Сладкая боль
Татьяна Георгиевна Истомина


Тамара всегда считала, что в Париже даже печаль светла, а мечты обязательно сбываются. Именно в этом городе ее нашла любовь, которую она с нетерпением ждала. Словно мотылек, обжигающий крылья у огня, Тамара устремляется навстречу ей и сталкивается с предательством, ложью, завистью друзей, смертельной опасностью в тропических дебрях. Но судьба не всегда жестоко тасует свои карты. Все смогла преодолеть и вынести русская женщина, которая до конца боролась за свое счастье и любовь дорогого человека…


Татьяна Истомина

Сладкая боль


Всемощный, вековой — и наш мироправитель! Он — рок; его добыча — мы.

    
Н. Языков


Часть первая


1


Монашенка в серой рясе юркой мышкой вынырнула из подъезда и быстро засеменила к метро. Она довольно долго плутала по многочисленным подземным переходам, несколько раз останавливалась, делая вид, что поправляет сандалию на ноге, а сама украдкой оглядывалась: не преследуют ли ее?

— Нет, кажется, все в порядке, — вздохнула она, — но вообще то, что я вынуждена делать, — это просто абсурд…

Монашенка легко вскочила в отъезжающий вагон метро, села у окна, низко опустила голову, словно шептала молитву. На станции «Франклин Рузвельт» она вышла и уверенным шагом, по вечно праздничным Елисейским Полям, направилась к галерее «Кларидж». Мимо сверкающих витрин монашенка на эскалаторе спустилась вниз и, положив на блюдечко два франка, вошла в туалет. Через пять минут из кабинки, словно бабочка из кокона, появилась молодая женщина, одетая в дорогой элегантный темно-синий костюм. Она посмотрела на себя в зеркало и, тихо выругавшись, принялась приводить в порядок лицо и волосы. Надев черные очки со скромной эмблемой «Шанель» на дужке, молодая женщина подошла к служительнице и попросила разрешения оставить у нее большой полиэтиленовый пакет до завтра, положив при этом на стол пятьдесят франков.

— Нет проблем, мадам! Оставляйте!

Бросив последний взгляд на себя в прямоугольное зеркало, она направилась к выходу.

В шикарном ресторане «Фукет'с» ее уже ждали.

— Реми, — со сверкающими от радости глазами прошептала она, прижавшись к его душистой щеке. — Надеюсь, я не опоздала?

— Даже твое опоздание мне приятно. Я предвкушал нашу встречу…

Реми принялся обсуждать с ней меню, но Тамара предоставила право выбора ему.

«Почему, почему все происходит так не вовремя? — думала молодая женщина. — Неужели он не понимает, что нам пора расстаться? Из-за его упрямства все может рухнуть… я могу потерять Реми…»

Впервые в жизни Тамара ощутила нечто похожее на любовь и очень боялась лишиться этого необычного чувства.

«Да, конечно, Реми очень богат, и любить его не обязательно, можно стать его женой, только чтобы завладеть кредитной карточкой», — размышляла она.

— Ты грустишь? — прервал ее мысли Реми.

— Немного. Ведь ты уезжаешь…

— Всего на несколько недель, дорогая. Улыбнись, я не хочу видеть тебя печальной.

«Ах, если бы он знал, что моя печаль пройдет только тогда, когда избавлюсь от этого монстра… Словно сам дьявол толкнул меня к нему… Сколько сил я потратила, чтобы построить самой себе клетку, из которой нет выхода…»

Тамара машинально отпила глоток ледяного эльзасского вина и маленькой вилочкой поддела устрицу. Вкус изысканного лакомства вернул ее к действительности.

«А, черт с ним. В конце концов рискну и вырвусь!»


Проводив Реми в аэропорт и помахав на прощание рукой, Тамара остановила такси. На скоростном шоссе, в потоке мчавшихся в Париж автомобилей, тревожные мысли вновь овладели Тамарой.

«Никогда бы не подумала, что окажусь в таком идиотском положении. — Молодая женщина с досадой покачала головой. — Будь проклят тот вечер…»

* * *


Тамара сидела на высоком стуле перед сверкающей стойкой бара. Лениво потягивая виски, она острым взглядом осматривала зал. Настроение было ужасное. Катастрофа, которую она все время ждала, можно сказать, произошла. Молодая женщина не смогла подавить вздох отчаяния. Денег не было, чтобы вернуться из этого шикарного загородного казино в Париж.

«Да, шансов никаких, — зло подумала она. — Сегодня здесь рыбаков больше, чем рыбы. И все молодые, почти девчонки…»

Тамара достала сигарету.

«Последняя…»

Она привыкла курить только дорогие сигареты. Да и вообще привыкла к обеспеченной жизни. Молодая женщина уже в сотый раз принялась ругать себя за неосмотрительность: как можно было порвать пусть с опостылевшим, пусть не очень щедрым любовником, не найдя ему достойной замены. И вот, пожалуйста, оказалась в безвыходном положении.

«Я слишком переоценила себя. Вон какие красотки кружат между столиков, извиваются в такт музыке, и каждая готова выскочить из собственной кожи, чтобы только заарканить состоятельного мужчину… Впрочем, как и я…»

Тамара еще раз глубоко вздохнула, легко поднялась с высокого вращающегося стула и не спеша направилась к выходу. Она открыла свою изящную черную шелковую сумочку с золотым бантиком, небрежно бросила в нее зажигалку «Картье» и незаметно сосчитала монеты, валявшиеся на дне.

«Что ж, на пачку сигарет еще хватит…»

Молодая женщина небрежно, словно недоумевая, откуда у нее вдруг оказалась эта звонкая мелочь, положила на стойку кучку монет. Пока бармен, тоже не привыкший к такой форме оплаты, пересчитывал мелочь, Тамара замерла в изящной позе, решая, что делать дальше.

«Да, конечно, я не так молода, как того хотелось бы, но я очаровательна, искусна и изобретательна в любви, для мужчин с тонким вкусом я более привлекательна, чем длинноногие девчонки… Правда, найти мужчину с хорошим вкусом так же тяжело, как и жемчужину на морском дне…»

Так 38-летняя Тамара, одетая в длинное черное платье с тонкими золотыми полосками по бокам, прекрасно подчеркивающее все достоинства ее фигуры, занималась самоуспокоением. Она была чуть выше среднего роста, стройная, но не худая, у нее была еще упругая грудь и манящая, игривая улыбка, не скрывающая белоснежных ровных зубов. Черные волосы с чуть заметным красновато-золотистым отливом были подстрижены в короткое каре. Темно-карие глаза сверкали как агаты. Но идеальной красоты не бывает. Тамара тоже имела небольшой изъян — орлиный нос. Ее ни в коем случае нельзя было назвать красивой, но она обладала на первый взгляд менее заметным и менее ценным качеством, чем красота, значение которого умная женщина может оценить только после тридцати пяти лет. Когда подаренная природой красота начинает со временем исчезать, на первый план выходит таинственная сила — шарм.

Покончив с подсчетом монет, бармен с вежливой улыбкой протянул Тамаре пачку сигарет. Молодая женщина какое-то мгновение держала ее в руках, раздумывая, закурить или же уйти. Как вдруг она почувствовала, что кто-то очень близко стоит за ее спиной. Тамара плавно обернулась и прямо перед собой увидела высокого, крепкого телосложения, мужчину средних лет с небольшой черной бородкой; одет он был с чисто арабским изяществом — в дорогой, великолепно сидящий на нем черный костюм, белее альпийского снега рубашку от Диора, но во всех, даже самых незначительных деталях его туалета, чувствовалось восточное стремление к шику. И это полностью уничтожало то тонкое изящество, которое умеют придавать своей одежде только французские мужчины. Всего несколько деталей: слишком большая бриллиантовая брошь на галстуке, сверкающие пряжки на лакированных туфлях, огромное золотое кольцо на безымянном пальце. Все вещи словно кричали о возможностях кредитной карточки своего хозяина. У богатых арабов есть свой шик, особенно привлекательный для женщин, любящих все яркое, блестящее и космически дорогое. Он протянул Тамаре зажигалку, помогая ей решиться закурить. Тамара долгим, чуть насмешливым взглядом посмотрела ему в черные глаза и спокойно, не торопясь, тонкими пальцами с ярко-красными ногтями открыла пачку и вытащила длинную сигарету. Он щелкнул золотой зажигалкой.

— Благодарю, — кокетливо улыбаясь, выдохнула она.

Ее белоснежные зубы сверкнули в голубоватом полумраке бара, и в черных агатовых глазах зажглось любопытство.

«Что же дальше?..»

Частенько Тамара своим спокойствием, уверенностью, легкой иронией, звучащей в голосе, многообещающей улыбкой выводила мужчин из самовлюбленного равновесия. Они теряли свою барственную осанку, глаза с волнением бегали из стороны в сторону, а в голове вертелась только одна мысль: как произвести на нее впечатление. Но этот незнакомец совершенно спокойно встретил взгляд Тамары и бархатным баритоном предложил ей выпить бокал шампанского. Она сделала неопределенное движение головой, словно хотела отказаться, но в последний момент как бы передумала, сказав сама себе:

«А в самом деле, почему бы не выпить немного шампанского перед дорогой?»

И, элегантно опустившись на мягкий диванчик перед низким столиком, приятным грудным голосом произнесла:

— С удовольствием.

Они взяли бокалы и чуть насмешливо посмотрели друг на друга. Каждый хотел понять другого и оценить. Первое впечатление самое правильное. Тамару интересовало одно: действительно ли он богат? Его же интересовало, на самом ли деле Тамара — красивая, состоятельная женщина, как показалось ему, или же она — дорогая проститутка, которых в казино более чем достаточно. Выяснить это стоило именно сейчас, не откладывая. Поэтому без отлагательств они приступили к обоюдному, тонко замаскированному «допросу».

— За удачный вечер! — обворожительно улыбаясь, произнесла Тамара, приподняв бокал. — Мне кажется, вы в выигрыше.

— Нет, сегодня я проиграл… но это неважно. Для меня главное — не выигрыш.

— Ни за что не поверю, — сузив глаза и едва прикоснувшись губами к хрупкому бокалу, сказала Тамара. — Я думаю, что даже миллиардер, садясь за стол, мечтает выиграть несколько долларов. Ведь если не желать выигрыша, то к чему игра?

— Игра?! — воскликнул незнакомец. — Для меня главное — быть выше игры.

— То есть? — удивилась молодая женщина.

— То есть я должен владеть игрой, а не она мною. Я вступаю в игру сам и сам, — он сделал ударение на этом слове, — выхожу из нее, как бы она меня ни манила.

— Кажется, понимаю. Вы играете с самим собой, каждый раз проверяя силу воли.

— Совершенно верно.

— Да, — задумчиво протянула Тамара. — По себе скажу, что это очень и очень нелегко…

— Тем приятнее победа.

— Ну что ж, за вашу победу! — сказала молодая женщина.

— А вы сегодня не играли? — поинтересовался ее собеседник.

— О нет! Мои друзья играют. Кстати, это они соблазнили меня приехать сюда, поклявшись, что весь вечер мы проведем в баре, но на минуту вышли в казино и до сих пор не вернулись. Они недавно поженились и еще не расстаются друг с другом.

Тамара хотела еще что-то сказать, но увидела, что незнакомец смотрит в сторону танцующих, где в золотисто-голубых лучах прожекторов восхитительная длинноволосая блондинка плавно двигалась в такт музыке: ее пышные бедра аппетитно покачивались, а упругая грудь, казалось, вот-вот выскочит из декольте белого, плотно облегающего се сногсшибательную фигуру платья.

«Ничего себе! — про себя воскликнула Тамара. — Хорошенькое дельце! Я в этом дурацком баре уже пять часов стараюсь подцепить приличного мужика — и только начало клевать…»

Она попыталась вновь перевести его внимание на себя, но не тут-то было. Словно фурия, блондинка неожиданно появилась у их столика и произнесла прерывающимся голосом:

— Позвольте? — Не дожидаясь разрешения, села рядом.

«Ничего себе зрение. Увидела-таки, кто клюнул на ее прелести, и подлетела», — мысленно чертыхнулась Тамара.

Незнакомец тут же заказал еще шампанского, и Тамаре пришлось скрестить бокалы с нежданной соперницей. Молодая женщина почувствовала, что проигрывает.

«Вот и старайся быть умной и элегантной… а мужчины всегда клюют на откровенно вульгарное и безвкусное».

Незнакомец колебался: либо остаться с Тамарой и познакомиться с ней поближе, либо сейчас же получить в свое распоряжение восхитительное тело блондинки. Остановился на последнем. Поднявшись, он попросил извинения у Тамары и пригласил блондинку на танец. Пальцы Тамары сжались в кулаки, а кончики ногтей окрасились кровью.

— Тварь, — процедила она сквозь зубы.

Какое-то семнадцатое чувство подсказывало ей, что этот араб богат, а ей сейчас так нужен богатый любовник… Тамара со стороны наблюдала, как, обняв блондинку, красавец араб удивительно легко и изящно двигался под музыку. От досады она даже скрипнула зубами.

Тамара лихорадочно соображала, что можно предпринять: скандал не устроишь, что-либо требовать — смешно. Но что-то делать надо! Тем временем улыбающаяся парочка неожиданно направилась к выходу. Тамара, выждав паузу, тоже поднялась. Красавец араб задержался с приятелем, а блондинка вихляющей походкой поползла к туалету. Тамара кинулась за ней и вошла в туалет сразу за соперницей, которая уже захлопнула дверцу кабинки. Обмотав круглую ручку носовым платком, Тамара, чтобы не скользили руки, с силой повернула ее против часовой стрелки, заблокировав язычок замка.

— Посиди немного, голубушка, — со злобной радостью прошептала она.

Обернулась к огромному, во всю стену, зеркалу, быстро достала пудреницу и пуховкой промокнула выступившие капельки пота над верхней губой, освежила губы помадой и бросилась к выходу. Заглянув в бар и не обнаружив нигде своего незнакомца, она стремглав выскочила на улицу. Ночные сумерки уже начали сменяться голубым утренним туманом. Тамара в растерянности оглянулась.

«Черт, где же он?! Ах, вот…»

Она увидела, как незнакомец садится в шикарный темно-синий «Мерседес». У Тамары были считанные секунды, чтобы что-то предпринять. Оценив ситуацию, она молниеносно высчитала расстояние от лестницы здания до машины и с милой улыбкой шагнула со ступеней перед надвигавшейся на нее машиной; неловко взмахнула руками.

«Дура, что я делаю? А вдруг покалечусь?..» — мелькнула запоздалая мысль, и, словно зацепившись за что-то, она рухнула прямо перед колесами автомобиля. Машина резко затормозила, Тамара, зажмурив глаза, почувствовала запах горящей резины колес. Машина замерла в десяти сантиметрах от ее головы. Она приподнялась на руках. Испуганный незнакомец бросился к ней и помог встать на ноги.

— Я вас не ударил? У вас все в порядке? — спрашивал встревоженный мужчина.

— Боже мой! — причитала Тамара. — Какая я неловкая! Кажется, я споткнулась, пожалуйста, не беспокойтесь!

Она беспомощно огляделась вокруг.

— Немного болит бедро. Я все-таки ударилась, — поглаживая ногу, пожаловалась молодая женщина.

— Где вы живете? Я вас подвезу.

— Благодарю!

Незнакомец подвел ее к машине и открыл заднюю дверь, но Тамара, волоча ногу, остановилась у передней дверцы, и ему волей-неволей пришлось усадить ее на первое сиденье, которое он, видимо, приберегал для блондинки. Посадив Тамару, незнакомец возился с ключами и не заводил мотор.

— Мы кого-то ждем? — слегка застонав, спросила Тамара.

— Нет-нет, — ответил он, видно, приняв решение. — Черт с ней, наверное, уже забыла, что я ее жду, — тихо проговорил он себе под нос, но Тамара услышала и отметила про себя недовольный тон, каким мужчина произнес это.

Он резко нажал на газ, и машина сорвалась с места. Во мраке кабины Тамара самодовольно улыбнулась.

«Здесь карты сдаю я!» — решила она про себя.

Случайно взглянув в боковое зеркало, Тамара едва не расхохоталась, но, вовремя спохватившись, как могла, изобразила стон. На ступеньках бара появилась растрепанная блондинка почему-то в одной туфле, вероятно, другой она колотила в дверь и сломала каблук. Девушка смешно размахивала руками и что-то кричала вслед «Мерседесу».

* * *


Тамара устала: ныла спина, отекли ноги, и просто ужасно хотелось спать.

«Старею, — подумала она. — Лет пять назад бессонная ночь, море выпитого шампанского не могли меня сбить с ног, а теперь… теперь уже надо думать о тихой гавани».

Усилием воли она отгоняла сладкое сонное оцепенение.

«Только бы не заснуть, только бы не заснуть…»

Конечно, будь ей лет двадцать — двадцать пять, она бы и не подумала сопротивляться сну. Ну, заснула девчонка, устала, переоценила свои силы, сидящий за рулем кавалер только бы ласково поглядывал на юное создание. Но сейчас, после тридцати пяти, Тамара боялась признаться даже самой себе: многие из былых подвигов ей уже не под силу — а больше всего боялась, что кто-то это тоже заметит. Поэтому, собрав волю в кулак, она без умолку болтала, повернувшись к своему спасителю. Решив, видимо, представиться и познакомиться поближе, ее спаситель сказал:

— Амир Муфарек, — и протянул свою визитную карточку.

— Тамара, — представилась, в свою очередь, молодая женщина.

Он с интересом посмотрел на нее.

— Удивительное имя, я никогда не слышал такого. Вы — иностранка? Как же я сразу не догадался, хотя почувствовал небольшой акцент. Вы — итальянка?

Тамара засмеялась и отрицательно покачала головой.

«Теперь последует перечень всевозможных стран и континентов», — подумала она. Так почти всегда начинаются ее многочисленные знакомства. Каждому мужчине хочется проверить свою хваленую интуицию, но почти никто из них не может угадать, откуда она родом.

— Испанка?

— Нет!

Перебрав всю Западную Европу, он решил отправиться в Америку, но Тамара вернула его обратно. В конце концов, перечислив все страны Восточной Европы, он с еще большим удивлением взглянул на нее.

— Русская?!

— Да!

Машина резко сбавила скорость.

— В самом деле? Как же я сразу не догадался, — с досадой в голосе произнес Амир. — И каким же образом, простите, вы очутились здесь? Ведь вас оттуда не выпускают.

— Раньше — да, но сейчас понемногу…

— Но, насколько я понимаю, вы во Франции уже давно.

— Совершенно верно. Я вышла замуж за француза, через два года развелась и обосновалась в Париже… Вот мы и приехали, — и Тамара грациозно указала рукой в сторону своего дома.

Однако Амир не хотел так быстро расставаться со своей новой знакомой.

— Позвольте, я вас провожу! — предложил он.

— Пожалуйста, — королевским тоном ответила молодая женщина.

Они вошли в небольшой мраморный вестибюль, украшенный зеркалами, и поднялись в лифте на последний этаж. У Тамары была просторная однокомнатная квартира со стеклянным матовым потолком, большими окнами, жемчужно-серым ковровым покрытием. Квартира была обставлена в богемно-аристократическом стиле. Почти в центре возвышалась огромная кровать без спинок, застеленная ниспадающим по краям леопардовым покрывалом; многочисленные подушки, разбросанные по ней, манили хоть на миг прилечь, чтобы ощутить их ласковую упругость. Вдоль одной стены, смежной с кухней, был протянут стальной прут, сплошь увешанный нарядами хозяйки. Тамара открыла бар-холодильник и, вытащив бутылку минеральной воды «Perrier», сказала:

— По-моему, сейчас хочется именно этого.

Амир согласно кивнул головой и с удовольствием выпил щекочущую жидкость, заглушая свою жажду и возбуждение, которое вызывала в нем Тамара. Он почти никогда не попадал в столь затруднительное положение с женщиной и всегда точно знал, чего от него ждут. А здесь… Амир смотрел в блестящие черные глаза Тамары и не понимал, то ли она хочет, чтобы он остался, то ли — чтобы ушел. Это, с одной стороны, раздражало его, а с другой — вызывало сильное любопытство. Тамара же вышла из сложной для него ситуации чрезвычайно легко, потому что заранее спланировала тактику поведения. Ей были нужны серьезные отношения, а не единовременный заработок, поэтому ни о какой близости в первый же вечер не могло быть и речи.

— Мне было очень приятно познакомиться с вами, Амир, но сейчас, к сожалению, мне пора отдыхать. К десяти часам утра я должна быть в форме. Я работаю с одной русской делегацией. Перевожу.

Амир, не привыкший, чтобы за него решали женщины, с возрастающим интересом посмотрел на Тамару и, пригласив ее вечером пообедать, откланялся. Едва только за ним закрылась дверь, как она тут же принялась снимать макияж с лица. Иначе завтра… оно будет просто ужасным — каким-то серым с малиновыми пятнами, глаза, обведенные красным контуром, будут слезиться и часто моргать, у рта залягут противные морщины.

«Нет, из последних сил, а надо все сделать как следует», — убеждала она себя.

* * *


Тамара проснулась около шести вечера. Голова гудела, тело не отдохнуло и неприятно ломило, словно она заснула в неудобной позе. Свидание было назначено на восемь. Она с трудом выбралась из шелковых объятий постели и принялась готовиться к встрече: тонизирующая ванна, легкий массаж лица, шеи, ног, освежающая маска; затем последовала художественная часть. Тамара, как Рафаэль, творила из себя мадонну конца XX века. Если вчера был острый провоцирующий макияж с чуть тонкими насмешливыми губами, то сегодня Тамара хотела покорять негой, таинством будущего наслаждения. Овал лица чуть округлился благодаря нежно-малиновым румянам, глаза подернулись голубовато-сиреневой дымкой, а губы, обведенные контуром и накрашенные помадой «Шанель», превратились в пунцовый бутон. Из своего обширного гардероба молодая женщина выбрала строгий костюм приглушенно-красного цвета с черной отделкой. Завершив свой туалет золотистыми каплями духов «Panthere de Cartier», Тамара внимательно оглядела себя в зеркало и взяла элегантную черную сумочку «Шанель», идеально подходящую к туфлям той же марки, и дамский портфель.

До Елисейских Полей, где было назначено свидание, Тамаре пришлось добираться на метро. Увы, такси в настоящее время было для нее непозволительной роскошью. Молодая женщина спустилась в подземные артерии Парижа и брезгливо поморщилась.

«Ну уж как-нибудь… несколько остановок», — утешала она себя.

Выйдя из метро на остановку раньше, чем следовало, — Амир ни за что не должен был видеть, что она приехала на метро, — Тамара облегченно вздохнула. Встречу они назначили около галереи «Элизе, 26», и Амир уже ждал ее. Ему было чрезвычайно любопытно, как поведет себя сегодня Тамара. Заинтересует ли она его, или все, что могла, она уже выдала вчера, а повторение вчерашней мизансцены он не потерпит. Едва увидев Тамару, он понял: сегодня что-то другое. Перед ним была деловая женщина, знающая о своем невероятном очаровании и пытающаяся его скрыть деловым костюмом, сдержанными манерами, но все усилия, к ее «великому огорчению», не приносили желаемого результата. Пухлый рот, нежный взгляд, соблазнительные бедра, подчеркнутые строгими линиями дорогого костюма, делали ее еще более привлекательной, чем вчера в казино.

— Я… — начал было Амир, но голос его от волнения сорвался. Переведя дыхание, он начал вновь: — Я осмелюсь пригласить вас пообедать не в ресторан, а ко мне домой. Если вы, конечно, ничего не имеете против.

— Ну что ж, — ответила Тамара. — Дома намного приятнее, свободнее. С удовольствием.

Они сели в машину и поехали в сторону Сены. Апартаменты Амира дышали арабской негой, смешанной с восточным представлением о роскоши. Тамара была ослеплена. Усадив молодую женщину на пышный белый кожаный диван, Амир, извинившись, оставил ее на минуту, чтобы отдать распоряжения насчет обеда. Ошеломленная Тамара с восхищением оглядывалась по сторонам, но, взяв себя в руки, открыла портфель, извлекла с десяток печатных листов, твердую папку, ручку и, приняв вид поглощенной работой женщины, стала делать пометки на полях. Все это она однажды подсмотрела, когда возвращалась из Москвы в Париж с одной переводчицей. Тамаре очень понравилось ее сосредоточенное лицо, и то, как она в задумчивости покусывала ноготь, и то, как элегантно лежала папка на ее скрещенных коленях. Тамара решила это перенять. Она отпечатала у одной из приятельниц на машинке со славянским шрифтом что-то из учебника географии и вот теперь упоенно играла роль деловой женщины. Когда Амир вернулся, он увидел свою гостью, погруженную в работу. Вздрогнув, словно от неожиданности, Тамара извинилась:

— Надо срочно подготовить на завтра кое-какие документы, и я воспользовалась минуткой.

Затем, чрезвычайно грациозно, она до предела выпрямила спину, всем видом показывая, что безмерно устала целый день сидеть за столом, помогая делегации вести переговоры.

— И вы все время так заняты? — спросил Амир.

— Нет, не всегда. У меня, к сожалению, работа временная. Кто-то приезжает, обращается ко мне с просьбой помочь… и таким образом я зарабатываю. Правда, в этом году мне жаловаться не приходилось, я была просто завалена предложениями.

— Однако вы можете отказаться…

— Конечно, — рассмеялась Тамара, — но я этого почти никогда не делаю. Мне же надо на что-то жить. Вот эта делегация послезавтра уезжает, и я останусь без работы… Впрочем, это неинтересная тема…

На аперитив Амир предложил шампанское, а потом они отправились в величественную столовую, обставленную массивной дубовой мебелью. После изысканного обеда хозяин пригласил Тамару в гостиную. Приглушенный свет, приятная музыка, душистый запах «Grand Marnier» в бокалах располагали к откровенной беседе и более близким отношениям. Амир предложил Тамаре перейти на «ты». Они скрестили руки, чуть пригубили сладковато-терпкий ликер и, отставив бокалы, соприкоснулись щеками. В это время в гостиной раздались страстные, роковые звуки латиноамериканского танго. Тамара, вспомнив, что Амир любит танцевать, на мгновение неожиданно резко повернулась к нему спиной, а затем, развернувшись, дразняще глядя в глаза, прильнула к нему всем телом и повела его в пламенных ритмах танго. Амир был потрясен. Ни одна женщина не могла бы так грациозно, совершенно непредсказуемо перейти в танец. Ее тело то возбуждающе двигалось, то замирало, то отодвигалось от партнера, то с силой прижималось к нему. Амир как завороженный покорился ее импровизации. Он потерял ощущение реальности, забыл, где он и кто он, только чувствовал, что околдован этой восхитительной женщиной. Когда смолкли последние аккорды, они еще некоторое мгновение держали друг друга в объятиях. Амир уже наклонился, чтобы поцеловать ее, но Тамара, сверкнув жемчужными зубами, улыбнулась и направилась к креслу. Но Амир уже не мог просто сидеть и приятно беседовать. Он хотел действовать, а так как ему запретили надкусить плод, Муфарек схватил Тамару за руку и повел ее в святая святых — свой кабинет. Ни одна женщина не переступала его порога. Тамаре удалось то, что не удавалось почти никому, — развеять меланхолию. Он любил сильные ощущения и от монотонной жизни впадал в тоску.

— Боже, как здесь все величественно-красиво, — завороженно глядя по сторонам, выдохнула Тамара, — сколько книг…

Она впервые в жизни видела такое количество книг, собранных в одном месте.

«Неужели он все это прочитал? — подумала Тамара. — Да, он и в самом деле оказался мужчиной с тонким вкусом. Чувствую, по всему чувствую, что я ему здорово вскружила голову».

Тамара расхаживала вдоль стен, уставленных книжными полками. Ее уже не очень интересовало, чем именно он занимался, хоть работорговлей. Главное, что он не обманул ее ожиданий и оказался именно тем богатым мужчиной, которого она искала.

— А это что? — спросила молодая женщина, взяв в руки длинную деревянную трубку.

Амир с удовольствием смотрел на Тамару, погруженную в изучение его кабинета. Он хотел вопросов, хотел восхищенных возгласов, хотел видеть ее по-детски приоткрытый от удивления рот.

— Это? Это оружие.

— Оружие? — переспросила Тамара. — Ах, да, я догадываюсь… Через эту трубку вылетают отравленные иголки… Да? Я правильно поняла?.. Ой, а это что за перышки?! Боже, как красиво!

— Это головной убор вождя одного из африканских племен.

— Ты любишь путешествовать? Судя по всем этим экзотическим вещицам, ты объездил чуть ли не весь земной шар.

Амир утвердительно кивнул головой.

— А это что такое? — продолжила свой осмотр Тамара, указав на длинный, твердый полый предмет.

Амир чуть улыбнулся.

— Холим.

— Мне это ничего не говорит, объясни!

— Представь себе, что эта вещь заменяет новогвинейским папуасам нижнее белье.

Глаза Тамары округлились, а ресницы непонимающе заморгали.

— Это твердый чехол из оболочки тропического плода, — продолжил он свои разъяснения. — Обрати внимание, в моей коллекции их несколько, и все они совершенно разные. Кстати, аборигены используют их и как кошельки.

— Но как же их носят? Они ведь такие длинные, чуть ли не до подбородка?

— Вот так и носят, и, надо сказать, довольно ловко.

— Папуасы, — в задумчивости произнесла Тамара. — Они ведь раньше были… каннибалами…

— Почему раньше? Они и теперь с удовольствием едят себе подобных.

— Ты шутишь?

— Нет, не шучу. Западная часть Новой Гвинеи почти не исследована, и там, несмотря на конец XX века, совершенно преспокойно живут людоеды.

— Неужели это может быть?!

— В этом мире многое может быть и есть… — как-то завораживающе произнес Амир, и от этих слов Тамаре на мгновение стало страшно.

— Ты мне не веришь? — спросил он.

— Как-то с трудом…

— Ну что ж, вот справочник, в нем много подобных описаний. Читай… «Одним из самых потрясающих свидетельств тому стала гибель в начале 60-х годов молодого антрополога Майкла Рокфеллера…» Да, да, того самого из знаменитой династии… «Папуасы сначала убили, а затем съели молодого американца…» Посмотри, тут еще перечисляются жертвы.

Тамаре стало как-то нехорошо, и она уже без прежнего энтузиазма рассматривала сокровища кабинета.

Молодая женщина заторопилась домой, Амир любезно предложил подвезти ее.

— Я могу и сегодня рассчитывать на стакан «Perrier»? — спросил он.

— Увы, нет, — с сожалением в голосе ответила Тамара. — Я все эти дни была так занята, что не смогла пополнить свои запасы.

Амиру такой ответ не понравился. Значит, и сегодня эта женщина отказывает ему. Однако он, не подав вида, поцеловал ей руку и предложил завтра вечером пойти с ним на выставку известного арабского декоратора.

— Надеюсь, ты найдешь время, — еле сдерживая нотки раздражения в голосе, сказал он.

Молодая женщина мгновенно оценила ситуацию и таким тоном ответила: «Да!», что сердце Амира вздрогнуло от предвкушения чего-то неизведанного и сладостного. Он почувствовал себя Колумбом, которому вот-вот предстояло открыть новые земли.

* * *


Не успела Тамара войти в квартиру, как раздался телефонный звонок.

— Том, это ты? Привет! Это Галя.

— Привет. Что это ты со мной по-французски говоришь, русский забыла?

— Не волнуйся, не забыла. Это для конспирации… Одним словом: хочешь подработать?

— Не против!

— Тогда давай ко мне!

— А кто у тебя?

— Не поверишь… два русских мужика, денег — куча.

— Ты что, сама не управишься?

— Обижаешь, подруга! Но они француженку хотят. Ну ты им сделай, что попросят…

— Понятно. Через полчаса буду. Готовь клиентуру! — задорно ответила Тамара.


— А вот и моя подруга Тома, — открывая дверь и еле сдерживаясь от смеха, пропела Галя.

На Тамару пахнуло бесхитростной русской закуской и таким же бесхитростным перегаром.

— О-ля-ля, — звонко сказала она, указывая на пустые бутылки. — Хорошо гульяете…

Мужики от неожиданности вскочили и, сопя, принялись натягивать пиджаки. Хоть и шлюха, а все-таки иностранка.

— Сан фасон, сан фасон, — защебетала Тамара.

— Она говорит: «Без церемоний» — запросто, ребята, — перевела вся лучащаяся от сдерживаемого смеха Галка.

Тамара неподражаемо ловко изображала француженку именно такой, какой ее себе представляют русские мужики: этакое беспрестанно щебечущее, легкомысленное и невероятно сексуальное создание. Одета она была в немыслимо короткое, ослепляющее красное кожаное платье с крестообразными бретельками на обнаженной спине. Сев в кресло и выставив напоказ свои красивые ноги, Тамара закурила.

— Мадам, извиняюсь, уважает нашу русскую? — спросил один из мужиков.

— Уважает, уважает, — бросила Галка. — Наливай!

— Разрешите, так сказать, познакомиться. Коля!

— О! Колья! — восторженно воскликнула Тамара.

Другой мужик, испугавшись, что Колья берет инициативу в свои руки, а значит, и француженку, заволновался.

— Иван! — громко брякнул он, протянув руку.

«Господи, и откуда же они?» — подумала Тамара, глядя на их медвежьи ухватки.

— А! Ивань! — так же восторженно громко воскликнула она.

— Мы, — и он показал на себя и своего приятеля, — мы из Сибири. Золото добываем.

«Золото, — подумала Тамара, — золото — это интересно».

А сама в недоумении смотрела на Галку, которая, забыв обо всем на свете, поглощала черную икру.

— Слушай, ты что? Давай работай, переводи! — обратилась она к ней по-французски.

— Не волнуйся, переведу… Хороша икра-то. Возьми попробуй! — по-французски ответила Галя, протягивая Тамаре ложку.

— О! Сибирь! — опять воскликнула Тамара и восторженно закатила глаза.

— Знают, слышь, Колек, знают нашу Сибирь, — радостно толкнул Иван под руку товарища.

Колек от толчка чуть не пролил стакан драгоценной влаги и в ответ на восклицания друга обложил его матом. Тот же, ни на что не обращая внимания, подвинулся поближе к Тамаре.

— Может, и о нашей деревне слышали, она у нас известная — Красновка!

— О! Красновька! — коверкая слова, заохала Тамара.

— Колек, слышь, ей-Богу, знает! — захохотал счастливый Ваня.

Колек, весь красный от того, что только что принял, сосредоточенно смотрел в одну точку.

Тамара, преспокойно прикончив банку икры и выпив водочки для заводочки, сказала:

— Галка, пора бы заканчивать с ними… а то уснут. Переведи.

Галка, обняв за плечи сосредоточенного Колька, спросила:

— Вы оба француженку хотите или только Ваня?

— Оба! — гордо сверкнув очами, ответил тот.

— Ну, тогда давай… Кто первый?

— Колек, ты иди, а я еще приму для настроения, — распорядился Ваня.

Галка указала Тамаре на Кольку и, будто переводя на французский, сказала:

— Хоть бы до кровати дошел, а утром скажем, что все было, — плати, дружок.

Тамара усмехнулась и подставила свое плечо еле держащемуся на ногах Кольку.

— Allez, allez, Колья![1 - Идем (фр.).]


По дороге домой Тамара расхохоталась. Она представила себе, как завтра оба друга будут, лопаясь от переполняющего их тщеславия, нашептывать своим приятелям подробности о ночи с французской проституткой. Подробности, которых не было. Ибо, едва раздевшись, Колек по-молодецки захрапел, а в дверях появилась Галка с икающим Ваней.

— Том, давай-ка я и этого положу рядышком. Чего время терять. Этот вроде покрепче, может, успеешь.

Ваня долго раздевался, разглагольствуя о чем-то ему близком, но, сняв брюки, тут же завалился на кровать, правда, притянув Тамару за талию. Через секунду она услышала его могучее сонное дыхание.

* * *


Тамару разбудил звонок в дверь.

«Кто это еще там?» — недовольно подумала она.

— Мадам Тюаль?! — воскликнул симпатичный юноша в униформе какого-то магазина, когда Тамара сонной королевой в роскошном красном пеньюаре возникла на пороге.

— Да, — вяло ответила она, еще не понимая, что к чему.

— Разрешите! — И он, подхватив ящик шампанского, направился в комнату. — Куда поставить?

— Ну здесь, здесь поставьте… — Тамара неопределенно показала в угол.

— Прошу расписаться.

Только когда молодая женщина взяла любезно протянутую ей ручку, она наконец поняла.

«Ничего себе, ящик «Dom Perignon» — тонкий и шикарный намек, чтобы в следующий раз у меня уже не было предлога отказать Амиру в бокале вина. Однако красиво…»


Когда вечером перед Амиром, сидящим за столиком кафе «Де ля Пэ», появилась Тамара, он даже привстал от удивления: она ли это?

На него смотрела не земная, а какая-то космическая женщина. Огромные черные глаза сияли магическим огнем в обрамлении сиреневато-розовых век, кожа на лице казалась нежно-розовой, почти прозрачной. Загадочные смородиново-лиловые губы были чуть приоткрыты. Светло-розовое платье и такого же цвета болеро с рукавами, украшенными золотыми пуговицами, сумка на длинных цепочках, которая, словно котенок, повиливала воздушным хвостиком платка из органзы, случайно выбившегося из-под застежки. Потрясенный Амир только смог произнести:

— О! Тамара… — и, взяв ее руку, припал к ней жарким поцелуем.

Но едва он коснулся губами ее нежной кожи, как весь оказался во власти сладко-пьянящего запаха духов «Angel», который легкой дымкой окутал его и превратил в счастливого пленника.

Рядом с ней Амир терял способность думать, но он и не сопротивлялся, а с восторгом отдавал себя во власть этой удивительной женщины, которая, словно море, подхватила его и несла в открытое пространство неизведанных наслаждений. Амир, который всегда сам притягивал женщин как магнит, неожиданно для себя превратился в кусочек железа, неотрывно следующего за притягивающей его силой, излучаемой Тамарой. На выставке знаменитого ливанского декоратора, где собрался весь арабский бомонд Парижа, он вместо экспонатов со все возрастающим интересом рассматривал свою спутницу. Тамара же была абсолютно спокойна, словно лишенная каких-либо недостатков женщина.

«Ах, ты смотришь на мой далеко не идеальный профиль?.. Да, конечно, его можно, с одной стороны, назвать некрасивым, но, с другой стороны, такой нос не у каждой женщины, и я с гордостью ношу свое чересчур большое украшение, которому горбинка придает особый шик. Не правда ли?» — Как бы спрашивая его, Тамара обернулась и, томно улыбнувшись, выдохнула:

— Очаровательно, это панно — просто очаровательно!

Очнувшись на мгновение, Амир взглянул на панно. Это был единственный экспонат, увиденный им на выставке.


— По бокалу шампанского, — предложила Тамара Амиру, когда машина остановилась у ее дома.

— Не откажусь…

В маленьком лифте, оказавшись совсем рядом с ней, Амира охватило такое бешеное желание, что ему казалось: еще немного — и он задохнется. Едва переступив порог квартиры, Амир с силой, но очень бережно обнял Тамару и припал к ее космическим губам. Наконец-то он ощутил эту женщину, наконец-то прикоснулся к этим прохладным шелковым подушкам. Ему казалось, что он ждал этого момента несколько лет, а на самом деле — всего три дня.

Когда восторженно-уставший Амир уснул, Тамара, приподнявшись, закурила длинную сигарету и задумалась:

«Быстренько я его, даже сама не ожидала…»

Но что-то мешало ей ощутить, как всегда, удовлетворение от победы. Она понимала: Амир — сильная личность. И то, как он быстро поддался на обольщение, пугало ее, словно нашептывало: «Будь осторожна!»


2


В огромном зале Ростовского городского Дворца культуры воцарилась тишина. Высокая, худая, нескладная женщина, одетая в ярко-зеленый шелковый костюм, сшитый с учетом всех провинциальных представлений о моде, ослепительно улыбаясь, направилась к микрофону. Первым делом она поблагодарила спонсоров конкурса «Красавица» и пригласила их подняться на сцену. Затем под звуки торжественного марша вышли и сами виновницы торжества, красавицы, прошедшие отборочный тур. Зазвучали имена, аплодисменты, возгласы радости, замелькали пестрые букеты, перевитые пышными бантами, засверкали улыбками «Мисс Очарование», «Мисс Грация», «Мисс Элегантность», которые, конечно, были огорчены, что корона им уже не достанется, но любое звание — это все-таки лучше, чем ничего. Наконец было объявлено и имя королевы…

«Нет, этого не может быть…» — твердила себе Светлана, стоявшая в центре участниц конкурса.

Она не только не стала победительницей, но даже обладательницей какого-либо утешительно-поощрительного приза. Девушка из последних сил сохраняла беззаботное выражение лица, но чувствовала, как горькие слезы подбираются к ней и вот-вот хлынут из ее синих глаз-озер.

Женщина в зеленом костюме уже махнула участницам рукой, чтобы они подвинулись и освободили место для трона. Под звуки фанфар на этот трон взгромоздилась победительница конкурса, новоявленная королева красоты, девица, лишенная грации и привлекательности, с ярко размалеванным лицом и толстыми бедрами, но обладавшая самым большим козырем в состязании красавиц — папой-спонсором. Все дочки спонсоров рангом пониже получили утешительные титулы «Мисс» и дорогие подарки. Светлана, приехавшая из маленького провинциального городка, кроме своей необыкновенной природной красоты, не имела никаких козырей.

Девушка стояла не шевелясь, словно опутанная прозрачными веревками. Все происходящее она видела сквозь туман: вокруг все двигалось, шумело, восклицало. Очнулась она от вопроса подруги по несчастью:

— Света, ты будешь поздравлять эту… — Девушка ядовито ухмыльнулась и с презрением произнесла по слогам: — Ко-ро-ле-ву? Я так нет, много чести.

Она с ненавистью взглянула на сияющую от гордости соперницу и направилась за кулисы. Светлана тоже было сделала шаг вслед за ней, но потом круто обернулась, усилием воли изобразила на своем лице радостную улыбку.

«У меня нет родителей-спонсоров. Я — одна. Значит, не имею права заноситься и заводить врагов. Я должна быть приятна всем», — мрачно подумала она.

Протиснувшись сквозь плотное кольцо поздравляющих, Светлана обняла ненавистную соперницу и восторженно воскликнула:

— Леночка, я ни на минуту не сомневалась, что королевой будешь ты! — и крепко поцеловала ее в заштукатуренную добротной импортной косметикой щеку.

Все дружно, с масляными улыбками на губах, закивали головами. Светлане протянули бокал шампанского, и она, поддерживая общий хор, а иногда и солируя, продолжала восхищаться «красотой» соперницы. Наконец, сделав, по ее мнению, все необходимое, чтобы окружающие смогли заметить ее «искреннюю» радость, ушла.

Вернувшись в гримерную, из которой всего час назад она выходила, полная надежд, даже уверенности, что корона украсит ее белокурые волосы, девушка, со злостью стянув с себя кремовое платье, расшитое золотистыми блестками, и бросив его в сумку, со вздохом натянула старенькие джинсы и красную тенниску. Все — полный провал!


Светлана вышла на улицу и направилась на вокзал. Идти ей было очень далеко, но она не хотела садиться на автобус, чтобы сократить дорогу, и только с ужасом представляла, как вернется домой. Девушка проклинала свое глупое бахвальство, свою самоуверенность, которые так раздражают окружающих.

«Боже! Как же все будут злорадствовать, что я провалилась! Как они будут издеваться надо мной! — в отчаянии думала несостоявшаяся королева. — Нет, нужно что-то придумать и всех обмануть. Так, хорошо, а что потом? Потом — это будет потом, а сейчас надо выиграть хоть день, хоть два, а затем… уехать. Да-да, именно уехать. Но куда? Конечно, в Москву — там столько возможностей у красивых девушек, только там можно стать звездой подиумов. А что здесь, в этом провинциальном Ростове, что? Ну, выиграла бы я местный конкурс… Выиграла бы…» — и Светлане вспомнились все ее горячие мечты, связанные с этим конкурсом.

* * *


Света родилась в Таганроге, еще более провинциальном городе, чем Ростов. Она быстро поняла, что красива, и была влюблена в свою красоту, неосознанно чувствуя, что только благодаря своей внешности, великолепной фигуре и росту она сможет устроить свою жизнь. Ее родители были попросту бедны, и Света не рассчитывала на их поддержку. Сначала она мечтала стать кинозвездой, но для этого надо было поступить либо в театральное училище, либо в институт, а с учебой Светлана никогда не ладила, сама судьба подбросила выход: когда впервые увидела по телевизору конкурс молоденьких красавиц, то решила сразу и бесповоротно:

«Манекенщицей, я буду манекенщицей».

Ей только надо было как-то просуществовать в этой обыденной, серой, провинциальной жизни до совершеннолетия, а потом, получив свободу, сразу же отправиться в блестящий, элегантный мир моды с галантными поклонниками, салютами шампанского, мягкими салонами автомобилей. В то время как ее сверстницы влюблялись в одноклассников, Света жила в мире иллюзий, представляя себя окруженной толпой восторженных мужчин: знаменитых актеров, певцов, миллионеров. Сидя за партой с просвечивающимися через протертые рукава локтями, она воображала себя одетой в норковые палантины, переливающиеся бриллиантами платья, как на картинках в иностранных журналах, которые покупала ее богатая подруга. А тут потрясающее, невероятное событие: в ее захудалом городишке объявили конкурс «Королева красоты». Света не сомневалась в своем успехе и гордо появилась на сцене местного Дворца культуры в туго облегающем идеальные формы черном купальнике. Длинные, до самых бедер, пышные белокурые волосы окутывали ее, словно богиню; она улыбалась, сверкая зубами белее морской пены; очаровывала жюри большими синими глазами, обрамленными длинными, густыми черными ресницами. Замерев на мгновение в грациозной позе, чтобы продемонстрировать свой красивый профиль, она красивым шагом от бедра королевой прошла по сцене под восторженное рукоплескание зала. И удача повернула свое капризное, но невыразимо прекрасное лицо к Светлане, и она стала победительницей. На минуту, зажмурив от счастья глаза, девушка представила себя не в обычном Дворце культуры, а в огромном, шикарном концертном зале Сантауна, на залитом солнцем и объятом вечно голубым небом африканском берегу. Она с таким восторгом приняла корону королевы красоты местного масштаба, словно принимала корону «Мисс Вселенная». Городская слава не заставила себя долго ждать. При появлении Светланы начинали шушукаться, толкать друг друга локтями: мол, смотрите, вот наша королева красоты. Поклонники с предложениями руки и сердца стучали в двери, звонили по телефону, поджидали у школы. Но Света даже на мгновение не могла представить себя избранницей одного из них. Остаться навсегда в этом городишке! Худшего наказания просто не могло быть. Светлана с сожалением смотрела на своих старших приятельниц, которые в одно мгновение из хрупких, со светящимися озорными глазами, веселых хохотушек превращались в толстых теток с кучей детей, потухшими глазами, погрязших в бытовых радостях и проблемах.

— Вот холодильник купим, тогда о пальто подумаем…

«Боже, и стоило для этого рождаться, — думала девушка. — И что они смогут дать своим детям? Такую же серенькую, беспросветно-однообразную жизнь… Нет, надо вырываться из этого тихого ада!»

С титулом «Королева красоты» Светлана смело отправилась в первый город своей мечты — Ростов. О, сколько лет она грезила о нем! Как она хотела жить в этом большом, шумном центре области, гулять по его широким бульварам, ходить на концерты и, вообще, гордо называться ростовчанкой. Девушка воображала, что ее сразу возьмут работать в ростовский Дом моды, у нее будет большая зарплата, и тогда она сможет подготовиться к покорению второго города своей мечты — сверкающей огнями славы Москвы.

* * *


Пятнадцатилетняя Света вошла в просторный вестибюль Дома моды. Спросив у вахтера, где набирают манекенщиц, поднялась на третий этаж и замерла в немом восторге. Первый раз в жизни она увидела настоящий подиум.

— Девушка, вы что здесь делаете? — обратилась к ней появившаяся из соседнего зала высокая девица.

От резкого тона Света замялась и, опустив глаза, тихо ответила:

— Я хотела бы стать манекенщицей.

— А! Понятно! Ну что ж! — Девица, отойдя на шаг, внимательно оглядела ее. — Вам надо к Людмиле, она старшая манекенщица. — И громко крикнула: — Люда, это к тебе!

Старшая манекенщица Людмила внимательно рассмотрела Светлану и, пробормотав: «Неплохо», — спросила, сколько ей лет.

— Да! С этим осложнения. Но ты можешь работать как почасовик. Мы будем вызывать тебя на показы. Сейчас нам не хватает одной девушки. Послезавтра демонстрация, а эта бесстыжая укатила в Италию.

— Да ладно, Мила, не злись! На ее месте ты сделала бы то же самое, — сказала ей шикарно одетая девица.

— Нет, не сделала бы. Или ты работаешь, или нет. Это что, шарашкина контора?

Девица чуть презрительно усмехнулась.

— Не знаю, но контора — она и есть контора. И какие перспективы, Мила, никаких. А тут… — она мечтательно закрыла глаза. — Неделя с таким мужчиной…

Людмила хмыкнула, тряхнув головой.

— Знаешь, эта неделя через семь дней пройдет, и останется от нее только контора. А если она еще раз выкинет подобный номер, то я ее просто уволю. Понятно?! Посмотри, какая красотка, — и Людмила указала на Свету. — Вот она и подменит ее!

— Ты с ума сошла, она ведь и ходить-то не умеет…

— Ничего страшного, — безапелляционно заявила та. — Я ею займусь, и через два дня никто не поверит, что это ее первый выход.

Светлана слушала этот разговор и не понимала только одного: как можно оставить подиум, даже на неделю, ради какого-то мужчины?

— Света тебя зовут, правильно? — обратилась к ней Мила.

— Да! — кивнула девушка.

— Ну-ка, пройдись.

Светлана в нерешительности замерла перед подиумом. Для нее это была ступень в другой мир, переход из жизни в серых тонах в пространство, залитое солнечным светом, наполненное свежим воздухом и мечтами.

— Что же ты, давай! — услышала она подбадривающий голос.

Девушка глубоко вздохнула и ступила на подиум. Теперь в его магической власти возвеличить или уничтожить ее. Отбросив все страхи, она уверенно прошлась перед манекенщицами.

— Ну-ка, пойдем, примеришь кое-что из гардероба нашей беглянки, — сказала ей Людмила.

Они вошли в комнату, сплошь увешанную нарядами.

— Для начала надень вот это… — и молодая женщина протянула Свете воздушное нежно-голубое вечернее платье.

Надев его, девушка почувствовала себя, по меньшей мере, женой миллионера. Людмила ловко подобрала ей волосы и закрепила их шпильками.

— Запомни, — продолжала она, — каждый раз, демонстрируя наряд, ты должна найти все его выигрышные детали. Смотри, здесь — это разрезные рукава. Ты должна обратить внимание зрителей на их необычный покрой; затем — широкая, воздушная юбка. Приподними ее за край, вот так… а теперь пройдись. Только не делай слишком больших шагов. Замри! Повернись!

Света старалась ничего не упустить.

— Руки, руки! — воскликнула Людмила. — Если начала движение, не комкай, доведи его до конца. Смотри, я демонстрирую рукава или накидку. Руки должны быть летящими, продолжающими линию твоего тела.

Светлана завороженно смотрела на Милу.

«Как красиво она двигается… Я должна этому научиться», — решительно подумала девушка.

— А вот продемонстрировать простое, так сказать, повседневное платье, — продолжала Мила, — значительно труднее.

Она подошла к вешалке и сняла темно-коричневый костюм.

— Посмотри, здесь нет никаких особых деталей, которые могут выигрышно смотреться. Значит, ты должна обратить внимание зрителей на его элегантный покрой, строгие линии, на то, как он подчеркивает достоинства фигуры. Поняла?

Света кивнула головой, переоделась в костюм и старательно повторила движения, показанные Людмилой.

— Неплохо, неплохо, — отозвалась та.

Их неожиданное занятие затянулось до самого вечера.

— Завтра приходи с утра, — сказала молодая женщина.

Света замялась.

— Ты что, не можешь? — сурово воскликнула Мила.

— Нет, могу, но дело в том… что я живу не в Ростове…

— Да, это не очень хорошо… — задумчиво протянула Людмила. — Но не смертельно. Денька на два ты можешь остаться у меня. Позвони домой и предупреди!

Глаза Светланы вспыхнули от радости.

— Слушай! А как же школа? — спохватилась Людмила.

— Я все улажу, все улажу, — взволнованно затараторила Света. — Все равно скоро каникулы.

— Ну смотри…

«Еще чего не хватало, — думала девушка, — чтобы эта дурацкая школа помешала моей карьере. Мне уже пятнадцать лет. Надо спешить. Какая там, к черту, школа… если на Западе шестнадцатилетние девчонки — уже профессиональные манекенщицы».

Для Светланы слово «Запад» было загадочно и недоступно. Однако юношеская вера в чудо не оставляла ее. Девушка надеялась, что вдруг произойдет что-то необычное, и она, по мановению волшебной палочки, окажется в центре мировой моды — в Париже.


Светлана безумно волновалась перед своим первым показом. Ей казалось, что сразу после него должно все решиться. К ней подойдет какой-нибудь случайно зашедший на это дефиле иностранный менеджер и, покоренный ее необыкновенной красотой, предложит подписать контракт. Но реальность «превзошла» все ее ожидания. Громкое и красивое слово дефиле на самом деле оказалось хождением между столиками по грязноватому полу кафе, арендованного на вечер работниками какого-то кооператива, пригласившими для поднятия настроения манекенщиц. Гримерной был огороженный скатертями угол в пропахшей жиром и газом кухне. Девушки, чертыхаясь, задирая длинные юбки вечерних платьев; чтобы их не испачкать, пробирались между огромными кастрюлями к выходу.

Света была сражена: она столько мечтала о том, как станет манекенщицей в Ростове, о том, в каких залах она будет демонстрировать модели, а вместо этого… захудалое кафе, тусклый свет и нетрезвые лица.

Потрясение несколько скрасил небольшой гонорар, ведь это были первые деньги, заработанные ею как манекенщицей. Света не растратила их на мелочи, а, приехав домой, спрятала в шкаф. Теперь девушка часто отлучалась из дома в Ростов то на репетиции, то на показы. Одноклассницы ей мучительно завидовали, представляя, какую роскошную жизнь ведет Светлана в Ростове, а учителя подняли панику. Вызывали родителей, увещевали Свету, но на все получали один ответ строптивой ученицы:

— Я решила стать манекенщицей, и начинать надо именно в моем возрасте, потом будет поздно.

— Правильно, Света, — твердила директор школы, — потом будет поздно. Ну пройдет пять, десять лет, и с чем ты останешься?

Девушка поджимала губы, опускала глаза в пол и молчала.

«Они не понимают, что через пять лет я буду звездой и у меня будет столько денег, сколько им и во сне не снилось…»

Мать плакала, отец умолял, а педагоги махнули рукой.

— Пусть делает что хочет… Лишь бы изредка посещала школу. Бог с ней — выдадим аттестат.

Через полгода ростовской жизни Света поняла, что это пустая трата времени: мелкие интриги, кровавая борьба за участие в престижных показах, в которой она со своей неопытностью всегда оставалась проигравшей. Все, чему Людмила могла ее научить, Света уже переняла. Да и потом. Мила, кто она? Всего лишь манекенщица со стажем в большом провинциальном городе.

«Надо ехать в Москву, — мучительно размышляла Светлана. — Но как? Денег нет, жить негде».

И тут так кстати в городе был объявлен конкурс «Красавица».

«Это как раз то, что мне нужно, — радостно подумала Света. — С титулом «Мисс Ростов» я пробьюсь в столице».

Девушка рассказала Людмиле о своем желании участвовать в конкурсе. К ее удивлению, та как-то без особого энтузиазма восприняла это известие.

— Конечно, обязательно попробуй, только знаешь, на победу не сильно рассчитывай. Ростов — город специфический… Здесь свои понятия о красоте…

Но Света не обратила внимания на ее слова.

«Если я выиграю конкурс, я смогу стать ведущей ростовской манекенщицей. И этим интриганкам уже не тягаться со мной. Я смогу даже работать за границей — пусть в Китае, но ведь это уже кое-что. А потом, собрав немного денег, поеду в Москву», — мечтала Светлана.

Но хрустальная мечта разбилась в один миг. Вернуться домой с известием о провале Света не могла. Это было выше ее сил.

«Боже! Что начнется! Все девчонки будут злорадствовать! — кусая губы, думала девушка. — Ну уж нет, такой радости я им не доставлю. Я приеду домой и скажу, что выиграла… что я — «Мисс Ростов». — От охватившего ее волнения даже дух захватило. — Как это она раньше не придумала, никто проверять не станет, — размышляла она вслух, нервно теребя ручки сумки, хватая от волнения воздух ртом. — Да, но если я — победительница, значит, у меня должен быть подарок», — остановилась Света на тротуаре и решительным шагом направилась в универмаг.

Однако увиденные цены быстро охладили ее пыл. Она грустно пересчитала содержимое своего кошелька. Не в силах больше сдерживать слезы, девушка прислонилась к стене и тихо заплакала. Неожиданно ее взгляд упал на груду пустых картонных коробок, сложенных в углу.

Идея!

Света стремглав бросилась к прилавку и купила большой, ярко расписанный иностранными словами полиэтиленовый пакет, затем туго набила его пустыми коробками и, облегченно вздохнув, отправилась на вокзал.

Она специально медленно шла по двору, усыпанному белоснежными лепестками опадающих цветов вишни, чтобы все, абсолютно все видели ее счастливую, гордую улыбку, а главное — огромный пакет.

— Победила-таки, — услышала она за спиной чей-то язвительный голос.

Дома, еле сдерживая слезы, со злостью швырнула пакет в угол и бессильно упала на диван. Она долго лежала в темноте, жалея себя, беспрестанно повторяя:

— Я вам еще покажу… вы меня еще узнаете… увидите… да не где-нибудь, а на обложке… хотя бы того самого «Космополитена», по которому все девчонки здесь с ума сходят…

Злорадная, ядовитая улыбка искривила ее нежные губы в змеевидные полоски. Она уже предвкушала свой будущий триумф, послушно нарисованный фантазией.

Вечером Светлана объявила родителям, что через два дня уезжает со своим Домом моды в Москву.


3


— О! Сестрица заявилась! Ну, здравствуй, дорогая! — с легкой иронией воскликнула Тамара, открыв дверь.

— Здравствуй, Тома! — ответила Лера и крепко поцеловала сестру.

— Приехала, значит…

— Как обещала.

— Проходи, проходи, — приветливо пригласила хозяйка. — Ой какие чемоданы тяжелые… Что же это ты не предупредила, я бы встретила.

— Да все до последнего дня не знала, когда смогу вылететь. Консульство визу задерживало. И потом, к чему тебя беспокоить… сама добралась.

Тамара в черном шелковом пеньюаре с размаху бросилась на кровать и, нежась в простынях, томным голосом сказала:

— Ты раздевайся, а я еще немного полежу. Потом будем завтракать.

Лера, зная привычки сестры, сама отправилась на кухню, и через десять минут маленький столик с круглой стеклянной крышкой на изогнутых ножках был накрыт у огромного окна. Сестры сели друг против друга.

— Давай по бокалу шампанского за встречу, — озорно предложила Тамара.

— О! Не откажусь!

Тамара поставила на стол длинные хрустальные бокалы и, открыв бутылку, налила пенящуюся влагу.

— Хорошо у тебя, — пригубив немного шампанского, мечтательно оглядывая комнату, сказала Лера.

— Мне тоже нравится… — Тамара закурила сигарету. — Значит, приехала!

— Приехала! — И сестры внимательно посмотрели друг на друга.

Валерия была на пять лет моложе Тамары и намного симпатичнее, если приглядеться. У нее был правильный нос, большие серые глаза, пышные, чуть ниже плеч, светло-каштановые волосы. Но она была какая-то невыразительная по сравнению с сестрой. Ей не хватало ее уверенности, гордой осанки, ослепляющей улыбки. Где бы они ни появлялись вместе, первый взгляд мужчин всегда был устремлен на Тамару, яркую, обворожительную, которая притягивала окружающих своей магической силой, не давая им возможности обращать внимание на других женщин.

— Наш уговор помнишь? — сухим тоном спросила Тамара. — На меня не рассчитывай.

— Не волнуйся! — так же сухо отрезала сестра.

Тамара, удобно прислонившись к высокой спинке стула, неторопливо пила кофе.

— И чего тебе не живется в Петербурге? Что тебя сюда тянет?

— Хочу все-таки найти свою любовь, попытать счастья в Европе, — мечтательно произнесла Валерия.

— Господи, ну почему именно здесь?

— А что, я не могу жить в Париже? Ты можешь, а я не могу? — раздраженно всплеснув руками, заговорила младшая сестра. — Я, по-твоему, должна прозябать в своей бухгалтерии? Каждый день считать и пересчитывать, сколько раковин и унитазов поступило и сколько отпущено? Гнить в непроходимых серых буднях и вечных туманах?

— Ну, гнить ты сможешь и в Париже, посреди развеселой, пестрой жизни других, а это, поверь мне, еще труднее, — грустно ответила Тамара. — И в Париже можно умереть от тоски и одиночества, от безденежья и безнадежности…

— Правильно, вы все так говорите. Устроились во Франции и ноете: «Плохо здесь, плохо. Там, в России, лучше. Там люди — человечнее, там друг к другу в гости ходят…» А что же никто из вас не вернулся назад, на горячо любимую Родину? Приезжайте, пожалуйста, все пути открыты. — Лера захлебывалась от переполнявшего ее негодования. — Так нет, все сидите в своем плохом, отвратительном Париже и ноете… и злость вас берет, и зависть, что кто-то приедет и устроится лучше вас. Не знаю, какие французы, а такие, как ты, здесь самые ненавистные. Друг друга терпеть не можете, только сплетничаете да гадости делаете…

Тамара поддразнивающе рассмеялась.

— Значит, ты тоже хочешь стать одной из нас…

— Не одной из вас, а исключением из вашего гнусного правила.

— Трудно придется, ведь ты же знаешь, какие мы… Только начнет что-то у тебя получаться, как кто-нибудь твоему добытому кровью и потом кандидату в мужья со скорбным лицом сообщит о тебе такие подробности, какие ты и во сне страшном не видела…

— Знаю, знаю, не пугай. У меня пример хороший — моя сестра. Ты же выжила здесь.

— Выжить-то выжила, но какой ценой, — задумчиво протянула Тамара.

— За ценой не постою… — донеслось до погрузившейся в тягостные воспоминания молодой женщины.

Валерия еще долго что-то громко говорила, размахивала руками, а растревоженная память унесла Тамару на десять лет назад…

* * *


Ленинград… Сводящий всех с ума волнующе-хрипловатый голос Пугачевой, «рыбий жир ночных фонарей», влажная дымка тумана… и очаровательно-озорная Тамара, работавшая, а больше «болевшая» в бухгалтерии одного из многочисленных НИИ: возможности были, папа — директор пивзавода. Жизнь ее весело протекала в шумных застольях, ресторанах, барах, престижных премьерах театров, в окружении многочисленных поклонников ее обаяния и папы-начальника. Сколько раз она собиралась замуж? Десять, двадцать? Сколько раз уже покупалось свадебное платье, а затем за ненадобностью продавалось по двойной цене. Сколько раз она, сорвав с головы белоснежную фату, с хохотом бросала ее на пол и, набрав номер телефона счастливца, уже стоявшего перед дверями рая, отказывала ему.

— Свадьба — это весело, — говорила Тамара подругам, — но что потом?

Ей претила мысль стать женой человека с положением, поселиться в трехкомнатной квартире, обзавестись машиной «Жигули», добиваться как особого блага какой-нибудь поездки за границу под строгим присмотром дядьки-инструктора. Ей хотелось другого, например, жить в шикарном трехэтажном доме с бассейном, ездить на «Мерседесе», путешествовать по всему миру, в общем, вести такой образ жизни, какой в Советском Союзе был невозможен чиновнику, за которого она могла выйти замуж. И тут «услужливая» судьба подкараулила Тамару. Все началось с телефонного звонка.

* * *


Однажды утром Тамаре позвонила ее бывшая одноклассница, с которой она поддерживала дружеские отношения.

— Тома, ты что-нибудь помнишь из французского языка?

— Из французского? — удивилась та. — Люба, что с тобой? К чему тебе парле франсе? — не выдержав, расхохоталась молодая женщина.

— Представляешь, к мужу на завод приехала французская делегация. И директор всем своим замам навязал по одному человеку домой на обед. А я, кроме лямур, ничего не помню. Ты же в классе лучше всех знала французский.

В самом деле, Тамара, особо не блиставшая познаниями, имела по иностранному языку безоговорочную пятерку. Она обожала французскую эстраду и часами слушала модных в то время Адамо, Азнавура и, конечно, неподражаемую Матье. У Тамары был прекрасный слух, и она даже научилась грассировать под Мирей. Желание узнать, о чем же все-таки поют ее кумиры, побороло лень и усадило девушку за учебники.

— Помню, конечно, кое-что, — рассеянно ответила она.

— Тома, умоляю, приходи обедать! А то мы будем сидеть, как немые. Ну, представь картину — ни он, ни мы… Выручай!

— По правде говоря, не очень хочется… — «Пойти или не пойти? — думала Тамара. — Все-таки француз, интересно посмотреть… Да и вообще иностранцы на улице не валяются…» — Ну ладно, когда званый обед будет?

— Послезавтра! Мы тебя ждем! Спасибо, дорогая!

Тамара пришла за два часа до обеда, чтобы помочь волновавшейся подруге накрыть на стол. Люба и ее муж, несмотря на все хлопоты, были чрезвычайно горды тем, что к ним придет обедать иностранец. Об этом знали все друзья и знакомые, некоторых даже пригласили. Во время наглухо закрытых границ это было высшим шиком. Всем казалось, что там, за бугром, красочная, свободная жизнь, в которой люди могут ездить по всему свету, свободно покупать в магазинах, а не на руках или черном рынке одежду, продукты, даже машины. И те, кто побывал там, приезжали с огромными от переполнявшего их восторга глазами. Они часами рассказывали о своих сногсшибательных впечатлениях, а другие, затаив дыхание, качая головами, восторженно закатывая глаза, время от времени выдыхали всем своим существом:

— Живут же люди! А мы…

За полчаса до обеда гости уже все собрались. Наконец раздался и последний, долгожданный, звонок в дверь. Плохо справлявшаяся со своим волнением Люба долго не могла открыть замок.

— Ну что же ты? — отчаянно спрашивали глаза мужа, стоявшего за спиной французского гостя.

Люба оправдательно-беспомощно чуть пожала плечами.

— Прошу, прошу, — протягивая руку вперед, приглашал хозяин своего гостя.

Все званые на торжественный обед вышли в коридор и замерли.

— Merci, merci, — улыбаясь, повторял француз.

Тамара, стоявшая поодаль, чуть поморщилась.

— Боже, сколько было разговоров, а он-то…

Щупленький, среднего роста, к тому же сильно сутулый, французик лет тридцати пожимал всем руки, повторяя свое имя:

— Ксавье, Ксавье…

При этом худенькое птичье личико его расплывалось в улыбке, а на лоб каким-то несуразным углом падала челка.

«Тоже мне, француз», — презрительно подумала Тамара.

— А вот, вот, — суетился хозяин, слегка расталкивая гостей, — наша Тома. Она… это… парле франсе.

— Vous parlez francais?![2 - Вы говорите по-французски?!] — радостно удивился француз и сразу что-то затараторил.

Тамара вежливо улыбнулась и ответила:

— Je parle mais pas trop vite[3 - Говорю, но не слишком быстро.].

— Ah, ah! — продолжал восторгаться тот. — Vous parlez tres, tres bien[4 - Вы говорите очень, очень хорошо.].

Гости замерли в немом восторге перед Тамарой, которая могла говорить на языке гостя, и перед собой, гордясь тем, что вот так запросто вращаются в обществе с самим иностранцем.

Волшебное слово «иностранец» действовало на всех магическим образом. Ведь он в Стране Советов мог покупать через щелочку виденные, да и то не всеми, шикарные товары в магазинах «Березка», он мог посещать закрытые на сто замков для советских людей валютные бары, он жил в супершикарных, по советским понятиям, отелях. При его появлении даже цепные собаки — портье отступали на шаг. Вместе с иностранцем можно было смело войти в любой самый недоступный ресторан, выпить сказочно-вкусное баночное пиво, увидеть вежливую улыбку на физиономии продавца и хоть на мгновение ощутить себя человеком, а не загнанным властью существом.

— Прошу к столу, — пригласила уже оправившаяся от волнения хозяйка.

Место Тамары было, конечно, рядом с героем дня. Поесть ей почти ничего не удалось, так как она добросовестно выполняла функции переводчика. К ее удивлению, получалось не так уж плохо. Во всяком случае, они понимали друг друга. Француз, несмотря на свою худобу, ел много и с большим аппетитом.

После обеда решили отправиться кататься по Неве. Погода была великолепная. Тамара со своим подопечным была в центре внимания. Дошло до того, что замужние дамы допустили своих мужей, охраняемых всегда недремлющим оком, к опасной, свободной в поведении Тамаре.

— Пойди позови француза к нам в гости. Вдруг он потом и нас пригласит. Представляешь, поехать во Францию по вызову… Сложно, конечно, да лишь бы вызов получить, а там мы своего уж добьемся: попросим, отблагодарим…

Тамара просто покатывалась со смеху, глядя, как эти жаждущие Франции женщины идут на смертельный риск, разрешая какому-нибудь толстому борову с брюхом с километр приблизиться к ней и с се помощью заговорить с французом.

«Господи, да подавитесь вы ими! Зачем мне ваши лысые, потные, жирные мужья?..» — думала Тамара.

Но в ее абсолютную лояльность по отношению к их «сокровищам» не верила ни одна женщина.

— Не может быть, чтобы женщина не хотела выйти замуж. Это она хитрит. Только мы зазеваемся, как она тут же и уведет мужа. Знаем таких!

Француз мило беседовал со всеми и с большим интересом поглядывал на Тамару.

После прогулки гости начали прощаться. Остались Тамара с Ксавье, гостеприимные хозяева и их ближайшие приятели — одна супружеская пара. Посовещавшись, они решили завершить вечер в загородном ресторане. Ксавье немного заволновался, объясняя Тамаре, что его, наверное, не пустят туда в шортах. Но хозяин, узнав, в чем дело, хлопнул его по плечу.

— Все о'кей, Ксавье!

Тот пожал плечами: о'кей так о'кей. Ведь он-то не знал, что обладает магическим пропуском во все рестораны Страны Советов, который называется «иностранец».

До ресторана «Хижина лесника», расположенного среди пахучих гордых сосен, добрались на двух машинах.

— «Волгу» мне надо отпустить, — предупредил Любин муж. — Обратно придется возвращаться «партиями».

После такого количества выпитого все уже чувствовали себя друзьями и нежно любили друг друга. У Ксавье была с собой невиданная для жителей Советского Союза видеокамера, и все наперебой начали заглядывать в окуляр, чтобы посмотреть на себя со стороны.

— Ой! Где это мы?.. Неужели это я? — раздавались возбужденные голоса.

Ксавье перемотал кассету на начало и предоставил своим советским друзьям любоваться собственными персонами, а сам пригласил Тамару танцевать. Она стала отказываться: во-первых, ей тоже хотелось заглянуть в окуляр видеокамеры, а во-вторых, было стыдно танцевать в ресторане с мужчиной, одетым в шорты. Но Люба выпихнула ее.

— Пойди, а то обидится.

— Но ведь это черт знает что… Умора… Еще хоть ноги были бы как ноги, а то спичечки кривые, — сопротивлялась она.

— Да ладно, Тома, наплюй… станцуй с ним. Видишь, как он на тебя смотрит.

Тамара вздохнула и как подневольная пошла танцевать. Захмелевший Ксавье, обняв ее за талию, начал с энтузиазмом рассказывать о своей Бретани, откуда был родом. Тамара поняла, что у него там двухэтажный дом, — правда, с родителями.

«Ничего себе, — подумала она, — вот тебе и простой рабочий!»

Когда собрались уезжать, никто не хотел оставаться и ждать второго рейса, поэтому, хохоча и толкаясь, в машину влезли все. На первом сиденье, рядом с непьющим водителем, разместились Тамара и худющий Ксавье, а сзади — два крупных мужика и их не очень миниатюрные жены.

— Ничего, поехали, — сказал муж Любы, — только ты, Тамара, когда будем проезжать пост ГАИ, пригни голову.

Около отеля растроганный столь теплой встречей Ксавье обменялся рукопожатием с мужчинами, а женщинам поцеловал руки.

— Француз! — закатив от восторга глаза, прошептала Люба.

— Я хочу написать вам письма, — сказал он. — Дайте мне свои адреса.

Тамара перевела, и новоявленные друзья с большим удовольствием протянули ему листки, вырванные из записных книжек.

«Чем черт не шутит, а вдруг возьмет да и пригласит в гости?» — думали все, кроме Тамары.

— С какой стати он будет приглашать людей, увиденных впервые? — тихо проговорила она.

И только ради вежливости тоже написала свой адрес.

Через два дня Люба опять позвонила Тамаре.

— Слушай, Тома, Ксавье сегодня уезжает, и мой муж говорит, что было бы хорошо, если бы мы с тобой пошли с ним попрощаться. Он говорит, что надо намекнуть ему на приглашение, а? Пойдем?

— Ты думаешь? Да нужны мы ему…

— Ну, Тома, пойдем! А то мой все уши прожужжит мне.

— Ладно! — согласилась Тамара.

В подарок французу она взяла большую красивую книгу о русских писателях.

Ксавье, увидев их в аэропорту, обрадовался и тоже подарил по сувениру: необычные открытки с изображением танцующих юношей и девушек, одетых в национальные бретонские костюмы, причем лифы и юбки были сделаны из ткани. Расцеловавшись на прощание с Тамарой и Любой, Ксавье сказал, что обязательно напишет им.


Потянулись привычные будни — и вдруг словно бомба взорвалась. Сначала друзья, а через день и сама Тамара получили конверты с французским штемпелем.

— Тамара, приезжай, пожалуйста, переведи! Ксавье прислал нам открытку! — просила Люба.

Эту новость тут же узнали все приятели Любы и ее мужа. Все находили открытку потрясающей и дрожали от зависти.

— А что как он их пригласит?..

Когда же Тамара перевела содержание, приятели успокоились, а Люба с мужем разочарованно посмотрели друг на друга. Как оказалось, открытка — всего лишь форма вежливости, благодарность за радушный прием. Зато письмо на двух страницах, полученное Тамарой, лишило всех покоя. Ксавье, делясь своими приятными воспоминаниями о поездке, в конце приписал, что приглашает Тамару в августе будущего года приехать к нему в гости. А когда в феврале она получила официальный бланк приглашения, то в полной мере осознала и «…месть врагов и клевету друзей», которые просто бесились при мысли, что Тамара может выйти замуж за Ксавье и будет жить в «самой» Франции. Некоторые, правда, с трудом, пытались изображать на своих вытянутых лицах подобие радости за подругу. Люба тоже долго держалась, а потом нервы сдали, и зависть, смешанная с обидой — ведь они же обедом угощали, — вырвалась бурным потоком.

— Муж мой говорит, что ты на его горбу едешь во Францию!

Тамара не любила выяснения отношений и, пожав плечами, молча повернулась и ушла.


4


Франция! Какое притягательное слово, наполненное голубым туманом из прочитанных романов, благородством и бесстрашием мушкетеров, откровенными новеллами Мопассана, завораживающим голосом Пиаф…

«Неужели я увижу Лувр, Елисейские Поля, Эйфелеву башню, Версаль… — с тревожной радостью думала Тамара, нетерпеливо поглядывая на часы. — Боже мой! Французская кухня, вина, настоящее французское шампанское! — Сидя в кресле самолета, она чувствовала себя на грани фантастики и реальности. — Неужели я лечу в Париж?! Париж!» — И сердце Тамары затрепетало от радости.

С первых же шагов по французской земле все словно стремилось поразить и ошеломить ее. Выйдя из самолета, она очутилась в зале ожидания со светлым мраморным полом, стеклянными стенами, полукруглыми оранжевыми диванчиками. Тамара решила, что тут ее и ждет Ксавье, но остальные пассажиры привычным шагом направились вперед. Бегущая дорожка по длинному светло-бежевому коридору, украшенному яркой рекламой, доставила Тамару к стойке паспортного контроля. Повсюду, очаровывая ее, звучал сладостно-нежный голос диктора, объявлявшего рейсы на любимом ею французском языке.

После проверки документов Тамара нырнула в одну из прозрачных артерий аэропорта и, в восторге глядя на бьющие под ней фонтаны, очутилась перед лентой доставки багажа. Пока молодая женщина ждала свой чемодан, через открывавшиеся широкие двери на фотоэлементах она увидела улыбающегося и махавшего ей рукой Ксавье Тюаля. Со сверкающими от радости глазами, с сердцем, переполненным благодарностью се новому французскому другу за необыкновенный праздник, который он ей подарит, Тамара подошла, словно к воротам сказочного королевства, к раздвинувшимся перед ней дверям. Еще мгновение — и она очутилась в объятиях Ксавье, который, крепко поцеловав молодую женщину, с удовольствием принялся рассматривать ее стройную, плотненькую фигуру в облегающем ярко-алом трикотажном платье с треугольным вырезом на спине. Она тоже краешком черных блестящих глаз оглядела его и непроизвольно поморщилась: худой, почти прозрачный, сутулый, одетый в кримпленовые брюки неопределенного цвета, которые даже в Стране Советов уже вышли из моды, но ужаснее всего были его туфли, надетые на босу ногу. Тамаре, любившей все красивое, это чрезвычайно не понравилось. Ей было неприятно и неловко идти рядом с таким неопрятным кавалером. Ксавье же, радостно приобняв свою гостью за плечи, повел ее к выходу. Он, захлебываясь, что-то говорил, а Тамара вертела головой по сторонам, желая увидеть как можно больше.

Провинциальность Ксавье сказывалась на каждом шагу. Они долго катались в лифте, то поднимаясь, то опускаясь, пока наконец он не нашел нужную кнопку. Выйдя на улицу, Тюаль, словно мышонок в банке, забегал из стороны в сторону, разыскивая остановку автобуса.

«Н-да… — обреченно подумала Тамара. — Машиной здесь и не пахнет».

С трудом выяснив, куда идти, он потянул за собой молодую женщину.

«Странно, — размышляла Тамара, — он же сам только приехал. Неужели нельзя было запомнить, где остановка, и не метаться с высунутым языком».

Наконец они сели в автобус. Она хотела бы, не отрываясь смотреть в окно, но Ксавье ей все время мешал своим разговором. Голова Тамары кружилась, а перед глазами, как в калейдоскопе, мелькали все новые и новые картинки.

— Выходим, — сказал Ксавье Тюаль, — теперь поедем на RER.

Тамаре это, конечно, ничего не говорило.

— RER — это похоже на метро, только на более длинные расстояния и очень скоростное, — пояснил ей Тюаль.

Билеты у Ксавье оказались использованными, и он, чтобы не покупать новые, предложил Тамаре пролезть под дверцами автомата. Глаза молодой женщины округлились от удивления.

— Пробираться безбилетником? — Это не умещалось у нее в голове. — Что я, школьница, которая решила пошалить?!.

Худющий Ксавье тощей селедкой ловко проскользнул под металлическими дверцами и звал Тамару:

— Давай! Давай! Сначала передай чемодан, сумки, а потом сама.

Бедная Тамара оглянулась по сторонам и, подавив унизительное чувство, пролезла вслед за Ксавье.

Приехав на вокзал Монпарнас, они сдали вещи в камеру хранения и пошли гулять по Парижу. Вечером они уже должны были на скоростном поезде отправиться к Ксавье домой — в Бретань.

Париж плавился от августовской жары. После прохладного ленинградского лета молодой женщине казалось, что она сейчас и сама расплавится. Тамара впитывала в себя Париж каждой клеточкой кожи, но рассмотреть его детально за короткое время до поезда было невозможно. Единственное, что ей отчетливо врезалось в память, это восхитительное здание «Hotel de Ville», из гранита необыкновенного цвета спелой сливы. От жары, усталости и вихря впечатлений Тамара захотела пить. Она достала свои деньги и попросила Ксавье купить ей чего-нибудь прохладительного. Тюаль как-то занервничал и стал ее отговаривать.

— Но я хочу пить! — настаивала Тамара. — И еще хочу мороженого, — указала она на красивую рекламу. — Вот это, клубничное.

Ксавье нервно теребил деньги, но, увидев ее непреклонное желание, заметался, как загнанный заяц, между киосками, явно выискивая, где будет подешевле. Тамаре это ужасно не понравилось, и она отвернулась, чтобы не видеть страданий Тюаля по ее франкам. Наконец, после мучительного поиска между лавочками, он купил стакан воды и, протянув его Тамаре, с завистью сглотнул слюну. Конечно, мучительно смотреть, как в тридцатипятиградусную жару кто-то пьет ледяную, пузырящуюся воду. Тамара, недоуменно взглянув на Ксавье, предложила ему купить и себе стакан за ее деньги. Он несколько секунд отнекивался, но устоять не смог. Мороженое тоже было божественно вкусным, тем более что Тамара уже проголодалась, но жара не дала ей возможности доесть его до конца, превратив замороженный шарик в розовую теплую жидкость, которая сладкой дорожкой полилась по руке. Тамара, обратясь к Ксавье, спросила:

— Куда можно выбросить?

— Выбросить?! — воскликнул он. — Ты больше не хочешь?

— Нет, оно же растаяло.

— Давай мне!

Она протянула ему протекающий вафельный рожок, думая, что он пойдет его выбросить в урну, но Тюаль с жадностью отправил остатки мороженого себе в рот. Тамара замерла от удивления.

«Он видит меня всего третий раз в жизни и, не брезгуя, доедает…»

Молодая женщина даже представить себе не могла, чтобы кто-то из ее знакомых мог такое сделать. Она невольно поморщилась, глядя на Ксавье в его дурацкого цвета брюках, туфлях на босу ногу и с идиотским треугольным чубчиком на лбу. Ко всем его «достоинствам», он еще постоянно сморкался в бумажные платки. Утешением ей послужило бессмертное замечание Генриха IV.

«Париж стоит мессы», — вздохнув, подумала молодая женщина.

Она даже не могла представить, сколько ей придется испытать. Может быть, узнав, Тамара отказалась бы от этого дара судьбы, но хитрая Фортуна никогда никому не показывает свои прейскуранты заранее, она расставляет замысловатые ловушки, разбрасывает сладкую приманку, и человек, думая, что наконец-то судьба смилостивилась и улыбнулась ему, радостно ступает на путь страданий и несчастий.

* * *


В прохладном, с кондиционированным воздухом, вагоне скоростного экспресса, похожем на салон самолета, Тамара с удовольствием устроилась у окна, но полюбоваться красотами прекрасной Франции ей не удалось. Через несколько минут после отправления весь пейзаж за окном слился в одну зелено-голубую массу. Экспресс летел с захватывающей дух скоростью, но при этом его не шатало, не трясло, словно он мчался не по земле, а парил в воздухе. Тамаре так понравилось это комфортабельное путешествие, что было жаль покидать гостеприимный вагон.

На привокзальной площади города Нанта они сели в машину Ксавье. Утром, отправляясь в Париж за Тамарой, он оставил свой маленький «Рено» на стоянке.

— Через час будем дома, — облегченно сказал Тюаль.

Они мчались по ровному, блестящему чистотой шоссе мимо очаровательных деревушек. Дома поразили Тамару. Нельзя было найти двух похожих. Построенные в основном из белого камня, они восхищали своей архитектурной выдумкой и цветами, которые пышными охапками словно выпадали из окон. Перед домами были чистые зеленые дворики, ровные невысокие заборы ограждали владения. Никаких тряпок, дырявых ведер, покосившихся калиток, убогих сараев. Вместо этого небольшие фонтаны, милые фигурки ангелов, широкие вазы.

«Отчего так? — думала Тамара. — Ведь и нам никто не мешает починить калитку, выкрасить ее, снять ржавые крючки, убрать во дворе лежащие годами какие-то доски, трубы, ящики и вместо втоптанных в грязь кирпичей положить асфальт, разбить клумбы…»

— Вот мы и подъезжаем. Это мой город, — радостно уведомил Ксавье.

Город… для русских размахов Тамары — это была просто деревня, прелестная, но деревня.

Автомобиль свернул на тихую улочку, ведущую в тупик, и остановился. Молодая женщина оглянулась.

«Какой же его дом? Тот или этот?»

Увы, оказался этот, самый скромный, а попросту бедненький, но чистенький-чистенький — с большим ухоженным двором. Ксавье открыл низкие ворота, и машина по шуршащему гравию въехала прямо в гараж, пристроенный к дому. Тамаре стало как-то тоскливо, она не любила гостить у чужих людей, но делать нечего. Они вошли в небольшой симпатичный коридор, и, пока Ксавье возился с вещами, на пороге комнаты появились его родители: худая, в седых букольках, мама Жизель и папа Жозеф, с большим животом на тонких ножках. При виде друг друга все радостно улыбнулись. Началось знакомство. Тамара тут же принялась дарить свои подарки. Она привезла столько, что хватило бы на несколько семей. Тут были и золотая цепочка для Ксавье, и золотой кулон для его мамы, платье для нее же, будильник в русском стиле, всевозможные расписные чашки, миски, ложки из очень красивого белого фаянса, черная икра, водка. Мама Жизель восхищенно хлопала в ладоши и горячо благодарила.

Затем Ксавье по крутой лестнице повел Тамару в ее комнату, посредине которой стояла огромная, покрытая толстым стеганым розовым покрывалом кровать. В углу примостился старенький столик, а у стены — шкаф со стулом. На эту крохотную площадку второго этажа выходили еще три двери: спальни родителей, комнаты Ксавье и ванной. Из всего дома Тамаре понравилась именно она — не своим оборудованием, конечно, а своими размерами. Внизу находились столовая, переходящая в маленькую гостиную с камином и двумя креслами, и кухня. Причем весь пол был выложен серой, в крапинку, плиткой, от которой постоянно веяло холодом. На втором этаже, правда, был паркет, и, чтобы он блестел, у последней ступеньки лежали две войлочные стельки для ног. Каждый раз, когда кто-то поднимался туда, он, словно конькобежец, скользил на них по паркету, наводя блеск. Тамара на секунду задумалась, представляя своего отца в роли паркетного фигуриста, и рассмеялась.

На следующий же день Ксавье деятельно принялся знакомить Тамару с близлежащими достопримечательностями. Ближе к вечеру они отправились в курортный городок Ла Боль, расположенный на берегу Атлантического океана. Вот это была красота! Берег широкий, длинный до бесконечности, с нежным бело-золотистым песком. Дома красивые, магазины сверкающие, отели с бассейнами под открытым небом. С наступлением ночи все отдыхающие спешили на набережную. Ксавье тоже потянул туда Тамару. Неожиданно раздался грохот, и небо раскололось, рассыпалось на миллиарды ослепительных сверкающих осколков. Тамара остолбенела от страха, не понимая, что происходит.

— Фейерверк, — придя в себя, догадалась молодая женщина.

Такой красоты она не видела никогда. Да что там не видела — даже не представляла, что можно так разрисовать черный шелк неба. Советские праздничные салюты и фейерверки ей показались свечкой по сравнению с радостным солнечным светом. Здесь не было досадных промежутков перед каждым новым залпом, здесь царил художник с безудержной, не знающей отдыха фантазией. Он смело бросал краски на холст неба и гениальной кистью превращал их в изысканный, капризно-мгновенный рисунок. Тамаре вдруг почему-то, до боли в сердце, стало жалко советских детей, которые никогда не увидят этой сказочно-волшебной феерии, этих слепящих глаза красок радости жизни. Среди веселой, гудящей от восторга толпы на Тамару нахлынула щемящая грусть. Она почувствовала себя обворованной громкими лозунгами социализма. Дожить до двадцати восьми лет и ничего не видеть. Да, она знала, что там, за глухим каменным забором, другой мир, но что он вот такой яркий, радостный — не представляла. Тюремная система социализма просчиталась, чересчур строго охраняя послушное стадо советских людей. Когда кому-то все-таки удавалось попасть туда, на планету Западная Европа, то он просто не в силах был замечать какие-либо недостатки. Ему говорили, даже жаловались «европоинопланетяне», но он не верил… а только видел освещенные по ночам улицы, ровные дороги, переполненные продуктами магазины…

«Вам бы у нас пожить с месяц, тогда бы по-другому запели», — с горечью подумал подневольный строитель тюремного счастья.

И, вдохнув побольше свободного воздуха, подобрав свои кандалы с цепями социализма, покорно возвращался за забор.


Вернувшись, овеянная свежим дыханием океана, молодая женщина забралась в постель, завернутую в форме конверта, то есть все простыни и одеяло были подоткнуты под матрас. Тамаре же, с ее русским размахом, даже во сне было ужасно неудобно. Она долго вертелась в неподвижных объятиях простыней, пока наконец абсолютная тишина, царившая в этом деревенском городке, не усыпила ее своим ласковым голосом.

Подъем был в девять утра. Тамара, любившая поспать, чувствовала себя усталой и разбитой. Но этот худосочный Ксавье поднимал такой шум во всем доме, что улежать было просто невозможно.

— Сегодня мы с папой и мамой поедем в музей! — объявил ей Тюаль.

В машину уселись по-семейному: родители сзади, Тамара с Ксавье впереди.

Удивительная страна — Франция… сказочная: кружевные готические соборы, величественные замки, очаровательные усадьбы. Немного проехал — и перед тобой новая страница истории Французского королевства. Двадцатый век исчезает за древними толстыми стенами замков-музеев, и ты вступаешь в давно уже пережитые события.

Семейство Тюалей со своей гостьей чинно посетило музей, погуляло в парке и отправилось обедать в лес. Папа Жозеф поставил столик и стулья, а мама Жизель ловко его накрыла. Получилась очаровательная столовая с голубым потолком-небом и темно-зелеными, чуть дрожащими резной листвой стенами-деревьями. Потом они отправились на озеро и только к вечеру вернулись домой. Ужинали в столовой, обставленной громоздкой мрачной темно-коричневой мебелью в чисто деревенском стиле. Телевизор смотрели, сидя на жестких соломенных стульях. Тамара тоскливо подумывала о любимом мягком диване.

* * *


В розовых рассветных лучах бретонского утра Ксавье со своей гостьей отправлялись в длительное путешествие по всему полуострову. Мама Жизель давала последние наставления и чуть горестно-безысходно смотрела на своего сына.

«Влюбился, без сомнения, влюбился в эту русскую… Что будет?»

Папа Жозеф улыбался и весело махал рукой:

— Bonne route![5 - Bonne route! — Счастливого пути! (фр.).]

Опять мелькали чистенькие славные города-деревушки, высоченные шпили церквей, опять появилась вдали волнующаяся гладь океана. Как прекрасна Франция!

Всему, что встречалось на пути, Тамара умилялась, как ребенок:

— Я никогда не видела такого количества лодок и яхт, не видела таких очаровательных кафе, прячущихся под кокетливыми зонтиками, не видела таких чистых пляжей! — восклицала она.

Солнце слепило нещадно, хотелось поскорее остановиться, чтобы подбежать к едва колышущейся бирюзовой воде и с восторгом погрузиться в ее чуть прохладную глубину. От нетерпения Тамара первая выскочила из машины и, пока Тюаль был занят парковкой, неожиданно почувствовала, что замерзла. Как странно… ослепительное, просто африканское солнце — и холодные мурашки по телу от дуновения ветерка. Ей пришлось накинуть на плечи толстую шерстяную кофту. По пляжному песку идти было приятно, вокруг Тамары загорали раздетые люди, а в воде весело плескались дети и взрослые. Правда, загорающих было значительно больше, чем купающихся. Она смело зашла по щиколотку в воду и ровно через секунду выскочила назад. Голубая, переливающаяся в лучах солнца вода была обжигающе-холодной. Тамара почувствовала себя медведем на балу в своей шерстяной кофте на залитом солнцем пляже.

— Чтобы здесь загорать, а тем более купаться, нужна закалка моржа, — решила молодая женщина.

Она сделала еще несколько безуспешных попыток постоять в воде, но всякий раз как ошпаренная выпрыгивала на берег. Солнце все же заставило Тамару снять теплую кофту, и молодая женщина, устроившись на большом валуне, подставила свое лицо ласкающим лучам. Волны с легким шуршанием омывали камни, разлетаясь о них мельчайшими брызгами; озорной ветерок игриво шалил с широкой юбкой северной гостьи; небо поражало необыкновенно ярким голубым цветом… Гармония… гармония человека с природой… но… Тамаре захотелось есть. Они позавтракали чуть свет булкой с медом и чашкой кофе, а сейчас уже, наверное, часа четыре — пора бы и пообедать. Ей было очень неловко говорить об этом Ксавье, а тот, словно был сделан из железа, которому смазка требовалась только один раз в день, беззаботно щебетал с приросшим к спине животом. Тамара, правда, уже начала понимать, почему Тюаль такой худой. Он экономил на еде, делая вид, что придерживается диеты.

«Да, но почему же тогда он в гостях ест за троих? Дома — черствая горбушка, а в гостях масло, да побольше…»

Тамара еще не знала, что мучительное чувство голода будет преследовать ее все путешествие…

— Ладно! — сказал Ксавье. — Надо устраиваться на ночлег. Поедем в кемпинг.

Они сели в машину и минут через двадцать въехали в широкие ворота с надписью «Кемпинг», которому через день, уже покидая его, молодая женщина даст название «Бедная Тамара». Поговорив с кем-то в конторе, Ксавье снова сел за руль, и они выехали на огромное поле, обнесенное забором, сплошь заставленное машинами и палатками. От этой панорамы Тамара пришла в ужас.

— Мы что, будем ночевать в палатке? — раздраженно воскликнула она.

— Да, ты ведь сама согласилась.

— Я согласилась?! — Тамара захлебывалась от возмущения. — Я согласилась! Я же думала, что французский кемпинг — это не советский кемпинг. Я думала, что здесь нормальные комфортабельные домики… а это черт знает что!

— Не волнуйся, вот посмотришь, тебе понравится, — попытался успокоить ее Ксавье.

— Понравится! Мне двадцать восемь лет, и я ни разу, слышишь — ни разу, не ночевала в палатке в своей стране, и я не собираюсь менять свои привычки.

Ксавье ничего не ответил, только злые огоньки зажглись в его темных глазах да треугольный чубчик своим углом еще противнее окаймил его лоб.

«Дурак, дурак, — думала Тамара, — он что, издевается надо мной? Не нужна мне такая Франция! А дура, что приехала. Только деньги зря потратила. Лежала бы себе сейчас в Дагомысе под сочинским ни с чем не сравнимым солнышком, спала бы на финской кровати…»

Тамара действительно любила отдыхать комфортабельно, ей не надо было море ради моря.

«Я отдыхать еду, а не вливаться в коллектив…»

Поэтому слово «отдых» для нее ассоциировалось со словом «комфорт».

Тамара взглянула на хлипкого Ксавье и чертыхнулась, а тот деловито вбивал колышки в землю для палатки…

«Лучше бы ты их себе в башку вбил», — мысленно бесилась молодая женщина.

Натянул брезент, и… получилось самое жуткое сооружение во всем кемпинге. Вокруг высились матерчатые домики с человеческий рост, с окошками, а тут какая-то нора, в которую надо вползать на четвереньках. Ксавье тем временем, не обращая никакого внимания на Тамару, достал что-то вроде примуса и начал разогревать остатки вчерашней похлебки, приготовленной мамой Жизель. Голова Тамары пошла кругом. Она не могла представить, чтобы русские хозяева стали потчевать своих, не то что иностранных, — русских гостей вчерашней похлебкой. Ей было нестерпимо стыдно за эту скаредность, казалось, что все смеются над ними. Кое-как съев этого «рататуя», так называла мама Жизель свое кулинарное произведение, Тамара, проклиная все на свете, за тридевять земель пошла в туалет. Нет, конечно, французский кемпинг, несомненно, кое-чем отличался от советского. Там не было мусорных куч, окруженных хороводом мух, никто не разводил костров, было удивительно чисто и не было пьяных. Но во всем остальном — это тоже поле под открытым небом.

Ксавье гостеприимно откинул полог палатки.

— Залезай, тебе здесь понравится!

Тамара, как приговоренная к смертной казни, последний раз огляделась вокруг и, словно в петлю, нырнула в тесное чрево проклятой палатки. Мысленно чертыхаясь и жалея себя, молодая женщина улеглась под одеяло. Унизительное чувство охватило ее. Вокруг еще ходили люди, и ей казалось, что она лежит на мостовой среди пешеходов. Ксавье закрыл вход на «молнию» и погасил фонарик. Ровно через пять минут Тамара скинула с себя одеяло, резко села и, хватаясь за грудь, закричала:

— Я не могу здесь находиться, я задыхаюсь!

Удивленный Ксавье зажег фонарик и непонимающе смотрел на молодую женщину, путающуюся в словах, с горящими от ужаса глазами.

— Клаустрофобия, понимаешь, у меня клаустрофобия! Выпусти меня!

Тамара металась, судорожно хватая воздух ртом. Ей в самом деле казалось, что если сейчас она не выберется из этой брезентовой могилы, то задохнется.

— Скорее, скорее, открывай!

Перепуганный Тюаль с трудом нашел «молнию», и Тамара словно вихрь вырвалась на свободу и полной грудью вдохнула ночную, чуть влажную прохладу. На немой вопрос Ксавье она ответила:

— Буду спать в машине на заднем сиденье.

— Но это невозможно! — завопил худосочный Тюаль. — Там вещи!

«Ах, да! — подумала Тамара. — Там же примуса, вонючие кастрюли с остатками кислой похлебки, птичьи крошки, которыми питается этот придурок».

— Буду спать на переднем. Открывай машину! — приказала она.

Тюаль, громко бурча себе под нос, достал ключи.

— Тебе будет неудобно, ты замерзнешь!

— Не волнуйся! Лезь в свою палатку!

Тамара надела парадно-выходную теплую австрийскую кофту, цена которой равнялась цене билета Ленинград — Париж, и, горестно вздохнув, примостилась на сиденье. Через несколько минут за стеклом возникла виновато-злая физиономия Ксавье.

— На, возьми одеяло. Ночью будет холодно.

«Если это одеяло, то я… императрица Екатерина», — раздраженно подумала молодая женщина, натягивая на себя дырявый старый плед.

Слезинки жгучей обиды заскользили по ее лицу.

«Приехала во Францию, чтобы в шикарной кофте сидя спать в машине, укрываясь пыльной тряпкой… Вот бы все «друзья-подруги» порадовались, глядя на меня…»

Ночью было так холодно, что Тамаре казалось, будто ее уже покрыл иней. Утром, выйдя из машины, она очутилась по щиколотку в ледяной росе.

«Хочу домой! Домой! — вертелось у нее в голове. — Не выдержу больше».

А вокруг уже резвились дети, ходили легко одетые женщины.

— Никогда бы не подумала, что французы такие закаленные.

Тамара чувствовала себя среди них оранжерейным цветком, случайно вынесенным на улицу: либо привыкнет и выживет, либо погибнет.

«Не хочу привыкать и не хочу погибать! Не хочу здесь жить! — Тамара сама удивилась таким мыслям. — Ведь мне же не нравится этот кемпинг, еда, которой меня потчует Тюаль… но ведь не все французы такие, не все так живут».

Молодой женщине вспомнились сводившие ее с ума французские фильмы с шикарными домами, отели с великолепными ресторанами и, конечно, элегантными, воспитанными мужчинами.

«Тут что-то не то… Господи, да что не то… — словно озарило Тамару. — Ведь Тюаль — всего-навсего жадненько-бедное существо с минимально выдаваемой в стране зарплатой, а мне-то нужен… с максимально выдаваемой!..»

Представляя Францию по фильмам, косметике, которая иногда продавалась в Ленинграде, украшая город гирляндами очередей, страждущих получить хоть немного красоты в пластмассовой коробочке с золотой розой; по восторженным откликам счастливчиков, побывавших в столице мира, Тамара, как и все советские люди, была уверена, что если есть рай на земле, так это Франция. Теперь же, познакомившись с жизнью обыкновенных французов, она была неприятно поражена. Оказывается, не все француженки одеваются у Пьера Кардена или в бутиках «Кристиан Диор», не все даже могут позволить себе кружащие головы советских женщин знаменитые духи «Шанель № 5», не все француженки выглядят, как очаровательная Мишель Мерсье или как потрясающая Милен де Монжо, а мужчины уж точно не Алены Делоны. Но тем не менее Франция — удивительная, восхитительная страна: разочаровывая Тамару одним, она покорила, вскружила голову ей уже тем, что она — Франция.

Тамара решила взять себя в руки и попытаться разобраться — хотя в океане противоречивых впечатлений что-либо понять было просто невозможно.

«Ладно, — размышляла она, — Ксавье беден. Но хороша бедность. Двухэтажный дом, машина, видеотехника, о которой я, дочь зажиточных родителей, могла только мечтать. Но, с другой стороны, при отсутствии продуктов в России русские питаются намного лучше, чем французы уровня Тюаля». Когда Ксавье посмотрел гардеробчик Тамары, то, прищелкнув языком, сказал:

— У нас так одевается буржуазия…

И опять Тамара вернулась к мысли…

«Я просто попала не в тот круг… Но как выйти из него? О чем я думаю? — перебила она сама себя. — Не как выйти, а для начала как остаться! У меня всего три недели, и я должна заставить этого худосочного придурка сделать мне предложение. Иного выхода нет».

Тюаль возился около машины, укладывая свои нехитрые пожитки. Тамара подошла сзади и, положив ему руку на плечо, нежным голосом сказала:

— Ксавье, я вчера была чересчур раздражительна, но, ты пойми меня, я не могу спать в палатке, я заболею. Лучше, знаешь что… давай вернемся к тебе домой и каждый день будем куда-нибудь ездить. У вас здесь столько интересного…

— Нет, я же хочу тебе показать всю Бретань, если, конечно, получится.

«Вот осел упрямый! Зачем мне Версаль, если я буду жить в хижине! — теряя самообладание, думала молодая женщина. — Еще одна такая ночь, и я за себя не ручаюсь…»

Она хотела спокойно убедить его, где хитростью, где лаской, но злость фурией вырвалась из нее:

— Знаешь что? Я хочу домой. Отвези меня в аэропорт! — закричала Тамара, а спохватившись, подумала: «Что же я делаю?»

Но в ней происходило какое-то раздвоение: она понимала, что должна приложить все усилия, чтобы остаться во Франции, а это зависело только от того, сможет ли она покорить Тюаля, но делала она совсем другое: злилась, капризничала, требовала…

Ксавье испугался ее ультимативных слов. Она нравилась ему, как ни одна женщина… он был согласен сносить ее взбалмошный характер, лишь бы хоть изредка видеть сверкающие жемчужины зубов, слышать ее грудной смех и погружаться в страшно притягательный омут темных глаз.

— Нет-нет, Тамара, — заволновался Тюаль, — ты не поняла. Мы будем жить в отеле.

— В отеле? — смилостивилась капризная гостья. — Хорошо. — И принялась помогать ему укладывать пожитки.

После бессонной ночи она ужасно хотела спать и есть и, достав свои деньги, сказала Ксавье:

— Пойдем позавтракаем, я заплачу.

На что тот с готовностью согласился.

«Конечно, я могу спустить все свои деньги на еду, — размышляла тем временем Тамара, — но ведь я ему столько подарков привезла… Мог бы и отдарить… К тому же как я вернусь домой без сувениров?.. И себе кое-что хочется купить…»

Но открывшаяся панорама отвлекла ее от практических мыслей. Было время отлива океана. Вода отступила, и Тамара, выскочив из машины, побежала по влажному песку, который еще несколько минут назад был океанским дном. Это было восхитительное ощущение… Опьяненная соленым воздухом, нежным песком, ласкающим ступни ног, солнцем, празднично сияющим в вышине на нежно-голубом небе, она пустилась танцевать. Закрутилась в фуэте, плавно перешла в шене и, словно Одилия из «Лебединого озера», замерла в гордой позе. Ксавье был сражен.

— Ты танцуешь, как балерина!

— Я этому училась… в детстве… а потом бросила…

* * *


Отель оказался небольшим двухэтажным домом, похожим на пансион.

«Это все же лучше палатки», — подавляя вздох разочарования, подумала Тамара.

— Заказать номер с одной большой кроватью или двумя маленькими? — спросил ее Тюаль.

— Конечно, с двумя! — недоуменно взглянув на него, ответила молодая женщина.

Они поднялись на второй этаж, открыли дверь и… посредине комнаты стояла одна огромная кровать. Тамара пристально посмотрела на Ксавье. Тот заюлил своими жиденькими ножками в широких штанинах шорт.

— Все номера заняты, только этот…

— Черт с тобой, — зло прошептала Тамара. — Но здесь нет и ванной!

— Ванная рядом, в коридоре…

— А туалет?

— Туалет — внизу… как спустишься по лестнице…

Тамара, буквально лопаясь от кипевшего в ней негодования, приправленного жгучей обидой обманутых ожиданий, подошла к окну, чтобы хоть как-то успокоиться, а не взорваться, сметая всех и вся на своем пути.

«Это надо же, приехать во Францию, чтобы жить в такой гостинице, в какой я в Союзе и на минуту не осталась бы. Туалет под лестницей, ванная — в коридоре, обед — воздух, хлеб — облака… и вдобавок ко всему еще эта тонконогая букашечка…»

Услужливые слезы уже подбежали к ее глазам, но усилием воли Тамара вернула их назад.

«В конце концов — это не тюрьма, а срок — не вечность, к тому же Тюаль делает что может… Только, к сожалению, его возможности даже на один миллиметр не могут приблизиться к моим желаниям…»

Она подошла к зеркалу, расчесала волосы, напудрилась, подвела губы темно-вишневой помадой. Ксавье на все эти действия смотрел как завороженный. Тамара была для него девушкой с обложки журнала: яркой, изысканно одетой, невероятно красивой. Женщины его круга редко употребляли даже губную помаду, а о том, чтобы они красили глаза и ногти, не могло быть и речи. Поэтому для Ксавье Тамара была олицетворением элегантной женщины из буржуазной среды, о знакомстве с которой он даже не смел помышлять.

Было время завтрака. Спустившись вниз, они сели за один из столиков маленького гостиничного кафе. Тамара с удовольствием намазала круассан джемом. Ксавье быстренько сделал то же самое и, смачно чавкнув, откусил полбулочки. Он ел с большим аппетитом и так громко чавкал, что Тамара, не выдержав, воскликнула:

— Ксавье, так есть некрасиво! Это надо делать тише!

Тот с удивлением взглянул на нее и согласно кивнул. Но через несколько минут, забыв обо всем на свете, кроме еды, опять зачавкал, как поросенок над корытом. Тамара в бессилии возвела глаза.

«Господи! За что такое наказание?»

Однако восхитительные путешествия к скалистым берегам океана, широкие песчаные пляжи, прогулки по сказочно прекрасным улочкам средневековых городов заставляли молодую женщину на время забывать о всех неудобствах.

В первую же ночь, улегшись с Тамарой в одной кровати, Тюаль заохал и прижался к ней. Ее непроизвольным желанием было оттолкнуть его и послать подальше. Но, остановив уже занесенную руку, она подумала:

«Если я хочу жить во Франции, я должна выйти за этого придурка замуж. А что потом? Потом?.. Потом с моей-то внешностью я быстренько найду себе богатого мужа. Это же Франция, здесь на каждом шагу французы!.. А вдруг у меня ничего не получится?» — все же одолевали сомнения, но Тамара решительно отогнала их докучливый рой и ответила на неприятную для нее ласку Ксавье.

«Как-нибудь», — сцепив зубы, успокоила она себя и провела сеанс любви с худосочным, влажно-холодным лягушонком. Правда, пересилить себя и сносить его поцелуи она не смогла, поэтому сразу же объяснила, что никогда ни с кем не целуется.

— Я этого не люблю.

Лягушонок был так рад, что его вообще допустили к телу, что квакал от удовольствия и со всем соглашался.

Экономя деньги, Ксавье предпочитал покупать продукты в магазинах и обедать на природе. Однажды они, как всегда, расстелили дырявый плед на траве и разложили нехитрую провизию. Быстро съев, что ей причиталось, Тамара с нескрываемым любопытством наблюдала муки Тюаля над кусочком розовой ветчины. Встав над ней на четвереньки, он, словно Гамлет, погрузился в размышления.

— Есть или не есть? — бурчал себе под нос Ксавье, пристально рассматривая тоненький ломтик, лежащий на серебряной фольге. — Не есть! Потом! — решил он и аккуратно свернул фольгу.

Тамара еле удержалась, чтобы не рассмеяться. В конце концов через два дня чересчур экономному Тюалю пришлось выбросить этот уже протухший кусочек мяса.

«Так тебе и надо!» — злорадно подумала Тамара.

Она уже потратила все свои деньги, а Ксавье продолжал изгаляться в сверхъестественных способностях выискивать непригодные для еды продукты — то креветки размером с мизинец, то кислый салат в большой полиэтиленовой банке, есть который Тамара категорически отказалась и, сидя на лавочке, удовольствовалась яблоком с кусочком хлеба. Грустно съев свой более чем скромный ужин, она кое-как доехала до гостиницы и поскорее легла в постель, чтобы хоть во сне не испытывать чувство голода.

Ко всему прочему Ксавье еще был гениально невоспитанным. Если, заплутав в незнакомом городе, он спрашивал у кого-нибудь дорогу, то, погрузившись в объяснения, очень часто в задумчивости почесывал свою мужскую принадлежность. Тамара всякий раз была готова умереть со стыда. Естественно, она не выдержала и сделала ему замечание. Он согласно кивнул головой и продолжал в том же духе.


Проведя неделю в крохотном отеле, Ксавье и Тамара вернулись домой. Родители Тюаля уехали отдыхать в Испанию.

«Неплохо для бедных, — невольно подумала молодая женщина. — У меня отец — директор пивзавода, и то лишний раз даже в Болгарию съездить не может, а тут…»

Ксавье по-прежнему продолжал морить свою гостью голодом, а она на почве постоянного недоедания изводила его перепадами настроения.

Тюаль, конечно, очень гордился Тамарой и с удовольствием возил ее по гостям. Один раз они заехали к его тетке, которая приняла их на кухне, так как комнаты в доме, сверкая натертыми полами, были для них собственным музеем, входить в который разрешалось, только чтобы лечь спать на огромные кровати с многочисленными пухлыми подушками.

«Ну точно как у нас в деревнях, только чисто», — сопоставила Тамара.

Гостья тетке явно не понравилась: она не выразила восхищения убранством дома, которое та с нескрываемой гордостью продемонстрировала ей через дверные проемы.

Потом они несколько раз ездили к какой-то засушенной ученой старушке, у которой за ужином ее сын и Ксавье долго и нудно делили между собой маленький кусок колбасы. И то надо сказать, что у старушенции на столе был фруктовый сок, который никогда не появлялся в доме Тюалей, как запретная роскошь. Ксавье наливал себе один стакан за другим, не забывая при этом еще кое-что запихнуть в рот.

В один из выходных они со старушенцией и ее знакомыми: супружеской парой с двумя детьми — отправились в какой-то город. Тамара была голодна и зла. Она уже не могла сдерживаться, и ее мрачное настроение тучей наплывало на Тюаля. Тот заволновался и предложил ей погулять вдвоем. Они прошлись по узким улочкам и вошли в старинную, в готическом стиле, церковь, в которой, кроме них и царственной тишины, не оказалось никого. Тамара обожала величественную красоту католических соборов, восхищаться которой ей всякий раз мешал Тюаль со своими глупыми разъяснениями. Вот и сейчас он что-то начал потихоньку бурчать. Молодая женщина сделала ему знак рукой, чтобы он замолчал, но Ксавье на лету поймал ее руку и, крепко сжав в своей, неожиданно четко произнес:

— Тамара, мы могли бы пожениться…

Она немного удивленно смотрела на него, ничего не отвечая. Ксавье, от волнения переминаясь с ноги на ногу, повторил:

— Как ты смотришь на то, чтобы мы поженились?

— Ты делаешь мне предложение? — озорно сверкнув черными глазами, игриво спросила Тамара.

— Да!

— Ну что ж! — Наклонив голову набок, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться, она придала своему лицу задумчивый вид. — Я подумаю! — И, помолчав с минуту, добавила: — А впрочем, я согласна!

Ксавье от радости широко открытым ртом ловил воздух, а ручонками пытался обнять невесту, чтобы поцеловать ее манящие, дразнящие воображение губы.

«Ладно! — решила Тамара. — Один раз стерплю, но не больше».

Выходя из церкви, она невольно взглянула на Тюаля со стороны.

«И вот это хлипкое, согбенное создание на тоненьких кривых ножках будет моим мужем… С ума сойти… Никогда бы не подумала…»

* * *


Три последних дня своего заграничного турне Тамара с Тюалем провели в Париже. Ее уже просто тошнило от общества Ксавье, и она была вынуждена уговаривать сама себя потерпеть еще немного. Но ей это не удавалось.

«Нет, он ненормальный! — постоянно думала Тамара. — Другой бы на его месте послал меня подальше, а этот все терпит. Хотя я, конечно, рискую: перегну палку и тогда все — прощай Франция! Ну и черт с ней! Не могу я больше…»

Но оказалось, что могла.

Когда Тамара собиралась в свою наделавшую столько шума поездку, ей позвонила приятельница одной ее подруги и попросила разрешения передать с ней банку черной икры и бутылку водки своей знакомой, живущей в Париже. И вот теперь, сидя в отеле, Тамара набрала номер телефона русской парижанки и, представившись, спросила, как им можно встретиться.

— Знаете что! — ответила та. — Приходите ко мне в гости. — И она подробно рассказала взявшему трубку Ксавье, как ее найти.

Так Тамара и Тюаль оказались в одном из фешенебельных кварталов Парижа. Они еще несколько раз проверили адрес, прежде чем решились нажать на кнопку домофона, расположенного у стеклянных дверей, через которые был виден великолепный холл.

— Я сейчас открою! — приветливо сказала Надя. — Входите!

Застрекотал замок, и опешившие Тамара с Ксавье вошли в беломраморный холл с фонтаном посередине. Зеркальный лифт плавно поднял их на третий этаж, где у распахнутой двери их уже ждала хозяйка — маленькая худенькая женщина лет тридцати пяти.

— Проходите, пожалуйста.

Тамара, затаив дыхание, завороженно смотрела по сторонам.

«Вот оно! Вот оно! Это то, что мне нужно! Именно так я хочу жить, — молоточками радостно-тревожно застучали мысли в ее голове. — Боже, просто невероятно… какая роскошь».

Всегда болтливый Ксавье здесь тоже притих и с не меньшим восхищением, чем его спутница, рассматривал шикарные апартаменты.

— Как у вас красиво, Надя. Это просто фантастика! — наконец смогла произнести Тамара. — Можно мне все посмотреть?

Наличие двух ванных комнат в одной квартире поразило ее воображение, а белая кухня свела с ума.

— Проходите в салон, — любезно предложила Надя. — Выпьем за встречу.

Женщины сели в обтянутые кремовой кожей кресла, а Ксавье вольготно устроился на таком же диване. Хозяйка предложила виски со льдом Тюалю, а себе и Тамаре налила душистый тягучий ликер. Бедной Тамаре, уже три недели не произносившей ни слова по-русски, так захотелось выговориться, спросить совета у удачливой соотечественницы, что она рассказала ей все, не утаив ни свои честолюбивые помыслы, ни свое отвращение к Тюалю. Выслушав ее сбивчивую исповедь, Надя покачала головой.

— Могу сказать тебе одно: Париж — это наркотик, и ты попала под его опасное очарование. Если ты дашь волю эмоциям, сиюминутно пожалеешь себя и расстанешься со своим женихом — потом всю жизнь будешь мучиться, проклинать свою глупость. А решишься остаться здесь, выйти замуж за противного тебе человека — тоже будешь мучиться с одной лишь небольшой разницей. У тебя будет маленькая надежда однажды встретить нормального мужчину, выйти за него замуж и устроить свою жизнь так, как ты того хочешь. А там, за проволокой СССР, у тебя ничего не будет.


Ступив на бегущую по прозрачной трубе дорожку аэропорта, Тамара на прощание помахала Ксавье рукой, на которой маленькой яркой звездочкой сверкнул бриллиантик обручального кольца. Расстроенный Тюаль, повторяя одно и то же, кричал ей вслед:

— Я завтра же подам бумаги в мэрию, слышишь — завтра же! И ты не забудь, что должна сделать…


5


— Тома, ты меня слышишь? — с недовольством в голосе воскликнула Лера. — Я говорю, говорю, а ты где-то витаешь.

— Слышу, успокойся! — отозвалась Тамара, вернувшись из необъятной страны воспоминаний.

Валерия легкой походкой кошечки подошла к импровизированному шкафу — длинной металлической трубе, увешанной нарядами.

— Ладно! Что тут у тебя новенького?

Руки Леры ласково ощупывали упругую шелковистую ткань элегантного жакета от Сони Рикьель.

— Какая прелесть!

Она тут же надела его на себя. Темно-синий жакет плотно охватил ее фигуру. Валерия взглянула в большое прямоугольное зеркало и невольно слегка прищурила серые глаза.

— Вот это класс!

Затем надела юбку чуть выше колен, туфли на высоких каблуках, ловко заколола волосы шпильками, пышной волной приподняв их над затылком, и в восхищении замерла перед своим отражением.

— Конечно, когда ты в такой одежде, любой мужчина обратит на тебя внимание.

Она нежно провела пальчиками по упругим полам жакета и грустно вздохнула.

— Томка — жадина, ни разу не даст надеть.

Валерия хотела было продолжить свое изучение изысков парижской моды, собранных сестрой, как та резко прервала ее пленительно-мучительное наслаждение.

— Лера, у меня мало времени, а ехать нам с тобой далеко. Так что давай собирайся!

Тамара сняла с вешалки черный кожаный костюм в талию от Клода Монтана. Валерия невыразимо грустным взглядом смотрела, как костюм ее мечты обнял чужое тело.

— Жить будешь у Обогревателя, — деловым тоном продолжала старшая сестра, — я договорилась на месяц, а там уж как получится.

— Кто это такой — Обогреватель? Это фамилия или прозвище?

— Прозвище, конечно. Он тут всех русских девок обогревает вниманием и телом. Квартира у него нормальная, трехкомнатная, только далековато от Парижа — в Орли.

Лера слегка нахмурилась и, ничего не ответив, стала переодеваться. Втайне она, безусловно, надеялась, что сестра разрешит ей немного пожить у нее, но Тамара никогда не изменяла своим привычкам и ни из-за кого не хотела терпеть ни малейшего неудобства.

— Ты что надулась? — заметив ее выражение лица, воскликнула она. — Я же тебя предупреждала: у меня жить нельзя. Ты думаешь, я прикидываюсь, что на мели? У меня только-только начало завязываться с одним богатым арабом, а тут ты…

— Ничего себе на мели… нарядов на несколько миллионов… — протянула Лера.

Тамара хотела ей ответить, но потом лениво махнула рукой.

— Что бы я тебе ни сказала, ты мне не поверишь. Вот поживешь в Париже — и сама во всем разберешься, все поймешь…

— Пойму, пойму, но тебя все-таки не отправлю жить к какому-то Обогревателю.

— Слушай, Лера, мы же договорились! — раздраженно воскликнула Тамара, метнув яростный взгляд на сестру.

— Ладно, ладно, успокойся.

— Нет, мне это нравится… она себя еще обиженной чувствует. Да другая бы сестра послала тебя куда подальше. А я и квартиру нашла, и насчет фиктивного брака договорилась. Кстати, надо позвонить твоему «жениху» и сказать, что ты уже приехала.

Валерия глубоко вздохнула и примирительным тоном спросила:

— Мне деньги тебе оставить? Ты ведь будешь вести расчеты с этим «женихом»?

— Да! И все надо сделать как можно быстрее.

Тамара бросила в сумку пачку сигарет и достала ключи.

— Поехали!

Сестры спустились в подземный гараж; грустно вздохнув, Тамара завела свой маленький «Пежо».

— Не поверишь, я два месяца за руль не садилась. Денег на бензин не было. Хорошо работа подвернулась, а то бы сейчас на метро поехали.

Автомобиль резво выскочил на дорогу и, сверкая стеклами, помчался по парижским улицам. Голова Леры сладко закружилась.

«Неужели теперь я буду жить здесь?! — ликуя в душе, думала Валерия. — Неужели я каждый день из года в год буду ходить по этим необыкновенным улицам, сидеть за прозрачными стенами бесчисленных brasseries[6 - Brasserie — пивная-кафетерий (фр.).], любоваться великолепным сверкающим вечерним нарядом Эйфелевой башни…»

Счастье переполняло молодую женщину. Она не хотела думать о предстоящих, довольно трудных буднях, она была полна решимости все преодолеть и достичь желанной, полной радости жизни. Ей казалось, что никакие печали больше не смогут коснуться ее, ведь она теперь будет жить в волшебном Париже.

Ах, как она страдала каждый раз, покидая Париж… как ее мучил неотвязный страх, что, может быть, она уезжает навсегда. Родина-то непредсказуема… За одну ночь в Кремле отольют новый забор от земли до неба, повесят замок, и прощай мир веселых красок… В России все — дальтоники… различают только один цвет — серый. А ей, видевшей радугу, уже невозможно будет вновь надеть непроницаемые однотонные очки… Но теперь все страхи позади. Теперь все будет, как она захочет. Единственное, за что себя ругала Лера, так это за свою медлительность.

«Раньше, раньше надо было, а то приехала в тридцать три года покорять Париж. Дура!»


Но что поделаешь… всему виной была ее повышенная способность влюбляться. Каждый раз Валерия влюблялась в последний раз и навсегда в отличие от своей старшей сестры, которая любви предпочитала увлечения. Когда Тамара вышла замуж за Ксавье, Лере было двадцать три года, и она уже три года как была замужем.

Ее первый муж, Дима, возненавидел Францию, вскружившую голову его жене после первой ее поездки к Тамаре. Лера вернулась сама не своя. На работе она время от времени погружалась в прострацию и грезила с открытыми глазами. Дома она вздыхала о Париже и какой-то «Галери Лафайетт», постоянно вставляла в свою речь французские слова. Но самым страшным было то, что после Франции Лера взглянула на Диму другими глазами и поняла, как она потом любила повторять своим многочисленным подружкам, все его ничтожество, серость и ограниченность мышления, мелочность желаний и скудность возможностей. Ее любовь, словно дымок из трубы, вырвалась и растаяла. А без любви Лера не могла тянуть кандалы супружества. Разыгралась семейная драма. Дима страдал и любил, Валерия страдала и ненавидела. Через год после своего турне во Францию Лера развелась и уже было собралась к сестре, которая пообещала ей найти фиктивного жениха, как влюбилась, теперь уже окончательно, в потрясающего мужчину, высокого и красивого. Он был сотрудником одного крупного института, который занимался тем, что десятилетиями безрезультатно выискивал недостатки капитализма и достоинства социализма. Чтобы лучше было выискивать, его иногда посылали «туда», но ненадолго. Институт процветал, ведь поиск несуществующего вечен.

Второй муж покорил Леру своей заграничной eau de toilette[7 - Eau de toilette — туалетная вода (фр.).], добротными костюмами и темно-синими глазами. Валерия была безоблачно счастлива два года, но потом неожиданно нахлынуло разочарование, и она, стремясь забыться, на одной из вечеринок безумно влюбилась в уже не очень молодого, женатого секретаря райкома. Это была страсть на грани самоотречения. Она любила его так, что секретарь всерьез стал опасаться за свое дорогое кресло, которое он любил и почитал больше, чем свою жену и всех любовниц, вместе взятых. Но сероглазая Лера спустя три месяца совершенно охладела к нему. Выйдя из любовного бреда, она задавала себе только один вопрос:

— Как я могла полюбить этого абсолютного дурака?

И, пожав худенькими, но не лишенными приятности плечами, вновь застучала высокими каблучками по неведомым дорогам любви.

В канун своего тридцатилетия Лера, уже свободная и от второго брака, неожиданно спросила себя:

— Что же дальше? — И твердо ответила: — Дальше — Париж. Как я вообще могла здесь прозябать?

Но на пути к ее городу счастья опять и опять возникали соблазнительные препятствия. И только к тридцати трем годам, освободившись от последнего любовного безумства, Лера стремглав бросилась к сестре, чтобы вновь не попасть в ловко оплетающие ее руки любви.


Валерия была оптимистичной натурой и грустным мыслям ответила известной фразой:

— Лучше позже, чем никогда.

Машина уже покинула пределы столицы и мчалась по веселым пригородам.

— Тома, а как этот, к которому мы едем, попал сюда? — спросила Лера.

Тамара усмехнулась:

— Не волнуйся, среди моих знакомых нет эмигрантов по политическим убеждениям. Все мы здесь в поиске иной жизни, и Вовка — не исключение. Ты себе и представить не можешь, из какой он тьмы тараканьей, из какой глухой деревни, ужас! Он, когда в институт поступил — физической культуры, конечно, то ли в Рязани, то ли в Симбирске, то устроился официантом в ресторан, чтобы подработать. И там одна француженка, собирательница русского фольклора, без памяти влюбилась в него. Одним словом, все было: и КГБ, и предупреждения, и угрозы, а они все равно поженились. Вот таким образом Володя Копытов стал гражданином Франции. Но знаешь, как он был деревней, так и остался…

Лера удивленно посмотрела на сестру.

— Ну нет, конечно, немного пообтесался… Да, он стихи пишет и под Есенина косит, так ты иногда повосхищайся… человеку приятно будет.

— Слушай, Тома, так там и жена. Как-то неудобно, я их стеснять буду.

— Да какая жена. Они уже давно развелись. Француженка богатая была, помогла Вовке, он устроился: квартира, машина, работа… все у него есть. Не первый сорт, правда, но это в любом случае лучше, чем прозябать в его деревне Глуховке. Кем бы он там был… а тут… Брат с другом приезжают, так Вовка перед ними павлином ходит — те, как негры, и убирают, и готовят, и слова поперек не скажут. Как же, Вовчик-то — парижанин. Ой! А еще он штуку одну сотворил… умрешь.

Тамара громко, заразительно засмеялась. Она хлопнула ладонью сестру по колену.

— Представляешь, ему же мысль, что он парижанин, покоя не дает. А в Париже кого этим удивишь? Так он купил «Опель», подержанный, естественно, и поволок его в свою деревню, чтобы там пофорсить. Здесь-то «Опелей» море, а там он один. Нет, ты вообрази на минутку… на «Опеле» — по ухабам и непролазной грязи деревенской, так сказать, дороги, а чуть подсохнет, пыль, словно океанские волны, накатывает. — Задорные слезинки озорными фонтанчиками вырвались из глаз Тамары. — В общем, он своего достиг. Его теперь в деревне французом величают. Да… у человека предел мечтаний был — стать французом. Одним словом, каждый находит славу по уровню своего развития.

— А тебе какая слава нужна? — неожиданно спросила Лера.

— Мне слава? Господи, да неужели ты меня считаешь такой скудоумной? Мне жизнь нужна… без ограничений. Жизнь для себя, а не слава для других.

— А мне любовь…

— Все. Приехали. Выходи, любвеобильная сестра.

Машина остановилась среди однотипных пятиэтажек; если бы не чистота во дворах, не ухоженные клумбы и не белые стены домов, можно было подумать, что сестры очутились в Москве.

— Район, скажем прямо, не блеск. Интернациональный, — вынимая чемодан, объясняла Тамара. — Да ты сюда не навсегда. Ты же у нас в миллионера приехала влюбляться… Да-да — пятый этаж, лифта нет, дверь без кодового замка… А ты что хотела? Авеню Фош я тебе предоставить не могу, — добавила она в ответ на вопросительный взгляд Валерии.

Кряхтя и охая, они втянули тяжелый чемодан на последний этаж. Тамара позвонила, и через минуту на пороге появился хозяин — «француз» Володя Копытов.

— О! Тамарочка, привет! — широко улыбаясь, пропел он. — Заходи! — Увидев стоящую за спиной сестры Леру, добавил: — Проходите, девочки!

— Вот, люби и жалуй, моя сестра Валерия, — представила Тамара немного смущенную Леру.

— Очень рад! А я уже давно поджидаю твою сестренку…

— Ой, ты же знаешь, эти вечные задержки с визами, — ответила Тамара, небрежно упав в пушистое кресло.

Лера села напротив сестры, а хозяин, поставив на небольшой столик бокалы и несколько бутылок, устроился на диване. Валерия украдкой оглядела комнату, стилизованную под русскую избу.

«И какого черта надо ехать в Париж, чтобы устраивать тут рязанскую деревню?» — насмешливо подумала она.

Один угол комнаты был заставлен расписными подносами, матрешками, деревянными шкатулками, ложками. В другом, занавешенном пестрой шалью, на тумбочке возвышался огромный самовар. На стене висела большая картина с изображением голой коротконогой с толстыми ляжками русской бабы. Еще один угол переливался поддельным золотом дешевых икон.

Закончив свой беглый осмотр, Лера прислушалась к разговору сестры с хозяином дома.

— Ну, поехал плакаться о своей несчастной парижской жизни…

Тамара сочувствующе изредка кивала головой, а Лера, еще не изучившая эмигрантский политес, неожиданно совершенно искренне и прямо сказала:

— Володя, если тебе так плохо здесь, возвращайся назад!

Бедный Копытов чуть не поперхнулся. Он находился в самой середине своей ностальгии по родным березам, как эта новоприбывшая, ради которой он, собственно говоря, и старался, чтобы она по своей наивности не слишком обольщалась парижской жизнью, вдруг брякнула: «Возвращайся!»

— Чего это я поеду? — взъерепенился Вовка. — Чего это я там… — но, вовремя спохватившись, опять начал разливать реки тоски.

«Так, с ним все ясно, — решила Лера. — Можно без церемоний». — И, поднявшись, сказала:

— Я квартиру посмотрю. Да, Володя, а где моя комната?

Копытов, вновь прерванный на душещипательной ноте, замолчал и печальными глазами посмотрел на свою гостью.

— Слушай, Володя, я не первый раз в Париже и все ваши ностальгические арии знаю наизусть. Так что я тебя сильно слушать не буду, не старайся… — Однако, случайно поймав взгляд сестры, добавила: — А вот Тамара говорила, ты стихи пишешь, это интересно.

В глазах Копытова зажглись яркие звездочки удовольствия.

— Пишу…

— Ты лучше нам стихи почитай…

Лера еще не успела закончить фразу, как тот приступил к декламации.

— Ну пошел, поехал «последний поэт деревни»…

Валерии пришлось сесть и придать лицу задумчивый вид.

«Н-да, Томка мне свинью подложила… Так и с ума сойти недолго, если слушать его каждый вечер».

Она посмотрела на сестру, глаза Тамары смеялись, а губы пытались сохранить сосредоточенное спокойствие.

«И как Томка так может? — недоумевала Лера. — Надо бы и мне научиться».

А Копытов самозабвенно читал свои опусы. Валерия, глядя на его круглую, словно блин, рязанскую физиономию, с немного толстыми губами, которые он постоянно облизывал языком, думала, что было бы очень неплохо, если бы этот доморощенный поэт заткнулся и она смогла бы, приняв душ, отправиться спать.

* * *


Черные стены нескончаемого тоннеля мелькали за окнами, на которых яркий свет вагона отражал усталое лицо Валерии. Она сидела, вжавшись в самый уголок, рядом с дородной, обернутой в пестрые ткани, негритянкой. Полгода уже прошло с тех пор, как Лера стала мадам Муру. Ее «муж» на другой же день после церемонии, получив то, что ему причиталось за его услуги, скрылся в неизвестном направлении.

Молодая женщина невольно поморщилась. Ей вспомнилось, как она в один из вечеров, когда ее денежные запасы были уже на исходе, надев новые колготки и изрядно поношенный костюм от Мюглера, щедрый подарок сестры, отправилась на Елисейские Поля с твердой надеждой непременно встретить того, ради кого она сюда и приехала.

В обворожительный весенне-летний вечер Лера поднялась на эскалаторе из метро, и перед ее глазами возникла величественная Триумфальная арка — сердце Парижа. Молодая женщина воздушной, игривой походкой, чуть касаясь серых гладких плит, пошла по сверкающей огнями, витринами, товарами, глазами туристов улице. Она чувствовала: на нее обращают внимание. Призывно-многозначительное «Bon soir!», что могло бы значить: «Простите, вы не хотели бы со мной познакомиться?» — раздавалось со всех сторон. Но Лера, мельком взглянув на мужчин, желавших свести знакомство, отворачивала голову и шла дальше. Дважды прогулявшись по Елисейским Полям и не встретив ничего подходящего, она отправилась полюбоваться роскошными витринами многочисленных галерей, как говорят французы: «облизать витрины». Замерев в раздумье перед бутиком с дамскими сумочками, Лера услышала, как кто-то сзади подошел к ней и, немного помолчав, спросил:

— А вам какая нравится?

Молодая женщина посмотрела на неожиданного собеседника.

«Нет, не то», — тут же мелькнуло в голове, но, вспомнив, что вечер уже клонится к глубокой ночи, а она еще ни с кем не познакомилась, решила поддержать беседу.

— Вот эта, красная!

— И в самом деле, очень красивая, но цена…

«Еще и двух слов не сказал, а уже цена… — усмехнулась про себя Лера. — Сейчас начнет причитать, как все французы: «Tres cher, tres cher…»[8 - Ires cher — очень дорого (фр.).] Можно подумать, что я и без них не знаю, что очень дорого».

Кавалер, среднего роста и, видимо, обладатель такого же среднего кошелька, пригласил Леру, как принято в Париже, на чашечку кофе. Они зашли в кафе рядом с небольшим рестораном «Hippopotamus».

«Эх, лучше бы туда», — с сожалением отвечая своему голодному желудку, вздохнула Валерия.

Кавалер купил по коктейлю, и начался нудный неинтересный разговор: «Кто вы, а… русская… вы очень красивая…» — и еще на час в том же духе. Выяснив, что ее визави работает управляющим в пиццерии — это что-то вроде старшего официанта, Валерия совсем загрустила и захотела тут же избавиться от него, однако это оказалось не так-то просто.

Вечер прошел впустую. Добравшись к полуночи домой, Лера, расстроенная, уставшая на высоченных каблуках, сгорбившись, поплелась… если бы домой, а то к Копытову. Взобравшись на пятый этаж, она без сил рухнула на кровать, размазывая макияж горькими слезами.

«Значит, придется искать работу», — всю ночь свербила мысль в ее голове.

Лера рассчитывала, что ее трудовая деятельность не затянется надолго, так как она приехала сюда не в поисках работы, а в поисках любви. Однако иностранка, да еще с посредственным знанием французского языка, оказалась никому не нужна. Только благодаря помощи Тамары она кое-как устроилась официанткой в небольшую пивную.

— Хорошо, что не уборщицей, — безжалостно заявила Тамара в ответ на ее робкие жалобы.

— Нечего сказать, успокоила, — злилась Валерия. — У меня все-таки высшее образование…

— Моя дорогая, выбирай: или с высшим — в Петербурге, или официанткой в Париже — хотя, по правде говоря, первый вариант мне нравится больше.

— Но ты, ты же не работаешь, а живешь — дай Бог всякому, — взвизгнула Лера.

Тамара долгим черным взглядом впилась в бледное лицо сестры.

— Но ты, ты же не пойдешь по моему пути…

Валерия опустила голову и что-то невнятно пробормотала.

— Самое удивительное, — продолжала Тамара, — что ты мне завидуешь, но при этом абсолютно забываешь, чего мне все это стоило. И, если честно сказать, Лера, ну чего я добилась? Маленькая квартирка, машина да куча тряпок. Ладно! — резко перебила она сама себя. — Не раскисать. Хотя многое потеряно безвозвратно, кое-что все-таки осталось.


Валерия слегка потерла усталую спину рукой. В вагоне было душно, многолюдно. И так изо дня в день. Правда, после вечерней смены, которая заканчивалась в полночь, возвращаться удобнее, поезда пустые, но зато приходится лететь со скоростью шквального ветра — в час ночи метро закрывается, а ей еще надо успеть сделать пересадку на RER.

Лера грустно усмехнулась, вспомнив, как она готовилась к своему первому рабочему дню, словно к экзамену в университете. Всю ночь зубрила меню: какое название что означает. Неделю отработала даже весело. Все думала: не сегодня-завтра зайдет выпить что-нибудь приятный мужчина и уведет ее оттуда. Дни летели, шли месяца, а мужчина не появлялся. Тамара, естественно, ее предупреждала:

— Ты на свою забегаловку не рассчитывай. Тот, кто тебе нужен, туда не заходит.

Однажды на серебристо-сером «Ягуаре» приехал сам владелец многочисленных брассери. Валерия в черном облегающем платье постаралась попасться ему на глаза. Но тот только скользнул по ней равнодушным взглядом, как по части интерьера. А жаль… темноволосый, с легкой проседью, хозяин ей понравился, да и машина тоже.

Получив свои первые в жизни заработанные непосильным трудом пять тысяч франков, Валерия отправилась в магазин… но увы, не в завораживающую «Галери Лафайетт» или роскошную «Прэнтан», а в обыкновенный «Монопри». Считая и выгадывая до появления пота на лбу каждый франк, она смогла купить себе только самое необходимое и, разумеется, самое дешевое: кремы для лица, тела, шампунь, краску для волос. Увы, седина настойчиво вплетала свои ненавистные серебряные нити в каштановые волны ее волос, а это вело к новым затратам. Разорилась Лера только себе на колготки, позволив истратить на них тридцать франков.

«Если так дела пойдут дальше, — безрадостно подумала она, — то я вскоре стану клиенткой добрейшего мсье Тати[9 - Тати — сеть самых дешевых магазинов в Париже.]».

За продуктами Володя ездил на машине, и Лера только отдавала ему свою долю денежного взноса, но иногда они, как супружеская пара, вместе отправлялись в супермаркет и деловито сновали с тележкой между зазывающими рядами товаров.

Вначале Копытов, конечно, предложил Лере свои мужские услуги, но та, серьезно посмотрев ему в глаза, сказала:

— Мне этого, Володя, не надо.

И, чтобы отплатить Копытову за свое бесплатное проживание, ей пришлось взять на себя все хозяйство. Лера готовила, мыла посуду, убирала, гладила, даже переклеила обои в прихожей. Несколько дней после отказа Обогреватель ходил с надутой физиономией, но потом оценил удобства, создаваемые Валерией, и они дружно зажили каждый своей жизнью под одной крышей.

Лера посмотрела в сторону выхода, с трудом поднялась и неожиданно встретилась взглядом с очень приятным мужчиной. Она сразу же приободрилась, измученное выражение глаз сменилось на кокетливо-беспечное.

«Ну же, выйди со мной, заговори, я же тебе понравилась…»

Но, увы… поезд умчался вместе с очень приятным мужчиной, а Валерия осталась на перроне одна.

Дома, не обращая внимания на усталость, боль в спине, Лера деятельно занялась приготовлением обеда. К приходу Вовки стол был уже накрыт. Однако несмотря на то, что Копытов был, видимо, доволен порядком, воцарившимся в квартире, Лера очень боялась появления в ней еще одной женщины.

«Ведь не будет же он жить все время монахом. Обязательно девку приведет… и что мне тогда делать?»

Пообедав, как всегда, с говорливым Володькой, Лера убрала со стола, вымыла посуду на строгий французский манер, то есть погрузила ее в пенную воду, потерла губкой и, не споласкивая, поставила на сушилку. Придя к себе в комнату, она сняла узкое платье и без сил упала на кровать. Неприятная мысль о появлении другой женщины все вертелась у нее в голове.

«Если Вовка меня выставит, что тогда делать? Квартиру я снять не смогу — денег не хватит; Тамара не поможет, на это рассчитывать не стоит; в проститутки податься… это не для меня. Господи, так что же мне делать? Полгода света белого не вижу. Разве я для того удобную двухкомнатную квартиру в Петербурге бросила, чтобы здесь чашки, тарелки перетирать, да «Чего изволите?» на полусогнутых спрашивать?»

Лере вспомнилась ее бухгалтерия с мягким креслом на вертящейся ножке, негромкое постукивание калькуляторов, стрекотание компьютера. Раздражавшие раньше до ненависти лица сотрудниц представились ей теперь такими близкими и родными.

«В принципе все они — неплохие тетки… Ну, у каждой что-то не ладится, настроение не очень… но ведь, когда кому плохо, всегда помогут пусть просто теплым словом… Нет, не ценила я этого, не ценила…» — всхлипнув, проговорила Лера.

Две огненных больших слезы появились в уголках ее серых глаз и, перелившись через края век, потекли обжигающими щеки струйками.

Ссоры, возникавшие в тихих покоях бухгалтерии, показались ей глупыми, не стоящими гроша. Она вспомнила имена всех сотрудниц своего отдела, даже имена их мужей, детей, вспомнила проблемы, волновавшие их перед ее отъездом, вспомнила, как весело они распили пять бутылок шампанского за ее удачу в сказочной Франции. Тогда Лера не верила в их искреннюю радость за нее, а теперь ей казалось, что они всем сердцем желали ей добра.

«Господи! Как же мне быть? У меня нет больше сил, какой смысл в моих каждодневных унижениях и страхах? Да, я могу гулять по Елисейским Полям, но я все равно там — чужая. Там веселая, праздничная жизнь, а я словно отгорожена от нее толстым витринным стеклом, могу только смотреть и завидовать…»

Неприятно, ужасно неприятно было сознавать, что Тамара во многом оказалась права.

«Неужели и я, как Копытов, буду ныть по поводу своей несчастной парижской жизни? Эх, если бы мне хоть такую квартиру, как у него, я бы… Стоп, — прервала себя Лера, — я-то сюда не за ординарной квартиркой в рабочем районе приехала. Я примчалась сюда за любовью и красивой, невероятно красивой, словно картинка в журнале, жизнью. А что получается? Может, все бросить и вернуться в Питер отдохнуть от тягот, от слез… Так в чем же дело?»

А дело было в том, что остатки гордости не пускали Леру назад. Она не смогла бы вынести насмешки и сожаление подруг и друзей.

«Это будет ужасно, ужасно, — твердила, обхватив голову руками, Лера, — но лучше я переживу это унижение и вернусь к своей нормальной жизни в Петербурге: найду другую работу, в конце концов, поменяю круг друзей-приятелей, перееду на новую квартиру… чем здесь унижаться всю жизнь и трястись от леденящего душу и тело страха, заслышав русскую речь в брассери… вдруг знакомые из Питера, тогда хоть пулю в лоб, тогда — все. — Она даже встала с кровати. Она не смогла бы вынести насмешек и сожалений подруг и друзей. — Представляю их восторг: «Валерия-то в Париже официанткой работает… Фи, мерзость какая!» — будут судачить они, смакуя такую новость».

Леру бросило в жар, она скинула халат и осталась в одних кружевных трусиках, но через минуту ей вдруг стало так холодно, что она, стуча зубами, улеглась под толстое одеяло.

«Надо успокоиться и обязательно найти выход… завтра утром… завтра утром…»

А завтра утром раздался тревожный звонок будильника, и взъерошенная Лера вскочила с кровати только с одной мыслью в голове: «Не опоздать на работу!»

Когда наступило небольшое затишье и клиентов поубавилось, она, устало прислонившись к стойке, неожиданно для себя приняла решение:

«Потерплю еще месяца два, а потом уеду. Слово даю, уеду!»

Ей сразу стало легко и радостно, она совершенно спокойно оглядела зал и, успокоившись, пошла навстречу новым посетителям. Ведь ей осталось здесь мучиться всего два месяца, и сегодня вечером можно зачеркнуть один день добровольной ссылки.

* * *


Прошел месяц после принятого Лерой решения. Она выглядела чрезвычайно веселой и бодрой. Даже Тамара, изредка звонившая и справлявшаяся о ее делах, подумала, что сестра уже нашла свою любовь, но держит это пока в тайне. Однако, когда наступил последний день поставленного срока, Валерия растерялась… И… «год отсверкал»… вновь пришла весна, а Лера по-прежнему вместо положенных по ее мечтам песцовых боа и бриллиантовых колье продолжала носить кружевной фартук официантки. Она уже не думала о сроках, о любви, она вообще старалась поменьше думать, потому что знала: если задумается хоть на миг, то тут же побросает вещи в чемодан и уедет, улетит, убежит в Петербург.

Солнечные лучи игриво заглядывали в стеклянные окна; весенний воздух, благоухающий, словно полевой букет, врывался через двери. Валерия с очаровательной улыбкой на бледно-розовых губах элегантно лавировала между столиков. Вчера она получила письмо от подруги из Питера. Та, не жалея бумаги, расписала ей свою жизнь за последние полгода: и в Греции была, и в Италии, и в Австрии, а теперь в Париж собирается.

«Только этого мне и не хватало», — раздраженно подумала Лера.

Но самой обидной новостью было то, что их общая приятельница, никуда не выезжавшая из Питера в поисках престижного жениха, совершенно неожиданно вышла замуж за очень богатого, красивого испанца и теперь живет в залитом солнцем Мадриде.

«Нет, надо возвращаться, надо», — опять завздыхала Валерия.

Она подошла к столику и, приветливо улыбнувшись, спросила у рассматривавшего меню мужчины:

— Вы уже выбрали, мсье?

— Да! Чашку шоколада, пожалуйста.

Когда через несколько минут Лера появилась с дымящимся, ароматно пахнущим напитком, он спросил ее:

— А вы любите шоколад?

— Да! — не подумав, ответила она.

Но тот недоверчиво покачал головой:

— Мне кажется, что нет. Вы предпочитаете кофе.

Лера, очнувшись от тумана мыслей, внимательно посмотрела на него.

— Вы правы, мсье. Вы очень проницательны.

Он улыбнулся и, с интересом глядя на нее, спросил:

— Вы иностранка?.. Как вас зовут?

— Валери, — ответила она, — я — русская.

— О! Издалека! А меня зовут Жиль.

— Очень приятно!

— Если я заеду за вами после работы?..

— К сожалению, я заканчиваю очень поздно, в полночь.

— Прекрасно. К этому часу я тоже буду свободен, и мы еще успеем поужинать в «Бистро Ромэн».

Лера нерешительно пожала плечами. Ей так все время не везло, что поверить в удачу она не могла. Слишком как-то все просто.

«Или он будет без особых средств, или женатым… Ладно! Хоть в «Бистро Ромэн» поужинаю», — решила молодая женщина.

— Хорошо. Приходите, — немного смущенно согласилась она.


Без четверти двенадцать Жиль уже был у дверей кафе.

— Добрый вечер, Валери.

— Добрый вечер. Я буду готова через пять минут.

Они сели в машину и поехали по направлению к Елисейским Полям.

«Боже! Какое блаженство устроиться на мягком сиденье автомобиля, а не бежать сломя голову в метро», — подумала Лера и тут же, спохватившись, обратилась к Жилю:

— Я забыла вас предупредить, что живу очень далеко, в Орли, а после часа ночи…

— Не волнуйтесь! Мы поужинаем, и потом я вас отвезу домой.

— Спасибо. Вы очень любезны.

Спокойная атмосфера «Бистро Ромэн», отгораживающего своих посетителей от городской суеты бордовыми шелковыми стенами, и темно-красное кьянти внесли мир в душу Валерии, истома охватила ее тело, все вокруг подернулось голубоватым туманом. Дарящее радость вино изгнало тревожные мысли, и она с удовольствием ела ледяной грейпфрут с розовыми креветками, политыми восхитительным соусом.

К ее великому изумлению, сорокапятилетний Жиль оказался холостяком и не без средств. Он работал инженером в одной довольно крупной фирме. Тамара на месте сестры сразу бы прогнала хмель и рьяно взялась за дело, а Лера раскисла, расплылась, обмякла. Они неторопливо беседовали ни о чем. Жилю импонировало спокойствие Валерии. Она не была слишком говорлива, и возникающие паузы в разговоре не смущали его. Лера смотрела на своего неожиданного знакомого сквозь сладко кружащую голову пелену кьянти: темноволосый, с каре-зелеными глазами, чуть выше среднего роста, с приятным матовым цветом лица. Длинными изящными пальцами он поднял переливающийся, словно рубин на свету, бокал и, ласково глядя на нее, произнес:

— За нашу встречу!

Опьяненная, чему-то улыбающаяся Лера повторила за ним:

— За встречу!

Как и обещал, Жиль отвез Валерию в Орли и предложил ей встретиться вновь.

— Буду рада! — ответив на пожатие его руки, сказала она.

Через день Лера опять увидела черный «Рено» перед дверями брассери. Целый месяц Жиль водил Валерию по ресторанам, приглашал на загородные прогулки, обстоятельно рассказывал историю каждого посещаемого ими замка и всегда ограничивался лишь прощальным поцелуем руки.

«Несомненно, у него серьезные намерения, — решила Лера. — Кто бы просто так стал тратить деньги на женщину…»

Поэтому она решила запастись терпением и спокойно, без всяких намеков на их совместное будущее, ждала инициативы с его стороны.

Наконец этот день настал. Жиль пригласил Леру к себе, в довольно фешенебельный квартал Парижа.

— Апартаменты у меня небольшие, но очень удобные, — сказал он, открывая дверь. — Направо — салон, налево — спальня.

Просторный салон с темно-коричневым ковровым покрытием был обставлен дорогой черной кожаной мебелью; массивная настольная лампа освещала мраморную крышку стола; тяжелые шторы под цвет покрытия хранили тишину квартиры. Спальня в темно-синих тонах, с большой кроватью посередине мягко, но настойчиво клонила ко сну. Осмотрев кухню и ванную, Валерия пришла к выводу, что им здесь было бы неплохо вдвоем. Она взглянула на задумчивое лицо Жиля и почувствовала, что он размышляет о том же.

«Как было бы кстати, если бы Жиль предложил мне переехать к нему. А то из-за наших свиданий я совершенно забросила хозяйство Копытова, и тот уже начал недовольно посапывать», — осторожно, боясь спугнуть удачу, подумала молодая женщина.

Жиль подошел к Лере с бокалами в руках и, протянув ей один, немного робко обнял ее за талию. Она с силой прижалась к нему.

«Целый год без мужчины! — стучало у нее в висках. — Но теперь все…»

Валерия сама припала к его губам. Жиль оказался весьма консервативным и совсем не остроумным в любви, но он ей нравился. Это не была страсть, бушующая, безумная, с падением в пропасть, это было выстраданное чувство, продиктованное мечтой жить в Париже.

На следующий день вечером Жиль, как всегда, заехал за Лерой. Поприветствовав друг друга поцелуями, они тут же отправились в Орли. Вещей у Валерии было немного, и прощание с Копытовым было недолгим.

— Кажется, я устроилась, — вздохнула она.


6


Всю дорогу Светлана мечтала о златоглавой Москве, а встретил ее шумный, серый Казанский вокзал. С тяжелым чемоданом и массивной сумкой через плечо девушка замерла на платформе среди толпы спешащих и толкающихся людей, словно зацепившаяся за отмель ветка посередине быстрой реки.

Оглядевшись вокруг, она направилась в сторону подземного перехода. Девушка долго шла с оттягивающим руку чемоданом по нескончаемому мрачно-серому тоннелю, не выдержав, прислонилась к стене, мысленно повторяя адрес женщины, у которой пять лет тому назад останавливалась ее мать с приятельницей. Больше у Светланы в Москве никого не было.

Из последних сил она дошла до метро, с трудом нашла нужное направление и села в вагон. На Кольцевой была пересадка. У Светы от страха закружилась голова, когда она очутилась в подземном людском круговороте, в котором никто уже не принадлежал себе.

Выйдя на свежий воздух, она нашла нужный автобус, и еще целых сорок минут ее трясло в потном, ворчащем, наступающем на ноги автобусе.

«Ничего, — утешала себя Светлана, — надо немного потерпеть, а там я уж своего добьюсь…»

Выйдя на последней остановке, Света огляделась по сторонам и увидела дом с нужным ей номером. Волнуясь, девушка нажала на кнопку звонка.

«Господи, вдруг она откажет?»

— Кто там? — раздался голос за дверью.

— Это я, — Светлана поперхнулась от волнения. — Я… моя мама у вас когда-то останавливалась… Мне нужна Лидия Николаевна…

Замок щелкнул, и перед девушкой предстала хозяйка, рыжеволосая женщина лет пятидесяти пяти. Она с интересом посмотрела на свою непрошеную гостью.

— Когда твоя мама у меня останавливалась?

Светлана, с мольбой глядя ей в глаза, стала все подробно рассказывать.

— Нет, не помню, — в раздумье произнесла та.

Света, нервно кусая губы, жалобно попросила ее:

— Лидия Николаевна, а можно мне все-таки у вас остановиться?

Хозяйка придирчиво оглядела худенькую девушку с огромными испуганными синими глазами, одетую в старенькие джинсы и очень скромную кофточку.

— Я дорого беру, — начала было она, но потом поправилась, — ну не то чтобы дорого, как все…

— Я согласна, согласна, — радостно закивала Светлана.

— Что ж, проходи! Спать будешь на кухне, у меня там диван.

Света мгновенно подхватила вещи. Она была готова расцеловать рыжую Лидию Николаевну и беспрестанно лепетала:

— Спасибо, спасибо вам, Лидия Николаевна.


На другое утро, надев узкую, короткую черную юбку и красную шелковую блузку, распустив свое белокурое богатство по плечам, ярко накрасив губы и до предела удлинив тушью «Ленинград» пушистые ресницы, Светлана направилась в престижное модельное агентство «Шарм».

Проехав чуть ли не пол-Москвы и поблуждав по улицам, она наконец увидела сверкающие золотые буквы над входом. Света завернула за угол, достала пудреницу, наскоро привела себя в порядок и, как ей казалось, суперпрофессиональной походкой западной топ-модели вошла в заветную дверь.

В шумном отделе, занимающемся набором манекенщиц, на нее никто не обратил внимания. Света в нерешительности замерла перед большим столом, заваленным фотографиями.

— Извините, пожалуйста, — набравшись смелости, обратилась она к женщине, погруженной в рассматривание фотоснимков.

Та подняла на нее строгие глаза и нетерпеливо спросила:

— Что вы хотите?

— Я хотела бы работать манекенщицей, — немного удивленно ответила девушка. «К чему вопросы, неужели по мне не видно, зачем я здесь?» — в то же время недовольно подумала она.

— А! Пройдитесь! — скомандовала женщина.

Светлана положила сумку и прошлась по комнате. Сотрудница отдела в задумчивости покачала головой.

— У нас набор уже прекращен, мы укомплектованы до конца года.

Сердце Светланы замерло, а потом глухо упало.

— У вас есть какие-нибудь титулы? — продолжала женщина. Света непонимающе посмотрела на нее. — В конкурсах вы участвовали?

— В конкурсах?.. Ах, да! «Таганрогская красавица».

Лицо женщины помрачнело. Она с сожалением смотрела на Свету и, неожиданно рассмеявшись, сказала:

— Н-да, «Мисс Таганрог» — это здорово! Такой титул все двери откроет.

Светлана со щеками цвета бордовой розы потерянно стояла перед ней.

— А что же мне делать? — борясь с ненужными слезами, тихим голосом проговорила она.

— Пройдись-ка еще! — предложила ей женщина.

Светлана покорно прошлась перед ней.

— Теперь подойди!

Она внимательно рассмотрела лицо несчастной претендентки, отбросила назад волосы, затем приподняла их, повернула голову в профиль, отошла на два шага, наклонилась, осмотрела ноги, пощупала талию.

— Неплохо! Все неплохо, но у нас — полный комплект.

— Все-таки, может быть, можно? — жалобно протянула Света.

— С тобой столько работать надо, — в задумчивости рассуждала сотрудница. — Ведь ты — ноль. Ты ничего не умеешь. Ты даже не умеешь пользоваться своими внешними данными. Ну посмотри, во что и как ты одета… а макияж… За три километра видно, что ты — «Мисс Таганрог». И не проси, нет-нет, — резко оборвала она робкую Светкину мольбу. — Я очень занята, невероятно занята. Но тебя мне жаль. — Увидев лучик надежды в глазах девушки, она тут же поправилась: — Не тебя, а твои стандарты. Я тебе посоветую вот что: сейчас журнал «Космополитен» совместно с нашим агентством проводит конкурс. Если ты выйдешь на нем в финал, то тогда получишь работу у нас.

— Правда? Вы думаете, у меня получится? — взволнованно воскликнула девушка.

— Я ничего не думаю. Это твое дело думать и карабкаться… Короче, с деньгами у тебя, вижу, не густо, к первоклассному мастеру ты обратиться не сможешь… пойди, рискни сфотографироваться в любом фотоателье и пришли снимки вот по этому адресу. — Она протянула Свете небольшой лист бумаги. — Это будет первый отборочный тур. Он только даст надежду, а вот если ты выйдешь в финал во втором туре, где уже непосредственно соберутся все претендентки, тогда — порядок.

Светлана бережно прижала адрес к груди.

— Да поторопись, — продолжала та, — осталась всего неделя. И еще, лучше голой сфотографируйся, чем в этом нелепом наряде. И с волосами пофантазируй… и с макияжем…

Светка растерянно хлопала ресницами и глупо шевелила губами.

— О! — взмолилась сотрудница. — Провинция! Вот возьми! — Она сунула девушке большую фотографию какой-то западной манекенщицы. — Попытайся сделать свой макияж похожим на этот. Поработай! Все, все, иди. Некогда мне, — выпроводила она опешившую Светлану.


Перед большим зеркалом в коридоре Света, глядя на фотографию западной модели, старательно, как смогла, нанесла грим, а затем попыталась придать своему лицу выражение загадочной отрешенности.

— Слушай, а она на тебя похожа, — сказала Лидия Николаевна, с любопытством наблюдавшая за Светкиными кривляниями.

— Вы думаете?

— Да ты сама посмотри: глаза — точь-в-точь и волосы…

— Правда, есть какое-то сходство, — задумчиво произнесла Света, — но лучше бы было сходство в зарплате, а не во внешности…

— Ты, Светланка, не расстраивайся, что тебя не взяли. На конкурсе победишь, никуда они не денутся, — уверенно сказала Лидия Николаевна.

— Если бы…

— Нет, она сомневается, — возмутилась хозяйка, — ты же красавица!

Лидия Николаевна быстро вникла в Светкины проблемы и активно принялась помогать ей.

— Знаешь, у меня есть очень красивый черный свитер. Я тебе его дам, чтобы сфотографироваться, — предложила она.

— Так он же велик на меня будет.

— Ничего. Я его сзади на живую нитку зашью.

Она вынула из шифоньера тонкий свитер. Светлана надела его, хозяйка прямо на ней большими стежками ушила лишний материал.

— И в самом деле, мне идет, — проговорила Света, придирчиво разглядывая себя в зеркале.

— Ты волосы вот так уложи, — и Лидия Николаевна перебросила белокурую волну на грудь девушки, — а голову в полупрофиль поверни. Еще я тебе дам песцовый воротник, набросишь его на одно плечо, словно боа…

Они долго выбирали красивые позы, выигрышные выражения лица, листая засмотренный до дыр старый «Космополитен», который девушка привезла с собой. Она порой удивлялась тонким замечаниям Лидии Николаевны, ее пониманию, что красиво, что нет.

«Как странно… люди точно подмечают все недостатки других, могут по достоинству оценить красивую одежду, а сами, — взглянула на рыженькие букольки Лидии Николаевны, на ее подрисованные брови и слишком нарумяненные щеки, — а сами делают из себя черт знает что…»— размышляла Светлана.

На следующее утро с ярким вечерним макияжем Света уже была в фотоателье. Она, волнуясь, объяснила мастеру, что ей нужны очень, очень хорошие фотографии. Клиентов не было, и мастер, уставший от однообразных фото на документы, прогнав профессиональную лень, повозился-таки со Светланой: то убавлял, то прибавлял свет, то перемещал прожекторы. Заплатив сумасшедшие деньги за срочность, девушка, зажав в руках драгоценный конверт, тут же направилась в агентство «Шарм». Войдя в уже знакомую ей комнату, она подошла к сотруднице, с которой разговаривала вчера.

— А! Это вы? — удивленно воскликнула та.

— Извините, извините меня, — затараторила Светлана, боясь, что ее прервут и отправят за дверь, — вы мне вчера дали адрес, я посмотрела — это же все равно к вам придет, — показала она на конверт. — Я боюсь, вдруг потеряется, и потом так быстрее…

— Чувствую, чувствую напористость провинции… москвички себя не стали бы так утруждать. Ладно, давай посмотрим.

Она вынула три Светкиных фотографии: одну — в черном свитере с задумчивым отрешенным взглядом, другую — с «песцовым боа», небрежно наброшенным на плечо, которое неожиданно превратило Светлану в изысканную светскую даму, и третью — во весь рост, в купальнике, с собранными в хвост волосами и озорно сияющей улыбкой.

— Неплохо, неплохо, даже очень, — пробормотала женщина и, подняв на нее глаза, серьезно сказала: — Знаешь, у тебя есть шанс, судя по тем снимкам, которые мы уже получили, ты не затеряешься среди других… Результат узнаешь через месяц.

Светлана вернулась домой и, печально вздохнув, села на кухонный диван.

— Что-нибудь случилось? — воскликнула Лидия Николаевна.

— Да нет. Мне там даже сказали, что я могу надеяться…

— Так что же ты словно в воду опущенная?

— Ждать надо целый месяц, а потом еще второй тур.

— Ну и подожди, — похлопав ее по плечу, сказала хозяйка, — садись, обедать будем.

— Билеты дорого стоят, а у меня денег почти не осталось. Домой-то я вернусь, а обратно, — размышляла вслух Света. — А, ладно!

Она подсела к столу. Лидия Николаевна с половником в руке тоже призадумалась. По правде сказать, ей было ужасно скучно, а Светка внесла разнообразие в ее жизнь, ожидание чего-то интересного.

— Ты бы могла пожить у меня, — нерешительно начала она.

— Нет, мне неудобно, я не смогу платить.

— Да… — протянула хозяйка.

На кухне воцарилось грустное молчание.

— Знаете что, Лидия Николаевна, — встрепенулась Светлана, — я все, все буду по дому делать, а если выиграю конкурс, устроюсь на работу, то весь долг отдам. Вы… вы согласны? — с тревогой заглядывая в глаза хозяйки, спросила девушка.

— Да что ж с тобой делать? Живи! — согласилась та.

Жизнь у Лидии Николаевны в качестве добровольной домработницы оказалась почти непосильной ношей для не привыкшей к работе девушки. Хозяйка гоняла Светку и в хвост и в гриву.

Постельное белье теперь стиралось строго раз в неделю, и ко всему прочему Лидия Николаевна полюбила накрахмаленные простыни и пододеяльники. Полы в кухне надо было мыть каждый день плюс уборка всей квартиры, доставка продуктов и множество мелких поручений, которые в изобилии выискивала Лидия Николаевна.

* * *


Спустя месяц Светлана уже разучивала знаменитую летящую походку западных топ-моделей перед большим зеркалом репетиционного зала. Ее фотографии были отобраны в числе семидесяти других, прошедших первый тур, на который было прислано более тысячи снимков. Теперь эти семьдесят претенденток готовились ко второму, решающему туру конкурса, на котором жюри выберет из них только четырнадцать. И вот, чтобы войти в число финалисток, Светлана с утра до вечера, забыв обо всем, репетировала, искала эффектные позы, создавала свой оригинальный образ. Подготовкой претенденток к финальному шоу занимались визажисты, стилисты, парикмахеры, модельеры, балетмейстеры. От всего этого у Светланы кружилась голова. Наконец-то она попала в это восхитительное пространство моды, из которого уже ни за что на свете не уйдет.

«Но меня могут выбросить, — эта ужасная мысль не давала ей покоя. — Победить, победить любой ценой!»

На репетициях Света сразу же определила, кто из девушек — москвички, кто — из провинции. Правда, некоторые провинциалки были так богато одеты и так высокомерны, что вызывали зависть даже у столичных девушек. Светлана не завидовала никому или, вернее, завидовала всем, потому что беднее и хуже ее никто не был одет. Подготовка к заключительному шоу была для нее пыткой ожидания. Неимоверным усилием воли она заставляла себя забывать о вероятном провале и работать до изнеможения. За основу своего образа Света решила взять фотографию модели, которую ей дала сотрудница агентства. Светлана действительно была чем-то похожа на нее.

Наконец наступил мучительно-долгожданный день. С утра Света была в лихорадке. Лидия Николаевна напоила ее настойкой валерианового корня и велела без победы не возвращаться.

В гримерной Светлана надела стоящий для нее целое состояние новый красный с черными разводами купальник. Визажист в точности воссоздал уже выбранный ими макияж, парикмахер несколькими легкими движениями с помощью лака взбил ее волосы, придав им летящую, словно пушок с одуванчика, форму. Когда объявили ее номер, Светлана почувствовала, что не может идти, ноги были тяжелыми, а синие испуганные глаза ничего не видели перед собой. Ведь те, другие, проиграв, пожмут плечами, усмехнутся над недальновидностью жюри и тут же отправятся участвовать в других конкурсах. А для Светы это был последний шанс, и если провал, то опять домой, и, наверное, навсегда. От ярко освещенной сцены ее отделяло только несколько сантиметров занавеса: один шаг и…

«Назад нельзя… значит, вперед», — была ее последняя осознанная мысль.

Со сверкающей улыбкой, летящим шагом Светлана появилась из-за кулис. На мгновение замерла в эффектном эпольмане, чтобы продемонстрировать длину своих волос, а затем походкой супермодели прошла на другой конец сцены, сделала несколько изящных поворотов и остановилась. Странно, но теперь она уже ничего не боялась, она была уверена в своей красоте и своей победе.

«Кто же, если не я?!» — недвусмысленно говорил ее синий взгляд, устремленный на жюри.

Первая часть конкурса завершилась — перерыв и подготовка к торжественному оглашению победительницы и финалисток. За кулисами она безумно нервничала и никак не могла попасть в рукава маленького черного бархатного платья. Руки тряслись так сильно, что ей с трудом удалось поправить грим. Появившийся парикмахер несколькими движениями подобрал ей волосы в соответствии с ее строгим нарядом. Светка взглянула на себя в зеркало.

«Ведь красивая, что им еще надо?»

Председатель жюри говорил долго и нудно, а выстроившиеся на сцене девушки ждали только одного: оглашения имен вышедших в финал. Наконец зазвучали фамилии, и среди них, словно гром в прозрачном весеннем небе и градинки бессильно сдерживаемых слез… Светлана Волкова…

«Это же я, я! — стучало, гремело в Светкином сознании. — Я, неужели я? А вдруг я ослышалась?»

Но нет, уже со всех сторон к ней тянулись руки, губы — ее поздравляли, обнимали бывшие соперницы.

«Ах, какие они славные и добрые, и как плохо я о них думала раньше», — упрекнула себя девушка.

Победительницей конкурса, почти как всегда, стала не самая достойная, но и не самая худшая из всех претенденток. Четырнадцать счастливых длинноногих юных созданий замерли перед распахнутыми дверьми звездной профессии манекенщицы.

* * *


Опьяненная шампанским, восторженными возгласами, с великолепным подарком — большой коробкой французской косметики и огромным букетом — счастливая Светлана вернулась домой и с диким воплем индейцев бросилась на шею Лидии Николаевны. Та обрадовалась до слез.

— Ведь и я тебе помогала, Светочка!

— А как же, Лидия Николаевна, я бы без вас просто пропала.

Розово-белый, обрамленный пушистой зеленью, букет был торжественно поставлен Лидией Николаевной в большую вазу.

— Ну, ты пока раздевайся, а я к соседке…

Хозяйке не терпелось похвастаться перед соседями Светкиной победой.

На другое утро Лидия Николаевна, уже воображавшая, что ее Светланка чуть ли не топ-модель с обложки журнала, не гремела кастрюлями на кухне ни свет ни заря, а дала представительнице звездной профессии как следует выспаться.


К Светлане вернулась ее прежняя самоуверенность, гордая осанка, а в глазах полыхал синий победный огонь. Улыбаясь, она смело вошла в знакомое агентство.

— А, Волкова! Здравствуй! — встретила девушку уже знакомая ей сотрудница. — У тебя сегодня пять кастингов[10 - Кастинг — подбор манекенщиц (англ.).], так что поторапливайся. Вот адреса. Да, кстати, тебе везет, провинция. Господин Бодэн сказал, чтобы ты позвонила ему. Держи номер.

— А кто это?

— Это ни много ни мало представитель одного парижского агентства. Понятно? Так что, может быть, поедешь в Париж.

— В Париж? — глаза-озера стали круглыми-круглыми.

— Да, Света Волкова, в Париж!

«Несомненно… это вне всякого сомнения… конечно же… мне сейчас везет… — путались, наскакивая друг на друга и пугая друг друга своими невероятными предположениями, мысли. — Скорее, скорее к нему».

Забыв о кастингах, Светлана сломя голову побежала в гостиницу «Интурист». Влетев в вестибюль, словно смерч, она заставила себя успокоиться, внимательно посмотрела в зеркало и после этого направилась к телефону.

«Вдруг его нет?..»

— Алло! — раздалось на другом конце провода.

— Здравствуйте, это Светлана Волкова, мне сказали в агентстве, чтобы я позвонила вам.

— А, да-да! Вы уже в отеле?.. Я сейчас спущусь.

Кого ожидала увидеть Света? Конечно, по меньшей мере молодого и красивого. В холле гостиницы появился совсем не красавец, а худощавый, лысеющий мужчина лет сорока пяти, единственным достоинством которого, по мнению Светланы, был великолепный костюм.

— Роже, — представился он и протянул руку.

Девушка, немного робея, ответила на его рукопожатие.

— А вы вблизи еще красивее, чем на сцене, — приветливо улыбаясь, сказал он.

Акцент Роже делал его русский язык более мягким, будто он каждое слово заботливо оборачивал в бархат.

Светлана смущенно опустила глаза.

— Пойдемте выпьем кофе и поговорим, — предложил бархатноголосый мсье Бодэн.

Они сели за столик небольшого кафетерия в центре холла. Лучи солнца, пробиваясь сквозь стеклянный матовый потолок, мягким полутоном освещали круглую площадку, уставленную белыми столами и стульями.

Невероятные события последних дней порой лишали девушку ощущения реальности.

«Неужели это правда? — восхищенно глядя по сторонам, думала она. — Неужели то, о чем я мечтала, сбылось?»

Однако пристальный взгляд Роже вывел ее из состояния отрешенной задумчивости, и она почувствовала себя ужасно неловко, хотя понимала, что нужно быть спокойной и уверенной.

— Светлана, я хочу сделать вам деловое предложение, — вздрогнула девушка от официального тона мсье Бодэна. — Вы подумаете и через день скажете свое решение. Послезавтра я уезжаю, и если вы согласитесь, то я попрошу наше консульство без проволочек оформить вам визу.

Сияющими глазами Света смотрела на мсье Бодэна и готова была расцеловать его.

— Конечно, конечно же, я соглашусь…

Роже Бодэн отлично понимал, о чем думает его очаровательная собеседница, и, улыбнувшись, продолжал:

— Я буду с вами откровенным, не буду играть, как говорят русские, в прятки. Из всех финалисток мне понравились вы и Лена Федотова. Вы — больше, она — чуть меньше. Я профессионал в своем деле и могу пообещать вам на 99 процентов, что очень скоро вы сможете стать одной из ведущих манекенщиц мира.

При этих словах Светлана опять выпала из реальности. Волны безумной радости накатывали на нее, сладко усыпляя сознание.

Мсье Бодэн сделал паузу. Он в самом деле был профессионалом и прекрасно знал, что сейчас творится с девушкой.

— Но при условии, — продолжил Роже, — что я вам помогу. Вам еще многому надо научиться.

— Да, конечно, я знаю, — с горящими нетерпением глазами выпалила Света, — я буду очень стараться…

— Не сомневаюсь. Месяца два мы отведем на подготовку, а потом я вас устрою в одно из престижнейших модельных агентств Парижа, куда просто так не попадешь никогда в жизни.

— О! Я вам так благодарна… — начата было Светлана.

Но мсье Бодэн прервал потоки ее благодарности.

— Жить вы будете в большой, очень удобной квартире… — И, сделав мгновенную паузу, добавил: — Со мной.

Светлана непонимающе улыбнулась.

— Если вы не согласитесь, — спокойно продолжал свою мысль Роже, — то я все это предложу мадемуазель Федотовой.

— Но почему я должна отказываться?.. — удивилась провинциальная красавица.

— В самом деле почему? — Роже ласково погладил девушку по щеке.

Свете его жест не очень понравился, и она резко отпрянула назад. Мсье Бодэн рассмеялся, взглянул на часы и решил заканчивать свое деловое предложение.

— Светлана, вы очень красивая, у вас большие возможности, но без помощи вы не добьетесь ничего. В благодарность же за то, что я сделаю из вас, никому не известной бедной девушки, топ-модель, вы станете моей maitresse[11 - Maitresse — любовница (фр.).], ну, а по-русски — подругой… любимой…

Яркие маковые бутоны стыда мгновенно запылали на щеках девушки.

— Я не совсем понимаю… — тихо начала она. — Если вы менеджер…

Мсье Бодэн утвердительно кивнул головой.

— …то вы заинтересованы во мне просто так. Ведь вы получите деньги, ваше агентство получит деньги… Я же знаю, что из каждого гонорара манекенщицы агентству причитается определенный процент.

— Естественно. Но дело в том, что спрос престижных модельных агентств значительно меньше, чем желающих там работать. Поэтому, как бы это по-русски лучше сказать?.. Я беру комиссионные за свою помощь, — и довольный, по его мнению, удачно найденным выражением, Роже, засмеявшись, слегка облокотился на спинку резного стула.

Вернувшись на грешную землю, Светлана отрешенно смотрела куда-то в сторону. Она не мучилась выбором.

«Стать любовницей этой рожи?! Да никогда! — Вопрос был закрыт. — К тому же, — рассуждала Светка, — я выиграла на конкурсе, я и без этого облезлого всего добьюсь. Он просто обманывает, пугает меня…»

— Итак, — поднимаясь, произнес Роже, — что же вы мне ответите? Или, может быть, вы хотите подумать до завтра?

— Нет, я не буду думать. Если я вам действительно нужна как манекенщица, то я с удовольствием соглашусь, но как… — Света замялась и чуть тише закончила: — Как подруга — нет.

— Это ваше окончательное решение? — любезно улыбаясь, спросил мсье Бодэн.

— Да, окончательное, — все-таки надеясь на свою красоту и на то, что Роже просто хотел ее обмануть, а сам, конечно же, не упустит шанса заключить контракт с такой необыкновенной красавицей, твердо ответила девушка, ожидая, что сейчас мсье Бодэн, грустно вздохнув, скажет: «Ну что ж, тогда давайте будем чисто деловыми партнерами» — и достанет бланк контракта. Но вместо этого Света услышала:

— Поверьте, мне искренне жаль вас, вашу красоту, которая погибнет здесь, как подсолнух без солнца. Все эти ваши русские кастинги ни к чему не приведут… ну, разве что вы появитесь в ролике, рекламирующем какое-нибудь голландское масло или что-то в этом роде. Не спорю, у вас тоже есть хорошие, высокооплачиваемые манекенщицы, по вашим меркам, конечно, но они смогли стать таковыми только потому, что в свое время не отвергли помощи друга… как это сейчас сделали вы…

Роже грустно оглядел растерявшуюся, не знающую, чему верить, а чему нет, Светлану.

— Мне в самом деле жаль. Вы красивая, вы очень красивая. — И, поцеловав у оторопевшей Светки руку, ушел.

Несколько минут девушка находилась в полном оцепенении. У нее было такое ощущение, что через окна, стены в отель проник туман и все объял своим дымчатым дыханием… и мысли… и чувства… Но потом будто колокол ударил в набат.

«Что же я наделала?.. Надо сейчас же догнать его… позвонить ему, сказать, что согласна, Господи, конечно, согласна! — дрожащими руками Света отыскала в сумке листок с номером и бросилась к телефону. — А если все-таки он меня обманывает? — неожиданно подумала она. — Да, наверняка обманывает. Нашел провинциальную дурочку, — девушка в нерешительности остановилась посередине холла. — О! Какой хитрый! Ведь все только начинается. У меня еще будет целая сотня предложений работать в Париже… Не все же менеджеры такие, как эта рожа. Любовницей! Чего захотел, — распалялась Светка. — Мы еще с тобой встретимся и посмотрим… Ты от зависти лопнешь, когда увидишь меня на подиуме в платье от Клода Монтана, локти будешь кусать, что не заключил со мной контракт. Все! Больше и думать об этом не буду. Пусть мадемуазель Федотова едет, и еще неизвестно, что получит. А мне на кастинги пора».

Решительным шагом с гордой осанкой Светлана вышла из гостиницы.

* * *


Прошло несколько месяцев. В плохо отапливаемой маленькой импровизированной гримерной десять девушек, прошедших кастинг для участия в презентации «Русской водки», переодевались в свои декольтированные мини-платья, замерзшими, негнущимися пальцами делали себе прически, долго согревали дыханием губные помады, чтобы кисточкой зарисовать свои посиневшие губы. Представитель компании, пригласившей их на это рекламное шоу, молодой человек в теплом дорогом пальто с переносным телефоном в руках, бесцеремонно заглядывал к ним и справлялся о готовности.

С радостными улыбками замерзшие девушки, больше похожие на Снегурочек, чем на манекенщиц, появились на сцене. Публика, стоявшая внизу с накинутыми на плечи норковыми шубами, песцовыми полушубками, шикарными пальто или просто в костюмах с бокалами шампанского в руках, негромко поприветствовала длинноногих красавиц. Ведущий презентацию легкий подвижный мужчина, заигрывая с шикарными зрителями, сыпал шутками и по всему старался быть похожим на какого-нибудь своего западного коллегу, только, упаси Боже, не на русского. Впрочем, разодетые дамы и господа сами не менее старательно помогали ему в этом, хотя были бы просто до крайности возмущены, если кто-нибудь посмел бы намекнуть, что на самом деле они всего-навсего весьма посредственно играют сцену из светской жизни Запада. Сверкая золотом, бриллиантами, часами «Картье», зажигалками «Кристиан Диор», золотыми кредитными карточками, гости презентации «Русской водки» всеми силами убеждали себя и друг друга, что все это им не в новинку.

— А теперь, — торжественно провозгласил ведущий, — нам предстоит трудная задача: выбрать из этих милых девушек «Мисс Очарование» нашей презентации.

Естественно, это был никому не нужный мини-конкурс, имеющий единственную цель — позабавить, развлечь публику. Мужчины с интересом разглядывали каждую девушку, обменивались, довольно громко, своими мнениями. Женщины высокомерно щурили глаза и тоже вставляли реплики, словно речь шла о каком-то товаре. Наконец, наигравшись, выбрали «Мисс Очарование». Ею оказалась почти заиндевевшая, но великолепно скрывающая это Светлана. На плечо победительницы надели голубую шелковую ленту и подарили красивую дорожную сумку.

«Что ж, хоть не зря старалась: восемьдесят долларов за участие плюс подарок», — неожиданно согрела девушку приятная мысль.

Отработав, манекенщицы бегом бросились в гримерную к своим пальто и шубам.

— Нет, это не жизнь, это черт знает что, — стуча зубами от холода, проговорила Вероника. — Так состаришься и ничего не увидишь.

В ответ раздался нестройный гул одобрения.

— Ну я уже ладно. Я не скрываю, что дура. Мне уже двадцать шесть… свое упустила… А вот ты, — обратилась она к Светлане, собиравшей в большой узел копну волос, сверкнувших золотым руном в приглушенном освещении гримерной, — ты-то чего сидишь, прозябаешь по этим трехгрошовым презентациям?..

Девушка недоуменно пожала плечами.

— Так никто никуда не приглашает…

— Ха! А ты сама пригласись… Насколько я помню, из всех финалисток вашего конкурса повезло только Ленке Федотовой… но такое бывает раз в жизни и не со всеми…

Эти слова лезвием полоснули по сердцу Светланы, она прямо почувствовала, как кровь горячей волной выплеснулась из него.

— Да, мы вот здесь прозябаем, а Ленка там по суперподиумам расхаживает, — продолжала мечтательно Вероника, — и вообще живет в Париже… Эх, хоть бы глазком взглянуть…

Света не выдержала и с легким презрением в голосе сказала:

— Насколько я знаю, ее взяли с условием, что она будет любовницей менеджера…

После этих слов она ожидала услышать возгласы осуждения в адрес Федотовой, но вместо этого…

— А что здесь такого? — удивилась Вероника. — Мне бы кто предложил…

— И ты бы согласилась? — воскликнула Света.

— Я?! И ты бы согласилась, моя дорогая!..

— Никогда! — резко бросила девушка.

— Это потому, что тебе никто ничего не предлагал.

— Если хочешь знать, — Света понизила голос, — сначала он приглашал меня, а потом уже Федотову…

Узкие кошачьи глаза Вероники неожиданно округлились, и она шепотом от перехватившего голос волнения спросила:

— И ты отказалась?

— Да!

— Ну ты… — Вероника просто задохнулась от негодования. — Ну ты и дура!.. Я-то думала, что я… — не находила слов Вероника. — Ну, Светка, тебе медаль надо за глупость дать.

Светлана трясущимися от отчаяния руками молча укладывала вещи в свою новую сумку.

А вокруг только и слышалось:

— …И Галя Новикова уехала… и помните, такая черненькая с короткой стрижкой, она еще в показах мод от Нины Риччи участвовала… тоже уехала… Везет же…

Светка, злая на весь мир, натянула на себя поношенный норковый полушубок, по случаю купленный у одной более богатой манекенщицы, и, буркнув всем: «До свидания», — бросилась к двери.

— Эй, Волкова, постой! — раздался звонкий голос Вероники. — Нам, кажется, по пути…

Светлане ужасно не хотелось ехать вместе с неожиданной попутчицей, хотелось побыть одной, попытаться заглушить ноющую боль о потерянной навсегда возможности.

Девушки вышли на улицу. Нежными, чуть влажными хлопьями, кружевными каскадами пируэтов падал снег. Розоватый свет фонарей делал его похожим на блестящее клубничное мороженое.

— Тебе, кажется, еще восемнадцати нет? — спросила Свету Вероника.

— Нет. В июне исполнится, — грустно вздохнув, ответила та.

— Ты знаешь… ты мне нравишься. Ты — способная, ты очень быстро улавливаешь и ритм, и рисунок движения, и образ. По правде сказать, я даже не знаю почему, но хочу дать тебе один совет: уезжай! Здесь тебя ждет скучное будущее.

— Но ведь другие как-то устраиваются, и очень неплохо, судя по их нарядам, гонорарам, машинам…

Вероника лениво пожала плечами.

— Кто же тебе мешает, ищи соответствующего любовника…

Немного помявшись, Светлана нерешительно спросила:

— Ты хочешь сказать, что все наши высокооплачиваемые манекенщицы…

— Ну, Волкова, ты как с другой планеты, — захохотала Вероника, — все имеют друзей, которые их содержат и помогают делать карьеру в мире моды… Но все равно — это не тот уровень… Уж если иметь любовника, так за границей, где необъятные возможности для манекенщицы.

— А как же попасть туда, за границу? — растерянно проговорила Света.

— Прежде всего сделай портфолио[12 - Портфолио — альбом с фотографиями манекенщицы.], выучи хоть немного английский язык. Без этого нельзя. А потом я тебе дам несколько адресов модельных агентств в Париже. Купишь визу, билет и… езжай. Только поторопись. Восемнадцать лет — уже критический возраст для начала. Упустишь этот год, тогда все, прощай. Посмотри на меня! Через восемь лет ты займешь мое место… Хорошенькая перспектива кочевать по каким-то пошлым, глупым презентациям или рекламировать стиральный порошок? И все это при мечтах о высокой моде, о кумирах моды Парижа…

— Прости, — решилась прервать воцарившееся молчание Света, — может быть, это нельзя спрашивать, но почему ты все время говоришь, что упустила свой шанс?

— Почему нельзя спрашивать, — скривив губы в кислой улыбке, ответила Вероника, — теперь можно… Время-то какое было… Мы тогда жили понаслышке да по привозимым некоторыми выездными журналам. Я однажды увидела фотографии показа мод «Шанель» и обалдела… Мне безумно захотелось туда, в Париж, чтобы самой испытать восторг от фантастической, ирреальной, неземной высокой моды… В Москве в то время вообще об этом и не говорили. Но я все равно решила попытать судьбу, пусть не за границей, так здесь стать манекенщицей. Меня сразу взяли в московский Дом моды. И вот, представь, — Вероника от волнения остановилась и схватила свою спутницу за руку, — сказка, настоящая сказка. После первого же показа ко мне подходит, как сейчас помню, господин Фуке из Парижа и предлагает заключить контракт с его агентством.

— И ты что ж… неужели вот так отказалась?.. — вся подавшись вперед, воскликнула Светлана.

— Нет, в том-то и дело, что согласилась.

— Ничего не понимаю…

Вероника нетерпеливо всплеснула руками.

— Что тут понимать? В какой стране я тогда жила… Советской и была советской девушкой, что в переводе на нормальный язык означает: заключенной… Полсуток мне, правда, подарили: всю ночь я не спала, задыхаясь от счастья, восторга, а на следующий день ко мне подошли двое таких серых, топорно-элегантных… и мягко сказали:

«Вы, конечно, можете уехать, но учтите — больше вы никогда не увидите ни своих родителей, ни своей младшей сестры. Въезд в СССР вам будет категорически воспрещен как изменнице Родины».

— Чем я ее предам, эту родину, если поработаю немного в Париже? Одним словом, запугали, застращали, и я отказалась… А не надо было, Света, не надо. Ты видишь, как все изменилось. «Нерушимые» границы «нерушимых» республик развалились… и поделом. А я испугалась, как последняя дурочка. Эх, Светка, когда хочешь чего-то добиться, не надо бояться ни Бога, ни черта — надо лезть, идти напролом… Может быть, я бы сейчас топ-моделью была, королевой подиумов… Может, и нет, но, знаешь, вот то, что «родная партия» и правительство отобрали у меня возможность попытать счастья… мне все время кажется, что я непременно стала бы звездой мира моды.

Вероника печально вздохнула и, погрузившись в свои мысли, замерла среди танцующих снежинок; потом, чуть усмехнувшись, сказала:

— Нам-то с тобой не по пути. Мне на автобус надо. Так что пока!

Светлана остановилась и посмотрела вслед уходящей манекенщице, которой так и не удалось пройтись по блистательному подиуму Парижа. Словно угадав ее мысли, Вероника обернулась и надрывно крикнула:

— Дурой я была, дурой!..

* * *


Света осторожно открыла дверь в нескончаемый коммунальный коридор. Соседи ей уже высказывали свое недовольство ее поздними возвращениями. Легкой тенью, боясь наступить на скрипящие половицы, она проскользнула в свою комнату и, не раздеваясь, села на диван, который издал длинный стон.

Уже третий месяц Светлана снимала эту крохотную комнатку в большой коммунальной квартире. По провинциальным меркам у Светы был просто фантастический заработок. И если бы кто-нибудь год назад сказал ей об этом, то у нее дух захватило бы от восторга. Но, чтобы прилично жить в Москве, этот заработок должен бы быть раза в три больше. Ведь Светлана всегда должна была отлично выглядеть и эффектно одеваться. Каждый кастинг был для нее испытанием на прочность. Она боялась не показаться публике и дай Бог не испортить лицо. Она каждое утро рассматривала себя в зеркале.

Вдруг за ночь вскочил какой-нибудь прыщик, а если герпес от простуды на губе, то тогда все…

Жизнь манекенщицы заставила ее трястись над своей внешностью, как скупого над сокровищем.

Светлана посмотрела на часы: полпервого ночи, а завтра в десять утра кастинг: надо выглядеть соответствующе. Но слова Вероники не давали ей покоя. Разобрав диван, который вновь застонал всеми пружинами, девушка, переодевшись в ночную рубашку, присела на краешек.

«В принципе Вероника просто высказала вслух то, о чем я всегда думала. Но решиться на это непросто. Ну, предположим, приеду я в Париж, отыщу агентство, а вдруг меня не возьмут? Приеду! — в сердцах ударила она себя по колену. — А деньги? Ведь это сколько все будет стоить: билет, виза, портфолио, номер в отеле, да еще уроки английского. Что же делать? У меня на одно питание море денег уходит: яблоки, апельсины, бананы, соки, салаты… Всем кажется, что манекенщицы питаются, как птички, — яблочка в день им вполне достаточно. Если бы… Мне же двигаться надо, улыбаться, восхищать, очаровывать. А для этого и отварной телятинки кусочек-другой съесть не мешало бы, — Светлана в отчаянии покачала головой. — Я бы заработала, но, увы, это не зависит от меня. Я — только товар: захотят — выберут, не захотят — нет. А вдруг заболею?»

Девушке вспомнилось, как она сильно заболела в октябре бронхитом, когда возвращалась из Петербурга со съемки ролика, рекламирующего голландское масло. Из-за этого она две недели пролежала дома и пропустила много кастингов, а значит, и возможность заработать.

«Но и оставаться нельзя! — вернулась к своим размышлениям Света. — Конечно, было бы лучше здесь, в Москве, заключить контракт и уехать за границу уже с гарантиями, но, как сказала Вероника, это бывает один раз в жизни… Значит, мне надо самой… За полгода я должна собрать деньги, выучить английский и подготовить портфолио, который, если его делать у классного мастера, а иначе нельзя, обойдется безумно дорого…»

С этими тревожными мыслями Светлана не могла расстаться всю ночь, и дымчато-голубой рассвет не замедлил своей тонкой кистью обвести ее глаза нежно-сиреневым цветом.


7


В светло-вишневом купальнике на пестром, расцветкой напоминающем весенний луг, шезлонге полулежала Тамара. Солнечные лучи пробивались сквозь резные южные листья деревьев и осторожно ласкали молодую женщину своими горячими прикосновениями. Париж, проблемы… все осталось там…

На восхитительном испанском побережье с сияющим царственной красотой солнцем, обрамленном волнующимися бирюзовыми волнами моря, Тамаре ни о чем не хотелось думать. Она разрешила себе отдохнуть, к тому же Амир все сделал для этого. Молодая женщина чувствовала, что он ее любит, и это давало ей власть, но в то же время делало рабыней любви, требующей восточной покорности. Иногда она мечтала, что было бы неплохо выйти замуж за Муфарека и стать богатой и независимой, но здравый рассудок тут же разрушал взлелеянный ею воздушный замок… «Богатой — да, — говорил он, — но независимой… никогда».

Тамара слышала, как Амир вышел в сад, но ей так не хотелось открывать глаза, разговаривать, отвечать на его жадные поцелуи, что она притворилась спящей. Муфарек подошел, посмотрел на нее и сел рядом в плетеное кресло. В отличие от Тамары Амир много размышлял. Впервые в жизни он встретил женщину, которая смогла превратить его из скучающего, пресыщенного мужчины в пылкого, безрассудного юношу, порой даже — в слугу ее желаний. Амир и это позволял ей, но до времени. Как ему казалось, он просто играл несвойственную ему роль, твердо зная: только ему это надоест, он тут же все вернет на свои места. Однако расставаться с Тамарой Муфарек не собирался, он даже подумывал, что мог бы жениться на ней, при условии, конечно, что она примет ислам.

Однажды он завел с ней разговор о вере.

— Я — некрещеная, — безразличным тоном бросила Тамара. — И вообще, меня это абсолютно не интересует.

— Как некрещеная? Что ты хочешь этим сказать? Что ты — не христианка?! — воскликнул Муфарек.

— Да, я — не христианка, не мусульманка, я — просто женщина.

— Значит, тебе все равно, какую веру исповедовать? — приятно удивленный таким открытием, вкрадчиво продолжал он.

— А зачем мне вообще что-то исповедовать? Впрочем, — она на минуту задумалась и, сверкнув жемчугом зубов, с наигранной торжественностью произнесла: — Я буду исповедовать любовь!

— Но это что-то языческое…

— Амир, какое все это имеет значение, — отмахнулась она от неинтересного разговора, разглядывая потрясающий, головокружительный браслет фирмы «Бушрон», который он ей недавно подарил; затем, прикоснувшись к его губам, словно знойный ветер, забрала последнюю каплю живительной влаги и, оставив его с неутолимым чувством жажды, поспешила переодеваться.


Муфарек в волнении встал с кресла, подошел к бассейну, раздевшись, бросился в манящую прохладой чашу в форме гигантской ракушки. Всплеск воды вывел Тамару из блаженного, полусонного состояния. Она недовольно поморщилась и открыла глаза.

«Все, пора кончать мои каникулы, — томно вздохнув, подумала молодая женщина. — Надо заниматься делом. Курорт — шикарный, публика — состоятельная, почему бы мне здесь не поискать себе мужа. Амир, конечно, очень внимательный, главное — щедрый: выделил мне отличное ежемесячное содержание, дарит дорогие подарки, но… он — мусульманин, а я хочу жить во дворце, а не во дворцовой клетке. Значит, с ним мне придется расстаться. Надо срочно искать замену, но не любовника, а мужа. Возраст обязывает».

Амир сел на край бассейна, взял пушистое пестротканое полотенце и взглянул на Тамару, которая по-прежнему дремала в шезлонге.

«Интересно, — подумал он. — Чем же все-таки меня привлекает эта женщина? Вероятно, своей абсолютной непредсказуемостью», — он улыбнулся и вспомнил, как однажды… в его парижской квартире раздался звонок в дверь. Амир удивился: «Кто бы это мог быть без предупреждения?» Муфарек не любил неожиданных визитов, и к тому же он был очень занят. Но звонок переливчатой трелью настойчиво вызывал хозяина. Слуги были отпущены, поэтому Амиру пришлось встать из-за письменного стола и направиться в коридор. С недовольным выражением лица он открыл дверь: перед ним, потупив взор, стояла монашенка в сером одеянии с капюшоном на голове.

— Простите, вы, кажется, ошиблись адресом, — быстро сказал ей Амир и уже было хотел захлопнуть дверь, как та неожиданно резво впрыгнула в квартиру и, с силой прижавшись к Муфареку, ловко расстегнула его брюки. Надо было видеть выражение лица мужчины, которого в его собственном доме насилует монашенка. Он был настолько поражен, что лишился дара речи и только хватал ртом воздух…

— Что… что вы делаете? — немного придя в себя, закричал Амир.

Но тут из-под капюшона сверкнули черные агатовые глаза, и мощная, восхитительная волна наслаждения властно подхватила его и унесла в другую солнечную систему. Когда он очнулся, то увидел смеющийся, озорной взгляд, подернутый влагой удовольствия. Это было самое сильное, самое потрясающее чувство, когда-либо испытанное им, это был восторг существования.

— Тамара! — в восхищении воскликнул Муфарек. — Ты как огненный турецкий кофе с ледяной водой, ты как извержение вулкана…

Он провел рукой по ее загорелому телу, блиставшему красотой в расстегнутом монашеском одеянии и бесстыдно призывавшему к запретному и оттого восхитительному…


Амир подошел к молодой женщине и, поддавшись страстному желанию, вызванному воспоминанием, схватил ее на руки и, положив на широкую кушетку, захотел увести в мир наслаждений, но Тамара резко высвободилась и недовольно воскликнула:

— Ты меня испугал!

Глаза Амира смеялись, а руки гладили ее тело, стараясь вызвать желание. Это еще больше взбесило молодую женщину, и она из последних сил заставляла себя сдерживать охвативший ее гнев. Дрожащими от ярости губами Тамара раздраженно бросила:

— Я хочу принять душ, — и быстрым шагом направилась к дому.

Поднявшись в спальню, она упала на ковер и со злостью подумала:

«Боже, как мне все это надоело… Меня начинает тошнить от Муфарека, от его какой-то бешеной, идиотской страсти. Самое странное, что он мне нравился, даже очень… Мне было хорошо с ним, но, по-видимому, я пресытилась им… К тому же у меня с ним нет будущего…»

Немного успокоившись, Тамара поднялась, открыла шкаф и вынула темно-бирюзовое вечернее платье на длинных бретельках.

«В принципе с ним было бы неплохо, если бы он умерил свою страсть… И все равно, он не тот мужчина, с которым я всегда горела бы желанием заниматься любовью. — Она горько усмехнулась. — Надо отдать должное постоянству моей судьбы, которая с упорством посредственности каждый раз подсовывает мне что-то не то».

Тамара бросила платье на кровать и пошла в душ.

«Мы прекрасно провели с ним время, — продолжала размышлять молодая женщина. — Он осыпал меня подарками, у меня даже завелся счет в банке. Однако я за все ему сполна оплатила. Он предложил мне жить у него. Отлично, целые полгода я жила как мусульманская женщина. Я не имела права даже выйти на улицу без его разрешения. — Тамара открыла воду и задвинула полупрозрачную стенку душевой. — Сейчас мы отдыхаем на великолепной вилле, я довольна, но так больше продолжаться не может. Я слишком ценю независимость и даже ради больших денег не собираюсь превращаться в рабыню. Для меня деньги — это свобода, а он мне ее не даст».

Теплые сильные струи воды обвили стройное загорелое тело Тамары и успокоили ее. Но тут она почувствовала, что кто-то крепко схватил ее и прижал к себе.

— Амир! — вырвалось у нее. — Господи, он даже здесь не дает мне ни минуты покоя.

Муфарек, охваченный безумным желанием, яростно гладил ее грудь, кусал шею, нагнул ее вперед, как тростинку, и зарычал от удовольствия. Когда молодая женщина наконец повернулась и увидела блестящие капли воды в его бороде, блаженное выражение глаз, она чуть не выругалась от переполнявшей ее ярости. Но Тамара почти всегда отдавала отчет в том, что делает.

«Он же купил тебя, так что терпи!» — всеми силами успокаивала она себя.

Поэтому Амир не увидел и тени неудовольствия на ее лице. Она с нежной страстью поцеловала его в губы и томно прошептала:

— Ты был великолепен.


Тамара стояла перед зеркалом и внимательно рассматривала свою шею.

«Ну вот, я так хотела надеть сегодня открытое платье, а теперь даже не представляю, что делать. — Она провела рукой по большому сине-розовому пятну. — Такая жара, а мне придется набросить шарф. Нет, Амир просто ненормальный в своей страсти».

Словно услышав ее мысли, в спальню вошел Муфарек.

— Посмотри, что ты сделал, — с укором сказала ему Тамара.

Амир усмехнулся, нежно прикоснулся губами к ее шелковистому плечу и ушел.

Тамара в задумчивости замерла перед зеркалом. Последний месяц какой-то неприятный холодок все чаще и чаще проникал ей в душу. Она не пыталась разобраться в его причине, а торопилась поскорее избавиться от непрошеного гостя. Но сейчас, еще не вполне осознанно, молодая женщина почувствовала, что это связано с Амиром.

«Что же это? — задала она себе вопрос. — Он мне противен? Нет, не думаю. Он мне надоел? Еще не очень… — Тамара, с удивлением глядя на себя в зеркало, неожиданно поняла. — Я его боюсь… Почему, не знаю, но я боюсь Муфарека. Ведь подспудно я все время подумываю о разрыве с ним и даже не представляю, как ему об этом сказать. Он меня любит, но его любовь — словно тюрьма, из которой есть только два выхода: либо надо отсидеть весь срок, пока он меня не отпустит, либо — смерть… — Тамара, ужаснувшись своим же мыслям: — Боже, какая чушь приходит мне в голову», — резко открыла ящик комода и старательно принялась подбирать шарф к вечернему платью.

Но избавиться от тревожных мыслей ей не удалось.

«Почему я решила, что боюсь его? Я вообще никогда и никого не боялась. Я — свободная женщина и могу встречаться и расставаться с кем хочу и когда хочу. — Она нервно теребила в руках черный шифоновый шарф. — Что ж? Значит, все в порядке… ну, так почему же я не могу ему сказать, как говорила уже десятки раз другим мужчинам: «Прости, но мы должны расстаться», — или вообще ничего не говорила, а просто прерывала всякие отношения… — Дрожащими от волнения пальцами она вытащила сигарету, щелкнула золотой зажигалкой (его подарок) и подошла к балкону. — Самое неприятное то, что время уже не терпит… И какого черта он так сильно привязался ко мне?..»

Словно мираж в пустыне, в комнате появился Амир. Он обнял Тамару, которая, моля небо ниспослать ей терпения, возвела глаза вверх, и принялся осыпать жаркими поцелуями ее лицо, шею, грудь.

«Как он мне все-таки надоел, — раздраженно подумала молодая женщина. — То ли дело: отработала с клиентом, получила деньги и свободна, а тут… Гонорар, конечно, не сравним, но и работа без выходных. Несмотря на всю его проницательность, он меня принимает за безупречную женщину и уверен, если я с ним, — значит, люблю».

Неожиданно она вскрикнула от резкой боли, Муфарек, будто вампир, впился в ее шею.

— Тебе не нравится печать моей любви? — тяжело дыша, спросил он.

Тамара хотела резко ответить, но, взглянув в его глаза, налитые кровью, голосом провинившейся ученицы тихо ответила:

— Нет, ну почему же… — А про себя с яростью и обидой подумала: «Какая, к черту, печать любви, клеймо… заклеймил, как скотину…»

— Я был бы не против, чтобы все видели, что ты моя, только моя, — жарко задышал ей в лицо Муфарек. — Но думаю, пока достаточно, что ты это знаешь.

Тамара мягко высвободилась из его железных объятий, взяла в руки черный шифоновый шарф.

— Он тебе не понадобится!

Амир резко вырвал из рук молодой женщины шифон и протянул ей длинный футляр, в котором лежало жемчужное ожерелье из пяти ниток. Тамара, очарованная красотой перламутровых слез моря, замерла в немом восторге. Муфарек довольно усмехнулся и сам застегнул на ней ожерелье, которое плотно обхватило ее шею. Она подошла к зеркалу и неожиданно поморщилась.

«Будто ошейник надел!»

Ей настолько была неприятна эта молниеносная мысль, что она даже испугалась ее и, чтобы поскорее забыть, обворожительно улыбнувшись, поцеловала Амира.

— Спасибо! Это восхитительно!


В темно-бирюзовом шифоновом платье на легком, приятно холодящем тело шелковом чехле, в переливающемся таинственным лунным светом ожерелье, с кокетливым локоном страсти, который как бы совершенно непроизвольно ниспадал с левой стороны лба, Тамара была великолепна, элегантна и притягивала взгляды мужчин как магнит. Она сидела с Амиром за столиком в театральном полумраке зала варьете и рассеянно смотрела на сцену. Тамара знала, что сегодня она выглядит неотразимо, но, как ни странно, настроение от этого было нерадостным.

«Черт возьми, буквально все мужчины обращают на меня внимание, а я не могу этим воспользоваться. Амир просто не спускает с меня глаз…»

Муфарек лишь изредка поглядывал на сцену, которую для него затмевала Тамара. Он любовался ее тонкой рукой с тремя узкими золотыми браслетами, ее ярко-красными длинными ногтями, ее обнаженными загорелыми плечами, красивой упругой грудью, томно вздымавшейся под покровом шифона, волнующими губами, которым контурный карандаш придал сексапильную форму, и черными агатами глаз. Ему нравилось смотреть, как она, нежно обхватив губами край бокала, не отрывая взора от танцующих в перьях и золотой мишуре девушек, пила шампанское.

«Интересно, — подумал он. — Я ее люблю?»

Эта мысль увлекла Амира.

«Странно, я никогда не думал об этом раньше. Мне нравились женщины, но они быстро приедались своим однообразием. Если бы мне понадобилось неожиданно, еще не пресытившись, оставить любую из них?.. — Муфарек даже усмехнулся. — Я бы сделал это не задумываясь. Всех? — переспросил он себя. — Всех! — тут же подтвердил ответ, но почувствовал, что лжет. — Какой смысл обманывать самого себя? — задумчиво поглаживая холеную бородку, продолжал размышлять Амир. — Тамару я бы не смог, вернее, не захотел бы оставить. Почему? Не знаю, но она должна быть рядом со мной».

Амира не волновал вопрос, любит ли его Тамара. Он был сильным, волевым мужчиной и к тому же богатым, поэтому привык все брать не задумываясь.

Муфарек посмотрел на часы.

— Тамара, мне надо позвонить. Я скоро вернусь.

Молодая женщина, улыбнувшись, кивнула головой.

Феерическое шоу закончилось, и в зал, словно волна, нахлынула нежная мелодия. Высокая девушка в узком серебристом платье пела на новый лад старые слова о любви. Полуприкрыв глаза, Тамара чуть покачивалась в такт музыке. Овальную площадку перед сценой начали заполнять танцующие пары. Красивый мужчина с пышными пепельно-русыми волосами, одетый в великолепный серый костюм, подошел к Тамаре и, чуть наклонив голову, пригласил ее танцевать. Ей нередко по-настоящему нравились мужчины, но этот незнакомец произвел на нее столь сильное впечатление, что она, не сводя с него завороженного взгляда Золушки, поднялась и подала руку. Из короткого, ограниченного одной песней, разговора молодая женщина поняла, что ее кавалер из Швейцарии и, по всему видно, не женат. Он настолько заинтересовал Тамару, что она даже забыла об Амире. Только подойдя к столику и увидев красные от гнева глаза Муфарека, она вернулась в реальность. Швейцарец, приветливо поздоровавшись с Амиром, попросил разрешения вновь пригласить его даму. Тамара уже сделала нетерпеливое движение по направлению к танцующим, но Муфарек, поднявшись из-за стола, глухим голосом сказал:

— К сожалению, мы уже уходим, — и, взяв ее за руку чуть повыше локтя, потянул к выходу.

— Ты мне делаешь больно, — злым шепотом бросила ему Тамара.

Но он, не обращая внимания на ее слова, железной хваткой сжимал ей руку. Открыв дверцу машины, Муфарек грубо толкнул Тамару в салон.

— Ты что, с ума сошел?! — завопила разъяренная молодая женщина.

— Замолчи! — яростно сопя, проскрежетал он. — Лучше замолчи!

Бедная Тамара, как мышь, попавшая в клетку с котом, обреченно затихла в углу.

Когда они вернулись домой, то в ярко освещенном зеркале прихожей молодая женщина увидела на своей руке темно-синий широкий обруч, оставленный железными пальцами Муфарека. Слезы навернулись ей на глаза, и она, взбежав по лестнице, бросилась в спальню. Глотая слезы, Тамара быстро разделась и легла в постель. Она уже окончательно поняла, что боится Амира.

«Но если он это почувствует, то раздавит меня. Я не должна подавать вида».

Однако когда она услышала его шаги и звук открывающейся двери, то вся сжалась от ужаса. Он, тяжело ступая, вошел в спальню и сел на край кровати. Тамара, от страха уже почти ничего не соображавшая, резко отбросила простыню и, вскочив, яростно крикнула:

— Ты что, воображаешь, что после всего я буду спать с тобой в одной комнате?!

Амир в немом удивлении уставился на нее.

— Убьет, ей-Богу, убьет! — шептала она по-русски сухими губами.

Муфарек поднялся и подошел к ней. Тамара, стуча зубами от страха, оглядывала комнату в поисках орудия самообороны. Она чуть отпрянула назад, чтобы в случае опасности схватить в руки настольную лампу.

— Мне не понравилось, как ты вела себя, — сверкнув огоньками ярости в черных глазах, громко сказал Амир.

— Ты не имеешь права оценивать мое поведение, — прерывисто дыша, парировала Тамара. — Ты — не Господь Бог!

— Но ты — моя женщина и должна вести себя так, как я считаю нужным, — еле сдерживая клокочущий гнев, прорычал Муфарек.

Тамара, дрожа от ярости и страха, схватила с прикроватной тумбочки пачку сигарет, но закурить ей не удалось.

— И мне не нравится, когда ты куришь! — воскликнул Амир и выбил сигареты из рук молодой женщины.

У Тамары было два выхода: заплакать или, пересилив чувство страха, разъяриться не меньше Муфарека и дать выход своему гневу. Она замерла на какое-то мгновение, а потом с побелевшим от злости лицом крикнула:

— Значит, нам придется расстаться!

Такого поворота событий Амир никак не ожидал. Он внимательно посмотрел на нее и так засмеялся, что у бедной женщины дрожь пошла по телу. Потом, подтянув ее за руку к себе, тихо сказал:

— Ты — моя женщина!

И от этого тихого голоса ей стало еще страшнее.


Всю ночь, лежа рядом с Амиром, боясь, что он ее задушит, Тамара не могла сомкнуть глаз. Она растерялась, она не знала, как ей избавиться от него.

«Надо уехать! — решила молодая женщина, все еще не желая верить, что очутилась в безвыходном положении. — Сегодня днем, как только он уйдет, я быстро соберу вещи, возьму такси и первым же рейсом улечу во Францию».

За завтраком она делала вид, что ничего не произошло. Тамара мило улыбалась и на его вопрос, как она хочет провести день, ответила:

— Останусь дома.

— Хорошо. А вечером мы пойдем в казино, — сказал Муфарек, пристально глядя на нее.

Она выдержала его тяжелый взгляд и равнодушным тоном выразила свое согласие.

— Сейчас я должен уйти — деловая встреча, — сухо произнес Амир и встал из-за стола.

Как только за ним закрылась дверь, Тамара бросилась в спальню. Она все продумала: она пройдет через сад и выйдет на улицу с другой стороны дома, чтобы слуга Муфарека не смог ее заметить. Молодая женщина вынула из шкафа большую дорожную сумку и без разбора побросала в нее свои вещи, собрала косметику и драгоценности в косметичку, скинула пеньюар, надела джинсовую юбку и… почувствовала, будто сердце ей подсказало: «Муфарек вернулся!» Тамара замерла, не смея пошевельнуться, затем усилием воли вывела себя из состояния оцепенения и подбежала к двери. Ей показалось, что она слышит, как Муфарек разговаривает со слугой. В мгновение ока она вытащила разноцветную охапку одежды из сумки, разбросала ее по кровати, спрятала сумку на место в шкаф, сняла юбку, высыпала содержимое косметички в ящик туалетного столика и, надев на себя первое попавшееся платье, замерла перед зеркалом. В ту же секунду она услышала, как Муфарек повернул дверную ручку. Тамара стояла за открытой дверцей большого белоснежного шкафа, поэтому Амир почти на цыпочках прокрался в комнату, чтобы застать ее врасплох, собирающей чемоданы. Он не сомневался в том, что она попытается уехать, потому что еще не поняла или, вернее, не захотела понять, что она уже никуда не сможет от него уйти. Но вместо судорожно собиравшей вещи женщины он увидел Тамару, которая абсолютно спокойно рассматривала себя в зеркало. На ней было надето черное шелковое платье, а на левое плечо накинуто красное. Она в задумчивости поворачивалась то в одну сторону, то в другую. Затем, сбросив красное платье, накинула на плечо темно-синее, достала из ящика жемчужное ожерелье и, тихонько напевая, приложила его к себе. Она намеренно долго не поворачивалась лицом к Муфареку.

«Пусть убедится, что я ни о чем запретном не помышляю…»

Все так же спокойно Тамара повесила в шкаф несколько платьев, а затем опять вынула одно из них и приложила к себе.

— Да! Так, я думаю, будет неплохо! — произнесла она вслух.

— Я думаю, тоже, — раздался голос Муфарека.

Тамара резко обернулась и, заметив его, удивленно воскликнула:

— Амир?! Что случилось? Ты не уехал?

— Нет. Человек, с которым я должен был встретиться, еще не прилетел.

— А я выбираю платье к сегодняшнему вечеру. Вот это, синее, тебе нравится?

— Да! Но к нему нужны сапфиры!

— Жемчуг тоже неплохо.

— Сапфиры! — повторил Муфарек.

— Но у меня нет…

Ему почему-то было так приятно, что он ошибся в своих мрачных предположениях, что готов был осыпать ее подарками. Амир смотрел на молодую женщину, и у него сладко кружилась голова от того, что она рядом и что она любит его.

Вечером в казино Тамара появилась в новом потрясающем платье от Аззаро, и ее шейку украшало тяжелое сапфировое ожерелье.

* * *


Тамара с нетерпением ожидала окончания их совместного отдыха. Ей казалось, что, как только она приедет в Париж, все сразу станет на свои места: она избавится от этого жуткого монстра и вновь будет свободна. Но Муфарек не спешил. Он наслаждался солнцем, морем, женщиной.

Тамара изо всех сил пыталась сохранить остатки своей независимости и, понимая, что бегство невозможно, старательно делала вид, что тоже получает удовольствие от уже надоевших ей страстных объятий Амира и обжигающего испанского солнца. Каждое утро молодая женщина просыпалась с надеждой, что именно сегодня Муфарек скажет: «Мы возвращаемся!» Наконец она услышала долгожданные слова, но каков был ее ужас, когда, немного помолчав, Амир добавил:

— Правда, сначала мы на недельку заедем в Ливан.

— В Ливан? Зачем? — воскликнула она. — Мне надо в Париж!

Амир смотрел на нее тяжелым взглядом и поглаживал свою бородку.

— В конце концов, это становится смешным. Я не хочу ехать ни в какой Ливан. Я хочу домой, во Францию, — продолжала сердиться Тамара. — Ты можешь ехать куда угодно, а я возвращаюсь в Париж.

— Совершенно верно, — спокойно подтвердил Муфарек, — но через неделю.

— Нет, сегодня!

Тамара, вскочив с дивана, решительным шагом направилась в спальню собирать вещи.

«Что он может мне сделать? Да ничего!» — успокаивала она себя, спускаясь по лестнице с дорожной сумкой.

У двери Тамару ждал Амир, который железными руками схватил ее за плечи и зловещим голосом прошептал:

— Ты опять забыла? Ты — моя женщина!

…И вместо столь любимого ею жемчужного неба Парижа Тамара увидела раскаленное небо Ливана. Они жили в роскошном доме Муфарека, точнее, жил Муфарек, а она была пленницей этих пышных апартаментов, по которым молодая женщина слонялась, словно тень, с бутылкой виски, чтобы хоть немного заглушить свой страх. Она все время боялась, что уже никогда не увидит Парижа, что так и зачахнет здесь, за высокими, упирающимися в небо белыми стенами каменного забора.

К Амиру постоянно приходили какие-то гости — кто в европейской одежде, кто в национальной, и Тамара должна была услаждать их общество своим присутствием, когда того требовал Муфарек. Вместо декольтированных платьев знаменитых кутюрье она носила закрытые под горло шелковые рубахи, которые ей, как европейской женщине, разрешалось перевязывать поясом.

— Ты понравилась моим родственникам, — сказал ей однажды Амир. — Но тебе надо принять ислам.

При этих словах Тамара чуть не упала в обморок. Ей показалось, что она спит или сошла с ума.

— Какой ислам? Зачем?

— Если ты примешь мою веру, ты сможешь стать моей женой! — гладя ее грудь, сообщил Муфарек.

— Но я вовсе не хочу замуж!

— Не говори глупости, достаточно того, что, может быть, я захочу этого.

— Амир! Амир! Опомнись! Я — свободная женщина…

— Ты — моя! — толкнув ее на диван, крикнул он.

Тамара наконец-то окончательно поняла, в каком страшном положении она оказалась.

«Господи! Что же мне делать? Помоги! — всю ночь молила некрещеная Тамара. — Неужели все? Неужели я пропала? Нет, нет! — успокаивала она себя, сжимая ледяными пальцами голову. — Надо сыграть покорность, надо сделать все, чтобы он не передумал вернуться в Париж со мной».

Вместо обещанной недели они пробыли в Ливане месяц. И все это время молодая женщина ни единым словом не прекословила Амиру. Была с ним нежна, восхитительна в своей безграничной любви, которую она неистово обрушивала на Муфарека, словно желала убить его.

Когда наконец Тамара из иллюминатора самолета увидела Францию, то почувствовала, что плачет.

* * *


К своему удивлению, приехав в Париж, молодая женщина не ощутила абсолютной свободы, она никак не могла вернуться в свое прежнее состояние. Муфарек был, к счастью, очень занят, он все время куда-то уезжал, и Тамара даже могла жить у себя, но она понимала, что это временное послабление с его стороны, к тому же за ней кто-то постоянно следил. Порой она думала, что это ее повышенная мнительность, но порой не было никаких сомнений, что вот тот тип, старательно рассматривающий витрины, таскается за ней уже часа три. Все это давило на нее, как безвоздушное пространство, из которого она никак не могла выйти. Понимая, что жить в таком угнетенном состоянии невозможно, пытаясь обмануть саму себя, делала вид, что все идет, как раньше. Амир — это уже прошлое, и когда он вернется и вновь будет настаивать на продолжении их отношений, то она ему скажет, как и всем: «Прости, но мы должны расстаться», — и больше ее нога не переступит порог его квартиры. Обычно, приняв какое-либо решение, Тамара сбрасывала с себя груз терзавших ее проблем, но на этот раз, все тщательно продумав и взвесив, она никак не могла обрести душевного равновесия. Все время ее что-то настораживало, пугало.

* * *


В элегантном костюме Валерия вошла в многолюдный ресторан и села за столик спиной к двери. Вчера вечером ей позвонила Тамара и сказала, что наконец-то вернулась в Париж. Не видевшиеся несколько месяцев сестры решили встретиться. Валерии не терпелось блеснуть перед Тамарой новым нарядом, рассказать о Жиле; одним словом, предстать перед ней не в скорбном облике официантки, а продемонстрировать изящество респектабельной дамы. По тому, как головы мужчин, сидевших напротив нее, повернулись в одну сторону, а глаза заблестели, она поняла, что в ресторане появилась Тамара. И в самом деле, обернувшись, Лера увидела направлявшуюся к ней сестру, которая была одета в черный костюм: удлиненную юбку и короткий жакет с накладными карманами на груди. На фоне черного костюма, черных волос и загорелого лица, словно нарисованный кистью талантливого художника, алел яркий завораживающий контур красных губ, притягивающий к себе взоры. И опять все внимание мужчин было приковано к Тамаре. Она ничего не делала специально: не кокетничала, не заливалась серебристым смехом, не показывала, будто случайно, ножки, а вела себя совершенно естественно, и тем не менее мужчины смотрели только на нее.

Сестры заказали роскошное блюдо «Fruits de mer»[13 - Дары моря.] и холодное белое вино.

— Тома, ты прекрасно выглядишь… загорела, — оживленно начала разговор Валерия.

— Да, там несносное солнце. Я все время прятала лицо, но все равно липкий загар пристал и к нему.

— Вчера по телефону я не совсем поняла, — продолжала Лера. — Ты что, хочешь расстаться со своим богатым арабом?

Тамара невольно испуганно оглянулась по сторонам и, положив свою руку на ладонь сестры, шепотом произнесла:

— Да! Хочу! Но не будем говорить об этом здесь!

Валерия беззаботно рассмеялась.

— Мы же говорим по-русски. Кто нас поймет?!

— В самом деле, — облегченно вздохнула молодая женщина. — Но все равно мне не хочется сейчас касаться этой темы. Хотя в принципе я тебе уже ответила. Да, и чем скорее, тем лучше. Зачем ты изменила цвет волос? — перевела разговор Тамара.

— Тебе не нравится?

— Скорее да, не нравится!

— Мне захотелось поменять свой имидж. Стать другой… — смущенно ответила Лера.

В стремлении поскорее забыть свой год униженного существования в Париже Валерия постаралась даже изменить себя. Она немного подрезала волосы, поменяла их нежно-каштановый цвет на пепельный и вместо косметики приглушенных розовых тонов стала пользоваться, как Тамара, ярким макияжем. Но здесь было необходимо врожденное чувство меры. Тамара любила и умела балансировать на тонкой грани между изысканно-экстравагантным вкусом и буйством красок. Несомненно, значительно легче быть просто элегантной женщиной, не рискующей выходить за строгие классические рамки: неяркий грим, спокойные тона одежды и ничего экстравагантного, потому что можно, не заметив, перейти черту и стать смешной, нелепой. Тамара же относилась к тому редкому числу женщин, которые смело позволяли себе яркие краски, никогда не опускаясь до безвкусицы.

Лера в своем красном костюме с неестественным цветом волос выглядела неинтересно. Нужно было долго приглядываться к ней, чтобы заметить ее природное очарование.

— Твое дело, конечно, — спокойно сказала Тамара. — Но я тебе советую вернуться к прежнему облику. Или если тебе уж так хочется, то можно добавить немного светлых штрихов в твои некогда каштановые волосы и вместо красной губной помады попробовать вишневую… Но то, что ты сделала, откровенно портит тебя, поверь мне.

Лера невольно поджала губы. Нет, она не обиделась на сестру, потому что в глубине души сама чувствовала, что вышло явно не то, к чему стремилась. Но вот понять, почему, не могла.

— Жаль, а я так старалась, — грустно усмехнулась она.

Белое вино понемногу закружило головы сестрам, они все чаще стали улыбаться и почувствовали прилив нежности друг к другу.

— Тома, я хочу познакомить тебя с Жилем! — воскликнула Валерия. — Он тебе понравится.

— Прости, Лера, но, я полагаю, этого делать не стоит.

— Почему? — недоуменно спросила младшая сестра.

— У тебя таких Жилей здесь будет не один, не два…

— Ты ошибаешься! — горячо перебила ее Валерия. — Я люблю его!

— Вот когда ты поживешь с ним хотя бы года два и захочешь выйти за него замуж…

— Какая, однако, ты осторожная.

— Приходится. Ну, представь, познакомишь ты меня с ним, потом вдруг бросишь его. Он примется тебя искать. Куда он придет первым делом? Ко мне. И рано или поздно выследит тебя, да и мне нервы попортит своими излияниями. Так что я обязательно и с удовольствием познакомлюсь с Жилем, но года через два. Договорились? — И Тамара, подняв бокал, чуть дотронулась до бокала сестры. — Пожалуйста, счет! — обратилась она к официанту.

Валерия открыла сумку, чтобы достать деньги, но Тамара, протянув кредитную карточку, сказала:

— Не надо. Я заплачу сама.

Официант вставил карту в свой счетчик, который застрекотал, снимая нужную сумму с банковского счета клиента. Лера с наивной детской завистью вздохнула, глядя на блестящую кредитную карту старшей сестры, втайне мечтая иметь такую же.

Пообедав в ресторане, сестры решили отправиться в «Галери Лафайетт». Они сели в машину Тамары и через несколько минут уже подъехали к столь любимому Лерой магазину.

— Смотри! — сказала она сестре. — Вон тот серый «Рено» преследует нас от самого ресторана. На кого-то мы произвели впечатление!

Тамара неопределенно пожала плечами, а про себя подумала: «Не церемонятся, нагло работают, даже Лерка заметила. Сволочи!»

Легкий хмель тут же улетучился, испугавшись мрачного настроения, черной тучей вползшего в душу молодой женщины.

Валерия сразу же потянула сестру в царство парфюмерных бутиков, окутанных волшебной смесью ароматов. С замирающим сердцем смотрела она на сосуды, хранящие в себе таинственную влагу. Каждый раз, когда Лера брала в руки духи, она на несколько мгновений погружалась в фантастический мир; поднеся флакон к свету, пыталась заглянуть в тайну, вместившуюся в маленьком изящном пузырьке, которая, если приоткрыть пробку, словно сказочный джинн, ароматными струями легко вырвется наружу.

— Тома, Тома, — потянув сестру за руку, как это было в детстве, когда они вот так же гуляли под сводами ленинградского «Детского мира», таинственно зашептала Лера. — Мне Жиль на день рождения обещал купить «Шанель № 5».

— О Боже! — воскликнула Тамара. — Это все равно что покупать мумию. Зачем тебе этот избитый, приевшийся запах? Надо всегда стремиться к еще никем не изведанному до нас. Ты посмотри, сколько новых ароматов!

— Ну нет. Ты здесь не права. Наоборот, эти духи проверенные временем…

— И устаревшие от этого же времени. Я предпочитаю новые гаммы, очаровывающие своей свежестью и непредсказуемостью.

— Но мне всю жизнь хотелось купить именно «Шанель № 5».

— Когда твое желание исполнится, ты разочаруешься. Я бы тебе посоветовала духи Жан-Поля Готье: тонкий, чуть пьянящий аромат, нежно-розовый цвет, сохранение традиции в сочетании с безумствующим авангардом. Это как раз то, к чему ты должна стремиться.

Как всегда, Валерия задумалась над словами сестры и, подойдя к бутику Ж.-П. Готье, взяла в руки флакон в форме женского торса. Симпатичная продавщица, приветливо улыбнувшись, тут же протянула Тамаре, а потом Валерии бумажные кружочки, напоенные ароматом духов. Вообще, как заметила Валерия, в каждом бутике, к которому они подходили, продавщицы чувствовали потенциальную покупательницу только в Тамаре, только перед ней они суетились, заглядывали в глаза. Валерия невольно посмотрела в зеркало, отражающее двух сестер, и ужаснулась своему блеклому, неинтересному виду на фоне недосягаемо-элегантной сестры.

— Ну что, тебе нравится? — спросила ее Тамара.

— Божественно, — выдохнула Валерия, вдыхая аромат духов.

— Божественно! — с иронией повторила старшая сестра. — Ты великолепна в своей восторженной наивности.

Тамара протянула кредитную карточку продавщице, которая, засияв радостной улыбкой, уложила в пакет серебристо-железную коробку, похожую на высокую консервную банку, в которой хранился флакон в форме женского торса, наполненный духами розового цвета.

— По-моему, Жан-Поль Готье немного польстил женщинам, представив таким очаровательным их внутреннее содержание, — рассмеялась Тамара и вручила пакет Лере. — Это мой подарок!

Валерия чуть не задохнулась от восторга.

— О, Тома, Томочка, спасибо! — целуя сестру, повторяла счастливая молодая женщина.

Тамара, глядя на ее радость, тоже повеселела, но, случайно посмотрев в сторону, столкнулась со стальным взглядом преследователя.

«Господи! Когда же это кончится?» — взмолилась она и, взяв сестру за руку, повела се наверх, в отдел женской одежды, чтобы хоть там, на мгновение, избавиться от надзора.


8


Лера старательно входила в ритм жизни респектабельной женщины: она подолгу лежала в постели, медленно пила утренний кофе в беломраморной кухне, принимала ароматный душ, наряжалась и отправлялась гулять, так как все неприятные обязанности по дому были возложены на приходящую горничную. Однако обед она готовила сама, ибо не без оснований считала, что это является одним из козырей в покорении мужчин, и возвращавшегося с работы Жиля всегда ждал отменно сервированный стол.

После того как Валерия переехала к нему, они перестали ходить по ресторанам, очень редко покидали на week-end Париж, ни с кем не встречались, одним словом, вели замкнутый образ жизни. Два раза в неделю Лера ездила за продуктами в магазин, и это было ее развлечением. Изредка они с Жилем отправлялись по бутикам и покупали ей наряды. Жиль позволял Лере выбирать довольно приличные вещи и, посмотрев на нее со стороны у примерочного зеркала, либо одобрял, либо отвергал. Жизнь их текла спокойно и точно по часам, словно телевизионная программа передач. Но Валерии, с ее необузданными страстями, вечным поиском идеальной любви, стремлением к быстрой смене событий, это размеренное «тик-так» становилось в тягость. От отчаяния и желания поскорее снять фартук официантки она убедила себя, что любит Жиля, и всеми силами старалась передать ему свои бурные чувства, но ее страсть, налетев, словно штормовая волна на неприступную скалу, разбившись, откатывала назад. Жиль был непробиваем. Он не любил, когда Валерия начинала его тискать, сидя перед экраном телевизора, или принималась неистово обцеловывать, с радостным лицом протиснувшись из-под газеты, которую он читал. Мягко, но настойчиво Жиль отучал ее от этих озорных повадок. Любовь для него была торжественным действом, не терпящим суеты и импровизаций. Больше всего ему нравилось заниматься любовью, когда Валерия засыпала. Поначалу он даже пугал ее этим: неожиданно проснувшись, молодая женщина видела устремленные на нее немигающие глаза Жиля, или же он начинал свои ласки, даже не разбудив ее. Сонная Лера пыталась ему отвечать, но он давал ей понять, что это вовсе не обязательно и со всем справлялся сам.

«Как хочешь!» — думала она.

Но ей такие занятия любовью не приносили никакого удовольствия. Жиль, насладившись на свой размеренный манер, сладко засыпал, а растревоженная Лера устремляла взгляд в потолок и не могла заснуть до утра.

Подспудно, боясь признаться себе, молодая женщина понимала, что такая жизнь рано или поздно станет просто невыносимой. Но страх опять оказаться без всяких средств, опять стать официанткой отгонял все ее недовольные мысли, и она терпела. С присущей ей изобретательностью Лера придумывала для себя маленькие развлечения, но все равно, зная, что вечером она опять будет замурована в четырех стенах с молчаливым Жилем, тоскливо вздыхала даже посередине шумной, блестящей «Галери Лафайетт». Знакомых у Валерии, кроме одной общей с сестрой приятельницы, не было, да и то та жила в отдаленном парижском предместье и вечно была занята своим огромным хозяйством. Тамара же почти все время проводила со своим богатым арабом. Устанавливать отношения с другими русскими дамами Лера боялась. Их злые языки еще со времен Грибоедова оставались «страшнее пистолета». Поэтому каждый занавешенный плотными коричневыми шторами вечер она сидела с Жилем у телевизора, а потом они шли в такую же занавешенную спальню, без малейшего дуновения свежего воздуха, где временами занимались неподвижной любовью. Лежа рядом с ним, Лера часто вспоминала своих восхитительных в постели петербургских мужей, любовников и, горько вздыхая, задавала себе вопрос: «Что я тут делаю?»

Но, с другой стороны, комфорт, наличие денег в кошельке, наряды, а главное — Париж тоже значили кое-что.

«Ничего! — утешала она себя. — Все наладится. Я познакомлюсь с какой-нибудь француженкой, мы станем подругами. Жиль под моим влиянием изменится и не будет таким замкнутым. Ведь это не шутка до сорока пяти лет жить одному; ему тоже надо привыкнуть, что я рядом, что у меня свои желания, привычки. А может быть… — вклинивалась в поток правильных рассуждений озорная мысль, — послать все к черту? Ведь любовь я так и не нашла… А может быть… — Лера застеснялась сама себя, — поступить как Тамара да подыскать себе кого-нибудь получше… И опять Томка права: «…у тебя этих Жилей будет…» Что ж, пусть злорадствует. Ну не пропадать же мне».

Молодая женщина с рвением принялась искать в необъятном Париже того, единственного, а Жиль, будто робот, продолжал строго выполнять предписанные ему функции. Правда, в последнее время он слегка оживился: приходил с работы немного взволнованным, в приподнятом настроении. Валерия обрадовалась такой перемене и приписала ее себе в заслугу. Лере даже удалось вытащить Жиля в театр, а потом они поужинали в китайском ресторане. Жиль заказал ее любимое блюдо: ананас, запеченный с креветками, и розовое вино.

— Валери, — сказал он ей, — мы сейчас занимаемся разработкой новой программы. Это очень интересно, но мне придется иногда работать по ночам.

— Да? — удивилась Лера. — А что это за программа?

— О! Это очень сложно. Ты вряд ли поймешь. — И он разлил вино в бокалы.

— За нас и нашу любовь! — произнесла молодая женщина. «Может, все еще образуется, мы привыкнем друг к другу и будем счастливы?» — обманывая себя, мечтала она.

На следующую же ночь Валерия осталась одна. Правда, она не слишком заметила отсутствие своего возлюбленного. Он вернулся рано утром, был необыкновенно возбужденным, принял душ, позавтракал и помчался на работу. Теперь Жиль работал в таком режиме через каждые два дня. После месяца столь напряженного труда у него появились темные круги под глазами, но он не жаловался и все время был в хорошем настроении. Жиль даже пригласил к ним домой своего сослуживца с супругой, чтобы познакомить их с Лерой. Это радовало молодую женщину… Но однажды, когда, как обычно, он вернулся с ночной работы, Лера стала помогать ему снимать рубашку и случайно увидела длинный белокурый волос, зацепившийся за браслет его часов. Валерия поджала губы, но ничего не сказала Жилю. Мучительное подозрение проникло ей в душу и не давало ни минуты покоя. Леру все время преследовал страх, что Жиль бросит ее, она опять окажется на улице и все придется начинать сначала. Промучившись сомнениями несколько бессонных ночей, Валерия решила проследить за Жилем, чтобы убедиться в том, что у него нет любовницы и он действительно завален работой. Лера позвонила Тамаре и попросила у нее на один вечер машину.

— Завтра утром я тебе ее верну.

Тамара не любила давать напрокат свои вещи, но отказать сестре не смогла.

Ничего не подозревавший Жиль, как всегда, пришел домой, пообедал, отдохнул часов пять, а потом, одевшись и поцеловав Леру, отправился опять в свое бюро. Пока он спускался в подземный гараж, Валерия, надев затемненные очки, опрометью выскочила на улицу и села в припаркованный прямо у подъезда автомобиль. Увидев машину Жиля, она поехала за ней. Лера старалась не привлекать внимания, это, впрочем, было не сложно, так как чего-чего, а слежки за собой он никак не ожидал. Они ехали довольно долго: пересекли веселый, блестящий, кокетливый центр города; по длинной улице Риволи, обрамленной старинными особняками, подъехали к площади Бастилии, окруженной ресторанами, залитой золотыми огнями фонарей и фантастическим светом огромного здания Новой Оперы; проехали еще несколько кварталов и направились к парижской больнице Сент-Антуан.

«Странно, — подумала Лера, — что можно делать в полночь в больнице? Навещать заболевших друзей поздновато… А, кажется, понимаю… Его пассия работает медсестрой. Подлец, ни одного свидания не пропустит. У нее дежурство, и он к ней под белое крылышко».

Машина Жиля притормозила перед проходной. Пока он перекидывался словами приветствия с охранником, Лера в одно мгновение припарковала свой автомобиль и, пригнувшись, проскочила за черным «Рено» Жиля. Потом ей пришлось что есть сил бежать за его машиной. Жиль въехал в небольшую, расположенную вдали от основных корпусов больницы аллею, где среди деревьев на фоне ночного неба белело одноэтажное здание. Валерия, затаив дыхание, на цыпочках кралась за ним. Он привычным движением открыл ключом дверь и вошел в коридор. Лера, вся дрожа, потихоньку проскочила за неверным возлюбленным, пока еще дверь не успела автоматически закрыться, и юркнула за большой шкаф. Жиль, не задерживаясь, сразу же прошел в другую комнату.

— Привет! — поздоровался с кем-то он. — Есть что-нибудь новенькое?

— Есть, есть, как не быть, — с удивлением услышала Валерия незнакомый мужской голос.

— И что… хорошенькие?..

— И такие тоже. Ну, я пошел. Смена кончилась. Теперь твое время…

Через минуту в комнате появился мужчина в белом халате. Он включил свет и, что-то напевая, стал переодеваться. Лера вжалась в шкаф, боясь, что он ее заметит. Но, видимо, незнакомец очень спешил, и ему некогда было смотреть по сторонам. Когда он ушел, Валерия на всякий случай еще немного постояла под охраной шкафа, а потом подкралась к двери, ведущей в основное помещение, и тихонько приоткрыла ее. То, что она увидела, подняло ее пепельные волосы дыбом. Открыв от ужаса рот, Лера замерла, лишившись дара речи, и только испуганное сердце билось как церковный колокол. Жиль, склонившись над трупом женщины, лежащим на большом оцинкованном столе, ласково гладил его волосы, шею, грудь, живот, точно так же, как он гладил и Леру, когда та, потревоженная его прикосновениями, просыпалась среди ночи. Валерия хотела было закричать, но от одуряющего страха даже крик отчаяния не смог вырваться из ее открытого рта. А Жиль продолжал поглаживать мертвое тело, целовать его лицо, потом он снял рубашку, брюки и лег рядом… Лера почувствовала, что ее сейчас стошнит, и вот от этого, присущего только живым, позыва она очнулась и сломя голову бросилась наружу.

Молодая женщина бежала, охваченная паническим, животным ужасом. Трясущимися пальцами Валерия никак не могла вставить ключ в замок машины, к тому же она постоянно оглядывалась, боясь увидеть за спиной бегущего Жиля. Заведя мотор, Лера так рванула с места, что чуть не врезалась в соседний автомобиль. Перед ее глазами стояла та жуткая картина, и спазмы страха железными кольцами сдавливали ей горло. Невероятно мерзкое чувство охватило Валерию, когда она вспомнила, как Жиль, насладившись монстровской любовью с трупами, приходил к ней и касался своими тонкими, чуть холодными пальцами ее тела.

— Некрофил… с ума сойти, с кем я связалась, — в полуобморочном состоянии побелевшими губами прошептала Лера. — Да он, наверное, может и меня убить. Кто их знает, этих ненормальных… Что же делать? Скорее, скорее домой… собрать вещи… — с трудом соображала потрясенная женщина.

За считанные минуты проделав обратный путь, Валерия остановила машину, осторожно огляделась по сторонам и, вдохнув побольше воздуха для храбрости, направилась в подъезд. Поднявшись на лифте на свой этаж, она приложила ухо к двери и прислушалась.

«Да нет, не может быть, чтобы он раньше меня приехал, и вообще вряд ли он что заметил», — рассуждала Лера.

Осторожно повернув ключ, она вошла в квартиру.

«Нет, все в порядке…»

С космической скоростью Валерия принялась собирать свои вещи и вдруг, случайно оторвав взгляд от чемодана, увидела мужские ноги в серых туфлях.

«Жиль!» — молнией вспыхнула мысль, и Лера, трясясь от ужаса, заорала как сумасшедшая.

— Мадам, мадам! — услышала она, несмотря на свой дикий вопль, чей-то голос.

Сквозь туман страха Валерия разглядела лицо их соседа.

— Мсье Лафон, как вы меня напугали, — выдохнула она.

— Я увидел открытую дверь и подумал, может быть, нужна моя помощь?

— Да, да, — машинально повторила Лера, — нужна. Вызовите лифт!

Подхватив два чемодана и дорожную сумку, молодая женщина поспешила в прихожую, где на большом календаре красным фломастером написала: «Уехала в Петербург. Навсегда!»

Выйдя на улицу, она настороженно оглянулась и, засунув багаж в машину, поспешила поскорее уехать от проклятого дома.

Валерия остановилась на Елисейских Полях, ей хотелось окунуться в живой, смеющийся людской водоворот. Она вошла в кафе и заказала две порции виски. Залпом выпив один стакан, Лера почувствовала, как живительное тепло вкрадчиво начало обнимать ее тело.

«Никогда бы не подумала, что такое возможно, — качая головой из стороны в сторону, размышляла она. — Это какой-то ужас, жуткий сон… Ой, какая я несчастная… Что же мне делать?»

Отчаяние ловко затягивало обезумевшую от шока молодую женщину в свои сети безысходности. Валерия посмотрела на часы, было около трех утра, но ехать в отель она не хотела, боялась оставаться одна в комнате; звонить Тамаре остерегалась: вряд ли та будет довольна, если ее разбудят среди ночи.

«Что делать? Куда идти? Никому я не нужна… — И вдруг вспомнила: — Обогреватель… Вовка…»

Вскочив с места, Лера бросилась к телефону, судорожно вставила карту и через несколько мгновений услышала сонный голос Копытова.

— Вовочка, Вовочка, это я, — проговорила она и горько заплакала.

— Лерка, ты, что ли? Почему ты плачешь? Что случилось?

Валерия всхлипывала, пыталась что-то сказать, но вместо слов у нее вырывались рыдания.

— Лерка! Возьми себя в руки! — командовал Копытов. — Слышишь? Успокойся! Ты где?

— В кафе, на Шамз Элизе, — размазывая слезы по щекам, простонала она.

— Так что случилось?

— Можно я к тебе при-е-ду? — завыла Валерия в трубку.

— О Господи! Конечно же, приезжай! Только я не один… Впрочем, это не имеет значения.

— Вовочка, — продолжала рыдать молодая женщина. — Спасибо! Какой ты… добрый.

Через полчаса заплаканная Лера ввалилась в квартиру Копытова и без сил повисла у него на шее.

— Ты можешь объяснить, что случилось?.. Да нет, не стоит, — пристально взглянув на нее, ответил Вовка сам себе. — Догадываюсь.

— Догадываешься! — воскликнула она. — Да ты в жизни не догадаешься, и никто… никто… Это такой ужас… Я мыться хочу, купаться…

Копытов удивленно смотрел на что-то бессвязно говорившую молодую женщину и, пожав плечами, открыл дверь в ванную. Всегда очень тактичная, Лера, не обращая на него внимания, тут же принялась раздеваться, чтобы поскорее смыть с себя следы прикосновений тонких пальцев Жиля. Володя, недоуменно посмотрев на нее, прикрыл дверь и понес чемоданы в спальню.

Когда Лера, блестя мокрыми волосами, присев на край кровати, рассказала Копытову о том, что с ней случилось, то тот от удивления только качал головой и издавал нечленораздельные звуки.

— Ну ты и влипла, — произнес наконец потрясенный Владимир. — Такого даже во сне не увидишь…

— Володя, а он не догадается, почему я от него сбежала? — дрожащим на высокой ноте напряжения голосом спросила Валерия.

— Думаю, нет. Решит, что ты его бросила, и все.

— Да? — Лера глубоко и недоверчиво вздохнула.

— А вообще он мужик хитрый. Это же он наверняка специально тебя демонстрировал перед своим сослуживцем… Мол, все у меня в порядке, я — нормальный…

— Ты полагаешь, он только для этого сошелся со мной?

— Кто его знает. Может, он хотел попробовать стать как все, может, для прикрытия… Одним словом, что о нем говорить… больной.

— Володя, я все равно боюсь. Вдруг он начнет меня преследовать?

— Не выдумывай. Как он тебя найдет?

— Так мы же за вещами сюда с ним приезжали, — с застывшими от ужаса глазами проговорила Лера.

— Один раз и то ночью. Думаешь, он запомнил?

— Все равно страшно, а если он решит меня убить?

Перепуганная Лера не хотела отпускать от себя Копытова и, чтобы удержать его, попросила почитать стихи. Володька до восхода солнца декламировал ей свои произведения… и Валерии искренне казалось, что Копытов — лучший поэт России.


Лера проснулась около трех часов и содрогнулась от ужаса при мысли, что она одна в комнате. Молодая женщина выбежала в коридор и, услышав шум в кухне, кинулась туда.

— Привет! — облегченно вздохнув, сказала Валерия. — Целую вечность, кажется, проспала…

— Так я же тебе вчера таблетку снотворного в чай бросил, но и она взяла тебя с трудом.

Лера тоскливо огляделась по сторонам.

«Н-да, это тебе не беломраморная кухня… и в моем атласном цвета чайной розы пеньюаре здесь делать нечего», — печально подумала она.

— Сейчас обедать будем! — сказал Копытов.

— Володя, ты мне вчера по телефону вроде бы говорил, что ты не один…

— Уже проводил. Сегодня утром. Девушка была одна… Манекенщицей хотела устроиться. Не вышло.

— И что ж, она тебе понравилась?

— Ничего.

— Ясно. Емкое слово. Значит, мы с тобой опять в поисках любви?

— По-моему, сейчас ты будешь в поисках работы.

Валерия грустно опустила голову и тихо сказала:

— Все сначала. Все сначала, а ради чего?

— Ради того, чтобы жить в Париже. Для тебя же это главное.

— А для других? — усмехнувшись, спросила она.

— Вероятно… — задумчиво протянул Володька.

— Значит, опять в кафешку — официанткой. Да еще попробуй место найди, — обхватив голову руками, обреченно простонала Валерия.

— Я, Лера, ничего не обещаю, но попытаюсь тебя устроить, если хочешь, горничной в один из отелей «Ибис».

— Горничной?.. Да, конечно, хочу. Денег у меня совсем мало. А…

— Жить можешь пока у меня.

В глазах Валерии появились слезы благодарности. Она обняла Копытова за шею и прошептала:

— Вовка, ты единственный человек в Париже.

* * *


Тамара после рассказа Леры о ее злоключениях с Жилем хохотала до слез.

— Ну ты, Лерка, нашла! Я десять лет в Париже и о таком даже не слышала. А ты год прожила и с некрофилом любовь закрутила.

— Но он не совсем, как ты говоришь… он ведь и со мной… а не только… — растерянно лепетала Валерия.

— Конечно, конечно, — упав в изнеможении на диван от смеха и размазывая дорожки слез по щекам, с трудом выговорила Тамара, — это значительно повышает его рейтинг.

Вначале Валерия страшно обиделась на сестру за ее смех, но потом, заразившись ее настроением, не выдержала и засмеялась.

— Видишь, как хорошо, что ты не устроила мне с твоим Кощеем вечер встречи. Сейчас бы и прийти ко мне побоялась, а если бы все-таки рискнула, то вздрагивала бы от каждого звонка.

— Да… что говорить, ты оказалась права.

Не успела Валерия договорить, как раздался звонок по интерфону, и, несмотря на уверенность, что Жиль никак не мог найти ее здесь, она вздрогнула всем телом.

Тамара, рассмеявшись, бросила испуганной Лере:

— Это моя приятельница, Галка, со своей сестрой. Не бойся!

В комнату вошла женщина примерно одного возраста с Тамарой, одетая так, чтобы вольно или невольно все обращали на нее внимание, и представила хозяйке и ее гостье свою младшую сестру, девушку лет двадцати трех, этакое нежное, скромно потупившее взор, создание.

— Вот, Алька приехала, — хмыкнула она и вопросительно взглянула на Леру.

— Моя сестра, — в свою очередь, сказала Тамара.

— А, слышала, слышала, — и она, приветливо улыбнувшись, села рядом на диван. — Я для Франции все, а она мне почти ничего. Пятнадцать лет отработала, стареть стала, младшую сестру на смену вызвала, — засмеялась озорным смехом Галка. — Так вы представляете, она здесь в два счета девушкой по вызову устроилась. Сидит себе дома, и ей звонят: клиент такой-то, ждет там-то… Красота! И живет не где-нибудь, а в двух шагах от площади Опера. Вот молодежь! — Она ласково потрепала по голове свою сестру. — А я в ее годы только по дешевым гостиницам ошивалась, любому клиенту была рада…

Аля, усмехаясь тираде сестры, сидела в кресле и спокойно курила.

— …Тридцать тысяч франков в месяц зарабатывает, и все мало. С какими-то типами связалась. Они ей из магазинов дорогое барахло воруют и сбывают за полцены. А она его в Москву отвозит и там, уже за полную стоимость, проституткам продает, потому что в Москве цены на фирменные вещи еще выше.

— Рискованно, — сказала Тамара, обращаясь к Але, — если что… из Франции в два счета вылетишь.

Та, часто моргая пушистыми ресницами, лениво повела плечами и тихо, безразличным тоном произнесла:

— А, ничего…

— Так ты, значит, пришла кое-какие вещи посмотреть у меня?

— Да! Если только не сильно ношенные.

— Смотри! — Тамара махнула рукой в сторону своей нескончаемой трубы-вешалки.

Девушка, отложив на кресло сумку от Паломы Пикассо, не спеша направилась к гардеробу.

— Мы о таких вещах в двадцать три года и мечтать не могли, — выдохнула Галина.

— Послушай, Галя, — обратилась к ней Тамара. — Моя Лерка совсем одна здесь. Ты ее как-нибудь взяла бы с собой…

Глаза Валерии округлились до невероятных размеров.

«Ты, Томка, с ума сошла? Я в проститутки не собираюсь», — красноречиво сказали они старшей сестре.

Но та, не обращая внимания, продолжала:

— Лерка тебе конкуренции не составит. Клиентов отбивать не будет. Она у меня горничной в отеле «Ибис» работает. А в Париж приехала в поисках любви.

— Любви! — иронично воскликнула Галка. — Ну тогда возьму, пусть ищет. Не жалко. Только так, Лера, можно всю молодость проискать, а она у тебя, смотрю, уже на исходе.

Лера пожала плечами и ничего не ответила. Галя, как и Тамара, отнеслась к ней с чувством превосходства в своем умении жить, но, несмотря на это, она почему-то понравилась Валерии.

— Вот, я отобрала, — положив на кресло несколько костюмов, сказала Аля.

Тамара посмотрела и немного удивленно произнесла:

— Я вижу, ты отдаешь предпочтение Тьерри Мюглеру.

— Это не она, а московские проститутки его предпочитают, — закуривая, бросила Галина.

— Что ж, а другие кутюрье им меньше нравятся?

— Меньше, — ответила Аля, подняв на Тамару свои большие, с каким-то по-детски не защищенным выражением, глаза.

Тамара назвала цены, и девушка, не торгуясь, как предупреждала ее старшая сестра, выложила всю сумму на стол. У Леры при виде этой кучи денег голова пошла кругом.

«Что же это такое? Мне тридцать четыре года, а ей всего двадцать три. И я сижу на нищенской зарплате горничной, а она…»

Аля тем временем спокойно укладывала восхитительные наряды в большую дорогую сумку из светло-коричневой кожи и, перехватив взгляд Валерии, спросила:

— Вас что-то удивляет?

Лера сильно смутилась и, чтобы выбраться из неловкого положения, сказала:

— Ты вещи неправильно укладываешь. Давай помогу!

Присев рядом с Алей, Лера, осторожно поглядывая на нее, продолжала недоумевать: «И как она может, такая молодая, красивая, спать с кем попало, и со старыми, обрюзгшими, противными, и с молодыми, жаждущими чего-то невероятного, выполнять их прихоти, больные фантазии… Нет, я этого не в состоянии понять».

— Ну что, младшие сестры, закончили укладку? — весело спросила Галина, подойдя поближе и обволакивая их сильным ароматом «Опиума». — Тогда по стаканчику чего-нибудь покрепче на дорожку, и мы пошли!

Когда за ними закрылась дверь, Валерия недовольно спросила Тамару:

— Куда это ты предлагала ей меня взять? На панель, что ли?

— Да нужна ты панели… Сама видела, какие цветы из России приезжают, а ты, старый бутон, три себе пыль в отеле, мой унитазы и молча радуйся, что вообще живешь в Париже!

Лицо Леры стало красным от обиды, и она широко открыла рот, чтобы все высказать сестре, но та, сделав ей знак рукой, продолжала:

— Успокойся, ну что ты мне скажешь нового… А Галка теперь взяла моду промышленные выставки посещать, какие-то международные конференции. Там мужчины солидные, вот она себе из них клиентов и подыскивает. Кстати, попасть туда не просто: билеты на выставки очень дорогие, а пригласительный попробуй достань. К тому же Галка — не завистливая. Ей ни до кого дела нет, кроме себя. Она не поможет, это правда, но и гадостей делать не будет. Так что, если Галина тебя позовет, радуйся! Все лучше, чем у Копытова на печке вечера коротать.

* * *


С трудом подавляя зевоту и всеми силами стараясь проснуться, Лера проскользнула через служебный вход отеля «Ибис», где она теперь имела счастье или скорее несчастье работать горничной. Торопливо надев темно-синее платье и повязав преследующий се повсюду в Париже белоснежный накрахмаленный фартук, Валерия заполнила тележку предметами своего труда: рулонами розовой туалетной бумаги, пакетиками шампуня, мылом, порошками, резиновыми перчатками… Там, в далеком туманном Петербурге, пальчиками со сверкающим перламутрово-розовым лаком на ногтях она небрежно постукивала по клавишам компьютера, перебирала белые листы бумаги и томно вздыхала о Париже… Лера с испугом отогнала от себя мысли о былой жизни, боясь хоть на миг задержаться на каком-нибудь воспоминании, и, поздоровавшись со своими напарницами, покатила тележку по нескончаемым коридорам. Убрав закрепленные за ней номера, уставшая Валерия побрела в служебную комнату: ныли спина, ноги, болела голова.

«Тяжеловато, когда тебе за тридцать лет, начинать работать горничной», — вздыхая, констатировала она, думая о себе отрешенно, как о ком-то другом.

Отель «Ибис» находился не очень далеко от того района, где жила Лера, поэтому, закончив рабочий день, она торопилась домой с единственным желанием — лечь, чтобы хоть немного поутихли боли в спине. Теперь Валерия уже не играла глазками, завидев в вагоне симпатичного мужчину, ей все было безразлично. Она жила просто потому, что должна была жить, а что еще оставалось делать?

Лера опять взяла в руки копытовское хозяйство, и Володька, огражденный от домашних дел, в свободные вечера играл на гитаре, сочинял стихи и разглагольствовал с ней о смысле жизни. Молодая женщина все время пребывала в состоянии оцепенения, хотя понимала, что рано или поздно ей придется принять какое-то решение. Порой она пыталась преодолеть умственное отупение, но каждый раз отступала и говорила себе: «Сегодня очень устала. Вот завтра или в выходной у меня будет ясная голова, и я во всем разберусь».

Однако все чаще и чаще, пока еще на краткие мгновения, стали появляться мысли о Петербурге.

Когда Валерия переехала к Жилю, то тут же поставила в известность своих петербургских приятельниц, что живет в фешенебельном квартале, дала им номер телефона, а теперь… она опять затаилась и, заслышав русскую речь в отеле, старательно отворачивалась к стене.

«Надо, надо в Питер съездить, — размышляла Лера. — Родителей давно не видела, да и вообще присмотреться и, может, даже остаться. Наряды у меня сейчас есть, так что в грязь лицом не ударю. Появлюсь с шиком, как парижанка, а там посмотрим…»

В один из таких вечеров-раздумий раздался телефонный звонок, и Копытов, снявший трубку, крикнул молодой женщине, мывшей на кухне посуду:

— Лера, это тебя!

— Меня?! воскликнула она, и сердце ее упало куда-то вниз.

Неуверенной рукой Валерия взяла телефонную трубку.

— Привет! — услышала она чуть насмешливый женский голос. — Не узнаешь?

— Нет, — с облегчением переводя дыхание, ответила Лера.

— Это Галя, помнишь, мы у Тамары встречались?

— Ах да, конечно! Я очень рада, Галя.

— Если хочешь, завтра подъезжай к Новому мосту часам к четырем. Я буду ехать мимо и тебя захвачу.

— Завтра? — туго соображая, повторила Лера.

— Ты что, занята?

— Нет-нет, свободна. Я как раз выходная.

— Ну тогда договорились. Да, приоденься! Мы с тобой на строительную выставку махнем… Экспонаты будут что надо! Чао!

Валерия растерялась. Ей казалось, что она уже целую вечность никуда не ходила и разучилась носить элегантные платья. Володька с удивлением смотрел на заметавшуюся по комнате Леру.

— Что случилось? — спросил он.

— Володя, сколько времени? Супермаркет еще не закрыт?

Копытов посмотрел на часы.

— Нет, работает.

— Можно я на машине смотаюсь туда?

— Да что случилось?

— Вовочка, мне срочно нужна краска для волос и еще кое-что.

Вовка покачал головой и восхищенно произнес:

— Ну вы, женщины, — непревзойденные мастера устраивать бурю в стакане воды.

В серых глазах Леры застыл вопрос.

— Езжай, конечно! А то, не дай Бог, конец света наступит!

— Вовчик, ты — чудо! — чмокнула она его в щеку.

От охваченной волнением, страждущей женщины не осталось и следа… Из квартиры выпорхнула бабочка и, помахивая ключами от машины, запрыгала по ступенькам.

Огромный супермаркет приветливо распахнул свои двери перед Лерой. Миновав первый этаж, она поднялась на эскалаторе в отдел косметики. Валерия хорошо запомнила слова Тамары об ее эксперименте со своей внешностью, поэтому давно решила вернуться к первоначальному облику, осторожно добавив некоторые новые нюансы, но не было повода, а вот теперь… Лера выбрала краску для волос золотисто-орехового оттенка, купила губную помаду смородинового цвета и в тон лак для ногтей фирмы «Л'Ореаль». Все как советовала Тамара.

«Если и это мне не поможет… тогда только в Питер…» — садясь в машину, подумала она.

* * *


Здание выставочного павильона оглушило Валерию своими размерами. Войдя в прозрачный вестибюль, обильно украшенный искусственной зеленью, отражавшейся в блестящем мраморном полу, Галина в черных лосинах, туго обтягивающих ее немного полные ноги, уверенно направилась к контролерам и, предъявив два пригласительных билета, потянула зазевавшуюся Леру за руку.

— Слушай, — сказала ей Галина, — мы не будем ходить друг за другом как пришитые. Ты пойдешь в одну сторону, я — в другую. Встретимся через час на этом месте. Поняла?

— Да. Но почему нельзя вместе? Веселее же.

Галина усмехнулась.

— Одним словом, поняла? — спросила она и, гордо вскинув голову, покачивая бедрами, поплыла к выставочным бутикам, разбросанным по зеленому полю необъятного павильона.

Лера в нерешительности немного постояла на месте и, открыв план экспозиции, чтобы не заблудиться, направилась в указанную ей Галиной сторону. К удивлению молодой женщины, выставка ее заинтересовала. Здесь демонстрировалось оборудование для ванных комнат. Она подолгу останавливалась перед каждым бутиком и, погрузившись в несбыточные мечты, представляла себя владелицей гидромассажной ванны-бассейна. Иногда рассматривала сантехнику с точки зрения горничной: удобно ли это мыть. Каждая фирма старалась как могла, чтобы привлечь внимание клиентов именно к своей продукции; сооружались интерьеры, буквально приближенные к жизни: небрежно брошенный халат или лежащая рядом с красивой коробочкой душистая пуховка от пудры, которую, казалось, только что оставила нежная женская ручка. Были здесь и семейные ванные, и ванные-будуары изнеженных женщин, и строгие ванные мужчин. Валерия даже не представляла, что существует такая красота. Она пошла на шум воды и оказалась перед экспозицией, воссоздавав уголок джунглей со стремительными каскадами водопадов, поющими в деревьях птицами и восхитительными ваннами, расположенными в зеленых зарослях. Сотрудники фирмы приветливо беседовали с посетителями, интересовавшимися их продукцией, разливали в бокалы шампанское, нежным хрустальным звоном отмечая удачно проведенные сделки. Лера невольно задержалась у большой ванны на четыре персоны.

«Это что ж, гостей в дом приглашать искупаться вместе с хозяевами?» — усмехнулась она.

Но, взглянув на часы, поспешила к условленному месту. Через несколько минут появилась Галина, разгоряченная от выпитого шампанского и деловых предложений.

— Все нормально? — торопливо спросила она Леру.

— Интересно. Мне понравилось.

Галка рассмеялась и, похлопав Валерию по плечу, сказала:

— Если бы я не знала, что ты — Томкина сестра, никогда бы не поверила… Короче, опять встречаемся через час, — повернувшись на каблуках, бросила она.

— Галя! — успела крикнуть ей вдогонку Лера. — Я пить хочу. Здесь есть буфет?

Галка, как сраженная молнией, замерла на месте.

— Тебя что, никто даже шампанским не угостил?!

— Нет, — ответила та. — А почему меня должны угощать?

— Тяжелый случай, — сокрушенно вздохнув, произнесла Галина. — Если бы ты была моей сестрой, я бы тебя наказала и оставила умирать от жажды. Но так как ты — чужая сестра, то иди прямо, с левой стороны увидишь. Все. Я пошла!

Лера, сокрушенно вздохнув о своей никчемности, побрела в указанном направлении. Купив себе баночку оранжа, она встала у стойки и потихоньку с наслаждением стала пить ледяной напиток. Рядом с ней, через невысокие заросли искусственного кустарника, собралась большая веселая компания. От нечего делать Лера рассеянно посмотрела в ее сторону и случайно встретилась взглядом с полноватым черноглазым мужчиной, который ей приветливо улыбнулся. Она в замешательстве опустила глаза и, допив оранж, пошла продолжать осмотр роскоши, которая никогда не будет ее.

«В принципе, — размышляла Валерия, — смотреть — это тоже удовольствие».

Ее внимание надолго привлекла розовая ванная комната с большой овальной гидромассажной ванной, с одной стороны которой было двойное прозрачное стекло с цветами посередине. Посетители подходили к этой ванне, нажимали позолоченные кнопки, и вода начинала кипеть, бурлить. Сотрудники фирмы, любезно улыбаясь, были готовы к расспросам. Неожиданно дверь импровизированного офиса этой фирмы открылась, и Лера увидела того же полноватого мужчину, который улыбнулся ей в буфете. Она смутилась и поспешила уйти. После случая с Жилем что-то произошло с ней, она уже не мечтала заводить знакомства. Лера потеряла свой задор, который теперь лишь на мгновения вспыхивал в ней, да к тому же она устала второй час разгуливать по павильону. Валерия не спеша прошла мимо нескольких бутиков и остановилась перед выставкой душей, которые поражали конфигурацией бьющей из них воды. Неожиданно она услышала рядом с собой чей-то голос:

— Вам не очень понравились наши экспонаты и вы решили остановить свой выбор на другой фирме? Однако, может быть, я смогу все-таки попытаться вновь привлечь ваше внимание к нашей продукции.

Валерия повернула голову и опять увидела того самого полного мужчину с темными глазами.

— Нет-нет, — растерянно залепетала Лера, — спасибо, я здесь случайно, не по делу, я с подругой, это она…

— Тем не менее, я думаю, это обстоятельство не помешает вам получше ознакомиться с экспонатами нашей фирмы. Прошу вас, — и он любезно указал Лере в сторону своего импровизированного офиса.

Валерия хотела было сделать последнюю попытку уйти, но мужчина мягко взял ее под локоть и завел в свой кабинет. Усадив Леру на стул, он вытащил кипу проспектов и увлеченно принялся ей рассказывать о сногсшибательных новинках его фирмы.

— Эрве! — раздался чей-то голос, и симпатичный молодой человек появился на пороге кабинета.

— О, простите, ты не один. Все уже собрались, скоро закрытие. Пойдемте выпьем за успешное окончание выставки.

— Да, конечно! — радостно воскликнул Эрве и подскочил с кресла. — Прошу вас, пойдемте с нами, — склонив голову набок, пригласил он Леру.

— Спасибо, но мне надо идти…

— Вы не хотите разделить наш успех и пожелать удачи?.. — удивленно-обиженно произнес полненький Эрве.

— Я не знаю… меня будет ждать подруга…

— О! Подруга, я думаю, сейчас с удовольствием поднимает бокал за окончание выставки. Пойдемте! Да, я забыл вам представиться: Эрве Мишлан, директор фирмы «Камий».

— Валери Муру, — смущаясь, ответила Лера.

Они поднялись на второй этаж, расположенный над экспонатами, где за столиками сидели сотрудники и клиенты фирмы. Раздались многочисленные салюты шампанского, все радостно зашумели, и Лера, поддавшись всеобщему веселью, тоже улыбнулась. Быстро завязался непринужденный разговор, в котором Валерия смогла принять участие, потому что искренне была восхищена выставкой. Эрве, который всегда являл собой душу компании, на этот раз был почему-то немного молчалив и очень внимательно смотрел на Леру. Она понравилась ему сразу, еще в буфете. В ее облике была хрупкая незащищенность, столь редко встречающаяся в век сильных женщин. Она напомнила ему увядающую розу в вазе, в которую забыли налить воды, но вот стебель опустили в живительную влагу, и она начала расцветать. Ее восхитительная и утонченная красота затмила вокруг все другие цветы. Так и Лера: от всеобщего внимания расцвела и похорошела, обрела уверенность в себе и, забыв о невзгодах, весело смеялась, как не смеялась уже давно. Эрве Мишлан не мог оторвать взгляда от этой сверкающей огромными бархатными серыми глазами молодой женщины с пышными нежно-каштановыми волосами, стройную фигурку которой облегало сиреневое платье с коротким жакетом, отделанным черным кантом.

«Какая женственность, какая незащищенность! — повторял про себя восхищенный Эрве. — Это просто невероятно. Кто она? Откуда? Говорит с акцентом, ясно, что иностранка, но откуда?»

— Я предлагаю продолжить наше торжество у меня! — громко произнес он. — Даю тридцать минут на сборы.

Из уст всех сотрудников вырвались радостные крики, и они засуетились, торопясь с закрытием своего стенда.

— Мне было очень приятно познакомиться с вами, — сказала, улыбаясь, Валерия, — но я должна идти, меня ждет подруга.

— Как, Валери, вы не поедете отпраздновать наш успех ко мне домой?

— К сожалению, нет…

— Но я вас приглашаю, — взяв ее за руку, сказал Мишлан.

— Увы, не могу…

— Где ждет вас подруга? Мы пойдем вместе, и я думаю, что она окажется славной девушкой и отпустит вас, а если нет, пусть едет с нами.

Но идти далеко им не пришлось, так как навстречу уже спешила Галина, уверенно ступая полными ножками. Поздоровавшись с Эрве, она тут же перешла на русский и, торопясь, сказала Лере:

— Слушай, отпаркуй мою машину ко мне домой по этому адресу, ключи оставь у консьержки. — И не дав Валерии открыть рта, сунув ей записку и ключи, поспешила к выходу, бросив с очаровательной улыбкой опешившим Лере и Эрве: — О'ревуар!

— Вот видите, — извиняясь, сказала молодая женщина, — мне надо отвести машину.

— О'кей! Отведем вместе, — тут же решил Мишлан. — Минутку!

Он подошел к одному из своих сотрудников и, передав ключи от своей квартиры, сказал:

— Вы располагайтесь, а мы с Валери подъедем чуть позже.

Когда Эрве открыл дверь своей квартиры, их встретил беззаботный гул веселья. Большая гостиная была полна народу: кто сидел на подушках, разбросанных по всему полу, кто в массивных, обтянутых велюром креслах, кто танцевал под голос неувядающего Холлидея. Глаза Эрве радостно засветились. Он подвел Леру к большому столу, заставленному бутылками, бокалами и тарелками со всевозможными бутербродами.

— Люблю, когда весело, — сказал он, наливая в бокалы шампанское. — А вы?

— Я тоже, — ответила Лера, все еще удивленная таким продолжением вечера.

— Валери, а вы откуда родом?

— Из России… из Петербурга.

— Что?! — восторженно воскликнул Мишлан. — Этого не может быть!.. Друзья мои! — закричал он, стуча для привлечения внимания серебряными щипчиками для льда по пустой бутылке. — Друзья мои, в это невозможно поверить, но Валери из Петербурга!

— Из Петербурга! — повторили как эхо радостные голоса.

— Я предлагаю тост, — продолжал, захлебываясь от восторга, кругленький, начинающий лысеть Эрве, — за нашу северную гостью!

Лера была польщена таким вниманием, хотя у сильно увлеченного ею Эрве любой город вызвал бы такую же реакцию. Она так давно не улыбалась, так давно не пила шампанского, так давно не пользовалась успехом у мужчин. Но, взглянув на неумолимый циферблат и грустно вздохнув, сказала Эрве, что немедленно должна уйти, так как через полчаса RER уже закроется.

— Какие глупости! — воскликнул тот. — Вы можете переночевать у меня. — Но, посмотрев при этих словах на Леру, тут же поправился: — Или поехать на такси. Я был бы рад… но, к сожалению, мне уже рискованно садиться за руль. Так что на такси за счет хозяина… и ни о чем не думайте.

Лере самой не хотелось уходить отсюда, и она, махнув рукой на то, что завтра ей надо вставать в шесть утра, снова окунулась в океан беззаботной радости.

В пять утра, хмельная, с улыбкой на губах, Валерия открыла дверь в квартиру Копытова и на цыпочках, чтобы не разбудить Вовку, пробралась в ванную. Через полчаса, освеженная душем, она выскочила из квартиры и помчалась на работу в отель.

* * *


Дни замелькали перед Лерой яркой чередой: «Гранд опера», знаменитые мелодии «Старманьи», величественные постановки Оссейна, элитные показы мод, шумная и радостная атмосфера истинно парижских ресторанов, сохранивших неповторимую атмосферу аристократической элегантности и богемной непринужденности XIX века, словно еще живущей в глади высоких зеркал, лепных потолках, бархатных диванах и длинных белых фартуках официантов.

Соединять в одном лице горничную и беззаботную даму, предающуюся развлечениям, с каждым днем становилось все труднее. После шумно проведенных вечеров в кругу друзей Эрве, после длящихся чуть ли не до утра импровизаций в джаз-барах, томных танго в искрящемся радостью бразильском ресторане Валерия просто падала с ног. Славный Эрве уже давно объяснился ей в пламенной, пожирающей его любви и умолял жить вместе. Лера, конечно, не испытывала к нему большого чувства, но он был такой забавный, веселый, добрый, милый и просто боготворил ее… Поэтому, немного поразмыслив, молодая женщина решила, что уехать в Питер она всегда успеет и что было бы глупо не воспользоваться случаем весело пожить в Париже. Она-то теперь знала, что такое счастье дается далеко не многим. После первой ночи, проведенной с ним, она с умилением вспоминала, как он пыхтел, сопел, задыхаясь от переполнявшего его восторга, шептал ее имя.

«С ним весело, — решила Лера, — а это после моей мрачной, однообразной жизни значит очень многое».

И в один прекрасный день она сказала Эрве «да».

Это короткое слово подняло его на небеса.

— Я счастлив! Как я счастлив! — беспрестанно восклицал он, сверкая радостными огоньками в темных глазах.

Подав заявление об увольнении и отработав сколько полагалось, Валерия поехала за окончательным расчетом в отель. Впервые, открыв дверь, она не испустила печального вздоха, а легкой походкой вошла в вестибюль. Лера была в празднично-возбужденном настроении и настолько очаровательна в элегантном черном плаще, подарке Эрве, что управляющий даже не узнал ее.

— Однако какая красавица работала в нашем отеле! — восторженно произнес он, изображая скорбь на лице.

Взглянув последний раз на «Ибис», молодая женщина сказала себе: «Если я вернусь в отель, то только как постоялец, но никогда как горничная».

Она закрыла глаза и представила себя на лыжных дорожках в Альпах или золотом побережье Испании — весь мир такой заманчивый и еще не изведанный ею. Улыбаясь, она направилась в сторону станции, и вдруг ей показалось, что сзади остановилась машина. Лера почему-то захотела обернуться, но почувствовала, что кто-то крепко схватил ее за плечи и потянул куда-то назад. Валерия попыталась закричать, однако все произошло так быстро, что опомнилась она уже в салоне автомобиля, резко сорвавшегося с места.

— Что, что это значит? — негодуя воскликнула Лера, повернувшись к водителю, увидев которого она побелела как снег и с выпученными от ужаса глазами прохрипела:

— Жиль!


9


Чутко откликаясь всем телом неторопливому ритму музыки, Светлана, в коротком узком черном платье и матовых черных колготках, великолепно обрисовывающих ее точеные ноги, с небрежно подобранными пышными волосами, красиво вычерчивала бедрами восьмерки, переводя их в летящий шаг и делая такую же летящую отмашку руками. Музыка, белоснежный подиум, сверкающая на стене надпись «Бурда моден», волшебный запах духов «Дольче вита», которые она после долгих колебаний все-таки купила себе на 8 Марта, приятно кружили голову. Девушка растворилась в ритме музыки и движения, ей хотелось так плыть и плыть, но опять резкий крик:

— Стоп! — словно ведро ледяной воды. — Что ты делаешь? Это просто невозможно… сколько раз объяснять и показывать! — взмолился репетитор Московского международного центра моды, обращаясь к самой высокой манекенщице. — У тебя великолепные данные, а пользоваться ими ты не умеешь. Посмотри на Волкову, при ее 179 сантиметрах она кажется еще выше, еще тоньше, еще красивее, чем есть на самом деле, и все это потому, что она старается воспользоваться каждым выгодным нюансом, отпущенным ей природой. Света, пройдись! — обратился он к девушке.

Светлана глубоко вздохнула, чуть прикрыла глаза и полетела под нежно-томную мелодию. Неожиданно репетитор переключил кассету, и в зал ворвались бравурные звуки с солирующими ударными. Света не остановилась, не замялась в недоумении, а, будто так и было задумано, смело перешла в движение, соответствующее резковатым ударам барабанов.

— Отлично, Волкова! — удовлетворенно воскликнул репетитор. — Ты одна меня радуешь. Девушки! — обратился он к своим ученицам. — Еще раз призываю: пользуйтесь тем, что у вас есть. Сейчас вы невероятно, сказочно богаты, потому что молоды и красивы, но ни на минуту не позволяйте себе забывать, что с каждым днем ваше богатство иссякает. Не упускайте подаренных вам природой возможностей, учитесь внушать себе, а главное, другим, что вы — красивы. Вы — манекенщицы, а это слово ассоциируется у большинства со словом «красавица», значит, внушайте всем, что вы — прекрасны! Понятно?

Глубокое молчание было ответом на эту тираду репетитора.

— Так, ладно, начнем еще раз…

Выйдя после репетиции на улицу, Светлана с удовольствием вдохнула ароматный воздух долгожданно-запоздалой весны и зажмурилась от солнца. Теперь ее время было сжато до предела жестким регламентом работы и занятий. Позволив себе пройти всего одну остановку, девушка спустилась в метро и отправилась на урок английского языка.


Света поднялась на лифте на двенадцатый этаж, открыла дверь своим ключом и вошла в большой квадратный коридор. Не теряя ни минуты, девушка разделась до нижнего белья, вынула из сумки полиэтиленовый пакет с домашним халатом, надела его и поспешила на кухню. В красивой раковине, поблескивая импортными торговыми марками, ее ждала гора грязной посуды. Светлана как автомат, не останавливаясь ни на миг, вымыла эту гору и принялась убирать трехкомнатную квартиру. Через два с половиной часа раздался звонок. Потная, запыхавшаяся Света открыла дверь. На пороге стояла хозяйка квартиры, молодая женщина лет двадцати семи.

— Привет! — улыбнувшись, поздоровалась она. — Все нормально?

— Как всегда!

— Хорошо. Тогда я сейчас выпью кофе, и приступим.

— Да-да, а я переоденусь, — закивала Светлана.

Светке повезло, что она познакомилась с этой симпатичной молодой женщиной, просто судьба улыбнулась, правда не забыв при этом показать свои ослепительные акульи зубы.

Когда Света, просмотрев в газете объявления «Даю уроки», позвонила частным репетиторам, то, узнав цену за академический час, пришла в ужас. Тогда девушка направилась в фирму, гарантировавшую великолепное знание иностранных языков, но ничего утешительного не нашла и там. Дверь с яркой надписью «Весь мир перед вами» захлопнулась за ней, и она в задумчивости остановилась. Раздавшийся рядом чей-то голос вывел ее из отрешенного состояния:

— Девушка, извините, может, я не правильно поняла… мне показалось, что вы очень хотите изучать английский язык, но у вас не хватает для этого денег…

Света с удивлением посмотрела на милую, изысканно одетую молодую даму.

— В принципе да, — тихо ответила она.

— Тогда, — продолжала молодая дама, — вам, может быть, понравится мое предложение…

И Светлана стала домработницей. Два раза в неделю она приходила и убирала квартиру, а плату от своей хозяйки получала уроками английского языка.

Отработав и отучившись, Света помчалась на очередную презентацию. Девушка влетела в гримерную и, поздоровавшись с другими манекенщицами, принялась приводить себя в порядок. Она достала сумочку с дорогими косметическими принадлежностями, сверкающими двумя магическими словами — «Кристиан Диор». Иначе нельзя, все манекенщицы пользовались только престижной косметикой, во-первых, это качество, а во-вторых, определенный уровень материального достатка, хотя частенько это не соответствовало действительности. Света дорожила этой сумочкой больше всего, ведь стоит зазеваться и оставить ее без присмотра, как кто-то не удержится и попытается украсть. Один раз ее косметичку чудом спасла Вероника, можно сказать, вырвала из алчной пасти воровки. Скандал поднимать, конечно, не стали, но Светлана теперь берегла заветную сумочку как зеницу ока.

— Привет! — услышала Света голос Вероники.

Девушка обернулась и радостно воскликнула:

— Ника! Почему же мы на кастинге не встретились? Я думала, что ты еще из Питера не вернулась.

— Как видишь, вернулась. Все успела… Это что же, мы в таких вот идиотских нарядах будем по залам расхаживать? — с усмешкой сказала она, взяв в руки невероятно узкое коротенькое платье из серебристой материи с идущей от плеча наискось вниз надписью «Московский кристалл».

Светлана, закончив свой макияж, тоже усмехнулась и попыталась надеть его.

— В самом деле, узковато…

И в подтверждение ее слов платье плавно разошлось по шву… Вероника, выругавшись, достала иголку и принялась зашивать его на подруге.

Манекенщицы рассыпались по огромному фойе, в которое вышли именитые гости после презентации какого-то иностранного журнала. Для них были расставлены длинные столы с шикарной закуской и шампанским. Манекенщицы были приглашены для рекламы новой водки «Московский кристалл». Бедная Светка, не успевшая даже перекусить, чуть не падала в обморок от голода.

— Светка, Светка! — вывела ее из голодного полузабытья Вероника. — Посмотри, Игнат Скребов! Ну, тот, известный фотограф. — И указала взглядом на разговаривавшего с популярной певицей молодого, лет двадцати восьми, черноволосого мужчину среднего роста. — Вот если бы он тебе сделал фотографии для портфолио… да и вообще у него большие знакомства…

— Ника, но ведь он берет очень дорого. Откуда у меня такие деньги?

— Слушай, — понизив голос, зашептала Вероника, — а может быть, тебе с ним закрутить?..

— Что? — возмутилась Светка, тем не менее сохраняя на губах великосветскую полуулыбку. — Да никогда в жизни!

— Ну тогда и просидишь здесь всю свою непорочную жизнь, — резко бросила приятельница, сузив свои кошачьи глаза.

— Знаешь, если менеджер поймет, что он сможет на тебе заработать, так он и без постельных отношений все сделает, — ничего не замечая вокруг, рассуждала Света.

— Да, конечно, — охотно согласилась Вероника. — Тебе один раз уже, кажется, сделали… только в последний момент ошибка вышла: вместо тебя, по-моему, Ленка Федотова в Париж поехала.

— Один раз — это не правило, — запальчиво бросила Света.

— Запомни, подруга, что нужные мужчины спят со многими, а помогают единицам. Переспать тоже надо уметь. Почему Игнат Скребов, уже пропустивший через себя взвод манекенщиц, стал продвигать только Верку Коркищенко? Да потому, что она сумела захватить его. Так поспала, что он еще захотел.

— Ну, не знаю, — с раздражением произнесла Светка.

— Вот в том-то и дело, что ты ни черта не знаешь, только умничаешь. Ладно, пошли, я попробую познакомить тебя с ним, а там сама решай…

Улучив момент, когда Игнат остался один, девушки подошли к нему, и Вероника, радостно улыбаясь, будто они старинные знакомые, поздоровалась с ним. Молодой человек немного удивленно посмотрел на нее. Вероника, не давая ему опомниться, тут же представила свою спутницу:

— Моя подруга, Света Волкова.

По всему было видно, что модный фотограф Скребов хотел отмахнуться от подружек, но, повнимательнее взглянув на восхитительную блондинку Светлану, изменил свое скоропалительное решение и даже вручил ей визитную карточку.


— Ну вот, дело сделано, познакомились, — с удовлетворением в голосе сказала Вероника, снимая грим после окончания презентации. — Скребов на тебя глаз положил, это точно.

— А он не обманет, а то переспать переспит, а фотографии не сделает, — лихорадочно шептала подруге Светлана.

— Светка, какая же ты глупая. Ну кто тебе может дать гарантии? Это всего лишь возможность попытать удачу, а чем она обернется…

— Ты думаешь, стоит попробовать? — с тревогой глядя на подругу, спросила девушка.

Ей так хотелось, чтобы Вероника сказала «нет». Ей так хотелось забыть, выбросить из головы эту идею близкого знакомства с модным фотографом и вытекающие из нее последствия. Но Вероника сказала:

— Света, решай сама. Я тебе помогла, как сумела. На твоем месте я бы попробовала… все-таки шанс, а иначе за «Московским кристаллом» последует «Дальневосточный кристалл», и так до пенсии… Я, конечно, рискую со своей помощью. Может быть, ты меня потом проклинать будешь, может, поблагодаришь… но в любом случае мне просто жаль тебя, Светка, ты действительно красивая и очень способная манекенщица…

Света по инерции выдвигала подруге свои контраргументы, но в душе уже твердо знала, что пойдет.

* * *


Фишки передвигались по ядовито-зеленому сукну, озорной шарик мчался по кругу рулетки, запущенной фортуной. Кто-то ощущал великолепную дрожь, пробуждающую все чувства, кто-то рисковал последним, одержимый болезнью азарта, а кто-то, безуспешно пытаясь скрыться от скуки пресыщения, не испытывал ничего.

Светлана, одолеваемая противоречивыми чувствами, горящими глазами смотрела на фантастических богачей, выбрасывавших без сожаления тысячи долларов за игру, и мысленно повторяла про себя один и тот же монолог: «Господи, меня десять тысяч долларов могли бы осчастливить: избавить от участи домработницы, от унизительной для манекенщицы работы на некоторых презентациях и здесь, в казино, где почти каждый смотрит на тебя как на проститутку…»

Три раза в неделю Светлана и еще девять манекенщиц отправлялись в царство азарта, где они участвовали в роскошных дефиле, входящих в развлекательную программу казино. После показа девушки были не в силах удержаться от искуса заглянуть в чужую, не предназначенную для них жизнь. Некоторые из них использовали это как возможность поискать себе богатого мужа или подработать сверх положенной за дефиле ставки.

Наметанный взгляд мужчин, завсегдатаев казино, редко надолго задерживался на Светлане, несмотря на ее блестящие внешние данные. Они видели в ней белоснежный эдельвейс, растущий на труднодоступной, покрытой снегом и льдом горе, но стоит ли карабкаться за ним, если внизу пестрят самые разнообразные цветы, которые можно срывать охапками. Некоторые, конечно, пытались поближе познакомиться с ней, но, встретив вежливый отказ, не стремились ее переубедить и оставляли девушку довольствоваться своей неприступностью. Вначале это ее радовало, и она очень гордилась тем, что мужчины чувствовали: она — не такая, как все. Однако эти «все» разъезжали на машинах, одевались в шикарные норковые шубы, в разгар зимы уезжали загорать на солнечные океанские побережья, а Света толкалась в метро, боялась лишний раз открыть кошелек и вместо массажей и бассейна убирала грязь в чужой квартире. Все чаще и чаще девушку охватывал страх, что ничего в ее жизни к лучшему не изменится, что, промучившись в Москве еще год-два, она будет вынуждена вернуться домой. Эта мысль приводила Светлану в ужас. Таганрог казался ей теперь глубокой ямой, скатившись в которую у нее уже не хватит сил выбраться вновь. Она очень дорожила ощущениями радости, удивления, надежды, которые дарила ей Москва, а там она всего этого лишится.

Светлана уже невидящими глазами следила за игрой. Звук разбившегося бокала вернул ее в действительность. Ей нравилась сумасшедшая роскошь этого казино, ей нравились богатые наряды женщин, и ей хотелось жить так, чтобы все это было не мимолетным видением, а окружало ее постоянно.

«Но ведь для этого надо что-то делать. Так больше продолжаться не может. Иначе все бесцельно, бессмысленно. В принципе, — рассуждала Света, неторопливым шагом направляясь к выходу, — мне только нужны деньги на билет в Париж, английский язык и портфолио. Деньги я собираю, английский учу, остался портфолио…»

На этой мысли она задержалась. Стараясь не думать ни о чем другом, Света достала из косметички визитную карточку Скребова и подошла к телефону. После томительных гудков она услышала голос модного фотографа, записанный на автоответчик. Скребов извинялся, что его нет дома, и просил оставить информацию. Такого оборота Света не ожидала, она повесила трубку и, теребя край шелкового шарфа, наброшенного на плечи, в раздумье опять пошла в зал, но, сделав несколько шагов, неожиданно передумала и вернулась к телефону. На просьбу Скребова оставить информацию девушка чуть глухим от волнения голосом сказала:

— Здравствуйте, это Света Волкова…

И постаралась напомнить ему, где они познакомились, но, не успев договорить, услышала:

— Привет! Я специально включил автоответчик, не хочется что-то сегодня ни с кем разговаривать… простыл…

— Извините, — в смущении проговорила девушка, — я не знала…

— Нет-нет, — поспешил успокоить ее Скребов, — к тебе это не относится. С тобой с удовольствием поболтаю. Ты где сейчас?

— В казино, мы тут…

— Знаю… жаль, что ты не свободна, а то бы меня приехала проведать…

— Игнат, я вас побеспокоила, — волнуясь, проговорила Светлана, — я понимаю, что вы очень заняты, но, может быть, вы смогли бы сделать мне портфолио…

Скребов помолчал несколько секунд, пытаясь восстановить в своей профессиональной памяти образ девушки до мельчайших подробностей, потом многозначительно хмыкнул:

— Занят, конечно…

У Светланы все похолодело внутри.

— Даже не знаю, что с тобой делать… — продолжал он небрежно-тягучим тоном мучить Светку, с удовольствием вспоминая ее стройные, словно выточенные ноги, огромные синие глаза и неплохой бюст.

— Пожалуйста, Игнат! — взмолилась бедная девушка.

— Ладно, — милостивым голосом после долгой паузы наконец соизволил произнести он. — Приходи завтра к четырем.

— Спасибо, спасибо, — заплетающимся от счастья языком проговорила Светлана.

Окрыленная надеждой, девушка вернулась в зал, готовая к борьбе с самой судьбой.

* * *


Нервничая, Светлана переступила порог мастерской Скребова. Девушке показалось, что она очутилась в сказке: на нее лукаво поглядывали глянцевыми глазами с оклеенных фотографиями стен звезды кино, эстрады, подиума. Здесь, на этих стульях, сидели, позировали самые знаменитые люди страны.

— Посмотри вот этот альбом, — предложил ей Игнат. — Это я делаю так, для забавы, ловлю смешные, неожиданные моменты.

Перед Светланой предстали звезды в самых разнообразных ракурсах, позах. Некоторые были просто смешными, некоторые просто уродливыми. Особенно это было неприятно для вечно молодящихся дам, которых Игнат сумел подкараулить в самую неподходящую минуту. Он, как талантливый фотограф, мог сделать из далеко уже не молодой матроны привлекательную девушку и наоборот или просто зафиксировать реальность, как бы говоря: «Вот вы какие на самом деле, не приукрашенные мною. Хотите быть лучше? Это дорогого стоит…»

А лучше хотели быть все, начиная от политического деятеля и кончая делающей первые шаги манекенщицей.

— Ну что, приступим? — крикнул Светлане Игнат. — Все готово! Становись сюда!

Девушка покорно встала перед объективом на залитую ярким светом площадку.

— Давай! — скомандовал Игнат.

— Что? — убирая волосы со лба и щуря глаза, испуганно спросила Света, пытаясь разглядеть Скребова через ослепительную завесу.

— Как что? Двигайся! Я буду снимать.

Девушка кивнула и пошла своим летящим шагом.

— Стой! Стой! Ты что, никогда не снималась в движении? — удивленно спросил Игнат.

— Ну, нас снимали во время дефиле…

— Это не то, — засмеявшись, замотал головой фотограф.

— Не то? А что надо делать?

Скребов выбрал кассету, вставил ее в видеомагнитофон, и Света увидела небезызвестную ей Веру Коркищенко, которая ловко вертелась, пританцовывала, на мгновения замирала то в элегантных, то в озорных позах перед объективами фотоаппарата и видеокамеры.

— Вот что надо делать. Поняла?

Света растерянно кивнула.

— Ладно! — успокоил ее Скребов. — Сейчас сделаем проще. Садись! — указал он ей на стул со штативами вместо ножек.

Светлана осторожно взобралась на это сооружение. Игнат отошел к аппарату и замер, внимательно разглядывая девушку.

— Смотри не прямо в объектив, а чуть в сторону. Вот так хорошо. Расслабься, не надо этих голливудских улыбок. Они на русских лицах смотрятся неестественно, как смеющийся рот у печального клоуна. Нам свойственна легкая, почти неуловимая грусть. Так, так, хорошо. Замри!

Раздался щелчок, второй; затем Игнат чуть изменил ракурс.

— Отлично! Можешь вставать. Сейчас посмотрим, что получилось. Если хочешь, выпей! — указал он на бар и скрылся в лаборатории.

Светлана, все еще находясь в завороженном состоянии от того, что с ней происходит, подошла к бару. Она никогда не видела такого количества столь разнообразных бутылок и, кроме шампанского и кое-каких ликеров, ничего не пробовала. Девушка выбрала самую, по ее мнению, шикарную бутылку и налила себе немного в бокал. Она почувствовала себя немного увереннее, и лучик надежды зацепился за ее роскошные волосы. Света улыбнулась и, закрыв глаза, подумала, что не сегодня-завтра проснется знаменитой. Пленительные картинки ее будущей звездной жизни замелькали перед глазами.

— По-моему, очень неплохо! — вернул ее к действительности Игнат, протягивая три снимка.

Светка не могла сдержать восторга.

— Это я? — удивленно спросила она Скребова и засмеялась радостным смехом. — Просто похоже на чудо. Я вижу, что это я, но какая-то другая, невероятно красивая… Вы… вы — волшебник.

— Во-первых, не вы, а ты, а во-вторых, действительно вышло неплохо. Но учти, это только проба. Я должен был уловить самое главное в твоей внешности, найти точку отсчета… а теперь можно работать.

Светлана опустила глаза и пресекающимся голосом спросила:

— А сколько будет стоить портфолио?

Игнат самодовольно усмехнулся.

— Сначала, Светик, его надо сделать… Но на сегодня все. Я должен бежать. Придешь послезавтра.

— А снимки, можно я их возьму с собой? — умоляюще спросила девушка.

— Вообще-то не в моих правилах отдавать несовершенную работу… Но для тебя сделаю исключение — бери! — соизволил согласиться Игнат. — Да, кстати, — добавил он, — ты в курсе, что через месяц в Москве будут проводиться Дни высокой французской моды?

— Правда? — в восхищении воскликнула Светлана.

— Между прочим, приедет менеджер одного парижского модельного агентства, мой знакомый, и я мог бы обратить его внимание на тебя. Скажем, показать твои фотографии… Да и вообще похлопотать, чтобы ты удачно прошла кастинг. Французы приедут со своими манекенщицами, но и наших возьмут, я думаю, девушек восемь-десять, и, как понимаешь, попасть в число этих избранных будет нелегко…

— Я была бы тебе очень благодарна за помощь, — с надеждой глядя на него, произнесла Света.

— В самом деле? — игриво рассмеялся Скребов. — Ну об этом мы еще поговорим.

* * *


Счастливая Светлана ворвалась в уютную квартиру Вероники и закричала прямо с порога:

— Смотри, смотри, какие он мне фотографии сделал! Чудо!

Вероника взяла снимки и, внимательно рассмотрев, сказала:

— Отлично. Вот, кажется, знаешь тебя со всех сторон, а Скребов уловил в тебе самое лучшее. Профессионал, что ни говори.

— А еще… еще он обещал мне помочь пройти кастинг на Дни высокой моды и какому-нибудь менеджеру из Парижа мои фотографии показать.

— Если не соврет, — практично рассуждала Вероника, — то мы не зря с ним познакомились.

— А ты думаешь, может обмануть? — тревожно заморгав ресницами, спросила Света.

— Естественно, — уверенно проговорила Ника. — Его-то протеже известно кто — Верка Коркищенко. Он в первую очередь для нее старается и, видно, чувствует, что увезут ее… вот замену и подыскивает.

— Не пойму, если Игнат не хочет, чтобы она уехала за границу, зачем же он помогает ей?

— Не будет помогать, Верка его на другой же день бросит. Она девка красивая и деловая, а Скребов хоть и модный фотограф, да только не один он такой.

— Но и она…

— А в этих отношениях всегда кто-то руководит, а кто-то выполняет. В данном случае Верка командует, а Скребов бегает на задних лапках.

— Значит, ты думаешь, что он… что я должна буду с ним… — с трудом пыталась подобрать слова растерявшаяся Светлана.

— А как же. Он мастер дорогой. Можешь — плати деньгами, не можешь — натурой. Но только учти, натурой он еще не со всякой возьмет. Так что тебе, Светка, повезло… ты ему понравилась.

— Зато он мне не понравился, ну ни капельки…

— Ты не задумывайся слишком, — удобно устроившись на диване среди шелковых подушек, посоветовала своей молодой приятельнице Вероника, — воспринимай это как необходимую черную работу. Иначе ничего не получится. Реши для себя раз и навсегда: или ты будешь лезть наверх и делать все, что от тебя потребуется, или же спокойно будешь оставаться на своем месте, то есть постепенно скатываться вниз. Сама видишь, молодые спуску не дают. Тебе восемнадцати нет, а в спину уже дышат шестнадцатилетние. Я вот даже теперь не на все кастинги хожу, бесполезно, заранее знаю, что шансов нет. И вообще работу себе другую подыскиваю. Какая я уже манекенщица.

Света хотела что-то возразить, но Вероника устало махнула рукой.

— …А на чудо ты не надейся. Все, что там в журналах пишется: «шла по улице… меня увидели, пригласили» или «мои фотографии случайно попались на глаза тому, кому надо…» — чепуха! Это и ты потом говорить будешь. Не скажешь же, что переспала с одним, потом с другим, с третьим и вот благодаря этому я — звезда.

Однако, несмотря на все слова мудрой подруги, Светлана продолжала надеяться на чудесное — а вдруг…

* * *


Игнат Скребов не любил выражаться туманно, поэтому Света избавилась от иллюзий уже при втором визите к маэстро. Игнат встретил ее как старую знакомую: прижал к стене в коридоре и крепко поцеловал в губы. Светка ошалелыми глазами смотрела на него, а он, ласково пошлепав ее по ягодицам, спросил:

— Ну что, будем делать портфолио? — И сам же ответил: — Конечно, будем. Мы же хотим поблистать на подиумах Парижа.

— Как ты думаешь, — набравшись смелости, спросила девушка, — у меня получится?

— Если я захочу, у тебя все получится, — недвусмысленно бросил он. — А теперь давай, давай, не отвлекайся.

Скребов включил для поднятия настроения музыку, Света встала перед объективом и, как выражался Игнат, пошла выделываться.

— Молодец, молодец, — изредка одобрял он ее. — Хорошо. Понимаешь, в движении можно уловить такой момент, который совершенно неожиданно раскроет твою внешность.

Светлана протанцевала все тридцать шесть кадров, а затем, не дав ей опомниться, Игнат несколькими движениями расчески уложил ей волосы на свой вкус и, крикнув: «Замри!» — сфотографировал ее с чуть приоткрытым, ловящим воздух ртом и горящими озорными глазами.

— Светка, ты бриллиант. И как я тебя раньше не заметил? — удивлялся он. — Ты на голову выше всех: отличная пластика, идеальные черты лица… Русская мадонна, да и только…

Подскочив к девушке, он схватил ее за талию и потянул к просторному дивану. От неожиданности Света даже не оказала сопротивления, но, опомнившись, тут же попыталась оттолкнуть Скребова.

— Ты что это? — удивился он. — Я к тебе со всей душой: фотографии делаю, с кастингом помогу, в Париж отправлю…

Светка прикусила нижнюю губу, в голове туман.

«Надо решиться, — требовала она сама от себя, — или я ухожу, или остаюсь…»

— Так я не понял, Светик, что с тобой?..

Девушка ничего не ответила и только не мигая смотрела в одну точку.

— …Устала, наверное… — произнес он и навалился на Светлану…

Игнат не скрыл своего удивления, что он у нее оказался первым.

— Ну, ты даешь, — усмехнулся он, — могла бы и предупредить!

— А это что-нибудь изменило бы? — хриплым голосом спросила Света.

Он пожал плечами.

— Так, я сделаю несколько фотографий, — немного растерявшись, пробормотал Игнат. — В общем, в конце недели позвони.

* * *


Целый месяц Светка мучилась сеансами «любви», Скребов еще несколько раз делал съемку, но интереса или восторга от точно найденного ракурса уже не было. Для Игната она оказалась заманчивой конфеткой в блестящей обертке, сулившей что-то неиспробованное. Однако, развернув сверкающую оболочку, он с огорчением обнаружил обыкновенную жесткую карамель, от которой ему захотелось поскорее избавиться. Скребов, потеряв к Светлане всякий интерес, вместо обещанных сорока фотографий сделал ей всего десять и постарался исчезнуть с ее горизонта. Названивавшей Светке автоответчик заученно предлагал оставить информацию, а Игнат тем временем разворачивал новые конфеты. Светлана, не понимая, что Скребов уже избавился от нее, ждала свои фотографии и, успешно пройдя кастинг на Дни высокой моды, пребывала в уверенности, что это произошло благодаря Игнату. Хотя на самом деле ее успех на кастинге был обеспечен ее же наивностью. Веря в поддержку могущественного Скребова, Светлана была совершенно спокойна, исчезли дрожь, сковывающая движение, нервно улыбающиеся губы, невольно заискивающий молящий взгляд. Она предстала перед жюри во всей своей набирающей силу красоте: стройная фигура в черном купальнике, пышные, светящиеся в лучах прожекторов волосы, огромные синие глаза и волнующие полураскрытые губы.

Безусловно, покровители манекенщиц заранее побеспокоились, и у жюри уже лежал список девушек, которым был обеспечен кастинг. Однако «неподкупные» члены жюри отстояли себе право независимо выбрать хотя бы одну из претенденток, ею как раз оказалась Светлана. И вот когда судьба бескорыстно улыбнулась ей, девушка была в полной уверенности, что это улыбка Скребова.

* * *


В большом зале, превращенном в гримерную, витал пьяняще-восторженный запах французских духов, повсюду раздавалась иностранная речь, роскошные наряды висели на бархатных плечиках. Светлана, сидя перед ярко освещенным зеркалом, находилась в полной власти визажиста, который, слегка прикасаясь к ее лицу, нарисовал свою прекрасную картину, сменивший его парикмахер, словно морской царь, погрузил в волны ее волос расческу и поднял удивительно красивую, изысканную бурю.

В восхитительном узком бежевом платье из блестящего шелка и кружев, с высокой прической, из которой будто случайно выбились пряди чуть распустившихся локонов, с губами цвета чайной розы и нежным розово-коричневым макияжем, Светлана с замирающим сердцем подошла к выходу на подиум. Она хотела собраться, ощутить торжество момента, но почувствовала, что ее кто-то толкает в спину; не успела девушка опомниться, как оказалась на залитом ярким светом подиуме. С загадочной полуулыбкой, не замечая никого, она прошествовала по помосту. Сделав необходимое число проходок, остановок, поворотов, Светлана вернулась за кулисы. На нее тут же набросились со всех сторон: чьи-то руки расстегивали «молнию» платья, чьи-то снимали туфли, затем, словно пышное облако, на ее голову обрушилась широкая юбка следующего платья. Вот она уже в каком-то фантастическом бело-голубом наряде, с вуалью на перевитых блестящими бусами волосах и букетом лиловых цветов в руке… Все мелькало, торопилось, спорило и смеялось на смеси трех языков… Глаза Светланы горели радостью, грудь высоко вздымалась от не вмещавшегося в душу восторга… Но звуки музыки сменил гром аплодисментов, манекенщицы замерли на подиуме, еще несколько мгновений, и сказочное шоу закончилось.

«Боже мой! — подумала переполненная счастьем Света. — За такое удовольствие мне еще и деньги заплатят. Вот это жизнь!»

Ей казалось, что теперь все пойдет по-другому, что теперь она и блестящий мир высокой парижской моды навсегда связаны друг с другом.

«Игнат обещал показать мои фотографии своему знакомому менеджеру», — радостно всплыла мысль в одурманенной восторгом голове девушки.

Она засмеялась, неожиданно для себя перекинулась по-английски пустячными фразами с сидящей рядом перед зеркалом француженкой-манекенщицей и вдруг подскочила и полураздетая побежала за проходившей мимо переводчицей.

— Простите! — догоняя ее, воскликнула Светлана. — Я видела, как вы переводили разговор Игната Скребова с французским менеджером… Что он сказал обо мне?

— Кто? — высокомерно удивилась переводчица.

— Менеджер. Игнат же ему показал мои фотографии…

Света в самом деле случайно увидела через открытую дверь, как эти трое после окончания дефиле сидели на черном кожаном диване в небольшом зале, расположенном рядом с гримерной, и Скребов, что-то горячо говоря, показывал фотографии.

Маленькая толстобедрая переводчица презрительно усмехнулась:

— Ну да, показывал. Только не твои снимки, а Верки Коркищенко. При чем здесь ты?

— Как? — ошеломленно пробормотала девушка. — Он же обещал.

— Хотя, — вспомнила переводчица, — господин Майяр обратил на тебя внимание, но твой друг Скребов сделал все, чтобы он перевел его на Коркищенко.

— Не может быть! — недоумевала Светлана.

Переводчица чуть пожала плечами.

— Но он в самом деле показывал только Веркины фотографии и вовсю расхваливал ее.

— А француз… вы же сказали, что он спрашивал обо мне…

— Ну, понимаешь, мельком… «Кто эта славная девушка в бежевом с кружевами?..» Но Скребов сказал, что ты не заслуживаешь внимания.

Глядя на растерявшуюся, с красным от клокочущей крови лицом и дрожащими губами Светку, переводчица смягчилась и, дотронувшись до ее руки, произнесла:

— Ты не расстраивайся. Они все такие… Обещают, обещают…

С не видящими ничего перед собой глазами Светлана подошла к гримерному столику и машинально стала снимать макияж. Затем надела брюки, куртку и в состоянии отрешенности вышла на улицу.

«Значит, все. Праздник окончен. Значит, опять серые безнадежные будни… А ведь был шанс, был… и эта сволочь, этот подонок Скребов… он использовал меня, обманул и лишил единственной возможности…»

Светлана шла не разбирая пути, но если бы ей сейчас встретился Игнат, она не задумываясь убила бы его. Зайдя в телефонную будку, девушка набрала номер Скребова и высказала на автоответчик все, что о нем думает.

«Придет, послушает, — пытаясь найти облегчение в этой мысли, сказала себе Света. — Стоп, а почему я ушла? Мне же надо было найти его и потребовать, чтобы он выполнил то, что обещал».

Словно порыв ветра метнулась Светка назад и, раскрасневшаяся, задыхающаяся от бега, гнева, влетела в вестибюль отеля, в котором проходило дефиле.

— Скребов, Игнат Скребов… еще здесь? — бросилась она к знакомому журналисту.

— Да, он в баре…

С трясущимися руками, с каким-то новым, не испытанным ею ранее ощущением злости, боли, отчаяния, обиды, девушка, необычно твердо ступая по мраморному полу, вошла в бар. Не обращая внимания на то, что Скребов сидел в окружении шумной компании, а рядом с ним, сверкая лжеголливудским оскалом и тряся сильно стянутой для увеличения объема грудью, хохотала Верка Коркищенко, Света подошла к нему и громко, совершенно спокойным голосом произнесла:

— Игнат! Можно тебя на минутку?

Скребов с осекшейся на полпути улыбкой посмотрел на нее и, нехотя поднявшись, сказал:

— Что тебе? Не видишь, я занят…

Но Светка ничего не ответила, а только смотрела на него ледяными, жутковатыми озерами глаз.

— Ты почему не показал мои фотографии менеджеру? — наконец спросила она.

— Я показывал, — попытался увильнуть Игнат.

— Не ври! — воскликнула Светлана.

А Скребов, невольно оглянувшись, зашипел на нее:

— Слушай, не ори!

— Ты обманул меня! Мне переводчица все сказала. Сказала, что француз обратил на меня внимание, а ты, вместо того чтобы помочь, подсовывал ему Верку.

— Не ори! — опять зашипел Игнат и потянул Светлану за руку. — Выйдем!

— Правильно, выйдем, и ты сейчас же пойдешь со мной к французу и скажешь, что я стою того, чтобы на меня обратили внимание.

Скребов сузил глаза и жестким голосом бросил:

— Слушай, проваливай отсюда по-хорошему, а то…

— Что? — приблизив свое лицо к лицу фотографа, блеснула зубами девушка.

— А то я так сделаю, что ты больше ни один кастинг не пройдешь и Москва станет для тебя закрытой зоной.

— Тварь! Зачем тогда ты спал со мной?.. Я на все пошла, терпела тебя…

— Не устраивай скандала! — подталкивая ее к выходу, сказал Скребов. — Кстати, спать с тобой не большое удовольствие, все равно что кусок льда засунуть за пазуху…

— Так тебе не нравилось… А зачем, зачем тогда?! — чувствуя, что может расплакаться, вонзая себе ногти в ладони, чтобы удержать слезы, восклицала девушка.

— Ну все, все, расстанемся по-хорошему.

Наступило недолгое молчание.

— А с тобой спать — все равно что жабу на живот положить: мерзко, слюняво и болотом воняет, понял?! — неожиданно спокойным голосом произнесла Света.

— Ах ты, дрянь провинциальная! — стараясь не переходить на крик, тем не менее воскликнул Игнат.

— А ты — дрянь столичная…

И, схватив Скребова за руку, Светлана потянула его за собой.

— Пошли, где менеджер…

Игнат злорадно усмехнулся, вырвал свою руку и сказал:

— Ты видела, мы сидели и отмечали успех Веры. Контракт уже подписан, и в Париж поедет она.

Светлана просто обалдела от обиды. Она была не в силах понять, как мог Скребов так поступить с ней. Ведь она пожертвовала всем ради успеха. Зачем тогда она спала с ним? Зачем были все эти унижения?.. Ради десяти фотографий? Все чувства покинули ее, кроме дикого, сводящего с ума чувства гнева. Она не понимала того, что делает, она только с яростью в сердце смотрела на этого широколицего подонка. А Игнат, презрительно хмыкнув, повернулся к ней спиной и направился к приятелям. Но не успел он подойти к столику, как на его спину обрушился удар. Он был не столько сильным и больным, сколько скандальным. Безвестная девчонка-манекенщица в фешенебельном баре огрела по спине стулом модного фотографа. Это был шок и для самого Игната, и для всех окружающих. Бросив онемевшему Скребову: «Сволочь!» — Светка выскочила из зала.

* * *


Пряча мокрое лицо от прохожих, Светлана торопливо шагала по бесконечным улицам Москвы. Девушка чувствовала, что сама по себе не может успокоиться, но Вероника уехала, а больше у нее никого не было. Нет, почему же, а Лидия Николаевна?

«К ней поеду», — решила Света, и от мысли, что хоть кто-то искренне разделит с ней ее горе, она немного утешилась.

Светлана все и сразу рассказала Лидии Николаевне, которая время от времени прерывала ее участливыми возгласами.

— Ну и подлец! — подытожила она.

— Я теперь думаю, может, зря я его огрела по спине на глазах у всех. Это же скандал. Об этом даже могут в газетах написать. Он — человек богемный… — размышляла вслух Света.

— Нашла о чем жалеть! — замахала руками Лидия Николаевна. — Что ж, по-твоему, раз он так высоко забрался, значит, может обманывать, разбивать жизни другим? Правильно ты сделала, Светочка, все правильно. Он еще, дурак, пожалеет. Ведь ты — красавица, ты звездой станешь…

Светка глубоко вздохнула:

— Не знаю, вряд ли… Видимо, здесь мне уже нет смысла оставаться. Я-то рассчитывала к концу лета в Париж поехать, а теперь придется раньше…

— Ну ты подожди, не отчаивайся. Может, все еще обойдется. Он все-таки мужчина, ну не будет же он тебе мстить.

— Лидия Николаевна, я удивлюсь, если не будет. Скорей всего я теперь ни один кастинг не пройду…

— Ладно, ладно, успокойся! Оставайся ночевать у меня, а завтра посмотрим… что-нибудь решим.


Мучиться с решениями Светлане не пришлось. На следующий день, развернув несколько газет, она сразу же увидела заметки, в которых фигурировала фамилия Скребова. Одни, написанные со стороны друзей, были примерно такого содержания, что какая-то по-провинциальному наглая, неотесанная горе-манекенщица докучала своими домогательствами любви известному фотографу Скребову, а заодно требовала, чтобы он оказал ей поддержку в карьере. Другие, со стороны врагов, гласили, что небезызвестный Игнат Скребов приставал с недвусмысленными предложениями к юной манекенщице, и она, защищая свою честь, ударила его стулом по спине… Если бы так поступали все девушки, к которым Скребов навязывался со своими «благодеяниями», то он уже давно бы сидел в инвалидном кресле с переломом позвоночника.

«Что ж, — подумала Света, — все-таки рискну, схожу на несколько кастингов. Посмотрю, что будет… Друзья его меня отвергнут, а враги, может быть, и нет…»

Как ни странно, но друзей, а скорее всего тех, кто хотел, чтобы их в данное время считали друзьями, оказалось больше. Они посмеялись, позлословили, выплеснули свою ненависть в газетных заметках под чужими фамилиями, но напрямую со Скребовым никто ссориться не хотел. Светлану дружно забраковали на десяти кастингах. Такого еще не было никогда. К тому же ей пришлось, стиснув зубы, пережить шушуканья, домыслы, притворные сожаления…

Приехала Вероника и, узнав о случившемся, сразу же поспешила к подруге.

— Все, Светик, — погладив ее по плечам, сказала она, — уезжай! Зачем тебе биться головой об стену?!

— Но я еще не совсем готова… я боюсь, Ника. Я никогда не была за границей, я еще очень плохо говорю по-английски, — плаксивым голосом запричитала Светлана.

Вероника ласково-сожалеюще улыбнулась.

— Не волнуйся, жизнь научит. Денег, сколько не хватает, я тебе добавлю. Одним словом, занимайся отъездом!

Так, неожиданно Светка с расширенными от страха глазами очутилась в огромном зале Шереметьево-2. До стойки таможенного досмотра ее проводила Вероника, крепко поцеловала, попросила не забывать. Светлана, словно в сковывающем движения сне, машинально ответила на объятия и зашла за барьер, но, когда ее вещи прошли контроль и девушка в последний раз взглянула на Веронику, глаза ее наполнились слезами, и она, рыдая, бросилась к барьеру, чтобы еще хоть раз дотронуться до теплой дружеской руки и услышать ставший в этот момент таким родным голос.

— Светка, ты что… ты что?.. Я же тебя не в Сибирь на каторгу провожаю. Люди смотрят, успокойся! — уговаривала сама растроганная Вероника. — Ты же в Париж едешь, ты радоваться должна, ты об этом всю жизнь мечтала…

— Пропаду я там, Ника… Что будет? — дрожащим голосом шептала девушка.

— В Париже еще никто не пропадал. У тебя уже опыт есть, в Москве же устроилась… Иди, иди… Все будет хорошо. Обратный билет у тебя есть, в крайнем случае вернешься. Только учти, в крайнем. Борись до конца. Тебе, Света, никто не поможет. Все, все, иди, — уже отдирая от себя вцепившиеся в нее Светкины руки, строго сказала Вероника.

Светлана в последний раз взглянула на подругу огромными полными отчаяния глазами, низко опустила голову и решительным шагом направилась к стойке с багажными весами. Она еще много раз оглядывалась, махала рукой… потом подошла к паспортному контролю и попыталась разглядеть Нику среди теперь уже такой далекой толпы провожающих… Еще несколько шагов, и Светка очутилась «за границей», ее окружили блестящие бутики, сверкающие надписи и люди, говорящие на иностранных языках. Девушка была напряжена, словно перед прыжком, впрочем, это и был прыжок в манящую неизвестность.

Все три с половиной часа полета она размышляла, что же ей делать: куда ехать, где искать отель, модельное агентство. Холодный пот ужаса покрывал все ее тело.

«Зачем, зачем я согласилась на уговоры Вероники, зачем я это сделала?» — твердила как заведенная Светка.

Но вот стюардесса ласкающим голосом объявила, что они уже подлетают к Парижу. На какое-то мгновение Светлана забыла все и только повторяла про себя магическое слово «Париж». Девушка прильнула к иллюминатору.

«Боже! Это невероятно!..»

Под самым самолетом, на земле, в сумерках вечера, лежал огромный переливающийся бриллиант, он завораживал своим блеском и красотой.

Потом все полетело с ужасающей скоростью: сверкающее светом, стеклами, мрамором здание аэропорта, паспортный контроль, багаж, и повсюду французская речь, от которой у Светки кружилась голова.

«Господи, я же ничего, совершенно ничего не понимаю. Как же я доберусь до города?..»

Трудности начались с первых же шагов. Девушка безуспешно искала выход, которого не было. Она раза два обошла огромное круглое здание аэропорта и, уже чувствуя, что не выберется отсюда без посторонней помощи, набравшись храбрости, обратилась к сотруднице в синей форме:

— Exit, please![14 - Выход, пожалуйста! (англ.).]

Та улыбнулась и указала в сторону, добавив:

— Take a lift![15 - Поднимитесь на лифте! (англ.).]

Светка поблагодарила, ничего не поняв. Охваченная паническим ужасом, что она никогда не выберется из этой стеклянной коробки, сделала несколько шагов.

«При чем здесь лифт, какой лифт? Мне выход нужен…»

Но разум развеял тучи страха, и она, выполнив указания, очутилась сразу перед несколькими лифтами. Победа! Светлана выбралась на улицу. Преодолев это препятствие, она уже более уверенно принялась искать остановку автобуса. Ей повезло. Водитель первой же машины кивнул. Через тридцать томительных минут показался Париж, который нахлынул на Светлану сверкающей огнями гигантской волной и лишил ее дыхания, она словно захлебнулась от невероятного восторга. Автобус высадил пассажиров рядом с классически прекрасным, окутанным золотой дымкой подсветок «Гранд опера». Светлана, поставив чемодан на землю, долго не могла сдвинуться с места.

«Неужели это правда? Неужели это возможно?!»

У нее было такое ощущение, что самолет завез ее на другую планету. Все вокруг было настолько красивым, что казалось фантастикой, а не реальностью.

«Вот это да! — выдохнула девушка. — Ради того, чтобы жить здесь, в самом деле можно бороться до последнего дыхания…»


Часть вторая


10


Солнечные лучи, пробившись сквозь неплотно задвинутые шторы, осторожно скользнули по лицу Тамары, она чуть поморщилась и, открыв глаза, посмотрела на часы.

Десять. Пора вставать!

Но, как назло, ей безумно хотелось спать. Весь вечер она колесила по Парижу и только в начале третьего легла в постель.

— Ох уж эта деревня! — застонала Тамара. — Все у них начинается чуть свет, в том числе и визиты…

Молодая женщина с наслаждением потянулась и, окончательно проснувшись, горестно вздохнула:

— Амир! Когда же я избавлюсь от него?!

Накинув черный шелковый пеньюар, она направилась в ванную. Через полчаса раздался звонок домофона, Тамара нажала кнопку и спросила:

— Катя, это ты?

— Да! — ответил знакомый голос.

Освежающий душ мало помог Тамаре, и она, позевывая, открыла дверь.

— Привет! Заходи!

— Сто лет тебя не видела, Томочка! — запричитала Екатерина, ее старинная приятельница.

Тонкий нос Кати с наслаждением вдохнул аромат жизни богатой женщины: восхитительную смесь изысканной свежести «Eau de Rochas» и аристократических кремов «Кристиан Диор», а острый взгляд мгновенно обежал комнату, с жадным восторгом задержавшись на лиловых шелковых простынях, небрежно открытой коробке конфет и брошенном на спинку кресла черном костюме от «Шанель».

Каждая ее поездка к Тамаре для Екатерины была целым событием в ее безрадостно-однообразной жизни. Тщательно и с большим удовольствием готовилась она к нечастым встречам с приятельницей. Но, даже не видясь с ней по нескольку месяцев, Катя всегда очень внимательно следила за ее жизнью, с огромным интересом слушая отрывочные новости о Тамаре от общих знакомых.

По своей сути Катерина была довольно славным человеком, но тяготы жизни во Франции превратили ее в вечно завидующее, злобное существо. Они с Тамарой были одногодками и учились в одной школе, затем поступили в университет: Катерина на факультет романских языков, Тамара — на экономический. Несколько раз во время учебы они встречались на студенческих вечерах, а потом, естественно, потеряли друг друга из виду. Их совершенно случайно свела Лера, которая однажды, приехав к сестре, сообщила, что Катя Лункина тоже вышла замуж за француза и теперь живет в Париже, точнее, в его пригороде. Деятельная Лера привезла письмо Екатерине от ее мамы, и таким образом они встретились. Эта встреча принесла Кате бессонные ночи зависти, когда она сравнила свою жизнь с жизнью Тамары.

Учась на последнем курсе, Екатерина для практики работала гидом в «Интуристе», благодаря чему и познакомилась со своим будущим мужем. Он очаровал ее отнюдь не особенными внешними достоинствами, которых, впрочем, и не имел, а просто тем, что был французом. Привлекательная Катя, не задумываясь ни минуты, сразу же согласилась выйти за него замуж. И через год мучительного ожидания Екатерина увидела роскошный Париж, но вкусить этой роскоши ей так и не удалось, несмотря на то что она прожила здесь уже почти пятнадцать лет. Зато в мгновение ока французская столица превратила обладательницу элитарного диплома в уборщицу самолетных салонов авиакомпании «Эр Франс». И это было счастьем при том безденежье, в каком она очутилась. Муж ее то находил, то терял работу, к тому же у него была мечта жить в пригороде. Промучив Катю года два строжайшей экономией в Париже, он подыскал себе работу в одном из отдаленных предместьев столицы и признался, что у него есть деньги и они смогут купить там себе дом. Раньше она пришла бы в ужас от того, что ей придется жить в деревне и видеть Париж только по праздникам, но теперь, вдоволь наубиравшись в самолетных салонах, согласилась. Однако этот переезд не принес ей ожидаемого облегчения. Ее муж, сам трудясь как каторжный, так же щедро нагрузил и Катю. У них был большой дом, который убирала, естественно, Катерина, большой двор и огромное хозяйство: свиньи, куры, кролики, огород. «Зачем покупать в магазинах, — вдалбливал он в голову жены, — когда мы сами можем себя полностью обеспечивать всем необходимым?» Но, несмотря на то что у них уже стали водиться деньги, в их жизни по-прежнему царила экономия, которая своей скупой рукой запрещала зимой отапливать дом, свободно пользоваться электричеством, водой и заставляла разъезжать по барахолкам в надежде купить подешевле на одних и продать подороже на других. Двое их дочерей, родившихся и выросших в доме экономии, с детства были приучены к низкой температуре в комнатах, к простой одежде и работе по хозяйству. Поэтому каждый раз, когда Катя из своего ледяного, неприветливого дома оказывалась в роскошной квартире-будуаре приятельницы, то зависть начинала нашептывать ей терзающие душу и ум слова. Эти пятнадцать лет превратили ленинградку Катю в бесцветную деревенскую женщину с рабочими красноватыми руками. Так получилось, что у нее теперь было только два сладостно-тягостных развлечения: редкие поездки к Тамаре и… таинственные прогулки хозяйки-оборотня по Парижу.

Несмотря на недремлющее око мужа, Катерина умудрялась откладывать деньги на свои сокровенные нужды. Как почти все русские женщины, она страстно любила красиво и дорого одеваться, но условия жизни не позволяли ей делать это явно. Тогда-то, точнее пять лет тому назад, и началась ее вторая жизнь: загадочные поездки в Париж, которые, словно крохотные звездочки, с трудом пробивающиеся сквозь плотный черный туман, на краткий миг освещали мрак ее существования.

Тамара время от времени продавала свои поношенные вещи и однажды пригласила на эту импровизированную распродажу Катю, которая, рассмотрев шикарные наряды, скромно сказала:

— Мне бы брюки какие-нибудь…

— Брюки?! — брови Тамары взметнулись в презрительном недоумении. — Я никогда их не ношу. Женская юбка — это мучительно-сладостная тайна для мужчин, это ловушка. Юбка, открывая, больше скрывает, брюки же, скрывая, открывают все — это тривиально.

Катерина понимающе кивнула, с нежностью лаская руками элегантную одежду известных кутюрье. И тут безумная мысль разрядом электричества пронзила все ее тело: «Куплю, куплю вот этот темно-голубой жакет от Клода Монтана. Пусть дорого, пусть он мне не нужен… не в деревне же носить, но я хочу, я очень хочу его иметь. К тому же по магазинной цене мне никогда его не купить, а Томка продаст дешевле».

Вернувшись домой, Катя сразу же спрятала в шкаф пакет с запретным приобретением далеко в шкаф. Теперь, когда она оставалась дома одна, то вынимала жакет и подолгу вертелась в нем перед зеркалом. Таким образом она собрала себе небольшой изысканный гардероб. И вот однажды шальная мысль толкнула ее к сокровенному шкафу, нарядила и, накинув сверху скромный старый плащ, чтобы не привлекать внимания соседей, отправила на поезде в Париж. Выйдя на вокзале Сен-Лазар, Катя поспешно скинула плащ и предстала в образе женщины, всеми силами стремящейся быть элегантной. В этом новом облике она с наслаждением гуляла по шумным парижским бульварам, заходила в кафе, смело открывала двери дорогих бутиков и со скучающим видом богатой дамы рассматривала новые модели, втайне мечтая, чтобы Тамара купила что-нибудь из понравившихся ей вещей и, поносив, продала за полцены.

И в этот раз Катерина по первому же зову примчалась к своей приятельнице. Она была одета в один из бывших костюмов Тамары, надушена остатками отданных ею духов «Angel» и сверкала ярким лаком на ногтях натруженных пальцев. Екатерина старалась зеркально отражать свою подругу, что ей удавалось ровно настолько, насколько можно разглядеть свой истинный облик в кривом зеркале. Часто перед сном, лежа в кровати, Катерина воображала себя на месте Тамары: в ее квартире, одежде, поэтому она с такой жадностью подмечала все черты жизни респектабельной подруги.

— Я не успела убрать постель, — вяло протянула Тамара и неохотно взялась за край простыни.

— Я тебе помогу, — с готовностью предложила свои услуги Катя, чтобы дотронуться, подержать в руках нежно-лиловый шелк простыней.

— Спасибо, — все так же лениво поблагодарила ее хозяйка.

Запахнув поглубже черный кружевной пеньюар, Тамара села за стол перед окном и закурила сигарету.

— Послушай, Катя, давай выпьем по бокалу шампанского, — предложила она, — а то что-то так тоскливо…

— Я никогда не против, — радостно согласилась та.

— Возьми в холодильнике… — дымя сигаретой, зажатой между тонкими холеными пальцами, сказала Тамара гостье, — и бокалы не забудь.

Из кухни донесся восторженно-осторожный возглас:

— Но это же «Dom Perignon»!

— О Господи! Ну и что?

— Так дорого же… Как-то просто взять и выпить…

— Ну налей в бокал, пусть постоит, и потом выпьешь, чтоб было не просто, — усмехнулась Тамара.

Катерина, разлив пенящуюся золотистую влагу в хрустальные бокалы, закурила с разрешения хозяйки ее дорогие сигареты и на мгновение представила себя богатой дамой, равной несравненной Тамаре.

«Везет же Томке, — завертелась извечная и уже привычная ей мысль, — как устроилась!.. Ну а кто мне мешал? Томка — отчаянная, а я — трусливая: лучше как-нибудь, только без риска. Она рискует, а я завидую…»

Екатерина вообще завидовала всем русским, живущим в Париже, но особенно Тамаре. Ей вспомнилось, как она чуть не умерла от безысходной зависти, когда приятельница сообщила ей, что выходит замуж за миллионера. Этот день и сейчас перед ее глазами…

Тамара радовалась, прыгала, танцевала, пела, вытащила из сумки визитную карточку своего жениха и, хвастаясь, показала ей. Екатерина никогда в жизни не держала в руках такой атласной бумаги и не видела такого изящного шрифта. В прихожей раздался звонок, и Тамара, направившись к двери, попросила ее:

— Спрячь визитку и ничего не говори Зойке.

Екатерина поспешно положила карточку в сумку хозяйки и села на диван. В комнату влетела приятельница, наперсница Тамары, яркая ненатуральная блондинка Зоя.

Для Кати не было секретом, чем они занимались, впрочем, приятельницы этого и не скрывали. Там, в Ленинграде, она и разговаривать бы с ними не стала, узнав, что эти милые молодые женщины — проститутки, неважно какие: дорогие, дешевые… а здесь, в Париже, все спуталось, смешалось, и вместо презрения к ним у Кати была зависть, что они могут — вот так, и живут на широкую ногу, а она — нет и прозябает в деревне.

Зойка шумно развалилась на диване, громко шуршала обертками от конфет, хохотала, а в ушах у Кати все стоял радостный голос Тамары: «Представляешь, я выхожу замуж за миллионера!»

Немного придя в себя, Екатерина узнала причину радости Зойки: она купила машину и просто сияла от счастья. Бедной Екатерине пришлось выдержать безумство радости с двух сторон, а в довершение всего сесть в автомобиль с гордо улыбающейся Зойкой за рулем.

Катя приехала домой и заболела, ей не хватало воздуха, несмотря на то что она жадно ловила его ртом. Неизвестно, чем бы это закончилось для нее, если бы через неделю ей не позвонила Тамара и, ищущим утешения голосом, не простонала:

— Приезжай! Мне очень плохо.

Примчавшись в Париж и застав Тамару в слезах, Екатерина даже испугалась.

— Что случилось?

— Зойка — сволочь! Узнала-таки, что Поль сделал мне предложение, и все, все рассказала ему про меня. Катя, ну зачем она это сделала? Катя, зачем?

В глазах Тамары была такая боль, что Катерине стало ее искренне жаль, и тем не менее она впервые спокойно перевела дух и принялась деятельно утешать подругу…


— Чего задумалась? — наливая по второму бокалу «Dom Perignon», спросила ее Тамара. — О кроликах и утках?.. Брось, радуйся настоящему.

— Да, надо хоть чему-то радоваться, — смакуя щекочущее язык дорогое шампанское, с готовностью согласилась она.

— Я тебя сегодня собираюсь разорить, — улыбнулась хозяйка. — Почти полная смена гардероба.

— Что, и то розовое платье будешь продавать?! — воскликнула гостья.

— И то розовое тоже…

Жизнь обрела свои краски в глазах Кати… еще мгновение, и она перенесется в мир роскошных нарядов, и если не купит, то хотя бы вдоволь налюбуется собой в зеркале. А потом, потом опять погрузится в мрачно-серую атмосферу экономного быта и бесцельного существования без любви и радости.

«Ах, если бы вот так можно было, хоть иногда, примерять любовь мужчины», — вздохнула она, глядя на свое отражение в розовом платье от Инесс де ла Фрессанж.

* * *


Катерина ушла, бережно прижимая к себе большой пакет с купленными ею сокровищами, а Тамара открыла ящик комода и, размышляя, куда же лучше спрятать деньги, начала перебирать вещи. Случайно она натолкнулась на массивный серебряный перстень с темно-красным камнем. Молодая женщина грустно усмехнулась и надела его на палец. Этот перстень мог бы многое рассказать о том, что его хозяйка безуспешно пыталась забыть…

С первых же дней замужества жизнь Тамары во Франции превратилась в путешествие по кругам ада. Из шумного, великолепного Петербурга она очутилась в крохотной, чистенькой бретонской деревушке, где единственным нарушителем тишины был неугомонный ветер. Безусловно, для всех питерских друзей и знакомых она устроилась прекрасно: жить во Франции! Об этом можно только мечтать. «Вот именно, лучше мечтать», — не раз думала Тамара, сидя в ледяной кухне за чисткой картошки. Она даже потеряла счет дням, да и вообще, менялись ли они? Вспоминая то время, ей казалось, что это был один нескончаемый день, похожий на раз и навсегда нарисованную картинку в детской книжке, в которой человеческие фигуры приводятся в действие при помощи картонного рычажка. Фигуры вроде бы оживают, но все движения их строго ограничены: они могут делать только одно и то же. Тамаре в этой страшной книжке была отведена роль вечно мерзнущей, печальной героини, которая была вынуждена целыми днями прозябать в ледяном доме и помогать матери своего мужа. Все остальное было ей запрещено. Впрочем, что такое остальное? Маленькая деревенская площадь, магазин и несколько узких улочек. А Париж… он не стал ей ближе, чем был, когда она жила в Петербурге.

Вначале Тамара еще как-то пыталась сопротивляться страшной пыли отупения, которая покрывает мозг человека и лишает его способности мыслить, превращая в движущуюся, жующую, говорящую машину. Вначале в ней жила отчаянная надежда, что скоро, может быть, завтра, а точнее, через месяц все переменится. Она поедет в Париж и непременно познакомится с богатым, красивым мужчиной, который одним мановением руки изменит ее жизнь. Но через полгода своего французского прозябания поняла, что ей даже о поездке в Париж остается только мечтать. Денег муж ей не давал, за покупками ходили всей семьей, и каждый франк откладывался на приобретение дома. Когда Тамара заикнулась о том, чтобы поехать в Париж, Ксавье удивленно посмотрел на нее.

— Это дорого, — сказал он, — вот соберем деньги, купим дом, тогда и съездим…

«Значит, никогда», — в отчаянии подумала Тамара.

Она перестала спать по ночам, потеряла аппетит и с удивлением обнаружила, что в ней поселился страх, она все время чего-то безотчетно боялась.

«Боже, неужели это я? Я, которая весело смеялась, так широко и беззаботно жила, расшвыривая кавалеров и деньги. Неужели эта засохшая женщина — я? — со слезами на глазах подумала она однажды утром, рассматривая себя в зеркало. — А наряды?! Сколько всего я привезла с собой… но их некуда надевать… Зачем мне такая жизнь? — Тамара глубоко задумалась. — Я мучаюсь здесь уже больше года, и никакой перспективы. Можно, конечно, все бросить и вернуться домой, но… я хочу жить в Париже… Так какого черта я сижу здесь?! Что меня держит? Этот худосочный придурок, которого мне и мужем-то стыдно назвать. Да и какой он мне муж, так… недоразумение… Значит, — дьявольский огонек зажегся в ее черных глазах, и она стала прекрасна, — значит, — и громкий смех, от которого она уже отвыкла за этот год, вырвался, словно горный поток, из ее груди, — значит, завтра я уезжаю!»

Молодая женщина подошла к окну, смело открыла тяжелые деревянные ставни, которые здесь, будто в тюрьме, никогда не отворялись, чтобы не позволить сверкающим солнечным лучам проникнуть в комнату и немного поубавить краски на покрывале, свежий воздух ворвался в замкнутое пространство и, как крепкое вино, ударил в голову Тамары, опьянив ее радостью надежды.

Она весело бросилась к чемодану, но, взявшись за ручку, призадумалась.

«Куда же я уеду? Объясняться со своим муженьком я не намерена. Оставлю ему записку, и все. А вещи? У меня ведь чемодана два наберется. Без вещей я не могу. — Тамара тяжело вздохнула и достала спрятанную в кармане ее шубы тысячу долларов, привезенную из России. — К сожалению, это все, чем я располагаю».

Но отступать… это было не в ее духе. Четко решив, что ей надо делать, она смело, азартно и даже весело брала препятствия, которые расставляла ей жизнь.

В глухомани, где имела несчастье поселиться Тамара, не было даже вокзала, что значительно осложняло задуманный побег. Зато, как и полагается в деревнях, здесь все было на виду, и молодая женщина не могла поменять доллары, чтобы об этом никто не узнал. Ночью Тамаре пришлось украсть из потертого кошелька мужа тридцать франков. На следующее утро она постаралась незаметно выскользнуть из дома с большим пакетом, туго набитым вещами. Улучив минутку, когда свекровь была на кухне, а свекор в огороде, Тамара стремглав пересекла большой двор, выскочила за забор, бросила на землю пакет, затем вернулась обратно и сказала свекрови, что ей надо пойти купить конверт. Та молча кивнула.

«Только бы не встретиться с кем-нибудь из соседей», — мысленно молилась Тамара, заняв место в конце автобуса.

Приехав в Сен-Назер, она первым делом поменяла двести долларов на франки, затем отправилась на вокзал и оставила пакет с вещами в камере хранения.

«Такими темпами я буду месяц уезжать, — грустно усмехнулась Тамара. — Надо что-то придумать. Одно дело, если меня застукают с пакетом, и совсем другое, если с чемоданами, тогда от объяснений не уйти, а развод мне сейчас не нужен… Мне надо только одно — побыстрее отсюда убраться».

В пятницу вечером Тамара принялась уговаривать Ксавье съездить утром в Сен-Назер, погулять.

— Лучше поедем в Ла-Боль, позагораем…

— Нет-нет, я хочу в Сен-Назер. Ну, пусть это будет моим капризом, — лукаво поглядывая на него, проговорила она.

— Если ты так хочешь, тогда конечно, — согласился Ксавье.

Когда свекры уже легли спать, а Ксавье скрылся в ванную, Тамара подхватила два своих чемодана и с трудом снесла в гараж. Молодая женщина спрятала их за ящиками с бутылками минеральной воды и еще какими-то коробками.

Утром, позавтракав как пичужка, Ксавье отправился посмотреть перед дорогой машину. Тамара последовала за ним. Когда он уже собирался сесть за руль, молодая женщина огорченно вскрикнула и посетовала, что забыла в комнате свою сумочку. Голосом, полным нежности, она попросила:

— Дорогой, принеси мне ее, пожалуйста.

Ксавье нехотя поплелся наверх. Тамара в мгновение ока открыла багажник, и в этот момент появилась свекровь.

«Черт возьми, она мне все испортит», — злой молнией сверкнула мысль.

— Вас Ксавье искал, — не думая о последствиях своей лжи, сказала Тамара.

— А где он?

— У нас в спальне.

Свекровь не стала подниматься, а, выйдя из гаража в коридор, крикнула:

— Ксавье, что ты хочешь?

Но Тамаре этого было достаточно. Чемоданы плавно легли на дно багажника.

— Тамара, я ничего не понимаю. Почему ты сказала, что я искал маму? — раздраженно спросил Ксавье, появившись с ее сумкой.

— А разве не так? — удивилась она.

— Нет. С чего ты взяла?

Тамара отвернулась, возвела со вздохом глаза и, повернувшись через секунду, ласково улыбнулась мужу.

— Прости, Ксавье, вероятно, я не так поняла. Поехали скорей!

Всю дорогу Тамара волновалась, чтобы только ничего не случилось с машиной и Ксавье не полез в багажник. Когда на горизонте появился вокзал Сен-Назера, она несколько раз глубоко вздохнула и сказала, что ей плохо.

— Может быть, тебя укачало? — встревоженно спросил Ксавье.

— Ай, не знаю, не знаю… Пожалуйста, остановись. Пойди купи мне бутылочку воды… а я здесь, в машине, посижу, — со стоном пробормотала Тамара, приоткрыв дверцу.

Ксавье пулей помчался в магазин, а Тамара, тоже пулей, насколько это было возможно, с тяжелыми чемоданами помчалась к камерам хранения. Конечно, когда она вернулась назад, Ксавье уже в волнении перебирал худосочными ножками в коротеньких шортиках перед машиной.

— Зачем ты вышла? — бросился он к ней.

— Я… я… — запыхавшись от бега с чемоданами, проговорила Тамара, — почувствовала себя еще хуже и подумала, что, может быть, здесь есть медпункт… но не нашла.

Ксавье с тревогой смотрел на нее.

— Кажется, мне уже лучше. Да, несомненно, лучше, — уверенно сказала молодая женщина и, отдав ключ от автомобиля Ксавье, весело приказала: — Поехали!

Утром дня счастливого исчезновения Тамара взяла спортивную сумку, весело помахала возившейся в кухне свекрови и торжественно прошествовала через двор, усыпанный противным гравием, в котором постоянно вязли ее высокие каблуки. В последний раз взглянув на «беленький сарайчик», как она называла этот дом, молодая женщина радостно улыбнулась и летящей походкой поспешила на автобус.

Прибыв под вечер в Париж, Тамара вышла из здания вокзала Монпарнас и с наслаждением вдохнула пропитанный надеждой аромат большого города.

* * *


В отеле, рядом с площадью Бастилии, Тамара сняла узенький, мрачный номер с удобствами в конце коридора. На следующее утро, переполненная ликующей радостью, она выскочила из него и торопливо зашагала по улицам. Ей непременно хотелось обойти весь город. Молодая женщина жадно вдыхала воздух Парижа и, улыбаясь прохожим, думала: «Все, теперь я буду жить только здесь». Витринная роскошь ошеломила, закружила ее, она хотела всего: дорогих нарядов, шикарных автомобилей, элегантных кавалеров. Она хотела в один миг превратиться в изысканно-небрежную парижанку. Без сомнения, Тамара видела и другой Париж, скромно одетый в неброские темные платья в белый мелкий горошек, туфли, купленные на распродаже, Париж, сжатый в удушливых вагонах метро, терпеливо стоящий пусть в небольших, но все-таки очередях в кассы магазинов, но он для нее как бы не существовал, он был, но для других. А ее Париж — это роскошь, изысканность, приглушенно-томные огни дорогих ресторанов, восхитительно зеленый цвет игровых столов казино, ослепительно белый дорогих яхт, переливчатый блеск бриллиантов, тонкий запах сигарет. Она была уже готова к этой жизни, она жаждала ее, но не было того, кто мог бы ей ее предоставить. Понимая, что деньги на исходе, Тамара с ожесточением принялась искать богатого мужа, но через две недели ее деятельных поисков она осталась с несколькими франками в кошельке и горечью обманутых надежд.

«Так… так, что же делать? — размышляла Тамара, сидя в своей узенькой конурке. — Не в деревню же с повинной возвращаться. Да и что там? Там все равно не жизнь… Деньги, любой ценой деньги, иначе всему конец».

Тамара не стала задумываться, как это будет называться, а просто вышла вечером с твердым намерением заработать. Она, естественно, не знала, как следует вести переговоры об оплате ее услуг, поэтому, чтобы не оказаться в дураках, решила, что надо сразу же обо всем договориться.

Молодая женщина неспешно прогуливалась по наполнявшимся сумерками Елисейским Полям. Предложения приятно провести вечер сыпались со всех сторон. Тамара, напрягая женскую интуицию, внимательно выбирала себе клиента, чтобы, не дай Бог, не наскочить на банкрота. Наконец она решила благосклонно ответить на бархатное «добрый вечер» одного молодого человека. Он оказался мелким служащим какой-то фирмы. Тамара была разочарована, однако молодой человек проявил настойчивость и сказал, что проблем не будет.

«Что ж, рискну», — подумала она.

Тамара смело вошла в свой отель под руку с кавалером, не обращая внимания на хитрый взгляд портье.

«Один-два раза приведу сюда, а потом, конечно, придется уехать. Нужна квартира», — размышляла молодая женщина, поднимаясь по крутой лестнице со своим мелким служащим.

Он и в самом деле во всем оказался мелким… и в оплате тоже. Выпроводив его за дверь, Тамара грустно вздохнула и закурила сигарету.

«Каким-то образом надо умудриться собрать деньги на первый взнос и снять квартиру».

На другой вечер она опять отправилась на прогулку и познакомилась с одним лысым, который, недолго думая пригласил ее к себе.

«Рискну опять! А что делать? Только бы не оказался каким-нибудь извращенцем», — подумала она.

В утренней дрожащей розоватой дымке, возвращаясь к себе в отель и позевывая, Тамара с удовлетворением констатировала: «Что ж, на этот раз неплохо. Но так долго продолжаться не может, и потом, это мелко… уличная проститутка, — молодая женщина рассмеялась, — кто бы мог подумать, что я буду вынуждена заниматься этим. Увы, — безысходно вздохнула она, — но за удовольствие жить в Париже, видимо, придется дорого заплатить».

Протирая глаза после продолжительного дневного сна, Тамара решила на этот раз пойти на дискотеку.

«Все не на улице, как-то поприличней будет…»

Дискотека переливалась разноцветными огнями под стеклянным полом, обволакивала волнующим полумраком и велюром полукруглых диванчиков. Тамара села за низенький столик, заказала виски и принялась внимательно оглядывать танцующих, шумящих и пьющих.

В центре зала, виляя аппетитными бедрами и еще всем, чем можно, вытанцовывала ярко крашенная блондинка в узком голубом платье на длинных бретельках с блестками. Вокруг нее кружилось четверо мужчин; она громко смеялась, взвизгивала, когда кто-то из них пытался обнять се за талию. Вволю напрыгавшись, они сели недалеко от Тамары, блондинка курила, выпуская через огненно-красные пухлые губы дым, пила виски и многозначительно поглядывала на своих кавалеров. Ее взгляд словно требовал: «Давайте, давайте, решайте побыстрее, кто первый. Я вас всех обслужу, только не тяните время».

«Конкурентка, — подумала Тамара, — ну да ладно, они уйдут, я займусь, наверное, вот теми», — и она с интересом посмотрела в сторону двух молодых мужчин, сидящих прямо напротив нее.

Тем временем в компании ее конкурентки произошло движение. Мужчины поднялись все разом, а глаза блондинки отчаянно забегали из стороны в сторону. Она что-то, растерянно улыбаясь, говорила им, затем тоже поднялась и пошла вслед за ними к выходу, ухватив за руку одного из них.

«Так, поле деятельности свободно», — подумала Тамара и стала в открытую поглядывать в сторону намеченных ею клиентов.

Неожиданно рядом с собой молодая женщина услышала: «Вот деревня!» Тамара потрясла головой.

«Что за наваждение? Откуда здесь русская речь?»

Она повернула голову. Через велюровый барьер полукруглого дивана у соседнего столика стояла блондинка и, еле сдерживая душившую ее досаду, повторяла сквозь зубы между затяжками сигаретой:

— Вот деревня… вот ублюдки… сволочи, чтоб вас…

В этот момент она случайно взглянула на Тамару и, заметив ее удивленные глаза, ухмыльнувшись, спросила:

— Ты что, русская? Да?

— Да! — только и смогла ответить Тамара.

Блондинка взяла свой бокал и без всяких церемоний уселась рядом с ней.

— Зоя! — сказала она отрывисто.

— Тамара! — улыбаясь, представилась молодая женщина.

— Очень приятно, будем знакомы! — Она звонко чокнулась своим бокалом о бокал новоявленной приятельницы, сделала большой глоток и тут же вернулась к своим размышлениям вслух: — Нет, ну какие сволочи… лохи деревенские. Тоже мне, приехали в Париж, столичной жизни им захотелось попробовать… бесплатно. Нет, ты только представь, я на этих подонков весь вечер потратила, размечталась сразу о четырех… по очереди, конечно, — поправилась она, заметив ошалелый взгляд Тамары, — но у них, видите ли, поезд отправляется… Так какого черта мне голову морочили… Нет, я сама виновата, сама. Понимаешь, самостоятельности захотела… А теперь пятьдесят франков в кармане и никакой клиентуры.

Неожиданно ее яркие пухлые губы презрительно изогнулись.

— Ты на этих не смотри. Тоже зря время потеряешь, — бросила Зоя, перехватив взгляд Тамары, — гомики они.

— Откуда ты знаешь?

— Господи! — чуть откинувшись назад, воскликнула блондинка. — Ты-то откуда?

— Сначала из Петербурга, потом из бретонской деревни.

— А, из деревни! Тогда понятно. — Зоя внимательно оглядела ее и добавила: — От мужа-лоха удрала. Удачу ищешь.

Тамара ничего не ответила, а только посмотрела в ее бледно-голубые глаза своими сверкающими агатами.

— Значат, ты недавно в Париже…

— А ты?

— Да я-то тоже не так чтобы очень, года полтора здесь околачиваюсь. И, как видишь, с переменным успехом. Ты знаешь, — придвинувшись к ней поближе и отхлебнув виски уже из Тамариного бокала, доверительно зашептала Зоя, — я хочу найти себе богатого мужика, не мужа, это сложно, а мужика, ну чтоб он меня содержал. Слушай, у тебя сигареты есть?

Тамара вытащила свою пачку.

— Отлично, — глубоко затягиваясь, продолжала свою исповедь Зоя, — так вот, надоели мне эти дешевые клиенты. Я хочу спокойно жить в хорошей квартире, получать содержание и тем временем подыскивать себе богатенького мужа. Понимаешь?

Тамара утвердительно кивнула. Еще бы она не понимала.

— Слушай, Томка, будь другом, закажи еще виски. Я тебе отдам, завтра же вечером отдам… ведь мы с тобой теперь подруги?

Тамара немного нерешительно согласилась.

— А я тебя со своей мадам познакомлю. О! Она тебя возьмет… так что с голоду не умрешь, — хрипло рассмеялась Зоя. Крупные слезы появились в ее бледно-голубых глазах. — …Как… как я когда-то…

Самая большая слеза, не выдержав тяжести переживаний, плавно потекла по напудренной щеке, по ярким пышным губам и повисла беспомощной капелькой на круглом подбородке. Щедро отхлебнув виски из позвякивающего льдом бокала, Зойка громко засмеялась и задергалась в такт музыке.

— А что за мадам?

— Мадам Маргёрит, Маргаритка! Ничего тетка, только жадная очень. Поэтому-то я и хотела от нее уйти, но, вот видишь, ничего не получается.

— А как там?..

— О! У нее все просто, без затей. Завтра принесем две твои фотографии в ее альбомчик, и нет проблем. Ну, это как стол заказов. Клиент выбрал, назначил дату, ты приехала, отработала и заработала, правда, не столько, сколько бы хотелось…

Ночевать новоявленные подруги приехали под утро в отель к Тамаре, чтобы, проснувшись, сразу же отправиться к Маргаритке.

Глаза портье на этот раз выразили восторженное недоумение.

— Вот это мадам Тамара Тюаль…

* * *


Жизнь засверкала: Тамара веселилась, разъезжала в автомобилях, проводила вечера в ресторанах и дискотеках. Тогда-то она и купила себе массивный серебряный перстень с крупным красным камнем. Она увлеклась в то время кожаными куртками, юбками, высокими сапогами, отпустила длинные волосы и носила груды серебра. Ей хотелось стать совсем молодой, двадцатилетней девчонкой, начать жизнь заново в безумном парижском круговороте развлечений. Тамаре повезло, она совсем недолго проработала у Маргаритки, не более полугода. Однажды ее клиентом оказался весьма состоятельный мужчина, который после нескольких ночных встреч, напоминающих штормовое море с редкими минутами затишья, предложил ей неплохое содержание. Теперь Тамара стала одеваться как дама со средствами, появилась стрижка каре и первый шикарный костюм от Кардена, но она, естественно, хотела большего. Она мечтала иметь свой счет в банке, купить квартиру, чтобы обрести независимость, и потихоньку подыскать себе богатого мужа. Как ни странно, но искать ей долго не пришлось. На одном из перекрестков у светофора богатый муж буквально врезался в Тамарину машину. Он слишком поторопился и, не дождавшись, пока Тамара тронется с места, нажал на газ. В результате совершенно новый красного цвета «Феррари» с размаху ударил в кузов Тамариного «Пежо». Светловолосый, симпатичный Поль выскочил из своего автомобиля, а навстречу ему торопилась сногсшибательная брюнетка в бордовом облегающем платье с золотыми пуговицами. Она улыбнулась, достала ручку, сверкнув яркими длинными ногтями, чуть прищурила лукавые темно-карие, почти черные, глаза, и Поль забыл, зачем он вышел из автомобиля.

Оформлять бумаги по страховке они отправились в кафе с пышными розовыми абажурами. Тамара сразу же почувствовала, что перед ней неженатый и, по всему видно, чертовски богатый мужчина. Сладостная дрожь охватила все ее тело.

Вот он, ради кого ты приехала во Францию, вот он, твой долгожданный миллионер.

Алиби у Тамары уже было готово. Увы, она ошиблась в своем избраннике, и они решили расстаться. В ожидании развода она живет в Париже. Материально обеспечивают, естественно, богатые родители.

— Богатые родители в СССР? — немного усомнился Поль.

— Мой папа занимает весьма ответственный партийный пост, — немного помявшись, словно она разглашала государственную тайну, многозначительно ответила молодая женщина, чуть смущенно потупив глаза.

В принципе Поля уже ничего не интересовало, кроме Тамары. Чем больше он смотрел на нее, тем больше хотел быть с ней, чувствовать ее дыхание, прикасаться к изнеженной, чуть прохладной узкой ладони.

После целомудренно проведенной недели в Париже на выставках, концертах, ресторанах он пригласил ее в свой замок на берегу Луары. Замок решил все. Она влюбилась без памяти, только не знала точно в кого, в светловолосого Поля или его миллионы. Но это было уже неважно, хотя скорее в последние. Страсть бушевала в ней с такой бешеной силой, что Поль едва не погиб в объятиях ее любви. После первой же ночи, проведенной с Тамарой, он решил, что женится на ней. Никогда в своей жизни Тамара больше не поднималась на такую высоту искусства любви, никогда больше не была так искусна и обворожительна в своих ласках.

Вернувшись в Париж, он засыпал ее подарками, завалил цветами и сделал предложение. Тамара не верила в реальность всего происходящего. Она смотрела на себя в зеркало и вопрошала: «Это правда я?»

От такого счастья можно было в самом деле сойти с ума, что и произошло. В ожидании развода с Ксавье она не выдержала и по большому секрету рассказала Кате о своей предстоящей свадьбе с Полем. Хотя это, как впоследствии рассуждала Тамара, не сыграло никакой роли в крахе ее брака. Во всем была виновата одна Зойка. Как, каким образом она узнала о том, что Поль сделал ей предложение, так и осталось для нее тайной. Вероятно, от какого-нибудь из своих клиентов. В то время Зойка была на содержании сразу двух порядочных женатых мужчин, и, по-видимому, кто-то из них был знаком с Полем. Одним словом, Зоя не поленилась, разыскала его и с глазами искреннего друга, желающего только добра, поведала ему все, что знала о своей приятельнице. Она и в самом деле была убедительна, потому что счастье Тамары было для нее равносильно смерти. Собственная зависть просто задушила бы ее. А чтобы у Поля не оставалось и тени сомнения, дала адрес Маргаритки. Затем Зоя испарилась, словно лужа после летнего дождя. Больше ее никто не видел.

Поль тоже не поленился и отправился к мадам Маргёрит. Он пришел под видом клиента и попросил альбом; дрожащими руками перелистал все страницы, но фотографии Тамары не нашел (мадам Маргёрит не держала снимков бывших сотрудниц). С большим облегчением он вздохнул. Однако, будучи педантом, все-таки решил уточнить и, достав из кармана пиджака фотографию Тамары, сказал, что ищет именно ее. Мадам огорченно развела руками и ответила:

— Увы, мсье, мадемуазель Тамара у меня больше не работает.

Разрыв с Полем был таким страшным, что Тамара, несмотря на прошедшие почти десять лет с того дня, не могла о нем вспоминать. Перед ней разверзлась пропасть, в которую она должна неминуемо упасть.

Сплошной черный туман перед глазами и страшная, ноющая боль в груди не отпускали Тамару ни на секунду ни днем, ни ночью несколько месяцев. Лишь короткий тяжелый сон давал ей некоторое облегчение. Хотя на самом деле она убивалась не столько по Полю, сколько по потерянной возможности стать женой миллионера.

Катя суетилась возле нее, приглашала в гости, и Тамара целые недели проводила в ее ледяном, мрачном доме, бесцельно шатаясь по комнатам и двору.

Но, если Тамара не умерла, значит, ей надо было жить, и, само собой разумеется, возник извечный вопрос: «На что?» Так, исхудавшая, с горящими зловещим огнем глазами Тамара оказалась в казино. Месяца три она меняла клиентов, бесстыдно опустошая их кошельки, но щедро платя умением любить так, чтобы о ней не забывали на другой же день. Она нашла себе одного богатого содержателя, потом другого, третьего… Благодаря их щедрости Тамара купила квартиру, машину, ворох нарядов. Она стала жутко избалованной деньгами, вниманием, подарками, развлечениями и немного потеряла голову: не подготовила замену опостылевшему содержателю, а бросила просто так, в полной уверенности, что, отдохнув недельку-другую, без особых проблем найдет очередного богатенького. Но тридцать восемь лет и неожиданная полоса невезения привели Тамару в отчаяние, которое бросило ее под колеса машины Амира.

* * *


Амир! Тамара вздрогнула, будто увидела перед собой огромную черную змею. Амир! Тяжелые мысли окружили ее и начали свой нескончаемый мрачный хоровод. Она налила коньяку, но и он не отогнал мрачные мысли. Не в силах оставаться наедине со своими думами, она оделась и вышла на улицу.

«Пройдусь пешком, — решила она. — Черт с этими шпионами, пусть следят».

То ли шпионы Амира научились работать более профессионально, то ли Тамара просто ни на что не обращала внимания, но ей казалось, что никто ее не преследовал.

Она побродила по дорогому бутику, от нечего делать купила черный кошелек с золотым бантиком от Нины Риччи. Оглядев еще раз витрину, Тамара уже собралась выйти из бутика, как столкнулась с высоким красивым мужчиной. Увидев друг друга, они одновременно воскликнули:

— Серж!

— Тамара!

И радостно расцеловались.

— Как давно мы не виделись…

— Да лет десять, наверное, но ты невероятно красива.

Молодая женщина улыбнулась дежурному комплименту.

«Положительно сегодня призраки не дают мне покоя», — подумала она.

Лет десять назад Серж занимался тем, что фотографировал обнаженную натуру, не брезговал, по-видимому, и порнографией. Зоя подрабатывала у него. Она предложила сниматься и Тамаре, но та категорически отказалась. Однако, как-то прогуливаясь по парижским бульварам, приятельницы случайно натолкнулись на Сержа. Тамара и Серж сразу понравились друг другу, и у них завязался… не роман, а славный, милый флирт длиною в полгода, который тихо и плавно окончился сам собой.

Мгновенные воспоминания пронеслись в мыслях обоих, и каждый остановился на главном.

— Ты Зою не встречал?

— Ты Зою не встречала? — опять почти одновременно воскликнули они.

— Увы, нет…

Оба пожали плечами.

— Эта Зоя еще та штучка, — усмехнулся Серж. — Перед своим исчезновением она у меня украла почти все свои негативы, да еще прихватила десять тысяч долларов…

— И что, ты абсолютно ничего о ней не слышал?..

— Абсолютно ничего, словно она умерла.

— А десять тысяч долларов, наверное, пошли на скромные похороны? — иронично улыбнулась Тамара.

Серж рассмеялся.

— Я искал как мог, но все безрезультатно… Ты не против как-нибудь вечером посидеть в ресторане?

— С удовольствием, — согласилась Тамара.

Они обменялись визитными карточками и вновь разошлись.

На несколько мгновений Тамара забылась в своем прошлом, а потом настоящее вновь навалилось всей тяжестью. Она печально вздохнула и направилась в шикарные бутики Фобур Сент-Оноре в тщетной надежде опьянить себя роскошью и великолепием. Первым ей попался бутик Пьера Кардена. Тамара невольно засмотрелась на выставленные за сверкающими витринными стеклами галстуки, они переливались шелковыми красками и словно просились ласково обнять шею будущего хозяина.

«Вот бы Амиру купить такой галстук и им же его придушить», — невольно подумала Тамара.

Галстуки ее явно заинтересовали.

«Я где-то читала, что раньше умели заговаривать вещи. Подарят человеку такую вещь, он ее поносит и умирает. Может, мне попробовать? — недоверчиво усмехнувшись, размышляла молодая женщина. — Да, но я не знаю специальных слов… а что, если силой внушения? Буду смотреть и внушать, чтобы он умер. Желать смерти другому, конечно, плохо, но здесь уж или я, или он. Выбирать не приходится».

Погруженная в свои странные мысли, Тамара вошла в бутик и, улыбнувшись на приветствие продавца, принялась выбирать смертельный подарок. Она сосредоточенно размышляла какой: темно-синий или вот этот, бордовый с черными полосками наискось. Молодая женщина провела рукой по нежной шелковистой ткани и с замиранием сердца представила, как было бы хорошо обвить этой ласковой лентой крепкую шею Амира и задушить его. Из этого состояния ее вывел галантный голос продавца, который показывал рубашки клиенту, сидящему в кресле в глубине магазина. Тамара невольно посмотрела в ту сторону.

«Какой славный! — подумала она, увидев высокого шатена, рассматривающего предлагаемые ему рубашки. — Ему бы очень пошел серый костюм, темно-синяя рубашка и вот этот галстук», — пронеслась машинальная мысль.

Шатен, случайно перехватив взгляд молодой женщины, чуть смущенно улыбнулся ей.

Если бы это было раньше, Тамара постаралась бы как-то завязать с ним разговор, посоветовать, на чем остановить свой выбор, а сейчас она только подумала: «Пусть жены вам выбирают… а то женятся на безвкусных дурах, потом бегают к нам, жалуются, плачутся, головой об стенку бьются, а тем не менее все равно продолжают жить со своими коровами… вот пусть они…»

И Тамара резко отвернулась к своим галстукам.

«А может быть, этим золотисто-песочным обвить его шейку? — мечтательно подумала она. — Да, неплохо бы…»

Продавец, почувствовав, что она выбрала, бабочкой подлетел к ней. Пока он ворковал, упаковывая, как он думал, галстук, а на самом деле удавку, из примерочной кабинки появился шатен. Продавец, суетившийся вокруг него, теперь предлагал ему галстуки к уже выбранному им костюму. Тамаре было видно, как они безуспешно прикладывали то один, то другой, не зная, на чем остановить выбор.

«Господи, неужели непонятно, что к такому костюму великолепно подойдет вишневый галстук?» — презрительно передернув плечами, вздохнула Тамара и достала кредитную карту.

Проходя мимо славного шатена, она все-таки не удержалась и со своей очаровательной улыбкой проворковала:

— Без сомнения, вот этот вишневый…

— Вы думаете? Благодарю вас, мадам, — ответил он, с интересом посмотрев на изысканную брюнетку.

— До свидания, — сказала Тамара и, покачивая бедрами, вышла из бутика.

А шатен тем временем торопливо достал кредитную карточку и поспешил переодеваться.

Тамара грустно брела меж ошеломляющих витрин. Больше всего ее пугало то, что она даже не представляла, как ей покончить с Амиром. Чувство самосохранения подсказывало, что отвергать его в открытую не стоит. Надо очень осторожно, шаг за шагом попытаться выскользнуть из его роковых объятий. Тамара задержалась перед бутиком Карла Лагерфельда. Ей нравились его смелые цвета и изысканно-рискованные цветосочетания. Она раздумывала: зайти или нет, и тут услышала:

— Мадам, разрешите вас поблагодарить. Вы оказались совершенно правы.

Тамара удивленно посмотрела на подошедшего к ней мужчину, но, узнав шатена, которого она встретила в бутике Пьера Кардена, улыбнулась.

— Я рада. — В голосе ее звучала только вежливость.

Ей уже хотелось домой, чтобы принять снотворного и хоть немного отдохнуть от невыносимых мыслей. Улыбнувшись ему еще раз, она неторопливо пошла вперед, затем остановилась в поисках такси.

— Разрешите, я вас подвезу, — раздался голос из сверкавшего своей ценой «Порше», за рулем которого сидел шатен.

Тамара неопределенно пожала плечами.

— Простите мне мою настойчивость, но дело в том, что я завтра уезжаю, а вернувшись, хотел бы вновь встретить вас.

— За откровенность не стоит просить прощения, — чуть оживившись, ответила молодая женщина.

— Ну что ж, буду откровенен до конца: мы могли бы вместе выпить кофе? — спросил он, выйдя из машины.

— Да! — ответила Тамара, предпочтя кофе снотворному.


11


Лера всеми силами тщетно пыталась скрыть охвативший ее ужас от встречи с бывшим любовником. Наконец, немного овладев собой, она произнесла негодующим голосом, хотя зубы предательски выбивали дробь от страха:

— Что это значит? Что это еще за похищение?

В ответ на вопрос Жиль посмотрел на нее и зло усмехнулся.

— Послушай, останови машину, я спешу, мне некогда сегодня выяснять с тобой отношения… и неужели непонятно, — все более овладевая собой, уже с напором продолжала она, — что между нами все кончено?

— И ты сейчас в Петербурге! — выдавил наконец он.

— Какое это имеет значение?.. Я уезжала, а теперь вернулась…

Жиль провоцирующе-дразняще закивал.

— Останови сейчас же! — закричала Лера и предприняла неудачную попытку выскочить из машины на светофоре, но, сколько она ни нажимала на клавишу дверцы, та не подавалась.

— Успокойся! — небрежно бросил ей похититель.

— Хорошо! Чего ты хочешь и куда мы едем?

Жиль немного помолчал, а потом со злобой в голосе сказал:

— Ты следила за мной!

— Я… я? — с огромными от ужаса глазами залепетала Валерия. — Я?.. Да ты что!.. Никогда…

— Не ври, мне точно известно.

— Но я даже не знаю, где находится твой офис. Как же я могла?..

— Вот! — И Жиль бросил ей на колени золотую цепочку с подвесками. — Твой браслет. Я нашел его в морге…

Из горла Леры сначала раздался сухой хрип, затем несколько раз она открывала рот в тщетной попытке издать звук протеста.

— Я сразу все понял, — тем временем продолжал Жиль, — твой браслет, неожиданный побег… Ты следила за мной! — с силой крикнул он, и ярость исказила его лицо.

Валерия не могла пошевелиться от ужаса. Окажись на ее месте Тамара, она нашла бы силы сориентироваться и хотя бы глянуть себе на руку, на которой красовался точно такой же браслет. Если бы она смогла сообразить, как себя сейчас вести, а тут браслет…

— Тоже мне эксклюзивная вещица… да таких браслетов в Париже…

Но в данный момент инициатива исходила от Жиля, он хотел знать правду и шел напролом, рассчитывая на внезапность, и не обманулся.

Валерия судорожно заморгала ресницами и обескураженным голосом промямлила:

— Но я же любила тебя… ревновала… я думала, что у меня соперница…

— Живая! — захохотал Жиль. — А она оказалась мертвой!

Лера съежилась в комок, опустила голову и тут только заметила у себя на руке никогда не терянный ею браслет.

— Боже, какая же я дура, — простонала она.

А автомобиль тем временем черной стрелой летел по направлению к нормандскому побережью.

— Ну что ты от меня хочешь? — взмолилась Валерия. — Я никому не сказала ни слова о том, что видела там…

Но Жиль не обращал на нее внимания. Он о чем-то сосредоточенно размышлял.

— Ты слышишь?! — завопила Лера. — Останови!

И она схватилась за руль, пытаясь ногой дотянуться до тормоза. Машину резко бросило в сторону.

Жиль больно толкнул ее локтем в грудь и прошипел:

— Ты хочешь, чтобы мы оба оказались в морге?

— А если я буду вести себя спокойно, тогда в морге окажусь я одна?

Жиль радостно закивал и рассмеялся.

— Слушай, ты же сумасшедший!

— А ты — нормальная? — резко обернувшись к ней, с презрением спросил он.

Валерия уже открыла рот, чтобы утвердительно ответить на его дурацкий вопрос, но не успела.

— У себя в стране ты была кем? Экономистом?! Человеком с образованием. А здесь ты кто — уборщица! Если бы я, инженер, пошел бы работать в дворники, только чтобы жить в Петербурге, это было бы нормально? Да ты бы первая сказала, что я — идиот.

Лера возмущенно замахала руками и яростно крикнула:

— Что ты понимаешь! Не забывай, из какой я страны… я…

— Только не надо строить из себя диссидента. Девяносто пять процентов из вас бегут сюда за легкой и красивой жизнью, и ты в том числе, — не терпящим возражения тоном произнес Жиль. — Так кто из нас ненормальный?

Лера беспомощно смотрела на него, не в силах ничего сказать в ответ.

— Я искала любовь, — наконец обиженно ответила она.

— Только почему-то для своих поисков ты выбрала Париж, а не Сибирь или Дальний Восток.

Валерия отвернулась к окну. Ей почему-то стало ужасно обидно от этих слов.

— Слушай, давай вернемся, — примирительным тоном начала она. — Ты же видишь, я никому ничего не сказала. Да и кто бы мне поверил…

— Вот именно, кто бы тебе поверил, и кому ты здесь нужна, кто о тебе хватится… авантюристка с фиктивным браком…

Лера приложила ледяные пальцы к вискам, от охватившего ее ужаса кровь бешено пульсировала в висках.

— Останови, мне надо в туалет, — попросила она, не теряя все-таки надежды сбежать от своего вампира.

— Потерпи, осталось недолго, — спокойно ответил Жиль. — А если не можешь, то пожалуйста, здесь… проветрим…

— Я не могу здесь, останови, — продолжала настаивать Валерия.

Но Жиль не обращал на нее никакого внимания.

Отчаянно кусая ногти, она торопливо перебирала в уме варианты побега, а Жиль мрачно молчал, не поворачивая головы в ее сторону.

* * *


— Давай, давай! — подталкивал Жиль упирающуюся Леру по крутой лестнице.

Он втолкнул ее в довольно просторную комнату с окном, прикрытым серыми горизонтальными жалюзи, через прорези которых проглядывали крепкие прутья решетки, и сразу же захлопнул дверь. Валерия огляделась: почти посередине комнаты стояла большая кровать с балдахином, какие бывают в замках, рядом круглый столик и стул. Лера подбежала к окну, открыла его и что было сил стала звать на помощь. Она торопилась кричать, ожидая, что с минуты на минуту появится Жиль и, наверное, свяжет ее. Жиль и вправду появился, только не в комнате, а во дворе. Он расхаживал, занимаясь своими делами, не обращая никакого внимания на дикие вопли Леры. Наконец до нее дошло, что раз ей не запрещают, значит, бесполезно. Она резко смолкла на полукрике.

Трехэтажный особняк стоял на возвышенности, окруженный высокими кипарисами, елями, экзотическими пальмами и густым кустарником. Вдали расстилалась дымчато-голубая даль моря. Поняв, что с окном ничего не выйдет, Валерия метнулась к двери, но та оказалась обитой железом. Тут Лера услышала шаги. Несомненно, Жиль шел к ней.

Она мгновенно окинула взглядом комнату, схватила стул и отпрыгнула к стене. Повернулся ключ, открылась дверь, и Лера, подняв над собой стул, уже была готова обрушить его на голову врага, как почувствовала страшный удар под ребро и поняла, что умирает. Она широко открыла рот, чтобы ухватить ускользающий воздух, но не смогла сделать и вздоха. Синяя пелена заволокла ее обезумевшие глаза, и молодая женщина упала на пол.

Когда Лера очнулась, был уже вечер. Она с трудом доползла до ванной, узкая дверь которой выходила прямо в ее арестантские покои. Валерия взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: вместо лица было что-то бело-синее. Умывшись, молодая женщин вернулась в комнату. На столе стояла большая кружка уже остывшего кофе и лежал сандвич с ветчиной. Лера выпила кофе и съела немного ветчины. Буквально через двадцать минут все поплыло перед ее глазами, и она провалилась в черный сон.

Голова раскалывалась, губы потрескались, ужасно хотелось пить. Валерия открыла глаза и с трудом сообразила, что, вероятно, уже наступил следующий день.

«Что же это было такое? — пыталась разобраться молодая женщина. — Ну, вначале ясно, он меня здорово ударил под ребро, а потом?»

Валерия открыла душ и с наслаждением ощутила теплую упругость воды. Выйдя из ванной, она опять увидела на столе кружку на этот раз горячего кофе и круассаны. Откинув со лба влажные волосы, молодая женщина уже протянула руку к кофе, как тут же резко отдернула.

«Ведь это же было снотворное! — блеснула мысль. — Он меня напоил снотворным, а зачем это ему?.. Неужели?!»

Лера в ужасе съежилась и огляделась вокруг.

«Господи, Господи, что же со мной будет?»

Она выплеснула кофе в раковину, съела круассаны, запив их водопроводной водой.

Когда Валерия услышала шаги, то притворилась спящей. Вошел Жиль, несмотря на наступившие сумерки, он закрыл жалюзи и подошел к Лере, бездыханно лежащей на кровати, стянул с нее платье, нижнее белье и принялся ласково гладить ее тело. Волосы зашевелились на голове бедной Валерии.

«Он воображает, что я — труп. И однажды он из меня его сделает».

Жиль тем временем разделся и лег рядом. Чувство невыносимой мерзости охватило Леру, ее руки и ноги и вправду будто помертвели. Жиль, ничего не подозревая, упивался бездыханным телом, он уже тихо постанывал от предвкушаемого удовольствия, как вдруг живой труп вскочил и заорал визгливым женским голосом:

— Да уйди ты от меня, псих ненормальный!

Жиль от неожиданности подскочил и включил свет. Они стояли голые друг перед другом: Лера, с выражением дикой ярости и гнева, и Жиль, злобно-растерянный, не получивший своего смертельного оргазма.

Валерия, накинув на себя простыню, громко ругалась, смешивая в немыслимую кучу русские и французские отменно бранные слова. Вдруг она резко замолчала, получив удар по губам, и красные струйки побежали по ее подбородку.

— Заткнись, шлюха! — бросил ей Жиль таким тоном, что у Леры едва не подкосились ноги.

Молодая женщина упала на кровать, обливаясь кровью и слезами.

«Никто, никто не хватится меня… ни Томка, ни Эрве… Этот псих убьет меня, натрахается вдоволь и закопает где-нибудь… Он же знает, что меня некому искать… никому я не нужна».

Лера не спала всю ночь и как заведенная твердила:

— Я должна, должна вырваться отсюда.

Утро все никак не хотело начинаться: нехотя капал дождь, нехотя плыли облака и нехотя появились первые лучи сонного солнца. Валерия приступила к обследованию окна. Иного способа побега она не видела.

«Есть надежда, — рассуждала молодая женщина, — что решетка поставлена недавно, а значит, некапитально. Это не в привычках французов превращать свои дома в добровольные тюрьмы, как в России».

Капитально не капитально, а решетка была вставлена добросовестно и не поддавалась на сверхчеловеческие попытки Леры выдавить ее. В ход пошло все: шпильки от туфель, пилочка для ногтей, сами ногти, чтобы расцарапать раствор, охвативший прутья. Услышав шум отъезжающей машины, Валерия бросилась к окну. Она намочила простыню и, просунув ее сквозь решетку, приложила к цементу, затем схватила тарелку, разбила и острой половинкой стала царапать влажный цемент.

Решетка и в самом деле была вставлена недавно и специально для Леры.

После исчезновения своей русской любовницы Жиль долго разыскивал ее и чуть ли не каждый день колесил по Орли. Он пытался найти ее дом, но это никак ему не удавалось. В этом районе, как две капли воды похожем на московские Черемушки, все дома были одинаковыми, попробуй найди какой нужно. Жиль боялся одного — догадалась ли Лера о его тайной страсти или нет. Когда после той роковой ночи он вернулся домой, прочитал надпись на календаре, встретил соседа, который рассказал, как торопилась Лера, собирая вещи, и как ее напугало его появление, он понял, что она о чем-то догадалась. Он не верил, что Валерия уехала в Петербург… и вот однажды увидел ее спускавшейся по лестнице отеля «Ибис». Жиль вышел из машины и проследил весь ее маршрут. Немного поразмыслив, он придумал трюк с браслетом, похищение Леры и ее заточение в своем доме в Нормандии. Он был профессиональным некрофилом, но похитителем-дилетантом. Хотя надо отдать ему должное: крупная промашка у него оказалась только одна — решетка, за которую и принялась Лера. Жиль недооценил возможности своей жертвы. Комната, в которой он заточил Леру, была на третьем этаже, и решетка была скорее украшением, которое предостережет пленницу от решительных шагов. Жиль до сих пор еще не решил, как поступить со своей пленницей. Больше всего ему хотелось как можно дольше наслаждаться ее мертвым телом.

Когда прутья решетки шевельнулись под руками, Лера даже не поверила. Она надавила сильнее и увидела, что они немного отошли от цемента. Поднажав еще сильнее, молодая женщина сумела протиснуть голову между решеткой и стеной. Тогда она сбросила на землю свою сумку, плащ, туфли, а сама в одном платье осторожно пролезла под прутьями и, прижавшись к стене, замерла на небольшом выступе, опоясывавшем весь дом. В голове билась только одна мысль: «Скорей, скорей!» Чтобы спастись, ей надо было пройти шагов пятнадцать по каменному выступу и дотянуться до густого винограда, обвивавшего угол дома и спускающегося до земли.

— Нет, нет, я не могу, — испуганно запричитала молодая женщина, — я вернусь…

Лера вжалась в стену, обливаясь потом.

«Господи, Господи, что же делать? Я сейчас упаду, упаду… Только не смотреть вниз», — вспомнилось ей откуда-то.

И уже не соображая, что делает, Валерия оторвала руки от окна и протянула онемевшую руку вдоль стены. Она сделала шаг, второй, замерла, потом, стараясь не дрожать, сделала еще несколько шагов, и наконец ее пальцы коснулись суховатых ветвей винограда и тут же судорожно вцепились в них.

«Спокойно, спокойно, осталось совсем немного», — уговаривала себя Лера, подавляя бешеное желание побыстрее соскользнуть на землю.

Уже не думая ни о чем, молодая женщина прильнула к спасительным стеблям и, нещадно царапаясь, начала спускаться. Когда ее ноги коснулись земли, она упала и несколько секунд безжизненно лежала на желтовато-сером гравии. Она понимала, что должна подняться и бежать, но парализованное страхом тело не слушалось ее. Звук подъезжающего автомобиля, как налетевший смерч, приподнял Валерию над землей и поставил на ноги. Прихватив сброшенные вещи, молодая женщина в мгновение ока оказалась в пышных кустах и змейкой вползла меж ветвей.

В то время когда Жиль поднимался к ней в комнату, она уже выбралась на шоссе и, на ходу натягивая на себя плащ, голосовала проходящим машинам. Но все они пролетали мимо, даже не сбавив скорости, — и неудивительно. Вид у Леры был как после хорошей попойки: разодранное лицо, всклокоченные волосы, пыльный плащ, порванные колготки. Несчастная женщина, затравленно оглядываясь, каждую минуту ожидая появления черного «Рено» Жиля, бежала вдоль шоссе. Однако понимая, что так она далеко не уйдет, спряталась за деревьями, сняла разорванные колготки, расчесала волосы, отряхнула плащ, напудрилась и, осторожно озираясь, опять вышла на автостраду. Изобразив на перекошенном от страха лице подобие улыбки, она остановила машину и попросила подвезти ее до ближайшего городка. Там она пересела на автобус и наконец доехала до железной дороги.

Выйдя на вокзале Сен-Лазар в Париже, Валерия растерялась. В таком жутком виде показываться Эрве было нельзя. Что он подумает? Лера достала телефонную карту и набрала номер Тамары.

— Томочка, слава Богу, что ты дома. Умоляю, — со слезами в голосе запричитала она, — приезжай за мной на вокзал Сен-Лазар.

— Лера, что случилось? — встревожилась старшая сестра.

— Ой, Тома! Умоляю, приезжай скорей. Я буду ждать с левой стороны у выхода на перрон.

— Еду! Успокойся! — ответила Тамара и резко бросила трубку.

Минут через тридцать она появилась на перроне и сразу же увидела жалкую фигурку младшей сестры. Что-то шевельнулось в ее сердце, и с тревогой в глазах она бросилась к Лере. Ободранная, затравленная Валерия, с голыми ногами в разодранных туфлях, разрыдалась, обняв сестру.

Тамара крепко обняла ее за плечи и, ласково приговаривая, что все будет хорошо, повела к машине.

* * *


В черном пеньюаре сестры Валерия сидела на диване и с наслаждением пила кофе. Ее ссадины на лице были тщательно замаскированы тональным кремом. Тамара курила сигарету за сигаретой, время от времени криво усмехаясь своим мыслям.

— Но ведь то, что произошло с тобой, в самом деле ужасно, — наконец произнесла она. — Ты бы могла разбиться! Или еще того хуже… И как тебя угораздило… Не понимаю.

Лера обреченно пожала плечами.

— Он, наверное, опять будет меня преследовать…

— Я ему попреследую, — со злостью проговорила Тамара, — до дверей психдома. Ну ладно, главное, что ты жива и здорова.

— Да, — плаксиво протянула Валерия, — а что я скажу Эрве, как объясню свое исчезновение?

Тамара досадливо поморщилась.

— Глупости какие! Даже не думай об этом! Я все беру на себя.

Эти слова как-то сразу успокоили Леру.

«Боже! Как хорошо, — подумала она, — что можно вот так спрятаться за кого-то, кто решит твои проблемы. — Она блаженно потянулась. — И не стоит мне больше бороться с Тамарой за первенство, она сильнее меня во всех отношениях».

Переполненная чувством благодарности к сестре, Лера крепко обняла ее.

— Спасибо… что бы я без тебя делала?..

Тамара чуть иронично улыбнулась.

— Да не будь меня, ты бы преспокойно в довольстве и радости жила в Петербурге…

Валерия задумчиво опустила голову.

— Ладно! Давай номер телефона твоего Эрве, — бодро потребовала старшая сестра.

Лера испуганно посмотрела на нее.

— Ты уже решила, что сказать?

— Да не волнуйся!

Валерия дрожащей рукой протянула ей визитную карточку Эрве Мишлана. Тамара взяла телефонную трубку и крикнула сестре:

— Одевайся!

Та послушно кивнула.

Когда Эрве услышал голос Тамары, который словно благую весть сообщил, что Валери у нее, он не мог прийти в себя от радости.

— Я ее сейчас привезу, — благосклонно произнесла Тамара, игнорируя вопрос.


— Валери! Валери! Сокровище мое! — раздалось сразу же на лестничной площадке, едва открылась дверь лифта.

И полненький Эрве заключил в объятия Леру, опешившую от столь бурной радости своего возлюбленного.

Он прыгал, крутился вокруг Валерии, подкладывал ей под спину подушки.

Тамара подошла к столику, уставленному бутылками, и налила всем виски.

— Господи, что же случилось, что же с тобой было? — уставился Эрве своими блестящими миндалинами глаз на Леру, глаза которой в поисках помощи метнулись к Тамаре.

Тамара, в мрачно-бордовом свитере, черных лосинах и высоких сапогах, подошла к дивану, протянула Эрве бокал и, многозначительно посмотрев на него, голосом, не терпящим непонимания, произнесла:

— Эта у нее бывает… лихорадка… последствия жизни в СССР.

Эрве хотел было кое-что уточнить, но, встретив тяжелый взгляд молодой женщины, понимающе закивал лысеющей головой.

Тамаре понравились и квартира, и обстановка, и сам Эрве, ровно настолько, насколько вообще могут нравиться толстенькие, лысеющие, ужасно заботливые чужие мужья. Ими восхищаются, говорят, что подругам повезло, но сами думают: «Мне такого добра не надо».

Взаимную симпатию вызвала Тамара и у Эрве.

«Хорошо проводить время в компании такой женщины, но только чтобы она была женой друга и ни в коем случае твоей, — мельком подумал Мишлан. — Жизнь с такой женщиной — это каждый день театральная премьера: возбуждает, но и выматывает… долго не протянешь. С Валери — другое дело — это уже сотни раз сыгранный спектакль, не лишенный, однако, каких-то свежих, порою даже неожиданных нюансов».

Непринужденно беседуя, они просидели весь вечер и, довольные друг другом, расстались. Когда за Тамарой закрылась дверь, Лера прижалась к теплому, мягкому Эрве и в избытке нежности, гладя его по пухлой щеке, прошептала:

— Медвежонок!

Эрве забавно по слогам повторил за ней несколько раз свое новое прозвище, а потом, смешно подпрыгивая по комнате, весело выкрикивал:

— Я — медвежонок… Я — медвежонок…

«Увы, медвежонка хорошо лелеять, ласкать, гладить, но вот заниматься любовью… лучше с кем-нибудь другим, ну, например, с львенком, что ли…» — грустно подумала Валерия, засыпая в «косолапых» объятиях.

* * *


Наконец Валерия почувствовала, что нагулялась по парижским улочкам, улицам, бульварам, насмотрелась до боли в глазах на сверкающую единственными в мире золотисто-желтыми бриллиантами Эйфелеву башню, налюбовалась на мрачно-торжественные круглые башни Консьержери, наслушалась мудрых звуков органа Нотр-Дам, и разноцветные гирлянды радостной парижской жизни стали приобретать неизбежную буднично-сероватую окраску.

С Эрве, конечно, было весело. Он взрывался, бурлил, как шампанское, но часто уезжал в командировки, и потом, ей уже надоело все время пить шампанское одной и той же марки — «Эрве Мишлан», она уже пресытилась его терпким, но, увы, нестойким букетом. Скучно…

Правда, Валерия всеми силами боролась со своей хандрой, она хотела быть счастливой, прекрасно понимая: быть счастливой с Эрве для нее — невозможно.

«И все-таки, — размышляла она, — у меня есть Париж… А что такое Париж?.. Размеренный, распланированный ряд улиц, бульваров, площадей, темный гранит набережных… фантазия архитекторов… восхитительный дизайн витрин… аромат парфюмерных бутиков… Да, я люблю, безумно люблю все это… но ему, всему этому, нет никакого дела до меня: ему, Парижу, все равно, кто бродит по его бульварам и улицам, кто сидит за прозрачными стенами ресторанов. Так к чему же я так привязана?.. К камням, к людям, живущим в этом феерическом городе?.. К чему? Что меня здесь держит? Ведь я хочу только одного — любви! А может быть, я ее уже нашла? Любовь без взаимности к прекрасному Парижу». Валерия глубоко вздыхала, не находя спасительного ответа.

Изредка она встречалась с Катей, когда та появлялась в Париже. Катя охотно навещала Леру, но не получала того волнующего удовольствия, как от общения с Тамарой. Даже шелковые простыни на кровати не сверкали тем бесстыдно-шикарным блеском, каким ослепляли ее у Тамары. Даже то же шампанское «Dom Perignon» не так остро и шаловливо пощипывало язык…

Уже в течение месяца Валерия советовалась с Катей, выходить ли ей замуж за Эрве, вернее, не советовалась, а рассуждала вслух, найдя в Катерине благодарного слушателя. С Тамарой же разговор был краток.

— Выходи, раз сделал предложение, — сразу же бросила она. — Для тебя это лучший вариант.

— Но я его, как бы это сказать, не очень люблю, — осторожно высказала свое сомнение младшая сестра.

На что Тамара только поморщилась.

— Лера, ну где ты найдешь лучше? И хватит об этом. Ты все сама прекрасно понимаешь.

Да, Валерия все и сама понимала, но не хотела ставить крест на своем ожидании счастья, с которым она уже как бы сжилась, поэтому она рассуждала, а Катя терпеливо слушала, уплетая вкусные конфеты.

«Везет же Лерке, — завистливо думала она, — какого мужчину подцепила… в деньгах ее не стесняет, такую норковую шубу купил, что сил моих нет смотреть, квартира рядом с «Опера»… Эх, мне бы так хоть день пожить…»

— Чего уж, Лера, тут гадать, — вздыхая, говорила вслух Екатерина, — выходи! Хотя, конечно, любовь! — спохватывалась она. «Господи, и Лерка устраивается удачно, сил у меня не хватит все это терпеть. Пусть лучше ищет свою дурацкую любовь», — потаенно шептала Катина зависть.

После одной из таких встреч с подругой Лера вышла ее проводить и на обратном пути зашла за продуктами в свой любимый супермаркет, каждый раз ошеломлявший ее сладостями, экзотическими фруктами и деликатесами.

«Что бы там ни говорили, а когда есть деньги, жить можно», — подумала она, с чисто русским самодовольством смело выбирая продукты, не слишком задерживая свое внимание на ценах.

Купив немного, но самого-самого, Валерия, замерев в непринужденной позе женщины, живущей в свое удовольствие, на ступенях эскалатора спустилась вниз и попала в круговорот озабоченных, спешащих после работы домой француженок. Неприятные воспоминания нахлынули на нее, но, выбравшись из толчеи, Лера тут же прогнала их и танцующей походкой направилась домой, купив по дороге газету «Русская мысль».

В бледном полумраке наступавшего вечера круглые мраморные столики с золотыми ободками кафе «Де ля Пэ» дружелюбно поманили ее, и Лера, не сопротивляясь своим желаниям, расположилась за одним из них. Бойкая девушка в белоснежном фартуке возникла перед ней с картой меню. Невольно задержав свой взгляд на официантке, Валерия заказала большую чашку кофе капуччино. Она пила горячий напиток, небрежно скользила глазами по газете, изредка отрывала свой взгляд и смотрела на нескончаемый людской поток за окнами кафе.

«Хорошо, — подумала молодая женщина, — так покойно, и ничего уже не хочется. Видно, и вправду Эрве — моя судьба».

Случайно придя к решению столь мучившей ее проблемы, Валерия облегченно вздохнула и погрузилась в чтение.

— Простите, простите, — услышала она чей-то робкий голос.

Лера подняла голову и увидела перед собой необыкновенно красивую белокурую девушку с огромными испуганными синими глазами.

— Вы — русская?

Лера некоторое мгновение молчала, внимательно оглядывая непрошеную собеседницу, а потом довольно сухо ответила:

— Да! — стараясь оградиться от ненужного знакомства.

Девушка дрожащим от волнения голосом произнесла:

— Можно мне присесть рядом с вами? — И, чуть помявшись, с грустной улыбкой добавила: — Поговорить.

— Пожалуйста, — небрежно бросила Валерия.

— Я здесь совсем одна… совсем, — как бы оправдываясь, начала белокурая красавица.

Лера нервно отложила газету в сторону и уже хотела резко ответить очередной искательнице парижского счастья, что это ее проблемы, что надо помучиться, как помучилась она, выстрадать свое право жить в Париже, но, увидев неподдельное страдание во взгляде ищущего участия синеокого создания, смягчилась.

— Ну, это не страшно, постепенно привыкнете, найдете друзей, — каким-то казенным тоном произнесла Лера.

— Но я… я не знаю, что мне делать, — с трудом выговаривая слова из-за сдерживаемых слез, попыталась сказать девушка.

И вдруг хрустальный ливень прорвал непрочную преграду и хлынул, не сдерживаемый ни приличием, ни стыдливостью. Она рыдала посредине шумного, залитого огнями самого прекрасного города мира, она была несчастна в центре земного великолепия.

В первую минуту Лера растерялась.

— Ну что вы, что вы, успокойтесь, на нас уже смотрят… не надо, — лепетала Валерия, пытаясь утешить громко рыдавшую девушку. — Здесь не принято рыдать на улицах.

Но все было напрасно. Девушка послушно кивала, но ничего не могла поделать с собой. Горе было неподдельным.

— Успокойтесь, расскажите мне все. Может быть, я сумею вам помочь. Как вас зовут? — торопливо говорила Лера, гладя девушку по руке.

— Вы… вы поговорите со мной? Вы не уйдете?.. Останетесь? — Она подняла заплаканные глаза, сверкавшие синими огнями.

— Да, да, мы поговорим, только успокойтесь!

— Меня зовут Светлана, — улыбнувшись мокрыми губами, сказала девушка.


12


Первую парижскую ночь Светлана почти не спала, она то засыпала, будто проваливалась в бездну, то просыпалась и вздрагивала от неприятно щемившего сердца. В восемь утра девушка уже вышла из небольшого и весьма скромного отеля, который ей удалось разыскать вчера вечером. Париж не разочаровал ее и утром, сменив свой богатый, сверкающий миллионами электрических и неоновых огней наряд на солнечную шаловливость и легкомысленное плавание белых облаков по нежно-голубому небесному океану, на мокрый умывающийся асфальт и ароматный запах воздушных круассанов.

Неуверенной, испуганной походкой брела Светлана по улицам города своих грез. От вчерашних самоуверенных мыслей, родившихся под влиянием великолепия ночного Парижа, не осталось и следа. Она еще раз прочитала записанный в книжке и уже выученный наизусть адрес модельного агентства, которым снабдила ее Вероника, и, мысленно подбадривая себя, направилась к метро. С трудом разобравшись, куда ей ехать, девушка подошла к дверям остановившегося поезда, но, сколько она ни ждала, двери так и не открылись. Пришлось ждать следующего, и, уже не надеясь на себя, Света пристроилась к пассажирам, первый из которых повернул ручку на двери вагона.

Светлана представляла себе парижское модельное агентство мраморным дворцом, отделанным золотом, но вместо дворца она оказалась перед большими черными, наглухо закрытыми дверями-воротами. Несколько раз безуспешно толкнув их руками, Света решилась осторожно постучать, но никто не открыл ей и на стук.

«Все кончено, наверное, агентство поменяло адрес или вообще закрылось, — кусая губы и беспомощно моргая ресницами, подумала она в отчаянии. — А может быть, я перепутала улицу? — И Светлана опять достала свою записную книжку. — Нет… правильно… но все-таки я спрошу кого-нибудь».

Пешеходы торопливо пробегали перед ней, а Света все никак не могла решиться остановить одного из них. Наконец, преодолев языковую робость, Светлана обратилась к женщине в черном свитере по-английски, спросила, правильно ли она нашла эту улицу. На что женщина, приветливо улыбнувшись, ответила, как поняла Света, что она не говорит на английском языке.

Обескураженная Светка еще минут пятнадцать простояла у величественных ворот в надежде, что они откроются, затем осторожно приоткрыла дверь с колокольчиком в бутик, расположенный рядом с неприступными воротами, и обратилась к молоденькой продавщице. Та дружелюбно закивала и спокойно объяснила ей, что мадемуазель не ошиблась и что модельное агентство и в самом деле находится рядом.

— Но ворота! — огорченно воскликнула Светка.

— Да, ворота! — утвердительно ответила она.

— Они не открываются!

— Как не открываются? Не может этого быть. — И продавщица удивленно пожала плечами. — Вы нажимали кнопку?

— Нажимали кнопку? — с ужасом, что она не так понимает, автоматически повторила девушка. — Какую?

Продавщица в недоумении посмотрела на нее.

— Как какую? Простите, а вы откуда приехали?

— Из России.

— А… — протянула она и, с сожалением и участием глядя на Светку, сказала: — Пойдемте!

Продавщица нажала на кнопку, расположенную на каменном выступе ворот, и они с легким мелодичным поскрипыванием открылись. Светка как завороженная смотрела на самооткрывающуюся дверь и, испугавшись, что она опять закроется, торопливо поблагодарив свою спасительницу, нырнула в широкий, мрачный проход, в который выходило сразу несколько дверей. На ее счастье, около одной из них висела табличка нужного ей агентства. Светлана вошла в подъезд и в темноте поднялась по крутой лестнице. На одном из пролетов она остановилась у окна и, достав пудреницу, стала приводить себя в порядок.

«Как назло, сегодня я выгляжу просто ужасно, — волнуясь, думала она, пышной кисточкой штрихуя лицо. — Ладно! Надо собраться». И, повторяя про себя, как заклинание: «Я — самая красивая и удачливая», — Света подошла к двери, на которой по-французски и уже по-английски было написано: «Входить без звонка». Девушка нажала на массивную ручку и очутилась… в парижском модельном агентстве! Уж здесь-то Света ожидала увидеть зеркала, цветы и даже сама не знала — чего еще… Но перед ней возникла просторная прихожая со старым кожаным диваном и журнальным столиком, с разбросанными по нему журналами. Светлана опешила, не такое она ожидала увидеть. В соседней, большой, комнате она увидела огромный круглый стол, заваленный бумагами, фотографиями, и сидящих вокруг него сотрудников. Светка ждала, что к ней кто-нибудь выйдет, но, как ни странно, никто не обратил на нее никакого внимания. Осторожно, чуть ли не на цыпочках, она подошла к столу и робким голосом спросила:

— Простите, к кому мне можно обратиться?

На нее подняла вопросительные глаза одна из сотрудниц:

— По какому вопросу?

— Я… я хотела бы работать манекенщицей в вашем агентстве, — произнесла Светлана замогильным голосом.

— Подождите минутку в гостиной, — ответила сотрудница.

Светка, будто тень, вышла из комнаты и боязливо опустилась на диван.

Через минуту появилась разговаривавшая с ней женщина и, внимательно посмотрев на нее, сразу же по-деловому попросила портфолио. Она перелистала все страницы, задерживаясь на некоторых фотографиях, потом предложила Светлане пройтись.

— К сожалению, сейчас мы никого не набираем, но у вас есть все данные, чтобы работать манекенщицей.

«А то я не знала», — обиженно подумала девушка.

— Я вам дам адреса других агентств, — произнесла сотрудница и выпорхнула из гостиной.

Ошеломленная неудачей, Света, словно в тумане, спрятала в сумку свой портфолио, взяла протянутый сотрудницей лист со списком агентств и, изобразив на печальных губах подобие улыбки, побрела на улицу.

«А чего я хотела? Все правильно. Этого и следовало ожидать. Значит, опять в Таганрог, — безвольно думала она, шагая по улице. — В Таганрог! — испугавшись даже мысли о своем городе, невольно воскликнула она. — Нет-нет, ни за что на свете».

Света искала указанные в списке улицы, нажимала на кнопки перед подъездами, поднималась по лестницам, улыбалась, прохаживалась перед разглядывающими ее менеджерами и, выслушав очередное: «Вы очень красивая, но сейчас вакансии нет», уходила. К вечеру она уже не могла сделать и шага. Купив по дороге в отель сандвич и пакетик сока, Светлана, потеряв чувствительность в ногах, упала на кровать и заснула глубоким сном.

На следующий день повторилось то же самое, она ходила, улыбалась, выслушивала комплименты и получала очередные отказы. Потом опять мрачная ночь и опять хождения в надежде на удачу. На четвертый день пребывания в Париже под глазами у Светланы появились синие тени, к тому же она так натерла ноги, что даже не могла надеть комнатные туфли. Девушка тоскливо пересчитала свои деньги, сидя на широкой кровати в номере отеля.

«Еще два-три дня протяну, а потом придется уезжать», — уже не ощущая ужаса от своего провала, безучастно подумала она.

Ей вспомнилась Вероника, подлец Игнат, Москва, и стало так грустно и больно, что, не выдержав, она завыла тоненьким голоском, прижавшись к подушке.

Солнечным утром, отлично понимая безрезультатность своих попыток, она опять отправилась по модельным агентствам. Выйдя из метро на площади Опера, Света остановилась в нерешительности, в какое из агентств ей направиться сначала, в то, что с левой стороны от площади, или в то, что с правой. Помог случай, толпа туристов неожиданно поглотила девушку и потянула ее влево.

Остановившись у ворот агентства, Светлана, сначала искавшая укромный уголок, чтобы достать зеркало и припудриться, уже не обращая ни на кого внимания, отойдя чуть в сторону, вынула пудреницу и расческу.

Девушка поднялась на третий этаж, уже зная, что предварительно надо включить свет в подъезде, и вошла в очередное агентство. К ней вышел любезный сотрудник и, усадив ее на диван, принялся рассматривать портфолио. Он смотрел на фотографии, потом на Светлану, потом опять на фотографии: уточнил ее объемы и рост, попросил пройтись; затем закрыл портфолио и в задумчивости постукивал им по своим коленям. Светка почувствовала, что — все! — это крах! Голливудская, радостная, чуть самонадеянная, наигранная улыбка сползла с ее губ, она опустила глаза, уже не заботясь, какое впечатление производит ее вид на менеджера, и, глубоко вздохнув, собралась встать и уйти. Неожиданно сотрудник агентства вновь открыл портфолио, торопливо перелистал, нашел запомнившуюся ему фотографию и внимательным долгим профессиональным взглядом посмотрел на таявшую в печали Свету, затем что-то пробормотал по-французски и, попросив подождать несколько минут, скрылся с ее портфолио в соседней комнате. Появившись вновь, он попросил подождать еще немного, сказав, что на нее хочет посмотреть директор агентства. Эта новость не встрепенула Свету, она так же безучастно продолжала сидеть на диване.

Директором агентства оказался молодой и очень симпатичный мужчина. Он тоже попросил ее пройтись, чрезвычайно внимательно оглядел ее фигуру и без тени смущения принялся разглядывать ее лицо. По-видимому, он остался доволен Светланой и, перекинувшись словами со своим сотрудником, сказал:

— Если мадемуазель желает, то мы могли бы сразу же заключить контракт.

Светка безучастно кивнула, а потом вдруг кровь ударила ей в лицо, превратив его в огненно-красный бутон. Глаза вопросительно впились в директора.

— Что?! — онемевшим языком спросила она.

— Мы могли бы заключить контракт, — повторил тот.

Девушка глубоко вздохнула, не в силах поверить в реальность происходящего, и чуть дрожащим голосом произнесла:

— Да, конечно, да!

— В таком случае Матье займется вами, — буднично сказал директор. — А потом зайдете ко мне.

Матье повел ошалевшую от счастья Светлану в комнату с длинным столом, с двух сторон которого сидели сотрудники. Матье имел свой совсем маленький столик с настольной лампой. Пока он занимался подготовкой документов, Света с любопытством оглядывала стены комнаты, увешанные деревянными стендами с прозрачными ячейками, в каждой из которых лежали мини-альбомы манекенщиц. Не удержавшись, Светлана подошла и взяла один из них. На первой страничке помещалась крупная фотография невероятно красивой и сексапильной итальянки, внизу было имя — Кьяра и объемы, с другой стороны находились более мелкие фотокопии с ее снимков в разнообразных позах. Оклик Матье отвлек ее от итальянской красавицы. Он усадил девушку на стул, навел ярчайший свет лампы на ее лицо и, словно реставратор, принялся изучать его малейшие недостатки и всевозможные достоинства, попросил улыбнуться, чтобы получше увидеть зубы, тщательнейшим образом рассмотрел ее кисти рук, при этом результаты своих исследований он записывал на специальную карточку. После этого Света оказалась в кабинете директора, который, вооружившись сантиметром, самолично принялся ее обмеривать. Обмеривалось все, что можно было обмерить. Попросив девушку поднять юбку и снять колготки, он изучил ее ноги, уточнив, нет ли у нее на более сокровенных местах татуировок или шрамов. Объемы Светланы он заносил в две графы и, лукаво улыбнувшись, объяснил почему:

— Одни, точные, для нас, другие, улучшенные, для клиентов.

Затем Света опять вернулась к Матье, который уже подготовил контракт.

— Против съемок обнаженной не возражаете? — спросил он.

Светка боялась ответить отказом, да, впрочем, в тот момент ей было все равно.

— Хорошо! — сказал Матье, сделав пометку в карточке. — Вот контракт. К сожалению, только на французском языке, но я вам сейчас объясню самое главное.

Светлана слушала невнимательно, даже не пытаясь вникнуть. Она была согласна на любые условия и ей хотелось только одного: поскорее поставить свою подпись. Девушка взяла ручку и, не веря, что то, о чем она мечтала, уже сбылось, подписала свой первый контракт с — парижским! — модельным агентством.

Когда Света, расцеловавшись по французскому обычаю с Матье, вышла на улицу, то не смогла сдержать вырывавшееся из ее груди, глаз, губ счастье. Оно светилось, улыбалось, подпрыгивало. В голове Светки творилось что-то невообразимое, она ошалела, она не знала, что делать с таким объемом счастья, она боялась задохнуться от восторга.

«Эй, Париж! — хотелось ей крикнуть во весь голос. — Ты даже не представляешь, кто идет по твоим улицам! Королева подиумов, будущая топ-модель».

* * *


Света резко проснулась от глухого удара по чему-то твердому, она открыла глаза и повернулась на другой бок, недовольно подумав: «Опять эта зараза со своей дурацкой зарядкой!»

Агентство поселило Светлану вместе с тремя девушками из бывшего соцлагеря, соответственно, и бытовые условия здесь были ненавязчивые, чтобы они чувствовали себя как дома. Матье объяснил, что это временно, буквально на месяц, потом Света будет жить только с одной девушкой в двухкомнатной квартире. Месяц уже закончился, а о переезде не было ни слова.

Полька Малгожата каждое утро будила всех своей зарядкой. Сначала она долго шуршала в ящике комода, затем или ударяла по этому же комоду гантелей, или еще что-нибудь роняла, но обязательно с превеликим шумом. Две другие тоже были не лучше. Югославка возвращалась домой очень поздно и, не думая о других, занималась своими делами, включив яркую настольную лампу у кровати. Чешка была веселая, болтливая и совершенно бесцеремонная. Надо сказать, что появление Светы произвело на них удручающее впечатление, во-первых, лишний человек, а во-вторых, и это было самое главное, девушки сразу же, поджав завистливо губы, оценили ее внешние данные. За глаза они ее с нескрываемым презрением называли «наша красавица».

Теперь, как и в Москве, жизнь Светланы проходила в беготне по кастингам. В модельном агентстве она брала адреса Домов моды, которым требовались в данный момент манекенщицы, и отправлялась на просмотры, прихватив свои композитки. На первый лист композитки Матье поместил заинтересовавшую его фотографию, собственно говоря, благодаря которой он увидел в Светлане что-то такое, чего не было у других. Это была фотография, которую Игнат назвал «Грустная мадонна». Света тут же вспомнила и о его совете — ни в коем случае не использовать бодрый, самодовольный голливудский штамп с широкой зубастой улыбкой и выражением лица «Все о'кей!». Приняв это во внимание, она стремилась стать «русской мадонной» на парижских подиумах.

«Сначала надо создать свой неповторимый образ, а потом уже можно его варьировать, чтобы не надоесть публике», — глубокомысленно решила девушка.

Сегодня у Светы были кастинги в трех Домах моды: в империи «Кристиан Диор», у мэтра Леонара, не боящегося сочетать несочетаемое, и у Клода Монтана с его классической непредсказуемостью. Поэтому она хотела выспаться, чтобы предстать во всей своей красоте, которая, как ей казалось, стала потихоньку исчезать. Волнения и заботы о своей внешности сводили ее с ума. Она с завистью думала о знаменитых топ-моделях, которые жили в собственных шикарных особняках и могли ложиться и вставать, когда было угодно или нужно им, а не кому-то другому, могли позволить себе принять душистую расслабляющую ванну, не говоря уже о других изысках обеспеченной жизни.

«Нет, уже больше не усну, — тоскливо подумала Света, — придется вставать».

Она поднялась и, вяло потягиваясь, направилась в ванную, включила душ и брезгливо встала в низенькую ванну, предварительно смыв волосы, оставшиеся после купания Малгожаты.

«Жизнь парижской манекенщицы гораздо лучше выглядит из Москвы», — усмехнулась Светка.

То, что с ней происходило, казалось Светлане то дурным, то восхитительным сном. Она все никак не могла поверить, что теперь живет в Париже, что она видит, ощущает его наяву, и в то же время она боялась думать, что ей придется еще довольно долго проживать под одной крышей с подружками поневоле и сносить их ставшее невыносимым присутствие.

С бьющимся неровными ударами сердцем Света замерла перед офисом «Кристиан Диор». Открыв стеклянную дверь, она вошла в строгий мраморно-зеркальный вестибюль и, получив именную визитку у сотрудницы, направилась в указанную ей комнату. Она шла медленно, смакуя каждый шаг, она останавливала время, чтобы ощутить всю прелесть осуществления неосуществимого: она — Света Волкова — в офисе «Кристиан Диор». Девушка коснулась холодной мраморной стены, чтобы лишний раз убедиться, что это не сон. Но потом уже точно был не сон, а реальность с ее постоянными подножками и каверзами. Сердитая сотрудница, производившая отбор манекенщиц, в две минуты забраковала ее, безапелляционно заявив, что она слишком толстая для Дома моды «Кристиан Диор». Света вышла, ошалевшая от такой несправедливости.

«Кто же тогда худой? — зло подумала она. — Только привидения на кладбище…»

Настроение было ужасное: хотелось плакать и не хотелось жить. Но Светлана уже немного научилась владеть своими чувствами и смогла заставить себя отвлечься от провала и думать только о следующем кастинге.

У Клода Монтана все было как у художника-импрессиониста: огромный прозрачный потолок, под которым вольготно чувствовала себя его вселенская фантазия, длинные металлические трубы вдоль стен, унизанные вешалками с одеждой, разбросанные по полу плакаты, фотографии. Сама атмосфера, казалось, влекла к творчеству и бесконечному поиску неуловимо нового.

Свету встретил красивый молодой человек с длинными волосами. Он приветливо поздоровался с ней, внимательно рассмотрел композитку, попросил немного пройтись и, пожелав: «Bon après-midi»[16 - Успехов днем! (фр.).], проводил до дверей.

Далее путь Светланы лежал в Дом моды «Леонар», который поразил ее своим изысканным великолепием. Над стеклянными дверями, заключенными в металлическую рамку, золотыми буквами сияло имя владельца; в круглом из блестящего бежевого мрамора вестибюле ее встретила сотрудница и, узнав, что она пришла на кастинг, любезно сказала:

— Второй этаж, мадемуазель.

Светка, зачарованно смотря по сторонам, направилась к лифту, задержав свой взгляд на внутреннем садике, раскинувшемся среди мрамора и стекла. Выйдя из лифта, Светлана удивленно заморгала ресницами.

«Куда это я попала?»

Она приоткрыла большую металлическую дверь и покачала головой: «И как меня в подземный гараж занесло? Наверное, вместо кнопки «2», я нажала «— 2».

Света опять вызвала лифт. В это время открылась металлическая дверь гаража, и появился чрезвычайно элегантный мужчина, который с любопытством взглянул на нее.

— Вы на кастинг, — утвердительно сказал он.

— Да, — кивнула Света.

На что элегантный незнакомец одобрительно сказал:

— Очень хорошо.

Они вместе поднялись на второй этаж, и не успели двери лифта открыться, как перед Светкой возникла одна из ее соперниц — очередная манекенщица, уже возвращавшаяся с кастинга.

Незнакомец любезно показал Светлане, куда идти, а сам направился в сторону кабинетов.

— Мсье Леонар… — разнесся по огромному залу шепот сотрудников, который ошеломил девушку.

«Боже! Я ехала в лифте с самим мсье Леонаром!»

Света как во сне сделала несколько шагов и остановилась перед величественным белым подиумом, над которым светилось имя «Леонар». Самые неожиданные мысли и желания охватили Светлану, и, сделав спину по-королевски несгибаемой, она решительно пошла вперед с уверенностью в победе.

Здесь все повторилось по схеме:

— Здравствуйте! Вашу композитку! Пройдитесь, пожалуйста… Спасибо. До свидания.

Теперь ей оставалось только ждать результатов. Если манекенщицу отбирали на кастинге, то ставили об этом в известность ее модельное агентство. А Свете было просто необходимо пройти отбор. Деньги, полученные после нескольких первых небольших показов, уже почти кончились, и, если так пойдет дальше, ей придется перейти на хлеб и воду. К тому же, и это больше всего волновало девушку, если она не будет пользоваться успехом на кастингах, агентство потеряет к ней интерес и расторгнет контракт.

Полоса удач не заставила себя долго ждать и выделила Свету среди других манекенщиц. Она с успехом прошла сразу десять кастингов. Теперь Светка с восторгом в глазах и надеждой на блестящее будущее металась между съемками в журналах, рекламных роликах и показами, самым значительным среди которых был показ в Доме моды «Леонар».

Очаровательная суматоха, шуршание кружев, блеск шелка, воздушные волны шифона, яркие ароматные краски визажистов, душистые лаки парикмахеров опьянили Светку, она была счастлива; она простила жизни все ее каверзы и ждала от нее теперь только праздников. Каждый наряд, который предстояло ей демонстрировать, вызывал у нее бурю восторга, она смотрела на себя в зеркало и мысленно твердила: «Это я, это я… не кто-нибудь из журнала, а я…»

По гримерной эхом разнесся слух, что в сегодняшнем дефиле будет участвовать сама Кристина.

— Кто, кто это такая? — заволновалась Светка, желавшая быть в курсе всего.

— Ты не знаешь? — удивленно зашептала японка, с которой Света уже несколько раз участвовала в показах. — Странно… Кристина Эриксен — без пяти минут самая модная топ-модель Парижа, ее еще называют Королевой Кристиной.

— Боже мой, как же я этого не знала, — растерявшись, расстроенным голосом пробормотала Света.

— Вот она! — и японка дернула Светку за руку.

— Так это же… — рот Светланы открылся от удивления.

Мимо них прошла необыкновенная, одаренная более чем земной красотой девушка с синими, словно глубь океана, глазами, белокуро-золотистыми волосами, стройными, без малейшего изъяна, ногами.

— …Так это же та модель из журнала! — невольно прошептала вслух Светка, зачарованно глядя вслед красавице.

Да, это была именно та самая модель из журнала, образ которой сотрудница московского агентства «Шарм» предложила взять Светлане за образец.

«Боже мой! Что же ты делаешь, Париж! — задыхаясь от избытка восторженных чувств, подумала Света. — Ты даешь возможность дотронуться рукой до звезд. Самые далекие, самые недоступные звезды спускаются на твои подиумы».

Светка очнулась от своих размышлений. Ее зацепил корреспондентский шлейф Кристины Эриксен, который, сверкая вспышками, мчался вслед за ней.

Задрав голову, чтобы не выпустить из виду восходящую звезду, сдавленными спазмами восторга губами Светлана выдохнула:

— Вот бы и мне так!

Подиум для Светланы был троном, возвеличивающим ее над всеми. Ступив на его белоснежную, но весьма скользкую гладь, она ощущала себя королевой, все остальные манекенщицы превращались в придворных дам.

В ярко-красном с желтыми и синими разводами платье Светлана летящим шагом с профессиональным колыханием бедер, с таинственной полуулыбкой на губах пронеслась по подиуму, а потом появилась вновь в темно-фиолетовом платье с желтой атласной лентой, опоясывающей бедра и переходящей в пышный бант посередине. Девушка почувствовала, что фотокорреспонденты обращают на нее внимание. Это открытие окрылило ее, еще ярче зажгло синие глаза, и еще выше поднялась прелестная головка. В заключение дефиле в подвенечном платье на подиуме появилась Кристина Эриксен, а Света и все остальные манекенщицы в белых нарядах играли лишь роль обрамления белоснежного шедевра кутюрье и космической красоты Королевы Кристины.

После показа восторженная толпа окружила восходящую звезду. Все остальные девушки, переставшие существовать для зрителей, как только они сняли роскошные творения кутюрье, принялись стирать праздничный грим с лиц. К некоторым, двум или трем, правда, подходили корреспонденты, что-то спрашивали, записывали. Светлана специально долго не смывала макияж и несколько раз нарочито медленно прошла мимо одного корреспондента, беседовавшего с итальянской манекенщицей, но он даже не взглянул на нее.

Холодок досады вкрался в душу девушки, праздничное настроение было испорчено. Светлана мысленно ругала сама себя: «Я же только начинаю… и никто не становится за несколько дефиле топ-моделью. Надо работать, надо ждать».

А вот ждать Света боялась. Просто не было времени. Девятнадцатый год… а тут, в Париже, столько четырнадцатилетних, шестнадцатилетних манекенщиц, и, конечно, у них преимущество. Менеджеры модельного бизнеса, как и все люди, предпочитают товар с долголетним сроком действия.

«Ну, хорошо, хорошо, — успокаивала себя Света. — Даже если я останусь просто манекенщицей, это все равно не так уж плохо, ведь не где-нибудь, а в Париже! Нет, нет! — кричала Светкина жажда славы и денег. — Именно потому, что в Париже, я хочу быть лучшей, я хочу дотронуться до сияющей вершины успеха!»

И она с завистью оглянулась на восторженно ахающую толпу поклонников без пяти минут звезды.

Ногти лезвиями вошли в ее ладони, лицо помрачнело, а взгляд стал сине-черным.

«Я должна стать лучшей!»

* * *


Успех, к глубокому удивлению Светы, оказалось, приносит не столько удовольствия, сколько зависти и недоброжелательства со стороны других, менее удачливых искательниц счастья. «Подруги» по совместному проживанию не замедлили скривить недовольные мины, увидев в журнале фотографию Светки среди других участниц престижного дефиле. Со своей стороны, Света ответила презрительным молчанием на их завистливое перешептывание. Она была занята более важной задачей: на полученный гонорар купить себе шикарное платье. Теперь в промежутках между кастингами, дефиле, съемками в журналах она бегала по бутикам в поисках чего-нибудь необыкновенного. Наконец ее ищущий взгляд приковало к себе черное узкое короткое платье с белым обрамлением вокруг шеи, переходящим в лиф. Оно охватило девушку своими синтетическими объятиями, и она замерла перед зеркалом, пораженная собственной красотой, не говоря уже о продавщице, застывшей буквально с открытым ртом.

Прибежав домой, Светка, раздеваясь на ходу, от нетерпения вновь поскорее надеть на себя умопомрачительное платье, громко мурлыкала любимые песни и пританцовывала от радости. Она с наслаждением рассматривала себя в зеркальной глади старого шкафа, когда открылась дверь и сразу три сожительницы вошли в комнату.

Все эмоции человеческой зависти отразились на их лицах. Повисшее в воздухе гробовое молчание нарушила сгоравшая от нетерпения дотронуться до платья Малгожата. Она сказала: «Неплохо!» — и вроде бы небрежно, а на самом деле изнывая от всепоглощающего любопытства, провела рукой по шелковистому материалу.

— Тебе нравится! — звонко воскликнула Света.

Когда у тебя все получается и ты счастлива, то напрочь забываешь, что другие вовсе не рады за тебя и требовать от них радости нельзя. В этот момент Светка просто не понимала, откуда взялись такие вытянутые постные физиономии, ведь она купила такое платье!..

Несмотря на усталость и зная, что утром ей не дадут выспаться, Света в тот же вечер отправилась одна обновлять свой наряд. На улице глаза мужчин так и лучились от восторга, лаская Светкину фигуру и мысленно снимая с нее ничуть не заинтересовавшее их платье.

Бешеный ритм жизни, который закрутил Светлану, начал сказываться. Она постоянно недосыпала. Каждое утро она начинала с придирчивого осмотра своего лица, и всякий раз ей казалось, что синева под глазами становится все ярче, а на щеках появляются складки усталости. Она возненавидела своих сожительниц. Ей казалось, впрочем, она в этом не ошибалась, что они специально не дают ей выспаться, подолгу занимают ванную, электроплиту. Но предел терпению наступил, когда, вернувшись с очередной съемки рекламного ролика, Света не обнаружила платья в своем чемодане. Ничего не понимая, девушка подняла глаза на югославку и спросила, не знает ли она, где ее платье. На что та презрительно фыркнула и вроде бы случайно задела полой своего халата Светкину пудреницу, которая, нежно звякнув, разлетелась на кусочки.

— Пардон! — бросила югославка и прошествовала в ванную.

«Нет, это просто невыносимо, — подумала Светлана. — Они полагают, что я буду терпеть их хамство. Завтра же пойду в агентство и потребую, чтобы мне предоставили другую квартиру, и заявлю о пропаже платья. Жить с воровками я не намерена».

Но не успела еще Света закончить свою мысленную гневную тираду, как отворилась дверь и в комнату вошла Малгожата в ее платье.

— Привет! — крикнула она. — Я взяла твое платье.

— Кто тебе разрешил?! — яростно воскликнула Светка, подскочив к ней.

— У меня была важная встреча, и мне надо было хорошо выглядеть, — нагло заявила она.

— Я не люблю, когда кто-то надевает мои вещи, — делая ударение на каждом слове, мрачно произнесла Светлана.

— Матерь Божья! Да что случилось с твоим платьем? Возьми, пожалуйста!

Малгожата сняла его и, скомкав, швырнула на кровать. Света еле сдержалась, чтобы не ударить по лицу эту наглую девку. Она схватила свое платье и бросилась в ванную отстирывать его от запаха чужого тела. Через дверь она слышала ядовитый смех ее сожительниц. Ярость душила Свету, но она неимоверным усилием воли сдерживала слезы.

Плакать на глазах врагов… Никогда!

Света вернулась в комнату, взяла сумку и вместо желанного отдыха отправилась бродить по улицам. Девушка была просто не в состоянии видеть эти опостылевшие физиономии.

Светлана присела на лавочку в парке Тюильри и, стараясь хоть на время вычеркнуть из памяти весь ужас ее быта, с удовольствием разглядывала башни, освещенные розовым светом заката.


«Господи! — взмолилась она, вновь очутившись перед дверьми своего общежития. — Помоги мне побыстрее заработать денег, чтобы я смогла сама снимать квартиру».

Обессиленная, кое-как умывшись, Светка повалилась на кровать и, как ей показалось, тут же проснулась от очередного удара гантелей Малгожаты по комоду. Утро… но у нее не было сил, чтобы подняться. Девушка опять провалилась в сон, прерываемый каждые пять минут шумом, смехом, стуком ее соседок.

Света не выдержала, начала вянуть, чахнуть от такой жизни, и это немедленно сказалось на кастингах. Ее все чаще стали забраковывать, чему немало удивлялись в агентстве. Светлане казалось, что еще немного и она войдет в круг манекенщиц, которыми интересуется пресса, ей казалось, еще одно усилие, еще один удачный показ… но вместо подъема она стремительно покатилась вниз.

В октябре, когда наступил фестиваль моды, вместо шикарного дефиле под хрустальными пирамидами Лувра Света в компании других неудачниц демонстрировала коллекции pret-a-porter в магазине «Галери Лафайетт». Она, конечно, резко отличалась от всех манекенщиц, но никто, кажется, уже не замечал этого. Скатившись вниз, гораздо труднее не то чтобы подняться наверх, а хотя бы вернуться к тому, что ты потерял. Шагая по низенькому выступу над полом, который назвать подиумом у Светы не поворачивался язык, она испытывала ни с чем не сравнимые адские мучения во время демонстрации коллекции столь любимого ею Карла Лагерфельда. Устроители шоу заботились только о зрителях, и поэтому в центре, на огромном настенном экране, сложенном из больших квадратов, шла демонстрация этой же коллекции, заснятой в Лувре. Бедные девушки на фоне звездных соперниц смотрелись столь плачевно, что на них никто даже не обращал внимания.

В узком белом атласном платье с глубоким овальным декольте на спине, которое колыхалось в такт каждому шагу, Светлана, стиснув зубы, летела по сцене. Она была готова сжать ладонями острые как бритва лезвия кинжалов, она была готова смотреть, как льется ее алая кровь, она была готова на коленях проползти через весь Париж, чтобы только волшебная, сверхъестественная сила, сжалившись над ней, перенесла ее с этого жуткого магазинного дефиле на звездный подиум Лувра. Светлана летала, невольно поддавшись темпу музыки, в унисон с топ-моделями, приводя в панику манекенщиц, которые были не способны подхватить высокопрофессиональный ритм, они сбивались, толкались, путались и злились на Светку.

Отработав последний день фестиваля и получив свой более чем скромный гонорар, Света понуро побрела домой. Что впереди? Опять провалы на кастингах, недовольные взгляды Матье, злорадное шушуканье «подруг»… Подойдя к ненавистной двери квартиры, девушка услышала раскаты музыки и смеха, жилички веселились, у них были гости, а ей хотелось только одного — отдохнуть. Она молча вошла, посмотрела на танцующих, на свою кровать с сидящими и пьющими на ней и тут же выскочила на улицу.

* * *


Прижав к груди сумку с единственным дорогим платьем, которое Света после наглой выходки Малгожаты боялась оставлять, она, с трудом передвигая ноги, брела по улицам и плакала. Светлана была уже не в состоянии сдерживать слезы. Она понимала, что больше не стоит обманывать себя и что конец ее еще так и не начавшейся карьеры вот-вот наступит. Она примелькается на кастингах в качестве вечной неудачницы, и ее будут забраковывать, даже как следует не рассмотрев. Страх очередного провала сковывал все ее существо, и у нее не было сил побороть его.

Не разбирая пути, брела Светлана по улицам, еще робко освещенным редкими огнями, которые через час алмазными гирляндами обовьют весь город.

«Куда, куда мне уйти, чтобы больше никого не видеть и выспаться, хоть бы одну ночь, за все полгода?»

Безумные прожекты теснились в голове девушки.

«Может быть, снять номер в отеле? Но это столько денег! Может быть, все-таки попросить в агентстве переселить меня? Но в моем плачевном положении мне лучше вообще поменьше показываться на глаза Матье. Что же делать? У меня нет больше сил жить в одной квартире с этими тварями».

Стихшие было слезы вновь полились.

«Вероника, Вероника, — мысленно простонала девушка, — если бы ты знала, как мне плохо… хоть бы голос твой услышать… если бы ты знала, ты никогда бы не отправила меня сюда…»

Света прошла шикарное Фобур Сент-Оноре, свернула на Вандомскую площадь и, останавливаясь перед каждой витриной ювелирных бутиков, надолго застывала, созерцая россыпи драгоценных камней.

«Неужели мне придется расстаться со всем этим, расстаться со своей мечтой и вернуться в Таганрог?» — в ужасе думала девушка, выйдя на залитую золотистыми огнями площадь Опера.

Ей казалось, что сегодняшний вечер будет прощальным. Не в силах больше двигаться, Светка устало опустилась на плетеный стул кафе «Де ля Пэ». Она с тоскливой завистью оглядывала, как ей казалось, счастливые и спокойные лица спешащих мимо и сидящих за столиками. Невольно Света остановила свой взгляд на молодой, чрезвычайно элегантно одетой женщине, которая лениво пила кофе и так же лениво просматривала газету. Во всех ее движениях скользили достоинство и уверенность.

«Ах, как бы мне хотелось вот так же спокойно сидеть и читать газету!..»

Неожиданно Светка вздрогнула, приподнялась со стула и впилась глазами в название газеты, набранное славянским шрифтом, — «Русская мысль».

«Она — русская!» — радостно подумала Светка и уже хотела было подойти к ней, но испугалась и замерла в нерешительности.

Но ей так нужно было кому-то рассказать о постигших ее неудачах, спросить совета, просто услышать русский голос. Наконец, извинившись, она все-таки рискнула подойти.

Женщина и в самом деле встретила ее не то чтобы неприветливо, но как-то сухо, и по всему было видно — желала поскорее отделаться от бесцеремонной девчонки. Света опустилась на стул рядом с ней и хотела было завязать для начала непринужденную беседу, но не выдержала и сразу начала с того, что терзало ей сердце:

— Я здесь совсем одна…

Незнакомка что-то ответила ей безразличным тоном, от которого у Светки появились в глазах слезы, и она разрыдалась, потеряв над собой контроль. Женщина испугалась ее бурных рыданий и принялась утешать. Светка и сама бы хотела остановиться, но ничего не могла поделать со своей истерикой. Незнакомка гладила ее по плечам и просила успокоиться. Тогда Светлана в перерывах между всхлипываниями упросила ее не уходить, а остаться с нею и хоть немного поговорить. Узнав, как ее зовут, молодая женщина сказала:

— Ну что же, Света, вы столько наплакали, что здесь стало сыро. Пойдемте в другое место. Я знаю отличное кафе, и совсем недалеко отсюда. Да, меня зовут Лера.

Глядя на Валерию преданными глазами и готовая идти за ней хоть на край света, девушка засеменила рядом, боясь потерять ее в круговороте толпы.


Они шли молча, перекинувшись всего несколькими незначительными фразами. Светке стало стыдно своей слабости, и она уже пожалела о том, что навязалась со своими проблемами к чужой женщине, поэтому решила, что не будет плакаться, а просто поговорит и, может быть, спросит совета. Но когда они вошли в кафе, поднялись на второй этаж, сели за освещенный розовой лампой столик и Светлана взглянула в серые глаза Валерии, то, захлебываясь, перескакивая с одного на другое, принялась рассказывать ей о себе. Теплое красное вино с корицей, заказанное Лерой, благотворно отразилось на настроении девушки, и ей показалось, что все не так страшно, как она думает. Светка успокоилась и уже более внятно продолжала рассказывать о своих злоключениях.

— Самое странное то, что я не могу понять — почему? Мне оставалось совсем немного, чтобы попасть в круг интересующих прессу манекенщиц, и вдруг… Мне теперь даже стыдно заходить в агентство, но ужаснее всего то, что я стала бояться кастингов, я уже знаю их результат… Просто не представляю, что мне делать… Возвращаться обратно? — И Светлана вопросительно посмотрела на Валерию.

— Возвратиться ты всегда успеешь, — спокойно сказала Лера. — Надо все-таки попытаться еще. Я, конечно, не большой специалист в модельном бизнесе, но когда я увидела тебя, то тут же подумала — какая красивая девушка.

— Если бы так думали те, от кого зависит моя судьба на кастингах, — глубоко вздохнув, грустно произнесла Света.

— Но, понимаешь, у тебя несколько усталый вид и какие-то потерянные глаза… Мне кажется, тебе надо больше верить в себя…

— Ой, Лера, чего только я не делала, как только не заставляла себя, не убеждала, что я — самая-самая, перед каждым кастингом. Все напрасно… А усталый вид… Мне бы хоть одну ночь выспаться нормально… Им-то, этим дурам, все равно, они крутятся в середине между «хуже некуда» и «нормально»; выше не поднимутся, ниже не скатятся, такие всегда нужны… А меня или берут, вернее брали, только на солидные показы, или же бракуют…

— Понятно, выбиваешься из общей массы средненьких манекенщиц, а на высший уровень не тянешь…

— Наверное, так…

— Однако уже поздно, — сказала Лера, взглянув на часы.

— Да, — обреченно протянула Светка, с ужасом думая о необходимости возвращения в жуткую квартиру. — Спасибо тебе, Лера, что поговорила со мной. Я еще попытаюсь что-нибудь сделать…

— Что ж ты сделаешь, невыспавшаяся, с синими кругами под глазами?.. Раз уж наши пути сошлись, я тебе постараюсь помочь. Пошли ночевать ко мне!

— К тебе?! — Светкины глаза загорелись, как электрические звездочки на елке. — Правда?!

— Да и вообще, можешь пожить у меня недели две. Муж мой сейчас в командировке, — Лера не стала разъяснять свои отношения с Эрве, — а потом видно будет.

Всю дорогу до дома Светка заливалась радостным смехом и через каждые пять минут благодарила Леру.

— Господи, хоть одну ночь высплюсь!

Квартира Леры поразила ее роскошью и большими размерами. Она осторожно передвигалась по ковровому покрытию пола, словно боялась потревожить его ворсинки. Валерия позвала ее на кухню и, разложив перед ней деликатесы, предложила отведать. Такого Светка никогда не пробовала. Они выпили еще немного вина, и на глазах девушки появились слезы безграничной благодарности, она прижалась к Лериной щеке и крепко поцеловала ее.

— Какое счастье, — сонным голосом прошептала Светлана, — что в этом огромном городе я сумела встретить тебя!

Валерия ободряюще похлопала ее по спине и повела в ванную, сверкавшую белизной. Затем Светка упала на шелковые ароматные подушки и погрузилась в сладкий бархатный сон.

Утром Светлана потянулась, открыла глаза и в недоумении уставилась на голубой шелковый пододеяльник.

— Ах! — С одной стороны, ей опять стало неловко, а с другой — она была счастлива, что не увидит своих сожительниц. Девушка взглянула на часы. — Двенадцать! — невольно вскричала она. — Мне же на кастинг.

Светлана выскочила из комнаты и крикнула:

— Лера!

— Иди сюда, я на кухне!

— Лера! Доброе утро! Я так заспалась, еще немного, и опоздала бы на просмотр.

— Ничего страшного, — ответила та. — И вообще, ни сегодня, ни завтра никаких просмотров.

— Как? — удивилась Светлана.

— А вот так! Позвони в свое агентство и скажи, что заболела.

— Заболела? Зачем? — недоумевала девушка.

— Ну какой у тебя вид! Света, ты должна отдохнуть, привести себя в порядок, а потом уже убивать всех наповал своей красотой на кастингах. Ты же измучилась!

Светка грустно кивала в такт Лериным словам.

— Сейчас позавтракаем, потом съездишь, заберешь свои вещи…

— Правда?! — раздался ликующий вопль Светки. — Лера, ты не передумала и я смогу пожить у тебя?!

Валерия добродушно рассмеялась.

— Знаешь, Лера, я все, все умею делать, я домработницей работала… я… я… — Она задыхалась от переполнявшего ее желания чем-то отплатить Валерии за ее безграничную доброту.

— Ну, во-первых, убирать я и сама люблю. — Лера умолчала о своем немалом стаже горничной и официантки. — Эрве мне уже столько раз предлагал нанять женщину, но я не хочу, лучше меня все равно никто не сделает, а во-вторых, ты должна как следует отдохнуть. Ну хорошо, хорошо, — согласилась она на немой Светкин протест, — будешь помогать.


С гордой осанкой королевы, вернувшейся взять свои фамильные драгоценности в лачугу, в которой она была вынуждена прозябать в обществе сброда в период временного изгнания, Светлана вошла в ненавистную ей квартиру. Не удостоив презренных ни единым словом, она собрала вещи и, не соизволив закрыть дверь, сбежала по ступенькам, оставив своих соседок с разинутыми ртами.

«Ради таких минут, может, и стоит жить!» — довольно усмехнувшись, подумала Светка.


13


Славного шатена, с которым Тамара случайно познакомилась в бутике Пьера Кардена, звали Ре-ми, и он, без малейших усилий с ее стороны, очень серьезно увлекся ею.

Отношения с богатыми холостыми мужчинами, в которых Тамара видела потенциальных мужей, начинались у нее по трафарету: была замужем за французом, разочаровалась, развелась, отец, бывший высокопоставленный партийный чиновник, обеспечил ее будущее, для удовольствия изредка работает переводчицей…

Сердце Тамары тоскливо сжалось от плохого предчувствия, когда Реми пригласил провести несколько недель в его замке.

«Все повторяется, — подумала она, — сначала замок, а потом, как уже было с Полем, разрыв. И на этот раз бомбой будет не мое прошлое, а настоящее — Амир».

Тамара проявляла чудеса лисьей изобретательности, чтобы сбивать своих шпионов со следа и встречаться с Реми: то она переодевалась до неузнаваемости, то направлялась к Лере, а потом в черных очках на машине Эрве мчалась на свидание, то, закружив преследователей по огромному магазину, неожиданно исчезала через боковой выход.

В замке с Реми она провела две самые счастливые недели в своей жизни. Ей понравился и величественный, увитый каменным кружевом замок в готическом стиле, и застолья при свечах, и столы, сервированные изысканными приборами, и прямоугольная гладь бассейна, раскинувшегося посредине цветника, но больше всего ей понравился сам Реми. Какое-то новое, ни разу не изведанное ею, теперь уже почти за тридцать девять лет, чувство охватило все ее существо, поставив в центр мироздания Реми. Теперь все начиналось с него, а потом было остальное.

«Но если бы он был беден? — вопрошал практичный ум Тамары. — Это уже был бы не он. Ведь человек воспринимается не сам по себе, а вместе со своей душевной аурой и финансовыми возможностями, — с железной логикой рассуждала молодая женщина. — Ну, будь он каким-нибудь рабочим с грубыми руками и незатейливыми мыслями, я бы ведь не обратила на него никакого внимания, да мы просто и не могли бы встретиться. Но даже если… о чем бы мы с ним разговаривали? И чем бы он мог меня заинтересовать? А Реми пленил меня, я — пленница его обаяния, ума, его роскоши, которой он окружил меня, и я хотела бы навсегда остаться в этом сладостном плену».

— Реми! Как долго тебя не было! — чуть обиженно воскликнула Тамара.

— Прости, дорогая! Наш гольф затянулся дольше обычного, но я выиграл!

«Гольф! Боже, как аристократично, — млея от удовольствия, подумала она. — И как ему идет этот костюм… а тот — для верховой езды от «Hermes»…»

Тамара просто не знала, как выразить свои чувства, которые воздушными волнами окутывали ее и уносились к Реми, чтобы сказать: «Я люблю тебя!» Он это чувствовал и разделял нежные чувства, которые флюидами пронизывали их души и тела. Тамара, щедро используя свой богатый опыт, довела Реми до сумасшедшей радости наслаждения. Такого он не испытывал ни с одной женщиной.

Восхищенный ее сексуальным искусством, он решил, что это, несомненно, национальная черта русских женщин.

«Так вот в чем заключается загадка славянской души», — думал он теперь, лукаво поглядывая на Тамару. Он не мог допустить мысли, что эти способности были приобретены в результате долгих и упорных упражнений. В Париже Тамара заворожила его своей утонченностью и деликатностью. На самом деле она, конечно, была попроще, но ее природный артистизм помогал ей играть ту роль, которая, как ей казалось, подходила для сегодняшнего случая. Сейчас она самозабвенно воплощала в жизнь образ потомственной русской дворянки. Тут же было придумано генеалогическое дерево каких-то князей, пострадавших после событий на Сенатской площади, а потом репрессированных коммунистами. В доказательство показывалась полуистлевшая и почему-то разорванная надвое фотография. Но, оставшись один на один с собой, сбросив искусно сотканный грим обольщения, Тамара все чаще стала задумываться над тем, что, вероятно, Реми и есть единственная любовь в ее жизни. И эта любовь заставляла ее забывать правила игры и, словно ливень, смывала с нее театральный грим. Она становилась просто женщиной, влюбленной в мужчину. Реми от таких превращений терял голову и любил ее все неистовее.

В Париж Тамара возвращалась с тяжелым сердцем. Со дня на день она ожидала приезда Амира, который сулил ей только неприятности.

«Но, с другой стороны, чем быстрее, тем лучше. Надо поскорее расставить точки в наших отношениях», — сузив глаза и сжав губы, решила она.

* * *


Ожидаемый звонок раздался неожиданно утром.

— Я приехал, — услышала Тамара ставший ей ненавистным голос.

— Очень рада, — небрежно сказала она.

— Через полчаса буду у тебя, — как само собой разумеющееся, бросил Амир.

Тамара сначала хотела запротестовать, а потом решила: «Ну что же, это даже к лучшему».

Амир приехал в Париж мрачнее тучи, он подозревал, что Тамара ему изменяет. Шпионы, сбившись с ног, только три дня назад сумели подтвердить его сомнения. Тамара долго водила их за нос, но однажды, торопясь увидеть Реми, потеряла бдительность. Амир понимал, что никогда не сможет простить ей то, что она предпочла ему другого мужчину. Но какое-то тягостно-болезненное чувство не допускало мысли, что он расстанется с ней навсегда. То он решал простить Тамару, при условии ее полного раскаяния, то, брызгая слюной, орал и оскорблял эту низкую женщину, которая предпочла какого-то жалкого европейца ему, всесильному Муфареку.

Амир вошел к Тамаре, благоухая ее некогда любимой туалетной водой, не зная, что теперь она ненавидит этот запах, душистой бородкой прижался к ее щеке, и тут же яростное желание застлало ему глаза. Он с жадностью впился в губы молодой женщины, трепеща от прикосновения к ее телу. Направляясь к Тамаре, Амир хотел выказать ей свое презрение и безразличие, но едва только он дотронулся до ее восхитительной плоти, как обезумел и в один миг забыл свои намерения. Эта женщина обладала странной магической силой, которая лишала его разума, всех чувств и желаний, кроме желания овладеть ею. Тамара принялась яростно вырываться из его объятий.

— Пусти, Амир! Пусти! — кричала она, выворачиваясь из его рук. — Нам надо поговорить!

Но он, словно бык, увидевший красный цвет, ничего другого не замечал и не слышал.

С большим трудом выскользнув из его противных, сумасшедших объятий, порвав шелковую блузу, Тамара отскочила в сторону.

— Сядь, нам надо поговорить! — опять крикнула она.

Но Муфарек, будто разбуженный медведь, уставившись в одну точку, тяжело ступая, шел прямо на нее.

«Может быть, лучше стерпеть его монстровские ласки, чтобы он успокоился, а потом поговорить?» — отступая к стене, думала Тамара.

Но когда она представила, что он коснется ее тела и долго будет сопеть, стонать от восторга, в то время как она будет задыхаться от бессильного гнева, неожиданное решение тут же подоспело к ней на помощь. Тамара схватила большой бокал с минеральной водой, стоявший на столике у окна, и выплеснула ему в лицо. Муфарек замер; он стоял с чуть растопыренными руками, а пузырьки минеральной воды, шаловливо лопаясь, стекали по его лицу и серебристыми струйками путались в черных зарослях бородки.

Тамара метнулась к комоду, достала полотенце и хотела промокнуть ему лицо, но он выхватил его из ее рук.

— Амир, послушай… прости, но я не нашла другого способа, чтобы успокоить тебя и поговорить, — торопливо подыскивала она нужные слова.

Он молча опустился на шелковый диван, вытирая лицо, рубашку, галстук… Словно молния сверкнула в комнате… Тамара увидела тот самый галстук, который она купила и послала ему в Ливан. Этот галстук золотистой змейкой обвивал его могучую шею. Молодая женщина уставилась на сверкающий кусок шелка, моля его поскорее свести счеты с хозяином.

— Амир, я тебя прошу, давай поговорим спокойно! — начала Тамара мягко, стараясь придать своему голосу твердость. — Мне кажется, что нам надо расстаться. У нас были прекрасные отношения, сказочные дни, но мы уже подошли к концу и вряд ли найдем что-то новое.

Помутневшие от гнева глаза уставились на Тамару, заставив ее вздрогнуть. Амира как будто не было, были только бешеные глаза, которые не мигая смотрели на молодую женщину, словно хотели затянуть ее в свой кровавый омут. Голос Тамары пресекся:

— По… слушай, неужели мы не можем просто расстаться… как все… Зачем эти никому не понятные мучения, когда все и так ясно?

Амир смотрел и не видел ее, словно перед ним было что-то микроскопическое и ужасное.

Тамаре стало страшно под его взглядом, и она заволновалась, смолкнув на полуслове, давая понять, что сказала все, что считала нужным, и, собрав всю силу воли в кулак, села на стул и спокойно посмотрела в его безумные глаза. Пауза повисла в воздухе мрачной грозовой тучей… Тамара закурила сигарету и, полностью овладев собой, произнесла:

— Ну что ж, я думаю, мы договорились, и больше между нами не будет недоразумений.

Амир встал, кривя свои полные губы в жуткой улыбке, метнул на нее испепеляющий взгляд и веско, словно выкладывая золотые слитки на стол, сказал:

— Ты пожалеешь обо всем, глупая женщина!

Он ушел, а Тамара осталась, словно окруженная невидимыми врагами, витавшими в воздушных потоках. Смятение и страх холодными щупальцами опутали ее сердце.

«Глупости, — начала рассуждать она сама с собой, пытаясь прогнать навязчивое чувство страха. — Что он мне может сделать? Не убьет же меня. Зачем ему такие неприятности, в конце концов, он же не дикарь. И это даже смешно: убийство на почве ревности в Париже в конце XX века… Абсурд какой-то».

Тамара сняла с себя розовую шелковую блузку, которую порвал Амир, и с сожалением бросила на стул.

«Придурок… мне она так нравилась… И как все опять некстати… Сейчас, когда я познакомилась с Реми, я должна быть свободна, а не решать какие-то средневековые проблемы с кретином, уверенным, что он — единственный мужчина на земле…»

Тамара подошла к комоду, вынула из него серое одеяние и в сердцах бросила на диван.

«Как мне надоел этот маскарад! — А затем, вздохнув, принялась облачаться в непорочную монашескую одежду. — Нет-нет, я очень люблю карнавальные наряды, но только когда их надеваешь по собственной воле… А может быть, он сейчас так разозлился, что и в самом деле решит оставить меня? — неожиданная радостная мысль осветила лицо Тамары. — Может быть… — с сомнением произнесла она. — В любом случае я не могу рисковать. Он не должен знать о Реми, он не должен мне мешать встречаться с ним, даже если уже знает о нем».

Монашенка в серой рясе юркой мышкой вынырнула из подъезда и быстро засеменила к метро.

Тамара торопилась на прощальное свидание с Реми, который уезжал по делам своей фирмы. Скинув в туалете галереи «Кларидж» на Елисейских Полях свой маскарадный наряд, она в элегантном темно-синем костюме появилась в ресторане, где ее ждал Реми. После изысканного обеда они отправились в аэропорт. С грустью глядя на Реми, стоящего на медленно ползущем эскалаторе, заключенном в прозрачную трубу, Тамара еле сдерживала слезы расставания. Ей так хотелось крикнуть: «Любимый, не оставляй меня. Возьми с собой!»

Реми же весело помахал ей рукой и исчез в прозрачном лабиринте.

Тамара остановила такси, села на мягкое сиденье, и тревожные мысли неистовым вихрем налетели на нее…


— Мадам, мадам, мы приехали, — обратился к ней шофер.

— Ах, простите, я задумалась, — вернулась в действительность Тамара и протянула деньги. — Спасибо.

Она устало поднялась к себе в квартиру и легла на кровать, накрытую леопардовым покрывалом. Ей нравилась ее комната, ей нравился искусно созданный интерьер, но теперь все неожиданно стало ужасно противным и безвкусным, кричащим о непроходимой тупости хозяйки, которая так же глупо построила и так же нелепо разукрасила свою жизнь. Тамара резко вскочила, сдернула покрывало, к которому прикасалось обнаженное тело Амира, и бросила его в угол. Оглядевшись с бессильной злобой вокруг, что бы еще уничтожить, она даже вскрикнула от радости: деревянная фигурка какого-то африканского божка, подаренная Муфареком, смотрела на нее безжизненными глазами. Тамара, схватив нож, подлетела к ней и с садистским удовольствием искромсала ее, насколько позволили силы. На глаза ей попалась шкатулка с драгоценностями, тоже подаренными ненавистным Муфареком.

«Что же делать с ними? — задумалась молодая женщина, рассматривая пятиниточное жемчужное ожерелье, сверкавшее таинственной синевой ночного неба сапфировое. — Продам! — решила она. — Все равно носить я их не смогу, они задушат меня».

Оглядев еще раз внимательно комнату, Тамара воскликнула:

— Надо сделать ремонт. Непременно ремонт. Завтра же переговорю со строительной фирмой. На недельку перееду жить к Лерке, ее толстун, кажется, опять уехал в командировку.

Она хотела перевернуть всю квартиру, чтобы об Амире не осталось даже воспоминания. До поздней ночи Тамара с яростным удовольствием передвигала, выбрасывала, мыла, складывала вещи, снимала шторы. Все, к чему прикасалась рука Амира, летело в мусор, даже славная, беспричинно улыбающаяся расписная матрешка, которую часто с любопытством рассматривал Муфарек, тоже отправилась в ведро.

Просыпающиеся и славно потягивающиеся лучи солнца застали Тамару погруженной в кипучую деятельность.

* * *


Вечером, уже договорившись с фирмой о срочном ремонте квартиры, Тамара позвонила сестре:

— Ты не возражаешь, если я поживу у тебя с недельку? У меня сейчас ремонт.

— Да, конечно, пожалуйста, — тут же согласилась Лера, — только я не одна.

— О! — с намеком на интересные обстоятельства воскликнула старшая сестра.

— Нет-нет, — засмеялась Лера, — у меня живет одна русская девушка. Одним словом, приезжай, она тебе не помешает.

— О'кей! — бросила Тамара и, взяв дорогую, из светло-песочной кожи, дорожную сумку, позвякивая браслетами, направилась в гараж.

Когда Светка после обязательной, вмененной ей Лерой вечерней прогулки в парке вернулась домой, то замерла словно вкопанная, увидев Тамару, которая на белоснежном фоне кухни смотрелась как черная жемчужина в обрамлении перламутровой раковины. Тамара поразила ее, она никогда не видела таких восхитительных, недосягаемо-элегантных женщин. Восторженная зависть засветилась у нее в глазах, и остренькие иголочки лишающего сна чувства облепили ее юное сердце.

«Я тоже хочу быть такой», — безотчетно подумала она.

— А вот и Светлана! — воскликнула Лера, заметив девушку. — Проходи, познакомься. Это моя сестра Тамара.

Тамара посмотрела на нее коротким пронзительным взглядом.

«Счастливая, — подумала она, — такая фигура, такие ноги… Какое потрясающее будущее ждет эту девчонку, при условии, конечно, если судьба ей не напакостит, хотя, по рассказу Лерки, она уже начала ей делать гадости…»

«Если бы меня спросили, — в свою очередь, пытаясь отвести завороженный взгляд от Тамары, думала Светка, — я бы с радостью отдала десять лет своей жизни, чтобы стать такой! «Даже если бы пришлось отказаться от карьеры модели?» — спросила она сама себя. — Даже… к тому же вряд ли она у меня получится, а эта женщина живет в мире избранных, она наслаждается жизнью, а не страдает от нее, как я. Я тоже хочу так же небрежно зажимать в холеных пальцах с огненными ногтями дорогие сигареты, носить свитера от Унгаро, часы «Картье», обувь от «Шанель»…»

— Кофе пойдемте пить в салон, — весело засуетилась Лера. И молодые женщины, словно очнувшись, оставили свои мысленные монологи.

— Вот, возьми, — сказала Тамара, протягивая сестре коробку конфет. — Я знаю, ты любишь конфеты.

«Господи, неужели их можно есть?! — в восхищении подумала Светка, видевшая такие дорогие конфеты только на витринах и относившаяся к ним точно так же, как и к ювелирным изделиям «Бушрон». — Тебе — только смотреть, носить и кушать будут другие… Ах, почему я — не другая?» — сколько раз в отчаянии спрашивала она себя…

Лера положила открытую коробку на стол и предложила:

— Попробуй, Света, тебе понравится!

Светка думала, что она умрет от восторга, когда сладко-терпкий нежный шоколад обвил ее язык и растаял, щедро одарив сказочным вкусом.

— Мало ты получала от своих приятелей за свой чересчур добрый нрав, — начала Тамара, когда Светлана вышла в другую комнату переодеться. — Привела с улицы какую-то девчонку, кормишь, поишь ее, зачем это тебе надо?

— Ну я же рассказывала… Как же я могла ее бросить! — принялась запальчиво оправдываться Лера.

— Не знаю, не знаю, сестра, по-моему, пора тебе кончать со своей благотворительностью. Выходи замуж за Эрве, заводи ребенка и заботься о них сколько пожелаешь. А чужие… не спорю, можно и среди чужих найти порядочного человека, но столько руды придется перебрать, жизни не хватит…

Светка вернулась в салон с портфолио в руках и протянула его Тамаре. Та небрежно стряхнула пепел с сигареты и тонкими изящными пальцами принялась перелистывать страницы. Из всех фотографий она не забраковала всего две — «Грустную мадонну» и с озорной, искрящейся улыбкой.

— В принципе все неплохо, — закрыв альбом, сказала Тамара. — Но если ты хочешь создать свой образ, возьми за основу эти два снимка. Они совершенно разные, вот и сражай публику контрастами, она это любит.

Светлана, ловя каждое слово Тамары, послушно кивнула.

— Подожди, я все не могу припомнить… ты мне неуловимо напоминаешь какую-то известную модель, — в задумчивости продолжала она, — ну, Лера, помоги!

Лера беспомощно развела руками.

— Стой, стой… как же ее… тоже белокурая… А! Кристина Эриксен!

— Ах! — воскликнула изумленно Валерия. — Что-то и в самом деле есть между ними похожее…

— Правда?! — радостно улыбнулась Света.

— А чему ты радуешься? — фыркнула со смехом Тамара. — Похожие не нужны модельному бизнесу, между двух похожих выбирают только одну!

Лицо Светки мгновенно вытянулось, и, ища ответа, она обратилась к Валерии:

— Может быть, поэтому я не прохожу на кастингах?

— Нет, что ты! — уверенно сказала Лера. — Да ты сама посмотри! — Она взяла со столика журнал и открыла его на странице с фотографией Кристины. — Тамара, и ты посмотри!

— Когда смотришь вот так, вроде бы и не очень похожи… — протянула молодая женщина.

— Совсем непохожи, — заключила Лера.

— Ну вот тебе и работа, — лениво потягиваясь и лукаво улыбаясь, сказала Тамара, обращаясь к девушке, — собери побольше фотографий этой Эриксен и разбери, что между вами схожего, а что нет. И вот то, что нет, старайся выделить, а то, что есть, стремись свести до минимума.

— Тамара права! — серьезно сказала Лера и, вытащив с нижней полки столика кипу журналов, вооружившись ножницами, погрузилась вместе с трепещущей от волнения Светланой в изучение нежданной соперницы.

Тамара посмотрела на склонившихся над журналами женщин, покачала головой и подумала: «Дай Бог, Лера, чтобы эта белокурая овечка не оказалась потом черной змеей. Господи! Может, из-за Амира мне просто повсюду мерещатся змеи… И эта Светка на самом деле попавшая в беду славная девчонка… а я — усталая и злая женщина?..»

* * *


Тамара вошла в сверкающую после ремонта комнату и с удовольствием села на синюю с лиловыми разводами шелковую ткань кровати, которую только что доставили ей вместе с маленьким элегантным диванчиком.

«Даже дышать стало легче», — радостно подумала она и улыбнулась, вспомнив, что до возвращения Реми осталась всего неделя.

Молодая женщина быстро переоделась в озорную коротенькую, оранжевого цвета, кофточку, едва достающую до пояса юбки, и весело поспешила в магазины.

«Надо кое-что купить для обыкновенного интерьера», — решила она.

Сделав важные покупки и договорившись о доставке, Тамара не устояла перед желанием заглянуть в бутики. Она посмотрела последние изыски от Стефана Кельяна, примерила заинтересовавшую ее фасоном норковую шубу, улыбнулась яркой пестроте конфет «Glup's» в прозрачных ящичках и вдруг поймала себя на мысли, что терзавший ее последнее время страх пропал. Целую неделю от Амира не было никаких известий.

«Наверное, попсиховал, попсиховал и уехал опять в свой Ливан», — подумала молодая женщина и уже хотела направиться домой, но остановилась.

Тамара любила спускаться на нижний этаж галереи «Кларидж» и смотреть на выставленные в витринах натуральные камни: гранат, бирюза, сердолик, оникс… Ей казалось, что эти камни наделены магической силой, она хотела и боялась купить себе какое-нибудь украшение из них.

Внизу галереи было немноголюдно, витрины многих бутиков отражали пустоту в ожидании новых хозяев. Тамара на минуту заглянула посмотреть кожаные вещи, а потом направилась к любезным ей камням. Проходя мимо пустых витрин, она неожиданно вздрогнула, ей показалось, что на нее смотрят глаза манекена. Молодая женщина на мгновение остановилась, безотчетный страх парализовал ей ноги. Из глубины бутика манекен приблизился к стеклянной двери, и Тамара смогла разглядеть его черно-красные глаза.

— Амир! — с ужасом произнесла она.

Муфарек открыл дверь и вплотную подошел к ней. Тамара хотела повернуться и убежать, но сзади нее возникли люди в черном. Она вдруг ощутила легкий укол в руку… галерея словно пришла в движение и тихонько куда-то поплыла, унося с собой Тамару. Молодая женщина из последних сил попыталась понять, что же с ней происходит, но только увидела перед собой кроваво-красные глаза Муфарека.

* * *


Тамара очнулась от жуткого шума в голове, она открыла глаза и, несмотря на сковывающую ее слабость, подскочила от удивления. Она лежала на кровати в комнате, убранной в восточном стиле, с какими-то странными окнами, напоминающими иллюминаторы. Ужас отразился на лице молодой женщины: эта комната была не комнатой, а салоном самолета, шум его мотора нельзя спутать ни с какими другими звуками. Тамара в отчаянии оглядывалась по сторонам, и тут перед ней возник улыбающийся Амир.

— Ты проснулась, доброе утро!

— Что это значит? — яростно воскликнула она. — Ты все не можешь успокоиться… Ты ведешь себя как не совсем нормальный человек…

— Зачем так волноваться, — с иезуитским спокойствием произнес Муфарек, — разве тебе здесь не нравится? Посмотри, как красиво…

— Вычурно и безвкусно!

— Ты находишь?.. А твой пеньюар? Ты всегда любила вещи от Диора.

Тут только Тамара заметила, что вместо ее спелого оранжевого цвета костюма на ней был надет нежно-бежевый шелковый пеньюар, искусно отделанный кружевами.

— Где мои вещи? — разъярилась молодая женщина.

— Ты что так волнуешься? Лучше давай выпьем кофе.

Амир нажал на кнопку около двери, вошел слуга и поставил дымящиеся чашечки на столик.

Тамара поняла, что Муфарек похитил ее, чтобы поиздеваться.

«У него всегда были садистские наклонности», — подумала она.

— Ладно! Я успокоилась, — сказала молодая женщина и села в кресло.

— Прекрасно!

— И что же дальше?

— Дальше! — усмехнулся Амир. — Дальше я тебе сделаю необыкновенный подарок, которым ты, несомненно, останешься довольна.

«Что ж, — решила Тамара, — с этим идиотом, как видно, бесполезно говорить. Когда-нибудь мы же приземлимся, там по обстановке и посмотрим».

Муфарек тем временем взял руку Тамары, нежно погладил ее и надел на палец кольцо с крупным изумрудом.

— Тебе нравится?

— Да! Но это совершенно ни к чему!

Амир, казалось, не слышал ее. Он осторожно дотронулся до черных с золотисто-красным отливом волос молодой женщины, потом сел напротив и уставился на нее своими жуткими глазами. Однако в них Тамара не уловила больше ярости, в них, и это поразило ее, отражались грустная нежность и восхищение.

«Что это с ним? — удивилась она. — Странно».

Они молча сидели друг напротив друга.

— Амир! — позвала его Тамара. — Что случилось?

Он вздрогнул от ее голоса, тоже лишенного гнева и злобы.

— Тамара, — тихо произнес он и закрыл на мгновение глаза, — Тамара! — повторил он, повышая голос. — Тамара! — уже почти кричал он. — Тамара!!! — яростно завыл Муфарек.

Тамара как ужаленная подскочила с кресла, теперь на нее смотрел прежний кровавоглазый Амир.

— Скоро ты будешь свободна! — сказал он ей со страшной усмешкой. — Сейчас только принесут подарок.

Муфарек нажал на кнопку, и вновь появились люди в черном. Молодая женщина инстинктивно сжалась. Слуги Амира окружили Тамару и повлекли куда-то в сторону. Почти прижав ее к стене, они разомкнули кольцо, и довольно улыбающийся Амир бросил:

— Подарок!

Тут же молодая женщина ощутила, как что-то неимоверно тяжелое навалилось ей на спину, а еще через мгновение открылась замаскированная под обшивку стены потайная дверца самолета, и перед Тамарой разверзлась небесная бездна.

— Что!!! Что!!! — одурев от нечеловеческого страха, закричала она.

И в этот момент кто-то сильно толкнул ее в спину.

Тамара увидела лицо Ужаса… мысли ее отключились, бешено заколотилось сердце, и сознание закричало на все тело: «О Господи!»

Вдруг толчок, и она, зацепившись за столб воздуха, словно зависла в пространстве — это раскрылся купол парашюта. Еще через несколько мгновений ее тело врезалось в густую зеленую крону дерева, которая, нещадно исхлестав ветками бедную женщину, отпустила ее на землю. Тамара тяжело рухнула в заросли каких-то кустарников и потеряла сознание.

Когда она открыла глаза, то почувствовала, что задыхается. Липкий пот струился по ее телу, а широко открытый рот беспомощно хватал какой-то мокрый воздух.

«Господи, что же это такое? Что же это со мной? — затравленно озираясь, подумала Тамара. — Сплю. Надо поскорее проснуться. Это какой-то кошмар. Сейчас, сейчас сделаю усилие и проснусь».

Но, сколько усилий она ни делала, проснуться никак не могла.

«Да что же это такое? Я не сплю?» И молодая женщина во всю мощь своих легких закричала:

— Я не сплю? Значит, я сошла с ума. Господи! Да есть здесь кто-нибудь? Помогите, на помощь! — призывно кричала она. — Так, спокойно, Тамара, спокойно… да что же так душно, я просто задыхаюсь… спокойно, спокойно… Для начала надо снять этот душный мешок.

Молодая женщина принялась неловко отстегивать парашют, запутавшийся в листве и ветвях дерева. Освободившись, Тамара сползла на землю.

«Амир! — вспомнила она. — Амир — сволочь, идиот. Он сбросил меня на парашюте, но куда? Боже, где я?»

Тамара в испуге заметалась в густых зарослях тропических растений.

«Так! Спокойно! — убеждала она себя. — Не паникуй! Если эта сволочь сбросила меня, значит, он где-нибудь рядом».

— Амир! — закричала женщина. — Хватит! Ты достиг своего. Ты испугал меня до смерти!

Но никто не ответил и на ее крики.

«Нет, не может быть. Этого просто не может быть, — утешала она себя. — С минуты на минуту должен появиться Амир, и весь кошмар закончится».

Тамара стала с нетерпением поглядывать на дикие заросли, в самом деле ожидая, что сейчас из густой зелени выйдет Муфарек. Наконец, прождав более часа, молодая женщина поняла, что ждать больше нечего, и, рассуждая вслух, она воскликнула:

— Надо идти вперед, надо искать людей!.. Но куда?..

Вокруг возвышалась непроходимая зеленая стена растений. Она попыталась было пролезть через эту чащу, но упругие влажные ветви тут же отбросили ее назад. И вдруг молодая женщина почувствовала что-то холодное на своей ноге. Ужас превратил ее в статую, только глаза смогли взглянуть вниз. Какой-то толстый змееобразный червяк преспокойно переползал через ее ступню. Волосы Тамары встали дыбом, безумными глазами она огляделась вокруг себя и, боясь поверить в то, что она поняла, задрожала всем телом.

«Он решил убить меня извращенным способом. Он сбросил меня в настоящие джунгли. Была Тамара и нет. Кто будет искать? О! Он превзошел всех монстров, теперь меня уже нет, я сама знаю, что умерла…»

В зеленом аду джунглей в шикарном изодранном пеньюаре стояла красивая молодая женщина и плакала, она хоронила себя. При виде черно-фиолетовой змеи инстинкт самосохранения подбросил Тамару на дерево. Сидя на толстой ветке, молодая женщина вся извивалась в каком-то немыслимом жутком танце, стараясь избавиться от насекомых, которые облепили ее тело. Задыхаясь от липкой духоты, молодая женщина слезла с дерева и легла на землю.

— Хоть бы сбросил со мной лопату, ублюдок. Я бы могилу себе вырыла… — заплакала она. — Нет, ему надо, чтобы мое тело валялось как падаль или пошло на корм какому-нибудь животному. — Причитания перешли в дикую, неистовую истерику, спазм сжал грудь и горло Тамары; она едва не задохнулась.

Сколько времени она провела на одном месте, Тамара не знала. Время просто остановилось и не существовало для нее. Ей не хотелось ни есть, ни пить, она сидела, опершись на руки, с открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег. Воздуха почти не было, только липкая духота. Тамара постепенно проваливалась в сонное отупение. Она то засыпала, то просыпалась, уже ни о чем не думая и ни на что не надеясь.

Вдруг молодая женщина почувствовала какое-то легкое движение в зарослях. Ни на минуту не задумавшись, что за этими кустами может таиться опасность, с непонятно откуда взявшимися силами она вскочила и закричала во весь голос:

— Помогите! Я здесь, я здесь!

Кусты зашевелились, и перед Тамарой возникли голые черные люди в жуткой раскраске. Тела их были щедро вымазаны кровью, глиной и сажей, в носы продеты какие-то клыки, а на головах возвышались несуразные грязные копны волос. Одни из них держали в руках огромные каменные топоры, а другие — длинные копья и луки. Все это почти не испугало Тамару после пережитого ужаса, но когда, приглядевшись, она увидела надетые на их члены холимы[17 - Чехлы из оболочки тропического плода.], садистский план Амира стал ей ясен до конца. Муфарек не оставлял ей ни одного шанса на спасение. Он рассчитал все: если она не погибнет во время полета и приземления, если она не погибнет от лихорадки или укуса змеи, значит, ее судьба выбрала самую страшную из всех возможных смертей в этих джунглях — быть съеденной каннибалами.

Тамара в одну секунду вспомнила его красочные рассказы о папуасах-каннибалах, об их экзотических нарядах — холимах и об их потрясающей жестокости.

Папуасы, со своей стороны, рассмотрев белую женщину, начали осторожно подходить к ней, окружая плотным кольцом. Тамара издала нечленораздельный крик и рухнула на землю.


14


Новые краски оживили лицо Светланы после недели, проведенной у Леры.

— Вот теперь можно спокойно идти на кастинг, — сказала довольная Валерия.

— Все равно, Лера, боюсь, вдруг меня опять забракуют? — забеспокоилась девушка.

— Не болтай глупостей, Светка! — строго сказала Валерия. — Иди сюда!

Она подвела Светлану к большому овальному зеркалу.

— Ну, посмотри… разве не красавица?!

Светка пожала плечами.

— Вроде ничего, даже неплохо, — задумчиво произнесла она, принимая эффектную позу.

— Давай-ка обновим твой гардероб, а то ты, наверное, уже примелькалась в своих вещах, — открыв шкаф, предложила молодая женщина.

Черный жакет от Мюглера, уже оттенявший изысканную внешность Тамары и подчеркивавший элегантность Валерии, ловко обвил Светкину фигуру.

— Рукава немного коротковаты, но знаешь, не сильно заметно. Зато идет тебе, просто чудо. И юбка у меня к нему есть. В поясе, правда, чуть широковата, но под жакетом видно не будет, — хлопотала Валерия вокруг Светланы.

Через час совместных усилий из зеркала на них взглянула восхитительная блондинка с шаловливыми локонами, которые, выбиваясь из несложной прически, создавали на голове очаровательный беспорядок. Помада нежно-розового цвета подчеркнула свежесть лица, легкий штрих сиреневых теней сделал глаза еще более синими, словно два омута на ровной глади озера.

— Отлично! — уверенно произнесла Лера. — А ты что скажешь?

— Ой, не знаю. Вроде все хорошо, а я боюсь, боюсь так, что даже ладони потеют.

— Сколько у тебя сегодня кастингов?

— Пять!

— Я поеду с тобой!

— Правда?! — радостно воскликнула девушка и бросилась обнимать Валерию.

— Осторожней, осторожней! — с тревогой художника за еще не просохшее полотно, запричитала молодая женщина. — Макияж испортишь.

Лера сопровождала Светлану до самых дверей, а там, где было возможно, заходила вместе с ней и легким кивком головы подбадривала девушку, когда ей предлагали пройтись под острыми взглядами менеджеров.

После каждого просмотра, сев за руль машины, молодая женщина уверяла Свету, что та произвела нужное впечатление.

— Я не сомневаюсь, ты пройдешь все кастинги и в агентстве ахнут от посыпавшихся на тебя заказов.

Первые дни просмотра Светлана вела себя еще скованно, а потом, войдя во вкус, была спокойнее и увереннее. Движения рук поражали плавностью, походка стала легкой и скользящей, а на лице заиграла таинственная улыбка славянской мадонны. Она почувствовала, что нравится окружающим. Поэтому на последнем кастинге, сделав резкий поворот, мгновенно сменила славянскую грусть на озорную улыбку красивой девчонки и увидела, как оценили ее возможности сотрудницы одного из Домов моделей.

Светка была счастлива, будто уже знала результаты кастингов. Она прыгала вокруг Леры, не давая ей возможности открыть машину.

— Угомонись, топ-модель! — весело прикрикнула та. — А давай отметим твой успех!

— Что ты, Лера, — сразу посерьезнела Светлана, — это плохая примета.

— А кому ты больше веришь: мне или примете?

— Спрашиваешь!

— Тогда предлагаю расслабиться и отведать деликатесов.

Светка впервые попала в этот рай изысков, собранных чуть ли не со всего света в роскошном магазине. Они сели на высокие стулья за мраморную стойку, Лера что-то заказала, и перед Светланой появилась тарелка с тонкими нежно-розовыми ломтиками копченого лосося и высокий бокал с бегающими наперегонки пузырьками шампанского.

Голова девушки сладко закружилась, ей казалось, что все, кто сейчас находится здесь, тоже радуются теперь уже несомненному будущему успеху.

— Боже, Лера, я сейчас подумала, что бы со мной было, если бы я не встретилась с тобой! Если бы ты не захотела мне помочь… Лера! — Светлана уставилась своими опьяневшими синими глазами в серые глаза Валерии. — Я перед тобой в вечном, неоплатном долгу! Я…

— Света, не надо никаких обещаний и клятв. Лучше пожелай, чтобы я никогда не нуждалась ни в чьей помощи.

Сидя рядом с восторженной Светланой, Валерия тоже невольно вновь размечталась о большой любви.

«Неужели только для того, чтобы стать женой этого славного толстячка, я приехала в Париж, прошла через унижения и безысходности, пережила ужас и едва избежала смерти?.. Нет, нет! — кричала ее опьяненная янтарным шампанским надежда. — Нет, нет! Где-то совсем рядом настоящая любовь…»

Валерия в нетерпении завертела головой, но не нашла никого достойного ее больших чувств.

«Ну что ж, подожду еще немножко», — решила она.

* * *


Светлана боялась поверить, что судьба опять улыбается ей.

— Света! На тебя спрос! — радовался Матье.

Теперь девушка работала как заведенная и была счастлива, чувствуя, что потихоньку вновь начинается подъем к вершинам модельного бизнеса. Она опять стала мелькать на престижных показах, на нее стали обращать внимание журналисты. Это давало надежды. А жила Света только ими, потому что настоящее положение ее не устраивало. Она по-прежнему обитала у Валерии, а когда возвращался Эрве, переезжала к Копытову. Светка, конечно, понимала, что так долго продолжаться не может, но, как ни складывала она в уме свои доходы, снять приличную студию возможности не было.

Причудливый, таинственный, кокетливый, пряный мир высокой парижской моды околдовал Светлану, ослепил своими яркими красками, заворожил изысканной хрупкостью фантазии.

Все чаще и чаще во время дефиле она стала встречаться с Кристиной Эриксен. Светка очень внимательно приглядывалась к этой красивой шведке. Кристина была ярче Светланы, ее глаза были не озерами, а океаном, ее волосы были не нежным шелком, а густыми шелковыми зарослями, ее фигура была не фигурой манекенщицы, а женщины, наделенной всеми ее таинствами. Кристина легко и просто вошла в мир высокой моды, поэтому в ее взгляде всегда светились уверенность и спокойствие и никогда не проскальзывали затравленные нотки страха и отчаяния. Журналисты тут же прозвали юную шведку Королевой Кристиной в честь ее знаменитой соотечественницы, покорившей своим сказочным скандинавским очарованием блестящий двор Людовика XIV. «Повелительница викингов», «Красавица скандинавка» — все чаще такими эпитетами награждала ее пресса. Кристина уверенно поднималась на олимп модельного бизнеса, органично умела так преподнести модель, словно это был последний шедевр, созданный гением кутюрье, и ничего лучшего в подлунном мире больше уже не предвиделось.


До начала дефиле оставались считанные минуты, и Светлана, подойдя к кулисам и выпрямив до предела спину, готовилась прыгнуть в завораживающую бездну великолепного шоу. На ней было платье из ядовито-зеленого пластика с широкой, стоящей колоколом юбкой, украшенной металлическими пластинами, на голову было надето подобие шлема, утыканного иглами. Перед Светланой стояла манекенщица в узком платье из ярко-красных пластиковых чешуек, сзади которого крепился величественный шлейф из стоящего волной шелка. Манекенщица сделала движение, и Светке показалось, что шлейф вот-вот оторвется, она взглянула повнимательнее, в самом деле…

— Послушайте, — сказала Светлана, дотронувшись до плеча девушки, — у вашего платья почти оторвался шлейф…

Манекенщица обернулась, и на Светку вопросительно взглянули океанской синевы глаза Королевы Кристины. У Светланы от неожиданности пересохло в горле.

— Вы что-то сказали? — улыбаясь, спросила Кристина.

Света беспомощно замахала руками.

— Шлейф, шлейф, — наконец выговорила она.

Кристина проворно подбежала к зеркалу.

— О-о! — воскликнула без пяти минут звезда и бросилась к костюмеру.

По окончании дефиле, как всегда радостно-возбужденная, Светка присела за туалетный столик и с сожалением принялась уничтожать великолепный макияж.

«Эх, видел бы хоть кто-нибудь меня из Таганрога, — мечтательно подумала она, но потом, гордо повернув голову и улыбнувшись своему отражению, мысленно добавила: — Нет, никто не увидит… я для них теперь недосягаема… Всех их денег не хватит, чтобы на меня даже мельком взглянуть».

Ее самодовольный монолог был прерван появлением Кристины Эриксен в джинсах и потрясающей своей простотой и ценой маечке от «Шанель».

— Я хотела поблагодарить тебя, — сказала она, присев на соседний стул.

— Не за что, — улыбнулась Света.

Та неопределенно повела бровями.

— Как знать… я, правда, не встречалась еще с этим, но говорят, многие манекенщицы только рады, если у кого-нибудь во время дефиле бывают неприятности.

— Неужели? — теперь уже поднялись Светкины брови. «Впрочем, — отметила она про себя, — в этом есть свой резон».

— Как тебя зовут? — спросила Кристина.

— Света, — ответила чуть смущенно девушка.

— А меня…

— О, тебе нет необходимости называть себя, — перебила ее Светка.

— Ну что ж, значит, мы познакомились. А ты откуда?

— Из России.

— Россия, — задумчиво произнесла шведка, — Россия… Для меня это что-то загадочное и ужасно любопытное. Я обязательно съезжу туда. Света, — обратилась она к девушке, — ты сейчас не занята? Может, пойдем что-нибудь перекусим?

— С удовольствием, — лучась от радости и гордости, что она пойдет рядом с Кристиной Эриксен, воскликнула Светка.

Светлана никогда не думала, что Кристина окажется такой славной и совсем не заносчивой девчонкой. Они весело шагали по улице, а прохожие невольно засматривались на двух белокурых красавиц, словно сошедших с обложки журнала.

— Знаешь, Света, — неожиданно сказала Кристина, когда они, уже поужинав, заказали на десерт кофе, — я сейчас снимаю отличную двухкомнатную квартиру с небольшой гостиной. Раньше со мной жила одна манекенщица, тоже шведка, но она недавно вышла замуж, и теперь я осталась одна. Если ты хочешь, мы могли бы жить вместе, тем более что плата очень умеренная…

Но Светка не дала ей договорить, сразу выкрикнув:

— Да, да, да! Согласна!

Жить под одной крышей с самой Эриксен! Она об этом даже не смела мечтать.

— …Как я тебе благодарна! Мне в самом деле очень, очень нужна квартира. А когда можно?..

— Да прямо сейчас. Бери свои вещи и приезжай!

— Это просто здорово! — радовалась Светка и потянулась поцеловать Кристину.

Она как раз в это время жила у Копытова, поэтому, поблагодарив его, быстро собрала вещи и поспешила на последнюю электричку до Парижа.

— Никак не пойму, — развешивая свой нехитрый гардероб в шкафу, обратилась Светлана к Кристине, — как можно бросить карьеру манекенщицы ради замужества?

— Ну, знаешь, карьера манекенщицы штука весьма хрупкая и к тому же, если ты не топ-модель, больших денег все равно не заработаешь. И с чем останешься? Молодость позади, на счету весьма скромные сбережения… Моя приятельница вышла замуж за очень богатого человека, который мягко, но настойчиво предложил ей перейти из разряда женщин, демонстрирующих наряды, в разряд женщин, покупающих их. Согласись, не так уж плохо.

— Нет, я, пожалуй, не согласилась бы на такие условия.

— Полагаю, только в том случае, если бы ты уже достигла вершины успеха…

Светка хотела ей что-то возразить, но Кристина, усмехнувшись, продолжала:

— Я тоже думала, как ты, но когда подольше покрутишься в мире моды, более трезвые мысли постепенно изгоняют грезы.

— И это говоришь мне ты, ты — звезда! — задыхаясь от удивления, проговорила Светлана.

— Не путай, я еще не звезда. И надо сказать, мой подъем немного затянулся. Обо мне говорят, пишут, но нужного успеха я еще не имею… да и гонорара тоже.

— Но ты обязательно станешь топ-моделью!

— Надеюсь. Но согласись, иметь хорошего жениха, на всякий случай, тоже неплохо, — улыбнувшись, сказала Кристина и, пожелав новой подруге приятных сновидений, пошла в свою комнату.

Светка, несмотря на усталость, долго ворочалась в постели. Слова Кристины о хорошем женихе не давали ей покоя.

* * *


Комфортно устроившись в кресле, маленькими глоточками смакуя шампанское, Светлана летела в Москву самолетом авиакомпании «Эр Франс». Она чувствовала себя на вершине блаженства, она чувствовала, как ее столько раз гнувшаяся спина постепенно выпрямляется, приобретая стальную осанку. На губах поигрывала высокомерная, чуть презрительная улыбка: она, Света Волкова, летит в Москву как манекенщица парижского модельного агентства для участия в неделе высокой моды.

По сверкающему черно-серому мрамору аэропорта Шереметьево-2, в шикарной, расклешенной книзу, норковой шубе, Светлана гордо направилась к паспортному контролю, за которым мрамор сразу становился грязно-асфальтового цвета и начиналась Россия. Светка стояла в очереди, не доставая свой паспорт до последней минуты, она растягивала получение удовольствия от того, что все вокруг ее считают иностранкой. Девушка рассеянным взглядом смотрела поверх всех. Заметив в соседней очереди сотрудников парижского бюро, организующего проведение недели высокой моды в Москве, она приветливо помахала им рукой. Все остальные манекенщицы прилетят через три дня, а Светлана решила приехать пораньше, чтобы успеть встретиться со знакомыми.

Пограничник, проверявший паспорта, невольно засмотрелся на Светку и, покраснев от смущения, встретив ее самоуверенный взгляд, произнес, как гвоздь забил:

— Бонжур.

— Bonjour, — лукаво щуря глаза, как это делала Тамара, ответила девушка.

Когда пограничник увидел ее паспорт, то смутился еще больше. Светлана чуть презрительно улыбалась под его внимательным взглядом.

«Знай наших!»

Номер для Светки был заказан в «Метрополе». Не чувствуя под собой земли, купаясь в окутавших ее волнах собственной значимости, ступила она на ковровое покрытие отеля. Она долго не отпускала горничную, раздумывая над предложением девушки разложить ее вещи. Уголками глаз Светка ловила осторожно-восхищенный взгляд горничной, а пальцами с ярко-красным лаком на ногтях небрежно срывала сверкающий целлофан с коробки шикарных духов. Ах, как она раньше завидовала тем женщинам, которые, не задумываясь, открывали все коробки, даже не взглянув на их дизайн, разрывая своими холеными пальцами нежную бархатистость картона.

— Нет, не надо, — продержав девушку у двери, наконец небрежно бросила она. — Спасибо.

И в этом «спасибо» презрения было больше, чем в другом «извольте выйти вон».

Когда за девушкой закрылась дверь, Светка раздраженно рассмеялась:

— Что тут раскладывать?.. Тут и раскладывать нечего. Два платья и костюм, шуба и то с плеча Кристины. Дала на бедность поносить, чтобы я в родной Москве от холода не околела.

Ее дорожная сумка выглядела солидной лишь потому, что она везла свой старый норковый полушубок в подарок Лидии Николаевне, да еще кое-какие тряпки.

— Не выбрасывать же, — рассудила девушка, собираясь в Москву.

Набрав номер телефона Вероники и услышав ее «Алло!», Светка радостно засмеялась и громко сказала:

— Ника, это я!

— Кто? — недоумевала подруга.

— Я, Света.

— Господи, неужели ты, Светка! Где ты?

— Здесь, в Москве, — лопаясь от удовольствия, пропела Светлана.

— Так что же ты! Давай скорей приезжай ко мне! Боже мой, Светлана! Кто бы мог подумать! — продолжала недоумевать Вероника.

Прямо у порога Светка заключила в свои душистые парижские объятия Веронику и долго не отпускала, визжа от радости.

— Это тебе, белье! — сразу же преподнесла она свой подарок.

Растерявшаяся Вероника в волнении бегала по комнате, но потом, взяв себя в руки, как это умеют делать профессиональные манекенщицы, приготовила кофе и, усевшись со Светкой на диван с многочисленными шелковыми подушками, всем своим существом выдохнула:

— Рассказывай! Все, все рассказывай!

Рассказ о Светкиных мытарствах, провалах и пока еще скромных победах растянулся до глубокой ночи и продолжатся уже в постели, так как прерваться, не дорассказав все, и уехать ночевать в отель Светлана не могла.


На следующий день Света специально отправилась на кастинг, который проводили сотрудники парижского бюро. Войдя в вестибюль, девушка даже охнула, столько здесь было желающих.

— А возьмут-то всего человек восемь.

Она нарочито медленно шла между жаждущих претенденток, пока не услышала удивленные возгласы своих бывших соратниц:

— Слушай, посмотри, вот эта, в шубе, не Светка Волкова?

— Какая?

— Ну та, которая Игната Скребова по спине огрела.

— А, да! Что-то похожее есть. Но вряд ли она. Скребов, говорят, ее сгноил.

«Ах, вот как, значит, говорят», — со злостью подумала Светлана.

— А по-моему, она! — продолжала настаивать первая девушка.

— Да нет. Та такая провинциальная была, безвкусная… А это, должно быть, иностранка. Видишь, она в комнату комиссии идет, француженка, наверное…

«Короче, давайте соображайте быстрее! Я и так еле ноги передвигаю, — остановившись и принявшись что-то срочно искать в своей сумке, думала Светка. — В мои планы не входит узнавать вас первой».

Наконец одна из девушек решилась и, подойдя к Светлане, спросила:

— Простите, вы случайно не Света?

Светка повернулась и немного удивленно произнесла:

— Да!

— Ой! А нас ты не узнаешь? — воскликнули хором подружки.

Светлана отлично помнила, как зовут этих двух стерв, от которых она натерпелась в свое время, Люська и Зинка, но, сощурив, как Тамара, глаза, она с обескураживающей улыбкой ответила:

— Нет! — таким тоном, словно сказала: что вы о себе возомнили, чтобы я помнила какую-то мелюзгу.

— А ты тоже на кастинг? — спросила та, которую звали Люська.

— На кастинг?! — голосом королевы непонимающе переспросила Светлана.

— Ну, да… или ты?..

— Или что? — наслаждалась Светка их все более возрастающим удивлением.

— Ты что, оттуда? — и Зинка кивнула на дверь, за которой заседала комиссия.

— О нет! Я не оттуда, но туда. Мне надо кое-что уточнить… Вы же сами понимаете: столько хлопот с этой неделей моды…

Губы девушек растянулись в густо смазанных медом улыбках, а глаза, словно залитые оливковым маслом, забегали из стороны в сторону.

Светка, выдерживая паузу, ждала.

Голосом овечки первой заблеяла Зинка:

— Светочка!..

«Так, так, продолжай», — смакуя унижение других, довольно думала Светка.

— …Так, значит, ты теперь в Париже живешь!..

— Да! — как само собой разумеющееся ответила она.

— И приехала на дни высокой моды…

— Да! Кстати, девочки, коллекции в этом году — потрясающие.

Вокруг них стала собираться толпа любопытных. Боясь упустить свалившийся им с неба клад, Люська и Зинка осторожненько отвели Светлану в сторону.

— Светочка! А ты не поможешь нам по старой памяти? — перебивая друг друга, начали они.

Светка смотрела на их униженные в просьбе лица, на их не мигающие в ожидании ответа глаза, на их вытянутые шеи, на их полуоткрытые от нетерпения рты насмешливо-игривым взглядом. Насытившись зрелищем, она улыбнулась и ласково произнесла:

— Нет. И именно по старой памяти…

Брезгливо поморщившись, отряхнув рукав, словно от соприкосновения с пылью, Светлана гордо прошествовала в дверь, за которой решалась судьба претенденток.

* * *


В концертном зале одного из супершикарных московских отелей был воздвигнут подиум, освещенный сияющими лучами прожекторов. На репетицию, предшествующую грандиозному шоу, было допущено несколько журналистов, которые в перерыве не преминули окружить Кристину Эриксен. Светлана, завистливо вздохнув, оставила подругу во власти вспышек и потоке вопросов, а сама спустилась позвонить Веронике. Однако Кристина была не расположена к долгой беседе и, отделавшись от журналистов дежурными фразами, скрылась в гримерной.

Поболтав с Вероникой, Светлана направилась в зал.

— А я думаю: ты, не ты, — вдруг кто-то схватил ее за руку чуть повыше локтя.

Девушка инстинктивно подалась назад… Перед ней в масляной улыбке расплылся Игнат Скребов.

Светка резко вырвала руку и хотела было идти дальше, не удостоив его вниманием, но в одно мгновение передумала.

— А это я! — спокойно произнесла она.

— Здравствуй, Света! Давно не виделись. Я смотрю, у тебя большие успехи… и года не прошло, как уехала, а уже участвуешь в таком шоу и с Кристиной Эриксен самые дружеские отношения…

— Своим профессиональным оком ты подметил все точно. И за мои успехи я должна благодарить тебя.

— Ну вот, видишь, как говорит народная мудрость: все к лучшему. Так что, может быть, забудем старое? Тем более что я теперь тоже часто буду бывать в Париже.

— Да что ты! — воскликнула Светка. — И в качестве кого?

— В качестве сотрудника парижского журнала «Боте».

— О! Неплохо! — еле скрывая досаду, произнесла девушка.

— Правда, я еще контракт не подписал, я сейчас как бы стажер… В общем, я должен сделать ряд фотографий этого дефиле, и, если они получатся что надо, тогда и дела у меня будут что надо, — нервно рассмеялся он.

— О, насчет этого я не сомневаюсь. Все будет, как всегда, на уровне.

— Да, я тоже не сомневаюсь, но, понимаешь, для первого раза хотелось бы сделать что-нибудь такое-этакое… Короче, Светик, я подумал: не поможешь ли ты мне?

— Я?

— Одно дело — снимки во время дефиле, а другое, если бы ты уговорила Кристину, Кьяру и Од остановиться буквально на минуту… Я бы такие фото отгрохал, что весь журнал бы упал!..

Светка задумалась.

— Ты хочешь, чтобы после дефиле мы, то есть те, кого ты назвал…

— Светик, Светик, — испуганно залепетал Игнат, — я и тебя имел в виду, как же без тебя…

— Ну хорошо, значит ты хочешь, чтобы после дефиле мы задержались на минутку… хотя бы в фойе перед гримерной? Устраивает?

— Устраивает, устраивает, — молящими глазами глядя на Светлану, повторял Скребов.

— Что ж, в благодарность за то, что ты помог мне побыстрее перебраться в Париж…

— Светик, ну, что ты… мы ведь забыли старое, — огорченно разведя руками, проныл Игнат.

— Да нет, я не иронизирую, я и в самом деле тебе благодарна… Одним словом, договорились. Готовь аппарат. Девочки будут! — уже на ходу крикнула она и поспешила на подиум.

* * *


Грандиозный показ высокой парижской моды, словно разноцветный океан красок из какой-то волшебной страны, выплеснулся на подиум и залил радужными волнами его величественную белизну. Океан неистовствовал, возбуждаемый аплодисментами, будто ветром, накатывал на очарованных зрителей волной буйной, по-океански неисчерпаемой фантазии. А когда в прощальном аккорде на подиуме в длинных черных бархатных платьях со смелыми разрезами по бокам появились две белокурые красавицы и замерли, обнажив безупречные ноги, зал взорвался восхищенным «браво». Обвив друг друга за талии руками, Кристина и Света стояли в окружении других манекенщиц и благосклонно принимали изъявления восторгов публики.

Игнат нервничал: выполнит Светка свое обещание или нет, но на всякий случай вставил в фотоаппарат новую пленку и сразу же по окончании шоу поспешил в небольшое фойе перед гримерной. В волнении Скребов ходил из угла в угол, вдруг открылась дверь, и появились четыре красавицы: Кристина, Кьяра, Од и Светка. Игнат просто обмер.

— Вот мой кузен, о котором я говорила, — указала она в сторону еще не пришедшего в себя Скребова. — Несколько фото для моей мамы. Она будет счастлива!

— О! Кузен!.. — раздалось вокруг него. — Да, да, конечно, для мамы…

— Для семейного альбома, — улыбаясь, подтвердила Светка.

На жемчужно-сером фоне велюровых стен фойе Игнат ловко, в одно мгновение, создал потрясающую композицию: Кристина, в черном бархатном платье, по бокам Кьяра, в ярко-красном, и Од, в желтом, сплели руки, будто боттичеллиевские грации, и чуть поодаль, Венерой в черном, с большим огненно-красным шарфом, замерла Светлана.

Руки Игната лихорадочно тряслись, ладони вспотели, когда Светка, подмигнув, сказала:

— Они не против, сделай еще парочку фото.

Вместо парочки вышло, наверное, с десяток. Скребов сладостно сглотнул слюну: сенсация у него в кармане. В Париже умрут от ловкости нового русского сотрудника.

В фойе появился молодой человек в строгом сером костюме и, обратившись к Игнату, спросил:

— Простите, вы — Игнат Скребов?

— Да! — досадливо ответил он.

— Вас к телефону. Срочно. Париж.

— О! Париж! — воскликнули девушки.

— Париж?! — удивился Игнат и хотел было броситься бежать, как Света ловко схватила его за руку и ласково прошептала:

— А девочек поблагодарить?

— Ах, Светик, прости, я совсем ошалел…

— Девочки, Игнат должен срочно уйти. Давайте поцелуем его на прощание!

Смеясь, четыре фации одновременно обвили шею Игната руками и дружно чмокнули воздух вокруг него. Когда Скребов рванулся, чтобы бежать, то почувствовал, что у него на груди больше нет фотоаппарата. Непонимающе он огляделся по сторонам и увидел, что его «Canon» в руках у Светланы. Скребов хотел уже вернуться, но девушка дружески помахала ему рукой.

— Иди, иди, я тебя здесь подожду. А это, — и она указала на аппарат, — чтобы ты точно вернулся.

— Ой, Светка! — качнул головой Игнат и помчался к телефону.

Запыхавшемуся, красному Игнату достался только монотонно-раздражающий гул свободной линии.

— Черт! Опоздал! Прервали.

Он подождал еще минут пять-семь, вдруг перезвонят, а потом поспешил назад, чтобы поскорее прижать к груди драгоценный фотоаппарат, только что поглотивший сенсацию.

Когда Скребов влетел в фойе, то увидел Светку и Кристину, стоящих у окна. Светлана что-то рассказывала ей, показывая на вечернюю панораму Москвы. Заметив его, Кристина улыбнулась и, бросив: «Bye-bye», — скрылась в гримерной.

— Держи свой инструмент! — сказала Света, протягивая аппарат.

— Слушай, Светик, я перед тобой в долгу, — начал радостный Игнат, — но отдам, ей-Богу, отдам.

— Да ладно! Мне было это нетрудно. Они — славные девчонки.

— Не умаляй, не умаляй своих заслуг.

— Ну, я пошла, прощай! — сказала Светка и направилась к двери.

— Надеюсь на скорую встречу в Париже! — крикнул ей вслед лопающийся от счастья Игнат.


Сенсация, еще спрятанная от мира в пластмассовом чреве фотоаппарата, жгла Скребову руки. Он не стал оставаться на банкет, не стал подкарауливать манекенщиц, а сломя голову бросился к машине и, заведя мотор, издал победный крик. Осторожно скользя по освещенной розовым светом фонарей заснеженной Москве, Скребов гримасничал от удовольствия: то скромно потуплял глаза, представляя, как изумятся в редакции, получив сногсшибательные снимки, то самодовольно чмокал губами, воображая себя в окружении русских коллег, которые будут поздравлять его с профессиональной удачей словами, приправленными острым вкусом зависти.

— А все-таки эта Светка — непроходимая дура, — неожиданно ухмыльнулся он. — Ловко я тогда вытурил ее из Белокаменной… Вообразила о себе, стерва… Еще посмотрю, может быть, я ее и из композиции уберу, как лишнюю деталь, хотя она, бесспорно, хороша… Да только я ей карьеру делать помогать не буду. Скребов не из тех, кто прощает хамские выходки…

Примчавшись домой, Игнат быстро разделся и сразу же закрылся в лаборатории. Привычные руки ловко работали в темноте, и вот готово… можно включить свет и наконец-то взглянуть на шедевр грядущей славы фотографа уже с европейским именем. Глаза Игната инстинктивно зажмурились от света, а потом неожиданно стали круглыми и судорожно забегали по пленке, ища на ней хоть один кадр. Драгоценная пленка в руках Скребова выглядела как шикарный, но никому не нужный футляр от похищенного бриллиантового колье, она была… засвечена.

Страшная мысль обожгла его сердце и мозг, он бросился к сумке с еще не проявленными пленками, на которые он снимал дефиле. Руки дрожали, губы пересохли, Скребов боялся поверить в то, о чем подумал. Проявленные пленки были уже подвешены на леску, а Игнат все не решался включить свет. Наконец, с трудом подняв руку, он нажал на клавишу… Однотонно-матовые ленты, не потревоженные ни одним кадром, предстали перед его глазами.

Скребов замер посередине лаборатории, не в силах пошевелиться и не в силах поверить в свой полный и безвозвратный провал. Сколько сил, энергии, лести потребовалось ему, чтобы получить этот заказ, сколько черной икры и водки было съедено и выпито… сколько надежд было возложено…

Из состояния прострации его вывел телефонный звонок. Игнат ни с кем не хотел говорить, но рука автоматически подняла трубку.

— Алло, слушаю, — с трудом выговаривая слова, произнес он.

— Ну, как там наши сенсационные фотографии? Надеюсь, получились великолепно: ровно и гладко, — услышал он надменный насмешливый женский голос.

— Ведьма!.. Стерва!.. — задыхаясь, заорал Игнат.

— До скорой встречи в Париже! — заискрился от удовольствия голос и исчез за завесой гудков.

Игнату казалось, что он сейчас лопнет от ярости, беспомощности и своей идиотской неосторожности.

— Ведьма, ведьма! — кричал он, ударяя ладонью по столу. — Околдовала, провела… Ну, я ей!..

Игнат схватил ключи от машины и, на ходу одеваясь, бросился к лифту.

— Убью, убью, гадину!.. Нет, сначала пусть как хочет соберет своих девок, и пусть они позируют столько, сколько мне нужно! — мстительно решил он.

Взвизгнув тормозами, автомобиль остановился у отеля. Игнат открыл дверцу и… вдруг тяжело упал на руль.

— Ну куда я?.. У них же охрана… только опозорюсь…

Он посмотрел на сверкающее окнами здание отеля и, представив, что там в одном из номеров сидит и празднует свою победу Светка, чуть не задохнулся от дикой, нечеловеческой ярости.

* * *


Светлана положила телефонную трубку и залилась раскатистым злорадным смехом. Эти несколько фраз, брошенных Скребову, доставили ей несказанное, невероятное удовольствие.

— Бывают в жизни приятные минуты, — протянула она нараспев и с размаху ударила по подушке. — Получил, гад!

В то время как Скребов задыхался от злости, Светку распирало от радости. Она не могла усидеть на месте.

— Такой праздник надо отметить! — весело предложила она своему отражению в зеркале и, покачивая бедрами, ощущая во всем теле неизъяснимое блаженство, направилась в бар.

Девушка выбрала столик в отдалении от всех. Ей хотелось наедине насладиться поражением врага и посмаковать подробности своей блестяще завершенной операции.

Когда Светлана встретила Скребова в перерыве между репетициями, то инстинктивно, как при виде мерзости, вырвав свою руку из его цепких пальцев, хотела уйти, но что-то остановило ее и заставило улыбнуться. Этим что-то была еще пока неосознанная возможность отомстить врагу.

По окончании репетиции план был разработан до мельчайших деталей. Поэтому, несмотря на усталость, вместо отеля Светка поспешила к Лидии Николаевне.

— Светочка! — раздался ее радостный вскрик. — Вот сюрприз, вот подарок. А я уже думала, ты больше не придешь. Ты же говорила, что будешь очень занята. Проходи, проходи… чаю попьем, — снимая с нее шубу, не останавливаясь, говорила Лидия Николаевна. — А я уже твой подарок обновила: пуговицы перешила, кое-где зашила, и как новенький, — гордо продемонстрировала она бывший Светкин полушубок. — А соседи, соседи-то… с ума сходят от зависти… Я твою фотографию с автографом в зале повесила. Вот, смотри! Пусть все знают, какие у меня знакомые. Да ты садись, — суетилась вокруг нее бывшая хозяйка.

— Лидия Николаевна, у меня к вам очень серьезное дело. Вы должны мне помочь.

— Светочка, для тебя все сделаю, все… ты же знаешь.

— Дело в принципе не сложное, но требующее пунктуальности и внимания.

— Да что такое, говори!

— Просто надо вовремя, Лидия Николаевна, учтите, вовремя, ни минутой раньше, ни минутой позже, позвонить по телефону.

— Ой, Господи! Да с дорогой душой! Говори куда, когда…

— Завтра вечером, как только закончится дефиле, я позвоню вам и скажу: «Здравствуйте, Лидия Николаевна! У меня все хорошо», — полушепотом начала Светка, — и ровно через двадцать минут вы должны будете набрать вот этот номер, — девушка положила на стол листок бумаги, — и позвать к телефону фоторепортера Игната Скребова, сказав, что вы звоните из Парижа. Понятно?!

— И это все? — удивилась Лидия Николаевна.

— Все! Если это «все» пройдет как надо, с меня сто долларов.

— Сто долларов за звонок! Да что ты, Светочка!

— Лидия Николаевна, вы же знаете, я не обманываю.

— Ой, спасибо тебе, спасибо тебе, дорогая! А говорят, нет добрых людей на свете, — запричитала женщина.

Светлана выпила чашку заваренного душистыми травами чая и серьезно сказала:

— Лидия Николаевна, для меня этот звонок очень важен. Так что давайте порепетируем.

— Давай, давай, Светочка, — охотно согласилась та. — Значит, так, ты мне звонишь, а через двадцать минут…

— Ровно через двадцать!

— Не волнуйся! Секунда в секунду я набираю вот этот номер и говорю, — Лидия Николаевна как-то выпрямилась, немного задрала голову, видно, воображая, что она в Париже, и высоким голосом произнесла: — Здравствуйте, пригласите, пожалуйста, к телефону фоторепортера Игната Скребова, это звонят из Парижа… Срочно! — добавила она, еще больше повысив голос.

«Ничего, на того олуха, который поднимет трубку, это произведет впечатление», — решила девушка.

— И что потом, Светочка? — вернувшись из воображаемого Парижа, спросила Лидия Николаевна.

— Ничего. Как только он там возьмет трубку, вы здесь положите.

— Поняла! — кивнула Лидия Николаевна. — Светочка, — немного помолчав, спросила она, — а это не тот Игнат Скребов?

— Тот, — сухо ответила Светка.

— Ах, тот гад, значит! — сузив глаза, проговорила женщина. — Ну, тогда давай еще пару раз прорепетируем. Я этому подонку такой Париж устрою! — войдя в азарт, воскликнула она.

На следующий день за час до назначенного Светкой времени Лидия Николаевна поставила на стол телефон, стакан воды, положила лист с номером и торжественно, прямо напротив себя, водрузила огромный пузатый будильник. В назначенное время раздался звонок, и немного встревоженный Светкин голос произнес, как было условлено:

— Здравствуйте, Лидия Николаевна, у меня все хорошо!

После этих слов Лидия Николаевна замерла, уставившись немигающим взглядом на циферблат будильника. Даже если бы сейчас обрушились стены, она по-прежнему бы сидела, не отрывая глаз от минутной стрелки, — сто долларов за двадцать минут! Такое бывает раз в жизни, да и то через одного…

Когда стрелка приблизилась к роковой отметке, Лидия Николаевна позвонила и торжественно потребовала позвать Скребова. Услышав на скверном английском: «Скребов слушает!» — она тут же положила трубку и только тогда перевела дыхание.

Примерно через час появилась вся розовая от мороза, хохочущая Светка и, расцеловав Лидию Николаевну в обе щеки, протянула ей обещанные сто долларов.

— Да что ты, Светочка, — засмущалась женщина, — мне как-то и неудобно.

— Лидия Николаевна, берите без разговоров. Я теперь на Западе живу и знаю: за все надо платить, и нечего стесняться, вы честно заработали. Вы даже не представляете, как я вам благодарна… Ведь все зависело от вашего звонка!

Еще раз обняв и поцеловав раскрасневшуюся от удовольствия Лидию Николаевну, Светка упорхнула.


Выпив два бокала шампанского и прилично захмелев, Светлана поднялась, ощущая приятную негу во всем теле.

— Ну что ж, праздник удался на славу, — довольно ухмыльнулась она и направилась в номер.

В мягком полумраке мраморного холла к ней подошли два великолепно одетых молодых человека.

— Разрешите выразить свой восторг, — сказал один из них, — вы были самой красивой манекенщицей сегодняшнего дефиле!

Девушка расплылась в блаженной улыбке.

— Не могли бы мы вас попросить уделить нам минуты две, — вежливо продолжал незнакомец.

— Извините, я очень устала, — ответила Светлана.

Но молодой мужчина, ласково взяв ее за локоть, добавил:

— Это очень важно и интересно для вас.

— Ну, хорошо, — сдалась на уговор девушка.

— Тогда давайте где-нибудь присядем.

Они сели на велюровый диван, окруженный искусственными зарослями кустов.

— Светлана, — сказала молодой человек, — мы хотим предложить вам возможность заработать десять тысяч долларов и получить в подарок норковую шубу.

Светка от неожиданности и размаха предложения лишилась дара речи, а незнакомец тем временем продолжал:

— От вас потребуется совсем немного: надеть вот это, — и он указал на великолепную, палевого цвета, шубу, выставленную в витрине гостиничного бутика, — и приехать в Париж; зайти в один туалет, какой вам будет указано позже, где в условленном месте для вас будет оставлена дорожная сумка. Вы снимете свою шубу, положите ее в сумку, из которой возьмете точно такую же себе и плюс десять тысяч долларов.

Блаженный хмель от шампанского улетучился легким облаком.

«Десять тысяч долларов, — напряженно размышляла девушка, — десять тысяч долларов и потрясающая шуба. Господи, как мне нужны эти деньги!.. Я смогу купить себе кожаную куртку, сапоги от Кельяна или даже машину… Но что это значит? Это значит, что в эту, первую, шубу наверняка будут зашиты наркотики. Ой, нет, нет… полиция, милиция… Вот с кем не хочется иметь никакого дела».

— Ну, что вы нам ответите? — ласково спросил соблазнитель.

— Я думаю, что, к сожалению, не смогу вам помочь, — нехотя отказалась Светлана.

— Мне кажется, вы плохо подумали. Ведь мы могли бы и продолжить наше сотрудничество. А это значит — собственная квартира в Париже…

— Собственная квартира в Париже, — завороженно повторила Света.

— К тому же что вас останавливает? Когда вы летели сюда, вас кто-нибудь проверял? Только багаж, а к шубе никто даже не притронулся, разве не так?

— Да, — пришлось согласиться Светлане, — в самом деле.

— Ну вот, точно так же будет и когда вы полетите обратно.

— А почему вы решили обратиться ко мне? — настороженно спросила девушка.

— Ну, скажем, — чуть усмехнулся молодой человек, — вы нам понравились, и нам захотелось встретиться с вами еще.

— Я право не знаю, все так неожиданно, — мямлила Светка.

— Давайте договоримся так: завтра утром, часам к десяти, если вы примете наше предложение, а я думаю, вам нет никакого смысла отказываться от него, вы спуститесь в холл, зайдете в бутик и выпишете чек на эту шубу. Через полчаса она будет доставлена вам в номер. Итак, до завтра.

Они вежливо проводили Светлану к лифту и словно испарились за ее спиной.

Девушка провела беспокойную ночь и с головной болью встретила солнечно-розовое утро. Ее кидало между «да» и «нет»: то она окончательно соглашалась, то, покрывшись испариной испуга, резко отказывалась, то перед ней маячила собственная квартира в Париже, то коммунальная в Сибири. Светка злилась на нерешительность и проклинала свою чрезмерную осторожность.

— Ну кто будет проверять шубу у манекенщицы, возвращающейся в Париж?.. А вот и будут! Эти таможенницы такие злые, завистливые тетки… и тогда все, прощай, Париж, прощай, подиум… прощайте, все…

Светка посмотрела на часы, в ее распоряжении оставалось тридцать минут.

— Рискну! — решилась она и подошла к зеркалу поправить волосы, но, взглянув на себя, раскисла.

Словно волчок завертелась девушка по комнате, подвывая от раздирающих ее сомнений. Боясь сама себя, она подскочила к двери, закрылась на замок и, открыв окно, выбросила свой «золотой ключик» в белоснежно-серый сугроб. Обессилев от внутренней борьбы, Светлана упала на кровать. Полчаса она лежала не двигаясь, потом медленно поднялась, набрала номер портье и сказала, что случайно замкнулась, а ключ куда-то запропастился.

* * *


Игнат подъехал к отелю и вышел из машины. Какая-то неведомая сила тянула его еще раз увидеть Светку и сказать ей что-нибудь ужасно обидное, злое, послать проклятия и угрозы. Он узнал, когда манекенщицы будут покидать отель, и с минуты на минуту ждал появления своего белокурого врага. Светка вышла. Она была немного грустной, рассеянной. Игнат двинулся вперед и остановился так, чтобы девушка не могла пройти, не заметив его. Светлана и в самом деле чуть замедлила шаг, увидев злое лицо Скребова. Она смело посмотрела ему прямо в глаза насмешливым взглядом и презрительно улыбнулась. Рот Игната скривился, язык стукнул о зубы, но ничего не произнес. Он увидел не эти, насмешливо-колючие, а те, другие, полные беспредельного отчаяния синие глаза и услышал срывающийся от первой встречи с подлостью девичий голос: «Как же ты мог?»

«Ученик превзошел учителя», — невольно подумал он и, опустив голову, вернулся к машине.

Неожиданная встреча с Игнатом развеяла Светкино подавленное настроение. Она весело взглянула на мир и, удобно устроившись в автобусе рядом с Кристиной, с увлечением принялась ей показывать мелькавшие мимо окон достопримечательности Москвы.

В Шереметьеве, подходя к стойке таможенного контроля, Светлана почувствовала, что опять начинает злиться на себя, на свою просто невероятную трусость. Ее злости еще прибавилось, когда она увидела почти рядом с собой девушку точно в такой же шубе, какую ей так настойчиво предлагали. Шуба с плеча Кристины, словно ее подкладка была из каленого железа, стала жечь Светкино тело.

«Вот так и буду всю жизнь довольствоваться с чужих плеч. Дура!»

Ее глаза следили за девушкой в шикарной, собственной, палевой шубе, которая громко разговаривала на скверном французском языке со своей приятельницей. Она всем своим существом старалась подчеркнуть, что она — не русская, а иностранка, не важно какая, главное, иностранка. Света почти одновременно с ней протянула свои документы таможеннику у соседней стойки. Она не спускала глаз со все больше и больше очаровывавшей ее шубы. Неожиданно к девушке «в палевом» подошли двое таможенников, и как-то ласково, но чрезвычайно уверенно один из них взял ее за локоть. Девушка что-то возмущенно сказала, но тот легонько потянул ее за руку, она попыталась вывернуться, и тут остолбеневшая Светка увидела ее перекошенное от страха лицо.

«Боже мой! Боже мой! — застучала молотом мысль. — Шуба! Это ведь именно «моя шуба». Господи!» — Светлана не могла опомниться от ужаса.

Таможенник уже несколько раз сказал ей, что она может идти, но Света не реагировала на его слова, тогда он перешел на английский… И пока Кристина, стоявшая рядом, не дернула ее за руку, Светка ошалело смотрела в спину девушки в палевых мехах, конвоируемой таможенниками совсем в другую от Европы сторону.

Светлана, словно сомнамбула, двигалась за Кристиной. Она ни о чем не могла думать, как только о том, что будь ее осторожность хоть на йоту меньше, вместо этой девушки была бы она. Светка потеряла ощущение реальности, перед ее глазами, словно испорченное кино, повторялось одно и то же: ее берут за руки и уводят.

— Господи, какой ужас! — громко произнесла она и очнулась. «Господи, какое счастье, — уже подумала она, — что у меня на плечах шуба Кристины и я возвращаюсь в Париж!»


15


Тамара очнулась и почувствовала, что лежит на чем-то колючем и жестком. На сколько позволяли ей силы, молодая женщина приподнялась и попыталась понять, где она находится. Но разглядеть что-либо в непроглядной беззвездной ночи джунглей было невозможно. Тамара обхватила руками ноги, уткнулась головой в колени и принялась утешать себя, что завтра утром все-таки появится Амир и заберет обратно жертву своих садистских наслаждений. Но такое утешение мало помогало ей.

«Как, каким образом он появится здесь? Даже вертолет запутается в этих нескончаемых ветках, в этом удушливом зеленом аду. Господи, хотя бы одно дуновение ветерка…»

Голова молодой женщины закружилась, в памяти стали всплывать прохладные пейзажи Бретани, огромные золотистые пляжи, острое покалывание холодных волн и ветер, ветер…

Тамара проснулась от того, что кто-то больно ударил ее в плечо. Открыв глаза, молодая женщина увидела что-то черное, испачканное грязью, она в страхе отпрянула назад и поняла, что это нога папуаса. Папуас бросил ей разрубленный пополам плод и вышел из шалаша. Тамара осторожно попробовала нежную сладковато-терпкую мякоть неизвестного ей фрукта.

«А может быть, они не каннибалы? — осмелев, подумала она. — Надо попытаться с ними поговорить».

Тамара выползла из шалаша, с неимоверным трудом поднялась на ноги и, шатаясь, пошла в сторону сидящих кругом папуасов. Подойдя к ним, она опустилась рядом на землю и заговорила с ними по-английски. Они что-то буркнули ей в ответ, а один из них больно схватил ее за руку и поволок назад в шалаш.

— Что, что вы хотите?! — кричала Тамара на всех языках, какие знала.

Папуас грубо бросил ее на циновку.

С изодранными о землю ногами и сильно пораненным локтем молодая женщина лежала, будучи не в силах пошевелить даже пальцем. К вечеру она почувствовала странную прохладу и теряющим сознание мозгом поняла, что это лихорадка.

«Что ж! Умереть от лихорадки или малярии гораздо лучше, чем от ножа людоеда».

«Ужасная лихорадка» приблизилась к ней, обхватила своими ледяными руками озноба и прижалась своим раскаленным телом температуры 40 градусов.

Тамара потеряла ощущение реальности…


Сознание вернулось неожиданно: какие-то неприятные вскрики, стоны вывели молодую женщину из небытия. Она с наслаждением потянулась и почувствовала, что безумно голодна. Тамара оперлась на руки и встала, с удивлением разглядывая свои ногти. Они заметно отросли с тех пор, как она видела их в последний раз.

«Значит, я болела… и не умерла, — огорченно подумала она. — И если папуасы меня не съедят… я всю жизнь должна буду провести здесь…»

Вскрики и стоны отвлекли Тамару от размышлений, и она посмотрела по сторонам. Недалеко от нее две папуаски слепились в каких-то странных объятиях: они то ли терзали, то ли ласкали друг друга; чуть подальше четыре папуаски выделывали вообще что-то непонятное.

Тамара напрягла зрение.

— Ничего себе! — воскликнула она. — Да я на острове Лесбос! Господи, только этого мне не хватало…

Остановившимися от страха глазами Тамара увидела, что к ней направляется раскрашенная в цветочек папуаска. Она что-то крикнула своим соплеменникам и, обхватив Тамару руками за бедра, хотела повалить на землю. Ошалело глядя на грузную, уродливую папуаску с длинной обвислой грудью и почти беззубым ртом, молодая женщина инстинктивно толкнула ее ногой в живот. Та отскочила, издав дикий вопль. Папуаски, оставив свои любовные утехи, окружили Тамару и вопящую соплеменницу. Они о чем-то недолго спорили, а потом разом утихли. Две туземки схватили Тамару за руки, а раскрашенная в цветочек опять начала свои домогательства. Чувство такой мерзости охватило молодую женщину, что она, неожиданно резко дернувшись, взбрыкнула ногами и брызнула фонтаном рвоты на одну из державших ее за руку папуасок. Тело Тамары скрючивалось, тряслось, выворачивалось, волны тошноты набегали с неослабеваемой силой. Туземки, разочаровавшись, бросили ее и вернулись к своим любовным утехам.

Тамара кое-как доползла до большого чана в надежде найти в нем воду, но вместо воды увидела жуткого серо-черного жука. Стоя на четвереньках, она огляделась по сторонам, и ее замутненный взгляд различил небольшой ручеек. Все так же, на четвереньках, она добралась до ручейка и опустила лицо в его прохладную ласковую воду. Кое-как умывшись, Тамара вернулась на циновку под навесом. Чтобы избежать новых домогательств, молодая женщина легла и, притворившись спящей, сквозь щелки полуприкрытых век рассмотрела все поселение.

«Действительно, прямо остров Лесбос, — решила она. — Ни одного мужика, только бабы. Так, значит, папуасы меня им как бы в подарок преподнесли, для развлечения…»

К Тамаре приблизилась девочка и поставила перед ней сухую половинку оболочки какого-то плода, наполненную чем-то не очень приятно пахнущим. Задерживая дыхание, она съела эту гадость, обильно запив ее водой. К вечеру молодой женщине стало опять плохо: поднялась температура, режущая боль в животе исторгала из ее перекошенного рта глухие стоны. Папуаски напоили ее горьким снадобьем, но боль в животе от этого ничуть не уменьшилась. Тамара корежилась на колючей циновке в шелковых лоскутках некогда шикарного пеньюара. Она то впадала в краткое спасительное забытье, то, вернувшись в ужасную реальность, молила у жестокосердного Бога смерти, но даже в такой малости он отказывал ей.

Когда однажды, по-видимому, почувствовав себя немного лучше, Тамара очнулась, то с удивлением обнаружила, что лежит под деревом, а рядом сидят папуасы. Заметив, что она пришла в себя, один из них протянул ей что-то съедобное и какую-то доисторическую флягу с водой. Как догадалась Тамара, папуасы почему-то решили забрать ее от папуасок-лесбиянок и, словно тюк, тащили с собой. Дикари стали готовиться к ночлегу: вольготно раскинувшись на земле, они захрапели. Тамара, съежившись, сидела около них. Тучи насекомых облепили все ее тело, нещадно терзая когда-то изнеженную душистую кожу. Губы, веки, нос молодой женщины раздулись от зудящих укусов; вокруг все время что-то шуршало, пищало, шипело. Сердце Тамары поминутно сжималось от страха.

— Господи, да что же это такое? Что же со мной будет? Зачем меня забрали у лесбиянок, чтобы ублажать племя мужиков? Чтобы меня съели?..

Тамара представила себе, как безмерно доволен Амир, смакующий ее смертельный ужас. Может быть, он сейчас сидит в своем белом дворце в Ливане, может быть, в шикарной парижской квартире и, держа рюмочку коньяку, ласкает в воображении адские мучения не угодившей ему любовницы.

Тамара в ярости сжала зубы. О! Как хотелось ей хотя бы на один миг очутиться рядом с Амиром и медленно, с наслаждением воткнуть папуасское копье в его холеный живот. Именно копье, чтобы пронзить насквозь, чтобы услышать его отчаянные вопли.

* * *


Амир в это время сидел за массивным письменным столом в своем парижском кабинете и внимательно рассматривал лежащую перед ним карту острова Новая Гвинея. Перед его мысленным взором представали скалистые горы с вековыми снегами и ледниками, почти непроходимые джунгли, болота, тучи москитов, змеи с восхитительными узорчатыми окрасками, крокодилы, пиявки, ядовитые насекомые и «великолепный» климат с температурой, не опускающейся ниже 40 градусов в тени, и почти стопроцентной влажностью, при котором даже легкое движение горячего влажного воздуха ощущается как блаженство. Этот «зеленый ад» смертелен для европейцев, тропические болезни убивают их организм очень быстро. Но Амир желал Тамаре не болезней, он желал ей только встречи с папуасами племени куку-куку или асмат. Они жили по старым племенным законам: врага нужно убить, отрезать ему голову и съесть тело. За это победителя Боги одарят смелостью, силой своей жертвы, и он станет непобедимым. Папуасы считали, что жертва должна испытывать как можно больше страха и боли, лишь тогда съевшие ее обретут настоящую силу и мужество.

Амир закрыл глаза, представляя, как нежную, холеную плоть Тамары терзают кровожадные зубы дикарей, се тело, истекающее кровью. Главное, ее тело, ее неповторимое, восхитительное тело…

«Тамара, Тамара! — невольно застонал Муфарек. — Неужели я никогда се больше не увижу?» — холодея от ужаса, подумал он.

— Она сама во всем виновата, — пытаясь оправдаться перед собой, сказал Амир. — Я любил ее как ни одну женщину. Я хотел сделать ее своей женой… И я имел полное право наказать ее.

Но образ Тамары не покидал его воспоминаний.

«Ах, если бы было можно сейчас оказаться в джунглях, взять истерзанную, испившую чашу мучений Тамару на руки, привезти сюда, положить вот на этот диван и сказать: «Ты поняла? Ты — только моя!»

Он вспомнил, как торжествовал, увидев испуг в глазах гордой женщины, как растягивал удовольствие, мучая ее неизвестностью. Первый укол совести он ощутил сразу же, как только увидел уносимый потоками ветра белый купол парашюта, который, словно бутон гвоздики, плавно скользил по воздушной глади. Ему захотелось дернуть за невидимую нить и вернуть Тамару назад, но он подавил в себе это желание.

В Париже не проходило и дня, чтобы он не вспоминал о Тамаре. Сначала он упивался местью, а вот теперь — сокрушающая тоска. Амир стал просыпаться по ночам от ее душераздирающего крика о помощи. Это злило, выводило его из равновесия. Муфарек не мог простить себе слабости, что так увлекся ею, и вот теперь расплачивался за свою слабость. Он был вынужден отомстить ей за то, что она предпочла ему другого мужчину.

Амир вскочил из-за стола и бросился в ванную. В одно мгновение раздевшись, он встал под холодный душ, но и здесь видение Тамары не исчезло.

* * *


С первыми лучами солнца папуасы тронулись в путь. Опухшая от укусов Тамара теперь была вынуждена идти сама. Она поминутно вскрикивала, то от боли в ступнях, в которые все время впивались какие-то жуткие колючки, то от того, что она видела вокруг себя: змеи, пауки, не говоря уже о кровожадных насекомых. Подойдя к реке, папуасы быстренько соорудили плот и весело помчались вниз по течению. Тамара вся сжалась в комок от страха: словно почетным эскортом, плот почти всю дорогу сопровождался несколькими крокодилами. Несчастная женщина вздрагивала и в отчаянии озиралась по сторонам от каждого толчка непрочного плота. Наконец папуасы издали радостные вопли, завидев свою деревню. Тамаре отвели место под одним из навесов. Она с трудом села на циновку и расплакалась: ее ступни превратились в кровоточащую рану, ее кожа стала темно-красной от укусов, грудь съежилась, превратившись в два отвратительных мешка. Она попыталась хоть как-то объясниться с туземцем, принесшим еду, но тот зло отмахнулся и ушел. Обессиленная, Тамара в мокрых и грязных лохмотьях заснула на циновке.

Утром она рассмотрела деревеньку папуасов. Порой ей казалось, что она смотрит красочный голливудский фильм из жизни дикарей: лица и тела мужчин были ярко и зловеще раскрашены, в носы продеты кабаньи клыки, единственной их одеждой были холимы, которые поражали многообразием размеров и конфигураций. Тамару никто не охранял, потому что бежать ей было некуда. Несколько дней она как тень слонялась по деревне, пыталась объясниться с туземцами. Силы покидали ее, она еле передвигала ноги и, упав на циновку, лежала не двигаясь, словно мумия. К ней несколько раз подходила старая женщина с питьем и маленьким барабаном: пока она пила отвар, та стучала в барабан и что-то беспрестанно бормотала. Как ни странно, но Тамаре стало лучше.

В этот день молодую женщину поразила необычная суета в деревеньке. Папуасы разоделись, вернее, разукрасили себя кто во что горазд, надели нарядные холимы с пышными опушками из перьев птиц, водрузили на головы невероятно грязные всклокоченные парики и время от времени воинственно потрясали копьями, издавая радостные крики.

«Вероятно, они готовятся к какому-то своему празднику», — подумала Тамара, и холодные струйки пота пробежали по ее спине.

Она замерла от дикого страха: к ней направлялась группа папуасов. Дикари шумно окружили несчастную женщину, один из них сорвал с нее последние лохмотья и, схватив железными руками, словно барана, поднял ее над своей головой. Папуасы издали душераздирающие вопли восторга. Тамара от ужаса заорала вместе с ними. Торжественно держа Тамару в руках, папуас вынес теряющую сознание от животного страха молодую женщину на круглую, плотно утоптанную площадку, положил на какой-то треножник и ловко привязал к нему. Дикари, окружив жертву, начали свои ритуальные танцы. Тамара кричала не останавливаясь, дергалась всем телом, но это только подзадоривало их. Иногда озарявшее ее сознание говорило, что то, что происходит, — абсурд, что этого не может быть, но абсурд неумолимо превращался в реальность. Наконец туземцы немного угомонились, и к молодой женщине со сверкающим огромным ножом подошел безобразно раскрашенный папуас. Глаза Тамары вылезли из орбит, жилы на шее напряглись, готовые лопнуть, а рот искривился в судорожном нечеловеческом вопле. Дикарь ловко полоснул Тамару по животу, и из разреза под возбужденные крики папуасов брызнула кровь. Он смочил пальцы в горячей крови и нанес несколько мазков на свое лицо, затем полоснул живот жертвы второй раз; Тамара издала последний вопль и провалилась в темноту. Но мучения жертвы на этом не кончились, это было только вступление. Папуас лишь осторожно, будто лезвием, подрезал кожу, истязания должны были начаться позже. Тамара, очнувшись от обморока, с удивлением обнаружила, что еще жива. Вопли и движения дикарей становились все более агрессивными, они жаждали мученической смерти жертвы. Собрав еще оставшиеся у нее силы, молодая женщина дернулась всем телом и, издав ужасающий крик, опять полетела в черную бездну. Когда она нехотя пришла в сознание, то увидела нависшее над собой лицо. Тамара захрипела, безумно водя глазами. Неожиданно губы у лица зашевелились, и она услышала тихое:

— Все будет о'кей.

«Папуас, папуас со светлыми волосами!» — сверкнуло сознание.

Дикари продолжали оглушительно орать, стучать копьями, а лицо со светлыми волосами исчезло и появилось вновь только через вечность. Тамара почувствовала, что веревки неожиданно ослабли и ее, словно шаль, перекинули через чье-то плечо. Затем все смешалось, замелькало и пропало.

* * *


Тамара открыла глаза и обнаружила, что она мерно покачивается на носилках среди нескончаемой влажно-удушливой зелени джунглей. Молодая женщина чуть приподняла голову и увидела темно-коричневую спину папуаса, но испуг не успел подоспеть к ней, так как в этот же момент она услышала ласкающие ее слова:

— Все будет о'кей! Не волнуйтесь! — И к ней склонилось светловолосое лицо. — Вы понимаете по-английски?

Молодая женщина открыла рот, намереваясь ответить, но вместо «да» раздалось глухое шипение, она потеряла голос.

— Не волнуйтесь! — засуетился светловолосый. — Это пройдет. Вы только закройте глаза, если понимаете.

Тамара на миг закрыла глаза и тут же опять уставилась на своего спасителя, боясь потерять его из виду.

— Очень хорошо! — обрадовался он. — Меня зовут Энди Мелтон, я — исследователь, путешественник.

Молодая женщина вновь попыталась что-то сказать, но лишь испытала режущую боль в горле.

— Вам не надо говорить. Берегите силы. Подождите. Может быть, через неделю все пройдет. Сейчас мы направляемся в мой лагерь, а эти два папуаса — мои помощники, они славные и очень добрые. Вам не следует их бояться. Отчасти именно им вы обязаны своим спасением. В лагере мы поживем некоторое время, а потом за нами прилетит вертолет, и вы сможете вернуться домой. По правде сказать, мне бы очень хотелось узнать, каким образом вы оказались здесь. Это просто невероятно!

Тамара в знак согласия закрыла глаза.

— Однако нам пора отдохнуть, — продолжал Мелтон.

Он что-то сказал своим темнокожим помощникам на их языке, и они осторожно положили носилки, сплетенные из ветвей деревьев, на которых лежала измученная Тамара. Энди расстелил брезент и предложил:

— Если вы хотите, я помогу сесть сюда. Вам будет удобно.

Тамара испуганно замотала головой, указывая на свой забинтованный живот.

— О, нет! Это не опасно. У вас лишь была оцарапана кожа.

«Ничего себе оцарапана! — обиженно подумала Тамара. — Но если он считает, что я могу сидеть…»

Молодая женщина медленно с помощью Мелтона приподнялась с носилок и села на брезент. Он заботливо подвинул ей под спину рюкзак.

— Ну, вот теперь можно и пообедать.

«Какая великолепная мысль! — подумала Тамара, и слабая улыбка скользнула по ее измученному лицу. — Боже мой! Консервы!» — Она жестом выразила свой несказанный восторг.

Вкус привычной пищи показался ей райским после изуверских изысков местной кухни. Тамара закрыла глаза и ощутила легкую истому блаженства. Съев самый шикарный обед в своей жизни, молодая женщина приложила руки к груди, благодаря своего спасителя. Энди ласково улыбнулся.

«Какой симпатичный!» — отметила она.

Энди Мелтон и в самом деле был очень видным мужчиной лет сорока: высокий, светловолосый, с такой же светлой вьющейся бородой и темно-карими, удивительно умными глазами.

— Давайте все-таки познакомимся поближе, — предложил он, достав лист бумаги и ручку. — Напишите, как вас зовут.

Молодая женщина радостно кивнула головой, и на белый лист легли дрожащие буквы: «Тамара… из Парижа».

— О! Париж! — воскликнул Энди. — Я очень часто бываю там. — И, перейдя на французский, спросил: — А чем вы занимаетесь?

Она, немного замявшись, написала: «Я — переводчик с русского».

— Ого! Вы знаете русский? Я тоже как-то пытался выучить, чертовски сложный язык, поэтому отложил на время.

«Я — русская», — написала Тамара.

— Русская! — изумленно воскликнул Энди. — Это просто невероятно: русская парижанка в джунглях Новой Гвинеи! Я сгораю от любопытства узнать, как вы здесь оказались! — И он с нетерпением уставился на бумагу.

Подумав минуту, молодая женщина написала:

«В двух словах это описать невозможно…» — она хотела еще что-то добавить, но слезы выступили на ее глазах, и встревоженный Энди сказал:

— И не надо! Не надо… У нас еще будет с вами время поговорить. Может быть, вы хотите меня о чем-то спросить?

«Когда мы сможем вернуться?» — написала Тамара.

Энди потеребил бороду, кашлянул и немного неуверенно произнес:

— Я думаю, через месяц.

В глазах Тамары замер вопрос: «Почему так долго?!»

— Я же не знал, что встречу вас, — улыбнулся Мел-тон. — А вертолет за мной прилетит только через месяц. Но вы не расстраивайтесь, — ласково проведя рукой по ее волосам, сказал он. — Время пролетит быстро…

Молодая женщина покорно вздохнула.

«Дайте мне зеркало!» — попросила она.

Прочитав ее просьбу, Энди рассмеялся:

— К сожалению, вынужден вам отказать. За ненужностью не беру с собой в экспедиции…

Тамара огорченно покачала головой.

Отдохнув еще немного во влажной тени деревьев, они тронулись в путь. Молодая женщина мерно покачивалась на гибких ветвях носилок и время от времени поглядывала на шедшего рядом с ней Энди Мелтона.


Через два дня тяжелейшего пути Энди радостно воскликнул:

— Вот мы и дома!

Домом оказался просторный шалаш и вбитый в землю стол перед ним.

Тамара показала жестом, что хочет пойти помыться к ручью.

— Да, конечно! — закивал Мелтон и протянул ей мыло.

Она взяла этот душистый кусочек мыла с таким благоговением, с каким в Париже не брала даже бриллианты.

— …У меня и лишняя зубная щетка найдется…

Молодая женщина как завороженная смотрела на тюбик пасты и голубоватые ворсинки зубной щетки.

— А змеи? — жестом спросила она.

Ей теперь совсем не хотелось умирать.

— Нет, не бойтесь! Хотя и беспечной быть тоже не надо.

Тамара обреченно вздохнула и направилась к ручью. Вдогонку ей полетели полотенце и защитного цвета рубашка Энди. Сам Мелтон энергично принялся обустраиваться в своем незатейливом доме. Неожиданно со стороны ручья донесся какой-то странный глухой звук, он посмотрел туда и с досадой на самого себя воскликнул:

— Вот черт! Надо же было проверить!

Со всех ног Мелтон бросился к ручью, поднял с земли молодую женщину и, ласково обняв ее, сказал:

— Это не страшно.

Тамара замершими на одной точке, словно остекленевшими глазами смотрела куда-то вдаль, в правой руке ее было зажато зеркало.

Мелтон с трудом разжал ее пальцы и, взяв молодую женщину на руки, отнес в шалаш.

Когда Тамара, наплескавшись в прохладной воде ручья, вытерлась полотенцем, надела рубашку, то обнаружила в нагрудном кармане зеркальце в пластмассовом футляре. Она проворно достала его, взглянула и от ужаса рухнула на землю. Вместо своего лица Тамара увидела сморщенное, красно-коричневого цвета лицо старухи и спутанные пряди совершенно седых волос.

Состояние шока от увиденного перешло в истерику. Растерявшийся Энди суетился вокруг нее с бесполезным стаканом воды, пока наконец не догадался насильно дать ей таблетку снотворного. Когда мягкие лапки сна начали подбираться к сознанию, Энди, обняв за плечи и баюкая всхлипывающую Тамару, без устали повторял:

— Это не страшно… это пройдет… Вы белокожая, а светлая кожа не может сохранить свой цвет в этих условиях, а краснота — это от укусов, это вообще пустяки… Волосы тоже не страшно. Их можно покрасить… А вам сейчас надо хоть немного окрепнуть…

Через неделю Тамара начала издавать слабые звуки и чуточку повеселела.

«Энди, как вы меня нашли?» — написала она на листке, когда немного пришла в себя от шока.

В сумерках надвигающейся тропической ночи они сидели у тлеющего костра.

— Я уже вам как-то говорил, что своим спасением вы отчасти обязаны вот этим славным туземцам, — Мелтон указал рукой на мирно спящих недалеко от них папуасов. — Они уже как бы живут в более цивилизованном мире, часто бывают в Вамене, небольшом городке, который посещают туристы. Папуасы предлагают им свои услуги в качестве носильщиков, лезут под объективы фотокамер, фотоаппаратов, клянчут деньги и еду, кое-что продают, покупают. Я нанял своих помощников именно в Вамене, мы добрались сюда, разбили лагерь. Однажды они попросили у меня разрешения навестить родственников, живущих в трех днях ходьбы отсюда. Когда они вернулись, то рассказали мне, что воины племени асмат обнаружили в джунглях белую женщину. Я сначала не поверил. Белая женщина в тропических джунглях… Как, каким образом она могла попасть туда… только с неба…

Тамара грустно закивала головой.

— …Но почему-то я не переставал думать об этой скорей всего выдумке папуасов. Какое-то необычное чувство толкало меня удостовериться в том, что эти слухи — самая настоящая небылица. Если все-таки допустить, что это правда, то белую женщину ожидает страшная участь. Кстати, — обратился к ней Энди, — у вас потрясающе крепкий организм. Это просто загадка, что вы не погибли в первые несколько дней от какой-нибудь тропической болезни или от укуса змеи. Вы — потрясающе везучая женщина.

При этих словах Тамара издала такой хрип, что Энди вздрогнул.

— Вы не согласны? И тем не менее это так. Помимо того, что вы остались живы, вы открыли для себя неизведанный ранее мир, белое пятно на карте, вы вошли в число тех немногих, кто ступил на землю Новой Гвинеи…

— Я бы тогда считала себя везучей, если бы никогда не ступала на землю этой проклятой Гвинеи, — тихо просипела Тамара.

— К вам вернулся голос! — радостно воскликнул Энди.

— В самом деле, — удивленно моргая ресницами, шепотом произнесла она. — А дальше?

— Дальше… я решил пойти и убедиться в невозможности появления здесь белой женщины. Любопытство и страх за участь беззащитного создания подгоняли меня, хотя, повторяю, я не особо верил в эти россказни папуасов. Когда мы приблизились к поселению племени асмат, то услышали бой барабанов, обычно сопровождающий кровавый ритуал. По правде сказать, каннибализм постепенно уходит из жизни папуасов, и такие ритуалы стали довольно редким явлением… но случаются. К тому же вам опять повезло, вы попали к более цивилизованным представителям племени асмат. Окажись вы чуть-чуть западнее, вряд ли кто бы вам смог помочь. Там каннибализм имеет весьма крепкие корни. Ваша судьба словно спасала вас.

Год назад я сам был гостем этого племени, правда, гостем, а не жертвой я оказался благодаря случаю. Я наткнулся на группу папуасов, которые с душераздирающими криками неожиданно появились из кустов. Их предводитель с копьем наперевес направился было ко мне, тут я увидел в двух шагах от него ядовитую черно-фиолетовую змею, готовую впиться ему в ноги. Недолго думая, я тут же выстрелил. Дикарь по достоинству оценил мой поступок, и я на несколько дней стал его гостем. И вот теперь ему предоставилась возможность отплатить мне за свое спасение. Он радостно приветствовал мое появление на празднике, не подозревая, что я хочу его испортить. Я объявил ему, что женщина, которую они собираются съесть, — моя жена, пропавшая несколько недель назад. Вот тогда вы впервые и увидели меня.

— Но потом вы исчезли на целую вечность…

— С дикарями тоже нужна дипломатия. Не мог же я вас просто отвязать и унести. Папуас рассказал мне, как его воины, отправившись на охоту, обнаружили вас и, чтобы не возвращаться назад, решили оставить свою находку у амазонок.

— Ничего себе амазонки! — проскрипела Тамара. — Лесбиянки натуральные.

— Совершенно верно, — подтвердил Энди. — Папуасские амазонки используют мужчин из соседних племен только для продолжения рода, и если новорожденный ребенок окажется мальчиком, мать подпускает к нему кобру.

— О Господи! — выдохнула Тамара.

— Но я вас должен разочаровать, вы не понравились амазонкам, и поэтому они вернули вас возвращавшимся с охоты дикарям, которые доставили свою невольную добычу к себе в деревню, где и было решено устроить каннибальский праздник.

От ужасающих воспоминаний ее тело покрылось липкими каплями пота.

— Энди, я никогда не смогу вас отблагодарить за то, что вы для меня сделали. Вы не просто спасли меня от смерти, вы спасли меня от мучительной, страшной смерти, какую может придумать только дикарь…

Молодая женщина припала горячими губами к плечу Мелтона и заплакала.

— Тамара, успокойтесь, все позади, — неумело пытался утешить ее он.

— Ведь вы рисковали из-за меня…

Энди усмехнулся:

— Не спорю, что папуасы с моим появлением вполне могли бы обрести и десерт… Если признаться, то я просто остолбенел, когда увидел вас привязанной к жертвенному треножнику. Мне показалось, что у меня галлюцинации… белая женщина в джунглях… тем более, что ни о каких авиакатастрофах не было и слуха…

— Это была личная катастрофа, — криво усмехнулась Тамара и поведала Энди историю своей трагической встречи с Амиром Муфареком.

— То, что вы мне рассказали… просто невероятно. Ведь он отлично знал, на какую страшную участь обрекает вас. Это в самом деле не человек, а монстр.

— Знаете, Энди, сейчас, когда я немного пришла в себя, меня одолевают противоречивые чувства: порой я безумно хочу ему отомстить, а порой покрываюсь ледяным потом только от одной мысли: вдруг ему станет известно, что я осталась жива.

— Я полагаю, он никогда об этом не узнает.

— А если я случайно натолкнусь на него в Париже?

— В конце концов, можно переехать жить в другой город.

— Что вы, Энди, — мечтательно прикрыв глаза, произнесла Тамара, — разве может быть другой город! Париж для меня — это все!

— Ну, вообще-то вероятность случайной встречи в Париже весьма невелика, но не исключена… А мстить я вам не советую. Он — страшный, опасный человек… да и что вы можете сделать… только откроетесь ему, и он вновь попытается вас уничтожить.

— Я не могу жить, зная, что он радуется, отправив меня на мученическую смерть.

— Ничего, ничего…

— Ах, Энди, — Тамара взяла его руку и приложила к своей щеке, — у меня не хватает слов, чтобы выразить все, что я чувствую: безмерную благодарность… и безмерную ненависть.

* * *


В эту тихую ночь на другом конце земного шара, в джунглях улиц, пересекаемых автомобильными реками, в сверкающей чаще огней и блеска рекламы, в шикарном ресторане с двумя роскошными девицами сидел Муфарек и мрачно поглядывал на своих красавиц.

«Даже на миг никто не может затмить Тамару, — безнадежно размышлял он, — никто… А вдруг она жива?! Нет, этого не может быть… я рассчитал все точно…»

Задыхаясь от ярости на самого себя, Муфарек резко вскочил из-за стола, подозвал официанта, расплатился с ним и, ничего не сказав своим спутницам, быстро вышел из ресторана.

Он сел в машину и помчался по переливающемуся ночными огнями Парижу.

«Как же она любила этот город, — подумал Амир. — Сейчас бы непременно затянула меня на Елисейские Поля есть мороженое или на шоу в «Лидо»…» Глухой стон вырвался из его груди.

«Лучше бы она умерла у меня на глазах… А так… — Муфарека мучило сознание того, что он сделал с Тамарой. Теперь он хотел только одного, — чтобы она умерла от страха еще в воздухе и белоснежный парашют, словно саван, покрыл ее на земле. — Да, скорей всего так и произошло, — утешал он себя. — Шок был настолько велик, что сердце у нее вряд ли выдержало… а если… Там столько змей, ядовитых пауков…»

Он представил прекрасное тело Тамары, распростертое на вечно влажной зелени, и скользящую по нему змею.

Раздался визг тормозов, и водитель, ехавший по перекрестку, что-то раздраженно крикнул ему вслед.

— А вдруг Тамара попала к каннибалам?

Амир остановил машину, его трясло как в лихорадке.

— Что я наделал? Что я наделал?..

Он вышел из автомобиля и, согнувшись, побрел по улицам, то многолюдным, ярко освещенным, то тихим, узеньким, напоминающим средневековый Париж. Ноги привели его к дому Тамары. Он поднялся на последний этаж, открыл дверь, вошел в квартиру и не узнал ее.

«Она все, все переделала, — подумал Амир, садясь на диван, — и вышло неплохо…»

— А! И шторы заказала, — вслух произнес он, разбирая почту.

На комоде Муфарек увидел ее любимую туалетную воду со сладким запахом греха «Анжель», он взял флакон, нажат на пульверизатор, и нежные томно-терпкие капли упали на его ладонь… он вдохнул пьянящую смесь…

«Нет, такая женщина не могла умереть… Во всяком случае, я должен сам удостовериться, что ее больше нет в живых. Но ведь это же безумие! — холодно сказал рассудок. — Что ж, — ответил себе Амир, — иногда бездумные решения оказываются самыми правильными».

* * *


— Я живу в Москве… Ты живешь в Париже, — усердно ломая язык, напрягая щеки, сосредоточенно повторял за Тамарой по-русски Энди.

— Ох! — вздохнула она. — Москва, Париж… Мне кажется, что это из другой жизни… Посмотри, — вытянув вперед свои потемневшие с незаживающими ранами от укусов руки, сказала молодая женщина, — что он со мной сделал, во что превратил… он уничтожил меня.

— Тамара! Все забудется, и ты еще будешь счастлива, — тщетно пытался найти веские слова для утешения Энди.

— Счастлива! А Реми! — кусая губы, чтобы удержать прорывающиеся слезы, горестно воскликнула она. — Реми приехал в Париж, а меня нет, я исчезла… и как я появлюсь перед ним в таком виде? Целый месяц я пробыла у папуасов, второй месяц с тобой в ожидании вертолета, а сколько мне понадобится времени, чтобы меня хотя бы узнали?!

— Тамара, прости, я скрывал от тебя, но дело в том, что вертолет нам придется ждать еще не меньше месяца…

— Что?! — Глаза Тамары сверкнули майскими молниями.

— Я не хотел тебя расстраивать…

— Что? — бессильно опустив голову, пробормотала несчастная женщина. — Но я больше не могу задыхаться от этой невыносимой мерзкой влажности, на моем теле уже не осталось живого места от укусов проклятых москитов… Я больше не могу, я умру! — Истеричные рыдания охватили спазмами грудь и шею Тамары.

Взволнованный Энди бросился за водой.

— Тамара, но ведь осталось ждать не так уж много… всего тридцать дней. И если кто и должен расстраиваться и рыдать, так это я.

Молодая женщина с удивлением подняла на него глаза.

— Почему ты?

— Я же приехал сюда не отдыхать, я приехал исследовать остров, а не сидеть на одном месте. У меня была четкая программа, и мне надо было ее выполнить. Такие экспедиции стоят чрезвычайно дорого, и кто знает, когда я вновь смогу вернуться сюда, — с грустью в голосе произнес Энди. — Так что мы с тобой вдвоем пострадали из-за патологической злобы Муфарека.

— Я ему отомщу, я ему отомщу! — сжимая кулаки и потрясая ими, завизжала Тамара.

— Нет, нет. Я долго думал об этом и вот что посоветую: когда ты вернешься в Европу, то сразу же поезжай в Швейцарию и сделай себе пластическую операцию, измени себя…

— Но я не хочу!

— Хочешь не хочешь, а придется. Ведь ты собираешься опять жить в Париже.

— А где же еще?! Из Парижа этой сволочи меня изгнать не удастся!

— Так же как и мне вряд ли удастся удержать тебя от мести. Но послушай: чтобы отомстить и остаться живой, тебе надо время, а его у тебя не будет, если ты вернешься в прежнем облике. Ты должна стать другой, хотя бы для того, чтобы свершить свою месть.

Слова Мелтона явно заинтересовали Тамару.

— Ты так думаешь? — задумчиво протянула она. — И, наверное, ты прав. Что ж, — оживилась молодая женщина, — мне никогда особенно не нравился мой нос, хотя, надо отдать ему должное, он весьма величественно подчеркивал мою индивидуальность… Энди, — обратилась она к нему, — а ты меня больше не обманываешь? Нам действительно осталось ждать один месяц… или еще один год?..

Тамара замерла, ожидая ответа.

— Нет, в самом деле один месяц, — поспешил успокоить ее Мелтон, — но проблема в том, что вертолет прилетит не сюда и нам придется немало пройти по джунглям до условленного места. Так что волей-неволей ты станешь первооткрывательницей.

— Я бы с удовольствием уступила эту честь кому-нибудь другому, хотя бы Муфареку.

— Чувствую, что Муфареку не избежать этой участи, — захохотал Мелтон, — ты, несомненно, позаботишься об этом.

— И долго нам идти до условленного места? — стирая тут же снова выступающий пот со лба, спросила Тамара.

— Месяца как раз хватит!

* * *


— Никогда бы добровольно не отправилась в этот ад, — задыхаясь, проговорила Тамара, пробираясь сквозь обвивающие ее тело гибкие, влажные ветви. — Прости, Энди, я скажу тривиальную вещь: ты или святой, или ненормальный.

— Я — исследователь.

— Все, больше не могу, давай отдохнем, — взмолилась молодая женщина.

Мелтон сделал знак папуасам, и они вырубили небольшую полянку среди неприступных крепостных стен вечной зелени.

— Неужели интересно всю жизнь сидеть в городе, где тебе знакома каждая улица, каждый камень? — начал Энди, стремясь объяснить Тамаре свои взгляды.

— Нет, лучше задыхаться в этом гнилом воздухе и умереть от укуса какой-нибудь гадины… Лучше потерять человеческий облик: не бриться, не мыться, продираться куда-то, ломая себе шею, чтобы увидеть какого-то черно-коричневого дурака-папуаса, который к тому же может еще и слопать тебя! — с трудом опустившись на брезент, резко ответила Тамара. — Ты прости меня, Энди, если бы не ты, я уже ничего не смогла бы сказать. Мне надо благодарить Бога за то, что тебе надоели чистые, прохладные улицы Лондона, но я никогда-никогда не пойму тебя.

— Ну как тебе объяснить? Какая-то огромная сила будто толкает меня вперед, и эта сила — смысл моей жизни.

— Это я как раз понимаю. Точно так же я очутилась во Франции; что-то внутри меня не давало мне покоя, в голове была только одна мысль — жить в Париже!

Тамара взяла кусочек жареного мяса, которое приготовили папуасы.

— Какой-то у него странный вкус… — недоуменно пробормотала она.

— Да, конечно, ведь это мясо крокодила, — спокойно ответил Энди, с удовольствием отправив себе кусок в рот.

— Что? — зарычала Тамара. — Какая гадость!

— Но мы сейчас будем вынуждены питаться именно так. Здесь много крокодилов…

— Что? — выпучив глаза, завопила молодая женщина. — Здесь еще и крокодилы! Ну и местечко! Гадостнее трудно вообразить… Такое ощущение, что вся земная мерзость собралась на этом чертовом острове.

— Не скажи, — отрицательно покачал головой Мелтон. — В столь любимом тобой цивилизованном мире гадов не меньше, и они гораздо страшнее, изощреннее в своей непревзойденной жестокости по сравнению с теми, что ты встретила здесь. Ну какой крокодил может сравниться с Муфареком?

— Ты прав, — с сожалением вздохнув, согласилась Тамара, — но здесь все равно мерзко.

— В самом деле, — пробормотал Энди и, схватив «винчестер», выстрелил в сторону кустов.

— Что такое? — диким голосом закричала молодая женщина.

— Черно-фиолетовая змея, — ответил Мелтон и налил из фляги воды, — чрезвычайно ядовитая и чрезвычайно опасная.

— Энди, пошли скорее отсюда…

— Сейчас, — усмехнулся он, глядя на перекосившееся от страха лицо своей спутницы, — тем более что к вечеру мы должны будем построить плот.

— Господи, еще и плот… — бессильно опустив руки, обреченным голосом произнесла Тамара. — Иногда мне кажется, что я так и не увижу Париж.

Энди и папуасы принялись энергично пробивать дорогу топорами. Порой казалось, что дальше пути нет: ветви деревьев, перевитые толстыми лианами, сплетались так плотно, что не оставалось ни малейшей возможности пробиться сквозь них даже с помощью топоров. Мокрые брюки и рубашка из незатейливого гардероба Мелтона облепили тело Тамары, широко открытый рот судорожно ловил стоячий густой воздух, голова раскалывалась от боли, ноги словно плавали в собственном поту в огромных сапогах Энди. Молодая женщина, уже плохо ощущая действительность, по инерции двигалась за своими спасителями. Наконец они выбрались на берег реки. Тамара упала на брезент, расстеленный папуасами, и тут же заснула. Разбудил ее стук топоров. Энди с туземцами сооружали плот.

— Теперь самое страшное почти позади, — подбадривая Тамару, сказал он.

— Как это «почти позади»?..

— Это же джунгли, всякое может быть, — неопределенно произнес он, недовольный тем, что неосторожно брошенные слова встревожили его спутницу.

На следующее утро с первыми лучами солнца плот был спущен на воду. Усадив на него Тамару, Энди сказал:

— Ты будешь находиться на середине плота, и, чтобы ни происходило, ты не должна двигаться с места и кричать. Крик здесь все равно не поможет.

Тамара ошалелыми глазами смотрела на Энди, не смея произнести и слова.

— Крокодилы! — кратко бросил он в ответ на ее немой вопрос.

Молодая женщина, дрожа всем телом, оглядывалась по сторонам, каждую минуту ожидая увидеть хищную пасть.

— На всякий случай вот тебе «винчестер», — сказал Энди, протягивая ей оружие. — Стреляй только наверняка, у нас не так много патронов.

Тамара вцепилась в «винчестер», словно в спасительную соломинку.

«В крайнем случае последний патрон будет для меня, — решила она. — Да, а сколько там вообще патронов?.. И что, надо считать выстрелы?..»

Тамара хотела обратиться за разъяснениями к Мелтону, но тот уже был занят отплытием, и через несколько мгновений упругие волны тропической реки подхватили плот и, мягко покачивая, понесли меж буйно-зеленых берегов.

После получаса плавания Тамара немного успокоилась. Крокодилы не появлялись, а плыть на плоту было гораздо удобнее, а главное, быстрее, чем пробираться сквозь дикие заросли.

— Ты посмотри, как красиво! — воскликнул Энди, тоже довольный спокойным путешествием.

— Не спорю, — ответила Тамара, — только я бы предпочитала любоваться этой красотой в каком-нибудь парке или по телевизору, а здесь все-таки как-то неуютно.

Мелтон безнадежно махнул рукой.

— Энди, я в самом деле очень люблю природу, но только тогда, когда она не таит в себе опасности.

— Но ведь сейчас тебе ничего не угрожает!

— Сейчас, а через минуту?

— Потом будешь вспоминать и жалеть о том, что твой глупый страх не дал тебе возможности насладиться никем не виданными до тебя тайными красотами природы.

— Пусть, пусть! Лишь бы только я была в состоянии жалеть, а не хрустнуть в пасти крокодила, — впадая в оцепенение, медленно произнесла Тамара, устремив взгляд на реку. — Энди, Энди! — через секунду пронзительно завопила она, вцепившись в руку Мелтона. — Это же крокодилы, крокодилы!

Энди резко вырвал свою руку, что-то крикнул туземцам, которые с большим усердием задвигали веслами.

— Сиди, не двигайся! — приказал он Тамаре, а сам взял «винчестер».

Крокодилы стремительно неслись за плотом. Ошалевшая от страха молодая женщина насчитала их не менее десятка.

— Энди! Почему ты не стреляешь?! — закричала она.

— Я же тебе говорил, у нас не так много патронов.

— Но неужели нельзя было взять побольше?

— Нельзя! Иначе мы бы полгода тащились через джунгли с такой поклажей.

— Ой! Смотри, смотри! Этот уже совсем близко, он сейчас вцепится в плот! — обезумев от ужаса, заорала Тамара. — Я тогда сама буду стрелять!

Она прицелилась и выстрелила, но звук от выстрела получился какой-то глухой и слабый. Молодая женщина выстрелила опять.

— Тамара, он же не заряжен! — бросил ей Мелтон и выстрелил из своего «винчестера» в обнаглевшего крокодила.

Тамара зажмурилась. Вид расплывшейся по воде крови вызвал у нее страшное чувство отвращения.

— Зачем же тогда ты мне дал это бесполезное оружие? — возмутилась она.

— Для уверенности… Я надеялся, что все обойдется, — улыбнулся Энди.

Между тем крокодилы начали окружать плот. Папуасы работали веслами, как автоматы: быстро, четко, без единого лишнего движения. Вдруг плот содрогнулся от сильного удара.

— Господи, они же перевернут нас в воду! — безумно глядя на окруживших их крокодилов, бормотала Тамара.

Папуасы отталкивали крокодилов веслами, а Энди стрелял в самых прытких. Но Тамаре казалось, что этих серо-зеленых гадов становится все больше. Вода вокруг плота бурлила словно водопад.

— Энди! Оставь патроны для нас! — взмолилась она. — Я не хочу попасть к ним живая. Не хочу!

— Не болтай глупостей! Мы сейчас избавимся от них. По-моему, там дальше сильное течение, они его не любят! — целясь в очередного крокодила, бросил ей Энди.

Плот еще раз сильно тряхнуло, и после этого он неожиданно быстро-быстро заскользил по глади реки. Крокодилы еще некоторое время плыли за ними, а потом исчезли. Тамара уже хотела перевести дух, но ей не понравилось чересчур торопливое течение до сих пор спокойной реки. Она несла плот своими могучими водами все быстрее и быстрее.

— Энди, когда же мы причалим? — заволновалась молодая женщина.

— В данный момент мы уже не можем этого сделать.

— А вдруг там впереди водопад?

— Не исключено, — спокойно ответил Энди, вглядываясь в таившую опасность голубоватую даль. — Ведь еще нет карт этой местности. Тем, кто пойдет после нас, будет легче. Мы составим карту: нанесем реки, водопады…

— Если раньше не пойдем ко дну, — буркнула Тамара.

Но Мелтон, казалось, ее не слышал.

— Разве это неинтересно — быть первым?

— Очень интересно сломать себе шею, чтобы кому-то было легче…

— … Ступить на землю, на которую до тебя никто не ступал, и это в наш XX век, когда ничего уже не осталось не открытым и никого уже больше не ожидает судьба Колумба…

— Энди, Энди, не забудь отметить на своей карте, что здесь течение становится тише, и мы, кажется, можем причалить, — дернула его за руку Тамара. — Прошу тебя, то место, где на нас напали крокодилы, назови заводью Муфарека.

Туземцы ловко подвели плот к берегу, и Тамара с облегчением вздохнула, насколько вообще можно было вздохнуть на этом острове, окутанном горячей влагой, племенами каннибалов и полным бездорожьем.

На следующее утро путешествие длиной в тридцать дней продолжилось. Стиснув зубы и изо всех сил подавляя в себе страх, Тамара шла, плыла, пробиралась, карабкалась на холмы, спускалась в долины, вязла в склизкой топи болот с одной лишь мыслью, что в один прекрасный, самый прекрасный день в ее жизни все это закончится, в небе раздастся стрекот вертолета, и… она вернется из небытия. Тамара впервые за три месяца ощутила движение воздуха, пусть горячего и влажного, но воздуха!

— Все! — сказал Энди. — Дальше нам идти некуда. Пришли!

— А вертолет, вертолет?! — заволновалась Тамара. — Я не вижу вертолета!

— Придется немного подождать. Не сегодня-завтра прилетит.

— Энди! Как я тебе благодарна! Энди! — Тамара крепко прижалась к Мелтону, обняв его за плечи. — Неужели все позади?

— Да, — просто ответил он.

Но ожидание вертолета еще здорово помучило Тамару. Она целыми днями ходила по горной площадке, задрав голову и прислушиваясь к каждому шороху.

— А вдруг он не прилетит? — изводила она одним и тем же вопросом Мелтона. — И мы навсегда останемся в этих проклятых джунглях.

— Он должен прилететь и прилетит, — спокойно отвечал Энди на ее возбужденные тирады.

На пятый день мучительного ожидания она, округлив глаза и не смея пошевелиться, почти шепотом произнесла:

— Ты слышишь, Энди, ты слышишь, по-моему, это…

Тамара боялась произнести заветное слово вслух, будто она могла его спугнуть.

— Ну да, это вертолет! — улыбнувшись, смело и громко сказал Мелтон. — Что ж, твое невольное путешествие в каменный век за пределы цивилизации окончено.

— Господи, Господи! Окончено! — со слезами на глазах проговорила Тамара.

Когда летчик взглянул на условленное место, то чрезвычайно удивился, увидев, что на площадке, смешно размахивая руками, бегает какое-то сумасшедшее существо и что-то беспрестанно орет, а рядом стоит совершенно спокойный Мелтон и приветливо машет рукой.

Вертолет пошел на снижение.

— Ты знаешь, Энди, я уже никогда больше не буду счастлива, — вдруг сказала Тамара.

— Глупости! У тебя все еще впереди!

— Нет. Такого настоящего, ошеломляющего счастья, какое я испытала, увидев этот вертолет, у меня больше не будет. Быть более счастливой, чем я была несколько минут назад, невозможно!


16


— Медвежонок славный… славный… — твердила Валерия, укладывая вещи в дорожную сумку, — но он меня раздражает своим косолапым очарованием. Я не хочу его больше видеть… я устала. Он обидится, расстроится, но у меня уже нет сил притворяться, меня тошнит от него.

Лера надела великолепную норковую шубу, подарок Медвежонка, и тихо заплакала.

— Что я делаю, зачем? И посоветоваться не с кем: Света — в Москве, Томка вообще куда-то пропала со своим богатым арабом… Хоть бы позвонила, а то как в воду канула… сестра называется… А может, никуда не ехать? Остаться? — спросила она себя. — Может… — Лицо ее искривила досадливая гримаса. — Значит, вечером опять придет с работы Эрве, и я опять буду разыгрывать роль влюбленной жены. Он будет меня смачно чмокать и спрашивать: когда же мы поженимся? А ночью будет сопеть и кряхтеть… О! Только не это! — вскричала молодая женщина.

Она решительно схватила дорожную сумку и, громко хлопнув дверью, поспешила вниз, не дождавшись лифта.

Париж сверкал равнодушными улыбками витрин, волнами цветов, выплеснувшимися из бутиков на улицу… Ему было все равно, что Лера уезжала. Зато Лера, с жадностью припав к окну такси, не сводила влюбленного взора с капризной красоты своего равнодушного любовника.

Тоннель Париж — Лондон аппетитно проглотил поезд, в одном из вагонов которого грустно съежилась в мягком кресле Валерия. Поезд летел в темноте с непреклонным желанием выскочить на свет. Тоннель, по которому мчалась жизнь Валерии, казался ей бесконечным, и она уже не надеялась однажды увидеть пышные лучи солнца.

Лондон встретил Леру чуть влажными от прошедшего дождя улицами и величественной красотой собора св. Павла. Она поселилась в небольшом отеле-пансионате и в тот же день записалась на курсы английского языка. Сменив таким образом ставшую ей тягостной привычную обстановку, молодая женщина старалась сменить и свои мысли, она запрещала себе думать о Париже и Эрве.

— Если я однажды захочу его увидеть, я это почувствую, — убеждала она себя.

Деньги на первое время у нее были, а о большем Лера решила не задумываться.

Чуть ли не с первых дней появления Валерии на курсах ей стал оказывать знаки внимания Джан-Франко, красивый итальянец лет тридцати пяти. Он тоже изучал английский язык, так как собирался открыть филиал своего предприятия в Лондоне.

— Не иначе ресторан? — кокетливо улыбаясь, спросила Лера.

— Ресторан, только не один, а целую сеть. Вы, надеюсь, бывали в Риме?

— К сожалению, нет, — вздохнула она.

— Жаль, тогда для вас имя Чиккетти вряд ли что-нибудь говорит.

— Увы, да!

Джан-Франко скромно потупил глаза, считая неудобным вести рассказы о своих шикарных ресторанах в Италии.

— Что ж! — найдя выход из положения, весело воскликнул он. — Я вас приглашу на открытие моего заведения в Лондоне!

При этом его белые зубы так сверкнули, а бархатные глаза так посмотрели на Леру, что она почувствовала дрожь и головокружение. С восторгом поддавшись умопомрачительному чувству, молодая женщина бросилась в объятия красивого итальянца.

«Вот она наконец, моя настоящая любовь!» — подумала Лера, прежде чем совсем потеряла голову.

Любовь подхватила Валерию и понесла в заоблачные дали, с которых она уже неоднократно больно шлепалась вниз, однако былые ссадины и раны не смогли охладить ее пылкого сердца.

«Боже мой! — вздрагивая всем телом, думала Лера. — А если бы я не приехала в Лондон, передумала и осталась в Париже?.. Сейчас вместо Джан-Франко рядом со мной сопел бы Эрве… Ужас, ужас!»

Чтобы утешиться, она крепко прижималась к великолепному торсу своего итальянского возлюбленного.

Через месяц их бурной романтической связи Валерия начала задавать туманные вопросы о будущем и получала такие же, подернутые туманной дымкой ответы. Но ведь Лере надо было на что-то жить, а богатый владелец сети шикарных ресторанов синьор Чиккетти оказался не очень щедрым любовником. Правда, его тело сторицей восполняло Валерии то, чего не давал кошелек, и она, одурманенная страстью, забывала обо всем.

Однажды вечером, сидя в небольшом ресторанчике за скромным ужином, так как Джан-Франко не любил чужие дорогие рестораны, он с грустью сказал Лере, что завтра должен уехать в Рим.

— Я думаю, недели на две, не больше, — добавил итальянец, утешая свою возлюбленную.

Джан-Франко улетел самым ранним рейсом, а Валерия, печально встретив утро, отправилась в супермаркет. Неожиданно среди полок с чипсами она увидела… Джан-Франко с мальчуганом на руках, который ударял его по плечу и о чем-то просил. Валерия замерла на месте, не веря собственным глазам. Она едва не вскрикнула от удивления, когда к Джан-Франко подошла черноволосая женщина с другим ребенком на руках и, назвав его «miocaro»[18 - Мой дорогой (итал.).], быстро затараторила на родном языке.

Несколько минут Валерия ничего не могла сообразить, а потом вдруг расхохоталась, ей стало так смешно, что она решила поделиться своей радостью с Джан-Франко. Молодая женщина вышла из своего укрытия и направилась прямо на синьора Чиккетти, тот от неожиданности чуть не уронил собственного ребенка. Теперь пришла его очередь замереть от ужаса столкновения любовницы с законной супругой, он даже зажмурил глаза, ожидая урагана слов и жестов. Валерия, наслаждаясь его страхом, остановилась рядом и принялась рассматривать коробки с конфетами. Джан-Франко оказался зажатым между двумя женщинами: любовницей и женой. Он молил Мадонну, чтобы пол в магазине превратился в сцену со спасительным люком, в котором он смог бы исчезнуть в момент ужасающей развязки. А Лера, словно кошка, расхаживала вокруг него, лукаво и опасно поглядывая на съежившегося владельца сети ресторанов. Теперь ресторан синьора Чиккетти ясно возник перед ее глазами, жена с тещей стряпают пиццу, а владелец в белом фартуке, ослепительно улыбаясь, обслуживает торопливых клиентов.

«Нет, я все-таки непроходимая дура!» — мысленно воскликнула Лера.

Только сейчас ей стало понятно его презрение к дорогой одежде и ресторанам. Он проповедовал дешевые джинсы и простоту всего лишь потому, что кошелек итальянца был так же прост, как и его содержимое. Но Валерии не стало грустно от своего открытия, ее любовь испарилась словно эфирное облако, ей было лишь смешно и досадно на собственную глупость. Еще раз с провоцирующей улыбкой посмотрев на Джан-Франко, она, через мгновение забыв о его существовании, поспешила к выходу.

Крупные капли пота катились по красивому лицу синьора Чиккетти, а глаза с сожалением провожали капризный изгиб Лериных бедер.

* * *


После провала любви с Джан-Франко Лера, еще раз свалившись с заоблачных высот настоящего чувства, отряхнулась и самозабвенно погрузилась в изучение английского языка и истории Английского королевства. Она ходила в музеи, церкви, разгуливала под высокими сводами замков, подолгу рассматривала витрины антикварных магазинов. Валерия была поражена новым миром, который открыли перед ней давно отсверкавшие века.

Каждый день по пути на курсы она проходила через квартал антикварных магазинов, и одна витрина особо привлекала ее внимание. Молодая женщина невольно останавливалась перед старинными часами, круглый циферблат которых окружал озорной рой позолоченных ангелочков. Эти часы вызывали в ее памяти роскошные залы петербургских дворцов.

Лера очень близко подошла к витрине и заметила, что в ней появились две совершенно очаровательные табакерки. Она с интересом принялась их рассматривать, как неожиданно ее взгляд упал в глубь магазина и встретился со взглядом высокого мужчины в темном костюме и очках, золотая оправа которых поблескивала в приглушенном свете ламп. Лера страшно смутилась и отвела глаза. Она попыталась вновь сосредоточиться на табакерках, но, чувствуя, что мужчина по-прежнему на нее смотрит, еще больше смутившись, отошла от витрины. Валерия не торопясь продолжила свой путь, задерживаясь у привлекавших ее внимание вещей и пытаясь в точности определить век их изготовления. Прижав к груди свои учебники и тетради, Лера в восхищении замерла перед старинным, инкрустированным натуральными камнями столиком.

«Потрясающе!» — мысленно воскликнула она и решила зайти в бутик, чтобы поближе рассмотреть его.

Вдоволь налюбовавшись тонкой ювелирной работой, Лера отправилась дальше.

— Мисс! — услышала она сзади себя, но не обернулась. Кто мог звать ее в Лондоне?

— Мисс! — вновь крикнул чей-то слегка запыхавшийся голос.

Лера чуть-чуть повернула голову и увидела высокого мужчину в темном костюме и очках. Он приветливо махал ей рукой.

— Тоже мне! — фыркнула молодая женщина и, резко отвернувшись, поспешила вперед. — Он что думает, я с ним на улице буду знакомиться? — негодовала Валерия.

Но незнакомец оказался настойчивым и все-таки догнал ее.

— Простите, я обегал почти весь квартал, вы, вероятно, заходили в магазин, и я никак не мог вас найти.

В глазах Леры сверкали молнии попранного достоинства.

— Вот, — продолжал он, протягивая готовой к отпору Валерии ее тетрадь. — Вы потеряли возле витрины.

— Ах! — воскликнула молодая женщина. — Спасибо!

— Не за что, — улыбнулся он. — До свидания! — И поспешил обратно.

«Вот, — тут же досадливо подумала Валерия, — как приличный мужчина, так он даже не хочет воспользоваться предлогом, чтобы познакомиться со мной. Ну и ладно!»

Но ладно не было, ее деньги на исходе, и ей, по всей видимости, придется в скором времени вернуться в Париж и, попросив прощения у Эрве, выйти за него замуж.

Через два дня Валерия вновь прилипла к витрине с позолоченными ангелочками на часах.

«А что, если мне их купить? Попрошу денег у Эрве, скажу, на свадебный подарок, — размышляла она в надежде хоть чем-то скрасить свою будущую семейную жизнь. — Ангелочки мне будут улыбаться по утрам, а часики стучать тик-так, тик-так…»

Валерия вошла в магазин и спросила цену.

«Как раз на свадебный подарок», — решила она.

— Если вы так интересуетесь старинными вещами, то я могу вам посоветовать пойти сегодня на аукцион, — сказала ей пожилая продавщица. — Я чувствую, что вы только начали увлекаться антиквариатом, и, чтобы лучше познать этот совершенно необычный мир уникальных вещей, обязательно посещайте аукционы.

— В самом деле! Как я не подумала об этом раньше! Спасибо! Обязательно пойду.

Продавщица любезно объяснила ей, где будет проводиться аукцион и как туда лучше добраться.


Валерия остановилась перед круглой стойкой информации в большом, немного мрачном вестибюле с темно-синим ковровым покрытием. Она взяла проспект с расписанием аукциона и номерами залов. На узком эскалаторе молодая женщина сначала поднялась осмотреть предаукционные выставки. Она неторопливо шла, любуясь картинами, мебелью, безделушками…

«Сколько же надо знать, чтобы разбираться в этом мире вещей, уметь отличать оригиналы от подделок», — уважительно глядя на старожилов аукциона, думала она.

В одном из залов со старинной мебелью было особенно тесно, и Лера, к своему ужасу, почувствовала, что наступила кому-то на ногу. Она повернулась, и слова извинения замерли у нее на губах.

— Здравствуйте! — немного удивленно произнес высокий мужчина в темном костюме и поблескивающей оправе очков.

— Здравствуйте и простите! — смутившись, пробормотала Валерия.

— Пустяки! — ответил он. — А вы, оказывается, страстная поклонница антиквариата…

— Нет… то есть да, но я… как бы это сказать… только учусь. Мне здесь все так интересно…

Они отошли немного в сторону и примостились у большого полосатого дивана.

— Как я понял, вы приехали в Лондон изучать язык?

— Да. И совершенно случайно заинтересовалась антиквариатом. Я никогда не думала, что это так увлекательно.

— Простите, а вы откуда приехали?

— Из Парижа.

— Невероятно! Я тоже.

Но, когда они, перейдя на родной язык, продолжили разговор, незнакомец вновь повторил свой вопрос:

— И все-таки откуда вы? У вас совершенно очаровательный акцент…

— Из России.

— Русская? — с интересом глядя на нее, переспросил он. — Признаться, я в первый раз вижу русскую женщину… Может быть, мы познакомимся? Меня зовут Гийом.

— А меня Валери.

— Пойдемте, я вам покажу совершенно уникальную коллекцию миниатюр.

«Это же надо, приехать в Лондон, чтобы познакомиться с таким потрясающим парижанином», — думала Лера, кокетливо поглядывая на Гийома.

После аукциона Гийом пригласил Валерию поужинать в небольшой ресторан, и теперь они сидели друг против друга, и он с увлечением посвящал Леру в некоторые тайны антикварного ремесла, которые очень быстро перестали интересовать молодую женщину. Ее больше всех этих табакерок, диванов, гравюр, гобеленов, лотов, аукционов заинтересовал сам Гийом, его худощавое загорелое лицо, безупречный профиль, красиво очерченный рот и темно-синие глаза, которые, словно два драгоценных сапфира из какой-то уникальной коллекции, смотрели на нее через стекла очков.

«Но нет, я теперь не буду давать волю своим чувствам, — трезво размышляла Лера. — Я буду очень осторожной. Его симпатичная внешность наверняка окажется обманчивой. Или он будет некрофилом, или многодетным, или косолапым, как Эрве. Все, все, хватит!»

Однако силы любви никогда не покидали Леру — она не сводила очарованных глаз с Гийома.

После месяца встреч, посвященных не только изучению антиквариата, но и не лишенных искрометных взглядов, волнующих намеков, многообещающих недомолвок, Лера и Гийом не смогли бы ответить, что их больше привлекает в этих встречах — подернутые пылью веков вещи или они сами. Однако, несмотря на это, Валерия, по возможности оттягивая день разлуки, была вынуждена сказать:

— К сожалению, Гийом, я должна уехать.

— А ты не можешь задержаться? — не скрывая своего огорчения, спросил он.

— Увы, нет. Моя кредитная карта исчерпана.

— А если я предложу тебе совершить маленькое путешествие по Англии и Шотландии?

— Заманчиво… но я не могу.

— Валери, пожалуйста, поедем со мной! Мне просто необходимо съездить в Эдинбург. Ты же говорила, что в Париже у тебя никого нет.

— Нет, — подтвердила Лера, чуть передернув плечами. — И все-таки будет лучше, если я сейчас уеду, — продолжала настаивать молодая женщина. «Не поддамся на его уговоры. Просто невозможно, чтобы он оказался именно таким, каким я его себе представляю… Невозможно!» — думала она.

— Но как же так, значит, нам придется расстаться, — грустно размышлял вслух Гийом. — Но ты мне нужна! — неожиданно для самого себя произнес он и, будто испугавшись собственных слов, замолчал.

«Ну, вот, — подумала Валерия, — так хорошо начал…»

— Я люблю тебя, Валери, — глядя на нее неподвижными глазами, продолжал удивлять сам себя Гийом.

Тут уже удивилась и Лера.

«Странно… ведь никто и никогда не говорил мне этих слов, то есть они были, но как-то вскользь, а вот так… И я впервые не задумываюсь: люблю я или нет. Просто мне очень хочется быть рядом с ним. Как все странно…»

— Валери, не уезжай! Останься! — продолжал уговаривать ее Гийом.

И она почувствовала, что если уедет, то никогда и ни от кого не услышит больше этих слов и вряд ли захочет услышать из чьих-либо других уст.

* * *


Утро уже вовсю стучало в окно яркими солнечными лучами, бодрым уличным шумом, а Лера все лежала на диване, в нежно-голубом шелке простыней, не в силах пошевелиться. Она только блаженно водила глазами по комнате и сладко жмурилась от удовольствия. Это была ее квартира, и за то, что она здесь жила, ей не надо было проводить тягучие вечера с Жилем, или слушать сопение Эрве, или быть домработницей у Копытова, за то, что она здесь жила, ей надо было только не умереть от счастья, встречаясь каждый день с Гийомом.

Когда они вернулись из Лондона в Париж, Гийом не захотел и слушать, чтобы Валерия шла работать горничной. Он тут же снял ей прекрасную светлую студию с голубым ковровым покрытием, огромным, во всю стену окном и таким же длинным балконом, увитым цветами. Лера обставила студию по своему вкусу и теперь наслаждалась жизнью: каждый вечер у нее был праздник — встреча с Гийомом, который, пока еще весьма осторожно, начал снимать завесу со своих дальнейших намерений. Проходя как-то мимо ювелирного бутика в Фобур Сент-Оноре, он остановился у витрины и, указав на выставленные обручальные кольца, поинтересовался мнением Валерии. Молодая женщина немного удивленно взглянула на него и выбрала кольцо с бриллиантовой россыпью. Затем он опять как-то вскользь поинтересовался у Леры, почему она до сих пор не развелась с мужем, если их брак оказался несостоятельным.

— В данный момент мне это просто ни к чему, — ответила она.

— А в скором будущем? — лукаво сверкая стеклами очков и пожимая ей руку, спросил он.

Все эти намеки навели Леру на мысль, от которой у нее замерло сердце.

«Неужели? Неужели такое счастье может быть моим? Неужели не кто-то, а я выйду замуж за такого восхитительного, удивительного, потрясающего мужчину?»

Но, страшась каких-то таинственных темных сил, она не то что мечтать, а даже думать боялась об этом. Ей казалось, что ее смелые мысли могут спугнуть почти неуловимое, капризное благоприятное сочетание миллиардов положительных нюансов при полном отторжении отрицательных, которое называется счастьем. И тогда темные силы опять заполнят пространство вокруг нее, и судьба опять спустит мерзкую свору неудач.

Телефонный звонок заставил Валерию слегка вздрогнуть, она подняла трубку и услышала радостный голос Светки:

— Привет, Лера, что случилось?

— О! У меня столько новостей! По телефону не перескажешь. Если ты сейчас свободна, то приезжай!

— Но где ты? Почему ушла от Эрве? — не унималась Света.

— Ничего не буду рассказывать: приезжай!

Светка влетела с ошалелыми от восторга глазами.

— Ничего себе подъезд… мрамор, зеркала, цветы… А какая студия, — захлебывалась девушка, — сколько света, какой балкон, мебель… Лерка, ты что, клад нашла?

— Можно сказать и так, — рассмеялась Валерия, — и я тебе его сейчас покажу.

Она взяла с полки фотографию Гийома и протянула подруге. Светлана несколько минут сосредоточенно рассматривала красивого элегантного темноволосого мужчину, которому тонкая золотая оправа очков придавала неизъяснимый шарм.

— Кто это? — удивленно спросила она.

— Это Гийом! — с гордостью сообщила Лера.

— Гийом! Какое красивое имя, — в задумчивости произнесла Светлана. — Но кто он?

— Я даже не знаю, как тебе сказать, — растерялась Лера. — Он — тот, кого я люблю…

— А он тебя? — тут же спросила Света.

— Надеюсь, что да!

— Когда же ты с ним познакомилась и, главное, где?

— В Англии! — звонко рассмеялась Валерия.

— Он англичанин?

— Нет, француз! Это, конечно, невероятная история, — захлебываясь, начала Лера, — но, чтобы встретиться с ним, мне пришлось отправиться в Лондон…

Затаив дыхание, Светлана слушала подругу, поражаясь неутомимым хитросплетениям капризной судьбы.

— А я приехала из Москвы и страшно удивилась, обнаружив в почтовом ящике записку от тебя с новым номером телефона. Так, значит, он ни разу не был женат? — вернулась опять Светлана к заинтересовавшему ее разговору.

— Нет! — подтвердила Лера.

— Сколько же ему лет? На вид я бы дала не больше тридцати.

— Ему тридцать шесть.

— Да… — задумчиво выдохнула Светлана, — очень симпатичный… Ты его уже познакомила с Тамарой?

— С Тамарой! — в сердцах воскликнула Валерия. — Томка пропала несколько месяцев назад и, представляешь, даже ни разу не позвонила.

— Куда же она могла уехать?

— Да куда угодно! Я так предполагаю, туда, где сейчас лето.

— Шикарно! — завистливо произнесла Светка. — Здесь ветер, дождь, а где-то люди купаются в море, загорают…

— Что это, — пренебрежительно махнула рукой Лера, — я вот теперь посещаю в Лувре курсы по истории искусства, — с гордостью сообщила она, разливая кофе в маленькие искусно расписанные фарфоровые чашечки.

— Какие славные! — выразила свой восторг Света.

— Это мне Гийом подарил, китайские…

— Интересная какая профессия… антиквар…

— Да! Кто бы мог подумать, — охотно согласилась Лера с подругой. — Гийом столько знает… Он организует аукционы… А если бы ты видела его квартиру, — перебила она сама себя, — это музей, это такая красота…

— Ты думаешь, он сделает тебе предложение? — спросила Светка, нервно покусывая нижнюю губу.

— Ой, Светик, не знаю, — осторожно ответила Лера, — надеюсь, что да, но боюсь об этом говорить… Давай пока не будем… А хочешь, я тебя с ним познакомлю? Он тебе понравится…

— Ну, познакомь, — невольно смутившись, согласилась девушка.

— Отлично! Как-нибудь на днях…

К своему удивлению, Светлана все время думала о Гийоме. Она стала все чаще задумываться о будущем, о замужестве…

— Что наша профессия? Максимум лет десять, а потом ты никто! — говорила черноволосая Кьяра.

— Да! Если в топ-модели не выбилась, то даже и денег как следует не заработаешь, — подтверждала Од, пристально рассматривая почти невидимую морщинку на своем перламутровом лице.

— Подиум надо использовать как трамплин для удачного замужества. А то потом спустишься с него и станешь как все остальные… попробуй, различи тебя в толпе…

Светка как-то раньше никогда не задумывалась о выгодном женихе. Ее женихом был подиум, и она его достигла. Мужчины же не вызывали у нее большого интереса, особенно после проведенного вечера в объятиях Игната Скребова. А тут постоянные охи, вздохи о кавалерах, рассказы об их мужских достоинствах, но главное, что все без исключения стремились обеспечить себя богатым мужем. Ясно, что на всех не хватит… но стремление разве можно остановить и желание?

Светлана поняла, что и ей, по-видимому, придется включиться в этот всеобщий поиск, если даже красавица Кристина думала о выгодном браке. Но все девушки мечтали о любви, и с этим было сложно. Выгодное замужество и любовь как-то редко ходят рука об руку.

«А что, если я и в самом деле никогда не смогу стать топ-моделью? Пройдет время, закончится контракт, и я буду вынуждена опять вернуться в Россию, ведь я имею право жить во Франции, только пока работаю…»

Эти страшные мысли стали преследовать Светлану. Она уже заняла определенное положение среди манекенщиц: чуть выше среднего, и остановилась. Другие, хуже ее, тем не менее потихоньку двигались вперед… Теперь-то девушка уже знала, каким образом происходило это продвижение, может быть, и она, сцепив зубы, согласилась бы на него, но ей никто ничего не предлагал.

Первым мужчиной, заставившим ее задуматься о существовании мужчин вообще, оказался Гийом, поэтому, когда она пришла к Лере и услышала его звонок в дверь, что-то сжалось у нее в груди и сильное волнение покрыло ее ладони влажным холодком.

Валерия вся светилась, она предвкушала чудесный вечер в ресторане. Светка же ловила себя на том, что постоянно смотрит на Гийома, и от страха, что Лера и он могут это заметить, быстро отводила глаза в сторону. Когда Гийом подал ей руку, чтобы помочь выйти из машины, волна неведомой истомы прокатилась по ее телу, это было настолько необычное сладостно-страшное чувство, что ей захотелось испытать его вновь.

Гийом очаровывал ее все больше и больше, ей нравились его синие глаза, таинственно сверкавшие сквозь стекла, и темные волосы, и нежное очертание губ, и изящные, но сильные руки…

Розовое вино поднимало настроение. Ей было весело. Она хотела целовать Гийома, прижаться к его обнаженному телу, хотела его ласк…

Раскрасневшаяся Светлана, приоткрыв рот, вдыхала пьянящий воздух туалетной воды Гийома.

— Вы, наверное, редко пьете вино? — обратился он к ней.

От этих слов Света покраснела еще больше и смутилась.

— Да, — не очень внятно прошептала девушка.

Но Гийом не обратил внимание на ее ответ, его синие глаза весь вечер были прикованы к серым глазам Леры.

Во время десерта Светлана постаралась взять себя в руки: чтобы показаться Гийому не краснеющей простушкой, а великолепной манекенщицей. Но Гийом мало внимания обратил на эту метаморфозу, он был вежлив, предупредителен и не более. Провожая ее до двери дома, он быстро расцеловался с ней по французскому обычаю и поспешил к ждущей его в машине Валерии. Зато Светка всю ночь пылала от прикосновения его щек, волны истомы шаловливо бегали по ее телу, память услужливо возвращала миг прикосновения его губ к ее лицу.

* * *


Устроившись в новой квартире, Лера с удовольствием принимала друзей: прибежала по первому зову истекающая вечной ненасытной завистью, Катя, пришла, вальяжно покачивая бедрами, Галка, приехал Копытов с гитарой, а Светка вообще все свое свободное время проводила у Валерии в надежде лишний раз увидеться с Гийомом. Если бы Тамара была в Париже, а не «отдыхала» в одной из стран, где вечное лето, она бы тут же посоветовала сестре ограничить встречи с любимой подругой. Гийом тоже уже привык довольно часто встречать Свету, и они втроем не раз бывали в ресторанах, сидели в пропитанных пылью веков аукционных залах, посещали выставки, на которых Светка вместо экспонатов страстными глазами впивалась в возлюбленного подруги.

«Интересно, что будет, когда Гийом ответит мне взаимностью», — однажды подумала она.

Светке даже не приходила в голову мысль, что Гийом может остаться к ней равнодушным. Разве можно сравнить ее, длинноногую, белокурую, с синими озерами глаз с обыкновенной, среднего росточка сероглазкой Лерой… Да к тому же Светке — девятнадцать, а Лере уже тридцать четыре… Тут и сравнивать нечего…

«Не сегодня-завтра он мне даст понять, что я ему нравлюсь, и тогда… тогда наконец-то я смогу поцеловать его и… — Светкино дыхание спирало от вот-вот ожидаемого восторга. — А как же Лерка? — все-таки задала она себе ради приличия вопрос. — Ну я же не виновата, что понравилась ему… И вообще, это глупо, из-за кого-то разрушать свое счастье… Что ж, я должна страдать, чтобы Лерке было хорошо? Ей и так все время везет, — распалялась Света, — то у Эрве жила как королева, то встретилась с Гийомом… не то что я… всего хлебнула…»


Светлана пригласила Гийома с Валерией на дефиле, в котором она принимала участие. Девушка не сомневалась, что после показа Гийом даст ей понять о своих чувствах.

«Если он до сих пор не смог оценить моих достоинств, то на подиуме он просто не сможет их не заметить, — самоуверенно решила она. — Пусть увидит разницу между мной и Леркой, я — на подиуме, я — модель, а она — в партере и никто…»

Светлана и в самом деле превзошла саму себя в стремлении очаровать любимого ею мужчину, она умудрилась если не затмить, то встать в ряд с топ-моделями; ее свежее, подернутое еле уловимой грустью лицо охотно снимали фоторепортеры, уже интересуясь именем синеглазой русской красавицы. Светка появлялась и в демонически ослепляющем красном платье, шелк которого великолепно повторял каждый изгиб ее тела, и в синем, словно вечереющее небо, и в короткой черной юбочке и таком же фигаро, задорно поигрывая обнаженным животом.

После дефиле, сверкающая синевой глаз и белозубой улыбкой, она поспешила к своих друзьям, которые через несколько мгновений должны были превратиться один — в возлюбленного, а другая — в ничто. Светка обошла весь зал, выглянула в фойе и, пожав плечами, пошла в салон, в котором были выставлены на продажу вещи pret-a-porter, только что продемонстрированные манекенщицами. Валерия сидела в кресле, рядом с ней стояли Гийом, менеджер одного Дома моделей и продавщица с платьями в руках. Девушка подошла к ним.

— Света! Как хорошо, что ты пришла! — с улыбкой сказала Лера. — Мы с Гийомом в затруднении, не знаем, на чем остановить свой выбор.

— О! Мадемуазель, несомненно, нам поможет! — оживленно воскликнул менеджер. — Примерьте платья, чтобы мадам могла выбрать!

Светка замерла на месте от неожиданности.

— … Мадемуазель! Прошу вас! — на самом деле уже не просил, а приказывал менеджер.

— Что вы, что вы, не стоит, — запротестовала Валерия, — я просто хотела спросить совета…

— Нет-нет, — вежливо улыбаясь, мягко настаивал менеджер, — мадемуазель еще раз покажет вам наши модели.

Светке с продавщицей пришлось скрыться в примерочной. Девушке казалось, что ярость и обида сейчас разорвут ее пополам. Она неимоверным усилием воли подавляла рвущиеся наружу слезы, Гийом внимательно смотрел на нее, но… как на вешалку. Он слегка наклонялся к Валерии, высказывая свое мнение, интересовался, что ей нравится больше. Вместо ожидаемого триумфа Светлана потерпела полное поражение. Она хотела предстать в его глазах королевой, а предстала вешалкой. Такие унизительные мысли скорей всего не пришли бы ей в голову, если бы мадам, которой она демонстрировала наряды, была не Лера, а мсье, который их будет оплачивать, был не Гийом. Наконец они выбрали платье, цвета вечереющего неба, и менеджер, восхищенный тонким вкусом Валерии, приказал упаковать покупку.

Сидя в расписном китайском ресторане, Гийом и Лера в один голос восхищались Светланой и утверждали, что она была лучше всех.

— Ты, несомненно, станешь топ-моделью! — уверенно говорила Валерия.

Светка, натянуто улыбаясь, кивала головой. Она так надеялась на этот вечер, она думала, что после дефиле в ресторане Гийом уже будет многозначительно поглядывать на нее, а потом спросит номер телефона. Но Гийом, как всегда, был с ней только мил и любезен.

Светлана в отчаянии проплакала всю ночь.

— Что? Что мне надо сделать, чтобы он обратил на меня внимание? — постоянно спрашивала себя девушка. — Неужели я не вызываю у него ни малейшего интереса? Он занят только Леркой… Платье какое купил… но разве оно на ней будет так смотреться, как на мне! — фыркнула Света. — Лучше бы он мне его подарил… — Девушка вертелась в кровати и не могла уснуть. — Гийом, Гийом, если бы ты знал, как я тебя люблю… — стонала она, — и что ты нашел в этой старой Лерке…

* * *


Светлана уже еле переносила общество своей подруги, все в ней раздражало ее: и как она смеется, и как ест, и как одевается. Она с неизъяснимым удовольствием выискивала недостатки в ее фигуре, следы увядания на лице, была безмерно рада, обнаружив затейливое сплетение синих жилок на бедрах Леры, когда они купались в бассейне, потому что, несмотря на свою неприязнь к ней, она с восторгом приняла предложение Гийома провести неделю в его загородном доме. Светка не могла отказаться от возможности быть рядом с мужчиной, от каждого случайного прикосновения которого горячая волна экстаза обволакивала ее тело, кружилась голова и подгибались колени. Она уже всеми силами старалась обратить внимание Гийома на себя. Ей было все равно, что о ней подумает Лера, если вдруг заметит ее горящие глаза, устремленные на него. Стоя рядом с ним перед какой-нибудь картиной, она вроде бы случайно прикасалась к нему распираемой желанием грудью, брала его за руку и долго не отпускала. Но Гийом не обращал никакого внимания на Светкины ухищрения, он был поглощен Лерой и размышлениями о возможном браке. Лера, переполненная любовью и радостью, не могла даже представить, что кто-то в этом мире гармонии может таить злобу.

Светкина ярость бушевала девятым валом, когда, сидя на кровати в своей комнате, она представляла, какие сладостные сцены любви разыгрываются в соседней комнате. Она, как Екатерина Медичи, горела адским желанием просверлить отверстие в стене и посмотреть, чем же Лера так притягивает Гийома, какими изысками любовных ласк она ублажает его тело. О! Это тело — смуглое, стройное, блестящее миллиардами капель, когда Гийом выходил из бассейна… Светка вся напрягалась, ожидая, что сейчас он подойдет и прижмется к ней… но он проходил мимо и срывал поцелуй с губ Леры… Это было мучение!!!

Проведя неделю, словно на сковородке в аду, Светка уехала в Париж, а Валерия и Гийом остались.

* * *


Все время до возвращения Леры и Гийома Светлана разрабатывала планы его обольщения. Ее мозг изощрялся в вариантах устранения ненавистной подруги. Она была уверена: если исчезнет Лера, Гийом, несомненно, оценит и полюбит ее, словно в целом мире было только две женщины, и он не мог опять, не заметив ее достоинств, перенести свое внимание на какую-нибудь другую особу.

Светлана обрадовалась звонку Валерии.

«Значит, можно перейти от планов к делу», — решила она и помчалась к экс-подруге, которая об этом изменении статуса еще не знала.

Лера поразила ее своими счастливыми глазами и блаженно-таинственной улыбкой.

— Он сделал мне предложение, — шепнула она, словно боялась спугнуть счастье, которое вроде бы пожелало обосноваться в этом доме. — И мы уже обручились.

Что-то черное навалилось на Светкину голову и сдавило железным обручем. Перед затуманенным взором горело наглым блеском чужой радости обручальное кольцо с бриллиантовой россыпью.

— Что ты молчишь? Ты не рада? — удивилась Лера.

— Конечно же, рада! — немного визгливо воскликнула Светлана. — Просто я с утра ничего не ела, и голова, наверное, поэтому кружится…

— Бедная моя подружка! Я сейчас тебя накормлю!

Лера открыла холодильник и принялась торопливо накрывать на стол.

Светка не могла стоять на месте, что-то страшное происходило у нее внутри, и она, испугавшись саму себя, схватила бутылку виски и, плеснув чуть ли не полстакана, залпом выпила огненную жидкость.

— Когда же свадьба? — тяжело дыша жгучими парами, спросила она, осторожно поставив стакан на место, чтобы не заметила Валерия.

— Мы еще не решили, но думаю, что скоро, — радостно ворковала молодая женщина.

— А ты уверена, что любишь его?

— Не хочу об этом думать: уверена, не уверена. Я люблю Гийома, потому что он — Гийом, вот и все.

— Потому что он — Гийом, — еле слышно, одними губами повторила девушка. — Ну что ж, давай выпьем за любимого Гийома!

— Спасибо! — сияя от удовольствия, воскликнула Валерия.

Две женщины стояли напротив друг друга с поднятыми бокалами: одна — охваченная радостью и готовая расцеловать весь мир, другая — переполненная неистовой яростью, готовая без малейшего сожаления убить соперницу.

Несомненно, Светлана понимала, что Лера перед ней ни в чем не виновата, но она не могла простить ей такого счастья.

«Я тоже не виновата перед ней, — мысленно оправдывалась девушка, — что полюбила Гийома… И он будет принадлежать той из нас, которая окажется удачливее, ловчее…»

Голова, одурманенная виски, упорно падала на грудь, а глаза закрывались сами собой.

— Ой, Светлана! Ты опьянела! — засмеялась Лера. — Поешь хоть немножко, выпей воды, а потом ляжешь.

Валерия помогла перебраться Светлане на мягкие подушки дивана, и она мгновенно погрузилась в причудливый мир пьяного сна.

Девушка проснулась от громких, возбужденных голосов, она медленно открыла глаза: молодая женщина с черными волосами, собранными на затылке в пышный хвост, вертелась перед зеркалом, поминутно спрашивая у Леры и уже знакомой Светлане Кати:

— Ну как? Это лучше?

Валерия, подражая старшей сестре, тоже решила кое-что продать из уже надоевших ей вещей и пригласила на свой «аукцион» подружек.

— Я думаю, Галя, тебе следует остановиться вот на этом синем костюме, — высказала свое мнение Лера. — Он — счастливый. Я в нем встретила Гийома.

— Правда? А мне так нужна сейчас удача, — вздохнула Галина.

— Смотрите, Света проснулась! — воскликнула Валерия. — Вставай, вставай! Нужен твой профессиональный совет.

Девушка нехотя поднялась с дивана.

— Познакомься, — обратилась хозяйка к Галине, — это Светлана.

— Очень приятно, — отрывисто бросила молодая женщина.

— Как ты считаешь, этот костюм подойдет Гале? — спросила Лера Светку.

— По-моему, да, — безразличным тоном ответила та.

— Ну, хватит, отдохнем! — сказала Галка и, бросив подушку на пол, с размаху уселась на нее. — Кто бы мог подумать, что я так похудею от тягот жизни, — со смехом продолжала она. — Ведь еще полгода назад я не могла натянуть на себя ни одно Леркино платье. С одной стороны, вроде бы неплохо, а с другой… не идет мужик на меня, и все. Что делать? Ума не приложу… Хоть бы Томка была здесь… посоветовала бы…

— Да, Тамарочка скрылась от нас в неизвестном направлении, где она сейчас? — подавляя завистливый вздох, осторожно высказалась Катя.

— Вот, вот! Где она сейчас? У отца — юбилей, семьдесят лет. Надо поехать, поздравить, а Томка ни о чем не думает…

— Так ты что, в Петербург собираешься?! — воскликнула Екатерина.

— Конечно! И может быть, даже побуду там немного.

— Ты бы лучше сначала замуж вышла, а потом уже разъезжала, — с раздражением в голосе бросила Галка.

Катя злыми узкими щелочками глаз посмотрела на нее.

— Тоже мне, советы дает, молчала бы.

Екатерина была больна, она болела Леркиным счастьем. Это было как удар — известие об обручении. Кате даже показалось, что у нее отнялись ноги. Поэтому разумные слова Галины страшно разозлили ее. Зато у Галины не было проблем: она легко и без притворных сожалений переносила чужое горе и так же легко и просто переносила чужое счастье. Катя не могла понять этого. Она смаковала чужое горе и страдала от чужого счастья.

— Почему? — удивилась Лера. — Я так давно не видела родителей, друзей… К тому же Гийом в этом месяце будет очень занят.

— Делай как хочешь, но мой совет: сначала выходи замуж. Тебе бы это и Томка сказала.

Валерия в задумчивости передернула плечами.

— Лера, а что, Гийом будет проводить аукцион в Париже? — вскользь поинтересовалась Света.

— Да, в Париже, — невнятно ответила молодая женщина.

Валерия явно расстроилась. Слова Галины неприятно кольнули ее прямо в сердце.

— Глупо как-то… я его даже предупредить не успела… Мне уезжать, а у него как раз аукцион здесь, — рассуждала она вслух.

— Вот и оставайся! — наставительно сказала Галина и опять подошла к зеркалу.

— Но ведь можно позвонить ему в Лондон, — скользкой змейкой юркнули слова Светки.

— Да, конечно, но это как-то…

— А родители, они на то и родители, чтобы понимать, — продолжала Галина, надевая на себя красную блузку с умопомрачительным декольте. — На семидесятилетие не смогла приехать, приедешь на восьмидесятилетие, зато с мужем и детьми. Им-то самим будет лучше, если ты будешь счастлива…

— Не знаю, может, я и не права, — вмешалась Екатерина, — но что это за жених, если его нельзя ни на один день оставить… А родителей надо уважать…

— Ой, — с издевкой сощурилась Галина, — а то ты не знаешь, как классных мужиков воруют. Да ты Томку вспомни. Томку! — многозначительно повысила она голос. — Как ее эта стерва Зойка подставила и, самое главное, зачем? Да просто так, от своей злости и зависти паршивой.

Уважительная интонация, с какой Галина произнесла имя сестры, неприятно кольнула Леру.

«Прямо-таки Томка! — подумала она. — И тем не менее отбили у нее жениха, а у меня нет… фигурой не вышли…»

— Ладно, Галя, по-моему, ты в самом деле сгущаешь краски, — с легким раздражением сказала Валерия. — Ну что, я бегать за Гийомом должна? Катя права, если он меня любит, то…

— Любит-то он тебя любит, да другие его тоже любят, — усмехнулась Галина.

Сидя в уголке, Светлана пристально смотрела то на Валерию, то на Галю, потом с вежливой улыбкой подошла к последней и предложила:

— Вы знаете, Галя, я, кажется, могу вам помочь.

Та удивленно взглянула на длинноногую худосочную, с ее точки зрения, девчонку.

— …Понимаете, — слегка смутившись от ее взгляда, продолжала Светка, — вам надо сменить имидж…

— Вот, вот, слушай ее! — бросила Лера. — Она — манекенщица, она в этом толк знает.

— …Внешность и внутренний мир взаимосвязаны. Видимо, что-то произошло с вами, внутренне вы перестроились, а вот внешне…

Галина с интересом оглядела толковую девчонку.

— Может, ты и права, — в задумчивости протянула молодая женщина. — Ну так что же мне делать? — нетерпеливо всплеснула она руками.

— Так сразу этого не решишь, надо подумать, попробовать. Если вы хотите, я могу приехать к вам, и тогда мы что-нибудь придумаем.

— Ну, конечно, хочу! Да, а что же мне все-таки выбрать из Леркиного гардероба?

— Я считаю, вот этот синий костюм, — уверенно произнесла Света.

— А может, тот, красный с бархатным кантиком?..

— Нет-нет! Только синий, поверьте мне!

— Ну а вы, что думаете? — обратилась Галина к двум другим приятельницам.

— Слушай Свету! Она в этом разбирается. Одно слово — модель, — ответила Лера.

А Катя промолчала…

* * *


В первый же свой свободный день Светка помчалась к Галине. Для начала она уговорила ее расстаться со своим жгуче-черным хвостом и ловко подстригла его в удлиненное каре, затем осветлила ей волосы и покрасила их в золотисто-ореховый цвет, накрасила губы цветом спелой смородины и освежила щеки темно-розовыми румянами.

— Ну как? — раскрасневшись от усердия, спросила Светлана.

Галина долго смотрела в зеркало, то подходя к нему, то удаляясь.

— Вроде бы неплохо, — не совсем уверенно произнесла она.

— А ты надень костюм, что у Леры купила.

— В самом деле…

— Я думаю — это оптимальный вариант, — уверенно сказала Света, внимательно разглядывая Галину.

— В общем-то ничего, — в задумчивости проговорила она. — А тебе не кажется, что я на Лерку чем-то стала похожа?

— Ну, это так, чуть-чуть… из-за костюма, — безразлично бросила Светлана.

— Ладно! Посмотрим, как дела пойдут, стилист! — засмеялась Галя.

— А я и об этом побеспокоилась, — улыбнулась Света, — вот, возьми пригласительный билет на один очень престижный аукцион. Публика будет со средствами.

— Спасибо! — поблагодарила Галина, немного удивленная таким вниманием новоявленной подруги.

— Так ты придешь? — уточнила Светлана.

— Я всегда уважала публику со средствами и не смогу обидеть ее своим невниманием, — рассмеялась Галка.


Распростившись, Светлана помчалась в аэропорт встречать прилетающего из Лондона Гийома.

Увидев девушку, он радостно помахал рукой и поспешил навстречу.

— Валери уехала в Петербург? — оглядываясь по сторонам, спросил он.

— Уехала. Поэтому я и решила тебя встретить.

— Жаль, — разочарованно произнес Гийом, — я так обрадовался, когда увидел тебя, думал, что и Валери тоже…

— Значит, одну меня ты видеть не рад? — провоцирующе томно взглянув на него, спросила Света.

Гийом немного смутился.

— Прости, рад, конечно.

Он взял свою машину со стоянки, и Светка с торжествующим видом уселась на место Леры.

«Так, с ней покончено, — самоуверенно сказала она себе. — Пусть наслаждается туманными красотами Петербурга». Обратившись к Гийому тоном, не принимающим отказа, предложила:

— Давай где-нибудь поужинаем!

Гийом без особого энтузиазма согласился.

Светку бросало то в жар, то в холод, она была готова выпрыгнуть из собственного платья, чтобы только Гийом проявил к ней хоть капельку интереса. Но он, как всегда, был только любезен и, сняв очки, устало моргал синими глазами. Чувствуя, что Гийом ускользает из ее жаждущих рук, она нарочито медленно ела десерт, случайно касалась своим коленом его колена, с преувеличенным вниманием слушала его рассказ об аукционе в Лондоне, а сама торопливо соображала, как бы закончить этот ужин в его постели. Выходя из ресторана, Светка, прикинувшись, что сильно опьянела, неожиданно прижалась к Гийому и томно прошептала, вкладывая в слова всю свою бьющую через край страсть:

— Таких, как ты, я не встречала никогда, ты — необыкновенный.

Ее вишневые губы потянулись к его губам, но Гийом обнял девушку за плечи и засмеялся:

— Это похоже на объяснение в любви, следовательно, ты выпила больше, чем следует. Поехали, я отвезу тебя домой.

«Господи, да неужели он ничего не понимает!» — бесилась Светка.

— А может, я и в самом деле люблю тебя, — чуть растягивая слова, произнесла она и замерла в ожидании ответа.

— Что ж, занятие, без сомнения, приятное, поэтому отвлекать тебя не буду, — продолжал шутить Гийом.

Он торопливо попрощался с ней у ее дома и поспешил к машине.

Светлана с отчаянием, смешанным с досадой, смотрела ему вслед.

«Ничего, — думала она, — еще несколько дней, и ты все равно будешь моим. Тогда я тебе припомню твое равнодушие».

* * *


Аукционные страсти постепенно затихли, и поклонники антиквариата теперь переключили свое внимание на буфеты. Весело хлопали пробки от шампанского, салютуя удачным приобретениям и подслащивая горечь неудачи.

«И чего они находят в этом барахле? — раздраженно думала Светка, разыскивая глазами Гийома в многолюдном фойе. — Кто-то когда-то пользовался новыми вещами, они износились, а эти подобрали и радуются. Придурки, да и только».

Светлану сегодня вполне было можно выставить на аукционе как восхитительное творение Природы, которая, отбросив свою обычную лень, неожиданно решила создать что-то необыкновенное на гордость и радость себе. Любители вечных ценностей не обходили вниманием эту мгновенную красоту, втайне жалея, что она не из мрамора, а из плоти. Они с восхищением поглядывали на длинноногую белокурую красавицу, которая, не замечая их, с нетерпением ожидала кого-то. Наконец ее острый синий взгляд поймал Гийома, который сосредоточенно разговаривал с богато одетой дамой.

«Господи, хотя бы она поскорее от него отвязалась, — в волнении думала девушка, — а то будет поздно…»

Светлана чуть наклонилась с балкона второго этажа, который опоясывал все фойе, и посмотрела вниз, где было особенно много народа перед буфетными стойками.

— Надо что-то делать, иначе все напрасно, — сказала она себе и решительно направилась в сторону Гийома.

Света подошла так, чтобы дама, беседовавшая с ним, поняла, что она его ждет. Женщина улыбнулась и не стала задерживать Гийома.

— Какие восхитительные вещи были сегодня выставлены, — захлебываясь от восторга, сразу начала Светка, вроде невзначай подводя его к барьеру балкона.

Гийом, согласно кивая головой, снял очки и потер уставшие глаза. Тут Светлана изобразила на своем лице что-то напоминающее ужас. Он удивленно взглянул на нее.

— Нет, нет! Не смотри туда, — в то же время указывая взглядом за его спину, в смятении лепетала Светка.

— Куда? — переспросил Гийом.

Он непроизвольно повернулся и увидел внизу у буфета Леру, одетую в синий костюм, которая переливчато смеялась в обществе двух мужчин.

— Валери! — радостно воскликнул он. — Надо же, приехала!

— А она никуда и не уезжала, — сухо бросила Светлана.

— Как не уезжала? — удивился Гийом. — Она мне сама звонила в Лондон и сказала, что едет в Петербург к родителям.

— Мало ли что она тебе сказала, — неопределенно, словно нехотя, пробормотала Светка.

— Ничего не понимаю! — воскликнул он и направился к лестнице.

— Гийом! Постой, постой! — бросилась за ним с перепуганным лицом девушка. — Я должна тебе что-то сказать. — «Скорее бы она убиралась оттуда, — в то же время думала Светка, — иначе все полетит к чертям». — Да постой же! — схватила она его за руку, но, увидев краем глаза, что обстановка внизу изменилась и той, о ком они говорили, уже нет у стойки буфета, равнодушно произнесла: — Впрочем, как хочешь…

Гийом поспешил к Валерии, но, не найдя ее, вернулся к преспокойно пьющей шампанское Светлане.

— Света, что происходит? Ты можешь мне объяснить? — немного взволнованно спросил он.

— Я? Конечно, могу. Только вряд ли тебе это будет приятно узнать.

Лицо Гийома выражало полное недоумение.

— …Твоя Валери — проститутка…

— Что?! — взорвался Гийом. — Ты соображаешь, что говоришь?!

— Правду! — с обезоруживающей искренностью ответила девушка.

— Я не верю…

— Но ты же сам видел…

— Что я видел?

— Валери с двумя мужчинами.

— Это ни о чем не говорит.

— Ну, если тебе это ни о чем не говорит… — сожалеющим тоном протянула Светка. — Только скажи, а зачем этот трюк с отъездом в Петербург? — Светлана сочувствующе вздохнула в ответ на молчание Гийома. — Я и сама об этом узнала недавно, — продолжала она после краткой паузы. — Валери подыскивает себе богатых клиентов на аукционах. Ты же и сам с ней так познакомился. Но с тобой она повела себя иначе, почувствовав, что за тебя можно выйти замуж.

— Хорошо, пусть так, — согласился он, с трудом сдерживая яростное возмущение, — но зачем ей теперь заниматься этим делом? Она ведь добилась своего, мы обручились.

— Привычка, Гийом. Говорят, что проституция, как наркотик, не оторвешься… И потом, ты же знаешь, как она любит тратить деньги, ей их всегда не хватает.

— Нет! Я не верю тебе! — отрицательно замотал головой он.

— А зачем мне лгать? К тому же, если я тебя обманываю, ты ведь это все равно узнаешь… рано или поздно, — невинно глядя ему в глаза, произнесла Светка. «Когда узнаешь, тебе будет уже наплевать на Лерку, ведь ты полюбишь меня!» — в то же время подумала девушка.

— Нет, подожди, — прижав ладонь ко лбу, пытался доискаться до истины Гийом. — Этого не может быть! Кто тебе сказал такую чепуху о Валери?

— Она сама, — недолго думая, ответила Светка.

— Это какой-то кошмар, — побледнев, пробормотал Гийом и, не попрощавшись со Светланой, направился к выходу.

Она поспешила за ним.

— Гийом, я не могу оставить тебя в таком состоянии. Я поеду с тобой!

— Не надо! Я хочу побыть один, — досадливо бросил он.

Но Светлану это не остановило, и она нахально уселась с ним в машину.

Приехав к Гийому домой, девушка поспешила налить ему виски для успокоения и невзначай продолжала сыпать подробностями из Лериной жизни. Ее прервал телефонный звонок.

— Света, спроси, кто это, и скажи, что меня нет дома, — попросил ее Гийом, — но если это звонят из дирекции аукциона, тогда передашь мне трубку, — с трудом выговаривая слова, добавил он.

Подняв трубку и услышав голос, Светка похолодела. Мысли забегали, как пузырьки в кипятке.

— Лера! Это Света, — с холодком в голосе произнесла она.

— Светлана? Что ты делаешь у Гийома? — удивилась молодая женщина.

— Так, — неопределенно ответила та.

— Позови, пожалуйста, его к телефону.

Глаза Светки сузились, губы сжались. На секунду задумавшись, она, перейдя на французский, произнесла:

— Ты знаешь, Лера, я все рассказала Гийому.

Гийом вздрогнул и пристально посмотрел на девушку.

— Что все? — удивилась Валерия.

— Все! — веско повторила Светка и, передав трубку Гийому, сказала: — Не забудь ее спросить, откуда она звонит.

— Валери, — дрожащим голосом произнес Гийом, — ты в Петербурге?

— Да! Я же тебе говорила, но через три дня уже вернусь.

— Я тебя сегодня видел…

Лера рассмеялась:

— Где же, если не секрет?

— На аукционе.

— Где?

— Валери, я думаю, не стоит разыгрывать спектакль, — холодно сказал он и хотел еще что-то добавить, но Светлана, изловчившись, вырвала у него телефонную трубку.

— Лера, к чему обманывать Гийома. Он теперь все знает, — сказала она и нажала на кнопку.

Гийом опустошенным взглядом смотрел в одну точку. Ласково погладив его по плечу, девушка прошептала:

— Она не стоит того, чтобы с ней разговаривать, — и подала ему заботливой рукой бокал с виски. — Выпей!

Перед затуманенным горем глазами Гийома маячил гибкий стан в облегающем ярко-бордовом платье, искрились волосы, горели страстным огнем синие глаза…


Утром Светка глазом хозяйки оглядела спальню Гийома.

«Кое-что надо будет отсюда выбросить. А в общем, неплохо», — решила она.

В комнату вошел Гийом и, поздоровавшись, сказал:

— Света, я должен срочно уехать в Лондон.

— Как жаль! А когда ты вернешься? — мило надувая губки, спросила она.

— Точно не знаю. Думаю, дней через десять.

— Я буду с нетерпением ждать тебя, — проговорила девушка и, встав с постели, во всем блеске своей наготы подошла к Гийому и обвила его шею руками.

«Пока ты будешь в своем Лондоне, я наведу у тебя в квартире порядок по своему вкусу», — подумала она и попыталась поцеловать его в губы.

Гийом мягко высвободился из ее объятий, поправил галстук и сказал:

— По дороге в аэропорт я завезу тебя домой.

«Как домой? — мысленно возмутилась она. — Я тебе не Лерка, которая может довольствоваться какой-то паршивой студией, когда есть такая квартира».

— Нет, Гийом, — решительно сказала Света. — Я буду ждать тебя здесь. Раз мы любим друг друга, мы должны быть вместе. А вот в аэропорт я тебя провожу.

Гийом оторопел от такого натиска.

В аэропорту он постарался поскорее распрощаться со Светкой, надеясь, что в суматохе она забудет о своем намерении и не станет просить ключи от его квартиры. Ему и в самом деле удалось избежать ее просьбы, но только потому, что Светлана просто-напросто вытащила ключи из кармана его пиджака и весело помахала ими, когда Гийома уже уносил эскалатор.


17


Обыкновенный вертолет показался Тамаре космическим кораблем. Он легко качнулся и, рассекая влажный воздух, полетел из каменного века в конец двадцатого.

Путешественники приземлились на маленьком аэродроме в Вамене. Тамара с опаской поглядывала по сторонам, она отвыкла от такого количества людей и, словно ребенок, крепко держалась за руку Энди. Наняв носильщиков-папуасов, от которых здесь не было отбоя, Мелтон с Тамарой направились в гостиницу.

Брюки и рубашка Энди нелепо болтались на ней, голова почти полностью исчезла под фуражкой, а глаза скрывались за темными очками, но, несмотря на это, даже ничтожно малая вероятность встречи с Муфареком до ужаса стала пугать Тамару, едва она покинула джунгли.

«Как же я вернусь в Париж?» — со страхом подумала молодая женщина.

— Я боюсь, Энди, — хриплым от сильного волнения голосом зашептала она, — я боюсь, боюсь… я не смогу вернуться…

Мелтон ласково обнял ее за плечи и спокойно сказал:

— Поверь мне, через неделю все будет нормально, ты преодолеешь свой страх. А сейчас расслабься и ни о чем не думай. Мы проведем здесь всего одну ночь и завтра же утром отправимся в Джаяпур.

Тамара за два месяца привыкла слушаться Энди и поэтому, крепче сжав его руку, постаралась отключиться от своих мыслей и сосредоточиться на достопримечательностях городка: вдоль единственной улицы тянулись лавки с туземными сувенирами, несколько маленьких закусочных «Рис и рыба» и гостиница, в которую вошли путешественники. Молодая женщина села на один из плетеных стульев, стоящих вдоль стены, а Энди спросил свободный номер у портье.

Необъяснимый животный страх вновь подкрался к Тамаре. Дрожащими руками она взяла красочные проспекты и, низко опустив голову, принялась их листать. Услышав шум шагов, она невольно посмотрела в сторону лестницы: несколько мужчин с рюкзаками спускались в холл. Тамара задрожала, она была готова поклясться, что один из них — Амир, хотя рассматривать их побоялась. Тамара чувствовала, что если кто-нибудь подойдет к ней, то она не выдержит и закричит, призывая на помощь Энди, но мужчины, не задерживаясь, вышли на улицу.

Когда Энди, закончив переговоры с портье, взял ее за руку, то обнаружил, что она трясется, как будто по ней пропустили ток.

— Что случилось? — шепотом спросил он.

— Амир! — прохрипела Тамара.

— Успокойся, его здесь не может быть! — твердым голосом сказал Мелтон и потянул ее за собой.

Только войдя в номер, Тамара перевела дыхание и сразу же направилась в ванную, но Энди преградил ей путь.

— Без истерик! — сурово приказал он. — В зеркало не смотри! Впрочем, подожди, я его сниму.

— Я настолько ужасна? — погибшим голосом спросила она.

— Не знаю, мне ты нравишься, но я не забыл историю у ручья. Подожди до завтра. Вечером мы уже будем в Джаяпуре, и там ты сможешь привести себя в надлежащий вид. Договорились?

— Да! — обреченно вздохнув, кивнула Тамара.

Она с неподдающимся описанию наслаждением приняла ванну, а потом легла, как ей показалось, на самую мягкую в мире кровать и впервые за три месяца заснула спокойным сном, не думая о пауках, змеях и прочей гадости.


— Тамара! Пора вставать! — услышала она сквозь сонную пелену.

Молодая женщина нехотя открыла глаза. Энди, поблескивая каплями воды на волосах, приветливо улыбнулся ей.

— Завтракаем и отправляемся в Джаяпур. Поспеши!

«Поспеши! — мысленно усмехнулась она. — Это раньше мне надо было спешить, а сейчас брюки, рубашку натянула, и порядок».

— А такое чучело огородное пустят в самолет? — спросила она.

— Здесь всех пускают, — рассмеялся Мелтон и протянул ей булочку. — Ешь! Тебе надо поправиться.

— Все с ног на голову. Раньше я стремилась похудеть…

— Пожалуйста, ничего не имею против. Как только поправишься, сразу начнешь худеть.

Тамара засмеялась, блеснув жемчужными зубами, и впервые за последнее время почувствовала, что ей и в самом деле весело. Она, как котенок, потерлась головой о плечо Энди и поспешила переодеваться в авангардный костюм от Мелтона.


Джаяпур произвел на нее впечатление гигантского города. За три месяца ее зрительная память, казалось, совершенно отвыкла от атрибутов цивилизации, и поэтому на все она смотрела глазами дикарки, вышедшей из джунглей.

Заперев Тамару в номере, Энди поспешил в гостиничный бутик и купил целый пакет косметики. Вернувшись обратно, он высыпал его содержимое на кровать. Тамара с жадностью набросилась на эту роскошь. Она хватала коробку за коробкой, открывала, вдыхала аромат кремов, лосьонов, туалетной воды, дезодорантов, а Мелтон, разыскав краску для волос, погрузился в изучение инструкции. Молодая женщина тем временем принялась нежными мазками наносить крем на лицо.

— Энди, когда ты мне разрешишь посмотреться в зеркало? — тревожно глядя на него, спросила она. — Или я все еще ужасна?

— Я тебе уже говорил, что ты не ужасна, но я не хочу, чтобы твои крики подняли на ноги весь отель. Поэтому я сам покрашу тебе волосы, тем более что, судя по инструкции, это не так уж сложно.

— А какой цвет ты выбрал?

— Конечно же, не твой любимый, черный. Ты теперь будешь, — Энди посмотрел на коробку, — светло-золотистой шатенкой.

Тамара фыркнула:

— Мне этот цвет не подойдет.

— И очень хорошо. Муфарек по привычке в первую очередь будет искать тебя среди брюнеток.

— Ты думаешь, что он все-таки будет искать? — насторожилась молодая женщина.

— Уверен! — печально произнес Мелтон.

Глаза Тамары, полные отчаяния, устремились на него.

— Лондонские сплетницы вполне могли бы позавидовать скорости распространения слухов в джунглях. В Вамене меня уже спрашивали о белой женщине…

— Кто? — с ужасом в голосе воскликнула Тамара.

— Хозяин отеля, а его еще кто-то, с кем я, как он мне сказал, разминулся буквально в получасе, — ответил Энди. — Видишь, папуасы быстро разнесли новость о загадочном появлении в джунглях белой женщины и о том, что ее спас путешественник… У меня сложилось такое впечатление, что кто-то очень интересуется этими слухами, кто-то разыскивает тебя, — осторожно, чтобы не испугать Тамару, высказал он свои предположения.

— Муфарек, — обреченно произнесла она. — Я же чувствовала, что это он был в отеле.

— Ты должна заставить себя не бояться его! — серьезно сказал Энди. — Иначе тебе будет лучше не возвращаться в Париж.

Молодая женщина надолго задумалась, устремив взгляд в пространство. Неожиданно она вскочила и бросилась в ванную.

Энди втянул голову в плечи, ожидая услышать дикий крик, но ничто не нарушило гостиничную тишину. Он с тревогой поспешил за Тамарой. Молодая женщина стояла перед большим зеркалом и смотрела на себя, ее агатовые глаза были полны слез, но силой воли она удерживала их и не давала соленому отчаянию взять власть над собой.

— Я не знаю, кто это, — сказала Тамара, указывая на зеркало.

На нее смотрела незнакомая, старая, худая женщина с седыми волосами и коричневой, потрескавшейся кожей.

Мелтон замер в растерянности, не зная, что сказать.

— Я должна отомстить! — медленно произнесла Тамара. — Я преодолею свой страх и отомщу!

Она решительным шагом вышла из ванной, собрала в пакет всю косметику, разбросанную по кровати, и, вернувшись обратно, плотно закрыла дверь.

Через два часа, словно Венера из пены, появилась Тамара. Энди от удивления открыл рот.

— А вот эту женщину я не знаю! — восторженно произнес он.

Смуглокожая золотистая шатенка смотрела на него черными смеющимися глазами.

— Теперь надо купить кое-что из одежды, — сказала она и, позвонив в бутик, попросила продавщицу принести ей в номер самые дорогие наряды.

— Но, Тамара, — с сожалением развел руками Энди, — у меня нет таких денег. Выбери что-нибудь подешевле…

Молодая женщина сняла с пальца прощальный подарок Муфарека и протянула сверкающий изумруд Энди.

— Продай, пожалуйста, — попросила она.

Вечером они сидели в ресторане и поднимали бокалы за удивительное, сказочно-невероятное спасение Тамары.

Энди с мужским любопытством смотрел на нее, не скрывая своего восторга.

— Тамара, я, оказывается, нашел алмаз, но не сумел его как следует разглядеть.

— Каждый алмаз требует обработки! — лукаво ответила молодая женщина.

— Ты не представляешь, как мне хочется описать твои злоключения, — высказал Мелтон свое тайное желание. — Ведь это просто уникальный случай, что ты осталась жива. Загадка!.. Я бы назвал свою книгу «Белая узница джунглей».

— Действительно заманчиво, — протянула с грустью Тамара, — но…

— Нет, не волнуйся, — Энди погладил ее по узкой ладони, — никто никогда не узнает, что английский путешественник Энди Мелтон встретил в джунглях русскую парижанку Тамару…

— Не встретил, а спас! — поправила его молодая женщина. — Да, такая книга была бы находкой для Муфарека.

Искорки блеснули в глазах Тамары при воспоминании о нем. Опасные искорки…

— И все-таки я тебе советую оставить мысли о мести.

— Хорошо, — неожиданно согласилась она, — пусть это будет не месть, а борьба за существование. Как ты понимаешь, нам с ним вдвоем не ужиться в Париже. Он уже сделал свой ход… и проиграл, теперь очередь за мной!

— Кажется, я понял, почему джунгли не поглотили тебя, — захохотал Мелтон, — они подавились. Ты действительно уникальная женщина. Другая на твоем месте дрожала бы как осиновый лист и ни о чем не помышляла, как только спрятаться подальше. А ты покупаешь дорогие наряды, гордо шествуешь по отелю, на тебя обращают внимание… Ты — великолепна!

С нежным звоном бокал поцеловался с бокалом, и на перламутрово-розовых губах Тамары заиграла таинственная улыбка. Теперь она наслаждалась выбором мести Муфареку.

Через неделю с временными документами, которые ей выхлопотал Мелтон, Тамара улетала в Сингапур, где ей предстояло пересесть на самолет авиакомпании «Эр Франс».

— Я не знаю, что еще выкинет моя судьба, — сказала она на прощание Энди, — но, что бы ни случилось, я всегда буду молить Бога за тебя!

— Благодари его лучше за свое чудесное спасение!

— Мое спасение — это ты! И я никогда не забуду об этом. До скорой встречи, Энди, — голосом, полным нежности, прошептала Тамара, крепко поцеловав его. — Я не хочу прощаться с тобой навсегда. Ты — тоже алмаз, и я успела это рассмотреть.

* * *


Тамаре было страшно оказаться среди людей, не ощущая рядом руки Мелтона, и ей тут же пришлось вступить в борьбу с липкими щупальцами страха. Ледяная дрожь пробегала по ее телу, когда она слышала арабскую речь или видела мужчину, чем-то напоминающего Муфарека.

В аэропорту Сингапура Тамара провела три часа между рейсами. Она с небывалым ранее любопытством читала все попавшиеся ей под руку журналы, газеты, рассматривала рекламные брошюры.

Самолет Сингапур — Париж быстро набирал высоту, вдавливая своих пассажиров в кресла.

От изрядно выпитого шампанского ласково кружилась голова, и легкая пелена туманила взор, но молодая женщина даже на минуту боялась закрыть глаза.

«А вдруг это сон, вдруг я проснусь, и вокруг меня опять будут джунгли?..»

Она инстинктивно оглянулась, погладила ручку кресла, поправила пояс безопасности и на всякий случай заговорила со своей соседкой, услышав ее голос, успокоилась.

«Нет, не сплю. Ах! Я увижу Париж!» — наконец осознала она.

В аэропорту Тамара запаниковала. Ей хотелось забиться в какой-нибудь угол; каждую минуту она ожидала появления Муфарека. Словно сомнамбула, она неверным шагом направилась к выходу.

Легкий ветерок освежил ее голову, и молодая женщина смогла найти в себе силы, чтобы избавиться от парализующего страха. Она села в такси и со слезами радости на глазах поехала по улицам возлюбленного города, который, казалось, был так рад ее возвращению, что весь светился огнями и озорно подмигивал разноцветными глазами светофоров. Остановив такси за квартал от своего дома, Тамара вышла. Она долго стояла и смотрела на темные окна своей квартиры, не решаясь войти в подъезд.

«А вдруг люди Амира поджидают меня там?» — думала молодая женщина.

Набравшись храбрости, она легкой тенью проскользнула в вестибюль. Теперь ей только оставалось ловко проникнуть в комнату консьержки, которая в это время всегда смотрела телевизор, и, потихоньку вытащив свои запасные ключи из ее стола, положить на их место другие, специально купленные, чтобы никто не мог заподозрить, что она вернулась. Тамара на цыпочках подошла к двери, осторожно нажала на ручку, которая, спружинив, вернулась в первоначальное положение.

«Вот черт! Заперто! Что же мне делать?» — в отчаянии подумала она.

Молодая женщина, кусая до крови губы, пыталась найти выход.

— А если?.. Но я ничего не понимаю в этом, и все же придется рискнуть…

Тамара вытащила из своей сумки карманный фонарик и подошла к щиту напряжения, расположенному под лестницей. Недолго думая, так как думать было бесполезно, она опустила вниз все рычажки. Свет потух.

— Отлично!

Молодая женщина быстро вернулась назад и, поднявшись на несколько ступеней, замерла в ожидании консьержки, которая, что-то бурча под нос, не преминула появиться с ярким фонарем. Пока та приводила в порядок щит напряжения, Тамара, моля Бога только об одном, чтобы ключи были в столе, проскользнула в комнату, открыла ящик и облегченно вздохнула, увидев свою связку. Поменяв ключи, она быстрее ветра поднялась на свой этаж.

— Я — дома, — прошептала молодая женщина, войдя в квартиру.

Не зажигая света, она бессильно опустилась на диван.

— Неужели я дома? — уже осмелев, громче произнесла Тамара. — Дома! И должна пользоваться фонариком, чтобы никто не заподозрил, что я вернулась. — Она со вздохом задернула шторы и зажгла фонарик. — И все равно хорошо, — с наслаждением потянувшись, рассмеялась Тамара.

Она постелила свои пахнущие ландышем шелковые простыни и отправилась в душ.

— Право, я боюсь сойти с ума, — рассуждала молодая женщина вслух. — Я не могу поверить, что все позади и моя квартира не растает передо мной, словно предрассветная дымка.

Искупавшись, Тамара принялась деятельно готовиться к завтрашнему отъезду в Швейцарию.

«Как жаль, но мне придется по возвращении продать эту квартиру, — с щемящей грустью подумала она, закрывая чемодан. — И все из-за него…»

Тамара испугалась своей собственной ярости, которая лавиной обрушилась на нее при воспоминании о Муфареке.

«Так нельзя! Надо успокоиться! — увещевала она себя. — Есть тысячи способов отомстить этому монстру, и я должна выбрать самый сладкий для меня и самый страшный для него».

Сладко-коварные способы мести стали ломиться в ее голову, но она, приняв снотворное, прогнала их.

«Не сегодня! Сначала мне надо победить свой страх перед ним».

На следующий вечер, отправляясь в аэропорт, Тамара попросила таксиста проехать по центру.

«И все-таки ничего лучше Парижа человечеству не удалось создать», — уверенно констатировала она.

* * *


Прохладные, пастельных тонов по сравнению с джунглями швейцарские пейзажи благотворно действовали на Тамару. Она смело разгуливала по шикарному курорту с заклеенным толстым пластырем носом. Здесь было много таких «перебинтованных»: кто спасался от старости, кто от злой шутки природы, а кто, как Тамара, был жертвой обстоятельств. Продав все драгоценности, подаренные ей Амиром, молодая женщина позволила себе выбрать одну из самых дорогих клиник. По утверждению врачей, пластическая операция прошла отлично, и Тамара с нетерпением ждала, когда сможет воочию увидеть свой новый нос. Больше менять она не захотела ничего.

«Лучше изменю стиль одежды, прическу, макияж», — решила молодая женщина.

Время здесь летело быстро и приятно, словно бабочка с цветка на цветок: прогулки, тонизирующие ванны, массажи. К Тамаре вернулся ее прежний цвет лица, кожа стала такой же нежной и душистой, как была раньше, а ногти опять заблистали ярким пламенем красного лака. Все свободное время она предавалась разработке планов мести Муфареку, и с каждым днем они становились все изощреннее по своей жестокости.

В один из вечеров, сидя в баре с бокалом шампанского по случаю снятия повязки с носа, Тамара услышала, как ей показалось, знакомый голос. Она вздрогнула и тут же отогнала страх, голос был женский. Тамара повернула голову и увидела пышнобедрую яркую блондинку, разговаривающую с симпатичным мужчиной, по всей вероятности, ее мужем. Несомненно, что блондинка приехала сюда, чтобы избавиться от лишних килограммов, которые, несмотря на все ее ухищрения и крепкую резину корсета, лезли со всех сторон. Было видно, что женщина не хотела сдаваться и, боясь признаться самой себе, что многое ей уже не по фигуре, упорно продолжала носить облегающие платья.

«Да ведь это же Зойка! — мысленно воскликнула Тамара. — Вот так встреча. А я уже не надеялась… — Легкая дрожь нетерпения пробежала по ее телу. — Ну, что ж, эта встреча не случайна!»

Тамара поднялась и, стараясь не попасться на глаза бывшей подружке, прошла в туалет. Молодая женщина внимательно посмотрела на себя в зеркало. Новая форма носа ей нравилась, хотя, конечно, она была обычной. Все правильное всегда обычно. Но, в общем, картина получилась привлекательной, однако к ней надо было привыкнуть, потому что вместо себя Тамара видела в зеркале красивую женщину с идеальным носом, светлыми волосами до плеч и косметикой матовых тонов. Подкрасив чуть ярче губы, поправив прическу, Тамара, презрительно усмехнувшись, вернулась в бар и направилась прямо к Зое. Подойдя к ней, она приветливо поздоровалась. На лице бывшей приятельницы отразилось недоумение.

— Простите, но вы, вероятно, ошиблись, — приятно улыбнувшись, ответила она.

— Нет, Зоенька, я не ошиблась, — сладко прошипела Тамара по-русски.

Глаза Зойки округлились, рот чуть приоткрылся:

— Тамара! Ты?!

— Я, моя дорогая, я!

Молодая женщина опешила от неожиданности и, словно манекен, замерла возле сверкающей стойки.

— Ты разве не познакомишь меня со своим мужем? — продолжала коварно ворковать Тамара.

— Да, конечно! — спохватилась та. — Жермен, это моя давнишняя подруга Тамара, — срывающимся голосом произнесла Зоя.

Жермен улыбнулся и с мужским интересом посмотрел на стройную фигуру Тамары, не нуждавшуюся в спасительных резиновых оковах. Тамара же, со своей стороны, приложила все свое немалое женское умение, чтобы обольстить мужа подружки. И ей это удалось. Сетуя на то, что они встретились так поздно, перед самым их отъездом в Париж, Жермен вручил Тамаре свою визитную карточку и взял с нее слово, что она обязательно придет к ним в гости.

— Непременно и с удовольствием, Жермен, — пропела Тамара, пожимая на прощание его руку. — Вы не возражаете, если я задержу Зою на несколько минут? — обольстительно улыбаясь, спросила она.

Жермен так мотнул головой, словно хотел сказать: для вас — все!

Приобняв Зойку за талию, Тамара повлекла ее к уединенному столику.

— Ну и зачем ты это сделала? — сразу же переходя к делу, жестко спросила она.

— Что? — разыгрывая удивление, в свою очередь, спросила Зоя.

— Впрочем, зачем, я догадываюсь. Меня больше интересует, как ты узнала, что я собралась выходить замуж за Поля?

Зойка что-то невнятно пробормотала.

— И что, ты была счастлива, когда разболтала Полю мою тайну?

— А ты как думаешь? — зло бросила она. — Ты думаешь, я должна была радоваться, что моя подруженька, которой я помогла встать на ноги, отхватила миллионера? А мне что же?

— Но я ведь его у тебя не отбивала, ты меня с ним не знакомила. На что же ты разозлилась?

— А на то, что я своими собственными руками сложила фундамент твоего счастья: познакомила с Маргариткой, помогла с жильем… если бы не я, тебе бы пришлось убраться из Парижа.

— Не думаю, — закуривая сигарету, произнесла Тамара. — Ты меня не дооцениваешь. Однако, по твоим словам, выходит, что ты должна была радоваться моей удаче.

— Может быть, и радовалась, если бы первая вышла замуж. А то получается, что тебе повезло, а мне нет…

— Значит, всем должно быть хорошо только после тебя?

— При чем тут все? — распалялась Зойка. — Как ты не понимаешь: мне дела нет до всех остальных… а здесь ты, я тебе помогла, и тебе повезло. Хотя потом я немного пожалела, — обмякнув, добавила она. — И к тому же я не так виновата, как ты думаешь. Мне бы и в голову не пришло рассказывать Полю о твоих былых подвигах.

Тамара насторожилась.

— Так кто же тебя надоумил?

— Как кто? — удивилась, теперь уже искренне, Зойка. — А ты до сих пор не догадалась? Да твоя хваленая подружка Катя…

— Катя?! — воскликнула, вздрогнув, Тамара.

— Ну да! Вспомни, я купила машину и приехала к тебе. А у тебя сидит эта, востроносенькая, любопытненькая… Я без задних мыслей предложила подвезти ее до RER. Она мне и рассказала, что ты выходишь замуж за Поля. Я тогда от этой новости чуть в автобус не врезалась, хотела к тебе бежать, скандал устраивать, что ты от меня тайны имеешь. А Катька мне и говорит, несправедливо, мол, получается, ты к ней с открытой душой, а она хитрит, не доверяет. Вот надо бы пойти и рассказать Полю про ее недавнее прошлое… Ну ты ее знаешь, сладенько так напела и адрес дала.

— Ты и пошла!

— Пошла! — с вызовом произнесла Зойка. — Но как видишь, не так я и виновата…

— Да, конечно, оправдать свою подлость подлостью другого всегда удобно.

— Ладно тебе! — небрежно бросила она. — Все это уже в прошлом… К тому же раз ты здесь, у тебя дела идут неплохо.

— Не тебе судить, — резко ответила Тамара.

Зоя надменно посмотрела на нее.

— Думаю, что в Париже нам лучше не встречаться, — процедила она сквозь сверкающие белизной искусственные зубы.

— А вот это я буду решать! — кольнув улыбкой, вкрадчиво произнесла Тамара.

— Ой! Только не пугай меня! Я не боюсь! Потому что ты мне ничего сделать не сможешь. Маргаритка умерла вместе со своим альбомчиком. Все, нет ничего!

— В каждом ничего всегда найдется что-то, — ядовито произнесла Тамара и королевой поплыла к выходу.

Зойка с завистью посмотрела на ее стройную фигуру.

«Не иначе попытается отбить Жермена, стерва! — подумала она. — Не выйдет! Один раз обломала тебя, и за вторым дело не встанет».

* * *


Тамара вернулась в Париж, помолодев лет на десять. Единственно, что не нравилось ей, так это цвет волос. Она никак не могла смириться со своим превращением в светлую шатенку.

Молодая женщина была вынуждена снять студию недалеко от Нового моста, так как жить в ее прежней квартире было опасно. Каждое утро Тамара занималась психологической тренировкой, упорно уверяя себя, что нисколько не боится Амира.

— Что ж, — решила она однажды, — пора потихоньку выходить из подполья. К тому же для этого есть серьезный повод!

Молодая женщина отыскала визитку Сержа и, позвонив ему, договорилась о встрече.

Серж был сражен переменой в Тамаре. Она вновь всерьез заинтересовала его.

— Ты — неподражаема! — восхищенно повторял он весь вечер, сидя напротив нее за столиком в ресторане «Ла Мэзон д'Альзас». — Это ты и какая-то другая, чертовски красивая женщина.

Тамаре были приятны его комплименты, но она пришла на свидание с ним не для этого.

— Ты даже представить себе не можешь, кого я встретила в Швейцарии, — начала она, когда поток восхищенных возгласов чуть поубавился.

— И кого же? — лукаво поглядывая на нее, заинтересовался Серж.

— Зою! — произнесла она, вкрадчиво улыбнувшись.

— Что?! Эту шлюху! — с яростью в голосе воскликнул бывший фотограф. — Черт! Я так упорно и долго искал ее! Надо было мне сразу позвонить!..

— И ты бы примчался туда!

— Еще бы!

— Я подумала, — хитро поблескивая глазами, медлила Тамара, — к чему тебе лишние накладные расходы и незапланированное путешествие? Гораздо удобнее будет навестить нашу общую подругу в Париже.

— Что?! Она здесь?! — задыхаясь от переполнявшего его волнения, воскликнул Серж.

— Да! — с удовольствием глядя на него, произнесла Тамара, радуясь, что не ошиблась в старинном приятеле.

Серж был готов тут же бежать выяснять отношения с обворовавшей его Зойкой, но Тамара охладила его пыл:

— Серж, мы все сделаем как надо… правда, при одном условии, если у тебя кое-что сохранилось…

— Черт возьми! Конечно, сохранилось! Она думала, что украла все негативы. Нет! Самые ценные, самые роскошные, — довольно расхохотался он, — я хранил в другом месте. И мне так давно хотелось их предъявить, но эта шлюха поразительно ловко скрылась…

— И неплохо устроилась… вышла замуж, живет на авеню Фош.

— В самом деле, — многозначительно покачал головой Серж.

— По-моему, мы должны помочь ей сменить адрес. Авеню Фош — слишком шумная улица для нашей приятельницы Зои, — сверкнув черным огнем глаз и жемчужной белизной зубов, громко, от всего сердца рассмеялась Тамара.


Вернувшись из Швейцарии, Зоя и вправду немного похудела, но не от дорогостоящих процедур, а от ожидания, что же и когда предпримет Тамара. Неприятное волнение не оставляло ее, хотя она и понимала, что у бывшей подруги нет никаких козырей.

«Единственно, что может Томка, так это обольстить Жермена».

И вот час настал. Тамара, как поняла Зоя, пошла на приступ.

Вернувшись с работы, Жермен сказал, что встретил Тамару и, как они договаривались в Швейцарии, пригласил ее в гости.

— В ее роду наверняка были аристократы, — уверенно произнес он.

Зоя не посмела его разуверить, хотя безумно желала этого. Скрепя сердце ей пришлось согласиться с мужем.

«Пусть лучше думает, что она аристократка», — подавляя свою ярость, решила Зоя.

Сверкая улыбкой, в назначенное время появилась Тамара в элегантном бежевом костюме. Зоя была во всеоружии, готовая тут же разорвать сеть обольщения, которую приятельница попытается набросить на ее мужа.

Тамара со светлой радостью на лице наслаждалась Зойкиным нервозным состоянием, ее слегка подрагивающими руками и тревогой, застывшей в уголках ярко накрашенных губ.

Они втроем удобно устроились на просторном угловом диване и пили шампанское.

— Что тебе надо? Зачем ты пришла? — прошипела Зоя, когда ее муж вышел в свой кабинет.

— Мы так давно не виделись, — чуть обиженно протянула Тамара.

— Послушай, не валяй дурака. Я знаю, что ты хочешь. Ты хочешь увести Жермена, но у тебя ничего не выйдет, не старайся. Неудачница!

— Помнится, ты недавно мне говорила, что мои дела не так уж плохи…

— Я ошиблась, потому что, если бы ты вышла замуж и была довольна своей жизнью, тебе было бы некогда сводить счеты с подругой. Давно бы простила меня, — в сердцах высказалась Зойка.

Тамара, скривив губы в ироничной улыбке, произнесла:

— Ты приписываешь мне власть, которой у меня нет. Я — не Господь Бог, чтобы прощать.

— Но и карать не имеешь права.

— Я не караю, — серьезно глядя ей в глаза, сказала Тамара, — я возвращаю долги. Мне они не нужны, и я хочу вернуть их обратно.

Колючие слова замерли у Зойки на губах.

— Я вижу, вы давно знакомы с Зоей. А мне она ничего о вас не рассказывала, — сказал Жермен, подавая Тамаре альбом с швейцарскими фотографиями.

— Ах, да! Я ведь тоже взяла показать вам фото, когда мы с Зоей были, скажем так, чуть помоложе. Сейчас принесу, они остались в сумочке, — улыбнулась Тамара и выпорхнула в коридор.

Кровь алым фонтаном ударила Зое в голову, но снимки оказались совершенно безобидными.

«Она просто издевается надо мной, — подумала Зоя. — И чего я так испугалась? Не в ее интересах вспоминать наше общее прошлое».

Хозяйка подлила шампанского в бокалы, глубоко вздохнула и, отбросив свои тревоги, спокойно села рядом с опасной гостьей.

Тамара и Жермен мило беседовали, как неожиданно в гостиной раздался мужской голос:

— Прошу прощения, но дверь была открыта!

Зоя вздрогнула, она хотела резко вскочить на ноги, но не ощутила их под собой.

— Что вам угодно? — удивленно спросил Жермен у непрошеного гостя.

— Я к мадам Симонин, мы договаривались о встрече.

Жермен посмотрел на жену.

— Ах да, я забыла тебя предупредить, — с остановившимися глазами от надвигающегося чего-то ужасного пролепетала Зойка, с трудом поднимаясь с дивана. — Мсье Серж Капю, — представила она гостя своему мужу.

— Прошу вас, — жестом пригласил Жермен Сержа сесть.

— Благодарю, но я всего на минутку, — вежливо улыбаясь, сказал он. — Дело в том, мсье Симонин, что несколько лет тому назад, а точнее одиннадцать, ваша супруга взяла у меня в долг десять тысяч долларов, что на сегодняшний день с процентами составляет уже двадцать тысяч. Я бы хотел получить свои деньги.

— Я ничего не понимаю. Ты мне никогда не говорила, что должна кому-то такую крупную сумму денег.

Зойка тянула паузу, стараясь понять: что это, блеф или у Сержа с Томкой что-то есть против нее. Глаза мадам Симонин бегали из стороны в сторону.

«Все негативы я давным-давно уничтожила. Маргаритка умерла. Они блефуют, требуя у меня деньги», — решила Зоя.

Передернув плечиками, она, обратившись к мужу, сказала:

— Дорогой, я тоже ничего не понимаю. Когда-то я и в самом деле занимала у мсье Капю несколько тысяч франков, но вернула, и больше никаких дел у меня с ним не было.

Жермен вопросительно посмотрел на Сержа.

«Ну и стерва эта Зоя», — усмехнувшись, подумал тот.

— Мне кажется, мадам просто забыла. Прошло столько лет… но я могу напомнить.

И Серж выжидающе взглянул на Зою, которая с презрением чуть отвернула голову.

«Не на ту напал! — торжествующе думала она. — Нечем тебе напомнить».

Все это время Тамара с недоумением поглядывала на участников «столь неожиданно» разыгравшейся сцены. Встречаясь взглядом с Жерменом, она всякий раз смущенно опускала глаза, как бы невольно говоря, что шокирована тем, что происходит в его доме.

— Да, и побыстрее. Надо сказать, что вы пришли весьма некстати. У нас гость, — нетерпеливо сказал Жермен.

— О! — понимающе кивнул Серж. — За деньгами всегда приходят некстати. Однако вот, пожалуйста, у меня сохранилась расписка, и не одна, — улыбнулся Серж и протянул конверт, при виде которого Зоя непроизвольно подалась вперед.

Жермен быстро его открыл и замер от потрясения, зажав в руке фотографии, на которых Зоя была снята вместе с двумя парнями в позах самой буйной эротической фантазии.

— Подлинные расписки будут доставлены вам, как только я получу деньги по чеку в банке, — вежливо сказал Серж, не сомневаясь в благоприятном исходе дела.

На авеню Фош не любят подобных скандалов.

Жермен метнул на сжавшуюся в крохотный комочек Зою такой взгляд, что сердце у нее на несколько мгновений остановилось, затем, не говоря ни слова, он бросился в свой кабинет и через минуту протянул Сержу чек на двадцать тысяч долларов.

— Я могу быть уверенным? — глухо спросил он.

— Шантаж — не мой метод! — чуть высокомерно произнес Серж. — Завтра вечером все расписки будут у вас. До свидания.

В коридоре хлопнула дверь, а в гостиной продолжалась немая сцена: ошалевшая от свалившейся на нее непоправимой беды, Зоя не могла пошевелиться; Жермен, потрясенный тем, что увидел, с немигающим взглядом стоял посередине салона; удобно откинувшись на мягкую спинку дивана, Тамара с удовольствием лицезрела последнюю картину затянувшейся пьесы.

— Простите, Тамара, — наконец нашел в себе силы Жермен, — я должен вас ненадолго оставить.

Едва он скрылся в кабинете, как раздался дикий отчаянный вопль, заставивший Тамару вздрогнуть и вспомнить папуасов-каннибалов. Брызгая слюной, готовая впиться ей в шею, подлетела к ней Зойка, истошно вопя:

— Стерва, гадина, сволочь! Добилась своего, убила меня!

Тамара резко и сильно оттолкнула ее рукой.

— От этого не умирают, иначе я бы уже давно была трупом.

Зойка, скрючившись, выла в безысходном отчаянии:

— Что ты наделала! Ты даже не представляешь, что ты наделала… И Серж — ублюдок…

— Он только взял то, что ты у него украла, — спокойно ответила на ее вопли Тамара.

— Радуешься, да?! Пришла, сделала свое мерзкое дело! — орала как сумасшедшая Зоя.

Тамара зло усмехнулась и жестким голосом произнесла:

— Я только сделала ответный визит. Ты же знаешь, вежливость всегда была моей отличительной чертой.

Выждав победную паузу и бросив полный презрения взгляд на уничтоженную Зойку, Тамара легкой походкой вышла из гостиной.


18


Зеркало блистало своей неподкупной гладью, а Тамара пристально всматривалась в него, пытаясь найти знакомые черты в новом лице.

— На первый взгляд я та же… и в то же время другая… но совершенно очаровательная женщина, — довольно улыбнулась она.

Постепенно восстанавливающееся психологическое равновесие возвращало к жизни подавленные страхом чувства и мысли, она все чаще думала о возможности встречи с Реми. Хотя надежды на то, что он по-прежнему ее любит, у Тамары не было.

«Только полная идиотка может быть уверена в чувстве мужчины, — вздыхала она, не забывая при этом добавить, — и наоборот тоже. Реми — красив, богат, — размышляла Тамара, — женщины так и вьются вокруг него. И если я все-таки решу появиться перед ним, то только тогда, когда буду убеждена, что я в полной безопасности, что Реми для меня еще не потерян, — грустно вздыхала молодая женщина. — Ведь с того дня, как мы расстались, прошло более полугода. Там, в этих проклятых джунглях, мне казалось, что как только я приеду в Париж, то сразу же побегу к нему, брошусь на шею… А что я ему расскажу? Про свое прошлое, к которому прикована цепями, про психа Муфарека?.. Нет, пусть уж лучше я останусь в его памяти потомком русских аристократов… Но как все-таки хочется его увидеть, прижаться к нему… Нельзя, нельзя, — собирая чувства в кулак, обрывала себя Тамара. — Реми — мужчина, а я сейчас не чувствую в себе достаточно сил, чтобы удержать его. Поэтому отправлюсь-ка я к Лере, надеюсь, обрадуется».

Она разыскала записку от сестры с ее новым адресом, которую обнаружила в почтовом ящике во время одного из своих тайных ночных визитов на прежнюю квартиру.

Тамара подъехала к дому сестры и долго не решалась выйти из машины.

«Тяжело жить со страшной тайной, но избавиться от нее невозможно, — обреченно подумала она. — Никто никогда не должен узнать о том, что со мной случилось».

Самолюбие Тамары не позволяло ей признаться в своем полном поражении.

Молодая женщина нажала кнопку интерфона и в ответ на вопрос сестры: «Кто это?» — напряженным голосом произнесла:

— Лера! Это я, Тамара!

— Тамара!! — раздался крик, и тут же застрекотал замок.

Сестры, не узнавая, смотрели друга на друга. Вместо лица Леры Тамара видела красную опухшую массу, по которой беспрерывно бежали ручьи слез. Валерия, придерживаясь рукой за дверь, щелочками заплывших глаз смотрела на незнакомую женщину, называвшую себя Тамарой.

— Томка, это правда ты? — прошептала она.

— Я, Лера, — с тревогой глядя на сестру, ответила Тамара. — А что, — она запнулась, — что ты делаешь?..

— Я?! Плачу! — проревела Валерия.

— Но что случилось?

— Гийом, Гийом! — захлебываясь, выкрикнула она.

— Так, теперь Гийом! — проговорила Тамара, проходя в комнату. — А он славный, — сказала она сестре, указывая на его фотографию. — И что же случилось? — чувствуя, что без ее помощи не обойтись, спокойно спросила она.

Валерия, размахивая руками, принялась что-то путано рассказывать.

— Стоп! Стоп! — прервала ее Тамара. — А ну-ка, пойдем!

Крепко схватив сестру за локоть, она втолкнула ее в ванную, открыла холодную воду и заставила умыться.

— Для начала успокойся! Из любого положения можно найти выход!

— Только не из моего!

— Из любого! Это я тебе могу сказать с полной ответственностью, — усмехнулась Тамара.

Сестры вернулись в комнату, сели на диван, Лера взяла дыхание и, ни на секунду не останавливаясь, поведала Тамаре свою трагическую историю любви.

— Так, так, — в задумчивости произнесла Тамара в заключение печального рассказа. — Значит, я не обманулась в твоей подружке Свете. Я ведь тебя предупреждала… но поразительная вещь, никто не хочет воспользоваться твоим знанием и чутьем людей. Я сразу распознала змеиную душу этой белой овцы.

— Тома! Что теперь делать? Я безумно, безумно люблю Гийома. Как только я приехала в Париж, сразу бросилась к нему домой, а там — Светка!

— И поэтому ты закрылась здесь и плачешь?

— И плачу, Тома, плачу. Я не могу без него жить. Не могу!!

— А ты уверена, что он сейчас еще в Лондоне?

— Да! Я звонила ему в бюро, представившись другим именем. Он должен вернуться через четыре дня.

— И какой черт понес тебя в Питер!

— А день рождения папы?

— Да, я и забыла!

Валерия, раскачиваясь из стороны в сторону, глухо причитала:

— И Галка мне говорила: не уезжай, Лера, лучше потом… говорила, что и ты мне бы так посоветовала, а я не послушалась… Своего ума нет, так слушай других! — закричала сама на себя Лерка.

— Лера! Успокойся! Умоляю! Дай мне сосредоточиться. Здесь что-то не вяжется.

Тамара поднялась, подошла к балкону и, открыв новую пачку сигарет, закурила.

— Странно… за неделю до разрыва он тебе дарит дорогое обручальное кольцо…

— Решил откупиться! — брызгая слезами, выкрикнула Лера.

— Не болтай чепухи! — досадливо поморщилась Тамара. — Эта ситуация мне напоминает глупую мелодраму, в которой два одураченных участника покорно исполняют навязанные им роли третьим действующим лицом, — в раздумье произнесла молодая женщина. — Ты мне все рассказала? — обратилась она к всхлипывающей сестре.

— Все!

— Давай-ка еще раз!

— Не терзай мне душу, Томка! Я больше не могу! — истерично выкрикнула Валерия, но, встретив серьезно-холодный взгляд сестры, покорно вздохнула: — Ну, что еще тебе рассказать?

— Ты говорила, что незадолго до отъезда у тебя собирались русские подружки.

— Ну да! Катя…

— Катя — это очень интересно! — отметила Тамара.

— …Светка и Галина, — продолжила сестра. — Светка пришла просто, а Катю и Галю я пригласила, чтобы кое-что продать. Как это делала ты, — словно оправдываясь, торопливо добавила Валерия.

— Так… И Галка купила у тебя синий костюм…

— Она сначала хотела купить красный с кантиком, но Светка ей посоветовала синий, да и я, сказав, что это очень счастливый костюм, я в нем познакомилась с Гийомом, — всхлипнула Лера.

— С этим ладно! А со Светкой ты, значит, как вернулась, виделась всего один раз?..

— Да! Тома, представляешь, я унизилась до того, что подкараулила ее возле дома, где живет Гийом, и она мне сказала, что Гийом давно ее любит, с первого же дня, как я их познакомила. Вот дура! Никогда себе этого не прощу! И он бы мне давно это сказал, но было, видите ли, меня жаль, поэтому она взяла на себя неприятную миссию оповестить меня, что Гийом порывает со мной всякие отношения. Тома, я чуть не умерла от этих слов… так было обидно… И главное, для меня, как для содержанки, он снимал студию, а ей сразу дал ключи от своей квартиры…

— Это она подчеркнула?

— Да! И с таким злорадством.

— И все равно здесь что-то не так…

— Да что не так! Все ясно!

— Конечно, — усмехнулась Тамара, — когда дело связано с русскими подружками, больших неясностей не бывает.

Молодая женщина взяла телефонную трубку и набрала номер Галины.

— Привет! — лукаво произнесла она.

— Томка! Неужели ты? — раздался радостный возглас. — Слушай, так хочется тебя увидеть!

— Очень хорошо! Приезжай, и поскорей, а то Лера умирать собралась.

— Что такое?

— Очередная любовная драма, — шепнула Тамара. — Да, Галя, надень, пожалуйста, тот синий костюм, что ты у Лерки купила.

— Зачем? Впрочем, как хочешь. Ждите!

Когда через полчаса Тамара открыла дверь, то сначала, издав возглас радости, издала возглас удивления:

— Да ты ли это, Галка?! Похудела, прическа другая, цвет волос…

— Я — ладно, вот ты, Томка, ты — великая женщина! — восхищенно произнесла Галина. — Так рискнуть изменить себя! Выглядишь потрясающе!

— Правда нравится? — довольно спросила она.

— Высший класс! Больше двадцати пяти никто не даст. А что это с Леркой? — удивленно произнесла Галина, увидев заплывшее от слез лицо молодой женщины. — С Гийомом поссорилась?

— Вроде того! — кивнула Тамара.

— Так, так, так… — понимающе протянула Галина. — И кто же поссорил, Катюшка или Светик?

— А ты как думаешь? — с интересом спросила Тамара, которая уже решила для себя загадку сестры.

— А я так думаю… Светик! Ведь это случилось после аукциона?

Тамара утвердительно кивнула.

— Ну и что будем делать со Светиком?

— Пластическую операцию… шрама на щечке не хватает, — фыркая от смеха, ответила Галка.

— Да что вы все смеетесь! — взорвалась Лера. — Нет чтобы меня пожалеть…

— А что тебя жалеть? Через четыре дня приедет Гийом, вот пусть он тебя и жалеет.

— Ты что, издеваешься? — срывающимся голосом закричала на сестру Валерия.

— Да кто над тобой издевается, — отмахнулась от нее Тамара, — ты посмотри повнимательнее на Галину!

Лерка, старательно размазав слезы по щекам, уставилась на приятельницу.

— Галя, расскажи нам, как все было, — предложила Тамара.

— По правде сказать, — начала та, — я и сама удивилась, что эта длинноногая так ласково вокруг меня ходит, но не придала значения. А она, надо отдать ей должное, далеко пойдет. Видно, когда я тут перед зеркалом крутилась, быстренько составила свой подленький планчик: меня под видом Лерки предъявить Гийому, издалека, конечно. Она мне и пригласительный билет на аукцион дала.

— Я что-то в этом роде и предполагала, — самодовольно произнесла Тамара.

— Ничего не понимаю, — в отчаянии разведя руками, проныла Валерия.

— Да что тут не понимать! — нетерпеливо бросила Галина. — Там, на аукционе, она показала на меня Гийому и сказала, что ты никуда не уехала, а околачиваешься здесь в поисках клиентуры. Я думаю так! А ты, Тома?

— Я тоже.

— Какой клиентуры?

Тамара с Галиной сожалеюще переглянулись.

— Она, твоя подружка Света, сказала Гийому, что ты — проститутка.

— Что-о? — дико выпучив глаза, выкрикнула Валерия.

* * *


Аэропорт переливался мелодичной трелью между объявлениями диктора. Светлана, сверкая синевой глаз, подошла к выходу для пассажиров, прибывших из Лондона. Девушка радостно улыбнулась.

«Как все быстро и просто получилось… я и не предполагала. Все-таки Лера — дура, — самодовольно размышляла она. — Всему поверила, даже не доставила себе труда усомниться. И вот теперь я встречаю Гийома. — Ее глаза подернулись дымкой нежности. — Кристина права, необходимо иметь тыл. Теперь, в случае неудачи на подиуме, я все равно останусь во Франции, Гийому не избежать брака со мной. Я чувствую, что сильнее его, а в этих отношениях, как говаривала Вероника, всегда кто-то руководит, а кто-то бегает на задних лапках».

Мимо нее, пронизав воздух сладко-терпким ароматом духов «Анжель», стремительно прошла женщина в черном шелковом платье с большим шифоновым шарфом. Темным золотом сверкали ее волосы, а шарф черным парусом вздымался вокруг нее под резкими порывами вибрирующего воздуха. Светкино сердце неприятно кольнуло. Она безотчетно заволновалась, словно птица, неожиданно почувствовавшая надвигающуюся бурю. Но птица, поддавшись инстинкту, старается укрыться от бури, обмануть ее, а человек, призвав на помощь разум, начинает прогонять свой спасительный страх, уверяя себя, что он глуп и безоснователен. Тем временем буря, потешаясь над его самоуверенностью, все стремительнее начинает кружиться, набирая силу, чтобы со всей мощью обрушиться на голову чересчур разумного существа.

Гийом рассеянно стоял у медленно ползущей багажной ленты. Он уже пропустил свой чемодан, но догонять его ему не хотелось. Неожиданно воздух вокруг него словно заволновался, и он увидел черные магические, чуть насмешливые глаза. Красивая женщина в черном платье тихо, но властно сказала ему:

— Мне надо с вами поговорить!

Гийом с готовностью посмотрел на нее.

«Славный, очень славный, — невольно подумала Тамара, — и без особого труда мог бы стать моим… Эти две дурочки не в счет… Совершенно потрясающее сочетание ума с сильным мужским телом… Теперь понятно, почему они передрались из-за него. Одно мое слово, и игра пойдет по моим правилам… Заманчиво, но… родственные узы… куда уж от них», — вздохнула молодая женщина и произнесла:

— Я — сестра Валери!

Глаза Гийома за стеклами очков выразили неподдельный интерес и даже, как показалось Тамаре, надежду.

— С вами сыграли злую шутку. Когда вы выйдете отсюда, то увидите рядом со мной женщину, кстати, очень порядочную, которую вам предъявили вместо Валери. Это ее подруга, и буквально накануне аукциона Валери продала ей свой синий костюм. Выбор за вами, и надеюсь, что вы не пожалеете о нем.

Иронично улыбнувшись и всунув что-то в руку опешившему Гийому, Тамара растаяла словно призрак. Он даже оглянулся по сторонам.

«Как она попала сюда? — подумал правильный Гийом. — Ведь посторонним вход строго воспрещен!»

Очнувшись, Гийом открыл конверт, врученный ему таинственной женщиной. В нем оказался использованный авиабилет Париж — Петербург — Париж на имя Валери Муру. Схватив свой чемодан, Гийом поспешил к выходу.


Черным облаком подплыла Тамара к Светлане, которая, сразу не узнав ее, с недоумением смотрела на молодую женщину, говорившую ей нелицеприятные слова:

— Я сразу почувствовала в тебе то, чего, может быть, ты сама о себе еще не знала. Ты верно рассчитала: Лера для тебя — не противник, но со мной тебе не справиться!

— Тамара! — чуть ли не с благоговейным ужасом произнесла Светлана.

Таинственно улыбаясь и глядя куда-то в сторону, та продолжала:

— Профессия у тебя очень хрупкая… один лишний штрих на лице… и все!..

— Вы мне!.. — возмущенным тоном начала было девушка, но Тамара так посмотрела на нее, что голос Светки осекся.

Наконец расплылись в разные стороны половинки дверей, и появился тот, которого ждали. Он в замешательстве остановился, переводя взгляд с одной на другую участницу, как выразилась Тамара, «злой шутки».

Спиной к нему, рядом с таинственной женщиной в черном, стояла Лера, которая, выждав несколько минут, повернулась и одарила его насмешливой улыбкой незнакомки. В нескольких шагах от них замерла в напряженном ожидании своей судьбы Светка, пытаясь заглянуть ему в глаза. А там… поодаль, стояла она… и, ничего не ожидая, просто смотрела на него.

Гийому не надо было мучиться в выборе, он был антикваром и любил пышные формы рубенсовских женщин, волнующие линии тел красавиц Тициана, которые, в его понимании, преломившись сквозь века, сконцентрировались в сероглазой Валерии. Худую, длинную Светку он без сожаления оставил для любителей авангардных угловатых форм, от которых потом всякий раз бывают синяки.

Не удостоив даже мимолетным вниманием длинную красивую хищницу, он с виновато-счастливой улыбкой поспешил к Валерии.

Тамара, презрительно взглянув на Светку, нехотя бросила:

— Ключи!

Светлана покорно отдала связку ключей молодой женщине, которая в один миг разрушила ее хитроумную интригу.

* * *


— Надеюсь, поиски любви временно прекращаются? — лукаво улыбаясь, спросила Тамара сестру, витавшую в пушистых облаках счастья.

— Ошибаешься! — уверенно заявила та. — Они прекращаются не временно, а навсегда!

— Неужели? — все в том же тоне продолжала Тамара.

— Ну тебя, Томка! — весело рассердилась Валерия. — Я безумно люблю Гийома; ты сама видишь, сколько у него достоинств…

Тамара задорно рассмеялась:

— Любить достоинства, как известно, не составляет большого труда, ты попробуй полюби его недостатки… И только тогда ты сможешь сказать, что счастлива… Люби его мелочность, люби его безалаберность, люби его эгоизм, трусость, грубость, люби предательства.

— О чем ты говоришь? — прервала ее Лера. — Это невозможно!..

— Вот поэтому и невозможно существование счастливого брака, — согласно кивая, заключила Тамара.

Валерия от нее отмахнулась и положила на стеклянную крышку стола конверт.

— Я принесла тебе приглашение на свадьбу.

Тамара игриво подняла брови.

— Лера, все-таки я имею право надеяться на то, что оно — третье, и последнее. Гийом и в самом деле очень славный… Так что на будущее мой совет: ищи свою любовь как ветра в поле, но Гийома не бросай.

— Да прекратишь ты или нет? — возмутилась Валерия. — Что ты мне все гадости говоришь. Гийом — это тот мужчина, которого я искала всю жизнь.

— Но поиски совершенного не имеют временных границ…

— А вот представь себе, я нашла свой идеал!

— Идеал — это эфирное создание, он не может трансформироваться в человека. Идеал как был идеалом, так им и останется. Не пройдет и двух лет, как ты начнешь мне жаловаться на достоинства твоего Гийома, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении недостатками: тебе нравится, что он ценитель искусства… Очень скоро тебя станет тошнить от этого, ты будешь психовать, что он возится с замшелым старьем и приходит в неописуемый восторг от какой-нибудь серебряной вилки или ночного горшка одного из Людовиков, — хохотала Тамара, сверкая льдинками слезинок.

— Томка, какая ты скептическая…

— Трезвая, — поправила се сестра.

Сев за стол, Лера принялась раскладывать свои приглашения.

— Вот эти надо отправить по почте, а вот эти — вручить лично, — покончив с сортировкой, сказала она.

— Катерине не отправляй, я ей передам при встрече, — неожиданно предложила Тамара и взяла конверт с изображением двух сердец, перевитых лентами. — И как это сами люди так ловко подслащивают себе горькие пилюли, — произнесла она. — Вместо того чтобы изобразить правду: две руки, скованные цепью с тяжелыми гирями, они тут ленточки, цветочки рисуют…

— Томка! Прекрати! — закричала Лера. — Надоела уже!

Громко поцеловав сестру, Валерия поспешила скрыться от ее чересчур трезвых мыслей.

* * *


Двухэтажный дом, расположенный в глубине большого сада, поражал своей тяжеловесной добротностью. Катя с кое-как подобранными на затылке волосами торопливо убирала курятник, надеясь успеть съездить в Париж.

«Нет, наверное, не получится, — грустно подумала она, — еще кролики, поросята… Господи! — взмолилась женщина. — Как мне все это надоело, как я устала… и за что? За что такое наказание? Почему другие русские живут в Париже в шикарных квартирах, выходят замуж за инженеров, бизнесменов, архитекторов, журналистов… А я одна за скотника какого-то… — Слезы неторопливо, словно озираясь от непривычки, потекли из ее почти всегда сухих глаз. — Ну почему так? Зачем?..»

Плечи Кати затряслись мелкой дрожью, она неловко привалилась к дощатой стене курятника. Выплакавшись и не найдя ответа, женщина опять принялась за уборку.

— И самое главное, никакого просвета, никакой надежды… даже крохотной… Так и сгнию здесь, в этой дыре, — причитала Катерина, соскребая куриный помет. — Как это у Блока было… — постаралась припомнить она, — «…давно уж сердце вынуто! Так много отдано поклонов, так много жадных взоров кинуто в пустынные глаза вагонов…».

Выйдя во двор, Катя услышала телефонный звонок. Она поспешила в дом и, задыхаясь, проговорила:

— Алло!

— Здравствуй, Катя! — раздался знакомый голос.

— Тамарочка! — захлебнулась Екатерина. — Тамарочка, ты?! — слезы искренней радости выступили у нее на глазах. — Когда же ты в Париж вернешься? Я так по тебе соскучилась, слов нет.

— Уже вернулась.

— Правда?! Ой, как хорошо! А то без тебя я здесь просто умираю…

— Встретимся?!

— С удовольствием! Только скажи! — трепетала Катерина, словно разговаривала с любовником.

— Давай завтра!

— Хорошо, очень хорошо! — с готовностью согласилась Катя. — Значит, завтра я у тебя!

— Нет. Лучше встретимся в кафе «Нотр-Дам».

— В кафе? — удивилась Екатерина.

— Мне так удобнее. Пока!

— А?..

Но на свой глубокомысленный вопрос Катя получила такой же ответ.

«Жаль, — с досадой подумала она. — Лерка говорила, что Томка ремонт сделала, хотелось бы посмотреть…»

С утра у Екатерины было приподнятое настроение. После завтрака, оставшись одна, она поспешила в спальню к заветному шкафу и с наслаждением принялась одеваться.

«Интересно, где все это время пропадала Томка, — думала она, — наверное, в какой-нибудь экзотической стране?..»

Катя радовалась встрече с Тамарой, потому что мечтала услышать ее рассказ о недоступных для нее курортах и хотя бы так несколько минут пожить другой, настоящей, в ее понимании, жизнью.

Она примчалась в кафе «Нотр-Дам», села за столик и с нетерпением стала поглядывать на дверь. В кафе вошла красивая незнакомая женщина и направилась в ее сторону. Вежливо улыбнувшись, Катя сказала, что место занято, так как она ждет подругу, но молодая женщина не обратила никакого внимания на эти слова и спокойно села напротив нее.

— Привет! — небрежно бросила незнакомка.

— Тамарочка, — прошептала Катерина, ошалело глядя на приятельницу.

— Что, не нравлюсь? — спросила та.

— Ой! — запнулась Катя. — Что ты, напротив, еще красивее стала. Просто потрясающе!

Катя совсем по-другому представляла себе их встречу, все-таки почти год не виделись… Но ни взгляд, ни тон Тамары не располагали к изъявлению чувств.

— А я так по тебе соскучилась… Все думала, где ты? Как ты? — неуверенно продолжала Екатерина, чувствуя холодность подруги.

— Очень трогательно с твоей стороны, Катя, — с каким-то оттенком презрения произнесла Тамара. — Вот, — она положила на стол конверт, — приглашение на свадьбу от Леры.

— Значит, Лерочка все-таки замуж выходит, — неискренне улыбаясь, выдавила Катерина из себя и, взглянув на приглашение, добавила: — За Гийома. Видела фотографию — красивый…

— И богатый! — подчеркнула Тамара и посмотрела Кате в глаза.

— Рада, очень рада за Лерочку. Не зря она, выходит, в Париж приехала… счастье нашла…

— А что такое, по-твоему, счастье, Катя? — неожиданно спросила ее Тамара.

— Счастье, — грустно вздохнула Катерина, — я думаю, это когда человек добивается того, чего долго или сильно хотел…

— А каким оно бывает? Длинным, коротким? — продолжала задавать странные вопросы Тамара.

— Ой, Томочка, — смутилась Катя, — да разным, может, даже и мгновенным…

— Я рада, что ты так думаешь. Значит, ты была счастлива.

— Я? — удивилась Катя. — Ты ошибаешься… Никогда, ни разу в жизни, — с болью в глазах произнесла она.

— Но ты же сказала, что человек счастлив, когда он добивается того, чего очень сильно хотел…

Катя непонимающе смотрела на нее.

— … Я встретила Зою…

Катерина вздрогнула, как от электрического разряда.

— Зою… — выдохнула она так, словно испустила последний вздох.

— Я с лихвой воздала Зое по ее заслугам. Можешь мне поверить.

Катя вся съежилась. Ее лицо стало белым-белым, она неловко попыталась взять чашку с кофе, но не смогла, так сильно дрожали пальцы.

— Представляешь, — спокойно продолжала Тамара, — она вышла замуж и еще совсем недавно жила на авеню Фош… Я как-то зашла к ней вместе с Сержем фотографом… Помнишь? Она еще у него деньги украла и негативы, да вот только не все… Оставшиеся Серж посчитал своим долгом вернуть ее мужу… чтобы, не дай Бог, в чужие руки не попали… И вот она-то мне и сказала, что ты была счастлива.

— Я? Почему? — заюлила Катерина.

— Но ведь ты добилась того, чего очень хотела, — моего несчастья. Теперь я ясно вижу, какое удовольствие получала ты, какую великую радость испытывала, глядя на мои слезы и мучения. Я тебе доставила, Катя, счастья с избытком.

— Тома, Томочка, послушай… Я не хотела… этого… я не знаю, как все получилось… — в полуобморочном состоянии бормотала Катерина.

— Я могла бы тебе отомстить, Катя, — сказала Тамара, — но ты сама себе отомстила: ты настолько жалка, что уничтожить тебя можно только физически, потому что духовно ты уже давно не существуешь.

Екатерина судорожно хватала воздух с остекленевшими от ужаса глазами.

— …Ты сама себя так наказала, Катя, как никто другой не смог бы этого сделать, — спокойно продолжала Тамара. — Ты же была умной девчонкой с блестящим будущим, а превратилась в скотницу.

— Мне не повезло, мне просто не повезло, — зашептала Екатерина.

— Не повезло! — усмехнулась Тамара. — В отличие от меня ты прекрасно владела французским языком, ты могла бы найти себе в Париже хорошую работу и нормально жить, не заглядывая в рот какой-то деревенщине, твоему мужу, который тебя, словно убогую, запер в сарае, одел в тряпье и превратил в домработницу. Ты хоть раз попыталась сделать что-то? Хоть один раз! Ты только злилась и выплескивала свою ненависть на других. Вот Лера: чего она только не перепробовала, чего только не испытала… Теперь — счастлива. Так за что же ее ненавидеть, Катя? Зачем завидовать?.. А обо мне ты сама знаешь…

— Томочка, я все, все поняла, — жалостливо глядя ей в глаза, запричитала Катя, — ты только прости меня. Я все, все сделаю, чтобы вернуть твое доверие, только не бросай меня… вот так… Ты ведь у меня одна… самая близкая, как оказалось…

Тамара грустно усмехнулась:

— Приобрести доверие не трудно, потерять легко, а вернуть невозможно.

Она поднялась и положила на стол деньги за кофе.

— Тамарочка, постой, — цепляясь за се руку, молила Катя, — не уходи!.. Как же так?.. Столько лет вместе… Или ты меня уже простила, раз дала приглашение на свадьбу Лерочки?

— Нет! Просто я не смогла отказать себе в этой маленькой мести. Приходи, Катя, на свадьбу Валерии, истекай злобой и ненавистью, лопайся от зависти на здоровье, — с презрением произнесла Тамара и вышла из кафе.


19


Светлана сидела на пестром шелковом диване в большой комнате, заваленной тканями, лентами, шляпами, искусственными цветами. Это была мастерская Лорана.

Она познакомилась с ним на одном дефиле; Лоран подошел к ней и, улыбаясь ярко накрашенными пунцовыми губами и часто моргая длинными, наклеенными ресницами, сказал:

— Мне понравилось, как ты работала, но, если не возражаешь, я мог бы тебе дать один совет.

Светка постаралась скрыть свое удивление и любопытство, чтобы не уставиться на него. Она впервые так близко видела гея.

— Да, конечно, — ответила девушка.

Лоран немного театральным жестом поправил челку светлых аккуратно уложенных феном волос, чуть надул губы и задумался.

— Как бы тебе получше объяснить?.. Понимаешь, у тебя все неплохо: и темп, и повороты, осанка и так далее, но в твоем теле нет жизни. Ты — отличная манекенщица-кукла, такие тоже нужны, но ты — не женщина.

Светлана испуганно смотрела на него.

— А что же мне делать?

Лоран игриво усмехнулся, элегантно отставил ножку, туго затянутую в черный чулок.

— Чувствовать! Твое тело должно чувствовать мужчин через воздух и должно давать им это понять. Только тогда ты заиграешь всеми красками.

Светлана задумалась над его словами.

— Посмотри! — продолжал Лоран. — Ты идешь, словно неживая, — он слегка вскинул голову и чуть прошелся вперед, — а ты поиграй плечами, приведи свое тело в легкое волнение, и флюиды твоего женского обаяния закружат головы мужчин. А иначе ты никогда не поднимешься выше уже достигнутого тобой.

Светлана, прикусив нижнюю губу, согласно кивнула.

— Ты ведь и сама видишь: у всех девушек твоего уровня есть друзья, покровители… только у тебя никого. Потому что, несмотря на свою потрясающую внешность, ты, как женщина, — ноль, абсолютно неинтересна. Подумай над моими словами, — кокетливо улыбнувшись, сказал Лоран и, ловко покачивая худыми бедрами, затянутыми в ярко-красную юбку, постукивая высокими каблуками, засеменил к своим друзьям-подругам.

Света не просто подумала над словами Лорана, а думала день и ночь. Это ей отчасти помогало забыть Гийома.

В аэропорту она уже праздновала свой триумф, как неожиданное появление Тамары поменяло все роли в разыгрываемой ею пьесе. В одно мгновение Тамара выхватила режиссерский жезл из ее рук, и Светке досталась самая незавидная роль — осмеянной неудачницы. Она трудно переживала свое поражение, бесилась, доходила до исступления, представляя самодовольные лица Тамары, Леры, Галины и сознавая, что, может быть, единственный мужчина, который ей по-настоящему понравился, никогда не будет ее. Несколько раз она даже подкарауливала его у дома, но Гийом, завидев белокурую красавицу, бежал от нее как от прокаженной…

Небольшие успехи на подиуме заставляли забывать личные неудачи, но Лоран внес смятение. Светлана очень серьезно отнеслась к его словам. Она стала искать с ним дружбы, надеясь найти в нем опытного советчика. К тому же частые сравнения с Кристиной выводили Светку из себя, так как всегда были не в ее пользу. Если кто-то, рассматривая журнал, натыкался на ее снимки с Кристиной, а фотографам, надо сказать, понравилось обыгрывать их некоторую схожесть, то обычно спрашивал: «Кто это рядом с Эриксен?» Так постепенно к ней стали прилипать слова «та, которая рядом с Эриксен». Светка уже с трудом переносила каждодневное присутствие Кристины в их общей квартире. Она раздражала ее, поднимала со дна души все низменные чувства ненависти и зависти. Светка была на грани срыва. Огромным усилием воли она загнала чувства назад и направила все силы на завоевание престижного места на подиуме.


Причудливый, изломанный, словно отражение кривого зеркала, мир геев заинтересовал девушку. Его царицей была чувственность, она скользила в каждом движении Лорана, в каждом его жесте, взгляде. Светлана стала частой гостьей его фантазийной мастерской.

— Вот, взгляни! Как находишь? — воскликнул Лоран, выплывая из-за расписной китайской ширмы.

Он был в плотно облегающих ноги темно-синих колготах, ярко-красном, сверкающем блестками платье с огромным разрезом, пышное синее боа покачивалось на его плечах. Наряд довершали чалма с брошью и туфли на высоких каблуках.

— Впечатляюще! — одобрила девушка.

— Я хочу это надеть на заключительный выход.

Лоран поворачивался перед зеркалом, внимательно разглядывая линии платья.

— …Может быть, чуть сузить в талии? — спросил он больше себя.

Перехватив восхищенно-удивленный взгляд новой приятельницы, Лоран рассмеялся:

— Да! Мы — больше женщины, чем вы. Ваши движения — инстинктивны, наши — чувственны и обдуманны. — Выхватив из груды тканей желто-золотистый шелк, он приложил его к себе. — …Какая женщина уделяет столько внимания своим нарядам, возится с каждой складкой, вытачкой, столько экспериментирует с макияжем… Вы в большинстве своем стремитесь овладеть мужскими профессиями и ужасно гордитесь, сев в кресло бизнесмена; вы носите строгие костюмы, портфели, возитесь с бумагами, ваши жесты становятся скупыми и прагматичными, в мужчинах вы видите не мужчин, партнеров по бизнесу… Это скучно… вы преуспели в создании на земле третьего рода людей — работающей женщины, от которой нет радости никому, в том числе и ей самой. В конце концов она опомнится, когда ей стукнет лет пятьдесят, но уже, кроме компьютера, никто не ответит ей взаимностью. А потом вы удивляетесь, что мужчины погружаются в чувственный мир геев в поисках женственности. Одна физиология не несет в себе гармонии. Гармония рождается из чувства, а ваши чувства вы отдали бизнесу, стремясь, как вы оправдываете свои действия, выйти из-под власти мужчин. Вы вышли, и теперь вам остается заниматься любовью только с вашей независимостью. Мужчины любят чувственных, а не независимых женщин.

— Но ведь сейчас почти все женщины работают, — осмелилась вставить слово Светлана.

Лоран иронично усмехнулся:

— Мужчины всегда сумеют оставить женщин в дураках: если вы так хотите — работайте… Нам отчасти это даже удобнее, но не рассчитывайте на нашу любовь. Ее мы перенесем в узкий круг настоящих женщин и очаровательных геев.

— Выходит, что в мире уже почти не осталось женщин! — воскликнула Светлана.

Лоран покачал головой.

— Я этого не говорил. Как бы тебе объяснить?.. К примеру, возьмем театр: там много актрис, но настоящих можно пересчитать по пальцам.

— Значит, чтобы быть истинной женщиной, нельзя работать?

— Женщина должна заполнять свой досуг, работать для удовольствия, для самовыражения, но как только работа становится источником ее существования, она перестает быть женщиной. Ведь если бы мужчины и женщины могли жить порознь, тогда было бы понятно стремление последних самим обеспечивать себя, но зачем ценой потери самого дорогого, своей сущности, облегчать участь мужчин, снимая с их плеч заботу о себе, и тем не менее продолжать стремиться к ним?..

— Странно, я никогда не задумывалась об этом, но тем не менее мне кажется, что ты прав.

— А раз я прав, пользуйся своим женским началом, — назидательно произнес Лоран, но, взглянув на растерявшуюся Светку, добавил: — А если ты его не можешь еще нащупать, играй! Будь актрисой! Учись!

«В самом деле, — размышляла Светлана, глядя на полного чувственности, изысканного, утонченного Лорана, — кому нужны эти запыхавшиеся, спешащие, уставшие, думающие только о завтрашних советах, о понижении и повышении курса доллара, о поставках и убытках женщины, когда есть такие, сотканные из нежности и любви, Лораны».

— Лоран, — обратилась к нему Света, — можно я побуду в вашей гримерной? Я — тихо… я хочу понять… научиться…

— Если другие не будут против, — сделал он неопределенный жест, — пожалуйста.

Другими были леди Би, Линда, Зизи, и они ничего не имели против чуть приоткрыть женщине секреты обольщения мужчин.

Светлана, притаившись в углу, с неослабеваемым вниманием следила за тайным действом. Она поразилась тонкому вкусу геев, приправленному экстравагантной театральной мишурностью, без которой нельзя обойтись, если хочешь понравиться зрителю.

— Зритель всегда чуть-чуть вульгарен, — объяснил ей Зизи, надевая длинноволосый бело-золотистый парик.

Его лицо было сильно напудрено, и темно-синий макияж глаз придавал всему его облику болезненно-хрупкую изнеженность.

Линда был одет в провоцирующий воображение черный корсет, отделанный снизу ярко-красными мелкими оборками, колготки-сеточку и бархатные трусики-полоски, на его щеке красовалась черная мушка в виде сердечка. Леди Би сверкал блестящим купальником под накинутой на плечи мантией из голубой прозрачной ткани с высоким стоячим воротником. Лоран в начале программы появлялся в розовом трико, перехваченном широким черным поясом и фантазийного покроя блузе из органзы.

Лоран и его приятели выступали в одном очень известном ночном клубе и всегда имели бешеный успех.

На несколько минут зал поглотил непроницаемый мрак, пораженные таким необычным началом, зрители замерли. Словно огромные ножи, ярчайшие лучи белого света вонзились в плоть ночи, и на белоснежной круглой площадке из недр мрака возникли причудливо разодетые геи. Ритм слил воедино артистов и зрителей, все пришло в движение. Светка, как заведенная, вместе со всеми отдавала свое тело музыке, а глаза не отрывала от площадки. Она старалась запомнить, повторить малейшие изгибы тел геев, их кокетливую мимику, жесты, полные чувственного призыва. Она восхищалась грацией Лорана, его артистизмом, с каким он обыгрывал порхающий в его руках зонтик. Из неодушевленного предмета этот зонтик стал частью его тела, он провоцировал, обещал, отвергал, источал негу и желание.

Это был праздник тела, призывающий любить… не словами и мучительными переживаниями, откладывая встречи на завтра, а сегодня, сейчас… любить не умом, а плотью… Чувственность воцарилась в зале и слила всех в едином желании. Светка почувствовала такое волнение, какое она испытала только от рук любимого Гийома, но тогда это был чувственный порыв, а сейчас заговорило ее тело.


Уроки Лорана не прошли даром для способной ученицы.

— Твое тело ожило! — однажды после дефиле сказал ей Лоран. — Ты — в отличной форме. Сейчас ты можешь и должна двигаться вперед… вот только…

— Кристина! — обреченно вздохнув, подсказала ему Светка.

— Да, Кристина! На нее уже сделаны ставки, и в этом сезоне она должна войти в обойму топ-моделей.

Светлана тяжело навалилась на диванные подушки, а тяжелые мысли навалились на нее.

— И если она станет топ-моделью, значит, мне ход наверх закрыт навсегда! Все считают, что мы чем-то похожи…

— Несомненно, — ответил Лоран, — а жаль. Кристина, конечно, красива, это бесспорно, но они здорово прогадали, сделав ставку только на нее. Было бы интереснее сравнить вас в поединке.

— Ты думаешь, я могла бы выиграть?

— Не исключено. Всегда заманчивее то, что сочетает в себе разные качества, как ты — соединение европейского шарма и славянской красоты…

— А кто сделал ставки на Кристину?

— О! Скажем так, большие люди.

— И уже ничего нельзя изменить?

— Ничего нельзя изменить только при летальном исходе, — улыбнулся Лоран. — Готовится грандиозное дефиле, мэтр Ламарш решил сразить мир моды, коллекция будет потрясающей, и та, которая в заключение выйдет в наряде невесты, станет королевой этого бала и всего сезона.

— А если кто-то спутает карты?

— Во-первых, немного поздновато, а во-вторых, — Лоран надолго задумался, — а во-вторых, если ты за это время сумеешь понравиться кому надо, тогда он мог бы перетасовать колоду… Только вряд ли кто-то захочет вступать в конфликт с покровителем Кристины… здесь все так сложно.

— А если все перемешается само собой? — продолжала допытываться Светка у искушенного в бизнесе моды Лорана.

— Само собой — это всегда лучше, но только почти никогда не бывает.


«Почти никогда не бывает! — вертелось в голове девушки, будто заезженная пластинка. — Почти никогда… но ведь почти — это не значит всегда», — наконец-то мелькнула светлая мысль.

Выйдя от Лорана, Света в задумчивости побрела по улицам. Витрины «Галери Лафайетт», как обычно, притянули ее к себе.

«Несправедливо, обидно, — думала девушка, — только из-за того, что я немного похожа на Кристину, мне будет закрыт путь наверх. Господи, и почему мы родились почти в один год и почти одинаковыми, и почему она первая оказалась в Париже и большие люди сделали ставку на нее, а не на меня? Может, мне перекраситься?»

Светлана вошла в магазин и направилась в отдел красок.

«Нет, — разочарованно решила девушка, — меня это не спасет».

Погрузившись в свои размышления, она незаметно для себя оказалась на этаже, отданном во власть детским игрушкам.

В детстве Свету не баловали, и поэтому она иногда приходила сюда, чтобы под видом выбора игрушки для младшей сестры поиграть самой. Она обожала всевозможные электронные игры и с интересом осваивала фантазию изобретателей. Но сегодня даже любимые игры не могли отвлечь девушку от мрачных мыслей надвигающегося краха. Сейчас еще официально не подчеркивали ее сходство с Эриксен, но, как только та станет топ-моделью, со Светкой вряд ли кто возобновит контракт.

«Господи, неужели мне придется вернуться назад? — мучительно размышляла она. — С Гийомом ничего не получилось, а тут еще на Эриксен угораздило родиться похожей…»

Ее взгляд рассеянно скользил по игрушкам: кукольные домики, роскошная Барби с необъемными гардеробами, целый ящик разноцветных стеклянных шариков, которыми как-то играют дети. Светка запустила руку в это похожее на леденцы разноцветье, вытащила горсть, выбрала самый прозрачный и, не зная зачем, купила.

* * *


Светлана в числе немногих избранных прошла строгий кастинг для участия в грандиозном дефиле. Этот показ, как и говорил Лоран, несомненно должен был стать гвоздем сезона. Многочисленные примерки, поиски грима, вариации причесок следовали одни за другими… и накануне дефиле прошло несколько репетиций. Света впервые столкнулась в гримерной с таким количеством суперзвезд подиума. При их появлении все другие манекенщицы словно съеживались; топ-модели бесцеремонно выпроваживали девушек из-за туалетных столиков, повсюду разбрасывали свои вещи, занимая и без того небольшое пространство гримерной, громко разговаривали между собой, игнорируя присутствие всех остальных.

«И вот в это число избранных должна войти Кристина! А я?! Что же будет со мной?!»

Светка предприняла несколько отчаянных попыток попасться на глаза другу и покровителю Кристины с отчаянной надеждой отбить его у подруги, но у того, как в свое время у Гийома, на глазах словно были шоры. Тогда она попыталась понравиться каким-нибудь другим влиятельным в мире бизнеса моды мужчинам, но никто не проявил к ней особого интереса.

«Да что же это такое? — в отчаянии думала она. — Ведь я — красивая, почему же я никому не нравлюсь?»

В поисках ответа Светлана бросилась к своей подружке — Лорану.

— Без паники! Твое время как женщины еще не пришло…

— Но ведь ты сам говорил, что мое тело ожило…

Лоран, сидя перед зеркалом, ловко подводил глаза тонкой кисточкой. Светлана невольно залюбовалась, с каким наслаждением он накладывал на лицо грим и как выверен был каждый штрих сложного театрального макияжа.

— Оно ожило не изнутри, а искусственным путем… не оно правит тобой, а ты им…

В облаке пудры, ароматной дымке духов, переливаясь звездно-синими блестками шелкового платья с белоснежным боа, небрежно-кокетливо переброшенным через плечо, Лоран упорхнул на сцену.

«В самом деле, я какая-то сухая, — подумала девушка, — я не могу испытывать такого восторга перед косметикой и тряпками, как Лоран. Меня не особо волнуют мужчины…»

— Но я! Я должна их волновать! — не в силах сдержать эмоций, воскликнула вслух Светлана. — Я должна заставить их всех увидеть меня!!

Последняя неделя перед дефиле была пыткой постоянных размышлений о том, что можно предпринять в практически безвыходном положении. У Светланы не оставалось и тени сомнения, что после того, как Кристина войдет в число топ-моделей, от нее, как от ненужного двойника, постараются избавиться.

Она ненавидела Кристину… и повсюду таскалась за ней, будто боялась, что стоит ей только оставить приятельницу без присмотра, как та тут же станет топ-моделью. Светлана чувствовала, что к ней уже начинают относиться как к безликой тени Кристины Эриксен, справляясь, где ее найти, когда она придет, что она думает по тому или иному поводу.

«Мне предрекают прямой путь в ее секретари», — бледнея от бешеной злобы, думала она.


Кристина сидела перед зеркалом, отдав во власть парикмахеру свое белокурое богатство. Ей, как любимой манекенщице мэтра, была оказана особая честь завершить дефиле в подвенечном платье. Другие топ-модели были вынуждены потесниться и принять на свой небосклон новую звезду, появление которой, без сомнения, погасит какую-нибудь другую, сиявшую слишком долго и успевшую утомить глаза зрителей.

Последний выход Светки на подиум в этом шоу был перед завершающим свадебным аккордом. Она демонстрировала платье цвета лепестка чайной розы из нежного «уставшего» шелка, обволакивающего тело без единой складки. Верх платья на длинных бретельках открывал упругий бюст девушки, мягкий волан, переходящий сзади в небольшой шлейф, позволял оценить ее изысканную походку.

Последняя репетиция перед шоу… суматоха, толкотня, нервные выкрики манекенщиц, снующие со своими инструментами парикмахеры, визажисты, костюмеры с разноцветными охапками произведений мэтра… Но все замерло, когда Кристина облачилась в шедевр всей коллекции — подвенечное платье. Оно было более чем красивым, оно было прекрасным… Высокий, стоящий веером воротник из супермодного прозрачного материала, гипюр, кружева, шелковые банты… Все переплелось во что-то восхитительное… Роскошная пышная юбка с многочисленными оборками под шелковым верхом, казалось, могла улететь, как бутон розы, от малейшего дуновения. Кристина так и пошла: величаво, торжественно, словно боясь потревожить соединившиеся на мгновения кружева, гипюр, флер, перламутровые нити жемчуга… Она таинственно улыбалась, и было чему… завтра ее день… день триумфа!

Репетиция закончилась, все разбежались, только Светка сидела в углу, поджидая Кристину. Мэтр еще раз хотел убедиться в гармонии ткани с фантазией, еще раз насладиться своей властью над капризным материалом, все-таки покорившимся его воле.

Устав ждать, Светлана поднялась и, приоткрыв дверь, заглянула в костюмерную. В комнате никого не было, кроме Кристины. Она стояла перед зеркалом, внимательно рассматривая платье. Затем девушка отошла и величественным шагом вновь вернулась к нему, замерла на мгновение и медленно повернулась вокруг себя. По мнению Светки, все было прекрасно, но Кристина хмурилась. Она опять пошла на зеркало и вдруг вместо торжественного вращения резко повернулась… и пена кружев словно выплеснулась из-под платья. Это было потрясающе! Светлана, широко открыв глаза, смотрела на найденный Кристиной изумительный нюанс, который вместо того, чтобы вызвать у зрителей положенное восхищение, приведет их в неописуемый восторг. Она осторожно прикрыла дверь.

«Кристина произведет фурор, — с щемящей досадой подумала Светка, — и я буду вынуждена вернуться в Россию ни с чем и не смогу устроиться ни в одном московском агентстве… Скребов об этом позаботится… Может быть, со мной и продлят контракт здесь, но только на маленькие роли. К вершине мне будет путь закрыт навсегда… Кристиной Эриксен».

Светлана не могла уснуть всю ночь, как ни пыталась. Миллионы различных планов по устранению Кристины теснились в ее голове. Из этого вороха подлых мыслей Светка пыталась выудить что-то более или менее претворимое. Она ходила по комнате из угла в угол, ложилась, вставала, садилась, смотрела в окно. Неуверенный робкий свет утра стал гасить звезды, ярко зажженные ночью… Девушка пошла в душ; когда она взглянула в зеркало, то поразилась своему свежему, бодрому виду. Желание преуспеть любой ценой давало ей силы. План был готов, но его успех зависел только от того, чья судьба будет более благосклонной, Светланы или Кристины, сумеет ли одна отвести занесенную руку другой…

Когда Кристина со Светланой подошли к служебному входу в роскошный отель, один из залов которого вечером озарит своим блеском грандиозное шоу, их тут же окружил рой фотокорреспондентов. Кристина в черных очках, подражая суперзвездам, сразу же прошла за дверь, а Светка чуть покрутилась, хотя интерес к ее особе тут же пропал вместе с исчезновением Кристины. Светлане досталось лишь несколько вялых щелчков фотоаппаратов. Она загадочно улыбнулась и подумала: «Как знать, может быть, именно те, кто не пожалел на меня несколько кадров, окажутся самыми прозорливыми…»

Грандиозное дефиле собрало весь бомонд Парижа. У Светланы перехватило дыхание, когда она украдкой выглянула из-за кулис в зал.

Показ суперколлекции начался. Суматошная атмосфера не опьянила, как всегда, Светку, она не поддалась соблазну забыть обо всем и только наслаждаться участием в действии. Девушка умело преподносила наряды, не упуская случая продемонстрировать и себя. Лоран, сидящий в зале, был доволен своей ученицей и сожалел только о том, что она навсегда должна остаться в тени. Тело Светланы излучало негу и чувственность, глаза горели затаенным огнем дремлющей страсти и словно просили разбудить ее. Появление Светланы в платье цвета лепестка чайной розы произвело оживление в зале и даже исторгнуло аплодисменты из холеных рук.

Светка влетела в гримерную. Суматоха достигла своего апогея: на подиуме завершался показ вечерних туалетов; топ-модели в нарядах невест были уже почти готовы к выходу, не хватало только королевы в подвенечном платье. Кристина в волнении сидела перед зеркалом уже с освеженным макияжем, а парикмахер с нагретыми щипцами суетился вокруг нее. Света опустила руку в свою сумку и что-то потихоньку вытащила в крепко сжатой ладони. Она в нетерпении оглянулась по сторонам, будто выжидая удобного момента. Два костюмера, пробираясь сквозь толпившихся манекенщиц, пытались пронести ворох нарядов. Светка, не упуская из виду парикмахера, негромко крикнула:

— Кристина! — и разжала ладонь… «Ну, чья судьба?» — невольно подумала она.

Неожиданно парикмахер на ровном месте потерял равновесие, а Кристина, отозвавшись на имя, невольно повернула голову. Раздался резкий вскрик, и сердце Светки на секунду остановилось.

«Неужели моя?»

Все на мгновение замерли, а потом пришли в невероятное, неописуемое волнение. На лице любимой модели мэтра заалела лента ожога. Бедный, растерянный парикмахер, находясь в эпицентре землетрясения, оправдывался перед всеми и каждым, но никто не слушал его объяснений. Прибежал вызванный по тревоге мэтр, все глаза уставились на него, словно он мог сотворить чудо. Врач пытался облегчить боль Кристины; а визажист старался замаскировать ожог, который, с его точки зрения, лег как можно более неудачно, задев нежное нижнее веко. Зато, по мнению Светы, алая ленточка украсила лицо ее подружки просто идеально, чтобы ее не выпустили на подиум.

— Нет, не годится! — завизжал мэтр, глядя на результат усердия визажиста. — Телевидение!.. Все, все будет видно словно под микроскопом. Журналисты раздуют сенсацию черт знает из-за чего. Платье будет забыто, и все внимание сконцентрируется на шраме!

Среди столпившихся вокруг несчастной Кристины раздался чей-то неуверенный возглас: «Заменить…»

— Заменить! — срывающимся голосом выкрикнул мэтр. — А стиль?.. Композиция?.. Все летит к черту! Я творил, имея в виду ее образ! Понимаете?! Ее! Ее глаза, волосы, нос, черт возьми! Все пропало! — запричитал мэтр.

И в этот момент, протиснувшись сквозь человеческую стену, рядом с Кристиной вынырнула Светкина голова.

— Кристина! Тебе больно?! Не расстраивайся! Все будет хорошо, — с тревогой за подругу нежно проворковала Светлана.

— Она! — раздался приказ мэтра. — Она! — повелительный перст указал на Светку. — Она будет королевой невест!

В одно мгновение людское кольцо, плотно окружавшее Кристину, словно ветром перенесло на Светлану. Все завертелось вокруг нее.

— Скорей! Скорей! — торопил мэтр.

Наконец, когда все расступились и воцарилась тревожная тишина, он, взглянув на готовую к венцу славы Светлану, громко вздохнув, сказал:

— Будем надеяться.

По подиуму скользили круги голубоватого света, осторожно пронизывающего полумрак, вызывая в зале легкое нетерпение ожидания чего-то невиданного ранее. Топ-модели в нарядах невест торжественно выплывали на подиум, освещение которого становилось все ярче и ярче. И вот… Самая высокая и чистая нота в модельной арии маэстро: на белоснежном олимпе появилась Светлана — королева невест. В первое мгновение все приняли ее за Кристину, однако они не настолько были похожи, чтобы зал не почувствовал подмены. Зрители настороженно смотрели на Светлану, словно видели ее впервые, словно это не они еще несколько минут назад аплодировали ей в платье цвета лепестка чайной розы. Корреспонденты оживились, поглощая сенсацию; друг и покровитель Кристины в недоумении оглядывался по сторонам, мэтр в волнении кусал ногти:

— Разве она сможет преподнести наряд, как Кристина…

А Светка в своем роскошном платье спокойно плыла навстречу тысячеглазому чудовищу — зрителю, которого она собиралась непременно покорить. Приблизившись к краю подиума под настороженную тишину зала, который словно колебался, покориться или нет нежданной красавице, Света резко, как это она потихоньку подсмотрела у Кристины, повернулась, и пенная волна кружев, словно выплеснувшись из-под юбки, обрушилась на зрителей. Зал взревел от восторга. А Светлана уже удалялась, повернувшись к нему спиной. Платье, приведенное в движение оборками нижней юбки, трепетало на ней, словно невеста от прикосновения жениха, и этот магический трепет охватил весь зал, который обрушил на таинственную незнакомку лавину аплодисментов.

За кулисами мэтр перевел дыхание, перекрестился и с удивлением отметил:

— А эта… как ее?.. русская… запросто превзошла Королеву Кристину, теперь уже наверняка бывшую…

И, выйдя на подиум, он с восторгом поцеловал Светку в алевшую румянцем от удовольствия щеку.

Они долго стояли рука об руку, наслаждаясь аплодисментами, восторженными возгласами, осыпаемые цветами и комплиментами.

В гримерной, всеми забытая, собирала свои вещи опальная Королева Кристина, которой так и не удалось взойти на трон.

Корреспонденты, новоявленные поклонники обступили ликующе улыбающуюся Светлану в день ее бракосочетания со славой, и никто из них не заметил на ее белоснежном подвенечном наряде алого узора, вышитого кровью Кристины.

Переодеваясь в гримерной к пышному банкету, Света не забыла отыскать на полу маленький прозрачный шарик и незаметно зажать его в ладони.


20


Влажные лианы обвивали шею, все сильнее сжимая ее, она попыталась ухватиться за них, чтобы они окончательно не сомкнулись и чтобы выбраться из топкой вязкой грязи болота, которая, пыхтя, засасывала ее тело, но руки лишь беспомощно скользили, а рот широко открывался в бесплодной попытке глотнуть хоть немного воздуха…

Тамара громко вскрикнула и подскочила на кровати. Руки ее судорожно шарили по простыням, а глаза уставились на зеленый неоновый крест аптеки, мигающий перед окном.

— Сон! — облегченно перевела она дыхание, тем не менее боясь отвести взгляд от ярко-зеленого креста, — в джунглях не бывает света…

Ее тело, покрытое испариной испуга, было совершенно мокрым, словно она только что вернулась из первобытной чащи.

Тамара пошла в ванную, приняла душ, накинула на плечи белый шелковый пеньюар, налила большой стакан минеральной воды и с тоской огляделась по сторонам… Маленькая студия, которую она теперь была вынуждена снимать, давила на нее своими размерами по сравнению с ее квартирой, наполненной воздухом и рассеянными лучами солнца, проникающими сквозь стеклянные квадраты потолка днем и синим космическим светом звездного неба по ночам. И опять бесконечные мысли… безысходные, тревожные, полные отчаяния.

— Он лишил меня всего… лица, любви, возможности жить в своей квартире и хочет лишить Парижа…

В джунглях Тамара даже не сомневалась, что Амир, приведя в исполнение свой жестокий план, успокоится, но едва она покинула «зеленый ад», как Муфарек, словно почувствовав, что она осталась жива, тут же пустился по ее следу. Вчера на адрес Леры Тамара получила письмо от Энди Мелтона. Энди писал, что три дня назад в институте его разыскал некий г-н Тураби, в котором он без труда узнал Амира Муфарека, столь красочно описанного ему Тамарой. Муфарек, представившись путешественником из Марокко, сказал, что собирается посетить не безызвестные ему острова Новой Гвинеи, а так как Мелтон недавно вернулся оттуда, то он с величайшими извинениями попросил его ответить на некоторые вопросы. И конечно, все эти вопросы были лишь прикрытием для главного: «Ходят слухи, что вы встретили в джунглях белую женщину…»

Энди Мелтон не обладал актерскими данными, но страх за жизнь Тамары заставил его быть убедительным. Он рассмеялся, покачал головой и с сожалением в голосе произнес:

— Увы! Нет. Хоть это было бы очень интересно.

В заключение письма Энди просил Тамару поскорее покинуть Париж.

— Покинуть Париж! Легко сказать! — Тамара в ярости швырнула на пол стакан. — Значит, все, что я вытерпела, выстрадала, чтобы жить здесь, — напрасно? Нет! Это какое-то наваждение, это дьявольские козни судьбы… Зачем, зачем я с ним встретилась? Кому надо было, чтобы наши пути переплелись? Он будет преследовать меня всюду, пока не уничтожит своей ненавистью и любовью. Неужели судьбе мало тех мучений, которые она с лихвой отпустила мне? Неужели ничего нельзя сделать, чтобы вырваться из адского круга, очерченного мне Амиром?

Молодая женщина обхватила голову руками, будто боялась, что она сейчас лопнет от урагана мыслей.

— Конечно, можно, — устало ответила она себе, — и рука моя не дрогнет… но как это сделать? И что будет потом?.. Мне совсем не улыбается за убийство этого идиота сесть в тюрьму… К тому же я даже не представляю, с чего начать… А начинать надо, и немедленно, потому что он уже ищет меня, и весьма деятельно…

* * *


Маленький самолетик, закружившись над посадочным полем, пошел на снижение. Все его пассажиры были не просто туристами, а страстными искателями необычного, иначе их появление в Вамене, городке, расположенном в горной долине, окруженной влажной зеленой стеной джунглей, объяснить было нельзя. Разноязыкая толпа в сопровождении набежавших папуасов направилась к гостинице. На площади перед незамысловатым двухэтажным сооружением, единственным прибежищем гостей Вамены, туристы извлекли свои фотоаппараты и видеокамеры, чтобы, не теряя времени, поскорее запечатлеть на пленку ярких представителей экзотики. Только три человека, довольно сумрачного вида, не обращали никакого внимания на разрисованных папуасов. Они сразу вошли в отель. Двое из них поднялись в номер, а третий, Амир Муфарек, завязал разговор с хозяином.

— Мне нужны проводники, — сказал он.

— С этим здесь нет проблем. Выбирайте любых, — хозяин махнул рукой в сторону окна. — Вы хотите отправиться в джунгли? — уважительно поинтересовался он.

Муфарек кивнул головой.

— Месяца два назад туда ушел один англичанин, но пока не вернулся, — в задумчивости проговорил хозяин.

Муфарек насторожился.

— А о случаях каннибализма есть какие-нибудь слухи? — весь напрягшись, спросил он.

— Есть! Как не быть! Но это какая-то непонятная история… Папуасы болтают, что в джунглях объявилась белая женщина…

Пальцы Муфарека со всей силой стиснули край стойки… пот покатился по его лицу…

— … и вроде бы дикари ее съели… — сердце Муфарека оборвалось, и он словно окаменел, — а другие болтают, что ее спас белый путешественник… Но я, признаться, не верю в эти россказни, потому что откуда в джунглях взяться белой женщине…

— Ну а если все-таки предположить… — каким-то чужим голосом, еле ворочая пересохшим языком, сказал Амир.

— Ну а если предположить, то тот путешественник — не кто иной, как господин Мелтон. Вот он вернется, мы у него и спросим.

«Тамара жива! — ликовал Муфарек. — Без всякого сомнения, жива!»

Он вышел на улицу, его тут же окружили папуасы с предложениями своих услуг. Когда Муфарек так близко и ясно увидел их первобытный облик, ужас, словно ливень тлеющий костер, погасил его маленькую надежду.

«Дикари! Да разве они упустят возможность сожрать человеческое мясо!..»

Обезумевшими глазами смотрел Амир на их рты, на их крупные крепкие зубы, и ему казалось, что кровь Тамары стекает по их толстым губам…

Не разбирая пути, он бросился бежать, и только неприступная влажная стена, сплетенная из деревьев, кустов, густо опутанная лианами, смогла преградить ему дорогу. Амир в изнеможении опустился на траву и немигающим взором уставился на эту стену, за которой начинался вечнозеленый ад. Словно магическая сила тянула его в гущу джунглей. Рассудок отказывался понимать, что его затея безумна и опасна.

— Я должен, должен войти в эту кровожадную чащу, — твердил сам себе Амир, — я не буду ждать никакого Мелтона… Там Тамара… Тамара! — с диким стоном прокричал он.

Природа словно создала Тамару для Амира, и если бы в ее сердце поднялось чувство к нему, они изведали бы самый восхитительный деликатес жизни — любовь! Не ту, которую кристаллизуют, надумывают, вызывают в себе, а ту, которая рождается естественно и просто, как рождается утро. Но ворчливые, вечно ссорящиеся между собой судьбы нарочно строят друг другу козни, расплачиваться за которые приходится людям: судьба Тамары предназначила ее совсем для другого, а судьба женщины, которая пылала бы любовью к Амиру и которая даже родилась в Париже, перебросила ее еще в раннем детстве куда-то в Южную Америку, попробуй найди!

Муфарек долго сидел перед таинственной чащей, грозясь ей завтра же врезаться в ее влажное, кишащее змеями, пауками, крокодилами, дышащее зловонием болот, облепленное москитами нутро. Все время Муфарека поглощало только одно желание: разыскать Тамару, если она осталась жива, а сейчас он неожиданно задал себе вопрос:

«А что же будет, если я ее найду?»

Эта мысль его заинтересовала. Ведь с того дня, когда Тамару сбросили с самолета в бездну неба, он стал ее врагом на всю жизнь… она и так не любила его, а после того, что он с ней сделал… Обрадовавшись, что к нему хотят прислушаться, рассудок быстро начал приводить свои разумные доводы, требуя, чтобы Муфарек немедленно оставил свою глупую затею и вернулся в Париж.

«Я все понимаю, — словно оправдываясь, подумал Амир, — но, как видно, я переоценил сам себя. Я не могу без Тамары. Какая-то сила, над которой я не властен, толкает меня искать ее…»

Муфарек сидел, погрузившись в свои невеселые размышления, как вдруг мышцы лица вздрогнули и преобразили его, словно рябь, прошедшая по глади моря в преддверии шторма… От скорбного рисунка печали не осталось и следа… Холодный надменный взгляд и рот, искаженный страстью мщения…

Теперь ему самому было сложно ответить, что толкало его на поиски Тамары: безумная любовь или безумная жажда мести, которая, видимо, посчитала, что слишком быстро расправилась с непокорной.

Амир хищно усмехнулся и, легко поднявшись, направился в гостиницу.

«Если она не одумается после такого урока, у нее останется только один выход — стать моей наложницей в ливанском дворце до конца своей жизни».

На следующее утро Муфарек в сопровождении своих слуг спустился в холл отеля. Он думал о предстоящем путешествии и очень спешил начать его, поэтому не обратил внимания на двух человек, один из которых тихо разговаривал с портье, а другой, то ли мужчина, то ли женщина, низко опустив голову, рассматривал журналы. Бросив ключ на стойку, Муфарек вышел из гостиницы. Не будь он столь занят своими размышлениями о путешествии, оно бы закончилось, так и не начавшись. Двое усталых путников притянули бы внимание любого другого человека… И хозяин гостиницы, вернувшись из соседнего магазинчика, только огорченно всплеснул руками, узнав, что опоздал всего минут на пятнадцать, чтобы свести Мелтона, только что вернувшегося из джунглей, с Муфареком, только что отправившимся туда.

Когда Мелтон, оставив Тамару в номере, спустился вниз, хозяин сообщил ему, что с ним хотел поговорить один господин, который очень интересовался слухами о белой женщине.

— Как он выглядел? — опешив, спросил Энди.

— Темноволосый такой… холеный… араб…

У Мелтона чуть не подкосились ноги.

— А что это за слухи о белой женщине? — как можно более равнодушным тоном спросил он.

— Да папуасы болтают, будто вы нашли в джунглях женщину…

— Чушь какая-то! — небрежно бросил Энди. — Со мной была женщина, но это моя помощница… А я никого не находил!


Мокрый рот джунглей с жадностью поглотил Муфарека. Обливаясь потом, задыхаясь, проклиная все на свете, в том числе и самого себя, он упорно лез вперед, проваливаясь в болота, отстреливаясь от крокодилов, вздрагивая от извивающихся змеиных тел. Но призрачный силуэт Тамары, мелькавший за сплетенными ветвями деревьев, упорно манил его за собой в чашу джунглей, как ему казалось, пропитанную ароматом ее духов.

Наконец Муфарек со своими спутниками добрались до племени, в котором, по его предположениям, могла оказаться Тамара. Но здесь он услышал то же самое, что и в Вамене.

— Рассказывают…

— Но кто? Кто рассказывает? — взревел Амир на своего толмача-папуаса.

— Джунгли… — философски ответил тот.

Обратный путь Муфарека лежал по стопам Энди и Тамары. Остановившись в Джаяпуре в том же отеле, что и они, Амир от нечего делать зашел в расположенный рядом ювелирный магазин. Рассеянно рассматривая витрины, он неожиданно вздрогнул: перстень с большим изумрудом переливался в направленном на него свете ламп.

«Неужели он?!» — подумал Муфарек.

Расспросив продавца, когда магазин приобрел этот перстень и у кого, Амир вновь купил свой коварный подарок.

— Так, теперь дело осталось за малым! — торжествовал он. — Найти руку, на которую его надо надеть!

Но Париж не обрадовал его. Консьержка, сожалея, покачала головой.

— Нет, мадам не появлялась.

«Может быть, она, испугавшись, решила уехать в Петербург? — размышлял Амир. — Но все равно, рано или поздно Тамара вернется в Париж».

Чтобы поскорее развеять оставшиеся у него сомнения, Муфарек отправился в Лондон и разыскал Мелтона.

«В самом деле дьявол, — подумал тот, взглянув в пронзительные черные глаза Амира, — выследил. Предупреждал я Тамару… Разве такому монстру отомстишь?.. Он тобой же занесенный нож обратит против тебя самого».

Поэтому Энди старался как мог, чтобы у Муфарека не было ни малейшего повода заподозрить его во лжи.

— Я тоже слышал эти россказни, будто именно я нашел эту загадочную белую женщину. В следующий раз, конечно, постараюсь узнать, чем они были вызваны…

— Но говорят также, что вы нашли в джунглях какой-то перстень, с изумрудом, кажется…

Бедному Энди, не привыкшему плести интриги, было неимоверно сложно сообразить, что следует ответить на этот коварный вопрос.

«Так, — стараясь скрыть охватившее его волнение, лихорадочно думал Мелтон, — вероятно, он наткнулся на перстень Тамары, который я сдал в магазин… Как же мне лучше поступить?..»

— Да, — сделав грустное лицо, произнес Мелтон, — этот перстень я выменял на какую-то чепуху у одного папуаса, который, в свою очередь, получил его от своего сородича из племени асмат. — Энди помолчал, чтобы его слова получше дошли до Амира. — Как сказал мне папуас, это перстень с руки жертвы каннибальского торжества.

Загорелое лицо Муфарека в одно мгновение потеряло свои краски и стало смертельно-белым.

— С руки жертвы, — глухо простонал он.

— Увы, да!

— А вы спрашивали, кто был этой жертвой: мужчина, женщина и когда это случилось?

— Конечно! — воскликнул Энди. — Но дикарь ничего вразумительного мне не ответил… Постойте, постойте! Я вот о чем сейчас подумал, а что, если это перстень с руки той белой женщины, о которой ходят слухи?.. Какой ужас!.. — с наслаждением произнес Энди, видя, какой эффект оказывают его слова на Муфарека.

В тот же день Мелтон отправил Тамаре письмо, не сообщая о своей уловке, а лишь предупреждая об опасности. Энди рассудил так, что Муфарек довольно быстро оправится от нанесенного ему удара и вновь продолжит свои поиски.

«За что-нибудь, что мы сделали не так, он рано или поздно уцепится и убедится, что Тамара жива. И к тому же почему ему не заподозрить, что я хочу скрыть от него свою встречу с ней в дебрях джунглей?»

Энди Мелтон не ошибся. Вернувшись в Париж, Муфарек в приступе отчаяния отправился к Тамаре домой. Открыв дверь и оглядевшись вокруг, он увидел, что исчез большой чемодан и заметно поубавился гардероб.

— Уехала! Скрылась! — захохотал он. — Ничего! Париж притянет тебя на свой огонь как глупую мошку!

* * *


Тамара с наслаждением, ощущая каждый свой шаг, неторопливо шла по улице. Она на мгновение закрывала глаза, а открыв, с непонятной для других радостью вновь видела стройный ряд зданий, сверкающие в солнечных лучах витрины, зазывно расставленные перед ресторанами столики, мощный поток машин. Тамара направлялась от Триумфальной арки в сторону площади Согласия, потом она хотела пройтись по парку Тюильри и очутиться перед вечно удивляющим своей строгой красотой Лувром, она хотела почувствовать Париж не только умом, но и телом… соприкоснуться с ним.

«А Муфарек захотел всего этого меня лишить!» — невольно подумала молодая женщина.

Она постаралась отбросить неприятные мысли, но они назойливо кружились в ее голове. Поддавшись им, Тамара принялась размышлять о своей мести. Она изобретала всевозможные предлоги, под которыми можно было бы проникнуть в квартиру Муфарека. Например, наняться горничной для черной работы, подсыпать Амиру медленно действующий яд и появиться перед ним за несколько минут до смерти. Тамара ясно представила себе Муфарека, сидящего в своей пышной гостиной и судорожно расстегивающего ставшим вдруг нестерпимо узким ворот рубашки. В его черных глазах вспыхнут огоньки испуга, когда он увидит перед собой Тамару. Молодая женщина остановила приятную картину и мысленным взором наслаждалась суетливым страхом в глазах Муфарека. Она видела себя в ярко-красном платье с оголенными плечами, торжествующую над раздавленным ею страшным врагом. Замечтавшись, ее губы невольно прошептали:

— Амир! — скажу я ему. — Этого ожидать ты никак не мог… тебе осталось жить…

Рот Тамары неожиданно перекосился, а глаза остекленели… у входа в бутик «Иранские ковры» она увидела Муфарека, беседовавшего с каким-то господином.

Страх парализовал молодую женщину, она не понимала, что делает: ноги механически несли се вперед, а голова вросла в плечи… Тамара прошла мимо Муфарека.

«Он меня не заметил или не узнал», — оттаяла одна мысль от ледяной глыбы страха.

И тут она почувствовала, что кто-то торопливо идет за ней. Тамара оглянулась и увидела Амира, который делал ей знак рукой остановиться. Молодая женщина ускорила шаг, а потом бросилась бежать.


Муфарек вышел из бутика «Иранские ковры» в сопровождении любезного хозяина, расхваливавшего свой товар. Он довольно внимательно слушал его объяснения, так как хотел купить новые ковры для своей парижской квартиры. Но его неожиданно заинтересовала светлая шатенка в бежевом костюме, проходившая мимо. Что-то в ней ему показалось знакомым, он присмотрелся повнимательнее и… словно попав на крючок, двинулся за ней, не отдавая себе отчета в том, что делает. Однако, когда она, заметив, что он преследует ее, ускорила шаг, невероятной силы радость на мгновение словно приподняла Амира над землей.

— Тамара! — возликовал он. — Тамара! — и кинулся за ней.

Тамара летела не разбирая пути. Инстинкт самосохранения гнал ее, ударяя по спине упругой плеткой. Возле ресторана «Пицца Пино» шли ремонтные работы: железные решетчатые стойки перегородили тротуар. Тамара бросилась на противоположную сторону и очутилась в гудящем потоке машин. Добежав до середины дороги, молодая женщина оглянулась в надежде, что сумасшедшее движение задержит Амира, но он, ловко лавируя между автомобилями, направлялся к ней. Тамара рванулась вперед, боковым зрением прикинув, что успеет пробежать перед большим фургоном TV, Амир, не разбирая пути, поспешил за ней. Едва Тамара коснулась бордюра тротуара, как услышала страшный скрежет тормозов. Резко обернувшись, она увидела что-то ирреальное: черный «Мерседес» тяжело подкинул Амира и отбросил к ее ногам. Кровь из его головы брызнула ей на светлую юбку. Их глаза встретились… Губы Амира шевельнулись, испуская последнее дыхание…

— Тамара…

Наступила страшная, абсолютная тишина. Молодая женщина видела вокруг себя возбужденных, суетящихся людей, но не слышала ничего… Потом нестерпимый звон в ушах и легкий голубоватый туман перед глазами… Обморок обволакивал ее, подчиняя себе сознание.

«Нет! Нельзя!» — последний всплеск ясной мысли заставил ее собраться.

Она властно вернулась в реальность.

— Умер! Умер! — раздавалось со всех сторон. — Не заметил за фургоном «Мерседес»… так торопился… Да! За женщиной…

Тамара осторожно, не привлекая к себе внимания, потихоньку подалась назад в напиравшую на нее толпу… и исчезла. Выбравшись из орущих, толкающихся, любопытных, она, прикрывая сумкой пятна крови на юбке, поспешила в туалет одной из галерей.

Наскоро застирав бежевый шелк юбки, Тамара вышла из галереи на параллельную улицу и остановила такси. С трудом разжав сведенные судорогой от страха губы, молодая женщина назвала домашний адрес.

Дрожа всем телом от только что пережитого ужаса, Тамара поднялась к себе, заперла дверь на все замки, настороженно выглянула в окно и, налив полстакана виски, рухнула на кровать. Выпив темно-янтарный напиток, который своими могучими парами перехватил ей дыхание, она, замерев, уставилась в одну точку. Полчаса пролетели как один миг, неожиданно молодая женщина вздрогнула, и что-то похожее на смех вырвалось из ее груди, спустя несколько минут она вновь дернулась всем телом, и громкий смех огласил студию. Истерический, сумасшедший хохот сотрясал Тамару с такой силой, словно хотел разорвать на мелкие кусочки… Слезы брызнули из ее глаз, и она успокоилась, но только на мгновение. Невмещающаяся в сознание радость охватила ее.

— Я — свободна! — громко выкрикнула она. — Я — свободна! Значит, конец конспирации, значит, я могу вернуться к себе сейчас же, сию минуту… Боже, как хорошо, что я не продала квартиру! — Она мигом собрала вещи. — Но для начала, насколько это возможно, я вернусь сама в себя.

Тамара вихрем спустилась вниз и, войдя в первую попавшуюся парикмахерскую, ждать очередь в престижную у нее не хватило бы сил, попросила перекрасить волосы в ее любимый черный с красновато-золотистым оттенком цвет и подстричь их в короткое каре.

«Теперь это почти я», — удовлетворенно подумала она, глянув в зеркало.

Тамара с триумфом вернулась в свою квартиру и с шумом, откупорив бутылку шампанского, отметила свое второе рождение, которое стало возможным только благодаря смерти другого человека… монстра с изощренным чувством жестокости, Амира Муфарека. Держа бокал в руке, она набрала номер телефона Энди, горя от нетерпения сообщить ему потрясающую новость, но автоответчик ей вежливо сообщил, что Энди Мелтон уехал с экспедицией в джунгли Амазонки. Тамара обиженно бросила телефон.

— Такая огромная радость, а поделиться ни с кем нельзя.

Один раз в жизни Муфарек по-настоящему осчастливил женщину: он умер.

* * *


Утром солнечные лучи долго не могли разбудить спящую сладостным сном Тамару. Наконец она открыла глаза и, увидев над собой матовое стекло потолка, улыбнулась:

«Неужели это не сон, неужели это правда?»

И ей


		…казалось, что радость будет,


		Что в тихой заводи все корабли,


		Что на чужбине усталые люди


		Светлую жизнь себе обрели.


Увы, радость всегда или будет, или была. Поэтому, окончательно проснувшись, Тамара глубоко вздохнула и подтвердила сама себе:

«Да, это правда! И правда то, что я должна все начинать сначала… Опять искать состоятельных клиентов, охотиться за вечно ускользающим богатым мужем… Боже, как же, наверное, хорошо самой быть богатой! Не заглядывать в глаза подонков, не сносить их близость и не разыгрывать из себя идиотку…»

Раздавшийся телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

— Господи, кто это?

Она с некоторой тревогой взяла трубку.

Сначала Тамара ничего не могла разобрать. Чей-то голос ей что-то сбивчиво и радостно верещал. Потом она поняла. Одна из ее бывших петербургских приятельниц приехала на промышленную выставку в Париж и просила Тамару на несколько дней поработать переводчиком их группы.

«Что ж, — подумала молодая женщина, — заработать всегда неплохо, а в моем положении это особенно кстати».

* * *


Тамара выглядела потрясающе. Бедные мужчины с трудом сосредоточивались на ее объяснениях, уделяя ей внимания больше, чем экспонатам. Заприметив вдали приветливые буфетные столики, они хором предложили ей пойти чего-нибудь выпить. Тамара только на секунду задержалась, чтобы взять проспект очередного павильона, и уже поспешила за своей группой, как неожиданно путь ей преградил какой-то мужчина. Она вздрогнула и подняла глаза… перед ней стоял Реми.

Они молча смотрели друг на друга, не в силах поверить в реальность происходящего.

— Тамара, где же ты была? Я искал… — наконец произнес Реми.

— Я… — Тамара растерялась и замолчала, не сводя с него очарованного взгляда, — я была в Петербурге… семейные проблемы, — немного успокоившись и обретя свою уверенность, выдохнула она. — Я же тебе рассказывала, что мой отец — бывший крупный партийный начальник, а сейчас в России начались разборки и преследования верхушки партии… Вот… понимаешь… Я должна была на время уехать… помочь… это все случилось так неожиданно…

— Но почему же ты приехала и не разыскала меня?

— Я приехала только вчера… с делегацией… и сегодня вечером собиралась позвонить тебе.

— Тамара! Но теперь все в порядке? И тебе не надо будет возвращаться в Россию? — с тревогой в голосе воскликнул Реми.

— Теперь все в порядке, — чуть прикрыв лукавые глаза, прошептала молодая женщина, — абсолютно все.

— Ты стала еще прекраснее, — восхищенно произнес Реми, — и я боюсь вновь тебя потерять. Когда я в тот раз вернулся, я привез тебе один подарок, но ты исчезла…

Реми полез в карман и достал связку ключей.

«Что это он, мне машину купил? Неплохо!» — усмехнулась Тамара.

— Не знаю, как ты к нему отнесешься, но он предназначен только для тебя.

Реми что-то снял с брелока, взял руку Тамары, и она, не веря глазам, увидела на своем безымянном пальце шаловливо подмигивающий ей бриллиант обручального кольца.

— Этого не может быть!

Молодая женщина зажмурилась, ожидая, что сейчас ее «услужливая» судьба обрушит ей на голову потолок выставочного павильона или провалит ее сквозь землю… Но ничего не произошло. Тамара открыла один глаз, потом другой… Реми и кольцо были на месте…

* * *


Через полгода Энди Мелтон получил крупный денежный перевод на проведение экспедиций и конверт, открыв который он нашел записку: «Не называя имен, ты можешь поведать миру историю белой узницы джунглей».


notes


1


Идем (фр.).


2


Вы говорите по-французски?!


3


Говорю, но не слишком быстро.


4


Вы говорите очень, очень хорошо.


5


Bonne route! — Счастливого пути! (фр.).


6


Brasserie — пивная-кафетерий (фр.).


7


Eau de toilette — туалетная вода (фр.).


8


Ires cher — очень дорого (фр.).


9


Тати — сеть самых дешевых магазинов в Париже.


10


Кастинг — подбор манекенщиц (англ.).


11


Maitresse — любовница (фр.).


12


Портфолио — альбом с фотографиями манекенщицы.


13


Дары моря.


14


Выход, пожалуйста! (англ.).


15


Поднимитесь на лифте! (англ.).


16


Успехов днем! (фр.).


17


Чехлы из оболочки тропического плода.


18


Мой дорогой (итал.).