Руны грома
Тимур Рымжанов


Колдун #3






Он был выброшен в Средневековье из нашего времени. Его навыки и знания позволили не просто выжить, но еще и переломить ход истории. Прозванный в народе князем-колдуном, он сумел удержать татаро-монгольское нашествие. Внедрил технологии, опережающие свое время на столетия. Но его растущий авторитет и сила совсем не по нраву удельным, разрозненным князьям. Враги полны решимости и начинают действовать. Судьба жестока, но битва за выживание продолжается.






Тимур Рымжанов

Руны грома





ПРОЛОГ


С темных, каменистых гор тянуло сыростью и прохладой. В хищно изогнутых ущельях над напитанными влагой изумрудно-зелеными впадинами вяло клубился призрачный саван тумана. Рваные, серые облака нависли над скалистым берегом, орошая бурые камни скупыми каплями дождя. Полночное светило, бороздящее мутный горизонт, отбрасывало длинные тени на крепостные стены и рвы, поросшие сочными, бархатными кляксами мха. Дубовые колья укреплений сверкали, собирая на себя хрустальные бусинки росы.

В доме короля Урге было светло и жарко. Пылали очаги и факела. Ставни отдушин под самым потолком были распахнуты настежь. Нагретый воздух, закручивая в причудливые спирали чад и дым, выносил его прочь — в ночную прохладу. Озорная ватага охотников проворно свежевала молодого оленя. Подшучивая друг над другом, пихаясь локтями, они вспоминали недавнюю охоту, не прекращая при этом ловко орудовать ножами. Из глубоких погребов дворовые люди выносили бочонки с медовой брагой. С дальних ферм неспешно, как принято, тянулись гости, неся в королевский дом свежий козий сыр и молодых поросят. Рыбаки споро подтаскивали к очагам корзины с уже разделанной рыбой. Обезумевшие от запахов охотничьи псы шныряли под ногами, скуля и выклянчивая кости или мясные обрезки.

Возвращение Ульвахама — родного брата короля с южных берегов Ладога с богатой добычей сулило дорогие подарки всем придворным и гостям и многие месяцы безбедной жизни всего небольшого королевства. Простой люд ликовал, все были весело возбуждены от предвкушения большого пира и занятных рассказов о дальних восточных землях. Каждая из многочисленных сестер отважного моряка сгорала от нетерпения увидеть, что привез им в подарок брат, известный своей щедростью и многими подвигами во славу короля Урге, но они не решались помешать их беседе и потому дожидались скромно, сидя за ближайшим столом вместе с удалой командой своего брата.

Люди Ульвахама облюбовали это место у трона, под большим светильником, где тут же, у очага, готовили на углях нежное мясо и пекли хлеб. Они охотно подставляли промокшие, просоленные одежды под жар огня, пили из окованных оловом и медью рогов терпкий мед, вели негромкую беседу, то и дело оглядываясь в большой зал, где вертелись, бросая кокетливые взгляды на путешественников, служанки и селянки, приглашенные помощницами на торжество. Они сноровисто уставляли стол деревянными подносами с жареным мясом, рыбой и прочей снедью, увертываясь от грубых щипков и отвешивая дежурные оплеухи настырным охальникам. То и дело раздавались звонкие шлепки и взрывы хохота, когда очередной грубиян, наигранно валился под стол от ловкой затрещины.

Ульвахам, прозванный за буйный нрав Задирой, никогда не претендовавший на власть и предпочитавший ей дальние походы с преданной командой таких же сорвиголов, как сам, сидел у трона старшего брата, неторопливо рассказывая ему о том, как достигли они южных берегов Ладога. Как повстречали молодого конунга, прозванного в своей земле «мудрым воином», с которым заключили несколько выгодных сделок, удивляясь при этом его щедрой уступчивости. Которую было приняли за проявление страха перед боевой дружиной Ульвахама, но, присмотревшись, убедились, что воинское дело у молодого князя поставлено отлично. При всей доброжелательности этих людей проявлялась их четкая дисциплина и неусыпное внимание к гостям в любое время. Также, отметил Ульвахам, они прекрасно вооружены и одеты в прочные доспехи. Так что, случись какая заваруха, получили бы достойный отпор.

— Ты поступил мудро, не затеяв драки, — одобрил действия брата Урге. — Кидаться на плохо изученного противника — безрассудно. Всему свое время. Слава нашим богам! Год был удачный: скот наш множится, рыба в море не переводится, охотники без добычи не возвращаются. Род наш крепнет, и, придет время, расширятся его владения. Вот тогда и пригодятся все те сведения о соседних землях, что мы добываем в походах. — Урге помолчал немного и дал знак Ульвахаму продолжить рассказ.

— Дальше мы шли на восток, до Чухонских земель, ища проход в русло рек. Присматривали место для надежного лагеря. Лед у берега еще держался крепкий, но мы смогли найти проталину и провести корабль в пресную воду. К слову сказать, Урге, брат мой, к тому времени у нас уже было вдоволь добычи, и подняться по течению мы хотели лишь для того, чтоб переждать месяц, поохотиться на куниц и лис, пока не сменится ветер и не станет попутным к дому, но тут нас повстречал Олав. Ты знаешь его: шаман рода Лейфа, лопарь целый год провел на чухонском берегу, ожидая нашего прибытия. В те земли он пришел из Царьграда, где мы его оставили два года назад, пройдя через весь Гардарик с юга на восток, а потом на север. Он чуть ли не каждый день рассказывал нам удивительные истории о том, что видел в далеких речных краях, где мы еще не бывали. О бесчисленном черном войске, о чудовищах, о славных витязях…

— Тот самый Олав, что даровал моему сыну амулет, чтобы сберег его от змей? Олав Лесовик? — уточнил Урге, принимая из рук сестры рог с медовой брагой.

— Именно тот, что был гостем на твоей коронации пять лет назад, — согласился Ульвахам, приглаживая аккуратно подрезанную бороду. Задорно подмигнув сестренке, он поспешил закончить беседу с братом. — Да и сам старый бес тебе все расскажет. Эй, Олав! — выкрикнул брат короля, обращаясь к веселящейся компании у одного из многочисленных очагов. — Король желает слышать твою историю о хождении через Гардарик! — Ульвахам плюхнулся на лавку меж восторженно взвизгнувших сестренок и налег на угощенья. Все сидящие за столом оживились, и пиршество продолжилось с новой силой.

Накинув на плечи шерстяную накидку, затянув широкий кожаный ремень, дожевывая на ходу, Олав — высокий, крепкий старик — неторопливо подошел к трону. Встав напротив короля и отвесив положенный поклон, он выпрямился, расправил могучей пятерней усы, бороду, смахивая жир и вытирая руку о грубо выделанные кожаные штаны. Слегка откашлялся, прочищая горло. Затем, выпятив вперед квадратную челюсть, шаман чуть оттопырил губы и напряг лицо, видимо изображая почтение.

— Ульвахам сказал мне, что ты собственными глазами видел черное войско, о котором так любят талдычить эти прусские проповедники, побирающиеся в наших землях как нищие бродяги… — проговорил рассеянно Урге, с наслаждением вытягивая ноги в сторону очага.

Шмыгнув носом, Олав чуть опустил голову, но продолжал смотреть на короля исподлобья, взгляд его словно затуманился. Наконец он заговорил, да так, словно проповедь читал:

— И не только черное войско, мой король. Был я в землях меря, как сами они себя называют, язык их прост и понятен для нас, и уклад сродни тому, что ведем мы сами. Они приняли меня как родственника в гостеприимных домах своих селищ и крепостей. И услышал я от них рассказ о Квельдульве Коваре. Все земли в тех краях меж двух больших рек знают Квельдульва Коваря. Клянусь Одином, я узнал, что есть он, не кто иной, как прямой наследник асов, перенявший по роду их силу и мудрость. Это очень достойный воин и славный правитель. Мы все ведем свой род от великих предков, — продолжил Олав, окинув взглядом тех, кто стоял у трона. — Но тот Квельдульв Коварь, о котором говорю, истинный потомок, как смог я узнать. Сказали мне люди меря, что в правой руке он держит молнию, а в левой — гром. В бою с ним не могут справиться и две дюжины умелых витязей, а как наступает ночь, оборачивается он волком. Квельдульв не боится туманов, повелевает огнем и ветром. В чертоге своем кует сокровища и оружие, да такие, что и в жертву богам преподнести — достойно короля. И служат ему лесные демоны, выдыхающие туман. И птицы, и звери. Крепость его охраняют две огромные змеи, выкованные из чистого золота. Вот и взалкали воеводы черного войска его сокровищ. Когда настал день битвы, Квельдульв просил всех королей в соседних землях встать одной дружиной, но короли возгордились и отказали потомку асов, которого считают чужаком в своей земле.

В тот год, когда я пришел в его чертог, о котором могу рассказать еще много удивительного, время битвы уже миновало, осталась лишь слава храбреца. Он принял меня как доброго гостя, угощал теми яствами, что ел сам, наливал чудесное огненное вино со своего стола. Видел я дивные вещи: в его доме их множество. Видел дорогу, вымощенную костьми поверженных врагов к его кузнице, и показал он мне плененных воинов черного войска. А еще открыл мне сокровища, явил волшебство, а в его крепости в торжественном зале навершием железного трона я узрел ключ от врат Валгаллы…

— Ты врешь, бродяга! — выкрикнул Урге, багровея от гнева, подаваясь вперед. — Ключ от врат Валгаллы мой! И хранится он в моей сокровищнице!

Вставая в полный рост, король оттолкнул было метнувшегося к нему Ульвахама, порываясь ухватить Олава за бороду, но брат не отступил и не дал Урге потянуться за мечом. Мягко, но настойчиво, обняв за плечи, он усадил короля на трон и, заметив настороженные взгляды замерших в изумлении придворных, умерил пыл, улыбнулся примирительно:

— Дослушай его, брат король! Олав, хоть и бродяга и тот еще пропойца, но врать не умеет!

Урге, сверкнув сердито глазами, кивнул.

— Я спрашивал Квельдульва Коваря о том, кто его отец и мать, на что тот только усмехнулся, но не дал мне ответа, — продолжил Олав без тени испуга или смущения, словно и не заметив королевского гнева. — Он также не знает и никогда не слышал о братьях Лейфе и Энунде, которые предали род и стали поборниками веры в единого бога, с именем его на устах умирая в сухих землях. Я было думал, что ошибся, но когда осмелился спросить его имя, он ответил — Аритор.

— Я бы тоже не поверил в эту историю, если бы Олав был первый, кто рассказал ее. Ни ты, мой брат Урге, ни я не являемся прямыми потомками Бьерна. Твой ключ и символ королевской власти достался тебе от его дочери Хильды, — напомнил брату Ульвахам, стараясь проявить выдержку и спокойствие в этот напряженный момент.

Услышав это напоминание, Урге опустил взгляд и заворочался на троне, словно боясь его потерять, принимая тем не менее непринужденную и расслабленную позу, которая далась ему с явным усилием.

— Твоя правда, брат. Я, как и ты, — подчеркнул Урге несколько мстительно, — не могу гордиться высоким происхождением. Но мой союз с Хильдой был законным. Все это знают! Она последняя в роду Бьерна, а о ее братьях доподлинно известно, что они все погибли.

— Урге — достойный правитель, — вмешалась в разговор сама королева Хильда, незаметно появившись из своих покоев. — Я ни дня не жалею, что вверила в его заботливые и умелые руки королевство отца. Я лишь приумножила наши силы и земли, наши богатства, объединив их воедино. Никто не смеет обвинить меня в поспешности выбора, и в том, что мой супруг не достоин этого трона!

— Мое почтение, королева, — ответил Олав, — я высокого мнения о вас и вашем муже. Чту ваших предков! Я ваш верный слуга и говорю о том, что видят мои глаза. В моих словах нет предательства или лжи. Мой дом здесь. Стоит на королевской земле, госпожа. И я прославляю духов-хранителей моего повелителя. Но не может ли быть так, что тот Квельдульв и есть ваш брат?

— Ключ от врат был только один, — задумчиво размышляла вслух Хильда, наморщив лоб. — Отец очень много говорил о славе предков, что возвысили нас от первых колен Бьерна. Быть может, Квельдульв, о котором ты нам только что рассказал, потомок другого аса? Тюра или Локи?

— Я спрашивал разрешения коснуться ключа, и тот, кто назвался Аритором, позволил мне это. Я держал его в руках, даже смог разглядеть древние руны, начертанные на кромке печати. Нет сомнений в том, что это подлинный ключ. Мало того, — предвосхитил Олав наметившуюся было реплику короля, — я узнал, что молодой конунг, которого мы знаем под именем «мудрый воин» с греческим именем, означающим «победитель», — ученик Квельдульва и почитает его наравне со своим отцом.

Король Урге прищурил взгляд, несколько секунд смотрел на удивленное и задумчивое лицо Хильды и, поднявшись в полный рост, громко произнес:

— Если все так, как ты говоришь, Олав Лесовик, и если тот, кто назвался Аритором, действительно потомок Бьерна и брат моей жены Хильды, то я должен встретиться с ним и убедиться в этом лично. И коль откроется правда, то потомок великого рода, владеющий еще одним ключом от врат Валгаллы, получит свой трон. Клянусь богами, я стану его слугой, если тот пожелает! Вот мое слово!

— Красиво сказано, Урге, но что будут стоить слова, когда потомок асов явится в твой дом?

Вся королевская свита и сам король обернулись к темной стороне зала, откуда неспешно вышла на свет Эгиль. Кто-то из придворных тихо выругался, иные затаили дыхание, напряглись. Пара рослых стражников у дверей сдержанно отвернулись, сплевывая через плечо. Сам же король скривил недовольную гримасу и отвернулся от появившейся, словно ниоткуда, ведьмы в бессильном гневе. Шустрая, проворная и весьма властная старуха, довольная произведенным эффектом, забубнила гнусавым голосом:

— Род Бьерна не единственный, кто владел ключами от врат. Этот поход, если отправишься в него сам, не принесет тебе славы, мой король. Но если проявишь терпение и станешь ждать, то явишь миру истинное достоинство. Ночью руны мне поведали, что дому твоему следует готовиться к встрече гостей, и уже утром прибыл брат Ульвахам. Но теперь руны говорят, что сильным не время собираться в дорогу, времена неспокойные и настала очередь мудрых.

— Твоя очередь?! — простодушно удивилась Хильда, пристально разглядывая походный наряд тетушки.

— Кому, как не тебе, — назидательно прошипела Эгиль, — известно, что воин, убивший оборотня Квельдульва, рискует перенять его проклятие. Твой Урге слишком молод и горяч, чтобы проявить должное терпение! Позволишь ему пойти в этот поход, зная об этом? И потом кто кроме меня еще сможет прочесть руны на печати ключа? Гардарик — земля тихая, я бывала там не раз, и руны давно предсказали мне эту дорогу. Тем более я лучше тебя, Хильда, помню своих собственных племянников, и если тот, кто назвался Аритором, один из них, я его узнаю наверняка.

— Собираясь в поход, мой муж не спрашивает у меня дозволения, дорогая тетя, — сказала как отрезала Хильда. — Он сам король, и ты слышала его слова. Вернуть трон истинному потомку Бьерна по мужской линии было бы великой честью, и Урге готов оказать эту честь.

— Но пока король он! Ведь так, Урге?! — Эгиль распахнула шерстяную накидку, демонстрируя всем собравшимся крепкую кольчугу под ней и широкий кинжал, закрепленный в ножнах на поясе. — Я знаю, что скверна характером и что ты сам и все твое окружение не очень-то будут переживать, если я сгину в Гардарике, так что невелика потеря, мой король. Оставайся в своих землях, на своем троне, а я отправлюсь по пути Олава и привезу тебе доказательства или сгину бесследно на радость тебе и твоим «заклятым друзьям».

— Как бы я к тебе ни относился, — пробурчал Урге, видимо, приняв окончательное решение, — ты все же тетушка моей жены, и я не могу позволить тебе отправиться в путь одной.

Ульвахам с готовностью шагнул вперед, и вся его команда дружно встала из-за столов. Урге одобрительно похлопал брата по плечу.

— Не беспокойся, король, — ухмыльнулась ведьма, чуть прикрыв глаза, — я сама найду себе попутчиков…




ГЛАВА ПЕРВАЯ


Боль и ярость колючим алым маревом заволокли взгляд. Все тело сотрясалось от болезненных ран и бушующего в крови адреналина. Я давно догадывался, что Михаил замышляет недоброе, но чтобы так скоро решиться на покушение, да к тому же такое топорное и открытое, это стало для меня неприятным сюрпризом. Глупо было ожидать от несдержанного и истеричного человека какой-то изощренной уловки: отравления замысловатым ядом или коварного, хитрого, продуманного удара. Подосланных наемных убийц, виртуозно владеющих своим ремеслом, или просто гадюк, брошенных в спальню.

Князь Михаил поставлен в Москов киевскими боярами за сомнительные заслуги. Точнее сказать, не боярами, а небольшой горсткой родовитых заговорщиков, замысливших подвинуть чужими руками с престола Ярослава во Владимире, дабы вернуть Киеву его былое значение и угодного им князя. Послушная марионетка Михаил, не осознающая своей постыдной роли, был просто слепым орудием в этой игре. Слабовольный, жадный, истеричный потомок обнищавшего рода, способен на любую мерзость ради собственной выгоды. В какой-то момент мне казалось, что сумею приручить выскочку. Куда там! Он брал деньги, что я жертвовал на строительство города, выслуживался, всячески угождал в те редкие моменты, когда я бывал у него в доме, но все равно предал… Да, дал я маху, десантник хренов!

Одна стрела пробила плечо, вошла чуть выше лопатки со спины и вылезла острием над ключицей. Еще немного — и зацепила бы сонную артерию. Князь стрелял первым, и это именно его стрела лишила меня иллюзий по поводу заявленных намерений. Дальше последовал нестройный залп его дружинников. Вторая стрела вгрызлась между нижних ребер с левой стороны. Третья увязла в спине. Самую малость, немного в сторону — и она смогла бы повредить позвоночник, зацепить сердце, и тогда прощай, белый свет. Но, видимо, изначально направленная в голову, стрела зацепилась за ветку, потеряла начальную убойную силу и сменила траекторию. Остальные долетевшие четыре стрелы достались моей несчастной лошади, которой после этого удалось пронестись бешеным галопом всего полверсты, сквозь густые заросли к пологой низине, где она меня и сбросила, упав замертво.

Более десяти лет прошло с той поры, как я отбил от Рязанских земель ордынцев во главе с Субедэем. Фактически от своих земель. Заключил десятки взаимовыгодных сделок с ханами и, казалось, навсегда отвадил Орду от Руси. Недолгие годы относительно мирной жизни пронеслись незаметно, и как же сильно все изменилось в последние несколько месяцев. Соседние князья, будто с цепи сорвались, пытаются играть в свою собственную игру. Надо думать, не по собственной инициативе, кто-то должен стоять за всем этим. Кто последовательно науськивает «благородных» свернуть мне шею? Это не Орда! Я пока доверяю заверениям их послов и данным разведки. Буквально на прошлой неделе вел переговоры с кочевниками, которые собрались пройти через мои земли. Это кто-то затаивший злобу на Ярослава. Они жаждут выкинуть его из Киева, потерявшего былое величие, где после налета варягов и пожара, еще долго будет провинция. Уничтожив меня как сильного союзника, удобно будет урвать хоть клок земли поближе к Владимиру, городу, временно ставшему стольным, а это значит моей земли. Коль скоро все товарные потоки с богатого востока сходятся на нем, то глупо будет не оттяпать столь лакомый кусок. Да и я тоже хорош: почил на лаврах, расслабился, уверился в том, что всецело контролирую большую часть дарованных мне Ярославом земель. Выходит, что не я один, моя разведка западного направления тоже расслабилась. Тимоха, возглавивший после смерти Еремея его тайную канцелярию, по неопытности, видимо, проморгал опасность.

В Змеигорку князь Михаил сунуться наверняка попробует, но на тот случай, если он попытается установить там собственную власть, у моих стрелков и наместника есть совершенно четкие инструкции. Потерять крепость я не боялся…

Лежа по горло в болотной жиже на боку, чтоб не видно было торчащих из меня стрел, с огромным лоскутом мокрого мха на голове и плечах, я старался не делать лишних движений. Добить меня сейчас, подраненного и ослабленного, не составит труда любому чумазому увальню из княжьей свиты или этому уроду князю. Я даже сопротивляться как следует не смогу, все тело будто в колодках, одеревеневшее, парализованное, любое движение приходится обдумывать, совершать с невероятными усилиями, преодолевая чудовищную боль. Убить меня захотели! Избавиться от Коваря, князя-колдуна. Ой и разгневали же вы меня, люди добрые. Ох и отольются же вам, убогим, такие забавы горькими слезами. Злее чумы косить стану, изведу под корень и самих, и рода ваши поганые, как сорную траву! Только бы выбраться сейчас, не наделав глупостей. Хватит уже, наверное, как младенцу, пускать слюнявые пузыри, надо заняться наконец делом.

Дворовые Михаила рыщут в опасной близости. Увлечены поиском, воспринимая все как продолжение охоты. Голосят на весь лес, потеряв след. Истоптали болото по краю, чуют, паразиты, что я где-то рядом. Мне удалось оторваться от них на какую-то сотню метров, залечь подальше в трясине, затаиться. Как только скроются из виду, двину дальше. В густой чаще укрыться нетрудно, тем более что собак псари да загонщики на этот раз не повели. Что с них проку в непролазных болотах. Двое шумных, неосторожных ратников прошлепали мимо меня метрах в трех, тыкая в трясину сломанными наспех жердями. Энергичные, горластые, они даже если б наступили мне на голову, то один черт не заметили, приняли бы за кочку. Пусть рыщут, все пустое. Хотя, пока не найдут доказательства моей смерти, так и будут считать подранком. Князь не уймется. Он в паническом страхе от содеянного. Нагонит тьму народа и перероет все болото. Только бы найти мой труп. С этим надо будет что-нибудь придумать, но позже, сейчас бы схорониться, затаиться да уползти в глубокую нору.

Сбросив меня в воду, охромевший, раненый конь распорол себе брюхо о корягу, торчащую у тропки. Чуть позже на запах свежей крови пожалуют санитары леса. Куда же без них в наших краях. Эта серая братия не раз выручала меня в тяжелых ситуациях, даст бог, может, подсобят и теперь. Небось не тронут, у меня в пузырьке тряпица с запахом припрятана — презент от отшельника-оборотня и его питомцев с болотного острова. А в этих местах, как только заполз в чащобу, я сразу обратил внимание на метки у стволов деревьев, на клочья шерсти, отчетливые волчьи следы на сырой земле у кромки болота. Не самое удобное место для логова, но, видимо, здешние охотники с волками не церемонятся, коль загнали так далеко от селищ серых разбойников. Не знаю, насколько велика стая, но если люди князя разбрелись по лесу, медлить с нападением волки не станут. Хоть одного ловчего, а все же покусают или вовсе загрызут. Мне же остается лишь путать след, как только утихнут голоса справа или удалятся в сторону, проскользну ползком в овраг, а там вдоль по ручью к реке. Отсюда, конечно, далековато, километров пять по бурелому, сквозь кустарник. Без заметных опытному глазу следов обойтись будет не просто. Любой охотник, коль на след нападет, враз сыщет. Первым делом обработать раны. Если оставлять пятна крови, то очень скоро угожу в лапы ищеек. Тогда точно добьют. В овраге этом и затаюсь. Поросшую высокой травой и терном тенистую старицу люди Михаила уже осмотрели, теперь пойдут дальше. Самым верным решением будет оставаться у них в тылу, идти по их следам.

Волоча на себе обрывки мха, налипшие комья грязи, трясины и ряски, я смог проползти на боку, извиваясь в болотной жиже, примерно двести метров, пока не нашел довольно сухое укромное место в самом начале оврага, над которым нависли сухие, покосившиеся березы.

Надо избавиться от стрел. Это необходимо для того, чтобы осмотреть раны и наложить повязки. Надавив на переднюю часть стрелы, застрявшую в плече, подбородком, я смог дотянуться до кончика с оперением левой рукой и сломать ее. Стрела с треском раскололась на тонкие и острые щепки, они впились в края раны, вызывая чудовищную боль. В глазах потемнело, но я сдержался от того, чтобы не выругаться и не заорать. Мокрая рубашка еще больше окрасилась бурыми пятнами, тонкая струйка крови засочилась с локтя в черное болотное месиво. Не просто будет остановить кровотечение, накладывая самому себе давящую повязку. Но придется это сделать.

Вокруг вился целый рой комаров. Огромные слепни кружили, как вражеские истребители, почуяв добычу. Но сейчас не до них. Покусают, попьют крови, но от этого еще никто не умирал, а вот оставленные без внимания дырки от стрел — это тебе не комариные укусы. Сам идиот, расслабился, распустил кольца, как гадюка на солнышке, вот меня и подловили. Михаил, судя по всему, уже не первый месяц строил планы на то, как меня извести. В конечном счете ничего умней, кроме как просто пристрелить, не выдумал. Земли мои захотели, заговорщики! А они, земли, к слову сказать, у меня законные. После того как весь Ингвара род пал в неравном бою с Ордой, я наследовал княжий стол по повелению Ярослава. Да и не позволил бы никому из рязанской знати претендовать на эти угодья, и впредь не позволю. Тамошние бояре до сих пор у меня в кулаке, так что не пискнут. Я за землю ту кровь проливал, причем по большей части кровь врагов, а не свою.

Теперь, вот валяюсь весь в дырках… истекаю. Свежие ранения хоть и болезненные, но, как оказалось, не очень серьезные. Жизненно важные органы не задеты. Лишь бы только заражение крови не схлопотать. Интересно знать, какую байку Михаил выдумает, когда встретится с моими людьми в Московском детинце? Неудачный выстрел на охоте? И так три раза подряд?! Или спишет все на волков да медведей? А может, никак не объяснит и сразу начнет диктовать условия, высылая моих стрелков восвояси? Мои люди без приказа воду мутить не станут. Даже представить не могу, что на уме у этого смутьяна. Неужели наивно полагает, что Змеигорка вот так просто откроет ворота и пустит чужака со своим уставом? Проблема в том, что прихлопнуть меня Михаил сподобился на своей земле. Между Московом и Коломной. Эти места мне не очень знакомы, а мои люди здесь на птичьих правах. Куда двигаться самому — вот вопрос. Знаю лишь основные направления, но этого может быть недостаточно. Выбраться незаметно и тихо — непростая задачка, в которой нужно поспешить с ответом, иначе решение задачи станет просто не актуальным. В подтверждение этой мысли донеслись отдаленные выкрики рыщущих окрест преследователей.

Вторую стрелу, что слева, ломать не стал, просто протянул насквозь между ребер, закусив зубами кожаный ремень перевязи. Весьма неприятное занятие, скажу я. Пока отлеживался от ищеек в болоте, мышцы и кожа вокруг застрявшей стрелы успели заметно припухнуть и затвердеть. Малость отдышавшись от боли, не теряя времени, попробовал завести левую руку за спину, чтобы нащупать третью стрелу. С первого раза дотянуться до нее не получилось. Острая боль в боку заставила вновь скрючиться, сжаться. Наконечник впился неглубоко. Стрела застряла в мышцах спины, словно гарпун. Судя по ощущениям, ничего страшного, даже крови на ощупь казалось не много. Наконец со второй попытки мне удалось резко вырвать из себя ершистый наконечник, задыхаясь от боли. Пришлось завести за спину обе руки, только таким образом я смог дотянуться до кровоточащей раны.

Отложив стрелы в сторону, я сбросил перевязь, вынул нож и распорол рубаху вдоль груди, снял и прополоскал в болотной воде. Делать все приходилось скрытно, тихо, копошась на коленях, прижимая голову, непрерывно прислушиваясь и оглядываясь по сторонам. В подсумке, закрепленном на поясе, лежал маленький флакончик березовой настойки для обработки ран. Еще обезболивающее — серо-желтый порошок, судя по всему изготовленный на основе опиума. Это снадобье мне поставлял старинный друг и верный деловой партнер Рашид Итильский, который, уйдя на покой от купеческих дел, стал наместником в Змеигорке, избавляя меня от многих хлопот по хозяйству. Используемая мной когда-то настойка мухомора значительно проигрывала в сравнении с этим чудесным порошком, который, надо сказать, не раз помогал моим стрелкам в тяжелых ситуациях. Увы, полный рецепт этой отравы мне был неизвестен, хоть я и догадывался, что служит основой лекарства кроме опиума.

Распоров мокрую рубаху на длинные лоскуты, я еще раз внимательно огляделся по сторонам, прислушался, снарядил и взвел арбалет, прислонив его к корням дерева стрелой вверх. Случись что, из этого положения его будет проще схватить. Погоня пока сбилась со следа, уверенно удалялась к реке. Они почти час топтались возле убитой лошади, даже прочесали берег болота, но тщетно. Сняли седло и дорожную сумку. Она бы мне сейчас здорово пригодилась, но придется обойтись. Мой меч и короткое копье прихватил один из людей князя, отправляясь на дальнейшие поиски. Не хотелось бы в пылу погони нарваться на собственное оружие. Но сейчас больше беспокоили не доморощенные киллеры, а дикие звери. Запах крови в жарком и влажном воздухе расползается, как дым от костра. Даже меня подташнивало от этой вони. Наглотался я горячей, брызжущей в лицо крови в памятной резне с ордынцами. С тех пор аллергия.

Длинные полосы изрезанной на ленты рубахи я еще раз промыл и отжал в бурой от обилия торфа воде. Более чистые обрывки сложил в несколько слоев и пропитал антисептической настойкой из флакончика. Пришлось экономить. Запас полевой аптечки на такое количество ран был явно не рассчитан. Хорошо хоть обезболивающего порошка вдоволь. Заглушить боль, притупить чувства и протопать несколько километров к спасительной проточной воде — вот короткий план на сегодняшний вечер. Оценивая собственное состояние, скорей проползти на четвереньках, чем бодро прошагать. Надеюсь, этот урод — князь Михаил — не настолько изощрен и достаточно самоуверен, чтобы не сподобиться отравить наконечники стрел. Иначе все мои бравые потуги лишь пустая суета. Хотя это маловероятно, тем более что стрелял не только он. Не может же быть так, что у всех стрелы были отравлены. Хотя достаточно и одной, чтобы дать дуба в этом гнилом болоте.

Места чужие, незнакомые. Продуманного маршрута пока нет. Помню, что выше по реке видел довольно большое поселение, даже укрепленное. Мы проезжали возле него на рассвете. Стоящую на холме деревянную крепость не заметить было трудно. Стоило мне спросить, что за поселение, да как-то не удосужился. Хотя какая к черту разница, двигаться вверх по течению мне сейчас не резон.

А вообще, я рано паникую, могло быть гораздо хуже, так что еще легко отделался. Пока все удачно складывается, а значит — шансы на спасение велики. Угрем изовьюсь, а выскользну. Разгневал меня Михаил, ой как разгневал. Мало того что я Рязанскую землю себе взял, я к тому же и Москов возьму в отместку, и все, что еще пожелаю!

Во как раздухарился — Аника-воин! Раньше надо было упредить. Ведь знал, с кем дело имеешь! Так и надо дураку, может, теперь поумнеешь… если выживешь!

Чувствуя, что мышцы лица сводит судорогой от стиснутых до скрипа зубов, я попытался немного расслабиться. Обезболивающее уже действовало, но медленно. Острая, пронизывающая насквозь боль отступала постепенно, какими-то волнами. Антисептик перестал щипать и пронизывать раны, словно раскаленными спицами. Повязки, намотанные криво и второпях, все же остановили большую часть кровотечения, так что можно выдвигаться, пока совсем не потерял силы. Сознание мутное, но я четко понимал, что торчать в лесу незачем. Искать меня не перестанут, и сейчас главная задача — сбить со следа и максимально расширить для противника район поиска. Пойду напрямик, через болота и валежник, так проще. Княжьи люди достаточно ленивые, из седел лишний раз не выпрыгнут, чтоб искать подраненного колдуна по дубравам да в сучковатом ельнике. Да и вечер скоро, что проку шарить в сумерках. Михаил все байки да россказни обо мне ни во что не ставит, а зря. Тот факт, что всяк, от смерда до боярина, князем-колдуном величает, ему пустой звук. Гордец! Я уж и привык, что мне колдовство мое доказывать и не нужно вовсе. Людская молва такого приписывала, что стоило только самому появиться, как все тут же в страхе замирали, отводя взоры и прячась друг за друга. А этот, видать, не пугливый попался. Или глупый. А верней, и то и другое. Правильно же говорят, что только дурак ничего не боится.

Отстегнув от пояса маскхалат, скатанный в тугой валик подкладкой наружу, я расстелил его на склоне оврага и стал подвязывать к нему клочья травы, ветки и обрывки сухого мха. Заученная, привычная процедура. Совсем не лишняя предосторожность. Сколько раз был испытан этот камуфляж — и не счесть. Родная армейская «кикимора», воссозданная и дополненная мной, была в этих краях чуть ли не повседневной накидкой в разведке или на охоте. Враг, бывало, чуть ли ни привал на тебе устраивает, а все одно не видит. Вот и мне, подранку, сейчас будет не лишним слиться с местностью. Уж слишком уязвим, чтобы вступать в открытое противостояние. Одного, двух смогу пристрелить, если близко подберутся, но такая возня выдаст мое местоположение, так что будет разумно обойтись без стычек, как бы зол я сейчас ни был, а бежать в резвом темпе мне нынче противопоказано. Арбалет разобрать, сложить, а если дело дойдет до схватки, то пользоваться ножом или голыми руками.

Кровь остановил, но зашить раны все равно придется. Так что максимальный срок — сутки, потом может оказаться поздно. Я насыпал в ладонь еще немного горького обезболивающего порошка, смешал с настойкой и проглотил, запив болотной водой. От хинного привкуса во рту стало еще больше подташнивать, но я смог сдержать рвотные порывы и поспешил выдвинуться, делая глубокие вдохи. Маскхалат надежно укрыл от надоедливых комаров и слепней, от вездесущей зудящей мошкары, приводящей в бешенство даже здорового. Двигаться пришлось осторожно, следить за тем, куда наступаю, чтоб ни одна ветка под ногами не хрустнула, ни один куст не шелохнулся. Разряженный и разобранный арбалет пришлось нести на спине, в случае опасности вытащить его из складок накидки и собрать будет непросто и долго. Если только изловчиться и использовать в качестве оружия тяжелый, окованный бронзовыми накладками приклад.

Где ползком, где на четвереньках подныривая под низкие ветки и поваленные деревья, я продвигался вниз по оврагу. С каждой сотней метров прокладывать путь становилось все трудней, дыхание сбивалось, голова кружилась. Притупленная снадобьем боль растекалась по телу кислотной волной, но я терпел, старался не обращать внимания. Долго быть в напряжении не удавалось, принятое лекарство мутило сознание, я терял бдительность, отвлекался. Затаиваясь у поросших мхом деревьев и пней, давал себе короткие передышки и по возможности внимательно вслушивался в звуки леса. Что проку от глаз в этой чаще? Всюду только густая зелень да черные от влаги стволы деревьев. Обоняние и слух — вот на что сейчас вся надежда. Я старался собраться с мыслями, сконцентрировался. Голосов преследователей, храпа коней и стука копыт слышно не было. Стало быть, разминулись.

Теряю счет времени. В какие-то мгновения кажется, что уже вечность ползу в этом бесконечном овраге. Сквозь гущу елового лапника не видно солнца, влажный зной, как кисель, поднимается молочной дымкой над тенистой лощиной. Ощущалось приближение сумерек. Летом темнеет поздно, придется дождаться ночи, чтобы использовать реку. Продвигаться пешком по тропкам с такой-то черепашьей скоростью, оставляя заметные следы, будет неразумно. А так, использую течение реки, сэкономлю силы и оторвусь от погони на приличное расстояние. Глупо думать, что люди князя не предусмотрят такой попытки, но их слишком мало, всего два-три десятка, а каждая сотня пройденных мною метров значительно расширяет зону их поиска. Остается надеяться, что на ночь, они погоню приостановят. А как бы искал я сам, случись подобный конфуз с подраненным беглецом? Стал бы на месте преследователей испытывать попытки навестить все обитаемые селища вниз по течению реки? Это самый предсказуемый и легкий путь. Оставил бы там дозорных, не тратя силы на пустое прочесывание леса. Любой раненый человек, а князь меня считает обычным человеком, будет искать спасения у людей. У селян или лодочников, бурлаков или бредников, да хоть даже на купеческих пристанях, которых вдоль по реке не один десяток. Я действительно обычный человек и просто вынужден поступить именно таким образом. Я не могу, как дикий зверь, отлежаться в лесу, в уютной берлоге и зализать раны, для этого нет ни сил, ни средств. Дырявая в трех местах шкура с парой сквозных ранений — это не шутка. Уже через день раны могут превратиться в гниющие язвы, и тогда — пиши пропало, придется ампутировать все ниже головы. И двигаться вопреки логике вверх по реке тоже нет смысла. Спасения я там не найду, и путь будет во много раз трудней, если вообще возможен.

Недооценил я загонщиков князя, тоже не лыком шитые. Матерые, ушлые охотники, они вели себя тихо, осторожно. Как и я, внимательно вслушивались в звуки леса, читали следы. Я было думал, что оторвался уже далеко, набрал неплохой темп, не обращая внимания на одеревеневшие конечности и некоторую исступленность. Первое, что почуял, да и то случайно, так это дым костра и запах лошадей. Тут же залег в густой траве и попытался на слух определить то место, где засели преследователи. Лошади, они не хуже собак, чужака враз учуют и встревожатся, выдав меня. Ветра нет, воздух неподвижен, так что пока не пойму, где притаились мои загонщики, двигаться дальше опасно.

Слева щелкнула ветка. Зашипела в разгорающемся костерке на крохотной поляне, края которой из оврага можно было определить по верхушкам деревьев. Преследователи прямо надо мной. Подняться на полтора метра вверх по откосу и разглядеть — очень хочется, но инстинкт подсказывает, что делать этого не надо. Слишком рискованно. Не был бы я ранен — другое дело. Подкрался бы за спину к любому с ножом в руках. Но сейчас в моем нынешнем положении не стоит обозначать свое присутствие вовсе.

— Жилистый да постный, и шкура облезлая, — прохрипел в опасной близости незнакомый низкий голос.

— Вот прознает десятник Фома, что ты вместо колдуна проклятущего за зайцем гонялся, будет тебе трепка, — ответил ему кто-то более молодой. — Тулуп тебе на голову намотают да каблуками или ножнами так огуляют…

— Прикуси язык, место знай. Прежде чем колдуна проклятущим поносить, ведай больше. То, что князю тот Коварь поперек горла встал, то нас с тобой не касается. Рыскать его по болотам — сущая пропасть. Он уж давно у себя в светлице меды пьет…

— Епископ три дня над теми стрелами молился, святой водой окроплял!

— Что проку-то, — возразил все тот же угрюмый бас, — Алексий Рязанский и дом Коваря крестным ходом обошел, и всю крепость святой водой из ушата окатил, и детей его крестил. Кабы не добро мое да двор, снялся бы я и сам к Коварю в крепость пошел. Не стану я его по раменью здешнему рыскать, не лют он мне. И тебе, дурню, наука. Вон хоть жилистого да тощего зайца есть до полночи стану, а не пойду след смотреть. Да и нет того следа, это уж ты мне поверь.

Судя по голосам, на краю оврага было только двое охотников. Один молодой, рьяный, второй в годах и, видать, умудренный. По разговору стало понятно, что ни тот, ни другой особого рвенья в моих поисках не проявляют. Но это вовсе не значит, что я должен тут же объявиться и выдать себя. Став еще более осмотрительным, я почти неслышно перекатился в сторону и медленно пополз прочь, стараясь контролировать каждое движение.

— Вниз по воде боярина Акима сотня стоит, там и дом его, и дети. Вот люди Акима, попадись им Коварь, спуска не дадут. У них с князем-колдуном свои счеты, — бубнил все тот же хриплый бас, заглушая собой звуки леса. — Нынче уж, видать, поспел гонец до тех людей, чтоб дозором становились да реку перегородили. Вот пусть они и ловят. А ты, сирота, сиди да уму-разуму набирайся. Прежде чем на рожон брюхом переть, смекни, кто тебя дурака хоронить станет. Тут без того колдуна клыков да когтей вся дубрава, так что ухо востро держи да копье под руку…

Молодой ответил тихо, так что я уже не услышал. Да и некогда мне внимать их праздной болтовне. Одно ясно, что хоть и выполняют приказ князя рыскать по лесу, а не торопится его челядь дворовая.

Запах реки и еле слышный плеск воды стал для меня как свет маяка в бушующем море. Я уже видел сквозь ветви водную гладь, отражающую безоблачное вечернее небо. Главное — не спешить, внимательно осмотреться по берегам, постараться не выдать себя и, как стемнеет, не теряя времени, отправиться дальше, надеясь опередить преследователей.

Мысленно все продолжал себя накручивать. Видимо, интуитивно поддерживая нужный тонус. Вот же, дурень! Угодил в подлую ловушку. И, как нарочно, никого из своих людей не позвал в дорогу. Хоть бы одного из стрелков сопровождения прихватил на всякий случай. Век живи, век учись, как говорится. Будет мне жестокая наука, чтоб не подставляться, если выберусь, конечно. Ведь сам же до сих пор в толк не возьму, какими богатствами и ресурсами владею, что каждый готов на немедленный удар в спину, лишь бы отщипнуть хоть малую толику. Стоит поразмыслить на досуге на эту тему. Если доведется.

Слева от меня вверх по течению тянулась довольно длинная песчаная коса. Чуть ли не теряя сознание, я с трудом добрался по оврагу к изгибу реки, вплотную подходящему к лесу. Проползая к поросшему яру, даже приметил большое бревно, но прежде решил внимательно осмотреться. От усталости и потери крови клонило в сон, но я не мог себе позволить отключиться. Только не сейчас, когда мне удалось вырваться из болот и незамеченным добраться до большой воды, проделав чуть ли не полпути к возможному спасению. Найдя укромное, защищенное со всех сторон кустарником место, я скинул маскхалат, перемотал импровизированные бинты на груди и спине. В густеющих сумерках все раны казались не такими уж страшными. Промокшую и грязную повязку на плече, сбившуюся во время движения, пришлось сменить на новую. Ощупывая припухшие края раны, я понял, что лекарство все еще действует, боль почти не чувствовалась, и, наверное, именно этот фактор позволял мне продолжать путь в таком резвом темпе.

Над горизонтом показался тонкий серп луны, яркие звезды стали заметны в темно-синем небе, ветер на берегу утих, и над ртутной гладью воды заструился жиденький туман. На реке каждый звук слышен на многие сотни метров. Стоя на одном берегу, можно без труда слышать, как негромко бормочут бредники на куцых стругах посреди течения, как бренчат бубенцами пасущиеся коровы на заливных лугах. Но только не здесь, не в этом глухом месте, где присутствие человека не ощущается совершенно. Неспешное течение воды таит в себе много тайн и опасностей. Река коварна и убийственна для самоуверенных глупцов, но если уважать ее, понимать, то она может стать спасением.

То бревно, что я приметил у песчаной косы, увы, затащить в воду не удалось. Мне просто не хватило сил сдвинуть его с места. Пришлось скрепить кожаным ремнем два корявых пня сорванных с рыхлого откоса в овраге. Подгнившие деревяшки еле держались на плаву, но этого было вполне достаточно, чтобы частично вынести мой вес и облегчить сплав. Я старался пробираться вдоль мелководья, практически шел по дну, лишь придерживаясь за коряги в самых глубоких местах. Вверяя себя течению воды, я экономил силы. Прохладная речная вода освежала и бодрила, так что первые полчаса пути дались легко. Небо совсем потемнело, и я уже не знал, на что ориентироваться. Глаза быстро привыкли к темноте, но взгляду совершенно не за что было зацепиться. Навалившись всем весом на импровизированные поплавки из трухлявых деревяшек, я смог немного расслабиться. К счастью, последний месяц был довольно жаркий и засушливый. Этим летом дождливых дней выдалось очень мало, так что обмелевшая река успела прогреться. Будь вода чуточку прохладнее, я бы уже стучал зубами от переохлаждения и был бы вынужден выползать на берег, чтобы развести костер и согреться. В моем положении это сродни самоубийству. А так, плыву по течению в неизвестность, взбадривая себя, чтобы не уснуть, высматриваю темные берега в поисках хоть какого-нибудь убежища. В какое-то мгновение я понял, что все же отключился, руки ослабили хватку, и я чуть не захлебнулся, заваливаясь на бок. Вынырнувший из-под воды сучковатый пень больно саданул в челюсть, выскальзывая из рук. Не знаю, как надолго я вырубился, но за это время окружающий меня пейзаж успел сильно измениться. Берега по обе стороны стали пустынны и высоки. Серп луны скрылся за далекими холмами, и мне отчетливо было слышно петушиные крики далеко впереди. Воздух стал заметно прохладней. Я скинул капюшон маскхалата и постарался определить, с какого берега доносится звук. Плыть можно только до утра, больше и я сам не выдержу, а упускать даже крохотный шанс на спасение нельзя. Смещаясь к песчаной полоске берега, я нащупал ногами дно и постарался закрепиться. Немного осмотревшись, заметил ровную кромку крыши дома на противоположном, высоком берегу и легко узнаваемый силуэт частокола у самой воды. Так же в воздухе чувствовался запах навоза и дыма.

Не теряя времени, поторопился наискосок по течению, силясь скорей достичь того берега. Уверенный, что дальше плыть верхом на пнях нет ни сил, ни смысла, я отвязал раскисший кожаный ремень от кривых корней, намотал на руку, а распавшиеся деревяшки оттолкнул от себя, пуская в свободное плаванье. Удобно устроившись на глинистом порожке у обрыва, я дождался, пока немного стечет вода с одежды, достал еще обезболивающего и, проглотив довольно щедрую горсть, обильно запил водой прям из реки. Из глиняной банки с плотно прилегающей берестяной крышкой я достал арбалетную тетиву. Во флакончике с жиром и канифолью тетива хранилась довольно долго и надежно. Даже после длительного использования в этом контейнере она быстро восстанавливала прежние свойства. Не пересыхала и не размокала. Долгие вылазки в лес и невозможность проводить качественный ремонт в оборудованной мастерской вынудили меня вернуться к давно проверенным технологиям. Снарядив оружие, я стал выбираться на обрывистый берег. Сильный, порывистый ветер дул мне в лицо, так что, если здесь есть собаки, а они здесь точно есть, следовало учесть направление. Зайти к замеченному частоколу с подветренной стороны и, по возможности, тихо после такой дозы обезболивающего — задачка не из легких. Состояние будто бы с дикого похмелья. Все как в тумане, тело вялое и непослушное. Но надо держаться. Снаряженный арбалет болтается на левом плече, но я отчаянно выставил вперед острый нож. Ножом воспользоваться проще и быстрей. Встань на моем пути собака или человек, в такой кромешной тьме я не могу быть уверенным в точности выстрела, а нож не промахнется, нож — очень надежное оружие, если умеешь им пользоваться. Дворовых построек было много, я их сразу и не заметил, принял за густой подлесок. Тишина стояла такая, что складывалось впечатление, будто все в этом селении вымерли. Как бы не так! Вот скотник, его запах и особенности конструкции спутать невозможно. Вот белая баня с длинной трубой, между прочим, введенная в моду именно с моей подачи. Стекла на окнах одного из домов говорили только о том, что здесь обитают люди состоятельные, а не просто селяне, привычные жить прежним укладом, возводя унылые землянки только с отдушинами вместо окон и травяной крышей. А не тот ли это двор боярина Акима, что упомянул один из преследователей? Коли так, то я просто везучий сукин сын! Эдак метко угодить в самое логово недругов — это надо умудриться. Если все правильно понял из недавней, подслушанной беседы, то вся боярская сотня сейчас прочесывает лес, идя навстречу людям Михаила вдоль берега вверх по течению. Жаль, что не будет возможности здесь отлежаться до утра, но силы пока есть, так что вывернусь и из этого капкана.

Мокрую одежду продувал упругий холодный поток, и я почувствовал, что начинаю замерзать. Пальцы немели, движения становились скованными, тело непроизвольно скрючивалось, сжималось. Ползти, не останавливаться! Продолжая двигаться, я разгоню кровь, смогу согреться.

Укрепленный лагерь дозорных, стерегущих межу соседних княжеств, казался пустым. Своеобразный постоялый двор, часто становящийся пристанищем ратников в дальних переходах, словно вымер. От распахнутых настежь ворот тянулась наезженная ухабистая дорога дальше в лес, до заметной просеки. От других ворот вели три или четыре тропинки к обрывистому берегу, где сушились на жердях грубые сети, проветривалась соленая рыба, и торчали колья укрепленного спуска к чахлой пристани, до которой я так и не доплыл.

Еле слышный шорох — и я мгновенно замер, положив голову набок. Буквально в трех метрах от меня зашелестела кольчуга, и кряжистый стражник закряхтел, подминая под себя охапку соломы. Тяжелое копье нерадивый вояка положил на плечо, используя как подпорку, чтобы вовсе не завалиться на землю. За сон на посту в моей крепости полагались жестокие взыскания, вплоть до понижения в звании и исправительных работ. Но здесь и сейчас такое вопиющее нарушение воинской дисциплины только на руку.

Стоило быть внимательней, уж очень близко я подобрался к спящему бугаю. Чуть впереди, у самых ног стражника, я заметил тлеющие угли почти погасшего костра. Ровный и довольно сильный ветер дул наискосок в сторону воды, раздувая крохотные угольки и вороша серый пепел. На небольшой поляне, в стороне, угадывался силуэт огромного стога сена, откуда, видать, стражник и урвал себе охапку под мясистый зад. Безумная идея мелькнула в голове, и я, не теряя времени, двинулся вдоль пыльной дороги, обходя ворота по широкой дуге.

На расстоянии примерно в двадцать шагов я уже мог встать на ноги и, пригнувшись, пробраться к стогу. Отсюда было видно лишь край ворот, возле которых дремал стражник, и глухой частокол, тянущийся вдоль всей вырубки со стороны леса. Вблизи стог сена оказался довольно большой и удивительно теплый. Укладываясь возле него, я пристроил арбалет под правую руку и направил в сторону дороги. Место казалось очень уютным и безопасным. Так и подмывало забраться поглубже в душистый стог и уснуть. Отогнав сиюминутную слабость и мысли об отдыхе, я тряхнул головой и перекатился на бок. Аккуратно развязал боковую прорезь маскхалата, снимая с пояса подсумок. Комплект снаряжения я разрабатывал лично, и все стрелки моей небольшой гвардии были снабжены всем необходимым. Я в этом смысле был не исключением и всегда проверял и обновлял содержимое боевых комплектов. В моем личном подсумке кроме аптечки была еще зажигалка, тонкая шелковая веревка, довольно толстая восковая свечка и кусок трута. Флакончик со смесью масел и дегтя я использовал для чистки оружия. Плотно закатанное в берестяной кузовок вяленное мясо, грамм двадцать соли в герметичном пенале, щипцы для ремонта оружия и кольчуги, иголка и прочие нехитрые мелочи, которые порой так нужны в походной жизни.

Ободрав с жердей, прижимающих сено, ошметки бересты, я разложил их под стогом небольшой горкой и обильно полил маслом. Скрутив сухую траву в плотный жгут намотал его вокруг свечки, сантиметрах в двух от кончика и установил на промасленной бересте. Когда пламя дойдет до скрученного жгута, он уже пропитается капающим воском, и тогда огонь, как по шнуру, перекинется на весь сеновал. Чиркнул зажигалкой, поджег фитилек и неторопливо стал собирать оставшиеся вещи. Убедившись, что ветер не задует пламя в выбранной под сеновалом нише, стал отползать, вытягивая за собой арбалет. Низко приседая, двигаясь боком, поспешил вдоль глухого частокола к воротам на другой стороне укрепления. Поспешил — это громко сказано, скорее проковылял, скрючившись в три погибели. Когда займется стог, я подожгу скотник и сеновал в самом селище, если будет необходимость. Брать воду для тушения пожара сонные вояки и дворовые люди будут из реки, а самый короткий путь — как раз тот, которым я вышел на берег. Осмотревшись в заводи, где были привязаны к кольям парочка лодок, я выбрал ту, что казалась покрепче. Проверил наличие весел, ковша, на тот случай, если дно подтекает, и отвязал обе лодки, чуть подтянув на песчаный берег.

У темной кромки леса занималось алое зарево пожара. Вмиг пробудившийся от собачьего лая поселок наполнился бранными криками и суетой, топотом босых ног, глухим стуком пустых ведер и кадушек. По опыту знаю, что пылающий, как факел, стог сена, к тому же такой сухой и большой, затушить ведрами не так-то просто, если вообще возможно. Самым разумным остается только поливать землю вокруг, чтобы от искр не занялась сухая трава и деревянные постройки.

Я не ожидал такого эффекта. Столб огня поднялся на пятнадцать, а то и больше метров, подхваченные вдруг усилившимся ветром икры оседали между темных стволов деревьев неподалеку в лесу, где тут же вспыхивали новыми огнями. Сухая хвоя и ельник прихватывались пламенем мгновенно. Лежа на берегу, далеко от зарева разгорающегося пожара, я видел, как полсотни суетливых мужиков пытаются залить водой лесную кромку и завалившийся стог сена. Они выливали воду на ровную стену частокола, на крыши домов, но похоже, что ситуация выходила из-под контроля. В конюшне, охваченной дымом, уже был слышан встревоженный храп лошадей, беспокойные дворовые псы бешено лаяли, срываясь с привязей, множа панику у людей, мечущихся у горящего стога. Воякам и дворовым сейчас недосуг искать причины возгорания, а вот псы, если раз или два не получат по ребрам чем попало и не заткнутся, то, скорее всего, сорвутся, и тогда мне не поздоровится. Не хотелось бы, чтоб они меня учуяли и увлекли за мной погоню. Так что пора уходить.

Оттолкнув обе лодки от берега, я запрыгнул в ту, что прежде наспех проверил на прочность, и, устроившись на корме, стал подгребать одним веслом по течению. Вторая лодка пошла наискосок вдоль русла и почти сразу закружила где-то в заводи у берега, зацепившись за песчаное дно. До рассвета осталось не так уж много времени. Сейчас скорость не важна, мне бы просто удалиться на безопасное расстояние и продолжить путь уже более комфортно, чем в обнимку с трухлявыми пнями. Думаю, пропажу лодок обнаружат не скоро, ближе к утру, если не позже, а к тому времени я буду далеко.

Поспешная, импровизированная диверсия, в общем-то, довольно бессмысленная, создала излишнее напряжение, и накатившая усталость давала о себе знать. Меня клонило в сон, пальцы рук разжимались, не способные больше удержать весла. Сложив все пожитки и оружие на дно лодки, закрепив нехитрые лодочные снасти, я сам растянулся на всю длину ветхой струги и почти мгновенно уснул. Мне требовался короткий отдых, пауза в затянувшемся бегстве. Просплю до утра, а на рассвете солнечные лучи разбудят меня, и тогда выгребу к берегу, спрячусь в лесу от любопытных глаз и возможной погони. Михаил хоть и дурак, как я считаю, но его люди проворны, сообразят, что искать подраненного беглеца имеет смысл вниз по течению. Тем более возникший в боярском поселении на берегу пожар должен привлечь внимание преследователей. И хорошо, если спишут беду на нерасторопного вояку на часах. Разумеется, я мыслю исключительно с той точки зрения, как поступил бы сам. Вполне возможно, что после покушения, не найдя доказательств моей смерти, князь Михаил плюнул на все и отправился в Москов, не желая утруждать себя поиском. Но это только догадка. И коль скоро я строю всю тактику собственного спасения исключительно на догадках, то принимать в расчет придется самые опасные, самые невероятные ситуации.

Я проснулся от лая собак. Потребовалось несколько секунд, чтобы осознать происходящее, но я сделал усилие, вспоминая все предшествующие события, возвращаясь из забытья в реальный мир. Еще с закрытыми глазами нащупав рукоять ножа, я повернул голову влево, откуда доносился лай. Лодка продолжала медленно скользить по течению, уверенно держась в русле. Солнце уже давно поднялось над горизонтом и приближалось к зениту. Маскхалат, в который я был закутан, просох спереди, хотя спиной я чувствовал, что в днище хлюпает вода. До холмистого берега, где стояли, гавкая во всю глотку, пара дворовых псов, было метров двадцать, может, больше. Кривые сараюшки и землянки тянулись вдоль гряды у извилистой дороги. Течение вынесло меня на внешнюю сторону петляющего потока, и поэтому даже я не мог толком разглядеть людей на противоположном берегу. Не сразу узнал и крепостные стены Коломны. К счастью, я миновал город практически незамеченным, и теперь, пока вовсе не скроюсь из виду, лучше не вставать. Не удивлюсь, если плывущую по течению неуправляемую лодку приняли за погребальную. Потому и трогать не стали. Меня, лежащего на дне, завернутого в маскировочный плащ, разглядеть не могли, а если и разглядели, то наверняка приняли за покойника. К сожалению, проспал я гораздо дольше, чем планировал, но что ж теперь с этим поделаешь.

Уже не было смысла скрываться. Я оторвался на приличное расстояние и потому должен дать еще большее ускорение. Миновав людное место, я сделал короткую, но вынужденную остановку на пустынном берегу. Эта пауза стала самой тяжелой, но я смог найти в себе силы и подчинил тело, выходящее из-под контроля. Немного подкрепился бульоном из вяленного мяса с размоченными в нем сухарями. В украденном мной струге обнаружился довольно большой закопченный котелок и ломоть засохшего хлеба. Осмотрел раны, промыл кипяченой родниковой водой с солью. Прокипяченные и высушенные на солнце лоскуты рубахи опять, как смог, намотал на обветренные рваные дырки и, не теряя более времени, двинулся дальше. Теперь я выгребал обоими веслами. Тот факт, что из ран сочится кровь, меня даже радовал. Мелкое кровотечение, незначительная потеря, но это не позволит ранам загноиться. Рассчитывать на чью-то помощь теперь нет необходимости. Я даже обезболивающее не стал принимать, чтобы не терять сознание и ясность ума. А мне было над чем подумать. Похоже на то, что в скором времени мне придется всерьез заняться пересмотром отношений с соседями. Забрать себе Москов, выкосить и приструнить оборзевших бояр. И дать понять прочим, что я скор на расправу. Десяток моих стрелков, что остались на дворе у Михаила, уже наверняка рыщут по окрестностям. Не найдя ничего, будут вынуждены вернуться в Змеигорку. А вот мне самому бы лучше там не показываться. Верных мне людей предупрежу, а прочим незачем знать, что я все еще жив. Какое-то время, пока не заживут раны и не выстрою план действий, разумно оставаться покойником…

Ну вот — накаркал! Река стала резко сужаться. Убыстряя свой бег, она пенилась в водовороте перед наваленными в самом узком месте деревьями. Похоже, что сполз подмытый откос. Но самое неприятное то, что на этой неожиданной преграде меня уже поджидали преследователи. Я уже ясно различал их довольные рожи и невольно перехватил поудобнее тяжелое весло, готовясь к схватке… как вдруг в реку влетел словно поперечный поток. В дикой панике с берега летели в воду сотни лесных обитателей. Косули, лани, кабаны, лоси с шумом плюхались с разбега в бурлящую воду; перескакивали с одного поваленного дерева на другое, сметая с пути ошарашенных людей. Мгновение… и все живое исчезло из виду, только испуганные крики доносились впереди. Река словно вздохнула и разом снесла преграду с моего пути, вертя тяжелые стволы деревьев, словно соломинки. На берег высыпала быстроногая стая волков и завертелась на месте, словно поджидая кого-то. Уже догадываясь, кого поджидают эти серые бестии, я облегченно повернул к песчаной косе. Пока возился, выгребая, лодку снесло ниже по течению. Вконец обессиленный, еле выкарабкался, пристав к берегу и перевалившись через борт, растянулся на влажной отмели. Надо мной склонилось худое лицо отшельника. Немигающим взором окинув мои окровавленные повязки, он молча подхватил меня под плечи и рывком помог подняться. Опираясь на его худое плечо, я медленно двинулся за ним, и скоро лесные заросли скрыли нас.




ГЛАВА ВТОРАЯ


— Вы грязные животные! Навозные черви! Не сметь вам больше слово молвить и глаз поднять без дозволения! Отныне ваше — все лишь чумазые трусливые душонки, под мамкиными тряпками! Искать без моего дозволения даже не пытаться, смерды косопузые! Затаить дыхание, прикусить языки и слушать!

Воевода медленно прохаживался вдоль неровной шеренги, буравя свирепым взглядом притихших новобранцев. Два десятка деревенских бугаев, пяток городских лоботрясов, семеро косматых исхудавших, но еще крепких бродяг да парочка внебрачных боярских отпрысков от бывших рязанских дворов внимали хриплым выкрикам воеводы. Сутулые, уставшие после изнурительной дороги, они еще не могли толком понять, на что обрекли себя, изъявив желание попасть в мое войско.

— Все вы пришли сюда по доброй воле и собственному разумению, — продолжал воевода, раздувая ноздри. — Забудьте, кем вы были, отныне у вас нет больше ни прошлого, ни сословия, ни имен. Я Скосарь Чернорук, стрелецкий воевода, и эта крепость, как и все в ней, моя собственность, мое подворье. С этих пор и до смерти для вас я царь, и бог, и отец, и мать. А вы грязь под ногами! И если я или кто-то из моих подручных выкрикнет слово «грязь», то это обращаются к вам. Делайте, что велят, и молите своих богов, что делаете правильно! Приказы в стрелковой дружине князя-колдуна выполняются быстро и четко! За непослушание следует жестокая расплата. Забудьте о том, что умеете, о том, что думаете и чувствуете! Отныне для вас есть только приказы! Следующие три месяца для вас, животных, станут настоящим адом, горнилом, в котором я и мои люди выкуют из вас настоящих воинов, самых лучших, равных которым более нет!

Скосарь чуть отставил ногу и указал плетью на невысокий столб у ворот с висящим на нем бронзовым колоколом.

— Эти ворота — единственный выход из крепости. Кто пожелает, может подойти и ударить в колокол, чем признается в собственной никчемности. Ударивший в колокол получит пинка под зад и будет изгнан с позором, а оставшиеся же понесут за его трусость и слабость жестокое и суровое наказание. Ежели кто-то подымет смуту, вздумает сбежать, того изловят и накажут его же товарищи. Повторный побег карается неволей и даже смертью!

Из окна моей новой мастерской было отлично видно и слышно, как Скосарь стращает свежее пополнение. Я даже устроил себе короткий перерыв, чтобы понаблюдать эту захватывающую, театрализованную постановку. Всегда удивлялся, как однако быстро старый вояка впитал все мои уроки и новшества, что я вводил для обучения новобранцев и старой гвардии.

Стрелки моей крепости имели высокий статус и право называться элитным подразделением. Но, к сожалению, теперь их было очень мало. Хорошо обученные, сильные, выносливые, снабженные самым дорогим и надежным оружием, эти молодцы могли дать фору любой княжьей дружине, численно превосходящей их в два-три раза. Самое главное, чего я добивался от элитного подразделения, — сплоченности и верности. Взятый за основу курс подготовки иностранного легиона, адаптированный мной к этому времени и месту, служил неким фильтром, способом отсеять слабые звенья. Исходя из собственного опыта, я понял, что искать только сильных и здоровых новобранцев — накладно и неразумно. Порой в войске требовались не только сильные бугаи, но и проворные и сообразительные ребята, быть может, не самой богатырской наружности. Поэтому на службу брали всех, исключая лишь калек, женщин и стариков. Всех, кто был способен выжить в тренировочном лагере Скосаря. Здесь все устроено сурово и даже жестоко. За каждым следили внимательно, подмечали особенности и нужные навыки. Сформировалась целая служба, эдакий конвейер по штамповке универсальных солдат. Три месяца — первый этап. Проверка и подгонка под нужный стандарт физической выносливости, наработка простейших навыков. Новобранцев чуть ли не в буквальном смысле втаптывали в грязь, мешали с глиной, а потом из тех, кто сумел пройти все это, лепили заново несокрушимую, неудержимую силу, единый чугунный кулак. Следующий этап — углубленное изучение оружия, специализация. Мечи, копья, арбалеты, рукопашный бой, кто на что был горазд и все вместе. Матерые стрелки, уже прошедшие этот тяжелый курс, можно сказать, ветераны, лупили новичков до кровавых соплей, гоняли в марш-броски до рвоты. Тренировались сами и учили молодых превозмогать усталость, держать удары и терпеть боль. Все, что в знакомой мне когда-то армии называлось неуставными отношениями, дедовщиной, здесь стало частью учебного процесса и ритуалом инициации. Новобранец — дух бестелесный. Приказ любого вышестоящего по званию выполняется и не обсуждается. За каждый месяц обучения, после проверки, достойным присваивался шеврон, особая нашивка в виде дубового листочка. Не прошедшие проверку опускались до нулевого уровня и были обречены еще месяц ползать в грязи. Все как в армии. У солдат нашивки тряпичные. У старших, прошедших хорошую подготовку и выживших в нескольких боях, появлялись бронзовые. У инструкторов и, если можно так выразиться, офицерского состава — серебряные.

Владение технологиями, собственное производство — просто великолепно! Замечательный способ жить в достатке, так, как тебе хочется. Диктовать свои условия князьям да боярам, регулировать рынок, прижимая к ногтю купцов и посредников. Но главным стало все же формирование собственной гвардии. Достигнутое долгими годами тяжелого труда, построенное, изобретенное требовалось защищать, оберегать от жадных и хитроумных соседей. Одному мне было нынче невозможно уследить за всеми ростками цивилизации, что я так щедро и порой бездумно сеял вокруг себя.




Суров и жесток я стал, что и говорить. Все это замечали. Особенно теперь, когда затаил желчную злобу на Михаила. Живу затворником уже который месяц, принимая редких гостей. Да и тех лишь, кто знает о том, что я выжил после покушения. Наум с Мартыном так и прежде только по большой надобности меня навещали, раз в полгода, а то и реже. Нынче так и вовсе не показывались. Тем более что они и не ведали о моих злоключениях, и не дай бог, чтобы узнали. Таких дров наломают! Строительство Новой Рязани я полностью поручил им, сам только разрабатывал и утверждал проекты новых зданий. Вот пусть и не отвлекаются. Чен, прыткий китайчонок, после того как окреп да стал уверен в своих силах — подался восвояси. Давно от него никаких вестей не было. Купцы, что шли с востока, только руками разводят, мол, никого такого не видали. Был бы он со мной в момент покушения, то уверен, что надежный телохранитель предотвратил бы его. Но, увы, нет моей неслышной тени и молчаливого друга. Всех распустил, сам расслабился, вот и получил по полной. Только и остается, что бессильно злиться, и рычать да зализывать раны.

Что уж говорить, если бесстрашный Скосарь, прозванный в народе Чернорук за лихие дела да увечье, меня укрыв в своей усадьбе, сам раз в неделю являлся, кутил да опять по заставам да крепостям намыливался, избегая лишний раз попадаться мне на глаза.

Дом в Змеигорке пришлось оставить. Отдал под нужды купеческого двора и наместника. Уж слишком горькие воспоминания были связаны с этой крепостью. Пока отлеживался в Медовом ручье, в доме старосты, куда добрался с помощью отшельника и его серой банды, Михаил, этот упырь, проявил иезуитское коварство. Недооценил я московского князька. Сам он, как я и думал, в Змеигорку не сунулся, но сподобился-таки урод прислать в гостиный двор драных пьяных кожемяк с чумным покойничком в возу, заваленном сырыми шкурами. Те дня через два сами преставились, так что спросить было не с кого. Карантин ввели очень поздно. Недели две не могли понять, что вообще происходит. Пока до меня не дошли донесения, и я сам не смог разобраться, что в крепости свирепствует чума. Даже после принятых мер, после долгой блокады всех дорог болезнь выкосила не меньше половины всего населения, включая стрелков и мастеров. Зацепило и некоторые окрестные села. Мою семью болезнь тоже не пощадила. Рашид Итильский, ставший наместником крепости, лично распорядился похоронами. Могил не было, тела всех погибших сжигали, а прах запечатывали в урны и замуровывали в склепе под башней внутреннего двора.

Утрата переживалась тяжело, болезненно, но почему-то очень быстро. Я долго не мог понять, почему горечь утраты не отравила мою кровь. Сколько раз мне приходилось видеть, как порой в селищах да городах хоронили младенцев с матерями. Бывало, даже целые семьи. Разумеется, я предполагал, что и я сам, и моя семья не застрахованы от этого. И вот мой самый страшный кошмар воплотился, и думаю, что морально был готов к подобному. Потеря близких выжгла адским пламенем мою душу. Даже будь я там, ничего бы не смог сделать. Разрываемое местью и болью сердце налилось тяжестью, заполнилось свинцовым ядом вместо крови. Я понимал, что пустой ярости будет недостаточно. Лютовал, рассылал шпионов во все значимые города и крепости, готовясь к решительному удару, к игре по собственным правилам. Загонял несчастного Тимоху, заставляя его трясти свои агентурные сети. Парень и так был не в себе после покушения на меня. Все корил себя, что не доглядел, и теперь буквально рыл землю, добывая нужную мне информацию. Ситуация была слишком шаткая. Утратились многие позиции. Не познавшие ордынского разорения князья заматерели, обзавелись дружинами на мой манер и теперь алчно поглядывали на земли соседей. Окрепли, окопались и только ждали удобного случая, чтобы затеять ссору. Попросту говоря, взять Змеигорку штурмом мог нынче почти любой из них даже небольшим войском. Обезлюдевшая, разоренная чумой, она бы не выстояла. Встать на стены крепости было некому. Жалкая горстка стрелков не обеспечит надежной обороны. Минимальный уровень боеприпасов, жадные мелкие князьки и ханы, поглядывающие нынче в сторону набирающего силы стольного града Владимира. Вот и получается, что капризная фортуна нынче не на моей стороне. Ведь для большинства — я покойник. Мой склеп находится в подземельях крепости, рядом с родными. Меня поминают как умершего селяне да мастера, нашедшие себе когда-то прибежище за крепкими каменными стенами Змеигорки. Без моего личного участия, с потерей большинства мастеров, все дела пошли на спад, но крепость все еще жила и поддерживала занятые позиции.

Только основанные моим тестем финансовые бастионы были незыблемы. С каждым годом все больше разрастаясь и укрепляясь, они обосновались во всех местах, где сходились торговые пути. Страховые компании исправно покрывали все возможные риски. Скосарь, поставляя отборных легионеров для охраны торговых караванов, обеспечил безопасность, сократив потери от разбойной братии до минимума. Банки выдавали щедро кредиты даже на мелкие торговые сделки, благодаря чему торговое сообщество крепло год от года, вовлекая в свои обороты лежащие мертвым грузом в глубоких погребах и схронах золото и серебро князей, бояр и прочих, стоящих у власти. Мой тесть, обосновавшись в далеком Царьграде, цепко держал в руках все нити этой финансовой паутины. Его покой охраняла небольшая армия ветеранов, опытных стрелков из первого набора, еще гонявших во главе со мной разбойный люд по рязанским лесам. Он еще содержал целый штат из банковских служащих. Выкупив у какого-то местного вельможи огромный дворец, превратил его в деловой центр, куда со всех сторон стекалась информация о торговых операциях и сделках, откуда шли распоряжения о крупных финансовых вложениях в новые торговые проекты. Надо отдать ему должное — развернулся он широко, при этом свято выполняя свои обязательства передо мной, отчисляя проценты от вложенных мною немалых средств. Тем более что я был совладельцем этой нарождающейся финансовой империи. С трудом убедил своего тестя-компаньона, что безопаснее всего будет вести дела из Царьграда, а не из Змеигорки. Безрассудно было бы держать, пусть даже в крепости, такие богатства. Это все равно что сидеть на вокзале и в открытую пересчитывать миллион «баксов» в своем чемодане. Так что скрытно были собраны три каравана и по мере готовности отправлены разными маршрутами в Царьград. Само собой под усиленной охраной и надежными проводниками. Кстати, добрались все без особых приключений, а заранее высланное вперед посольство во главе с моим тестем уже все приготовило к их прибытию. Так завертелись с новой силой золотые шестеренки нашего совместного предприятия…

Два поджарых стрелка из числа ветеранов-инструкторов, голые по пояс, в плотных суконных штанах и дорогих сапогах, гортанными возгласами и воплями вперемешку с матюгами и бранью погнали новобранцев к казармам. От их разгоряченных накаченных торсов поднимались струйки пара. Тела блестели от пота, бугры мышц перекатывались под загорелой кожей, выражение лиц было суровое, чуть надменное. Они знают свое дело. По сей день помнят, как сами стонали, топая стертыми в кровь ногами, выполняя марш-броски; как, задыхаясь, ползли, копошась в грязи, в трясинах болот и в глубоком снегу. Но благодаря такой подготовке они смогли выстоять в тяжелых и неравных боях. Дать прочувствовать на собственной шкуре, что не от своей жестокости и садистских прихотей я втаптывал их в грязь, а лишь от желания научить недорослей уберечь себя. Сохранить свои жизни и не пасть в первом же бою пушечным мясом. Эти уроки они выучили на всю жизнь, и не из подобострастия или страха суровые воины вытягивались передо мной в струнку, а из уважения к тому, кто дал им такую суровую закалку. Я же кузнец, а солдаты — оружие. Ковать надежные острые клинки — тяжелая работа. Сколько раз надо сунуть неказистую заготовку в огонь, а потом лупить по ней, раз за разом выковывая некое подобие оружия, пока она наконец не обретет законченные черты и боевые свойства.

Скосарь ввалился в мастерскую, сбив неуклюжей вороненой клешней крышку с квасной кадки. Внимательно огляделся по сторонам, зыркнул на верстак и полки, но ничего по поводу разложенных на них деталях не сказал.

— Будет толк, князь, — забубнил он, отворачиваясь к распахнутому настежь окну, туда, где все еще слышны были бранные вопли инструкторов. — Не самые паршивые этим разом подались в стрелки. Я как по эрзям весной проехал с разговорами по дворам, так с тех пор многие беглые людишки осмелели. Да мордва своих чад тоже шлет, уж им мое слово, верное, известно.

— Это они руки твоей колдовской боятся, — хмыкнул я угрюмо, раскладывая инструмент на верстаке. — Сказывают старики на Мокше, что, дескать, нечистый твою лапищу обуял.

— А толь! — оскалился Чернорук, поведя плечами. — Тут боярин, Кузьма Лопатин, до которого я ходил в Пронск, чуть не околел когда меня встречать вышел. Он-то еще помнит, как той мортирой меня подорвало, как без руки до его двора везли меня на дровнях. А тут встречает, да как узрел, что я в железной пятерне поводья зажал, так стал пятиться, да все крестится. Я-то тоже небось не лапотник, — ухмыльнулся Чернорук злорадно, — мне такие побасенки только на руку. Кулачишку ему скрутил да грожу, похваляюсь, дескать, гляди, проныра, на что нарваться могешь. — Выдержав короткую паузу, Скосарь прикрыл глаза и продолжил: — Я тут дворовым велел баньку затопить, — вдруг ляпнул он, мгновенно меняя тему разговора. — Ты как, батюшка? Не изволишь? С Гречишных полян селяне медку свеженького довезли. Да и сыро нынче-то, гнус заел, мошка эта…

— В баньку можно, сам собирался. Только ты прежде ступай, вели, чтоб обед туда подали, а я пока горн разгребу да закончу здесь малость, приберу да поспею.

Поморщившись от перестоялого, кислого кваса, Скосарь все-таки допил чарку и поспешил выйти из мастерской. Работать мне больше не хотелось. Опять раздувать погасший горн не было ни сил, ни желания. Дело почти закончено, так что пара дней ничего не решит. Нынче мне, покойничку, торопиться некуда. А занимался я в этой заново оборудованной мастерской новым оружием. Вот как раз со Скосаревской оторванной руки все и началось. Еще год назад, сразу как беда случилась, мой бравый полководец было скис, распрощался с военной карьерой, пока я его выхаживал да подлечивал, хоть и крепкий еще старик. А я взялся все исправить, второпях пообещал, что верну ему руку. Скосарь, конечно, сразу не поверил, разворчался, но потом приумолк, когда дело дошло до снятия мерок и подгонки деталей. Давно была идея поработать с более тонкой механикой, чем паровые двигатели. Соорудил я моему воеводе подвижный протез. Вещь, конечно, немного массивная, но таскать тяжести ему не привыкать, а когда захочешь хоть частично, но все ж воротить себе утраченную кисть да пальцы правой руки, и не на такое согласишься. Сделал тогда все максимально просто, хоть и провозился почти пять месяцев. Оснастку на левую — здоровую руку — сконструировал как систему управления правой — искусственной. Единственный спусковой крючок под большим пальцем переключал зубчатый барабан в основном блоке, как программу для всевозможных положений механической руки. Схватить, разжать, отставить указательный палец, полностью выпрямить ладонь. Вот несколько нехитрых движений, что выполняла механическая рука. Работала же рука на пневматических цилиндрах, стравливая или нагнетая давление из небольших насосов, расположенных так же в основном блоке, но имеющих приводы от локтя. Проще говоря, недолгая, но интенсивная накачка давала необходимое давление, которое накапливалось в плоском резервуаре, и постепенно стравливалось на работу систем. Когда давление воздуха ослабевало, приходилось опять напрягаться, чтобы пополнить запас. Трудно, неудобно, проблемно, к тому же система уже не раз давала сбои и ломалась, покуда все отладил как следует. Но со стороны выглядело так, будто я действительно вернул старому вояке оторванную ядром из мортиры руку. Вот и множились слухи. После этого и рождались легенды…

Но, трудясь над этим механическим протезом, я понял, что уже готов, а вернее сказать, дорос, до того, что наработал весьма приличные технологии: качественную сталь, более совершенные токарные и фрезерные станки, и теперь могу позволить себе сделать нормальное, боевое пневматическое оружие. За последнее время я перепробовал, наверное, не меньше сотни способов изготовления качественных пружин. К сожалению, эта проблема и еще шлифовка цилиндров оказались самыми сложными на этапах становления технологии в целом. На окончательную доводку уходили многие часы кропотливого труда. Первая винтовка в результате получилась просто монстр, очень тяжелая, если сравнивать с оружием моего времени. Но здесь, в усадьбе Скосаря, окончательная, доработанная и испытанная версия вышла весьма революционной для этого времени. Разумеется, она была легче мушкета или пищали, от производства которых я отказался давно. Моя пневматика очень быстро заряжалась с казенной части, имела весьма увесистую коническую или круглую пулю диаметром девять миллиметров, нарезной ствол и почти бесшумный выстрел. Преимущество перед пороховым оружием весьма немалое. Единственное, что я не смог увеличить, исчерпав все ресурсы известных мне конструкций, так это дальность стрельбы. Максимум триста шагов. Да и то при условии, что пуля попадает в тело, не защищенное доспехом. Хороший доспех такое оружие способно было пробить разве что только в упор. Увы и ах, у всего есть предел. Отсюда и выходило, что подобных винтовок будет немного. Использовать их будут исключительно специально обученные стрелки, ну и я сам, разумеется. Вот поэтому и корпел уже второй месяц, в этой глуши, изготавливая оптические прицелы. Не бог весть какие вылупились у меня стекляшки, но все же лучше, чем просто стрелять через прорезь рамки. Испытать оружие я собирался на диком звере. Надеялся, что может воевода соберется со мной на испытания, Скосарь Чернорук до охоты — большой любитель. Винтовок я заготовил двадцать штук, и это не считая тех, что оставил себе с некоторыми модификациями. Ко всем винтовкам крепились широкие штыки, так что в рукопашном бою не будет необходимости менять оружие. Для изготовления оптики материалов хватило только на пять прицелов. Производить качественное стекло у меня вообще не получалось. То мутное, то с пузырями, то крошится от малейшего прикосновения шлифовальной пасты.

Подготовка снайперского подразделения в тринадцатом веке — идея сама по себе революционная. Работая над оптическими прицелами, я дал распоряжение моему надежному связному с внешним миром, черемису Олаю, подобрать из уже опытных и подготовленных стрелков, тех, кто с его точки зрения больше всего подходил на роль снайпера. Отсеять не меньше трех десятков кандидатур и отправить из большой крепости в лагерь Скосаря, якобы на переподготовку.

Холод в груди, пронизывающий могильный холод. Солнце не согревает, еда пресная, вино как вода, не способная растопить кристаллики льда. Сам себе напоминаю какой-то бесчувственный агрегат, бездушную машину. Случаются крохотные мгновения оттепели, возвращения в былое, человеческое состояние, но не так часто, как хотелось бы. Не покидающее меня чувство утраты превращает жизнь в какую-то бессмысленную возню, в рутину.

Как долго я еще собираюсь быть мертвым? Воскрешение потребует скорых действий, наверстывания упущенного. А ничегошеньки не хочется делать. Жажда мести заволокла иные смыслы жизни.

Скосарь после баньки напялил заляпанный, куцый тулупчик. Уселся в уголок трапезной, опершись могучей спиной на закопченные бревна. Подтягивая одной рукой к себе поближе крынки да миски, стал выуживать ложкой куски вареной рыбы из большого котла в тарелку. Ловко раздирая зубами головку чеснока, сплевывал шелуху под стол.

— Эх, хороша банька! — кряхтел воевода, шмыгая носом. — Неужто и паром тебе, батюшка, хандру твою не отбило?

— Мою хандру теперь только адскими котлами отобьет, — буркнул я, сдувая пену с пивной кружки. — Что ни день, Москов сил набирает. Киевские дворяне-заговорщики денег не жалеют, укрепляя ублюдка…

— Не с чем нам покуда, батюшка, идти на Москов, — рыкнул, как отрезал, Скосарь. — Будет время. Я еще месяц как послал гонца к Яриму, он своих карагесеков хоть сотню пришлет, а может, две — все подмога.

— Парой сотен топтаться у стен Москова — пропасть. Только на смех подымут. А вот малым отрядом, не больше десятка, можно тайно войти в детинец да устроить там заварушку.

— Это карагесеки, что ль, тайно в детинец пойдут?! Не смеши, батюшка! С их-то копчеными рожами да вонючими халатами… да любой смерд за версту учует, шум подымет! А Михаил, он тех же ордынских послов хуже собак держит, твоим же именем их стращает… Тут побольше бы этой рвани нагнать, да задавить поганого Михалку!

— Да к черту этих головорезов, уймись. Что они тебе сдались эти бесенята? Да, ножи у них быстрые, головы лихие, но я бы их попридержал подольше до времени. Позже случится, что и им сыщется работенка.

— Может, тодысь выманить князя в раменье, да как он тебя, да только точно в голову.

— Пойми, Чернорук, одного убийства мне мало. Мне нужен страх. Иначе зачем я уж третий месяц в покойниках числюсь?! Чтоб из могилы достать гада. И все бы об этом знали.

— Из могилы, — хмыкнул Скосарь, — вон оно как.

— Неужто забыл, как силен страх? Как лезет он в душу ядовитым полозом, как травит разум?

— Может, это, как было, нарядимся чумными лешими, да по округе бедокурить?

— Думал я над этим, да пока погожу. Старый фокус может и не сработать. Да и ружья небось не зря готовил. Вот на неделе все пристреляю, проверю да стану стрелков набирать. Вот тогда и поглядим, что можно сделать.

— Не знал бы тебя, подумал бы о ком другом, что струсил. Но вижу, как пылают огнем глаза, даже боязно что-то. Больно ударил Михаил, что и говорить, но и ты, князь, должником не останешься. Чует сердце, что лютую расправу ты ему, убогому, уготовил.

— Знаешь, мне в жизни до сей поры так родных терять не приходилось. И вроде рядом был, хоть и немощен, а все равно не поднялся, чтобы проводить в последний путь. Воины, что доверились мне, встали на стены крепости, гибли, жалко их было, но не так. Они знали, на что шли, рисковали собой в бою. А тут из ниоткуда чумная зараза. И ведь нет супротив нее средств. Не в силах я противостоять этой напасти…

— Не кори себя, князь. Если правое твое дело, то духи не оставят. Прольют благодать на раненую душу.

Какой-то туманный образ предстоящих действий вертелся у меня в голове. Наметки планов, некоторые довольно яркие детали, но картины в целом я не видел. Не мог охватить мысленным взглядом всю проблему в целом. Ведь собственную месть я не планировал односложной и направленной лишь на удовлетворение своего жгучего гнева. Нет, я собирался превратить все в экспансию. В новое завоевание. Чтобы избавиться не только от московского князя, а еще выставить самого и его пособников изменниками, заговорщиками. Тем самым оправдать доверие Ярослава, пытающегося уладить дела во Владимире и сына его Александра, уже который год отбивающего нападки ливонских отрядов от Новгорода и Пскова. Подчинив себе земли Москова, я тем самым сыграю на руку политике Ярослава Всеволодовича, заполучив еще большее его расположение. Даже тот факт, что ныне остался я один как перст, без семьи и без наследников, даже на пользу делу. Ведь взятое мной княжество я объединю с Рязанским, Смоленским. Там и другие так или иначе подтянутся. А все для наследника. Не моего, а Ярославича. О котором я говорю не иначе как о самодержце всех княжеств. Такая мысль, навязанная мной Всеволодовичу, тешила старика пуще прочих. Сам Александр очень тепло обо мне отзывался, всегда ставил в пример вельможам да тем князьям, кто всячески противился объединению. Общее, единое государство сулило конец распрям, братоубийствам, межевым спорам. Больше силы, больше власти, земель, богатств. Кто же откажется?! Это как азартная игра, в которой всего-то требуется сделать ставку на фаворита и нейтрализовать возможных конкурентов.

Но планы такого масштаба не терпят суеты, поспешных решений и необдуманных действий. Здесь нужно оценивать ситуацию в целом, а не отдельные детали, фрагменты общей картины. И мои личные интересы не должны идти вразрез с поставленной целью. Как бы сильно и скоро мне ни хотелось отомстить за гибель семьи, за покушение на самого себя, я должен подстраховаться. Иначе собственноручно подпишу себе смертный приговор.




ГЛАВА ТРЕТЬЯ


Толмач Сурт ежился и кутался в рваный шерстяной плащ, с прищуром оглядывая высокие кирпичные стены. Он явно чувствовал себя очень неловко. В ветхой потертой одежде Сурт действительно выглядел как бродяга. Нищий, жаждущий подаяния у богатых ворот купеческого двора. К тому же лихорадка донимала бедолагу вот уже третий день, парень то и дело потел, несмотря на то что мелкая снежная крупа сыпалась ему за ворот с промозглого серого неба.

— Ворота открыты, госпожа, можно войти, — прокомментировал Сурт то, что все и так прекрасно видели. Но почему-то никто из всего крохотного отряда не решался сделать первый шаг.

С того самого момента, как только они сошли с плота, переправившего их через реку, каждый будто оробел. Сказывалась и усталость, не очень гостеприимные поселения вдоль дороги, где даже на постоялых дворах за миску похлебки и клок сена для подстилки брали явно завышенную плату. И здесь, перед высокими стенами крепости силы путников будто бы иссякли окончательно.

Держа под узды единственную оставшуюся лошадь, Кари решился сделать первый шаг. Встревоженная манящими запахами, кобыла давно топталась на месте, то и дело толкая мордой воина в плечо, как бы помогая выйти из оцепенения. Эгиль уверенно шагнула вслед за ним, хлюпая по раскисшей тропинке, ведущей от берега к большой дороге.

— Теперь многое зависит от тебя, Сурт, — напомнила она толмачу. — Не называйся ни купцами, ни воинами. Скажи, что ищем встречи с наместником, и не более того.

— А если, как и прежде на иных дворах, станут просить платы за постой? Да и примелькалась в здешних краях наша братия, вмиг узнают, кто мы есть.

— Я готова заплатить золотой пряжкой, но это лишь в том случае, если здешние дворовые будут вовсе несговорчивы.

— Эдак мы нищими восвояси воротимся, если так дальше пойдет. Еще и зима не началась, а мы уже как оборванцы, — буркнул в бороду бугай Веланд и тут же добавил: — У меня фунт соли есть, может, ей заплатим.

— Помолчи! — шикнула на него Эгиль. — Сам от поборов бежал, дом бросил, так что терпи.

В казалось бы пустой арке ворот вдруг появились два стражника, выходящие навстречу пришельцам из темных дверей караульного помещения, расположенных по обе стороны от створок ворот. Стражники были среднего роста, плечистые и на первый взгляд весьма доброжелательные. На кожаной вставке воротника у одного из них красовалось серебряное украшение в виде дубового листочка. Короткие копья они держали острием вверх, мечей не обнажали и вообще вели себя очень спокойно и уверенно.

— Это и есть знаменитые стрелки колдуна? — поинтересовался тихо здоровяк Кари, почесывая кончик носа.

— Здравы будьте, путники, — пробасил стражник, снимая с рук перчатки, окованные тонкими бронзовыми пластинами. — Давненько вас заприметили, ждем, вот когда изволите пожаловать…

— Скажи ему, — обратилась Эгиль к Сурту, — что мы премного наслышаны о величии этой крепости, о гостеприимных традициях обитателей. Скажи также, что везем послание от короля Урге и брата его Ульвахама. Да и старика Олава упомянуть не забудь.

— Ага! Варяжские гости к нам пожаловали, — вдруг заговорил второй стражник, с интересом прислушиваясь к чужой речи, расплываясь в довольной улыбке и не дожидаясь, пока юнец Сурт откроет рот. — Давненько от тех краев к нам не хаживали. Милости просим. Первые три дня бесплатно, угощение на гостином дворе. Баня. Дзиньхекция! Полати в общей спальне. Ежели желаете большего — извольте, но уже за звонкую гривенку.

— Что он сказал? — вдруг насторожилась Эгиль и чуть отступила.

— Все хорошо, госпожа, они рады приветствовать нас во дворе для гостей, где три дня не будут брать с нас платы.

— Трех дней должно хватить, — задумчиво кивнула ведьма, изобразив на лице сдержанную улыбку.

— А у вас что же, всех так принимают? — поинтересовался Сурт, внимательно разглядывая странное снаряжение стражников.

— Закон, — ухмыльнулся солдат, пожимая плечами. — С тех пор как одолел наш князь ордынцев, как скрепили они мирный договор, так и стало. Всяк, кто ни явится, неважно, богат он или беден, три дня пользуется гостеприимством хозяина, а после уж или службу служит, или платит.

— Как великодушно со стороны хозяина, — перевел Сурт ответные слова Эгиль. — Не накладно ль ему так привечать каждого?

— Закон, — важно молвил вояка, нахмурив брови, и тут же обернулся вполкорпуса к большому двору за воротами. — Вон те широкие двери — это стойло и конюшня. Там Корешок, подмастерье, вашу кобылку пристроит, покормит, напоит. А вон далее от конюшни — крыльцо, вот туда и извольте в харчевню к привратнику. Гость, кто бы он ни был, разный, но порядок должен быть. Назоветесь, как пожелаете, чтобы учет вести. Привратника величают Осип, и не пяльтесь на него с ухмылкой, у бедняги от рождения глаз крив да зубы в растопырку. Но наместник Осипа жалует, да и дело он свое знает.

Понимая лишь часть сказанного, громила Веланд только шмыгал носом и натужно сопел, выслушивая нудные поучения от неторопливых коренастых вояк. Его брат Рох даже не напрягал слух, просто глазел по сторонам, не скрывая любопытства.

Действительно, крепость представляла собой сооружение, до сих пор не виданное. На первый взгляд весьма компактная, но устроенная таким образом, что подступиться к стенам большим войском можно только с одной стороны. Гостиный двор, как первый рубеж обороны, на самом деле представлял из себя большую ловушку. Если войску неприятеля каким-то образом удавалось пробить главные ворота и ворваться за стену, тут их ждал весьма неприятный сюрприз. Спрятаться во дворе было негде. Там и тут вдоль стен можно было заметить узкие бойницы, направленные внутрь двора. Ворота конюшен и складов, были очень надежно укреплены и так же, как главные, окованы железом.

— Зная людей меря, которые указали нам сюда путь, — заметил Кари с ехидной ухмылкой, — я ожидал здесь увидеть не больше чем просто дубовый частокол да дюжину кривых сараюшек. А тут накось, даже больше, чем рассказывал старик Олав.

— Я тоже не поверил шаману, когда он повторял все эти небылицы про золотых змей, про неприступные стены, — согласился Веланд, перекидывая к себе на плечи седельную сумку. — Стражники тоже на вид не берсерки, но я бы еще подумал, прежде чем задирать хоть одного из них.

Из дверей конюшни выскочил пучеглазый мальчишка лет пятнадцати и тут же перехватил у Кари из рук поводья лошади.

— Не забудь покормить лошадь, — напомнил мальчишке толмач Сурт.

— Покормлю, напою, не беспокойтесь, вот прибыли бы вы к обеду, я бы еще и помыл, да только теперь до завтра подождать придется. В реке вода уж больно студена, а та, что от бань на конюшню отдают, уж кончилась.

Деловито оглядев лошадь, мальчишка проворно ослабил подпругу седла, довольно бесцеремонно задрал лошади копыта, осмотрев подковы, сунул чумазые пальцы кобыле в рот, бегло оглядывая зубы. Легонько похлопав по крупу, встревоженное чужими прикосновениями животное повел к конюшне.

— Как представитесь, гости дорогие? — спросил учтиво привратник, раскосо осматривая промокших до нитки странников.

— Госпожа Эгиль со слугами, — ответил Сурт заученной фразой, не подразумевающей излишних подробностей.

— Стало быть, боярыня? — не унимался дотошный старик, теребя губами кончик гусиного пера.

— Из знатного рода, — нехотя согласился Сурт и лишь на мгновение покосился на свою госпожу, как бы давая понять привратнику, что и так сказал слишком много.

— Ага, ага! Значит, стало быть, так и запишем — боярыня с холопами…

Спутники Эгиль были в некотором смятении. Никак не могли поверить, что это действительно с ними происходит. Теплая натопленная светлица с большими окнами. Дивные ароматы, доносящиеся откуда-то из-за полукруглой арки, прикрытой тяжелыми кожаными завесами, нарезанными лоскутами. Сухое и проветренное помещение, в котором даже нет намека на запах гари. В сравнении с тем, как их принимали в других дворах, это были просто королевские хоромы.

— Вот и кут ваш, боярыня. Стол, лавки, полати. Окошко только одно, но зато с видом на цветник, да травницу. Все веселей, чем на скотный двор. Угощение сейчас поднесут, а после извольте в баньку. — Искоса поглядывая на крепкую и ладную фигуру Эгиль, старик-привратник ехидно скривился и пояснил: — Боярыня первая, холопы опосля. А если запротивитесь мыться, как басурманы, во хлев погоню — у коровьих боков греться.

Противиться бане никто не собирался. Веланд и Рох всю дорогу только и грезили о том, как бы им погреть косточки да смыть дорожную грязь.

После угощения и бани с горячей парной и огромной кадкой чистой горячей воды с травяными настоями гости разомлели. Проворные девицы с банного двора взялись выстирать и подлатать одежды путников, дав им взамен чистые, будто новые, длинные рубахи, штаны и душегреи. Когда вернулись в свой кут на гостином дворе, то тут же столкнулись нос к носу с проворным косоглазым стариком Осипом.

— Вот и славненько, — прошамкал Осип кривозубым ртом. — Вот из-под грязи да копоти и отскребли людей добрых. А вас, боярыня, уж воевода дожидается. Извольте ему ответить, потому как он наместника верный человек и должен следить за тем, кто гостит в крепости из знатных.

Воеводой оказался человек на удивление молодой, в дорогом шелковом кафтане, отороченном соболиным мехом. Длинные темные волосы воеводы были аккуратно собраны, расчесаны и подхвачены на затылке плетеной тесьмой с замысловатым узором. На лицо он казался смуглым, с острыми, почти орлиными чертами. Глаза воеводы были черные, жгучие, чуть раскосые. Взгляд — острый, пронизывающий. Сидя за столом, он внимательно изучал гостей.

— Мое имя Ирмек, я сын наместника и воевода конного стрелкового отряда. Отвечаю в крепости за соблюдение законов, ведаю мерами весов, слежу за договорами по сделкам. Сейчас в мирные дни мой отряд сопровождает купеческие караваны. Стража внешней крепости, когда я здесь, тоже в моем подчинении.

— Мое имя Эгиль, я старшая дочь короля Атли, потомка славного рода Бьерна, — произнесла ведьма, а Сурт тут же перевел молодому воеводе все сказанное. — Мы прибыли в славный дом Квельдульва Коваря для встречи и беседы. Ибо известно нам, что назвавший себя Аритором князь этой земли может быть тем, кого мы считали утраченным родовым коленом и наследником королевского дома.

Хмурясь с каждой секундой от всего услышанного, Ирмек насупил брови, а лицо его сделалось угловатым, будто бы вырубленное топором. Он внимательно дослушал толмача и, выдержав долгую паузу, неторопливо и сдержанно ответил:

— Я передам вашу просьбу наместнику. Но прежде чем он примет какое-то решение, пройдет несколько дней. Не стану скрывать так же, что мне известно о том, как сильно вы поиздержались в дальней дороге. Не беспокойтесь, что ответа, возможно, придется ждать дольше, чем три дня, отведенные законом для гостей. Я, Ирмек, называю вас своими гостями, так что Осип о вас позаботится, сколько будет нужно.

Сказав это, воевода быстро встал и вышел во двор, звонко чеканя шаг тяжелыми сапогами.

Провожая взглядом крепкого и подтянутого воина, Веланд, хоть и был выше воеводы на голову, озадаченно почесал затылок.

— Если в войске Коваря таких бравых молодцов хотя бы сотня, не стал бы я в здравом уме перечить эдакому князю.

— Их обычаи нам чужды, но пока весьма приятны. Я не хотела бы портить отношения с людьми в этой крепости, так что заклинаю вас, друзья мои, не нарываться на неприятности и не реагировать на возможные стычки.

— Это уж мы и сами поняли, госпожа, — ответил почти шепотом Кари. — Я уж думал хотя бы у очага в козьей шкуре поспать, а тут полати с тюфяками да бочка хмельного меда. Неужто мы, госпожа, так глупы, чтобы помочиться в эту бочку…




Тихо ступая по опавшим листьям, кое-где припорошенным первым осенним снегом, я совершенно не думал об охоте. Сейчас олень, или, как называли его местные, дикий козел, которого я давно засек у ручья, был для меня не добычей, а целью. Очень настороженным, чутким противником, которого я должен был поразить точно и желательно без шума.

Дуновений ветра почти не чувствовалось. Подвешенные под прицелом на тоненьких ниточках пучки воробьиных перьев еле шевелились, определяя слабые потоки. Пришлось ждать, а затем тратить еще минут двадцать на то, чтобы обойти оленя стороной по широкой дуге и подползти с подветренной стороны. Ни о чем не подозревающее, но настороженное животное пощипывало клочки травы вдоль кромки оврага, когда я заметил движение в ельнике. Бесшумно и проворно под густым лапником проскользнула тихая рысь. Огромная кошка смотрела в мою сторону, и, разглядывая ее в прицел, я подумал, что хищник меня заметил. Этого не могло быть. Рысь способна учуять, но вот заметить прикрытого маскхалатом, засевшего в еще густом орешнике стрелка она просто не могла. Но рысь настороженно вглядывалась в мою сторону, лишь изредка поворачивая голову к ничего не подозревающему оленю, как бы примеряясь.

Мне бы еще сократить дистанцию метров на десять, пробраться на четвереньках к кривой, старой березе, тогда буду наверняка уверен в точности выстрела. Но появление рыси сбивало все планы. Сама того не понимая, хитрая кошка могла спугнуть дикого козла. Она-то его небось быстро настигнет, а вот мне, хромоногому, за резвой скотиной не угнаться. Нога в последнее время совсем не дает покоя. Ноет, ломит, и непонятно почему, вроде не нагружаю больше обычного, а все рано донимает. Наверное, признак того, что начинаю стареть.

Бесшумно сдвинулся затвор. Закатанная в воск круглая свинцовая пуля натужно влезла в ствол. Я закрыл затворную рамку и навел прицел. Олень стоял вполоборота ко мне. Голова то поднималась, то опускалась к клочьям зеленой травы. Нужно было уловить момент, поймать ритм. Второй попытки не будет. Я охочусь один, так что подстраховать некому. Это не добыча, убеждал я сам себя, это мишень, враг, которого нужно ликвидировать.

Наглая, кистеухая кошатина шмыгнула с ветки на ветку, привлекая внимание настороженного оленя. Что, тебе зайцев мало?! Вертя, как антеннами, короткими рожками, олень озирался по сторонам, мышцы на ногах подергивались от напряжения. Пугливое травоядное в любую секунду готово было сорваться с места. Сейчас или никогда. Короткий сильный хлопок. Я не вижу самой пули, но от переносицы до глазницы оленя кусок кости просто выворачивает наружу. Напряженные ноги судорожно отбрасывают животное вперед и вбок, но это уже рефлекторные движения. Бедная зверюга! Даже не успела почувствовать, как пуля разнесла голову.

Почти синхронно с моим выстрелом прозвучал еще один, будто эхом отразившись от скалистого обрыва. Но нет, в лесу эха почти не бывает. Да и скалистых обрывов тоже в этих краях не сыскать. С ветки на той стороне оврага свалилась рысь. Хищник даже не успел зацепиться когтистыми лапами за ветку, как его буквально сдернуло с мохнатой ели, словно невидимой сильной рукой.

Я резко вскинул голову, вставая в полный рост. У высокой гряды, где начинался овраг, у старого валежника, метрах в сорока от меня, точно так же одетый в маскхалат, поднялся другой стрелок. Уверенно и заученно положив винтовку на сгиб локтя, снайпер направился в мою сторону, по привычке продолжая двигаться, ссутулившись и почти бесшумно.

Откинув с лица тонкую сетку, я сделал два шага навстречу и остановился.

— Имя?! Взвод?!

— Савелий! Второй стрелковый взвод! Старший нянька.

Няньками называли сами себя инструктора, гонявшие новобранцев в Скосаревской крепости. Теперь, когда коротышка вовсе откинул капюшон, я заметил, что он как раз из числа тех ветеранов, которых я отобрал в состав нового диверсионного отряда.

— Давно меня заприметил?

— Никак нет, батюшка. По оленьему следу шел да заметил рысю. Так, думаю, велика, матера, как есть; тоже оленя рыщет. Я, стало быть, за ней. Вот тут и встретились. А когда олень к овражку вышел, так я, пока осмотрелся, глядь — из-под муравейника вроде как кочка шелохнулась, и звук такой, еле слышный, чирк-чирк, будто кто камешки-голыши в руке теребит.

— Смотри-ка ты глазастый, — похвалил я Савелия, но тут же, делая строгое лицо, сказал: — А я уж боялся, спугнешь ты мне ужин. Сопишь, как еж, да чесноком от тебя, заразы, несет за версту.

— Виноват, батюшка!

— Да полно тебе! Взяли зверя. Но впредь учти: дыхание ровней и чтоб никаких резких запахов.

Удачливый стрелок вытянулся в струнку, выслушивая мои поучения, а я для себя отметил, что молодец парнишка. Ведь на самом деле, не произведи он выстрела, я бы так и потопал к убитому оленю, раскрыв себя. Да и тот факт, что от стрелка несет чесноком, я заметил, только когда тот встал подле меня да рот раскрыл. Эх, хорош вояка! Вернемся в лагерь — обязательно отмечу сорванца. Мои слова о том, чтоб был еще прилежнее в учебе и отработке мастерства, стрелок примет буквально и сделает все, проявив немалое усердие. Не зря я из этих увальней выдавливал когда-то мамкино молоко, драл три шкуры, чтоб научились выживать. Вот, во что превратились стрелки колдуна. В полуденной тени, в скошенном поле могут спрятаться.

Олень оказался хорош, килограмм на восемьдесят. Свежевать не стали, на приметном месте у оврага грязь разводить. Решили в лунку обескровить да, подвязав за ноги, на жердине дотащить в лагерь. Убитую рысь Савелий также подвязал за лапы и перекинул через плечо.

— Как в лагерь придем, — наставлял я Савелия, — ты тушу возьми. Собери всех нянек, разделайте оленя. Нам с Черноруком да дворовым вырезки отложите, а остальное себе. Новобранцы небось уж стонут от гречки да квашеной капусты, вот и дайте пополнению косточки поглодать.

— Молодняк ропщет, что скрывать. Один, вон, из черемисов на няньку Фому с кулаками бросился, да куда там. Фома — боярский отпрыск, руками подкову рвет, а тут черемис, недокормыш…

— Вы там полегче, — пригрозил я. — Шибко руки не распускайте. Если кого и наказываете, то аккуратно, чтоб без переломов и выбитых зубов. А то вам, дурням, только дай волю.

— Что ты, батюшка! Мы с ними, как с детками малыми. Когда на собственной шкуре все попробуешь, другому в том же деле зла желать не станешь. Мы, конечно, строги, дело блюдем, но чтоб вот так без нужды лютовать, это ни-ни. А вот за олешка вам спасибо, мы-то сами тоже не жируем. С пополнением за одним столом харчеваться садимся. Редко когда кто из караульных копченой курочкой угостит или денщик хозяйский от вашего стола медку пожалует. Мы прежде, что надо, так на ярмарку ходили торговать. До Пронска через горельник да вдоль болотца полдня ходу. А как ты, батюшка, у нас осел, хорониться стал, так с тех пор до семей нам не дозволено, чтоб слово лишнего не ляпнуть, как бы кто не прознал.

— Не беда, скоро отпустят всех по семьям, только вы тоже языки не распускайте. Незачем родне знать подробности.

— Я, батюшка, — пробасил стрелок, поправив тяжелую жердь с тушей на плече, — в моем селище единый кормилец. До того как меня тебе во служение не отдали, боярин наш брал что только его людишки уволочь могли, епископ приходил с дружиной, последнее уносили. А как только дали мне стрелецкий знак, так я его тут же в печи нагрел да к воротам как тавро приложил. С тех пор на наши дворы редко кто из боярских захаживает. А чернецы те и вовсе носа не кажут.

— Ты же туляк, верно знаю?

— Верно.

— И что бояре тульские? Когда прознали, что ты в моей стрелецкой гвардии?

— Меня-то одного, случись что, и конем потопчут, кто я им? У самих дружины небось не голь. Да только давненько уж ходит слух, дескать, кто стрелка Коваря заобидит, или семью его или двор опорожнит, тому расплата лютая. Явятся к тому в сени все стрелки да спросят за обиды. Думают, да вот даже в моем селище, что на крови мы здесь в стрелецком чине братаемся.

Савелий натужно пер тяжелую добычу, шагал, стараясь выдерживать темп, но при этом, не переставая, трепался без умолку. Его слова, будто репей, цеплялись одно за другое, коряво, криво, перескакивали с темы на тему. Он продолжал говорить, а я себе думал, что, создавая военное подразделение, весьма отличное от прочих, стою у истока некоего мифа. Сами стрелки внутри своей структуры создадут обряды, неписаные законы, о которых мне потом придется узнавать с немалым удивлением. Я в своих мыслях рождаю голую схему, скелет, а уж потом вся эта конструкция обрастает подробностями, слухами, как бы перенимая от людей некое подобие собственного духа. Я планировал только тренировать стрелков. Научить выживать, воевать, умело и слаженно. А вышло, что создал некое братство со своими законами, которых я не писал, с четким разделением, можно сказать, даже иерархией, весьма далекой от всех званий и чинов. Мои стрелки выделялись, пусть еще и не цело, в некую касту военных. Они уже отстояли стороной от бывших своих бояр, обособились от нарождающихся, набирающих все больше силы церквей. Они формировались, росли, переживая внутри себя естественные процессы становления и роста. Мне следовало внимательней отнестись к этому явлению. В конечном счете каста военных может в будущем стать весьма влиятельной силой, способной в корне менять события истории. Как бы там ни было, я не вечен. Случится, что действительно помру, и уже через год даже не вспомнят, что был такой колдун. Но останутся мои дела. Мои достижения стали уже повседневностью и будут передаваться из поколения в поколение, формируя новую картину мира, иную реальность. Вот мое наследие. Вот то, в чем сохранится крупица меня самого. Не в семье, не в детях, а в делах. Но дела, как отпрыски, могут быть худыми, дурными, а могут быть ладными.




— Родня пожаловала! — буркнул я, косясь на то, как Олай старательно сдерживает смех. — Из варяг, нищие да убогие. Шли бог весть сколько, да без ладьи или даже купеческого кнора. Что-то я полон сомнений, Олай.

— Ирмек говорил с ними. После того как передал мне просьбу этой ведьмы повстречаться с тобой, я был вынужден соблюсти предосторожность и сказать, что ты умер. Он ей так и передал. Варяжская гостья не очень поверила его словам и попросила разрешения навестить твой склеп под башней.

— Что, интересно, она там собирается увидеть? Мои кости?

— Вот уж не знаю. Люди, что с ней пришли, пожалуй, кроме одного — толмача, все воины. Но, как бы ни старался Осип, перетряхивая их лохмотья в бане, оружия при них не нашлось. Ни кольчуг, ни лат, ни даже оружейного тайника за воротами крепости и окрест — нет. Мои люди проверяли. Кажется мне, что пришли они не просто так, а удостовериться в пышных байках Олава. Того самого бродяги-северянина, что зиму тут ошивался года полтора назад.

— Значит, не врал заморский гость, что лично расскажет своему королю обо всем увиденном. Я уж и забыл про того шустрого краснобая. Эх, черт меня дернул когда-то сдуру ляпнуть, что я варяжских кровей. Теперь повадятся родственнички искать тут пристанища.

— А может, окажется и не плохо? — робко предположил Олай. — Раз-другой дадим приют варяжским дружинам, корабли их на верфи поставим, подлатаем. Они зимовья часто у княжеских дворов ищут, да только кто ж их, разбойников, к себе на зиму пустит. Они ж, бесы, всех девок попортят, мужиков побьют. А мы можем. И случись что, так и управу найдем. Стрелкам, опять же, не все жирок нагуливать да у старух на базаре пирожки таскать.

— Парламентеры. Прислал северный король некое подобие посольства. Что ж, прежде такого не случалось. А мне политику ладить так или иначе все одно придется. Если сговорюсь с северными королями, дам им дорогой товар, дворы, то, стало быть, они и тевтонцев да ливонцев привечать перестанут. Ведомо мне от Александра, что нынче норманны, те что от христиан сторонятся, как бы в нейтралитете, а заведу с ними дружбу, так и Новгороду подмога.

— Как дальше будет, не могу знать, но с этими, что во дворе твоем гостевать изволят, надо бы заговорить. Ты же, батюшка, по весне все одно воскреснуть намеревался, чтоб с Михаилом посчитаться. Вот тебе и подмога. По селищам слух пустим, что явилась, дескать, от северных земель ведунья, чтобы тебя оживить. Тут не только Михаил, тут и прочие зубами защелкают. Сам же говорил, что нужно все подать как-то по-особенному…

Олай смотрел на меня немного заискивающе, деликатно пытался убедить, что смело озвученная им мысль — как бы моя собственная. Но мне, признаться, такая идея даже в голову не пришла. Да как же, черт возьми, гладко и ловко все складывалось. И Ирмек, и Олай — все в один голос говорят, что хоть северянка и назвалась чуть ли не княгиней, ведьму в ней всяк, от стражника до конюха, заприметил. Рановато мне пока из мертвых воскресать, да коль уж такой случай подвернулся, то, видать, придется. Пока до Москова слухи дойдут, пока тамошние бояре да сам князь их проверят, пока обмозгуют, как поступить, — самый раз будет наносить ответный удар. Разведка с накрученными хвостами встрепенулась, донесения шлет исправно. Войск в Москове зимовать почти не осталось, так, самая малость калеченой дружины. Тем более что в лоб я все равно не пойду. Устрою тихий дворцовый переворот и возьму город малой кровью. Мой снайперский взвод уже приступил к тренировкам, диверсионные бригады на лесных базах отрабатывают схемы скрытного проникновения в чужие крепости. Моя цель — Михаил и его бояре, а город и земли — это как подливка к сладкому десерту под названием месть.




Поднявшийся на дворе шум разбудил почти всех. Наспех накинув душегреи да тулупы, спешно, но не суетно любопытные гости вышли в широкую дверь и столпились на крыльце, под навесом у дровника. У главных ворот с внутренней стороны выстроились в неровную шеренгу восемь дружинников. Закованные в добрую, дорогую броню воины оставили запряженных по-походному лошадей на коновязи, у караульной. А сами, потрясая щитами, вели шумную перепалку с единственным стражником, преградившим им путь к гостиному двору.

— Отчего ты, холоп, дылда стоеросовая, нашему хозяину в ноги не падаешь? — басовито ревел пузатый дружинник, поигрывая булавою в кольчужных рукавицах.

— Я стрелок Коваря, и не должон поклоны бить всякой мелюзге шаталой! — ответил стражник с ехидной ухмылкой и явным вызовом.

Спутники ретивого боярина схватились было за рукоятки мечей, но вынуть из ножен не решились.

— Издох твой Коварь, срамной зелейщик да богохульник. Коломенскому столу нынче отойдет вся земля его. Поклонись, смерд, не то осерчаю! — загудел побагровевший от ярости купец.

— Кобылий зад облобызай, боярин, из-под веника своими холопами понукать будешь, а тут или сказывай чего надо, или взашей тебя выпру.

— Ты что ли, смерд, десятник Дока будешь? — спросил угрюмо купец, чуть умерив пыл.

— Он самый, — кивнул в ответ стражник, скрестив руки на груди.

— Стало быть, твои проныры моих людей вчерась у переправы опоили, раздели, товар с обозов покрали.

— Про товар не знаю, — опять ухмыльнулся стражник, косясь с прищуром на толпу зевак. — А вот вчера ходили мои стрелки в дозор да выведали, что некий купец вел до Биляра невольный люд в цепях да колодках. Закон Коваря строг. Невольный, кто бы он ни был, ступив на землю эту, тут же освобождается. Аль не ведаешь, убогий?! Стрелки исполнили сказанное, что тебе еще, дядька, надо?

— Воры! — захрипел купец, гневно зыркая по сторонам. — Вот вы мне сейчас ответите!

В это момент с пандуса над изгородью травницы спрыгнул Ирмек. По-видимому, из своей комнаты в башне он вышел прямо через окно. В легкой холщевой рубахе, в замшевых штанах и мягких сапожках. Рубаха у воеводы была небрежно перехвачена плетенным из кожи поясом с серебряной пряжкой.

— Что за вой тут с утра, Дока?! — спросил лениво молодой воевода, подходя ближе.

— Да вот, явился боярин, у которого вчера мой разъезд невольных людей увел, я уж докладывал.

— Ах этот! — припоминая, кивнул Ирмек и обратился к пришлому забияке: — Что ж, люди мои закон исполнили, а ты, толстопузый, и не купец вовсе! Знака гильдии у тебя нет, паролей не знаешь, реестра товаров не имеешь! Пошел вон, пока самого за дела твои разбойные в темницу не определил!

Эгиль вышла одной из последних и, пока протиснулась сквозь толпу до Сурта, пропустила самое начало шумной перепалки.

— Что происходит?! — спросила она толмача, дергая его за локоть.

Вместо Сурта ей ответил Веланд, азартно лузгающий тыквенные семечки:

— Пришел на двор бурдюк какой-то горластый, весь в бронях, требует вернуть ему невольных, которых здешние стражи отобрали на дороге из его каравана. Видать, все делали по местному закону. В земле Квельдульва рабов не терпят и невольными людьми торговать запрещают. А этот от злобы пухнет, товар-то потерян, вот и задирается. Посмотрим, чем дело кончится.

Ирмек внимательно окинул взглядом немногочисленный отряд у ворот и, спокойно зевнув, обратился к Доке, но так, чтобы все слышали:

— Сам справишься? Или помощь нужна?

— Сказал же: выпру взашей дураков — значит выпру.

Все дружинники, кроме купца, тут же кинулись в бой, обнажая мечи. Эгиль заметила, что стрелок только откинул от себя подальше короткое копье и встал вполоборота к нападавшим, широко расставив ноги. Веланд откатил ногой из дровника березовую чурку и встал на нее, придерживаясь за опору навеса. Кари и Сурт просочились в первые ряды зевак, сама Эгиль прекрасно видела развернувшееся побоище, поднявшись на верхнюю ступеньку крыльца.

Первого нападавшего Дока встретил сильным ударом ноги в область живота. От такого увесистого пинка дружинник свернулся в клубок, отлетев назад. Падая, он зацепил товарищей, но те не стали задерживаться и продолжили наступать. Короткий меч второго просвистел в опасной близости от плеча десятника, но тот, похоже, был в себе уверен и ловко ушел в сторону, перехватывая руку нападавшего. Двигаясь вместе с ним, словно бы в танце, снес его же щитом третьего и четвертого. Сильным ударом локтя в переносицу вырубил очередного, встретив на бегу, а того, которого держал, оттолкнул от себя, удерживая за руку с мечом, сильно саданув коленом в сгиб локтя, вывернул кисть ратника наискось, заваливая бугая на землю.

Эгиль завороженно смотрела на непринужденные и свободные движения стрелка. Он был безоружен, почти без доспехов, лишь в легкой кольчуге и кожаном подшлемнике, но это ему не мешало отбрасывать от себя нападавших тяжелых ратников как докучливых подростков. Драка казалась совершенно несерьезной. Стрелок так умело двигался и использовал самих врагов в качестве живого щита или оружия, что любая атака проваливалась, так и не начавшись. Он их будто бы поучал, как терпеливый наставник поучает нерадивых учеников, развешивая по упрямым затылкам увесистые оплеухи. Заламывал им руки, выворачивал кисти; увертывался с такой легкостью и проворством, что у запыхавшихся дружинников боярина вовсе не оставалось шанса на успех. Довольный происходящим, Ирмек стоял чуть поодаль, уперев руки в бока, внимательно наблюдая за откровенно потешной сварой. Лишь толстопузый купец был вне себя от бессильного гнева. Когда все семеро его спутников оказались на земле, корчась от боли, отхаркиваясь кровавыми соплями, он сам ринулся в атаку, взметнув над головой тяжелую булаву. Завидя нападавшего, стрелок, стоя на месте, только ударил ногой по кромке лежащего под ногами щита, от чего тот подлетел вверх. Перехватив его на лету обеими руками, Дока укрылся за ним, подставляясь под удар булавы, а сам резко присел, выставив вперед одну ногу. Сильный удар тяжелым сапогом в голень свалил толстопузого драчуна наземь, как подрубленное дерево. Сам стрелок откинул щит и отпрыгнул в сторону. Взвыв от боли, толстяк шваркнулся мордой в грязь и прокатился на пузе до навозной кучи, где и затих, боясь подняться посрамленным на виду у стольких, захлебывающихся от смеха зевак.

На подмогу десятнику уже спешила дюжина стражников. Они без церемоний: кого за ноги, кого за руки или просто пинками — выкинули задиристых дружинников купца за ворота и бросили там у канавы. Мальчишка Корешок, что служил на конюшне, отвязал запряженных лошадей незваных гостей и стеганул их прутом, спроваживая вслед за седоками звонким свистом. Самого купца, так и не решившегося встать, выволокли за руки и ноги уже сторожа, спустившиеся с высоких стен крепости.

— Даже испариной не изошел, — пробубнил удивленно Веланд, спрыгивая с березовой чурки. — А что будет, если этому десятнику в руки меч дать или копье?

— А ты проверь! — предложил ехидно Рох, теребя во рту кусок вяленного мяса.

— Королю Урге рассказы о таких десятниках очень не понравятся, — негромко произнесла Эгиль, как бы размышляя вслух. — Этот эгоистичный дикарь не способен даже представить, что война — это искусство, а не просто грабеж и кровопролитие.

Возбужденная, гудящая, словно пчелиный рой, приглушенным говором толпа расходилась по двору. Короткое зрелище не предполагало продолжения, и поэтому все постояльцы спешили к теплым местам в своих закутках. Но Эгиль не спешила. Она только ухватила за рукав Сурта, стучащего зубами от холода, и, увлекая его за собой, подошла к Ирмеку.

— Скоро ли нам представится честь увидеть гробницу Квельдульва, воевода? Мы бы не хотели злоупотреблять вашим гостеприимством.

— Не беспокойтесь, боярыня, — ответил Ирмек, явно ожидавший такого вопроса. — Я обо всем доложил наместнику, и он заверил, что поторопится с ответом. Но если вы спросите моего мнения, то я бы советовал вам не торопиться и подумать о том, чтобы перезимовать в нашей крепости. Уверен, скоро вы сами примете такое же решение.

Пока Эгиль, насупившись, терпеливо ждала сбивчивый перевод своего толмача, едва шевелившего посиневшими губами, воевода еле заметно поклонился и удалился к воротам внутренней крепости.

Не очень довольная ответом, ведьма поднялась на крыльцо и с силой дернула дверь, входя в теплую клеть харчевни. Веланд и Кари пошли вслед за ней, стараясь уловить настроение госпожи.

— Вся эта волокита, доклады и шушуканье по углам начинают меня раздражать. Я просто чую, что во всех недомолвках кроется какой-то подвох.

— Не думаю, что мы чем-то смогли заинтересовать наместника и его воевод, — высказал свое мнение Веланд. — Кормят, поят, предложили остаться на зимовку. Что мы еще вправе требовать? Коль уж погиб Квельдульв, то, стало быть, опоздали мы с визитом вежливости.

— Оборотни и колдуны просто так не погибают! — зашипела Эгиль, буравя Веланда яростным взглядом. — Колдуна нельзя убить ни мечом, ни ядом!

— Поэтому нам не хотят показать его склеп? — спросил Веланд спокойно, стойко сдерживая гневный взгляд госпожи.

— Нас проверяют. Поселили в людном месте, ублажают, но тут сотни глаз. Люди, о которых мы ничего не знаем. Наблюдают за нами, как охотник наблюдает за зверем, загнанным в ловчую яму. Колдун сам словно бы взирает из тени. Пытается понять наши намерения. Он хитер и коварен, как о нем говорят, и если я права, то его смерть не больше чем его собственное пожелание.

Сидя за столом, куда подносили обеденные блюда, Эгиль вынула из седельной сумки плотный сверток. Завернутый в овчину тяжелый металлический предмет, очень напоминавший по форме большую печать с торчащей над ней ажурной вилкой в форме загнутой на концах лиры.

— Если это то, о чем я думаю, моя госпожа, то что же тогда хранится в сокровищнице моего короля? — спросил Кари, искоса глядя на иссеченный древними рунами круглый предмет.

— Дикарь Урге, как и его безумный братец Ульвахам, не достойны даже прикасаться к священному символу. В сундуке твоего короля, Кари, лежит грубая подделка, причем позолоченная ему на потеху. Настоящий ключ я выкрала из дворца, когда еще были живы мои братья. С тех пор он всегда при мне. Я считаю себя единственной достойной хранить это сокровище. А потаскуха Хильда и ее муженек пусть довольствуются дикарской побрякушкой.

— Символ королевской власти, достояние великого рода, как много слухов ходило обо всем этом. Ключ от врат Валгаллы должен был принести людям счастье, достаток. Но что-то не помню я благодарных предков, кто хоть бы раз обмолвился о благородстве прежних королей. Уж простите меня, госпожа, — шептал Кари, утирая усы и бороду от бражной пены, — что, может быть, нелестно отзываюсь о ваших предках…

— В первую очередь ты нелестно отзываешься обо мне, — оборвала его Эгиль. — Но я прощу тебе эти слова, потому что ты, сын пастуха, не знаешь, о чем говоришь. Достаток, благоденствие, могущество — все это порождает зависть, злобу. Человек не должен жить в достатке. Рано или поздно ему что-то станет недоставать. Захочется больше. Больше скота, больше хлеба, золота, женщин. Человек ненасытен. А получив все желаемое, не прилагая усилий, он превращается в животное. Он становится глух и слеп, он умирает, становясь живым мертвецом в глазах богов. Кто из воинов пойдет в дальний поход, зная, что может не вернуться в борьбе за скудную добычу, если у него полон дом всего что только пожелаешь? Кто?! Такой воин мертв, его просто не существует. А когда придет жадный сосед, видя достаток и благоденствие? Когда придут проповедники, выносящие последние крохи, затуманив разум простолюдинов словоблудием. Кто защитит истинный дух и наследие предков? Воспротивится чуждому с оружием в руках?

— Люди Квельдульва живут в достатке, моя госпожа. Они могут себе позволить принять гостя и ни в чем ему не отказывать. Но что-то не похоже, что стрелки его ожирели от обжорства и не могут взять в руки оружие, отстаивая такую жизнь. Мы собственными глазами видели, что они без оружия вытворяют, а уж с вооруженным я бы даже препираться не стал.

— Ты прав, Кари. Колдун мудр. Он дает ровно столько, чтобы люди не умирали с голоду, изрыгая проклятие на головы своих королей. Но дает не сам, не из волшебного ларца или бездонной пастушьей сумки, в которой всегда лежит ломоть хлеба и сыра. Нет, он учит людей трудиться над своим благом, над своим благоденствием. Вот поэтому мы отправились в эти земли, Кари. Еще в тот момент, как только старик Олав рассказал королю о Квельдульве, я уже знала, кто он на самом деле. И поверь, кем бы он ни был, он точно не мой брат. Уж своих бесноватых братьев, назовем их так, я хорошо знала.




— Боярыня, боярыня, — хрипел Осип, тормоша Эгиль за плечо, — просыпайтесь. Наместник готов встретиться…

Веланд вскочил с широкой лавки и настороженно замер за спиной у привратника, ожидая указаний госпожи. Обернувшись на здоровяка, Осип только ощерился и прошептал:

— …только вы боярыня и ваш толмач.

Держа в костлявой руке яркий фонарь, привратник бесцеремонно толкнул спящего Сурта, не дожидаясь, пока это сделает сама Эгиль или кто-то из ее людей.

— Ждите меня здесь, — приказала Эгиль, разглаживая пальцами припухшие веки. Ее властный тон не оставлял выбора, хоть каждый из спутников был немедленно готов вступить в спор со стариком и отправиться вслед за своей госпожой.

Вечно мерзший Сурт, прикрывая глаза от яркого света, машинально натянул полушубок, подаренный ему добродушным булгарским купцом, и, зевая, сполз с уютных полатей.

Они прошли через кухню, свернули через узкий проход к банному двору. Эгиль с удивлением обнаружила, что в светлых комнатах, отделенных от спален толстыми каменными стенами, кипит тихая работа. Несколько десятков людей, обслуживающих гостиный двор, готовили еду, топили печи, разливали по кувшинам из бочек квас и брагу. В раскрытые настежь двери с другой стороны кухни кряжистые мужики сгружали мешки с какими-то припасами, зерном и овощами. Деловитая кухарка в заляпанном фартуке отмеряла на рычажных весах белую, хорошо перемолотую соль.

Сурт только сглотнул сухой комок в горле, отвернулся, стараясь отвлечься от аппетитных запахов.

Двигаясь вслед за шаркающим Осипом с фонарем в руках, Эгиль улучила момент, чтобы спрятать в широком рукаве короткий кинжал. Они гуськом спустились по гулкой каменной лестнице, где фонарь старика был единственным источником света. Прошли по узкому тоннелю с низким каменным потолком и подошли к винтовой лестнице, выкованной из чистого железа.

— Идите наверх, боярыня, я подсвечу.

Через пять или шесть круто завернутых витков узкой лестницы Эгиль заметила боковой проход, в котором горел неяркий красновато-оранжевый свет. Фонарь привратника уже не освещал нижних ступенек, и поэтому казалось, что лестница утопает в бездонном колодце. За коротким и узким проходом оказалась довольно светлая и просторная комната, заставленная самыми разнообразными приспособлениями. Назначение некоторых из них Эгиль могла определить, прочие же остались для нее непонятными. Немногое из того, что легко угадывалось в дальнем конце зала, это большой кузнечный горн, огромная наковальня и верстак с аккуратно разложенными на нем инструментами.

Возле горна стоял невысокого роста смуглый мужчина. Уже не молодой, довольно полный и очень богато одетый. На голове у него была округлая шапка с пышной меховой опушкой из лисьего меха. Длинные полы одежды были зацеплены несколькими золотыми пуговицами с вкрапленными драгоценными камнями на выпирающем животе. На пухлых пальцах незнакомца красовались огромные, также украшенные драгоценными камнями перстни. В тени неяркого света, исходящего от простой масляной лампы, стоял еще один человек. Чуть менее смуглый, поджарый, с невыразительными чертами лица. Его чуть приплюснутый нос почти не выделялся на фоне широких скул и раскосых глаз. Да и ростом второй был намного меньше.

— Простите, что заставили вас так долго ждать, — сказал этот неприметный человек, выходя из тени. — Мое имя Олай. Меня долго не было в крепости, а у наместника Рашида только один ключ от склепа.

Дождавшись момента, пока Сурт закончит переводить все сказанное своей госпоже, Олай протянул руку, и богато разодетый человек, который так и не потрудился представиться сам, отдал ему еще один ключ.

— Мастер учил нас осторожности, даже в своем собственном доме, — пояснил Олай свои действия, открывая неприметную, потайную дверцу в кирпичной кладке стены.

Оба ключа легко вошли в личины замков, спрятанных в тайнике, и Олай, выдержав короткую паузу, резко повернул их в разные стороны. В полу мастерской что-то щелкнуло, и несколько досок у стены заметно просели.

— Следуйте за мной, — махнул рукой коротышка и стал спускаться, наступая на просевшие доски, которые тут же еще больше наклонились, образуя узкий и шаткий пандус.

Они опять спускались по узким лестницам, буквально протискивались, повернувшись боком через странные арки. Идущий впереди Олай все время оглядывался, к чему-то прислушивался. Звенел ключами, открывая и закрывая очередные двери. Эгиль отметила для себя, что весь путь, каким бы странным он ни казался, на самом деле — простая мера предосторожности. Успевшая заметить на стенах крепости весьма сложные, нагруженные большим количеством железа механизмы, она догадалась, что проемы в стенах, неприметные углубления и узкие колодцы не что иное, как скрытые вдоль всего пути ловушки. Хитроумные устройства, построенные, видимо, самим колдуном, для того чтобы уберечь от посторонних глаз какие-то важные тайны.




ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


Я стоял в этом гулком подземелье, разглядывая покрытые плесенью сырые стены так, будто видел их впервые. А ведь почти к каждому кирпичу в этом бункере, который теперь назывался склепом, я лично приложил руку. Здесь много комнат, явных и скрытых. Отсюда ведут несколько довольно длинных тоннелей за пределы крепости. Умея определять условные метки наверху, можно пробраться в подвал под большой дозорной башней во внутреннем дворе. Но входы были известны немногим. Я сам, пока топтался у памятных знаков неподалеку от деревушки на болотах, где за несколько лет успели вырасти непроходимые заросли, не сразу нашел скрытый под камнем люк. Пробираться в собственную крепость тайком через подземные катакомбы — признаться, не думал, что всерьез придется это делать. В давящих, пасмурных сумерках мир вокруг казался черно-белым. Размытые, нерезкие пятна унылого осеннего пейзажа кутались в хмарь моросящего дождя вперемешку со снежной крупой, так что нырять в темное подземелье было просто избавлением от серой тоски. Яркий свет фонаря, цепляясь за позеленевшую темную охру кирпичных стен, уводил все дальше и дальше в запутанный лабиринт. Метка на стене. Я шарю светом под ногами, ища спусковой механизм ловушки. Один неверный шаг — и вот ты уже в свободном падении оказываешься на дне сухого колодца, где тебя ждет мучительная и долгая смерть. Таких ловушек здесь немало. Даже я не помню, сколько их, просто умею отличать известные метки, чтобы не угодить в капкан.

Наверху скрипнул механизм, блокирующий стальные двери. Я услышал звонкий стук каблуков. Это не Олай. Черемис всегда двигается почти бесшумно, и у него очень мягкая обувь. Мальчишка-переводчик, как я успел заметить, тоже был в войлочных сапогах с колошами из толстой кожи. Значит, это она. Та самая ведьма, которая проделала огромный путь с далекого севера, чтобы встретиться со мной. У нее довольно тяжелый шаг. Я также заметил, что и сама она — женщина довольно властная и сильная. Она не испугалась, когда ее подняли среди ночи и поволокли в склеп к колдуну. Нет, это не смелость, это знания. Мы с черемисом больше часа наблюдали за ней и ее спутниками, лежа на пыльном чердаке над их комнатой. Я видел в ее руках тот самый камертон с вычурно загнутыми кончиками на конце лировидной вилки. Это не может быть случайностью или совпадением. Она пришла не просто так поглазеть на могилу колдуна. У нее есть цель. И, судя по тому, как ведет себя эта уже весьма немолодая женщина, она намерена достигнуть своей цели.

Неяркий отблеск пламени показался на стене возле лестницы. Олай шел первым. Мой друг прошагал вдоль всего склепа и зажег несколько ярких фонарей. Она чуть прикрыла ладонью глаза и встала напротив высеченного из камня резного саркофага. Угадать среди других именно мой гроб было не сложно, я сам почти месяц между делом высекал на нем забавные батальные сцены, очертания континентов, рассеченные меридианами полушария, известные мне навигационные звезды. Глупость, конечно, но в тот момент мне казалось, что это будет интересным посланием для потомков. Но для странной гостьи эти изображения глупостью не казались. Она взяла из рук черемиса свечу и присела на одно колено возле торцевой плиты саркофага.

Я, наблюдая за ней через крохотное, потайное, отверстие в стене, старался отметить для себя, насколько это было возможно, именно ее реакцию на все увиденное. Но ее лицо оставалось непроницаемым, словно маска. Я не отрывал взгляд. До гостьи с севера все доходило очень медленно. Недоумение и просветление одновременно сцепились в ее голове, прежде чем она смогла озвучить свои мысли.

— Госпожа спрашивает, — обратился толмач к Олаю, — кто лежит в этой гробнице?

Черемис молчал. Я дал ему строгие указания не реагировать и не вмешиваться, чтобы не происходило. Не дождавшись ответа, женщина выхватила из рукава короткий кинжал и быстро поддела крышку саркофага, с резким выкриком сбрасывая тяжелую плиту на пол. Дрожащая от напряжения рука с зажатой в пальцах свечой повисла над грудой костей. Она впилась взглядом в лоскуты изодранной, со следами запекшейся крови одежды, в небогатые, тисненые ножны и несколько резных фигурок, выставленных там среди глиняных табличек с моими первыми набросками, чертежами и рецептами.

Теперь не было сомнений в том, что она все поняла. Что лежащие в гробу кости принадлежат кому угодно, но только не мне. Выкрикнув гортанную фразу, женщина повернулась к Олаю, пристально уставившись ему прямо в глаза, а немного испуганный мальчишка-переводчик забубнил, судорожно подбирая слова:

— Госпожа спрашивает, где ключ от врат Валгаллы.

— Передай своей госпоже, что я ее не понимаю.

— Зато я прекрасно понял, что ей нужно! — сказал я громко, открывая дверь в большой зал склепа. — Вот то, что она ищет.

Олай только мельком взглянул на стальной предмет в моей руке. Прежде он видел его не раз и даже помогал, когда я тщетно пытался расшевелить разными способами никчемную железяку.

Юнец толмач, не в силах больше стоять на ногах от переживаний, рухнул на колени и, сгибаясь в низком поклоне, похоже, потерял сознание. Черемис расслабленно оперся о холодную стену, и только странная гостья смотрела на меня, не отрывая зеленых глаз.

На моем лице замерла настороженная улыбка. Я с интересом наблюдал за тем, как в ее тревожном взгляде отражались тени тех стремительных и сумбурных мыслей, что проносятся сейчас в голове. Наконец она взяла себя в руки, убрала обратно в рукав кинжал и спокойно вынула из-за пояса свой камертон, который ее толмач назвал ключом от врат Валгаллы.

— Какой век? — вдруг спросила она на том русском языке, который я основательно успел подзабыть. Его угловатость и сухость с непривычки резанула слух.

— Век? — переспросил я, не очень понимая, что она имеет в виду.

— Да, век! Из какого века тебя выдернуло в эту дикость?

— Начало двадцать первого, — ответил я спокойно и сам удивился тому, как в действительности звонко и ершисто звучит моя речь, произнесенная на родном мне когда-то языке.

— А я из две тысячи сто пятнадцатого года.

— Двадцать второй век, — зачем-то уточнил я после короткой паузы.

— Так и есть, — согласилась она, бесцеремонно усаживаясь на край моего саркофага.

— Это что, какой-то особый колдовской язык? — вдруг спросил Олай, напряженно и внимательно следящий за нашей беседой.

— Похоже на то, мой друг. Нам с гостьей следует поговорить, так что забирай мальца и оставь нас. Разговор будет долгим, как я полагаю, так что распорядись, чтобы принесли чего-нибудь поесть.

— И выпить, — добавила от себя гостья, все это время продолжавшая пристально разглядывать меня.




Оставшись наедине, мы перешли в одну из комнат моей бывшей подземной мастерской и удобно расположились в дубовых креслах, застеленных шкурами. Олай сам принес нам большую корзину с едой и две бутылки моей любимой малиновой настойки.

— Как твое настоящее имя? — спросил я после долгой, неловкой паузы.

— Ольга, — ответила она кратко, но после добавила: — Я записала это имя на своем амулете, чтобы не забыть. За последние шестьсот лет мне пришлось сменить много имен.

— Шестьсот лет?

— Давай сначала выпьем, — предложила она и хохотнула, — для «дзиньхвекции»! — Увидев мое озадаченное лицо, пояснила: — Твой стражник у ворот стращал нас дезинфекцией и, как ты понимаешь, сильно меня озадачил и в то же время подтвердил догадки. В этом веке такого слова не может быть… Впрочем, я расскажу тебе все по порядку. А как твое настоящее имя?

— Артур.

— Так я и думала. Тугой на ухо Олав все переиначил. Получилось, что ты стал Аритором, сыном короля, который на самом деле пропал без вести. Хотя и это неподтвержденные данные.

— Вот так и рождаются мифы, — ответил я немного неопределенно, не понимая пока толком темы разговора.

— Когда ты догадалась, что я все еще жив?

— Давно, но убедилась в этом лишь сейчас, когда увидела все эти надписи на саркофаге. Если бы ты был в нем, то кто тогда расписал эти камни? Сомневаюсь, что кто-то обладает такими знаниями.

— Я мог подготовить саркофаг загодя.

— В какой-то момент я тоже так подумала, но не успела осмыслить, ты появился прежде, чем я ответила себе на этот вопрос.

Поздний ужин грозил закончиться ранним завтраком и плавно перетечь в обед. Но нам некуда было торопиться. Я так вообще еще не воскрес из мертвых, а спутников странной гостьи не оставят без внимания. А она все говорила и говорила, будто бы несколько лет исполняла обет молчания.

— …Найденные на раскопках в центральной Мексике три ключа стали на тот момент маленькой сенсацией в научных кругах. Маленькой лишь потому, что по указанию кого-то сверху весь список находок, сделанных в той части дворцового комплекса, засекретили. Ключи, или, как ты их называешь, камертоны, передали в нашу лабораторию на изучение. Согласись, что странные артефакты из неизвестного, очень прочного металла, найденные в слое культуры другого континента, не знающего обработки железа вовсе, да к тому же с проторуническими письменами — это парадокс.

— Правду сказать, я не сразу понял, что означают эти каракули, а о том, что они похожи на рунический текст, так и вовсе догадался совсем недавно.

— Тем более что это не северные руны и вообще не футарх, о котором ты, возможно, слышал. Профессор Самойлов предположил, что это этрусский текст, но Нильсон — вечный спорщик — не принимал этой теории. Нильсон искал Атлантиду, и этим много сказано.

— На самом деле мне гораздо интересней, как вы их активировали?

— Случайно, — ответила Ольга с готовностью, — довольно мощной низкочастотной волной. Все три камертона сработали синхронно, и нас выбросило, как я теперь знаю довольно точно, в шестьсот пятидесятом году от Рождества в окрестностях Стокгольма, где и находился наш исследовательский центр. Разумеется, в шестисотых годах там было весьма безлюдно.

— Значит, и вас камертон отбросил только во времени, а не в пространстве.

— Не совсем, но об этом позже, — придержала мою поспешность Ольга. — Вместе с нами в прошлое попала часть лаборатории, несколько музейных экспонатов и журнал записей с первыми результатами расшифровки текста и лабораторными данными по артефактам. Первые несколько часов мы находились в шоке. Метались, не знали, что делать, не понимали, что происходит. Пытались просто выжить. Пришлось перетерпеть немало страшных и опасных моментов. Голод, холод, дикие звери. Никто из нас долгое время не понимал, как относиться ко всему происходящему. Записи из лаборатории позволили понять, что в состав сплава входит тяжелый, но стабильный элемент, который не известен нашей науке.

— Ну, если уж вам в двадцать втором веке он не известен, — пробубнил я многозначительно и неопределенно.

— Не перебивай, мне трудно говорить, да и помню я некоторые детали весьма смутно. Нильсон его как-то обозвал, но я до сих пор не могу восстановить в памяти это название. Да и ну его к черту! Время шло, близились холода, и, чтобы выжить, нам нужно было мигрировать на юг. Так через полтора года скитаний мы оказались на Ближнем Востоке.

— Но шестьсот лет! — не удержался я. — Поясни, чтобы я не путался!

Тяжело вздохнув, Ольга положила руки на подлокотники кресел и впала в некую задумчивость, как бы пытаясь адаптировать для моего понимания все, что хотела сказать.

— Мы не до конца разобрались в этих приборах. У них, как бы это выразиться, были выявлены два режима функционирования. Первый режим просто забрасывает тебя в прошлое под влиянием определенных условий. То ли артефакт со временем накапливает энергию, то ли использует какой-то сторонний, неизвестный нам источник, сказать не могу. А вот второй режим можно вызывать по желанию. Мы выяснили это также совершенно случайно, когда Самойлов, будучи уже глубоким старцем, в порыве гнева попытался переплавить артефакт, разогрев его в плавильной печи. Перегрев артефакта вызывает временной взрыв, реверсивный скачок. Разрази меня гром, если я знаю, что это такое, хоть сама пережила это несколько десятков раз. Одним словом, ты будто бы на мгновенье оказываешься в том времени, откуда тебя выбросило в прошлое, и все словно бы повторяется, но оказываешься ты там же, где и был, вот только моложе ровно на столько, сколько тебе было до первого перемещения. Вот отсюда и шестьсот лет. Проще говоря, временной взрыв омолаживает твой организм, но не лишает памяти. К сожалению, от воздействия высокой температуры артефакт постепенно выгорает. Не очень быстро, но через пару сотен лет я заметила незначительные изменения в его структуре.

— То есть ты хочешь сказать, что я имею шанс дожить до того времени, откуда пропал?

— Думаю, что нет. Во всяком случае, это будет совсем другой мир, который стал таковым и при твоем активном участии в том числе. Ведь как бы там ни было и ты, и я — мы меняем будущее.

— Интересно получается. Выходит, в моих руках эликсир вечной молодости?

— И да, и нет, — ответила Ольга уклончиво. — Если тебя убьют или заболеешь, то артефакт тебе не поможет. Во время временного взрыва он омолаживает тело. Но если в теле яд от укуса змеи, как это было с бедолагой Нильсоном, или смертельная рана, то ключ не поможет.

— А где же в таком случае ключи твоих друзей?

— Пока артефакт не сработает самостоятельно, как твой, у него существует привязка. Например, я твоим ключом воспользоваться не смогу. Нильсон похоронен там же, на Ближнем Востоке вместе со своим ключом. Куда делся Самойлов — до сих пор не знаю. Он использовал множество омоложений. Ему приходилось это делать чаще, чем мне. В последний раз он собирался отправиться туда, где эти ключи были найдены.

— В Мексику?

— В нее самую.

— А был ли в этом какой-то смысл? Тащиться на другой край света, чтобы сгнить насмерть в непролазных джунглях, так ничего и не узнав.

— Не знаю. Самойлов считал, что именно там должны быть ответы на все вопросы. Он был очень умный старикан, но я не всегда его понимала. А еще он сказал, что догадывается, для чего нужны эти ключи, но так и не рассказал мне. Тогда мы уже перебрались к тому месту, откуда и начали весь этот путь. Финский залив, родина моих предков. Сначала пара рыбацких деревушек, простенькое ремесло, а дальше все как-то само собой понеслось. Потомки Самойлова, или, как он сам себя называл, короля Бьерна — старикашка, надо сказать, был очень похотлив, — расползлись довольно обширным семейством по всему полуострову. Переженились, переругались, передрались. Я старалась держаться обособленно. Как бы ни омолаживалась, детей все равно иметь не могу.

— Да, невеселая история. Столько сотен лет…

— Через какое-то время это стало нормой. Я уже не представляю себе другой жизни. — Ольга встала из кресла и прошла к стеллажам с инструментом, разглядывая кузнечные приспособления в полумраке подземной мастерской. — Ну а твоя история? Как ты угодил в этот временной капкан?

— У меня все просто и весьма коротко. Если сравнивать с тобой, старушка, уж извини, — съязвил я, — то полный профан и новичок в этом деле. Я тут всего-то восемнадцать лет. Успел набедокурить, конечно, но, чувствую, что не зря. Явился сюда, как и вы, чуть ли не с пустыми руками. Но выкарабкался, выжил, устроился, теперь, как видишь, оброс, как мхом, легендами, а некоторым так и вовсе собираюсь вправить вывихнутые мозги, а то и жизни лишить.

— Когда мы только прибыли в крепость и я узнала о твоей гибели, то было подумала, что опоздала. Но потом, судя по тому, с какими хитрыми рожами снуют твои доверенные людишки, я догадалась, что ты просто спрятался на какое-то время. Мы сами не раз так делали. Моих собственных могил да курганов по всему свету, уж даже не знаю, сколько десятков стоит.

Разлив по кубкам настойку, я откинулся в кресле, с удивлением понимая, что за какой-то краткий период увлеченной беседы я по-новому осознал все происходящее. Узнав о том, что я могу омолодить себя, продлить свои годы, мой мозг воспылал новыми идеями. Эгиль, или Ольга, не торопилась пока отправляться в свои холодные края, так что у нас еще не раз появится возможность поговорить о тайнах ключей, камертонов и всех их, вместе взятых.

— Твои достижения поражают, — вдруг сказала Ольга, оборачиваясь ко мне. — Нам за много лет не удавалось навязать хоть толику науки, знаний, а ты вон как размахнулся.

— И продолжаю размахиваться еще ого-го как! Что касается моих людишек с хитрыми рожами, то те не даром хлеб едят. Ведь именно они предложили мне недурную идею. И если ты согласишься в этом поучаствовать, то твоя помощь будет очень кстати и, к слову сказать, достойно оценена.

— В чем идея? — тут же спросила Ольга с нескрываемым энтузиазмом.

— Видишь ли, появившись здесь, видя свое разительное отличие от местного населения, я по дурости ляпнул, что родом из варяг. То бишь из тех краев, откуда ты к нам пожаловала.

— Ну, так скажем, варяг из тебя не выйдет даже с натяжкой…

— Вот именно, — перебил я, стараясь не упустить мысль. — Но сказанное слово, как известно, не воробей. Так вот, есть идея пустить по селищам слух, что, дескать, прибыла из тех краев, откуда я якобы родом, ведунья. Уж извини, а ведьму в тебе мои «хитророжие людишки», как ты изволила выразиться, сразу заприметили.

— А я и не скрывала. Весьма удобный способ самозащиты…

— Так вот, прибыла, стало быть, ведьма, чтобы меня, колдуна, воскресить. Ну или что-то в этом роде.

— Предлагаешь разыграть спектакль силами сельской самодеятельности на тему «восставший из мертвых»?

— Я тут и не такими фокусами забавлялся. Первую волну ордынцев так застращал, что они к крепости подойти боялись, а те, кому удалось выжить, так, наверное, до конца дней своих с оглядкой до ветру ходить будут.

— Я не против, — легко согласилась Ольга на мое предложение. — Моих дуболомов тут всего-то четверо, но двое из них люди авторитетные, их слову поверят. Да и для моей репутации тоже будет не лишним. По сути, вся моя долгая жизнь — один большой спектакль. Ведь попала сопливой девчонкой, лаборанткой, ничего толком не умела. Вот и приходилось хитрить, выкручиваться. Думала, что к тому времени, как запылают по Европе костры инквизиции, меня там уже не будет.

— Ну, пока нам инквизиция не помеха, а местные богомольцы меня как огня боятся. Так что с ними проблем тоже не предвидится.

— Надо будет все тщательно спланировать, — увлеклась Ольга предложенной идеей. — Тут каждая мелочь может сыграть важную роль.

— Публичный акт некромантии?

— Давай сначала обсудим, какими технологиями ты успел обзавестись.

— Уверяю тебя, технологии здесь не помогут. Нужно что-нибудь архаичное, древнее, в пику новой вере. А то уж шибко они назойливы стали. Бояр да княжих отпрысков, недоумков малолетних, науськивают похлеще провокаторов, а те и рады покуражиться под их покровительством.




— Прошу меня простить, госпожа, но что случилось с Суртом? — спросил Веланд, когда Эгиль вошла в теплое помещение гостиного двора.

— А что с ним?

— Лежит на полатях, — указал Веланд в сторону тихого закутка в клети. — Бледный как смерть, что-то невнятное бормочет.

— Не надо было мне его в склеп брать, — вздохнула Эгиль с наигранным сожалением. — Призрака он увидел. Когда я стала крышку гроба поднимать, явился колдун. Мой амулет его удержал, а вот до Сурта ему дела не было.

— А от вас-то он что хотел, этот призрак колдуна, госпожа? — спросили подоспевшие к разговору Кари и Рох, выпучивая глаза.

— Что обычно просят призраки?! Умолял воскресить его, чтобы он смог отомстить местному князю за погибших жену и детей.

— Воскресить?! — повторили все трое разом, понижая тон, опасливо оглядываясь по сторонам.

— До полнолуния времени еще много, так что мы успеем все как следует подготовить.

— Мы?! — переспросили удивленные спутники Эгиль, невольно делая шаг назад.

— А иначе зачем вы вообще нужны?! За воскрешение своего князя его люди готовы на все что угодно. Его крепость действительно полна сокровищ, но ни один смертный не в состоянии вынести отсюда хоть крохотную часть этих несметных богатств.

— Правду сказать, госпожа, — пробурчал Веланд, — меня немного пугает это место.

— Так и должно быть. Чтобы свершить все задуманное, нам придется немало поработать. В будущем колдун может стать очень надежным и сильным союзником. Я готова потратить львиную долю своих знаний и сил, чтобы вернуть его из мертвых. Мы разожжем колдовское пламя в его волшебном горне, и тогда, быть может, и мне достанется хоть часть его могущества.

— Я не боюсь никого, кто ходит по земле, у кого есть плоть и кровь, но только при мысли об этом колдуне у меня мурашки по коже, — прошептал перепуганный Веланд.

Чуть сдержанно улыбнувшись, Эгиль прикрыла глаза, отворачивая лицо от побледневших спутников. Она знала, что при одном-то временном взрыве, который ей не раз приходилось вызывать, случаются такие яркие грозовые эффекты, что жутко становится, а уж при парном срабатывании ключей, камертонов, даже стены крепости могут не выдержать.

— Люди колдуна уже приступили к строительству колдовского горна в поле перед переправой. Желающих посмотреть на это действо будет немало. Ближе к полуночи мы отправимся на кладбище за нужными травами, а сейчас всем спать! Будет много работы.




Купец Кривонос раболепно согнулся за спиной у князя Михаила. На его исцарапанном лице читалась какая-то невыносимая, горькая обида на весь белый свет. Михаилу было наплевать на купца, его больше интересовало золото, потерянное в этой незавершенной сделке. Посредники из Биляра такой оплошности не простят. Неспособность его купцов защитить собственный товар от людей Коваря расстроит ему все торговые отношения. Он давно промышлял под носом купеческой гильдии, не гнушаясь даже торговать живым товаром, за что его и не подпускали к стабильным и безопасным торговым путям. Его купчишки были изгоями и скорее смахивали на шайку, обделывающую свои темные делишки под княжим покровительством. Отброшенный всесильной гильдией на обочину, он бесился и исходил злобой, не смея даже покуситься на богатые караваны, охраняемые суровой стражей. Даже поддерживающие его бояре из окружения Ярослава не советовали ему тягаться с такой силищей. Силой золота. Наверняка и их интересы были в сфере влияния той же гильдии.

— …Бесовщиной обуяны, князь мой, лютые да на расправу скорые. Рода не чтут, обрядов не блюдут. Срам да разгул на всем купеческом дворе. А чей товар приглянется, так и с воза сымут, и только пискни. У тамошних басурманских холопов ножи быстрые, да и стрелки Коваря больно ловки, будь они прокляты, бесово семя!

— Думаешь, Кривонос, ты первый, кто мне все эти побасенки про Змеигорку заливает! — зарычал Михаил, поворачиваясь искаженным от гнева лицом к купцу. — Все уши мне прожужжали этими сказками. Я сам того Коваря пристрелил! Набили стрелами, как ежа. Его стрелки, почитай, недели две по болотам рыскали, пока не сыскали обглоданные косточки да рвань его смердскую.

— Самого, может, и схоронили, да что проку! — возразил Кривонос. — Людишки рязанские твоей власти не признают. Коварь, говорят, наш князь, а то, что помер, смеются, так то — дело поправимое. Грозят. Мол, братья-близнецы на полпути из похода в степь, затоптали, говорят, какого-то хана вместе со всем племенем. Теперь вот, воротясь, за тебя, свет мой, возьмутся. Слыхал еще, будто есть у него при дворе ведьма, ох лютая баба. Ждет срока, срамная, чтоб богохульство свершить! Осквернит она земли, опоганит колдовством да ворожбой. Вот поднимет из могилы того колдуна, что делать тогда станем?!

Михаил хотел было возразить купцу Кривоносу, что не верит в россказни про ведьму, да передумал. Вдруг и правда явится Коварь на двор! Что тогда делать?! Он ведь посчитаться придет. И с дружиной, и с колдовством, да тут еще ведьма эта в придачу! Другое дело, что купец от страху да в свое оправдание с три короба нагородит. А что если так и есть?!

Не сдержавшись, он саданул купцу под дых. Взвыв от боли тот высадил толстым задом дверь и растянулся на пороге. Подав знак набежавшей на шум страже, чтобы выпроводили купца, Михаил сунул пальцы под рубаху, нащупав крест, стал теребить его в руках, нервно покусывая губы.

«Послать гонцов за епископом, — думал князь, — пусть глаз не сомкнет, покуда крестным ходом не обойдет весь детинец. Освятит каждую светелку, каждый кут да сарай, может, освященное место колдуну воспротивится. Киевским дядькам надо слать гонца. Да поторопиться. Они всю эту кашу заварили, вот пусть теперь и выручают. Стал бы я сам тому колдуну перечить».

Подернув ноздрями, Михаил учуял запах печеной рыбы, которую дворовый холоп принес в палаты, расставляя на столе. Мысль о колдуне, навязанная сбивчивым рассказом Кривоноса, отравила весь день, и даже запах рыбы не вызывал прежнего вдохновения.

«Жив бы был Коварь, давно бы уже мстить пришел, — продолжал думать князь. — Войско у него доброе, умелое. Стало быть, достали все ж стрелы наши этого беса. Не зря, видать, освятил. Но вот ведьма, если и впрямь подымет колдуна из могилы, тут одним освященным оружием не отделаться. Прознает Ярослав, не сносить мне тогда головы, как и дядькам моим Киевским. Он того же Коваря да Алексашку на Москов натравит, так что я всей крепости и земель лишусь. Алексашка, тот нынче безземельный, вот и будет ему резон в Москове покуражиться. А там и Тульских и Коломенских, и Смоленских — всех прижмут. Извести надо ведьму! Распять! С жерновами на шее в реке утопить, покуда она не сподобилась воскресить того колдуна. Тогда и Ярослав не станет скоро дело решать. Погневается, пошумит, но брать Москов не пойдет. Несподручно ему будет без колдуна».




Из соседних крепостей и городов пожаловало множество гостей. Наслышанные о моей смерти бояре и торговцы шли в Змеигорку нескончаемым потоком. Стража крепости была на взводе. Отовсюду, где только было возможно, пришлось изъять все человеческие ресурсы. Любой, кто способен был держать оружие в руках, сейчас стоял у главных ворот, дабы удержать толпу от давки. Сам гостиный двор был закрыт. В крепость пропускали только проверенных людей, тех, кого знали или кому доверяли. По самым скромным подсчетам, не считая местного населения, собралось тысяч семь любопытных, желающих собственными глазами узреть чудесное воскрешение князя-колдуна. Мой саркофаг, что стоял в подземелье, пришлось основательно переделать. Для создания большего эффекта от фокуса, который я задумал, требовалась достоверность. В первый день обряда планировалось поставить каменный гроб с открытой крышкой на всеобщее обозрение. Любой желающий мог подойти и собственными глазами узреть груду костей и обрывки одежды — все, что мои стрелки когда-то якобы нашли в лесу. На второй день обряда у саркофага разведут колдовской горн, в который Ольга должна будет положить мой камертон. Судя по ее словам, временной взрыв сопровождается оглушительными громовыми раскатами и вспышками молний, бьющими из таинственного артефакта. Ощущения я должен буду пережить примерно те же самые, что и в первый раз, когда провалился во времени. В первый день саркофаг поставят в строго определенном месте, как раз там, где будет проделан лаз из подвалов крепости под его днище. В момент торжественного закрытия крышки саркофага я должен буду пробраться внутрь и закрепить откидной люк. Это одноразовое представление, так что после шоу реквизит будет разрушен. Закрыв крышку, каменный ковчег с моими остатками водрузят на помост, стоящий на высоких опорах, так что ни у кого не возникнет сомнений в истинности происходящего чуда.

В тонкости всего фокуса были посвящены только трое людей, в молчании которых я мог быть уверен. Даже сопровождающие Ольгу охранники и переводчик были уверены, что на их глазах случится истинное чудо. В их представлении госпожа действительно собиралась воскресить колдуна, дабы завоевать его расположение и самой получить еще больше магической силы. Так должно было произойти в созданном мной сценарии. Я был бы самым счастливым человеком на земле, если бы все в жизни складывалось именно так, как я запланировал.

В первый же день все пошло наперекосяк. К открытому гробу собралось столько людей, что стражники у саркофага еле сдерживали натиск. Кто-то из селян потянул руку к моим останкам и ухватил лоскут истлевшей ткани. После этого руки тянули уже все кому не лень. Стрелки отбили натиск страждущих и смогли контролировать бесконечный поток людей. Когда на следующий день в назначенный час Ольга появилась из ворот крепости, вся толпа ринулась к ней. В невыносимой давке, которой так и не удалось избежать, были слышны стенания, мольбы, отчаянный вой и причитания. Все присутствующие просили ведунью вернуть князя, дававшего столькие годы мир этой земле. Воспользовавшись моментом, Олай подошел к саркофагу и сдвинул потайной рычаг, открывающий из дна крышку лаза в подземелье.

На дворе декабрь. За сутки стояния на морозе каменный склеп основательно промерз, а я лез в него чуть ли не в чем мать родила. Неловко извернувшись, я подал сигнал Савелию, который закрыл лаз из подвала, а я в свою очередь запечатал саркофаг изнутри. Все. Теперь осталось только мерзнуть и терпеливо ждать, пока весь обряд будет совершен. До меня доносился гомон толпы, уханья больших мехов, раздувающих горн, возбужденные крики стрелков охраняющих помост, на который втаскивали мой гроб. Толпа ревела. Ольга бубнила какие-то заклинания, выкрикивала громкие гортанные фразы, видимо, на своем языке. Минут десять ничего не происходило. Я уже стучал зубами от холода, обнаженное тело, густо намазанное медвежьим жиром, сотрясалось и немело. И даже припасенная водка, которой я растирался, не помогала. Покалывания в кончиках пальцев ног и рук стали неприятным сюрпризом, но самое ужасное началось чуть позже, когда невидимая волна надавила на грудь словно дорожный каток. В такт сиплых выдохов кузнечных мехов меня то отпускало, то прижимало чудовищным прессом. Я не мог вдохнуть, просто не успевал. Интервалы между ударами были очень короткие. Наконец, почти теряя сознание, я выгнулся дугой от боли и невозможности вдохнуть, когда в саркофаг ударил первый разряд. Яркая вспышка ослепила. Узорная каменная плита, прикрывающая гроб, раскололась на три части и почти завалилась внутрь. Второй удар молнии пронзил меня насквозь, как вертел. Пространство сжалось, шибануло чудовищной кувалдой, сдавливая, размазывая, комкая. В этот момент мне было уже не до фокусов. В голове проскальзывали только искорки мыслей, какие-то неясные эпизоды, обрывки. Кожа и кости тлели, как запальный фитиль. Я выгорал изнутри и снаружи, превращался в пепел, в прах. Сильнейший удар! Но я уже не чувствовал ни боли, ни сожаления.

Локти больно стукнулись о твердую поверхность. Резкий запах выхлопных газов. Шуршание множества колес и истеричный визг тормозов. Прямо на меня надвигался какой-то темный силуэт. Сверкнула белая табличка с номерами… Черт! Громадный черный джип уже навис надо мной! В каком-то неимоверном прыжке взлетаю вверх, выворачиваясь из-под налетавшего бампера, и со всего маха обрушиваюсь всем телом на капот, высаживая при этом пятками лобовое стекло. Машина резко встала, сбрасывая меня вновь под колеса. Судорожно цепляюсь за бампер и, оборвав его, брякаюсь на асфальт. Тут же вскакиваю и отпрыгиваю подальше, так как в джип врезается сзади другая машина. Из распахнувшихся дверей вывалила целая орава коротко стриженных качков. Я давно не слышал такого количества матюгов в свой адрес. Но мне это казалось сладкой музыкой. Я понимал, что вернулся домой. В то самое место и время, откуда началось все это нелепое путешествие в прошлое. Вот он, мой шанс, вот момент истины, нужно лишь немного приложить усилия и шагнуть вперед. Вырваться из-под действия странного камертона, прорвать невидимую оболочку. Но эта мысль так и обрывается на половине. Чудовищным рывком пространство вокруг меня «схлопывается». Ошарашенные морды набегавших на меня братков словно растеклись в пространстве. Долетел исчезающий вопль:

— Сука! Бампер верни-и-и!

Как будто в негативе вижу призрачное свечение на кончиках пальцев. Еще удар, теперь такой, словно в момент столкновения автомобиля с бетонным столбом на скорости сто пятьдесят километров в час. Но в этом шоу не предусмотрены подушки безопасности. Как со спиральной горки на водных аттракционах, я вылетаю из воздуха и улавливаю в ярком свете дня мгновение происходящих событий. Непроизвольным движением выбиваю осколки треснувшей крышки саркофага. Одна плита соскальзывает и больно бьет в плечо. Изогнувшись, гортанно вопя то ли от страха, то ли от невероятности ощущений, отбрасываю и ее, вскакивая в полный рост. Временной взрыв выплюнул меня из саркофага каким-то остаточным импульсом, так что я разбил бедром торцевую стенку и вылетел на снег под ноги онемевших от страха зрителей. Сама Ольга тут же отпихнула с дороги оцепеневшего стражника и, сдернув с плеч меховую накидку, укрыла ею меня. Подоспевший Рашид подхватил за плечи, бросая мне под босые ноги соболиную шубу.

Щурясь от яркого света, я заметил, как епископ Алексий, всегда скептически и с подозрением относившийся к моим чудачествам, схватился за сердце и осел, удерживаемый десятком рук послушников и учеников. На высоком помосте, где стоял саркофаг, теперь была лишь бесформенная груда камней. Развалился от электрических разрядов и установленный в поле горн. Раскаленные угли раскатились вокруг, образуя как бы защитный барьер, за который никто не решался вступить. В голове все еще искрили наслоившиеся события и впечатления. Я не помнил, причудилось ли мне то, что я оказался в своей собственной мастерской, или это только образ, возникший в голове. Можно ли было сделать шаг? Вырваться из притяжения временной петли и обмануть судьбу?

— Минус двадцать лет с плеча. Прочь шрамы и отметины! — почти отчеканила Ольга, говоря со мной на том языке, что был моим родным в двадцать первом веке, но не здесь. — Первый раз всегда самый тяжелый и болезненный.

— В следующий раз воскрешение и омоложение буду совершать в одиночку, без свидетелей.

— Как ощущения? — спросила она, приседая возле меня на колени.

— Будто кожу с живого содрали…

— Привыкнешь, — ухмыльнулась она, — это быстро пройдет.

Ощупав онемевшими пальцами совершенно гладкий подбородок, я невольно скосил глаза на плечо. Никаких шрамов. Никаких отметин, что я успел насобирать за восемнадцать лет.

— Да уж, это стоит того, чтобы привыкнуть. Будь омоложение хоть в десять раз больней, я бы все равно согласился.

— Я первый раз тоже так думала. — Кивнула головой Ольга, протягивая мне бронзовое зеркало.

Ну и раскормленная же рожа у меня была восемнадцать лет назад. Взгляд жгучий, наглый. На широком лбу ни единой морщинки, ни одного седого волоса.

— Боже, как давно это было. Хижина на болотах, страх, непонимание. А сейчас, будто бы в один миг вновь пронеслось перед глазами.

— Не фокусируйся на одной мысли. Расслабься. Не ковыряйся в прошлом, живи будущим.

Нарастающий гул и гомон толпы прорвался криками. Две гигантские фигуры, разгоняя от себя людские волны, неслись к нам, отшвыривая замешкавшихся. Родные рожи запыхавшихся близнецов нависли надо мной. Смертельно побледневшая Ольга уставилась на них с ужасом, качнулась, теряя сознание, и, подхваченная своими людьми, исчезла в толпе. Сильные руки Наума и Мартына подхватили меня и понесли над головами ликующих людей к воротам крепости. Я еще не осознавал, какое феерическое шоу я только что продемонстрировал. Многое из моих дел относили к разряду чудес, но это должно стать венцом. Шутка ли, даже если кто-то и догадывался или точно знал, что я в действительности не был мертв, то фокус с омоложением развеивал сомнения любых скептиков. Даже Скосарь Чернорук минуты две пялился на меня выпученными глазами, когда встретил во внутреннем дворе. Пока Мартын легонько не двинул его по голове, сбив шапку.

— Ты ли это, батюшка?! — завопил Скосарь ошарашенно.

— Нет, блин! Тень отца Гамлета! Я конечно же! Или ты меня без бороды и не признал?

— Да что без бороды, — гаркнул Скосарь, отшатнувшись, — ты сейчас тех же лет, что и Александр Ярославович будешь.

— Дай срок, я еще его внучат поучать буду, когда они седыми бородами по пояс зарастут.

— Ну, до тех поучений нам еще не скоро, а то и не видать вовсе. Но нынче мы вновь силу свою утвердим! А! Князь! Михаила, как прыщ, из Москова выдавим. Тулу воевать пойдем, Коломну, Смоленск. — От полноты чувств старый вояка так разбушевался, что грозил нечаянно всех перекалечить своим протезом. Наум спеленал Скосаря своим тулупом и понес впереди, увертываясь от его бодливой головы.

— Тихо, тихо, вояка бесшабашный, — попытался я усмирить заводного воеводу. — Всему свой срок. Дел невпроворот, поспеть бы за всеми. Ты вот не дурак, сочти, сколько у нас стрелков да припасов. Новая Рязань, что прорва, все соки из моей крепости высосала. Тут ватагой да с наскока не осилить. Уймись и возвращайся в свой двор. Стрелки нужны. Теперь, когда слух о моем воскрешении разнесется, как чума, будь она проклята, к тебе в ополчение еще людишек прибавится.

Зал башни все наполнялся и наполнялся гостями. Все, кто только сумел прорваться через оцепление, выказывали желание лично поздравить меня с чудесным возвращением, приносили какие-то подарки, свитки с заверениями. Для себя я отметил тот факт, что среди гостей было немало бояр, причем не только рязанских. Это не могло не радовать. Задуманное объединение земель, этапы которого мне до сего дня казались сложными и долгими, теперь виделись в несколько другом, более красочном, позитивном свете. Но, исходя из опыта так бурно прожитых лет, я не склонен нынче верить убедительным заверениям и откровенной лести. Счетчик обнулили, как на спидометре автомобиля, прошедшего капитальный ремонт, но это не значит, что машина новая. Я уже не тот наивный парень с горячей головой, что явился сюда много лет назад. Под масками раболепных дворян скрывается гримаса страха. В их понимании я медленно, но верно превращаюсь в тирана. В диктатора, деспота, плюс ко всем ужасам еще и бессмертного, если, конечно, не пихать в меня острые предметы и не травить ядом. Примут ли после всех жесточайших экспериментов моего преемника, коль я решу его оставить? Человека, готового объединить Русь во имя ее же будущего? Нет. Я совершенно уверен в том, что кто бы ни пришел на мое место, будет нести на себе проклятье колдуна. Даже если я тихо уйду в тень, уеду на восток, на юг, вообще на другой континент, моего преемника будет ждать незавидная участь мученика. А нужен спаситель, избавитель от темных сил. Нужен человек, способный поменять полярность всего происходящего, но не сменить выбранный курс. Сегодня многие священнослужители стали свидетелями темного деяния ведьмы. Упорно и методично они посеют зерна сомнения в души людей. Из благодетеля я превращусь в мучителя, воплощенное зло. Но мне следует оставить после себя богатое наследство. Науку, технологии, торговые коммуникации, новые денежные отношения, то немногое, что я смог внедрить. Пусть мое наследство поменяет полярность, пусть станет завоеванием пришедшего на смену мне избавителя. Я, будто пахарь, взрежу землю острым, как бритва, мечом, стану боронить пиками и копьями, сея зерна цивилизации. Но когда настанет срок, пусть кто-то другой соберет урожай, пожнет плоды. И этим кем-то должен стать человек, которому я могу всецело довериться.




ГЛАВА ПЯТАЯ


Хорошо, что вроде бы у бесполезного артефакта нашлась такая приятная функция. Испытав на себе всю процедуру омоложения, я загорелся новыми идеями и впредь дал себе зарок не подвергать собственную жизнь смертельной опасности. По мере сил, разумеется. Лишь в этом случае я смогу прожить достаточно долго, чтобы это занятие успело надоесть. Не знаю и даже не предполагаю, кому принадлежат технологии такого уровня, но я рад ими воспользоваться. Восстание из мертвых, простенький фокус на потеху публики сейчас был самой обсуждаемой темой. Тысячи свидетелей, единицы посвященных в само таинство — такое не могло остаться незамеченным. Удачный момент, чтобы начать активные действия.

Прежде чем задумать какие-то маневры по захвату соседних земель, я распорядился в несколько раз увеличить проходные налоги для купцов, не входящих в наше с тестем торговое сообщество. Особенно из соседних княжеств. Таким образом, я рассчитывал удержать монополию на все пользующиеся большим спросом товары из моих мастерских и вызвать волну недовольства. Требовалось как следует расшевелить, разозлить соседей, прежде чем диктовать свои условия. Одно княжество хорошо, а два лучше. Так что первым в списке городов, на которые я намеривался наложить лапу, стала Коломна. Это мелкое княжество, ставшее упадочным, за то время пока я оттягивал на себя все купеческие караваны, теперь было как бельмо на глазу. Ни войны, ни осады не планировалось. Жесткие ультиматумы и спецназ, натравленный на особо несговорчивых. Начнут кобениться, так я им устрою такой террор, что Аль-Каида позавидует. Лично для меня прошли те времена, когда надо штурмовать стены, применять тяжелую артиллерию и закованную в броню пехоту. Методом проб и ошибок я выяснил, что террор — самая успешная формула ведения войны и, что самое удивительное, поддержания мира. Осаждать крепости можно до пупочной грыжи, изводя войска и опорожняя казну. А вот действовать тихо, скрытно, обходиться почти без жертв и не так дорого. Сам Михаил, мой несостоявшийся убийца, натолкнул меня на эту мысль в тот момент, когда подослал в Змеигорку чумной обоз. Так что я не могу приписать авторство зачатков метода ведения бактериологической войны. Что ж, как говорится — посеешь ветер, пожнешь бурю.

Мои стрелки вооруженные пневматическими винтовками из чащоб да дальних кордонов перебрались в Новую Рязань. Перед ними была поставлена задача — максимально эффективно отработать тактику и этапы ведения боя в городских условиях. Маленький отряд должен был научиться эффективно действовать, в несколько раз больше, чем целая армия. Я готовился к новым завоеваниям. Пополнял припасы, оружейные склады, собирал воедино все разведданные. Оставшееся время проводил в мастерской. Усердная работа, новые проекты помогали мне забыть тяжелую утрату. Хоть после омоложения я подумал о том, что, будь они живы, мне бы все равно пришлось пережить их. Следовало смириться с этой мыслью, коль скоро я намерен повторять таинство омоложения в будущем.

Не забывая и про себя, я почти два месяца собирал новые доспехи. Работа быстро спорилась, потому что рутинную часть можно было поручать мастерам из других цехов. Новый доспех получился тяжелый, но очень прочный. Для поддержания авторитета мне придется самому участвовать в новых походах, а рисковать собственной шкурой не хотелось. Так что защита должна быть на должном уровне. Даже случайные ранения мне были сейчас не желательны.

На лестнице послышались громкие шаги. Стражник внизу забряцал ключами, отпирая дверь в башню. До меня донеслись обрывки каких-то резких реплик. Такая полночная суета немного встревожила. Я не стал дожидаться доклада и сам высунулся в дверной проем.

— Что там за шум?!

— Посыльный из Новой Рязани, — доложил стражник у двери.

— Пусть поднимается.

В жаркую комнату вбежал молодой парнишка лет четырнадцати, но уже с тряпичными нашивками стрелка на вороте. Вооружен мальчишка был легким мечом, арбалетом средних размеров, парой кривых черемисских ножей и тремя осколочными гранатами. Простому курсанту такое вооружение бы не доверили. Задорный взгляд пацана напомнил мне Димку, и я печально опустил глаза.

— Доброй ночи, князь-батюшка. С донесением от Мартына Коварьского, наместника рязанского. Младший стрелок дорожной бригады Федор. От Онуза с юго-востока подошли семь тысяч ордынских воинов во главе с воеводой Кухудом. Сказывали, что идут посольством от царя Субедэя до тебя князь. Идут налегке, резво, завтра к вечеру поспеют в Змеигорку. Дозорный взвод скрытно сопровождает, без приказа не действуют. Наместник рязанский велел дождаться ответа.

— Воевода Кухуд, — повторил я, вспоминая знакомое имя. — Не тот ли, что бывал в моей крепости, когда с царем Субедэем подписывали мирный договор?

— Не могу знать, князь-батюшка, я в те годы мал еще был, — отчеканил молодой стрелок, вытягиваясь по стойке смирно.

— Куда это он так резво семитысячной оравой намылился? — размышлял я вслух. — Если ко мне, то не проблема, приму гостя. Если дальше на запад покуражиться, то почему этой дорогой? Значит, так, пострел! Мартынке передай, чтоб людей с обороны города не снимал. Дозорный взвод перебросить на западный рубеж. Спеши с донесением, Федор. Все, что потребуется, получишь в гостином дворе.

В груди похолодело. Во взгляде мальчишки было что-то еще. Нет, не страх, не злость, а какой-то безумный, юношеский азарт. Я передал посыльному примерно то, что он или тот, кто его послал, желали услышать. А сам будто бы взорвался изнутри, вскипел, как паровой котел.

Проводив мальчишку-посыльного, запер мастерскую изнутри, присыпал песком горн и открыл потайную дверь в подземелье. Что это?! Паранойя, или синдром подранка. Единожды угодивший в капкан зверь становится вдвое осторожнее и осмотрительнее и в сто раз злее. Из головы не выходили события двухлетней давности, когда довольно большой отряд ордынцев практически подкрался к Пронску с юга в обход всех моих дозорных постов. Я еще тогда заподозрил, что это проверка. Испытание бдительности моей разведки. С тех пор я многое изменил и пересмотрел. Отработал новые схемы для упреждения подобных случаев. Но семитысячное войско — это не шуточки. Идущие налегке зимой, они явно рассчитывают на остановку в крупном городе или крепости.

Словно бы невидимый провожатый толкал в спину, взнуздывал, как ленивого коня. Я торопился, почти машинально разряжая ловушки, закрывая за собой двери. В случае опасности я смогу долго просидеть в этом бункере, но сейчас не тот момент, чтобы отсиживаться. Спешно собирая припасы, теплую одежду и оружие на полках в подземном хранилище, я постарался максимально подготовиться к любым неожиданностям. Доспехи, что я делал для себя, были еще не готовы, не собраны. Пришлось воспользоваться старой клепанной кольчугой, усиленным нагрудником из дамасской стали, наручами и наголенниками. После того как вернулся из заимки Скосаря, в собственной крепости не мог найти себе места. Всякая комната, всякий дом казались неуютными, чужими. Единственное логово в глубоких подземельях казалось надежным.

Самый лучший меч я обмотал волчьей шкурой и закрепил на спине. Широкие ножны с пятью метательными дротиками. Тяжелые, выкованные из крепкой стали граненые спицы пробивали незащищенное тело почти насквозь, если хорошенько метнуть с небольшого расстояния. Два кривых черемисских ножа. Очень удобное оружие в ближнем бою, даже против человека, защищенного доспехом. Тридцать свинцовых, тридцать стальных пуль заняли положенное место в обойме на поясе. Винтовка с подсумком и некоторыми запасными частями, обмотанная белой тряпкой, привычно водрузилась на спину. Что еще может пригодиться? Набор для выживания, чуть более усовершенствованный с момента последнего покушения. Пять разрывных гранат, две горчичных шашки. Все это накрываю белым полотном маскхалата с меховой оборкой на вороте. Машинально подпрыгнув на месте пару раз, проверяю, все ли хорошо закрепил. Беглым взглядом осматриваю комнату подземного хранилища и задуваю фитиль лампы на столе.

По узкому тоннелю протискиваюсь почти боком. Винтовку пришлось снять и нести в руках, чтоб не цеплялась за стены стволом и прикладом. Закрываю за собой последнюю дверь и прячу ключи в углублении стены. Дальше нет ни ловушек, ни дверей. Только жерло колодца и шаткая лестница, ведущая наверх к старому омшанику и развалинам деревни. От этого места до главных ворот крепости примерно четыреста метров. Крупные хлопья снега, чуть подтаявшие в неожиданной декабрьской оттепели, падают в сугробы и переметы у реки. Снегопад скроет следы. К утру их уже невозможно будет прочесть и отследить. Увы, но то же самое касается и мальчишки посыльного. Ведь именно по его следам я намерен определить, куда тот отправится или уже отправился, если не задержался в гостином дворе.

Достаю из чехла на поясе медвежьи лапы. Неспешно креплю к подошве сапог. Не раз испытанное средство. След, который оставляет эта накладка, раза в три больше обычного медвежьего, так что даже если заметит опытный охотник, то сразу посчитает такую отметину на снегу как минимум опасной.

Пешком по глубокому снегу догнать всадника невозможно. Тем более что мне приходится держаться в стороне от дороги. Я лишь могу определить направление. Мальчишка посыльный уже минут двадцать как покинул крепость и миновал по льду переправу. Направился он вовсе не в сторону Новой Рязани. Жгучее подозрение, вспыхнувшее в голове, с сожалением подтвердилось. Посыльный уверенно шел на юг, огибая по неприметной тропинке пологие холмы. Я шел уверенно и ровно, четко видя след. Старался не сбивать дыхание и был максимально осмотрителен. Уже через три часа после довольно резвой пробежки вдоль конского следа я почуял запах костров.

На краю того самого черного болота, где я когда-то коротал время с киевлянином Петром, расположились сотни две монгольских юрт и около полусотни землянок, накрытых шкурами.

Я удобно устроился у поваленного дерева, как раз в паре сотен метров от того места, где был похоронен Петр. Достав винтовку, стал разглядывать в оптику стан, судя по всему, устроенный уже недели две назад. Здесь было куда больше семи тысяч, о которых сказал посыльный. Да и не посыльным он был вовсе, а разведчиком, которому, судя по всему, дано было указание выяснить, нахожусь ли я в крепости и как поставлены дозоры на башне.

Караулы по периметру лагеря стояли довольно плотно. Просочиться между ними будет не просто. Да я и не собирался. В стане никто не спал. Мальчишка, видать, уже передал сообщение, и теперь все многотысячное войско готовилось к тому, чтобы спешно покинуть лагерь. Времени примерно четыре утра. Если выступят ближайшие час-полтора, то уже через пару часов будут у стен Змеигорки. Ворота настежь, охраняющих крепость стрелков — сущий минимум. Крепость обречена, даже если я сейчас брошусь обратно и подниму тревогу.

Оптика позволяла разглядеть только силуэты, суетящиеся на фоне костра. На таком расстоянии пуля даже не долетит до врага. Остается лишь наблюдать и ни в коем случае не приближаться. В этом не будет никакого смысла. Ну убью я пару часовых, а дальше что? Сдаться на милость победителя?

Словно бы камень с души свалился. Вдруг стало легко, свободно. Невыносимый, чудовищный груз упал с плеч. Не знаю почему, но я как-то очень спокойно отнесся к происходящему. Будто знал, что подобное рано или поздно должно было произойти.

У ближайшей ко мне юрты собрались трое. Судя по их действиям, они седлали лошадей. Делали все неспешно, без суеты. Очередная группа разведчиков или авангард? Не имеет значения. Я не собирался ждать и упускать удобный момент. Не боясь, что буду замечен, почти скатился с холма и, перепрыгнув тропу, затаился у подножья большого сугроба. Взведя поршень винтовки, я зарядил круглую стальную пулю в восковой оболочке. Развязал боковую прорезь маскхалата, где крепились ножи. Пока готовил удобное место для стрельбы, чуть не упустил момент, когда троица всадников появилась на тропинке. Еще немного, и было бы поздно. В сумрачном свете не просто прицелиться. Плохая оптика, холод, да и руки трясутся, как с похмелья. Я лишь угадывал очертания всадника, не говоря уже о том, чтобы попасть ему в голову. Придется пропустить и выстрелить в спину, почти в упор. Очень близко от лагеря, рискую поднять шум. Звук выстрела могут услышать собаки или часовые, но другого шанса не будет.

Разведчики медленно, осторожно проехали мимо меня, ведя негромкую беседу. Крайняя лошадь было фыркнула, почуяв запах чужака в неподвижном воздухе, но похоже, что на ее беспокойство никто не обратил внимания.

Хлопок. И меховая шапка всадника улетает в сторону вместе с осколками черепа. Отбрасываю винтовку и бросаюсь вперед, вынимая из ножен кривые ножи. Ордынские лошади очень небольшие, коротконогие, поэтому я легко могу дотянуться до оставшихся двоих разведчиков. Одним движением бью в спину второму всаднику, так еще толком и не сообразившему, что произошло. Длинный нож легко пробивает овчинный тулуп и застревает между ребер. Вторым ножом бью точно в горло последнего всадника, опасаясь, что тот поднимет шум. Перепуганные лошади не убегают, но сторонятся меня, фыркают, поворачиваются крупом. Со вторым пришлось еще повозиться. Выдернув нож из горла последнего, быстро разворачиваюсь, хватаю за руку всадника и буквально сдергиваю с седла. Прижимая коленом, бью кинжалом прямо в темя. Рука всадника мертвой хваткой вцепилась в поводья коня, так что мне пришлось еще и надрезать сухожилия, чтобы вырвать их.

Сипло вдыхая холодный и влажный воздух, спихиваю тела убитых с тропинки. Скрыть следы не получится, и даже сильно поредевший снегопад здесь не поможет. Сейчас главное — выиграть время. Я переступил черту, ударил первым, но никаких чувств, кроме брезгливости, это не вызывает. Прежде чем поднять винтовку, набираю в руки ком снега, чтобы смыть кровь. Все, что мне сказал посыльный мальчишка, либо дезинформация, либо расчет на то, что я, как дурак, буду ждать завтрашнего вечера, пока к стенам крепости подойдет названное войско. Подойдут они уже сегодня, и очень скоро, как мне кажется.

В первый момент лошадь вздумала воспротивиться тому, что на нее верхом лезет здоровенный детина. Но после того как я сильно натянул удила — успокоилась и смирилась с неизбежным. Не жалея ордынской клячи, подгоняя нагайкой и ударами каблуков по бокам, я промчался по льду реки до развалин деревни. Снегопад к этому времени совершенно прекратился. Сквозь редкие облака стало видно колючие крупинки звезд и бледное пятно луны. Обиженная на меня за такое обращение лошадь резво умчалась в обратном направлении. Я уже не скрывался. На ходу сбросив маскхалат, взобрался на пологий берег, перекатился через заметенный снегом сеновал и оказался возле омшаника, где был колодец в мое подземелье.

Мысли роились в голове как встревоженные пчелы. События ночи держали нервы в напряжении, на пределе. Ситуация требовала срочных, незамедлительных действий.

Из подземелий я поднялся, уже когда рассветало. Сизый свет сумерек сочился в пыльные окна мастерской. Горн давно погас, наполнив помещение едким угаром. Я распахнул окна и двери. Выглянув во двор, заметил, что все тихо, и тут же поспешил вниз по лестнице.

Объявленная тревога буквально всколыхнула все дозоры в крепости. Меньше чем через минуту после моей негромкой команды, отданной начальнику караула, ворота гостиного двора стали закрываться. Стрелки не задавали вопросов, они четко выполняли приказы, не позволяя себе и секунды на промедление. Короткая перекличка показала, что готовых к бою стрелков всего около пяти сотен человек. Этого совершенно недостаточно для того, чтобы удержать оборону даже до конца дня. Возможно, кто-то из мастеров возьмет в руки оружие, но это будет слабая подмога. Олай бежал по пандусу среднего уровня бойниц, успевая на ходу взнуздывать сонную стражу.

— Что случилось?! — спросил черемис, подбегая ко мне.

— На черном болоте стоит не меньше десяти тысяч войска. Ордынцы. Но похоже, что не они одни. Руку дам на отсечение, что среди того войска и ратники соседних князей, и боярские дружины, которые недавно вручали нам грамоты мирных договоров. Иначе не смогли бы они пробраться незамеченными мимо моих партизан. А еще там наши стрелки. Сколько — не знаю, но поверь мне, это очень плохо. Сам выстави все посты, Олай. Найди Ирмека и Рашида. Я пойду склады проверю.

— Вчера разведка не вернулась в срок, — вдруг вспомнил Олай, запахивая полы шубы. — Я пока не беспокоился, только полдня прошло, думал, может, в обход пошли.

— Думать поздно, Олай, забудь о них. Крепость нам не удержать, так что вскоре для тебя будет особое задание.

Этот склад стоял отдельно. За продуктовым хранилищем во дворе столярного цеха. С виду так обычный погреб, устроенный чуть ли ни в каждом дворе. На самом деле это был арсенальный склад. Примерно три с половиной тонны пороха, разложенные по толстостенным керамическим сосудам. Каждый сосуд по сто килограммов или того больше. Обычно из этого склада брали порох для производства ракет и гранат, но сейчас я намеревался задействовать резервную схему. От склада по периметру внешней стены шел подземный проход под стенами, по которому пройти можно было только согнувшись. Через каждые десять метров, под опорами башен и стен находились ниши, куда эти самые кувшины вставали как на свое родное место. Эту систему самоликвидации крепости я продумал и рассчитал еще во время строительства. Правду сказать не думал, что когда-нибудь придется ей воспользоваться. Но сейчас такая мера была просто необходима. Выставив стрелков к бойницам, я надеялся выиграть время. Из крепости нужно эвакуировать людей. До обеда им должно хватить времени собраться и двинуться в путь по еще крепкому льду в сторону Новой Рязани. После лед взорвут, не давая врагу возможность форсировать реку. С пятью помощниками я меньше чем за два часа опустошил склад, расставив во все ниши пороховые заряды. Все кувшины соединил между собой толстыми огнепроводными шнурами быстрого горения. Как запальный механизм поставил нехитрое устройство, чем-то напоминающее маятник. Стоит отпустить грузик на тонкой проволоке, как тут же начнется отсчет десяти минут до полного самоуничтожения крепости. Тут главное не ошибиться с моментом, сделать все вовремя.

Установив последний запальный шнур, вернулся в помещение склада. Дав себе небольшую передышку, не желая пока слышать доклады о том, что творится у стен крепости, я сел на пустой бочонок. Олай спустился ко мне по узкой лестнице, оставив дверь в подвал открытой.

— Хорошие новости есть? — спросил я, оглядывая с грустью пустое помещение.

— Через северный тоннель вернулись разведчики, — ответил черемис после долгой паузы. Глядя на его лицо в сумеречном свете, можно было без труда понять, что добрых вестей больше не будет. — Из десяти только трое. Сорокатысячное войско Кухуда разделилось на три части. Двадцать пять тысяч почти за один день заняли Рязань. Пять тысяч встали в крепости Скосаря. Примерно десять, как ты и говорил, ждут подкрепления здесь, на черном болоте. Я послал еще людей, но по всему видно, что нападать сегодня они не будут.

— Крайний срок — завтра, если рязанское подкрепление уже в пути.

— Это еще не все.

— Продолжай.

— Рашид в своем доме. Убит, ядом. Его сын Ирмек на Черном болоте во главе трехтысячной дружины Хамлыкских наемников, с ним же и некоторые наши стрелки.

— Отравил старика. Как странно и как чертовски логично. Ведь буквально месяц назад крепость была в его распоряжении, чего стоило…

— Обозы с мастерами уже уходят до эрзя. Тамошние хадоты будут только рады пополнению, — бубнил Олай, словно не слыша меня. — Я отправил вместе с ними полсотни хорошо вооруженных стрелков в сопровождение, думаю, хватит.

Новостей было много, и ни одна из них не радовала. Я окончательно убедился в том, что люди Субедэя меня переиграли. Учли ошибки первого похода и сделали выводы. На этот раз пробрались вплотную мелкими группами и только возле стратегических мест собрались в единый кулак. Пока я забавлялся бестолковыми фокусами с воскрешением и омоложением, вокруг уже сплеталась ловчая сеть проворных охотников. Не удивлюсь, если окажется, что попытка покушения со стороны Михаила была частью этой смертельной ловушки.

— Ступай в сокровищницу, друг мой. Возьми все самое ценное. Золото, серебро, чертежи и формулы, те, что я готовил для мастеров. Собери караван, и отправляйтесь во Владимир. Мне оставь пару десятков всадников в тяжелой броне.

— Я не смею тебя оставить князь! Я поклялся…

— Это не просьба, друг мой. Это как раз исполнение твоей клятвы. Всю казну, что вывезешь, спрячь, да понадежней, так как я бы сам это сделал. Составь карту и пояснения, чтобы я потом смог найти. Себе возьми, сколько потребуется и поступай в распоряжение Ярослава и Александра. Им о казне не рассказывай. А если спросят, говори, что я все сам спрятал. За стрелками приглядывай, да не распускай. Не хочу оставлять их здесь на бессмысленную бойню.

К вечеру, когда поступил доклад о том, что караван черемиса благополучно миновал переправу и ушел на лесную дорогу в сторону Владимира, я смог немного расслабиться. Усевшись в пустом трактире гостиного двора, поставил перед собой кувшин пива.

— Будешь пить в одиночку? — спросила Ольга, тихо входя в большой зал.

— Я был уверен, что ты уйдешь с караваном Олая.

— Правду сказать, я ему не доверяю, — тут же ответила Ольга, ставя на стол еще одну крынку. — Да и соседний князь не станет терпеть подле себя ни твою, ни мою бурную деятельность.

— Ты хоть понимаешь, что я намерен взорвать всю крепость?! Похоронить вместе с войском, которое не сегодня, так завтра сюда явится!

— Не дура, догадалась. Ну а дальше-то что?

— Тут за одним князьком должок образовался. Вот посчитаюсь с ним, а там посмотрим.

— Так я и думала.

— Мне показалось, или в твоих словах действительно промелькнули нотки сарказма?

— Нет, не показалось. — Кивнула головой Ольга, неспешно садясь на лавку возле меня. — Я расспрашивала людей о тебе. Пыталась узнать больше. Вся проблема заключается в том, друг мой, что ты до сих пор мыслишь, как человек своего времени, понимаешь? Ты внедряешь технологии, науку, считая свои нововведения чуть ли не сокровищем куда более ценным, чем золото.

— А разве это не так?

— Только не в этом веке. Поверь мне, Артур, твои усилия похвальны, но тщетны. Ты опережаешь события. Навязываешь знания, под которые не подвел теоретической базы. На это нужны столетия. Вот поэтому все, что ты делаешь, называется колдовством.

— Хочешь сказать, что затея с просвещенным государством была обречена на провал с самого начала?

— Ну разумеется. И твои утопические мысли об объединении не больше, чем пустой прожект. Без внешней угрозы, без давления извне не бывать ответной реакции. У мелких феодалов нет и не возникнет желания объединиться под сомнительным стягом антихриста, которым тебя считают. Сама материя этой реальности, этого пространства противится твоим грубым действиям. Существует некий поток событий, которому следует быть. Ты можешь внести свою каплю в это течение, но не можешь сменить русло. Прожив вторую сотню лет, я поняла, что почти не помню первые сто. Это казалось немыслимым, невозможным. Мне пришлось вести записи. Оставлять для себя самой опорные сигналы, отправные точки, где бы я смогла восстановить в памяти события минувших лет. Если ты не погибнешь в очередной авантюре, то сможешь прожить достаточно долго, чтобы понять все сказанное.

— Я готов поверить тебе на слово. Твое появление здесь стало для меня настоящим откровением. Все эти годы немыслимых усилий, войн, прорывов утонули в одной твоей сдержанной ухмылке. С другой стороны, у меня есть маленькое оправдание. Я был уверен, что век мой короток. Я спешил.

— Да, так и есть. Не появись я и не поведай тебе о чудесных свойствах артефакта, ты бы так и умер с тревогой за все свое наследство. Либо стал свидетелем краха своей картонной империи, завоеванной такими жертвами. Финал всех побед был бы примерно таким. Ты не можешь в одиночку вертеть этот мир. Твои усилия — что фейерверки. Пышные, красочные, но скоротечные. Наверное, ты еще не понял, но тебе дан уникальный шанс пронзить время, не нарушая естественный ход событий, а лишь поправляя. Влиять на судьбы людей можно титаническими усилиями, которые ты продемонстрировал в полной мере. А можно и тихо, без шума и гама. Плавными движениями, тонким расчетом, не подвергая свою жизнь смертельной опасности.

— Похоже, что все это время ты именно так и поступала.

— Я женщина, Артур. — Улыбнулась Ольга, делая глоток из кувшина. — Сейчас я выгляжу примерно лет на шестьдесят, не меньше.

— Хорошо выглядишь, — кивнул я головой, — даже может…

— Не надо пустых слов. Я смотрюсь в зеркало по утрам. Но с годами я поняла, что, будучи в теле молодом и привлекательном, я ограничена. Сейчас на такую, как я, мало кто позарится. Но мое слово чего-то, но стоит. Будь я сейчас семнадцатилетней девчонкой, то всем будет глубоко наплевать, что бы я ни говорила. Все будут пялиться на мою задницу и грудь. Вот поэтому задерживаться в этом возрасте мне гораздо удобней, хоть и не очень комфортно.

— Проще говоря, ты предлагаешь сделаться куском дерьма и плыть по течению? Я правильно все понял?

— Нет. Я предлагаю быть в потоке, а не переть поперек него. Заведи дневник, — сказала Ольга, никак не реагируя на мой дерзкий тон. — Запиши в него все, что с тобой случилось, и как можно подробней. Занеси в него все победы и поражения. Пусть это будет первая глава. Поверь мне, она будет короткая. Кстати, ты не забыл своего обещания найти амулет близнецов?

Мы спустились в мастерскую, где я отыскал старую шкатулку и, порывшись в ней, извлек янтарный амулет, который носил Наум в детстве, пока не перетерся кожаный шнурок. Помню, я даже склепал взамен прочную тоненькую цепочку, но парнишка наотрез отказался носить украшение. С тех пор невзрачная безделушка пылилась в шкатулке. Естественно, в суете последних дней я забыл о ее просьбе. Ольга в нетерпении выхватила амулет из моих рук и, вглядевшись, разделила его на две части ловким движением пальцев. В почти незаметном срезе виднелось какое-то вкрапление: явно не из здешнего времени тонкая полоска металла, снабженная крохотными контактами.

— Не простой амулет, как я посмотрю. Что это?

— Эта штуковина, наверное, еще из твоего времени, Самойлов ее всегда на шее носил. Это запоминающее устройство для киберстанции.

— Киберстанции?! — удивился я, с трудом вспоминая подобное словосочетание.

— Ну может в твою бытность оно как-то по-другому называлось, киберпартнер или компьютер.

— Флешка, что ли! — удивился я и взял из рук Ольги совершенно забытое мной устройство.

— Не знаю, на моей памяти такими терабайтными уже не пользовались…

— Ну ни фига себе откровение! Доказательство для меня, конечно, стопроцентное, но только вот в толк не возьму, что же оно доказывает?!

— Эта флешка, как ты ее назвал, принадлежала Самойлову, потомки которого и составляют большую часть знати в моей земле. А теперь оказалась на шее одного из близнецов, воспитанных в твоей крепости. Я, когда их здесь увидела, чуть дара речи не лишилась.

— Так, выходит, они что, родственники?!

— Ты одичал в этой глуши! Ну разумеется! Они его прямые потомки! Дети старшего из правнуков Аритора, того самого, за которого тебя принял шаман Олав! Да они и похожи на него как две капли воды. Не будь у них ни одного доказательства, я бы и так поняла, откуда они взялись.

— Так, ладно. Новость, конечно, сногсшибательная, но давай об этом позже.




Я стоял на крепостной стене, глядя на море огней, колышущихся на ветру. Там, внизу, тысячи людей, вооруженные, алчные, они пришли в мой дом, чтобы взять то, что им не принадлежит. Странно, но после разговора с Ольгой я смотрел на это все немного иначе. Почему-то вспомнилась квартира моего приятеля Алексея в Москве. Он жил в высотном доме на двадцатом или двадцать первом этаже. И когда я бывал у него в гостях, мы часто выходили на балкон покурить, потрепаться, глядя на ночной город. Там так же стлались под нами тысячи разноцветных огней. Ровные бусинки фонарей вдоль широких улиц. Яркие блики автомобильных фар, окна в домах. Глядя на город сверху, я почему-то всегда испытывал чувство умиротворения. Прилив положительных эмоций наполнял мою сущность, надолго оставляя от таких визитов приятные воспоминания.

Почему-то здесь и сейчас, на высоких башнях возведенной мной когда-то крепости, возникало то же самое чувство умиротворенности. Эти стены уже смогли однажды удержать осаду. Хоть и наспех поставленные, сумели уберечь все, что было скрыто за ними. Сейчас прочность каменной кладки не имела значения. Все тленно по обе стороны от них. Ольга права. Я действительно стал бельмом, занозой. Я нарушил естественный ход событий, вмешался не в свое дело. Почему, вытянув «счастливый» билет в этот век, я решил, что просто обязан повлиять на все происходящие в нем события? Кто сказал, что я имею на это право? Я что, получал четкие инструкции? Или, быть может, считал своим долгом переписать известные мне страницы истории? Артефакты, которых, как оказалось, немало, созданы не для забавы. Быть может, они существуют только для того, чтобы просто наблюдать за событиями. Пусть даже и вмешиваться, но делать это осторожно, незаметно, помня об ответственности за все последствия. Я уже наломал дров. Уже вывихнул ход событий. Уверен, гибель семьи лишь малая плата за такое грубое и беспринципное вмешательство. Это ответная реакция самой материи пространства-времени на инородное внедрение. Уничтожение крепости должно стать жирной точкой в этой нелепой сказке. Уже через пару десятков лет не останется свидетелей. Еще через двадцать забудут или исказят происходившие здесь события. И все вернется в прежнее русло, выправится. Смешно, но сейчас чувствую себя, как школьник, которому показали его безобразное поведение. Не наказали, нет, но подробно и внятно объяснили, почему не следовало так поступать. Напоследок я собирался сделать еще одну глупость. Отомстить Михаилу за все, что он совершил. Но, поразмыслив над поучением Ольги, понял, что не стану этого делать. Убив никчемного князька, я сделаю его жертвой. Поставлю в ряд мучеников, пострадавших от злых деяний антихриста, князя-колдуна, Коваря, ареда. А так, оставив его живым, я докажу потомкам, что это не так. Летописцы, быть может, и соврут, приукрасят, но надеюсь, что все же вместе с добрыми его делами не забудут упомянуть и позорные страницы. Время рассудит, коль посчитает нужным, а мое дело — сторона. Я научусь быть терпеливым, способным сдерживать собственные сиюминутные порывы, желания. Хочу верить, что последняя битва за эту крепость станет для прочих завоевателей хорошим уроком, неким призывом к тому, чтобы научиться решать споры мирным путем, а не войнами и грабежом. Наивно. Сам понимаю, но вдруг.

Одиннадцать моих стрелков, четверо спутников ведьмы Эгиль, сама ведьма, поднявшаяся на стены крепости, стояли с оружием в руках. На каждого по полсотни осколочных ракет, по десятку зажигательных бомб. Мы продержимся максимум полчаса или час. Войска Кухуда и Хамлыкские наемники подошли к стенам вплотную, так что даже если попытаются спастись бегством, то только по головам своих соратников.

— Давайте уже стрелять! — выкрикнул я, взводя курки ракетной установки.

В ответ мне щелкнули спусковые механизмы других оборонительных орудий. Первый залп расписал утреннее небо черными спицами дымных шлейфов, мгновенно размазавшихся на сильном ветру в сплошную завесу. Десяток горчичных зарядов разорвались в небе над вражеским станом, оседая серо-желтым облаком на буйные головы. Жгучее зелье подействует не сразу, поэтому я не торопился, заряжая ракетницу осколочными. Если сын Рашида, Ирмек, действительно среди тех, кто стоит сейчас у стен крепости, то он, пожалуй, единственный, кто знает, что должно произойти. Если только не пытается сыграть с судьбой в азартную игру и не ведет сейчас отряд диверсантов по тоннелям подземелий, нашпигованным ловушками и минами. Мне все равно, сколько будет длиться осада. Мы отстреляем весь запас, что вынесли из складов, а потом просто уйдем. Нападения со стороны реки быть не может. Еще ночью, последний караван Олая взорвал за собой прибрежный лед. Так что атаки с тыла просто не может быть. На всякий случай там сидит снайпер, который способен удержать портовую часть крепости чуть ли ни в одиночку и даст сигнал, если кто-то все же прорвется с той стороны.

Второй залп малых осколочных зарядов подчистил ряды осаждающих у самых стен. У этих ракет почти не было заряда на дальний полет, так что я решил использовать их в первую очередь. Все стреляли без команды, по готовности. Старались выдержать очередь, чтобы не лупить в одно и то же место, наблюдая за тем, как происходит ротация войск в открытом поле перед главными воротами. Нападающие готовились к долгой осаде. Видимо, получив от предателя какую-то информацию, они использовали железные щиты и даже научились строиться малыми группами, закрываясь от осколков ракет. Не очень-то им это помогало, но подтащить к воротам таран они сподобились. Другое дело, что первые же пять кувшинов зажигательной смеси, брошенные почти наугад, превратили эту связку бревен в большой костер. В нашу сторону летят тысячи стрел. Только в мой защитный экран, сплетенный, как кольчуга, из стальных колец, ударились пять или семь только за последнюю минуту. Стреляют ордынцы прицельно и умело, так что подставляться не стоит. Обреченная на заклание крепость не стоит того, чтобы словить за нее стрелу в грудь. Кольчужные экраны, прикрывающие каждую ракетную установку, защищают нас от стрел и камней, пущенных из баллист, пращей и тугих монгольских луков. Осада не то что прежняя, ведется очень умело, слаженно. Ордынцы быстро выучили уроки прошлых поражений.

Быстрым шагом иду вдоль стены со связкой гранат. Нужно проверить так называемые слепые зоны. Я не рискую, не высовываюсь в бойницы, просто бросаю по одной гранате в каждую из них, не очень-то беспокоясь насчет того, попадут они в цель или нет. Боеприпасы на исходе у всех, а нам еще надо обеспечить отступление. Выходя на боковую лестницу, привлекаю к себе внимание стрелков.

— Отступаем!

В это время со стен падают неуправляемые бронзовые змеи, начиненные полными баками зажигательной смеси. Языки пламени поднимаются на уровень сторожевых башен. Огненная стена на короткое время отгоняет войска от ворот.

Отряды ордынцев не унимаются. Прикрытые тяжелыми щитами, вплотную подобрались к главным воротам и теперь пытаются выбить их с петель небольшим ручным тараном. Уж чего-чего, а упорства им не занимать. Железные петли трещат, выжимая опорное крепление из стены собственным весом. Пропуская вперед Ольгу и ее спутников, выхожу на гостиный двор. Стрелки выводят оседланных лошадей через калитку второй оборонительной стены. От центральной башни к нам спешит Савелий, снайпер, который держал оборону тылов. Вставая за нами, стрелок вскидывает винтовку, целясь в арку, где уже трещат окованные железом ворота.

— Нет смысла, Савелий, — остановил я снайпера, так и не сделавшего пока ни единого выстрела. — Уходим!

По приставленным с вражеской стороны лестницам на стены взобрались несколько десятков человек. Немного удивленные тому, что вдруг не встретили сопротивления, они на мгновение замешкались, но сообразив, что рубеж сдан, бросились открывать ворота.

Не люблю я верховые поездки, но выбирать не приходится. Хорошая скаковая лошадь сейчас единственный шанс на успешное спасение. Осмотрев своих спутников, я дал команду ведущему опустить мост через ров со стороны порта, а сам запустил грузики запального механизма у входа в подземное хранилище. Теперь обратного пути нет. Быстро разворачиваю коня и мчусь к упавшему мосту. Здесь узкая тропинка ведет к реке, к единственному месту, где лед еще был целым. Нам следовало бы не привлекать внимания, но ордынцы окружили крепость со всех сторон. Нас, конечно же, заметили и тут же бросились в погоню. Тем временем я слышал, как гудела толпа захватчиков, вломившаяся во внутренний двор крепости. Горстка преследователей спустилась с крутого берега и так же, как и мы, вышла на лед. Такая возможность во время планирования отступления была предусмотрена, поэтому последний из стрелков, не сбавляя темпа, перекинул в одну руку связку небольших кувшинов, поджег фитиль и, свесившись, аккуратно бросил позади себя. Небольшой взрыв должен хоть немного повредить лед и умерить пыл преследователей. Но всадники, только заметив оставленную ловушку, тут же развернули лошадей. Прогрохотавший взрыв никак им не повредил, но заставил прекратить погоню. Фитили в подвале уже должны были полыхать в полную силу. Никогда нельзя было рассчитать с точностью до секунды. Вот и мне в целях безопасности пришлось делать все с запасом. Мы уже взобрались на берег реки с противоположной стороны, когда оранжевые всполохи с густой черной каймой вырвались из-под стен. Всю крепость, казавшуюся с такого расстояния маленькой, окутали клубы дыма. Кирпичные своды раскалывались, осыпаясь внутрь двора. Взрывы звучали не синхронно, с некоторой задержкой. Правду сказать, я думал, что грохот будет похлеще того, что когда-то смел в один момент всю военную верхушку ставки Батыя. Нет, большого фейерверка не случилось. Даже не все стены развалились, хоть я и закладывал заряды под несущие балки и опоры. Протяжное грохотание длилось не больше десяти секунд, затем все стихло, и только языки пламени разгорающихся пожаров озарили утренние сумерки. Вот так, одним росчерком, ба-бах — и стер труды тысяч людей, годы стараний, бессонные ночи, переживания. За короткое время крепость стала легендой, обросла слухами, доказала свою мощь. И теперь решающий момент, она не позволила алчным захватчикам поглумиться над собой. Единственным взрывом похоронила все свои тайны. Даст бог, буду жив, еще вернусь в это место, но сейчас нет смысла оглядываться в прошлое. Как бы мы ни старались, вывезти все со складов и погребов было невозможно. Захватчикам будет чем поживиться. Тем, кто уцелеет. И самое главное, чего они добились, так это сломили легенду, взяли крепость, считавшуюся неприступной. Теперь другим городам придется несладко. Весть о падении Змеигорки заставит многих князей и бояр пойти на попятную. Ольга права: удельные феодалы никогда не примут идеи объединения без внешней угрозы. Без орд захватчиков, бесчинствующих на их землях. Пусть пройдет не одна сотня лет, прежде чем они придут к мысли о едином сильном государстве. Я не должен был вмешиваться.

Долго пялиться на руины, охваченные пожаром, не было смысла. Я лишь пришпорил коня и направился вдоль берега. Впереди февраль, морозы отступят не скоро. Буду считать путешествие по этой заснеженной равнине росчерком пера на белом листе бумаги. Новой страницей. Попытка создать империю вокруг своего раскормленного величия с треском, я бы сказал, с грохотом, провалилась. Иначе и быть не могло. Я не смогу быть таким тираном, как ордынские ханы. Не смогу только брать, грабить, захватывать. Я цивилизованный человек, а не дикарь. Да, многие тысячи людей остались сейчас без крова, без уютного убежища, которым была моя крепость. Но они хотя бы живы. У них есть средства и ремесло, которое я им дал. Приживутся, устроятся. Все ж лучше, чем бесславно погибнуть на крепостных стенах. Бросив их, оставив на произвол судьбы, я избавляю несчастных от ответственности за свои дела. Их умения и опыт найдут достойное применение. А мне пора повзрослеть и перестать корчить из себя всесильного, непобедимого демиурга, способного щелчком пальцев погасить звезды и ввергнуть мир во мрак и хаос.




Ровно через неделю неспешного путешествия в стороне от больших дорог, мы миновали чертолесье и выехали к небольшому селищу на Васильевом лугу. Это единственный маршрут, который я знал. Отсюда было отлично видно строящиеся кремлевские стены Москова.

— Все не можешь отказаться от идеи отомстить здешнему князю? — вдруг спросила Ольга, подъезжая ближе.

— Отомстить?! Возможно, — буркнул я и покосился на ведьму, настороженно смотрящую мне в глаза. — Но не убить. Месть ведь это не только возможность намотать на кулак кишки врага. Это не грубое ремесло, а скорей тонкое искусство. Хочу почесать когти.

Проезжая мимо приземистых курных изб, стрелки зарядили винтовки, пристегнули штыки и запахнули вороты кольчуг. Мои доспехи сейчас были разобраны и лежали в большой сумке на одной из вьючных лошадей. Что бы ни произошло, я не собирался лезть в драку. Требовалось пополнить запасы, возможно, подковать лошадей, передохнуть и отправляться дальше. Не найдя богатой добычи в развалинах моей крепости, ордынцы двинутся на запад. Они ни за что не остановятся на достигнутом. Коломна сдастся без боя. Ее и я бы взял с парой десятков стрелков. Следом Москов. Князь Михаил, сидя в крепости, попытается договориться, откупиться, и даже если останется жив, участь его будет незавидной. Ярослав стар, так что Владимира ждет та же участь. Александр давит ливонцев на западе, у Пскова, но без поддержки княжьих домов ему крышка. Придется уступить позиции. Хаос и разорение шагают по моим следам. Когда-то я смог выиграть одну битву, но проиграл всю войну. Лишь на короткий срок смог отложить неизбежное.

— Знаешь, — обратился я к Ольге, — а ведь я никогда в жизни не был за границей. Не выезжал за пределы страны. Собирался много раз, да все как-то не получалось.

— Да-а?! — удивилась ведьма, чуть изменившись в лице. — А я, даже если захочу, не вспомню всех мест, где бывала. Ну, разумеется, за исключением Австралии и обеих Америк. Даже в Индии бывала пару раз, представляешь?

— Ну и как впечатления от Индии?

— В первый визит, лет триста назад, мне отрубили руку за воровство. Второй раз прибыла с послом Персидского шаха и подцепила какую-то лихорадку. Поверь мне, Артур, мотаться по заграницам в нынешние времена может быть опасней, чем голой грудью на копья бросаться.

— Да уж, веселые были туры по горящим путевкам. Ты права, я мыслю слишком современно. Вот ляпнул тебе про заграницу, а у самого в голове песчаные пляжи, лазурное море, зонтик над деревянным шезлонгом.

— И три взвода охраны от тамошних башибузуков. Нет уж, я от поездок по теплым странам зареклась. Пусть уж лучше туманы да белые ночи, чем жгучее солнце и шайки дикарей. Я в крестовом походе достаточно нашасталась по пустыням, на всю оставшуюся жизнь. С меня довольно.

— Ну на север так на север. Мне нужен отпуск. Да, черт возьми, не просто отпуск, а долгие каникулы с работой над ошибками. Хоть годик пожить в тишине, без войн, без драк и вечного напряга. Что я, в конце-то концов, пашу как проклятый? Больше всех надо?!

— Не знаю, сможешь ли, — усмехнулась Ольга. — Знаю тебя немного, но почему-то мне кажется, что больше недели без дела ты не высидишь.

— Правду сказать, не пробовал, но все когда-то бывает впервые. В прежней жизни бездельничать у меня получалось на отлично.

Стрелки, едущие впереди нас, вдруг насторожились и, не произнеся ни слова, подняли оружие на изготовку. Я лишь осмотрел собственное снаряжение и вынул одну ногу из стремени. Случись заварушка, кавалерист из меня никудышный.

— Что встрепенулись?

— Ворота распахнуты, стражи нет, а над башней, вон, с западной стороны, дым видать, — тут же ответил кто-то из них, не оборачиваясь.

— Ордынцы? — предположил я.

— Нет, — отозвался Савелий, обернувшись, — те бы первым делом дозор послали, конный разъезд. А тут ни души, вот только с холма три обоза сходят.

Мы бы долго еще могли гадать да строить предположения, если бы в какой-то момент под стенами кремля не прогремел взрыв. Тут уж никаких сомнений не было, что это кто-то из моих куражится. Даже догадываюсь, кто именно.

Вырвавшись вперед, рискуя нарваться на копья затаившейся стражи, я проскакал через мост и стал подниматься на Ведьмину гору. От реки нам не было видно, сколько тысяч людей собрались за домами и дворами у ворот детинца. Завидев нас, люди расступились, а некоторые так и вовсе бросились наутек.

По двору крепости свирепо вышагивал Скосарь Чернорук, пугая всех окружающих воронеными механическими приводами на широких плечах. Воевода раскраснелся от крика и гнева. В правой железной клешне он держал увесистую булаву. Тулуп воеводы валялся на снегу, рубаха распорота на груди. По всему видать, пик его бурной речи с разрыванием рубахи уже миновал. Неровной шеренгой перед воеводой стояла вся княжеская рать. С тылов перепуганных вояк теснили стрелки числом всего около десятка, а у крыльца, возле развороченных взрывом дверей, Мартын и Наум тихо мутузили одновременно трех бояр и самого князя Михаила, накинув им на головы их же собственные шубы.

— Хоть один чумазый хряк пасть раззявит, враз зубами подавится! — хрипел Скосарь, держа булаву наизготовку. — Сопли подтирать не научились, а уже на Скосаря дружину копья подняли!

Из дворовых построек, дико гогоча, вывалила орава карагесеков, бесшабашных степняков, которые последнее время вертелись в охранении Новой Рязани. Здоровенные, сильные, проворные карагесеки волокли нехитрую добычу: кто овцу, кто курей, а кто и бабу за волосы.

— Отставить грабеж! — выкрикнул я, подъезжая ближе. — Это как же понимать?! Что за произвол?!

Карагесеки замерли как вкопанные, Скосарь щелкнул переключателем на левой руке и выронил на снег булаву. Мартын с Наумом повалили наземь бояр да князя и уселись на них верхом, как на тюфяки.

— Князь! Батюшка! — Повалился неуклюже в снег на колени Чернорук, растягивая рот в довольной улыбке. — Живой! Здоровехонький! А мы уж было худое подумали да решили с недругом твоим, кровником Михаилом, посчитаться.

— Проще говоря, решили пощипать тутошнюю знать, покуда Орда не явилась. Знаю я вас: разбойниками были, разбойниками и остались!

— Хвала предкам, что ты, свет наш, подоспел, а то б мы…

— Ратникам оружие вернуть, — перебил я его словоблудие, — кого побили, тому подсобить, наворованное воротить! Чуть не опозорили меня, отморозки!

— Послушай, — вдруг спросила Ольга почти шепотом, — их тут всего-то десятка два, три, они что ж, весь город этим числом взяли?

— Нет, не они, — ответил я с усмешкой, видя искреннее удивление ведьмы, — слава их дурная этот город взяла. Когда Орда первый раз перла, Скосарь Пронск зачищал, так лютовал, стервец, что по сей день всяк, услышав имя его, крестится. Наум да Мартын, тех и вовсе за людей не считают. Несет молва байки, что, дескать, бесы они, коих я, колдун, наворожил себе во служение. Ну а карагесеки, этим человека зарезать, что высморкаться, одной рукой ножиком, как пером, распишет, а второй все ценное снимет. Стрелки же мои, няньки мордатые, вон, глянь, стоят, ухмыляются, а ведь каждый пятерых ратников княжеских мог на штык намотать, мимо проходя.

Подъехав ближе к княжеской дружине, стоящей с опущенными головами, я только испепеляющим взглядом прошил Скосаря. Тому хоть бы хны, строит мне невинные глазки. Чудище! Обращаясь к поникшим воякам, лишь немного привстал в седле и толкнул речь:

— Поднимите оружие, воины! Мы вам не враги. Враг не сегодня-завтра у стен встанет. Орда на Руси, да не гостем в города наши идет. Разгоните толпу зевак у ворот, успокойте. Выставите караулы, вышлите дозоры, коли воевать собираетесь. Раздайте оружие всем, кто пожелает город защищать. Остальных по окрестным деревням отправьте. О князе своем не переживайте, погостим у него до вечера, поговорим по душам да уйдем своей дорогой.

Услыхав мои слова о князе, Наум и Мартын, эти два клоуна-переростка, подняли побитого Михаила на ноги, тормоша его, словно тряпичную куклу, накинули на плечи шубу и прислонили к резной опоре крыльца. И с довольными рожами уставились на меня, будто ища одобрения. Вид у князя был потрепанный. Волосы всклокочены, под глазом наливался синяк, бровь отекла, а из носа сочилась тонкая струйка крови. Еще месяц назад я бы разграбил этот город, сжег бы в нем все, что только может гореть, но только не теперь. Ведь именно разорения от меня ждет и без того перепуганная московская знать во главе с Михаилом.

— Не нужны мне, Михаил, ни твои амбары, ни твои цацки золотые, и стол твой княжеский мне не гож. Добро свое, вошь ты чесоточная, от ордынцев нынче попробуй оберечь, может, тогда поймешь, убогий, с кем надо было дружбу водить, а на кого стрелы вострить.

Пока стрелки выпихивали со двора ратников, пока развели лошадей, чтоб покормить, согреть да напоить, Ольга, как клещ, вцепилась в братьев-близнецов, отведя их в сторону. Молчаливые и угрюмые спутники ведьмы в нерешительности топтались посреди двора, не зная, чем себя занять. С опаской поглядывая на бурчащего недовольно Скосаря, ворочавшего своей устрашающей клешней, собиравшего свои разбросанные пожитки, они охотно кинулись на мой зов собираться в дорогу.

Говорить о чем-то ни с самим князем, ни с его боярами я наотрез отказался. Распоряжался на княжеском дворе, как на своем собственном, пока организовывал сборы. Прошлись по купцам, собирая припасы. К слову сказать, за провизию, корм для лошадей и два обоза с упряжками мы честно заплатили. Пришлось лично проконтролировать, помня любителей халявы — близнецов. Им я устроил отдельную трепку. Наедине. В каком-то полутемном углу в одной из княжеских палат. Выслушав поначалу их сбивчивый рассказ о сдаче Рязани.

— Я сам в дозор ходил с конными стрелками, — начал было Наум.

— Думали упредить, выиграть время. Уже последний обоз собирал… — добавил Мартын.

— Только и смогли забросать гранатами передовой отряд. Выкосили вчистую! — продолжил Наум. — Тут как поперли отовсюду! По всем просекам, дорогам, тропам! Насилу оторвались!

— Я уже последнюю телегу из города снарядил и отправил. Пошел по боярским подворьям народ выгонять, — вновь встрял Мартын.

— Так вы что, пустой город Орде оставили? — удивился я.

— Наум хотел его вовсе спалить! — брякнул Мартын и опасливо покосился на брата.

— Не успел! — виновато прогудел Наум. — Пока с головными возился, остальные с боков обошли! Мы было галопом через Рязань, а ордынцы уже город обошли.

— Тут мы и вляпались! — Опустил голову Мартын.

— Если бы не Скосарь с сотней карагесеков — задавили бы нас, проклятые! — дополнил печальный рассказ Наум.

— Главное — людей от расправы уберегли. Плохо, что дотянули до последнего. Могли бы и раньше озаботиться. Тут вы промедлили! — попенял я.

— Это все гадюки — бояре народ баламутили! Мы, мол, с Ордой замиримся, откупимся, никого в обиду не дадим. Только вы выкормышей Коваря не слушайте! Заведут вас в чащи лесные и погубят! — проворчал Мартын. — А мы в Мещере такие хоромы отгрохали, а сколько подземных хранилищ настроили… Саперная рота, как кроты, рыли, день и ночь. Всех разместили. В дальних убежищах еще дома пустуют. Там пока мастеровые из Змеигорки с семьями поселились.

— Ордынцам до убежищ не добраться. Проходы в болотах только верные люди знают. Так что народ пересидит набег в целости и сохранности, — сказал Наум, опередив мой вопрос.

— Всю живность с собой забрали. Даже кошек и собак, — прыснул Мартын. — А бояр с челядью силком туда увезли. Под арестом сидят. Мы было тоже на болота подались, да попали в заваруху…

— Я половину карагесеков положил, пока к ним пробился! — прогудел с порога, сердито морщась, Скосарь. — Стрелки битые и калеченые, в круг встали и отстреливаются дружно, а эти медведи… — Старый вояка только головой покрутил. — Видал я побоища, а такую резню, что твои близнецы умудрили… Стоят спина к спине, в руках по топору и мечу, так и мелькают, словно ветряки у мельницы. Рычат, как звери, и от ордынской кровушки отплевываются. Мои карагесеки совсем умом тронулись, глядя, что эти черти вытворяют, и тоже кинулись крошить в капусту тех, кого братья не достали. Орут что-то непотребное и режут… Тут ордынцы и дрогнули, а мы вырвались!

— Это они, твою железную клешню завидя, в бега подались! — хмыкнул Наум.

Получив от меня по шее, смиренно отошел в угол. Злорадно оскалившись, Скосарь склочным голосом пробурчал:

— Ты, князь-батюшка, Мартынке наподдай! Пошто он моему коню хвост вырвал?! А?

Мартын, увернувшись от моего пинка, заорал возмущенно:

— Да а как бы я тебя еще остановил? Мы до ночи там рубились бы!

— Так, хватит! — не выдержал уже я и окончательно прогнал братьев, поторопив их со сборами.

Скосаря не пришлось даже спрашивать. Мы только посмотрели друг на друга, и старый вояка тихо сказал:

— Куда же я без тебя? Нет у меня ни бабы, ни детей — сиротить некого. Только князю своему и буду служить… до смерти.

Смахнув набежавшие слезы, Скосарь, сердито засопев, тяжело зашагал к выходу. Уже скоро с крыльца раздался его рык и отчаянные вопли его степной банды.

Выдвинулись из Москова уже поздно вечером, когда стемнело. Я буквально настоял на том, чтобы уйти подальше, и только далеко за полночь позволил встать временным лагерем на короткий отдых. С появившимся пополнением, стрелками Скосаря, карагесеками и братьями, нас набралось около полусотни, так что нападения бандитов или заблудившихся ордынских разъездов мы не боялись. До Новгорода дорога не близкая, но я намеревался преодолеть ее быстро, без долгих остановок и в довольно резвом темпе. Как мне казалось, Новгород — последний из городов, который захотят взять себе ордынцы, тем более что на него уже не первый год претендуют ливонцы. А там, где территории спорны да климат суров до неприличия, они были не большие охотники ошиваться.

— Что-то близнецы твои никак в толк не возьмут, чего я от них хочу, — сказала ведьма, присаживаясь рядом со мной возле костра.

— Да я и сам не пойму, если честно! Ну даже если они действительно королевских кровей и этому есть доказательства, то нам-то что с того?

— Я знаю короля Урге чуть ли ни с детства, поверь мне, более гадостного человека еще поискать. У нас с ним как-то сразу отношения не заладились. А в этот путь я отправилась еще и потому, что знала: Аритор ни в какой крестовый поход даже и не собирался! Он шел на восток! Сама его благословила. В отличие от прочих, он весьма прилежно учился и очень неплохо знал историю, географию и много чего еще, чтобы не реагировать на сомнительные авантюры. Не удивляйся. Профессор Самойлов очень ревностно относился к образованию потомков. Понятно, что с каждым поколением планка образованности падала, но все равно была очень высокой по сравнению с прочими в этом времени. Уж тот факт, что земля круглая, а звезды не сияющие в небе драгоценные камни, его потомки знали. Навигационные расчеты, знание истории, химии, физики — все это записано не в одном десятке книг, которые Самойлов продолжал писать, несмотря ни на что! Он вообще считал, что наш скачок во времени — это одна большая экспедиция, в которой он должен неустанно трудиться, пока есть возможность.

— Ну сейчас родоначальника нет, сама сказала, и судьба его не известна. Что касается братьев, то скажи я им, что земля круглая, так оно и будет, а кто посмеет усомниться, тому несдобровать. Они оба как сырая глина, лепи что хочешь.

— Это я успела заметить, — усмехнулась Ольга, — но они очень козырная карта. Они — твой пропуск к землям Бьерна. Ты поможешь мне посадить их на трон, а я отдам в твое распоряжение все земли. Фактически братья будут озвучивать твою и мою волю, а я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы эта воля исполнялась.

— Это намек на то, чтобы я сам там бурной деятельности не разводил?

— Ну, правду сказать, я не уверена, что у тебя это получится. Во-первых, ты ни слова не можешь сказать, во-вторых, даже если выучишь язык, тебя все равно будут считать чужаком. В-третьих, если попытаешься удержать народ королевства силой, то просто всех потеряешь. И года не пройдет, как вокруг тебя не останется ни одного фермера, пастуха или охотника. Они все скопом соберутся и уйдут в другие земли. Они всегда так делают, не хуже кочевников.

— А что же братья?

— С ними проще. Многие старики помнят Аритора и в братьях тут же узнают его наследников. Я преподнесу всю историю таким образом, что появится очевидная выгода в том, чтобы подвинуть Урге с трона, на котором он явно засиделся. Хоть при дворе меня и не любят, авторитет мой в народе никто не оспаривает. Только благодаря мне королевство избежало многих войн и проблем, эпидемий и разорения. Они до сих пор думают, что мне в одном из своих откровений боги Асгарда поведали тайну строительства кораблей и секреты врачевания. У меня отец был заядлый мореход, так что я с детства знаю все морские узлы и названия снастей. А еще я знаю немало снадобий, которые весьма не дурно справляются с инфекциями.

— Проще говоря, ты затеяла собственную игру, в которой желаешь видеть меня не в нейтралитете, а на своей стороне.

— Да, наверное, именно так. Королевского трона я тебе не обещаю, да и затея рискованная.

— Королевский трон я и сам не хочу, а вот от хорошей мастерской не откажусь.




ГЛАВА ШЕСТАЯ


Восемнадцать лет с плеч — это весьма ощутимо. Тело упругое, подвижное, живое, кровь кипит. Глаза лучше видят, слух острей. А запахи! Черт возьми, сколько всего я растерял за долгие годы. Будь процедура омоложения действительно еще больней и мучительней, чем та, что я испытал на себе, все равно бы на нее согласился. Сознание несколько напряженное, загруженное. Можно сказать, что даже уставшее. Ход мыслей ровный и неспешный, а тело требует каких-то действий, какой-то активности. Явное расслоение получается между телом и сознанием, но мне хватает набитых шишек и опыта, чтобы сдерживать зачастую неконтролируемые порывы заняться чем-то глобальным. Видя примитивный уклад жизни, внести какую-то свежесть, новизну. Руки так и чешутся, а вот голова не дает. Да еще буйная весна. Ранняя оттепель, запахи. Все это наполнило мою бродячую жизнь какой-то удивительной свежестью, живительным соком, бурлящим, как колдовское варево.

Несмотря на то что задержались в пути, проходя за день в среднем не больше двадцати километров, я не хотел прекращать путешествие. В Новгород прибыли уже в конце апреля. Почти на неделю застряли у переправы вблизи от города. Теплое солнце и ранние дожди вскрыли и без того тонкий лед на реке. Так что вынуждены были ждать удобного момента для переправы. Перебирались на другой берег с помощью плотов и волокуш. Что тоже заняло немало времени. Уж слишком много всего прихватили с собой в дорогу. Карагесеки, выяснив мои планы, как-то резко решили податься восвояси, аргументируя бегство, иначе это назвать было нельзя, малой добычей и суровым климатом. Правду сказать, я был даже рад, что они уходят. Конечно, в бою сыскать им равных — не просто. Глядя на них, складывалось впечатление, что крохотный отряд состоял из людей, вовсе не ведающих, что такое страх. Именно они когда-то серьезно подпортили жизнь наступающим на Рязань войскам Бату, атакуя с тылов. Жадные до добычи головорезы словно бы не понимали разницы между тяжелой рыцарской конницей и легким пехотинским отрядом, очертя голову бросались и на тех, и на других. А если одолеть не получалось, тут же отступали, меняя стратегию. Являться в Новгород в гости к Александру с такой необузданной и несдержанной шайкой было бы как минимум невежливо. Понятия дисциплины для этих отморозков просто не существовало. Подозреваю, что их раздразнили россказни Скосаря о Царьграде, где чуть ли не все дома, даже у самых бедных, украшены золотом. Вот и решили бравые степняки попытать счастья за морем, оставляя меня на попечение собственных стрелков.

Новгород встретил нас во всем великолепии. Если сравнивать с той Рязанью, что я впервые увидел много лет назад, то все равно что стольный град и захудалый аванпост, с парой десятков покосившихся дворов. Здесь все казалось каким-то более массивным, угрюмым, кондовым. Город был огромен. Разделенный рекой на две части, как бы на административную и торгово-ремесленную. Но даже внутри этих частей он был неоднороден. Имело место явное разделение, словно бы на этнические кварталы. Все в них считались горожанами, но каждый держался сам по себе, в своем маленьком мирке. Целостность противоположностей.

Александр встретил нас у крепостных ворот, часть стен которых разобрали и теперь основательно переделывали. За те десять лет, что мы с ним не виделись, молодой князь возмужал, окреп и теперь не был похож на любопытного юнца. Он стал доблестным воином, о котором говорили не иначе как о герое. Встреча была довольно прохладной, я бы даже сказал — чересчур официальной. В сопровождении князя были незнакомые мне люди в доспехах и православные священники, смотрящие на него с укоризной за такую суету вокруг моей персоны. На щеке Александра красовался довольно свежий шрам, костяшки пальцев сбиты, а часть окладистой бороды была слегка подпалена у правой скулы.

— Смотрю я, князь, ты тут сложа рук не сидел.

— Да уж, досталось, — ухмыльнулся Александр немного натужно. — Во-первых, как я только освоился на родной земле, явился Биргер, тот еще выскочка, шведский ярл. На Неве встал и такой грабеж учинил, что пришлось поучить дурака. Как вшей, тех шведов из болот да лесов вычесывали, кабы не твоя наука, мастер, так до сих пор бы силились.

— Это я знаю.

— Откуда?! — удивился Александр, спрыгивая из седла на землю у ворот большого деревянного дома.

— Как же откуда! А Невским тебя с какой стати величать стали?

— Ты и про это знаешь! Так, может, еще и про…

— Про Чудское озеро, — опередил я князя. — Тоже знаю. Без подробностей, конечно, но знаю, что ты там немцев гонял, как хряков, по льду.

— Ох и надоели они мне, — ответил Александр, чуть погрустнев. — А больше всего достали городские да крепостные проблемы. Тут меж людей такая усобица, что хоть плетью пори каждого второго. Грызутся, что псы за мосол. Архиепископ Спиридон, человек, конечно, уважаемый, но тот еще любитель подлить масла в огонь. А горожане да селяне при случае напоминают, как волхвов Перуновых пожгли несколькими годами раньше. Церкви, вон, каменные ставят. Какие деревянные были, те сожгли уж давно. Как смута, буза, так они церкви жечь, ну что за манеры. Так и весь город спалить можно! Я по твоему примеру, мастер, все из камня нынче закладываю.

— А что же немцы? Так и держат Псков?

— Держат, да только нет мне дела до Пскова. Хоть и под боком, а тихо там. Тут бы со своей землей управиться.

Александр жил в неприметном, хоть и большом, доме, куда и пригласил нас погостить. К слову сказать, некоторые боярские дворы в этой части города выглядели куда как пышней и солидней, чем княжьи хоромы. Я не собирался задерживаться надолго. Уж слишком шумно и людно. Отвык я от городской суеты. Ольга то и дело напоминала, что если хотим успеть до середины лета к королю Урге, то следует поспешить. За пару дней Александр с трудом уделил мне немного времени, да и то за обедом или ужином, чтобы мы могли поболтать, обсудить случившиеся события. Я подробно рассказал ему о том, как ордынцы прокрались в Мещеру. Взяли Рязань, как горящую петарду, проглотили Змеигорку и двинули дальше на Москов. Такие новости князя озадачили, и уже утром следующего дня он снарядил гонцов к отцу во Владимир.

Братья Наум да Мартын, по наставлению Ольги, все больше общались с Суртом, толмачом, изучая язык. Как оказалось, язык северян был им знаком, вот только на нем они не говорили с малых лет. Ведьму этот факт очень обрадовал. Скосарь со стрелками собирали обоз в дорогу. Места здесь труднопроходимые, так что следовало запастись как следует. Чтоб не путался в незнакомом городе, Александр приставил ко мне своего ловчего Якова Половчанина. Низкорослый крепыш Яшка был сам родом из Смоленска, и его речь мне была более понятна, чем местный такой необычный диалект и специфический говор. Памятуя о коварстве Михаила, князя Московского, я все же держал возле себя Савелия, няньку из отряда Скосаря. На всем протяжении пути от Москова Савелий показал себя как отменный снайпер и весьма проворный охотник. Каким-то приемам снайперского искусства я обучил его лично. Не зря малец носил серебряные нашивки на вороте. Такие нашивки доставались не просто, примерно так же, как в мое время краповый берет спецназа. В тяжелой и упорной борьбе, в постоянном соревновании среди равных.

От безделья становилось тошно. Я все подгонял Чернорука, чтоб скорей собрался в путь, но угрюмый воевода бормотал что-то о нерадивых купцах да любопытных горожанах. Ольга целыми днями слонялась по городу вместе со своими телохранителями, ища встречи с какими-то нужными людьми. По ее словам, она хорошо знала маршрут через здешние леса и болота, но для полной уверенности должна была поговорить с теми, кто пришел от Ладога и знал все броды и переправы. К середине лета туда должен был прийти один из кораблей Ульвахама, брата короля Урге.

Не находя себе дела, я поддался на уговоры Якова Половчанина и собрался-таки на охоту. Не в моих принципах охотиться ради удовольствия, но я намеревался осмотреться, изучить окрестности.

Мы охотились уже третий день. Ушли довольно далеко от города, где добыча была богаче. Останавливались в селищах, дозорных крепостях, где Яков распоряжался весьма властно и авторитетно. Еще бы, ведь он был ловчий самого князя, а это не малый авторитет, не дворянский титул, но тоже весьма почетная и уважаемая должность, как я смог узнать. Били пушного зверя, птицу себе на прокорм. Мои винтовки для охоты на такую дичь были просто идеальны. В отличие от короткого лука княжьего ловчего. Мы с Савелием умудрились обставить Якова во всем: и в меткости, и в сохранности шкур. Как говорится, били в глаз. Смотрящий с завистью и некоторой опаской на наше оружие Яков тем не менее на свой счет неудачи не принимал. Мой титул князя-колдуна был известен всем в округе со слов Александра, так что наше с Савелием удивительное проворство в охоте он относил к разряду сверхъестественного, не особо напрягаясь на это счет. В один из дней Яков ушел проверить и поправить ловчие ямы, которые снаряжал до нашего появления. Мы с Савелием почти весь день провалялись у костра, не зная, чем себя занять. Яшка вернулся только к полуночи. На следующее утро двинулись в обратный путь, к Новгороду.

— Кажется мне, или с севера дымом тянет? — спросил я ловчего, пригибаясь в седле под еловой веткой.

Подернув ноздрями, обернувшись лицом на север, Яков наморщил лоб и прислушался.

— Никак Хвощевка занялась, запылала! — пробубнил он. — Не к добру это!

— Проверим? — предложил я, давно потеряв интерес к высматриванию звериных следов и троп.

— Надо бы, — согласился Яков. — Если изволите, батюшка.

— Ну тогда веди…

Ловчий чуть помедлил, как бы выбирая оптимальный путь. Вывел коня на берег крохотного озера и тут же припустил, да так резво, что мы со стрелком за ним еле поспевали. Чем ближе пробирались к названному Хвощевкой селищу, тем сильней чувствовался запах гари. В какой-то момент я даже заметил языки пламени, озарившие сумрачный лес. Пылающую деревеньку, тесно стоящую на крохотном пригорке, не заметить было невозможно. Благо, что горело только несколько домов на краю. Сам не пойму, зачем спешили, будто от нашего появления что-то могло измениться. Будто пожар погаснет сам собой. Только въезжая по раскисшей дороге на большую, мощенную бревнами улицу деревушки, я вдруг понял, что пылающие дома никто не тушит. С той секунды, как я только это осознал, во мне что-то щелкнуло, взвелось, словно курковой механизм, и я придержал коня. Но было поздно. Со всех сторон нас окружали тяжеловооруженные всадники. Через дворы по тропинкам между домов приближались около сорока пехотинцев, разодетых весьма пестро и разнообразно. Единой формы или чего-то типа доспехов у них не было. В отличие от всадников. Закованные в доспехи с ног до головы, в сопровождении трех или четырех более легких кавалеристов, к нам подступали рыцари в длинных белых накидках.

— Немцы! — только и успел сказать Савелий, заряжая винтовку.

— Отставить стрельбу! — выкрикнул я и выхватил меч.

Среди пехотинцев было немало лучников и арбалетчиков. Одно неловкое движение, и нас, не защищенных броней, нашпигуют железом, как сало чесноком.

Нам не оставили времени на раздумья, просто навалились гуртом, стараясь сбросить с лошадей или повалить вместе с ними. Мне было плевать, кто эти люди, зачем пришли и как вообще оказались в Новгородских землях. Смысл их ожесточенной атаки мне казался неясным. Видимо, просто не хотели оставлять свидетелей своего разбоя. И плевать им было на то, кто мы такие. Если сдадимся без боя, то, возможно, оставят в живых, чтобы потом обменять на своих. В одной из наших бесед Александр вскользь упомянул, что такой обмен производился не раз и что сейчас у него как минимум трое пленных рыцарей. Мне, видимо, как самому рослому и опасному на вид, набросили петлю на шею и подперли бока копьями. Проворный малый из рыцарского окружения быстро спешился и поспешил обыскать и отобрать все оружие у меня и Савелия. Нелепость ситуации заключалась в том, что Яков все еще был при оружии, а один из пехотинцев подвел к нему лошадь. Теперь уже не было сомнений, что так настойчиво навязанная нам охота была всего лишь ловушкой. Да и последняя его отлучка, якобы на проверку ловчих ям, явно таковой не являлась.

— Послушай меня, Яков, — выкрикнул я, оттягивая петлю от горла, — ты даже не представляешь, что натворил. За меня тебе, наверное, хорошо заплатят, так что уж потрудись — потрать золото до того, как я тебя найду.

Криво ухмыльнувшись, Яков забрал с седла моей лошади все шкурки, что мы успели заготовить, на скаку перехватил у одного из подручных рыцаря увесистый кошель и, не говоря ни слова, помчался прочь.

Рука Савелия непроизвольно потянулась к винтовке, которую пленившие нас рыцарские слуги держали слишком близко. Но, перехватив мой взгляд, стрелок остановился.

— Ты есть князь, что из крепости на Змеиной горе? — спросил на довольно сносном русском языке один из рыцарей в потрепанном белом плаще.

— С кем имею честь…

— Дитрих Инсбрукский, — представился рыцарь и снял шлем, похожий на склепанное из обрезков жести ведро с прорезью для глаз. — Ты, князь, и твой оруженосец теперь мои пленники.

Больше высший командный состав этих самоходных броненосцев с нами не общался. Скрутив руки мокрыми веревками, пехотинцы водрузили нас обратно на наших же лошадей и повели вслед за торопливым отрядом. Вот же блин, поохотились! И меня, и Савелия со всех сторон окружали наконечники копий и арбалетных стрел. Рискнуть и даже со связанными руками попытаться вырваться — наверное, возможно, но не нужно. По голове как будто дубиной шарахнули, хоть драки и не было. Только бессильная злоба. Ни одной продуктивной мысли, гулкий, протяжный звон вместо мыслей, сотрясающий опилки в пустой голове. Ну каким же тупым бараном надо быть, чтоб позволить завести себя в такую нелепую и примитивную ловушку. Мне понадобилось часа два, прежде чем я понял, что вообще произошло и какие последствия всего этого могут быть. Вот что-что, а пленником мне еще быть не доводилось. Ладно, посмотрим, каково это. Заодно разведаю да разнюхаю, как устроились рыцари в Новгородской земле. Думаю, за такую информацию Александр будет только благодарен. Главное — сохранять спокойствие. Ссылаться на Женевскую конвенцию нет смысла, да и коль меня сразу признали князем, то убьют не быстро и еще поторгуются за мою шкуру. Вот только не понятно, с кем они собрались торговаться, если сразу не замочили. С ведьмой? С братьями Наумом да Мартыном? Или с Александром? Не знаю, с какими оправданиями явится на княжий двор Яшка Половчанин, если вообще явится. Или мне придется вести очень серьезную разъяснительную беседу о друзьях и предательстве с самим Александром. Не могу, как ни крути, выбить из головы и вариант того, что все случившееся — его рук дело. Не хотелось бы, конечно, убедиться в правоте подобной догадки, но события последних месяцев просто вынуждают меня думать подобным образом.

Рыцарский отряд уводил нас все дальше и дальше на запад от Новгородских земель. Как только стемнело, устроили привал. Кряжистый пехотинец помог распрячь лошадей, и мы смогли устроиться вместе со всеми у огня. Рыцари тоже не шиковали, так же как и их солдаты сбились тесным кружком у огня, почти не снимая тяжелой брони. Единственное отличие было в том, что благородным прислуживали оруженосцы и слуги. На нашу с Савелием охрану выделили три сменных караула. Угрюмые и молчаливые мечники бдительно сторожили нас всю ночь, не спуская глаз. В отряде я насчитал пятерых рыцарей, довольно молодых, на мой взгляд, но опытных. По пять-шесть слуг на каждого, по парочке оруженосцев, снаряженных порой ничуть не хуже, чем хозяева, и полсотни пехотинцев. У последних снаряжение было тоже весьма приличным, хоть и разносортным.

Сон в эту ночь был короткий и тревожный. Еще до рассвета меня толкнул в спину Савелий, заметивший приближение того самого Дитриха, что заговорил со мной в сожженной Хвощевке.

— За твое пленение, князь, я получу хорошие земли и золото, — выпалил рыцарь, надменно толкая меня в бок кованым сапогом.

Рыцарь был пьян, и его спутанную речь удавалось понять не сразу.

— Не забудь получить запасную голову, потому что эту я тебе ампутирую, мамой клянусь.

— Твои слова как лай собаки, что сидит на цепи, — огрызнулся рыцарь с ехидной ухмылкой, не очень-то вдаваясь в смысл моих угроз.

Наверное, этот напыщенный петух очень горд собой. Еще бы, так просто заполучил русского князя. Без сопротивления, без драки. Всего-то подкупил жадного до золота ловчего, который привел ему наивного князька прямо в лапы. В рязанских землях, где я потратил восемнадцать лет жизни, в подобной ситуации меня бы сразу убили. Или отпустили с извинениями. Вся проблема в том, что я не в Рязанских землях.

За весь следующий день мы проехали километров двадцать. Чаще всего шли в обход довольно мелких озер и чуточку прибавляли шаг на многочисленных просеках и вырубках. Такое масштабное выкашивание леса напомнило мои собственные глобальные вырубки вокруг Змеигорки. Нетрудно было догадаться, что вся древесина шла на строительство новых укреплений, на производственные нужды. Из чего следовал только один вывод: немцы намерены осесть здесь надолго.

Перебравшись вброд через мелкую, безымянную речушку, мы оказались на пригорке, со всех сторон огороженном оборонительными кольями и рвом, заполненным водой. Некогда временный лагерь крестоносцев сейчас стал более похож на капитальное укрепление. По прибытии в этот стан нас с Савелием тут же под конвоем отвели к кузнецу. Закопченный, низкорослый старик, чем-то напоминающий сказочного гнома, ковылял по крохотной мастерской на прямых, негнущихся ногах. С боков к ногам были примотаны обтесанные жерди. Благодаря им кузнец мог самостоятельно стоять и кое-как передвигаться из угла в угол. Слышал я, что многие северные народы подрезают пленным мастерам сухожилия под коленями, но результат такого варварского метода наблюдал впервые. У мастера ценятся руки, знания, талант, а не умение быстро бегать. Вот и коротышке-кузнецу явно не повезло с хозяевами.

Мастер долго подбирал кандалы. Делал он это обстоятельно, напоказ. Так, чтобы конвоиры видели ту тщательность, с которой он выполняет свою работу. Обручи на руках и ногах кузнец клепал на холодную стальными клепками. Наклеп получился не очень наплывный с трещинами, так что при необходимости после двух-трех ударов зубилом кандалы можно будет легко снять. Кажущаяся крепость толстенных цепей, массивных заклепок и толстых обручей меня не волновала. Болтающиеся цепи не сильно сковывали движения, хоть и весили килограммов пять в общей сложности. Первым мастер заковал моего стрелка Савелия. Когда же взялся за меня, то не упустил из виду особо заметные мозоли на левой руке, которые обычно остаются от клещей. Также мастер заметил отличительный ожог на запястье и мое совершенно не праздное любопытство в отношении всего инструмента и оборудования, находящегося в кузне. В сознание калеченого мастера закралось подозрение, но он не стал заострять на нем внимание. Я давно заметил эту особенность. Кузнецы умеют узнавать друг друга по каким-то самым незначительным приметам и признакам. Прежде, когда я только начинал заниматься этим ремеслом, думал, что все это выдумки самих мастеров, которые придают значимость и без того таинственной и странной профессии. Но позже смог убедиться на собственном опыте, что все так и есть. Мастера действительно могут узнать друг друга даже во время мимолетной встречи.

Конвоиры, все это время тщательно наблюдавшие за работой мастера, не прекращали трепаться. То и дело что-то спрашивали у самого кузнеца, на что тот отвечал одобрительным рычанием или просто кивая головой в знак согласия. Язык конвоиров был грубый и мне совершенно не знакомый. Даже тот факт, что я ожидал услышать в нем выразительность и резкость знакомого мне когда-то по школьной программе немецкого языка, не оправдался. Ни слова, ни интонации не напоминали современный язык.

После посещения кузнеца конвоиры немного расслабились. Трое куда-то отдалились и теперь наблюдали за нами издалека, а оставшиеся спрятали оружие и теперь просто толкали нас в спины, указывая направление. Под пристальным наблюдением подвели к большому котлу полевой кухни. В котле булькало какое-то невообразимо густое месиво, из которого для нас зачерпнули по порции деревянными мисками. В довесок к этой бурде нам выдали по сухой горбушке хлеба. Помня о гигиене в подобных местах и о качестве приготовленной пищи в походных условиях, я благоразумно отставил миску и положил рядом кусок хлеба. Савелий, намеревавшийся было с удовольствием навернуть предложенный ужин, также последовал моему примеру и отказался от пищи. Такой явный протест не вызвал у охраны ни раздражения, ни праведного гнева. Они просто рассмеялись и совершенно бесцеремонно поволокли нас дальше к пристройке у деревянной часовни, которую, надо полагать, воздвигли одной из первых. Там, в этой пристройке с одной маленькой отдушиной под самой крышей, нас и бросили. Снаружи гулко ширкнул тяжелый дубовый засов, и похоже, что дверь еще подперли поленом, для пущей надежности.

— Что скажешь, Савелий? — обратился я к стрелку, осматриваясь в тусклом помещении.

— Верст двадцать на северо-восток мимо просек, там вдоль озера. После дорога весьма приметная, но можно срезать через лес, если без коней пойдем…

— Ты молодец, нянька. Что дорогу запомнил — хорошо. Но наперво надо решить, как освободиться.

— У меня это, осколочная с собой и два ножа на спине под рубахой.

— Я три метательных дротика в рукаве припрятал, да и комплект выживания немцы не отобрали.

— Ну так, стало быть, к полуночи цепи собьем да в ночь уйдем. Эх, нам бы оружие воротить, — размечтался Савелий.

— Нет, не сегодня. Эту ночь за нами бдеть будут особо, как прошлую, хоть мы и под запором, а все равно стражника хоть одного да оставят.

— Про рыцарей всякая молва ходит, сказывают, что они пленным ноздри рвать ради забавы большие мастера. А норов показать — так и язык отсекут или глаза выжгут.

Подойдя к стене, я встал на стоящую рядом скамью и стал осматривать лагерь в узкую щель отдушины.

— А ты забыл, Савелий, какие про меня слухи ходили, пока ты сам в стрелки не подался?

— Да лучше уж за князя-колдуна голову сложить, чем на боярина пупок надрывать. Им, кровопийцам, все мало, три шкуры драли, дворы обирали. А уж когда на службу согласился, так и узнал, что врут все слухи, напраслину наводят.

— Вот-вот, друг мой. А слухи эти я сам и выдумывал. Но что касается немцев, то проверять на собственной шкуре их методы убеждения нет никакого желания. Осмотримся, сделаем вид, что смирились, и тогда подумаем, как двинуться восвояси. Не так, черт возьми, я планировал провести предстоящее лето. И до рыцарей ливонских, и бояр новгородских нет мне никакого дела, пусть хоть глотки перегрызут друг другу.

Сняв с пояса комплект выживания, я стал разбирать содержимое. Часть аптечки сразу вернул назад в подсумок. Перевязочный материал, настойки, мази, обезболивающий порошок — все это пока, да и в дальнейшем, даст бог, не пригодится. А вот щипцы для ремонта оружия, надфиль и свеча, сейчас в самый раз будут. Комплект инструмента был универсальный, достаточно тяжелый, выполненный из очень прочной стали. В обеих рукоятках щипцов на пример швейцарского ножа были спрятаны пилки, ножи, крючки, шила. Я спокойно зажег свечку от зажигалки, удобно устроился на лавке и стал обдирать наплывы на клепках. Много времени эта процедура не заняла. Металл был настолько мягкий и некачественный, что освободиться от цепей оказалось делом на полчаса. Я сделал так, что кандалы все еще держались на руках и ногах, но стоило их немного потянуть или сильно стукнуть, как железные кольца тут же слетали. Пока я возился со своими заклепками, Савелий отстегнул от пояса фляжку с крепким спиртовым настоем, разлил по крохотным серебряным чаркам, спрятанным в крышке. Из закуски у нас были только четыре гороховых брикета да горстка вяленого мяса. Все это входило в комплект выживания каждого стрелка.

Быть может, Савелий был и неплохой стрелок, заслуживший свои серебряные нашивки, но вот с щипцами обращался неумело. Пришлось мне самому заняться его клепками, ободрав их ровно на столько, чтобы цепи, так же как у меня, еле держались. Теоретически после этого мы могли бежать в любой момент.

После первого глотка травяной настойки мне тут же полегчало. Тело расслабилось, мысли стали более конкретными и связными. Слетела ненужная суетливая шелуха, какая-то неопределенная тревога, чувство дискомфорта. Напротив, я даже стал получать удовольствие от такой нелепой ситуации, чувствуя, что до сих пор контролирую все происходящие события. Предательство Яшки меня сейчас не беспокоило. И Скосарь, и Ольга с братьями сейчас уже рвут и мечут, требуя объяснений и снаряжая поиск. Они того Яшку из-под земли достанут, прежде чем я до него доберусь. Так что денег, полученных за мою голову, он потратить явно не успеет.




— Скоро сюда прибудет командор ордена с епископом, чтобы допросить тебя и судить, — разоткровенничался Дитрих Инсбрукский, пригласив меня утром к себе в шатер.

Правду сказать, утро у рыцарей этого лагеря начиналось за полдень, так что я воспринял его угощение как обед.

— Судить меня? За что же, позволь узнать?

— За колдовство, за ересь, за поругание святой церкви. За злые чары, которыми заклял войско на Чудском озере руками своего ученика Александра. Твоя казнь будет менее мучительной, если ты отдашь свой гримуар и признаешься в совершении тяжких грехов, чем выкажешь покаяние.

— Ах вот даже как! Ты, железный дровосек, хоть краем своего опухшего мозга понимаешь, что ничто не мешает мне вызвать сотню демонов, наслать на вас язвы и дождь из горящей серы без всякого гримуара?

— Ты на святой земле, колдун! — хрипел захмелевший Дитрих, корча злобные гримасы. — Твои чары здесь бессильны!

— То-то у меня пятки чешутся! А это, оказывается, все от святой земли. А я думал, грибок одолел или взопрели от сырости здешней.

Громыхая цепями, я потянулся к деревянной кружке, стоящей передо мной на столе. В кружке плескалась мутноватая бурая жидкость, подслащенная медом брага, которой постеснялись бы поить даже узников моего подземелья в былой Змеигорке. Демонстративно вылив брагу на землю, я наполнил кружку из собственной фляги.

— У меня к тебе другое предложение, Дитрих — железный дровосек. Ты сейчас же снимаешь с меня цепи, отдаешь мне мое оружие, моего стрелка и лошадей, и я отправлюсь обратно с твоими извинениями. В противном случае я не гарантирую безопасность всему этому стойбищу. Ни тебе лично, ни всем прочим во главе хоть с папой римским, хоть с Мухамедом и дюжиной сарацин. Я вас всех гарантированно втопчу в эту святую землю, а тебя, петух Инсбрукский, задушу вот этими самыми цепями.

— Дерзок ты, князь-колдун, — ответил рыцарь без толики возмущения, — да только не прикоснуться тебе, неверный, ко мне и моим доспехам. Я получил святое крещение в Иордане, благословение самого магистра…

— Ты молодой, — перебил я Дитриха, — сильный, буйный. Тебе бы еще жить да жить, но нет, не сидится тебе дураку на месте. Лезешь в чужие земли со своим уставом, со своим фанатизмом. Мало ваша братия огребла в святой земле?

— Мы спасаем заблудшие души от власти языческих идолов! Наша миссия священна!

— А по ходу дела еще и подгребаете их земли, их богатство. Вон ордынцы, уважаю этих ребят! Ничего не декламируют, просто грабят и спасибо не говорят. У них нет лживых масок на лицах, у них нет высшей цели, просто берут, что хочется, и не спрашивают. Они не врут ни себе, ни мне. Вот и драться с ними одно удовольствие. А вы! Ведь убьют вас, дурней, не за грош и не за праведные ваши речи, не за истинную веру, а за то, что приперлись незваными.

— Не тебе нас судить! Ты колдун, и деяния твои от дьявола!

— Зато вы ангелы во плоти!

— Не сметь! Я не позволю осквернять имя святой церкви. Перед тобой рыцарь ордена!

— Рыцарь бы не посмел прикоснуться к моему оружию и предложил бы поединок.

— Ты не равен мне, ты смерд, безродный пес, и твой княжий титул для меня что хрюканье свиньи!

— Этот безродный пес остановил стотысячную орду у стен своей крепости. Если кто-то не в курсе. Этот смерд брал города на завтрак, сметал с лица земли, лишь щелкнув пальцами. Это ты мне не ровня, железный дровосек, так что оставь свои страсти для кого другого, а меня не утомляй. Мне, псу, твой магистр с епископом что блоха. — Сказав это, я встал и не спеша вышел из затхлого шатра, внутри которого воняло хуже, чем в тесной подсобке у гастарбайтеров. У навеса перед шатром мялись охранники, явно слышавшие напряженную и шумную беседу. Появившийся вслед за мной рыцарь отдал короткий гортанный приказ, и один из стражей пошел вперед, как бы ведя меня за собой к сараю у часовни.

Видя то, как расслабленно и спокойно я отношусь ко всему происходящему, Савелий тоже держался уверенно. Когда за мной закрыли дверь, стрелок только поднял голову, с трудом прерывая крепкий сон.

— Не пойму, с какой стати они на меня так взъелись. Я же с ними не воевал, не ссорился!

— Надо знать, Александру, князю новгородскому, насолить хотят, — предположил Савелий, нехотя усаживаясь на скамейку.

— Или просто от бессильной злобы. В здешних местах про меня слухи редкие да далекие, что проку с моей смерти. Не понимаю. Шел себе, никого не трогал, и вот нате. Мы тебя судить, крестить, к вере правильной призывать. Чего-то немцы явно попутали.

— Чернорук без дела сидеть не станет, — размышлял вслух стрелок. — Уже сейчас небось по следу идет, да не один, с дружиною.

— Хорошо, если так, вот только может оказаться, что опоздает мой воевода. Если вообще отыщет этот лагерь. Самим выбираться надо.

— Тихо пойдем или с боем?

— А как придется. Хотелось бы, конечно, пошуметь, да только рискованно это. Мне из себя острые предметы вынимать в очередной раз ой как не хочется. И кстати, давно хотел спросить, Савелий. Что стрелки говорят? Как они из крепости Скосаря целехонькие ушли, если туда ордынцев целая свора пожаловала?

— Так все просто. Поднялась тревога еще от дальних дозоров, вся крепость на посты. В один голос твердят, что рано утром дело было. Чернорук злой, как черт, спрашивает, что за шум, да как узнал, что ордынцы подошли, еще пуще озлобился. Ворота распахнул настежь и с одной булавой навстречу войску вышел. Уж как он их поносил, как ругал, мне рассказывать не надо. В соседних селищах от звонкой ругани той все молоко, поди, скисло. Вернулся на двор, потолковав о чем-то с тамошним воеводой, да вынес им знак торговой гильдии, что от тестя вашего, боярина Дмитрия. Тут, знак углядев, ордынцы и поворотились. Вот все, что слышал. Но няньки за слово ответ держать привычны, брехать не станут, а уж мне так и подавно.

— Ну да, неприкосновенность торговой гильдии. Ведь я же сам участвовал в разработке этих документов. Давно дело было. А оно вон как все вывернулось. Солдаты гильдии неприкосновенны, как и товар, и склады, и распорядители. Торговцы за такой знак чуть ли не половину, а то и три четверти своего дохода готовы отдать, лишь бы влезть под теплое крылышко.

— Мы еще осенью полсотни готовых стрелков снарядили в Царьград в распоряжение Дмитрия.

— Да уж. Развернулся тесть, у него сейчас банк, склады, страховая фирма. И ведь исправно дела ведет, как я ему советовал. Выходит, Савелий, что авторитет торговой гильдии ордынцам больше, чем мой?!

— Нет, быть может, они и тебе, батюшка, зла не желали, да только больно ты несговорчив. Крепость свою никак уступать не хотел.

— В конечном итоге и у меня нет крепости, и у них одни руины.

— Да и десятину с каждого похода тебе отдавать тоже накладно, — напомнил стрелок, демонстрируя тем самым недюжинную осведомленность в моих прежних делах.

— Ладно, черт с ними, пройденный этап. Это запишем на мою поспешность да неопытность в международной политике. Меня-то самого этот знак гильдии не спасет. К черту! Все решено, вот если бы не этот рыцарь с ведром на башке, так давно бы уже двинулись к Балтике. Значит, так! Обмозговываем с тобой детали и разминаемся. За полночь я хочу отсюда уйти, надоело мне здешнее гостеприимство с постными щами. Так и исхудать можно.




Проснувшись после короткого сна, я подтянулся к отдушине и внимательно осмотрелся, насколько было возможно. Лагерь крестоносцев будто бы вымер. Только недалеко от моста через куцый ров с пяток стражников тихо бубнили, сидя у жаркого костра. С пасмурного неба накрапывал мелкий дождь вперемешку со снегом. Пронзительный ветер трепал пологи шатров и палаток. Недалекий лес отзывался на каждый порыв ветра протяжным шипением сосновых веток, словно морской прибой.

Мы избавились от цепей. Немного размялись. Я вынул из ножен, спрятанных в рукаве, метательный дротик и стал им сдвигать засов с другой стороны двери через узкую щель между досок. Чуть влажная древесина поддавалась с трудом, плохо скользила и скрипела. Но в шуме ветра нашу тихую возню мало кто мог услышать.

— Делаем все, как договорились. Наше оружие в большом шатре, так что смотри в оба. Прикроешь, пока я соберусь.

— Сделаю, — кивнул головой стрелок, невольно сутулясь и пригибаясь на полусогнутых.

Он опытный лазутчик, не понаслышке знает, что такое действовать тихо и скрытно.

Савелий пошел первым. Я выждал буквально десять секунд и двинулся вслед за ним, но, оказавшись во дворе часовни, не смог сразу заметить моего стрелка. За считаные секунды снайпер сумел вываляться в грязи и налепить на себя клочья сена и прошлогодней листвы. Да так ловко у него это получилось, что я даже не нашелся, что сказать, просто похлопал по плечу Скосаревского няньку и двинулся вслед за ним к шатру. Извлекая из-под куртки кривые ножи, Савелий почти в присядку добрался до сонного стражника под навесом у шатра и встал у него за спиной. Матерый диверсант, орудуя двумя ножами, тихо уложил стражника с перерезанным горлом в грязь. Ни кольчуга, ни чешуйчатый доспех не помогли пехотинцу против кривых черемисских лезвий.

В лагере унылая тишина. Тревожный сон солдат наполнен проклятиями и негодованием в адрес командиров и всей знати. Но никто из них пока не догадывается, что смерть уже дышит в затылки, как трепетная тень от пламени факелов встала за спинами. Короткие парные удары по болевым точкам, хруст шейных позвонков, и вот уже я подхватываю бездыханное тело одного из оруженосцев, чтоб громко не бренчало железом, падая на бревенчатый настил в шатре. Оставляю для стрелка еще троих рыцарских слуг, а сам пока собираю из сундука наше оружие и вещи, что хранились в седельных сумках. Заряжаю свою и его винтовку, быстро накидываю маскхалат и тихо крадусь к выходу, притоптав в грязи между досок настила чадящий факел.

— Пятеро у костра — самая большая помеха, мимо не пройти, но двое стоят за спинами товарищей, так что они первые цели. Ты сними того, что сидит к ним лицом, а я двух стоящих. Дальше по обстоятельствам.

— Даже если тревогу подымут, рыцарей в лагере больше нет, — прохрипел Савелий, так же как и я натягивая маскхалат.

— Есть. Дитриха как-то прозевали. Думал, он в этом шатре, ан нет, в другом месте околачивается. Да наплевать, вперед.

В шуме ветра и капели моросящего дождя звук выстрела винтовок был почти неслышным. На мое счастье, двое сидящих стражников мирно дремали, пригревшись у жаркого пламени. Так что первые, отмеченные как главные цели, отвалились в грязь с пробитыми головами совершенно беззвучно. Мы неспешно успели перезарядиться и вырубить оставшихся. Я подошел к костру и стал расталкивать ногами пылающие поленья. Свет от огня мгновенно померк, и весь дремлющий лагерь погрузился во тьму.

— Может, все же возьмем лошадей? — предложил Савелий, подкравшись ко мне со стороны солдатских палаток вдоль южной стены укрепления.

— Леса здесь густые да дремучие. Не нужны нам лошади. Уйдем в чащу, сам черт туда не сунется, хоть пеший, хоть конный.

— Это верно, вот только путь долог будет, — вздохнул Савелий, поглядывая в сторону конюшни.

— А я ближайшие сто лет никуда не тороплюсь.

Накренив рыцарский флагшток, я срезал ножом богато расшитое знамя ордена с двумя скрещенными мечами на белом фоне и, свернув жгутом, намотал вокруг талии под бахромой плаща.

— А это трофей, на память. Будет чем в долгом походе сапоги чистить.

В ответ на это стрелок только ехидно ухмыльнулся и юркнул в очередную солдатскую палатку. Я обнажил меч и тоже поднырнул как можно тише под промокший полог. На что рассчитывали горе-завоеватели, выставляя в охрану укрепленного лагеря пятерых нерадивых стражников, — непонятно. Если два пусть и весьма опытных диверсанта устроили здесь кровавую резню, не тревожа мирный сон прочих, кого посчитали не опасными, то, стало быть, так им и надо. Мне не было стыдно за эту ночь. Ко мне отнеслись как к трофею, как к добыче на удачной охоте, да еще и намеревались судить или, того хлеще, обменять на каких-то ублюдков дворянских. Нет! Я поступил соответственно своей, пусть и не самой мирной, репутации, так что нечего злиться и биться в истерике. Посеял ветер — пожнешь бурю, как говорится. Я честно предлагал Дитриху просто отпустить меня и извиниться за предоставленные неудобства. Этот напыщенный петух даже не прислушался к моему предложению, так что совесть у меня чиста. Я не прав, знаю. Если была возможность уйти тихо, без лишних жертв, то, стало быть, так и надо было сделать. Но я разошелся, разобиделся на рыцарский орден и его методы ведения международной политики. Вот и досталось невинным солдатам за грехи нерадивых командиров. А в следующий раз пойти на Русь еще подумают. Если Александр ни сном, ни духом о предательстве в отношении меня со стороны своей свиты, то ему дается уникальный повод расставить правильные акценты и поучить кой-кого хорошим манерам.

— Сколько у тебя? — спросил я запыхавшегося стрелка в тот момент, когда мы залегли в густом ельнике на опушке леса.

— Десяток будет, не меньше, — отчитался стрелок, стыдливо загибая пальцы на руках.

— И у меня примерно столько же. Вот жаль только, до Дитриха не добрались. Как сквозь землю провалился, гад.

— Ему еще ответ держать за порезанный лагерь да убитых товарищей.

— Это ты верно заметил. Не мы, так святая церковь, поборником которой он себя считает, достанет гордеца. Если он вообще кому-то нужен, этот выскочка.

— Ну что делать станем, батюшка, как обычно, в чащу или по вдоль дороги?

— В чащу, конечно, зачем нам псы-охотники на хвосте. Ушли из плена, ни единой царапины! Вот только без прибытка, но живы ведь, и на том спасибо!

Драпали от вражеского лагеря почти в темпе марш-броска. В кромешной мгле это было не просто. Под моросящим дождем, по кромкам болот, по пояс в грязи с талым снегом вперемешку. Часа через четыре я понял, что уже не разбираю дороги и пру наугад. Савелий тоже заметно вымотался, но в моем присутствии держался бодро. Искать нас в этой глуши даже не вздумают. Особенно после того как обнаружат порезанных и подстреленных стражников. Мы бежали достаточно долго и умело запутали следы, чтобы быть уверенными в собственной безопасности. Можно остановиться и передохнуть. Опасность миновала, и нет смысла пороть горячку, прорываясь к своим. Мы не на фронте, а в этом дремучем лесу можем чувствовать себя как дома.

— Надо переждать. Я займусь костром и обустрою убежище, а ты, Савелий, разведай окрест все тропки и подходы. Подстрели что-нибудь на обед. Крупного зверя не бери, зайца или утку в самый раз будет. Да смотри, оглядись как следует.

— Сделаю, — ответил стрелок и бесшумно спустился в пологую низину под трухлявые стволы бурелома и валежника, поросшего густым мхом. Уже через десяток метров его невозможно было заметить на фоне леса, так что я успокоился и стал готовить стоянку.

Набрав тонких веток, я накинул их на корни поваленного дуба и земляной выступ с другой стороны. Поверх веток накидал еловый лапник, прикрыл, как черепицей, кусками дубовой коры и накрыл все это лоскутами мха. В образовавшемся укрытии выкопал небольшую ямку, вокруг обложил все тем же лапником. Зря старался. Пока возился с укрытием, дождь почти кончился и в разрывах между облаков проглянуло солнце. Серый и сумрачный лес стал более контрастным, тени — резкими, а мгновенно поднявшийся от земли молочно-белый густой туман скрыл и без того частый подлесок. В крохотном ручейке под кургузой кочкой нашел с десяток довольно крупных булыжников, которыми я обложил место для будущего костра. Придется постараться, чтобы найти сухих дров, но даже если костер будет дымить, это не должно выдать нашей позиции. Дым смешается с туманом и практически растворится. Не были бы мы промокшие до нитки, я бы непременно устроил привал на дереве, но сейчас нужно согреться, просушить вещи и поспать.




ГЛАВА СЕДЬМАЯ


Ольга вышла во двор и внимательно и настороженно огляделась по сторонам. Наморщив лоб и насупив брови, явно недовольная тем, что ее подняли в такой ранний час, она нехотя спустилась с крыльца. Следом за ней вышагивал рослый стражник из новгородской дружины и ее попутчик Сурт. Селянин Прохор, что провез нас через весь город на княжий двор в возу под сеном, получил четкие указания насчет того, что ему говорить и кого звать для разговора.

Рослый стражник за спиной Ольги бормотал что-то невнятное, толмач пытался пересказать хозяйке суть его бормотания, но Ольга все равно не понимала, о чем идет речь.

— Госпожа спрашивает, что за воз сена, — обратился Сурт к селянину.

— Прохор я, по указанию стрелка Савелия, для воеводы Скосаря Чернорука воз сена, что он велел доставить на княжий двор незамедлительно. Савелий, — старик еще раз выделил это имя, — сказал, что вы, боярыня, дадите мне полную гривну, если я передам вам вот это.

— Не многовато ли гривну за воз прелого сена? — тут же встрепенулся парнишка-переводчик.

— Так велено было, — не оставляя повода для пререканий, закончил старик.

Сказав это, сутулый дед протянул ведьме мой пояс с подсумком и пустыми ножнами. При этом дед ощерил рот беззубой улыбкой, от которой ведьма еще больше нахмурилась. Селянин терпеливо ждал. Ольге потребовалось больше минуты, чтобы наконец сообразить, что происходит. Она уже потянулась за кошельком, чтобы заплатить старику, как стражник отвлекся на какой-то оклик у ворот и отошел в сторону. Я выскользнул из-под прелого сена и, только мельком взглянув на Ольгу, пробежал в скотник. Савелий так же быстро проследовал за мной. Ольга тут же расслабилась и даже выпрямилась с облегчением. Быстро оплатив услуги старика, она отдала распоряжение дворовым людям заняться сеном, а сама отправила изумленного парнишку-переводчика обратно. Войдя в скотник, Ольга тут же подбежала ко мне и крепко обняла за плечи, не обращая внимания на грязь, налипшую на маскхалате.

— Черт тебя дери, Артур! Что за выходки! — прошипела ведьма, тут же немного отстранилась и легонько стукнула меня в грудь ладонью. — Тут такое творится! Скосарь со стрелками изловили Якова да чуть на кол не посадили, кабы не люди на улице, чем бы обернулся самосуд, даже не знаю. Александр за него вступился, а когда явились немецкие рыцари, велел ловчего своего в колодки…

— Рыцари явились за меня выкуп требовать?

— Сначала хотели тебя обменять на пленных. Александр после этих слов сатанинским хохотом завелся, как одержимый, говорит немцам, отдайте мне все Псковские земли, золотую казну вашу, вот тогда, сказывал, возьму назад князя-колдуна. Немцы от таких слов чуть не окаменели.

— Хорошо я его обучил. Все правильно сделал.

— А через два дня явился какой-то барон с епископом. Оба мрачней тучи. Выслушав своего посыльного, дали согласие уйти из Псковской земли и более его не тревожить. Просили только стяг какой-то вернуть.

— Мне важно узнать одно, замешан ли сам Невский в этой грязной истории, или это только Яшкина инициатива.

— Нет, князь тут ни при чем. Он собрался было, чтоб тебя вызволить, дружину поднимать, да только повременил, переговорщики прежде пожаловали. Да и братья, и Чернорук чуть переворот не устроили, еле удержала отморозков.

— Этим оторвам только дай волю, что хошь перевернут. Что ж, хорошо, если все так. За флаг рыцарский с немцами еще поторгуемся, выходит, очень уж удачно я его прихватил. Но это позже, мы вымотались, как черти, нам бы в баньку да переодеться.

Ольга согласно кивнула, но почему-то не поторопилась отпустить меня и заняться распоряжениями. Все смотрела в глаза, теребя на мне мокрую одежду.

К полудню в доме князя поднялась такая суета, что я даже пожалел, что объявился открыто. Следовало, как и планировал изначально, до самого крайнего момента оставаться инкогнито. Но не захотелось. Узнав о том, что Александр не причастен ко всей этой чехарде с выкупом и пленом, я тут же расслабился и решил не тянуть с отдыхом. За четыре дня, что продирались через лес, я так вымотался, что мне было уже наплевать на дешевые и эффектные фокусы. Хотелось быстрей разобраться с этим делом и отправиться дальше. Тем не менее на встречу Александра с посланниками Ливонского ордена я все же пожаловал.

Невский встретил послов у крыльца, не потрудившись даже пригласить в дом. Сам князь стоял на украденном мной флаге, испачкав белое полотнище дворовой грязью со своих сапог. Увидев это, не знакомый мне командор ордена в дорогущих и пышных доспехах и желчный старикашка, епископ, аж побагровели от злости. Единственным среди послов, кого я знал, был рыцарь Дитрих Инсбрукский. Этот молодой вояка выглядел униженным и оскорбленным, еще до того как стал свидетелем глумления Александра над их святыней.

— Вы явились в мои земли! — громко заявил Невский, глядя на визитеров сверху вниз. — Тайно! Жгли поселения, убивали моих подданных. Грязным подкупом и ложью выманили моего друга и учителя в западню, где пленили его! А еще пришли сюда, осмелясь требовать обмена на своих дворян, захваченных мной в честной битве! — В голосе Александра чувствовались властность и праведный гнев. Его слова звучали как хорошая, каленая сталь. В этой ситуации он имел право чувствовать себя оскорбленным и поступать с послами так, как ему вздумается. Мое возвращение дало ему дополнительный козырь в этой политической игре.

— Терра Мариана, Ливонская земля. Освящена святой римской церковью, и всякое действие, совершенное с этой земли, есть не что иное, как битва с ненавистной ересью. Я инквизитор святой римской церкви, Конрад Бременский, заявляю, что в битве против ордена, ты, новгородский князь, использовал злое колдовство! И колдун, которого ты называешь своим мастером, должен предстать перед судом инквизиции! Рыцари ордена выполняли волю церкви, которой присягали на верность.

— Выскочка, — прошипела сквозь зубы Ольга и вышла на крыльцо, чуть ли не толкая перед собой перепуганного насмерть толмача Сурта. — Конрад Бременский, поборник веры и инквизитор, сам будучи рожденным вне брака, ублюдок головореза и мародера Генриха Тирольского, прозванного Волосатые Руки, — выпалила ведьма злобную фразу через переводчика, сама порой переходя на тот немецкий, который был понятен перепуганному и удивленному епископу. — Твой отец, инквизитор, умер от пьянства и сифилиса. Твоего деда убили его же подельники, бандиты, что грабили караваны паломников. Ты потерял свою паству, потому что заглядывался на мальчиков-послушников и прихожан. Погрязший в грехе пьянства, ты смеешь говорить о ереси в землях, крещенных кровью православных воинов!

— Что ты можешь знать о моем отце, старая ведьма?! Он был рыцарь…

— Он был пропойца, бабник и садист! Он убивал, получая удовольствие от смертной агонии своих жертв. Я видела его злодеяния в крестовом походе, после чего прокляла святую римскую церковь за ее жестокость.

— За оскорбление епископа ты поплатишься жизнью, старая карга! — выкрикнул Дитрих, обнажив меч, делая вперед несколько уверенных шагов.

— Вынул меч, железный дровосек, будь готов применить его, — вмешался я, тоже выходя навстречу рыцарю.

— Колдун! — чуть ли не провизжал Дитрих. — Я убью тебя, как кабана на охоте.

— Не смей, Дитрих! — вмешался в разговор командор ордена, имени которого я до сих пор так и не узнал. — Человек, который вырезал половину твоего лагеря и бесследно исчез, так, словно злые духи даровали ему свои крылья, убьет и тебя, как бы силен ты ни был.

— Я щелкну пальцами, и ваши головы расколются, как гнилые тыквы. Вы все проявили крайнюю неучтивость и бесчестие. Возможно, я не стану никого убивать, если вы трое сейчас встанете на колени и поклянетесь, что ни вы, ни ваши потомки больше не ступят с оружием в руках на русскую землю. Вы покинете Псков, уйдете в свои уделы и забудете о существовании Новгородского и прочих русских княжеств. Пусть для вас это станет краем света, за границы которого ступать запрещено.

— Ты требуешь от нас ослушания, колдун, — ответил мне командор совершенно спокойно и сдержанно.

— Глядя на тебя, рыцарь, я могу сделать вывод, что ты человек многоопытный и разумный. Александр действительно мой друг и в некотором смысле ученик. Он бился плечом к плечу рядом со мной, когда наши дружины раздавили стотысячную орду черного войска. Он изучил все мои военные приемы и тактику, которая позволила одержать победу на Неве и у Чудского озера. Неужели после всего этого вы станете упорствовать и отдавать на заклание лучших солдат? Ведь нам, варварам, еретикам, нет дела до того, кто перед нами, простой пехотинец или магистр, послушник или инквизитор. Для нас вы просто завоеватели, чужаки, что вторглись в родные земли. И быть вам битыми до скончания веков. Повторю для тебя, командор, фразу стоящего перед тобой князя Александра: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет».

— Есть мудрость в словах твоих и друга твоего князя Александра, колдун, — согласился командор, склонив голову. — Но знаю я, что Дитрих оскорбил тебя. Пленил, отнял меч, не дав возможности в честном бою доказать доблести. Я готов ответить за его бесчестный поступок. Сразись со мной, если пожелаешь, и пусть бог станет свидетелем, что я не опозорил рыцарской чести.

— Бог вам судья. Я не рыцарь, но и не палач, чтобы убивать немощных и слабоумных. Ни тебе, командор, ни твоему рыцарю Дитриху не совладать со мной. Хватит уже лить кровь, хватит играть в детские игры. Ты поступаешь благородно, давая понять нерадивому выскочке, что связался он не с тем, с кем следовало бы. Я ухожу в дальний путь, но хочу напомнить, что явлюсь по первому же зову моего друга, и вот тогда пощады не будет. Вот тогда вы увидите гнев мой, и все круги ада покажутся вам пуховой периной, а смертельная хватка — объятьями молодой прелестницы. Я приведу за собой армию таких свирепых демонов, что ненавистные вам сарацины покажутся ангелами небесными. Вот тебе мое слово, рыцарь.

— В один только миг на моих глазах, словно по мановению руки, адское пламя поглотило десяток тысяч воинов Орды, — встрял в нашу пылкую беседу сам Александр, волоча с лестницы перепачканное знамя. — Один миг, и все вокруг воспылало, словно гиена огненная восстала из глубин и явилась божьему свету. Я буду биться силой оружия, я стану вести переговоры и принимать послов. Но лишь до той поры, пока не наступит предел, после которого я буду вынужден просить о помощи моего мастера. И мои дети, и дети моих детей обратятся к нему по моему завету, когда враг встанет у границ и будет грозить земле отцов.

Стараясь сохранить невозмутимость и спокойствие, я продолжал наблюдать, как у послов синеют от страха лица. Наверное, только в этот момент и при стечении таких стремительных обстоятельств они смогли осознать, с какой неведомой силой они столкнулись. Я также понимал, что, уходя дальше в северные земли, я оставляю Александра один на один с безумцами, вставшими у границ княжества. Увы, но ему одному придется расхлебывать все то густое варево, которое мы здесь так щедро заварили. У меня нет больше желания переть на рожон бесчисленных завоевателей, что еще долго будут вертеться у русских земель. Не в этом, так в следующем году кому-то из фанатиков придет в голову гениальная идея излечить от ереси такие богатые и разрозненные земли. Ольга права, без внешней угрозы не бывать объединению. Будут сотни распрей, усобиц и споров, прежде чем удельные князья поймут, что следует объединиться и встать единым союзом против ненавистных захватчиков.

Можно быть рыцарем, а можно быть наемником. Один умирает со слепой верой в то, что поступил благородно, не прожив и четверти века, второй загибается от старости, оставив в наследство потомкам солидный капитал и науку выживания в безумном мире. Каждый волен выбирать, как ему поступить. Каждое мгновение жизни, каждый вдох — это выбор. И никто не вправе указывать или осуждать. Мы выбираем путь, а уж праведный он или позорный и грешный, не нам решать.




— «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет»?! Хорошо сказано.

— Это ты сказал, твои слова, — ухмыльнулся я, устало присаживаясь на ступени крыльца.

— Я сказал?! Наверно, пьян был, вот и брякнул с перепою, — ответил Невский, усаживаясь рядом со мной. — Хорошо, что так все обернулось.

— Кабы не Яшка-предатель да не слабоумный Дитрих Инсбрукский, сколько б тебе еще времени понадобилось да жизней людских, чтобы освободить Псков.

— Не пошел бы я на Псков, — признался Александр устало. — У меня город да земли что твои пороховые погреба: сделал что не так — вмиг взорвется. А немцы все одно не успокоятся, так и будут грабить, что куницы да лисы по курятникам. Вот тесть твой, боярин Дмитрий, прислал гонца с письмом. Пишет, что если пожелаю я, то он готов установить две тысячи аршин ледниковых погребов в чухонской земле. Знак торговой гильдии, распорядителей, коим я должен буду построить двор и усадьбу. А еще выпишет мне бронированную кавалерию из состава императорской армии.

— Соглашайся не раздумывая, — посоветовал я. — Твоих затрат всего ничего, а пользы не счесть. Войско будет квартировать, да не самое последнее, а содержать не надо. Распорядители будут людей, вольных или невольных, брать на работы, тебе опять же не велик ущерб. К тому же и твоя торговля в гору пойдет. К держателю знака торговой гильдии, глядишь, и солидный купец потянется. А купцы, торгаши, они войны да усобицы не жалуют. В смутные времена торговать, оно, конечно, выгодней, но и опасней.

— Жаль, мне с тобой расставаться, мастер. Не близкий путь ты выбрал. Но знаю тех людей, к кому в земли ты поход наметил. Хаживали они тут, торговали, бывало, что и повздорим, но отходчивые они. Корабли у них добрые, люди верные.

— Когда я начинаю вмешиваться в события — только хуже становится. Найду себе пустынное место, построю дом, мастерскую, и без битв, без шума и гама тихо займусь своими делами.

— Ну, грустно станет или пожелаешь поразмять плечи, милости прошу в мой дом. Здесь тебе, мастер, всегда рады будут.

— Спасибо за приглашение, но, боюсь, ты к тому времени уж в Киеве осядешь. Стольный град вон на ладан дышит, не сегодня завтра Орда у стен встанет.

— После того как ты, мастер, дал им от ворот поворот, они лютовать не станут. Москов, может, Смоленск пощиплют да воротятся. Мои торговые люди, что до Этиль хаживали, говорят, что Биляр им приглянулся.

— Вот там и надо их со всех сторон крепостями обложить да держать как мышь под веником. Да и с немцами тоже политику не разводи. У них память короткая. Вдарь как следует, может, дольше помнить будут.




В ночь перед отбытием мне снился странный сон. Серый морозный день, асфальтированная городская улица с пестрыми заплатками рекламных щитов. Я стою на остановке, приминая ногами рыхлое месиво пожелтевшего от реагентов и грязи снега. Жду автобуса. А его все нет и нет. Я смотрю на часы, почему-то кажется, что уже куда-то опаздываю. Вдруг к остановке подходит запряженная в телегу лошадь. Возница, мой старый друг дед Еремей. Внутри телеги лавки, как в маршрутном такси, а на лавках сидят Ярослава, Димка, Игорешка. Сидит воевода Александра Евпатий и его верный спутник Ратмир. На последнем ряду, закутавшись в облезлый овчинный тулуп, притаился Батый. Он протягивал Евпатию две золотые монетки, которые тот должен был передать возничему Еремею за проезд, но здоровяк воевода на Батыя даже внимания не обращал.

— Тебе с нами не по пути, — вдруг сказал Еремей, щелкнув поводьями. — Я о них позабочусь, князь.

— Князь, — услышал я настойчивый оклик. Сон тут же расплылся, растворился в ярких красках раннего утра. — Пора в дорогу, князь, — прохрипел Мартын, бесцеремонно тормоша меня за плечо.

— Уйди, толстомордый, не то осерчаю! — пригрозил я и тут же отвернулся на бок в надежде, что сон продолжится. Но увы, прохладное утро и распахнутые настежь двери заставили только съежиться и влезть глубже под накидку.

Нахмурившись, Мартын огляделся по сторонам, отставил к другой стене винтовку и ножны с мечом, а меня просто завернул в грубую подстилку и поволок на улицу. Любая попытка вывернуться из крепких, как тиски, рук Мартына была тщетна. Он почти бегом выскочил во двор и с размаху швырнул меня в поилку для лошадей. Взревев, как медведь, я выскочил из корыта, но, когда увидел, что двор полон народу, чуточку успокоился. Все присутствующие закатились звонким смехом. Хрюкающий себе в бороду Чернорук снял с себя шубу и накинул мне на плечи. Я невольно поддался общему веселью, хотя ничего смешного в такой побудке явно не видел. Мартынка от хохота стал пунцовым, а Наум, понимая, что брату ко мне лучше не подходить, поднес чарку с медовым квасом.

— Что ржете, бесенята! Бороды лопатами отрастили, а ума не нажили!

— Бельтайн, — отозвалась Ольга, при беглом взгляде на которую у меня чуть челюсть не отвалилась. — Вальпургиева ночь, шабаш. Первое мая, короче говоря, — ухмыльнулась она, уперев руки в бока. — Это я братьев надоумила окунуть тебя в воду, так что не злись.

Ольга выглядела так, что я потерял дар речи. Еще вчера видел пусть и властную, держащую осанку, но весьма пожилую ведьму, лет шестидесяти, если сравнивать. То сейчас передо мной стояла восемнадцатилетняя девчонка, в которой прежнюю старуху с прожигающим взглядом узнать было просто невозможно.

— Вот так сюрприз! — только и смог выговорить я, одним залпом осушив чарку с квасом. — Это сколько ж ты скинула?

— Лет сорок, может, сорок пять, точно не знаю уже.

— Вот уж удивила.

— Старость, кости ломит, по ночам сплю плохо, зубов почти не осталось. Доживешь до моих лет, сам все поймешь.

Я стоял во дворе, укутанный в скосаревскую шубу, не способный оторвать от ведьмы глаз. Разумеется, я догадывался, что и правильные черты лица, и рост, и осанка прежней старухи говорили о том, что в молодости она была красива, но что до такой степени. Просто в этом времени я не встречал женщин, сложенных таким образом. Все были какие-то коренастые, плотные, широкоплечие. Ольга была их полной противоположностью. Стройная, изящная, ухоженная. Ритуал омоложения возвращает то самое тело, которое было в момент первого скачка во времени.

Не скрывая довольной улыбки, Ольга подошла еще ближе и тихо прошептала:

— Быть старухой не очень удобно, но безопасно. Молодой проще в долгом пути, но потребуется защитник.

— Намек понял, — ухмыльнулся я, стараясь быстрей увести Ольгу со двора. — Не станем тянуть с отправлением. Чем скорей доберемся, тем лучше. Мне уже чертовски надоела бродячая жизнь. В гостях хорошо, но пора и честь знать.

Тот факт, что Ольга решилась на омоложение, сам по себе говорил уже о многом. Разумеется, она очень рисковала. Уйдя из своих земель старухой, авторитетной и уважаемой ведьмой и возвращаясь юной красавицей, она могла лишиться всякой поддержки. Все задуманное пойдет прахом, и ей не удастся убедить короля Урге отдать трон двум буйным наследникам, имеющим больше прав. Правда, после долгой беседы ведьма рассказала, что не верит в благородство короля, и без маленького переворота дело не обойдется.

Мы отправились в путь ранним утром. Еще накануне я попрощался с Александром, пообещав ему сразу же прислать гонца, как только доберемся до места. Ушли большим караваном, хорошо снабженные, весьма подготовленные к долгой дороге. Мои люди, те что были отосланы из крепости накануне ордынской атаки во Владимир, захотят наладить со мной связь. Князь Александр станет нашим связным. Чем дальше на север, тем больше я удивлялся своей примитивности. Ведь вцепился, как клещ, в Рязанскую землю, не видя других возможностей. Теперь уже поздно судить о том, что бы стало с родными краями, не встань я на пути ордынцев. Но появление Ольги изменило представление о сути вещей. С высоты ее опыта и знаний, я начинал осознавать ту прорву ошибок и глупостей, что успел натворить. Узрел собственную недальновидность, поспешность и просто ослиное упрямство. Единственное, в чем я был уверен, так это в собственных силах. Знал наверняка, что смогу устроиться на новом месте с учетом прежних ошибок.

— Сразу после победы над Ордой, — рассказывал я Ольге, — весной того же года, на реку вышел «Громовержец». Первый бронированный пароход. К сожалению, ни в одном бою ему поучаствовать так и не удалось. Сам факт того, что адская лодка могла идти против течения, чадила и пыхтела, уже отваживал от покушения многих охотников.

— Могу себе представить, — хихикнула ведьма, перекинув одну ногу через седло.

— Гораздо удобней и практичней было использовать корабль как торговое судно. За лето он успевал совершить три рейда в Хамлык и обратно, снабжая крепость припасами и товаром.

— Здесь и сейчас такой корабль нам бы пригодился.

— Еще как! Но, увы. Механизм парового двигателя, созданный мной, а проще говоря, высосанный из пальца, оказался не очень-то надежным. Частые поломки стали случаться с завидным постоянством. В конечном счете ценой немалых потерь нам удалось допереть тяжеленное корыто до верфи в крепости и благополучно демонтировать. Железо и металлы отправились в переплавку. Еще крепкий каркас пошел на ремонт складов и прочее строительство. Легендарный пароход просуществовал три сезона.

— При необходимости сможешь изготовить еще один паровой двигатель? — спросила Ольга, строя в голове какие-то собственные планы.

— Видно будет. Если действительно появится необходимость. Помнишь Тимоху?

Ольга напряглась, наморщила лоб, но все же утвердительно кивнула.

— Пока дед Еремей еще был жив, Тимоха все мечтал о воздушных шарах. Я как-то показал, как его можно сделать, мы с ним даже маленький макет сконструировали. Огромные затраты, ненадежность, неуправляемость. Вот тогда я и подкинул парнишке идею, сделав модель планера.

— Как обычно, опережал события.

— Опережал, — согласился я. — Но тут же нашел макету военное применение. Уже через месяц сделал дальнобойные и весьма прицельные крылатые ракеты.

— Вот всегда так.

— В тот момент мне это казалось весьма актуальным. Так вот, собственно, к чему я начал об этом рассказывать. При постройке ракет я не смог решить проблему управления такими конструкциями. Но появилась идея все это увеличить в масштабе. Представляешь, обычный с виду планер, вот только с реактивным ракетным двигателем.

— Не удивительно, что с такой буйной фантазией у тебя не оставалось свободного времени. Чтобы поразмыслить не над конструкцией новейшего вооружения, а над последствиями всей этой буйной деятельности.

— После победы над Ордой я впал в некую эйфорию. Почувствовал какую-то совершенно неограниченную свободу. Забавлял народ простенькими фокусами. Тренировал армию, устраивал финансовые дела, упрочнял связи. Думал, что смогу наладить нормальную, мирную, созидательную жизнь.

— Изготавливая такое страшное оружие, ты готовился к мирной жизни?! Оптимист.

— Это я сейчас понимаю, что такого не могло быть. Воспитанный еще в Советском Союзе, я был в плену выдуманной мной утопии. Хотелось оставить после себя что-то заметное, значимое.

— Уже через сотню лет сам факт твоего существования исказится, видоизменится и обрастет такими небылицами, что ты в них сам себя не узнаешь. Самойлов в первое время организовал что-то вроде коммуны. Отбил себе довольно большую делянку у местных и жил там долгие годы, выстраивая, как и ты, собственную утопию. Первое время я ему помогала, старалась, как могла, но все пустое. Новшества, технологии, знания, как инородные тела, отторгались созданным обществом. Постепенно все начало обрастать какими-то ритуалами, таинствами. Вместо законов появились традиции. Чужой, более примитивный уклад занимал все больше умов. Люди сторонились всего, что было создано в первой коммуне. И вот через триста лет крохотное королевство уже не отличалось ничем от соседей. Тот же пантеон, тот же уклад жизни и нравы. Старик уже не вмешивался в дела потомков. Перебрался в Исландию с неистовым желанием отправиться в Северную Америку. Для себя он решил, что это самый правильный путь. Он понял, что нет смысла переделывать мир. Стал просто наблюдателем, исследователем. Профессор считал, что корабли викингов как нельзя лучше подходят для путешествия через Атлантику. Последнее письмо я получила от него девяносто лет назад. В нем он говорил, что все готово к экспедиции и он отправляется в путь.

— И это все?

— После этого о старике и его маленьком караване из трех кораблей не было вестей. Долгие годы я ждала, что хоть один корабль вернется. Но тщетно. Королевство разваливалось на глазах. Потомки учиняли распри и усобицы. Все больше промышляли грабежом, не силясь наладить собственное хозяйство. Соседи до сих пор не дают покоя, стычки на границах — частое явление. От прежних знаний остались лишь расплывчатые легенды да я, как пример древней магической силы, дарованной мне богами Асгарда.

— Ты не смогла удержать все, что было достигнуто?

— Правду сказать, я и не собиралась этого делать. В некоторых вопросах мы с профессором расходились. Я не одобряла такой насильственной политики. В конечном итоге поголовная грамотность населения нашего крохотного королевства не дала положительных результатов. Примитивный быт, простая крестьянская жизнь. Зачем пастуху овец знания астрономии или химии? Он и без них прекрасно обходится. Все, что вносилось, считалось чуждым, неудобным. За долгие годы я поняла, что нужно устраивать собственную жизнь. Делать ее максимально комфортной и безопасной. Вот важнейшие задачи.

Стремление Ольги к комфорту и спокойствию в жизни было понятно и логично. Не знаю, чего мне самому захочется через шестьсот лет, но пока я не готов. Не хочу пускаться в плаванье по течению. Уж если таинственный артефакт дал мне такие возможности, я не стану бездействовать.

— Боюсь, что тебе моя позиция не понравится, — заметила Ольга, как будто прочитав мои мысли. — У тебя особый подход. Я успела заметить на примере твоей крепости. Ты не пытаешься насадить знания, ты просто даешь возможность, обучаешь людей не голой теории, пустым формулам и бездоказательным утверждениям. Ты даешь им возможность улучшить собственную жизнь. Делаешь их сильными, уверенными в себе. Даешь свободу. А это в корне меняет дело.

— Из этого следует, что ты готова пересмотреть свое мнение?

— Я уже пересмотрела, — сказав это, Ольга отвела взгляд в сторону и сдержанно улыбнулась. — Поэтому, Артур, перед тобой сейчас не древняя старуха.

Ее слова заставили меня крепко задуматься. Сейчас верхом на резвом скакуне я плетусь по раскисшей дороге не куда-нибудь в неизвестность, а в собственное будущее, черт возьми. Я открываю новую, чистую страницу собственной жизни, в которую только предстоит вписать строки. Весьма не сложный выбор между тем, чтобы вписывать эти строки в одиночку или вместе с человеком, который близок тебе по духу и, возможно, будет с тобой, сколько бы раз ты ни начинал все вновь. Омолодившись именно сейчас, она дала мне понять, что готова быть рядом.




Рядом с Ольгой мысли о чем-то глобальном и масштабном только утомляли. Теперь, когда она выглядела молодо и привлекательно, я не мог оторвать от нее глаз. В памяти все еще был ее прежний образ. Если прежде я рассматривал новую знакомую только как собрата по несчастью, то теперь строил куда более смелые планы. Рядом с ней путь до залива показался очень коротким. Мы прибыли в указанное место в начале июля. Ольга сказала, что когда-то в этом месте было древнее капище и что она бывала здесь не раз. Обещанного корабля не было. Но ведьма уверила, что он непременно будет. В ином случае всегда есть возможность достигнуть королевства вдоль береговой линии. Через неделю ожидания я было уже подумал, что именно так и произойдет. В итоге мы только потратим время и все равно двинемся в путь, по суше огибая сотни болот и озер.

Стрелки во главе с воеводой разбрелись мелкими группками по округе. Мартын и Наум сдружились с прежними спутниками ведьмы, Рохом и Веландом, с толмачом Суртом. Братья научили новых друзей играть в кости, и теперь они целыми днями торчали в лагере и просто убивали время за игрой. Ольга выбиралась из шатров на солнышко и занималась тем, что готовила себе новую одежду из отрезов дорогих тканей и мехов, купленных в Новгороде. По ее словам, новая и дорогая одежда должна значительно изменить отношение местной знати и придворных. Проще говоря, Ольга намеревалась вернуться в королевство в роскоши. Подыгрывая ей в этом стремлении, я тоже не стал слоняться без дела. Достав часть походного инструмента и приспособлений, я переплавил в слитки несколько золотых и серебряных монет и занялся изготовлением украшений. В тот момент, когда Ольга посещала меня в моей удаленной полевой кузне, я прятал все заготовки, оставляя на виду лишь часть оружия и несколько запасных частей скосаревского протеза, якобы оставленных для ремонта. Из крепости я забрал много важного оборудования, которое на самом деле занимало чуть ли большую часть всей поклажи в караване. Первым делом я изготовил золотой пояс, выкованный из крупных колец с узорными, резными вставками. Каждую вставку украшал драгоценный камень, весьма крупный и чистый. Узор на пряжке я выложил из янтарной мозаики с серебряными нитями, составляющими орнамент. Наручи для нее я сделал из слоеной стали, с золотыми и серебряными деталями и вставками. Кинжал взял из заготовок, обработал, отчеканил новые дорогие ножны и рукоятку. В завершение всего изготовил довольно массивное ожерелье, составленное более чем из сотни золотых пластин с вкрапленными драгоценными камнями. На некоторых пластинах в строгом геометрическом порядке были изображены знаки с ее камертона. Почему-то мне показалось, что это должно иметь значение и обязательно понравится Ольге.




Скосарь сидел у меня под навесом, когда я регулировал в его протезе натяжение пружин и тяги перепускных клапанов. Воевода только что доложил мне обстановку вокруг. Заметил, что место глухое и очень безлюдное. Только в одном дне пути на север отсюда где-то в лесу стрелки обнаружили примитивные капканы и ловчие ямы. Следов очень мало, и разведчики посчитали, что угрозы нет.

— Стар я уже, батюшка, резвым козлом скакать. За твоей удалью не поспеваю уж. Пятый десяток на исходе.

— Не дави на жалость, хрыч старый. А то я не знаю, как ты по девкам в Новгороде шлялся, вместо того чтоб караван собирать. Кто со стрелками купца стращал, когда он тебя в своем доме застукал?!

— Ну, было. Каюсь, — признал Чернорук неохотно свой грешок и оскалился, скривив ехидную гримасу.

— То-то и оно, что было, а мне сейчас жалуешься, что стар. Был бы стар, так сейчас бы пошел рыбу удить, вместо того чтоб по лесам здешним сапоги топтать.

— Скука меня одолела, батюшка. Вот бы размахнуть плечо…

— Успеешь.

— Да! С тобой успеешь! Думал, как в Москов войдем, я Михаилку-злыдня на кол вздерну, всю его рать побью. Братья вон как разгулялись, вдвоем с булавами на всю кремлевскую дружину бросились. А те и врассыпную, кто куда. Ох и страху натерпелись дружиннички, ох и биты были. Мы пока со стрелками подоспели, те уж кровавыми соплями умылись. Вот идут Наум да Мартын, глаза, что рыбьи, света не видят, а кого схватят, над землей вздернут и о колено, о колено. Первого бьют — последний в три погибели складывается. А как бояр да самого князя на крылечке заприметили, так всю дружину ту, как щенков, от себя отмели да потешаться над Михаилом стали.

— Я помешал, не дал вам, чертям, покуражиться.

— А вот когда Яшка, собака, тебя немцам предал, вот тогда уж я лютовать стал. Стрелки Яшку вмиг сыскали. Пока на двор доставили, тот посинел весь от побоев. Эх, не дождались мы казни его. Хотел бы я посмотреть, как понесет его клочки по закоулочкам.

— То Алексашки холоп, не нам над ним суд чинить.

— Да уж, не нам. А что нам нынче?! Чужая земля? Ни кола ни двора.

— А вот будешь ныть, что стар уже, так ничего и не будет. Дай срок, все заново сделаем. И крепость, и дома. Из камня сложим, да выше прежних.

— Из ведьмы той княгиня тебе выйдет под стать, — вдруг выпалил Скосарь, прикрывая кожаной накладкой механизм на плече. — Я ее после той ночи, что на озере ворожила, как узрел, чуть не онемел. Ведь только что была старуха, хоть и лютая, хоть и крепкая, а тут раз — и девка. Сразу видать — твоих кровей баба. Под стать, как есть.

— Когда твои прадеды еще не родились, друг мой, эта ведьма уж четвертую сотню лет доживала. Даже я ей не ровня.

— А кто ж тогда, коль не ты, свет мой?! Так в девках и проходит. Не кобенься, князь, а то я не вижу, как она тебе вослед глядит.

Хитро подмигнув, Чернорук запахнул широкий ворот рубахи и пошел к лагерю, оставив меня в одиночестве.

Женщины любят и ценят мужчин решительных, уверенных в себе и своих силах. Нельзя быть грубым, циничным, но порой даже простая вежливость и напыщенный такт могут показаться слабостью. Мы не в высшем обществе. Не живем в мороке фальшивых иллюзий. Ольга действительно стала очень привлекательна и ждет от меня конкретных действий. В отношениях с женщинами у меня никогда не было проблем на первом этапе. В смысле — познакомиться, привлечь к себе внимание. А позже все шло как-то не очень гладко. Прежде, еще в той, привычной жизни, всегда как-то очень быстро сворачивал отношения. После короткой семейной жизни многое понял, переоценил. Наверное, был готов стать верным и любящим мужем. Как оказалось, ненадолго, а только до ее естественной старости и неминуемой смерти. И что дальше? Искать себе новую подругу всякий раз, становясь все более циничным и расчетливым в выборе? Это судьба — решил я, собирая в большой ларец все те подарки, что успел приготовить для Ольги.

В шатре ее не оказалось. Толмач Сурт сказал, что госпожа ушла в лес за травами. Я оставил подарки на ее походной кровати и вернулся в кузню. Уже ближе к ночи, когда солнце потянуло к восходу вдоль горизонта, я отложил инструмент, взял в руки меч и поднялся на холм. Там в густом ельнике была удобная поляна, где можно было спокойно размяться и повторить основные приемы. После собственного омоложения я стал это делать регулярно. Чуть изогнутая рукоять меча удобно легла в руку. Я чуть поправил перевязь с ножнами и встал в исходную стойку. Разогреваясь, выполнил простую серию упражнений, уделяя больше внимания технике. Особая конструкция меча диктовала и особую технику. С течением времени я понял, что простое рубящее оружие проигрывает по многим пунктам. Поэтому годы экспериментов привели меня к созданию сложного клинка, рассчитанного на разные стили боя. Новым оружием можно было рубить, колоть, сечь. Сложная заточка, особые углы, безопасный обух и перекрестье, само по себе созданное для ближнего боя, делали оружие очень опасным. Пройдут годы, прежде чем у потенциального врага появится что-то подобное. Если сравнивать со знакомыми типами оружия, то новый меч больше напоминал шпагу, но чуточку искривленную и заточенную только на три четверти. Сложные удары клинком сопровождались не менее техничными переворотами, стойками и выпадами. Острие разило с такой ювелирной точностью, что я мог себе позволить срезать пуговицы на камзоле противника и колоть в щели, сочленения доспехов и шлемов. Балансировка оружия позволяла поражать выбранную точку из самых разных положений. Сравнивать с мечами русских ратников, с оружием немецких рыцарей и уж тем более с примитивными рогатинами и ножами северных племен чухонцев и ливов вообще не имело смысла.

— Подобную технику владения мечом я видела только у охранников персидского шаха, — сказала Ольга, появившись у меня за спиной.

— Приму это как одобрение.

— Я пришла поблагодарить тебя за подарки. Мне они очень понравились.

— Я надеялся на это.

— Ты первый человек, от которого получать такие подарки очень приятно и волнительно. Я так давно не испытывала подобных эмоций, что чувствую себя сейчас как наивная девчонка.

— Мне очень хотелось как-то выразить собственное отношение к тебе. С тех пор как ты совершила обряд, я просто сам не свой.

— А у меня первый раз за много лет сердце затрепетало, когда мы увиделись с тобой там, в подземелье, у твоей фальшивой могилы.

Я вложил меч в ножны и приблизился на несколько шагов. Отстегнул перевязь и бросил на землю. Ольга сбросила с плеча войлочный плащ.

— А еще я закончила свое платье, — сказала она и повернулась, демонстрируя мне аккуратно подогнанные дорогие ткани и золотые украшения. — Портниха из меня не очень, так что будь аккуратней, когда будешь с меня его снимать.




ГЛАВА ВОСЬМАЯ


Савелий вышел из моей палатки, держа в руках все походное снаряжение.

— Ладья встала на другой стороне залива. Часа три ходу, если незаметно, — пояснил он.

— А почему незаметно? — тут же поинтересовался я, принимая из рук стрелка оружие и маскхалат.

Ольга встала рядом и, выслушав уже мой перевод доклада разведчика, уверенно заявила:

— Я пойду с вами.

— Они ставят ловчие сети. Копают ямы. Не скрываются, — добавил Савелий, с некоторым подозрением глядя на Ольгу. — Такое впечатление, что нам готовят очередную ловушку.

— Ты хорошо обучен, стрелок, но позволь нам самим решать…

— Ты мой князь, и я присягал на верность и службу тебе. Мастер, там что-то нечисто.

— Зная Ульвахама, — вмешалась в разговор Ольга, — я не удивлюсь, если он получил приказ от своего братца похоронить нас на этом берегу.

— Так, если я все правильно понимаю, то у нас наметилась очередная проблема.

— Я должна идти с вами, — продолжала настаивать Ольга. — Если это Ульвахам, то придется обдумать ситуацию. Твои стрелки хороши, Артур, но с ним десяток берсерков еще старой школы, а это не шутки, уж поверь.

— Охотно верю, но не понимаю, в чем суть. Неужели он проделал такой долгий путь только для того, чтобы не позволить тебе вернуться в королевство с законными наследниками.

— Думаю, что дело даже не в наследниках, о которых он благополучно забыл и даже не берет в расчет. Дело во мне. Кого бы я ни привела с собой — уже угроза, и Ульвахам убьет без сожаления любого, включая меня.

— Помнится, ты говорила, что корабль и команда должны были явиться в любом случае.

— Угу. Но я не говорила, зачем они явятся. Артур! Урге никогда не отдаст трон, который получил с такими усилиями. Он костьми ляжет за это вшивое королевство и не позволит никому претендовать на насиженное место.

— Следовательно, у нас проблема.

— Нет. Проблема у меня. Я сказала, что разберусь, так вот именно этим я и займусь. Следите за мной со стороны и не вмешивайтесь. Как только я заговорю на том языке, Артур, который понимаешь только ты, до той поры не смей обозначить свое присутствие. Ульвахам, если это он прибыл за мной, в чем я совершенно не сомневаюсь, очень уважаемый человек в королевстве, даже более уважаемый, нежели его братец, так что прежде чем тупо пристрелить бедолагу, дай попробовать наладить нормальные отношения. От переговоров многое будет зависеть. А он обязательно пойдет на переговоры. Я знаю его слабости, знаю, о чем надо говорить.

— Правду сказать, Оль, я не был готов к таким проблемам. Казалось, что все пройдет намного проще и легче.

— Сколько человек на корабле? — спросила Ольга у Савелия, стараясь не сильно коверкать слова.

— Четыре десятка, не меньше, — доложил стрелок с готовностью.

— Хорошо, — согласился я, понимая, что без веской причины Ольга не будет паниковать. — Но учти, что мы будем рядом и все время держать твоего капитана на прицеле. Одно неосторожное движение, один выпад с их стороны — и я открываю огонь.

— Делай, как считаешь нужным, но просто поверь, Артур, я знаю, как с ним говорить и чего ждать от морского волка. Он туповат, но дело свое знает. Без него будет непросто.

К месту стоянки корабля мы пробирались буквально ползком. Крались так, будто перед нами очень чуткий и проворный враг. Два десятка стрелков, кто с ружьями, кто с арбалетами, заняли позицию соответственно дальности стрельбы оружия и теперь терпеливо смотрели в нашу сторону, ожидая приказов. Я наблюдал. Прежде мне не приходилось воочию видеть корабль северян. Надо сказать, что первое впечатление было весьма ярким. Судно частично выволокли на берег и надежно закрепили. Вокруг на добрую сотню метров расставили охрану и устроили лагерь. Вообще, очень грамотно выбрали место высадки с учетом всех возможных факторов. Лично я для себя решил, что капитан дракара — человек очень осторожный и опытный. Об этом говорили множество мелких эпизодов, начиная от устройства лагеря и заканчивая разведкой, высланной вперед.

На борту корабля были сторожевые псы. Это в корне меняло нашу тактику. Ветер дул с залива, но даже в этой ситуации собаки были очень настороженны, и мы не смогли подобраться ближе чем на две сотни метров. Разумеется, с такого расстояния мы не могли слышать не то что разговоры, даже отдельные слова превращались в неясное бормотание.

— Ночью солнце не зайдет, будет светло как днем, — напомнил Савелий, когда мы поползли до кромки берега, прячась в густом кустарнике.

— Да, ночь нам не поможет, — согласился я. — Да и псы эти меня нервируют.

— Я бы княжну одну не отпускал. Боязно как-то.

С недавнего времени все стрелки и даже Скосарь стали называть Ольгу княжной. Мне это ужасно нравилось, а она сама никак не могла привыкнуть. Как мне показалось, ей всегда приходилось доказывать свое право на власть. Теперь же рядом со мной в этом не было необходимости. Хоть и не было никакого княжества.

Она сама и все ее спутники, кроме Сурта, вышли навстречу капитану. Мы наблюдали в прицелы их сдержанную беседу. А вечно трясущийся от страха толмач пытался перевести нам отдельные слова.

Ульвахам смотрел на Ольгу с явным недоверием и опаской. Стоило думать. Ушла когда-то древней старухой, а вернулась молоденькой девчонкой, тут любой начнет чесать в затылке. Не знаю, о чем они говорили почти всю ночь у костра, но к утру Ольга встала в полный рост и громко выкрикнула фразу, которую мог понять только я. Услышав ее, я достал сигнальный свисток и отдал короткий приказ общего сбора. В одно мгновение все стрелки поднялись из своих укрытий. Оказалось, что некоторые были на расстоянии прямого удара, чуть ли не под самым носом у команды. И даже сторожевые псы затявкали как-то пугливо и сдержанно.

Скрытые под бахромой маскхалатов стрелки поднимались из зарослей, как призраки. Вставали на пути вдруг оживившихся встревоженных воинов. Спокойно окружали со всех сторон, занимая удобные позиции для атаки.

— Я обо всем договорилась, Артур. Прикажи стрелкам убрать оружие. Ульвахам не станет сопротивляться.

— А я бы ему и не советовал, — отозвался я, выходя из толпы замерших, как статуи, снайперов.

Угрюмый и коренастый капитан выдавил из себя гортанную фразу, и Ольга мгновенно перевела мне смысл всего сказанного.

— Сложно перевести для твоего понимания, Артур, но фраза звучит примерено так: «Лучше я стану врагом брату, чем черту».

— И как мне это понимать?

— Ульвахам не любит своего брата, а уж Хильду, его жену, и вовсе ненавидит. Он выслушал мои истории о том, что было в твоей крепости, и о долгом пути, что мы проделали. Я сказала, что твои стрелки «заговоренные». Это очень значимое утверждение, Артур, так что можно сказать, дело сделано.

— Он за нас или же нет? — не унимался я, все еще держа безопасное расстояние.

— Он на моей стороне, так что расслабься и прикажи собирать лагерь и уже грузиться на борт, я устала от земель Гардарика и хочу домой, черт возьми.

Те стрелки, что показались, тут же выслушали мой приказ и бросились собирать лагерь. Те же, что до сих пор держали на мушке большую часть команды так и не обозначили себя, скрываясь в гуще прибрежного леса.

— Он просто так предаст своего брата? — спросил я, немного надменно изучая коротышку Ульвахама сверху вниз.

— Вот уже десятый год он живет обещаниями короля на титул и вольные земли. Он готов вверить себя и команду тебе, если ты пообещаешь ему вольную.

— Что значит «вольную»?

— Фактически он раб, понимаешь. Он служит королю, но не как равный, а как слуга. Я рассказала ему, что даже твои стрелки вольные люди и ни в чем не нуждаются. Рассказала ему о жизни в крепости, которую смогла увидеть собственными глазами. Он доверяет мне, Артур. И готов пойти против брата только из корыстных интересов. Он хочет семью и удел.

— Просто кусок земли?

— Нет, не просто кусок земли. А в твоем королевстве.

— Оль! Да нет у меня никакого королевства.

— Оно будет. Поверь мне. Мы с профессором долгие годы выбирали самые богатые земли. С виду ничего особенного, но когда ты поймешь — сполна оценишь наш выбор.




— Это ты, задира? — как бы невзначай поинтересовался Наум, нависая над побледневшей от страха физиономией капитана Ульвахама.

— У задиры скула была рассечена, я ему камнем засадил, помнишь? — тут же напомнил брату Мартын. — Это не Урге. Это точно задира Ульвах. А где же Урге — твой косолапый братец?!

— Гунтер и Эрик! — только и прохрипел капитан, оседая на настил возле румпеля.

Я лишь нахмурил брови и подошел к близнецам, хватая обоих за шиворот.

— А вот с этого места поподробней.

— Это Ульвах, задира, — тут же доложил Мартын, ткнув пальцем в онемевшего капитана. — Мы с ним и его братом часто дрались, сами виноваты, ссору завязывали по любому поводу. Его даже взрослые называли задирой. Ульвах от нас всегда получал на орехи, а Урге, гад, все норовил отомстить, пока отец нас с собой в поход не взял.

— Так вы и короля знаете?

— Урге стал королем?! — удивился Наум, насупившись. — Из него король как из черемиса епископ.

— Да кто бы говорил! — взбеленился Мартын, сбрасывая с плеча накидку и явно готовясь поучить брата.

— Ну-ка тихо! Вы что же, бесово племя, все помните, а мне ни слова о своем прошлом не поведали!

— Так ты никогда и не спрашивал, батюшка, все понукал: «бегом», «быстрей», «упал, отжался десять раз». Мы уж и забывать стали, откуда родом. Да и с тобой надежней было, мастер, ты нам как отец.

— Ну или как старший брат, — вставил Мартын. — Глядя на то, как ты, батюшка, нынче выглядишь. Дед, когда к тебе вел, все повторял: «Вот живет в железенке варяжский кузнец, вот подле него вам самое место, все к родне ближе…»

— Им было лет по десять, когда Аритор отплыл в Гардарик, — вмешалась в разговор Ольга. — Я единственная знала, куда он собирался с семьей. Всем прочим сказали, что он подался в святую землю. Хорошо, что братья вспоминают.

— Расскажи мне о королевстве Бьерна, — попросил я, удобно устраиваясь у борта, больше не реагируя на тихую ругань близнецов. — Путь не близкий, так что мне хочется узнать некоторые подробности.

— Королевство крохотное, — с готовностью ответила Ольга. — Но расположено так удобно, что соседи не очень донимают. Самые богатые территории королевства вообще безлюдны и находятся высоко в горах.

— Какие же там богатства, если оно безлюдное?

— Горы полны металлов. Есть лес, есть вода. Торфяники, мел и драгоценные камни. Бурные реки стекают по пологим восточным склонам, так что на наши проекты хватит с лихвой. Кнут, отец Аритора и Энунда, прежний король, жил весьма обособленно. С соседями старался решать дела миром и все чаще откупался, не тратя силы на военные действия. Но влияние римской церкви усиливается с каждым днем. У власти в соседнем королевстве стоит Биргер.

— Не тот ли Биргер, которому Александр в рыло копьем саданул?

— Возможно, натура у него действительно бандитская. Правит от имени короля, вырезал большую часть знати. Но к королевству Бьерна пока не задирается. То и дело шлет епископов да проповедников, но Урге с ними не церемонится. Правду сказать, не в этот год, так следующий, шведы приберут к рукам земли Бьерна, но с этим ничего не поделаешь.

— Мне все равно. В любом случае я не стану вмешиваться.

— Видно будет, что мы в действительности станем делать. Время неспокойное.

— А какие планы насчет братьев и Урге? — При упоминании имени короля Ульвахам, стоящий недалеко от нас, злобно глянул в мою сторону и тут же отвернулся.

— Братья — законные наследники, — тихо ответила Ольга, не упустив при этом из виду реакцию Ульвахама. — Пока там сильны родовые традиции, совет старейшин просто заставит его уступить трон. В противном случае начнется исход, а это все равно что позор. Во время исхода, если можно так назвать, землевладельцы и охотники на самом деле никуда не уходят, они просто присягают на верность другому королю, вот и все. Или собирают тинг и выбирают более достойного, выказывая прежнему правителю полное неуважение. Надеюсь, что этого не произойдет. Христианские проповедники и рыцари ярлов кружат по селениям, как стервятники. Порой откровенно грабят, порой просто уводят селян в свои общины, прихватив добро. Земли полны немецких и британских наемников. Многие из них прошли хорошую школу в крестовых походах и знают толк в военном деле.

— Проще говоря, на драки лучше не нарываться.

— Порой войны не приносят такого дохода, чтобы компенсировать человеческие потери. Моральное удовлетворение, амбиции, кровавые забавы великовозрастных лоботрясов.

В общих чертах все казалось понятным, а вдаваться в подробности лишь умозрительно не имело смысла. На месте разберусь, что к чему.

Море волновалось не сильно, но весьма ощутимо на таком странном судне, как дракар. Если, конечно, это был именно он. Несмотря на волнение и довольно высокие волны, команда ставила парус и не отпускала весел. От ветра и солоноватых брызг, образовавших за бортом молочно-белую взвесь, невозможно было разобрать, где горизонт. Серое штормовое небо с пронзительным ветром смешалось с бушующими волнами, и все пространство вокруг слилось в одну сплошную ревущую пелену.

Путешествие на этом судне не доставляло никакого удовольствия. Меня все время мутило, голова кружилась. Не морская болезнь, конечно, но просто паршивое ощущение и самочувствие. Две недели показались какой-то нескончаемой, непрерывной пыткой. Лишь в последние дня три море успокоилось и выглянуло солнце.

— Корабль сильно переполнен, поэтому мы так задержались в пути, — объяснил мне крепыш Ульвахам через толмача Сурта. — Сейчас близится полночь, и над водой сильный туман. Мы сможем войти в русло реки только утром или если подует ветер.

— Ульвахам боится сесть на мель, — пояснила Ольга, — это может сильно повредить корабль.

— Далеко отсюда до крепости?

— Два дня пути, если на веслах вверх по реке, — вмешался Сурт.

— Пешком быстрей, — кивнула головой Ольга, скорее прочих поняв, что я собираюсь сделать.

— Мы с отрядом сойдем на берег. Дашь нам проводников. Наум и Мартын пойдут со мной. Ты со своими ребятами отправляйся в крепость и разведай обстановку. Как только все выяснишь, отправь к нам гонца. Мы первыми доберемся до крепости и окопаемся, будем страховать.

— Ты перестраховщик, — ухмыльнулась Ольга, но все же стала раздавать указания притихшей команде.

Рано утром ступив на скалистый берег, я подумал о том, что впервые в жизни оказался за границей. По сравнению с новгородскими лесами здесь не чувствовалось большой разницы. Те же болота и бесконечные озера. Безымянные речушки и ненавистные комары. Непуганые звери и ни единого намека на человеческое присутствие.

После двухнедельной пытки на тесном корабле я будто бы не заметил полуторадневной пробежки по таежному лесу. Шел так напористо и уверенно, что бедный проводник к концу первого дня уже еле волочил ноги. Отряд от меня не отставал. Прежде в лагере Скосаря они целыми днями только и делали, что бегали. В его тренировочной программе все выполнялось бегом. Если не можешь и не умеешь бегать, никогда не пройти тяжелый курс выживания. Единственным отличием от рязанских или новгородских лесов было то, что среди деревьев часто встречались огромные валуны. Куски скал просто выпирали из болотной жижи или торчали на опушках, поросшие со всех сторон корнями сосен и густым мхом. Местность была довольно ровная, если не считать озер.

Но крепость Бьерна стояла на возвышенности, как раз там, где начиналось предгорье. Укрепленная насыпными валами и частоколом, она была развернута воротами к заливу. Правду сказать, я рассчитывал, что королевский чертог будет несколько больше. В действительности оказалось незначительное различие в особенностях архитектуры между королевским домом и большим амбаром с подворьем купца Федора из Пронска. Чтобы взять штурмом такую крепость, нужно лишь бросить горящий факел и подождать, пока все как следует прогорит.

— Кто же так строит?! — чуть ли не в один голос возмутились братья.

— Как умели, так и построили, — осадил я близнецов, еще больше их раззадоривая. — Вот возьмете власть, тогда и стройте, как научены.

— Да уж мы построим, — закивал головой Наум. — Это в Рязани каждый камень на подводах тянуть приходилось, а тут они под ногами валяются.

— Поставим крепость и стены, да выше, чем у мастера на Змеиной горе, — размечтался Мартын, соглашаясь с братом.

— Не делите шкуру неубитого медведя, — напомнил я, устраиваясь на пригорке возле деревьев.

— Да мы и не делим. Я вот только сейчас вспомнил, вон там за валом наш дом стоял, и оттуда к реке ближе. — Наум поднял винтовку и глянул в оптический прицел. — Там и сейчас краешек нашей крыши видать.

— А в детстве крепость казалась неприступной, — напомнил Мартын, не отрывая взгляд от главных ворот.

— Мастера крепость тоже казалась неприступной, — буркнул Наум и указал рукой в сторону дороги. — Гонец едет.




— Появление госпожи в крепости вызвало огромный переполох. Самого короля Урге и его придворных на месте нет. Ушел на запад с большим отрядом. В крепости почти всю зиму простояли немецкие наемники. Королеву Хильду заперли в одной из комнат, госпожа Эгиль приглашает вас войти в крепость. Народ Бьерна готов приветствовать вас, Гунтер и Эрик, — проговорил Сурт, старательно подбирая слова.

— Вот так-то, братцы, ни шума, ни пыли. Пришли и взяли, что хотели, — улыбнулся я, закидывая на плечо винтовку. — Пошли обживаться на новом месте.

— Что-то все это мне не по нраву, — пробурчал Скосарь, ехидно щурясь. — Нутром чую, будет драка.

— Успокойся, Чернорук. На твой век еще хватит. Хотел драки, что у Невского тогда не остался. Он бы тебе такую забаву на раз-два обеспечил.

— Да я спокоен, — огрызнулся воевода. — Не за себя же волнуюсь.

Больше не обращая внимания на нытье старика, я выдвинул весь отряд по дороге на холм. Мы шли очень медленно, не спеша, как победители. Слух о возвращении законных наследников быстрей ветра разнесся по всей крепости и части окрестных поселений. Даже оставленные на охрану чертога воины не посмели поднять оружие и воспротивиться воле ведьмы Эгиль.

Мы настороженно вышагивали по утоптанному подворью, разглядывая людей, окруживших нас со всех сторон. Толпа была шумная, любопытная, но не агрессивная. Люди протягивали руки, старались до нас дотронуться. Им казались странными и необычными наши разукрашенные зеленой и черной краской лица, мохнатые плащи, непонятное оружие. Стрелки вели себя спокойно. Приветливо улыбались, подмигивали молодым девкам и зорко поглядывали по сторонам, не забывая о долге. Войдя в королевский чертог, снайперы тут же рассредоточились по всем уровням, заняли оборонительную позицию в ожидании дальнейших приказов.

Ольга стояла в окружении старейшин, что-то властно втолковывая возбужденным старикам. При моем появлении в большом зале все тут же заткнулись, не спуская с мня глаз.

— Все рассказы старика-шамана о тебе несколько напугали людей. Олав назвал тебя Квельдульв, что можно перевести, как «ночной волк», или «оборотень». Люди боятся проклятия, которое ты мог привести за собой. Они очень суеверны.

— Что посоветуешь?

Но Ольга не успела ответить. В этот момент позади меня раздался женский крик, и очень пожилая женщина с всхлипами и причитаниями повисла на груди Наума, только что снявшего с себя маскировочный плащ. Старуха так громко кричала, в то же время не скрывая радости. Ее сухие пальцы вцепились в братьев так крепко, что казалось, она никогда их не разожмет. Наум спокойно погладил женщину по голове и что-то сказал на незнакомом мне языке. Ольга подошла ближе, сама с удивлением наблюдая за всем произошедшим. Минутой позже, когда во всем разобралась, пояснила для меня все случившееся.

— Старая лопарька, Аннеке, узнала своих подопечных. Когда братья были еще маленькие, она была их нянькой. Служанкой в доме Аритора.

Ольга тут же обернулась к старейшинам и стала громко и с напором что-то втолковывать удивленным людям, то и дело указывая на меня.

— Госпожа говорит, — перевел подоспевший Сурт, — что волею богов братья попали в дом князя-колдуна и выросли в нем, став великими воинами. Она рассказывает, как они вдвоем захватили крепость Москов, которая в десять раз больше, чем Бьерн. И еще она говорит, что более достойных королей, кроме самого Бьерна, эти земли еще не видели.

— А сам-то ты как считаешь? — спросил я у парнишки.

— В долгом пути я видел много подвигов. Я стоял на стенах великой крепости, князь. И если моей несчастной земле достанется хоть толика той силы, которую вы все принесли с собой, я буду считать, что не зря прожил жизнь.

— За Гунтера и Эрика! За доблестных королей! — вдруг выкрикнул громко Ульвахам, поднимая вверх рог, наполненный медом.

Все члены его команды, давно ищущие повод выпить, последовали примеру капитана. Стоявшие в нерешительности люди, видя такую серьезную поддержку законных наследников, одобрительно закивали.

Стоящий позади нас Скосарь резким движение сбросил на пол маскхалат, выставляя на вид устрашающего вида механические приводы на руках, и стал толкать братьев ближе к тому месту, где у большого очага стоял королевский трон. Толпа одобрительно взревела. Перекрикивая хриплые голоса воинов, Ольга попыталась что-то сказать старейшинам, но ее уже никто не услышал.




Тихий переворот в отдельно взятом королевстве прошел на удивление спокойно и даже весело. На следующий день закатили пирушку по поводу возвращения законных наследников, которых, похоже, рады были приветствовать почти все. Свою значительную лепту внес Ульвахам, брат Урге. В большей степени благодаря именно его поддержке все прошло так гладко. Морской волк был не промах и четко понял, на чьей стороне сила. Все это время Ольга бдительно следила за всеми разговорами и происходящими событиями. Только на третий день немного расслабилась.

— Поехали, Артур, покажу тебе свой, — тут она чуточку запнулась, но сразу же добавила: — наш дом. Не бог весть какая лачуга, но пока единственная.

— Надеюсь, баня там имеется? А то на мне скоро поганки расти станут.

— И баня, и мыло, и выпить что тоже найдется. И даже мягкая кровать.

Отдых после почти пяти месяцев утомительного пути был просто необходим. Мне сейчас было совершенно наплевать, как и где. Я просто должен проснуться чистым, под крышей, с полной уверенностью в том, что больше никуда не надо ехать, продираясь по лесам и болотам.

Дом Ольги располагался довольно далеко от крепости. Дорога, что вела к нему, была еле заметна и петляла между жиденьких перелесков, по берегам мелких озер. Дом стоял на берегу одного из них в паре десятков метров от воды. Поднятый высоко над землей на массивных сваях, он все равно казался уютным и теплым.

— Вот и моя избушка на курьих ножках, — хихикнула Ольга, протягивая мне руки, чтоб я смог помочь ей спуститься с лошади.

— Только Баба-Яга живет в этой избушке очень уж симпатичная.

— Не падай в обморок, входя внутрь. Здесь всякого хлама не меньше, чем в твоей прежней мастерской.

— Так даже лучше, — усмехнулся я, не желая отпускать ее руку, — буду думать, что действительно у себя дома.

Пока я занялся лошадьми, Ольга суетилась по хозяйству. В какой-то момент пришел сосед, крепкий и простодушный старик. Попытался заговорить со мной, но когда увидел Ольгу, тут же снял шапку и поклонился.

— Это Сверкер, землевладелец, — пояснила Ольга, проходя мимо меня к старику. — Он присматривал за домом, пока меня не было.

Беседа Ольги со стариком вышла долгая. Я успел войти в дом и осмотреться. Заметил в большой комнате действительно чуть ли не лабораторию с множеством реторт, колб, каких-то кувшинов и жбанов с настойками. Кучу не знакомого мне оборудования и приспособлений. Спальная комната, вернее, отдельный угол был крохотный, но ухоженный. Часть стены была заставлена сундуками, какими-то бочонками. Ее лаборатория, как самая большая из комнат, была одновременно и кухней, и столовой, и котельной. Я уж и отвык от такого уклада. В своей крепости делал все, как в современном мире, с удобствами. Светлые комнаты, теплые и высокие, чтоб не сгибаться при входе. Глядя на ветхие стены, простоявшие уже, наверное, не один десяток лет, я понял, что в скором времени займусь строительством. Мне все равно понадобится новая мастерская, более просторный и укрепленный дом. Княжеский титул — это просто слова, тем более что здесь они не имеют никакого значения. Припасенная казна — другое дело, но любые припасы рано или поздно заканчиваются, так что надо будет обеспечить себя стабильным доходом, прежде чем иссякнет последнее золото. Надеюсь, та часть оборудования, что мне удалось вывезти из крепости, поможет в налаживании новой жизни. Ведь я же не знаю, на какой срок это место станет моим новым домом.




В какой-то момент я почувствовал себя так, будто попал в эти суровые края и в это время не двадцать лет назад, а только что. Все казалось чуждым и незнакомым. Здесь даже запахи были совершенно непривычными, новыми. Возможно, большую их часть составляли бесчисленные Ольгины настойки и эссенции, но от чуждости края в целом я пока не мог избавиться. Это порождало чувство тревоги, пока еще не осознанной, но вполне явной. Достаточной для того, чтобы быть настороже. Внешне ничем не проявляясь, это ощущение обострило мое восприятие окружающего мира. Ясно давая понять, что надвигаются какие-то события.

Проснулся, как мне показалось, очень рано. Убывающими белыми ночами определить время, даже примерно, для меня казалось просто невозможным. Научусь, привыкну, а пока очень жалею, что не могу просто выглянуть в окно и посмотреть на часы, что висели на башне в моей крепости. Когда еще руки дойдут до такой тонкой механики. Под широким пологом из тонкой ткани было довольно уютно. Сыровато, прохладно, рой комаров гудит над постелью, но все равно на душе спокойно. Не нужно никуда бежать, спешить, торопиться. Продираться сквозь сумрачный лес, по раскисшим дорогам, по колено в грязи. Последнее путешествие, похоже, надолго отбило у меня желание садиться верхом на лошадь. И ведь, как назло, не могу сделать ничего альтернативного. Неудачный эксперимент с паровым двигателем в полной мере доказал, что меня одного на все собственные новшества не хватит. Создавать новый агрегат нет смысла. Помимо самого двигателя должно быть множество других механических приспособлений, которые, как и прежде, без чертежей, придется высасывать из пальца.

В хлеву под домом хрюкали свиньи, шипели гуси, кудахтали куры. Пара петухов поочередно надрывала глотки, взлетев на конек покосившегося сарая, возвещали на всю округу о наступлении утра. Обычные деревенские шумы, неизменные на протяжении сотен лет. Я привыкну. Уже через пару месяцев я назову это место своим домом. Уйду в работу, улучшая теперь уже только свою собственную жизнь. Не собирая больше вокруг себя людей, не устраивая индустриальный прорыв в отдельно взятом захолустье. Буду заниматься исключительно нашим с Ольгой благоустройством. Выберу хорошее место для нового дома. Построю нам мастерские, и будем тихо наблюдать за тем, как проносятся мимо столетия.

Интересно, через какое время я, действительно, как оборотень, завою волком от такой жизни? Год, два? У меня уже руки чешутся, и если буквально с сегодняшнего дня не начну заниматься чем-то полезным — уйду в запой. Поеду отмечать с близнецами их возвращение.

Ольга разметалась во сне. Короткая меховая накидка и одеяло, слишком маленькие для нас двоих, обнажили юное тело почти до колен. Она машинально попыталась нащупать край одеяла, но я поспешил укрыть ее и придвинулся ближе, согревая своим теплом.

— Пусть так, — пробормотал я, обнимая Олю за талию, — начну новую жизнь завтра.




ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


— Урге вернулся в крепость мрачнее тучи, — рассказывала мне Ольга, тщательно подбирая слова. — От своего обещания уступить трон Бьерна он не отказывается, но только не братьям. Лишь старшему по роду.

— Я и ты, если правильно тебя понимаю, — уточнил я, — тоже не можем претендовать.

— Я могу, и ты вместе со мной. Но мы не станем этого делать. У меня плохая репутация, да и выгляжу теперь моложе Хильды, а у тебя в здешних краях репутации вообще нет. Это важно, поверь.

— Охотно верю. Но Урге, похоже, плохо помнит братьев…

— Лучше тебя их никто не знает и не может контролировать. Так что, увы, откладывай свои железяки и поехали в крепость. Надо закончить с этим делом, иначе резня начнется, а это плохо. Урге заручился поддержкой шведского ярла Вальдемара Седого.

— Прям бандитская кличка.

— И натура бандитская, хоть и корчит из себя рыцаря. В его окружении датские и немецкие наемники, а с ними шутки плохи.

Не спрашивая ведьму о том, будет там драка или нет, я стал собираться в дорогу в полном боевом снаряжении. В данной ситуации я не больше чем «свадебный генерал». Мифический колдун, прибывший из далеких восточных земель. Ни на одно событие или решение местного совета старейшин я лично повлиять не смогу. Ольга, кстати, при нынешнем ее облике тоже. Хоть в северных землях, как мне сказали, авторитет женщины, тем более такой властной, имеет значение, возраст, а Ольга с трудом тянет на восемнадцатилетнюю, сослужит дурную службу.

Что я имею по факту — меньше трех десятков стрелков, двух отмороженных мордоворотов, воеводу-калеку. Себя самого, как боевой стяг, и Ольгу, на сегодняшний день максимум что способную обеспечить, так это только корректный перевод моего отборного мата. Стукни в голову какому-то там Вальдемару вступиться за униженного короля Урге, нам не устоять. Нет крепости. Сарай на холме с дубовым частоколом и подобием рва я в расчет не беру. Нет боеприпасов. Ни одна пороховая ракета не выдержала бы такого тяжелого путешествия. Нет магии и колдовства, которые мне приписывают. Да ничего нет, кроме напыщенных фраз и ареала таинственности вокруг наших скромных персон. Вывод один — в случае опасности располземся по кустам и начнем партизанскую войну. Это будет чистой воды авантюра в стиле лестного братства во главе с Робином Гудом. Но хотя бы останусь жив. Вот все что угодно, но в последний смертный бой я не пойду, хоть пряником маните.

Сборка и настройка доспехов заняла около трех часов. В пылу поспешного бегства и походных условиях я так толком и не успел закончить и настроить некоторые узлы и откалибровать зазоры. Почти час убил на то, чтобы исправить сорвавшуюся резьбу на трубке перепускного клапана. Пневматические цилиндры, вмонтированные в детали костюма, просто помогали мне тягать груду железа. В реальном бою мне придется довольно активно мотаться по полю боя, но не потому, что я боюсь противника, а лишь потому, чтобы приводы от ножных насосов набрали нужное давление. В целом конструкция была примерно такой же, как в протезе у Скосаря. Пневматические поршни выстреливали из наруча десяток стальных дротиков с энергией ничуть не меньшей, чем из винтовок. Выдвигали спрятанные в локтевых щитках острые ножи. Сложная механика могла намертво зафиксировать поднятый на уровень груди щит, также выкованный из цельного куска стали. Щит сам по себе был весьма серьезным оружием. Плюс молот-чекан, который я намеревался использовать вместо меча. В борьбе против тяжеловооруженного, закованного в броню рыцаря меч будет малоэффективен. Я Коварь, черт возьми, меч не мое оружие, вот молот — это другое дело. Если бы не постоянные тренировки, то долго в такой броне ходить не получится. Нужна привычка пользоваться тяжелой броней, а мой опыт только набирал счет. Основные узлы усиливающих поршней крепились на поясе. Вся система была больше похожа на дополнительный каркас, навешанный поверх и без того прочного экзоскелета. В критической ситуации, при поломке или повреждении одного из узлов, достаточно было мгновенно стравить давление из ресивера. Это разрушит весь механизм, но избавит от самой тяжелой части доспехов. Полевых испытаний устройство не проходило. Так что уверенности в нем не было. Надевая его сейчас, я больше рассчитывал на внешний эффект. На необычность высокотехнологичного обвеса поверх самых простых с виду доспехов.

— При плохом прикупе главное — сохранять спокойствие, не делать больших ставок и умело блефовать, — сказал я.

— А больше ничего и не остается, — ответила Ольга и гневно глянула в сторону застывшего в изумлении одного из дворовых батраков, что стоял возле нас с лопатой в руках. При моем появлении в доспехах все дворовые люди попрятались, кто куда, и теперь с опаской наблюдали из ветхих укрытий за нашими сборами.

— Обслуживающий персонал твоей фермы относится ко мне весьма подозрительно.

— Наш язык им не понятен. Слухи здесь искажаются не меньше, чем в твоих краях. Кстати, теперь не я, а ты их хозяин. Я объявила тебя своим мужем.

— Судя по их лицам, подобная весть их не очень-то обрадовала. А что если разбегутся?! Мне придется пасти скот и выгребать навоз из хлева?

— А ты их не пугай, вот и разбегаться не станут. Сделай лицо попроще, а то зыркаешь так, что сейчас молнии из глаз вдарят.

Криво ухмыльнувшись, я стал взбираться на бедную лошадь, которая уже оглядывалась на меня с некоторым сомнением в глазах. Придется потерпеть пугливой кляче, пешком в таком снаряжении я доберусь в крепость только через неделю. Хотя напрасно хаю свое средство передвижения. Другая бы, неподготовленная лошадь, давно бы рухнула от моего веса, а эта ничего — потопала как ни в чем не бывало. Секрет прост — эта лошадь трофейная. Из-под задницы какого-то рыцаря. У князя Александра этого добра скопилось — целый табун. Вот и выделил он от своих щедрот несколько тяжеловозов в наш поход. Так что лошадь правильная, тренированная и не такие тяжести таскала. Тем более без своих лошадиных доспехов, только в привычном рыцарском седле. А то, что пуглива и недоверчива, так это пройдет. Вон как уверенно затопала, почувствовав закованного в железо всадника.

Мы выехали далеко за полдень. Но в это время года солнце и не думает скатываться за горизонт. Прошло меньше недели с того момента, как я тихо усадил братьев на трон, и вот теперь вынужден возвращаться, чтобы закончить начатое. А уезжать совсем не хотелось. Решать какие-то проблемы, вести переговоры, надувать щеки и корчить рожи. Но придется, братья в политических делах весьма предсказуемы и очень несговорчивы. Может, действительно, хоть меня послушают.

В голове крутились десятки вариантов исхода грядущих событий. Кровавые бойни, героические подвиги и прочее буйство по теме я тут же отодвинул на второй план. Оставшееся выглядело куда как более мирно. С Урге можно было договориться. Вернуть ему трон, но стребовать обещание, что после него власть достанется братьям, а не его отпрыскам. Через полгода-год, пока близнецы освоятся, бедный король может пострадать на охоте, отравиться грибами или повздорить с ловким наемником. Увы, испортить тормоза в его автомобиле нынче не актуально, а уж за подложенную в сортир бомбу Аль-Каида на себя ответственность не возьмет. Можно припугнуть, у него есть жена и сын. Мне не привыкать к таким грязным трюкам, так что и в этот раз брезговать не стану. Можно напакостить, на стороне, и перевести все стрелки на буйного выскочку, а когда обиженные соседи начнут переть, тихо развести ситуацию и вполне законно посадить братьев обратно на трон. Наконец самому нарваться на драку и тихо замочить гада в честном поединке. Рыцари часто используют якобы поруганную честь как повод к хорошей драке. Что может стать предлогом? Да хотя бы тот факт, что Ульвахаму было приказано не брать нас живыми на борт, в чем тот и признался под страшными пытками. Чем не повод?! Еще какой повод! Угрюмый капитан сейчас, конечно, под прицелом своего братца, но, пока ситуация не разрешится, Ульвахам в безопасности.

— Как ты обставишь мое появление в крепости? — спросил я Ольгу. — Что скажешь совету старейшин?

— Сама не знаю. Посмотрю, как сложится обстановка. Похоже, старики расходятся во мнении на твой счет.

— А от них много зависит?

— Достаточно. Во всяком случае, Урге не пойдет против решения совета. Он давно метит на тепленькое местечко в свите шведа Бергера, после крещения, разумеется. Вот против этого старики точно возмутятся.

— Мое появление, какие бы слухи ни ходили, пользы братьям не принесет. Проще говоря, сейчас есть дружина прежнего короля, есть мои стрелки с Черноруком во главе на стороне братьев. Ставки в этой игре делать нет смысла.

— Я не очень понимаю, — нахмурилась Ольга.

— Третья сила. Нейтральная, незаинтересованная сторона. Я не представляю силу физическую, в какие бы доспехи ни был разодет, я все равно один. Мои внешние данные можно оценить на глаз, и опытный воин сделает это без особого труда. А вот что касается силы более высокого порядка, магии, колдовства, то тут ты становишься явным примером. Извини, что так смело за тебя решаю, но есть кто-то, кто бы помнил твое прежнее омоложение?

— Нет конечно же! И быть не может. Я вернулась в Бьерн из Исландии шестьдесят лет назад. Глубокой старухой, куда более древней, чем при первой нашей встрече. Долго жила на болотах, выдавала местным охотникам туманные предсказания. В одном из них рассказала красивую легенду о том, что когда-нибудь вниз по реке с высоких гор приплывет дерево, сломленное молнией, в ветвях этого дерева будет молодая девушка — наследница короля, все это время служившая в чертоге богов.

— Как красиво ты все обставила. И что, сработало?

— Еще бы! Пришлось долго искать дерево, срубленное молнией, а с молодой, замерзшей и голодной девушкой проблем не было. Со всей округи съехались шаманы и ведьмы, чтобы выказать свое почтение и проводить меня во дворец короля.

— Вот именно об этом я и говорю. Твое омоложение сейчас выгодно будет преподнести, так, будто это дар, плата за мое воскрешение. А тот, кто дарит молодость и воскресает из мертвых, не станет драться за резное кресло в сарае. Уж извини, дворцом назвать эту вычурную избу у меня язык не поворачивается.

— Если тебе наплевать, зачем тогда едешь в эту избу?

— Разумеется, братьев я предупрежу, но сделаю вид, что приехал лишь для того чтобы лично наблюдать за результатом спора, никак в нем не участвуя, и в конечном счете уведомить, я подчеркиваю это слово, признанного законным короля о том, что с этих пор я буду жить на этой земле там, где захочу, делать то, что захочу, не вмешиваясь в дела королевского рода. Пока сами меня об этом не попросят.

— Это, конечно, будет наглостью, неслыханной дерзостью, но думаю, что желающих тебе возразить не найдется. Суеверия в здешних краях очень сильны. Как бы дико все ни звучало, это может сработать. Дразнить оборотня старики не станут.

Неспешно обдумывая сложившуюся ситуацию, я еще вспоминал события последнего года. Как быстро все накатило, как стремительно завертелось. Вот вроде бы совсем недавно строил планы на совершенно другую жизнь, а теперь. Вдруг Ольге не удалось бы добраться до Змеигорки и вовремя встретиться со мной? А если бы я так и не смог выбраться из болот? Погиб в бою с ловчими, догнавшими меня на реке? Как раз в тот момент, когда силы были уже на пределе? Не подоспей оборотень со своей серой братией, конец был бы весьма предсказуем. Но этого не случилось. Судьба? Удача?

Места здесь красивые. Лето в самом разгаре, все цветет, благоухает. С каждым днем нахожу все больше прелестей в этом суровом крае. Почему-то именно здесь я почувствовал себя свободней. Без бремени обязанностей, которые сам же на себя и взвалил. Зеленая трава вперемешку с густым и упругим мхом вокруг камней стелятся бесконечным ковром, насколько хватает глаз. Редкие перелески, залитые черной водой впадины. Ровная гладь озер, в которых отражается небо с белым пухом облаков. Мир вокруг похож на иллюзию, на морок, существующий лишь в моем собственном воображении. Странно, но похоже, что когда-то я уже испытывал подобное чувство. Такая звенящая тишина и плавность собственных мыслей очень напомнила мне мгновения, когда я впервые дал залп со стен своей крепости по ордынскому войску. Короткая пауза звенящей тишины, пока несущие смерть и разрушение ракеты еще не достигли цели. Вот и сейчас, словно гром среди ясного неба, прозвучало вдали раскатистое эхо серии коротких взрывов.

— Опоздали, — как бы озвучив мою собственную мысль, прошептала Ольга.

Ничего не ответив ведьме, я лишь уперся в бока лошади каблуками, подгоняя клячу. Удерживая поводья одной рукой, снял с плеча и закрепил на сгибе локтя стальной щит, защелкнув замки креплений. Стал накачивать воздух в ресивер, привстав в стременах.

Обогнув кромку озера, мы увидели за перелеском стелящийся вдоль горизонта черный дым. Горела крепость на холме и часть домов, прижатых к ней с восточной стороны. Сильный ветер тянул языки пламени по влажным крышам, осыпал искрами и тлеющими угольками еще не занявшиеся постройки и крепостную стену. Взбираясь по извилистой дороге на холм, я был вынужден надеть шлем, опасаясь стрелы, пущенной из укрытия. Сквозь щели забрала обзор был весьма ограничен, но я успел заметить, что главные ворота выломаны тараном, который валялся тут же в пологом рве. Часть сторожевых башен были нарочно подрублены у основания, так что попытайся на них хоть кто-то взобраться, они тут же рухнут.

— Найди укрытие и не лезь в бой! — выкрикнул я, оборачиваясь к Ольге.

Но ответом мне послужил лишь звон короткого кинжала вынутого из ножен. Ольга не собиралась отсиживаться в тихом месте. Не могу сказать, что я одобрил ее выбор, но ведь как-то же ей все-таки удалось выживать все шестьсот лет.

Лишь миновав ворота, она чуть придержала лошадь и выпрыгнула из седла, тут же скрываясь за низким домишкой, стоящим на толстых сваях. Она не полезет в драку, не станет подставляться под стрелы и копья. Будет двигаться осторожно и уверенно знакомыми ей дворами и проходами.

Я тоже решил не подставляться под удар и выбрал небольшой уступ за частью изгороди, чтобы безопасно и спокойно спешиться. Груз доспехов отнимал много сил, но давал некоторую уверенность. Во всяком случае, ударом меча или простой стрелой эту броню с наскока не пробить.

С деревянной балки под дощатым настилом свесился один из моих стрелков в легком боевом снаряжении. Коротким жестом привлек мое внимание и тут же присел, убедившись, что я его заметил. Я не помнил его имени, но заметил, что винтовка у стрелка с оптическим прицелом, а это значит, что он опытный и проворный. Сжатый кулак и тут же открытой ладонью указание в сторону веранд королевского дома — «Бой уже внутри». Система жестов была отработана на отлично. Указательным пальцем на себя, открытой ладонью на меня и тут же двумя пальцами на свои глаза — «Я тебя прикрываю». Молодец стрелок! Снимаю с седла полутораметровый молот, хватаю у самого клевца, и тут же вверх по ступеням. Навстречу высовывается косматый лучник, поверх кольчуги разодетый в грязную, свалявшуюся шкуру. Я лишь услышал, как затрещали перья тугого оружия, когда оно вдруг переломилось пополам, и высунувшийся из засады вояка свалился на грязные бревна с пробитым горлом.

Пол-оборота назад — вижу, как мой стрелок уже меняет позицию, на ходу заряжая винтовку. Спокойно поднимаюсь вверх по ступеням, приподняв щит до прорезей забрала. На спине срабатывает клапан сброса давления, пока вышагивал, успел переполнить резервуар. Все системы брони настроены на критические нагрузки, так что использовать долго костюм не придется. Своевременно израсходую весь ресурс и сброшу. Неизвестно, сколько продлиться бой, потому что до сих пор не знаю, кто и кого бьет.

В тронном зале довольно темно. Чаши очагов перевернуты, горячие камни кладки разбросаны по тлеющей мебели. Шипят и дымят в лужах воды тлеющие головешки. Большую часть комнаты заволокло сизым дымом, но я все равно продолжаю двигаться вперед, чуть присев.

На небольших пластинах, отполированных до зеркального блеска, с внутренней стороны щита замечаю мелькнувший за спиной силуэт. Эти стальные зеркала для того туда и были установлены, как на автомобиле, чтоб не вертеть головой. Разворачиваться нет времени. Слышу гулкие шаги позади и чуть слева. Нападающих не меньше двух. Еще выше поднимаю щит и присаживаюсь с разворотом в сторону противников, выставив боевой молот пикой вперед. Здоровенный детина, наполовину разодетый в рыцарские доспехи, а частично — в козлиные шкуры и дубленую кожу, буквально налетел на меня, как бульдозер. В руках у здоровяка было копье, на поясе — топор. Мой щит отразил удар копья, а пика на конце молота пробила кирасу и застряла. По всему было видно, что удар был не сильный и вреда амбалу нанести не мог. Но, удерживая молот, упирая боевой частью в пол, я не позволял ему встать из неудобного положения. Второй нападавший, практически без всякой защиты, даже кольчуги на нем не было, выскочил из-за спины бугая и что есть силы, саданул мне в область шеи мечом. Синяк на ключице после этого удара точно останется. В голове протяжный гул, тупая боль растекается по телу горячим маслом, но останавливаться нельзя. Противник немного отшатнулся, но не унимается. Выворачиваю правую руку локтем вперед, как раз на шустрого попрыгунчика без доспехов, свободным большим пальцем под щитом щелкаю курком барабанного механизма. Резкий хлопок, энергия бьющая в поршень примерно такая же, как и та, что выплевывает свинцовые пули из моих пневматических винтовок. Острый штырь, спрятанный в цилиндре наруча, вылетает, пробивая буйную голову мечника насквозь.

Пока возился с попрыгунчиком, не обращал внимания на здоровяка, тот безуспешно пытался дергаться и содрать застрявшую кирасу с острой пики, но как-то подозрительно затих. Когда я смог развернуться так, чтобы мне было видно, что происходит, то понял, что в темени бугая воткнут короткий стилет, комплект которых носили с собой все стрелки.

Вывернув рукоять молота, я лишь отпихнул последнего нападавшего от себя ногой. Без сожаления поднимаю забрало и отстегиваю от ворота шлем. В бою стенка на стенку от него, может, и будет прок, да и обзор особо не нужен, а вот когда идет откровенная поножовщина внутри большого королевского сарая всех против всех, он только помеха. Плохо контролирующий обстановку, я становлюсь легкой добычей.

Появившийся из тени стрелок лишь взглядом указал на проем двери слева от трона, к которому сам подобрался почти вплотную. В руках скосаревского няньки я замечаю ручную гранату с коротким запалом. Чиркнув встроенным возле запала кремнем по кресалу, закрепленному на поясе, стрелок убедился, что фитиль занялся, и тут же бросил гранату под углом в проем двери. Я привычно приоткрыл рот и стал медленно вдыхать, повернувшись к двери одним боком, чуть прикрыв лицо кованой перчаткой.

Взрыв прогремел такой силы, что даже бревна в окружающих стенах пошатнулись и сместились чуть в сторону. Стрелок присел, сдвинулся к проему и тут же пихнул в дымный столб винтовку со штыком. Напрасная предосторожность — сработавший заряд был килограммовой гранатой с поражающими элементами, так что кто бы там ни стоял до этого — уже измочален в лохмотья.

Обгоняю стрелка и смело прохожу вперед. Повисшую после взрыва на петлях дверь вышибаю сильным ударом молота и вваливаюсь в соседнее менее просторное, чем тронный зал, помещение. Эта комната больше напоминала кадр из фильма ужасов. Среди разбросанного оружия и корчившихся, стонущих, окровавленных тел продолжали драться уцелевшие. Основная битва, звон которой был слышан еще во дворе, разворачивалась именно здесь. После взрыва, лязг железа немного утих, но ненадолго.

Ульвахам валялся на полу возле запертых широких ворот. У него была рассечена грудная мышца. Крепкий молодой парень, тоже без доспехов, на вид лет семнадцати, стоял над Ульвахамом, охраняя раненого.

Вдыхая дымный и кислый воздух раздутыми ноздрями, бросаюсь вперед на толпу. Первым же ударом отбрасываю с пути стоящего ко мне спиной незнакомого воина с длинными косами. Пока плыли на корабле, я немного успел запомнить команду Ульвахама, таких мордатых, как только что отлетел в угол, среди них не было. Второй дернулся было в броске, но налетел на штык стрелка, все это время идущего за мной, как тень. Третий и четвертый получили от меня неслабый удар ребром щита: один в челюсть, другой в переносицу. Тот, на кого они все наседали, оказался Савелий. Парнишка был серьезно ранен в бедро, но продолжал биться с четырьмя головорезами, не ожидая подмоги.

— Мы отстрелили почти три десятка человек, пока они не сообразили выискивать по углам, — угрюмо пробормотал стрелок, прикрывающий меня.

— Я видел смерть троих наших, — прохрипел Савелий, сдергивая с бедра пояс с аптечкой. — Прохор, помоги.

Сноровисто перетянув рану, стрелок вскрыл флакончик с обезболивающим порошком и высыпал немного в ладонь трясущимися руками. Я попытался подхватить антисептическую настойку, но молчун Прошка меня опередил, видя, как неудобно мне двигаться в тяжелых доспехах. Я кивнул ему в сторону распластанного на полу Ульвахама, над которым хлопотал его верный страж, пытаясь прижать кровоточащую рану. Подхватив на бегу протянутую мною аптечку, Прошка подскочил к Ёрну. Вдвоем они оттащили раненного от ворот и перевязали его.

— Мы пытались разделить нападавших. Ульвахам с Ёрном отвлекли, мы впустили шестерых, и я закрыл ворота, — продолжил Савелий.

— А мы вам сломали дверь с другой стороны.

— Теперь уже не важно. Помогите подняться на огневую точку, и я вас прикрою. Наум и Мартын во дворе, с ними Урге и какой-то рыцарь, очень похож на того Дитриха. Всего человек двадцать. Скосарь и еще трое нянек пошли уводить совет старейшин и женщин с детьми в погреб. Уже должны были вернуться.

— Кто затеял драку? — спросил я, спихивая плечом тяжелый засов с ворот.

— Люди рыцаря убили одного из старейшин. О чем говорили — не знаю, прости, мастер, язык с трудом дается.

— Остальные, если не будут больше лезть в драку, — пусть живут. Я во двор. Оба прикройте, по возможности. Приготовьте сигнальные гранаты. Махну руками — кинете. Все! По местам!

Прошка подсадил Савелия на потолочную балку и мигом вскарабкался следом. Я еще помедлил, помогая Ёрну закрепить повязку на груди Ульвахама. Наконец, убедившись, что стрелки заняли позиции, я с грохотом выбил засов. Во внутренний двор вела широкая лестница, выложенная из обтесанных бревен. Когда я распахнул ворота, вниз по ней сбежали не меньше десятка осаждающих. Все хорошо вооруженные, все незнакомые. Один тут же выстрелил из арбалета, но обычная стрела просто срикошетила от ребристой поверхности набедренного щитка. В ответ на это мой доспех с угрожающим шипением выпалил веером пятерку стальных дротиков, пробив голову арбалетчика и ранив стоящих рядом. Я только заметил, что одному срезало ухо и кому-то пробило плечо насквозь. К сожалению, это был последний выстрел. Больше пневматическая навеска не могла нормально функционировать. Я потратил весь накопленный запас сжатого воздуха. Чтобы его пополнить, придется побегать, но двор полон народу, так что теперь это просто лишний груз. Шаг за шагом, спускаясь по ступеням, я сбрасывал с себя странного вида трубки и щитки, накладки и шарниры. В сторону отлетел и щит, и наручи со встроенной пневматикой. Один из кудлатых верзил, стоящий не очень далеко от меня, вдруг дико завопил и бросился в атаку, как тут же упал навзничь. На фоне его боевого клича выстрел винтовки был бесшумным. Лишь я один в наступившей тишине услышал, как где-то надо мной под самой крышей дворца тихонько щелкнул затвор винтовки и зашипел рычаг самовзвода. В плотной толпе на площади легко было заметить братьев. Вокруг них было больше свободного места. Только шевелящаяся, стонущая куча-мала из избитых тел. И только два брата твердо стояли на ногах. В руках булавы и обрывки цепей. Я взмахнул рукой, словно приветствуя их. Передо мной, разметав толпу, грохнули два взрыва. Завизжала фейерверком искр пара сигнальных гранат. Мгновение нападавшая на братьев толпа во дворе больше напоминала застывшие восковые фигуры. Чуть позже все немного оживились и стали пятиться, так же как и те воины, что встретили меня на лестнице у ворот. Еще один гортанный вопль, и четверо крепких парней, явно не из местной дружины, бросились на лестницу. Не знаю почему, но был просто уверен, что произойдет что-то подобное. Никто из присутствующих не мог поверить, что такая толпа похваляющихся то и дело друг перед другом героев отступает от одного противника. Стрелки сработали на удивление слаженно. Одному нападавшему пробили руку, второму пах. Третий вырвавшийся мне навстречу получил такой сокрушительный удар молотом, что беднягу просто сложило пополам, причем бил я в область крестца, по спине. Встреча с восьмикилограммовой кувалдой сломает позвоночник кому угодно даже сквозь жесть доспеха. Последний на мгновение исчез из виду, но когда я нашел его взглядом, то понял, что и этот не жилец. Кинжал Ольги торчал у солдата под подбородком, выходя острием через глазницу.

— Ну что, бравое войско, — выкрикнул я, — вы пришли воевать или умирать?! — Эхом моих слов прозвучал перевод всего сказанного из уст ведьмы, невозмутимо вытирающей острое лезвие о плечо перепуганного, замершего, как статуя, солдата. — Я прибыл в эти земли с надеждой увидеть благородных воинов, а не дворовых псов. На самом деле вы просто шайка грязных мародеров, в которых нет ни капли доблести. И что же мне остается? Скажу вам честно, выбор невелик. Либо убить вас всех и забрать себе все, что пожелаю. Либо научить вас быть не просто горсткой оборванцев, а воинами, достойными своих богов!

Правду сказать, в этот момент я больше доверял Ольгиному переводу, чем собственной красноречивой болтовне. Ведь давно известно, что, если говорить напористо, дерзко, с огоньком, смысл слов доходит лишь фрагментами. Цепляется важными словами, выделенными интонацией или выкриком. Ольга просто бубнила, в то время как я зашелся ораторским пылом, гася в себе прилив адреналина. Продолжая двигаться вперед, я нарочно делал так, чтобы толпа еще больше расступилась вокруг меня. Все предыдущие планы и мысли, интриги и подобранные слова осыпались, как карточный домик. Я импровизировал, тянул время, занимал выгодную позицию, уже точно решив для себя, что буду делать.

— Одни из вас пришли с рыцарем и наемниками, которые работают за деньги. Их я не уважаю, но и претензий к ним не имею. Другие когда-то присягнули на верность своему королю. Урге, если не ошибаюсь. Ведь так зовут этого выскочку?! Будь он достойным королем, то битва, которая так резво началась и к началу которой я опоздал, так бы до сих пор и продолжалась. Но вдруг в вас всех зародилось сомнение! Почему вы должны драться друг против друга? Почему ваши дети, жены и старики должны стать свидетелями братоубийственной резни. Я вам отвечу. Ваш король — клятвопреступник. Он чуть не опозорил род Бьерна, но я, как равный Бьерну, могу смыть это позорное пятно…

— Хольмганг! — выкрикнула Ольга и указала кинжалом на стоящего возле резного столба высокого блондина с топорами в обеих руках.

Толпа расступилась еще больше, образуя неровный круг. Ольга прошлась вдоль этого круга гортанно и, тоже повышая тон, договаривала собственную версию перевода. Затем остановилась возле меня.

— Хольмганг — это дуэль. Урге слабак. Ты с ним легко справишься, какое бы оружие он ни выбрал.

Возбужденные люди стали смещаться в стороны, разбредаться на кучки. Звон оружия прекратился повсюду. Женщины и старики выходили из неприметных сараюшек в таком количестве, что не понятно становилось, как они до этого туда все поместились. Все они бросились разбирать кучу избитых вояк, выискивая своих родных. Пугливо шарахаясь от устало бредущих в обнимку братьев-близнецов, прыснула во все стороны вездесущая ребятня и помчалась занимать все возвышенные места. Откуда-то из толпы вышел Скосарь с двумя стрелками, они стали раскладывать позади меня оружие, все, которое только могли собрать. Копья, булавы, палицы, мечи, топоры, пики. Туда же, в эту кучу железа, я отбросил и свой молот. Мартын с Наумом, устало присев прямо на землю рядом с этим арсеналом, стали перебирать оружие, откладывая поврежденное. Со стороны Урге происходило примерно то же самое. Я прикинул шансы и решил, что в данной ситуации доспех только помешает. Взяв у одного из своих стрелков короткий нож, я стал срезать крепежные ленты верхних накладок. Вовремя сообразивший, что я делаю, Скосарь помог разобраться с винтами на кирасе и вороте. Скинув с себя всю тяжесть железа, я остался голым по пояс в суконных стеганых брюках и сапогах со стальными наголенниками. Молодые воины, образовавшие круг, предусмотрительно попрятали оружие и теперь нехотя пропускали вперед старейшин под охраной уцелевших стрелков. Мои бравые рязанцы держали винтовки на изготовку. Расчищая путь и покалывая нерасторопных зевак штыками, они подвели старцев к Ольге. Она тут же, выразительно жестикулируя, заговорила с ними. Деды в ответ что-то бубнили, но в основном одобрительно кивали. Один из стариков подошел ко мне и стал что-то говорить. Подоспевший Сурт, все еще трясущийся от страха, стал переводить.

— Уважаемый Скалли говорит, что он помнит последний Хольмганг и знает правила. Тебе, как колдуну, нельзя применять свои заклинания и обряды. Битва должна вестись только оружием.

— Скажи ему, — попросил я толмача, — что это колдовство понадобится скорее Урге.

Я заметил, как возле Ольги появились Рох и Веланд, ее верные спутники. Веланд еле сдерживал довольную улыбку, а Рох сосредоточенно выслушивал какие-то наставления ведьмы. Наемники рыцаря Вальдемара, действительно седого явно не по годам, собрались небольшой шайкой на тех ступенях, по которым я спустился во двор. Их гнусные рожи мне не очень-то нравились, но по всему видно, что долго задерживаться в этой крепости они не будут. А уж если поймут, что расклад сил не в их пользу, то и вовсе смоются, не попрощавшись. Пока я раздумывал насчет того, какой бы предмет потяжелей опустить на голову надоевшего всем короля, Урге схватил копье и бросился вперед, давая минимум времени на раздумья. Толпа дружно ударила в щиты, задавая ритм, и я вовремя заметил коварный выпад. Проделав короткий прием, король тут же отступил. С копьем он обращался на уровне новобранца в скосаревском лагере. К черту оружие, придушу придурка — и дело с концом. Второй отчаянный выпад для обладателя копья был еще менее удачный, чем первый. Я перехватил оружие и тут же вырвал его из рук нападавшего. Скривив ужасную гримасу, блондинчик отступил и тут же кинулся к арсеналу, выложенному на земле со своей стороны. Возможно, мне показалось, но действия короля были какие-то неуверенные. Было похоже на то, что в предыдущей драке с близнецами он основательно вымотался. Идя мне навстречу с мечом и щитом, подхваченными из арсенала, Урге запнулся и чуть не упал. В какой-то момент ритмичные и звонкие удары воинов по щитам сбились, и я словно бы уловил эту паузу. Мгновенно отбросил в сторону бесполезное копье, отвлекая внимание короля, и тут же ринулся чуть наискосок. Не давая блондинчику возможности замахнуться или ткнуть мечом, я резко сократил дистанцию и в прыжке ударил ногой в щит. Удивительно, но король устоял. Рука противника взметнулась в коротком замахе, но я уже схватил щит за края и резко крутанул, как штурвал. Подобный прием вывернул руку и заставил Урге согнуться чуть ли не до земли. Он приподнял голову, и я тут же схватил его за шею, сжимая что есть сил. В подобном захвате есть только два варианта: либо давить и ждать пока противник мучительно задохнется, либо чуть помочь второй рукой и сломать шею. Сломать позвонки такому быку будет не просто, поэтому я решил давить до конца, пока не сдастся.

Удары воинов по щитам прекратились. Все напряженно наблюдали за тем, как король пытается вывернуться, бессильно молотя по воздуху руками и ногами, отбросив бесполезные меч и щит. Прозвучал негромкий выстрел. Гортанный вопль надорвал тишину. Когда я развернулся, продолжая сдавливать толстую шею противника, то увидел, как один из наемников оседает на землю, прижав к груди окровавленную кисть. Снайпер, стоящий метрах в двадцати в окружении воеводы Скосаря, молниеносно перезарядил винтовку и опять вскинул к плечу. Наемник попытался воспользоваться моментом и метнуть мне в спину короткий нож. Но стрелок заметил опасность и прикрыл, отстрелив нападавшему несколько пальцев на руке. Скосарь только мотнул головой, как тут же вся шайка Вальдемара оказалась под прицелом стрелков.

Тем временем Урге поджал ноги, используя собственный вес и сильно вспотевшее тело, выскользнул, словно змея, и откатился по земле к отступившей толпе. Осмыслив все произошедшее, воины с обеих сторон протяжно загудели. Кто-то разочарованно махнул рукой, кто-то смачно сплюнул на землю возле короля. Некоторые демонстративно убрали оружие в ножны и закинули за спину щиты. Я успокоил дыхание, неспешно наблюдая за действиями противника, прогулочным шагом двигаясь в сторону своего арсенала. Урге, хватая жадно воздух широко открытым ртом, перекатился вперед и подхватил большой топор, тут же вставая на ноги. Оружие сокрушительное, силовое. В умелых руках может поспорить с чем угодно. Но, похоже, занимаясь делами королевства, вытравливая родственников и строя подобие международной политики, как сам он думал, Урге уделял не очень много времени тренировкам. Боевые навыки притупляются, стоит хоть на месяц прекратить заниматься. Массивный топор Урге схватил, как говорится, за «горло». Не за конец рукоятки, а у боевой части. Широкое и острое лезвие — серьезный аргумент, но в таком хвате от топора толку не больше, чем от мясного тесака. В ответ меня так и подмывало взять тонкий и изящный меч, наковырять в противнике дырок и покончить с этим. Но что-то в последний момент щелкнуло, сместило мою руку в сторону, и я схватил молот. У нас неравные весовые категории. Урге хоть и крепыш, но все равно уступает мне и в росте, и в весе. Боевой молот в моих руках делал эту разницу еще более значительной. Один-единственный пропущенный удар — и бывший король костей не соберет. Проверяя баланс в руке, я подкинул молот вверх. Тот сделал один оборот в воздухе и шлепнулся в руку, звякнув стальной рукояткой в кованой перчатке. Вмиг опустив топор, Урге развернулся и бросился к небольшим воротам, сшибая с пути обалдевших от такого трюка воинов. Бешено толкнув в бок брошенную кем-то без привязи лошадь, зацепился за стремя и на ходу вскарабкался в седло. Откуда-то со стороны сараев выскочила с криком Хильда в ореоле растрепанных рыжих волос. Вцепившись в стремя, она пыталась удержать от бегства мужа. Тщетно. Яростно колотя по бокам ошалевшую лошадь, Урге стряхнул рухнувшую в грязь Хильду и умчал прочь. Над тесным двором разразился надрывный хохот. Те воины, что еще десять минут назад были в окружении короля, тут же стали снимать оружие с поясов и бросали на землю, багровея от смеха. Ко мне подоспел стрелок, вскидывая винтовку, но я лишь прикрыл рукой оптический прицел, давая понять снайперу, чтобы не стрелял убегающему в спину.

— Это был ваш король! — сказал я, удобней перехватив молот. — Желающие могут последовать за ним.

Несмотря на то что все сказанное мной было задорно переведено Суртом, Вальдемар Седой и его наемники не сдвинулись с места, продолжая наблюдать за развитием событий.

— Победивший в старинном поединке получает все, что принадлежало побежденному, — сказала Ольга, вытирая своим рукавом пот с моего лба. — А если противник остался жив, то он становится рабом. Можешь объявить Урге беглым рабом и назначить награду за его голову. Хольмганг — суровая дуэль, право сильного. Эту битву надолго запомнят. Сейчас важный момент. Если сам не хочешь сесть на трон, подведи братьев к старейшинам.

Двигаясь навстречу Мартыну и Науму, я поднял вверх молот, послуживший символом победы. Галдящая толпа чуть приутихла, расступилась, уступая дорогу.

— Делиться всем с братьями по оружию! Не позорить воинское братство трусостью и предательством! Всегда помнить о чести! Быть сильными! Справедливыми! Милосердными! Клянетесь?!

Оба брата преклонили колено и опустили головы. Плотная ватага воинов расступилась, образуя широкий круг, а старики сами встали у меня за спиной.

— Клянемся! — выдохнули близнецы в один голос.

— Перед лицом ваших предков! Перед небом и землей! Клянетесь с честью выполнить долг?!

— Клянемся!

— Возьмите этот молот. Пусть он станет символом новой жизни. Пора вам самим браться за ум, а не выполнять мои приказы.

Старики одобрительно кивали головами. Воины, которые недавно готовы были растерзать друг друга, начали обниматься и зычно выкрикивать имена новых королей. Наемники и сам рыцарь немного отстранились, и лишь позже, когда все немного успокоились, сам Вальдемар Седой подошел к братьям и выразил свое почтение. После недолгой церемонии и рукопожатий наемники ушли из крепости, забрав с собой раненых. Те же, кто был в окружении опозорившегося короля, сейчас с удивлением выслушивали истории от команды капитана Ульвахама о событиях, что происходили здесь. Селяне, женщины и дети, которые еще недавно прятались по подвалам, сейчас занимались ликвидацией последствий буйных столкновений и поджогов. Многие воины так же отложили оружие и принялись тушить пожары.

Кряжистый мужик в накидке из медвежьей шкуры подошел к лестнице, где были разбросаны детали моего доспеха. Поднял наплечник и щит, стал внимательно разглядывать. Попробовал согнуть, поскреб ногтем. Я заметил, что мужик был без оружия, лишь на поясе короткий нож, весьма скромный на вид. Молчаливый стрелок у меня за спиной ревниво посмотрел на любопытного, но ничего не сказал, просто удобней переложил винтовку на сгиб локтя. Я подошел ближе и поднял с земли широкий пояс из стальных пластин с креплениями под пневматический обвес. Мужик нахмурился, но я быстро обернул грохочущие пластины вокруг его талии и закрепил пряжку. На лице незнакомца отразилось удивление. Чуть склонив голову, мужик что-то невнятно пробубнил, а стоящий рядом Веланд, как смог, перевел мне его бормотание.

— Он спрашивает, как можно было бросить на землю доспехи, достойные богов.

— Легким движением руки, — пошутил я, не надеясь на понимание. — Скажи ему, что мне они больше не нужны, пусть забирает.

В ответ на слова Веланда мужик только замотал головой и попытался было снять пояс, но я продолжил:

— Это подарок, бери. — В подтверждение своих слов я снял кованую перчатку и отдал ему.

Мужик еще больше нахмурился, но за перчаткой все-таки потянулся.

— Не хочешь подарка? — удивился я. — Давай меняться. Я тебе хорошие, почти не пользованные доспехи, а ты мне медвежью шкуру. Идет? Выгодное предложение. Соглашайся, пока я добрый.

Поняв все сказанное, Веланд только задорно рассмеялся, что заставило и угрюмого мужика повеселеть. Ему перевели мои слова общими усилиями стоящие рядом Сурт и Рох, и громила с легкостью стянул с себя медвежью шкуру, успевшую впитать все местные запахи и его собственный пот.

Доспех неплохо себя показал в этой короткой стычке, но все равно не подходил мне. Больше сил потратил на то, чтобы его носить. С непривычки постоянно отвлекался на пневматические системы и приводы. В бою каждая секунда дорога, а я тратил время на то, чтобы управлять механикой. Не нужно мне такое нагромождение железа, лишнее это. И вообще надо перестать подставлять голову под удар и самому лезть в битвы.

Довольный подарком мужик стал собирать детали, разбросанные вокруг себя, а я отправился вслед за стрелками собирать подранков. Часа через четыре мы смогли собраться в бывшем тронном зале, теперь наполовину сгоревшем и частично разрушенном. Уставшие после стычки воины чествовали новых королей. Шутили насчет того, что братья похожи как две капли воды и что король на самом деле один только двухголовый и с четырьмя руками. Бочка браги, выкаченная из подвала, лишь добавляла веселья. Старики не отставали от молодых и тоже бурно и шумно обсуждали события ушедшего дня. Меня усадили во главе стола напротив того места, где стоял трон. Наум и Мартын, легко вспомнившие язык, теперь задорно травили байки, сопровождая свой рассказ короткими пантомимами. А я внимательно разглядывал обломок каменной плиты, висящий над троном. Ольга какое-то время общалась со стариками, раздавала какие-то указания придворным, а потом подсела ко мне.

— Что это за обломок камня над троном? — спросил я Ольгу, обращая ее внимание на плиту.

— Это каменный щит. По легенде, придуманной нами, он был отколот Бьерном от чертога Асгарда.

— Мне не очень интересно, какую легенду вы сочинили для подтверждения божественности рода прежнего короля Бьерна.

— Понимаю, — вздохнула Ольга. — На самом деле это камень с Медвежьего носа. Есть такая гора в паре недель пути отсюда. В одном из первых путешествий на север, когда искали выход к морю, мы наткнулись на эту гору. Странное место, скажу я тебе. Да и местные про нее много всяких небылиц рассказывают.

— И что же в нем странного?

— Охотники обходят гору стороной, считают проклятой. Если олень или другой зверь уходят на гору, их не преследуют. Там на вершине мы и обнаружили множество каменных надгробий, видимо, оставшихся с более ранних времен. А еще эта гора, как магнит, притягивает молнии и грозы. Поэтому все надписи, что вырезаны на камнях, мы стали называть рунами грома. Так и повелось с тех пор.

— И что? Все надгробья исчерчены этими рунами грома, как на наших с тобой камертонах?

— Все, — ответила ведьма совершенно спокойно.

— Прошло столько лет, — удивился я, — и тебе не пришло в голову поинтересоваться, откуда взялись эти громовые знаки и что спрятано под плитами?!

— Там лишь камни, поверь мне, Артур. Да, знаки на них странные, но прочесть их невозможно. Как они там появились, кто их начертал — неизвестно.

— Так не бывает! — возразил я и встал, снимая факел с колонны.

Подойдя ближе к трону, я отодвинул его чуть в сторону. Забрался ногами на сиденье и поручень, подсвечивая чадящим пламенем закрепленный между бревен камень. Под слоем пыли и копоти на камне угадывались ровные строчки высеченных знаков. Текст был не полный, некоторые знаки с заметными выщерблинами, но очертания угадывались.

— Вот этот знак с двумя точками, чем-то похожий на басовый ключ, есть и на моем камертоне. И вот этот в виде ромба.

— Я знаю это. — Кивнула головой Ольга, соглашаясь. — Но я не могу прочесть того, что здесь написано.

— Это не может быть просто совпадением! Очнись! Гадская железяка с каракулями забрасывает нас через время без всяких инструкций, а вы, найдя такие же надписи, не придумали ничего умней, как отодрать кусок, притащить в деревню и придумать простенькую легенду, обозвав надписи рунами грома?!

— Мы изучали эту гору, — ответила Ольга, пожав плечами, — там нет ничего кроме камней.

— Так не бывает! — повторил я с упорством. — Тот, кто оставил надписи, знал язык! Понимал смысл оставленного послания! Неужели не возникло мысли разобраться, изучить, проверить тщательней?!

— Да как-то не до этого было. Мы проверяли, изучали, но все пустое.

— Очень уж легко вы сдались.

— Мы пытались выжить, Артур! — чуть ли не выкрикнула Ольга. — У нас не было времени и средств на долгое изучение! Мы искали закономерность, пытались расшифровать символы, но все впустую.

— Значит, сделаем это еще раз. Ты должна показать мне, где находится гора. Я не успокоюсь, пока собственными глазами не увижу. Возможно, именно там ответы на все вопросы, быть может, даже подсказки. Ведь вы же выяснили, что камертон может омолаживать. Заставили железяку работать и выдать хоть одну полезную функцию. А вдруг это далеко не все! Есть еще куча функций у этого навороченного гаджета!

— Я не против, — согласилась Ольга, принимая из моих рук факел. — Гора хоть и далеко, но мы можем туда отправиться хоть завтра. Места там глухие, дикие.

— Наум и Мартын сами справятся. Им не привыкать. Здесь мне делать больше нечего. Я хочу отдохнуть от строительства крепостей и вечной гонки вооружения. Археология — чем не достойное занятие?

— Как скажешь. Быть может, тебе улыбнется удача. Но не хочу тебя обнадеживать.

В какой-то момент я понял, что разговоры за нашими спинами стали какими-то тихими и сдержанными. Веселящаяся толпа притихла и теперь напряженно прислушивалась к нашему тихому спору. Даже Мартын и Наум насупили брови, явно не понимая ни слова. Я растерялся, не знал, как отреагировать, но Ольга тут же стала что-то говорить старикам. Ее слова вызвали еще большее удивление и даже страх, но дать хоть какое-то объяснение такому неприкрытому интересу к старому камню мы были просто обязаны.

— Что ты им наговорила? — спросил я Ольгу, когда все немного успокоились и опять принялись пить.

— Сказала, что ты собираешься вернуть камень на место.

— Это что-то вроде местного черного юмора?! Думай, что говоришь! Сейчас наберется целая банда желающих отправиться в это путешествие вместе с нами!

— Не знаю, как действовал ты, Артур, но мне здесь просто приходилось мешать воедино мистику и факты. Я много лет была предоставлена сама себе. Без поддержки, без общения. Роды, болячки, прыщи на заднице, муж изменяет, жена неверна — все бегут к ведьме. Всем приходится что-то врать, давать отвары и настойки, выдавая за колдовские зелья. Я могу взять в руки оружие, умею им пользоваться, но этого недостаточно. Хватайся я за меч всякий раз, когда припирает, меня бы давно уже зарезали!

— Успокойся. Я ни в чем тебя не обвиняю. Просто ты никак не можешь смириться с мыслью, что ты теперь не одна. Я здесь, рядом с тобой. И случись что, мне придется хвататься за оружие.

— Извини, Артур. Это действительно так. Стоит только на миг потерять тебя из виду, как я тут же начинаю чувствовать себя одиноко. Это мерзкое и отвратительное чувство, но я научилась терпеть.

— Давай постараемся работать в команде. Не каждый сам по себе, а вместе. За столько лет ты уже, наверно, потеряла надежду вернуться домой, в свое время. А я еще верю, что это возможно.

В ответ на это Ольга ничего не ответила. Сдержанно улыбнулась и тут же поспешила удалиться. Меня немного кольнул ее взгляд, оставил в душе какую-то крохотную царапинку. Но я постарался не обращать внимания.

Здесь все чужое, незнакомое. Я пока не у себя дома, и этот мир для меня чужой. Меня угнетает и напрягает здешний климат, здешняя глушь, в сравнении с которой Мещерские края просто индустриальная зона, а не заповедник непуганых королей.

Веланд, Рох и Кари отправились вслед за своей госпожой. Ее верные спутники всегда были с ней рядом. Сурт подошел ко мне и мельком взглянул на камень, вокруг которого разгорелся такой шумный спор.

— Камень Асгарда. Великие руны грома! Святыня, про которую мне еще дед рассказывал. Госпожа иногда месяцами изучала надписи на этом камне. И даже в те дни, когда мы только собирались отправляться в твои земли, князь.

— Забудь про этот титул, Сурт. Никакой я не князь. Это там, в тех землях, когда у меня была своя крепость, свои земли, это имело какое-то значение. Теперь лишь пустые слова.

— Эгиль-воин так не считает.

— Эгиль-воин, так вы называете свою госпожу?

— Это мужское имя, — пожал плечами Сурт. — У женщин таких имен не бывает. Как мне рассказывали, давным-давно в дальнем походе госпожа помогла одному исландскому королю укрыться от преследователей. Когда их нашли разведчики, она вступила в бой и победила воинов. Король был сильно ранен и в благодарность назвал ее своим братом. А когда узнал, что под доспехами скрывалась женщина, потребовал от своих подчиненных называть ее воином, равным себе. С тех пор ее стали называть Эгиль.

— Интересная история. Признаться, я даже не знал что это мужское имя.

— Зато теперь ты, э… господин, действительно Артур, — хихикнул Сурт, указывая на мою шкуру, которую я так удачно обменял на чудовищно дорогие и тяжелые доспехи. — Зимний медведь.

— Зимний медведь?! Ты, наверное, имеешь в виду белого медведя?

— Нет, белый это отсюда далековато, слышал я истории. Зимний медведь — тот, кто зимой не спит, бродит злой да лютый, хлеще ночного волка Квельдульва, которым тебя величали.

— Да, наверное, ты прав, так и есть. Медведь-шатун, как ни крути, всю зиму колобродил, как неприкаянный без кола, без двора.

Поправив косматый трофей, к запаху которого в общей массе зловоний привык довольно быстро, я спокойно вернулся на свое место. Быстро забывшие про недавнюю кровопролитную стычку воины праздновали общую победу, не замечая того, что мелкий моросящий дождь капает им на головы сквозь дыру, пробитую в крыше. Мне было не до веселья, я видел вокруг себя только развалины, убогость и нищету. Мартын и Наум, или, как теперь их называли, Гунтер и Эрик, вернув данные при рождении имена, остались с чахлым наследством. Они — мои единственные наследники, действительно те, кто прошел вместе со мной весь долгий и извилистый путь. Они достойны большего, и конечно же я их не брошу. Буду рядом, помогу наладить нормальную жизнь. Придется учесть многие былые промахи. Провести работу над ошибками. Но прежде я должен посетить Медвежий нос. Это как Мекка, не посетив которую, правоверный мусульманин не может считать свою миссию на земле завершенной.

Возможно, что для строительства новой крепости понадобится найти более подходящее место. В этих краях действительно немало ресурсов, но начинать следует с составления подробнейшей карты. Владение знаниями о местности — это ключ к дальнейшему успеху. Хорошо и грамотно составленная карта сама по себе огромная ценность. Попробую сменить тактику. Не действовать напрямую, а через доверенных лиц посредников. Сам буду в тени, скрыт от посторонних глаз, не вызывая явного интереса. Но доверенные люди смогут влиять на ситуацию и в конечном итоге воплотят все задуманное. Мой индустриальный взрыв в отдельно взятом княжестве принес больше проблем, чем положительных последствий. Из всего внедренного уже через пять лет забудут три четверти, еще позже не останется ничего, кроме, пожалуй, что умения изготавливать валенки. Вот все, что останется. Я научил людей делать валенки! Обалдеть, какой индустриальный рывок! В Змеигорке после меня останется немало артефактов. Много странных механизмов, много хорошего, качественного железа и сотни приспособлений, которым не найдется места в обыденной жизни. Но все же есть еще кое-что. Есть устоявшаяся и весьма действенная торговая гильдия, уверенно вросшая корнями в благодатную и плодородную землю на берегах Черного моря. Схема работы этой самой гильдии легко была принята купцами и правителями. Основы банковской системы, страховых обязательств — все это чуть ли не мгновенно стало востребованным и полезным. Вот всегда так! Бьешься как рыба об лед, пытаясь воплотить задуманное. Тратишь силы и время в титанических усилиях. Все наконец воплощается, но через какое-то время требует еще больших вложений и затрат. И так до бесконечности. А тут по пьяной лавочке ляпнул приунывшему тестю про страховое дело, лишь бы отвлечь того от мрачных мыслей после бегства из захваченной недругами Рязани, как нате вам! Пошло дело! Вспухло как на дрожжах, вовлекая в оборот залежалые фамильные ценности и капиталы. Потащило за собой и банковское дело. Торговля расцвела и окрепла, прорастая кровеносными сосудами торговых путей по странам и континентам. Пугая меня масштабами сделок и всевозрастающей мощи политического влияния. Торговой гильдии уже под силу смещать неугодных правителей, останавливать войны и строить города. Я со своими жалкими потугами в отдельно взятой глуши кажусь пигмеем по сравнению с таким монстром. Что поделаешь! «Бабло» правит миром! Так что зря я на себя наговариваю, что оставил в наследство лишь великую тайну изготовления валенок. Ничего подобного. Торговая гильдия, страховое общество, банки… Все это, конечно, хорошо. Но меня больше греет другое. Вместе с черемисом Олаем во Владимир отправились больше трех сотен стрелков. Это воинская элита, братство, чтущее свои традиции. Это новая военная каста, которая если не загнется и не вымрет, то сможет занять достойное положение. Причем связанная крепкими узами с торговой гильдией. Это та сила, что способна изменить этот мир. Без насилия и крови, только одни фактом своего существования. Хотя я тут загнул. Поначалу, конечно, придется особо тупым ребрышки-то пересчитать. Ну, банковское дело такое — счет любит!

У меня нет обязательств перед кем бы то ни было. Я сам себе хозяин. Мне не давали четких и внятных инструкций, не намекали на желаемый результат. Меня просто выбросили в прошлое, как щенка в реку, и оставили на волю случая. Так чему ж удивляться, если потом появляются бродячие псы? Ольга права. Им было наплевать, кто и какие громовые руны начертал на древних камнях и проклятых камертонах. Они просто выживали, как могли. Если начинаешь игру, не зная правил, то шанс на выигрыш невелик. Тут выбор прост — или придумывай правила, или не играй.




ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


— Опять лошади! — взмолился я, закатывая глаза. — Опять верховая езда! Да сколько ж можно?!

— Ты сам торопишь! — ответила Ольга, чуть повышая тон. — Так что терпи. Пешком мы в эту глушь месяц тащиться будем, и это при самом хорошем раскладе. А по здешним меркам месяц — это очень много, поверь. Холода быстро на голову сваливаются так, что обернуться не успеешь.

— Припасы в дорогу, оружие, товары какие-то для лопарей, — бубнил Веланд, почесывая косматую бороду, — я все это на загривке не понесу.

— Ладно! Лошади так лошади, другого транспорта все равно нет.

— Зря беспокоишься, — успокоила Ольга, — можем даже седел с собой не брать, места там очень труднопроходимые, так что все равно пешком большую часть дороги по болотам да тайге.

— Да я просто устал уже от этих сборов! Мы, убегая из Змеигорки, быстрей собрались, чем теперь. Вторую неделю тюки пакуем. На кой черт нам все это сдалось?!

— Там у местных товаром в дорогу не разживешься. Ни лошадей, ни мастерских, случись что, не сыщешь. Даже лошадь подковать будет негде. Это тебе не новгородская ярмарка или закрома московского князя. Дальше на север — глушь, где даже тропинок нет.

— Да понял я уже.

Ольга сдерживала ехидную улыбку. Веланд и Рох недоуменно насупились. Они всегда напрягались, как и толмач Сурт, когда мы с Ольгой говорили на непонятном им языке. И вроде бы звучит похоже, и слова некоторые знакомые, а все равно каша получается. Могу себе представить, что за кавардак творится у них в головах. Раньше были слугами одной ведьмы, а тут еще и колдун затесался, да такой же чудной.

Скосарь Чернорук сидел на крыльце, наблюдая за нашей суетой и сборами. Я попросил Ольгу поселить воеводу в наш дом, чтобы присмотрел. На самом деле старый вояка был совсем плох. Годы и ранения брали свое. Старик хорохорился, пыжился, но я-то видел, как ему трудно даже верхом на лошадь сесть.

— Трудный год выдался, — бубнил Скосарь, грея за пазухой механическую руку. — Стольких дорог натерпелись, стольких битв. Благослови бог эту землю, если в мире и покое к праотцам отойду.

— Ты не раскисай, старая развалина, — пригрозил я воеводе, — ты мне еще пригодишься, никто тебя со счетов не сбрасывает.

— Братья-то как ладно за крепость взялись. Да спорно и скоро у них все, — бурчал Скосарь, как бы не слыша меня. — Рвы углубили, насыпь ставят. Фундамент под стены заложить хотят еще до зимы. Твоей казны, батюшка, им надолго не хватит, уж шибко размахнулись.

— Не хватит, соседей пограбят. Ульвахам два дня верхом скакал, когда Мартынка с пьяных глаз ему дозволил взять удел, сколько верхом без сна осилит, столько и возьмет. Вот морской волк ему и станет добытчиком. Они дома, Чернорук. Это их земля, их края, и здесь они свои.

— Были б силы, князь, с тобой бы пошел, да, боюсь, обузой в дороге дальней стану. Не серчай, стар я уже.

— Вот вернусь, сварю тебе зелье, чтоб омолодить тебя, старого вояку. А пока сил набирайся, да смотри за нашим хозяйством. Соседей не обижай да девок местных не порть. А то я твою натуру знаю. Все брюзжишь, что стар да немощен. А как с глаз долой — так по девкам!

Не хотелось мне оставлять в одиночестве загрустившего Скосаря. Но ехать было просто необходимо. Да верхом, да по болотам и непролазной тайге, но покуда я не осмотрю все собственными глазами, не увижу этих древних камней, я спать спокойно не смогу. Не припомню что-то прежде за собой такого неудержимого азарта и желания разобраться в мелочах. Осколок камня с надписями провисел над троном королей не одну сотню лет. Что-то за это время могло значительно поменяться. Но я просто обязан решить для себя эту задачу. Ведь не бывает сложных технологий ради них самих. Все делается для какой-то цели. Вот и эти камертоны, как заноза в пятке, не дают покоя. А тут вроде бы стою перед глухой стеной и чувствую, что истина где-то рядом.

— К вечеру выйдем к Плешивому нагорью. Там много уютных мест, будет где встать на ночлег, — заявила Ольга, разглядывая редкий лес на севере. — Но боюсь, в дороге нас непогода застанет. С моря шторм идет, так что нам лучше поторопиться.

Выдвинулись как обычно с опозданием. Терпеть не могу ситуацию, когда о чем-то вспоминают в последний момент, и сборы затягиваются еще как минимум на час, а то и больше. Восемь лошадей и четверо путешественников. На каждого одна запасная лошадь, везущая припасы и товары в дорогу. Сурт сам потребовал, чтобы его взяли с собой. Он даже готов был всю дорогу везти осколок камня, который мы забрали из тронного зала. Веланд оставил на брата Роха свою семью и последовал за госпожой. Однажды Ольга рассказала мне, что Веланд и Рох ей как приемные сыновья. Она нашла их в разграбленной деревне, на побережье, и вынесла еще грудными младенцами в безопасное место. Так что крепыш Веланд от ведьмы не отойдет ни на шаг, особенно в таком опасном и далеком пути.

Взобравшись на то самое Плешивое нагорье, решили не останавливаться. Белые ночи уже миновали, и солнце пряталось за горизонт, но вечера все еще были длинные, и мы могли пройти какое-то расстояние по знакомым землям, не опасаясь заблудиться.

И все-таки я слишком быстро привык к суровости этого края. Можно сказать, даже смирился, как с неизбежностью. Мещерские земли в сравнении с этими были куда как уютней. Там чувствовалась какая-то живая атмосфера, близость людей. А здесь лишь холодный и темный лес, дикая природа и ты как пришелец на чужой планете. Вот никак не мог отделаться от этого ощущения.

Ольга пыталась подробно рассказать мне все, что они смогли выяснить в отношении камертонов, или ключей. Сумма знаний была небольшой. Ключи были уникальны, хоть и схожие по конструкции и внешнему виду. Надписи на ключах были составлены из неизвестных, как называла их Ольга, проторунических знаков, прочесть которые так и не удалось. Некоторые громовые руны повторялись, иные были уникальны и не встречались больше нигде, кроме как на том самом камне, который мы везли с собой, дабы вернуть его обратно и, по возможности, восстановить целостность древнего памятника. Я ничего не ждал от этого путешествия. Был просто уверен, что бывавшие здесь прежде Ольга с профессором все тщательно изучили. Когда-то они тоже надеялись вернуться домой, в привычный и уютный мир. Не могли и не должны были что-то пропустить или не взять в расчет. Осталось мне самому убедиться в том, что все так и есть, и больше не терзать себя сомнениями.

Мы двигались вдоль русла реки. Чаще всего продирались сквозь заросли, форсировали какие-то мелкие безымянные речушки. Обходили по краям болота, если была возможность. Дорога выматывала не столько своей монотонностью, а все больше мелкими, но весьма гадкими неприятностями. Нас одолевали просто тучи комаров, мелкий моросящий дождь с частыми туманами преследовал по пятам. От сырости и холода не спасал даже жаркий костер. И это летом. Что же, черт возьми, здесь будет осенью и зимой. Не в пример мне, Ольга переносила все тяготы пути куда более стойко. Я даже завидовал ее выносливости, вот уж точно не кисейная барышня. Но лично меня дорога раздражала. Непролазная глушь, сквозь которую чуть ли не в буквальном смысле приходилось прорубаться, сводила с ума, но я терпел. Старался не выказывать своего явного недовольства и раздражения. В конечном счете я единственный, кто настаивал на этой экспедиции именно сейчас, без должной подготовки.

На десятый день пути мы уже двигались в предгорье. Лес здесь был не такой густой, а Веланд и Ольга то и дело спорили по поводу того, каким путем лучше подняться на тот или иной холм. Мне уже указали место на северо-западе, где находилась гора Медвежий нос, но при этом мы упорно двигались все дальше на север.

— Если верно то направление, что вы мне указали, то почему мы уходим в сторону?

— Южный склон этой горы неприступен. Там лишь голые скалы. Мы зайдем с северо-восточной стороны, но даже там придется оставить лошадей у подножья. Подъем для них крутоват, могут ноги переломать.

— Не знал, что здесь такие крутые горы.

— Мы идем к Олаву, нашему общему знакомому. Старый шаман знает эти места как свои пять пальцев и не раз бывал на горе.

— Он еще жив? — спросил я, вспоминая веселого здоровяка, перезимовавшего несколько лет назад в Змеигорке.

— Кто? Олав? Да этого пьяницу, похоже, вообще ничего не берет. У его хижины собирается много местных охотников, так что нам будет о чем поговорить и обменять товары.

— Я еще не знаю местного уклада, — посетовал я. — Здесь так принято или вы сами так решили?

Ольга развернулась в седле и попыталась сблизить наших лошадей на узкой тропинке.

— Дело в том, что прибывая с дарами, ты как бы даешь понять здешним жителям, что намерения твои мирные. Ты не завоеватель и не грабитель. Ты принес дары, но им нечего дать тебе в ответ из того, что бы ты не смог взять сам. Вот и получается, что они за скромный дар соглашаются на небольшие услуги. Это вольные люди. Никакие короли и церкви им не указ. И это фактически их земля, кто бы ни присваивал ее себе, она все равно малодоступна и труднопроходима. А уж завоевать ее можно только авторитетом, но никак не силой.

— Да уж, — согласился я, — тащить тяжеловооруженную армию по таким дебрям просто самоубийство. Даже мои стрелки, все, что есть, в такой глуши смогут остановить тысячное войско, играя с ними, как кошка с мышкой. Примерно на то же самое нарвались ордынцы, когда первый раз рыпнулись с наскока взять Змеигорку.

— Вот и здешние партизаны прекрасно это знают. Один лопарь может несколько суток кряду преследовать зверя, пока не загонит. Они в здешних краях самые опасные хищники. Все в этом лесу для них имеет значение. Каждое дерево, каждый камень. Так что просто так вторгаться и шастать где попало мы не можем.

— Что-то подобное мне знакомо. Возле Железенки, брошенной деревни, где я потом стал возводить стены Змеигорки, таких людей жило много. Это позже, буквально через десять лет, когда вокруг было все вырублено и выкошено, их махровая обрядовость значительно упростилась. Даже чтоб дерево срубить, целый ритуал исполняли с камланиями и плясками. С моими интересами подобный образ жизни местного населения явно не совпадал. Вот и пришлось злоупотребить должностными полномочиями, так сказать.

— И ты навязал им собственное варварское и потребительское отношение к дарам природы?!

— А у меня выбора не было! Тогда я для себя совершенно ясно решил, что должен воспротивиться вторжению Орды на Русь. Вот и не брезговал методами. Вплоть до угроз, честно.

— Надеюсь, хоть сейчас ты понимаешь, что все это того не стоило?

— Останусь при своем мнении в этом вопросе, — ответил я, как отрезал. — Повторюсь, но скажу тебе. Всегда есть выбор. Я свой сделал.

— Ты изменил судьбы тысяч людей, Артур.

— Да изменил, как и ты тоже. Но ни ты, ни я не можем дать оценки нашим действиям. Мы не можем с уверенностью сказать, хорошо мы поступили или плохо. Я мог заняться собственным благоустройством и наплевать на всех. Пришли монголы, завоевали — мне-то какое дело?! Кузнец всегда останется при деле, кто бы ни верховодил. Всем нужно оружие, всем нужны доспехи, всем нужно железо. Но я нес на себе тяжелый груз. Я знал, чем обернется для Руси ордынское нашествие. Как с таким знанием я мог оставаться безучастным?

— И все же ты не ответил на мой вопрос.

— Случись мне вернуться опять в то время и в то место, я бы поступил иначе. Возможно, даже жестче.

— Или оставил бы все как есть? Не стал бы вмешиваться в ход событий?

— Стал бы. В любом случае. Но не так. Не корпел бы столько лет над проектами и прожектами. Не выжигал бы себе легкие и глаза в мастерской, выковывая оружие. И крепость бы не ставил.

— Вот сейчас ты примерно в той же самой ситуации. И у тебя, и у меня счетчик обнулен. Вот перспективы, вот возможности. Что будешь делать?

— Оль! Ты как в гестапо. Все допрашиваешь и допрашиваешь. Я уже делаю. И не мало. Вот с твоей помощью братьев посадил на маленький трон большой деревни. А дальше — больше. Я верю твоему опыту, верю, что ты использовала максимум сил и возможностей. Но ты была одна. Все это время ты варилась в собственном соку. Как и я.

— Не могу сказать, что две буйные головы лучше, чем одна. Я много размышляла о тех действиях, что были совершены тобой и мной. И могу сказать только одно. Все, что сделано, уже не вернешь, не изменишь.

— Может, тогда просто перестанем напрягаться на этот счет? Мы живем не своей жизнью. Нас здесь вообще не должно быть. Может, именно это главная ошибка?

— Поживем — увидим, — ухмыльнулась Ольга, накидывая на голову широкий капюшон.

Веланд и Сурт о чем-то тихо шептались. В какой-то момент, судя по их напряженным взглядам, я стал догадываться, что парнишка переводчик не так прост. Он талантливый малый, знает много языков, схватывает налету. Не удивительно, что за такой долгий срок, что мы были в пути от Рязанских земель, он смог научиться хоть частично понимать нашу с Ольгой речь. Ведь в общих чертах, в построении предложений все схоже. Пусть он не знает значения некоторых слов, но это все равно позволит ему понимать общий смысл всего сказанного.

Во время одного из привалов я воспользовался моментом и попытался подвигнуть Сурта на откровенный разговор. Парнишка долго отмалчивался, прятал глаза, но потом все же выдал:

— Я не смею вмешиваться в дела Высоких.

— Высоких? — удивился я.

— Ну, ведающих, — поправился Сурт, тщательно подбирая слова. — Я смертный — и мое дело служить. И я горд тем, что служу Высоким.

— Интересный расклад получается. Выходит так, что ты просто принял все на веру? Тебе сказали, что твоя госпожа — ведьма, и ты поверил. Тебе сказали, что я — волк-оборотень, колдун, и ты проглотил без всяких «но».

— Я вижу, — ответил Сурт немного смущенно. — По дороге в ваши земли мы просили ночлега по дворам смердов. В одном доме встретили вдову, которая была больна. Ее дети обессилили от голода, да и сама женщина еле волочила ноги. Тогда госпожа отправилась ночью в лес, никого из нас с собой не взяв. Она вернулась под утро с двумя зайцами и пучком трав и мхов. А ведь у нее с собой даже оружия не было. Зайцев она приготовила на обед, а из трав сделал волшебное зелье, которое вернуло жизнь несчастной вдове и ее детям. Я видел это. Всю неделю, пока госпожа выхаживала вдову, Веланд и Рох ходили на охоту, добыли много дичи и рыбы. Набрали припасов. Что-то обменяли на зерно и овощи.

— А было так, — вмешался в разговор Веланд, которому язык давался не так легко, как Сурту, — что мы встретили нищих на дороге, которые были так же больны и убоги. С ними были женщины и дети. И госпожа приказала убить всех. Убить и сжечь. Да так, чтоб даже кости сгорели…

— У вдовы была банальная пневмония, — вставила Ольга свое слово в затянувшийся рассказ. — Отвары некоторых мхов — весьма активные антибиотики. Высушенная лягушачья кожа тоже сильное средство. А вот бедняги на большой дороге были чумные. Причем все, даже маленькие дети. И не думай, Артур, что я просто отдала приказ убить несчастных. Я сама стреляла из лука.

— На твоем месте я бы поступил так же. Меня не удивить подобными историями. Ты молодец, взяла на себя такую ответственность…

— Вот поэтому я называю вас Высокими, — закончил Сурт, подкладывая ветки в жаркий огонь. — И буду служить вам, принимая на веру все, что вы делаете.

После этой беседы я старался больше не теребить воспоминания о прошлом. Видно, что и в жизни Оли, и в моей было множество самых разных противоречивых эпизодов. Мы знаем об этом, не должны этого забывать, но не останавливаться. Продолжать жить так, как нам подсказывает совесть.




Из этого ущелья гору Медвежий нос было видно очень хорошо. С виду ничем не примечательная, одна из многих. Гора как гора. Место, конечно, глухое. С каждым днем у меня все больше складывалось впечатление, что я вообще не на Земле, а на какой-то другой, неизвестной планете. Мы остановились возле жилища Олава Лесовика. Лачуга у него была странная. На первый взгляд ужасно похожа на обычную ярангу или вигвам, вот только сделана она была из бревен. Самого шамана в ней не было. На двери Веланд обнаружил амулет, оберегающий дом от диких зверей и воров. Мы посмеялись над этим суеверием, но в дом все же входить не стали. Устроились лагерем неподалеку. Несколько раз в день Веланд поднимался на взгорье и трубил в большой рог, подавая сигнал на всю округу. Оказалось, что так было принято в здешних краях, если хочешь привлечь чье-то внимание. Обычно, как сказал мне сам Веланд, местные ходят так тихо и незаметно, что только они сами могут прочесть следы друг друга. А уж чужакам вроде нас это вовсе не под силу. Низкий баритон трубящего по утрам рога еще больше убеждал меня в нереальности всего происходящего.

На третий день настойчивых призывов шаман все-таки появился. Вошел в ущелье вниз по ручью, опираясь на массивный резной посох. Меня старик не узнал. Неудивительно. Последний раз, когда мы с ним виделись, мне было почти сорок пять. К Ольге тоже долго присматривался, но вскоре все ж таки кивнул головой в знак согласия с тем, что прежде они встречались. К Веланду и Сурту отнесся спокойно. После того как мы вручили ему припасенные подарки, шаман чуть оттаял. Стал более общителен и даже попытался распушить хвост перед Ольгой, но, перехватив мой недовольный взгляд, тут же умерил пыл. С огромным интересом старик выслушал Ольгин рассказ о том, как опозорился прежний король, как сбежал во время поединка. С одобрением принял весть о возвращении законных наследников, которых он лично не знал, но слышал когда-то. Вообще, я понял, что старик с большей радостью вспоминал прошлое, чем говорил о настоящем.

— Северяне говорят, что Медвежий нос — могила Магни, — хрипел старик Олав, хлебая медовую брагу. — У них что ни гора, так обязательно могила какого-нибудь героя или беса. Судить по их россказням — так тамошние храбрецы да злодеи все как один вымерли, перебив друг друга.

— Магни это кто? — спросил я Ольгу, которая, похоже, сама была весьма удивлена таким откровением старика.

— Считается, что Магни был сыном Тора. Но я была уверена, что он жив. Ну то есть не жив, а в Асгарде вместе с прочими. Проще говоря, тот, кто похоронен истинным обрядом, на ветру, в огне, тот был достоин и находится в чертоге богов. А вот если о ком-то, в том числе сыне бога, говорят, что он похоронен в земле, то следует это понимать как временную меру.

— Извини, я не очень понимаю.

— Ну похоронить в землю — это значит отложить на время, до нужного срока. Пока не настанет час героя, для которого он был рожден. В данном случае похоронить и сберечь имеет один и тот же смысл.

— То есть похоронен, но не умер? Так?

— Нет, умер, но не достоин пока места в чертоге богов и имеет второй шанс в час великой битвы.

— Ладно, не напрягайся втолковать мне тонкости местных верований. Я цивилизованный человек.

— Так-то оно так, — хихикнула Ольга, — но мне стоило трудов убедить старейшин, что ты не сам Тор, не сын его и даже не родственник. После того как ты огулял молотом пару зевак да самого Урге спугнул, многие были готовы принять именно такую версию.

— Смеешься, что ли?! Вот еще за бога я себя не выдавал. Чего не хватало!

— Старик Бьерн такими фокусами не брезговал. Кстати, часть мифологии была дополнена с его легкой подачи. Так что у некоторых богов есть совершенно конкретные родители и твердая легенда.

— …О сколько нам открытий чудных…

— Вертелись, как могли! — напомнила Ольга. — У нас же не было пороха и прочих технических наворотов. В отличие от тебя, мы все были теоретиками. Что-то знали, но далеко не все могли применить.

— Так, послушай, если я еще хоть день проведу в обществе этого бубнилы, я сам уйду на гору, вот честно!

— Пойдем завтра утром, — сказала как отрезала Ольга. — Шаман должен совершить обряд, чтобы задобрить духов хранителей этой горы.

В ответ на эту реплику, произнесенную Ольгой как можно более серьезно и таинственно, я потянулся за большой бутылкой настойки. За две с лишним недели в пути я успел выпить три таких бутылки. Так что и этот скучный вечер исключением не станет. Я единственный во всей команде, кто не понимает ни слова этого лопаря, так что и напрягаться не буду.

Ольга пытается всеми силами оставить от нашего визита положительные впечатления. Разговоры среди немногочисленных обитателей этих мест теперь во многом зависят от того, с каким настроением после всех бесед останется сам Олав Лесовик. А это так или иначе отразится на будущем утверждении власти братьев, поставленных мной во главу королевства.




Рано утром, как только взошло солнце, мы получили от шамана, судя по всему камлавшего всю ночь, напутственные слова и благословление. Я взвалил на спину тяжеленный камень, Ольга прихватила каких-то припасов в дорогу. Веланд и Сурт остались в лагере. Перед решительным восхождением Ольга сменила одежду. Натянула плотные кожаные штаны, войлочный жилет, плотную, обшитую рыбьей кожей накидку. День обещал быть солнечным, но я успел заметить, что погода в здешних краях весьма капризна и переменчива.

Над ущельем стоял густой туман. Веланд попытался было ляпнуть что-то вроде того, что в тумане бродить опасно, но, лишь уловив мой взгляд, тут же заткнулся.

Первые два часа пути показались легкими и совсем не напряженными. Но позже, когда солнце все ближе становилось к зениту, стало припекать. С каждой сотней пройденных метров камень, перевязанный длинным мотком веревки, становился все тяжелей. Я стал чаще останавливаться.

— Говорила же тебе, давай просто скопируем надписи и не будем тащить всю плиту, — очень по-старчески ворчала Ольга. Но эти слова меня только подстегивали, и я продолжал идти дальше, стиснув зубы.

Я раньше не бывал в горах. Не знал, что даже на небольшой высоте так сильно чувствуется недостаток кислорода. Ольга предупреждала, но я не думал, что это действительно может стать проблемой. За весь день мы преодолели чуть больше чем полпути к вершине. А снизу, из ущелья, гора казалась такой простенькой, даже пологой. В наступающих сумерках стало холодать и намного сильней, чем внизу. Но вид даже с такой высоты казался просто необыкновенным. Мне чудилось, что я вижу далекое море, крохотные блюдца озер, извилистые росчерки каких-то рек. Эта картина завораживала. Надолго приковывала взгляд, да так, что я не в силах был оторваться. Все смотрел и смотрел вдаль, пока не понял, что замерзаю. Здесь не было дров, даже сухой травы. Камни и мох, редкие стебельки давно облетевших цветов и ветер. Пронизывающий холодный ветер, от которого можно было спрятаться только среди камней.

Ольга стянула с меня медвежью шкуру, положила ее на камни, как подстилку для нас обоих. Войлочную накидку, в которой, оказывается, были предусмотрены отверстия для шнура, скрепила с шерстяным одеялом, что хранилось в сумке. Сняв с себя всю одежду, затолкала ее в образовавшийся спальный мешок и сама поспешила забраться в него.

— Рекомендую сделать то же самое. Высота здесь небольшая, но ночью температура может скатиться до минусовой, так что вперед.

Я быстро разделся, чувствуя обнаженным телом жгучий, холодный ветер. Так же, как и Ольга, запихал одежду внутрь спальника, по возможности, закрывая щели и дыры, и тоже полез внутрь. Снаружи остались только наши головы, укутанные теплыми вещами. Под головы я подложил запасной моток веревки. Винтовку и меч оставил под рукой, а в спальник взял только Ольгин кинжал. Устроившись поудобней, я еще раз заткнул, по возможности, все щели и прижался ближе к Ольге.

— Знал бы, что так будет, лучше бы действительно взял с собой дров, чем этот булыжник.

— Хорошая мысль, но как обычно запоздавшая, — пробубнила Оля, поправляя платок, намотанный на голову.

— Звезды здесь красивые. Такие яркие, пушистые. Вот кажется: протяни руку — и можно схватить. А о чем ты думаешь, глядя на звезды?

— Раньше думала, что родилась не под самой счастливой из них. А сейчас… — Ольга выдержала долгую паузу, а потом добавила: — А сейчас думаю, что моей жизни многие могут позавидовать. Ведь нам с тобой выпал такой уникальный, удивительный шанс. В моей долгой жизни было много подобных минут, когда я стояла на грани. Просто уверена была, что не вскарабкаюсь. Но бог миловал, как-то выкручивалась.

— Кстати, насчет богов, поясни мне, пожалуйста, чтоб я не путался, что это за чехарда с Высокими и прочими.

— Все это существовало и до нашего появления. Не так подробно, не так тщательно. Но в одной из рукописей Бьерна, то есть Самойлова, все подробно описано. Он был специалист по рунам, так что составить текст для него было не проблемой. Разумеется, при работе с текстом вносились удобные нам поправки.

— То есть половина из всех существующих легенд просто выдумка?!

— Как и половина богов и их сыновей и дочерей. Некоторые битвы и артефакты тоже выдумка. Как история о медном кольце, например.

— Расскажи мне эту историю.

— Любишь сказки перед сном? — Я не увидел, просто почувствовал, что Ольга тихо засмеялась. — Ну ладно. История в общем-то простая и в большей степени авантюрная. Пять наших кораблей погибли в битве, три были захвачены норвежцами. В королевстве совершенно не осталось воинов, только женщины и дети, старики да горстка солдат, не способных выдержать и одной битвы. Когда пришли викинги, ничего больше не оставалось, кроме как открыть ворота. Им не нужна была наша земля, их интересовало только золото. Большую часть сокровищ мы спрятали. Но если бы мы спрятали все, нам бы никто не поверил, и тогда резни избежать не удалось. Но вместо того чтобы готовиться к обороне, Самойлов взялся писать главу в одну из книг. В этой главе говорилось о медном кольце, которое принадлежало Фригг и которое делало своего хозяина неуязвимым для проклятия. Злые духи якобы не могли причинить вреда владельцу кольца, а море не могло поглотить его корабль. Проблема в том, что это кольцо тут же теряет свою силу, если отобрано насильно. Мало того, оно может принести проклятие на весь род, если на него позарятся и возьмут в кровавой бойне. Выдумка чистой воды. Но сработало на удивление легко. Я тебе уже говорила, что местные племена очень суеверны. Захватчики пожалели детей и стариков, женщин, конечно, попортили да вывезли, но не лютовали, потому что Самойлов отдал им все сокровища, что были. Все, кроме кольца. Викинги стояли всю зиму, а весной собрались уходить дальше. Но в их команде нашелся умник, весьма опытный и уважаемый воин, который разобрал самойловские каракули и заинтересовался. Они просто потребовали, чтобы Бьерн отдал им кольцо, и даже готовы были вернуть все сокровища в обмен на честный подарок. Самойлов долго упирался, но ровно столько, чтобы это не казалось подозрительным. Кольцо он, конечно же, подарил, украденную казну ему вернули, но вот незадача — за зиму, что корабль стоял на берегу, днище прохудилось, и уже через неделю после того как они отплыли, к берегу прибило обломки тех дракаров.

— Почему-то мне кажется, что не просто так прохудилось днище.

— Еще бы, я туда столько кислоты вылила, что удивительно, как они вообще возле берега не затонули.

— Что и говорить, хитрым был твой старичок Самойлов. Я бы непременно в драку полез.

— Потом кольцо удивительным образом вернулось к прежнему хозяину. У меня дома, в шкатулке, таких еще штук сто валяется, похожих как две капли воды. С одной матрицы отливали.

— Значит, все, что потом, в просвещенном веке, потомки будут изучать, все эти саги и легенды, — чистой воды вымысел! Фальсификация! А искатели сокровищ станут рвать друг другу глотки за медные кольца, которые на самом деле просто безделушка!

— Это далеко не единственный пример наших выкрутасов и авантюр.

— На фоне таких серьезных вмешательств в культуру целого региона моя локальная битва за крохотную крепость просто детская игра.

— Ну у тебя, вернее сказать, у нас, все еще впереди. Спроси меня как-нибудь насчет священного Грааля или о копье Лонгина.

— Нет! — возмутился я, пытаясь привстать. — Не может быть!

— А ты думал, зачем, по-твоему, я отправилась в крестовый поход, — ответила Ольга, сдерживая мой порыв, — плечи поразмять? Я за эти артефакты такой куш урвала, что многим нынешним королям и не снилось.

— Я, конечно, заметил твою явную антипатию к разного рода духовенству, но чтоб до такой аферы додуматься…

— Я пыталась выжить, как умела, — в который раз повторила Ольга. — Спи, завтра тяжелый день.

Ольга еще сильней прижалась ко мне, поджала ноги и накрылась с головой. Я хотел что-то уточнить, потому что был просто переполнен возмущением и скоротечными мыслями, но сам не заметил, как уснул.

Утром оказалось, что мы оба печемся на жарком солнце, скинув с себя все те тряпки и шкуры, в которые кутались всю ночь. У обоих сон был беспокойный, и поэтому, как только стало светать и воздух немного прогрелся, мы уснули так крепко, что провалялись почти до полудня. Быстро перекусив что-то на завтрак из скромных припасов, мы решили не тратить время и быстрей добраться до вершины. Вопреки моим опасениям, что восхождение будет примерно таким же тяжелым, как и вчера, все произошло на удивление быстро. Меньше трех часов нам понадобилось, чтобы оказаться на вершине, где я с невероятным облегчением сбросил с плеч тяжелый камень.

Вершина горы представляла собой небольшую покатую плоскость, на которую без специального снаряжения можно было забраться действительно только с одной стороны. Кажущийся хаос и разнобой в нагромождении скал и камней был обманчив. Стоило взобраться на один из огромных валунов, как я тут же заметил строгую геометрию в расположении некоторых отметок. Ольга оставила вещи возле неприметного грота и отправилась в центр круга, образованного десятью неровными булыжниками.

— Здесь расположены те надгробья, как я назвала их в первый раз, на которых мы заметили знаки. Чуть дальше, по большему радиусу, просто огромные плиты, но на них ничего не написано. Единственное их отличие от общего пейзажа в том, что они слегка обтесаны и расположены удивительно ровно.

Слега обтесанных гранитных плит было намного больше. Парочка расколота, но по всему видно, что в силу естественных причин, а не по злому умыслу. По указанию Ольги я приложил осколок плиты, что нес с собой, к тому камню, от которого он был когда-то оторван. Время не щадит даже камни, но осколок подошел, и я смог увидеть не фрагмент, а весь текст, написанный теми самыми рунами грома.

На первый взгляд все выглядело уныло. Просто груда мегалитов, хоть и выложенных кем-то в некотором подобии порядка. Я не знал, с чего начинать. Прежде мне еще не приходилось ковыряться в древних памятниках. Была когда-то парочка совершенно безумных знакомых, помешанных на поиске всякого старья. Но все их разговоры и истории сводились к тому, чтобы найти, выкопать и продать. Варвары в чистом виде. Не зря их окрестили черными копателями. Здесь, на вершине горы, копать не было смысла, да, собственно, и нечего. Под тонким слоем скользких лишайников были все те же самые гранитные плиты. Твердые скалы, долбить которые — пустая затея. Если в этом месте и была какая-то загадка, то ответ на нее лежал на поверхности.

— Во внешнем круге тридцать пять камней, на них ни одной загогулины или каракули. Просто камни лежат по кругу, вот и все.

— Сногсшибательное наблюдение, — фыркнула Ольга, явно без энтузиазма относящаяся ко всему.

— В малом круге десять камней и на каждом ровные строчки скабрезных анекдотов или пафосных стихотворений. Но мы не смеемся и не восторгаемся, потому что ни слова прочесть не можем.

На этот раз Ольга только многозначительно промолчала.

— В центре, ну или скажем точней, почти в центре, один булыжник, не самый мелкий, но все же гораздо более скромный, чем все остальные. Тоже без надписей и опознавательных знаков.

— Вот, собственно, и все, — завершила Ольга мою длинную реплику.

— Ну вроде как да. Все, — согласился я неохотно. — На твоем ключе-камертоне шесть символов. На моем — восемь. Ни число тридцать пять, ни десятка к этим цифрам прямого отношения не имеют. А если попробовать сложить их все вместе… — размышлял я вслух.

Все выглядело как полный бред. Зачем нужно было что-то складывать, умножать, делить, если это не дает никаких ключей к разгадке. Скорее всего, важная информация на виду, и она наверняка написана прямым текстом, но мы не можем ее прочесть.

— Давай рассуждать логически, — предложил я, ища во взгляде Ольги хоть какого-то понимания или участия.

— Давай попробуем, — согласилась она, не скрывая явного недовольства.

— Предположим, что тот, кто создал эти приборы, нанес соответствующую маркировку. В данном случае это знаки на ключах, которые надо сказать, очень нечетко угадываются. На камнях те же знаки, и нанести их мог только тот, кто понимал, что пишет, либо копировал откуда-то. Возможно, что с тех же ключей. Судя по записям, подобных приборов должно быть очень-очень много, а по длине символов в одной строке они бывают самыми разными. Отбрасываем! Тупик! Почему камней десять? У вас было три ключа. Один остался на могиле его владельца где-то в Палестине, если я точно запомнил твой рассказ. Второй у Самойлова, судьба которого нам не известна. Третий и четвертый у нас с тобой.

— Все так, — согласилась Ольга, кивнув мне в ответ.

— Логично предположить, что есть еще шесть ключей. Но судя по тому, какими сложными и порой непредсказуемыми путями они кочуют из рук в руки, то, следовательно, собрать их в одном месте и в одно время практически невозможно! Значит, от суммы ключей ничего не зависит.

Оба ключа стояли возле меня на камне. Я почему-то с некоторой опаской взял Ольгин ключ и попытался разобрать символы, начертанные на подставке. Металл ее ключа был основательно изъеден, испещрен множеством раковин и каверн от частого выжигания, но символы угадывались ясно.

Серые сумерки накатывали к подножию горы. Здесь, на вершине, солнце еще светило, и у меня оставалось мало времени до того момента, как солнце скроется за горизонтом, и мне придется отложить все до утра. Я всматривался в знаки на камнях, сравнивал их с теми, что были на ключе. Искал совпадения, некую закономерность. Наконец на том самом камне, осколок которого тащил на гору, я заметил некоторое сходство со знаками на Ольгином ключе. Пять символов из шести совпадали, последний и на камертоне и на камне отстоял чуть дальше. Вся хитрость была в том, что знаки были расположены не горизонтально, как мы привыкли читать, а вертикально. Я тут же взял свою чертову железяку и почти сразу нашел соответствующий ей камень. Да, на моем камне символов действительно было восемь, а не шесть. В длинной надписи, которая что горизонтально, что вертикально казалась просто набором каракуль, последний символ был больше прочих в два раза и располагался в отдельной строке, словно подпись под важным документом. В голове лихорадочно крутились фрагменты нелепой головоломки. Подставка ключа круглая. Камни стоят по кругу. На камертоне надпись горизонтальная — на камнях вертикальная. Координаты? Слишком сложно. Мне нужно знать значение символов, чтобы отметить нужную точку. Тогда остается только подобие. Проще говоря, соединить два соответствующих символа. Но как это сделать? Приложить камертон к камню? Бессмысленно. В центре есть камень, на котором нет символов. А что под камнем?

Встаю и прохожу к центру круга. Ольга замечает мое крайнее возбуждение и тоже подходит ближе. Камень пролежал здесь много лет. Он не раскололся, не рассыпался от времени и на вид не такой тяжелый, чтобы его невозможно было сдвинуть. Убираю ключ в подсумок на поясе и обхватываю кусок гранита обеими руками. Сильный рывок, как у штангиста, с упором на ноги — и вот я отбрасываю обломок скалы на добрые полтора метра.

Под камнем, поросшим мхом и чахлыми корешками мелких альпийских цветов, был металлический паз, в который, судя по размерам наши камертоны должны были встать идеально. Вокруг цилиндрического углубления располагались все те же загадочные символы. Их было намного меньше, чем в текстах на камнях, и выглядели они как новые, без единой царапины или выщерблины.

Солнце почти на половину скрылось за горизонтом. Времени оставалось все меньше. Я не должен медлить. Все самое плохое, что могло произойти, — уже произошло. Я должен попробовать.

Мой камертон легко входит в металлическое углубление, спрятанное в центре каменного круга. В руку что-то еле заметно кольнуло, словно крохотная электрическая искорка ущипнула за пальцы. Несколько секунд ничего не происходит, но в какой-то миг круглая подставка ключа будто бы оживает, тает, как лед, и втекает в это углубление, превратившись в сгусток расплавленного металла. В долю секунды я успел подумать о том, что ключ навсегда потерян и мое действие было поспешным и необдуманным, как вдруг растекшийся было металл вновь ожил, забурлил и принял прежнюю форму. Между углублением и самим ключом образовался крохотный зазор, а сам камертон приобрел такой вид, будто его только что сняли с конвейера. Теперь он выглядел как новый. Высокотехнологичная, совершенно не похожая на старинный артефакт игрушка. Знаки на подставке читались очень четко. Только на новом камертоне было видно, как глубоко они были врезаны в совершенно гладкую, чуть ли ни полированную поверхность.

Глубоко под камнями что-то гулко ухнуло, и раздался глухой удар, будто тяжелый молот шваркнул о раскаленную добела заготовку.

Тот огромный кусок скалы на пологой возвышенности, с которого я впервые наблюдал расположение камней в круге, качнулся у нас за спиной и тут же взмыл в воздух. Складывалось впечатление, что это не пара десятков тонн гранита, а наполненный гелием воздушный шарик, так легко он взмыл в воздух. Кусок скалы повис в пяти метрах над землей, открывая широкий проход в глубь горы.

Я потянулся за ключом. Без всяких усилий вынул его из углубления в центре круга и, подхватив по дороге наши вещи, без тени сомнения пошел к открывшийся дыре. Ольга поспешила за мной.

Нащупав в подсумке зажигалку и кусок свечи, я вытянул руку вперед, чтобы не налететь в темноте на какой-нибудь выступ. Но стены прохода были совершенно гладкие. Пройдя всего метра два по наклонной трубе прохода, я остановился. Ольга уверенно положила руку мне на плечо, и в этот момент скала над нами так же легко и бесшумно, как и взлетела, опустилась, отрезая нас от внешнего мира.

Чиркнув зажигалкой, я попытался разжечь фитилек свечи и заметил, что руки у меня трясутся от волнения. Отсыревший в этом промозглом климате фитиль даже не успел просохнуть и заняться, когда стены прохода сами собой вдруг стали наполняться призрачным, зелено-голубым светом. Разгораясь все ярче, стены позволили рассмотреть четкую грань между камнем внешней скалы и искусственным сооружением, спрятанным под ним. Проход уходил еще ниже. Пол и стены сделаны из одного и того же материала, на вид очень гладкого, как стекло, но совершенно не скользкого. Тоннель тянулся вниз и изгибался почти под сто восемьдесят градусов в обратную сторону, как горный серпантин. Здесь, в тоннеле, можно было идти в полный рост, но мне почему-то все время хотелось пригнуться и втянуть голову в плечи. Кровь стучала в висках, дыхание участилось, но я все равно не позволял себе остановиться. В голове все так же ровно и чисто, как в этом извилистом коридоре. Мысли разлетаются на крошечные осколки, так и не успевая сформироваться в какой-то конкретный образ. Преодолеваем еще один изгиб, кажется десятый или одиннадцатый по счету, и я замечаю, что пол теперь идет не под наклоном, а совершенно ровно.

Больше никаких дверей, никаких шлюзов или ворот. Никаких ловушек или контрольных замков. Длинный тоннель оканчивается огромной светлой комнатой, по форме чем-то напоминающей гигантский купол. Здесь такое же, как и везде, зелено-голубое освещение. Но пространство под куполом заставлено каким-то невероятным нагромождением самых разнообразных приспособлений. Внимательно оглядевшись, я замечаю в стенах еще проходы, по всей видимости, в соседние помещения.

— Вот так ключ от врат Валгаллы! — прошептал я, тихонько присвистнув.

Ольга молчала. Я лишь мельком взглянул на нее, заметил, что она держит себя в руках, и тут же отвлекся на оборудование в комнате. Устройства на вид были странные. Не знаю, какой сумасшедший дизайнер их разрабатывал, но выглядели все они несколько нелепо. Некая невероятная смесь лепнины в стиле рококо в исполнении высоких технологий. Приборы и агрегаты четко выделялись на общем фоне, но на них, как и на всем в этом странном убежище, не было ни единого опознавательного знака. В помещениях с каждой секундой становилось все теплей и теплей. Откуда-то подул сухой и свежий поток воздуха. Я снял с себя верхнюю одежду. Отвратительно пахнущую шкуру и войлочную накидку. Вонючий и сырой кожаный ремень. В таком чистом, лишенном всяких запахов воздухе наши прокисшие вещи благоухали похлеще, чем у бомжей на свалке.

— Неужели это все земные технологии?! Или добро пожаловать на базу пришельцев? — Мой голос прозвучал как-то очень низко, отражаясь искривленным эхом в куполах комнат. Здесь было невероятно тихо. Слышны только наши звуки. Ни гула оборудования, ни шума вентиляции. Ничего такого, что бы могло привлечь наше внимание. Взгляд лихорадочно перескакивает с одного устройства на другое. Все приборы или механизмы кажутся безжизненными, просто скульптурами или бутафорией. Ни одного знакомого очертания или формы. Я перешел в другую комнату. В ней еще больше пространства, еще больше выставленных в кажущемся беспорядке сфер на подставках, трапеций, пирамид, цилиндров на изогнутых, нелепых ножках или креплениях. Все одного цвета, однотонное, будто из воска или матового стекла. В одной из комнат замечаю чуть более теплый тон освещения и явное присутствие оранжевых и красных тонов, исходящих в ровном свечении от стен. Ольга следовала за мной, так же небрежно разбрасывая по полу одежду.

— То, что ты ищешь, Артур, находится в желтой комнате.

Я перехватил ее взгляд, и словно током ударило. В глазах Ольги читалась какая-то глубокая, тысячелетняя тоска.

— Да? А что, по-твоему, я ищу?

— Программируемое зарядное устройство, — ответила она с дрожью в голосе. — Назови это машиной времени, если тебе так удобней.

— Так вот в чем дело! Ты прекрасно знаешь это место! Тебе знакомо оборудование, стоящее здесь, и все символы, начертанные на проклятых железяках и камнях!

— Там все просто. Если уж ты смог за пару часов расконсервировать базу, то и с программатором разберешься. — Ольга отвернулась и облокотилась на один из нелепых приборов в виде большой треноги, стоящий возле стены. — Машина времени на самом деле всегда была у нас в руках. Вот только батарейки в этом приборе накапливают энергию столетиями. И даже когда энергия накоплена, прибор не сработает без специального оборудования, пока мы живы.

Я ничего не ответил. Мой мозг сейчас просто взрывался от накатившей информации. Руки тряслись в бессильной злобе, но я попытался успокоиться и тоже присел, прямо там, где стоял, на ровный и теплый пол. Еще двадцать минут назад я топтался на горе в глухом Средневековье, и вот момент истины. Несколько шагов, несколько действий — и я могу все изменить. И Ольга знала об этом! Об этом всем! С самого начала ситуация была под ее наблюдением! Как больно и обидно нарываться на такие нелепые, я бы даже сказал, примитивные, ловушки. Но мне следует быть сдержанным. Я успел наделать много глупостей. Наломать дров, не разобравшись в простых понятиях. Сколько еще будет длиться этот путь?

— Если все так просто… — проговорил я и не узнал свой собственный голос. — Если все так просто, почему тогда ты все еще здесь?

— Ты можешь думать, как угодно, — ответила она, сдерживая душащие ее слезы. — Имеешь право. Я неоднократно бывала в этом месте, как ты смог уже понять. И всякий раз с полной уверенностью в том, что смогу это сделать. Всего-то нужно набрать дату, вставить ключ и ждать броска. Сейчас твой камертон обновлен. Заряди его — и вперед. Можешь выбрать любую эпоху, любое время от эры динозавров до того момента, когда солнце разбухнет до красного гиганта и поглотит собственную планетную систему. Нет предела, все открыто. Мой ключ давно заряжен. Я набирала самые разные даты. День моего рождения. Тот самый проклятый день, когда нас выбросило в прошлое на произвол судьбы. Но всякий раз отменяла процедуру. Я будто бы вросла в это время и вынуждена двигаться параллельно с ним. Много всего происходило. Менялись люди, города, страны, события. Череда войн сменяла друг друга, а я все плыла в этом течении, внося какую-то лепту, какие-то коррективы. А теперь боюсь. Веришь или нет. Я чудовищно боюсь сделать шаг и вернуться в тот мир, из которого пришла. Вспоминая лица людей, какие-то события, я думаю о том, что не будь меня в это время и в этом месте, все могло бы пойти не так. Но вот лучше от этого будет или хуже, мне не известно. Ты хотел бы изменить тот мир, в котором ты жил? Сделать его более светлым, чистым, добрым? Посредством чего?

— Боюсь, что это невозможно. Со мной или без меня он будет таким, каким и должен быть.

— Нет. К сожалению, это не так. У нас есть возможность избавить известную нам с тобой историю от ужасов инквизиции, от безумных тиранов. От голода, от множества болезней. И ты сам яркий пример такого отчаянного рвения. Ты собственными руками лишил историю Батыя. Лишил Золотую Орду ее столицы. А скольких князей ты погубил? Сколько технологий раньше срока внедрил, не спрашивая разрешения?! Ты был уверен, что так будет правильно. Но ты понятия не имеешь, чем все это обернется в далеком будущем. Ведь так?

— Я тебя не очень понимаю. У тебя было много времени поразмыслить над всем этим, а я как-то еще не успел, знаешь ли.

— Пойми, Артур! Каждый твой чих, каждое действие с самого первого дня, что ты провел в прошлом, все дальше отбрасывает от того мира, к которому мы привыкли. Бросая в толпу осаждающих крепость воинов осколочную гранату, ты, возможно, обрекаешь на мучительную смерть своего далекого предка. Это парадокс, который должен был нас уничтожить, но почему-то этого не произошло. И я до сих пор не смогла понять почему.

— Кажется, я догадался. Ты думаешь о том, что, вернувшись в свое время, ты найдешь его измененным настолько, что оно будет не лучше нынешнего.

— Знаешь, я готова вернуться в какое угодно время, но только не в то, где я родилась. Лишь здесь, в архаичном и диком Средневековье, я наконец-то поняла, что такое настоящая свобода. Что значит жить и дышать полной грудью. Наши с тобой эпохи не так далеки друг от друга. Я думала, что ты сможешь понять.

— Я понимаю. Поверь. Ты хочешь сказать, что стоит мне только набрать заветную комбинацию, так сразу умная машина выбросит меня в тот день и час, из которого я вывалился? Возможно, даже обновленным и омоложенным. Маловероятно, но вдруг там ничего не изменилось? Но никто кроме меня не будет знать об этом. Где я был двадцать лет, а ты так все шестьсот. Нам никто не поверит. Над нами будут смеяться, как над умалишенными, и мы с тобой взвоем от тоски. Оттого что сделали этот неправильный выбор. Это ты хочешь мне сказать?

— Нас с тобой больше не будет. И выть, как волки на луну, мы будем отдельно друг от друга примерно на сто с лишним лет. Вот, о чем я хочу сказать. Пойми наконец! Отдельно — значит не вместе! На этой чертовой базе есть все, о чем только можно мечтать. Здесь можно обитать столетиями, ни в чем себе не отказывая. Так зачем менять все это на короткую и невзрачную жизнь? Это право выбора. Вот поэтому здесь нет никаких тайных кодов и шифров. Нет никаких скрытых уровней или недоступных технологий. Все в открытом доступе, если ты сможешь этим воспользоваться — бери. Хочешь ядерную бомбу? Их в красном зале штук десять, не меньше. Пара точечных взрывов — и вся история планеты встанет с ног на голову! Щелкни пальцами, как ты любишь говорить, — и одна из мировых религий канет в Лету. Бац — и нет больше ислама или христианства вместе с Ватиканом. И ты все еще хочешь домой? К своей кузнице, к своим смешным житейским проблемам? В голубом ангаре, например, стоит гравимашина, через две комнаты отсюда. Многим более навороченная, чем те, что строились в мое время. Минут двадцать лету — и ты уже на другом континенте. Здесь сотни тысяч тонн оборудования, способного превратить планету в благоухающий рай уже через пару сотен лет. Но зачем? Чтобы под давлением услужливых технологий и тотального контроля превратить людей в бездумных животных? Я не хочу такого будущего! С таким же трепетом в сердце, как и у тебя, я когда-то вошла в этот бункер, скрытый под горой. Я думала, что нашла ответы на все вопросы. Но время, проведенное здесь, заставило многое переосмыслить.

— Что же это за мир, в который ты так отчаянно боишься вернуться?

— Долго рассказывать, — ответила Оля, впервые за весь этот долгий разговор обернувшись ко мне лицом.

— А у нас что, мало времени?

— Если сравнивать, то в своем мире я прожила совсем немного. Некоторые события сейчас даже не вспомню. Да и не хочу вспоминать, если честно. Единственное, что глубоко врезалось в память, так это постоянные запреты. Немыслимый свод ограничений и правил. Мир, в котором я жила, был поделен надвое. На два полярных, совершенно не схожих между собой общества. С юных лет мне говорили о моей исключительности, избранности. А всего-то пометили электронным маркером. Один социальный класс составляли «меченые». Я и мои родители были именно из этого класса. Образно говоря, мы жили в совершенно прозрачном обществе. На виду у всех. Представь, что каждое твое действие, каждый шаг контролируется и записывается. Ты свободен, можешь делать, что хочешь в рамках закона, но должен помнить, что наблюдение не прекращается ни на секунду. Работай, отдыхай, веселись — все что угодно. У тебя льготы по налогам, у тебя иммунитет от полицейского преследования, у тебя жизнь в законе. Про тебя знают все, вплоть до того, как часто ты посещал туалет и с каким результатом. Правду сказать, мне даже не пришлось привыкать к такой жизни, родилась и выросла в этом обществе, потому и все происходящее считала абсолютной нормой.

— Образно говоря, ты жила в большом, электронном концлагере, — попытался я вставить свое собственное видение ситуации.

— Можно сказать и так, — согласилась она, но добавила: — Концлагерь — это очень громко сказано. Права и возможности обладателя электронного маркера были весьма обширны. Единственное условие — соблюдать закон. Не нарушать принятых в этом обществе норм и правил. Это не сложно, если привыкнуть и смириться. Но были и свободные люди. Если бы я не интересовалось специально их жизнью, то так бы себе и думала, что это отбросы общества, не способные жить цивилизованно. Но я была любопытной девочкой и выяснила для себя, что жизнь людей, не помеченных электронным кодом, в корне отличается от той, к которой привыкли мы все. Да при переезде из страны в страну их трясли, как финиковую пальму. С них требовали справки, документы, и даже если пускали в крупные города, то надевали ошейники, отвратительные, нарочно большие и грубые, чтобы за версту было видно, что перед тобой человек из другого социального слоя, иного класса, низшего сорта. Таких людей с ошейниками называли «допущенными». Ни прав, ни возможностей. Люди, стоящие на ступень ниже, чем даже домашние животные. Они могли себе позволить зайти вечером в совершенно запрещенный ночной клуб, упиться контрабандным пойлом, смешанным с наркотиками, и им за это ничего не будет. За их жизни никто не мог поручиться. Полиции было дано право без колебаний применять оружие, если на сканере не читался электронный маркер. Эти люди были вне закона. Жили на отведенных им территориях, где, по рассказам очевидцев, творилось такое, что ни одно цивилизованное общество и представить себе не могло.

— Знаешь, Оль, — сказал я, — в мое время на эту тему очень много писали и говорили. У подобного образа жизни были свои сторонники и противники. Я не напрягался на сей счет. Был просто уверен, что до такого маразма не дойдет, да и в моем веке и в моей стране как-то не очень верилось в реальную возможность подобного тотального контроля. Позволь продолжить твою мысль. Попав сюда, ты лишилась всех статусов, всех возможностей, но обрела нечто бесценное, нечто невозможное прежде. Полную свободу действий. В наше время это называлось волей. Нет, не свободой, а именно волей. Каким-то безграничным раздольем. Свобода — затисканный до икоты лозунг, который в сознании моих сограждан вызывал только устойчивую аллергию. Эфемерное понятие, не имеющее никакого смысла. Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Все это мы проходили и не раз. Тотальный контроль совершенно прозрачных людей — это, разумеется, не имеет никакого отношения к свободе. Это рабство. В твоем мире были рабы, испытывающие на себе неусыпное бдение государства, и бесправные бунтари, не желающие встать в ряды контролируемых личностей. У меня богатая фантазия, и я могу себе представить, как выглядел твой мир.

— Ну, коль так, тогда ты с легкостью поймешь, почему я не хочу в него возвращаться. Мало того, коль я здесь, в этом времени и в этом месте, я постараюсь сделать все возможное, чтобы подобного не произошло. Чтобы мир, в котором я родилась, просто не смог существовать.

— Ты часть этого мира, и поэтому вовсе не исключение.

— Жертва?! Готова ли я принести себя в жертву? Об этом ты хочешь меня спросить?

— Не появится тот мир — исчезнешь и ты. Я до сих пор удивляюсь, как еще сам жив после стольких изменений, внесенных в известную мне историю страны. То и дело вспоминаю фильм «Назад в будущее», где герои так или иначе меняли ход событий, но потом восстанавливали равновесие. И ведь понимаю, что это чистой воды вымысел, игра воображения сценариста, но все равно не могу выкинуть из головы. Ориентироваться больше не на что.

— Вот и Самойлов так же считал. Старик был уверен в том, что мы не должны вмешиваться в ход событий. Только наблюдать. А я вмешивалась! Просто не могла видеть творящуюся несправедливость.

— В таком случае я не вижу смысла во всем этом!

— В чем? — спросила Ольга, вставая передо мной.

— Зачем мы здесь, если должны только наблюдать. Все это оборудование на базе. Летательные аппараты, машина времени, оружие да еще бог весть что! Зачем все эго нужно, если мы только для того, чтобы наблюдать?!

— Об этой базе я знаю немногим больше тебя. Провела здесь целый год. Пыталась изучить оборудование и приборы, но так ничего и не поняла. Есть четыре устройства, про которые я могу с уверенностью сказать, что знаю, для чего они предназначены. Самойлов, тот и вовсе не хотел слышать ни о какой базе, ни о каких устройствах. Он считал себя наблюдателем. И старался ни во что не вмешиваться. Он строил какое-то собственное общество, которое теперь мы с тобой называем королевством Бьерна. И чем, по-твоему, оно отличается от всех прочих?

— Наверное, ничем.

— Вот именно! Просто большая толпа его родственников от множества браков и сторонних связей. Такие же дикие, такие же алчные. Дерущиеся между собой за власть. Что уж говорить, если даже ты успел в этом поучаствовать.

— Я хоть сейчас могу закрыть на все глаза и так же, как твой профессор ни во что не вмешиваться. Тут, на этой базе, материала для исследования на годы вперед, а то и больше, на столетия.

— Не обольщайся, — ухмыльнулась Ольга. — Не так все просто. Есть приборы, к каждому есть инструкция, только я ни слова разобрать не могу, а тыкать вслепую на все кнопки и дергать рычаги неизвестных устройств — это, знаешь ли, чревато…

— У тебя был выбор. Ты могла прийти посмотреть на то, что я начудил в своей крепости, и просто уйти. Нет ведь! Ты настояла на том, чтобы мы встретились, рассказала о возможностях камертона, привела на эту базу.

— Ну скажем так, если бы ты не был таким наблюдательным и не стал бы пялиться на кусок камня над троном Бьерна, я бы тебе и не сказала, что такое место вообще существует.

— Ты меня обманула. Давным-давно знала об этой базе и ни слова не говорила, строила из себя наивную дуру и не торопилась помочь. Терпеливо ждала, пока я сам не доберусь до сути.

— А тебе хватит духу вытащить отсюда все это оборудование и применить его?! Сможешь вот так просто распорядиться высокими технологиями, не обращая внимания на последствия?!

Ольга почти кричала. В ее голосе чувствовался такой гнев и ярость, что я на секунду засомневался в том, что хотел уверенно согласиться. Но мне потребовалось меньше секунды, чтобы собраться с мыслями и дать уверенный ответ.

— Хватит. Уверяю тебя, я потрачу сколько угодно времени на то, чтобы как следует во всем разобраться. Изучить приборы и понять наконец, чего я сам хочу. Как ты правильно заметила, мы здесь вольные люди. Над нами нет закона, высшей силы или долга. Мы с тобой вольны делать все, что нам угодно. Чем не вариант? Давай начнем с малого. Обустроим свою собственную жизнь. Создадим вокруг себя очередную легенду, миф, в который уже через сотню лет все равно никто не поверит. Меня тешит мысль о том, что я могу пройти в соседнюю комнату, набрать нужную комбинацию цифр или символов, уж не знаю, что там, и оказаться в своем времени, но все это не имеет значения. Уже через час после того как я окажусь в своей мастерской на окраине Рязани, я пожалею, что сделал это. Лишил себя такой возможности. Плевать на то, кто оставил эту базу. Пришельцы с другой планеты или из другого измерения. Мне все равно. У меня есть возможность повлиять на события, происходящие в мире, и я не откажусь от такой заманчивой перспективы.

— Так ты остаешься? — вдруг спросила Ольга.

— А что мне мешает? В этом мире я могу быть кем угодно. Волен выбирать свою судьбу. Влиять на события и потом наблюдать за последствиями. Я не выполняю чужих инструкций! Не действую по четко оговоренной схеме. Мне никто не указ. Сто, двести лет. Что изменится? Если в любой момент можно омолодиться и сменить правила игры. Поменять такие возможности на рутинную и предсказуемую жизнь — да никогда!

Ольга сдержанно улыбнулась. Подсела ко мне поближе, нерешительно взяв за руку.

— Я в тебе не ошиблась, Артур. Боялась, что ты уйдешь. Запустишь эту чертову машину и отправишься в свое время.

— Еще год назад я бы именно так и поступил. Но ты открыла мне горизонт. Показала путь, по которому можно пройти, наблюдая события из века в век. Единственное, что беспокоит, так это тот факт, что через пару сотен лет нас будет тошнить друг от друга. Но пока мы можем действовать сообща.

— Ты со мной, а на остальное наплевать, — промурлыкала Ольга, обнимая меня за плечи. — Я могу рассчитывать на твою поддержку?

— Нет, дорогуша, это ты со мной. Кто-то должен взять на себя ответственность за все принятые решения. Сейчас моя очередь. Договорились? Настанет время, я сброшу на твои хрупкие плечи эту почетную обязанность. А пока доверься мне. Будем кроить мир по новому сценарию. Черт возьми! Остановите меня кто-нибудь, если сможете!




Веланд и Сурт ждали нас у подножия горы две недели. У них уже кончились припасы, иссякло терпение, и жизнь превратилась в ежедневный пост. Каждый день, сменяя друг друга, они выходили к ущелью, наблюдая за склоном горы в ожидании нас. Что в эти моменты творилось в их головах, какие мысли посещали верных слуг, для нас останется неизвестным. Ссорились ли они между собой, пытались ли покинуть странное место — мы не знали. Наше появление было краткосрочным, даже поспешным. Я бы, например, не смог спокойно заняться изучением базы, зная наперед, что кто-то, как преданный пес, ждет меня у подножия горы, отгоняя от себя дурные мысли. Мы должны были создать очередную легенду, поспешно сплести скоротечный миф. Ведь возвращаться в крепость Бьерна до весны мы не собирались. Братья сами справятся со строительством. Они уже не те переростки без царя в голове. Пора им самим научиться принимать самостоятельные решения и не ждать от меня подсказки. Порицания или одобрения. Пусть я исчезну на год или два. Веланд и Сурт расскажут красивую историю о том, что великие Асы призвали нас в чертоги Валгаллы во служение. Но мы вернемся. С новыми идеями, с уверенностью в своих действиях. И не по отдельности, как было прежде, а вместе.

Только сейчас до меня дошло, что для встречи со мной Ольга преодолела многие сотни километров. Рисковала собственной жизнью ради достижения призрачной цели. Каким же скотом я буду, если разочарую единственную в мире женщину, которая понимает меня как никто другая. Она уже сделала большую ставку. Поставила на меня все, что у нее было, даже собственную жизнь. Не хочется ее разочаровывать. И не хочется проиграть. Ведь доверие — сокровище куда более ценное, чем просто человеческая жизнь или смерть.

Веланд и Сурт внимательно слушали Ольгу, внимали каждому ее слову. Она велела им отправиться обратно в крепость и помочь Гунтеру и Эрику в установлении власти над крохотной территорией у побережья. Пообещала, что вернется через год, вместе со мной. Говорила о том, что золотой век королевства еще впереди, и недалек тот день, когда он наступит. Я держался в стороне. Не вмешивался. На самом деле мне нечего было сказать. Ведь мы играем в предложенную нам игру, на самом деле не являясь частью этого мира. Мы пришельцы. Вирусы, запущенные в историческое русло. Но для того и нужны вирусы, чтобы организм вырабатывал иммунитет и продолжал совершенствоваться.

Чтобы изучить все оборудование, запасенное на базе, потребуется много времени. Ведь понадобилось кому-то создавать базу, и наверняка не одну. Складывать там уйму сложнейших агрегатов. У всего этого должен быть смысл. С нами идеей данного проекта никто не поделился, но в сам проект насильно впихали и в доступе не ограничили. Что ж, мы не гордые. Разберемся, что к чему, и будем жить дальше.

После длительной откровенной беседы с Ольгой я долго простоял у прибора, который она назвала машиной времени. Там действительно все было очень просто. Восемь вращающихся кругов с десятичными делениями. Последние три круга выделены цветом, и сразу ясно, что это точная настройка. Большие пять настраивают эпоху, столетие, конкретный год, последние — месяц, день и час. Углубление в центре как раз подходит для камертона. Вставил, зарядил, набрал нужные цифры и жми кнопку «пуск». Вспоминая старый и задорный фильм «Назад в будущее», я подумал было, что можно метнуться назад в прошлое, как раз к тому моменту, как я только появился в этом времени, или того раньше, но вовремя передумал. Еще двадцать лет ждать, пока Ольга придет в мою крепость, совсем не хотелось. При всех наших разногласиях у нас с ней было много общего. Мы мыслили на каких-то схожих частотах. Это очень сближало в нынешнем окружении. Может настать время, когда я захочу воспользоваться найденным оборудованием. Но только не сейчас. Ведь теперь безжалостное время, которого мне прежде так не хватало, из лютого врага превратилось в союзника. Оно теперь на нашей стороне. А это очень сильный союзник.