и скромноречивым, дружок Даффи, бьющим поклоны в рясе, пропахшей ладаном. Хо-хо! Никогда я и близко к тому не подобрался. Так, — припомнил он, — не прошло и недели после поступления в семинарию, как меня стали преследовать диковинные случайности, что вскоре повлекло мое изгнание: богохульные заметки почти на каждой странице моих записей, сделанные неведомой мне рукой; да, и однажды во время вечерней прогулки с наставником семь молодых вязов один за другим склонились передо мной до земли; и самое ужасное то, что во время полночной пасхальной службы со мной случился припадок и я, как потом рассказали, кричал, чтобы на холмах зажгли сигнальные костры, а старого короля привели и казнили».

Даффи покачал головой, вспоминая, как даже собирались изгонять из него бесов. Он набросал поспешное, сумбурное письмо своим родичам и бежал в Англию. С тех пор ему не раз приходилось столь же поспешно бежать из одного места в другое. Возможно, пора вернуться туда, откуда он начал. По крайней мере получится весьма логично.

Узкая калле вывела к Рива-дельи-Шьявони — улице, идущей вдоль края широкого канала Сан-Марко. Теперь Даффи стоял на выщербленной кирпичной площадке в нескольких футах над плещущейся водой и недоуменно шарил взглядом в тихих глубинах. «Что за чертовщина, — раздраженно думал он, почесывая седую щетину на подбородке. — Я что, заблудился или меня ограбили?»

Чуть погодя, трое богато одетых молодых людей вынырнули из дверной ниши справа от него. Он резко обернулся на звук их шагов, но тут же успокоился, увидев, что это не шайка промышляющих на канале убийц. Вполне приличные юноши с напомаженными волосами и мечами изысканной работы, а один даже морщит нос от соленого и гнилостного запаха соседнего канала Грицци.

— Доброго вам вечера, господа, — приветствовал их Даффи на своем варварском итальянском. — Не случалось ли вам видеть лодки, которую, как полагаю, я здесь оставил немного раньше?

Самый высокий из молодых людей выступил вперед и слегка поклонился.

— Разумеется, сударь, мы видели эту лодку. С вашего позволения, мы имели удовольствие ее затопить.

Даффи приподнял свои густые брови, шагнул на кромку канала и вгляделся в темную воду, где на глубине лунный свет довольно явственно отражался от уключин продырявленной и заполненной камнями лодки.

— Вам, верно, захочется узнать, зачем мы это сделали?

— Да, — согласился Даффи, чья одетая в перчатку рука теперь лежала на рукояти рапиры.

— Мы сыновья Людовико Гритти.

— Вот как? — покачал головой Даффи. — Он что же, местный лодочник?

Молодой человек закусил губу.

— Людовико Гритти, — отчеканил он, — сын дожа. Самый богатый купец в Константинополе. О котором вы этим вечером отозвались как о внебрачном ублюдке Сулеймана.

— А-а, — отозвался Даффи, кивая с некоторым сочувствием. — Теперь я вижу, откуда ветер дует. Вот что, ребята, я был пьян и готов обложить любого, кто подвернется под руку. Против вашего отца я ничего не имею. Вы потопили мою лодку, так что теперь мы квиты. Нет причин…

Высокорослый Гритти обнажил свою шпагу, и братья тут же последовали его примеру.

— Это вопрос чести, — пояснил он. Даффи выдохнул проклятие, одновременно обнажая левой рукой рапиру, а правой — свой кинжал с закрытым эфесом, и принял оборонительную стойку, скрестив оружие перед собой. «Наверняка меня арестуют, — подумал он, — за то, что я ввязался в дуэлло-алла-мацца с внуками дожа. В довершение всех злоключений».

Высокорослый Гритти вихрем налетел на здоровенного ирландца, занеся разукрашенную самоцветами шпагу для рубящего удара, а кинжал держа у бедра, чтобы парировать ответную атаку. Даффи легко уклонился от размашистого удара сбоку, отразил выпад кинжала клинком своей рапиры и, отступив в сторону, отвесил молодцу могучий пинок по обтянутой сатином задней части, так что тот взлетел над мостовой и с громким всплеском рухнул в канал.

Быстро развернувшись к двум другим нападавшим, Даффи отбил острие шпаги, направленное ему в лицо, в то время как другой клинок ударил его в живот и погнулся о надетую кольчугу.

Даффи заехал одному из молодцов в лицо рукоятью рапиры и наотмашь ударил другого кинжалом, распоров ему щеку от носа до уха.

Упавший в канал Гритти отчаянно бултыхался и сквернословил, пытаясь нащупать ступеньки или какой-нибудь уступ, чтобы выбраться. Из двоих на мостовой один без сознания валялся на булыжнике, залитый кровью из разбитого носа, другой зажимал окровавленной рукой рассеченное лицо.

— Северный дикарь, — с чувством посетовал последний, — ты должен сгореть от стыда за спрятанную под одеждой кольчугу.

— Бога ради, — запальчиво ответил Даффи, — где благородные господа нападают трое на одного, надо быть круглым идиотом, чтобы выходить не в полном доспехе.

Юный Гритти сокрушенно покачал головой и подошел к краю канала.

— Джакомо, — позвал он, — хватит ругаться и давай мне руку.

В мгновение ока он выудил брата из воды.

— Моя славная шпага и кинжал лежат на дне канала, — прорычал Джакомо, пока вода ручьем лилась с испорченной одежды, образуя большую лужу у его ног, — и в их рукоятях больше самоцветов, чем я осмеливаюсь подумать.

Даффи сочувственно кивнул:

— Твои панталоны тоже едва там не остались.

Не удостоив его ответом, Джакомо помог младшему брату поднять лежавшего без сознания.

— Теперь мы удалимся, — сообщил он Даффи.

Ирландец наблюдал, как двое неуклюже поплелись прочь, волоча посредине своего брата, точно сломанную мебель. Когда они скрылись из виду в тенистом закоулке, Даффи вложил в ножны оружие, отошел от воды и устало прислонился к ближайшей стене. «Приятно лицезреть отступающего врага, — подумал он, — но как я теперь попаду в свою комнату? Конечно, мне случалось переплывать четверть мили в ледяной воде, а раз, чтобы произвести впечатление на девушку, — даже держа все время зажженный факел, но сегодня я слишком устал. Да и вообще чувствую себя неважно. Физические упражнения после того, как ночь напролет ел и пил, никогда не шли мне на пользу. Какой конец для вечера — “я присел у вод канала Сан-Марко и поблевал”». Он закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Прошу прощения, сударь, — произнес мужской голос по-немецки, — не имеете ли вы счастья изъясняться на языке Габсбургов?

Даффи изумленно взглянул вверх и увидел тощего седобородого старика, высунувшегося из окна второго этажа. Тускло освещенные изнутри прозрачные шторы обвивали его плечи как языки бледного пламени.

— Точно, старина, — ответствовал Даффи, — и с большей готовностью, чем на тарабарском итальянском.

— Благодарение богу. Хотя бы теперь можно не полагаться на язык жестов и шарад. Вот. — Мелькнула бледная рука, и через две секунды медный ключ звякнул о мостовую. — Поднимайтесь.

Даффи с некоторым колебанием нагнулся и подобрал ключ. Потом подбросил его в воздух, поймал и усмехнулся.

— Ладно, — согласился он.

Лестница оказалась темной и холодной, пахло заплесневелой капустой, но когда наверху отомкнули и открыли дверь, глазам предстала роскошная обстановка, озаряемая светом свечей. Тисненные золотом корешки книг в кожаных и пергаментных переплетах выстроились рядами в высоком книжном шкафу у одной стены, богато изукрашенные столы, резные шкатулки, мерцающие мантии и трудноразличимые, вызывающие смутную тревогу, картины заполняли оставшуюся часть комнаты. Окликнувший Даффи старик, нервно улыбаясь, стоял у окна. На нем была тяжелая черная мантия, расшитая у воротника красным и золотым, на поясе висел тонкий стилет, но шпаги не было.

— Прошу садиться, — сказал он, указывая на стул.

— Ничего, постою, — сказал в ответ Даффи.

— Как угодно. — Старик открыл шкатулку и извлек тонкий черный цилиндр. — Меня зовут Аврелиан.

Даффи пригляделся и с удивлением заметил, что цилиндр представлял собой крохотную змею, вытянутую и засушенную, с широко открытой маленькой пастью и отрезанным кончиком хвоста.

— А как ваше имя?

Даффи моргнул.

— Что?

— Я назвал свое имя — Аврелиан — и хотел бы узнать ваше.

— А! Брайан Даффи.

Аврелиан кивнул и засунул хвост змеи себе в рот, затем наклонился так, что головка змеи оказалась в пламени одной из свечей. Она затрещала и задымилась, и Аврелиан затянулся дымом через хвост.

— Во имя господа, что вы делаете? — ахнул Даффи, наполовину вытащив кинжал.

— Прошу прощения. Какая бестактность с моей стороны! Видите ли, день был полон ужасных треволнений, и мне нужно расслабиться. — Старик сел и вновь затянулся от пламенеющей штуковины, с шипением выпустив ароматный дым сквозь сжатые зубы. — Не переживайте. Это всего лишь вид водяной змеи, которая после должной обработки… пф-ф… травами и специями испускает дым самого превосходного качества.

— Ха! — Ирландец качнул головой и спрятал кинжал обратно в ножны. — А для гостей вы не держите более прозаического угощения?

— Как я невнимателен! Вы должны извинить меня. Необычайные обстоятельства… Разумеется, в буфете справа от вас неплохой выбор вин. Кубки перед вами.

Даффи открыл буфет, выбрал бутылку сотерна и привычным движением выдернул пробку.

— Вы знаете толк в вине, — заметил Аврелиан, наблюдая, как Даффи наливает себе золотистую жидкость.

Ирландец пожал плечами.

— У вас, по-видимому, не найдется лодки? Мне нужно попасть в Сан-Джиорно, а эти три клоуна затопили мою.

— Да, я слышал. А что в Сан-Джиорно?

— Моя комната. Мои вещи. Там я сейчас проживаю.

— Угу. Нет, лодки у меня нет. Но есть предложение.

Даффи скептически оглядел Аврелиана.

— Да? И какое?

— О найме на работу. — Старик улыбнулся. — Полагаю, вы теперь не так богаты, как в лучшие времена?

— Пожалуй, нет, — признался Даффи. — Но такие вещи приходят и уходят. Я был и богат, и беден, и то и другое еще наверняка повторится. Однако что вы хотели предложить?

Аврелиан снова затянулся от потрескивающей, шипящей змеи и задержал в легких дым на добрых десять секунд.

— Ну… ф-ф-фу… судя по вашему акценту, вы долго жили в Австрии.

Ирландец подозрительно глянул на него, потом пожал плечами и отпил еще вина.

— Верно. Я жил в Вене, пока не уехал оттуда три года назад.

— Почему вы уехали?

— А вам-то что?

— Прошу прошения, я не хотел лезть не в свое дело. И почему мне всегда так трудно перейти к сути дела? — Старик пригладил волосы одной рукой, и Даффи заметил, что пальцы у него трясутся. — Позвольте объяснить: я стал хозяином трактира Циммермана.

Даффи вежливо приподнял брови:

— А где это?

Аврелиан оторопел.

— В Вене, — сказал он. — Разве вы… Ну да, разумеется. Вас ведь не было три года. Пока я не стал хозяином, он назывался монастырем Святого Иосифа.

— Тогда другое дело. Откуда пошло пиво «Херцвестен». Надеюсь, вы не закрыли пивоварню?

Аврелиан негромко рассмеялся:

— Ну что вы!

— Ну и слава богу. — Даффи осушил свой бокал. — Как, черт подери, вы убедили церковь расстаться с этим местечком?

— Вообще-то я его унаследовал. Более раннее право на землю. Очень запутанное дело. Но позвольте продолжить… Теперь я держу там трактир и получаю неплохие барыши. Вена удачно расположена, а слава пива «Херцвестен» не меньше, чем у баварского «Вейнстипен». Но, видите ли, дело в том, что у меня нет…

В дверь нерешительно постучали, и Аврелиан подскочил.

— Кто там? — встревоженно воскликнул он. Последовал ответ на греческом диалекте:

— Это Белла. Впусти меня, любовничек.

Аврелиан стиснул кулаки.

— Белла, зайди попозже. У меня гость.

— Так я не против гостей. Я их даже очень люблю.

Щеколда задергалась.

Старик плотно прижал руку к закрасневшемуся лбу.

— Убирайся, Белла, — прошептал он так тихо, что Даффи едва расслышал.

— Эй, там, гость! — донесся из-за двери хриплый полупьяный голос. — Вели старому фокуснику впустить меня.

«Вот те на, — подумал Даффи, — какая незадача! Притворюсь, что ничего не слышу». Он подошел к книжному шкафу и углубился в изучение латинских названий.

— У меня новости, — не унималась Белла. — За которые ты, поди, будешь рад выложить пару дукатов.

— Новости о чем? — рявкнул Аврелиан.

— Об Эль Кануни, как зовут его мои темнокожие друзья.

— Белла, ты бессмысленная трещотка, — грустно вздохнул старик. — Впрочем, заходи. — Он отомкнул дверь.

Распространяя перед собой волну удушливой смеси из запахов несвежих духов и виноградной водки, в комнату ворвалась женщина неопределенного возраста в ветхой юбке, расползающейся по швам.

— Ради пресвятой девы, налей вина, — провозгласила она, — пока я не задохнулась здесь от дыма.

— Ради кого? — яростно переспросил Аврелиан. — Никакого вина. Дым мог бы служить благовониями в сравнении с тем, что исходит от тебя.

— Чтоб твоя бледная печень сгнила от зависти, монашек! — осклабилась женщина.

Даффи, не чуждый хотя бы поверхностным манерам, сделал вид, что он полностью погружен в книги и не замечает ничего вокруг.

Аврелиан беспомощно обернулся к нему:

— Сударь, не будете ли вы столь любезны и не оставите ли нас без внимания на несколько минут? — От смущения он, похоже, готов был провалиться под землю.

— Ну разумеется, — успокоил его Даффи, сопроводив слова взмахом руки. — Я займусь изучением вашей великолепной библиотеки.

— Прекрасно.

Одетый в мантию старик грубо потащил женщину за локоть в дальний конец комнаты, где они продолжили разговор возбужденным шепотом.

Даффи уткнулся носом в книгу, но, будучи человеком любознательным, навострил уши, чтобы услышать как можно больше. Он уловил хриплый шепот Беллы:

— Поговаривают, что в Константинополе начали собирать акинжи… — Аврелиан спросил о положении дел с припасами и о янычарах, но Даффи не смог расслышать ответа.

«Новости о турках, — подумал ирландец. — Все только это и обсуждают. Только вот чем вызван интерес этого старого сыча?»

— Ладно, ладно, — заключил Аврелиан, отмахиваясь от женщины обеими руками. — Твои собственные домыслы меня не интересуют. Вот… немного денег. Теперь убирайся. Но сначала положи на место кинжал.

С печальным вздохом Белла извлекла украшенный самоцветами кинжал из тайников своего туалета.

— Я только подумала, что женщине может понадобиться защитить себя.

Старик издал довольный смешок.

— Это турецким матросам нужна защита, ты, старая вампирша. Вон!

Она вышла, хлопнув дверью, и Аврелиан немедленно зажег в пламени свечей несколько ароматных палочек, которые поместил на маленькие латунные подносы в разных углах комнаты.

— Я бы открыл окно, — сказал он, — но в очень старых городах никогда не знаешь, что может пролетать мимо в темноте.

Даффи нерешительно кивнул, а затем взял книгу, которую только что перелистывал.

— Я гляжу, вы интересуетесь фехтованием.

— Что там у вас? Ах да, книга Пьетро Монсио. Вы ее читали?

— Да. Вообще-то как раз с Пьетро и Ахиллом Мароццо я сегодня ужинал.

Старик моргнул.

— О!.. Ну, сам я уже несколько лет не держал в руках меча, однако стараюсь не отставать от развития искусства. Вон та копия делла Торре, в темном пергаменте, очень редкая.

— В самом деле? — заметил ирландец, возвращаясь к столу и вновь наполняя свой бокал. — Тогда мне стоит продать свою копию. Хоть немного разбогатею. Мне не особенно понравилось содержание.

Длинные паутины ароматического дыма повисли по всей комнате, и Даффи стал обмахиваться небольшой папкой с какими-то гравюрами.

— Становится душновато, — пожаловался он.

— Вы правы, — признался старик. — Я отвратительный хозяин. Возможно, если мы приоткроем немного окно… — Он подошел к окну, посмотрел какое-то время на улицу и вернулся к Даффи с примирительной улыбкой.

— Нет, не стану открывать. Позвольте мне быстро объяснить, зачем я позвал вас, а там идите по своим делам, прежде чем дым станет серьезно вам досаждать. Я упоминал трактир Циммермана, которым владею… Место известное, так что отбоя от посетителей нет, а я много путешествую, да, сказать по чести, даже если я там, то совладать с беспорядками все равно не в силах. Знаете, то странствующий монах затеет ссору с каким-нибудь последователем Лютера, или оставшийся после Крестьянских войн бундшлюх прирежет лютеранина, и мигом весь зал разгромлен, а подавальщицы в слезах. А я несу сплошные убытки: разбитая утварь, выгодные посетители обходят трактир стороной, работников так просто не наймешь. Мне нужен человек, кто будет там все время, способен говорить с посетителями на их родных языках, а случись потасовка, сможет быстро разнять драчунов и никого не убить — как вы только что разобрались с юными Гритти у канала.

Даффи улыбнулся:

— Вы хотите нанять меня вышибалой?

— Вот именно, — согласился Аврелиан, потирая руки.

— Гм-м… — Даффи забарабанил пальцами по столешнице. — Знаете, предложи вы мне это два дня назад, я бы послал вас куда подальше. Но… за последние два дня Венеция мне немного приелась. Пожалуй, я даже начал скучать по старой Вене. А вчера ночью я видел сон…

— Да? — поднял брови Аврелиан с самым непритворным удивлением.

— Да, я видел во сне девушку, которую знал там когда-то. В общем, я был бы не прочь ее повидать, узнать, что с ней теперь. А останься я тут, эти трое парнишек Гритти, пожалуй, вызовут меня на настоящий рыцарский турнир, для которого я уже староват.

— Несомненно вызовут, — согласился Аврелиан. — Они очень горячие молодые люди.

— Вы их знаете?

— Нет, но я знаю о них, — Аврелиан взял наполовину выкуренную змею и снова поджег ее. — Я знаю о многих людях, с которыми так никогда и не встречался, — добавил он почти про себя. — Так мне проще. Что ж, работа вам подходит?

«Какого черта! — подумал Даффи. — Все равно я вряд ли придусь ко двору в Дингле, если смотреть на вещи прямо». Он пожал плечами:

— Да. Что в ней особенного?

— Ага. Я рассчитывал на то, что вы согласитесь. Вы подходите для нее больше всех, кого я встречал.

Он сложил руки за спиной и принялся расхаживать по комнате.

— У меня еще дела на юге, но я предпочел бы, чтобы вы отправились в Вену немедленно. Я дам денег на дорожные расходы и рекомендательное письмо к пивовару Циммермана, старине Гамбринусу. Я укажу ему, чтобы он выплатил вам содержание по приезде. Когда вы сможете там быть?

Даффи почесал седой затылок.

— Ну, не знаю. Сегодня у нас какое число?

— Двадцать четвертое февраля. Ясеневая среда.

— Точно. У Монико на лбу был серый крестик. Посмотрим… Сяду на корабль до Триеста, там куплю лошадь и пересеку нижние отроги Альп как раз к западу отсюда. Дальше составлю компанию в дороге на север какому-нибудь венгерскому торговцу лесом — обычно в тех местах их пруд пруди. Переправлюсь через Саву и Драву, а там вдоль старого Дуная на запад к Вене. Скажем, примерно месяц.

— Но, без сомнения, до Пасхи? — с тревогой спросил Аврелиан.

— Ну конечно.

— Прекрасно. Мы будем тогда откупоривать бочки темного, и я не хотел бы, чтобы разнесли трактир.

— Ясно, я доберусь туда не меньше чем за две недели.

— Рад слышать. — Аврелиан налил себе сотерна и наполнил бокал Даффи. — Похоже, вы знаете западную Венгрию, — осторожно заметил он.

Ирландец на мгновение нахмурился, прихлебывая вино, затем расслабился и кивнул.

— Знаю, — тихо сказал он. — Я был с королем Людовиком и архиепископом Томори в битве при Мохаше в августе двадцать шестого. Тогда, как австрийцу, мне нечего было делать в Венгрии. Наверное, я просто сообразил, что Вена стоит следующей на очереди у турок. — «Нет смысла рассказывать ему об Ипифании», — подумал Даффи.

Вино пробудило в Даффи воспоминания. Все небо было затянуто тучами, вспомнил он, и обе армии просто стояли по разные стороны Мохашской равнины, пока не перевалило за полдень. Потом ударила венгерская кавалерия, турецкий центр развалился, и отряд немецкой пехоты, где был Даффи, последовал за венграми в ловушку. «Началась самая жуткая мясорубка из всех, в которых я мог бы представить себя участником, — думал он, потягивая вино, — когда проклятые турки внезапно перестали отступать и накинулись на своих преследователей».

Его губы плотно сжались при воспоминании о треске турецких пищалей и свисте шрапнели, которая косила ряды христиан, о сверкающем вихре скимитар завывающих янычаров, которые перегородили дорогу, и об отчаянном крике, исторгнутом глотками защитников Запада, когда они поняли, что турки окружили их с флангов.

— Вам очень повезло, — сказал Аврелиан после паузы. — Не многие сумели тогда уцелеть.

— Это верно, — промолвил Даффи. — Я прятался в камышах у берега реки, пока на следующий день не подошли войска Яна Заполи. Мне пришлось объяснять, что этот болван Томори атаковал, не дожидаясь его и Франжипани или других подкреплений, что почти все с венгерской стороны — Людовик, Томори и тысячи других — погибли, а Сулейман и турки одержали победу. Заполи похоронил убитых и поспешил на запад. Я побежал к югу.

Старик потушил свою тлеющую змею в сосуде с ладаном и неохотно выдохнул последний дым.

— Полагаю, вы слышали, что Заполи сейчас переметнулся к туркам?

Даффи нахмурился.

— Да. Он просто хочет стать наместником в Венгрии и будет лизать руку всякому, кто этому поспособствует. Все же мне трудно в это поверить, ведь мы знакомы с 1515 года, и уже в то время он устраивал набеги на турок. Я был бы готов поклясться, что из всего невозможного…

Аврелиан участливо кивнул.

— Коль уж полагаться на невозможное, лучше нам всем вообще ни во что не вмешиваться.

Он пересек комнату и присел к заваленному бумагами столу.

— Но прошу прощения, я не хотел ворошить ваше прошлое. Здесь, — сказал он, вынимая из ящика матерчатый мешочек, — пятьсот дукатов.

Даффи подхватил мешочек на лету и спрятал его в карман.

— А теперь, — продолжал Аврелиан, разглаживая листок бумаги, — я напишу рекомендательное письмо. — Он обмакнул перо в чернильницу и принялся писать.

Даффи уже давно обнаружил, что умение читать вверх ногами может в жизни очень пригодиться, и сейчас непринужденно поглядывал через стол на разборчивые строки.

«Любезный Гамбринус, — читал Даффи, — податель сего, Брайан Даффи (здесь Аврелиан сделал паузу, чтобы ловко набросать точный портрет ирландца), тот самый человек, которого мы искали, — хранитель дома “Херцвестен”. Проследи, чтобы по прибытии он получил пятьсот дукатов, а в дальнейшем то месячное содержание, о котором вы сговоритесь. Я скоро присоединюсь к вам, возможно в середине апреля, во всяком случае, до Пасхи. Надеюсь, пиво готовится правильно и в этом сезоне не закиснет. С наилучшими пожеланиями, АВРЕЛИАН».

Старик в черных одеждах сложил письмо, залил густым красным сургучом из маленькой чашки, подогретой на огне свечи, и приложил печать.

— Вот и все, — сказал он, отнимая печать и размахивая в воздухе письмом, чтобы охладить сургуч. — Просто передайте это пивовару.

Даффи взял письмо. Печать, как он заметил, изображала двух драконов, сцепившихся в схватке.

— Чем я должен буду заниматься? — спросил он. — Скажите еще раз.

— Тем, о чем вы сами сказали, — улыбнулся Аврелиан. — Быть вышибалой. Пресекать беспорядки и поддерживать мир.

Здоровенный ирландец неуверенно кивнул:

— Довольно странно, что вы отправились в Венецию, чтобы подыскать работника для австрийской таверны.

— О, я здесь вовсе не за этим. У меня тут совершенно другие дела. Совершенно. Но стоило мне увидеть, как вы расправились с этими молодцами, как я понял, что вы рождены для такой работы.

— Ладно. Какая, в общем, разница! Вы платите.

Ветер усиливается, подумал Даффи. Как громыхает окно!

Аврелиан поднялся.

— Благодарю за помощь в этом деле, — быстро проговорил он, пожимая Даффи руку и почти волоча его к двери. — Увидимся через месяц или около того.

— Хорошо, — согласился Даффи и через мгновение обнаружил себя на темной лестничной площадке перед захлопнувшейся дверью. «Довольно странный старикан, — думал он, ощупью спускаясь по ступеням. — Очень любопытно, действительно ли в этом мешке пятьсот дукатов?»

Запах дешевого ликера витал у подножия лестницы, и Белла выскочила из темноты, едва Даффи спустился.

— Маленький евнух дал тебе денег, верно?

— Прошу прощения, леди, — ответил Даффи. — Ничего подобного.

— Почему бы нам не выпить где-нибудь вина? — предложила она. — Я бы многое могла о нем порассказать.

— Меня он не интересует. Прошу прощения. — Даффи проскользнул мимо нее на мостовую.

— Но, может, тебя интересует женское общество?

— Ты-то тут при чем? — бросил Даффи через плечо, удаляясь.

Она прокричала ему вслед что-то грубое, но он не разобрал слов. «Бедная старуха, — сказал он себе. — Совсем сдурела от дешевого итальянского ликера. Оскорблять незнакомцев и изводить бедного ненормального старика».

Он взглянул на небо — примерно час пополуночи. «Какой смысл возвращаться сейчас в Сан-Джиорно! — думал он. — Единственное, что меня там ожидает, так это разъяренный домовладелец, который не получил платы за жилье. Лучше подыскать место, где провести ночь, а с утра пораньше отправиться в путь. Несколько часов сна в более или менее чистой постели — вот все, что сейчас нужно. Ночка выдалась беспокойная».

— Осади, дедуля, мы будем здесь разгружаться.

Даффи злобно сверкнул глазами на молодого портового грузчика, но послушно отодвинулся. Утреннее солнце сверкало на воде, точно пригоршня новеньких золотых монет, так что Даффи щурился и тер кулаками глаза. Ему посоветовали отыскать кипрскую галеру, принадлежащую Морфеу, которая по дороге домой должна была зайти в Триест. «Ищи треугольный парус с тремя печальными глазами, — сказал щуплый услужливый египтянин, — это и будет судно Морфеу».

«Черт, — раздраженно думал Даффи, — не вижу я никаких проклятых глаз! Да и у половины кораблей паруса все равно зарифлены».

Он присел около тюка с хлопком, с неодобрением наблюдая за суетой вокруг себя всех этих шумных, выспавшихся людей. Вереща на смеси средиземноморских языков, мимо пронеслись темнокожие ребятишки, обстреляв капустными кочерыжками негодующего бородатого купца, из доков вразвалку выходили загорелые моряки, надеясь сразить венецианских девушек иноземными монетами и нарядными шелковыми камзолами, а старухи с точно высеченными из гранита лицами караулили корзины с копченой рыбой, готовые улыбнуться покупателю или засветить в ухо портовому воришке.

Даффи проснулся на рассвете в сомнительной ночлежке с ощущением сильного похмелья от выпитого накануне ликера, но окрыленный воспоминанием о том, как, заглянув в мешочек под колеблющимся светом уличного фонаря, он обнаружил самые настоящие пятьсот дукатов.

«И еще пятьсот ждут меня в Вене, — напомнил он себе, — если только я отыщу этого грязного кипрского Морфеу».

Седой ирландец с усилием поднялся на ноги, а человек на балконе с портиком в ста футах за его спиной присел на колено, целясь из аркебузы с колесцовым затвором. Стрелок нажал курок, колесико закрутилось, брызнув искрами на полку, и мгновение спустя оружие отдало ему в плечо, выпустив заряд в цель.

Глиняный кувшин взорвался у самого уха Даффи, обдав его лицо вином и осколками. Он в изумлении отскочил в сторону и нырнул за тюк хлопка, с яростным проклятием рванув зацепившуюся рапиру.

Стрелок перегнулся через перила балкона и развел руками. На мостовой под ним двое мужчин раздраженно нахмурились, достали из ножен кинжалы и начали проталкиваться через толпу.

Даффи вскочил на ноги, сжимая обнаженную рапиру и в ярости оглядываясь. «Не иначе кто-то из этих бешеных Гритти, — решил он. — Или все трое. А я прошлой ночью был с ними так обходителен. Ну теперь будет другой разговор».

Высокий человек в шляпе с пером и усами, похоже, намазанными маслом, с улыбкой шагнул к ирландцу.

— Тот, кто стрелял, уплывает вон на той лодке, — сказал он, указывая направление.

Даффи обернулся, и человек кинулся на него, с неистовой силой вонзив кинжал ирландцу в грудь. Кольчуга под многострадальным камзолом спасла Даффи от первого удара; он схватил запястье убийцы правой рукой и, прежде чем тот смог нанести второй удар, отступил на шаг и пронзил рапирой бедро нападавшего. Обладатель шляпы с пером упал на колени, белый от шока.

«Самое время покинуть Венецию», — в замешательстве подумал Даффи. Он с досадой отметил, что руки у него трясутся.

Перепуганные торговцы и портовые рабочие бросились врассыпную, так что он без труда заметил две устремившиеся к нему фигуры: один — незнакомец, а другой — Джакомо Гритти, оба с обнаженными кинжалами.

— Ради бога, зовите стражу! — отчаянно завопил Даффи в толпу, хотя понимал, что теперь слишком поздно.

Чувствуя дурноту от напряжения, он выхватил свой кинжал и сжался за скрещенными клинками.

Незнакомец опередил Гритти, занеся руку для мощного колющего удара, но вдруг глаза его расширились в изумлении, и он рухнул вниз лицом. Рукоятка кинжала Гритти торчала у него между лопаток.

Разделенные десятью футами, Гритти и Даффи уставились друг на друга.

— На судне Морфеу тебя ждут убийцы, — выпалил Гритти, — но старый греческий купец, что заякорился в третьем доке, тоже держит путь в Триест. Поспеши, — добавил он, — они уже отдают концы.

Даффи задержался ровно настолько, чтобы убрать в ножны оружие и озадаченно поблагодарить, а затем рысью припустился к третьему доку.




Глава 2


После недолгих притворных раздумий с насупливанием бровей и почесыванием щетины на щеках пузатый капитан купца согласился взять Даффи на борт, запросив при этом вдвое против обычной цены «за неимением предварительной договоренности». Ирландец давно понял, что иногда лучше промолчать и заплатить, что просят. Так он и поступил.

Судно, как он заключил, перепрыгнув на высокую корму, изрядно обветшало. «Господи, двойной ряд гребных весел и прямоугольный парус под гитовы, — с сомнением покачал он головой. — Даже Клеопатре впору было бы отпустить оскорбительное замечание насчет этой рухляди. Наверное, оно ходило из Венеции в Триест чаще, чем я за свою жизнь надевал сапоги, так что вряд ли оно затонет именно в этот раз». Он уселся в открытом трюме между двумя громадными амфорами с вином и укрепил кусок штормового паруса, представлявший собой плетеную циновку на раме, в пазы на планшире. «Теперь, — решил он, — откинувшись за своим укрытием, я, слава богу, скрыт от посторонних глаз».

Матросы баграми протолкнули судно через скопление стоящих на якоре галер, затем парус распустили, и он набрал свежий утренний ветер. Древний корабль накренился, когда мускулистый рулевой обхватил перекрещенные рукояти румпеля, и они отплыли.

Капитан слонялся по палубе, наблюдая за стараниями своей команды, до тех пор, пока по правому борту не проплыл Лидо; тогда он угомонился и отправился на корму, где Даффи устроился на ящике, от нечего делать вырезая кинжалом из куска дерева девичью головку. Капитан облокотился рядом на поручень и вытер лоб косынкой.

Он кивком головы указал на рапиру Даффи:

— Воин?

— Нет, — усмехнулся ирландец.

— А чего ж тебе тогда нужно в Триесте?

— Да вот собираюсь пойти в монастырь, — сказал Даффи, обстругивая девичью щечку.

— Ну конечно, — хмыкнул капитан. — Чего тебе приспичило искать в монастыре?

— Обет молчания.

Капитан рассмеялся, но тут же нахмурился и встал. Немного подумав, он сказал:

— Вырезать ты ни черта не умеешь. — И пошел в направлении носа.

Даффи критически оглядел кусок дерева на вытянутой руке. «А ведь верно», — сказал он себе.

Тяжело груженный старый корабль еле-еле полз, несмотря на «новую» свинцовую обшивку, о которой капитан с гордостью заявил, что ее поставил его дед, и когда корабль вошел в порт, причалы Триеста уже купались в оранжево-золотом закате. Капитан суетился, выкрикивая приказы своей усталой команде, пока те расклинивали гнездо мачты и опускали ее обратно на палубу, так что Даффи беспрепятственно поднялся по лесенке и пошел через порт к лабиринту башен и улиц города. Во многих окнах уже горел свет, и ирландец начинал всерьез подумывать об ужине. Он ускорил шаг, на ходу прикидывая, в какой части города можно получить достойную еду подешевле.

Стук каблуков тяжелых сапог Даффи эхом отражался от выбеленных стен узкой виа Долорес, тогда как запах вяленой рыбы из порта постепенно рассеивался. Из открытой двери перед ним на мостовую падала полоска света, а изнутри отчетливо слышались смех и звон бокалов.

Даффи шагнул внутрь, встреченный приятным теплом очага, благоуханием чеснока и карри. Он снял шляпу и принялся было развязывать свою длинную, подбитую мехом накидку, когда к нему подскочил человек в переднике и что-то затараторил по-итальянски.

— Что? — прервал его ирландец. — Говорите медленнее.

— У нас, — сказал человек, старательно разделяя слова, — нет мест. Уже слишком много людей ждет.

— А-а… ну что ж. — Даффи развернулся, чтобы уйти. Потом вспомнил о своей шляпе и обернулся назад. За ближайшим столиком священник одобрительно кивал человеку в переднике, который, как успел заметить Даффи, перекрестился. В следующий миг Даффи молча взял шляпу и вышел.

«Провинциальные болваны, — сердито думал он, засунув руки в карманы и устало шагая дальше по улице. — Верно, никогда в жизни не видели человека с лицом, непохожим на них. Приняли меня за какое-то пугало».

Лоскуты сапфирового и розового все еще тлели на зимнем небе, но ночь уже опустилась на улицы. Чтобы разглядеть дорогу, Даффи приходилось полагаться на падающий из окон свет, и он начинал опасаться возможной встречи с бандитами.

Потом со звуком волочащихся по булыжнику веток завеса проливного дождя закружилась вокруг него. «Господи боже, — взмолился он, когда холодные капли забарабанили по полям его шляпы, — нужно как-то выбираться. Я могу подхватить малярию, а моя кольчуга и так безобразно ржавая».

Впереди он увидел открытую дверь и неуклюже запрыгал к ней, разбрызгивая воду в глубокой сточной канаве. «Я действительно слышу звук мельничного колеса, — подумал он, — или просто шумит непогода?» Трактирной вывески не было, но над притолокой двери висели виноградные листья, и, войдя внутрь, Даффи улыбнулся с облегчением при виде незанятых столов. Здесь хотя бы не скажут, что нет свободных мест, подумал он, отряхивая мокрую шляпу о бедро. Он прошел к пустому столу, бросил накидку на скамью и уселся рядом.

«Странное место, — отметил он, озираясь. — Вон тот седой выпивоха у дверей на кухню, видно, хозяин. По крайней мере кивнул, когда я вошел».

Из кухни появился юноша и поспешил к столу Даффи.

— Что вам угодно? — спросил он.

— Ужин из того, что есть в котле, и кубок лучшего красного вина.

Парнишка кивнул и удалился. Даффи принялся разглядывать других посетителей, сидящих в разных концах полутемной комнаты с низким потолком. Дождь явно испортил им настроение. Все они казались угнетенными… нет, встревоженными, и улыбки их были мимолетными и натянутыми. Даффи извлек из кармана кусок деревяшки и, достав кинжал, возобновил свой труд.

Принесенная еда оказалась острее той, к которой он привык, к тому же вся завернутая в виноградные листья, но вот вино, которого поставили целый кувшин, было лучшим из всего, что ему случалось пробовать. Сухое, но крепкое и ароматное, оно ударило в голову, точно бренди.

— Потрясающе! — выдохнул он и налил вторую кружку.

***

По прошествии длительного времени Даффи пришел к выводу, что барельеф, который он вырезает на столешнице, не удался. Он тряхнул головой и спрятал кинжал. «Не иначе кто-то вновь наполнил кувшин, когда я отвлекся, — подумал он. — Может, не единожды. Не могу вспомнить, сколько кружек я уже выпил, но, судя по всему, немало». Помутившимся взором он обвел комнату и обнаружил, что народу прибавилось и освещение стало ярче. «Как же я напился, — сказал он себе, — что не заметил, как набираются посетители! Вот даже за моим столом уже сидят двое». Он вежливо кивнул двум бородачам.

Даффи понимал, что нужно стряхнуть с себя винный дурман. «Я болван, — думал он. — Напиться в незнакомой таверне в чужом городе».

Юноша, который прислуживал ему, стоял сейчас на столе, играя на флейте, а большинство гостей заведения кружились в безумном танце, подпевая на языке, который Даффи не мог определить. Старого бородатого хозяина, который уже не стоял на ногах без посторонней помощи, водила под руки по комнате ватага смеющихся ребятишек. «Бедный старый пьяница, — ошалело подумал Даффи, — посмешище для детей. Верно, они и вплели ему в волосы дурацкие виноградные листья».

Теперь Даффи снова слышал шум мельничного колеса, более отчетливый и глубокий, чем раньше, словно стук сердца земли. Он разобрал, что высокие, буйные переливы флейты свиваются вокруг этого медленного глубокого ритма.

Внезапно он испугался. Туманная, но безмерно могучая мысль или идея поднималась через темные глубины его разума, и он во что бы то ни стало хотел избежать ее. Он рывком поднялся на ноги, опрокинув кружку с вином на пол.

— Я… — пробормотал он. — Меня зовут… — и не смог вспомнить. Сотни имен крутились у него в голове.

Бородач рядом с ним подобрал кружку, наполнил ее сверкающим вином и протянул ирландцу. Опустив глаза, Даффи впервые заметил, что человек был голым, а его ноги покрыты короткой вьющейся шерстью, странно изогнуты и заканчиваются маленькими раздвоенными копытами.

Даффи с воплем кинулся к двери, но его собственные ноги заплетались, так что он почти не сдвинулся с места. А потом он, похоже, впал в забытье, ибо сотни тревожных видений проносились перед ним: он был плачущим от страха ребенком в каменной темнице; старым обесчещенным королем, истекающим кровью под проливным дождем на руках у единственного верного слуги; стоял с двумя женщинами у костра на ночном болоте, с отчаянной надеждой всматриваясь в черное небо; в узкой лодочке он плыл через широкое спокойное озеро; сидел за столом напротив немыслимо древнего старика, который сочувственно взглянул на него и сказал: «Многое потеряно, и еще больше предстоит потерять». Дальше видения стали трудноразличимыми, как процессия, исчезающая вдали, в конце концов оставив его в местности столь холодной и темной, что, наверное, никогда не знала солнечного света.

Пинки под ребра заставили его очнуться. Он перевернулся в холодной грязи и откинул с лица мокрые волосы.

— Будь я проклят! — прохрипел он. — Где я, черт возьми?

— Я хочу, чтобы ты покинул этот город, — произнес мужской голос.

Даффи сел. Он был на грязном мокром пустыре между двух домов. Дождь кончился, и за разрывами туч сияло голубое небо. Он взглянул вверх, в рассерженное и напуганное лицо священника.

— Ты… — пробормотал Даффи, — священник, который был вчера вечером в первом заведении. Откуда меня выставили.

— Но ты, я вижу, нашел… другой приют. Когда ты покинешь Триест?

— Чертовски скоро, скажу тебе. — Опершись руками в грязь, Даффи с трудом поднялся на ноги. — Ох-х! — Он осторожно растер себе поясницу. — Я не спал под дождем с тех пор, как мне было восемнадцать. Немолодым людям вроде нас следует этого избегать.

— Я не спал под дождем, — раздраженно ответил священник.

— Ну да, верно. Это был я. Я знаю, что это точно был один из нас.

— Так… — Священник нахмурился. — Деньги тебе нужны?

— Нет, вообще-то… один момент. — Рука Даффи метнулась за пазуху, и, к некоторому удивлению, он обнаружил тяжелый мешочек с деньгами на месте. — Ха! Спасибо, сейчас я вполне обеспечен.

— Прекрасно. Тогда уезжай сегодня же, или я велю восьми самым здоровым моим прихожанам хорошенько отдубасить тебя палками и швырнуть в море.

Даффи прищурился.

— Что? Я… Послушай, я ведь ничего тебе не сделал… Ты, поганый трус, я вырежу печень всем твоим скотоводам.

Он шагнул к священнику, но потерял равновесие и судорожно отступил в сторону. От встряски он рухнул на четвереньки, и его тут же вырвало. Когда он вновь выпрямился на трясущихся ногах, священник исчез.

«Интересно, за кого он меня принял, — подумал Даффи. — Ненавижу подобные недоразумения».

Но теперь предстояло разобраться, что же все-таки случилось прошлой ночью?

Все просто, услужливо подсказывала рациональная часть рассудка, ты был настолько глуп, что нажрался вусмерть в незнакомом кабаке и тебя избили и выбросили на улицу. Хорошо еще, что при твоей сомнительной внешности никому не пришло в голову проверить твой кошелек. А видения и галлюцинации не имеют значения. Никакого значения. Его зубы выбивали дробь, и он дрожал, как промокший кот. Нужно пошевеливаться, подумал он, найти гостеприимный трактир, где можно привести себя в порядок, закупить припасов и выметаться из Триеста. Глубоко вздохнув, он неуверенно поплелся вниз по виа Долорес. Два часа спустя он вышел из наполненной паром ванной комнаты, энергично растирая голову полотенцем.

— Как там мой завтрак? — спросил он. Когда никто не откликнулся, он постучал в дверь и открыл ее.

— Как там мой завтрак? — выкрикнул он в зал.

— Ждет вас на столе, сударь.

— Отлично. Сейчас иду.

Даффи снял просушенные шерстяные штаны со стула у камина и облачился в них. Штаны эти он купил в Британии много лет назад, и, хотя сейчас они состояли больше из заплаток, чем из английской шерсти, и итальянцы смеялись, называя его орангутангом, он не мог с ними расстаться. «А при переходе через Альпы в конце зимы они хорошо послужат мне», — сказал он себе. Он влез в продырявленный в двух местах камзол, натянул сапоги и отправился завтракать.

Трактирщик подал ему миску какой-то каши с взбитыми яйцами, черного хлеба с сыром и кружку горячего эля.

— Выглядит аппетитно, — сказал Даффи, плюхаясь на стул и приступая к еде.

Четверо других гостей за столом грызли поджаренный хлеб и с любопытством поглядывали на дюжего седовласого ирландца. Один, тощий мужчина в обвисшей вельветовой шляпе и шелковом трико, откашлялся.

— Сударь, мы слышали, вы пересекаете Юлианские Альпы, — сказал он.

Даффи нахмурился, как имел обыкновение делать при разговоре с посторонними, сующими нос в его дела.

— Верно, — проворчал он.

— Однако еще слишком рано, — заметил мужчина.

— Для кого-то, может, и рано, — пожал плечами Даффи.

Из кухни высунулся трактирщик и кивнул Даффи:

— Мальчик говорит, что отчистил всю ржавчину с вашей кольчуги.

— Вели ему встряхнуть ее в песке еще сто раз, на счастье, — сказал Даффи.

— Разве вы не боитесь турок? — встряла женщина — вероятно, жена Обвисшей Шляпы.

— Нет, госпожа. В это время года турки не могли забраться так далеко на север. — «Хорошо бы сказать то же самое о разбойниках», — подумал Даффи. Он занялся своей едой, а другие гости, хотя и продолжали перешептываться, больше не приставали к нему с вопросами.

«В одном они правы — признался он себе — Сейчас еще рано для перехода. Но я к нему, черт побери, подготовлюсь. Погода хорошая, а Предильский перевал должен быть чистым. Переход будет легким, не то что в последний раз, когда я осенью 1526-го пробирался на юг, полуголодный и с головой, забинтованной на манер тюрбана. — Воспоминание заставило его усмехнуться в кружку с элем. — Вот так я и сумел пробраться через наводненные турками просторы Венгрии — при виде моих бинтов Сулеймановы ребята, должно быть, думали, что я один из них».

Трактирщик снова высунулся из кухни.

— Мальчик говорит, что, встряхни он кольчугу еще сто раз, она разлетится на части.

Даффи устало кивнул.

— Наверное, он прав. Пусть осторожно выбьет песок и смажет ее маслом.

Он поднялся, вежливо кивнул оставшимся за столом и прошел в свою комнату.

Рапира лежала на кровати, и он легко подхватил ее, скользнув рукой в изогнутую гарду. Вытертая кожаная рукоять приобрела очертания его пальцев, так что извлечь рапиру из ножен было все равно что вытащить руку из рукава куртки. Даффи полировал свой старый клинок и смазывал его, и, когда он прошелся взглядом вдоль него, ответный темный блеск согрел его сердце. Он слегка выправил лезвие, избавляясь от раздражающего обратного изгиба, и взмахнул рапирой в воздухе раз и два. Получай, турецкий язычник! В дверь постучали.

— Сударь, ваша кольчуга.

— А, спасибо.

Даффи взял свой неказистый с виду доспех и критически осмотрел его. Что ж, не так уж плохо, подумал он. Кое-где железные звенья разошлись и были соединены проволокой, рукава были разной длины и неровные по краям, но в целом кольчуга еще вполне годилась в дело.

На стуле лежала маленькая деревянная коробочка. Даффи открыл ее и взглянул на комок ниток, пыли, пуха, перьев и древесной крошки. Он пощупал комок пальцем — плотный и сухой, как положено. Внутри комка находился маленький круглый кусок стекла, в целостности которого Даффи не преминул убедиться. Затем закрыл коробочку и спрятал ее во внутренний карман камзола.

«Пора отправляться», — сказал он себе. Он снял камзол, надел две шелковые нижние рубашки в пятнах от ржавчины, а поверх них кольчугу, не обращая внимания на дребезжание по полу нескольких отлетевших колец. Натянул камзол, пристегнул к поясу рапиру и кинжал и, захватив меховую накидку и шляпу, вышел из комнаты.

— Хозяин! Держи. — Он опустил несколько монет в ладонь трактирщика. — Кстати, где я могу купить коня?

— Коня?

— Вот именно. Коня. Икуус. Ну, знаешь…

— Полагаю, я мог бы предложить своего.

— Выносливая скотина? Годится для перехода через Альпы?

— Без сомнения, при должном обращении.

— Гляди, чтоб не подвел, не то я вернусь и сделаю что-то ужасное.

Даффи завершил осмотр коня проникновенным взглядом ему в глаза.

— Сколько за него?

— О-о… — Трактирщик закусил губу. — Скажем… шестьдесят дукатов?

— Сорок дукатов. — Даффи отсыпал трактирщику еще монет. — И я не шучу, говоря, что вернусь назад в ярости, если он сдохнет.

— Он добрый конь, — заверил трактирщик. — С самого рождения я его холил. Да и родиться ему помог.

— Господи боже! Больше ничего не говори. И вот что… Мне еще нужна еда. Э… четыре, нет, пять больших буханок хлеба, пять палок твердой колбасы, недельный запас зерна для твоего чудного коня, два галлона сухого красного вина, бутылку крепкого бренди… и еще связку луковиц, горсть головок чеснока и два фунта козьего сыра. Сложи все в четыре мешка и скажи, сколько я еще должен.

— Слушаю, сударь. — Трактирщик повернулся и направился к дому.

— И гляди, чтоб бренди был крепким! — крикнул ему вслед Даффи. — Попробуй его разбавить, и я вернусь, даже если у твоего коня вырастут крылья.




Глава 3


Солнце еще нежилось на утренней стороне неба, когда Даффи выехал из Триеста на восток, направляясь по извилистой дороге через предгорья к белым зубцам Юлианских Альп. Перед выездом из города он в последний раз задержался, чтобы купить кожаные бриджи и заплечный мешок. Яркое солнце сверкало из сбегающих с гор ручьев, но белое облачко от дыхания по-прежнему повисало в воздухе, и Даффи был рад, что во время пребывания в Венеции запасся парой хороших перчаток.

Обернувшись, он кивнул голубому пятну Венецианского залива на горизонте.

«Прощай, Средиземноморье, — подумал он. — Я славно отдохнул под твоим солнцем, попивая мадеру и наслаждаясь темноглазыми красавицами, но, видать, мне больше по душе холодные северные земли. Бог знает отчего».

Ирландец сдвинул на затылок шляпу и озадаченно покачал головой. «Странно, — подумал он, — как все обернулось под конец. В среду вечером трое Гритти пытались меня убить, а на следующее утро один из них спас мне жизнь и указал безопасный корабль. И откуда только он узнал, что я ищу корабль до Триеста? Похоже, жители Венеции знают о моих делах больше, чем я сам.

Кстати, что же это за дела? Я так и не возьму в толк, почему этот мелкий старый попрыгунчик в черном — господи, я даже не помню его имени — дал мне столько денег. Неужели я единственный человек, который, на его взгляд, способен поддерживать порядок в австрийском трактире? И с каких пор вышибале предлагают такие деньги? Сдается мне, обычно хватает жилья и стола. Ладно, старина, не нужно дурацких вопросов, — оборвал он себя. — Тебе заплатили, остальное неважно».

Дорога вилась теперь среди высоких сосен, и холодный воздух был пропитан запахом смолы. Даффи глубоко вдохнул и счастливо улыбнулся. «Наконец запах дома, — подумал он. — Австрия, мне так тебя не хватало».

И тебя, Ипифания, признался он неохотно. Милосердный боже, Даффи неожиданно почувствовал себя старым, у нее, поди, уже ребенок. А то и двое. Но, возможно, — воодушевился он, — что этот треклятый Хальштад однажды свалился с лошади на соколиной охоте и теперь она богата и одинока. Хо-хо! Конечно, она, может, и разговаривать со мной не станет: «Эй, слуга, вылей ночной горшок на этого бродягу у дверей». Тут последовало мгновенное видение оскверненного и обезумевшего Даффи, который врывается на пир через окно, точно омерзительный призрак.

Мерный топот подков прервал его грезы. Он обернулся — в пятидесяти шагах позади него лениво трусил на лошади здоровяк в шнурованном кожаном колете, с луком охотника на серн. Даффи приветствовал его взмахом руки, но, не желая вступать в разговор, не замедлил движения.

Наконец, он сосредоточился на том, что тревожило его сильнее всего. «Неужели, — неохотно спросил он себя, — я сделался горьким пьяницей? Я пристрастился к вину лет с одиннадцати, но прежде оно никогда не вызывало галлюцинаций или потери памяти. Знаешь, друг, ты с каждым днем стареешь. И уже не можешь пить, как в двадцать лет. После этого путешествия временно перейду на пиво, да и то в разумных количествах, — зарекся он. — Без сомнения, я не хотел бы снова увидеть козлоногих людей».

Дорога пошла круче. По левую руку возвышался глинистый склон в коричневом ковре из сосновых иголок, справа такой же склон уходил вниз. Высокие сосны поднимались с каждого пригорка, точно рассевшиеся рядами зрители в пышных зеленых уборах. Пение птиц разносилось по лесу, а сидящие на верхних ветвях белки с большим интересом разглядывали коня и всадника. Даффи с гуканьем хлопал в ладоши, и белки бросались наутек.

Он поравнялся с еще одним всадником — жирным монахом на заморенном осле. Человек, похоже, спал, покачиваясь в седле, доверив выбор пути своей кляче. Для этого времени дорога весьма оживленная, отметил Даффи.

Внезапно стало тише. Что за звук прекратился? Ну да, стук подков лошади охотника на серн. Даффи снова обернулся и мигом слетел на землю, когда стрела с железным наконечником прошила воздух в шести дюймах над лукой его седла. Неловко перекувырнувшись на тропинке, размахивая в воздухе сапогами, он поехал вниз по крутому склону. Футов тридцать он проделывал борозды в грязи и сметал сосновые иглы, а потом судорожно ухватился за торчащий корень и поспешно поднялся на ноги. Сейчас он находился позади широкого ствола и молил бога, чтобы его не было видно с дороги.

Дрожащей рукой в перчатке он стер с лица холодную грязь и отдышался. «Разбойник, клянусь богом, — подумал Даффи. — Надеюсь, он не тронет бедного монаха. Третье покушение на меня за три дня. Недурное совпадение». Да, всего-навсего совпадение, твердо заверил он себя.

— Ты видел тело? — спросил кто-то на дороге.

— Болван, говорю тебе, ты промахнулся, — последовал ответ. — Стрела улетела в лес. А он прячется где-то внизу.

После длительной паузы первый заговорил снова, уже спокойнее:

— Просто великолепно.

«Кто же второй? — подумал Даффи. — И где монах? Или второй и есть монах? Дорого бы я дал, чтобы видеть дорогу».

— Эй! — закричал один. — Я знаю, ты меня слышишь. Выходи, мы ничего тебе не сделаем.

Как бы не так, невесело усмехнулся Даффи. Как бы не так, приятель.

— Ты знаешь, у меня лук. Я могу просто выждать. Ты рано или поздно вылезешь, и я пущу стрелу тебе в глаз.

«Ну, коли на то пошло, — возразил про себя ирландец, — я могу дождаться темноты, потом незаметно выберусь на дорогу и перережу твое крикливое горло. Вот только как с моим конем и припасами? Странные разбойники вы двое, раз предпочитаете всадника коню».

Некоторое время на дороге было тихо. Потом послышались треск и чавканье грязи под ногами двух спускающихся людей.

— Осторожнее! Ты его видишь? — крикнул один.

— Нет, — отозвался другой. — Куда ты? Нам надо держаться рядом.

Когда Даффи рассчитал, что один из них готов поравняться с его деревом, он вытащил рапиру и выпрыгнул из-за ствола. Это был жирный монах с длинным мечом в руках. Он в ужасе завизжал и парировал выпад Даффи скорее по воле случая, чем за счет навыка. Монах навалился на ирландца, и оба поехали по скользкому склону, скрестив клинки, лишенные возможности как-то затормозить свое скольжение. Удерживая клинок монаха, Даффи попытался обернуться и посмотреть, что у них на пути. «Толстая ветка мне в спину, — мрачно предположил он, — положит конец этой забаве».

Длинная волочащаяся ряса монаха задела за выступ скалы, и он повис как на крючке, так что клинки расцепились, а Даффи поехал дальше. Высвободившись наконец из неловкого корпс-а-корпс, ирландец мигом затормозил носками сапог, правой рукой и рукоятью рапиры и вскоре остановился, отправив вниз по склону маленькую лавину грязи. Затем занял устойчивую позицию, вдавив подошвы в почву.

Второй разбойник поспешно спускался по склону, но был еще довольно далеко от монаха и Даффи.

Потом ткань не выдержала, и монах возобновил свое движение. Он снова попытался парировать рапиру Даффи, но на сей раз ирландец сделал быстрый финт, и монах напоролся животом прямо на острие выставленного вперед клинка. Эфес рапиры Даффи задержал его падение, и лицо раненого оказалось в каком-нибудь футе от лица ирландца. Монах конвульсивно замахал мечом, но Даффи перехватил свободной рукой его запястье и отвел в сторону. Двое мужчин мгновение смотрели друг на друга.

— Ты не настоящий монах, — выдохнул Даффи.

— Ты… сгоришь в аду, — захлебнулся монах, и ноги его подкосились.

Поддержав труп правой рукой, Даффи высвободил клинок и отпустил тело, позволив ему катиться вниз по склону. Он посмотрел вверх. Футах в двадцати над ним охотник на серн сумел уцепиться за дерево, не рискуя спускаться дальше, чтобы не напороться на рапиру ирландца. Разбойник сжимал меч, но, похоже, не очень представлял, как пустить его в ход. Свой лук он оставил на дороге.

— Давай, хорек, — подзадорил его Даффи. — Выкажи немного той смелости, с которой пять минут назад ты стрелял мне в спину.

Разбойник облизнул пот с верхней губы и затравленно оглянулся через плечо. Он явно прикидывал, сумеет ли вскарабкаться обратно на дорогу, прежде чем ирландец достанет его.

— Не надейся, что я стану раздумывать, — заверил Даффи, угадав намерения противника.

Тогда охотник на серн в отчаянии заскреб мечом по земле, так что в ирландца полетели камешки и слежавшиеся листья.

Даффи громогласно расхохотался, заставив эхо зазвенеть между деревьями.

— Поздновато пахать землю, приятель! Не знаю, где ты и твой жирный спутник прятали мечи, пока ехали верхом, но лучше б им там и оставаться. — Камень размером с кулак чувствительно ударил его по голове. — Ох, ты! Ладно, собачий сын… — В ярости он стал взбираться по склону.

Его противник бросил свой меч, развернулся и припустился вверх, точно испуганная белка. Более тяжеловесный Даффи, к тому же не намеренный выпускать из рук рапиру, несмотря на отчаянные усилия, остался позади.

Дело может обернуться плохо, сообразил он, коли враг успеет добраться до своего лука. Даффи остановился, чтобы перевести дыхание, и выковырнул из земли камень. Он взвесил камень в руке. Неплохо. Отведя левую руку назад и опираясь на ветку, он расслабился и стал выжидать, когда трусливый разбойник, чье продвижение через заросли было слышно, наверное, за милю, окажется в поле его зрения.

Наконец тот появился на краю дороги, его силуэт отчетливо вырисовывался на фоне неба. Рука Даффи сорвалась, подобно выпущенной стреле, метнув камень со всей силой, которая у него оставалась. Через секунду разбойник отчаянно дернулся и исчез из виду.

«Достал я тебя, подонок», — подумал Даффи, возобновив свой подъем. Прошло еще несколько минут, пока он не оказался на дороге, но за все это время поверженный разбойник никак не дал о себе знать. «Наверное, я попал ему в голову и убил его», — мрачно заключил ирландец.

Впрочем, он воодушевился при виде коня со всеми припасами, который обнюхивал топкую почву шагах в сорока в стороне.

— Здорово, конь! — позвал он, направляясь к животному. Конь поднял голову и безучастно оглядел своего хозяина. — А где ж ты был, животное, пока я кувыркался по этим горам? А? — Конь отвернулся, явно не разделяя энтузиазма Даффи. Он огорченно покачал головой и запрыгнул в седло. — Вперед, бессердечная скотина.

После полудня дорога превратилась в широкий уступ, круто поднимающийся вдоль почти отвесной горной гряды. Стертые камни образовали дорожный настил, а со стороны обрыва дорогу огораживала наклоненная наружу ветхая изгородь из полусгнивших прутьев. Когда солнце всего на несколько пальцев не доползло до западных вершин, Даффи очутился перед приютом Святого Стефана — крытым шифером строением с узкими окнами, притулившимся между двумя мощными выступами альпийского гранита.

«В самое время, — подумал ирландец, направляя коня по дорожке к приюту. — Если бы не двое убийц этим утром, я был бы здесь слишком рано и мог бы поддаться искушению продолжить путь и поискать другое укрытие на ночь, возможно, не столь подходящее». Когда Даффи спешился, тяжелая входная дверь отворилась, и двое монахов пересекли заснеженный двор.

— Вечер добрый, путник, — сказал тот, что был повыше. — Брат Юстас отведет твоего коня в стойло. Идем со мной.

Даффи последовал за монахом внутрь и, когда дверь закрылась, снял свою шляпу и накидку. Узкая прихожая освещалась факелом, висящим на стене в железном канделябре, а в углу стояло с полдюжины мечей.

— Мы требуем, чтобы все наши гости оставляли оружие здесь, — сказал монах.

Даффи ухмыльнулся, отстегивая рапиру и вручая ее монаху.

— Прекрасная мысль, только как вы заставляете всех с ней соглашаться?

— Очень просто, — ответил монах, помещая рапиру Даффи рядом с остальными. — Кто не согласен, ночует снаружи.

После вечерней трапезы шестеро гостей расположились вокруг большого очага и пили бренди. Большинство сидели на деревянных стульях, но Даффи улегся на полу, использовав спину большой спящей собаки в качестве подушки. Ирландец позволил себе кружку бренди, рассудив, что оно послужит лекарством против простуды.

С безмолвного взаимного согласия мотивы странствований решили не обсуждать, и гости проводили время, рассказывая всяческие истории. Итальянец поведал мрачную повесть о высокородной девице, которая хранила голову своего юного возлюбленного в цветочном горшке и поливала слезами растущий цветок. Встречавший Даффи монах позабавил слушателей непристойной историей об известного рода путанице в монастыре, а сам Даффи вспомнил старинное ирландское предание о том, как Саив, жена героя Финна МакКула, была превращена из фавна в человека.

Низенький пожилой господин едва начал декламировать длинную поэму о заблудившемся в Альпах императоре Максимилиане, как дверь приюта внезапно отворилась. Мгновение спустя высокий человек в тяжелых сапогах и накидке проводника шагнул в комнату, стряхивая с усов снег.

— Как, Олаус, холодная ночь? — спросил монах, поднимаясь, чтобы налить бренди новому гостю.

— Нет, — ответил Олаус, с благодарностью принимая кружку. — Зима складывает пожитки и возвращается на север. — Он сделал большой глоток. — Но в горах появились чудища.

Даффи взглянул с любопытством:

— Чудища?

Проводник кивнул, усаживаясь у огня.

— Угу. Грифоны, змеелюды, всяческие демоны.

— Ты их видел, Олаус? — спросил монах, подмигивая остальным гостям.

Олаус мрачно покачал головой:

— Нет. Мало кто уцелел после встречи с ними. Но сегодня у Монташа я слышал в горах их песнопения, а по дороге сюда наткнулся на необычные следы в снегу. Интересно, что их взбаламутило?

— Ума не приложу, — беззаботно заметил монах. — Видать, у чудищ сегодня какой-нибудь праздник. Не иначе открыли бочонки весеннего пива.

Олаус наконец сообразил, что над ним подшучивают, и погрузился в угрюмое молчание.

«Кстати, — подумал Даффи, — как там поживает темное пиво “Херцвестен”? Надеюсь, этот Гамбринус знает свое дело и не допустит порчи». Даффи зевнул. После выпавших ему сегодня испытаний его от выпитого бренди потянуло в сон. Он осторожно встал, чтобы не разбудить собаку.

— Брат, пора мне на боковую, — сказал он. — Где бы найти койку?

Монах повернулся с улыбкой, которую Даффи случалось видеть у старух, ухаживающих за ранеными. Это была спокойная улыбка того, кто придерживается нейтралитета и может быть одинаково любезен со всеми.

— Вон в ту дверь, — указал он. — Завтрак на рассвете.

Даффи кивнул с некоторым замешательством и направился к указанной двери, неожиданно для себя подумав о том, не могло ли недоверие монаха к рассказу Олауса оказаться притворством? Впрочем, подобная мысль была очевидной глупостью, и он тут же выбросил ее из головы.

В соседнем помещении два десятка коек были прикреплены к стенам на манер книжных полок. Даффи оставил сапоги на полу и забрался на верхнюю койку. Поверх досок было расстелено одеяло. Даффи растянулся на нем, накрылся своей накидкой, а под голову запихнул заплечный мешок. Из соседней комнаты доносились приглушенные голоса, читающие молитву. «Вовремя я ушел», — подумал он с ухмылкой. Потом повернулся на бок и заснул с мыслью о девушке по имени Ипифания.

Ночью шел снег, и, когда наутро Даффи зашел в стойло оседлать коня, воздух был таким холодным, что при вдохе сводило зубы. Конь тряс головой и негодующе фыркал, отказываясь верить, что в такой ранний час его заставляют работать.

— Давай просыпайся, — сказал ему Даффи, забираясь в седло. — Солнце встало и к десяти часам рассеет проклятый туман. К полудню от всего этого следа не останется.

Туман, однако, сопротивлялся, будто цепляясь изо всех сил своими клочковатыми пальцами за каждый камешек. Даффи уже въехал в Предильский проход, справа от него тропа обрывалась круто, как срезанная ножом, и туман создавал иллюзию мерцающей стены, под стать темной каменной стене слева. Один раз, чтобы проверить глубину невидимой бездны, он выковырнул камешек и швырнул его за край тропинки. Ни один звук не долетел оттуда.

Когда, по его расчету, утро было в самом разгаре, тропа расширилась, обвивая широкое плечо хребта Мартиньяк. Часовни путешественников, каменные пирамиды и истуканы даже в тумане надежно указывали дорогу, так что Даффи откинулся поудобнее в седле и запел.



		Кто знает, есть ли за островом Мэн



		Чудесная Птица-Жар?



		Туда позолоченные корабли



		Спешили из дальних краев земли



		Под парусами белей облаков,



		Под звуки труб, барабанов, рогов,



		Мечтая достать королевский дар,



		Чудесную Птицу-Жар.











Сквозь туман Даффи уже некоторое время смутно виделся горный хребет, параллельный его тропе, и сейчас, взглянув туда, он увидел на вершине хребта силуэт громадного всадника.

— Господи помилуй! — ахнул Даффи, инстинктивно хватаясь за рукоять рапиры. Этот человек ростом не меньше двадцати футов, решил он. Прав был Олаус.

Смутно различимый великан схватился за свой меч, тогда Даффи выхватил рапиру и угрожающе взмахнул ею. Великан сделал то же самое. Удивленный ирландец немного расслабился. Потом убрал рапиру в ножны. То же сделал и великан. Затем Даффи раскинул руки и медленно замахал ими на манер летящей птицы. Призрачный всадник синхронно повторил его движения.

Даффи облегченно расхохотался.

— Конь, нам нечего пугаться, — сказал он. — Это всего лишь наша тень в тумане.

Конь с отвращением фыркнул.

Таращить глаза в молочный мерцающий туман было не слишком приятно, поэтому ирландец предпочитал рассматривать собственные руки, тропу и поставленные на пути вехи. Когда же он снова взглянул на призрачного всадника, то, к удивлению своему, увидел целую вереницу марширующих силуэтов. Он встревоженно пригляделся и оцепенел.

Первым шел зверь с телом громадной кошки и головой хищной птицы, в такт ходьбе на его спине подрагивали сложенные крылья. За ним ковыляло существо, похожее на ящерицу с нелепым петушиным гребнем. «Василиск, будь я отец-исповедник», — подумал Даффи, пока струйки пота стекали за ворот его накидки. В безмолвной туманной процессии были и другие фигуры: гномы, чудовищные крабы и неведомые создания, похоже, состоявшие из одних извивающихся щупалец. Все тени двигались размеренно, как будто они долгие часы находились на марше, но еще много лиг лежало впереди. И посередке этого сборища двигалась тень точно проглотившего аршин всадника.

Подобно ребенку, который увидел в окне бледную безглазую личину, Даффи едва осмеливался вздохнуть. Он медленно отвел глаза от призрачного кряжа и взглянул вперед, где, к ужасу своему, увидел в тумане расплывчатые очертания. «Наверное, я увижу что-то и позади, — подумал он, — но нет силы, которая заставила бы меня обернуться». Часть рассудка, на которую он всячески пытался не реагировать, не переставала испуганно вопить: «Что им нужно? Что им нужно?». Здравый смысл советовал избегать резких движений и дождаться, пока фантастические существа уйдут.

Они не ушли. Когда с приближением вечера небо стало меркнуть, Даффи по-прежнему оставался в компании своих безмолвных спутников. За долгий день верховой прогулки страх понемногу уступил место какому-то обреченному удивлению. Тем временем конь, казалось, не замечал окружавших их существ.

С безразличием приговоренного Даффи остановил коня — сказочные животные тоже остановились — и начал разбивать лагерь под низко нависшим уступом. «Я, несомненно, либо сошел с ума, либо погибну, — подумал он, — но почему должен при этом мерзнуть?» Он принялся собирать валежник и однажды, чтобы поднять особенно подходящую ветку, подошел почти вплотную к одному из чудовищ. Существо — подобие птицы с собачьей мордой — поклонилось и отпрыгнуло назад.

Ирландец заполз под скальный навес и собрал валежник в пирамиду. Он достал деревянную коробочку с трутом и положил в основание пирамиды несколько щепоток запасенного пуха. Туман сделал увеличительное стекло бесполезным, так что он вылил на валежник несколько капель бренди и принялся высекать искры из эфеса рапиры рукоятью своего кинжала. Клинк… клинк… клинк — разносился звук в холодном безмолвии. Наконец тонкий язычок пламени заплясал над валежником, и через минуту костер разгорелся достаточно, чтобы осветить убогое убежище Даффи. Остро ощущая, что он единственный человек на сотни миль ледяного пространства, ирландец благословлял потрескивание огня, которое скрадывало зловещую тишину обступившей темноты.

Он отхлебнул изрядную порцию бренди и поплотнее закутался в свою меховую накидку. Теперь он мог предположить, что чудовища были всего лишь иллюзией, эффектом рассеянного солнечного света, тумана и снега. Утром они исчезнут, сказал он себе.

Они не исчезли. Когда на рассвете Даффи открыл глаза, сердце его упало при виде полукруга высоких фантастических фигур всего в дюжине футов; снеговые шапки на крыльях и рогатых мордах свидетельствовали о том, что так они провели всю ночь. Если бы не мерцание настороженных глаз, сейчас их вполне можно было бы принять за статуи.

После того как он поднялся, покормил равнодушного к происходящему коня, сам прожевал кусок колбасы и запил его холодным вином, двое существ расступились, открывая полукруг. Даффи послушно залез в седло и двинулся вперед, тогда двое отступивших обогнали его, чтобы возглавить процессию, а остальные пристроились сзади.

Небо в это воскресное утро было ослепительно синим, и на его фоне горные вершины могли показаться вырезанными из мятой белой бумаги, если бы не поразительное ощущение безбрежного пространства вокруг. Пар от дыхания Даффи рассеивался позади в прозрачном студеном воздухе, и он чувствовал, что ступает по самому краю мира, ближе к небесным уделам, чем к теплому сердцу земли.

Около могучего гранитного уступа дорога разветвлялась: налево и вниз отходила тропа, где, судя по ухоженным часовням и каменным пирамидам, движение было оживленным, другая тропа карабкалась вверх и, несмотря на торчащие из-под снега старые путевые знаки, несомненно, оставалась заброшенной по меньшей мере несколько сезонов. Диковинная процессия без колебаний устремилась по старой тропе. Даффи нахмурился, в нем затеплилась было надежда повстречать компанию путешественников, способную отпугнуть его фантастический эскорт. Он обернулся и оглядел примерно дюжину тварей за своей спиной. Да нет, безнадежно махнул он рукой, тут нужна или очень большая компания, или такая, где все отчаянные храбрецы.

Когда ослепительное солнце на несколько градусов перешло меридиан, они снова повернули. На новой тропе между скалистых стен не попадалось ни единого знака, но достаточно правильное направление и ровная поверхность под ногами указывали, что в свое время и по ней кто-то передвигался.

Даффи был на грани паники. «Куда ведут меня эти твари? — почти всхлипывал он. — Мы, слава богу, движемся почти прямо на восток, но теперь уже в нескольких милях к северу от намеченного маршрута. Сумею ли я отделаться от них? А если да, то найду ли дорогу к своей первой тропе?»

Крутой подъем еще несколько раз менял направление и с каждой лигой становился все прямее и шире. Было уже далеко за полдень, и Даффи набирался решимости повернуть свою лошадь из процессии, когда все доселе безмолвные существа одновременно затянули нечто похожее на песню. Это был набор отдельных протяжных нот, точно незатихающие отзвуки дюжины гигантских гонгов, и мотив, в который они соединялись, отражающийся от стен ущелья и уносящийся ввысь, наполнил глаза ирландца слезами — так велико было переданное чувство нечеловеческого величия и одиночества. И когда песня стала нарастать и достигла головокружительной высоты в неведомой гамме, поднимавшийся вверх проход вывел на покрытое снегом обширное каменистое плато.

Несмотря на безграничное изумление, Даффи на миг закрыл глаза, прежде чем вернуться к ошеломляющему зрелищу. Неимоверно древние, обточенные ветром колонны разной высоты выстроились вдоль вершины в два ряда, разделенные почти полумилей потрескавшегося камня. Даже самая низкая из колонн возносилась своей выветренной верхушкой на дюжину футов над головой Даффи, и внутри каждой могла бы свободно уместиться небольшая часовня.

Двое проводников впереди расступились, и конь Даффи без приглашения возглавил шествие. Ирландец и его фантастическая свита торжественно проследовали к центру широкого прохода между колоннами. Красное солнце висело прямо позади, и Даффи сообразил, что если смотреть в ту сторону с другого края плато, то можно увидеть солнце, заходящее ровно на западном конце гигантского зала без крыши.

«Господи, — сказал себе Даффи, — на что же походило это место, когда, неважно сколько тысяч лет назад, над ним смыкался свод? Представь сотни факелов в руках собравшихся на мозаичных плитах, образы, выписанные на высоком сводчатом потолке, мраморный алтарь выше человеческого роста, но все равно крохотный в сравнении с высящейся над ним колоссальной статуей женщины, глядящей поверх голов молящихся прямо в око заходящего солнца…»

Даффи несколько раз глубоко вздохнул, опасаясь, что разреженный горный воздух может вызвать бред. «Держись, приятель, — подбадривал он сам себя, — ты едва не преступил границу между воображением и реальностью».

Передвижение по плато заняло почти час, и когда ирландец достиг противоположного края, длинная тень уже опережала его на несколько минут. Прямо перед ним располагался большой квадратный след, и, приглядевшись, он понял, что это брешь в каменном покрытии, как будто кто-то аккуратно удалил квадратную плиту — или нет, пришло ему в голову, как будто кто-то стоял здесь, прежде чем уложили пол, и был потом убран. Он опасливо покосился вправо-влево, и сердце у него захолонуло при виде двух остатков каменных колонн, в которых, несмотря на разрушительный эффект тысяч альпийских зим, можно было ясно опознать ступни и лодыжки исчезнувшего колосса.

Даффи осознал, что его трясет, и полез в седельную сумку за бутылью бренди. Он откупорил бутыль, но, прежде чем успел поднести ее к губам, конь преодолел дюжину ярдов между краями каменных ног, и озноб внезапно прекратился. Раз уж бренди все равно оказалось в руке, ирландец отпил глоток — напиток был теплым после длительного соседства с конским боком, — но теперь не для того, чтобы прогнать страх, а только чтобы воздать должное окружающей красоте.

Древняя лестница, превращенная ветром в изрезанный склон, спускалась вниз от вершины плато, и Даффи взглянул на еще освещенные солнцем высокие пики, теперь угадывая в них очертания первозданных крепостных стен и башен. Он уже забрался в тень, альпийский холод крепчал с наступлением темноты, поэтому Даффи направил коня к укрытию в небольшой пещере, спешился и стал устраиваться на ночь. Наконец он пристроился, завернувшись в накидку, между укрытым попоной конем и скалой и принялся смотреть в небо, постепенно чернеющее за неподвижными силуэтами его стражей, пока совсем не стемнело.




Глава 4


Пятью днями позже Йоханнес Фрейбург сидел в трактире Святого Мунго и, отставив в сторону кружку с элем, кивал сидящему напротив старику, глаза которого уже округлились от страха.

— Вот я и говорю. В компании всех демонов Альп. Случилось это аккурат на закате, я с моими козочками переходил мост через Драву и тут услышал пение — эдакие тонюсенькие голоса щебетали на птичий манер какой-то чудной мотив. Я было решил, что наконец господь и все ангелы спустились за мной. Обернулся в сторону гор — глядь, высокий седой человек на хромой лошади спускается по тропе, и солнце освещает его, будто перед ним несут фонарь. А позади на каждом уступе, в каждой трещине рядами сидят демоны с птичьими головами, виверны да любое проклятое чудище, о котором когда случалось слышать, и распевают, что твой церковный хор.

Старик перекрестился и судорожно сглотнул.

— Еще эля сюда, — дрожащим голосом позвал он трактирщика. — Так кто это был? — обратился он к собеседнику. — Вельзевул?

— Не знаю. Я поскорее припустился оттуда, чтобы он не смог приблизиться и меня околдовать, но он был похож… Господи, да вот же он, только что вошел в дверь!

Даффи даже не заметил старика, который, закрывшись руками и жалобно вскрикнув, опрометью выбежал из комнаты. Он прошел к стойке и спокойно спросил кружку пива. Лицо ирландца было изможденным, а вокруг глаз залегли новые морщинки. Когда ему нацедили пива, он сел за столик в углу и неспешно принялся пить, не замечая пристального благоговейного взгляда Фрейбурга.

«Так, — думал Даффи, — целых шесть дней никак не спишешь на белую горячку. — Он вздохнул и покачал головой. — Меня действительно сопровождали через Предильский проход фантастические создания, о которых только в сказках и услышишь. Они вели меня, обходя скрытые под снегом провалы, следуя известному только им пути. При этом они всегда держались на почтительном расстоянии и кланялись при моем приближении! Как будто… как будто я был долгожданным королем, возвращающимся в свои владения».

Он вспомнил свой непонятный страх неделю назад в той безумной таверне в Триесте — страх неведомых воспоминаний.

«Вот еще на мою голову, — подумал он. — А ну как козлоногий человек не был наваждением? Дьявольщина, в сравнении с моей компанией в последние шесть дней он был самым что ни на есть обыденным зрелищем».

Дверь трактира распахнулась настежь, и вошел крепкий бородатый мужчина в высоких ботфортах. Он рассерженно огляделся.

— Черт побери, Фрейбург, — рявкнул бородач, — ты не видел Людвига? Он собирался пропустить здесь кружечку.

Фрейбург услужливо кивнул.

— Точно так, господин Йонт. Он… э… только что выскочил через заднюю дверь.

— Ага, меня, стало быть, увидел. Ленивая старая мартышка, я ему все зубы пересчитаю. Ведь он знает…

Фрейбург ужом завертелся на стуле, тряся головой, подмигивая и размахивая руками. Йонт изумленно воззрился на него, потом сообразил, что пастух хочет сказать ему что-то по секрету. Он наклонился пониже.

— Ну, что еще?

— Не вините Людвига, — шепнул пастух. — Это все демоны, с которыми вон тот седой водит дружбу.

Йонт взглянул на Даффи, который сидел, уткнувшись в свое пиво.

— Черт побери, — сказал он Фрейбургу, — вы, крестьяне, шагу ступить не можете, чтобы не обвинить кого-нибудь в сношениях с дьяволом.

— Но так оно и есть, — воспротивился пастух. — Я ничего не…

— Ну конечно. Как в прошлом году, когда ты распял в городе всех котов, которые якобы прислуживают ведьмам.

— Послушайте, господин Йонт, были явления…

Йонт высказал непристойное предложение по поводу того, какую позу должен принять Фрейбург при очередном явлении.

— Ну где тут мой хнычущий слуга? Господи, прячется среди метел и корзин. Вылезай, Людвиг, трус несчастный. Нам давно пора быть в дороге, везти шкуры в Вену, пока они не сгнили под дождем.

Даффи оторвался от пива.

— Вы направляетесь в Вену? — спросил он.

Три лица одновременно повернулись к нему — два бледных и испуганных и одно внимательное, оценивающее.

— Верно, незнакомец, — ответил Йонт.

— Я с радостью заплачу, если позволите составить вам компанию, — сказал Даффи. — Мой конь охромел во время… э… вынужденного перехода через Альпы, а у меня нет времени ждать, пока он придет в норму. Я не буду большой обузой, а случись повстречать разбойников, думаю, лишний клинок вам не помешает.

— Во имя милосердия господня, хозяин, — взмолился Людвиг, — не…

— Заткнись! — отрезал Йонт. — Коли хочешь, обливайся святой водой или нарисуй на лбу крест, а здесь я подбираю себе компанию. — Он повернулся к Даффи, немало озадаченному такой реакцией. — Разумеется, незнакомец, можешь ехать с нами. Я возьму с тебя десять дукатов, но верну вдвое, если поможешь отбиться от разбойников.

Людвиг начал всхлипывать, и Йонт отпустил ему затрещину.

В ветвях деревьев перекликались птицы, когда скромный караван Йонта тронулся в путь. Четыре бочкообразные лошади были впряжены в головной фургон, на облучке которого сидели Йонт и его слуга, тогда как двое Йонтовых сыновей, скинув рубашки, улеглись позагорать на тюках. Позади был прицеплен второй фургон, на козлах которого развалился разморенный утренним солнцем Даффи. По обочинам дороги выстроились ребятишки, радостными криками провожая груз, от которого их городок последние два дня насквозь провонял сыромятней. Ирландец сдвинул шляпу набекрень. «Прощай, конь, — подумал он. — Без меня тебе наверняка будет лучше».

Сейчас, под ярким утренним солнцем, наблюдая за птицами, которые радостно перепархивали с ветки на ветку, и слушая скрип колес фургонов, Даффи легко было расценить все случившееся с ним в горах и в Триесте просто как редкостную возможность увидеть проблески отживших древних миров. Такое до сих пор случается, говорил он себе, в разных захолустных углах, и путешественнику не пристало впадать в панику от подобных встреч.

На ночь они разбили лагерь на берегу Рааба. Людвиг всячески сторонился Даффи, неизменно усаживаясь по другую сторону костра, и, дабы не оставлять ни малейшего сомнения в своих чувствах, почти каждые полчаса удалялся за фургоны, откуда затем доносились громкие молитвы. Сыновья Йонта, напротив, прониклись к ирландцу симпатией, и он показал им, как играть мелодии на зажатой между большими пальцами травинке. Ребята пришли в полный восторг, когда он закончил свое выступление задорным отрывком из Вильде Манне Блейлока, но вновь укрывшийся за фургоном Людвиг стал громко взывать к господу с просьбой укротить дьявольские дудки.

— Будет уже, — наконец сказал Йонт. — Ты перепугал бедного Людвига до смерти. Да и время позднее. Всем пора спать. — Он прикрыл костер валежником и проверил привязь у лошадей, в то время как его сыновья залезли в спальные мешки, а Даффи завернулся в свою старую накидку.

На следующее утро все небо затянули низкие тучи, и Йонт сильно забеспокоился за свой товар.

— К черту завтрак, ребята, — выкрикивал он, хлопками расшевеливая лошадей, — мы уже пять минут как должны быть в пяти милях отсюда.

Даффи взгромоздился на козлы заднего фургона, поднял потертый воротник и возобновил прерванный сон.

Второй раз его разбудил странный птичий крик.

Похоже на кроншнепа, решил он спросонья, выпрямляясь на сиденье, только тот кричит не так глухо. Потом с другой стороны дороги донесся ответный крик, такой же фальшивый, и сон с Даффи как рукой сняло. Это не кроншнепы, мрачно подумал он. И вообще не птицы.

Стараясь выглядеть естественно, он встал на подножку, приноровился и перескочил на задок переднего фургона. Перевалившись через перекладину, он пролез по наваленным тюкам, по пути дружески кивнув парням, и постучал Йонта по плечу.

— Улыбайся пошире, — сказал он, словно не замечая Людвига, — но если имеется лук, давай его сюда. В лесу засели разбойники.

— Черт! — выдавил Йонт. — Нету у меня лука.

Даффи закусил губу, прикидывая.

— При таком раскладе нам их точно не одолеть. По-моему, лучше всего сдаться, когда они появятся.

— Черта с два! Будем драться.

Даффи пожал плечами:

— Дело твое. Тогда я пошел обратно и постараюсь помешать им отцепить задний фургон.

Он вновь перебрался по мешкам, сказал ребятам, что отец хочет с ними поговорить, и перелез на свой фургон.

Оказавшись на козлах, он надвинул шляпу до самых глаз и притворился, что заснул. Но руки от оружия уже не отнимал.

Когда фургоны проезжали под низко наклонившейся над дорогой веткой, она резко распрямилась, и четверо по-кошачьи спрыгнули на путников. Двое свалились на тюки второго фургона, и Даффи в мгновение ока вскочил и развернулся к ним. Его клинок запел, вылетая из ножен.

Один из нападавших вытащил свой меч и со всего размаху рубанул Даффи по черепу. Ирландец парировал удар над головой и сразу же нанес ответный выпад. Противник отпрянул, но Даффи сумел зацепить его запястье кончиком рапиры.

— Ага! — рявкнул ирландец. — Йонт, разбойники! Гони что есть духу!

Тут он заметил, что их настигают трое верховых. «Господи помилуй, — подумал он, теперь нам точно каюк». Оказавшиеся в фургоне бандиты выставили мечи перед собой и попытались напасть разом. Впрочем, позиция Даффи за козлами была более удобной — он отразил первый выпад кинжалом и, захватив клинок на гарду, вывернул меч из руки нападавшего и перекинул через борт. Второй клинок он отбил наотмашь сверху вниз, так что тот на секунду застрял в деревянной скамье, а Даффи тем временем проткнул рапирой горло противнику. Разбойник свалился на дорогу, а другой, оказавшись обезоруженным перед двумя клинками Даффи, предпочел добровольно последовать за приятелем.

С момента, когда двое спрыгнули с дерева на фургон, прошло едва ли больше десяти секунд. Даффи обернулся, чтобы увидеть, как обстоит дело впереди. Один из сыновей Йонта хлестал вожжами лошадей, сопровождая свои действия бранью в адрес лезущих из кожи животных, тогда как торговец и его второй сын топорами отмахивались от бандитов. Оба были окровавлены, но поверхностные раны только добавляли им прыти.

Прежде чем верховой успел выкрикнуть предостережение, Даффи перемахнул на передний фургон, и его рапира описала горизонтальный сверкающий полукруг, вслед за чем голова разбойника закувыркалась в дорожной пыли. Другой бандит, которого Даффи сшиб с ног, отчаянно попытался схватить оброненный меч, но ирландец по рукоять загнал ему под челюсть свой кинжал.

Двое из трех всадников склонились с седел и пытались перерубить трос, соединяющий два фургона.

— Господи! — устало выдохнул Даффи, поднимаясь. Он перегнулся через край фургона и плашмя хватил рапирой по черепу одной из скачущих рядом лошадей. Животное взвизгнуло, споткнулось и полетело через голову, сбросив всадника на дорогу. Скачущая следом лошадь налетела на упавшую и тоже повалилась.

Последний всадник, внезапно очутившийся в одиночестве, нерешительно придержал коня.

— Отправляйся лучше домой подобру-поздорову, — посоветовал ему Даффи.

«О нет, — подумал он через мгновение, — новое подкрепление. — Сзади быстро приближались еще двое всадников. Они держали мечи наготове, и Даффи не очень радовала перспектива новой стычки. — Сейчас они догонят напуганного разбойника, и, когда тот увидит подкрепление, мне придется сражаться с тремя».

Но тут Даффи удивленно заморгал, ибо один из новых всадников на ходу ловко вонзил шпагу в спину отставшего разбойника. «Так это нам подкрепление, — облегченно подумал ирландец». Он сел, улыбаясь во весь рот, когда один из спасителей, курчавый юноша, подъехал поближе.

— Вовремя вы, ребята, — приветствовал его Даффи. — Хотя еще чуть пораньше, и…

Он отпрянул, как испуганный кот, когда всадник нанес ему внезапный молниеносный удар в лицо. Острие шпаги порезало ирландцу кончик носа и метнулось к груди, но Даффи уже держал рапиру и парировал удар.

— Что за дьявольщина! — завопил Йонт. — Это что за негодяи?!

— Почем я знаю! — прокричал в ответ Даффи, пробуя обмануть юного всадника ложным выпадом. Тот непринужденно отбил клинок Даффи и сразу же нанес ответный выпад. Неплохо, тем более что он дерется верхом, быстро прикинул ирландец, вновь отпрыгивая назад, тогда как клинок незнакомца слегка прорезал ему камзол.

Фургон резко качнуло, когда второй всадник спрыгнул на ходу с коня на другой край.

«Проклятие! — подумал Даффи, крутясь волчком, чтобы отбить боковой удар их нового пассажира. — Шустрые ребята».

Йонт и его сын, вновь взяв топоры, полезли через задний борт своего фургона.

— Не суйтесь в это дело, — обратился к ним молодой всадник. — Нам нужен только он.

— А я что говорил! — взвыл старый Людвиг, высовываясь из-под козел переднего фургона. — Он дьявол!

В воздухе что-то просвистело, юноша неуверенно покачнулся и секундой позже повалился вперед. Оперенная стрела торчала из его спины.

«Господи помилуй, — подумал Даффи почти в исступлении, — новые неприятности!»

— Гони! — завопил он. — Пора выбираться из этого бедлама!

В кустах вдоль дороги стояли люди, маленькие люди. Даффи пригляделся и с удивлением понял, что это гномы, одетые в кольчуги и с луками в руках.

Курчавый всадник тоже увидел их, побледнел и повернул коня. Но не успел он проскакать и десяти шагов, как дюжина стрел вонзилась ему между ребер, и конь понесся дальше уже без всадника.

Фургоны продолжали катиться дальше, утыканный стрелами труп застыл на обочине, а гномы опустили луки и преклоняли колена, почтительно опустив головы, когда груз шкур проезжал мимо.

Вереницы коленопреклоненных гномов тянулись по обеим сторонам дороги почти на четверть мили. Ирландец медленно вытер рапиру и убрал ее в ножны, но никто в фургонах не произнес ни слова, пока последний гном не остался в пяти минутах езды позади.

— Они… тебя выручили, верно? Эти гномы? — Голос Йонта был полон сомнения.

Даффи мрачно пожал плечами:

— Не знаю. Похоже на то.

— Я уже много лет вожу шкуры через эти леса, — сказал Йонт. — Мне случалось прежде встречать разбойников. Но я впервые вижу гномов.

— Они ему кланялись! — подал голос Людвиг. — Становились на колени! Он король гномов!

— Ради бога, Людвиг, — с раздражением оборвал его Йонт. — Он выше меня ростом.

Даффи сел на один из тюков, пытаясь осмыслить происходящее.

«Невозможно примириться с тем, — думал он, — что, похоже, объявилось мировое братство, единственная цель которого — прикончить Брайана Даффи. Поверить в это может только безумец. Но еще поразительнее другое братство, посвятившее себя моей защите. Зачем, например, Джакомо Гритти спас мне жизнь в Венеции неделю назад? Зачем все чудовища Юлианских Альп собрались проводить меня через проход? И почему эти гномы, известные своей замкнутостью и тайным лиходейством, выходят толпой, чтобы убить моих преследователей?»

— Я не поеду с ним дальше. — Людвиг готов был разрыдаться. — Я человек набожный и не могу ехать в компании короля гномов и горных бесов.

«Ого, — с тревогой подумал ирландец, — откуда он знает о моих альпийских проводниках?»

— Замолчи! — рявкнул Йонт, но в его голосе уже не было слышно прежней уверенности. — Если поспешим, будем в Вене послезавтра к вечеру. Незнакомец, кем бы ты ни был, я обещал, что ты можешь ехать с нами, а теперь, когда ты спас нас от разбойников, тем более не отступлю от своих слов.

— Тогда уйду я, — сказал Людвиг. — Остановите фургон и отдайте мои пожитки.

Йонт отмахнулся от него:

— Сиди помалкивай.

— Я не шучу, — настаивал старик. — Остановите фургон, или я спрыгну на ходу.

Даффи встал.

— Верно, Йонт, притормози. Я пройдусь дальше пешком. Не хочу, чтобы ты лишился своего помощника — в одиночку он точно здесь сгинет.

Почтенного торговца шкурами раздирали противоречивые чувства: он явно был не прочь избавиться от беспокойного ирландца, но в то же время не хотел пренебрегать законами гостеприимства.

— Ты уверен, что хочешь нас покинуть? — спросил он. — Я не стану гнать тебя даже ради спасения полоумного Людвига.

— Уверен. Я отлично справлюсь. А случись что, свистну на помощь десяток-другой гномов.

Фургоны со скрипом остановились, тем временем Даффи надел заплечный мешок, свернул свою накидку и спрыгнул наземь. Сыновья Йонта прощались с ним с нескрываемой грустью: компания ирландца, понятно, устраивала их куда больше, чем набожный старикан. Даффи помахал рукой на прощание, и фургоны покатились дальше.

Ирландец устало выругался и уселся под деревом, чтобы пропустить глоток вина, ибо утро выдалось не из легких. «Наверное, — сказал он себе, с удовольствием потягивая тепловатое, чуть подкисшее кьянти, — я мог бы как-то избежать расставания. Подойти, скажем, к Людвигу со страшным лицом и шепнуть: “Если не заткнешься и не оставишь меня в покое, мой приятель сатана зашвырнет тебя отсюда в Гибралтар”. Хо-хо!»

Даффи настругал себе сыра, колбасы, лука и хлеба и запил все это новой порцией вина. Потом натер долькой чеснока порез на носу, чтобы предотвратить воспаление.

Минутой позже он встал, поправил шляпу на седой голове и зашагал на север по следу фургонов на пыльной дороге. Уверенной легкой походкой он оставлял позади себя милю за милей. В середине дня он позволил себе привал, но уже через пять минут отправился дальше. Дыхание его уже сильно сбивалось, но, отдуваясь и потея, он гнал себя дальше, чтобы до темноты преодолеть наибольшее расстояние.

Заходящее солнце окрасило небо на западе, когда за поворотом дороги Даффи открылась восточная оконечность озера Неусидлер, чеканным серебром блистающего под темнеющим небосводом. Слева в небольшом заливе приткнулся заброшенный на вид паром с барабаном и канатом — переправа на другой берег. «Пора наконец отдохнуть, — подумал он, усаживаясь прямо на дороге и вновь доставая бурдюк с вином. — В такое время никто не может ждать желающих переправиться».

На северном берегу мерцала оранжевая точка костра. «Не иначе Йонт, — решил Даффи. — Я даже пешком почти его догнал».

Почва была влажной, что наводило на мысли о змеях и упырях, поэтому он залез на дуб и расположился в естественном гамаке из ветвей, которые обхватывали его, словно пальцы громадной руки. Он поужинал хлебом, сыром и вином, в заключение позволив себе добрый глоток бренди. Затем повесил на ветку мешок, завернулся в старую накидку и устроился поудобнее на своем насесте.

Усталость и бренди быстро сморили его, но вскоре после полуночи он проснулся на своем естественном ложе от хриплых, гортанных голосов. «Что за чертовщина, — подумал Даффи спросонья. — Не иначе шайка на дороге». И оцепенел, ибо понял, что, если только он не стал жертвой неких удивительных чревовещателей, голоса доносились сверху, перемещаясь по небу.

Он не мог распознать язык, на котором перекликались существа, но звучал он явно как восточный — турецкий или арабский. «Неужто это все взаправду, — гадал Даффи, — или это бренди ударило мне в голову?»

Под звуки, похожие на хлопанье знамен на ветру, голоса удалились к северу, и Даффи наконец облегченно вздохнул, услышав их отзвуки далеко над озером.

«Никогда в жизни, — думал он, пытаясь взять себя в руки, — сверхъестественное не преследовало меня так, как за последние полторы недели». Он мог припомнить два-три странных случая из детства: престарелый господин, удивший рыбу на берегу Лайффи, который бесследно пропал, стоило юному Даффи на мгновение отвести взгляд; два облака над холмами Уиклоу, поразительно похожие на сражавшихся дракона и медведя; крошечный человечек, который подмигнул ему с ветки и, подпрыгнув, исчез в листве. Но тридцать лет назад подобное легко могло сойти за сон или игру. А недавние происшествия были слишком реальны. «Что же заставило нечисть повылезать из своих нор? — размышлял он. — Что?»

Он снова задремал, когда вдруг с севера донеслись слабые крики, но и на расстоянии Даффи отчетливо расслышал в них неистовый ужас. «Боже милосердный, — сообразил он, — это компания Йонта. Летуны добрались до них». Он приподнялся, но тут же безнадежно пожал плечами и лег обратно. «Чем я могу им помочь? — думал он. — Сейчас глубокая ночь, луна скрылась, а я на другой стороне озера. Да и будь я с ними, вряд ли я бы смог противостоять этим неведомым тварям».

Через несколько минут крики стихли. Ирландец хватил еще бренди, потом еще, закрыл глаза и попытался уснуть.

Наутро Даффи с трудом спустился с дерева, которое скрипело и ходило ходуном под яростным ветром, налетевшим с запада. Ветер раздувал его накидку и бросал в лицо длинные волосы. Когда Даффи спрыгнул на землю, вокруг крутились листья и сломанные ветки, точно уносимые потопом, а по небу рваными лохмотьями стремительно неслись серые тучи. «Господи Иисусе, — сказал себе Даффи, удерживай шляпу на голове, — можно подумать, настал конец света».

Он пошел по дороге к озеру, наклоняясь против ветра при каждом шаге и вцепившись в ворот накидки, чтобы не дать ей улететь вдаль на манер мохнатой летучей мыши. «Интересно, — прикидывал он, — сумею ли я в такую погоду справиться с переправой? По крайней мере стоит попытаться, — решил он, и тут же у него мелькнула мысль: — А с чего это я так тороплюсь? Или мне так не терпится увидеть Ипифанию?» На мгновение он почти забыл про Йонта.

Озеро походило на громадное оконное стекло, по которому в подкованных сапогах марширует невидимая армия; ветер разносил барашки и вздымал бесчисленные волны. Даффи взглянул на переправу, в душе содрогаясь от перспективы перетягивания парома через озеро, но с удивлением обнаружил, что паром уже пришвартован к берегу. Вчера его точно здесь не было, сказал он себе. Кто же успел его подтянуть?

Он побрел по замусоренному берегу к пристани и внезапно заметил стоящего на носу парома старика. Хотя спутанные волосы и борода паромщика были белее кости, ростом он был все шесть футов, с широкими плечами и мускулами атлета. Несмотря на пронизывающий ветер, одежду паромщика составляли лишь сандалии да повязка на чреслах.

— Две монеты за переправу, — произнес старик, легко перекрывая низким голосом шум ветра.

Даффи проковылял по пристани и осторожно перелез на паром.

— Какие монеты? — проговорил он, шаря под накидкой. «Слава богу, он готов переправиться, на его месте я бы вряд ли согласился», — подумал он.

— Мне что за дело! — рявкнул паромщик. — Сказано, две монеты.

Благословенны будь темные жители лесов, подумал Даффи, опуская два цехина в мозолистую ладонь, прежде чем сесть на скамью, хоть как-то укрытую от ветра высоким планширом. Старый паромщик отвязал швартовы, покрепче уперся узловатыми ногами в днище и взялся за протянутый на другой берег канат. Крутясь и подскакивая на неспокойной воде, точно пойманная рыба, плоскодонное судно стало удаляться от пристани.

Ошарашенный Даффи уставился на старика, будучи уверен, что на одном из берегов колесо переправы вращают волы. Да он тянет паром в одиночку, изумился ирландец. И по такой воде! Его сердце разорвется через пару минут.

— Позволь помочь тебе, — предложил Даффи, вскакивая на ноги.

— Нет, — ответил паромщик. — Сиди на месте.

«В его голосе слышится усталость, — подумал Даффи, вновь опускаясь на место, — но от труда куда более длительного, перед которым сегодняшние усилия не более примечательны, чем полученные от меня две жалкие монеты».

Даффи взглянул на неспокойную воду впереди и внезапно вспомнил об окликах в небе и криках, услышанных прошлой ночью. «Точно ли крики доносились из лагеря Йонта? Пожалуй, да. Хотелось бы надеяться, что эти летучие твари не имеют ко мне никакого отношения, но, пожалуй, старый Людвиг был-таки прав. Я стал Ионой для Йонта и его спутников».

Он с тревогой взглянул на небо в обрывках облаков, опасаясь увидеть наверху кружащие крылатые фигуры вроде гигантских нетопырей. Но тут же ему пришло в голову, что летунов, кто бы они ни были, не могло не отнести на восток ураганным ветром. Точно само их появление здесь заставило землю вздрагивать.

Туго натянутый над водой канат гудел как басовая струна при каждой потяжке старого паромщика. Даффи покрепче ухватился за борт, все еще ожидая, что старик свалится замертво.

Однако противоположный берег мало-помалу приближался, и разбитый нос парома наконец ткнулся в сваи северной пристани. Даффи поднялся на ноги.

— Что ж, любезный, — проговорил он, — благодарю за беспримерный…

— Убирайся из моей ладьи, — оборвал старик. Ирландец нахмурился и вылез на пристань. Немногословны эти деревенщины, подумал он.

На усыпанной обрывками шкур и щепками прогалине виднелись остатки лагеря, но ни одного тела не было. Даффи так и не решил, радоваться этому или нет.




Глава 5


К полудню ветер стих. Он разогнал облака, и на солнце Даффи клонило в сон, так что ирландец расстелил под деревом накидку, растянулся на ней и задремал в пятнистой тени листвы.

Примерно через час его разбудил звук, который за последнее время начал приедаться ему, — лязг мечей. Даффи вскочил, свернул накидку и попятился в лесную чащу. «Хотя бы на сей раз, — сказал он себе, — останусь в стороне».

— Прикончить ублюдка! — воззвал некто. — Видишь его?

— Нет, — откликнулся другой голос. — Он только что нырнул в заросли.

— Так. Господи Иисусе! — Последовало троекратное звяканье стали и сдавленный крик.

На несколько секунд повисла тишина, затем вновь послышался второй голос:

— Боб, ты прикончил горбуна или он тебя?

Ответа не было.

«Сдается мне, горбун прикончил Боба», — подумал Даффи с жестокой усмешкой.

Где-то рядом затрещали ветки, и он шепотом выругался. Окружили. Не лучше ли забраться на дерево?

Внезапно из соседнего кустарника в ворохе листьев и сломанных веток метнулся кудрявый коротышка с нелепо длинным мечом, целя ирландцу в голову. Не успев обнажить собственный клинок, Даффи подпрыгнул и отбил удар каблуком сапога, отлетев при этом на несколько ярдов. Коротышка продолжил исступленную атаку, но Даффи уже держал рапиру и без особого труда отразил несколько яростных выпадов, ибо двуручный меч коротышки был слишком тяжел для обманных финтов.

«Пора отвечать, — подумал Даффи с раздражением, — а не то он сломает мне клинок».

— Что такое? — воскликнул он, отражая могучий удар в грудь. — Я ничего тебе не сделал!

Горбун, а это был именно он, как уже заметил ирландец, на мгновение в ярости уставился на него.

— Да ну? — выдавил он наконец и вновь кинулся в бой. — По-твоему, это ничего! Смотри же, как я ничего не сделаю с твоими грязными кишками!

«Сначала демоны, теперь безумец, — обреченно подумал Даффи. — Придется его убить».

Он развернул рапиру внутрь, намеренно приоткрывая плечо. «Когда горбун, поддавшись на уловку, ударит, — рассчитал он, — я парирую наружу, продолжу обманным прямым выпадом, обведу блок и проткну ему горло».

Горбун замахнулся для удара, который должен был стать для него роковым, но в этот момент через заросли продрались четверо вооруженных людей.

— Убить обоих! — прорычал предводитель новой партии, и они двинулись вперед, выставив мечи.

— Господи помилуй! — От новой напасти Даффи едва не потерял дар речи. — Продолжим позже, — обратился он к горбуну. — А пока займемся этими молодцами.

Коротышка кивнул, и они обернулись к четырем нападавшим. Даффи скрестил рапиру с двумя, выманивая кого-либо на бросок вперед для ответного выпада в лицо, но горбун налетел на свою пару, молотя мечом как попало. Лес наполнился звоном, точно дюжина кузнецов застучала по наковальням.

Удачный ремиз Даффи уложил одного из его противников с распоротым горлом; другой попытался использовать момент, пока Даффи не освободился, но ирландец проворно отскочил назад, и меч впустую рассек воздух. «Прикончу этого, — подумал Даффи, — хватаю свои пожитки, и давай бог ноги. Пусть сумасшедший горбун довольствуется расчленением следующего встреченного путника».

Отбив плохо направленный выпад, Даффи выбросил тело вперед в пунта сопра мано, но едва каблук опорной ноги коснулся земли, как тут же отломился, и Даффи упал. В последний момент он успел как кошка извернуться в воздухе, подставив рапиру между собой и противником. Секунд десять он извивался в прошлогодних листьях, отражая град посыпавшихся ударов и пытаясь подрубить противнику ноги, а потом раздалось мясистое «чак», и враг рухнул на него сверху.

Даффи едва успел поднять острие рапиры и вонзить его врагу под ребра, но когда отбросил труп в сторону и поднялся на ноги, то увидел на спине мертвеца зияющую рубленую рану.

— Я уже его прикончил, — пояснил горбун, отирая пот со лба. — Однако что это за финт — так бросаться на землю?

— Знатный вышел бы финт, не разруби ты мне перед тем каблук, — горько усмехнулся Даффи. Он оглядел полянку и увидел еще два трупа, распростершихся в кровавых лужах. — Ты, верно, все еще хочешь меня убить?

Горбун нахмурился:

— Нет, что ты!

Он вытер лезвие двуручного меча и вложил его в ножны за спиной.

— Я виноват. Эти хорьки уже несколько дней преследуют меня, и я принял тебя за одного из их шайки. Жаль, что так вышло с сапогом.

— Не беда. У кого-то из этих ребят наверняка мой размер ноги, а все они, как погляжу, превосходно снаряжены.

— В одиночку мне нипочем бы не выстоять против четверых, — сказал горбун. — Я перед тобой в долгу.

Он протянул правую руку:

— Блуто, из Швейцарии.

Даффи пожал предложенную руку:

— Брайан Даффи, ирландец.

— Далеко же тебя занесло, Даффи. А где твой конь?

— Э… — «Экий любопытный шельмец, — подумал Даффи. — Однако ж, что ни говори, он спас мне жизнь вслед за тем, как попытался ее отнять». — Я пешком.

— А, просто прогуляться вышел. Но вон у тех господ лошади точно имелись. Они привязаны на полянке в полумиле отсюда. Когда подберешь себе сапоги, не пожелаешь ли заодно выбрать и лошадь?

Даффи рассмеялся и вытер клинок о камзол мертвеца.

— Что ж, — произнес он. — Пошли взглянем.

Через полчаса двое всадников скакали на север. Даффи позволил себе очередной глоток вина, которое подходило к концу, и протянул бурдюк Блуто.

— Нет, благодарю, — ответил горбун. — Не теперь, а то меня вырвет. Как полагаю, ты держишь путь в Вену?

Даффи кивнул.

— Вот и я тоже. Меня наняли, чтобы наладить артиллерию в городе.

— Ого! Так ты в этом знаток?

— Вот именно. Я вольный бомбардир. А тебя что влечет в Вену?

— У меня все проще. Меня наняли вышибалой в тамошний трактир.

— Ха! Далеко же эти венцы ищут себе наемников. Неужто не нашлось подходящего из своих?

Ирландец пожал плечами.

— Значит, не нашлось. Мой наниматель — странный человечек по имени Аврелиан…

— Аврелиан! — воскликнул Блуто. — Одевается в черное? Дрожит? Боится открывать окна?

Озадаченный Даффи нахмурился.

— Верно, это он. А ты откуда знаешь?

— Я повстречал его два месяца назад в Берне. Он-то и нанял меня привести в порядок пушки. — Пару минут они ехали молча. Наконец Блуто заговорил снова: — Думается, за тобой охотились убийцы, верно?

— Ну… раза два случалось.

— Угу. Рискну высказать догадку, что это враги Аврелиана не хотят, чтобы мы добрались до Вены.

Даффи недоверчиво фыркнул:

— Кому какое дело, появится ли в трактире Циммермана новый вышибала?

— Не берусь судить. Впрочем, любопытно, кого он еще нанял и зачем?

— А ты… — неуверенно начал Даффи, — не довелось ли тебе, кроме обычных убийц, встретить что-нибудь странное? Диковинные… явления… преследующие тебя без малейшего повода?

Горбун недоуменно уставился на него.

— А что, неужто убийц недостаточно? И что за явления, я в толк не возьму? Львы? Волки?

— Да, — быстро ответил ирландец. — Волки. Мне прямо проходу не давали.

Блуто покачал головой:

— Нет. Все же мы с разных сторон путь держим. Вестимо, на одних и тех же зверей вряд ли нарвешься.

— Верно, — признал Даффи, обрывая разговор. «Странно, однако, — подумал он. — Блуто явно не видел никаких сверхъестественных созданий. Отчего же я видел их так много?»

День перевалил за середину, когда копыта их коней простучали по мосту Лейта, а к закату они добрались до высоких каменных стен и бастионов Вены.

— Вот так громадина, — отметил Блуто, когда они проезжали через Коринфский мост. — Бывал здесь раньше?

— Когда-то я жил здесь, — тихо проговорил Даффи.

— О… Тогда не скажешь, где бы я мог остановиться на ночь? Хочу немного отдохнуть, прежде чем предстать перед городским советом.

Даффи нахмурил брови: «Вот что мне теперь нужно меньше всего, так это компания. Впрочем, он славный малый, да и с конем мне помог».

— Я так мыслю, для тебя найдется место у Циммермана. Аврелиан там хозяин. Он давал тебе какое-нибудь письмо?

— А как же. Запечатанное двумя сцепившимися драконами.

— Так покажи печать трактирщику. Не удивлюсь, если он тебе еще и денег даст.

— Отличная мысль. Премного благодарен.

Они проехали под древней каменной аркой, и копыта коней неспешно зацокали по мостовой Картнерштрассе. Даффи дышал полной грудью, наслаждаясь пропахшим дымом городским воздухом. «Лопни мои глаза, — думал он, — как же здорово вернуться! Помнится, шестнадцать лет назад я проскакал по этой самой улице с рыцарями Франца фон Сикингена, направляясь отогнать французов с берегов Рейна. И свое возвращение ослепшим и едва способным двигаться после удара мечом по затылку я тоже не забыл. Лекари говорили, что я никогда не смогу встать со стула без посторонней помощи, не то что сражаться. Ха! Моя ирландская кровь, Ипифания и бренди выставили их лжецами. Спустя год я мог читать, ходить с тростью и давать уроки фехтования, а когда мне стукнуло тридцать три и волосы вновь отросли до плеч, уже никто не сказал бы, что я был серьезно ранен».

— А где трактир Циммермана? — спросил Блуто, глазея по сторонам.

— Немного дальше по этой улице, как раз в начале Ротентурмштрассе.

— Как там с удобствами?

— Понятия не имею. В мое время там был монастырь. Но пиво всегда варили отличное, вроде бы даже когда это был римский форт.

Прохожие на улице останавливались подивиться на двух диковинных всадников: высокого, богатырского сложения седовласого Даффи и горбатого, скрюченного Блуто, у которого рукоять длинного меча торчала из-за плеча, точно шепчущая ему на ухо кобра. Во дворе собора Святого Стефана ребятишки со смехом указывали на них пальцами.

«А справа от нас, — мрачно размышлял Даффи, — на фоне заката вырисовывается церковь Святого Петра, где в июне двадцать шестого Ипифания обвенчалась с Максом Хальштадом. С того дня я ее больше не видел, напоследок выслушав, что мое поведение на свадьбе было отвратительным. Спору нет, она была права.

Но вот я снова здесь, постаревший на три года и с несколькими новыми шрамами. Триумфальное возвращение героя, дабы не позволять пьяницам в трактире Циммермана блевать на пол».

Небо быстро темнело, за несколько ночей впервые очистившись от облаков. Даффи подмигнул загоревшейся звезде.

— Здесь нам налево, — сказал он. Через три квартала ирландец указал на цель их путешествия.

— Вот он, слева. Насколько помню, стойла с обратной стороны.

Это было длинное двухэтажное строение, наполовину деревянное, с нависающей крытой гонтом кровлей и тремя высокими дымоходами. Почти все окна приветливо светились желтым, и Даффи едва не сгорал от вожделения большого кувшина подогретого «Херцвестенского» эля и мягкой постели.

От слуг на конюшне разило пивом, и они нетвердо держались на ногах, но Даффи заверил горбуна, что так положено в любом приличном трактире. Они оставили коней и, немного пошатываясь после долгих часов езды в седле, прошли по проулку на улицу к главному входу.

В прихожей они задержались под украшавшей потолок фреской с изображением на редкость жизнерадостной «Тайной вечери».

— Тебе нужно к трактирщику, — сказал Даффи, — а мне ведено явиться к пивовару. Уж не знаю почему. Так что позже я составлю тебе компанию, если получится.

— Видать, найдется девчонка, с которой ты не прочь возобновить знакомство? — осклабился Блуто. — Ладно, не стану увязываться. Теперь я хотя бы знаю, где в Вене подают лучшее пиво, и то ладно.

— Точно.

Они обменялись рукопожатием, и Блуто распахнул дверь в комнату для гостей, а Даффи прошел в другую, с надписью «Для прислуги».

Увидев его, худосочная женщина ахнула и едва не уронила поднос с пивом.

— Тихонько, дочка, — сказал Даффи, подхватывая поднос. — Я здесь не за тем, чтобы насиловать прислугу. Скажи лучше, где мне найти… — он взглянул на конверт, — Гамбринуса? Пивовара?

— Пожалуйте, сударь, — ответила она дрожащим голоском. — Он в погребе, вон по той лестнице в конце зала, пробует весеннее пиво.

— Спасибо.

Даффи прошел к указанной лестнице и стал неспешно спускаться. Ступеней оказалось много, так что когда Даффи ступил наконец на сырые плиты пола, он заключил, что спустился под землю футов на тридцать. Воздух здесь был влажным, пропитанным испарениями солода, и в первый момент он ничего не мог разглядеть в тусклой полутьме.

— Чем могу служить, незнакомец? — раздался низкий благозвучный голос.

— Не ты ли Гамбринус?

— Да. Желаешь кружку свежего монастырского пива?

— Благодарю, с удовольствием.

Глаза Даффи понемногу привыкли к сумраку, и он уселся на перевернутую бадью, положил заплечный мешок перед собой. Чисто выбритый старик с густыми седыми волосами нацедил полную кружку пива из стоящего по соседству бочонка и протянул ирландцу.

— В этом году мы не станем больше готовить монастырское, — проговорил он серьезно. — Когда эти бочонки опустеют, откроем темное.

— Что ж, неплохо, — сказал Даффи. — Послушай, несколько недель назад в Венеции я встретил человека по имени Аврелиан, и он велел отдать тебе это. — С этими словами он вручил пивовару уже довольно потрепанное письмо. Гамбринус сломал печать и просмотрел написанное. Видно, он провел здесь немало времени, заключил Даффи, раз может читать в такой темноте.

Ирландец с любопытством огляделся. «Сколько галлонов пива “Херцвестен” я опорожнил, — думал он, — но впервые, хотя и смутно, вижу место, где оно готовится». Потолок терялся в сумраке, но вокруг медных чанов, что поднимались над полом футов на двадцать, были нагромождены леса, а в древние кирпичные стены уходили длинные трубы. Повсюду валялись дубовые бочонки, формой напоминавшие колокола, полные же были сложены рядами у стены, узкой стороной вниз. Гамбринус сидел на пустом бочонке, вокруг были разбросаны другие, точно кегли после особенно бурной игры. Большие заторные чаны, где, собственно, происходило брожение, не были видны, и Даффи рассудил, что они за какой-то стеной.

Гамбринус оценивающе разглядывал Даффи.

— Он, похоже, считает, что ты тот, кто нам нужен. Полагаю, ему виднее. Вот. — Он поставил закорючку красным мелом на обратной стороне письма. — Покажи это трактирщику, и он отдаст тебе твои деньги.

— Хорошо. — Даффи опустошил кружку и поднялся на ноги. — Спасибо за пиво.

Гамбринус развел руками.

— Благодари за него господа.

Даффи неуверенно кивнул, затем подобрал свой мешок и поднялся по ступеням обратно в основное помещение.

Та же служанка, которую он чуть раньше напугал, теперь возвращалась со стопкой пустых подносов.

— Ну как, нашел его? — спросила она все еще с долей неловкости.

— Ага, — ухмыльнулся Даффи. — А сейчас не скажешь, где мне отыскать трактирщика?

— Вернера? Нет ничего проще. Это эдакий важный упитанный господин, что пьет бургундское в конце трактирной стойки. — Она прищурилась. — А ты не бывал здесь раньше?

— Пока не вполне уверен, — ответил он. — Спасибо.

«Похоже, вон тот приятель с псиной мордой именно тот, кого я ищу, — думал Даффи, прокладывая путь через полную людей трапезную к обособленному возвышению, где располагалась распивочная. Старинные монастырские столы, когда-то длиной во всю комнату, были теперь распилены на три части и расставлены менее упорядоченно, а несколько заметно новых канделябров отбрасывали свет в самые темные углы. — Почти ясно вижу, как разъяренные духи старых монахов таращатся внутрь через эти окна».

Он уселся перед человеком с маленькими свиными глазками.

— Вы, сударь, будете здесь трактирщиком?

Вернер подозрительно уставился на него.

— А тебе что?

— У меня письмо…

— Еще один нахлебник! Аврелиан явно собрался нас разорить. Слушай, если попытаешься стащить из комнат любую медь или котелок, клянусь телом Христовым, я…

Даффи мягко, но увесисто опустил руку на стойку, и Вернер прервал свою тираду.

— Я не нахлебник, — спокойно проговорил ирландец. — Меня нанял Аврелиан поддерживать здесь порядок, так что не шуми.

— О! Вот как? Виноват. Дай-ка взгляну. — Даффи протянул ему письмо. — Ага, наш подвальный отшельник согласен. Так… пятьсот дукатов? И речи быть не может. Бесспорно, это недоразумение. Я разрешу тебе спать где-нибудь, и можешь есть с прислугой… а сегодня я даже позволю вдосталь пить пиво, но деньги… тут и речи…

— Ты не выполнишь условия договора? — вкрадчиво поинтересовался Даффи.

— Понятно, нет. Тут ошибка.

Даффи встал.

— Тогда утром я уезжаю. А когда появится Аврелиан, объяснишь ему, что я уехал, поскольку ты отказался исполнить его письменные указания. А теперь я, пожалуй, воспользуюсь твоим предложением насчет пива.

— Минутку, — всполошился Вернер. — Коли ты не берешься за работу, ты и вправду… утром уедешь?

— Спозаранку.

Вернер с удрученным видом отхлебнул немного вина.

— Так и быть, — решился он наконец. — Я заплачу. Пусть не винит меня за собственные промахи и беспечность Гамбринуса. Завтра я где-нибудь достану деньги. Тогда и назначим тебе жалованье. — Он сверкнул на Даффи заплывшими красными глазками. — Но вот что… Отныне здесь не будет ни одной драки или даже грубого слова. Коль уж я плачу вышибале такие деньги, он должен на работе из кожи лезть.

Ирландец широко улыбнулся и хлопнул Вернера по спине.

— Вернер, старина, это другой разговор! Я свое отработаю. Ты еще благословишь мое появление.

— Иди, пей свое пиво.

Даффи спустился в трапезную и занял стол у стены, откуда он мог видеть все помещение. На вид место вполне спокойное, подумал он, усаживаясь, разве что нужно поприжать местных вандалов. Вон кто-то весь стол изрезал узорами.

Тощая служанка появилась вновь с подносами, полными пенящихся кружек. Даффи махнул ей рукой.

— Милая, принеси мне большую кружку подогретого эля и себе нацеди — платит заведение. Я новый здешний вышибала.

Она вымученно улыбнулась.

— С радостью. Только не обижайся, сначала справлюсь у Вернера. — Затем склонила голову набок. — Ты ведь Брайан Даффи? Старый учитель фехтования из наемников?

Даффи вздохнул.

— Верно. Я самый. А ты?

— Анна Шомберг. Все считали, что ты несколько лет как погиб, сражаясь с турками.

— То был не я. Послушай, Анна, не помнишь ли девушку по имени Ипифания Фойгель?

— Девушку? Ну-ну. Ясно, я помню Ипифанию Хальштад. Она вышла замуж, слыхал?

— А где она сейчас? — Даффи старался говорить безразличным тоном. — Где ее найти?

— Да прямо тут, если ты готов подождать. Она выйдет в утреннюю смену.

— Черт возьми, Анна, где мое многострадальное пиво? — донесся нетерпеливый голос от другого стола.

— Опа! — Анна вновь подхватила поднос. — Договорим позже.

Даффи был ошарашен. Возможно ли, что девушка говорит правду? «Если так, — рассудил он, — то какое удивительное совпадение! Никогда не задумывался особо о совпадениях, и вот на тебе, настало время, когда от них уже проходу нет. Ради бога, утром буду здесь дожидаться, надвину шляпу на глаза, а когда она подойдет к посетителю, сдерну шляпу и — угадай кто, Ипифания! Хо-хо!

Стоп, а почему она работает здесь, в этом проклятом трактире? Хальштад был не беден. Видно, деньги куда-то испарились, как оно не раз случалось со мной. Да и сам старый Хальштад тоже, может быть, здесь, отмывает где-нибудь на кухне грязные подносы. Любого из нас жизнь способна зашвырнуть очень низко».

За соседним столиком двое начали громко ссориться. «О-хо-хо, время отрабатывать свое жалованье», — сказал себе ирландец, быстро поднимаясь на ноги.

— Господа! — произнес он. — Что-нибудь не так?

При виде заросшего седой щетиной сурового лица нового вышибалы спорщики заметно побледнели, а еще один взгляд на потертые рукояти его рапиры и кинжала и вовсе привел их в уныние.

— Да вот, — наконец решился один, — Отто говорит… стало быть, папа не может погоду предсказать.

Даффи негодующе поднял брови:

— Чью мать?!

Отто моргнул.

— Да нет, — изрек он. — Я ему говорю, папа…

— И слушать не желаю твои поганые выдумки о папе и матушке этого господина, — негромко, но гневно проговорил Даффи. — Или ты вконец пьян, что ведешь такие речи?

— Вы не поняли, — вступился первый. — Мы говорили…

— Я-то как раз все понял. От вашей бесстыдной болтовни всех тут с души воротит, — на деле никто и ухом не повел, — и, по-моему, вам двоим следует угостить пивом всю компанию, включая меня, в качестве извинения.

— Что? Господи боже, откуда ж у нас такие деньги! Нельзя ли…

— Скажите трактирщику, я посоветовал вам открыть кредит. Он будет доволен. И ведите себя потише, не то, если услышу вас снова, подойду и выпущу кишки.

Даффи вернулся на место, как раз когда Анна ставила на стол пиво.

— И что ты им сказал? — поинтересовалась она.

— Обещал прирезать, если не заткнутся. Случится получить у Вернера передышку, плесни себе пива и подсаживайся. Порасскажешь, что тут делалось эти три года.

— Ладно. Подожди минуту-другую.

Даффи проводил ее взглядом, привычно любуясь легкой, скользящей походкой опытной подавальщицы, что несет поднос через переполненную комнату.

Получасом позже Анна устало присела к его столу.

— Ф-фу… — вздохнула она. — Спасибо за пиво. В такие моменты оно для меня и хлеб, и соль, и материнское молоко. — Она откинула прядь влажных волос со лба и отхлебнула из своей кружки. — Так где ты был эти три года, — спросила она, отставляя пиво, — если не в аду, как все полагали?

— В Венеции, — сообщил Даффи, — там я и встретил Аврелиана, который предложил эту работу.

— Ну да, — кивнула Анна, — наш неуловимый хозяин. Всего-то пару раз его видела, но все равно мурашки по коже.

— Неудивительно, — признал Даффи, — с его повадкой держать во рту горящих змей и прочим. Давно он владеет этим местом? Не припомню, чтобы в мою бытность здесь я его видел.

— Он объявился примерно год назад. Вроде бы из Англии, хотя наверняка не знаю. При нем была бумага, подписанная епископом, на право владения монастырем Святого Христофора. Земля принадлежала его предкам, и они никогда ее не продавали. Аббат, понятно, заартачился, но епископ сам сюда приехал. Говорит, точно этот старый сыч — законный владелец, а вы, монахи, выметайтесь. Правда, сам епископ был не слишком-то всему этому рад.

— И монахов просто выкинули на улицу?

— Нет, конечно. Аврелиан купил для них другое здание на Виплингерштрассе. Монахам, правда, слабое утешение, но со времен Конгресса Шпилей вошло в обычай отбирать церковную собственность, и все посчитали, что Аврелиан поступил великодушно. — Она хмыкнула. — Впрочем, не пообещай он оставить пивоварню, горожане бы его повесили.

— Он, видно, богат, как Якоб Фаггер.

— Денежки у него водятся, что и говорить. Сорит ими повсюду, на разную блажь.

Самым беззаботным тоном Даффи перешел к предмету, более всего его занимавшему:

— Кстати, о денежках. Разве Макс Хальштад не был богачом? Как вышло, что Ипифания здесь прислуживает?

— О, с виду он был богачом, с его большим домом, землями и лошадьми, но владели всем ростовщики. Он брал под заклад то там, то здесь, а однажды проверил свои записи и увидел, что на его дом имеют законное право восемь разных ростовщиков. Тогда, — проговорила Анна, явно смакуя ситуацию, — он положил свою украшенную серебром аркебузу на резной столик красного дерева, встал напротив на колени и отстрелил себе нижнюю челюсть. Хотел, понимаешь, застрелиться, но когда на грохот прибежала Ипифания, он катался по ковру, ревел, и из него фонтаном била кровь. Умирал он четыре дня.

— Милосердный боже! — в ужасе воскликнул Даффи. — Бедняжка Ипифания!

Анна сочувственно кивнула:

— Да уж, пришлось ей хлебнуть. Даже когда все добро пустили с молотка, она осталась кругом должна. Аврелиан, надо отдать ему должное, и тут проявил великодушие. Скупил все ее долги и позволил работать здесь с тем же содержанием, что и прочие.

За столиком по соседству Даффи заметил Блуто с ядреной блондинкой. Горбун залихватски подмигнул ему.

— Так где она? — спросил Даффи. — Тут живет?

— Тут. Правда, сегодня она навещает отца, художника. Он вроде помирает. Ослеп — это уж точно.

Даффи кивнул:

— Он стал слепнуть еще три года назад.

Анна покосилась на него.

— Все, вспомнила. Вы ведь с ней миловались, верно? А когда она вышла за Хальштада, ты подался в Венгрию, устроив сначала скандал на их свадьбе. Все знали, отчего ты сбежал.

— Всем бы мозгов побольше, — раздраженно заметил Даффи.

— Понятное дело. На, допей мое пиво. Мне пора работать.

До того как потушить освещение, комнату подмели, однако мыши сновали во тьме по древнему деревянному полу, отыскивая крошки по углам и вокруг ножек столов. Сверху время от времени доносился приглушенный стук захлопнувшейся двери, и тогда мыши замирали, но после десяти секунд тишины спокойствие возвращалось к ним, и они возобновляли свою беготню. Некоторые останавливались попробовать на зубок сапоги под одним из столов у стены, но быстро отправлялись на поиски более лакомых кусочков.

Небо за волнистыми оконными стеклами побледнело, давая мышам знак, что ночь на исходе. Послышался скрип редких тележек по булыжной мостовой, с крыш домов закаркали друг на друга вороны, и кто-то прошел вдоль окон, насвистывая. Наконец громыхание ключа в замке парадной двери заставило мышей разбежаться по норкам.

В распахнувшуюся дверь вошла немолодая уже женщина. Ее тронутые сединой волосы были скручены в пучок и убраны под шарф, а пальцы в толстых шерстяных перчатках неловко сжимали ключи.

— Ну, Брайан, как тебе тут сегодня утром? — рассеянно поинтересовалась она. Даффи выпрямился.

— Рад видеть тебя, Пиф.

— А-а-а-а! — завопила она, роняя ключи. Мгновение она в ужасе таращилась на него, а потом со вздохом рухнула на пол.

«Господи, я, похоже, убил ее, — подумал Даффи, опрометью бросаясь к распростертому телу. — Но зачем она обратилась ко мне, если не знала, что я здесь?»

По ступеням прошлепали босые ноги.

— Что ты сделал с ней, чудовище? — завопил Вернер, выскакивая на площадку лестницы в мятой белой ночной рубахе. Он яростно махнул ножом в сторону ирландца. — Кто будет теперь подавать завтрак?

— Она только лишилась чувств, — ответил Даффи со злобой. — Мы друг друга знаем. Я поздоровался, а она от неожиданности упала в обморок.

С лестницы послышались другие голоса:

— Что случилось?

— Седой пьяница, что объявился вчера вечером, только что прирезал тетку, которая подает завтрак.

— Верно. Хотел над ней надругаться.

Господи, подумал Даффи, приподнимая голову Ипифании, чем дальше, тем хуже. Хуже, чем на свадьбе. Тогда трагическая ситуация подразумевала хотя бы некое подобие достоинства. Теперь все обернулось дешевым фарсом.

Глаза Ипифании широко открылись.

— О, Брайан, — промолвила она. — Это в самом деле ты? Или я сошла с ума и разговариваю с призраком?

— Ручаюсь, что это я. Теперь соберись с силами и объясни почтенным горожанам, что я тебя не убил.

— Каким горожанам?.. О боже! Господин Вернер, со мной все хорошо. Этот господин — мой старый друг. Я неожиданно столкнулась с ним и перепугалась. Мне, право, очень жаль, что я вас разбудила.

Вернер скорчил недовольную гримасу.

— На будущее выбирай другое место и время для своей возни. К тебе… э… Даффи, это тоже относится.

Трактирщик удалился вверх по лестнице, а любопытные постояльцы, на все лады повторяя: «Возня?», разошлись по своим комнатам. Даффи и Ипифания остались сидеть на полу.

— О, Брайан, — промолвила она, кладя голову ему на плечо, — я была уверена, что ты мертв. Говорили, после битвы при Мохаше никого не осталось в живых, кроме турок.

— Вернее, почти никого, — поправил ее ирландец. — Но если ты считала, что я мертв, почему заговорила со мной, входя сюда? Я не собирался тебя пугать. Просто решил, что кто-то успел тебе рассказать о моем появлении.

— Под старость у женщин появляются дурацкие привычки, — робко призналась она. — С прошлого года, как умер Макс, я… когда остаюсь одна… в общем, разговариваю с твоим призраком. Что-то вроде игры. Я в здравом уме, просто пытаюсь как-то разнообразить одиночество. Я и подумать не могла, что ты ответишь.

Растроганный и в то же время довольный, Даффи обнял ее. В памяти всплыли слова старика из его сна в Триесте: «Многое потеряно и еще больше предстоит потерять».




КНИГА ВТОРАЯ

		Под отзвуки деяний и речей,



		паденья в прах устоев и империй



		сменяются века.








    

Альфред Теннисон








Глава 6


Когда Даффи проснулся, на подушке остались разбросанными обрывки его сна. Ему и раньше случалось видеть неоспоримое свидетельство того, как образы из снов проявляются на дневной свет, и он принялся терпеливо разглаживать простыни, на которых проступали лежащие предметы, пока очертания не рассеялись подобно дыму. Он спустил на пол ноги и устало взъерошил волосы, когда испуганный кот метнулся с постели на подоконник. Что же это за сон, подумал он, от которого остается ерунда вроде нескольких ржавых кольчужных колец и старого кошелька Ипифании?

Пошатнувшись, он со стоном поднялся и попытался сообразить, который час и чем ему предстоит сегодня заняться. К крайнему своему отвращению, он понял, что весь провонял прокисшим пивом. «Господи, — подумал он, — за три недели, что я служу вышибалой у Циммермана, я выпил пива больше, чем трое постоянных посетителей, даже четверо, если считать, что я пролил на себя». Натянув штаны и рубаху, он отправился взглянуть, где бы вымыться.

Внизу со скрипом отворилась кухонная дверь, и в комнату прислуги вразвалку вошел трактирщик. Башмаки с тупыми носами значительно постукивали по каменному полу. Он принарядился и в широкой накидке бургундского бархата на голубой шелковой подкладке казался почти квадратным.

Анна высунулась из кухни.

— Ну, Вернер, и где ты пропадал всю ночь?

Вернер приподнял бровь.

— Всяко бывает, — небрежно ответил он. — Гостил у Иоганна Кречмера. Ты поди никогда о нем и не слыхала?

Анна задумалась.

— Это не сапожник с Грайхенгассе?

Трактирщик возвел глаза к потолку.

— Другой Кречмер, тупица. Знаменитый поэт.

— Угу. Боюсь, со знаменитыми поэтами я не знаюсь.

— Ясное дело. Он издает книги, и сам король Карл пожаловал его своей милостью.

Вернер присел на корзину.

— Нацеди-ка мне стаканчик бургундского, ладно?

— Сию минуту. — Анна на мгновение исчезла и вернулась со стаканом красного вина, который вручила трактирщику. — А тебе он кем приходится?

Вернер надул губы и неодобрительно передернул плечами.

— Скажем… собратом по перу. Он как-то умудрился отыскать обрывки моих ранних сочинений, так… юношеские шалости, ничего общего с последними моими работами, и он сказал мне… сейчас… вот его слова: подобного изящества письма мир не знал со времен Петрарки.

— Времен чего?

— Провались ты! Петрарка был поэт. Зачем я только нанимаю такую деревенщину?

Даффи, свежевыбритый и уже гораздо меньше напоминающий самому себе иллюстрацию «Кары за грехи», спустился по лестнице и вошел в комнату, где еще витал запах похлебки.

— Анна! — бодро окликнул он. — Как насчет завтрака, а?

Вернер выпрямился.

— Завтрак уже убрали, — бросил он. — Тебе придется ждать обеда.

— Не беда, — отмахнулся Даффи. — Придется самому пошарить на кухне — что-нибудь да найду. — Он пригляделся к трактирщику. — Ну и ну! Как мы расфуфырились! Позируем для портрета?

— Он навещал какого-то почитателя своих стихов, — пояснила Анна. — Старого… как его… Петрарку.

— Да уж он поди совсем теперь одряхлел, — согласился Даффи. — Стишки, а, Вернер? Надень как-нибудь колпак посмешнее, нацепи цимбалы на коленки и почитай мне свои сочинения. — Он подмигнул. — Что-нибудь непристойное.

Пока Даффи говорил, на колокольне собора Святого Стефана зазвонили колокола, и Вернер махнул рукой в ту сторону.

— Спишь до десяти часов, да? Что ж, наслаждайся, пока позволяют.

Даффи понял, что Вернер ждет вопроса о том, что он имеет в виду, поэтому обратился к Анне:

— Ты не видела Пиф? Я должен был…

— Возможно, тебе небезынтересно будет узнать, — холодно прервал его трактирщик, — что в твоей комнате поставят три новые койки. Нет, четыре! В город прибывает все больше солдат, и надлежит их размещать. Ты, надеюсь, не против?

— Какой разговор! — ухмыльнулся Даффи. — Я сам старый вояка.

Вернер смерил ирландца пристальным взглядом, отвернулся и направился к лестнице; его шляпа со страусовыми перьями болталась на шнурке, точно птичка на неудобном насесте.

Когда он удалился, Анна неодобрительно покачала головой:

— Что бы тебе не быть с ним полюбезнее? Так ты только лишишься хорошей работы.

Даффи вздохнул и взялся за засов двери в трапезную.

— Анна, это препоганая работа. Когда в двенадцать лет я чистил конюшни, было и то лучше. — Он распахнул дверь и широко улыбнулся. — Что до Вернера, так он сам напрашивается. Ха! Поэзия, помилуй бог! — Он покачал головой. — Вот что… Пиф собиралась оставить на кухне сверток с едой и всякой мелочью, не посмотришь? Утром я должен был занести это ее отцу. И не подашь ли мне поправиться… хмм… после вчерашнего?

Она вытаращила глаза:

— Знаешь, Брайан, не будь я уверена, что к Рождеству турки всех нас перережут, я бы сильно о тебе беспокоилась.

Пройдя залитую солнечным светом трапезную, Даффи присел к облюбованному столу. Первые посетители уже коротали за кружкой пива время между завтраком и обедом, и Даффи пригляделся к ним повнимательнее. За самым большим столом разместилось с полдюжины швейцарских ландскнехтов из числа тех, что явились в город неделю назад, как выяснилось, по уговору с Аврелианом, а за ними в углу сидел высокий чернокожий человек в красной феске. Господи помилуй, черный мавр, подумал Даффи. Он-то что здесь делает?

В последние несколько недель город наводнили всевозможные люди, и ирландец приметил несколько основных групп: по большей части либо разномастные европейские солдаты, либо маркитанты, что колесят за войсками в поисках наживы. Были, впрочем, и третьи — странные молчаливые личности, многие явно из варварских земель, со странной повадкой держаться настороже и пристально вглядываться в прохожих. Как первые, так и последние, по наблюдению Даффи, имели обыкновение собираться в трапезной у Циммермана.

— Эй, там, слуга! — рявкнул один из ландскнехтов, здоровяк с седеющей бородой. — Приволоки нам еще по одной.

Даффи, запрокинув голову, задумчиво разглядывал расписные фризы на потолке, но встрепенулся, когда кружка ударила его в голень и отлетела в сторону.

— Заснул, что ли? — крикнул ему наемник. — Не слышал, я велел принести пива!

Ирландец с улыбкой поднялся на ноги. Он протянул руку, покрепче ухватил приколоченный к стене железный канделябр и одним мощным движением вырвал его с корнем. Тяжело ступая, он подошел к столу наемников, поигрывая покореженным куском металла.

— Кто тут хотел пива? — вежливо поинтересовался он. Изумленный ландскнехт вскочил с проклятием, выдергивая из ножен кинжал.

— Ты, слуга, не слишком дорожишь обстановкой, — сказал он.

— Ничего страшного, — заверил его Даффи. — Я подвешу взамен твой череп, и никто не заметит разницы. Только свечу придется вставить потоньше.

Здоровяк чуть расслабился и откинул голову, всматриваясь.

— Господи боже! Неужто Брайан Даффи?

— Ну… — Даффи отступил на шаг. — Вроде того. Ты знаешь меня?

— Еще бы. — Наемник засунул кинжал в ножны и закатал рукав выше локтя. Через волосатое предплечье отчетливо проступал узкий шрам. — Другая его половина на твоем плече.

Миг спустя Даффи широко улыбнулся и отшвырнул светильник, с грохотом покатившийся по полу.

— Все верно. В двадцать первом, в битве при Вилламаре, когда мы вышибли дух из коммунерос. Мы шли в атаку, и четырехфунтовое ядро угодило в скалу, так что четверых или пятерых обдало градом из камня с железом.

— Воистину так! Но разве это нас остановило?

Даффи поскреб подбородок.

— Сдается мне, да.

— Ни черта! Задержало самую малость, и все.

Ирландец протянул руку, а приятели наемника, успокоившись, вернулись к своему пиву.

— Тебя Эйлиф звать, так?

— Точно. Садись, приятель, рассказывай, в каком ты отряде? Уж извини, что спутал тебя со слугой.

— Вообще-то ты угодил почти в яблочко, — признался Даффи, пододвигая скамью и усаживаясь верхом. — Анна, благослови бог твое доброе сердце, — добавил он, когда та появилась с кружками, кувшином и узелком для отца Ипифании. — Честно признаться, я не в отряде. Я вышибала в здешнем заведении.

Эйлиф фыркнул, наполняя две кружки пенящимся пивом.

— Господи Иисусе, Дафф, это немногим лучше, чем подметать крыльцо по утрам. Нет, так не пойдет. Не пойдет! К счастью, ты оказался там, где следует и когда следует.

— Да ну? — Сам Даффи не чувствовал особой уверенности в этом.

— Еще бы. Я спрашиваю: разве не намерен Сулейман подняться по Дунаю до места, где сидим мы с тобой, и притащить сюда из Константинополя всякого сбесившегося турка? Как пить дать намерен. И ждут ли впереди сражения, спешные марши, паника, исходы, разграбление городов? Да, конечно, или я вообще ничего не смыслю! А кому при этом больше всех перепадает?

Ирландец ухмыльнулся.

— Наемникам. Ландскнехтам.

— Верно! Не рыцарям в их стопудовых печах из брони, шумным и неповоротливым, как телега лудильщика, не епископам с королями, связанным по рукам и ногам собственными землями, и, видит бог, не горожанам, чьи дома сожжены, дочери обесчещены, а ребра торчат наружу от голода. Нет, приятель, нам — профессионалам, кто дерется за лучший кусок, знает цену происходящему и всегда может сам за себя постоять.

— Так-то оно так, — признал Даффи, — но, помнится, случалось, и ландскнехтам доставалось не меньше прочих.

— Ну а как иначе? Ты всегда рискуешь, тут никуда не деться. Но по мне, пусть всегда будет война. На войне все ясно: становись в строй и не болтай. Женщины делают все, что от них требуется, и без всяких дурацких рассусоливаний, что им подавай в другое время. Деньги не нужнее гвоздей для подков, все берешь задарма. Так что возблагодарим господа за Лютера, и короля Франциска, и Карлштадт, и Сулеймана, и всех прочих смутьянов. Черт возьми, когда большие парни отшвыривают шахматную доску после каждой пары ходов, даже загнанная в угол пешка может уцелеть, коли не теряет головы.

Мечтательная улыбка от пробужденных словами Эйлифа воспоминаний играла на губах Даффи. Сменяли одна другую картины неистовых схваток под почерневшими от дыма небесами, сполохов ночных костров под разрушенными крепостными стенами отданных на поживу городов, буйных кутежей в озаряемых светом факелов замковых залах со струями бренди, хлещущими в кубки из пробитого топором бочонка.

— Да уж, Дафф, — продолжал Эйлиф, — тут без тебя не обойдется. На днях должны прибыть имперские войска, но не пристало такому прожженному старому волку маршировать в шеренгах богобоязненных юнцов. — Ирландец широко осклабился в ответ на типичное для наемника презрение к регулярным солдатам. — По счастью, в городе найдется дюжина отрядов свободных ландскнехтов, в каждый из которых тебя примут не раздумывая, с учетом немалых прошлых заслуг. Даже в один-другой, где ты, возможно, успел послужить в свое время. В общем, парень, это твое призвание, а спрос сейчас самый что ни на есть.

Не успел Даффи ответить, как через распахнувшуюся входную дверь в комнату вступил невысокий человек в длинной зеленой мантии. Карие глаза на скуластом бронзовом лице внимательно обшарили присутствующих.

— Это что еще за хрен? — сердито рявкнул Эйлиф.

— Наш мандарин, — пояснил Даффи. — Ни одно утро не обходится без его визита.

Азиат с беспокойством взглянул на Анну, что была в другом конце комнаты.

— Не слышно ли что-нибудь об Аврелиане? — спросил он.

Молчаливый чернокожий в углу встрепенулся, глаза его вспыхнули.

— Нет, но, как я говорила, мы ожидаем его со дня на день, — терпеливо ответила Анна.

— Эй, капитан, я думаю, что знаю, кто это! — нарочито громко выкрикнул один из собутыльников Эйлифа. — Змей, что дожидается, пока старый колдун его выкурит.

Посреди последовавшего общего веселья обладатель мантии с презрением покосился на их стол.

— Домашний скот в Вене ведет себя слишком шумно.

— Что? Значит, домашний скот? — взревел швейцарец, внезапно приходя в ярость. Он так резко вскочил, что опрокинул скамью, и двое его товарищей повалились на дубовый пол. — Вон отсюда, обезьяна, не то сам пойдешь на корм скоту.

Азиат нахмурился, потом уголки его узких губ поползли вверх.

— Пожалуй, я лучше останусь.

После последовавшей короткой паузы Эйлиф швырнул на стол две монеты.

— Два венецианских дуката на нашего парня Бобо.

— Отвечаю, — сказал Даффи, выкладывая две своих монеты. Остальные ландскнехты зашумели, заключая собственные пари, а ирландец вызвался следить за ставками.

Бобо пинками отшвырнул несколько скамеек и принялся кружить вокруг худощавого азиата, который только разворачивался на каблуках и бесстрастно следил за противником. Наконец швейцарец прыгнул, нацелив здоровенный кулак в голову своего обидчика, но одетый в мантию чужестранец припал к земле, а затем резко выпрямился, взмахнув руками так, что Бобо пролетел по воздуху футов пять, прежде чем врезаться в одно из окон на улицу. За громким треском послышался звон рассыпавшегося по булыжной мостовой стекла, а немного позже через образовавшуюся брешь до Даффи вместе с прохладным ветерком донеслись сдавленные стоны Бобо.

— Если больше нет желающих делать ставки на корм для скота, — вежливо проговорил победитель, — я, пожалуй, вас покину.

Желающих не нашлось, с тем он поклонился и вышел. Даффи сгреб со стола деньги и стал их делить между собой и еще двумя поставившими против Бобо.

По ступеням протопали быстрые шаги, и визгливый голос трактирщика выкрикнул:

— Что, черт возьми, случилось? Даффи, ты куда смотрел?

— Он держал ставки, — проворчал один из проигравших.

— Ну, разумеется! — усердно закивал Вернер. — Чем еще заняться вышибале? Слушай, ты, старый пень, как только Аврелиан вернется — молю бога, чтобы это случилось поскорее, — можешь считать себя безработным. Понял меня?

Ирландец сложил в карман свой выигрыш и подхватил узелок Ипифании.

— Понял.

Кивнув компании, он вышел на улицу. Утренний холодок еще сохранялся в воздухе, но уже довольно высоко в безоблачном небе сияло солнце, и пар струился от кровель ближайших домов.

Бобо на четвереньках медленно полз к двери. Бросив на землю несколько монет как раз на его пути, Даффи, насвистывая, удалился.

Все утро, несмотря на напускное веселье, ирландец томился мрачными раздумьями, что сопутствовали каждому его посещению больного отца Ипифании. «Что же так угнетает меня в этом старом художнике? — задавался он вопросом. — Скорее всего ощущение висящего над ним рока. Как явно колесо фортуны повернулось для него к самому низу — учиться в юности у Кастаньо, десять лет назад получать восторженные похвалы самого Дюрера и остаться почти ослепшим пьяницей, что рисует на стенах своей убогой каморки на Шотенгассе».

Когда Даффи свернул на Вольнерштрассе, пара дворняг почуяла еду, завернутую в его узелке, и заскакала вокруг. Ближе к северо-западной оконечности городской стены улица сделалась шире, и ирландец шагал прямо посредине, вдоль водосточной канавы, огибая тележки с овощами и стайки вопящих ребятишек. Как бы не проскочить, думал он, поглядывая по сторонам. Ага, сюда.

— Прочь, псы, здесь нам в разные стороны.

Он выбрался из людского потока и толкнул скрипучую дощатую дверь, нерешительно ступив из яркого утреннего света в затхлую полутьму прихожей.

«Видно, — подумал он, — меня угнетает возможность в скором будущем оказаться в таком же положении — доживать свои дни в грязной дыре за бормотаньем бессвязных воспоминаний людям, которым нет до меня дела».

Он прошел через пыльную прихожую, открыл дверь на лестницу и обмер.

Перед ним за узкой полосой берега до самого горизонта раскинулась недвижная водная гладь то ли озера, то ли моря, где почти без искажения отражалась висящая в ночном небе полная луна. Подобно атеисту при втором пришествии, потрясенный разум Даффи лихорадочно искал объяснения увиденному.

«Меня оглушили сзади, — думал он, — и приволокли сюда (куда сюда? Подобной массы воды не сыскать за сотни миль от Вены), где я провалялся без памяти несколько часов. Я только что оклемался и пытаюсь выбраться».

Он сделал два шага к озеру и запнулся о нижние ступеньки старой деревянной лестницы. Встав на ноги, он как в бреду вытаращился на ступеньки и стены прямо перед собой. Затем выбежал через грязную прихожую обратно на улицу и пристально оглядел фасад дома, запруженную людьми мостовую и голубое небо с ярким солнцем, после чего медленно зашел обратно.

Вновь ступив на лестницу, Даффи вздрогнул, но старые обшарпанные стены оставались на месте, едва не глумясь над ним в своей основательной неподвижности. Он торопливо взбежал на второй этаж и постучал в комнату Фойгеля. Потом постучал еще раз.

Спустя целую минуту после третьего, самого громкого стука лязгнула цепочка, и дверь распахнулась внутрь, открыв взору Даффи неизменную груду как попало набросанных одеял, книг, бутылок и тряпичных кукол.

— Кто там? — проскрипел преклонных лет старик, высовывая из-за двери свою нечесаную бороду.

— Густав, это я, Брайан Даффи. Принес тебе еду и чернила.

— О, славно, славно. Заходи, сынок. А часом, не принес ты?.. — Он сделал вид, что пьет из горлышка бутылки.

— Боюсь, что нет. Только чернила. — Даффи показал сверток. — Здесь чернила. Смотри не выпей их, как в прошлый раз, ладно?

— Да-да, конечно, — рассеянно проговорил Фойгель. — Славно, что ты надумал заглянуть сегодня. Посмотришь, как продвигается «Смерть архангела Михаила».

Даффи припомнил, как две недели назад, навестив старого художника впервые за три года, он был встречен точно теми же словами: «Славно, что надумал заглянуть сегодня».

— Идем, — прохрипел старик. — Скажи свое мнение.

Ирландец беспрекословно позволил увлечь себя к дальней стене, куда падал неровный свет двух свечей. На всем пространстве от пола до потолка и от одного угла до другого тончайшими штрихами с умопомрачительной кропотливостью выписанная на штукатурке помещалась громадная картина.

Даффи вежливо окинул взглядом круговорот разбросанных фигур. Когда он увидел картину впервые, приходилось всматриваться, чтобы различить едва проступавшие на белой штукатурке наброски контуров; когда же в двадцать шестом он уезжал из Вены, стена преобразилась в превосходно затушеванную работу, весьма сумбурную в композиции, но безукоризненную по исполнению. Теперь она стала гораздо темнее, ибо художник ежедневно добавлял сотни штрихов, углубляя тени и неуклонно затемняя фигуры на заднем плане. Три года назад запечатленная сцена происходила в полдень, сейчас фигуры мучеников корчились во мраке сгущавшихся сумерек.

— Продвигается замечательно, Густав, — сказал Даффи.

— Вот как? Очень хорошо! Кому как не тебе судить об этом, — радостно затараторил старик. — Я приглашал Альбрехта взглянуть, но в последнее время он даже не отвечает на мои письма. Видишь, она почти окончена. Я должен доделать ее, прежде чем совсем ослепну.

— Разве она и так не доделана?

— О нет! Ты, молодой человек, мало что в этом смыслишь. Здесь есть еще над чем потрудиться.

— Что ж, тебе лучше знать… Вот, я оставляю в кладовой еду. Смотри, не забудь про нее! — По-прежнему глядя на старика, Даффи открыл дверь в крошечную кладовку — поток свежего холодного воздуха, пахнущего морем, взъерошил ему волосы, и он, не оборачиваясь, захлопнул дверь.

— С другой стороны, — добавил он поспешно, — можешь про нее и не думать.

Отец Ипифании, принявшийся затенять облако, совсем не слушал его. Даффи нервно пригладил волосы, положил маленькую стопку монет на коробку, по-видимому, служившую столом, и вышел из комнаты. Спускаясь по лестнице, он старательно глядел прямо перед собой и достиг улицы, сумев избежать новых видений.

В смятении он зашагал обратно к трактиру Циммермана.

«Что же происходит? — спрашивал он себя, чуть не плача. — До сегодняшнего дня я уже почти месяц как не видел ничего сверхъестественного. И надеялся, что с этим покончено. Притом все тогдашние сатиры, грифоны, неведомые ночные летуны, похоже, существовали, раз другие люди их видели или подвергались нападению этой нечисти. Но как быть с этим проклятым озером? Разве видел его еще хоть кто-нибудь? Сдается мне, я спятил и одержим видениями. Не иначе. Ипифания, готова ли ты обзавестись безумным мужем в придачу к своему папаше?»

Со стен доносились раскаты пушечных выстрелов — Блуто с вверенными ему людьми испытывали на дальность городскую артиллерию. «Интересно, — уже не в первый раз подумал Даффи, — отважатся ли турки в этом году штурмовать Вену? По всему видать, что должны. А при настоящем состоянии Священной Римской империи им ничего не будет стоить уже через пару лет оказаться в Ирландии. Уж лучше последую совету Эйлифа — кинусь в пучину войны и займусь привычным делом, чтобы окончательно не спятить».

Внизу буянили солдаты, требуя открыть бочонки темного за два дня до срока, и шум их буйства постепенно вызволил ирландца из необычно долгого и глубокого полуденного сна. Какое-то время он смотрел в потолок и пытался вспомнить сон, что оставил столь гнетущее, пусть и размытое чувство угрозы.

В дверь постучали.

— Мастер Даффи, — донесся голос Шраба, помощника конюха, — Вернер говорит: спускайтесь или считайте себя уволенным.

— Иду, Шраб. — Даффи обрадовало даже это бесцеремонное вторжение, ибо в нем был призыв вернуться в мир, который на мгновение грозил рассыпаться на фрагменты, подобно картине на разрезанном холсте. — Уже иду. — Он надел сапоги, взял рапиру и вышел из комнаты.

У дверей в трапезную Даффи задержался, пригладив седые кудри и несколько раз тряхнув головой.

«Странно, — подумал он, — ощущение такое, что я не проснулся… и проклятый сон, который я никак не вспомню, продолжается, оставаясь в каком-то смысле реальнее, чем мое восприятие этой старой двери или запаха жареной говядины в теплом воздухе».

— Не робей, — добродушно прикрикнула из-за его спины Анна. — Давай проходи.

Он послушно переступил порог и отодвинулся, пропуская ее с уставленным кувшинами подносом. Во всех светильниках и деревянных канделябрах горели свечи, длинная комната ломилась от разномастных посетителей — от иноземных наемников с диковинным выговором до обливающихся потом пожилых торговцев в плотных камзолах с множеством карманов. Примерно у трети присутствующих опустевшие кружки были перевернуты, так что Анна и две другие служанки сбивались с ног, поднося свежее пиво. Несколько каким-то образом затесавшихся сюда собак рычали и грызлись под столами за объедки.

Даффи бросилось в глаза, что атмосфера товарищества сегодня вечером подогрета налетом истерии, как будто гуляющий под крышей ночной ветер разнес пыльцу непостоянства, заставляя каждого заранее сожалеть о том, что еще не потеряно.

Сидящие около стойки студенты затянули песню с веселым мотивом и словами на латыни:



		Feror ego veluti



		Sine nauta navis



		Ut per vias aens



		Vaga fertur avis,



		Non me tenent vincula,



		Non me tenet clavis



		Quero mihi similes



		Et adjungor pravis.











Собрав подзабытые семинарские знания, ирландец был слегка ошарашен, когда перевел в уме: «Как гонимый волнами брошенный корабль, птица бесприютная в вышине небесной я презрел оковы все, я замки отринул и ищу товарищей, странников нездешних…»

Он нахмурился и оставил как безнадежное намерение отыскать свободную скамью, взамен решив посидеть на кухне, откуда вполне можно было распознать серьезный беспорядок на слух.

Перехватив взгляд проходившей рядом служанки, ирландец окликнул ее сквозь гам:

— Не знаешь, Ипифания на кухне?

Тут же из-за локтя Даффи высунулась пьяная красная рожа.

— Там ее нет, — радостно оповестил гуляка. — Минуту назад она была под этим столом… — С услужливым видом он заглянул вниз. — Нету! Поди сбежала с Вернеровым мастифом, и скоро здесь появится новый выводок щенят. Надо бы на цепь…

Метнувшаяся рука ирландца ухватила болтуна за узел шерстяного шарфа. Могучим поворотом плеч Даффи выдернул из-за стола задыхающегося человека, поднял его над головой, придержал и швырнул визжащую фигуру так, что тот смел с ближайшего стола все пивные кружки, прежде чем удариться об пол, который загудел, как огромный барабан.

На мгновение все разговоры смолкли, потом возобновились громче прежнего. Вызывающе оглядев толпу, ирландец приметил узкие глаза азиата, который разделался утром с Бобо. «Да, — подумал Даффи, — со мной и мандарином многовато людей разлеталось тут в последнее время». Затем, уловив отблеск раздумья на бесстрастном лице азиата, ирландец внезапно кое-что понял. В чем бы ни крылась причина его собственного необъяснимого возбуждения — в разочаровании, предвкушении или дурном предчувствии, азиат об этой причине догадывался.

Из дальнего конца комнаты начали доноситься истерические выкрики Вернера, так что Даффи счел за лучшее развернуться и пройти через наполненную чадом кухню к задней двери, а оттуда на конный двор.

«Ерунда какая-то получается, — размышлял он. — Впасть в ярость, точно мальчишка. Где мое самообладание?»

Он глядел через высокую крышу городской управы на темнеющие полосы закатного небосклона, глубоко вдыхая холодный вечерний воздух.

«Где-то там, на западе, теперь яркий полдень, — сказал он себе. — Тьма нагоняет меня сзади, а день брезжит так далеко впереди».

Раздался какой-то звук. Не шорох ли шагов? Даффи обернулся — на двери пивоварни раскачивалась подвешенная деревянная бадья. А, подумал он, всего лишь разносчик. Верно, масло, что дожидалась Анна, по ошибке повесили на другую дверь. Ладно, Шраб может отнести его завтра утром. Сейчас Даффи совсем не хотелось общаться с кем бы то ни было.

Взглянув вверх, он убедился, что тучи сгущаются. В такую погоду лучше не стоять под открытым небом, а прятать голову под каким ни на есть укрытием.

По двору пролетел порыв ветра, и острый запах горящего пороха ударил в ноздри. Даффи инстинктивно огляделся и метнулся к висящей на двери бадье. Из-под крепко пригнанной крышки торчал остаток фитиля, продолжавший шипеть и рассыпать искры, даже когда ирландец с воплем сорвал бадью с крюка. Хоть бадья весила добрых тридцать фунтов, Даффи одной рукой швырнул ее через двор и следом сам рухнул лицом вниз на булыжник.

Вспышка и оглушительный треск разорвали ночь, и отскочившие от стен трактира щепки, крутящиеся доски, осколки камней градом застучали по мостовой, тогда как грохот взрыва эхом прокатился по темным улицам. Даффи сел, откашливаясь от дыма и пыли, по щеке его стекала струйка крови из рассеченного куском дерева лба. Пошатнувшись, он поднялся на ноги и обнажил клинок, ожидая, что из темноты хлынет поток враждебных фигур. Единственный поток, однако, хлынул из дверей кухни позади него, и состоял он из прислуги и посетителей, высыпавших на улицу поглядеть, что случилось. Один голос прорезался через общий гам. Вернер протолкался через толпу и выступил вперед.

— Даффи, будь ты проклят! — выкрикнул он. — Что ты теперь наделал? Мало того, что утром ты разбил мои окна, теперь ты разнес половину конюшен! Вон из моего дома, ты, грязная пьяная скотина! — Свои слова он сопровождал тычками в широкую грудь ирландца.

— Ого! — раздался голос из толпы. — Вернер не на шутку разошелся!

Даффи почти не чувствовал тычков, но в голове его точно что-то лопнуло.

— Городская шавка! — рявкнул он, мигом позабыв про оправдания. — Ты осмелился поднять руку на меня? На меня? Прочь, падаль, и моли бога, что я не осквернил мой меч твоей поганой кровью!

Зрители невольно отступили назад, услышав властный голос Даффи, меж тем как он отвесил трактирщику болезненный удар клинком рапиры.

— Прочь, — взревел ирландец, — или, клянусь Манананом и Ллиром, я раскрою тебе голову рукоятью!

Нервы Вернера не выдержали, и он стрелой кинулся за угол дома.

— И запомни, слуга! — крикнул вслед Даффи. — Ты не смеешь приказывать мне в доме своего господина. Аврелиан, а не ты, здесь распоряжается.

Обернувшись к толпе опешивших гуляк, ирландец указал на двух швейцарских наемников из числа тех, с кем он держал утром пари.

— Вы двое, — распорядился он, — сегодня будете спать во дворе, чтобы подобное не повторилось. Я прослежу, чтобы вам прислали одеяла. Держите мечи наготове. Все ясно?

Растерявшиеся ландскнехты беспомощно переглянулись, глотнули и кивнули.

— Отлично.

Толпа раздалась, когда Даффи уверенным шагом вернулся через кухонную дверь в дом. Через несколько мгновений оттуда появился Шраб с ведерком и шустро принялся заливать несколько занявшихся от взрыва костерков, тем временем двое других помощников конюха успокаивали уцелевших лошадей. Так и не дождавшись объяснения случившегося, оживленно переговаривающиеся гуляки направились в трактир, на ходу пытаясь выстроить собственные теории по поводу взрыва. На улице остались только двое наемников, которые понуро начали собирать деревяшки для костра.

Спустя час Даффи развесил одежду на стуле и улегся в постель. Он задул свечу из последних, как ему показалось, сил.

Недавняя вспышка ярости все еще не шла у него из головы.

«Не иначе, что-то задело меня глубже, чем я мог ожидать, — сказал он себе. — Никогда прежде я до такой степени не терял самообладания. Точно кто-то другой на время занял мое место. — Он покачал головой. — Видно, обдумывание ответа на вопрос, кому могло понадобиться взорвать пивоварню и похоронить бедного Гамбринуса в его подвале, придется отложить до утра».

И тут глаза его широко открылись, ибо мысль о подвале отчетливо воссоздала безвозвратно, казалось бы, забытый послеполуденный сон. Он вспомнил, что во сне оказался в старом деревенском доме, где прошло его детство, но через какое-то время обнаружил там нечто несообразное его детским воспоминаниям. В каменных плитах пола оказался люк, полускрытый ковром, который кто-то сдвинул в сторону. По какой-то причине увиденное наполнило его ужасом, но он совладал с собой и, потянув крышку люка за кольцо, поднял ее на заржавленных петлях. Спустившись вниз, Даффи оказался в подземелье, заполненном древними сокровищами. Но внимание его приковал каменный гроб, где лежало тело — короля, а может быть, бога, если судить по трагическому величию, что застыло в каждой линии скорбного лица. Даффи стоял над телом и тут, к своей радости, проснулся после стука Шраба в дверь.

Тут Даффи тряхнул головой, пытаясь прогнать воспоминание о нескольких последних секундах сна, — тогда, хоть фигура в гробу и не ожила, ее глаза открылись и посмотрели на него… И мгновение сам Даффи глядел на себя глазами мертвого короля.




Глава 7


Блуто отбросил с лица растрепанные ветром волосы и прищурился, глядя вдоль ствола железной пушки.

— Подтолкните-ка ее влево.

Двое потных, обнаженных по пояс людей ухватили пушку за вертлюги и, кряхтя от усилия, сдвинули ствол на дюйм или два влево.

— Хорошо, — заключил горбун, разгибаясь. — Будем считать, что она смотрит куда надо. Забейте ядро еще разок шомполом на случай, если мы его стронули.

Даффи отступил в сторону, наблюдая, как один из подручных схватил шомпол и сунул его в дуло.

«Чертовски здорово, что не мне приходится ворочать эти пушки ни свет ни заря», — подумал ирландец.

— Блуто, куда на сей раз стреляешь? — спросил он. Горбун наклонился над парапетом и указал:

— Видишь вон тот белый квадрат в полумиле отсюда? При таком освещении его толком не разглядеть, но так и рассчитано. Это рама с натянутым полотном. Я заставил парней изготовить его и сбегать туда установить. Мы представляем себе, что это шатер Сулеймана.

Подручные радостно осклабились.

«Господи, — понял Даффи, — да этим несчастным уродам только того и надо. Для них это не работа, а игра».

Блуто подковылял к казенной части и всыпал черный порох в запальный канал.

— Где, черт побери, фитильный пальник? — завопил он.

Один из канониров гордо выступил вперед и протянул палку с накрученным вокруг тлеющим шнуром.

— Деус вульт, — ухмыльнулся горбун и, отступив подальше в сторону, перегнулся и дотронулся тлеющим кончиком шнура до запального канала.

С оглушительным грохотом, который едва не разорвал Даффи барабанные перепонки и эхом отразился от далеких деревьев, пушка отскочила назад, изрыгнув шлейф почти прозрачного пламени. Щурясь сквозь пелену затянувшего парапет едкого дыма, Даффи увидел, как столб пыли поднялся в дюжине футов слева от «шатра Сулеймана».

— Ха-ха! — прокаркал Блуто. — Совсем недурно для первого раза. Ты, там, именно ты, двинь-ка разок по стволу со своего края. Теперь прогоняй шомполом и готовься заряжать. — Он повернулся к Даффи. — В конце концов я довел городскую артиллерию до ума. Первые две недели все, чем я занимался, это очищал изнутри стволы от ржавчины. Эти болваны не закрывали пушки от непогоды, даже не удосужились засунуть в жерла затычки. Похоже, совет воспринимает их как своего рода… железных демонов, способных самим о себе позаботиться.

— Блуто, — мягко проговорил Даффи, — до прихода имперских войск ты так или иначе отвечаешь за Венский арсенал, верно? Верно. Послушай, ты не замечал пропажи пороха?

Горбун пожал плечами:

— Я не проверял. А что?

Даффи сжато пересказал события предшествовавшей ночи.

— В конюшне в клочья разнесло два стойла, — заключил он. — Убило двух лошадей и до смерти перепугало всех людей и животных на три квартала вокруг.

— Господи помилуй, петарда… — недоуменно произнес Блуто. — На двери пивоварни?

— Вот именно. Я начинаю подумывать, как бы абсурдно это ни звучало, что некая соперничающая пивоварня пытается избавиться от конкурентов.

— Но у «Херцвестен» нет конкурентов, — заметил Блуто. — Ближайшая доходная пивоварня в Баварии.

— Верно, — признал Даффи. — Ну не знаю, может быть, другой трактир, обиженный монах… — Он пожал плечами.

Блуто озадаченно покачал головой.

— Я осмотрю весь арсенал. Возможно, кто-то таскает не только порох.

— Сударь, можно заряжать, — пропыхтел один из канониров.

— Отлично. С дороги!

Горбун взял черпак на длинной ручке и сунул его, как в котел, в бочонок с порохом. Потом пару раз взвесил в руке.

— Как раз три фунта, — рассудил он и осторожно пропустил черпак в жерло пушки. Когда послышалось звяканье о казенник, горбун опрокинул черпак и извлек его. Потом плотно забил пыж, за которым последовало шестифунтовое ядро.

— Теперь, братва, — ухмыльнулся он, — поглядим, сумеем ли мы сбить с Заполи шапку. Давай пальник.

— А я-то думал, там Сулейман, — с некоторой горечью сказал Даффи. Минул год, как венгерский наместник переметнулся к туркам, но Даффи знался с ним давно, и, когда того приравнивали к Сулейману как врага Запада, ирландца это все еще задевало.

— Они оба там, играют в шахматы, — пояснил Блуто.

Горбун коснулся заряда, и пушка вновь рявкнула, дернулась и отхаркнула большой сгусток дыма, повисший над укреплениями. Спустя пару секунд дерево слева от мишени рухнуло, подняв новое облако пыли.

— Уже ближе, — сказал Блуто. — Ты пни-ка ее еще раз.

Даффи поднялся на ноги.

— Я не могу все утро тут прохлаждаться, — сказал он. — Завтра мы откупориваем темное, а у меня еще осталось много дел.

— Так увидимся позже, — бросил Блуто, поглощенный своей пушкой. — Я забегу пропустить пару кружек за счет заведения.

— С какой радости за счет заведения? — грубовато переспросил ирландец.

— Э?.. — Блуто неохотно оторвался от наблюдения за тем, как его люди прочищают жерло. — Ради бога, разве не я спас тебе жизнь?

— Это когда же?

— Короткая у тебя память. Месяц назад, когда на тебя напали в лесу.

— Ты едва меня не убил, — сказал Даффи. — И напали не на меня, а на тебя.

— Эй, что вы делаете, обезьяны? — заорал горбун на своих помощников. — Дай сюда. — Он отпихнул канониров от пушки и сам взялся за шомпол. — Три поворота влево, три вправо, — поучал он. — Или вы хотите, чтобы запал все еще тлел, когда станем засыпать новый порох, а? Болваны!

Помощники смущенно скалились и переминались с ноги на ногу.

Даффи покачал головой и направился к лестнице, что спускалась к улице. И вправду упертый горбун, подумал он. Когда, сойдя на мостовую, он поднял глаза, с губ его сорвался невольный стон.

«Проклятье, — подумал он, — англичанин, Лотарио Мазертан. Успею улизнуть? Нет, черт возьми, он меня заметил».

— Здравствуй, Лотарио, — кисло приветствовал он высокого светловолосого человека, который подходил к ступенькам.

— Салют, Даффи, — оживленно откликнулся Мазертан. — Вот пришел осмотреть артиллерию. Подсказать горбуну, как правильнее поставить пушки.

Даффи кивнул:

— Уверен, он будет рад.

Мазертан ежедневно «осматривал артиллерию» с тех пор, как неделю назад появился в городе. Блуто дважды еле удержали, чтобы не скинуть радетеля со стены.

— Даффи, я кое-что тебе скажу строго по секрету, — проговорил Мазертан уже спокойнее, положив ирландцу руку на плечо и косясь по сторонам.

Даффи знал, что тот собирается сказать, ибо он повторял это изо дня в день строго по секрету всякому, кто готов был его выслушать. Сам Даффи слышал это уже дважды.

— Определенные силы… — англичанин заговорщически подмигнул, — призвали меня из очень дальних краев, чтобы разгромить турок. Так я и сделаю!

— Прекрасно, Лотарио, сделай. Я бы не прочь поболтать, но опаздываю на свидание. — Даффи выдавил улыбку и поспешил дальше.

— Ничего, все в порядке. Увидимся завтра.

«Еще бы не увидеться, — мрачно подумал Даффи. — Проклятое темное притягивает всякого, точно светящееся окно в бурю. Ладно, — сказал он себе, — продержись еще две ночи и будешь в расчете со старым Аврелианом: договор быть тут до Пасхи, а Пасха завтра. А там можно с честью откланяться, забрать Ипифанию и выехать, пока перед турками не закрыли ворота».

Мимо пробежали ребятишки, крича:

— Викинги! Идем драться с викингами!

«Дайте им от меня пинка под зад», — устало подумал Даффи.

Когда он вошел в теплую трапезную, из-за стола навстречу ему поднялся седой человек.

— Мастер Даффи! — радостно воскликнул он. — Как погляжу, вы добрались сюда в целости.

Ирландец уставился на говорившего.

— Ого, да это Аврелиан! Не узнал вас с повязкой на глазу. Что случилось?

Аврелиан всплеснул бледными руками.

— Ерунда. Глаз цел, я только немного повредил его в небольшой заварушке в Афинах, пару дней… то есть пару недель назад. Да. Уже скоро я смогу снять повязку. — Он жестом пригласил Даффи к столу. — Но подсаживайтесь. Нам есть о чем поговорить.

Даффи уселся. Немногим позже Анна поставила на стол две вместительные кружки, и он с благодарностью отхлебнул пива.

— О сударь, — обратилась Анна к Аврелиану, — вас в последнее время спрашивали очень странные господа. Один высокий, по виду из Китая или иных дальних земель, несколько черных эфиопов и один меднокожий, весь в перьях…

Старик нахмурился, затем рассмеялся:

— Ага, так Черные Птицы уже здесь? Боюсь, в этот раз придется их разочаровать. Постарайся, чтобы они мне не докучали, ладно, девочка?

— Ну да, ну да. — Прежде чем вернуться на кухню, Анна за спиной Аврелиана сделала большие глаза.

— Девчонка говорит, что Вернера сейчас нет, — сказал старик. — Вроде как гостит у какого-то… поэта?

_ Да, — чуть ли не сконфуженно признал ирландец. — Похоже, наш трактирщик горазд кропать вирши, как никто на свете после Петрарки. Слава богу, мне не довелось их читать.

— Сочинительство, — вздохнул Аврелиан. — В его-то лета. — Он сделал добрый глоток пива и грохнул кружкой об стол. — Как бы там ни было, — продолжил он с радушной, но малость кривоватой улыбкой, — надеюсь, ваше путешествие сюда было приятным и безопасным?

Ирландец немного подумал.

— Боюсь, ни то, ни другое.

— О? А! — Аврелиан понимающе кивнул. — Вам, верно, по пути случалось мельком видеть странные создания? Или слышать по ночам звуки, что нельзя приписать ни волкам, ни совам? Я хотел предупредить вас о подобной возможности, но решил…

— Какие там ночные звуки или мимолетные видения! — с досадой перебил ирландец. — В Триесте мне повстречался козлоногий человек. Через Альпы меня провожала компания из всех, что в голову придут, сказочных чудищ. Гномы спасли мне жизнь. Какие-то летуны, перекликавшиеся по-арабски, истребили караван, с которым я путешествовал. — Он покачал головой и хлебнул пива. — И не стану утомлять перечислением всех попыток проткнуть меня мечом или стрелой со стороны заурядных людей.

Благодушный настрой Аврелиана испарился в мгновение ока, оставив за столом бледного взволнованного человека.

— Благие небеса, — пробормотал он вполголоса, — события развиваются быстрее, чем я думал. Сначала о козлоногом человеке.

Даффи описал безымянную таверну, где он нашел приют в дождливую ночь, поведал о вине и, наконец, о своем диковинном собутыльнике.

— Был там слышен шум мельницы? — спросил Аврелиан.

— Был. Вам случалось туда захаживать?

— Да, только не в Триесте. Туда может привести улица любого средиземноморского города. Ты был… созвучен происходившему и потому увидел таверну. — Аврелиан потер лоб. — Расскажи мне об арабских летунах.

— Ну, я спал на дереве и услышал, как они кружат в небе, перекликаясь на каком-то восточном наречии. Потом они перелетели озеро и разорили караван несчастного торговца кожей, который перед тем взял меня в попутчики.

Старик взволнованно покачал головой.

— Они, конечно же, наблюдали за мной многие годы, и я невольно навел их на тебя, — сказал он. — Как видно, Ибрагим решил перейти в наступление. — Он почти с мольбой взглянул на Даффи. — Надеюсь, затем последовали некие ответные явления? Этим созданиям здесь не место, и сама земля должна противиться им. Быть может, случилось землетрясение, потоп…

Даффи покачал головой:

— Ничего такого… Хотя постой! Наутро поднялся сильнейший ветер.

— Откуда?

— С запада.

Аврелиан вздохнул.

— Благодарение звездам. Дела не зашли слишком далеко.

— Что еще за дела? — требовательно спросил Даффи — Оставь свою таинственность. Что все это значит? И зачем ты меня на самом деле нанял?

— Обо всем узнаешь в свое время. — Голос Аврелиана дрогнул.

— Тогда в свое время подыщи другого беспутного бродягу в вышибалы! — воскликнул Даффи. — Я забираю Ипифанию, и мы едем в Ирландию.

— Не выйдет, она должна мне деньги. — Аврелиан быстро вскинул руку, чтобы остановить новую вспышку со стороны ирландца. — Но! Я, так и быть, объясню. Он встал из-за стола. — Пройдем в пивоварню.

— Почему не объяснить прямо здесь?

— В пивоварне кроется вся суть вопроса. Идем.

Даффи пожал плечами и последовал за стариком через комнату прислуги к лестнице в подвал.

— Что известно тебе о «Херцвестен»? — внезапно спросил Аврелиан, когда они осторожно спускались по ступенькам.

— Я знаю, лет ей немало, — ответил Даффи. — Монастырь был построен на развалинах римской крепости, а пиво варили еще в те времена.

Старик негромко хохотнул, начал говорить, но спохватился.

— Гамбринус! — позвал он. — Это я, Аврелиан.

Даффи показалось, что старик сделал ударение на имени — не мог ли иначе Гамбринус назвать его как-то еще?

Внизу возник седовласый пивовар.

— Когда ты вернулся? — приветствовал он.

— Этим утром. Ха, — усмехнулся он, обернувшись к ирландцу, — они не думали, что я успею к Пасхе. Право, Гамбринус, признаю, что подчас я действую скрытно, но зато не делаю промахов. По крайней мере явных. Найдется, куда нам присесть? Наш друг полагает, что пришло время немного его просветить.

Вскоре все трое сидели на пустых бочонках вокруг стола, на котором мерцала свечка, и перед каждым стояла кружка темного пива. Аврелиан поднял наполненную до краев кружку и ухмыльнулся:

— Официально темное останется непочатым до завтрашнего вечера, но мы трое заслужили предварительную дегустацию.

— Ну, хорошо, — умиротворенно проговорил Даффи, — так где собака зарыта? Ты, выходит, волшебник? А если и так, не пойму, при чем здесь зажженная петарда, которую прошлой ночью я обнаружил на двери пивоварни? Давай рассказывай.

Аврелиан снова побледнел.

— Ты обнаружил петарду на двери? Вчера? Это в первый день Пасхи, — обернулся он к старому пивовару.

— Тогда я был за пасхального агнца, — заметил Даффи. — Зашвырнул хреновину подальше, так что разнесло только часть конюшни.

— Как видишь, события разворачиваются куда быстрее, чем мы ожидали, — сказал Аврелиан Гамбринусу. И добавил уже спокойнее: — Даффи видел таверну Бахуса — даже пил вино! — и рассказал об ифритах, охотившихся за ним ночью. Ибрагим уже не таится и, без сомнения, готовит удар в самое сердце, рассчитывая, расколов его, открыть тайные уголки мира. Пробудились и выходят на дневной свет существа, которые до сей поры лишь изредка бормотали во сне.

— Постой-ка, — нетерпеливо перебил Даффи. — Я опять запутался. Кто такой Ибрагим? Ты подразумеваешь великого визиря Сулеймана?

— Да, — сказал Аврелиан. — Он глава наших врагов.

— Чьих врагов? Пивоварни? — Чем дальше, тем все меньше смысла улавливал Даффи в этой истории.

— Запада, — кивнул Аврелиан.

— А-а… — пожал плечами Даффи. — Ты о турках. Тогда ясно. Я бы, правда, назвал их главой Сулеймана.

— А я нет, — сказал Аврелиан. — И Сулейман, думаю, тоже. Что известно тебе об Ибрагиме?

Даффи решил потерпеть до тех пор, пока не получит более или менее связные ответы.

— Ну, — начал он, — я знаю, что Сулейман назвал его своим великим визирем шесть лет назад, когда вышвырнул старого Пири Пашу. Хотя все думали, что пост отойдет Ахмеду Паше. Ахмед здорово разозлился и поднял в Египте мятеж, за что его, как мне помнится, обезглавили. — Даффи отхлебнул пива, рассеянно подумав о том, что напоминает ему этот вкус. — Да, и слышал я, что Ибрагима называют евнухом.

Аврелиан был явно ошарашен, а Гамбринус расхохотался.

— Впредь не болтай нигде подобной ерунды, — сурово заметил Аврелиан. — Но к делу… Что знаешь ты о его… происхождении?

— Ничего, — покачал головой ирландец. — Хотя, сдается мне, он из низкородных.

На сей раз Аврелиан невесело рассмеялся.

— Ниже, чем ты воображаешь. Он родился в Парге, на Ионическом море, и считается, что отец его был моряком, что в определенном смысле недалеко от истины, только плавал он не по земным морям.

— Как? — «Провались ты со своей магической тарабарщиной», — подумал Даффи.

— Настоящим отцом был демон воздуха, побывавший у его матери однажды ночью, в отсутствие мужа.

Ирландец начал было протестовать, но тут же вспомнил о существах, которые ему недавно встречались.

«Помолчи, Даффи, — сказал он себе. — Кто ты такой, чтобы утверждать, что демонов воздуха не существует?»

— Продолжай, — произнес он вслух.

— Подобные зачатия случаются, — сказал Аврелиан. — К примеру… чтобы не ходить далеко, Мерлин — такой же гибрид. Обладая огромной духовной силой, нечистой по своей сути, они часто обращаются к черной магии и иным малопочтенным областям для ее приложения. Избежать этого удается немногим. Мерлин, как ты помнишь, получил крещение. Ибрагим принял ислам. — Аврелиан нахмурился. — Силы таких полулюдей-полудемонов существенно растрачиваются при половых сношениях, отчего они учатся избегать привлекательных особ противоположного пола. Именно это, отдадим врагу справедливость, и является почвой для клеветы, о которой ты упомянул.

— О-о… — нерешительно отозвался Даффи. — Прошу прощения. — «Господи боже, — подумал он, — теперь уж и про турок ничего нельзя сказать». — Так, по-твоему, этот полукровка указывает Сулейману, как поступать?

— Именно так. Ибрагим подвластен воле одного Владыки Востока.

— Пропади оно пропадом! — не выдержал Даффи. — Что же тогда выходит? Если он подвластен Сулейману…

— Сулейман не Владыка Востока. Неизменно есть высшие сферы. Карл не Владыка Запада.

— Ага, вот оно как, — воодушевился Даффи. Аврелиан на сей раз зашел слишком далеко. — Кто же тогда? Ты?

— Нет. Это человек, живущий в окрестностях Вены. — Видя недоверие ирландца, он продолжил с большей горячностью: — Ты, быть может, считаешь, что единственный порядок вещей — тот, что ты можешь разглядеть со своего порога? Я-то надеялся, что с твоим жизненным опытом можно быть выше такого деревенского понимания.

Мгновение спустя Даффи пристыженно кивнул.

— Ты прав, — признал он. — Бесспорно, не мне судить, что возможно, а что нет.

— Тебе в последнюю очередь, — кивнул Аврелиан.

— Итак, — Даффи начал загибать пальцы, — я готов согласиться, что борьба Востока с Западом может иметь более высокие, вернее, более глубокие корни, чем просто спор между Сулейманом и Карлом Пятым за некое владение. Далее, я готов допустить, что средства войны включают магию. Прекрасно! Только вот при чем здесь я или эта пивоварня? В чем причина яростной охоты за мной и диковинной помощи по пути сюда?

Аврелиан откинулся назад и сомкнул кончики пальцев.

— Мне придется тщательнее подбирать слова, — сказал он. — Скажем… как в фехтовании вернее нанести удар в сердце, чем без конца рубить противника по рукам…

— На самом деле это далеко не всегда так, — заметил Даффи.

— Спокойнее, это лишь для сравнения. Равно и полководец может сберечь время и силы, ударив прямо в сердце вражеского королевства. Ты никогда не размышлял над названием пивоварни?

— «Херцвестен», — задумчиво протянул Даффи. — Сердце Запада. — И нахмурился. — Так ты хочешь сказать…

— Слушай — и все поймешь. Да, пивоварня в числе главных… как бы это выразиться… центров, основ, опор Запада. На Востоке, понятно, есть такие же центры, но Восток сейчас нападает.

Даффи не удержался от ухмылки.

— Но отчего пивоварня? Я бы считал… храм или библиотека…

— Ну, разумеется, — откликнулся Аврелиан. — Понимаю. На вид они более древние, величественные, свойственные нашей культуре. Но это не так. Послушай… За три тысячи лет до рождения Христа по Европе рассеялись люди, пришедшие из Испании. Кочевники, чужаки всюду, где бы ни появлялись, они, однако, встречали почет, едва ли не преклонение, ибо несли с собой секрет пивоварения. И рвение их было неиссякаемо, раскрашенные чаши можно найти в захоронениях от Сицилии до севера Шотландии. Чудесный дар брожения, принесенный в Европу, положил начало большему количеству поверий, чем я осмеливаюсь рассказать, упомяну только, что в самых ранних вариантах сказания именно пиво, а не огонь, украл у богов и отдал людям Прометей.

Даффи заморгал, потрясенный речью старика.

— Потому «Херцвестен» в числе главных центров Запада?

— Она, возможно, самый главный центр. — Аврелиан оглядел ирландца, точно прикидывая, сколько откровений можно выложить зараз. — Коль ты ирландец, — медленно проговорил он, — то, без сомнения, слышал о Финне МакКуле.

Даффи кивнул.

— Такой человек существовал на самом деле. Он был верховным правителем людей, о которых я говорю, этих кочевников с чашами, если угодно, называй их кельтами, это не так уж далеко от истины, и он умер здесь.

Даффи непроизвольно заглянул под стол.

— Где?

— Фактически он похоронен под зданием, — сказал Аврелиан. — Тот старый римский форт, о котором ты вспомнил, был выстроен вокруг этого подвала, где пиво делалось еще за две тысячи лет до появления в здешних местах первого римлянина. Тридцать пять столетий назад пивоварню построили как знак над могилой Финна. — Он помолчал. — Ты, верно, не знаешь происхождения названия Вена!

— Нет.

— Первоначально город назывался Виндобона — по имени Финна.

Это все очень занимательно, подумал Даффи, но мало что объясняет. Он развел руками:

— Ну и?..

Аврелиан запнулся, точно танцор, ступивший мимо помоста.

— Ну и… тебе преподан урок истории, — устало сказал он. — Так или иначе, именно в этом причина того, что за тобой охотились по пути сюда. Заполи, ставленнику Сулеймана в Венгрии, видно, стало известно, что тебя наняли охранять «Херцвестен», и он подослал убийц. Но тебе пришел на помощь древний тайный народ — на твое счастье, они хранят верность Западу и узнали тебя.

Даффи кивнул, недоверчиво нахмурив брови.

«Ты, старикашка, о многом умалчиваешь, — подумал он. — Только немного приоткрыл свои карты. И я одна из шестерок? Или туз в рукаве? Ответы только породили новые вопросы».

— Ну а ты-то здесь при чем? — поинтересовался он. — Зачем нанял меня и Блуто и, бог знает, скольких еще?

— Я не исполняю собственную прихоть. Равно как никто из нас.

— Ага, — сказал Даффи. — Так ты «подвластен воле» этого Владыки Запада?

— Как и все мы. — Голос Аврелиана был едва слышен.

— Говоришь, он живет в окрестностях Вены? Хотелось бы его повидать.

Старик очнулся от своих мыслей.

— А? О, не беспокойся, ты его увидишь. Он, впрочем, нездоров. Покалечен и не может передвигаться. Но ты будешь представлен.

После недолгой паузы, во время которой все молчали, Даффи поднялся.

— Что ж, господа, коли так, увидимся позже. Завтра тут будет не протолкнуться, и я должен переставить столы и поснимать со стен хрупкие предметы.

Он допил пиво и наконец понял, что за знакомый привкус. Это был легкий оттенок насыщенного, пряного вкуса вина, которое он попробовал в неведомой таверне в Триесте.




Глава 8


Последнее, что Даффи снял со стены в трапезной, была картина в тяжелой раме, изображавшая венчание в Кане Галилейской. Он с сомнением разглядывал почерневшее от дыма полотно, пока тащил его в чулан, где уже были сложены прочие картины, распятия и гобелены.

«Странно, — думал он, — впервые вижу, чтобы чудесное вино изображалось белым. Не думаю, чтобы в те времена в Палестине было известно белое вино. Но, несмотря на затемненную сцену, нет сомнения, что в чашу Иисуса льется струя желтого цвета».

Азиат уже объявился и сидел на своем обычном месте, изредка поглядывая на ирландца немигающими глазами. Даффи обдумал и отверг идею спуститься в подвал и предупредить Аврелиана о присутствии Черной Птицы. В конце концов, тому не пришло в голову позаботиться о безопасности путешествия Даффи сюда, так с какой стати оказывать ему теперь услугу?

Даффи с грохотом передвигал столы, чтобы их более удобно расположить, на манер того, как в старые времена их расставляли монахи, когда дверь в зал открылась и вошел Аврелиан.

— Аврелиан! — произнес азиат, вскакивая на ноги и кланяясь. — Как приятно видеть тебя снова!

Аврелиан на мгновение опешил, бросил на ирландца укоризненный взгляд и поклонился в ответ.

— Так же, как мне видеть тебя, Антоку Тенно. С нашей последней встречи прошло немало времени.

— Что значат несколько лет для старых друзей, — улыбнулся Антоку. Он махнул рукой в сторону скамьи за своим столом. — Окажи мне честь — присоединяйся.

— С удовольствием. — Аврелиан неспешно прошел к столу и присел.

«Интересно, — лениво подумал Даффи, передвигая очередной стол, — откуда название Черные Птицы? Понятно, что можно называть мавра черным или человека в перьях — птицей, но как, скажите на милость, привязать это к старине Вышвырни-врага-в-окно?»

Наконец последний стол — соседний с тем, где шла приглушенная, но весьма напряженная беседа, — был поставлен на место и Даффи повернулся, чтобы уйти, когда, резко отодвинув скамью, Антоку поднялся на ноги.

— Пытаешься со мной торговаться? — спросил он Аврелиана. — Тогда назови свою цену и избавь меня от ростовщических трюков.

— Я говорю правду, — серьезно ответил Аврелиан. — Теперь я не могу помочь тебе… за любую цену.

— Я не прошу о многом…

— Я не могу помочь ничем.

— Знаешь ли ты, — в голосе азиата отчетливо слышался страх, — на что меня обрекаешь? Мерцающая жизнь видения, блуждающего огонька, скитающегося по берегам Дан-но-Ура…

— Не я обрек тебя на это, — твердо ответил Аврелиан. — Восемьсот лет назад это сделал клан Минамото. Я лишь однажды дал тебе отсрочку… которую не могу предоставить вновь. Мне очень жаль.

Они несколько секунд смотрели друг на друга в упор.

— Пока что я не отступаюсь, — сказал Антоку, направляясь к дверям.

— И не думай сражаться со мной, — мягко, но угрожающе проговорил Аврелиан. — Ты можешь быть силен, как акула, но я солнце, способное высушить все твое море.

Антоку остановился на пороге.

— Очень древнее красное солнце на темнеющем небе, — сказал он — и был таков.

Шутка замерла на губах Даффи, когда, взглянув на Аврелиана, он заметил глубокие морщины, прорезавшие точно вырубленное из камня лицо. Старый волшебник не отрывал глаз от своих рук, и Даффи после некоторого колебания беззвучно вышел.

На кухне ирландец пододвинул стул к открытой кирпичной печи и принялся задумчиво отщипывать и отправлять в рот кусочки хлеба от половины лежавшей с краю буханки.

«При случае старый волшебник может еще показать зубы, — размышлял он. — Не стал церемониться с Антоку, чего бы тот ни добивался, а, похоже, азиату нужен был грязный опиум. Странно, отчего тогда со мной он всегда так обходителен и говорит обиняками? Лучше бы наоборот. Как любила повторять моя старая мать, без знания не угадаешь».

В заднюю дверь просунулся Шраб.

— Э, сударь…

— Чего тебе, Шраб?

— Вы разве не пойдете биться с викингами?

Даффи вздохнул.

— Не лезь ко мне с этими детскими забавами, которые ты почему-то так и не перерос.

— Детскими забавами? Вы что, все проспали? Сегодня утром в канал Донау вошла ладья викингов с драконом на носу и остановилась под мостом через Таборштрассе. — Голос Шраба едва не срывался от возбуждения.

Даффи внимательно посмотрел на него.

— Карнавальная забава, — сказал он наконец. — Либо странствующие комедианты. Настоящих викингов не видно уже лет четыреста. Чем они торгуют?

— По мне, они самые настоящие, — сказал Шраб и юркнул за дверь.

Ирландец покачал головой.

«Не стану я, — твердо заявил он себе, — покидать теплую комнату, чтобы глазеть на шайку балаганщиков или карманников, кто бы они ни были. На худой конец, я достаточно стар, чтобы не поддаваться на дешевые уловки. Но господи боже… ладья викингов».

— Ну ладно! — рявкнул он через несколько минут, вызвав удивленный взгляд проходящей кухарки. Вскочив на ноги, ирландец вышел на улицу.

Что больше всего поразило запрудивших улицу и облепивших крыши ротозеев, когда они вдоволь надивились на раскрашенный парус и высокую резную голову дракона, так это возраст викингов и их унылый вид. Все скандинавы были громадного роста, во внушительных кольчугах, но волосы и бороды под блестящими шлемами серебрились сединой, а во взглядах на заполненные людьми берега канала читалась смесь апатии и разочарования.

Сидевший на корме ладьи у рулевого весла Рикард Буге отвел усталый взгляд от толпящихся венцев, когда его лейтенант пробрался между скамьями гребцов и преклонил колена.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Буге.

— Капитан, Гуннар говорит, мы накрепко завязли в водорослях. Он думает, лучше взяться за мечи и очистить корпус.

Буге с отвращением сплюнул за борт.

— Он имеет понятие, где мы? Как видно, это не Дунай.

— Он, капитан, полагает, что это Вена. Похоже, мы свернули в этот канал вчера ночью и не заметили, что вышли из реки.

— Вена? Тогда мы проскочили Таллн. Все из-за проклятого западного ветра, что не стихал целый месяц. — Буге покачал головой. — Если бы Гуннар знал, как вести корабль… Счастье его, что мы в реке, а не на море.

— Но ведь, капитан, — заметил лейтенант с легкой укоризной, — Гуннар уже не тот.

— А я, значит, должен радоваться, что он привел нас в поганую канаву, на потеху нищим и ребятишкам? — Буге гневно махнул рукой в сторону толпы. — Ладно, вперед. Лезьте за борт и срезайте кувшинки.

Буге откинулся назад, пытаясь почесать живот под нагретой солнцем кольчугой.

«Дело плохо, — подумал он. — Осталось только плыть назад. Мы уже не отыщем ни Зигмунда, ни могильного кургана, даже если, как поклялся Гардворд, они вправду существуют».

Седой капитан вернулся в мыслях назад, в озаренную свечами комнату с низким потолком, где он и еще тридцать ушедших на покой воинов округа Хандестед сидели за столом и слушали речь старого Гардворда, перемежая ее изумленными проклятиями, в то время как снаружи холодный ветер завывал во тьме и ломился в закрытые ставни.

— Ведомо мне, многие из вас слышали накануне блуждающий голос из ледяного фьорда, — пять с половиной недель назад прошипел на сборище Гардворд, — вчера поутру взывавший снова и снова: «Час настал, но не пришел человек». — Старый колдун простер морщинистые руки. — Он поверг меня в тревогу. Почти всю минувшую ночь провел я, неустанно вопрошая о смысле пророчества древний тайный народ, — и на горе себе услышал мрачные вести.

— И что же? — поинтересовался Буге, не особенно потрясенный колдовскими излияниями.

Сверкнув глазами, Гардворд повернулся к нему.

— Сурт, король Муспелльсхейма, ведет из дальних южных земель на север армию, чтобы захватить и уничтожить могильный курган бога Бальдра.

У многих собравшихся захватило дух при этом известии, ибо старые легенды гласили, что, когда Сурт двинется на север, недолго ждать Рагнарёка, конца мира. Двое, до того запуганные собственным языческим наследием, чтобы искать прибежища в христианстве, судорожно перекрестились, а один старикан, бормоча начало «Патер Ностер», попытался было укрыться под столом.

— Один отвернулся, — глумливо усмехнулся Гардворд. — Люди севера уже не те, что прежде.

Буге, раздосадованный малодушием товарищей, грохнул кулаком по столу.

— Ясно, что мы соберем армию, чтобы дать отпор Сурту.

Заявление это несколько приободрило остальных престарелых воинов, и они оживленно закивали, выражая свою решимость.

— Если только, — дрожащим голосом промолвил один, — все это не выдумки вроде кладбищенских баек, которыми пугают друг друга дети, или беспочвенные суеверия.

— Идиот! — выкрикнул Гардворд. — Ты слышал вчера голос из фьорда! И обычно смутные толкования древнего народа этой ночью звучали предельно ясно. — Нахмурившись, старик обвел глазами стол. — Время кривотолков прошло, мои отважные воины.

Буге подался вперед.

— Кто же тот человек? — спросил он. — Кто не пришел, хотя настал час?

— Тот, кто поведет вас. Внемлите же мне, самодовольные отцы семейств и домовладельцы, и не пытайтесь настроить свой убогий разум на то, что рассказ мой непременно выдумка. Помните ли вы сказания о Зигмунде, который легко выдернул меч Одина из Бранстокского Дуба, тогда как все прочие в зале Вольсунга не добились этого, хотя старались из последних сил?

— Само собой, — кивнул Буге. — Не забыл я, и что случилось с мечом, когда одноглазый бог неведомо зачем пустил его в ход. В бою Один сломал меч, и оставшийся обезоруженным Зигмунд был убит копейщиками Люнги.

— Верно, — кивнул колдун. — Так слушайте. Один позволил, вернее — повелел, чтобы сам Зигмунд восстал из мертвых и повел вас отразить орды Муспелльсхейма.

Сидевшим за столом последнее показалось сомнительным, но никто не набрался смелости открыто заявить об этом Гардворду.

— Как мы встретим его? — проговорил один нетвердым голосом.

— Вам нужно проплыть вверх по Эльбе через разные притоки и волоки, а затем вниз по Дунаю. Когда окажетесь у города, построенного подле холма Бальдра, вы узнаете об этом, ибо, — тут он выдержал паузу, — сам Зигмунд поднимется из воды, чтобы встретить вас. Мне думается, холм находится у города Таллн, но точно я не знаю. Впрочем, водное воскрешение Зигмунда укажет нужное место.

Собрать армию не удалось, и Буге с двумя десятками неженатых или особенно неугомонных соратников пришлось пуститься в трудный поход на свой страх и риск.

«И вот здесь, — с грустью думал он, — бесславно заканчивается наш необдуманный поход. Сесть на мель посреди кучи гниющих водорослей Венского канала, под крики толпы, которая принимает нас за фигляров! Недурно для вознамерившихся преградить путь Сурту и отсрочить судный день».

Буге с отвращением покачал головой, наблюдая, как несколько его людей погружаются в канал, ухая от холодной воды.

«Мы спятили, когда послушали старого дуралея, — сказал он себе. — Теперь ясно, что вся история просто второсортный бред опившегося пива колдуна».

Убранная в ножны рапира колотила по правому бедру Даффи, когда он бегом миновал церковь Святого Рупрехта. Дальше пришлось замедлить ход, ибо вся улица под северной стеной была запружена охочими до развлечений горожанами. Горничные оживленно пересказывали друг другу бесстыдные сплетни, юноши картинно приседали и выгибали правую руку, демонстрируя фехтовальные позиции, а дети и собаки попросту носились в бессмысленном восторге. На верху стены также толпились люди, заставив Даффи подумать, сколько их свалится оттуда, прежде чем день подойдет к концу. Для себя он сознательно выбрал зрелище прибытия викингов, страшась вновь увидеть озеро в лунном свете.

«Но как же я увижу, что происходит?» — встревожился он, оглядывая теснившихся зевак.

В толпе на укреплениях он заметил Блуто, который старался отогнать детей от закрытых чехлами пушек.

— Блуто! — заорал ирландец что было мочи. — Проклятие, Блуто!

Горбун обернулся и нахмурился, оглядывая скопище внизу, потом заметил Даффи и помахал рукой.

— Брось мне веревку! — прокричал Даффи.

Блуто, похоже, оторопел, однако кивнул и исчез за зубцами. Ирландец, толкаясь, протискиваясь и ежесекундно извиняясь, пробрался к подножию стены.

«Надеюсь, я все еще способен забраться по веревке, — подумал он. — Совсем негоже было бы с полпути бессильно соскользнуть вниз, на глазах едва ли не всего населения Вены».

Спустя несколько минут веревка слетела вниз, и Даффи ухватил ее прежде двух других соискателей лучшего обзора. Затем, попеременно упираясь ногами в старые камни стены, он начал свое восхождение. Несмотря на шум в голове от собственного дыхания, он мог уловить доносившиеся из толпы замечания в его адрес:

— Что за старый нищий карабкается по веревке?

— Гляди, он через пару метров замертво свалится вниз.

«Ах, вот как!» — рассерженно подумал Даффи, удваивая усилия. Вскоре он уже видел встревоженное лицо горбуна, глядевшего на него с выступа стены, и с каждым отчаянным перехватом веревки оно приближалось. Наконец он перекинул одну руку через парапет, а там Блуто втащил его на нагретые солнцем камни, где он рухнул, чтобы отдышаться.

— Староват ты лазить по стенам, — пропыхтел Блуто, выбирая веревку назад.

— Как я… только что продемонстрировал, — согласился ирландец. Он сел. — Хотелось взглянуть… на знаменитых викингов.

— Ладно, вставай сюда. Вообще-то довольно жалкое зрелище. Несколько влезли в канал обрывать водоросли, остальные просто сидят с понурым видом.

Даффи встал и привалился к одной из смотрящих на север амбразур. В пятидесяти футах под ним был канал Донау, а под мостом через Таборштрассе стоял корабль, его красно-белый парус вяло колыхался на ветру.

— А они настоящие викинги? — поинтересовался Даффи. — Чего это их сюда принесло?

Блуто только пожал плечами.

— Придется взглянуть поближе, — решил Даффи. — Обвяжи веревку вокруг этого зубца и сбрось с наружной стороны стены. Или завтра вечером не получишь бесплатного пива, — добавил он, взглянув на вытянувшуюся физиономию горбуна.

Ирландец вытащил из-за пояса перчатки и надел их, пока Блуто занимался веревкой. Затем, к восхищению нескольких ребятишек, встал в одну из амбразур и пропустил веревку под правым бедром и через левое плечо.

— Увидимся, — проговорил он и соскользнул вдоль стены, притормаживая спуск правой рукой. Через минуту он стоял на мостовой у самого берега канала, а Блуто вновь втягивал веревку обратно. Зеваки торчали даже здесь, пихая друг друга локтями и бросая насмешливые реплики угрюмым мореплавателям. Бормоча вполголоса проклятия, Даффи направился по берегу к связке деревянных клеток для уток, которые образовали нечто вроде пирса, уходящего в зеленую вонючую воду. Он осторожно ступил на первую — клетка выдержала его вес, только утки внутри закрякали и захлопали крыльями.

— Заткнитесь, утки! — рявкнул он, перебираясь с клетки на клетку, ибо утиный переполох стал привлекать внимание собравшейся на берегу толпы.

Когда Даффи добрался до крайней клетки и устроился на ней, он был вознагражден за потраченные им усилия открывшимся видом на увязший в грязи, но изящный корабль. Весла, некоторые из них обломанные, были вытащены из воды и вставлены вертикально в углубления около уключин, образовав своеобразный частокол вокруг палубы. Даффи изо всех сил старался проникнуться зрелищем и вообразить себя одним из предков, оказавшимся лицом к лицу с северными варварами в Дублинской бухте или на равнине Клонтарф, но вид вяло бултыхавшихся в грязной воде мрачных пожилых людей напрочь отшибал воображение. Видно, это последние из рода, решил он, что посвятили оставшиеся годы жизни поиску подходящего места, где умереть.

Под ним раздался резкий треск, и насест угрожающе накренился. «Господи боже, — подумал он, — надо пошевеливаться, не то я утопну». Он перелез на соседнюю доску, но та просто сломалась, и он повис почти вниз головой, цепляясь коленями и одной рукой. С берега раздались взрывы хохота. Рапира Даффи наполовину выскочила из ножен, он попытался перехватить ее — и тут последняя доска сломалась, и он погрузился в ледяную воду посреди деревянных обломков и кинувшихся врассыпную уток. Он судорожно перевернулся, чтобы выплыть, пока кольчуга не утянула его на дно, и тут рапира зацепилась за одну из плавающих досок и переломилась пополам.

— Черт побери! — проревел он, хватая рукоятку, пока она не утонула.

Он выбрался из плавучего мусора и обнаружил, что слабое течение несет его вниз, по направлению к кораблю викингов и колышущимся зеленым полотнищам из тины и нечистот. Никто из северян его пока не заметил, но горожане на стене и берегу просто покатывались от смеха.

По-прежнему сжимая сломанную рапиру, Даффи нырнул и поплыл под водой. Поняв, что тяжесть кольчуги не слишком сковывает движения, он надеялся так избежать худших плавучих отбросов и насмешек. «Возможно, никто меня не узнал», — думал он, по-лягушачьи продвигаясь в холодной воде.

Буге поднял голову, услышав всплеск по левому борту и решив поначалу, что кто-то из венцев свалился в канал и пытается вскарабкаться на корабль. Но затем кровь отхлынула от его лица и глаза округлились при виде вцепившихся в леер двух покрытых зеленой слизью рук, вслед за которыми вскоре возник их хозяин — высокий мужчина с мрачным лицом, облепленный грязью из канала и сжимающий сломанную рапиру. В мгновение ока зловещий пришелец забрался на борт и теперь стоял в луже воды между скамей для гребцов.

Буге рухнул на колени, и вся команда на корабле последовала его примеру.

— Зигмунд! — задыхаясь, произнес он. — Я и мои люди приветствуем тебя и ждем приказаний.

Даффи не знал норвежского, однако понял, что викинги отчего-то приняли его за другого — только вот за кого? Он остался стоять с суровым видом, надеясь, что решение придет само собой.

На мосту возникла суматоха, сопровождаемая выкриками «Не толкайтесь!», и у перил возник Аврелиан.

— Что здесь такое? — взволнованно спросил он. — Я пропустил начало.

Даффи указал на склонившихся северян.

— Похоже, они думают, что я кто-то другой.

Буге робко взглянул вверх, увидел обращенное к нему лицо Аврелиана с повязкой на глазу в обрамлении седых волос и тут же распростерся на палубе.

— Один! — истошно завопил он. Остальные члены команды тоже рухнули на палубу лицом вниз, а те, кто находился в воде, теперь с благоговейным трепетом таращились на происходящее через отверстия для весел.

— Все это очень странно, — заключил Аврелиан. — Они тебя как-то называли?

— Э… Зигмунд, — сказал ирландец. — Если только это не означает «какого черта тебе надо?»

— Ага! — чуть помедлив, кивнул Аврелиан. — Здесь, без сомнения, дело серьезное.

— Да объясни, что происходит? И вытащи меня отсюда. Я полное посмешище, весь в дерьме и со сломанной шпагой.

— Не выпускай ее. Я объясню позже. — С неожиданной для его лет резвостью старик в черных одеяниях перемахнул через перила моста и приземлился на корточки посреди корабельной палубы. Затем, к возросшему удивлению ирландца, Аврелиан уверенной поступью приблизился к распростертому на палубе капитану, дотронулся до его плеча и заговорил по-норвежски.

Даффи просто стоял рядом, чувствуя себя шутом, тогда как предводитель викингов и его команда неохотно поднялись на ноги. Буге ответил на несколько вопросов Аврелиана, затем приблизился к ирландцу и встал перед ним на колени.

— Дотронься рапирой до его плеча, — приказал Аврелиан. — Давай!

Даффи исполнил приказ со всем достоинством, на которое оказался способен.

— Замечательно, — одобрительно кивнул Аврелиан. — Эй! — крикнул он зевакам на берегу. — Быстро, тащите доски потолще! Капитан Буге и его люди готовы сойти на берег.

Весьма диковинное шествие, о котором оповещал заливистый лай собак, предстало глазам выглянувшей на улицу Ипифании. Из дверей трактира Циммермана она с удивлением наблюдала вооруженных викингов, числом двадцать один, которых возглавлял, по всему видать, оживший утопленник. Потом, побледнев, она поняла, кто это.

— О, Брайан! — простонала она. — Тебя снова убили!

Немедленно рядом с ней возник Аврелиан, который как-то умудрился проскользнуть в дом незамеченным.

— Молчи! — прошипел он. — Он в добром здравии, просто свалился в канал. После сам все тебе расскажет. А пока принимайся за работу.

Даффи проводил своих седых воинов через задний двор к конюшням, где поздоровался с Вернером, который брезгливо подбирал листья салата, выпавшие из мусорной корзины.

— Это еще что? — спросил трактирщик. — Кто эти парни?

Даффи ответил, как ему было ведено:

— Двадцать один датский наемник, которых Аврелиан нанял для защиты города от турок.

— Каких турок? Не вижу никаких турок, только шайку старых бродяг, которые выпьют все мое пиво. А тебя-то во что окунули? Час от часу не легче. Выпроводи их отсюда.

Ирландец отрицательно покачал головой.

— Аврелиан в трапезной, — сказал он. — Сходи лучше справься у него.

Вернер заколебался.

— А ты ничего здесь не натворишь в мое отсутствие?

— Ну… вообще-то он велел вывести лошадей из стойл, чтобы эти господа могли там спать. Весна, сказал он, теплая и лошадям не должен повредить ночной воздух, а случись заморозки, их можно поместить на ночь в кухню.

— Лошадей на кухню? Викингов в стойла? Ты, Даффи, совсем рехнулся. Я…

— Объясняйся с Аврелианом, — повторил ирландец. Викинги с большим любопытством прислушивались к тираде трактирщика, и один спросил его о чем-то по-норвежски.

— Молчи, деревенщина! — рявкнул Вернер. — Идет, я поговорю с ним сам. И предложу избавиться от всей вашей шайки, включая, разумеется, и тебя, Даффи! Ты, может, не знал, но мое мнение здесь кое-что значит!

— Прекрасно! — ухмыльнулся Даффи. — Иди изложи его. — И с размаху хлопнул Вернера по спине, так что тот пролетел полпути до кухонной двери. «На самом деле, — подумал ирландец, направляясь в стойла, — Вернер, пожалуй, единственный, кто еще сохранил здравый смысл. На кой дьявол сдались нам эти дряхлые викинги? Понятно, что, кроме пьяного буйства или угрюмой замкнутости с похмелья, от них ждать нечего — толку в любом случае немного».

— Так, парни! — позвал ирландец, хлопнув в ладоши, чтобы привлечь внимание. — Веде-е-м лошадок из конюшен на двор, угу?

Скандинавы дружно заулыбались и закивали, а поняв, что требуется, принялись помогать.

— Эй, Шраб! — позвал Даффи, когда все лошади с озадаченным видом стояли на вымощенном булыжником дворе. — Тащи пива!

Паренек осторожно выглянул из-за косяка кухонной двери.

— Это дружественные викинги?

— Дружественнее некуда, — заверил его Даффи. — Неси пиво.

— Моим людям нельзя давать хмельное, — произнес торжественный голос за его спиной. Даффи обернулся и горестно вздохнул, узрев царственно нахмурившегося Лотарио Мазертана.

— А, Лотарио, так это твои люди?

— Разумеется. Пусть с последней встречи минуло несколько жизней, знакомые души вижу я в их глазах. Бедивир! — воскликнул он, раскрывая объятия Буге. — Проклятие! — добавил он, получив локтем в живот. — О, понимаю. Истинные воспоминания все еще затуманены. Но с появлением Амвросия это, несомненно, пройдет. — Он обернулся к ирландцу: — Знаешь, Даффи, ты и сам можешь кем-то оказаться.

— То-то порадуюсь.

— Но это налагает обязательства. Тяжкие. Ежели ты мученик, как я, то собственная жизнь для тебя пустяк.

— С этим я целиком согласен, — заверил Даффи. — Однако где-нибудь ожидает расправы дракон или другая нечисть. Не хотелось бы тебя отвлекать.

В ответ на тон Даффи Мазертан снова нахмурился.

— Меня действительно ждут нерешенные дела, — признал он. — Но не предлагай моим людям хмельное, ведь они праведные христиане… в душе.

— О чем речь!..

Едва Мазертан удалился, как был вынесен бочонок, и Даффи наполнил двадцать две кружки.

— Давайте, праведные христиане, — предложил Даффи, хотя специального приглашения не требовалось.




Глава 9


Ближе к вечеру скандинавы храпели на сене, разморенные тяжелым путешествием и тремя опустошенными бочонками пива. Даффи, у которого глаза тоже слипались, сидел на своем обычном месте в трапезной, наблюдая, как прислуга метлами, швабрами и мокрыми тряпками усердно выскабливает пол и стены.

У передней двери послышались шаркающие шаги, и Блуто проволок свой горб через прихожую. При виде Даффи он расхохотался:

— Посейдон! Ты, верно, принял ванну, но от тебя все так же разит вонючим каналом.

Ирландец кисло улыбнулся.

— Смейся, смейся, — сказал он. — Эти скандинавы приняли меня за бога или за кого-то вроде того. — Он нехотя махнул рукой на соседний стул за своим столом. — Ну, а твои как дела?

— Так себе. — Блуто тяжело опустился на стул. — Эй, кто-нибудь! Пива сюда. Мальчишка просунул голову в мою лучшую кулеврину и его стошнило.

— Будет чем удивить турок, — заметил Даффи.

— Это да. Слушай, Дафф, ты вправду считаешь, что Сулейман доберется сюда? Для турок это все же очень далеко на север.

Даффи пожал плечами.

— Если только Сулейман не умрет и его не заменит какой-нибудь, что почти немыслимо, миролюбивый султан, мой ответ — да, турки попытаются взять Вену. В конце концов, зачем им теперь останавливаться? Они движутся по Дунаю: в двадцать первом Белград, в двадцать шестом Мохаш, Буда и Пешт… и не похоже, чтобы Сулеймана ждал серьезный отпор. Карл слишком погряз в войне с французским королем Франциском, чтобы прислать войска, а Фердинанд в одиночку мало на что способен. Папа Климент, как водится, ограничивается благословениями. И еще есть старина Мартин Лютер, который несет чушь вроде того, что «сражаться с турками — значит противиться воле господа, который послал их в наказание за наши грехи». Два года назад я сказал бы, что Заполи наш самый верный союзник, но сейчас и он прислуживает Сулейману. Короче говоря, никогда еще Священная Римская империя, весь Запад не были так близки к краху.

Блуто обеспокоенно покачал головой:

— Ну ладно, они идут. А что мы, сможем повернуть их вспять?

— Не знаю. Ты у нас артиллерист. Думаю, если мы и разобьем их, то скорее всего в силу естественных причин — погода там или скудный фураж, в этом роде. Наконец, они будут далеко от дома.

— Да. — Горбуну принесли пиво, и он мрачно отхлебнул. — Дафф, как ближайший друг, не мог бы ты…

— Черт, — перебил его ирландец, — мы знакомы всего месяц.

— Я не забыл, — холодно заметил Блуто, заставив Даффи пожалеть о сказанном. — Как ближайшего друга хочу попросить тебя об одолжении.

— Ну конечно, — сказал Даффи, ощущая обычную при проявлении чувств неловкость.

— Коли случится, что меня убьют, не мог бы ты проследить, чтобы мое тело сожгли?

— Сожгли? Хорошо, — задумчиво произнес Даффи. — Это вряд ли понравится священникам, но причин сообщать им об этом я не нахожу. Впрочем, ты вполне еще можешь меня пережить. Но зачем сжигать?

Блуто явно пребывал в замешательстве.

— Ладно, раз ты согласился, то заслужил объяснения. Э… мой отец был горбун, как и я. И весь наш род, насколько я знаю. Он умер, когда мне было два года. Мой родственник рассказал мне эту историю однажды поздно ночью — он был пьян и клялся, что был там.

— Бога ради, — прервал его Даффи. — Был где?

— На похоронах моего отца. Не перебивай и слушай. Мой отец покончил с собой, и местный священник заявил, что предки всех жителей будут обесчещены, если отца похоронить в освященной земле. Ну да ладно. Навряд ли сам старик этого хотел. В общем, компания друзей отвезла тело на тележке на старое языческое кладбище в нескольких милях от города. — Он отхлебнул еще пива и продолжал: — Там была маленькая сторожка со столом внутри. Они выкопали могилу прямо напротив, откупорили бутылку с выпивкой и уложили тело на стол. Но он, как я уже сказал, был горбун и не мог лежать ровно. Справлять поминки, уложив его лицом вниз, тоже не годилось, вроде как плохая примета. Тогда они нашли где-то веревку и обвязали папу поперек груди так, что он оказался плотно прижат к столу. Когда почетный гость был должным образом пристроен, они приступили к выпивке. К ночи стало заявляться все больше людей, все они пели и рыдали, и когда один из них принялся обнимать тело… он заметил туго натянутую веревку.

— Ого!

— Вот-вот. Никто не обращал внимания, так что он вытащил нож и перерезал веревку. Тут труп моего отца, высвобожденный подобно сжатой пружине, вылетел прямо в окно. Гости чуть с ума не сошли от страха, пока обладатель ножа не объяснил, что случилось. Они вышли, чтобы внести тело обратно, и увидели, что он приземлился всего в нескольких футах от выкопанной могилы. Тогда они внесли его назад, привязали снова, немного подвинули стол, заключили пари и вновь запустили. Бум! Он вылетел опять. На четвертый раз он угодил в могилу, они засыпали тело и пошли по домам.

— Милосердный боже! — воскликнул Даффи. — Думаю, родственник наврал тебе.

— Возможно. Но пусть меня сожгут.

— Слушай, только потому, что с твоим отцом…

— Пусть сожгут, Дафф.

— Ладно. Если переживу тебя, то все исполню. — Они обменялись рукопожатием.

Взглянув через плечо ирландца, Блуто заметил более обыденным тоном:

— Гм-м… Мандарин прямо ест кого-то из нас глазами.

Даффи развернулся на стуле и вновь встретил холодный взгляд Антоку Тенно.

— Верно, — сказал он, подавив дрожь, прежде чем повернуться к Блуто. — Малоприятный клиент, слов нет.

— Кстати о клиентах, — сказал горбун. — В котором часу вы завтра откупориваете темное?

— Ты ни о чем другом думать не можешь? Завтра примерно в пять. Как понимаю, я тебя увижу.

— Как и всех прочих жителей Вены.

Несколько часов спустя в скупо озаренной светильниками кухне Даффи расхаживал по скрипящим половицам, с критическим видом взвешивая в руке меч.

— Так, — сказал он Эйлифу, который сидел рядом на бочонке, — я с удовольствием возьму взаймы оружие, пока мне не изготовят собственное, но оставлять себе его не стану.

Швейцарец поскреб седую бороду:

— Почему же?

— Смотри, — сказал ирландец, покачивая рапирой вверх-вниз на правой ладони, — баланс не тот. Весь вес в клинке. Мне понадобится десятифунтовая головка на эфесе, но тогда рапира станет слишком тяжелой для фехтования.

— Для чего тебе фехтовать? Лупи их наотмашь, и все дела.

— Мне спокойнее, когда есть выбор. И еще… Взгляни на гарду — это лишь изогнутая стальная полоска. По-твоему, нельзя подлезть под нее острием и одним выпадом обрубить мне все пальцы?

— Клянусь гвоздями из распятия, Брайан, отчего тебя так волнует острие? Его используют только изнеженные испанцы да итальяшки — все потому, что им недостает силы или отваги для хорошего рубящего удара. — Он широко размахнулся воображаемым мечом. — Ха! Отбейте-ка это вы, Эстебаны и Джулио!

Даффи ухмыльнулся.

— Эйлиф, для твоей же пользы, надеюсь, ты никогда не нарвешься на Эстебана или Джулио. Он превратит тебя в копию святого Себастьяна после того, как из него извлекли все стрелы.

— Да ну! Сдается мне, Дафф, ты слишком задержался в Венеции, вот и все.

— Что верно, то верно. Как бы там ни было, спасибо. С этим я без труда совладаю с теми бойцами, что собрались сейчас в Вене. За исключением разве что нескольких ландскнехтов, — добавил он, заметив нахмуренные брови Эйлифа.

— Разве что нескольких, — рассудительно согласился швейцарец. — Судя по звукам, трапезная наполняется, — заметил он, тыкая пальцем в сторону двойных дверей. — Не лучше ли тебе быть там?

— Нет. Я на сегодня в отпуске, — ответил ирландец. — Аврелиан посчитал, что трактирщику пора немного отдохнуть от меня. После каждого общения со мной бедняга приходит в такое неистовство, что может успокоиться, лишь навестив поэта Кречмера, где он навроде домашней собачки. После того как я пытался якобы взорвать конюшню, бедняга провел там всю прошлую ночь.

Даффи засунул в ножны свою новую шпагу и прицепил ее к поясу.

— Только выпей мою долю, ладно?

— Можешь быть спокоен.

Даффи вышел через кухню на улицу, где холодный ветер заставил его засунуть руки поглубже в карманы накидки. По лику едва пошедшей на убыль луны неслись рваные облака, на фоне непроглядной черноты небес тускло поблескивали тронутые инеем готические шпили. Чувствуя себя гоблином из царства теней, Даффи бесшумно миновал несколько оазисов теплого света и музыки, двигаясь в сторону широкой Ротентурмштрассе, с которой, повернув налево, можно было попасть к северным городским воротам. Аврелиан заплатил нескольким местным парням, чтобы те неусыпно стерегли корабль викингов, и сегодня предложил Даффи отработать свое жалованье, проверив дозор.

Западный ветер вливался в улицу, точно пущенная в шлюз вода, и, чтобы накидка перестала обвивать лодыжки, ирландец свернул в аллею, которая должна была вывести к северным воротам мимо церкви Святого Рупрехта.

Из-под дверей и закрытых оконных ставен теперь проникали приятные ароматы горячего хлеба, капусты и пылающих в очаге дров.

«Примерно пятнадцать лет назад, — вспомнил он, — в такой же вечер я повстречал Ипифанию Фойгель. Ей было тогда лет двадцать пять. Худенькая, если не сказать тощая, темноволосая девушка, которая, вроде того как некоторые люди могут думать на иностранном языке, ухитрялась мыслить причудливыми и трогательными образами; вечно подавленная или восторженная от ерунды, подкрепляющая свои суждения неуместными стихами или цитатами из Библии.

Я позировал ее отцу, — вспоминал Даффи, — который в то время еще был уважаемым живописцем. Он намеревался писать Иоанна Крестителя или кого-то еще и привязался ко мне в таверне, сказав, что я как нельзя лучше соответствую этому образу. Задуманная картина, до завершения которой оставалось несколько недель, называлась “Святой архангел Михаил”, и к концу намеченного срока я безнадежно влюбился в его дочь.

И вот как застал нас год 1529-й: Фойгель — безумный слепой старый пьяница, Ипифания — седая кошелка, почти без остатка былой привлекательности, а я — покрытый шрамами старый кот с дурными манерами и без видов на будущее, и все мы сидим, точно бараны на бойне, в преддверии турецкого штурма».

Ирландец расхохотался и исполнил несколько коленцев из джиги, ибо показалось ему, что, пусть со стороны и даже для него самого все выглядело именно так, на деле до финала истории было еще очень далеко.

Он пересекал маленькую площадь вокруг уснувшего фонтана, когда хлопанье крыльев над головой заставило его взглянуть вверх, и благостные мысли упорхнули, как вспугнутая стайка воробьев. Двое черных человекоподобных созданий кругами спускались к нему с неба. Лунный свет поблескивал на трепещущих крыльях, изогнутых ножнах и — странное дело — сабо на толстой подошве.

В ужасе Даффи инстинктивно схватился за рапиру, но левая рука застыла, не успев коснуться эфеса. Внезапно странное чувство овладело им, словно внутри неведомый возница оттеснил его и перехватил вожжи. Даффи в замешательстве наблюдал, как его собственная левая рука извлекла взамен кинжал, потом острое лезвие распороло ладонь его правой руки, так что кровь хлынула прежде, чем оно вышло наружу.

«Постойте, дьяволы, — подумал он, — каких-нибудь две минуты, и я раскромсаю себя на куски, избавив вас от хлопот».

Он пытался восстановить управление телом, но чем сильнее он старался сопротивляться теперешнему своему состоянию, тем больше оно упрочивалось.

Рассеченная правая рука теперь извлекла рапиру и опустила ее острием вниз, так что клинок скреб по булыжнику; кровь сочилась сквозь пальцы и стекала из-под изогнутой гарды на клинок. Левой рукой он взвесил кинжал с закрытым эфесом — тем временем рослые создания сложили крылья и приземлились, сабо стукнули о камень — и выставил его для защиты. С расстояния всего в дюжину футов создания уже не так походили на людей. Их глаза были слишком велики, приплюснутые лбы вытянуты параллельно длинным ушам, широкие плечи горбились, а рты, вернее — пасти, оскалены в застывшей волчьей ухмылке. Даффи едва успел их разглядеть, как одна тварь поднесла к губам дудочку и заиграла пронзительную мелодию.

Прорычав проклятие на непонятном языке и продолжая волочить меч по мостовой, что причиняло нешуточную боль, Даффи метнулся к дудочнику и рубанул кинжалом, целя ему в голову. Существо в замешательстве отскочило, хлопая глазами. Его товарищ что-то прочирикал с явной досадой и указал на меч ирландца, где по ложбинке клинка кровь стекла уже до самого кончика, затем выхватил длинную скимитару и, переступая, точно насекомое, двинулся на Даффи, тогда как дудочник вновь уселся и возобновил леденящую кровь музыку.

Нацеленный в шею молниеносный выпад скимитары Даффи отбил гардой кинжала, подавив при этом порыв ответить, так как кинжал был слишком короток. Все же он рассмеялся, ибо движение уже было его собственным и он вновь контролировал свои действия.

Тут же, парировав другой выпад, он краем глаза заметил, как при соприкосновении кинжала со скимитарой от острия меча, скребущего по булыжнику, разлетелись искры. Внезапно его осенило, что стоит оторвать меч от земли — и он погиб.

Атаки дьявола становились все яростнее, и фехтование кинжалом против скимитары требовало от ирландца всех его сил и ловкости. Дудочка играла все быстрее и громче, и синий огонь вспыхивал и струился по острию меча Даффи, вторя безумной круговерти атак и отходов.

— На помощь! — хрипло выкрикнул он. — Кто-нибудь, приведите солдат! Зовите священника!

Однако трели дудочки, как видно, заглушали его голос, и он даже не вызвал эха. С поистине нечеловеческим проворством тварь метила то в ногу Даффи, то в лицо, то в руку. Размахивая кинжалом, точно отбиваясь от роя ос, ирландец умудрялся не подпускать длинный клинок к жизненно важным органам, но вскоре весь покрылся кровью из дюжины царапин. Ирландец начинал задыхаться, границы видимости понемногу заволакивала мерцающая пелена утомления.

Парировав очередной выпад отводом вниз и наружу, он судорожно всхлипнул, когда лезвие скимитары прошлось вместо стальной гарды по костяшкам его пальцев. Мгновением позже гарда наполнилась кровью, и хватка стала предательски скользкой.

Противник нацелил быстрый выпад Даффи в глаз, ирландец отреагировал взмахом кинжала вверх, но то был обманный финт: лезвие скимитары на полпути нырнуло к незащищенному левому боку. Даффи инстинктивно перехватил удар рапирой… и, едва острие оторвалось от булыжной мостовой, пронзительная музыка поглотила все его силы, и он мешком рухнул на землю.

При падении кинжал, все еще стиснутый в левой руке Даффи и покрытый теперь его собственной кровью, плотно вошел в щель между камнями. В тот же миг от земли по лезвию поднялась волна тепла, сообщив почти бесчувственному ирландцу достаточно силы, чтобы перевернуться и поднять тяжелую рапиру в неуклюжей попытке защиты от монстра, метнувшегося для последнего удара. В броске тварь нанизала себя на клинок, да так, что острие примерно на фут вышло из спины.

Звуки дудочки внезапно смолкли, и пронзенная тварь, вырвав из тела клинок ирландца, испустила пронзительный предсмертный вопль, что звонким эхом заметался между стенами. В последней судороге тварь отшвырнула скимитару, вдребезги разбившую чье-то окно, и повалилась ничком, с треском раскроив череп о мостовую.

Проигнорировав распростертого стонущего ирландца, дудочник подскочил к убитому товарищу, подхватил его и, тяжело хлопая крыльями, взлетел в ночное небо.

Даффи лежал неподвижно, тихо скулил, чувствуя, как начавшая засыхать кровь приклеивала оружие к изуродованным рукам, и не отрывал от летуна взгляда, пока тот не скрылся за крышами.




— При всем уважении, — разглагольствовал Вернер, повысив голос, чтобы перекрыть обычный для трапезной шум, — здесь я прячу свой свет в сосуде. Зарываю таланты, коими наделил меня создатель, когда надлежало бы найти им достойное применение.

Аврелиан улыбнулся:

— Вернер, до отъезда ты должен дать мне взглянуть на свои вирши.

— Вряд ли вам удастся оценить их по достоинству, — наморщил лоб трактирщик. — Стихи мои сугубого свойства, исполненные скрытых аллюзий с философами античности; в придачу моя муза не сковывает себя приверженностью к определенному языку. Сказать по правде, я пишу для людей особо изысканных… так сказать, литерати… посвященных. — Он отхлебнул бургундского. — Уединенное искусство, что доступно в полной мере лишь таким, как я. Вот и Иоганн говорит — вы знаете, Иоганн Кречмер, — что когда он читал свое «Обсервати аб Супра Виларе» самому императору Карлу, то Карл явно упустил половину ссылок. На самом деле он даже упустил весьма пренебрежительное упоминание о самом себе, настолько затейливо передан был восточный слог! — Довольный Вернер рассыпался дребезжащим смешком, сочувственно кивая.

— Подумать только! — поразился Аврелиан. — Нам будет тебя недоставать. Так, стало быть, под Рождество?

— Да. Мы с Иоганном намерены объехать Грецию и Италию, насладиться аурой великих умов прошлого.

— Не холодновато отправляться в такую даль? Среди зимы?

Вернер огляделся и подался вперед:

— Совсем не обязательно. Иоганн изучал труды Радзивилла, Сакробоскуса и Лаврентия и смог разгадать тайну природы тепла и влаги.

— Будь я проклят! Ну, тогда тебе… В чем дело, Анна?

Лицо служанки было перекошено от испуга:

— Там Брайан. Вернулся только что и…

— Перед этим затеял очередную пьяную драку, — докончил Вернер, глядя мимо Анны на неуверенно приближающегося Даффи. — Аврелиан, не хотелось бы возвращаться к мирским делам, но именно этот человек — одна из причин моего отъезда. Он самым беспардонным…

Аврелиан рассматривал Даффи, который уже стоял возле стола.

— Оставь нас, Вернер, — оборвал он. — Нет, ни слова больше! Прочь!

Даффи рухнул на освобожденную Вернером скамью.

— Анна, дай пива, — прошептал он.

— Анна, сходи в подвал, — велел Аврелиан. — Скажи Гамбринусу, что я просил нацедить высокую кружку темного для Даффи. — Она кивнула и бросилась исполнять приказание. — Что случилось?

Даффи вымученно усмехнулся:

— Да ничего особенного. С небес спустились два черных дьявола и попытались сделать из меня шиш-кебаб. — Он потянулся через стол и коричневым от засохшей крови пальцем уперся старому волшебнику в грудь. — А мне нужны ответы на кое-какие вопросы, и без увиливания.

— Да-да, разумеется. Говоришь, черные дьяволы? Летучие? Господи боже! Как Анна вернется, мы пройдем… не знаю… на кухню, и ты расскажешь все подробно. Ну да, я тоже расскажу все, что знаю. — Он огляделся. — Джок! Эй, малый! Давай сюда.

Высокий поджарый парень быстро пересек комнату. «Знакомое лицо, — подумал ирландец. — Откуда, Джок, я тебя знаю?»

Пальцы Аврелиана крепко вцепились в просторный сатиновый рукав зеленой рубахи Джока.

— Спешите к королю, — хрипло прошептал волшебник, — все четверо, и охраняйте его пуще собственной жизни! Опасность, что мы предвидели, проявилась в нежданный час. Будьте с ним всю ночь и возвращайтесь, только когда совсем рассветет. К тому времени, надеюсь, я поспею с приготовлениями. Ступай!

Джок кивнул и со всех ног кинулся в комнату прислуги, даже не взглянув на Даффи. Старик в нетерпении хрустел пальцами.

— Черт, ну куда она… а, наконец-то. Хватай пиво и идем.

— Кто-то должен перевязать ему раны, — вступилась Анна, — иначе они загноятся.

— Тише, девочка, — замахал руками Аврелиан. — Я перевязывал раненых еще задолго до твоего рождения. Пошли, э… Брайан.

Даффи послушно взялся за кружку, сжав ее поплотнее истерзанными руками, и последовал за стариком через высокую каменную арку, ведущую в кухню. Аврелиан пододвинул к пылающему очагу два стула и отшвырнул подальше несколько закопченных железных подносов; затем, предварительно обернув руки полотенцем, он осторожно снял с цепи над огнем котелок с кипящей водой. После чего покопался под своей мантией и извлек металлическую коробочку и два маленьких мешочка.

— Давай руки, — приказал он.

Даффи вытянул руки, и, окунув полотенце в кипяток, а затем встряхнув его, Аврелиан принялся стирать запекшуюся кровь. Даффи шипел от боли и уже готов был протестовать, когда старик развязал один из мешочков и посыпал раны зеленым порошком. Руки Даффи точно окунулись в ледяную воду, и горячая пульсирующая боль исчезла, как пламя задутой свечи.

— Здорово! — сказал он. — Спасибо. — Он попытался отодвинуться.

— Не так скоро, мы пока не закончили. — Из кучи всевозможного хлама в своей коробочке Аврелиан выудил иглу и катушку с ниткой. — Теперь изволь смотреть в сторону и расскажи об этих дьяволах.

С некоторой опаской уставившись на неровные плиты потолка, Даффи рассказал о своей необычайной дуэли под аккомпанемент дудочки.

— Но с самого начала я был уверен, что пропал, — заключил он рассказ. — И просто беспомощно наблюдал, как мое тело действует помимо моей воли. При этом чем больше я старался сбросить наваждение и вновь овладеть собой, тем сильнее подчинялся этому… другому влиянию.

— Да, представляю. Послушай, не знаю, как сказать поделикатнее, но, прежде чем мы располземся по постелям, нам этой ночью предстоит выполнить еще одно задание. Это не слишком…

— Черт возьми! — взорвался Даффи. — Ты спятил! Этой ночью?! И слушать не…

— Молчать! — прогремел Аврелиан. — Ты выслушаешь меня, и со вниманием, никчемный уличный забияка. Желал бы я довести до тебя все постепенно, с объяснениями, дать время осмыслить и расспросить, но, когда бы наше положение это позволяло, ни ты, ни я не сидели бы теперь здесь. — Аврелиан не скрывал гнева, но Даффи отчего-то подозревал, что не он тому причиной. — Ты ведь хочешь узнать, что с тобой приключилось? Ну конечно. Так слушай… Эти существа были… скажем так, разведчиками, передовым дозором Восточной империи. Бог знает, отчего они уже здесь, ведь Сулейман пока что в Константинополе, а я не ждал, что подобные твари объявятся, прежде чем он достаточно поднимется по Дунаю. — Он расстроенно покачал головой. — Но чтобы справиться с любыми неожиданностями, лучше готовиться загодя. — Волшебник трудился над руками Даффи, но ирландец чувствовал лишь незначительный зуд. — То, что их целью был ты, а не город вообще или пивоварня, особенно тревожно. Отсюда явствует, что их не просто отправил на север Ибрагим, но вызвал и направил кто-то отсюда. Много бы я дал, чтобы узнать, кто это.

— Как и я, — проворчал Даффи. — Однако ты не сказал пока о нашем задании.

— Нам предстоит вызвать равноценных стражей.

— И еще… — Даффи запнулся. — Равноценных, ты сказал?

— Да. Что еще?

— О-о… Хм… да. Что все же случилось во время схватки? Когда тело мое действовало помимо моей воли, разрезав руку и защищаясь только кинжалом? Если скажешь, что не знаешь, я не поверю, — добавил Даффи.

— Что ж. Думаю, что могу это объяснить. — Волшебник собрал инструменты. — У тебя есть перчатки? Тогда держи. Прежде чем мы сегодня начнем действовать, насыпь внутрь немного этого порошка. Он снимет боль и предохранит раны от загрязнения. — Старик откинулся на стуле, холодно улыбаясь. — То, что я скажу, несомненно, будет иметь для тебя мистический смысл. Ты, надеюсь, не против?

— Нет, если это правда.

— Прекрасно. Наверняка ты слышал о реинкарнации?

— Да. Это вроде как быть египетской принцессой в прошлой жизни. — Даффи взял кружку и сделал добрый глоток. — Отчего только египетской принцессой, а не кем-то еще?

— Оттого, что большинство людей вообще никем не были и, чтобы приукрасить единственную данную им жизнь, они ищут что-то романтическое. Но речь не об этих болванах. Не многим было вправду дано прожить несколько жизней. И ты один из них. Когда…

— Кем я был?

Аврелиан моргнул.

— Хм-м… Э… трудно сказать. Одно бесспорно: что когда летающие создания напали на тебя сегодня, возобладало твое более раннее воплощение.

— Так, что я едва не погиб, — пробормотал Даффи.

— О, не будь идиотом. Это должно было случиться. Иначе как бы ты поступил? Поди кинулся бы на тварей, размахивая рапирой и кинжалом?

Пожав плечами, Даффи кивнул.

— Вот-вот. Ты мало что смыслишь в подобных вещах, в отличие от него. Он знал, что твари находятся на полностью чуждой им территории и не осмеливаются касаться земли — отсюда странные башмаки на толстой подошве. И еще он знал, что единственный способ противостоять гипнотической, подавляющей волю игре на дудке — иметь опору, установить связь с землей Запада через кровь и сталь, подобно Антею, который, если помнишь, мог пересилить любого, пока стоял на земле. Стоило тебе оторвать клинок от мостовой и разорвать связь, как ты обессилел, и — благодарение Финну МакКулу — при падении твой кинжал обратился острием вниз, так что связь тут же восстановилась.

Ирландец глубокомысленно отхлебнул еще глоток, в то время как две появившиеся кухарки с ворчанием вешали котелок обратно на цепь.

— Да, — сказал он наконец, — похоже, так оно и есть.

Старый волшебник улыбнулся:

— Отлично! Рад, что твой рассудок не совсем еще утратил гибкость. Допивай пиво и пошли. Если все пойдет как надо, к полуночи обернемся. — Он встал.

Даффи остался сидеть.

— Я ранен. Вызывай своих стражей сам.

— Один я не сумею, — спокойно проговорил Аврелиан.

— Большое дело! В этом городе, да, черт побери, в этом трактире полно крепких рубак, за пять крон и кувшин пива готовых на все. Возьми любого. — Потягивая пиво, ирландец выжидающе разглядывал старика.

— Должен пойти ты, — хладнокровно продолжил Аврелиан, — и ты пойдешь. Лучше бы по собственной воле, но это не обязательно.

Даффи смерил его взглядом.

— То есть?..

— То есть, если понадобится, я могу рассказать, показать или напомнить кое о чем, способном вызвать твое дремлющее прошлое воплощение. Во всяком случае, твое тело отправится со мной, а там тебе решать, кто держит румпель, ты… — он развел руками, — или он.

Даффи сделал усилие, чтобы скрыть подступившую панику. Он ощутил, как словно бы далеко внизу, в непроглядной тьме кто-то принялся расшатывать колонны его рассудка, и единственным звуком во вселенной осталось мерное крак… крак… крак. «Как в таверне Бахуса в Триесте, — с тревогой подумал он, — я ужасно боюсь вспомнить нечто… но в чем тут дело, увольте, знать решительно не хочу». Он поднял еще не до конца опустевшую кружку, но с полпути вернул ее на стол. Сейчас пиво казалось частью того, что ему угрожало. Он встретил взгляд волшебника.

— Я… пойду, — произнес он едва слышно. — И ты, похоже, знал это заранее. — Он тяжело поднялся. — Мне в жизни случалось заставлять людей поступать против их воли, но я никогда не марал себе рук подобными средствами.

— Я сожалею, — сказал Аврелиан. — Но ситуация вынуждает.

— Только надену камзол. — Ирландец вздохнул и энергично растер лицо. — И, видно, не обойтись без клинка и кольчуги?

— Кинжала и кольчуги. Не будет места, чтобы махать рапирой.

Даффи поднял брови.

— Ну-ну. Будем гонять мышей под кроватями, а? Тогда пару минут на сборы. — Он вышел из кухни, намеренно прибавив упругости своей походке.

Старик печально улыбнулся пустому дверному проему.

— Тебя всегда приходилось понукать, — пробормотал он, — прибегая к нечестным приемам. Но каждый раз один ты бывал достаточно крепок, чтобы прикрыть брешь.




Глава 10


Миновав несколько помещений разного возраста и архитектуры, Аврелиан вывел Даффи к стене старого строения, наиболее удаленного от подвала пивоварни.

Низкий свод последнего коридора был черен от многовековой копоти свечей, и масляная лампа в костлявой руке Аврелиана не преминула внести свой крошечный вклад в это.

— Куда мы, черт возьми, направляемся? — шепотом, чтобы не разбудить жильцов в комнатах по обеим сторонам коридора, вопросил Даффи.

— В старую часовню.

В конце прохода две высокие железные двери образовывали арку в римском стиле. Аврелиан выудил из-под накидки связку ключей и повернул один в замке. Двери легко открылись, и мужчины ступили внутрь.

Матовый лунный свет проникал сквозь витражные окна, и Даффи мог видеть уже без помощи коптящей лампы Аврелиана. Высокий куполообразный потолок, кафедра, отгороженные скамьи и скамеечки для коленопреклонения явно свидетельствовали, что это часовня, несмотря на запыленные покрывала на статуях и распятии и груду коробок, ведер и лестниц за дверями.

Даффи показал рукой на арсенал из швабр и метел.

— Кроме как склад домашней утвари, это помещение не используется?

Старик пожал плечами.

— Приспособить его под подсобное кухонное помещение было бы неслыханной дерзостью, а пользоваться как часовней нельзя, поскольку архиепископ запретил служить здесь мессу с тех пор, как я вступил во владение. — Он закрыл и вновь запер двери.

Ирландец тихонько хмыкнул и последовал за волшебником по центральному проходу к барьеру перед алтарем. Аврелиан отстегнул пыльный бархатный канат, позволив крюку с лязгом упасть на мраморную ступеньку.

— Идем, — сказал он, поднимаясь к алтарю. Даффи так и сделал, изумившись внезапному чувству неловкости из-за того, что не преклонил колена. Его правая рука даже дернулась в рефлекторной попытке перекреститься.

«Понятно, что это за мое предыдущее воплощение, — подумал он. — Десятилетний алтарный служка Брайан».

Аврелиан обошел высокий алтарь справа и протиснулся в узкий проход вдоль стены. Не без колебания Даффи последовал за ним. В ограниченном темном пространстве лампа Аврелиана вновь засветила ярче, и всего в нескольких дюймах перед своим лицом ирландец с удивлением разглядел раскрашенные очертания.

«Клянусь богом, — подумал он, — фреска, полностью закрытая алтарем». Он находился слишком близко, чтобы разобрать сюжет, но наткнулся на вполне различимый фрагмент: шествие нагих женщин со снопами зерна на мельницу. «Хо-хо! — подумал он. — Шаловливые старые монахи».

— Здесь ступеньки, — предупредил Аврелиан через плечо.

— Вверх? — спросил Даффи.

— Вниз, — обернулся Аврелиан с холодной усмешкой. — Вниз и наружу.

Даффи надежно утвердился обеими ногами на каменной ступеньке, прежде чем ступить на следующую. Спустившись на дюжину ступенек, он оказался ниже уровня пола на узкой винтовой лестнице с низким давящим сводом, согнутым в три погибели и ощупью находящим путь за отсветом лампы. Старый волшебник опережал его примерно на полвитка спирали и был вне поля зрения, хотя ирландец слышал дыхание и шаркающие шаги.

— Проклятие, колдун! — воскликнул Даффи, на полуслове понизив голос, ибо закрученная каменная труба резко усиливала шум. — Потише, ладно? Эта лестница наверняка строилась для гномов.

Голова Аврелиана вынырнула из-за края изогнутой каменной кладки.

— С этого момента я вынужден настаивать на полной тишине, — прошипел он и вновь исчез.

Ирландец только глаза выкатил и продолжил спуск, согнув колени и опустив голову, чтобы не удариться о каменный свод. Ступеньки были стерты, точно ими пользовались тысячелетия, но каждый раз, оступившись, легко было удержаться, упираясь руками в стены. «Нет, сэр, — подумал он, — на этой лестнице не стоит опасаться падения. Впрочем, если уж упадешь и застрянешь тут головой вниз, то кому-то придется молотом переломать тебе все кости, чтобы извлечь тебя отсюда». Несколько раз глубоко вздохнув, он прогнал эти мысли прочь.

Винтообразная шахта не уходила точно вниз, а, как показалось Даффи, немного отклонялась к северу.

«Теперь мы, верно, футах в тридцати под мостовой Малькенштрассе, — подумал он. — А если спуск будет достаточно долгим, то можем оказаться и за городскими стенами».

В тусклом отсвете лампы он заметил грубо нацарапанные на камнях слова и приостановился разобрать пару надписей.

«PROPTER NOS DILATAVIT INFERNUS OS SUUM, — прочитал он, а несколькими ступенями ниже: — DETESTOR OMNES, HORREO, FUGIO, EXECROR».

«Хм, — подумал он, — первая надпись комментировала, сколь ненасытна открытая нам пасть ада, вторая же — просто чье-то излияние ненависти “им всем”. Знать, надсмотрщик за рытьем этого тоннеля не утруждал себя заботой о рабочих. А рабочие-то были грамотеи, могли царапать на латыни вместо немецкого».

— Эй, — шепнул Даффи, — отчего здесь надписи на латыни?

Волшебник не удосужился показаться.

— Когда-то это был римский форт, помнишь? — донесся снизу его шепот. — Римляне говорили на латыни. Теперь тише.

«Верно, — подумал ирландец, — но римляне не строили часовен, христианских уж точно. В какую же обитель вела когда-то эта проклятая лестница?»

От длительного продвижения согнувшись начало ломить колени, болела голова и стучало в висках. Когда после получасового спуска они оказались на просторной площадке, где Аврелиан предложил передохнуть, боль утихла, однако глубокая ритмичная пульсация, точно медленные удары барабана, продолжала доноситься снизу, передаваясь сквозь камень, так что гудели, скорее, кости, чем уши. На миг Даффи струсил, представив, как кто-то тяжеленный медленно поднимается по лестнице, но спустя несколько секунд решил, что источник шума неподвижен.

Отдуваясь, он сидел и массировал правую ногу, когда заметил на стенах еще какие-то знаки и поднял лампу, чтобы разглядеть, что за настроения возобладали на этом уровне. Однако вместо латинских слов он увидел набор горизонтальных линий, перечеркнутых короткими вертикальными и наклонными штрихами.

«Будь я проклят, — подумал он, — надписи сделаны на огаме! Никак не думал, что эту первобытную письменность можно встретить где-либо, кроме нескольких развалин в Ирландии. Хотел бы я их прочесть».

В тот же момент он резко вернул лампу на место подле Аврелиана и сказал:

— Ну, двинулись дальше?

Ибо показалось ему, что, попытайся он всерьез, он сможет их прочесть. А еще никому после друидов это было не под силу.

Аврелиан пристально посмотрел на него, затем пожал плечами и поднялся.

— Хорошо.

Он неслышно подошел к краю площадки, где уходила дальше вниз лестница, и продолжил спуск. Эта часть лестницы походила, скорее, на длинный, спускающийся вниз прямой тоннель, но Даффи к тому времени совсем потерял ориентацию и не представлял их местоположения относительно города, оставшегося далеко наверху. Проход оставался по-прежнему узким, но каменный свод был уже значительно выше, так что ирландец мог выпрямиться во весь рост. И здесь ступени были стерты почти до основания, но более пологий спуск не представлял опасности. В стенах зияли полукруглые провалы боковых тоннелей, и каждый раз, когда двое путников миновали ответвления, глубокое ритмичное биение доносилось более явственно. Даффи показалось, что стало теплее, точно тяга из черных тоннелей была дыханием самой земли, а мерные глухие удары — стуком ее расплавленного сердца. Когда Даффи миновал очередной провал, оттуда донеслось мягкое шуршание. Вздрогнув, он схватился за кинжал.

— Что за существа живут здесь внизу? — спросил ирландец, не забывая говорить шепотом. — Змеи? Тролли?

— Быть может, змеи, — раздраженно отозвался волшебник. — Троллей нет. И нога человека здесь не ступала с тех пор, как в двенадцатом веке пивоварня отошла к церкви. Все?

— Все! — тоже не слишком любезно бросил ирландец. «В конце концов, не мне взбрело в голову шляться по кишащим крысами лабиринтам», — подумал он.

Дальше они двигались молча. Еще примерно через сто ярдов ирландец заметил что-то впереди — какой-то узел был на манер гамака подвешен к потолку, слабо различимый в мерцающем желтом свете. Аврелиан кивнул, показывая, что и он это заметил, но шага не замедлил.

«Господи, — подумал Даффи, когда они приблизились, — да это мумия с мечом в руке, подвешенная в петле. Не особо удачная шутка в таком-то месте».

Тут глаза существа открылись, ярко отразив свет лампы. Зрачки были как у кошки, вертикальные черточки. Даффи с воплем отскочил назад на целый ярд, упал и сидя попятился еще дальше. Волшебник просто испытующе воззрился на висячую тварь. Желтовато блеснув, открылся рот, оставив на лице только глаза и зубы.

— Стой, — свистящим шепотом произнесла мумия, — и плати пошлину.

Опустив лампу, Аврелиан шагнул вперед, а Даффи за его спиной поднялся на ноги.

— Что за проход? — спросил старик. Существо развело руками.

— Ничего чрезмерного. — По-обезьяньи ловко оно спрыгнуло с насеста, поглаживая рукоять короткого меча. — Вас двое… я возьму жизнь одного.

Даффи неохотно потянул кинжал из ножен — одна мысль вонзить клинок в омерзительное создание приводила его в трепет. Аврелиан же лишь приподнял лампу, чтобы свет падал на его изборожденное морщинами лицо.

— Уверен ли ты, что, взяв мою жизнь, переваришь ее? — презрительно бросил он.

Существо вздрогнуло, узнав, кто перед ним, и поклонилось так, что бесцветные спутанные волосы закрыли лицо.

— Нет, Амвросий. Моя вина, я не узнал тебя сначала. — Один глаз сверкнул из-под волос. — Но я возьму твоего спутника.

Усмехнувшись, Аврелиан приподнял лампу, выхватив из темноты лицо Даффи.

— Так ли? — вкрадчиво спросил он.

Существо, кое, как мелькнуло в голове Даффи, некогда было человеком, вглядывалось целую минуту, затем, заскулив, распростерлось ниц на каменном полу тоннеля. Аврелиан обернулся к ирландцу и махнул рукой, переступив через несостоявшегося сборщика пошлины. Даффи последовал за ним и, проходя мимо униженной твари, услышал:

— Милости, повелитель.

Пройдя несколько десятков шагов, они все еще слышали сзади поскуливание, и Даффи выразительно покосился на Аврелиана. Тот лишь беспомощно пожал плечами. Когда ступеньки наконец привели в камеру, потолок и стены которой не попадали в круг света от лампы, Даффи решил, что в Вене поди рассвело, а то и перевалило за полдень. И, заключил он мрачно, целый лабиринт тоннелей отделяет его от постели. Аврелиан широкими шагами направился в глубь камеры, и Даффи устало последовал за ним. Впереди открылся выложенный камнями край колодца, достаточно широкого, чтобы в него мог провалиться небольшой дом. Старый волшебник остановился у бровки, нащупывая что-то под мантией. Даффи заглянул в каменный зев, поморщившись от легкого запаха то ли глины, то ли неведомой пряности. Разглядеть что-либо не удалось, но глубокая вибрация, казалось, поднималась вдоль стен колодца. Достав маленький нож, Аврелиан аккуратно надрезал указательный палец левой руки. Он простер руку, дождался, когда в бездну упали несколько капель крови, после чего убрал руку и завязал палец обрывком полотна. Затем ободряюще взглянул на Даффи и стал ждать. Тянулись минуты. Собственный пульс ирландца вновь начал постепенно сливаться с едва различимыми глухими ударами, и, когда те внезапно стихли, в животе захолодело. Тонкая рука волшебника сжала его плечо.

— Теперь слушай, — выдохнул Аврелиан в ухо Даффи. — Я стану наговаривать тебе фразы с расстановкой, а ты должен следом выкрикивать их в колодец. Понял?

— Нет, — ответил ирландец. — Раз уж ты знаешь слова, ты и выкрикивай. А я тут постою.

Теплый поток воздуха из колодца усилился, точно нечто бывшее внутри, размером едва ли не во всю шахту, безмолвно поднималось.

— Делай как сказано, чертов болван, — быстро шепнул Аврелиан, чьи пальцы клещами впивались в плечо Даффи. — Они узнают твой голос и повинуются ему, если удача совсем не отвернулась от нас.

Воздушное течение вновь умерило силу. Нечто, показалось Даффи, сдержанно выжидало. С полминуты, пока хватало сил, он не открывал рта. Наконец вяло выдохнул:

— Ладно. Давай.

Громко выкрикнув несколько фраз, которые Аврелиан шептал ему, Даффи понял, что это древний валлийский, и еще через мгновение понял, что именно повторяет. Строки из бесконечно загадочной Кад Годдо, Битвы Деревьев, которую в детстве частенько рассказывала ему бабка. Он начал мысленно переводить строки, которые произносил:



		Я знаю свет, чье имя Слава,



		И множество других светил,



		Что огненные стрелы рассыпают



		В вышине над бездной.



		Длинны и белы мои пальцы,



		Давно я водил стада,



		Я странствовал по свету,



		Мне ведомо знание звезд,



		Что были еще до создания Земли,



		Откуда я родом,



		Там так много миров.



		Странствовал я и завершил круг,



		Спал на тысяче островов,



		Жил в сотнях городов.











Пророчество об Артуре? Или то славят меня? С этого момента Даффи перестал улавливать смысл в речи Аврелиана, но язык был явно не валлийский. Видно, та часть, которую он разобрал, была стилизованным приветствием. Он перестал ломать себе голову и просто выкрикивал неведомые слова. Нескончаемый монолог Аврелиана тянулся долгие минуты, и ирландца стало клонить в сон. Он прикинул, насколько уместно было бы присесть, но с сожалением отверг эту возможность. В какой-то момент начавшие слипаться глаза ирландца испуганно распахнулись. Не пропустил ли он фразу? Но Аврелиан монотонно бубнил дальше, и мгновением позже Даффи инстинктивно выкрикнул услышанное.

«Нет, похоже, ничего не упустил, — подумал он. — Видать, у меня на плече сидит один из добрых духов, из тех, кто дышит за тебя, пока ты спишь, и, стоит мне задремать, передает мою часть этого странного приветствия».

С этой мыслью он и вправду перестал заботиться о словах, что выкрикивал его рот, и даже совсем закрыл глаза. Бывалый воин, он вполне мог заснуть стоя. Наконец интонация Аврелиана стала указывать, что дело идет к концу, и вот последовала фраза, по модуляции явно последняя. Пауза, и следом Даффи выкрикнул в бездну еще несколько слов, все на том же языке, но более шутливым тоном. И только когда эхо замерло в колодце и на ступенях лестницы, ирландец полностью очнулся и понял, что волшебник этих слов не говорил. В ужасе от того, что все испортил, он покосился на Аврелиана. Старик, однако, довольно улыбался и кивал.

— Удачный завершающий штрих, — шепнул он Даффи. — Я совсем забыл об их своеобразном чувстве юмора.

«А я, значит, вспомнил», — горестно заключил ирландец, впрочем, слишком уставший, чтобы это новое свидетельство действительно его огорчило. Обдумать все можно и утром.

— Так, — шепнул он. — Пора бы выбираться отсюда.

— Еще немного. Теперь тише.

Минуту или две они стояли, разглядывая в неверном свете лампы камни по краю колодца. Стертые временем знаки виднелись на них, но Даффи был по горло сыт разгадками надписей. Сейчас он хотел одного: поскорее вернуться на поверхность — тяжесть земли и скалы над ним в самом деле начинала давить. Тут из колодца зазвучал голос — глухой и низкий, вобравший силу и печаль, что не вмещаются в одну жизнь:

— Да, сир. Мы почтем за честь еще раз выступить вместе.

Голос, казалось, искал способ вырваться из-под гнета стен и потолка подземной камеры. Даффи изрядно оробел, но собрался с духом и ответил:

— Благодарю.

Старый волшебник отступил назад и махнул лампой в сторону ступеней. Видом он напомнил Даффи игрока в шахматы, исполненного сдержанного удовлетворения от удачной комбинации. Без единого слова они начали длинный подъем. В скором времени они вернулись к канату, свисавшему с двух загнанных между камнями свода крюков, где ранее поджидал их диковинный страж. Теперь его и след простыл. Даффи задержался с намерением оглядеться, но Аврелиан, нетерпеливо махнув рукой, двинулся дальше. Лампа светила по-прежнему ярко, но старик встревоженно потряс ее и привернул фитиль, шепотом выругавшись, когда обжег себе пальцы. Когда ступени вывели на площадку для привала, Даффи шумно вздохнул и пригладил волосы рукой в перчатке. Последний отрезок пути, сказал он себе. Вернее, последний рывок.

— Ни шагу дальше, гости сверху, — прошелестел из темноты впереди странный свистящий голос. Ирландец отскочил и подобрался, выставив перед собой кинжал, тогда как Аврелиан едва не выронил лампу в судорожной попытке отвернуть фитиль. Пламя под стеклом загорелось ярче, отблески заискрились на клочковатом белом мехе трех созданий ростом с человека, поначалу принятых Даффи за пауков. Приглядевшись, он решил, что и они когда-то могли быть людьми, только гораздо раньше, чем улыбчивый приятель с каната. Их уши отросли больше, чем раскинутые руки, явно в ущерб глазам, которые практически потерялись под густым мехом. Чрезмерно вытянутые и изогнутые конечности навели ирландца на мысль, что при движении ползком колени и локти созданий торчат выше головы.

— Потушите огонь, — произнесло одно из созданий, и Даффи узрел причину странного голоса — скулы говорящего были втянуты, выставляя на обозрение жвалы под широкими отверстиями ноздрей.

— С дороги, падаль, — прорычал Даффи, — или мы потушим ваши огни.

Существо выставило руку с пятью длинными когтями и пошевелило ими в воздухе на манер перевернутой на спину букашки.

— Что-то не верится, — прошелестело оно.

— Навозные жуки! — гневно воскликнул Аврелиан. — Вслушайтесь в мой голос, вслушайтесь в его. Ужели не знаете вы, кому противостоите?

Существо захихикало со странным звуком, точно перекатывались в кружке игральные кости.

— Конечно же, знаем, человек.

Волшебник отступил на шаг.

— Кто-то переманил их на сторону врага, — шепнул он. — Я знал о здешних опасностях, порожденных бездушием и забвением, но не ожидал открытой измены.

«Чем переманил?» — подумал Даффи. Но не успел он спросить, как все три создания разом кинулись вперед, точно пущенные одной тетивой. Одно врезалось в Даффи и свалило его на пол, когтями пытаясь добраться до глаз, пока ирландец, закрывшись одной рукой, другой бил кинжалом. Аврелиан уронил лампу, но та, не разбившись и продолжая гореть, откатилась в угол.

Уже вторая тварь насела на Даффи, пытаясь вспороть ему живот, по счастью, на время озадаченная кольчугой под кожаным камзолом. Даффи как заведенный колол кинжалом, и, хотя лезвие через раз погружалось в мягкое брюхо, если не отскакивало от кости, первое создание продолжало раздирать когтями его лоб и щеки. Он чувствовал, как собственная горячая кровь проникает ему в уши, а чужая стекает на руку, сжимающую кинжал, заставляя пальцы скользить. Все запахи перебивала вонь от меха, а слышал он лишь собственные отчаянные вопли.

Внезапно что-то с силой врезалось в существо, оседлавшее его грудь. Ирландец высвободился и по рукоять всадил кинжал в лицо другого нападавшего, примерно туда, где под мехом должен был располагаться глаз.

Существо повалилось, рванувшись так, что кинжал выдернуло из руки Даффи.

На четвереньках он развернулся к первому — и увидел лишь два распростертых на полу неподвижных тела. Он обернулся, чтобы глянуть, как там Аврелиан, но старый волшебник уже отпихивал обмякший труп в сторону, чтобы подобрать лампу. Даффи облегченно выпрямился, потом его колени подломились, и он, скорее, рухнул, чем сел.

— Я думал… их было… всего трое, — еле выговорил он. — О, ясно!

Аврелиан подошел со своей лампой, и теперь Даффи заметил, что четвертое существо, сбросившее когтистую тварь с его груди, было иного сорта. Ногой он перевернул труп и вновь увидел глаза со зрачком-щелочкой и широкую, но теперь совсем безжизненную ухмылку. Горло их нежданного союзника было от уха до уха распорото когтями, но рукоятка его короткого меча торчала из пушистой белой груди паучьего отродья.

— Он, видно, решил сам заплатить пошлину, — констатировал Аврелиан. — Хватай кинжал и меч, если желаешь, — я, впрочем, думаю, нужды в них больше нет, — и пошли. Нам крупно повезет, если лампа не потухнет на полпути.

Даффи покоробил легкомысленный тон Аврелиана.

— Здесь отдал жизнь доблестный воин, — угрюмо проронил он.

— Э? Ах да, наш глазастый приятель. Верно. Расплата за храбрость — смерть, равно как и расплата за все остальное. Разменная монета королевства. Если скорбеть о каждом достойном человеке, умершем за нас, то и с постели до горшка не доберешься. Идем.

Ирландец оперся на онемевшие руки, с трудом нашел силы встать — ноги его тряслись. Перед глазами все плыло, и, чтобы не лишиться чувств, он вынужден был опереться о стену и смотреть в пол, стараясь дышать поглубже.

— Постель ждет тебя, — сказал старик. — Вперед и вверх.

Свет и вправду потух посреди подъема по тесной винтовой лестнице, но они ощупью выбрались наверх без новых происшествий. Даффи был еле жив и воспринимал происходящее точно во сне. Сильной боли он не чувствовал, но все тело распухло и горело, вдобавок его трясло. После бесконечного шарканья в темноте изменение температуры вокруг побудило его открыть глаза и оглядеться. Они вновь были в старой заброшенной часовне, тускло освещенной занимающимся рассветом.

— Откуда… — прохрипел ирландец, — должны были непременно узнать меня или мой голос? Все они?

— Тебе нужно выпить, — сочувственно сказал волшебник.

— Пожалуй, — поколебавшись, согласился Даффи, — но меня тут же вырвет.

Аврелиан запустил руку под мантию.

— Держи, — протянул он Даффи засушенную змею. — Покури.

Ирландец с сомнением оглядел тонкий силуэт змейки на фоне окна, покатав ее между пальцами.

— Вроде табачных листьев с островов Заката?

— Не совсем. Доберешься сам до своей комнаты?

— Да.

— Возьми еще вот это. — Аврелиан протянул маленький кожаный мешочек, туго перевязанный витком проволоки. — Здесь средство от загнивания плоти. Перед тем как лечь, умой лицо и вотри это в раны. Если повезет, то и шрамов не останется.

— Господи, какие там шрамы! — Даффи добрел до двери, открыл ее и обернулся. — Отчего, если никто не спускался туда столько лет, все они понимают современный австрийский?

Даффи не мог толком разглядеть выражение лица волшебника, но тот, казалось, грустно улыбнулся.

— Этой ночью на австрийском не было произнесено ни одного слова, за исключением нескольких твоих фраз в мой адрес. Все разговоры с туннельными крысами шли на древнем боийкском диалекте, приправленном искаженной латынью; создание же из колодца пользовалось тайной безымянной речью, известной задолго до появления людей.

Даффи рассеянно кивнул.

— Тогда я-то как понял?.. — Он пожал плечами. — А почему нет? Чудесно. В другой раз поговорю с барсуками на языке жестов, как пить дать поговорю. Да. И что же я им скажу? Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Пошатываясь, Даффи поплелся по скрипучим половицам коридора. Аврелиан остановился в дверях, провожая его взглядом, и видел, как ирландец наклонился к одному еще горящему канделябру на стене, раскурил змею и продолжил путь, оставляя за собой шлейф белого дыма.




Глава 11


Настало пасхальное утро, и с собора Святого Стефана колокола разливали благостный перезвон по залитым солнцем городским крышам. Еще одна зима осталась позади, радостные горожане заполнили несколько церквей, празднуя весеннее равноденствие, воскрешение молодого бога. В полночь все свечи, даже лампады были потушены и зажжены вновь от огнива в соборном притворе, откуда алтарные служки разнесли их по другим церквам, дабы начать новый церковный год возрожденным светом.

Простым мирянам тоже перепало немало удовольствий. Торговцы сосисками на каждом углу выставили маленькие тележки с решеткой для жарки, пустив по улицам пряный соблазнительный дымок. Одетые для мессы в лучшие наряды, детишки по завершении службы шныряли по площади Святого Стефана, выпрашивая у родителей несколько грошей на пасхальные пироги, а к продавцам реликвий и святых даров выстроились очереди желающих приобрести иконки, четки или мощи всевозможных святых — позднее было подсчитано, что целых шесть блаженных скелетов за день перешли из рук в руки. Все эти торговцы вкушали блаженство церковного отпущения на запрет работать в воскресенье, но и прочие мелкие коммерсанты не преминули воспользоваться многолюдным сборищем для того, чтобы украдкой предложить свои неосвященные товары. Один из таких, самозваный квартирмейстер, распахнул на углу Тушлаубен деревянные стенки своей тележки, выставив на обозрение разложенные мечи, нагрудники, алебарды, шлемы и сапоги, иные из-за своей древности вполне могущие сойти за реликвии.

Торговля в это утро шла бойко, но он просветлел еще сильнее, приметив в толпе старого поизносившегося воина, чья седая голова на целый фут возвышалась над людским морем.

— Эй, сударь! — воззвал торговец, соскальзывая с сиденья своей тележки и приземляясь на тротуар прямо перед Брайаном Даффи. — И это, по-вашему, сапоги? — Он указал на ноги ирландца, и несколько человек задержались, чтобы присмотреться. — Не скажу, как бы я их назвал, ведь тогда мне не сносить головы, хе-хе. Или вы рассчитывали, что сумеете в таких оборонять Вену, прыгая — упаси господь — по острым камням разрушенных городских стен? Ни слова больше, сударь, вы, понятно, об этом не думали, но теперь, по здравом размышлении, со мной согласны. У меня как раз найдется пара, пошитая для архиепископа Томори и ненадеванная, ибо он дал убить себя туркам, прежде чем сапоги успели ему доставить. Как я вижу, у вас тот же размер, что у этого доблестного воина божия, так почему бы вам…

— Придержи сапоги Томори для второго такого же болвана, — грубо посоветовал Даффи. — Впрочем, — добавил он, вспомнив клинок, сломанный днем раньше при падении в канал, — я мог бы подобрать себе новый меч.

— Ну так вы пришли куда надо! Вот этот двуручный…

— …наверняка заставит многих янычар помереть со смеху. Подожди. Мне нужна рапира с рукоятью под левую руку, закрытой полукруглой гардой с поперечинами, тяжелая, но с равновесием на два дюйма от гарды. Из испанской стали. Узкий клинок с…

Он запнулся, так как кто-то схватил его за руку и оттащил назад. В ярости он обернулся и увидел морщинистое, точно старый пергамент, лицо Аврелиана под черным капюшоном.

— Проклятие, колдун! — огрызнулся Даффи. — Что опять?

— Тебе не стоит покупать меч, — сказал Аврелиан. — У меня есть такой, что вполне тебе подойдет.

В толпе заулюлюкали, и Даффи потащил волшебника дальше по улице. Когда никто вроде бы больше не обращал на них внимания, он остановился и повернулся к старику.

— Ну так о чем ты?

— Куда ты так бежишь? Я не могу угнаться за тобой несколько кварталов. Так вот, у меня есть подходящий тебе меч. Нет нужды покупать другой.

— О-о!.. Хм, спасибо, я взгляну, — ответил ирландец, стараясь быть объективным, — только вот я чертовски разборчив с оружием — у того жулика я и не рассчитывал ничего купить. Черт возьми, обычно меч мне делают на заказ. К тому же я, как ты знаешь, левша.

— Тот, что у меня, будет в самый раз, — настаивал Аврелиан. — Ты… э… был доволен им раньше.

— Как тебя понимать? Это один из моих прежних клинков, ты волшебством извлек его из какого-то ущелья или залива?

— Неважно. Вернемся в трактир, и забирай его. — Аврелиан сделал шаг в направлении, откуда они пришли.

Даффи не сдвинулся с места.

— Что, прямо сейчас? Нет уж. Я иду в казармы навестить друзей. Взгляну как-нибудь потом.

— Времена теперь тревожные. Я бы очень хотел, чтобы ты забрал его не откладывая.

— А эта-то чем плоха? — спросил Даффи, хлопнув по ножнам рапиры, взятой у Эйлифа. — С ней я чувствую себя относительно спокойно.

— Отчего с тобой… — Мимо с воплем пробежал мальчишка, размахивая шипящей шутихой на длинной палке. — Проклятие, отчего с тобой все так не просто? Понятно, эта рапира сгодится против карманника или пьяного головореза, но с таким же успехом ты можешь столкнуться с опасностями совсем иного сорта. Меч, который я предлагаю, обладает особыми свойствами, смертоносными для них. Слушай, угадай, кто впервые за много месяцев не показался сегодня в трактире к утренней кружке пива?

Даффи нетерпеливо поднял брови.

— Мафусаил.

— Почти угадал. Наш вспыльчивый восточный приятель, Антоку Тенно. И теперь я вполне уверен, что именно он призвал вчера ночью тех двоих дьяволов и напустил их на тебя.

Даффи вздохнул. К собственному удивлению, он проснулся этим утром после четырех часов сна бодрым и свежим; он припомнил, как распахнул окно, так что ночная рубашка зашелестела от волны холодного, бриллиантовой прозрачности воздуха, и, наполнив легкие, выдохнул с громким смехом, полетевшим вдоль улицы вслед за колокольным звоном, заставив задрать головы нескольких ребятишек на мостовой. Теперь Аврелиан, похоже, собирался испортить остаток дня.

— Зачем на меня? — почти завопил он. — Ведь это ты лишил его опиума, или чего там ему было нужно. Что же он не послал своих крылатых музыкантов к тебе? Не похоже, чтобы ты действительно знал так много, как уверяешь. И не лучше ли тебе оставить меня в покое, ясно? Вместе со всей своей жалкой магией!

Ирландец сердито зашагал прочь сквозь толпу, провожаемый недоуменными взглядами. Пожилой господин приличного вида украдкой пододвинулся к Аврелиану и осведомился о цене на опиум.

— Прочь, глупец! — Аврелиан оттолкнул его локтем и направился назад.

Шестью часами позже лучи низкого солнца заливали ржавым светом трапезную трактира Циммермана через три обращенных на запад окна. С кухни доносились смех и привычный звон посуды, но в трапезной не было никого, кроме утомленного Аврелиана. Свечи на столах и настенные канделябры предстояло зажечь примерно через час, пока же в углах и под стульями сгущались тени. Старый волшебник покосился по сторонам, пальцы его коснулись стеклянной чашечки со свечой на столе. Он опустил голову и сдвинул брови. Минуту спустя он поднял глаза на фитиль, который по-прежнему оставался безжизненной черной закорючкой, и брови его недоуменно поползли вверх. Он вновь склонил голову и нахмурился еще сильнее. Несколько минут волшебник и свеча оставались неподвижными, точно картина, затем над чашкой с ревом полыхнул язык желтого пламени — та треснула, разбрызгав по столу расплавленный воск. Одновременно распахнулась входная дверь, и Брайан Даффи с порога скептически оглядел Аврелиана.

— Это по необходимости или так, ради забавы?

Волшебник ладонью разогнал дым.

— Всего понемножку. Ну как прошел день?

Даффи подошел и уселся за стол.

— Недурно. Вдоволь попил французского вина и вспоминал былое с ландскнехтами. И никакие дьяволы мне не досаждали. Я что-то здесь пропустил?

— Ничего особенного. Я донес до Вернера новость, что ты по-прежнему здесь служишь, и он буйствовал десять минут, прежде чем убрался прочь. Сказал, что предпочтет праздновать победу над зимой в более почтенной компании, из чего я сделал вывод, что он вновь собирается провести ночь у Иоганна Кречмера, читая вслух стихи. Да, еще братья из обители Святого Христофора устроили во дворе обычное кукольное представление, как всегда на Пасху, но команда твоих викингов приняла кукол за гомункулов — они разбили ящик и прогнали монахов. Дети были в слезах, так что для восстановления спокойствия мне пришлось выйти и показать несколько фокусов.

Даффи одобрительно кивнул:

— Все неурядицы улажены, а? Славно.

Аврелиан улыбнулся:

— Да, перед своим уходом старик Вернер имел со мной долгий разговор.

— Да ну? Пожалуй, зря потраченное время.

Старик протянул руку и взял с соседнего стола другую свечку.

— Не совсем. Он рассказал, что ты прямо-таки громила, а не вышибала, — раздуваешь начавшиеся драки или сам их затеваешь.

Даффи рассудительно кивнул:

— При желании можно и так представить дело.

— Разумеется. Как бы там ни было, как твой наниматель хочу сделать тебе предложение. Я удвою твое жалованье и переведу с места вышибалы.

— На какое место?

Аврелиан развел руками.

— Ну, скажем, телохранителя.

— Чьего тела? Твоего?

Он наблюдал, как волшебник извлек из-под мантии коробочку, открыл ее, достал огниво и трут.

— О своем я сам смогу позаботиться. Короля.

Даффи расхохотался.

— Ну конечно. И как только Карл до сих пор умудрялся без меня… О, понял. Ты говоришь о своем короле. — Аврелиан кивнул, не спуская глаз с ирландца. — Том самом, что живет в окрестностях Вены, — продолжал Даффи, — и стоит выше Карла, хотя никто о нем и не слышал.

— О нем слышали многие, — поправил Аврелиан, высекая на трут искры, — но единицы знают, что он действительно существует.

— Отлично, и как его зовут?

— Собственно, имени у него нет. Он известен как Король-Рыбак.

Трут занялся, и волшебник поднес горящую соломинку к фитилю новой свечи. Через мгновение тот ярко горел. Даффи вдруг пронзило ощущение того, что разговор их когда-то уже был — возможно, во сне. Это ощущение озадачило и напугало его.

— И он, стало быть, в опасности? — Голос ирландца был хриплым.

— Еще неявной. В ближайшие дни предстоит выбрать время и доставить его под защиту городских стен. Видишь ли, он ненавидит заточение в лабиринте ворот, улиц и каменных строений, тем более, когда хворает, и предпочел бы оставаться в лесах до последнего дня. Пока ему ничего не угрожает — над хижиной кружат вызванные из колодца стражи, а Сулейман в добрых трех месяцах пути. Однако выходки Антоку начинают меня тревожить — и мы не можем рисковать. В течение недели он должен быть здесь.

«Живущий в лесах больной отшельник, — подумал Даффи. — О котором я не слыхал прежде, но он более великий король, чем сам император Карл Пятый. Каково? Ну, разумеется! Ха! Еще один немощный старый безумец, вроде тех британских лавочников, что вообразили себя друидами и ежегодно пляшут у камней Стоунхенджа в день летнего солнцестояния».

Он вздохнул.

— Да, за двойное жалованье я буду присматривать за твоим старым королем, только чтобы эти… как их? «Стражи из колодца»… держались от меня подальше.

— Они на твоей стороне.

— Все равно, я хотел бы избежать встречи с ними. И что значит — Сулейман в трех месяцах пути? Он будет подальше.

— Ненамного. Его передовые силы выступили из Константинополя сегодня. Сам он отстанет не более чем на месяц.

— Сегодня? А ты уже знаешь?

Аврелиан вымученно улыбнулся.

— Это все еще тебя удивляет?

Дверь на улицу с грохотом отворилась, и в сиянии отступающего дня вырисовалась горбатая фигура Блуто.

— Проклятие! — воскликнул швейцарский бомбардир. — Я-то думал, что буду первым. Мог бы догадаться, что вы двое окажетесь здесь раньше всех прочих.

Аврелиан отодвинул скамью и поднялся на ноги.

— Я просто болтал с Брайаном. Вообще говоря, я не большой любитель пива — моя доля темного в полном вашем распоряжении. — Он поклонился и тихо вышел из комнаты.

Блуто прошел к столу Даффи и придвинул скамью, оставленную Аврелианом.

— Кстати, о пиве…

Даффи ухмыльнулся:

— Да. Анна или Пиф как раз на кухне. Отчего бы тебе не попросить их поставить нам последний поднос монастырского, а?

— Неплохая мысль. Боже правый, что с твоим лицом?

— Мышь во сне напала. Двигай за пивом.

Блуто повиновался, и следующие двадцать минут они прихлебывали холодное пиво и обсуждали возможные наступательные порядки турок, слабые места городских укреплений и всяческие оборонительные меры.

— Карл просто обязан прислать подкрепление, — с беспокойством заметил Блуто. — Как и папа Климент. Неужели они не видят опасности? Понятно, оборона Белграда и Мохаса стоила недешево. Они были ступеньками к Священной Римской империи. Но Вена, черт ее возьми, входная дверь! Если она достанется туркам, следующий рубеж — пролив Ла-Манш.

Даффи пожал плечами.

— Что тут скажешь? Ты прав. — Он вылил остатки пива в кружку Блуто.

Шраб и еще двое мальчишек из прислуги вошли с лестницами и принялись развешивать защитные решетки перед настенными светильниками. Горбун наблюдал за ними.

— Что, сегодня вечером ожидается серьезная гульба?

— По всей видимости, — согласился Даффи. — Раньше, когда здесь был монастырь, бочки выкатывали на улицу и гуляли там. Подчас буйству не было предела. Пасха, темное пиво, приход весны для всех объединены в одно, и они вправду могли очертя голову кинуться в веселье после долгой зимы.

Блуто допил пиво и встал.

— Так, Дафф, теперь, должно быть, половина пятого. Когда мне снова подойти, чтобы занять место в числе первых?

— Не знаю. Думаю, ближе к ужину. — Даффи тоже встал на ноги и потянулся как кот. — Пожалуй, спущусь и спрошу Гамбринуса. Увидимся. — Не спеша он прошел к лестнице в подвал, втайне надеясь, что еще раз сможет отведать весеннего пива. Пока Даффи спускался, он расслышал в темноте внизу какое-то движение.

— Гамбринус! — позвал он, но ответа не последовало. Помня о найденной на двери пивоварни петарде, он сомкнул пальцы на рукоятке кинжала и оставшиеся ступеньки спускался как можно тише. Ступив на влажный каменный пол, он с опаской оглядел полутемный подвал — никого не было.

«Видно, вдобавок к видениям залитого лунным светом озера у меня начались слуховые галлюцинации, — горько подумал он. — Но стоп! Это кто?»

Из тени за кирпичным очагом выдвинулась высокая фигура и сейчас направлялась к двери на противоположной стене рядом с находящимися на возвышении медными трубами; быстро открыв дверь, фигура пропала в темноте. Ирландец разглядел незнакомца лишь мельком, заметив рыжие или светлые волосы и свободную накидку, прихваченную у горла металлической застежкой. Даффи выхватил кинжал и кинулся к двери.

— А ну выходи! — рявкнул он.

Из темноты за дверью не донеслось ни звука, только сильнее потянуло запахом солода. Даффи отступил к очагу, щипцами вытащил тлеющий уголек и поднес его к фитилю лампы Гамбринуса. Получив источник света, он вернулся к двери и осторожно заглянул в каменный чулан. Он никого не увидел и, решив, что незнакомец прячется за дверью, прыгнул внутрь с оглушительным воплем, размахивая лампой. Комната была пуста.

— Все, с меня хватит, — проворчал ирландец.

Он поставил лампу на пол и принялся исследовать стены в поисках потайной двери, но ее не было. Вместо пола была просто влажная земля, и во всей комнате не было ничего, кроме громадного деревянного чана, вполовину выше Даффи, боковые стенки которого покрывал мох, наросший за десятилетия или, скорее, столетия. Даффи уже готов был вернуться в трапезную и приступить к размышлению над новым симптомом своего помешательства, когда заметил на стенке чана три больших деревянных крана — на уровне груди, колена и последний всего в нескольких дюймах над грязной землей. Над кранами были прибиты латунные пластинки, он присмотрелся повнимательнее. Надпись на верхней гласила «СВЕТЛОЕ», на средней — «ТЕМНОЕ», а нижнюю сплошь покрывала патина, и пришлось соскребать ее кинжалом. Через минуту пластинка очистилась, и он смог прочесть единственное слово: «ЧЕРНОЕ».

«Черт меня возьми!» — подумал он, в замешательстве позабыв о неуловимом злоумышленнике. Подняв глаза, он увидел ряд трубок, выходящих из стены и соединяющихся с верхушкой чана. Может ли так быть, с брезгливостью подумал он, что одна эта емкость заменяет здесь бочки обычной пивоварни? Неужто все пиво «Херцвестен» бродит в этом громадном допотопном чане? Интересно, чистили его хоть раз?

Потушив лампу, он стал задумчиво подниматься по лестнице. «Возможно, — размышлял он, — этот белокурый человек, кто бы он ни был, намеренно завлек меня в эту комнату, чтобы я увидел загадочный чан».

Наверху лестницы он остановился. «Я несчетные разы пил светлое “Херцвестенское”, — думал он, — каждую весну мог попробовать темное. Но что же такое “Херцвестенское” черное, и почему я никогда о нем не слышал?»

Блуто уже ушел, и единственным человеком в трапезной, помимо Шраба и его помощников, была Ипифания. Она вытерла столы, перемыла и сложила в стопку подносы и теперь обессиленно присела за отведенный прислуге стол, прихватив маленькую кружку пива.

— Пиф, любовь моя! — воскликнул ирландец. — Куда ты подевалась?

При звуке его голоса она вздрогнула, но тут же встревоженно улыбнулась.

— Это ты, Брайан, куда-то подевался, — ответила она. — Я весь день тебя ищу. Анна говорит, ты попал вчера в переделку. Боже милостивый! — воскликнула она, подойдя к его столу. — Как ты умудрился все лицо расцарапать?

— О, вездесущие чудища задали мне жару. Впрочем, и я им. Ты занята за ужином?

— Хвала господу, нет. — Она откинула влажную прядь со лба. — Тут, видно, будет настоящий содом.

— Тут и без того содом. По-моему, наш управитель спятил. — Он потянулся через стол, взял ее пиво и допил. — Поднимемся в твою комнату. Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Она исподтишка разглядывала его.

— Ты, Брайан, как драный котяра. Все новые шрамы поверх старых. — Мигом позже она ухмыльнулась и встала. — В мою комнату? Прошу.

Даффи последовал за ней по лестнице, размышляя, что порой и пожилые женщины не прочь порезвиться, если найти к ним подход. Комната Ипифании была опрятной, но никак не аскетичной. На каждой стене висели картины, в основном религиозные полотна ее отца, но в одной Даффи опознал работу Доменико Венециано. В клетке, подвешенной над шахматной доской, где фигуры были расставлены для начала партии, как заведенная чирикала птичка. Даффи рассеянно передвинул белого королевского слона через ряд пешек на третью линию.

— Брайан, садись, — предложила Ипифания. Даффи пододвинул себе стоящий рядом со шкафом стул, а она уселась на кровать.

— Так… — начал ирландец. — Не знаю, Пиф, с чего и начать. Тебе известно, зачем Аврелиан заманил меня сюда из Венеции?

— Следить за порядком в трапезной… хотя на деле ты…

— Ладно. Это не так. То есть с того он и начал, но позже стало выясняться, что я нужен вовсе не для этого. Он вообразил, что турки намерены штурмовать Вену, только чтобы разрушить эту пивоварню, и вбил себе в голову, что я могу их остановить — как это ни глупо. Я — незнакомец, случайно встреченный им за сотни миль отсюда. Мало того, у него для всего самые безумные объяснения. Думаешь, Сулейман глава Оттоманской империи? Как бы не так! Нет, это великий визирь Ибрагим, который в придачу еще и сын какого-то демона воздуха. Или, по-твоему, император Карл что-то значит на Западе? Да ни черта! В лесах около города живет старый рыбак — так вот он настоящий король. — Даффи стукнул по ножке кровати, втайне уязвленный нарочитостью своего презрительного недоверия. — Все это только полоумные фантазии Аврелиана, — продолжал он, пытаясь убедить себя наравне с Ипифанией. — Разумеется, старикан может делать фокусы и вызывать духов из дыр в земле… но, ради Христа, речь идет о современной войне: пушках, солдатах, мечах и минах. Как я спасу чертову пивоварню, когда армии Габсбургов и Ватикана не удержат Вену? А если они отстоят город, что проку от моего бдительного дозора у дверей пивоварни? Проклятие! Когда-то Аврелиан мог представлять собой что-то, но теперь он явно не у дел. Положение таково, что Сулейман возжелал империю Карла Пятого и идет сломать ее восточную стену, а послушай Аврелиана, так все закручено вокруг меня, «Херцвестенского» пива и старого отшельника в лесу, вообразившего себя королем!

Во время своей речи он вскочил на ноги, чтобы удобнее было жестикулировать, и сейчас сел на постель рядом с Ипифанией. Приглушенный занавесками оранжевый закат освещал ее лицо, и впервые после возвращения в Вену он действительно разглядел знакомые черты. Наконец-то Ипифания Фойгель стала понемногу сбрасывать прилипшую серую оболочку Ипифании Хальштад.

— Вот что, Пиф. Я довольно перебил турок, да и исход предстоящей битвы вряд ли будет зависеть от моего пребывания в Вене. Мне удалось скопить немного денег, а сейчас, уж не знаю отчего, мне платят просто по-царски. Так что всего несколько недель, и где-то в начале мая у нас будет достаточно… то есть если тебя это не пугает… В общем, что ты скажешь о том, чтобы двинуть со мной в Ирландию, пока не закроют выезд из Вены? Мы могли бы пожениться — наконец-то! — обрести крышу над головой и разводить коз или что-то еще. Только никому ни слова.

— Брайан, как чудесно! — Она вытерла слезы мокрым от пива рукавом. — Я оставила такие мысли, пока ты не вернешься с того света. Но можно хоть Анне сказать?

— Никому. Аврелиан может воспрепятствовать твоему отъезду, ведь ты должна ему деньги.

Она почесала в затылке:

— Разве?

— Конечно. Ты что, не помнишь? Он выкупил все долги, оставшиеся тебе от насквозь прогнившего сукиного сына Хальштада, чтоб он в эту самую минуту вертелся на адовой сковородке!

Ипифания опешила.

— Брайан! Ведь Макс был когда-то твоим лучшим другом. Как ты можешь так его ненавидеть?

— Вот потому-то я так его ненавижу — то есть ненавидел. Если бы тебя увел кто-то со стороны, мне, верно, было бы не так больно.

Она накрыла его руку своей.

— Не замыкайся на том, что осталось в прошлом. Мы еще можем быть вместе на закате наших лет.

— На закате? Не знаю, сударыня, о чем вы, но я упруг и ловок, как в двадцать пять, что, кстати, было не так давно.

— Хорошо, — примирительно улыбнулась она. — Наши… зрелые годы. Господи… неужели после всего, что было, это возможно?

— После всего, что было, — заявил Даффи, — это неизбежно.

Он склонился и поцеловал ее, поцелуй длился дольше, чем проявление простой симпатии. Окружающий полумрак и остаток винных паров от выпитого днем наконец вернули в его объятия невыразимо прекрасную дочь Густава Фойгеля, и незаметно он вновь стал Брайаном Даффи из 1512 года, блестящие черные волосы не нужно было отращивать, чтобы закрывать белый рубец шрама. С тяжестью и отчасти со звуком, как от рухнувшей старой каменной стены, они повалились на постель. Высвободив рот, Ипифания с трудом выдавила:

— Ты ведь сегодня работаешь? А ужин, наверное, как раз подают.

— К черту работу и ужин! — прохрипел ирландец, но в тот же миг опомнился: — Проклятие, ты права. Вечер Пасхи, откупорка темного, а ведь Аврелиан нанял меня в том числе и для этого случая. За деньги, которые он платит, я обязан соблюдать условия договора.

Он неохотно поднялся и взглянул на Ипифанию — плохо различимый в полумраке силуэт на постели.

— Я еще вернусь, — сказал он.

— Я надеюсь, — ответила она чуть слышно.




Глава 12


Притиснутые в темном углу, Даффи и Аврелиан наблюдали, как отплясывают на столе джигу трое перепившихся пастухов, а почти четверть собравшихся в трапезной подпевают и хлопают в такт в ладоши.

— Не лучше ли согнать этих людей вниз? — обеспокоенно предложил Аврелиан. Даффи покачал головой:

— Нет. Тогда пьяная удаль выльется во что-то еще — скажем, бросание пустых кружек в окна. Они веселятся как могут, при этом платят за пиво. Зачем вмешиваться?

— Ну… хорошо. В конце концов, вышибала здесь ты. — Старик прислонился к стене. Он явно слегка оторопел от праздничных бесчинств. — Сам ты, надеюсь, в порядке? — поинтересовался он. — Отдохнул хоть немного после нашего ночного предприятия?

— Что? В этом шуме я ничего не слышу.

Аврелиан повторил последнюю фразу громче.

— О! Обо мне не беспокойся. На сегодня, чтобы выбить меня из колеи, понадобится больше пары-другой пугал.

— Прекрасно. Привычка, достойная подражания.

— Что-что? Я не… Господи помилуй! — Даффи растолкал нескольких человек, расплескав во все стороны их пиво, и, сиганув через стол, сбил с ног двоих ландскнехтов, затеявших фехтовать на ножах. Прежде чем те успели подняться, он выхватил кинжал и двумя быстрыми выпадами перерезал их ремни, так что теперь им приходилось руками поддерживать штаны. Побагровев, они выскочили из залы, сопровождаемые взрывами хохота.

— Мастер Даффи! — звал от стойки Шраб.

— Один момент, Шраб, — откликнулся Даффи, ибо в другом углу какой-то бакалейщик внезапно накинулся на свою жену, осыпая ее тумаками и площадной бранью. Пробормотав извинение, ирландец прихватил по пути пенящуюся кружку с ближайшего стола и резко выплеснул ее содержимое в лицо женоненавистника. Тот как раз набирал воздух для очередного оскорбления и едва не задохнулся. Даффи поднял его со стула за волосы и звучно врезал ему по спине, после чего с силой швырнул назад.

— Вот так, сударь, — любезно заключил ирландец — Мы ведь не хотим, чтобы кто-то из клиентов поперхнулся насмерть. — Он наклонился ближе и угрожающим шепотом добавил: — Или чтобы ему переломали ребра, что неминуемо случится, только притронься он еще раз к госпоже или попробуй ее оскорбить. Я понятно выразился? А? Вот и славно.

— Мастер Даффи! — вновь выкрикнул Шраб. — Тут хотят вас видеть…

Стол, на котором отплясывали пастухи, рухнул, опрокинув трех опьяневших плясунов на стойку, та, в свою очередь, ударилась о стену, что сопровождалось невыразимым грохотом. Шраб успел отскочить, но приземлился ровнехонько на блюдо с жареной свининой посреди одного стола и вынужден был спасаться бегством.

Чуть позже Даффи увидел Блуто, протиснувшегося в главную дверь, и махнул ему рукой. Ирландец открыл рот, намереваясь крикнуть, что договорился для Блуто с подавальщицами о бесплатном пиве, но вовремя решил, что подобное заявление только вызовет давку в переполненном зале.

«Скажу на ухо, когда смогу, — решил Даффи. — Любопытно, о ком там пытался сообщить мне Шраб?»

У стены притулился курчавый черноволосый парень, который, завидев Даффи, поглубже надвинул шляпу.

«Как бишь его, — подумал ирландец. — Джок, паренек, которого Аврелиан прошлой ночью отрядил оберегать своего драгоценного короля. Готов поклясться, что видел его где-то еще, кроме как в Вене. Но где?»

Он попытался припомнить, но отвлекся из-за необходимости выручить подавальщицу из лап престарелого священника, повергнутого в сладострастие обильным возлиянием. Призвав священнослужителя соблюдать достоинство, положенное его сану, Даффи подхватил кружку с проплывающего мимо подноса и осушил ее в два долгих глотка.

— Эй, эй! Заплатите-ка, сударь! — раздался голос за его спиной. Обернувшись, Даффи увидел ухмыляющегося Блуто.

— Здорово, Блуто, — поприветствовал он. — Я сказал девушкам, что до десяти ты получаешь темное бесплатно.

— До десяти? А что будет в десять?

— Ты начнешь платить.

— Тогда не стану терять время. О, — продолжил Блуто вполголоса, — я закончил проверку арсенала. Недостает около сотни фунтов пороха.

Ирландец кивнул:

— Больше ничего?

— Нет. Хотя… Похоже, не хватает одной из старых осадных бомбард, но скорее всего оружейник просто просчитался, когда в двадцать четвертом составлял реестр. То есть вряд ли кто мог уволочь такую дуру?

Даффи нахмурился:

— Не знаю. Но буду поглядывать. Тебе Шраб на глаза не попадался?

— Как же. Он на кухне. Видел, как минуту назад он испуганно выглядывал оттуда. А где твои викинги?

— На конюшне, пьют и горланят песни. Надеюсь, там и останутся, если снабжать их пивом, и не присоединятся к здешнему веселью. О нет, что вздумали пастухи сотворить с этим парнем?

— Судя по всему, крещение пивом.

— Так, погоди.

Еще через двадцать минут Даффи обессиленно присел на скамью в углу и знаком попросил у Анны кувшин пива. Он погасил так много очагов беспорядка во все еше шумной зале, что в пределах слышимости — впрочем, не так и далеко от него — посетители держались настороже; излишне буйных пьяниц приводили в чувство дружеской встряской, а иногда более трезвые товарищи выставляли их из-за стола и отправляли освежиться. Шраб опасливо протиснулся через толпу, сопровождаемый высоким незнакомцем в тяжелом дорожном плаще и низко надвинутой широкополой шляпе.

— Мастер Даффи, — пробормотал паренек, — этот почтенный господин хотел вас видеть. Он испанец. — И стрелой кинулся прочь.

«Больше смахивает на пирата, чем на джентльмена, — подумал ирландец, — хотя теперь и я записался в горожане».

— Да, сударь?

— Могу я присесть?

Появившийся как нельзя кстати кувшин с пивом добавил Даффи дружелюбия.

— Отчего же, — ответил он, — двигайте скамейку. Найдется, куда налить?

Испанец подхватил пустую кружку с ближайшего стола.

— Да.

— Тогда немного пива. — Даффи наполнил обе кружки. — Чем могу быть полезен? Э, похоже, мальчик ошибся, приняв вас за испанца.

— Вот как? С чего вы взяли?

— Тянете гласные, но выговор выдает в вас, скорее, венгра. Или пиво так залило мне уши?

— Нет, черт возьми, ты прав. Я венгр. Но, коли ты меня не узнаешь, видно, залило тебе не уши, а глаза.

Даффи вздохнул и с некоторым усилием всмотрелся в затененное лицо, надеясь узнать кого-то из старых боевых товарищей, вознамерившегося попросить взаймы. Тут же в животе похолодело, и он моментально протрезвел; в последний раз это лицо видел он тем страшным утром позднего лета 1526-го, когда, израненный и измученный, он выбрался на северный берег широко разлившегося Дуная. Позади над захваченным Мохашом реяли турецкие знамена, а на изборожденном поле битвы полегли шестьдесят тысяч венгерских солдат. На северном берегу он встретил армию Яна Заполи, которого так и не дождались лежавшие теперь в безымянных могилах архиепископ Томори и король Людовик. Едва живой ирландец описал Заполи вчерашнее сражение и полный разгром, после чего потрясенный, обуреваемый бессильной яростью Заполи в течение часа увел армию на запад. Даффи еще денек переждал в лесной чаще, а затем стал в одиночку скрытно пробираться на юг, через Альпы в Венецию. Годы спустя он узнал, что впоследствии Заполи переметнулся к туркам.

— Клянусь богом, — выдохнул он, — как ты осмелился здесь появиться? Когда ты продал родину Сулейману, я не чаял увидеть тебя снова, кроме как под прицелом или на острие клинка.

Глаза Яна Заполи сузились, но язвительная улыбка не сошла с лица.

— Я был и останусь верен только Венгрии, и все мои деяния были на ее благо… как и то, что я делаю сегодня.

Даффи все еще не мог прийти в себя.

— Но зачем ты явился сюда? — спросил он. — И почему так уверен, что я не заору на весь зал, что «испанец» на самом деле человек, который для них все равно что сатана?

— Ну, приятель, во-первых, у меня под столом карманный пистолет, наставленный тебе в живот. Да-да, боюсь, это правда. Во-вторых, в переулке за домом четверо моих людей сидят в повозке, где на первый взгляд сложено сено.

— А на самом деле? — устало улыбнулся Даффи. Заполи отпил пива, не спуская глаз с Даффи и держа руку под столом.

— Это и вправду повозка с сеном, но там есть и еще кое-что.

— Проклятие, Ян, ты можешь…

— Ладно, не нервничай. Под сеном спрятана осадная бомбарда, заряженная сорокафунтовым ядром. Ствол опущен так, что смотрит прямо на это здание, а у моих людей зажженный фитиль.

— Позволь заметить, Ян, во всем этом нет никакого смысла. Зачем тебе рисковать жизнью, пробираясь в Вену? Только чтобы убить меня или взорвать этот трактир?

«Пусть говорит, — сказал себе Даффи. — Нужно выиграть время, пока какой-нибудь пьяница не толкнет его, чтобы хоть на секунду отвести руку с пистолетом».

— Не придуривайся, старина Дафф, — сладко улыбнулся Заполи. — Ты не был бы здесь, когда б не знал, что это за место и кто ты на самом деле.

— Зачем со мной все говорят загадками? — посетовал Даффи. — Ну что тебе нужно? Зачем сидеть здесь, если на заднюю дверь наведена чертова бомбарда?

— Говори потише. Я сижу тут потому, что я всего лишь фигура в игре, ладья, которую готовы отдать, чтобы поставить мат. Я отправлен сюда — как ты верно заметил, с большим для себя риском — моим повелителем Ибрагимом, чтобы предложить тебе очень высокое и могущественное положение в Восточной империи.

Преследующий служанку любострастный монах на нетвердых ногах пробежал за скамьей Заполи и заслужил беззвучное проклятие ирландца, так и не задев изменника.

— Положение? — вздохнул Даффи. — Что за положение?

В глазах Заполи мелькнуло нечто похожее на зависть.

— Выше, чем мое. Сделав все как надо, ты сможешь заменить самого Сулеймана.

Даффи с издевкой расхохотался и отпил пива, использовав момент, чтобы незаметно приблизить руку к своему кинжалу.

— Ян, мне чертовски не хочется быть первым, кто скажет, что ты помешался. Если я и вправду первый. — Он старался говорить непринужденно, в то же время рассчитывая, где примерно находится пистолет его собеседника. — Зачем Ибрагиму я вместо султана? Величайшего султана за всю историю Оттоманской империи! Это же сущий бред. Воображаю восторг турок при известии, что ими повелевает ирландец. Хо-хо!

— Полагаю, такой же, как при известии, что сирота из Парги назначен великим визирем вместо Ахмеда Паши, долгие годы бывшего полноправным претендентом. Подобное случается, и никто не в силах предугадать ход событий.

«Удастся мне опрокинуть стол, прежде чем он спустит курок? — прикинул Даффи. — Навряд ли».

— Все же, Ян, почему я? — допытывался он. — Почему Брайан Даффи из Дингла? Ты так и не объяснил.

Впервые с начала их разговора Заполи смутился.

— Брайан… откровенно, ты не знаешь, кто… что… ты такое?

Позади здания грянул оглушительный удар, окна отчаянно задребезжали. Женщины в зале взвизгнули, подавальщицы выронили подносы, Заполи инстинктивно полуобернулся. Даффи вскочил, одновременно опрокинув на венгра стол; пистолет ушел в сторону, и выпущенная свинцовая пуля расщепила пол между сапогами Даффи. С задней аллеи доносились крики и лязг мечей, туман порохового дыма выползал из кухни, и вся толпа перепившихся посетителей единой орущей волной хлынула к входной двери. Толстая дама, что есть силы протискивавшаяся вперед, сшибла Даффи с ног, и он потерял Заполи из вида.

— Блуто! — завопил Даффи. — Аврелиан, кто-нибудь! Хватайте «испанца», это Заполи!

Призыв не был услышан, и к тому времени, как пинками и проклятиями он проложил себе путь через толпу, венгра уже нигде не было. Выругавшись сквозь зубы, ирландец нырнул в затянутую дымом кухню. Снаружи зарево от полыхающей посреди двора повозки с сеном, оси которой подломились, ярко освещало конюшни. В ограде зияла громадная дыра, через которую виднелись языки пламени над грудой развалин, еще утром бывших кожевенной лавкой. Викинги Буге крепко сжимали обнаженные мечи и всматривались в тени. Через мгновение ирландец заметил на мостовой три распростертых тела.

— Аврелиан! — позвал он. — Блуто! Проклятие, его еще можно схватить!

— Кого? — спросил Аврелиан, который последовал за Даффи через кухню и стоял теперь рядом, заломив руки.

— Заполи! Он был здесь. Садись на лошадь и скачи к северным воротам. Я — к Коринфским. Пусть ворота закроют и никого не выпускают. — По ходу дела Даффи поймал испуганно косящуюся лошадь и, не седлая, вскочил на нее. — Пошла! — Не тратя времени на то, чтобы убедиться, повиновался ли ему дрожащий старик, Даффи галопом помчался с озаренного багровым светом двора.

Блуто отковырнул новый кусочек с ободка свечи и задумчиво проследил, как стекает струйка горячего воска.

— Анна! — позвал он. — Еще кружку темного.

— Десять уже пробило, не забыл?

— Не забыл. — Горбун оглядел трапезную. Многие гуляки вернулись, но тепло из помещения выветрилось, и прохладный воздух отдавал пороховой гарью. Теперь пиво поглощала куда более смирная компания.

В этот самый момент через кухню ввалился Даффи, а дверь с улицы отворил Аврелиан. Оба выглядели сильно уставшими и раздосадованными. Не глядя друг на друга, они подсели за стол Блуто.

— Анна, еще кувшин и две кружки, — попросил горбун.

Даффи и Аврелиан согласно кивнули. Немного переведя дух, старик спросил:

— Так он выскользнул через Коринфские ворота? Северные я закрыл и поставил тройную стражу.

Даффи кивнул.

— Выскользнул. За три минуты до моего появления. С полмили на юг я преследовал его, но даже при луне потерял след.

— Уверен, что это был он? — спросил Аврелиан, вздохнув.

— Да. Я ведь знавал его, помнишь? Он явился переманить меня к туркам и взорвать это строение. Кстати, Блуто, пропавшая мортира наверняка брошена в костер на заднем дворе.

— Так и есть, — подтвердил горбун. — Ее видно сквозь пламя.

— Не пойму только, — продолжил Даффи, осушив кружку свежего пива, — зачем ее нацелили не в ту сторону? Думали взять на испуг? Тогда зачем вообще переть сюда пушку?

— На испуг брать никто не собирался, — сообщил Блуто. — Когда твои скандинавы увидели, как четверо вкатили во двор повозку, они потребовали — на языке своих предков, дополненном жестами, — чтобы те убирались. Люди Заполи предложили им заткнуться, тогда викинги развернули повозку сами, собираясь выкатить ее на улицу. Завязалась потасовка, а у тех ребят, очевидно, был горшочек с огнем или зажженный фитиль. Один замертво упал в сено, и через минуту повозка была в огне. Еще через минуту грохнула мортира, так что разнесла забор и два дома на соседней улице. Тут викинги смекнули, что к чему, и на месте добили мечами оставшуюся троицу.

Даффи мрачно усмехнулся:

— Я-то думал, они так и не отработают содержания.

— Говоришь, он пытался переманить тебя? — подался вперед Аврелиан. — И чем же?

— Смешно сказать. Он говорил то же, что я часто слышу от тебя. Всякую ерунду о странных вещах, которые выше нашего понимания, возможных на самом деле. — Даффи наполнил опустевшую кружку. — Он сказал, что стоит мне перейти на их сторону, и Ибрагим сделает меня султаном — надо понимать, просто согнав старого Сулеймана пинком под зад. — Он покачал головой и сочувственно вздохнул: — Бедняга Ян! Я помню его еще в здравом уме.

Аврелиан глубоко задумался.

— Да, — произнес он наконец, — теперь понятно, что было на уме у Ибрагима. И вправду сильный ход! Задание Заполи было либо перекупить тебя, либо, если не удастся, убить. И так или иначе взорвать трактир.

— Ибрагим мог бы поискать лучшего посланца, — заметил Даффи. — Ян так ни разу и не завел речь о деньгах.

Аврелиан изумленно вытаращился.

— Деньги! Он предлагал тебе третье по могуществу положение в Восточной империи! — Он покачал головой — Проклятие! Уж и не знаю — может, лучше, что ты смотришь на вещи так приземленно. Возможно, в этом твоя сила.

— Так Ибрагим прочит Даффи в султаны? — хмыкнул Блуто. — Я-то думал, все султаны — трезвенники.

Ирландец не слушал.

— Под конец он вроде как зашел в тупик — точно торговец, предлагающий золото дикарям, привыкшим вести торговлю за рыбу и шкуры. Он сказал: «Откровенно, ты не знаешь, кто ты есть?» Тут выстрелила пушка. — Он нерешительно повернулся к Аврелиану. — Ты ведь… ты не думаешь… что Ибрагим и вправду послал его? Предложить мне… это?

Аврелиан отвел глаза.

— Я не уверен, — ответил он, но Даффи показалось, что старик явно юлит.

— Так кто же я тогда? На что он намекал?

— Повремени немного, — взмолился Аврелиан. — Нет смысла говорить с тобой об этом, пока ты сам не разобрался в происходящем хотя бы наполовину. Стань я объяснять все теперь же, ты рассмеешься мне в лицо. Имей немного терпения. Скоро все прояснится.

Не будь Даффи таким уставшим, он бы так просто не отстал. Но сейчас он только пожал плечами.

— Ладно. Оставим все как есть. Оно не слишком меня и занимает. — Решение убежать с Ипифанией сообщало приятное чувство отрешенности от Аврелиановых планов и догадок. — Анна, еще пива! Кувшин вдруг опустел. Да, Аврелиан, когда, кстати, откупоривают «Херцвестенское» черное?

Аврелиан прищурился:

— Кто, черт возьми, тебе наболтал? Блуто, не соизволишь оставить нас ненадолго? Тут личный вопрос.

— О чем речь! — Блуто поднялся и пересел за другой стол, перехватив, к досаде ирландца, новый кувшин.

— Кто, — с расстановкой проговорил Аврелиан, — рассказывал тебе о черном?

— Никто. Я заслышал шум в подвале и наткнулся там на какого-то рыжеволосого парня. Прошел за ним через дверь в стене и увидел тот здоровенный чан. Оттуда идет все «Херцвестенское» пиво?

— Да. Но ты… не знаешь, кто бы это мог быть? — Старческий голос дрожал от скрытого волнения.

— Я? Да нет. Он исчез в комнате с чаном. Я пытался отыскать потайную дверь, но так и не сумел ее найти. — Даффи рассмеялся. — Судя по всему, это был призрак.

— Вот именно. Он говорил с тобой?

— Нет. Так и ты его видел? — Выдумка о призраке не убедила Даффи, который настроился опознать незнакомца.

— Боюсь, что нет. Я лишь слышал описания очевидцев.

— Ну, — спросил Даффи, — кто же он?

Аврелиан откинулся на спинку стула.

— Я расскажу. Позволь все же сперва заметить, что виденный тобою чан используется со дня основания пивоварни три с половиной тысячи лет тому назад. Отдельные части заменили, емкость увеличили вдвое, но мы… хм… они всегда сохраняли пиво внутри. Сродни методу выдержки шерри. Сверху наливаем новое сусло, готовое пиво цедим снизу, так что процесс брожения и выдержки не прерывается. По сути дела, внутри вполне могут сохраниться остатки ячменя с первой закладки тридцать пять столетий назад.

Даффи вежливо кивнул, не забывая, что лучший способ разузнать что-либо у Аврелиана — говорить об отвлеченных материях.

— Обыкновенно такой чан надлежит чистить каждый год, — продолжал Аврелиан. — Мы избежали этой необходимости, полностью удалив дно, так что сам чан и пиво в нем покоятся прямо на земле.

Даффи едва не поперхнулся и отставил кружку.

— То есть пиво смешивается прямо с грязью? Господи помилуй, мне и голову…

— Терпение, хорошо? Пиво впитывается в грязь, это так, но грязь со дна не поднимается. Мы не взбалтываем содержимое. Только осторожно сливаем пиво на разных уровнях, не трогая донного слоя. Приходилось тебе пробовать лучшее пиво?

— Пожалуй, нет.

— Так прекрати вести себя как ребенок, впервые услышавший про суп из требухи. — Старик критически сощурился. — Надеюсь, ты созрел для всего этого. А то задаешь вопросы и, не дослушав ответа, впадаешь в истерику.

— Впредь не шелохнусь, — пообещал Даффи.

— Да будет так. Человек, виденный тобой, — призрак. Как ни жаль. Ты встретил его в момент, когда он возвращался в могилу. — Старик вновь подался вперед. — Клянусь Ллиром, я выложу все начистоту. То был призрак Финна МакКула, возвращавшийся к останкам своего бренного праха. Финн, видишь ли, захоронен в шести футах прямо под чаном.

Даффи моргнул.

— В котором нет дна? Тогда ему впору совсем раствориться в пиве.

— Верно. А пиво насыщено его… сущностью и силой, в особенности нижние слои.

— Тогда это черное, раз оно в самом низу, должно быть едва ли не бульоном из Финна.

— В духовном смысле так оно и есть, — согласился Аврелиан. — Фактически же это лишь необычайно плотное, очень давней выдержки пиво. Не воображай, что в нем плавают сгустки крови или мы вытаскиваем из засорившегося крана кости и зубы.

— Разумеется, нет! — воскликнул Даффи, про себя решив больше не притрагиваться к этому пиву. — А когда его разливают? Я ни разу не слышал даже намека на то, что кто-то его пробовал.

— Ничего удивительного. В последний раз черное разливали в 829 году, когда, помнится мне, сыновья бедного императора Людовика пошли войной на отца. Вновь мы будем разливать его в этом году, тридцать первого октября. Так заведено, что каждую каплю черного выдерживают семьсот лет.

— Боже милостивый, — воскликнул Даффи, — но пиво не выдерживают так долго! Столько лет не выдерживают даже бренди или кларет.

— Верно, — согласился Аврелиан, — после такого срока вряд ли можно назвать напиток пивом. Он становится чем-то другим. Во многом сродни вину, что ты пил в таверне Вакха в Триесте. Полагаю, ты заметил, что кран для розлива черного всего в нескольких дюймах над грязным полом? Так что за один раз уровень понижается всего на три-четыре дюйма, и количество черного крайне ограниченно.

— А большой на него спрос? — поинтересовался Даффи, сам уверенный, что едва ли.

— Да… но не среди любителей пива. Из-за своего… хм… источника черное необычайно насыщено психически, духовно… магически. Равно и физически, нередко уровень его крепости куда выше получающегося при натуральном брожении. Как бы там ни было, спрос многократно превышает наши скудные возможности. Вот чего на самом деле хотел от меня Антоку — чашку, способную поддержать в нем жизнь, по сути, отнятую тысячу лет назад. Ребенком он был убит в японском морском сражении, так-то. В прошлый раз я расщедрился для него… — Он запнулся и исподлобья покосился на Даффи, виновато улыбнулся, кашлянул и продолжил: — В общем, теперь он считает себя вправе получить еще. Однако боюсь, это не так. Равно и остальные Черные Птицы — эфиоп, несколько индусов, абориген Нового Света и прочие — все они тоже надеются получить глоток. У многих положение столь же отчаянное. Только никто не получит ни капли.

— Кому же оно предназначено? — спросил Даффи, невольно заинтересовавшись судьбой напитка. «В конце концов, то вино в Триесте было на редкость хорошим», — подумал он.

— Антоку, несомненно, считает, что я намерен отдать его тебе, — сказал Аврелиан, — ибо натравил на тебя афритов. Хотя, возможно, так он пытался предупредить меня, что способен убить кого-то еще более значимого.

— Хм, да. Но кто все-таки его получит? — «Напрямик никогда не скажет», — подумал ирландец про себя.

— На сей раз? Наш король — Король-Рыбак. Он занедужил, я ведь говорил? Как и Запад. Мне по сию пору не вполне ясна природа их связи, но связь, без сомнения, существует — когда король в добром здравии, Запад столь же крепок.

— И пиво исцелит его? — поинтересовался Даффи, стараясь скрыть свой скептицизм.

— Да. Наш король обессилел, ранен, силы его растрачены. Из черного он почерпнет силу и нрав Финна, первого короля, и вновь восстановит владычество в своих землях.

— Зачем тогда ждать до октября и не разлить черное раньше? Когда речь идет о семи столетиях, несколько месяцев…

— Нет, — произнес Аврелиан. — Срок нельзя пододвинуть. Круг должен быть пройден полностью: звезды, приливы, даты рождений играют роль не меньшую, чем собственно процесс пивоварения. Черное будет разлито тридцать первого октября, и ни днем раньше. — Он поднял встревоженный взгляд на Даффи. — Теперь ты, вероятно, понимаешь, отчего Ибрагим так торопится уничтожить пивоварню.

В два часа утра остатки посетителей были отправлены по домам, светильники потушены. Решив, что уборка подождет до утра, прислуга разбрелась по постелям. Даффи вышел на задний двор, но и там не горел ни один огонь, все викинги мирно храпели в конюшне, нигде не видно было новых заложенных петард — и он вернулся внутрь. Несмотря всего на четыре часа сна накануне, суету и обильные возлияния прошедшего вечера, ему не спалось. В темноте он присел за свой стол. «Как всегда, — думал он, — Аврелиан сумел уклониться от ответа на вопрос, интересующий меня более всего: кто или что я в этом хитросплетении! Отчего я так занимаю всех — от Вакха до Ибрагима?»

С кухни донеслись приглушенные голоса, говорящие на итальянском, и он бесшумно отодвинулся со стулом поглубже в тень.

— Есть вести от Климента? — спросил один.

— По правде сказать, — ответил второй, — похоже, на сей раз он таки пришлет войска. Более того, он готов даже пойти на временный союз с Лютером, чтобы Запад мог без опаски собрать все силы против Оттоманской империи.

Двое собеседников вышли из кухни и стали подниматься по лестнице, не заметив Даффи. В одном ирландец узнал Аврелиана, другой был смуглый кудрявый паренек Джок, тот самый, что раньше вечером при встрече с Даффи поглубже надвинул шляпу.

«Ого! — подумал ирландец. — Разве в Венеции Аврелиан не уверял, что не говорит по-итальянски? Кстати, именно в Венеции я впервые видел этого Джока, но тем вечером на Ясеневую среду он представился Джакомо Гритти. Что же выходит?»

Волшебник и юноша поднялись по ступеням, их шепот стих наверху.

«Так эти двое заодно? — размышлял дальше Даффи — Тогда неудивительно, что в Венеции молодой Гритти спас мне жизнь и указал безопасный корабль, но это никак не объясняет, зачем ему с братьями надо было набрасываться на меня накануне вечером. Если только то нападение не было подстроено… Несомненно одно — меня постоянно водят за нос, непонятно зачем. Мне совсем не по нраву, когда посторонние лезут в мои дела, но куда хуже, если они знают об этих делах больше меня».

Он встал и направился в комнату прислуги, по дороге прихватив пустую пивную кружку. Осторожно ступая по ступеням лестницы, чтобы не разбудить спящего Гамбринуса, он спустился в подвал и тихо прошел по каменному полу к двери, указанной призраком. Петли, должно быть, недавно смазывали — они не скрипнули, когда ирландец осторожно потянул дверь. В полной темноте он ощупью добрался до большого чана и нащупал нижний из трех кранов. После небольшого усилия кран со скрипом повернулся; когда по расчету кружка должна была наполниться до половины, он закрыл кран и, притворив дверь в комнату с чаном, быстро поднялся в трапезную. Вернувшись к столу, Даффи зажег свечу и недоверчиво рассмотрел несколько унций густой темной жидкости на дне кружки. На вид премерзкое пойло, заключил он. Затем сел и, даже не поднося кружку к носу, почувствовал терпкий, опьяняющий аромат.

«Господи помилуй, — изумился он, — да с этим нектаром не идет в сравнение и самый лучший, редкий сорт темного». Он залпом опорожнил кружку.

Первой следующей мыслью было: «Даффи, парень, прокрадись вниз и на сей раз налей полную кружку». Он поднялся на ноги — вернее, попытался, но смог лишь слегка шевельнуться на стуле. «Что такое? — встревожился он. — Вынести столько жестоких ранений, что иному хватит на целую жизнь, только чтобы свалиться от глотка пива?»

Он вновь попытался оторвать себя от стула и на сей раз вообще не шелохнулся. Затем он начал двигаться — вернее, его кто-то нес. Силы совсем оставили его, в щели между доспехами яростно задувал холодный ветер. Застонав от боли, он повернулся.

— Мой король, лежи недвижно, — послышался встревоженный голос. — Станешь так метаться, только снова откроется рана.

Ледяными пальцами он ощупал голову, наткнувшись на глубокую рану на виске с коркой запекшейся крови.

— Кто… кто это сделал? — выдохнул он.

— Твой сын, король. Но будь спокоен — ты убил его, когда он наносил удар.

«И к лучшему», — подумал он.

— Страшный холод, — произнес он вслух. — Мои ноги застыли, стали точно чужие.

— Мы вскоре отдохнем, — донесся голос его приближенного. — Лишь доберемся вон до того озера.

Превозмогая боль, он приподнял голову от носилок, на которых его несли, и увидел впереди широкую гладь озера, где отражалась полная луна. Через какое-то время двое его запыхавшихся спутников опустили носилки на землю; он услышал тихий плеск в скалах и прибрежной траве и почувствовал холодное дыхание воды.

— Мой меч! — прошептал он. — Где он? Я…

— Вот. — Тяжелая рукоять легла ему в руку.

— А-а… Я слишком слаб — кому-то из вас надлежит бросить его в озеро. Такова моя последняя воля, — добавил он, услышав ропот.

Один из приближенных неохотно взял меч и удалился в смутно проступающие за туманом заросли. Он лежал на земле, прерывисто дыша и желая, чтобы сердце не билось так сильно. «От тока крови рана скоро вновь откроется, — думал он, — а я и без того обречен».

Вернулся приближенный.

— Сир, я сделал, как повелели.

«Черта с два», — подумал он.

— И что же ты увидел, когда бросил меч?

— Увидел? Всплеск. И круги на воде.

— Вернись и сделай на сей раз то, что я велел.

Пристыженный человек ушел назад.

«Все из-за драгоценных камней в рукояти. Ему невмоготу представить, что они опустятся на дно озера», — подумал умирающий.

Когда приближенный вернулся во второй раз, он был напуган и подавлен.

— Сир, я исполнил.

— Что ты видел?

— Рука поднялась из воды и на лету поймала меч за рукоять. Три раза описала им в воздухе круг и скрылась в глубине.

— О… — Он наконец успокоился. — Благодарю. Я не хотел оставлять долгов.

У кромки воды теперь покачивалась лодка, и женщина в залепленных грязью ботинках заботливо склонилась над ним.

— Наш сын убил меня, — сказал он ей, сдерживая дрожь, чтобы не клацали зубы.

— Уложите его в мою лодку, — произнесла она. — Он больше не для этого мира.

В ужасе очнулся он на жестком деревянном полу, не осмеливаясь шевельнуться, чтобы не привлечь к себе внимания неведомого. Вокруг была тьма, и рыскать в памяти ему совсем не хотелось. «Что бы ни случилось, — думал он, — где бы я ни оказался теперь, как бы ни назывался мой враг, да и я сам — лучше оставаться в неведении. Ничего не сознавать, не чувствовать, не помнить — возможно, тогда меня оставят наконец в покое и позволят заснуть». Он снова погрузился в блаженное небытие.




Глава 13


— Пьян в стельку! Точь-в-точь, как я и думал. Напился моим пивом, за которое, смею заметить, не удосужился заплатить, а?

Даффи с трудом разлепил глаза и снизу вверх посмотрел на Вернера. Попытался заговорить, но лишь издал хриплый стон, довольно уместный, ибо ничего, кроме ругательств, не подворачивалось на язык. Ирландец находил мало приятного в пробуждении на полу. Не натянешь на себя одеяло, чтобы еще немного подремать. Ты вынужден не мешкая подняться и вернуться к прозе жизни. Встать на ноги оказалось не так уж трудно, как он ожидал.

— Заткнись, Вернер, — спокойно произнес он. — Не суйся в дела, тебя не касающиеся. И вели служанке подать мне завтрак посытнее.

Вернер только таращился, гнев в нем разгорался, как пучок тлеющей соломы под ветром.

— Ты хотя бы слышал, — продолжал Даффи, — что вчера ночью кое-кто пытался разнести это заведение из осадной мортиры? Когда б не викинги на конюшне, копаться бы тебе и прочему городскому отребью здесь в груде мусора. — Пыл Вернера поутих. — Твое пиво, — презрительно добавил Даффи, плюхаясь на стул за своим столом.

Точно жертва разбойников, сидящая после в сточной канаве и проверяющая целостность зубов и ребер, ирландец осторожно пытался восстановить свои воспоминания.

«Я Брайан Даффи, — со сдержанной радостью констатировал он, — влюбленный в Ипифанию Фойгель и нанятый Аврелианом. Сейчас день после Пасхи, года 1529-го. Я Брайан Даффи, и никто иной».

Завтрак появился в одно время с Лотарио Мазертаном. Даффи сосредоточился на первом.

— Брайан, — сказал Мазертан, бросив накидку на скамью и растирая замерзшие руки, — близится час. Я вновь собираю вокруг себя своих рыцарей. И для тебя, — милостиво улыбнулся он, — найдется место за новым круглым столом. Мне ведомо про твои доблестные деяния прошедшей ночью. — Он испытующе воззрился на ирландца. — Скажи, чувствуешь ли ты что-либо, например, полузабытые отзвуки минувшего, когда я произнесу имя… Тристан?

Даффи с набитым ртом помотал головой.

— Уверен ли ты? — не отступал Мазертан, голос которого едва не прерывался от сдерживаемых чувств. — Тристан! Тристан! — Он наклонился и заорал прямо в лицо ирландцу: — Тристан, ты слышишь меня?

Даффи схватил со стола миску с молоком и выплеснул ее в лицо Мазертану.

— Хватит, Лотарио.

Оскорбленный и мокрый Мазертан поднялся на ноги.

— Я ошибался, — прошипел он. — В Камелоте нет для тебя места. Не ведаю, кем ты мог быть когда-то, сейчас же твоя душа осквернена, подобна болоту с аспидами, жалящими рассудок.

Даффи не смог рассердиться, так его душил смех.

— Богом клянусь, — выговорил он наконец, — до твоего, Лотарио, появления день обещал быть очень мрачным. Аспиды, говоришь? Хе!

Мазертан развернулся и величественно удалился. Когда Даффи уже дожевывал горбушку черного хлеба, в комнату влетел Шраб.

— Мастер Даффи, — обратился он. — Верно, что прошлой ночью случилась резня?

— Нет. По крайней мере до той поры, пока я оставался трезвым.

— Но разве турки не пытались взорвать бомбу?

— Да, пожалуй, что так. На что похож двор сегодня с утра?

— На поле битвы. Сожженная повозка торчит посредине, точно черный китовый скелет, булыжник заляпан засохшей кровью, а кожевенная лавка и склад господина Венделя разнесены по камушку. Он просто вне себя. Говорит, что обдерет Аврелиана как липку. — Образ ободранного Аврелиана явно потряс воображение Шраба.

— Ага. В остальном все в порядке?

— Да. Разве что какие-то ребятишки, по-моему, лазили по крыше. Валяли дурака.

— Ребятишки? Ты видел их?

— Нет, но черепица разрисована какими-то рожицами, а на стенах мелом написаны латинские слова и еще кресты и звезды.

— Вот что… Возьми-ка пару ребят, налейте в ведра воды, заберитесь наверх и смойте эту ерунду, где достанете. Хорошо? Полагаю…

— Нет, Шраб, не надо, — прервал Аврелиан, неслышно появившийся за спиной Даффи. — Оставь эти знаки и не позволяй никому их стирать.

— Да, сударь, — кивнул Шраб и кинулся к кухонной двери, обрадованный менее трудным заданием.

Даффи поднял глаза на Аврелиана, который пододвинул освободившуюся после Мазертана скамью. Старик был бледнее, чем обычно, но глаза искрились необычайной энергией, а черные одеяния сегодня лучше сидели на его тощей фигуре.

— Могу я присесть? — поинтересовался он.

— Разумеется. К чему эти рисунки на стенах?

— К чему доспехи в бою? — Он издал скрипучий смешок. — После всех злоключений, которые мы претерпели внизу, чтобы вызвать стражей, ты хочешь теперь стереть их охранные знаки? Не пренебрегай советами — если не хочешь принять вызов… созданий, коих отгоняют эти руны, чары и лики.

— О-о… — Ирландец нахмурился. — Что до этого, могу заверить, что последнее время у меня нет желания принимать чей-либо вызов.

Аврелиан снова рассмеялся, точно Даффи пошутил.

— Доедай, — сказал он. — Думаю, этим утром мы с тобой можем перевезти в город короля.

— Интересная задумка, — ответил ирландец, — боюсь только, не сегодня. Я чувствую себя неважно, к тому же я намеревался навестить старого свихнувшегося отца Ипифании.

На самом деле никаких планов на утро у него не было, и он предпочел бы любое занятие визиту к старому художнику, в особенности после видений лунного озера три дня назад, но он хотел проверить, насколько новое полученное место оставляет его независимым от Аврелиана.

— Ладно, день-другой пусть подождет, — пожал плечами старый волшебник.

Даффи был доволен. «Наконец я принадлежу самому себе», — подумал он.

— Это Густав Фойгель, не так ли? — внезапно спросил Аврелиан. — Помню его. В свое время он оказал мне большую услугу, потому теперь я взял на себя заботу о его несчастной дочери. Он по сей день рисует картины?

Даффи призадумался. Он не мог вспомнить, чтобы старый художник занимался чем-либо, кроме росписи своей стены.

— Нет… — начал он.

— Я-то считал иначе, — прервал Аврелиан, которому сегодня явно недоставало терпения для долгих бесед. — Впрочем, это неважно. Я сказал, что приготовил меч взамен рапиры, что ты сломал два дня назад, — поднимемся ко мне взглянуть на него?

— Ты не можешь принести его сюда?

Аврелиан уже был на ногах.

— Нет, — весело сказал он.

Даффи встал и начал неуверенно подниматься по лестнице вслед за стариком. Тут же он припомнил, как прошедшей ночью видел Аврелиана с Джакомо Гритти, и остановился.

— Разве в Венеции ты не сказал мне, что не говоришь по-итальянски? — с подозрением спросил он.

— Отчего ты остановился? Не знаю, может, и сказал. А в чем дело?

— В какой связи состоишь ты с Джакомо Гритти? Или Джоком, как ты зовешь его теперь. Прошлой ночью я видел, как вы болтали. На сей раз лучше сказать мне правду.

— Так ты нас видел? Он уже много лет мне служит. Кстати, его зовут вовсе не Гритти, а Тоббиа. В тех местах у меня полно агентов — Венеция, Ватикан. И я говорю по-итальянски. Если тогда я говорил, что не говорю, — значит, на то были серьезные причины. — Он поднялся еще на ступеньку.

— Не так быстро. Если он работает на тебя, зачем тогда ему с братьями было пытаться убить меня в ночь нашей встречи?

— Скажи откровенно, Брайан, ты способен мне довериться? Я велел им затеять драку, чтобы получить повод предложить тебе твою теперешнюю работу. И они совсем не собирались убивать тебя. Им было поручено обставить дело правдоподобно, но не наносить калечащих ударов. Вдобавок я знал, что ты можешь за себя постоять. Идем же.

Они поднялись еще на три ступеньки, прежде чем рука ирландца вновь опустилась на плечо старика.

— А если бы я нанес калечащий удар кому-то из них? И откуда тебе…

— Случись тебе убить кого-то из них, — нетерпеливо прервал Аврелиан, — я бы сформулировал свое предложение иначе. Вместо того чтобы восхвалять твое хладнокровие и великодушие, я отметил бы решительность и бескомпромиссность твоих действий. Какая теперь разница! Есть куда более важные…

— Для меня есть разница. И откуда тебе знать о моей способности постоять за себя? Ведь в тот вечер ты вроде бы видел меня впервые? Наконец, для чего столько хлопот с моим путешествием сюда, если в одной только Вене найдется с дюжину парней, способных куда лучше справиться с этой работой? Проклятие, мне нужны объяснения, которые не потянут цепочку новых вопросов. Я…

Аврелиан вздохнул.

— Я объясню все, когда мы пройдем в мою комнату, — сказал он.

— Все? — недоверчиво прищурился Даффи. Они продолжили подъем, и старик был, похоже, задет.

— Брайан, я человек слова.

Комната Аврелиана в трактире Циммермана очень походила на его комнату в Венеции. То же нагромождение гобеленов, книг, свитков, украшенных драгоценными камнями кинжалов, стеклянных сосудов с разноцветными жидкостями, диковинных приспособлений вроде секстантов и буфет с великолепными винами. Шторы были задернуты от яркого утреннего солнца, и комнату озарял неверный свет полудюжины свечей. Воздух был спертым и затхлым.

— Присаживайся, — предложил волшебник, указывая Даффи на единственный стул, свободный от брошенной одежды. Затем извлек из коробочки очередную сушеную змею, откусил кончик хвоста и прикурил ее от пламени свечи. Чуть позже он сидел на полу, прислонившись к этажерке с книгами и попыхивая дымом.

— Попытаюсь начать сначала, — проговорил он. — Я упоминал, что пивоварня в некоем отношении сердце Запада и гробница древнего короля, которого твои викинги не совсем ошибочно величают Бальдром. Сулейман — наконечник копья восточной половины мира, готовый поразить нас во времена слабости и междоусобицы.

— Вызванных недомоганием короля Запада? — осмелился предположить Даффи.

— Верно. Как и то, что он нездоров, поскольку его королевство в разладе. Это, по сути, взаимосвязано. Исцели одно — исцелится другое. Он вновь обретет силу через шесть месяцев, когда будет разлито черное. Зная о том, Сулейман намерен разрушить пивоварню и захватить Вену до этого времени. Мне видится, что в самом скором времени Ибрагим с помощью своих чар попытается наслать на нас потусторонние силы, но эльфийские письмена и лики на стенах должны оградить нас от этого. Проследи, чтобы Шраб сохранил их в целости. И все же мы оказались у… страшной черты. Грозящая мечом рука Востока уже охватила ряд наших восточных рубежей и теперь занесена для удара в самое сердце, тогда как Запад повергнут в хаос. Много лет назад, видя зачатки предстоящих невзгод, наш Король-Рыбак воззвал к богам с просьбой о великой милости. Или к богу, если ты предпочитаешь единственное число. — Аврелиан глубоко затянулся, так что змея затрещала, и выпустил вереницу дымовых колец.

Даффи плотно сжал губы и заерзал на стуле.

— О какой милости?

— Временно вернуть величайшего вождя Запада из всех, что были когда-либо. Призвать из чертогов смерти героя на время, потребное для отражения угрозы с Востока. Милость была оказана… Герой родился вновь, обрел новую плоть.

— Э-э… — нерешительно промолвил Даффи, — и кто же он?

— Его помнят под разными именами. Самое известное тебе — Артур. Король Артур.

— О нет! — взорвался Даффи. — Постой, не хочешь ли ты сказать, что дурацкий лепет Лотарио Мазертана — правда? Вся эта чушь о Камелоте и круглом столе? Если он король Артур, ниспосланный безмозглыми богами нам для спасения, то турки займут Вену к концу следующей недели.

— В лепете его есть зерно истины, — сказал Аврелиан. — Но не тревожься, он не Артур. Впрочем, он, должно быть, чудесный провидец, если сумел сам уловить происходящее и явиться в Вену. На самом деле, весьма прискорбно. — Он пожал плечами. — Многие призваны, избраны единицы.

Внезапно Даффи начал подозревать, к чему все клонится.

«Ладно, старикашка, выкладывай», — подумал он.

— Так кто же Артур? — вкрадчиво спросил он. — Ты?

— Благие небеса, нет. — Старик рассмеялся и снова глубоко затянулся, так что головка змеи накалилась чуть не добела. — Я подойду к этому, но позволь все по порядку. На меня лег труд отыскать возрожденного Артура, ибо по неким признакам и небесным явлениям я знал, когда он родился, но не знал где. Лет двадцать назад я принялся разыскивать его в западных землях, в ту пору возраст его подошел к середине третьего десятка. Признаки его пребывания попадались в разных странах, но годы шли…

— Ты его нашел? — прервал Даффи.

— Не вдаваясь в подробности долгой, но увлекательной истории, — да, нашел.

— Так, — устало произнес Даффи, чувствуя себя участником некоей расписанной церемонии, — где же он?

Аврелиан выпустил дым и с любопытством поглядел на ирландца.

— Сидит напротив меня.

— То есть это я?

— Да. Уж прости.

Сдавленное хихиканье ирландца переросло в хохот, длившийся с полминуты, после чего, смахнув слезу с глаз, он выдернул соломенную затычку из бутылки красного испанского вина.

— Неделька выдалась для меня что надо, — несколько истерично заметил он. — Поначалу скандинавы определили меня Зигфридом, а теперь ты говоришь, что я Артур.

— По сути, это два имени одного человека. Тебе не случалось задуматься над сходством историй о том, как Артур доказал свое право на трон, вытащив меч из камня, а Зигфрид — свое право, оказавшись единственным, кто смог выдернуть меч Одина из Бранстокского Дуба? — Он кивнул сам себе. — В Дании, несомненно, существует еще один истинный провидец, столь безошибочно направивший сюда Буге с его людьми.

— Господи помилуй, — воскликнул Даффи в притворном изумлении, — уж не оказались ли они правы, сочтя тебя Одином?

Аврелиан странно прищурился, но потом ухмыльнулся.

— О нет. То был лишь избыток религиозного энтузиазма с их стороны. Весьма, правда, уместный.

Даффи почувствовал легкую дурноту, но приписал ее дыму. Он откупорил бутылку, однако не мог теперь представить, что готов отпить хоть немного. «Не суть важно, был ли я Артуром в том вчерашнем сне об озере, — подумал он. — Сейчас я Брайан Даффи и не отдам себя в распоряжение мертвого старого короля. — Он оглядел хлам, окружавший его в этой искусственно затемненной комнате. — Я не принадлежу к этому зловещему, пыльному, колдовскому миру», — твердо заявил он себе.

— Равно гномы и обитатели гор охраняли тебя, — продолжал Аврелиан, — именно потому, что знали, кто ты, хотя сам ты тогда об этом не подозревал. И потому Ибрагим отправил крылатых афритов, чтобы не дать тебе оказаться здесь. А его прихвостень Заполи подослал обычных убийц, чтобы перехватить тебя. Когда же попытка провалилась, он попытался посулами переманить тебя на сторону Востока. Я не думаю, что он лгал, предлагая султанат.

Человечек в черном вскочил, открыл буфет и погрузился в его темное нутро.

— Вот, — негромко проговорил он, извлекая длинный прямой меч и протягивая его ирландцу.

Даффи оглядел меч — более длинный и тяжелый, чем он привык, рукоять под обе руки заканчивалась простой перекладиной. Воспоминания внезапно захлестнули его рассудок. Калад Болг, думал он, меч, прославленный в легендах, как Эскалибур. Тот самый, что был в его сне — когда по приказу приближенный бросил этот меч в озеро — и во множестве других снов, которые он забывал, прежде чем просыпался, и которые вернулись к нему теперь. Тот меч, что отнял жизни у многих людей в давние забытые дни. Тот, коим убил он сына своего, Мордреда.

— Ты узнал его. — На вопрос в конце фразы Аврелиана едва ли осталось место. Даффи печально кивнул:

— Разумеется. Но как же с Брайаном Даффи?

— Ты по-прежнему Брайан Даффи. Точно тот же, что раньше. И одновременно ты Артур, чье сияние затмевает все вокруг. Смесь бренди с водой по вкусу скорее бренди, ведь так?

— Должно быть. — Даффи подхватил меч и нанес рубящий выпад, оставив зарубку на буфете. — Чересчур тяжелый, — заключил он, — и я привык к более закрытой гарде. С тех пор как его выковали, искусство фехтования несколько изменилось. Тогда они… мы… носили тяжелые доспехи и мечи не использовались для защиты.

— Это отличный меч, — возразил Аврелиан.

— Чтобы висеть на стене или рубить деревья — спору нет. Но для битвы я предпочел бы клинок поуже и короче по меньшей мере на фут, с рукоятью меньше на пять дюймов и прочной гардой колоколом.

— Ты совсем свихнулся? Это лучший меч из всех выкованных когда-либо. Не думаю, что тебе удалось бы укоротить клинок — это, знаешь ли, не обычная сталь.

— Я не забыл, как он разрубает доспехи. Но в те дни мы не парировали удары, просто колотили наотмашь, пока доспехи врага не разлетались. Попробуй я сделать то же сейчас, противник моментально увернется и его клинок будет у моего носа прежде, чем я успею отвести назад свой. Так что спасибо, но мне больше по душе обычная рапира. Если только не идти по дрова.

Аврелиан был вне себя:

— Глупее я никогда ничего не слышал. Проклятие, это же Калад Болг! Имей уважение.

Даффи кивнул в ответ на упрек.

— Прости. Я пройду с ним на задний двор и попробую несколько выпадов.

— Добро. Примерно через час мы отправляемся за королем.

Даффи вновь кивнул и шагнул к двери, но тут же резко обернулся к Аврелиану:

— Тогда… твои волосы были длиннее. И борода.

Старик усмехнулся:

— Артур, память твоя проясняется.

Даффи задержался у порога и бросил через плечо:

— Тогда, Мерлин, ты был куда сдержаннее.

— Времена были проще, — печально кивнул Аврелиан.

Ирландец медленно спускался по ступенькам. Он чувствовал, будто стены и свод его рассудка шатаются, тут и там разваливаясь и обнажая древний ландшафт. «Но эти стены и залы и есть Брайан Даффи, — мрачно размышлял он. — Сейчас, когда на моей памяти обе жизни, я вижу, что как Брайан Даффи я жил гораздо веселее и вольготнее, чем Артур».

У подножия лестницы он остановился.

«Быть может, — подумал он, — я и вправду исконный король, но, клянусь богом, стану доживать в рассыпающейся личности Брайана Даффи. И меч этот я не возьму — один вид его заставляет трещать по швам мой бедный разум».

Он ринулся вверх по лестнице и постучал в дверь Аврелиана рукоятью меча. Волшебник распахнул дверь, с удивлением уставившись на так быстро вернувшегося ирландца.

— Что такое? — спросил он.

— Я… не хочу брать этот меч. Достану где-нибудь другой Держи. — Аврелиан молча смотрел на него. — Слушай, — чуть не со слезами настаивал Даффи, — забери его, не то я зашвырну его в канал. Или в то озеро под луной, когда окажусь там снова, — добавил он самому себе.

При этих словах Аврелиан побледнел и отшатнулся.

— Что? Какое озеро под луной? Спаси нас Ллир, ведь еще только апрель! Говори!

Ирландец оторопел от подобной реакции:

— Не переживай так. Не иначе, просто привиделось спьяну. И не…

— Говори.

— …о чем беспокоиться… Ладно. В пятницу дважды среди ясного дня я вполне отчетливо видел широкое озеро под полной луной и даже чувствовал холодный ветер оттуда. А потом..

— С кем ты был? — выпалил Аврелиан. — Рядом должен был находиться кто-то обреченный либо стоящий у преддверия смерти.

Даффи был неприятно озадачен.

— Да со мной вообще-то был старый отец Ипифании.

Волшебник немного успокоился.

— Я надеялся на нечто в этом роде. Но что представилось тебе… в видениях… оно… было?..

— Место, где умер король Артур, — сказал Даффи.

— Откуда ты узнал? — вновь встревожился волшебник.

— Оттуда, что прошлой ночью я видел все снова, яснее и дольше. Я, раненый, умирающий король, был перенесен на берег озера. Одному из оставшихся приближенных я повелел бросить мой меч — вот этот самый — в озеро. По его словам, из воды поднялась рука и поймала меч. Потом появилась лодка, куда меня внесли, и где была моя сестра, а я сказал ей, что наш сын — наш сын? — убил меня.

Волшебник в смятении глядел на него.

— Даже помня жизнь Артура, ты пока едва ли способен узреть ее конец. Где был ты, когда увидел это, и кто был с тобой?

Даффи не хотелось сознаваться в краже кружки черного, поэтому он пожал плечами и сказал:

— Я был один. В трапезной, когда все отправились спать.

Аврелиан рухнул на единственный не заваленный вещами стул.

— Ужасно, — пробормотал он. — Нечто стремительно приближается, и в твоем разуме оно связано с памятью об озере в лунном свете. Ведь в последний раз все случилось именно так. — Он поднял глаза. — Иными словами, в скором времени дух Артура вернется в Авалон — загробный мир.

Даффи приподнял брови.

— А что ожидает меня?

— Проклятие, я не знаю! Вернее всего, смерть, ибо тогда дух Артура будет вынужден отойти.

— Великолепно. А не готов Артур отойти так, чтобы оставить меня в живых?

— Ты подразумеваешь, готов ли он избрать уход без извлечения из твоего тела посредством твоей смерти? Это возможно. Только и в этом случае ты, скорее всего, умрешь от психического потрясения.

Полагая, что вчерашнее ночное видение вызвано в большей степени кружкой черного, чем близостью неминуемой смерти Артура ли, его собственной или их обоих, ирландец был не столь уж напуган, однако новости все равно не слишком обнадеживали.

— Какого дьявола тебе не узнать бы точно? — гневно потребовал он. — Ты ведь волшебник, чародей, колдун, гадатель на куриных потрохах? Так давай! Достань хрустальный шар и посмотри! Узнай, переживу ли я все это.

— Когда б ты знал, как мне этого хочется, — спокойно, в противовес воплям Даффи, ответил Аврелиан. — Беда в том, что все гадания и знамения бесполезны для теперешней ситуации и предстоящей битвы. Мне это совсем не нравится — мысль, что Заполи мог находиться рядом и быть в курсе всего, что происходит, а я оставался в неведении, приводит меня в трепет, а еще больше то, что как раз сейчас он может оказаться где угодно и, возможно, с вооруженными приспешниками. Видишь теперь, отчего короля нужно немедля доставить в безопасное место?

Волшебник покачал головой, разглядывая старый меч.

— За минувшие полторы тысячи лет дар предвидения постепенно теряет ясность, точно зрение с наступлением сумерек. Заметь, начало его восходит к древним халдейским принципам астрологии, полагавшимся на предсказуемый ход вещей, предопределенную мировую историю. Тысячи лет все так и шло. Но за последние пятнадцать веков согласованность судеб все более искажается стихией… хаоса или того, что представляется мне хаосом… — Голос его становился все тише. Глаза по-прежнему смотрели на меч, но взор был обращен внутрь.

Поразмыслив, ирландец пожал плечами:

— Боюсь, я на стороне хаоса. Для меня понятие предопределенности, лишение свободы воли само по себе омерзительно. Равно и астрология всегда была мне противна. Вдобавок пример твой не совсем удачен — не то чтобы зрение человека теряет остроту с наступлением ночи, скорее, сова хуже видит, когда встает солнце.

По морщинистому лицу Аврелиана промелькнула кривая ухмылка.

— Боюсь, твоя аналогия лучше, — признал он. — Ибрагим и я, равно как и Бахус, и твои альпийские проводники, и крылатые ночные противники — все суть создания долгой и жестокой ночи мироздания. Ты и Король-Рыбак — создания наступающего дня, и пока предрассветные сумерки тебе не вполне по нутру. Впрочем, возвращаясь к моей мысли, и при нынешнем упадке дара предвидения за ним еще добрых одно-два столетия. Я вместе со многими другими привык полагаться на него, как ты на свои глаза и уши. Но в этом деле, где замешаны и Вена, и пиво, и Артур с Сулейманом, любой дар предвидения слеп.

Даффи поднял брови.

— Что за чудесное сияние способно ослепить всех ваших подвальных жителей?

Аврелиан начал терять терпение.

— Не гони лошадей, — огрызнулся он. — Все оттого, что происходящее завязано или скоро станет завязано на тебя. Твой феномен идет вразрез с законами природы, так что ты сам и деяния твои — непостижимая тайна для древней природной магии.

При последних словах Даффи просветлел.

— Да ну? Стало быть, ты не знаешь о моих планах на будущее?

— Догадки есть, — признался Аврелиан. — Но не больше. По сути, нет, я не вижу ни твоей судьбы, ни ее влияния на ход вещей.

Даффи потянулся через стол и двумя пальцами зацепил откупоренную перед тем бутыль. Вволю глотнув из горлышка, он поставил бутыль назад.

— Ну и ладно. Когда соберешься, я буду внизу.

Он вновь миновал лабиринт диковинных препятствий и вышел из комнаты.




Глава 14


— Ипифания! — завопил он, оказавшись в трапезной. — Черт возьми, Ипифания!

«У меня нет причин подчиняться старой обезьяне, — подумал он. — С чего бы? Мои интересы он никогда не принимал близко к сердцу, используя меня как пешку в своих колдовских играх. Доверять Мерлину — все равно что пригреть за пазухой осеннего скорпиона».

Встревоженная Ипифания появилась в дверном проеме кухни, вытирая руки полотенцем.

— Брайан, что случилось? — спросила она.

— Собери одежду в дорогу и все наличные деньги — мы сию минуту уезжаем. Я иду седлать лошадей.

Проблеск надежды вернул ее улыбке молодость.

— Ты серьезно? Да?

— Вполне. Торопись, маленький колдун может попытаться нам помешать.

Он сдернул с крюка плащ и поспешил из кухни во двор.

— Шраб! — выкрикнул он, прищурившись от дневного света. — Оседлай моего коня и лошадь для Ипифании. Мы едем на прогулку.

Он шагнул к конюшне, споткнулся об обуглившуюся доску, с проклятием выбросил вперед руки, чтобы предупредить падение. Руками и разламывающейся от боли головой он погрузился в черную ледяную воду, но мгновением позже чьи-то мягкие руки осторожно втянули его через борт и уложили на сиденье, а лодка вскоре перестала раскачиваться. Совершенно обессиленный, он откинулся на какую-то подушку и лежал, тяжело дыша, уставившись на луну и звезды в черной глубине неба.

— Мастер Даффи, вы в порядке? — донесся испуганный голос Шраба.

Ирландец развернулся спиной к нагретой солнцем мостовой и стряхнул пепел с лица и волос.

— А? Да, Шраб, все нормально.

Переведя взгляд, он заметил нескольких викингов, что, уставившись на него, скалились во весь рот. Он поднялся на ноги и двумя хлопками счистил с содранных ладоней налипший песок.

— Так я пошел седлать коней, — произнес мальчик.

— Э, нет… спасибо, Шраб, я… передумал.

Навалившееся отчаяние вытеснило из его сердца все остальные чувства — воодушевление, надежду и даже страх.

«Я вновь вернулся на озеро, — думал он, — на сей раз не подхлестнув себя и глотком черного. Проклятие, я не могу бежать с… как ее бишь?.. только чтобы сдохнуть через месяц-другой, а перед тем еще и спятить. В придачу я не могу противиться Мерлину, моему старому наставнику. Его я знаю неизмеримо дольше, чем эту женщину. Женщины, как ни крути, недостойны доверия — разве Гиневра не сбежала с моим лучшим другом? То есть Ипифания… а, и та и другая».

Голос Ипифании прервал его размышления:

— Брайан, я уже готова! Не заставила тебя ждать, скажи?

Не без усилия он обернулся и взглянул на седую женщину в дверях черного хода.

— Что?

— Мы можем ехать. Лошади оседланы?

— Нет. Прости, Пиф, похоже, мне… нам не суждено. Я не могу уехать. Объяснять бесполезно.

Собранный узелок выскользнул из ее рук, звякнуло разбившееся стекло.

— Выходит, мы не едем?

— Да. Именно так и выходит. — Он с трудом заставлял себя выговаривать слова. — Прости, — умудрился добавить он.

Лицо ее точно сковало морозом.

— Но если так, то когда? Ты сказал, несколько недель… — На ее щеках под лучами утреннего солнца заблестели слезы.

— Я не смогу уехать. Мне суждено умереть в Вене. Пиф, пойми, от моего желания тут мало что зависит — это как пытаться выплыть из водоворота.

Он не договорил — отвернувшись от него, она медленно, тяжело ступая, скрылась в сумраке кухни.

Несколько минут спустя Аврелиан, облаченный против обыкновения в длинную шерстяную тунику, черные рейтузы и высокую конусообразную шляпу, нашел Даффи сидящим у кухонной стены с лицом, спрятанным в ладони. Волшебник поморщился, затем качнул, пробуя на вес, с полдюжины бренчащих мечей, которые неловко сжимал под мышкой.

— Что это, дружище? — пожурил он. — Тоскуешь тут ясным утром, когда у нас дел невпроворот? Вставай! Меланхолии место ночью, за бутылкой вина.

Даффи резко выдохнул, с удивлением поняв, что долгое время забывал перевести дыхание. Плавно, без помощи рук, поднялся.

— Ночи выдаются мало подходящие, — криво усмехнулся он. — Ужасу, тревоге, ярости места в них хоть отбавляй — меланхолия же требует более спокойного окружения. — Он оглядел старика. — К чему столько мечей? Уж не намерен ли ты призвать в подмогу осьминога?

— Думаю, не худо бы призвать с собой твоих скандинавов, — пояснил Аврелиан. Он пересек двор и с грохотом швырнул мечи на дно большой повозки. — У скольких есть собственное оружие?

— Не знаю. У большинства.

— Этого хватит, чтобы наверняка вооружить каждого. Тебе же я принес Калад Болг.

— Спасибо, в случае чего предпочту простую рапиру, — сказал Даффи. — Ружей не берем?

— Боюсь, им не место, когда дело касается короля.

— Ему они не по нраву?

— Да.

— Хм-м… — Даффи, сам не слишком одобрявший огнестрельные новшества, все же покачал головой. — Тогда, надеюсь, мы не нарвемся на тех, кому они по нраву.

— Проверь-ка, удастся ли загрузить этих налакавшихся пива северных богов в повозку, а я тем временем велю запрячь пару лошадей, — ответил волшебник.

Через двадцать минут переполненная повозка, скрипя и раскачиваясь, выехала через западные ворота. Ватага мальчишек, что все росла по мере продвижения от трактира Циммермана, за городом вскоре отстала. Управляемые Аврелианом лошади отыскали путь по проложенным между загонов для скота узким тропкам и вскоре бодро рысили среди раздольных весенних лугов по единственной широкой дороге, ведущей через пологие холмы к чащобам Венервальда — Венского леса.

Отъехав примерно с милю, волшебник придержал лошадей и натянул поводья, заставив повозку перевалить через неглубокую придорожную канаву справа от дороги. Дальше повозка покатила по неровному склону, временами погружаясь в тень отдельно стоящих раскидистых деревьев. Дважды они застревали, и оба раза Даффи вместе со скандинавами приходилось вылезать, вытаскивать колесо из очередной рытвины, а затем наваливаться на телегу, чтобы, подтолкнув сзади, дать лошадям небольшой разгон. В конце концов, перевалив вершину первого холма, они все быстрее покатились под уклон. Аврелиан тщетно налегал на рычаг заднего тормоза, и повозка перевернулась бы вместе с лошадьми в узкий овраг, если бы Даффи, бесцеремонно отпихнув старого волшебника к скандинавам, не навалился на рычаг сам.

— Только говори, куда править, ладно? — сердито крикнул ирландец, обозлившись на собственный испуг.

Аврелиан стал на днище телеги и оперся локтями на скамью возницы.

— Прости, — сказал он, — мне еще не случалось заезжать сюда на телеге. Ладно, держи по склону вниз и дальше между тех двух больших дубов.

— Хорошо.

Викинги сдвинулись к верхнему краю повозки, чтобы выровнять ее относительно склона, тогда как Даффи манипулировал тормозом и поводьями.

Тень от телеги, что скользила по влажной травянистой почве впереди них, внезапно сделала оборот, подобно гику лавирующей парусной лодки, — мгновением позже она оказалась почти точно позади, а утреннее солнце ударило Даффи в глаза. Охнув, он нажал тормоз.

— Что за хреновина! — воскликнул он. — Занесло, что ли, на скользкой грязи? Я ничего не почувствовал.

— Езжай дальше, — произнес Аврелиан. — Направление верное. Не обращай внимания на пляску теней — это всего-навсего несколько сбивающих с пути и отводящих глаза заклинаний, что я наложил пару лет назад.

— А-а… — Даффи пришло в голову, что сбиться с пути может не только стремящийся попасть сюда, но и тот, кто пытается выбраться из этих мест, особенно кто удирает в панике. Он покосился по сторонам, ожидая увидеть скелеты путников, заплутавших в лабиринте без стен. Костей он не заметил, но, взглянув вверх, узрел кружащие высоко в небе силуэты, которые сперва принял за ястребов, но, вглядевшись пристальнее, распознал под широкими крыльями человекоподобные тела. Моментально он перевел взгляд на местность впереди — от мысли, что именно он вызвал эти создания из их глубокой спячки, ему сделалось не по себе.

Кинув взгляд через плечо, чтобы убедиться, как воспринимают окружающие чудеса Буге со товарищи, Даффи изумился, не обнаружив и тени страха на их лицах. Кое-кто наблюдал за летунами, но все держались спокойно. Буге ухмыльнулся ирландцу и проговорил что-то по-норвежски, на что Даффи оскалился в ответ и отсалютовал сжатым кулаком, прежде чем вернуться к обязанностям возницы.

«Чего мне переживать, когда все вокруг спокойны», — подумал он.

Еще час они углублялись в поросшие лесом горы, и солнце еще трижды перемещалось по небу. К этому времени все путешествие стало казаться ирландцу сном, и, если бы телега катилась теперь по небу среди облаков, он воспринял бы это как должное.

Наконец повозка нырнула в узкий тоннель с зеленым сводом, где на один страшный миг сила тяжести, казалось, потянула кверху, и выкатилась на маленькую поляну.

На мгновение Даффи застыл, вцепившись в края сиденья и лишь стараясь удержаться — последние чудеса вполне могли перевернуть телегу вверх дном, — потом открыл глаза и увидел хижину.

Низкому одноэтажному строению с каменными стенами и соломенной крышей могло быть и пять, и пятьсот лет. Он вопросительно взглянул на Аврелиана.

— Мы на месте, — кивнул волшебник. Даффи спрыгнул с телеги на траву.

— Тогда забираем того, кто нам нужен, и прочь отсюда. Буге! Выводи своих парней! Есть дело — перетащить старого короля.

— Этак не пойдет, — возразил Аврелиан, медленно слезая с повозки вслед за ирландцем. — Послушай-ка, есть вопрос, который ты должен задать, и другой, который задавать нельзя, поэтому…

— Черт побери, я спрошу о том, что придет в голову, а что не моего ума дело, меня не волнует. Ну, показывай дорогу. В конце концов, ты ведь его приятель. — Ирландец зашагал к хижине, волшебник семенил рядом, а бесстрастные викинги замыкали шествие.

— Все и так непросто, — пожаловался Аврелиан, — без того, чтобы ты вел себя как последний…

— А на что ты рассчитывал… думая заполучить меня? На всесильного великана, который станет радостно плясать под твою дудку? Тогда ты ошибся — вместо короля Артура тебе нужен был деревенский олух.

Волшебник развел руками.

— Возможно, ты в чем-то и прав, — заметил он. — Но тише, мы пришли. — Он деликатно постучал по толстой дубовой двери. В ответ изнутри донесся слабый голос. Значительно покосившись на Даффи, Аврелиан открыл дверь и прошел внутрь.

Даффи вошел следом — к своему изумлению, он обманулся в ожиданиях: ни мрачного сумрака, вроде того, что окутывал в трактире комнату Аврелиана, ни раскиданных повсюду дурно пахнущих предметов зловещего вида здесь не было. Вместо этого его глазам предстала уютная, освещенная солнцем комната, через два открытых окна которой вливался свежий воздух. Единственным диссонансом были размазанные по изножью кровати несколько горстей глины. Не разглядывая, кто на кровати, ирландец обернулся к своим скандинавам и изобразил пантомиму выноса жильца, сопровождая жесты натужным кряхтеньем. Со стороны это больше напоминало спешную перестановку мебели.

— Брайан, — произнес за его спиной слабый, но веселый голос. — Ведь передо мной Брайан Даффи, не так ли?

Даффи обернулся и взглянул на короля, который полулежал на кровати. Тот был чисто выбрит, но на плечи спускались длинные седые волосы, а избороздившие лицо морщины отражали, как представилось ирландцу, опыт многих столетий. Если не считать повязки вокруг бедер, ничто не указывало на его теперешнюю немощь.

Затем Даффи встретился с ним взглядом и, к собственному изумлению, понял, что уже встречал старика и говорил с ним, несколько десятилетий назад, мальчишкой гуляя по берегам Лайффи.

— Здравствуйте, сударь, — проговорил Даффи. — А я считал, что вы живете в Ирландии.

— Я живу на Западе.

Аврелиан был удивлен и раздосадован.

— Как же так? Отчего вы не сказали, что встречались с ним раньше? — обратился он к королю. — Мне пришлось затратить на его поиски двадцать лет.

— Не печалься, Мерлин, — улыбнулся старый монарх. — Ты ведь нашел его. Как бы там ни было, я тогда не знал, кто передо мной, знал только то, что он нечто большее, чем обычный восьмилетний мальчик.

Даффи освоился и огляделся вокруг. На столе рядом с кроватью он увидел глиняную чашу и заржавленный наконечник копья — оба предмета по виду весьма древние и отчетливого средиземноморского происхождения. С улыбкой подняв глаза, он несколько опешил при виде напряженных лиц короля и Аврелиана.

— Э, — нерешительно произнес Даффи, указывая на чашу, — чашка, думается, будет к месту, когда настанет черед… вам хлебнуть пива.

Здесь он почувствовал, что непреднамеренно коснулся предмета весьма важного, но, похоже, вышел из положения с честью, ибо оба старика приветливо заулыбались. Вдобавок он, сам не зная почему, догадался, что именно здесь и крылся тот главный подвох, о котором Аврелиан пытался предупредить его перед дверью хижины. Вышло удачно, что он упомянул чашу, а не копье.

Буге и его подручные смекнули, что от них требуется, так что шестеро бережно приподняли Короля-Рыбака с ложа и направились к двери. Аврелиан остановил их, чтобы надеть на престарелого короля шапку, после чего отпустил взмахом руки.

— Вряд ли он может ехать верхом? — спросил Даффи. — В повозке будет, пожалуй, тесновато.

— Он не может, — сказал волшебник. — Даже в добром здравии это ему не дозволено. Он, по сути дела, ограничен множеством условностей — не может носить одежду с узлами или неразомкнутое кольцо, не может притрагиваться к мертвым или быть рядом с могилой… Кстати, никогда не сможет спуститься и в подвал пивоварни Циммермана… и даже глина на его постели тоже непременное условие.

Брови Даффи удивленно поползли вверх.

— Ха! Прямо та же хреновина, что заповеди Ветхого Завета.

— И не говори, — сказал Аврелиан, направляясь к двери.

Ирландец вышел следом.

— Как ты меня отыскал? — спросил он. — Венеция, сдается мне, была не первым местом, где ты побывал.

Волшебник вздохнул.

— Разумеется, нет. Любого другого чудотворные силы сыскали бы за два часа, но, как я уже сказал, в твоем случае они слепы. Стало быть, мне пришлось просто разъезжать и высматривать тебя. Следы твоего пребывания обнаруживались тут и там, но главным указанием послужила картина, на которую я наткнулся два года назад в Вене, — «Архангел Михаил» кисти Густава Фойгеля, которого он писал с тебя.

— Так и есть, — сказал Даффи. — Это случилось в 1512-м или 13-м — ему понравилось мое лицо, а мне его дочка. Я как раз подлечивал полученную рану, и заняться все равно было нечем.

Скандинавы поднесли короля к повозке и теперь осторожно перекладывали его внутрь. Судя по тому, что Аврелиан не спешил с замечаниями, все делалось как подобает.

— Да, — заметил он, — Фойгель, вопреки своей религиозности или как раз из-за нее, бесспорно, догадался, что в тебе… сокрыто, и так ясно перенес содержание на холст, что мне не составило труда его распознать. Он в союзе с нарождающимся мировым могуществом, тем, что ты назвал светом нового дня, перед которым тускнеет древняя магия, потому…

— Ты разумеешь церковь?

— Вроде того. Потому ему было проще распознать тебя. В нем искра истинного провидения — очень печально, что он более не рисует.

— Что верно, то верно, — не слишком уверенно согласился Даффи. — Послушай, короля уже уложили в повозку. Не лучше ли нам поспешить?

— Пожалуй, — согласился волшебник, шагнув по высокой траве. — Как здесь, однако, славно!

Даффи, привыкший больше к лабиринтам многолюдных городских улиц, где и сила притяжения была неизменной, и солнце никогда не сходило с намеченного пути, был иного мнения, но промолчал и последовал за Аврелианом к повозке. Первые десять минут обратного пути прошли без приключений. Даффи вновь был за кучера, и теперь колдовские фокусы почти его не смущали. Полудюжина скандинавов соскочили с повозки и шагали рядом, отбрасывая камни и палки из-под колес и стуком по борту указывая ирландцу, куда править. Единственное, что вызывало беспокойство, хотя и не явилось сюрпризом, было то, что воздушные стражи более не кружили над хижиной, но описывали широкие дуги в сотнях футах прямо над их головами.

— Эти создания сопровождают нас, — тихо заметил он Аврелиану.

— Ты чертовски прав, — довольно кивнул волшебник.

Следующие несколько минут ехали молча, и единственными звуками были скрип и дребезжание повозки да щебетание птиц.

Даффи рукавом отер со лба пот и тут же увидел, как трое крылатых стражей, точно соколы на добычу, стрелой ринулись с неба к лесу неподалеку впереди.

— Глянь-ка, — бросил он, распрямляясь, — не иначе кто-то следовал за нами через паутину всех твоих заклинаний.

На время эти слова стали последними, произнесенными по-немецки. Он обернулся и словно в первый раз оглядел Буге с его спутниками.

— Викинг, десятеро твоих бегом в ту рощицу впереди, — рявкнул он на древнем норвежском наречии, — и пусть укроются по обеим сторонам тропинки! Живо!

Буге приходилось слышать подобную речь из уст очень старых жителей холмов Роскильде, и он понял достаточно, чтобы исполнить приказ. Короткой фразой разъяснив суть своим людям, взмахом руки он отделил десятерых и соскочил с повозки. За ним через секунду те, кого он отобрал. Из леса впереди послышались крики и звон мечей.

— Вы трое, снимите короля с повозки, — продолжал Даффи, и трое викингов поспешили исполнить его приказ. — Укройте его в стороне от тропинки и бегом назад. — Обернувшись к Аврелиану, он добавил на древнем кельтском: — Ступай, Мерлин. Побудь с королем.

— Разумеется, сир, — ответил волшебник на том же языке. Он слез с повозки и последовал за скандинавами, которые через несколько мгновений бегом вернулись назад.

Ирландец пошарил в сваленной на дне повозки куче мечей, и, когда трое викингов залезли внутрь, его ладонь уже сжимала массивный эфес Калад Волга. Он крутанул тяжелым клинком в воздухе и хлестнул лошадей вожжами. Повозка рванулась вперед, он задрал голову и крикнул в небо:

— Скачи с нами, Морриган, и вырви все члены этим псам!

Кучка вооруженных людей с воплями выбежала из леса как раз вовремя, чтобы повозка с разгона врезалась в них, — по крайней мере двое попали под копыта коней. Не медля, ирландец с десятью викингами бросились в бой, зазвенели мечи, а с обеих сторон тропинки в тыл нападавшим ударили люди Буге. Оказавшись на земле, ирландец одним широким взмахом Калад Болга отбил несколько клинков, а могучий обратный удар разрубил одного из противников почти пополам. Остальные отступили в замешательстве, ибо уже лет сто как было забыто настоящее искусство боя двуручным мечом. Впрочем, ирландец орудовал мечом с завидным проворством, ловко парируя и нанося ужасающие удары, как будто всю жизнь не выпускал из рук это оружие. Наверху затрещали ветки, донеслось яростное хлопанье крыльев, и к силам Даффи прибавилось пятеро крылатых стражей. Жуткие с виду, с длинными клыкастыми мордами и рыбьими глазами, они тяжело кружили по прогалине над головами вражеского отряда и несколько раз поднимали людей на дюжину ярдов, терзая когтями и клыками, прежде чем бросить изуродованное тело в сутолоку боя.

Ян Заполи, отступая, парировал кинжалом выпад одного из викингов и вонзил рапиру в шею врага. Не успело тело рухнуть наземь, как он отскочил назад и быстро огляделся. Это был полный провал. Если теперь же не подоспеет подкрепление, придется спасаться бегством… Затем он устремил взгляд через головы сражающихся на северо-восток, и глаза его сузились в жестокой усмешке.

— Держись, ребята! — подбодрил он перепуганных венгерских переметчиков. — Вот и нам подмога!

Даффи обернулся как раз вовремя, чтобы отбить скимитару вихрем налетевшей крылатой твари, одной породы с теми, что атаковали венгров, но уже явно из другого лагеря. Крылатая бестия парировала ответный выпад, но сила удара швырнула ее на землю, где после коротких судорог тварь замерла. Прежде чем еще одна успела накинуться на ирландца, он заметил на уродливых ногах мертвой твари сандалии на толстой подошве.

Битва разыгралась не на шутку, и теперь уже никто не думал отступать. Дьявольская какофония из воплей, звона клинков, нечеловеческого клекота и хлопанья тяжелых крыльев разносилась меж деревьев, водовороты сражающихся переплетались и распадались, крылатые воины сцепились над головами людей, вспышки голубого волшебного огня пульсировали там, где Мерлин защищал короля от трех напавших афритов. Увидев последнее, Даффи стал рубиться мечом как попало, пробивая путь к королю через ряды сцепившихся бойцов. Своим тяжелым мечом он наносил жестокий урон венграм, которые в давке и суматохе не могли толком воспользоваться преимуществом более легких рапир. Но и еще одна фигура устремилась в направлении Аврелиана, и Антоку Тенно расчистил себе коридор не хуже Даффи. В руках азиата был длинный двуручный меч диковинной работы, и подобно ирландцу он избегал ближнего боя, где все мог решить один удар кинжала. Когда Даффи, отведя клинок одного из венгров книзу, ответным ударом расколол врагу череп, между ним и отбивающим атаки Аврелианом оказался только Антоку. В глазах азиата вспыхнул огонек узнавания, но Даффи не увидел за этим ничего большего, чем просто оценку опытным воином своего противника.

— Ну, любезный западный друг… — прошипел Антоку. И тут же отскочил назад и успел принять внезапный боковой удар на эфес меча и парировать обратный круговой сверху.

Явно разъяренный тем, что его не выслушали, он с разворота рубанул Даффи по ребрам. Даффи молниеносно опустил рукоять меча к поясу, так что меч азиата со звоном отскочил от вертикально поднятого клинка, и тут же нанес прямой выпад.

Ужас едва успел исказить черты Антоку, перед тем как тяжелое лезвие снесло ему пол-лица. Даффи задержался у рухнувшего тела ровно настолько, чтобы отсечь обезображенную голову, и бегом бросился к Аврелиану и королю.

Волшебник присел на корточки и размахивал руками во все стороны, направляя сияющие голубые шары, что отскакивали от земли, с каждым разом все слабее, в направлении трех хлопающих крыльями дьяволов, чьи когти и скимитары жадно тянулись к нему. Вспышки волшебных молний, судя по всему, не причиняли особого вреда тварям, которые все плотнее смыкали круг.

— Мерлин! — хрипло крикнул ирландец. — Собери всю силу в одной вспышке! — Он остановился и обернулся назад, лицом к схватке.

Обессиленный волшебник упал на колени и вскинул обе руки в направлении ближайшего африта. С оглушительным грохотом вспышка солнечного огня толщиной в туловище человека дугой отразилась от земли и сбила тварь на лету.

Не успело эхо прокатиться меж деревьев, а Аврелиан рухнуть на землю, как Даффи развернулся и бросился вперед. Занесенный в прыжке Калад Болг разрубил хребет одного из ослепленных дьяволов. Тварь заверещала и тяжело забилась на земле, между тем как ирландец приземлился на согнутые ноги и пружинисто развернулся к единственному оставшемуся противнику, который с испуганным воплем слепо рванулся вверх и запутался в ветвях. Даффи уже не мог его достать, но двое крылатых королевских стражей, узрев заминку, стрелой пронеслись через прогалину и быстро довершили дело.

Опершись на меч и тяжело дыша, Даффи огляделся. Венгерская рать была обращена в бегство, и несколько уцелевших викингов гнали остатки врагов на юг, к Венервальдской дороге, повозка оставалась там, где ее бросили, теперь окруженная мертвыми телами, с одной убитой лошадью, повисшей в упряжи, а Рикард Буге сидел на траве, мурлыча себе под нос и обвязывая бедро куском окровавленной тряпки. Даффи глянул на распростертого Короля-Рыбака, который с трудом улыбнулся и поднял скрещенные пальцы. Аврелиан поднялся на дрожащих ногах и привалился к дереву.

— Еще чуть… и конец, — едва вымолвил он, вновь переходя на современный австрийский. — Брайан, ты цел?

«Цел? — раздраженно подумал Даффи. — Отчего же нет?» Тут меч выскользнул из ослабевших пальцев, он обвел глазами прогалину, внезапно ощутив страшную усталость.

— Что, черт возьми, сейчас произошло? — проговорил он, скрывая предательскую дрожь в голосе.

Аврелиан, разглядывающий усеянный останками склон, кивнул почти рассеянно:

— Ты не помнишь?

— Нет, будь я проклят. Последнее, что я помню, это… ринувшихся с небес к земле крылатых стражей.

Волшебник вновь кивнул:

— Так я и думал. Сражался здесь Артур.

Даффи обернулся, уставив в волшебника палец.

— Ничего подобного! — выкрикнул он. — Сейчас все вспомню — сколько раз видел, как не сразу могут прийти в себя после особо серьезной заварухи. — В ярости пнув страховидную ногу мертвого африта, уже шепотом добавил: — А здесь точно было дело. — Он принялся расхаживать. Ступив в широкий круг выжженной травы, закусил губу. — Ладно, — раздраженно бросил он и указал на склон: — Кто эти люди?

— В большинстве венгры, — спокойно ответил Аврелиан. — Очень надеюсь, правда не слишком верю, что между ними отыщется и труп Заполи. Вон тот, ополовиненный, Антоку. Ты его прикончил.

— Кого? А, мандарина! О, — Даффи пожал плечами, — думаю, это кстати.

— Да.

— Так. Что же испортилось в твоих, будь они неладны, глаза отводящих заклинаниях?

Волшебник нахмурился, украдкой покосившись на короля.

— Ничего. Магическим даром пройти мою волшебную завесу эти молодцы не обладали… но оказались вполне сносными следопытами, чтобы следовать за кем-то, у кого дар был. — Он уже перевел дыхание и проворно отступил от дерева. — Собери всех наших, кто стоит на ногах, — обратился он к Даффи, — и пусть перенесут короля в повозку. И еще я посоветовал бы вытащить из упряжи мертвую лошадь. Я пока займусь ранеными.

— Прошу прощения, сир, — добавил он, обернувшись к королю, и направился вниз по склону.

Даффи наклонился поднять упавший меч и обнаружил подмену.

— Постой! — крикнул он волшебнику. — Почему этот меч? Я думал… он и я… уговорились взять что-нибудь поновей.

Аврелиан обернулся на ходу.

— То было, когда ты и он вроде как дудели в одну дудку. Когда же Артур сам по себе, то по-прежнему предпочитает старый меч. Счастье, что я додумался взять его с собой. — Аврелиан двинулся дальше, затем наклонился осмотреть раненого викинга.

— Не горюй, дружище, — сказал Король-Рыбак Брайану. — Знаю, это нелегко. Будь оно легко, вместо тебя нашли бы кого-то еще.

Даффи проводил взглядом Аврелиана и пожал плечами.

— Значит, оно легко, — заметил он, — ибо вместо меня, безусловно, нашли кого-то еще.




КНИГА ТРЕТЬЯ


И был в ту ночь над равниной грохот, точно сошлись великие воинства, и блуждающие огни, коим нет объяснения, и диковинные небесные знамения.

    

Из записей Кемале Паши-Заде, летописца султана Сулеймана эль Кануны








Глава 15


Кромка прямоугольника, образованного на оштукатуренной стене лучами послеполуденного солнца, сдвинулась еще на несколько дюймов, и Брайан Даффи чуть приподнялся, чтобы убрать в тень лицо — еще немного, и укрыться от надоедливого солнца можно будет, только растянувшись на скамье, под нижней границей света и тени.

— Так берешь или нет? — уже нетерпеливо повторил стоящий в дверном проеме юнец. Он поигрывал бечевкой с привязанной на конце маленькой человеческой фигуркой серого цвета.

Даффи захлопал глазами, как филин из дупла, и, не спеша с ответом, сделал добрый глоток тепловатого красного вина. Слишком уж паренек вырядился, заключил ирландец. Эдакие синие буфы с вычурными разрезами и красными атласными вставками вполне годятся щеголять перед дамами, но для сражения куда лучше старая кожа и перчатки с плотными крагами.

— Ты собрался в этом сражаться? — спросил он. — Коли так, надеюсь, это не выходной наряд. — И, вспомнив заданный вопрос, добавил: — Нет, спасибо. Корень мандрагоры мне не нужен. По мне, лучше довериться собственной сноровке.

Молодой ландскнехт с сомнением покачал головой и убрал маленький уродливый корешок обратно в сумку.

— Тебе виднее, — уступил он. — Скажи-ка, когда ты родился?

Ирландцу пришло на ум несколько шутливых ответов, но он еще не вполне проснулся, чтобы блистать остроумием, и довольствовался незатейливым:

— А?

— В каком месяце ты родился?

— У… в марте.

— Хм-м… — Юноша извлек из сумки таблицу и пристально ее исследовал. — Будь ты Весы или Рак, тебе стоило бы поскорее убраться, но как Рыбе тебе не нужно бояться ранения в ногу. — Ухмыльнувшись, он отвесил поклон и вышел.

— То есть этого не случится или просто не стоит бояться? — крикнул вслед ему Даффи, но не получил ответа.

Хотя он сидел теперь насколько можно прямо, солнце уже било в глаза из-под верха оконной рамы. Не желая быть застигнутым прямо перед битвой за пустым времяпрепровождением с кружкой, он спустил ноги со скамьи и потянулся, случайно расплескав остаток вина на грязный пол. Ну и черт с ним, решил он, все равно пора собираться. Усевшись на ближайший табурет, он натянул сапоги, затем встал, подобрал рапиру, кольчугу, камзол со шлемом и вышел под обманчивые холодные лучи октябрьского солнца.

Склады на юго-восточной окраине города были наспех перестроены под казармы, где квартировали несколько отрядов ландскнехтов, в том числе и отряд Эйлифа. Даффи вышел из самого южного и стал протискиваться через собравшуюся на площади Шварценбергштрассе толпу наемников. Отыскав столик, где оружейник Эйлифа выдавал аркебузы, он взял длинноствольную с фитильным замком и мешочки с порохом и пулями.

— Дафф, — доверительно сказал старый солдат, — у меня припасена одна с колесцовым замком — не хочешь взять?

— Сам бери, — ухмыльнулся Даффи. — Раз, когда я пытался из такой выстрелить, мне волосы защемило колесиком. Пришлось отбиваться мечом и кинжалом с прицепленным к голове проклятым ружьем.

— Кто-кто, а я не стану называть тебя лжецом, — дружески заметил ветеран, отмеряя несколько кусков фитиля.

Ирландец перенес весь свой арсенал к краю площади и сложил на обочине, пока облачался в кольчугу и кожаный камзол. Со стен доносилась беспорядочная пальба, и он взглянул вверх. Верно, снайперы упражняются в прикрывающем огне из дальнобойных нарезных мушкетов, подумал он. Прислушался, но ответной стрельбы из-за стен не доносилось. Он сел и принялся неспешно заряжать свою аркебузу. Минуло уже двенадцать дней, как турки полностью обложили Вену.

Встреченный в казарме юноша, у которого корень мандрагоры был теперь прицеплен к поясу, подошел и стал скептически наблюдать за усилиями Даффи.

— Тебе фитиль нужно пропустить вон в ту тонкую трубочку наверху ствола, — посоветовал он. — Чтобы он не занялся посредине от искр после первого выстрела.

Даффи поднял голову и широко улыбнулся.

— Подумать только, впервые об этом слышу, — учтиво ответил он. — Я-то считал, что трубочка нужна для терки сыра после сражения.

Сидевший в нескольких шагах седобородый ландскнехт оторвался от заточки меча и громко хмыкнул.

— Когда бы вы, телята, знали, как надобно целиться, то поняли бы, что трубка для фитиля отличный прицел, — сказал он. — Дьявольщина, Даффи опытный воин и не станет держать фитиль рядом с полкой.

— Многим грешен, но только не этим, — согласился ирландец.

Со стены вновь затрещали выстрелы, и молодой наемник подпрыгнул, но тут же, чтобы скрыть неловкость, принялся делать выпады своей шпагой. Порыв ветра донес на улицу едкий запах пороха. Выпрямившись после своих импровизированных упражнений, юноша небрежно спросил:

— Ну что, похоже, все?

— Хм-м… Ты про что?

— Про сегодняшнюю вылазку. Она должна решить исход осады в ту или другую сторону — как, по-твоему?

Старый наемник презрительно расхохотался, но Даффи только улыбнулся и покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Они знают, что тот холм им не удержать. Это лишь показной маневр. Мы ответим другим маневром — сделаем вылазку и отбросим их назад. Понятно, будут убитые, но это никак не решающая схватка.

— Ну и когда же будет решающая схватка? — В попытке выглядеть невозмутимым паренек так и не смог избавиться от дрожи в голосе. — Если они отступят, отчего нам не ударить вслед? — уже спокойнее продолжил он. — А коль отступим мы, почему им не воспользоваться случаем?

Даффи аккуратно положил заряженное ружье на мостовую.

— Потому что по обе стороны стоят опытные ветераны. Ландскнехты знают, во что это обходится — нападать сломя голову. А турки по ту сторону — янычары, лучшие бойцы на Востоке. Не только остервенелые, как акинжи, но еще и умные.

— О-о… — Юноша поглядел на изрешеченные выстрелами стены домов через улицу. — Они ведь… христиане? — спросил он. — Янычары?

— Были, — ответил Даффи. — Турки взяли их из христианских семей в Оттоманской империи, правда, в возрасте до семи лет. Потом детей отдали самым фанатичным мусульманам и прославленным воинам султана. Хоть и крещеные, они уже не могут называться христианами.

Парень поежился.

— Точно старые сказки о подмененных эльфами детях. Забирают наших сородичей, чтобы изменить их и отправить уничтожить то, что те больше не способны признать своей родиной.

— Верно, — согласился Даффи. — Сегодня в нас будут стрелять дети тех, кто вполне мог биться в числе рыцарей под Белградом.

— А коли мы не обратим их вспять, то дальше на западе другие станут стрелять уже в наших сынов, носящих на голове чалму, — сказал юноша. — Однако мы ведь сумеем продержаться, верно? То есть даже в случае, если не придет имперское подкрепление?

— Это смотря чему придет конец раньше — нашим стенам или их припасам, — ответил Даффи. — Ночью уже можно слышать, как их саперы подкапываются под городские стены.

— Паникерские речи! — рявкнул седобородый наемник, проворно вскакивая на ноги и со свистом крутанув над головой вновь заточенный меч. — Чтобы подорвать стены, времени нужно куда больше, чем разрушить их из тяжелых осадных пушек. Заметьте, у них нет ничего, кроме легких пушек, годных для навесной стрельбы по окнам и крышам, но не для разбивания стен. Прикиньте теперь, как нам повезло, что из-за сильных дождей в последние несколько месяцев вся тяжелая артиллерия турок завязла по дороге!

Он зашагал прочь, продолжая размахивать мечом. Чуть позже за ним последовал заметно приободрившийся юноша. Даффи не тронулся с места, нахмурившись и внезапно пожалев, что утром выпил мало вина. Слова старого ландскнехта пробудили в его памяти последний разговор с Аврелианом, всего за день до того, как сам он перебрался из трактира Циммермана на жительство в казармы.

В то ясное майское утро пять месяцев назад старый волшебник подсел к нему в трапезной Циммермана, с улыбкой поставив рядом с пивной кружкой Даффи маленькую деревянную шкатулку, которая затарахтела, как будто была наполнена галькой.

— Вчера Сулейман со своей армией выступил из Константинополя, — сообщил он. — Давай-ка прогуляемся к восточному краю канала Донау.

Даффи отхлебнул пива.

— С удовольствием, — ответил он, радуясь возможности в погожий денек прогуляться за городскими стенами, чего не делал уже несколько недель, — только вряд ли мы сможем их увидеть, тем более забросать твоими камешками.

— О нет, забрасывать их мы не станем, — весело согласился Аврелиан. — Давай допивай пиво, а я пока велю Марко оседлать двух коней.

Даффи с готовностью повиновался, опасаясь скорого появления Ипифании, которая в последнее время при любом обращении к ней начинала рыдать. Так, например, вышло вчера в трапезной за обедом. Поморщившись от неприятных воспоминаний, он допил пиво и вышел вслед за Аврелианом на улицу. Пособив Марко со вторым конем, он быстро сел в седло.

— После вас, — предложил он волшебнику, отвесив поклон, который был возможен, если сидеть верхом на коне.

Они выехали через восточные ворота и отпустили поводья, предоставив коням возможность неспешно брести по ковру раскрашенной цветами молодой травы. Мили через две Аврелиан свернул налево, к заросшему ивами южному рукаву канала, и вскоре они остановились в колышущейся зеленой тени.

— И что ты намерен делать с этой полной камней шкатулкой? — спросил наконец Даффи. Всю дорогу он крепился, не желая выказывать любопытство.

— Дождевую магию. Это метеоритные камни, осколки упавших звезд, — ответил волшебник, спешиваясь и осторожно спускаясь к воде.

— Дождевую магию, да? — Даффи окинул взглядом синее, без единого облачка, небо. — Подходящий денек, — заключил он. — Подожди-ка.

— Быстрее. Уже почти полдень.

Подойдя к кромке воды, Аврелиан пригнулся и сделал Даффи знак не шуметь. Он зачерпнул воды в горсть, немного отпил и стряхнул остатки на землю. Потом открыл шкатулку — Даффи, заглянув старику через плечо, был немало разочарован видом маленьких, вроде изюма, камешков — и плеснул вторую пригоршню внутрь. Закрыв крышку шкатулки, он выпрямился и стал ритмично ее встряхивать, нашептывая слова, в которые Даффи намеренно не вслушивался.

Ветви ивы закачались в неподвижном воздухе, следуя участившемуся рокоту из шкатулки. Вскоре прибавился шелест листьев, и, хотя Даффи старался не замечать этого, пришлось признать, что и он следует определенному ритму.

Скорость заклинания еще возросла, почти удвоилась, потом еще увеличилась. Руки Аврелиана теперь представляли сплошное размытое пятно, рокот камешков превратился в непрерывное громкое шипение. Ветви ив сотрясались так, что едва не отрывались от стволов.

Даффи невольно отступил на шаг — вибрирующее вокруг напряжение точно распахнуло проход чему-то, что в такие моменты извечно оказывалось рядом. Воздух сгустился, и Даффи чувствовал зуд, как бывает, когда соберешься чихнуть. И тут волшебник с воплем швырнул шкатулку в воду. Она открылась в воздухе, камешки ударили по воде как картечь, а сзади крик был подхвачен таким порывом ветра, что Даффи едва не последовал за камнями в канал. Несколько секунд вихрь бушевал над двумя скорчившимися людьми, потом волосы Даффи улеглись, а ивы затихли, но ирландец увидел, как раскачиваются деревья дальше к югу. Еще несколько мгновений, и они тоже застыли. Аврелиан с трудом сел, опираясь о землю.

— Ох… — вздохнул он, отдышавшись. — Есть много… куда более могущественных духов, но эти духи дождя, бесспорно, одни из наиболее… энергичных. — Он стал привставать, потом передумал. — И требуют немало сил для их вызывания. — Он посмотрел на свои трясущиеся руки. — Верно, я начал почти ровно в полдень, иначе они не явились бы так быстро. Когда несколько лет назад я проделывал это в последний раз, пришлось трясти проклятую шкатулку почти полчаса.

Даффи смотрел, как шкатулка, погружаясь и выныривая, медленно плывет по течению.

— Полдень? — рассеянно повторил он. — Почему именно полдень?

Аврелиан опять попытался встать, на сей раз успешно.

— Все магические трюки требуют нарушения законов природы, — сообщил он Даффи, — кои законы слабеют и наиболее неустойчивы в полночь и в полдень.

Даффи собрался было вставить, что и он наиболее неустойчив в это время суток, но Аврелиан быстро направился к лошадям.

— Я рад, что мне это удалось, — сказал старый волшебник. — Боюсь, если брать в расчет поступь Ибрагима, эта магия теперь надолго останется недоступной. Всё же дожди должны существенно замедлить продвижение Сулеймана на север. — Он залез в седло.

Ирландец последовал его примеру.

— Но почему она станет недоступной? Разве полночь и полдень вскоре не наступят вновь?

— Нет, но когда два адепта, таких, как Ибрагим и я, сходятся в ближнем бою, для магии возникает мертвая зона — как если два противника с ножами захватывают друг другу руки. Категории высшей магии подавляются дисгармонией наших перехлестнувшихся аур. Когда такое случается, дело решают уже мечи и пушки — магия затухает. — Аврелиан повернул коня и легким ударом пятками направил его вверх по берегу на простор травянистой равнины.

— Ага, — сказал Даффи, выезжая следом и щурясь под лучами солнца. — Значит, когда турки доберутся сюда, ты не сможешь, к примеру, наслать на них рой гигантских ос или разверзнуть землю под их ногами?

— Боюсь, что нет. На самом деле как бы сегодняшнее волшебство не оказалось последним до той поры, когда все закончится. Я уже заметил сопротивление самым простеньким своим чарам.

— Вроде того, как вышло со свечой несколько недель назад, когда она взорвалась?

— Да. В мертвой зоне противостоящих адептов простая кухонная магия еще может сработать, но и она дается с большим трудом. А серьезная магия, как я сказал, не действует.

— Тогда не возьму в толк, зачем старым умникам вроде вас вообще объявляться? — заметил Даффи. — Что от вас толку, если такая мертвая зона совершенно непреодолима?

— Вернее… реально непреодолима, — поправил Аврелиан. — Ну, наверное, чтобы советовать таким, как вы. Думаю, все то время, пока будет происходить твое превращение в Артура, тебе… ему… не помешает добрый совет.

Даффи тогда ничего не ответил, однако задумался, а ко времени их возвращения к Циммерману уже принял решение. Забрав немногочисленные пожитки и меч Эйлифа, он тихонько освободил помещение. Эйлиф был счастлив записать ирландца в свой отряд, и Даффи поместился вместе с ландскнехтами, которые в то время квартировали в северных казармах рядом с Вользелле. Примерно через месяц в Европу дошли официальные вести, что Сулейман ведет на Австрию силу в семьдесят пять тысяч человек. Карл был слишком занят войной с французским королем, чтобы посылать в Вену свою армию, так что его брат Фердинанд отправился на Конгресс Шпилей молить о помощи князей Священной Римской империи, упирая на то, что если Австрия падет, то турки без промедления двинутся на Баварию. И, несмотря на довлеющие лютеранские разногласия, протестанты и католики согласились собрать объединенное воинство, рейхсшильфе, и направить его на защиту империи. Сборы заняли месяц, но в итоге двадцать четвертого сентября 1529 года в Вену прибыли восемь тысяч испытанных воинов под командой графа Николаса фон Зальма, который возглавил оборону города. Он опередил Сулеймана всего на три дня, и, если бы не необъяснимо сильные дожди, что следовали за Сулейманом на всем пути вдоль Дуная, фон Зальм мог бы остаться не более чем сторонним наблюдателем осады Вены.

Теперь же Даффи тряхнул головой и встал, с удовольствием ощутив еще не выветрившийся винный хмель. Уже несколько месяцев он имел обыкновение напиваться вином — не «Херцвестенским» пивом — для исцеления и предотвращения озерных видений и явлений Артура, и, судя по их полному отсутствию с тех пор, средство возымело действие.

Пронзительный звук горна перекрыл гомон на площади, и наемники начали строиться в шеренги. Надев свой венецианский шлем, ирландец опустил забрало, чтобы прикрыть нос, щеки и подбородок. Затем натянул толстые перчатки, поднял с земли аркебузу и помчался к месту сбора отряда Эйлифа. Бурлящая толпа солдат разделилась на четыре колонны, примерно по сорок человек в каждой, где некоторые были разодеты даже пышнее юноши с мандрагоровым корнем, а некоторые были в обносках хуже, чем у Даффи. Теперь почти все разговоры стихли. Запальщики каждого отряда с длинными факелами в руках прохаживались вдоль шеренг, останавливаясь против каждого, чтобы тот мог поджечь конец фитиля. Даффи велел запальщику Эйлифа поджечь ему фитиль с обоих концов, поскольку помнил случаи, когда внезапное падение гасило тлеющий конец фитиля.

Эйлиф и Бобо отделились от группы собравшихся командиров и направились через площадь к своим людям.

— Мы будем сопровождать пятьдесят рыцарей фон Зальма в их вылазке на турецкую позицию, — рявкнул Эйлиф, — которая, как вы могли видеть со стен, вон на том холме с каменной стеной на вершине. Смысл в том, чтобы выбить турок оттуда под огонь наших пушек, а затем отбросить к основным силам. Мы же останемся за стеной так долго, чтобы показать, что можем при желании ее удержать, затем возвратимся назад в город, в первую очередь рыцари. Нам отведено место на левом фланге, и я хочу, чтобы вы там и оставались, а не сновали туда-сюда. И держите марку — завтра утром в трактире Циммермана все капитаны и лейтенанты ландскнехтов встретятся с фон Зальмом и городским советом, чтобы просить прибавку к жалованью, так что я хочу, чтобы вы, ребята, выглядели безупречными профессионалами. Так?

— Так! — хором проревел весь отряд.

— Хорошо. Значит, не теряйте головы, давайте товарищам позади вас время перезарядить оружие, а туркам оказаться там, где вы можете их убить. И без ненужного героизма — это еще не последняя битва.

Вновь протрубил горн, и ландскнехты строем вышли с площади на Картнерштрассе, где повернули налево. Уже сидевшие в седлах рыцари собрались в дворике перед воротами, и солнечный луч то сверкал на отполированном шлеме или латной рукавице, то играл на раскачивающемся плюмаже. Среди прочих выделялась одетая в латы высокая фигура самого фон Зальма, раздающего воинам последние советы.

Ландскнехты двинулись двумя колоннами, окружавшими рыцарей. Сами рыцари тоже были испытанными воинами, ветеранами Крестьянских войн, Токая и дюжины других кампаний. Они давно уже преодолели презрительное отношение начинающих кавалеристов к пехоте, слишком часто побывав свидетелями незавидной участи сброшенных с коней рыцарей, которые без помощи дружественной пехоты оказывались в роли перевернутой черепахи.

Большое облако, подобное некой серой твари из морской пучины, проползло по лику солнца; когда священник стал рядом с фон Зальмом, чтобы произнести благословение, несколько воинов выругались и прикрыли фитили рукой, приняв капли святой воды в пыли за начинающийся дождь. Поспешно подбежавший конюх поставил скрепленные приставные ступеньки рядом с украшенной богатой попоной белой лошадью; фон Зальм взошел по ним и уселся в седло, высокими передней и задней луками походившее на испанский галеон. Даже со своего места Даффи мог различить две прикрепленные спереди к стременам осколочные бомбы с глубокой насечкой. Граф поднял руку — с вершины стены ударили пушки, и громадный засов Коринфских ворот сначала со скрежетом повернулся на трещотке назад, затем развернулся вперед. Отряд двинулся через ворота по четыре пехотинца и два рыцаря в ряд, и грохот усилился стуком подков и кованых каблуков по мостовой.

Прикрывающий огонь пушек, что велся в основном картечью и обломками недавно разрушенных вражескими обстрелами строений, имел целью лишь внести сумятицу в ряды турок и убить тех, кто осмелится высунуть голову из укрытия. Едва все защитники вышли за ворота, как пальба утихла. Стоявший в расплывчатой тени стены Даффи мог наблюдать, как облачка пушечного дыма уплывают к востоку, белея на сером фоне туч.

— Ландскнехты выдвигаются на двести ярдов, — рявкнул фон Зальм, — там разделяются, чтобы дать нам проход, закрепляются и ведут заградительный огонь. Когда мы прорываемся вперед и атакуем, вы бросаетесь следом в рукопашную.

Последовали короткие кивки четырех капитанов, и полторы сотни наемников строем потрусили вперед. Когда они обогнули юго-восточный угол стены, Даффи вытянул шею, но единственным различимым движением на позициях турок было облако пыли, поднятое разрозненными выстрелами. За своей спиной он мог слышать звон колоколов собора Святого Стефана — мелодичный звон церковных колоколов, извещающий о начале мессы, но не резкий, пронзительный набат, который предупреждал бы о вражеском штурме. Он обернулся на ходу и успел разглядеть последнего из неподвижно стоявших рыцарей, прежде чем высокий выступ стены скрыл их из поля зрения.

«Вот мы и сами по себе, — подумал он, стараясь не сбиться с дыхания, пока они бежали по волнистой равнине. — Надеюсь, они не замедлят последовать за нами, когда начнется стрельба».

Несколько долгих минут ландскнехты бежали на восток в направлении, которое должно было привести их к южной оконечности низкой стены, укрывающей шайку дерзких турок. Даффи не отрывал глаз от турецкой позиции, но там ни малейшее движение не указывало на возможность контратаки. Ирландец уже изрядно запыхался и теперь со страхом думал о возможном поспешном отступлении.

Пока отряд поднимался на изрытый пушечными выстрелами пригорок, Даффи воспользовался случаем, чтобы как следует оглядеться. Прямо перед ними и дальше вправо открывались ряды плотно стоящих шатров магометанского воинства. Едва различимым красным пятном в дымке на юге виднелся шатер самого Сулеймана.

«Привет тебе, благородный султан, — подумал ирландец, чувствуя, как голова идет кругом. — Привет от того, кому однажды был предложен твой пост».

Когда раздались два первых выстрела, ветер отнес звук в сторону, и все, что расслышал Даффи, напоминало треск от удара камня о камень; однако мгновением позже два ландскнехта зашатались на бегу и упали под ноги своим товарищам.

«Господи, — подумал Даффи, впервые за весь день похолодев от страха, — у них уже имеются аркебузы. Не то, что три года назад под Мохашом».

Эйлиф забежал вперед, на ходу обернувшись к наемникам.

— Рассредоточиться! — прокричал он. — Еще пятьдесят ярдов, потом останавливаемся и стреляем!

Огонь с турецких позиций не ослабевал, и за эти пятьдесят ярдов полегло еще несколько наемников. Расчет Эйлифа, впрочем, оказался верным, ибо когда они остановились, то оказались чуть восточнее стены, которая теперь располагалась к ним торцом, и могли ясно различать белые халаты нескольких дюжин янычар.

Оказавшийся в первой шеренге Даффи упал на одно колено, чтобы изготовиться к стрельбе. Он запыхался и с благодарностью подставил вспотевшее лицо и шею прохладному восточному ветерку. Со стороны турок раздался еще один трескучий залп аркебуз, и пуля ударила в землю прямо перед Даффи, обдав его лицо фонтаном грязи и срикошетив над его плечом. Остатки утреннего хмеля напрочь выветрились у него из головы, он сделал усилие, чтобы взять себя в руки, и принялся заправлять конец фитиля в S-образную «змейку» спускового механизма на боковой части своей аркебузы. Фляжка с порохом свисала у него с пояса, и левой рукой он засыпал щепотку пороха на полку.

Тем временем янычары оставались под прикрытием стены, очевидно, готовясь к очередному залпу. Даффи уперся локтем правой руки в колено и навел прицел на рослого турка, целясь через трубочку для фитиля. Он нажал курок, и головка змейки вместе с тлеющим концом фитиля попала на полку. Заряд с грохотом вылетел, а щеку ирландца обожгло воспламенившимся порохом. Вдобавок он оглох, ибо в ту же самую секунду выстрелило большинство ландскнехтов. Когда он сморгнул слезу и вновь посмотрел вперед, то не смог сказать, попал он или нет, ибо оставшиеся янычары побросали ружья и, выхватив скимитары, бросились в атаку.

«Проклятие, где же рыцари?» — лихорадочно вопрошал Даффи, перезаряжая свою аркебузу. Дикий вой янычар окружал его, подобно стрекоту насекомых или свисту тропических птиц, и очень скоро он смог расслышать и быстрый топот турецких сандалий, который с каждой секундой становился все громче.

Он осмелился взглянуть перед собой. Господи, они совсем рядом! Он уже отчетливо различал оскаленные белые зубы на темных лицах и перехватил взгляд одного из нападавших. Порох на полку, рявкнул он себе, быстрей! Сколько на полку, столько же и на землю.

Один из турок в развевающихся белых одеяниях был уже всего в трех шагах. Даффи выставил ружье точно копье и дернул курок. Фитиль ударился о полку с такой силой, что погас. Искры брызнули во все стороны, когда ирландец отбил размашистый удар скимитары стволом теперь уже бесполезного ружья, затем нападавший врезался в него, и они вдвоем закувыркались в пыли. Даффи привстал на колени и выхватил рапиру и кинжал. Всадил кинжал в шею не успевшего опомниться турка и отбил рапирой вторую свистнувшую скимитару, тут же ответив коротким рубящим ударом по ноге. Хлипкий ответный удар турка отскочил от шлема Даффи, и ирландец вскочил на ноги, ткнув кинжалом в лицо нападавшего. Не останавливаясь, он пинком отшвырнул изогнутый клинок, нацеленный на то, чтобы подрубить ему ноги, и тяжелой рукоятью рапиры раздробил противнику челюсть. Еще один озверевший турок бросился на него, и он парировал своим клинком размашистый удар скимитары, одновременно подставив нападавшему кинжал, на который тот благополучно напоролся.

Затем в брешь между двумя группами ландскнехтов, как из прорванной плотины, хлынули на янычар конные рыцари. Тяжелые мечи в руках закованных в сталь всадников поднимались и опускались, и турок смыло, как смывает вода сломанные ветки.

Даффи улучил момент, чтобы размашистым ударом заправского лесоруба снести голову подвернувшемуся турку. В следующий миг бок о бок с ним оказались два ландскнехта, а впереди один теснимый противник, затем последний развернулся и пустился наутек примерно с дюжиной других уцелевших янычар.

— Пусть уносят ноги, — прогремел гулкий голос фон Зальма. — Шагом вперед, на оставленную позицию.

Даффи так или иначе мог передвигаться только шагом. Не без труда он поднял и спрятал в ножны оружие и поплелся вперед, тяжело дыша, не в силах даже стереть с губ запекшуюся слюну. Через несколько минут они стояли на вершине рядом со стеной. Оставив без внимания окрик фон Зальма, Даффи уселся на каменную кладку и обернулся к высоким стенам Вены. Город представлялся до невозможности безопасным и далеким.

«Случись Сулейману сейчас предпринять быструю контратаку, рыцари успеют укрыться, а вот ландскнехты вряд ли, — подумал он. — Во всяком случае, не я».

Он услышал позади сопровождаемый лязгом тяжелый удар и обернулся. Один из рыцарей свалился с коня, то ли раненый, то ли просто от жары — понять было трудно.

— Снимите с него доспехи, — приказал фон Зальм. Граф поднял забрало — с красным, покрытым потом лицом он выглядел так, будто сам был готов свалиться в обморок от жары.

— А время у нас есть? — озабоченно спросил один из наемников. Над маленькой группой нависла тяжелая тишина. — Не проще будет отнести его?..

— Дьявольщина! Делай что сказано!

Пожав плечами, наемник присел на корточки и начал ковыряться с застежками и пряжками. Сразу же к нему присоединились двое товарищей, и через несколько мгновений все доспехи были отстегнуты, показав, что рыцарь мертв от удара, пришедшегося между нагрудником и спинными пластинами.

— Так, хорошо, — устало произнес фон Зальм. — Теперь отстегните те две бомбы, соедините их и подведите запальный шнур. Мне нужен длинный запал.

Тем временем отступившие янычары добрались до турецких позиций, и там было заметно оживление.

«Что за игры он затеял? — забеспокоился Даффи. — Тут самое время отходить, а не мудрствовать».

— Отлично, — сказал граф. — Теперь соберите доспехи с бомбами внутри. — Он обернулся к стоящему рядом рыцарю. — Поначалу я думал только разрушить эту стену, но нам представилась возможность вдобавок заманить одного-двух самых горячих мусульман.

Когда взопревшие пехотинцы исполнили его приказ и прислонили доспехи к стене, фон Зальм приказал зажечь шнур, свисавший из пустого шлема.

— Теперь отходим! — крикнул он. — Не спеша, ландскнехты прикрывают фланги.

Даффи, который почти успел перевести дыхание, направился в обход лошадей туда, где вновь строился отряд Эйлифа. Последний, без единой царапины с виду, стоял впереди, но Даффи не смог найти Бобо. Ирландец занял место в шеренге и тупо уставился в землю, сосредоточив все внимание на том, чтобы дышать правильно и расслабить сведенные судорогой руки.

— Вижу, пока ты справляешься, — произнес голос рядом с ним.

Даффи поднял голову. Рядом стоял тот самый парень с корешком мандрагоры — в изорванной и запыленной одежде, на лице уже проступили синяки, но явно целый и невредимый.

— Стараюсь. — Он смерил паренька взглядом. — Помнишь, я ведь предупреждал тебя об одежде. И ты, я вижу, потерял свой магикус.

— Мой что?

— Корешок, амулет мандрагоровый. — Он указал на лишенный украшения пояс паренька.

Озадаченный юноша опустил глаза, увидел, что его не обманывают, и прикусил губу. Поднявшись на цыпочки, он отыскал взглядом фон Зальма вдалеке справа и пробормотал:

— Когда мы наконец тронемся?

Прежде чем Даффи успел ответить, фон Зальм дернул поводья своего коня, и несколько колонн степенной поступью двинулись на запад, к высящимся городским стенам. За свою жизнь привыкший чувствовать себя одинаково привольно что в городе, что в лесу, что на море, теперь, после двенадцати дней осады и вынужденного заточения, ирландец походил на завзятого горожанина. Сейчас вид городских стен снаружи представлялся ему неестественным — сродни тому, как если смотреть на корпус корабля снизу из-под воды или, скажем, на собственный затылок. Они вышагивали дальше, и городские стены понемногу приближались, однако ни боевого клича, ни грома подков сзади пока слышно не было. Даффи уже хорошо различал людей на укреплениях, он узнал Блуто, склонившегося к пушке и глядевшего вдоль ствола.

В следующий миг с востока докатился грохот скачущих коней, и фон Зальм поднял руку, сдерживая инстинктивный порыв прибавить шаг.

— Мы не побежим! — крикнул он. — Им не добраться до нас, прежде чем мы окажемся внутри. Да и, думаю я, вначале они захотят разделаться с оставленным у стены караульным.

Так что колонны рыцарей и ландскнехтов продолжали движение в том же убийственно неспешном темпе, тогда как шум погони становился все громче. Люди на стенах уже выкрикивали призывы поторопиться. Даффи обернулся назад — привилегия наемника, рыцарский этикет предписывал смотреть только вперед и доверяться слову командира насчет того, что творится вокруг. Он увидел примерно две дюжины скачущих вслед конных янычар. Ветер развевал длинные белые бурнусы, точно крылья за их спинами.

«Он прав, — успокоил себя ирландец. — Вряд ли они окажутся здесь быстрее, чем мы пройдем в ворота, да и было бы сущим безумием приближаться к городским стенам на расстояние пушечного выстрела. Судя по всему, они действительно решили, что мы оставили охранника у той проклятой стенки».

Тут янычары поравнялись со стеной и закружились вокруг, а следом средняя часть стены беззвучно превратилась в облако пыли, и Даффи увидел, как полетели наземь несколько всадников и лошадей. Мгновением позже прокатился грохот взрыва.

Начав огибать южный угол стены, они услышали, как открываются Коринфские ворота, и фон Зальм, который понемногу начал крениться в седле, уже не возражал, когда все ускорили шаг.




Глава 16


Как все чаще случалось в последние дни, Даффи проснулся внезапно, будто его кто-то ударил. Одним махом он сорвался с койки и вскочил на ноги, испуганно оглядываясь и пытаясь сообразить, где находится и что означает сумеречный свет за окном — занимающийся день или поздний вечер.

Резкое движение Даффи заставило еще одного спящего с всхлипом вскочить на своей койке.

— Что за черт! — гаркнул он, отчаянно моргая и хватаясь за сапоги. — Что за черт!

Из темной глубины комнаты донеслось несколько хриплых стонов, а из дальнего угла проворчали:

— Что, во сне Сулейман щиплет за задницу? Напейся, перед тем как лечь, и будешь спать как убитый.

«В этом-то я как раз не уверен, — подумал Даффи. Он взял себя в руки и присел на койке, меньше чем за десять обычно необходимых секунд припомнив, кто он такой, где находится и зачем. — Теперь вечереет, — гордо сказал он себе. — Днем мы совершили вылазку, чтобы отбросить турок вон с того пригорка, мое ружье дало осечку, а бедный старина Бобо пропустил удар скимитары, пока отбивал две другие. Все это я помню».

Он натянул сапоги и снова поднялся, уже не в первый раз за двенадцать дней пожалев об отсутствии воды для мытья.

— Дафф, это ты? — произнес еще кто-то рядом.

— Я.

— Далеко собрался?

— На улицу. Пойду где-нибудь выпью.

— Эйлиф в «Бесподобном пахаре» на той стороне Картнерштрассе, возле церкви капуцинов. Бывал там?

— Еще бы. — Последние пять месяцев Даффи усердно восполнял свое трехлетнее отсутствие в легендарной таверне наемников, открытой в 1518 году эмигрантом-англичанином, лишившимся ноги в мелкой стычке на венгерской границе. — Я, пожалуй, и сам туда двину.

— Весьма разумно, — согласился собеседник. — Так или иначе, он собирался с тобой побеседовать.

— Ну, выходит, мне и раздумывать нечего. Да и сам подходи, как выспишься.

Даффи вышел на улицу, полной грудью вдохнув прохладный восточный бриз, не стихавший последние две недели. Ветер разогнал скопившиеся за день облака, и над самыми крышами был отчетливо виден Орион. На замусоренной мостовой тут и там вспыхивали костры и жаровни, мимо с целеустремленным видом проходили компании солдат, мальчишки — продавцы дров копались в развалинах домов, довольные количеством растопки, которой могли наполнить свои корзины в преддверии зимнего сезона. В бараках неподалеку кто-то играл на флейте, и Даффи мурлыкал мотивчик себе под нос, шагая вдоль Шварценбергштрассе. Снаружи «Бесподобный пахарь» мало чем отличался от других зданий в округе: это было низкое строение с черепичной крышей, с крохотными окошками из освинцованного стекла, через которые на булыжную мостовую пробивались лишь слабые отблески света, и с вывеской в виде ржавого плуга, плоско закрепленной на кирпичной стене и практически невидимой в темноте. Даффи одолел несколько ступенек перед тяжелой дубовой дверью и кулаком постучал по вытертому пятну ниже пустой петли от дверного кольца. Через несколько секунд дверь распахнулась внутрь, выпустив на улицу сгусток света и смесь запахов мяса, приправ, пива и пота. Молодой верзила с соломенными волосами и глазами навыкате воззрился на пришельца поверх пенящейся пивной кружки.

— Можно войти? — с улыбкой поинтересовался Даффи. — Я из…

— Знаю, — произнес парень, опуская кружку и вытирая губы тыльной стороной ладони. — Из отряда Эйлифа. Видал тебя сегодня со стены. Заходи. — Он шагнул назад, взмахом руки пригласив Даффи внутрь.

В главный зал спускались пять ступенек, отчего потолок с тяжелыми балками казался выше. На дюжине столов свечи и лампы отбрасывали рассеянный желтый свет, гул разговоров, взрывы смеха, звяканье кружек раздавались в помещении, столь надежно замкнутом массивными стенами и тяжелой дверью, что снаружи случайный прохожий вряд ли мог заподозрить о царящем внутри веселье. Была и музыка, ибо старый Фенн, хозяин заведения, извлек откуда-то древнюю арфу — трофей бог знает какой забытой кампании — и наигрывал старинные сельские мотивы, на кои импровизировал весьма непотребные вирши. Даффи проложил путь вниз по ступеням и начал протискиваться сквозь толпу к тому месту, где, как он знал, можно было найти вино.

— Даффи! — прорезал общий шум чей-то крик. — Брайан, черт тебя дери! Сюда!

Ирландец огляделся и заметил Эйлифа, который с двумя другими капитанами ландскнехтов занимал стол у стены. Несколько человек перед ним расступились, он подошел к столу и присел. Остатки хлеба и колбасы на столе указывали, что капитаны сидят здесь с обеда.

— Брайан, познакомься с Жаном Верто и Карлом Штейном, капитанами двух вольных отрядов.

Даффи кивнул. Штейн, высокий и поджарый, со старым шрамом, изгибавшимся из паутины морщин у левого глаза вниз до самой скулы, был ирландцу знаком: Даффи встречал его пятнадцать лет назад при сражении на Рейне. Дородный великан Верто, в чьей окладистой черной бороде не было ни единого седого волоска, вот уже больше двадцати лет был капитаном одного из самых свирепых отрядов ландскнехтов — или ласкуентов на их родном фламандском — во всей Европе.

— Что пьешь, Даффи? — скрипучим голосом поинтересовался Штейн. Прежде чем Даффи успел ответить, капитан потянулся и сграбастал одного из солдат своего отряда. — Эберс, — сказал он, — притащи-ка нам бочонок того темного пива.

— Бочонок, сэр? — с сомнением повторил Эберс. — Разве он не под замком? Как насчет…

— Черт тебя подери, если бы ты столь же расторопно повиновался мне в бою, нас стерли бы с лица земли много лет назад. Ты получил приказ — вперед!

Даффи открыл было рот, чтобы сказать, что предпочитает вино, но тут же прикусил язык.

«Теперь, когда бедняга Эберс рискует жизнью, чтобы принести это пиво, отказаться я не могу», — подумал он беспомощно. Пожав плечами, он с улыбкой обернулся к Штейну:

— Темное пиво? В октябре? Где же Фенн мог его раздобыть?

— «Херцвестенское», — сообщил Штейн. — Владелец трактира Циммермана, как его бишь, Эйлиф? Тот, что нанял твой отряд.

— Аврелиан, — ответил Эйлиф.

— Вот-вот. Этот Аврелиан, похоже, запас довольно много своего весеннего продукта как раз для подобного случая, — он сделал широкий жест, который, как понял Даффи, объединил скопившиеся у городских стен турецкие войска, — и сейчас раздает его солдатам. Прошло уже двенадцать дней, а солдат всех мастей в городе не меньше десяти тысяч. Удивительно, что еще что-то осталось.

— Может, это сродни истории с хлебами и рыбой? — предположил Даффи.

— Мне больше по вкусу чудо этого Аврелиана, — заметил Верто.

— Ну так вот, Дафф, — проговорил Эйлиф, пропустивший мимо ушей последние замечания, — я позвал тебя, потому что бедный старина Бобо отправился сегодня на тот свет. А завтра поутру все капитаны ландскнехтов вместе со своими лейтенантами встречаются в трактире Циммермана с фон Зальмом и прочими шишками, чтобы просить прибавки к жалованью — сдается нам, мы крепко держим их за горло, — и хотелось бы предстать во всей красе. Ты, стало быть, теперь производишься в лейтенанты.

— Я?

Внезапное совпадение между появлением «Херцвестенского» и посещением трактира Циммермана вызвало у Даффи смутную тревогу. В первый раз за пять месяцев он почувствовал, как ощущение самостоятельности начинает его покидать.

«Возможно, — подумал он, — все начиная с гибели Бобо и кончая отправкой Эберса за пивом не случайно».

— Господи боже, Эйлиф, ведь я в твоем отряде совсем недавно. Не меньше дюжины твоих старых волков куда больше заслуживают этого звания, и, если я встану им поперек, не миновать бунта.

— Плевать, — беззаботно ответил Эйлиф. — Они и раньше пытались бунтовать, и поводы для этого бывали посерьезнее. У меня талант усмирять мятежи. Вдобавок ты подходишь как нельзя лучше — мало у кого из моих ребят такой боевой опыт, да и мозгов у тебя гораздо больше.

— А вот твой отказ, — заметил Верто с улыбкой, — будет означать бунт прямо сейчас.

— Даффи это знает! — рявкнул Эйлиф.

— Ясное дело, — согласился ирландец. — Я и не думал отказываться. — Покосившись, он увидел Эберса с бочонком под мышкой, который на пути к столу расталкивал локтями строптивых пьяниц.

— Вот наконец и пиво, — проговорил Штейн, поднимаясь на ноги. С лязгом выхватив меч, он повернулся к преследователям Эберса. — Это для меня! — крикнул он. — Прочь, псы, если не хотите отправиться назад, унося в руках свои потроха!

Разгоряченные ландскнехты отступили, высказывая замысловатые суждения о многочисленных привилегиях командиров. Эберс грохнул бочонком об стол и отдал честь:

— Приказ выполнен, сэр.

— Отлично, приятель. Нацеди себе кружку и проваливай.

— Ну, значит, решено, — сказал Эйлиф, который открыл кран и теперь разливал коричневую пенящуюся жидкость по кружкам. — Утром отправляешься со мной в трактир Циммермана. — Он закрыл кран и поставил перед ирландцем полную кружку, затем коркой хлеба принялся собирать со стола разлитое пиво.

— Хорошо. — Даффи глубоко вздохнул и одним глотком осушил кружку до половины. — «Черт возьми, — подумал он. — Напиток что надо». Эйлиф, который с аппетитом пережевывал намокший в пиве хлеб, был, похоже, того же мнения.

Ловко поворачиваясь в толпе на деревянной ноге, к столу притопал Фенн.

— Что тут за шум? — хищно усмехаясь, спросил он. — У меня тихое семейное заведение.

— Фенн, мы это отлично знаем, вот и решили прибрать твое знатное пиво подальше от тех чертовых пьяниц, — ответил Даффи. — Целее будет. — Он допил то, что оставалось в кружке, и снова налил.

— Могу я понять так, что вы берете весь бочонок?

— Вот именно, — подтвердил Штейн. — Нужно отпраздновать производство Даффи в лейтенанты.

— Ха! — воскликнул Фенн и ударил деревяшкой в пол, что должно было соответствовать хлопку ладонью по колену. — Даффи? Ходячий бурдюк с вином? Ловко придумано! Тогда Дионис, Силен и Бахус точно на вашей стороне.

Ирландец насторожился, услышав последнее имя, но Фенн уже беззаботно хохотал, довольный своей шуткой.

— По этому поводу песня! — крикнул хозяин. В ответ раздались одобрительные хлопки, и шум голосов немного стих, ибо Фенна любили слушать.

— Давай «Гримасницу обезьяну»! — рявкнул один солдат.

— Нет, «Как святая Урсула пошла по третьему кругу»! — завопил другой.

— Тихо, вы, крысы! — сказал Фенн. — Тут серьезный повод. Брайан Даффи произведен в лейтенанты отряда швейцарца Эйлифа.

Раздались приветственные крики — несмотря на все опасения Даффи, среди солдат он был хорошо известен и пользовался уважением. Одноногий заспешил к стойке, где держал бочонки с вином и свою арфу, переваливаясь точно бочонок, который катят на одном ребре. Взяв инструмент, он извлек долгий звучный аккорд, после чего полились первые ноты старой песни трубадуров «Fortuna, Imperatrix Mundi».

Фенн пел, и почти все собравшиеся хором вторили ему, что есть мочи горланя старинные стихи о капризном колесе фортуны. Даффи надрывался не меньше остальных, лишь однажды прервавшись, чтобы осушить вновь наполненную кружку, которой принялся отбивать такт по столу. Когда Фенн закончил песню, общий хор так и не умолкал, и, пожав плечами, он начал сызнова. Даффи уселся и еще раз наполнил кружку темно-янтарным пивом. Задумчиво отхлебнул глоток. Как при звуках знакомой музыки предстают картины давно ушедших дней или случайный, едва уловимый аромат оживляет забытые детские переживания, так вкус пива, приправленный старинной мелодией трубадуров, сейчас пробуждал в нем глубоко спящие воспоминания, нечто приятное, но давно позабытое. Обычно не склонный копаться в собственной памяти, он уцепился за эту ниточку с безрассудной целеустремленностью пьяницы. В следующий миг Эйлиф изумленно уставился на него, ибо ирландец вскочил с воплем, который оборвал песню, уже, впрочем, начавшую сбиваться с ритма. Окинув взглядом изумленные лица, он поднял пенящуюся кружку и произнес что-то на языке, никому в компании не известном.

— Это, похоже, галльский, — предположил Фенн. — Эй, Даффи! Давай без твоей тарабарщины. Скажи спасибо, я не заставляю своих гостей изъясняться на богобоязненной латыни.

Ирландец, кажется, заметил, что его не понимают. Рассмеявшись, он подошел к Фенну и протянул руки к арфе. Хозяин неуверенно улыбнулся, точно не вполне понимая, кто перед ним, однако через мгновение отдал свою арфу. Даффи взял инструмент, пальцы его легко прошлись по струнам, извлекая тихую прерывистую мелодию, подобную музыке, что приносит издалека ветер. Он взглянул вверх, попытался заговорить, смолк и следом выкрикнул:

— Aperte fenestras!

— Ого! — воодушевился Фенн. — Говорю о латыни, и латынь в ответ. Вы что, болваны, не слышите? Откройте окна!

Озадаченные, но не утратившие пьяного энтузиазма ландскнехты поспешили открыть ставни и распахнуть немногочисленные узкие окна. Даффи обернулся к двери за своей спиной, одной рукой откинул засов и ударом ноги открыл ее настежь. Судя по грохоту обрушившихся ящиков, дверь вряд ли предназначалась для использования по прямому назначению, однако Фенн только рассмеялся, когда порыв западного ветра пронесся по комнате. И вот ирландец заиграл. Это был стремительный мотив с молниеносными переходами, где напряжению и угрозе сопутствовало бесшабашное веселье. Были в нем настороженный трепет от предрассветной свежести; ощущения потертой рукояти испытанного клинка и пристального взгляда в темный провал, откуда должен появиться враг; возбуждение с холодом в животе и пересохшим горлом, когда правишь лошадью над опасным обрывом; наслаждение тем, как, стоя на носу плывущего корабля, смотришь на солнце, что садится в неизведанные моря. Пока солдаты внимали его музыке, в комнате сделалось почти совсем тихо, и пелену хмеля точно свежим ветром сдуло у них с глаз. Постепенно он вывел на первый план едва слышный поначалу мотив, и то величественная, то проказливая мелодия полилась в полную силу. При знакомых звуках аудитория оживилась, и ирландец начал петь на языке, который Фенн обозвал «похоже, галльский».

Несколько голосов начали подпевать ему на немецком, потом прибавились другие. Но за долгую свою историю эта старинная песня исполнялась на многих языках, и вот Фенн уже рявкал английские стихи, а французы отряда Верто вторили хором в минорном ключе, почти в зеркальном отражении к главной музыкальной теме. Очень скоро громовое пение заполнило все помещение; чтобы лучше наполнять легкие воздухом, большинство гуляк вскочили на ноги, и многоязычный хор заставлял подносы с пивными кружками звенеть на высоком стеллаже. По мере того как песня достигала своего пика, Даффи все сильнее ударял по струнам, и одновременно с самым сильным аккордом колокола на соборе Святого Стефана зазвонили к восьмичасовой мессе. Песня вышла на крещендо, вобрав звон колоколов в аккомпанемент; еще через мгновение мощный, заставивший звенеть стекла, бас усилила пушечная канонада с городских стен.

Украсив концовку парой залихватских пассажей, Даффи завершил песню и протянул Фенну арфу. К тому моменту все, кто был в таверне, повскакали на ноги и рукоплескали с криками восторга. Поклонившись, Даффи вернулся за свой стол. Взгляд его был несколько отрешенным и испуганным, но никто этого не заметил.

— Что здорово, то здорово, — изрек Штейн. — Протомившись двенадцать дней внутри городских стен, многие начинают падать духом. Такая музыка возвращает им бодрость.

— И, как я слышал, дерешься ты не хуже, — добавил Верто. — Эйлиф, ты точно не ошибся в выборе своего лейтенанта.

За пушечной пальбой не последовал тревожный набат, из чего можно было заключить, что Блуто просто отправил в темноту несколько ядер, дабы напомнить туркам, что он на посту. Разлили следующую порцию пива, и вечер продолжался шумно, но без происшествий. Со временем кто-то пожаловался на сквозняк, и окна вновь закрыли.

Пару часов спустя Эйлиф с Даффи брели назад к баракам.

— Постарайся отоспаться, — советовал Эйлиф. — Завтра с утра мы отправимся на встречу.

— О, на встречу! На какую?

— А, неважно. С утра велю кому-нибудь из ребят вылить на тебя ушат воды, когда придет пора.

— Лучше пусть будет пиво.

— Верно. Пивное крещение. Скажи-ка, ты когда учился играть на арфе?

Даффи уставился перед собой — улица раскачивалась вверх и вниз.

— Я не учился, — сказал он. — Я никогда не учился.

На второй час после утренней зари Эйлиф и Даффи, оба одетые с должным шиком, шагали вверх по Ротентурмштрассе. Небо было затянуто облаками, и сырой воздух заставил ирландца натянуть раструбы перчаток поверх рукавов.

— Мы, надеюсь, будем вовремя? — поинтересовался он, и его дыхание окуталось паром.

— Пожалуй, малость раньше, чем нужно, — когда мы вышли, Штейн, по-моему, еще был у себя. А фон Зальм все равно опоздает — чтобы показать, что наши претензии и в грош не ставит. Однако, думается, мы сможем настоять на своем. Просто кивай в ответ на все, что я скажу, и старайся выглядеть непреклонным, понятно?

— Разумеется, — безмятежно согласился Даффи, про себя решив, что выскажется, если появится потребность. Они повернули налево, и вскоре объект их путешествия замаячил в нескольких кварталах впереди.

Трактир Циммермана располагался в примыкающей к городской стене северной части города, в доброй полумиле от основного средоточия турецких сил, так что во многом жизнь сохраняла здесь привычный повседневный уклад. Солдат почти не попадалось, на улицах не было видно вывороченных булыжников, расщепленных бревен или изборожденных о каменную кладку пушечных ядер, а дым относил в сторону западный ветер. Привычный вид молочниц и нищих легко мог заставить усомниться, что всего в трех милях к югу стоит армия в семьдесят пять тысяч турок.

Само место ничуть не изменилось по сравнению с тем, каким оно было пять месяцев назад, и Даффи не смог подавить рефлекторного ощущения «вот я и дома». Пришлось напомнить себе, что здесь, помимо прочего, обитает волшебник, который задался целью заставить его в буквальном смысле забыть самого себя.

«В придачу это дом Ипифании, — размышлял он дальше, — старой моей подруги, которая довела себя до того, что вплоть до моего переезда при каждой встрече заливалась слезами». Склонность ирландца вымещать раздражением чувство застарелой вины и здесь сыграла свою роль. «Почему женщины всегда ведут себя так? — размышлял он с досадой. — Ладно, я подвел ее, не сдержал обещания, в чем и сознаюсь! Что же мне теперь, сокрушаться об этом до конца дней своих? Ха! Да покажите мне сейчас девять обнаженных девственниц Луксора, что изнывают от страсти, а через миг развейте их в воздухе, так одной чашки вина мне будет достаточно, чтобы восстановить самообладание. И как-никак пять месяцев прошло. Черт возьми, может, она уже мною переболела».

С такими мыслями он бодрее зашагал дальше, отбросив тягостное подозрение, что не слишком честно оценивал чувства как Ипифании, так и свои собственные. Эйлиф поднялся по ступенькам и открыл парадную дверь. Они миновали прихожую и вошли в трапезную, где за длинным столом возле окон уже расположились два других капитана. Краем глаза Даффи заметил Лотарио Мазертана, в одиночестве занимавшего стол в дальнем углу.

«Все как будто по-прежнему, — подумал он, — разве что у Лотарио вид более изможденный. Впрочем, все мы выглядим не лучше».

— Доброе утро, друзья, — поздоровался Эйлиф. — Это мой заместитель Брайан Даффи. Брайан, это достойные Фернандо Виллануэва из Арагона и Франц Лайнзер из Тироля.

Даффи кивнул, присаживаясь к столу. Испанец улыбнулся в ответ.

— С удовольствием слушал тебя вчера вечером, — сказал он. — Ты должен сыграть нам еще раз, прежде чем падут стены.

— Боюсь, времени у меня не так много, — с ухмылкой ответил Даффи. — Сначала понадобится подогреть себя немалым количеством пива, а Сулейман может уже к полудню поднять на стенах свой флаг.

— Тогда лучше начать прямо сейчас, — решил Виллануэва. — Эй, на кухне! Пива нашему другу музыканту! И всем остальным тоже!

Эйлиф смотрел в окно, куда после неудачного полета Бобо было вставлено новое прозрачное стекло.

— Идут еще несколько человек, — сообщил он.

За его спиной открылась дверь на кухню, и Ипифания проследовала к столу, держа в руках поднос с кувшином пива и полудюжиной кружек. Даффи смущенно отвел глаза, заметив, что она постарела, но стала только милее. Следом она заметила его — он услышал судорожный вздох, и мигом позже поднос с грохотом упал на пол. Даффи повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как она в слезах промчалась назад на кухню. Мазертан вскочил из-за стола и поспешил за ней. Испанец изумленно хлопал глазами.

— Не иначе, она не одобряет пьянства по утрам, — заметил он. — Эй, любезная! Хозяин! Кто-нибудь! Мы не намерены лакать с пола, как кошки!

Через несколько секунд в дверях на кухню появился Вернер — брови его были приподняты в вопросительном удивлении. Потом он заметил пенистую лужу.

— Дело рук Ипифании? — не обращаясь ни к кому конкретно, поинтересовался он. — Ну уж это точно в последний раз! Анна, — крикнул он через плечо, — сходи отыщи ее. Она сбежала, потому что разлила все пиво и знает, что теперь последует. А последует то, что я вышвырну эту пьянчужку! — Он скрылся обратно на кухню.

— Идет Верто, — сказал Эйлиф, который оставил без внимания шум и продолжал смотреть на улицу. — Ага! Следом за ним фон Зальм. Он точен — добрый знак! Стойте на своем, ребята, сейчас мы все и уладим.

«Все, да не все», — с горечью подумал Даффи.

Во время встречи, которая так и не вызвала у Даффи особого интереса, Ипифания больше не появлялась. Анна подавала сосиски с пивом, то и дело сердито поглядывая на ирландца.

«Проклятие, я не виноват, — размышлял он, пока элегантно одетый бородатый фон Зальм держал речь. — После стольких лет разве могла старушка воспринимать все так серьезно? Это сплошное притворство — чего Анне просто не дано понять. Меня никакие превратности любви не могли огорчать больше чем неделю…»

«Да ну! — насмешливо откликнулась другая часть его рассудка. — Тогда, видно, какой-то другой ирландец отправился воевать с турками в двадцать шестом просто из-за того, что его девушка вышла за другого. И ждал три года, прежде чем увидеть ее вновь».

— …не так ли, Брайан? Или, по-твоему, я слишком сгущаю краски? — Эйлиф выжидательно уставился на него.

Даффи поднял голову, надеясь, что его хмурая озабоченность сойдет за мрачную решимость.

— В том, что ты сказал, нет преувеличения, — сказал он Эйлифу.

Швейцарец обернулся к фон Зальму.

— Слыхали? Это говорит человек, который сражался вместе с Томори! Вы не сможете отрицать… — И дискуссия опять перестала занимать ирландца. Несмотря на данный им с утра обет, он целиком переключился на поглощение пива.

Наконец капитаны отодвинули скамьи и встали из-за стола.

— Как временный представитель императора Карла Пятого, это все, что я могу вам предложить в качестве прибавки, — сказал фон Зальм. — Впрочем, можете не сомневаться, что, когда турецкое войско будет повернуто вспять, а ландскнехты будут действовать столь же успешно, я настоятельно порекомендую заплатить вам сполна.

Капитаны поклонились и разошлись обсудить результаты, добившись, по-видимому, всего, на что изначально рассчитывали. Эйлиф повернулся к ирландцу.

— Ну что, Дафф, идем назад?

— Э… нет. — Даффи скривился, глядя в пол. — Нет, мне осталось здесь кое-что уладить.

— Ладно, увидимся. — Седой капитан ухмыльнулся. — Гляди, старина, не усердствуй больше, чем оно того стоит.

Даффи пожал плечами.

— Я позабыл, чего оно стоит.




Глава 17


Он обнаружил ее в запорошенной мукой кладовой, на мешке с солью, содрогающейся от рыданий так, точно свора невидимых собак рвала ее на куски.

— Ипифания!

Она подняла к нему заплаканное лицо, потом отвернулась, зарыдав еще сильнее.

— Зачем ты вернулся? — вымолвила она наконец. — Просто чтобы я потеряла работу?

— Слушай, Пиф, — сказал Даффи. — Не плачь. Вернер не сможет уволить тебя — хозяин здесь Аврелиан, а я еще имею на него влияние. Черт возьми, я скажу ему, чтобы тебе прибавили жалованье.

— Не смей, — задохнулась женщина, — даже упоминать эту… маленькую гадину.

— Какую такую гадину? — спросил пораженный Даффи. — Аврелиана?

— Да. Это ведь он наложил на тебя какое-то… мерзкое заклятие, сделав тебя безразличным ко мне. О-у-у. — Она снова принялась испускать жалобные стоны.

Подобная смена темы с ее стороны показалась Даффи не очень честной.

— Мы говорили о Вернере, — заметил он. — И я позабочусь, чтобы в будущем он знал свое место.

— Что мне за дело до будущего? — простонала Ипифания. — У меня нет будущего. Я считаю часы до того, как турки отсекут стены и разрушат мне голову. — Даффи сообразил, что она повторяет последнее предложение так часто, что уже не следит за правильной расстановкой глаголов. — Я уже две недели не виделась с отцом, — судорожно добавила она. — Когда мы… собирались уезжать, я просто думала его бросить и теперь, вспоминая об этом, не могу смотреть ему в глаза!

— Боже милосердный! — сказал Даффи. — Тогда кто же носит ему еду?

— Что? — всхлипнула она в очередной раз. — О, я поручила это Шрабу. — Она подняла затуманенные слезами глаза. — Брайан, если ты все же станешь говорить с этим ужасным Аврелианом, нельзя ли попросить его сказать Вернеру о моем бренди? У меня всегда была привычка выпить капельку перед сном и с утра, ну, чтобы работалось легче, а теперь Вернер оскорбляет меня, говорит, что не даст мне ни глотка. Приходится мне урывать момент, когда никто не видит, а это так унизительно. Точно Вернер сам когда-нибудь работает — он вечно просиживает у своего клятого дружка поэта. Брайан, попроси об этом. Сделай для меня хоть такую малость, ладно?

Ирландец внимательно посмотрел на нее. Не специально ли это задумано, чтобы иметь потом возможность выставить его виноватым? «О, Брайан, смотри, ты, бессердечная скотина, вынудил меня пить». А ему и крыть нечем.

«Господи, взгляни на себя, Даффи, — подумал он внезапно. — Ты и есть бессердечная скотина. Пиф была здесь вполне счастлива, пока не появился ты с безумными обещаниями, которые не мог сдержать. Вот она и стала пить».

Он нерешительно протянул руку и дотронулся до ее плеча.

— Я поговорю с ним, — мягко ответил он и вышел из комнаты.

Анна была на кухне и оторвалась от своих дел, когда одновременно из кладовой вышел Даффи, а с улицы зашел Мазертан.

— Анна, где… — начали оба в один голос.

— Прошу вас, сударь, — сказал Мазертан.

— Благодарю. Анна, где Вернер?

— Там, где и был, — в своем винном подвальчике, пока несколько минут назад шум и вопли не заставили его выйти. — Когда ирландец повернулся в указанном направлении, она добавила: — Не советую тебе вламываться — там с ним этот поэт Кречмер, они вроде как сочиняют поэму и не потерпят вторжения посторонних.

— Придется один раз вытерпеть, — сказал Даффи, удаляясь.

За его спиной Мазертан спросил:

— Куда пошла госпожа Хальштад? Во дворе ее нет.

— Она в кладовой, — устало ответила Анна.

Даффи задержался и взглянул через плечо на Мазертана, который остановился у двери в кладовую и обернулся посмотреть на него. Оба секунду или две глядели друг на друга, затем каждый возобновил свой путь. Ирландец никогда прежде не был в винном подвальчике Вернера, но знал, что тот скрывался под главной лестницей, на ступень или две ниже пола, и через мгновение стоял перед низкой дверью с рукой, занесенной, чтобы постучать. Не успев, впрочем, это сделать, он пришел к выводу, что для вежливости нет особых причин, и, просто взявшись за задвижку, распахнул дверь. Открывшаяся его глазам комната футов двенадцати длиной и шести шириной была от пола до невысокого потолка уставлена помещавшимися на полках бутылями, бочонками и амфорами; пространство слабо освещалось лампой на небольшом столике посредине. Сидевшие за столиком двое мужчин приподнялись со своих стульев, вспугнутые внезапным вторжением, и Даффи рассмотрел обоих.

Вернер немного поправился по сравнению с тем, каким его помнил Даффи, и необычно роскошное одеяние только подчеркивало мучнистую бледность его лица и седину в напомаженных волосах. Кречмер выглядел куда более крепким, черты его лица скрывались под неописуемо рыжей бородой, но именно он казался особенно огорченным.

— Ах! — воскликнул поэт высоким сдавленным голосом, не поднимая глаз выше сапог ирландца. — Священнодействие оборвано явлением вульгарной черни! И прямо в рощу Афродиты врывается наемник с кровью обагренными руками! Я изгнан прочь! — Все так же не поднимая глаз, он протиснулся мимо Даффи и поспешил к выходу на улицу.

Вернер вновь уселся и возвел руки к потолку.

— Ужель слагать великие творения недостижимо без мирских помех?

Даффи изумленно уставился на него:

— Что?

Вернер глубоко вздохнул.

— Ладно, Даффи, какая разница! Тебе чего?

Даффи взглянул на заваленный чем попало стол и взял оттуда маленький деревянный свисток с единственной дырочкой.

— Можешь не объяснять: вы заняты сочинением торжественной мессы. — Он дунул в свисток, но не смог извлечь различимого звука. — Обзаведись новым камертоном.

Вернер вскочил, стараясь скрыть болезненную гримасу, прихрамывая, обогнул стол и выхватил из рук Даффи свисток, после чего, все так же хромая, вернулся на место.

— Ты хотел что-то сказать или так просто зашел?

Даффи хотел было поинтересоваться причиной увечий трактирщика, но вспомнил о цели своего прихода.

— Я собирался сказать, что ты не можешь выгнать Ипифанию Фойгель. Ты…

— В своем заведении я сам себе хозяин.

Ирландец улыбнулся и уселся на стул Кречмера.

— В этом вся загвоздка. Как ты все время умудряешься забывать, что это не твое заведение? Трактир принадлежит Аврелиану, а он мой старый друг. Он не…

— Уже полгода как тебя здесь нет. И Аврелиан вряд ли числит тебя в друзьях. А хоть бы и числил, — внезапно разгорячился он, — я, черт тебя возьми, веду здесь хозяйство! Я постоянно держу руку на пульсе. И в том, как содержать трактир, он слушается меня. Думаешь, без меня он бы управился? Как бы не так! Этот старый плюгавый…

Даффи расхохотался.

— Руку на пульсе? Вот это здорово! Знать, трактир умудряется содержать себя сам, ибо можно по пальцам счесть, сколько раз ты здесь появлялся. Чаще просиживал у этого жалкого подобия поэта. Дьявольщина! Я не забыл пасхальную ночь, когда Заполи едва не разнес трактир в щепки, а ты наутро о том ни сном ни духом! Торчал у своего дружка… цитировал Петрарку и целовал сапоги Кречмера, как я подозреваю…

В глазах трактирщика мелькнул непривычно лукавый огонек.

— Ну… по правде говоря, это были совсем не сапоги.

Ирландец сощурился:

— О чем ты, черт возьми?

— Да будет тебе известно, Кречмера в ту ночь не было дома — а вот жена его была. — Вернер ухмыльнулся. — Должен присовокупить, на диво юная и привлекательная жена.

Даффи прямо остолбенел.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что ты… с его женой?..

— Я ничего не говорю! — воскликнул Вернер все с той же самодовольной ухмылкой. — Просто отмечаю, что прелестные чувствительные юные дамы имеют обыкновение терять голову от моих стихов. Удивительно, до какой степени. — Он откровенно подмигнул. Даффи поднялся, чувствуя, как удивление перемешивается у него с отвращением.

— До такой степени, что тут же падают навзничь. Любопытно, где был Кречмер, пока у него происходили такие чудеса? Не иначе как наслаждался здесь только что откупоренным темным пивом.

— Возможно. Где бы он ни был, она дала мне понять, что раньше утра его ждать не придется.

— С твоего позволения, — сказал Даффи, указывая на разбросанные по столу бумаги, — я оставляю тебя с твоей поэмой и осиротевшей рощей бедной Афродиты. Но Ипифания остается здесь работать, ясно? И может держать у себя в комнате бутылку бренди. Я попрошу Аврелиана спуститься и подтвердить тебе это. — Он направился к двери и на ходу обернулся. — Знаешь, на твоем месте я бы поостерегся. Ты хоть разглядел, какие плечи у этого Кречмера? Для поэта чертовски широкие. Такому ничего не стоит тебя на клочки порвать.

Напудренный трактирщик самоуверенно хмыкнул:

— Я не так уж немощен. Коли на то пошло, я не раз побеждал его в борьбе на руках.

Даффи чуть помедлил и пожал плечами.

— Тебе видней, — заметил он и вышел, прикрыв за собой дверь.

«Невозможно, — размышлял он, возвращаясь с кухни, — чтобы Вернер мог уложить руку Кречмера на стол — или Вернер приврал, или Кречмер нарочно поддался. Но зачем ему это? И с чего бы, что еще удивительнее, жене здоровенного в самом соку молодца увлечься таким, как Вернер? Ну а тебе-то зачем ломать над всем этим голову?» — нетерпеливо спросил он себя.

Анну он застал за перекладыванием с разделочной доски в котелок кусочков вяленого мяса.

— Настоящая говядина, — сообщила она, подняв голову и увидев его. — Накануне выходных в большинстве трактиров уже стали подавать мясо собак и кошек, понятно, под другим названием. У нас запасы получше — свинины и говядины хватит до четверга. — Она невесело усмехнулась. — Да и позже нашей честности ничто не угрожает, ведь собак и кошек к тому времени не останется.

— Я бывал в городах, что подолгу оставались в осаде, там съедали даже всех крыс, — вежливо заметил Даффи, — а мы ели муравьев и тараканов. Некоторые — кое-что и похуже.

Анна удачно изобразила лучезарную улыбку.

— Вот как? Тогда, должна заметить, у нас неплохие шансы составить новое меню.

Он указал пальцем на кладовку.

— Пиф все еще там?

— Э… да, — чуть замявшись, ответила она.

Осторожно, чтобы не напугать подругу, Даффи открыл дверь, и глазам его предстали Ипифания и Лотарио Мазертан, сидящие парой на одном из оставшихся стофунтовых мешков с мукой. Они разговаривали вполголоса, и Мазертан гладил ее по голове. Ирландец закрыл дверь так же беззвучно, как перед тем открыл.

Он постоял рядом с Анной, наблюдая, как та нарезает кубиками лук.

— Давно это началось?

Она собрала вместе белые кусочки и ладонью смахнула их в котелок.

— Уже несколько дней. Похоже, что за последние две недели все стали вести себя иначе.

— И не говори. Я все же побеседую о ней с Аврелианом.

— Вот оно, подлинное великодушие!

— Сдаюсь, Анна, сдаюсь, — кивнул он. — Можно сказать, уязвлен до глубины души. Так где я смогу его найти?

— Черт побери, прости меня. Вернее всего, он в старой часовне. Просиживает там часами, ставя диковинные опыты с гирьками, маятниками и волчками вроде тех, какими играют еврейские дети. А только выглянет солнце, выставляет из окна маленькое зеркальце. Как будто он подает кому-то сигналы, но там, знаешь, двор с высокими глухими стенами, так что разглядеть вспышки света могут разве только птицы в небе.

— У волшебников часто такое бывает, — заверил ее Даффи. — Ладно, еще увидимся.

В длинном коридоре к восточной стороне трактира было и днем темно, как в глухую полночь, так что несколько минут Даффи ощупью пробирался по коридорам, длина, ширина и настил которых менялись на всем протяжении пути до высоких двустворчатых дверей часовни. Последнюю сотню ярдов он слышал голоса и теперь увидел, что одна из железных створок распахнута. Хотя слов разобрать было нельзя, нечто в тоне голосов заставило его последние несколько ярдов преодолеть беззвучно, не снимая руки с рукоятки кинжала. Все те же груды коробок и связки метел перегораживали проход, и он осторожно протиснулся сбоку так, чтобы обозревать внутренность часовни в щель между двумя перевернутыми железными бадьями для метел, поставленными поверх пирамиды из свернутых старинных ковров. Проникавший через грязные стеклянные окна свет был тусклым и серым, но после темного коридора глаза Даффи приспособились к минимальному освещению. Представшая перед ним на алтаре сцена напомнила фронтиспис трактата о какой-нибудь Лиге Заморских Племен. Из шести, нет, семи человек, противостоящих Аврелиану, двое были черными (один в перьях, другой в длинной мантии с бурнусом), один краснокожий дикарь в одеянии из звериных шкур, помнится, виденный Даффи в трактире месяцев пять назад, еще один, по-видимому, с тех же дальних островов, что и Антоку Тенно, и трое европейцев, один из которых был карликом.

— Вы уже просили об этом прежде, — с подчеркнутым терпением произносил Аврелиан, — и я уже дал вам ответ.

— Сэр, вы не поняли, — подал голос карлик. — Мы уже больше не просим.

Даффи медленно извлек кинжал.

— Собираетесь взять силой? — Аврелиан одарил их широкой улыбкой. — Ха! Точно детишки с палочками, что пришли отбить у льва любимую овечку.

Вперед выступил чернокожий в бурнусе.

— Два обстоятельства, Амвросий, являются неоспоримыми. Во-первых, твое могущество значительно ограничено из-за близости равного тебе врага Ибрагима, тогда как наши силы, изначально меньшие, остались неизменными. И я не думаю, что ты сможешь одолеть нас всех, если мы действуем сообща.

— Это оба неоспоримых обстоятельства или только одно? — вежливо поинтересовался Аврелиан.

— Пока одно. Другое состоит в следующем: Ибрагим возьмет этот город, и задолго до наступления тридцать первого. Стены уже шатаются, и пятьдесят тысяч остервенелых янычар на равнине ждут своего часа, чтобы кинуться в открывшийся пролом. Ничто на свете не позволит этой пивоварне продержаться две недели до кануна Дня Всех Святых. Ибрагим будет здесь вдвое раньше, он отравит чан МакКула или, скорее, взорвет его бомбой, так что останутся одни щепки. Ясно тебе? То, на что ты надеешься употребить черное, просто невыполнимо.

— То есть я как собака на сене.

— Вот именно. Твоя попытка сохранить черное в неприкосновенности приведет лишь к тому, что Ибрагим уничтожит все до последней капли, дабы никому уже не было от него никакой пользы. С другой стороны, если ты уступишь нам немного — по баснословной цене, можешь быть спокоен, — оно послужит цели, даже двум: будут спасены наши жизни, а мы в знак благодарности поможем тебе и твоему королю ускользнуть из обреченного города. Ибо черное, если раскупорить его теперь, еще не будет иметь силы восстанавливать царства, но вполне сумеет возродить к жизни нескольких стариков.

— Отчего ты думаешь, что кто-либо сумеет ускользнуть? — спросил Аврелиан. — Город, как тебе известно, полностью окружен.

Тут вновь заговорил карлик:

— Амвросий, ты имеешь дело не с одними чужеземцами. Нам обоим известно с полдюжины подземных выходов из Вены, один из которых, — добавил он, указав на алтарь, — берет начало прямо отсюда.

Аврелиан ступил на возвышение возле мраморного алтаря, отчего семеро сделались похожими на молящихся.

— Битва, что разыгралась здесь, — произнес он, — не касается никого из вас, ибо все вы давно пренебрегли всякой былой приверженностью как Западу, так и Востоку. Мой совет вам — бежать любым из путей, известных вашим соратникам, и утолить свою жажду водой или вином — ибо ни капли черного вы не получите.

— Что ж, — сказал чернокожий в бурнусе, — ты вынуждаешь нас…

— Хватит слов, старина, — прервал Аврелиан. — Покажи свою силу. Ступай сюда. — Он шагнул назад и широко простер руки, и Даффи из его укрытия показалось, что руки старого волшебника струятся, точно мираж. Семеро Черных Птиц заколебались. Насмешливое презрение зазвучало в голосе волшебника: — Ступайте сюда, детишки, играющие в волшебство. Попробуйте свои жалкие заклинания и чары против западной магии, выросшей из корней темных лесов Британии за десять тысяч лет до рождения Христа, магии из сердцевины бурь, приливов и солнечного круговорота. Ступайте же сюда! Найдется ли мне соперник? — Он откинул свой черный капюшон. — Вам известно, кто я.

У Даффи прямо мороз пробежал по коже — ему показалось, что серый свет преобразил обращенное ко всем ним лицо в плиту древнего выветрившегося гранита.

«Передо мной Мерлин, — напомнил себе ирландец, — последний владыка Древней Силы, чье смутное присутствие подобно связующей нити вплетено в гобелен британской предыстории и уходит в самую глубь веков».

Волшебник выставил вперед руку — очертания ее трепетали, будто видимые сквозь неспокойную воду, — и словно ухватил невидимую петлю, а затем потянул. Чернокожий, потеряв равновесие, невольно подался вперед. Аврелиан протянул другую руку к карлику, волосы которого, как заметил Даффи, встали дыбом, волшебник сжал пальцы, и человечек завопил от боли.

— Сейчас я покажу вам иной способ покинуть Вену, — мягко произнес Аврелиан.

Вслед за этими словами все семеро Черных Птиц кинулись к дверям, двое попавшихся сумели-таки вырваться из магической хватки Аврелиана. Даффи едва успел укрыться с другой стороны сваленных ковров, прежде чем они пронеслись мимо, хлопая сандалиями по каменному полу. Когда он снова выглянул, то встретил взгляд Аврелиана.

— Ты появляешься из ковра, прямо как Клеопатра, — заметил старый волшебник.

Даффи встал и направился к ограждению перед алтарем.

— Как видно, Антоку был не единственным просителем, — сказал он. — Я рад, что сам не обратился за разрешением, перед тем как стянуть глоточек.

Аврелиан приподнял бровь.

— Черного? Ты его пробовал? Когда?

— В ночь на Пасху.

Волшебник нахмурился, затем тряхнул головой.

— Ладно, ты все равно не смог бы отвернуть кран, если бы они не хотели позволить тебе попробовать. — Он вперил в ирландца напряженный взгляд. — Скажи мне, как оно было на вкус?

Даффи развел руками:

— Невероятно. Я было собрался спуститься, чтобы налить еще, но оно точно парализовало меня.

Старик рассмеялся себе под нос.

— Да, я слышал о таком его действии. — Он прошел к двум поставленным у окна узким стульям, уселся на один и указал рукой на другой. — Бросай якорь. Выпьешь? Или змею?

Даффи, пока дошел, принял решение.

— Змею, — сказал он и пинком отбросил рапиру, присаживаясь на краешек стула.

Аврелиан открыл маленькую шкатулку и протянул тоненькую палочку.

— Ты сейчас все больше сражаешься. Расскажи, как там? Наш измученный жаждой друг не солгал в отношении стен?

Ирландец подался вперед, чтобы раскурить змею от протянутой Аврелианом свечи.

— Под стены действительно ведется подкоп, — сказал он, когда головка змеи затлела, — но твой черный мавр ошибся, сочтя, что все уже предрешено. Не следует забывать, что октябрь — немыслимо позднее время года для турок в этих краях, к тому же с припасами дело у них, по-моему, обстоит еще хуже, чем у нас, а ведь им предстоит еще чертовски долгий путь домой. — Он пустил колечко из дыма, довольно ухмыльнулся, но повторная попытка не удалась. — Через день-два стены могут рухнуть, но вопрос в том, осмелятся ли они ждать эти день-два? Не говоря про неизбежные еще, положим, два дня уличных боев, чтобы окончательно считать город взятым.

Чуточку повременив, Аврелиан вопросительно приподнял седые брови.

— Ну и как? Осмелятся они?

Даффи расхохотался:

— Мне откуда знать?

— А сам бы ты осмелился на месте султана?

— Давай прикинем… Нет, вряд ли. Янычары, думается, уже на грани мятежа. Им не терпится пуститься в обратный путь в Константинополь — ведь на это уйдет несколько месяцев, а они и так сидят здесь слишком долго, чтобы успеть вернуться до зимы. Реши Сулейман ждать, к примеру, еще неделю, нужную для взятия Вены, ему почти наверняка придется зимовать прямо здесь и уйти только весной — времени будет достаточно, чтобы даже медлительному Карлу что-то предпринять. — Он пожал плечами. — Понятно, мы только гадаем. Он может думать, что сумеет справиться с янычарами и удержать город до весны, даже с рухнувшими стенами. Кто его знает! Но, по-моему, он показал себя никудышным стратегом, раз столько времени здесь толчется.

Аврелиан кивнул.

— Полагаю, с военной точки зрения ты прав.

Ирландец саркастически усмехнулся:

— Ага. А с духовной, стало быть, нет?

— Не забывай, что в конечном счете все решает Ибрагим, а у того главная цель — уничтожить пиво. Когда это поставлено на карту, ему уже неважно, возьмет ли Сулейман Вену, или помрут ли все янычары на пути домой, или не сгноит ли их Карл за зиму в этом городе. Если пивоварня сгинет до тридцать первого этого месяца, когда мы надеемся разлить черное и дать его Королю-Рыбаку, то он исполнит свое предназначение — и никакая цена не станет чрезмерной.

Выпустив струю дыма, ирландец поднялся.

— Значит, остается уповать на тягу янычар к родному очагу.

— Скажи, есть какой-нибудь прок в обороне от викингов Буге?

— Да никакого. Фон Зальм говорит, они не годятся для организованных действий. Может, от них и будет прок, когда дело дойдет до уличных боев, но пока они просто маются без дела в пристройке к северным казармам. С тем же успехом они могли бы оставаться здесь.

— Не могли бы. Один из них якобы поколотил и спустил с лестницы Вернера, и тот настоял, чтобы их выставили. Буге все отрицал, но Вернер был непреклонен. Бедолага до сих пор хромает. — Аврелиан стряхнул пепел с головы змейки. — Знаешь, меня все еще не оставляет предчувствие, что им предстоит сыграть некую важную роль. Их послали сюда очень уж… неспроста…

— Это только кучка стариков.

— Да. Но это война стариков. Я знаю, Сулейману всего тридцать четыре, а Карлу нет еще и тридцати, но стара сама борьба, стары истинные владыки, а я, быть может, самый старый из всех.

Не найдя, что ответить, Даффи повернулся, чтобы уйти.

— Сегодня вечером не заглянешь ко мне выпить?

— Нет, — сказал ирландец, припомнив, что предшествовало его уходу пять месяцев назад. Затем ему вспомнился вчерашний эпизод с игрой на арфе, и он обреченно пожал плечами. — А ладно, мне все равно не нужно возвращаться в казармы завтра до полудня. Во сколько?

— В девять?

— Годится.

Даффи вышел из часовни и направился назад в трапезную. Трактир Циммермана был чересчур удален к западу и северу, чтобы сейчас привлекать много солдат, так что столы были заняты в основном изможденными горожанами. Прислугой была новая девушка, и Даффи помахал ей.

— Миску того, что есть у Анны в котелке, — заказал он, — и кувшин Вернерова бургундского — а к черту, забудь про вино, пусть будет кувшин пива. — Заговорив про Вернера, он вспомнил, что намеревался замолвить Аврелиану словечко за Ипифанию. Ладно, придется это оставить на вечер. — Скажи, Блуто еще сюда заходит?

— Кто, сударь?

— Тот, кто распоряжается пушками. Горбун.

— Что-то не припомню. — Служанка вежливо улыбнулась и перешла к другому столу.

В ожидании пива Даффи смирно сидел, смакуя странный пшеничный привкус, оставшийся во рту после змеи, потушенной перед входом в трапезную, и не обращая внимания на подозрительные взгляды горожан. Когда появилось пиво, он налил кружку и неспешно принялся его цедить. Через какое-то время он заметил Шраба, который помогал разносить по столам дымящиеся подносы.

— Эй, Шраб! — позвал он. — Подойди на минутку.

— Да, господин Даффи, — отозвался помощник конюха, когда поставил поднос и подошел к столу.

— Ты относишь еду старому Фойгелю? Отцу Ипифании?

— Носил несколько дней, только он меня пугает. Все называет меня чужими именами и требует выпивки.

— Так ты взял и перестал? Господи…

— Нет-нет! — поспешно добавил мальчик. — Я поручил это Марко. Он не боится спятивших стариков.

— Марко? Не тот ли, что в красных башмаках?

— Да, сударь, — подтвердил Шраб, явно потрясенный догадкой ирландца о красных башмаках.

— Ладно, все в порядке. Ступай.

Не иначе как в извинение за недавнюю резкость Анна отправила Даффи с новой девушкой основательную миску жаркого, и он решительно приступил к трапезе, сопровождаемой щедрым возлиянием прохладного «Херцвестенского». Наконец он положил ложку и не без усилия встал из-за стола. Оглядевшись, понял, что в толпе испуганно прячущих глаза посетителей нет ни одного знакомого, с кем бы попрощаться, так что, пошатываясь, он просто вышел на улицу. С трудом шагающему ирландцу свет снаружи показался слишком уж ярким, хотя серые облака закрывали небо и рассеивали солнечные лучи, а бриз слишком холодным, равно как крики оборванных ребятишек слишком громкими.

«Сколько часов удалось тебе проспать прошлой ночью, Дафф? — спросил он себя. — Не знаю, но явно недостаточно ни для усталого немолодого солдата, ни для старого короля».

Он тяжело вздохнул и, вместо того чтобы направиться в сторону Ротентурмштрассе, завернул направо за угол трактира. Скоро он оказался перед конюшнями и там, прислонившись к столбу для сушки белья, огляделся.

«Вижу, Вернер так и не удосужился перекрыть крышу после взрыва петарды, — отметил он. — Интересно, продолжает ли он винить в этом меня? Скорее всего, да. Хорошо, хоть кто-то заделал пролом в изгороди от пущенного Заполи проклятого железного ядра в сорок фунтов, что потом попало в стойла, где помещались скандинавы».

Он прошел через двор к конюшням, где у задней стены обнаружилось несколько забытых соломенных тюфяков. Почти автоматически он повалился на первый, закрыл глаза и уже скоро спал. Ясно, как обычно бывает в послеполуденном сне, он увидел себя сидящим за столом напротив Ипифании. Ее волосы еще почти не были тронуты сединой, а выражение лица и жесты не утеряли юной беспечности. Хотя он и не слышал своих слов — фактически говорить он мог, только когда не прислушивался к себе, — он знал, что о чем-то очень серьезно ее просит, вернее, пытается что-то ей объяснить. Что именно пытался он объяснить тем давно ушедшим утром? О, ну конечно! Что с ее стороны будет настоящим безумием выходить за Макса Хальштада, а вместо этого ей следует выйти за Даффи. Он прервался, чтобы отхлебнуть пива, и почувствовал, что теряет нить доселе безупречного логического построения.

— О, Брайан, — воскликнула она, закатив глаза в наполовину притворном раздражении, — почему ты заговариваешь об этом, только если болен, пьян или измучен?

— Но, Ипифания! — возразил он. — Я всегда болен, пьян или измучен.

Дальше сцена померкла, и он увидел себя проталкивающимся к дверям в храм Святого Петра. Там дожидались несколько друзей Хальштада, поставленные явно для того, чтобы удержать ирландца, если он попытается проникнуть внутрь и сорвать церемонию венчания.

— Угомонись, Брайан, — произнес один. Как, бишь, его звали? Какой-то Клаус. — Здесь ты уже никому не интересен.

— Прочь с дороги, прыщавая жаба! — сказал Даффи достаточно громко, чтобы сидящие в нескольких ближайших рядах обернулись. — Хальштад! Лопни твои глаза, ты не… — Удар в живот согнул его и заставил на мгновение замолчать, но он тут же развернулся в ответ, и Клаус, отшатнувшись под невероятным углом, попятился назад и налетел на крестильную купель. Почти метровая подставка с мраморной чашей покачнулась, наклонилась, пока Клаус заваливался на бок, затем с ужасающим раскатистым грохотом рухнула на каменный пол. Святая вода выплеснулась в лица оцепеневших шаферов, осколки мрамора разлетелись по полу. Еще один приятель Хальштада схватил Даффи за руку, но ирландец легко высвободился. Он шагнул к алтарю.

— Хальштад, сын шлюхи, обнажи меч и прими вызов, если ты и в самом деле не евнух, как все думают!

Все вокруг повскакали с мест, и последнее, что он успел заметить, прежде чем крепкий алтарный служка уложил его ударом длинного железного распятия, было перекошенное ужасом лицо Ипифании. Дальше он просто кружился в водовороте давно забытых сцен и лиц, через приглушенное бормотание которых непрерывно и все более отчетливо пробивался довольный старческий смех.




Глава 18


Когда Даффи открыл глаза, он увидел, что лежит в сгустившейся тени, а стена трактира уже казалась темно-серой на фоне желтых окон.

«О господи, — вяло подумал он. — На сей раз только сон, а? В те тяжелые дни в двадцать шестом мне довелось хлебнуть достаточно, чтобы потом переживать все заново в сновидениях. Ладно, это хотя бы мои воспоминания — все лучше дюжина таких, чем один проклятый сон о лунном озере, который я рискую увидеть всякий раз, когда пью проклятое пиво. Давай, старина, переходи на вино».

Он рывком поднялся на ноги, стряхнул солому с камзола и пальцами расчесал волосы. Потом задержал дыхание, выдохнул и направился в трактир. По привычке зайдя на кухню через черный ход, он застал обутого в красные башмаки Марко вытаскивающим пирожное из буфета.

— Марко, — проговорил Даффи, останавливаясь. Помнится, он хотел о чем-то спросить мальчишку?

— Вернер мне разрешил, — быстро сказал мальчик.

— Мне что за дело до твоих чертовых пирожных! Э… да, я так понимаю, ты относишь еду Густаву Фойгелю?

— Носил одно время. Вернер сказал, больше я не должен этого делать.

— Тогда кто должен?

Марко моргнул:

— Должен что?

— Носить старику еду, дубина.

— Я почем знаю. Сам, что ли, не может выйти и порыться в мусоре, как другие? — Мальчишка улепетнул через черный ход, оставив ирландца раздосадованным и встревоженным. Новая служанка, прежде подававшая ему еду, сейчас разглядывала его из-за очага, где раскладывала по тарелкам остатки, как видно, все того же жаркого.

— Где Ипифания? — спросил Даффи.

— Она легла пораньше, — ответила девушка. — Должно быть, ей нездоровится. А вам что на кухне? Гостям…

— Тогда Анна где?

— В трапезной, вернее всего, в том конце, где распивочная. Но если вам подать ужин, то…

— Съешь его за меня, — выходя, улыбнулся ей Даффи.

В трапезной, где яблоку было негде упасть, царило бесшабашное веселье, свойственное людям, которые знают, что завтра их уже может и не быть в живых. Пиво лилось рекой, и Даффи обнаружил Анну на корточках перед одним из украшенных бочонков, держащей кувшин под золотистой струей. Она подняла глаза и увидела его.

— А я думала, ты ушел.

— Нет, просто поспал на задворках. Ипифания уже легла?

— Да… Шраб! Это на стол к Алексису и Кэйси, побыстрей! Да, легла. А что? — Она исподлобья оглядела его.

— Ладно, не переживай, я не собираюсь досаждать ей своим вниманием. Просто она просила Шраба носить ее отцу еду, а…

Шраб опять был тут как тут:

— Привет, господин Даффи! Анна, еще два кувшина для Франца Альбертзарта и вон той старой леди.

— Сейчас. Ты про что, Брайан?

— Так вот, Шраб поручил это Марко, но я с ним только что столкнулся, и он сказал, что перестал это делать.

— Держи, Шраб. — Мальчик забрал кувшины и с виноватым видом удалился. — Прекратил что?

— Черт побери, выслушай меня внимательно. Никто не носит еду старому Фойгелю. Лично я не стану особо горевать, если он помрет, но вот его дочь, думаю, огорчится.

— О, дьявольщина! — негромко выругалась Анна. — Ты прав. Утром я первым делом ей скажу. — Она встала, откинула с лица волосы и взглянула на Даффи с подобием симпатии. — Брайан, что все-таки у вас случилось?

Пока Даффи подыскивал более или менее правдоподобный ответ, дверь распахнулась настежь и ввалились еще пятеро молодцов.

— Анна! — рявкнул один из них на весь зал. — Пять кувшинов, живо!

Ирландец криво усмехнулся и тихонько ткнул ее кулаком в плечо.

— Когда-нибудь расскажу, — сказал он и направился к лестнице. Обернувшись на ходу, перехватил ее взгляд. Изобразив губами имя Аврелиан, он указал наверх.

Поперек лестницы растянулся какой-то пьяница, и Даффи осторожно переступил через него, поймав себя на мысли, что осажденные города держались бы куда меньше, не будь у их защитников пива и вина, чтобы отвлекаться от мрачных мыслей. Отыскав на верхней площадке дверь в комнату Аврелиана, он уже собрался постучать, когда вспомнил, что старый волшебник договаривался с ним на девять.

«Проклятие! — подумал он. — Еще поди и восьми нет. Надо было поспать подольше и постараться перенестись в то время, когда я готовился отправиться на сражение под Мохашом».

Он на цыпочках шагнул назад, потом раздраженно фыркнул, развернулся и громко постучал. Изнутри послышался визг и встревоженный, но повелительный голос Аврелиана:

— Кто там?

— Финн МакКул.

Через мгновение дверь отворилась, и одна из горничных, пряча лицо, прошмыгнула мимо ирландца.

— Входи, Брайан, — со стоическим смирением пригласил Аврелиан.

Обстановка в комнате со времени последнего визита Даффи вполне могла поменяться, но все осталось прежним: скудно озаренное свечами нагромождение гобеленов, украшенного драгоценностями оружия, бурлящих без малейшего источника тепла склянок, громадных фолиантов, годных послужить стенами жилища маленького человечка, и застывших в невероятных позах чучел неведомых животных. Старый волшебник сидел, положив ногу на ногу, в обитом кресле. Закрывая дверь, Даффи указал пальцем в сторону ретировавшейся горничной:

— Я-то думал, такие развлечения вам, полукровкам, не на пользу.

Секунд десять Аврелиан молчал, прикрыв глаза, потом взглянул на ирландца и покачал головой:

— Годы службы наемником превратили тебя, Брайан, в неотесанного грубияна. Я лишь поинтересовался у нее, не заходил ли кто из служанок за последнее время в мою комнату, — новой девушке могли и не сказать, что входить сюда не следует. Но разве мы договаривались не на девять?

— Я подумал, что в девять мне лучше бы уже направиться в казарму. А ты разве не можешь просто запирать дверь?

— О, именно так я и стараюсь поступать, только иногда забываю и частенько теряю ключи.

— Стоит ли быть таким беспечным? — Даффи отыскал стул, сбросил с него кота и уселся. — Ведь кое-что из этого барахла для кого-то может представлять немалую ценность…

— О да, — подхватил старик. — Очень немалую, и почти все, что здесь находится. Но дело в том, что я возлагаю надежды — возможно, чрезмерные! — на иную защиту. — Он кивнул на дверь, над косяком которой в центре Даффи заметил нечто среднее между насестом для попугая и кукольным домиком. — Не желаешь ли бренди?

— Что? А, с удовольствием. — Ирландец подождал, пока волшебник налил два бокала золотистого испанского бренди и вручил ему один. — Спасибо. Так зачем ты хотел меня видеть? — Он пригубил немножко, подержал бренди во рту и сделал глоток побольше.

— Да без особой причины, просто хотел поболтать. Ведь мы не виделись уже несколько месяцев.

— Ага. Кстати, у меня тоже есть к тебе разговор. Вернер собирается выгнать Ипифанию, а эта работа теперь все, что у нее осталось. Я был бы очень благодарен, если ты скажешь ему, что она здесь на постоянном положении и лучше ее не изводить.

Аврелиан вопросительно прищурился.

— Что ж, ладно. Как понимаю, вы с ней больше… не встречаетесь?

— Выходит, так. Она винит в этом тебя, и я не вижу оснований с ней не соглашаться.

К удивлению ирландца, Аврелиан не стал возражать. Вместо этого старик сделал хороший глоток вина и произнес:

— Может, это так, а может, и нет. Но, если посчитать, что это правда, подумай, сколько могло найтись других оснований, чтобы разрушить вашу идиллию. Или ты и вправду думаешь, что вы смогли бы убежать и безмятежно доживать свои дни в Ирландии?

— Не знаю. Это вполне… было вполне возможно.

Даффи потянулся за бутылкой и вновь наполнил свой стакан.

— Тебе сколько лет, Брайан? Уже пора бы понять, что любовный союз всегда распадается, если только обе стороны не идут на уступки. А идти на них тем сложнее, чем ты старше и более независим. И дело тут не в твоих предпочтениях. Ты с равным успехом мог бы теперь жениться, как и стать священником, скульптором или бакалейщиком.

Даффи открыл рот для гневной отповеди, но тут же, скривив губы, его захлопнул.

— Черт возьми, — проговорил он с гримасой, — отчего тогда желание не пропадает?

Аврелиан пожал плечами:

— Человеческая природа. Часть рассудка мужчины может расслабиться и уснуть, только когда он с женщиной, и эта же часть устает от пребывания в постоянном возбуждении. Она так громко заявляет о себе, что часто заглушает другие нужды. Но когда громогласные призывы наконец стихают, другие вновь обретают силу и прокладывают новый курс. — Он усмехнулся. — Равновесие здесь невозможно. И если ты не намерен терпеть раскачивание дальше, придется либо сдерживать здравый смысл, либо связать и запереть под замок настойчивый голос природы.

Даффи поморщился и налил еще бренди.

— Я привычен к качке и никогда не страдал морской болезнью, — заявил он. — И жизнь менять не стану.

Аврелиан кивнул.

— Это твое право.

Ирландец поглядел на волшебника с некой долей симпатии.

— Верно я мыслю, что и в твоей жизни случалось подобное?

— О да. — Старик облокотился на письменный стол и взял одну из своих сушеных змей. Не зажигая, он задумчиво разминал ее пальцами, глядя перед собой. — Благодарение небесам, не в последние триста лет, но в дни моей относительной юности несколько раз я поддавался искушению, но любое из увлечений имело аналогичную развязку.

Даффи вновь допил свой бокал и поставил его на стол.

— Эта сторона твоей жизни никогда мне не открывалась, — заметил он. — Ради бога, расскажи о своих девушках, хотя бы о той, что была триста лет назад.

Бокал волшебника тоже опустел, и с минуту взгляд его блуждал от змеи в левой руке к бокалу в правой. Наконец, приняв решение, он подставил пустой бокал ирландцу.

— Она была ведьмой из Суссекса, и звали ее Беки Бэнам, — проговорил он, пока бренди струилось в бокал. — Просто деревенская ведьма, но самая настоящая — не чета гадалкам по хрустальным шарам.

— И эта… связь прервалась, потому что ты был слишком стар для уступок или не утруждался сдерживать здравый смысл?

— Нет. Эта — нет.

— О, так это было ее решение?

— Нет. Ее… — он исподлобья взглянул на ирландца, — ее сожгли на костре.

— А! Как жаль это слышать! — Даффи не знал, что бы еще добавить про женщину, которая, как бы о ней ни думать, умерла задолго до его прапрабабки.

Аврелиан кивнул.

— Жаль, говоришь? Вот и мне было жаль. Когда через неделю или две я узнал об этом, я… побывал в той деревне. — Он задумчиво отхлебнул бренди. — До сих пор там можно увидеть одну-две печных трубы, торчащих из травянистых холмов.

Резко встав на ноги, старик, пошатнувшись, направился к сундуку в углу.

— Где-то здесь, — сказал он, откидывая тяжелую крышку и небрежно сдвигая в угол мелкие предметы, — книга деревенских заклятий, которую она мне подарила. Э-э… Ага!

Он выпрямился, держа в руке потрепанную книжечку в кожаном переплете. Открыв ее, он прочитал что-то на обороте переплета, резко захлопнул и, заморгав, поднял глаза к потолку. Даффи устыдился мгновенной вспышки симпатии.

«Ради бога, парень, немного сдержанности, возьми себя в руки», — подумал он. Чтобы перевести разговор на менее сентиментальную тему, он поинтересовался:

— А что ты думаешь по поводу окончания осады? Волшебство ничего тебе не приоткрыло?

Аврелиан положил книжку на заваленный стол и, немного смущенный, присел.

— Нет, ничего. Как волшебник я сейчас глух и слеп, я ведь тебе уже объяснял. Когда я хочу узнать, как держится Вена, я спрашиваю кого-нибудь вроде тебя, кто видел все своими глазами.

Он наконец засунул змею в рот и, скосив глаза, уставился на ее головку. Примерно через минуту кончик зарделся красным, коротко вспыхнуло пламя, и он довольно выдохнул дымок.

Даффи поднял бровь.

— И много такого ты еще способен сделать?

— О, только маленькие фокусы, скажем, заставить жуков танцевать или завернуть юбки девчонок над их головами. Что-то в этом духе. Но абсолютно ничего впрямую направленного против турок, даже чесотку в голове или вонь от ног. Мы, разумеется, точно так же защищены от Ибрагима… Все могущественные области магии оказались в мертвой зоне, о чем я предупреждал тебя еще пять месяцев назад.

Даффи вновь наполнил свой бокал.

— Да. Тогда ты хотел закончить с дождевой магией, пока у тебя оставались силы для заклятий — так, чтобы магия успела бы подействовать.

Старый волшебник был задет.

— Успела бы? Болван, она подействовала. Ты видел у турок хоть одну большую пушку, вроде тех, что обрушили стены Родоса? Нет, не видел. Вызванные мной дожди вынудили Сулеймана бросить их по пути.

— Спору нет, дождь пошел в самое время, — согласился Даффи. — Но точно ли это был вызванный дождь, а не просто явление природы, которое все равно случилось бы?

— Ты там был и сам все знаешь. Просто тебе хочется мне возразить.

— Ну ладно, признаю, тогда в мае тебе это удалось. Но что нам проку сейчас от волшебника, чары которого бездействуют?

Аврелиан выдохнул длинную струйку дыма.

— Представь, что схватился с фехтовальщиком, равным тебе по силе. Твой кинжал парирует его кинжал, а меч — его меч. Ты не можешь ударить кинжалом — но разве при этом он бесполезен?

— Нет… только я не стал бы просто стоять и пыжиться. Пнул бы гада ногой или плюнул бы ему в морду. Послушай, когда ты раньше упоминал об этой мертвой зоне, то говорил, что она непреодолима реально.

Аврелиан нахмурился.

— Да. Так и есть.

— Реально не то же самое, что абсолютно.

— Слушай, завтра утром реально взойдет солнце, а море реально…

— Так, значит, ее можно нарушить? Пусть это бесконечно трудно или почти невероятно, но все-таки возможно?

— Может ли человек отрезать и пожарить собственные ноги, чтобы не умереть от голода? Да.

— Но как? То есть не этот голодающий…

— Понятно. Итак, есть два возможных пути для высвобождения всего могущества боевой магии. Один до крайности сомнителен, второй до крайности очевиден. Про какой из них ты хочешь услышать?

— Про оба. Что за сомнительный путь?

— Видишь ли, основой существующего равновесия служим Ибрагим и я — и оно склонится в нашу сторону, если Король-Рыбак сам выедет на поле боя и присоединит свою волю к моей. Ты понимаешь? Он должен присутствовать физически и принимать участие. Это немыслимый риск, как, скажем, в шахматной игре выдвигать короля вперед из-под защиты пешек, когда на кону твоя жизнь и жизни всех, кого ты знаешь. — Он развел руками. — Вена, в конце концов, не самый последний оплот в борьбе против Востока. Есть другие средоточия силы, где мы могли бы вновь собраться и быть не в сильно худшем положении, чем теперь. Но другого Короля-Рыбака уже не будет. Если его поразит случайная пуля или зарубит какой-нибудь на диво ретивый янычар либо если от избытка напряжения у него просто откажет сердце… тогда конец всему. Если сейчас, пока он только хворает, Запад на грани хаоса, представь, что будет, если король умрет.

— Да уж, понятно, ничего хорошего. Э… но у турок не будет шанса уравнять возросшие ставки?

— Не при таком положении дел. Единственный путь для них — если бы Владыка Востока тоже присоединился к битве, чтобы сохранить равновесие, тогда напряжение только возросло бы, ибо с каждой стороны затрачивались бы большие силы. Но, без сомнения, их Владыка надежно укрыт в Турции или еще где-то.

Даффи поскреб подбородок.

— А так ли уж безрассудно вовлечь Короля-Рыбака в битву? Мне думается…

— Ты и понятия не имеешь, что ставится на карту, — оборвал Аврелиан. — Случись что не так, потеряно будет все. Королевства Запада исчезнут, оставив лишь пустоши для разрозненных племен, живущих в руинах выжженных городов в ожидании дня, когда Сулейман приберет их к рукам.

— О, перестань, — возразил Даффи, — не стоит преувеличивать. Согласен, что все обернется плохо, но ведь не настолько.

— Заявил знаток метафизической истории! Тебе, Брайан, не доводилось видеть культуру, потерявшую свою опору, свою душу. Я не преувеличивал.

Ирландец отпил добрый глоток бренди.

— Пусть так. Расскажи о другом пути… «до крайности очевидном».

Брови Аврелиана сошлись еще больше.

— Расскажу, хоть это и нарушит весьма важный обет молчания. Существует… способ, некое принесение нечестивой жертвы, который мог бы расколоть мертвую зону и устранить все препятствия для разрушительных магических атак на наших врагов. Это будет равнозначно…

— И что за способ? — прервал Даффи.

— Физическое действие, которое вкупе с необходимыми заклинаниями обернется вызыванием всесильного духа, столь древнего и злого, что это превосходит человеческие представления. Стоит ему вступить в дело, и существующее равновесие сил опрокинется, как если бы на чашу ювелирных весов поставить бочку с булыжниками.

— Что это за способ? — повторил Даффи.

— Горстке посвященных он известен как Ужасный Неодолимый Гамбит Дидиуса, открытый около тысячи лет назад колдуном-римлянином, после чего столетия хранимый и воспроизводимый немногими людьми величайшей учености и беспринципности. Он так никогда и не был использован. Сейчас, насколько я знаю, в мире остались лишь две копии его описания: одна в самом недоступном хранилище библиотеки Ватикана, другая, — указал он на свой книжный шкаф, — очень древний манускрипт вон там.

Ирландец открыл рот, но Аврелиан поднял руку, требуя не перебивать его.

— Действие, что открывает врата для этой ужасающей помощи, есть не что иное, как кровавое жертвоприношение тысячи христианских душ.

Даффи моргнул.

— Ого! Ясно.

— Это, разумеется, возможно. Используя свое влияние и хитрость, я мог бы организовать самоубийственную вылазку тысячи солдат, а затем смотреть с крепостных стен, как они гибнут, и произносить тайные заклинания. И это, бесспорно, спасло бы Вену… от турок. Думаю, однако, что лучше умереть, не прибегая к такой помощи. Подобное черное жертвоприношение разрушает душу исполнившего его волшебника — кроме прочих последствий, я остался бы после этого не более чем слюнявым идиотом — и, что еще важнее, оно поразило бы весь Запад. Даже вкус пива заметно изменился бы.

Даффи вновь допил свой бокал.

— Однако же, — произнес он после паузы, — ты, как я вижу, не уничтожил свою копию.

Аврелиан ответил не сразу, холодно оглядев Даффи:

— Разве я учу тебя, как держать меч?

— Не в последнее время. Извини.

В последовавшей затем неловкой паузе Даффи снова наполнил бокал и сделал хороший глоток.

«Знатная штука это испанское бренди, — подумал он. Уселся поудобнее и отпил еще. — Просто великолепно…»

Несколько минут Аврелиан попыхивал коротким окурком тлеющей змеи и разочарованно поглядывал на похрапывающего ирландца. Наконец окурок стал слишком коротким, чтобы было удобно его держать, и волшебник положил его в пасть каменной головы горгульи на столе. Он уже собирался разбудить Даффи и отослать его назад в казармы, когда ирландец открыл глаза и взглянул на него настороженно и совершенно трезво. Потом внимательно оглядел комнату и столь же внимательно обследовал собственные руки. Обратившись к Аврелиану, Даффи заговорил на древнем кельтском диалекте.

— Я задавался вопросом, когда мы встретимся, — сказал он. — Уже долгое время я находился на пути к пробуждению. — Он облизнул губы. — Что за мерзость я пил?

— Специально очищенное вино, — ответил Аврелиан. — Ты больше не Брайан Даффи?

— Не теперь. Мне… мне снился разговор с тобой, Мерлин, когда ты предложил мне меч Калад Болг, а я отверг его?

— Нет. Все случилось наяву — в этой самой комнате, чуть более пяти месяцев назад.

— О-о… Мне казалось, это произошло совсем недавно. Надо думать, я был еще в полусне. Мог вспоминать и узнавать вещи, но не владел своей речью.

— Верно. Еще во многом то был Брайан Даффи, но твоя сущность присутствовала в достаточной мере, чтобы наделить его необъяснимыми воспоминаниями… и напрочь лишить покоя.

— Знаю. Перед тем мне вновь и вновь снилось завершение прежнего пути — последняя холодная ночь на берегу озера. А потом было сражение в лесу — там я полностью пробудился, но совсем ненадолго. Я видел тебя, но мы не успели поговорить до того, как мне снова сгинуть.

— Несколько последних месяцев он был вне моей видимости. С того дня случалось ли тебе полностью пробуждаться?

— Я вроде бы припоминаю, как три или четыре раза просыпался ночью, видел часовых и факелы вокруг и снова засыпал. Не могу сказать, когда это было, — возможно, это лишь воспоминания из моей… жизни. Но прошлой ночью я очнулся в солдатской таверне, где, играя на арфе, вел хор в одной старой веселящей сердце песне. Все подхватили слова, каждый на родном языке, — мало что меняется за века. — Даффи улыбнулся. — А теперь, похоже, настало время разговоров. Итак, что поставлено на карту?

— Как лучше объяснить? — Целую минуту волшебник молчал, плотно сцепив пальцы. Затем подался вперед и раскатистым слогом древнескандинавского языка проговорил: — Помнишь ли, Зигмунд, тот меч, что ты вытащил из Бранстокского Дуба?

Кровь отлила от лица Даффи, но, когда он заговорил, ответ его был по-прежнему на кельтском.

— То было… в давнем прошлом, — пробормотал он.

— Страшно подумать, насколько давнем, — также на кельтском согласился Аврелиан. — Но тогда уже приоткрылось происходящее теперь.

Даффи покрылся потом.

— Хочешь ли ты, чтобы я… ушел, позволив ему явиться? Боюсь, за столько времени от него мало что сохранилось, но, если ты решишь, я это сделаю.

— Нет, Артур, будь спокоен. Довольно, что ты не утерял большую часть его воспоминаний. Весь Запад, — а это больше, чем ведомо тебе, — пошатнулся, и ему грозит гибель. По всему видать, близится та битва, пророчества о которой открылись так давно.

Лицо ирландца приобрело нормальный цвет, но сам он еще казался потрясенным.

— То есть… на самом деле… Сурт с далекого огненного юга…

— Он зовется Сулейман.

— … и полчища Муспелльсхейма…

— Они зовут себя мусульманами.

— И угрожают… кому? Айзирам? Кельтам?

— Да. И еще галлам, саксам, римлянам и всем остальным к западу от Австрии, где мы теперь находимся.

Даффи нахмурился.

— Так мы сражаемся в Австрии? Обороняем саксов? Не вернее ли отойти и укрепиться на наших землях, чтобы быть готовыми встретить их там?

— Нет, ибо, если они прорвутся здесь, во всей Англии может не хватить камней, чтобы выстроить стену, способную их удержать. Мы не можем позволить им воспользоваться моментом. И еще… из детей покоренных наций они воспитывают солдат, так что оставленные нами при отступлении станут источником пополнения, с которым рано или поздно придется сражаться. — Старик вздохнул. — Даже если случится, что нам все же придется сдать Вену и отступить, это будет подобно отступлению с обрушенных стен замка, с тем, чтобы защитить главную башню. На такой шаг идешь, только лишь когда не остается выбора.

— Понимаю. Что ж, будем биться здесь. Тогда мне нужны карты здешних земель, сведения о численности войска и история осады до сегодняшнего дня. У нас, должно быть, имеется конный отряд? Я мог бы повести их…

— Артур, здесь надлежит действовать хитрее, — мягко прервал его Аврелиан. — Послушай, мог бы ты словно птица парить как раз на границе рассудка Даффи, так, чтобы в любой момент возобладать, услышав мой зов?

— Пожалуй. Только ведь он почувствует меня. А ты что-то задумал?

— О, нет-нет. Есть некая возможность, но я, — на миг он предстал дряхлым напуганным стариком, — скорее… умру… чем ею воспользуюсь.

Колени Даффи хрустнули, в то время как тело его выпрямилось.

— Тут пахнет волшебством, от которого лучше держаться подальше. — Он направился к двери. — Время позднее — оставляю тебя, дабы ты мог предаться сну. А я немного пройдусь по городу.

— Тебе не знаком здешний язык. Подожди до утра, и я смогу проводить тебя.

— Мне думается, я вполне обойдусь. — Даффи улыбнулся, открыл дверь и вышел.




Глава 19


Пелена дождя накрыла булыжные мостовые, и туман из брызг над камнями при порывах ветра напоминал морские волны. Холодный пряный аромат мокрых улиц перемешивался в трапезной Циммермана с горячим застоявшимся свечным чадом и запахом прелой одежды. Занимавший маленький столик возле кухонной двери Лотарио Мазертан обмакнул в миску с куриным бульоном кусок черного хлеба и принялся сосредоточенно его пережевывать. Глаза его не отрываясь следили за перемещениями новой молоденькой служанки. Дождавшись, когда та пройдет мимо, он ухватил ее за локоть.

— Простите, мисс. Разве Ипифания Хальштад обычно не занята в эту смену?

— Да, и лучше бы ей быть тут сейчас. Одна я совсем с ног сбилась. Пустите.

Мазертан как будто не расслышал.

— Где она?

— Не знаю. Пустите.

— Мисс, прошу вас. — Он умоляюще посмотрел на нее. — Мне нужно знать.

— Тогда расспросите Анну. Сегодня поутру она сказала госпоже Хальштад что-то, отчего та сильно расстроилась. Так, что выбежала вон, даже не сняв передника. Завопила: «Он мог помереть!» — и след простыл.

— Кто мог помереть?

— Да не знаю я. — С последними словами она вырвала руку и убежала.

Мазертан встал из-за стола и отправился искать Анну. Заглянул на кухню, откуда его сразу же погнали, да еще и обругали, когда он все-таки задержался удостовериться, что ее там нет; открыл боковую дверь и обшарил взглядом мокрый двор; наконец, даже нарушил изысканную беседу Кречмера и Вернера в винном погребке и был грубо отослан вон. Когда Мазертан вернулся к столу, он обнаружил, что Анна помогает новой служанке разносить подносы.

Он выждал, чтобы она оказалась рядом, и позвал:

— Анна! Где Ипифания?

— Господа, прошу прощения. Она, Лотарио, навещает своего отца, где он живет, я не знаю, так что отстань от меня, ладно? Итак, господа, что вы хотели?

Некоторое время Мазертан сидел понурившись, инстинктивно поднимая голову каждый раз, заслышав скрип открываемой двери. Затем с улицы зашел высокий мужчина со слипшимися от дождя волосами, в котором он узнал Брайана Даффи, и немного через силу взмахнул рукой. И тут же поджал губы, ибо Даффи помахал в ответ и направился к его столу.

— Привет, Брайан, — сказал он, когда ирландец подошел вплотную. — Ты, надо полагать, не знаешь, где живет отец Ипифании? А если и знаешь, мне, понятно, не скажешь?

Ирландец сел, оглядел его, прищурившись, и произнес что-то на неизвестном Мазертану языке. Мазертан дернул головой и удивленно поднял брови, отчего Даффи поморщился и не без усилия перешел на латынь. Несмотря на странный акцент, англичанин смог разобрать слова.

— Друг, у тебя грустный вид, — проговорил Даффи. — Что тебя печалит?

— Я тревожусь о госпоже Хальштад. Она…

— In Latmae.

Мазертан ошарашенно уставился на Даффи, пытаясь сообразить, не вздумал ли тот насмехаться. Напряженное внимание во взгляде ирландца свидетельствовало об обратном, тогда, все еще недоумевая, он с запинкой заговорил на латыни:

— Э… меня тревожит Ипифания. Последнее время она плохо себя чувствует, а тут — разумеется, непреднамеренно — вчера утром ты расстроил ее внезапным появлением после многих месяцев отсутствия. Теперь же она получила плохие вести о своем отце и поспешила к нему. В такой тяжелый момент я хотел бы находиться рядом с ней.

— Ага. Так женщина тебе небезразлична?

Мазертан внимательно на него посмотрел.

— Ну да. А ты сам все еще чувствуешь к ней влечение?

Ирландец усмехнулся.

— Все еще? Понимаю. О нет, не то, что подразумеваешь ты, хотя я всегда высоко ценил… женщин. Я рад, что она поручила себя заботам столь достойного человека, коим ты являешься.

— О Брайан, благодарю тебя, сколь благородно с твоей стороны повести себя именно так, чем… по-другому. Будь проклят этот язык! Еще недавно я был лишен малейшей надежды, но теперь, возможно, кое-что из былого устройства удастся возродить.

— Из былого устройства?

Двое горожан проковыляли мимо, от души потешаясь над придурками, толкующими на церковном языке.

— Да. Ты… быть может, помнишь, на что я намекал прошлой весной, впервые здесь оказавшись.

— Напомни мне.

— Ну, некие могущественные силы призвали меня… — Мазертан было воодушевился, но тут же помрачнел. — Впрочем, лучше б они и не пытались. Все оказалось напрасно.

— Что бы тебе просто не рассказать мне о случившемся?

— Расскажу. Я… — Мазертан поднял голову, взглянув с уязвленной гордостью, — я возродившийся легендарный король Артур.

Седые брови Даффи поползли вверх.

— Не был бы ты столь любезен повторить последнее, с особым тщанием подбирая слова?

Мазертан повторил то же самое.

— Знаю, сколь странно это звучит, ибо много лет сомневался сам, но неоднократные видения вкупе со множеством логических доводов под конец меня убедили. Притом о возвращении Артура я знал много раньше, чем установил, что это я сам. Равно же нет сомнений, что возродились несколько моих людей, а некая высшая сила предопределила свести нас и направить для решающего разгрома турок. — Он поник головой. — Но все было тщетно. Людей я отыскал, но так и не смог пробудить их прежние души. Я открыл свой секрет графу фон Зальму и предложил принять командование частью сил, но в ответ заслужил лишь насмешку — надо мной вдоволь поиздевались и велели убираться. — Мазертан махнул в сторону двери. — И здесь, бесполезный в своем поражении, я повстречал Ипифанию. Однажды мне случилось заглянуть ей в глаза, и точно, как я впервые понял, что Артур возродился, стало ясно, что ей он был очень близок. — Он пожал плечами. — Стоит ли рассказывать дальше?

— Если возможно, еще немного.

— Она Гиневра. Боги милосердны! Пусть призывом к долгу мне не удалось пробудить дремлющие души своих людей, думаю, любовь даст силу пробудить ее душу.

Ирландец оглядел его с уважением, сходным с тем, что чувствуешь к ребенку, сотворившему нечто необычайно сложное, но полностью бесполезное.

— Желаю успеха, — промолвил он.

— Благодарю, Брайан! Я желал бы сказать, что сожалею о том, как…

Его прервал внезапный толчок и грохот, который, казалось, проникал сквозь пол. В один миг лицо Даффи изменилось, он вскочил на ноги и кинулся к входной двери, открыв которую, остановился, вслушиваясь. Несколько посетителей поежились от струи холодного воздуха и усилившегося шума дождя, но никто не осмелился протестовать вслух. Спустя несколько мгновений шум дождя прорезал еще один звук — пронзительный колокольный набат с часовни Святого Стефана.

— Господи! — выдохнул Даффи, в первый раз за сегодняшний день переходя на современный австрийский. — Это стена.

Опрокинув по пути несколько человек, он пронесся через трапезную, продымленную кухню и заднюю дверь на двор, разбрызгивая лужи, пробежал к конюшням, вывел из стойла упиравшуюся кобылу, не седлая, запрыгнул ей на спину и, выехав на улицу, пустил лошадь в галоп вдоль залитой дождем Ротентурмштрассе. На Соборной площади мятущийся разноголосым эхом гул колоколов оглушал. Прямо на мостовой, несмотря на изливающиеся из серых туч потоки дождя, на коленях молились люди.

«Старайтесь, тупые ублюдки, — мрачно подумал он. — Если когда и выпадало утро для всеобщей молитвы, так это сегодня».

Вскоре он начал различать тысячеголосый рев битвы, когда же завернул за угол и проехал половину сужавшейся под уклон улицы, впереди за завесой дождя замаячила часть неровного зубчатого пролома в стене, где через груды битого камня перекатывались туда и обратно людские волны. Даже с такого расстояния были видны белые халаты янычар.

— Боже милостивый! — пробормотал Даффи, обнажил свой клинок и пятками пришпорил кобылу.

Силы венцев, собранные в считанные минуты после взрыва, теперь разбились на два плотных отряда и пытались единственно численностью и натиском повернуть вспять волны завывающих янычар. Шла отчаянная резня с единственной целью теснить и убивать. Вчерашняя, по сути, показательная вылазка была давно забыта. Наспех заряженную мелким железным ломом и щебнем кулеврину открутили с лафета, и дюжина человек отчаянными усилиями пыталась выволочь ее на край стены над проломом, откуда прямой наводкой можно было бы ударить в сгрудившихся турок. Однако дождь почти исключал возможность запалить фитиль — сегодня судьбу битвы решало в кровавой рукопашной острие меча. Даффи как в омут кинулся в одну из локальных стычек, блокирующих улицу в направлении на север от главной схватки. Он отбил скимитару и обрушил рубящий удар на плечо янычара, так что силой инерции его сорвало с мокрой лошадиной спины, и он прямо-таки пригвоздил турка к земле. Перекатившись на ноги и каким-то чудом сумев при этом не выронить меч, он ринулся в битву. Минут десять ярость сражавшихся росла с сумасшедшей скоростью, точно костер, в который обе стороны подкидывают любое горючее, что окажется под рукой. Кулеврину закрепили в нужном положении на полуразрушенной стене, и два человека склонились над замком, пытаясь поджечь заряд. Клинок со звоном отскочил от каски, которую Даффи перед тем успел снять с головы убитого солдата. Она была ему чуть великовата, поэтому съехала от удара на один глаз, а второй оказался закрытым нижней пластиной для защиты подбородка. С воплем, в котором ярость смешалась со страхом, ослепленный ирландец по-бычьи наклонил голову и ринулся на противника, выставив оба своих клинка. Скользнувшее лезвие скимитары распороло ему скулу, но его собственные меч и кинжал вонзились врагу в живот, и вслед за телом турка Даффи упал на колени, окончательно потеряв шлем. На мгновение водоворот битвы оставил его в одиночестве среди усеявших землю мертвых тел, и он, отдуваясь, простоял какое-то время на коленях, прежде чем вытащить оружие из трупа янычара и вновь кинуться в битву.

В этот самый момент выпалила кулеврина, хлестнув градом из тридцати фунтов железных обрезков прямо в гущу турецких солдат, и, сорванная силой отката с нового крепления, кувыркаясь, отлетела к стене, убив трех канониров. Словно единый слаженный организм, турецкие силы отхлынули, а защитники Вены разом устремились вперед, чтобы вернуть отвоеванную землю до последнего дюйма. Люди по-прежнему гибли дюжинами каждую минуту, пронзенные, разрубленные и раздавленные, но вражеский натиск в восточном направлении уже захлебнулся и начал понемногу спадать. Европейские войска продолжали напирать, выдавливая врага обратно в пролом. Наконец янычары отступили, почти половину своего войска оставив неподвижно лежать на грудах битого камня. Под дождем белые халаты становились серыми.

По ходу битвы Даффи случилось оказаться рядом с наемниками Эйлифа, там он дальше и оставался. Когда вслед за отступлением турок группы защитников казались разбросанными по свежему каменному откосу на манер прибитого волнами топляка, ирландца и Эйлифа разделяла всего дюжина футов. Эйлиф наклонился вперед, стиснув руками колени, прерывисто дыша открытым ртом, тогда как Даффи уселся на гладкую блестящую поверхность расколотого каменного блока. В холодном воздухе стоял едкий запах только что разбитого гранита. Через некоторое время Эйлиф выпрямился и снял шлем, предоставив дождю возможность промыть слипшиеся от пота волосы.

— Оно могло повернуться… в любую сторону, — с трудом проговорил он. — Эдакая мясорубка… не по мне. Не владеешь ситуацией. Вряд ли кто переживет… много таких стычек.

— Сказано со знанием дела, — отметил Даффи, на полуслове скривившись от резкой боли в скуле. Он неуверенно ощупал рану: холодный дождь, похоже, почти остановил кровь, но через широко раскрытые края раны свежий воздух проникал туда, где ощущать его было непривычно.

— Черт побери, приятель! — воскликнул Эйлиф, заметив порез. — Так они сумели тебя угостить? Вон и зубы видны. Как только построимся и отойдем, я тебя заштопаю, хорошо?

Даффи удалось разжать сомкнутые на рукояти меча пальцы, и выпущенное оружие лязгнуло по камню.

— Ты заштопаешь? Ну уж дудки. — Затем он огляделся и впервые осознал потери в рядах защитников Вены. Обрубленные культи, которые предстояло прижечь и залить смолой, раздробленные конечности, которые, если не удастся наложить лубок, придется удалять, глубокие раны, откуда ручьем текла кровь, — в общем, костоправам на ближайшие несколько часов будет довольно работы и без того, чтобы заниматься такой малостью, как зашивать его скулу.

— Половине моих ребят предстоит помучиться, — мягко заметил Эйлиф.

— Разумеется, — ответил Даффи, стараясь говорить правой стороной рта. — Просто я не слишком доверяю твоему умению зашивать раны. Слушай, полагаю, Аврелиан поднаторел в искусстве лекаря. Что ты скажешь, если я добреду до Циммермана и попрошу его заняться моей раной?

Эйлиф с сомнением оглядел его, затем ухмыльнулся.

— Почему бы и нет? Я, пожалуй, еще пришью тебе язык к щеке. И, видит бог, так тебя оставлять негоже — половина выпитого пива будет выливаться наружу. К тому же часок-другой сна под крышей тебе не повредят. — Он махнул рукой. — Их проклятый заряд разрушил наши казармы. Хорошо, что внутри мало кто был. Но к полуночи ты должен вернуться, ясно? Здесь предстоит нести неусыпный дозор, так что моя часть будет стоять до того времени.

— Буду, не сомневайся, — пообещал Даффи. Он встал на еще дрожащих ногах, вложил в ножны меч и, осторожно ступая, зашагал по мокрым камням.

К тому времени, когда он доковылял до трактира Циммермана — одному богу известно, где к тому времени оказалась его кобыла, — дождь прекратился, и его рана опять стала кровоточить. Так что, в конечном счете, довольно отталкивающая фигура открыла входную дверь трактира и прошла в трапезную. Там ожидала большая безмолвная толпа, испуганно глядящая на него.

Навстречу поднялся чернокожий в бурнусе:

— Какие новости?

Даффи не был расположен к пространной беседе.

— В одном месте стена рухнула, — хрипло ответил он. — Все висело на волоске, но турки отступили. Большие потери с обеих сторон.

Вопрошавший значительно оглядел собравшихся и вышел в сопровождении еще нескольких человек. Ирландец оставил их уход без внимания, блуждая все еще затуманенным взглядом по комнате, пока не увидел Анну.

— Анна! — прокаркал он. — Где Аврелиан?

— В часовне, — откликнулась она, торопясь к нему. — Давай, обопрись на меня, и…

— Я могу идти сам.

С трудом волоча ноги, ирландец преодолел длинный темный коридор и, не останавливаясь, ввалился в высокие двери, споткнувшись и опрокинув с полдюжины метел. В часовне Аврелиану противостояли все те же семеро, что и днем раньше, но теперь у каждого был обнаженный меч. Карлик обернулся на шум.

— А, древнеирландский победоносец! Вон отсюда, фигляр!

Он повернулся к Аврелиану, выставив короткий клинок.

— Слышал, что сказал Оркхан? — спросил он, указывая на чернокожего. — Стена рухнула. До темноты они будут в городе. Веди нас к бочке — или умри.

Гнев исказил лицо Аврелиана, он занес руку, точно собираясь бросить в наглеца невидимое копье.

— Скажи спасибо, жаба, что я слишком занят тем, чтобы покарать осмелившихся на приступ. Теперь уносите ноги, пока не поздно.

Карлик ухмыльнулся.

— Давай. Испепели меня. Все мы знаем, что ты не можешь. — Он легонько пихнул старого чародея в живот.

Неподвижный, пропитанный ладаном воздух часовни был разорван диким воплем, когда ирландец выпрыгнул на середину и стремительным выпадом рассек горло карлика острием меча. Мгновенно развернувшись, он до кости разрубил руку чернокожего Оркхама. Краснокожий занес свой меч, чтобы обрушить его на Даффи, но ирландец уклонился от неуклюжего удара и ответил выпадом в живот. Затем развернулся к оставшимся четверым, но один из них крикнул:

— Зачем убивать Мерлина? Черное, вот что нам нужно!

Пятеро оставшихся на ногах, стараясь не приближаться к Даффи, выбежали из часовни. Как только они оказались в коридоре, ирландец рухнул как подкошенный. Подоспевший Аврелиан перевернул его на спину и помахал перед его ноздрями маленьким шариком филигранной работы; через несколько секунд глаза ирландца широко открылись, а рука оттолкнула зловонный предмет. Он лежал и смотрел в потолок, неспособный на большее, чем просто дышать.

— Что… сейчас случилось? — смог он вымолвить наконец.

— Ты спас мне жизнь, — ответил волшебник. — Вернее, то был Артур: я узнал старый боевой клич. Мне льстит, что он проявляется, видя меня в опасности.

— Он… совершает подвиги… а мне достается изнеможение.

— Пожалуй, это не совсем честно, — весело признал Аврелиан. — А что с твоей щекой?

— Ты не сможешь это зашить? Все лекари слишком заняты. — Не поворачивая головы, ирландец скосил глаза и разглядел с одной стороны только пыльные скамьи, а с другой — витражи с изменчивыми следами стекающих дождевых струй. — Куда делись Черные Птицы? Или я убил всех?

— Нет. Двое лежат мертвыми там на полу — кого-то придется попросить заняться трупами, пятеро же других помчались за глотком черного. — Старик уже успел извлечь из-под мантии разные мешочки и шкатулки и занялся обработкой раны.

— Разве не стоило тебе… ох!.. остановить их?

Аврелиан достал нитку с иголкой и теперь зашивал рану; Даффи не чувствовал серьезной боли, только натяжение кожи на левой щеке и виске.

— О нет, — успокоил волшебник. — У Гамбринуса есть на такой случай меры предосторожности, о чем они, видно, подозревали, если хотели, чтобы я принес снадобье. Но отчаявшиеся люди готовы на все, а загнанные в угол крысы сами кидаются на ловцов. Я рад позволить Гамбринусу закончить дело.

— У юго-восточного угла стена рухнула, — проговорил Даффи онемевшим ртом. — Казармы разрушены. Я хочу поспать здесь, в конюшнях, где были викинги. О прошлой ночи я не помню почти ничего, но чувствую себя так, будто совсем не спал. Эти янычары все лезут и лезут, точно плотину прорвало. Повсюду трупы, и, если два следующих дня будет светить солнце, не миновать чумы. Не пойму, почему они отступили? Другого случая, чтобы так застать нас врасплох, может и не представиться.

Тренькнула оборванная нить, и Аврелиан выпрямился.

— Ну вот, — сказал он. — Останется шрам, но я хотя бы закрыл рану и обработал ее, чтобы не загноилась.

Даффи перевернулся, оперся на руки и колени, затем встал.

— Спасибо. Эйлиф хотел сам это сделать. Скорее всего, сшил бы наизнанку, так что я растил бы бороду во рту и снимал пробу щекой.

— Что за отвратительная мысль!

— Прости. Сейчас приятные мысли что-то не идут на ум.

Он подобрал меч, вытер клинок и спрятал его в ножны, после чего медленной, тяжелой поступью вышел из сумрачной часовни.




Анна не на шутку встревожилась, когда пятеро мужчин с ошалелыми глазами пронеслись мимо нее и загрохотали сапогами по лестнице в погреб, а услышав снизу приглушенные отчаянные вопли, позвала Мазертана, за неимением лучшего, спуститься и посмотреть, что случилось.

Внизу, где к привычному запаху солода примешивался щекочущий ноздри аромат жареного мяса, они обнаружили Гамбринуса, безмятежно жонглирующего маленькими неровными шарами из слоновой кости. Он заверил их, что все в порядке, и Анне не стало дурно до тех пор, пока уже в трапезной Мазертан не поинтересовался, где, по ее мнению, мог пивовар раздобыть эти пять маленьких обезьяньих черепов, которыми забавлялся.

В одиннадцать дождь начал стихать, к полудню в облаках появились разрывы, и пробившиеся лучи бледного солнца заиграли на обрушенном участке стены. Пролом был примерно футов двести, а по краям его стена опасно наклонилась наружу. Пока снайперы со свежими зарядами в стволах своих нарезных ружей наблюдали за отдаленными порядками турок, поспешно собранные из солдат и мастеровых бригады возводили мощную линию баррикад вдоль всего заваленного камнем пролома. По наружному склону их дополнял отнесенный на полсотни ярдов полукруг деревянных заграждений. За полукругом был насыпан толстый слой толченого мела, который, впитывая влагу из почвы, по большей части начал уже темнеть и превращаться в серую грязь.

Несколько занявшихся после взрыва пожаров были наконец потушены — без особой суеты, поскольку дождь не давал огню распространяться. Все три телеги для перевозки трупов медленно передвигались по опустошенной земле, собирая жуткий урожай. Одна успела наполниться, уехать и теперь возвращалась. Утро напролет и после полудня горбатая фигура Блуто мелькала повсюду на укреплениях. Горбун распорядился перемещением пушек и кулеврин, их прочисткой и заряжанием, вдобавок выкрикивая советы тем, кто ставил снаружи подкосы и контрфорсы для укрепления накренившейся стены.

Граф фон Зальм, которому отведена была главенствующая роль, прохаживался вдоль улицы и наблюдал за происходящим, благоразумно предоставив специалистам делать свое дело. По его приказу большая часть войска была отправлена подкрепиться и отдохнуть в уцелевших казармах и лишь небольшой отряд оставлен в карауле. Впрочем, дозорные на стенах неотрывно наблюдали за турецкими позициями, готовые при первом признаке начала штурма подать знак фон Зальму и звонарю на колокольне Святого Стефана.

После полудня в лагере турок стало заметно оживление, вдалеке солнечные лучи то и дело вспыхивали на металле, реяли знамена, впрочем, смещаясь на запад, в направлении южной окраины города и прочь от пролома в стене. В четыре часа со стороны Шварценбергштрассе по каменной лестнице на стену вскарабкался изможденный фон Зальм и прошел сотню ярдов на запад, чтобы держать совет с горбатым бомбардиром. Над укреплениями гулял свежий западный ветерок, осушая пот на лице и шее командующего. Не спеша спускаться назад на глухие грязные улицы, он болтал с Блуто о различных аспектах утреннего сражения.

— Меня так и подмывает перетащить как можно больше пушек от Коринфских ворот сюда, к западному углу, — не замедлил сообщить Блуто.

— Из-за передвижения турок? Наверняка это отвлекающий маневр, — возразил фон Зальм. Он взъерошил пальцами седеющие волосы. — Какой им смысл брать приступом хорошо укрепленную стену, когда за углом, всего в сотне ярдов на восток, этот проклятый пролом в двести футов?

— Однако ж глянь, — произнес Блуто, просовываясь между зубцами и указывая на юг затененной облаками равнины. — Ни единой души на восточной стороне — все скопились прямо напротив нас, с юга. Черт возьми, если это отвлекающий маневр, у них уйдет добрых полчаса, чтобы перестроиться на восточной равнине, разве только они собираются подобраться к стене прямо здесь и пробежать эту сотню ярдов под огнем наших ружей.

— Возможно, так они и замыслили, — сказал фон Зальм.

— Тогда они потеряют тысячу янычар, пусть даже половина наших парней будет дрыхнуть.

— Быть может, Сулейману все равно. Солдат у него куда больше, чем собралось теперь здесь.

Блуто покачал головой.

— Прекрасно, если Сулейману наплевать на потери, отчего не ударить прямо в пролом и давить, пока оборона не треснет? К чему эта перегруппировка на запад?

— Не знаю, — признался фон Зальм. — Может, они отойдут назад, когда стемнеет. Так бы я поступил на месте Сулеймана. Впрочем, поставь здесь… пять пушек, а я позабочусь о нужном количестве людей для их обслуживания. И если замечу или услышу ночью, что они двинулись сюда, пришлю еще. — Он кусал костяшку пальца и разглядывал равнину. — Какое сегодня число? Да, вспомнил, двенадцатое. Хорошо бы ночью небо очистилось и луна светила. Я оставлю снаружи дозор и велю разбросать еще мела по фронту укреплений — чтобы тебе было поспокойнее, ладно?

— Нам обоим, — сухо бросил Блуто в спину командующего, когда тот развернулся и отправился назад.

Горбун долго еще прохаживался по стене, выглядывая в амбразуры и тщательно укрепляя флажки там, где полагал необходимым установить пушки, пока багровое солнце не скрылось за лесистыми холмами справа и не зажглись огоньки позади в городских окнах и далеко впереди между шатров на равнине.

Беря в расчет, что он раскурил змею как раз тогда, когда колокола над головой довершили свой оглушительный девятичасовой звон и теперь она почти обжигала ему пальцы, Даффи вычислил, что ему самое время подготовиться к получасовому удару. Он щелчком отправил через поручень мерцающий в темноте окурок и проследил, как тот рассыпал красные искры, ударившись о землю, затем повернулся к склонившемуся над телескопом волшебнику.

— Не пора нам… — начал было ирландец, но механический скрежет наверху заставил его закрыть глаза и зажать пальцами уши, пока не грянул одиночный удар, эхом прокатившийся по темным улицам внизу.

— Что пора? — раздраженно отозвался Аврелиан.

— А, неважно. — Даффи облокотился на поручень и уставился на звезды, что виднелись за проносящимися высоко в небе облаками. Серп луны бледным мерцанием обозначился в одном из широких разрывов. Особенно холодный порыв ветра налетел на колокольню собора, заставив ирландца поежиться и отступить глубже в маленькую нишу, приспособленную под обсерваторию. Их тесный наблюдательный пункт не был самым высоким или доступным — фон Зальм с разнообразными военными советниками уже две недели как заняли площадку с наилучшим обзором. Аврелиан тогда сказал, что это неважно, ибо та маленькая открытая площадка, которой они довольствовались, располагалась достаточно высоко над крышами и городским чадом для наблюдения за звездами — как раз того занятия, которое, по мнению Даффи, теперь слишком уж затянулось. Наконец старый волшебник оторвался от окуляра, одной рукой растирая переносицу, другой водружая телескоп на поручень.

— Сплошной хаос, — проворчал он. — Ничего нельзя прочитать. Видеть небо таким столь же огорчительно, как, задав вопрос старому мудрому другу, услышать в ответ невразумительное кряхтение и мычание. — Образ, похоже, расстроил Аврелиана, и он быстро добавил: — Ты, и никто иной, тот случайный фактор, не поддающийся разгадке шифр, что превращает все выверенные древние расчеты в белиберду.

Ирландец пожал плечами.

— Быть может, с самого начала лучше было бы обойтись без меня. Не тратил бы попусту время. Я ведь пока ни черта такого не сделал, чего не мог бы сделать самый обычный наемник.

— Не знаю, — сказал Аврелиан. — Я связан тем, что вижу своими глазами. Я не знаю! — Он поднял глаза на Даффи. — Ты слышал о последнем передвижении янычар?

— Да. Они сдвинулись на запад, словно затеяли самоубийственный приступ укрепленной юго-западной стены. Ну и что с того?

— Что, по-твоему, произойдет, если они там атакуют?

Даффи пожал плечами.

— Я же сказал: самоубийство. Они в пять минут потеряют не меньше тысячи.

— Можно ли назвать это… жертвой?

— Для чего? Какой смысл посылать отборное войско янычар на… О господи! — Ирландец медленно сел и оперся спиной о поручень. — Я думал, ты владеешь одной из всего двух оставшихся копий.

— И я так думал. — Аврелиан прищурился, оглядывая темные крыши. — Может, так оно и есть. Может, Ибрагим заполучил копию из Ватикана… или рассчитывает каким-то образом достать мою. — Он задумчиво покачал белой головой. — Едва я услышал о передвижении, меня тут же осенило — ведь это янычары, войско, набранное из детей покоренных христиан…

— По крайней мере тысяча христианских душ…

— Вот именно.

— Послушай, в городе почти наверняка есть шпионы Сулеймана — вполне может быть, что у него нет своей копии Страшенного Орудия Дидиуса и он намерен стащить твою. — Волшебник безучастно смотрел на него, и Даффи продолжил: — Разве не ясно? Уничтожь свою копию.

Аврелиан, нахмурившись, отвел взгляд.

— Я… пока не готов.

Ирландца захлестнула волна ужаса и сострадания.

— Даже и не думай! Должны найтись чистые пути, и даже если потеряем Вену, ты ведь сказал — главное, чтобы Король-Рыбак остался жив. Вы с ним можете спастись по тоннелям, что упоминали Черные Птицы, и вновь собрать силы в другом месте. В этом году турки едва ли продвинутся дальше в Европу.

— Очень может статься, Брайан, но как я могу знать точно? С должной магической помощью они смогли бы продвинуться дальше, быть может, гораздо дальше. Возможно, Король-Рыбак умрет, если не отведает черного, по крайней мере, ему точно не станет лучше. Черт побери, нетрудно совершить достойное деяние, когда можешь видеть наперед, чем оно обернется. Будь проклята эта слепота, — прошипел он, стукнув кулаком по камню, — будь проклят Ибрагим и будь проклят старый рисовальщик!

Даффи прищурился:

— Какой рисовальщик?

— Что? А, Густав Фойгель, кто же еще? Я ведь говорил тебе, он ясновидец и не привязан к ныне закрытой древней магии. Если б я смог склонить старого лицемера написать еще несколько провидческих картин, то имел бы возможность узнать, что грядет, и позабыть о том… ужасном шаге. Но из-за боязни иметь со мной дело старый негодяй — чтоб янычары зарядили его головой пушку! — ничего не создал за последние два года.

— Похоже, так, — согласился Даффи, сочувственно кивнув. — Кроме, пожалуй, бредовой «Смерти архангела Михаила» на собственной стене, он ничего не нарисовал.

Аврелиан испустил придушенный вопль, и телескоп полетел через поручень вниз.

— Разрази тебя… что? Ллир и Мананан! Она существует? — Он подскочил, потрясая кулаками. — Болван, почему ты не сказал мне раньше? Ты для него архангел Михаил — или забыл о портрете, для которого ты позировал и который помог тебя отыскать? Михаил, ты единственная личность в христианстве, которой он может тебя уподобить. Как ты, кретин, не понимаешь важности этого? У старого художника провидческий дар и силы сродни пророческим. И он, если я что-то смыслю, написал картину твоей смерти. А заодно указание на исход будущей битвы.

Снизу долетел приглушенный звон разбившегося о камни телескопа.

— Да ну? — неуверенно проговорил Даффи. — То есть, нарисован ли там мой труп, окруженный турками с окровавленными мечами в руках?

— Ну, вроде того. И много других, скрытых для непосвященных указаний. Но сам ты хоть видел картину? Что там?

Ирландец сконфуженно пожал плечами:

— Да там полно всяких фигур. Честно сказать, я никогда не вглядывался. Но если ты прав, надеюсь, на картине древний старец, окруженный сотнями друзей и в меру пьяный, умирает на своей постели.

С видимым усилием сдерживая нетерпение, волшебник сделал глубокий вдох.

— Идем посмотрим, — произнес он.

Кубарем скатившись по лестнице, они затрусили через город со скоростью, позволившей им за десять минут оказаться у старого пансиона на Шотенгассе, по прибытии куда Аврелиан глотал воздух, разевая рот, как выброшенная на берег рыба.

— Нет, — выдавил он на предложение Даффи присесть на скамью в передней. — Вперед!

Они не прихватили огня, так что пришлось ощупью карабкаться по темной лестнице. На мгновение Даффи испугался видения озера, но тут же понял, что этот рубеж уже пройден. Мысль эта не слишком воодушевляла. Когда они добрались до площадки третьего этажа, Даффи сам уже задыхался, а Аврелиан просто не мог произнести ни слова, сумев, однако, яростно помахать рукой. Даффи кивнул, нашарил дверь Густава Фойгеля и постучал. Изнутри не донеслось ни единого звука. Ирландец постучал вновь, уже громче, так что в темноте открылось несколько дверей и жильцы попытались возмутиться — тут Аврелиан сумел набрать воздуху, чтобы заставить их скрыться в своих норах, — но за дверью Фойгеля по-прежнему было тихо.

— Ломай ее, — выдохнул волшебник, — к черту!

Устало шагнув назад, насколько позволяла ширина коридора, Даффи ринулся на дверь художника, для смягчения удара выставив плечо. Дверь слетела с петель, точно приставленная, и ирландец вломился в комнату следом, опрокидывая ветхую мебель. В углу на столике слабо светила привернутая лампа. Когда Даффи восстановил равновесие, он увидел сидящую тут же Ипифанию, странно неподвижное лицо которой было все в слезах. Шагнув к ней, он увидел навзничь лежавшее на полу тело Густава Фойгеля, который, насколько можно было судить, уже неделю как умер от голода.

— Боже милостивый! — пробормотал он. — Ипифания, я…

— Брайан, он умер, — прошептала она. Она поднесла к губам пустой стакан, верно, уже в который раз, подумалось ему, прежде чем заметить, что тот пуст. — Я перестала носить ему еду из-за того, что все время была пьяной, и увидеться с ним было выше моих сил. Мальчишки не виноваты. Виноваты я и ты, а главное… — Ее блуждающий взгляд наткнулся на Аврелиана, просунувшегося в дверной проем, и лицо ее побелело. — Виноват этот изверг! Явился отпраздновать?

— Что… тут такое? — с трудом проговорил Аврелиан. — Что случилось?

Ответ Ипифании моментально перерос в пронзительный вопль. Она вскочила из-за стола, выхватила из-под передника длинный кухонный нож и с невероятным проворством кинулась на обессиленного волшебника. Даффи заступил ей дорогу… и в следующий миг стоял уже в противоположном углу комнаты, с трудом переводя дыхание. Аврелиан прислонился к стене, а Ипифания, заметил он оглядевшись, неподвижным тюком валялась в углу. Он обернулся к волшебнику. Тот увидел безумный огонь в глазах ирландца.

— Это был Артур, — поспешно произнес он дрогнувшим голосом. — Видя меня в опасности, он… возобладал на какое-то мгновение. Схватил ее и отбросил в сторону. Я не знаю…

Даффи метнулся через комнату, упал на колени и перевернул женщину на спину. Рукоятка ножа торчала у нее в боку, лезвие совсем не выступало поверх одежды. Крови почти не было. Он склонился, пытаясь уловить дыхание, но ничего не различил. Жилка под ее челюстью не билась. Внутри он сделался весь пустой, тело точно сковал мороз, и оно звенело как железное, рот пересох.

— Боже мой, Пиф, — проговорил он не слыша себя, — ты ведь не хотела? Ведь не хотела, да?

Аврелиан отделился от стены и тронул оцепеневшего ирландца за плечо.

— Картина, — рявкнул он, пробиваясь сквозь бормотание Даффи, — где картина?

Помедлив несколько секунд, Даффи осторожно опустил голову Ипифании на пол.

— Многое потеряно и еще больше предстоит потерять, — негромко произнес он, пытаясь вспомнить, где слышал эти слова и что они значат. Все еще в оцепенении, он поднялся, в то время как Аврелиан отвернул фитиль лампы.

Ирландец подвел его к стене.

— Вот, — сказал он, указывая рукой. Сам так и не обернулся, продолжая неотрывно глядеть на два мертвых тела.

Через несколько секунд Аврелиан сдавленным голосом произнес:

— Это?

Даффи повернулся и проследил за взглядом волшебника. Вся стена, от края до края и от пола до потолка, была сплошным черным пятном. По мере того как зрение художника ухудшалось, стремление прорабатывать детали становилось все сильнее, и он кропотливо добавлял штрих за штрихом, накладывая тени, так что не оставил даже крошечного незанятого куска штукатурки. Когда Даффи смотрел на «Смерть архангела Михаила» в последний раз, действие там, казалось, происходило в глубоких сумерках, теперь же все покрывала непроглядная тьма беззвездной и безлунной ночи. Аврелиан смотрел теперь на него.

— Он просто не мог остановиться, — беспомощно произнес Даффи.

Еще с минуту волшебник молча разглядывал стену, потом отвернулся.

— Ты так и остался загадкой.

Он вышел из комнаты, и ирландец автоматически последовал за ним.

Перед мысленным взором Даффи вновь и вновь повторялся момент, когда он перевернул тело Ипифании. «Она мертва, — сказал он себе, спускаясь по темной лестнице, — и скоро станет очевидно, что одну большую комнату в своей голове ты можешь закрыть и запереть на ключ, ибо комната эта навсегда опустела. Она мертва. Ты проделал весь свой путь из Венеции, чтобы убить ее».

Не произнося ни единого слова, они дошли до Тушлаубен, где Аврелиан повернул на север к трактиру Циммермана, а Даффи продолжил путь в сторону казарм и пролома в стене, хотя до полуночи было еще очень далеко.




Глава 20


Наконец вслед за томительным ожиданием занявшийся рассвет наметил неровный контур бледного пролома на фоне непроглядной черноты стен, и то, что пару часов назад представлялось во мраке тремя пунктирами ярких оранжевых точек, преобразилось в три ряда безмолвных фигур аркебузеров, рассредоточившихся вдоль гребня каменной насыпи. Позади них, но все так же снаружи вновь отстроенной баррикады располагались еще два отряда ландскнехтов и ополченцев, недвижимых, если не считать редких наклонов головы, чтобы раздуть тлеющий фитиль.

Одним из занявших позицию на насыпи был отряд Эйлифа, где место Даффи пришлось в середине первой шеренги. Он разжал пальцы на ложе и несколько раз автоматически распрямил их. Представлялось ему, что в глубине его рассудка разорвалась бомба и взрыв, хоть и не произвел видимых разрушений, поднял из стоячего омута громадные пузыри воспоминаний, что, раскачиваясь, устремились к поверхности. Теперь он возблагодарил господа даже за этот тусклый проблеск, вновь напомнивший о заботах внешнего мира, на коих следовало сосредоточиться. Пять часов перед тем он таращил глаза в холодную тьму, столь же непроницаемую, как последняя картина Густава Фойгеля.

Негромкий стук металла о камень, когда один из часовых на стене положил свое копье, полностью пробудил Даффи от жутких ночных раздумий. Он глубоко вдохнул свежий предутренний ветерок и постарался встряхнуться. Сосед по шеренге справа наклонился в его сторону.

— Меня нипочем не загонишь на стены, — прошептал он. — Взрыв их совсем расшатал.

Ирландец жестом призвал к молчанию.

«Черт побери болтливого идиота! — подумал Даффи. — Был ли звук со стороны равнины, или мне просто послышалось?» Он настороженно посмотрел поверх ствола подпертой аркебузы. Усталым глазам в каждом клочке густой тьмы на равнине за белой меловой линией рисовались ползущие тени, но по прошествии некоторого времени он решил, что движения там нет. Поежившись, он уселся обратно. Минуло несколько долгих минут, в течение которых серый сумрак постепенно светлел. Сложив ладони чашкой, Даффи внимательно обследовал свой фитиль и с облегчением удостоверился, что тлеющий красный свет не потускнел от утренней сырости. От кольчужного капюшона свербела голова, и время от времени он инстинктивно пытался почесаться, забывая о клепаном стальном шлеме.

— Уж, надеюсь, у горбуна запалы пушек в порядке, — вновь забубнил сосед справа. — Думаю…

— Заткнись, а? — шепнул Даффи. И оцепенел: в нескольких сотнях ярдов перед ним тускло блеснул свет, отразившись от металла, затем еще и еще вдоль темнеющей полосы. Он открыл рот, чтобы шепотом предупредить остальных, но по долетевшему шороху понял, что те уже разминают суставы и проверяют порох и фитили. С вершины покосившейся стены тоже послышался тихий свист — знак того, что и часовой заметил движение. Ирландец просунул фитиль в спусковую скобу, убедился, что на полке есть порох, и затем посмотрел вдоль ствола на подкрадывающихся врагов. Сердце его колотилось, кончики пальцев покалывало, дыхание участилось.

«Я стреляю один раз, — подумал он, — в лучшем случае два, если они замешкаются, перебираясь через заграждение, потом бросаю эту штуку и берусь за меч. Все же с огнестрельным оружием я не так в себе уверен».

Донеслась приглушенная дробь башмаков по земле — турки перешли на бег.

«Акинжи — легкая турецкая пехота, — сообразил Даффи, — по крайней мере не янычары, возвращения которых под покровом темноты ждала половина обороняющихся».

Человек рядом с ним, испуганно пыхтя, тянулся к курку своего ружья.

— Дурак, еще рано! — рявкнул ирландец. — Хочешь, чтобы пуля не долетела? Погоди, пока они будут на меловой линии.

Примерно через полминуты турки были там, и пролом в стене озарился вспышкой от выстрелов первого ряда аркебуз, следом за которыми одна из кулеврин на стене выпустила огненный смерч из обломков камней и гальки. Фронт наступающих акинжи сломался, скимитары вылетали из бессильных пальцев, раненые падали в грязь, но их будто обезумевшие соратники лезли через широкий участок поваленного ограждения. Шеренга стоявших аркебузеров выпалила по туркам, и затем акинжи хлынули на откос под стеной. Времени перезаряжать явно не осталось, так что Даффи отбросил еще дымящееся ружье и, выпрямившись, обнажил рапиру и кинжал.

«Хорошо бы, если бы было посветлее», — мелькнула мысль.

— Мой отряд, два шага назад! — крикнул он. — Держаться вместе!

В следующий миг турки налетели на них. Даффи успел увидеть направленный в него удар, парировал сверкнувшую скимитару гардой рапиры, и с размаху вонзил кинжал в грудь нападавшего. Сила столкновения отбросила его назад, но он устоял на ногах. Клинок со звоном ударил ирландца по шлему, и он тут же располосовал ответным выпадом лицо следующего противника, в то время как еще один клинок сломался от удара о его кольчугу. Оборона уже начинала разваливаться, когда сзади донесся хриплый призыв:

— Мы перезарядили! Христиане, ложись!

Даффи отразил сильнейший удар в лицо и упал на руки и колени точно в тот момент, когда за его спиной грохнул нестройный залп и холодный воздух пронизал свист свинцовых пуль.

— Встать! — истошно проорал он секунду спустя, вскакивая на ноги, чтобы встретить новую волну акинжи, что пришли на смену поверженным товарищам.

Парню справа от Даффи распороли живот, и, зажимая рану, он покатился вниз по склону, а ирландец внезапно оказался лицом к лицу с двумя, а потом и с тремя акинжи. В одно мгновение всю его уверенность как ветром сдуло, и он почувствовал приближение опустошительного животного страха.

— Кто-нибудь, сюда! — завопил он, отчаянно отражая удары скимитар кинжалом и рапирой. Однако его отряд уже отступил, а рядом не было даже стены, чтобы прикрыть спину. Он метнулся к турку справа, понадеявшись, что шлем и кольчуга отразят нападение двух оставшихся врагов. Отведя скимитару сдвоенным парированием кинжала и рапиры, он ответил удачным выпадом кинжала прямо в горло турка. Двое оставшихся акинжи ударили одновременно: один с размаху рубанул Даффи в плечо, боль прямо-таки обожгла его, но кольчуга выдержала, тогда как лезвие скимитары разлетелось на три части; второй нанес прямой колющий удар, так что острие меча проткнуло кожаный камзол и, попав в прореху в кольчуге, на дюйм проникло в тело. Почувствовав жалящий холод стали, Даффи резко развернулся — голова турка, отсеченная, точно косой, закувыркалась в воздухе. На мгновение поле сражения расчистилось, он вскарабкался на несколько шагов вверх по склону, через проход в укреплениях, чтобы присоединиться к товарищам.

Когда, пошатнувшись, Даффи ступил на вершину, слыша позади топот настигающих его акинжи, он краем глаза заметил своих солдат позади выстроившихся в линию каких-то предметов вроде узких, высотой по грудь, столов и расслышал чей-то отчаянный крик:

— Господи, Даффи, прыгай!

Тон не оставлял сомнений в серьезности момента, и, не раздумывая, он бросился головой вниз, раздирая кожаные перчатки и ударяясь то коленями, то головой в шлеме об острые камни. Практически одновременно с этим воздух впереди сотрясла быстрая серия из десяти громких разрывов, точно кто-то очень проворно застучал молотком, и тут же еще две серии по десять взрывов, после чего наступила тишина.

Даффи скатился к подножию склона, оказавшись лицом вниз, с задранными вверх ногами. Когда ирландец принял сидячее положение, он сообразил, что там были за столы — вереница из десяти маленьких пушек с несколькими стволами, связанными, точно плот из бревен, где выстрел производился воспламенением пороховой змейки между всеми запальными каналами. Австрийцы называли их оргельгешутзен, но еще с Венеции Даффи привык к итальянскому названию — рибальдос.

— Дафф, быстрей сюда, — раздался голос Эйлифа. Ирландец вскочил на ноги и бегом промчался десять ярдов туда, где столпились свои.

— Ты чего там торчал? — возмущенно спросил Эйлиф. — Ведь знал же, что после двух залпов мы должны отступить, чтобы они прыгнули в зубы к этим малюткам. — Он махнул рукой на рибальдос.

— Я, — задыхаясь, вымолвил Даффи, — подумал, что отступление будет более правдоподобным, если один-двое отстанут.

Швейцарский ландскнехт приподнял запыленную бровь и смерил Даффи пристальным взглядом.

— Да ну?

Еще одна волна акинжи захлестнула разгромленные укрепления на гребне насыпи, но уже боевой дух их был сломлен. Едва два новых пушечных залпа опрокинули первые ряды, уцелевшие быстро отступили, и вскоре дозорные на стене прокричали, что акинжи отходят к своим позициям.

— Ну а как еще? — ответил Даффи. — Или, по-твоему, я просто забыл?

Эйлиф ухмыльнулся.

— Прости. — Указав в сторону новых трупов на насыпи, он пожал плечами. — Видно, и вправду удачная мысль. — Он поплелся к насыпи и начал взбираться наверх, чтобы поглядеть, в какую сторону отошли турки. Ирландец почувствовал, как горячая кровь стекает по его боку и собирается за ремнем, и вспомнил о своей ране. Зажав рану рукой, он побрел сквозь вновь строящиеся шеренги, высматривая лекаря. Впрочем, мысли его были далеки от полученной раны — он еще раз перебирал в памяти короткий разговор с Эйлифом, неохотно отдавая должное своей находчивости. «Потому что, в самом деле, — думал он, — первое твое подозрение, Эйлиф, было верным. Я действительно забыл. И каким это меня выставляет?»

Солнце показалось над восточным горизонтом, но пока что громада разрушенной стены отбрасывала достаточно темную тень, чтобы без труда различать дозорные костры вдоль всей улицы. Даффи то и дело спотыкался, пока глаза не освоились с полутьмой, и, к своему удивлению, он увидел Аврелиана, греющего руки у одного из костров. Их взгляды встретились, и ирландец неохотно прошел в центр освещенного круга, где стоял волшебник.

— Следишь, чтобы очаг не потух, а? — произнес Даффи с вымученной усмешкой. — И что же заставило тебя столь неосмотрительно приблизиться к полю боя?

— Знаешь, это достаточно глупо и без твоих жалких попыток разыгрывать полное неведение, — с горечью произнес волшебник. — Ты что же, решил… Ах, у тебя кровь! Давай-ка сюда.

Недавно проснувшиеся солдаты спешили со стороны казарм, протирая глаза и поеживаясь в холодных доспехах, навстречу им другие волокли раненых внутрь. Даффи присел у костра Аврелиана. Волшебник достал из сумки свою медицинскую шкатулку и извлек оттуда мешочек с желтым порошком.

— Ложись, — скомандовал он.

Даффи подчинился, предварительно смахнув с земли камешки и сор. Аврелиан расстегнул его камзол и завернул ржавую кольчугу.

— Какого дьявола ты не чистишь кольчугу? — проворчал он. — Ладно, хоть рана не слишком глубокая. Верно, неудачный выпад. — Он присыпал рану порошком.

— Что это за дрянь? — нахмурился Даффи.

— Тебе что за дело? Главное, она предохранит от заражения, вполне заслуженного при такой ржавой кольчуге. — Взяв из шкатулки моток льняного полотна, Аврелиан уверенно наложил повязку вокруг туловища. — Вот так, — заключил он. — Это поможет душе удержаться в теле. Вставай.

Даффи последовал приказанию, не переставая дивиться на непривычно резкий тон волшебника.

— В чем… — начал он.

— Помолчи. Лучше поговорим о твоем трюке вчера ночью. Ты что же, решил — око за око, девушку за девушку?

Ирландец начал чувствовать, как в нем закипает нешуточный гнев.

— Что-то я не понимаю, — с расстановкой проговорил он. — Ты это про… о том… как умерла Ипифания?

— Я, черт побери, о том, что ты стащил мою книгу, пока я наводил порядок в часовне. И ты ее отдашь.

Внезапная догадка потушила гнев Даффи, как будто его окатили водой.

— Господи боже, ты о Суматошном Гамбите Дидлио, или как его там? Слушай, я не…

— Нет, не о Гамбите Дидиуса. — Аврелиан все еще хмурился, но в окруженных морщинами глазах мелькнула тревога. — Прошлой ночью, после разговора с тобой, я его перепрятал. Нет, я о книге Беки.

— А-а… о той книге, что дала тебе подружка-ведьма триста лет назад? Так я ее не брал. — Даффи пожал плечами. — К чему мне эта проклятая книжка?

Теперь лицо Аврелиана выражало неподдельное беспокойство.

— Я тебе верю. Проклятие! Я надеялся, что это сделал ты.

— Почему?

— Во-первых, потому, что тогда я получил бы ее назад без особых хлопот. Ты ведь не стал бы сильно упираться? Пожалуй, нет. Да и тогда я знал бы точно, что никто не мог пройти мимо моих стражей.

Даффи вздохнул и снова сел у огня.

— Каких стражей?

— Маленьких, похожих на птичек созданий, что живут в кукольном домике над дверью. Они великолепны — с тонкими кожистыми крыльями, блестящими, точно жемчуг, свирепые, как цепные псы, и быстрые, как стрелы. — Аврелиан присел рядом на корточки. — Их у меня дюжина, и они натасканы не нападать на меня или посетителей, что бывают в комнате с моего очевидного соизволения. Когда пять или шесть месяцев назад ты появился там, я особыми знаками передал им, что тебе позволено заходить в комнату одному. Не слишком обольщайся, я просто подумал, что в пылу предстоящих сражений, быть может, придется отправить тебя за чем-либо, самому оставаясь на поле боя.

— А, — кивнул Даффи. — Не беспокойся, я не обольщался. И никого, кроме меня, им не позволено было впускать? — Волшебник покачал головой. — Выходит, стражи твои не годятся, — заключил ирландец. — Кто-то их обошел. Ты проверял, они по-прежнему в гнезде, живы-здоровы?

— Да, они там в полном порядке. — Аврелиан устало потер глаза. — Выходит, злоумышленник был посвящен в особые тайные обряды или служил кому-то посвященному. Эти создания из другого мира, и знают о них очень немногие. Ибрагим, наверное, знает, и, кто бы ни залез ко мне, это был его шпион, о чем я должен был заранее подумать. И почему я наступаю на одни и те же…

— Как мог этот кто-то их обезвредить? — прервал Даффи.

Солнечные лучи уже перебрались через насыпь, и он прикрыл глаза ладонью.

— О, существуют две ноты, слишком высокие, чтобы их различало человеческое ухо, но в то же время способные отключать мыслительный процесс этих существ. Ноты соответствуют пульсациям в мозге, но прямо противоположны, и получается так, как если бы потянуть колечки ножниц в противоположных направлениях. Я видел, как это делается, — с помощью крохотной дудочки с одним отверстием, в которую дуют, быстро зажимая отверстие пальцем и отпуская. Сидевшие в клетке голубчики попадали замертво, но стоило прекратить дудеть, и они вновь ожили.

— Можно ли сделать то же, вдыхая? — быстро спросил Даффи.

Вопрос застал Аврелиана врасплох.

— Сказать по правде, вряд ли. Тон выйдет слишком низким, пожалуй, даже слышимым. Нет.

— Говоришь, быстрые как стрелы? И насколько сильно ты преувеличил?

— Так, самую малость, — застенчиво улыбнулся волшебник. — Понимаю, куда ты клонишь. Дабы не ограничиться первым, что попалось на глаза, пришлось бы действовать вдвоем, по очереди — один дудит, другой переводит дыхание и работает руками.

Даффи поднялся и шагнул в сторону, чтобы солнце не мешало видеть волшебника.

— Но ты точно уверен, что к тебе кто-то залез? При том беспорядке, что у тебя в комнате, потеря одной книги, можно сказать, неотвратима.

— Я уверен. Я точно помню, где ее оставил. Да были и другие признаки, что в комнате кто-то побывал: вещи взяты и положены назад немного иначе, несколько книг просматривали, что видно из стертой на полках пыли, а одну из моих змей надкусили. Не иначе, кто-то подумал, что это конфета.

Даффи содрогнулся, представив реакцию лакомки на свою оплошность.

— Это был Вернер, — сказал он.

— Вернер? Не сме…

— На столе в его винном погребке я видел дудочку с единственной дыркой и помню, что никаких слышимых звуков она не издавала. Его приятель поэт, этот Кречмер, наверняка турецкий шпион. Погоди, не перебивай! Превознося бездарные сочинения Вернера и ублажая его благосклонностью некой женщины, которая притворялась женой Кречмера, тот сумел привести твоего бедного трактирщика в такое состояние, когда для «друга» он готов на все.

Несколько мгновений Аврелиан безмолвствовал.

— И женщину, а? Безмозглый старый болван. Поди вообразил себя великим поэтом и любовником. Готов поклясться, ты прав. Проклятие, почему я не подозревал Кречмера с самого начала? — Он хлопнул себя по лбу. — Меня так же просто провести, как беднягу Вернера. Ибрагим наверняка нанял Кречмера украсть мою копию Ужасного Неодолимого Гамбита Дидиуса. Да, и разве не спрашивал несколько месяцев назад Вернер позволения брать иногда книги, намекая, что хочет иметь доступ к моей библиотеке? А когда я отказал, Кречмеру оставалось только познакомиться с моими маленькими стражами — хотел бы я видеть эту встречу, — а после вызнать у Ибрагима, как от них избавиться. Чтобы снестись с турецким адептом, нужно было время, ибо как раз в прошедший понедельник мне подумалось, что в пыли на полу моей комнаты заметны следы — тогда, стало быть, парочка составляла опись, а следом Кречмеру пришлось как-то выбраться из города, чтобы показать список книг Ибрагиму. Вот именно! А Ибрагим мог заключить, в какой из книг искать, и отослать их за ней обратно.

— Но в понедельник вечером ты ее спрятал, — припомнил Даффи.

— Да. Так вот прошлой ночью, в четверг, они вновь пробрались в мою комнату, не нашли книги там, где ее видели, и схватили несколько наугад, из которых только книга Беки мне действительно дорога. Мне придется самому сделать опись. Проклятие! Надо бы заодно проверить и винный буфет.

Даффи порывался что-то сказать, но Аврелиан прервал его внезапным смехом:

— Помнишь, как Вернер появился окровавленным и хромающим и заявил, что один из твоих викингов напился и хотел его убить? Да нет, конечно же, тебя к тому времени уже здесь не было. Так или иначе, Буге тогда все отрицал.

— Ну и?..

— Ну и, выходит, что как раз Вернер впервые обнаружил моих стражей. Вряд ли он успел пройти в комнату больше чем на пару шагов, иначе уже не смог бы выбраться живым.

Свежий западный ветер унес запах пороховой гари, и теперь до ноздрей Даффи долетал аромат готовящейся где-то луковой похлебки. Он обежал взглядом улицу и быстро заметил с полдюжины солдат, скопившихся у костра в полусотне ярдов к югу. Ирландец одернул камзол и кольчугу, давая, как он надеялся, понять, что разговор окончен.

— Ну и что ты собираешься предпринять? — спросил он.

— Кречмер и Вернер не подозревают, что их раскрыли, и нам не составит большого труда их разыскать. Мы пойдем к ним, заставим вернуть все, что они взяли, а после можешь их убить.

Даффи ответил изумленным взглядом.

— Я не могу отсюда уйти. Ведь я на службе. Защищаю Запад, ты, верно, помнишь? Черт возьми, почему бы тебе просто не подсыпать отраву им в вино? — Он поднялся, чтобы уйти, но задержался. — Да, и я бы сначала добился от них признания в совершенном. Может статься, беззвучный свисток нужен был Вернеру для чего-то еще. О, я придумал: просто насыпь им яду в вино и скажи, что, если они расскажут всю правду, ты дашь им противоядие. А там, если выяснится, что они невиновны, ты так и сделаешь, заодно извинишься.

Аврелиан покачал головой:

— Ты, Брайан, хорош с мечом, но дипломат никудышный. Нет, думаю, чтобы расколоть Вернера, не понадобится никаких ухищрений, а там с его свидетельством я смогу взять дюжину стражников и заполучить Кречмера… разумеется, если он все еще в городе.

— Ага. Ну, удачи тебе в поимке. — Даффи зевнул. — Главное, как понимаю, что они не добрались до Ужасов Дидиуса, а? Теперь, с твоего позволения, меня дожидаются миска только что сваренной похлебки и вдобавок койка под временной полотняной крышей, что жаждет исполнить свое предназначение в качестве ложа для моего сна.

— Да будет так, — сказал волшебник. — Пойду расставлю свои капканы. Да, и попробую повидаться с фон Зальмом, чтобы предупредить его о вероятном перемещении турок к уязвимому участку на востоке, раз у Ибрагима больше нет причины жертвовать тысячей крещеных душ.

— Привет ему от меня, — сказал Даффи, зевая так, что слова с трудом можно было разобрать. — И спасибо за перевязку.

— Всегда к твоим услугам. Купи себе новую кольчугу, ладно? — Аврелиан повернулся и зашагал на восток. Даффи направился на юг, к поджидавшей его похлебке. Солнце стояло уже высоко в небе, сияя сквозь разрывы в золотистых облаках и заставляя Даффи щуриться. Все долгое утро пятна света и тени покрывали равнину изменчивым узором, и раз или два завеса дождя кружилась над городом и турецкими шатрами, словно юбки пролетающих облаков. Как и предсказывал Аврелиан, турецкие войска передвинулись к восточной стене, где пролом зиял, подобно вырванному из каменной челюсти зубу. Часовые становились на корточки, чтобы приложить ухо к мостовой, и многие клялись, что слышат, как саперы роют ходы в нескольких местах севернее разрушенной стены. Временами с той и другой сторон начинали говорить пушки, но, если не брать во внимание один серьезный обстрел турками южной стены в районе полудня, канонада выглядела, скорее, небрежно соблюдаемой формальностью. Все ждали битвы, и торговцы гороскопами и амулетами бойко предлагали свой товар как солдатам, так и мирным горожанам. Проститутки и виноторговцы тоже теснились вокруг временных казарм, получая свою долю прибыли в изменившемся укладе городской жизни — неизбежном результате долгой осады. Бесплатно можно было найти лишь утешение в вере — все остальное за деньги, причем еду было купить куда сложнее, чем удачу, любовь или выпивку.

Открыв глаза, Даффи плавно перешел от не оставшихся в памяти снов к бодрствованию. Колокола Святого Стефана пробили два, серый свет, проникавший сквозь щели временного навеса, то усиливался, то мерк, когда клочья облаков закрывали солнце. Он встал, натянул сапоги, кольчугу, камзол, нацепил рапиру и, откинув полог, вышел на улицу. Мимо катил тележку виноторговец, и ирландец попросил чарку. Юный отпрыск виноторговца шустро поднес что требовалось, запросив немыслимую цену, которую Даффи заплатил вслед за тем, как прожег беспечного мальчишку самым яростным взглядом. Сбор его отряда был назначен на три, так что он взял вино, оказавшееся кислым, и направился в угол, где разрушенная стена склада образовала подобие грубой скамьи. Он сел и закрыл глаза, медленно провел ладонью по шероховатым камням. С некоторым удивлением обнаружил, что ужас и боль прошедшей ночи куда-то исчезли, уступив место глухой тоске по потере множества людей и вещей, из которых потеря Ипифании была наиболее ощутимой. Чувство было отстраненным — вроде меланхолии, которую снимаешь с полки, чтобы посмаковать на досуге, а вовсе не той занозой, от которой нет избавления, как от зубной боли. Подобная не лишенная приятности апатия была, как он подозревал, следствием эмоционального шока и должна была вскоре пройти, как естественное онемение после серьезного увечья. Ему не пришло в голову, что это может быть примирение с мыслью о собственной смерти.

Открыв глаза и поднявшись, он не слишком удивился при виде Аврелиана, который суетливо отыскивал дорогу к нему через наваленные каменные глыбы. Когда тот приблизился, Даффи заметил новую повязку, обмотанную вокруг его лба и за ушами, из-под которой поперек щеки проступала красная полоса. Даффи усмехнулся, слегка удивившись отсутствию у себя гнева на старого волшебника.

— Эй, чародей! — любезно окликнул он, когда Аврелиан оказался в пределах слышимости. — Неужто фон Зальм ткнул тебя своей рапирой? Не иначе, ты объяснял ему, что не все вещи на деле таковы, какими кажутся, так?

— Я не видел фон Зальма, — сказал Аврелиан, стараясь почесать лоб под повязкой. — На верхушку колокольни к нему меня все равно бы не допустили. — Он раздраженно мотнул головой. — Проклятие, если бы из-за нашего с Ибрагимом противостояния вся магия не пришла в бездействие, нужды в нем было бы не больше, чем в мальчишке с рогаткой.

— Но ведь ты еще можешь делать простенькие заклинания? Так, чтобы пройти охрану?

Аврелиан тяжело вздохнул и уселся.

— Разумеется. Я мог бы одним взмахом руки наслать на них всех… какую-нибудь заразу… скажем, скрутить животы, чтобы им не выстоять на посту. Но это так недостойно. Да и фон Зальм все равно не стал бы слушать. Верно, простенькие деревенские заклинания действуют не хуже, чем обычно, но в них нет ни капли боевой магии, так, домашние средства собрать урожай, подоить коров, сварить пиво или помешать в том же самом ненавистному соседу. Проклятие! Надеюсь, Ибрагим обескуражен не меньше, чем я. — Он осторожно покосился. — Ты пропустил бдение у гроба госпожи Хальштад.

Вновь волна сладкой тоски, точно по чему-то случившемуся уже много веков назад, охватила ирландца.

— О-о… Когда?

— Сегодня поутру… нашли тела. Когда новость достигла Циммермана, возникло стихийное бдение, а отсутствие Вернера до позднего вечера — пропадает вместе с Кречмером, где, мне неведомо, — позволило устроить все без лишних помех.

— Угу. — Даффи задумчиво отхлебнул свое дешевое пойло. — И как же будет дальше с нашими поэтами?

— Я оставил полдюжины вооруженных людей поджидать их и задержать до моего допроса. За главного мой Джок — помнишь, Джакомо Гритти?

— Понятно, — кивнул Даффи. Он допил вино и передернулся. — Кстати, отчего все-таки эта повязка? Или ты порезался, пока брился?

— О нет, я смотрел со стены за атакой Мазертана.

— Атакой Мазертана? — поднял брови Даффи.

— Ты разве ничего не слышал?

— Я спал, — объяснил Даффи.

— Вот как? Спроси меня, я сказал бы, что такая пушечная пальба разбудит кого угодно. — Волшебник грустно пожал плечами. — Несчастный сумасброд. Раздобыл где-то полный старинный доспех, попросил кого-то помочь ему облачиться и выехал верхом через неохраняемую калитку паромщика рядом с Венер-Бахом — тем небольшим ручейком вдоль восточной стены.

— Думаю, что знаю, о какой калитке речь, — заметил Даффи. — Только вот не знал, что там нет охраны. И что, бедняга Мазертан решил своей атакой повернуть наступление турок вспять?

— Пожалуй. Притом в одиночку, ибо Буге с прочими скандинавами убедили-таки его, что не станут рыцарями Круглого стола. Он даже прихватил самодельное копье и вымпел и прочитал под стенами целую поэму, прежде чем ускакать. Люди на стенах подзадоривали его и бились об заклад, как далеко он доберется.

— И много он проехал?

— Не слишком. Ярдов примерно сто. Должно быть, озадачил турецких пушкарей — один рыцарь в ржавых доспехах средь бела дня. Но они быстро справились со своим удивлением и разрядили несколько пушек. Били в основном картечью, но выпустили и одно-два девятифунтовых ядра. Так мне и повредили щеку — осколки камней и металла перелетели через парапет.

— В него попали?

— В Мазертана? Разумеется. Разнесли в клочья вместе с лошадью. Но хоть одному делу он послужил: калитку прочно закрыли и поставили стражу.

— Чертовски странно, — сказал Даффи. — Интересно, отчего он сорвался?

Глухой грохот четырех пушек прервал ответ Аврелиана. Даффи покосился на укрепления.

— Судя по звуку, двенадцатифунтовые, — заметил он. — Блуто, видно, решил, что нечего янычарам дремать среди дня…

От грохота еще двух пушек дрогнула мостовая, и следом защелкали нарезные ружья снайперов. В мгновение ока Даффи вскочил на ноги.

— Это новый приступ, — бросил он на бегу, устремляясь через площадь к пролому одновременно с тем, как с колокольни Святого Стефана заполошно ударили в набат.

Внезапно с раскатом грома, от которого лязгнули зубы, мостовая под ногами вздыбилась, ударила его в лицо и грудь и опрокинула на спину. Секунду он лежал, оглушенный, глотая собственную кровь и наблюдая, как наклоненная внутрь верхушка стены исчезает, превращаясь в вихрь из кирпичей, камней и пыли. Затем он катился, кувыркался, полз назад, дыша с влажными всхлипами и отчаянно пытаясь в оставшиеся мгновения оказаться подальше от падающей стены.

Казалось, она рушится целую вечность. Поспешно улепетывая, будто прихлопнутый паук, он успел миновать середину площади, когда гигантский молот обрушился на мостовую позади, и его швырнуло вперед футов на двадцать, закрутив несколько раз в воздухе. Он очухался распластанным на боку и сумел сесть. В ушах звенело, и почти минуту в воздухе висела такая плотная завеса из дыма и пыли, что попытка вздохнуть выливалась лишь в мучительный кашель. Потом стала слышна частая ружейная пальба, и облако пыли ровным западным ветром понесло через новый пролом в лицо наступающим янычарам. Несколько отрядов солдат, не теряя строя, бежали вперед, в то время как второпях построенные аркебузеры отходили после залпа перезарядить оружие, а трубы созывали новое подкрепление. Оглянувшись через плечо, Даффи заметил спешившего прочь Аврелиана. Он глубоко вздохнул, откашлялся, затем поднялся на ноги и поплелся туда, где собиралась европейская рать. Шаткая башня осталась стоять между рухнувшими участками стены, и уже двадцать минут, точно прибой, кипела вокруг яростная битва, но ни одна сторона не отвоевала ни пяди. Сейчас, однако, ряды защитников Вены дополнились тяжелым вооружением — шесть десятиствольных рибальдос добавили свою рявкающую барабанную дробь в какофонию битвы, а наспех закрепленная на южном краю целой стены кулеврина каждые пять минут отскакивала назад, расшатывая каменную кладку и посылая заряд за зарядом в завывающую толпу янычар.

Всю середину дня турки волнами накатывались и отступали, теряя сотни людей в тщетном усилии пробиться через ряды отчаянно обороняющихся европейцев. Наконец примерно в половине четвертого они отступили, так что защитники Вены смогли поочередно закрывать проломы, выдвигаться за стены для устройства передовых укреплений и отходить назад для короткой передышки — посидеть, попить вина и побахвалиться друг перед другом.

Солнце уже низко спустилось по западному небосклону, обрисовывая багровым светом силуэты городских крыш и шпилей, когда несколько сотен вопящих акинжи бросились на вылазку по северному краю стены в попытке отрезать часть находящихся снаружи венцев. Отряд Эйлифа был как раз на равнине и возглавил контратаку, которая отбросила турецкую пехоту назад к Венер-Баху — узкому вспомогательному каналу, огибавшему восточную стену с севера. Свора акинжи, которую нельзя было назвать регулярным отрядом из-за полного отсутствия дисциплины, была рассеяна по берегу маленького потока, и вернуться на турецкие позиции смогли лишь те, кто успел перебраться на другую сторону. С наступлением ночи пушки с обеих сторон превратили равнину в опасную ничейную полосу свистящей картечи и рикошетивших железных ядер.




Глава 21


Мутная вода Венер-Баха, по которой время от времени пробегала рябь от комьев взрыхленной земли или осколков камней, отражала языки пламени из пушек на стене, так что Даффи, который стоял на берегу в сотне ярдов от нового пролома, при каждом выстреле видел двойную вспышку. Турки отвечали далекими красными проблесками в сгущающейся тьме.

— Вы, там, все назад! — крикнул с крепостной стены граф фон Зальм. — Им хватило на сегодня — кроме перестрелки, ждать нечего. — Словно в подтверждение его слов, земля дрогнула от упавших поблизости турецких ядер.

Три стоявших перед городскими стенами отряда медленно потянулись назад, и, несмотря на все старания Даффи удержаться в строю головного отряда, он постепенно отстал, одним из последних тяжело преодолев завал из камней у нового пролома. Поняв по звяканью, что бездумно волочит за собой меч, он аккуратно вложил клинок в ножны. «На лезвии сегодня добавилась не одна зазубрина, — подумал он. — Придется как-нибудь поправить».

За стеной солдаты собирались у костра.

— Эй, Даффи! — рявкнул усталый, запыленный Эйлиф. — Уже седьмой час, и затыкать дыру пока будет компания Верто. Давай сюда, выпьем подогретого эля. Вид у тебя неважный.

Ирландец на негнущихся ногах подошел к костру и со вздохом облегчения сел. Приняв от кого-то кружку с горячим элем, он сделал долгий глоток, перевел дух и отпил еще.

— Ох! — выдохнул он, потягиваясь, точно кот, вслед за тем, как минуту дал мускулам возможность насладиться отдыхом. — Знаете, ребята, — с чувством произнес он, — не люблю, когда обороняться легко. Ибо не приходит благодать истинно пройденного испытания.

Люди оторвались от питья и перевязки ран, чтобы посмеяться, ибо Даффи перефразировал слова из дневного молитвенного напутствия, произнесенного священником в перерыве между боями. Последовало несколько вялых шуток по поводу тактики, которую мог бы священник избрать в бою, и чем он развлекает себя после, и выслушивают ли подобные напутствия солдаты Сулеймана от бог знает каких магометанских пресвитеров.

— Мертвецы! — донеслось из темной, заваленной грудами битого камня улицы, мгновенно потушив веселье, точно брошенная на свечу пригоршня песка. — Ночной сбор мертвецов!

Из теней появилась скрипучая телега с высокими бортами, и ни один человек не взглянул на сваленный внутри страшный груз. Возница в перерывах между выкриками бормотал неразборчивые молитвы, и глаза его безумно поблескивали за спутанными волосами и бородой.

«Откуда-то я, похоже, его знаю», — с тревогой подумал Даффи.

Несколько безымянных рабочих оставили свои попытки очистить улицу от развалин и принялись перетаскивать в телегу скопившиеся за день трупы. Пока это происходило, возница, уронив лицо в ладони, громко рыдал. Кто бы он ни был, он наверняка безумен, решил Даффи. Солдаты вокруг недовольно зашевелились, смущенные присутствием сумасшедшего.

— Почему не найти для такой работы человека в здравом уме? — буркнул один из них. — И так сражаешься целый день, так потом еще терпишь вот это.

— Приятель, — сказал Эйлиф, стирая с усов пыль и эль, — когда он начинал, то мог быть и в здравом уме.

Наконец погрузку закончили, подняли и закрепили задний борт, и телега со скрипом покатилась дальше, а возница возобновил заунывные крики.

Даффи был уверен, что видел этого человека раньше, но сейчас было не то время, чтобы бередить воспоминания.

— Еще эля сюда, — попросил он. — Налейте-ка всем и подогрейте еще котелок.

Постепенно, после нескольких шуток и исполнения одной-двух старых баллад, компания вокруг огня вновь развеселилась. Из тех, кто участвовал в сражении, большинство предпочли сразу отправиться спать, но, как отметил ирландец, всегда найдется несколько желающих немного поболтать и отвлечься от дневных событий, прежде чем погрузиться в сновидения. Еще через час они начали зевать и клевать носом, а зарядивший дождь, капли которого шипели на углях, заставил их разбрестись по койкам. Даффи как раз поднялся, когда услышал резкий оклик:

— Кто идет? Назовись или стреляю!

Мигом позже донеслись звуки потасовки, затем выстрел и звук ударившей в камень пули, и крупный рыжебородый человек выскочил из ворот под стеной и что есть духу помчался по улице.

— Стража, сюда! — раздался крик позади убегающего человека. — Хватайте его! Это шпион!

Ирландец устало обнажил рапиру и кинжал и заступил дорогу.

— Ну, Кречмер, лучше стой! — громко сказал он. Бородатый беглец выхватил свой меч.

— С дороги, Даффи! — крикнул он.

С боковой улицы подскочили двое запыхавшихся стражей, а часовой на стене прицелился из аркебузы, фитиль которой не потух под дождем, так что шпион помчался прямо к Даффи, яростно размахивая мечом. Как раз перед столкновением фальшивая борода отвалилась, и Даффи с удивлением увидел искаженное страхом лицо Яна Заполи. Отскочив в сторону, ирландец собрался с силами и слева рубанул Заполи по плечу. Удар достиг цели, венгр зашипел от боли, когда клинок царапнул о плечевую кость, однако не остановился. Аркебуза часового на стене выпалила, но из-за неверного прицела при плохом свете пуля отскочила от мостовой в нескольких ярдах в стороне. Даффи кинулся за беглецом, но поскользнулся на мокрой мостовой и упал, больно ударившись коленкой о камень. Когда, морщась, он поднялся, Заполи уже исчез в темноте улицы, преследуемый двумя стражами.

— Черт его подери! — выругался Даффи, хромая к укрытию в сухом дверном проеме.

Грохот подков эхом разнесся с той же стороны, откуда появился Заполи, и мгновением позже конь и всадник остановились посреди улицы. Из-за дождя факелы светили тускло, так что, пока всадник не позвал стражу, Даффи не узнал, кто перед ним.

— Эй, Аврелиан! — позвал ирландец. — Здесь только что был Заполи! Убежал дальше по улице.

Волшебник повернул коня и направил его туда, где стоял Даффи.

— И Заполи тоже? Спаси нас, Морриган. Стражники побежали за ним?

— Да, двое.

— А Кречмера ты не видел? Я гнался за ним.

— Так он и есть Заполи! Смотри, вон на мостовой валяется его фальшивая борода.

— Мананан и Ллир! Выходит так, что Заполи все время был Кречмером.

Даффи потер колено и, хромая, прошел два шага.

— Разумеется, — раздраженно подтвердил он. — Рассуди сам. Помнишь, Вернер говорил, что в ночь на Пасху Кречмера не будет дома. Как раз в ту ночь Заполи появился у Циммермана со своей бомбардой.

Аврелиан покачал головой.

— Ну и ну, фальшивая борода. — Он с отвращением сплюнул. — Следуй за мной. О, ты повредил ногу? Тогда садись позади, надо спрятаться от дождя и побеседовать.

Даффи запрыгнул на крестец лошади, и они шагом поехали к южной караульне, где спешились.

— Эй, Дафф! — приветствовал ирландца открывший дверь капитан. — Видел я, как ты заехал тому шпиону. Жаль, сил у тебя осталось маловато, а то бы ты разрубил его надвое.

— Сам знаю, — удрученно хмыкнул Даффи, в то время как они прошли внутрь и пододвинули пару стульев к столу в углу. — Что он делал, когда попался?

— Пытался открыть старую калитку паромщика, — ответил капитан. — Ту самую, через которую днем сумел улизнуть сумасшедший. Ее заложили кирпичом, но старине Рыжебороду, как видно, никто не сказал. Когда Ран его увидел, он расшатывал кладку.

Ирландец и Аврелиан уселись за стол, а капитан вернулся с кувшином крепленого вина, за которым перед тем проводил время. Когда он вышел из комнаты, Даффи налил две кружки и взглянул на волшебника.

— Почему сорвалось дело с твоей засадой?

Аврелиан отхлебнул вина.

— Нужно было оставить целый отряд ландскнехтов.

Кречмер и Вернер вернулись в трактир всего несколько минут назад, и я дал им возможность пройти до середины трапезной, прежде чем дал свисток, по которому каждую дверь перекрыли двое вооруженных людей. Я сказал парочке, что они арестованы. Вернер просто стоял и вопил, но Кречмер — Заполи! — схватил стул и вышиб мозги одному из моих людей, после чего мечом вспорол второму живот. Остальные окружили его, но он выпрыгнул из окна и удрал, а я вскочил на лошадь и помчался за ним. — Он долил себе вина. — Он быстро бегает.

— Знаю, — сказал Даффи. Барабанивший по крыше дождь отыскал дырочку, и капля упала Даффи в вино. Он рассеянно отодвинул кружку.

— Вернер побежал к окну, через которое скрылся его наставник, — продолжил Аврелиан, — и один из моих ретивых парней вогнал три дюйма своего клинка ему в почку. Не знаю, выживет ли он. — Он пристально посмотрел ирландцу в глаза. — Этой ночью тебе предстоит кое-что сделать.

— То есть изловить Заполи? Черт возьми, друг, он мог просто затаиться или проскочить через один из проломов, наконец, перебросить через стену веревку…

— Не нужен Заполи. Он уже битая карта.

Через прореху в крыше на стол медленно упали четыре капли.

— Тогда что? — тихо спросил Даффи. Аврелиан, не поднимая на него глаз, прищурился на свечу.

— Сегодня днем я решил проверить, какие именно заклятия были в книге Беки. У меня…

— И что с того, какие там заклятия? — прервал его Даффи. — Вы с Ибрагимом сделали всю магию бесполезной, разве нет? Ты все время об этом твердишь.

Аврелиан поежился.

— Да, основные типы магии. Но, боюсь, не деревенские фокусы из обихода Беки. Черт возьми, разве на время прекращения огня воюющие короли запрещают стрельбу горохом? Как бы там ни было, у меня есть библиография всех моих книг, и я проверил книгу Беки. Я целиком списал оглавление, чтобы потом видеть, на что направлено каждое из заклятий. — Он с несчастным видом уставился на Даффи. — Одно заставляет пиво прокиснуть.

Уставший Даффи не особо вникал в то, что говорил Аврелиан, наблюдая, как расплывается по столу лужа.

— И что?

— Что, ты сказал? Или ты не слушаешь? Заставляет пиво прокиснуть! Ты когда-нибудь видел, хуже того — пробовал прокисшее пиво? Оно вязкое, густое как мед, испорченное, непригодное для питья. Если Ибрагим заметит это заклятие — а нам не стоит рассчитывать на его невнимательность, — он может заставить прокиснуть чан с «Херцвестенским», испортить пиво на десятилетия, может быть навеки! С помощью иссопа и соли мы еще сможем очистить верхние слои, но нижние — черное, понимаешь? — нам ни за что не спасти.

— Ох, ты прав. — Брови Даффи беспомощно поползли вверх. — Не знаю, что и сказать. Поставь какие-нибудь заслоны. Или выкачай пиво из чана и спрячь его где-нибудь. Понятно, я…

— Чтобы выстроить защитные заклятия, понадобится часов двенадцать, не меньше. Думаешь, Ибрагим станет ждать? А прятать бочонок тоже бесполезно. Во-первых, пиво должно дозревать здесь, над древней могилой Финна, а во-вторых, заклятие испортит все пиво в пределах досягаемости — каждая капля пива в городе прокиснет, где бы его ни спрятать.

— Ты знаешь точно, что заклятия Беки действуют? — спросил Даффи, стараясь хоть чем-то помочь делу. — Я знавал немало деревенских ведьм, и все они были отъявленные шарлатанки.

Аврелиан покачал головой:

— Действуют. Беки была из настоящих. У нас теперь одна надежда. Как ты верно заметил, она была деревенская ведьма, и ее заклятия действуют не дальше чем на милю. И почти все накладываются в полдень или полночь, когда естественные законы природы более всего ослабевают.

— И что? — холодно поинтересовался Даффи. «Господи, — подумал он, — отчего никогда нельзя сказать прямо?»

Волшебник закусил губу, и речь его сделалась резкой:

— Ибрагим попытается сделать это сегодня ночью. Он знает, что не может откладывать, — луна, ко всему прочему, начинает прибывать, а все заклятия Беки были предназначены для безлунных ночей. А из-за их ограниченных пределов действия ему придется подойти под самые стены. Так вот, ты…

Даффи смахнул лужу со стола на пол.

— А я должен пойти его остановить? Пока вы со своим старым королем приготовитесь сбежать по тоннелям, на случай, если я оплошаю? Так вот тебе мой ответ: нет. Подумай еще. Найди себе другого возрожденного героя.

Из соседней комнаты в дверь просунулась взлохмаченная голова капитана, по-видимому, дремавшего и встревоженного гневным тоном Даффи. Прежде чем ответить, Аврелиан подождал, пока тот вернется назад.

— У меня другое предложение, — спокойно произнес он. — Я решил, что будет лучше всего дать наш последний бой прямо здесь, в Вене. Сущим безумием, я полагаю, было бы надеяться, что, вновь собрав силы где-то еще, мы получим хоть половину тех преимуществ, что имеем сегодня. Сейчас турки уже на несколько недель отстают от намеченного плана, а Ибрагиму не удалось завладеть Ужасным Неодолимым Гамбитом Дидиуса, как он того хотел, и, наконец, мы сорвали личину, вернее, бороду с их главного шпиона.

Даффи заново наполнил кружки.

— Ну, а с их стороны медали: пиво испортить можно и из-за стены.

— Да, но мы знаем, что они должны быть совсем близко, ибо трактир Циммермана почти на полмили удален в глубь города. И мы знаем, что это случится в полночь. Если их уловка с пивом удастся, то, думаю, они победят, даже если мы уцелеем и сможем отступить. Если нет, они отправятся восвояси и черное будет нацежено вовремя. То есть наше сегодняшнее предприятие значит очень много. — Его напускное спокойствие на мгновение улетучилось, и он стукнул кулаком по мокрому столу. — В одиночку или даже с отрядом солдат ты не сможешь сразиться с Ибрагимом. Прежде всего, у него есть телохранители из той же породы, что мы встретили, когда доставляли короля в город, — о, верно, тогда с ними бился Артур — ну из существ, подобных тем, что пытались зачаровать тебя тогда в апреле. В общем, их только позабавят ваши мечи и ружья — если этих созданий вообще может что-то позабавить. — Бледный, заметно встревоженный волшебник сумел выдавить улыбку. — Ставки очень высоки, но вряд ли нам представится другой такой случай. Я решил разрушить мертвую зону.

— Боже милостивый, так ты все же используешь Гамбит Дидиуса? Опомнись, как ты можешь просто…

— Нет. Раз я избрал настоящий момент поворотным для всей дальнейшей судьбы Запада, я решил… поступить иначе. — Он вздохнул. — Мы с королем будем сопровождать тебя сегодня.

— Мы втроем? — нахмурился Даффи. — Ты и я будем держать носилки? Не слишком внушительное войско.

— Все не так безнадежно. Фон Зальм, разумеется, не даст своих солдат для неоправданной ночной вылазки, но однажды он упомянул, что был бы благодарен, забери я в свое распоряжение Буге и прочих скандинавов.

Не веря своим ушам, ирландец глотнул вина. Он затряс головой, не в силах удержаться от смеха. Хохот нарастал, как снежный ком, пока он не ухватился за стол, моргая от слез. Попытавшись заговорить, он выдавил только:

— Парад… чертовых клоунов… в колпаках.

Аврелиан даже не улыбнулся.

— Так что мы не будем в одиночестве, — заключил он. Даффи шмыгнул носом и отер с глаз слезы.

— Верно. А сколько людей будет у Ибрагима?

— Кроме телохранителей? Не знаю. Вряд ли много, ибо он не захочет быть замеченным. — Волшебник пожал плечами. — Когда же мертвая зона будет разрушена — кто знает? С обеих сторон накопилось столько магической энергии, что баланс сил изменится прямо с того момента, когда король Запада вступит в битву.

Даффи открыл рот для ответа, но решил воздержаться. Взамен он проговорил:

— Не уверен, что я готов сразиться хотя бы с этими телохранителями.

— Нет, ты не готов, — признал Аврелиан. — Но будешь готов, когда у тебя окажется нужный меч. То оружие, что у тебя сейчас, хорошо, чтобы протыкать бока туркам, но когда придется противостоять… тем, другим, понадобится меч, способный их устрашить и пронзить их кремнистую плоть.

Ирландец почуял, куда клонит Аврелиан, и вздохнул:

— Калад Болг.

— Вот именно. Теперь слушай: тебе надо выспаться, сейчас только четверть восьмого. А я…

— Выспаться? — Кратковременный задор Даффи полностью испарился. Он почувствовал тревогу и подступающую дурноту и растер лицо руками. — Это шутка?

— Хорошо, отдохнуть. Я приведу Буге с его людьми и короля, прихвачу меч и вернусь сюда. Нам лучше выступить около одиннадцати.

Даффи поднялся, от души жалея, что он пил крепленое вино.

«Почему я обязан все это делать? — подумал он. — Ну раз так хочет Мерлин… Какое мне дело до того, что хочет Мерлин? Его волновало, чего хочу я? Хоть раз? Ладно, к черту старого колдуна — ведь ты по-прежнему солдат, не так ли? Все чудесные смутные мечты о домике под черепичной крышей в Ирландии умерли прошлой ночью, напоровшись на лезвие ножа. Если ты, дружок, не солдат, чья жизнь посвящена сражению с турками, то, боюсь, ты вообще никто».

— Ладно, — очень спокойно ответил он. — Постараюсь отдохнуть.

Аврелиан потрепал Даффи по плечу и вышел. Чуть позже до ирландца долетел стихающий топот копыт. Капли дождя стучали по косой крыше навеса с одной стороны южных казарм, где Рикард Буге, напевая под нос некий мрачный мотив, раз за разом с размаху втыкал кинжал в деревянную стену. Устроившиеся на ночлег по другую сторону солдаты не единожды обходили казарму и заглядывали под навес, пытаясь его остановить, но он даже не поворачивал головы и не прекращал напевать. Остальные викинги, расположившиеся на соломенных тюфяках внутри односкатного строения, сочувственно поглядывали на своего капитана. Они хорошо знали, что не дает ему покоя. Все они проделали пусть не особенно рискованный, но долгий и тяжелый путь, дабы защитить гробницу Бальдра от Сурта и легионов Муспелльсхейма; они отыскали гробницу и лагерь Сурта не более чем в трех милях к югу, но здешние вожди не позволяют им биться. И вот они уже несколько месяцев ютятся под этим наскоро построенным навесом, смазывая и затачивая оружие, скорее, в силу привычки, чем в надежде пустить это оружие в ход.

Бац. Бац. БАЦ. Удары Буге с каждым разом становились сильнее, и, когда он с размаху всадил кинжал в последний раз, лезвие вошло по рукоять, прошив стену насквозь. С той стороны послышались приглушенные крики, но Буге оставил их без внимания и повернулся к своим людям.

— Мы были терпеливы, — заговорил он. — И сидим здесь, как цыплята на насесте, пока псы охотятся. Мы ожидали, что Зигмунд поведет нас на битву, но все, что он делает, это пьет и заставляет старуху в трактире рыдать. Мы повиновались желаниям маленького старика, который вырядился под Одина, но тот только сует в рот горящих змей и велит ждать. Мы ждали слишком долго. — В ответ его люди одобрительно зашумели, подняв вверх мечи. — Мы не дадим убаюкать себя и заставить забыть о том, зачем прислал нас сюда Гардворд. Мы вступим в бой.

— Ты опередил меня, — произнес Аврелиан на своем правильном норвежском, бесшумно заходя под навес. — Как ты верно заметил, пришло время вступить в бой.

Буге с сомнением оглядел старого волшебника.

— Мы знаем, что нужно делать, — сказал он. — И не нуждаемся в твоем совете.

Остальные викинги хмуро закивали.

— Разумеется, — согласился Аврелиан. — Я здесь не как советник, но как посланник.

Буге выждал несколько секунд.

— Ну, — рявкнул он наконец, — какое твое послание?

Волшебник пронизал капитана пристальным взглядом.

— Послание мое от Зигмунда, под чье начало, как вы, верно, помните, вас сюда и отправили. Он раскрыл заговор Муспелльсхейма отравить курган Бальдра нечестивыми южными чарами, кои главный колдун Сурта, Ибрагим, наложит сегодня из-за наших крепостных стен. Зигмунд отправится остановить его, вооружившись выкованным гномами мечом Одина; и он послал меня сказать вам, что время ожиданий закончилось и все вы через два часа должны ожидать его вооруженными в караульне, что в конце этой улицы.

Буге радостно завопил и обнял Аврелиана, после чего подтолкнул волшебника к двери.

— Скажи своему господину, что мы будем там, — сказал он. — Быть может, нам предстоит завтракать с богами в Асгарде, но мы отправим колдуна Сурта составить компанию Хель в подземном мире.

Аврелиан поклонился и вышел, затем галопом поскакал к трактиру Циммермана, а хор викингов позади затянул боевую песню.

Даффи лежал на кушетке, которую предложил капитан стражи, но ему не спалось, несмотря на выпитую по настоянию капитана лишнюю кружку крепленого вина. «Странно, — думал он, уставившись в низкий потолок, — почему я не могу представить смерть? Я часто видел ее вблизи, заигрывал с ней, она унесла больше моих друзей, чем я осмеливаюсь думать, но я так и не знаю, какая она на самом деле. Смерть. Все, что вызывает в воображении данное слово, это старый образ с карты таро, скелет в черной мантии, размахивающий чем-то зловещим, вроде косы или песочных часов. Интересно, с чем, кроме крепких турецких солдат, предстоит столкнуться за крепостными стенами? Телохранители Ибрагима… не помню схватку в Венском лесу, но, видно, они вроде тех тварей, что пролетели надо мной на северном берегу озера Неуслидер, перекликаясь на восточном наречии, а потом разгромили повозки Йонта».

От внезапной ужасной догадки у него в животе похолодело. «Господи Иисусе, — подумал Даффи, — это был он. А я-то считал, что ему милостиво была дарована смерть». Одному богу ведомо, как старый Йонт ускользнул от тех демонов и добрался, уцелевший, но безумный, до Вены, где получил подобающую деревенскому дурачку работу ночного возчика трупов — чудовищную пародию на былой промысел торговца шкурами. Содрогнувшись от таких размышлений, ирландец вновь сосредоточил мысленный взор на костлявом облике смерти. Не самый плохой выбор, решил он. В колоде явно есть карты и похуже.

Пол скрипнул под чьими-то осторожными шагами, и Даффи резко сел, заставив затрепетать пламя свечи.

— А, Мерлин, это ты, — сказал он. — На секунду мне представилось, что это… другой персонаж, тоже очень старый, тощий, бледный и одетый в черное. — Он мрачно усмехнулся, вставая с койки. — Уже одиннадцать?

— Почти. Буге и его люди ждут на улице, вооруженные до зубов и готовые покромсать волка Фенрира на мясные обрезки, а король устроился на тюфяке в повозке. Держи. — Он протянул Даффи тяжелый меч, и ирландец, отстегнув старую рапиру Эйлифа, продел свой пояс в петли на ножнах Калад Болга.

— Наверное, будет перевешивать на одну сторону, и придется мне ходить, скособочившись, точно корабль в шторм, — сказал он, но на самом деле вес меча пришелся в самый раз.

Хотя сточная канава посредине улицы наполнилась водой и ручейки все еще бежали из водосточных желобов, дождь уже прекратился. Повозка стояла около стены, а люди Буге поджидали Даффи на улице; пламя факелов в руках двоих из них отражалось в прищуренных глазах, на шлемах и кольчугах. Рыжеватые волосы и бороды викингов были заплетены в косички и перевязаны ремешками, чтобы не создавать помехи, мозолистые руки уверенно сжимали обернутые потертой кожей рукояти мечей. «Богом клянусь, — подумал Даффи, улыбаясь и кивая в знак приветствия, — какой бы турецкий ад ни завертелся в темноте за крепостными стенами, лучших людей для встречи с ним и пожелать нельзя… ну разве что не хватает единого языка для общения. Что за ерунда, — подумал он мгновением позже. — Разве это не викинги? Разве они не понимают норвежский?» Он гаркнул приветствие на норвежском диалекте, столь архаичном, что Буге едва смог подобрать слова для ответа.

Встав ногой на окованное железом колесо повозки, Даффи улыбнулся седобородому старику, который полулежал внутри, до половины укрытый роскошным вышитым пледом.

— Добрый вечер, сир, — проговорил он. — Диковинная битва, когда солдаты остаются в лагере, а вожди идут на поле брани.

— Так, я думаю, правильнее, — усмехнулся король. — Ведь спор идет между вождями. — Он пристальнее вгляделся в ирландца. — А, вижу, оба вы бодрствуете, — мягко заметил он.

— Да, так оно и есть, — кивнул Даффи. — Можно было подумать, что получится… нескладно, вроде как два человека в одних больших доспехах, но это, скорее, как две вышколенные лошади в одной упряжке — каждая без понукания знает, когда ее черед приналечь, а когда повременить. Не пойму, отчего я так долго этого опасался и пытался противиться?

Он спрыгнул на мостовую и направился туда, где дожидался волшебник.

— Ты наверняка знаешь, что Ибрагим там? — спросил он вполголоса. — И если да, то где? Мы не можем просто ходить и выкликать его.

Вид у Аврелиана был более обычного напряженный и собранный.

— Он там. Примерно двести ярдов на восток от северо-восточного угла стены, за обрывистым берегом, что порос кустами. Мои дозорные на стенах уже с восьми часов, и лишь двадцать минут назад Джок его углядел.

— Он не видел никаких… Он видел их достаточно ясно?

— Нет, конечно. Надо думать, у них потайные фонари, так что он заметил только пару мелькнувших синих сполохов. Еще он клянется, что слышал оттуда шорохи, но, по мне, для этого он был слишком далеко.

Он махнул рукой куда-то в северную сторону.

— Думаю, мы должны перебраться через стену на западном конце Вользелле — короля и меня спустить в тюфяке по веревке, — а там найти укромное место, откуда мы могли бы повести магическую атаку, в то время как ты с викингами ударишь прямо в восточном направлении…

— Нет-нет, — Даффи покачал головой. — Не пойдет. Лобовая атака? Нет даже луны, чтобы не споткнуться о какой-нибудь сломанный сук; нам, чтобы добраться до них, понадобится десять минут, они услышат наше приближение за девять минут. — Аврелиан попытался возразить, но ирландец жестом удержал его. — Мы перелезем через стену у северных ворот, перейдем по одному из мостов через канал Донау, а там прямо к маленькому причалу на краю Таборштрассе, где пришвартована старая ладья Буге. Без лишнего шума снимемся и станем дрейфовать по каналу на восток. С убранными парусами заметить нас будет непросто, а чтобы не врезаться в берег, парой весел станем отталкиваться как шестами. Так наша атака начнется с севера и, надеюсь, застанет их врасплох. Ну а вы с королем укроетесь в ивах на берегу канала — место достаточно укромное и ближе к полю боя, чем любой холмик на восточной равнине.

Волшебник кивнул.

— Отлично. Твой план куда лучше. И это еще раз доказывает, что в военных делах я ни черта не смыслю.

Даффи прищурился на Аврелиана, внезапно заподозрив неладное. Не собирался ли старый волшебник с самого начала повести атаку через канал, с севера, а лобовую атаку на восток предложил, только чтобы ирландец почувствовал себя увереннее, отстаивая свой вариант?

Потом он усмехнулся. Мерлин всегда отличался хитростью, но проблема возникала, только если его намерения сильно противоречили другим. Он хлопнул Аврелиана по плечу.

— Не горюй об этом.

И махнул скандинавам:

— Давай, парни, все на борт.

Они только заулыбались и замахали в ответ, так что ирландец был вынужден повторить приказ на древнем норвежском. Буге перевел слова своим людям, и они забрались в повозку, стараясь не задеть короля.

Даффи запрыгнул на место возницы, а Аврелиан примостился рядом.

— Все сели? — спросил Даффи. Посчитав донесшееся сзади ворчание за утвердительный ответ, он дернул вожжи. Повозка покачнулась и с тарахтением покатилась по улице. Викинги потушили свои факелы, и теперь улицу и строения освещало лишь бледное серебристое сияние укрывшегося за тонкими облаками месяца.

Незамеченными сумели они пробраться на северную стену, где при помощи двух длинных кусков веревки и трех людей Буге Короля-Рыбака опустили снаружи на землю без особых хлопот, на что Даффи, признаться, не надеялся. Аврелиан отправился вниз вторым, и Даффи с викингами уже готовы были последовать за ним, когда ирландец услышал в дюжине ярдов справа звук хрустнувшего под ногой камешка.

Он повернулся — вспышка, грохот выстрела и визг пули слились воедино. Свинцовый шарик ударил в один из зубцов, между которыми он намеревался пролезть. Даффи замер.

— Всем стоять, или следующая пуля разнесет вам голову! — донесся выкрик с той же стороны, откуда и выстрел, а следом послышались торопливые шаги.

— Ни слова и не шевелитесь, — шепнул ирландец на древнем норвежском. Буге кивнул.

— Иисус, да это Даффи! — воскликнул знакомый голос, и Даффи теперь узнал Блуто. — Что ты, черт тебя дери, затеял, непоседливый сукин сын? — Блуто проковылял вперед в сопровождении крепкого стражника, настороженно раздувающего тлеющий конец фитиля у своей аркебузы.

— Проворный у тебя стрелок, Блуто, — спокойно заметил Даффи. Пуля ударила слишком близко, чтобы осталось сомнение в серьезности намерений стрелявшего.

— Проклятие, он выполнял приказ! — рявкнул Блуто. — Всех часовых известили, что несколько часов назад в городе был замечен шпион, и приказали задерживать любого, кто попытается перелезть через стену, и доставлять уцелевших к фон Зальму. Дафф, я знаю, что ты не шпион, но иначе нельзя — придется пойти со мной!

В неверном лунном свете Даффи прикинул расстояние от своей правой руки до ствола ружья; резким броском он мог бы отбить оружие в сторону.

— Извини, Блуто, — сказал он. — Не могу.

— Брайан, это не приглашение, — резко ответил горбун. — Это приказ. Короче говоря, ты арестован. — Часовой отступил на шаг, теперь Даффи уже не мог его достать.

Ирландец услышал звук колоколов Святого Стефана, начавших отбивать одиннадцать ударов.

— Блуто, послушай, — настойчиво сказал он — Я должен туда отправиться. Под стенами на равнине готовится магическая атака, и если я и мой отряд не будем там, когда она начнется, дела для Вены обернутся совсем плохо. За последние шесть месяцев ты должен был видеть достаточно, чтобы уяснить роль магии в нынешней борьбе. Как ближайший друг, который однажды спас тебе жизнь и несет перед тобой определенные обязательства, клянусь, что я должен идти. И я пойду. Тебе остается только позволить это или выстрелить мне в спину. — Он повернулся к Буге и указал на веревку. Викинг шагнул на зубец, схватил веревку и, переступая по стене, стал спускаться вниз.

Послышалась возня и звук удара, и Даффи быстро обернулся. Одной рукой Блуто держал за ствол длинное ружье, другой опускал на настил бесчувственного часового. Когда он поднял глаза, вид у него был не слишком счастливый.

— Надеюсь, я с ним не перестарался. Ни о какой магии я не знаю, но, черт с тобой, иди. Я выкуплю тебе время своей головой.

Даффи начал благодарить, но горбун уже отправился прочь, не оборачиваясь. Вскоре все викинги были уже внизу, и Даффи вскарабкался вверх, оказавшись между двумя массивными каменными зубцами. Пропуская веревку через плечо и между ног, он принюхался к ночному воздуху, пытаясь понять, что изменилось. Прекратился какой-то назойливый звук? Или исчез преобладавший перед тем запах? И тут он заметил, что воздух неподвижен. Так вот в чем дело, подумал он с тревогой. Прекратился ветер, что дул с запада последние две недели.




Глава 22


Они перенесли короля по мосту на другой берег канала, подняли его на борт старой ладьи, забрались сами и затем отвязали все канаты. Упираясь длинными веслами, Даффи и трое скандинавов оттолкнулись от берега и выбрались на течение, и через несколько минут высокий нос ладьи скользил между темными, закованными в камень берегами Донау, безмолвный под голым распятием мачты. Холодный ночной воздух пропитался испарениями мокрых улиц. Даффи дышал полной грудью, наслаждаясь запахом плещущейся за бортом затхлой воды. Скандинавы стояли по бортам, вглядываясь в темноту впереди. От дождей Дунай вспучился, и течение в ответвлении канала Донау усилилось. Даффи опасался, что для перемещения с необходимой скоростью им придется грести с неминуемым стуком весел в уключинах, но все, что потребовалось, это время от времени с силой отталкиваться комлем весла, чтобы не врезаться в берег. Вскоре громада городской стены осталась позади по правому борту, сменившись чахлыми ивами по берегу канала. Стоя с правой стороны высокого носа ладьи, Даффи внимательно разглядывал южный берег, пытаясь высмотреть за темной листвой безмолвное сборище, что, как он знал, находилось где-то там.

«Не могли ли они нас заметить? — думал он. — Вряд ли. Мы не шумим, у них же нет оснований считать, что нам известно их местонахождение, и единственно, откуда они могут ждать нападения, это с востока».

Примерно через треть мили канал начал плавно поворачивать к северу, точно заранее предвкушая слияние с Дунаем, до которого оставалось еще несколько миль.

«Если дозорные Мерлина знают свое дело, то компания Ибрагима теперь находится точно к югу от нас», — подумал ирландец.

Он повернулся, тихо свистнул викингам и сделал знак править к южному берегу. Это было нетрудно, ибо уже десять минут как течение пыталось прибить их в том же направлении; люди у правого леера просто перестали упираться веслами в дно, через минуту киль погрузился в ил, и ладья накрепко завязла, накренившись в сторону берега.

Даффи прошел по накренившейся палубе, отклоняясь назад, чтобы не полететь в канал. Аврелиан последовал за ним.

— Такая встряска не пошла на пользу королю, — укоризненно шепнул волшебник. — Однако он готов, чтобы его снесли на берег.

— Хорошо. Теперь слушай… Я отправляюсь туда. Когда я махну рукой, пришли Буге и еще двоих. Мы убедимся, что опасности нет. Когда я махну во второй раз, остальные перенесут короля. Все понятно?

— Да.

— Прекрасно. Надеюсь, скоро увидимся.

Ирландец осторожно перевалился через борт, стиснув зубы, когда ледяная вода закружилась вокруг бедер, и двинулся вброд к поросшему деревьями обрыву. Наполовину всматриваясь в темноту, наполовину на ощупь, отыскал удобный подъем и тогда помахал рукой оставшимся на корабле. Вскоре трое скандинавов карабкались по глинистому склону следом, поеживаясь и растирая ноги. Пространство, которое открылось за ивами, представлялось непроглядно черной, уходящей в никуда равниной. Внезапно тьму впереди прорезала вспышка голубого света и тут же пропала, точно кто-то захлопнул дверь. Сейчас Даффи казалось, что за плеском воды в камышах он различает отдаленное протяжное пение и шелест огромных крыльев. Он не мог заставить себя взглянуть вверх из боязни, что лохмотья облаков начнут собираться в злобные восточные лица.

«Канал за нашими спинами, — подумал он, — соединяется с текущим далеко на юг Дунаем. Не ползет ли там вдоль русла из турецких земель громадная белая змея, готовая напасть и пожрать нас?»

В страхе он обернулся: в бледном свете луны предстали перекошенные от ужаса лица и выпученные глаза трех викингов.

«Должно быть, они услышали или заметили нечто пропущенное мной, — подумал Даффи, и как будто в подтверждение его собственный страх усилился еще больше. — Или же, — вдруг пришло ему в голову, — мы все реагируем на одно и то же, и это не звук или предмет, а просто сгустившаяся атмосфера угрозы, что, словно туман, висит в неподвижном воздухе. Вот именно, — подумал он с внезапной уверенностью. — Здесь не что иное, как проделки Ибрагима. Он окружил себя магической стеной ужаса, чтобы отпугивать любых незваных пришельцев».

С этой мыслью ирландцу удалось извлечь из сознания страх и отодвинуть его, как держат на вытянутой руке пойманную за голову змею. Выдавив ухмылку, он обернулся к Буге.

— Это обман, — шепнул он дрожащему скандинаву. — Черт побери, просто волшебство, страшная маска, повешенная над входом, чтобы отпугивать ребятишек!

Буге недоуменно уставился на него, тогда ирландец изложил мысль на древнем норвежском. Уловив суть, Буге натянуто улыбнулся в ответ и передал слова двум своим товарищам. Те несколько приободрились, но, судя по виду, никому из четверки так и не удалось вернуть должного присутствия духа. Разведав берег на полсотни ярдов по обе стороны от русла и не встретив явной опасности, Даффи снова подал знак на корабль. В колеблющихся пятнах лунного света он наблюдал за передвижением вброд оставшихся викингов, четверо из которых держали высоко над водой носилки со старым королем. Когда все оказались под кронами ив, Аврелиан приблизился к ирландцу.

— Король-Рыбак прибыл на поле битвы, — негромко, но со свирепым удовольствием произнес он.

В тот же миг необъяснимый давящий страх пропал, и Даффи смог расслабиться. Одновременно возникло чувство, что рядом на берегу больше людей, чем ему известно. Он обернулся, но луна скрылась за облаками, а тени под ивами сгустились до непроницаемой черноты. И все же он ощущал присутствие неведомых людей, а немного дальше по течению слышны были звуки еще по меньшей мере одной лодки, что причалила к берегу и высаживала во тьме безмолвных незнакомцев. Сверху тоже доносились шелест и хлопанье крыльев, а вода в реке негромко плескалась, точно под самой поверхностью скользили гибкие пловцы. Воздух был недвижим, будто в оке необъятного урагана, но по берегу ветви ив гнулись и шумели. Буге подошел и встал рядом с ирландцем. В мгновенном проблеске лунного света Даффи попытался разглядеть на лице скандинава признаки страха, но с удивлением увидел лишь мужественную решимость. Тогда он сообразил, что, подобно его коню несколько месяцев назад в Юлианских Альпах, скандинавы инстинктивно чувствуют союзников там, где самому Даффи мешают предрассудки христианской цивилизации. Викинг тронул его за плечо и указал вперед. Пелена облаков расчистилась, и Даффи смог ясно увидеть трех рослых мужчин, ожидающих на невысоком холме. Не мешкая, ирландец поднялся по склону, чтобы присоединиться к ним, тогда как многочисленное, но смутно различимое войско дожидалось на берегу. Когда он достиг округлой вершины, трое обернулись к нему, приветственно кивнув. Самый высокий был могучим, седым и изборожденным рубцами, как балтийский морской утес, его пустую глазницу закрывала повязка, а взгляд целого глаза, скользнув от меча Даффи к его лицу, едва ли выражал удовольствие. Второй, почти такой же громадный, был более смуглым, с черной курчавой бородой и белыми зубами, сверкнувшими в свирепой улыбке. Одет он был в львиную шкуру и держал короткий мощный лук. Третий был кряжистым, с длинными волосами и бородой, даже в бледном лунном свете ярко отливавшими медью. Рука его сжимала длинный тяжелый молот. Четверо стоящих на вершине развернулись, чтобы оглядеть внушительное войско по берегу канала. Канал чудесным образом расширился, позволив бросить якорь по меньшей мере полудюжине судов — испанскому галеону, финикийской галере, даже неясно чернеющей римской биреме. Пронесся долгий вздох, и обвисшие флаги затрепетали на мачтах. Взглянув на юго-восток, Даффи увидел равновеликое вражеское войско вокруг большого черного шатра на равнине. Впереди высились четыре фигуры в восточных доспехах.

Одноглазый поднял руку, вызвав вихрь, разбросавший его седые волосы; рука метнулась вперед, кинув невидимое копье, и вместе с ветром двинулось все западное воинство, набирая скорость и устремляясь к черному шатру. Без усилий мчась в первом ряду, Даффи слышал звон подков, мешающийся с топотом сапог, и различал еще хлопанье крыльев и мягкую барабанную дробь громадных когтистых лап. Битва, что последовала дальше, для Даффи походила на калейдоскоп быстрых бессвязных образов и схваток. Он разрубил надвое громадное создание с крыльями бабочки, меж которых женское лицо ощерило рот с длинными клыками, пытаясь достать его. Необычайно жирный лысый человек с толстыми змеями вместо рук схватил Даффи и застонал, выкатив глаза, принявшись душить ирландца в смертельном объятии. Он умолк, лишь когда мелькнувший мимо силуэт громадной кошки с горящими угольями глаз одним рывком могучих челюстей отхватил лысую голову. В какой-то миг Даффи оказался лицом к лицу с одним из четырех турецких воинов, что стояли перед фронтом восточного войска. Левая рука его, хоть столь же проворная, как и разившая скимитарой правая, имела желтый металлический отлив и зазвенела, точно кинжал, парировав клинок Даффи. В конце концов ирландец изловчился отсечь руку воина у локтя, и когда он последним ударом обезглавил врага, золотая рука продолжала царапать землю, точно паук.

Создания с головами крокодилов бились с гномами, которые прыгали друг к другу на плечи, чтобы сравняться в росте с противником; объятые ревущим желтым пламенем люди проносились тут и там, пытаясь обхватить неприятеля; безглазые трупы ковыляли мимо, влекомые оживленными мечами, клинки которых извивались как змеи; в небе даже выше, чем крылатые воины, что сражались на скимитарах и мечах, мелькали непостижимо высокие светящиеся фигуры.

Даффи наконец сумел вырваться из кипящей толчеи битвы. Быстро оглядевшись, он увидел, что шестеро викингов все еще рядом с ним. Когда они рысцой подбежали, чтобы перестроиться, Буге довольно ухмыльнулся. Перед ними меньше чем в ста ярдах высился круглый шатер из черного полотна, колыхаясь, точно громадная летучая мышь на залитой лунным сиянием равнине. Едва Даффи успел приглядеться, как край полога откинулся и с полдюжины людей в тюрбанах, подсвеченные сзади жутким голубым мерцанием, выступили из шатра, обнажили блистающие скимитары и застыли в мрачном ожидании предстоящей атаки. Она последовала через десять секунд, и двое турок пали на месте, разрубленные мечами викингов почти надвое; оставшиеся же четверо, искусно защищаясь, не пожелали обратиться в бегство, так что каждый из них оказался в окружении нескольких противников. Даффи и моргнуть не успел, как вся турецкая стража была мертва, а его компания отделалась парой легких царапин.

— Ибрагим, выходи из будуара и раздели судьбу своих крошек! — завопил Даффи, в прыжке размашистым ударом распоров полотно шатра.

Полотно разъехалось в стороны — и создание из кошмара предстало перед ним, повернулось и окинуло его безразличным взглядом. Казалось, оно вырублено из угля, а лицо было настолько искривленным и перекошенным, будто столетия сносило невыносимое давление. Плечи бугрились мускулами, подобными горному кряжу, и пронзительный, скрежещущий вопль исторгся из глотки чудовища, когда короткопалые руки потянулись к человеку. Даффи повалился назад, точно срубленное дерево, и выставил навстречу прянувшему чудовищу меч, как человек инстинктивно поднимает руку, когда его накрывает морская волна.

Чудовище двигалось так быстро, что напоролось на длинный клинок, который как по маслу вошел в каменную плоть. В следующий миг оно отпрянуло со стоном, подобным гулу при смещении горных пластов. Рухнув на землю, оно свернулось клубком, и облако частиц, похожих на голубые искры, вихрем взлетело вверх из раны на животе. Приподнявшись на локтях и заглянув через поверженного врага, ирландец увидел внутри шатра дюжину фигур в халатах, столпившихся вокруг ярко-синего пламени. Затем мимо, размахивая мечами, с яростным ревом пронеслись викинги, и Даффи не вполне уверенной поступью последовал за ними.

Следом шатер взорвался какофонией безумного лязга мечей, звона кольчуг и громыхания сбитых ловкими ударами шлемов. Даффи налетел на высокого жилистого турка, который по его расчету был Ибрагимом, и нанес удар, что, попади он в цель, неминуемо рассек бы врага надвое; однако турецкий волшебник ловко уклонился, так что Даффи, разрубив пустоту, едва не упал. Ибрагим схватил маленькую книжку и проворно кинулся к выходу в дальней стенке шатра. Поняв, что перехватить его не успевает, ирландец метнул свой меч, точно далкасский топор. Крутясь, меч пролетел и вонзился волшебнику в плечо. Залитая хлынувшей кровью книжка упала на землю, но волшебник устоял на ногах и, зажав окровавленное плечо, выскочил из шатра.

— Не так быстро, ублюдок! — прорычал Даффи, устремляясь следом, только чтобы оказаться против обезумевшего турка, который нанес быстрый выпад в лицо ирландцу. Оставшись без меча, он отразил выпад левой рукой, правой одновременно нанося удар кинжалом. Взревев от боли в разрубленной руке, он рванулся вперед, вонзив кинжал в грудь противника. Скимитара раскололась надвое о стальной шлем, оглушив Даффи точно в тот момент, когда он пытался парировать другую гардой своего кинжала; лезвие, которое удалось отвести от лица, скользнуло, распоров запястье. Опасаясь ответить коротким кинжалом, Даффи напряженно ожидал следующего выпада, но турок задохнулся, колени его подломились, и он упал, пронзенный ударом в спину. Ирландец развернулся, чтобы видеть всю внутренность шатра, и тут же расслабился и опустил меч, ибо на ногах вокруг остались одни викинги. Несколько голубых искр вырвались из шатра наружу, но сразу же померкли и бесшумно опустились на землю.

Книжка лежала там, где Ибрагим уронил ее, и Даффи медленно пересек палатку, поднял ее правой рукой и открыл. Выцветшими коричневыми чернилами на форзаце было написано: «Мерлину Аврелиану эти скромные заклинания от его маленького суккуба Беки. Бел-тан, 1246». После недолгого колебания он вырвал страницу, сложил и убрал в карман, а саму книгу бросил в синее пламя. Он вытер и убрал в ножны меч, затем оторвал кусок шатрового полотна и бросил его в огонь.

— Пойдем, — выдохнул он, обращаясь к забрызганному кровью Буге.

Тот кивнул. Еще трое скандинавов оставались на ногах, у одного сильно кровоточила рана в боку. Даффи вывел их из шатра. Ветер дул во всю силу, поднимая в лунном свете облака пыли, но равнина опустела. Даффи внимательно огляделся по сторонам, затем указал рукой в сторону городской стены, зазубренный силуэт которой темнел в трехстах ярдах на востоке.

«С вновь обретенной волшебной силой Мерлин вполне доставит Короля-Рыбака обратно в город и без нас», — подумал он.

Впятером они двинулись в обратный путь, один из скандинавов волочил ногу и опирался на плечо товарища. Не успели они пройти несколько шагов, как длинные тени упали на землю впереди, ибо шатер за их спинами превратился в пылающий ярко-оранжевый факел. Вскоре их окликнули со стены, и ирландец помахал рукой.

— Это я, Даффи! — крикнул он. — Мы христиане! Не стреляйте!

Глухо рявкнули турецкие пушки, дальше на север в канале взметнулся фонтан воды. Пристреливаются, понял Даффи. Прежде у них не было повода стрелять по этому углу. Должно быть, Ибрагим как-то сумел им просигналить… или он уже умудрился добраться до турецких позиций?

Упали еще два турецких ядра, одно снесло несколько ярдов верхушки стены, другое фонтаном всколыхнуло воду Винер-Баха прямо перед ее основанием. Ветер швырнул брызги в лицо Даффи. И похоже, уже пристрелялись, мрачно заключил он; лучше побыстрее отыскать мост через канал и укрыться в городе. Вроде бы мост был чуть дальше к северу.

Он обернулся, чтобы посигналить викингам, и в этот самый момент черная мускулистая тень на широких перепончатых крыльях камнем упала с ночного неба и с размаху обрушила скимитару на голову Даффи. Лезвие громко лязгнуло о стальной шлем ирландца, который отлетел в сторону и закувыркался по земле. С низким, гортанным смехом и хлопаньем тяжелых крыльев летун метнулся в темноту.

Он дрожал на холодном сыром ветру, пытаясь, несмотря на усталость и боль от ран, держаться прямо. Они внесли смертельно раненного Артура на барку, и старый монарх приподнял окровавленную голову, слабо улыбнувшись ему.

— Спасибо, — тихо проговорил король, — и прощай.

Даффи кивнул и поднял меч в прощальном салюте, тогда как старик уронил голову обратно на подушки. С горсткой других провожающих Даффи стоял на берегу освещенного луной озера, наблюдая, как барка с женщиной на корме отошла от берега и стала медленно скользить по блестящей водной глади, пока не скрылась в тумане.

Буге оказался рядом с Даффи прежде других и помог ему подняться на ноги. Шлем ирландца был расколот, и кровь текла по его спине из глубокой раны у основания черепа.

— Я в порядке, — с трудом выговорил он. — Я еще могу… идти. — Он ощупал свой лоб. — Ого! Куда оно делось? Что это было? Ух!

Буге не понял австрийских слов, но подхватил ирландца под одну руку, тогда как еще один викинг подхватил его под другую, и все пятеро потрепанных воинов хромая перешли самым северным мостом через Винер-Бах. Совсем рядом с каналом Донау открылись узкие ворота и, едва они прошли внутрь, тут же захлопнулись.

— Что там была за хреновина? — гаркнул рассерженный сержант. — Чем вы занимались? Турок вы точно расшевелили.

Скандинавы не могли ему ответить, а Даффи не слышал вопросов. Не видя ничего вокруг, он не отрывал взгляда от дома под стеной с крышей, разбитой упавшими камнями, из-под которой начали пробиваться языки пламени. Сержант более внимательно оглядел забрызганную грязью группу и вызвал молодого лейтенанта.

— Эти люди, похоже, в шоке, — сообщил он, — и по крайней мере двое нуждаются в медицинской помощи. Особенно этот седой здоровяк — похоже, его голову кто-то переехал плугом. Нужно доставить их в больницу у южных казарм.

— Хорошо, — кивнул юноша. — Сюда, — продолжил он. — Следуйте за мной. — Он взял Даффи под руку и повел его по улице, а скандинавы отправились следом.

— Эй, Дафф! — донеслось со стены. — Ты в порядке? Что это была за тварь?

Ирландец остановился и взглянул вверх, пытаясь сфокусировать взгляд.

— Кто там? — позвал он. — Кто это?

— Ты пьян, что ли? Это я!

Даффи увидел размахивающую руку и прищурился. Наверху около одной из своих пушек стоял Блуто, лицо его подсвечивалось сверху разгорающимся пламенем.

— Меня… — начал Даффи, но его прервал разрыв попавшего в укрепления турецкого ядра; осколки расщепленного камня разлетелись повсюду, один рикошетом ударил в колокол в нише на другой стороне улицы. Мгновением позже град осколков забарабанил по мостовой, вынудив скандинавов и молодого солдата искать укрытие.

— Блуто! — позвал Даффи. Горбуна больше не было видно. — Блуто!

— Сэр? — проговорил лейтенант, опасливо выглядывая из ниши в стене. — Идемте со мной. Вас нужно доставить к лекарю.

— Еще минуту, и к лекарю нужно будет доставить кого-то еще, — сказал ирландец, отпихивая его в сторону. — Сдается мне, этому тупому горбуну не поздоровилось. — Он начал подниматься по ступеням. Ветер все сильнее раздувал пламя под стеной, и Даффи послышалось хлопанье крыльев.

— Прочь, дьяволы! — прорычал он, оказавшись на верху лестницы.

Он выхватил меч, однако вес оружия был непривычно тяжел для его раненой руки — меч выскользнул и упал, блеснув в отсвете пожара, перед тем как звякнуть о камни мостовой внизу.

— Проклятие! — заскрежетал зубами ирландец. — Ну так я задушу вас голыми руками! — Он окинул взглядом ночное небо, но ни один африт не вылетел из темноты.

— Ха! — сказал он, немного расслабляясь. — На вашем месте я бы тоже держался подальше.

Помост по обеим сторонам разрушенного участка был усыпан зазубренными осколками камня, а Блуто лежал, привалившись лицом к стене.

— Блуто! — Ирландец, неверно ступая, прошел по помосту, не замечая, что вся каменная громада колышется под ногами, и опустился на колени рядом с горбуном. Без сомнения, он мертв, подумал Даффи. Череп расколот и пробит насквозь по крайней мере одним камнем. Он встал и двинулся в сторону лестницы, но остановился, вспомнив обещание.

— Будь ты проклят, Блуто! — проговорил он, возвращаясь и поднимая обмякшее тело. Голова Даффи шла кругом, в ушах звенело. «Я не смогу снести тебя вниз, приятель, — подумал он. — Прости. Поручу кому-нибудь…»

Опаленные жаром волосы на голове и руках напомнили ему о полыхающем внизу доме. Он осторожно подступил к краю помоста и посмотрел вниз. Разрушенная крыша дымилась, подобно куче угля, между языков пламени, что вырывались из окон, и обвалилась прямо на его глазах, взметнув столб добела раскаленного пламени. Жар сделался невыносимым, облако искр кружась пролетело мимо, но он еще подался вперед и сбросил вниз тело Блуто, прежде чем отступил и начал сбивать искры с одежды.

«Я должен быстрей спуститься, — подумал он, вытирая слезящиеся от дыма глаза. — Шея и спина мокры от крови. Еще немного, и я лишусь сознания».

Он вновь повернулся к лестнице, тут с оглушительным грохотом вся разрушенная верхушка стены обрушилась, точно оползень, и вместе с каменным дождем Даффи пролетел пятьдесят футов до темных вод Винер-Баха.




Глава 23


Канал Донау пустовал, если не считать старой ладьи викингов, вновь причаленной у моста Таборштрассе. До рассвета оставалось не больше часа; пока еще черное небо начинало сереть, звезды бледнели, и очень скоро необходимость в факелах на носу и корме ладьи должна была исчезнуть. Западный ветер гулял вдоль канала, вынуждая ирландца дрожать от холода все время, когда сознание возвращалось к нему. Он сел на истертом настиле и привалился к борту, осторожно ощупывая повязку на голове.

Сгорбленный Аврелиан сидел на носу, вполголоса беседуя с Буге и тремя другими викингами, но, едва услышав, что Даффи зашевелился, поднялся, вернувшись туда, где сидел ирландец.

— Не стоит теребить повязку, — посоветовал он мягко. — К счастью, череп твой оказался достаточно крепким, но рана вновь может открыться. — Он озадаченно покачал головой. — Тебе еще повезло, что я успел восстановить свои магические силы. Когда тебя выловили из канала, на тебе живого места не было. Левое колено пришлось собирать заново — отныне будешь прихрамывать, но это, по-моему, только добавит солидности — и еще пару штучек внутри тебя пришлось заново запустить. Я объяснил Буге, за чем следить и чего тебе нельзя позволять.

Даффи покосился на скандинава и открыл было рот для шутливого замечания, но тут же закрыл его.

— Я… я больше не знаю его языка, — прошептал он Аврелиану.

— Да. Артур вернулся в Авалон, и с этих пор ты только Брайан Даффи. И в том немалое облегчение — по крайней мере сны твои будут не столь частыми и красочными. — Он щелкнул пальцами. — Да, ведь я проверил твои карманы и хочу отблагодарить тебя, — в руке его обнаружился клочок размокшей бумаги, — за мысль спасти надписанный листок из книги Беки. Вода, разумеется, смыла чернила, но это все равно был… добрый порыв. — Он ступил на сходни. — Ты вместе с этими людьми поплывешь по каналу на северо-запад, а там вверх по Дунаю. Здесь ты более не нужен. Докончить дело найдутся солдаты и помоложе.

— Но кто будет грести? — спросил ирландец. — Здесь ни у кого не осталось сил даже разрезать луковицу.

— Господи помилуй, приятель, неужто ты думаешь, что после нашего ночного предприятия мне составит труд вызвать нескольких безмозглых духов, чтобы вести ваш корабль?

«Старый волшебник выглядит истощенным, — подумал Даффи, — пожалуй, даже больше, чем я. И в то же время более могущественным, чем когда-либо раньше».

— Вот, — добавил Аврелиан, бросая увесистый мешочек, который зазвенел, упав на палубу. — В знак благодарности от Запада.

Рикард Буге поднялся и потянулся, затем сказал что-то, обращаясь к Даффи. Ирландец вопросительно взглянул на Аврелиана. Волшебник улыбнулся.

— Он говорит: Сурт обращен вспять и должен теперь отступить в Муспелльсхейм. Курган Бальдра в безопасности, и этой зимой нам не суждено увидеть Рагнарёк.

— Аминь, — ухмыльнулся Даффи.

Аврелиан сошел со сходней на берег, остановился, чтобы вытащить доску, и весла, недолго поерзав в уключинах, ритмично стукнули. Волшебник отвязал канат, позволив ему скользнуть между пальцами в воду. Осторожно поднявшись на ноги, ирландец встал у борта.

— У тебя не найдется змеи? — обратился он к уже плохо различимой фигуре на берегу.

— Держи.

Волшебник достал одну из кармана и, легонько размахнувшись, бросил.

Даффи поймал ее и раскурил от кормового факела.

Ладья уже набрала ход, и Даффи присел в глубокой тени высокой кормы, так что единственным признаком его присутствия, который волшебник мог видеть до тех пор, пока корабль не повернул на ближайшем изгибе и пропал из виду за каменной аркой, был крошечный тлеющий огонек головки змеи.




ЭПИЛОГ


Четырнадцатое октября


Было ясно, что Сулейман готовит штурм. Со своего насеста на шпиле Святого Стефана фон Зальм сквозь предрассветный туман мог различать выстраивающиеся на равнине ряды конных янычар и беспорядочную толпу акинжи. За стенами Вены солдаты бегом спешили от казарм к проломам, проделанным минами неприятеля, пар от их дыхания кружился в холодном воздухе. Испуганные, с заплаканными глазами женщины выглядывали из окон, священники торопливо переходили от одного отряда к другому, раздавая общие благословения за неимением времени благословлять каждого в отдельности, а напуганные общей суетой собаки яростно лаяли из-под телег на всякого проходящего.

Мерлин стоял на северо-восточном углу стены, улыбаясь с некоторой грустью. Набравший за ночь силу западный ветер растрепал его седые волосы, когда он поднял и положил на край одной из амбразур тяжелый меч. Мерлин высунулся в широкий проем и задумчиво посмотрел вниз, на мутную воду Винер-Баха.

«Прощай, Артур, — подумал волшебник. — Жаль, в этот раз нам не выдалось достаточно времени для бесед. Прощай и ты, Брайан Даффи, старый сварливый ирландец. Хлопот от тебя было больше, чем я рассчитывал, но ты пришелся мне по сердцу. А вот Вернера нет… Бедняга Вернер, он умер от раны, как раз когда ты отплывал сегодня на корабле Буге. Кстати, ты был прав по поводу Заполи. Стража нашла на стене около южных ворот спущенную вниз окровавленную веревку. Наверное, он теперь на пути в Венгрию».

— Доброе утро, сударь, — угрюмо поздоровался дородный охранник, минуя волшебника в свой очередной обход.

— А? О, доброе утро.

Он вздохнул и перевел взгляд на полосу темных облаков на востоке, отступающих перед свежим ветром.

«Да, — подумал он, — вопреки всем препятствиям и собственному нехотению вы двое сделали то, что были призваны сделать. Вы сберегли пиво и тем спасли короля и Запад. Предстоящий турецкий штурм уже ничего не изменит — это будет лишь последняя отчаянная попытка побежденного врага оставить после себя побольше руин».

Мерлин ухватил старый меч обеими руками, взглянул на него последний раз, точно пытаясь запечатлеть его образ в памяти, и с размаху швырнул вниз, так что меч закрутился, падая в воду. Он повернулся и задумчиво двинулся к лестнице.

«Надо думать, я отправлюсь в Англию через неделю, — высчитывал он. — Пивоварню снова передадим в надежные руки Гамбринуса… Дома же найдутся другие дела, в которые не мешало бы сунуть нос. Быть может…»

Запыхавшийся стражник догнал его.

— Как это понять?

— Как понять — что? — ответил озадаченный Мерлин.

— Тот меч, что вы бросили в Винер-Бах, — вы не видели, как он упал?

— Нет, — улыбнулся волшебник. — Что я пропустил?

— О, через туман я видел не вполне ясно, но я готов поклясться, что из воды поднялась рука и… — Стражник замолчал, почесал нос и нахмурился.

— Продолжай, — вежливо попросил Мерлин. — Рука и… — Ветер вновь растрепал ему волосы, и рукой он убрал их с лица.

— Простите, сударь, — вяло пробормотал стражник. — Мне наверняка почудилось. За последние дни почти не было времени поспать.

Волшебник сочувственно улыбнулся:

— Мало у кого оно было.

Он прошел к ведущим вниз ступеням и спустился на засыпанную пеплом улицу. С юго-востока начали палить турецкие пушки, но ветер относил грохот в сторону, и для Мерлина он звучал едва ли громче тяжелых шагов, затихающих вдали.