Добро пожаловать в NHK! Тацухико Такимото Знакомьтесь, Сато Тацухиро, 22 года. Этот человек может рассказать вам об одиночестве всё, ведь он хикикомори, затворник 21 века. Он не учится и не работает, его телефон всегда молчит, он не разговаривал ни с кем уже несколько лет, он спит по шестнадцать часов в день и выходит из дома только по ночам, чтобы купить еды. Однажды Сато поймет, что он стал жертвой заговора зловещей организации N.H.K. «Это из-за насмешек коварных агентов N.H.K. я стал хикикомори!» — решает он. А затем в его дверь постучится прелестная девушка, которая предложит ему свою помощь. Кто она, эта девушка, ангел-спаситель или агент N.H.K.? Что такое N.H.K. на самом деле? И как вернуться к нормальной жизни? Сато предстоит ответить на эти и многие другие вопросы. Эта книга рассказывает о проблемах, с которыми сталкиваются современные молодые люди, не только в Японии, но и во всем мире: одиночестве, неприспособленности к взрослой жизни, поиске своего предназначения. Перевод на русский язык американского издания был выполнен группой энтузиастов. Над переводом работали: 3chapter-kun, anon17, brfbhg, chapt5, edit-kun, failred, johny_sniper (Сhen), nhkproject (Scanner-kun), rumesto, также нам помогали читатели своими правками в вики. Ваши замечания и пожелания отправляйте на наш почтовый ящик: nhkproject@yandex.ru. Добро пожаловать в N.H.K.! Тацухико Такимото Пролог В этом мире существуют заговоры. Однако, с девяносто девяти процентной вероятностью, правдоподобные истории о заговорах, которые вы слышите от других людей, являются обычными заблуждениями или даже намеренной ложью. Если вы зайдёте в книжный магазин, то увидите книги с названиями вроде «Великий еврейский заговор разрушает японскую экономику!» или «Суперзаговор: ЦРУ скрывает секретный договор с инопланетянами!», являющиеся обыкновенными выдумками. Несмотря на это… Люди любят заговоры. Заговоры. Мы безнадёжно очарованы горьковато–сладким звучанием этого слова. Рассмотрим, например, процесс появления теории «Еврейского заговора». Автора преследуют ужасные комплексы и переживания, например: «Почему я беден?», «Почему же я живу так плохо?», «Почему я не могу найти себе девушку?». На его разум и тело постоянно оказывается давление и снаружи, и изнутри. Это скрытое недовольство превращается в чувство бесконечной ненависти к обществу. Оно становится злостью. Однако, главный источник этой злости — это его собственная трусость. Он беден, потому что ему не хватает навыков, чтобы заработать денег. У него нет девушки, потому что ему не хватает обаяния. Но чтобы увидеть правду и признать свое несовершенство, требуется немало отваги. Ни один человек, кем бы он ни был, не хочет прямо взглянуть на свои недостатки. Поэтому автор теории заговора ищет причины своей трусости вовне. Он создаёт вымышленного «врага» за пределами своего внутреннего мира. Враг. Мой враг. Враг общества. «Я не могу быть счастливым из–за заговора злобных врагов. Из–за этого заговора я не могу найти девушку. Точно! Во всём виноваты евреи. Я не могу быть счастливым из–за козней евреев. Чёртовы евреи! Я не прощу вас!» По правде говоря, подобные мысли иногда посещают и евреев тоже. Всем, кто строит теории заговоров, стоит получше присмотреться к реальности. «Врагов» не существует вовне. «Зло» не существует вовне. Только ты сам виновен в том, что являешься ничтожеством. Это не еврейский заговор, не заговор ЦРУ, и, как бы это ни было очевидно, это не заговор инопланетян. Каждому следует помнить об этом. Но всё же… Крохотный процент людей становится жертвами настоящего заговора. Есть один человек, который стал свидетелем заговора, действующего и сейчас в строжайшей тайне. Кто же этот человек? Это я. Глава 1: Рождение борца Часть первая Однажды, в холодную январскую ночь, я узнал о существовании заговора. В моей крохотной однокомнатной квартирке на шесть татами[1 - Татами — единица измерения площади помещений, число татами (соломенных матрасов), нужных чтобы полностью накрыть пол. Площадь комнаты на шесть татами: 2,7 х 3,6 метров.] я пытался согреться, сидя за котацу[2 - Котацу — столы с подогревом, использующиеся зимой для обогрева, так как большинство квартир не имеет центрального отопления.]. Это была ужасно тоскливая ночь. Несмотря на наступление нового тысячелетия, на горизонте не было никакой надежды. Я даже расплакался, когда ел свой новогодний суп[3 - Празднование Нового Года часто включает в себя о–зуни, особый суп c рисовыми пельменями и овощами. Хотя в Новый Год нужно веселиться, рассказчик находится в глубокой депрессии.]. Для безработного двадцатидвухлетнего парня, которого отчислили из колледжа, зимний холод был просто пронизывающим. Сидя посреди своей грязной комнаты, где пол был завален разбросанной одеждой, а табачный дым пропитал стены, я вздыхал снова и снова. Как же до такого могло дойти? Это было всё, о чём я мог думать. — Эх, — простонал я. Если я не исправлю своё положение в ближайшее время, я совсем опущусь и буду навсегда потерян для общества. Тем более, что меня уже отчислили из колледжа. Мне нужно было быстро найти работу и вернуться к нормальной жизни. Но я… просто не мог этого сделать. Почему? Что мне мешало? Ответ прост — потому что я хикикомори[4 - Японское Министерство Здравоохранения определяет хикикомори как индивидуумов, которые отказываются покидать свои дома и изолируют себя от общества и семьи в одной комнате в течение времени, превышающего шесть месяцев, обычно это молодой человек , который чувствует себя отвергнутым обществом.]. Самый актуальный и популярный социальный феномен наших дней — хикикомори. Это я. Затворник. Говорят, что сейчас в Японии живет около двух миллионов хикикомори. Два миллиона — это огромное число. Если бы кто–нибудь кинул камень на улице, он бы попал в хикикомори… Конечно же, на самом деле этого бы не произошло. Хикикомори ведь не выходят на улицу. Так или иначе, я был одним из этих хикикомори, так распространённых в Японии. Не говоря уж о том, что я был кем–то вроде ветерана–хикикомори. Я покидал свою квартиру лишь раз в неделю, чтобы сходить в круглосуточный супермаркет за едой и сигаретами. Друзей у меня было целых ноль, и спал я по шестнадцать часов в сутки. В этом году исполнится четыре года с тех пор, как я стал хикикомори. Из–за моего образа жизни меня выгнали из колледжа. Правда, я был настолько отвратительным хикикомори, что мне должны были присвоить звание профессионала. С кем бы меня не сравнивали, едва ли я бы легко проиграл другому хикикомори. На самом деле, я был уверен, что если бы проводилась «Международная Олимпиада Хикикомори», я бы неплохо на ней выступил. Я думал, что смогу победить любого другого хикикомори, из какой бы страны он ни был: русского хикикомори, который уходит от реальности с помощью водки, английского хикикомори, находящего спасение в наркотиках, или американского хикикомори, палящего дома из пистолета во всё подряд. Точно! Знаменитый основатель стиля каратэ «кёкусин»[5 - Кёкусин (абсолютная истина) - это контактный стиль рукопашного боя, изобретенный в 1964 году Масутасу Оаямой (1923–1994), мастером  боевых искусств корейского происхождения, известного тем, что долгие годы тренировался в одиночестве на горах Миноубу и Киёсуми.] Масутацу Ояма, так же известный как «Божественная рука», до того как стал величайшим в мире мастером каратэ, предположительно всю свою молодость провёл в горах в уединении, укрепляя свой дух. Если взглянуть с этой точки зрения, то я, просидевший в этой квартире в течение многих лет, должен быть очень близок к тому, чтобы стать сильнейшим в мире человеком. Что же, стоит попробовать. Я решил взять пивную бутылку и попробовать разбить её ребром ладони. — Киииия!!! *** Забинтовывая свою окровавленную руку, я снова присел за котацу. Как ни крути, в последнее время мой мозг не работал так, как положено. Может, из–за того, что я спал по шестнадцать часов в день? Или потому, что я более полугода избегал контактов с другими людьми? Весь день моё сознание было затуманено. Меня даже пошатывало, когда я шёл в ванную. Но меня это совершенно не заботило. Более важной проблемой было покончить с этим убогим стилем жизни хикикомори. Точно! Я должен покончить с этой гнилой жизнью хикикомори как можно скорее. Вернуться в человеческое общество! Восстановиться после отчисления! Я буду работать, найду себе девушку и буду вести нормальную жизнь! Если я буду продолжать в том же духе, я стану совсем ущербным. Если я и дальше буду так себя вести, я лишусь права называться человеком. Мне нужно принять решение прямо сейчас! Однако решения, вроде «Сегодня я наконец выйду на улицу и найду себе работу на полставки!», испарялись, как туман, за каких–то десять минут. Почему? Почему так? Наверное, моя смехотворно долгая жизнь в образе хикикомори уничтожила остатки моей силы воли. Я не могу так больше продолжать. Я должен немедленно что–нибудь предпринять. Тогда я решил, что для того чтобы укрепить свой совершенно ослабший дух, я попробую принять немного Белой Дури, заказанной через интернет. Хотя она и называется Белой Дурью, это не общий стимулятор или что–то в этом духе. Это вполне легальный и довольно мощный галлюциноген. Несмотря на его легальность, говорят, что от него такой же эффект, как от ЛСД. Он воздействует непосредственно на серотониновые рецепторы в мозгу и вызывает невероятно яркие видения. То, что нужно. Чтобы выбраться из своего удручающего положения, мне ничего не оставалось, кроме как рассчитывать на лекарства. Я был вынужден разогнать свой изможденный мозг при помощи мощных галлюциногенов. Как говорил знаменитый Тацухико Шибусава[6 - Тацушико Шибусава (Tatsuhiko Shibusawa) (1928–1987) - японский писатель и ученый.]: «Просветление, получаемое от медитации, и просветление, получаемое от наркотиков, есть суть одно и то же». Или что–то в этом духе. Раз так, я буду просветляться при помощи наркотиков. Я достигну просветления и избавлюсь от хикикоморской части своей сущности. Я разобью слабость в своей душе и заменю ее непоколебимой отвагой. Я просто положу немного Белой Дури на мой котацу, и вдохну её разом! Часть вторая Ммм, как же хорошо, как же приятно! В моей маленькой грязной однокомнатной квартире с раковиной, заполненной грязными тарелками, и полом, заваленным нестираной одеждой, я был по–настоящему под кайфом! Стены дрожали и извивались, кондиционер глубоко дышал. Ого! Всё ожило. Теперь мы существовали в одном мире. Мистер Стерео разговаривает. Добрый вечер, мистер Холодильник. Мистер Котацу, спасибо, что согревали меня. Миссис Кровать, Вы самая удобная кровать в мире. Мистер Телевизор, мистер Компьютер и все кого я вижу, спасибо вам всем. — Мистер Сато, скорее завязывайте со своей жизнью хикикомори! Ого, вы все меня поддерживаете? Спасибо, спасибо вам. Ничто не может сделать меня счастливее. Теперь со мной всё будет в порядке. С вашей помощью, я смогу перестать быть хикикомори. Пожалуйста, смотрите. Смотрите же, прямо сейчас я собираюсь выйти на улицу. Сейчас три часа ночи, но это меня не волнует. Я собираюсь выбраться из этой комнаты в огромный мир. Однако, на улице холодно, мне стоит как следует одеться. Вот так. Тёплая одежда, шапка и пальто. Готово. Все, я готов выйти наружу. Пора попрощаться со всей этой хикикоморской ерундой. Увидимся. До свидания. По какой–то причине дверь моей квартиры не открылась. Почему? Почему дверь не открылась? Меня охватила тревога. Кто–то пытался помешать мне выйти. — Вы правы, мистер Сато, если Вы сейчас выйдете, Вы перестанете быть хикикомори, — сказали мне мои колонки. — Ну и? — Кто–то встал у Вас на пути. Ужас, охвативший меня от одной лишь этой фразы, произнесённой колонками, был совершенно неописуем. Вмешательство. Теперь, когда они это сказали, мне вспомнился тот день, когда я стал хикикомори. Это был невыносимо жаркий летний день. Я устало поднимался по дороге в колледж. Пот лился ручьём по моему затылку. На улице было очень мало людей, пара домохозяек, возвращавшихся из магазина, да несколько ребят, шедших в тот же колледж, что и я. Прошёл я совсем немного. Однако, в тот день мой поход в колледж был определённо не таким, как обычно. Все прохожие глазели на меня. И я был совершенно уверен, что слышу (хоть это было очень, очень тихо, настолько тихо, что почти ускользало от моего слуха), как каждый из них надо мной смеётся. Я был уверен. Правда. На все сто. Каждый, кто видел меня, начинал насмехаться надо мной! Сначала домохозяйки, а потом и студенты, все они смотрели на меня и смеялись. Я был очень удивлен. Почему? Почему они смеялись надо мной? — Эй, взгляни–ка на этого парня. Да с ним что–то не так, а? — Фу, как отвратительно. Лучше бы он вообще не выходил из дома. — Ха–ха–ха! Да он выглядит как полный идиот. Этого не могло быть… А может и не было… Возможно, не было… Просто у меня была мания преследования. Прислушавшись повнимательнее, я окончательно уверился, что слышал их, их голоса, насмехающиеся надо мной. С тех пор… С тех пор я боялся выходить из дому. Колонки протрещали: — Правильно. Те люди, которые смеялись над Вами, были агентами оперативного вмешательства. Это точно не мания преследования, мистер Сато. Они использовали Вашу ранимую, наивную душу против Вас, заставив Вас стать хикикомори. Ах! Так вот что произошло! В этот же миг тьма, так долго застилавшая мое сознание, наконец рассеялась. Короче говоря, вплоть до этого момента кто–то мной манипулировал. Если подумать, всё становится на свои места! Но кто мог заниматься подобными вещами? И зачем? Я не знал. Совершенно не знал. И тогда мой телевизор неожиданно прошептал: — N.H.K., действующая с помощью таких же зрителей, как ты. Эти тихие слова почему–то взволновали меня. N.H.K.… Я чувствовал, что за этими тремя буквами может скрываться страшная тайна. Это точно не было просто ложью или выдумкой. Хоть я и был под кайфом от мощных галлюциногенов, это не значило, что я потерял способность к здравым рассуждениям. На самом деле сейчас мой мозг работал лучше, чем за все двадцать два года моей жизни. Один плюс один равно двум. Два плюс два равно четырём. Видите, моё логическое мышление работает идеально! Поэтому я должен думать. Я должен думать прямо сейчас! N.H.K. В этих трёх буквах скрывается секрет происходящего со мной. Вообще–то, это была просто догадка, но я не мог больше сомневаться в её верности. Можете назвать это божественным откровением. Не будет большим преувеличением назвать это просветлением. Хм, однако… Мне вспомнилось мое первое знакомство с N.H.K.. Если подумать, я помню, что в детстве любил N.H.K. В начальной школе я смотрел «Надия: Тайна Синей Воды»[7 - Надия: Тайна Синей Воды (Nadia: The Secret of Blue Water) - классическое аниме от студии «Гайнакс», являющееся вольной адаптацией романа Жюля Верна «20000 лье по водой».]. Это было очень интересное аниме. Хм, аниме… Когда думаешь об аниме, в голове всплывает образ отаку[8 - Хотя слово отаку является уважительной формой слова «таку», что значит «дом», в Японии это слово имеет весьма негативное значение. Так называют чрезмерно фанатичных поклонников аниме или компьютерных игр, которые только и делают, что целыми днями сидят дома и предаются своим увлечениям.]. Если говорить об отаку, то они часто испытывают затруднения при общении с людьми. Люди, испытывающие затруднения при общении с другими людьми, становятся хикикомори. Неужели? Точно! Теперь прямая связь между N.H.K. и хикикомори наконец–то станет очевидной для всех. В общем, показывая интересное аниме, N.H.K. превращает множество людей в отаку, тем самым создавая хикикомори в огромных масштабах. Чёрт возьми! Что за грязное дело! И теперь я стал жертвой их заговора. Зайдя так далеко, я был всего в одном шаге от разгадки этой тайны. Опустив голову на котацу, я погрузился в размышления. Из–за наркотиков у меня всё плыло перед глазами. Вся мебель в моей комнате дружно подбадривала меня. Точно! С помощью моих мебельных друзей никто не сможет меня остановить. Нельзя допустить, чтобы эти трусливые агенты преследовали меня вечно. Пришло время для контратаки. Я заставлю вас пожалеть о том, что насмехались надо мной. Остался лишь один шаг… Я так близок к решению всех этих загадок. Телевизор, Котацу, Компьютер, пожалуйста, дайте мне вашу силу! И в тот момент меня вновь посетило божественное откровение. Если быть точным, оно было послано мне в виде пословицы: «Имя расскажет всё»[9 - Более правильное звучание этой Японской пословицы «имя открывает тело», но ее перевод ближе к латинской пословице «Nomen est omen»,  означающая «Имя есть предзнаменование».] Само название N.H.K. должно раскрывать суть этой организации. N.H.K. означает «Nippon Housou Kyoukai»[10 - Японская Телерадиовещательная Ассоциация], но это не может быть единственным значением. Должна существовать другая, секретная расшифровка этой аббревиатуры. N.H.K., N.H.K., N.H.K.… Я продолжал бормотать эти три буквы снова и снова. N означает Nippon, японский. Если это так, тогда H должна… Я понял! Это же так просто! Тайна наконец–то была раскрыта. Я открыл истину. H означает Hikikomori! Другими словами, N.H.K. означает «Nippon Hikikomori Kyoukai»[11 - Японская Ассоциация Хикикомори]! *** В тот день началась моя борьба. Пока я был под кайфом, я не мог понять, что дверь моей квартиры не открывалась просто потому, что я запер её. Но это была лишь мельчайшая из всех моих проблем. Несмотря ни на что, я должен бороться. До того дня, как я одержу победу над N.H.K., я должен храбро сражаться. Я ни за что не проиграю. Но иногда мне хочется просто умереть… Глава 2: Джихад Часть первая Прошло несколько месяцев с тех пор, как я решил бороться с N.H.K. Я смотрел из окна моей комнаты на парк по соседству, прямо через дорогу. Сакура была в полном цвету — безмятежный, бесконечно красивый вид. Однако, победы не предвиделось. Не было никаких признаков того, что я одержу победу в этой битве. Для начала, я не знал, где скрывался мой враг. Я думал, может быть, мне стоит взорвать штаб–квартиру N.H.K.? Нет, попытайся я сделать что–то в этом роде, я буду просто застрелен полицией. Я отверг этот план. Самое главное, я знал, что моим врагом была N.H.K.. Я должен был верить в это, или, по крайней мере, делать вид, что верю. Иначе и быть не могло. Мне было необходимо воздерживаться от любых неосторожных ходов. Если бы я продолжал в том же духе, моё положение никогда бы не улучшилось. В последнее время меня всё больше и больше угнетали признаки весны, которая безжалостно вторгалась даже в мою мрачную однокомнатную квартиру на шесть татами. Новый студент сменил прежнего в соседней квартире. Первоклассники шли по дороге в школу, на их лицах были улыбки. Прохладный весенний ветер ворвался в открытое окно, принеся с собой лепестки цветущей сакуры и оживленные голоса людей. Ах, как это могло произойти? Я один был обделён весенним весельем. Нет, более того: весь мир открыто насмехался надо мной, все, кто был в приподнятом настроении от наступившей весны. Во всяком случае, мне так казалось. Я не общался с людьми уже почти целый год. Мне казалось, что, продолжай я в том же духе, я разучусь говорить по–японски. Я чувствовал, что удаляюсь всё дальше и дальше от возможности вернуться в общество. Это было бы плохо, хуже некуда. Если я не сбегу из моей жизни хикикомори в ближайшее время, всё общество, весь мир покинет меня навечно. Для начала, мне было необходимо обеспечить свою самостоятельность. Я знал, что должен был найти работу. Я на днях даже купил в круглосуточном магазине журнал с объявлениями о вакансиях. Однако, после его прочтения, мне это показалось практически невозможным. Ах, это невозможно. Совершенно невозможно. Отчисленный из третьесортного колледжа, с нулевой квалификацией. Это я. Если бы я был менеджером по персоналу в какой–нибудь компании, я определённо никогда не нанял бы такого хикикомори. В наше время, когда вообще достаточно трудно найти работу, никогда, никакая компания не станет охотно нанимать такого бесполезного человека, как я. Однако, в конце концов, каждый человек, не важно, кто он, когда–то должен начать работать. Это факт. Я не могу вечно сидеть на шее у моих родителей. И я не могу продолжать кормить их отвратительной ложью вроде: «Всё в порядке! Хоть я и ушел из колледжа только с начальными навыками, я без проблем найду себе работу! Сейчас я готовлюсь к сдаче тестов на самые разные сертификаты: системного администрирования, TOEFL[12 - TOEFL (Test of English as a Foreign Language) — стандартизованный тест на знание английского языка.], по обработке текстов, по работе на компьютере, по вычислению на счётах[13 - Как это ни странно, в современной Японии продолжают пользоваться обычными бухгалтерскими счетами (абаком), в первую очередь для тренировки навыков счета детей.] и ещё по многим другим. Пожалуйста, только вышлите мне ещё немного денег!» Да, недалёк был тот момент, когда терпение моих родителей лопнет. Он мог настать уже через пару месяцев. Прежде чем мои родители прекратили бы давать мне деньги, я должен был изменить свою паразитическую сущность и сбежать от этой гнилой жизни хикикомори. Я должен был уничтожить N.H.K.. Получится ли у меня? Смогу ли я сделать что–то настолько безрассудное? Мир за пределами моей квартиры был полон опасностей. Машины мчались на пугающих скоростях, кедровая пыльца плыла по ветру, а иногда по улицам бродили убийцы. Смогу ли я войти в этот опасный мир? Выдержу ли я это? Я и вправду очень нервничал по этому поводу. На самом же деле, это было невозможно. Такой неудачник, как я, никогда не смог бы вести нормальную жизнь в обществе. Она была бы невозможна для того, кто вчера, впервые за долгое время, проснулся, как все нормальные люди, в семь часов утра только для того, чтобы пролежать в постели, потерявшись в собственных мыслях, до второй половины дня. Да, достойная жизнь в нормальном обществе была бы невозможна для того, кто после этого решил ещё немного вздремнуть и проспал весь день и всю ночь до пяти часов сегодняшнего утра. Нормальная жизнь в обществе была бы невозможна для меня, безуспешно пытавшегося применить фрейдистский анализ ко сну, приснившемуся прошлой ночью. В моем сне я занимался непристойностями в маленькой комнате со старшеклассницей, и мой анализ указал только на подсознательное желание заниматься непристойностями в маленькой комнате со старшеклассницей. Заключение: «Что же из этого является анализом твоего сна? Ты просто повторяешь одно и то же!» Невозможна для меня, который решил позавтракать и, открыв холодильник, осознал, что в нем нет вообще ничего. Невозможна для меня, который затем решил проигнорировать пустой желудок, и принять ванну, только для того, чтобы обнаружить, что мыло и шампунь тоже кончились. И невозможна для меня, который ответил на астрологический прогноз в утреннем телешоу: «Сегодня Девы удачливы в любви. Вам может признаться человек, от которого вы этого не ожидали!» — жалким комментарием: «Как они собираются признаваться мне, если я сижу в своей комнате круглые сутки? А? Посмотрим, как у них это получится!» Нормальная жизнь в обществе была совершенно невозможна для меня. Аргх. Думаю, мне лучше просто сдохнуть! *** Может быть, мне просто нужно умереть. Нет. Я не умру, потому что я сильный, выносливый солдат. Я был полон решимости жить до тех пор, пока не наступит день моей победы над N.H.K., даже если это означало бы, что мне пришлось бы ползать по полу. Либо победа, либо поражение. Тогда я ещё не знал исхода. В любом случае, мне нужно было много мужества, и следовательно, необходимо было эффективно использовать каждый грамм мужества в моем теле. Однако, для начала неплохо было бы приготовить завтрак. Я медленно встал с постели, открыл шкаф и взял чашку рамена[14 - Рамен – японский суп с лапшой, также выпускается в форме полуфабриката в виде сухой лапши, которую нужно залить горячей водой.], которую хранил на чёрный день. Я залил его кипятком из чайника, стоявшего на холодильнике. А потом я ждал, слушая слабо доносившиеся из соседней 202–ой комнаты звуки анимешной песенки; терпеливо ждал три минуты. Не то, что бы это было важно, но моему соседу, который переехал сюда весной, похоже и в самом деле нравилось аниме. Хоть это и не имело значения, но школьные занятия должны были уже начаться. Разве нормально, что он остался дома? Мне захотелось предупредить его: «Не стоит слишком увлекаться заглавной песней Ojamajo Doremi[15 - Ojamajo Doremi (Magical DoReMi, Волшебная ДоРеМи) - детское аниме про девочек–волшебниц.] по утрам. Ты опоздаешь!» Конечно, я не сделал ничего подобного. Жизнь моего соседа меня не касалась. Пока эти мысли вертелись в моей голове, три минуты прошли, словно несколько секунд. Мой рамен был готов. И вот затем, это и произошло. В тот самый момент, когда я собирался погрузить палочки в лапшу, дверной звонок выдал решительное «Дин–дон! Дин–дон!», прервавшее весь процесс. Кто бы это мог быть? Естественно, я не запаниковал. Неожиданный посетитель, прервавший мой завтрак, скорее всего принес счёт на оплаты электричества. Так как его отключение сулило мне проблемы, я отложил палочки в сторону и, ещё в пижаме, пошёл к двери. Я быстро открыл дверь и произнёс: — Ах, электричество! Электричество, правильно? Я могу заплатить вам. Эм, я прямо сейчас вам запла… Тут я осёкся. Настороженный дежурной улыбкой, застывшей на её лице и ощущая едва заметную ауру, излучаемую всем её телом, я осознал, что эта женщина средних лет ни коим образом не может быть из энергетической компании. — Пожалуйста, простите, что прерываем ваш напряжённый график, — сказала моя посетительница. Лицо женщины освещалось утренним солнцем. — Вообще–то, мы раздаём брошюры, — просияла она, передавая мне две небольших брошюрки. На обложке было напечатано «Пробудитесь! Башня Друага.[16 - Башня Друага (Tower of Druaga) - это старая игра для приставки Nintendo от компании Namco. Друага — вавилонское божество подземного мира. Стоит заметить, что в книге это движение явно христианское, и никакие вавилонские боги там совершенно не упоминаются. В то же время название организации и её практика сильно напоминают реально существующее Общество Сторожевой башни, т.е. Свидетелей Иеговы. Например, они также издают журнал с названием «Пробудитесь».]» Свежий весенний ветерок подул через открытую дверь. Снаружи, мягкое апрельское утро было тихим и безмятежным. Часть вторая Дверь комнаты 201 Дома Мита[17 - Название его дома, по–видимому, находящегося в районе Мита.], отделявшая мою квартиру от внешнего мира, была открыта. Женщина–миссионер и я, ничто не разделяло нас более. Потом я увидел её. Справа, за женщиной с блаженной улыбкой, стояла ещё одна. Решили подослать двоих, чтобы завербовать меня? Пытались склонить баланс сил в свою сторону? Двое на одного? Как низко! И тут я увидел. Я увидел, насколько молода была вторая вербовщица. По какой–то непонятной мне причине, даже в это спокойное апрельское утро, когда солнце светило так мягко, она закрывалась белоснежным зонтом. Хотя я не мог видеть её скрытого зонтиком лица, я мог сказать, что она была молода, особенно в сравнении со старшей женщиной. В самом деле, было очевидно, что она даже моложе меня. Держа в руках зонтик, одетая в обычное светлое платьице с длинными рукавами, она источала чистую, священную ауру. Она стояла, будто бы охраняя другую женщину, молчаливая, спокойная, непорочная. Я даже не успел этого осознать, как непрошеные слёзы потекли из моих глаз. Эта молодая девушка, не старше семнадцати или восемнадцати на мой взгляд, находилась под влиянием какого–то идиотского культа. Даже просто подумав об этом, я не мог не чувствовать жалости. Нет, ну правда, да что же это такое?! Я был уверен, что в этом возрасте она с большим удовольствием предалась бы развлечениям. Она надела бы какую–нибудь красивую одежду, прогулялась бы по Сибуя, и попыталась бы завязать отношения с противоположным полом. Но ведь во всех религиях есть строгие заповеди вроде «Не прелюбодействуй». Она, должно быть, страдала. Это должно было быть очень, очень мучительно. Я представил, как она каждую ночь не может совладать с охватывающим её тело лихорадочным возбуждением. «Господь смотрит на меня, и я не могу заниматься чем–то подобным. Но… Но я не могу… Я не могу сдерживаться. Ах, ну почему я такая грешница? Даже если Господь смотрит… Я раскаиваюсь, Небесный Отец!» Эти обстоятельства, заповеди и сексуальное желание, объединившиеся в единое целое, заставляли её биться в агонии. Поскольку в недавно прочтённой эротической книге о монашках упоминалась подобная дилемма, все мои выводы наверняка были верны. Неожиданно мне в голову пришла идея. Если все мои предположения верны, то религия — не такая уж плохая штука. В самом деле, удивительно, но не было бы преувеличением назвать её совершенно прекрасной! О да, это действительно непристойно. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что именно непристойность религии делает её воистину прекрасной. Например, в моем сознании всплыл образ молодой девушки, которую шлёпала строгая Старшая Сестра. Потом, образ сладострастной сцены суда над ведьмой, который должен был бы произойти позже. И, наконец, жестокая сцена пыток в подвале с каменным полом. «Я узнаю, ведьма ты или нет!» — сказал бы Инквизитор. И приготовил бы плеть. «Как на счет плётки?!» Удар! Удар! Удар! «Всё ещё не признаёшься?! Нет?! Нет?!» Удар! Удар! «Ааах! Умоляю! Сжальтесь надо мной! Пожалуйста, простите меня!» Но никто не прислушивается к её мольбам, и этот праздник унижений продолжается и продолжается без конца! Волшебно! Вот это кайф! Это просто… — Э–кхе! Внезапно я осознал, что пожилая женщина, стоявшая напротив, пристально смотрит на меня. С видимым беспокойством она спросила: «Вы в порядке?» Мои безудержные фантазии о религиозной девушке полностью завладели моим вниманием, не говоря уже о моих чувствах. Даже случайный наблюдатель, мельком глядя, мог бы заметить, как я отключился и ушел в себя. Какого чёрта? Я отчаянно пытался переключиться в адекватное состояние. — Гм, гм, — я прочистил горло. Тогда, как самый нормальный молодой человек, не давая взгляду дрейфовать в неверном направлении, я одарил пожилую женщину самым интеллигентным взглядом, который мог изобразить. Конечно, я был потрясён. Да, я признаю это. Тем не менее, я смог обрести контроль над моими эмоциями, и в моей броне уже не было трещин, открытых для нападения. В конце концов, мне не было никакой нужды так волноваться. Нужно было всего лишь ответить: «Да, я в порядке», вернуть ей брошюры, и дело с концом. Но, поскольку я уже долгое время был хикикомори, моя способность к общению с другими людьми упала почти до нуля, и это было истинной причиной, по которой я был так потрясён происходящим. Успокойся. Успокойся! Скажи ей. Просто произнеси одну фразу: «Да, я в порядке.» Точно. Я скажу это сию секунду. Да, на этот раз я действительно скажу это. Скорее всего, раз я так долго ни с кем не разговаривал, мой голос будет звучать глуховато. По крайней мере, произнесённые мной слова будут казаться глухими. Может быть, я даже случайно запнусь. Но разве это кого–то волнует? В конце концов, я вряд ли когда–нибудь встречу эту женщину или девушку снова. Что бы они обо мне не подумали — это не будет иметь никакого значения. Кого будет волновать, если я покажусь им странным или встревоженным? Вот почему мне нужно было произнести это. Мне нужно было раз и навсегда отказать им! Просто скажи: «Да, я в порядке!» Я скажу: «Да, я в порядке!» — Да, я… В эту секунду мой взгляд случайно упал на слово «Пробудитесь!», украшающее обложку брошюры, которую я сжимал в правой руке. На этой же обложке чёрным готическим шрифтом было напечатано: «Синдром хикикомори угрожает нашей молодёжи. Спасены ли Вы?» Женщина, заметив мой взгляд, воссияла своей благочестивой улыбкой. — Это наш специальный ежемесячный отчёт. Мы исследуем проблему хикикомори с библейской точки зрения. Вас это интересует? Невозможно выразить словами страх, охвативший меня тогда. Они что, видят меня насквозь? Неужели эта женщина уже знала, что я хикикомори? Не поэтому ли она свернула со своего обычного пути ко мне, чтобы дать мне эту брошюру? Это была очень пугающая идея. Мысль о том, что я уже был опознан как никчёмный хикикомори людьми, которые меня даже не знали, спровоцировала вспышку жесточайшего страха, озноба, перешедшего в тряску, это было ужасно трудно выдержать. Несмотря ни на что, нужно было успокоиться. Я должен обмануть их, обмануть быстро и незаметно. — Хикикомори? Ха–ха–ха! Как может кто–то вроде меня быть хикикомори?! Я что, совсем дурак? После произнесённого я стал выглядеть ещё подозрительнее. Я должен солгать им более убедительно, и побыстрее. Мне нужно было сделать это прямо сейчас, или хотя бы придумать какое–нибудь оправдание… Ну хоть что–нибудь. «Давай, ну же», — умолял я себя. — Эй, я ведь н–не могу быть им, верно? Верно! В смысле, быть не может, чтобы кто–то вроде меня провёл почти год, ни с кем не разговаривая! Или до такой степени стал хикикомори, что бросил колледж, не имея работы, не имея надежд на будущее, не имея ни гроша за душой. Или живёт в состоянии крайней безысходности. Или ещё что–нибудь в этом духе, а? Женщина попятилась. Мои мысли продолжали метаться без конца и края. Кто–нибудь, пожалуйста, остановите меня. — Да, верно! Это глупо, мэм, совершенно глупо. И как грубо! Что вы имеете в виду под этим своим «Синдром хикикомори угрожает нашей молодёжи. Спасены ли Вы?» Да и вообще, если бы молитвы могли помочь хикикомори, никто бы так не страдал, верно? Да что ВЫ вообще знаете? Даже я ничего не понял, так как же люди вроде вас вообще смогли хоть что–либо понять? Ну вот и всё. Что сделано, то сделано. Женщина была основательно напугана. Казалось, что она готова немедленно развернуться и позвать полицию: «Там сумасшедший, вон в той квартире! Он опасен!» Ах, я определённо опасен. Очень опасен. Я удивил даже самого себя! Правда, я потрясён собственным идиотизмом, который привёл к такой бурной, шокирующей реакции на совершенно обычную, будничную женщину, распространяющую брошюры. Я не вынесу этого. Я должен умереть. Тот, кто повёл себя так неподобающе перед верующим человеком, должен умереть как можно скорее. — Всё в порядке, мадам, поэтому, пожалуйста, побыстрее возвращайтесь домой. Просто забирайте девушку и уходите. Ах, это бесполезно. Всё кончено, для меня всё кончено! Завтра я куплю катану. Куплю катану и сделаю харакири. Чем размахивать своим позором, я лучше взмахну острым лезвием по своим внутренностям, как и полагается воину. Да, так я и сделаю! И где их продают, хотелось бы мне знать… Я подумал было спросить: «Эй, мэм, вы случайно не знаете, где? Не знаете? Нет, конечно не знаете. Это хорошо. Это совсем не то, что вам стоит знать. Всё в порядке, так что просто уходите. Да, да, мне очень жаль. Я хикикомори. Первоклассный хикикомори, высшего уровня. Не каждый хикикомори сможет достичь такой никчёмности, какой достиг я. Я безработный. Я — мусор. Я ничтожество! И я не хочу, чтобы вы помогали мне. Я в порядке, просто уходите. Понимаете? Слушайте, я верну вам их. Я отдам ваши брошюры, вот. Так что, пожалуйста, просто уходите как можно скорее, сейчас же!» — Н–н–ну что же, простите меня за то, что отвлекла от важных дел. Торопливо отведя взгляд, женщина резко повернулась к девушке и сказала: — Мы уходим, Мисаки. Вернёмся в зал собраний, хорошо? Да, идите, идите. Просто уйдите прочь. И ты, Мисаки, исчезни! Эмм. Что, Мисаки? Что это значит? Несмотря на то, что пожилая женщина уже ушла, почему же ты перестала прятаться под зонтиком и уставилась мне в лицо? Что, у тебя проблема? Эй, ну чего ты смотришь? Куда ты смотришь, чёрт возьми? Над чем ты смеёшься? Я что, кажусь тебе смешным? Ты смеёшься надо мной?! *** В самом деле, создавалось впечатление, что меня высмеивала религиозная девушка, которую я даже не знал. Всего на секунду она приподняла свой зонт и посмотрела мне прямо в лицо, лучезарно улыбаясь. Очаровательной, насмехающейся улыбкой. И я захотел умереть. Потому что надо мной насмехалась какая–то сумасшедшая сектантка, потому что на меня смотрели свысока всё это время, и, в довершение, потому что её улыбка была так не к месту мила, вот почему… Я так больше не могу. Я действительно собираюсь умереть. Прощайте. Прощай, набожная женщина средних лет. Прощай, Мисаки, держащая зонт. Прощайте, прощайте все. Я отправлюсь в путь. Я закрою дверь своей квартиры, запрусь на замок, задёрну занавески, и отправлюсь в своё путешествие. Сидя на кровати, я прекратил дышать. Я плотно зажал свой рот обеими руками, чтобы остановить дыхание. Это больно. Больно. Но скоро я умру. Я задерживал дыхание в течение тридцати секунд. Уверен, я должен был вот–вот умереть. Однако, моя смерть так и не пришла. Причиной был воздух, прорвавшийся через нос. Ничто в этом мире не работает так, как нам хочется. Кто–нибудь, пожалуйста, сделайте хоть что–то. Глава 3: Встреча Часть первая Не смотря ни на что, я вновь вернулся к жизни, но из–за вчерашних событий моя депрессия стала глубже озера Байкал и Марианской Впадины. Впервые за несколько месяцев, посреди бела дня я покинул свой дом и отправился в кипящий жизнью город. Это был настолько храбрый и героический поступок, что я заслуживал море аплодисментов со всего мира. Я очень гордился собой. Но все оказалось напрасным. Осталась лишь безысходность. Я больше этого не выдержу! Вернувшись домой, я укрылся в своей комнате и начал напиваться, чтобы очистить голову от грустных мыслей. Сидя за котацу, я кричал: «Сакэ! Принесите еще сакэ!», но это были лишь пустые слова, обращенные к самому себе, и этим тоскливым вечером, в квартирке на шесть татами, они звучали особенно жалко. Несколько пустых пивных банок уже валялись на котацу. Анимешные песенки, доносившиеся из соседней квартиры, раздражали меня все больше и больше, потому я продолжал напиваться. У меня начала кружиться голова, и всё плыло перед глазами. Еще немного. Я всё забуду, если выпью еще немного… *** В то утро, оправившись после вчерашних потрясений, я решил перестать быть хикикомори как можно скорее. Тогда меня осенило. Сегодня я найду себе работу на полставки. Почему бы и нет? Раз уж я не могу сразу построить карьеру, я могу начать с работы на полставки. Если у меня всё получится, моё звание может быть повышено с хикикомори до фритера[18 - Фритер — японское обозначение молодых людей, исключающее учащихся и домохозяек, которые не работают полный рабочий день или безработных.]. Оба термина обозначают никчемность, но фритер всё же звучит поприличнее, чем хикикомори. Так что я решил немедленно приступить к поиску работы с неполным рабочим днем. Я отправился в супермаркет и купил там журнал с объявлениями о вакансиях с частичной занятостью. Быстро возвращаясь домой, я начал внимательно изучать вакансии. Какая? Какая же работа подойдет мне лучше всего? Я сразу отбросил вакансии, связанные с физическим трудом. Мне не хотелось заниматься ничем утомительным. Также мне пришлось отказаться от предложений работы в супермаркетах. Я совершенно не подходил для работы с клиентами. И вдруг… Вот оно! Манга–кафе[19 - Манга–кафе — кафе в Японии, где можно почитать японские комиксы — мангу. Посетитель платит за время пребывания, то есть примерно от 300 до 500 иен за час.], 700 йен в час. Без сомнения, эта работа подходила мне идеально! В этом маленьком городке в манга–кафе не должно было быть много посетителей, а если бы мне стало скучно, я мог почитать мангу за кассой. Похоже, это была совсем простая работа. Идеальный вариант для меня. С этими мыслями я написал резюме и торжественно покинул свою квартиру. Манга–кафе находилось между станцией метро и «Макдональдсом». Я уныло брел по спальному району, дыша холодным апрельским воздухом. И только я впервые за несколько месяцев вышел на улицу днем, как «они» снова пытались помешать мне. Агенты вмешательства N.H.K. злобно насмехались надо мной, пока я сутулясь ковылял по краю тротуара. Это были очень суровые меры вмешательства. — Эй, ты только посмотри. Как отвратительно. — Это же безработный хикикомори. Вот ничтожество. — Убирайся назад в свою квартиру. В этом городе нет места для таких как ты. Проходившие мимо домохозяйки, школьницы и старушки перешептывались за моей спиной. Я побледнел. Ох, я как же я хочу вернуться домой. Я хотел вернуться в свою темную, комфортную квартирку на шесть татами, укрыться в своей теплой постели, закрыть глаза и не думать ни о чем. Но я не мог. Стало бы только хуже. Если бы я так поступил, они продолжили бы свои издевательства надо мной. Я должен выстоять. В этой битве я должен показать всё, на что я способен. Вообще–то, я догадывался, что произойдет нечто подобное, я с самого начала знал, что они попытаются помешать мне вернуться в общество. Поэтому я не мог позволить себе проиграть. Пытаясь подавить в себе беспокойство, что росло с каждым шагом, я быстро шел к своей цели. Наконец, я добрался до «Brake Time», маленького уютного манга–кафе позади станции, которое отныне станет моим местом работы. Я собирался работать здесь каждый день, начиная с завтрашнего дня. Мое спасение от жизни хикикомори было близко, как никогда. Хотя меня беспокоило, что я начинал так нервничать просто прогуливаясь днем по городу, мне, наверно, просто нужно было привыкнуть к этому. Если я смогу стать фритером, все мои волнения быстро развеются. Ну, пора. Я собрался с духом и сделал свой первый шаг. Я заставил себя открыть дверь и войти в кафе. Я представил, как протягиваю своё резюме девушке за прилавком, бодро объявив: «Я слышал, вы можете предложить работу.» Я начал говорить, но остановился на середине фразы. За прилавком, на котором были аккуратно расставлены пепельницы, чайники и кофеварки, сидела девушка и читала мангу. Её профиль и увлеченность, с которой она читала сёдзё–мангу[20 - Сёдзё–манга — японские комиксы для девушек.], вызывали странное ощущение, что я уже видел её раньше. Вообще–то, я видел её вчера. Стоя перед прилавком со словами «предложить работу», замершими у меня на губах, я словно окаменел. Она заметила меня и отвлеклась от манги, лежавшей у неё на коленях. Наши глаза встретились. Это была та молодая проповедница, Мисаки. Но в отличие от вчерашнего дня, на ней были обычные джинсы, как у других девушек. Вокруг неё не было той ощутимой религиозной ауры. Как только я её узнал, моё сердце стало биться в десять раз быстрее. Вихрь мыслей поднялся в моей голове. Почему верующий человек работает в манга–кафе? Разве это не нарушает какую–нибудь заповедь? Нет, это не моё дело — но помнит ли она кто я такой? Если да, то мне крышка. На моей работе не должно быть никого, кто знает мой секрет. Я просто не смогу работать с тем, кто знает. Что же делать, если она меня вспомнит? Нужно бежать отсюда! Это самый подходящий и логичный выход, так что нужно сейчас же сбежать! Я уже собрался уйти, но религиозная девушка окликнула меня. Смягчив серьезное выражение лица, она взглянула на меня с той же, что и вчера, насмешливой улыбкой. Тихим голосом она переспросила: ― Ты слышал, мы?.. Сразу была заметна разница, с которой она говорила со мной и как она, скорее всего, обращается с обычными посетителями. Очевидно, девушка узнала во мне вчерашнего сумасшедшего хикикомори. Холодный пот выступил у меня на шее. Я хотел убежать. Я хотел покинуть это место как можно скорее. Но мне всё равно надо было ответить на её вопрос и закончить свою фразу. Я должен был ответить как можно непринужденней и естественней. ― Мо–ммо… Мотоциклы любите? Что за чертовщину я несу? ― А я очень люблю… Люблю мотоциклы. Ты мчишься, словно ветер, ― кое–кто из сидевших в дальнем углу посетителей обернулся в мою сторону. ― Я просто обожаю шум двигателя! Ну как, не хочешь прокатиться со мной как–нибудь? Теперь мне точно конец! ― В смысле… Я на самом деле никогда не катался на них! Ха–ха–ха–ха–ха–ха!.. Ну ладно, пока. Я пулей вылетел из кафе. По дороге домой я купил в магазине пиво и сётю. Дайте мне умереть. Я умру прямо на месте. Только я не умру. Слишком хорошая погода сегодня. Вместо этого я напьюсь и всё забуду. Просто забуду. Выпить… Я выпью… *** Я кричал: «Сакэ! Принесите еще сакэ!», но это были лишь пустые слова, обращенные к самому себе, и этим тоскливым вечером, в квартирке на шесть татами, они звучали особенно жалко. Мне хотелось плакать. Это она во всем виновата. Из–за неё мой великий план по спасению от жизни хикикомори с треском провалился. Мне хотелось обрести способность насылать смертельные проклятия. Эта дрянь… Эта дрянь! Пр–р–роклятье! Я представил себе, как они сейчас надо мной смеются. Я был уверен, что выставил себя на посмешище. — Шеф, тут сегодня один сумасшедший хикикомори заходил. — Правда что ли, Мисаки? — Наверно, он хотел устроиться к нам на работу. Но, Господи, он же хикикомори! Пусть знает свое место. — Точно. Безработному, отчисленному из колледжа, отвратительному хикикомори не вернуться в общество. Они пользовались мной, чтобы поупражняться в остроумии. Аргх, да как они посмели? Это непростительно. Нет, совершенно непростительно. Я должен отомстить… Отомстить сейчас же! Клянусь, я вас ещё покараю… Но, будучи хикикомори, я не смог придумать ни одного действенного способа отмщения. Поэтому я решил отвлечься на некоторое время и подумать о чем–нибудь более веселом. Кстати о веселом, есть же ещё N.H.K.. Точно, когда мне было плохо и больно, я мог просто обвинить во всем заговор, который тайно планировало N.H.K.. Если делать так, то, возможно, я почувствую себя лучше. N.H.K., N.H.K. … — Ясно! Я понял! — крикнул я. — Эта девушка — спецагент вмешательства N.H.K.! — продолжал кричать я. Но, вопреки моему прошлому решению винить во всём заговор, лучше мне не стало. — Проклятье! — воскликнул я, так и не допив пиво и сётю. Моя голова болела, а анимешные песенки, громко игравшие у моего соседа, чертовски надоели. Не успел я заметить, как напился в хлам. Настроение падало все ниже и ниже. И снова я не мог отыскать в себе ни капельки веры в светлое будущее. Я подозревал, что попаду прямиком в ад, выглядя при этом несчастным одиноким засранцем. — Вот и всё. Всё кончено. Всё кончено! — повторял я. А анимешные песни у соседа сбоку не прекращались. В них часто повторялись — как иронично! — слова вроде «любовь», «мечта», «романтика» и «надежда». Для меня, потерявшего всякую надежду, они звучали словно злостная насмешка. Эти слова наполняли меня ненавистью и жалостью к себе. Кстати, это первая ночь, когда мой сосед включил свои анимешные песни так громко. Обычно он включал их только днем, но была уже поздняя ночь. И тогда меня осенило: а не может ли это быть очередным оскорблением в мой адрес? Оскорблением меня! Настолько жалкого и тупого, что даже не способного стать фритером! Если так, то я этого не потерплю. Я попробовал ударить стену кулаком. Музыка не прекращалась. Тогда я пнул стену. Никакой реакции. Да как ты смеешь насмехаться надо мной? Они — все и каждый — насмехаются надо мной. Проклятье. Ну смотрите, вы еще пожалеете. Я снова выпил и опьянел ещё больше, я пил чтобы заглушить все чувства. Сейчас я приду и задам вам трепку! Сами напросились. Неуклюже встав из–за котацу, и выглядя, словно вот–вот упаду , я доковылял до двери. Нетвёрдым шагом я дошёл до квартиры 202 и несколько раз ударил по кнопке звонка. «Дин–дон, дин–дон, дин–дон…» Нет ответа. Тогда я начал колотить в дверь кулаками. Нет ответа. Изнутри доносились лишь звуки анимешной песни. Сейчас играла заглавная песня из «Fancy Lala»: «I am Fancy Lala…» Я даже покраснел от злости. Я подергал ручку. Дверь была не заперта, и мне было уже наплевать на последствия. — Эй, ты! — крикнул я, вне себя от злости, и распахнул дверь. — Сделай потише! И тогда я увидел его. Парень сидел за компьютерным столом в глубине комнаты, повернувшись к колонкам, стоявшим у стены. Осознав внезапное появление гостя, он медленно повернулся в своем крутящемся кресле и посмотрел на меня через плечо. Он… плакал. Слезы тихо стекали по его щекам. Но что самое невероятное, я прекрасно знал, кто это. Я потерял дар речи. Я не мог поверить своим глазам. Вытирая слезы, он в изумлении глядел на меня. Подкатившись на стуле поближе, он начал рассматривать мое лицо. Наконец, после недолгого молчания, запинающимся и дрожащим голосом он произнес: — Са–Сато? Ошибиться было невозможно. Это был Ямазаки. Мы не виделись уже четыре года, и эта встреча была совершенно неожиданной. Часть вторая В старшей школе я записался в литературный клуб. Но это не значит, что я любил читать и всё такое. Просто во время ярмарки по набору новых участников ужасно милая старшеклассница[21 - «Старшеклассница» (в английском переводе «upperclassman») — это Хитоми Касива, «sempai» Сато. В книге, в отличие от аниме и манги, она практически не появляется, и Сато никогда не упоминает её имени.] пригласила меня: «Эй, ты, вступай в литературный клуб.» Я кивнул не раздумывая. Да и не мог я поступить иначе. Несмотря на то, что она состояла в клубе для ботаников и что она была на год меня старше, эта девушка была красива как поп–звезда. Неудивительно, что вступив в клуб по такой дурацкой причине, всё чем я занимался в нем — это раскладыванием пасьянсов на каждом собрании. А еще я играл в карты с той девушкой. И на что, черт возьми, мы тратили время? Мы ведь могли бы заняться чем–нибудь более полезным. Хотя, это уже не важно. Прошлое осталось в прошлом. В общем, случилось это в один из тех далеких школьных дней, когда мы возвращались из клуба домой. Я вместе с той старшеклассницей шел по коридору первого этажа, выходившему во двор. Внезапно, она увидела что–то в углу двора. — Ой, смотри! — Хм, издеваются над ним, да? Несколько ребят окружили мальчишку в форме средней школы. Они лупили по животу живот. На лице избиваемого мальчика была слабая улыбка. А те, кто его избивали, и вовсе улыбались до ушей. Вполне обычная картина. — Это ужасно, — нарушила молчание девушка. Она была очень чутким человеком, и у неё был такой вид, будто ей искренне его жаль. В тот момент замечательная идея пришла мне на ум. Я мог показать ей, насколько я крут. — Пойти, что ли, помочь ему? — Ты серьезно? Я кивнул. Мне казалось, что мелюзга из средней школы не будет для меня проблемой. И, конечно же, я сильно ошибался. Всё так хорошо начиналось, когда я крикнул «Издеваться — это не круто!» и ринулся в бой. Но в итоге меня избили, и все они смогли сбежать. Девушка смотрела на меня с отвращением, а над жертвой продолжали издеваться целый год, так что мои усилия были тщетны. Но, несмотря на это, Ямазаки, мальчик над которым издевались, кажется, зауважал меня — уж не знаю, что он там себе напридумывал. Он даже вступил в литературный клуб, как только перешел в старшую школу. К тому времени мне осталось учиться последний год. Старшеклассница окончила школу, так что я потерял всякий интерес к клубу. Я передал ему титул президента клуба, чтобы сосредоточиться на вступительных экзаменах. А потом я закончил школу. Мы только пару раз поговорили на выпускном, и с тех пор мы ни разу не встречались — до сегодняшнего дня. *** Сидя в своей однокомнатной квартирке на шесть татами, Ямазаки пребывал в чрезвычайно приподнятом расположении духа. Он совсем не изменился с момента нашей последней встречи. Он так и остался тощим и со светлыми, как у русских, волосами. Сначала мне показалось, что он стал более мужественным, но это было не так. Он все–таки производил впечатление слабого человека, к дракам не приспособленного. — Ты? Это правда ты? Хотя его глаза были красными и опухшими от недавних слёз, сейчас он широко улыбался. Анимешнные песни смолкли. Застыв у двери, я нерешительно спросил: — Как ты здесь оказался? — А ты, Сато? — Я… — Я начал рассказывать ему, что переехал сюда лишь для того, чтобы жить поближе к институту, но неожиданно для себя запнулся. Мне не хотелось рассказывать Ямазаки о своем настоящем положении: безработный, бросивший учебу хикикомори. Не заметив моей запинки, Ямазаки сам рассказал о своей жизни: — Этим летом я поступил в колледж. А когда я искал дешевую квартиру рядом с колледжем, мне понравилась эта. Кажется, это и правда было просто совпадением. — Да ты заходи, не стой в дверях. Правда, у меня тут грязновато. Невероятное совпадение всё еще беспокоило меня, но Ямазаки гостеприимно пригласил меня зайти. Я послушно снял ботинки и прошел в комнату. Конечно, по планировке его квартира не отличалась от моей. Но… что это? Я застыл на месте. В комнате Ямазаки царила какая–то странная атмосфера, никогда такого раньше не видел. В комнате были странные постеры, беспорядочно развешанные на стенах, два здоровенных компьютера, целая гора манги, которая почти доставала до потолка, и еще куча всякой всячины. Всё вместе это производило весьма гнетущее впечатление. — Пожалуйста, присаживайся, — голос Ямазаки вернул меня к реальности. Повинуясь, я осторожно прошел вглубь комнаты. Вдруг, что–то громко хрустнуло у меня под ногами. Я аж подпрыгнул от неожиданности. — А, это всего лишь коробка от CD, — сказал Ямазаки. — Ничего страшного. Манга, книги, видеокассеты, DVD, пластиковые бутылки, пустые коробки от бумажных салфеток и прочий мусор покрывали собой весь пол. — Да, у меня тут слегка грязно. Это было тем еще преуменьшением. Я никогда не видел такой загаженной комнаты. — Все же, я очень рад. Никогда бы не подумал, что жил по соседству с тобой, Сато, — сидя на краю кровати, Ямазаки проговорил с задумчивым взглядом, не обращая внимания на хлам, хрустевший у меня под ногами. Наконец, я добрался до компьютерного стола и сел в кресло. Я к тому времени уже полностью протрезвел. Не зная что сказать, я уставился на семнадцатидюймовый монитор. На рабочем столе были обои из какого–то незнакомого мне аниме. — Странно, что мы с тобой не встретились раньше, уже прошло две недели, как я сюда переехал. Я слушал его в пол–уха, разглядывая фигурку, стоявшую на мониторе. Это была модель ученицы младшей школы, с красным портфелем на спине. Тем временем, Ямадзаки продолжал монотонно разглагольствовать: — Это должно быть то, что называют «городским равнодушием к соседям». На стене висел постер с обнаженной девочкой, возрастом никак не старше ученицы младшей школы и нарисованной, конечно же, в стиле аниме. Я снова перевел взгляд на компьютерный стол. — В чем дело, Сато? Ты какой–то тихий. А, ты наверно сердишься из–за громкой музыки, да? Извини, больше не буду так делать. На столе валялись кучи коробочек с компьютерными играми. Они были украшены множеством пугающих слов: «пытки», «влажная», «избиение», «похоть», «связывание», «академия», «заключение», «изнасилование», «грубость», «чистая любовь», «тренинг», «приключение». На коробках были изображены голые младшеклассницы и наклеены наклейки с предупреждением: «Не для лиц младше восемнадцати лет.» Я опять поспешно отвернулся, и мой взгляд уперся в гору манги, возвышавшеюся у стены. Ямазаки продолжил свой монолог. — Но все–таки я очень рад, Сато. Я не думал, что когда–нибудь тебя снова увижу, а ведь я тебя очень уважаю. Ты знал об этом? Знал ведь, правда? Я поднял один томик манги и пролистал его. Естественно, там присутствовала голая маленькая девочка и знак «Комиксы для взрослых» рядом. — А знаешь, где я учусь? Ты наверно видел рекламу по телевизору… Я положил мангу назад. Вытерев пот со лба, я спросил: — И где же ты учишься? Ямазаки гордо выпятил грудь и ответил. Я снова погрузился в воспоминания. *** Это было несколькими годами ранее. Мы мечтали тогда. Мечтали из–за серой жизни в неопрятной школе. Из–за красивых девушек и старающихся казаться весёлыми парней. Я мечтал, как и все остальные. В эти кажущиеся нереальными времена мы все мечтали о своём прекрасном будущем. Те далекие дни мы проводили вместе со старшеклассниками в школьных клубах. Мы нервно курили сигареты за потрепанным, старым домом, выглядевшим, словно его сравняет с землёй следующее же землетрясение. Мы не работали, не горели клубной деятельностью, получали плохие оценки, и у нас начисто отсутствовала мотивация. Но хоть я и был обычным школьником безо всякой цели в жизни, я всё равно всегда улыбался. Однажды, мы с симпатичной старшеклассницей бездельничали в нашей замусоренной клубной комнате. — Сато, а какие у тебя планы на будущее? — спросила она. — Сначала поступлю в какой–нибудь колледж. На самом деле я не знаю, чем буду заниматься, там видно будет. — Хм… Она отвернулась. А потом тихо сказала: — Помнишь, как ты недавно пытался спасти того мальчика от хулиганов? Это было глупо, но ты здорово смотрелся тогда. С тобой все будет в порядке, Сато. С тобой точно все будет хорошо. Я засмущался. Прошло время. Она окончила школу. Позже, в этой же клубной комнате сидели мы с Ямазаки. Я уставился в учебник по математике. Ямазаки сказал: — Сато, а ведь в этом году ты закончишь школу. — Ну да, точно, так что теперь ты будешь президентом клуба. Старайся. — Как будет одиноко. Все вокруг стареют. — Не говори так, пока ты еще молод. Угостить тебя сигареткой? — я достал сигареты из кармана и протянул Ямазаки, он согласился. Он осторожно зажег сигарету, затянулся и громко закашлялся. Со слезящимися глазами, он сказал: — Надеюсь, всё будет хорошо. — Что именно? — Всё. Я надеюсь, что смогу дальше жить такой же спокойной и счастливой жизнью. Ты должен стараться, Сато, и я тоже буду. Я смогу окончить школу с легким сердцем, и всё как–нибудь образуется. Ямазаки был полон и надежд, и переживаний. В этой обшарпанной клубной комнате, ярко освещенной заходящим солнцем, мы весело смеялись и мечтали. Потом я пошел учиться в колледж, но меня отчислили. Напуганный бесперспективностью своей жизни, подавленный своими глупыми тревогами, я продолжал влачить своё жалкое, бессмысленное существование. Мои страхи окружили меня со всех сторон. Тогда я заперся в своей комнате и словно впал в спячку. И я спал, пока не устал от сна. Прошла весна, окончилось лето, потом пришла осень, а затем наступила зима. А она стала новой мягкой весной. Я перестал двигаться вперед, и потихоньку начал терять рассудок. Ночной ветерок был так приятен, и я продолжал спать. И вот однажды мы снова встретились, я и Ямазаки. Он был слабым и над ним все издевались, но все–таки он был хорошим парнем. Оказывается, всё это время мы дышали одним воздухом. Хоть никто из нас не был уверен в своем будущем, мы продолжали смотреть вперед. Даже сейчас я помню это отчетливо: мы сидим в нашей клубной комнате, по которой я так скучаю, а свет заходящего солнца освещает наши невинные беседы. — Что же с нами будет? — Что будет, то и будет. — И то верно. Это чудесное время после уроков… *** Мы были молоды и глупы. Мы были бесполезны, беспомощны и даже не могли представить, кем станем через четыре года. Впервые за несколько лет увидевшись с Ямазаки, я спросил: — И где же ты учишься? Ямазаки гордо выпятил грудь и ответил: — Институт Анимации Ёёги[22 - Институт анимации Ёёги — учебное заведение для людей, которые хотят работать в индустрии аниме/манги/игр. Практически кто угодно может поступить туда.]. Жизнь такая странная штука… — А ты чем сейчас занимаешься? — Меня отчислили. Ямазаки отвёл взгляд, повисла неловкая пауза. Наконец, я спросил неестественно весёлым тоном: — А почему ты плакал? — Я в последнее время не ходил в колледж. Я не очень–то вписываюсь в коллектив, у меня нет друзей, и я только недавно начал жить отдельно от родителей. От отчаяния я врубил музыку на полную. — И ты всё это время сидел дома? — Н–ну да. Я быстро поднялся. — Подожди–ка, — сказал я и вернулся в свою квартиру. Я вернулся к Ямазаки с двумя банками пива. — Давай выпьем! — Чего? — Да нормально всё. Давай просто выпьем, — я протянул пиво Ямазаки. — Всё будет хорошо. День, когда ты перестанешь быть хикикомори, обязательно придет. Если честно, я говорил о своих собственных желаниях. — Всё будет хорошо, Ямазаки. Я же специалист по всему, что связано с хикикомори. Пока я с тобой, хуже тебе не станет! Мы выпили. Потом снова включили анимешные песенки и вусмерть напились. Наша вечеринка продолжалась до поздней ночи. Когда закончились CD с анимешными песнями, мы начали петь свои. Мы были в стельку пьяны, и нам могло почудиться, что эти песни весьма хороши. Но ничего страшного, даже если и почудилось. Я пел с воодушевлением. Хикикомори блюз Музыка и стихи ― Тацухиро Сато Леденящая комната на шесть татами. Ох, эта квартира: Я ведь хочу уйти, но спасенье не близко. Валяюсь в постели, даже если не сплю, А сплю часов по шестнадцать в сутки. В тени котацу сидит таракан. Ем я раз в день и вес всё теряю. Хожу в магазин иногда, но чужие взгляды пугают. Холодный пот течет по спине, Напоминая, как тяжело дом покинуть. N.H.K. похожа на выдумку, Лишь пустота в тщетных попытках её отыскания. Сегодня, когда солнце зайдёт, Мне, ослабшему, снова лежать в пропотевшей постели Мой тяжёлый, измученный мозг — Ох, он больше не может, не может! *** Я уснул на полу, и подушкой мне послужила стопка порно–комиксов, поэтому я проснулся с жуткой головной болью. Ямазаки задремал, положив голову на стол. Я легонько потряс его за плечо. — А что насчет учебы? — Устрою себе выходной, — сказал Ямазаки и снова закрыл глаза. Я вернулся в свою комнату, принял таблетку аспирина, распластался на кровати и снова заснул. Глава 4: Путь Создателя Часть первая Выхода не было. Надежды тоже. Я совершенно ничего не мог с этим поделать. И из–за дурацкой идеи, что NHK― это зловещая организация, контролирующая весь мир, я потерял все желание исправляться. Это была весна, полная безграничной депрессии, мне хотелось поступить так же, как Винсент Галло из фильма «Баффало 66»[23 - Баффало 66 — фильм режиссёра Винсента Галло, снятый в 1998 году. Сюжет повествует о парне, который только–только вышел из тюрьмы и хочет отомстить продажному игроку в футбол. Он встречат Лайлу и просит её сыграть перед родителями роль его жены. Они много времени проводят вместе и узнают друг друга… (Википедия) В аниме, в отличие от книги, Сато приходится попросить Мисаки сыграть роль его невесты.] . Войдя в ванную, я схватился за голову и простонал: «Я не могу больше так жить». Мне хотелось умереть. Однако, сегодняшний день отличался от остальных. Случилось нечто совершенно неожиданное. Проснувшись в час дня, я нашел странный лист бумаги в своем почтовом ящике. Я взял и осмотрел его. Это было резюме, которое я написал несколько дней назад для собеседования в манга–кафе. Я написал его именно для этой вакансии, и мне хотелось бы поскорее забыть об этом. Но почему оно здесь? Как оно оказалось в моем почтовом ящике? Я поспешил зайти к Ямазаки. Ямазаки снова прогуливал колледж. Сидя за компьютером, он играл в какую–то игру. Я спросил: — Эти сектанты приходили сегодня? — Хм… Да, они приходили пару часов назад. Я даже взял пару их брошюр. Просто чтобы посмеяться над их дословными переводамами. А что? Разве они не заходили к тебе тоже, Сато? Показания Ямазаки открыли мне страшную правду. Похоже, я забыл своё резюме в манга–кафе. Я не помню, вывалилось ли оно из моего кармана, или же я сам машинально отдал его Мисаки. Из–за сильного потрясения мои воспоминания об этом моменте были весьма расплывчаты. Лишь в одном я был уверен: делая свои религиозные обходы, Мисаки пришла сюда, чтобы вернуть мне резюме. Другими словами, когда я спросил «Я слышал, вы мотоциклы любите?», неуклюже пытаясь скрыть, что на самом деле я пришел на собеседование, я полностью провалился. Тогда все это становится уже не важным. Когда люди попадают в такое неудобное положение, их чувства притупляются. — Да кого это волнует? — прошептал я, подходя к мусорной корзине, чтобы выбросить бумагу. Когда я уже собрался это сделать, мое внимание привлекла обратная сторона резюме. На ней шариковой ручкой было написано послание: «Ты был избран для моего проекта. Пожалуйста, приходи в Парк Четвертого Района Мита сегодня вечером в девять часов». — Эээ, что за…? — Я так и застыл с отвисшей челюстью, сидя на корточках возле корзины. Если судить объективно, это была совершенно невероятная ситуация. Я получил письмо от девушки, которую видел лишь пару раз. Правда, это было настолько невероятно, что я никак не мог понять, что же на самом деле происходит. Поэтому, я просто покорно смирился с этим. Этот парк был в двух минутах пешком от моего дома. Было уже поздно. Деревья вдоль дороги были посажены ровными рядами. Там были старый турник, скамейка с осыпавшейся краской и фонарные столбы, стоявшие напротив качелей и освещавшие все тусклым синеватым светом. Мне нравился этот парк. Совершая свои еженедельные ночные походы за припасами в круглосуточный магазин, я всегда останавливался здесь. В том пустом месте был только я один. Я наслаждался прохладным ночным ветерком. Сидя на скамейке, если я смотрел на небо, сквозь слегка покачивающиеся ветви деревьев я мог увидеть луну и звезды. Это было место, где я мог расслабиться и отдохнуть от всех своих забот. Но этим вечером в парке был не только я. Кое–кто еще был там. Но это меня не сильно волновало. И в животе моем было пусто. Что же ты делаешь? Да о чем ты думаешь вообще?! Кто ты, черт возьми, такая?! Эти вопросы сопровождались нараставшим гневом, но все же мой разум был почему–то ясен. Я был почти спокоен, мои мысли шли в нормальном порядке, не собираясь выходить из–под контроля. Это было что–то вроде признания. Наверно, я полностью осознал свое нынешнее положение. Вполне возможно, я просто признал, что являюсь хикикомори, человеком без будущего, которому стоит просто умереть. Да, так оно и было. *** В последнее время я жил в своем прошлом. Каждую ночь вспоминал о тех далеких днях, о родном городе, по которому я так скучал, о друзьях, о семье, о вещах которые мне не нравились, о вещах, которые делали меня счастливым, о многом другом. Мои ночные мечтания были спокойными и печальными. Разумеется, будущее перестало быть для меня проблемой. Уже было точно решено, для чего я должен жить своим прошлым, в своих чудесных приятных воспоминаниях. Хотя это было запущенной формой обратного эскапизма, меня это больше не волновало. Да, точно. Я хикикомори, никчемный и слабый духом человек. Ну и что? Просто оставьте меня в покое, и я тихо исчезну. Со мной все в порядке! Все кончено! — Нет, нет, нет…― я сидел на скамейке, схватившись за голову. — Что «нет»?― поинтересовалась девушка. Она раскачивалась на качелях рядом со скамейкой. Ее волосы, длиной почти до плеч, слегка развевались на ветру. Сейчас она тоже была одета как обычная девушка― никаких зонтиков, никаких брошюр и никакой ауры набожности. Однако, я запретил себе снижать бдительность. Более, чем что бы то ни было, сама необычность этой ситуации ясно говорила о том, насколько странной она была. Мне нужно было вести себя с ней спокойно, но не теряя осторожности. Я решил думать о ней, как об ASIMO, двуногом роботе, созданном компанией Honda. Если я буду так думать, я смогу оставаться совершенно спокойным. Почему бы и нет? В наши дни робототехника весьма далеко продвинулась. Как ни посмотри, она выглядит прямо как настоящий человек. Слегка покачиваясь на качелях, робот спросил: «Почему ты сбежал тогда? Нам сейчас не хватает людей, и нам бы пригодилась любая помощь. Мы бы наверняка сразу тебя наняли». Ух ты! Голосовая система отлично работает. Суставы двигаются плавно, ноги весьма гибкие. Японская техника действительно лучшая в мире, не так ли? — Мне кажется, что ты — хикикомори, поэтому ты испугался работать во внешнем мире и передумал посреди собеседования? — она сразу перешла к сути дела, однако это была просто болтовня робота. Что бы ни сказала машина, никто не будет сердиться. Робот продолжал говорить все более странные вещи: — Не волнуйся. Я знаю способ как перестать быть хикикомори. — О чем это ты, черт возьми, говоришь?― наконец отреагировал я на ее слова. — Сато, правильно? И ты действительно хикикомори, правда? Вместо того, чтобы ответить, я указал ей на знак, висящий перед входом в парк. На нем красной краской было написано предостережение: «Берегитесь маньяков! На молодых девушек совершаются нападения». Я сказал: — Ты уверена, что это нормально встречаться с такой темной личностью, как я в такое позднее время? Это может быть опасно. — Все в порядке. Мой дом там, неподалеку, поэтому я все здесь знаю. Например, ты всегда заходишь в этот парк ночью по воскресеньям, верно? Я видела тебя из окна. Зайдя так далеко, я уже довольно сильно разнервничался. Я не мог понять, чего же она хотела. Ее истинные мотивы были для меня загадкой, и все этого выглядело совершенно ненормально. Может это был один из способов вербовки? — Нет, нет. Я просто помогаю тетушке Казуко. — Хм? — Я доставляю ей много хлопот, и так, по крайней мере, я могу отблагодарить ее. Я не понимал, о чем она говорит, но она продолжала этот дурацкий разговор, пока мы оба смотрели на фонари. — В любом случае, это все неважно. Сато, неужели ты не хочешь узнать? Про то, как перестать быть хикикомори? — Не «тыкай» мне. Я, между прочим, старше тебя. — Ты знаешь сколько мне лет? — Ну, на вид тебе семнадцать, может восемнадцать. — Да, ты совершенно прав! Раскачавшись, она ловко спрыгнула с качелей. Энергия просто переполняла её. Но наверно,это была лишь игра моего воображения. После этого, она подошла к скамейке, где я сидел, и посмотрела прямо на меня. Наклонившись и упершись руками в колени, она сказала: — Ты же ведь хочешь поправиться, верно? Я расскажу тебе, как. И снова та самая невероятно милая улыбка, которую я уже видел раньше, расплылась по ее лицу. Я больше не мог думать о ней, как о новой модели робота ASIMO. Отведя взгляд, я прошептал: — Я не хикикомори. — Лжец. Как ты можешь так говорить, когда полностью разоблачил себя, когда тётя пыталась заговорить с тобой пару дней назад? Когда ты сбежал, узнав меня в манга–кафе? Нормальные люди так не поступают. — Эй, — пробормотал я. — Ты ведь боишься, верно? Боишься других людей? Я поднял голову, и наши глаза встретились. У неё были большие глаза с расширенными зрачками. Глядя в эти глаза, я потерял дар речи. В конце–концов, так ничего и не сказав, я снова отвернулся. Неожиданно я понял, что пока мы говорили, ветер стал дуть сильнее. Ветви деревьев покачивались над нашими головами. Ночь была холодная. Я решил вернуться домой. Я встал и повернулся к ней спиной. Она попробовала остановить меня. — Постой! — окликнула она меня. — Ты ведь будешь жалеть об этом. — О чем это ты? И вообще, кто ты такая?! — Я добрая девушка, которая помогает бедным хикикомори. — А что это за проект, о котором ты говорила в своем письме? — В данный момент все подробности о проекте находятся в строжайшем секрете. Но могу тебя заверить, я не сделаю ничего плохого. Меня уже начало тошнить от этого всего, поэтому я решил соврать что–нибудь подходящее и поскорее убраться отсюда. — Я не обычный хикикомори, знаешь ли. Я действительно весь день сижу дома, но это часть моей работы. Мне приходится это делать. — И что же за работа у тебя? — S–SOHO[24 - SOHO — аббревиатура Small Office/Home Office, т.е. буквально «маленький офис/домашний офис». Обычно так обозначается работа на дому.]… — Что это? — Это сокращенно «человек,который работает дома». Я работаю в своей квартире, или, другими словами, в своем домашнем офисе. Я не бездельник, нет. Несмотря на то, что я затворник, это часть моей работы, и я ничего не могу с этим поделать. То, что я пытался получить ту работу на полставки, было просто небольшим просчетом с моей стороны. — Хм. Неужели? И в чем же состоит твоя работа? — Т–ты наверно сильно удивишься, если услышишь это. Я создатель! «Ну да, точно», – подумал я, – «Какое необычное название у моей профессии.» — Я занимаюсь творческой работой, поэтому я могу вести себя несколько необычно, но это только доказывает мой невероятный талант! Я не какой–нибудь там безработный, нет! Мисаки усмехнулась и неожиданно спросила: — И что же ты создаешь? — Ну, знаешь… Это новейшая, революционная разработка в компьютерной индустрии. Я не могу объяснить это в двух словах… — Ладно, тогда дай мне знать когда ты закончишь то, над чем ты сейчас работаешь, хорошо? — Н–нет, я не могу этого сделать. Это секретная информация, которую я не в праве разглашать. Не говоря уже о том, что мы вложили кучу денег в этот проект, и я не могу так просто все рассказать. Я уже начал было желать себе скорейшей смерти за это глупое вранье, которое я пытался ей впарить, как Мисаки отвернулась. — Все было напрасным, да? Во всяком случае, я хотя бы попыталась предложить тебе свою помощь. Кажется, она действительно думала, что не стоит упускать такую возможность. Она тихо прошептала: — Хотя другого шанса у тебя уже никогда не будет… Только лишь её силуэт был слабо различим в свете фонарей. Я был слегка, нет, весьма напряжён. Моя дурная привычка заставляла меня продолжать болтать. — Кажется, ты сомневаешься в моих словах, но я действительно великий создатель. Молодая девушка вроде тебя может и не знать этого, но я довольно известен в своей области. Да, когда я увижу тебя в следующий раз, я все расскажу тебе об этом. О моей работе. Ты будешь поражена! Ты станешь уважать меня! Зачем я сказал «когда я увижу тебя в следующий раз»? Что я имел в виду под «моей работой»? Почему я вечно рассказываю эти лживые истории, которые легко можно разоблачить? Я мог бы просто быть честным и сказать: «Я безработный хикикомори!» Почему я позволяю себе проявлять эту непонятную гордость, да еще таким странным образом? Неважно. Это все было неважно. Мне стоило просто сбежать. Я должен был убраться оттуда поскорее, прежде чем я закопал бы себя еще глубже. — Н–ну ладно тогда, увидимся! Неуверенной походкой я направился к выходу из парка. Она что–то пробормотала за моей спиной, но я не мог расслышать слов. Часть вторая Вернувшись домой, я позвонил своему соседу. — Ямазаки, как можно стать создателем? — А? С чего это ты вдруг? — Я должен стать создателем как можно скорее. Ты же учишься в Институте Анимации Ёёги, так ведь? Ты ведь должен многое об этом знать? — Да нет. Хотя, наверно кое–что знаю. Ты это серьёзно? — Да, серьёзно. Я совершенно серьезно. Сойдет все, что угодно. Просто скажи мне, как мне стать творцом побыстрее! Пожалуйста! — Я вешаю трубку. Заходи ко мне. Пережитое мной потрясение заставило меня позвонить моему соседу. Это был мой первый телефонный звонок за последние несколько месяцев. «Когда я увижу тебя в следующий раз, я расскажу тебе все о своей работе.» Я сказал это всего лишь несколько минут назад. Я с гордостью произнес эту глупость. «Когда я увижу тебя в следующий…» Я подозревал, что это случится довольно скоро. Кажется, Мисаки жила неподалеку. Я мог случайно встретиться с ней в городе. Пока этого не произошло, я должен успеть превратить эту жуткую, нелепую ложь в правду. Я должен стать настоящим создателем. Кстати, а что значит «создателем»? Кто это? Ямазаки, как обычно сидя за своим компьютером, вкратце обрисовал мое положение. — Короче говоря, Сато, ты сочинил эту ужасную ложь чтобы оправдать себя перед симпатичной девушкой. И теперь ты всполошился и пытаешься скрыть тот факт, что ты ей соврал. Так дела обстоят? Я покраснел и кивнул головой. Меня не волнует, что ты презираешь меня, Ямазаки. Ты уже знаешь, кто я на самом деле – безработный, отчисленный хикикомори. Чего–то более постыдного ты обо мне вряд ли узнаешь. Помоги же мне, Ямазаки! — А, да не переживай. Я не буду смеяться над тобой. Хм… Ямазаки скрестил руки и тяжело вздохнул. Я сидел на полу и скромно ждал, пока он заговорит. Однако, его следующие слова были совершенной чепухой. — Для начала, неужели это действительно так важно, как к тебе относится настоящая девушка? — Э? — Послушай меня, Сато. Женщины… Они не люди. Они не являются нормальными человеческими существами. На самом деле не будет большим преувеличением сказать, что они невероятно похожи на ужасных монстров. Поэтому не стоит вести себя так, как ты сейчас. Что плохого в том, что тебя буде презирать какая–то женщина? Его тон был спокоен, как обычно. Мне внезапно стало как–то не по себе. Он продолжил: — Это бессердечные твари. Они похожи на людей, но они совершенно другие существа. Сато, лучше бы тебе поскорее понять это. — Я–ямазаки… — Ха–ха–ха! Ну ладно, в любом случае это все не имеет особого значения. Неважно, что послужило причиной для твоего решения стать творцом, эта идея не так уж и плоха. Даже, наоборот, весьма хороша. Давай–ка обдумаем ее вместе. Встав из–за компьютерного стола, он сел напротив меня. Его действия были наполнены странной уверенностью. Видимо, четыре года могут сильно изменить кого–то. Сейчас Ямазаки был в очень нестабильном эмоциональном состоянии. Однако, в данный момент, это было несущественно. Если бы это помогло мне решить мою проблему, я даже стал бы поклоняться демону. — Нет, нет. Не нужно мне поклоняться мне. Начнем же. Короче говоря, существуют разные типы творцов. Сато, что бы ты хотел делать? — Чего? Я же говорил, я хочу стать создателем. — Нет такой профессии «создатель»!― Ямазаки повысил голос. Это просто общее обозначение для профессий вроде «писатель» или «художник». Проще говоря, «создатель»― это тот, кто создает что–либо. Итак, чтобы ты хотел создавать, Сато? Я это имел в виду. — Да что угодно, лишь бы меня можно было назвать создателем. — Аргх, — Ямазаки сжал свою правую руку в кулак. Потом, взяв себя в руки, тяжело вздохнул. — Так, давай продолжим. Ладно, Сато, какими талантами ты обладаешь? — Какими–такими «талантами»? — Например, умеешь ли ты рисовать, или сочинять песни, или писать крутые компьютерные программы? Есть много разных вариантов. — Не, я ничего не этого не умею. Разве что у меня есть талант к затворничеству. Я смог прожить целых пять лет не общаясь ни с кем… — Это совсем не то! — Ямазаки ударил обеими рукам по полу. — Я же говорил, что я ничтожество! — прокричал я в ответ. Ямазаки поднялся на ноги и начал давить на меня еще сильнее. — Не может быть, чтобы кто–то, не имея никаких талантов, мог легко стать творцом, ясно?! Никто не говорил, что это будет легко. Послушай, ты же смеялся, когда я рассказал, что собираюсь поступить в Институт Анимации Ёёги, так ведь, Сато? Да ладно, можешь не скрывать этого… И всё же ясно, что в творческом плане я более успешен, нежели ты. Пожалуйста, пойми это. Пока он долго и убедительно критиковал меня, я лишь машинально кивнул несколько раз. Внезапно, Ямазаки поник. — Нет, вспоминая о студентах из своей группы, я слишком разошелся. Люди вроде них злят меня больше всего — люди, которые все время болтают, зачем–то собираются, но ничего толком не могут сделать. Кажется, я каким–то образом напомнил ему о проблемах в колледже. Я решил приготовить ему кофе, чтобы он немного успокоился. Добыв неиспользованный бумажный стаканчик из кучи мусора, разбросанного по всему полу, я налил в него горячей воды из чайника. Затем, покопавшись как следует под кроватью, я нашел маленькую пачку рисовых крекеров. Мы выпили кофе, закусив крекерами. Успокоившись, Ямазаки вернулся к главной теме. — Ладно, давай подумаем более конкретно в этот раз. Для музыки требуются долгое обучение и отменный слух, так что это исключено, Сато. Для программирования ты не слишком хорошо разбираешься в математике, верно? Так что это тоже не то. Рисование также не для тебя, не так ли? Я как–то видел рисунок, который ты нарисовал. Поэтому рисование манги тоже не подойдет. Тогда… Ямазаки вдруг хлопнул себя по колену. — Сато, ты же был членом литературного клуба, так ведь?! — И…? — Романы! Ты можешь писать романы! Я нахмурился. — Нет, я не хочу этим заниматься! Я не писал длинных сочинений со времен средней школы. Для начала, романы слишком скучные. Это не подходит. Ямазаки снова бросил на меня мрачный взгляд. Сердито сопя носом, он тихо пробормотал: — Просто сдашься, да? Мне стало немного страшновато, и я решил сменить тему. — К–кстати, Ямазаки, а что ты изучаешь в своем колледже? Аниме, да? Рисуешь кадры и все такое? Ямазаки покачал головой. — Несмотря на название, в Институт Анимации Ёёги есть много других факультетов. Я учусь на Факультете Разработки Игр. Разработка Игр? Как только я это услышал, это заинтересовало меня. «Разработчик игр». Это звучало действительно круто. Модная профессия современной эпохи. Все младшеклассники мечтают стать ими. Я представил себе лидера игровой индустрии, разъезжающего на «Ламборджини» и развлекающегося в лучших клубах в Гинзе. Вокруг него летали пачки денег, за ним охотились сотрудники отделов кадров после выхода его очередной супер–популярной игры. Потом, злобный старашеклассник отнял бы одну из этих популярных игр у несчастного первоклассника, и об этом рассказывали бы в шестичасовых новостях. Создатель игр был бы просто неприлично богат. Это же хорошо оплачивалось, сто миллионов йен в год! Это было так круто! Это было идеально! Допив залпом свой кофе, я схватил Ямазаки за руку. — Давай вместе попробуем стать разработчиками игр! *** Уже было больше одиннадцати вечера. Ямазаки пил десятую чашку растворимого кофе, а я был так голоден, что приготовил себе немного «быстрой» лапши. Ямазаки рассердился: — Нельзя же брать еду из чужих запасов без разрешения! Я виновато склонил голову и слегка поперчил лапшу. Пока я уплетал рамен, Ямазаки, заикаясь, проговорил: — Н–но ведь для абсолютных новичков невозможно создать игру. — Ты же будешь помогать мне. — Современные игры — это сложный вид искусства. Хорошую игру можно создать только совмещая несколько различных умений. А к тебе это не относится, Сато. «Мы с тобой не виделись не так уж долго, но ты успел стать ужасным грубияном», — хотел сказать я ему, чтобы поставить его на место. Однако подумав об этом, я понял, что он уже давно был таким грубым. Да, так и было. Несмотря на то, что он был слабаком, Ямазаки всегда говорил что хотел и кому хотел. Он открыто говорил одноклассникам, что они идиоты, или приказывал им оставить его в покое. Поэтому над ним постоянно издевались. Это была полностью его вина. Поначалу, он говорил со мной вежливо, но как только он узнал, что я стал безработным и отчисленным из института хикикомори, он начал насмехаться надо мной, называя меня «ничтожеством» прямо в лицо. Однако, это было неважно. Сейчас, я должен стать создателем игр, чего бы это ни стоило. Я должен познать все стороны этой индустрии. Пожалуйста, Ямазаки… — Я понимаю, что тебе тяжело просить меня о помощи. Однако, существуют вещи, котороые невозможно сделать, как бы ты не просил меня, Сато. — Ну пожалуйста, помоги мне! — Для начала, не может быть, чтобы дело, начатое для завоевания уважения девушки, заняло тебя надолго. Очевидно, что ты скоро потеряешь к нему интерес. — Неправда! Я готов! Я просто рвусь в бой! — Мне завтра в колледж. И я уже устал. — Дело не просто в уважении Мисаки. Если бы я смог стать разработчиком игр, я бы смог перестать быть хикикомори, не так ли?! — Это невозможно. — Нет, возможно! — настаивал я. — Это тебе не поможет. — Нет, поможет. Я потратил целый час, споря с ним. Я пробовал успокаивать его, пробовал уговаривать его, кричать на него, и в конце, я попробовал подольститься к нему: «Пока ты будешь в колледже, я могу записывать аниме, показываемое по телевизору. Я даже могу вырезать рекламу.» Наконец, Ямазаки сдался. — Ладно, Сато, кажется ты точно решился. Его тон был очень серьезным. — Да, точно. Я точно решился. — Раз так, то есть один способ, благодаря которому даже ты, Сато, сможешь стать создателем игр. Но… — Но? — Это, наверное, самый кровавый, крайне суровый и ужасно болезненный способ, который может заставить любого свернуть с пути, не говоря уже о тебе, Сато. Лицо Ямазаки было ужасно мрачным, мне даже стало слегка не по себе. Но мою уверенность было невозможно сломить. Я сделаю это, чего бы мне это не стоило. — Я готов на все, — сказал я. — Ты уверен? Я кивнул. — Точно–точно? Ты не сможешь просто сказать: «Я ухожу» на полпути, понимаешь? Я снова нехотя кивнул. Ямазаки сделал себе уже одиннадцатую чашку кофе, а я начал хлебать вторую тарелку лапши. — Я понял, Сато. Давай все обсудим. Я расскажу тебе свой план. Наклонившись, Ямазаки начал рассказывать заговорщическим голосом: — Нынешние игры очень сложны в плане внутреннего устройства и производства. Требуется много расчетов и аккуратного программирования, так что у новичков вроде нас ничего не получится. Даже создание игры на уровне древней приставки Super Nintendo будет тяжелым испытанием, в лучшем случае. И даже если тебе удастся сделать что–то вроде этого, ты все равно не сможешь назвать себя разработчиком игр. — Тогда… Ямазаки быстро перебил меня: — Просто послушай меня, ладно? У нас нет ни денег, ни друзей в этой индустрии, нет ничего кроме весьма ограниченных ресурсов. Но даже из нашего бедственного положения есть выход. Даже без умения писать достойные программы или сочинять хорошую музыку, если у нас будет примерно полсотни картинок с компьютерной графикой и тетрадка со сценарием, для нас найдется подходящий игровой жанр! Теперь голос Ямазаки был просто переполнен эмоциями. — И–и что это за жанр? – глухо звучал мой собственный голос. — В качестве программной основы нам подойдет какой–нибудь бесплатный игровой движок. Саундтрек мы сделаем из бесплатно распространяемой музыки. Я буду заниматься компьютерной графикой, а ты, Сато, напишешь сценарий. Сценарий? Ну, наверно это несложно, если мне нужно написать что–нибудь вроде «герой должен спасти похищенную злодеями принцессу». — Хорошо, — сказал я.― Я напишу столько сценариев, сколько потребуется. И каков будет жанр? — Ты правда это сделаешь, Сато?! — Ямазаки похлопал меня по плечу. — Да, мы сделаем это, Ямазаки. Давай вместе создадим свою игру! Как я уже спросил, какой мы выберем жанр? — Если у нас получатся хорошие графика и сценарий, мы сможем стать очень знаменитыми. Быть может, мы даже станем профессионалами в будущем. Если мы сможем заработать денег, издав свой проект, то мы сможем основать компанию! — Компанию! Это будет потрясающе, Ямазаки. Ты бы смог стать президентом, а я — вице–президентом. Так что там насчет жанра? — Ты точно готов, Сато? — Да, я готов. — Зайдя так далеко, обратного пути уже не будет. — Ну сколько раз мне еще повторить? — Ну хорошо, значит договорились. Мы приступим прямо завтра! Ямазаки крепко пожал мне руку. — У нас с тобой родственные души. — Так какой будет жанр? — Мы друзья! — Какой жанр?! — Мы создатели! — Я уже сотый раз тебя спрашиваю, какого, черт возьми, жанра будет эта игра?! Наконец, Ямазаки гордо ответил на вопрос, который я задавал ему уже не раз. — Эротическая игра. Кто–нибудь, пожалуйста, спасите меня. *** Дрожа, я попытался сбежать домой, но Ямазаки затащил меня обратно. — Вот, держи эти материалы для изучения. Пожалуйста, просмотри их как только появится возможность. Если ты поиграешь во все эти игры, ты сможешь понять тенденцию этой индустрии. С этими словами он вручил мне штук тридцать коробок с играми. Они были усеяны словами вроде «пытки», «влажные», «совращение», «похотливые», «связывание», «школьницы», «заточение», «изнасилование», «дикие», «чистая любовь», «обучение» и «приключения». Мне хотелось заплакать. Но Ямазаки лишь ухмылялся. — Эти игры не продают малолетним, потому что они считаются эротическими. Чтож, это действительно настоящие эротические игры, но они — наш единственный путь, так что давай станем создателями эротических игр. Давай обставим всех придурков из моего класса нашими эротическими играми! Давай станем миллионерами при помощи наших эротических игр! Давай станем всемирно известными за наши эротические игры! Мы попадем в Голливуд с помощью наших эротических игр! Давай получим Орден Культуры[25 - Орден Культуры — японский орден (награда), учрежденный в 1937 году. Орден имел только одну степень и им награждали за вклад в японскую живопись, литературу или культуру, также выплачивалась пожизненная стипендия.] за наши эротические игры! Давай получим Нобелевскую премию за наши эротические… Он не переставал счастливо улыбаться, а мои надежды, что я смогу отказаться и сбежать, полностью испарились. Глава 5: Гумберт Гумберт двадцать первого века Часть первая Возьмём, например, светлячков. Представь себе их красоту, эфемерную красоту их жизней, не длящихся и недели. Светлячки–самки мигают своими фонариками только чтобы спариться с самцами; самцы мерцают лишь ради спаривания с самками. И лишь только их брачный сезон подходит к концу, они умирают. То есть, инстинкт размножения — для них единственный и основной смысл в жизни. Этот простейший инстинкт и нехитрый мирок светлячков не сломить никакой печали. Именно поэтому недолговечная красота светлячков так прекрасна. Ах! Как прекрасны светлячки! Рассмотрим, с другой стороны, человеческий род. Тут мы находим чрезвычайно сложный социальный строй. Кажется, Фрейд сказал что–то вроде «Люди — существа со сломанными инстинктами». Всякий раз, как я сталкиваюсь с разочарованием, гневом, или печалью, эти слова сами всплывают в моей голове. «Любовь», «романтика» и тому подобные современные понятия заставляют человека, это существо со сломанными инстинктами, прятать свою истинную природу. Всё это, конечно же, обман. Чтобы скрыть эту ложь, человечеству приходится выдумывать всё новые и новые понятия. Вот почему мир становится сложнее с каждым днём. Однако сложность не может скрыть многочисленных противоречий, порождённых нашими сломанными инстинктами. Из них возникают безнадёжные по самой своей сути противопоставления: слова и инстинкт, мысли и физическое я, разум и сексуальное влечение. Эти противостоящие друг другу понятия — словно змеи, кусающие друг друга за хвост. Змеи, навеки сцепившиеся в свирепой битве за превосходство, они крутятся и крутятся, причиняя нам всё больше боли. Понимаешь? Тебе ясно, о чём я толкую? Что? Ты совсем потерял нить? Ну ладно. Я говорю о том, что… Я швырнул подушку в Ямазаки: — Заткнись! Сдохни! Устроившийся на котацу Ямазаки выгнулся назад, уворачиваясь от подушки, и спокойно продолжал рассуждать: — …что наши сломанные инстинкты причиняют нам боль. Мы продолжаем жить в боли, поскольку ломаем свои инстинкты при помощи разума. Но что же нам делать? Забыть о знаниях? Отказаться от разума? Как ни крути, это невозможно. К счастью или на беду, но мы уже давным–давно вкусили от плода познания. Так было сказано в журнале «Пробудитесь!», который мне дала та женщина. — Что?! Какого чёрта, о чём ты думаешь, будя меня в два часа ночи и заводя свои длинные непонятные речи, да ещё и пьёшь тут? — Наш разум и наши инстинкты противоречат друг другу, но мы не можем отказаться ни от того, ни от другого. И что нам остаётся делать? Пойти на компромисс и попробовать встречаться с девушками? Жениться и попробовать завести детей? Всё это, в конце концов, лишь общепринятый путь. Однако мне открылось, что… женщины… эти существа даже не люди. Напротив, они, вполне возможно, куда ближе к монстрам. Примерно год назад мне открылась истина. Когда я работал в супермаркете, чтобы заработать на обучение, со мною всякое случалось. Это совершенно ужасные воспоминания, я даже не хочу об этом думать, — выдав всё это на одном дыхании, Ямазаки выхватил второе пиво из моего холодильника. Прежде, чем я успел его остановить, он уже открыл банку и выпил её содержимое одним глотком. Затем он вдруг рявкнул: — Женщины — дерьмо! Пошли они к чёрту! Лицо Ямазаки было настораживающе красным. Похоже, он уже был пьян. Он быстро пьянеет, но продолжает регулярно напиваться. Как–то раз я задумался, не зарождается ли в нём матёрый алкоголик, но потом он однажды объяснил: «Моя семья дома на Хоккайдо держит винодельню. Я пью со средней школы. Не волнуйся за меня — я в полном порядке!» Мне было не очень ясно, каким местом он был в порядке. Когда Ямазаки напивается, он не прекращает разглагольствовать, пока не выпустит весь пар, хоть ты кричи на него или демонстративно не обращай внимания. Я убедился в этом на собственном опыте. Я понятия не имел, что с ним делать. Затем он, кажется, успокоился; его плечи поникли, а голос затих. — Женщины — дерьмо. Но, несмотря на это, у меня иногда появляется желание встречаться с какой–нибудь девушкой. Всё–таки я человек, тут уж ничего не поделаешь… В общем, я пережил ещё один кошмар. Была в моём классе одна девочка, самая красивая. Её звали Нанако. В моей школе, куда девушки–отаку съезжаются со всей страны, она одна выглядела нормально. Не стоит даже упоминать о том, что я и сам вполне неплох. За моё изящное сложение и приятные черты лица меня дразнили девчонки в младших классах, — впрочем, я сообразил, что приятная внешность мне только на руку. — Я предложил Нанако: «Давай встречаться!» Она ответила: «Прости, Ямазаки, но ты немного, знаешь ли… К тому же, я встречаюсь с Казуо». — Что это ещё за «немного»? Что я за «немного, знаешь ли»? А Казуо — это тот жиртрест? Я… Я так старался, пошёл против себя, признался тебе в своих чувствах, и что это всё такое?! Ямазаки взмахнул обеими руками с криком: — Знай своё место, дрянь! Ведь могла бы хотя бы дать себя трахнуть! Да как она вообще посмела! На меня нахлынула внезапная волна страха. Похоже, я наткнулся на ещё одну его скрытую грань. Как будто бы заметив мою ошеломлённую реакцию, Ямазаки поспешно улыбнулся широкой, деланной улыбкой: — Ха! Ха–ха–ха! Нет, нет, я просто прикалываюсь. Шутка! Разве станет парень вроде меня признаваться в чём–нибудь девушке? Ясно же, что живые девушки все дерьмо. Я в них разочаровался… ещё с тех пор, как подружки моей старшей сестры чуть не изнасиловали меня в средней школе. Ещё одно шокирующее откровение. Стараясь казаться спокойным, я продолжал курить свою сигарету. Тем временем голос Ямазаки повысился до очень громкого: — В общем, такие дела! Всё враньё. Всё, что я говорил — враньё. Ха–ха–ха, я мальца перепил, да? Эй? Ну ты чего, Сато? Да не смотри на меня так. Что ты глядишь на меня с жалостью, усмешкой и испугом сразу? Не надо… не смотри так. Не смотри на меня таким взглядом! Я понятия не имел, что мне делать. Наверное, Ямазаки в целом пытался сказать, что женщины мешают мужчинам. — Живые девушки ужасны. Но человек по природе своей жаждет секса с женщинами. Наш разум, естественно, отвергает женщин, но наши инстинкты очень, очень сильно хотят исключительно секса с ними. Так что у нас проблемы, — в этом направлении, похоже, двигались его рассуждения. Мне–то какое до этого дело?! — хотелось воскликнуть мне. Однако я терпел, как взрослый человек. Если подумать, ему и вправду очень не повезло. Из–за извращённой природы нынешнего общества и его собственную психику хорошенько перекорёжило. Бедняга. — Н–нечего меня жалеть! — Спокойно. О, у меня идея! Почему бы не отправиться в бордель? Может, тогда в твоей голове прояснится. — Я же тебе только что объяснял. Я даже не обращаю внимания на живых девушек. — А какие ещё, по–твоему, бывают девушки? — в ту самую секунду, как я задал этот вопрос, он поник и, кажется, готов был расплакаться в любую секунду. Затем на его лице вдруг появилась гордость. Лукаво улыбаясь, он сказал: — Они всегда прямо рядом с нами, а? Ты ещё не сообразил? Сато, на этой неделе тебя, должно быть, тоже покорили их чары. Я лишился дара речи. — Теперь понимаешь, о чём я говорю, а, Сато? Я моргнул. — Как милы и обаятельны, — продолжал он, — девушки, которые живут в двумерных мирах. Как восхитительны эти девушки по ту сторону моего монитора. Ну ладно, после такой длинной речи я должен хотя бы отдать должное его страсти. — Не спорю, Ямазаки, культура эротических игр удивительна. — Вот и хорошо, что ты это понимаешь. Эроге — это единственный указатель на пути к победе человечества над инстинктами. Пока у нас есть эроге, живые женщины нам совершенно не нужны. В эротических играх наша надежда. Да, Сато, ты уже наметил концепцию нашей игры? — Н–не совсем, ещё чуть–чуть осталось… Кстати, тебе не кажется, что игры, которые ты одолжил мне, слегка странные? — Как это странные? — Ну, ты знаешь… Я имею в виду, персонажи в них как–то чересчур молоды, героини все внешне маленькие девочки, ещё и младшей школы не закончившие… — Ха! Ну что ты говоришь, Сато? Это на тебя не похоже. Для начала, героини эроге― всего лишь выдуманные персонажи, отрисованные в двухмерной компьютерной графике. Чтобы передать невинность, чистоту и женственность, нет ничего более подходящего, чем образ маленькой девочки, не так ли? Нас успокаивает один только её вид. А поскольку они всего лишь 2D–персонажи, они никак не могут причинить вреда нашему хрупкому эмоциональному покою. Этот двойной ремень безопасности защищает нас от травм, и мы можем избежать страха быть отвергнутыми. Иначе говоря, это истинное значение моэ: совершенная, молодая и невинная женственность. Понимаешь? Соображаешь, о чём речь? Я размышлял над его словами… Ничего я не понимаю! — собирался воскликнуть я, но к тому времени Ямазаки уже исчез из моей комнаты. На котацу он оставил подарок: обычный CD–диск. Часть вторая Я как следует подумал над этим следующим утром. Судя по всему, Ямазаки недавно отказала девушка. В отместку он напился от отчаяния и решил «К чёрту девушек — у меня есть эроге!» Во всяком случае, это объяснило бы произошедшее. Однако, будь дело только в этом, он бы не стал бы рассказывать мне о своём позоре. Ему не нужно было заявлять, что он такой ярый лоликонщик. Он оправдывал свое признание какой–то безумной теорией, но тем не менее, оставался лоликонщиком и фанатом эротических игр. Он был опасен. Ну, или, во всяком случае, Ямазаки был куда опаснее, чем я его себе представлял. Когда я вставил CD, который Ямазаки оставил мне прошлой ночью, в компьютер, я ужаснулся его содержанию. Какой кошмар, это слишком опасно. Семисотмегабайтный CD–R был заполнен JPEG картинками. Все они были фотографиями, снимками девочки, с виду не окончившей даже младшей школы. Хуже того, девочка была раздета догола. Короче, фотки были эротикой. Я тут же задёрнул шторы. Недавние законы о детской порнографии делали этот компакт–диск чересчур опасным. Я рисковал попасть в тюрьму, не будучи виновным, и всё из–за Ямазаки. О чём он вообще думал? Не мог обойтись только рисованными картинками, чтоб тебе пусто было?! Я хотел было отругать его, но сегодня он отправился на учебу. Голая девочка весело улыбалась с моего пятнадцатидюймового монитора. В груди заболело и мне стало трудно дышать. Держась за голову, я решил исследовать содержимое CD, чтобы убить время. Изучая его, я нашёл текстовый файл, который открыл в редакторе. Это было письмо от Ямазаки. — Ну, что думаешь, Сато? Наверняка испуган, а? Запомни, чтобы создать качественную эроге, требуется обращаться к живым эталонам. Пусть эти картинки подстёгивают твоё воображение. Это коллекция фотографий Рики Нисимуры. Её знают как величайшее сокровище мира лоликона. Не беспокойся, тут только лёгкая эротика. Мы создадим отличную эроге, и улыбка Рики вдохновит нас! Каков негодяй! Я дрожал от злости. Во–первых, когда это я соглашался делать игру про лолит? Брось, не надо навязывать мне свои собственные вкусы. Гм. Когда я призадумался над этим, мне вдруг пришло в голову: быть может, он пытается обратить меня в свою веру?! Возможно, во времена Гендзи Хикари всё было по–другому, но в наше время, однако, общество считает приверженцев лоликона извращенцами, которых необходимо уничтожать. Так что, должно быть, чрезвычайно тяжело найти людей, разделяющих твои интересы. Вот почему Ямазаки придумал сделать меня своим напарником в разработке эротической игры, а затем и приятелем–лоликонщиком. Нет, эти мои подозрения были, откровенно говоря, только простыми догадками, и вполне возможно, он просто хотел сделать качественную эроге. В конце концов, в современных эротических играх героини очень часто бывают маленькими девочками. Пожалуй, можно даже сказать, что девочки–лолиты уже стали символом этого порочного медиа жанра. Если хорошенько подумать, даже другое название эротических игр — это «бисёдзё–игры». Не игры про «красивых девушек», а про «красивых девочек». Я подумал, что где–то здесь кроется некий глубинный смысл. Что будет с Японией, где эти бисёдзё–игры завоёвывают огромную популярность? Делая вид, что размышляю над этой тонкой общественной проблемой, я подавил в себе беспокойство. Затем я робко открыл коллекцию фото Рики Нисимуры на экране своего монитора. Прошло несколько секунд. Меня передёрнуло… Рика Нисимура, оказывается, была довольно мила. — Н–нет–нет! Я просто слегка запутался! — мой возглас отдался пустым эхом в полумраке комнаты размером в шесть татами. А Рика улыбалась мне своей невинной улыбкой, выставляя напоказ свои выступающие рёбра, своё бесконечно гибкое тело. Я сглотнул и дрожащими пальцами нажал кнопку мыши. На мониторе следующая картинка. Ох, Рика… Это неправильно! Я поднял голову и, с силой всего своего тела, ударился ею об стену. Раздался глухой стук. Слёзы брызнули из моих глаз. Было больно. Но Рика всё равно улыбалась… Ох, Рика. Нет, нет! Я поспешно открыл Internet Explorer. Точно! Проблема была лишь в том, что сама Рика была слишком красива; это не значило, что я лоликонщик, или что–то такое. Просто так уж вышло, что меня покорила её красота, но вообще–то я нормален. Чтобы доказать это, я должен был найти другие картинки лолит в интернете. Ясно было, что любые другие лолиты, кроме Рики, меня ничуть не тронут. Однако, благодаря новым законам о детской порнографии, найти картинки лолит в интернете было куда сложнее, чем я ожидал. Я пробовал копать там и тут, но всё, что находил — это жульнические сайты с зарубежными номерами телефонов. Но будь я проклят, если кто–нибудь посмел бы усомниться в моих талантах интернетчика. Я был ветераном, за моими плечами были четыре года непрерывного подключения к Интернету. Чтобы найти ценные данные, лучше всего было повертеться на форумах. Таковы законы компьютерного мира. Я решил начать с поисковых систем, чтобы выйти на форумы порнографической тематики. Но что это? Несколько тысяч страниц результатов… Даже уточнив запрос, я всё равно получил несколько сотен сайтов. Их было просто слишком много. Для начала я попробовал открыть самую первую страницу. Тотчас же, с пугающей скоростью, начало открываться бесчисленное множество окон браузера. «Проклятье! Подстава!» — выругался я. Одна из этих многооконных атак на JavaScript, часто встречающихся на платных сайтах. Но я не дрогнул. Ясно! Internet Explorer такая задача не по силам. Для таких случаев мне нужен был браузер с закладками. Браузеры с закладками — это такие великолепные браузеры, в которых можно просматривать несколько страниц сразу, в одном окне. Я скачал Donut — браузер, который все называют самым стабильным из браузеров с вкладками, и тут же его запустил. О! Насколько же так удобней работать! Теперь мне несложно будет найти нужные страницы. Я открывал столько страниц одновременно, сколько позволяли ресурсы компьютера, и обыскивал их все. Картинки лолит, картинки лолит… В новых вкладках я открывал все страницы, на которые ссылались форумы, затем шёл по ссылкам с тех страниц, и проверял всё, сверху донизу. Мне нужны были подпольные порно форумы. Не вестись на платные сайты! Опасаться файлов с расширением .exe! Подавить назойливую рекламу программами, блокирующими всплывающие окна! Стрелка часов ползла; за окном уже стояла ночь. Только лишь бело–синее мерцание монитора освещало мою комнатку размером в шесть татами. Мне не хотелось терять время даже на то, чтобы включить свет. Моя дивная, божественная скорость печати ветром рвётся на крыльях буйной интуиции через весь интернет! Бойтесь моих молниеносных кликов! Я дикий зверь! Я волк! Часть третья Когда я вернулся к реальности, прошла неделя. Я впервые за несколько суток отодвинул мышку с клавиатурой и заглянул в уборную. В зеркале отражался невероятно опасный парень — то есть я. Щетина на лице, засаленные волосы, отсутствующий взгляд, отвисшая челюсть… изгой, безработный хикикомори, которого все стараются избегать, которого никто не захотел бы терпеть рядом… грязный, неряшливый, растрёпанный и кошмарный… Перед зеркалом стоял лоликонщик. — Ух, — я без сил опустился на пол. Как я мог до такого дойти? Пути назад больше не было. Я… я накачал картинок лолит со всего света. Но одних фотографий мне было мало. Я не брезговал и видео в форматах вроде MPEG или RealMovie. Мой тридцатигигабайтный диск был полон непристойных тел маленьких девочек, которых, по правде говоря, мне было жаль. Я так больше не могу. Я просто не могу так жить дальше. Хикикомори–лоликонщик — это худшее, что есть на этом свете. Я даже не человек. Я монстр. Моя жизнь кончена. И не ходить мне больше при свете дня. Да, я хикикомори, не спорю. Но я никогда не думал, что окажусь лоликонщиком. Мои вкусы были довольно традиционны, и по правде говоря, мне даже нравились женщины постарше. И всё же, теперь я… — А–ааа… — рыдания вырвались из моей груди, и слёзы хлынули на пол. Это были слёзы раскаяния. Да, я признавал свои ошибки, и хотел стать другим человеком. Я хотел измениться. Но было уже слишком поздно. С тех пор, как я начал нашёптывать вещи вроде «А Нозоми ничего», я знал, что качусь прямиком в ад. С тех пор, как я начал бормотать слова вроде «Киёми прекрасна. Даже для пятиклассницы она прекрасна», ад уже виднелся на горизонте. С тех пор, как я начал рассуждать «Ого, русские девочки суровы, да и американки творят ужасные вещи», ухмыляясь себе под нос, я знал, что ад был уготован мне со стопроцентной вероятностью. Простите, простите, мне ужасно жаль, я совершенно не хотел всего этого. Я не думал, что всё так серьёзно. Поначалу я просто дурачился. Но теперь… — Аргх! Было больно. Очень больно. Болела грудь, её разрывало чувство вины. Я не хотел быть лоликонщиком или кем–то вроде. Но теперь, хотел я того или нет, я был первосортным лоликонщиком–хикикомори, самым ничтожным отребьем за всю человеческую историю. Но всё же послушай: ты не прав. Ты заблуждаешься! Я не собираюсь запирать у себя в комнатке маленьких девочек, ничего такого! Я не намерен никого похищать! Ты ошибаешься. Не я виновен в этих грехах! Пожалуйста, выслушай меня! Верь мне! Не смотри на меня так! Не смотри на меня! Но… красные портфельчики. И флейты. И невинные девочки, играющие в парке. Ах! — Хочешь поиграть со старшим братиком? — Я тебе конфетку дам. — Просто задери юбочку. — Давай сыграем в доктора. — Вот тебе укольчик! Мне конец, конец, конец! Провалиться мне под землю, умереть на месте, рассыпаться прахом и… Что за шум? Заткнитесь там… — Сато! Ты ведь дома? Открой, пожалуйста! — звал кто–то издалека, — Сато! Ты жив там? Помер, что ли? Если жив, открой дверь, пожалуйста! Кто–то ломился в двери моей квартиры. Однако у меня не было больше сил показываться людям. Оставьте меня в покое… — Что, тебя и вправду нет? А я–то хотел одолжить тебе это восхитительное подпольное видео. Я поднялся, вытер слёзы и открыл дверь. Выслушав мой рассказ, Ямазаки нахмурился, и на лице его отразилось чистейшее отвращение: — Ты заперся на целую неделю и всё время качал порно? Ты совершенно никчёмное существо. — Вообще, это ты во всём виноват! — Правильно, вали всё на меня, это ведь я виноват, что ты такой человек. А, Сато? — И н–н–не совестно тебе так говорить, когда ты сам меня во всё это затащил? — Я же сказал тебе, что это были просто прототипы для персонажа. Слушай, Сато, ты совсем сбрендил, если собрал тридцать гигабайт порнухи. Я даже приближаться к тебе не хочу. Не подходи, ты меня пугаешь! — Г–грррр! — от злости я буквально покраснел. Кулаки мои дрожали. — Н–ну, чтобы сменить тему, давай как следует обсудим наши планы по разработке игры. Я одолжу тебе эту кассету, идёт? Выхватив плёнку из его рук, я ударил ей об колено и сломал пополам. — Ч–ч–что ты творишь?… — запинаясь, начал Ямазаки. В это мгновение я увидел единственный путь из мира лоликона. Я взглянул на Ямазаки: — Ямазаки. — Что? За видео, пожалуйста, деньги верни. — Лоликон бесчеловечен, он чудовищен. Ямазаки молчал. — Давай спасёмся, спасёмся вместе! Если мы не вырвемся прямо сейчас, мы будем лоликонщиками до самой смерти! Нельзя терять ни минуты! Схватив Ямазаки за руку, я силой вытащил его из комнаты. *** Забежав в комнату Ямазаки за его цифровой камерой, мы вышли на улицу и поспешно зашагали по городу. Стоял ранний майский полдень. Хотя в городе было тепло, людей на улицах было мало. — Куда мы направляемся? Не отвечая, я продолжал тащиться вперёд. По пути я заскочил в универсам и купил одноразовую камеру, которую отдал Ямазаки. Затем я вновь поспешил к своей цели, с Ямазаки на буксире. Было три часа дня. Самое подходящее время для моей задумки. — Цифровая камера и одноразовый фотик? Что ты собираешься со всем этим делать? — спросил Ямазаки, тяжело дыша. Когда мы добрались до места назначения, я ответил: — Сними меня на фото. — Зачем? — Затем, что… ты знаешь, где мы находимся? — Хм. Похоже на ворота какой–то начальной школы. — Точно, это школа Икута, общественная начальная школа, в которую ходит где–то пятьсот учеников. А я собираюсь спрятаться в кустах около ворот. Ямазаки, ты тоже прячься. Давай быстрее! — А? — Скоро прозвенит звонок с уроков. Из этих ворот толпами повалят ученики. — Ну да, и чего? — Я буду делать снимки. — Снимки ч–чего? — Снимки младшеклассниц. Он ничего не ответил. — Я собираюсь делать чудесные фотографии прелестных маленьких девочек твоей новой цифровой камерой. Молчание. — Ты всё понял, Ямазаки? Я готовлюсь украдкой делать фото. Я спрячусь и буду снимать этих маленьких девочек в разгар весны. Может, даже «случайно» сделаю несколько снимков, где будут видны трусики. Это ничего. Если мы не будем шуметь, никто не заметит нас в этих кустах. Я буду фотографировать маленьких школьниц. Буду снимать, пока рука не отсохнет — но, конечно, только самых красивых девочек. Зазвенел звонок. Через пару минут у этих ворот будут ученики. — Ямазаки, ты снимай меня на одноразовый фотик. Сделай как можно больше фотографий со мной, отвратительным лоликонщиком, фотографирующим маленьких школьниц! Понимаешь? Это единственный способ вырваться из пут лоликона! Ясно тебе, о чём речь? Доходит? С одной стороны, это безобразная картина. Но с другой, на фотографии изображён ты сам. Нужно запечатлеть это мерзкое, жалкое, грязное своё обличье на плёнке. Мы вместе подготовим всё и объективно взглянем на нашу безобразность, низость и отвратительность. Тогда мы сможем отказаться от лоликона и вернуться к нормальной жизни. Голоса маленьких девочек эхом доносились со ступенек у входа в школу. Я приготовил цифровую камеру. Уже скоро, скоро… — Готов, Ямазаки?! Я снимаю. С минуты на минуту появятся первые девочки. И я тайком сфотографирую их! А ты снимай на плёнку меня! Договорились? Если ты всё понял, отвечай, Ямазаки. — Ох, первая такая красивая! В белом платьице, чёрных колготках и тёмно–коричневых ботиночках, как она прекрасна! Моэ, моэ! Ты слышишь, Ямазаки?! Я щёлкаю затвором! Ты тоже щёлкай! Только без вспышки, а то нас заметят и сейчас же сдадут в полицию. — Ах, этот трепет, этот экстаз, от которого закипает кровь и мурашки бегут по телу. Я сам не свой! Моё сердце колотится! Младшеклассницы нынче такие милые. Я спускаю затвор! Щёлк! Щёлк! Прекрасный кадр! — Пусть эту восхитительную девочку, ученицу начальной школы — на вид, она учится в шестом классе, — пусть её зовут Сакурой. Милая Сакура обернулась в другую сторону, к друзьям, и я тут же щёлкнул её — не мог упустить такого великолепного диагонального ракурса под сорок пять градусов! Хе–хе–хе–хе, ты слушаешь, Ямазаки? Ты меня фотографировать не забываешь, Ямазаки? Поймай на плёнку всё до последней отвратительной мелочи, иначе я покажусь себе просто обычным извращенцем. — Ого! Всё новые и новые ученицы выходят из здания. Взгляни на этих прелестных, полных жизни девчушек. А я их фоткаю, фоткаю, фоткаю! Дуй, весенний бриз, дуй! Задувай, внезапный ветер! И поднимай их юбочки! — Ты ещё здесь, Ямазаки? Я смотрю в видоискатель, так что не знаю, тут ты ещё или нет. Ты ведь стоишь чуть в стороне за моей спиной, а, Ямазаки? Не забудь сфотографировать мой тошнотворный вид. Ты ведь всё понимаешь, да? Эй, Ямазаки, да ты вообще слушаешь? Ну скажи же что–нибудь! Я тут изо всех сил стараюсь сфотографировать трусики этих детишек. Ты тоже должен был заразиться моим энтузиазмом и трудиться вовсю. Слышишь меня? Эй, говорю тебе, ответь! А, ладно, чёрт с тобой. Мы, в конце концов, сейчас нарушаем закон. Если ты перепуган до смерти, это ничего. У тебя всё равно тихий голос. — Эй, а знаешь… Фотографировать исподтишка так весело. И я так омерзителен сейчас… Хм, действительно — вообще–то я не хотел становиться таким отребьем. Когда я был маленьким, я мечтал поступить в Токийский университет и стать великим учёным. Я хотел изобрести что–нибудь на благо всего человечества. А теперь я хикикомори–лоликонщик! Смех и слёзы! Да, точно. Слёзы! Поплачь, пролей слезу над моим омерзительным видом! — Мы мечтали улыбаться счастливо и свободно день за днём, мы мечтали наслаждаться нормальной, обыкновенной, живительной повседневной жизнью. Но непостижимо суровые волны судьбы лишили нас такой возможности, так что плачь от горя! Мы так хотели быть полезными для всех, всеми уважаемыми, жить со всеми в согласии. А теперь мы лоликонщики–хикикомори — плачь от горя! Прямо сейчас плачь! — Ох, мне так грустно. Так грустно. Но младшеклассницы так милы. Я дрожу от волнения. — Ах. Ох. Слёзы всё текут. Окошко видоискателя всё запотело, видно очень плохо. Но я не перестану фотографировать этих маленьких девочек — и ты, Ямазаки, тоже не отлынивай, снимай всё на плёнку. Пусть нам очень грустно, но мы постараемся. Плакать не перестанем, но сделаем всё, что сможем. Сфотографируем всех младшеклассниц до единой! — А? Чего? Чего ты меня по плечу хлопаешь? Что–то не так? Эй, да брось ты. Самое интересное только начинается. — Видишь? Взгляни вон на ту, с короткой стрижкой, в носочках по колено. Такая миленькая, я б её домой забрал. Вот схватил бы под мышку, как новенькую покупку, и утащил домой. А? Да что ж ты за беспокойный человек. Не видишь — я занят! Ну чего ты, что с тобой такое, Ямазаки? Будешь меня за плечо дёргать — картинка выйдет размытой. Эй, эй, да хватит уже. Что у тебя там вдруг такое случилось? — Сато! Послушай, Сато! — Шшш! Тихо, а то нас застукают! — Что ты тут делаешь, Сато? — Как это — что? Видишь вон ту коротко стриженую девочку… — Девочку? — Сейчас я её потихоньку сфот… В эту секунду я как раз случайно отвлёкся от видоискателя, и ладонь, лежавшая на моём плече, попала в поле моего зрения. Эти тонкие, гибкие пальчики никак не могли принадлежать парню… Я обернулся. Там стояла Мисаки. Моё сердце заколотилось в пятьдесят раз быстрее обычного. Дул мягкий ветерок. Время застыло. *** Где–то на полпути Ямазаки пропал, и его подменила Мисаки. Что ещё хуже, она была в своём религиозном одеянии — скромном платье с длинными рукавами, в руках белый зонтик от солнца. В этом наряде, в кустах, она пригибалась к земле позади меня. — Д–д–давно ты здесь? — Только подошла. Я хотел было спросить, что из моего сумасшедшего лепета она слышала, но передумал. В любом случае, мое положение было ужасно. Подозрительный мужик с цифровой фотокамерой на шее прячется в кустах возле ворот начальной школы. Любой примет его за извращенца и будет прав. У меня уже не оставалось никакого выхода. Ах! Мама, папа, простите меня. Мне мало было просто вылететь из колледжа. Надо было ещё попасть в тюрьму за преступление на сексуальной почве. Я полное ничтожество, а не сын. Как мне искупить этот грех? Отпущенное мне время уже подходило к концу. Мисаки, которая смотрела мне прямо в лицо, должна была вот–вот разразиться криком: «Извращенец! Тут извращенец! Кто–нибудь, скорее сюда!» Нет, нет. Никаких сомнений, этим дело не кончится. В конце концов, она была в своём религиозном одеянии. А в религиях существуют строгие заповеди, «Не прелюбодействуй» и тому подобное. Естественно, возжелать ребёнка — это переходит всякие границы, потому–то на лоликонщиков и обрушивается гнев божий. Точно. Скорее всего, Мисаки будет пугать меня фразами вроде «Бог знает все твои грехи»![26 - 1–е послание Иоанна, 3:20] «Ибо если сердце наше осуждает нас», — скажет она, — «Бог больше сердца нашего и знает всё»[27 - 1–е послание Иоанна, 3:20]— тут я уже буду дрожать от ужаса. «Ибо возмездие за грех — смерть»[28 - Римлянам, 6:23], — объявит она, скорее всего, пытаясь швырнуть меня в адский огонь божественного гнева! Это был полный конец всего. Глядя в небеса, я готовился к мгновению, когда на меня снизойдёт гнев Божий. В этот момент моя жизнь оборвётся. Моё будущее будет закрыто для меня. Спустя какие–то секунды. Время шло, я ждал, но Мисаки так и не начала обличать меня. Я смотрел на неё, она на меня. В кустах нас было не видно, мы молча смотрели друг на друга. Наконец, Мисаки объяснила: — Я только что заметила Ямазаки, он мчался к вашему дому, закрыв лицо руками. Мне стало интересно, что здесь происходит, а когда я заглянула сюда, то увидела тебя, Сато. И… — Ты знакома с Ямазаки? — Это ведь тот парень, что живёт в квартире 202? Он с удовольствием взял у нас «Пробудитесь!», не часто такое бывает. — Да? Странный он какой–то. — Я тебе не мешаю? Кажется, ты очень занят, Сато. — Н–нет! Ничего подобного. То есть, совсем не мешаешь. Кстати, Мисаки, а что ты тут делаешь? — я попытался сменить тему. Мне начинало казаться, что, возможно, я смогу выбраться изо всей этой передряги невредимым. — Иду домой с нашей проповеди. Мы с тётушкой Казуко просто случайно проходили мимо. Я сказала тёте не ждать меня и идти дальше одной, когда заметила тут тебя. — Да? Кстати, мне очень нравится твой религиозный наряд. Зонтик придаёт тебе такой одухотворённый вид. Мисаки потупилась. — Это маскировка, — произнесла она, краснея. — Что? — Я ненавижу заниматься этими религиозными проповедями, так что я стараюсь носить с собой зонтик от солнца. Так никто не запомнит моего лица, — её объяснения удивительным образом успокоили меня. В итоге, она по–прежнему оставалась загадкой. Я до сих пор толком не мог понять, кто она такая. Это мой шанс улизнуть. Спасайся кто может! — Ну ладно, мне пора идти, — я поднялся. Мисаки тоже встала, закрывая зонтик. Не подавая виду, я начал своё неуклюжее отступление. Я выбрался из кустов и вышел на тротуар, а затем энергично зашагал по дороге к дому. — Сато? — Чего? — спросил я не оборачиваясь и не сбавляя шага. — Так ты в самом деле лоликонщик? Мне показалось, что моё сердце сейчас остановится. Я зашагал ещё быстрее, делая вид, что не услышал. Мисаки продолжала: — Это ничего, если ты лоликонщик. Наверное, так будет даже удобней для тебя. Если выяснится, что ты хикикомори–лоликонщик, это будет лучше всего. В конце концов, ты ведь тогда будешь на низшей ступени человеческого общества. Я остановился и обернулся. Мисаки улыбалась своей обычной улыбкой: — Да, пожалуй. Если подумать, лоликонщик — это ещё лучше. По–моему, ты теперь ещё больше подходишь для моего проекта, — она чуть подпрыгнула от радости. Мне снова показалось, что всё это как–то наиграно. Самым спокойным голосом, на какой я был способен, я произнёс: — Понятия не имею, о чём ты говоришь. Так или иначе, я не лоликонщик и не хикикомори, знаешь ли. Я творец! Я просто делал снимки, чтобы потом черпать в них вдохновение. — Хм… — Точно тебе говорю. — Ладно, тогда давай встретимся снова. Только постарайся не попасть в вечерние новости, хорошо? — с этими словами Мисаки удалилась. Был майский полдень. Глава 6: Теплые воспоминания и клятва Часть первая Наступила вторая «Золотая неделя»[29 - Золотая неделя — праздничная неделя в Японии, проходит с 29 апреля по 5 мая.], и я понял, что сезон дождей[30 - Сезон дождей в Японии обычно длится с июня по июль.] пролетел в мгновение ока. Дни мчались, и мчались, и мчались мимо меня с огромной скоростью. За прошедший месяц, однако, произошло много всего. Например, однажды поздно вечером я наткнулся на Мисаки в супермаркете и получил от неё бумажный листок, оказавшийся контрактом. «Контракт» был написан чёрной ручкой. А всего за неделю до этого я собрался встретиться с девушкой, которую знал по литературному клубу своей старшей школы. Мы отправились в кафе в Сибуя, и немного поболтали. Я слегка нервничал, но ничего примечательного не случилось. Ко всему прочему, моего отца уволили во время «реструктуризации». Со следующего месяца родители прекращали присылать мне деньги. Мой сосед по дому, Ямазаки, в последнее время тоже сталкивался с разными неприятными неожиданностями. «Мой папа, работавший в сельском хозяйстве, слёг с болезнью печени», — делился он, — «А я старший сын в семье. Получается, я должен перенять семейный бизнес?» Похоже, выбора у него в самом деле не было. По–моему, ему лучше вернуться домой на семейную молочную ферму с винодельней. Но, видимо, у него какие–то серьёзные разногласия с родителями. — У них есть деньги, и они не хотят помочь мне получить образование. Они подали заявление в школу фермеров, даже не спросив меня. Мне, в итоге, пришлось подрабатывать весь год в универсаме и охранником, чтобы заработать на оплату обучения в институте анимации Ёёги. А теперь они хотят, чтобы я вернулся — они что, издеваются?! Я толком не понимал причин гнева Ямазаки, но когда он злился, то переставал на время думать об этих проблемах. Он вёл себя так, будто совершенно не собирался заниматься фермой, даже хоть бы всё вокруг него рухнуло. Я решил последовать его примеру и какое–то время просто избегать реальности. Кстати о побегах от реальности: мы не забывали и об эротической игре, которую собирались сделать. Даже теперь, когда в нашем проекте не оставалось практически никакого смысла, мы старались работать над ним. Вообще–то, мне стоило бы порвать со своей жизнью хикикомори как можно скорее, и постараться найти себе нормальную работу; но я почему–то лишь улыбался и говорил Ямазаки: — Будь добр, отстань от меня со своими лолитами, ладно? — Конечно. Подстроимся и под твои вкусы, Сато. Я уж думал нас арестуют, когда мы в тот раз фотографировали девчонок возле начальной школы. «Плевать мне на всё это; нужно искать работу, или мне крышка!» — хотелось воскликнуть мне, но я снова улыбался и поддакивал ему: — Сегодня буду писать сценарий. — Смотри, я на тебя рассчитываю. Качество игры напрямую зависит от твоего сценария, Сато. — Знаю. Я вложу максимум сил в это дело. Я выложусь по полной, создавая эту эротическую игру! Да, это моя цель. Браво! Вернее, какой кошмар! *** Нет ничего более подходящего для бегства от реальности, чем создание эротической игры. В конце концов, сам жанр стремится к бесконечному эскапизму. Ямазаки, сидя перед своими двумя огромными компьютерами, начал очередную речь: — Абсолютно верно. Эскапизм — это сама суть эротических игр. Как творцы, мы должны предоставить игроку приятное спасение от реальности. Реальный мир полон причиняющих боль вещей: девушек, дурачащих парней вроде нас, девушек, насмехающихся над нами, дрянных девчонок, вроде той, что изменяла мне с менеджером из супермаркета или студентки колледжа, насмехавшейся над моей неопытностью… Всё это делает мир очень и очень неприятным местом. Вторая половина его речи описывала вполне конкретные ситуации, касавшиеся только его, но я не стал перебивать. Прервавшись на секунду хлебнуть красного чая, Ямазаки заголосил ещё громче: — Короче говоря, настоящие женщины ужасны! Практически чудовища во плоти. Поэтому… — Поэтому…? — Поэтому, как создатели эротической игры, мы должны создать максимально удобных женских персонажей, таких, каких не бывает в жизни. Удобные женские персонажи… — Я имею в виду девушек, которые влюбляются в главного героя без всякой на то причины, пытающихся от чистого сердца сблизиться с ним, такого типа персонажей, — объяснил Ямазаки, — Действующие без каких–либо скрытых мотивов, никогда и ни за что не предавшие бы главного героя. Персонажей, которых в принципе не бывает в реальной жизни. — Но если делать героев настолько далёкими от реальности, не получится ли вся игра совершенно нереалистичной? — Какая разница. Никто не ищет реализма в эротических играх. Если б мы сдуру попытались сделать игру реалистичной, игрокам бы она, в конце концов, надоела. Те, кто мечтает влюбиться в реальную девушку, могут просто заговорить с кем–нибудь на улице, а не играть в эротические игры. — Ясно. — Тебе придётся использовать кое–какие специальные методы для создания персонажей, — предупредил он. — В смысле? — Ну, если ты просто выдумаешь обыкновенную девушку и объявишь «она лучшая девушка на свете!», никто этому не поверит. Нужно использовать специальные ситуационные и комбинационные уловки, чтобы подчеркнуть, что твоя «лучшая девушка» в самом деле лучшая. — Одна хитрость, например, в том, чтобы сделать её подругой детства. Если она будет героиней игры, их с героем тяга друг к другу будет выглядеть правдоподобно — ведь они были вместе с детства. Такой подтекст даёт убедительный повод считать её очень удобной, идеальной девушкой. — Второй приём в том, чтобы сделать героиню служанкой. Если героиней будет служанка, то по самой природе её работы между ней и героем разовьются отношения хозяина–слуги. Это опять же даст убедительный повод считать её очень удобной, идеальной девушкой. — Наконец, ещё один способ — это сделать её роботом. Поскольку роботы не могут идти против воли людей, сознание того, что у неё не может быть скрытых мотивов, и она не может предать своего владельца, предоставляет нам убедительный повод считать её очень удобной, идеальной… — К–к–каким ещё роботом?… — перебил я. — Самым обычным роботом. Героиня эротической игры — робот, — хоть речь его была довольно сюрреалистичной, выражение лица у Ямазаки было таким, будто всё это было в порядке вещей. — Короче говоря, основная задача при создании героев эротической игры — это выдумать причину, по которой героиня не может пойти против главного героя. Это делается, когда ты задаёшь сеттинг. Она должна подчиняться любым приказам главного героя, должна слушаться его и безоговорочно любить. Эти приёмы помогут тебе как можно точнее следовать таким требованиям. Я подумал, что лучше не слишком ломать над этим голову. С отчаянием в голосе я спросил: — Ладно, как насчёт одноклассницы, которая одновременно подруга детства и робот–служанка? — Отличный расклад! — ответил Ямазаки с искренним видом. — Хорошо, а дополнительная история о том, что она была любовницей главного героя в прошлой жизни? — Это п–прекрасно! — И к тому же она нема, слепа и у неё плохо со здоровьем, а положиться она может лишь на главного героя. Как тебе? — По–моему, просто великолепно! — И ещё у неё болезнь Альцгеймера. — Хорошо придумано! — Не говоря уже о раздвоении личности. — Блестяще! — На самом деле она пришелец. — Чудесно! Обсуждение длилось несколько часов; в конце концов, мы определились с ролью героини эротической игры, которую я собирался писать: — Она подружка детства главного героя и его робот–служанка. Она слепа, глуха и больна, а кроме того, она пришелица с синдромом Альцгеймера и раздвоением личности. Однако на самом деле она призрак, и привязана к герою ещё с прошлой жизни. А настоящая её форма — это дух лисицы. — Ого, восхитительно! Просто прекрасно! Моэ–моэ! — Хм… — В чём дело, Сато? Можешь начинать писать сценарий прямо сейчас. — Ээ… Эмм… — Эмм? — Да как, за ногу тебя дери, я могу такое написать? Лучше сделаю всё по–своему! — я дал пинка Ямазаки и вернулся в свою комнату. Было уже два часа утра. «Что, чёрт возьми, случилось с нами?» — попытался спросить я сам себя, но мы же, в конце концов, всего лишь пара отбросов–хикикомори. Я решил продолжать своё бегство от реальности. Да–да! Если уж говорить об эскапизме, то создание эротической игры – лучший способ. Поэтому я сейчас же займусь сценарием! Часть вторая Несколько дней промелькнули мигом. — Путешествие в любовь и юность солдат, противостоящих огромной дьявольской организации… — такую историю я набросал, так как она казалась мне подходящей. Поначалу всё шло на удивление хорошо. Слова струились из–под пальцев. Я сам был поражён собственным литературным талантом. Увы, вскоре я уже столкнулся с большой проблемой: история, которую я сочинял, должна была стать сценарием эротической игры — и как сценарий эротической игры, в неё должны были входить эротические сцены. Короче, чтобы написать эротический рассказ, мне приходилось полностью описывать непристойные моменты. Я должен был описывать любовные сцены очень подробно. Какая мука. Как трагично, что я, в свои двадцать два года, вынужден был сочинять любительскую эротическую историю. Я этого не перенесу! Три дня подряд я не выходил из комнаты. Работать стало ужасно сложно. Мой сценарий не продвигался и на строку в час. Слова… я не находил их. Мои мозги попросту не были оснащены метафорами, которые можно было использовать в эротической литературе. Я понятия не имел, что мне делать. На подбор одного слова уходила вечность. Хуже того, получившееся меня убивало. Какого чёрта, как я мог написать такие непристойные предложения? Даже эскапизму есть предел. Я краснел, сидя в одиночестве в своей тёмной комнате. Моё сердце колотилось, меня пробивал холодный пот, мои пальцы застывали на клавиатуре … я так больше не мог. Я не хотел сочинять сценарии для эротики. Я был сыт по горло. По самое горло сыт всем этим. И всё же я собирал остатки решимости и сочинял предложения, концентрируясь на них всем своим существом, поскольку я опасался, что как только брошу писать эротическую игру, настоящие проблемы, которые я отчаянно старался не замечать, набросятся на меня в полную силу. Мне придётся прямо взглянуть в лицо неприятной истине, а это будет непросто. По правде говоря, очень непросто. Так что я обращался к книжкам France Shoin{29}, купленным в качестве примера, и думал только о написании сценария. Ищи нужные слова! Подбирай метафору! Это было изматывающее, суровое испытание. Я писал и удалял… Писал и удалял. Я был готов слететь с катушек. «Он расстегнул ширинку и приспустил джинсы…» «Ах, ах, о нет!» «Сестрёнка, сестрёнка!» «…и её мягкие груди…» «…гоняя…» Ерунда. Удалить. «Набухший…» Нет. Удалить. «Он мужественно воспрял…» Чушь! Удалить, удалить! «Пронзая небеса…» Да что это за белиберда?! Удалить, удалить, удалить! «…пропитавшиеся влагой…» Не так! «Нежно розовые…» Я сказал, не так! «Блестя влагой…» Нет! «С хлюпаньем вошёл в неё…» Хватит! «Липкий…» Не надо! «Биение сердца…» Я больше не могу! «Её губки…» Да что со мной такое? «Светло–розовый…» Говорю же, что со мной такое? «Молочно–белая…» Что со мной…? «Маленькие груди…» «…молодые и свежие…» «…взмокший…» «…сильнее…» «Н–нет!» «…сладко застонала…» «…вошёл в неё…» «…слегка заострённые…» В голову лезли всё новые и новые слова: «сжал» … «волнами» … «бёдра» … «с её губ» … «толкал» … «сладко» … «как котёнок» … «тело девушки» … «напряжённый» … Что со мной такое…? «Набухший» … «между ног» … «прелестные» … «сейчас же» … «отвердевший» … «бледно–розовые» … «хочешь посмотреть» … «ничего, всё в порядке» … «совершенно голая» … «ничто не скрывало её тела» … «овальные пятнышки» … «холмик» … «щель» … Не надо. «Чуть ниже пупка» … «интимные места» … «заставляя колотиться в груди» … Мне конец. «Набухший» … «тихо вздыхая» … «незатейливо» … «растительность» … «вытекающий нектар» … «своими тонкими пальцами» … «как будто ты обмочилась» … «нетерпеливо» … «непристойные» … «на её плеве» … Что будет с моей жизнью…? «Набухший» … «поршень» … «грубо» … «щель» … У меня нет будущего. «Набухший» … «липкий звук» … «влажную» … «горячую» … «увяз» … «вошёл» … «мягкую плоть» … «слегка покраснев» … «развратно» … Лучше мне просто умереть. «Набухший» … «набухший» … «пронзая небеса» … «встал». «Набухший» … «набухший» … «набухший» … «набухший» … «набухший»! ААААААААА! Я схватился за голову. Удалить, всё удалить, всё удалить… Не стоило и пробовать копировать книги France Shoin[31 - France Shoin — компания, выпускающая эротическую продукцию.]. Когда выдумку делают по выдумке, вполне естественно, что описания сцен становятся всё более и более странными. Мне казалось, я сейчас сойду с ума. Ну хорошо. Спокойно, спокойно. Глубоко вздохнув, чтобы прийти в себя, я решил начать всё с самого начала, ориентируясь только на свой собственный опыт. Если действовать так, я должен суметь описать реалистичные эротические сцены, вспоминая свои собственные жизненные похождения. Собственный опыт, собственный опыт… Когда дело дошло до использования собственного опыта в эротической игре, у меня не оставалось выбора, как только углубиться в далёкое прошлое. Мне нужно было вспомнить тот давний случай пять лет назад… то милое время пять лет назад… годы моего учения в старшей школе. Я закрыл глаза и принялся ворошить прошлое. Роясь в воспоминаниях, я вскоре сообразил, что мысли мои потекли в совершенно ином эмоциональном направлении. Я поспешно открыл глаза и попытался перестать думать об этом. Однако стоит обратить мои мысли в какую–либо сторону, и их уже не остановишь. *** Мои светлые, весёлые деньки в старшей школе… золотые времена. Слова «старшая школа» отдают чуть горчащей романтикой, и общество в целом придерживается такой точки зрения. Я тоже не избежал этого; каждый день был полон волнений, как в симуляторе свиданий. Например, мне нравилась старшеклассница из литературного кружка. Как и стоило бы ожидать от участницы клуба литературы, она крайне любила читать. И именно поэтому она была такой дурой. Однажды она на моих глазах читала «Полное руководство самоубийства». Прекрати, — думал я, — такое поведение тебе не к лицу. Ты красива, так почему не хочешь вести себя нормально? Девушка не замечала этого вовсе. — Зачем ты это читаешь? — спросил я её, чувствуя, что у меня нет шансов. Смущённо засмеявшись, она ответила: — Тебе не кажется, что самоубийство вроде ничего так идея? Тогда она насмерть разругалась со своим парнем и это, похоже, угнетало её. — Сато, а Сато. Что ты думаешь о самоубийцах? — спросила она меня. — Это их дело, разве нет? Раз человек решил покончить с жизнью, то это его выбор. Возможно, мы не вправе судить — Хм, — похоже, её не впечатлил мой скучный ответ; попытавшись скрыть своё уныние, она опустила взгляд обратно к книге на коленях. На другой день после школы, когда мне уже поднадоело играть с ней в карты, она сказала: — Скажи, Сато… — Чего? — Ты меня давно знаешь… если бы я вдруг умерла или что ещё, ты бы расстроился? Сколько ни стараюсь, не могу вспомнить, что я тогда ответил на этот неожиданный вопрос. Точно помню лишь, что через несколько дней она появилась в школе с белыми бинтами на тонких запястьях. Я не могу поверить в это. Понятия не имею, насколько серьёзно твоё желание умереть, но тебе должно быть хоть немного стыдно за всю эту мелодраму. — Ты же не какая–нибудь дурочка из средней школы. Она ответила: — Потому что я дурочка из старшей школы. Она была из тех людей, которые открыто говорят подобные вещи, несмотря на то, что она собиралась поступать в престижный университет Васеда. С гордостью она делала бессмысленные заключения вроде: — Кстати, все беды от того, что нигде нет плохих людей. — Некого винить, — объясняла она дальше, — Ни Мизугути из баскетбольной команды, ни меня, ни тебя, Сато, — все мы не причём. Просто по какой–то причине всё становится хуже и хуже. Странно всё это. — Странно у тебя только голова работает. — Ну зачем ты так холодно с девушкой, которая только из реанимации? Кстати, Сато, ты заметил, что хотя мы ни в чём не виноваты, многое вокруг ненароком причиняет нам боль? Всё потому, что против нас плетёт страшный заговор огромная организация. — Да, да. — Это правда. Мне птичка чирикнула. — Да, да, — она была из девушек, любящих притворяться сумасшедшими. Несмотря на это — и поскольку она была красива, — мне она нравилась. За несколько дней до выпуска она даже позволила мне разок заняться с ней любовью. Меня глубоко трогала мысль, что наградой за все два года, что я старался понравиться ей, был тот единственный раз. Местами это было неожиданно захватывающе, но в то же время, печально. В конечном счёте, я смог сделать это только однажды. Мне казалось, что стоило бы переспать с ней ещё пару раз. Но с другой стороны, мне казалось, что лучше было бы отказаться и от первого раза. Иногда я спрашиваю себя, что было бы правильней… Ах… Мы сидели в модном кафе в Сибуе, и я спросил её: — Ну, что думаешь? Я видел её впервые за последние несколько лет. В прошлое воскресенье, ни с того ни с сего, у меня вдруг зазвонил телефон. — Давай встретимся, — предложила она. Нисколько не волнуясь, я вышел из дома. Мы собирались встретиться возле статуи Майя. Там было многовато туристов, но поскольку мы и сами приехали из другого города, беды в этом не было. Едва мы поздоровались, она сказала: — Я звонила тебе домой, Сато, чтобы раздобыть твои нынешние телефон и адрес, но твоя мама приняла меня за продавца и отнеслась к этому подозрительно. — Ага, так часто бывает. Эти коммивояжеры притворяются одноклассниками и составляют каталог имён… Было что–то печальное в том, что после нескольких лет разлуки мы сразу начали говорить о такой чепухе. Память меня не подвела: всё–таки, она была красива. Поэтому я слегка нервничал. Кроме того, я страдал от агорафобии и боязни смотреть в глаза — расстройствами, нередкими у хикикомори. Даже когда мы зашли в кафе, я не переставая потел. Сидя напротив окна, она помешивала ледяной кофе соломинкой: — Как нынче поживаешь, Сато? Я честно ответил ей, ничего не скрывая. На моём лице была улыбка. Она засмеялась: — Так и думала, что ты кончишь чем–то таким. — О, да я уже четыре года взаперти, — хвастался я, — Я профессиональный хикикомори! — Ты и сейчас боишься выходить на улицу? Я кивнул. — Ну, тогда я дам тебе кое–что полезное. Она вытащила нечто, похожее на коробку таблеток, из своей маленькой сумочки и протянула мне несколько капсул: — Это риталин. — Что за риталин? — Лекарство, что–то вроде стимулятора. Работает железно, как часы. С его помощью ты будешь полон энергии когда захочешь! Даже столько лет спустя она осталась довольно странной девушкой. Думаю, она посещает двух – трёх психиатров. И всё же её забота меня тронула, так что я с благодарностью проглотил одну из этих сомнительных капсул. После этого меня переполнила энергия. Да уж, дальше мы вели излишне жизнерадостную беседу. — Ты был таким нормальным в старшей школе, Сато… Хотя нет, пожалуй, не был. — А ты что поделываешь? — Безработная. — Окончила колледж, да? — Ага, но сейчас нигде не работаю. Хотя скоро стану домохозяйкой. — Хм, ты выходишь замуж? Молодая жена, двадцать четыре года. Моэ моэ… — Удивлён? — Отчасти. — Расстроен? — Вовсе нет. — Почему? — А чего грустить? Мы вышли из кафе. Она прыгала вокруг меня и заливисто смеялась. Затем она сказала: — Сейчас мне так хорошо. Она хвасталась, что выходит замуж за трудолюбивого государственного служащего, богатого и в то же время симпатичного. Короче говоря, за наилучшего возможного кандидата! — Не стоит слишком много об этом думать. Не стоит ломать голову над чересчур сложными вещами. Я счастлива. Голос её был жизнерадостным; похоже, она тоже успела подлечиться своими таблетками. Когда мы шли сквозь толпу людей, она сказала: — Нужно было тогда встречаться с тобой. Я ведь тебе очень нравилась, Сато? — Я просто хотел с кем–нибудь переспать. — Прости меня, пожалуйста. Наверное, не стоило нам тратить день за днём на карты. — То, что мы расстались вскоре после того единственного случая… мне было непросто перенести. — Может, это я виновата, что ты стал хикикомори. — Ерунда, тут нет никакой связи. Скорее, какая–то другая чудовищная… — Чудовищная организация? — Да, да, точно! Огромная дьявольская организация смешала меня с землёй. — Слушай, и меня тоже! Дьявольская организация и у меня всё украла! Может, мне уже ничего и не остаётся… Она вдруг сообщила, что беременна. — Ого! Ну ты даёшь! Ты станешь мамой! — я был поражён. — Потому я и выхожу замуж. Всё, я преуспела в жизни! Встала на правильный путь. Теперь остаётся только идти вперёд, до самого конца, по прямому пути, — она шагала быстро, примерно в метре впереди меня. Я не мог увидеть, какое выражение было у неё на лице, но судя по тону, она искренне радовалась. Она была счастлива. Должна была быть. — Это прекрасно. Прекрасно. Прекрасно, — я повторил одно и то же трижды, чтобы отдать подобающие почести началу её новой жизни. — Тебя это не огорчает, Сато? — она замерла на месте. — Нет, не особо, — я тоже остановился. — Не знаю, почему, но мне ужасно плохо. Мы вышли на улицу, где стояло несколько гостиниц. Хотя до вечера ещё было далеко, тут гуляли влюбленные парочки. Я почувствовал лёгкий трепет волнения. — Может, нам покрутить романчик, а? — спросила она с улыбкой. — Роман с молодой женой! Прямо как в кино! — ещё сильнее оживился я. — А то как–то нехорошо, я ведь отдалась тебе только раз. Мы стояли перед входом в гостиницу, глядя друг на друга. Мне очень хотелось остаться там с ней. Мы оба смеялись: — Ты ведь теперь счастлива, да? — спросил я. — Ага. — Громадной организации теперь тебя не достать, да? — Ага, — снова сказала она. — Тогда я иду домой, — ссутулившись, я тут же тронулся с места. Проходя мимо, я бросил на неё короткий взгляд. Она плакала. Это казалось невероятным. Разве сложно такой дружелюбной и милой девушке обрести жизнь, полную счастья, спокойствия и процветания? Кто угодно позавидовал бы ей. Она так красива, что могла бы жить без всяких забот. На самом деле, ничто не спасает от бесконечной пустой депрессии. Люди могут пребывать в унынии или злиться. Но даже разгневайся они до такой степени, чтобы полезть в драку, им не с кем воевать. Огромная организация… они хотели бы, чтобы существовала такая огромная, злая организация. Мы мечтаем об этом… Ужасные вещи творятся в этом мире. Сложные, беспорядочные, жестокие и непостижимые вещи, беды и горести переполняют его. Моя знакомая рассказала мне, что её друг по колледжу покончил жизнь самоубийством, оставив дурацкую записку, в которой было сказано что–то вроде: «Мечты и любовь разрушены, осталось лишь умереть». Бывший одноклассник из начальной школы женился и развёлся. Теперь Ямада растил двух детей и седел, её это забавляло. Казуми, жившая с кем–то в гражданском браке, вернулась домой к родителям. Юске, мечтавший стать государственным служащим, провалил экзамен. А мечты Ямазаки, делавшего эротическую игру, были разрушены до основания. — Это проверка моего таланта. Дело тут не в эротической игре, просто я хочу… я хочу сделать что–нибудь! — возглашал он, запьянев от саке, когда судьба его уже была решена: ему суждено было управляться с молочной фермой и гоняться за коровами. Я не знал, каким образом ему избежать этой участи. На вечеринках и встречах выпускников все смеялись и веселились до упаду. Да и караоке — это было здорово. Все расходились довольными, и будущее казалось прекрасным: нам всё по плечу! Нас ничто не остановит! Счастье в наших руках! Всё это было верно, но медленно, очень медленно, с такой малой скоростью, что мы даже не замечали, у нас кончался запал. Мы ничего не могли поделать, даже в минуты бед, слёз и отчаяния. Каждый рано или поздно сталкивался с чем–нибудь ужасным. Единственное различие было в том, чуть раньше или чуть позже это случалось, — но, в конечном счете, все мы оказывались в какой–нибудь чудовищно невыносимой ситуации. Я боялся. Я боялся множества всяких вещей. Я размышлял о своей школьной подруге. Не стоит, я никудышный парень. Я в пять сотен раз хуже, чем государственный служащий, которого ты себе подцепила. Я ничем не могу тебе помочь. Мне ужасно хотелось пойти с тобой в гостиницу, но тебе же потом было бы хуже. Я не притворялся крутым, ничего подобного. Ах, мне так хотелось закрутить с тобой роман. Но это невозможно. Дураку ясно, что невозможно. Безнадёжному хикикомори вроде меня, неспособному позаботиться даже о себе, не под силу подарить тебе счастье. Ох, как бы я хотел стать сильным, стать человеком, на которого можно было бы положиться; таким, который делал бы мир светлее одним своим присутствием. Я хотел бы нести в мир счастье. Однако правда в том, что я хикикомори — хикикомори, страшащийся мира за стенами квартиры. Я не знаю, почему, но я испуган, испуган настолько, что не могу ничего поделать. Ни на что я не годен. *** Через месяц мне прекратят посылать деньги. И что я буду делать? Нынешней моей жизни скоро придёт конец. Может, просто покончить с собой? Я выключил компьютер, на котором писал сценарий эротической игры. Я решил позвонить Ямазаки и извиниться. Сказать ему: «Прости, я больше не могу писать сценарий.» Но он уже говорил по телефону. Из–за соседней двери доносились его яростные вопли: — Да почему вы вечно клоните к одному и тому же?! Я вообще приехал сюда на свои собственные деньги. Я вам ничем не обязан и слушаться вас не намерен! Судя по всему, он вновь скандалил со своими родителями. У каждого свои проблемы. Я уже дошёл до того, что растерял остатки силы воли. «Конец сезона дождей, освежающего, самоубийственного» — всплыли у меня в голове строки из стихотворения. Я тряхнул головой. Лучше пока что лечь спать. Переодевшись в пижаму, я лёг было на кровать, но тут мне на глаза попался лист бумаги, лежавший на моём телевизоре. Это был контракт, который мне вручила Мисаки. Как–то вечером я читал мангу в книжном отделе супермаркета, как вдруг, ни с того ни с сего, позади меня возникла Мисаки. «К тому времени, как мы встретимся в следующий раз, распишись вот здесь и поставь печать,[32 - В Японии вместо подписи часто используется личная печать.] ладно?» — сказала она, извлекая из своей сумки кусочек бумаги. Она протянула его мне, судя по виду, Мисаки ходила с ним уже довольно давно. Ах эта бумажка… Я уже прочёл её несколько раз, но теперь подобрал и прочитал снова. Текст, разумеется, был нескончаемо бессмысленным, настолько отчаянно нелепым, что у меня разболелась голова. Однако настроение было на нуле, и документ каким–то странным образом притягивал меня. Так что я, наконец, подписал и пропечатал контракт. Запихнув его в карман, я отправился в парк по соседству. Стояла ночь и светила луна. Где–то выла собака. Я сидел на скамейке возле качелей и мечтательно смотрел в ночное небо. Вдруг появилась Мисаки, снова в обычной одежде вместо своего религиозного одеяния. Она села на скамейку рядом со мной и принялась оправдываться за что–то, о чём я даже не упоминал: — Я вовсе не наблюдаю каждый вечер за входом в парк из своего окна. Я рассмеялся. Когда мой смех затих, прекратила лаять вдалеке собака и единственным звуком остались далёкие завывания сирены скорой помощи, Мисаки спросила: — Бросил свою эроге? — А, да, мы в итоге передумали её делать. Откуда ты, кстати, об этом знаешь? — Когда Ямазаки заходил в манга–кафе несколько дней назад, я случайно услышала, как он об этом рассказывал. Да, кстати, а что такое эроге? — Это сокращение от «EROA» и «GARIOA»[33 - В Японии эротические игры часто называются «эроге», поэтому эта ложь звучит правдоподобно.]. EROA расшифровывается, как «экономическая реабилитация в захваченных областях», а GARIOA — «управление и снабжение в захваченных областях». Американское правительство разработало эти программы, чтобы предотвратить социальные бедствия, вроде болезней и голода, в странах, занятых Соединёнными Штатами после Второй Мировой. — Это ведь наглая ложь, да? — Ага. — И что ты автор, ты тоже врал? — Ага. — А на самом деле, ты безработный хикикомори, так ведь? — Ага. Я протянул ей контракт. Поспешно выхватив его из моих рук, Мисаки вскочила. — Наконец–то ты собрался его подписать! Теперь с тобой всё будет в порядке, Сато. Чуть–чуть тренировки — и ты будешь готов отправиться в бескрайный мир. — Кто ты на самом деле, Мисаки? — Я уже тебе говорила! Добрая девушка, которая спасает молодых людей, попавших в беду. Всё это, конечно, часть моего проекта. Не бойся, ничего плохого я с тобой не сделаю. Хорошо? Сомнительное объяснение. И всё же… — Главное, теперь наш контракт вступил в полную силу! Если ты нарушишь его, штраф — миллион иен, ясно? Мисаки спрятала контракт в карман и ослепительно улыбнулась. Мне тут же стало немного не по себе. Мне показалось, что я совершил чудовищную ошибку. Какую вообще правовую силу имеет этот контракт? Нужно было спросить своего друга по колледжу, изучавшего право. Договор о спасении хикикомори и поддержки оного. Имя хикикомори: Тацухиро Сато. Имя оказывающего помощь: Накахара Мисаки. Настоящий документ заключают хикикомори, в дальнейшем сторона A, и оказывающий помощь, в дальнейшем сторона B. Стороны договариваются о следующем. 1. A будет рассказывать B обо всех муках, затруднениях, жалобах, нытье(?), и любых других сокровенных мыслях, касающихся избавления от синдрома хикикомори. 2. Б будет делать всё, что в его или её силах, чтобы помочь стороне A перестать быть хикикомори и сделать возможным его или её возврат в общество (в дальнейшем C). Кроме того, во время продвижения к C, B будет стараться поддерживать психическую стабильность A. 3. A, в свою очередь, будет вежливо обращаться к B. 4. A будет послушно выполнять все указания B. 5. A не будет рассматривать B, как назойливого человека. A не будет жестоко обращаться с B. 6. Разумеется, пинаться и драться, либо иначе наносить ущерб, настоящим документом не допускается. 7. Консультации будут проводиться каждый вечер в четвёртом окружном парке Мита. Приходи после ужина. 8. Ознакомившись с настоящим контрактом, A должен приступить к работе над C. 9. За нарушение контракта A грозит штраф в один миллион иен. *** Припомнив текст контракта, я вдруг ужасно встревожился: — Нет, постой, я передумал! Отдай мне контракт! Но Мисаки уже давным–давно ушла. Я остался один–одинёшенек, в полном отчаянии. Глава 7: «Секс, наркотики и рок–н–ролл» Часть первая Прежде, чем я это заметил, я полностью истощился, и морально, и физически, такое вот было лето. Прежде, чем я это заметил, я оказался взаперти, словно в клетке, без всякой надежды на побег, такой вот был июль. Я пробовал кричать: «Помогите!» Но ни любовь, ни мечты, ни надежды, ни старание, ни дружба или победа — ничто не могло помочь мне. Я действительно был в беде. У Ямазаки хотя бы были какие–то планы на будущее. Хоть он и кричал: «Аргх, как вы меня достали!», у него, по крайней мере, сохранились хоть какие–то амбиции. Он с детства задумывался о семейном бизнесе. ― Я выберусь из этой паршивой деревеньки и прославлюсь в большом городе! В–в–вы, проклятые лицемеры! Я вам еще покажу, вот увидите! У меня есть талант. Правда, я пока не знаю какой, но он точно есть! Прежде чем я смог бы признать наличие собственного таланта, судьба могла заставить и меня вернуться в провинцию. В провинцию, с ее чудными семейными узами, раздражающими улыбками, грубой деревенщиной, дорогами, сделанными слишком широкими из–за чудачеств местных властей и одним–единственным супермаркетом… Мне пришлось бы вернуться в эту ужасную проклятую деревню. Я рассматривал этот вариант с откровенной печалью. Я даже кричал, как настоящий мужчина: ― Аааааааа! Это ужасно, ужасно, ужасно! Я не знал, что именно было ужасным, но что–то определенно было таковым. На самом деле, произошло столько ужасных вещей, что я совершенно не понимал, как мне их исправить. Например, мне совсем перестали присылать деньги из дома. Но, несмотря на это, желание работать так и не появилось. Хоть я и был на мели, я все еще не мог выйти из дома. Мое звание «высококлассный хикикомори» не было просто показухой. Однако, я должен был с умом распределять свои средства, иначе меня бы вышвырнули из квартиры на следующий же день. Я должен был что–то предпринять. Используя свою студенческую карточку, я, не раздумывая, взял кредит. Затем я продал всю свою мебель и бытовую технику. Я отнес свои стиральную машину, холодильник, телевизор, компьютер, котацу и кровать в магазин подержанных вещей неподалёку от моего дома. Я также попытался продать все свои книги в букинистический магазин. Таким образом, раздобыв достаточно денег на жизнь, я выиграл себе немного времени. Теперь, когда я был в относительной безопасности, скука стала моей главной проблемой. И мне, и Ямазаки было невыносимо скучно. Решение этой проблемы занимало почти все наше время. «Чем бы мне заняться? Мне совершенно нечего делать.» Я обсудил это с Ямазаки. Казалось, он был уже на пределе. Лежа на полу своей комнаты, он проговорил безжизненным голосом: ― Хоть я и не в таком отчаянном положении, как ты, Сато, но почему–то я не могу успокоиться. Раз уж мы бежим от реальности, мне бы хотелось делать это более приятным способом. Сбежать от реальности… Когда я услышал эти слова, меня внезапно осенило. ― Кстати о побегах, это ведь то, чем занимаются люди во времена своей бурной молодости, верно? ― Ну да. ― А если говорить о бурной молодости, сразу вспоминается рок. Я потряс Ямазаки за плечи. ― Точно, рок–н–ролл! Секс, наркотики и насилие! Ямазаки вскочил, потрясая кулаком и громко крича: ― Я понял! Отличная идея! Кстати о рок–н–ролле, я очень уважаю Джерри Ли Льюиса. ― Кто это такой? ― Это рокер–лоликонщик, отвергнувший социальные устои и женившийся на своей тринадцатилетней кузине, ставший так называемым гигантом мира лоликона. Его жизнь была настоящим вызовом обществу! Great Balls of Fire![34 - Биографический фильм о Джерри Ли Льюисе.] Мы решили, что отныне нашим девизом будет «Секс, наркотики и насилие». Если бы мы начали жить в этом духе, мы бы смогли проводить свои дни более энергично и весело. По крайней мере, мы на это надеялись. Секс Если говорить о сексе, это «не для лиц младше восемнадцати лет». А если уж говорить о вещах «не для лиц младше восемнадцати лет», то сразу вспоминаются эротические игры! Даже сейчас, Ямазаки продолжал работать над своей эротической игрой. Зачем? Никто не знал, но она была полна грусти и одиночества. Это все, что я знал. Я не знал почему, но мне хотелось плакать. Наркотики На деньги, которые я выручил от продажи мебели, я купил немного серьезных наркотиков. ― Да они же легальные! — возмущался Ямазаки. Я повесил голову. ― А что я еще мог раздобыть? Я же не могу заказать нелегальные наркотики по почте. Я хикикомори, и это лучшее, на я что способен. ― Блин, вот отстой. Насилие Наконец, мы с Ямазаки решили устроить бой в моей однокомнатной квартирке на шесть татами. Посреди пустой комнаты мы встали напротив друг друга в боевых стойках. Я подражал Брюсу Ли, которого недавно видел по телевизору. Ямазаки же позаимствовал «стойку журавля» из файтинг–игр. Затем, мы попытались ударить друг друга. Но не успели мы начать, как я поскользнулся на полу и упал. Я крепко приложился затылком. От боли у меня даже выступили слезы. ― Не, это совсем не круто, ― пожаловался Ямазаки. ― И не говори. ― Мне от этого стало только еще хуже на душе. Придумал! Может лучше заняться этим в парке? ― Сначала давай закинемся наркотиками, раз уж они у нас есть. Не стоит их недооценивать только потому, что они легальные. Несмотря на это, они должны подействовать. Мы здорово повеселимся. Наркотики и вправду подействовали. Приход от них бы таким жутким, что я думал, что умру. Я думал, что мне действительно стоило умереть. Часть вторая Однако, я не умер. Я продолжал жить мрачной жизнью хикикомори. Но в тот день я должен был встретиться кое–с–кем. Когда наступил вечер, и улицы опустели, я съел свой запоздалый ужин. А когда совсем стемнело, я отправился в парк, что недалеко от моего дома. Летний ночной ветерок был прекрасен. Я сел на скамейку и стал любоваться луной и звездами. Рядом со мной разгуливала черная кошка. Ее глаза сверкали, отражая свет уличных фонарей. Ах, уже ночь. Да, было уже очень поздно. Мисаки неожиданно появилась. ― Ты опоздал. Она качалась на качелях, и заметив меня, резко спрыгнула с них. Черная кошка потихоньку подкралась к ней, и Мисаки взяла ее на руки. Кошка мяукнула, но сопротивляться не стала. ― Хорошая девочка. Сейчас я покормлю тебя, хорошо? ― Мисаки достала кошачий корм из сумки, что висела у нее за спиной. По–видимому, она кормила эту кошку каждый день. ― Кошки такие милые, тебе так не кажется? ― Да чего в них хорошего? ― Кошки всегда выглядят такими счастливыми, даже если они одиноки. Я не совсем понял, о чем она говорила, но попытался ответить. ― Кошки неблагодарны. ― Я знаю. ― Она скоро забудет про тебя, Мисаки. Кормить её ― напрасное дело. ― Пока я буду давать ей еду, все будет хорошо. Она будет помнить меня. Не будь таким бессердечным. Ты будешь приходить в парк каждый вечер, верно? Она мягко погладила кошку, пока та жадно поглощала еду. Закончив есть, она неспешно скрылась в кустах. Мы сели на скамейку. Мисаки вытащила из сумки свой «Секретный Дневник». Итак, сегодня ночью началась первая консультация, посвященная спасению хикикомори. *** Мисаки называла это «консультацией». С самого начала, её слова и действия были такими странными, что я был уверен в том, что это какая–то шутка. Однако, она была настроена очень серьёзно. ― Ты опоздал. В контракте же сказано, что ты должен приходить сразу после ужина, помнишь? ― Я только что поужинал… ― В моей семье принято ужинать в семь часов. «И откуда, черт побери, я мог это знать?!» ― хотел я прокричать, но не стал. ― Ну, с завтрашнего дня приходи пораньше. Итак, начнем нашу первую «Лекцию о том, как перестать быть хикикомори», хорошо? Присаживайся. Я сел на скамейку, как мне было сказано. Мисаки села рядом, повернувшись ко мне. Ночной парк… Никого вокруг. Что же сейчас должно было начаться? Что она собиралась делать? Я слегка нервничал. Мисаки положила свою большущую сумку и начала в ней рыться. Прошептав что–то вроде: «А, вот она, нашлась», она достала тетрадь. На обложке черным маркером было написано «Секретный дневник». ― Что это? ― спросил я. ― Секретный Дневник. ― И что это такое? ― Ну… Секретный Дневник. Мисаки открыла свой «Секретный Дневник» и пролистала его. ― В общем, я начинаю лекцию. Из–за света фонаря, светившего позади, ее лица не было видно. Однако, ее голос был серьезен. Не понимая, что происходит, я глубоко вздохнул. Мисаки начала свою лекцию: ― Ммм… Я начну с определения хикикомори. Ты знаешь, почему люди становятся хикикомори? Ты знаешь, Сато? А? Нет? Я так и думала. Тебя же отчислили из колледжа, так что вряд ли тебе хватит ума ответить на такой сложный вопрос, Сато. А я знаю. Я же умная, в конце–концов. Сейчас я готовлюсь к экзаменам GED.[35 - GED (General Educational Development) – набор тестов, при успешной сдаче которых можно получить сертификат о соответствии уровня знаний нормам американской или канадской старшей школы.] Я занимаюсь по пять часов в день. Я молодец, а? Ха–ха–ха… Отсмеявшись, она продолжила: ― Согласно результатам моих исследований, не только хикикомори, но и другие психологические проблемы вызваны неспособностью человека приспособиться к его окружению. Проще говоря, ты не можешь поладить с окружающим миром, поэтому возникают разные трудности. Мисаки перелистнула страницу. ― Давным–давно люди придумали множество разных способов найти свое место в мире. Например, рассмотрим концепцию «богов». Существует множество самых разных богов. В одной только Японии восемь миллионов… А? Восемь миллионов? Не многовато ли? Это вообще правда?[36 - В оригинале 八百万, может читаться и как «яоёродзу» (несметный, неисчислимый), и как «хатихакуман» (восемь миллионов).] Л–ладно, в общем, в мире существует множество богов, и они облегчают страдания многим людям, например тем, кто приходят на церковные встречи. Люди, которым не могли помочь боги, придумали другие способы. Например, философию. Мисаки снова начала копаться в своей сумке. Засунув голову в свою необъятную сумку, она, наконец, нашла, что искала. ― А, нашлась. Вот, держи, ― она вытащила какую–то книгу и протянула её мне. Книга называлась «Мир Софии»[37 - Мир Софии (норв. Sofies Verden) — роман об истории философии норвежского писателя Йостейна Гордера, написанный в 1991 году. В центре повествования — норвежская девочка София Амундсен четырнадцати лет, регулярно получающая письма от философа Альберто Нокса, ведущего таким образом Софию по страницам истории философии.]. ― Она довольно сложная, так что я не совсем поняла её, но, думаю, в этой книге ты найдешь все, что тебе стоит знать о философии. Я взяла её в библиотеке, так что прочитай её до завтра, хорошо? Я в замешательстве взял книгу. Я не мог понять, что же мне делать, а Мисаки продолжила монотонно читать свою лекцию: ― Ммм, ладно, после философии у нас идет психоанализ! Он был очень популярен в девятнадцатом веке и даже в наши дни, а изобрел его человек по имени Фрейд. Говорят, что если подвергнуть себя психоанализу, можно действительно избавиться от своих проблем. Вот, например, ты помнишь, что тебе снилось этой ночью? Я могу провести психоанализ для тебя. Расскажи мне, что ты видел в своих снах, Сато. Я рассказал: ― Появился огромный змей. Он нырнул в океан, а потом я пронзил мечом яблоко. А еще я стрелял из огромного, черного, сверкающего пистолета. Услышав это, Мисаки вытащила еще одну книгу из своей гигантской сумки. Она называлась «Толкование Снов: С той книгой вы легко достигнете глубин своего сознания!» ― Хм… Змей, океан, яблоко, меч, пистолет… ― бормоча себе под нос, она искала слова в указателе, а затем отвернулась и густо покраснела. Почему–то я понял это, хотя в парке было довольно темно. ― З–закончим с Фрейдом! Переходим к Юнгу! ― почти прокричала Мисаки. ― Постой! А каковы же результаты анализа моих снов? Мисаки, расскажи мне, что мог символизировать огромный змей, ― настаивал я, но она проигнорировала мои неуклюжие домогательства. ― Юнг… Он был не согласен с Фрейдом, поэтому он пошел другим путем. Так что проведем психоанализ по методу Юнга. ― Эй, не игнорируй меня! ― Насколько я могу судить ты принадлежишь к «интровертному» и «эмоциональному» типам. Ты боишься «Великой Матери». А еще ты борешься с тенями. Как ужасно! Чтобы узнать больше, пожалуйста, прочитай эту книгу. Эта книга называлась «Все о Юнге в картинках!» У меня уже голова начала идти кругом, но лекция Мисаки продолжалась. От Юнга мы перешли к Адлеру, затем к Лакану. ― Теория Лакана как поле из капканов! Меня ошарашило, что она смогла выдать такой чудовищный каламбур, да еще и улыбаясь при этом. Я хотел вернуться домой. Как будто заметив мою реакцию, Мисаки резко сменила тему. ― Ой, прости за все эти сложные речи. Кажется, тебе не подходят все эти научные беседы, Сато. Ну, ничего страшного. У нас есть и завтрашний день. ― А? ― Мы ― всего лишь люди, и это приносит страдания. Я промолчал. ― Я переживаю за тебя, ведь тебе сейчас так тяжело. Но давай смотреть вперед. Пока у нас есть мечта, с нами все будет хорошо. Ты не один. Дорогу осилит идущий. Все поддержат тебя. Старайся изо всех сил и обретешь счастье. Ты достигнешь успеха, если продолжишь двигаться вперед и мыслить позитивно, так давай же пойдем к светлому завтра вместе. Будущее прекрасно. Мы ― люди, мы ― люди, мы ― люди… Я выхватил сумку из рук Мисаки и вытряхнул ее содержимое. Целая гора книг высыпалась на землю: книги Министерства Здравоохранения, книги серии «Рациональная Жизнь», «Введение в психоанализ», «Полный справочник психических заболеваний», «Книга для чтения в затруднительных ситуациях», «Правила успеха в жизни», «Призрак Мерфи», «Интеллектуальная революция», «Мицуо», «Мицури», и так далее, и тому подобное. ― Послушай, Мисаки, ты что, меня за полного идиота держишь? Мисаки взглянула на меня, как бы говоря: «Вовсе нет», и покачала головой. *** Так или иначе, после недели общения с Мисаки, я понял только то, что она очень старалась. Она действительно трудилась изо всех сил. В первые несколько дней эти старания не принесли никаких результатов, но ее увлеченность была настоящей. Конечно, я не знал ее настоящих намерений или что она собиралась делать дальше. Я не знал, да и не хотел знать. Если бы я мог хоть немного приободриться от общения с этой девушкой, я был бы рад. Даже если бы это привело к проблемам в будущем, мне было нечего терять. Не говоря уж о том, что бы ни случилось, мы должны были в скором времени расстаться. Скоро меня должны были выселить из моей квартиры, или я мог уехать куда–нибудь по другим причинам. Или я мог вовсе исчезнуть. Встречи с Мисаки были просто способом скрасить ожидание этого момента. И поскольку я рассуждал столь безответственно, мне было совсем не трудно общаться с девушкой, которую я едва знал, хотя подобная ситуация могла бы стать для хикикомори большим стрессом. Конечно, как бы ни была Мисаки красива, я не собирался с ней делать ничего плохого. Табличка у входа в парк гласила: «Остерегайтесь маньяков!», но даже по моему виду можно сказать, что я хикикомори–джентльмен. Пожалуйста, не волнуйся, Мисаки… — Ну чего? Чего это ты ухмыляешься? — спросила она меня. — Да нет, ничего. Лучше скажи, что у нас сегодня в меню? Сидя на скамейке лицом ко мне, как обычно, Мисаки заглянула в свой Секретный Дневник. — Сегодня мы будем изучать общение с окружающими. — Э? — В общем, у хикикомори большие трудности с общением. У них не получается говорить с другими людьми, поэтому они и запираются в своих комнатах. Сегодня я собираюсь помочь тебе с этой проблемой. — Ого. — Для этого я сейчас научу тебя нескольким замечательным приемам ведения диалога. Пожалуйста, слушай меня внимательно. Мисаки начала свою лекцию, иногда заглядывая в свою секретную тетрадь, а я внимательно ее слушал. — Когда ты говоришь с людьми, ты начинаешь нервничать. Поэтому тебе становиться трудно говорить, ты бледнеешь и волнуешься. Это тебя нервирует еще больше, и тебе становится все тяжелее и тяжелее поддерживать диалог. И как же разорвать этот порочный круг? Ответ прост: тебе нужно перестать нервничать. Как перестать нервничать? А почему вообще люди нервничают? Потому что им не хватает уверенности в себе. Тебе начинает казаться, что твои собеседники посмеются над тобой, будут тебя презирать и испытывать неприязнь к тебе. «Ну и что?» — хотел было спросить я, но Мисаки была предельно серьезна. — В общем, проблема заключена именно в недостатке уверенности в себе. На самом деле, стать уверенным в себе довольно сложно. Честно говоря, я сомневаюсь, что у тебя получится достичь этого обычными методами, но у меня есть замечательный, можно сказать революционный способ сделать невозможное возможным. Хочешь узнать как? Ты ведь хочешь, правда? Сказав это, она посмотрела на меня таким взглядом, что мне ничего не оставалось кроме как кивнуть. — Хорошо, тогда слушай внимательно, — гордо произнесла Мисаки. — Эта идея — настоящий переворот, круче чем у Коперника! Короче говоря, если ты не уверен в себе, просто представь, что твой собеседник — еще большее ничтожество, чем ты сам. Вот и весь метод! Я совершенно не понимал, о чем она говорила. — Тебе просто нужно предположить, что ты говоришь с законченными неудачниками. Ты представляешь себе, что они — полные ничтожества. Смотришь на них свысока. Если ты будешь так делать, ты сможешь нормально говорить и оставаться при этом спокойным. Ты будешь чувствовать себя расслабленно и легко. — Однако, тебе следует кое–чего избегать. Тебе не стоит говорить людям то, что ты о них думаешь, иначе они могут разозлиться или обидеться. Если кто–то прямо тебе в лицо скажет, что ты― мусор, или что ты хуже всех, или что ты полное ничтожество, ты ведь расстроишься, не так ли, Сато? Поэтому я не говорю этого. То есть… — я подумал. — Это что, такая скрытая критика в мой адрес? Даже если и так, выражение лица Мисаки оставалось невинным. Я спросил: — Мисаки, а ты применяешь эти «методы общения» в своей жизни? — Да, конечно. Правда, они не очень хорошо работают. Большинство людей гораздо лучше меня, поэтому у меня не получается думать о них плохо. Но когда я говорю с тобой, Сато, у меня получается… — Получается что? — А, забудь. Если я скажу, тебе будет больно. Мне уже долгое время было больно. — Не переживай. Даже такой человек как ты, Сато, может быть кому–то полезным, — c этими словами Мисаки поднялась. — На сегодня всё. Увидимся завтра. Часть третья Ямазаки продолжал работу над игрой в одиночку, используя мой недописанный сценарий. Не переставая накачивать себя галлюциногенами, которые мы купили несколько дней назад, он тихо сосредоточился на своём компьютере. Может, это было еще одним способом уйти от реальности? Тогда это был весьма действенный способ. Однако, как вообще можно было создавать игру под галлюциногенами? Я заглянул в монитор. Экран был заполнен россыпью маленьких слов. «Огромная организация, контролирующая мучительную смерть, тревогу, зло, ад и погибель, яд, бездну и все такое ― это наш враг, и мы должны победить его, чтобы заслужить любовь героини! Вот цель этой игры. Враг невидим, так что берегитесь. Он может на вас напасть со спины. Это опасно, очень опасно…» — Что это? ― спросил я у Ямазаки. Ямазаки медленно повернулся на стуле. Его зрачки были расширены. Его губы сложились в жуткую улыбку, которая могла бы напугать кого угодно. — Как что? Разве это не очевидно? Это моя эротическая игра. Это RPG — ролевая игра, и ты отождествляешь себя с главным героем. Игрок продвигается по игре, читая текст. Читая его, он узнает всякие важные вещи, а еще есть прекрасная героиня. Смотри. Она восхитительна, правда? Героиня — инопланетянка с кошачьими ушками. Её захватили в плен враги. Под врагами подразумеваются злодеи, невидимые злодеи. Суть игры — сделать невидимых злодеев видимыми. Вот где скрыта правда жизни, не так ли? Ты понимаешь? Я словно пробудился от осознания этой правды. Я понял, что цель моей жизни — донести свое прозрение до каждого, и тогда эротические игры станут Библиями новой эпохи. Я продам миллионы копий. Я стану богатым. Так что… Да, это круто. Эй, Сато, а ты вроде тоже неплохо проводишь время, а? Я сделал шаг назад, дрожа от страха. Увидев это, Ямазаки рассмеялся жутким, неестественным смехом. Кажется, собственный голос рассмешил его еще сильнее, и он стал смеяться громче. — А–ха–ха, ха–ха, ха–ха–ха! Ой, как смешно! Ямазаки свалился с кресла, приземлившись на четвереньки. Он начал ползти ко мне, его била дрожь. Его вид напомнил мне зомби из фильмов ужасов. У меня началась паника, и я застыл, как вкопанный. Схватив меня за ноги, Ямазаки прокричал: — Как это смешно, как же смешно! Я ничего не могу сделать! Я был так напуган, что тоже ничего не мог сделать. — Так пусто, как же пусто, я не могу так дальше жить! Я испытывал схожие чувства, но Ямазаки, мучимый наркотическим приходом, выглядел просто пугающе. Я молился, чтобы он поскорее пришел в себя, но ничего не менялось. Он продолжал смеяться, как сумасшедший. Поняв, что я ничего не мог с этим сделать, я решил присоединиться к нему. Я вдохнул немного Белой Дури. Она подействовала мгновенно. Ах как приятно… Как интересно… Чувствую себя прекрасно… Просто замечательно. Ох… Я не могу так дальше жить… Со мной все кончено? Больно… Как жаль… Да что я могу сделать?.. Я ничего не могу сделать… Как же больно… Это был очередной бэд трип. Эффект от принятия галлюциногенов зависит от психологического состояния и окружения принимающего, проще говоря, приход зависит от настроения и обстановки. Если принимающие находятся в хорошем настроении, когда принимают наркотики, они буду чувствовать себя, словно попали в рай. Но если они в депрессии― они отправятся прямиком в ад. Использование наркотиков в качестве способа сбежать от реальности не может привести ни к чему хорошему. Конечно, я знал об этом. Я знал, но… Но наркотики уже наполнили мою душу жутким, непередаваемым страхом. Он отличался от того неопределенного беспокойства, которое я испытывал каждый день. Да, это было сильное, отчетливое чувство страха, пугающей неопределенности. Может быть, мне даже хотелось этого. По сравнению с моими каждодневными переживаниями, которые неспешно терзавшими меня, эта наркотическая депрессия была даже в чем–то приятной. Ямазаки повернулся к холодильнику и погрозил ему кулаком. — Проклятье, если ты хочешь подраться, так давай же! Я принимаю твой вызов! Кажется, Ямазаки сражался с воображаемым противником. Я же сидел в углу, дрожа от страха, обхватив голову руками и прижав ноги к груди. — Стой! Не подходи! Враг приближался. Несмотря на мой испуг, это было довольно забавное зрелище. Быть преследуемым, а затем убитым злодеями― это захватывающая галлюцинация. Моя паранойя восхищала меня. Она вдохновляла меня. Короче, это было приятно. А приятные вещи должны приносить радость. Верно! Другими словами, мы были счастливы. Я решил, что это был лучший приход в моей жизни! Тогда я действительно начал понимать жизнь в стиле «рок–н–ролл». И я решил сделать этот стиль жизни еще лучше. — После наркотиков по списку идет насилие! Прежде, чем прошел эффект от наркотиков, мы вышли из дома и отправились в парк. Мы собирались драться. Этой ночь нашим рингом станет парк. Как настоящие мужчины во времена своей бурной молодости, мы должны были драться! Драться драматично, красиво, как кикбоксеры или рестлеры! Если бы это у нас получилось, мы могли испытать еще большее удовольствие… Солнце давно уже село, и никого вокруг не было. Если же кто–то был, у нас могли бы быть крупные неприятности. Это было бы исключительно постыдно. В свете парковых фонарей мы встали друг напротив друга. На мне были одеты кофта и футболка, а на Ямазаки была толстовка. Мы оба были одеты так, чтобы одежда не сковывала наши движения. Мы были готовы. Поскольку наркотики все еще действовали, Ямазаки болтал без умолку. Он продолжал нести всякую чушь. — Такое часто бывает в кино. Фильмы, в которых двое молодых симпатичных актеров, споря о любви или о чем–то таком, сражаются в парке под проливным дождем. «Ты ничего не знаешь о любви!»… «Я люблю Хитоми всем сердцем!»… «Бам!» … «Хрясь!», что–то вроде этого… Продолжая разминаться, я кивнул ему в знак согласия. — В глубине души, мне нравятся такие фильмы, потому что в этих телешоу заключена истина. В них есть вступление, развитие, кульминация и развязка, в них кипит буря эмоций, в них есть какие–то выводы… С другой стороны, наши жизни наполнены туманной неопределенностью и смутными страхами, в них нет простых и понятных ситуаций и конфликтов, нет ничего подобного… Разве это не глупо? Мне двадцать, а тебе двадцать два, Сато. А мы никогда никого по–настоящему не любили, не ненавидели, не дрались из–за любви или ненависти, мы никогда не испытывали ничего подобного. Это ужасно! В этот момент Ямазаки встряхнул меня за плечи, когда я разминал ахилловы сухожилия. — Так давай драться драматично! Красиво, быстро и жестко! Давай драться именно так! — сказал он. — Дааа! — издал я храбрый клич и принял свою боевую стойку. Итак, мы начали драться. Наш бой выглядел удручающе безобидно. Иногда было больно, но удары слабака под кайфом не могут быть слишком сильными. Ямазаки отчаянно пытался сделать наш бой как можно более красивым, и он начал вопить драматичные, но совершенно бессмысленные вещи. — Сато, ты ничего не понимаешь! Я не хотел, чтобы его усилия пропали даром, поэтому попытался ответить подобающим образом. — Это ты ошибаешься! — Да?! И в чем же я ошибся?! Я растерялся, когда мне задали такой конкретный вопрос. Я перестал размахивать кулаками и задумался. — Например в том, что ты пошел учиться в Институт Анимации Ёёги? — ответил я нерешительно. Когда я это сказал, Ямазаки внезапно ударил меня. — Не смей смеяться над Институтом Ёёги! — Ау! Ты чего так сильно бьешь, ты — — Не думай, что имеешь право так надменно говорить, жалкий хикикомори! Кровь прилила к моей голове. — Умри, чертов лоликонщик! Сдохни, проклятый эроге–фан! Я замахнулся как можно сильнее и врезал Ямазаки в живот. Он взревел и набросился на меня. Вместе мы упали на землю. Ямазаки прижал к земле мою голову, я мог разглядеть луну за его спиной. Если бы я ничего не придпринял, я бы мог получить удар под дых. Ухватив ногой его за шею, я каким–то образом смог выползти из–под него. Мы оба тяжело дышали. Ямазаки посмотрел на меня, а потом, опустив взгляд, рассмеялся. Наконец, он тяжело вздохнул: — Эх, это было круто. Я тоже вздохнул. — Но мы не можем закончить бой так рано. Давай драться насмерть, — сказал он. И мы продолжили драться: мощные пинки и просто удары, напряженная битва двух слабаков. Было больно. Очень, очень больно. А еще было весело и как–то пусто на душе. Сильный удар поразил мой живот, во рту появлися привкус желчи и слезы из глаз потекли, но я был счастлив. Ямазаки от удара в пах смешно подпрыгивал на месте. Господи, что же мы творим?! Я вложил эти сомнения в свои кулаки, я бил, и был битым. И тут я вспомнил, что уже наступил июль. Осталось совсем немного. Скоро что–то должно было измениться. Я должен был прийти к какому–либо решению. И я был уверен, что в этот миг я буду улыбаться и смеяться. Ты ведь согласен со мной, Ямазаки? А сейчас мы все были в синяках и ссадинах. Ужасная боль была во всем теле. Один из мох передних зубов начал шататься. У Ямазаки был восхитительный синяк под глазом. Я в кровь разодрал свой правый кулак. Мы продолжали свою первую маленькую битву. Для ровного счета, я еще раз ударил Ямазаки по лицу. Он захватил мою руку и начал её выворачивать. — Ай, ай, ты мне так руку сломаешь! — я пытался постучать по земле, в знак того что сдаюсь. — Я сломаю её, сломаю, сломаю, черт возьми! Я изо всех сил ударил Ямазаки по ноге. — Эй, это против правил! — закричал он. — Заткнись, мне все равно! Смерть Институту Ёёги! — Я говорил уже, что когда слышу подобное — я начинаю по–настоящему злиться! Кажется, наша драка зашла слишком далеко. Вдруг мы услышали чей–то крик. — Офицер! Эээ? — Сюда, офицер! — кричала какая–то девушка. Ямазаки быстро вскочил и со всех ног помчался домой. Он сбежал, оставив меня одного. *** Несколько минут спустя, я пришел в сознание от того, что Мисаки била меня. Хотя это были просто «девчачьи удары», драка с Ямазаки меня уже как следует потрепала, поэтому ее удары были довольно болезненными. Вопя во всю мощь своих лёгких, с голосом, уже даже не напоминающим человеческий, Мисаки продолжала колотить меня. Я пытался прикрыть голову. Мисаки влепила мне еще с десяток затрещин, прежде чем успокоилась. В общем, это Мисаки кричала: «Офицер!», притворяясь, что вызывала полицию. После ужина Мисаки, как обычно, пришла в парк и увидел двух громко ругающихся и дерущихся мужчин. Когда она поняла, что я был одним из них, она очень расстроилась. Собравшись с духом, она попыталась помочь мне. Вокруг не было никого, у нее не было сотового телефона, и она не знала, что делать. Наконец, она решила притвориться, что зовет полицейского, чтобы спасти меня. — Я не могу в это поверить! Я так переживала! Я думала, что тебя убьют! Мне не хотелось расстраивать Мисаки, она даже начала плакать. Я решил развеселить её занятной историей. — Ну, в тех кустах я увидел девушку, на которую напал маньяк. Я подошел, чтобы попытаться спасти девушку, но вдруг насильник выскочил из кустов. Он вытащил из кармана нож и набросился на меня! Это было очень опасно! Если бы не я, ту девушку могли убить. — Это очередная ложь, не так ли? — Ну да. — Чем ты на самом деле занимался? Я рассказал ей все. Мисаки еще больше расстроилась и устроила мне еще одну взбучку, — Это очень плохо. Нельзя драться со своими друзьями, даже в шутку. Насилие — это ужасно. — пробормотала она, сидя на скамейке. — Да брось. Не будь такой серьезной. Это было довольно весело, я никогда не бил никого, и меня самого не били. Я на удивление хорошо себя чувствую — — Я же сказала, это плохо! — Почему? Карате идет только на пользу, — я показал ей пару ударов, словно дрался с невидимым противником. Когда я показал правый хук, Мисаки задрожала и прикрыла голову руками. — Эээ? — сказал я. Она взглянула на меня сквозь руки. — В чем дело? — спросил я. Она не ответила, но опустила руки. Я еще раз притворился, что делаю правый хук. И снова Мисаки прикрыла голову обеими руками. Её реакция показалась мне забавной, и я еще несколько раз повторил этот ненастоящий удар. В конце–концов, Мисаки сжалась и замерла, спрятав голову. Рукав ее свитера сполз до локтя, и я воспользовался возможностью полюбоваться её кожей. В синеватом свете фонарей я увидел, что её рука была усеяна чем–то похожим на следы от ожогов. Это были круглые шрамы, примерно пять миллиметров в диаметре. Они очень напоминали мне отметины, которые деревенские хулиганы выжигали друг–другу сигаретами, чтобы доказать свою крутизну. Заметив мой взгляд, Мисаки одернула рукав. — Ты видел? — спросила она дрожащим голосом. — Видел что? — я притворился, что не понял, о чем она говорит. Тогда я вспомнил, что Мисаки всегда носила одежду с длинными рукавами. Даже в недавнюю жару она продолжала так одеваться — но что с того? — О чем будет сегодняшняя лекция? — весело спросил я, чтобы сменить тему. Мисаки не ответила. Согнувшись, она сидела на скамейке и дрожала от страха. У нее даже зубы стучали. Прошло довольно много времени. Наконец, Мисаки объявила: — Я ухожу, — и, пошатываясь, она побрела к выходу из парка. Я смотрел на то, как она уходит, и спорил с собой, должен ли я остановить её. Мисаки остановилась возле качелей и обернулась. — Теперь ты меня ненавидишь, да? — спросила она. — О чем ты? — Ты, наверно, больше не придешь. — Она все время делала подобные странные выводы. Мисаки смотрела мне в глаза, а потом отвела взгляд. Затем она снова взглянула на меня. — Ты придешь завтра? — Если я нарушу контракт, мне придется заплатить миллион йен, так ведь? — А, ну да, точно, — наконец Мисаки немного улыбнулась. Я вернулся домой, и, забинтовав свои раны, уснул. Глава 8: Проникновение Часть первая Вообще–то происходящее могло иметь некое отношение к дисбалансу гормонов в моём мозгу. Одержимость и депрессия чередовались, накатывая и отступая словно волны, так продолжалось день за днём. Только начинало казаться, что дела идут на лад, как на следующий же день меня накрывало острое желание покончить с собой. В таком состоянии я был ни на что не способен. Хотя наркотики помогали мне приободриться, весь мой запал пропадал, как только их действие сходило на нет. Стыд за своё прошлое и неуверенность в будущем, а также многие другие страхи и переживания― всё это одновременно наваливалось на меня. Последующей депрессией я расплачивался за период сверх–энергичности, и, как следствие, депрессия эта была ужасной, просто чудовищной. Даже вечерние консультации с Мисаки, к которым я к тому времени уже должен был привыкнуть, продолжали меня пугать. Неизвестно откуда идущая тревога охватывала меня, и сама неопределённость её источника только раздувала мой страх. Первичным, легко определяемым симптомом было то, что мой взгляд начинал бродить по сторонам, и мне становилось тяжело смотреть окружающим в глаза, говоря с ними. Ох, я вёл себя словно застенчивый школьник. Мне было ужасно стыдно. И поскольку я прекрасно понимал, что веду себя глупо, моё поведение становилось ещё более странным и подозрительным. Я не мог разорвать этот порочный круг. Так или иначе, тем вечером я пытался закурить, чтобы успокоиться, сидя рядом с Мисаки. Дрожащими руками я извлёк сигарету и попытался зажечь её дешёвой зажигалкой. Чёрт― зажигалка кончилась! Да что за ерунда? Вот дерьмо! Я не знал, что делать с сигаретой и зажигалкой в моих руках, но пошёл бы на всё, лишь бы избежать унижения и не убирать их назад в карман. Я изо всех сил старался зажечь сигарету. Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк… Я не прекращал бороться, и, наконец, преуспел― хвала богам! Я тут же отвернулся от Мисаки и нарочито сильно сосредоточился на курении. Я всё дымил и дымил, впустую тратя пять йен с каждой затяжкой. Мои лёгкие болели, болело всё тело. Кончик моей сигареты мелко дрожал. По шее стекал холодный, липкий пот… ― Что с тобой?― спросила Мисаки. Как обычно на наших консультациях, мы сидели друг напротив друга вечером на одной из скамеек парка. ― Кое–какие трудности, вызванные моей хронической болезнью!― ответил я. ― Что ты имеешь ввиду под «трудностями»? Вот уж что меня задело. Девчонки нынче совсем бестолковые пошли. «Шла бы и выучилась как следует!» ― хотелось мне на неё рявкнуть, но я, конечно, не смог. Вредные привычки, приобретенные мной за несколько лет образа жизни хикикомори ― агорафобия, боязнь прямого взгляда, и все прочие мои тревожные расстройства ― вдруг навалились на меня все разом. Хм… А дверь в квартиру я запер? Точно ли погасил сигарету? Ещё важнее: Мисаки, не смотри на меня так своими прелестными глазами! И кстати, хватит молчать. Хватит смотреть на меня и молчать! Это совершенно выбивает из колеи. У меня даже живот разболелся. Нужно было срочно что–то сказать. ― Да, кстати, Мисаки, ты печенье любишь? Какого чёрта я несу?! ― Нет. ― А ведь обычно девушки твоего возраста вечно грызут что–нибудь эдакое, двадцать четыре часа в сутки. Прямо как маленькие зверушки, хрусть, хрусть, хрусть, хрусть. Что это с ними такое? У них по молодости такой быстрый метаболизм, что им нужно всё время пополнять запас калорий, иначе они умрут? Угадал, да? Может, мне просто умереть? Она ничего не отвечала. Может, просто умереть? ― Не буду я умирать! Потому что я энергичный парень! Ах, во мне кипит энергия! Мне всего двадцать два! Передо мной бескрайние горизонты! «Лучи надежды красят небосвод, и новый день грядё–от…»[примечание со строчкой песни на японском и происхождением]― запел я. Мисаки потянула меня за рукав футболки. ― Чего? ― Давай погуляем по городу, скажем, послезавтра, ― сказала она, продолжая тянуть меня за рукав, ― где–нибудь возле станции. Вместе. Ещё давным–давно кто–то сказал «выбросьте книги и пойдите в город»[38 - Throw Away Your Books, Let’s Go Out Into the Streets — японские фильм и книга, повествующие о несбыточных мечтах и жесткости в японском обществе.],или как–то так. И в этом есть доля правды. Так было написано в книге, которую я недавно прочитала, так что пора нам «пойти в город». Если мы так сделаем, я думаю, тебе должно стать лучше. Ну как, договорились? Я кивнул не раздумывая. *** Просьба Мисаки добавила мне причин для беспокойства. Отправиться на прогулку посреди бела дня с таинственной девушкой, о которой я до сих пор толком ничего не знал… Было ясно, что из–за этого опрометчивого решения мне придётся немало понервничать. Совершенно выбитый из колеи, я точно опозорюсь снова. И не было ни единого шанса этого избежать. Ах, мне так не хотелось идти. Мне очень хотелось остаться дома. Но ничего не попишешь, уговор есть уговор. Я напоминал себе, что прилежное исполнение уговоров ― это первый шаг к тому, чтобы стать порядочным членом общества… Впрочем, я не был членом общества, я был простым хикикомори. Так или иначе, у меня ужасно болел живот. Внутреннее напряжение и мучительное ожидание грядущего напоминали те чувства, что я испытывал за день до контрольной. Для слабого духом человека вроде меня, такой груз словно давил на плечи. Однако, в точности как писал Достоевский или ещё кто–то, вместе с выходящими за рамки нормального тяготами пришло также неоспоримое удовольствие. В общем, когда страдания превосходят определённые границы, люди начинают получать от них удовольствие. Сильное переутомление, например, может сделать человека крайне непритязательным. Это, в свою очередь, может принести радость и наслаждение. ― Так ведь, Ямазаки? ― Конечно–конечно. Правда, я так и не понял, о чём ты там болтаешь. Сегодня, как обычно, Ямазаки с самого утра шлифовал свою игру. Посмотрев на него, можно было подумать, что он даже получал от этого какое–то извращенное удовольствие. ― Дай гляну, далеко ли ты продвинулся,― предложил я, но он заслонил компьютер своим телом. Должно быть, делал какую–то особенно эротическую игру. Ну, над какой бы дикостью Ямазаки не работал, для меня это теперь ничего не значило. Я решил, что нужно бы прямо сейчас позавтракать, и открыл холодильник. ― А? У тебя что, еда кончилась, Ямазаки? ― Эй, ты! Нечего есть чужие продукты каждый день, так, будто они твои! Да ещё и в чужой квартире! ― Уж прости, но что поделать: я продал холодильник из своей комнаты в магазин подержанных вещей…― сочиняя на ходу уважительную причину, я извлёк лапшу быстрого приготовления с её обычного места в шкафу. В этот момент зазвенел звонок. Гости? Ямазаки не спеша поднялся из–за компьютерного стола, прошёл в прихожую и открыл дверь. За ней стояли два религиозных проповедника. Однако сегодня это были не Мисаки с её тётей, а молодой человек лет двадцати в костюме и мальчик, на вид не старше средней школы, в тёмной–синей спортивной куртке. «Маршруты у них, что ли, поменялись?» ― подумал я. Однако действовали проповедники всё так же. ― Эм, мы раздаём вот эти журналы… ― проповедник протянул две брошюры Ямазаки, ― Видите ли, мы стараемся распространять весть о нашей религии… Ямазаки принялся отбиваться от проповедника в соответствующих выражениях. Пока я смотрел на них, у меня внезапно родилась прекрасная мысль. Я подошёл к ним поближе, изо всех сил хлопнул Ямазаки по спине и встрял в разговор: ― Ну о чём ты говоришь, Ямазаки?! Ты же раньше признавался, что тебе очень нравится подобная литература! ― Чего?! Не обращая внимания на Ямазаки, взглянувшего на меня с видом «Что ты несёшь, придурок?», я повернулся к проповедникам и оттараторил на одном дыхании: ― Вообще–то, мы уже давно интересуемся вашей религией. Не могли бы вы позволить нам посетить одну из ваших встреч? Часть вторая Вчера вечером, когда мы прощались, Мисаки шепнула мне: ― Завтра моя очередь выступать в школе миссионерского служения, а я не хочу. ― Что это? ― поинтересовался я, и Мисаки, запинаясь, описала. Школа миссионерского служения была, судя по всему, неким собранием, где «изучающие учение» могли совершенствоваться в «служении». Завтра ей нужно было выступить с речью перед всеми остальными. Её речь изобиловала таким количеством религиозных терминов, что постороннему вроде меня было невозможно понять, о чём она говорила. Когда я попытался расспросить её об этом подробнее, Мисаки поспешно вскочила со скамейки, засобиравшись домой. Она ушла, сказав на прощание лишь: ― В общем, поскольку завтра мне нужно заниматься этим, в город мы отправимся послезавтра. Не забудь, ты мне обещал. Это было вчера вечером. Сегодня у религиозной группы Мисаки будет собрание, и на этом собрании ей придётся сыграть очень сложную роль. Когда я сложил всё это вместе, меня осенило. Это же прекрасная возможность выяснить, кто такая Мисаки на самом деле! Собравшись с духом, я упрашивал проповедников: «Пожалуйста, возьмите нас с собой и дайте нам посмотреть!» Судя по всему, у них обычно было заведено, что сначала посторонние посещают «изучение религиозной литературы», которое проходит по средам. Поэтому двое проповедников не могли решить, что со мной делать. Я продолжал увещевать их: «Мне нужно прямо сегодня! Пожалуйста, возьмите нас на сегодняшнее собрание!» Я уговаривал их ещё несколько минут, и наконец, они согласились. Они сообщили мне адрес «Зала Царства» и время встречи: «Собрание начинается в шесть часов вечера. Скажите, что пришли по приглашению Канеды, и вас пропустят». *** Стоял ранний вечер. Надев для маскировки странные наряды, мы торопливо шли по дороге к Залу царства. Я хотел внедриться в их собрание для того, чтобы изучить частную жизнь Мисаки и понять её настоящие мотивы. По той же причине я решил замаскироваться. Поначалу Ямазаки упрямо сопротивлялся моим попыткам взять его с собой, но в конце концов я его убедил. ― Внедрение в религиозную организацию ― это возможность, которая выпадает раз в жизни! Будет интересно! ― наконец, он проглотил мой наспех выдуманный довод и, в итоге, с удовольствием замаскировался. Чтобы казаться элитным новообращённым, я одел купленный ещё при поступлении в колледж чёрный костюм. Затем надвинул себе на глаза розовую, как тюльпан, шляпу и нацепил тёмно― фиолетовые очки от солнца. Даже самому себе я казался нелепым. Ямазаки, в свою очередь, надел ботинки на толстой платформе, чтобы выглядеть сантиметров на десять выше, вставил зелёные контактные линзы ― и, ко всему прочему, выкрасил волосы в золотой цвет. Я понятия не имел, откуда у него вообще взялась такая дурацкая вещь, как ботинки на платформе. Маскировкой они, впрочем, были безупречной. И всё же я слегка нервничал. Я боялся, что нас могут выдать наши голоса. «Как думаешь, Ямазаки? Не выйдет как–нибудь сменить голос, а?» Когда я сообщил ему о своём беспокойстве, Ямазаки потащил меня в универмаг около станции, и мы направились на четвёртый этаж ― магазин игрушек. Среди товаров для праздников он нашёл баллончики с газом гелия. Он был популярен одно время, поскольку вдохнув его, начинаешь пищать не своим голосом. ― О! Да ты гений! ― я хлопнул Ямазаки по спине. Он показал мне большой палец и ухмыльнулся. Ему было весело. Таким образом, мы покончили с подготовкой и торжественно направились в Зал царства, находившийся на границе торгового района, возле станции. Проходя мимо нас ― явно подозрительной парочки, пищащей высокими голосами, ― люди кидали в нашу сторону недоумевающие взгляды. Обычно нас бы перепугало их пристальное внимание, но сегодня окружающие нас нисколько не смущали. Мои тёмные очки отсекали все взоры, а рядом храбро шагал друг в лице Ямазаки. Кроме всего прочего, «энергетическое средство», которое я заказал по почте, работало очень неплохо. Всего двенадцать часов назад я страдал от волнений, которым не было конца, а теперь я был полон энергии. Судя по всему, всего лишь несколько миллиграмм обыкновенной химии могут совершенно поменять человеческие чувства. ― Оно, что ли? ― спросил своим писклявым голосом Ямазаки, когда мы вышли из узкой аллеи, шедшей по соседству с путями, и оканчивающейся возле четырёхэтажного здания, стоявшего бок о бок с магазином самообслуживания. Я сверился с картой, которую нарисовал мне проповедник. Справочное табло у входа здания подтверждало наши предположения: «Третий этаж ― зал царства». Ошибки не было: мы были на месте. Здорово было, что мы добрались до пункта назначения, но я неожиданно почувствовал некое разочарование. В пику своему громкому названию, Зал царства оказался довольно старым зданием, в котором сдавались этажи под офисы небольшим фирмам. Первый этаж занимала компания по продаже недвижимости, на втором был офис адвоката по делам налогообложения, и лишь третий этаж был отдан религиозной группе. Закат окрашивал здание красным светом, отчего оно казалось лишь ещё более блеклым. Я воображал себе громадный храм, отделанный золотым листом и тому подобным, так что эта картина меня удивила. Всё же, пора было начинать нашу операцию по проникновению. ― В–вперёд, Ямазаки. ― Вперёд, Сато. Подбадривая себя, мы поднялись по узким ступеням здания. *** В итоге, нам удалось проникнуть в Зал на удивление легко. Никто из тех, кого мы встретили, даже не намекнул на наши странные одеяния. И всё–таки я прибегнул к ещё одной чудовищной лжи: «Вообще–то, у меня серьёзные проблемы со зрением, не могу без солнцезащитных очков», ― сообщил я им, хотя меня и не спрашивали. И все они отвечали «Ох, как не повезло», жалея меня. Да, они и впрямь были неплохими людьми. ― Добрый вечер. ― Добро пожаловать. ― Спасибо, что пришли. Домохозяйка, девочка из средней школы и бизнесмен приветствовали нас подбадривающими улыбками. Мы поклонились им, прошли дальше по узкой лестнице и оказались в комнате для встреч. Тут мы вновь испытали разочарование. Обстановка внутри комнаты даже близко не напоминала религиозную. Не было никаких элементов интерьера вроде свечей, крестов или алтарей. Вместо них в центральной части помещения находился подиум, вроде тех, что делают в школьных аудиториях, а напротив него стояли ровные ряды складных металлических стульев. Комната могла вместить примерно сотню человек. Полы и стены были покрашены в мягкий кремовый цвет и хорошо освещены флуоресцентными лампами. Это спокойное место, комната для встреч, в целом напоминало обычный зал городского собрания. Мы заняли места на складных стульях в самом последнем ряду, пригибаясь к земле и стараясь привлекать как можно меньше внимания. Эта попытка, однако, была обречена на поражение. Нас с Ямазаки окружили добродушные, улыбчивые люди ― юные и пожилые, мужчины и женщины. Судя по всему, молодой проповедник, с которым мы недавно общались, заранее рассказал всем о нашем приходе. ― Говорят, вы интересуетесь Библией, ― сказала домохозяйка с ребёнком на руках, ― Да, каждому приходится однажды вспомнить о вере. Молодой человек примерно моего возраста предложил: ― Пожалуйста, располагайтесь и наблюдайте. Девочка, на вид, старшеклассница, попросила… В общем, все они говорили одновременно. Отвечая на их приветствия писклявым голосом, я всё больше нервничал. Дело плохо. Таким чередом мы будем выделяться на общем фоне. Вернее, мы уже слишком выделяемся, но Мисаки, похоже, ещё не пришла. Для неё разгадать нашу маскировку это лишь вопрос времени. Мы приняли решение пока что отступить ненадолго. Узнав у домохозяйки, где здесь туалет, мы спешно покинули зал для встреч. ― Беда, Сато. ― Кошмар, да, Ямазаки? Мы отдышались и справили нужду в вычищенной до блеска туалетной комнате. ― Почему эти люди так дружелюбно относятся к подозрительным типам вроде нас? ― Я прямо тронут, ― я и сам был весьма удивлён. Впервые за свою долгую жизнь я сталкивался с чем–то подобным. Самые разные люди искренне приветствовали меня с улыбками на лицах. Я понятия не имел, как себя с ними вести. ― Ха–ха–ха, наверное, мне нужно обратиться в их веру! Я услышал, как зашедший в кабинку Ямазаки внезапно расхохотался. Затем послышалось шуршание разматывающейся туалетной бумаги. Высморкавшись, Ямазаки вышел из кабинки. Зрачки его глаз за контактными линзами были расширены, на рукавах остались следы белого порошка. ― Хочешь, Сато? ― Ямазаки протянул пакетик с наркотиком. Я мягко отказался. Поскольку мне вот–вот нужно было начать шпионить, я не мог позволить себе потерять хладнокровность суждений. Напихав в рот салфеток, я изменил контуры лица, творя ещё более совершенную маскировку. Ямазаки, с широченной улыбкой во всё лицо, тем временем развлекался хождением кругами по туалету. Пару минут спустя сквозь стены ванной комнаты до нас донеслись звуки исполняемых хором песнопений. Похоже, собрание началось. Мы направились в зал для встреч. *** Как я уже говорил, обстановка в зале была лишена какой–либо религиозности. Больше она напоминала центр обучения молодёжи. И всё–таки… Почему у меня пошли мурашки по всей спине? Я был тронут. Возможно, свою роль тут сыграли и наркотики, которые я принял перед выходом из дома. Усиление моих эмоций могло быть лишь побочным эффектом от их воздействия. Но… Почти сто человек собралось в этом зале, и сейчас они все пели хором, без запинок и с удивительным воодушевлением. Мужчины и женщины, молодые и старые, ― все они, как один, повернулись к кафедре и от всей души пели хвалу Господу. В этом действительно чувствовалась святость. Ох, вот она какая, эта религия! Так здорово! Так или иначе, окружённый песнопением, я быстро шёл вдоль стены зала встреч и добрался до своего прежнего места, с самого краю. Когда песнь закончилась, стоявший на трибуне мужчина средних лет начал молиться. Похоже, он здесь был самым главным. ― Дорогой творец, создавший небеса и Землю вместе с нами, людьми, да святится имя твоё, да пребудет царствие твоё на земле, как на небе, ― все обратились вперёд, внимая его молитве. На нас никто не смотрел. Всё шло по плану. Ну, или так мне казалось. Заканчивая молитву, главный человек на подиуме сказал что–то вроде «благодаря твоему святому духу, мы смогли собраться сегодня здесь. Много детей пришло, и сегодня с нами новые лица…» Новые лица? Кто? Кто это? Это были мы. Взгляды всех присутствующих сейчас же оказались направлены на нас. Я ещё сильнее надвинул на глаза тюльпановую шляпу. Ямазаки, будто бросая всем вызов, сверкнул своей безумной улыбкой. Краем глаза я видел Мисаки. Она сидела впереди меня, в ближайшем к трибуне ряду. Она ещё не поняла, что мы здесь. Успокоившись, я остановил Ямазаки, пытавшегося помахать публике рукой. ― Мы благодарим тебя и прими, пожалуйста, эту молитву во имя господа нашего, сына твоего, Иисуса Христа. ― Аминь, ― как один, повторили прихожане. Только наши пискливые голоса резко выделялись в общем хоре. *** Целью этой встречи было улучшение техник обращения в свою веру. Потому–то она и называлась «школой миссионерского служения». Вначале на трибуну поднимается опытный прихожанин и приводит примеры из практики. Затем ученики–миссионеры делают доклады на различные темы, по шесть минут каждый. Под конец «ведущий» оценивает доклад каждого ученика одной из трёх оценок: «хорошо», «старайся сильнее» или «требуется доработать». Во всяком случае, так мне объяснила сидевшая рядом домохозяйка. Вежливо поклонившись ей, я принялся изучать обстановку. Хотя был вечер буднего дня, собралось немало людей. Внимание моё привлекло большое количество домохозяек. Все они были совершенно нормальными женщинами средних лет, вроде тех, что можно встретить в любом местном супермаркете. Кроме того, были бизнесмены, приехавшие на собрание прямо с работы, не заезжая домой. Наконец, была здесь и пришедшая сразу после школы молодёжь. В этом зале собрались самые разные люди. Ещё несколько старших проповедников выходили с серьёзными лицами на трибуну, и я был поражён их дискуссиями. Некоторые даже записывали содержимое этих выступлений в свои блокноты. Выступления эти тоже были составлены из таких слов, от которых у любого нормального человека разболится голова. «Армагеддон» , «Сатана» и другие такие же чудесные термины всё лились и лились, от них у меня разболелся живот. Так или иначе, я был уверен, что здесь собралось примерно сто человек, и все они были очень, очень серьёзны. ― Зарождение человечества шесть тысяч лет назад… ― Ноев ковчег на горе Арарат… ― Грядущая битва Сатаны… ― Книга Откровение гласит… Вы что, все из Гаккен Му?![39 - Гаккен Му — это группа людей, увлекающихся паранормальными явлениями, которая названа в честь журнала с той же тематикой.] ― хотелось крикнуть мне, но мы с Ямазаки были тут в сокрушительном меньшинстве. Наконец, первая лекция подошла к концу. Вкратце смысл её был таким: мир разлагается прямо на глазах. Политической коррупции нет предела, по всей планете не прекращают вспыхивать конфликты, а городская преступность купается в жестокости. Молодёжь привыкает к распущенности в отношениях, взрослые ищут лишь материальных ценностей, а уровень морали падает все ниже и ниже. Короче говоря, всё это дело рук Сатаны. Люди в этом находящемся под властью Сатаны мире и не догадываются, что делают всю работу за него, и именно поэтому надвигается Армагеддон. И прежде, чем он случится, нужно спасти как можно больше людей от вечных мук. Это наша основная задача. Очевидно, что идёт противостояние Бога и Дьявола, и неверующие отправятся в ад. Последующие выступления учеников были на похожие темы. Общим правилом было, похоже, «восхваляйте Господа, проклинайте Сатану». Видимо, все они немало практиковались к сегодняшнему дню, умело приводя цитаты из Библии, говоря без запинки. Я отмечал некоторые признаки нервозности, но всё равно они выступали с гордостью. Всякий раз, как звенел звонок, возвещая о конце отведённых шести минут, все хлопали. Я тоже хлопал. Так продолжалось некоторое время, и, наконец, выступления молодых людей закончились. Теперь… Мы с Ямазаки переглянулись: настал черёд Мисаки. Я ждал в предвкушении. Я надеялся, что она будет говорить нелепости вроде тех, что я слышал от неё каждый вечер на консультациях. Я надеялся, что от её слов мне станет смешно и весело. Однако Мисаки, стоя на трибуне, слегка дрожала, лицо её было бледным. За всё время она так и не сказала ничего интересного. Слабым, но быстрым монотонным голосом она произнесла посредственную речь о Библии, не отрывая взгляда от своих туфель. Кажется, ей было плохо. Её манера держаться натолкнула меня на мысль, что она похожа на девушку, над которой все издеваются ещё с младшей школы. *** Школа миссионерского служения подошла к концу. После десятиминутного перерыва должна была начаться «служебная встреча». Во время перерыва все мило болтали друг с другом ― группки домохозяек, мальчишек и молодых людей. Все разошлись по группам, беседуя и счастливо улыбаясь. ― Казума сейчас в Вефиле… ― …вызвавшиеся служители… ― Так вот, тот ремонт, что мы делали… ― …сёстры Сатоми, наконец, крестились. Специальные термины использовались так часто, что я толком не смог разобраться в разговоре. Я посмотрел в угол зала для встреч, где в одиночестве сидела Мисаки, согнувшись на стальном стуле. Она вся сжалась, изо всех сил стараясь не выделяться из толпы. Там, в углу комнаты, она пыталась ничем не выдавать своего присутствия. Она была ужасно бледна. Всякий раз, как кто–нибудь проходил мимо, Мисаки опускала взгляд в пол. Казалось, она боялась, что кто–нибудь попытается заговорить с ней. На перерыве желающих не нашлось. Похоже, этого она и хотела. В дружелюбном зале для встреч она одна не вписывалась в окружающую обстановку. ― Пошли домой, ― я подтолкнул Ямазаки к двери. ― Эй, да ты чего, Сато? Сейчас будет служебная встреча! Гляза Ямазаки были налиты кровью, и я догадывался, почему. В технических терминах, которые были нам ближе всего ― иначе говоря, в терминах эротических игр, ― «служба» значилась как «специальный вид заботливого массажа, который служанка в фартучке делает своему хозяину». ― Это служебная встреча! Вон те девчонки будут нас обслуживать! ― Не говори глупостей! Захватив Ямазаки в полный нельсон, я выволок его наружу. Когда мы добрались до главного входа, нас окликнули сзади: ― Эй, вы! Это был младший из тех двух проповедников, с которыми мы встречались раньше, парень из средней школы. Он пристально смотрел на нас, держа руки в карманах блейзера: ― Вы ведь пришли сюда просто дурака валять, да? Внезапно Ямазаки сорвался с места. Он умчался, даже не оглядываясь назад. Я снова остался один. Однако парень не стал на меня кричать. Напротив, мы зашагали по неосвещённой улице вместе. Хотя уже стояло лето, ночной ветер был не по сезону холодным. Парень курил сигарету. Он выдохнул: «Ах…» ― Это, по–моему, запрещено заповедями. Предвосхищая мою просьбу, парень достал «Зиппо» из кармана и довольно–таки отточенным движением зажёг ещё одну сигарету. Шагая по правую руку от меня, он пустился в объяснения: ― Бывает, людям вроде вас хочется чего–нибудь эдакого, потустороннего, так что они приходят посмотреть на собрание. Придурки–студенты вроде вас. Ну и что, как тебе? Весело было? Я ничего не ответил. ― Я, знаешь ли, связался со всей этой религией не потому, что мне это нравится. ― Что ты имеешь в виду? ― Это мои родители. И мама, и папа обожают эту религию. В нашем доме я единственный с нормальной головой на плечах. Если б я когда–нибудь сказал, что хочу оставить церковь, как думаешь, что случилось бы? Как–то я заявил маме: «Хочу участвовать в школьных мероприятиях и ходить в гости к друзьям». Эта старая карга как разоралась: «Ты ― дьявол!». Даже оставила без обеда несколько дней. Парень засмеялся: ― Я поддакиваю родителям столько, сколько нужно, чтобы они на меня не злились; а когда я выхожу из дома, я делаю то, что хочу. Значит, в школе он ведёт себя как нормальный мальчишка, заключил я, а находясь дома, притворяется набожным, религиозным человеком. Ведёт двойную жизнь. ― Я всё это к тому, чтобы вы, парни, не сделали ошибку и не вступали к нам, ― говорил он серьёзно, ― Сегодня все суетились вокруг вас, верно? Все так радовались, да? Вы, верно, могли решить какую–нибудь чепуху вроде «может, я смогу поладить с такими милыми людьми»? Ты ошибаешься. Это уловка. Они так действуют не из какой–то там бескорыстной любви. Это способ обращать людей в свою веру. ― Когда ты попадаешь внутрь, всё как в любом другом нормальном коллективе. Все хотят быть старшими. Все хотят попасть в рай. Мой отец отчаянно пытается устроить себе повышение, даже шлёт подарки лидерам. Ужасная глупость. А видел, что сегодня было? Эта девчонка, выступавшая последней, до недавнего времени была просто обыкновенным исследователем, но родственники твердили ей, чтобы она записалась в миссионерскую школу, пока она, наконец, не согласилась. Когда она, член семьи, ходит в миссионерскую школу, её тётя поднимается в статусе. Я попытался выудить побольше сведений о Мисаки. ― Э? ― парень моргнул. ― Ну, она стала изучать Библию совсем недавно. Обычная девочка ― то ли приёмный ребёнок, то ли на каком–то попечительстве у этой пожилой женщины. Её дядя, похоже, не интересуется религией, что может оказаться для неё спасительным. Хотя нет, наверное, так она лишь разрывается между двумя сторонами, что ещё хуже. Она почему–то всегда выглядит измученной. Я был ужасно благодарен парню за эти конфиденциальные сведения. Когда мы расставались, мальчик ещё раз предупредил меня: ― Повторяю, не надо. Ни за что не обращайтесь в их веру. Впрочем… Обращайтесь, если хотите, мне плевать, только тогда не заводите детей. Я легонько кивнул и пошёл домой. Часть третья На следующий день мы с Мисаки гуляли по улицам города. Небо было безоблачно–синим. Поскольку в тот день была суббота, возле станции было много людей, и от всего этого меня слегка мутило. Как мы и договорились, я встретил её в окрестном парке в час дня, и мы отправились прямо к станции. Примерно два часа спустя мы ещё гуляли. Мы просто шагали и шагали без перерыва. Хоть Мисаки и шла впереди меня, якобы указывая дорогу, у меня было чувство, что мы уже некоторое время всё ходим и ходим кругами по одним и тем же местам. И всё же Мисаки шагала вперёд без тени сомнения. Наконец, я не выдержал. ― Эмм, а куда мы идём? Мисаки обернулась: ― Что–что? ― Ну, то есть, какой у нас пункт назначения? ― А разве нельзя просто так гулять? Я возвёл глаза к небу. Мисаки остановилась и сложила руки на груди, глубоко задумавшись. ― Хм. Да, после твоих слов мне тоже кажется, что это слегка странно. Если подумать, люди обычно стараются выбрать, куда идут. Мне сказать было нечего. ― Слушай, а куда, по–твоему, обычно ходят люди? Я и сам толком не знал ответа. А чем, для начала, мы вообще занимались? Была суббота, вторая половина дня, мы встретились, чтобы прогуляться по городу. За кого нас вообще нужно принимать? Если б я мог ответить на этот вопрос, возможно, наш конечный пункт оказался бы другим. Так или иначе, я спросил: ― Мисаки, а есть место, куда бы ты хотела сходить? ― Нет. ― Ты уже обедала? ― Ещё нет. И, на какое–то время, мы решили зайти в располагавшийся неподалёку семейный ресторанчик. *** Когда мы вошли в семейный ресторан, Мисаки сказала: ― Я в первый раз обедаю в таком месте. Я закурил. Кончик сигареты слегка дрожал. Мне было ужасно тяжело. Я мечтал о солнечных очках. Если бы у меня были солнечные очки, мне не пришлось бы беспокоиться о разглядывающих меня незнакомцах,. Мисаки заказала блюдо дня. Ела она быстро, с аппетитом, а я попивал свой кофе. Проклятье, думал я. Кофеин ещё сильнее мешает успокоиться. Скоро я начну подозрительно себя вести. Мисаки, однако, была вполне довольна. Кажется, она искренне забавлялась, собирая какое–то оригами из бумажных салфеток, лежавших на столе. ― Смотри, готово. Разве не здорово? ― это был журавль. ― Здорово. У тебя талант, ― похвалил я её. У меня начал болеть живот, так что мы ушли из семейного ресторана. Мы шагали ещё почти полчаса, прежде чем заглянули в кафе. Я выпил чёрного чаю, а Мисаки съела пирожное. Я пытался вспомнить, зачем мы вообще решили встретиться таким вот образом. Тем вечером Мисаки сказала: ― Давай погуляем в городе. Если мы так поступим, я думаю, тебе должно стать лучше. А, точно. Короче говоря, это следующий этап программы по спасению хикикомори, и всё это вовсе не означает, что мы на свидании, ничего подобного. А затем, был ещё вчерашний вечер. После того, как я понаблюдал за Мисаки в зале царства, я был ещё более озадачен её личностью. Как минимум, этот вечер разрушил мою теорию, согласно которой она лишь пыталась хитрым образом обратить меня в свою веру. С учётом того, как плохо она вписывалась в окружение на том собрании, было маловероятно, что она стала бы рьяно пытаться обращать незнакомцев. Кто же она такая, в конце концов? Даже теперь она оставалась сплошной загадкой. Что же мне делать? Нельзя же просто гулять вот так с такой загадочной девушкой! Что же делать? Так и не придумав ничего иного, я просто молчал. Мисаки извлекла из сумки, которую она всегда носила с собой, ещё одну книгу. Эта называлась «Множество слов в наставление: сборник поговорок, которые откликнутся в вашем сердце». Ещё одна странная книга… я уже не удивлялся. Отодвинув блюдце из–под пирожного в сторону, Мисаки положила на стол книгу и открыла её. ― Let it be, ― сказала она, и пристально посмотрела на меня, ― Написано, что слова какого–то Джона[40 - Намек на Джона Леннона]. Как думаешь, что это значит? ― О–оставь всё, как оно есть. ― Ах, какая хорошая поговорка! В конце концов, блуждая, мы вернулись к манга–кафе, где иногда подрабатывала Мисаки. Мужчина за кассой кивнул ей. Как любой другой посетитель, я взял чек. Затем мы уселись в самой глубине комнаты. Заведение было, по большей части, безлюдным. Потягивая бесплатную колу, я погрузился в чтение манги. Мисаки, сидевшая напротив, наблюдала за мной и пила апельсиновый сок. Я ужасно смущался, но поделать с этим ничего было нельзя. Чувствовалось, как будто в моём животе вот–вот откроется дыра. Наконец, терпение моё истощилось. Я был совершенно не в состоянии читать мангу в подобных условиях. Я попробовал заговорить: ― Мисаки? ― Хм? ― Что–то не очень много посетителей в этом манга–кафе, а? ― Это из–за недавнего спада в экономике. Я посмотрел на мужчину за конторкой. ― Этот мужчина, кто он тебе? ― Мой дядя. Я всё время доставляю ему неприятности, но поскольку мне вскоре уезжать, думаю, он меня простит. Судя по её словам, у них в семье были довольно сложные отношения; мне, впрочем, не хотелось слушать об этом, так что я сменил тему. ― Кстати, Мисаки, тебе нравится заниматься религией? ― Не очень. От меня всё время одни проблемы. ― Проблемы? ― Ну, знаешь, как бы сказать… я не вписываюсь в атмосферу. То есть, моё присутствие угнетает множество людей вокруг меня. Наверное, было бы лучше, если бы меня вообще нигде не было. ― Ушла бы просто из группы. ― Не могу. Я должна сделать что–нибудь в благодарность моей тёте. ― Мисаки, ты ведь на самом деле не веришь в Бога, да? Мисаки поставила стакан с соком на стол. Он тихонько звякнул. ― Я думаю, было бы здорово, если бы Бог существовал. Если б я могла, я хотела бы верить в него, но это довольно сложно, ― разочарованно сказала она. Затем смущённым тоном она изложила следующую неожиданную гипотезу: ― Для начала, если бы Бог действительно существовал, он, должно быть, был бы ужасным злодеем. К такому выводу я пришла, всесторонне обдумав это вопрос. ― Да ну? ― Видишь ли, в человеческой жизни соотношение печальных событий и счастливых ― примерно девять к одному. Как–то раз я выписала всё в свою записную книжку и посчитала, ― Мисаки достала свой Секретный Дневник и разложила его на столе. ― Видишь, вот он, этот график. Посмотри, по нему сразу видно, что счастливые происшествия ― такие, когда ты думаешь «Как мне здорово! Я рад, что живу на этом свете!» ― не составляют и десятой части жизни. Я очень аккуратно всё посчитала на калькуляторе, ошибки тут быть не может. Мне было весьма интересно, какие способы подсчёта она при этом использовала, но Мисаки не показала мне других страниц, а я не собирался изменять своим обычаям и ещё сильнее лезть в её личные дела. Мисаки продолжала: ― Теперь понимаешь, о чём я? Бог, который умышленно создаёт такой неприятный мир, должен быть ужасным негодяем. Это логичный вывод, разве нет? ― Но ты же только что сказала, что хотела бы верить в Бога? ― Ага. Я хочу верить. Мне кажется, было бы хорошо, если бы Бог существовал. Поскольку… ― Поскольку? ― Поскольку если бы существовал такой ужасный Бог, мы могли бы жить без всяких забот. Если бы можно было свалить всю ответственность за наши страдания на Бога, насколько же у нас было бы больше спокойствия духа! Ведь так? Беседа выходила сложной. Я сложил руки и сделал вид, что глубоко задумался, но моя голова работала кое–как. Для начала, насколько серьёзно ты говоришь обо всём этом, Мисаки? Уже какое–то время эта дикая улыбка не сходит с твоего лица. От начала и до конца я чувствовал себя так, будто меня тонко и жестоко разыгрывают. Впрочем, в конце концов, её слова звучали честно и искренне. ― Если бы я могла поверить в Бога, ― прошептала она, ― я смогла бы стать счастливой. Бог плохой, но даже так, я знаю, я всё равно смогла бы быть счастлива. ― Беда в том, ― продолжала она, ― беда в том, что… у меня плохое воображение, так что мне не так–то просто поверить в Бога. Неужели Он не может сотворить для меня какое–нибудь зрелищное чудо, вроде тех, что происходят в Библии? Она была из тех девушек, кто говорит подобную бессмыслицу. Мы болтали ещё около часа, и, наконец, я решил, что пора уходить. Когда я подошёл платить, мужчина за кассовой стойкой сказал: ― Не надо денег. Пожалуйста, будь добр к ней. Я подумал, что довольно странно было говорить такое молодому человеку, другу девушки возраста Мисаки, но усталое выражение лица мужчины чем–то вызывало во мне симпатию. Я слегка поклонился и поспешил домой. *** Когда я вернулся в свою квартиру, то был невероятно удивлён. Посреди моей комнаты расположилась похожая на манекена кукла в натуральную величину. Вокруг неё, шатаясь на каждом шагу, нарезал круги Ямазаки. ― А вот и ты, Сато! Взгляни на объект нашего поклонения. У меня не было слов. ― На днях я услышал, что у старшего брата моего школьного приятеля есть модель Рурирури[41 - Рури Хошино — героиня из аниме Martian Successor Nadesico (так же известно как Mobile Battleship Nadesico).] в натуральную величину ― он купил её давным–давно и не знает, куда девать. Ни теряя ни секунды, я сделал всё возможное, чтобы заполучить её! Пожалуйста, Сато, ты тоже поклонись ей ― этой бледной, молодой, маленькой и прекрасной Рурирури! Она, похоже, была героиней какого–то аниме. Ямазаки распростёрся перед куклой в натуральную величину, за основу образа которой взята девочка, не окончившая и начальной школы. Осмотревшись, я заметил, что жестянка, в которой мы держали наркотики, была пуста. Ямазаки прикончил всё, что там оставалось. ― Да, я под наркотиками! У меня был величайший приход этого века. Да! На этот раз меня осенило истинное прозрение. Я, Сато, увидал самую сущность всего этого мироздания. Потеревшись лбом о ноги куклы, Ямазаки поднялся на ноги и обернулся ко мне. ― Я всё думал и думал, чего же нам не хватает? Нам ведь чего–то не хватает. В нашей груди огромная дыра, и я искал что–нибудь, чтобы заполнить эту дыру. Что–нибудь, от чего я перестал бы чувствовать пустоту. Точно. Наша вчерашняя религиозная разведка подстегнула меня к размышлениям на эту тему. Все в нерешительности. В этом непонятном мире мы хотим, чтобы нами управлял кто–то ещё, вот зачем мы создали Бога. Двоякое противопоставление Бога и Сатаны намного проще объясняет мир. Понимаешь? Такое простое и сильное объяснение! Меня, честное слово, тронуло! ― К сожалению, такой Бог нам не подходит, поскольку такой Бог слишком страшен. Вот, посмотри–ка на эти картинки в «Пробудитесь!» ― он слишком реалистичен и вовсе не мил, ― Ямазаки подобрал брошюру, валявшуюся в углу комнаты, и протянул мне. ― Глянь вот на июньскую специальную статью, «Ангелы–хранители: они всегда присматривают за тобой». В их религии ангелы выглядят вот так, ― Ямазаки открыл реалистичную иллюстрацию, изображающую крепкого мужчину с крыльями за спиной. Он порвал брошюру в клочки. ― Мне не нужны такие ангелы! ― заорал он, ― Он что, бодибилдер какой–то? Мне при слове «ангел» представляется что–то такое, ну, знаешь, прекрасное, и моэ–моэ, и лоли–лоли… У меня в голове промелькнули воспоминания огромного множества эротических игр, где одной из героинь была девочка–ангел. ― Да–да! Ясно тебе, Сато? Настало время для новой религии! Я хранил молчание. ― Мы будем поклоняться этой кукле Рурирури! И я основатель этой секты! Я мягко похлопал Ямазаки по плечу. Стряхнув мою руку, Ямазаки продолжал разглагольствовать: ― Те, кто уверуют, будут спасены! Мы должны придумывать себе то, во что сами сможем верить, чтобы внести смысл в наши жизни! И смыслом будет жизнь с нашей новой великолепной верой! Он носился без остановки взад и вперёд по комнате, вздымал кулаки, завывая. Он выкрикивал всё, что приходило ему в голову. Под конец он замер, безнадёжно обняв свою куклу. ― Я больше не могу так жить, ― прошептал он. Его глаза были широко открыты. Я сделал ему горячего кофе. Ямазаки пил кофе со слезами на глазах. Мне тоже хотелось плакать. ― Да, Ямазаки, а что ты теперь собираешься делать с этой куклой? ― Бери её себе, Сато. Делай с ней, что хочешь. Глава 9: Последние дни Часть первая Для хикикомори зима невыносима, поскольку всё кажется холодным, замёрзшим и одиноким. Для хикикомори невыносима и весна, поскольку у всех такое хорошее настроение, что становится завидно. Лето, разумеется, невыносимо особенно. Стояло лето, полное громких криков цикад. С утра до вечера они всё скрипели и скрипели. Лето, к тому же, было невыносимо жарким. Даже при постоянно включенном кондиционере было всё равно жарко. Не знаю, то ли мой кондиционер приходил в негодность, то ли это лето было просто особенно горячим. Так или иначе, я прожарился насквозь. Иногда мне хотелось воскликнуть: «А ну выйди сюда тот, кто всё это устроил!» Впрочем, у меня не было сил даже на это. Летняя жара полностью вымотала меня. Я потерял аппетит, мои нервы были на пределе. Сколько бы я не пил Липовитан Д[42 - Липовитан Д — энергетический напиток.], мою усталость невозможно было победить. Лишь мой сосед по дому был полон сил. Он бессовестно шумел. С раннего утра и до поздней ночи из–за стены раздавались анимешные песни на полной громкости. Сосед говорил, что в последнее время ему хватает лишь четырёх часов сна в сутки. При содействии песен из аниме он в поте лица трудился над своими творческими проектами. Сверкая налитыми кровью глазами, он с воодушевлением погружался в эти бессмысленные занятия. Однажды Ямазаки сказал: ― Большая часть игры, наконец–то, позади. ― Да что ты? ― Завтра начну собирать бомбу. ― Чего? Не дав ответа, Ямазаки молча вгрызся в кусок белого хлеба. Завтракал он довольно поспешно. Поскольку я был не настолько ленив, я сделал себе нормальные гренки и наскоро поджарил яйцо. ― Который раз тебе говорю, не тащи еду из чужих холодильников без разрешения. Я сделал вид, что не понял, о чём он. *** Даже несмотря на лето, Мисаки носила одежду с длинными рукавами. Впрочем, она была в хорошем настроении. ― Так здорово, так здорово,― говорила она. Похоже, ей и правду было весело. Она радостно раскачивалась на качелях. Разумеется, нынешняя ночь была похожа на тропическую. Было так жарко, что я вспотел, даже не начав разговора. Мисаки, однако, казалась невозмутимой. Она энергично качалась назад и вперёд, волосы развевались у неё за спиной. ― Кстати, Сато, хочешь доесть кошачью еду?― спросила она. Чёрный кот, жилец парка, однажды пропал. Он уже давненько не появлялся. Либо его сбила машина, и он отправился в рай, либо собрался в какое–то кошачье путешествие. Так или иначе, но я отказался: ― Нет, спасибо. ― А я–то накупила. Жаль выбрасывать. Спрыгнув с качелей, Мисаки шагнула в уютную песочницу рядом с горкой, подобрала зелёную лопатку, оставленную местной ребятнёй, и принялась что–то лепить. ― Что это?― спросил я. ― Гора. И действительно, это была гора. Гора в центре песочницы, с заострённым пиком. Её склоны опускались круто, как у горы Фудзи на гравюрах Хокусая[43 - Кацушика Хокусай — знаменитый гравировщик.], так что, казалось, малейшая тряска их обрушит. Но вскоре песочная гора была достроена до конца. Прекрасная работа из песка, сырого от вечерней росы. Похлопав ладошками, чтобы стряхнуть песчинки, Мисаки обошла вокруг горы. Она выжидающе глянула на меня. ― Красивая гора,― сказал я. ― Кииия!― воскликнула с лёгкой улыбкой на лице Мисаки, и дала горе сокрушительного пинка,― Всё, что имеет форму, однажды рассыплется. ― Угу,― кивнул я. *** Каждый вечер, день за днём, Мисаки вытаскивала из своего рюкзака книги самого разного толка. Судя по всему, она в огромном количестве брала их в библиотеке каждую неделю. Романы, сборники стихов, практические руководства и справочники попадали в её руки. Мисаки читала книги всевозможных форм и размеров, а затем зачитывала их мне. ― Итак, сегодняшняя книга ― «Последние слова знаменитых людей». Как следует из названия, имеются в виду фразы, которые были произнесены выдающимися людьми перед смертью. «Имеются в виду?..» ― Давай задумаемся, что же такое жизнь!― воскликнула она. Фраза была театральной, и меня «убивал» талант Мисаки делать такие громкие заявления с совершенно невозмутимым видом. Но, с другой стороны, по сравнению со вчерашним «давай подумаем, в чем состоит смысл жизни!», нынешнее предложение не слишком пугало. Сохраняя спокойствие, я предложил ей продолжать, и Мисаки немедленно принялась читать вслух. В книге были собраны последние слова знаменитых людей со всего света, с древнейших времён до наших дней. Я слушал молча и с уважением. Читая фразы из книги, однако, Мисаки, похоже, заскучала и на полпути сменила тему. ― «Больше света…». Итак, чьи это были последние слова? «Что?! Викторина?!» ― Три… Два… Один… Время вышло! Правильный ответ― Гёте. Слишком впечатляющая фраза, не находишь? По–моему, мистер Гёте выдумал её задолго до своей смерти. ― М–может быть. ― Ладно, следующий вопрос. «Микка Тороро[44 - Трехдневный Тороро — это блюдо из тертого японского батата (тороро, похож на сладкий картофель), которое готовят на третий день после Нового Года, поэтому его так и назвали.] был вкусным» . Тут я знал ответ. ― Предсмертная записка марафонца Кокичи Цубурая. ― Пинг–понг, пинг–понг[45 - Пинг понг! — это традиционная японская ономатопея (слово, обозначающее какой–либо звук), обозначающеая звук дверного звонка или правильный ответ в викторине.]! В яблочко! Удивительно, что ты это знаешь. Я не могу похвастаться знанием последних слов знаменитостей, но Мисаки всё равно меня похвалила. Её, похоже, странно заинтересовало содержимое предсмертной записки. ― Микка тороро… словно какая–то шутка, как думаешь? ― Возможно, как раз поэтому людей и поражает эта записка. ― Ясно. Да, теперь мне всё понятно, ―- сказала она, кивая, ― Тут говорится, что Цубурая, этот бегун, прямо перед смертью отправился в родную деревню. Там, с матерью и отцом, он ел растёртый батат. ― Хм. ― Наверное, всё–таки, каждому хочется вернуться в родной городок перед смертью. ― Да, кстати, Мисаки, а из какого ты города― не из этого? ― Нет, не из этого. Северная звезда там… значит, я примерно оттуда,― Мисаки показала на северо–северо–запад. Она произнесла название города, которое я никогда не слышал, и рассказала, что это маленький городок на берегу Японского моря с населением в пять тысяч человек. По её словам, там должен был быть очень красивый мыс, который почему–то стал довольно популярным местом для совершения самоубийств. ― С тех самых пор, как какой–то именитый человек спрыгнул с утёса в эпоху Мейдзи, мыс стал Меккой для самоубийц. Говорят, каждый год оттуда намеренно прыгало или случайно падало, поскользнувшись, столько людей, что пришлось построить барьер для предотвращения новых трагедий. В детстве я ничего не знала об этом и часто играла на том откосе. Однажды я увидела там странную девушку. Мисаки продолжала: ― Она стояла на краю обрыва, на самом верху мыса. Был прекрасный ранний вечер, небо было ярко красным. Женщина тоже была очень красива. ― И? ― Я отвела от неё взгляд на секунду, и она исчезла. Даже сейчас она мне иногда снится. Хотя возможно всё это с самого начала мне лишь померещилось. Ну то есть, у неё была такая радостная улыбка на здоровом лице. Совсем одна, она смотрела в океан на заходящее солнце. А затем, в одно короткое мгновение, я отвернулась и она исчезла. Странная история, да? Да, странная история. ― Что же с ней могло случиться? Мне кажется, она должна была оставить хотя бы предсмертную записку, может, о тёртых бататах, или чём–то таком, ― пошутил я, стараясь развеять обстановку. ― Я бы сейчас не отказалась от тёртых бататов. ― От них чесотка. ― Ага,― кивнула она. ― Но зато вкусно, да? Беседа понемногу уходила в сторону. Я, всё–таки, тоже выбился из сил. Но Мисаки смеялась: ― Как здорово, как весело. Тебе тоже весело, Сато? ― Конечно. ― Наши занятия подходят к концу. Приближается последний день проекта,― Мисаки убрала книгу обратно в сумку,― Я рассказала тебе столько всего полезного, Сато, что ты должен уже быть в состоянии стать образцовым взрослым. Так? Поднявшись со скамейки, она произнесла: ― Теперь тебе ясно? Почему ты стал никчёмным человеком? Почему стал хикикомори? К этому моменту ты уже должен был понять. Я не отвечал. ― Если ты хорошенько задумаешься, то обязательно поймёшь. Всё ещё сидя на скамье, я взглянул на неё. В парке было так темно, что виден был лишь её силуэт. Я не мог разглядеть выражение её лица. ― Время почти вышло. Я не хочу доставлять лишние хлопоты тёте с дядей, так что мне придётся уехать из города. Она говорила совершенно обыкновенным тоном, так что я спокойно слушал её. ― И куда ты едешь? ― В другой город… Туда, где много людей. Туда, где никто меня не знает. Туда, где я никого не знаю. Так что до тех пор, пока я не уехала, Сато… Я должна сделать из тебя  выдающегося человека. Я не понимал, к чему она ведёт; но опять же, просто такой она была девушкой ― любила говорить совершенно неразумные вещи. В изумлении я потряс головой из стороны в сторону. ―Это ничего не изменит,― сказала Мисаки. ― Ладно, я понял. Я уже излечился, ― всё, что мне сейчас оставалось, это попытаться убедить её в успехе её предприятия, ― Благодаря тебе, я просто родился заново. Можешь забыть обо мне и жить собственной жизнью в новом городе. Кажется, она всё равно была чем–то недовольна. Оптимистичным тоном я заявил: ― Спасибо! Я навеки у тебя в долгу! Да, точно: хочешь взять с собой мой магнитофон? Это предмет первой необходимости, если живёшь в одиночестве. Если хочешь, я могу тебе его подарить… ― Я не об этом. ― Не об этом? Я терпеливо ждал, что она скажет дальше, но Мисаки отвернулась от меня, больше не сказав ни слова. Тогда я тоже поднялся. ― Ну ладно, пока. Я зашагал по направлению к своему дому, но тут Мисаки окликнула меня: ― Стой! Погоди секунду! ― Чего? ― Давай пойдём на свидание. Это будет твой выпускной экзамен. Проверка, что ты действительно превратился в полноценного члена общества, Сато. Встретимся у станции, в воскресенье в полдень. Идём обязательно, даже в дождь! Сделав это не терпящее споров заявление, Мисаки ушла быстрым шагом. *** Тем временем Ямазаки действительно делал бомбу. Он раскопал в интернете инструкцию и на полном серьёзе собирал взрывное устройство. Сначала ему понадобилось получить чёрный порох. История использования чёрного пороха уходила в далёкое прошлое. К примеру, его применяли в период Генко монгольских нашествий[46 - 1274–1281 до н. э.], да и оружие тецушо[47 - Слово «тецушо», позднее превратившееся в «теппо», означает пистолет, ружье, ракету и т.п. оружие.], потрясшее самураев, тоже работало на нём. Будучи простой смесью нитрата калия, серы и угля, чёрный порох обладал огромной разрушительной силой. Говорят, если его использовать в закрытом пространстве, взрыв чёрного пороха будет достаточно мощным, чтобы разбить вдребезги все окна в автомобиле и мгновенно убить всех пассажиров. ― Ну и зачем тебе бомба? ― Ясно, зачем! Чтобы что–нибудь взорвать! Ну да, конечно. Это, разумеется, и так ясно. Зачем ещё может понадобиться бомба? ― Я про другое: что ты собираешься взорвать? Вот о чём я тебя спрашивал. ― Врагов. ― Кто у тебя враги? ― Злодеи. Я уничтожу злодеев своей Бомбой Революционера. ― Понятно. Так, а кто злодеи? ― Политики какие–нибудь, наверное. ― Слушай, ты хотя бы имя нынешнего премьер–министра знаешь? Ямазаки замолчал и вернулся к работе. В скором времени он уже получил чёрный порох и изготовил герметичную металлическую трубку. Детонатор из простого электронного будильника тоже был завершён. Осталось только присоединить детонатор к трубке, и бомбу можно было взрывать в любой момент. ― Ура, готово! Я борец! Я революционер! ― у Ямазаки было хорошее настроение, ― Им всем крышка! Всех злодеев взорву! Несмотря на воодушевление, он был полностью поглощён собой. ― Ах, было здорово,― подвёл он итог. В конечном счёте, бомба так и не взорвала ни одного злодея. Для начала мы даже не знали, где найти этих самых злодеев. С этим ничего не поделаешь, так что мы решили взорвать субботней ночью парк по соседству. Чтобы нас никто не заметил, устанавливая детонатор, мы спрятались глубоко в кустах. Бомба и впрямь взорвалась, но это был скорее хлопок, чем взрыв. Печальная вышла история. Тихо и незаметно наступило воскресенье. Как и обещал, я встретил Мисаки возле станции. Мы погуляли на нашем свидании, и я вернулся к себе домой. Всю ночь я проспал как убитый. Когда я проснулся, было уже утро. Делать было нечего. От скуки я решил разом принять весь свой запас припасённых наркотиков. Дальше я приятно проводил время. Всё стало доставлять мне удовольствие. Я смеялся. Часть вторая В целом, наркотики можно поделить на три больших группы: возбуждающие, подавляющие и психоделики. Возбуждающие― это наркотики, которые наполняют вас энергией. Кокаин и стимулянты ― самые известные примеры. Подавляющие наркотики ― это штуки вроде героина, от которых становишься сонным и вялым. Никогда их не пробовал, так что сам не знаю, но говорят, что они дарят непередаваемое удовольствие. А психоделики ― это галлюциногены. Эту группу представляют LSD и галлюциногенные грибы. По большей части я предпочитал разрешённые галлюциногены. У них, в отличие от возбуждающих или подавляющих наркотиков, мало побочных эффектов, и кроме того, их легко достать, поскольку они не запрещены. На следующий день после свидания я снова принял наркотики. Я решил применить довольно агрессивный подход. Для начала я прощупал почву тридцатью миллиграммами AMT. AMT ― это антидепрессант, разработанный русскими учёными. Когда они выяснили, что в больших дозах он вызывает галлюциногенный эффект, его запретили использовать в медицине. И всё же сначала он считался простым антидепрессантом. Приняв его, первые два часа человек будет мучиться от ужасной тошноты, в дальнейшем, однако, наркотик доставляет только приятные ощущения. К слову, он ещё и лучшее средство против плохих приходов. Затем я отварил семена гармалы и выпил жёлтый слой жидкости, плававший сверху. Гармала ― это трава, кажется, из семейства парнолистниковых, родом из Тибета. В ней содержатся индольные психоделические вещества гармин и гармалин. Сама по себе эта трава не вызывает никакого эффекта, но в сочетании с другими галлюциногенами вроде грибов или DMT, усиливает их действие в десятки раз. Это так называемый метод Айяуаска. Поскольку гармала ― МАО–ингибитор, принимать его вместе с сыром или другими молочными продуктами может быть опасно для жизни. Но при воздержании от этих блюд больше он никаких проблем не вызывает. Наконец явился мой настоящий шанс. Сознание уже тускнело, зрение по краям вовсю плыло ― но теперь настало время для настоящего прихода. Я не собирался останавливаться, только идти вперёд! Размолов пять грамм сушёных грибов в ступке пестиком, я запил этот порошок одним глотком апельсинового сока. Помимо того, я собрался с духом и проглотил десятимиллиграммовый кристалл 5–MeO–DMT. DMT― это наркотик, содержащий только эффективные компоненты галлюциногенных растений вроде чакропанги, которую туземцы Амазонки используют в своих церемониях Айяуаска. Хоть он и не запрещён, наркотик считается одним из сильнейших среди доступных. По словам одного исследователя, галлюциногенные эффекты более чем в сто раз превосходят эффект LSD. Это самый настоящий король психоделиков! В ту же секунду я застыл, парализованный! Наркотики подействовали! Коктейль «Сато Особый» ― мой чудесный, неповторимый рецепт, выведенный долгими исследованиями методом проб и ошибок― был готов. Смешав в одном коктейле четыре подходящих типа наркотиков, я обеспечил себе королевский приход, подобного которому не испытать даже с запрещёнными веществами. Меня изо всех сил прижало к полу, как при старте ракеты, и я понёсся в бескрайние пространства космоса. Время полностью остановилось. Пространство вокруг совершенно исказилось. Моё физическое тело исчезло. *** ― Какой кошмар, Сато. Мне открылось ужасное! Мне было видение! ― говорил Ямазаки, ― Очень, очень большой секрет. Я хотел что–то ответить, но губы не двигались. Ямазаки распалялся всё больше: ― Ты меня слушаешь? Слушай внимательно: огромная, чудовищная тайна! Поскольку больше ничего я поделать не мог, оставалось лишь внимательно слушать. Поднявшись в полный рост, с улыбкой, шире которой нельзя было вообразить, Ямазаки объявил: ― Я сумел логически доказать, что я единый сущий господь, сотворивший вселенную! Я умер. Затем я воскрес к жизни. ― Смотри внимательно, сейчас при помощи моего всемогущества я уберусь в твоей комнате,― Ямазаки ткнул пальцем в разбросанный на полу мусор и крикнул: ― Прочь! Разумеется, мусор даже не дрогнул. ― Эй! Я повелеваю тебе! Как ты смеешь сопротивляться? ― гневался Ямазаки. Глядя на эту сцену, я ощутил, как что–то зарождается во мне. Чувство было странным, оно всплывало из самых глубин моего тела. Сложив руки на груди, я всерьёз задумался над этим чувством. Наконец, после вечности размышлений, я сообразил, что это было такое. «Конечно же, это…» Это тошнота! Меня страшно тошнило. Я постарался броситься в туалет, но путь туда был тяжёлым. Ноги не шагали прямо. Прихожая словно вытянулась, превратившись в пятисотметровый туннель. Ванная была так далеко. Успею ли я? Смогу ли я добраться до туалета, прежде чем начну поливать всё вокруг рвотой? «Спокойно. Я успею». Ямазаки только что сказал кое–что. Он сказал: «Я бог». Но я знал. Я знал, что он ужасно заблуждается. Откуда я знал? Потому, что богом был я! В этой истине я убедился только что, подтвердив её стройными и логичными мыслительными конструкциями. Я несомненно успею вовремя. «Ведь я бог. Я успею добежать до туалета.» И я успел. Распростёршись перед унитазом, я выблевался. Затем мне стало намного лучше. Энергия сочилась из меня. Мне стало хорошо. Медленно дотащившись до комнаты, я обнаружил Ямазаки, сидящего на корточках, с той же улыбкой. ― Нет. Не думать о младшеклассницах, ― бормотал он себе под нос, с таким видом, как будто замыслил какое–то преступление. Эта сцена почему–то вызвала во мне невыносимое чувство дежавю. «Кажется, что–то подобное уже случалось раньше?..» Пока я размышлял над первой мыслью, меня внезапно посетил ещё десяток чудовищных ощущений дежавю подряд. Казалось, всё, что я видел, уже происходило в прошлом. Я решил поговорить с Ямазаки об этом чувстве. Не прошло и секунды, как я запутался и перестал понимать, что происходит. ― Стой, мы ведь об этом уже говорили? ― Ты о чём, Сато? Я понятия не имею, что ты… ― Погоди секунду. Дай–ка я как следует подумаю. Упав лицом на пол, я задумался изо всех сил. И задумавшись, я, наконец, вспомнил… Я был солдатом древней цивилизации, жившей несколько тысяч лет назад; я прибыл в этот мир, пронзив пространство и время. Естественно, я не стал рассказывать Ямазаки о своём открытии. Всё–таки это был вопрос жизни и смерти. Вскоре голос Ямазаки прервал ход моих мыслей: ― Не забывай дышать. Ты умираешь. Я вздохнул. Я вернулся к жизни. Изо всех сил благодаря Ямазаки, я задумался, насколько же этот мир полон любви. Кланяясь раз за разом, я повторял: ― Спасибо, спасибо. Но, как будто чтобы скомпенсировать моё возвращение к жизни, Ямазаки внезапно повёл себя словно при каком–то сильном недомогании. Вцепившись себе в глотку, он начал кататься по полу, корчась в муках. Я спросил его, в чём дело, но он лишь издал нечеловеческий вопль и без единого слова продолжал биться в конвульсиях. Наконец, он схватил блокнот и шариковую ручку, чтобы рассказать мне о своей беде. Дрожащими руками он начеркал что–то в блокноте. Внимательно вглядевшись, я разобрал его почерк: ― Я забыл, как использовать голос. Ямазаки сжимал своё горло с жалким видом. Я изо всех сил ударил его по спине. ― Ай!― сказал он, а затем показал мне большой палец. На лице его снова была широкая улыбка. Мне показалось, что пришло время нам отправиться на улицу. Было уже заполночь, так что меня не страшила возможность попасться на глаза полиции или соседям. Мы отправились в окрестный парк. Ямазаки двигался как робот. Может, он и был роботом. И вообще, раз мне приходят в голову такие мысли, получается, я и сам робот? Это предположение показалось мне немного загадочным. Тогда я попробовал удариться головой о фонарный столб в парке. Ничего не вышло: боли не было. Боли не было вовсе. «Я и вправду робот…» Так мне открылась новая истина. Как бы там ни было, ночь в парке очаровывала. Хотя единственными источником света были уличные фонари, парк сиял и мерцал как на фотографии с большой выдержкой. Парк был полон жизни. Во всём здесь билась жизнь: мягкие скрипы старой скамейки, ровное дыхание огромных деревьев по сторонам дорожки, широкие колебания ветвей и листвы. Всё это, всё до последнего, было живым. ― Я застыл, поражённый этим зрелищем. Ямазаки сказал: ― Я слышу музыку. Я тоже её слышал. Откуда–то из парка лилась невыразимо прекрасная музыка. Мы стали искать её источник― вытаптывая траву, засовывая головы под скамейку, и довольно долго прочёсывая парк― и, наконец, мы нашли динамик. Он был погребён меж корней самого большого дерева у дорожки. Но что–то было не так. Мы никак не могли понять механизма динамика. Ямазаки и я вместе исследовали его. Мы заключили, что динамик был «белой дырой»,― той, что выталкивает материю, вместо того, чтобы её засасывать. Мы зашли в эту белую дыру и очутились возле прекрасного озера. Ямазаки медленно разоблачился и ласточкой прыгнул в воду. Однако… ― Аргх! Это песочница! На поверку озеро оказалось просто старой песочницей. А сначала выглядело прямо как озеро. Я решил, что не стоит больше доверять словам Ямазаки. Так или иначе, казалось, будто время играет с нами злые шутки. Сначала мы летели в прошлое, затем неслись обратно в будущее. Я глубоко задумался. Сейчас ― это вообще когда? ― Эй, Ямазаки. Какой сейчас день недели? Ответа не было. Похоже, Ямазаки уже ушёл домой. Опечалившись, я забрался в заросли, выбрав то самое место, где мы подорвали бомбу в субботу вечером. В кустах уже сидели мы с Ямазаки ― трёхдневной давности! ― Отлично, она рванёт через три минуты. Пожалуйста, отойди подальше. Мы с Ямазаки и ещё один я отошли в сторону. ― Я хотел перевернуть мир, но этой мечте не суждено было сбыться. Я хотел стать солдатом, но этой мечте не суждено было сбыться. Мой папа умирает и вскоре у меня не останется выбора, придётся возвращаться домой. Знать бы, чья это вина. Наверное, виноват какой–нибудь злодей. Я бы взорвал его этой бомбой, как в голливудском кино. Знаешь… Отсюда было видно только наши затылки, так что я не мог видеть выражение лица Ямазаки. Но я и так всё знал. ― Э? Три минуты прошло, а она не взрывается,― Ямазаки вылез и пошёл к бомбе. В ту же секунду я услышал громкий хлопок, и Ямазаки упал на землю. Я знал. Я знал, что он плакал. ― Вообще никакого эффекта. Я так долго в поте лица собирал бомбу, а получилась какая–то дешёвая петарда. Тьфу ты. Я домой. Пока. А потом он уехал домой к себе в деревню. Когда я вернулся в свою квартиру, меня ждала только кукла в полный рост, которую подарил Ямазаки. Она спросила меня: ― Тебе не одиноко? ― Ничего подобного… *** Как–то тёплым, солнечным днём я ходил на свидание с Мисаки. Всё прошло настолько целомудренно, насколько могло бы пройти свидание между школьниками из провинции. На поезде мы поехали в город. Было так людно, что мы чуть не потеряли друг друга из вида. Ни у кого из нас не было мобильного, так что стоило нам раз потеряться, и сделать мы бы ничего уже не смогли. В таком большом городе нам ни за что не найти друг друга снова. Нужно было быть внимательней. И всё же Мисаки продолжала беспечно блуждать. Я, по большей части, лишь брёл за ней. ― Куда пойдём?― спросил я. ― Куда–нибудь. ― Может, пообедаем? ― Мы же только что перекусили? ― Тогда в кино? ― Ага. Мы пошли в кино. Шёл оглушительный голливудский экшен. Кого–то отшвыривало взрывом бомбы, и он, размахивая руками, уносился высоко в небеса. Потом он умер. Хотел бы я быть на его месте. ― Было очень интересно. Может, купить буклетик с дополнениями[48 - В японских кинотеатрах обычно продают официальные брошюры с информацией о фильме.]? Однако Мисаки отпугнула бирка с ценой в тысячу йен, так что в итоге буклета она не купила. ― Почему они такие дорогие?! ― По–моему, буклеты всегда столько стоили. ― Вот как?― похоже, она не знала об этом. Выйдя из кинотеатра, мы снова стали ломать голову, решая, чем бы заняться. ― Куда пойдём? ― Куда–нибудь. ― Может, пообедаем? ― Мы же только что перекусили. Мы всё бродили и бродили без всякой цели. Нам некуда было податься, и я не знал, чем занять себя. Мисаки тоже, и это беспокоило нас обоих. Через некоторое время мы добрались до обширного городского парка. Разумеется, тут было много людей, а в самом центре парка стоял большой фонтан. Вокруг нас порхали голуби. Я отдыхал на скамейке. Мы мило болтали до заката. Когда у нас закончились темы для разговоров, и воцарилась неловкая тишина, Мисаки извлекла из сумки свой Секретный дневник. ― Нужно стремиться к своим мечтам! Я ответил: ― Это уже неважно. Такими вещами ничего не изменишь. ― Не будь таким пессимистом. ― Даже если я заставлю себя поверить в это враньё, в конечном счёте, я всё равно ничего не смогу поделать. ― Но мне–то оно помогло. ― Это где же оно тебе помогло? ― По–твоему, я не похожа на нормальную девушку?― спросила она. ― Ты странная,― ответил я,― Всегда была странной. Ещё впервые тебя увидев, я решил, что с тобой что–то не так. ― Нда… Мы замолчали. Прямо перед нами важно прогуливался голубь, и Мисаки попыталась поймать его. Естественно, голубь сбежал. Мисаки пробовала снова и снова, а когда все попытки кончились ничем, просто уставилась на фонтан перед нами. Затем она произнесла: ― Скажи, Сато, вот если взять тебя и меня, и посмотреть, кто из нас никчёмнее, ты же, наверное, будешь никчёмнее меня? Я был с ней полностью согласен. ― В этом и дело. Поэтому я выбрала тебя для своего проекта, Сато. Кажется, она решила, что хочет, наконец, раскрыть мне суть дела. Теперь, впрочем, разницы не было никакой, поскольку это всё равно ничего не могло изменить. Во всяком случае, так я считал. Мисаки улыбалась настолько фальшиво, что любому стало бы не по себе. Улыбка была неуверенной, искусственной, она касалась лишь её губ, неестественно выгибая их вверх. Мисаки заговорила: ― Начнём с того, что ни один человек никогда не полюбит девушку вроде меня. ― Серьёзно так думаешь? ― Так уж повелось с самого моего рождения. Даже папа с мамой ненавидели меня, а со всеми остальными людьми было ещё хуже. Я ничего не ответил. ― Тётя и дядя взяли меня к себе, но и им я причиняю одни лишь проблемы. Их отношения становятся всё хуже, они говорят, что собираются разводиться. Во всём виновата я, и мне ужасно неловко за это. ― Ты просто забиваешь себе голову ерундой. ― Ничего подобного,― сказала она,― Наверно, я просто родилась бесполезной, и обычным людям нечего связываться со мной. Рано или поздно все начинают меня презирать, и я вызываю у каждого только неприязнь. У меня есть доказательства моей правоты. Мисаки закатала рукава и вытянула руки. На белой коже виднелось множество старых болезненных ожогов. ― Мой второй отец постарался. Я даже не помню его лица. Он всё время пил. Напившись, он чувствовал себя лучше― но даже в хорошем настроении всегда злился на меня и жёг меня сигаретами,― её яркая улыбка не дрогнула, когда она говорила всё это. ― Меня даже школа пугала, я не могла туда ходить. Неудивительно, что я боялась… мне ни за что было не ужиться с другими школьниками. Я была в ужасе. Ведь они все были нормальными людьми, а значит, вне всякого сомнения, возненавидели бы кого–то вроде меня. ― А прихожане из твоей церкви? ― Они хорошие люди. Все совершенно нормальные, стараются изо всех сил. Так что, разумеется, они стараются держаться от меня подальше. Я промолчал. ― И вот, наконец, мне удалось найти ещё более жалкое существо: совершенно никудышного человека. Настолько бесполезного, что подобного ему так просто не сыскать. Неспособного смотреть людям в глаза при разговоре и страшно напуганного в чужом присутствии. Человека, живущего среди отбросов общества, человека, на которого даже мне можно было бы смотреть с презрением. ― И кого же ты нашла? ― Тебя, Сато,― такого ответа я и ждал. Затем Мисаки достала клочок бумажки из сумки и протянула его мне. Это был второй контракт. Я плохо представлял себе, что делать. Солнце почти скрылось за горизонтом, и гуляющих людей в парке заметно поубавилось. Мисаки дала мне маркер и красную штемпельную подушечку[49 - Обычно используется вместе с семейной печатью для документов. Японцы используют такие печати намного чаще, чем подписи.], сказав: ― Достаточно отпечатка пальца. ― Ведь такому человеку, как ты, я могла бы нравиться, а, Сато?― спросила она,― Ты ведь, всё–таки, ещё хуже меня. И я столько времени приводила в исполнение этот план, так что теперь ты должен быть моим пленником, верно? Пожалуйста, будь добр ко мне, и я тоже буду к тебе добра. ― Нет. Так не получится. ― Почему? ― Бесполезно. Ничего не изменить. Такой договор просто сделает всё ещё тяжелее. К тому же, он слишком несодержательный,― я поднялся и вернул Мисаки маркер с чернилами. Я старался говорить с энтузиазмом: ― Всё будет в порядке, Мисаки! Просто твоя уверенность в себе на мгновение дрогнула. Делай обтирания сухим полотенцем, тренируй свои разум и тело! И тогда все эти глупые мысли уйдут сами собой. Симпатичной девушке вроде тебя легко жить счастливой жизнью! Не оглядывайся! Смотри только вперёд, и будешь в порядке! Затем я убежал прочь. Текст контракта надёжно запечатлелся у меня в голове. *** Договор о взаимной поддержке для одиноких и никому не нужных людей. Стороны, а именно Сато Тацухиро (в дальнейшем «сторона А») и Мисаки Накахара (в дальнейшем «сторона Б»), договорились о следующем: А не станет ненавидеть Б. Вообще–то, А даже полюбит Б. А не изменит своего решения. А не передумает. Когда одной стороне будет одиноко, другая всегда будет с ней. Поскольку Б всегда одиноко, следовательно, А всегда будет с Б. Мне кажется, если мы так поступим, наши жизни пойдут на лад. Мне кажется, боль останется в прошлом. Нарушители контракта штрафуются, штраф― десять миллионов йен. *** ― Послушай! Тебе не одиноко?― позвала Мисаки. Обернувшись, я громко ответил: ― Нет, мне не одиноко. ― А мне одиноко! ― А мне нет. ― Врёшь. ― Ничего я не вру,― сказал я,― Я сильнейший хикикомори в мире, я вполне могу жить сам по себе. Боль мне нипочём. Тебе, Мисаки, тоже стоит бросить полагаться на других. В конечном счёте, каждый сам по себе. И это прекрасно. Сама подумай, разве нет? В итоге ты всё равно окажешься совершенно одна; так что одиночество естественно. Если принять его, не будет никаких бед. Потому я и заточил себя в однокомнатной квартирке размером в шесть татами. ― И тебе не одиноко? ― Мне не одиноко. ― Тебе не одиноко? ― Мне не одиноко. ― Врёшь,― произнёс кто–то тихим, приглушённым голосом. Я обернулся взглянуть. Я стоял посреди своей комнаты размером в шесть татами. И я сидел в углу, поджав ноги, обхватив их руками и сливаясь с тенью. Стояла ночь, и невозможно было ничего разглядеть, услышать или сделать. Хоть сейчас было лето, в этой лишённой мебели и прочих вещей комнате царил холод. Закрытое помещение наполнял мрачный и пугающий мороз. Я поднял голову, дрожа. Я сказал: ― Я одинок. ― Я не одинок. ― Врёшь. ― Не вру. ― Я так одинок. ― Да, я одинок! Один «я» дрожал, трясся и клац–клац–клацал зубами. Другой «я», стоявший в центре комнаты, наблюдал за мной. Мне казалось, я свихнулся. Но я не свихнулся. Только две вещи я понимал: я был один, и мне было ужасно одиноко. Я не хотел, чтобы так всё оставалось. Я не хотел быть одиноким. ― Однако,― воскликнул я,― в этом и дело! ― Быть одиноким естественно!― кричал я дальше,― Разумеется, я ненавижу одиночество! Поэтому я и спрятался от всего мира, поэтому и заточил себя наедине. В долгосрочной перспективе это наилучшее решение. Понимаешь, да? Эй! Понимаешь меня, да? Ответа не было. ― Не понимаешь? Слушай меня внимательно. Если постараешься, поймёшь. Это несложно понять. Попросту говоря… попросту говоря, я избегаю контактов, поскольку мне одиноко. Поскольку я не хочу сталкиваться с ещё большим одиночеством, я прячусь от других. Эй, слышишь меня? Вот тебе решение проблем! Никто не ответил. ― Я самый жадный человек на свете. Половинчатое счастье меня не устраивает. Мне не нужно частичное тепло. Я хочу такого счастья, которое длилось бы вечно. Но это невозможно! Не знаю уж, почему, но в нашем мире счастью обязательно что–нибудь помешает. Хорошие вещи быстро ломаются. Двадцать два года живу, и хотя бы эту истину усвоил. О чём бы речь ни шла, что угодно― всё испортится. Так что лучше с самого начала ничего не ждать. «Именно! Тебе тоже стоило бы это понять, Мисаки. Если поймёшь, бросишь выдумывать свои бестолковые планы. Перестанешь искать помощи у людей вроде меня». Она была ужасно глупой. Впасть в такое глубочайшее отчаяние. Мне было страшно представить, какое одиночество заставило её искать помощи у ничтожества вроде меня. Я проклинал несчастья, свалившиеся на её голову. Я проклинал тот несправедливый факт, что дети не выбирают себе родителей. Мне хотелось, чтобы такая светлая девушка, как она, жила здоровой, счастливой жизнью. «Пожалуйста, будь счастлива, хоть где–нибудь, хоть как–нибудь. Со мной всё в порядке. Я справлюсь сам. Мне лучше быть одному. Я живу один и один умру». И всё–таки я не оставлял надежд. Не оставлял… «Смотрите, вот он – светлый, сияющий, нежный». Это мой родной город, один из тех, что вызывают горьковато–сладкие ностальгические слёзы. Осенние равнины, растянутые в бесконечность. Воспоминания далёких дней. Вечные мимолётные взгляды смешливых маленьких девчушек. Спокойствие сбитого машиной чёрного кота. Мне больше не было больно и тяжко. Теперь я в порядке. ― Верно. Теперь, да,― сказала маленькая девочка. На меня смотрела анимешная кукла в натуральную величину, которую Ямазаки оставил в подарок. Она была ангелом. Она взяла меня за руку и повела за собой. Мы перенеслись на другую планету, далеко отсюда. Там было очень красиво: белые облака плыли по синему небу, холодный ветер дул в протянувшемся до горизонта весеннем поле. Мы стояли посреди поля; девочка выбрала прелестный белый цветок, сорвала его и протянула мне. Своими тонкими пальчиками она сжала и выдернула один лепесток: ― Жизнь. Затем выдернула ещё один: ― Смерть. Она гадала на цветке. ― Жизнь … Смерть … Жизнь … Смерть … Жизнь … Смерть … Жизнь … Смерть. Последний лепесток, кружась, упал на землю. Девочка тихо улыбалась. Глава 10: Прыжок Часть первая Лето кончилось. Я исчерпал все свои средства к существованию. Денег на еду у меня не осталось, так что я решил попытаться впасть в спячку, чтобы сберечь энергию. Бодрствовал бы по пять часов, а потом спал по пятнадцать. Я попробовал жить по такому расписанию. Первые три дня голодание не доставляло мне особых проблем. В худшем случае, у меня слегка побаливал живот. Но к концу четвертого дня я уже не мог думать ни о чем, кроме еды. Я хочу поесть рамена. Я хочу карри с рисом. Против моей воли, тело моё настойчиво требовало калорий. И с этим требованием невозможно было бороться. В конце концов, на пятый день голодания, я вышел из квартиры. Потратив свои последние несколько сотен йен на покупку булочки и еще одного журнала с объявлениями о работе, я решил сейчас же начать заниматься физическим трудом. Физический труд в дневное время… Я справлялся с работой на удивление легко, занимаясь доставкой продуктов, помогая с переездами и тому подобное. Иногда я ошибался, за что получал оплеухи от начальства, но все равно работа была для меня живительной. Чем жестче я обращался со своим телом, тем более и более светлой становилась моя голова. Впервые за несколько лет я мог заснуть и проснуться отдохнувшим. Долг по своей кредитной карте я отрабатывал в течение месяца, трудясь круглые сутки. Зарегистрировавшись в агентстве по поиску временной занятости, я всегда мог найти себе работу. Как только я поднакопил достаточно денег, я сразу же сократил объём выполняемой работы. Я решил работать около половины месяца, а вторую половину отсиживаться дома. Пока я мог зарабатывать около сотни тысяч йен в месяц, я мог вести достаточно приятную жизнь. Если это было возможно, я старался работать в ночное время. Лучшей была ночная работа регулировщиком. Чтобы стать им, требовалось зарегистрироваться и пройти четырехдневный курс обучения; но после его прохождения не было работы легче. Посреди ночи я махал светящимся красным указателем туда–сюда, в строящихся районах далеко от человеческого жилья. Единственными звуками, которые я мог слышать на протяжении всей ночи, было эхо от работы строительного оборудования. В те ночи, когда я работал регулировщиком, я был один. Иногда мимо проезжала машина, но всё что от меня при этом требовалось, было правильно махнуть указателем и сказать «осторожно, притормозите». Так как мне практически не нужно было разговаривать с окружающими во время работы, я чувствовал себя так же, как и во время затворничества в своей квартире. Я просто полагался на выработанные рефлексы, чтобы махать указателем туда–сюда, туда–сюда. Ночной ветер был слегка морозным, но мне ведь платили по десять тысяч йен за отработанную ночь, включая транспортные расходы. Я работал, затем запирался дома, снова зарабатывал на жизнь и снова запирался. Так я и жил, и с какой–то пугающей скоростью пролетало время. Пока я продолжал работать, наступила зима. Это была зима пятого года моей хикикоморской жизни. Этот год был особенно холодным – возможно, потому что я давно продал свой котацу в секонд–хэнд. Даже с ног до головы завернувшись в одеяло, я всё равно дрожал от холода. Поэтому я решил попробовать использовать ноутбук, который отдал мне Ямазаки перед отъездом, в качестве грелки. — Это древний ноутбук, с процессором Pentium 66 МГц. Не хочу его тащить с собой, так что я собирался его выбросить. Но лучше я отдам его тебе, Сато, — сказал он. И с этими словами он уехал. Я положил ноутбук себе на живот и включил. Громкое жужжание возвестило, что он заработал, и на экране появились анимешные обои. Так как ноутбук был очень старой модели, он просто чудовищно нагревался. Скоро я согрелся и начал засыпать. И тут я заметил на экране знакомую иконку. Это, похоже, был исполняемый файл для эроге, которую делал Ямазаки. Наведя курсор на него, я открыл файл. Жесткий диск загудел. После долгой загрузки началась игра. Я играл в нее несколько часов. А потом я понял… Понял, что это была ужасная, ужаснейшая игра. Её жанром была RPG, но это была жуткая дешевка, в сотую часть от первого Dragon Quest’а[50 - В англоязычном издании  «Dragon Warrior», это очень старая ролевая игра от компании Enix Corporation.]. Это была уже вовсе не эроге, а сценарий был крайне нелепым, по сути, это было что–то вроде «странствия во имя любви и юности, в которое отправляются воины, борющиеся с гигантской злобной организацией». В игре рассказывалась история про обычного молодого человека, который становится воином, чтобы бороться со злом и защитить героиню. Этот полный надежд сценарий иногда просто забывал про игрока, бессмысленно продолжаясь, продолжаясь и продолжаясь. Я был потрясен. Да ну, какой придурок мог написать такой тупой сценарий? Это был я. Я и был тем самым человеком, кто написал оригинальный сюжет для истории. Мне стало грустно. Это была горько–сладкая грусть, потому что я окончательно понял сценарий этой игры: борцы сражаются со злом. Мы явно жаждали этого; мы хотели бороться со злобной организацией; мы хотели бороться со злодеями. Если бы разгорелась война, мы бы сразу присоединились к JSDF[51 - JSDF (Japan Self–Defence Forces) - Японские Силы Самообороны, учрежденные после Второй Мировой Войны, — японские вооруженные силы.] и стали бы солдатами–камикадзе. Определенно, это была достойная цель в жизни, да и погибнуть таким образом было заманчиво. Если бы в мире были злодеи, мы бы, определенно, сразились с ними. Сжав кулаки, мы бы сражались. В этом нельзя было усомниться. Но никаких злодеев не было. В жизни возникали разные трудности, и никаких явных виновников этого не находилось. Это было мучительно. Наши личные желания стали основой для игры. И по мере её прохождения я осознал, что история на самом–то деле была прекрасная. Она была проста и красива. Фактически прямо сейчас главный герой, сражаясь с очень сильным врагом, клялся защитить героиню. — Я спасу тебя! — не задумываясь о собственной безопасности, он готов был противостоять исполинскому противнику, и начиналась финальная битва. Я приближался к концу игры. Для битв были предназначены три команды: «атака», «защита», «спец. атака». Сколько бы я ни атаковал последнего босса, я не мог причинить ему никакого вреда. Естественно, от постоянной защиты тоже не было толка. В конце концов, у меня не осталось другого выхода кроме спец.атаки — последнего смертельного удара. Используя собственную жизненную энергию, я жертвовал собой, чтобы нанести критический урон противнику. Другого способа победить главного босса не было. Так что главный герой игры, сжимая в руке «Бомбу Революционера», собирался применить спец атаку. Однако, в самое, самое последнее мгновение — в ту самую секунду, когда герой применял спец атаку против главного босса — игра внезапно застыла! Окно с игрой закрылось, и запустился текстовый редактор. Ямазаки, видимо, оставил послание, больше похожее на извинения. «Действительно ведь не существует иного способа победить огромную злую организацию, кроме как использовать спец–атаку. У вас нет другой возможности победить, не выбрав для себя путь смерти, потому что весь наш мир и есть та самая злая организация. Потому что в ту секунду, когда вы выбираете смерть, мир превращается в ничто, и зло исчезает вместе с ним. И тогда на вас снисходит покой. Но несмотря на это, никакой бомбой я себя так и не подорвал. Это был мой выбор. Нет, не потому что я просто не хотел мучиться, рисуя графику для концовки, и не потому что я и без этого устал делать эту отвратительную игру. Ничего подобного…» Сначала я попытался разбить компьютер. Но потом передумал. Я видел, как отчаянно трудился Ямазаки над этой игрой, и получившаяся в итоге халтура очень сильно меня задела. Чем он занимается в эту минуту? Меня внезапно начал беспокоить этот вопрос, но я решил выбросить его из головы. Я не слышал от Ямазаки никаких вестей с самого отъезда и не собирался сам с ним связываться. Та дурацкая часть моей жизни давно закончилась. *** Снова пришло Рождество. Город сверкал огнями. Указатель, который я сжимал в руке, тоже светился в темноте. Этой ночью я работал регулировщиком на автостоянке возле недавно открывшегося около станции универмага. Так как въезды были оборудованы автоматическими устройствами для выдачи билетов, мне было совершенно нечего делать. Когда на стоянке было тесно, я оказывал помощь; но каждый раз всё заканчивалось тем, что я размахивал указателем туда–сюда. Аварий не было, ничего не происходило, и канун Рождества проходил спокойно. Примерно за час до закрытия магазина подъехала машина. Сама по себе машина была совсем обыкновенной, какой–то японской марки, которую можно встретить где угодно. Но из–за того что свет в салоне машины был включен, я узнал девушку, сидевшую на пассажирском сидении. Я ясно её разглядел. Пораженный, я попытался как можно сильнее натянуть свою каску на глаза. Машина проехала мимо, значит, меня не узнали. Но я почувствовал, что моя школьная подруга, сидевшая на пассажирском сидении, на секунду посмотрела в мою сторону. Скорее всего, мне просто показалось. Моя смена закончилась, я переоделся и положил указатель к себе в рюкзак. Покачиваясь в одном из последних ночных поездов, я ехал домой. По пути я зашёл в круглосуточный магазин, чтобы купить чего–нибудь выпить. Я решил приобщиться к рождественскому веселью. Поднимаясь по крутой дороге, ведущей домой, я выпил бутылку пива. Я уже давненько не выпивал, так что захмелел я быстро. Пошатываясь, я медленно поплёлся по длинной пологой тропе. Где–то вдалеке сирена скорой помощи пронзила ночную тишину. Я допил вторую бутылку пива. Счастливого Рождества. Когда я шел по парку, я уже едва держался на ногах. Идя осторожно, я пытался держаться ровно, хотя понимал, что это было ни к чему. Я ускорил шаг и начал вилять от столба к столбу. Я споткнулся о камень и чуть не упал. Я шатался и уже собирался упасть посреди дороги, когда прямо передо мной пронеслась машина скорой помощи. Меня едва не сбили! Я подумал, что, наверное, нужно было выразить своё недовольство громким пьяным воплем: — Ах ты … Я остановился на полуслове. Машина скорой помощи остановилась перед домом Мисаки. Её дядя выбежал из парадной двери. Он кричал что–то одному из санитаров, которые бежали в дом с носилками. Немногим позже они вынесли безвольно лежащую на носилках Мисаки. На моих глазах она, её тётя и дядя унеслись на машине скорой помощи с головокружительной быстротой. Часть вторая Приближался Новый год. В один прекрасный день я отправился в больницу на окраине. Туда положили Мисаки. Этим ранним утром, я зашёл в манга–кафе около станции и получил нужную информацию от её обессилевшего дяди. — Всё же, мне очень жаль, — её дядя беспричинно извинялся передо мной. — Мы думали, ей стало лучше. Она была очень спокойной с тех пор, как бросила школу, а в последнее время вообще казалась счастливой. Хотелось бы знать, было ли это связано с тем, что она задумала. Кстати, откуда вы знаете Мисаки? — Мы как бы знакомы, — ответил я. Я вышел из манга–кафе и направился прямо в больницу, но… Я бродил по внутреннему дворику около двух часов. Среди посетителей и пациентов, выходящих на прогулку, я ходил взад и вперёд от главных ворот до переднего входа. Мисаки лежала в персональной палате на четвёртом этаже в открытое психиатрическое отделение. Неудивительно, ведь она наглоталась снотворного. Это была почти смертельная доза; стоило медикам немного задержаться и могло бы быть слишком поздно. Не было точно известно, откуда Мисаки достала таблетки, но их мог дать участковый психотерапевт. Однако, чтобы собрать достаточное количество таблеток для удачной попытки суицида, она должна была ходить туда какое–то время. Значит, она сделала это намеренно. Мисаки давно запланировала свою смерть. И что же я буду делать, когда без всякого предупреждения завалюсь к ней в палату? У меня не выйдет ничего хорошего. Должен ли я сказать что–то вроде: «Не умирай!»…? Должен ли прокричать что–то вроде: «У тебя еще все впереди!»…? Мисаки написала уже множество похожих клише в своем Секретном Дневнике. Но они мало помогли ей, поэтому она решила накачать себя снотворным. Короче говоря, я ничего не мог сделать для неё. Мне было бы лучше не показываться вовсе. Она, скорее всего, почувствовала бы себя ещё более опустошённой, приняв посетителем жалкого хикикомори. Подумав о таком развитии ситуации, я решил пойти домой; но когда я поравнялся с больничными воротами, ноги сами остановились. Ещё раз, я обернулся к переднему входу и повторил весь цикл заново. Мои мысли ходили по кругу. Если бы это продолжилось, я бы уходил и возвращался до ночи. Я не мог прийти к какому–либо решению. Наконец, набравшись храбрости, я вломился в больницу прежде, чем мог снова передумать. Я взял значок посетителя в регистратуре, приколол его на грудь, и поднялся на четвёртый этаж. Весь этаж был отведён под отделение открытой психиатрии. На первый взгляд, он ничем не отличался от обычной больницы. Я думал, что психиатрическое отделение должно быть наполнено смирительными рубашками, электрошоковым оборудованием, и лабораториями для проведения лоботомии. Однако, открытое отделение было чистым, светлым и казалось самой обычной частью больницы. Или я так думал. Когда я заметил пожилую женщину, на вид около шестидесяти, наверняка пациента, садящуюся на корточки в углу коридора, я скорее зашагал к 401 палате. «Мисаки Накахара», гласила табличка на двери самой дальней по коридору палаты. Совершенно точно. Это была та самая палата. Я тихонько постучал. Ответа не последовало. Я постучал ещё раз, немного сильнее; опять нет ответа. Похоже, мой стук немного приоткрыл дверь, хотя она могла быть приоткрыта с самого начала. — Мисаки? — я заглянул в палату. Её там не было. «Ну, если её здесь нет, мне тут тоже нечего делать. Я пойду домой!» Я решил оставить корзину с фруктами, которую купил в больничном магазине подарков. И тут я заметил кем–то оставленное расписание поездов на прикроватной полочке. Местами в расписании встречались комментарии, написанные красной шариковой ручкой. Отложив расписание в сторону, я поставил корзину с фруктами. Тут на пол упал клочок бумаги. Я поднял его и прочитал: «Микка Тороро был вкусным. Прощайте все». Сунув эту бумажку и расписание в карман куртки, я выбежал из больницы и поспешил к железнодорожной станции. Солнце начинало садиться. *** Они должны были положить её в закрытую палату с решётками на окнах, а не оставлять их открытыми, давая возможность спокойно сбежать. Они должны были надеть на неё смирительную рубашку и накачать лекарствами, чтобы сделать счастливой. Но они этого не сделали, поэтому Мисаки сбежала из больницы. Она возвращалась в родной город. Похоже, она отправилась туда умирать. Я вспомнил наш давний разговор: — Цубурая, этот бегун, прямо перед смертью отправился домой в деревню. Там, вместе с матерью и отцом, он ел тёртый батат. — Хм. — Наверное, всё–таки, каждому хочется вернуться в родной городок перед смертью. Возможно, так и было. Должно быть, Мисаки тоже захотела отправиться в свой родной город. Возможно, она задумала сброситься в море с высокого отвесного мыса, на котором, по её словам, она часто играла. И всё же, так просто у неё это не выйдет. Теперь, когда я нашёл её секретную тетрадь и расписание поездов, удача её кончилась. Судя по заметкам, оставленным Мисаки в расписании, она села на поезд около часа назад. Если я собрался догонять её, мне необходимо сделать это вовремя. Я знаю, куда она направилась и, кроме того, у меня есть деньги. Если часть пути я проеду на такси, то прибуду туда даже раньше Мисаки. Мне не о чем беспокоиться. Сидя в ночном поезде, я открыл карту, купленную в магазине по пути. Я искал мыс — тот самый, о котором рассказывала Мисаки, на котором она часто играла в детстве. «Вот он.» На карте был только один мыс рядом с её родным городом, это точно он. Должно быть, Мисаки села на поезд, отправившийся прямо перед моим. Смешавшись с толпой едущих домой на Новый Год людей, она, вероятно, направляется в родной город, к так популярному среди самоубийц мысу. Но она не знает, что я следую за ней. Я не позволю ей уйти. Я точно догоню её. По крайней мере, об этом я не волновался. Проблема была в другом. Что я скажу Мисаки, когда найду её? Хотя бы немного, но я понимал её страдания. Лишь самую верхушку её боли; но этого уже было достаточно, чтобы вообразить её степень. Наверное, она чувствовала себя загнанной в угол, считала, что иного выхода нет. И её боль никогда, никогда не исчезнет, за всю её жизнь. Конечно, это было естественно. В некотором смысле, её боль была общей для всего человечества. Это были вполне заурядные страдания. У всех бывают подобные ощущения. И у меня тоже. «Даже если я останусь жить, это ничего не изменит. Всё это – лишь боль». Зная это, смогу ли я удержать её от прыжка? Имею ли я право останавливать её? Как член общества, я, наверное, должен сказать что–то подходящее, вроде: «Даже так, продолжай жить!» или «Перестань ныть!». Я понимал всё это. Я понимал это, но… *** Пока я размышлял над всем этим, поезд прибыл к месту назначения. Сойдя со станции, я увидел заброшенный городок. Было уже заполночь; но даже в такое время вокруг станции стояла мёртвая тишина. Никаких признаков жизни на улицах. Кроме того, было очень холодно, и шёл снег. Поскольку город располагался возле Японского моря, там частенько бушевали снежные бури. Я быстро застегнул воротник своей куртки и направился к единственному такси, которое заметил. Водитель удивился позднему клиенту. Пожилой мужчина, похоже, спал в своём кресле. Он поспешно протёр глаза. Забравшись в тёплую машину, я показал на карте пункт моего назначения. Водитель посмотрел на меня с недоверием, на лице его был вопрос: «Ты серьёзно?» Я кивнул, и машина тронулась, лязгая цепями на шинах. — Зачем вам ехать в подобное место такой поздней ночью? — Осматривать достопримечательности. Пожалуйста, быстрее. Спустя полчаса, такси выехало на холмистую дорогу, ведущую вдоль берега океана. Она шла вверх по крутому холму. Справа бушевало тёмное море. Когда мы заехали на холм, такси остановилось. — Это место действительно стало довольно популярным среди туристов, но здесь ничего нет. Водитель как будто оправдывался. Я оплатил поездку и вышел из такси. — Ты же не собираешься… Нет, строительство уже завершено, всё будет в порядке. Сказав это, таксист выехал на дорогу. Я огляделся по сторонам и действительно ничего не увидел. Вернее, было так темно, что я вообще едва мог видеть. Так как океан был справа от меня, я решил, что найду мыс в той стороне, однако, лишь редкие фонари освещали мне путь. Я чувствовал себя крайне беспомощным. На тот момент, я пересекал дорогу и шёл по заснеженной тропе, перелезая через заграждения. Мисаки должна была быть на другом конце этой тропы. Шагая по забирающемуся ко мне в ботинки снегу, стараясь не поскользнуться и не упасть, я продолжал пробираться по тропе через густой кустарник. С каждым шагом, окружающая меня тьма становилась всё глубже. Вскоре, свет фонарей уже не доходил до меня, и я едва ли мог что–то видеть. Вдруг, кустарник заметно поредел. Тропа закончилась, и перед моими глазами предстали темнейшего цвета небо и Японское море. Всё верно. Я достиг края мыса. Было слишком темно, чтобы точно разглядеть, но скала оканчивалась примерно в тридцати шагах от меня. Наконец–то я дошёл. Я добрался до пункта назначения! А что насчёт Мисаки? Я огляделся вокруг, но мало чего увидел. Большая полная луна плыла по ночному небу, но мои глаза ещё не привыкли к темноте, поэтому я не мог различить ничего, кроме смутных контуров. Не было заметно признаков чьего–либо присутствия. Это всё, что я мог сказать. Что это могло означать? Я приехал первым? Или Мисаки остановилась где–то по пути? Или может… Моё сердце сильно заколотилось, кровь застыла в жилах. Нет, нет, этого не могло случиться. Она никак не могла спрыгнуть до моего прибытия, так? Она будет здесь вскоре. Вскоре Мисаки придёт по этой тропе. Я отошёл и сел на скамейку, что была повёрнута к океану. Повернувшись лицом к маленькой тропке, я ждал Мисаки. Прошёл час. Мисаки не пришла. Мне начинало казаться, что она не придёт совсем. Я закрыл лицо руками. Сам того не осознавая, я начал говорить сам с собой: — Почему? — Что «почему»? — Неужели я опоздал? — Нет, не опоздал. — Но Мисаки… — Всего пять минут разницы. Тебе бы детективом быть. Я медленно повернул голову вправо. Там стояла Мисаки. Она была в чёрном, сливающемся с окружающей темнотой пальто. Присев на край скамейки, Мисаки объяснила: — Наконец–то ты что–то сказал. Я не знала, что делать, ведь ты так долго молчал. Часть третья Во мне вскипал неистовый гнев. Я чувствовал, что меня выставляют дураком. Заставив себя подавить эти эмоции, я сказал с такой мягкостью в голосе, на которую был способен: — Ну что ж, пойдём домой! Здесь холодно! — Я не хочу. Как это, ты не хочешь?! Ты, ах чёрт, хватит делать из меня дурака. Я почти начал ругать её в полную силу, но как–то смог сдержать этот порыв. Я попытался вспомнить прочитанную давным–давно книгу: «Психология самоповреждения». В ней была теория, «Пытающиеся совершить самоубийство, в действительности, хотят, чтобы кто–то спас их. Они хотят, чтобы их выслушали, поэтому попробуйте делать это в дружелюбной манере, настолько мягко, насколько возможно, не перебивая какими–либо неприятными комментариями». Кажется, это и есть основные пункты. Поправляя воротник, я повернулся к Мисаки. Это в доказательство моего дружелюбного отношения. Потом, я сказал: — Не умирай. Жизнь продолжается! Мисаки улыбнулась. Это была ироничная улыбка. Мне хотелось рассказать ей, сколько я натерпелся, чтобы добраться сюда; конечно, я сдержался. — Почему ты вдруг попыталась покончить с собой? — мягким голосом спросил я. — Это не по твоей вине, Сато. — Я знаю. Итак… — Я устала от жизни. — Опиши более подробно. — Меня тошнит от всего. Нет никакого смысла жить дальше. Она бормотала эти абстракции с той же улыбкой на лице. Она делает из меня дурака, после всего случившегося? — Да, верно. Не думаю, что смогу и дальше принимать твою помощь, Сато. В конце концов, ты всего лишь хикикомори. Злость охватила меня. — Вперёд, умирай! — Я умру. — Нет! Это была шутка. Не умирай. Если ты умрёшь, то отправишься в ад. — Да не волнуйся ты так. Прежде всего, если подумать, я уже мертва, ведь я приняла все скопленные за год таблетки. Если бы дядя меня не нашёл, у меня бы вышло. Не важно, что ты сделаешь, Сато, я полна решимости принять смерть. Здесь, посреди зимы, на мысу, в чернильной темноте, мы продолжали обсуждать — жить или умереть. Этот разговор был бесконечно далёк от нормального, будничного мира. Было уже за полночь, от леденящего холода у Мисаки стучали зубы. — В любом случае, я собираюсь умереть, — она продолжала упорствовать. — Вперёд, если хочешь, можешь попробовать остановить меня. Даже при том, что это невозможно. Очевидно, традиционно сохраняемые нашим обществом суждения о самоубийствах нельзя было больше называть достойными. Нисколько не стыдясь, она оправдывала смерть. — Если ты заявляешь подобное, Мисаки, тогда у тебя, на самом деле, нет желания умирать, верно? — возразил я. В ответ Мисаки достала из кармана своего пальто что–то металлическое. — У меня нож, — из рукоятки её канцелярского ножа выдвинулось лезвие, — сейчас я порежу им свои вены! — Это опасно! — я попытался схватить Мисаки за руку. — Не подходи ко мне! — уворачиваясь, она поспешно вскочила со скамейки. — Я не знаю, что делать. Уверена, я сошла с ума. Если ты приблизишься, я могу даже порезать тебя! Выкрикнув это, Мисаки вытянула правую руку с зажатым в ней ножом, убрав левую за спину. Было похоже, что она пытается встать в какую–то фехтовальную стойку. — Что ты делаешь? — Я обучилась этому по книге «Искусство убивать», которую прочла в библиотеке. Использую стиль ножевого боя сицилийской мафии. В нескольких шагах от меня Мисаки взмахнула ножом, угрожая. — Разве ты не чувствуешь отвращение? Отвращение от того, что человек, ради спасения которого ты проделал весь этот путь, оказался сумасшедшим? Но с этим, Сато, я ничего не могу поделать. Уверена, ты думал о чем–то таком, верно? Вроде как хочешь показать насколько ты крут, спасая какую–то сумасшедшую девчонку на грани суицида. Ты об этом думал, да? Но это невозможно. Невозможно! Луна за её спиной не давала разглядеть лицо, поэтому я не мог сказать, какое выражение у неё было. Хоть это походило на фарс, на самом деле, это было не так. Никакого фарса. Я серьёзно спросил её: — Если я скажу, что безумно люблю тебя, что ты будешь делать? — Ничего. Я всё решила. Я имею в виду, ты же просто хикикомори, Сато. И ты похож на того, кто может быстро поменять своё мнение. И вообще, на самом деле я тебе и не нравлюсь вовсе, верно? Если кто–то не будет моим с головы до пят, для меня будет лучше умереть. Не каждый сможет исполнить мои желания. Я всегда это знала. Именно поэтому, так или иначе, мне нужно просто умереть. — Ты мне нравишься! Я люблю тебя! Прошу, не умирай! — Ха, ха, ха. Ты такой забавный, Сато. Но это бесполезно. Я собираюсь умереть! Наш разговор был словно взят из сёдзё–манги. Однако, я знал, что слова вроде «любовь» и «ненависть» не так уж и важны. Похоже, что проблема лежит гораздо глубже. Я подумал, что должен постараться объяснить это ей. Я как–то должен выразить это словами. Но слово не воробей. В тот момент, когда я их произнесу, они потеряют всякий смысл. Я просто не понимаю. Что мне делать? Чего я хочу? О чём я думал тогда…? Мне всё равно, умрёт ли она. Вот о чём. В конце концов, это ничего не меняет. Разница только в том, придёт смерть раньше или позже. Даже если я буду жить дальше, то получу только ещё больше страданий и невзгод. В этом нет смысла. В жизни нет смысла. Будет лучше умереть. Это логическое заключение, которое никто не смог бы опровергнуть. По крайней мере, его не мог опровергнуть я. К тому же, я подходил на роль спасителя самоубийц менее кого–либо.(меньше всех на свете) — Это неправильно, — я продолжал молоть этот вздор. — Не говори, что ты собираешься умереть. Слова звучали фальшиво. Решив положиться на силу, я сделал шаг в сторону всё ещё размахивающей ножом Мисаки. Она отступила. Не обращая внимания на её дикие движения, я сделал выпад вперёд с вытянутой рукой. За момент до того, как я коснулся Мисаки, лезвие впилось мне в ладонь. Секундой позже потекла кровь. Снег впитал её. Было больно, но боль была чудесна. Мисаки заворожено смотрела на окровавленный нож. Я улыбнулся ей. Похоже, что она тоже была готова улыбнуться. Дул ветер, снежинки кружили вокруг нас. *** Наконец, я понял. Я знал, что мне нужно делать: я не должен дать этой девушке умереть. Я спасу её. Как? Найдутся ли силы у такого хикикомори, как я, на помощь другим людям? Разве такое возможно? Разве не должен я знать своё место? Ну? Всё же, где–то должно было быть чудесное решение. Я верил в это. Должен быть способ всё наладить. Должен быть способ исполнить желания Мисаки и мои собственные мечты. Конечно, я уже знал ответ. Я уничтожил бы её боль и сделал бы реальной для неё жизнь, где она счастлива и смеётся. Я дал бы ей энергии дожить до завтра и сил жить дальше. Способ — каким–то образом, я уже знал его. Однажды она сказала мне: «Если бы существовал такой ужасный Бог, мы могли бы жить без всяких забот. Если бы можно было всю ответственность за наши страдания свалить на Бога, у нас прибавилось бы спокойствия духа, не так ли? Если бы я могла поверить в Бога, я бы могла стать счастливой. Ну и что, что он плохой, я всё равно могла бы стать счастливой. Беда в том, что… у меня плохое воображение, так что мне не так–то просто поверить в Бога. Неужели он не может сотворить для меня какое–нибудь зрелищное чудо, вроде тех, что происходят в Библии?» Ей хотелось верить в Бога, но её Бог был негодяем. Он был главным зачинщиком всего зла. Она говорила, что если поверит в существование кого–то настолько злого, тогда она будет жить дальше. Если прямо перед ней произойдёт чудо, это докажет существование злодея. Она утверждала, что в таком случае сможет жить дальше. Я исполню твоё желание! Способ был невероятно сложен, ужасен, и, скорее всего, потребует огромных жертв. Это, собственно, было то, чего я так желал. Пожертвовать собой ради спасения героини – это самый благородный поступок, который я могу совершить. Ах, как я хотел похвастаться перед Ямазаки: — Я живу, прямо сейчас, в эту секунду, сжигая свою жизнь самым поразительным образом. Я воистину чувствую себя живым, — хотелось с гордостью поднять голову и хвастаться перед ним. Если смотреть со стороны, это была весьма драматичная ночь. Девушка, размахивающая ножом и я, пытающийся уберечь эту девушку от самоубийства. Это было трогательно. Учитывая это, слова должны так и струиться. В такой ситуации я мог бы сказать нечто яркое, выразительное. Мисаки трясло. Меня, кажется, тоже. Напуганный, я попытался набраться смелости. В моей голове промелькнули все двадцать два года моей жизни. Я осознал, что существовал только ради этой минуты, когда мне нужно сделать хоть что ни будь, нет — всё возможное, ради спасения этой девушки. Возможно, это цель всей моей жизни. Если нет, тогда в ней и не было смысла… Не было смысла жить до сих пор, и нет смысла жить дальше. В этот миг я понял всё. Я всё знал, всё было связано. Я помогу Мисаки, которую сейчас трясёт от ужаса. Отдам свою жизнь, чтобы спасти её. Должно быть, именно этого я желал всё это время. Развилки привели именно к этой концовке[52 - В японских эротических играх нужно пройти правильные «флаги» (ключевые сцены), чтобы достичь определенной концовки.]. Всё что осталось, это мой диалог, и сцена придёт в движение. Поэтому я выдержу и дойду до конца. У Мисаки появится причина жить. Это будет хорошая концовка. Было страшно. Пожалуйста, помогите мне… И всё–таки, набравшись смелости, я обнял дрожащую девушку: — Ты не виновата, Мисаки. Я изо всех сил прижал её к себе и прошептал на ухо: — Совсем не виновата, Мисаки. Ни капельки. Худая и хрупкая, она прильнула ко мне, дрожа. Тьма окружала нас двоих. Этой ночью дул сильный ветер. Медленно падал снег. Атмосфера неподвижности всё усиливалась. Почему мы такие печальные? Почему такие одинокие? Ты знаешь причину? Ох, я понял. Это потому, что мы готовы расстаться, сказать друг другу прощай. Поэтому мы дрожим. Мы всегда одни, всегда одиноки. Так было во все времена, это естественно. У всех так, поэтому, хватит ненавидеть себя. Не презирай себя. Есть другие вещи, которые заслуживают твоей ненависти. Тебе нужно знать об этом. — Верно, существуют плохие люди. Именно эти люди ранят тебя, Мисаки. Не нужно печалиться. Совсем не нужно. Зачем огорчаться? Если тебе всё время приходится мириться с болью, одиночеством и страданиями, то это не логично. Даже странно, не так ли? Абсурд. Вот почему за всем этим должен кто–то стоять. Злодей, вынуждающий тебя страдать. Поэтому… Поэтому, в этом мире существуют заговоры. Однако, с девяносто девяти процентной вероятностью, правдоподобные истории о заговорах, которые вы слышите от других людей, являются обычными заблуждениями или даже намеренной ложью. Если вы зайдёте в книжный магазин, вы увидите книги с названиями вроде «Великий еврейский заговор разрушает японскую экономику!» или «Суперзаговор: ЦРУ скрывает секретный договор с инопланетянами!», являющиеся обыкновенными выдумками. Но всё же… Всё же… Крохотный процент людей становятся жертвами настоящего заговора. Существует человек, который стал свидетелем заговора, который действует и сейчас в строжайшей тайне. Кто же этот человек? Это я. Как звать этого врага? Я знал имя. Я знал его долгое время, название злой организации, мучившей нас, ужасного Бога, так искренне желаемого Мисаки. Его имя… N.H.K. Верно! Теперь я вспомнил всё: имя моего врага, свою миссию, причину своего существования, причину, по которой я жил до сих пор, и причину, по которой я каждый свой день проводил пресно и пусто. Да, вся моя жизнь была только ради твоего спасения. Должно быть, это так. Это всё правда, так что слушай меня! Всё ещё обнимая Мисаки, чтобы она не смогла вырваться, я объяснил вкратце: — Слушай, Мисаки. В нашем мире существует злая организация. Она называется N.H.K. N.H.K — гигантская структура, охватывающая весь мир. Это злое секретное общество, причинившее нам столько боли. Это всё из–за N.H.K. Поэтому, если рядом с тобой случается нечто плохое, это происки N.H.K. Всё по вине N.H.K.! — Вообще, само название N.H.K. — условность. Настоящее имя ничего не значит. Если тебе не нравится «N.H.K.», можешь назвать по–своему. Хочешь, назови хоть сатаной. Или злым Богом. Всё это одно и то же. — Правда. Имена совсем ничего не значат. Это просто набор звуков. Условный враг, мучающий тебя: вот настоящая суть N.H.K. Например, возьмём эту старшеклассницу из литературного клуба. Для неё это может расшифровываться, как «Nihon Hiyowa Kyokai»[53 - Nihon Hiyowa Kyokai — Японская Ассоциация Слабаков] , потому как её собственная слабость постоянно одолевала её. Она слаба как духом, так и рассудком. Прошу, хватит пытаться резать себе вены. Прошу, будь счастлива. Я продолжал: — В твоём случае, Мисаки, N.H.K. означает «Nihon Hikan Kyokai»[54 - Nihon Hikan Kyokai — Японская Ассоциация Пессимистов.]. Потому что из–за неудач, преследовавших тебя с рождения, ты всё видишь в чёрном цвете. Прошу, простите меня за то, что живу. Не презирайте меня. Тебя всегда одолевали такие пораженческие мысли. Так, теперь моя N.H.K. … — На самом деле, именно N.H.K. сделала из меня хикикомори, так же, как заставила тебя страдать, Мисаки. Вот истина. Я познал её путём специальных техник. Я боролся с ними. Боролся долгое время, но теперь это бесполезно. Они наконец настигли свою жертву, меня, и скоро убьют. Но ты, Мисаки, будешь в порядке. Ты должна продолжать жить полной жизнью. Выслушивая этот бред, Мисаки выглядела всё более напуганной. Я отпустил её и сделал шаг назад. Сейчас я покажу ей чудо, великое чудо, в доказательство существования N.H.K. Явлю свою истинную сущность — сущность борца, воюющего с N.H.K. Я одержу победу ради неё. Если это сделать, Мисаки, возможно, поверит во всё это. Она продолжит жить и улыбаться. И, возможно, даже прекратит ненавидеть себя и излечится от пессимизма. Вот ответ. Я дам ей вечную любовь. Ты боялась. Боялась, что тебя станут ненавидеть. Боялась, что чувства других могут перемениться по отношению к тебе. Но с тобой всё будет отлично. Мои чувства не изменятся. Я люблю тебя, и это чувство не изменится никогда. И причина этому…? — Ох! Я не могу больше! Это психическая атака N.H.K.! — кричал я, катаясь по снегу. — Я похож на сумасшедшего? Если да, это тоже из–за N.H.K. Меня скоро убьют! Убьёт N.H.K.! Но я успею нанести им ответный удар! Просто смотри! — я поднялся и побежал к обрыву. Поначалу, медленно. — Прощай, Мисаки! Я не управляю своими ногами. N.H.K. сейчас расправится со мной. Но в момент свой смерти я хочу нанести свой удар. Я уничтожу их! Я разгонялся всё быстрее. — Правильно! Для победы над N.H.K. я должен пожертвовать своей собственной жизнью, использовав свою спец–атаку. Поэтому я должен уйти, но я защищу тебя! Теперь я бежал со всех ног. Я должен со всех сил вбежать в ночное небо. Обрыв был уже близок. Ах, я прыгну. Я нырну. Использую спец–атаку. Из–за моей невероятно идиотской кончины Мисаки будет вынуждена поверить в существование злой организации. Но в моей спец–атаке она может увидеть её конец. Возможно, это и принесёт ей счастье. И, несмотря ни на что, Мисаки не нужно будет чувствовать себя виноватой. Это всё, чего я хотел. Я всё равно собирался умереть. *** Я исполню цель своей жизни и спасу Мисаки. Идеальный способ разом убить двух зайцев. Именно я был тем, кто планировал умереть. Я всегда, всегда планировал умереть. Ведь я даже пытался насмерть заморить себя голодом. Как оказалось, это невозможно. Такие слабовольные люди, как я, не могут вынести голодовки: моим пределом были четыре дня. После этого я вынужден был зарабатывать на жизнь. Это был первый и последний раз, когда мне пришлось трудиться. Я всегда искал способ умереть. Ведь я гораздо безумнее тебя. Всё указывает на то, что эмоционально я ненормален. Если бы был нормален, то не смог бы сделать что–то вроде этого, так? Мисаки, даже если ты смотришь на меня свысока, прими мою любовь, или что бы это ни было. Скоро я умру, но ты, Мисаки, должна жить дальше. Я одержу победу над N.H.K. и разделаюсь со злобной организацией. Прошу, поверь в это. Если поверишь, сможешь остаться в живых. Мисаки, ты можешь продолжить жить. Посмотри на мою спец–атаку и запомни её навеки. Взгляни, ты видишь это? Видишь Бомбу Революцинера, ярко сияющую в моей правой руке? Это та самая бомба, которой Ямазаки так и не решился воспользоваться, легендарная бомба, истребляющая злодеев. Её мощности мало, слишком мало, чтобы подорвать N.H.K. Но этого более чем достаточно, чтобы разорвать такое крошечное, жалкое и бесполезное существо как я. Ведь если я умру, моя N.H.K. умрёт вместе со мной. Потому, что N.H.K. это Бог, а Бог во всём. С моей смертью мой мир исчезнет, а с ним и N.H.K. Вот поэтому я должен сейчас же использовать мою спец атаку знаменитой Бомбой Революционера. Я собирался умереть. Я собирался нырнуть со скалы вниз. Позади меня Мисаки кричала что–то, но звук её голоса уже не мог достичь меня. Никто теперь меня не остановит. Восхитительно! Я летел как ветер. Ах, как мне хорошо. Изо всех сил бежав по скале, во тьме, я чувствовал воодушевление. Ещё я был напуган. Я не хотел умирать. Для меня нет причин жить. Я не хотел жить. Вскоре я умру. Всего несколько метров отделяют меня от обрыва. Пара мгновений, ещё один удар сердца, и я влечу в распахнутое настежь небо. Ещё несколько секунд, и я, со всех сил махнув руками и насколько можно вытянув ноги, нырну. Впервые я смогу на самом деле вырваться, оставить свою однокомнатную квартирку на шесть татами и лететь всё выше и выше в раскрытое небо. Я прыгну и взлечу. Ах, ещё немного. Скоро я полечу. Я прыгну в Японское море, как если бы прыгал в длину. Я прыгну… Я прыгаю… Я прыгнул. Я прыгнул! Мои ноги оторвались от земли. Я парил в воздухе, но через секунду моё тело начнёт своё падение. Я упаду и разобьюсь о Японское море. Близится концовка — в точности, как в эротической игре Ямазаки, я использую свою спец–атаку против N.H.K. Защищая героиню, прорываясь вперёд, к финальной битве. Я желал именно этого игрового сюжета, и сейчас умру именно так, как хотел. Это идеальный хеппи–энд. Скоро я буду спасён… *** Потом случилось это. Неожиданно мне в голову пришла беспокойная мысль. Концовка этой игры — как ни пытался, я не мог вспомнить её. Главный герой победил злую организацию? И была ли там концовка вообще? — Здесь невозможно победить, — заметил кто–то. Это может быть сон. Может, я уже потерял сознание какое–то время назад. Но пока что я погружался в небытие, и чернильно–чёрное Японское море с ярким, усыпанным звёздами небом, распахнулись перед моим взором. И тогда я увидел их. Они насмехались надо мной. Я скоро начну падать. Я умру. Вот что будет. — Вспомни, — сказали они. На этом утёсе было совершено слишком много самоубийств, и строительство защитной ограды уже завершено. Бомба Революционера исчезла без следа. — Так вот вы как!? Трусы! — вскричал я. Никто не ответил мне. Эпилог: Добро пожаловать в NHK! Наступила весна. Я, конечно же, снова прятался в своей комнате. Почему?! Почему я снова прячусь?! Возьми себя в руки! Займись чем–нибудь полезным! Так я пытался выместить свой гнев на себе, но это не так–то просто перестать быть хикикомори. Я все еще страдал от панических атак, желание убить себя иногда снова всплывало на поверхность моего сознания, и еще была целая куча разных проблем (повысилась плата за квартиру, закрылся мой любимый круглосуточный магазин). В довершение ко всему, мне, как охраннику, завтра нужно было идти на дежурство. И это меня чертовски напрягало. Но несмотря ни на что, сакура за моим окном цвела в полную силу. Новые студенты проходили мимо моей квартиры. Я чувствовал, словно весь мир забыл про меня, и вся человеческая раса насмехалась надо мной. Например, Ямазаки недавно прислал мне открытку. На ней была напечатана фотография: Ямазаки стоял рядом с красивой девушкой и счастливо улыбался. Он писал: «Наверно, я скоро женюсь. Родители давно уже настаивали, чтобы я с кем–нибудь познакомился, здесь, в деревне, рано женятся. У меня не было выбора, поэтому я сходил на одно свидание, и вот! Она идеальна!» Кажется, наступили времена, когда даже лоликонщик и фанат эротических игр может обрести счастье. Умри. Отправляйся в ад. Потом мне пришла новогодняя открытка от школьной подруги: «Мы живем в огромном особняке. Мы любим друг друга. Скоро у меня родится ребенок.» Она была действительно счастлива. Отправляйся в ад. Кроме этого, жизнь Мисаки теперь тоже пошла в гору. Когда она вернулась в дом своего дяди, её, конечно же, долго ругали. Она погрузилась в глубокую, как океан, рефлексию из–за случившегося. Недавно она приходила ко мне, чтобы поговорить об этом. — Как ты думаешь, что я могу сделать в знак своего раскаяния? — Разве не будет достаточно просто жить нормальной жизнью? — Я причинила больше беспокойства, чем могу себе представить, так что этого будет мало. Мне нужно что–то, что покажет мои чистосердечные благодарность и извинения. — Твой дядя довольно богатый человек, не так ли? Тогда может тебе стоит продолжить учебу и пойти в колледж? Кстати, ты ведь не сдала вступительные экзамены? Я просто дал подходящий совет, даже особо не задумываясь об этом. Но несколько месяцев спустя, мой совет стал частью её жизни. Она собиралась пойти в колледж этой весной. Конечно, колледж был такой, что даже я смог бы сдать экзамены, так что ничего удивительного в этом не было, но … Так или иначе, эта девушка скоро станет студенткой колледжа, я же остался фритером и хикикомори. Аргх, я больше этого не вынесу. Горите вы все в аду! Говорят, что все проклятья возвращаются к тому, кто их произнес. Поэтому я заставил себя успокоиться и попытался пожелать им всем счастья. «Даже если вы попадете в ад, продолжайте стараться». Я тоже буду потихоньку стараться. Причиной тому служит вот этот листок бумаги. Это был контракт, написанный на листе бумаги, вырванном из Секретного Дневника. Чтобы выполнить условия этого контракта, мне ничего не оставалось, кроме как стараться изо всех сил. *** Той ночью… Я прыгнул и, затем, жестко приземлился. Я упал на заграждение из металлической сетки, построенное вокруг мыса во избежание несчастных случаев. Рама ограждения была вбита прямо в скалу и по форме напоминала крюк. Я хотел плакать. И я плакал. Я хотел умереть, но не смог. Если бы я смог сделать всего лишь один шаг, то тогда я бы точно упал. Но это было невозможно. Я не мог сделать этого. Мои ноги дико тряслись, а стук моего сердца был удивительно громким. Я чувствовал себя отвратительно, меня тошнило, и я больше не хотел там находиться. Я кричал, чтобы кто–нибудь что–нибудь сделал. Я кричал, что хочу умереть. «Убейте же меня поскорее!» — думал я. Мне хотелось, чтобы кто–нибудь толкнул меня. Я не хотел возвращаться домой, чтобы снова закрыться в своей квартире, я не хотел больше видеть лицо Мисаки. Я не хотел больше думать о своих проблемах, не хотел больше испытывать боль. Я просто хотел умереть. Я схватился за голову, согнулся и отполз назад. Это было забавное и жалкое зрелище. Я выглядел как полный идиот. От каждого порыва ветра я падал на четвереньки и цеплялся за ограду. Мне было очень страшно. Я боялся упасть. У меня пробегали мурашки по коже от одного лишь взгляда вниз. Внизу простиралось Японское море. Волны были высокие. Спаси меня! Нет, не спасай. Не смейся надо мной. Что же мне делать? Не смей насмехаться надо мной! Не смотри! Не смотри сюда! Почему ты плачешь? Это я должен плакать. Из–за края скалы на меня смотрела Мисаки. Я закрыл лицо руками. Я не знал, что мне делать. Я не хотел ещё больше позориться. Свесившись, Мисаки протянула мне руку. Она пыталась спасти меня. Выражение её лица говорило, что ей жаль меня. Ударив её по руке, я начал карабкаться по скале самостоятельно. Я несколько раз поскальзывался на обледенелых камнях, и каждый раз приземлялся на задницу. На третьей попытке у меня наконец получилось преодолеть эти семь футов. И вот я растянулся на краю скалы. Мисаки нависла надо мной. Схватив мою руку, она изо всех сил потащила меня обратно к дороге. Она пыталась оттащить меня от края скалы как можно скорее, в конце концов она просто поволокла меня по снегу. Когда мы добрались до скамейки, на которой сидели несколько минут назад, она начала лупить меня. Он била меня снова и снова. Потом она стала трясти меня за плечи. Я перевернулся на спину, и Мисаки обняла меня. Она прижалась лицом к моей груди, издавая всхлипывания, которые трудно было даже назвать словами. Моя правая рука, порезанная ножом для бумаги, начала болеть. Кровотечение не останавливалось. Мисаки сжала мою ладонь. Я резко оттолкнул её руку, и немного крови попало ей на щёки. Но она даже не попыталась её стереть. Она плакала, сидя на мне. Я попытался её спихнуть, но она не отпускала меня. Она прижимала мои плечи к земле, и на некоторое время застыла в этой позе. Все еще дрожа, она продолжила бить меня по груди. Она била меня снова и снова. Моему лицу тоже досталось. Она не знала усталости. Я начал терять сознание. Снова подняв свой кулак, Мисаки проговорила: — Ты не можешь умереть. Я не ответил. Она опять ударила меня по лицу. — Пожалуйста, не умирай. Я не хотел, чтобы меня снова били, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Поэтому я кивнул и кое–как заставил себя улыбнуться. Потом я захотел сказать ей что–нибудь веселое. Но не смог. Вместо этого я заплакал. Мисаки не отворачивалась от меня. Она все смотрела и смотрела. Неожиданно, мы пришли в себя. Если продолжать в том же духе, замерзнем насмерть. Поэтому мы решили уйти с мыса. Жизнь трудна и болезненна. Множество вещей испытывают тебя на прочность. Все это действительно тяжело. Когда мы вернулись на дорогу, меня посетила ужасная мысль: «Как же нам вернуться на станцию?» — Я почти час ехал на такси, а значит… — Да, если мы пойдем пешком, то доберемся до станции только к утру. Меня захлестнула волна отчаяния. Мисаки потянула меня за рукав. — Здесь неподалеку есть заброшенный дом, но… — Заброшенный дом? — Мой дом. Пройдя минут десять, мы пришли к этому дому. Окна были разбиты, а во входной двери зияла огромная дыра. Мы провели целую ночь в доме, который был вот–вот готов рухнуть. Странно, но я не помню, чтобы мне было холодно. *** Мы говорили обо всём подряд в этом старом доме, где на каждом шагу не хватало досок в полу. Мисаки рассказывала мне о воспоминаниях, связанных с этим домом. Большинство из них было трагичными, но были и приятные. — Мой настоящий отец… Я даже не помню его лица, но он дал мне имя. Здесь недалеко был прекрасный мыс, поэтому он назвал меня «Мисаки», что значит «мыс». Довольно подходящее имя, как думаешь? Я рассмеялся. Вдруг я почувствовал себя немного уставшим. После того, как я на несколько секунд провалился в сон, Мисаки мягко потрясла меня. — А что такое N.H.K.? Это могло затянуться надолго, поэтому я не стал повторять свои объяснения. Мисаки выползла из–под пальто, которое она использовала вместо одеяла, и вытащила свой Секретный Дневник. — Знаешь, я тоже думала об N.H.K.. — Да? — Здесь темно, можешь посветить мне своей зажигалкой? А, ладно, я могу разглядеть буквы даже в темноте,― быстро сказала она и начала что–то писать ручкой в своей Cекретной тетради. — Ммм, вот, готово.― Она вырвала страницу и передала мне. Единственным источником света была луна, светившая в окно. Я напряг свои глаза, чтобы прочитать то, что было написано на том листе бумаги. *** Контракт вступления в N.H.K. (Nihon Hitojichi Kokankai[55 - Японская Организация по обмену Заложниками]) Цели Организации: Стороны обменяются заложниками между собой, каждый доверяет свою жизнь другому в качестве заложника. Другими словами: «Если ты умрешь, я тоже умру, черт возьми!» Принимая это соглашение, мы свяжем себе руки, как ядерные державы, угрожающие друг другу во время холодной войны. И даже если мы захотим умереть, мы не сможем. Если дойдет до ситуации «Мне все равно, если ты умрешь», тогда эта организация перестанет работать. Так что давай постараемся, чтобы этого не произошло! Президент N.H.K., Мисаки Накахара Имя:____________ Участник №:___________ *** — Скорее подпиши это. Я взял у неё ручку и на секунду задумался. В конце–концов, ничего не было решено. Ничего не изменилось. «Давай смотреть в будущее»? Ты что, дура?! «У нас есть мечта, значит все будет хорошо?» Да нет у нас никакой мечты! Как же я смогу жить дальше, если каждый день буду шептать себе: «Я больше этого не выдержу». Разве это «хорошо»? Что скажешь? Я поволновался об этом какое–то время, а потом просто поставил свою подпись. Потом Мисаки убрала контракт в свою сумку, обняла меня за плечи и подвинула меня к себе. Наши глаза встретились. И затем она громко объявила: «Добро пожаловать в N.H.K.!» Её чрезмерный энтузиазм был довольно забавен. Сдерживая смех, я подумал: «Не знаю, как долго это будет продолжаться, но я буду стараться изо всех сил». Я принял это маленькое решение. Так появился первый участник N.H.K. Сато Тацухиро. Послесловие к первому изданию В начале двадцать первого века феномен хикикомори внезапно охватил всю Японию. Как дальновидный человек, я решил воспользоваться веяниями времени и заработать кучу денег. Я напишу книгу о хикикомори и стану знаменитым! Я стану самым продаваемым автором с историей о хикикомори! Я поеду на Гаваи на полученные деньги! Я поеду на Вайкики! Моим мечтаниям не было предела. Однако, когда я действительно начал писать эту книгу, я быстро пожалел об этом. Это было ужасно. Что бывает, когда настоящий хикикомори начинает писать книгу о хикикомори? Ты неизбежно начинаешь описывать свой собственный опыт в своем произведении. Ты начинаешь писать о самом себе. Разумеется, эта история― выдумка, и неважно насколько один из персонажей похож на меня, он― это он, а я― это я. Даже если мы одинаково говорим и живем в одинаковых квартирах, мы все равно никак не связаны. Мы живем в разных мирах. Несмотря на это, это было мучительно. Это было постыдно. Я чувствовал, что рассказываю о своем собственном позоре всему миру. В конце концов, меня начали донимать параноидальные мысли. А что если все тихо смеются надо мной, пока я пишу эту книгу? Я действительно так думал. Если честно, я до сих пор не могу смотреть на эту книгу объективно. Каждый раз, когда я её перечитываю, у меня начинаются легкие галлюцинации. Я начинаю обливаться холодным потом. Каждый раз, когда я дочитываю до определенных мест в книге, мне хочется выбросить компьютер в окно. А в других местах мне хочется сбежать из дома и скрыться в Индийских горах. Наверно, это потому что проблемы, затронутые в этой книге, это вопросы не прошлого, а настоящего. Я не могу взглянуть на них издалека, думая: «Как молод я был». Все это настоящие проблемы. Время шло, и я продолжал писать. Я решил написать все, что смогу. Так, в итоге, получилась эта книга. Когда я её перечитываю, я краснею… Правда, как она вам? Когда я читал её в хорошем настроении, я думал: «Потрясающе! Да я гений просто!» Когда я читал её в плохом настроении, я думал: «Ну и отстой я написал! Я должен сейчас же умереть!» Но все же, я думаю, правильнее всего просто сказать: «Я написал все, что мог написать.» В общем, привет всем. Меня зовут Тацушико Такимото. Это моё Послесловие к моей второй книге. Я и на этот раз в долгу перед многими людьми. Всем, кто работал над этой книгой и всем, кто читал её — большое спасибо вам. А дальше я буду стараться изо всех сил. Я переведу дыхание и как следует попытаюсь. Тацухико Такимото Декабрь 2001 г. Послесловие ко второму изданию Несколько лет назад я написал «А дальше я буду стараться изо всех сил». Так вот, я не старался. Доказательством этому служит тот факт, что я так и не написал ни одного нового романа. Я скатился до того, что стал NEET, живущим на гонорары с этой книги. Наверно это результат психологической травмы или чего–то в этом роде. Из–за нее у меня развилось странное психическое заболевание: любая вещь начинает напоминать мне о травме. Это вынуждает мой мозг кричать. Вынуждает каждый раз, когда я пытаюсь писать. А так как мой мозг вопит постоянно, я больше не могу писать книги. Из–за того сильного чувства страха, с которым я столкнулся, создавая эту историю, я больше не хочу писать и, более того, не могу. Ах, какая трагедия! Молодой и талантливый (по крайней мере, он сам так думает) писатель потерял свои способности из–за того, что написал эту книгу! Вы должны прочитать ее. В этой книге скрыта мрачная тайна, чьи проклятые истоки я описал ранее. Давным–давно, писатель, писавший сценарии для комедийной манги, сошел с ума и совсем бы пропал, если бы не ужасающая сила, скрытая в работе, уничтожившей его разум. В этой книге скрывается похожая сила, поэтому я с уверенностью могу порекомендовать ее кому угодно. Она может помочь в общении дома и на работе. Эта книга отличный повод для дискуссий вроде: «А вы слышали про N.H.K.?» И кто–то ответит: «Nippon Hikikomory Kkyokai, Японская Ассоциация Хикикомори, да? Весьма забавная книга. Но иногда она заставляла меня плакать». Стыдно рекламировать вещи, которые и так хорошо продаются, но никто не знает о вещах, которые продаются плохо. Кто–то может сказать, что книга настолько хороша, что действительно может помочь кому–то в общении. Там есть шутки про разные современные события, и это помогает молодежи задумываться о нынешних временах. Можно даже сказать, что если вы прочитаете эту книгу, вы сможете понять чувства молодых людей живущих в сегодняшнем обществе. Люди старшего поколения удивятся: «Неужели нынешняя молодежь такая?!» А те, кто того же возраста, что и герои книги, будут им симпатизировать, думая: «Я понимаю! Я понимаю! Такое происходит всё время!» и наслаждаться чтением. Во всяком случае, эта книга стоит своих денег. Уверяю, она займет первое место в ряду «книг, прочитав которые, вы ничего не потеряете». Я не испытываю ни малейшего чувства вины за эту рекламную речь. Клянусь Богом, это всё чистая правда, хотя в наши дни мне трудно быть уверенным в существовании Бога. Но вернемся к делу. Уже наступила весна. Уже потеплело. Птички поют на дереве за окном. В свете этих природных изменений, глубокое чувство, что однажды все мои повседневные заботы растают без следа, согревает мою душу. Личность… Любовь… Бытие… Вселенная… Бог… Когда–нибудь настанет день, когда мы узнаем истинные ответы на все эти великие вопросы. И с этим теплым чувством в моей душе, я продолжаю жить. Надеясь, что это чувство благодарности достигнет каждого, кто читает эту книгу, я закрываю свой ноутбук. Тацухико Такимото Апрель 2005 Послесловие переводчиков Привет всем! Возьму на себя смелость написать некое «послесловие от переводчиков». Меня вы можете знать под никами nhkproject и Scanner–kun, в проекте я заведовал технической частью и перевел некоторые главы. Также я был кем–то вроде бестолкового руководителя проекта. Летом 2008 года я посмотрел аниме «Welcome to the N.H.K.!», и впечатление оно произвело на меня просто неизгладимое. Нет, я не был в таком же бедственном положении, как главный герой. Я спокойно выходил из дома, иногда появлялся в институте, мог говорить с незнакомыми людьми, но… Одиночество, неприспособленность к взрослой жизни, все эти глупые страхи и комплексы Сато – все это было близким и понятным мне. Чуть позже я узнал, что аниме было снято по одноименной книге, а потом я узнал, что английский перевод книги можно было заказать на «Озоне». На одном форуме, где я часто бывал в те дни, многие хотели заказать эту книгу, кто–то даже хотел отсканировать. Нашелся даже нехороший человек, который книгу купил–таки и хвастался этим, и говорил, что сканировать передумал, мол, обойдетесь. Впрочем, я думаю, это были разные люди. Желание прочитать книгу пересилило тягу к халяве, и я её купил. Книга заметно отличалась от аниме атмосферой. Если аниме можно было описать словами «веселое безумие и отчаяние», то книга была «отчаянием концентрированным». Прочитал я её за пару вечеров, и решил отсканировать, хотелось людей порадовать и тому жадине нос утереть. За несколько вечеров я её отсканировал, примерно по главе в день. Нашлись те, кто перевел отсканированные страницы в текст. Кое–кто в благодарность даже подкинул мне немного денег, спасибо вам, ребята! Так отсканированная книга появилась в сети. Затем на том же форуме кто–то подал идею: «А почему бы нам не перевести книгу на русский?» Идея мне понравилась, и я сделал сайт с вики для перевода и конференцию в джаббере. Вообще–то я собирался заниматься только техническими вещами, которые мне были интересны, но потом втянулся и в процесс перевода. А процесс тот был очень похож на то, как в аниме Сато и Ямазаки делали свою эротическую игру. То есть сроки постоянно ставились и срывались (в том числе и по моей вине, простите), кто–то пропадал на неделю–две–три. Он мог вернуться и с переведенной главой, и с пустыми руками. А мог и не вернуться вообще. Люди приходили и уходили. Я (да и не только я) регулярно впадал в уныние от этой мрачной книги и пропадал сам, иногда надолго. Вообще, хоть я и не могу так говорить за всех, работа над текстом была временами довольно болезненной. Что поделать, переживания главного героя часто совпадали с моими. Но рано или поздно все заканчивается, даже этот затянувшийся перевод. Я чувствую одновременно и облегчение, и радость, и легкую грусть. Я хочу выразить свою огромную благодарность вам, дорогие читатели, всем тем, кто отправлял нам на сайте, в почту, в конференции свои правки, замечания и отзывы! Ваши теплые слова нам очень помогали в минуты отчаяния и уныния. Хочу сказать огромное спасибо всем тем, кто со мной работал над этим переводом, мне с вами было очень весело. Новый год 2009, проведенный в вашей компании, я буду вспоминать с улыбкой. Над переводом работали: 3chapter–kun, anon17, brfbhg, chapt5, edit–kun, failred, johny_sniper (Сhen), nhkproject (Scanner–kun), rumesto, также нам помогали читатели своими правками в вики. Ваши замечания и пожелания отправляйте на наш почтовый ящик: nhkproject@yandex.ru. nhkproject Декабрь 2009 notes Notes 1 Татами — единица измерения площади помещений, число татами (соломенных матрасов), нужных чтобы полностью накрыть пол. Площадь комнаты на шесть татами: 2,7 х 3,6 метров. 2 Котацу — столы с подогревом, использующиеся зимой для обогрева, так как большинство квартир не имеет центрального отопления. 3 Празднование Нового Года часто включает в себя о–зуни, особый суп c рисовыми пельменями и овощами. Хотя в Новый Год нужно веселиться, рассказчик находится в глубокой депрессии. 4 Японское Министерство Здравоохранения определяет хикикомори как индивидуумов, которые отказываются покидать свои дома и изолируют себя от общества и семьи в одной комнате в течение времени, превышающего шесть месяцев, обычно это молодой человек , который чувствует себя отвергнутым обществом. 5 Кёкусин (абсолютная истина) - это контактный стиль рукопашного боя, изобретенный в 1964 году Масутасу Оаямой (1923–1994), мастером  боевых искусств корейского происхождения, известного тем, что долгие годы тренировался в одиночестве на горах Миноубу и Киёсуми. 6 Тацушико Шибусава (Tatsuhiko Shibusawa) (1928–1987) - японский писатель и ученый. 7 Надия: Тайна Синей Воды (Nadia: The Secret of Blue Water) - классическое аниме от студии «Гайнакс», являющееся вольной адаптацией романа Жюля Верна «20000 лье по водой». 8 Хотя слово отаку является уважительной формой слова «таку», что значит «дом», в Японии это слово имеет весьма негативное значение. Так называют чрезмерно фанатичных поклонников аниме или компьютерных игр, которые только и делают, что целыми днями сидят дома и предаются своим увлечениям. 9 Более правильное звучание этой Японской пословицы «имя открывает тело», но ее перевод ближе к латинской пословице «Nomen est omen»,  означающая «Имя есть предзнаменование». 10 Японская Телерадиовещательная Ассоциация 11 Японская Ассоциация Хикикомори 12 TOEFL (Test of English as a Foreign Language) — стандартизованный тест на знание английского языка. 13 Как это ни странно, в современной Японии продолжают пользоваться обычными бухгалтерскими счетами (абаком), в первую очередь для тренировки навыков счета детей. 14 Рамен – японский суп с лапшой, также выпускается в форме полуфабриката в виде сухой лапши, которую нужно залить горячей водой. 15 Ojamajo Doremi (Magical DoReMi, Волшебная ДоРеМи) - детское аниме про девочек–волшебниц. 16 Башня Друага (Tower of Druaga) - это старая игра для приставки Nintendo от компании Namco. Друага — вавилонское божество подземного мира. Стоит заметить, что в книге это движение явно христианское, и никакие вавилонские боги там совершенно не упоминаются. В то же время название организации и её практика сильно напоминают реально существующее Общество Сторожевой башни, т.е. Свидетелей Иеговы. Например, они также издают журнал с названием «Пробудитесь». 17 Название его дома, по–видимому, находящегося в районе Мита. 18 Фритер — японское обозначение молодых людей, исключающее учащихся и домохозяек, которые не работают полный рабочий день или безработных. 19 Манга–кафе — кафе в Японии, где можно почитать японские комиксы — мангу. Посетитель платит за время пребывания, то есть примерно от 300 до 500 иен за час. 20 Сёдзё–манга — японские комиксы для девушек. 21 «Старшеклассница» (в английском переводе «upperclassman») — это Хитоми Касива, «sempai» Сато. В книге, в отличие от аниме и манги, она практически не появляется, и Сато никогда не упоминает её имени. 22 Институт анимации Ёёги — учебное заведение для людей, которые хотят работать в индустрии аниме/манги/игр. Практически кто угодно может поступить туда. 23 Баффало 66 — фильм режиссёра Винсента Галло, снятый в 1998 году. Сюжет повествует о парне, который только–только вышел из тюрьмы и хочет отомстить продажному игроку в футбол. Он встречат Лайлу и просит её сыграть перед родителями роль его жены. Они много времени проводят вместе и узнают друг друга… (Википедия) В аниме, в отличие от книги, Сато приходится попросить Мисаки сыграть роль его невесты. 24 SOHO — аббревиатура Small Office/Home Office, т.е. буквально «маленький офис/домашний офис». Обычно так обозначается работа на дому. 25 Орден Культуры — японский орден (награда), учрежденный в 1937 году. Орден имел только одну степень и им награждали за вклад в японскую живопись, литературу или культуру, также выплачивалась пожизненная стипендия. 26 1–е послание Иоанна, 3:20 27 1–е послание Иоанна, 3:20 28 Римлянам, 6:23 29 Золотая неделя — праздничная неделя в Японии, проходит с 29 апреля по 5 мая. 30 Сезон дождей в Японии обычно длится с июня по июль. 31 France Shoin — компания, выпускающая эротическую продукцию. 32 В Японии вместо подписи часто используется личная печать. 33 В Японии эротические игры часто называются «эроге», поэтому эта ложь звучит правдоподобно. 34 Биографический фильм о Джерри Ли Льюисе. 35 GED (General Educational Development) – набор тестов, при успешной сдаче которых можно получить сертификат о соответствии уровня знаний нормам американской или канадской старшей школы. 36 В оригинале 八百万, может читаться и как «яоёродзу» (несметный, неисчислимый), и как «хатихакуман» (восемь миллионов). 37 Мир Софии (норв. Sofies Verden) — роман об истории философии норвежского писателя Йостейна Гордера, написанный в 1991 году. В центре повествования — норвежская девочка София Амундсен четырнадцати лет, регулярно получающая письма от философа Альберто Нокса, ведущего таким образом Софию по страницам истории философии. 38 Throw Away Your Books, Let’s Go Out Into the Streets — японские фильм и книга, повествующие о несбыточных мечтах и жесткости в японском обществе. 39 Гаккен Му — это группа людей, увлекающихся паранормальными явлениями, которая названа в честь журнала с той же тематикой. 40 Намек на Джона Леннона 41 Рури Хошино — героиня из аниме Martian Successor Nadesico (так же известно как Mobile Battleship Nadesico). 42 Липовитан Д — энергетический напиток. 43 Кацушика Хокусай — знаменитый гравировщик. 44 Трехдневный Тороро — это блюдо из тертого японского батата (тороро, похож на сладкий картофель), которое готовят на третий день после Нового Года, поэтому его так и назвали. 45 Пинг понг! — это традиционная японская ономатопея (слово, обозначающее какой–либо звук), обозначающеая звук дверного звонка или правильный ответ в викторине. 46 1274–1281 до н. э. 47 Слово «тецушо», позднее превратившееся в «теппо», означает пистолет, ружье, ракету и т.п. оружие. 48 В японских кинотеатрах обычно продают официальные брошюры с информацией о фильме. 49 Обычно используется вместе с семейной печатью для документов. Японцы используют такие печати намного чаще, чем подписи. 50 В англоязычном издании  «Dragon Warrior», это очень старая ролевая игра от компании Enix Corporation. 51 JSDF (Japan Self–Defence Forces) - Японские Силы Самообороны, учрежденные после Второй Мировой Войны, — японские вооруженные силы. 52 В японских эротических играх нужно пройти правильные «флаги» (ключевые сцены), чтобы достичь определенной концовки. 53 Nihon Hiyowa Kyokai — Японская Ассоциация Слабаков 54 Nihon Hikan Kyokai — Японская Ассоциация Пессимистов. 55 Японская Организация по обмену Заложниками