Варвары против Рима
Терри Джонс

Алан Эрейра


Битвы цивилизаций


Что мы знаем о народах, разрушивших Римскую империю, которых римляне приписали к нецивилизованным? Были ли варвары варварами?

Автор книги доказывает, что, во всяком случае, они были создателями современного мира не в меньшей степени, чем сами римляне. Знакомство с ними вызывает удивление: искушенность кельтов в инженерном деле и математике; высокоразвитая религиозная философия даков; то, что греки, несомненно, находились на пороге промышленной революции; комфортная жизнь в усадьбах вандалов и своеобразный «железный занавес» между королевством Аттилы и Римской империей… Основное достоинство книги — возможность взглянуть на римскую цивилизацию с альтернативной точки зрения.


ПРЕДИСЛОВИЕ


Потребовалось немало нервной энергии, чтобы создать эту книгу и одноименный телесериал. Книга охватывает более семисот лет истории людей, живших на трех континентах, она заставила нас вторгнуться во владения целого ряда ученых, ярких личностей, посвятивших себя науке.

Было здесь нечто сродни одержимости. Впервые мы предложили ВВС создать телесериал на эту тему в 1997 г. и возвращались к идее каждый год. Почему-то эта тема оказывает возбуждающее действие. Какой еще телевизионный проект заставит четырех взрослых людей в полный голос спорить о значении герундия в строчке Тацита?

«Варвары» — это повествование о народах, которых римляне приписали к нецивилизованным. Оно дает нам возможность взглянуть на самих римлян по-иному — с точки зрения людей, зачисленных ими в отбросы. Тут мы возвращаемся к той же теме, что развивали в «Средневековой жизни» и в радиосериале Терри Джонса «Анти-Ренессанс шоу». Представляется, что всем нам подсовывают фальшивую историю Рима, искажая тем самым понимание нашей собственной истории, прославляя (и лакируя) долгую эпоху безжалостной имперской власти, восхваляя ее и тиранов времен Возрождения и более современных империй, чудовищно искажая наш взгляд на так называемые Средние века и народы, которые Рим подавлял, которых обвинили позднее в его падении. Да, и еще сюда входят отдельные комментарии, относящиеся к церкви.

Конечно, мы не специалисты в данном вопросе, а потому чувствуем себя в долгу перед истинными учеными и историками, которые позволили использовать их интеллект и проникнуть в священные тайны науки. Премного благодарны всем за терпение и щедрость на советы. Хотелось бы особо поблагодарить Уолтера Пола — за необходимые комментарии, Питера Хитера — за то, что он находил время отвечать на наши временами настырные вопросы; Гартмута Цихе и, более всего, профессора Барри Канлифа, который доброжелательно и вежливо уберег нас от нескольких фактических ошибок, чей неиссякаемый и рассудительный энтузиазм оказал нам огромную поддержку. Всем этим людям мы также приносим свои извинения.

Мы в огромном долгу перед съемочной группой телевидения и выражаем ей свою благодарность, особенно Нику Кенту из OFTV, который сумел добиться, чтобы ВВС и «Исторический» канал подписали проект, и наблюдал за ним отеческим глазом; редактору сериала Дэвиду Макнабу; продюсерам и режиссерам Робу Колдстриму и Дэвиду Уилсону (им пришлось переработать огромное количество материала и сражаться с нами в жарких псевдоакадемических спорах); техническим помощникам и исследователям Кларе Линч, Сюзанне Дэвис и Саре Виверс.

Представьте себе, что эта книга — детский конструктор, разберите ее на части, а затем сложите их в хронологическом порядке. Вы обнаружите перед собой рассказ, который начинается с первых признаков жизни Рима в V в. до н. э. и заканчивается на последнем римском императоре, примерно тысячу лет спустя. Однако в этом рассказе будут странные пробелы, а многие детали «конструктора» останутся валяться неиспользованными. Перед вами не история Рима, наша повесть существенно отличается от того, что писали другие.

О том периоде изданы сотни книг, но ни одна из них не написана с неримской точки зрения. Варвары раннего периода (до I в. н. э.) были описаны в литературе как отдельные сообщества — кельты и германцы. Тому, кто заинтересуется более поздним периодом, придется покопаться в целой серии обширных трудов, созданных на основе великого творения Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи». Люди, которых римляне называли варварами, находятся либо на периферии главного повествования, либо появляются в нем в качестве захватчиков.

Но мы смотрим на мир, который они создали и в котором обитали, и видим, что это римляне и были захватчиками, иногда — хозяевами варваров, иногда — их жертвами. Нас не столько интересует, что эти люди делали с Римской империей, сколько то, что империя делала с ними. И так как они — на самом деле те, кто создал мир, в котором мы живем, сразу возникает вопрос: «А что же римляне сделали для нас?» Ответ, как вы уже догадались, будет не слишком приятным.

Поэтому мы собрали из «конструктора» не хронологическое путешествие по истории империи, а предпочли сделать обзор (из четырех частей) неримского мира.

В первой части рассматривается мир атлантических кельтов со времен его наибольшего расцвета в I в. до н. э. и до полного уничтожения римской армией 200 лет спустя. Затем — то, как в течение III в. н. э. постепенный распад римского государства на кельтской территории привел к возрождению самостоятельного атлантического мира на старых кельтских землях.

Вторая часть посвящена германским территориям (в которые мы включили и Дакию) и самим германцам. Здесь мы увидим, как германцы сопротивлялись римской оккупации в I в. н. э., познакомимся с великой цивилизацией даков, которую Рим уничтожил во II в., а также с готами и их попытками интегрироваться в империю в IV и начале V в. н. э.

В третьей части мы обратимся к народу, считавшему римлян варварами, — к грекам (греки в ранний период рассматривали всех иноземцев в качестве варваров и находили, что таковы же римляне) и к персам — «варварскому» обществу, которое бросило Риму вызов, победило на поле боя и надолго пережило Западную Римскую империю. Чтобы рассказать историю греков, мы вернемся к началу IV в. до н. э., а чтобы рассказать о персах — еще на 100 лет назад, и закончится наша историческая эпопея прибытием гуннов в Персию примерно 800 лет спустя.

Итак, мы посмотрели на запад, север и восток. Четвертая часть книги приведет нас на юг, в африканские земли вандалов, рассказ о которых ограничен V в. н. э. Но именно здесь мы увидим христианскую революцию и узнаем о том ударе, который она нанесла по идее «варварства», а также по самим варварам, и еще о необычайном правлении гуннского вождя Аттилы, который, возможно совершенно непреднамеренно, сделал больше, чем кто бы то ни было, для осуществления перехода власти на Западе от империи к церкви.

В этой книге вы найдете много такого, что может вызвать удивление: искушенность кельтов в инженерном деле и математике; высокоразвитую религиозную философию даков; техническую оснащенность греков — они, несомненно, находились на пороге промышленной революции; комфорт и роскошь усадеб вандалов; невероятный «железный занавес», воздвигнутый Аттилой между его королевством и Римской империей. И многое другое.

Итак, добро пожаловать в историю с необычной точки зрения.


ВАРВАРСКАЯ ХРОНОЛОГИЯ


Это грубая и в чем-то примитивная хронология событий, относящихся к тому периоду, который описывается в книге. Тем не менее она может оказаться полезной.

До нашей эры:

около 576 г. Начало правления Кира I, царя Персии

около 530 г. Пифагор, Залмоксис

522 г. Начало правления Дария I, царя Персии

486 г. Начало правления Ксеркса I, царя Персии

406 г. Война Сиракуз с Карфагеном

около 390 г. Кельты Бренна атакуют Рим

336 г. Александр Великий становится царем Македонии

330 г. Разрушен Персеполь

324 г. Смерть Александра Македонского

305 г. Война Родоса с Македонией

282 г. Возведен Колосс Родосский

279 г. Кельты атакуют Грецию

212 г. Взятие римлянами Сиракуз

168 г. Римляне правят Грецией

164 г. Договор между Родосом и Римом

146 г. Римляне разрушают до основания Коринф

около 70 г. Начало правления Буребисты, царя Дакии

59 г. Цезарь — наместник Галлии

55–54 гг. Цезарь в Британии

53 г. Победа Верцингеторикса. Сражение при Харране

52 г. Падение Алезии

49 г. Вступление Цезаря в Рим: гражданская война

44 г. Убийство Цезаря. Убийство Буребисты

42 г. Разграбление Родоса

27 г. Октавиан становится первым императором (Августом)

12 г. Рим оккупирует Германию


Наша эра:

9 г. Разгром Вара

14 г. Тиберий становится императором

17 г. Триумф Германика

41 г. Клавдий становится императором

42 г. Смерть Кунобелина

43 г. Вторжение в Британию

54 г. Нерон становится императором

60 г. Восстание икенов

69 г. Веспасиан становится императором и захватывает Рим.

81 г. Домициан становится императором

87 г. Начало правления Децебала, вождя даков

105 г. Рим захватывает Дакию

117 г. Адриан становится императором

196 г. Альбин провозглашен императором, Септимий Север грабит Персию

218 г. Элагабал становится императором

222 г. Александр Север становится императором. Начало правления Ардашира I, царя Персии.

235 г. Начало 50-летнего периода, в течение которого 49 человек провозглашены императорами.

241 г. Начало правления Шапура I, царя Персии

244 г. Убит Гордиан III

259 г. Постум основывает Галльскую империю

260 г. Шапур I берет в плен Валериана

267 г. Зенобия объявляет своего сына императором

270 г. Аврелиан становится императором, он покидает Дакию

272 г. Аврелиан наносит поражение Зенобии. Умирает Шапур I

273 г. Аврелиан завоевывает Галльскую империю

284 г. Диоклетиан становится императором, разделяет Империю, Максимиан правит Западом

286 г. Караузий делает Британию независимой

297 г. Констанций вновь захватывает Британию

309 г. Шапур II коронуется в чреве матери

312 г. Константин захватывает Рим

324 г. Константин захватывает Византию, становится единым императором

325 г. Никейский собор

337 г. Умирает Константин I

350 г. Гунны нападают на Персию

358 г. Шапур II решает проблему гуннов.

363 г. Юлиан побежден и убит Шапуром II

364 г. Валентиниан I становится императором, Валент становится императором на Востоке

375 г. Валентиниан I умирает, Валентиниан II становится императором на Западе. Гунны в Дакии. Готы пересекают Дунай и обращаются в христианство

378 г. Валент убит под Адрианополем. Феодосий I становится императором на Востоке

391 г. Арианство и язычество объявлены вне закона

392 г. Валентиниан II убит

393 г. Сражение при Фригиде: Евгений разбит, Феодосий I становится единым императором

394 г. Феодосий I умирает. Восстание Алариха. Империя разделена на Восточную и Западную

401 г. Аларих нападает на Италию. Вандалы в Альпах

406 г. Вандалы и пр. пересекают Рейн

407 г. Британцы провозглашают императора Константина III

408 г. Стилихон убит. Первая осада Рима Аларихом

410 г. «Разграбление» Рима Аларихом

411 г. Вандалы в Испании

412 г. Убийство Гипатии

417 г. Аквитанское королевство вестготов. Вестготы нападают на Испанию

425 г. Вандалы захватывают Картахену и Севилью

428 г. Умирает Гундерих. Начало правления Гейзериха, короля вандалов

429 г. Вандалы двигаются в Африку

434 г. Аттила и Бледа правят гуннами

439 г. Вандалы берут Карфаген

441 г. Гунны нападают на Балканы

444 г. Смерть Бледы

447 г. Аттила нападает на Константинополь

451 г. Гунны вторгаются в Галлию

452 г. Гунны вторгаются в Италию

455 г. «Разграбление» Рима вандалами

476 г. Низложен последний западный император

477 г. Умирает Гейзерих

489 г. Остготы захватывают Италию

496 г. Хлодвиг обращается в христианство

507 г. Франки завоевывают вестготов

526 г. Смерть Теодориха

533 г. Византийские завоевания в Африке

535 г. Византия захватывает Равенну


О «ХОРОШИХ» И «ПЛОХИХ»


КТО ТАКИЕ ВАРВАРЫ


Ни один народ не называет себя словом «варвары». Ну не то это слово. Его употребляют только по отношению к другим народам. Оно указывает на несхожесть. Им пользовались древние греки, когда шла речь о негреках, язык которых был непонятен. Им казалось, что чужестранец невнятно бормочет: «Ба-ба-ба…» Такое же слово, «барбара», означающее «заикающийся, невнятно говорящий», то есть — чужак, есть и в санскрите, языке Древней Индии.

Римляне адаптировали греческое слово и превратили его в прозвище (обычно презрительное) для народов, живущих вокруг.

Поскольку этот термин был подкреплен мощью и величием Рима, латинская интерпретация стала единственной, которая берется в расчет. Народы, прозванные римлянами «варварами», будь то испанцы, бритты, галлы, германцы, скифы, персы или сирийцы, остались навеки с этим клеймом. Слово «варварский» стало синонимом для обозначения всего, что противостоит цивилизации. В отличие от римлян варвары были примитивными, грубыми, невежественными, алчными и жестокими разрушителями.

Римляне, сколько могли, сдерживали варваров, но в конце концов те прорвали кордоны, и дикие племена хлынули в Римскую империю, уничтожая вековые культурные достижения. Свет разума и цивилизации был затушен носившимися по всей Европе варварскими ордами. Они истребляли все, что было создано римлянами. Они разграбили и сам Рим, ввергнув Европу в пучину «темных веков». Варвары принесли только хаос и невежество, царившие до тех пор, пока в эпоху Возрождения не был вновь зажжен светоч римского искусства и науки.

Впрочем, обычная история.

Уникальность Рима заключалась не в его искусстве, науке или философии, не в его приверженности законам, гуманности или высокой политической культуре. На самом деле во всех этих областях Рим не опережал, а порой и отставал от народов, которые он завоевывал. Главной особенностью Рима была его первая в мире профессиональная армия. Нормальное общество состоит из крестьян, охотников, ремесленников и торговцев. Вступая в сражение, они полагаются не на знание военного искусства и умелое обращение с оружием, а на свой моральный настрой и личный героизм. В глазах тех, кто посылает воевать с ними обученных солдат, они выглядят животными. Но это суждение далеко от истины.

В действительности так называемым варварам мы обязаны больше, чем людям в тогах. И то, что мы по-прежнему смотрим на кельтов, гуннов, вандалов, готов, вестготов и другие народы как на варваров, означает, что мы попались в сети римской пропаганды. Мы и сейчас позволяем римлянам определять наш взгляд на мир и историю.

Однако в последние 30 лет положение стало меняться. Археологические открытия позволили иначе взглянуть на сохранившиеся древние тексты, что привело к новой интерпретации событий прошлого. Теперь мы знаем, что Римская империя остановила развитие науки, и в частности, математики, на невероятно долгие полторы тысячи лет. Многое из того, что было известно и создано до прихода римлян, пришлось заново изучать и переоткрывать в совсем недавние времена.

Рим использовал свою армию, чтобы уничтожать окружавшие его культуры, расплачиваясь с воинами награбленными богатствами. Завоеванные народы романизировались, а все упоминания о них по возможности стирались. На самом же деле многое из того, что мы считаем достижением римской цивилизации, было заимствовано римлянами у варваров. Рим воевал мечами, щитами, броней и баллистами, скопированными у тех, с кем он сражался. Римские города строились за счет награбленного у богатых соседей. Что же касается знаменитых римских дорог, про них читайте дальше. Увы, многие из инженерных и научных достижений варварского мира были полностью уничтожены, и даже когда появлялись свидетельства этих открытий, в них не верили, ибо приписывали римлянам. Однако сейчас мы начинаем осознавать, что история заката римской цивилизации и погружения во тьму варварства насквозь фальшива.

Конечно, кельты поступили легкомысленно, не оставив нам письменных свидетельств, — им следовало бы знать, что отсутствие подтверждений, пропагандирующих их образ жизни, даст однозначный перевес в пользу римской версии истории! И все-таки, мы не должны верить всему, что рассказывают нам римляне. Вот, к примеру, мнение Юлия Цезаря о лосях.


Лоси лишены рогов, а их ноги не имеют суставов и связок, так что они не могут ни прилечь с целью отдыха, ни подняться, упав по какой-то причине. Постелью им служат деревья. Лоси прислоняются к ним и так, слегка склоненные, отдыхают. Когда охотники обнаруживают следы этих животных, то, зная, куда те обычно направляются, подкапывают корни всех деревьев либо подпиливают ствол дерева так, чтобы оно казалось стоящим. Лоси, прислоняясь валят своим весом оставшееся без опоры дерево и падают вместе с ним[1 - Цезарь Ю., Записки о галльской войне, VI, 27].


Это интересное зоологическое наблюдение с серьезностью повторили греческий географ Страбон[2 - Страбон. География, XVI, 4,10] и энциклопедист Плиний Старший[3 - Плиний Старший. Естественная история, VIII, 3]. Похоже, что они перепутали с аналогичным рассказом о слонах, поведанным Аристотелем и также изложенным Страбоном. Это повествование стало частью «стандартного правдивого описания слонов» и просуществовало до конца XVII в. Сэр Томас Браун жаловался, что даже когда люди смогли своими глазами увидеть этих животных, опускающихся на колени и самостоятельно встающих, доверие к классическим авторитетам заставляло их отрицать очевидное[4 - Browne Т., ′Pseudoxia Epidemica′, I,3, i].

Точно так же, как люди веками отрицали, что у животных есть колени, хотя они их сами видели, так и восторженное отношение западного общества после Возрождения ко всему римскому убедило нас смотреть на многое в нашем прошлом глазами римлян, даже когда очевидные свидетельства противного бросались в глаза. Конечно, сейчас мы используем на практике вовсе не те сведения о лосях, которые сообщал Юлий Цезарь, однако, когда дело касается варваров, мы по-прежнему склонны принимать его оценки — оценки завоевателя, сметающего все на своем пути.

Стоит перевернуть картинку и взглянуть на историю с точки зрения неримлян, как многое начинает выглядеть совсем по-другому. Например, римская характеристика вандалов дала нам термин «вандализм», но мы увидим, что вандалы были высокоморальными, образованными, грамотными и часто более цивилизованными людьми, чем римляне.

Разграбление Рима готами и вандалами вовсе не было беспримерным актом уничтожения. Готы разрушили только одно здание, а вандалы вообще ни одного. В обоих случаях орудовали армии христиан. Но Римская империя сама уже приняла одну из форм христианства — католицизм — и старалась навязать эту форму религии всем остальным народам.

Католическая церковь триумфально распространялась по миру и, опять же, в добрых римских традициях, делала все возможное, чтобы перекроить людей и историю на свой лад. Церковь решала, какие документы останутся, а какие — нет. Все источники, которыми мы пользуемся, прошли через руки средневековых католических копиистов. Так что картина прошлого досталась нам, проделав непростой путь.

Эта книга — попытка пересмотреть историческую роль большинства европейских и азиатских народов, которые были зачислены в разряд варваров-злодеев, и одновременно дать новую оценку идеалу цивилизации — всепобеждающему Риму.

КЕМ БЫЛИ РИМЛЯНЕ? НУ НЕ ВАРВАРАМИ


Поскольку слово «варвар» применялось римлянами для обозначения тех, кто римлянами не был, мы должны начать с Рима. Римляне имели четкую собственную концепцию. Они называли ее Romanitas. Этот концепт подразумевал знание латыни, уважение к латинской литературе, подчинение римским законам и традициям и даже следование обычаю иметь три имени. Все другие, все иностранцы были варварами и должны были испытывать страх перед Римом.

Довольно странно, но страх, похоже, играл ключевую роль в истории Рима, и, несмотря на могущество римлян, во всей их истории присутствует какая-то удивительная безысходность. Как если бы величие Рима было порождено паранойей и отчаянием. Другая странность заключается в том, что главного события в истории Рима, которое уничтожило бы эту паранойю, возможно, никогда и не было. Может быть, это просто легенда. В общем, правда это или ложь, но великий римский историк Ливий (59 г. до н. э. — 17 г. н. э.) об этом событии написал, и его запись стала с тех пор общепринятым историческим текстом для любого римлянина. Там было сказано, где римляне научились бояться варваров.

ИСТОРИЯ БРЕННА


В конце IV в. до н. э., когда город Рим начинал главенствовать в центральной Италии, разноплеменная орда пересекла Апеннины со стороны Галлии и поселилась на Адриатическом побережье между нынешними городами Римини и Анкона. Эти люди называли себя сенонами. Сеноны основали город Сенигаллия. К сожалению, это было отличное местечко для пляжного отдыха, но никак не для земледелия. Поиски плодородной земли были нелегким делом — другие кельты уже расхватали лучшие участки. В итоге в 390 г. до н. э. сенонские воины оказались у ворот Клузия (современный Кьюзи, в Тоскане). «Тысячи странных людей… подобных которым горожане никогда не встречали, иноземные воины, вооруженные незнакомым оружием»[5 - Ливий. История Рима от основания города, V, 35]. Клузий не выглядел столь же защищенным, как другие города, где побывали пришельцы, и они потребовали хорошей земли для поселения.

Жители Клузия обратились к Риму с просьбой помочь в переговорах, и римляне с готовностью направили туда трех братьев из семейства Фабиев, чтобы те выступили в роли арбитров. Согласно Ливию, когда римские посланники спросили кельтов, кто дал им право требовать землю у людей из Клузия, «последовал высокомерный ответ, что их права — в их оружии и что все принадлежит храбрым»[6 - Там же, 36].

Братья Фабии были молоды и заносчивы и оказались не самыми тактичными посредниками. Они, как утверждает Ливий, были «посланниками вспыльчивыми, более похожими на галлов, чем на римлян». Как оказалось, именно кельты больше уважали международные законы. Когда переговоры прервались, братья Фабии присоединились к горожанам и напали на сенонов. Один из братьев, Квинт Фабий, даже убил одного из кельтских вождей. Как отмечают и Ливий, и другой историк, Плутарх, закон запрещал посреднику браться за оружие, чтобы поддержать одну сторону в споре с другой. Сеноны были справедливо разгневаны и решили направить своих послов в Рим с жалобой[7 - Плутарх. Сравнительные жизнеописания, «Камилл»; Ливий, VI, 1].

К несчастью, братья Фабии принадлежали к очень могущественному семейству, и когда сенат вынес дело на суд жителей Рима, действия братьев были одобрены и, что еще хуже, Фабиев осыпали почестями. Кельтские послы предупредили римлян, что последуют ответные действия, и удалились к Клузию. Было решено научить этих выскочек-римлян уважать в будущем международные законы. Согласно Плутарху, армия под командованием Бренна прошла 80 миль от Клузия до Рима четко организованным маршем: «Вопреки ожиданиям, проходя, они никому не нанесли увечий, ничего не взяли с полей. Когда они шли мимо какого-либо города, то кричали, что идут в Рим, что их враги — только римляне и что они готовы стать друзьями всем остальным»[8 - Плутарх. Там же].

Этот «странный враг с края земли» смел римскую армию и ворвался в город, сжигал и грабил: Многие римляне бежали, а те, кто не смог, нашли убежище на Капитолийском холме и оказались в осаде, которую Бренн со своей армией согласился снять только через шесть месяцев в обмен на тысячу фунтов золота.

Триста лет спустя Ливий рассказывает об ужасе и позоре поражения, которое давило на психику римлян в продолжении восьми веков: «Дополнительное оскорбление было добавлено к тому, что уже было достаточно постыдно, ибо гири, которые галлы принесли для взвешивания металла, оказались тяжелей обычных, а когда римский командир возразил, надменный варвар, швырнув на весы свой меч, воскликнул: «Vae Victis» — «Горе побежденным!»[9 - Ливий. V, 48]. Похоже, что в действительности Ливия больше всего взбесило то, как дешево откупились от кельтов. «Вообразите, — пишет он, — тысяча фунтов золота — цена нации, которая скоро будет править миром!»

В то время, пишет Ливий, римляне всерьез подумывали о том, чтобы навсегда покинуть город. Но затем приняли решение отстроить его заново и никогда больше не оказываться в позорном положении побежденных. Легенда о Бренне стала одной из движущих сил римской экспансии. Кругом были варвары, ужасные дикари, и Риму нужно было укреплять свои границы. И не просто укреплять, но и отодвигать их все дальше и дальше, пока, в конце концов, все варвары не будут полностью романизированы. С этого момента Рим будет следовать доктрине упреждающих ударов, наносимых с целью подчинить себе все пограничные народы и обезопасить Рим от чужаков.

Хотя мы больше не верим, что существуют четвероногие млекопитающие без коленей, мы по-прежнему принимаем римскую точку зрения на мир, в котором слову «варвары» непременно сопутствует слово «орды». Римляне изобразили себя цивилизованными людьми, чья империя держала в страхе мир, населенный разрозненными племенами злобных дикарей.

Легенда о Риме начинается с истории Ромула и Рема, двух потерявшихся мальчиков, вскормленных волчицей. Римляне не видели в этой истории милой сказочки. Этим они хотели показать миру, что впитали с молоком матери волчий аппетит и свирепость. Самое время спросить: что было бы с миром, если бы волчица, вместо того чтобы вскормить, загрызла Ромула и Рема? Что, если бы не было Рима?

Что, если бы были одни варвары?


Часть I

КЕЛЬТЫ


ГОЛОС ПОГРЕБЕННЫХ


В центральной части нынешней Франции стоял когда-то город Алезия. Именно здесь французские кельты, галлы, под командованием харизматического предводителя Верцингеторикса (чьим вечным мемориалом останется его реинкарнация в образе героя французских комиксов) дали последний бой легионам Юлия Цезаря. Есть и другой памятник Верцингеториксу — огромная статуя галльского героя, задумчиво глядящего поверх своего города… Правда, город, на который он смотрит, не галльский — он римский, с театром, храмами и базиликой. Города, который знал Верцингеторикс, нет, его сравняли с землей.

Расположенный в нескольких милях от памятника археологический музей прославляет знаменитую осаду, которая привела к поражению Верцингеторикса. Главный экспонат музея — реконструкция осадных работ армии Юлия Цезаря. Куда ни взглянешь, везде история кельтов погребена под тяжелыми камнями римской истории.

Римляне оставили свои следы по всей Европе. Развалины акведуков, амфитеатров, стен и дорог остаются свидетельствами их пребывания. Куда труднее увидеть следы народов, населявших эти места до прихода римлян, и слишком легко предположить, что были они малоразвиты и не смогли устоять перед историческим прогрессом и могучей римской цивилизацией.

Их истребление было частью хорошо продуманной политики. Римляне крепко заучили урок, который преподали им кельты Бренна в 390 г. до н. э.: «Горе побежденному!». Сильный всегда прав, и военная мощь — единственный международный закон. Перед римлянами не стоял вопрос: уничтожать ли то, что стояло на их пути.

Другой частью политики было окультуривание: римский мир обладал такой массой, что его гравитация затягивала культуры сателлитов на свою орбиту. Богатые и влиятельные представители варварского мира видели финансовые и политические выгоды в римской поддержке и начинали перенимать римские обычаи и архитектурный стиль, демонстрируя свою благонадежность. Те, кто не был богат, тоже стремились присоединиться к власть имущим. В результате те, кто противостояли господству Рима и пытались защитить традиционные ценности, вынуждены были бороться с двумя врагами — внешним и внутренним. Параллели с современным миром найти не трудно.

В итоге — полный крах культуры, вследствие чего так трудно найти следы подлинных предков современных европейцев — древних кельтов. Их место в истории было узурпировано Римской империей, и лишь недавно стали открываться свидетельства кельтской цивилизации. Свидетельства, которых никто не ожидал.

КОРНИ КЕЛЬТОВ


Не все кельты осознавали себя кельтами, большинство считали себя варварами. И все же Юлий Цезарь сообщает, что жители центральной Франции именуют себя кельтами. Но мы сейчас используем это наименование для много большего числа народов, чем те, кто называл себя кельтами во времена Юлия Цезаря.

Действительно, с недавних пор историки стали, не без оснований, относиться к этому слову с подозрением[10 - James S. The Atlantic Celts; Cunliffe, В., The Celts.]. Термин «кельтские», в его современном понимании, был введен в 1707 г., когда валлийский антиквар и натуралист по имени Эдуард Льюйд использовал его для идентификации ирландского, валлийского, корнуоллского и бретонского языков как отдельной языковой группы.


До этого никто из обитателей Британских островов и не думал называть себя кельтом. Но это не значит, что Льюйд ошибался. На огромных просторах Европы существовала четко определяемая единая культура, и даже если народы, разделявшие эту культуру, в то время об этом и не подозревали, представляется разумным присоединить их к определенной группе (сейчас это признано), как это делается с народами каменного века, которые, несомненно, рассматривали себя как людей современных.

Но перед тем как продвинуться дальше, нам нужно избавиться от той шаблонной точки зрения на мир, согласно которой теплый центр Вселенной располагается в солнечном Средиземноморье, а места, подобные Оркнейским островам, следует рассматривать как край Земли — далекую и негостеприимную глубинку на грани познания. Возможно, римляне такой ее и воспринимали, но мир кельтов — мир, каким его видели сами кельты, совсем необязательно был таким[11 - Cunliffe, B. Facing the Ocean.].

В давние времена людей связывали в основном водные пути. Морские пути и реки были естественными путями передвижений, особенно когда транспортировались тяжелые грузы.

Одна из таких сетей коммуникаций сформировалась в Средиземном море, то же произошло на Атлантическом побережье Европы. Поселения на берегу Атлантики не были отдельными деревушками, разбросанными по широким просторам окраины цивилизованного мира, а скорее представляли собой сеть взаимосвязанных сообществ.

Эта сеть имеет очень давнюю историю. Еще в четвертом тысячелетии до нашей эры полированные каменные топоры из диорита (магмы, затвердевшей на земной поверхности) в массовом порядке изготавливались в центральной Бретани и расходились оттуда по миру. Радиоуглеродное датирование показало, что мегалитические монументы в прибрежных районах Атлантики не связаны со средиземноморским влиянием. Похоже, что здесь с незапамятных времен существовали тесно связанные системы верований, построенных на понятиях Космоса и Смерти, и что Португалия, южная Бретань, Ирландия и Оркнейские острова были культурными центрами, искусство и архитектура которых были схожи.

Раньше считалось, что причиной такого сходства были массовые миграции народов и что кельтская культура была занесена племенами, вторгшимися из Центральной Европы. Однако совсем недавно археологи предположили, что культурное влияние распространялось за счет коротких морских путешествий и речных сообщений, которые связывали разбросанные и, возможно, очень разные общины в сеть торговли и общения.

В доисторические времена Атлантическое побережье демонстрировало «ошеломляющую взаимосвязь культур»[12 - Там же.]. Шейные украшения, сделанные из золота, добытого в Ирландии, обнаруживаются в Корнуолле, Нормандии и Бретани. Шейные кольца из южной Иберии отыскиваются в Бретани, Северной Британии и Северной Ирландии. К счастью для археологов, эти народы следовали довольно странному обычаю: они норовили бросать массу ценных вещей в болота и озера либо закапывать в землю. Какими бы ни были причины такого вопиющего расточительства, оно дало нам кое-какие сведения об их мире. С переходом к железному веку общность культур Атлантического побережья становится еще более очевидной благодаря обычаю жертвовать мечи, щиты и копья, что указывает на общую систему ценностей. Иногда оружие имеет и сходную конструкцию.

Итак, культура и языки, которые мы теперь называем кельтскими, возможно, не были занесены в Западную Европу пришельцами с Востока, а могли зародиться здесь, на Атлантическом побережье. Другими словами, происхождение кельтов может быть связано с сетью прибрежных сообщений в Атлантике.

Реки также были важными путями культурного обмена. Вот почему кельтская принадлежность так сильно выражена и на западе Центральной Европы, в районах к северу от Альп, где протекают такие большие реки, как Дунай, Рейн, Рона, Сона, Сена и Луара. Мы просто не знаем направления потоков.

Зато мы уверены, что примерно с 440 г. до н. э. кельты из придунайских областей начали переходить Альпы и селиться в Северной Италии вокруг озер Комо и Маджоре. Они также создали поселение на месте, где сейчас расположен Милан. И неудивительно, что мы узнаем о кельтах больше, когда они вступают в контакт со сплошь грамотным миром классической античности.

НАСКОЛЬКО КЕЛЬТЫ БЫЛИ ВАРВАРАМИ?


Многие из наших сведений о кельтах железного века пришли от греков, а не от римлян[13 - Подробное обсуждение взглядов римлян и греков на кельтов см. Rankin, D. Celts and the Classical World.]. Платон путал их с другими варварами, которым нравилось воевать и напиваться до бесчувствия. Беспробудное пьянство — постоянная тема всех упоминаний о кельтах в течение последующих 800 лет. Диодор Сицилийский, описывая I в. до н. э., изображает кельтов как типичные «пивные бочки». «Винохлебы» — возможно, более точное определение. «Были они, — рассказывает Диодор, — чрезвычайно склонны к употреблению вина»[14 - Диодор Сицилийский, Историческая библиотека, XXVI, 2–3.]. Они не разбавляли его, как греки, водой и пили, «пока не валились без чувств или не впадали в безумие»[15 - Там же.]. Вам это ничего не напоминает?

Очевидно, что кельты были не из тех парней, которых уважающий себя грек пригласит отобедать: «Они были похожи на деревянных идолов, с густыми волосами, с космами, напоминающими лошадиную гриву. Некоторые были чисто выбриты, но другие — особенно те, кто занимал высокое положение, — брили только щеки, оставляя усы, закрывавшие весь рот, и, когда они ели или пили, на усах, как на сите, застревали крошки»[16 - Там же, XXVIII, 1–3.].

Особенно шокировала консервативных патрициев классического мира вульгарная манера кельтов одеваться: «Галлы выказывали… любовь к украшениям. Они носили на шее золотые воротники и браслеты на руках и запястьях, а у тех, кто обладал какой-либо должностью, одежды были крашеными и с золотой вышивкой»[17 - Страбон. IV, 4, 5.]. Можно себе представить трезвых римлян в их белых тогах, с неодобрением глядящих на эти иноземные безвкусные украшения! Все это были явные признаки серьезного морального падения, которые неизбежно должны были проявиться на поле боя: «Такое легкомыслие делало их невыносимыми, когда они побеждали, и заставляло впадать в панику, когда дела шли плохо»[18 - Там же.].

С другой стороны, управиться с ними было не так-то легко. Кроме всего прочего, они были охотниками за головами и «возвращались с битвы с головами врагов, висящими на шее лошади, а затем прибивали эти головы к воротам, чтобы все видели»[19 - Там же.].

И еще они были большими! Бретонцы (которых классические писатели отличают от кельтов) были особенно высокими. Страбон видел их собственными глазами: «Я сам, в Риме, видел обычных юношей, которые были на целых полфута выше самого высокого человека в городе», — заявляет он с трепетом, но затем поспешно добавляет, что нет нужды невысоким, но красивым римлянам завидовать этим великанам, потому что, несмотря на свой рост, «они были кривоноги и нигде в их фигуре не было ни одной прекрасной линии»[20 - Там же, 5, 2.].

Кельты были дико агрессивны и легко поддавались на провокации: «Все люди этой расы… воинственны, вспыльчивы и всегда готовы к бою… Любой может привести их в ярость, когда угодно, где угодно и под каким угодно предлогом…». Звучит так, словно травля кельтов была регулярным времяпрепровождением римлян. А если подумать — почему бы и нет? Кельтов была уйма! «Их сила заключена как в размере их тел, так и в их огромном количестве»[21 - Там же, 4, 2].

Страбон, описывая свои впечатления от кельтов в I в. до н. э., демонстрирует явную нервозность, которой не было в ранних комментариях. Примерно за 400 лет до Страбона его греческие коллеги, судя по всему, вовсе не боялись кельтов. Гелланик Лесбийский, историк V в. до н. э., описывает их как «соблюдающих справедливость и добродетельность». Веком позже историк Эфор писал, что они имеют «те же обычаи, что и греки» и относятся к грекам дружелюбно.

Все переменилось в 279 г. до н. э., когда кельты с Нижнего Дуная совершили массированное нападение на Грецию. Мы не знаем точно, почему кельты стали более агрессивными, если это вообще действительно случилось. Но, возможно, их «огромное число», о котором говорит Страбон, указывает на стремительный рост населения, вынудивший кельтов искать новые земли. А может быть, это было связано с культурными переменами. Нет сомнений, что на протяжении того периода некоторые кельтские племена стали исповедовать культ воина-героя. Храбрость и честь стали главными качествами, что давало грекам массу поводов для восхищения. Страбон восхвалял чувство долга кельтов: «Их искренность и простота позволяют им легко объединяться, каждый испытывает возмущение при виде несправедливого, как он считает, отношения к соседу». Но в итоге эта простота могла привести к тому, что их была способна победить более высокая цивилизация: «Они просты и не злобны. Если их провоцируют, они толпой кидаются в бой, открыто и без предосторожностей. И, таким образом, их могут легко победить те, кто владеет искусством стратегии»[22 - Там же.].

Может быть, и неудивительно, что греки сентиментально относились к борьбе кельтов. Образ умирающего галла вдохновил создателя греческой скульптуры, которая изображает мускулистого юношу героического вида с золотым ожерельем на шее, изящно испускающего последний вздох от удара меча. Римляне сделали несколько мраморных копий статуи. Сегодня «Умирающий галл» выставлен в Капитолии.

Отношение и греков, и римлян к кельтам может показаться покровительственным, но почему бы и нет? В конце концов, кельты во всех отношениях стояли ниже их, они отставали в науке и ремеслах, меньше знали и умели. При взгляде на те времена сквозь призму истории нам кажется, что Рим должен был легко победить этот храбрый, но отсталый народ.

Но так не случилось. Вернее, случилось совсем не так.

ВОЕННОЕ СНАРЯЖЕНИЕ КЕЛЬТОВ


Возможно, в глазах римлян кельты не владели военной стратегией, но их оружие и снаряжение были ничуть не хуже, чем у римской армии. Может быть, когда-то в прошлом кельты и бросались в бой нагими, но к I в. до н. э. они стали отличными оружейниками.

Когда предводитель галлов Верцингеторикс в 53 г. до н. э. нанес Цезарю первое в жизни римского полководца поражение, стороннему наблюдателю было бы трудно распознать по внешнему виду, кто есть кто на поле битвы. Парни в римских шлемах не были римлянами — это были галлы. На головах римлян красовались бронзовые шляпы с прелестными конскими хвостиками. Позже они скопировали более надежную конструкцию галльских шлемов с характерными щитками на щеках.

И щиты у кельтов опять-таки были лучше, чем у римлян. «Они были в человеческий рост, — писал Диодор Сицилийский, — и украшены на особый манер. На некоторых искусно выкованы выпуклые фигуры из бронзы, служившие не только для украшения, но и для защиты»[23 - Диодор Сицилийский. V, 30.]. (Возможно, первый пример наступательных украшений?) Римляне немедля приняли на вооружение щиты наподобие кельтских. Они скопировали и другие виды кельтского оружия и дали им кельтские названия. Латинское слово, обозначающее легкое копье, lancea было заимствовано у испанских галлов, кельтское слово materis стало римским словом «дротик». Переняли у кельтов и слово gaesum, обозначающее длинный дротик.

Когда римляне добрались до Британии, они обнаружили там еще одно технологическое достижение — колесницу. Тем, кто воспитан на фильмах о Бен-Гуре, может показаться странным, что боевые колесницы вызывали у римлян удивление, но это так. Более всего Цезаря поразило умение, с которым бритты управляли колесницами:


Способ, которым они сражаются с помощью своих колесниц, таков: они мчатся все разом по полю битвы, метая дротики, и обычно ужаса, наводимого лошадьми, и грохота колес достаточно, чтобы расстроить вражеские ряды… Таким образом они соединяют подвижность кавалерии со стойкостью пехоты. Благодаря ежедневной практике и тренировке они становятся столь искусными, что даже на крутом склоне способны управлять лошадьми на полном галопе, останавливать и разворачивать их в считаные мгновения. Они способны бежать у дышла колесницы, стоять на хомуте и вскакивать обратно в колесницу быстро, как никто[24 - Юлий Цезарь. IV, 33.].


Все это было совершенно неожиданно для римской армии. Цезарь пишет далее, что его люди «были приведены в смятение этим новым для них боевым приемом» и он был вынужден отступить с поля боя.

Боевые колесницы давным-давно применялись на Ближнем Востоке, но были вытеснены кавалерией. Римские колесницы представляли собой либо тяжелые, неуклюжие повозки для парадов, либо до предела облегченные гоночные экипажи. Бритты ввели значительные усовершенствования в конструкцию колесниц и, как отмечает Цезарь, чрезвычайно искусно их применяли. Тем не менее, вопреки очевидным фактам, конные колесницы остаются немаловажной частью мифа о римском превосходстве. В «Словаре английского языка» Коллинза, «колесница» определяется как «двухколесная конная повозка, применявшаяся в Древнем Египте, Греции, Риме и т. д…» О бриттах — ни слова. И все же, именно кельты были лидерами в создании колесного транспорта.

По вещам, которые обнаруживаются в захоронениях, можно уверенно судить о том, что имело значение для людей при жизни. А в богатые кельтские могилы помещали иногда повозку и огромный кувшин для питья. Они обнаружены, например, в датируемой приблизительно V в. до н. э. гробнице в Хохсдорфе на юго-западе Германии. Покойник соответствует тому описанию, которое дал кельтам Страбон: это крупный, могучий воин ростом 6 футов и 2 дюйма (примерно 186 см. — Прим. переводчика), который лежит на огромном бронзовом ложе, огражденном стенами, обитыми тканью. Такой воин должен был наводить ужас. Вот только в могиле, за исключением кинжала, нет оружия. Там находятся лишь громадный котел для меда, роги для питья и занимающая почти половину гробницы повозка[25 - Biel, J. (ed.). Der Keltenfurst von Hochdorf (Stuttgart, 1985); Krausse, D., Hochdorf III (Stuttgart, 1996).].

Римляне, похоже, переняли колесный транспорт у греков. По крайней мере, такое предположение можно сделать на основании лингвистических сравнений. Хотя у ранних обитателей Италии, этрусков, был колесный транспорт, но обода колес были хрупкими, их делали, соединяя отдельные секции шпонками. Кельты придумали, как делать цельные обода, сгибая нагретую деревянную заготовку. В Азии обода усиливали, укрепляя на них железные полосы, тогда как кельтам владение искусством обработки железа позволило насаживать на колесо цельную железную шину, изготовлять колесо еще прочнее и надежней[26 - Piggott, S. Wagon, Chariot and Carriage, c.27; Alinei, М., ′The Celtic Origin of Lat. Rota and its Implications for the Prehistory of Europe′, в печати в Studi Celtici.].

Даже латинское слово caballus, обозначающее лошадь, похоже, пришло из кельтского языка, превратившись в итоге в слова «кавалерия» и «кавалер». Да что там говорить, если даже слово «лига», по-латыни — leuca, заимствовано у кельтов.

КТО СТРОИЛ ДОРОГИ?


Как же получилось, что римляне строили дороги, а кельты нет. Ответ прост. Это кельты строили дороги. Мы знаем об этом лишь потому, что их дороги сохранились там, где римляне не проложили поверх них своих дорог. Эти кельтские деревянные дороги были проложены через болота, погрузившись в которые они и сохранились в торфянике до наших дней.

Исторический штамп «римляне были величайшими» мешал до самого последнего времени увидеть более древние дороги. Одна из прекрасно сохранившихся дорог железного века располагается в ирландском Корли. Но вплоть до 80-х гг. XX в. не было ясно, насколько она древняя. Местные жители называли ее «датская дорога», и считалось, что она проложена в период правления викингов или позднее. Так продолжалось, пока не была проведена датировка по древесным кольцам роста. И тогда открылась истина: деревья были срублены в 148 г. до н. э.

Но самое потрясающее заключается в том, что деревянные дороги, построенные таким же способом и в то же самое время, обнаруживаются по всей Европе, вплоть до Северной Германии. Кельты, похоже, отлично умели строить дороги, а конструкция их деревянных дорог вообще была блестящим инженерным достижением. Дубовые доски укладывали на березовые балки, и общая ширина настила была достаточной, чтобы разъехались две телеги. Более того, некоторые кельтские дороги построены раньше римских. Первой римской дорогой была Аппиева дорога, построенная в 312 г. до н. э., а так называемый «Аптон Трек» в Южном Уэльсе — деревянная дорога, проложенная по заливаемому приливом берегу в устье Северна, — датируется V в. до н. э.

Но и сейчас мы называем римские дороги «дорогами», а сохранившиеся кельтские дороги «путями». Вовсе это не дороги — так, варварские пути.

ОБМАНЧИВЫЕ ТЕКСТЫ


Одна из основных причин, по которой мы склонны воспринимать кельтов варварами, а римлян цивилизованным народом, заключается в том, что у нас так много письменных материалов на латыни и практически нет кельтских источников. Ни одна кельтская книга, поэма, научный или литературный труд не дошли до нас со времен железного века (под которым мы подразумеваем период до римского владычества). Но этот факт ведет к неверным заключениям, потому что, в сущности, нет и римских текстов той поры. У нас нет латинских манускриптов эпохи Цезаря: старейший экземпляр «Галльской войны» Цезаря — копия, сделанная тысячелетием позже.

Католическая церковь изначально приложила все усилия для искоренения язычества. Единственная дошедшая до нас бронзовая статуя дохристианского императора Марка Аврелия сохранилась только потому, что по ошибке решили, будто это изображение христианина. Папа Григорий Великий (540–604 гг.) пытался запретить труды Цицерона и, как говорят, сжег все манускрипты Ливия, до которых смог добраться[27 - Clark, Prof. A. C. ′The Reappearance of the Texts of the Classics′, paper presented to the Bibliographical Society, 21 February 1921.]. Но монахи в монастырях старательно копировали писателей, которые заслуживали их одобрение. Вот почему нам известны римские авторы. Впрочем, сохранились лишь фрагменты средневековых манускриптов, перекопированные в последующие века.

Мы знали бы еще меньше, если бы не ирландцы. Похоже, многие интеллектуалы бежали из Галлии в Ирландию в V в. н. э., во время вторжения готов и гуннов, и эти люди могли забрать с собой свои книги. Они прибыли в общество, которое к тому времени было христианским, но где церковь была кельтской, а не римско-католической. Эта ирландская церковь куда спокойней относилась к язычеству и была больше заинтересована в сохранении знаний, чем в их уничтожении. Ирландские монастыри стали центрами копирования книг, не страдавшими от религиозной цензуры. Где бы ирландские миссионеры ни основывали новые миссии (вблизи Генуи в 613 г., вблизи Констанса в 614 г., у Перонны в 650 г.), «они создавали библиотеки, в которых хранились манускрипты классических авторов»[28 - Там же.].

Потому кельтским монахам в значительной мере мы обязаны сбережением трудов латинских авторов. А их интеллектуальные корни глубоко уходят в языческий кельтский мир. У кельтов железного века существовал класс профессиональных интеллектуалов, известных под названием «друиды», власть которых распространялась на все общество. Как религиозные деятели друиды могли выступать в качестве посредников между армиями для заключения перемирия. Они свободно перемещались между Галлией и Британией (а возможно, и другими частями кельтского мира). Хранители литературы, исторических, медицинских, научных и религиозных знаний, они обучались в течение 20 лет, потому что им нужно было многое усвоить.

В действительности многие знания не были записаны, потому что кельтская литература передавалась изустно. На этом настаивали друиды. Цезарь думал, что они так делают, потому что «большинству людей свойственно, что, в надежде на написанное, они дают себе послабление в изучении вещей и меньше нагружают память»[29 - Юлий Цезарь. I, 14.]. Но друиды умели писать и писали, когда речь шла о делах мирских. И «почти во всех других случаях, в своей общественной и частной переписке, они пользовались греческими буквами». Археологи нашли тысячи надписей на кельтском языке, сделанных до походов Юлия Цезаря. Иногда использовался латинский алфавит, иногда — греческий, а иногда — кельтский, так называемый огамический алфавит.

Учитывая настроения монахов в Ирландии, неудивительно, что только там сохранился обширный кельтский литературный материал. В отличие от римско-католических монахов, ирландские священнослужители видели свою задачу в том, чтобы всецело отдавать себя нуждам местной общины, и не спешили отрываться от окружающего общества, даже если оно не воспринимало христианские идеи семейной морали. Католические монахи выбривали макушку, греко-римские — знак рабства, что символизировало подчинение уставу. Ирландские монахи выбривали волосы надо лбом, как это делали друиды, чтобы показать, что они являются носителями старых традиций религиозной и интеллектуальной власти.

Эта уникальная порода монахов не только скопировала книги языческих римских авторов, но и сохранила память о кельтах в юридических книгах и в эпосе. Несомненно, к таким материалам нужно относиться с определенной осторожностью, и не только потому, что мы не знаем, насколько важны они для остальной Европы. Но существуют такие литературные сборники, как «Книга Лейнстера», написанная в XII в., в которой содержатся рассказы из жизни языческого кельтского мира. Отдельные детали повествования указывают на то, что сюжеты взяты прямо из тех времен. Например, в них описаны воины, отправляющиеся на битву в колесницах, покидающие поле боя с головами убитых врагов, прикрепленными к оглоблям, и возвращающиеся домой с этими вызывающими ужас трофеями. Мы верим, что это происходило на самом деле, потому что эти же события описаны греческими писателями, такими, как Диодор Сицилийский. Но ведь ирландские монахи не читали греческих книг. Сведения пришли к ним из устных преданий, которые они записали.

Неграмотные варвары, подумаете вы, должны были иметь до предела примитивные законы, типа: «Тронешь мою машину — дам в морду». Но ирландские монахи оставили нам книги удивительно совершенных кельтских законов. К сожалению, они очень мало изучены.

Мы знаем о правовом своде ирландских кельтов из сборника текстов, известного под названием «Законы бреона». Бреоны, или brithemuin (судьи), выполняли судебные функции друидов после обращения Ирландии в христианство. Законы были написаны не позднее VII в. н. э. в явно приспособленной для бардов поэтической форме.

Римское и кельтское право различались принципиально, поскольку они обслуживали совершенно различные общества. Римское право в первую очередь обеспечивает власть paterfamilias — главы семейства, единственного лица, которое реально принимается во внимание законодательством, и защищает его права в отношении собственности и ведения дел. «Законы бреона» рассматривают обязанности членов клана на земле, которая находится не в индивидуальной, а в групповой собственности, правила построения иерархии и обязанности всего сообщества перед его членами. Этот кодекс длительное время рассматривали с глубоким подозрением, так как его текст относился к христианским временам и был написан стихами. Вот великолепный пример проримского сдвига в западном сознании: дело в том, что римский кодекс засвидетельствован не намного лучше, чем кельтский. Просто мы об этом не задумываемся.

В средневековой Европе римское право было полностью забыто, пока в 1070 г. в Италии не был найден экземпляр кодекса VI в. императора Юстиниана. На базе этого документа создавались юридические школы, начиная с университета в Болонье, основанного в 1088 г. Выпускники таких учебных заведений служили князьям и купцам, так что вплоть до середины XVI в. считалось, что Европа руководствуется римским правом. Но это римское право не имело ничего общего с законами, действовавшими в Римской империи. Не только потому, что текст, которым пользовались средневековые ученые, отличался от оригинала, но и потому, что это был поздний, Византийский, кодекс, созданный императором в пору реформ.

Все, что мы доподлинно знаем о римском праве, которое властвовало над Европой, дошло до нас из книги II в., написанной неким Гаем, и вплоть до XIX в. почти все, что было известно о ее содержании, черпалось из краткого изложения свода законов короля вестготов Алариха II, написанного в 506 г. В 1816 г. в рукописи VI в. был найден полный текст, но это был палимпсест, то есть древний текст был счищен, а поверх написан христианский. Такой прием часто применялся средневековой церковью отчасти потому, что пергамент был дорог, но в основном потому, что это был хороший способ исправить языческое прошлое. Преднамеренный священный акт уничтожения.

К счастью для нас, он исполнен был кое-как, поэтому большую часть книги все-таки можно прочитать. Но это дает довольно хлипкие основания для общепринятого мнения, что римское право незыблемым пережило века. У нас куда больше оснований говорить так о кельтском праве, но на него просто никто не обращает внимания. Вместо этого мы продолжаем верить римскому (древнегреческому. — Прим. переводчика) историку II в. до н. э. Полибию, сказавшему, что кельты не владели «познаниями в каких-либо искусствах и науках»[30 - У нас избирательная память даже здесь: Полибий также пишет, что римляне были «ненадежны, полны беззаконных желаний, неумеренных страстей и жестокого гнева» и что единственное, что могло их сдержать, было официальное использование суеверий, когда правительство опиралось на богов, грозивших «незримыми ужасами и тому подобными прелестями» (VI, 57). Но мы предпочитаем не добавлять эту информацию к нашему образу Рима.].

На самом деле похоже, что Полибий знал о кельтах не слишком много. У них были и искусства, и ремесла, и литература, и законы. Но самое поразительное, насколько серьезно они применяли математику.

КАЛЕНДАРЬ КОЛИНЬИ


Готовность верить в технологическое превосходство римлян, игнорируя достижения кельтов, нигде не проявляется лучше, чем в странном случае с «календарем Колиньи». Хотя это удивительное устройство — несомненное свидетельство глубоких математических познаний кельтов — было обнаружено в конце XIX в., оно оставалось в забвении большую часть следующего столетия.

В 1897 г. некий человек, вскапывая поле неподалеку от городка Колиньи на востоке Центральной Франции, откопал 153 бронзовых фрагмента, покрытых кельтскими надписями, относящимися к фазам Луны и праздникам. Когда кусочки были собраны в единое целое, археологи увидели древний кельтский календарь, но никто не мог понять, как он «работает». Понадобилось почти 100 лет, чтобы осознать, какая это потрясающая находка и насколько она меняет наши представления о кельтах и их интеллектуальном развитии.

В 1989 г. календарем заинтересовался молодой американский ученый Гаррет Олмстед. К счастью, Олмстед был не только специалистом по кельтам, но и математиком и систем ным инженером, то есть обладал необходимой суммой знаний, чтобы разгадать загадку.

Календари — мудреная штука. Каждый месяц должен бы начинаться с новым лунным циклом, но к концу года из 12 лунных месяцев остается еще примерно 11 дней. Вдобавок, число дней и в месяце, и в году — дробное. Олмстед показал, что этим варварам удалось рассчитать календарную систему так, что начало каждого месяца совпадало с новолунием, но при этом их праздники не смещались по времени года, то есть это был и солнечный и лунный календарь одновременно[31 - Olmsted, G. S. ADefinitive Reconstructed Text of the Coligny Calendar.]. Он пришел к выводу, что использованная система расчетов опередила все другие на многие столетия.

Примененные математические средства просто ошеломляют, но вера в интеллектуальную отсталость кельтов была столь сильна, что французские археологи вначале отказались публиковать работу Олмстеда, и он был вынужден напечатать ее в Германии. Уравнение «варвар = недоразвитый» — один из факторов, мешающих нам увидеть значимость многих «варварских» вещей, и этот фактор будет постоянно присутствовать в этой книге.

Возможно, вы захотите узнать, что получится, если не применять сложную «кельтскую» математику, — сравните с римским образцом. Их календарь был так безнадежно плох, что к I в. до н. э. несовпадение составляло около трех месяцев. Осада армии Верцингеторикса в Алезии началась 25 июня, а по римскому календарю шел уже сентябрь.

С их календарем была такая беда, что через несколько лет римляне оставили саму мысль о том, чтобы пытаться привязать начало месяцев к новолуниям. Юлий Цезарь поручил греческому астроному разработать для Рима новый календарь. Все, что требовалось, — сделать так, чтобы каждая дата оставалась каждый год на том же месте по времени года. Чтобы выставить правильную точку отсчета, астроному пришлось начать с года продолжительностью 445 дней, из-за чего этот год был назван annus confusionis. Кельты умерли бы от смеха.

Но и новый, юлианский, календарь не полностью справлялся с задачей. Пришлось повозиться с ним в конце XVI в., чтобы получился современный календарь, который, согласно Олмстеду, не лучше того, каким пользовались кельты.

ЕВРОПЕЙСКАЯ КУЗНИЦА


Только сейчас историки начинают оценивать по-новому научный и технический уровень кельтов. С давних пор кельты были кузнецами для всей Европы. На кельтского кузнеца смотрели как на волшебника. Еще бы, он мог взять каменную глыбу и превратить ее в новую волшебную субстанцию — хитроумно обработанный стальной клинок, разрубающий бронзу и обычное железо. Когда Святой Патрик готовился к войне с язычниками Ирландии, он сочинил молитву «Нагрудник Святого Патрика», в которой есть такие строчки:


Я взываю сегодня ко всем добродетелям:

Встать против враждебных безжалостных сил,

…Против заклинаний женщин, кузнецов и друидов,

Против знания любого, смущающего душу человека.


Кузнецы стоят в одном ряду с самыми могущественными чародеями — женщинами и друидами. Наука обработки металлов была секретным и таинственным искусством, и римляне в ней были не столь сведущи, как кельты. Ни по части оружия, ни по части мирного применения.

Знания кельтов в области технологий обработки металлов позволили им добиться успехов и в земледелии. Нам известно, что в Британии уже в IV в. до н. э. существовали железные плужные лемехи. В гробнице в Фрилфорде на реке Ок, вблизи Абингдона в Оксфордшире (а эти места были заселены приблизительно в 350 г. до н. э.), под одним из центральных столбов был найден железный лемех. Вполне вероятно, что храм был одним из первых построенных зданий и железный лемех был принесен в дар богам во время его закладки[32 - Lewis, M. J. T. Temples in Roman Britain.].

Благодаря применению металлов кельтам удалось даже изготовить зерноуборочную машину. Римский историк Плиний, повествуя о событиях I в. н. э., предоставляет единственное письменное свидетельство этого изобретения: «На обширных угодьях в галльских провинциях быки, подгоняемые сзади, тянут по злакам огромные рамы с зубьями по краям, установленные на двух колесах»[33 - Плиний. XVIII, 296.]. Римляне называли такую машину Gallic vallus. Историки не верили в правдивость рассказа, пока не был обнаружен барельеф, на котором ясно различимо это хитроумное изобретение. Жатка представляла собой подобие гребня на колесах, который сбивал колосья и собирал их в контейнер, напоминающий ящик для травы у газонокосилки. В 80-е годы XX в. была построена и испытана современная копия машины[34 - Reynolds, PJ. ′Reconstruction of the Vallus — the Celtic Reaping Machine′, Bulletin of Experimental Archaeology, 3 (1983).]. Судя по всему, жатка бесследно исчезает после III в. н. э., и пока машину не изобретают вновь в 1831 г., зерно убирают удалыми взмахами косы.

Более простые инструменты кельтов и поныне находят применение. Кельты усовершенствовали способ крепления железных наконечников на деревянных рукоятках. В результате лопаты, серпы, вилы, топоры и косы, которыми пользовались кельтские крестьяне железного века, мало отличаются от инструментов, которые мы применяем сегодня.

То, что в последние годы мы с большим уважением стали относиться к изобретениям кельтов, связано, в частности, с работами по экспериментальной археологии, проводимыми на «Древней ферме» в Батсере, графство Хемпшир. Здесь на практике испытывают методы работы и изобретения, к которым ранее относились с пренебрежением. В итоге нам часто приходится пересматривать наши оценки технологического опыта кельтов. Оказывается, древние кельты знали, что делали.

В качестве простейшего примера такого пересмотра взглядов на древнюю технологию рассмотрим способ хранения кельтами урожая. Многие годы археологи удивлялись, находя зерно и другие засушенные продукты закопанными в ямы. Казалось противоречащим здравому смыслу предположение, что в земле можно сохранить пищу сухой и свежей. Однако, когда такая методика была испытана, ко всеобщему удивлению, оказалось, что она работает. А происходит вот что: зерна у стенок ямы, соприкасаясь с влажной землей, прорастают, поглощая весь доступный кислород и выделяя углекислый газ. Создается анаэробная среда, в которой зерно сохраняется какое-то время в хорошем состоянии.

КЕЛЬТСКИЕ ГОРОДА


Легко недооценивать технологические достижения кельтов, так как многие из них либо исчезли, либо не были поняты. То же относится к образу жизни кельтов. Их социум оказался погребен под римскими строениями и римской пропагандой. Вот почему у римлян — «дороги», а у кельтов — «пути», римские поселения мы называем «городами», а кельтские — «нагорными крепостями», или даем им римское название «оппидум». Такова сила пиара: слово oppidum Цезарь использовал для обозначения укрепленного поселения. Если бы он так назвал Иерусалим, мы бы, наверно, и его называли нагорной крепостью.

Но не только латынь скрыла от наших глаз городскую цивилизацию кельтов. Их города были попросту стерты с лица земли римскими завоевателями. Некоторые были распаханы под фермы, на месте других выросли римские строения. Римские города строились по иному принципу: они были, прежде всего, административными центрами и местами сбора налогов. Основным элементом римского города являлись две главные улицы, пересекающиеся под прямым углом, а его сердцем был комплекс общественных зданий, олицетворявших власть вездесущей Империи. Сюда входили храмы, базилики, бани и часто амфитеатры. Поскольку кельтские города выглядели не так и строились для других целей, нам понадобилось немало времени, чтобы вообще признать их существование.

Кельтский мир был местом торговли, и кельтские города были торговыми центрами, часто тесно связанными с горнодобывающей деятельностью. Представление, что кельты жили в примитивных хижинах, — ошибочно. Даже вдали от городов они зачастую обитали в весьма солидных домах. Дом галльского крестьянина, например, часто представлял собою большое прямоугольное двухэтажное строение, внутри которого была одна большая комната и еще много разных помещений.

В Британии старая традиция строительства круглых домов, привнесенная культурой Атлантического побережья, сохранялась до I в. до н. э. Но такие дома могли быть на удивление совершенными. В древней деревне Чайзостер на мысе Лэндс-Энд в Корнуолле обнаружены остатки каменных домов, выстроенных вокруг внутреннего двора, с крытыми соломой крышами. В домах — каменные полы и — о чудо, чудо! — под полами проложены трубы. Как вам варвары, а?

Кельтские строители пользовались большим уважением и имели высокий профессиональный статус. В Ирландии умелого строителя было принято называть Ollamh. Это слово дошло до наших дней и в современном ирландском языке означает «профессор». Строителям хорошо платили, они получали задаток за год вперед. И эти люди заслуживали таких денег. Кельтские строители умели многое. Возможно, лучшей демонстрацией их профессионализма служат crannog, круглые деревянные дома, построенные на искусственном островке посреди озера, реки или болота. Валуны сбрасывали в воду, пока насыпь не поднималась выше поверхности водоема или болота. Затем деревянные конструкции соединяли с камнями так, что они образовывали фундамент. Дома могли иметь размер до 50 футов в диаметре.

Со II в. до н. э. заметно разрастается кельтская торговля, то же происходит с количеством и размерами городов. Некоторые из них становятся очень большими. Одним из крупнейших — Манчинг в Южной Германии. Манчинг был столицей Винделиция, город окружали стены из тесаного камня протяженностью 5 миль. Он, видимо, был сожжен римлянами в 15 г. до н. э.

Самый впечатляющий из всех кельтских городов также располагался в Южной Германии, между Штутгартом и Ульмом. К сожалению, раскопки на этом месте производились в недостаточном объеме, и название города до сих пор не известно. Крепостные стены окружают огромный город с пригородами общей площадью более 6 кв. миль. Для сравнения: стена Авентина, окружавшая Рим в I в. н. э., замыкала вчетверо меньшую площадь.

Сейчас ведутся раскопки кельтского города Бибракты, располагавшегося на вершине холма в Центральной Франции. Его жители с III в. до н. э. по 50-й год до н. э. Чеканили собственные монеты — вначале золотые, затем серебряные, стоимостью равные римскому денарию. То, что город имел важное значение, мы знаем из записок Цезаря. Еще бы, он решил остановиться здесь во время Галльской войны, чтобы написать отчет об этом походе. Рукопись была спешно переправлена в Рим для всеобщего ознакомления. Это было частью пиарагитационной кампании Цезаря по возведению себя на трон в родном городе. Но это все, что мы знаем о Бибракте. Город исчез, обратившись в пашни и леса. Сейчас археологи делают там открытия, которые добавляют новые штрихи к картине кельтской культуры — динамичного, грамотно использующего денежные расчеты и торгующего со всей Европой общества с сильной финансовой базой.

Ученым уже открылись свидетельства того, что здесь был большой город с оживленной главной улицей, на которой располагались мастерские и лавки, торговавшие, в основном, изделиями из железа, добытого в расположенных неподалеку шахтах. Тут изготавливали и продавали инструменты, украшения из драгоценных камней и эмали. Выдували стекло, изготавливая бусы и браслеты. Прямо на месте чеканили монеты для должного обеспечения товарообмена. Каждая лавка имела собственное складское помещение. Город занимал 330 акров и был разделен на специфические зоны. В нем были ремесленный и религиозный центры, а в аристократическом квартале располагались весьма привлекательные здания.

Города, как Бибракта, стояли на торговых путях, которые тянулись до Африки и Китая, но основная торговля велась с римским миром. И Рим, и галлы были только в выигрыше от такого положения вещей. Разумеется, подобный бизнес не мог опираться на фальшивые гири и вопли: «Горе побежденному!», оставив кельтов из Бренна позади.


ОГРАБЛЕНИЕ ГАЛЛОВ


Когда задумываешься о легендарном богатстве Рима, кажется странным, зачем римлянам было нужно, несмотря на все тяготы войны, завоевывать нищие варварские земли, окружавшие империю. Конечно, всегда существовала доктрина обеспечения национальной безопасности посредством нанесения превентивных ударов. Но не было ли еще каких-то причин?

Примерно в середине I в. до н. э. галльский вождь Верцингеторикс выпустил серию золотых монет, на которых были отчеканены его имя и идеализированный портрет, возможно, скопированный с Филиппа Македонского, отца Александра Великого. Помимо отсутствия у Верцингеторикса усов (а Диодор Сицилийский утверждал, что усы носили все мужчины высокого звания), самая поразительная вещь выявляется при сравнении этой монеты с римскими золотыми монетами того же периода, потому что таких римских монет не было. У римлян не хватало золота, чтобы чеканить золотые монеты. Не было, пока они не завоевали Галлию. Вот где золото было.

КЕЛЬТСКОЕ ЗОЛОТО


Кельты позаимствовали идею чеканить монеты у греков прежде, чем это сделали римляне. Инсубреанские кельты, жившие в Северной Италии, выпускали собственные монеты за 50 лет до того, как эта мысль пришла в голову римлянам. А разные общины и вожди постоянно, начиная с IV в. до н. э., изготавливали монеты из золота и серебра. Римляне, конечно, имели свои монеты, но только серебряные и бронзовые. Были отдельные выпуски золотых монет, но они прекратились ко времени правления Цезаря. У Рима просто не было золота. Но у галлов оно было, и они использовали его для чеканки денег.

Вплоть до самого недавнего времени историки не осознавали, что галлы были столь богаты. Существовало мнение, что источником золота галлов была продажа рабов богатым народам в Восточном Средиземноморье. Но сейчас известно, что галльское золото поступало из сотен шахт[35 - Cauuet, В. L′Or dans I′Antiquite.]. По оценкам Беатрис Кою, которая произвела раскопки на многих таких рудниках, они давали около 70 тонн исходного сырья. В Дордони была обнаружена золоторудная шахта глубиной 100 футов. Шахтные галереи были полностью облицованы, а для откачки воды использовались насосы с архимедовым винтом. Это резко контрастирует с прежними взглядами на доримских галлов. Шахты быль столь хорошо оборудованы, что до последнего времени полагали, что они были римскими. Понятно. Невозможно же представить диких усатых варваров, делающих такие вещи.

Горняки, в силу профессии, не могут обеспечивать себя пищей, поэтому они должны опираться на соответствующую сельскохозяйственную и торговую инфраструктуру. Иначе говоря, для обеспечения крупномасштабных горных работ требуется сложная и совершенная социальная организация.

Здесь функционировало не просто племенное сообщество, а сложная система специализированной индустрии, поставляющей золотые слитки на монетные дворы и в ювелирные мастерские, расположенные за сотни миль. И так на протяжении 300 лет. Естественно, у кельтов не было абсолютно никаких запретов на то, чтобы открыто демонстрировать свое золото. Напротив, это было частью их культуры: мужчины и женщины щеголяли множеством блестящих вещей — золотыми обручами на шее, золотыми нарукавниками и браслетами, золотыми брошами, пряжками и кольцами. Даже туники вышивали и украшали золотом[36 - Страбон. IV, 5.].

В глазах римлян кельты не были нищими дикарями, едва сводящими концы с концами. Напротив, они выглядели раздражающе богатыми. Это, возможно, объясняет многое. В частности, почему римляне так заинтересовались миром кельтов.

ЦЕЗАРЬ ВТОРГАЕТСЯ В ГАЛЛИЮ


Одно можно сказать твердо: Юлий Цезарь стремился захватить Галлию не ради того, чтобы получше познакомиться с местными жителями.

Цезарь был амбициозным 40-летним сенатором, искавшим способы ускорить свою неуверенно продвигающуюся карьеру. К 61 г. до н. э. он наделал долгов на 25 тонн серебра[37 - Andreau, J. Banking and Business in the Roman World, p.144.] и полностью зависел от поддержки миллиардера по имени Красс. Цезарь отчаянно нуждался в деньгах, чтобы расплатиться с долгами, и в военных успехах, которые могли способствовать его карьере. Галлы же могли обеспечить и то и другое, а один из галлов обеспечил ему предлог для похода.

Звали галла Дивициак. Он был предводителем эдуев. Когда брат сверг его с престола, Дивициак бежал в Рим, где уговаривал римлян помочь вернуть ему власть.

Римляне относились к Дивициаку как к экзотической диковине, и он с удовольствием играл эту роль. Дивициак знал, как вести себя за столом, поскольку был принят в лучших домах. Его даже попросили выступить в сенате, и он произвел там сенсацию, появившись в одеянии воина и со щитом. Но его просьбы о военной поддержке энтузиазма в Риме не вызывали.

Никто не верил в заявления Дивициака, будто его брат — опасный агрессор.

Пока Цезарь подыскивал возможности, Дивициак стал утверждать, что его мерзкий брат вовлечен в заговор другим кельтским народом, гельветами, с целью «овладения всей Галлией»[38 - Юлий Цезарь. I, 3.]. Большинство римлян сказали бы: «Ну и что?», но Цезарь убедил их в том, что «над Римом нависла угроза». Гельветы жили в Альпах, и если бы они двинулись на запад, туда, где теперь располагается Центральная Франция, дикие германцы наверняка захватили бы их земли и оттуда угрожали Италии[39 - Там же, 28.]. Стараясь изо всех сил раздуть вокруг этого шумиху, Цезарь убедил сенат назначить себя «наместником Галлии». В 59 г. до н. э. он был назначен на этот пост на пять лет. В последующие годы около миллиона галлов, примерно одна шестая всего населения, были уничтожены его армиями[40 - Число жертв взято у Плутарха. Сравнительные жизнеописания, «Цезарь»: «Из трех миллионов человек, составлявших общее число тех, с кем он в разные времена вступал в поединок, он убил один миллион и пленил второй». Нельзя рассматривать эти цифры как точные. Историки ведут споры о численности населения Галлии и остальной империи — мы приводим цифры, которые, по нашему мнению, являются наиболее правдоподобными.]. Наместник убивал на месте!

А почему, собственно, и не убивать каких-то варваров? Целью Цезаря была персональная власть, и для ее достижения в его распоряжении имелась уникальная военная машина. Благодаря всеобъемлющей реформе армии, проведенной дядей Цезаря, Марием, Рим имел единственную в мире сугубо профессиональную армию, с твердо установленным жалованьем, доспехами, оружием, снаряжением, тактикой и пенсиями, в то время как галлы были крестьянами и торговцами, которые, пройдя весьма ограниченное обучение, могли сходиться для военных действий только на короткий период. Потом они должны были вернуться домой, чтобы заботиться о своих семьях. У них был единственный способ добиться хоть какой-то боевой эффективности — продемонстрировать те свои качества, за которые их и именуют варварами: готовность идти на риск ради общего дела, стремление как можно скорей вступить в открытый бой и личная отвага.

Цезарь знал, хотя его легионы иногда могли проиграть сражение, им нужно было просто оставаться в боевой готовности, чтобы выиграть любую возможную войну. Ему требовался лишь предлог, и вот изгнанный галльский вождь преподносит его готовеньким. Цезарь объявил, что он вынужден войти в Галлию (которая находится под его протекторатом), потому что гельветы начали вторгаться на территорию эдуев:


«Около 15 000 человек пересекли Рейн. Но затем эти дикие и жестокие люди оказались столь очарованы землями, усовершенствованиями и богатством галлов, что еще многие прибыли, так что теперь их стало в Галлии 120 000 человек»[41 - Юлий Цезарь. I, 31.].


Поэтому он двинулся маршем на север и уничтожил «варваров». Это была славная победа, в высшей степени укрепившая имидж Цезаря в Риме.

Но в рассказе Цезаря есть какая-то фальшь. Он пишет, что после сражения его люди обнаружили в захваченном лагере гельветов документы. «Эти дикие и жестокие люди» составили полный «поименный» список, написанный греческим алфавитом, «из числа людей, которые вышли из страны, тех, кто мог носить оружие; и такой же отдельный список мальчиков, стариков и женщин. Из всех этих списков общая сумма была:

Из Гельвеции 263 000

Из Тулинги 36 000

Из Латобриги 14 000

Из Раураци 23 000

Из Бойи 32 000

Общий итог 368 000

Из них тех, кто мог носить оружие, было примерно 92 000»[42 - Там же, 29.].

Итак, они были грамотными и умели считать. Умел и Цезарь. Он составил собственный список «тех, кто вернулся домой» и насчитал таковых 110 000. Другими словами, более 250 000 человек исчезли — большинство, по-видимому, были убиты или взяты в рабство. Невеликая цена, когда твоя цель — править миром.

Но главное в этих цифрах то, что гельветы явно не были стихийно собравшейся толпой дикарей. Они пытались мигрировать. Вся операция была отлично организована и хорошо управлялась. Список был предназначен для того, чтобы обеспечить каждому еду и приют. Более того, гельветы просили Цезаря разрешить им пройти через римскую территорию. Он отказал, а когда они пошли другим путем, Цезарь заявил, что они вторгаются в земли эдуев. Короче, «пришил» им дело.

Отчет Цезаря искажает картину случившегося до предела. А теперь он вцепился когтями в Галлию. Он начал кампанию, которая принесет ему и достаточно богатств, чтобы расплатиться с долгами, и достаточно славы, чтобы стать героем Рима. Огромное число галлов превратились в его собственность и были проданы на римских рынках рабов. Согласно Светонию, к концу кампании у Цезаря было столько золота, что он не знал, что с ним делать, и предлагал его на продажу с 25-процентной скидкой. А ведь было еще много чего награблено[43 - Светоний. О жизни двенадцати цезарей, «Цезарь», LIV.].

Как пишет Плутарх, армии Цезаря не только истребили 1 млн. человек, но еще 1 млн. захватили в качестве рабов. Если все население составляло б млн, то это означает, что «защита» населения Цезарем уменьшила его численность на треть. Логично предположить, что Цезаря больше интересовала защита галльских ресурсов, а не жизней людей, поскольку он, как и гельветы, был «очарован землями, усовершенствованиями и богатством галлов».

Его жестокость впечатляет: в 55 г. до н. э., когда две группы германцев осмелились атаковать римский лагерь, убив 74 римлянина, он приказал убить всех мужчин, женщин и детей. По его собственным подсчетам — 430 000 человек[44 - Юлий Цезарь. IV, 15.]. Сенат издал указ о праздновании геноцида, но это было слишком даже для римлян. Катон Младший был так разгневан, что потребовал выдачи Цезаря германцам![45 - Плутарх. Сравнительные жизнеописания, «Цезарь».]

Зашедшему чересчур далеко Цезарю понадобилась пара лет на восстановление репутации. За это время он стал первым римским генералом, который пересек Рейн и вторгся в Германию, а также первым, кто пересек море и вторгся в Британию, которая, по мнению обыкновенных римлян, находилась «за пределами известного мира»[46 - Дион Кассий. Римская история, LX, 19.].

В конце лета 53 г. до н. э. Цезарь вернулся в Италию, оставив отдельные гарнизоны на оккупированных, но не всегда надежно контролируемых территориях. Пять лет его наместничества подходили к концу, а он все еще не выпутался из затруднений. В день сложения полномочий он не только перестал бы командовать своими легионами в Галлии, но и оказался бы уязвим для обвинений в беззакониях и коррупции, которые враги Цезаря могли бы выдвинуть, основываясь на его действиях во время походов. А у него в Риме хватало врагов, которые отлично понимали, на что он способен. Единственное, что могло спасти Цезаря, — это чрезвычайная ситуация. И галлы (благослови их, Боже!) ее создали.

ВЕРЦИНГЕТОРИКС И ПОСЛЕДНИЙ ОПЛОТ ГАЛЛОВ


Воин Верцингеторикс был изгнан из родных краев своим дядей и старейшинами, которые были не согласны с его идеей поднять восстание и выйти на бой с римлянами. Тем не менее ему удалось сформировать армию и встать во главе своего племени арвернов. Он показал себя харизматичным лидером и сумел сделать то, что не удавалось ни одному галльскому вождю: создать союз против Цезаря и встать во главе коалиционной армии, собранной из различных галльских племен.

Именно это и означает его имя — Верцингеторикс. Собственно это не имя, а титул, составленный из двух галльских слов — ver означает «над», a cengetos означает «воины», и одного латинского слова, rех, то есть «король». Мы снова и снова будем встречать великих «варварских» вождей, начиная с Верцингето-рикса в I в. до н. э. до Ала-риха и Гейзе-риха четырьмя веками позже, чьи имена на самом деле являются латинскими королевскими титулами.

Восстание действительно подняло племя карнутов, которые убили римских купцов и их семьи, поселившиеся в городе Ценабум (Орлеан). А затем Верцингеторикс атаковал и уничтожил несколько римских зимних гарнизонов. Революция — это было именно то, чего хотел Цезарь. Его армия форсированным маршем пересекла Севенны, где в это время года лежал шестифутовый слой снега. Галлы, считавшие горы непроходимыми в такую погоду, были захвачены врасплох, и в течение последующих недель Верцингеторикс потерпел ряд поражений.

Однако Верцингеторикс был, несомненно, настоящим вождем: он сохранил власть и собрал совет, на котором объявил, что он со своими галлами будет вести эту войну совершенно не так, как принято. Вместо того чтобы встречать римлян лицом к лицу, он будет просто морить врагов голодом. Галлы будут нападать на фуражирские команды и, более того, будут сжигать города и деревни, где хранится провизия, чтобы римская армия ничем не могла поживиться. Жителям сожженных городов, которые не хотели присоединиться к восстанию, теперь будет некуда деваться, и они будут вынуждены пойти и сражаться.

Совет единодушно одобрил его предложение, и в один день огнем были уничтожены 20 городов. Остался один город, который жившие там галлы не желали предать огню: Аварик, нынешний Бурже. Жители умоляли Верцингеторикса не жечь их город, один из красивейших в Галлии. Рассудительность покинула галльского вождя, и он позволил им защищать свой город.

Итог был катастрофическим. Римляне сумели прорвать оборону и в отместку за Ценабум убили 40 000 мужчин, женщин и детей. Примерно 800 человек бежали к Верцингеториксу. По иронии судьбы эта катастрофа, пожалуй, даже укрепила репутацию Верцингеторикса как мудрого военачальника, поскольку он упорно противился плану, который к ней привел.

РАЗГРОМ ГАЛЛОВ


Верцингеторикс, преследуемый Цезарем (у которого было не менее шести легионов плюс союзники из эдуев — плата римлянам за восстановление Дивициака на престоле), уводил армию на свою территорию. Тем не менее галлы смогли в первом сражении заставить римлян отступить. По оценкам самого Цезаря, 700 римлян, включая 46 центурионов, были убиты. Репутация Верцингеторикса была на высоте, и к мятежу начали присоединяться другие народы. Восстали против своего поддерживаемого Римом короля и эдуи. Они присоединились к сопротивлению. Более того, после голосования общий совет утвердил Верцингеторикса главнокомандующим войсками кельтов. Теперь под его началом была грозная армия с численностью кавалерии 15 000 человек — больше, чем у Цезаря. Все они поклялись, что «ни один кавалерист, который не прорвется дважды сквозь вражеские порядки, никогда не найдет приюта под крышей и ему не будет позволено увидеть своих детей, родителей или жену»[47 - Юлий Цезарь. 1,16.].

Но Цезарь скрытно набрал большое количество германской кавалерии, и она дала ему неожиданное преимущество.

Атака галлов была отбита, и они были отброшены к Алезии, примерно 30 миль к западу от современного Дижона.

Цезарь выжал из успеха все что можно и приготовился уморить голодом этот укрепленный город. Сегодня на Археодроме, к югу от Бонна, размещена впечатляющая экспозиция, в которой воссозданы осадные работы армии Цезаря. Вот здесь-то вы действительно почувствуете, что принес Рим миру: смесь рационального мышления, инженерных способностей и политической власти с военным могуществом. И все для того, чтобы покорять и цивилизовать дикие народы, окружавшие Рим.

Цезарь велел выкопать один ров глубиной 20 футов и еще два рва глубиной 15 футов, один из которых был заполнен водой, отведенной из протекающей неподалеку реки. Он также построил вал протяженностью примерно 11 миль, поверх которого возвышалась стена с расставленными через равные промежутки наблюдательными вышками. По верху стены были закреплены шипы, чтобы враги не могли перелезть через нее.

Но прежде чем Цезарь успел завершить осадные фортификации, со всеми этими рвами и ямами-ловушками, Верцингеторикс бросил ночью кавалерию в один из еще остававшихся просветов в укреплениях. Конникам было приказано скакать по всей Галлии и поднимать армию на выручку. Если они потерпят неудачу, «80 000 избранных погибнут вместе с ним»[48 - Там же, 21.]. Это была та чрезвычайная ситуация, в которой выявились лучшие черты кельтской солидарности. С удивительной быстротой был созван совет всех галлов и была собрана армия численностью 320 000 человек, чтобы идти на выручку. Наконец галлы действовали как единое политическое образование.

Поэтому Цезарь построил второй, аналогичный первому, внешний круг укреплений, состоящий из 14 миль стен И рвов. Он должен был защитить самих осаждающих от огромной деблокирующей армии, которая, как знал Цезарь, приближалась. Но этого не знали осажденные в Алезии. Они уже отчаялись, поскольку у них кончалась пища. В качестве последнего средства спасения они изгнали из города всех, кто не мог сражаться. Старики, женщины и дети оказались на нейтральной полосе между стенами Алезии и римскими укреплениями. Они умоляли римлян забрать их, сделать рабами, сделать что угодно, но дать поесть. Но Цезарь отказался пропустить их в ворота, а Верцингеторикс не решался забрать их обратно, потому что, если бы он открыл ворота, туда бросились бы римляне. Предположительно, люди остались на нейтральной земле и погибли, хотя Цезарь вообще не упоминает об их судьбе.

А когда прибыла деблокирующая армия, римская оборона оказалась для нее слишком сильной. День за днем бросались галлы на укрепления осаждавших, но не могли их прорвать. После пяти дней боев Верцингеторикс понял, что он не может больше наблюдать, как гибнут его люди. Согласно Цезарю, он сложил с себя власть и сдался. Плутарх описывает, как Верцингеторикс надел свои самые красивые доспехи, сел на тщательно вычищенного коня и поскакал из города прямо к Цезарю. Он прогарцевал вокруг римского генерала, спешился, снял свое оружие и сдался, опустившись к ногам Цезаря.

Верцингеторикса переправили в Рим и заточили на пять лет в башне Туллиана. В конце концов, его вывели оттуда на всеобщее обозрение во время 20-дневного празднования побед Цезаря. Дикий варвар был показан толпе, а затем казнен посредством удушения. К тому времени Цезарь, благодаря такому полезному для него восстанию Верцингеторикса, стал достаточно богатым, могущественным и популярным, чтобы овладеть Римом.

Статуя галльского вождя вблизи Алезии была поставлена французским императором Наполеоном III, чтобы прославить национальную гордость Франции. Верцингеторикс — непокоренный, гордый вождь племени, стоит, олицетворяя собой мир, который вот-вот исчезнет. Он смотрит на руины римского поселения, построенного на месте его города, и на гибель его мира.

Всего лишь варвар.


КЕЛЬТСКИЕ ЖЕНЩИНЫ И ВЕЛИКАЯ АНГЛИЙСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ


В Лондоне, совсем рядом со зданием парламента, стоит она, выше, чем была при жизни, и в два раза ужасней, варварская королева собственной персоной. Нас учили называть ее Бодицией, но для кельтов она была Боудикой. Она стала известна миллионам британских школьников как Бодиция благодаря ошибкам двух человек. Вначале римский историк Тацит записал ее имя с двумя «с», как Boudicca. А затем, в Средние века, копиист дополнил первую ошибку Тацита тем, что написал «а» вместо «и» и «е» вместо второго «с». Так Боудика стала Бодицией.

В любом случае это не было ее именем. Как и у многих других «варварских» вождей, то, что мы считаем ее именем, было прозвищем, подобно тому, как мы называем французского короля Людовика XIV — Король-Солнце. Buideac — кельтское слово, означающее «победоносный», из чего следует: нельзя верить даже тому, что написано на монументах. Особенно если они находятся прямо рядом со зданием парламента.

Но как бы она себя ни называла, Боудика являла собой вызов жизненным принципам любого благопристойного римлянина: женщина не только напористая и властвующая, но еще и воин и вождь. «Ужасная катастрофа произошла в Британии. Разграблены два города, 80 000 римлян и их союзников погибли, а остров потерян для Рима. Более того, весь этот ущерб нанесен римлянам женщиной, факт, который сам по себе является величайшим позором»[49 - Дион Кассий. LXII, 1.]. Для римлян чудовищной была даже мысль о том, что женщина может пойти на войну рядом с мужчинами. Что же говорить о женщине, ведущей мужчин в бой! Это было таким извращением естественного порядка вещей, что оно не укладывалось в мозгу. По крайней мере, в мозгу римского самца.

РИМСКИЕ МАТРОНЫ


В Риме существовало устойчивое поверье, что власть губительна для женщин. Для римлян этот постулат был одним из главных признаков различия между цивилизацией и варварством. Символы римской женственности лелеялись в храме Весты в Риме. Весталки были невестами города, хранительницами священного огня, горевшего в святилище. Считалось, что, если огонь погаснет, несчастья обрушатся на Рим. Кроме того, весталки оберегали чистоту римской женственности. Жрицами становились лучшие девочки в возрасте от 6 до 10 лет и служили они 30 лет. Если в течение этого срока был нарушен обет целомудрия, то римляне применяли очень простое лекарство от сексуального влечения: женщин замуровывали в стену, и они гибли от голода.

Что касается остальных представительниц прекрасного пола, то женщина в Риме не могла стать главой семьи или осуществлять управление (potestas). У нее не было политического статуса, права голоса, она не могла заниматься политикой или (храни нас, Боже!) поступить на военную службу. Знаменитый оратор Цицерон объяснял, что «наши предки установили правило, по которому все женщины, ввиду слабости их интеллекта, должны находиться под властью защитников». Действия римской женщины не имели юридической силы, если их не одобрил мужчина.

Поэтому римские женщины, будь то дочери, жены или рабыни, находились под тотальным контролем мужчины, который руководил домом, был главой семьи. Вопрос «кто в доме хозяин?» в Риме не стоял. Дион Кассий рассказывает, как Юлия Домна, жена императора Септимия Севера (193–211 гг. н. э.), была шокирована открытостью, с которой кельтские женщины выбирали себе мужей и любовников. Она заявила, что это указывает на полное отсутствие моральных устоев.

Жена британского вождя, которой она высказала свое мнение, с чувством ответила: «Мы, кельтские женщины, более нравственны, чем женщины Рима, потому что подчиняемся требованиям Природы. Мы открыто вступаем в сексуальные отношения с лучшими, а вы, римлянки, позволяете, чтобы вас втихую совращали самые мерзкие»[50 - Там же, LXXVII, 16.]. Неудивительно, что варварки оказывали такое сильное впечатление на римских мужчин. Эти женщины были своенравны, властны, опасны и, возможно, эротичны. Именно отождествление кельтских женщин с варварством убедило сенат принять в 40 г. закон, обязывающий проституток иметь светлые волосы. Блондинки в Риме ассоциировались с кельтскими женщинами. Соответственно, у дам высшего римского света очень эротичным считалось надевать светлый парик.

В Риме женщинам не полагалось заниматься делами. Конечно, случалось, когда женщины, такие, как мать Нерона, Агриппина, обладали определенным влиянием. Но римлян это коробило, а римские писатели позднее всячески старались очернить их память.

КЕЛЬТСКИЕ ЖЕНЩИНЫ


В кельтском обществе женщины занимали совершенно иное положение. «Варварский» дом не принадлежал главе семейства, и женщина не становилась с момента свадьбы собственностью мужа: оба сохраняли самостоятельность и собственные деньги. То имущество или средства, которые оба партнера вносили в качестве приданого, становились общей собственностью, а после смерти одного из супругов все переходило к другому.

Цезарь, которому мы обязаны этой информацией, также добавляет, что галльские мужья имели власть над жизнью или смертью своих жен и что жену могли подвергнуть пыткам, если муж умирал при подозрительных обстоятельствах. С другой стороны, как пишет Страбон, даже замужняя женщина могла вести независимый образ жизни. Женщины могли стоять во главе семьи, на что указывает «табличка с проклятиями», найденная в Бате. В ней упоминается некая Велорига как глава семьи. Там же были обнаружены сотни таких табличек, в которых бритты просят богов разобраться с теми, кто что-то украл или нарушил какой-то договор. Из них видно, что британские женщины владели собственностью и участвовали в деловой жизни.

Все сведения о кельтском законодательстве пришли к нам из ирландских «Законов бреона», правовой системы самопомощи без участия суда или полиции, опирающейся на общинное уважение. Эти законы ставили личность выше собственности, считали договоры священными, налагали обязанности гостеприимства и защиты по отношению к странникам и предполагали, что женщина имеет равные имущественные права с мужчиной и даже может развестись[51 - Ginnell, L. The Brehon Laws.].

Несомненно, что эти законы пришли из глубокой древности. В них перечисляются 14 причин, на основании которых женщина может потребовать развод, включая плохое публичное обращение с ней мужа и его побои. Для римлянина было равнозначно, что побить жену, что разбить тарелку: и то и другое было его собственностью. В кельтском кодексе жена имеет равные права с любым другим человеком. Поэтому на случай нанесения побоев в нем были предусмотрены штрафы и таблицы компенсаций. Кроме того, женщина имела право на развод и могла забрать назад все имущество, которое она внесла при вступлении в брак. Затем она могла свободно выйти замуж вновь.

В Риме изнасилование не считалось преступлением против женщины, а рассматривалось как нанесение ущерба мужчине, под чьей опекой она находилась, так как это было преступлением против его собственности. В кельтском мире изнасилованная женщина имела право не только на персональную компенсацию, но и на месть.

Когда в 189 г. до н. э. римляне вторглись в кельтские земли в Галатии (в современной Турции), они захватили в плен жену вождя по имени Хиомара. Центурион изнасиловал ее, а когда узнал о ее высоком положении, имел наглость послать ее мужу письмо с требованием выкупа. Обмен был организован, и посланники племени Хиомары прибыли и передали деньги. Однако как только центурион нежно попрощался с ней, Хиомара дала сигнал одному из соплеменников, и тот отсек римлянину голову. Она, как это было принято у кельтских воинов, забрала ужасный трофей с собой и, прибыв домой, бросила его к ногам мужа. Муж был потрясен таким нарушением договора: «Женщина! Сдержать обещание — вот что прекрасно!» Хиомара ответила: «Да, но еще прекрасней, чтобы в живых остался только один мужчина, который спал со мной»[52 - Плутарх. О женской добродетели, XXII.].

В отличие от римлянок кельтские женщины могли исполнять властные полномочия, и правящие женщины известны во всем кельтском мире. Например, есть записи о том, что одним из предводителей скордисков, основавших поселение, которое впоследствии стало Белградом, была женщина[53 - Evans, D. E.′Onomaris: Name of Story and History?′, in Carey, J. et al (eds.), Ildanach lldirech, pp. 27–37.]. А около 231 г. до н. э., рассказывает Полибий, некая царица Тейта повела свой народ против греков в Эпире. Когда Рим направил туда своих послов, чтобы вмешаться, они, по-видимому, сочли ниже своего достоинства вести переговоры с женщиной и даже не пытались скрыть этого. Во всяком случае, они, похоже, совершенно испортили царице настроение, поскольку, согласно Полибию, она «дала волю вспышке женской раздражительности», и послов убили по дороге домой[54 - Полибий. История, II, 8.].

Кельтские женщины участвовали в политической и общественной жизни в такой мере, что это противоречило римским понятиям о благопристойности. Плутарх, к примеру, пишет, что вольки в Северной Италии в IV в. до н. э. послали женщин-послов для переговоров с карфагенским генералом Ганнибалом: «В своем договоре с Ганнибалом они записали условие, согласно которому, если кельты пожалуются на карфагенян, то правители и военачальники Карфагена в Испании будут судьями, а если карфагеняне пожалуются на кельтов, то судьями будут кельтские женщины»[55 - Плутарх. О женской добродетели, VI.].

Археологами обнаружено множество захоронений, где женщины погребены с таким количеством дорогих вещей, что можно предположить, что они были правительницами. Одна такая женщина предана земле во французском департаменте Бургундия, в Виксе. Она умерла в возрасте примерно 35 лет, около 480 г. до н. э. Когда в 1952 г. могила была вскрыта, оказалось, что это одна из самых впечатляющих археологических находок XX в.

Мы не знаем точно, кем была эта женщина, но совершенно ясно, что могущественной и важной особой. Об этом можно судить по богатству захороненных с ней вещей. Там, наряду с другой ценной утварью, найдена одна из самых больших чаш для вина, известных под названием «кратер», которая дошла к нам из древности. Кратер — важное свидетельство потому, что празднества с обильными возлияниями были обязательны для любого правителя. Женщина убрана ювелирными изделиями из золота, бронзы, янтаря, лигнита и кораллов. На черепе — изумительное золотое крученое металлическое ожерелье потрясающей работы. Тело покойницы возлежит на великолепно отделанной повозке[56 - Megaw, J. V. S. ′The Vix Burial′, Antiquity, 40 (1966), pp. 157–63.]. Похороны должны были явиться зримым свидетельством ее могущества. Толпы народа смотрели, как усопшую везут на запряженном лошадьми катафалке, а потом наблюдали церемонию, во время которой погребальную колесницу разбирали, колеса расставляли по стенам могилы, а потом опускали в нее огромный кратер, вероятно, наполненный вином для поминальной трапезы.

Еще одна кельтская женщина, похороненная в IV в. до н. э. вместе с колесницей и предметами сравнимого качества, была обнаружена в Рейнхайме, к югу от города Саарбрюкена на германо-французской границе. То, что ее похоронили с колесницей, позволяет предположить, что она была военачальником. Она тоже была снабжена огромным запасом ювелирных изделий[57 - Keller, J. Das keltische Furstengrab von Reinheim I (Romisch-Germanisches Zentralmuseum, Mainz, 1965).].

Сильные женщины встречались как внизу социальной лестницы кельтов, так и на ее верху. Злобное восхищение такими дамами иногда проскальзывает в текстах римских авторов. Диодор Сицилийский сообщает нам: «Женщины кельтов почти столь же высоки, как мужчины, и могут соперничать с ними в храбрости». Не исключено, что он пытался приуменьшить рост кельтских мужчин, но общее мнение в Риме было таково, что причиной противоестественности кельтского общества являлось то, что их женщины даже свирепей мужчин.

Римский солдат IV в. н. э. по имени Аммиан Марцеллин, похоже, причислил кельтских женщин к категории героинь стандартных шуток про тещу:


Целое войско иноземцев не сможет противостоять одному кельту, если он призовет жену на помощь. Жена даже еще ужасней. Обычно она очень сильная и с синими глазами. В ярости вены на шее у нее вздуваются, она скрежещет зубами и машет своими белоснежными мощными руками. Она начинает наносить удары вперемешку с пинками, чувствуешь себя так, будто попал под обстрел сотни катапульт. Голос этих женщин ужасен и пугающ, даже если они не сердятся, а говорят дружелюбно[58 - Аммиан Марцеллин. Res Gestae, XV, 12, tr. Beresford-Ellis, P., A Brief History of the Celts.].


Марцеллин, последний одаренный писатель, писавший на латыни, сам служил в Галлии, так что его наблюдения, надо думать, подкреплены личным опытом. Возможно, он, юный достаточно способный армейский офицер, угодил под горячую руку тамошних рыночных торговок, которым не понравилось, что какой-то солдатик учит их, что им делать. Тем не менее его впечатлило их отношение к гигиене: «Все кельтские женщины с большим тщанием содержат себя в чистоте».

Именно то, что кельтские женщины захватили мужскую прерогативу в военном деле, казалось самым диким, самым варварским в глазах римлян. Потрясенный Тацит пишет, что кельты не возражают, чтобы ими командовала женщина: «В Британии нет правила, отлучающего женский род от трона или командования армией». Действительно, когда римляне вторглись в 43 г. н. э. в Британию, часть острова управлялась женщинами, которые правили будучи замужем. Такой правительницей была Картимандуя, королева бригантов, союза племен, занимавших большую часть северо-востока Англии.

БРИТАНСКИЕ КОЛЛАБОРАЦИОНИСТЫ


Картимандуя («Гладкая лошадка») не была ни патриотом, ни борцом за свободу. Она предала своих соплеменников римским оккупантам и призвала римские войска, чтобы подавить сопротивление, несмотря на то, что оно было организовано ее мужем. Естественно, она получила возможность наслаждаться долгим и благополучным правлением. Тацит описывает ее как «процветающую во всем блеске богатства и власти». Но тогда, возможно, и не за что ее осуждать. Картимандуя просто следовала гордой традиции британских вождей получать от римлян денежки. Действительно, британское сотрудничество с римской супердержавой продолжалось столетие, а может и дольше.

Страбон, вкратце описывая то, что происходило после завоевания Цезарем Галлии в I в. до н. э., отмечает, что не было необходимости вторгаться в Британию, так как многие британские вожди были только счастливы сотрудничать с римлянами:


Некоторые из тамошних вождей, после того как добыли себе дружбу Цезаря Августа, направляя послов и выказывая почтение к нему, не только благословили приношения в Капитолий, но также ухитрились сделать весь остров практически римской собственностью. Более того, они с такой готовностью принимают на себя тяжелые повинности, как по экспорту от них в Кельтику (Галлию), так и по импорту из Кельтики… что нет необходимости держать гарнизоны на острове[59 - Страбон. IV, 5, 3.].


За годы, которые прошли с тех пор, как Цезарь посетил остров и сделал некоторых местных правителей римскими сательметами, многие состоятельные бритты были очарованы римским образом жизни. Например, при раскопках в Каллеве (современный Силчестер) археологами из университета Ридинга были обнаружены латинские надписи на стенах и большое количество гончарных изделий, привезенных из Франции и Средиземноморья[60 - Fulford, М… ′Calleva Atrebatum: An Interim Report on the Excavation of the Oppidum, 1980–86′, Proceedings of the Prehistoric Society, 53 (1987), pp. 271–9.].

Многие из традиционных круглых зданий были перестроены в прямоугольные, а улицы организованы «решеткой», как в римских городах. При этом гражданские здания оставались деревянными мазанками с соломенными крышами. По крайней мере, эти кельты стремились к преуспеванию[61 - Fulford, M. and Timby, J., Late Iron Age and Roman Silchester: Excavations on the Site of the Forum-Basilica 1977, 1980–86, Britannia Monograph Series 15 (Society for the Promotion of Roman Studies, 2000).].

Конечно, не все с равным энтузиазмом относились к римлянам. Например, из двух британских королей, правивших на юго-востоке острова, которых Рим рассматривал как союзников, Кунобелин, король катувеллаунов, отличался менее проримскими настроениями, чем Верика, король атребатов. Возможно, что-то есть в том, что на монетах Кунобелина был изображен ячмень, символизировавший британское пиво, а на монетах Верики — виноград, символизировавший римское вино. Однако Кунобелин вел тонкую игру и сумел сохранить благосклонность римлян, одновременно без стеснения сокращая размеры владений их союзника Верики.

К несчастью для Верики, в 42 г. н. э. Кунобелин умер, а два его сына, Тогодумн и Каратак, проявили такое рвение в отношении уплаты налогов на торговлю, что понадобилось одобрение Рима. Они были также не способны к дипломатии и живо захватили большую часть королевства Верики, возможно, и оставшуюся тоже, так что стали контролировать почти всю южную часть Британии. Тогодумн и Каратак отказались признавать зависимость от Рима, а когда Верика бежал, у них хватило нахальства требовать его выдачи!

Такой прямой вызов Риму поставил императора Клавдия в затруднительное положение. Если он смолчит и позволит двум британским принцам хамить великому Риму, то будет в глазах многих римлян выглядеть еще более слабым и немощным, чем есть на самом деле.

Более того, если раньше всегда имелись сильные финансовые аргументы против вторжения в Британию, то теперь они были уничтожены открытием серебряно-свинцовых руд на западе страны. Стимул был мощным: серебро воскресило бы римскую валюту, а свинец пошел бы на трубы для водопроводов, на изготовление стеклянной посуды и глазури для бесчисленных римских ваз и горшков. Вторжение было бы переведено на самоокупаемость. Наконец, у Клавдия на Рейне стояли два новых легиона, которые нужно было чем-нибудь занять. Это был его шанс упрочить свой престиж как императора и поправить финансовые дела. У него действительно не было альтернативы. В 43 г. н. э. он начал наступление.

Судьбы нахалов, спровоцировавших римское вторжение, оказались разными: Тогодумн капитулировал, Каратак же сражался в Уэльсе. Когда он был разбит, то бежал в 51 г. н. э. на север искать политического убежища у Картимандуи и бригантов. Но это было ужасной ошибкой, поскольку Картимандуя не разделяла его убеждений. Она уже вступила в союз с оккупантами и не хотела подвергать опасности свои отношения с Римом, которые были для нее единственным средством контролировать свой народ. А потому, когда Каратак явился к ней за защитой, она хладнокровно пренебрегла весьма важными для кельтов законами гостеприимства, велела заковать Каратака и его семью в цепи и выдать римлянам.

Однако история замечательного британского короля-воина на этом не завершилась. Каратак и его родные и близкие были доставлены в Рим, где события стали развиваться не по обычному для плененного врага сценарию. Слава храброго героя, который стоял до конца, несмотря на неравенство сил и мощь Рима, бежала впереди Каратака. И хотя его вместе с семьей закованными в цепи выставили на всеобщее обозрение и провели по Риму, Каратаку было дозволено обратиться к императору с достойной и красноречивой просьбой о милосердии. «Если ты желаешь править миром, следует ли из этого, что всякий другой будет приветствовать порабощение?.. От того, что я сейчас доставлен сюда как пленник, ни мое падение, ни твой триумф не станут славными. Мое наказание будет забыто, тогда как если ты сохранишь мне жизнь, я стану вечным памятником твоему милосердию»[62 - Тацит. Анналы, XII, 37.]. Это сработало. Каратак был прощен и остаток своей жизни прожил вместе с семьей в богатом римском поместье.

Тем временем ужасная Картимандуя поссорилась со своим супругом Венуцием. Когда он попытался поднять восстание, она с готовностью позвала римскую армию, чтобы поставить его на место. Однако супружеская ссора уладилась, и они продолжили совместную жизнь, пока Картимандуя не сошлась с оруженосцем мужа Веллокатом. Неудивительно, что Венуций использовал это как предлог, чтобы поднять новое восстание. Картимандуя снова позвала римлян, но на этот раз бриганты оказали столь сильное сопротивление, что римляне были вынуждены отступить, прихватив с собой королеву с любовником. Что случилось с ними потом, летописи умалчивают.

История Картимандуи отчетливо показывает силу и независимость кельтских женщин по контрасту с женщинами Рима. В Британии того времени высокопоставленная женщина могла представлять собой серьезную политическую силу, вести переговоры с римлянами, подписывать договоры и править не только своим народом, но и целой федерацией. Более того, она могла выбирать себе любовников и разводиться с мужем.

КОРОЛЕВА БОУДИКА И ИКЕНЫ


Все возвращает нас к Боудике, королеве икенов, фигуре весьма грозной. «Росту она была очень высокого, наружности самой устрашающей, в глазах ее была свирепость, в голосе — суровость. Огромная масса рыжих волос ниспадала на бедра. На шее у нее — внушительных размеров ожерелье из золота. Она носила разноцветную тунику, поверх которой брошью была приколота тяжелая мантия. Таков был ее неизменный наряд»[63 - Дион Кассий. LXII, 2.].

Боудика была женой Прасутага, короля икенов, который правил на территории, примерно соответствующей современному Норфолку. Тацит характеризует его так: «Прасутаг, король икенов, знаменитый своим длительным преуспеванием». Он выглядит неким кельтским царем Мидасом, а мнение, что правители икенов были зажиточными, недавно укрепилось благодаря замечательному открытию.

В августе 1990 г. Чарльз Ходдер бродил по полю возле деревни Снеттишам с металлоискателем. Раздался сигнал, Ходдер начал копать и обнаружил кельтский бронзовый сундук. В нем находился какой-то металлолом, что показалось Чарльзу довольно странным. Ходдер позвонил в Британский музей, и прибывшие специалисты обнаружили, что сундук всего лишь «пустышка» — настоящие сокровища были зарыты под фальшполом, на котором он стоял. В итоге были обнаружены 12 кладов. Драгоценные вещи в каждом из них были аккуратно уложены, причем наиболее ценные всегда лежали наверху. Сокровища были поистине сказочными.

Находка представляла собой, по сути, комплекс банковских депозитных ящиков, предположительно, ритуальный депозитарий, в котором хранились главные сокровища королевской семьи икенов. Золотые крученые ожерелья невероятно высокого качества поразили историков, ведь они даже представить себе не могли, что подобные вещи существовали в те времена в Британии. Там были монеты, датируемые периодом примерно за 100 лет до Боудики, но зарыты они были внутри крытого котлована площадью 20 акров, ориентировочно в то время, когда она жила[64 - Stead, I. М… ′The Snettisham Treasure: Excavations in 1990′, Antiquity, 65 (1991), 447–65.].

Это была самая ценная археологическая находка, когда-либо сделанная в Британии. Она указывала на то, что, когда Рим открыл для себя Британию как торгового партнера, там хватало денег, чтобы торговать. Способствуя романизации юго-востока Британии, император Клавдий давал огромные займы своим фаворитам из числа местных правителей. Так же поступал и двор его приемного сына Нерона. Но если Клавдий поступал так из политических соображений, то Нерон и его придворные видели в этом возможность получать барыши.

Римская знать хорошо понимала, что сбор пристойных процентов — ничуть не менее эффективный способ доить варваров, чем взимание дани, а потому огромные займы буквально впихивались правящим семействам. Стандартная ставка составляла 1 % в месяц. Философ Сенека, «наставник» (в действительности опекун) Нерона, уверял императора, что тот поступил правильно, когда «дал взаймы островитянам 40 млн. сестерциев, которые те не хотели брать»[65 - Дион Кассий. LXII, 2.]. Этой суммы хватило бы, чтобы платить целому легиону в течение 40 лет. Находка археологами снеттишамских сокровищ объясняет, почему Сенека считал, что его деньги в безопасности. Часть этих денег, а может быть и все, была дана взаймы королю икенов, скорее всего под залог королевских драгоценностей. Прасутаг вовсю сотрудничал с Римом. Был ли он возведен на престол римлянами, мы не знаем. Но он, похоже, использовал деньги, получаемые из Рима, чтобы укрепить свое положение.

В 1980-х гг. раскопки в Тетфорде обнаружили нагорное селение, которое примерно во времена римского нашествия превратилось в огромное здание. Видимо, это прочное круглое, вероятно, двухэтажное строение стало церемониальным местом. В появившемся новом огороженном пространстве находились: мастерская по обработке металла, может быть, монетные или ювелирные мастерские, но, наверное, там никто не жил. Здесь, совершенно очевидно, располагалась роскошная королевская резиденция. Археологов изумило громадное количество огромных деревянных столбов вокруг нее, и они пришли к выводу, что это была обширная рукотворная священная дубовая роща. Не исключено, что это был римско-британский вариант святилища друидов[66 - Gregory, T. Excavations in Thetford, 1980–1982, Fison Way, Vol. 1 (Norfolk Museums Service, 1991).].

Прасутаг явно представлял собой наиболее подходящий образец кельтского правителя для римлян. В ситуации, сложившейся после их вторжения, он, похоже, процветал. Более того, ему было дозволено править королевством без контроля со стороны римлян до самой смерти, после которой его владение должно было перейти под римское правление. Тацит рассказывает: для того чтобы обойти это условие, Прасутаг задумал хитрую комбинацию. «Он сделал императора своим наследником вместе со своими двумя дочерьми, вообразив, что такой знак повиновения защитит его королевство и его дом от несправедливости»[67 - Тацит. Анналы, XIV, 31.]. Но в 59 г. н. э., когда он умер, к власти пришла Боудика. И появились проблемы.

То, что главой королевства стала Боудика, было совершенно немыслимо для римского законодательства. По кельтским законам она могла стать законным опекуном своих дочерей и отвечать по любым долгам. Но по римским законам женщина не могла быть опекуном[68 - Когда в 54 г. н. э. умер Клавдий, его вдова не могла выступать опекуном молодого Нерона — отсюда назначение Сенеки.], а закон, принятый всего за несколько лет до этих событий, в 46 г. н. э., предусматривал, что она не могла брать на себя ответственность и по чьим-либо долгам[69 - Crook, J. A. ′Feminine Inadequacy and the Senatusconsultum Velleianum′, in Rawson, B. (ed.), The Family in Ancient Rome, pp. 83–92.]. Римляне должны были получить свои деньги обратно.

Рассуждая как философ, Сенека писал возвышенные эссе о прощении обид и победе добра над злом, о всеобщем братстве и всеобщей благотворительности. Но все благие намерения были забыты, когда дошло до сути дела. Прощать долги «третьему миру» было не в характере Сенеки. Они с Нероном потребовали возврата займов, а Боудика, откровенно говоря, не могла их выплатить. Или не хотела. Потому Нерон конфисковал все ее королевство и направил туда судебных приставов, которые тут же начали пороть и насиловать. Тацит, рассказывая об этом, явно держит сторону кельтов: «Владения (Прасутага) были разорены центурионами. Рабы разграбили его дом, имущество было захвачено как законная добыча. Его жена, Боудика, была избита и унижена. Ее дочерей изнасиловали. Икенскую аристократию лишили титулов и наследства». Гордая римская легенда об истории их народа начинается с массового изнасилования, когда римляне, в сущности преступники и бандиты, захватили женщин из другого города, «женщин Сабины», чтобы сделать им детей. Изнасилование дочерей Боудики было жестокой демонстрацией того, что в Римском государстве женщины были лишены прав и являлись собственностью мужчин.

«Все высокопоставленные икены, — продолжает Тацит, — поскольку Рим получил всю страну в дар, были лишены своего родового имущества, а родственники короля были обращены в рабство»[70 - Тацит. Анналы, XIV, 31.]. Но презрение римлян к правам варваров не ограничивалось правами толстосумов. Самый захудалый римский солдат почувствовал — все, что есть у британцев, теперь принадлежит ему. Такое поведение потрясло Тацита до глубины души: «Наибольшую ненависть бриттов вызывали ветераны (отставные солдаты, которым даровались завоеванные земли). Эти новые поселенцы в колонии Камулодунум (Колчестер) выкидывали людей из их домов, выгоняли с их ферм, нарекали их пленниками и рабами. Беззакония ветеранов поощрялись солдатами, которые жили подобной жизнью и надеялись на подобные привилегии»[71 - Там же.].

События достигли апогея.

ГИБЕЛЬ ДРУИДОВ?


Друиды были политическим фундаментом кельтского общества. Римские источники сообщают, что они были не просто религиозными функционерами, но и высшими судьями у кельтов, а их власть выходила за пределы политических границ. Согласно тому, что писал Цезарь веком раньше, культ друидов зародился в Британии[72 - Юлий Цезарь. 1,13.] и оттуда распространился в Галлию. Его центром была область вокруг современного Шартра. Но к тому времени, когда Цезарь делал свой бизнес в Галлии, центром активности друидов стал маленький островок Англси у северного побережья Уэльса[73 - Там же.].

Клавдий уже пытался истребить друидов в Галлии[74 - Светоний. «Клавдий», XXV.]. Теперь римляне решились на хирургическое удаление сердца кельтского сопротивления, уничтожив друидов в их цитадели, на священной для них территории. Конечно же, римляне заявили, что выполняют гуманитарную миссию, поскольку друиды — о ужас, ужас! — все еще практикуют человеческие жертвоприношения. Так это было или нет — бабушка надвое сказала. Но у нас есть раннее свидетельство Посейдония (прибл. 135–50 гг. до н. э.), который путешествовал по кельтской Галлии и Иберии и был подлинным очевидцем кельтского образа жизни. Нам не известно, был ли он очевидцем человеческих жертвоприношений. Во всяком случае, он восхищался кельтами и желал представить их как благородных дикарей. Его рассказ убедительно подробен:


Друиды применяют странный и невероятный метод предсказания для наиболее важных ситуаций. Освященному для жертвы человеку вонзают небольшой нож в область над диафрагмой. После того как человек падает от нанесенной раны, они предсказывают будущее по картине его падения, конвульсиям конечностей и особенно по виду бьющей струи крови[75 - Диодор Сицилийский. V.].


Это не собственные слова Посейдония, поскольку ни одного экземпляра его «Истории» до нас не дошло. Это изложение Диодора Сицилийского, писавшего свои труды в том же столетии. У Диодора есть свое, менее восторженное, мнение о кельтах: «Дикость их натуры проявляется в их особо отвратительных религиозных обрядах. Они держат некоторых преступников взаперти до пяти лет, а затем во славу своих богов сажают их на кол и сжигают на огромном костре вместе со многими другими дарами. Пленников, захваченных на войне, они также приносят в жертву богам»[76 - Там же.].

Напомним вам, что уж кому, но не римлянам было жаловаться насчет человеческих жертвоприношений. Ливий и Плутарх упоминают три случая, в 228, 216 и 113 гг. до н. э., когда две пары галлов и греков, в каждой — мужчина и женщина, были сожжены заживо на форуме Боарий. Такая же судьба постигала весталок, нарушивших обет целомудрия. Да и не только это. Как можно оправдать римлян, ведь дело доходило до того, что убийство ставилось на конвейер? Они, не колеблясь, тысячами распинали восставших рабов и бросали преступников на арены на растерзание диким зверям для увеселения толпы.

Но высокие моральные мотивы были удобны для оправдания нападения на людей, воплощавших сущность кельтского народа. И вот так, в 60 г. н. э., главные силы римских оккупационных войск двинулись к месту сбора у пролива Менай, отделявшего остров Англси.


На берегу стояла плотными рядами армия противника. Между вооруженными воинами мелькали женские фигуры в черных одеяниях, словно фурии, с распущенными волосами, машущие факелами. Все они, друиды, вздымая руки к небесам и изрыгая страшные проклятия, пугали наших солдат незнакомым видом, так что те стояли бездвижные, словно их конечности были парализованы, и уязвимые для вражеских ударов. Затем, подгоняемые призывами генерала и общими криками не спасовать перед войском из взбешенных женщин, они подняли штандарты, сломили сопротивление врага и заставили его гореть в огне собственных факелов. Сила была затем применена к побежденным, и их рощи, предназначенные для бесчеловечных обрядов, были уничтожены. Они действительно полагали, что имеют право покрывать алтари кровью пленников и обращаться к своим богам с помощью человеческих внутренностей[77 - Тацит. Анналы, XIV, 30.].


Вот тогда-то все и началось.

ВОССТАНИЕ БОУДИКИ


В восстании, возглавленном Боудикой, выплеснулись гнев и ярость коалиции британских народов. Говорили, что она собрала армию из 100 000 бойцов. Дион Кассий дает цифру 120 000, а позднее поднимает ее до 230 000 бойцов. Первой целью стала ненавистная колония в Камулодунуме.

Нерон оказал бриттам уважение, или даже честь, построив в Камулодунуме храм, посвященный отцу, императору Клавдию, который, по общему мнению, после смерти стал богом. Здесь богатых бриттов заставляли исполнять обязанности священников и, чтобы подсыпать соли на рану, платить за ритуалы, которые они обязаны были выполнять. Тацит отмечает, что этот храм «был в их глазах цитаделью бесконечной тирании». В своей имперской заносчивости армия не создала укреплений вокруг Камулодунума. Это была легкая добыча.

Если колонисты были встревожены уже первыми слухами о восстании, то еще более их самонадеянность была поколеблена чередой зловещих предзнаменований. Во-первых, статуя Победы в центре города без видимых причин повернулась и оказалась обращенной спиной к врагу, словно убегая от него. Затем «…женщины, возбужденные до безумия, пророчили надвигающуюся гибель», писал Тацит. «Бессвязная речь на странном языке… была слышна в здании городского Сената. В театре отдавались эхом продолжительные скорбные крики, а в устье Темзы видели изображение побежденного города. Даже океан стал цвета крови, а после отлива контуры человеческих тел были видны на песке»[78 - Там же.]. Этого было достаточно, чтобы повергнуть в панику даже закаленных в боях ветеранов. Они обратились за помощью к своему руководителю, или прокуратору, если пользоваться его римским титулом, Кату Дециану, но все, что он сделал, это направил на подмогу всего 200 солдат, да и то плохо экипированных.

Если у этих солдат было ощущение, что им крупно не повезло, то оно было верным. Осада продолжалась всего два дня. Перед последним приступом все легионеры отступили к храму, ища в нем убежища. Но это их не спасло. Перед тем, как поджечь город, восставшие выволокли их оттуда, согнали в священную рощу и там убили всех до одного. Варвары, говорите вы! Но разве они превратили казнь в публичное представление, как делали это цивилизованные римляне, совершая массовые убийства в цирках? Нет, они этого не сделали! Вот это-то и делало их варварами — они ничего не смыслили в шоу-бизнесе.

За исключением представлений с огнем. Выкопайте яму глубиной футов десять где-нибудь посреди Колчестера — и вы наткнетесь на слой древесного угля. Это зола от большого-пребольшого костра. Того, который Боудика и ее соратники разожгли, пустив Камулодунум на растопку. Статуя Клавдия-Бога была свергнута восставшими. В 1907 г. его голову нашли в реке Эльд. Девятый легион, который стремительным маршем пересек страну, чтобы подавить восстание, пришел слишком поздно, попал в засаду и был полностью уничтожен. Тацит обвиняет во всем Ката Дециана, который, «перепуганный катастрофой и яростью провинции, которую он сам спровоцировал на войну своей алчностью», бежал через Ла-Манш в Галлию.

Тем временем Светоний Паулин со своими легионами форсированным маршем отступил через вражескую территорию к Лондону. Однако он скоро сообразил, что не сможет оказать сопротивление приближающимся повстанческим силам и удержать город. А потому решил и не пробовать. «Он решил спасти провинцию ценой одного города, — пишет Тацит. — Никакие слезы и рыдания людей, умолявших его о помощи, не помешали ему дать сигнал об отходе»[79 - Там же, 33.]. Армии Боудики никто не помешал обратить город в пепелище, и сегодня восьмидюймовый слой обожженной красной глины — единственное материальное свидетельство того, что здесь когда-то был римский торговый центр Лондиниум. Число погибших римлян достигло теперь 70 000.

Но не массовые убийства убедили Тацита, что те, про кого он пишет, настоящие варвары. Самым убедительным доказательством было их полное неумение ценить коммерческие аспекты войны: «Потому что они воевали не ради того, чтобы брать пленных и продавать их, — пишет он, — или каких-либо иных сделок со сломленным неприятелем, а ради массовых убийств, виселиц, костров и крестов, подобно людям, которых скоро ждет расплата и потому хватающимся за скорую месть»[80 - Там же.].

Последняя битва, согласно Диону Кассию, началась с того, что Боудика обратилась к воинам с речью со своей боевой колесницы. Маловероятно, что она произнесла именно те слова, которые он вкладывает в ее уста, но зато у нас появляется интересное представление о римском понимании оккупации Британии:


Вы узнали на опыте, чем свобода отличается от рабства. Следовательно, хотя кое-кто из вас мог быть прежде, по незнанию того, что лучше, обманут соблазнительными обещаниями римлян, теперь, когда вы испробовали и то и другое, вы узнали, какую великую ошибку совершили, предпочтя завезенный деспотизм образу жизни ваших предков, и вы пришли к пониманию того, насколько лучше бедность без хозяина, чем богатство в рабстве[81 - Дион Кассий. LXII, 3.].


Боудика, кроме того, ободрила войска, указав, что римляне — плохие воины, потому что они прячутся за частоколами и носят тяжелые доспехи. Это указывает на то, что они испугались, заявила она, и вдобавок стали малоподвижными. «Так покажем им, что они зайцы и лисицы, пытающиеся править псами и волками».

Но, как оказалось, римские солдаты были не так уж испуганы и вовсе не были отягощены своими панцирями. Суть в том, что, когда дело доходит до тщательно подготовленного сражения между профессиональными солдатами и крестьянами, праведный гнев никогда не берет верх. Тацит пишет: «Говорят, там пало немногим менее 80 000 бриттов при потерях наших солдат около 400 человек и лишь стольких же раненых. Боудика покончила с собой, приняв яд»[82 - Тацит. Анналы, XIV, 37.].

С поражением восстания многое из того, что осталось от икенов, было уничтожено римской местью, более оправданной, чем месть варварская. К примеру, все, кто знал, где находятся снеттишамские сокровища, судя по всему, были убиты. Если бы Чарльз Ходдер не нашел их металлоискателем, они бы и поныне лежали там забытые! Сенека так никогда и не получил свои деньги, а сокровища, пролежавшие 2000 лет в земле, теперь выставлены в Британском музее.

МЯТЕЖ В ВОЙСКАХ


Цена, которую уплатил Рим за уничтожение друидов, была огромной, потому что эта операция плохо отразилась на лояльности участвовавших в ней союзников-варваров. В армию, атаковавшую Англси, входили 4000 батавов (германцев из устья Рейна), которые без особой радости выполняли свою работу. Нам известно, что батавских союзников подключали к операциям в Британии, поскольку они славились своим умением форсировать реки в полном вооружении, когда несколько пеших солдат плыли рядом с одним кавалеристом, крепко держась за его лошадь. По словам Тацита, такой же прием был применен и при высадке десанта на Англси[83 - Там же, 1.].

Батавы, естественно, были недовольны нападением на друидских женщин, потому что такие же пророчицы были весьма уважаемыми фигурами их собственной культуры[84 - Тацит. Германия, VI.]. А затем от этих людей потребовали, чтобы они уничтожили Боудику и икенов, что тоже было для них непросто. Батавы и икены хорошо знали друг друга — связи между восточной Англией и Южной Голландией всегда были прочными.

Батавы переселились на территорию, контролируемую Римом, для защиты от своих соседей, и условия сделки оговаривали, что их мужчины должны служить в римской армии. Похоже, что в каждой батавской семье один сын должен был надеть форму. Они славились своей верностью командиру. Личная конная охрана императора состояла из батавов около 70 лет, вплоть до правления первого императора Августа. Союзники были обязаны подчиняться любым приказам Светония Паулина. Но через 6 лет эти войска были отозваны из Британии, и теперь за их верность нельзя было полностью поручиться. В 67 г. н. э. Нерон арестовал двух наиболее знатных батавов по подозрению в измене. В 68 г. н. э. его преемник Гальба уволил с позором своего телохранителя-батава.

На следующий год командиры римских войск, стоявших на Рейне, подняли мятеж против Гальбы. Была предпринята вызвавшая резкое возмущение попытка силой набрать дополнительное число батавов в армию. Все это случилось, когда предсказательница, которую Тацит именует Веледа (по-кельтски женщина-друид или предсказательница называлась велета), напророчила, что батавы полностью сбросят римское иго. Она пришла из племени бруктеров, живших рядом с батавами. Оба народа были скорее германскими, чем кельтскими, но различия были не такими четко выраженными, как полагали римские писатели. Подобно друидам, дева Веледа выступала в роли судьи в спорах между общинами. Ее персона почиталась священной. Жила она в башне и общалась через посредника.

Мятеж возглавил одноглазый генерал Цивилис, один из тех, кто был арестован Нероном. Тацит отмечает, что о восстании было ритуально объявлено в священной роще. Такая примесь друидизма была либо римской выдумкой, либо символической уловкой, так как исследования пыльцы показывают, что лесов в этих краях было мало. Связь между властью германо-кельтских «колдуний» и оппозицией Риму была достаточно ощутимой. Батавские солдаты, которых заставили, вопреки их желанию, убивать для Рима друидов[85 - «…подгоняемые призывами генерала и общими криками не спасовать перед войском из взбешенных женщин», Тацит. Анналы, XIV, 30.], стали армией Цивилиса[86 - Тацит. История, IV, 13–15.]. Восстание быстро распространялось, и казалось несомненным, что Рим признает независимость всей области Нижних земель. К 70 г. н. э. были уничтожены два римских легиона, а еще два контролировались Цивилисом, чья власть простиралась до Кельна. К Веледе в качестве раба был приставлен римский командир, а флагманский корабль римского флота подарили ей для использования в качестве личной баржи.

Цивилис, однако, активно продолжал свою войну, заставляя нового императора Веспасиана предпринимать титанические военные усилия, чтобы сокрушить мятежника и усмирить регион. Но Веледа еще много лет оставалась арбитром, а друиды продолжали быть источником недовольства в кельтских землях[87 - Webster, J. ′At the End of the World: Druidic and Other Revitalization Movements in Post-conquest Gaul and Britain′, Britannia, 30 (1999), 1–20.]. Романизация этих народов шла не так легко, как хотелось бы римлянам.

НЕПОКОРНЫЕ БРИТТЫ


Вместо того, чтобы быть дойной коровой, как на то рассчитывал Сенека, Британия превратилась в головную боль Рима. Это было беспокойное место. Если в Галлии, после поражения Верцингеторикса, местные жители на время смирились с жизнью под контролем Рима, то их кельтские собратья бритты не столь легко соглашались с римским правлением. Многие из них так никогда до конца с ним и не согласятся, и Британия останется менее романизованной, чем Галлия. То, что английский язык не относится к романской группе, — это отдельная история. Германские народы, которые в итоге заселили Францию и Испанию, научились говорить на латыни. Англы, юты и саксы — нет.

Остров никогда не был завоеван целиком, и, как ни удивительно, во II в. все британские города получили серьезные оборонительные стены. В Галлии ничего подобного не произошло. Крошечный народ непрерывно создавал проблемы римской сверхдержаве. Действительно, чтобы сохранить Британию, Риму пришлось оставить там три полноценных легиона — дело дорогое и хлопотное. Для сравнения: Испанию удерживал один легион, Северную Африку — два. Большинство жителей Галлии вряд ли хотя бы раз видели легионера, если только они не жили возле Рейна, где стояли четыре легиона, оборонявших границу с германцами. Но чтобы контролировать Британию, Риму требовалась армия численностью около 50 000 человек.

Это огромная армия. Ни один средневековый английский король не мог позволить себе войска и в 10 раз меньшего. Эта армия стала бездонной дырой для римской экономики. Население Британии составляло менее 5 % населения всей империи, и при этом десятая часть имперской военной мощи тратилась на то, чтобы удержать остров. Большая часть занималась не защитой северного вала, а подавлением волнений на оккупированной территории[88 - Frere, S. Britannia, p.160.].

Страбон сомневался, что финансовые выгоды от оккупации Британии перевешивали затраты, и это при том, что он рассчитывал тратиться на один легион, а не на три. Помимо платы солдатам и расходов на экипировку, армия нуждалась в огромном количестве продуктов, особенно пшеницы, которую десятилетиями приходилось ввозить в страну, поскольку издавна главным британским зерновым продуктом был ячмень (из него готовили сусло для пива и кашу, но римляне считали ячмень кормом для скота). Армии, кроме того, было нужно очень много животных. Подсчитано, что ежегодно оккупационным силам только в Северной Британии было необходимо 10 000 лошадей и 4000 мулов, плюс фураж, а также 12 000 телят на кожу для палаток и 2000 животных для жертвоприношений[89 - Breeze, D. J. and Dobson, B. Hadrian′s Wall.].

На все это Рим тратил уйму денег, а единственными, кто реально получал финансовые выгоды, были, похоже, сами варвары, вернее их вожди, которые занимались поставками для этой гигантской армии[90 - Funari, P. P. A. Dressel 20 Inscriptions from Britain and the Consumption of Spanish Olive Oil.]. Рим тут был явно в убытке. Аппиан Александрийский писал примерно в 150 г.: «Римляне захватили большую и лучшую часть Британии, но оставшаяся часть их не заботила, потому что и оккупированные земли не были для них особо прибыльными»[91 - Whittaker, C. R. Frontiers of the Roman Empire, p. 86.]. Так почему римлян интересовал этот беспокойный остров?

Одной из причин было серебро: римляне получали большое количество серебра из Британии. В течение шести лет после вторжения в 43 г. серебряные шахты на Мендипских холмах были выведены на максимальную производительность, и к 70 г. Британия стала крупнейшим поставщиком серебра в империю. Без британского серебра римской валютой стали бы ракушки. Свинец, из которого извлекали серебро, был тоже крайне важен. Свинцовые месторождения, которые были приписаны императору и отдельным легионам, были найдены опять-таки в районе Мендип. Римляне расходовали огромное количество свинца для гончарной глазури и производства стекла. Очень много свинца они ухитрились и проглотить. Хотя римляне и знали, что свинец опасен, они продолжали пользоваться свинцовыми сосудами для приготовления сиропа, которым подслащивали вино, и прочей посудой из свинца — для сладостей и соусов. Оказалось, что римляне извели так много свинца, что это стало причиной обширного загрязнения окружающей среды. Образцы из ледяной шапки Гренландии, из болот и озер Швеции, Швейцарии и Испании показывают огромный уровень загрязнения свинцом в римский период[92 - Hong, S. et al, ′Greenland Ice Evidence of Hemispheric Lead Pollution′, Science, 265 (1994), p. 1841; Renberg et al, ′Pre-industrial Atmospheric Lead Contamination Detected in Swedish Lake Sediments′, Nature, 368 (1994), p. 323; Shotyk, W. et al, ′History of Atmospheric Lead Pollution from a Peat Bog, Jura Mountains, Switzerland′, Science, 281 (1998), p. 1635; Nriagu, J. O.,′Tales Told in Lead′, Science, 281 (1998), p. 1622.].

Рим не принес ни процветания, ни покоя большинству завоеванных им народов. Было подсчитано, что между прибытием Цезаря в Галлию и смертью Августа в 14 г. н. э. падение численности населения империи составило от 5 до 15 млн. человек. И это несмотря на присоединение новых провинций, включая Галлию. В Галлии около 2 млн. человек стали жертвами завоевателей, были убиты или обращены в рабство, а численность населения начала непрерывно уменьшаться. Примерно то же самое, по-видимому, творилось в Британии. Также подсчитано, что не более 1 млн. человек из приблизительно 65-миллионного населения империи имели доходы выше прожиточного минимума.

Тацит вкладывает в уста одного британского вождя слова беспощадного осуждения. Эти вызывающие трепет слова звучат в веках, и их эхо различимо сегодня.


Ненасытные грабители, опустошившие землю своим вселенским грабежом и рыщущие повсюду. Если их враг богат, они алчны. Если он беден, они жаждут власти. Ни восток, ни запад не способны их удовлетворить. Одинокие среди людей, они домогаются с равным пылом бедности и богатства. Грабеж, убийства и опустошение они именуют «империей». Они творят дикость и называют ее «мир»[93 - Тацит, Агрикола, 30.].


РИМЛЯНЕ НА ВЕРШИНЕ


Поражение Боудики сохранило римлянам место у кормила. Но они еще не захватили весь мир — им так только казалось. Во II в. н. э. император Адриан осознал, что у империи должны быть пределы, и построил знаменитую стену, чтобы обозначить одну из северных границ. Но кельты не исчезли из истории, пусть даже Рим этого хотел.

КЕЛЬТЫ УХОДЯТ В ПОДПОЛЬЕ


Конечно, кельтская культура скоро оказалась погребена под камнями новых римских городов — под каменными зданиями не нужными кельтам Северной Европы. Пришли римские колонисты, поселились на кельтских землях и приступили к обращению в римлян уцелевших кельтов. Римляне заставили их соответствующим образом одеваться. На смену учению друидов пришло латинское образование. Пришельцы исподволь внушали кельтам уважение к римским законам, культуре и искусству. А главное, захватчики по полной программе использовали тот энтузиазм, с которым кельты превратились в усердных потребителей и исполнительных налогоплательщиков[94 - MacMullen, R. Romanization in the Time of Augustus.].

Если бы вы поездили по Галлии и Южной Британии во времена Адриана, в начале II в. н. э., у вас создалось бы впечатление полностью романизированного мира. В населенных состоятельными жителями городах вы бы увидели улицы, пересекающиеся под прямым углом, и впечатляющие каменные здания форумов, бань и амфитеатров. Кельтам предлагалось стать гражданами Рима. Поскольку у них было достаточно денег и городское жилье, почему бы им было не принять это предложение? Иметь римское гражданство было так же важно для преуспевания, как партбилет в СССР. В деревенской местности на смену огромным поместьям старой кельтской знати пришли загородные виллы, и это в условиях развивающейся экономики, которую постоянно стимулировали закупки для римской армии.

Но во многих отношениях это был только внешний лоск. Принято считать, что кельты с распростертыми объятиями приняли романизацию и что самобытность кельтов в той или иной степени была утрачена. Археологи отмечали широкое распространение гончарных изделий и предметов роскоши римского стиля. Дай им шанс, и кельты ринулись бы в «МакДональдс», как утки в воду. Слава небесам, кельты даже отреклись от своих прежних богов и стали поклоняться римским божествам! Такова обычная интерпретация. Однако сегодня историки более осторожны в своих суждениях[95 - «Романизация»… побуждает нас ставить создание Римской империи в основание исторических исследований и объяснять пути развития провинций в рамках этого процесса, рассматривая жизнь в Римской империи только через диалектику колонизуемого и колонизатора», Crawley Quinn, J. ′Roman Africa?′, Digressus, Sup.1 (2003).].

Вначале гончарные изделия датируют по стилю, тем самым предполагая, что «туземная» посуда была сделана раньше. Затем, двигаясь по логическому замкнутому кругу, доказывают, что отсюда очевидны изменения в образе жизни местного населения[96 - Hingley, R. ′The "Legacy" of Rome: The Rise, Decline and Fall of the Theory of Romanization′, in Webster, J. and Cooper, N. (eds.), Roman Imperialism.]. Кроме того, то, что называют «римскими» гончарными изделиями, вовсе необязательно было римским. Эту посуду запросто могли делать соседние народы, контролируемые Римом. Европейские и американские историки склонны были верить в успехи романизации благодаря врожденной вере в то, что их завоевания несли в мир «цивилизацию». Поэтому они утверждали, что местное население обратилось в римскую веру, как только римляне отождествили кельтских богов со своими. Согласно Цезарю, кельты поклонялись Меркурию, Аполлону, Марсу, Юпитеру и Минерве[97 - Юлий Цезарь. VI, 17.]. Он считал, что кельты просто давали им неправильные имена. В действительности же это старые божества остались жить, замаскировавшись под новых.

Например, кельтский бог Беленос скрывался под латинским обличьем Аполлона Беленуса, но его праздники по-прежнему отмечались священниками, которые объявляли себя преемниками друидов. А сами друиды продолжали совершать свои обряды и во II в. н. э., что подтверждают находки в захоронении, обнаруженном вблизи небольшого городка Бро на востоке Англии. Бро был римским городом, его крепость превратилась в гражданские постройки, в нем появился новый театр. И все же здесь была могила кельтского священника, друида, в которой находился окованный железом котел и два жезла, погнутые и поломанные во время погребального ритуала. «Друидские пророчицы», несомненно, были в Галлии III в. Ведь именно такая пророчица предрекла несчастье императору Александру Северу[98 - Истории императоров, «Север Александр», 60. Этот источник не всегда надежен (см. гл. «Христианизация империи», прим. 4), но, тем не менее, имеет определенное значение.], с другой консультировался император Аврелиан[99 - Истории императоров, «Аврелиан», 44.], а третья предсказала Диоклетиану, что он станет императором, когда тот убил вепря[100 - Там же, «Кар», 14.]. Старые кельтские боги все еще жили. Но и им приходилось приноравливаться к новым веяниям времени.

То же происходило и с именами людей. Один из жрецов Аполлона Беленуса, к примеру, носил имя Аттий Патера. Звучит вполне по-латински, скажете вы (на латинском patera означает «блюдо»). Однако поэт Авсоний, которому довелось знать Аттия Патеру, поясняет, что по-галльски patera означало «посвященный». Так кельты именовали себя и давали детям звучащие по-римски имена, за которыми таились имена кельтские[101 - Coskun, A. ′Cover Names′and Nomenclature in Late Roman Gaul: The Evidence of the Bordelaise Poet Ausonius at www.linacre.ox.ac.uk/Files/ Pros/CNN.pdf (2003).].

Тесть Тацита, Агрикола, с 78 по 84 г. был правителем Британии. Тацит рассказывает, как под мудрым руководством его родственника британцев убеждали носить римскую одежду, говорить по-латыни и участвовать в строительстве римских храмов, форумов и других «достойных зданий». И снисходительно добавляет: «И так их постепенно подводили к деморализующим соблазнам аркад, бань и пышных банкетов. Ничего не подозревающие бритты называли эти новые привычки «цивилизацией» (humanitas), тогда как на самом деле они были составляющей порабощения»[102 - Тацит. Агрикола, 21.]. Правда, дорваться до плодов «цивилизации» могли лишь избранные. Детки начальников могли рассчитывать на римский образ жизни, но большинство бриттов — нет.

Кельтская культура не исчезла с лица земли. Когда явились римские завоеватели, она просто ушла в подполье. То же происходило по всей Западной Европе: бритты, бретонцы, галлы и испанцы сохранили жизнь кельтскому миру. Конечно, он менялся вместе с расширением торговли, распространением римского гражданства и латинского языка, с появлением в сельских краях новых римских дорог. Но если римляне перестроили сеть кельтских дорог так, что все дороги стали вести в Рим, то перестроить море они никак не могли. Британия, Арморика (часть Франции северней Луары) и испанская Галиция по-прежнему формировали атлантическую сеть связей между кельтскими народами, которая сохранится еще на долгие века.

Но для подавляющего большинства это был тяжкий путь.

ИМПЕРИИ НУЖНО РАСТИ


Многие сейчас считают, что мир классического Средиземноморья был раем на земле, и с огромным удивлением узнают, что, напротив, этот мир постоянно находился на грани голодной смерти[103 - Brown, P. The World of Late Antiquity, p.12.]. Кельтские города были центрами торговли и ремесел, такой же частью экономики, как и сельское хозяйство. В отличие от них римские города были центрами управления и местом обитания политической элиты, жившей на доходы от официальных должностей и личных поместий. Римские города правили окружающими их землями, высасывая из этих земель все соки и обогащаясь за счет сельского населения.

Великий греческий врач Гален, который жил во II в. н. э., объяснил, почему среди сельских жителей было так распространено недоедание. Во всем были виноваты, говорил он, алчные горожане: «Обитатели городов, как было принято, отбирали сразу после жатвы и сохраняли достаточно зерна на весь предстоящий год. Они забирали всю пшеницу, весь ячмень, все бобы и чечевицу, почти ничего не оставляя селянам». Лишь немногие римские города могли снабжать себя самостоятельно. Горожане вынуждены были шарить по деревням, чтобы набить свои кладовые. Получалось, что 10 % римлян, проживавших в городах, эксплуатировали оставшиеся 90 %.

Схожая схема просматривается и в непрерывно расширяющейся Римской империи. Римские граждане в границах Италии были не обременены тяжелыми налогами — за счет жителей завоеванных провинций. Действительно, в Италии платили налоги за разрешение выращивать урожай на общественных полях и за содержание скота. Там существовали портовые пошлины и налоги на шахты, налог на продажи (отмененный Калигулой) и налог на собственность, налог на жилье и даже холостяцкий налог. Нерон же дошел до того, что ввел налог на мочу, оказавшийся не слишком популярным. Но, несомненно, основную часть доходов империи составляли подати, которыми облагались жители провинций. Для взимания этих налогов в Риме существовали сборщики, которых называли publicani. Право сбора таких налогов само по себе было золотой жилой для любого, кто имел счастье занять эту должность, поэтому в Риме стало обычаем каждые несколько лет в каждой провинции продавать должность сборщика налогов с аукциона.

И, конечно же, вся система была пронизана коррупцией. Пронизана до такой степени, что в I в. до н. э. император Август упразднил должность сборщика налогов и передал ответственность за сбор налогов городским властям[104 - По крайней мере, так думает большинство историков. Некоторые — не так: см. Jones, А.Н.М. The Roman Economy.]. Он также ввел подушный налог (фиксированный налог на каждого взрослого), потому что в годы плохих урожаев богатые платили меньше земельных налогов и налогов с продаж, а армию все равно надо было содержать. Поскольку она забирала, по крайней мере, 70 % бюджета, получался значительный дефицит. Его покрывали, поднимая подушный налог, — не все коту масленица.

Пока Рим расширялся, проблем не было. Армия платила себе сама захваченными землями, награбленным добром и рабами, превращаясь в самую дешевую, какую только можно вообразить, рабочую силу. «Рабы (servi) так называются, потому что командиры обычно продают плененных людей, то есть спасают (servare) им жизнь, чтобы убить. Именуя их рабами (mancipia), мы отражаем тот факт, что они захвачены силой оружия (manu capiuntur)»[105 - Юстиниан. Дигесты, цит. по Finley, M.I., Classical Slavery, p. 44.].

Рабы обеспечивали приток рабочей силы, высвобождая людские ресурсы Рима для содержания постоянной армии[106 - «Рабы освобождали крестьянина не для участия в демократической политике, но для сражения за империю», Аппиан, Гражданские войны, 1,1.]. Пока Римская империя расширялась, она обогащалась. Но в Британии такая экономика дала сбой. Страбон полагал, что оккупация этих земель скорее убыточна, нежели доходна, а убытки даже больше, чем он рассчитывал. А как только в III в. экспансия остановилась, иссяк приток рабов, трофеев и новых земель, вся империя превратилась в одну гигантскую машину для взимания налогов.

БЕЗУДЕРЖНАЯ ИНФЛЯЦИЯ


Вот когда отлились кошке мышкины слезки. Императоры пытались удержаться у власти, увеличивая жалованье военным, а для оплаты счетов — чеканя «серебряные» монеты, в которых становилось все меньше серебра. К 250 г. в них было уже 60 % бронзы, а к 270 г. они просто стали бронзовыми, лишь посеребренными сверху. Соответственно, чеканка монет становилась все менее прибыльной, а цены взлетали ввысь. Подсчитано, что на покупки, на которые во II в. тратился 1 денарий, к концу III в. нужно было потратить 27[107 - Duncan-Jones, R. Structure and Scale in the Roman Economy, p. 115.], а затем и все 150 денариев[108 - Bartlett, B. ′How Excessive Government Killed Rome′, Cato Journal, 14, 2 (1994).].

В III в. напряженность на границах потребовала серьезных преобразований в организации римской армии. Численность армии была удвоена, и то же произошло с военными расходами. В римской армии теперь было 600 000 человек — самое большое объединение людей, какое только видел древний мир, непрерывно опустошавшее императорскую казну.

Но, естественно, император не собирался сидеть на бобах. Эту участь он оставлял налогоплательщикам. Во времена императора Диоклетиана (284–305) народ высказывал недовольство тем, что «у нас больше сборщиков налогов, чем налогоплательщиков»[109 - Brown, P., The World of Late Antiquity, p. 25.]. Поскольку деньги теперь ничего не стоили, налоги большей частью собирались в натуральной форме[110 - Bartlett, B., op. cit.]. Сбор налогов превратился в систему реквизиций и принудительного труда.

Инфляция останавливаться не желала, и жизнь становилась все хуже. Диоклетиан утвердил цену фунта золота в 50 000 денариев, но рыночная ставка ушла к 100 000 за фунт золота к 307 г., 300 000 в 324 г. и достигла невероятной суммы в 2,1 млн. денариев за фунт золота к середине IV в. И при этом, по загадочному и неотвратимому закону существования человеческих обществ, богатые становились все богаче, а бедные — все беднее. К IV в. сенаторская знать была в 5 раз богаче, чем в I в. н. э. Богатства, судя по всему, вытягивались из сельского хозяйства и карманов обычных людей и по таинственным путям и каналам перетекали в лапы магнатов.

Эффект «просачивания богатства вниз» был и тогда таким же мифом, как сейчас. Богатство неизменно оказывалось на верху социальной лестницы, а не капало вниз. Нагляднее всего это проявлялось в самом Риме. Крестьянин был счастлив иметь годовой доход в 5 золотых. У торговца могло случиться 200 золотых. А у одного из придворных Диоклетиана годовой доход мог достигать примерно 1000 золотых, тогда как у сенатора он мог составить 120 000. Какое-то сопоставление доходов просто невозможно.

Совершенно очевидно, что Римская империя была прекрасна для богатых, но для всех остальных она была дерьмом. В 350 г. налог на землю утроился на памяти одного поколения и достиг одной трети всей продукции производимой крестьянином. Не удивительно, что население Галлии непрерывно уменьшалось, а города росли за счет деревни. Меньше людей, значит, надо больше работать, и по мере того, как нарастали проблемы, ограничения свободы уменьшавшегося населения становились все более невыносимыми. Закон запретил крестьянину покидать свою ферму, а сыну — заниматься другим ремеслом, нежели отец. Бедные становились все беднее и были вынуждены платить непосильные налоги, вздыхая о «золотом веке», когда все было не так. Единственное, что оставалось обнищавшему галлу или бритту, который не мог справиться с налогами, — отказаться от своей свободы и земли и искать покровительства какого-нибудь крупного землевладельца. Стать, по сути дела, частью собственности этого землевладельца. В обмен на защиту от сборщика налогов.

В V в. рьяный критик тогдашних порядков Сальвиан обличал сборщиков налогов как зло, порождающее еще большее зло:


…многие подавляются немногими, теми, кто рассматривает общественные взыскания как свое исключительное право, кто ведет частную торговлю под видом сбора налогов. И делается это не только нобилями, но и людьми низшего ранга, не только судьями, но и судейскими помощниками… Осталось ли еще место, где имущество вдов и сирот, и даже святых, не пожрано главными гражданами?.. Никто, кроме главнейших, не защищен от ограбления этими бандитами, никто, кроме тех, кто грабит сам[111 - Сальвиан. О власти Господа, V, 4.].


Когда элита старых кельтских земель почувствовала, что положение становится невыносимым, она в поисках решения обратила свой взор на Британию. Дело в том, что Британия никогда полностью не подчинялась римскому правлению. Огромная армия — вот, что было там нужно.

Такой была ситуация начиная с 196 г. н. э., когда правителя Британии Альбина его войска провозгласили императором. Он расположился в Лионе с одобрения крупных землевладельцев из Галлии и Испании, которые искали стабильности в период всеимперского развала после ужасной эпидемии чумы, погубившей примерно четверть населения. Военная мощь Альбина была столь велика, что Риму пришлось фактически вновь завоевывать Западную Европу.

В течение последовавшего столетия гражданских войн падение валюты и уменьшение населения, почти наверняка связанного с новыми вспышками чумы (которая в 270 г. убила императора Клавдия II Готского), непрерывно подрывали экономику Европы. Начиная с 235 г., в течение 50 лет, 49 человек приходили к власти при поддержке различных групп военных. Известно, что по крайней мере 25 из них были убиты, не считая 3, покончивших с собой, и 1, как предполагалось, убитого ударом молнии. Кроме Готика, лишь Валериан, насколько известно, умер естественной смертью. Он продержался на посту семь лет и был спрятан под замок в качестве пленника персов, где и преставился в 260 г.

На протяжении нескольких лет империя фактически не присутствовала в Западной Европе. В 260 г. правитель Галлии, Постум, при поддержке рейнской армии, основал собственную «Галльскую империю», простиравшуюся до Британии и Испании. Он не пытался нападать на Рим. Его задачей было «возродить Галлию». В конце концов, Рим сделал ответный ход и в 273 г. разгромил эту ушедшую в отрыв кельтскую империю, восстановив свою власть и свои налоги. Но на какое-то время показалось, что Римской империи пришел конец, и союз германских племен, именовавших себя «франки» («свободные»), пересек Рейн и двинулся на территории, которые ныне занимает Бельгия. Рим был не в силах им помешать.

Франки были мореходами, и они быстро установили контроль над Ла-Маншем. Их описывают как грабителей и пиратов. Вполне вероятно, что они, кроме того, помогали доморощенным бандитам, шайкам отчаявшихся людей, бежавшим или выселенным из страны, в которой они больше не могли платить налоги.

КРУШЕНИЕ ЗАКОНОВ


Иногда эти вооруженные шайки действовали как обычные разбойники с большой дороги, грабя и убивая всех, кто попадался на пути. Иногда они бросали прямой вызов римскому правлению, организуя собственные суды и выводя на поле боя целые армии. Конечно же, существовала масса оттенков. Несмотря на все различия и противоречия, эти банды стали известны под единым названием: багауды. Кельтское слово baga означает «война», а с суффиксом — aud получается «воин» или «боец». Поэтому «багауды», вероятно, означает «бойцы» (хотя известно о том, что особенно много багаудов было на Пиренеях, а у басков baugaud означает «мы готовы»).

О том, кто такие багауды, и об их целях велись жаркие ученые дебаты. В то время, когда «Жакерия» во Франции в XIV в. и Крестьянская война в Англии воспринимались как всплески анархического насилия среди темного и грубого люда, появление багаудов воспринималось как пример краха социального контроля. Затем марксистские историки объявили багаудов предтечами коммунистических революционеров, рабочими и крестьянами, ведомыми передовой идеологией к построению идеального общества. В более поздних исследованиях, учитывающих роль местных элит, доказывается, что багаудами в тех районах, где пала римская власть, частенько руководили местные аристократы и что они, скорее, сражались за спасение общественного строя, чем стремились его разрушить или преобразовать.

В каждой из этих версий есть доля истины, но ни одна не разъясняет всей истории в целом. Повстанческие движения всегда неоднородны. Среди восставших есть и бедные, и отчаявшиеся, и «профессиональные» революционеры из числа образованной, радикально настроенной молодежи, и марионетки, используемые местными политиками для борьбы с более могущественным врагом, и, в конце концов (когда повстанцы потерпели военное поражение либо их лидеры предали революцию), обычные бандиты.

Сальвиан был полон симпатий к багаудам:


…кто был ограблен, попран и погублен злыми и жестокими судьями. После того как они потеряли право на римское гражданство, они также лишились чести носить римское имя. Мы возлагаем вину за их несчастья на них самих… Мы объявляем вне закона тех, кого сами вынудили стать преступниками. Потому что каким еще образом могли они стать багаудами, если не из-за нашей злобы, не из-за жестокости судей, не из-за проскрипций и грабежа со стороны тех, кто превратил взимание общественных налогов в получение собственного дохода и сделал собранные подати своей добычей?[112 - Сальвиан. V, 6, по: Jones, М.Е. The End of Roman Britain.]


Багауды впервые упоминаются в исторических хрониках в 280-х гг., когда экономические трудности и разочарование в образе правления Рима резко обострили обстановку в северной Галлии: «Необученные крестьяне искали военную одежду. Пахари изображали из себя пехотинцев, пастухи — кавалеристов. Грубый опустошитель собственной страны пожинал урожай варварских врагов»[113 - Клавдий Мамертинец. Panegyrici Latini, X, 4, 3.]. Бороться с ними было делом армии. Местным командиром был Караузий, романизированный кельт из простой семьи моряков, живших на территории нынешних Нидерландов. В 286 г. он успешно подавил восстание багаудов в Галлии.

БРИТАНСКИЕ ИМПЕРАТОРЫ


В это время император Диоклетиан разделил Римскую империю на две части. Сам он правил Восточной империей из Сплита (в современной Хорватии), тогда как столицей Западной и резиденцией Максимиана стал Милан. Рим был слишком далеко от места действия. Затем Максимиан назначил Караузия командующим Северным флотом, базировавшимся в Булони. Его задачей было избавлять моря от франкских пиратов, которые кишели в Ла-Манше и досаждали прибрежному населению Северной Галлии.

Караузий не ограничивался выполнением этого поручения. Максимиан начал подозревать, что он позволяет пиратам свободно проходить Ла-Манш и нападать на Британию или Галлию, а затем перехватывает их на обратном пути, где, вступив с ними в сделку, получает свою долю добычи. Караузий хорошо знал своих земляков и мог найти с ними общий язык. Когда Максимиан велел казнить своего могущественного командующего Северным флотом, Караузий почуял, что запахло жареным. Трудно сказать, готовил ли он восстание заранее, но теперь, провозгласив себя августом — императором — по собственному праву, он перенес свои действия в более безопасную Британию. Отсюда Караузий стал de facto править Британией и Галлией к северу от Луары. Максимиан направил туда флот, чтобы проучить своего зарвавшегося командующего, но все лоцманы, знавшие Ла-Манш, были на содержании у Караузия, и это, в сочетании с плохой погодой, сорвало попытку Максимиана восстановить порядок. Он вынужден был на время смириться с самозванцем.

Караузий был варваром, которого поддерживали варвары — кельты и франки, но он не стремился стать новой Боудикой, поскольку был достаточно умен, чтобы не бросать вызов империи. Караузий заявлял вместо этого, что он просто третий среди равных, и даже чеканил в Лондоне монеты с изображением трех императоров и надписью: «Караузий и его братья». Это должно было здорово задеть Диоклетиана и Максимиана, всерьез озабоченных тем, что монеты Караузия куда полновеснее их денег. Сокращение доли серебра уже сделало римские монеты предметом анекдотов, и хотя император Аврелиан, правивший с 270 по 275 г., попытался реформировать денежную систему, его самый высококачественный сплав содержит 20 частей бронзы на 1 часть серебра. А Караузий начал чеканить монеты почти из чистого золота и серебра. Содержание серебра в них составляло 90 %. Такого не было со времен Нерона. Наконец кто-то начал чеканить настоящие деньги, которым можно доверять.

Караузий кое-что соображал в пропаганде и понимал, что его репутация в армии будет упрочена с помощью таких монет. Ведь золотые монеты не использовались для повседневных покупок, они, скорее, были ценными знаками, которыми часто награждались военные. Высокое содержание драгоценного металла делало их своеобразной пенсионной выплатой, а не просто сувениром «на память с благодарностью».

В римском обществе полноценные монеты даровали легитимность всякому, кто бы их ни выпускал. У Караузия было золото, и он использовал его с максимальной выгодой. Монеты были частью задуманной им кампании по обработке общественного мнения. С их помощью Караузий приобрел популярность. Монеты выполняли и прямую пропагандистскую функцию: на их реверсе помещались надписи-лозунги вроде: «Спаситель римлян». Римляне чеканили монеты, изображавшие Британию женщиной. Караузий выпустил монету, на которой эта женщина его приветствовала. Надпись гласила: «Пойдем, долгожданный», а пониже: «RSR», что, видимо, было ссылкой на строчку стихов римского поэта Виргилия: «Возвращение правления Сатурна». В этом угадывалось сразу несколько положительных контекстов. Римская казна хранилась в храме Сатурна, поэтому «Возвращение правления Сатурна» могло означать «Возвращение Золотого века», в буквальном смысле: «У нас есть золото». Кроме того, стих Виргилия продолжается такой строфой: «Дитя приведет мир к миру добродетелями отца», которую христиане, конечно, воспринимали как предсказание торжества их религии. Так Караузий налаживал связь с высокообразованными христианами, не бросая открытого вызова римскому культу. Еще одним общим посланием на монетах была надпись: «Мир».

То, что Караузий был кельтом, не означает, что он желал заменить римскую культуру кельтской. Вовсе нет. Он стремился установить римский порядок. Для начала он принял чисто римский, не варварский, титул. В Карлайсле есть путевой столб с надписью «IMP С М AVR MAVS CARAVSIO INVICTO AVG» — «Император Цезарь Марк Аврелий Мавсей Караузий непобедимый Август». Здесь лишь одно напоминает о том, что раньше у императора было галльское имя: «Мавсей», но и оно написано на латинский манер.

Все это чем-то напоминает чешское восстание 1968 г., когда в разгар «Пражской весны» Александр Дубчек ввел в оборот словосочетание «социализм с человеческим лицом», в надежде на то, что, раз он проявил такую лояльность, Москва не пошлет в Прагу танки. Он ошибся. Та же участь постигла и Караузия с его «романизацией с кельтским лицом», хотя его затея длилась десять с лишним лет.

Основой власти Караузия был контроль над морем, который поддерживался благодаря хорошо укрепленным портам. Но ресурсы империи были неиссякаемы. Она просто держала паузу, чтобы собрать их воедино. В 293 г. Диоклетиан с Максимианом действительно увеличили число императоров, но не до трех, а до четырех, и Караузия в этом списке не было. Как раз тогда Караузий выпустил печально известные монеты с тремя императорами… Если это был примирительный жест, то он не сработал.

На Западе к Максимиану присоединился Констанций Хлор, которому было велено заставить повиноваться отколовшуюся Британскую империю. Констанций взял Булонь и, возможно, тем самым основательно насолил Караузию. Во всяком случае, Караузий вскоре умер. Наиболее вероятно, что он был убит по приказу Аллектия, одного из своих офицеров, который затем сам стал британским императором. Но не надолго. В 297 г. Констанций со своей армией высадился в Британии. Лондон был захвачен, а Аллектий убит.

Однако это не устранило первопричин раскола. Всего лишь десять лет спустя, в 306 г., легионы, расквартированные в Британии, опять провозгласили собственного императора, которого немедленно признали в Галлии в качестве спасителя общественного строя. Он образовал региональное правительство в Трире, там, где проходит сейчас граница между Германией и Люксембургом. Но на этот раз попытка римского императора сокрушить выдвинутого в Британии правителя кельтских земель не удалась. Новый император Константин захватил Рим, а потом и всю империю.

АНТИРИМСКИЕ РИМЛЯНЕ


Константин стал первым христианским императором. Он проводил свои реформы в Римской империи, которая фундаментально изменилась по сравнению со временами завоевания Британии. Больше не было армии из римлян, которые укрощали «остальных». Если в годы правления первого императора Августа (27 г. — 14 г. н. э.) 68 % легионеров были итальянского происхождения, то затем их доля неуклонно сокращалась, и во II в. лишь 2 % солдат-горожан были итальянцами. Кроме того, в армию империи входило большое число вспомогательных частей из восточноевропейских готов. Когда, наконец, Константин пришел к власти, отличить римлян от варваров было уже практически невозможно.

Обращение империи в христианство не облегчило участи мелкого крестьянства. Диоклетиан стал применять политику прикрепления крестьян к земле, чтобы обеспечить постоянное наличие рабочей силы, и в то же время позволил землевладельцам собирать налоги от имени центрального правительства. Арендаторы стали теперь именоваться coloni, и эти coloni вместе с их землей становились собственностью землевладельцев. То же происходило и с их наследниками. Coloni, словно рабы, не имели права подавать в суд на своего господина, им было запрещено продавать свое имущество без разрешения хозяина. Свод законов христианских императоров гласит: «Назначено, чтобы тех coloni, которые задумают побег, заковывали в цепи на манер рабов, так, чтобы они были принуждены выполнять обязанности, надлежащие свободному человеку, но в то же время были наказаны, подобно рабам»[114 - Кодекс Феодосия, V, 17, 1.]. Люди, занимавшиеся торговлей или ремеслом, так же, как их дети, должны были выполнять работу на означенном участке земли вечно.

При таких жестких мерах возмущения были неизбежны, как грипп зимой. В Британии многие города приходили в упадок. Например, общественные здания в Роксетере, на юге Честера, использовались как амбары. В 360 г. там случились крупные беспорядки. Хотя обычно их описывают как массовое возмущение «варваров-заговорщиков», это была, скорее, акция неповиновения римских офицеров, поскольку ее удалось уладить с помощью «прокламации, обещавшей прощение дезертирам, которые вернутся под знамена»[115 - Аммиан Марцеллин. XXVII, 8.]. Тем не менее сверхбогачи предпочитали Британию Галлии, поскольку в Британии по-прежнему находилась армия, достаточно большая, чтобы обеспечивать гарантии безопасности. Судя по всему, многие богатые люди в IV в. покинули Галлию и построили себе огромные виллы в сельской местности Британии.

Что касается Галлии, которая когда-то экспортировала зерно для армии в Британии, то теперь туда приходилось ввозить зерно с острова[116 - Там же, XXVIII, 2–3.]. Крестьянские бунты стали откровенно антиримскими. Согласно одному документу 362 г., люди предпочитали жить под властью варваров[117 - Клавдий Мамертинец. XI, 3, 4.].

И вновь армия из Британии была вызвана для спасения богатеев в Галлии. В 383 г. Магн Максим проследовал путем, очень схожим с маршрутом Константина. Он тоже вышел из Британии, чтобы захватить Западную Европу, стать вождем нерегулярного войска и двинуться с ним на завоевание Италии. Император Феодосий со своим генералом Стилихоном сумели его разгромить, и войска, которые Максим вывел из Британии, больше туда не вернулись. Стилихон пытался усмирить Британию вместе с остальной Северной Европой, но в итоге тоже был вынужден вывести армию с острова.

В начале V в. обедневшие германские мигранты массами шли в Галлию, и теперь, когда многие сельские местности оказались в руках бунтовщиков, для Британии вновь наступило время явить миру еще одного спасителя богатых граждан Галлии. Большинство легионов с острова уже ушли, и местные землевладельцы содержали собственные военизированные отряды. Ситуация была в некоторых отношениях сходной с нынешним положением в ряде латиноамериканских стран, где в отсутствие эффективного центрального правительства правые армейские формирования воюют с левыми повстанцами за контроль над частями провинций.

Британцы выдвигали наперебой изрядное число местных предводителей, прежде чем окончательно остановились на солдате, который, возможно, был избран из-за своего имени, — это был очередной Константин. В 407 г. они отправили его с теми легионерами, которых смогли набрать, на Булонь. Константин быстро овладел этим районом и провозгласил себя Августом Константином III.

Он сколько угодно мог называть себя Августом, но его люди больше не желали играть в римские игры.


Варвары над Рейном, нападавшие на все, превратили и обитателей Британии и некоторые кельтские народы в противников римского правления, живущих своей жизнью, независимой от римских законов. Соответственно, бритты взялись за оружие и, презирая опасность, освободили свои города от варварской угрозы. Подобным же образом поступили вся Арморика (северо-западная Франция) и другие галльские провинции. Они освобождались, изгоняя римских магистратов и устанавливая местное правление по собственному усмотрению[118 - Зосим. Новая история, VI, 5.].


Атлантический регион отделился от Рима окончательно и навсегда стал самоуправляемым.

Одним из примеров глубоких политических и социальных перемен является история женщины по имени Мелания, римской матроны, родившейся около 383 г., которая избрала для себя богоугодную христианскую жизнь[119 - Геронтий. Жизнь Мелании Младшей.]. Около 410 г. Мелания продала почти все свое имущество и пожертвовала деньги монастырю. Исключение составляло ее имущество в Британии. Возможно, потому, что остров был уже вне досягаемости римской власти[120 - Подтекст взят из рассказа, а предположение, что он поддерживает мнение о разрыве Британии с Римом, является предположением проф. Майкла Э. Джонса.].

Антиримское движение входило во власть. В V в. Сальвиан называл варваров маяком, освещавшим коррупцию и бесчеловечность в римском обществе: «Почти все варвары, по крайней мере те, что одного племени и повинуются одному королю, любят друг друга. Почти все римляне преследуют друг друга»[121 - Сальвиан. V, 4.]. Конечно, они все еще оставались варварами и все еще дурно пахли. Даже Сальвиан не мог оставить незамеченным «зловоние варварских тел и одежды»[122 - Там же, 6.].

Но многие галлы с этим бы смирились и даже смирились бы с жизнью в некатолическом обществе, лишь бы не продолжать жить как римляне.


В государстве настали столь мрачные дни, что никто не мог чувствовать себя в безопасности, если только он не злодей… бедных грабят, вдовы тоскуют, сирот обижают, и многие из них, рожденные в приличных семьях и получившие хорошее образование, бегут к нашим врагам, поскольку не могут терпеть публичных гонений. Они ищут среди варваров достоинства римлян, ибо не в состоянии сносить варварскую низость среди римлян… Поэтому они переселяются к готам, или к багаудам, или в какое другое племя варваров, которые правят повсеместно и не сожалеют о своем исходе. Они предпочитают жить свободными людьми под личиной раба, нежели быть в рабстве под видом свободного человека. Поэтому от звания римского гражданина, некогда не только высоко ценившегося, но и дорого продававшегося, ныне отрекаются и бегут, и оно воспринимается не только как низкое, но даже заслуживающее презрения[123 - Там же, 5.].


Непринятие Рима было основой развития нового западного европейского мира, но он основывался, до некоторой степени, на воспоминаниях о том, что Рим так усердно пытался занять место мира кельтских «варваров». Сейчас историки считают неправильным, что были периоды, когда для них слово «римский» означало «нормальный», и что потеря империей галлов была выигрышем для галлов, потому что они смогли вернуться к своему нормальному состоянию[124 - Van Dam, R. ′The Pirenne. Thesis and Fifth-century Gaul′ in Drinkwater, J. and Elton, H., Fifth-century Gaul.].

В Британии избавление от Romanitos проявляется еще отчетливей. В VI в. в Британии был принят кодекс законов, который не был латинским (в отличие от готского и вандальского кодексов в Южной Галлии и Испании). Римские городские и налоговая системы рухнули, и в то время, как Галлия и Италия сохранили епископальную систему христианства, в Британии даже епископы исчезли, и христианство стало монастырским.

Мир друидов был уничтожен и больше никогда не возродился. Но власть Рима была настолько грубой, бесчеловечной и деспотической, что не нужно было вторжения извне, чтобы от нее избавиться. Она зачахла, потому что люди, которые были вынуждены ее терпеть, питали к ней отвращение. И потому, что большинство из них не видело в такой жизни никаких перспектив.


Часть II

ВАРВАРЫ С СЕВЕРА


ГЕРМАНЦЫ


Одним из любимых развлечений германских варваров было некое подобие танца с саблями, более похожее на реальный бой. В танце использовались мечи и копья, и был шанс доплясаться до смерти в буквальном смысле этого слова. Возможно, зрители держали мечи на разной высоте либо размахивали ими, словно в бою, в то время как танцоры двигались между ними? Точно мы не знаем. Все, что у нас есть, это увлекательное описание, оставленное нам Тацитом: «Одно и то же представление всегда происходит на любом сборище. Обнаженные юноши атлетического сложения скачут в танце среди мечей и копий, угрожающих их жизни. Опыт придает им умения, а умение придает грации…»

Поскольку опасность для жизни явно подразумевалась, больше всего Тацита впечатлило то, что танцоры участвовали в пляске исключительно ради забавы. Никакой платы они не ожидали! «Вопрос о выгоде или плате не ставился: наградой за их бездумное развлечение была радость зрителей»[125 - Тацит. Германия, XXIV.]. Германцев, согласно Тациту, деньги не волновали. Они не практиковали ростовщичество. Они находили янтарь, но не знали ему цену и, когда получали за него хорошие деньги, «брали их с изумлением». Когда Тацит писал эти строки, Рим был насквозь коммерциализированным обществом и основным движущим мотивом была выгода. В то же время римлянам представлялось, что германская культура все еще обладала такими примитивными побудительными силами, как честь, верность, храбрость, а иногда просто Joie de vivre![126 - Радость жизни (фр.).]

ПРОТОЕВРОПЕЙЦЫ


Этот простой, счастливый народ — вероятно, самая значительная из всех групп «варваров», со временем образовавших европейскую цивилизацию, которая будет доминировать на планете. Он даже важнее римлян. Готы, так потом их называли римляне, в итоге захватили Западную империю (см. главу «Эллины»). И Франция, и Германия (Алеманния), и Англия ведут свои родословные от германских народов — франков, алеманнов и англосаксов.

Но если историки использовали слово «кельты» с опаской, то еще более осторожны они должны были быть со словом «германцы». Насколько нам известно, в древнем мире не было народа, который бы так себя называл. Это слово пришло от римских и греческих авторов. Оно появляется много позже, чем Keltoi (кельты). Первым, кто использовал слово Germani, был в 100 г. до н. э. греческий историк Посейдоний[127 - Musset, L. The Germanic Invasions.]. Возможно, это искаженное древнегерманское слово Gaizamannoz («копейщики»), которым называли одно из племен.

Первую реальную попытку описать германцев сделал Цезарь в те времена, когда толпы германцев двигались в Западную Галлию. Понятно, что все сведения, которыми располагал Цезарь, относились к германцам, жившим рядом с Рейном, а источники более обширной информации весьма сомнительны. Именно из таких источников он почерпнул рассказы о лосях без коленей и о единорогах в германских лесах. Единорогах, у которых рог на кончике расцветает и распускается отростками оленьих рогов. Так, может, это многорог?

Единственный другой важный римский источник — это труды историка Тацита, чья обворожительная книжица «Germania» написана так, словно он там был. Не был. Похоже, что он опирался на труды Плиния, который действительно побывал и написал отчет, позже утерянный. Конечно, ко временам Тацита, через 100 лет после Цезаря, о германцах было известно намного больше. Кроме того, Тацит был заинтересован не в том, чтобы показать, какими дикими они были, а в том, чтобы привести их как пример контраста природной туземной морали и лишенной простоты римской развращенности.


Ясно лишь, что около 500 г. до н. э. область, включающая в себя Северо-Восточную Германию и Южную Скандинавию, была населена людьми со схожими образом жизни, коренным языком и мифологией (мифология лучше всего известна нам благодаря норвежским сагам). Затем эти народы двинулись на юг. Итальянцы впервые познакомились с ними в 113 г. до н. э., когда племена, называвшиеся кимврами и тевтонами, вошли в земли нынешней Австрии. Десятью годами позже они вступили в Италию и спросили, где бы им поселиться. Эти огромные полуобнаженные воины нанесли немалый урон римской армии, прежде чем их удалось сокрушить.

Совершенно очевидно, что люди, жившие на северо-западе Германии, сильно отличались от кельтов. Римские описания этих народов — это, скорее, весьма обобщенные карикатуры, но зерна истины они содержат. Германцы жили в отдельных небольших поселениях и добывали пропитание больше разведением скота и охотой, нежели возделыванием земли. Риму нечего было у них грабить (впрочем, латинское слово «деньги» — pecunia — происходит от pecus — «скот»).

ДРУГАЯ СИСТЕМА ЦЕННОСТЕЙ


Римлян несколько сбивало с толку общественное устройство, не направленное на то, чтобы разбогатеть. Такое отсутствие интереса к выгоде проявлялось даже на полях сражений. Римский солдат воевал за жалованье. Его генералы демонстрировали свое богатство и статус роскошным образом жизни и властью над судьбами своих бойцов. У германцев все было совершенно иначе. Вождь подтверждал свое положение собственной храбростью, а свое богатство — щедростью на празднествах и пирах.

Это была культура воинов, где мужество и почет среди товарищей значили больше, чем накопленные богатства. Юноша, достигший зрелости, не стриг волосы и не брил бороду, пока не убивал в бою первого врага. А в сражении, согласно Тациту, стимулом проявить отвагу было одобрение или осуждение кровных родственников: «Более всего стимулирует их храбрость то, что их эскадроны и батальоны формируются не по случайному принципу, а составляются из членов семей или кланов»[128 - Тацит. Германия, VII.]. И пояснял, что основой была преданность вождю: «Защитить, уберечь его, приписать его славе собственные храбрые деяния — вот вершина преданности. Вождь сражается за победу — его слуги сражаются за вождя».

А с преданностью приходила храбрость. Общая храбрость. Следствием ее у германцев были довольно авантюрные обычаи: «…согласно их понятиям, нет ничего более недостойного и более унизительного для мужчины, чем защищать лошадь броней. Соответственно, как бы малочисленны они ни были, они смело бросались на любое число врагов, лошади которых были защищены броней»[129 - Юлий Цезарь. IV, 2.]. Незащищенными были не только лошади. Воины тоже шли в бой нагими. Когда они храбро бились с закованными в латы римлянами, единственным их прикрытием был деревянный или плетенный из лозы щит.

Германцы вели бой хаотично, каждый сам по себе, что резко контрастировало с холодным профессионализмом и дисциплиной римской армии. «Они смотрели на войну как на спорт, в чем-то почти рыцарский, в их военном искусстве были дух и преданность профессионалов, но в тактике они не поднимались выше любителей»[130 - Todd, М. Everyday Life of Barbarians, pp. 107–8.]. Для германцев главным в войне была демонстрация храбрости, а не стремление к материальным приобретениям или политическим выгодам.

Легко увидеть связь между отношением германцев к войне и рыцарским кодексом Средних веков. Например, средневековый обычай выбирать по одному лучшему бойцу противоборствующих сторон, чтобы решить исход битвы в одном поединке, восходит к войнам варваров против Рима. «Выбирался каким-либо способом пленник из племени, с которым шла война, и его ставили против отборного бойца из собственного племени. Каждый был вооружен оружием своей страны. Победа одного или другого воспринималась как соответствующий знак»[131 - Тацит. Германия, X.].

У германцев не было военной организации. Войны были целиком и полностью играми отдельных героев. Впрочем, эти игры выглядели не особенно опасными, поскольку оружие было ерундовым. «Они и железом не богаты, — пишет Тацит, — насколько мы можем судить по их оружию. Лишь немногие пользуются мечами или пиками. Они вооружены копьями (которые называют framea) с узким коротким наконечником, но столь острыми и удобными в обращении, что одно и то же оружие хорошо служит, в зависимости от обстоятельств, и в ближнем, и в дальнем бою»[132 - Там же, VI.].

Даже когда германцы захватывали снаряжение у римлян, они не обязательно использовали его по назначению. Археологические находки показывают, что они предпочитали его ломать, а затем бросать в болото в качестве приношения богам. Германцы «находились на таком же уровне по сравнению с римской армией, как воинства матабеле и зулусов по сравнению с британской армией XIX в.»[133 - Todd, М. op. cit., p. 96.]. И даже их копья часто были просто заточенными палками с обожженными и заостренными краями.

Конечно, Тацит преувеличивал замечательные качества германцев, чтобы подвергнуть осуждению римскую мораль своего времени. Но, когда он описывает структуру общественных институтов германцев, его рассказ подтверждается другими свидетельствами.

ГЕРМАНСКИЙ ЭГАЛИТАРИЗМ


Нарисованная Тацитом картина замечательного эгалитарного германского общества подкрепляется археологическими находками. При раскопках было обнаружено несколько германских селений времен Тацита. В них преобладало индивидуальное расселение. Похоже, что все дома были в точности одного размера. Лишь позже, после достаточно длительных контактов с римлянами, отдельные представители германцев богатели и начали выделяться, в сравнении с другими членами клана, лучшими жилищами.

У них также почти не было частной собственности на землю. Согласно Цезарю, каждый год вожди клана раздавали землю семьям, а на следующий — вновь полностью ее перераспределяли. Цезарь дает этому несколько объяснений.

Во-первых, предполагает он, это делалось, чтобы люди не слишком привязывались к земле и были больше воинами, чем землепашцами. Но главной причиной подобного метода Цезарь называет стремление к равенству в обществе. Германцы поддерживали циркуляцию земли между семьями клана, чтобы не позволить «накапливать состояние». Если бы такое случилось, более сильные стали бы «отбирать у слабых их имущество». Постоянное перераспределение ресурсов также подавляло стремление к быстрому приращению богатства, «из которого проистекают разделение и разногласия». Таким способом они «держали простой народ в удовлетворенном состоянии ума, когда каждый видит свои собственные средства поставленными в равные условия с теми, что имеют самые сильные»[134 - Юлий Цезарь. IV, 22.].

Обратите внимание, как Цезарь лихо рассуждает о равенстве в обществе!

Для римлян существовало только два сорта людей: свободные граждане и рабы. Но такое деление основано на отношении к собственности. У германцев людей не продавали и не покупали, они просто имели обязанности. И это было для римлян так же непонятно, как, скажем, ношение штанов.


Хозяин не отличается от раба, и его также привлекут к суду, как и его раба. Оба пасут одни и те же стада и спят на одной и той же земле, и свободнорожденные разнятся лишь по возрасту и по их заслугам… Рабы не заняты, как у нас, определенными домашними обязанностями, предписанными им, но каждый умеет управлять домом и имеет собственное жилище. Хозяин требует от раба немного зерна, скота и одежды, как требовал бы от арендатора, и этим очерчена граница подневольности[135 - Тацит. Германия, XXV.].


Более того, подобный эгалитаризм нашел свое отражение в политических институтах германцев. Основой политической власти было народное собрание, на котором, согласно Тациту, мелкие вопросы обсуждались вождями, но важные решения принимались общим сбором. «И даже когда окончательное решение оставалось за народом, дело всегда тщательно обсуждалось вождями»[136 - Там же, XI.].

Дальше он объясняет, что независимость и свобода людей делают трудной задачей заставить их собраться в назначенное время, поэтому собрание иногда не удается начать три дня. Однако когда оно начинается, всем руководят жрецы. Они призывают к молчанию, а затем начинает говорить король или вождь, но его слушают «больше потому, что он имеет влияние, чтобы убеждать, чем потому, что имеет власть, чтобы командовать». И совершенно очевидно, что на германском народном собрании не «виляют хвостом» и нет подхалимажа в римском стиле. Слушатели свободны открыто показывать, что они думают о речи своего лидера: «Если его суждения не нравятся, они с ропотом их отвергают. Если они по нраву, собравшиеся машут копьями»[137 - Там же.].

Именно эта свобода народа и жестко ограниченная власть вождей и создавали острый контраст между германским и римским обществом. Лучшие качества королей и вождей, проявляемые ими в бою, должны были быть примером, и только жрецы имели право прибегать к принуждению.


Короли не обладают неограниченной или судебной властью, а генералы являются не столько предводителями, сколько вдохновляют своим примером. Если они энергичны, если они на виду, если они сражаются впереди, они руководят, потому что ими восхищаются. Но делать выговор, заключать в тюрьму, даже пороть дозволено только жрецам, причем не в качестве наказания или по пожеланию генерала, а по воле бога, который, как они верят, воодушевляет воинов[138 - Там же, VII.].


ГЕРМАНСКАЯ БЕДНОСТЬ


Цезарь твердо стоял на том, что нельзя даже проводить параллели между жизнью германцев и галлов: «Не должно сравнивать земли галлов с землями германцев, и уровень жизни последних не сравним с уровнем жизни первых»[139 - Юлий Цезарь, I, 31.]. Конечно, у него были веские причины для четкого разделения галлов и германцев и для создания образа Рейна, как реальной полосы отчуждения (которой он не был). Этим он как бы оправдывал свое вторжение в Галлию. Очевидно, что галлы не представляли собой угрозы Риму, но Цезарь хотел, чтобы люди думали, будто германцы — совсем другие, дикие и опасные. И долг Рима защитить от них Галлию! «Эти дикие и жестокие люди оказались столь очарованы землями, усовершенствованиями и богатством галлов, что еще многие прибыли, так что теперь их стало в Галлии 120 000 человек»[140 - Там же.].

Не стремясь к приобретениям (что подтверждается и археологическими данными, и сведениями римских авторов), германцы были очень мобильны. Цезарь фактически высосал из пальца угрозу, от которой он собирался защитить Рим, «обороняя» Галлию.


Цезарь видел опасность для народа Рима в том, что германцы станут постоянно пересекать Рейн и большое их число займет Галлию. Он посчитал, что, если такой дикий и жестокий народ захватит всю Галлию, им ничто не помешает вторгнуться в провинцию, а затем двинуться на саму Италию (как это прежде сделали кимвры и тевтоны)[141 - Там же, 33.].


Тацит отмечал, что в Германии нет поселений городского типа, а лишь отдельные, разбросанные далеко друг от друга деревни со скромными домами. Германцы держали коров, но, согласно Цезарю, те были «хилыми и тощими» и использовались как тягловые животные. Дети были голые и немытые, что, как заявляет Тацит, и наделяло их «теми крепкими формами и конечностями, которыми мы так восхищаемся».

Германцы носили плащи, а если повезет, то и штаны. Такая форма одежды казалась весьма странной Тациту: «Одежда, которая не ниспадает свободно, как у сарматов или парфян (восточные народы, носившие мешковатые штаны), но плотно облегает каждую ногу». Он также отмечал, что чем больше германцы общались с римлянами, тем меньше они заботились о своей одежде. «Кроме того, они носят шкуры диких зверей. Племена с Рейна и Дуная — небрежным образом, живущие во внутренних областях — с большей элегантностью, поскольку не получают другой одежды посредством торговли».

Звучит это так, словно написано про неких аборигенов наших дней, которые носили традиционную одежду, пока не появились джинсы и бейсболки. И еще он описывает, как они в первый раз узнают ценность денег.


Я не могу, однако, утверждать, что земля германцев не производит золота или серебра, но кто их искал? Германцев не заботит обладание или пользование ими. Вы можете увидеть у германцев сосуды из серебра, подаренные их послам или вождям, но к ним относятся как к дешевке, словно они из глины. Пограничные жители, однако, ценят золото и серебро за их полезность в торговле. Они знакомы с некоторыми нашими монетами и выказывают им предпочтение[142 - Тацит. Германия, V.].


Но хотя на германцах нельзя было заработать, их следовало принимать всерьез, как самых опасных врагов. В конце концов, слова «варвар» и «германец» станут для Запада синонимами.

ГЕРМАН ГЕРМАНСКИЙ


Герман (которого мы в последующем будем называть Арминий) был юным принцем клана херуски, обитавшего в районе нынешнего Ганновера. Для великого национального героя у него есть один крупный недостаток — никто не знает его настоящего имени. В классических источниках его называют Арминий, но это не римское имя, а, возможно, переложение на латинский лад его родного имени. Немцы со времен Лютера решили называть его Германом, но это имя основано на ошибочной этимологии имени Арминий. По одной из версий его могли звать Эрминамераз, но, поскольку это лишь догадка, мы будем пользоваться именем, под которым он был известен римлянам.

Арминий был возведен в ранг героя в XIX в. германскими националистами. Он был одним из первых исторически реальных (и привлекательных) германских вождей, победивших в бою римлян. Он также (поскольку Арминий был римским солдатом) является отличным образцом «гола в свои ворота». Такие голы римляне начали забивать, как только решили обучать варваров военному искусству, чтобы те воевали на их стороне.

После того как в середине I в. до н. э. римляне завоевали Галлию, набеги и вторжения германцев из-за Рейна стали доставлять неприятности и даже угрожать Риму. Август подумал, что цивилизовать германцев будет нетрудно. В конце концов, они всего лишь неорганизованные дикари, обитающие в шалашах. «Германия» была огромной областью. В римской географии она простирается до Дуная на юге и от Нидерландов до Западной России на севере. Возникла теория: создать там новую римскую провинцию, которая будет называться Germania Magna (Великая Германия), вообще не прибегая к завоеванию силой оружия.

Преимущества римской цивилизации были столь очевидны, что все можно было бы сделать с минимальным применением силы и максимальным использованием лести и подкупа. В 12 г. до н. э. армия переправилась через Рейн и после нескольких мелких стычек уладила дела с местными вождями, а через три года благополучно обосновалась на Эльбе. Было очевидно, что денег из германцев не вытрясешь, но раз они покорились Риму, пусть поставляют такое необходимое пушечное (или катапультное?) мясо. И действительно, Август набрал свою личную конную охрану из батавов, германского племени, жившего на нижнем Рейне, поскольку они были абсолютно бесстрашны и если поклялись кому-то в преданности, то им можно было доверять больше, чем любому римлянину.

Римскую армию когда-то составляли римляне из высших классов, исполнявшие свой гражданский долг, но теперь она была сугубо профессиональным формированием, и значительная часть солдат вообще не была римлянами. Союзнические войска всегда служили необходимым дополнением к легионам, но до сих пор они преимущественно набирались из итальянских присоединенных городов. Теперь союзников набирали из населения «варварских» провинций. Более того, после 25 лет службы они становились римскими гражданами.

Численность армии возросла до 250 000 или 300 000 человек, что позволяло ей удерживать расширяющиеся границы римского влияния. Но одновременно это означало, что римляне усердно обучали, экипировали и ассимилировали тех самых варваров, которых они пытались держать в узде. Неудивительно, что некоторые из них извлекли пользу из римского окультуривания и обучения. Именно таким был и Арминий — Герман Германский.

Когда Арминий был маленьким ребенком, дом его семьи стал частью Великой Германии. Его народ был вынужден посылать своих юных воинов в римскую армию, и он прослужил вместе со своим братом Флавием пять лет, вероятно, с 1 по 6 г. н. э. Ассортимент подачек для новых субъектов Римской империи был разнообразен. Как сын вождя Арминий был первым кандидатом на получение привилегий. Нам известно, что он был эквитом, а это означало, что император должен был даровать ему римское гражданство и имущество в Италии стоимостью не менее 400 000 сестерциев — приблизительно 900 фунтов серебра. Оно приносило бы годовую ренту в 20 000 сестерциев — 20 годовых окладов легионера. Удивительно, чего мог достичь юный варвар знатного происхождения в те дни.

А новая римская провинция делала успехи. Историки привыкли считать, что Germania Magna была не более, чем фантазией Августа, но в 1997 г. на восточном берегу Рейна, примерно в 30 милях от Франкфурта, в Вальдгирмесе, был обнаружен римский город. Настоящий город, а не военный лагерь. В центре города находились базилика и форум с позолоченной конной статуей, вероятно, Августа. Находки позволили предположить, что здесь жили, наряду с германцами, весьма знатные римляне, а значит, новая провинция не была «медвежьим углом»[143 - Schnurbein, S′Augustus in Germania and His New "Town" at Waldgirmes East of the Rhine′, Journal of Roman Archaeology, 16 (2003), pp. 93–107.].

Брату Арминия пришелся по душе римский образ жизни: «карты, деньги, два ствола» (простите за анахронизм). Флавий продолжил карьеру римского офицера, а Арминий — нет. Он узнал все, что было ему нужно, о римской военной технике, оружии и организации и (может быть, самое главное) о том, как армия реагирует на различные виды нападения. Все эти сведения он еще тепленькими доставил своему племени. Конечно, Арминий оставался вполне лоялен к римлянам, говорил на латыни, знал обращение, но никогда не забывал о том, что родился херуском.

По удивительно счастливому стечению обстоятельств другой римский солдат, сражавшийся во множестве кампаний в Германии примерно в то же время, позднее написал мемуары. Веллей Патеркул служил в армии Тиберия в Паннонии в 6 г., то есть примерно в те же годы, что и Арминий. Вполне вероятно, что Веллей знал Арминия лично. Несмотря на то, что этот человек стал его противником — и противником, добившимся успеха, Веллей изображает его самым положительным образом: «Молодой человек благородного происхождения, смелый в действиях и быстрый в решениях, обладающий разумом, далеко превосходящим разум обычного варвара… в его поведении и в его глазах горел внутренний огонь»[144 - Веллей Патеркул. Очерк римской истории, II, 118.]. Историк Тацит, который писал свои записки примерно 40 лет спустя, признавал, что Арминий с толком применил полученные у римлян знания: «Старое германское бессистемное ведение боя и хаотические атаки ушли в прошлое. Длительные войны с Римом научили их следовать за штандартами, держать войска в резерве и подчиняться командам»[145 - Тацит. Анналы, II, 45.].

Веллей Патеркул, похоже, хорошо сознавал угрозу, которую представляли собой обученные римлянами варвары. Самыми опасными из германских народов, заявлял он, являются маркоманы из Центральной Германии, возглавляемые харизматичным и амбициозным царем Марободом. Маробод тоже научился военному искусству в Риме, и именно поэтому его боялись: «Подразделения стражи, защищающие царство Маробода и доведенные постоянной муштрой почти до римских стандартов дисциплины, скоро обеспечат ему могущество, которого будет страшиться даже наша империя»[146 - Веллей Патеркул. II, 109.].

Веллей Патеркул рассказывает нам, что имел честь сопровождать великого Тиберия в военном походе, в результате которого была создана Germania Magna. Римские войска прошли по всей Германии, пересекли реку Везер и продвинулись на невообразимое расстояние в 400 миль за Рейн, чтобы соединиться с флотом на реке Эльба. Сам флот пришел «из моря, про которое в те времена никто не слышал и не знал». Такие вот великие дела!

К 8 г. н. э. завоевывать больше было нечего, кроме Маробода с его маркоманами, а они надежно обосновались на новой территории в Богемии. Во всем остальном Рим был хозяином Германии, теперь было необходимо установить старые добрые римские законы и порядки и заставить туземцев платить подати.

Но все это было не совсем так. Вернее, совсем не так. Катастрофа была не за горами.

ГЕРМАНИЯ — РИМ: 3:0


Германия всегда по-своему очаровывала римских писателей. Они видели в ней темную, обманчивую страну болот и лесов — дикие края. «Северное море — самое бурное в мире, а германский климат — самый худший», — писал Тацит[147 - Тацит. Анналы, II, 19.]. И здешние люди в глазах римлян были такими же: «Германцы… соединяют великую свирепость с великим мастерством, в уровень которого с трудом верят те, кто их не знает. И они — раса, рожденная лгать…»[148 - Веллей Патеркул. II, 118.] Такими были варвары на взгляд знатока.

Как бы то ни было, но они обманули непогрешимого римского чиновника по имени Публий Квинтилий Вар. Он был назначен губернатором Германии в 7 г. н. э. с целью установления закона и порядка, а также взимания полагающихся налогов. Пятнадцать лет спокойствия привели Августа к переоценке того, в какой мере народы Германии приняли свой новый статус. Вар должен был дать Арминию шанс прославиться. Не слишком приятный человек, Вар «родился в семье скорее знатной, чем знаменитой. У него был мягкий характер, спокойные манеры, и, будучи каким-то вялым, как телом, так и разумом, он больше тяготел к тому, чтобы отсиживаться в лагере, чем действовать в поле»[149 - Там же, 117.]. Вар был наместником Сирии как раз после смерти Ирода Великого и там явно набил свои карманы. «Он пришел в богатую провинцию бедным человеком, а ушел богатым человеком из бедной провинции», — сказал Веллей Патеркул. Во как! Солдат, ставший историком, такой эпиграммой может гордиться!

Как патриций и плутократ Вар хорошо понимал, что германские варвары — это лишь подобие человека: «Люди лишь по облику и голосу», но полагал, что они все-таки верно ухватили мысль о необходимости благодарно лизать римские сапоги. Поэтому он «двинулся в сердце Германии так, словно он шел среди людей, радующихся миру и спокойствию, и тратил время летней кампании, восседая на судейском месте и занимаясь деталями судебных процедур»[150 - Там же.]. Вар также полагал, что может обращаться с германцами как с низшими существами, какими они, ясное дело, и были. Один из более поздних историков, оценивая случившееся, писал, что такое высокомерие посеяло семена его будущего поражения: «Он не только отдавал германцам приказы так, словно они были рабами римлян, но также облагал их данью так, будто они были покоренной нацией. Такого они не могли стерпеть»[151 - Дион Кассий. VIII, 56, 18.].

Другой римский историк начала II в. н. э. еще резче высказывается о своем персонаже и пишет, что германцы «начали питать отвращение к блуду и спеси Квинтилия Вара не меньшее, чем к его жестокости»[152 - Флор. Эпитома, II, 88.]. Звучит правдоподобно, особенно если учесть, что речь идет о человеке, который, подавляя восстание в Иудее, сжег город Эммаус и распял 2000 евреев[153 - Иосиф Флавий. Иудейские древности, X, 10.]. В том, что касалось поставленной на поток узаконенной жестокости, римляне могли дать варварам сто очков вперед.

Но нет сомнений и в том, что германцы умело и убедительно пудрили Вару мозги. Как пишет Веллей, они устроили великолепный спектакль на радость правителю, подав фиктивные иски, чтобы заставить Вара заниматься судебными делами. А когда он прилежно разрешил их к всеобщему удовлетворению, они «выражали свою благодарность за то, что римское правосудие уладило их споры, что их варварские нравы теперь смягчились, благодаря новым и доселе неизвестным методам, а распри, которые разрешались с помощью оружия, теперь улаживаются с помощью закона»[154 - Веллей Патеркул. II, 118.].

Кто бы ни стоял за этой военной хитростью — а, возможно, это был сам Арминий — уловка сработала на 100 %.

Вар, находившийся не возле тихого Вальдгирмеса, а дальше, к востоку, был убаюкан ложным чувством безопасности. Он видел себя городским магистратом, «исполняющим правосудие на форуме, а не генералом, командующим армией в центре Германии».

Более того, один из вождей херусков даже намекнул Вару, что его дурачат. Предателем был некто Сегест, который давно решил играть на римской стороне. Август даже даровал ему за исключительную лояльность римское гражданство. Возможно, он рассчитывал и на другие милости, поскольку твердо выступал против самой идеи антиримского восстания.

Сегест предупредил Вара, что, какими бы дружелюбными и покладистыми ни казались херуски, они на самом деле готовят заговор против него. Незадолго до восстания, во время праздника, Сегест даже предложил римскому правителю заключить под стражу Арминия и других вождей херусков, включая его самого (чтобы отвести подозрения), «на том основании, что арест вождей помешает выполнению их планов и у Вара будет время отделить виновных от невиновных»[155 - Тацит. Анналы, I, 54.]. Но Вар не слушал: «Рок теперь правил Варом и ослепил его разум… И потому Квинтилий отказался верить рассказу и настоял на суждении о кажущейся дружественности германцев по их заслугам», пишет Веллей Патеркул, мрачно добавляя: «И после этого предупреждения больше не осталось ни секунды времени»[156 - Веллей Патеркул. II, 118–119.].

Когда весть о восстании на севере достигла Вара, он выступил с тремя своими первоклассными легионами, чтобы усмирить восставших. Но восстание было лишь хитрой уловкой. Когда войска римского правителя гордо маршировали через густые леса в верхнем течении Везера, Арминий напал на них из засады. Место битвы не могли отыскать вплоть до 1989 г., потому что поколения археологов полагали, что это была партизанская атака в лесу. То есть дикари набросились из-за деревьев на ничего не подозревающих легионеров. На самом деле это было хорошо спланированное сражение на обширном поле боя с укрепленными позициями, которые германцы оборудовали заранее.

Варвары — не значит дикари и недотепы. Арминий изучил римскую стратегию и тактику и убедил своих бойцов действовать скоординированно, по плану, а не полагаться, как прежде, на личный безрассудный героизм. Результат был потрясающим. Три легиона, с их генералом и всеми офицерами и вспомогательными войсками, вместе со штабом, были перебиты практически все «варварами» Арминия. «Армия, не превзойденная по храбрости, первая среди римских армий по дисциплине, энергичности и боевому опыту, благодаря халатности ее командующего, вероломству врага и неблагосклонности фортуны… была уничтожена почти до единого человека тем самым врагом, которого она всегда била, как скот на бойне…»[157 - Там же, 119–120.]

Разумеется, римляне были вправе бить своих врагов, «как скот на бойне», но варварам делать то же самое с римлянами казалось противоестественным, и это вызвало глубокий шок. Римляне ощутили горький вкус своего же лекарства, которое им прописал «лекарь», ими же обученный. Подобное оскорбление нельзя было забыть, и на протяжении многих веков римляне проклинали имя Вара. Потрясенный размерами катастрофы, в которой он был повинен, Вар поступил благопристойно (в глазах римлян) — он покончил с собой. Его местами обгоревшее тело было «изуродовано врагами в их варварстве. Его голову отсекли и отправили Марободу», который переправил ее Августу[158 - Там же.].

Тацит, который писал об этих событиях 40 лет спустя, не сомневался, что катастрофа положила конец планам экспансии римлян в Германии, и археологические находки это подтверждают. С этого года исчезают Вальдгирмес и все крепости к востоку от Рейна[159 - Todd, М. The Early Germans, pp. 50–1.]. Римский историк, кроме того, ясно указывает, что целью Рима было порабощение всего мира, и он восхищается германцами, оказавшими сопротивление: «Несомненно, уничтожение Квинтилия Вара спасло Германию от порабощения… Природа дала даже бессловесной скотине свободу, но храбрость присуща только человеку, и в том его превосходство. Небеса помогли тем, кто храбрее»[160 - Тацит. История, IV.]. Волна потрясения прокатилась через всю империю, перехлестнула через ворота Вечного города и легла к ногам самого императора Августа.

Согласно историку Светонию, постыдное поражение Вара «почти разрушило империю». Это утверждение приобретает новый смысл после раскопок Вальдгирмеса. Становится понятно, что были потеряны не только армии, но и целая провинция. Август немедленно приказал вывести патрули на улицы Рима и принять другие меры безопасности, чтобы исключить возможность возникновения бунтов на волне катастрофы. Он даже отослал своих батавских телохранителей. Он «горько скорбел», писал Дион Кассий 200 лет спустя, «но не только потому, что солдаты были потеряны, но также из-за страха за германские и галльские провинции, и в особенности потому, что ожидал, что враг двинется на Италию и на сам Рим»[161 - Дион Кассий. LVI, 23.]. Светоний пишет: «Действительно, говорят, что он принял катастрофу так близко к сердцу, что несколько месяцев не стриг волосы и бороду. Он часто бился головой о дверь, восклицая: «Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!» — и всегда почитал годовщину этого события как день глубокого траура»[162 - Светоний. «Калигула», XXIV.].

Позор был столь велик, что о потере Germania Magna никогда не упоминали. И хотя покинутый город у Вальдгирмеса, в конце концов, был обнаружен, римляне не оставили никаких записей о том, как он в действительности назывался. Хотя, вероятно, он был столицей Великой Германии. Никто не смел сказать, что Рим потерял не только легионы.

«КВИСЛИНГ» И БОРЕЦ ЗА СВОБОДУ


Как ни странно, несмотря на величие победы над Варом, Арминий не сразу стал верховным и неоспоримым лидером херусков. Оставалось еще много германцев, видевших свою выгоду в сотрудничестве с Римом, а не в борьбе с ним. И Сегест, человек, пытавшийся предупредить Вара о надвигающейся катастрофе, был одним из вождей такой группировки.

Он, естественно, присоединился к Арминию при нападении на Вара, поскольку не хотел вызывать подозрений, но его симпатии были неотделимы от его интересов: он сочувствовал римлянам. Сегест стал главным антагонистом Арминия среди херусков, соперничество между этими людьми перешло и в область личных отношений. Это случилось из-за того, что Сегест стал тестем Арминия, что его вовсе не радовало. Дочь Сегеста, Туснельда, была помолвлена с человеком, союз с которым, как предполагается, Сегест одобрял. Тут, однако, встрял Арминий и похитил не только любовь Туснельды, но и ее саму, женился на ней вопреки протестам отца[163 - Об имени жены Арминия см.: Страбон, VII, 1, 4.]. Арминий, похоже, действительно любил Туснельду, и Тацит сообщает нам, что сама Туснельда «с большей страстью относилась к мужу, нежели к отцу». Сегест и Арминий всегда занимали противоположные политические позиции, а теперь они просто ненавидели друг друга.

Римляне были хорошо осведомлены об этих распрях. Когда Август умер, племянник нового императора Тиберия Германик вернулся в Германию, чтобы отомстить херускам. Он намеревался максимально использовать этот раскол. Как пишет Тацит: «Эти два вождя стояли, соответственно, за измену и за благосклонность к Риму. Арминий был германским смутьяном. Сегест часто предупреждал Публия Квинтилия Вара, что готовится восстание»[164 - Тацит. Анналы, I, 55.].

Германик начал свою месть херускам с уничтожения племени хаттов — «беспомощные женщины, дети и старики были перебиты или захвачены в плен», а их столица разрушена[165 - Там же, 66.]. Тем временем Арминий захватил власть и взял в осаду сторонников Сегеста, который обратился за помощью к Германику. Сегест явно был важным союзником Рима, если Германик выручил его и сопроводил за Рейн вместе с многочисленными родственниками и несколькими высокопоставленными дамами, включая Туснельду, дочь Сегеста и жену Арминия. Не совсем ясно, как она оказалась в этой компании, но, должно быть, Сегест силой забрал ее у Арминия, возможно, в то время, когда Сегест (как он позже заявил) бросил Арминия в тюрьму. Сегест допускал, что по собственной воле Туснельда к ним не присоединилась бы.

В книге Тацита Туснельда предстает замечательной, энергичной женщиной. Вот она стоит, беременная и разлученная с мужем, силой приведенная во вражеский лагерь отцом-изменником, — и все же не знает пощады. «С самого ее прибытия ни просьб, ни слез смирения. Она спокойно стояла с руками, сжатыми под плащом, глядя вниз на свой увеличившийся живот»[166 - Там же, 57.]. Легко представить, как восхищался такой женщиной ее муж, предводитель движения сопротивления ее страны, и как ненавидел отец, шпион и стукач.

Сам Сегест в представлении Тацита — «великая фигура, бесстрашно признающий, каким хорошим союзником он был». Он произносит речь в свою защиту, которая, по мысли Тацита, могла бы оправдать предательство:


С тех пор как божественный Август сделал меня римским гражданином, в моем выборе друзей и врагов я руководствовался твоей выгодой. Моим мотивом не была ненависть моего народа — ибо предатели отвратительны даже стороне, к которой они примкнули, — но вера, что интересы римлян и германцев совпадают и что мир лучше войны. Вот почему я донес твоему бывшему командиру, Вару, о человеке, который разорвал договор с тобой, — Арминии, похитителе моей дочери![167 - Там же, 58.]


Германик пообещал предоставить Сегесту и его семье безопасное жилище в Галлии. Туснельда родила Арминию сына, которого отправили в Равенну. Тацит надеялся рассказать об «иронической судьбе, которая была ему уготована», но так никогда и не сделал это.

АРМИНИЙ НАНОСИТ ОТВЕТНЫЙ УДАР


Арминия, понятное дело, поведение Сегеста слегка вывело из себя. И даже не слегка. Тацит пишет, что он был «взбешен похищением жены и перспективой рабства для своего еще не родившегося ребенка». Поэтому он совершил блицтур по землям херусков, призывая возобновить войну с римлянами. Слова, которые Тацит вкладывает в уста Арминия, звучат вдохновляюще: «Германия не потерпит римских розг, топориков и тог между Рейном и Эльбой. Другие страны, не знакомые с римским правлением, не познали их налогов и их карательных походов. Мы познали — и больше этого не допустим!»[168 - Там же, 59.].

Так говорил Арминий или не так, но, похоже, он добился своего. Германика встревожил размах направленного против него восстания, и он атаковал на нескольких фронтах, чтобы разбить повстанцев. Одна из его колонн, убивавшая и грабившая в землях бруктеров, обнаружила штандарт 19-го легиона, погибшего с Варом. Наконец, войско достигло Тевтобургского леса, где лежали все еще не погребенные останки легионеров Вара. Выжившие привели живых к мертвым, и, как пишет Тацит, «перед ними ожили ужасные сцены… На голой земле белели кости, разбросанные там, где люди убегали, и сваленные в кучу, где они стояли и сражались. Там были обломки копий и куски лошадиных тел, а на ветвях деревьев висели человеческие головы. В роще неподалеку стояли диковинные алтари, на которых германцы убивали римских полковников и старших командиров»[169 - Там же, 61.].

Во время кампании следующего года произошла необычайная встреча. Тацит, описывая ее, драматизирует и сгущает краски, хотя ситуация не была редкостью для большинства варварских семей, когда на них надвигалась империя. Он описывает, как Арминий приходит на речной берег и требует, чтобы ему дали поговорить с его братом Флавием, который находился в римском лагере на другой стороне. Флавий несколько лет назад, сражаясь в войсках Тиберия, потерял глаз. Когда он вышел, Арминий…


…спросил своего брата, откуда рана на лице. Место и битва были названы ему. Тогда он захотел узнать, какую Флавий получил награду. Флавий упомянул свое высокое жалованье, почетные венок и цепь и другие воинские награды. «Невелико вознаграждение за рабство», — презрительно сказал Арминий.

Тогда между ними начался спор. Флавий говорил о величии Рима, богатстве императора, об ужасном наказании, ожидающем побежденных, о милости, заработанной подчинением, — даже с женой и сыном Арминия, теперь живущими как пленники в Равенне, не обращаются, как с врагами. Его брат (Арминий) подробно говорил о патриотизме, свободе навек, национальных богах Германии — и об их матери, которая поддержала его, умоляя, чтобы Флавий не стал дезертиром и предателем, а выбрал путь освободителя своих родных и своей страны[170 - Там же, II, 10.].


Тацит пишет, что аргументы скоро стали оскорбительными и дискуссия закончилась бы дракой (несмотря на то, что братья стояли на разных берегах реки), если бы Флавия не удержали. Арминий остался, «выкрикивая угрозы и вызывая на бой, многие из них — на латыни». На следующую ночь один из херусков, возможно сам Арминий, подъехал верхом к римскому частоколу и стал дразнить солдат на латыни, обещая каждому дезертиру жену, немного земли и сто сестерциев.

В сражении, когда оно началось, успех был на стороне римлян. Арминий был ранен, но, размазав собственную кровь по лицу, чтобы его не узнали, прорвался сквозь ряды римских лучников исключительно за счет физической силы и стремительности своего коня. Германик объявил о своей победе над Арминием, хотя тот не был ни убит, ни пленен. Римляне сожгли все, что могли, убили всех, кого могли, взошли на свои корабли и уплыли домой.

ТРИУМФ ГЕРМАНИКА


Тиберий настоял, чтобы его командующий вернулся в Рим и отпраздновал триумф в честь победы над германцами. Вполне возможно, что император испытывал зависть к племяннику, добившемуся таких успехов и популярности в войсках. Поэтому, даже несмотря на то, что война в Германии была фактически еще не завершена, 26 мая 17 года состоялся триумф Германика. Это было что-то!

Арминий остался в стороне. Не только потому, что это было важнейшим событием года, но и потому, что его жена и сын, которого он никогда не видел, присутствовали при этом… не как зрители — их провели перед публикой как пленников.

Греческий географ Страбон писал отчет о торжестве по горячим следам. Публичным унижением был штраф, наложенный на херусков за их участие в уничтожении легионов Вара: «Все они (херуски) уплатили штраф, чем обеспечили младшему Германику поистине бриллиантовый триумф. Самые прославленные мужчины и женщины вели пленников, я имею в виду Сегимунта, сына Сегеста и вождя херусков, и его сестру Туснельду, жену Арминия… и трехлетнего сына Туснельды, Тумелика». За этим наблюдал и сам архипредатель Сегест, которого заставили быть свидетелем публичного унижения его сына и дочери: «Но Сегест, тесть Арминия, который с самого начала противостоял Арминию и, воспользовавшись удобным моментом, бежал от него, присутствовал как почетный гость на праздновании победы над его детьми»[171 - Страбон, VII, 1,4.]. Видимо, римляне так наградили его за предательство своего народа.

КОНЕЦ АРМИНИЯ


Представляется, что борьба германцев с Римом была не просто проявлением любви к свободе. Она была также обусловлена их категорическим нежеланием принять имперский или даже монархический строй вместо традиционного племенного общественного устройства с народными вече, издающими законы и выбирающими военных вождей. Стоило лидеру возмужать и начать претендовать на королевский трон, как это сразу вызывало возмущение рядовых германцев. Так в итоге случилось и с Арминием.

Он и другие воеводы сделали достаточно, чтобы заставить римлян показать свои спины, а значит, они могли вернуться к более традиционному занятию, то есть драться друг с другом. Тацит пишет об этом довольно лаконично: «Теперь, когда римляне ушли и исчезла внешняя угроза, национальные обычаи и соперничество стравили германцев друг с другом»[172 - Тацит, Анналы, II, 42.].

Сегест больше не стоял на пути Арминия, его единственным реальным соперником в других кланах остался Маробод, который к тому времени возглавлял группу племен под общим названием свевы. Маробод, судя по всему, был тщеславен, честолюбив и влиятелен. Веллей Патеркул рассказывает, что он был «родом из благородной семьи, силен телом и смел в замыслах, варвар по рождению, но не по разуму». Он установил римскую дисциплину в своих войсках, численность которых в лучшую пору составляла около 70 000 пехоты и 4000 кавалерии.

И еще, согласно Веллею, он «держал в уме идею четко установленной имперской и королевской власти»[173 - Веллей Патеркул, II, 108.]. Он действительно пользовался римским титулом rex. Конечно, римляне гордились своей ненавистью к королям (вот почему Цезаря убили, когда только показалось, что он захотел корону), поэтому римский опыт следует иметь в виду, читая дошедшие до нас отчеты о случившемся позднее. Это касается и Тацита: «Свевам не нравился королевский титул их вождя Маробода, тогда как Арминий пользовался популярностью как поборник свободы. А потому в дополнение к его старым солдатам — херускам и их союзникам — в войну на стороне Арминия вступили два свевских племени из королевства Маробода, семноны и лангобарды»[174 - Тацит, Анналы, II, 45.].

Маробод дошел до того, что послал SOS императору Тиберию, запросив его помощи в борьбе против врага империи, Арминия. Это был поступок отчаявшегося человека, и Тиберий совершенно резонно ответил, что, когда римляне потребовали у Маробода поддержки в войне с херусками, он дал им от ворот поворот. Так почему они должны теперь ему помогать? В конце концов, Маробод попросил убежища. Тиберий заверил Маробода, что он может приехать и свободен поселиться, где пожелает, но в сенате Тиберий объявил Маробода одной из самых больших угроз Риму. Германец провел следующие 18 лет в Равенне, в качестве привилегированного пленника, «стареющего, с репутацией, загубленной излишней любовью к жизни»[175 - Там же, 63.].

После этого нелюбовь Арминия к монархии, казалось, пропала, и теперь он, чтобы отпугнуть Рим, пытался создать Германское королевство под собственным правлением. Однако он обнаружил, что германцы не собирались ползать на карачках даже перед ним. И с тех пор как римляне ушли из Germania Magna, люди, похоже, не собирались отдавать свою независимость какому-либо владыке, даже доморощенному.

«Его свободолюбивые сотоварищи, — пишет Тацит, — активно сопротивлялись. Военная удача переходила со стороны на сторону, но в итоге Арминий стал жертвой предательства собственных родственников». Иначе говоря, они его убили.

Тацит оставляет нам весьма благородную оценку Арминия, что показывает, насколько сильным было воздействие его личности и судьбы на его врагов: «Несомненно, он был освободителем Германии. Он бросил вызов Риму — не в период его младенчества, как другие короли и полководцы до него, но на вершине могущества. Он кидался в битвы с неясным исходом и не проиграл ни одной войны. Он правил 12 из своих 37 лет. По сей день племена поют песни о нем»[176 - Там же, 84.]. Подходящий национальный герой для Германии. Если бы еще знать его подлинное имя…

ЗАУЧЕННЫЙ УРОК


Оставив Germania Magna, император Август понял, что бесконечное расширение границ — не выход. Соответственно, он посоветовал своему преемнику Тиберию держать империю внутри естественных границ, образованных Рейном, Дунаем и Евфратом[177 - Там же, I, 9: «Океан и далекие реки были границами империи»; I, 11: «Август начертал собственноручно…что империя должна быть ограничена нынешними пределами».]. Он сказал печально, что стремиться к малой выгоде дорогой ценой — все равно что ловить рыбу «на золотой крючок, потеря которого, если она произойдет, не оправдается никаким уловом»[178 - Светоний, «Август», 25.].

Но империя нуждалась все в новых и новых уловах. Иначе расходы на милитаризацию не покрывались прибылями от новых завоеваний, и Рим стал бы банкротом.

Британия, захваченная в 43 г. н. э., приносила не слишком много дохода. Но, к счастью для Рима, оставалась еще одна страна, обещавшая обильную поживу для любого императора, который сможет ее завоевать. Но на этот раз не будет глупых попыток цивилизовать аборигенов. Они будут уничтожены.


ДАКИЯ И ИСЧЕЗНУВШИЙ МИР


В сердце Рима таилась смерть. Прямо в центре города возвышается величественный монумент, воздвигнутый сенатом в начале II в. н. э. в честь императора Траяна. Это загадочный памятник. Хотя он простоял в центре Рима почти 2000 лет, мы до сих пор по-настоящему не понимаем его. Но мы точно знаем, что он увековечивает тотальную римскую жестокость.

Внизу, на уровне земли, на колонне Траяна помещается то, что большинство людей сможет разглядеть в деталях. Чужеземный странник увидит лицо цивилизованного римского общества. Благородные государственные мужи беседуют со своими женами, рядом играют дети на фоне мирной сцены трезвого празднества. Однако, если мы посмотрим выше (для чего потребуется какой-никакой бинокль), то начнем различать в запечатленных на тысячах реалистичных изображений символы могущества — смерть и опустошение. Помните императора Августа и его сетования по поводу потерянных Варом легионов? Это не сантименты. Август был равнодушен к смерти, что он ясно продемонстрировал в храме Августа в турецкой Анкаре. Сегодня эти стены осыпаются, разъедаемые грязным воздухом большого города, но на них еще заметна запись Августа о его достижениях: «Трижды я давал гладиаторские представления в мою честь и пять раз в честь моих сыновей и внуков, на коих представлениях 10 000 человек бились до смерти».

Германские варвары были далеки от подобной дикости. Жажда крови, удовольствие, испытываемое от вида людей, убивающих друг друга, — это было что-то сугубо римское. Арминий и его соратники перебили легионы, потому что это был единственный шанс защитить свои земли, свое общество, свой образ жизни. И они этот шанс использовали. Римляне же тысячами убивали людей исключительно для того, чтобы насладиться видом крови. Они украшали свои покои драгоценными мозаичными картинами гладиаторских схваток, которые они спонсировали. Они толпами собирались посмотреть, как преступников разрывают на части дикие звери, специально для этой цели пойманные и привезенные издалека.

Наслаждение, доставляемое видом страдающих и умирающих людей, было сущностью римлянина. Ему приятно было наблюдать страдающих и умирающих варваров и других монстров из дикого мира за границами империи. Соответствующими были и типичные костюмы гладиаторов: «тракийские варвары»; эсседары, снаряженные как кельтские колесничие; мирмиллоны, представлявшие морских чудищ; андабаты в броне наподобие персидской и т. д. Когда император Нерон свалил вину за большой пожар в Риме на последователей новой религии, христиан, он выбрал для них наказание, по его мнению, и подходящее, и развлекающее. Согласно Тациту, одни христиане были одеты в шкуры диких животных, а затем брошены собакам, которые разорвали их в клочья. Из других были «сделаны факелы, которые зажгли, когда стемнело, чтобы заменить дневной свет». Историки полагают, что Тацит повторял преувеличения, сочиненные врагами Нерона, но дело в том, что в такие гиперболы люди верили. Император у них ассоциировался с кошмаром, сравнимым, вероятно, с ужасами Освенцима, а может, худшим. Люди были готовы поверить, что живых мужчин и женщин прибивали гвоздями к столбам, обливали маслом и зажигали, чтобы осветить вечеринку, поскольку публичные шоу с пытками были частью общественного устройства их государства. А предсмертные вопли заменяли шутки конферансье.

Безжалостная жестокость, полное безразличие к людским страданиям, удовольствие при виде мучений — эти качества характеризовали не варваров. Ими отличались римляне. И гордились ими. Войны и празднования триумфов, убийства десятков тысяч людей, парады пленных, обращение в рабство и публичные казни пленников — все это были важные составляющие достоинства императора. Август гордился своей добротой и тем не менее был кровожаден. Его слова высечены на стене храма: «Я часто вел войны на суше и на море, сражался с врагом внешним и внутренним. В случае с иноземными народами, которые было безопаснее простить, я предпочитал сохранение истреблению». Истребление — геноцид — являлось, надо понимать, одним из возможных вариантов. И иногда это предпочтительнее.

ГЕНОЦИД


Многие рельефы на колонне Траяна изображают римлян, убивающих даков. По иронии судьбы нам осталось множество современных изображений варварского народа, о котором иначе мы не знали бы почти ничего. Колонна воздвигнута в ознаменование кампании Траяна 101–106 гг., в ходе которой он вошел в Дакское царство и истребил всю нацию даков. Ну, по крайней мере, римлянам хотелось так думать.

Сегодня некоторые историки неохотно оставляют за Траяном честь исполнителя тотального геноцида. Они ссылаются на надписи и документы, доказывающие, что многие даки спаслись от римского холокоста. Таким образом, они пытаются доказать преемственность истории народа от тех лет до нынешних дней и то, что остатки страны Дакия стали, что звучит довольно забавно, Румынией. Есть, к примеру, записи, согласно которым, по крайней мере, 12 отрядов дакских солдат впоследствии стояли гарнизонами в различных частях Римской империи. Многие из них, судя по этим записям, — в Британии. Более того, сама колонна венчается изображением даков, мирно возвращающихся пасти своих овец на опустошенную землю.

Загвоздка в том, что в Древнем Риме существовало общее мнение, что Траян полностью стер даков с лица земли. Врач императора Критон заявлял, что Траян так хорошо сделал свое дело, что осталось только 40 даков. Во всяком случае, писатель Лукиан пишет, что он так сказал. Критон написал воспоминания о своих с Траяном приключениях в Дакии, но книга утеряна, а Лукиан, сатирик и остряк, мог применить комическую гиперболу, чтобы достичь эффекта.

Но более поздние авторы развивали ту же идею. В их число входит император Юлиан (более известный как Юлиан Отступник), который в одном из своих произведений изображает Траяна произносящим: «Один, я победил народы за Дунаем и уничтожил целиком племя даков»[179 - Юлиан Цезарь. XXVIII, 327.]. Историк IV в. Евтропий писал, что, когда Дакия была побеждена, осталась лишь голая земля, которую Траян заново заселил народами из разных частей империи. «Траян привел неисчислимые массы людей со всего римского мира, чтобы заселить эти поля и эти города, так как Дакия была лишена людей после продолжительной войны»[180 - Евтропий. Breviarum Ab Urbe Condita, VIII, 6, 2.].

Поскольку эта история была хорошо известна, то вполне возможно, что последняя сцена на колонне Траяна изображает не возвращение даков на родную землю, а заселение пустой страны римскими поселенцами. Предполагалось также, что здесь могли быть изображены даки, переселенные в империю.

Что касается службы даков в римской армии, то это тоже можно рассматривать как свидетельство того, что очень немногим дакским мужчинам было разрешено остаться в стране после войны. Еще один писатель на основании записок Критона заявлял, что Траян силой забрал полмиллиона даков в римскую армию. Хотя это, скорее всего, преувеличение, оно свидетельствует о том, что римляне были настроены оставить как можно меньше мужчин в родных краях. Это подтверждает и Евтропий[181 - Там же.].

Археолог Линда Эллис описывает те события как своего рода «нулевой год», когда римляне начисто стерли Дакию с лица земли и стали строить новую цивилизацию как бы на terra nova, на «новой земле». «Нет преемственности дакских традиций, ни религиозных, ни экономических, ни политических, потому что цивилизация даков была буквально стерта с лица земли, и на ее место пришел новый римский порядок». Перебили римляне или нет все население, но в любом случае они основательно поработали над тем, чтобы убрать дакскую культуру с карты мира.

Зато даки стали одним из немногих народов на Земле, чье уничтожение было любовно изображено для последующих поколений. Так какими же варварами они были?

УТЕРЯННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ


Довольно трудно узнать, какими были даки, поскольку римляне серьезно потрудились над уничтожением их общества[182 - Hanson, W. S. and Haynes I. P. Roman Dacia.]. Война с Траяном завершилась в 106 г. самоубийством царя даков Децебала и бегством большинства оставшихся в живых за Карпатские горы. Новая римская провинция, Dacia Traiana (Траянская Дакия), была военизированным государством, руководимым генералами и заселенным римскими солдатами, живущими в городах-казармах. Для работы на полях и в шахтах было завезено новое население, в основном рабы. Исчез даже язык. Все, что осталось, — это несколько имен и список лекарственных трав.

Поэтому, если только вы не румын, то, вероятно, никогда ничего и не слышали о даках. И, возможно, для вас будет огромной неожиданностью узнать, что это была одна из великих цивилизаций древнего мира, исповедовавшая учение религиозного лидера, которого один греческий историк сравнивал по значимости с Моисеем. Мир даков, со всеми его достижениями и учениями, погиб, словно никогда и не существовал. Спасибо Риму.

По изображениям дакских варваров на колонне Траяна вы бы никогда не догадались, что их царство было одним из богатейших в Европе. До того как римляне освободили их от повседневного труда, даки были первоклассными мастерами по металлу. Возможно, они научились этому ремеслу у кельтов, которые составляли заметную часть населения[183 - Vekony, G. Dacians-Romans-Romanians, p.50.]. У них в изобилии были драгоценные металлы, чтобы с ними работать.

Единственную подсказку дает колонна Траяна, на которой представлены несколько «кадров» захваченной добычи. Это были легендарные сокровища. Их было более чем достаточно для того, чтобы окупить всю войну. Писатель VI в.[184 - Lydus, I. Powers or the Magistracies of the Roman State, II, 28.], цитируя Критона, заявляет, что помимо различных бесценных изделий вес сокровищ составлял 1650 тонн золота и 3310 тонн серебра. Возможно, это преувеличение, но в любом случае их было очень много. И это неудивительно. Дакия была богата золотом, серебром и железом. Даки разрабатывали богатые залежи задолго до вторжения римлян, а деревянные подпорки в одной из шахт ученые датировали III в. до н. э.

Дакия не только в экономическом, но и в социальном отношении не уступала Риму. Там было высокоразвитое общество, на основе которого в разные моменты истории могущественные правители создавали конфедерации, способные бросить вызов Риму.

Исходя из наших представлений легко вообразить, будто римская армия в технологическом отношении имела подавляющее превосходство над войсками окружавших Рим отсталых варваров. Но это было не так. Варвары, за исключением, возможно, артиллерии, были оснащены не хуже римлян, а в одной области — металлургии — иногда и лучше.

Кроме того, с II в. до н. э. они вели торговлю с Римом, а их связи с Грецией имели еще более глубокие корни. Они, несомненно, не были отсталой, изолированной кучкой дикарей. Их аристократия была грамотной, и, подобно кельтам, они использовали для своего языка греческий и римский алфавиты. На протяжении 150 лет даки чеканили собственные монеты. Они изготавливали элегантные гончарные изделия, которые украсили бы любой дом.

У даков были обильные сельскохозяйственные угодья. Они чувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы строить города, не окруженные стенами. Поселения даков имели небольшую укрепленную цитадель в центре, а религиозная и промышленная зоны лежали за стеной. Недавние раскопки обнаружили в горах Трансильвании детально продуманные строения даков. Их возводили способами, сходными с методами греческих строителей, но с четкими отличиями: использовали блоки известняка, которые транспортировали на расстояния до 15 миль по хорошим дорогам, проложенным по сложнейшему рельефу местности. Если бы мы вернулись назад, в I в. до н. э., то увидели бы, что могущественный правитель Дакии, носивший, вероятно, имя Буребиста, жил во дворце, окруженном крепостями, и даже мог похвастаться наличием водопровода. Правда, исчезло все это настолько бесследно, что до недавнего времени никто даже не знал, где находилось.

Буребиста был первым, кто объединил даков в конфедерацию и утвердил свою власть над разношерстными племенами, населявшими те края. Он подчинил соседние народы и, согласно Страбону, «стал вызывать опасения даже у римлян».

УТЕРЯННАЯ РЕЛИГИЯ


Страбон описывает Буребисту как харизматического, безжалостного лидера, достаточно разумного, чтобы понимать, что политическая власть значительно укрепляется с помощью религии и при поддержке духовенства: «В качестве помощника в обеспечении полного подчинения ему его племени у него был его коадъютор Деценей, мудрец, человек, который не только странствовал по Египту, но также досконально изучил некоторые знамения, благодаря чему претендовал на знание воли богов. И в течение короткого времени он был возведен в ранг бога»[185 - Страбон. VII, 3, 11.]. Эта религия была замечательна своей доморощенностью.

Высоко в горах находилось святилище жрецов Залмоксиса (или Замолксиса). Согласно грекам, Залмоксис был учеником Пифагора[186 - Геродот. Персидские войны, IV, 93–96.]. Страбон пишет, что Залмоксис был рабом Пифагора. Он провел какое-то время в Египте, что было обязательно в классическом мире для любого, вступающего на путь создания новой религии. А когда вернулся на родину в Дакию, оказался «в центре внимания правителей и простых людей племени, поскольку мог делать предсказания по небесным знакам». Для начала он стал просто жрецом главного бога даков, но через какое-то время Залмоксиса самого начали чтить как бога. Он жил отшельником в пещере, посещаемый только царем и его свитой.

Затем Страбон дает анализ отношений между Залмоксисом и царем, объясняющий, как Буребиста использовал религию и политику для своей выгоды. Это делается для укрепления политической власти и по сей день, но Буребиста, несомненно, был крупным специалистом.


Царь сотрудничал с ним, потому что видел, что люди гораздо больше ему доверяли, поскольку им казалось, что его решения были в согласии с волей богов. Такой обычай сохранился даже до нашего времени, потому что люди типа Залмоксиса всегда найдутся. Они, будучи на деле лишь советниками, слывут среди гетов (даков) богами[187 - Страбон. VII, 3, 5.].


К Залмоксису, похоже, относились примерно так же, как к Будде, который был современником Пифагора (оба, как считается, жили с 560 по 480 г. до н. э.). Но буддизм остался, а залмоксизм — нет. Римляне были далеки от Индии и мучительно близки к Дакии. Там было святилище, но не было ни статуй богов, ни алтарей, ни жертвенников. Диодор Сицилийский, грек и современник Цезаря, называет Залмоксиса одним из трех великих негреческих философов (два других — Моисей и Зороастр), но мы ничего не знаем о его учении, кроме одного: он сказал, что душа бессмертна. Согласно трудам Платона, написанным около 380 г. до н. э., Залмоксис учил, что все болезни проистекают из-за отсутствия телесной гармонии: «Часть никогда не будет в здравии, если не в здравии целое. Все хорошее или дурное, как в теле, так и в человеческой натуре, порождается в душе. Поэтому, если голова или тело не в здравии, вам следует начать с излечения души. Она первая. И лечение должно осуществляться с использованием чистых слов, которые поселяют умеренность в душе»[188 - Платон. Хармид, 157.].

Чтобы показать, сколько могущества приобрел Буребиста благодаря этому союзу религии и политики, Страбон рассказывает, что тот был в состоянии даже бороться с пьянством своего народа, убеждая пациентов сократить потребление вина и — о ужас! — «жить без вина»! Непьющий варвар? Очевидно, что слово «варварский» означает не совсем то, что мы обычно полагаем.

Буребиста был также достаточно умен, чтобы понять, что восходящая звезда Юлия Цезаря является потенциальной угрозой, даже когда Цезарь еще только боролся за власть в Риме. Все это происходило в те дни, когда слово «Цезарь» не было титулом, а всего лишь мужским именем, означавшим, что довольно забавно, «длинноволосый». Ну знаете, как варвары.

В любом случае, Буребиста был сильно обеспокоен замыслами Цезаря и отправил наиглавнейшему врагу Цезаря, Помпею, предложение о военной поддержке в обмен на признание его государства. Предложение варварского вождя вмешаться в гражданскую войну в Риме? И тут вновь изменяется значение слова «варварский».

В этот раз предложение Буребисты опоздало, и Цезарь захватил Рим, что должно было несколько встревожить царя даков. Предлагая свою помощь Помпею в войне против Цезаря, Буребиста наверняка понимал, что окажется в цезаревом списке правителей «оси зла» номером один. Цезарь уже завоевал Галлию и посадил на трон марионеточных правителей в южной Британии. Дакия и Буребиста становились следующей целью.

Цезарь, однако, был убит прежде, чем успел что-то сделать, и (видимо, по некому божественному закону симметрии) то же случилось с Буребистой. Дакская конфедерация распалась, и понадобилось еще сто лет, прежде чем могущественный правитель сумел объединить силы даков для новой конфронтации с Римом. Однако политический раскол в те времена не означал возврата к «варварству» или другому нецивилизованному состоянию. Поговаривали, что великий император Август обручил свою 5-летнюю дочь с одним из дакских вождей и, как предполагалось, сам проявлял интерес к женитьбе на его дочери.

Правдивы эти рассказы или нет, но они указывают на равенство, существовавшее тогда в отношениях между Римом и Дакией. Уничтожение даков Траяном можно считать чем угодно, но только не избавлением мира от невежественных дикарей.

ДЕЦЕБАЛ И БЕЗУМНЫЙ ДОМИЦИАН


Следующий харизматический лидер даков, объявившийся веком позже, возможно, на самом деле не был даком. Ко второй половине I в. н. э. даки в своей стране, видимо, стали национальным меньшинством, уступив по численности кельтам, иранцам и бастарнам (восточногерманское племя). Поэтому, кем бы ни был Децебал по этническому происхождению, его недакское имя удивления не вызывает[189 - Vekony. Op. cit., p. 50.].

Умный полководец, он доказал, что способен собрать вместе все эти разрозненные народности в единый монолитный военный кулак. Согласно Диону Кассию, Децебал был «проницателен в понимании военного искусства и также проницателен в способах ведения войны. Он точно определял, когда атаковать, и выбирал верный момент для отступления. Он был специалистом по засадам и мастером генеральных сражений. Он знал не только, как развить успех, но и как пережить поражение»[190 - Дион Кассий. LXVII, 6.]. Децебал заимствовал значительное число приемов военного искусства из само собой напрашивающегося источника: римским легионерам, склонным к перемене мест, он предлагал привлекательные условия, и эти дезертиры образовали костяк грозной армии Децебала. Он «набрал большую и лучшую часть войска, убеждая перейти к нему людей с римской территории»[191 - Там же, LXVIII, 9.]. Считается, что он мог вывести на поле боя армию из 40 000 собственных солдат и еще 20 000 союзников.

Децебал, естественно, всыпал по первое число страдавшему манией величия императору Домициану. В 85 г. даки пересекли Дунай и убили римского наместника. Домициан решил ответить репрессиями, тогда как Децебал предложил переговоры. Император проигнорировал попытки примирения и двинулся на даков. Разумеется, сам он никуда не тронулся с места. Это было не в его привычках. Он послал одного из своих генералов, Корнелия Фуска, с огромной армией. Тем временем сам Домициан «пребывал в одном из городов Мёзии (на римской стороне Дуная), ведя, по своему обыкновению, разгульный образ жизни. Поскольку он был не только ленив телом и робок душой, но также распутен и похотлив, не пренебрегая даже мальчиками»[192 - Там же, LXVII, 6.]. Децебал, узнав об этом, незамедлительно направил еще одного посла к Домициану с оскорбительным предложением заключить мир с императором на условии, что каждый римлянин будет платить «два обола» в год Децебалу. Иначе, было сказано, Децебал пойдет войной на римлян и нанесет им «великие печали».

Фуск переправился через Дунай в 87 г. и попытался проникнуть в центральные области Дакии, перейдя Трансильванские горы по ущелью, известному под названием Железные Ворота. Здесь возле места, которое хроники называют Тапе, он был атакован даками. Фуск погиб в бою, один из его легионов был уничтожен, а знамена и снаряжение были захвачены. Не исключено, что некоторые римляне примкнули к армии даков.

Через два года Децебал обнаружил у себя эмиссаров императора, доставивших просьбу о перемирии. Царь варваров был умелым переговорщиком и, учитывая, что Домициан потерпел неудачу в недавней кампании против германского племени свевов, не колеблясь воспользовался преимуществами своего положения. По условиям договора Децебал получал от Домициана большую сумму денег, а также «мастеровых всякого ремесла, относящегося к войне и миру» и гарантии будущих платежей. В обмен Децебалу предлагалось вернуть пленных и оружие и засвидетельствовать свое почтение императору. Однако Децебал был слишком осторожен, чтобы лично представляться сумасшедшему Домициану. Взамен себя он отправил в Рим в качестве своего представителя некоего Диегиса, вместе с несколькими пленниками и каким-то оружием, «якобы это было все, что у него имелось»[193 - Там же, 7.]. Фактически он выразил полное презрение к римскому императору, поскольку его посланник даже не принадлежал к знатным дакам, отличительным признаком которых был головной убор. У него были длинные волосы, что в Дакии указывало на принадлежность к низшим классам. Возможно, Домициан не понял оскорбительного выпада, а может, ему было выгодней этот «наезд» проигнорировать. Так или иначе, но обычно самолюбивый император не стал качать права и подписал соглашение.

Дело в том, что Домициан намеревался представить это судорожное примирение как великую победу. Он уже устраивал «липовый» праздник в ознаменование победы над Германией в 83 г., когда, как полагают, он переодел рабов, чтобы они выглядели пленными германцами. Теперь Домициан закатил триумф в таком же духе в связи с победой над даками. Он короновал эмиссара Диегиса как царя Дакии, «так, словно он (Домициан) был вправду завоевателем и мог давать дакам в цари кого пожелает», наградил почестями и деньгами солдат и вытащил из имперских кладовых барахло, представленное как военная добыча. Затем были устроены триумфальные игры, на которых, как сообщает нам бесспорно необъективный Дион Кассий, «не было ничего заслуживающего внесения в анналы истории, за исключением соревнований в беге среди девушек»! Однако было еще разыграно шутейное морское сражение на новой арене, во время которого «практически все участники, а также многие зрители погибли». Неистовый шторм с проливным дождем затопили мероприятие, но император не позволил никому снять или сменить одежду. Хотя, разумеется, сделал это сам. В результате «немалое число заболело и умерло». Дион Кассий также добавляет, что карлики и женщины частенько сражались друг с другом, однако не вполне ясно: то ли сражались карлики с карликами, то ли женщины с женщинами, то ли команда карликов с командой женщин[194 - Там же, 8.].

А в шестистах милях отсюда, в Дакии, Децебал сцепился с новым римским командующим, Юлианом. Юлиан привел римскую армию в чувство и одержал победу над даками, и снова у Тапе. Децебал вынужден был перейти к обороне и все же опять сумел поменяться ролями с римлянами. На этот раз с помощью хитрости. Опасаясь, что Юлиан будет штурмовать его царскую резиденцию, Децебал вырубил все деревья в округе, а затем расставил стволы воинскими порядками и навесил на них доспехи, «чтобы римляне приняли их за солдат, испугались и отступили», — пишет Дион Кассий[195 - Там же, 10.]. Именно так, очевидно, и случилось.

Это причудливое боевое столкновение положило конец контактам Децебала с Домицианом. Децебал теоретически еще оставался вассалом Рима, а Рим платил ему за эту привилегию. Такое положение дел устраивало дакского царя, но ни один другой римский император не был готов это терпеть. Домициана убили — к всеобщему облегчению — и в 96 г. на смену ему пришел пожилой Нерва, который провластвовал всего два года, но зато мудро избрал своим преемником в высшей степени благоразумного испанца — Траяна.

ДЕЦЕБАЛ И ТРАЯН


Траян был настолько же разумным, насколько Домициан сумасшедшим, и он был твердо намерен показать дакам, кто в доме хозяин. Можно даже сказать, что завоевание Дакии было у него чем-то вроде навязчивой идеи. Рассказывали, когда он хотел особо что-то подчеркнуть, его божбой было: «чтоб мне не видеть, как Дакия станет провинцией» или «чтоб мне не пересечь Дунай и Евфрат по мостам»[196 - Аммиан Марцеллин. XXIV, 3, 9.].

Децебал должен был понимать, что ему предстоят нелегкие деньки сразу же, как Траян станет во главе самой большой армии в мире. Традицией для каждого нового императора было раскочегаривать свое правление небольшой победоносной войной, и Траян отходить от этой традиции не собирался. Пара славных дел на границах помогали императору утвердить свою власть в империи, подправить себе репутацию и обеспечить армию делом. Кроме того, Траян получал «удовольствие от войны»[197 - Дион Кассий. LXVIII, 6.].

Децебал должен был понимать и то, что империя, когда явился Траян, находилась в состоянии экономического банкротства. Требовались денежные вливания, и довольно скоро. А в Дакии у Децебала в буквальном смысле была золотая жила. Но, вместо того чтобы разрабатывать ее к вящей выгоде Рима, Децебал ухитрился выторговать себе у Рима огромные ежегодные выплаты. Это, пишет Дион Кассий, было главной причиной, по которой Траян двинулся на Дакию: «он горевал по деньгам, которые те ежегодно получали, а также видел, что их мощь и их гордыня все разрастались»[198 - Там же.].

Когда Траян выступил в поход, Децебал забеспокоился. Он знал, что в лице новой империи приобрел врага, который находится на вершине своего могущества и, в отличие от Домициана, пользуется определенным уважением у своих солдат. «Децебал… знал, что в предыдущем случае он победил не римлян, а Домициана, тогда как теперь он будет сражаться и с римлянами, и с Траяном, их императором»[199 - Там же.]. Царь даков в отчаянии наблюдал, как компетентно и тщательно Траян готовится к наступлению. Шпионы Децебала докладывали, что император построил давно обещанный мост через Дунай (а может, и два) и теперь ведет дороги по территории Дакии.

Но Децебал был не из тех, кто мочится в штаны со страху, и продемонстрировал присутствие духа, посмеявшись над римлянами. Когда Траян дошел до Железных Ворот, Децебал отправил ему предостережение, выцарапанное, как пишет Дион Кассий, «на огромном грибе». Возможно, это было грибовидное ритуальное блюдо, тогда, как ни жаль, данный случай нельзя считать единственным в истории примером ведения дипломатической переписки на грибах. Надпись рекомендовала Траяну повернуть назад и «сохранить мир»[200 - Там же, 8.].

Децебал, конечно, не рассчитывал, что Траян примет его совет. Да и был бы крайне удивлен, если бы такое случилось. В результате римские войска достигли столицы даков, Сармизегетузы. Они захватили несколько горных крепостей, а также отыскали несколько катапульт и даже штандарт, захваченные у Фуска. А еще они взяли в плен сестру Децебала.

Вождь даков был разбит. Он явился к Траяну, пал ниц и выразил свое почтение императору. Согласно условиям перемирия Децебал соглашался стать союзником Рима, отдать римлянам захваченную ими территорию, разрушить крепости, перестать вербовать римских солдат и мастеров, а завербованных вернуть Траяну. Он также направил послов в римский сенат для ратификации перемирия. Там, в сенате, эти варварские чиновники, возможно, еще носившие шапочки, «сложили свое оружие, сомкнули руки в позе пленников и произнесли умоляющие слова»[201 - Там же, 10.]. Договор был ратифицирован, и им вернули оружие.

Децебал, однако, собирался выполнять мирные условия, которые он подписал, не больше, чем Траян был намерен оставить все золото дакам. Децебал должен был понимать, что Траян не получит «удовольствия от войны», пока полностью не подчинит себе Дакию. Царь варваров мог видеть, как римляне усиливают укрепления вдоль Дуная, и он знал, что они готовятся к полному завоеванию его страны. В это же время Траян заменил деревянный мост через Дунай каменным. Было ясно, что римляне решили остаться в Дакии.

Децебал сделал единственное, что мог. Он перехватил инициативу и напал на римскую Мёзию, захватив контроль над крепостями. Сенат объявил его врагом Рима, и Траян немедленно двинулся войной на него. На этот раз исход был очевиден, поэтому многие даки стали переходить на сторону римлян.

Децебал запросил мира, но в этот раз не явился для капитуляции лично. Он был слишком занят, чтобы участвовать в дипломатических приемах, поскольку отчаянно пытался поднять варварскую армию против Траяна. Он также попытался организовать покушение на императора, когда тот находился в Мёзии. Несколько римских дезертиров были направлены проверить, можно ли что-нибудь сделать с Траяном, который, согласно Диону Кассию, стал слишком доступным для всех и «в условиях военного времени допускал на совещания абсолютно любого, кто пожелает»[202 - Там же, 11.]. Но один из заговорщиков был схвачен и под пытками выдал остальных.

Однако Децебал провернул очередной трюк. Он пригласил командующего римской армией в Дакии, Лонгина, на встречу, заверив его, что теперь он готов выполнить все требования римлян. Вместо этого Децебал спокойно арестовал Лонгина и публично допросил его о планах Траяна по завоеванию Дакии. Лонгин сообщать что-либо отказался, поэтому Децебал забрал римского командующего с собой, не связанного, но под стражей. Он также известил Траяна, что тот сможет получить своего генерала обратно в обмен на все дакские земли до Дуная, которыми сейчас правит Рим. Децебал потребовал, кроме того, компенсировать ему деньги, потраченные к данному моменту на войну. Что ж, хотеть не вредно!

Траян дал уклончивый ответ.

Лонгин сделал то, что посчитал достойным выходом из невыносимого положения. Он получил от освобожденного раба яд. Перед тем как принять его, Лонгин пообещал убедить Траяна принять дакское предложение, и с благословения Децебала вручил бывшему рабу петицию. К тому времени, когда Лонгин совершил самоубийство, посланец уже отбыл.

Децебал, видимо будучи вне себя от потери такого престижного и важного пленника, потребовал, чтобы Траян отдал бывшего раба в обмен на тело Лонгина и 10 пленных. Но Траян как практичный человек стремился поощрять дезертирство даков. Он решил, что безопасность смельчака (бывшего раба), пошедшего на такой огромный риск при передаче яда Лонгину, будет «важнее для достоинства империи, чем похороны Лонгина», и отказался отправить вольноотпущенника на верную смерть.

На протяжении 105 г. Траян вел войну «с осторожным благоразумием, а не с поспешностью и, в конце концов, после тяжелой борьбы победил даков»[203 - Там же, 14.]. Когда Децебал понял, что настал конец, он покончил с собой, а его голова была отправлена в Рим.

ГРАБЕЖ


В Галлии и Британии Рим расширялся с помощью захватнических войн, сопровождаемых романизацией варварского населения. Но такая политика откровенно провалилась в Германии, и в Дакии у Траяна были совершенно иные планы. Это было нашествие. Ему были нужны земля и ресурсы, и он не собирался романизировать существующее население. Землю выметали дочиста. Некоторые спаслись, бежав на север, Траян завез новых жителей: легионеров, крестьян, торговцев, ремесленников и чиновников из Галлии, Испании и Сирии. Строилась новая Римская Дакия, с новыми городами, новыми крепостями и новыми дорогами.

И римляне бросились добывать все золото и все серебро, какое могли, и так быстро, как только могли. Они вывозили его из страны в массовых количествах. В шахтах работало множество рабов, и когда кончалась их короткая рабочая жизнь, их тела сваливали кучами под могильными курганами. Римляне вытянули из Дакии не только руды драгоценных металлов, но и все золотые и серебряные изделия, до которых только дотянулись их руки. Они проделали эту работу весьма тщательно, потому что среди археологических находок нет практически ни одной золотой вещицы.

Среди самых главных сокровищ, которые Траян выудил из моря крови, были драгоценности дакской короны. Перед самоубийством Децебал постарался схоронить свой «золотой запас» и подыскал для него непростое место. Вот что рассказывает Дион Кассий:


Были найдены и сокровища Децебала, хотя они и были спрятаны под рекой Саргетия, протекающей возле его дворца. С помощью нескольких пленников Децебал повернул русло реки, раскопал дно и сбросил в яму массу серебра и золота и других предметов великой ценности, которые смогли бы сохраниться, несмотря на влажность. Затем он навалил поверх камни и засыпал землей, после чего вернул реку в ее течение. Он также заставил тех же пленников спрятать его одеяния и прочие подобные вещи в пещерах и по завершении работы прикончил пленников, чтобы сохранить все это в тайне. Но Бицилий, его компаньон, знавший об этом, был схвачен и сообщил информацию о сокровищнице[204 - Там же.].


Количество награбленного было столь непомерно, что, когда Траян привез его из Дакии, рынок рухнул и цена золота резко упала по всей империи.

Когда Траян взошел на трон, римская экономика находилась в состоянии упадка, но привалившая в Дакии удача позволила ему швырять деньги налево и направо, хотя для него такое занятие было не из легких. Траян раздавал народу подарки и оплачивал игры в цирках на протяжении рекордных 123 дней, в течение которых сражались 10 000 гладиаторов, а 11 000 диких и ручных животных были убиты. В римском понимании приятное времяпрепровождение обычно включало в себя убийство.

Но Траян не растрачивался по мелочам — это был не его стиль. Он начал реализовывать программу масштабного строительства, которая должна была навсегда изменить облик Вечного города. Когда вы сегодня смотрите на памятники Древнего Рима, то в действительности видите плоды разграбления дакского царства в 106 г.

Траян воздвиг Форум, получивший его имя, и проложил мощенную камнем дорогу через Понтинские болота. Он перестроил римский порт Остия, возвел новые огромные публичные бани и соорудил гигантский амфитеатр, который можно было заполнить водой, чтобы устраивать морские сражения в качестве поп-шоу. Вы скажете: поблизости нет воды, чтобы заполнить бассейн? Но для Траяна деньги — не препятствие. Ведь у него есть сокровища Дакии. Он построил акведук длиной 60 миль. Нам нужен канал, соединяющий Средиземное море с Красным? Пророем![205 - «До того как римляне захватили Египет, там был канал, построенный египетскими и персидскими варварами, но римляне позволили ему забиться илом. Все, что сделали инженеры Траяна — прочистили канал и переименовали его в «реку Траяна».] Нам нужен мост через Дунай? Построим! Нам нужен еще один легион? Получите сразу два! Траян в одночасье стал самым богатым человеком в мире.

Форум производит впечатление даже сейчас. Траян его возводил под бронзовой крышей. Форум служил выражением могущества и величия самой сильной власти на земле. На этом здании, носящем его имя, Траян воздвиг свою необычайную колонну, чтобы римляне смогли отпраздновать уничтожение когда-то могущественных даков.

ЗАГАДКА КОЛОННЫ ТРАЯНА


Вполне вероятно, римские кампании в Дакии в 101–106 гг. могли бы стать одними из самых успешных в истории античных войн. Траян написал свои воспоминания о них, и еще одни мемуары были написаны его врачом, Критоном. К сожалению, обе книги утеряны. Нашим основным источником сведений о той войне является «Римская история», составленная Дионом Кассием более чем полвека спустя. Как ни странно, но нет другого события в античности, о котором у нас было бы так мало письменных свидетельств, но так много его изображений. И в этом заключается великая загадка колонны Траяна.

Барельефы у основания колонны легко рассмотреть, стоя на земле. Лестница внутри колонны дает возможность подняться на самый верх. Отсюда можно насладиться прекрасным видом на город, но нельзя увидеть наружные изображения. Это означает, что, поскольку нет (и, насколько известно, никогда не было) места, откуда можно рассмотреть их невооруженным глазом, следовательно, значительную часть времени из 1900 лет, что колонна стоит на Форуме Траяна, большинство изображений были фактически невидимы.

Тогда зачем их вырезали? Может быть, художники просто не сознавали, что барельефы нельзя увидеть с земли? Или же существовали временные леса, возводимые по особым случаям, чтобы дать людям возможность посмотреть на барельефы? Или были какие-то другие причины? Барельефы, особенно такие детальные, недешевы, и создать их не легко. Не исключено, что, заплатив за них, а затем убрав «с глаз долой», Траян фактически совершил жертвоприношение богам, даровавшим ему такую огромную милость, как возможность уничтожить целую нацию? Но у богов, как неоднократно отмечали греки, хорошо развито чувство «черного» юмора. Дакия станет землей, откуда на Рим нападет богиня мести.

ИЗОБРЕТЕНИЕ ГРАНИЦЫ


Столетиями писались сочинения об ордах варваров, мечущихся по Европе и несущих смерть и разрушение цивилизованному миру, сводящих с ума всякого, кто попытается понять, что происходит. Готы, вестготы, вандалы, франки, лангобарды, юты, свевы, маркоманы, саксы — примерно 80 германских «племен» — заполняют страницы истории и оставляют читателю мало шансов в них разобраться. Но мы, по крайней мере, можем тешить себя мыслью о том, что если эта чехарда выглядит так сейчас, то так же она воспринималась и римлянами.

Поэтому они провели черту. В попытке навести порядок там, где царил хаос, римляне создали первые в западном мире границы. С этой стороны черты был их мир — мир Romanitos. За чертой располагались «другие» — мир варваров. Чем дальше эти границы будут от Рима, тем спокойней будет Риму… или, во всяком случае, он будет чувствовать себя в безопасности и станет богаче. Так, по крайней мере, было в теории.

Идея проведения границ между народами была исключительно римской. Остальной западный мир предпочитал жить национальными или семейными группами, которые предпочитали определенные районы обитания, но не были знакомы с концепцией линии, которую нельзя пересекать. Германцы никогда не рассматривали Рейн как границу или даже барьер и регулярно пересекали его по самым разнообразным поводам. Так же делали и римляне, но, в конце концов, Рейн в их глазах стал границей между цивилизацией и варварством.

История с захватом Бренном Рима в 390 г. до н. э. заставила римлян страшиться варваров и никогда более не позволять им вторгаться в священный центр империи.

По крайней мере до IV в. Римская империя была мегаполисом. У ее границ поднимались городские стены. Въехал в город — пересек границу. Но никогда не существовало предела, который ограничивал бы римлян. Боже упаси! Римская граница была не ограничителем, а просто натянутой в воротах цепью, которая помогала властям следить за перемещением людей и товаров, с передовыми постами для осуществления набегов на окрестные земли[206 - Whittaker, C.R. Frontiers of the Roman Empire.].

Теперь римляне отказались от попыток ассимилировать, изменить варваров или уничтожить их. Вместо этого они попытались создать линию обороны, чтобы удерживать их за пределами империи. Преемник Траяна Адриан воздвиг вполне осязаемые рубежы: каменную стену на севере Британии, деревянный частокол со сторожевыми вышками в Германии. Такая преграда, простая, но тщательно патрулируемая и охраняемая, называлась Limes, предел.

Германские варвары коренным образом изменили взгляд римлян на собственную империю. Раньше они планомерно насаждали цивилизацию для защиты родного города. Теперь у него появились пределы, границы. Мир стал разделенным.

Когда Траян вышел за Дунай, он захватил земли, окруженные горными хребтами, на которых нельзя было построить оборонительные рубежи. Дакия станет ситом, сквозь которое неисчислимые количества варваров будут просачиваться в империю. Через 165 лет провинцию пришлось оставить, но это было только началом. Рим прекратил романизацию варваров. Пошел обратный процесс: варваризация Рима.


ГОТЫ


Готы разграбили Рим в 410 г. н. э. Это было событие исторического значения и, возможно, одно из самых искаженно представленных в истории.

Готы не разрушали Рим и не совершали в городе массовых убийств. Напротив, варвары проявили особую заботу о мирных гражданах, предоставив им дома-убежища и не повредив общественных зданий. Гот Аларих не был диким язычником, намеревавшимся сокрушить цитадель христианства. Он и в самом деле был христианином, который восхищался Римом и пытался отыскать в римской государственности место для своего народа. Он вовсе не был чужеземным завоевателем. Аларих в действительности был одним из главнокомандующих римской армии! Всего годом раньше он с благословения сената сумел возвести на трон своего кандидата, чтобы низложить его несколькими месяцами позже!

Причины нашей приверженности ложной концепции разграбления Рима столь же интересны, как и история самого разграбления. И началось все опять в Дакии.

ГОТЫ В ДАКИИ


Траян завоевал Дакию в начале II в. н. э. и заселил ее римскими гражданами. Но одно дело — завоевать Дакию, а другое — ее удержать. Проблема состояла в том, что северные и восточные насквозь дырявые границы мешали защищаться.

Преемник Траяна Адриан всерьез рассматривал идею оставить провинцию и установить границу по Дунаю. Это имело бы смысл в экономическом и стратегическом отношении. Но возникал вопрос: что делать с огромным числом римских граждан, которых уже переправили туда для колонизации Дакии. Адриан чувствовал, что не может просто бросить их. Так продолжалось до 272 г., когда император Аврелиан официально освободил колонию. К тому времени она уже была заселена не римлянами, а варварами, среди которых было много готов.

Никто толком не знает, когда и как готы пришли в Дакию, но археологические находки показывают, что уже ко времени правления императора Филиппа Араба (247–248 гг.) большинство римлян, видимо, покинуло эти края. Там не обнаружены римские надписи, сделанные после 258 г., и, вероятно, там не стояли большие воинские контингенты после 260 г. На протяжении столетия все больше и больше мигрантов наводняло Дакию, и римляне не способны были с ними справиться ни путем дипломатических мер, ни силой оружия.

Римская империя неизбежно действовала как магнит на варваров, окружавших ее границы. Богатство Рима, перспективы торговли и трудоустройства — все это притягивало варварские народы к окраинам империи. В результате плотность населения в этих регионах часто становилась больше, чем где бы то ни было.

Большое число готов поселилось на северном побережье Черного моря, но оказалось, что их фермы и деревни стоят на пути естественной миграции скотоводов-кочевников, живущих в степях. Поэтому готы начали совершать набеги на римскую территорию в Дакии.

Римляне пытались их остановить, объявляли о военных победах, но Дакия была совершенно беззащитна. Кроме того, имелись другие, более важные, части империи, которые необходимо было контролировать. Вот почему Аврелиан, в конце концов, отодвинул границы назад к Дунаю. Однако, дабы сохранить лицо, он переименовал в Дакию другую провинцию, чтобы можно было заявлять, что она все еще римская.

Но именно в настоящей Дакии в благородном готском семействе 100 лет спустя родился Аларих. К тому времени дакские готы были оседлыми крестьянами, а их общество — грамотным, процветающим и христианским. Византийский историк Прокопий пишет, что «все готы имели белые тела и светлые волосы, они высокие и красивые на вид и пользуются такими же законами, что и мы, и исповедуют общепринятую религию»[207 - Прокопий из Кесарии. Войны, III, 2, 2.].

Многие готы обратились в христианство, еще когда жили за пределами Римской империи. В IV в. их епископ, Вульфилой, перевел библию на готский язык, использовав вновь изобретенный алфавит из греческих, латинских и рунических букв. Вульфилой опустил, однако, Книгу Царей, заявив, что в ней слишком много насилия. Он сказал, что готы любят войну такой, как она есть, а поскольку Книга Царей — просто повесть о военных деяниях, она может поощрить их воинственность. Они «более нуждаются в ограничении их воинской страсти, нежели в побуждении к воинским деяниям»[208 - Филосторгий. Церковная история, II, 5.].

Возможно, это был варварский подход к христианству, но совершенно точно, что не римский. Римское христианство закалялось в огне Римской империи и было пропитано ее идеологией — силы и мирового господства.

ГОТЫ ПРИСОЕДИНЯЮТСЯ К ИМПЕРИИ


В Дакии готы жили в процветающих селениях, и, что было обычным для германских народов, некоторые из них устанавливали связи с Римом. Но в те годы, когда родился Аларих, их мир разрушился с появлением на их полях гуннов. Современник так описывал всеобщее оцепенение и ужас тех дней: «Раса людей, доселе неведомых, возникла из удаленных мест земли и обрушилась, словно снежная буря с высоких гор, сметая и руша все на своем пути»[209 - Аммиан Марцеллин. XXXI, 3, 8.]. Никто не мог уверенно сказать, откуда они пришли, хотя сегодня большинство авторитетных ученых считает, что они родом из азиатских степей или, возможно, из Южной Сибири. Одно было ясно: к прошлой жизни возврата нет.

Родители Алариха нашли пристанище на острове в дельте Дуная, и именно там он появился на свет. В 375 г., когда ему было примерно 6 лет, гунны нахлынули еще в большем, чем прежде, количестве. Некоторые готы оказывали сопротивление, другие присоединялись к захватчикам, но большинство бежало. Причем одна очень крупная группа предусмотрительно попросила разрешения пересечь Дунай, чтобы укрыться в империи. Эти люди теперь известны нам как вестготы — западные готы. В народной памяти их просьба обернулась вторжением орд варваров.

Империя, в которую они вошли, с трудом пыталась оправиться от катастрофического поражения в Персии в 363 г. Валентиниан, солдат, пришедший к власти в 364 г., решил бросить все свои силы на защиту Северной и Западной Европы и поручил своему брату Валенту править Востоком из Константинополя. Валент был не в состоянии остановить массовую миграцию на Нижний Дунай. Он согласился разрешить вестготам войти и пообещал их кормить, при условии, что они разоружатся и дадут людей для его армии, а все язычники, которые есть среди них, примут христианство.

Валент даже предоставил транспорт, чтобы иммигранты смогли переплыть разлившийся из-за проливных дождей Дунай. Вестготы разбились на группы и в течение несколько дней и ночей переправлялись через реку «на лодках, плотах и выдолбленных челноках». Специально назначенные чиновники пытались их считать, но потом бросили это занятие.


Кто пожелает это узнать, пусть пожелает узнать, сколько песчинок в Ливийской пустыне…[210 - Там же, 4, 6. Возможно, цитируется Пиндар.]


В огромной толпе находились и такие, кто пытался переправиться вплавь, но их уносило страшным течением — «и таковых было изрядно много», — пишет Аммиан Марцеллин[211 - Там же, 4,4.].

Валентом двигали, однако, не гуманные побуждения. Он задействовал огромные ресурсы на борьбу с Персией и был убежден, что приток «столь многих юных рекрутов со всех концов света» превратит его легионы в несокрушимую армию. Была надежда, что ежегодную рекрутскую разверстку по провинциям можно будет приостановить, а сэкономленными средствами пополнить казну[212 - Там же.].

То, что произошло с готами дальше, никак нельзя считать «гуманитарной акцией». Беженцы были помещены в пересыльные лагеря, где условия существования быстро стали невыносимыми. В основном, как говорилось, из-за коррупции официальных лиц: Люпицина, главнокомандующего на Балканах, и некоего Максима. Эти двое извлекали выгоду из бедственного положения голодающих готов и «организовали бесчестную торговлю». Они часто задерживали поставки еды, которые, предположительно, были оплачены из казны, и вынуждали беженцев предоставлять рабов в обмен на собак, которых пустили в пищу: одна собака — один раб. «И среди таковых забирались также сыновья вождей»[213 - Там же, 4, 10–11.].

Независимо от того, лежала ли ответственность за такой «бартер» на тех двух генералах или же это был результат имперской политики, ясно, что на тот момент вестготы были всего лишь беззащитными беженцами — «иноземными пришельцами, чье поведение было, тем не менее, безупречным». Более того, они голодали. А затем еще большей группе было разрешено перейти Дунай.

Туго натянутый канат рано или поздно должен был порваться. Толпа беззащитных беженцев обернулась мстительной ордой, которую римляне оказались не в силах сдержать. Аммиан так пишет о случившемся: «Я настойчиво прошу моих читателей (если они у меня имеются) не требовать от меня строго аккуратного отчета о том, что случилось, или о точном числе жертв»[214 - Там же, 5, 10.].

В течение последующих двух лет вместо того, чтобы стать костяком римской армии, как на то надеялся Валент, различные группы готов, «подобно диким зверям, вырвавшимся из клетки, прокатились неистовым потоком по широким просторам Фракии»[215 - Там же, 8, 9.]. Аммиан называет те времена безумными: словно фурии подняли весь мир на восстание против римской власти. Девятнадцатилетний племянник Валента, Грациан, правивший теперь Западной Европой, успешно подавил восстание в Германии, а во Фракии генерал Себастьян уничтожил несколько «бандформирований» готов и захватил огромное количество трофеев.

ПОБЕДА ГОТОВ ПОД АДРИАНОПОЛЕМ, 378 г.


Наконец, в 378 г., решился начать действовать и Валент, хотя и не из самых благородных побуждений. По имеющимся сведениям, его терзала зависть к юному племяннику, и он отчаянно стремился совершить что-нибудь столь же славное. Поэтому Валент покинул уютную виллу под Константинополем и с огромной армией направился на запад. Недалеко от города Адрианополя он встретился с вестготами. Здесь Валент встал лагерем, который оградили частоколом, и с нетерпением ожидал прибытия племянника с галльской армией.

В этот момент неверная информация, полученная римлянами, сыграла роковую роль в их дальнейшей судьбе. Шпионы ошибочно сообщили, что численность готов — воинов и их семей, укрывшихся за огромным кругом из повозок, — составляет всего 10 000 человек. Император, стремившийся превзойти племянника, увидел шанс одержать легкую победу, которая станет целиком его заслугой. Послание юного Грациана, в котором тот настойчиво просил дядю проявить терпение, не испытывая судьбу безрассудными поступками, пришло слишком поздно.

В последовавшей битве римские легионы были окружены превосходящими силами хорошо вооруженной готской кавалерии. Аммиан оставил нам волнующее (хотя, несомненно, полностью выдуманное) описание того, как смертельно раненный варвар сражается до последнего вздоха: «Здесь можно было увидеть варвара, преисполненного благородным мужеством. Его губы сжались в свисте, раненный в ногу, или с покалеченной правой рукой, или пронзенный в бок, на грани смерти, он грозно мечет яростные взгляды»[216 - Там же, 13, 4.].

Но намного больше досталось все-таки римлянам. Сам император Валент погиб во время беспорядочного бегства. Из одного источника мы знаем, что он пробирался меж мертвых тел, «медленно шагая через груды трупов»[217 - Там же, 13, 6.], и умер посреди обычной солдатни. Его тело так и не нашли. Восточная империя потеряла две трети своих вооруженных сил, примерно 40 000 человек, в два раза больше, чем Вар в Тевтобургском лесу, и больше никогда не обрела прежнего могущества. Старомодные пешие легионы оказались бессильны против тяжелой кавалерии готов. Империя должна была привлечь их на свою сторону.

Ставший после Валента императором Феодосий заключил мир с вестготами, предложив им статус независимого народа, в составе Римской империи (на территории нынешней Болгарии), со своими собственными законами и правителями. От них требовалось поставлять империи федеральные войска в обмен на денежные субсидии. Для римлян это было тяжелой сделкой, и имперский политтехнолог объявил, что Феодосий мог бы их всех перебить, если б захотел, но все-таки лучше заполнить Фракию крестьянами, чем трупами. При этом не упоминалось, что крестьяне были варварами[218 - Фемистий. Речь 16, по: Moncur, D. and Heather, P., Translated Texts for Historians (Liverpool, 1996).]. Однако вскоре готы обнаружили, что на этой сделке их «кинули», загнав в подобие резервации для варваров, на землях, которые их не могли прокормить.

ВОСХОЖДЕНИЕ АЛАРИХА


Все это происходило, когда Алариху было немногим больше десяти лет. Он быстро стал офицером в готских федеральных войсках под имперским командованием и был очень способным командиром. К 394 г. он, совсем еще юный, стал командующим войска из 20 000 человек.

Армию, в которой он служил, уже было трудно считать римской. Его император Феодосий был испанцем и христианином, и правителем огромного христианского города Константинополя. Когда Аларих отправился на войну в составе армии Феодосия, в ней служили, наряду с его вестготами, наемники-гунны, германские вандалы, иранские аланы и иберийцы. Всех их возглавлял имперский главнокомандующий Стилихон, сам сын вандала. Эта армия даже не выглядела римской. Легионерам выдавали кожаные штаны и тяжелые плащи, а офицеры носили здоровенные нагрудники, украшенные орнаментами, и забавные шпаги с закрытым эфесом, наподобие готских. И вся армия использовала германский боевой клич, barritus, который к началу атаки переходил от низкого ворчания к оглушительному реву, подобному грохоту океанских волн, разбивающихся о скалы.

И врагом, с которым они шли воевать, были не дикие варвары. Их противником был новый западный император Евгений, бывший учитель красноречия, которого командующий армией на Западе посадил на трон после убийства законного императора, 19-летнего Валентиана II.

Евгений был не только узурпатором, но еще и язычником, сражавшимся под хоругвями древних богов Геркулеса и Юпитера. Большинство римских сенаторов были на его стороне. Они сопротивлялись распространению христианства и надеялись спасти империю от того, что они считали фатальным разрушением устоев. Феодосий, со своей стороны, был пылким христианином, который недавно запретил всякое поклонение языческим богам (публичное или частное) и закрыл их храмы. Его имя означает по-гречески «Дар божий», и он был твердо намерен подчинить латинский языческий «Старый Рим» греческой христианской цивилизации — «Новому Риму» (Константинополю). Сейчас с помощью готов Алариха он бил языческого императора на Западе.

Христиане восприняли победу как чудо, но, с точки зрения Алариха, это была катастрофа, стоившая слишком большой крови. Говорили, что в один день погибло 10 000 готов. Возможно, цифра была преувеличенной, но существовали подозрения (видимо, вполне обоснованные), что Феодосий умышленно подвергал готов опасности, чтобы сократить их количество. Как это представлялось современному христианскому историку Орозию, Феодосий одержал две победы — одну над узурпатором, другую — над готами[219 - Орозий. Истории против язычников, VII, 35.]. Готы, естественно, возмутились, и Аларих решил, что настало время получать от империи больше, чем та предлагала готам. Именно тогда войска Алариха провозгласили его своим королем (Аларих, похоже, означает «Король всех»), и он выступил в новой роли искусного дипломата и борца за права готов.

Аларих понял, что его час пробил, когда 17 января 395 г. Феодосий умер, завещав империю двум своим сыновьям. На востоке номинально царствовал 17-летний Аркадий, хотя управление было вверено регенту. Западным императором стал 10-летний Гонорий, но реально властью владел Стилихон, генерал, которому Феодосий доверял больше остальных. Стилихон заявил, что на смертном одре Феодосий назначил его опекуном обоих сыновей. Было очевидно, что начинается борьба за власть, а разве для нового вождя готского народа это не самое подходящее время, чтобы утвердить свое господство? Весной 395 г. Аларих поднял восстание и сначала повел своих вестготов на Константинополь, а затем вторгся в Грецию.

Было бы ошибкой изображать Алариха и его вестготов странствующим отрядом, восставшим против римских угнетателей, миротворцев и борцов за свободу. Вторжение готов в Грецию не было воскресной загородной прогулкой. Как только они вошли в страну, «немедленно начали грабить города и деревни, убивая всех мужчин, молодых и старых, и забирая с собой женщин и детей, вместе с деньгами», писал языческий историк Зосим сто лет спустя. «Во время этого нападения вся Беотия (район центральной Греции) и прочие области Греции, по которым прошли варвары, были столь опустошены, что следы нашествия видны и по сей день»[220 - Зосим. V, 4.].

Аларих буйствовал в Греции до 397 г. Но он не просто водил войска туда-сюда, давая им вволю пограбить. Он вел свою партию, вынуждая Римскую империю признать в готах серьезных игроков. Одновременно он настраивал Восточную империю против Западной, и делал это виртуозно.

Летом 397 г. Стилихон покинул Рим и отправился с армией по морю, чтобы выбить Алариха из Греции. Аларих сразу же начал переговоры с регентом Восточной империи, евнухом по имени Евтропий. Тот был не дурак и понимал, что, если Стилихон побьет Алариха, следующей целью победителя будет Константинополь. Поэтому Евтропий заключил сделку с Аларихом, предложив, видимо, тому пост magister militum — командующего римской армией — в Иллирии (регион, который большую часть XX в. назывался Югославией). Это был тот шанс, о котором вожди готов мечтали с 376 г.

Но Аларих грезил о другом.

АЛАРИХ ПОВОРАЧИВАЕТ НА ЗАПАД


Пост magister militum сделал Алариха иллюстрием (illustris), персоной высшего ранга и в сенате, и в высшей церковной ассамблее, консистории. Таким образом, он превратился в заметную политическую фигуру, и, какими бы ни были его устремления, он мог теперь лоббировать интересы готов в империи.

Правда состоит в том, что гот Аларих никогда не боролся за уничтожение Рима. Один современник описывал его как «христианина и более похожего на римлянина»[221 - Орозий. VII, 37.]. Да, Аларих боролся за право примкнуть к клубу. Но он также хотел изменить его сущность. Империя больше не была плавильным котлом, в котором каждому полагалось быть частью римской культуры и цивилизации. Теперь она заключала в себе две основные культуры: латинскую на Западе и греческую на Востоке. Аларих хотел, чтобы его вестготы вместе со своей родной землей, которая их кормит, были признаны третьей силой. Он, однако, был совершенно неразборчив в средствах, сталкивая эти две силы империи друг с другом, и ему было безразлично, какая сторона даст ему пристанище — западная или восточная.

На какое-то время Аларих стал союзником Востока, но тамошняя политическая чехарда, когда регенты убивали и смещали друг друга с необыкновенной легкостью, делала ненадежными любые договоренности. Поэтому осенью 401 г. Аларих и его готы приняли эпохальное решение. Они решили собрать чемоданы и покинуть земли, которые занимали последние 25 лет, начав новое переселение: через Альпы, на незнакомое политическое пространство Италии. Это означало разрыв отношений с Константинополем и должно было создать определенное давление на человека, который до сих пор был врагом готов, — на Стилихона.

Разграбив сельскую местность, готы Алариха двинулись на Милан, где уже более ста лет находилась резиденция западного правительства. Семнадцатилетний подопечный Стилихона, император Запада Гонорий, бежал в безопасную, окруженную болотами, Равенну. Римский мир по-настоящему боялся этой бешеной готской армии. Несколькими годами позже в библиотеке храма Аполлона в Риме поэт Клавдиан декламировал поэму, посвященную победе Стилихона над Аларихом в 402 г. Даже если предположить, что поэт, как водится, привирал, чтобы возвысить Стилихона, он все равно не мог полностью выдумать тот подлинный ужас перед армией Алариха, который описан в его стихах: «Ты и только ты, Стилихон, развеял тьму, что покрыла нашу империю, и восстановил ее славу. Благодаря тебе цивилизация, которая едва не исчезла, была освобождена из мрачной темницы и может снова двигаться вперед… Мы больше не глядим через бойницы, сбившиеся в стадо, словно овцы, дрожа от страха, — как пылают наши поля, подожженные врагом»[222 - Клавдиан. De Bello Gothico, II, 129. Осовременено нами.].

Это была настоящая паника: казалось, что империя при последнем издыхании и что свирепые варвары, окружившие ее, лишь ждут момента, чтобы послать ее в нокаут. У Клавдиана его герой Стилихон перед битвой ободряет свои войска, говоря, что все другие варвары ожидают исхода этого сражения и что, если имперские войска победят, это удержит остальных варваров от мятежей в будущем: «…Все свирепые народы Британии и те племена, что обитают на берегах Дуная и Рейна, наблюдают… Одержи победу сегодня, и ты станешь победителем во многих неначавшихся войнах. Восстанови былую славу Рима. Опоры империи качаются. Подставь им свое плечо»[223 - Там же, 139.].

Стилихон атаковал готов Алариха в Пасхальное воскресенье 402 г., когда они молились в окрестностях города Полленция, к югу от современного Турина. Хотя Клавдиан и другие объявили сражение великой победой римлян, в действительности Стилихон позволил Алариху бежать, сохранив часть своих войск.

Среди римлян возникли подозрения, что Стилихон не особенно старался подавить восстание Алариха и его готов. Сообщалось даже, что Аларих договорился со Стилихоном о походе на Константинополь, и вполне возможно, что так оно и было. Ясность появилась двумя-тремя годами позже, когда Стилихон и Аларих официально стали союзниками. Аларих предоставил свои войска для помощи Стилихону в захвате восточной части Иллирии у восточного императора Аркадия. Аларих со своими готами ожидал прибытия Стилихона в Эпире (прибрежный район Северо-Западной Греции и Южной Албании). Но его союзник не явился. Он вынужден был воевать сразу на нескольких фронтах, поскольку у Западной империи проблемы возникали одна за другой.

Наконец, в конце 407 г., Аларих потерял терпение и направил свою армию в провинцию Норик (нынешняя Австрия). Отсюда он затребовал 4000 фунтов золота не только как цену за напрасное ожидание с войсками в Эпире (что было справедливо), но и как оплату его расходов на походы к Милану и затем в Норик. Это было равносильно требованию, чтобы Рим платил за право подвергнуться нападению.

В императорском дворце в Риме Стилихон убедил упирающийся сенат выделить Алариху компромиссную сумму в 3000 фунтов серебра. Один высокопоставленный сенатор по имени Лампадий пробормотал: «Это не мир, а узы рабства»[224 - Зосим. V, 37.].

Лампадий был не единственным, кто считал, что вся эта история дурно пахнет. Стало трудно отстаивать политическую необходимость сделок с варварами, и Стилихон начал терять свое влияние на Гонория. В мае 408 г. умер восточный император Аркадий. Наследником трона был его 7-летний сын Феодосий II, но Гонорий к тому времени был одержим идеей, что Стилихон метит в императоры. Он уничтожил его сторонников и отдал приказ об аресте временщика. Стилихон укрылся в церкви. Однако солдаты императора поклялись епископу, что они пришли не убивать Стилихона, а только отвести его в тюрьму. Как только генерала выдали, ему был зачитан смертный приговор, и Стилихона повели на казнь. Оставшиеся в живых его сторонники пытались помешать палачам, но Стилихон запретил им вступать в бой и принял смерть в лучших традициях старого римского стоицизма. По происхождению он был вандалом, его называли варваром, но Стилихон желал показать: он последнее, что осталось от прежнего Рима, и с его смертью умрет и Рим.

Судя по тому, что последовало, мысль была верной. Двадцатитрехлетний Гонорий казнил единственного генерала, способного отвести угрозу, которую представлял собой Аларих. Казнь вандальского генерала спровоцировала в Вечном городе страшный антиварварский погром. Его жертвами стали жены и дети варваров, союзников армии Стилихона.


Словно по заранее назначенному сигналу, убивали каждого из них по отдельности и забирали все, им принадлежавшее. Когда об этом узнали родственники убитых, они собрались вместе из всех кварталов. Крайне разгневанные тем, что римляне столь нечестиво нарушили обещания, данные богам, все они решили присоединиться к Алариху и помогать ему в войне против Рима[225 - Там же, 45.].


Говорили, будто 30 000 солдат-варваров дезертировали из римской армии, чтобы присоединиться к войскам Алариха. Кроме того, тысячи боеспособных мужчин, проданных в рабство после поражений других групп готов, воспользовались общей неразберихой и бежали из плена, пополнив армию Алариха.

АЛАРИХ ОСАЖДАЕТ РИМ, 408 г.


Для Алариха наступил самый подходящий момент, чтобы добиться от Рима нужного ему соглашения. Чтобы придать своим требованиям вес, он выступил в долгий поход на Рим. Аларих приказал присоединиться к его войскам своему шурину Атаульфу с большим числом готов и гуннов. Армия быстро продвигалась на юг без затруднения. Как писал Зосим, атмосфера была даже в чем-то праздничной.

Единственной реакцией Гонория была активизация «охоты на ведьм», преследованиям подвергались все, кто имел какие-то дела со Стилихоном. Император приказал доставить в Рим и казнить сына генерала. Затем он наградил двух евнухов, которые исполняли этот приказ, пожаловав им посты императорского камергера и вице-камергера. Потом он расправился с командующим войсками в Ливии за то, что тот был женат на сестре Стилихона, и назначил на этот пост человека, его убившего.

В этом безумии участвовал и сенат. Вместо того, чтобы заниматься мерами практического противодействия приближающимся готам, сенат проголосовал за смертный приговор жене Стилихона, Серене. Благородные сенаторы были убеждены, что именно она и только она виновна в том, что варвары шли на Рим. Их аргументы звучали примерно так: «Аларих уйдет от города, когда Серены не станет, потому что не останется никого, на кого он мог бы надеяться, что тот передаст город в его руки». Серену казнили[226 - Там же, 47.], а это лишний раз доказывает, что политический идиотизм не является специфической особенностью наших дней.

К удивлению сенаторов, смерть Серены нисколько не помешала продвижению готов. Аларих взял в осаду Рим и начал контролировать Тибр, перекрыв поставки в город через порт Остия. Сенаторы приготовились держаться до конца, полагая, что император, находящийся в Равенне, пришлет войска им на выручку. Они были либо слишком большими оптимистами, либо слишком плохо информированы о системе ценностей своего императора. Никакой подмоги из императорской ставки не пришло.

Обитатели Рима столь же плохо знали о том, кто их осаждает. В параноидальной обстановке гонориевских чисток распространился слух, что варварами у ворот города командует вовсе не Аларих, а некий родственник Стилихона, пришедший, чтобы отомстить. Ситуация в Риме становилась отчаянной, и горожане «были в страхе, что начнут есть друг друга»[227 - Там же.]. Святой Иероним пересказывает услышанную им историю о матери, съевшей своего новорожденного ребенка.

В конце концов, римляне направили к Алариху послов, чтобы сообщить, что они готовы сражаться, но предпочтут переговоры о мире. Зосим рассказывает, что послам было стыдно за то, что они толком даже не понимают, кто их атакует. Аларих вел себя высокомерно. Он рассмеялся парламентариям в лицо и отвечал на их предложения с «заносчивостью и самонадеянностью». Он потребовал, чтобы римляне отдали все золото и серебро, какое есть в городе, все домашнее имущество и всех варварских рабов. Один из послов спросил: «Если мы отдадим все это, что же останется горожанам?» Аларих ответил: «Их души»[228 - Там же, 48.].

Римляне наконец согласились уплатить 5000 фунтов золота, 30 000 фунтов серебра, 3000 выкрашенных пурпуром овчин (готы, должно быть, имели очень хорошо одетую армию) и 3000 фунтов перца (к которому они были, конечно, уже приучены). Чтобы быстро выплатить дань, римлянам пришлось забрать все серебро и золото из храмов и даже переплавить золотые и серебряные статуи. Среди них оказалась статуя «Мужество», или «Стойкость». «После того как она была уничтожена, окончательно пропало все, что еще оставалось от римского мужества и неустрашимости», — пишет Зосим[229 - Там же.].

Когда деньги были переданы, Аларих открыл горожанам свободный проход к порту и приостановил взимание налога с продаж и пошлины на три последующих дня. Когда вождь готов узнал, что некоторые варвары не дают горожанам пройти к порту, «он приложил все усилия, чтобы предотвратить подобные действия, если они совершались без его ведома или согласия»[230 - Там же.].

Аларих, казалось, вот-вот должен был получить все, что хотел. Преторианский префект Италии, Иовий, составил от имени Гонория мирное соглашение. Аларих и готы получали ежегодно некоторое количество золота и зерна. Им было позволено селиться в Венето, Австрии и Хорватии. Такой договор обеспечил бы гармоничное существование новой трехнациональной латино-греко-готской империи. Это была единственная возможность продолжать идти вперед, и Иовий отправил договор императору, сопроводив его письмом, в котором советовал Гонорию назначить Алариха командующим обеими его армиями, поскольку Рим нуждается в его войсках, а без назначения Алариха на этот высокий пост не будет мира.

Император, однако, был из тех, кто больше доверяет плохим советам, чем хорошим. Он сделал Иовию выговор за «преждевременную опрометчивость» и сказал, «что никаких высоких или командных постов не получит ни Аларих, ни кто-либо из его семьи»[231 - Там же, 53.]. Не добившийся своего Аларих не смог придумать ничего лучшего, чем продолжать угрожать Риму. От безысходности Иовий направил к Гонорию депутацию епископов «посоветовать императору не подвергать столь благородный город, который более тысячелетия правил огромной частью мира, опасности быть захваченным и разрушенным варварами, а его великолепным строениям сгореть от вражеских факелов, но заключить мир на неких разумных условиях»[232 - Там же, 54.]. Далее он представил мирные предложения Алариха, которые тот сделал настолько умеренными, насколько смог: он убрал требование особого обращения, относившееся только к двум областям на Дунае, «подвергающимся постоянным налетам и дающим в казну очень малый доход». Кроме того, «он потребовал лишь столько зерна, сколько император сочтет нужным даровать, и отказался от золота. А также предложил заключить союз между ним и римлянами против всякого, кто встанет на пути империи»[233 - Там же.].

Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Кто в здравом уме мог отклонить такие предложения? Действительно ли Аларих так страстно желал, чтобы его народ нашел место для поселения? Или же он понимал, что Гонорий не собирался соглашаться ни с какими условиями, а потому выдвигал самое что ни на есть приемлемое мирное предложение, чтобы снять с себя ответственность за все, что случится дальше? Если пострадает Рим, будет ясно, что в этом виноват император.

Но Гонорий в очередной раз поступил как круглый дурак: он отверг предложения. Аларих снова пошел на Рим и занял порт. Вечный город кормился зерном, поставляемым из обширных владений империи в Северной Африке, и горожане, столкнувшись с угрозой голода, капитулировали. Алариху было разрешено войти в Рим.

АЛАРИХ НАЗНАЧАЕТ ИМПЕРАТОРОВ


Ситуация была необычайной, почти фантастической. Вождь варваров стал хозяином Рима. Он мог раздавать должности и звания по своему усмотрению. С согласия сената Аларих даже возвел на трон нового императора. Его избранником стал префект Рима, язычник по имени Аттал, и жители были этому только рады, так как в городе сразу стало больше порядка. Аларих был назначен одним из командующих римской армией. Перспективы выглядели многообещающими. За исключением, конечно, того, что Гонорий так не считал. А поскольку он контролировал Африку, являющуюся источником зерна для Рима, задачей номер один для Аттала было взять Карфаген.

Но Аттала постигла неудача. Какой-то прорицатель предсказал ему, что он подчинит Карфаген и всю Африку без боя, поэтому он попросту отправил в имперскую армию в Африке своего командующего, который был убит немедленно по прибытии. Тогда Аттал переслал в Африку уйму денег в надежде, что это как-то поправит дело. И вот тут у Алариха возникло ощущение, что он посадил на трон человека, «который задумывал свои проекты с глупейшим безрассудством, без оснований и перспектив на исполнение»[234 - Зосим. VI, 8.]. А Гонорий, чьим приказам беспрекословно подчинялись в Африке, добился того, что в Рим не отправлялись ни зерно, ни масло. Голод в городе был даже сильнее, чем год назад. На ипподроме в ходу была шутка: «Почем человечина?»[235 - Там же, 9.]

В конце концов, Алариху надоело терпеть глупые выходки своего протеже. Он отправился на Адриатическом море в Римини, где в это время Аттал принимал солнечные ванны, и там у всех на глазах сорвал с императора диадему и пурпурную мантию. Аларих, вождь готов, мог назначить римского императора, а мог и снять. Совсем как сейчас. Неплохо для скромного варвара из дельты Дуная. Привлекательность Алариха ни в чем не проявляется так ярко, как в его обращении с вконец распоясавшимся Атталом. Уволив Аттала, готский вождь забрал его в Рим и посадил неудавшегося императора вместе с его сыном под домашний арест в реквизированном дворце. Аттал был там в безопасности, пока наконец не заключили мир с Гонорием[236 - Там же, 10; Прокопий, III, 2.].

Возможно, Аларих уже достиг соглашения с Гонорием о снятии конкурента в обмен на мир. Так или иначе, он послал диадему и мантию Аттала Гонорию и отправился в Равенну сам, чтобы утвердить мирный договор. Однако, когда он достиг города, на него напали явно с благословения Гонория[237 - Зосим, VI, 11.]. Аларих, обнаружив, что вопрос о мире вновь снят с повестки дня, опять прибег к крайнему средству. Он вернулся и разграбил Рим. Разграбление Рима не было триумфом готской военной мощи. Это был со стороны Алариха акт отчаяния, что и привело его к краху.

АЛАРИХ ГРАБИТ РИМ, 410 г.


В разграблении Рима Аларихом все необычно: и как и когда готы вошли в город, и что они там делали, и как ушли… Все происходило так, что трудно поверить.

Аларих в третий раз оказался пред вратами Рима, но на этот раз долгой осады не было. Готы появились в городе ночью 24 августа 410 г. Римляне все еще помнили легенды о кельтах, захвативших город 800 лет назад. С того прискорбного случая главной целью римских завоеваний было предупредить повторение случившегося. Распространять свое могущество во всех направлениях, романизовать или убивать варваров, окружающих страну, и тем обезопасить город. И вот эти многовековые усилия пошли прахом.

В Вифлееме Святой Иероним писал, что у него нет слов от горя: «Целый мир погиб в одном городе». Еретик Пелагий, находившийся в то время в Риме, мог сравнить происходящее только со Страшным Судом, когда всех людей уравняет страх.


Рим, повелитель мира, дрожал, сокрушенный страхом при звуке ревущих труб и воя готов. Где было тогда благородство? Где было тогда предполагаемое неизменное деление в обществе? Все смешались в кучу и тряслись от страха. В каждом доме было свое горе, и всепроникающий ужас охватил нас. Рабы и нобили — все стали равны. Один и тот же призрак смерти маячил перед всеми[238 - Письмо к Деметриаду, № 30, цит. по: Brown, P., Augustine of Hippo. Pp. 288–9.].


Не очень похоже на правду. Странное дело, стоило Алариху и его готам оказаться внутри города, как они повели себя так, как не поступала ни одна захватническая армия в мире ни до ни после того.

Перво-наперво Аларих издал приказ ограничить кровопролитие. Орозий, пока память о разграблении была еще свежа, сообщает, что Аларих «отдал приказы, согласно которым тех, кто укрылся в святых местах, особенно в базилике святых апостолов Петра и Павла, не следует трогать»[239 - Орозий. VII, 39.]. Возникло несколько пожаров, но город не был сильно поврежден.

Конечно, Аларих при этом разрешил своим людям грабить, но и здесь были некоторые ограничения. Один из готов, христианин, спросил старуху, где бы ему найти золото и серебро, на что она вынесла икону апостолов Петра и Павла и подала ее солдату, сказав: «Теперь ты должен смотреть за ними, потому что я уже не могу». Узнав об этом, Аларих приказал организовать большой крестный ход через весь город, участники которого несли над головами названную икону под защитой «двойной линии вынутых из ножен мечей. Римляне и варвары дружно затянули гимн Богу»[240 - Там же.].

Золото и серебро, используемые в религиозных целях, непременно оставляли в домах, а потенциальные насильники со стыдом отходили, когда их начинали бранить римские дамы. Среди добычи, захваченной готами, была сестра императора Гонория, Галла Плацидия, с которой Аларих обошелся «со всеми почестями и вниманием, полагающимися принцессе»[241 - Зосим. VI, 10.]. Не такое уж это было варварское «разграбление», правда.

Гонорий в Равенне, похоже, сумел ухватить суть случившегося. Когда один из евнухов, заведовавший домашней птицей, ворвался к нему и сообщил, что Рим погиб, император вскричал: «Но он только что ел из моих рук!» Евнух, сообразив, что император имеет в виду огромного петуха по прозвищу Рим, объяснил, что это городу Риму пришел конец. Император с облегчением вздохнул и сказал: «А я, понимаешь, решил, что Рим, который мой петух, погиб». Что лишний раз доказывает, что Гонорий понятия не имел, как сочиняются хорошие анекдоты[242 - Прокопий. III, 2.].

В целом это был довольно странный штурм города, а его финал был и вовсе необычным. После трех дней размеренного избиения Аларих попросту смылся. Было очевидно, что готы не смогут жить в голодающем городе, и Аларих, похоже, решил теперь переправиться морем в Африку и обосноваться там. Но этому не суждено было случиться. После успешного перехода в Калабрию и куда менее успешной попытки организовать морскую экспедицию через Мессинский пролив Аларих заболел и умер.

При всех его положительных качествах Аларих был в сущности неудачником. У готского народа по-прежнему не было постоянного пристанища, а все, что Аларих сделал, — это разграбил город, частью которого он так хотел стать.

ЧТО ОЗНАЧАЛО РАЗГРАБЛЕНИЕ РИМА


Несомненно, разграбление Аларихом Рима произвело на всех сильное впечатление. «Что останется, если Рим падет?» — причитал святой Иероним. Но значение 410 г. для тех, кто жил в те времена, было не таким, как для нас сегодня.

Главной темой разговоров среди современников Алариха были не экономические или политические трудности, которые принесла с собой катастрофа, а поиск виновных в этих ужасных событиях: были ли это язычники или христиане. К 410 г. империя была официально христианской менее 100 лет. Прошло всего 86 лет с момента запрета языческих жертвоприношений и всего 19 лет, как было наложено вето на поклонение языческим богам. Когда Аларих показался у ворот Рима, язычники в городе «слетелись вместе… и вопили, что город брошен и скоро погибнет, потому что в нем не осталось богов и их священных обрядов, — писал Орозий, — а имя Христа публично оскорблялось, словно оно было проклятием времен»[243 - Орозий. VII, 37.].

Христианам было трудно возражать против очевидного. В течение 800 лет римляне держали варваров в узде. Затем они оставили старых богов и примкнули к новомодной религии, которая принесла ее последователям лишь несчастья. И что произошло? Произошло невероятное. Повторилась история Бренна, и варварские толпы вновь хозяйничают на священных улицах Рима.

Главным же в разграблении Рима для людей того времени было то, что был нанесен сокрушительный удар по христианской религии. Возможно, именно поэтому Аларих, который был христианином, бросил этот сияющий приз. Он не мог пережить, что разрушает не только город, но и веру христиан, его населяющих.

Епископ североафриканского города Гиппон жаловался, что многие из тех, кто проклинал христиан за разграбление Рима, сами бежали, прикинувшись христианами[244 - Августин. О граде божьем, I, 1.]. Добродетельный епископ впоследствии был причислен клику святых и ныне известен под именем святой Августин. Его так волновал ущерб, нанесенный христианской вере разграблением Рима, что он написал для исправления этого вреда 22 книги под общим названием «Град Божий против язычников».

Главный аргумент сочинения Августина состоит в том, что разграбление Рима в 410 г. было замечательным оправданием новой религии, а не доказательством ущербности христианства (по сравнению с язычеством), поскольку Аларих, в отличие от других захватчиков, проявил к людям сострадание. В главе, озаглавленной «Ни в одной предыдущей войне победители не щадили побежденных во имя их богов», он пишет: «Это создало прецедент — подход, небывалый в истории и благородный, не в пример варварской жестокости, выбирались базилики самой огромной вместимости и охранялись указом, в качестве милосердного убежища для людей, где никого нельзя ударить, откуда никого нельзя похитить»[245 - Там же, 7.]. Правда, Августин добавляет, что Бог не требует, чтобы кто-то проявил такую же терпимость к самим варварам, — конечно, нет! Это Христос, вот кто обуздал их жестокость и заставил их поступить так милосердно. Ибо, разумеется, Аларих был христианин.

КОРОЛЕВСТВО ВЕСТГОТОВ


Августин был не прав: он слишком много противоречил сам себе. На деле город пережил неполное ограбление вполне нормально и через несколько лет вновь зажил по-старому. Но Западная империя разваливалась независимо от «разграбления», а римская сущность была уничтожена христианами, создававшими свою новую цивилизацию в языческом городе. Готы Алариха поступали теперь на службу к Феодосию, уничтожив языческую армию императора Евгения.

Августин и другие теологи, ополчившиеся против язычества и «ереси», создавали новый политический порядок, которым предполагалось заменить старую империю. Рим теперь имел скорее абстрактное, чем практическое значение (в системе ценностей нового порядка).

Императоры в городе встречались редко, большинство сенаторов в нем не жили, а ко времени прихода Алариха население города сократилось примерно на две трети по сравнению с максимумом в 1 млн. человек. На Востоке новый порядок обернулся христианской Византийской империей. На Западе он воплотился в калейдоскоп христианских королевств, которые считали себя римскими, однако не признавая власти Рима, за исключением церковной. И здесь готы наконец нашли себе место.

После смерти Алариха под предводительством его шурина Атаульфа готы двинулись в Южную Галлию. Атаульф явно уже определился с иным, нежели у Алариха, отношением к Риму. Он желал изменить его, а не быть им принятым. Но сейчас он, похоже, отчаялся в своем народе и решил, что тот нуждается в твердой и властной римской руке. О его созревших политических устремлениях сообщал в 415 г. святому Иерониму один гражданин Нарбонны. Их беседу подслушал историк Орозий. Предположительно, Атаульф сказал:


В полной уверенности в мужестве и победе, я однажды устремился к изменению облика вселенной: стереть имя Рима; установить на его руинах господство готов и обрести, подобно Августу, бессмертную славу основателя новой империи. После неоднократных экспериментов, я постепенно убедился, что законы существенно необходимы для поддержания и регулирования хорошо основанного государства. И что жестокость, неискоренимая черта готов, непригодна для несения благотворного ярма законов и гражданского правления. С этого момента я выбираю другой объект для славы и устремлений. И именно сейчас я искренне желаю, чтобы благодарность будущих веков признала заслуги чужестранца, который употребил меч гота не для свержения, но для восстановления и поддержания процветания Римской империи[246 - Орозий. VII, 43.].


Тем, кто заинтересуется его неоднократными экспериментами, сообщаем:

Атаульф решил жениться на Галле Плацидии, подарив ей 50 чаш золота и 50 чаш драгоценных камней, и, чтобы не попасть впросак со своей вновь обретенной преданностью Риму, самому назначить августа. Но к 415 г. Атаульфа убили. Римские армии загнали его вестготов в Испанию и ликвидировали марионеточного императора. Но преемник Атаульфа, Валья, заключил мир с Гонорием, в итоге согласившимся на сделку, в которой он так упорно отказывал Алариху.

Валья вернул Гонорию его сестру Галлу Плацидию, и в 417 г. ему была дарована Аквитания — земля, где вестготы могли обосноваться в качестве foederati — независимых римских союзников, которая впервые не была пограничной территорией. Это было то, чего с таким трудом добивался Аларих: автономная готская территория внутри империи, а не на ее окраине. Валья разместил свой двор в Тулузе, которая стала столицей христианского королевства вестготов.

Именно христиане прикончили Западную империю. И именно варвары дали нам Европу, в которой мы живем сегодня.


Часть III

ВАРВАРЫ С ВОСТОКА


ЭЛИИНЫ


Римляне были просто окружены варварами! Варвары были на западе, варвары были на севере, и на востоке были варвары. Тех, что на севере и на западе (кельтов, готов и германцев), римляне не воспринимали всерьез (как примитивных и нецивилизованных). Однако с восточными варварами этот номер не прошел. Там Римская империя нашла равных себе по силам противников.

Соперники не уступали Риму в двух областях: в военной и интеллектуальной. Персидская империя остановила римские территориальные притязания на востоке. С другой стороны, Рим «переварил» эллинский мир, поглотив его, но в результате греческий менталитет начал трансформировать римский. Как сказал римский поэт Гораций: «Греция порабощенная поработила своего дикого завоевателя»[247 - Гораций. Послания, II, 1, 156.]. В обоих случаях римская вера в собственное превосходство пошатнулась от этих коллизий. Но история, которая нам досталась, история величия Рима, как-то ухитряется игнорировать этот факт.

Завоевание Греции привело к тому, что Рим становился все более греческим, пока не оказалось вполне естественным переместить имперскую резиденцию в греческий город Константинополь. Когда развитие Рима превратило его в преимущественно восточную державу, тяжелый конфликт с Персией стал важнейшей проблемой для империи. Упорная борьба продолжалась несколько столетий и в итоге заставила империю выжать все соки из Запада, чтобы оплатить оборону Востока.

Но в то время, пока Римская империя становилась все более греческой, и сама Греция преображалась под влиянием Рима. Хотя римляне привыкли видеть Грецию храмом культуры, литературы и искусства, она была также самой передовой в научном и техническом отношении цивилизацией на планете. Но где бы римляне ни правили, они отметали все новое. И нигде мертвящий римский застой не проявил себя так сильно, как в случае с эллинским миром.

«АНТИКИФЕРСКИЙ МЕХАНИЗМ»


В 1900 г. человек по имени Элиас Стадиатос нырял за губками в море у побережья греческого острова Антикифера. Когда он вылез на палубу ржавой посудины, служившей станцией ныряльщикам, глаза у него были бешеные и он невнятно бормотал, будто видел на морском дне «кучу голых женщин»[248 - Throckmorton, P. ′The Road to Gelidonya′ in Throckmorton, P. (ed.), History from the Sea.]. Как оказалось, бедолага не страдал галлюцинациями. Он наткнулся на обломки корабля с бесценным грузом произведений искусства, затонувшего в древние времена — предположительно, по пути в Рим.

В течение нескольких следующих месяцев ныряльщики поднимали со дна сокровища найденного клада: ювелирные и гончарные изделия, посуду, фурнитуру, множество других сокровищ, включая каменные статуи и небольшие бронзовые статуэтки. Среди этих богатств была обросшая водорослями и изъеденная коррозией странная металлическая штуковина. Ныряльщик вытащил ее, потому что заметил бронзу под слоем продуктов коррозии, но она не показалась заслуживающей внимания на фоне такого множества чудесных классических произведений искусства. Кроме того, на суше под воздействием воздуха она почти сразу развалилась на несколько кусков, а то, что было ее деревянным кожухом, рассохлось. И лишь много лет спустя выяснилось, что именно эта «штуковина» была самой ценной находкой, поскольку она полностью меняла наши взгляды на древний мир.

На странном устройстве были выгравированы астрономические символы, в течение примерно 50 лет остававшиеся неразгаданной головоломкой для академических умов. Кое-кто предполагал, что это некое подобие астролябии (старинное навигационное устройство), другие уверяли, что сделать такой прибор было не под силу древним грекам. В любом случае, эта штука была сложнее астролябии. Она явно вообще не греческая, настаивали ученые.

В итоге в Афинский музей приехал британский физик и историк науки Дерек де Солла Прайс, чтобы произвести длительное и тщательное исследование загадочного объекта. Через 8 лет он объявил, что находка представляет собой некую разновидность замысловатого часового механизма[249 - Price, D. J. de Solla. ′An Ancient Greek Computer′Scientific American (June 1959), pp. 60–7.]. В нем содержалось около 30 шестеренок, а на поверхности были обнаружены надписи, которые можно было датировать I в. до н. э. Эта гипотеза показалась настолько сомнительной, что некий профессор заявил Прайсу, что вероятность истинности его предположения крайне мала, разве что кто-то, проплывавший над этим местом более чем через 1000 лет после кораблекрушения, бросил механизм за борт.

В 1971 г., по-прежнему уверенный в своей правоте, Прайс убедил Греческую комиссию по атомной энергии провести эксперимент с использованием гамма-излучения для исследования этого куска бронзы. Полученные фотопластинки позволили Прайсу реконструировать устройство и твердо определить дату его изготовления. Он обнаружил, что реконструированный им механизм, который выглядит как прибор XVIII в., на самом деле представляет собой механическую счетную машину, созданную, вероятно, около 80 г. до н. э. на острове Родос, вблизи юго-западной оконечности современной Турции. Прибор показывал положение Солнца и Луны на циферблатах, размеченных не на день или неделю, а на целых четыре года![250 - Price, D. J. de Solla. ′Gears from the Greeks′.]

Внезапно стало ясно, что историки воспринимали неримский мир совершенно неправильно. В то время как римский календарь отставал больше чем на 80 дней, так что люди праздновали весенние праздники посреди лета, в греческой мастерской на Родосе сконструировали и изготовили прибор, который показывал точное положение небесных тел, обеспечивая удобное считывание данных с циферблатов.


Майкл Райт, бывший куратор по инженерной механике Музея науки в Лондоне, реконструировал «антикиферский механизм». Модель имела 76 шестеренок и одну стрелку, совершавшую полный оборот за 76 лет! Получилась сложная рабочая модель Солнечной системы. «Пользователь мог установить на циферблате любую дату, какую захочет, — говорил Райт, — и прибор показывал положение на небе Солнца, Луны и всех пяти известных тогда планет».

Назначение механизма не до конца понятно. Возможно, он использовался просто для определения фаз Луны или затмений, а может быть, для астрологических предсказаний. В древнем мире астрология была фундаментальной наукой, движущей силой для развития астрономии в Египте и Вавилоне, что привело к разработке передовых математических методов расчета видимого движения звезд и планет. (Фактически прочная взаимосвязь между астрологией, астрономией и математикой сохранялась вплоть до открытий Ньютона в XVII в.) Но, возможно, механизм был просто устройством для изучения загадок космоса — греки почитали абстрактные научные и философские изыскания.

Каким бы ни было назначение устройства, его конструкция далеко превосходила возможности римлян. В отличие от мнения большинства, другие культуры могли создавать и делали исключительно сложные машины — пока не приходили римляне.

РИМ-РАЗРУШИТЕЛЬ


Рим создал свою империю, разрушая иные цивилизации. Карфаген, один из крупнейших городов древнего мира, был стерт римлянами с лица земли в 146 г. до н. э[251 - Общепринятое мнение, что римляне сделали это место бесплодным, перепахав его с солью, неверно. У них не было столько соли.]. В столице карфагенян были огромные библиотеки с книгами на языке этого народа — пуническом. От него не сохранилось ни единой строчки. Храм в Иерусалиме был разрушен дотла, а его содержимое перевезено в Рим, так что мы можем только гадать, что там происходило при жизни Иисуса. Нам известно, что у друидов было свое учение, но практически все их записи уничтожены. Религиозную философию даков греки сравнивали с учениями Моисея и Пифагора, но она исчезла без следа.

Сколько же вреда нанесли римляне развитию цивилизации? Этого мы, наверное, никогда не узнаем. Но самым поразительным и незамеченным историками было уничтожение технологических достижений эллинов. Вопреки тому, что нам внушали, мир эллинов был миром металлических зубчатых передач и точных часов, поршней и паровых машин — миром передовой инженерии. Древние описывали диковинные машины, но без точно выверенных гаек и болтов, подобные вещи существовали только в воображении. Долгое время считалось, что такие изобретения, как винторезный станок и универсальный шарнир, появились в XVII и XVIII вв. и легли в основу нашей индустриальной революции. Сейчас мы знаем, что эти изобретения использовались эллинами еще до I в. н. э. Как же греки их использовали?

Существует греческий папирус II в. до н. э. из Александрии, в котором перечислены выдающиеся исторические личности: законодатели, художники, скульпторы, архитекторы и — подумать только! — инженеры-механики[252 - Diels, Н. Laterculi Aiexandrini aus einem Papyrus ptolemaischer Zeit, Abhandlungen der koniglich — preussischen Akademie der Wissenschaften zu Berlin, philologische-historische Klasse (1904), II, 2–16, 7.3–9.]. Среди них был некто Абдаракс, «построивший машины в Александрии». Это единственная запись, где встречается его имя. Нигде нет намека на то, что это были за машины и чем они были столь знамениты. Память о нем была уничтожена вместе с его достижениями. А о скольких Абдараксах у нас нет записей вообще?

Механики, если их знания нельзя было применить для убийства людей, римлян не интересовали. Римский инженер I в. до н. э. Витрувий перечисляет 12 авторов, которые писали о механике[253 - Витрувий. Десять книг об архитектуре, VII, 14.]. Все они эллины. «Я наблюдаю, что в этой отрасли много публикуют греки, а наши собственные соотечественники — весьма мало». Нам известны труды лишь трех из них, и это единственное упоминание о восьми остальных. Абдаракс, разумеется, не то имя, которое могло впечатлить римлян. Оно не латинское. Оно варварское.

ГРЕЧЕСКИЕ ВАРВАРЫ


Но чем греки заслужили честь называться «варварами»? В конце концов, взглянув на греческий мир, мы увидим осколки классической цивилизации. И не сами ли греки придумали слово, которым обзывали заикающихся дикарей-чужестранцев?

Слово «варвар» не обязательно относилось к патлатому воину с севера. Еще в V в. до н. э. оно значило — «отличный от нас». В 431 г. до н. э. греческий историк Фукидид, пытаясь понять, почему Гомер не пользовался этим термином, заключил, что так случилось, «возможно, потому, что эллины еще не были отделены от остального мира»[254 - Фукидид. История Пелопонесской войны, I.].

Эллинами в то время именовали обитателей нынешней Южной Греции и ее колоний на берегах и островах Средиземного и Эгейского морей. Значительную часть грекоговорящих народов, включая большинство населения Северной Греции, однако, так не называли. Александр Великий, например, говорил по-гречески, но был родом из Македонии, расположенной на севере, поэтому греки считали его варваром. В 476 г. до н. э. его предок, Александр I Македонский, заявился на Олимпийские игры и захотел в них поучаствовать. Последовали гневные протесты со стороны других участников, говоривших, что они не желают соревноваться с варваром[255 - Геродот. История, V, 22.]. Ему разрешили участвовать в состязаниях только после тщательного изучения генеалогии, которое доказало его эллинское происхождение, восходящее к Арго.

Вопрос заключался не в том, на каком языке человек говорил, а был ли «одним из нас». И многие жители греческих городов-государств остались при своем мнении. Через сто с лишним лет, когда другой македонский царь, Архелай, напал на греческий город, в речи, призывающей греков подняться на совместную борьбу с ним, прозвучало: «Станем ли мы, греки, рабами Архелая, варвара?»[256 - Фрасимах. От имени Ларисаена — единственная дошедшая до нас строка речи!] Демосфен, великий афинский государственный деятель и оратор, заявил, что отец Александра Великого, Филипп, «даже не варвар из какого-то места, которое можно с честью назвать, но тлетворный жулик из Македонии, где нельзя даже купить приличного раба»[257 - Демосфен. Третья филиппика, XXXI.]. Надеемся, картина вам ясна.

Соответственно, с точки зрения эллинов, римляне тоже были варварами. Хотя эллины и готовы были рассматривать их как людей грекоподобных (когда те хорошо себя вели) и даже позволили им с конца III в. до н. э. соревноваться на Играх. Но как только эллины с римлянами ссорились, они называли их barboroi[258 - Champion, С.′Romans as Barbaroi: Three Polybian Speeches and the Politics of Cultural Indeterminacy′, Classical Philology, 95, 4 (2000), pp. 425–44.]. Согласно Катону Старшему, римскому государственному деятелю III в. до н. э., греки «обычно называли нас варварами»[259 - Плиний. XXIX, 14.].

Римляне, конечно, не оставались в долгу.

Катон описывал греков как «морально опустившихся и психически больных». У этих варваров, говорил он, интересная литература, это правда, однако он предостерегал своего сына, чтобы тот ею не зачитывался[260 - Там же.]. Точно так же, как и греки, римляне пользовались словом «варвар» для обозначения почти любого, кто не относился к их культуре И вплоть до II в. до н. э. греки попадали в эту категорию.

Позднее Римская республика стала полностью эллинизированной, так что ко времени Августа великие поэты, воспевавшие Рим, Овидий и Вергилий создавали видимость того, что Рим и Греция — единая цивилизация. Три века спустя во всей Восточной Римской империи доминировали греческий язык и греческая культура, хотя и видоизмененная. Фактически идентификация Римской империи через греческую культуру зашла так далеко, что в наше время греки определяют себя словом Romiosini — «римство». Но совсем не так обстояли дела в раннюю пору Римской республики.

Эллинизация римлян началась после того, как они разбили в 196 г. до н. э. Македонию и взяли под свой контроль Грецию. Примерно в это же время римляне начали посылать своих детей в школы, а отпрыски богатых семьей с 12–13 лет стали учить греческий язык.

Это, однако, не сделало римлян более гуманными по отношению к грекам. Когда в 171 г. до н. э. возобновилась война с Македонией, они полностью уничтожили это царство, разрушили большую часть Эпира и в течение последующих трех лет положили конец греческой государственности. Завоевание римлянами Греции было безжалостным и во многом обусловленным жаждой добычи. Когда в 146 г. до н. э. почти весь Пелопоннес и часть центральной Греции («Ахейская конфедерация») восстали против римского контроля, город Коринф был разрушен до основания, а его жители проданы в рабство.

Но к тому времени римляне рассматривали греков как источник цивилизации (humanitas), более утонченных, образованных и с более изысканными манерами, чем они сами. С другой стороны, греков презирали за то, что они были менее мужественными, чем их закаленные соседи с запада, склонны к упадничеству, любили роскошь и тратили время на поиск смысла жизни. Ни один честолюбивый римлянин, как бы он ни уважал греческую культуру, не желал, чтобы его путали с греком[261 - Gruen, E.S. The Hellenistic World and the Coming of Rome, ch. 7.]. Для «правильного» римлянина эллин не был «одним из нас».

НЕПОНИМАНИЕ ГРЕКОВ


Римская политика военной и политической экспансии и контроля над варварами на востоке имела поистине ужасающие последствия для судеб Европы. Механизм, найденный на Антикифере, показывает масштабы этой катастрофы. И только сейчас это становится понятно, поскольку в течение многих веков преобладало пренебрежительное отношение к текстам, повествующим о научных, математических и инженерных достижениях античности.

Римляне из высших классов с презрением относились к инженерному делу, а поскольку всегда ошибочно считалось, что классические Греция и Рим были практически единым культурным пространством, то часто утверждалось, будто и греческий подход был аналогичен. В XIX в. стали зарождаться сомнения: а действительно ли греки были такими умными? Если они так здорово соображали, то почему не сделали технических открытий, которые привели Европу к промышленной революции?[262 - «Если бы у греков были порох, электромагнетизм, печатный станок, историю пришлось бы переписать. Почему пытливый греческий ум не додумался до этих вещей — загадка». Warner, C.D. ′Thoughts Suggested by Mr Froude′s "Progress"′, Scribner′s Monthly, 7, 3 (January, 1874).] Напрашивался унизительный для этих обывателей ответ: древние греки просто оставили решение всех практических забот своим рабам и слугам.

Чтобы подтвердить это, обычно цитировали Плутарха, полностью романизированного грека, сочинения которого относятся к началу II в. н. э. Он считал, что римское презрение к простой механике идет от древних греков. По его мнению, платоновская критика опыта означала, что «механика была отделена от геометрии, а философы ее отвергали и игнорировали»[263 - Плутарх. Сравнительные жизнеописания, «Марцелл».]. Плутарх спроецировал собственное отвращение к данному предмету на грека Архимеда: «Он рассматривал работу инженера и каждое отдельное искусство, связанное с повседневными нуждами, как занятие низкое и подобающее только ремесленникам». Архимед, триста лет как мертвый, не мог оспорить столь позорную оценку времени и труда, вложенных им в изготовление машин, и доказать, что такое утверждение — очевидная глупость.

Когда на заре Возрождения «Жизнеописания» Плутарха были повторно открыты, они стимулировали более уважительное отношение к классикам. К греческой литературе, философии и теоретической математике стали относиться с таким почтительным благоговением, какого никогда не было раньше. Но обученные в классических традициях схоласты скопировали и присущее, как им казалось, грекам презрение к практической инженерии и технике. Сохранившиеся греческие тексты практикующие эти предметы схоласты, принципиально невежественные в технике, либо полностью игнорировали, либо отвергали как совершенно фантастические.

Но это был римский, а не греческий образ мыслей. Греческая научная механика базировалась на очень высоком уровне развития практических и теоретических исследований. Все уничтожили римляне, которые не были заинтересованы и не нуждались в развитом обществе. Рим одержал победу в области нашего понимания истории техники такую же полную, как и в других областях. Римляне жили в строгих рамках, и все, что было вне этих границ, представляло, по их мнению, опасность. Это относилось к их образу мышления в той же мере, как и к их географии.

БОЕВЫЕ МАШИНЫ


Римские литературные источники не слишком много повествуют о технологических достижениях эллинов. Первый шаг в нашем познании древнегреческой науки сделал немецкий артиллерийский офицер времен Первой мировой войны Эрвин Шрамм, когда изготовил собственные реконструкции древних орудий[264 - Schramm, Е. Die antiken Geschutze der Saalburg.]. Его работа получила развитие в трудах британского историка Эрика Марсдена[265 - Marsden, E.W. Greek and Roman Artillery.].

Самые ранние образцы поражающих воображение эллинских боевых машин относятся к 399 г. до н. э. Дионисий Старший, «тиран» (или, по-нынешнему, губернатор) Сиракуз, греческой колонии на Сицилии, которая воевала с североафриканским государством Карфаген, организовал военное научно-техническое предприятие. Значительная часть его изделий производилась по принципу «больше — значит лучше». Соответственно, лучшими боевыми кораблями были триремы — эффективные морские суда с тараном и тремя рядами весел. Были проведены испытания, чтобы выяснить, не станет ли корабль мощнее, если добавить дополнительные ряды гребцов. Эксперимент оказался успешным, и появились квинтиремы. Первая из них, отделанная серебром и золотом, была направлена за невестой Дионисия в город, в котором он нуждался как в союзнике. Сверкающий корабль с покрытым орнаментами носом, массивными деревянными бортами и 500 гребцами, дружно взмахивающими веслами, был впечатляющей демонстрацией организационных, экономических и технологических достижений греков.

В Сиракузах одновременно строилось 200 кораблей и еще 260 переоснащалось и ремонтировалось. Оружие и броня ковались в гигантских объемах. Но самое удивительное — инженеры Дионисия положили начало совершенно новому виду оружия — артиллерии. Раньше мощность снаряда зависела от силы и умения руки, которая его метала или натягивала лук, но теперь оружие стало механическим.

Построенную ими машину назвали «катапульта» (дословно «щитокол»). В ней сразу узнается самострел. Одним из самых любопытных моментов является то, что лук имел не типичную европейскую конструкцию, при котором кусок дерева сгибается и затем освобождается. Судя по всему, это была многослойная композиция из дерева, рога и сухожилий. Такая же технология применялась в луках монгольских степных кочевников. Этот лук представляет собой мощную массивную пружину, которую нагружают, сгибая в направлении, противоположном ее естественной кривизне (подобное устройство часто называют обратным луком). В руках опытного бойца она стреляет на 300 ярдов, а со 100 ярдов пробивает насквозь быка, независимо от того, в какую часть тела попал снаряд. Катапульта имела опорную ложу, зацеп для тетивы, ворот, которым оттягивался зацеп, ползун и спусковой крючок. Ею могли пользоваться даже неопытные бойцы после нескольких дней тренировки.

Следует также отметить, что Дионисий добился подобных результатов, применяя способы управления столь же передовые, как и инженерные изобретения[266 - Диодор Сицилийский. XIV, 16, 8.]. Он активно нанимал лучших в мире мастеров, предлагая им огромное жалованье; делил производственный процесс на отдельные блоки; лично поощрял и награждал тех, кто добивался успеха. Отличившиеся становились кем-то вроде «работников месяца».

Такие методы быстро переняли и применяли повсюду. Варвары из Македонии нашли их весьма полезными, а Филипп Македонский создал собственную исследовательскую организацию. Это, похоже, позволило перевести использование механической силы на совершенно иной уровень и заменить пружинный лук устройствами, извлекающими энергию из скручивания пучков сухожилий или волос. Двадцатилетний сын Филиппа Александр в 336 г. до н. э. получил в наследство царство и военные машины и отправился завоевывать мир, имея достаточно катапульт, чтобы прикрывать их огнем наступающие войска. Энергетика Александра Македонского стала, несомненно, важной составляющей его побед, но успех был обусловлен и применением в широких масштабах революционно нового механического оружия, перед которым не могли устоять имеющие традиционное защитное снаряжение противники. За 12 лет Александр покорил Малую Азию, Персию, Египет и значительную часть Индии.

После его смерти империя распалась, но Александр Македонский оставил неизгладимый след в истории человечества, а его преемники в Александрии и Македонии продолжили разработку новых военных технологий. В 305 г. до н. э., когда Рим был просто агрессивным итальянским городом, доказывающим свое первенство в мелких стычках с соседями, стены Родоса на Восточном Средиземноморье были атакованы новейшим оружием македонцев. «Гелеполис» («Сокрушитель городов»), осадную башню на восьми колесах высотой в современный 9-этажный дом, покрытую железными пластинами, двигали 2000 человек. В пластинах имелись закрытые створками бойницы, позволявшие метать различные снаряды. Для каждого типа снарядов — свои размеры бойниц[267 - Там же, XX, 91–96.].

Но Родос ответил собственным изобретением. Достоинства башни были сведены на нет яростным огнем самых больших и сложных в мире катапульт. Их снаряды сбивали железные пластины, а зажигательные стрелы подожгли башню. «Гелеполис» вынужден был отступить. В общей сложности в него попало 1500 катапультных стрел и 800 зажигательных снарядов.

До нас дошло описание одного из орудий, использовавшихся родосцами. Его составил около 200 года до н. э. грек, известный ныне как Филон Византийский. Он подробно описал механизм, приводимый в действие цепным приводом, который автоматически подавал стрелу за стрелой в лоток для стрельбы. Устройство выглядит удивительно современным, в сущности, это разновидность пулемета. Когда Эрвин Шрамм демонстрировал изготовленную им реконструкцию кайзеру Вильгельму II, вторая стрела попала точно в первую, расщепив ее надвое; Проблема заключалась в том, что орудие убивало бы одного и того же человека снова и снова, пока не сменило бы линию огня. Поскольку древние греки изобрели универсальный шарнир, орудие могло делать и это[268 - Soedel, W. and Foley, V. ′Ancient Catapults′. Scientific American (March, 1979), pp. 150–60.].


МАШИНЫ И МАТЕМАТИКА


Но это было только верхушкой айсберга. В текстах Филона под названием «Механическая коллекция» описаны все виды устройств, над которыми он работал в соавторстве или изобрел сам: самоходные колеса, система кодированной связи, цепной насос, воздушный насос, поршневой насос и 78 механических устройств, работающих на горячем воздухе или паре[269 - Rochas d′Aiglun, E.A. Poliorcetique des Grecs and La Science des Philosophes et I′Art des Thaumaturges dans I′Antiquite.]. Одним из них была паровая сирена для маяков, позволяющая подавать сигналы судам. Филон изобретал и всякие забавы, для увеселения своего патрона конструировал роботов, например, лошадь, пьющую воду, или девушку, по требованию наливающую воду.

«Антикиферский механизм» заставил с большим уважением относиться к достижениям древних, и стало очевидно, что многое из того, что считалось фантазией или преувеличением, было на самом деле полностью правдивым описанием реальных машин. Шестеренчатые передачи «антикиферского механизма» сами по себе — настоящее чудо. Но, кроме того, для создания механизма требовалось глубокое знание астрономии, и до нас дошла одна книга, написанная человеком, который мог сконструировать такой механизм, Гемином Родосским.

Из книги ясно, что Гемин знал и хотел сделать доступными сведения, накопленные астрономами Вавилона. Все зависело от серьезного понимания теоретической математики, а греки занимались математикой действительно всерьез. И никто не посвятил себя ей больше, чем Архимед, живший в III в. до н. э. Список тем, над которыми он работал, большинству будет так же малопонятен сегодня, как был малопонятен римлянам былых времен. Обсуждения квадратуры параболы и определение центра тяжести плоского сечения параболоида вряд ли способны заметно повысить уровень нашего благосостояния, а Архимед был целиком увлечен этими вопросами, ведь кто-то должен был их решить.

Кто-то должен их решить, если вы хотите жить в мире передовой техники, развитой астрономии, успешного мореплавания и овладения энергией машин. Все эти вещи представляются исключительно практическими, но они требуют высокого уровня развития абстрактных теоретических наук.

«БОЖЕСТВЕННЫЙ АРХИМЕД»


Архимед был в такой же мере практик, как и теоретик. Его гений, соединивший математику и физику для анализа логических законов, управляющих поведением твердых тел и жидкостей, проявил себя и в создании машин, особенно военных. Когда римляне осадили порт Сиракузы на Сицилии, где он жил, Архимед сконструировал метательные установки, которые не позволяли римлянам приблизиться. Катапульты с разной дальностью стрельбы он расставил в такой последовательности, что римляне не могли преодолеть зону обстрела. Кроме того, он так организовал оборону, что защитники города могли полностью ее контролировать. Именно Архимед изобрел онагр, который швырял огромные камни через городские стены на головы атакующих. Неожиданным его изобретением, которое, похоже, доставило римлянам больше всего беспокойств, стала система крюков — «кошек». Они забрасывались на корабли с городских стен и могли с помощью системы рычагов вытаскивать их из воды.

Одним из наиболее ярких примеров того, с каким трудом мы воспринимаем технические достижения греков, служит упорное нежелание современных ученых поверить в существование двух видов изобретенного Архимедом оружия: систему зеркал, применявшуюся для поджога вражеских кораблей, и паровую пушку, которая могла забрасывать тяжелые снаряды намного дальше любой катапульты. Когда мы заинтересовались данным вопросом, нам отвечали, что «никто не верит» в эти россказни. Тем не менее, эффективность зажигательных зеркал была продемонстрирована около 1646[270 - Middleton, W.E.K.′Archimedes, Kircher, Buffon and the burning mirrors′, ISIS, 52 (1961), pp. 533–43.] и в 1747 г.[271 - Согласно графу де Бюффону, автору энциклопедической «Естественной истории», за 66 футов 40 зеркал поджигали пропитанную креозотом доску, а за 150 футов 128 зеркал немедленно поджигали сосновую доску. В другом эксперименте 45 зеркал расплавили 6 фунтов олова с 20 футов. Supplement a I′Hist. Naturelle, I, pp. 399–483, quarto edition.]. И что же? Не далее как в 1973 г. в ученой статье Иоанниса Саккаса «доказано» математически, что невозможно сфокусировать лучи солнца так, чтобы зажечь дерево[272 - Stavroulis, O.N. ′Comments on: On Archimedes′ Burning Glass′. Applied Optics, 12, 10, A 15 (1973).]. Статья появилась именно в тот год, когда во время натурного эксперимента в течение двух минут была подожжена лодка, находившаяся на расстоянии в 160 футов.[273 - Эксперимент поставил Иоаннис Саккас по настоянию историка проф. Евангелоса Стаматиса. Он построил 200 покрытых бронзой зеркал и расставил их, вместе с командой из 60 человек, на пирсе военно-морской базы Скаманга возле Афин, Греция (The Times, 11 ноября 1973 г.). Он доказывал, что Архимеду было легче, так как у него было летнее солнце (эксперимент ставился зимой) и более горючая мишень (корабли из кедра, а не фанера). Эксперимент был отвергнут Д. Л. Симсом [Simms, D.L.,′Archimedes and Burning Mirrors′, Physics Education, 10 (1975), pp. 517–21], но затем сообщалось, что д-р Саккас повторил его пять раз с такими же положительными результатами.] Математические доказательства, что этого не может быть, потому что не может быть никогда, стоят не больше, чем вычисления, доказывающие, что шмели не могут летать.

Свидетельства того, что Архимед создал такое устройство, выглядят неотразимыми. У нас есть свидетельства того, что Архимед поджег римские корабли Лукиана Самосатского (около 150 г. н. э.)[274 - Лукиан, очевидно, ссылается на хорошо известную историю: «…при осаде Сиракуз он одним хитрым приспособлением обратил римские корабли в пепел», Hippia, глава 2.] и Галена[275 - Говорят, Архимед поджег вражеские триремы с помощью «pyreia», Гален, De Temperamentis, I, iii. Значение слова «pyreia» неизвестно.], а о том, что он использовал для этого зеркала, писали Зонара[276 - Зонара. Всемирная история, I, 9.], Евстафий[277 - Евстафий. К Илиаде.] и Дион Кассий[278 - Дион Кассий, IX, 4.]. Антемий (архитектор VI в., автор Софийского собора в Константинополе) отмечал, что «все, кто упоминает зажигательную машину божественного Архимеда, никогда не говорят о ней как об одном сложном зеркале, но как о комбинации многих»[279 - Rashed, R. Les Catoptriciens Grecs, I: Les Miroirs Ardents (Les Belles Lettres, 2000).]. К несчастью, источники, на которые ссылается Антемий, пропали. У нас есть только краткое изложение одного из них, сделанное в XII в.[280 - Tzetzes. Book of Histories (Chiliades), 2, 118–28, in Thomas, I., Greek Mathematical Works.]. Но при жизни Антемия аналогичное зажигательное зеркало в 514 г., как сказано, спасло Константинополь от флота готов![281 - Зонара. I, 11.] Последний библиотекарь Великой библиотеки в Александрии, Теон, ссылается на ныне утерянную рукопись Архимеда о зеркалах, а в арабской копии рукописи II в. до н. э., опубликованной в 1976 г., упоминается, что примерно к 160 г. до н. э. греческие математики пытались выяснить, каким образом можно изготовить зажигательные зеркала[282 - Toomer, G.J. Diodes on Burning Mirrors.].

А нам по-прежнему талдычат, что Архимед этого сделать не мог. Триумфальное шествие предвзятости началось во времена Возрождения, с Келера и Декарта, и продолжается по сей день[283 - Самый последний такой эксперимент был показан по телевидению (канал «Дискавери», «Мифоломы»). В октябре 2005 г., в пасмурный день, при максимальной температуре 20 °C, комплект зеркал поджег с 75 футов старую деревянную рыбацкую лодку, но огонь погас. В Сиракузах в июле-августе обычно ясное небо и температура превышает 30 °C. Руководитель команды Массачусетского технологического института, участвовавшей в эксперименте, проф. Дэвид Уоллес сказал, что опыт указывает на то, что технически возможно создать такое оружие, но не на то, что оно применялось (San Francisco Chronicle, 22 октября 2005 г.).]. Один современный историк добубнился до того, что, мол, Архимед не стал бы делать зеркала, потому что у него было другое эффективное оружие, которое стоило дешевле, — «зеркала были бы неэффективны с точки зрения затрат»[284 - Simms, op. cit.]. Эдак можно доказать, что Америка не бросала атомную бомбу на Японию!

Мы не знаем, использовал Архимед зеркала или нет. Но нельзя и дальше относиться к этой истории, как к фантазии. Ему было велено их сделать, их можно было сделать, и он знал, как их сделать.

Существование паровой пушки Архимеда удостоверено еще хуже. Она была забыта, вплоть до 1350 г., когда итальянский поэт Петрарка нашел ее описание в рукописи Цицерона, хранившейся в церковной библиотеке. Петрарка цитирует ее в трактате «De remediis utriusque fortunae (Как сносить удары судьбы)». Примерно сто лет спустя Леонардо да Винчи увидел рукопись, и она побудила его улучшить конструкцию и спроектировать то, что он назвал «Architronito»[285 - Idem, ′Archimedes′ weapons of war and Leonardo′. The British Journal for the History of Science, 21.6 (June 1988), pp. 195–210.]. Саккас, который столь эффективно испытывал зажигательные зеркала, построил в 1981 г. небольшую модель пушки и продемонстрировал, что она функционирует на удивление хорошо.

Римляне были приведены в такое замешательство изобретениями Архимеда, что пришли к заключению, будто он обладает нечеловеческим могуществом и магическими способностями. Даже сегодня потомки римлян в Сиракузах грозят непослушным детям: «Смотри у меня! А то придет Архимед и тебя заберет!» Отличный способ напомнить о величайшем математике.

Римлянам понадобилось почти три года, чтобы взять Сиракузы. Они были сильны своей жестокостью, а не инженерными познаниями. И вот каким был конец Архимеда: «Пишут, что посреди всего рева и ужаса, создаваемого солдатами, рыщущими по захваченному городу в поисках добычи, он был совершенно поглощен какими-то геометрическими фигурами, которые начертил на песке, и был убит солдатом, не знавшим, кто перед ним»[286 - Ливий. XXV, 31.].

Римляне понимали, что сотворили нечто ужасное, но главная трагедия для нас состоит в том, что они не видели смысла в продолжении работ, которыми занимался Архимед. Их интересовали механические чудеса, изготовленные греческими умельцами, но они видели в них только диковинные игрушки. По словам Цицерона, Марцелл, генерал, взявший Сиракузы, забрал домой только один предмет — планетарий, принадлежавший Архимеду[287 - Цицерон. De Re Publica, I, 14, 21.]. Цицерон тоже восхищался подобными вещами, и это возвращает нас к «антикиферскому механизму». Когда в 80 г. до н. э. прибор пошел ко дну вместе с тем злополучным судном, вполне возможно, груз направлялся как раз к Цицерону. Тот хорошо знал Родос и был губернатором соседней провинции. Поскольку груз статуй и прочих предметов искусства предназначался какому-то богатому коллекционеру, вполне возможно, что получателем мог быть и Цицерон.

Остров Родос занимал особое место в римской системе мира. И это, к несчастью, послужило причиной его гибели. В истории разрушения Родоса заключена вся печальная суть уничтожения Римом научного и технического мира эллинов.

РОДОС


До того как на сцену вышел Рим, Родос на протяжении многих лет доминировал в Восточном Средиземноморье. Его порт был самым крупным рынком в регионе, а его действенные морские машины и оружие охраняли окрестные воды и отпугивали пиратов. На острове возвышался огражденный стеной город с тем же названием с прямоугольно пересекающимися улицами, построенный около 410 г. до н. э. В нем были пять гаваней, мощеные тротуары, парки, храмы и гимназии, а также богато украшенные статуи и монументы. Он до сих пор может похвастаться акрополем, руинами храмов Афродиты и Аполлона и, конечно же, памятью о Колоссе Родосском, одном из семи чудес античного мира. Колосс был построен в 282 г. до н. э. Более 100 футов высотой, он стоял у входа в гавань, пока не был разрушен землетрясением. Плиний Старший писал, что почти никто не мог обхватить руками большой палец Колосса.

Роль Родоса в управлении морской торговлей проявилась в создании хорошо проработанного коммерческого кодекса, известного под названием «Родосский морской закон», который сформировал основы торгового морского права, действующего и по сей день. Поскольку кодекс появился между 800 и 600 гг. до н. э., то он вполне может претендовать на то, чтобы считаться первой практической системой коммерческой юриспруденции, заметно снижая шансы римлян считаться величайшими в мире законодателями.

Всему этому, однако, наступил конец во II в. до н. э. Рим был твердо настроен установить контроль над Восточным Средиземноморьем, но Родос был слишком хорошо укреплен, чтобы возникло желание его штурмовать. Поэтому римляне решили подорвать экономику острова. Родос зависел от сборов и налогов на различные товары, которые ввозились и вывозились через порт. Рим взял под свой контроль расположенный неподалеку остров Делос и создал там свободный порт. Такая субсидируемая конкуренция постепенно подточила экономику Родоса. Доходы от портовых сборов упали на 85 %. Поставленный на колени Родос в 164 г. до н. э. был вынужден подписать договор, по которому он обязался дружить и враждовать с теми, с кем дружит и враждует Рим.

Оказавшимся в стесненных обстоятельствах островитянам надо было как-то жить. Им пришлось эксплуатировать другой свой капитал — город был важным культурным центром. В те славные дни Родос дал миру фантастическое число различных шедевров культуры и искусства. Не говоря уже о научных достижениях, он был знаменит своими поэтами, писателями, историками, философами, гончарами, художниками, скульпторами и теми, кто более всех способствовал поступлению средств из кошельков римлян, — учителями риторики.

Римлян, возможно, не интересовали научные достижения таких городов, как Родос, но им всегда была необходима власть. Путь к власти в период поздней Республики лежал через ораторство: искусство завоевывать последователей и выигрывать публичные споры. Ни один римлянин не мог добиться высоких постов, если он не совершенствовал свои ораторские способности, а тут родосцам было что предложить. Для амбициозных юных римлян было обязательным пройти курс риторики на острове.

Поскольку римляне не боролись с пиратами, а у Родоса больше не было такой возможности, путешествие становилось довольно опасным. Когда в 76 г. до н. э. юный Юлий Цезарь морем добирался до родосской школы, его по пути захватили морские разбойники. Он пишет, что был довольно жизнерадостным пленником и у него сложились отличные отношения с пиратами. Его оскорбило их первоначальное требование выкупа в 20 талантов. Он настоял на том, чтобы сумму подняли до 50 талантов.


Он так мало их ценил, что, когда ложился спать, то посылал к ним и требовал, чтобы они не шумели. Все 38 дней он пользовался полной свободой, он развлекался, присоединяясь к их занятиям и играм, словно они были охранниками и похитителями. Он писал стихи и сочинял речи и делал их (пиратов) своей аудиторией, а тех, кто не восхищался его произведениями, в лицо называл «неграмотными» и «варварами»[288 - Плутарх. «Цезарь».].


Цезарь сказал, что он всех их распнет, и они рассмеялись.

Как только выкуп был уплачен и Цезаря освободили, он нанял флот, бросился в погоню за пиратами и поймал «почти всех». Передав разбойников властям, он лично организовал их распятие. Затем Цезарь прошел запланированный курс обучения.

Рассказанная им история свидетельствует, с какой пользой для себя он изучил искусство самопредставления. Вполне возможно, что на самом деле он заключил сделку с одним или несколькими пиратами, чтобы схватить остальных. Цель рассказа — повышение своего престижа в весьма своеобразной моральной атмосфере Рима. Из него ясно, что Цезарь — парень понтовый, но не двуличный (а потому не похожий на учивших его греков), а также абсолютно безжалостный.

Ирония судьбы заключается в том, что попытка Родоса избежать падения, став школой для юных дуболомов из Рима, как раз и привела к гибели острова. В 44 г. до н. э. Цезаря убили. Один из заговорщиков знал остров по той же причине, что и Цезарь: Кассий тоже учился там риторике. Поскольку он рвался к власти, после покушения ему нужно было кого-то ограбить для усиления своих позиций. В поисках способа набить карманы без особого риска он остановил свой взор на бывшей альма-матер. Он точно знал, что там можно хорошо поживиться и что у Родоса нет возможностей защищаться. Поводом для нападения послужило то, что его враги, которые, разумеется, были и врагами Республики, могут воспользоваться флотом Родоса. Поэтому в 42 г. до н. э., игнорируя отчаянные мольбы своего старого учителя, он попросту захватил и разграбил остров[289 - Аппиан. IV, 9.]. Римлянам всегда нравились всякие «штучки», которые создавались на острове, и Кассий вывез оттуда 3000 единиц художественных шедевров.

Воскреснуть Родосу было не суждено.

РИМ ГАСИТ ОГНИ


Теперь мы знаем, что представление о том, что Рим был творцом величайших научных и технических достижений, в значительной мере противоречит истине. Неримские народы Восточного Средиземноморья поколение за поколением совершали новые открытия и делали все новые изобретения, но вся эта сумма знаний была вновь обретена лишь в Средние века или даже позже.

Конечно, некоторые творения инженерной мысли греков римляне доработали. Например, они поставили артиллерийские орудия на колеса. Римляне понимали ценность относительно простых изобретений, которые можно было применять на практике, таких, как соединенные в цепь ведра для подъема воды (четыре такие цепи были найдены в Лондоне). Но если выгоду из технической идеи сразу извлечь не удавалось, ее забрасывали. Поскольку все научные достижения зависят от фундаментальных исследований, итог был катастрофичным.

К примеру, посмотрите, что случилось с паровой машиной. В I в. н. э. греческий ученый Герон, работавший в Александрии, описал паровую машину, которую можно было применять в жизни. Она была оснащена приспособлением, изобретение которого приписывают великому ученому и называют по его имени «архимедовым винтом». Такой винт уже использовался в водяных насосах, и машина могла обеспечить простую и высокоэффективную подачу воды для улучшения ирригации полей, водоснабжения городов и осушения глубоких шахт.

Но этого не произошло. Одну поучительную историю о событии, случившемся в 70 г. н. э., рассказал историк Светоний. Новый император Веспасиан пришел к власти в результате гражданской войны, в ходе которой легионы сожгли и разграбили Рим. Теперь он собирал 40 млрд. сестерциев для восстановления города. Работа включала в себя доставку на Капитолийский холм, в священный центр города, вытесанных в каменоломнях огромных каменных колонн. В этот момент Герон, или кто-то вроде него, обратился к императору с предложением использовать для доставки некое устройство. Мы не знаем, что это было, но речь явно шла о машине, которая заменила бы человеческий труд, поднимая за один раз несколько тонн груза. Это мог быть фуникулер с паровым двигателем. Веспасиан купил машину и отправил ее в утиль, заявив: «Я должен кормить простых людей»[290 - Светоний. «Веспасиан», XVIII.]. Если бы Римская империя позволила технологиям развиваться, она оставила бы народные массы без работы. Паровая машина Герона в итоге использовалась для того, чтобы автоматически открывать двери храма, если в наружном алтаре загорался огонь.

Сам Герон — довольно загадочная личность. Похоже, что удивительные изобретения, описанные им, на самом деле датируются III в. до н. э. и относятся к технологиям, которые были уже почти утеряны в то время, когда он писал свои книги. Один дотошный студент-эллинист подметил, что, описывая устройства, для которых требуются металлические винты, и теорию металлических зубчатых передач (и то, и другое использовалось за 300 лет до времени написания книг), он говорит об изготовлении деревянных винтов и применении фрикционных устройств там, где следовало бы использовать шестерни. Это свидетельствует о скудных инженерных познаниях римлян[291 - Russo, L. The Forgotten Revolution, p. 133.].

Большинство удивительных изобретений Герона предназначалось для увеселений, так как в его дни отсутствовал всякий интерес к их практическому применению. Он строил сложные автоматы, такие как модель Геркулеса с драконом. Геркулес бил дракона по голове, а тот выплескивал струю воды в его лицо. Герон создал даже целый механический театр, его занавес поднимался автоматически, и роботы начинали представление «Навплия», трагической пьесы на сюжет времен Троянской войны. Демонстрировались ремонт корабля Аякса (много стучащих молотков), греческий флот (с прыгающими дельфинами) и гибель Аякса от удара молнии. Затем театр опускал свой занавес.

Интерес к технологиям развлечений зашел еще дальше. Наряду с движущимися автоматами театра Герон описывает статичные автоматы, которые, как он пишет, были безопасней и позволяли показывать большее число сцен. Они, видимо, были столь удивительны, что «древние имели обыкновение называть создателей таких вещей «чудодеями»[292 - Герон Александрийский, ′Automata′. I, 7, 340–2.]. Действующие лица были нарисованы на досках с заслонками; они очень быстро последовательно появлялись перед глазами зрителей. Механизм со шнурами координировал работу заслонки и смену изображений. Герон пишет, что такая система могла демонстрировать действующие лица в движении, то появляющимися, то исчезающими.

Что там паровая машина — у древних греков было мультипликационное кино!

Это был автоматизированный мир. Герон описывает даже торговый автомат, который наливал чашку воды, если вы бросали в щель монету в 5 драхм. Мы не знаем, для чего он использовался, но на определенные догадки наводит тот факт, что модернизированный автомат выдавал также и небольшой шарик мыла. Понадобилось всего-то 1700 лет, чтобы изобрести устройство заново.

Какими бы замечательными ни были изобретения Герона, они принадлежали не его времени, а периоду того великого технологического и научного скачка, который совершили греки в предыдущие столетия до того, как римляне полностью завоевали их страну. Дело не в том, что римляне были нелюбознательны, а греки обладали более живым умом. В римской системе мира изменения были угрозой. Система была твердо задана, и всякий, желавший ее преобразовать, казался врагом.

Сначала римляне попробовали сделать весь мир римским. Затем они решили построить стену, за которой Romanitas оставались бы неизменными из поколения в поколение. В 295–305 гг. н. э. император организовал перепись населения, чтобы никто в империи не мог увильнуть от налогов, и издал указ, навеки запрещающий покидать свою ферму или менять работу.

Научное и техническое развитие было заторможено, изучение математики и астрономии просто прекращено, а знания утеряны. Замечательные греческие научные и в том числе математические книги дошли до нас вовсе не через римлян, хотя Рим завоевал всю Грецию. Тексты оставались греческими, и лишь много позже их перевели на арабский и использовали как основу для своих научных и математических разработок исламские ученые, чье научное наследие не имеет ничего общего с латинским. Европа о них ничего не знала, пока, опять же именем Рима, крестоносцы, направленные Римской католической церковью и Священным римским императором, не вернулись в Восточное Средиземноморье в конце XI в. Это было вторым нашествием варваров.

Мы потеряли так много, что даже трудно понять, чего недостает. Мы привыкли считать, что обрывки текстов, дожившие до наших дней, — самые важные, но очевидно, это не так. Мы идем на поводу у византийских и арабских копиистов, которые имели обыкновение выбирать тексты полегче, да и в них часто копировали только первые разделы. У нас, например, нет ни одной теоретической работы Филона, объясняющей принципы его исследований.

После того как греческая наука оказалась не у дел, исчезли даже воспоминания о ее достижениях. Хотя сохранились описания некоторых построенных греками машин, до самого последнего времени никто всерьез не верил, что они существовали. Это не дает понять по-настоящему весь доримский мир. И «антикиферский механизм» рассматривался как, очевидно, более поздний артефакт, и кельтские шахты считались построенными намного позднее. Ну и, конечно, сведения о мореплаваниях древних неоднократно отвергались как мифические и невозможные, даже с учетом доказательств, которые в другом случае были бы приняты как бесспорные.

Для этого была важная причина. Ведь если древние действительно могли делать такие вещи, тогда получается, что Римская империя, отнюдь не передовая в научно-техническом отношении, на самом деле отбросила нас примерно на полторы тысячи лет назад. Но такого не может быть, не так ли?

А что же представляли собой машины в Александрии, которые были когда-то столь знамениты, что их забытого создателя причислили к величайшим людям в истории человечества?


ПЕРСИЯ — РАННИЕ ДИНАСТИИ


В 470 г. до н. э. самым могущественным человеком на Земле был персидский царь Ксеркс. В развалинах города Персеполя найдены руины дворца, как считается, бывшего апартаментами царицы, и там обнаружена известняковая плита с подробной надписью. Она начинается словами: «Великий бог Ахурамазда, создавший эту землю, создавший вон то небо, создавший человека, создавший счастье для людей, сделавший Ксеркса царем». Это не более чем обычное обращение к Ахурамазде, Господу Света и Истины, богу первых персидских правителей, и все же оно многое говорит о государстве, которое они основали. Уготованное небесами людское счастье поставлено превыше всего. Долг и закон, подчинение и подати Ксерксу — это все оставлено на потом. Вселенная вращается вокруг счастья.

ЦАРСТВО ТОЛЕРАНТНОСТИ


Персидская империя была создана в VI в. до н. э., когда иранский царь Кир восстал против мидян, победил их и захватил их государство на территории Персии и Ассирии. Затем он победил Креза, царя Лидии, которого помнят до сих пор благодаря его богатству (он первым стал чеканить золотые и серебряные монеты), и, наконец, овладел великой Вавилонской империей и восточным побережьем Средиземного моря. К концу столетия его преемники — династия Ахеменидов правили государством, простиравшимся от Ливии до Индии на юге и от Болгарии до Аральского моря на севере.

Чтобы проскакать из одного конца страны до другого, требовалось полгода.

Когда Кир захватил Вавилон, он очень старался представить себя освободителем, нежели завоевателем и угнетателем. Поэтому он велел высечь на глиняном цилиндре следующее описание своего завоевания:


Кир всегда стремился обращаться по справедливости с народами, которые бог Мардук заставил его завоевать… Когда я вступил в Вавилон как друг, я установил свой трон во дворце правителя, среди ликованья и веселья. Великий Господь Мардук внушил великодушным обитателям Вавилона любовь ко мне… Мои бесчисленные войска вошли в Вавилон в мире, я не позволил никому устрашать людей… Я стремился к миру в Вавилоне и во всех других моих священных городах. Что касается обитателей Вавилона, взятых в рабство вопреки воле богов, то я запретил принудительный труд, который противоречил их общественному положению. Я освободил всех рабов. Я скрасил им жизнь в их обветшалых хижинах, положил конец их несчастьям и рабству[293 - Tr. Oppenheim, А.L., in Pritchard, J.B. Ancient Near Eastern Texts Relating to the Old Testament (Princeton, 1950).].


Конечно, Кир нес свободу не в том смысле, в каком мы ее понимаем сейчас, поскольку его власть над огромными владениями была абсолютной. Но он с надлежащим уважением отнесся к обычаям и религии своих новых вавилонских провинций, и точно так же его преемник Дарий будет подходить к богам и обычаям Египта, когда завоюет эту страну. Евреи, которых Кир освободит из вавилонского плена и вернет в Иерусалим, чтобы они восстановили свой храм, заявляли, что Бог говорил о нем как о мессии (mashyach; по-гречески: christos, Христос), «чью правую руку я держал, дабы покорились народы перед ним»[294 - Исайя. 45.1.].

Статуи богов напоминали изображения царей, а их храмы стали дворцами. Вавилоняне, как и ассирийцы до них, забрали богов завоеванных народов и держали их словно заложников в храме собственного верховного божества. Кир вернул их обратно. Он был веротерпим, если только люди не поклонялись тому, что в его религии было «Ложью» и ее демонами, богами диких степных кочевников[295 - Надпись в Персеполе известна как надпись дэвов (демонов), поскольку в ней в том числе говорится, что «там было место, где прежде демонам (дэвам) поклонялись. Впоследствии милостью Ахурамазды я разрушил это капище демонов и провозгласил: «Демонам поклоняться не будут!» Историки выдвинули массу увлекательных догадок по поводу того, кому так досталось.].

Его собственное божество Ахурамазда было не статуей или идолом, а всепобеждающей моральной властью, которой поклонялись посредством священного огня. Дополнительное преимущество этой религии заключалось в том, что изображение бога, живущего в храме-дворце и обладающего большей властью на земле, чем сам Кир, отсутствовало. Кир принял учение пророка Зороастра, и «цилиндр Кира» с экстраординарной декларацией веротерпимости можно сравнить с хартией прав человека.

Нельзя сказать с уверенностью, был ли Зороастр современником Кира, но совершенно очевидно, что то была эпоха великих религиозных проповедников — время Залмоксиса и Будды. Зороастр провозгласил этический монотеизм, который был всемирным учением. Верховный бог Ахурамазда находился в центре царства справедливости, обещавшего бессмертие и блаженство. Но существовала также и злая сила — Ахриман, вступивший в схватку с Мудрым Господом. Человеческие существа были вольны выбирать между Справедливостью и Истиной и Царством Лжи. Зороастр уподоблял добро достижениям цивилизации и власти, а зло сравнивал с ворюгой-кочевником, врагом культурного земледелия и скотоводства. Это в действительности было следствием образа жизни на Среднем Востоке, который на протяжении тысяч лет формировался как городской. Для завоевателя смена культуры в городе оборачивалась драмой. С другой стороны, римская идея цивилизации была нацелена преимущественно на сельские культуры Северной Европы. Рим строил мини-Римы, чтобы сделать аборигенов «римлянами». Когда Рим захватывал крупные города в других регионах (Карфаген, Коринф, Иерусалим), его первой реакцией было сравнять их с землей.

Царства Ахеменидов во многом зависели от торговли. В английский язык пришло много слов из персидского, таких как «bazaar (базар)», «shawl (шаль)», «sash (кушак)», «turquoise (бирюза)», «tiara (тиара)», «orange (апельсин)», «lemon (лимон)» и, конечно, «paradise (рай)» — от персидского слова, означающего «сад». Слова путешествовали вместе с товарами. Масштабы торговли иллюстрируются находкой в 1949 г. персидского ковра размером в 6 квадратных футов в ледяной могиле в Пазырыке, что в Южной Сибири. Это старейший из найденных когда-либо ковров, он датируется IV или V в. до н. э.

Символическим сердцем царства был легендарный город-дворец Парса (Персидский город, Персеполь), который, похоже, предназначался для царских ритуалов. Он был построен отцом Ксеркса Дарием, и размах строительства впечатляет даже сегодня. А в те времена он и вовсе должен был смотреться потрясающе с этими своими высоченными деревянными потолками, громадными дверями, отделанными золотом, роскошными занавесями и настенными росписями, удивительными изразцами и чудесной резьбой. Стены и лестничные пролеты дворца покрыты рельефной резьбой, изображающей племена, приносящие дары со всех концов царства. Их подношения довольно символичны: одежда, молодые животные — подарки такого рода можно рассматривать как жертвоприношения богу.

Это царство ни в чем не напоминало Рим, который хотел романизировать весь мир, установив не просто свою власть, но и навязав культуру, язык, литературу, религию и общественный строй. Персидская концепция империи основывалась на идее «царя царей», который жил, подобный богу, во дворце, фактически являвшемся храмом, и чьи вассалы, как более мелкие боги, естественным образом правили собственными народами на свой собственный манер. Поэтому там было такое разнообразие культур и религий.

Примечательной чертой резных рельефов, покрывающих Персеполь, является то, что людей из подчиненных народов ведут к царю за предплечье, а не за кисть, — в знак того, что они идут по собственной воле, а не как пленники. Римляне никогда не могли понять этих фризов с данниками, одетыми в одежды своего народа и явно демонстрирующими свою принадлежность к другой культуре. Для римлян все было проще: либо ты учишься выглядеть, одеваться и быть, как римлянин, либо ты — варвар.

Конец династии Ахеменидов пришел в 330 г. до н. э., когда Александр Македонский, вооруженный артиллерией и непоколебимой верой в свою миссию завоевателя, разгромил империю с исключительной жестокостью, поскольку он сам хотел стать царем царей. В отместку за сожжение Ксерксом Афин 150 лет назад, он разрушил Персеполь, увезя содержимое огромной сокровищницы на 20 000 мулов и 5000 верблюдов.

После смерти Александра греческие общины остались одними из наиболее приметных среди народов империи. Когда во II в. до н. э. к владычеству пришла новая династия, парфяне, они стали называть себя «греколюбы», филэллины.

Персеполь лежал в руинах, а империя, столицей которой он был, ушла в прошлое. Но идея царства, которую он символизировал, не была утеряна, и парфяне переняли у Ахеменидов традиции толерантности и многообразия. Они позволяли народам сохранять свои языки и культуры в местах проживания. Это была децентрализованная империя, в которой царь царей правил более чем 18 подчиненными царствами, без претензий на центральное руководство. Для римлян такой способ организации был непостижим. Они видели в нем просто политическую дикость.

КРАСС И «ВЕЛИКИЙ РАЗГРОМ»


В 55 г. до н. э. Римом управляли три человека: Помпей, Цезарь и Красс. Цезарь был занят завоеванием Галлии. Помпей аннексировал Сирию, захватил Иерусалим и заключил мирный договор с Парфянской империей. А третий и самый богатый член триумвирата Красс решил, что его патриотический долг заключается в том, чтобы победить Парфию, захватить ее золото и установить римский контроль над обширной варварской империей. Кроме всего прочего, таким образом он стал бы вровень с двумя другими членами триумвирата.

Красс делал деньги на пожарах в Риме. Он приобретал рабов-строителей и рабов-архитекторов. Когда в перенаселенном городе загоралось очередное здание, он мчался туда, чтобы купить пылающий дом и соседние кварталы, которые вот-вот загорятся. Красс получал их по бросовым ценам и, в конце концов, стал владельцем большей части города. Но стратегия бизнеса и военная стратегия — это далеко не одно и то же.

Парфяне обнаружили, что без каких-либо провокаций или нарушений договора с их стороны на них готовится напасть огромная армия в 40 000 человек — семь легионов плюс вспомогательные войска. Красс на протяжении года тянул деньги из дружественных городов на юге Турции, а затем Артавазд, правитель Армении, предложил ему 6000 кавалеристов и свободный проход через свою территорию.

Принято считать, что Артавазд проявил слабость и малодушие, но Красс в этом предложении увидел хорошую возможность для армян отомстить за прошлые унижения. Он решил идти не через Армению, а через Месопотамию. Артавазду он сказал, что его дело — блокировать наступление парфян. Тот ответил, что будет рад оказать услугу.

Вскоре после этого к Артавазду заявился гость с очень немаленькой армией. Ород II, парфянский царь царей, прибыл внезапно с намерением устроить пир по случаю намеревающейся свадьбы своей сестры и сына Артавазда. Армянский царь оказался в положении, когда он ничем не мог помочь римлянам.

Красс узнал, что Артавазд больше не союзник, когда его армия была вымотана долгим маршем через безжизненную пустыню. К нему прибыл гонец от армянского правителя с классическим дипломатическим посланием: «Прости, облом приключился». Еще было добавлено, что римлянам лучше не идти дальше, чтобы не нарваться на неприятности. Но Красс, невзирая ни на что, двинулся к стенам города Харран, или Харрану, на юго-востоке Турции, где, согласно Библии, родился Авраам. Harranu по-ассирийски означает «дорога». В этом месте дорога на Дамаск пересекалась с дорогой на Ниневию. В VII в. до н. э. город был столицей Ассирии. Римляне называли его Карры, они понятия не имели, где оказались. Их вели самоуверенность Красса и плохо выбранный проводник, а теперь они впервые заметили парфян.

БИТВА ПРИ ХАРРАНЕ


Когда Красс со своими людьми пересек Харранскую равнину, он увидел впереди около 10 000 конных лучников. Это составляло чуть больше четверти численности армии Красса.

У него имелась кавалерия: всадники из Южной Галлии, вооруженные саблями и без брони.

Парфянский командующий Сурена — глава клана Суренов — был не из тех, кто путешествует налегке. Обычно его сопровождали 1000 багажных верблюдов, 200 колесниц для гарема, личная охрана из 1000 тяжело вооруженных воинов и нескольких тысяч с легким оружием, а также свита из 10 000 всадников. Но это для обычных мирных визитов. А у Харрана, с намерениями далеко не мирными, Сурена держал большую часть своих сил в укрытии. Римляне уверенно двинулись вперед.

Ничего подобного парфянским конным лучникам римляне никогда не видели. Вместо простых деревянных луков у парфян были суперлуки двойной кривизны из дерева, рога и сухожилий. По эффективности это были скорее ружья, чем луки. Максимальная дальность выстрела составляла 300 ярдов, а со 150 ярдов они пробивали римские щиты и доспехи.

А затем Сурена выпустил свою тяжелую кавалерию, которая укрывалась, замаскировавшись плащами и шкурами. Внезапно всадники сбросили маскировку, и их доспехи заблистали на солнце. Римляне обнаружили, что их атакует совершенно новый вид войск, скорее средневековые рыцари, чем античная конница. Тысячи тяжелобронированных всадников, лошади которых были защищены так же хорошо, как люди, устремились на итальянских пехотинцев. Они сокрушили пешие легионы. Затем конница отступила и позволила римской кавалерии, которой командовал сын Красса, преследовать своих лучников.

И тут римлянам был уготован еще один пренеприятный сюрприз. Погнавшись за лучниками, римляне вдруг обнаружили, что те умеют стрелять назад с такой же силой и точностью, как в цель впереди. «Парфянский выстрел» стал знаменит как притворное отступление, которое на самом деле является смертельной ловушкой. А затем «рыцари» окружили римских преследователей и всех их перебили.

Красе подумал, что к этому моменту у персов уже кончились стрелы. Но он был не прав. Когда он попытался наступать оставшимися войсками, их просто расстреляли. Он приказал своим людям пойти в атаку, но «они показывали ему свои руки, пригвожденные к щитам, и ноги, прибитые стрелами к земле»[296 - Плутарх. «Красс».]. А затем один из парфянских «рыцарей» проскакал перед Крассом с головой его сына на копье.

Битву у Харрана Рим никогда не забудет. Около 30 000 легионеров полегли на поле боя, а оставшиеся 10 000 были взяты в плен и уведены в Центральную Азию. Орлы всех семи римских легионов оказались в парфянских храмах. Всего лишь 500 римлянам удалось вернуться домой. Шок от поражения пережить так и не удастся, и начнется война, которая будет длиться 600 лет.

АРМЯНСКИЙ ТЕАТР


В то время, как римляне еще только маршировали к своей гибели, и на протяжении всей битвы Артавазд с царем царей продолжали обсуждать детали брачного союза, который должен был соединить два дома. Свадьба обходилась Артавазду в целое состояние.

Так случилось, что они оба были ярыми поклонниками греческого классического театра. Более того, Артавазд был сам известен как драматург, сочинял греческие трагедии, а также новеллы и памфлеты. Когда пришла новость о победе над Крассом, эти варварские правители слушали драматический отрывок из «Вакханки» Еврипида, которую давал знаменитый греческий актер Ясон.

По пьесе бог Дионис прибывает в Фивы из тех краев, которые автор называет «варварским Востоком», то есть именно оттуда, где сейчас находились Артавазд и Ород. Очутившись на западе, с его устоявшимися традициями очага и дома, фаллократии и политического порядка, Дионис вовлекает фиванцев в восторженную кутерьму. Их обряды становятся радостными, креативными, неуемными и дикими. В общем, варварскими в обычном смысле слова. В этой массовой истерии фиванского царя Пентея рвут на части женщины, которые верят, что он животное, которое надо съесть на празднике жертвоприношения. Возглавляет группу каннибалок его собственная мать Агава, и она с гордостью преподносит то, что считает куском мяса дикого животного, в подарок своему отцу.

Ясону, игравшему Пентея, как раз аплодировали после прекрасного монолога, когда появился прибывший прямо с поля боя адъютант Сурены. Он ворвался в царскую ложу с головой Красса в руках, бросил ее на пол и упал наземь. Ясон немедленно схватил голову, переменил костюм и представился Агавой, сумасшедшей матерью-убийцей, прибывшей во дворец с расчлененным телом своего сына.
		С гор мы принесли


		К вам во дворец


		Нежной вырезки кусок —


		Чудесная добыча.


Все знали этот стих. И все знали, что дальше следуют слова, подхватываемые хором:
		Кто его убил?


И тогда один из пришедших выступил вперед, взял голову Красса из рук Ясона, поднял ее вверх и ответил за Агаву: «Я». И так оно и было[297 - Там же.].

ТРИУМФ КРАССА


В Риме варвары находились в центре общественного внимания, поэтому центральным обрядом в городе был «триумф». Празднование победы героя над еще одной шайкой варваров было единственным способом для римлянина присоединиться к сонму бессмертных и навечно занять славное место в истории города. Триумфатор, как теперь называли героя, ехал в золоченой колеснице позади пленных и добычи, которую он доставил в Рим. Помпей был отмечен своим третьим триумфом в 61 г. до н. э. в ознаменование его побед на Среднем Востоке. Парад награбленного и пленных продолжался два дня. Красс отчаянно нуждался в триумфе, чтобы сравняться с Помпеем. Сурена с его трагикомическим бессердечием дал римскому полководцу такую возможность.

Представление состоялось в морском порту Селевкия, возле Антиохии. Выбрав пленника, больше всех похожего на побитого генерала, Сурена одел его женщиной и приказал ему откликаться на имя «Красс» и титул императора. Пленника посадили на лошадь и поставили во главе процессии. В настоящем триумфе участвовали также трубачи и чиновники, именовавшиеся ликторами, которые несли символы римской власти, фасции — связки розог с топором посередине. У лже-Красса тоже были трубачи, но его ликторы ехали верхом на верблюдах. Их фасции были приторочены к торбам, а к топорам были прикреплены отрезанные головы римлян. Позади процессии шли проститутки и музыканты, «которые распевали всякие непристойные и насмешливые песни про женоподобие и трусость Красса»[298 - Там же.].

Но больше всего презрения к римлянам было высказано, когда Сурена представил сенату Селевкии коллекцию порнографии, обнаруженную в багаже одного из генералов Красса. Это «дало Сурене возможность произнести массу оскорбительных насмешек в адрес римлян, которые, даже отправляясь на войну, не могли обойтись без подобных вещей». Вот уж действительно: «Поклажа онаниста!». В Риме говорили, что парфяне убили Красса, залив ему в рот расплавленное золото, чтобы он утолил свою жажду наживы[299 - Дион Кассий. XL, 27.].

Среди просторов Парфянской империи 10 000 римских пленных растворились. Часть из них оказалась на территории современного Туркменистана[300 - Плиний. VI, 47.], где они поселились и поступили на службу в пограничные войска[301 - Взял ли Красса солдат жену для себя, низкую варварку, и ставший седым / (Горе, для народа загублена жизнь!) / Получающий плату от кровного врага». The Odes and Carmen Saeculare of Horace, III, 5, 5–8, tr. Conington, J. (London, 1882).]. Похоже, что они и там проиграли какое-то сражение, потому что дальше, судя по всему, они сражались в Казахстане под командой монгольского вождя. В китайских хрониках есть запись о том, что два генерала, командовавшие важной экспедицией, столкнулись в 500 милях к востоку от Маргианы со странной армией. Она использовала укрепления в виде двойного палисада из огромных бревен, а ее бойцы составляли свои большие щиты наподобие рыбьей чешуи, образуя сплошную защитную стену. Палисад был типичным римским фортификационным сооружением, совершенно не похожим ни на какие монгольские. Единственным народом в I в. до н. э., кто использовал щиты подобным образом и строил подобные оборонительные укрепления из бревен, были римляне.

Конечно, их опять побили. Выживших увели в Китай и поселили на пограничном посту, переименованном в Lijian[302 - Dubs, H.H. A Roman City in Ancient China.]. Историки изумлялись, действительно ли это были римские солдаты, и писали ученые труды, в которых высказывались предположения о том, что эти китайские иероглифы означают «Рим» или, может быть, «Александрия». Похоже, они не в том языке искали. Lijian — монгольское слово. Оно означает — легион. Становится ясно, кем были эти солдаты. Местные жители думают так же и с гордостью указывают на своих соседей с типично римскими, по их мнению, чертами: носы с горбинкой, большие, глубоко сидящие глаза, ширококостные фигуры и — кто бы мог подумать — не совсем типичная для римлян наследственность — вьющиеся светлые волосы. Но они убеждены в своей правоте. А на дальнем севере Центрального Китая, на Великой стене, у границы с Внутренней Монголией, в маленьком (по китайским меркам) городе Йонгчанге стоят статуи трех человек: китайца из этнического большинства хань; женщины из мусульманского меньшинства хуэй и римлянина, проигравшего чертову прорву сражений варварам.

ПАРФЯНСКИЙ ФЕОДАЛИЗМ


Римляне ничего не знали о парфянах. Они совершенно не понимали их и писали об их обществе как о царстве «свободных людей» и «рабов», в котором почти все население, включая армию, принудительно собрано в трудовые отряды. Эти «свободные люди» были на самом деле парфянской знатью, а «рабы» — их феодальными арендаторами, которые отбывали воинскую службу в качестве платы за свою землю. Такие вещи были за пределами понимания римлян.

Фактически это была форма общества, которая появится на Западе лишь после крушения Западной Римской империи.

Довольно странно, что нас приучили относиться к феодальному строю как к шагу назад от централизованной структуры Римской империи, а к закованным в броню рыцарям средневековой Европы — как к чему-то примитивному по сравнению с пехотными легионами Рима. На самом деле средневековая Европа была следствием естественного развития после крушения римского общества. Но веками раньше она была предзнаменована в Персии.

Конники, уничтожившие легионы Красса, удивительно походили на европейских рыцарей, появившихся на 1200 лет позднее. Восемнадцать малых царей Персии соответствуют европейским герцогам и князьям. В сатрапах, правивших в провинциях от царского имени, мы узнаем баронов с их собственными обширными владениями — такой фигурой, например, был Сурена. Богатые землевладельцы становились тяжеловооруженными кавалеристами, носившими кольчугу и пластинчатые доспехи либо кирасу, бросавшиеся в бой на полном скаку с пиками наперевес. Их пики, согласно Плутарху, «были такими мощными, что могли пронзить двух человек одним ударом».

Как и в средневековых европейских армиях, у парфян многое зависело от лучников. Но если европейские лучники были пешими войсками, то у них были конные лучники. Для знаменитого «парфянского выстрела» требовалось потрясающее мастерство, приходившее после многих лет тренировки. Исключительный по точности «выстрел назад» производился в тот момент, когда все четыре копыта лошади были в воздухе. Такие выстрелы обескровили армию Красса.

Как и в средневековой Европе, у парфян было рыцарское общество, идеальным рыцарем-героем которого был свободный, великодушный, преданный человек. Он выделялся недюжинной физической силой, умением побеждать равных по социальному положению соперников, с одной стороны, и духовно-религиозным смирением — с другой. Сходство характерных признаков двух обществ, столь отдаленных во времени и пространстве, удивительно. Возможно, рыцарский дух возникает там, где есть огромные богатства, надежные доспехи, а также вследствие жизни, большая часть которой проходит в седле.

Рассказы об этом рыцарском мире до нас не дошли, но кое-какое представление о нем дает великий персидский эпический цикл X в. «Шахнаме», или «Книга о царях». Это сборник рассказов о мифических героях, которые имеют много общего с легендами о рыцарях короля Артура. Хотя цикл и основан на более ранних материалах, он является также и оригинальным произведением замечательного писателя и поэта Фирдоуси, получившего задание соединить истории в «единый поэтический труд». Интересна роль, которую «Шахнаме» играет в зурхане, ритуальном месте тренировки воинов, которое в несколько ином виде существовало и во времена парфян и является принадлежностью сегодняшнего Ирана.

«Зурхане» переводится как «дом силы», считается, что там происходит духовное и физическое совершенствование героических рыцарей. Отлично тренированный силач называется пехлеваном, и он-то и представляет собой рыцарский идеал.

Зурхане появились вскоре после нашествия монголов в XIII в. в качестве мест тайных встреч воинов-атлетов, преследовавшихся завоевателями. Прежде их тренировки, напоминающие обряды, проводились открыто. Традиции парфян сохранились и по сей день. Сегодня члены общества проводят свои занятия в круглой яме примерно в 30 футов в поперечнике. За ними с платформы наблюдает мастер, который бьет в барабан и читает отрывки из «Шахнаме» (и, разумеется, из Корана). Слушая о деяниях мифического воина Рустама, который спас бесчисленное множество царей от всяческих напастей, на каждом шагу натыкался на дьявола и побеждал его, новички и чемпионы выполняют силовые трюки с огромными тяжестями: увесистыми досками, массивными индийскими дубинками. Заканчивается тренировка борцовскими поединками. Общества «зурхане» сохраняют важное социальное значение: в наше время они предоставляют возможность людям подготовиться к актам самопожертвования. В Иране рыцарство явно еще не умерло.

ПАРФЯНСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ


Образование было важнейшей составляющей этой цивилизации[303 - Отсутствуют источники по парфянскому периоду, но не было существенной разницы с обучением при следующей династии. Информация, которая следует далее, дана по: Tafazzoli, A. ′Education Under The Parthian and Sassanian Dynasties′ in Encyclopedia Iranica.]. Крестьяне, возможно, были неграмотны, но знать ходила в школу с 5 и до 15 лет. В школе все дети (по крайней мере, некоторые девочки ее тоже посещали) учились писать и заучивали наизусть отрывки из литературных произведений. В программу обучения входила и астрология. Мальчики занимались верховой ездой, стрельбой из лука, поло и боевыми искусствами.

Обучение прекрасному включало в себя уроки пения, игры на музыкальных инструментах, в шахматы и нарды, а также общие сведения о винах, цветах, женщинах и скаковых животных. Школьника, стоявшего на социальной лестнице повыше, учили этикету, правилам церемониала, поведению на праздничных мероприятиях и ораторскому искусству. Одна из археологических находок позволяет предполагать, что некоторые женщины были весьма сведущи в гражданском законодательстве. Для обучения писцов и секретарей, а также религиозных служителей, похоже, существовали школы со специальным уклоном.

Вклад парфян в достижения культуры создал «впечатление и ощущение» Центральной Азии. Именно они изобрели архитектурную форму под названием пештак: сводчато-купольный портал, закрытый с трех сторон и открытый с четвертой. Такие здания и сейчас придают необыкновенное изящество здешним городам.

Красивые купола, которые венчали пештаки, римляне не смогли бы возвести, потому что конструкция рухнула бы еще во время строительства. Римские купола — плоские и сплюснутые сверху — были образованы ярусами очень легких блоков (как эскимосские иглу) и строились на временных деревянных рамах так же, как и римские арки. Латинская архитектура базировалась на замковом камне — основе в центре арки, которую зажимали боковые конструкции, — который, в сущности, не давал рассыпаться всей постройке. Но, пока не установлен замковый камень, остальную арку надо было подпирать снизу. В основе римского метода строительства лежало обилие древесины из европейских лесов — на один замковый камень приходились сотни бревен.

Но Месопотамия и Персия остались без своих лесов намного раньше Европы, поэтому такой способ строительства там был невозможен. Когда Страбон давал описание парфянской зимней столицы Ктесифона около 7 г. н. э., он отмечал, что вместо крыш европейского типа «все дома сводчатые ввиду нехватки леса». Строить такие крыши стало возможным благодаря изобретению технологии, которая позволяла парфянам удерживать при строительстве блоки без применения деревянных лесов. Блоки скрепляли строительным эквивалентом суперклея, быстросохнущим цементом, неизвестным на Западе. Его делали из гипса. Это положило начало совершенно новой архитектуре, поскольку стало возможным возводить высокие параболоидные купола. На постройке такого купола бригада строителей работает синхронно и гармонично, словно в танце, стремительно собирая его, пока схватывается гипс.

Даже если бы римляне владели такой технологией, они не смогли бы справиться с инженерными проблемами. Подобные формы ставили перед архитекторами интересные математические задачи. Уже применялись глазурованный кирпич и плитка. Чтобы изготовить искривленные формы, которые будут ложиться на поверхность параболоида, требовались сложные геометрические расчеты. Чтобы крыша не упала людям на головы, нужно было решать квадратичные уравнения и строить тригонометрические кривые. Математический опыт эллинов, вавилонян и древних жителей Ближнего Востока годился для разрешения этой задачи. Римская математика, скорее всего, — нет.

Купол должен был стать основой азиатской архитектурной эстетики. Из Персии купола перешли в Индию, и мир обрел совершенные и красивые здания: от покрытых голубыми изразцами пештаков Самарканда до ошеломляющего четкостью линий Тадж-Махала в Агре. Но Рим был «железным занавесом», на века закрывшим от Запада этот стиль. Для Запада остались тайной и науки, лежавшие в его основе, — математика и физика.

БАГДАДСКИЕ БАТАРЕЙКИ


Существование высокоразвитого и мощного в военном отношении «варварского» государства Рим допустить не мог. Но римляне не могли упустить и торговых выгод, потому что парфяне контролировали пути между Европой и Востоком. Перец, благовония, шелк, драгоценные камни и жемчуг — все это прибывало в Римскую империю из Персии. Не исключено, что добрые персы помогали жадным до золота римлянам утолять свою алчность, изготавливая фальшивые золоченые безделушки с помощью гальванопокрытия.

В 1937 г. немецкий археолог Вильям Кениг, директор Багдадского музея, обнаружил удивительный желтый глиняный горшок высотой б дюймов. Внутри помещался цилиндр из листовой меди длиной 5 дюймов и диаметром полтора дюйма, приваренный свинцово-оловянным сплавом к битумной крышке. Оттуда торчал железный стержень, закрепленный битумной пробкой. Снизу медный цилиндр был закупорен медным диском и также загерметизирован битумом.

Не известно, где Кениг нашел горшок. По одним сообщениям, он находился в музейном подвале, по другим — его обнаружили в могиле в Худжут-Рабу, парфянском поселении вблизи Багдада. Совершенно точно имеются фрагменты и других кувшинов (или имелись — после разграбления музея во время возглавляемого США вторжения в Ирак в 2004 г. эти экспонаты, кажется, исчезли). Кениг понял, что кувшины могли быть гальваническими элементами, но его догадка в то время была отвергнута.

После Второй мировой войны, при повторном исследовании кувшина, были обнаружены признаки кислотной коррозии, что вдохновило Уилларда Ф. М. Грея из высоковольтной лаборатории компании «Дженерал Электрик» в Питтсфилде, Массачусетс, на попытку воспроизвести реакцию. Когда горшок заполнили кислым фруктовым соком, он выдал напряжение силой в 1,5–2 вольта[304 - Gray, W.F.M. ′Batteries B.C.′, The Laboratory, 25, 4 (1956).]. В конце 1970-х немецкий египтолог д-р Арне Эггебрехт объявил, что, применив копии батареи с более эффективным электролитом, он успешно нанес золотое гальваническое покрытие на серебряную статуэтку.

Соображение, что парфяне «впаривали» римлянам золоченые фальшивки, столь же забавно, как и предположение, что они применяли гальванические элементы за 1800 лет до того, как их «изобрел» Алессандро Вольта. Следует, однако, сказать, что мы на самом деле не знаем, для чего использовались эти кувшины и действительно ли это батареи. В данном случае, как и во многих других, мы смотрим на утерянное и забытое прошлое, пытаясь понять его с помощью воображения[305 - Eggert, G. ′The Enigma of the Battery of Baghdad′. Proceedings: 7th European Skeptics Conference, pp. 42–6, GWUP, Rossdorf (1995).].

КАК ВАРВАРЫ ЧУТЬ НЕ СПАСЛИ РЕСПУБЛИКУ


Поскольку римляне были явно не чета парфянам, не вызывает особого удивления то, что, по крайней мере, один из римлян попытался привлечь их на свою сторону в войне с другими римлянами. А додумался до этого Кассий, тот самый, который ограбит Родос в 42 г. до н. э.

Он-то отлично знал, как опасны парфянские варвары, потому что командовал одним из флангов армии Красса, но сумел бежать вместе с 500 человек. Когда он покинул поле боя, арабские проводники посоветовали ему спрятаться в безопасном месте, «пока Луна не покинет знак Скорпиона», предположительно, несчастливый. Он заявил, что сейчас Стрелец его волнует больше Скорпиона, и отправился дальше, пока, наконец, благополучно не прибыл в Рим.

Там он стал одним из заговорщиков, решивших в 44 г. до н. э. спасти Республику от монархических устремлений Юлия Цезаря, убив его. Рим в это время резко разделился на тех, кто боялся создания новой формы монархии, где император станет, по сути, диктатором, и тех, кто считал, что старый республиканский строй продал Рим олигархам. В последовавшей гражданской войне республиканец Кассий провозгласил себя проконсулом Сирии. Цезарь обещал ему наместничество, и тот решил, что безопасней его забрать, чем оставаться в Риме, где Марк Антоний развернул активную агитацию против заговорщиков.

Оказавшись в Сирии и нанеся поражение прежнему наместнику, который поддерживал Цезаря, Кассий обнаружил у себя в распоряжении ограниченный контингент парфянских войск, подключившийся к римской гражданской войне. Блестящая идея пришла ему в голову, когда он услышал, что Марк Антоний и Октавий (будущие августы) приближаются со своими армиями, чтобы напасть на него. Кассий отправил «своих» парфян с делегацией назад в Персию, чтобы просить военной поддержки. Один из посланников, Квинт Лабиен, явно сумел поладить с парфянами. Когда Октавий и Антоний разбили в 42 г. до н. э. прореспубликанскую армию Брута и Кассия, среди убитых были парфяне.

Квинт Лабиен, однако, был не из тех, кто молча сносит поражение. Когда Антоний двинулся на юг, чтобы овладеть Александрией (а также Клеопатрой), этот римский генерал, пытаясь осуществить собственный план свержения Марка Антония и Октавия, присоединился к царю царей в его войне против Рима. Квинт убедил многие римские гарнизоны поднять мятеж против нового режима и вступить в бой за добрую старую Республику. Затем он повел сводную римско-парфянскую армию против тех, кто теперь контролировал Рим. Лабиен быстро захватил всю Малую Азию (нынешняя азиатская часть Турции) и сирийско-палестинский регион. С помощью армии, которой командовал этот римский перебежчик, парфяне за какие-то два года восстановили свою власть почти в границах старой империи Ахеменидов, включая всю Малую Азию, кроме нескольких городов. Ничего подобного ранее не случалось: римский генерал вел варварские войска против Рима. Эта отчаянная попытка с помощью варваров спасти Республику от имперского правления — одна из тех историй, о которых римляне не любят вспоминать, и она почти забыта. Но какое-то время Лабиен и персы держали судьбу Рима в своих руках.

Парфяне с помощью римских республиканских повстанцев завладели даже Иудеей. Тетрах (губернатор) Галилеи Ирод бежал в Рим, где Антоний и Октавий нарекли его царем Иудейским. Тем временем парфяне извлекали пользу из своей победы: деньги потекли рекой, и их вкладывали в развитие Ктесифона, новой зимней столицы на реке Тигр.

Мы не знаем точно, как выглядел Ктесифон. Знаем лишь, что он был важнейшим городом Парфянского царства, и что к концу I в. н. э. его стены окружали площадь в три раза большую римской. Но Ктесифон не был персидским варварским Римом. Римская империя была, по существу, продолжением города Рима. Вначале Рим, а потом Константинополь были сердцевиной Римской цивилизации. Вот почему «разграбление Рима» имело такое важное символическое значение. Парфянская империя была другой. В ней не было централизованной власти, единой культуры. Каким бы огромным и важным ни был Ктесифон, Персидская империя могла отлично обойтись и без него.

Одна черта объединяет эти две империи: особая роль военных. Успешный генерал представлял опасность для существующего правителя. Именно такая ситуация привела Юлия Цезаря к власти и ввергла Рим в гражданскую войну. У парфянских правителей, по крайней мере, хватало власти и воли бороться с такой напастью. Ород убил Сурену через несколько месяцев после великой победы, а теперь у преемника Орода, Пакора, росло беспокойство по отношению к чересчур победоносному римскому генералу. Парфянского правителя все больше тревожило то, что война перерастает в агрессию, и, в конце концов, он прекратил поддерживать повстанцев. Эти варвары, в отличие от римлян, не желали завоевывать весь мир. Или даже Рим.

Безнадежно ослабленный, Лабиен не смог выдержать последовавшего контрнаступления римлян. В 39 г. до н. э. он был убит, а Рим вернул себе Малую Азию. Годом позже был убит в Сирии и Пакор, решивший занять римский лагерь, который он посчитал незащищенным. А Ирод лично повел еще одну римскую армию, чтобы вернуть Иерусалим, и после пятимесячной осады отобрал священный город у еврейского правителя (несмотря на то, что тому оказывали помощь парфяне).

Римская республика так и погибла. А урок, который римляне извлекли из поражения Красса, заключался не в том, что другие народы имеют право на существование, а в том, что их армии нужна тяжелая кавалерия.

ПАРФЯНЕ ПОД ГРАДОМ УДАРОВ


Римская граница с Персией стала зоной непрекращающейся борьбы. Война с Персией стала постоянной «головной болью» римских политиков и шла на протяжении II в. н. э. практически непрерывно. Из-за того, что римская армия была полностью профессиональной и потребляла примерно 80 % доходов от налогов, империя превратилась, в сущности, в систему, обслуживающую свою армию. Именно военные назначали и смещали императоров. Первоначально их выбирали из ограниченного числа римлян, имевших право занять пост в силу семейных связей или, по крайней мере, служивших консулами, титулованными высшими чиновниками. Но кончилось тем, что римские императоры превратились в деспотичных главарей, армейских назначенцев неясного происхождения. Первым в новом поколении правителей стал Септимий Север, солдат, родившийся в Северной Африке и никогда не снимавший военной формы. Его безжалостное авторитарное правление было охарактеризовано как «восточный деспотизм», в действительности он обладал властью, какая парфянским царям могла только сниться.

Север удвоил жалованье солдатам, впервые им было дозволено жениться. Он заменил преторианскую гвардию — элитные аристократические войска, охранявшие императора, — на новое подразделение, составленное из провинциальных частей. Империей правили не столько сенат и даже не император, сколько уставы и квартирмейстеры. И, разумеется, всякий, кто вызвал у Севера подозрения, мог считать себя покойником. Силы безопасности в Риме были доведены до такой численности, что страна стала полицейским государством.

Империя была к тому времени экономической «черной дырой». Римскую махину требовалось кормить с помощью грабежей, а грабить было некого, пока Север не сумел одержать подобие победы в Персии, чего не удавалось сделать со времен Красса. И что же он совершил? Римлянам нравилось считать, что у их кампаний против варваров более высокие цели, нежели тривиальный грабеж, и, действительно, эти цели обычно были обусловлены рядом причин. Но в данном случае Дион Кассий был так потрясен узкой нацеленностью Севера, что изумленно констатировал: «Все происходило так, будто единственной задачей его кампании было ограбить эти места»[306 - Дион Кассий. LXXVI, 9.].

Арка, построенная Севером, стоит в Риме и по сей день. Она была возведена, чтобы увековечить его величайший триумф 196 г. Захват Персии и ее прилюдная порка. Этот воистину гигантский монумент был первым значительным архитектурным добавлением к Форуму за 80 лет, со времен Адриана. Аркой Север ознаменовал, что он наконец-то дотянулся до денег, которые не удалось заполучить Крассу. Он взял Ктесифон и создал из западной территории Парфянской империи две новые римские провинции, названные Осроэной и Месопотамией. А по ходу дела он мародерствовал в таких масштабах, что, как посчитали экономисты, вывел Римскую империю из кризиса на 20–30 лет. Парень из Ливии отстегнул кое-что и родному городу Лептис Магна, построив там великолепный новый форум, необыкновенную крестовидную арку на главном перекрестке, и новый порт, соединенный с центром города проспектом с колоннадой. Город превратился в культурный центр, соперничающий с самим Римом, и все это — на персидские деньги.

После падения Ктесифона Персия, по римским понятиям, должна была рухнуть. Этого не произошло. Но Персия изменилась, и характер этих изменений не обещал ничего хорошего Риму. Успех Севера дестабилизировал парфянскую династию, фатально ослабив ее, а то, что пришло на смену, оказалось зеркальным отражением самого Рима — жестоким, агрессивным, централизованным государством, которое ни перед чем не остановится.


Боги являются во многих обличьях,

Принося с собой нежеланные вещи.

Что люди думали — случится, не произошло.

Чего не ждали, на то явилась воля божья[307 - Еврипид. Вакханка, финальный хор.].


САСАНИДЫ


Примерно в 60 милях от древнего персидского города Шираз находятся развалины дворцового комплекса Бишапур. Он был построен в 266 г. н. э. в традиционном для подобных дворцов архитектурном стиле. Только архитектура эта не персидская. Она насквозь римская. Это множество небольших арок, явно римских, удерживаемых замковым камнем. Найденные там мозаики в римском стиле экспонируются теперь в Лувре и в Национальном музее Ирана. Бишапур располагается в провинции Парс — сердце Персии. Собственно, Парс и означает «Персия». Так с какого перепугу здесь оказался дворец в римском стиле?

Ну одно несомненно: не по случаю победы римлян над персами. Вернее, совсем наоборот. Напротив, через дорогу, прямо в скале высечены огромные прямоугольные рельефные картины, одна из которых повествует о связи этого места с Римом. Наскальный барельеф напоминает об унижениях не одного, не двух, а целых трех римских императоров, которые они претерпели от Шапура I, основателя дворца, давшего ему свое имя.

Одного римского императора топчет конь Шапура. Это Гордиан III, побежденный Шапуром в 244 г. н. э. и убитый собственными солдатами. Еще один император изображен коленопреклоненным перед царем царей и умоляющим сохранить ему жизнь. Это Филипп Араб, сменивший на престоле Гордиана. Ему пришлось заплатить большой выкуп, чтобы Шапур позволил ему остаться на императорском троне. Третий римский император показан стоящим. Шапур твердо держит его за кисть руки — традиционный способ изображения акта пленения. Это Валериан, взятый в плен Шапуром и проведший остаток жизни в заточении во дворце Бишапура, рядом с этими наскальными рельефами, заменявшими ему семейный фотоальбом.

А римской архитектурой дворец обязан принудительному труду римских солдат (техников и зодчих) в соответствии с традицией, взятых в плен одновременно с Валерианом. Но Шапур мог бы построить здание в любом стиле, в каком захотел. Он явно пытался показать, что владеет мировой империей, в которой наряду с азиатским есть место и европейскому стилю. При том, каких успехов добился Шапур в своем конфликте с Римом, странно, что его имя не слишком известно на Западе. Но на Западе берется в расчет лишь римская версия событий, не оставляя шанса торжествующим врагам.

Династия Сасанидов, а к ней принадлежал Шапур, заменила парфян на «варварского» колосса, более могущественного и организованного врага, чем Рим, перед которым Империя унижалась, как никогда ни перед кем другим. Удивительно, но это стало следствием действий самих римлян. Они просто не могли позволить Персии существовать и упорно копали под нее, пока не свалили власть парфян и не освободили поле деятельности для конкурирующей династии.

Массированное наступление римлян в конце II в. ускорило процесс, который уже и так пошел: власть царя царей над его феодальными вассалами ослабевала, а местные князьки все меньше были заинтересованы в подчинении его требованиям. Царский дом парфян раскололся на группировки, которые в нарастающем хаосе боролись за контроль над империей.

САСАНИДСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ


Есть и иное изображение на другой скале, в Накш-и-Рустеме, вблизи Персеполя, к северо-востоку от Шираза. На нем представлен отец Шапура Ардашир, получающий кольцо власти от духа добра и чистоты Ахурамазды. Они изображены верхом, и их кони попирают копытами тела поверженных врагов. Под конем Ахурамазды распростерто тело Ахримана, злого духа. Конь Ардашира топчет его соперника, последнего парфянского царя царей Артабана.

Ардашир основал династию Сасанидов, именно этот факт запечатлен в монументе. Сасаниды совершили в Персии ни много ни мало социальную революцию, и они не просто растоптали предыдущую династию, но и приступили к полному ее искоренению. Ардашир демонтировал рассыпающуюся феодальную структуру парфян и заменил ее моделью, более похожей на римскую. Империя Сасанидов управлялась из центра как войсковая операция. Она была разделена на новые регионы, образованные по военным соображениям. Они должны были зависеть от царя царей, не иметь передаваемых по наследству интересов и феодального соперничества. Чтобы ослабить местную власть, по всей империи были разбросаны семейные владения императора. Старым феодальным князьям было позволено остаться у власти, но были определены воинские обязанности, которые они должны были выполнять. Наряду с прежними феодальными податями на содержание армии теперь нужно было выставлять солдат на жалованье. Рим больше не был единственной страной, имеющей профессиональную армию. «Варварская» империя совершенно преобразилась.

Прошлое было стерто начисто, и Ардашир приказал полностью уничтожить все записи о парфянах. Могла ли у диких, жестоких варваров произойти идеологическая революция? У этого народа могла. Ардашир назвал свою империю «Иран», по имени мифической родины арийцев. Это была мечта, подобная вере в полулегендарное царство Соломона — богом предопределенную страну, ассоциирующуюся с прошлыми и будущими веками совершенного правления. Ардашир разделил мир на Иран и «не Иран», так же как латиняне делили всех на римлян и варваров. Своих и чужих.

Римляне называли персов варварами. Теперь ситуация кардинально изменилась: римляне были помещены в страну дьявола, в царство Лжи, в «не Иран». А все пришедшее оттуда в Иране было запрещено.

Твердое намерение стереть с лица земли всех непохожих тоже было зеркальным отражением римской цивилизации, то есть стремления римлян уничтожить самобытность персов и романизировать их. Всякий раз, когда персы возвращали себе города и провинции, захваченные Римом, римляне объявляли их агрессивными варварами. Один римский император, обращаясь к своим войскам перед битвой с персами, сказал: «Мы должны стереть с лица земли эту беспокойную нацию». Это сражение стерло с лица земли самого императора Юлиана. Две супердержавы сцепились в непрекращающейся схватке.

Персия точно так же, как и Рим, нуждалась в создании идеологии, которая заставляла бы людей видеть в своих правителях не просто властителей, но защитников ценностей цивилизации, а Ардашир кое-что соображал в агитации. Он сделал упор на рыцарском духе, процветавшем при парфянах, и позаботился о том, чтобы представить широкой публике свою биографию как жизнь благородного и благочестивого рыцаря. В результате сражений, с помощью которых Ардашир захватил империю, он якобы доказал свою окончательную победу в 224 г. в личном поединке с парфянским царем Артабаном, поразив того палицей.

Ардашир короновался, что вполне естественно, в Персеполе. Он сознательно обозначал свою связь с древней, а ныне полузабытой и мифической империей Дария, который именовал себя так: «Я Дарий, великий царь… Перс, сын перса, ариец, имеющий арийское происхождение…»

Слово «ариец» вызывает сегодня столько неприятных ассоциаций, что лучше проследить его корни. Оно происходит от arya, что на санскрите означает «благородный» и обозначает группу искусных или талантливых людей.

Слово всплывает в других индоевропейских языках в таких формах, как греческое aristoi («благороднейший» — отсюда «аристократ») и латинское ars, от которого пошло огромное количество слов, связанных с ремеслами и искусством. Когда Дарий объявлял себя арийцем, он имел в виду не свое этническое, а аристократическое происхождение.

Империя, которой завладел Ардашир, имела естественные границы на севере и юге. На севере была необитаемая пустыня, простирающаяся от Каспийского моря на восток. На юге Персидский залив и Афганские горы создавали легко обороняемые рубежи. Но с запада и с востока империя была уязвима. На западе она простиралась до Месопотамии, вернее, простиралась бы, если бы римляне не захватили территорию между реками Тигр и Евфрат, вместе с Сирией и Арменией. А на востоке территория империи сужалась в узкий коридор, за которым лежали бескрайние степи, хозяевами которых были кочевники. Это «игольное ушко» было важным этапом «Шелкового пути» — воротами, через которые китайские и индийские товары по суше попадали в Средиземноморье.

Ардашир начал расширять свой контроль над обоими пограничными районами. Он направил значительные силы на восток, установив свою власть на территории от Аральского моря до Северной Индии. На западе он бросил прямой вызов Римской империи, почти без промедления вернув себе Ктесифон, выбив римлян из Месопотамии и двинувшись на Армению.

ЦАРСТВО ЛЖИ


Нетрудно представить Римскую империю «царством лжи» или «империей зла». Последние годы там был самый настоящий бардак. Незадолго до того, как Ардашир захватил персидский трон, Римом правил один из самых чокнутых императоров, когда-либо носивших пурпурную мантию. Элагабал (также известный как Гелиогабал) был единственным римским императором, который, как пишут, переодевался женщиной, женился на весталке, предлагал свои услуги в борделях[308 - Дион Кассий. LXXX, 13–16.].

Септимий Север ослабил парфянский режим настолько, что открыл ворота Сасанидской революции, но он также положил начало череде событий, которые унизили Рим появлением на троне Элагабала. Север пытался усилить свои позиции в Сирии, выдав свою племянницу Юлию Соэмию замуж за сирийца, который был потомственным верховным жрецом сирийского бога Солнца Эль-Габала (больше известного у нас как Ваал). Их сын, за счет семейного блата, уселся на императорский трон, когда ему было всего 14 лет, а после смерти отца унаследовал и жреческий пост, и попытался ввести культ Ваала в Риме в качестве государственной религии. Элагабал на самом деле — имя его бога. Пока мать и бабушка управляли империей, юный жрец устраивал сирийские религиозные праздники, посвященные в основном плодородию и плодовитости. Рим был в шоке.

Мать Элагабала не делала ничего, чтобы пресечь его сексуальные оргии, наконец бабушка решила избавиться и от внука, и от дочери… Поэтому она уговорила Элагабала усыновить своего двоюродного брата Александра, а затем подкупила преторианскую гвардию, и та убила жреца-императора и его мать. Таким образом, в 222 г. еще один 14-летний мальчишка, Александр Север, стал новым императором, а его мать, сестра Юлии Соэмии, взялась режиссировать представление. Непривычные для римлян проказы Элагабала из репертуара были удалены.

В 231 г. Александр и его мать отправились с армией в Антиохию, чтобы восстановить там римское владычество. Они направили Ардаширу послов, желая договориться. Антиохия была столицей Сирии, и Александр как приемный сын Элагабала стал новым верховным жрецом Эль-Габала. Понятно, что армия, которую они привели из Рима, была не в восторге от всего происходящего. Сириец Геродиан записал по свежим следам следующее: «Варвар отправил послов ни с чем обратно к императору. Затем Ардашир отобрал 400 очень высоких персов, одел их в нарядную одежду и золотые украшения, снабдил лошадьми и луками. Он направил этих людей к Александру в качестве послов, думая, что их внешность ослепит своим великолепием римлян»[309 - Геродиан. История Империи, VI, 4, 4.]. Ардашир знакомил Александра и его мать с восточной роскошью, дабы они ее увидели воочию и были потрясены.

Послы сказали, что великий царь Ардашир приказал римлянам и их императору уйти из всей Сирии и из той части Азии, что находится напротив Европы. Римляне должны отдать персам весь Средний Восток, включая большую часть современной Турции. Мать императора содрала с послов все их великолепие, отдала приказ взять их под стражу и направила в армию. В армии происходящее встретили без особого энтузиазма. Счет в результате оказался ничейным. Римская армия понесла большие потери, а Ардашир потерял земли в Месопотамии. Александр Север отступил, но мать в 233 г. организовала для него в Риме триумфальную процессию. Эту сладкую парочку через два года убили свои же солдаты.

Воспользовавшись бессилием Рима, Ардашир захватил Месопотамию и Армению. Затем он вернулся в Персию, а на сцену большими шагами вышел его сын, новый царь царей.

ШАПУР И УНИЖЕНИЕ РИМА


Новый правитель Шапур I, который пришел к власти в 241 г., воевал со сменявшими друг друга римскими армиями около 20 лет. Недалеко от Персеполя, у могилы Дария, он высек на камне длинную надпись на парфянском, среднеперсидском (его родном) и греческом языках, повествующую об унижении Гордиана III и преемника Филиппа Араба в 244 г., а также о своей величайшей победе 16 лет спустя, когда он стал первым и единственным варварским правителем, взявшим в плен живого римского императора. Раньше в столкновениях с варварами Рим терял легионы. И теперь впервые император Валериан будет доживать свои дни в плену. И, что хуже всего, римляне узнали, что в персидской армии служат женщины, одетые и вооруженные, как мужчины[310 - Зонара. XII.]. Слово «позор» — самая мягкая характеристика такого поражения.

В Бишапуре, рядом с руинами дворца, расположено здание, которое осталось в памяти народной под названием zendan-e valerian: «Валерьянова тюрьма». Внутри самого дворцового комплекса лучше всего сохранилось здание полуподземного храма Анахиты, богини воды и плодородия. Это недавно обнаруженное помещение могло при желании заполняться водой, возможно, для совершения каких-то обрядов. Вполне вероятно, что Валериан не только вынужден был каждый день наблюдать высеченные в скале картины своего поражения, но и со смирением принимать участие в поклонениях богине плодородия, которая была одновременно и богиней войны, чей культ включал в себя ритуальную проституцию.

После смерти из тела Валериана, как из охотничьего трофея, сделали чучело и выставили его напоказ в храме. Этот символ унижения почти наверняка демонстрировали римским экскурсантам. Неудивительно, что те в ответ лихорадочно развернули контрпропаганду. Ходили слухи, что Шапур взял Валериана в плен обманом, схватив его во время перемирия. Войска Шапура прошли огнем и мечом по всей римской Азии. Все население Антиохии было изрублено в куски. Царь царей заполнял в Каппадокии овраги мертвыми телами, чтобы по ним могла проскакать кавалерия. Пленников морили голодом и только раз в день их водили на реку на водопой, как лошадей. Шапур использовал Валериана как подставку, когда садился на коня.

Ничему из вышеизложенного нет никаких доказательств, как нет доказательств и другой версии — будто Валериан сдался Шапуру, чтобы избежать смерти от рук своих собственных солдат. Однако есть свидетельства, что даже Шапур — самый жестокий из персидских императоров — был культурным человеком. Он создал цивилизованные суды, организовал перевод научных и философских сочинений с греческого и санскрита и проявлял заметный интерес к религиозной философии. В общем, хотя в правление Сасанидов Персия превратилась в милитаристское государство под стать Риму, она, похоже, совершенно не утратила своей культуры.

УТОНЧЕННЫЕ ВАРВАРЫ


Сасаниды, судя по всему, вели исключительно утонченный образ жизни, по крайней мере, он был настолько далек от всякого подобия грубого варварства, насколько только можно себе представить. У нас мало сведений из оригинальных источников, но существуют ранние арабские и персидские тексты, созданные на основе сасанидской литературы и рассказывающие, каким он был, этот золотой век, век изысканных церемоний и безупречного этикета.

Повседневное поведение целиком диктовалось статусом человека. Человек более низкого положения (или более молодой) не только должен был первым спешиться и поцеловать землю (сасанидский эквивалент рукопожатия), но и позволить высокопоставленному сопернику выбрать цвет фигур и сделать первый ход при игре в шахматы или нарды[311 - Onsor-al-Ma.ali Kaykavus b. Eskandar, Qabus-nama, ed. Gh.-H. Yusofi, Tehran, 1345. [1966], pp. 77, 89, 95, процитированный в Khaleqi-Motlaq, D. ′Iranian Culture, Iranian Etiquette in the Sasanian Period′ in Encyclopedia Iranica, откуда и взят материал для этого раздела.]. Мужчине следовало выходить на улицу в надлежащем виде (священный пояс, туфли и шляпа), вежливо уступать дорогу важным персонам, быть чистым и надушенным (но не чересчур). По праздникам мужчины и женщины гуляли с цветами в руках.

Вы должны были следить за своими манерами: никогда не критиковать другого за то, что он дал плохой совет, не попрекать кого-то тем, что он пользуется вашими драгоценными советами, никогда не сидеть в присутствии более важной персоны — и это правило даже не обсуждалось. Вам предлагалось быть вежливым и любезным, но без подобострастия. Беседуя, нужно было соблюдать предельную осторожность: внимательно слушать, не болтать чересчур много, никогда не перебивать, говорить степенно и выразительно. Бурное проявление согласия предполагало, что вы хорошо знаете, о чем идет речь, но вам не следовало это показывать. Чрезмерная активность вообще не поощрялась. Критиковать другую страну или смеяться над чужим именем считалось дурным тоном. Нашептывать, разносить слухи и сплетничать было просто постыдным занятием. Общим правилом была повсеместная обходительность.

Поведение за столом было четко расписанным ритуалом. Хозяин не садился, пока его не просили об этом гости, и ему не полагалось кормить кого бы то ни было до отвала. Он должен был пить так, чтобы не опьянеть раньше гостей, а когда те напивались, делать вид, что и его разобрало. И, конечно же, необходимо было молиться до и после еды. Гостям предлагалось не съедать свою порцию раньше других и не смотреть в сторону кухни. Есть надо было не спеша, а застольную беседу вести глядя вниз — считалось неприличным наблюдать, как едят другие. И никаких ссор, никаких оскорблений. Пьянство и распущенность воспринимались неодобрительно.

Жизнь в Персии Сасанидов была в чем-то схожа со светским обществом в Версале при Людовике XIV. Вы могли вмиг лишиться своего социального положения из-за какой-нибудь мелочи.

РЕЛИГИЯ САСАНИДОВ


Интерес Шапура к религиозной философии был, несомненно, искренним, но он приносил и весьма полезные побочные политические результаты. Его дед Папак, положивший начало Сасанидской революции, был верховным жрецом зороастрийского храма огня в Истахре. Его предшественник на этом посту, Сасан, являлся его духовным учителем, а возможно, и отцом — отсюда имя династии. Храм был посвящен Анахите. Эта богиня известна на всем Ближнем Востоке под разными именами: Иштар, Астарта, Афродита. Но священным огнем обладали только персы.

Этот огонь воплощал божественный свет Ахурамазды, духа доброты и чистоты. Огонь непрерывно поддерживали жрецы, которые даже закрывали рты повязками, чтобы их дыхание не осквернило его чистоту. Сам Папак, похоже, был зороастрийским «возрожденцем», решительно настроенным этическим монотеистом, противостоящим культурному плюрализму свергнутой парфянской аристократии. Он противостоял и эллинам с их многочисленными аморальными богами и был твердо намерен установить по всей империи государственную религию как основу нового порядка. Папак сверг наместника Парса и явно при поддержке вооруженной знати взял власть в провинции.

Папаку могли помочь отношение персов к гибнущему режиму и нетвердое желание восстановить старые персидские традиции. Многие из них были забыты, но не то, что Ахурамазда стоит за твердый порядок, а дух Тьмы Ахриман — за хаос. Во времена Ахеменидов огонь Ахурамазды отождествлялся с жизнью правителя. Когда тот умирал, прежний огонь гасили и зажигали новый. Теперь правитель Персии вновь полностью уподоблялся Ахурамазде и священному огню.

Поклонение единому богу, кроме всего прочего, удобно для централизованной политической власти. Сын Папака Ардашир, похоже, извлек немалую пользу из религии. Старая религиозная терпимость Ахеменидов и парфян была снята с повестки дня. Создавалось новое централизованное теократическое государство. Ардашир изобразил алтарь священного огня на своих монетах и провозгласил, что религия и царство — братья навек. На смертном одре он, как считается, завещал сыну: «Смотри на Огонь алтаря и на Трон, как на явления неразделимые и друг друга поддерживающие». Его закон был продиктован самим Богом. Это делало любое несогласие с царем царей нарушением священных принципов. Для незороастрийцев наступали тяжелые времена.

Официальная религия нуждается в четком определении. Главной книгой зороастризма является «Авеста». Это сборник, содержащий 17 загадочных гимнов, называющихся «Гаты», а также молитвы, ритуальные предписания и рецепты очищения души и тела. Ардашир в определенной степени упорядочил «Авесту» и использовал ее как основу для своего юридического кодекса. Потомственные жрецы — маги вершили суд. Кроме того, они надзирали за школами, а также за исполнением религиозных обрядов — церемоний по случаю рождения ребенка, свадьбы, смерти и так далее. Маги получали вознаграждение, а также взимали штрафы с повинившихся грешников. Каяться самому было предпочтительнее, чем дожидаться, что твой грех вынесут на судебное разбирательство, где могло последовать телесное наказание. Вдобавок жрецы предупреждали, что грешники и те, кто избегает участия в ритуалах и молитвах, найдут свой конец в лапах Ахримана, дьявола, вместо того чтобы наслаждаться пребыванием в раю.

Во всем этом была очевидная философская проблема: почему Бог, если он всемогущ, не может одолеть злую силу? Зороастрийцы решали эту проблему так: дело в том, что Бесконечное Время — Зурван было изначальным божеством и отцом всего: и доброй силы, Ахурамазды, и злой силы, Ахримана. Таким образом, Ахурамазда не отвечал за существование зла.

Из этого логически следовало, что религия обеспечивает правосудие, основу цивилизованного общества, которое способно нести военные расходы. Заповедь гласила: «Не может быть никакой власти без войска, никакого войска без денег, никаких денег без земледелия и никакого земледелия без правосудия». Так что, упорядочив религию, Ардашир смог организовать систему правосудия и налогообложения, чтобы платить армии.

ШАПУР И МЕССИЯ


Религиозная философия занимала важное место и в Персии, и в Риме. Постоянные военные столкновения между Римом и Парфией не только привели к кризису в Персии, они также стали основной причиной катастрофической ситуации, сложившейся в Римской империи в III в. Как только Ардашир пришел к власти, он перекрыл караванные пути к Средиземноморью. Торговля между Римом и Дальним Востоком прекратилась, а возобновление боевых действий означало бы для Рима новое резкое увеличение военных расходов. Отдельные части Западной империи начали высвобождаться из-под центральной власти и сами разбираться с проблемами сельского хозяйства и увеличивающимися налогами. В этой обстановке в римском обществе начало набирать силу христианство. Различные второстепенные христианские секты стали вызывать серьезный интерес и в суматошной атмосфере зороастрийской революции в Персии.

В Парсе «обливанцы» верили, что грехи смываются водой при крещении. Мессианская иудейско-христианская секта под названием «элькесаиты» праздновала еврейскую субботу, практиковала вегетарианство и обрезание и придерживалась собственной версии учений Христа и Моисея. В такой довольно нервной обстановке появился религиозный наставник по имени Мани, заявивший, что он последний пророк в цепи, идущей от Заратустры через Будду к Иисусу. Он особенно упирал на универсальность правды и, сознательно подражая Павлу, совершал миссионерские путешествия.

Мани принес мессианское послание в зороастрийский мир. В его учении борьба сил добра и зла представлялась не просто как первооснова человеческого общества, а современным кризисом нравов. Мани учил, что силы зла сейчас побеждают и что спасение — триумф добра — наступит только вследствие решительной борьбы небольшой группы посвященных. Согласно Мани, первородный грех Адама и Евы, от которого должно быть освобождено человечество, явился следствием не полового акта, как верят христиане, а употребления в пищу плоти. Мани создал группу Избранных, живших слезоточивой аскетичной жизнью, в основе которой были употребление фруктового сока и половое воздержание. Что касается остальных его последователей, известных как манихеи, он им проповедовал вегетарианство, с перерывами на пост, а если это казалось слишком трудным, то можно было насыщаться верой. Все это было подготовкой к апокалипсису; когда земля погибнет, проклятых соберут в космический сгусток грязной материи, а царство добра и света отделится от царства зла и тьмы.

Шапур, пригласивший Мани на свою коронацию, взял его под защиту и поддержал проведение его кампаний, впрочем как и зороастрийских жрецов, которые пришли исполнить огненные обряды и очистить завоеванную землю от зла и демонов. В целом, при всей своей приверженности Ахурамазде, Шапур склонялся к традиционному персидскому многокультурному укладу. Он с удовольствием беседовал с греческими философами и убеждал зороастрийских жрецов включить в «Авесту» работы по метафизике, астрономии и медицине, заимствованные у греков и индийцев. В отличие от своего отца, он провозгласил свободу вероисповедания для манихеев, иудеев и христиан в их общинах при том условии, чтобы они жили по сасанидским законам и платили налоги. После своего вторжения в Сирию Шапур депортировал население Дамаска и других неиранских городов, выслав большие группы грекоязычных христиан из Сирии в провинции Персис, Парфия, Сузиана и в город Вавилон, где им было позволено организовать свои общины под руководством собственных лидеров. В Ктесифоне даже появился христианский епископ.

Дело было в том, что, как только Шапур сокрушил военную мощь Рима, он больше ничего не боялся. Границы опять стали совершенно прозрачными, торговцы шастали туда-сюда, женихи брали невест из-за рубежа. Это был мир базаров и коммерции. Рим строили для войны. У Персии на уме были более приятные вещи.

ПАЛЬМИРА


Но, несмотря на то, что Шапур чувствовал себя в безопасности, он не смог удержать Месопотамию. Он отдал ее, но не Риму, а старому торговому партнеру Персии, Пальмире, левантинскому связующему звену между Персией и Средиземноморьем. Пальмира была довольно странным местом и становилась все более странной.

Когда Шапур пришел к власти, Пальмира была столицей римской провинции, которая называлась Сирия Финикийская. Восточным народам было нелегко под игом римской власти: главная беда была в том, что римляне казались им выскочками. По местным меркам, у тех была слишком короткая история и фактически отсутствовала культура. Например, в Пальмире стоял храм, построенный за 2000 лет до того, как римляне его увидели. Своей формой — большим залом с каменными стенами и наружной колоннадой — он больше походил на храм Соломона, чем на любой другой римский храм. Так и должно было быть. Этот храм упоминается в Библии как достопримечательность Соломонова царства. Собственно, там говорится, что Соломон его и построил[312 - Паралипоменон. 8.4.].

Пальмира — это греко-римское название, означающее «Пальмовый город». Местные жители называли его Тадмор, что означает то же самое. Упомянутый храм был посвящен Ваалу. Он был перестроен после того, как сюда пришли римляне, что явно свидетельствует: этот народ не был романизирован.

Главным занятием для Пальмиры была торговля. Одни народы интересовались богами, другие — завоеваниями и мировым господством, пальмирцы посвящали всю свою жизнь импортно-экспортным операциям. Большая часть торговли между Средиземноморьем и Персией, Индией и Китаем осуществлялась пальмирцами — арабами, евреями и персами. По сути, являясь посредниками между Востоком и Западом, они вели долгую игру в попытках найти взаимопонимание и с Римом, и с Персией.

И длительное время у них это ловко получалось. Они говорили, что являются сюзеренами Рима — чтобы их никто не трогал, — но убеждали Рим объявить Пальмиру свободным городом. То есть свободным от римских налогов, что, собственно, и было для них главным. Отцы города оберегали караваны от пустынных шейхов: проводники вели торговцев через безжизненные пустыни, конные лучники защищали их от нападений бедуинов, а Пальмира взимала огромные пошлины с любого товара, проследовавшего через ее ворота. Ассортимент товаров включал в себя жизненно необходимые вещи и драгоценные товары (шерсть, пурпурная краска, шелк, изделия из стекла, парфюмерия, благовония, оливковое масло, сушеные фиги, орехи, сыр и вино).

Пальмира стояла посреди пустыни, но ее купцы владели судами в итальянских водах, контролировали индийскую торговлю шелком и привозили золото и самоцветы, из которых мастера-ювелиры изготавливали предметы роскоши. Здесь была высокая культура земледелия, а поля орошались из искусственного озера, для создания которого была построена 400-метровая дамба. Пальмира стала одним из богатейших городов Ближнего Востока. А ее жители (часть которых приняла римское гражданство и добавила римские имена к своим семитским) поменяли глинобитные дома на новомодные известняковые. Здания в Пальмире были богаче и роскошней, чем где-либо еще за пределами Рима.

Когда в городе были проложены новые улицы с колоннадами, он стал выглядеть как процветающий греко-римский полис с богатым рынком, построенным в греческом стиле, и театром. Но здесь не было амфитеатра. И не было боев гладиаторов. Римляне показывали зрителям поддельных варваров и настоящих диких зверей и учили их смотреть на смерть как на развлечение, чтобы привить публике римские ценности. В Пальмире это не прошло.

Пальмирцам удался действительно хитроумный трюк: они оказались единственным народом, который умудрился жить рядом с Римом, но не романизироваться. Они просто изображали из себя римлян. Конечно же, пальмирцы приняли меры предосторожности, чтобы защитить свою казну. Они обучили великолепную армию конных лучников. Их солдаты состояли на службе у Рима. Тот на этом настоял. Некоторых пальмирцев призывали в римскую армию, а иные даже служили на римских укреплениях в Британии.

Но по мере того, как затягивалась война между Римом и Персией, это хитрое равновесие нарушилось. Когда Западная Персия стала зоной боевых действий, торговля сократилась, а революционный захват власти Ардаширом сделал невозможным лавирование между Римом и Персией. После того, как правитель Пальмиры в 250-х гг. предложил Шапуру союз, тот твердо ответил, что у царя царей не бывает союзников — только подданные. Римляне сделали пальмирскому правителю предложение получше, и он его принял. Император Валериан назначил его консулом и наместником Сирии Финикийской.

Когда новоиспеченный наместник напал на Персию после пленения Валериана, император Галлиен расценил это как выступление от имени Рима и нарек консула титулом corrector totius orientis — инспектор по делам всего Востока. Сам же пальмирец, однако, именовал себя царем царей, в связи с чем и столкнулся лоб в лоб с Шапуром.

ЦАРИЦА ЗЕНОБИЯ


После убийства наместника в 267 г. его вдова объявила, что этот титул принадлежит теперь ее сыну Вабаллату. Так началось совершенно удивительное царствование этой несомненно исключительной женщины. Зенобия — так называли ее римляне. Ее настоящее имя было Бат Заббай, дочь Заббая, но это тот редкий случай, когда римляне правы. Кто когда слышал про какого-то Заббая? Зенобия была женщиной самодостаточной — и таких, как она, было немного.

Все признавали, что она была потрясающе красива. Описывая ее, упоминают жемчужно-белые зубы и большие черные лучистые глаза. В торжественных случаях она носила пурпурные одеяния, мантию с бахромой из драгоценных камней и золотой отделкой. Одна ее рука оставалась обнаженной до плеча. А когда она выезжала в инкрустированной самоцветами карете, то надевала шлем.

Зенобия правила, как восточная царица. Ее приветствовали с подобострастием, принятым при персидском дворе, где правитель воспринимался как живое божество. Она заявляла о своем аристократическом происхождении, что производило особенное впечатление в стране торговцев, и утверждала, что ведет свой род от Клеопатры. Зенобия получила хорошее образование, она говорила по-гречески (и якобы по-египетски), а также знала латинский, арамейский и персидские языки[313 - ′Vopiscus′, Истории августов, III. Этот таинственный текст, который, как сейчас считается, берет свое начало в IV в., содержит много неверных данных, к нашему стыду, поскольку он является основным источником сведений об этой даме. Восхитительный Билл Тэйер, чей сайт в Чикагском университете представляет собой один из наиболее ценных электронных источников оригинальных текстов, сказал: «Даже такая огромная бочка вранья содержит несколько ложек правды, и, похоже, эта одна из них. Возможно, Зенобия действительно была потомком Клеопатры».]. Говорят, она первая написала полную историю своей страны. Но Зенобия отнюдь не была «синим чулком». Отличная охотница, она любила ходить на львов и медведей вместе со своим мужем Оденатом, пока тот был жив. Она также имела обыкновение отправляться с ним на войну, проходила армейское обучение, надевала доспехи и владела оружием. В походе ее не несли в паланкине — она скакала или маршировала впереди колонны солдат и по праву разделила с Оденатом славу побед над персами.

Поэтому римский сенат и император Галлиен совершили ошибку, объявив, что власть Зенобии будет ограничена, она лишится звания corrector totius orientis, а Пальмира потеряет независимость. Ответ правительницы был прямым и решительным. Похоже, Зенобия посчитала, что Римская империя становится децентрализованной федерацией. В Европе Британия, Галлия и Иберия уже отделились и имели собственных императоров. Римское владычество на востоке сокрушено пленением Валериана. Ее армии контролируют месопотамскую часть Персии. Почему же Пальмира не может стать независимой частью империи и восстановить древние традиции Среднего Востока?

Поэтому она захватила Египет и Сирию. Поскольку в Риме в это время один за другим менялись императоры, Зенобия была вольна в своих поступках. Она приобрела невероятную популярность, и дело дошло до того, что стала носить имперскую диадему и именовать себя «царица Востока». На ее монетах было выбито слово «Августа», мать императора. Ее сыновья получили латинское образование и приняли парад сирийских войск в пурпурном императорском облаченье.

Но долго так продолжаться не могло. В итоге Рим перестроил свою армию и занялся возвращением мятежных провинций под свое начало. Судьба корыстолюбивой империи Зенобии решилась в двух битвах. Зенобия активно участвовала в обеих и обе проиграла. Почувствовав запах жареного, ее сторонники смылись. Зенобия попала в Пальмире в осаду, бежала, но была в итоге поймана в 60 милях от города. Закончилось ее царствование в 272 г., а на следующий год город был разрушен, а его жители убиты.

Существуют различные версии того, что случилось с Зенобией дальше. Наиболее вероятной представляется та, по которой ее отвезли в Рим и, согнувшуюся в три погибели под грузом золотых цепей, провели по улицам на триумфе Аврелиана. Затем, выговорив себе не самую худшую участь, она, видимо, окончила свои дни светской хозяйкой элегантной виллы в Тиволи. Имеется один, довольно сомнительный источник, цитирующий письмо Аврелиана, протестующего против унижения этой женщины:


Те, кто упрекает меня, согласились бы с моей просьбой, если бы только знали, какая она женщина, как мудра в советах, как тверда в планах, как жестка с солдатами, как великодушна, когда призывает необходимость, и как сурова, когда требует дисциплины. Я бы даже сказал, что именно благодаря ей Оденат (ее муж) победил персов и, заставив Шапура бежать, прошел до Ктесифона. Мог бы к этому добавить, что такой страх эта женщина внушала народам Востока, а также Египта, что ни арабы, ни сарацины, ни армяне не шли против нее[314 - Там же.].


Даже если этого письма никогда не существовало, все равно мы видим, какой римляне запомнили Зенобию.

ПЕРСИЯ И РИМ — ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ


Эта ситуация развела Рим и Персию по углам ринга, и Рим был готов вновь атаковать персов. Шапур был мертв, зороастрийские жрецы вернулись на руководящие позиции, а толерантность снова была не в почете. После смерти Шапура в 272 г. Мани судили и вынесли ему обвинительный приговор как «плохому врачу». В число его преступлений входил пацифизм. В войне против Лжи (то есть Рима) пацифизму не было места. Мани бросили в тюрьму и убили примерно в 276 г.

Тем временем новые власти активно применяли труд римских пленных на ирригационных проектах, что в полтора раза увеличило урожаи и число поселений в «плодородной дуге» — районе между Тигром и Евфратом[315 - Heather, P. Fall of the Roman Empire, p. 62.]. Война возобновилась в 295 г., когда были отбиты атаки Рима на Ктесифон. Но затем римляне одержали крупную победу, захватив весь гарем царя царей. Это была не просто полудюжина милых дамочек. Гарем был настоящим городом с несколькими тысячами женщин и всей царской семьей, включая детей, среди которых был и будущий наследник трона. Платой за их возвращение стала потеря всех персидских земель на северо-западе, включая Армению и Северную Месопотамию.

В итоге в начале IV в. Рим заключил с Персией мирный договор, но под влиянием этой нескончаемой войны изменилась сама природа Римской империи. Одной из причин этого было содержание самой большой в истории армии. Другой — тот факт, что защита границы с Персией затянулась до бесконечности.

Все это выглядело так, словно «варварская» персидская империя была единственной реально существующей, а Рим был иллюзией. В 309 г., когда умер сасанидский император Ормизд II, на трон взошел его сын. Однако, по общему мнению, он для такого занятия не подходил, и его заменили младенцем, еще не родившимся. Надо полагать, коронация живота, в котором был Шапур II, стала запоминающимся событием. Видимо, маги уже определили по звездам, что родится именно мальчик.

Персидская империя могла удовольствоваться и зародышем, а потом мальчиком на троне. В Риме же, напротив, творилась кутерьма. В детские годы Шапура II Рим раздирали гражданские войны, которые завершились в 312 г. окончательным завоеванием Италии уроженцем Балкан, полевым командиром по имени Константин. Наступило долгое перемирие между Константином и командующим восточноримскими силами. Оно закончилось жестокой войной и примерно 25 000 убитых в 324 г., когда Константин захватил Восточную империю. Придя к власти, он решил переместить центр общественно-политической жизни империи на Восток, превратив дворцовый город Византию в новую, великую, столицу Константинополь, Новый Рим, город на самой границе Азии.

Старая латинская империя стала теперь периферией, озабоченной проблемами сельского хозяйства и германских набегов. По большому счету, ее бросили на произвол судьбы. В результате в рейнской армии процветала анархия, военные приводили к власти своих командиров и нанимали готов, когда нужно было пополнить собственные силы. «Римский» больше не означало «из города Рима», и империя становилась греческой. Прежние различия и недоверие между греками и римлянами больше не имели никакого значения. За исключением, конечно, города Рима, где большинство важных персон принципиально не говорили по-гречески и с крайней подозрительностью относились ко всему «восточному», по-прежнему находя его двуличным, декадентским и аморальным.

Империя Константина официально стала христианской, что отразилось на ситуации в Персии. Было очевидно, что христианство теперь принадлежало царству Лжи, и христианские меньшинства, особенно в районах, пограничных с Арменией, считались попавшими под влияние главного врага. Преследования христиан прекратились в Римской империи, зато начались в Персии.

Когда Константин почувствовал приближение смерти, стало ясно, что Римская империя снова стоит на пороге великих потрясений. Он объявил о разделе империи на пять областей, и стало понятно, что его наследники перегрызутся между собой. Неудивительно, что в такой момент Шапур II, которому исполнилось 26 лет, решил вернуть себе захваченные Римом земли. С 337 по 350 г. две империи вели войну, в которой попеременно брали и отдавали крепости в Месопотамии.

Римское наступление на Персию сделало «варварскую» империю такой же организованной, централизованной и мощной в военном отношении, как и Римская. Но непрерывные войны вели к постоянному истощению сил обеих империй. Для Рима это было чревато тем, что концентрация сил на персидском направлении заставила ослабить рейнскую и дунайскую границы, а это стало причиной невиданных прежде вторжений германцев.

У Персии затянувшаяся борьба отвлекала силы от восточной границы в Кушане — тех ворот, которые отделяли цивилизацию от степных всадников.

ПЕРСИЯ И ГУННЫ


Даже всевидящим оком — а персидский император утверждал, что у него таковое имеется, — невозможно было следить за всей обширной территорией Персии. Дорога из зоны боевых действий в Армении до столицы Ктесифона занимала два месяца. А Кушан находился еще дальше на восток. В 350 г. Шапур II был вынужден прекратить выматывающую борьбу с Римом, поскольку она забирала слишком много сил с восточного направления. Там в результате этого стали прорываться гунны.

На востоке Кушана располагается около 25 млн. кв. миль голой степи, тянущейся через Северный Китай бесконечно открытой равнины, на которой не растут деревья. Племена, кочевавшие по этим бескрайним просторам, вели образ жизни, не совместимый с земледелием и строительством городов. Отличный, по сути, от того, что мы называем словом «цивилизация». Для людей, которые всю жизнь гоняли стада по пастбищам, оседлая ферма была просто путевым впечатлением, а города — складами полезных и ценных вещей, которые можно взять, когда потребуется. Городские жители, явно не способные выжить в открытом поле, были нужны только при наличии у них необходимых товаров, но, вообще-то говоря, лучше было бы их пустить в расход.

Оседлые азиатские народы вынуждены были создавать заслоны на пути кочевников и держать там соответствующее количество войск. У китайцев была Великая стена. У народов Центральной Азии задача была попроще, так как их границы были намного короче, но нельзя было ни на миг терять контроль над ними.

Бескрайние азиатские степи тянутся до Уральских гор. Южней Урала, где горы сходят на нет, в современном Казахстане, эффективной преградой для кочевников стали пустыни без пастбищ. Посреди пустынь расположено Аральское море — остатки исчезнувшего океана. Это тот самый район, где в бывшем Советском Союзе разместили космодром и пусковые площадки для испытания ракет с ядерными боеголовками, поскольку это место считалось самым безопасным.

Наземный маршрут из Азии на запад проходит еще дальше, на севере Афганских гор, где полоска оазисов делает пустыню проходимой. Стоявшая здесь армия была пограничной стражей. Убери ее, и Персия окажется открытой для степных варваров. Станут уязвимыми города Ближнего Востока, а затем и Средиземноморья. Зороастр, который приравнивал добро к достижениям цивилизации и власти, а зло — к ворюге-кочевнику, врагу оседлого земледелия и скотоводства, кажется, родился в Кушане. Именно там злобные кочевники прорвались. Это были гунны.

Трудно понять, откуда они взялись. Китайские летописи упоминают большую конфедерацию пастушеских племен — «сюн-ну», которые угрожали Китаю с севера и были разбиты в результате китайской военной операции в I в. н. э. Некоторые из этих племен осели внутри Китая. Другие двинулись на запад, в степи Восточного Казахстана, которые показались им раем: они назвали их Ньебан, то есть Нирвана, небеса. Есть китайские упоминания о 200-тысячном племени, замечательном своей опрятностью. Видимо, они умывались, чистили зубы три раза в день, причесывались, разделяя волосы пробором.

Может быть, они передвигались, гонимые голодом. Путешествие в 500 миль на юго-запад привело их к караванным оазисам. Как только эти голодные и отчаявшиеся люди прорвались через узкое горлышко в Восточную Персию, они стали применять навыки конных лучников, чтобы силой взять все, что им нужно, и пресечь любые попытки их прогнать. Монгольские пони не сильно изменились за прошедшие века. Кони гуннов отличались малым ростом, большой головой, отсутствием изящества и колоссальной выносливостью. Шапур II вынужден был обратить на гуннов внимание.

Понадобилось семь лет войн и подкупа, чтобы убедить, по крайней мере, часть гуннов стать союзниками. К 358 г. Шапур II вернулся к борьбе с римлянами, и на этот раз ему сопутствовал успех. Наиболее удачным оказался 363 г., когда блистательный, но своевольный тридцатилетний император Юлиан двинулся на Ктесифон. Именно тогда он сказал своим войскам: «Мы должны стереть с лица земли эту беспокойную нацию». Но Юлиан не только не смог взять город, но даже не сумел организовать отступление своей армии. Измотанные плохим снабжением и атаками противника, легионы Юлиана застряли на месте, а император был убит в мелкой стычке. Новый император Иовиан был вынужден вернуть Персии все, что она отдала 65 лет назад, выкупая гарем. Только после этого он сумел вернуться домой.

Возвратившиеся к Шапуру II после сделки с гуннами уверенность и военные успехи, возможно, связаны с тем, что всего несколькими годами позднее, в 375 г., гунны появились в Дакии. Просто ли это совпадение, что германские племена, жившие на северном побережье Черного моря, неожиданно оказались атакованы конными лавинами странных пришельцев с востока? Чужаки казались сросшимися со своими конями, как кентавры, и стремительно двигались на запад. Последовавшие потрясения сокрушили Римскую империю и спровоцировали массовую миграцию готов, приведшую к потере двух третей армии, сражавшейся с Персией.

Страшное господство Рима приблизилось к концу.


Часть IV

ВАНДАЛЫ И ГУННЫ


ЧТО СКРЫВАЕТСЯ ЗА МИФАМИ


Из всех варварских народов, которые бродили по Европе в V в. н. э., только вандалы и гунны заслужили наихудшую репутацию за свои дикие и бессмысленные разрушения. И все же, как это часто случается с навязанной нам историей варваров, дело обстояло несколько иначе.

Аттила неудержимо надвигался с востока со своими ордами кровожадных гуннов к воротам Рима — ну почти к ним — пока не был остановлен рукой Божьей в лице папы Льва I. В этой истории много странностей. Для начала она игнорирует тот факт, что Аттила объявил, что он идет спасать девицу в горе (именно так!). Но больше всего удивляет то, что чем четче пытаются выявить роль гуннов в истории, тем менее отчетливой она становится.

Нет никаких сомнений, что Аттила существовал, но намного труднее установить наличие гуннских орд. Большинство следовавших с ним воинов были на самом деле германцами. Было подсчитано, что одновременно в Европе присутствовало не более 15 000 гуннских воинов[316 - Heather, P. Fall of the Roman Empire, p. 328, прикидки насчет того, могли ли на Венгерской равнине пастись 150 тысяч лошадей, если каждому гуннскому воину был нужен десяток коней.]. А когда пытаешься найти следы пребывания гуннов, выясняется странная вещь: их нет. Не существует ни одного портрета гунна, не обнаружено ни единого места проживания Аттилы. Известно не более двухсот захоронений, которые имеют какие-то основания считаться могилами гуннов, но даже сейчас их принадлежность вызывает споры. Да что там говорить, мы понятия не имеем, какой язык использовали гунны, за исключением того, что ко временам Аттилы его двор говорил на готском. Даже имена вождей гуннов времен Аттилы (наиболее вероятно) германские по происхождению. Это относится и к самому Аттиле.

Трудности индентификации гуннов — яркое свидетельство того, что они не были, как их изображают, безжалостными убийцами, готовыми прикончить всякого, кто встречался им на пути. Конечно, нет сомнений в том, что гунны провели какое-то время в Восточной Европе, но отсутствие свидетельств самостоятельной культуры гуннов указывает, что они не столько уничтожали народы, которые себе подчиняли, сколько смешивались с ними. На самом деле, такой вывод напрашивался, если без предубеждения относиться к письменным источникам. Вот почему еще в 1920 г. Герберт Уэллс, писатель, критик современного ему общества и популяризатор истории, пояснял, что: «Вместо того чтобы убивать, они шли на военную службу и вступали в смешанные браки с представительницами народов, которые завоевывали. Они обладали даром, необходимым для всех народов, судьбой назначенных для политического превосходства, — способностью к толерантной ассимиляции»[317 - H.G. Wells. The Outline of History, 28, 4.].

Смешно, но именно процесс ассимиляции стер все свидетельства о гуннах, сохранив только свидетельства о тех, кого они подчинили.

Этому имиджу гуннов как беспощадных убийц мы обязаны европейскому национализму и пропаганде времен Первой мировой войны. Германские романтики сочиняли свою легенду, изучив старые мифы, среди которых были волнующие истории о героическом неистовом вожде гуннов по имени Этцель (Аттила). В 1900 г. кайзер Вильгельм II, припомнив эти сказания и поместив их в ложный исторический период, так обратился к войскам, отправлявшимся на подавление восстания в Китае:


Не давать пощады, не брать пленных. Все, что окажется в ваших руках, будет в вашей власти. Как гунны тысячи лет назад под предводительством Этцеля завоевали репутацию, благодаря которой они по-прежнему живут в исторических преданиях, так и имя Германии приобретет в Китае такую известность, что никогда ни один китаец не осмелится косо взглянуть на германца[318 - The Times. 30 июля 1900 г.].


Британские газеты с негодованием набросились на эту речь, а когда они писали о зверствах, кстати выдуманных, германских войск в Бельгии в начале Первой мировой войны, то использовали слово «гунны» как эпитет для характеристики немецкой жестокости. Возвратить доброе имя Аттиле и гуннам так и не удалось.

Вандалы пострадали от аналогичного искажения прошлого Европы. Они, конечно, подарили нам термин, обозначающий тех, кто умышленно портит чужое добро. И все же вандалы поступали в соответствии с моральными принципами, которые можно рассматривать как более жесткие, чем наши собственные, и ничего не ломали.

В случае с вандалами вина лежит на церковных хрониках (тоже базирующихся на мифах). После гордоновских бунтов в Лондоне в 1780 г., когда были атакованы сторонники католической эмансипации, поэт Уильям Купер назвал толпу, которая сожгла библиотеку лорда Мэнсфилда, «вандалами»[319 - «И вот тогда вандалы нашего острова, / Проклятые враги разума и закона, / Сожгли во прах собрание достойнейшее, / Чем даже видел Рим!».]. Купер впитал с молоком матери церковное понимание преступлений вандалов. Он провел всю жизнь под присмотром церковников и написал несколько хорошо известных в Англии гимнов, включая «Удивительную благодать».

Образ вандалов-разрушителей быстро привился. Во время Французской революции один епископ-революционер употребил слово «вандализм», чтобы охарактеризовать уничтожение французской республиканской армией общественных зданий и монументов[320 - Gregoire, Н.В. (Abbot of Blois). Convention Nationale. Instruction publique. Rapport sur les destructions operees par le Vandalisme, et sur les moyens de le reprimer. Suivi du Decret de la Convention Nationale (Imprimerie Nationale, Paris, 14 Fructidor, an II [1793]).]. Он назвал действия армии «вандализмом», и слово стало популярным.

Корни такого словообразования следует искать в тех приемах, которые использовали и римляне, когда писали о своих врагах. Письменные упоминания и о гуннах, и о вандалах не всегда враждебны, поскольку и те и другие в разные времена рассматривались как союзники Рима. Один вандал вообще много лет играл заметную роль в Западной Римской империи. Но когда возникала вражда, латинские и греческие источники охотно живописали всякие ужасы. Как мы уже видели, римские авторы искажали истину, когда говорили о тех, кого считали «варварами». Но к V в., когда по-иному стали восприниматься сами варвары, для этого нашли новый способ.


Многие варварские сообщества теперь настолько сраслись с Римской империей, что прежние различия между римлянами и варварами, тесно связанные с идеей границы, начали стираться. Но это не заставило римлян перестать видеть в варварах «чужих». Когда империя стала христианской, «чужими» стали язычники. А когда «чужих» обратили в христианство, их место заняли еретики. В обществе, где религия затрагивает все стороны жизни, культурные различия рассматриваются как религиозные, а их демонизация под видом ереси действительно явилась подарком человечеству от христиан[321 - «…проявления безбожия в людях, которые, исповедуя веру Христову, искажают ее догмы»; Фома Аквинский, II–II, 11, 1.]. Реальная история вандалов и гуннов разыгралась в мире, который переходил от язычества к христианству. И происходило это совсем не так, как в мифах.


ХРИСТИАНИЗАЦИЯ ИМПЕРИИ


Римский поэт V в. Рутилий Клавдий Намациан считал, что все несчастья, которые должны были обрушиться на Рим на протяжении его истории, можно свести к одному событию, случившемуся около 406 г. Ни один историк никогда не разделял его мнения, но, может быть, это как раз и показывает, как мало историков, готовых поддержать точку зрения людей, о которых они пишут. Упомянутым событием было сожжение книг[322 - Намациан. О возвращении домой, II, 41 sqq.].

СИВИЛЛИНЫ КНИГИ


Сивиллины книги веками хранились в храме Аполлона на Палатинском холме в Риме. В них содержалась история мира, и прошлая, и будущая, записанная сивиллой, или, другими словами, пророчицей. Согласно легенде, в незапамятные дни, когда Римом еще правил царь, перед ним предстала сивилла и предложила городу купить девять книг, заключающих в себе судьбу мира, за 300 золотых слитков. Царь отклонил предложение. Сивилла сожгла три книги, а за оставшиеся шесть потребовала ту же цену. И вновь получила от ворот поворот. Она сожгла еще три книги, вновь оставив цену неизменной. Царь поддался, сивилла исчезла, а у Рима появился свой оракул.

Листы книг (а это, видимо, были действительно листы, пальмовые листы с текстом на греческом) были помещены в подземное каменное хранилище в храме Юпитера Капитолийского, видимо, около 500 г. до н. э. У них были особые хранители, вначале — два, затем — пятнадцать. Эти служители в кризисные времена по требованию сената толковали тексты. Если кто-то из хранителей разглашал пророчество, его казнили.

Римская история пестрит упоминаниями об этих пророчествах. Например, когда Ганнибал стоял у стен Рима в 217 г. до н. э., небо заполонили знамения. Согласно латинским источникам (кто бы в них сомневался?), солнечный круг уменьшился в размере, затем показалось, что он собирается столкнуться с Луной, потом на дневном небосклоне появились две Луны. Чтобы окончательно убедить даже самых тупых, что дела идут наперекосяк, небо раскололось на части, меж ними засиял яркий свет, который был словно огонь[323 - Ливий. XX, 1.]. Хранители сивиллиных книг были посажены за работу. Они приказали запаниковавшим горожанам выйти из домов, сесть на перекрестках и молиться Гекате, царице Небес. А когда черный камень упадет с неба в Азии, они должны пойти и принести его. Упал, принесли, и Ганнибал не смог продвинуться дальше[324 - Аппиан. История Рима, LVI–LXI. Здесь очевидна связь с черным камнем Кааба в Мекке, который, как считается, является метеоритом и которому в доисламские времена поклонялись как трону богини, напоминающей Гекату.].

Историки предположили, что это совпадение. Возможно, они правы.

Примерно через 500 лет, в 270 г. н. э., когда алеманны угрожали Риму, император Аврелиан получил сенатский указ о необходимости толковать книги сивиллы[325 - Истории августов, «Аврелиан», 20. Надежность этого источника наиболее сомнительна из всех (но и в нем же что-то есть!), поскольку, похоже, текст писали, чтобы «доказать» преимущества язычества над христианством, и включили в него явные выдумки. Но книги Сивиллы, несомненно, время от времени использовались.]. К тому времени они хранились в храме Аполлона, и были это уже совсем другие тексты. Оригиналы сгорели при пожаре, а новые купили у таинственных восточных торговцев оккультного подержанного товара. Но даже и такими они по-прежнему сохраняли свою силу. На этот раз книги захотели «процессий жрецов в белых одеждах, сопровождаемых хором юношей и девственниц, ритуального очищения города и окрестностей и жертвоприношений: эти торжества лишат варваров сил и не дадут ступить в мистические земли»[326 - Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи, IX, 2.]. И снова город был спасен.

Вновь историки отреагировали на обряд с иронией. Но этот рассказ показывает, какое исключительное значение имели пророчества и предсказания для римлян, ведь они искренне верили, что их империю защищают боги. Отсюда видна глубина перемен, произошедших в империи с воцарением христианства.

Человеком, который приказал сжечь книги, подлинным правителем Западной империи в то время был великий полководец Стилихон, убежденный христианин. Он совершенно сознательно нарядил свою жену в драгоценности, украшавшие статую богини Победы, которая веками была обязательным атрибутом заседаний сената, потому что Стилихон хотел изгнать язычество из душ римлян.

Стилихон был вандалом.

РИМСКИЕ ВАНДАЛЫ


Процесс, в результате которого варвар стал стражем Римской империи, был апофеозом политики романизации мира в пределах ее границ. Вандалы были не особо воинственной нацией германских земледельцев, чьей судьбой стала вынужденная миграция. «Вандал» (Wandal) означает «скиталец». Эти крестьяне постоянно двигались на юг, в то время как их более воинственные соседи занимали их земли. В итоге более чем за 300 лет или около того, они переместились из нынешней центральной Польши в Богемию и, в конце концов, оказались в Римской империи на положении беженцев. Они имели скандинавскую внешность, были сильны духом и довольно плохо приспособлены к войне. В итоге император Константин в 330 г. расселил их в балканской провинции Паннония с условием, что они обзаведутся крестьянскими хозяйствами и будут поставлять рекрутов. И, конечно, научатся быть похожими на римлян.

Беженцы свыклись с новым образом жизни, а многие юноши отправились служить в римские вспомогательные войска. Но 40 лет спустя их мир был ввергнут в хаос вторжением гуннов.

Но не самими гуннами. Область между Кавказом и Дунаем напоминала большой бильярдный стол, на котором одна группа людей сгоняла с места другую, а та спихивала третью. Гунны столкнули готов. Готы врезались в вандалов. А вандалы угодили в лузу.

ТАИНСТВЕННЫЕ ГУННЫ


Готский историк, писавший примерно 200 лет спустя, сообщает, как в понимании его народа выглядели настоящие варвары. «Гунны, — объяснял он, — раса, порожденная любовной связью скифских колдуний с демонами пустыни». Вначале это были «маленькие, грязные, чахлые создания, владеющие лишь подобием речи». Теперь они выросли в монстров, чьи морды представляют собой «бесформенный почерневший кусок мяса, с маленькими точками вместо глаз. У них нет волос ни на щеках, ни на подбородке… вместо этого — глубокие борозды шрамов, идущие вниз по бокам лица… они маленькие, но гибкие, особенно искусные в верховой езде, широкоплечие, умеют пользоваться луком и стрелами… под человеческим обличьем этих созданий скрывается свирепая натура Зверя»[327 - Иордан. Происхождение и деяния готов, XXIV.].

Гунны, несомненно, выглядели пугающе, и не только потому, что у них был восточный тип лица. Гунны изменяли форму черепа, накладывая маленьким детям на головы шины из досок, чтобы сплюснуть и удлинить череп. До нас не дошло ни одного изображения лица гунна, но о том, какими они были, можно судить по древним рисункам майя и керамическим головам из Центральной Америки. Майя делали со своими детьми то же самое и в то же самое время. Однако они, в отличие от гуннов, не наносили на лица шрамов. Те можно увидеть на лицах жителей Центральной Африки, где принадлежность к племени и сегодня еще удостоверяется отметинами на щеках.

Есть в гуннах что-то странное. Очень мало известно об их жизни до прибытия в Дакию и о том, что заставило их двинуться в путь. Никто не знает, откуда они пришли и сколько времени заняла дорога. Неведом и их язык.

По общему мнению историков, они просто шли прямо на запад, с востока через весь Казахстан. Подобное представляется крайне маловероятным с учетом исключительно суровых условий в районе Аральского моря. Там пастухам нельзя пройти, не потеряв свои стада и не голодая, а всадникам там нечем кормить своих коней. Но в 350 г. Шапур II был вынужден приостановить свою борьбу с Римом, поскольку гунны прорвались через восточную границу. И этот прорыв дал им доступ к пути из Азии к Черному морю параллельно реке, отделяющей Бухару от Мерва, то есть вдоль Окса.

Сегодня Окс (Аму-Дарья. — Прим. перев.) — несудоходный поток, текущий на север через пустыню к Аральскому морю. Другими словами, он ведет в никуда. Но в римские времена река текла на северо-запад и впадала не в Аральское, а в Каспийское море[328 - Herzfeld, Е. Zoroaster and His World.]. Как только в 357 году Шапур возвратил себе контроль над восточными областями, этот путь стал очевидным маршрутом бегства гуннов: на север, к Каспию, через Кавказ, затем к Черному морю и Карпатским горам. И поскольку эти странные люди мало-помалу двигались все дальше на запад, преодолевая горы, пустыни, болота между Азией и Европой, за ними потянулась длинная цепь событий.

В 1995 г. сплюснутые гуннские черепа были обнаружены в захоронениях II–IV в. в Покровке, к северу от Каспийского моря (а стало быть, к западу от Урала)[329 - «…то есть, они намеренно деформировали черепа, как, по описаниям, делали гунны». Частное сообщение, д-р Жанин Дэвис-Кимбалл, Центр исследований евразийских кочевников.]. Но как они там оказались? Трудно поверить, что гунны могли попасть туда, не пройдя через восточные области Персидской империи и Кавказ. Позднее византийцы будут приплачивать персам за оборону этого прохода, поскольку осознают грозящую опасность[330 - Договор о «пятидесятилетием мире», подписанный в 562 г., по которому Византия обязалась ежегодно платить золотом за оборону Кавказа (см. фрагменты 11 и далее в Blockley, R.C., The History of Menander the Guardsman и Guterbock, K., Byzanz and Persien in ihren diplomatisch-volkerrechtlichen Beziehungen im Zeitalter lustinians, c. 57 и далее), как показано в Gobl, R., Die Munzen der Sasaniden im Koniglichen Munzkabinett, p. 5, был направлен на защиту восточной границы от гуннов.]. Если бы они не считали эффективным способом недопущения пришельцев, то не стали бы впустую тратить деньги.

Но вполне возможно, что, если бы Рим не сражался так долго и упорно, ослабляя Персию, гунны никогда бы не прошли. И легкомысленный Запад не познал бы кошмара встречи с людьми, которые «жарили беременных женщин, вырезали зародыш, клали его в блюдо, наливали воды и окунали свое оружие в это варево. Они ели мясо детей и пили кровь женщин»[331 - Цит. в: Публий Фабий Сципион (псевдо), «Кем были гунны и как они нанесли такой удар по Европе?», www.ancientworlds.net/.]. На самом деле гунны, конечно, не делали таких вещей, но рассказ демонстрирует, какой страх вызывали эти люди.

ЖИЗНЬ ПО-ГУННСКИ


Считается, что эти звери первоначально были кочевыми скотоводами, обитавшими в монгольских степях. Кочевники обычно ведут очень упорядоченную жизнь, которая сосредоточена вокруг их животных. Они поддерживают жизнь своего скота, а скот помогает выжить им. У них нет постоянных жилищ, потому что дважды в году они перемещаются вместе со своими животными между летними и зимними пастбищами и несколько недель проводят в пути. У них неизбежно складывается относительно равноправное общество, поскольку во время миграций судьба одного зависит от всех. Кроме того, они подвижны и должны быть хорошими всадниками, чтобы защищать свои стада.

В Монголии стада состояли из овец, коз, крупного рогатого скота, верблюдов и яков. Они давали гуннам мясо и питье (150 различных видов молочных продуктов), топливо (навоз), одежду и войлочные палатки. Стада нужно было постоянно пасти. Например, коз и овец следовало выводить на пастбище после лошадей и коров, потому что они щиплют траву ближе к корням. Гуннские стойбища были палаточными городками, в которых имелись свои ремесленники-специалисты: плотники, ткачи, кузнецы и, конечно, оружейники.

Главным оружием гуннов был композитный обратный лук, уже хорошо известный народам Восточной Европы. Такое оружие не просто сделать. Ненатянутый, он изгибается в направлении, обратном натянутому луку. Рог расщепляют и наклеивают на деревянную основу, чтобы образовать внутреннюю поверхность, потому что он сопротивляется сжатию и с силой пружинит, когда лук согнут. Сухожилия крепятся на наружной стороне, так как они противятся растяжению и возвращают согнутый лук в его первоначальное положение. Каждую деталь нужно тщательно подбирать по толщине и форме. На изготовление хорошего лука уходит год.

Это было мощное оружие, но несколько ограниченное в применении. Человек на коне не мог свободно пользоваться луком длиной более 40 дюймов, поэтому в большинстве случаев они были величиной около 30 дюймов. Более длинный лук мощнее и эффективней на больших дистанциях, но непрактичен. Именно такие луки и приводили врагов гуннов в ужас. Несколько гуннских луков были найдены в гробницах, и все они были длиной от 50 до 63 дюймов — примерно в два раза длиннее «нормального» обратного лука[332 - Heather P. Fall of the Roman Empire, p.156.]. 63 дюйма — длина английских средневековых «длинных» луков, которые были высотой с самого стрелка. А благодаря слоеной конструкции монгольский лук был куда мощнее тех, которые пробивали латы французских рыцарей.

Кажется невероятным; что всадники на маленьких пони могли управляться с таким оружием. Разгадка кроется в том, что лук был асимметричным: нижняя секция имела такую же длину, как у обычного обратного лука, а верхняя была значительно больше. В результате получалось оружие, для овладения которым требовались годы тренировок, но благодаря ему гунны могли поражать противника с безопасного для себя расстояния. Довольно трудно ожидать такого от народа, озабоченного в основном защитой своих стад. Это было оружие первого удара, применяемое против врага, который и не подозревает, что его станут атаковать.

Кочевники обычно поддерживали определенные отношения с оседлыми земледельческими сообществами, поскольку нуждались в зерне, которое получали как дань. Это обстоятельство, плюс необходимость перегонять скот в назначенное время на известные пастбища делали круговорот кочевой жизни довольно предсказуемым. Но единственная имеющаяся у нас информация о прибытии гуннов содержится в готском мифе, согласно которому у них не было скота. Между территориями гуннов и готов находилась непреодолимая преграда: с севера Азовского моря — могучая река Дон, а ниже, вплоть до Черного моря, — обширные болота.

Как они жили, остается загадкой. Действительно ли гунны были кочевыми скотоводами? Судя по тому, что они, как гласит легенда, пересекли болота, нет. Самая старая версия этой легенды досталась нам от грека Евнапия Сардийского (346–420 гг.), который считал, что у них были стада. В один прекрасный день одну их телку ужалил овод, и она рванула прямо через болото, и бегущий следом пастух открыл новые земли, населенные готами. Но Евнапий решил, что этот рассказ не совсем верен — слишком похоже на переработанный отрывок из классической пьесы Эсхила «Прикованный Прометей», написанной 800 лет назад, — и Евнапий его подправил. Он пришел к мнению, что погоня через топи на самом деле описывает преследование оленя гуннскими охотниками[333 - Blockley, R.C. (ed.). The Fragmentary Classicising Historians of the Later Roman Empire.].

Эту охотничью байку повторяло множество историков, в их числе Приск, знавший гуннов и встречавшийся с Аттилой. Вероятно, эти люди не считали гуннов кочующими пастухами. У пастухов вдоволь мяса — зачем им тратить время на охоту? Они могли бы полезть в таинственную трясину за вкусными фруктами или овощами, но никак не за мясом.

Мы понятия не имеем о причинах, побудивших гуннов двинуться в Дакию. Если у них когда-то и были стада, похоже, они их потеряли и стали охотниками, не привязанными к какому-то определенному месту. И вот на западном берегу Черного моря они обнаружили стада одомашненного мяса, которое только и ждало, чтобы его съели. Появление гуннов вызвало сильнейший шок. Они перемещались быстрей любого гонца, потому что каждый всадник скакал, держа за узду запасных лошадей, так что его конь всегда был свежим. Облако пыли, грохот копыт и небо, черное от смертоносных стрел. Готы бежали, спасая свои жизни.

Именно тогда значительная часть готского населения Дакии форсировала Дунай, чтобы найти убежище в империи. Но вандалы уже занимали земли, на которые явились готы, — современную Сербию и Болгарию — и нет ничего удивительного, что, когда готы, доведенные до отчаяния, принялись за грабежи, вандалы были рады помочь римлянам прогнать их.

Итогом стала битва при Адрианополе, в которой погиб император Валент, а одним из немногих выживших оказался преданный ему капитан вандалов, женатый на римлянке. Их сыну было предназначено стать самым могущественным человеком в Западной империи, хотя он и был вандалом. Его звали Стилихон.

У Стилихона не было альтернативы при выборе карьеры. Воинская служба, как и профессии пекаря, мясника или фермера, были обязательными наследственными занятиями. Империя не отличалась социальной подвижностью. Это значило, что если варвар попал в армию, то служить будут и его потомки. Римская армия уже не являлась главной романизирующей силой империи. Она, в сущности, больше и не была чисто римской. Но тогда и сам Рим перестал быть кристально римским.

НОВЫЙ РИМ


Империя полностью трансформировалась в IV в. Это довольно темная история. В 312 г. старший офицер Константин взял Рим с армией, сражавшейся под христианской символикой. Через 12 лет он стал единственным правителем империи. Константин создал наследственное монархическое государство со столицей в новом христианском городе Константинополе, Новом Риме, и стал поощрять переход в новую религию, догматы которой устанавливал сам.

У империи Константина был один большой враг — исповедующая другую религию Персидская империя. Это стало основной причиной того, что нервный центр Римской империи располагался так далеко к востоку от Рима. Персия причиняла массу неудобств. Последний император династии Константина, Юлиан, был убит персидским императором Шапуром II в 363 г. По мере того как Персидская война пожирала армию за армией, Запад становился все уязвимей. Легионы, когда-то оборонявшие границу, были заменены милицией и гарнизонными солдатами, плохо вооруженными и обученными, а безопасность Галлии была отдана в руки полевой армии «варварских» наемников. В итоге на позднем латинском языке солдат назывался barbarus.

В 364 г., вслед за поражением Юлиана и скорой смертью его юного преемника, армия назначила императором одного из офицеров. Римляне отказывались называть своих правителей королями, но это определение лучше всего подходит к Валентиниану. Он ввел в управление империей «семейный подряд»: сам руководил западной ее частью из Милана, а его брат Валент, на правах младшего, правил восточными провинциями из Константинополя. Кроме того, Валентиниан организовал отдельный двор в Трире, возле современной границы Германии с Люксембургом, и отсюда управлял (символически) бывшими кельтскими землями в Британии, Галлии и Испании самый младший император, его юный сын Грациан. Каждый из них носил титул августа.

Империей теперь правили августейшие дворы с малопонятным этикетом и келейностью. Сердцем двора была священная особа августа, живого бога, восседающего на троне за драпировками, в чьем присутствии все обязаны были пасть ниц. Налицо было подражание персидской форме царствования.

Управление было сосредоточено в руках группы министров, приближенных к императору. В их число входила священная дворня, с управляющими, домашней прислугой, привратниками и стражниками, а также старшие чиновники, советники и секретариат. Имелись юридический отдел; начальник отдела кадров, надзиравший за назначениями и контролировавший охрану; «учетчик священных даров», который заведовал казной (включая шахты, монетный двор, налоги и таможенные сборы), он также платил государственное жалованье и управлял имперскими ткацкими фабриками, организовывал выдачу одежды или соответствующего денежного довольствия двору, армии и гражданским службам. Были «учетчик личной казны», занимавшийся государственной собственностью, и преторианский префект, руководивший военными поставками, почтовой системой, дорогами, мостами и проч. Эта административная машина обслуживала саму себя и армию, съедавшую почти все доходы империи. Армия защищала двор — двор охранял армию. В самом августе, строго говоря, никакой нужды не было — он просто олицетворял власть.

Поэтому, когда в 374 г. Валентиниан умер (от удара, вызванного вспышкой гнева на переговорах с варварами на Дунае) и Грациан заступил на его должность в Милане, армия и бюрократия в Трире признали 8-летнего братика Грациана августом Валентинианом II.

АРИАНСКАЯ ХРИСТИАНСКАЯ ИМПЕРИЯ


Грацианова вотчина, Милан, была городом, где 60 лет назад Константин принял христианство, и власть там делилась между двором и кафедральным собором.

Когда в 375 г. готы перебрались через Дунай в эту христианскую империю, Валент настоял, чтобы они приняли христианство. Новую религию Константин считал лучше прежней Потому, что каждый епископ, в отличае от языческих жрецов, единолично руководил своей паствой и контроль над епископами давал императору совершенно новый тип власти. Конечно, это подразумевало имперское вторжение в теологию. Император отождествлялся с Солнцем, поэтому христианский «шабат» переехал с субботы на День Солнца, воскресенье. Христос изображался как бог Солнца, а с 352 г. церковь смиренно празднует день рождения Иисуса 25 декабря, в праздник Sol Invictus (отождествляемого с императором), и День рождения Митры, божества, чей культ почитался в армии всеми: солдатами, офицерами.

Константин страстно желал, чтобы епископы соглашались с ним всегда, независимо от того, что они по этому поводу думают. Результатом стали скверные и смущающие споры на церковном соборе, который он созвал в Никее в 325 г. Философский вопрос, как описать сущность различия между Иисусом и Богом, перерос в жестокую схватку — на кону Оказались ставки побольше, чем спасение души. Константин ввел налоговые льготы для духовенства, а состоятельные граждане соперничали друг с другом в стремлении внести свою Лепту в новую официальную религию, чтобы оказаться на хорошем счету у императора. Так что речь, помимо духовной власти над Римом, шла об огромных деньгах и реальной политике. Неудивительно, что различные партии духовенства Стремились провозгласить себя единственными легитимными лидерами и, соответственно, единственными достойными претендентами на главные призы.

Официально победителями стали епископы, доказывавшие, что Бог и его сын единосущны, тогда как проигравшие (названные арианами по имени их предводителя, ливийского епископа Ария) отмечали, что Иисус был «порожден», а потому должен считаться только подобным Богу и ему подчиненным. Но ариане хитрым маневром переиграли оппонентов, крестили Константина и выиграли приз.

За исключением Юлиана, язычника, считавшего, что «ни один дикий зверь так не опасен человеку, как христиане друг другу»[334 - Аммиан Марцеллин. XXII, 5.], все августы, от Константина до Валента, соглашались с богословскими взглядами Ария. Установился вполне толерантный режим: христианам других убеждений было позволено доказывать свою правоту, но никакого официального статуса они не имели. Готы и вандалы вошли в арианскую христианскую империю. И приняли эту религию. Что в итоге стало причиной череды ужасных потрясений.

РЕВАНШ ПРОТИВНИКОВ АРИАН


Природа нового римского государства была такова, что август, если он не был солдатом, был ограничен в своих действиях дворцовой бюрократией. Но в вопросах религии он имел верховную власть, и христианство предоставляло возможность для ее проявления. Нет ничего странного в том, что какой-нибудь харизматический христианский священник приобретет в такой ситуации значительное влияние. В такой роли выступил Амвросий, образованный законник, ставший епископом в Милане в 374 г., когда Грациану исполнилось 15 лет и он перевел свой двор в этот город. Амвросий был блестящим полемистом, вел праведную жизнь, насколько это было возможно, и пользовался в Милане исключительной популярностью.

Представлял он собой новую разновидность христианина, тринитария. Доктрина Троицы как триединого божества — Отца, Сына и Святого Духа — является развитием антиарианской концепции, прозвучавшей на Никейском соборе в 325 г. Согласно ей Бог и его Сын единосущны. Концепция эта, в сущности, мистическая, не рациональная. Как вынужден был позже объяснять Фома Аквинский: «Невозможно прийти к осознанию триединства божественных персон с помощью природного разума»[335 - Фома Аквинский, la. Зс, 1с.]. Отсюда следует, что всякий, кто предложит вразумительное объяснение, окажется еретиком. Тем самым была подготовлена почва для возобновления удивительно путаных дебатов, которые на самом деле велись совсем о другом.

Основной причиной были власть, деньги и извечная латинская подозрительность по отношению к хитрым грекам, которым нельзя доверять. Популярность тринитаризма на Западе росла, а Амвросий все еще оставался светским чиновником — он был губернатором миланского региона. Когда умер прежний епископ Миланский, возник спор о его преемнике. Спор вышел за рамки приличий, и Амвросий пошел в церковь, чтобы успокоить присутствующих. Он был сыном римского гражданского государственного служащего и, как большинство римлян из высших слоев общества, сам не являлся христианином. Но неожиданно, под всеобщие шумные аплодисменты, его возвели в сан епископа. Амвросий поупирался для виду, но был окрещен и занял пост. Это был наилучший карьерный ход из всех возможных.

Вплоть до своего назначения Амвросий склонялся к поддержке официальной версии христианства — арианства, но вскоре его позиция изменилась. Великолепно манипулируя теологическими аргументами, он выстроил политическую платформу, с помощью которой власть от Константинополя переходила к нему. Основана его аргументация была на том, что официальная форма христианства, арианство, которую он изображал в совершенно карикатурном виде, — зло, а он мог бы привлечь Бога на сторону императора, который поддержал бы его в противоборстве с арианами-готами.

По ходу дела Амвросий написал свой первый латинский трактат о Святом Духе, основанный на труде грека Дидима: Святой Иероним жаловался, что Амвросий заменил хороший греческий на плохой латинский[336 - Deferrai, R.J. (tr.). Saint Ambrose: Theological and Dogmatic Works (Fathers of the Church, 44 Washington DC, 1963), praef.]. Этот труд стал частью его кампании по переманиванию на свою сторону Грациана с целью убедить его обратить империю в христианский тринитаризм, известный нам под названием «католицизм».

СТАРЫЙ РИМ


Несмотря на то, что Рим был городом Святого Петра, христианский энтузиазм Константина мало на нем отразился. Когда Константин умер, в Риме было семь церквей и усыпальница Святого Павла, причем она и пять церквей располагались за городскими стенами. Только Латеранская базилика (резиденция епископа Римского) и церковь Святого Креста Иерусалимского находились внутри города, но и их «сослали» в относительно дальний, восточный угол. В центре Рима по-прежнему царили языческие монументы, а большинство римских сенаторов оставались убежденными язычниками.

Главным языческим символом Римской империи была богиня Победы. Дион Кассий дает описание алтаря в дальнем конце здания римского сената с золоченой статуей крылатой богини[337 - Дион Кассий. LI, 22.]. Ее поставил здесь и украсил трофеями из Египта в 29 г. до н. э. первый император, Август, чтобы отпраздновать победу Рима над Антонием и Клеопатрой. Сенаторы по традиции воскуривали фимиам и совершали возлияния перед алтарем. Здесь же они давали клятвы, в том числе присягали на верность императору при его вступлении на престол. Богиня Победы была символом Рима и часто изображалась на монетах. Ни одно другое изображение в глазах христиан так не олицетворяло старый порядок, который они хотели уничтожить.

В 378 г., через четыре года после посвящения Амвросия в епископы, он убедил Грациана отказаться от титула pontifex maximus — главы жрецов империи, звания, которое с честью носили Константин и его преемники. Затем Грациан прекратил государственное субсидирование языческих мероприятий и убрал алтарь Победы из Форума. Когда делегация сенаторов захотела попросить его вернуть алтарь обратно, он отказался ее принять.

Это был тот самый год, когда Валент погиб под Адрианополем, пытаясь подавить восстание готов. Грациан, которому тогда было 19 лет, поставил на его место своего самого старшего по чину командующего, испанца и католика Феодосия. Амвросиева версия христианства утвердилась в самом сердце власти.

ТРИУМФ КАТОЛИЦИЗМА


Новый человек в Константинополе немедленно начал окружать себя своими людьми. Через два дня после прибытия он снял арианского епископа Константинопольского и заменил его лидером тамошней (небольшой) католической общины. А в 380 г. он издал имперский указ, запрещающий арианство:


Мы были бы счастливы, если бы все нации, управляемые нами с добротой и умеренностью, твердо придерживались религии, которой учил римлян Святой Петр, которая хранит старые традиции и которая сейчас исповедуется первосвященником Дамасием и Петром, епископом Александрийским, человеком апостольской святости. Согласно порядку апостольскому и учению евангельскому, поверим в единого Бога Отца, Сына и Святого Духа, равновеликую и благую Троицу. Мы повелеваем последователям этого учения принять звание католических христиан, и, поскольку мы судим, что все другие суть дикие безумцы, мы нарекаем их бесславным именем еретиков и объявляем, что их собрания не должны более присваивать себе почтенное название «церковь». Помимо осуждения судом небесным, они должны ожидать суровых наказаний, которые наша власть, ведомая божественной мудростью, посчитает надлежащим наложить на них[338 - Гиббон, op. cit., 3, 27, i.].


Католицизм был агрессивно нетерпимым, демонстрирующим всю дикость христианства, которая так ужасала Юлиана. Бросить христиан львам было чуть ли не гуманнее, чем отдать ариан католикам. Обитатели Константинополя чувствовали себя так, словно они жили во вражеской оккупации, поскольку их церкви были внезапно объявлены еретическими, а налоговые льготы отменены. Простые люди, не считаясь со своим императором, становились активными сторонниками арианства и идеи того, что Христос, рожденный человеком, ниже Бога. Все стали доморощенными теологами: «Если вы спрашиваете сдачу, человек пускается в теологический спор о рожденном и нерожденном. Если интересуетесь ценой хлеба, в ответ узнаете, что отец более велик, а сын менее. Если отмечаете, что баня сегодня чудесная, посетитель заявляет, что сын был создан из ничего»[339 - Григорий Нисский. De Deitate Filii et Spiritus Sancti, Gregorii Nysseni Opera X, 2 (Leiden).]. В Александрии ариане маршировали по улицам, распевая гимны своей вере.

Хотя католики захватили Константинополь и католицизм стал популярен на Западе, третий август, младший брат Грациана, Валентиниан II, по-прежнему оставался арианином. Как и его мать, живущая с ним в Трире. Понятно, что любой узурпатор, желающий отнять власть у Валентиниана II, решил бы для этой цели использовать религию как наиболее действенное средство. Поэтому, когда Магн Максим, испанец, упоминаемый в валлийской легенде как Максен Вледиг, был провозглашен римским гарнизоном императором Британии, он объявил себя католиком и обвинил маленького Валентиниана в ереси[340 - Guenther, O. (ed.). Epistolae Imperatores: Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinarum, 35, 1–2 (Vienna, 1895); Roberts, W.E., ′Magnus Maximus: Portrait of a Usurper′, MA thesis (University of South Carolina, 1997), pp. 99–102.]. Затем, в 383 г., он вторгся в Галлию. Валентиниан с матерью бежали в Милан. Оборона Трира была оставлена на Грациана, основу чьих войск составляли африканские мавры и иранские аланы. К несчастью, они предпочли Максима. Так же поступили и алеманны, которых теперь использовали как вспомогательные римские части. Варвары пожелали видеть императором старых кельтских земель Максима. Грациана убили свои же солдаты.

Максим сменил Грациана и создал свой двор в Трире. Положение Валентиниана II стало еще более ненадежным. Амвросию, чья верность правящей фамилии явно была превыше всего, было дано задание договориться, чтобы провести переговоры с Максимом как католик с католиком. Амвросий отказался сдать мальчика узурпатору. Поэтому тот собрал армию, состоящую преимущественно из алеманнов, для похода на Италию. У Феодосия не было другого выбора, кроме как признать Максима августом в Трире в обмен на то, чтобы Валентиниан II остался августом в Италии. После этого соглашения, в 384 г., Максим назвал своего сына-наследника Виктора августом и более не признавал Валентиниана II.

ВОСХОЖДЕНИЕ ВАНДАЛА


Вот в таком мире юный Стилихон, сын отца-вандала и матери-римлянки, делал военную карьеру. Назревала война между Максимом и Феодосием. Но прежде чем отправляться воевать на запад, Феодосию надо было обезопасить границу с Персией. Он не хотел, чтобы его вынудили воевать на два фронта. Персидское правительство выглядело слабее, чем прежде. Существовала вероятность добиться мира с помощью переговоров, и для решения этой задачи был выбран Стилихон.

Когда Стилихона направили в 387 г. в Персию, ему было около 28 лет, и на него очень рассчитывали при выполнении этого задания. Ему нужно было убедить персов в возможности возобновления войны, но одновременно достаточно тактично придерживаться придворного протокола, даже более строгого, чем в Константинополе, чтобы их не обидеть. Стилихон должен был продемонстрировать чрезвычайно утонченную учтивость придворного, чтобы не показаться самонадеянным и грубым варваром. Он явно в этом преуспел и вернулся с мирным договором, в котором спорные земли Армении были поделены между двумя империями.

Учитывая, что Рим и Персия находились в состоянии войны более 400 лет, подписание долгосрочного мирного договора было огромным успехом. У Феодосия появилась возможность повернуть войска на запад и разобраться с Максимом. Стилихон стал главнокомандующим армии Феодосия и женился на племяннице императора.

Максим решил, что больше ждать нельзя. В конце лета того же 387 г. он вторгся в Италию и раз и навсегда сместил Валентиниана II. Тот бежал на Восток к Феодосию и попросил у него помощи. Феодосий, очевидно, сказал юноше, что как арианин он получил, что хотел[341 - Theoderet. Ecclesiasticae Historiae, 5, 25 in Patrologiae Graecae 82, ed. J.P. Migne (Paris, 1864).], но тем не менее узурпатор будет наказан. Вот тут-то на сцену и вышел Стилихон.

Феодосий мог бы смириться с Максимом, признав, что он не может подчинить себе этого нового западного августа и продолжать жить спокойно. По крайней мере, до тех пор, пока Максим не решил бы прибрать к рукам и Восток. Или нужно было начинать бороться за то, чтобы восстановить на троне Валентиниана II как своего вассала на Западе. Феодосий был солдатом, а восточная граница была в безопасности. Так что выбрать подходящий вариант труда не составляло. Наградой за спасение Валентиниана II стали рука и сердце сестры Валентиниана, благодаря чему Феодосий стал членом династии, которая его назначила. И, конечно, вся эта арианская ересь должна была пресечься.

В 388 г. Максим был разбит и казнен. Валентиниана II восстановили в качестве августа Запада, под непосредственным надзором человека, которому Феодосий доверял больше всех, — Стилихона.

ПОБЕДА НАД ЯЗЫЧЕСТВОМ


Амвросий теперь обладал неслыханной властью. В 390 г. он отлучил от церкви Феодосия за то, что с традиционной римской жестокостью тот наказал толпу бунтовщиков. Император подвергся епитимье. Это явилось удивительным свидетельством подлинной революции в империи. И события набирали ход. В 391 г. Феодосий объявил католическое христианство единственной отныне разрешенной религией. Жертвоприношения были запрещены, храмы превращены в церкви, язычество официально объявлено вне закона.

К удовольствию Феодосия, организовав дела на западе, Стилихон вернулся на восток, оставив Валентиниана II во Вьенне (вблизи французского Лиона) на попечении своего генерала Арбогаста. Замечательно способный во многих отношениях человек, Стилихон иногда допускал непростительные ошибки. Одну из них он совершил здесь. Дело в том, что по происхождению Арбогаст был франком, а франки не были христианами.

Объявили, что Валентиниан покончил с собой: он будто бы повесился.

Затем Арбогаст переехал из Вьенны в Рим и возвел на западный трон язычника-императора, к вящей радости язычников-сенаторов. Им стал Евгений, который вернулся к римским традициям, перестроил храм Геркулеса в Остии и выделял деньги на языческие игры и празднества. Более того, он согласился восстановить алтарь Победы, главный символ старого Рима.

Язычество, в буквальном смысле, шагало по стране, так как армия Евгения вышла в поход на Стилихона. Епископ Амвросий так испугался языческих сенаторов, что сбежал при их приближении. Арбогаст и новый префект Италии пообещали устроить армейскую конюшню в базилике миланской церкви и забрить священников в армию после ее победного возвращения. Мятежники под знаменами языческих богов Рима, Геркулеса и Юпитера. Феодосий, со своей стороны, взывал к христианскому Богу. Ему являлись знамения: апостолы в образе готских всадников.

С помощью вестготов Алариха Феодосий и Стилихон разбили Евгения. В войне христианства с язычеством была одержана решительная победа, и никогда больше в Риме не будет языческой армии. Алтарь Победы был окончательно уничтожен, а ожерелье богини украшало теперь шею жены Стилихона. Старый Рим и язычество стали прошлым. Будущее было за Стилихоном, Феодосием и Константинополем. И теперь был только один август: Феодосий правил по воле Божьей.

Католический Иисус, единосущный Богу, был чем-то вроде августа, но особо выдающегося. На мозаике приблизительно 390 г. в апсиде церкви Санта-Пуденциана в Риме мы видим нового имперского Христа, с нимбом, бородой, как у Юпитера, и, подобно старому римскому богу, восседающего на троне лицом к молящимся. Иисус стал защитником империи вместо Юпитера. На Арке Константина изображен сидящий на троне император с нимбом вокруг головы (нимб в то время был символом не святости, а власти)[342 - Со времен Антонина Пия, около 100 г. н. э., на монетах у императоров появляется нимб.]. Фигуры, окружающие его, вздымают руки в мольбе точно так же, как ученики Христа на церковной мозаике. Как выразился Амвросий, Христос теперь встал во главе легионов[343 - Амвросий. De Fide, II, 16.].

АРИАНЕ — НОВЫЕ ВАРВАРЫ


Но готы, составлявшие значительную часть армии-победительницы, не отказались от арианства. После того, как их использовали в качестве чего-то вроде античного эквивалента пушечного мяса в войне с Евгением, они уже не хотели быть членами Римского клуба. Новая пропасть образовалась между варварами и римлянами. Прежние разграничения уже не имели особого смысла. «Римлянин» на протяжении веков не означало «имеющий отношение к городу Риму». Рим-город куда меньше значил, чем Рим-империя. И гражданство не было связано с римским происхождением: все свободные люди, живущие в империи, с 212 г. автоматически получали его. Варвары больше не были изгоями, они жили во всех частях империи и составляли большую часть ее армии. А поскольку империя была сильно военизированной, это означало, что варвары находились на первых позициях. Стилихон — самый яркий пример. Различия между римлянами и варварами стали, по существу, расовыми. Мать Стилихона была римлянкой, но отец — вандалом, поэтому он сам считался варваром.

Но Аларих и его готы были не просто людьми другой расы, они вдобавок были еретиками. Это играло на руку Феодосию. Данное обстоятельство, несомненно, поощряло греков переходить из арианства в католицизм, поскольку они не хотели, чтобы их отождествляли с варварами.

ВОЙНА РИМА С РАЗУМОМ


Летописцы империи однажды поняли, что единственные истории, заслуживающие запечатления, это повести о военных походах императоров. Теперь основной темой летописей становились не рассказы о военном могуществе, а о чудесных спасениях. К примеру, Созимен, историк, трудившийся в Константинополе примерно через 30 лет после взятия Аларихом Рима, посвятил только 4 строки этому факту и целых 54 — рассказу об обнаружении головы Иоанна Крестителя.

Католический тринитаризм был глубоко и намеренно иррациональным учением, и естественным следствием этого для католиков стало отождествление рационализма и науки с язычеством. Они гнули свою линию с потрясающим упорством. Одним из наиболее вопиющих примеров является обращение католиков с Гипатией из Александрии, первой известной нам женщиной, внесшей заметный вклад в развитие математики.

Ее отец заведовал Александрийской библиотекой, крупнейшим хранилищем литературных сокровищ древнего мира. Основанная в 283 г. до н. э., библиотека в пору расцвета насчитывала более полумиллиона документов из Ассирии, Греции, Персии, Египта, Индии и многих других стран. Книгохранилище было объединено с музеем, и таким образом возник университет, где более ста ученых проводили исследования, читали лекции, писали, переводили и копировали тексты. Часть книг хранилась в храме Сераписа. Когда в Александрию пришло христианство, всему этому наступил конец, и после смерти отца Гипатии его преемник не был назначен. Патриарх Александрийский Теодофил, который считал независимое мышление ересью, распорядился уничтожить все языческие храмы в Александрии, включая храм Сераписа.

Чтобы прибавить веса церковному порицанию, он и его соратники заявили, что Бог не обязательно всепрощающ и всегда может послать грешников в ад на веки вечные. Определение понятия грех в общем и целом означало неподчинение Теодофилу. Бог-отец, очевидно, здорово смахивал на него: вздорный, самовластный, безжалостный и одной природы с Христом, поскольку имел «глаза, уши, руки и ноги, как у человека».

Сразу же после выхода в свет прокламации Феодосия от 391 г., запрещающей поклонение языческим богам, Теодофил насильственно занял храм и превратил его в церковь, чем спровоцировал бунт, во время которого были убиты христиане. Затем он потребовал, чтобы префект и военный губернатор Египта ужесточили новые религиозные законы. Александрийские язычники в ответ забаррикадировались в Серапиуме. Согласно историку Руфину, этот храм-библиотека стоял на громадной платформе, высотой в 100 или более ступеней. «В центре зала возвышается святилище с бесценными колоннами, снаружи отделанное мрамором, просторное и величественное видом. В нем расположена статуя Сераписа столь большая, что его правая рука дотрагивается до одной стены, а левая — до другой», скульптура висела в воздухе, удерживаемая скрытыми магнитами[344 - Руфин Аквилейский. Церковная история, II, 23.].

Август Феодосий, получив то, что патриарх считал объективным отчетом о бунте, объявил убиенных христиан мучениками. Его приговор был таков: защитники храма Сераписа должны быть прощены, но сам храм разрушен. Патриарх повел к храму толпу христиан, и они на этом месте расчистили стройплощадку под гробницу мучеников и церковь. Книги уничтожили как языческие предметы.

Вот в такой атмосфере Гипатия примерно в 400 г. возглавила Платоновскую школу в Александрии, где читала лекции по математике и неоплатоновской философии. Это была обаятельная женщина, которая здорово управляла колесницей. Ей также приписывают изобретение астролябии. Гипатия вызывала восхищение у учеников и ненависть у католической церкви. Последнее не удивительно, поскольку Гипатия учила: «Все формальные догматические религии ложны и никогда не могут быть приняты уважающим себя человеком как абсолютные», «Сохраняйте свое право думать, потому что даже думать неправильно лучше, чем не думать вообще» и «Учить предрассудкам как истине — самая ужасная вещь»[345 - Эти апокрифические цитирования находятся в согласии с единственной имеющейся у нас биографической информацией из «Византийской энциклопедии», взятой, в свою очередь, из «Жизни Исодора» греческого философа VI в., Дамаския. Там утверждается, что «те, кто были назначены в то время правителями города, вначале посещали ее лекции, как это было и в Афинах. Потому что, если действительность и погибла, всё же имя философии все еще казалось чудесным и восхитительным тем, кто занимал высшие посты в обществе».].

В 412 г. Теодофил отправился проверять, прав ли он был в отношении вечного проклятья, а патриархом стал его двоюродный брат Кирилл. Кирилл, живущий, как фанатичный католический монах-фундаменталист в горах, прибыл в Александрию с намерением искоренить всякую ересь, то есть любые отклонения оттого, что он считал ортодоксальной верой. Из здоровенных монастырских братков, христианских фундаменталистов, из его горного убежища он организовал личную армию и назвал своих солдат parabalani.

Этим словом первоначально называли христиан, которые отваживались помогать жертвам чумы, и оно означало примерно то же, что «экстремал», «азартный игрок», «сорвиголова». Сходство с мусульманскими талибами (то есть «студентами») потрясает. В итоге император настоял, чтобы численность parabalani не превышала 500 человек. Кирилл лично возглавил их. В 415 г. он напал со своей оравой на александрийскую синагогу и приказал изгнать большую часть евреев из города. Когда римский префект Орест, пытаясь сохранить светскую власть, возразил против приказа Кирилла, то подвергся нападению parabalani. Кирилл провозгласил, что теперь все они святые.

Гипатия якобы была советчицей Ореста, поэтому в качестве достойного наказания parabalani схватили ее, затащили в церковь, содрали одежду и изрезали тело на куски острыми ножами для разделки устриц. Затем они сожгли ее останки[346 - Сократ Схоласт. Церковная история, VII, 15.]. Ну а что еще прикажете делать с женщиной, которая «посвящала все свое время магии, астролябиям и музыкальным инструментам и вводила в заблуждение многих людей посредством сатанинских ухищрений»?[347 - Иоанн, епископ Никейский. Хроники, 84, 87.]

Кирилл почитается как святой и по сей день.

СТИЛИХОН ПРИНИМАЕТ РУКОВОДСТВО


Единоличное правление Феодосия империей продолжалось всего два года. Он умер в Милане в 395 г., в возрасте 49 лет от роду. Стилихон, которому было около 35 лет, объявил миру, что на смертном одре император назначил двух своих сыновей, Аркадия и Гонория, править, соответственно, в Константинополе и Милане, а поскольку Гонорию всего девять лет, он, Стилихон, назначен его опекуном. Вандал Стилихон стал править Западом. Он объявил, что был назначен также и опекуном Аркадия, но с этим упорно не соглашался двор Аркадия в Константинополе.

Стилихон — такой же ярый приверженец христианства, как и Феодосий с его сыновьями, — приступил к очищению Рима от языческого наследия. Теперь империя была защищена лучше, чем прежде: ее охранял христианский Бог. И, к ужасу сохранившихся язычников, таких, как поэт Рутилий, Стилихон был готов испытать новую веру, разорвав связь Рима с прошлым и будущим: он решил сжечь сивиллины книги.

В то время, как он совершал этот поступок, на противоположных берегах Дуная, всего в паре сотен миль друг от друга, родились два младенца. Потом эти дети возглавят армии, а их имена останутся в истории на многие века. Вместе с дымом горящих страниц сивиллиных книг уносились в небо непрочитанные предписания римлянам о том, как защищаться от этих армий. Один малыш, когда вырастет, возглавит гуннов. Другой станет королем вандалов.

Страшная ирония заключается в том, что дошедшая до нас полузабытая, плохо понятая история подтверждает худшие опасения поэта. «Аттила Гуннский» — не столько имя, сколько эпитет этой бессмысленной жестокости. «Вандал» попросту означает «грабитель», «разрушитель», «громила», хотя самих вандалов описывали как людей порядочных. Язычники, гунны, не стали разрушать христианский город Рим, а ушли прочь от его стен, когда их об этом попросил папа, да и вообще покинули империю.

На смену иронии приходит парадокс. Именно высокая мораль вандалов и уход гуннов из Италии добили Западную Римскую империю и положили начало средневековой Европе. Эти два народа были тесно связаны друг с другом, потому что вандалы убегали от гуннов.


ВАНДАЛЫ


Вандалов подталкивали в спину не сами гунны — сработал «эффект домино». Огромное число готов бежало от гуннов за Дунай, на земли, где уже обосновались вандалы. Увидев, что их фермы разорены, а гунны могут явиться со дня на день, вандалы решили уйти. Они явно были довольно нервными людьми, не похожими на героических варварских воителей.

«ВТОРЖЕНИЕ» ВАНДАЛОВ


В 401 г. вандалы, видимо, перешли с группой свевов и аланов в Ретию, в Альпы. Состав группы мигрантов был странным: свевы — германцы, аланы — иранцы, тем не менее они решили объединиться и посмотреть, чего можно добиться от Стилихона. Он встретился с ними и, заключив некую сделку, вернулся с большим числом молодых воинов, поступивших к нему на службу.

Он взял этих новобранцев сражаться против готов, которые прогнали их с родных земель. Под предводительством Алариха готы добивались жизненного пространства и угрожали Константинополю. Стилихон разбил их, но позволил Алариху бежать, вследствие чего Константинополь был вынужден предложить готу высокий воинский пост. Это устраивало Стилихона, который договорился с Аларихом, что лучшим местом для поселения готов будет Иллирия в Восточной Адриатике, на территории, подвластной Константинополю. Возможно, переселение туда готов даже позволило бы вандалам вернуться домой.

Но такой исход был маловероятен. Гунны были слишком близко, и новые племена германцев, спасаясь от них, рвались на запад. Они, похоже, тоже рассчитывали получить новые земли. В 405 г. огромное скопище язычников — готов, которых, как полагают, могло быть до 100 000 человек, под руководством некого Радагаиса прорвалось через Дунай с Венгерской равнины и прошли вплоть до Северной Италии[348 - Heather, P. Fall of the Roman Empire, p. 194.]. Здесь они с ужасом обнаружили, что гунны, которые, как считали готы, должны были находиться сзади, на самом деле встречают их лицом к лицу. И вновь благодаря Стилихону. Огромная армия, собранная им, состояла не только из готов Алариха, христиан, но и включала в себя контингент наемников-гуннов с их собственным командиром[349 - Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи, III, 14.]. Гунны больше не были кочевниками, промышляющими разбоем, как прежде. Они стали оседлыми и желали заключить с империей такого же рода сделку, как и другие племена. После битвы 12 000 бойцов Радагаиса влились в армию Стилихона. Было взято так много пленных, что невольничий рынок рухнул.

Теперь Стилихон явно разрабатывал грандиозный план с целью отобрать у Константинополя Дакию и Македонию и поселить там Алариха с его готами. Это означало бы установление военного контроля над Востоком, и Стилихон, готовясь к сражению, снял с Рейна большинство римских гарнизонов. Рейн остался без защиты, и в последний день 406 г. огромная группа вандалов, свевов и аланов — некоторые историки считают, что их было более 100 000 человек, — пересекла замерзшую реку у Майнца и прошла на территорию, контролируемую франками. Вторжение не было военным. Подобно готам, перешедшим Дунай тридцатью годами раньше, здесь шли мигранты. Шли семьями.

Было ли это заранее подготовлено? Содержание сделки Стилихона с вандалами в Альпах за пять лет до этих событий осталось тайной. Он сам был вандалом. Подсказал ли он своим сородичам, какие возможности сулит им переход? В империи поговаривали что да, но доказательств не было.

Стилихона, конечно, подозревали в симпатии к варварам. Рутилий, языческий поэт, страшно потрясенный уничтожением книг сивиллы, назвал его «предвещающий несчастье Стилихон» и порицал генерала за снос укреплений в Альпах и Апеннинах, которые всевидящие боги поместили между варварами и Вечным Городом, и за то, что свирепые готы, его любимчики в звериных шкурах, квартируют в самом священном месте империи. Коварство Стилихона было отвратительней коварства «троянского коня». Он был хуже Нерона: тот убил свою мать, Стилихон же прикончил Родину-мать!

Умышленно или нет, но Стилихон облегчил вандалам и их друзьям переход Рейна. Однако если он думал, что они справятся с франками собственными силами, то тут он сильно ошибался. Итогом явилось вчистую проигранное сражение, в котором вандалы, не любители воевать, потеряли 20 000 человек, включая своего короля Годегизеля. Его место занял старший сын, взявший себе имя Гундерих, «Король воинов». Титул намекает, что он, как и Аларих, надеялся сделать свой народ наемником империи. Ответ из Рима был типа: «Не звоните — сами позвоним». Спасся после битвы и маленький брат Гундериха. Он позднее назовет себя Гейзерихом («Цезарь-Король»).

Этот человек и завоюет Рим.

АНТИРИМСКИЕ РИМЛЯНЕ


Десятки тысяч отчаявшихся мигрантов, у которых не было иного способа прокормиться, кроме грабежа, внушали определенное беспокойство. Стилихон потерял Галлию, которая теперь осталась без защиты. А Галлия была регионом с долгой историей социальных потрясений, антиримских партизанских войн под руководством независимых вождей.

Вандалы, свевы и аланы, оставшиеся в живых после ужасной битвы с франками, теперь двигались через земли, населенные людьми, которые просто не хотели больше быть римлянами. Они присоединились к скорбной процессии, пересекающей Западную Европу, и поддерживали свою жизнь тем, что находили на окрестных землях. Это не значит, что они охотились и собирали коренья. Они шли по Галлии и брали все, что попадется под руку, эта была просто одна большая банда среди множества других. «Вся Галлия была покрыта дымом погребальных костров»[350 - Orientus. Commonitorium, II, 184.]. Плохие времена настали для бизнеса: «Кто когда-то пахал землю сотней плугов, теперь трудился, имея лишь пару быков. Человек, ездивший в карете по прекрасным городам, ныне болен и тяжко ходит пешком по опустошенной местности»[351 - Проспер Аквитанский. Epigramma, 17.]. Крупные землевладельцы взяли свою судьбу в собственные руки и оплатили создание военизированных сил, возглавляемых британским полевым командиром, который провозгласил себя августом Константином III. Они принялись создавать свою отдельную империю.

Стилихон, конечно, понимал, что важнее разобраться с Константином III, чем атаковать беженцев-вандалов, но направленная им на эту войну армия под командованием гота Сара потерпела поражение и была вынуждена вести переговоры с багаудами в Альпах, чтобы вернуться в Италию. К 408 г. Константин III обосновался в Арле на юге Франции. Он овладел всей Галлией и начал прибирать к рукам Испанию.

КОНЕЦ СТИЛИХОНА


Когда Стилихон заявил римскому сенату о необходимости дать денег Алариху, сенат стал резко возражать. Зазвучали речи о варварах и римской чести. Начался откат на антиварварские позиции, который и привел к казни Стилихона по приказу Гонория. Вандал Стилихон жил для империи, и его убийство было своего рода самоубийством империи. Но большинство римлян мало заботило то, что Западом больше не правит варвар.

В Риме немедленно начались готские погромы. Тысячи людей погибли, десятки тысяч бежали из города. Но готы, возглавляемые Аларихом, отомстили Риму. Они морили его голодом, требовали огромные выкупы и, наконец, в качестве трехдневной демонстрации силы симулировали его ограбление. Уходя вместе со своими готами, Аларих в качестве заложницы прихватил сестру Гонория, Галлу Плацидию.

К тому времени вандалы и их союзники прошли через Северную Галлию и через Бордо и Нарбонну, повернули туда, возможно, направляемые на юг сторонниками Константина III.

В 409 г. они преодолели Пиренеи явно с благословения багаудов, которые позволили им легко пройти в Испанию. Вандалы шли по территории, неподвластной Риму, по областям, которыми номинально руководил Константин III. Сам он был, похоже, ничтожеством, довольно заурядным полевым командиром: ленивым, капризным и высокомерным. В итоге его подчиненные в Испании и Британии скоро перестали получать от него приказы. Его войска в Испании явно не пытались мешать проходящим вандалам. Константин бушевал, воевал, договаривался, в итоге все проиграл, и закончилось дело демонстрацией его отрубленной головы в Равенне в 411 г. Военная машина, с которой когда-то так умело обращался Стилихон, оказалась в руках настоящего римлянина по имени Констанций. В 413 г. он стал единственным августом Запада.

ВАНДАЛЫ В ИСПАНИИ


Падение власти Константина III в Испании привело к тому, что она откололась и превратилась в провинцию под управлением независимого августа по имени Максим, который действовал на побережье Средиземного моря. Вторжение мигрантов в этот регион было описано со всей сладострастной кровожадностью, на какую только способны историки:


Нашествие этих народов вызвало ужаснейшие катастрофы, поскольку варвары применили свою, не делающую различий жестокость к судьбам и римлян, и испанцев; разграбили с равной яростью города и сельскую местность. Нарастающий голод заставил несчастных жителей вкушать плоть своих сотоварищей… Скоро появилась чума, неотделимый спутник голода. Большая часть людей погибла, а стоны умирающих возбуждали только зависть их выживших друзей[352 - Mariana, de Rebus Hispanicis, I, p. 148 (Hagae Comitum, 1733), цитируется у Гиббона, XXXI, который признает, что это «возможно, преувеличено» желанием со стороны современного летописца, чей рассказ взят за основу, сделать вторжение похожим на апокалиптические библейские предсказания.].


Все выглядело так, словно было слишком много ртов, которые надо было кормить, и лучшим, во всех отношениях, решением для пришельцев было расселиться и заняться земледелием. Максим передал им государственные земли[353 - Collins, R. Visigothic Spain.]. Вандалы и свевы обосновались на северо-западе (Галиция) и на юге центральной части Испании (Андалусия, есть предположения, что это слово происходит от «Вандалусия»). Аланы заняли земли провинции между ними. Мигранты стали новыми владыками разных частей Испании. Еще один испанский летописец, Орозий, бежавший в 414 г. из Испании в Африку, писал, что испанцы предпочитают «нищую свободу» под варварами «облагаемым налогами удобствам» под Римом[354 - Орозий. VII, 41.]. В этом с испанским общественным мнением соглашался и Сальвиан:


Что может быть большим доказательством римской несправедливости, чем то, что многие заслуженные знатные люди, для которых их статус римлянина должен был бы стать величайшим источником почестей и славы, тем не менее доведены жестокостью римской несправедливости до того, что они не желают более быть римлянами? В итоге даже те, кто не нашел убежища у варваров, вынуждены становиться варварами сами. Так происходит с большей частью испанцев[355 - Сальвиан. V, 5.].


Весьма вероятно, что обращение язычников вандалов в христианство произошло именно вскоре после их поселения в Испании. И также возможно, что в роли миссионеров выступили готы. Христиане, которые были арианами и тем гордились. А с официальной точки зрения, они были приверженцами ужасной ереси, отождествляемой с варварством.

Римский католицизм пользовался несомненной популярностью в римских правящих кругах на Западе, но выбор религиозных христианских течений среди простых людей был не так очевиден. Даже Амвросий, харизматичный епископ Миланский, жаловался на смущение, происходившее в народе при избрании веры. Он говорил, что подобное встречал и на Востоке, но там это было не столь удивительно, если учесть, что в католицизм арианское население обращали свыше. Епископ Константинопольский стенал: «Напрасно мы стоим пред алтарем — нам не с кем разделить молитву»[356 - Jungman, J.A. The Early Liturgy to the Time of the Gregory the Great.].

Возможно, в нежелании людей посещать католические церкви был отзвук народного недовольства, связанного с попытками поставить Иисуса во главу империи. Католическая церковь делала упор не на его человеческое воплощение, а на его власть высшего судии, его право судить живых и мертвых и определять их судьбу на веки вечные. По существу, ужасная власть Рима преподносилась как происходящая от еще более ужасной власти Иисуса, загадочного высшего божества, изображенного на потолке апсиды над алтарем, где пили его кровь и ели его плоть.

Арианская церковь, похоже, пользовалась большей популярностью. Ее Иисус был не таким же всемогущим, как Бог. Он был куда менее грозным и не отождествлялся с государством. Сейчас для готов арианство было частью их национального самосознания. Их церкви не были римскими церквями, их ритуалы не были римскими ритуалами. Немного, но все-таки другими. И вандалы тоже стали арианами.

Нельзя сказать, чтобы готы и вандалы были так уж дружны. В 417 г. новый король вестготов Валья заключил с Констанцием соглашение, по которому его народ наконец получал от римлян собственную землю. Он искал ее на протяжении двух поколений. Галла Плацидия, вдова Атаульфа, была возвращена в Рим, чтобы выйти замуж за Констанция и сделать его членом императорской семьи. Их ребенок стал бы естественным наследником Гонория, который явно не собирался становиться отцом. А Валья использовал бы свою армию, чтобы восстановить римский контроль над Испанией в обмен на дарование постоянных земель в Аквитании. Знатные вестготы на законных основаниях заняли земли мелких римских аристократов и должны были стать основой антибагаудских сил, что защитило бы империю от революции.

Но получилось так, что Валья не нанес сколько-нибудь решительного удара по вандалам. Целью его армии оказались аланы и свевы. Аланы были самым странным из пришедших сюда народов — иранцами из прикаспийских степей, чьи язык, религия и культура совершенно не связаны с готскими. Они были коневодами, сражавшимися, как персы: в их войсках были и конные рыцари в латах, и восточные лучники. Загнанные гуннами на запад, они присоединились к движению вандалов, а их помощь оказалась очень важной для тех в страшной битве с франками.

Другой особенностью аланов было то, что они использовали невероятно сильных собак для охотничьих и пастушеских надобностей. Образцы той примитивной селекции дожили до наших дней в некоторых областях Испании. Эта порода известна под названием «алано». Аланские собаки — предки всех типов мастифов, включая бульдогов, боксеров, сенбернаров, родезийских риджбеков и ротвейлеров. Алано сохранили свои первоначальные особенности: их никогда не разводили для красоты, а только как бесстрашных и верных охранников с легендарной хваткой всей челюстью до самых коренных зубов. Алано будет держать любого зверя, невзирая на раны и угрозу собственной жизни, но послушно освободит добычу по команде хозяина.

Аланы стали главной мишенью армии Вальи и были полностью разгромлены. В 417 г., после смерти своего короля, они предложили корону Гундериху, и с тех пор правитель этого довольно разношерстного сообщества именовался королем вандалов и аланов.

В 421 г. Констанций наконец-то стал вторым августом вместе с Гонорием. Как расово приемлемый римлянин, он смог продвинуться на ступеньку выше Стилихона. Но едва начало казаться, что Западная империя обрела эффективного правителя, он умер, и двор в Равенне погрузился в болото внутренних распрей.

Это, вероятно, спасло вандалов от следующего этапа программы Констанция. Чтобы вернуть Испанию, были собраны огромные силы. Они включали в себя вестготов из Аквитании, полевую армию из Галлии и еще одну армию под командованием графа Африканского, Бонифация. Но Бонифаций вышел из игры. Он не хотел увязнуть в Испании, когда шла борьба за власть в Равенне. Вестготы тоже, видимо, потеряли интерес к этой затее, а галльская полевая армия изрядно получила по носу.

Римская империя была к тому времени совершенно не способна к действиям. В 425 г. вандалы без помех захватили Картахену, а на следующий год взяли Севилью. Мы мало знаем о том, как это происходило. Возможно, они разграбили оба города, но это менее важно по сравнению с тем, что они вообще их взяли. Среди римских авторов бытовало общее мнение, что вандалы не слишком любили воевать. Орозий, например, писал, что «Стилихон происходил из не любящего воевать, алчного, вероломного и коварного племени вандалов»[357 - Орозий. VII, 38.].

Самым важным результатом этих событий явилось то, что вандалы получили власть над гаванями, полными кораблей. Непохоже, чтобы они сами были прирожденными моряками, особенно если учесть, что за шесть лет до этого августы издали указ, по которому следовало казнить всякого, «кто передал варварам знания, ранее неизвестные, о строительстве кораблей»[358 - Кодекс Феодосия. IX, 40, 24.]. Следует предположить, что в их распоряжении оказались испанские моряки, так же как и испанские крестьяне, работавшие под их контролем на фермах. Вандалы приобрели совершенно новые (для них) ресурсы и заняли Балеарские острова, а в 426 г. впервые посетили Ибицу.

Теперь у них появилась возможность навсегда покинуть Европу.

ГУННЫ У ВОРОТ РАВЕННЫ


Примерно в это же время огромные силы язычников-гуннов — 60 000 человек, согласно одному (пожалуй, ненадежному) источнику[359 - Проспер Аквитанский. Хроники, 425.], — появились у столицы Западной Римской империи, Равенны. Этого количества было достаточно, чтобы смести со своего пути любую армию в христианском мире. Но, вопреки ожиданиям, гунны пришли не убивать императора, а спасать его. Они, однако, опоздали, и императора, точнее — узурпатора по имени Иоанн, вскоре показывали публике на Аквилейском ипподроме с отсеченной рукой. Затем его посадили на осла и публично пытали, а потом казнили. Римляне не утратили своей склонности к представлениям.

Командовал этими гуннами молодой римский генерал по имени Аэций, человек, которого будут прославлять за его холодную рассудительность, воинскую доблесть и честь. Его отец командовал полевой армией в Галлии и был только что убит, возможно, в связи с узурпацией трона Иоанном. Сам Аэций вырос среди варваров: он был заложником вначале в семействе Алариха Готского, а затем у Ругилы, царя гуннов.

Римский императорский двор в Равенне представлял собой невероятный коктейль из роскоши, коррупции и заговоров. В 423 г. умер Гонорий. Очевидным наследником был сын сестры Гонория, Галлы Плацидии, и Констанция III — 4-летний Валентиниан. Но Констанций был мертв, а мать с ребенком находились в Константинополе, при дворе племянника Галлы Плацидии, Феодосия II, которому было тогда 22 года. В ее отсутствие люди из Равенны нарекли Иоанна, дворцового солдата, новым августом Запада. Ясно, что, поскольку Феодосий II был заинтересован, чтобы его кузен Валентиниан сам стал римским августом, он послал армию, чтобы схватить Иоанна.

Армия Феодосия справилась с задачей в кратчайшие сроки, до подхода Аэция с гуннами. Где-то среди них, почти наверняка в командной должности, находился юный племянник Ругилы, Аттила.

Удивительно, что свое первое крупномасштабное вторжение на римскую территорию гунны совершили не как злобные враги, а как союзники в борьбе римлян за власть. Гунны, как высоко ценимые наемники, служили в римских войсках уже 15 лет, но настоящая гуннская армия (даже если в ней на самом деле было намного меньше 60 000 человек) под командованием римлянина была чем-то особенным. Феодосий II согласился заплатить гуннам за воинскую службу, даже несмотря на то, что они пришли бить его, при условии, что они спокойно вернутся домой. Кроме того, он согласился позволить Аэцию продолжить дело отца и занять дарованный ему Иоанном пост командующего в Галлии.

Двор Валентиниана и его матери был скопищем католических фундаменталистов, прорицателей и астрологов, а сам он, когда вырос, «был необычайно рьяным искателем любовных приключений с чужими женами, вел себя самым непристойным образом, хотя был женат на женщине исключительной красоты»[360 - Прокопий. III, 3.].

Реально Западной империей управляли два самых могущественных генерала — Аэций и Бонифаций. Естественно, они соперничали друг с другом, и Аэций (находившийся в Европе) убедил Плацидию, что Бонифаций (действовавший в Африке) замышляет против нее заговор. Одновременно он написал Бонифацию, что Плацидия желает его убить, поэтому тот отказывался от требований Плацидии вернуться в Рим (что доказывало, конечно, что Аэций прав). Потом Бонифаций узнал, что она пошлет армию, чтобы его арестовать. Он решил, что ему нужны союзники и что вандалы подходят для этого больше всего. Поэтому, согласно историку Прокопию, он предложил им сделку. Если они придут к нему на выручку в Ливию, он даст им там земли для поселения.

ВАНДАЛЫ ЗАНИМАЮТ СЕВЕРНУЮ АФРИКУ


Столицей Гундериха была теперь Севилья, и он, видимо, правил совместно со своим незаконнорожденным братом, который взял себе необычайное имя Гейзерих — «Цезарь-король». Предположительно, это объяснялось тем, что Гундерих был больным человеком, — он умер в 428 г., в том самом году, когда начались приготовления к переходу в Африку.

Согласно Гидацию, епископу города Аква Флавиа в северной Португалии, Гундериха убили демоны за осквернение церкви в Севилье. Представляется странным, что он осквернил святотатство — осквернил христианскую базилику, потому что вандалы отличались очень серьезным и даже пуританским отношением к своей новой религии. Сальвиан писал, что Бог передал испанцев во власть вандалам, чтобы показать, сколь сильно он карает за грехи плотские, «ибо испанцы отличались своей аморальностью, а вандалы — непорочностью»[361 - Сальвиан. VII, 7.]. По версии этой легенды образца XXI в. (где демоны проявляются в виде вспышек молнии), в базилике находились мощи святого Винсента Сарагосского, который, наверно, был единственным христианским мучеником, принявшим смерть из-за комфортной постели. (Согласно преданию, после того, как боль не смогла ослабить его волю, святого, искушая благодеянием, уложили в мягкую кровать. Он скончался, и тут же началась его посмертная карьера в качестве покровителя виноделов).

Однако нам следует также помнить, что для римских католических писателей ариане, вроде Гундериха, «оскверняли» святилище самим фактом вхождения в него. А если фундаменталисты могли укрепить свои позиции, сославшись на демонов, они делали это без колебаний. Даже если при этом вмешательство Бога в человеческие дела становилось заметно односторонним.

Гейзериху, теперь единственному королю вандалов и аланов, было около сорока лет, и он хромал вследствие падения с лошади. Он пережил страшное переселение из Венгрии в Южную Испанию и, похоже, был готов решительно взять в свои руки судьбу своего народа. Другие германские племена видели себя римлянами, которым необходимо обосноваться в империи. У брата Алариха Атаульфа, возможно, были более радикальные устремления, но он вскоре от них отказался. А у Гейзериха не было желания стать римлянином. Он намеревался сделать свой народ совершенно независимым от Рима.

Наследником короля вестготов Вальи тоже был незаконнорожденный брат Теодорих, и Гейзерих, видимо, считал, что было бы разумно создать с ним альянс, который защитит северную границу. Он женил своего сына Гунериха на дочери Теодориха. Но в дальнейшем ему этот союз не понадобился.

При помощи Бонифация или без нее, но Гейзерих организовал удивительное переселение всего вандальского народа. Он произвел перепись всех мужчин, «от хилых старцев до вчера рожденных младенцев». Получилось, что нужно перевезти 80 000 мужчин[362 - Прокопий. I, 5.]. Если эта цифра верна, то, по крайней мере, 40 000 из них были способны носить оружие. Вместе с семьями число переселенцев должно было составлять приблизительно 150 000 человек. Исходя из того, что корабль мог принять на борт 100 человек вместе со всем их скарбом, мы получим 1500 переправ. Наверняка были предприняты колоссальные усилия по строительству на побережье барж, которые могли за сутки дойти до Танжера и возвратиться обратно. При наличии 100 кораблей всю переправу можно было осуществить за две недели. Не исключено, что судов было меньше, а темпы ниже. Погрузка и разгрузка кораблей были нелегким делом, и, вероятно, на все это ушло не менее месяца.

К тому времени Бонифаций распознал приметы заговора Аэция и попытался пресечь вандальскую затею, но было поздно. Если высадка производилась в Танжере, самом подходящем для этого месте, ему нельзя было помешать, потому что административно Танжер не относился к провинции Бонифация. Местный командующий имел что-то вроде полицейских сил численностью 5000 человек, предназначенных для надзора за передвижениями кочевников, и «могучую» армию всего из 1000 или около того обученных и экипированных солдат[363 - Heather, P. Fall of the Roman Empire, p.270.].

Вандалы же, оказавшись на берегу, двинулись на восток.

СТАРАЯ РИМСКАЯ АФРИКА


Иммигранты шли по береговой полосе через ту заселенную часть римской Африки, где сейчас находятся Ливия и Триполи. Это был крайне урбанизированный регион, где находилось около 600 городов, процветавших за счет продажи сельскохозяйственной продукции в Европу и тративших деньги на строительство и внешний блеск. Области, которые сегодня едва заселены, тогда были усеяны большим числом благоденствующих небольших городков. В наше время в Африке найдено больше римских триумфальных арок, чем в любой другой имперской провинции, и обнаружено почти три десятка театров. Во всех городах были красивые здания, общественные бани и сады[364 - Raven, S. Rome in Africa, ch. 7.].

Однако лучшие дни Африки ко времени прибытия вандалов остались позади. Поскольку доходы империи падали, а военные расходы росли, Африка стала дойной коровой, от которой ждали, что она прокормит ненасытный Рим. Минули времена, когда империя решала свои финансовые проблемы, завоевывая варварские земли и присваивая их богатства. Теперь все, что ей оставалось, — это драть три шкуры с собственных граждан. Горькие жалобы, о которых писал Сальвиан и которые вызвали восстание багаудов в Западной Европе, звучали и в Африке. Малодоходные земли не обрабатывались, деревни обнищали. Богатые не платили налогов, а разорившиеся покидали свои земли или становились крепостными. Численность населения по всей империи падала. Отчасти потому, что люди не могли прокормить свои семьи, а также потому, что вино, подслащенное концентрированным фруктовым «мустом», который кипятили в свинцовых сосудах, истощало мужскую силу. Поля еще хорошо орошались, урожаи были обильными. Но богачи покинули города и перебрались на роскошные загородные виллы. Многие города превратились в «блошиные» рынки, где торговали в тени величественных памятников, сохранившихся от былых времен.

Конечно, Африка не всегда принадлежала Риму. Великая карфагенская цивилизация была финикийской, а ее язык — ханаанским. Рим стал правителем мира после гибели Карфагена, который был не только захвачен, но и уничтожен так, чтобы не осталось, по возможности, никаких следов. В 146 г. до н. э. город насчитывал 70 000 жителей. Когда он был взят, римская солдатня шесть суток сладострастно убивала и грабила в отблеске и треске пожаров, салютующих этой оргии. Более полумиллиона человек, без различия возраста и пола, были убиты[365 - Раскопки, организованные ЮНЕСКО, показали, что город не был, как считалось, стерт с лица земли. Это случилось, когда Август снес руины, чтобы построить новый город.]. Никто из самых злобных идеологических противников варваров никогда не приписывал столь безжалостных и бесчеловечных поступков кому-либо еще. По части геноцида римляне были спецами.

Римский Карфаген, основанный через 175 лет, стоял на новом месте. Но призрак старого Карфагена все еще преследовал Африку. Римляне называли эту цивилизацию punic, пунической, от греческого phoinikos, финикийский. В латинском языке слово punic означало «предательский». Пунический язык и религия выжили в сельской местности, и, когда пришли вандалы, Августин, епископ Гиппонский, посоветовал своей духовной братии выучить этот язык для общения с паствой. В III в. н. э. будущий император Септимий Север вырос в Ливии, разговаривая по-пунически.

АФРИКАНСКИЕ ХРИСТИАНЕ — РОСТ ДОНАТИЗМА


В начале V в. очень многие бедные африканские римляне приняли христианство, но их вера имела мало общего с религией Равенны и Константинополя. Наоборот, она взросла непосредственно из традиций финикийского Карфагена, ханаанского города, бывшего врагом Рима. Ваал, их старый Бог, которому они поклонялись как Сатурну, теперь стал библейским Богом, Богом-отцом, именуемым senex, «Старик». Это была религия строгих обрядов. В старой вере главенствовали ритуалы и кровавые жертвоприношения, в центре новой стояли ритуалы, епитимья и мученичество[366 - Raven, S. там же, с.168.].

Так же, как в XVII в., английские пуритане называли своих детей Боголюбами и Молибогами, ливийские христиане получали имена, которые указывали на то, что их общественное мнение обязывало христианина стремиться к святости. Епископа Карфагенского звали Чтохочетбог, его преемника — Спасиботебебоже, а в Телуде епископом был Онимеетбога.

Но их мораль казалась многим недостаточно строгой. В то время, как общество все больше впадало в нищету, африканское христианство мутировало, принимая эктримистскую, антикатолическую форму, известную под названием «донатизм», по имени лидера течения Доната. Его приверженцы верили, с горькой убежденностью, что только чистые могут служить в истинной церкви. Любое подчинение церкви светской власти считалось недопустимым. Всякий, заключающий сделку с императорами, независимо от его положения в церковной иерархии, проклинался.

Каша заварилась во время преследований христиан императором Диоклетианом в начале IV в. Многие священнослужители пытались избежать мученичества, уступая ему в реальных или только воображаемых духовных вопросах. Партия, не признававшая компромиссов, не желала их прощать. Когда новый епископ Карфагенский, Цецилиан, был посвящен одним из «провинившихся» епископов, эти упертые фанатики назначили собственного конкурирующего владыку.

Когда преследования прекратились и христианство при Константине стало имперской религией, Цецилиан был признан епископом Карфагенским, а его священники освобождены от налогов и государственных обязанностей. Церковный совет одобрил его назначение, что вполне естественно: какое же собрание епископов когда-нибудь признает, что моральная слабость означает невозможность возглавить епархию. Тем временем епископа-конкурента заменил Донат, нумидийский крестоносец, пользовавшийся огромной популярностью. Началась в буквальном смысле война.

Цецилиан обратился за помощью к армии. Католическая церковь принялась делать мучеников из донатистов, и в крови страдальцев и в ненависти к Риму и католицизму африканское христианство расцвело. Донатистская церковь набрала силу и стала строить собственные огромные церкви — к 330 г. насчитывалось 270 епархий. Ее врагами были имперские чиновники и класс крупных землевладельцев, из которого эти чиновники и происходили.

Теперь донатисты начали массовые погромы католиков, а отряды повстанцев-донатистов принялись освобождать рабов и ниспровергать общественный строй. Их прозвали circumcelliones, циркумцеллионами — людьми, бродящими вокруг cellae rusticanae, гробниц мучеников, примыкавших ко многим церквям донатистов в Нумидии, где они могли найти пристанище и запас еды. Они одевались в грубые одежды, подобные монашеским (Августин называл женщин из их числа sanctimoniales), имели собственные ритуалы и боевой клич Deo laudes! (Хвала Богу!). Это было умышленным отмежеванием от католической формулы Deo gratia, «Спасибо Богу», формулы, которая предполагала некий договор между Богом и паствой.

Донатисты были фанатичными революционными террористами-смертниками. Они нападали на землевладельцев и ростовщиков и иногда заставляли богачей бежать за каретой, в которой ехали их рабы. А поскольку они верили, что мученики попадают прямиком на небеса, то, как говорят, призывали прохожих убивать их либо в массовом порядке сами бросались со скал.

СВЯТОЙ АВГУСТИН


В то время епископ Гиппонский был одним из самых влиятельных христиан — выходцев из Африки. Впрочем, не совсем выходцем, поскольку жил он в ливийском городе Гиппон Регий. Святой Августин, а под этим именем он известен миллионам христиан, опровергал донатистов риторикой. С помощью логики и авторитета он убеждал, что самоубийство — не мученичество, а грех. Надо думать, любому донатисту, уговаривавшему проходящего мимо забулдыгу убить его, было тоскливо сознавать, что он покупает билет не в рай, а в ад.

Августин также убедительно доказывал, что Богу не важен моральный облик священников — они в любом случае имеют право совершать таинства. Благодаря его безмерным усилиям и непрестанному совершенствованию логических обоснований преследований донатизм стал уголовным преступлением. Триста епископов и их духовенство были изгнаны. Прихожане-донатисты были лишены прав граждан, на каждого, кто молился в донатистских церквях, налагались штрафы в размере от 10 до 200 фунтов серебра. Гейзерих в глазах тысяч африканцев был спасителем, который защитит их от Рима, и совершенно очевидно, что многие из нападений на католические церкви, приписываемые вандалам, совершались обездоленными римлянами из мести.

Августин также хотел исправить человечество с помощью настойчивого убеждения в том, что все люди обречены с рождения на вечное проклятье (этот постулат составлял одну из его теологических платформ). Он говорил, что первое зачатие стало результатом грехопадения Адама и Евы. Доктрина была известна под названием «первородного греха». Людские созданья могли быть спасены лишь милостью Божьей, и то только если она получена посредством церковных таинств. В этом была огромная привлекательность идеи Августина: она делала священников необходимыми.

Главным оппонентом Августина в этом вопросе был британский монах Пелагий. Один из его сторонников написал гневное письмо Августину:


Дети, ты говоришь, несут тяжесть греха других… Объясни мне тогда, кто же посылает невинных на муки. Ты отвечаешь, Бог… он карает новорожденных, он бросает младенцев в вечный огонь… ты ушел так далеко от религиозных чувств, от норм цивилизации, так далеко от здравого смысла, что думаешь, будто твой Господь способен совершать преступления, на которые едва ли способны варвары[367 - Цитируется в Kirwan, С. Augustine, р. 134.].


Августин оставил послание без ответа. Его корреспондент был абсолютно прав.

Епископ сочинил знаменитую молитву: «Даруй, что ты прикажешь, и приказывай, что ты желаешь». Во времена, когда вся империя находилась в состоянии экономического краха и политической нестабильности, а огромное число варваров-беженцев искали убежища, часто прибегая к помощи меча, эта молитва значила: «Мы просто принимаем нашу судьбу. Все в руках Божьих, а его церковь может даровать нам благодать и спасти наши грешные души». Пелагий был этим так обеспокоен, что отправился в Рим, чтобы указать на то, что если совершение греха зависит от человеческой воли, то и его спасение зависит от него самого. Бог, доказывал он, предоставляет верующим попутный ветер, но править лодкой все же должны они сами.

Августин с этим не согласился. За ним стояла политическая мощь католической церкви, и скоро Пелагия осудили как донатиста по всей строгости закона.

НОВОЕ КОРОЛЕВСТВО ВАНДАЛОВ В АФРИКЕ


Таким было цивилизованное римское общество в Африке, когда под мудрым руководством Гейзериха туда прибыли вандалы. Как и донатисты, Гейзерих ненавидел католическую церковь и все, что она символизировала. Но король вандалов был последователем другого африканца, современника Доната. Гейзерих был арианином, а сам Арий был родом из Ливии.

Победа была легкой. Вандалы пришли не разбойничать, а жить на этой земле, и низведенные до положения крепостных, задавленные налогами сельские труженики, безусловно, видели в них освободителей. Малочисленные войска Бонифация серьезного сопротивления не оказали. Вандалы взяли в свои руки управление крупными поместьями и резко снизили налоги. Империя потеряла около полумиллиона тонн пшеницы в год, почти все оливковое масло и значительную часть доходов от налогов. В отличие от других варварских вождей, Гейзерих не намеревался вообще оставаться в империи.

При активной поддержке большинства местных жителей он выгонял католических иерархов из церквей и забирал церковное золото, иконы и имущество — если местные христиане, донатисты, не успели сделать это раньше. Гейзерих был истинно верующим христианином классического образца. Он поставил служить в церквях арианских епископов и священников, а более пяти тысяч католических церковников с течением времени были изгнаны из страны[368 - Victor of Tunnunna. Chronicon, n.d. 479; Ferrandus, Vita Fulgentii, XX, 40.]. «Вандализация» заключалась в замене одной церкви другой, не такой богатой и менее прибыльной.

Новое королевство Гейзериха не было частью Рима, но во многом его повторяло. Он поставил на место римских латифундистов вандалов (в масштабах, каких еще не было в Европе), но установил скорее автократию знати, чем правление посредством каких-либо племенных советов. Возможно, это стало следствием того, что вандалы не были больше единой этнической группой: в ходе вместившего всю жизнь Гейзериха долгого похода они смешались со свевами, вестготами, аланами, испанцами и Бог весть кем еще. Римские нормы применялись в способах чеканки монет по равеннским образцам, признании латыни официальным языком (так как вандалы и аланы говорили на совершенно разных языках, латинский мог использоваться как единый язык общения) и найме римских инженеров и архитекторов.

Но ситуация, сложившаяся в сельской местности и в городах, была разной. Горожане были не так расположены к вандалам, как сельские жители, и Гейзерих не знал, как добиться их симпатии. Наместник Африканский Бонифаций отступил в Гиппон, который стал крепостью лидеров католической церкви, церкви, в которой господствовал Августин.

Августин и Гейзерих никогда не стремились к взаимопониманию. Гейзерих был арианином, еретиком, орудием дьявола. Августин посвятил свою жизнь искоренению ереси с фанатизмом настоящего идеолога. Гейзерих и его «орды вандалов» не могли взять огражденный стенами город. Они стояли у его стен и ждали, потом им это надоело, как видно, они проголодались и ушли. Августин дни и ночи напролет сочинял «уничтожающие» памфлеты и ждал Бога, который спасет город. Через три месяца он умер, а еще несколько месяцев спустя на выручку прибыли войска из Константинополя. Бонифаций бодрым маршем вышел из города, встретился со спасителями и был тут же разбит вандалами. Он уплыл в Равенну, а Гиппон капитулировал. Шла молва, что вандалы сожгли город дотла, но они ухитрились сделать это, не повредив ни одной книги в библиотеке. Наследие Августина было сохранено для потомков.

А в 435 г. империя признала власть Гейзериха над всей Ливией, за исключением Карфагена. Договор был подписан в Гиппоне. Переговоры прошли в спокойной деловой обстановке. Гейзерих по этому случаю приказал освободить самого высокопоставленного из пленников, Марциана, который позднее станет императором в Константинополе. Будучи проницательным политиком, Гейзерих заставил Марциана поклясться никогда не поднимать оружие против вандалов. Марциан был готов пообещать все что угодно. Греческий историк VI в. Прокопий так описывает ход переговоров: «В это время Гейзерих… выказал прозорливость, заслуживающую упоминания, когда он, насколько возможно, обеспечил свое безопасное будущее… Он заключил договор с императором Валентинианом, предусматривающий, что каждый год он будет платить императору дань с Ливии и предоставит одного из своих сыновей, Гунериха, в заложники, чтобы сделать это соглашение нерасторжимым. Так Гейзерих показал себя храбрым войном в бою и закрепил победу, и, поскольку дружба между двумя народами значительно выросла, он получил назад своего сына Гунериха»[369 - Прокопий. III.].

НАСЛЕДИЕ С БОЙНИ


Вандалы даже внешне выглядели не как варвары. Прокопий писал:


Вандалы, с тех пор как овладели Ливией, взяли в привычку посещать бани — все и ежедневно. Они ценят обильный стол, лучшие и сладчайшие земные продукты. Они почти все носят золото и одеваются в шелка, и нарядные проводят свое время в театрах, на скачках и в других местах отдыха, и, помимо того, все охотятся. (Сельские края еще были лесистыми и весьма богатыми дичью — включая львов. Для охоты аланы привезли своих огромных охотничьих собак). И они смотрят танцоров, и мимов, и другие музыкальные представления, которые того заслуживают. Большинство из них живет в парках, где много воды и тени от деревьев, часто пируют.


Прокопий добавляет, что «все способы сексуальных удовольствий среди них в большой моде», но затем он находит, за что их покритиковать: и все равно они варвары.

Отношение Гейзериха к разврату, похоже, было совершенно беспощадным. Есть сведения, что он аннулировал брак своего сына и отправил даму с отрезанными ушами и носом назад к ее отцу. Иордан (летописец, нанятый готами) пишет об этом как личной жестокости, «из-за простого подозрения, что она пыталась его отравить»[370 - Иордан. XXXVI.]. Но такие увечья были обычным наказанием за аморальное поведение в наиболее «цивилизованных» кругах общества[371 - Tirnanic, G. ′The Mutilated Nose: Rhinokopia as a Visual Mark of Sexual Offence′. Доклад, представленный на Конференции по изучению Византии (2003). Остается популярной точкой зрения, по крайней мере в части прежней Византийской империи: опрос, проведенный в 2005 г. в Дьярбакире, Турция, показал, что 21 % респондентов считают, что изменившей женщине следует отрезать нос или уши (ВВС News, 19 октября 2005 г.).], из чего следует, что жена Гунериха вела себя распущенно. Папаша дамочки, король вестготов, похоже, не забыл оскорбления. Последствия оказались катастрофическими.

Вандалы, несомненно, не одобряли римскую мораль и римскую жажду крови. Ярче всего римские ценности демонстрировались в амфитеатрах, где великий и добрый Август развлекал массы за их счет убийством животных, пленников и гладиаторов. Такие специфически римские зрелищные мероприятия проводились сотни лет: в середине I в. н. э. Сенека описал развлечения толпы на полуденном представлении в римском Колизее:


Это чистое, неприкрытое убийство. У сражающихся нет защитных доспехов. Их тела полностью открыты для ударов. Ни один удар не проходит впустую. Именно такие бои очень многие предпочитают регулярным состязаниям… И понятно почему. Нет шлема, нет щита, чтобы отразить лезвие. Зачем броня? Зачем беспокоиться об искусстве? Все это лишь оттягивает смерть. По утрам людей бросают львам или медведям — в полдень их бросают самим зрителям. Лишь только человек убил, они кричат ему: убей еще или убьют тебя[372 - Сенека. Письма, 7, 2–5.].


Это была самая стойкая отличительная черта Рима: менялись формы правления и религии, но сохранялся римский дух, а пока он жил, толпы глазели на смерть на аренах. Августин описывал, какой притягательной силой обладает жажда крови. Он пишет, что знал юного карфагенца, «который попался в водоворот красивой жизни в Карфагене, с непрерывной сменой удовольствией, и было потерял свое сердце и голову на играх в амфитеатре», но был вразумлен одной из лекций Августина. «Благодаря сильной воле и выдержке он стряхнул с себя грязь арены и никогда больше близко к ней не подходил» — пока в один прекрасный день дружки не затащили его, упирающегося, на представление.


Они нашли, где сесть, и Алипий сомкнул глаза, твердо намеренный не иметь ничего общего со зверствами. Если бы только он мог и заткнуть уши! Потому что, когда некий боевой эпизод вызвал громкий рев толпы, он не смог сдержать любопытства. Он был уверен: что бы ни случилось, если он это увидит, то найдет отвратительным и сможет справиться с собой. Поэтому он открыл глаза.

Когда он увидел кровь, то почувствовал себя, как если бы сделал огромный глоток дикой страсти. Вместо того чтобы отвернуться, он пристально глядел на происходящее и упивался всем этим безумием, не отдавая себе отчета в том, что делает. Он наслаждался неистовством боев и был пьян от прелести кровопролития. Он больше не был человеком, пришедшим на арену, а был просто одним из толпы.

Он смотрел и одобрительно кричал, и распалялся от возбуждения, а когда покинул арену, то в его разуме поселилась боль, которая будет преследовать его, пока он не вернется сюда вновь[373 - Августин. Исповедь, VI, 8.].


Эти представления были своего рода школой. С одной стороны, они демонстрировали отсутствие различий между цивилизацией и дикостью. Гладиаторы были одеты в традиционные костюмы мифических монстров и давно забытых варваров. Дикие звери и преступники показывались и предавались смерти, чтобы доказать, что Рим заботится о безопасности мира. Но еще важнее было то, что эти представления были данью почтения империи перед прежними добродетелями Римской республики. Римляне верили, что смотреть на убийство — это очень хорошо. Это не просто замечательное развлечение, но и глубоко нравственное. Оно делает людей хорошими римлянами.

В наши дни мы склонны считать, что сострадание — одно из самых важных человеческих достоинств, что степень цивилизованности общества можно измерить уровнем сочувствия слабым, бедным и страдающим. По таким стандартам Рим, пожалуй, вообще не заслуживал названия «цивилизованного», потому что там сострадание рассматривалось как моральное уродство. Бог Августина, узаконенно обрекавший младенцев на муки вечные в адском огне, был истинным римлянином. Сенека, этот суровый защитник республиканской добродетели, писал в эссе своему подопечному (и ученику) Нерону, что сострадание — чувство, «свойственное худшему сорту людей — старухам и глупым бабам»[374 - Сенека. О доброте.].

На гладиаторов следовало смотреть и ими восхищаться, потому что они бесстрашно шли на смерть. Цицерон радостно отметил: «Они рады умереть, чтобы доставить удовольствие своим хозяевам». Плиний чувствовал, что наблюдает «вдохновляющий спектакль, демонстрирующий любовь к славе и желание победы». Эти литераторы были настоящими римлянами. В отличие от старух и глупых баб, они абсолютно не сострадали жертвам, чья смерть их развлекала и поучала.

День представлений демонстрировал власть Рима над природой и человеческой жизнью. Он начинался утренним спектаклем с участием зверей. Из подземного склада декораций поднимался макет ландшафта, а затем появлялись экзотические звери — львы, тигры, леопарды, крокодилы, слоны, способные разорвать друг друга в клочья. Обеденное время отводилось для наказания пленников. Их могли отдать на растерзание диким зверям или (что было очень популярно) заставить убивать друг друга. Поскольку они имели обыкновение встречать смерть без особого героизма, высокопоставленные зрители отмечали, что находят эту мясорубку в чем-то отвратительной. Но это было эффектной демонстрацией мощи и беспощадности государства. Затем выходили гладиаторы и показывали на деле, как правильно должен умирать мужчина. Это было главным событием, а у отдельных гладиаторов были свои фанаты, как у спортивных звезд современного мира.

Принято считать, что христиане прекратили эти представления. Христианам, кроме того, было положено выказывать сострадание. И они сами оказывались на арене в качестве жертв в ранний период их религии. Но горькая правда состоит в том, что христиане Рима, которые были хорошими римлянами, сами устраивали гладиаторские бои. По крайней мере, один епископ Римский (Святой Дамасий) нанимал гладиаторов в качестве телохранителей. Хотя Гонорий в 404 г. недвусмысленно запретил гладиаторские состязания, похоже, что они продолжались всюду, где римляне желали продемонстрировать, что их традиционные ценности еще живы.

Положат конец кровавому спорту в римской Северной Африке варварские христиане, вандалы.

КАРФАГЕН БЕЗ РИМЛЯН


В 439 г. вандалы взяли Карфаген. Гейзерих намеренно приурочил атаку к 19 октября, дню Консульских игр, когда все жители, включая католического епископа, собирались на спортивной арене. Вандалы вошли в город, практически не встретив сопротивления, и навсегда запретили этот смертельный бизнес.

Карфаген был крупнейшим после Рима городом Западной империи, и почти все, что мы о нем знаем, дошло до нас из подробных зарисовок городских пороков Сальвиана Марсельского[375 - Сальвиан. VII, 15 и след.]. По мнению Сальвиана, жители дни напролет предавались пьянству, набивали брюхо жратвой и удовлетворяли свою похоть всеми возможными способами. Он противопоставлял им моральное превосходство вандалов, которых считал гораздо более достойными людьми.

Историки склонны не принимать всерьез очерки Сальвиана, предполагая, что они возникали в воспаленном воображении христианского моралиста, который «сам хотел, но не успел, а потому обгадил». Но канадские археологи, производившие раскопки в Карфагене в 1970-х гг., обнаружили в развлекательном секторе города, возле театра, здоровенную свалку. Выяснилось, что незадолго перед завоеванием вандалами жители употребили необычно много знаменитого своим качеством и крепостью вина из Газы. Закусывали они громадным количеством гастрономических устриц. Археологи предположили, что это подтверждает данную Сальвианом характеристику карфагенцев как людей, хронически пребывающих в пьяном угаре и тратящих все свое время на жратву, выпивку и блуд. Правда, они оговариваются, что «нет археологических свидетельств, ясно указывающих на последний грех»[376 - Neuru, L.L. ′Salvian, Sin and Ceramics′, Byzantine Studies Conference Abstracts, 7 (1981), 39–40]. После взятия вандалами Карфаген, кажется, несколько протрезвел, и, хотя археологи обнаружили, что вино из Газы продолжали ввозить, его количество заметно сократилось.

Вандалы практически не преследовали католиков. Можно сказать, вообще не трогали, особенно если сравнивать с тем, как обращались римляне с христианами до перехода империи в эту веру, когда христианок бросали на растерзание львам в карфагенском амфитеатре. И по сравнению с преследованиями донатистов. В самом деле, самая большая жалоба католических авторов — это то, что им запрещали петь гимны даже на похоронах.

Согласно епископу Карфагенскому, по имени Quodvultdeus (Чегохочетбог), вандалы завалили город таким количеством трупов, что их некому было хоронить, матерей отдавали в рабство, беременных женщин убивали, младенцев, вырванных из рук кормилиц, бросали умирать на улицах, и, что хуже всего, женщины, которые раньше занимались только домашним хозяйством, теперь были вынуждены зарабатывать себе на пропитание[377 - Quodvultdeus. De Tempore Barbarico, tr. Kalkman R., dissertation (Catholic University of America, 1963).]. Но и епископ, и вся его церковная братия остались посреди этой резни нетронутыми. Благодаря решительной антиарианской кампании Чегохочетбога католики были отправлены морем в Неаполь. Епископа, в конце концов, произвели в святые на том основании, что следует считать чудом, что его корабль не потонул. Два епископа, похоже, были сожжены грабителями, но это совершенно точно не было делом рук воинов Гейзериха — он открыто говорил, что не намерен плодить католических мучеников.

Принято считать, что варвары разрушили города римского мира и что по их вине средневековая Европа превратилась в сельскую местность с несколькими городишками. Карфаген приводился как классический пример: к VIII в. он опустел, что, по общему мнению, произошло благодаря нецивилизованным вандалам. Современные раскопки показывают, что это бредни.

Карфаген действительно опустел в VIII в., но развал начался при римлянах, когда экономическая разруха привела к тому, что богачи перебрались в свои сельские поместья и городской организм стал распадаться[378 - Jones, A.H.M. The Later Roman Empire 284–602, p. 758.]. Существует масса сведений об общественных зданиях, которыми перестают пользоваться во время вандальского периода. Массивная судебная базилика в центре города начала разваливаться примерно с 450 г.[379 - Ennabli, L.′Results of the International Save Carthage Campaign: The Christian Monuments) World Archaeology, 18 (1986–7), p. 304.], а роскошное здание бань, предположительно уже разрушенное, было полностью уничтожено где-то в VI в.[380 - Wells, C.M. and Wightman, E.M. ′Canadian Excavations at Carthage, 1976 and 1978: The Theodosian Wall, Northern Sector′,Journal of Field Archaeology, 7 (1980), 57–9.]. Но в этом не было ничего необычного, ведь город уже рассыпался, когда вандалы в него вошли. Они разрушили здания, предназначенные для драматических, музыкальных и поэтических представлений (театр и одеон), но сделали так потому, что считали подобные зрелища аморальными. А потом на месте старого театра появилось новое здание — свидетельство обновления, а не уничтожения[381 - Clover, F.M. ′Carthage and the Vandals′, in Humphrey, J.H. (ed.), Excavations at Carthage, 7, 9.]. Цирк остался весьма популярным местом проведения гонок на колесницах, которые проходили точно так же, как и раньше. И совершенно очевидно, что вандальский Карфаген имел много образовательных учреждений. Там были школы гуманитарных наук, философии, лингвистики и этики[382 - Сальвиан. VII, 16.], где римляне и варвары сидели бок о бок в заполненных лекционных аудиториях[383 - Dracontius, Praef. Romulea I,12–15, in Oeuvres, III, ed. Bouquet, J. and Wolff, E. (Les Belles Lettres, 1995).].

На самом деле, удивительно трудно найти какие-нибудь свидетельства искоренения римского образа жизни в вандальской Африке. Вандалы жили точно так же, как люди вокруг них, вплоть до того, что лишь 8 захоронений на всем континенте с уверенностью идентифицируются как германские[384 - Merrills, A.H. (ed.), Vandals, Romans and Berbers, p. 12.]. Историки писали про латинских поэтов, бывших в Вандальском королевстве угнетенным меньшинством, но нет оснований полагать, что эти поэты сами не были вандалами. Если не считать исключением предубеждения, противоречащего всем сведениям об образе жизни вандалов, что вандалы не могли быть такими утонченными[385 - George, J.W. ′Vandal Poets in their Context′, in Merrills, op. cit.].

Общее мнение на сегодня таково: «Для города Карфагена вандальская оккупация означала упадок, по крайней мере, в том, что касалось повседневной жизни граждан»[386 - Kuhlmann, K. Enemies of Souls and Bodies.].

MARE BARBARICUM


С падением Карфагена римляне еще не потеряли Африку — они лишились только Западного Средиземноморья. Все Средиземное море, каждый метр побережья и каждый остров в нем, находилось под римским правлением с 133 г. до н. э. Испания еще воспринималась как римская земля, даже несмотря на то, что там уже не было имперской власти. Договор с Гейзерихом создал у римлян ложное представление, что Африка все еще принадлежит им. Но теперь срок договора кончился, и Африка ушла. Карта мира, существовавшая до 572 г., стала другой. «Mare Nostrum», «Наше море», больше не было их морем.

Благодаря усилиям рейнландского монаха-копииста, жившего около 1200 г., до нас дошла римская дорожная карта IV в. Она известна под названием Tabula Peutingeriana. На длинной узкой схеме мира, длина которой в 20 раз больше ширины, изображены земли от Гибралтара до Бенгальского залива. Это обновление более старой карты, и на ней показаны Помпеи, которые не восстанавливались после того, как были погребены под пеплом во время извержения вулкана в 79 г. н. э. В те времена, когда был изготовлен оригинал, более 90 % территорий, показанных в атласе, находились под властью Рима.

Средиземное море течет по 80 % площади карты, как река. Оно — не барьер, а широкая дорога, главная артерия римского мира. В центре мира — Рим, золотой кружок, внутри которого сидит император в пурпурной тоге, в руках у него держава, скипетр и щит. Ниже него порт Остия, показанный одним полукруглым пакгаузом вокруг причала и маяка, похожий на раскрытую каменную пасть, требующую пищи для Рима. Точно напротив, на другой стороне Средиземного протока, — Карфаген, источник пищи.

Но теперь Средиземное море больше не было главной дорогой. Гейзерих, твердо намеренный сокрушить оставшуюся римскую мощь, немедленно приступает к строительству кораблей. Море сменило хозяев и стало варварским, таким же опасным, как дремучие леса. Восточным торговцам срочно были выданы патенты на поставки продовольствия в Рим. Была созвана милиция, а гражданскому населению разрешено носить оружие ввиду опасности внезапного нападения врага с моря.

Риму было необходимо нанести ответный удар. Огромный флот и армия с Востока и Запада во главе с пятью командующими стали собираться на Сицилии. Но флот не вышел в море. Вместо этого в 442 г. Рим был вынужден подписать унизительный новый договор с Гейзерихом и согласиться на поставки зерна из Африки в обмен на пакт о ненападении, который признавал бывшего врага «союзным королем и другом». В нем также подтверждалась власть Гейзериха над частью Сицилии, и скреплялось это соглашение обручением сына Гейзериха, Гунериха, с Евдокией, дочерью августа Валентиниана III.

Армада, собранная на Сицилии в 440 г., была огромной, в ней насчитывалось 1100 кораблей. Она могла переправить армию, которая выбила бы Гейзериха и его вандалов из Карфагена, и Западная Римская империя осталась бы цела. Так почему же армада не вышла в море?

И опять история вандалов переплетается с историей гуннов. Но на этот раз гунны их спасли. Они впервые напали на империю.


НЕМЕЗИДА


Есть одно имя, которое ассоциируется с разнузданной варварской дикостью во всей ее безжалостности и бессмысленности. Во всяком случае, если вы вскормлены римскими сказками, разогретыми для нас Возрождением и с тех пор постоянно подогреваемыми.

АТТИЛА ГУННСКИЙ


Картина Рафаэля XVI в., изображающая встречу папы с Аттилой вблизи Мантуи (на картине встреча происходит у ворот Рима), демонстрирует противостояние святой церкви, охраняемой святыми с небес, и живого воплощения Антихриста, чьи дикие последователи объяты клубами адского дыма. Давайте познакомимся с Антихристом получше. Приготовьте ваши распятья и зубчик чеснока. Ах да, и что-нибудь в подарок. Греческий историк Приск в 449 г. сопровождал посольство к нему и оставил весьма полный отчет о случившемся[387 - Bury, J.B. History of the Later Roman Empire, pp. 279–88.].

Начнем с того, что встреча, по Приску, происходила не под открытым небом или в шатре, а в просторном и красивом деревянном дворце Аттилы. Самого великого короля не было. А когда Аттила появился, его встретила процессия поющих девушек. Они шли, укрытые длинными льняными покрывалами, которые держали сопровождавшие их слуги. Когда Аттила проскакал вдоль процессии, к нему вышла из своего дома жена советника министра с прохладительными напитками на серебряном подносе. Она подняла его так, чтобы Аттила мог дотянуться до питья, не сходя с коня.

Аттила был харизматической личностью и тонким политиком. Он знал, как себя преподнести и как создать вокруг себя соответствующую ауру. Он преуспел в саморекламе и мифотворчестве и использовал эту встречу не только для того, чтобы поразить римлян, но и чтобы унизить тех на глазах у своего народа.

Посла заставили прождать несколько дней, а затем пригласили на пир ровно в три часа. У дверей дворца от гостей потребовали выпить за здоровье хозяина, затем их провели в огромный зал с креслами вдоль стен. Сам Аттила полулежал на диване. Позади него возвышался помост, на нем — кровать с пологом. Приск описывает Аттилу как темноволосого, широкогрудого и большеголового коротышку с маленькими глазками и плоским носом. У него была начинавшая седеть скудная бородка. Хотя и властный, он не был склонен к насилию. «Он был мудрым советчиком, сострадательным к тем, кто искал помощи, и верным тем, кого считал друзьями».

Расселись в строгом порядке, а затем исполнили продолжительный ритуал: каждый гость отдельно пил за здоровье Аттилы. Потом внесли небольшие столики с богатым угощением на серебряных блюдах и с питьем в золотых и серебряных чашах. Перед Аттилой, однако, стояли только деревянная кружка, деревянная тарелка с очень простой пищей. На нем была одежда без вышивки и украшений. Праздник завершился выступлениями менестрелей и комедиантов, но римский посол уснул в самый разгар застолья.

Проще всего сказать, что Аттила был непонятой исторической фигурой, что его цели неверно истолкованы и вообще он был отличным малым. В конце концов, в Венгрии и Турции его и сейчас считают героем, подобием гуннского короля Артура, а Аттила — популярное венгерское имя. Знаменитый мадьярский роман, написанный в 1901 г. на основе отчета Приска и венгерского мифа, рисует весьма привлекательный образ харизматичного Великого короля[388 - Gardonyi, G. Slave of the Huns, tr. Feldmar, A. (Dent, 1969).].

С ним были и люди, которые сознательно предпочли жизнь среди гуннов. При дворе Аттилы Приск встретил грека-торговца, захваченного в плен и начавшего новую жизнь процветающего гунна. Этот человек объяснил, что здесь ему живется лучше, чем у римлян, и доводы, которые он выдвинул, были весьма похожи на те, которые приводил Сальвиан, говоря о багаудах. Римская власть создала налоговую и правовую системы, которые служат богатым и карают бедных, тогда как среди варваров, в мирное время, конечно, люди живут сами по себе.

В этом есть определенная доля истины, поскольку Аттиле не нужно было брать налоги с подданных — он взимал их с Константинополя. Но этот Великий король не собирался строить земной рай для всего человечества. Аттила был так же беспощаден, как любой римлянин, и обладал скорее деспотической властью: Приск резко замечал, что жизнь и собственность римлян хотя бы не зависели от причуд их правителей.

Великий король — с одной точки зрения, человек, страдающий манией величия, — с другой. Согласно Иордану, цитирующему Приска, распространялся (предположительно, самим Аттилой) рассказ о том, что пастух, шедший по кровавому следу поранившейся коровы, нашел в земле меч, который отдал Аттиле. Тот тут же опознал его как Меч Марса, дарующий ему воинскую удачу и право на мировое господство[389 - Иордан, XXXV.]. И, как любого другого завоевателя, его мало волновало, сколько ужасов и страданий принесет он миру.

ЭФЕМЕРНЫЕ ГУННЫ


Приск сопровождал послов примерно через 80 лет после того, как готы в страхе бежали от гуннов, пришедших в Дакию. Гунны давно уже были оседлым народом. Теория эпохи Возрождения о грубых варварах-язычниках, остановленных чудодейственной силой папы, — очевидная фантазия. Но она намного ближе к тогдашнему видению событий, чем современное популярное изображение гуннов в виде орды диких азиатских конников, галопом несущихся по Европе, убивающих ее жителей и превращающих города в руины.

К тому времени, когда вандалы переправились в Африку, гунны жили в Дакии и Паннонии в деревянных домах на доходы от труда подвластных им крестьян. Сами гунны так и остаются существами эфемерными. Видимо, они стали похожими на готов. На гуннской территории раскопаны тысячи захоронений, и практически ни одно из них нельзя идентифицировать как гуннское. Судя по вещам, захороненным с телами, большинство могильников выглядят чисто германскими[390 - Heather, P. Fall of the Roman Empire, p. 331–332.].

Мы почти ничего не знаем о гуннах. Их происхождение и даже язык остаются загадкой. До нас не дошло ни одного гуннского слова, но, возможно, так случилось потому, что у них не было отдельного языка. Возможно, они говорили на тюркском. Одного из дядюшек Аттилы звали как-то похоже на Октар, a oktor на тюркском означает «могучий». Другие имена поддерживают данную гипотезу: отец Великого короля звался Мундзук («жемчужина»), одна из жен — Эрекан («прекрасная королева»), а его сын — Эрнак («герой»)[391 - Man, J. Attila.]. «Аттила» тоже могло быть тюркским словом, уменьшительным от atta, что означает «отец» и на тюркском, и на готском. Скорее всего, это было имя собственное. Прозвание «батюшка» дожило до двадцатого столетия как одно из наименований русского царя в разговорной речи. Так что слово attila принадлежит к языку подвластных ему народов, а большая их часть вообще не были гуннами. Аттила и его брат Бледа жили среди придворных, которые говорили на готском германском и понимали латынь и греческий. Один из советников Аттилы и его секретарь были римлянами, тогда как другой советник был одним из предводителей восстания багаудов в Галлии.

Гунны теперь стали многонациональным обществом. В 420–430 гг. король Ругила завязал тесные отношения с империей, поставляя ей наемников и обмениваясь заложниками. Чтобы убедить варвара в том, что худой мир лучше доброй ссоры, Феодосий II, август Востока, постановил выплачивать ему ежегодно 350 фунтов золота. Предполагалось, конечно, что золото вернется в империю, поскольку гунны покупали у нее предметы роскоши и оружие. Это очень напоминает помощь слаборазвитым государствам в наше время. С точки зрения римлян, в этом было еще и то преимущество, что гунны вовлекались в рыночную экономику.

После смерти Ругилы править стали его племянники Бледа и Аттила. Это случилось вскоре после того, как Константинополь отправил огромное число людей и кораблей к Сицилии для предполагаемого нападения на Гейзериха. Феодосия заботила безопасность оставленных без должного прикрытия границ, поэтому он согласился с тем, что двойное королевство должно получать двойную дань. По настоянию гуннов договор был подписан на лошадиной спине, что должно было смутить константинопольских посланников. Несмотря на то, что гунны теперь вели более-менее оседлый образ жизни, основанный на земледелии, жизнь на лошадиной спине все еще оставалась их отличительной чертой.

По этому соглашению двое беженцев из гуннского королевства были возвращены братьям. Короли беспокойно воспринимали любые заговоры, направляемые из империи. Выданные диссиденты были посажены на кол. Первый римский христианский император, по очевидным причинам, в 337 г. упразднил сходную по жестокости казнь через распятие, и, хотя римские наказания по-прежнему были унизительны и причиняли долгие страдания (расчленение и заливание расплавленного свинца в глотку)[392 - MacMullen, R. ′Judicial Savagery in the Roman Empire′, in MacMullen, R. Romanization in the Time of Augustus, pp. 204–17.], этот жест показывал, что гунны могли действовать по собственному усмотрению.

Но как только стало ясно, что Константинополь беззащитен, братья решили, что достигнутое соглашение может быть пересмотрено лучшим для них образом. Достаточно скоро они со значительными силами пересекли Дунай. Это гуннское вторжение уже не было набегом диких степных всадников. Они многое позаимствовали у окружающего мира, и теперь у них был совершенно иной арсенал для ведения войны. Гунны наняли инженеров, и те построили им осадные орудия и катапульты. Забудьте вопящие орды с луками и стрелами. Эти парни, как будто с ленцой и не торопясь, проломят любые стены и головы. Они уничтожили несколько фортов и небольших городов и осадили Наис (современный Ниш). Используя метательные орудия и огромные защищенные прочными подвижными навесами тараны, гунны взяли город.

Удар ошеломил империю. Впервые в истории на ее территорию вторглась армия варваров, оснащенная тяжелой артиллерией. От войны с Гейзерихом они тут же отказались. Враг был слишком близко к Константинополю, чтобы затевать крупную кампанию в Африке. В 442 г. от гуннов откупились еще большей данью — она составляла свыше 1000 фунтов золота в год. А в новом договоре с Гейзерихом Рим признал его союзником, а не врагом и, унизившись, получил доступ к африканскому зерну и оливковому маслу.

Но как только константинопольская армия вернулась с Сицилии, август Феодосий II почувствовал себя намного уверенней и прекратил выплаты гуннам. Примерно в это же время, в 445 г., Аттила понял, что вполне может управляться без помощи старшего брата. Бледа умер. Никто не знает почему, но, похоже, не без участия Аттилы.

НОВЫЙ ПОРЯДОК АТТИЛЫ


Никакие другие варвары, наверно, не были столь ненавистны римлянам: их записки о гуннах отмечены глубоким страхом. Это стало результатом уникальных отношений Аттилы с империей. Он создал на Дунае некое подобие «железного занавеса», полностью отгородив гуннский мир от Рима.

У Рима были хорошо налаженные коммуникации с варварскими народами за границей. Они обеспечивали передвижение и торговлю, но позволяли бдительно следить за происходящим, поощряя романизацию посредством выплаты субсидий вождям, а также набирать наемников и обмениваться заложниками, чтобы дети варварских вождей росли в римской среде и, таким образом, постигали преимущества цивилизации.

Аттила с этим покончил. Он понимал, что если получит единоличный доступ к римским субсидиям и поднимет их уровень, то его значимость в собственном обществе резко возрастет. Если же, запретив свободную торговлю с империей, он будет еще и контролировать торговлю и передвижения через границу, его власть станет абсолютной.

Монопольный контроль над римскими деньгами был, похоже, способом, который он позаимствовал у Ругилы. Ругила не позволял римлянам платить субсидии тем, кого он объявлял своими вассалами, угрожая, в противном случае, аннулировать свои договоры с Римом[393 - Hodgkin, T. The Barbarian Invasions of the Roman Empire, II, p. 25.]. И Аттила так же настойчиво, как и его предшественник, требовал выдачи беглецов. Гуннам не дозволялось жить в Римской империи. А поскольку Великий король, кроме того, отказался от практики Ругилы поставлять Риму наемников, то возник своеобразный барьер между Римом и варварами-язычниками.

Аттила явно был намерен сделать этот барьер как можно более прочным. Одно из его требований, которое должно было обсудить посольство Приска, заключалось в том, что не должна была обрабатываться полоса земли шириной в 100 миль по южной стороне Дуная. Когда-то римляне захотели границ. Теперь их возжелали варвары.

У гуннов всегда было много вождей: у кочевых народов нет центральной власти, потому что она не справляется с управлением большими группами людей на огромных расстояниях. Но теперь они уже не были кочевниками, и наличие одного верховного правителя стало возможным. Аттила понимал, что путь к такой власти лежал через абсолютный контроль над поступлениями римского золота, подкрепленный сведением на нет римского влияния. Он сам будет распределять деньги и не позволит подданным много тратить на приобретение римских товаров. Для римско-гуннского товарообмена была открыта единственная торговая точка — в Марге-на-Дунае, возле Белграда в современной Сербии. Да и ее трудно было назвать рынком — гунны покупали в основном зерно и продавали продукты животноводства. Раскопки поселений на гуннской территории выявили странное отсутствие римских предметов и наличие преимущественно готских товаров (и гуннских котелков). По предположениям археологов, это указывает на негативное отношение к римлянам части местного населения, но вполне вероятно, что людям запрещали свободно совершать покупки. А затем, в 449 г., когда рынок сформировался и, видимо, начал становиться все популярней, Аттила перевел его в Наис, на 150 миль вверх по течению, в город, который за семь лет до этого он сам же и разграбил. Мера, явно не направленная на расширение рынка.

Существует потрясающее свидетельство того, что жители — не гунны стремились отождествить себя с гуннами и показать, что они не римляне. Они начали бинтовать головы детям, чтобы сделать их длинными и острыми, как это делали хозяева страны[394 - Fothi, E. ′Anthropological Conclusions of the Study of Roman and Migration Periods′, Acta Biologica Szegediensis, 44, 1–4 (2000), pp. 87–94.]. В особенности это относилось к девочкам. Возможно, это делалось для того, чтобы помочь им выйти замуж за представителей нового правящего класса.

Если люди за «железным занавесом» Аттилы не тратили деньги на римские товары или строительство для себя домов в римском стиле (а ни одного такого здания там не обнаружено), на что же шло золото, которое им давал Аттила? Ответ дают сокровища, подобные обнаруженным в Силадьсомле в Трансильвании. Это потрясающая коллекция дорогих ювелирных украшений высочайшего качества, ясно указывающих на высокий статус их обладателей. Похоже, хозяева принадлежали к готской группе. Еще одни сокровища были найдены в 1979 г. при раскопках в Паннонии, в современной Венгрии («сокровища Паннонхальма»). Они, судя по всему, принадлежали гунну. Это прекрасные, отделанные золотом упряжь, мечи и лук. Некоторые из украшений стилистически идентичны находкам, обнаруженным в Рейнских землях и на Азовском море[395 - Tomka, P. ′Der Hunnische Furstenfund von Pannonhalma′, Acta Arcaeologica Academiae Scientiarum Hungaricae, 38 (1986).].

То, что золото распределял Аттила, означало, что все представители высших слоев общества зависели от него. Королевство, которое он построил на эти деньги, было огромным. Ему подчинялись готы на территории от Каспийского до Северного моря. Останки гуннов обнаруживаются от Австрии до Украины. Впервые Римская империя оказалась в роли добычи варварского королевства, намеренного питаться ее плотью.

ДОЙНЫЙ КОНСТАНТИНОПОЛЬ


Почти с самого начала Аттила почувствовал, что Феодосий II — властитель слабый. Он был «мягкий человек и великолепный художник-иллюминатор»[396 - Hodgkin, op. cit., p.25.], и Аттила намеревался выдоить его до последней капли. Первая попытка последовала после смелого решения Феодосия прекратить субсидирование вскоре после возвращения имперских войск для защиты стен Константинополя. А какие это были стены! Лучшее оборонительное сооружение в мире, построенное чуть больше 30 лет назад. Перестроенные, они стоят и поныне. Нападавшим необходимо было вначале преодолеть ров с водой шириной 60 и глубиной 30 футов, с усовершенствованной гидравлической системой заполнения. Форсировав ров, они оказывались на простреливаемом пространстве шириной 60 футов, которое завершалось стеной высотой в 30 футов, с дорогой, идущей по верху стены, и серией башен. Тот, кто вскарабкался бы на эту стену, оказался бы на еще одном открытом пространстве в 45 футов шириной; затем возвышалась следующая стена высотой в 60 футов, с пешеходной дорожкой поверху и башнями высотой 150 футов. Все было построено с учетом мощи тогдашней артиллерии. Ни одно осадное орудие не способно было пробить эту стену: тут необходимо было нечто более мощное. Аттила ждал знака судьбы.

27 января 447 г. стены Константинополя рухнули. Подарком судьбы для вождя гуннов стало землетрясение. Аттила пошел на город, чьи жители были в полном отчаянии. Болельщики цирковых гоночных команд — эквивалент наших футбольных фан-клубов— организовали восстановительные работы, которые ударными темпами велись день и ночь. И они сделали это! К тому времени, когда Аттила подошел к Константинополю, стены были восстановлены.

Парадоксально, но будь это прежние гунны, стремительные конные лучники, они преодолели бы 500 с небольшим миль в считаные дни и легко взяли бы город. Но те времена ушли безвозвратно. У армии Аттилы была огромная осадная машина, предназначенная для штурма городов, а не крестьянских ферм. Она неотвратимо катилась к Константинополю со средней скоростью чуть больше 6 миль в день.

Прибыв на место, машина перекалечила много вражеских солдат, но сам Константинополь остался неприступным. Для того чтобы в Константинополе поняли, что у него серьезные намерения, Аттила принялся уничтожать города на Балканах.

Семьюдесятью годами раньше, когда здесь свирепствовали готы, жители укрылись в этих городах и относительно спокойно жили за их стенами. Но то, что произошло потом, ясно показали раскопки Никополя-на-Истре:[397 - Poulter, A.G. Falkner, R.F. and Shepherd, J.D., Nicopolis adlstrum.] укрепленные города, спасшиеся от готов, были уничтожены гуннами. Этот город, как и многие другие вокруг, был полностью разрушен. Гунны не просто грабили и убивали: они выполняли тяжелую работу по полному сносу городского центра. Римская городская цивилизация на дунайских равнинах к северу от Балканских гор пришла к концу. Константинополь все понял, что и требовалось доказать.

Все притязания Аттилы были удовлетворены. Помимо причитающихся ему денег, он желал возвращения беглецов (как всегда), санитарного кордона вдоль Дуная (а как же?!) и еще — подумайте только! — римлянку благородного происхождения в жены своему секретарю… впрочем, обычное дело. Недоимки по субсидии от Феодосия были полностью погашены — 6000 фунтов золота, а годовые платежи увеличены до 2100 фунтов. Богатейшие семейства заставили раскошелиться, и недавние богачи впали в настоящую нужду. В ряде случаев люди кончали жизнь самоубийством из-за невозможности выплатить требуемую с них долю. Новый Рим был ограблен без единого пролома в его стенах.

Через два года задачей посольства Приска стало покончить с этим соглашением, но способом, о котором он ничего не знал. В состав делегации был включен наемный убийца, нанятый камергером Феодосия Хризафием для ликвидации Аттилы за вознаграждение в 50 фунтов золота. Это была бы выгоднейшая сделка, но Аттила проведал о ней. Вместо того, чтобы пытать и казнить наемника, он отправил своего секретаря Ореста в Константинополь, где тот появился перед императором и его камергером с 50 фунтами золота в суме, висящей на шее.

Орест, опозоривший императорский двор, сказал Феодосию, что соглашение уплатить дань низвело того «до состояния раба. Вот почему он должен почитать человека, которого судьба и заслуги поставили выше него, а не пытаться, подобно мерзкому рабу, строить тайные заговоры против своего хозяина». Аттила потребовал, чтобы его раб Феодосий прислал к нему новое посольство, на этот раз состоящее из ве-дущих сановников, которые должны привезти с собой Хризафия для казни.

Мягкий Феодосий, ошеломленный и опозоренный, согласился. Аттила получил от Константинополя то, что хотел, — не территории, но уважение. И деньги. Приск полагал, что главным мотивом Аттилы было стремление к господству: «Он правил островами Океана (предположительно, имеется в виду Балтика) и, в дополнение ко всей Скифии, заставил римлян платить дань… и, чтобы еще более увеличить свою империю, он теперь хотел напасть на персиян»[398 - Приск. Фрагмент 11, 2, c.277, цит. в Heather, P., op.cit, p.334.].

Но потом у него появилась идея получше.

АТТИЛА ПОВОРАЧИВАЕТ НА ЗАПАД


Самые великие послы в полном согласии с его требованиями явились к Аттиле: они склонились в смиренном поклоне, передали сказочные дары и остолбеневшего камергера, а также сделали все для подготовки свадьбы королевского секретаря. И Аттила простил всех, даже Хризафия. Он излучал доброту. К тому времени, когда послы отбыли, а это, должно быть, случилось поздней весной, у Аттилы с Константинополем не было неразрешенных вопросов. «Железный занавес» с грохотом опустился за ним. Он, вероятно, приоткроется вновь в следующем, 451 г., когда поступит новая порция дани.

Аттила начал готовить «Большой Сюрприз». В начале сезона военных кампаний 451 г. он со своей невероятно огромной армией нанес удар по Северной Галлии, продвинувшись примерно на 750 миль. Одни говорят, что гуннов было 500 000[399 - Иордан. XXXIII, 182. Явное и огромное преувеличение — современные историки, у которых есть свои методы подсчетов, думают, что гуннов было, видимо, в 10 раз меньше. Но мы видим, как напуганы были люди.], другие — 700 000. До сих пор не совсем понятно, как это могло произойти.

У Аттилы ушло бы около двух месяцев, чтобы доставить людей и лошадей к Рейну[400 - Большое спасибо Питеру Хитеру за помощь в логистическом анализе.], но боевым коням, как танкам — солярка, нужна трава, а зимой в Центральной Европе ее нет. Он должен был тайно переместить всю армию в конце предыдущего лета, сразу после отъезда послов. Оказавшись на Рейне, гунны и готы Аттилы начали копить фураж на зиму и рубить лес[401 - Аполлинарий Сидоний. Panegyric of Avitus, 325–6.], чтобы построить понтоны для моста, который будет наведен, когда наступит тепло и появится новая трава. Аттила явно стремился к максимально неожиданному удару — это была военная операция в стиле американцев: «шок и трепет». Его «железный занавес» сделал это возможным. Как долго он планировал нанесение удара?

Вполне вероятно, что он думал об этом еще в 449 г., когда прибыло посольство Приска. Ему сказали, что следующей целью нападения гуннов будет Персия. Это выглядит как умышленная дезинформация. Приск в нее не поверил и спросил, как такое возможно? Ему ответили, что гунны знают путь вокруг Каспийского моря.

Что делал Аттила дальше? Поводы для нападения менялись со страшной скоростью. Для начала он предъявил претензии на половину Западной империи в качестве приданого для его очередной невесты, которой должна была стать сестра западного императора, Гонория. «Она попросила меня, — заявил он, — на ней жениться». И даже послала ему кольцо!

Как ни смешно это звучит, но сказанное вполне могло быть правдой. Гонория была девушкой весьма решительной. Беспокойств она причиняла немало. У нее были какие-то амурные делишки с ее камергером в Равенне, и когда она обнаружила, что беременна, то попыталась провозгласить любовника августом. Но камергер был приговорен к смерти, а ей велели выходить замуж за какого-то унылого сенатора, которому она не хотела отдаваться. Ее мать, Галла Плацидия, отправила дочку жить, соблюдая обет безбрачия, в Константинополь, под надзор своей кузины Пульхерии. Это не соответствовало представлениям Гонории о красивой жизни.

Она, должно быть, вообразила своим рыцарем в сверкающих доспехах Аттилу и тайком переправила ему письмо и кольцо. Как только разнесся слух о том, что она натворила, Гонорию сразу же отправили обратно, ко двору ее брата Валентиниана в Равенну.

Аттила объявил, что принимает предложение Гонории, а в качестве приданого желает получить Галлию. Этот повод был не хуже и не лучше других. Хотя и получше того, что якобы некий римский банкир владеет золотой иконой, на которую претендовал по праву завоевателя сам Аттила. Может быть, банкир обладал еще и оружием массового поражения? В качестве поводов для развязывания войны все это выглядит довольно неубедительным даже по стандартам нашего времени. Дело обстояло так, словно Аттила, согласный обсуждать предложения Константинополя, просто решил, что Запад — более легкая добыча, чем Персия. Но также не исключено, что это нападение было уже кем-то оплачено и Аттила был, в сущности, нанят для вторжения в Галлию.

Подтверждение можно найти в строках конспекта Иордана утерянного труда Кассиодора «Происхождение и деяния готов», написанного около 550 г. Там говорится, что, когда Гейзерих узнал, что помыслы гуннов «склоняются к опустошению мира, он побудил Аттилу многими дарами пойти войной на вестготов». Рим использовал вестготов для нападения на вандалов в Испании. Была ли это месть короля вандалов? Краткий период дружбы между вандалами и вестготами завершился, когда Гунерих, женатый на дочери Вальи, отправил даму домой без носа и ушей.

Зная об образе мыслей Аттилы то, что знаем мы, Гейзерих наверняка поступил бы так, чтобы его платежи выглядели как дань подобострастного вассала. Он должен был принести весьма значительные дары — Аттила мыслил категориями гор золота, а не корзинок с безделушками. Мог ли Гейзерих собрать такую уйму золота? Северная Африка была богата, но существует предположение, что он выступал в роли посредника еще более богатого лица — правителя Персии[402 - Guldenpenning, A. Geschichte des ostromischen Reiches unter den Kaisern Arcadius und Theodosius II (Halle, 1985), p. 340.]. Вместо того чтобы стать очередной жертвой Аттилы, Персия стала через Гейзериха его кассиром.

Несмотря на то, что конкретных доказательств подобных спекуляций нет и они никогда не принимались всерьез, это предположение не так уж и абсурдно. Персия, несомненно, была серьезно заинтересована в том, чтобы отвлечь внимание Аттилы от Востока. Ей уже доставляли достаточно проблем другие группы гуннских кочевников[403 - Heather, op.cit., p.387.]. Могли Гейзерих оказаться посредником? Между Карфагеном и Восточным Средиземноморьем существовали прочные торговые связи, купцы должны были свободно перемещаться между владениями вандалов и персов. Если наша теория справедлива и Персия была тайным источником финансирования Гейзерихом Аттилы, то окончательное разрушение власти Рима в Европе было подлинным триумфом персидской дипломатии.

Но главным желанием Аттилы было править миром. Он ожидал, что Рим падет в ужасе, когда, наконец, пересек Рейн в марте 451 г. План военных действий строился на огромном превосходстве в силах и внезапности. У империи не было шансов собрать достаточно большую армию, чтобы отразить удар, прежде чем он захватит всю Галлию, а Италия будет просить у него пощады.

Но шанс появился. Все секретные планы полетели в тартарары из-за простого невезения.

Аттиле просто не повезло, с его константинопольским рабом Феодосием II случилось еще большее несчастье. Двадцать восьмого июля 450 г., когда Аттила успешно двигался на запад, 48-летний Феодосий разбился насмерть, упав с лошади на охоте. Его старшая сестра Пульхерия (тюремщица Гонории) смогла подчинить себе весь императорский двор. Она вышла замуж за Марциана, человека, клявшегося Гейзериху никогда не нападать на вандалов, и поставила его новым августом. Новобрачные немедленно отправили к Аттиле посла с богатыми дарами.

Незваных гостей явно не ждали. Посла отказались принять и отправили восвояси, вместе с неврученными подарками. Причина очевидна: никого не было дома. Аттила был в отъезде. Пульхерия с Марцианом решили, что терпеть унижения дальше нельзя. Они прекратили согласованные с Аттилой платежи. Это был сильный ход. Он спас финансы Восточной империи, а к тому времени, когда Аттила о нем узнал, то был уже не в состоянии что-либо предпринять — его армия строила понтоны в Германии. И, что еще важнее, самый могущественный человек в Западной империи разгадал замысел Аттилы.

Этим человеком был Аэций, который создал себе имя, возглавив огромную гуннскую армию в 424 г. Он руководил обороной Запада и был даже могущественней Валентиниана.

Он стал, в сущности, новым Стилихоном (что не сулило ему в будущем ничего хорошего, но не будем забегать вперед). Аэций добился своего положения с помощью гуннов. Карьеру он начал с того, что заслужил покровительство дяди Аттилы и был спасен его военной поддержкой — гуннская армия, подошедшая вместе с ним к Равенне в 433 г., гарантировала назначение Аэция командующим западными войсками. Он вознаградил гуннов, признав за ними право селиться в Паннонии в 437 г., а через два года при поддержке своих союзников-гуннов заставил повиноваться вестготов. Он знал Аттилу лучше, чем кто-либо из римлян, подарил ему секретаря и даже отправил своего сына жить при дворе Аттилы. Поэтому он понял, в чем смысл отсутствия Аттилы, и начал спешно собирать коалицию для защиты Галлии. Аэций даже знал, где и когда будет нанесен удар, поскольку по Бельгии шли слухи об огромном количестве гуннов, готовящихся к наступлению, а в Рим прибыл просить помощи местный епископ[404 - Григорий Турский. II, 5.].

Весной 451 г. гуннская армия огнем и мечом прошлась по Галлии. В начале апреля был осажден и разрушен Мец. И вновь это был не молниеносный набег диких всадников, а размеренный марш тяжеловооруженной армии. И защиту городов, и составление отчетов о происходящем перепоручили церкви. Епископы делали все, чтобы организовать хотя бы какое-то подобие обороны, а церковные летописцы писали довольно путаные хроники событий. Перепуганные монахи изображали гуннов как бедствие, ниспосланное Богом, дабы покарать грешников, и подробно описывали различные случаи чудесного спасения праведников. Для них главным в этой ситуации было то, что гунны являлись язычниками, а стало быть, это — война небесная, разыгрывавшаяся на земле. В результате столь мистического подхода к вопросу мы понятия не имеем, каким путем шла армия Аттилы и что он делал на протяжении нескольких недель.

Войска Аэция выступили в поход относительно быстро. Он сумел собрать армию антигуннской коалиции, которую поддержали римские армии, состоявшие из бургундцев и вестготов. Аттиле не нужно было охотиться за вестготами — они сами шли ему навстречу. Войска Аэция столкнулись с Аттилой в июне у Орлеана, примерно в 1200 милях от его родины. Сил оказалось достаточно, чтобы прогнать гуннов прочь.

Аттила не ожидал такого поворота событий и принялся отступать с максимально возможной быстротой. Но Аэций не собирался оставлять его в покое. Он организовал преследование и нагнал армию гуннов (явно двигавшуюся довольно медленно) через какую-то сотню миль. Точное место сражения однозначно не установлено, но обычно его именуют «Каталаунские поля» («Шалонские поля»). В любом случае, это произошло где-то в окрестностях Труа. Битва была ужасной, с огромными потерями — согласно основному источнику, погибли 165 000 человек, впрочем, число убитых точно никто не считал. Это было первое сражение, проигранное Аттилой.

ЗНАМЕНИЯ И ЧУДЕСА


Перед битвой шаманы-предсказатели Аттилы изучили кишки нескольких жертвенных овец и провозгласили, что сражение закончится смертью одного из предводителей. Поскольку с самого начала все шло против него, Аттила обезумел. Уверенный, что ему пришел конец, он пожелал, чтобы для него устроили погребальный костер из седел, — хороший способ позаботиться о своих людях, если у вас приключилась мания преследования. Под конец битвы адъютанты убедили его, что это еще не катастрофа, после взаимного прекращения боевых действий Аттила начал медленное отступление, и его потрепанная армия вернулась в Венгрию. Предводителем, убитым на поле сражения, оказался Теодорих, король вестготов. Аттила, во всяком случае, добился того, о чем его просил Гейзерих.

В следующем, 452 г. он вернулся и на этот раз направился в Италию. Но теперь у Аэция не было коалиции, чтобы остановить Аттилу. Похоже, что его появление оказалось совершенно неожиданным. Аттила подошел к городу Аквилея (вблизи Венеции) и осадил его, но был уже готов отступить, как вдруг увидел аиста, уносящего своих птенцов из города. Знамения имели для него большое значение: он понял, что, предчувствуя будущее, аист переносит гнездо из города, который будет разрушен. Аттила решил не снимать осады, и вскоре после этого защитники Аквилеи дрогнули. Гнездо аиста было действительно уничтожено, но современные историки верят, что Аттила не нанес большого вреда этому городу, как, впрочем, и другим, захваченным в ходе кампании.

Аттила брал город за городом: Падую, Мантую, Виченцу, Верону, Брешию, Бергамо… пока наконец не взял Милан. Это был важный символический момент: именно в Милане Константин провозгласил империю христианской. Кроме того, здесь была резиденция Амвросия, который столетием раньше так яростно и успешно искоренял язычество в Риме. Милан был одной из столиц Западной империи. Теперь на ее трон взошел язычник.

Именно во время пребывания Аттилы в Милане произошло событие, объясняющее природу устремлений короля гуннов. Увидев во дворце картину, изображающую римских императоров на золотых тронах, с лежащим у их ног мертвым человеком, которого он принял за соплеменника, Аттила приказал, чтобы картину перерисовали. Теперь он сидел на золотом троне, у подножия которого были римские императоры, но не мертвые, а трусливо высыпающие золото из мешков[405 - Suda mu, 405, tr. Whitehead, D.]. По мнению византийского ученого X в., записавшего этот рассказ, Аттила добивался не уничтожения империи, а ее подчинения.

Валентиниан отказал Аттиле в руке Гонории, но сейчас император не владел ситуацией. Он, судя по всему, находился в Риме, причем до смерти перепуганный (по сведениям одного из современников, Проспера Аквитанского)[406 - Проспер Аквитанский. Хроники, 452.]. Аэций явно был не в состоянии собрать большую армию[407 - Имеется один источник, который рассказывает совершенно иную историю. Гидатий, епископ Португальский, сообщивший, что брат Гейзериха был убит демонами, когда совершил святотатство, написал Chronicon с намерением рассказать о трудах Божьих по мере приближения мира к апокалипсису. Он пишет (Olymp. CCCVIII), что 300 000 человек были убиты в битве на Каталаунских полях (!) и что гунны прошли из Галлии в Италию, где их постигли Божья кара, чума и голод, и они были перебиты Аэцием (Eus. MMCCCCLXI). Он вообще не упоминает ни Льва, ни каких-либо встреч с ним. Более поздних писателей это побудило наслать на гуннов чуму (а может, она и была?) и, позднее, отвести Аэцию определенную роль в их отступлении, которую отрицает Проспер. Сведения Гидатия выглядят путаными.]. Поэтому Валентиниан направил к Аттиле посла. Им был Лев, епископ Римский.

Лев был человеком твердых и прямых взглядов. Он отличался бесстрашием, поскольку был уверен, что находится под защитой св. Троицы и что его долг, как Святого отца города Святого Петра, быть носителем римской власти. Виргилий в своих «Энеидах» обозначил видение римлянином своего места в мире: «Помни, римлянин, твоя власть (империй) правит народами». Так происходило во времена Августа, и в течение 450 лет основным предназначением императоров было осуществлять эту власть. Но теперь в империи возник вакуум, и власть нового типа должна была его заполнить. Власть епископа Римского.

Он встретился с Аттилой на берегу реки Минцио в Ломбардии, возможно, как предположил один историк, в пределах прямой видимости с фермы Виргилия[408 - Hodgkin, op. cit., ch. 4.]. Встреча очень напоминала мифологический сюжет. Оба — и папа, и король, верили, что они избраны править миром. Это было столкновение двух гигантских эго. И все же, почти магическим образом, там, где ничего не смогла сделать сила, сработала дипломатия. Аттила развернул свою могучую армию и направился назад в Венгрию.

Через 1000 лет Рафаэль изобразит на картине папу Льва I (на самом деле он рисовал тогдашнего папу, Льва X) спокойным и величественным, поднимающим руку в жесте, призывающем к миру, в то время как над ним Святые Петр и Павел размахивают мечами. Аттила выглядит ошеломленным, а его армия бежит в ужасе, видя столь бесспорное проявление гнева Божьего.

Так что же случилось на самом деле? Чуда не произошло. Папа не был в действительности одноруким. Рядом с ним находились не святые, а римские сенаторы: экс-консул Авиений, возможно, богатейший человек в Риме, и экс-префект Италии Тригетий, дипломат, который несколькими годами ранее вел переговоры с Гейзерихом. В сущности, римская делегация была собрана с миру по нитке: денежный мешок, переговорщик на случай, ежели Аттила суеверен. Видно, таким он и оказался, поскольку присутствие пантифика помогло.

Иордан поясняет, что, когда Аттила согласился отступить, «он объявил и с угрозами признал открыто, что он принесет еще худшее зло Италии, если они не пришлют ему Гонорию, сестру императора Валентиниана и дочь августы Плацидии, с причитающейся ей частью королевских богатств»[409 - Иордан, LXIII. Проспер Аквитанский просто написал, что на Аттилу «такое впечатление оказало присутствие высокого священника», что он решил вернуться домой, — Robinson, J. Н., Readings in European History (Boston, 1905), p. 49 — но Проспер работал в услужении у Льва в качестве секретаря.]. Аттиле было обещано, что он их получит. Другими словами, Лев со своими компаньонами был послан Валентинианом, чтобы согласиться на капитуляцию. Аттила получил свою невесту и приданое (золотом, не землями — но он золото и предпочитал). Он добился от Запада подчинения. Больше не было абсолютно никакого смысла двигаться на Рим, особенно, если, как полагают некоторые, продовольствия не хватало, а армия страдала от болезней.

Аттила вновь удалился в Венгрию, чтобы спланировать кампанию будущего года. В ожидании прибытия Гонории он взял себе другую невесту и в первую брачную ночь, как пишут, занялся не молодой, а обильным возлиянием, отчего лопнул кровеносный сосудик в носу, и от кровотечения Аттила умер. Учитывая, что среди немногих сведений, известных нам об Аттиле (от Приска), есть и то, что он не напивался допьяна, остается простор для размышлений о возможном убийстве[410 - Babcock, M.A. The Night Attila Died.]. Ему было 50 лет. Он так никогда и не получил Гонории, и никто не знает, что с ней стало.

КАК АТТИЛА ПОМОГАЛ СОЗДАНИЮ ПАПСТВА


Аттила одержал бесполезную победу. Подлинным победителем оказался человек, которого мы теперь называем папа Лев I. Он вернулся в Рим с легендой, которую можно было добавить к перечню христианских чудес, доказывая, что церковь спасла Рим от разграбления (которое, на самом деле, ему не угрожало). Церковь теперь была реальной силой, сменившей в Риме военную власть. Именно в этот момент Римская империя сдала Рим. Не Аттиле, а папе.

Епископа Римского называли «папа», но это была форма обращения к примерно 2000 священнослужителей. Слово означало просто papa, «отец». У епископа Римского не было специального титула. Но у Льва была вера в то, что поскольку Рим — город Святого Петра, то его епископ должен быть главой церкви.

Не каждый христианский священник соглашался с таким выводом. Лев вступил в беспощадный спор с епископом Арльским, который снимал и назначал епископов в Галлии по своему усмотрению, будто он — Господи помилуй! — сам сделался церковью.

Лев, однако, имел преимущество — его поддерживал император Валентиниан, и в 445 г. (том самом, когда Аттила стал единоличным правителем гуннов) Лев добился от августейшей особы удивительного письма. Император официально признавал примат епископа Римского над всей церковью на том основании, что тот являлся хранителем ключей Святого Петра, а Рим главенствует в империи. Более того, провозглашалось, что постановления епископа имеют силу закона и любое противодействие им будет рассматриваться как измена. Признавалось также, что гражданская власть теперь находится в подчинении у епископа Римского, наместники провинций обязаны насильно высылать любого, кто откажется отвечать на его вызов.

Епископ Арльский сдался и в 449 г. отправился в мир иной. Но все же Лев нуждался в чем-нибудь более убедительном, чем императорское письмо, чтобы упрочить свое положение нового владыки империи. Встреча с величайшим язычником на земле могла бы снять все вопросы. И сняла.

Но истина состоит в том, что не спокойствие Льва и не рука Божья отвратили от Рима языческого вождя. Просто Аттила и не собирался долго задерживаться на этой земле.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ГУННОВ


Беспощадная и эффективная в непродолжительных кампаниях военная машина Аттилы была в целом колоссом на глиняных ногах. Она просто не могла действовать на больших дистанциях и в сколько-нибудь продолжительные периоды времени.

Успехи римской армии в значительной мере объяснялись ее способностью подолгу находиться в полевых условиях. Она могла перестоять любую армию отчасти потому, что была полностью наемной, профессиональной армией, не зависевшей от призванных на сборы рекрутов, которым нужно было возвращаться домой, собирать урожай, а также потому, что ее обслуживал мощный бюрократический аппарат, организовавший доставку пайков, амуниции и разведданных. В то же время вся «бюрократия» Аттилы состояла из одного секретаря (предоставленного римлянами) и пленника по имени Рустик, который хорошо писал на греческом и на латыни.

У Аттилы не было долгосрочных стратегических целей, помимо завоевания мира. Он не составлял планов поставок продовольствия и фуража. Его армии самообеспечивались на месте, что, разумеется, приводило к опустошению окрестностей и означало, что войска постоянно должны были продвигаться вперед. Королевство Аттилы, которое выглядело странным и пугающим, было, по существу, паразитом, сосущим империю. У него не было будущего, даже если бы Аттила остался жив, а после его смерти оно исчезло без следа.

Аттила Гуннский не был близок к завоеванию Рима, на какое бы расстояние он к нему ни подошел. Реальный ущерб, нанесенный им, заключался в том, что он вынудил римлян отказаться от возвращения себе удерживаемой вандалами Северной Африки. И, что пожалуй более серьезно, заставил их думать, будто церковь способна уберечь от земных напастей.

ВАНДАЛЫ В РИМЕ


В 450 г. императорская дочь попросила Аттилу жениться на ней, чтобы избавиться от одиночества. Через пять лет жена римского императора обратилась к вождю вандалов Гейзериху, чтобы спастись от Рима.

Эта история выглядит так. В высших кругах Западной империи царил хаос. За исключением папы Льва, никто не был способен чем-либо грамотно управлять. Не было боеспособной армии. Двор находился в катастрофическом состоянии. Как рассказывает один сплетник, Иоанн Антиохийский, Валентиниану приглянулась жена сенатора по имени Максим, и он с помощью хитрости заманил ее к себе. Валентиниан выиграл в кости у Максима кольцо и воспользовался им, чтобы засвидетельствовать поддельную записку от мужа жене с просьбой посетить императрицу во дворце. Когда женщина пришла, Валентиниан ее изнасиловал[411 - Иоанн Антиохский. Фрагмент 200, 1, tr. Gordon, C.D., The Age of Attila, p. 51.].

Максим хотел убить Валентиниана, но не осмеливался это сделать, пока был жив Аэций. Поэтому он продолжал оставаться с августом в хороших отношениях и убеждал его, что Аэций готовит заговор для свержения императора. Сын Аэция был обручен с дочерью Валентиниана. Ясно, что император был вне себя. Он лично нанес смертельный удар мечом своему великому полководцу, своему защитнику и единственному человеку, который способен был спасти Рим. По словам Марцеллина: «И с ним умерла Западная империя, чтобы никогда уже не возродиться»[412 - Аммиан Марцеллин. XXXI, 4.].

Как только Аэция не стало на его пути, Максим организовал убийство Валентиниана, завладел его троном и, поскольку жена Максима к тому времени умерла, его вдовой, Евдоксией, которую он заставил стать своей женой. Вот тогда-то Евдоксия и попросила о помощи Гейзериха. И Гейзерих стал рыцарем в сияющих доспехах.

Он прибыл к Риму из Северной Африки с огромным флотом, сильной армией и намерением сделать свою арианскую империю богаче за счет умирающей католической империи. Максим, испугавшись демона в варварском обличье (которому было за шестьдесят), попытался сбежать из города. Рим оказался в руках толпы, которая схватила императора, забила его камнями и растерзала на куски.

Папа Лев, зная, что «повторение — мать учения», устроил свидание с Гейзерихом наподобие встречи с Аттилой. Насколько можно верить христианским источникам, он добился от Гейзериха обещания, что вандалы не будут убивать, пытать, выведывая, где спрятаны ценности, и не станут разрушать здания. Похоже, что Лев опять получил свою выгоду от того, что и так бы случилось: Гейзериху были безразличны речи католического епископа, но он твердо намеревался не плодить католических мучеников. И у него не было желания заниматься сносом домов.

Город, в который он вошел, и так был полуразрушен. Население Рима сократилось в 4 раза по сравнению с III в. Языческие храмы систематически подвергались нападениям толп христиан, а жители «по камушку, по кирпичику» растаскивали императорские постройки для возведения собственных домов. Вандалы, насколько известно, вообще не нанесли вреда ни светским, ни религиозным зданиям, за исключением верхней части одной крыши, которую по ошибке приняли за золотую.

Гейзерих переехал в императорский дворец и приказал погрузить имперские сокровища на корабли. В инвентарном списке значились сокровища Иерусалимского храма, разграбленного и разрушенного Веспасианом в 70 г. н. э. Странно, но ни одного из летописцев, описывавших это «ограбление Рима», совершенно не заинтересовал тот факт, что «украденные» ценности сами вначале были доставлены в город в качестве трофеев. И если римляне уничтожали ограбленные здания и города, то вандалы не разрушили в Риме ни одного дома.

Через две недели Гейзерих вернулся в Ливию со своими людьми, с добычей и, в соответствии с просьбой, с Евдоксией и ее двумя дочками. Поразительно, как много писателей называют это «похищением». Одна из дочерей была уже обручена с сыном Гейзериха, и теперь они поженились. Евдоксия и другая ее дочь после недолгого пребывания в Ливии были отправлены к своей семье в Константинополь.

Что касается Западной империи, то она, по существу, прекратила существование. Приск пишет, что после взятия Гейзерихом Рима «были еще и другие императоры на Западе, но, хотя я и знаю их имена, упоминать никого из них не буду. Ибо так получилось, что жили они лишь короткое время после вхождения в должность и в результате этого не совершили ничего, заслуживающего упоминания…»[413 - Приск. Bellum Vandalicum, 7, 15–17, tr. Dewing, in Blockley, R.C. (ed.), The Fragmentary Classicising Historians of the Later Roman Empire, p. 69.]

Не имея денег, чтобы платить легионам, Рим потерял контроль над Испанией, Галлией и Британией, а сам город в начале 470-х гг. стал ареной гражданских войн. В руины Рим превратили сами римляне, которые перешли от использования древних камней и статуй для строительства новых домов к применению их в качестве боеприпасов.

КОНЕЦ ИМПЕРИИ


Тем временем Гейзерих создавал в Ливии государство нового типа. Он постановил, что его трон будет наследоваться (вместо готской традиции выборов на основании единодушного одобрения), заменил племенную аристократию в своей администрации чиновниками, назначенными по его выбору, и организовал воинов в регулярную армию с боевыми единицами по тысяче человек. Вандалы стали полновластными хозяевами Средиземного моря и продолжали совершать набеги на Сицилию и материковую Италию. Гейзерих относился к таким операциям как к крестовым походам. Он поддерживал арианские общины и, как говорят, верил, что божественный ветер найдет своих жертв: король якобы сказал своему лоцману, что он направляет корабль «открыто против тех, на кого сердит Бог»[414 - Прокопий. Ill, 5.]. Помощь необязательно вызывала одобрение[415 - Mathisen, R.W. ′Sigisvult the Patrician, Maximinus the Arian, and Political Strategems in the Western Roman Empire c. 425–40′, Early Medieval Europe, 8, 2 (July 1999), pp. 173–96.]. В 467 г. одна морская банда даже напала на Южную Грецию. Империя разваливалась из-за потери не только Африки и ее несметных богатств, но и самого Средиземного моря.

Восточный император Лев решил, что с этим надо кончать во что бы то ни стало. В 468 г. он собрал флот из 1100 боевых кораблей и армию в 100 000 человек, чтобы организовать, несомненно, самую дорогостоящую военную экспедицию античных времен. Впервые экспедиция стоила столько, что поставила империю на грань банкротства. В гигантскую армию входили подразделения из всех, кого империя могла нанять или кому могла приказать, включая готов, бургундцев и гуннов.

Произошло морское сражение с участием лучников, применением бомб с зажигательной смесью, скорпионов и абордажа. Римский флот победил, и армия высадилась в Ливии. Затем сошлись сухопутные силы — вандалы на конях и мавры на верблюдах, с одной стороны, и легионы, поддержанные гуннскими лучниками — с другой. Вновь вандалы потерпели поражение, и римская армия двинулась на Карфаген.

Гейзерих заключил «липовое» перемирие с римским флотом, стоявшим на якоре, а затем направил брандеры в самую его гущу. Начался хаос, в атаку пошли боевые корабли Гейзериха, и римский флот отошел. Затем то же сделала и сухопутная армия. Экспедиция обернулась полным крахом.

В итоге восточный император Зенон, сын Льва, официально признал Гейзериха правителем Северной Африки, Балеарских островов, Корсики, Сардинии и Сицилии. Гейзерих вернул римских пленных (за исключением тех, кого успели продать в рабство, тогда договариваться нужно было уже с рабовладельцами), даровал свободу вероисповедания католикам и прекратил морские набеги на империю.

В 476 г. в Константинополе получили посылку из Рима. Там находились имперские регалии с припиской, что в Риме этот хлам больше некому вручить, но, может быть, восточный император захочет сохранить их у себя на память. Посылку отправил германец Одоакр. Он отстранил от должности последнего императора Западной Римской империи, тринадцатилетнего Ромула Августула («Августенка»), и отправил его жить в деревню[416 - На самом деле это был захват власти людьми Аттилы. Отцом Ромула был Орест, секретарь Аттилы. После смерти Аттилы он вновь стал римским гражданином, в 475 г. стал командующим на Западе, а затем возвел своего сына в императоры. Отцом Одоакра был адъютант Аттилы Эдекон.]. Одоакр перелистнул новую страницу в истории. Он стал королем Италии. И он был арианином.

На следующий год старый Гейзерих наконец умер. Он прожил удивительную жизнь. На его глазах мир полностью преобразился. Он дожил до весьма преклонных лет (почти до восьмидесяти) в мире, где правили люди, жившие от силы вдвое меньше.


ЭПИЛОГ


В начале этой книги мы спросили: что было бы с миром, если бы волчица, вместо того чтобы кормить, съела Ромула и Рема? Что, если бы не было Рима? Что, если бы были только варвары?

После того как на Западе не стало римского императора, на смену Римской пришла варварская империя, которая, кажется, дает ответ на поставленный вопрос. Восточные готы, остготы, чьи отцы и деды ходили походами с Аттилой и гуннами, в 489 г. вернулись в Италию и на этот раз здесь и остались. Они больше не были язычниками, но и не спешили в лоно римской католической церкви. Подобно вандалам и вестготам, они были арианами и под руководством короля Теодориха приступили к строительству Рима нового типа. Вместо старой бесчеловечной, нетерпимой и безжалостной Римской католической империи появилось более уравновешенное и осмысленное варварское государство.

В то время, как Рим пытался всех своих граждан сделать «римлянами» и старался не признавать национального самоопределения внутри империи, Теодорих считал, что можно построить империю, объединяющую разные народы. Он хотел добиться гармонии между королевствами и нациями Запада, гарантируя им возможность жить по собственным законам и создавая междинастические. Теодорих правил как готский король и патриций, выказывая почтительное уважение к Константинополю и никогда не называя себя императором.

Управляя своим государством из Равенны, где он сам ухаживал за собственным садиком, Теодорих восстановил разрушенную пахотную систему Италии. Он приглашал из Африки специалистов по строительству колодцев и осушению болот. Он боролся с предрассудками и распутством, запретил театры и магию, а также издал эдикты по охране древних монументов. Латинская литература вступила в новый золотой век, но пользовался свободой и готский язык: как язык обучения в религиозных службах. Государство Теодориха простиралось от Сицилии до Дуная, от Белграда до Атлантики, и Италии посчастливилось 33 года прожить в мире и порядке. Много веков Европа не знала ничего подобного. Теодориха до сих простые немцы вспоминают как величайшего из всех правителей — но без упоминания его римского имени. Они помнят его как Дитриха. Дитриха Бернского.

У варваров появилось будущее? Ничего подобного. Западная империя ушла, но римляне остались, а Теодорих, естественно, был толерантен по отношению к католикам. Римляне, одинаково страстные в своей вере и в неприятии варваров, поднимали бунты и восстания, пока положение не стало таким, что стареющий Теодорих был вынужден принять меры против католицизма, и меры очень жестокие.

Католицизм всегда усиливался, когда на него нападали. Агрессивный антикатолицизм Гейзериха углубил нетерпимость католиков, а сделка Аттилы с папой Львом поставила мифическую власть папы выше императорской власти. Вдвоем они фактически создали власть, которая будет доминировать в грядущие столетия, власть римского папы-короля, который унаследовал власть и одеяния римских императоров и принял старый языческий титул Pontifex Maximus (Великий понтифик). В конце концов, церковь разрушила Рим и заменила его своей формой цивилизации.

Свой путь к окончательной победе над арианством в Западной Европе католицизм начал со старых врагов вандалов — франков, которые так насолили вандалам, когда те перешли Рейн в 406 г. Франки появились в начале III в. как конфедерация племен на германском берегу Рейна к северу от Майнца. Это название впервые упоминается римскими историками в связи с битвой римлян с ними около 241 г., когда часть франков пересекла Рейн и поселилась в Бельгийской Галлии. Как можно судить из названия их племени («свободные люди»), они явно не считали себя римлянами. Хотя римляне, в конце концов, стали относиться к франкам как к союзникам, те очень медленно романизировались и оставались язычниками еще 9 лет после смерти Гейзериха, до тех пор, пока их король Хлодвиг не принял христианство.

Но франки не стали арианами. Они приняли римский католицизм. Теодорих оставил на своих постах католических епископов, а один из них, Авит Венский, упорно трудился над обращением германского племени бургундцев из арианства в католичество. Он делал это не угрозами, а силой разума и живостью идей, содержащихся в его многочисленных письмах королю Бургундии[417 - Shanzer, D. ′Bishops, Letters, Fast, Food, and Feast′ in Mathisen, R.W., and Shanzer, D., Society and Culture in Late Antique Gaul]. Он, безусловно, был яркой личностью. Сохранились 96 его писем. Кроме того, он сочинил большую чудесную поэму, De spiritalis historiae gestis («О девстве»). Написанная классическим гекзаметром, она содержит краткое изложение Библии. Говорят, что Мильтон использовал ее при написании своего «Утерянного рая»[418 - Shanzer, D. and Wood, I. (tr.). Avitus of Vienne].

Епископ обратил в христианство нескольких членов бургундской королевской семьи, включая дочь короля Гундобада, Клотильду, которая стала женой Хлодвига, короля франков. Клотильда поставила себе задачу обратить в христианство мужа, и в 496 г. тот решил испытать ее бога. В качестве эксперимента, во время неудачного сражения, он повторил вслух по памяти молитву христианскому Богу, отметив, что языческие боги совсем его забыли. Сразу же после этого враг неожиданно обратился в бегство, а Хлодвиг — в христианство[419 - Григорий Турский. II, 30].

Поскольку католический Христос показал себя отличным боевым богом, Хлодвиг решил использовать его возможности в полной мере. Он настроился на завоевание всей Галлии, для чего нужно было уничтожить королевство вестготов на юге. Вестготы были арианами. Католический Бог, конечно же, не мог с этим смириться. «Тогда король Хлодвиг сказал своему народу: «Мне тяжело сознавать, что эти ариане овладели частью галлов. Так пойдем же, и с Божьей помощью победим их, и возьмем ту землю под свое правление»[420 - Там же, 37]. Он разгромил вестготов в 507 г. и создал католическое королевство франков, которое потом породило Карла Великого (придумавшего для себя титул императора Священной Римской империи), а затем и Францию. А католический Бог был утвержден как европейский римский боевой бог, во имя которого франки, назвавшись крестоносцами, в итоге завоевали Иерусалим.

После смерти Теодориха в 526 г. началось отступление арианства. Римская империя продолжала существовать на Востоке, а вандальское королевство в Африке пережило Гейзериха всего на 58 лет. В 533 г. воскресшая Восточная империя провела успешную двухлетнюю кампанию по изгнанию вандалов из Северной Африки и восстановлению там римского правления. Католическая верхушка и папа объединились с византийцами, и Италия оказалась захвачена Востоком и католической церковью. После долгих лет мира при Теодорихе Италии пришлось пережить 30 лет войны и она обратилась в сплошные руины. Триумфатором оказался католицизм.

И католическая церковь создала для нас историю. Римляне уже фальсифицировали картину завоеванного ими мира. Теперь церковь управляла историей, сохраняя одни тексты, уничтожая другие и создавая новые. В 540 г. кости Теодориха были выброшены из его мавзолея, и было сделано все возможное, чтобы стереть всякую память о нем. Готы-ариане стали дикарями, вандалы превратились в разрушителей, а Аттила был прозван «бичом Божьим».

Таков финал этой повести о том, как мы потеряли нашу историю, а наши европейские предки превратились в дикарей, которыми пугают непослушных детей. Финал истории о том, как появились варвары.


БИБЛИОГРАФИЯ


В век Интернета нет особого смысла стремиться к тому, чтобы снабдить книгу чем-то вроде полного списка печатной литературы, тем более когда речь идет о тысячах наименований. Современные библиографии легко создаются с помощью поисковых машин, и массу материалов легко найти в Сети — особенно если дело касается первоисточников или последней археологической информации. Конечно, большие трудности в пользовании URL′ами создает то, что они быстро стареют, поэтому наилучшим инструментом поиска является Google или один из его конкурентов.

Очевидная проблема состоит в том, что большинство крупных ресурсов сформированы вокруг точки зрения, ставящей Рим в вершину угла. Но есть несколько сайтов, которые стоит упомянуть.


ТЕКСТЫ

www.perseus.tufts.edu

Отдел классики университета Тафтса начинал на этом сайте с Древней Греции. Сейчас он расширен и включает в себя Рим и самый обширный он-лайновый архив классических текстов. На время написания там их было 489 и еще 112 вторичных источников.

http://classics.mit.edu

Домашняя страница классического интернет-архива, еще одна удивительная библиотека, где сейчас можно найти 440 классических работ.

www.fordham.edu/halsall

Обширная коллекция веб-ресурсов Пола Холсалла, относящаяся ко всем аспектам древнеримского общества и культуры вплоть до конца II в. н. э.

http://penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/home/html

Восхитительная работа Билла Тейера по транскрибированию (а не сканированию) постоянного потока греческих и латинских текстов с полезными комментариями. Выражаем свое восхищение и сердечную благодарность автору.

www.tertullian.org/fathers

Содержит несколько существенных текстов, включая Амвросия, Иеронима, Сальвиана, Гильдаса, Иоанна Никиусского, Юлиана Отступника и Зосиму.

www.iranica.com/

Проект университета Колумбии, осуществляемый университетским Центром исследований Ирана, предоставляющий он-лайновые и твердые копии текущих работ, «Иранскую энциклопедию», которая дает самые полные англоязычные сведения по персидской истории.

www.sasanika.com

Сайт университета штата Калифорния, посвященный исследованиям Сасанидов.

http://archnet.asu.edu/topical/Selected_Topics

Classical%20Archeology/general.php

Стартовая точка он-лайновой археологии, предлагает ссылки на ресурсы, позволяющие относительно легко находиться в курсе текущих событий.

www.ccel.org

Сайт, посвященный христианской классике, предлагает переводы, среди которых «О граде Божьем» Августина и «Упадок и разрушение Римской империи» Гиббона и еще многое другое.

www.stoa.org/sol

Удивительный проект, где более ста ученых сотрудничают в размещении в Сети первого английского перевода «Суды», византийской энциклопедии X в.

www.livius.org/rome/html

Собрание статей с гиперссылками по римской тематике голландского историка Йоны Лендеринга.

www.stoa.org/diotima/anthology/wlgr

Послесловия Мэри Лефковиц и Морин Фант, иллюстрирующие социальную роль женщин в древности.


ЖУРНАЛЫ

www.lndiana.edu/~classics/research/journals.shtml

Полезный список журналов, доступных он-лайн, поддерживаемый университетом Индианы.

http://ccat.sas.upenn.edu/bmcr

Из множества существующих он-лайновых журналов нам особенно помог Bryn Mawr Classical Review по указанному адресу, в который включены магистерские и подробные книжные обзоры — в частности по линии «Это плохая книга», что бросило нас в дрожь.

www.nottingham.ac.uk/dassics/digressus

По этому адресу размещен Digressus, «Интернет-журнал классического мира» Ноттингемского университета.


ССЫЛКИ

Ambrose, De Fide, tr. de Romestin, H. Select Library of Nicene and Post-Nicene Fathers, second series, vol.10 (New York, 1896).

Ammianus Marcellinus, Rerum Gestarum, tr. Hamilton, W. The Later Roman Empire: AD 354–378 (Penguin, 1986).

Andreau, J. Banking and Business in the Roman World (Cambridge, 1999).

Appian. The Civil Wars, tr. Carter, J. (Penguin, 1996).

Augustine. Arianism and Other Heresies, tr. Hill, E., The Works of Saint Augustine: A Translation for the 21st Century, part.1, vol.18 (New City Press, 1990).

Его же. City of God, 7 vols. (Loeb, 1957–72).

Его же. Confessions, tr. Watts, W., 2 vols. (Loeb, 1912).

Aquinas, Т., Summa Theoiogica, tr. Fathers of the English Dominican Province Christian Classics (1981).

Babcock, M. A. The Night Attila Died: Solving the Murder of Attila the Hun (Berkeley, 2005).

Beresford Ellis, P. A Brief History of the Celts (Robinson, 2003).

Blockley, R. C. The History of Menander the Guardsman (Cairns, 1985).

Его же (ed.). The Fragmentary Classicising Historians of the Later Roman Empire: Eunapius, Olympiodorus, Priscus and Malchus (Cairns, 1981–3).

Breeze, D. J. and Dobson, B. Hadrian′s Wall (Allen Lane, 1976).

Brown, P. The World of Late Antiquity: From Marcus Aurelius to Muhammad (Thames & Hudson, 1971).

Его же. Augustine of Hippo: A Biography (Faber, 2000).

Browne, P. R. L. ′Parthians and Sasanians′ in Boyle, J. A. (ed.), Persia: History and Heritage (British Institute of Persian Studies, 1978).

Browne, T. ′Pseudoxia Epidemica′, Keynes, G. (ed.), The Works of Sir Thomas Browne (Faber, 1964).

Browning, I. Palmyra (Chatto & Windus, 1979).

Bury, J. B. History of the Later Roman Empire (London, 1923).

Butcher, K. Roman Syria and the Near East (British Museum, 2003).

Caesar. The Gallic War, tr. Edwards, H. J. (Loeb, 1917).

Carey, J. et al (eds.). Ildanach lldirech: A Festschrift for Proinsias Mac Cana (Celtic Studies, 1999).

Cauuet, B. L′Or dans I′Antiquite, de la Mine a l′Objet (Toulouse, 1999).

Cicero. De Re Publica, tr. Keyes, C. W. (Heinemann, 1961).

Claudian. De Bello Gothico, tr. Platnauer, M. (Heinemann, 1922).

Claudius Mamertinus. Panegyrici Latini: In Praise of Later Roman Emperors (California, 1994).

Codex Theodosianus, tr. Thatcher, O. J., The Library of Original Sources: Volume IV — Early Mediaeval Age (Hawaii, 2004).

Collins, R. Visigothic Spain 409–711 (Blackwell, 2004).

Cunliffe, B. Facing the Ocean — The Atlantic and its People (Oxford, 2004).

Его же. The Celts: A Very Short Introduction (Oxford, 2003).

Его же. The Ancient Celts (Oxford, 1997).

Daryaee, T. ′The Political History of Eran in the Sasanian Period′ на сайте www.sasanika.com (и ожидаемая History of Sasanian Persia, I. B. Tauris).

Demosthenes. ′Third Philippic′, tr. Leland, Т., All the Orations of Demosthenes (London, 1851).

Dio Cassius. Roman History, tr. Cary, E. and Foster, H. B., 9 vols. (Loeb, 1914–27).

Diodorus Siculus. Library of History, tr. Geer, R. M. (Loeb, 1947).

Drinkwater, J. and Elton, H. (eds.). Fifth-century Gaul: A Crisis of Identity? (Cambridge, 1992).

Dubs, H. H. A Roman City in Ancient China (China Society, 1957).

Duncan-Jones, R. Money and Government in the Roman Empire (Cambridge, 1994).

Его же. Structure and Scale in the Roman Economy (Cambridge, 1990).

Encyclopedia Iranica (Routledge, 1982).

Eutropius. Breviarum Ab Urbe Condita, tr. Bird, H. W. (Liverpool, 1993).

Ferrandus. Vita Fulgentii, Patrologiae cursus completus, Series Latina, 67 (1844).

Finley, M.l. Classical Slavery (Frank Cass, 1987).

Florus, Lucius Annaeus. Epitome of Roman History (Loeb, 1929).

Frank, T. An Economic History of Rome (New York, 1962).

Freeman, C. The Closing of the Western Mind (Heinemann, 1998).

Freeman, P. War, Women and Druids (Texas, 2002).

Frere, S., Britannia (Routledge & Kegan Paul, 1973).

Frye, R. N. The Heritage of Persia (Cardinal, 1976).

Funari, P. P. A. Dressel 20 Inscriptions from Britain and the Consumption of Spanish Olive Oil, BAR British Series 250 (1996).

Gerontius. The Life of Melania the Younger, tr. Clark, E. A. (New York, 1984).

Ghirsman, R. Iran: Parthians and Sassanians, tr. Gilbert, S. and Emmons, J. (Thames & Hudson, 1962).

Ghirsman, R. et al. Persia, the Immortai Kingdom (Transorient, 1971). Gibbon, E. Decline and Fall of the Roman Empire (London, 1782). Ginnell, L. The Brehon Laws: A Legal Handbook (Littleton, 1993). Gobi, R. Die Munzen der Sasaniden im Koniglichen Munzkabinett (The Hague, 1962).

Gordon, C. D., The Age of Attila: Fifth-Century Byzantium and the Barbarians (Ann Arbor, 1960).

Gregory of Tours, History of the Franks, tr. Brehaut, E. (Columbia, 1916). Gruen, E. S. The Hellenistic World and the Coming of Rome, 2 vols. (California, 1984).

Guterbock, K. Byzanz und Persien in ihren diplomatisch-volkerrechtlichen Beziehungen im Zeitalter lustinians: Ein Beitrag zur Geschichte des Volkerrechts (Berlin, 1906).

Hanson, W. S. and Haynes I. P. Roman Dacia: The Making of a Provincial Society (Journal of Roman Archaeology, 2004).

Heather, P. The Goths (Blackwell, 1996).

Его же. Fall of the Roman Empire (Macmillan, 2005).

Herodian. History of the Empire, tr. Echols, rodian. History of the Empire, tr. Echols, E. G. (California, 1961). Herodotus. The Persian Wars, tr. Godley, A. D., 4 vols. (Loeb, 1920–5). Heron of Alexandria. ′Automata′, Greek Mathematical Works, II, tr. Thomas, I. (Loeb, 1941). rodian. History of the Empire, tr. Echols, E. G. (California, 1961). Herodotus. The Persian Wars, tr. Godley, A. D., 4 vols. (Loeb, 1920–5). Heron of Alexandria. ′Automata′, Greek Mathematical Works, II, tr. Thomas, I. (Loeb, 1941). (California, 1961). Herodotus. The Persian Wars, tr. Godley, A. D., 4 vols. (Loeb, 1920–5). Heron of Alexandria. ′Automata′, Greek Mathematical Works, II, tr. Thomas, I. (Loeb, 1941).

Historia Augusta, tr. Magie, D., 3 vols. (Loeb, 1921, 1924, 1932). Herzfeld, E. Zoroaster and His World, II (Princeton, 1947).

Hodgkin, T. The Barbarian Invasions of the Roman Empire, 6 vols. (Folio Society, 2001–3).

Horace. Satires. Epistles. The Art of Poetry, tr. Rushton Fairclough, H. (Loeb, 1926).

Humphrey, J. H. (ed.). Excavations at Carthage Conducted by the University of Michigan, 7 vols. (Ann Arbor, 1976–82).

Irving, C. Crossroads of Civilisation (Weidenfeld & Nicholson, 1979). Isaac, B. The Limits of Empire: The Roman Army in the East (Oxford, 1990).

James, S. The Atlantic Celts: Ancient People or Modern Invention? (British Museum, 1999).

John, Bishop of Nikiu. Chronicle, tr. Charles, R. H. (Oxford, 1916). Jones, A. H. M. The Later Roman Empire 284–602 (Blackwell, 1986). Его же. The Roman Economy (Oxford, 1974).

Jones, M. E. The End of Roman Britain (Cornell, 1996).

Jones, S. Archaeology of Ethnicity: Constructing Identities in the Past and Present (Routledge, 1997).

Jordanes. The Origin and Deeds of the Goths, tr. Mierow, C. C. (Princeton, 1915).

Josephus. Jewish Antiquities, 9 vols. (Loeb, 1930–65).

Julian. ′The Caesars′, Julian: Orations 6–8, tr. Wright, W. C. (Loeb, 1913).

Jungman, J. A. The Early Liturgy to the Time of the Gregory the Great (Indiana, 1959).

Kirwan C. Augustine (Routledge, 1989).

Kuhlmann, K. Enemies of Souls and Bodies: Vandal Rule and Urban Decline in Carthage, ad 439–533 (Warhorse Simulations, 1998).

Kurkjian, Vahan M. A History of Armenia (Armenian General Benevolent Union of America, 1958).

Lewis, M. J. T. Temples in Roman Britain (Cambridge, 1966).

Livy. History of Rome, 14 vols. (Loeb, 1919–59).

Lydus, I. Powers or the Magistracies of the Roman State (American Philosophical Society, 1983).

MacMullen, R. Romanization in the Time of Augustus (Yale, 2000).

Его же. Changes in the Roman Empire: Essays in the Ordinary (Princeton, 1990).

Man, J. Attila (Transworld, 2005).

Marsden, E. W. Greek and Roman Artillery; Historical Development (Clarendon, 1969).

Mathisen, R. W. and Shanzer, D. Society and Culture in Late Antique Gaul: Revisiting the Sources (Ashgate, 2001).

Merrills, A. H. (ed.). Vandals, Romans and Berbers (London, 2004).

Musset, L. The Germanic Invasions (London, 1975).

Namatianus, Rutilius. ′De reditu suo′, Minor Latin Poets II, tr. Duff, J. W. and Duff, A. M. (Loeb, 1934).

Olmsted, G. S. A Definitive Reconstructed Text of the Coligny Calendar (Washington, 2001).

Orientus, Commonitorium, tr. Tobin, D. M. (Catholic University of America, 1945).

Orosius. Seven Books of History against the Pagans, tr. Raymond, I. W. (Columbia, 1936).

Philostorgius, Ecclesiastical History, tr. Walford, E. (London, 1851).

Piggott, S. Wagon, Chariot and Carriage: Symbol and Status in the History of Transport (Thames & Hudson, 1992).

Plato. Charmides, tr. Lamb, W. R. M. (Loeb, 1927).

Pliny the Elder. Natural History, tr. Rackham, H. (Loeb, 1942).

Plutarch. Lives, tr. Dryden, J. (Random House, 2001).

Его же. Virtues of Women, tr. Babbit, F. R. (Loeb, 1931).

Pohl, W. Kingdoms of the Empire: The Integration of Barbarians in Late Antiquity (Brill, 1997).

Polybius. Histories, tr. Paton, W. R., 6 vols. (Loeb, 1922–7).

Poulter, A. G., Falkner, R. F. and Shepherd, J. D. Nicopolis ad Istrum: A Roman to Early Byzantine City (Leicester, 1999).

Price, D. J. de Solla. ′Gears from the Greeks: The Antikythera Mechanism — a Calendar Computer from ca. 80 be′ in Transactions of the American.

Philosophical Society, vol. 64, part 7 (1974).

Procopius of Caesarea. History of the Wars, tr. Dewing, H. B. (Loeb, 1916).

Prosper of Aquitaine. Epitoma Chronicon, ed. Mommsen, Т., in Chronica Minora Saec. IV, V, VI, VII, vol. I (Berlin, 1961).

Его же. Epigrammа in Sancti Prosperi Aquitani Opera Omnia, Patrologiae cursus completus, Series Latina 51, pp. 497–532.

Rankin, D. Celts and the Classical World (Routledge, 1996).

Raven, S. Rome in Africa (Routledge, 1993).

Rawson, B. (ed.). The Family in Ancient Rome: New Perspectives (Routledge, 1992).

Rochas d′Aiglun, E. A. Poliorcetique des Grecs (Paris, 1872).

Его же, La Science des Philosophes et l′Art des Thaumaturges dans l′Antiquite (Paris, 1882).

Rufinus of Aquileia (Rufinus Tyrannius). Church History, tr. Amidon, P. R. (Oxford, 1997).

Russo, L. The Forgotten Revolution (Springer, 2003).

Salvian. Of the Government of God, tr. Sanford, E. M. (Octagon Books, 1966).

Schramm, E. Die antiken Geschutze der Saalburg (Berlin, 1918).

Seneca. Lucius Annaeus. Dialogues and Letters, tr. Costa, C. D. N. (Penguin, 1997).

Его же. Minor Dialogues, Together with the Dialogue on Clemency, tr. Stewart, A. (Bell, 1902).

Shanzer, D. and Wood, I. (tr.). Avitus of Vienne: Selected Letters and Prose (Liverpool, 2002).

Socrates Scholasticus. Ecclesiastical History, tr. Bright, W. (Wipf & Stock, 2003).

Strabo, Geography, tr. Jones, H. L. 8 vols. (Loeb, 1949).

Suetonius. The Twelve Caesars (Penguin, 2003).

Tacitus, Agricola, tr. Church, A. J. and Brodribb, W. J. (Macmillan, 1877).

Его же. Annals, tr. Church, A. J. and Brodribb, W. J. (New English Library, 1966).

Его же. Germania, tr. Church, A. J. and Brodribb, W. J. (Macmillan, 1877).

Его же. The Histories (Penguin, 1995).

Tenney, F. An Economic History of Rome (Jonathan Cape, 1927).

Thomas, I. Greek Mathematical Works, II (Loeb, 1941).

Thompson, E. A. The Huns (Blackwell, 1996).

Его же. Romans and Barbarians: The Decline of the Roman Empire (Wisconsin, 1982).

Throckmorton, P. (ed.). History from the Sea: Shipwrecks and Archaeology (Mitchell Beazley, 1987).

Thucydides. History of the Peloponnesian War, tr. Warner, R. (Penguin, 1970).

Todd, M. Everyday Life of Barbarians (Batsford, 1972).

Его же. The Early Germans (Blackwell, 2004).

Toomer, G. J. Diodes on Burning Mirrors (Springer, 1976).

Vekony, G. Dacians-Romans-Romanians (Matthias Corvinus, 2000).

Velleius Paterculus. Compendium of Roman History: Res Gestae Divi Augusti, tr. Shipley, F. W. (Loeb, 1924).

Victor of Tunnunna. Chronicon, Corpus Christianorum, Series Latina, 173a (Turnhout, 2001).

Vitruvius. On Architecture, tr. Granger, F., 2 vols. (Loeb, 1931, 1934).

Webster, J. and Cooper, N. (eds.). Roman Imperialism: Post-colonial Perspectives (Leicester, 1996).

Wells, H. G. The Outline of History (Cassell, 1972).

Wells, P. S. The Barbarians Speak: How the Conquered Peoples Shaped Roman Europe (Princeton, 1999).

Его же. Beyond Celts, Germans and Scythians: Archeology and Identity in Iron Age Europe (Duckworth, 2001).

Его же. The Battle that Stopped Rome Norton and Co, 2003).

Whittaker, C. R. Frontiers of the Roman Empire: A Social and Economic Study (John Hopkins, 1994).

Wilkes, J. J. The Illyrians (Blackwell, 1992).

Zonaras, Annales, ed. Buettner-Wobst, Т., 3 vols. (Bonn, 1841–97).

Zosimus. History, tr. Ridley, R. T. (Canberra, 1982).


notes


Примечания


1


Цезарь Ю., Записки о галльской войне, VI, 27


2


Страбон. География, XVI, 4,10


3


Плиний Старший. Естественная история, VIII, 3


4


Browne Т., ′Pseudoxia Epidemica′, I,3, i


5


Ливий. История Рима от основания города, V, 35


6


Там же, 36


7


Плутарх. Сравнительные жизнеописания, «Камилл»; Ливий, VI, 1


8


Плутарх. Там же


9


Ливий. V, 48


10


James S. The Atlantic Celts; Cunliffe, В., The Celts.


11


Cunliffe, B. Facing the Ocean.


12


Там же.


13


Подробное обсуждение взглядов римлян и греков на кельтов см. Rankin, D. Celts and the Classical World.


14


Диодор Сицилийский, Историческая библиотека, XXVI, 2–3.


15


Там же.


16


Там же, XXVIII, 1–3.


17


Страбон. IV, 4, 5.


18


Там же.


19


Там же.


20


Там же, 5, 2.


21


Там же, 4, 2


22


Там же.


23


Диодор Сицилийский. V, 30.


24


Юлий Цезарь. IV, 33.


25


Biel, J. (ed.). Der Keltenfurst von Hochdorf (Stuttgart, 1985); Krausse, D., Hochdorf III (Stuttgart, 1996).


26


Piggott, S. Wagon, Chariot and Carriage, c.27; Alinei, М., ′The Celtic Origin of Lat. Rota and its Implications for the Prehistory of Europe′, в печати в Studi Celtici.


27


Clark, Prof. A. C. ′The Reappearance of the Texts of the Classics′, paper presented to the Bibliographical Society, 21 February 1921.


28


Там же.


29


Юлий Цезарь. I, 14.


30


У нас избирательная память даже здесь: Полибий также пишет, что римляне были «ненадежны, полны беззаконных желаний, неумеренных страстей и жестокого гнева» и что единственное, что могло их сдержать, было официальное использование суеверий, когда правительство опиралось на богов, грозивших «незримыми ужасами и тому подобными прелестями» (VI, 57). Но мы предпочитаем не добавлять эту информацию к нашему образу Рима.


31


Olmsted, G. S. ADefinitive Reconstructed Text of the Coligny Calendar.


32


Lewis, M. J. T. Temples in Roman Britain.


33


Плиний. XVIII, 296.


34


Reynolds, PJ. ′Reconstruction of the Vallus — the Celtic Reaping Machine′, Bulletin of Experimental Archaeology, 3 (1983).


35


Cauuet, В. L′Or dans I′Antiquite.


36


Страбон. IV, 5.


37


Andreau, J. Banking and Business in the Roman World, p.144.


38


Юлий Цезарь. I, 3.


39


Там же, 28.


40


Число жертв взято у Плутарха. Сравнительные жизнеописания, «Цезарь»: «Из трех миллионов человек, составлявших общее число тех, с кем он в разные времена вступал в поединок, он убил один миллион и пленил второй». Нельзя рассматривать эти цифры как точные. Историки ведут споры о численности населения Галлии и остальной империи — мы приводим цифры, которые, по нашему мнению, являются наиболее правдоподобными.


41


Юлий Цезарь. I, 31.


42


Там же, 29.


43


Светоний. О жизни двенадцати цезарей, «Цезарь», LIV.


44


Юлий Цезарь. IV, 15.


45


Плутарх. Сравнительные жизнеописания, «Цезарь».


46


Дион Кассий. Римская история, LX, 19.


47


Юлий Цезарь. 1,16.


48


Там же, 21.


49


Дион Кассий. LXII, 1.


50


Там же, LXXVII, 16.


51


Ginnell, L. The Brehon Laws.


52


Плутарх. О женской добродетели, XXII.


53


Evans, D. E.′Onomaris: Name of Story and History?′, in Carey, J. et al (eds.), Ildanach lldirech, pp. 27–37.


54


Полибий. История, II, 8.


55


Плутарх. О женской добродетели, VI.


56


Megaw, J. V. S. ′The Vix Burial′, Antiquity, 40 (1966), pp. 157–63.


57


Keller, J. Das keltische Furstengrab von Reinheim I (Romisch-Germanisches Zentralmuseum, Mainz, 1965).


58


Аммиан Марцеллин. Res Gestae, XV, 12, tr. Beresford-Ellis, P., A Brief History of the Celts.


59


Страбон. IV, 5, 3.


60


Fulford, М… ′Calleva Atrebatum: An Interim Report on the Excavation of the Oppidum, 1980–86′, Proceedings of the Prehistoric Society, 53 (1987), pp. 271–9.


61


Fulford, M. and Timby, J., Late Iron Age and Roman Silchester: Excavations on the Site of the Forum-Basilica 1977, 1980–86, Britannia Monograph Series 15 (Society for the Promotion of Roman Studies, 2000).


62


Тацит. Анналы, XII, 37.


63


Дион Кассий. LXII, 2.


64


Stead, I. М… ′The Snettisham Treasure: Excavations in 1990′, Antiquity, 65 (1991), 447–65.


65


Дион Кассий. LXII, 2.


66


Gregory, T. Excavations in Thetford, 1980–1982, Fison Way, Vol. 1 (Norfolk Museums Service, 1991).


67


Тацит. Анналы, XIV, 31.


68


Когда в 54 г. н. э. умер Клавдий, его вдова не могла выступать опекуном молодого Нерона — отсюда назначение Сенеки.


69


Crook, J. A. ′Feminine Inadequacy and the Senatusconsultum Velleianum′, in Rawson, B. (ed.), The Family in Ancient Rome, pp. 83–92.


70


Тацит. Анналы, XIV, 31.


71


Там же.


72


Юлий Цезарь. 1,13.


73


Там же.


74


Светоний. «Клавдий», XXV.


75


Диодор Сицилийский. V.


76


Там же.


77


Тацит. Анналы, XIV, 30.


78


Там же.


79


Там же, 33.


80


Там же.


81


Дион Кассий. LXII, 3.


82


Тацит. Анналы, XIV, 37.


83


Там же, 1.


84


Тацит. Германия, VI.


85


«…подгоняемые призывами генерала и общими криками не спасовать перед войском из взбешенных женщин», Тацит. Анналы, XIV, 30.


86


Тацит. История, IV, 13–15.


87


Webster, J. ′At the End of the World: Druidic and Other Revitalization Movements in Post-conquest Gaul and Britain′, Britannia, 30 (1999), 1–20.


88


Frere, S. Britannia, p.160.


89


Breeze, D. J. and Dobson, B. Hadrian′s Wall.


90


Funari, P. P. A. Dressel 20 Inscriptions from Britain and the Consumption of Spanish Olive Oil.


91


Whittaker, C. R. Frontiers of the Roman Empire, p. 86.


92


Hong, S. et al, ′Greenland Ice Evidence of Hemispheric Lead Pollution′, Science, 265 (1994), p. 1841; Renberg et al, ′Pre-industrial Atmospheric Lead Contamination Detected in Swedish Lake Sediments′, Nature, 368 (1994), p. 323; Shotyk, W. et al, ′History of Atmospheric Lead Pollution from a Peat Bog, Jura Mountains, Switzerland′, Science, 281 (1998), p. 1635; Nriagu, J. O.,′Tales Told in Lead′, Science, 281 (1998), p. 1622.


93


Тацит, Агрикола, 30.


94


MacMullen, R. Romanization in the Time of Augustus.


95


«Романизация»… побуждает нас ставить создание Римской империи в основание исторических исследований и объяснять пути развития провинций в рамках этого процесса, рассматривая жизнь в Римской империи только через диалектику колонизуемого и колонизатора», Crawley Quinn, J. ′Roman Africa?′, Digressus, Sup.1 (2003).


96


Hingley, R. ′The "Legacy" of Rome: The Rise, Decline and Fall of the Theory of Romanization′, in Webster, J. and Cooper, N. (eds.), Roman Imperialism.


97


Юлий Цезарь. VI, 17.


98


Истории императоров, «Север Александр», 60. Этот источник не всегда надежен (см. гл. «Христианизация империи», прим. 4), но, тем не менее, имеет определенное значение.


99


Истории императоров, «Аврелиан», 44.


100


Там же, «Кар», 14.


101


Coskun, A. ′Cover Names′and Nomenclature in Late Roman Gaul: The Evidence of the Bordelaise Poet Ausonius at www.linacre.ox.ac.uk/Files/ Pros/CNN.pdf (2003).


102


Тацит. Агрикола, 21.


103


Brown, P. The World of Late Antiquity, p.12.


104


По крайней мере, так думает большинство историков. Некоторые — не так: см. Jones, А.Н.М. The Roman Economy.


105


Юстиниан. Дигесты, цит. по Finley, M.I., Classical Slavery, p. 44.


106


«Рабы освобождали крестьянина не для участия в демократической политике, но для сражения за империю», Аппиан, Гражданские войны, 1,1.


107


Duncan-Jones, R. Structure and Scale in the Roman Economy, p. 115.


108


Bartlett, B. ′How Excessive Government Killed Rome′, Cato Journal, 14, 2 (1994).


109


Brown, P., The World of Late Antiquity, p. 25.


110


Bartlett, B., op. cit.


111


Сальвиан. О власти Господа, V, 4.


112


Сальвиан. V, 6, по: Jones, М.Е. The End of Roman Britain.


113


Клавдий Мамертинец. Panegyrici Latini, X, 4, 3.


114


Кодекс Феодосия, V, 17, 1.


115


Аммиан Марцеллин. XXVII, 8.


116


Там же, XXVIII, 2–3.


117


Клавдий Мамертинец. XI, 3, 4.


118


Зосим. Новая история, VI, 5.


119


Геронтий. Жизнь Мелании Младшей.


120


Подтекст взят из рассказа, а предположение, что он поддерживает мнение о разрыве Британии с Римом, является предположением проф. Майкла Э. Джонса.


121


Сальвиан. V, 4.


122


Там же, 6.


123


Там же, 5.


124


Van Dam, R. ′The Pirenne. Thesis and Fifth-century Gaul′ in Drinkwater, J. and Elton, H., Fifth-century Gaul.


125


Тацит. Германия, XXIV.


126


Радость жизни (фр.).


127


Musset, L. The Germanic Invasions.


128


Тацит. Германия, VII.


129


Юлий Цезарь. IV, 2.


130


Todd, М. Everyday Life of Barbarians, pp. 107–8.


131


Тацит. Германия, X.


132


Там же, VI.


133


Todd, М. op. cit., p. 96.


134


Юлий Цезарь. IV, 22.


135


Тацит. Германия, XXV.


136


Там же, XI.


137


Там же.


138


Там же, VII.


139


Юлий Цезарь, I, 31.


140


Там же.


141


Там же, 33.


142


Тацит. Германия, V.


143


Schnurbein, S′Augustus in Germania and His New "Town" at Waldgirmes East of the Rhine′, Journal of Roman Archaeology, 16 (2003), pp. 93–107.


144


Веллей Патеркул. Очерк римской истории, II, 118.


145


Тацит. Анналы, II, 45.


146


Веллей Патеркул. II, 109.


147


Тацит. Анналы, II, 19.


148


Веллей Патеркул. II, 118.


149


Там же, 117.


150


Там же.


151


Дион Кассий. VIII, 56, 18.


152


Флор. Эпитома, II, 88.


153


Иосиф Флавий. Иудейские древности, X, 10.


154


Веллей Патеркул. II, 118.


155


Тацит. Анналы, I, 54.


156


Веллей Патеркул. II, 118–119.


157


Там же, 119–120.


158


Там же.


159


Todd, М. The Early Germans, pp. 50–1.


160


Тацит. История, IV.


161


Дион Кассий. LVI, 23.


162


Светоний. «Калигула», XXIV.


163


Об имени жены Арминия см.: Страбон, VII, 1, 4.


164


Тацит. Анналы, I, 55.


165


Там же, 66.


166


Там же, 57.


167


Там же, 58.


168


Там же, 59.


169


Там же, 61.


170


Там же, II, 10.


171


Страбон, VII, 1,4.


172


Тацит, Анналы, II, 42.


173


Веллей Патеркул, II, 108.


174


Тацит, Анналы, II, 45.


175


Там же, 63.


176


Там же, 84.


177


Там же, I, 9: «Океан и далекие реки были границами империи»; I, 11: «Август начертал собственноручно…что империя должна быть ограничена нынешними пределами».


178


Светоний, «Август», 25.


179


Юлиан Цезарь. XXVIII, 327.


180


Евтропий. Breviarum Ab Urbe Condita, VIII, 6, 2.


181


Там же.


182


Hanson, W. S. and Haynes I. P. Roman Dacia.


183


Vekony, G. Dacians-Romans-Romanians, p.50.


184


Lydus, I. Powers or the Magistracies of the Roman State, II, 28.


185


Страбон. VII, 3, 11.


186


Геродот. Персидские войны, IV, 93–96.


187


Страбон. VII, 3, 5.


188


Платон. Хармид, 157.


189


Vekony. Op. cit., p. 50.


190


Дион Кассий. LXVII, 6.


191


Там же, LXVIII, 9.


192


Там же, LXVII, 6.


193


Там же, 7.


194


Там же, 8.


195


Там же, 10.


196


Аммиан Марцеллин. XXIV, 3, 9.


197


Дион Кассий. LXVIII, 6.


198


Там же.


199


Там же.


200


Там же, 8.


201


Там же, 10.


202


Там же, 11.


203


Там же, 14.


204


Там же.


205


«До того как римляне захватили Египет, там был канал, построенный египетскими и персидскими варварами, но римляне позволили ему забиться илом. Все, что сделали инженеры Траяна — прочистили канал и переименовали его в «реку Траяна».


206


Whittaker, C.R. Frontiers of the Roman Empire.


207


Прокопий из Кесарии. Войны, III, 2, 2.


208


Филосторгий. Церковная история, II, 5.


209


Аммиан Марцеллин. XXXI, 3, 8.


210


Там же, 4, 6. Возможно, цитируется Пиндар.


211


Там же, 4,4.


212


Там же.


213


Там же, 4, 10–11.


214


Там же, 5, 10.


215


Там же, 8, 9.


216


Там же, 13, 4.


217


Там же, 13, 6.


218


Фемистий. Речь 16, по: Moncur, D. and Heather, P., Translated Texts for Historians (Liverpool, 1996).


219


Орозий. Истории против язычников, VII, 35.


220


Зосим. V, 4.


221


Орозий. VII, 37.


222


Клавдиан. De Bello Gothico, II, 129. Осовременено нами.


223


Там же, 139.


224


Зосим. V, 37.


225


Там же, 45.


226


Там же, 47.


227


Там же.


228


Там же, 48.


229


Там же.


230


Там же.


231


Там же, 53.


232


Там же, 54.


233


Там же.


234


Зосим. VI, 8.


235


Там же, 9.


236


Там же, 10; Прокопий, III, 2.


237


Зосим, VI, 11.


238


Письмо к Деметриаду, № 30, цит. по: Brown, P., Augustine of Hippo. Pp. 288–9.


239


Орозий. VII, 39.


240


Там же.


241


Зосим. VI, 10.


242


Прокопий. III, 2.


243


Орозий. VII, 37.


244


Августин. О граде божьем, I, 1.


245


Там же, 7.


246


Орозий. VII, 43.


247


Гораций. Послания, II, 1, 156.


248


Throckmorton, P. ′The Road to Gelidonya′ in Throckmorton, P. (ed.), History from the Sea.


249


Price, D. J. de Solla. ′An Ancient Greek Computer′Scientific American (June 1959), pp. 60–7.


250


Price, D. J. de Solla. ′Gears from the Greeks′.


251


Общепринятое мнение, что римляне сделали это место бесплодным, перепахав его с солью, неверно. У них не было столько соли.


252


Diels, Н. Laterculi Aiexandrini aus einem Papyrus ptolemaischer Zeit, Abhandlungen der koniglich — preussischen Akademie der Wissenschaften zu Berlin, philologische-historische Klasse (1904), II, 2–16, 7.3–9.


253


Витрувий. Десять книг об архитектуре, VII, 14.


254


Фукидид. История Пелопонесской войны, I.


255


Геродот. История, V, 22.


256


Фрасимах. От имени Ларисаена — единственная дошедшая до нас строка речи!


257


Демосфен. Третья филиппика, XXXI.


258


Champion, С.′Romans as Barbaroi: Three Polybian Speeches and the Politics of Cultural Indeterminacy′, Classical Philology, 95, 4 (2000), pp. 425–44.


259


Плиний. XXIX, 14.


260


Там же.


261


Gruen, E.S. The Hellenistic World and the Coming of Rome, ch. 7.


262


«Если бы у греков были порох, электромагнетизм, печатный станок, историю пришлось бы переписать. Почему пытливый греческий ум не додумался до этих вещей — загадка». Warner, C.D. ′Thoughts Suggested by Mr Froude′s "Progress"′, Scribner′s Monthly, 7, 3 (January, 1874).


263


Плутарх. Сравнительные жизнеописания, «Марцелл».


264


Schramm, Е. Die antiken Geschutze der Saalburg.


265


Marsden, E.W. Greek and Roman Artillery.


266


Диодор Сицилийский. XIV, 16, 8.


267


Там же, XX, 91–96.


268


Soedel, W. and Foley, V. ′Ancient Catapults′. Scientific American (March, 1979), pp. 150–60.


269


Rochas d′Aiglun, E.A. Poliorcetique des Grecs and La Science des Philosophes et I′Art des Thaumaturges dans I′Antiquite.


270


Middleton, W.E.K.′Archimedes, Kircher, Buffon and the burning mirrors′, ISIS, 52 (1961), pp. 533–43.


271


Согласно графу де Бюффону, автору энциклопедической «Естественной истории», за 66 футов 40 зеркал поджигали пропитанную креозотом доску, а за 150 футов 128 зеркал немедленно поджигали сосновую доску. В другом эксперименте 45 зеркал расплавили 6 фунтов олова с 20 футов. Supplement a I′Hist. Naturelle, I, pp. 399–483, quarto edition.


272


Stavroulis, O.N. ′Comments on: On Archimedes′ Burning Glass′. Applied Optics, 12, 10, A 15 (1973).


273


Эксперимент поставил Иоаннис Саккас по настоянию историка проф. Евангелоса Стаматиса. Он построил 200 покрытых бронзой зеркал и расставил их, вместе с командой из 60 человек, на пирсе военно-морской базы Скаманга возле Афин, Греция (The Times, 11 ноября 1973 г.). Он доказывал, что Архимеду было легче, так как у него было летнее солнце (эксперимент ставился зимой) и более горючая мишень (корабли из кедра, а не фанера). Эксперимент был отвергнут Д. Л. Симсом [Simms, D.L.,′Archimedes and Burning Mirrors′, Physics Education, 10 (1975), pp. 517–21], но затем сообщалось, что д-р Саккас повторил его пять раз с такими же положительными результатами.


274


Лукиан, очевидно, ссылается на хорошо известную историю: «…при осаде Сиракуз он одним хитрым приспособлением обратил римские корабли в пепел», Hippia, глава 2.


275


Говорят, Архимед поджег вражеские триремы с помощью «pyreia», Гален, De Temperamentis, I, iii. Значение слова «pyreia» неизвестно.


276


Зонара. Всемирная история, I, 9.


277


Евстафий. К Илиаде.


278


Дион Кассий, IX, 4.


279


Rashed, R. Les Catoptriciens Grecs, I: Les Miroirs Ardents (Les Belles Lettres, 2000).


280


Tzetzes. Book of Histories (Chiliades), 2, 118–28, in Thomas, I., Greek Mathematical Works.


281


Зонара. I, 11.


282


Toomer, G.J. Diodes on Burning Mirrors.


283


Самый последний такой эксперимент был показан по телевидению (канал «Дискавери», «Мифоломы»). В октябре 2005 г., в пасмурный день, при максимальной температуре 20 °C, комплект зеркал поджег с 75 футов старую деревянную рыбацкую лодку, но огонь погас. В Сиракузах в июле-августе обычно ясное небо и температура превышает 30 °C. Руководитель команды Массачусетского технологического института, участвовавшей в эксперименте, проф. Дэвид Уоллес сказал, что опыт указывает на то, что технически возможно создать такое оружие, но не на то, что оно применялось (San Francisco Chronicle, 22 октября 2005 г.).


284


Simms, op. cit.


285


Idem, ′Archimedes′ weapons of war and Leonardo′. The British Journal for the History of Science, 21.6 (June 1988), pp. 195–210.


286


Ливий. XXV, 31.


287


Цицерон. De Re Publica, I, 14, 21.


288


Плутарх. «Цезарь».


289


Аппиан. IV, 9.


290


Светоний. «Веспасиан», XVIII.


291


Russo, L. The Forgotten Revolution, p. 133.


292


Герон Александрийский, ′Automata′. I, 7, 340–2.


293


Tr. Oppenheim, А.L., in Pritchard, J.B. Ancient Near Eastern Texts Relating to the Old Testament (Princeton, 1950).


294


Исайя. 45.1.


295


Надпись в Персеполе известна как надпись дэвов (демонов), поскольку в ней в том числе говорится, что «там было место, где прежде демонам (дэвам) поклонялись. Впоследствии милостью Ахурамазды я разрушил это капище демонов и провозгласил: «Демонам поклоняться не будут!» Историки выдвинули массу увлекательных догадок по поводу того, кому так досталось.


296


Плутарх. «Красс».


297


Там же.


298


Там же.


299


Дион Кассий. XL, 27.


300


Плиний. VI, 47.


301


Взял ли Красса солдат жену для себя, низкую варварку, и ставший седым / (Горе, для народа загублена жизнь!) / Получающий плату от кровного врага». The Odes and Carmen Saeculare of Horace, III, 5, 5–8, tr. Conington, J. (London, 1882).


302


Dubs, H.H. A Roman City in Ancient China.


303


Отсутствуют источники по парфянскому периоду, но не было существенной разницы с обучением при следующей династии. Информация, которая следует далее, дана по: Tafazzoli, A. ′Education Under The Parthian and Sassanian Dynasties′ in Encyclopedia Iranica.


304


Gray, W.F.M. ′Batteries B.C.′, The Laboratory, 25, 4 (1956).


305


Eggert, G. ′The Enigma of the Battery of Baghdad′. Proceedings: 7th European Skeptics Conference, pp. 42–6, GWUP, Rossdorf (1995).


306


Дион Кассий. LXXVI, 9.


307


Еврипид. Вакханка, финальный хор.


308


Дион Кассий. LXXX, 13–16.


309


Геродиан. История Империи, VI, 4, 4.


310


Зонара. XII.


311


Onsor-al-Ma.ali Kaykavus b. Eskandar, Qabus-nama, ed. Gh.-H. Yusofi, Tehran, 1345. [1966], pp. 77, 89, 95, процитированный в Khaleqi-Motlaq, D. ′Iranian Culture, Iranian Etiquette in the Sasanian Period′ in Encyclopedia Iranica, откуда и взят материал для этого раздела.


312


Паралипоменон. 8.4.


313


′Vopiscus′, Истории августов, III. Этот таинственный текст, который, как сейчас считается, берет свое начало в IV в., содержит много неверных данных, к нашему стыду, поскольку он является основным источником сведений об этой даме. Восхитительный Билл Тэйер, чей сайт в Чикагском университете представляет собой один из наиболее ценных электронных источников оригинальных текстов, сказал: «Даже такая огромная бочка вранья содержит несколько ложек правды, и, похоже, эта одна из них. Возможно, Зенобия действительно была потомком Клеопатры».


314


Там же.


315


Heather, P. Fall of the Roman Empire, p. 62.


316


Heather, P. Fall of the Roman Empire, p. 328, прикидки насчет того, могли ли на Венгерской равнине пастись 150 тысяч лошадей, если каждому гуннскому воину был нужен десяток коней.


317


H.G. Wells. The Outline of History, 28, 4.


318


The Times. 30 июля 1900 г.


319


«И вот тогда вандалы нашего острова, / Проклятые враги разума и закона, / Сожгли во прах собрание достойнейшее, / Чем даже видел Рим!».


320


Gregoire, Н.В. (Abbot of Blois). Convention Nationale. Instruction publique. Rapport sur les destructions operees par le Vandalisme, et sur les moyens de le reprimer. Suivi du Decret de la Convention Nationale (Imprimerie Nationale, Paris, 14 Fructidor, an II [1793]).


321


«…проявления безбожия в людях, которые, исповедуя веру Христову, искажают ее догмы»; Фома Аквинский, II–II, 11, 1.


322


Намациан. О возвращении домой, II, 41 sqq.


323


Ливий. XX, 1.


324


Аппиан. История Рима, LVI–LXI. Здесь очевидна связь с черным камнем Кааба в Мекке, который, как считается, является метеоритом и которому в доисламские времена поклонялись как трону богини, напоминающей Гекату.


325


Истории августов, «Аврелиан», 20. Надежность этого источника наиболее сомнительна из всех (но и в нем же что-то есть!), поскольку, похоже, текст писали, чтобы «доказать» преимущества язычества над христианством, и включили в него явные выдумки. Но книги Сивиллы, несомненно, время от времени использовались.


326


Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи, IX, 2.


327


Иордан. Происхождение и деяния готов, XXIV.


328


Herzfeld, Е. Zoroaster and His World.


329


«…то есть, они намеренно деформировали черепа, как, по описаниям, делали гунны». Частное сообщение, д-р Жанин Дэвис-Кимбалл, Центр исследований евразийских кочевников.


330


Договор о «пятидесятилетием мире», подписанный в 562 г., по которому Византия обязалась ежегодно платить золотом за оборону Кавказа (см. фрагменты 11 и далее в Blockley, R.C., The History of Menander the Guardsman и Guterbock, K., Byzanz and Persien in ihren diplomatisch-volkerrechtlichen Beziehungen im Zeitalter lustinians, c. 57 и далее), как показано в Gobl, R., Die Munzen der Sasaniden im Koniglichen Munzkabinett, p. 5, был направлен на защиту восточной границы от гуннов.


331


Цит. в: Публий Фабий Сципион (псевдо), «Кем были гунны и как они нанесли такой удар по Европе?», www.ancientworlds.net/.


332


Heather P. Fall of the Roman Empire, p.156.


333


Blockley, R.C. (ed.). The Fragmentary Classicising Historians of the Later Roman Empire.


334


Аммиан Марцеллин. XXII, 5.


335


Фома Аквинский, la. Зс, 1с.


336


Deferrai, R.J. (tr.). Saint Ambrose: Theological and Dogmatic Works (Fathers of the Church, 44 Washington DC, 1963), praef.


337


Дион Кассий. LI, 22.


338


Гиббон, op. cit., 3, 27, i.


339


Григорий Нисский. De Deitate Filii et Spiritus Sancti, Gregorii Nysseni Opera X, 2 (Leiden).


340


Guenther, O. (ed.). Epistolae Imperatores: Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinarum, 35, 1–2 (Vienna, 1895); Roberts, W.E., ′Magnus Maximus: Portrait of a Usurper′, MA thesis (University of South Carolina, 1997), pp. 99–102.


341


Theoderet. Ecclesiasticae Historiae, 5, 25 in Patrologiae Graecae 82, ed. J.P. Migne (Paris, 1864).


342


Со времен Антонина Пия, около 100 г. н. э., на монетах у императоров появляется нимб.


343


Амвросий. De Fide, II, 16.


344


Руфин Аквилейский. Церковная история, II, 23.


345


Эти апокрифические цитирования находятся в согласии с единственной имеющейся у нас биографической информацией из «Византийской энциклопедии», взятой, в свою очередь, из «Жизни Исодора» греческого философа VI в., Дамаския. Там утверждается, что «те, кто были назначены в то время правителями города, вначале посещали ее лекции, как это было и в Афинах. Потому что, если действительность и погибла, всё же имя философии все еще казалось чудесным и восхитительным тем, кто занимал высшие посты в обществе».


346


Сократ Схоласт. Церковная история, VII, 15.


347


Иоанн, епископ Никейский. Хроники, 84, 87.


348


Heather, P. Fall of the Roman Empire, p. 194.


349


Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи, III, 14.


350


Orientus. Commonitorium, II, 184.


351


Проспер Аквитанский. Epigramma, 17.


352


Mariana, de Rebus Hispanicis, I, p. 148 (Hagae Comitum, 1733), цитируется у Гиббона, XXXI, который признает, что это «возможно, преувеличено» желанием со стороны современного летописца, чей рассказ взят за основу, сделать вторжение похожим на апокалиптические библейские предсказания.


353


Collins, R. Visigothic Spain.


354


Орозий. VII, 41.


355


Сальвиан. V, 5.


356


Jungman, J.A. The Early Liturgy to the Time of the Gregory the Great.


357


Орозий. VII, 38.


358


Кодекс Феодосия. IX, 40, 24.


359


Проспер Аквитанский. Хроники, 425.


360


Прокопий. III, 3.


361


Сальвиан. VII, 7.


362


Прокопий. I, 5.


363


Heather, P. Fall of the Roman Empire, p.270.


364


Raven, S. Rome in Africa, ch. 7.


365


Раскопки, организованные ЮНЕСКО, показали, что город не был, как считалось, стерт с лица земли. Это случилось, когда Август снес руины, чтобы построить новый город.


366


Raven, S. там же, с.168.


367


Цитируется в Kirwan, С. Augustine, р. 134.


368


Victor of Tunnunna. Chronicon, n.d. 479; Ferrandus, Vita Fulgentii, XX, 40.


369


Прокопий. III.


370


Иордан. XXXVI.


371


Tirnanic, G. ′The Mutilated Nose: Rhinokopia as a Visual Mark of Sexual Offence′. Доклад, представленный на Конференции по изучению Византии (2003). Остается популярной точкой зрения, по крайней мере в части прежней Византийской империи: опрос, проведенный в 2005 г. в Дьярбакире, Турция, показал, что 21 % респондентов считают, что изменившей женщине следует отрезать нос или уши (ВВС News, 19 октября 2005 г.).


372


Сенека. Письма, 7, 2–5.


373


Августин. Исповедь, VI, 8.


374


Сенека. О доброте.


375


Сальвиан. VII, 15 и след.


376


Neuru, L.L. ′Salvian, Sin and Ceramics′, Byzantine Studies Conference Abstracts, 7 (1981), 39–40


377


Quodvultdeus. De Tempore Barbarico, tr. Kalkman R., dissertation (Catholic University of America, 1963).


378


Jones, A.H.M. The Later Roman Empire 284–602, p. 758.


379


Ennabli, L.′Results of the International Save Carthage Campaign: The Christian Monuments) World Archaeology, 18 (1986–7), p. 304.


380


Wells, C.M. and Wightman, E.M. ′Canadian Excavations at Carthage, 1976 and 1978: The Theodosian Wall, Northern Sector′,Journal of Field Archaeology, 7 (1980), 57–9.


381


Clover, F.M. ′Carthage and the Vandals′, in Humphrey, J.H. (ed.), Excavations at Carthage, 7, 9.


382


Сальвиан. VII, 16.


383


Dracontius, Praef. Romulea I,12–15, in Oeuvres, III, ed. Bouquet, J. and Wolff, E. (Les Belles Lettres, 1995).


384


Merrills, A.H. (ed.), Vandals, Romans and Berbers, p. 12.


385


George, J.W. ′Vandal Poets in their Context′, in Merrills, op. cit.


386


Kuhlmann, K. Enemies of Souls and Bodies.


387


Bury, J.B. History of the Later Roman Empire, pp. 279–88.


388


Gardonyi, G. Slave of the Huns, tr. Feldmar, A. (Dent, 1969).


389


Иордан, XXXV.


390


Heather, P. Fall of the Roman Empire, p. 331–332.


391


Man, J. Attila.


392


MacMullen, R. ′Judicial Savagery in the Roman Empire′, in MacMullen, R. Romanization in the Time of Augustus, pp. 204–17.


393


Hodgkin, T. The Barbarian Invasions of the Roman Empire, II, p. 25.


394


Fothi, E. ′Anthropological Conclusions of the Study of Roman and Migration Periods′, Acta Biologica Szegediensis, 44, 1–4 (2000), pp. 87–94.


395


Tomka, P. ′Der Hunnische Furstenfund von Pannonhalma′, Acta Arcaeologica Academiae Scientiarum Hungaricae, 38 (1986).


396


Hodgkin, op. cit., p.25.


397


Poulter, A.G. Falkner, R.F. and Shepherd, J.D., Nicopolis adlstrum.


398


Приск. Фрагмент 11, 2, c.277, цит. в Heather, P., op.cit, p.334.


399


Иордан. XXXIII, 182. Явное и огромное преувеличение — современные историки, у которых есть свои методы подсчетов, думают, что гуннов было, видимо, в 10 раз меньше. Но мы видим, как напуганы были люди.


400


Большое спасибо Питеру Хитеру за помощь в логистическом анализе.


401


Аполлинарий Сидоний. Panegyric of Avitus, 325–6.


402


Guldenpenning, A. Geschichte des ostromischen Reiches unter den Kaisern Arcadius und Theodosius II (Halle, 1985), p. 340.


403


Heather, op.cit., p.387.


404


Григорий Турский. II, 5.


405


Suda mu, 405, tr. Whitehead, D.


406


Проспер Аквитанский. Хроники, 452.


407


Имеется один источник, который рассказывает совершенно иную историю. Гидатий, епископ Португальский, сообщивший, что брат Гейзериха был убит демонами, когда совершил святотатство, написал Chronicon с намерением рассказать о трудах Божьих по мере приближения мира к апокалипсису. Он пишет (Olymp. CCCVIII), что 300 000 человек были убиты в битве на Каталаунских полях (!) и что гунны прошли из Галлии в Италию, где их постигли Божья кара, чума и голод, и они были перебиты Аэцием (Eus. MMCCCCLXI). Он вообще не упоминает ни Льва, ни каких-либо встреч с ним. Более поздних писателей это побудило наслать на гуннов чуму (а может, она и была?) и, позднее, отвести Аэцию определенную роль в их отступлении, которую отрицает Проспер. Сведения Гидатия выглядят путаными.


408


Hodgkin, op. cit., ch. 4.


409


Иордан, LXIII. Проспер Аквитанский просто написал, что на Аттилу «такое впечатление оказало присутствие высокого священника», что он решил вернуться домой, — Robinson, J. Н., Readings in European History (Boston, 1905), p. 49 — но Проспер работал в услужении у Льва в качестве секретаря.


410


Babcock, M.A. The Night Attila Died.


411


Иоанн Антиохский. Фрагмент 200, 1, tr. Gordon, C.D., The Age of Attila, p. 51.


412


Аммиан Марцеллин. XXXI, 4.


413


Приск. Bellum Vandalicum, 7, 15–17, tr. Dewing, in Blockley, R.C. (ed.), The Fragmentary Classicising Historians of the Later Roman Empire, p. 69.


414


Прокопий. Ill, 5.


415


Mathisen, R.W. ′Sigisvult the Patrician, Maximinus the Arian, and Political Strategems in the Western Roman Empire c. 425–40′, Early Medieval Europe, 8, 2 (July 1999), pp. 173–96.


416


На самом деле это был захват власти людьми Аттилы. Отцом Ромула был Орест, секретарь Аттилы. После смерти Аттилы он вновь стал римским гражданином, в 475 г. стал командующим на Западе, а затем возвел своего сына в императоры. Отцом Одоакра был адъютант Аттилы Эдекон.


417


Shanzer, D. ′Bishops, Letters, Fast, Food, and Feast′ in Mathisen, R.W., and Shanzer, D., Society and Culture in Late Antique Gaul


418


Shanzer, D. and Wood, I. (tr.). Avitus of Vienne


419


Григорий Турский. II, 30


420


Там же, 37