Сумерки морских богов
Таддеуш Тулейя


Военно-историческая библиотека






Книга рассказывает о судьбах кораблей и моряков германского флота в период Второй Мировой войны. Каждая глава посвящена известному эпизоду морской войны — атака Гюнтера Прина, рейд «Адмирала Шпее», недолгая боевая карьера «Бисмарка», действия вспомогательных крейсеров и т. д. Стиль изложения — документально-художественный. Автор явно симпатизирует немецкому флоту.






Таддеуш Тулейя

Сумерки морских богов





Глава 1

Лицо моря


«И сказал Бог: „Да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша“. И стало так. И назвал бог сушу землею, а собрание вод назвал морями».

    

Ветхий завет






Северная Атлантика — это непредсказуемое, холодное, недружелюбное водное пространство, где моряк чувствует, как липкий туман пронизывает его буквально до костей. Зимой жалящие ветры несут капли дождя, застывшие льдинки и снег. Они мчатся над заснеженными островами и такими же холодными волнами. Еще дальше на север, в холодных просторах Норвежского моря, начинается царство вечных льдов, которое тянет до самого полюса. Лето не приносит утешения моряку, который рискнет заплыть сюда. Огромные ледники, сползающие с гор в глубокие фиорды Гренландии, с пушечным грохотом сбрасывают в море подобные горам айсберги. Они медленно выходят в пролив Девиса и дрейфуют дальше на юг. И вы видите только серое, мрачное море и холодный туман. Средневековые норманны недаром называли этот район Нифльхеймом, ледяным миром смерти.

Если вы должны прибыть из Рейкьявика в этот пустынный уголок, принадлежащий северным богам, вам придется обогнуть обледеневшие берега Исландии и взять курс на северо-восток. Тогда вы пройдете путем, который залитые кровью конвои и обреченные люди усеяли сотнями безвестных могил в бездонной пучине океана. В некоторых местах его дно опускается на 2000 фатомов.[1 - Фатом — 6 футов или 1,83 метра. Далее все неметрические единицы, кроме морских миль, заменены метрическими эквивалентами.]

Море обрушивает на вас удары злобных волн. Ядовитые укусы холода жалят ваше покрасневшее от ветра лицо. И после многих дней бесконечной качки и ночей бессонного ркаса вы пересекаете Полярный круг. Земля остается в сотнях миль на юге. И вы проходите мимо Вестфиорда, Альтенфиорда, Сорей-зунда, Хаммерфеста и Нордкапа. Названия этих мест говорят что-то лишь тем, кто сам испытал в море ледяные удары бешеных полярных штормов.

Самая жестокая и самая малоизвестная глава морской войны были написана в этих водах, принадлежащих Одину и ледяным гигантам-йотунам. Моряки союзников, которые в первый раз повели конвои в отдаленные северные порты, были просто потрясены диким бешенством Атлантики. Ни один день не походил на предыдущий. Погода была исключительно капризной. Первый рассветный луч может осветить спокойное штилевое море, цвета полированного серебра. Но к вечеру волны превращаются в настоящие горы. Люди мотаются на палубах кораблей, как пьяные. Сами корабли раскачиваются и вздрагивают, то и дело ныряют носом в отороченную пеной мутную массу волны. Самое время покрепче задраить люки и понадежней привязаться. Да и вообще команде в такое время лучше не показываться на верхней палубе.

Атлантика — могучий океан. Она не столь велика, как Тихий, но ее могущество заключено в неукротимой ярости. Бросьте взгляд на карту Атлантического океана. Если вы проложите курс от выходного маяка гавани Нью-Йорка, то вам придется пройти около 2500 миль, прежде чем вы увидите пустынный, заснеженный берег Исландии. Оттуда вам предстоит пройти еще 1500 миль до Мурманска. 4000 морских миль сильнейшего волнения, внезапных штилей, ураганных шквалов, воющих ветров, снега, тумана, дождя, града, льда — и вдобавок война, вдобавок враг!

Моряки, которые сражались в Битве за Атлантику, узнали, как остро ощущается одиночество корабля в море. Они не забудут ежедневной монотонности разглядывания сотен миль серого горизонта в поисках мачт. Не забудут напряженного, до рези в глазах, всматривания в покрытые белой пеной гребешки волн, чтобы различить змеиный след головки перископа. Как часто игривые дельфины, выскакивая из воды рядом с кораблем, заставляли наблюдателя нервно вскрикивать: «Торпеды!» Они не забудут бессонных ночей на тесном раскачивающемся мостике и зеленых волн, которые, перехлестывая через фальшборт, обдают всех ледяными брызгами, заставляя стынуть и тело, и душу. Лишь немногие из моряков могли преодолеть удушающий страх утонуть внизу, в трюме.

Битва была долгой и безжалостной. Десятки кораблей пошли на дно безжалостного океана. Жадные языки волн лизали их палубы и глотали без следа. А вместе с кораблями погибли и тысячи моряков, которые сейчас спят вечным сном, убаюканные глубинными течениями того же океана.

В каждой войне есть победители, но есть и побежденные. Именно о них написана эта книга. Время — лучший лекарь. Минули уже десятки лет с тех пор, как умолкло последнее орудие. Мы уже забыли, на что походили те жестокие дни огня и внезапной смерти. С одной стороны, это хорошо. Застарелая ненависть — слишком плохой строитель мира. Эта книга рассказывает о германском флоте и совсем не ставит целью оживить злобных призраков. И ни в коем случае она не является апологией гитлеровской Германии. Невозможно забыть Варшаву и Лидице, Дахау и Бухенвальд, где убийство превратилось в норму.

Мореплаватели всех стран происходят из самых разных слоев общества. Это совершенно справедливо и в отношении офицерского корпуса германского флота. Ужасное зло нацизма, которое Адольф Гитлер принес в Германию, нашло самых ревностных последователей в рядах обезумевших служителей гестапо. Оно поразило всю Германию, подобно чуме. Оно маршировало вместе с армиями Вермахта. Оно летело на крыльях орлов Геринга, которые превратили в дымящиеся руины Лондон и оставили лишь закопченный скелет от величественного собора в Ковентри. Но германский флот, хотя и был затянут в нацистские цвета, большей частью избежал этого разлагающего влияния. Во время войны даже сами немцы говорили:






«Мы сражаемся прусской армией, нацистскими военно-воздушными силами и Императорским флотом». [2 - Мы оставим в стороне рассуждения автора о социальном происхождении моряков (которые несколько удивительны, особенно учитывая то, что автор неявно пытается отнести это утверждение и к офицерскому составу), отметим лишь, что в флоте Рейха было столько же рьяных приверженцев национал-социализма, сколько и в армии, и в «Люфтваффе». Что же касается «императорского флота» Второй Империи, он никогда не был оплотом свободомыслия и терпимости.]





Есть какая-то неуловимая, необъяснимая внутренняя связь между всеми моряками, которую называют «морским братством». Именно это чувство руководило капитаном 1 ранга Гансом Лангсдорфом, командиром злосчастного германского «карманного линкора» «Адмирал граф Шпее». Девять британских торговых судов ушли на дно под грохот его орудий, однако при этом не погиб ни один британский моряк. Благородство, которое Лангсдорф выказал в краткие дни своего триумфа, не было забыто его противниками. Он был похож на Бальдра, самого любимого из норманнских богов. И как смерть Бальдра, его гибель в самом начале войны только открыла череду несчастий, обрушившихся на группу обреченных людей, которые выводили в море корабли германского флота.

Моряки, которые идут на войну, должны сражаться не только с врагами своей страны. У них есть и один общий естественный враг — море. Море это великий уравнитель, всеобщий ужас и общий страх. И моряки, которые ищут один другого на широких океанских просторах, постоянно ощущают под собой вездесущее море, бурлящее и предательское, словно там таится ужасный монстр, в любую минуту готовый проглотить корабль. Но в хорошем настроении море прекрасно, как женщина. Однако спокойные дни выпадают гораздо реже, чем дни жестокие, когда море пожирает и корабли, и людей. Разве мы не встречаем на средневековых пергаментах изображения ужасных морских чудовищ? И разве капитан Ахав не вонзал свои окровавленные гарпуны в самое зло, что таилось в мрачных глубинах? И разве настоящий моряк не знает о существовании гигантской морской черепахи с панцирем в белых пятнах, которая поднимается из воды и давит мелкие суденышки своими ужасными плавниками длиной 5 метров?

Нет, мореплаватель должен думать о море только как о спокойной глади или морщинистой поверхности или взвихренной равнине, серой и голубой, усеянной клочьями пены. Лежа на койке после ночной вахты, он не может позволить своим мыслям опускаться глубже трюма своего корабля, хрупкой скорлупки, несущей его самого. Если он поступит так, то обнаружит, что проваливается во мрак глубиной в несколько тысяч метров, в безумный мир чудовищных форм, скрежещущих челюстей и невыразимого ужаса. Именно это — бездонные пропасти неизвестных ущелий на дне моря, неведомые глубины, холодная, мрачная могила людей и кораблей, — именно это обладает ужасной, завораживающей притягательностью для тех, кто странствует по морю.

Посейдон — злой бог, и моряки боятся его.

Конечно, не все люди, которые выходят в моря, являются настоящими мореплавателями. Имеются и сухопутные крысы, которые приносят на палубу корабля свою тягу к земле и шовинистический фанатизм. Морские ветры, веющие над бескрайними пенными просторами, никогда не унесут их страх и не развеют их злобу. Но такие люди это просто недоразумения, недостойные называться моряками. Они принадлежат земле, и их появление в море — не более чем тягостная ошибка. Их холодный методический ум никак не примирится с существованием тайны.

А море полно тайн. Он похоже на воплощение самого Иеговы, который касается своих водных творений несущей благо десницей или извергает стрелы молний с мрачных небес и вздымает морские волны клокочущим вихрем в своем божественном гневе. Истинный моряк всегда должен смотреть в лицо миру торжественно и строго. Только в море, и никогда на суше, он может ощутить свою сопричастность высшей истине. Он может узреть ее в мистическом лике моря, в багряных закатных небесах, в оглушительных раскатах грома, летящих над вспененными просторами океана. Он может услышать эту истину в речах ветров, которые гонят бесконечную череду волн и посвистывают в снастях корабля. Он может увидеть ее в угасающем свете дня, когда первая звезда появляется на черном небе, бросая вниз равнодушный ледяной луч, а следом на своде небес возникают и другие такие же холодные мерцающие искры. Ночью, когда далекий берег уже растаял во мраке за кормой, моряк ощущает себя потерянным в бескрайнем просторе Вселенной. Он остается наедине со своим прошлым и будущим.

Те германские капитаны, которые бросали вызов своему врагу на продуваемых ветрами просторах Атлантики, чем-то походили на северных богов, живущих в Асгарде. Для них это было что-то вроде сумерек богов, последней битвы Рагнарек — для командира неуловимого «Графа Шпее», могущественного «Бисмарка» и трагического «Шарнхорста». Валькирии давно унесли их в Валгаллу, где они встретились со своими товарищами по плаваниям и боям, со всеми моряками, которые скрылись под волнами с начала времен. И никто не сомневается, что самые невероятные истории рассказываются именно там.




Глава 2

Один строит флот


«…он вряд ли сможет сделать больше, чем показать, что знает, как умирать отважно».

    

Гросс-адмирал Эрих Редер






Германская сага борьбы за моря, охватывающая годы Второй Мировой войны, является только частью длинного эпоса, который берет начало в сокрытом туманами прошлом. Строфы «Старшей Эдды» родились среди брызг и пены в морских волнах, примерно в 80 милях западнее древнего Кимерийского полуострова, который мы сегодня называем Ютландией. Это название для нас тесно связано с понятиями славы и неотвратимого рока!

Все началось туманным днем 31 мая 1916 года, когда прогремели первые залпы тяжелых корабельных орудий. Несколько часов спустя, когда отблески последних выстрелов растаяли в ночном мраке, завершилась целая эпоха. Больше никогда гордый и отважный линкор не сойдется в рыцарском поединке с равным противником, чтобы в жестоком бою за один день решить судьбы целых наций. Рыцарский героизм теперь будет проявляться от случая к случаю, скорее нечаянно, чем намеренно. Старые просоленные морские волки, которые с насмешкой смотрели в глаза судьбе с мостика уходящего под воду корабля, которые сполна ощутили одиночество и чудовищный груз ответственности командующего, теперь принадлежали прошлому. Сегодня самые важные морские битвы ведутся крылатыми машинами, несущими бомбы. Они взлетают с палуб авианосцев, чтобы нанести удар противнику, находящемуся в сотнях миль отсюда. И командующие флотами вынуждены полагаться уже не на свой гений и отвагу матросов, а на точность расчетов компьютера и зоркость недреманного ока радара, который подобен стоглавому Аргусу.

Но в Ютландской битве все еще было иначе. Львиное сердце вице-адмирала Рейнхарда Шеера бросило грозный боевой клич, который эхом отозвался в сердцах тысяч моряков его флота. Именно Шеер швырнул перчатку вызова адмиралу Джону Джеллико, который командовал английским Королевским флотом. За плечами английского командующего стояли тени Дрейка и Хокинса, бессмертная тень адмирала Нельсона вела его сквозь сырые туманы Северного моря.

Находились те, кто утверждал, будто печать рока отмечала лицо Шеера. Его Флот открытого моря имел только 27 линкоров и линейных крейсеров, часть из которых были устаревшими. Англия имела 37 линейных кораблей. Их тяжелые башенные орудия калибром от 305 мм до 381 мм могли выпустить более 200 тонн смертоносных снарядов на дистанцию во много миль. Бортовой залп линкоров Шеера, самые крупные орудия которых не превышали 305 мм, весил почти в два раза меньше. Германский адмирал не имел в своем распоряжении больших броненосных крейсеров, тогда как британский флот имел 8 таких кораблей, 11 легких крейсеров Флота открытого моря безнадежно уступали 26-ти английским. Немецкий адмирал не имел равенства и в эсминцах: Джеллико располагал 80 «хрупкими стремительными гончими с укусом ядовитой змеи», тогда как Шеер имел только 36. Но воля Шеера была закалена железом и кровью, как завещал великий Бисмарк. Он не был похож на Джеллико, а Джеллико совсем не походил на Нельсона.

Стоя подобно мрачному викингу на мостике своего флагманского линкора «Фридрих дер Гроссе», адмирал Шеер повел Флот открытого моря из бухты Яде, чтобы встретиться с огромным Королевским флотом, который вышел 5-мя группами из Скапа-Флоу, Инвергордона и Розайта. После полудня соединение линейных крейсеров адмирала Битти заметило немецкую разведывательную завесу, которой командовал вице-адмирал Хиппер. В 15.48 британские и германские орудия одновременно открыли огонь с дистанции 8 миль, и началась историческая Ютландская битва. В ужасном смерче огня и крови сошлись 250 кораблей, 24 адмирала, 7 коммодоров и более 96000 офицеров и матросов. Это была крупнейшая морская битва в мировой истории!

Через несколько минут флагманский корабль Битти, линейный крейсер «Лайон», получил попадания германских снарядов. В 16.06 линейный крейсер «Индефетигебл» получил сокрушительный залп, который взорвался у него в артиллерийских погребах. Корабль исчез в огромной огненной вспышке, унеся с собой в водяную могилу более тысячи офицеров и матросов. Через 20 минут еще один линейный крейсер «Куин Мэри» попал под роковой залп германских кораблей, взорвался и затонул, оставив после себя только водоворот нефти и обломков. Но Джеллико Осторожный и Шеер Отважный продолжали сходиться, чтобы решить исход битвы в дуэли линейных флотов. Постепенно неточная стрельба Битти начала улучшаться. Были выведены из строя легкий крейсер «Висбаден» и линейный крейсер «Фон дер Танн».

Потом, в период с 18.00 до 18.30, колонны линкоров Джеллико перестроились в единую кильватерную линию и двинулись на восток, охватывая голову идущей на север колонны Шеера. Получалось классическое «crossing Т». Перед германским адмиралом встала перспектива катастрофы. Он послал вперед свои эсминцы, чтобы провести торпедную атаку и поставить дымовую завесу. После этого Шеер отдал свой знаменитый приказ: «Gefechtskehrtwendung nach Steuerbord» (срочный выход из боя через правый борт). Германская кильватерная колонна вывернулась из британского капкана.[3 - В своих мемуарах Шеер обстоятельно рассказывает, как он выполнил этот замечательный маневр, не имеющий аналогов в истории. Маневр действительно любопытный. Первым поворачивал концевой корабль, а за ним все остальные, которые начинали поворот, как только видели, что задний мателот развернулся. Но сам же Шеер пишет, что «получилось как всегда». Часть кораблей развернулась ранее положенного, он сам на «Фридрих дер Гроссе» почему-то повернул вообще влево. Разумеется, «чтобы контролировать маневры флота». В общем, создается впечатление, что немцы исполнили маневр «спасайся, кто может!». (Прим. пер.)Флагманским кораблем адмирала Хиппера был линейный крейсер «Лютцов». Одна из многих неточностей, которыми страдает описание Ютландского сражения в интерпретации Тулейи.Автор скромно забывает упомянуть пошедший на дно линейный крейсер «Лютцов». (Прим. пер.)Если уж вспоминать о правилах рыцарских времен, победителем считался тот, за кем осталось «поле сражения». Германские дредноуты укрылись в базе, оставив Северное море линкорам Джеллико и линейным крейсерам Битти.После боя в распоряжении англичан было 24 невредимых дредноута, не считая двух линейных крейсеров. Шеер мог выставить не более девяти кораблей первой линии.Немцам сказочно повезло в Ютландском сражении, и они это понимали. «Зейдлиц» и «Мольтке», полузатопленные, едва двигающиеся, потерявшие свой флот, дважды в течение ночи выходили на английские корабли, которые могли шутя отправить на дно.]

Но даже в решающий момент орудия Шеера вели жаркий огонь, который тяжело повредил броненосный крейсер «Уорриор» и потопил «Дифенс», взорвавшийся с ужасным грохотом. В 18.34 линейный крейсер «Инвинсибл», на мачте которого был поднят флаг контр-адмирала Ораса Худа, попал под сосредоточенный огонь германских кораблей и также исчез в столбе огня. Он унес с собой на дно Северного моря и отважного адмирала, и почти всю команду.

Но сквозь клочья дыма орудия Джеллико постепенно начали пристреливаться. Несколько снарядов пробили корпус флагманского корабля Хиппера линейного крейсера «Зейдлиц». Крейсер глубоко сел носом, и адмирал был вынужден перенести флаг на «Мольтке». А битва продолжалась. В 19.00 Шеер еще раз повернул флот и повел его прямо в самый центр британской линии, попав под сосредоточенный огонь Джеллико. Стрельба тяжелых орудий 33 линкоров вынудила его повернуть обратно во второй раз. Германские эсминцы снова бросились вперед, чтобы прикрыть отход своих линкоров. Уклоняясь от торпед, Джеллико повернул свой флот подальше от противника. Самый напряженный момент битвы миновал, и британский командующий упустил победу.

В течение всей ночи велись беспорядочные перестрелки между легкими силами обоих флотов. Флот открытого моря двинулся в Вильгельмсхафен зализывать раны. В темноте погибло еще несколько кораблей — британский броненосный крейсер «Блэк Принс», германские легкие крейсера «Эльбинг» и «Фрауэнлоб», устаревший германский броненосец «Поммерн». На следующий день израненный и измученный Королевский флот повернул на восток, чтобы вернуться к своим берегам, оставив в водах Северного моря тысячи трупов. Но на полдороге тяжело поврежденный «Уорриор» вышел из линии и затонул, проявив такое же мужество, как в минуты боя.

Когда на следующий день обе стороны начали подводить итоги, выяснилось, что немцы потеряли 1 броненосец, 4 легких крейсера, 5 эсминцев и 2500 офицеров и матросов. Англичане потеряли гораздо больше. Они недосчитались 3 линейных крейсеров, 3 броненосных крейсеров, 8 эсминцев и 6000 человек. Обе стороны объявили о своей победе. Но на самом деле победило море. Шеер показал, что он отважен и решителен, однако не смог прорвать британскую блокаду. Джеллико, этот современный Фабий Кунктатор, упустил возможность одержать сокрушительную победу, когда та уже была у него в руках.

Но память о Ютландской битве не умерла. Мы еще встретимся на страницах этой книги со знакомыми именами Шеера, Хиппера и Худа.

Когда закончилась Первая Мировая война, которая явила миру бесчисленные примеры самого жуткого кровопролития, Германская империя прекратила существование. Ее огромная армия была распущена. Ее вооружения были уничтожены. Ее Флот открытого моря, который скрестил шпаги с Джеллико, был затоплен своими же командами в Скапа-Флоу. Победители гордо продиктовали Германии условия мира. Ей было запрещено строить подводные лодки, а водоизмещение новых кораблей не должно было превышать 10000 тонн.

Поверженная Германия лежала в прахе, подобно знаменитому умирающему галлу римского скульптора. Она потеряла часть своей территории, потеряла торговые привилегии в Африке и на Ближнем Востоке, потеряла все свои колонии. Германия должна была немедленно выплатить 5 миллиардов долларов контрибуции, и ей предстояли новые выплаты деньгами, скотом, углем, железнодорожной техникой, кораблями. Дух умиротворения, который витал в Вене сто лет назад после разгрома Наполеона при Ватерлоо, в Версале сменился ликующей жестокостью, которой обернулись фальшивые либеральные убеждения лжеца Вудро Вильсона. Немцы обнаружили, что не только разбиты наголову, но и унижены позорной 231 статьей, которая возлагала на них всю вину за развязывание войны. Если бы суд был беспристрастным, по крайней мере равную вину следовало возложить на плечи русского империализма. Но Россия была взорвана революцией, и победители, особенно Тигр-Клемансо и демагог Ллойд-Джордж, обрушили всю свою ненависть на побежденных. Такого в дни Талейрана и Меттерниха не было.

Адольф Гитлер был молодым человеком 30 лет, когда в знаменитом Зеркальном зале Версальского дворца был подписан мирный договор. Он принес Германии страшное разочарование, которое царило десятилетиями. Гитлер питал свою измученную душу звуками арий Вагнера и четкими фразами Ницше. Он произносил свои гипнотизирующие речи по всей Германии, и они звучали подобно древним военным напевам. Когда в 1933 году старый и усталый фельдмаршал фон Гинденбург возложил на его плечи мантию рейхсканцлера, глаза штурмовиков СА смотрели на своего фюрера с обожанием и слепой верой. Он принес надежду германским безработным, обнищавшему среднему классу, отчаявшимся ветеранам воины. В то время как весь остальной мир погружался в мрачную пучину депрессии, нацистские знамена гордо развевались ветрами, дующими с Северного моря.

Старые военные лидеры Германии, такие, как фон Сект и Хейе, сумели вдохнуть новую жизнь в разбитый Рейхсвер уже в первые дни существования Веймарской республики.

На западе с поверженной Германией граничила враждебная Франция, которая не могла простить унижений 1870 и 1914 годов. На востоке появилось новое государство — Советский Союз. Он напялил на себя маску миролюбия, как древняя старуха надевает новое платье, чтобы скрыть зловещий оскал. Обещанием свободы для трудящихся всего мира Советы маскировали застарелый империализм.

Так как после войны Германия оказалась очень уязвима, Рейхсвер создавался как армия обороны. Однако позднее, под воздействием воинственного фанатизма Гитлера, оборонительные планы медленно перехлестнули тихие воды Рейна и Одера. Версальский договор превратился в настоящий casus belli. Как вдумчивые ученые, германские офицеры анализировали кампании, сражения, ошибки и промахи Первой Мировой войны. Другие, на которых не подействовал успокаивающий душ исторических исследований, вели бесконечные жаркие дебаты о сравнительной ценности различных военных теорий. Но никто из сухопутных генералов, носивших обязательный монокль, даже не задумывался над значением морской мощи. Редер со своими ближайшими сотрудниками — Заальвахтером, Альбрехтом, Гладишем, а позднее Шнивиндом, Лютьенсом, Цилиаксом, Карлсом — выглядели жалкими париями среди приверженцев Клаузевица.

Гросс-адмирал Эрих Редер, который держал в своих руках судьбу германского флота с 1928 года, то есть с мирных дней Веймарской республики, по 1943 год, был бесстрашным моряком, воспитанным в традициях императорской Германии. Для него Гитлер был всего лишь политическим деятелем, а не пламенным пророком. Редер пытался добиться сохранения в рядах флота некоторых офицеров еврейского происхождения, начисто отвергая бредовую доктрину расового превосходства. Его отношения с другими высокопоставленными нацистскими лидерами никогда не были сердечными. Он заслужил особое презрение жирного Геринга — главы германских ВВС.

Геринг был очень низкого мнения о возможностях флота. Он не раз громогласно бахвалился, что его «Люфтваффе» будут гонять Королевский флот вокруг всех Британских островов. Этот бесстыдный хвастун не раз вынуждал Редера бороться против различных интриг и бесконечных унижений германского флота. Когда в 1943 году Редер был вынужден подать в отставку с поста главнокомандующего германским флотом, он просил Гитлера защитить флот от Геринга. По строгим меркам Редера, где больше всего ценилось профессиональное умение, Геринг стоил очень мало. Редер считал его бесчестным, жадным, изнеженным тунеядцем и горьким пьяницей.

Поистине божьим благословением для Великобритании и Соединенных Штатов было то, что их лидеры военного времени, Черчилль и Рузвельт, оказались бывшими моряками, которые понимали значение морской мощи. Эриху Редеру, который являлся высшей морской властью в Германии, приходилось в одиночку выдерживать глупые насмешки Геринга и других узколобых милитаристов, верящих, что Германия выиграет войну с помощью только армии и авиации. Редер не мог чувствовать себя уверенно среди всей этой пустой нацистской трескотни. Он требовал, чтобы личный состав флота не принимал участия в политике. Гросс-адмирал не раз подчеркивал строгость этою запрета.

Флот, который строил Редер, несмотря на ожесточенное сопротивление остальных военных лидеров, никогда не предназначался для того, чтобы противостоять объединенным флотам Великобритании, Франции и Соединенных Штатов. Однако он храбро сражался перед тем как проиграть подавляющим силам противника. Старый германский морской офицерский корпус хранил неизменную верность Редеру даже в дни поражений. Ведь он был настоящим моряком, ветераном Ютландской битвы. Его влияние на германский флот было огромным. Молодые новобранцы орали «Зиг Хайль!» по пути со сборных пунктов. Но как только они, пока еще неловко и неуверенно, поднимались по сходням кораблей германского флота, то оказывались в ином мире. Вся эта политика, Lebensraum, арийское превосходство в море оказывались просто неуместны. И пропагандистская шелуха достаточно быстро выветривалась из их голов.

Жребий был брошен в 30-х годах. 1935-й стал годом дурных предзнаменований. Саар вернулся в состав Германии. Был принят закон, лишавший евреев права гражданства. Была введена всеобщая воинская повинность. Позднее, в 1936 году, Гитлер ввел войска в Рейнскую область. Япония подписала совместно с Германией Антикоминтерновский пакт. В России были казнены троцкисты Каменев и Зиновьев. Весь остальной мир с удивлением слушал грустный голос Эдуарда VIII, который отказался от трона древних Плантагенетов и современных Виндзоров, чтобы жениться на женщине, которую любил. В этом же году был подписан Лондонский Морской договор между Германией и Англией. Он ограничивал силу германского надводного флота 35 % британского флота, но все-таки развязывал Рейху руки, так как позволял строить подводный флот, равный английскому. Германия получила надежду снова обрести флот. В секретном приказе, адресованном старшим офицерам, Редер объяснял, что целью этого договора являлось исключение возможности войны между Германией и Англией. Через 2 года состоялся аншлюс Австрии и были подписаны позорные Мюнхенские соглашения. Десятилетие закончилось.

Тем временем долгосрочная стратегия Гитлера, ранее нацеленная только на оборону против Франции и России, претерпела коренные изменения. В конце 1937 года он изложил своим военным руководителям основы геополитики. Конечным и главным противником нового Германского Рейха была объявлена Великобритания. Однако война против Англии прежде всего является морской войной. Так как германский флот был слишком слаб, чтобы бросить вызов могущественному британскому флоту, Гитлер обещал не развязывать англо-германский конфликт до 1944 года, хотя такой конфликт теперь считался неизбежным. Эта отсрочка дала бы Редеру достаточно времени, чтобы увеличить силы германского флота.

Новая кораблестроительная программа, известная как «План Z», дала бы Германии к 1944 году сбалансированный флот. Но в 1939 году он существовал только на бумаге. Когда началась война, Редер располагал двумя устаревшими неуклюжими броненосцами «Шлезиен» и «Шлезвиг-Гольштейн», построенными в самом начале века. Они использовались в качестве учебных кораблей. Дни славы этих кораблей остались в далеком прошлом, когда они в составе 2-й эскадры линкоров императорского флота участвовали в Ютландской битве. Но сегодня они были всего лишь символами ушедшей эпохи. Броненосцы участвовали в обстреле польской военно-морской базы Хела, но не добились серьезных успехов. Поляки выдерживали огонь их ископаемых орудий очень долго, даже после падения Варшавы. Основой германского флота были 2 линкора, водоизмещением 26000 тонн — «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Они были заложены в 1934 году и получили свои названия в честь 2 броненосных крейсеров, потопленных в бою у Фолклендских островов в 1914 году. «Гнейзенау» был заложен за верфи «Дойче Верке» в Киле. Он вошел в состав флота в мае 1938 года. Через 8 месяцев в строй вошел и «Шарнхорст», построенный на верфи в Вильгельмсхафене.

В состав германского флота входили 3 «карманных линкора»: «Дойчланд» (переименованный в 1940 году в «Лютцов»), «Адмирал Шеер» и «Адмирал граф Шпее». Эти уникальные корабли родились как следствие ограничений, наложенных Версальским договором. Когда у страны появилось достаточно денег, чтобы начать строительство новых кораблей, германские кораблестроители были вынуждены всячески изворачиваться, чтобы уложиться в разрешенные договором 10000 тонн. Сначала появились планы строительства тихоходных, хорошо бронированных мониторов, которые были пригодны только для береговой обороны. Но адмирал Ганс Ценкер, смелый мечтатель, который в Ютландской битве командовал линейным крейсером «Фон дер Танн», а с 1924 по 1928 год являлся главнокомандующим германским флотом, предложил революционный проект. Ценкер предложил построить корабль, водоизмещением 10000 тонн с легкой броней и дизельными двигателями, что позволяло развить приличную скорость, — 28 узлов. Этого было вполне достаточно, чтобы уйти от большинства существующих линкоров. В то же время, вооружение этих кораблей — 6 орудий калибра 280 мм — было гораздо мощнее, чем у всех быстроходных крейсеров. Эти корабли были построены в начале 30-х годов и к началу войны были полностью укомплектованы и подготовлены к боевым действиям.

Кроме того, в состав флота Редера входили 2 тяжелых крейсера («Адмирал Хиппер» и «Блюхер»), 6 легких крейсеров («Нюрнберг», «Лейпциг», «Кёльн», «Кенигсберр», «Карлсруэ», «Эмден»). Тяжелый крейсер «Принц Ойген», который после войны послужил подопытной морской свинкой при испытании атомных бомб на атолле Бикини, тогда еще стоял на стапелях верфи «Германия» в Киле. Также имелись 34 эсминца и 57 подводных лодок, из которых только 26 или даже меньше могли выдержать суровые условия океанского патрулирования. Мощный линкор «Бисмарк» (40000 тонн) достраивался на верфи «Блом и Фосс» в Гамбурге, а однотипный с ним «Тирпиц» — в Вильгельмсхафене. Оба этих линкора были заложены в 1936 году, но когда началась война, постройка обоих кораблей была еще очень далека от завершения. Германия также попыталась обзавестись и морской авиацией. Авианосец «Граф Цеппелин» (19250 тонн) был спущен на воду, однако он так и не сумел войти в состав действующего флота.

Редер имел все основания желать сохранения мира с Англией, по крайней мере, до 1944 года. Если бы Англия подняла оружие против Германии, то же самое немедленно сделала бы и Франция. В этом случае объединенный англо-французский флот насчитывал бы 22 линкора, 7 авианосцев, 83 крейсера, 255 эсминцев и 153 подводные лодки. Неравенство сил было бы еще большим, чем в 1916 году. Единственным шансом Редера оставалось выполнение «Плана Z».

Но Адольф Гитлер всегда смотрел только на сушу, и 1 сентября 1939 года был подписан приговор «Плану Z», так как германская армия двинулась на восток и вторглась в Польшу. Она попыталась возродить Drang пасh Osten Карла Великого, Ульриха фон Юнгингена, Фридриха Великого. Франция и Англия немедленно потребовали вывода германских войск из Польши. Через 2 дня срок французского и британского ультиматумов истек, и эти страны объявили войну гитлеровскому Рейху.

Редер был глубоко потрясен этими событиями, он предвидел печальную судьбу своего слабосильного флота. Поэтому он изложил свои мрачные предчувствия в меморандуме, который больше адресовался флотскому командованию, чем Гитлеру.






Берлин

3 сентября 1939 года

Сегодня началась война против Англии и Франции, война, которой, по уверениям фюрера, не следовало ожидать ранее 1944 года. Фюрер полагал, что в последнюю минуту нам удастся ее избежать, даже если это приведет к откладыванию окончательного разрешения польского вопроса. (Фюрер сделал такое заявления в присутствии главнокомандующих видами вооруженных сил в Оберзальцберге 22 августа.)

Зимой 1944-45 годов и позднее, согласно указаниям фюрера, было бы завершено, выполнение «Плана Z». Тогда Германия начала бы войну против Великобритании, располагая следующим флотом:

Для действий против торговых судов в открытом океане:

— 3 быстроходных линкора;

— 3 переоборудованных «карманных линкора»;

— 5 тяжелых крейсеров;

— несколько минных заградителей и разведывательных крейсеров;

— 2 авианосца;

— около 190 подводных лодок, в том числе 6 артиллерийских;

— 6 эскадренных подводных лодок и 6 подводных минных заградителей.

Две группы, каждая из которых состоит из 3 линкоров с дизельными двигателями, вооруженных 40-см орудиями, должны были получить задачу перехватывать и уничтожать британские соединения тяжелых кораблей, которые пытались бы охотиться за германскими соединениями, ведущими борьбу с торговым судоходством.

2 корабля типа «Шарнхорст» и 2 типа «Тирпиц» должны были оставаться в отечественных водах, чтобы связать часть тяжелых британских кораблей.

Таким путем, особенно во взаимодействии с Италией и Японией, мы смогли бы уничтожить часть сил британского флота. Тогда появлялась перспектива разгрома всего британского флота или разрыва английских путей снабжения, то есть, иными словами, окончательного разрешения британского вопроса. 3 сентября 1939 года Германия вступила в войну с Великобританией. Это произошло вопреки предположению фюрера, что «Британия не имеет необходимости сражаться из-за польского вопроса». Польский вопрос использован лишь как повод для начала войны. Раньше или позже Британии пришлось бы сражаться с Германией, но уже в гораздо менее выгодных для себя военных условиях, то есть против усилившегося германского флота.

Что касается флота, то совершенно очевидно, что он ни в каком отношении не готов сегодня к великой борьбе против Великобритании. За период с 1935 года, то есть с момента подписания Морского договора, нам удалось создать отлично обученные и хорошо организованные подводные силы, которые в настоящий момент имеют 26 подводных лодок, способных действовать в Атлантике. Однако подводный флот все еще слишком слаб, чтобы оказать решающее воздействие на исход войны. Надводный флот еще больше уступает британскому флоту в численности и силе. Он вряд ли сможет сделать больше, чем показать, что знает, как умирать отважно. Таким образом, мы сможем заложить основы для его последующею возрождения.

«Карманные линкоры» — к началу войны только «Дойчланд» и «Граф Шпее» были готовы к действиям в Атлантике — при умелом использовании смогут какое-то время вести крейсерскую войну в открытом океане. «Шарнхорст» и «Гнейзенау», которые никоим образом не готовы к бою или иным операциям, попытаются удержать вражеские линейные крейсера в отечественных водах, то есть как можно дальше от «карманных линкоров». Но в любом случае «карманные линкоры» не могут решить исход войны.

Подписано: Редер

Верно: Ассман





Война на море, начало которой Редер отчаянно хотел оттянуть, началась в тот же вечер. Пассажирский корабль «Атения» (13851 тонна) компании «Дональдсон Атлантик Лайн» был торпедирован без предупреждения в 200 милях от Гебридских островов.

Флот Одина пролил первую кровь.

Пароход «Атения» покинул Глазго 1 сентября, на следующий день сделал остановку в Ливерпуле, чтобы забрать новых пассажиров, многие из которых торопились домой в Соединенные Штаты и Канаду, чтобы выбраться из зоны военных действий. После этого «Атения», на борту которой находилось 1432 человека, взяла курс на запад, по обычному маршруту атлантических лайнеров. Вечернее небо было чистым, яркая луна лила свой холодный свет на высокие волны. Корабельное радио принесло ошеломляющую новость, что началась война. Однако «Атения» уже находилась достаточно далеко в море, и ее пассажиры поздравляли себя с тем, что вовремя унесли ноги от опасности.

Но в 19.45 ужасный взрыв разорвал левый борт «Атении». Поток бурлящей воды хлынул в машинное отделение, Погасли все лампы. Ударная волна, пошедшая верх, разнесла столовую, где несколько пассажиров заканчивали запоздалый обед. «Атения» сразу получила большой крен на левый борт. Вахтенный офицер приказал задраить все водонепроницаемые двери, но крен продолжал увеличиваться. В трюме послышался грохот — это ящики начали падать со стеллажей. Через несколько минут поступил приказ покинуть корабль.

Среди кричащих женщин и плачущих детей матросы отчаянно пытались спустить шлюпки. Из-за большого крена «Атении» шлюпбалки правого борта вывалить не удалось. Часть шлюпок левого борта была разбита взрывом, они свисали на талях кучками бесполезного мусора. Другие были загружены по самый планширь и были спешно сброшены в бурлящее море. Большинство из них набрали много воды, которая перекатывалась взад и вперед по днищу, словно прилив. Одну шлюпку волной забросило под корму «Атении», и она была разбита в щепки винтами.

Радист оставался на борту тонущего судна до последней минуты, передавая сигнал SOS. Призыв «Атении» был пойман норвежским судном «Кнут Нельсон», шведской яхтой «Южный Крест» и британскими эсминцами «Электра» и «Эскорт». Они спасли более 1300 человек с потопленного судна. Погибли 112 человек, в том числе 28 американцев, 50 британцев, несколько поляков и немцев и 19 членов экипажа.

Потопление невооруженной «Атении» взбудоражило весь мир. Статья 22 Лондонского Морского договора 1930 года, который Великобритания и Соединенные Штаты ратифицировали немедленно и к которому спустя 6 лет крайне неохотно присоединилась Германия, четко определяла правила ведения военных действий подводными лодками. Эта статья утверждала, что подводная лодка «не имеет права топить… торговое судно, предварительно не поместив пассажиров, экипаж и корабельные документы в безопасное место».

Утром 4 сентября газеты всего мира вышли под сенсационными заголовками, которые пытались разогнать туман противоречивых заявлений и сплетен. Британское Адмиралтейство утверждало, что потопление этого судна является свидетельством преднамеренного нарушения Карлом Деницем, командующим германским подводным флотом, положений Лондонского Морского договора. Он сознательно отдал приказ своим подводным лодкам топить невооруженные торговые суда без предупреждения. Гнев англичан оказался ужасным и заразительным. Франция забурлила. Нейтральная Америка восприняла эту новость с возмущением.

Но в германском адмиралтействе тоже бушевали страсти. Гитлер пытался локализовать так называемый «польский инцидент» и всеми силами старался удержать Запад в состоянии пассивного созерцания. Поэтому он отдал приказ своим подводным лодкам всемерно избегать любых незаконных актов агрессии в открытом море. Это означало, что подводные лодки должны следовать положениям Гаагской конвенции, которая требовала от них подниматься на поверхность и подавать предупредительный сигнал перед тем как атаковать торговое судно.

Разумеется, ни один человек в Oberkommando der Kriegsmarine, германском Верховном командовании ВМФ, не отважился противоречить приказам Гитлера. Поэтому не было оснований полагать, что какой-то командир подводной лодки выпустил торпеду, ставшую для «Атении» роковой. Пока было невозможно опросить командиров лодок, патрулирующих у Гебридских островов, так как им было приказано соблюдать строгое радиомолчание. Поэтому по совету командования флота германское правительство просто отвергло обвинения англичан, как злостную пропаганду.

Но доктор Иозеф Геббельс, нацистский министр пропаганды, пошел дальше. Он сочинил фантастическую историю, будто Уинстон Черчилль, который тогда занимал пост первого лорда Адмиралтейства, приказал потопить «Атению», чтобы спровоцировать вспышку недружественных настроений по отношению к Третьему Рейху! У журналистов разыгралось воображение, и начали всплывать истории одна фантастичнее другой. «Атения» подорвалась на мине… Нет, ее торпедировала советская подводная лодка… Нет, ее взорвали ирландские террористы. Пылая ненавистью к Британской империи, они во время стоянки в Ливерпуле подложили в трюм бомбу с часовым механизмом…

Германия узнала правду только в самом конце сентября, когда командир U-30 обер-лейтенант Фриц Лемп, завершив патрулирование, привел свою лодку в Вильгельмсхафен. Он отдал честь Деницу, который встречал его на причале, и печально сказал:

— Герр адмирал, я должен кое-что сообщить. Это я потопил «Атению».

— Что?! — вскрикнул Дениц, потрясенный новостью.

— Я ошибочно принял ее за вспомогательный крейсер и понял свою ошибку, только когда было уже поздно.

Лемп объяснил, что он был слишком взволнован объявлением войны. Как только он вскрыл пакет с приказом командования, в перископе появилась «Атения». Далее все ясно… Лемп был строго наказан за свою ошибку. Его посадили под арест, чтобы дать время спокойно изучить силуэты британских судов. Он и его экипаж получили строжайший приказ хранить в секрете происшедшее. Подводные лодки получили приказ с запретом атаковать любые пассажирские суда, даже если те будут следовать в сопровождении эсминцев.

U-30 была списана осенью 1940 года, а ее офицеры и экипаж были переведены на новую лодку U-110. Эта лодка была потоплена 9 мая 1941 года и унесла Лемпа с собой на дно. Но Битва за Атлантику началась именно в этот спокойный сентябрьский вечер 1939 года. Она бушевала еще 5 лет и 8 месяцев. Жертвами в этой жестокой борьбе стали более 2000 торговых судов и 175 военных кораблей. Они пошли на дно в результате атак германских подводных лодок. В свою очередь, союзники уничтожили 781 подводную лодку, которые превратились в стальные гробы для более чем 28000 германских подводников.

«Атения» стала только прелюдией.




Глава 3

Бык Скапа-Флоу


«Боги, владыки морей, по чьим плыву я просторам!

На берег выйду едва — и тельца белоснежного в жертву,

Вам принесу, исполняя обет, и в соленые волны

Брошу мясо его, и вином совершу возлиянье».

    

Вергилий, «Энеида»






Германские морские волки, вышедшие в плавание в августе 1939 года, глубоко запустили острые клыки в жирные ляжки британских торгашей. Первых капитанов подводных лодок было совсем немного, и они еще не почуяли в воздухе запах бойни. Северное море, укрытое мрачными туманами, было их Фермопилами. Но тогда моряки еще об этом не догадывались. Они были молоды и жаждали славы, а пылающее солнце медленно уходило за горизонт, превращая волны в сверкающий жидкий топаз. Они бесстрашно произносили богохульные клятвы и запивали их багряным вином. Эти капитаны заглядывали через океан, за громоздящиеся облака, выше реющих морских птиц, и чувствовали только пьянящее веселье. Дикая отвага Тора бежала в их венах.

За 2 года до начала войны германский флот провел большие маневры. Командиры подводных лодок ныряли в беспокойные воды Балтики, Северного моря, Атлантики. В ходе военных игр они садились на хвост воображаемым конвоям. Они стреляли практическими торпедами и добивались воображаемых попаданий. Они закладывали лихие виражи, уходя от импульсов гидролокаторов. С помощью рулей глубины они опускались в мрачные, черные глубины, где можно встретить только несущуюся акулу или порхающую манту.

Они были элитой флота, эти молодые подводники. Их подготовка была очень тщательной. Они напоминали хорошо смазанные машины, которые безотказно работают на свету и во мраке, в палящей жаре тропиков и леденящем полярном холоде. Они сразу понимали, что призрак смерти всегда идет с ними рука об руку в качестве нежеланного члена экипажа. Подводники всегда купались в лучах славы. Поэтому многие молодые моряки, стремясь заслужить гордую улыбку отца или полный детского обожания взгляд возлюбленной, пытались вступить в замкнутую касту подводников.

Но требования здесь были очень жесткими. Молчаливая служба практически любого флота быстро доказывала таким полным рвения кандидатам, что они всего лишь человеки, а не закаленные стальные клинки. И не было никакого прока от густых усов и показного мужества. Часть моряков обнаруживала, что многотонная масса холодной соленой воды ложится им на плечи невыносимым грузом, рождая в душе темные страхи. Другие, выйдя в свой первый военных поход, превращались в жалких трусов, как только на горизонте вырастали мачты первого вражеского корабля. Они прыгали в рубочный люк с паническим воплем «Погружение! Срочное погружение!»

Но те, кто прошел нелегкое испытание морем, получили вожделенные рыцарские шпоры. Они стали ПОДВОДНИКАМИ. Однако настоящие испытания отваги и выносливости были еще впереди. Подводная лодка — уязвимый корабль. Серия глубинных бомб, взорвавшись недалеко от нее, может смять корпус лодки. Лодка, захваченная на поверхности вражеским эсминцем или бомбардировщиком, почти беззащитна. Любая механическая поломка может заставить ее начать погружение до самого дна. И тогда наступает момент, когда страшный кулак моря сокрушает прочный корпус, словно хрупкую яичную скорлупу. Но и это еще не самое страшное. Такая смерть, по крайней мере, быстра и милосердна. Были и другие лодки. Получив повреждения в бою, они мягко опускались на морское дно. И люди знали, что лодка стала их железным гробом, они умрут один за другим в темноте и холоде, задыхаясь от нехватки воздуха. На их долю выпадали долгие часы тяжелейших испытаний, когда вражеские эсминцы прочесывали море, сбрасывая десятки глубинных бомб. Ударные волны, словно исполинские молоты, били по бортам лодок. Гасли лампы, вылетали заклепки и открывались течи. Шипящие струи воды под высоким давлением приобретали остроту бритвы. Они могли срезать неосторожно подставленную руку.

К тому же подводную лодку никак нельзя назвать комфортабельным кораблем. Особенно это относится к германским лодкам, построенным в годы Второй Мировой войны. Офицерам и матросам, которые выходили на них в море, следовало быть решительными и непоколебимыми. Их ждали недели тесноты, лишений и неизменный психологический дискомфорт. Германия имела несколько типов подводных лодок. В начале войны большая часть ее субмарин принадлежала к прибрежному типу (250–300 тонн). Сами моряки с долей насмешки называли эти лодки «каноэ». Эти крошечные суденышки с экипажем 25 человек были вооружены 3 торпедными аппаратами. Позднее появились несколько «морских коров» водоизмещением около 1000 тонн. Большие лодки также использовались для минных постановок. Но главную тяжесть Битвы за Атлантику вынесли на своих плечах лодки VII серии. В ходе войны этот проект несколько раз изменялся, и лодка серии VII C/41 по своим характеристикам довольно сильно отличалась от первых лодок серии VII А, хотя в общем оставалась той же самой. Они имели водоизмещение от 500 до 750 тонн и были вооружены 5 торпедными аппаратами. Экипаж лодки состоял из 44 человек. Лодки имели скорость 17 узлов на поверхности и 8 узлов под водой. Всего за годы войны Германия построила 718 подводных лодок серии VII. Союзники сумели уничтожить 546 этих лодок, которые ушли на дно, унеся с собой тысячи молодых моряков, посмевших бросить вызов морю.

Даже в лучшие времена жизнь на подводной лодке была нелегкой. Людям приходилось проявлять максимум терпимости к своим товарищам. Любая лодка отличается страшной теснотой и шумом. Воздух в ней спертый и тяжелый, частенько он воняет нефтью. Экипаж спит на узких койках, где невозможно повернуться. Он приткнуты вдоль бортов, так как поперек лодки их пристроить невозможно. При сильном волнении людей выбрасывает из коек прямо на палубу. Отдавленные пальцы, разбитые носы и расквашенные губы тоже входят в правила этой игры.

Люди никогда не раздеваются, им редко выпадает случай умыться и побриться. И не потому, что все они неряхи, просто на лодке нет элементарных бытовых условий. Выходящая на патрулирование лодка забита ящиками с овощами и консервами. Какие-то коробки громоздятся в жилых отсеках. Проход посреди лодки, где людям приходится ежедневно бегать, выполняя свои обязанности, больше напоминает полосу препятствий. Но люди способны стерпеть даже невыносимое, если не теряют чувства юмора. Поэтому главная транспортная артерия лодки, заставленная мешками с картофелем, получает название Унтер ден Линден, или Лейпцигерштрассе. На других лодках, несущих другой флаг, она превращается в Пикадилли или Елисейские Поля. Лучшим противоядием против ностальгии для подводника остается едкая шутка.

Для подводных лодок война началась сразу. Своего пика эта титаническая борьба достигла в 1943 году, но началась она с мрачной ноты. После недостойного поступка Лемпа, потопившего «Атению», репутацию подводников немного исправил командир U-29 капитан-лейтенант Шухардт. В момент объявления войны, 3 сентября, в море находилось множество британских торговых судов, которые шли «сами по себе, куда вздумается». Чтобы защитить этих потерявшихся сироток, британское Адмиралтейство отправило в море авианосец «Корейджес» вместе с 4 эсминцами. Они должны были крейсировать юго-западнее Ирландии. В течение 2 недель «Корейджес», как заботливый пастух, загонял беспомощных овечек в пролив Св. Георгия.

Вечером 17 сентября одно из перепутанных торговых судов, находившееся в нескольких милях от авианосца, послало в эфир паническое сообщение о вражеской подводной лодке. Командир «Корейджеса», капитан 1 ранга Макейг-Джонс, отправил 2 эсминца, чтобы проверить сообщение. Как раз в этот момент Шухардт всплыл под перископ. Море было спокойным, сумерки наползали, как это бывает на море, от горизонта. На фоне светящегося неба Шухардт увидел массивный корпус «Корейджеса». Он разворачивался против ветра, чтобы принять находящиеся в воздухе самолеты. Командир лодки повернул фуражку козырьком назад и припал к окулярам перископа, выводя U-29 в атаку. Когда последний самолет коснулся полетной палубы, он прицелился и выпустил 3 торпеды. После этого лодка стремительно пошла в глубину. 2 торпеды попали в цель, и через 20 минут «Корейджес» перевернулся и затонул, оставив после себя только пятно нефти. Вместе с кораблем погибли капитан и 517 человек экипажа. Макейг-Джонс обрел смерть героя, а Шухардт — лавры героя.




Осеннее золото покрыло землю, вечера стали долгими и холодными. Но еще далеко не все суда вернулись домой из своего последнего довоенного плавания. Они собирались в огромные неуклюжие конвои, оцепленные бдительными эсминцами, чтобы доставить в Англию жизненно необходимые ей грузы. Экипажи судов были мрачными и нервными. Им предстояли нелегкие времена, конец которых пока не был виден.

Прежде чем закончился год, на дно Атлантического океана отправилось более сотни торговых судов союзников. По мере того как рос потопленный тоннаж, коммодору Деницу стало ясно, что некоторые его капитаны значительно оторвались от основной группы. Среди остальных, подобно горным пикам, высился триумвират — Гюнтер Прин, Отто Кречмер и Иоахим Шепке. К началу 1941 года каждый из них потопил значительно больше 200000 тонн торговых судов. Из этой троицы именно Прину меньше других требовались лавры и литавры. Но уже через несколько недель после начала войны он обессмертил свое имя, проведя дерзкую операцию, которая потребовала исключительного умения и неслыханной отваги. Зато она принесла Прину постоянную славу, почести и превратила его в божество для толп берлинцев, которые истерически приветствовали его, когда он проезжал под мокрыми от дождя Бранденбургскими воротами. Он прошел долгий путь.




Гюнтер Прин родился в скромной семье. В детстве он хлебнул немало испытаний, которые стали еще тяжелее в результате послевоенной инфляции. Его мать, которую он искренне и глубоко любил, была его единственной опорой в мрачные годы, которые последовали за поражением Германии в Первой Мировой войне. Это была грустная женщина, которая продавал кружева, убирала студенческие пансионы и рисовала пасторальные картинки, чтобы хоть как-то оплатить растущие долги. Именно в эти трудные годы, проведенные в Лейпциге, юный Гюнтер, как и все мальчишки в мире, начал бредить морем. Он читал и перечитывал потрепанную книжку, описывающую жизнь Васко да Гама. Как самый приятный отдых от тяжелых ежедневных забот были для него мысленные путешествия вместе со знаменитым португальским мореплавателем вокруг мыса Доброй Надежды к сверкающему роскошью двору Великого Могола, правителя Индии. Да Гама стал идолом для Прина. Он прикрепил портрет мореплавателя у себя в изголовье как молчаливое напоминание о морских просторах.

В 1923 году, когда ему исполнилось 15 лет, Гюнтер услышал песню морскою ветра, запах смолы и пеньки, услышал крики чаек. И после этого не было силы, которая удержала бы его в тихой комнате. Он сказал матери, что хочет стать моряком, и она ответила:

— Если ты хочешь этого, Гюнтер, я не стану тебе мешать.

Он собрал свои жалкие сбережения, упаковал залатанную одежку в рюкзак и отправился в морскую школу в Финкенвадере. Беспокойный дух Васко да Гамы вел его.

Морская школа обрезала невидимые нити, которые привязывали его к земле. Для Прина это было время перестройки и открытий. В странном морском мире даже привычные веши потеряли свои старые названия. Сухопутные стены и пол превратились в переборки и палубу. Левый и правый обернулись бакбортом и штирбортом. Таинственная стрелка в сверкающем медном котелке вела корабли через бескрайнее море. Корабли были деревянными и стальными. Одни корабли мчались вперед, подталкиваемые бронзовыми лопастями винтов. Другие ловили порывы ветра в распушенные белоснежные груды парусов. Уходящие корабли оставляли позади себя слабую кильватерную струю на тихом зеркале гавани. Приходящие суда, казалось, все еще несут с собой ароматы Востока. Но встречались и печальные картины — корабли, которые давно погибли на мелководье, под берегом. Их бушприты торчали в сторону земли, как указующие и обвиняющие персты. И ворчащий прибой плескался между изглоданных шпангоутов.

Прин был прилежным учеником, и когда он закончил первичную подготовку, то был отправлен юнгой на учебный барк «Гамбург». Впрочем, если говорить строго, он стал капитанской прислугой. Когда были отданы швартовы, а паруса развернулись, ловя береговой бриз, Прин понял, что нашел свое призвание. Он провел на борту «Гамбурга» 6 месяцев. Это был период испытаний, и часто он вспоминал дом, прочный мирок стабильности и порядка. Но рядом находился капитан «Гамбурга», высшая власть в море, и в глазах его горел знакомый огонь Васко да Гамы.

В годы своего ученичества Прин вязал койку, прибирал капитанскую каюту, драил палубу, помогал коку, выворачивал за борт корзины с мусором — обязательно под ветер! За все это денег он не получил вообще, да и еды ему перепадало немного. А вдобавок случились ужасные ночи, когда штормовой ветер рвал паруса, его свистящие порывы превращали море в кипящий водоворот. Голодные волны захлестывали на палубу, и вода стекала через шпигаты пенистыми струями.

Однажды, после нескольких недель плавания, «Гамбург» взял курс на Пенсаколу. День выдался пасмурным, Гюнтер сидел на палубе и сочинял письмо домой матери.






«Liebe Mutter, — писал он, — скоро мы будем в Америке. Это путешествие было долгим, и оказалось, что жизнь моряка сильно отличается от того, что я себе представлял. Работы у нас много, а еды мало…»





Первый росток сомнений и уныния проклюнулся в нем, как, впрочем, в любом молодом моряке. Но это была временная слабость, которую Прин быстро преодолел. В океане частенько выдаются прекрасные рассветы, когда первые лучи солнца поднимаются из-за окрашенного в розовое восточного горизонта. Не менее прекрасны тихие вечера, когда ветер чуть слышно посвистывает в снастях. Холодные, прозрачные ночи с мириадами мерцающих звезд принесли мир в изболевшуюся душу юнги.

Его энергия и ум не остались незамеченными офицерами. Через некоторое время он оказался кандидатом на офицерское звание на «Пфальциге», еще одном паруснике. И после этого его карьера стремительно пошла вверх. Достаточно быстро он становится четвертым офицером на «Сан-Франциско». В 1932 году, после периода упорной учебы, Прин получает капитанский диплом. Но Великая Депрессия бушевала уже третий год, мировая торговля оказалась парализована, и Прин остался без работы.

Какое-то время он бездельничал, стоя в длинных очередях безработных. Но потом Прин согласился поработать в команде землекопов, занимавшихся осушением болот возле Фортсберга. За эту работы он получал только постель и пищу, но это дало Прину шанс не впасть в отчаяние. Во время отдыха в маленькой деревушке, по пути в рабочий лагерь, Прин решил немного пройтись, чтобы размять ноги. И он увидел прекрасную девушку, сидящую в саду. Он выглядела просто прелестно: освещенная солнцем фея, которая играла своими золотыми волосами. Прин ощутил внезапное желание разделить с ней свои надежды. Он купил букет роз в ближайшей цветочной лавке и пришел к заветному саду. Волнуясь, как школьник перед первым свиданием, он поднес букет изумленной девушке и поцеловал ее в щеку. Потом галантно поклонился и ушел со счастливой улыбкой на губах.

В Фортсберге Прин стал одним из безликой безымянной массы озлобленных, голодных молодых людей, которые плохо жили и не видели впереди ничего хорошего. Однако Прин был мечтателем. Видневшиеся на горизонте горы представлялись ему желтоватой дымкой, поднимающейся над океаном, и вскоре вернулась прежняя ностальгия.




В январе 1933 года германский военно-морской флот пригласил офицеров торгового флота к себе на службу. Прин немедленно согласился. Завершив курс основной подготовки, он был послан в школу подводного плавания в Киле. Через 5 лет он уже был вахтенным офицером на подводной лодке. Позднее, осенью 1938 года, он стал командиром лодки. Когда началась война, он повел свою лодку в первый атлантический поход. За первые 5 месяцев войны, которую ошибочно называют «странной», лейтенант Гюнтер Прин потопил более 66000 тонн вражеских торговых судов.

Но Прину еще предстояло встретился с Эгиром, норманнским богом моря.

Чуть южнее шестнадцатой параллели северной широты лежат каменистые пологие холмы Оркнейских островов, Оркад древности. Это кучка безрадостных туманных островков, отделенных от берегов Шотландии водной гладью пролива Пентланд-Ферт. Давным-давно тут звучали военные рога безжалостных викингов. Однако древние норманны оставили после себя след в названиях островов. Как угрюмый памятник жестокому времени высится на северо-западном берегу острова Бэррей каменная башня, построенная викингами. В самой гуще островов находится Скапа-Флоу, что-то вроде норманнского mare nostrum. Это закрытая со всех сторон бухта, протяженностью около 12 миль с запада на восток и около 8 миль с севера на юг. Его соленые щупальца выползают в холодную Северную Атлантику со всех сторон. На западе это пролив Бринг-Диип. На юге — пролив Хокса-Саунд. На востоке это предательский пролив Кирк-Саунд. Его сильнейшие приливные течения буквально изглодали скалистые берега острова Бэррей.

В годы Первой Мировой войны Скапа-Флоу использовался британскими флотом в качестве якорной стоянки. Но когда летом 1914 года Кролевский флот вошел в свой новый дом, то оказалась, что база никак не защищена. В первые месяцы войны командующий флотом получил множество сообщений о подводных лодках, замеченных рядом с базой. Адмирал Джеллико опасался, что какая-нибудь лодка сумеет проникнуть внутрь, что кончится катастрофой. Заграждения, спешно установленные англичанами в первые дни войны, надежностью не отличались. Однако ни одна лодка в ту войну не сумела проникнуть в Скапа-Флоу, хотя U-18 капитан-лейтенанта фон Хеннига оказалась буквально на волосок от успеха.

Первая Мировая война шла еще всего 4 месяца, когда фон Хенниг пробрался мимо патрульных судов. Он пристроился к бурлящей кильватерной струе парохода и подошел к противолодочному бону поперек пролива Хокса Саунд. Его отважное плавание результатов не принесло, так как британский флот уже ушел в море, впав в панику после предыдущих вылазок германских субмарин. Он предпочитал не стоять на якоре в базе, а бесцельно крейсировать в море. Разочарованный фон Хенниг ушел, не выпустив ни одной торпеды. Во время отхода U-18 была протаранена и потоплена эсминцем. Весь экипаж был спасен.

В самом конце войны, когда угли уже остыли и подернулись слоем пепла, а последние военные надежды Германии утонули в крови во время второй битвы на Марне, U-116 совершила последнюю отчаянную попытку проползти в Скапа-Флоу. Таким образом еще можно было смыть позор мятежей на кораблях Флота открытого моря. Лодкой командовал капитан-лейтенант Эсманн, и она имела свой обычный экипаж, хотя на ней присутствовал и один доброволец. Лейтенант Шульц был списан чуть ранее, но решил совершить последнее рискованное путешествие вместе со своими товарищами. Пытаясь спасти честь германского флота, они, по крайней мере, спасли свою собственную. Лодка погибла в ходе самоубийственной операции со всем экипажем.

Скапа-Флоу, с немецкой точки зрения, являлся несокрушимой крепостью, способной укрыть весь британский флот. Проливы, ведущие из бухты в море, можно было заблокировать бонами и сетями, поставив для их охраны патрульные суда. Сильные течения, которые достигали 8-10 узлов, делали плавание субмарины в подводном положении просто невозможным. Оркнейские острова находились в 500 милях на северо-запад от германских аэродромов. Бомбардировщикам над Северным морем угрожали внезапные шквалы и сильные ветры. Даже разведывательные самолеты, столкнувшись с плохой погодой, часто не видели абсолютно ничего, так как гавань была закрыта толстым слоем облаков, почти постоянно висящих над островами.

База Скапа-Флоу занимала господствующее положение в Северном море. А господство Королевского флота означало смертельную удавку длительной и тесной блокады для континентальной Германии.

Когда началась Вторая Мировая война, германский флот снова, уже почти рефлекторно, обратил взоры на северо-запад к мрачным Оркнейским островам. В сентябре разведывательные самолеты, используя редкие ясные дни, совершили несколько полетов над Скапа-Флоу, чтобы изучить систему обороны базы. В том же месяце лейтенант Велльнер, командир U-16, маленькой подводной лодки серии IIА, обнаружил сильнейшее течение к востоку от архипелага. Его лодка просто не смогла двигаться против течения, поэтому Велльнер поднял перископ и рассматривал Холм-Саунд до тех пор, пока чуть утихшая вода не позволила ему убраться восвояси. Информация, собранная самолетами и кораблями, поступала в штаб флота. И коммодор Дениц начал тщательно изучать карту Оркнейских островов.

Разведка показала, что англичане тщательно охраняют ближние подходы к Скапа-Флоу. Но детальное изучение ситуации показало, что далеко не всегда эта бдительность находится на должном уровне. Менее чем в миле от извилистого южного берега главного острова архипелага Помона лежит маленький пустынный островок Ламб-Холм. Он отделен от Помоны бурными водами пролива Кирк-Саунд, которые клокочут на острых прибрежных скалах. Это самое последнее место, которое командир подводной лодки выберет, чтобы пробраться на якорную стоянку флота. Но и здесь англичане приняли меры предосторожности, затопив 3 брандера в кипящих водах пролива.

Однако именно эти 3 судна вызвали пристальное внимание коммодора Деница. Если смелый командир подводной лодки поднимется на поверхность глухой ночью, в момент смены прилива отливом, он может попытаться проскользнуть через заграждение. Дениц решил, что потопление нескольких британских кораблей прямо на якорной стоянке главных сил флота вполне оправдывает риск потери подводной лодки. «Я полагаю, что в этом месте в момент смены приливных течений можно попытаться проникнуть в гавань», — написал он адмиралу Редеру. Редер согласился, и жребий был брошен.

Первой задачей было определить точное время, когда будет предпринята попытка прорыва. Атаку следовало проводить в полный прилив, когда новолуние оставит гавань Скапа-Флоу в полном мраке. Такие условия выполнялись в ночь с 13 на 14 октября. Все это коммодор Дениц смог определить с помощью холодного аналитического расчета. Человеческий фактор пока в расчет не принимался.

В то время германский флот использовал подводные лодки серии VII B, которые имели водоизмещение 750 тонн при длине около 66 метров. В надводном положении они могли развить скорость до 17 узлов, однако на волнении скорость, как правило, снижалась на пару узлов. Чтобы провести такую лодку через узкий пролив Кирк-Саунд в условиях полной темноты, справиться с капризными сильными течениями, пробраться в узкий проход между затопленными брандерами, а потом еще и выбраться обратно из гавани Скапа-Флоу, требовалось феноменальное штурманское чутье. Но проделать все это в присутствии врага, прокрасться вдоль неприятельского берега и суметь вернуться было сложнее во много раз. Тут требовалась еще незаурядная отвага.

Братство подводников было очень тесным и представляло собой исключительное явление, хотя и отражало общий дух товарищества, характерный для германского флота. Имея в своем распоряжении всего 2 дюжины океанских подводных лодок, Дениц должен был знать личные качества своих капитанов гораздо лучше, чем другие высшие офицеры флота. Поэтому он мог совершенно точно оценить все их достоинства и недостатки. Среди своих вояк он должен был выбрать того, на кого мог положиться. Дениц остановился на лейтенанте Гюнтере Прине, уже известном под кличкой Brattsekypfljen (маленький хвастун). Это был молодой, стройный, темноволосый офицер с хорошей военной выправкой, резким голосом и строгим лицом. В его сердце жил дух Васко да Гамы, которого Прин считал свои идеалом. Дениц выбрал Прина за его неукротимый дух и редкое хладнокровие. Чуть позднее Прин доказал, что Дениц не ошибся.

Холодным воскресным утром в начале октября Прина вызвали в штаб командующего подводными силами на борт плавбазы подводных лодок «Вейхзель», стоящей в Киле. В каюте коммодора уже находились несколько подводников, в том числе лейтенант Велльнер. Они собрались вокруг карты Оркнейских островов. Когда вошел Прин, Дениц его критически осмотрел, словно в последний момент желал еще раз убедиться в правильности своего выбора.

Потом коммодор пожал руку Прину. Когда все расселись вокруг стола, он предложил:

— Все в сборе. Начинайте, Велльнер.

Молодой офицер зачитал выдержки из своего бортового журнала, описывающие подходы к Кирк-Саунду. Когда он закончил, Дениц поднялся и подозвал Прина к карте на столе.

— Это якорная стоянка британского флота, — произнес он, указывая на карту. — Именно здесь, во время прошлой войны, погиб Эсманн. Все проходы в Скапа-Флоу заблокированы. Но в этом районе, — он ткнул пальцем в карту, — имеется очень сильное течение, и придется обходить брандеры. Но, несмотря на все это, я считаю, что решительный и умелый командир подводной лодки может прорваться в Скапа-Флоу.

Дениц замолчал. Лицо Прина оставалось каменным.

— Ладно, Прин. Я хочу, чтобы именно вы взяли на себя эту задачу. Я не предлагаю вам отвечать сразу. Вы можете подумать.

— Да, герр коммодор.

— Возьмите эти карты и изучите их, — сухо сказал Дениц. — Я ожидаю вашего доклада в полдень, во вторник.

— Слушаюсь, герр коммодор.

— И еще одно, Прин. Если вы решите, что эта задача невыполнима, вы спокойно можете отказаться. Ваш отказ никак не повлияет на вашу дальнейшую карьеру. Вы по-прежнему останетесь одним из наших асов. А теперь поразмыслите над этой проблемой. Мне нет нужды напоминать вам, что обсуждать ее нельзя ни с кем.

— Я понимаю это.

Совещание закончилось так же внезапно, как и началось. Прин сбежал по сходням «Вейхзеля» со свертком карт под мышкой. Всю ночь он просиде за столом. Изучение операции он начал с проработки теоретической части. Через несколько часов все детали были разложены у него в голове по полочкам. Следует войти в пролив Кирк-Саунд ночью 13 октября, когда не будет яркой луны, а значит, кильватерная струя лодки не будет фосфоресцировать. Для этого ему придется подойти к Оркнейским островам 12 октября и лечь на дно. Прилив начнется незадолго до полуночи, и он двинется вместе с ним, протискиваясь между затопленными брандерами. Когда лодка окажется внутри гавани, ему придется стрелять торпедами по любой обнаруженной цели, а потом удирать полным ходом, прежде чем приливное течение наберет полную силу. Иначе оно просто отбросит лодку обратно в Скапа-Флоу.

Прин явился к Деницу на «Вейхзель» на сутки ранее назначенного, бодрый и веселый. Дениц принял его в своей каюте.

— Итак, Прин? — строго спросил он. — Да или нет?

— Да, герр коммодор.

Дениц медленно прошелся по каюте, сцепив руки за спиной.

— Вы думали о фон Хенниге и Эсманне, которые пытались сделать то же самое в прошлую войну?

— Я думал о них, — ответил Прин.

— И у вас нет никаких сомнений относительно задания?

— Абсолютно никаких!

Дениц повернулся и в упор посмотрел на Прина.

— Это хорошо, — сказал он, протягивая руку. — Готовьте лодку к выходу в море. Удачи!




Подготовка к походу имела одну юмористическую деталь, на которую Прин старался не реагировать, прячась за обычной суровостью. U-47, которая готовилась к долгому патрулированию в Атлантике, была до предела загружена ящиками и мешками с провизией. Внезапный приказ Прина выгрузить большую часть этих припасов показался большей части экипажа бессмысленным. Удивленные моряки перешептывались, убеждённые, что «старик» немного тронулся, не выдержав постоянного нервного напряжения военного времени. Кроме того, воды и топлива на борту оставалось только на 10–12 дней. Для долгого похода этого было слишком мало, но Прин не отдавал приказа заправляться. Механик только качал головой и думал, что матросы, скорее всего, правы в своих подозрениях относительно капитана.

Наступил день отплытия, 8 октября. Прин, одетый в серую кожаную куртку, которую подводники носили во время вахт на мостике, лихо сбил фуражку на затылок и высоким голосом приказал:

— Отдать швартовы!

Стоял теплый осенний день. U-47 прошла Кильским каналом и направила свой острый нос во мрак Северного моря. Она шла на северо-запад. Прин решил хранить цель операции в секрете до того момента, когда U-47 подойдет к Оркнейским островам. Операция была очень опасной, и он не желал, чтобы экипаж лишнее время терзался сомнениями и беспокойством.

Во время похода Прин сторонился остальных офицеров. Он лишь отдал несколько устных приказов. У него на лице уже проступили следы усталости. На плечи Прина рухнул тяжелый груз — ответственность и одиночество командира. Он начал думать короткими, рублеными фразами. Когда Прин стоял на мостике, следя за длинной чередой клочьев пены, которые слетали с загнутых гребней волн, он чувствовал себя одиноким изгнанником. Пронизывающий ветер дул с ледяного севера, гребни волн оделись белыми шапками.

Во время довольно монотонного перехода наблюдатели несколько раз замечали на горизонте клубы дыма. Но Прин только кивал головой, выслушав рапорт, и не отдавал приказа атаковать.

— Следовать прежним курсом, — неизменно приказывал он, стирая брызги с заросшего щетиной подбородка.

Рано утром 12 октября Прин ожил. Мрачная, таинственная озабоченность внезапно покинула его и вернулась обычная нервная живость. Когда Прин поднялся на мостик, его глаза блестели. Он глубоко вдохнул влажный морской ветер, пахнущий дождем. Серые тучи громоздились на хмуром небе. Резкий юго-западный ветер гнал порядочную волну. Прин быстро оглядел горизонт, а затем соскользнул по трапу в рубку.

— Погружение! — скомандовал он.

Вахтенный офицер тут же послушно повторил:

— По местам стоять, к погружению!

Рубочный люк с лязгом захлопнулся, повернулся маховик запора, и офицер нажал на кнопку тревоги. Резкие звонки прокатились по всем отсекам.

Немедленно механик выключил дизеля и подсоединил к валам электромоторы. Были закрыты воздухозаборники и клапаны выхлопа. Каждый отсек приготовился к погружению. На контрольной панели засветились табло: «К ПОГРУЖЕНИЮ ГОТОВ». После этого вахтенный офицер скомандовал:

— Заполнить цистерны!

— Заполнить цистерны! — Эхом повторил механик.

Матрос нажал стопора маховиков затопления и начал вращать массивные колеса, открывая клапаны. Морская вода ринулась в балластные цистерны, и U-47 потеряла плавучесть. Она медленно ушла под воду, оставив после себя только пятно пены.

— Выровнять лодку на перископной глубине! — скомандовал Прин.

Рули глубины, установленные на носу и корме лодки, послушно повернулись, задержав лодку на определенной глубине. Прин щелкнул пальцами и приказал:

— Поднять перископ!

Маслянистая штанга перископа выползла из трюма лодки. Прин откинул ручки поворота перископа и еще раз осмотрел весь горизонт уже из-под воды. Он убедился, что горизонт чист. Еще раз щелкнув пальцами, он приказал:

— Убрать перископ!

U-47 подошла ближе к Оркнейским островам, держась на глубине 20 метров. Вскоре после полуденной трапезы Прин еще раз просмотрел карты, кивнул сам себе и тихо произнес:

— Теперь мы должны погрузиться на 100 метров.

Жужжание моторов и бурление воды за винтами доносились приглушенными шумами даже сквозь корпус и переборки. Потом рули глубины бесшумно повернулись, и U-47 пошла вниз ко дну. Люди напряженно молчали. Их лодка превратилась в слепую рыбу, которая искала место для отдыха. Но на дне моря всегда полно различных препятствий, не нанесенных на карту. Подводные скалы поднимались подобно шпилям затонувшего готического собора, готовые вспороть корпус лодки. Вражеские мины могли разнести ее на куски. Экипаж знал, что Прин полагается только на свою интуицию моряка. Так как небо последние несколько дней было затянуто тучами, ему требовалось узнать точные координаты лодки, поскольку прокладку приходилось вести исключительно по счислению. А ему требовались АБСОЛЮТНО точные координаты. По мере того как лодка погружалась, моряки начали различать неприятное потрескивание — это огромное давление глубины все крепче сжимало корпус лодки.

Так как угол погружения был совсем небольшим, морякам показалось, что пройдет бесконечно много времени, прежде чем лодка достигнет глубины 100 метров. U-47 двигалась вперед очень медленно. Потом мягкий толчок заставил лодку чуть вздрогнуть, под килем послышался скрип песка. Лодка дважды качнулась и успокоилась. Они лежали на дне, на глубине 100 метров, у самых берегов Оркнейских островов.

Медленно тянулись тяжелые часы ожидания. Вечером Прин приказал всплывать. Сжатый воздух начал выдавливать морскую воду из цистерн, и U-47 оторвалась от дна, после чего медленно пошла вверх. На глубине 20 метров подъем был прекращен, и когда лодка перестала раскачиваться, механик повернул рули глубины и поднял ее до 15 метров.

— Поднять перископ! — гаркнул Прин. Он осторожно осмотрел горизонт и сгущающуюся над морем ночь и только потом произнес:

— Всплываем!

Балластные цистерны были продуты и механик, следивший за указателем глубины, доложил:

— Рубка на поверхности!

Корпус лодки пока еще оставался под водой. Прин поднялся по трапу, повернул маховик крышки люка и поежился, потому что ему на голову хлынул небольшой водопад — на мостике, как всегда, осталось еще порядочно воды. Через несколько секунд он уже был наверху, подняв к глазам мощный цейссовский бинокль. Ничего. Он сложил руки рупором и крикнул в люк:

— Всплываем полностью!

Старший механик остановил электромоторы и запустил дизеля. Их выхлопные трубы, подведенные к балластным цистернам, вытеснили оставшуюся там воду, и U-47 выскочила на поверхность.

Прин поднялся со своей лежки на дне, чтобы уточнить координаты лодки. Он повел лодку к берегу, но между черным морем и низким мрачным небом ему удалось различить лишь неопределенную массу Оркнейских островов. Мрачный однообразный горизонт не мог дать ему никаких ориентиров. Но затем случилось нечто удивительное. В темноте, прямо по курсу, вспыхнула россыпь светящихся точек. Прин посмотрел на часы, светящийся циферблат показывал 22.00.

— Что это за чертовщина? — спросил он. Вахтенный офицер, стоящий рядом с командиром, тоже поднял бинокль.

— Это береговые огни, герр капитан.

— Береговые огни? — переспросил Прин, еще раз осматривая горизонт. — Действительно, будь я проклят! Какие любезные люди эти англичане!

Следующие полчаса Прин диктовал пеленги вахтенному офицеру. Тот передавал их ниже, в рулевую рубку, где штурман наносил линии на карту. Они пересеклись в точке юго-восточнее пролива Кирк-Саунд. Эта информация была передана на мостик.

— Все правильно, — сказал Прин, — давайте погружаться. И снова U-47 скрылась под водой. Когда лодка легла на дно, Прин приказал экипажу собраться в носовом отсеке.

— Я знаю, что всех вас удивляет то, что мы делаем, — произнес он. — Но теперь я могу вам сказать все. — Его глаза пробежались по серьезным лицам моряков. — Сегодня ночью мы прорвемся в Скапа-Флоу.

Только тишина была ему ответом. Но это была тишина облегчения, освобожденная от неясностей и недомолвок. Матросов не слишком беспокоила конкретная цель похода, которую Прин так долго скрывал от них, и название пункта назначения не вызвало больших эмоций. В последние несколько дней моряки начали испытывать невольную симпатию к проклятому богом Летучему Голландцу, который обречен странствовать по волнам до самого Страшного Суда. Пусть будет Скапа-Флоу. Любой моряк может найти это место на карте. Но Скапа-Флоу был больше, чем просто географическим понятием. Это была главная твердыня противника.

— Прежде всего вы должны отдохнуть, — продолжил Прин. — Вахта поднимет коков в 14.00. В 16.00 мы все плотно пообедаем. После этого в ходе атаки горячей пищи больше не будет. Придется ограничиться бутербродами и шоколадом. Когда мы двинемся, не должно быть никакого света и лишних шумов. Не ходите без необходимости. Я ожидаю от каждого из вас абсолютного спокойствия. Ни один приказ не будет отдан дважды. Все ясно?

Моряки улыбнулись и согласно кивнули. Это было что-то вроде кастовой солидарности, невысказанная благодарность за то, что им позволено сейчас находиться рядом со своим командиром.

— А теперь по койкам и спать! — приказал Прин.

Через несколько минут лодка затихла. Прин испытал глубокое удовлетворение от того, что его офицеры и матросы не выказали признаков удивления или испуга. Он рухнул на койку и прикрыл глаза ладонью. Но его возбуждение было слишком велико, и Прин не мог уснуть. Он прошелся по отсекам U-47, слушая похрапывание и тяжелое дыхание матросов. Потом он вернулся в пост управления и нашел своего старшего рулевого Шпара, склонившимся над картами.

— Вы думаете, нам это удастся? — спросил Шпар.

Прин улыбнулся.

— Разве я пророк?

Пока U-47 отлеживалась на дне, подобно спящему ихтиозавру, военное счастье, которое до сих пор улыбалось Прину, внезапно отвернулось от него. Прин, разумеется, не знал, что происходит наверху, за пределами его тихого мирка. Когда вечером 12 октября германские самолеты-разведчики сфотографировали Скапа-Флоу, то оказалось, что в этом гнезде сидит 1 авианосец, 5 других тяжелых кораблей и большое число мелких. Однако в тот же день они подняли якоря и вышли в море через пролив Хокса-Саунд, пройдя всего в 15 милях от точки, где ждал Прин. Если бы он застал на стоянке все эти корабли, Королевский флот получил бы гораздо более серьезную рану.

Но якорная стоянка не была совершенно пустой. Примерно в миле к западу от выхода из пролива береговая линия поворачивала на север, чтобы через 5 миль подойти к набережной города Скапа. Потом она загибалась на юго-запад, образуя извилистую кривую. В этой бухте стояли на якоре 2 корабля. Первым был «Пегас», старый изношенный корабль, знававший лучшие дни. Эта была плавучая база гидросамолетов (6900 тонн, 11 узлов), полурассыпавшийся обломок прошлого, который со дня на день должен был пойти на слом. Вторым был линкор «Ройял Оук» под флагом контр-адмирала Г. Э. К. Блэгроува. Примерно в том же районе мотались на якорях несколько эсминцев. Южнее группа патрульных судов крейсировала у входа в Хокса-Саунд.

После ухода флота «Ройял Оук» остался единственной стоящей внимания целью. Хотя он был построен в 1916 году, «Ройял Оук» все еще оставался достаточно мощным кораблем. Он имел водоизмещение 33000 тонн и был вооружен 8 орудиями калибра 381 мм. Со времен уже далекой Ютландской битвы он прошел несколько модернизаций, которые должны были повысить его боеспособность. Вдоль бортов были наварены були, главной задачей которых было ослабление воздействия взрывов торпед.

Вечером 13 октября в 22.00 экипаж линкора, который состоял из 1264 человек, уже готовился отойти ко сну. Бодрствовали только вахтенные, которые ждали скучного, но спокойного ночного дежурства. И еще группа старших унтер-офицеров пока сидела за чашкой чая, обсуждая последние известия с фронтов. Большой корабль тихо покачивался на якоре в темной бухте. Холодный бриз, пролетая над холмами северной Аркадии, чуть морщил воду. Тонкий серпик луны чуть виднелся в разрывах туч. Оживали призрачные огни северного сияния.

U-47 держалась под водой, к востоку от Оркнейских островов, до вечера 13 октября. Экипаж плотно поужинал, прежде чем отправиться на боевые посты. Торпедные аппараты № 1 и № 2 были заряжены. Остальные торпеды были подготовлены к быстрой перезарядке аппаратов. На случай возникновения опасности захвата лодки противником были установлены подрывные заряды. Прин прошелся по отсекам, разговаривая с офицерами и матросами. Всюду царило чувство уверенности, поэтому он записал в бортовом журнале:






«Дух экипажа просто превосходный».





К 17.00 солнце скрылось за мрачными холмами Помоны, и через 2 часа U–47 поднялась на поверхность. В 19.15, когда стало уже совсем темно, Прин лег на курс 320°. Количество наблюдателей было увеличено, 4 пары биноклей обшаривали темный горизонт. На мостике было установлено затемнение, поэтому ни единый лучик света не пробивался сквозь рубочный люк. Люди говорили только шепотом. Иногда сквозь тучи пробивался случайный зеленый луч, когда Северная Аврора начинала свою волшебную игру в небе. Люди ощущали легкое дуновение слабого северного ветра, слабый плеск плыл над морем, когда острый нос U-47 вспарывал очередную волну. Прин был напряжен, как пантера, готовящаяся к прыжку. Почти 4 часа он осматривал море, не проронив ни единого слова, только следил и слушал. В 23.07, когда U-47 находилась точно на запад от острова Южный Рональдсей, наблюдатель тронул его за руку и указал куда-то в темноту на юг.

— Что там? — возбужденно спросил Прин.

— Я не знаю, герр капитан. Но что-то там есть. Прин поднял бинокль к глазам.

— Donnerwetter! Это торговое судно! Все вниз! Люди посыпались сквозь люк вниз в рубку. Прин, спустившись последним, захлопнул крышку.

— Погружение! — скомандовал он. — Перископная глубина.

U-47 теперь двигалась на малой глубине, буквально под самой поверхностью моря. Прин внимательно рассматривал горизонт через перископ, но решительно ничего не мог заметить. В 23.30 он приказал снова подняться на поверхность, и через минуту рубка показалась из воды. Но теперь U-47 уже находилась в проливе Холм-Саунд, и торгового судна уже не было видно. В миле, слева по носу, Прин сумел различить во мраке торчащие из воды мачты затопленных судов, которые он по ошибке принял за брандеры в проливе Кирк-Саунд.

— Курс 20°,- скомандовал он рулевому Шмидту.

В следующий момент U-47 начала поворот влево, оставляя за собой красивую фосфоресцирующую дугу кильватерного следа. Лодка уже двигалась на запад несколько минут, и Прин начал прикидывать, как ему лучше пробираться мимо брандеров, когда на мостик поднялся штурман.

— Вы ошиблись, герр капитан! — сказал он.

— Ошибся? — резко переспросил Прин. — Разве прямо перед нами не брандеры?!

— Да, это брандеры. Но только это пролив Скерри-Саунд. Кирк Саунд находится в полумиле к северу.

Прин поднял бинокль и медленно обвел взглядом горизонт прямо по курсу.

— Да, — согласился он, — вы правы.

U-47 немедленно повернула круто вправо и пошла прямо на север, к главному острову архипелага, оставляя слева по борту остров Ламб-Холм. Когда до острова Помона оставалось менее 500 метров, Прин еще раз повернул влево и вошел в пролив Кирк-Саунд. U-47 пошла параллельно береговой черте.

Время от времени, Эол бросал свои сверкающие копья света через затянутое громадами черных туч небо. Северное сияние начало переливаться разными цветами — от желто-зеленого до сине-фиолетового. Таинственное свечение слабо озарило узкое горло пролива Кирк-Саунд. На фоне этих искрящихся полос света безжизненные силуэты брандеров казались зловещими тенями, перекрывающими пролив между островами Ламб-Холм и Помона. Прин на мгновение попал под чары колдовских огней и грозовой ночи. Позднее он записал в бортовом журнале, что брандеры в проливе «казались нереальными, как театральная декорация».

Теперь брандеры находились менее чем в миле впереди него. Два брандера располагались вдоль линии, идущей с севера на юг, третий, самый ближний к берегу, находился чуть правее. На подходе к линии заграждений Прин ясно ощутил сильное течение и взял курс точно на восток. Самым северным судном была шхуна, чьи мачты торчали из воды как мертвые, лишенные веток деревья. Прин пропустил ее по правому борту. Почти прямо перед ним сразу возник второй брандер, Прину пришлось резко повернуть, чтобы оставить его левее. Ржавые тросы под углом уходили в мутную воду пролива, удерживая массивный корпус затопленного судна на месте. Прин аккуратно подрабатывал машинами, компенсируя силу течения. Но как раз в этот момент поток, огибающий затопленную шхуну, ударил в корму лодки и заставил ее нос рыскнуть вправо. U-47 начало мотать из стороны в сторону, как щепку, и понесло прямо на брандер.

— Лево на борт! — приказал Прин. — Левая машина стоп… Правая малый вперед!

Прин изо всех сил стиснул поручни мостика, следя, как нос лодки медленно, слишком медленно поворачивает влево. Через мгновение он ощутил слабый толчок, и раздался низкий противный скрежет камней по стальному корпусу лодки.

— Проклятие! — выругался он. — Неужели мы сейчас сядем на мель? Обе машины, полный вперед!

Пару минут лодка не двигалась с места. Ее винты с шумом взбивали воду за кормой, едкие клубы сгоревшего дизельного топлива плыли над водой. Лодка резко дернулась, заскрежетав так громко, что даже мертвый мог проснуться. Морякам показалось, что клыки невиданного чудовища прошлись по корпусу лодки от носа до кормы. U-47 освободилась.

Резко увеличив скорость, Прин попытался обойти проклятый трос с севера, но когда лодка была на расстоянии всего несколько метров от препятствия, понял, что течение слишком сильно, и он лишь еще раз налетит на трос.

— Этот трос намотается на наш левый винт, — решил он. — Левая машина, стоп! Лево на борт!

Темный берег Помоны находился менее чем в 200 метрах от лодки, мерцающие огни Северной Авроры играли на воде и поблескивали на корпусе лодки.

— Если они нас и сейчас не видят, — сказал Прин, — должно быть, они ослепли.

Он следил, как форштевень лодки медленно ползет влево. Потом подождал немного. Через минуту трос дернулся и улетел прочь. Прин с облегчением вдохнул.

— Лево руля, — приказал он. — Обе машины, средний вперед. И передайте экипажу, что мы находимся внутри Скапа-Флоу.




Было уже за полночь, когда 11–47 проникла в британскую военно-морскую базу. На небе замерцали призрачные огни северного сияния, осветив всю бухту. Прин медленно двигался по чуть поблескивающей воде к якорной стоянке главных сил флота, которая находилась в юго-западной части бухты. Видимость была исключительно хорошей, и Прин мог видеть черные громады островов Флотта, Фара и Кава, которые отмечали южную и западную границы стоянки. Но кораблей там не было.

Он развернулся и пошел на восток. Пока лодка безнаказанно вертелась в львином логове, Прин думал об Эсманне и фон Хенниге, о ржавых корпусах линкоров Флота открытого моря, которые были затоплены здесь 20 лет назад.[4 - Никаких «ржавых корпусов» на дне Скапа-Флоу не было. Германские дредноуты были подняты Э. Коксом и проданы на металлолом. См. Дж. Найз «Подъем затонувших кораблей», Л., 1979] Его ощущения представляли странную смесь упоения собственной безнаказанностью и чудовищного изумления. Он до сих пор не мог полностью осознать невероятность происходящего. Лодка совершенно свободно разгуливала по Скапа-Флоу словно он был Первым морским лордом, путешествующим на подводной лодке Его Величества.

В 0.55 он заметил, чуть впереди левого траверза, 2 больших корабля. Справа от них, чуть ближе к берегу, стояли несколько эсминцев. Прин круто повернул влево, а потом лег на курс 340°. Он подошел на расстояние 1,5 мили к ближайшему кораблю и опознал его как линкор типа «Ройял Соверен». В действительности это был сам «Ройял Оук». Он чуть покачивался на слабой зыби, развернувшись носом на восток, подставив Прину в качестве мишени буквально весь свой борт. Вторым кораблем, который находился чуть дальше, была база гидросамолетов «Пегас», однако Прин ошибочно принял ее за линейный крейсер «Рипалс». В 0.58 он вышел на исходную позицию для пуска торпед. Торпеды были оснащены контактными взрывателями, и Прин адресовал 2 из них «Ройял Оуку», а 1 — «Пегасу».

— Пли! — скомандовал Прин.

Единственным звуком в ночной тишине было слабое шлепанье маленьких волн по бортам лодки. Поэтому резкое шипение сжатого воздуха и звяканье заслонок торпедных аппаратов прозвучали неестественно громко. Прин впился взглядом в светящийся циферблат больших часов на переборке и беззвучно отсчитывал секунды, пока торпеды мчались к цели. Воздух, казалось, буквально пропитался электричеством — так велико было напряжение. Через две минуты темноту ночи расколола ослепительная вспышка, и громоподобный гул прокатился над бухтой, отдаваясь эхом от берегов Скапа-Флоу.

Одна торпеда попала в носовую часть линкора. Две другие прошли мимо. «Ройял Оук» пробудился от спячки. Корабль получил серьезную рану, однако она не была смертельной. Офицеры решили, что в него попала бомба, или произошел какой-то внутренний взрыв. Абсолютно никто на борту линкора даже не подумал, что это может быть торпеда. Часть носовых отсеков, где находились огнеопасные материалы, была затоплена во избежание пожара. Аварийные партии похватали брандспойты, топоры, противогазы и ручные фонари и бросились в трюм. Пробиваясь сквозь огонь и дым, они закрывали водонепроницаемые двери и укрепляли переборки. Матросы, которых взрыв выбросил из коек, толпились на палубе босые и полуголые, громко переговариваясь. Никто ничего не мог понять. Однако холодная палуба «Ройял Оука» пока оставалась такой же прочной и надежной, поэтому они решили спуститься вниз, чтобы согреться. Как только затопление в носовой части и несколько очагов пожара были взяты под контроль, аварийная партия начала внимательный осмотр отсеков, пытаясь выяснить, что же послужило причиной взрыва. Вахтенные получили по чашке горячего какао. Остальные моряки, разбуженные взрывом, осмотрелись, успокоились, решили, что не произошло ничего ужасного, и отправились досыпать.

Тем временем Прин отошел на юг и направился к проливу Скерри-Саунд, через который он попал в бухту, намереваясь уходить. Но, посмотрев назад, он усомнился в собственной меткости. «Ройял Оук» стоял на ровном киле, и не было заметно, чтобы линкор получил серьезные повреждения.

— Я возвращаюсь назад! — проворчал он. — Право руля!

Пока торпедисты перезаряжали аппараты, U-47 описала циркуляцию и снова развернулась носом на север. В 1.22 Прин оказался в 1500 метрах южнее своей добычи. Рулевой выровнял лодку.

— Пли!

Еще 3 торпеды выскочили из носовых аппаратов и, оставляя на поверхности дорожки воздушные пузырьки, умчались в темноту.

— Право руля! — скомандовал Прин.

U-47 развернулась на обратный курс. Снова Прин слушал, как тикает секундная стрелка. В 1.25 ужасный взрыв прогремел в средней части линкора. Пламя словно поглотило «Ройял Оук». Раскатистый грохот прокатился по всей бухте. Линкор содрогнулся от киля до топов мачт. Его противоторпедные були были разорваны. Рваные стальные листы и обломки дерева полетели в воздух и начали падать в воду вокруг обреченного корабля, как чудовищный град. Топливные цистерны «Ройял Оука» были вспороты, и тонны черной густой нефти хлынули в воду. Вокруг линкора образовалось мерцающее маслянистое пятно. Холодная морская вода потоком ринулась в машинные отделения. Люди закричали, завизжали, однако многие уже умолкли навсегда.

Корабль стоял на якоре всего в полумиле от берега, но кренился он слишком быстро, и команда просто не успела спустить шлюпки. Адмиральский катер, нагруженный по самый планшир, затонул, так как на него бросились десятки людей. Сотни моряков прыгали за борт и умирали от разрыва сердца — шок от попадания в ледяную воду были слишком силен. Другие захлебывались в вязкой нефти и тонули, отчаянно призывая на помощь.

Вторая атака переполошила всю гавань. Сигнальные прожектора на эсминцах заморгали, передавая какие-то сообщения. Сильные лучи поисковых прожекторов бессмысленно метались по мрачным водам. Больше ни у кого не осталось никаких сомнений. Роль Прина изменилась, из охотника он превратился в дичь.

— Оба дизеля, полный вперед! — крикнул он. — Включите электромоторы! Мне нужен буквально каждый узел!

Бросив взгляд через плечо, Прин увидел, как «Ройял Оук» кренится, окутанный блеклым серым дымом. U-47 мчалась на юг, оставляя за собой кипящую кильватерную струю. Тем временем и британские эсминцы снялись с якорей. Пока «Ройял Оук» оседал все ниже, супруга Эгира, морская богиня смерти Ран, медленно сомкнула свои водные объятия вокруг обреченного линкора. Она унесла более восьмисот офицеров и матросов его команды в холодную могилу.[5 - На «Ройял Оуке» погибли 24 офицера и 809 матросов. (Прим. пер.).]

Подводная лодка еще несколько минут неслась полным ходом, и Прин оказался в 500 метрах от берега острова Помона в том месте, где заканчивалась прибрежная дорога, идущая на юг из городка Скапа. Рассматривая берег прямо на траверзе у себя, Прин увидел свет фар нескольких автомобилей, едущих по дороге. Внезапно, самый ближний из них повернул прямо к бухте и через мгновение яркий свет залил рубку подводной лодки. Потом машина развернулась и на большой скорости понеслась на север в Скапа.

— Это был наш агент! — уверенно заявил Прин.

Но самой главной его заботой был, разумеется, не автомобиль. Когда Прин посмотрел назад, то увидел сверкающие прожектора нескольких эсминцев. Они прочесывали бухту, и беспощадные лучи вспарывали ночной мрак. Затем, где-то вдалеке, он услышал приглушенный грохот разрывов глубинных бомб. Внезапно, словно холодная игла уколола его — один из эсминцев резко повернул на юг, двигаясь трем же курсом, что и U-47. На мостике эсминца замигал сигнальный прожектор. Прин закусил губу и вцепился в поручни мостика.

— Нас преследует эсминец, — сказал он своему старшему помощнику Эндрассу. — Если он нас заметит, нам конец.

— Мне начинать молиться, герр капитан? — кратко поинтересовался Эндрасс.

Прин не ответил.

U-47, содрогаясь от работы дизелей, уже приближалась к проливу Скерри-Саунд, когда эсминец неожиданно повернул вправо, чтобы осмотреть другой сектор. С его кормовых рамп в воду покатились глубинные бомбы.

Прин облегченно произнес:

— Ну и хорошо, с этим покончено.

Он знал, что трудности, с которыми лодка столкнулась, пробираясь в Скапа-Флоу, сейчас увеличатся, так как приливное течение будет ей мешать. Поэтому он решил постараться найти безопасный проход между самым южным брандером и берегом Ламб-Холма. Ему приходилось поторапливаться, так как лай гончих постепенно приближался. Они мчались по следу красного зверя.

Сначала Прин вышел в точку к юго-западу от пролива Холм-Саунд, после чего он развернул U-47 на северо-восток и снизил скорость. Когда лодка приближалась к бутылочному горлышку пролива, Прин явственно ощутил, как сильное течение отталкивает ее назад. Если верить показаниям приборов, то лодка шла со скоростью 10 узлов, однако черная глыба скалистого острова, находившаяся у нее всего в 200 метрах по правому борту, не двигалась с места. Прин осторожно увеличил скорость, и винты лодки постепенно взяли верх над силой потока. U-47 потихоньку поползла вперед. Она прошла буквально в считанных метрах от южного брандера. Но тут течение обрушилось на лодку с новой силой, и ее нос понесло влево. На мгновение леденящий ужас пронизал Прина — U-47 врезалась в заграждение!

— Право на борт! — закричал он. — Полный назад! Правая машина, стоп! Лодка задрожала.

— Правая, назад! — крикнул он.

Голос капитана сорвался от напряжения, его лоб покрылся крупными каплями пота. Затем, содрогаясь от работы надрывающихся дизелей, U-47 начала медленно поворачивать вправо. Но в следующий момент течение развернуло ее носом прямо на Ламб Холм.

— Правая, полный вперед! Лево на борт! — Форштевень лодки все еще шел вправо. — Лево руля! — заревел Прин. — Лево руля, черт возьми!

— Руль положен влево, герр капитан! — откликнулся рулевой.

Прин с ужасом смотрел, как приближается скалистый берег. «Почему она не поворачивает влево?» — с отчаянием подумал он. Но как раз в этот момент U-47 начала поворачивать. Прин с облегчением перекрестился и отдал рулевому еще несколько команд. К этому времени ему удалось нащупать стрежень течения, и он удерживал U-47 точно в нем, отрабатывая немного рулем. Дизеля развили обороты, соответствующие скорости 17 узлов, однако лодка, двигаясь против течения, делала едва ли больше 8 узлов. Прин поднял бинокль, и ледяные мурашки пробежали у него по всему телу. Прямо перед ним, преграждая путь, стояла длинная баржа.

Она приткнулась к северо-западной оконечности Ламб-Холма, но далеко выдавалась в пролив.

— Лево на борт!

Лодка рыскнула влево, но прошла целая минута, прежде чем она обошла подвернувшуюся некстати баржу. Потом Прин снова повернул на восток. Лодка наконец выскочила из узкого горлышка пролива, и тогда Прин привел ее на юго-восточный курс, ведущий в открытое море. Корабельные часы показывали 2.15. И только теперь Прин заметил, как бешено бьется его сердце.

— Мы на свободе, — сказал он со вздохом облегчения. — Передайте это экипажу.

Из люка внизу долетел взрыв ликующих возгласов. Моряки пожимали друг другу руки. Из люка на мостик поплыли веселые звуки гармошки. Механик, перемазанный с ног до головы машинным маслом и тавотом, пришел в центральный пост и начал подтягивать музыке неверным голосом. Штурман сломал свой карандаш. Кок радостно замолотил поварешкой по пустой кастрюле.

Прин сунул голову в люк.

— Рулевой!

— Да, герр капитан?

— Вы действовали прекрасно.

Широкая улыбка поползла по лицу Шмидта.

— Благодарю, герр капитан.

Прин взял курс домой. На рассвете 14 октября он погрузился. Но ближе к вечеру лодка снова поднялась из глубин Северного моря и пошла в надводном положении. С северо-востока налетело недружелюбное дыхание Эола, несущее с собой рваные тучи и дождь. Видимость резко ухудшилась. Где-то далеко Прин услышал отдаленные раскаты взрывов глубинных бомб. Он насчитал 32 разрыва, после чего решил, что будет благоразумнее отлежаться на дне, пока англичане не закончат охоту. На следующий день он снова поднялся на поверхность и тут же обнаружил прямо у себя по курсу пароход. Лодка дала предупредительный выстрел ему под нос, и пароход остановился. Когда Прин узнал, что это норвежское судно «Метеор», следующее в Ньюкасл-апон-Тайн с 238 пассажирами на борту, то сигналом разрешил ему следовать дальше.

Весь день 16 октября лодка шла на юго-восток. Дул легкий ветер, и видимость была хорошей. Несколько матросов принесли на мостик банку белой краски и нарисовали на бортах лодки карикатурное изображение пыхтящего быка. U–47 получила новый герб, а сам Прин — новое прозвище «Бык Скапа-Флоу».

Утром 17 октября U-47 вошла в Вильгельмсхафен. На борт лодки прибыл гросс-адмирал Редер, пожал руки всему экипажу и наградил каждого Железным крестом. Гросс-адмирал сообщил Прину, что ему предоставляется возможность лично доложить о походе фюреру в Берлине и что там же командира лодки ожидает специальная награда. За участие в планировании операции коммодор Карл Дениц был произведен в контр-адмиралы.




Во второй половине дня Прин и его экипаж вылетели в Берлин. День был дождливым, но берлинцы высыпали на улицы, чтобы повидать своих героев. Двойные цепи полицейских пытались удержать толпу, рвущуюся к Прину. Он стоял в открытой машине и салютовал народу. Синяя с золотом парадная форма производила исключительное впечатление. Но под глазами героя виднелись черные круги, и он едва не падал от усталости. Однако он улыбался и выглядел немного удивленными, помахивая рукой огромным толпам народа, выстроившимся вдоль улиц.

В завершение этого импровизированного торжества Прин и его офицеры поднялись по парадной лестнице рейхсканцелярии, где Гитлер лично наградил его Рыцарским крестом. Еще несколько дней назад Прин был безвестным героем. Теперь он вознесся на самую вершину Олимпа.

Боги щедро наградили Прина, однако они не даровали ему бессмертия. В начале 1941 года Прин, на рукавах которого красовались уже 3 золотые полоски корветтен-капитана, снова вывел U-47 в море и направился в Северную Атлантику. Но теперь он уже был легендой. Прин вполне заслужил свои лавры, так как на его счету имелось 245000 тонн вражеских торговых судов, отправленных на дно. Он заключил пари с 2 другими асами-подводниками Отто Кречмером (U-99) и Иоахимом Шепке (U-100). Кречмер имел 282000 тонн, а Шепке — 230000 тонн. Они поспорили, кто из них первым достигнет цифры 300000 тонн. Двое проигравших должны были угостить победителя парадным обедом с шампанским. Но боги войны рассудили иначе.

17 марта Шепке погиб ужасной смертью на мостике своей лодки. Британский эсминец «Вэнок» протаранил U-100, и Шепке был просто раздавлен его форштевнем. В тот же самый день была потоплена и лодка Кречмера. Но сам командир был выловлен англичанами из воды и остаток войны провел в лагере для военнопленных. Однако первой погибла все-таки U–47.

10 марта Прин находился в 200 милях южнее Исландии, крейсируя на маршруте следования союзных конвоев. Он умело маневрировал, прячась за плотным дождевым шквалом, и подошел к конвою в надводном положении. Осторожно выглянув из-под дождевой завесы, Прин к своему ужасу обнаружил, что находится прямо на виду у британского эсминца «Вулверин».

На мгновение он застыл на мокром от дождя мостике. Потом лодка круто повернула и тут же нырнула обратно в дождь. Однако командир «Вулверина», капитан 2 ранга Джеймс Роуленд, уже приказал дать полный ход. Сквозь косые росчерки Дождя Прин видел несущийся прямо на него эсминец.

— Срочное погружение! — крикнул он, одновременно ныряя в люк.

«Вулверин» прошел над пятном бурлящей воды в том месте, где погрузилась U-47, и сбросил серию бомб, установленных на малую глубину. Одна из них взорвалась под кормой U–47, нарушив центровку валов. Страшная вибрация начала сотрясать валы, задрожали даже сами электромоторы.

Прин двигался самым малым ходом, пытаясь отойти на юг. На несколько минут локатор эсминца стал бесполезен в грохоте разрывов глубинных бомб. Это дало Прину слабый шанс ускользнуть от чуткого уха гидролокатора «Вулверина». Он приподнял перископ и обнаружил, что находится позади широкой полосы дождя, которая полностью скрыла британский эсминец из вида. Солнце уже скрылось за горизонтом, на западе еле теплилась узкая полоса заката. Приближалась ночь, которая могла скрыть поврежденную лодку.

Прин поднялся на поверхность и пошел на юг, однако англичане внимательно прослушивали морские шумы. Погнутые валы U-47 гремели слишком сильно, и Роуленд снова помчался в погоню. Он заметил окрашенный черным корпус лодки примерно в миле справа по носу и тотчас повернул прямо на нее. Прин снова погрузился. «Вулверин» промчался над местом погружения и сбросил вторую серию глубинных бомб. Страшные ударные волны взбурлили море. Следом поднялись огромные гейзеры серой воды. Роуленд подождал. Внезапно прогремел ужасный подводный взрыв. Ему даже показалось, что по мостику «Вулверина» ударили исполинским молотом. В сумерках заблестело нефтяное пятно, медленно расползающееся по поверхности моря. Еще через минуту на поверхность выскочил большой пузырь воздуха. Он вынес с собой огрызки фруктов, какие-то обломки, простыни и форменную фуражку. Запах нефти в холодном воздухе чувствовался, особенно сильно. «Вулверин» кружил вокруг места катастрофы, выжидая. Его гидролокатор продолжал чутко ощупывать морские глубины. Если бы эхо импульса вернулось, это означало бы, что U-47 все еще жива. Но глубина была молчалива, как могила. «Вулверин» стряхнул кровь с клыков и помчался дальше. Охота продолжалась. [6 - Название эсминца «Wolverine» переводится как «росомаха» (Прим. пер.).]

Гюнтер Прин упокоился в море, которое всегда было единственной подходящей могилой для настоящего моряка.




Глава 4

Погребальный костёр Бальдра


«Эгир взял тела Бальдра и понес его в море. „Хрингхорни“ было имя корабля Бальдра. Это был величайший из всех кораблей. Боги построили его, дабы послужил он погребальным костром Бальдру. Однако корабль даже не двинулся с места».

    

Снорри Стурлусон






Через 2 месяца после отважного похода Гюнтера Прина германский флот потерял свой первый крупный корабль.

Имена «Адмирал граф Шпее» и «Коронель» в морской истории всегда были неразрывно связаны между собой. В 1939 году они снова ожили, возродив память о первой победе Германии на море. В ноябре 1914 года вице-адмирал Максимилиан Иоханнес Мария Губертус граф фон Шпее на броненосном крейсере «Шарнхорст» под флагом Императорского германского флота встретил в 40 милях западнее мыса Коронель британскую эскадру контр-адмирала Крэдока. Бой начался в 18.25, когда солнце уже заходило. Через 2,5 часа британский флагман броненосный крейсер «Гуд Хоуп» и сопровождающий его броненосный крейсер «Монмут» были потоплены. С них не спасся ни один человек. Легкий крейсер «Глазго» и вспомогательный крейсер «Отранто» бежали, спасаясь от смертоносного огня немцев. Граф фон Шпее, гордый и торжествующий, покинул кровавые воды. Бой у Коронеля остался в истории как несомненная победа немцев.

Но германский адмирал, чье имя звучало подобно именам полководцев Древнего Рима, наслаждался славой всею лишь 5 недель. 8 декабря его эскадра встретилась юго-восточнее Фолклендских островов с другой британской эскадрой. Ею командовал вице-адмирал Доветон Стэрди. Первый залп сражения прогремел в 12.55 с британского линейного крейсера «Инвинсибл». Бой сразу превратился в затяжную погоню. Шпее пытался уйти от гораздо более сильных линейных крейсеров противника. Но счастье отвернулось от него: «Шарнхорст», на котором все еще развевался флаг фон Шпее, получил множество попаданий и запылал от носа до кормы. В 16.17 он перевернулся и пошел на дно со всем экипажем, включая адмирала. В 18.00 затонул броненосный крейсер «Гнейзенау», в 19.27 — легкий крейсер «Нюрнберг», в 20.35 — легкий крейсер «Лейпциг». Были также потоплены суда снабжения «Баден» и «Санта-Исабель». К 21.32 Стэрди уничтожил германскую эскадру, сполна отомстив за унизительное поражение у Коронеля.

В начале 30-х годов, когда были спущены «карманные линкоры» адмирала Ценкера, фон Шпее и его победа у берегов Чили не были забыты. Один из кораблей этого нового, совершенно необычного типа, был назван «Адмирал граф Шпее». На передней плите башнеподобной надстройки, напоминавшей рыцарский замок, была укреплена черная табличка, на которой золотыми готическими буквами было написано «Коронель». При постройке «Адмирала графа Шпее», как и однотипных с ним «Дойчланда» и «Адмирала Шеера», для облегчения широко использовалась сварка, что было значительным шагом вперед в практике кораблестроения тех лет. Немцы официально называли эти корабли Panzersciffe — броненосцы, хотя союзники, не без доли театральности, окрестили их «карманными линкорами», чтобы подчеркнуть их большую огневую мощь.[7 - Название «карманные линкоры», придуманное каким-то журналистом, было подхвачено Адмиралтейством и использовалось затем для уменьшения квоты немецких линкоров по Лондонскому договору (поскольку эти три корабля «съели» 30000 тонн).]

В конце 30-х годов у этих кораблей сложилась дурная репутация. Встреча с ними в открытом море грозила катастрофой любому вражескому военному кораблю.

Орудийные заводы Круппа создали для них новые 280-мм орудия, которые были установлены в двух трехорудийных башнях. Каждое орудие могло отправить снаряд весом 302 кг на расстояние 15 миль. При экономической скорости 15 узлов «карманные линкоры» могли пройти более 10000 миль. Их 8 дизелей, каждый из которых имел мощность 6750 л.с., позволяли кораблям развивать скорость 26 узлов. В морских кругах считали, что «карманный линкор» может уйти от любого корабля с более мощным вооружением и уничтожить любой крейсер, способный его догнать. Единственным исключением из этого правила были британские линейные крейсера «Худ», «Риноун» и «Рипалс». Позднее французы построили 2 быстроходных линкора «Дюнкерк» и «Страсбург» специально, чтобы бороться с «карманными линкорами». Но англо-французский флот так и не получил возможности на практике проверить свое превосходство. Их могучие дредноуты так и не встретились в бою с «вашингтонскими крейсерами» адмирала Ценкера.

В августе 1939 года, когда даже самые безудержные оптимисты распрощались с надеждами на сохранение мира, гросс-адмирал Дениц издал секретный приказ об отправке в море «Адмирала графа Шпее» и «Дойчланда». Третий «карманный линкор», «Адмирал Шеер», в это время ремонтировал машины и потому не мог выйти в море.

Оперативные приказы, изложенные на нескольких страницах, давали детальные инструкции на случай любого развития событий. Ожидалось расширение грядущего конфликта — Англия и Франция должны были вмешаться в германо-польскую войну, Советский Союз предположительно сохранял нейтралитет. Германия и Италия должны были наладить военное сотрудничество. Эти приказы предписывали командирам «Графа Шпее» и «Дойчланда» воздержаться от атак судов под нейтральными флагами, ограничившись действиями против вражеского торгового судоходства. Одновременно им рекомендовалось избегать столкновений с вражескими военными кораблями. Итак, 21 августа 1939 года «Адмирал граф Шпее» покинул свою якорную стоянку в Вильгельмсхафене. Через 3 дня «Дойчланд» под командой капитана 1 ранга Пауля Веннекера тоже вышел в море, чтобы укрыться в зоне постоянных туманов у южной оконечности Гренландии.

Первое плавание «Дойчланда» оказалось неудачным. В течение октября он сумел потопить только 2 торговых судна — британский пароход «Стоунгейт» и маленькое норвежское судно «Лоренц В. Хансен». Он совершил грубейшую ошибку, захватив в качестве военного приза американское судно «Сити оф Флинт» через месяц после того, как Соединенные Штаты объявили о своем строгом нейтралитете в отношении европейского конфликта. Этот инцидент вынудил германское министерство иностранных дел проявить максимум дипломатической изворотливости, чтобы смягчить возмущение американцев. В конце концов «Сити оф Флинт» был освобожден и проследовал в порт назначения. Поэтому, когда в середине ноября «Дойчланд» прибыл в Германию для ремонта, он встретил холодный прием.

Недолгая военная карьера «Адмирала графа Шпее» драматична, но по совершенно иным причинам. Его командир, капитан 1 ранга Ганс Лангсдорф, был кадровым офицером старой школы. Лангсдорфу исполнилось 45 лет, когда он принял командование «Графом Шпее». Молодым кадетом Лангсдорф служил на линкоре «Гроссер Курфюрст», который входил в 3-ю эскадру линкоров контр-адмирала Венке. Он прошел крещение огнем в Ютландской битве в том возрасте, когда большинство его сверстников еще сидит за школьной партой. Как и гросс-адмирал Редер, еще один ветеран Ютландской битвы, Лангсдорф был моряком до мозга костей. Стройный человек среднего роста, он всегда отличался пунктуальностью хронометра. Однако Лангсдорф ни в коем случае не был педантичным, сухим служакой. И он не мог слишком долго прятать свое преклонение перед величием океана. Подчиненные просто обожали Лангсдорфа, однако командир «Графа Шпее» очень быстро завоевал подлинное уважение противника. Можно сказать, что он стал новым воплощением капитана 1 ранга фон Мюллера, командира легкого крейсера «Эмден», самого прославленного рейдера Первой Мировой войны. Его рыцарское поведение и гуманизм принесли ему глубочайшее уважение даже со стороны противника. Когда после гибели «Эмдена» фон Мюллер попал в плен, англичане сразу вернули ему саблю. Как и фон Мюллер, капитан 1 ранга Лангсдорф прекрасно понимал глубочайший смысл, заложенный во внешне непритязательные, даже где-то затертые слова «морское братство».

Во второй половине дня 23 августа Лангсдорф повернул на запад. На следующий день, все еще находясь под защитой густого тумана, он повернул на юг, оставив Исландию по правому борту. После этого он вышел из ледяных вод Норвежского моря, пересек пустынную Северную Атлантику и направился в теплые моря южнее экватора, туда, где мерцали звезды Кентавра, Арго и Южного Креста.

Но офицеры РВМ уже прочертили на картах курс еще одного судна. 19 августа капитан 1 ранга Генрих Дау, командир только что вошедшего в строй танкера ВМФ «Альтмарк», буквально обрубил швартовы и стремительно вышел в море, покинув нефтяные терминалы Порт-Артура в штате Техас. Танкер сел почти по верхнюю палубу под грузом 9000 тонн дизельного топлива, закачанного в цистерны. Дау взял курс в направлении на экватор. «Альтмарк» (12000 тонн), который вошел в строй всего несколько месяцев назад, имел скорость 19 узлов, что для вспомогательного судна было очень неплохо. Он должен был стать «дойной коровой» для Лангсдорфа. Крейсерская скорость «Адмирала графа Шпее» равнялась 15 узлам. Она позволяла «карманному линкору» пройти почти половину экватоpa, но в бою, когда он был вынужден развивать полную скорость, расход топлива повышался в 4 раза. Поэтому Лангсдорф опасался иметь цистерны заполненными менее чем наполовину, ведь в любой момент он мог встретить британский линкор, от которого пришлось бы удирать во все лопатки. Одной из самых серьезных опасностей в морской войне является нехватка топлива. Вы можете встретиться с жестоким штормом, выдержать сокрушительный огонь противника, однако ни один адмирал не простит капитану, если тот забудет о топливе. Гордость моряка не может вынести позорного вида военного корабля, который тащат на буксире в гавань, словно жалкую шаланду.

1 сентября, когда кованые сапоги гитлеровской армии загрохотали по земле Польши, «Адмирал граф Шпее» находился в 700 милях северо-западнее островов Зеленого Мыса. Солнце вставало на востоке из полупрозрачной пелены утреннего тумана. Спокойное море сверкало прозрачной голубизной. Дельфины затеяли веселую игру рядом с «Графом Шпее». Они выскакивали в воздух и падали обратно, пытаясь обогнать корабль. Пряди саргассов крутились в кипящей кильватерной струе корабля. Летучие рыбы, гоняясь за добычей, то и дело взлетали над волнами, подобно вспугнутым стаям перепелок. Воздух был теплым, почти как в тропиках, утренний покой распростерся над морем.

Капитан 1 ранга Лангсдорф, попыхивая длинной сигарой, разгуливал по правому крылу мостика. Он не спускался вниз с того момента как радио принесло ошеломляющее известие о том, что германские войска пересекли польскую границу. Однако он пока еще не получил приказа начинать военные Действия. Лангсдорф, как и все остальные германские капитаны, находившиеся в море, должен был дождаться, пока англо-французский блок каким-либо образом отреагирует на события в Польше. А тем временем Лангсдорфу предстояла встреча с судном снабжения германского флота «Альтмарк», или норвежским танкером «Согне» из Осло, как должен был в целях маскировки представляться всем встречным кораблям командир «Альтмарка» Дау. Лангсдорф поговорил с вахтенным офицером, потом сказал пару слов молодым матросам, стоявшим на крыльях мостика, наказав им как можно внимательнее вести наблюдение, особо разыскивая корабль с черным корпусом. Потом он вошел в штурманскую рубку и пробежался циркулем по карандашной линии, обозначавшей курс «Альтмарка».

— Дау должен быть где-то здесь, — пробормотал он сам себе.

Ожидание — это самое худшее, что только может быть на войне. И Лангсдорф начал ощущать, как его гложет нетерпение. Он вернулся в свою каюту, взял с полки книгу и сел в кресло, чтобы почитать. Но вряд ли он понимал написанное. Через час свистнула переговорная труба, идущая с мостика.

— Корабль на горизонте, герр капитан, — сообщил вахтенный офицер.

Прибежав на мостик, Лангсдорф схватил бинокль и внимательно посмотрел туда, куда указывал палец наблюдателя. Фок- и грот-мачты неизвестного судна поднимались над водой далеко на юге. Корпус судна еще скрывался за горизонтом, однако, было ясно, что оно идет навстречу рейдеру. Лангсдорф объявил боевую тревогу и принялся ждать. Вскоре стал виден широкий черный корпус «Альтмарка».

— Отлично, — сказал Лангсдорф, — вот и мамочка прибыла.

Он подозвал вахтенного сигнальщика.

— Слушаю, герр капитан.

— Попытайтесь вызвать его.

— Слушаюсь, герр капитан.

Сигнальный прожектор мигнул несколько раз, а потом на «Альтмарке» тоже замигала световая точка. Прочитать, что пытался передавать танкер было очень трудно, так как смотреть приходилось прямо против солнца, да и море сверкало подобно сотням зеркал.

— Он отвечает!

— Хорошо, — сказал Лангсдорф. — Передайте ему «Густав — Софи».

Когда Дау получил этот сигнал, он понял, что от него требует командир рейдера. «Альтмарк» изменил курс и начал осторожно подходить к борту «карманного линкора». Когда корабли разделяли 1000 метров, «Альтмарк» описал широкую циркуляцию и лег на параллельный курс, медленно приближаясь к рейдеру с кормы. С помощью винтовки прочный пеньковый линь был заброшен на палубу «карманного линкора». Его моряки тут же схватили линь и с его помощью втащили на борт прочный манильский трос. Потом наступила очередь шестидюймовых нефтяных шлангов, которые опирались на полукруглые опоры на концах вываленных за борт выстрелов «Альтмарка». Шланги быстро подсоединили к горловинам цистерн, и по сигналу старшего механика «Графа Шпее» корветтен-капитана Карла Клеппа заработали помпы «Альтмарка». Тонны черного дизельного топлива с бульканьем хлынули в пересохшие цистерны рейдера. Когда они наполнились, Клепп дал новый сигнал, помпы были выключены, и «Альтмарк» втянул питательные пуповины шлангов.

В давние дни парусного флота капитаны встретившихся судов обязательно беседовали со всеми встречными кораблями и по возможности обменивались визитами с их капитанами. Поэтому Дау приказал спустить капитанский катер и отправился на борт «карманного линкора». Лангсдорф встретил его на сходнях, отдал честь и сказал почти уныло:

— Все идет нормально, капитан Дау.

Лангсдорф не мог приветствовать капитана танкера более сердечно, так как было в Генрихе Дау нечто, его раздражавшее. Может, его преувеличенно четкая выправка? Или подчеркнутая суровость? По мнению Лангсдорфа, Дау был угрюмым правоверным мореплавателем с преувеличенным чувством долга, абсолютно незнакомым с радостями жизни. Когда цистерны были полны, Лангсдорф, разумеется, захотел сразу двинуться на юг. Однако он не мог просто так выпроводить Дау, это было бы просто невежливо, даже граничило бы с оскорблением. Поэтому он пригласил капитана «Альтмарка» в свою каюту, предложил ему закурить и заговорил о совместных операциях в Южной Атлантике. Моряки «Графа Шпее» использовали эту передышку, чтобы поболтать с земляками, служившими на танкере. Тем временем несколько офицеров, в том числе фрегаттен-капитан Вальтер Кей, старший офицер «карманного линкора», и капитан-лейтенант Ваттенберг, штурман «Графа Шпее», пришли в капитанскую каюту. Лангсдорф представил их Дау.

— Я полагаю, — сказал он, — что «Граф Шпее» не был замечен. Я не слишком верю, что вы следили за нами. Дау откашлялся.

— Я увидел ваш дым задолго до того, как ваши мачты показались над горизонтом.

— Мой дым? — удивленно переспросил Лангсдорф. — Но ведь мы идем на дизелях, герр капитан.

— Видимость была очень хорошей, — настаивал Дау. Лангсдорф нахмурился.

— Я должен переговорить об этом со своим механиком.

После получаса беседы Лангсдорф тактично прервал ее, развернув большую навигационную карту. На ней были нанесены предполагаемые передвижения корабля на следующие несколько дней и отмечены точки встречи, где корабли должны были проводить дозаправку «Графа Шпее». Затем он проводил Дау до самого борта, морской обычай, общий для всех флотов, крепко пожал ему руку и пожелал всего наилучшего.

Расставшись с гостем, Лангсдорф поднялся на мостик.

— Малый вперед, — приказал он в машинное отделение.

Когда «Граф Шпее» плавно отходил от неуклюжего танкера, Лангсдорф увидел, как Reichdienstflagge (флаг вспомогательного корабля ВМФ) пошел вверх по матче «Альтмарка» и затрепетал на слом ветру. Отныне танкер становился вспомогательным судном «Рейхсмарине».

Лангсдорф взял курс на юг. 3 сентября, когда он был еще далеко от намеченного района крейсерства, из Берлина пришла короткая радиограмма. Преемник графа Шпее выдал нечто, сравнимое по действию с разрывом бомбы. Англия и Франция объявили войну Германскому Рейху, так как Гитлер отказался вывести войска с польской территории. Это означало, что с данной минуты «Адмирал граф Шпее» превращался в сеющего смерть корсара, который должен перерезать морские торговые пути Великобритании.

Но Южную Атлантику можно смело назвать водной пустыней. За первые несколько недель рейдер не обнаружил вообще ни одного судна. Не было видно даже столба дыма на горизонте, хотя видимость в этих широтах была почти идеальной. Согласно заранее намеченному плану, Лангсдорф встречался с Аду для дозаправки 6, 13 и 20 сентября. Каждый раз во время процедуры приема топлива Лангсдорф поднимал в воздух бортовой гидросамолет Не-114, чтобы воздушный страж охранял корабли от внезапной атаки. После четвертой дозаправки капитан 1 ранга Лангсдорф заново изучил свои навигационные карты. Он находился гораздо южнее экватора, на полпути между Рио-де-Жанейро и берегом Африки. Ею корабль прошел почти 3000 миль с того дня, как Лондон и Париж подняли перчатку, брошенную Гитлером. Однако до сих пор ни одно судно из колоссального английского торгового флота не попалось на прицелы огромных орудий «Графа Шпее».

Обсудив эту проблему с фрегаттен-капитаном Кеем, Лангсдорф решил изменить план действий. Он созвал офицеров в кают-компанию.

— Господа, — сказал он, — я полагаю, что британские торговые суда боятся выходить в открытое море после начала войны и предпочитают следовать под берегом. Если это так, мы совершенно напрасно тратим время, болтаясь посреди Южной Атлантики. Я предлагаю направиться к берегам Южной Америки и перерезать торговые пути, идущие из Пернамбуко. В этом случае мы подвергнемся серьезному риску, но у нас нет выбора. Находясь на вахте, проявляйте особенную бдительность.

И Лангсдорф добавил с легкой усмешкой:

— Не позволяйте этой прелестной погоде усыплять себя.

К этому времени Лангсдорф уже постарался замаскировать свой корабль. Название «Адмирал граф Шпее» на корме корабля, на носу его шлюпок, на ленточках матросских бескозырок было заменено псевдонимом «Адмирал Шеер». Но все это делалось для британских пленных, которые по предположениям Лангсдорфа вскоре должны были оказаться на борту рейдера. Он планировал передавать их на нейтральные суда. И тогда пленные распространят ложный слух, что в Южной Атлантике действует «Адмирал Шеер». Позднее Лангсдорф намеревался восстановить истинное название корабля, чтобы новая партия пленников посеяла панику в британском Адмиралтействе известием о появлении в этом же районе второго германского рейдера.

В течение 10 дней «Адмирал граф Шпее» медленно шел по направлению к берегам Южной Америки курсом на северо-запад. Каждый новый день донельзя напоминал предыдущий — то же самое голубое небо, легкий теплый ветер, неограниченная видимость. Но горизонт, простирающийся на много миль вокруг «Графа Шпее» оставался девственно чистым, ни единого пятнышка. 30 сентября Лангсдорф оказался в 100 милях от Пернамбуко.

— Поднять самолет, — нетерпеливо приказал он. — Поблизости просто обязаны быть торговые суда.

Самолет стоял на катапульте между трубой и кормовым дальномером. Пилот, на бегу застегивая спасательный жилет, вскарабкался в кабину, запустил мотор и стал следить за приборами. Через несколько минут он доложил о готовности, и самолет сорвался с катапульты. Он быстро пошел вверх, описал пологий вираж вокруг корабля и вскоре превратился в крохотную точку на западном горизонте.

Обрывки облаков временами закрывали утреннее солнце. Лангсдорф старался скрыть свое нетерпение. Он крепко сжимал поручни мостика и жевал потухшую сигару, превратив ее в неприятное месиво. Потом он потребовал чашку черного кофе. Потом еще одну. Он ждал, но стрелки часов на мостике были словно приклеены к месту. Время ползло невыносимо медленно.

Внезапно Лангсдорф встрепенулся. Ему показалось, что он услышал вдали слабый звук мотора возвращающегося самолета. Действительно, вскоре показался разведчик. Он шел на малой высоте, покачивая крыльями. Пилот повел машину вниз и заскользил по спокойному морю. Потом он подвел самолет к кораблю. Разведчик был краном поднят на борт, а пилот бегом помчался на мостик с рапортом.

— Корабль в 50 милях от нас прямо на запад, герр капитан! — возбужденно выпалил он. — Сухогруз. Я полагаю, идет на юг или юго-восток, делает узлов 15. Других кораблей поблизости я не видел.

— Хорошо, — кивнул Лангсдорф.

Он прошел в штурманскую рубку и на карте проложил курс перехвата, которым должен следовать «Граф Шпее». Потом Лангсдорф приказал дать полный ход. Германский корабль 2 часа, грохоча дизелями, мчался на запад. Едва штурман Ваттенберг поднялся на мостик с секстантом в руках, чтобы провести полуденные замеры высоты солнца, как наблюдатель закричал:

— Корабль справа по носу!

Лангсдорф биноклем обшарил горизонт, увидел цель и приказал объявить боевую тревогу. «Граф Шпее» пошел прямо наперерез неизвестному судну.

— Сигнальщик! — крикнул Лангсдорф. — Приготовиться!

Сигнальщик включил прожектор, пока Лангсдорф писал сообщение по-английски. По бумажке сигнальщик передал: «Остановить машины. Не использовать рацию, или я буду стрелять».

Застучали шторки сигнального прожектора, и серия точек и тире полетела над полуденным морем. Лангсдорф с удовлетворением увидел, как судно замедляет ход и останавливается. Это был британский пароход водоизмещением около 5000 тонн. Лангсдорф приказал развернуть носовую башню прямо по курсу и уменьшил скорость «Графа Шпее» до 10 узлов. Рейдер подходил к пароходу с левого борта. Когда до цели осталась 1000 метров, Лангсдорф застопорил машины и вызвал наверх абордажную партию. Офицер и группа матросов спустилась в корабельный катер, висящий на шлюпбалках. Заскрипели блоки, и катер медленно опустился на воду. Потом боцман запустил мотор и направил суденышко к первому призу рейдера. Причалив к борту английского судна, абордажная партия поднялась по штормтрапу на борт захваченного судна. Их встретили шкипер Ф. К. П. Харрис и старший механик У. Байант, которым было приказано спуститься в катер. Остальной экипаж должен был спускать собственные шлюпки.

Командир абордажной партии узнал, что пароход «Клемент» (5051 тонна) следует из Нью-Йорка в Кейптаун с генеральным грузом, который для «Адмирала графа Шпее» был абсолютно бесполезен. Он осмотрел штурманскую рубку и каюту капитана, чтобы забрать шифровальные книги и секретные документы, но не нашел ничего. Все это было выкинуто за борт в парусиновых сумках с грузом, как только «Клемент» получил приказание рейдера остановиться. После поверхностного осмотра судна немцы указали экипажу «Клемента» направление к ближайшей точке берега, до которой было не более 50 миль. Потом абордажная партия спустилась в катер и вернулась обратно на свой корабль.

«Адмирал граф Шпее» сейчас находился в 1000 миль от берегов Африки, почти прямо на запад от Луанды, на судоходном маршруте Кейптаун — Фритаун. Почти в 2000 милях на запад находился Пернамбуко, где всего неделю назад рейдер обозначил свое присутствие. Если корабли Королевского флота охотились за ним, то они, скорее всего, будут прочесывать зону вдоль побережья Южной Америки. Удовлетворенный тем, что временно находится в безопасности, Лангсдорф решил оставаться в том районе Южной Атлантики, где он уже успел поймать жертву.

Передвинувшись на восток вдоль торговых путей, «карманный линкор» повернул и медленно пошел на запад. 10 октября он встретил очень ценный приз. Это был построенный в Клайде сухогруз «Хантсмен» (8196 тонн). Он следовал в одиночку по маршруту Калькутта — Ливерпуль. Трюмы судна были забиты коврами, чаем, джутом, пробковыми шлемами и одеждой. Его довольно большой экипаж состоял из просоленных британских морских волков и ласкаров,[8 - Эти зловещие «инородцы», терроризирующие благопристойный Лондон, наверняка памятны многим по описаниям приключений Шерлока Холмса. А попросту это моряк-индиец. (Прим. пер.).] всего 80 человек.

Но «Граф Шпее» и так уже был переполнен. Поэтому Лангсдорф послал призовую команду на борт «Хантсмена» и таким образом избежал появления новых пленников в забитых кубриках «Графа Шпее». После того, как это было сделано, рейдер взял курс на юго-запад, «Хантсмен» тащился сзади. В течение следующей недели Лангсдорф вместе с невольным попутчиком прочесывал океан в поисках «Альтмарка». 14 октября он встретился с Дау, заполнил свои топливные цистерны, а потом передал британское судно под опеку германского танкера. 17 октября, как раз в тот день, когда германское радио громогласно объявило о рейде Гюнтера Прина в Скапа-Флоу, Лангсдорф решил избавиться от перегруженного британского судна. Он перевел экипаж «Хантсмена» вместе с остальными пленными, всего более 150 британских моряков, на борт «Альтмарка». Капитан Дау протестовал, хотя и тщетно. Однако он сумел превратить часть своих кладовых в тюремные камеры.

Лангсдорф забрал часть груза «Хантсмена», прежде всего чай и обувь и другие полезные вещи, на борт своего корабля, а потом отправил подрывников на борт обезлюдевшего судна. Они разместили подрывные заряды в трюмах ниже ватерлинии, установили взрыватели и поспешно покинули судно. Через несколько минут прогремел взрыв, и столб воды взметнулся над «Хантсменом». Судно буквально подпрыгнуло, а потом начало медленно крениться. Однако оно не спешило затонуть, и немцам пришлось ждать довольно долго, пока небо не усыпали яркие звезды. Только тогда в торжественной тишине «Хантсмен» исчез под водой в 5000 миль от родного Ливерпуля.

Целых 4 дня теплый морской ветер свистел над палубами рейдера, пока Лангсдорф шел на восток поперек атлантических судоходных маршрутов. 22 октября он встретил пароход «Тревеньян», груженый рудой трамп, забрал его удивленный встречей экипаж и отправил пароход на дно. С этою момента курс Лангсдорфа напоминал причудливое шитье серебром по голубому шелку Южной Атлантики. Сначала он пошел на запад, через 6 дней заправился с верного «Альтмарка», потом по широкой дуге прошел южнее мыса Доброй Надежды. 15 ноября у самого входа в бухту Делагоа он встретил упрямого и старого морского волка капитана Патрика Доува, шкипера маленькою каботажного танкера «Африка Шелл» (706 тонн). Судно капитана Доува следовало в балласте Мозамбикским проливом к западу от Мадагаскара и сейчас находилось недалеко от Лоренцо-Маркеса. Как только Доув увидел, что «Граф Шпее» идет прямо на него, он повернул свой маленький танкер к берегу и помчался к португальским территориальным водам. Ведь там международные конвенции запрещали атаковать любое судно.

Лангсдорф отправил приказ:






«Остановитесь. Я намерен подняться к вам на борт».





Ответа не последовало.

Лангсдорф встревожился. В нескольких милях впереди из моря вставали пустынные берега Африки. Ему требовалось топливо «Африки Шелл», однако Лангсдорф не знал, что танкер шел в балласте. Но при этом германский капитан все-таки не хотел напрасно проливать кровь.

— Дать выстрел у них по курсу! — приказал он.

Шестидюймовка рявкнула и столб белой воды и пены поднялся перед тупым носом танкера. В следующий момент «Африка Шелл» передал:






«Подходите».





— Абордажную партию в катер! — приказал Лангсдорф.

Два офицера и десяток матросов спустились в катер, который подошел к борту «Африка Шелл» и снял весь экипаж, включая капитана Доува, который громко кричал, что это акт неприкрытого пиратства. Он ведь находится в пределах проклятых территориальный вод, как легко может видеть любой дурак. Командир абордажной партии отмел эти возражения и вернулся на «карманный линкор». Там он сообщил разочарованному Лангсдорфу, что на борту «Африка Шелл» топлива нет.

В одной из кают «Графа Шпее» капитану Доуву была предоставлена возможность свободно слушать грохот германских орудий, которые топили его судно на мелководье недалеко от Лоренцо-Маркеса. Вечером капитан 1 ранга Лангсдорф послал за ним. Доув был в отвратительном настроении, когда прибыл в каюту Лангсдорфа в сопровождении часового.

— Английский капитан? — спросил Лангсдорф. — Пожалуйста, входите. — Он вежливо указал на кресло.

— Прежде всего, капитан Доув, имеется небольшое дело, которое мы должны обсудить. Командир моей абордажной партии сообщил, что вы протестовали против захвата вашего судна.

— Я сделал это! — обозлился Доув. — Я знаю эти воды, как свои пять пальцев. Мое судно находилось на полмили внутри территориальных вод. Я специально брал пеленги, чтобы быть уверенным.

Лангсдорф помахал рукой.

— Я тоже брал пеленги, капитан, — сказал он. — Я измерял расстояние до берега с помощью своего дальномера. Чтобы избежать малейшей возможности ошибки, я промерил глубину эхолотом, который показал 25 метров. Мои вычисления показывают, что вы совершенно определенно находились вне территориальных вод.

— Ваши вычисления! — фыркнул Доув.

Лангсдорф подошел к своему столу.

— Совершенно ясно, что мы так не придем к согласию, поэтому я предлагаю компромисс, — спокойно сказал он. — Подойдите, капитан Доув. Давайте выпьем. Я думаю, вы почувствуете себя лучше.

Доув заколебался. На одно мгновение ситуация показалась ему просто анекдотической. Вот сидит он, капитан захваченного британского судна, сидит в каюте командира грозного германского рейдера, а на столе перед ним красуется стакан прекрасного виски. Несколько минут он смотрел на полный стакан, чувствуя себя неловко и глупо. Но дружеское поведение Лангсдорфа обезоружило Доува. Он вздохнул и выпил, немного выпустив пар. Лангсдорф открыл коробку сигар.

— Угощайтесь, — предложил он.

Доув взял одну, хотя заметил, что обычно он курит трубку, однако уронил ее в воду, когда покидал борт «Африка Шелл».

— Это скверно, — согласился Лангсдорф, улыбаясь.

Проведя за разговорами полчаса, Лангсдорф встал и сказал, что должен подняться на мостик. Онпроводил Доува до его каюты, дал ему несколько книг на английском языке и, извинившись, ушел. У двери встал часовой, и Доув остался один. Однако немного позже в дверь каюты постучали. Молодой немецкий матрос небрежно отсалютовал Доуву и вручил ему новую вересковую трубку, пачку табака, спички и несколько ершиков для чистки трубки.

— Передайте капитану Лангсдорфу мою глубокую благодарность, — пролепетал ошарашенный англичанин.




Уничтожив «Африка Шелл», Лангсдорф повернул назад. Он отметился на подходах к Мозамбикскому проливу вблизи от берегов Африки и теперь был полон решимости убраться из этого района как можно скорее. На следующий день «карманный линкор» остановил датское судно «Мапиа», которое поспешно подняло флаг. Лангсдорф проверил бумаги и позволил ему следовать дальше, но таким образом он окончательно раскрыл свое пребывание у берегов восточной Африки. Он надеялся, что британский флот начнет охотиться за ним к югу от Мадагаскара, в то время как он полным ходом пойдет на запад и обогнет южную оконечность Африки.

26 ноября «Граф Шпее» принял топливо с «Альтмарка». После этою он направился к вулканическому острову Тристан-да-Кунья, где находилось скрещение оживленных торговых путей. Там «Граф Шпее» нашел свои первые жертвы, и Лангсдорф рассчитывал поживиться там еще раз. 2 декабря, немного южнее точки, где пошел на дно «Тревеньян», Лангсдорф поймал свою самую крупную добычу — пароход «Доррик Стар», водоизмещением 10093 тонны. Он возвращался в Англию с грузом мороженого мяса. Но британский шкипер У. Стаббс игнорировал приказ остановиться, и Лангсдорф дал выстрел под нос английскому судну. Машины «Дорик Стар» остановились, но зато в эфир полетела россыпь морзянки:






«RRR S 20 10 Е 6 15 обстрелян линкором. „Дорик Стар“».[9 - RRR — кодовый сигнал бедствия на случай атаки надводного рейдера. Сигналы ААА и SSS означали вражеский самолет и подводную лодку. (Прим. пер.).]





Радист «Графа Шпее» примчался на мостик.

— Они ведут передачу, герр капитан!

Лангсдорф круто повернулся.

— Сигнальщик! — крикнул он. — Передайте им, чтобы они прекратили, иначе мы будем стрелять!

Немецкие сигнальщики заучили наизусть стандартные британские сигналы. Поэтому они без труда отсверкали прожектором приказ. Через минуту в дверь ходовой рубки снова просунулась голова радиста.

— Больше передачи не слышно.

— Хорошо! — сказал Лангсдорф.

Но в действительности дела обстояли не так уж хорошо. Существовала довольно высокая вероятность того, что радиограмму «Дорик Стар» принял какой-нибудь из английских военных кораблей, находящийся в море. Тем не менее, Лангсдорф не собирался упускать свой шанс. Он решил, что может спокойно позволить себе остаться еще на сутки в этом богатом добычей районе океана.

— Принять британский экипаж, — приказал он. — И сделать это быстро!

Абордажная партия заторопилась. Матросы стремительно вскарабкались на высокий борт «Дорик Стар» и согнали экипаж в одно место. Пока они делали это под лаянье отрывистых немецких команд и приглушенную английскую ругань, командир абордажной партии быстро просмотрел судовые документы. Потом он приказал открыть главный грузовой трюм. Он был забит молочными продуктами и мороженым мясом. Эту новость передали прожектором на «Граф Шпее».

— Нам повезло, — сказал Лансдорф Кею. — Мы отправим на это судно призовую команду, и «Дорик Стар» станет нашим плавучим холодильником.

Но через минуту командир абордажной партии передал менее приятную новость. Механик «Дорик Стар» успел испортить машины, поэтому судно не могло сдвинуться с места. Лангсдорфу пришлось удовлетвориться тем, что его катера успели перевезти на «карманный линкор» изрядный запас продовольствия.

Экипаж «Дорик Стар» был переправлен на германский корабль, а само судно было потоплено несколькими выстрелами в правый борт. Когда «Дорик Стар» уходил под воду, его последние секунды были засняты десятком фотоаппаратов.

Вечером того же дня радисты «Графа Шпее» перехватили передачу, адресованную всем британским военным кораблям в Южной Атлантике. Это был немного измененный сигнал срочного сообщения «Дорик Стар» с координатами германского рейдера. Лангсдорф провел бессонную ночь. Когда первые лучи рассвета озарили океан, он приказал поднять на мачте французский флаг и установить на надстройке «Графа Шпее» фальшивую трубу. Замаскировавшись под французский крейсер, он взял курс на юго-запад. Через несколько часов он натолкнулся на судно «Тайроа» (7983 тонны), которое следовало на север из Мельбурна во Фритаун. Его шкипер Уильям Б. Старр не был твердо уверен в национальной принадлежности встреченного им военного корабля. Когда рейдер подошел к «Тайроа» ближе, Старр увидел обман. Он открыл справочник с силуэтами германских кораблей и быстро опознал незнакомца как «карманный линкор».

В тот самый момент, когда Лангсдорф спустил французский флаг и поднял нацистский, был передан приказ:






«Остановить машины».





Но у Старра уже имелся наготове ответ:






«RRR S 21 38 W 3 13 атакован германским линкором „Адмирал Шеер“».





— Отправьте это, Спаркс, — приказал он радисту.

Радист «Тайроа» П. Дж. Камминс немедленно застучал ключом.

Лангсдорф передал новый приказ:






«Прекратите радировать, или я стреляю».





— Да пошли вы к черту, — проворчал Камминс и отправил радиограмму второй раз.

Радист «Графа Шпее» примчался на мостик в страшном возбуждении.

— Они продолжают передачу, герр капитан!

— Огонь! — крикнул Лангсдорф.

Одно из 105-мм орудий «Графа Шпее» рявкнуло, выпустив небольшой снаряд в радиорубку сухогруза как раз в тот момент, когда Камминс готовился отправить сообщение в третий раз. Передатчик «Тайроа» был уничтожен, взрывом были ранены 3 человека. Лангсдорф спешно принял на борт экипаж английского судна, потопил его и пошел прямо на запад. В течение следующего часа он посетил раненых англичан, которые были перевязаны и размещены в лазарете «Графа Шпее».

— Мне очень жаль, что вы получили ранения, — сказал он, — но вы использовали свою рацию, и я был вынужден стрелять.

Потом он послал за Камминсом.

— Вы нарушили мой приказ прекратить радиопередачу.

— Да, я сделал это! — отрубил Камминс.

— Вы сделали это, зная, что я буду стрелять.

Камминс кивнул.

— Поздравляю, вы очень смелый человек, — улыбнулся Лангсдорф.

Он уже отдал должное этому человеку. В бортовом журнале «Графа Шпее» появилась запись:






«… в конце концов радист лежал на палубе, пытаясь отправить сообщение, пока нашим огнем не был разбит передатчик».





То, что Старр ошибочно опознал германский карманный линкор как «Адмирал Шеер», в действительности имело очень мало значения. Если радиограммы «Дорик Стар» или «Тайроа» дойдут до Адмиралтейства, то за «карманным линкором» неизбежно начнется погоня, какое бы название он ни носил. Растущие опасения Лангсдорфа были вполне оправданы, так как именно сейчас британские адмиралы в Лондоне, собравшись над большой картой Атлантики, планировали операцию по уничтожению «Графа Шпее».

За прошедшие 3 месяца Лангсдорф лишил британский торговый флот 8 судов водоизмещением 46252 тонны, и при этом не погиб ни один человек, немец или англичанин. Но теперь настало время принимать роковое решение. Он направил нос «Графа Шпее» к широкому устью Ла-Платы, которое находилось почти в 3000 миль на юго-запад от места потопления «Тайроа». Там Лангсдорф рассчитывал найти плотный поток судов, следующих в Монтевидео в Буэнос-Айрес. В то же время он надеялся, что англичане будут искать его где-нибудь, между побережьем Африки и островами Тристан-да-Кунья.

6 декабря рейдер встретился с «Альтмарком», передал на него нескольких британских пленных и пополнил свой запас топлива. После этого «Граф Шпее» снова пошел на юго-запад. Это был последний раз, когда карманный линкор встречался с германским судном снабжения. На следующий день Лангсдорф потопил пароход «Стреоншаль» водоизмещением 3895 тонн. Это была последняя жертва рейдера, которая довела счет Лангсдорфа до 50147 тонн.

Британские корабли были разбросаны по всему океану, когда Адмиралтейство получило сигналы бедствия от «Дорик Стар» и «Тайроа». В районе Фритауна действовали авианосец «Арк Ройял» и линейный крейсер «Риноун». Другой авианосец, «Гермес», базировался на Дакар вместе с 2 французскими крейсерами. 2 британских крейсера «Сассекс» и «Шропшир» находились у мыса Доброй Надежды. Однако честь сразиться с «Графом Шпее» выпала на долю командира Южноамериканской дивизии крейсеров коммодора Генри Харвуда. Для контроля над судоходными линиями, идущими из Рио-де-Жанейро, Харвуд имел 2 легких крейсера: «Аякс», на котором развевался его брейд-вымпел, и только что прибывший к нему новозеландский «Ахиллес». В этом районе также находились тяжелые крейсера «Эксетер» и «Камберленд». Но последний, проведя в море несколько недель, отправился на базу на Фолклендских островах, чтобы пополнить запасы. Поэтому у Харвуда осталось всего 3 крейсера.

Разгуливая по мостику своего флагмана, Харвуд задал самому себе вопрос: «Если бы я был командиром „карманного линкора“, который знает, что его позиция раскрыта, что бы я сделал?» Направился бы на запад, решил Харвуд. Именно то, что Харвуд сумел угадать намерения Лангсдорфа, предрешило судьбу «Адмирала графа Шпее».

Харвуд даже сумел угадать, что германский рейдер двинется на запад экономической скоростью, равной 15 узлам. Он вырвал листок из сигнальной книги и нарисовал 3 предполагаемые линии курса германского корабля, связав их с Рио-де-Жанейро, устьем Ла-Платы и Фолклендскими островами. Харвуд резонно предположил, что эти пункты являются наиболее вероятными целями «карманного линкора». Он высчитал, что германский корабль — который он все еще считал «Адмиралом Шеером», — может достичь Рио-де-Жанейро утром 12 декабря, подходов к Ла-Плате — утром 13 декабря, района Фолклендских островов — на следующий день. Набросав план боя, Харвуд приписал:






«Я решил, что Плата, из-за большого количества судов и очень ценных перевозок зерна и мяса, является самым важным районом, который следует защитить».





Утром 12 декабря Харвуд собрал свои 3 крейсера примерно в 150 милях восточнее Пунта-Меданоза. Он сообщил капитанам, что намерен атаковать «карманный линкор» немедленно, как только обнаружит, днем или ночью. Они должны выходить на дистанцию эффективного артиллерийского огня, не ожидая дополнительных приказов. Так как крейсера располагали превосходством в скорости, они должны действовать смело и решительно. Харвуд отлично знал, что «карманный линкор» может выпустить более 1800 килограммов стали в одном залпе, тогда как суммарный бортовой залп всех его 3 крейсеров едва достигал 1300 килограмм.

Но Харвуд чувствовал, что над ними витает тень адмирала Нельсона. К концу утренней вахты на следующий день эскадра находилась в 350 милях от Монтевидео, и Харвуд провел интенсивное тактическое учение. После этого крейсера построились в кильватерную колонну — «Аякс», «Ахиллес», «Эксетер» — и пошли на юго-восток со скоростью 14 узлов. В этот день солнце встало в 5.56, небо было совершенно чистым. Свежий южный бриз уносил прочь легкий дымок из труб крейсеров.

Тем временем капитан 1 ранга Лангсдорф шел в 150 милях восточнее бразильского побережья. Не обнаружив торговых судов, которые шли бы в район Ла-Платы или оттуда, он развернул «Графа Шпее» и пошел на юго-восток. В 6.00 «карманный линкор» находился в 12 милях северо-западнее головного британского корабля и шел прямо на врага. Через 10 минут наблюдатель закричал:

— Вижу мачты прямо по курсу!

Лангсдорф вскочил на ноги и схватил мощный цейссовский бинокль. Глядя в указанном направлении, он сказал вахтенным офицерам:

— Это не торговые суда. Это походит на крейсер и 2 эсминца. Вероятно, сопровождение конвоя. Боевая тревога!

На корабле загремели колокола громкого боя. Матросы помчались по трапам на боевые посты. Водонепроницаемые двери с лязгом захлопнулись и были наглухо задраены. Коки, отбросив в сторону поварешки, помчались в артиллерийские погреба, где должны были находиться по боевому расписанию. Артиллерийский офицер на топе фок-мачты развернул командно-дальномерный пост в сторону противника и начал замерять дистанцию. Орудия «Графа Шпее» развернулись на правый борт.

В 6.14 британские наблюдатели тоже заметили «Графа Шпее», который находился на расстоянии 10 миль от эскадры. Харвуд послал короткий приказ «Эксетеру»:






«Проверить!»





Тяжелый крейсер под командованием капитана 1-го ранга Ф.С. Белла вышел из строя и помчался на север. Через 2 минуты прожектор отсверкал Харвуду рапорт:






«Я думаю, это „карманный линкор“».





— Атаковать! — немедленно приказал Харвуд.

«Эксетер» сразу начал описывать широкую дугу к западу, чтобы выйти на правый борт рейдера. В это же время «Аякс» и «Ахиллес» повернули на северо-восток, надеясь проскочить под носом у «Графа Шпее», чтобы оказаться слева по борту у него. Это вынудило бы Лангсдорфа разделить огонь его 280-мм башен. У Лангсдорфа оставались считанные минуты, чтобы решить, что ему делать. Он имел вполне недвусмысленный приказ:






«Избегать, насколько это будет возможно, контакта с вражескими военными кораблями».





— Ну и что нам делать, Кей? — спросил Лангсдорф своего старшего офицера.

— Похоже на то, что нам следует как можно быстрее убираться отсюда!

Лангсдорф проследил за «Эксетером», идущим на запад. Потом перевел бинокль на «Аякс» и «Ахиллес», идущие на северо-восток.

— Никаких шансов, — спокойно заметил он, закуривая сигару. — Британские корабли идут полным ходом, и уже через 15 минут они дадут 30 узлов. Это означает, что они останутся за пределами дальнобойности наших орудий и будут преследовать нас по всему океану, вызывая по радио помощь.

Внезапно он приказал старшему артиллеристу:

— Навести носовую башню на эсминцы, кормовую на крейсер!

Всем на мостике были розданы ватные тампоны, и моряки заткнули уши, чтобы не оглохнуть от грохота орудий. Прошло несколько минут. Потом поступил рапорт от артиллериста из КДП:

— Вижу цель! Дистанция до эсминцев 18100 метров. Дистанция до крейсера 17700 метров.

Хронометр «Графа Шпее» показывал 6.18. Лангсдорф вынул изо рта сигару и приказал:

— Открыть огонь!

Бой у Ла-Платы начался…

Башни громыхнули одновременно. Стальные дьяволы раскололи утреннее небо, и морской бриз унес горячие пороховые газы на север, словно клочок тумана. Лангсдорф увидел, как столбы воды поднялись из моря прямо перед британскими кораблями. Его первый залп лег недолетом. В 6.20 вспышки мигнули на носовых башнях «Эксетера». Капитан 1 ранга Белл увеличил скорость и чуть повернул корабль, чтобы ввести в действие и кормовые орудия. В 6.21 открыл огонь «Ахиллес», за которым последовал «Аякс». Столбы воды поднялись вокруг «Графа Шпее». Эти высокие всплески никак не могли принадлежать маленьким снарядам эсминцев.

— Похоже, впереди нас легкие крейсера, — сказал Лангсдорф своему штурману. — Они пытаются заставить меня разделить огонь.

В этот момент Лангсдорф решил подняться в командно-дальномерный пост на вершине фок-мачты и управлять кораблем оттуда. 152-мм снаряды «Аякса» и «Ахиллеса», описав дугу длиной 9 миль над морскими волнами, упали с недолетами. Зато более тяжелые залпы «Эксетера» сразу начали накрывать германский корабль. Лангсдорфа встревожили несколько снарядов «Эксетера», упавшие совсем рядом. Он развернул носовую башню, сосредоточив огонь всех 6 своих 280-мм орудий на тяжелом крейсере.

Его третий залп взорвался в воде прямо под бортом «Эксетера», осыпав корабль градом стальных осколков. Расчет торпедного аппарата правого борта был уничтожен, кабеля системы внутрикорабельной связи перебиты. Осколками разбило прожектора и изрешетило трубы.

В 6.24 «Эксетер» дал свой восьмой залп. Лангсдорф ответил несколькими точно нацеленными бронебойными снарядами, которые попали в башню «В», находящуюся прямо перед мостиком крейсера. Страшный взрыв перебил весь расчет башни, разворотил саму башню. Осколки стальной метлой прошлись по мостику. Рулевое управление крейсера вышло из строя, и неуправляемый «Эксетер» начал дрейфовать. Так как все системы связи мостика были уничтожены, капитан 1 ранга Белл, выбравшись из-под обломков, бегом бросился на кормовой пост управления, приказав рулевым следовать туда же. Потом Белл поднялся на надстройку и начал передавать команды рулевому на кормовой пост через цепочку матросов. Израненный, дымящийся «Эксетер» медленно повернул на запад, но тут же получил еще 2 попадания 280-мм снарядов в корпус. Но в этот момент пристрелялись и его артиллеристы. 203-мм залп, выпущенный кормовой башней, пробил броневой пояс «Графа Шпее» и взорвался в продуктовой кладовой. Он разбил главную пожарную магистраль, которая залила запасы муки.

В 6.30 «Аякс» и «Ахиллес», которые мчались, вздымая высокие буруны, оказались далеко впереди «Графа Шпее» почти прямо по курсу у него. Крейсера вели жаркий огонь, и их снаряды, попадая в корпус «Графа Шпее» выше ватерлинии, разбили несколько легких орудий и повредили систему управления огнем. Одни снаряд, который участники боя запомнят надолго, прошел сквозь отсек, где размещались британские пленные.

Лангсдорф немедленно открыл огонь из 150-мм орудий и развернул одну 280-мм башню. Она 3 раза накрыла «Аякс» и вынудил легкие крейсера увеличить дистанцию. Через несколько минут «Эксетер» дал торпедный залп, но дистанция была слишком велика. Германские наблюдатели заметили пенные дорожки торпед, и Лангсдорф приказал положить руль лево на борт, круто развернув корабль под прикрытием дымовой завесы. После этого он повернул «Графа Шпее» на запад, направляясь к берегам Южной Америки.

Коммодор Харвуд предположил, что Лангсдорф, скрытый дымовой завесой, пытается увеличить дистанцию. Он приказал крейсерам увеличить ход до полного и повернул на север, надеясь сократить дистанцию и восстановить визуальный контакт.

В 6.37 он приказал поднять бортовой гидросамолет «Аякса» в воздух, чтобы корректировать стрельбу. Через минуту капитан 1 ранга Белл изменил курс, открыв торпедный аппарат левого борта. И тут же «Эксетер», содрогнулся, получив еще 2 прямых попадания. Один снаряд уничтожил носовую башню. Второй взорвался глубоко внутри корпуса корабля и уничтожил репитеры гирокомпаса в кормовом посту управления. Начался сильный пожар, и теперь за тяжелым крейсером волочился длинный хвост густого черного дыма. Сотни тонн воды хлынули в пробоины в носовой части «Эксетера». Однако эти несчастья не поколебали решимость капитана 1 ранга Белла продолжать бой. Теперь он управлял, кораблем с помощью шлюпочного магнитного компаса. «Эксетер» дал второй торпедный залп, и снова торпеды прошли далеко от цели. Белл лег на параллельный курс с «Графом Шпее» и открыл огонь из кормовой башни. Лангсдорф ответил сосредоточенным огнем главного калибра и вспомогательной артиллерии. Море вокруг «Эксетера» буквально вскипело от падений множества снарядов. Лангсдорф круто повернул линкор за запад и поставил еще одну дымовую завесу, чтобы прикрыть свой отход. Он часто менял курс, чтобы сбить пристрелку британским артиллеристам. «Аякс» и «Ахиллес» развили скорость 31 узел и мчались на запад вслед за противником. Их форштевни, взрезая волну, поднимали высокие фонтаны брызг. Они упрямо шли на сближение, не обращая внимания на огонь немцев. Легкие крейсера оказались на правой раковине «Графа Шпее» на расстоянии всего 8 миль. В это время «Эксетер» находился в 6 милях к югу от противника, упрямо продолжая бой.

В 7.10 Харвуд решил еще больше сократить дистанцию, чтобы увеличить эффективность стрельбы своих легких орудий. Он смело прорезал дымовую завесу, которая лежала над морем подобно мрачному савану, и завязал жаркую артиллерийскую дуэль. Самолет «Аякса» кружил над местом боя, корректируя огонь крейсеров Харвуда.

Лангсдорф давал залп за залпом по преследующим его крейсерам. Британский снаряд прошелся вдоль катапульты «Графа Шпее» и поджег бортовой гидросамолет. Он превратился в обугленный скелет. Другой снаряд попал в 105-мм башню, которой командовал молодой офицер Эдгар Григат. Ему оторвало обе ноги. Однако, лежа на палубе в луже собственной крови, лейтенант просил уцелевших артиллеристов сообщать ему о ходе боя. Но вскоре его голова ударилась о палубный настил, и лейтенант умер. Артиллеристы накрыли его изуродованное тело куском брезента и вернулись к орудиям.

Следующий успех пришел к Лангсдорфу в 7.25, когда 280-мм снаряд, попавший в «Аякс», вывел из строя обе кормовые башни. Крейсер сразу потерял половину своей артиллерии. Но и под смертоносным германским огнем Харвуд шел на сближение. Подойдя на расстояние всего 9000 метров, он круто развернул свой крейсер и выпустил 4 торпеды. Но буквально через секунду после того, как они упали в воду, «Граф Шпее» резко повернул влево и уклонился от торпед. Стальные дельфины промчались мимо цели.

К этому времени «Эксетер» сильно сел кормой. Вода залила механизмы кормовой башни, и все орудия крейсера умолкли. Дым струями поднимался над полубаком, пожары бушевали в развороченной, закопченной надстройке. Крейсер имел сильный крен на левый борт. Капитан 1 ранга Белл был вынужден прекратить бой. Он взял курс на Фолклендские острова, которые находились в 1000 миль к югу. Экипаж «Эксетера» потерял убитыми 5 офицеров и 56 матросов.

Лангсдорф проследил, как «Эксетер» поворачивает на юг, отдавая должное отваге его капитана, и перенес огонь носовой 280-мм башни на легкие крейсера. Стрельба «карманного линкора» была меткой. Британские крейсера, накрываемые залпами тяжелых орудий, были вынуждены повернуть на восток, прикрываясь дымзавесой. Но в этот момент германский снаряд попал в «Аякс» и снес ему стеньгу мачты вместе со всеми антеннами. Первая часть боя началась и завершилась залпом германского рейдера. Она длилась 1 час 22 минуты. За это время тяжелый крейсер превратился в беспомощную развалину, а 2 легких крейсера были отогнаны огнем «карманного линкора». Линкор получил 20 попаданий и теперь двигался на запад. Лангсдорф был просто поражен «невероятными маневрами и героической тактикой» противника. В ходе боя погибли 108 человек, и 79 были ранены. В 7.40, когда «Аякс» прекратил бой, совершенно не было ясно, какая из сторон одержала победу. Конечно, «Эксетер» уполз прочь зализывать свои глубокие раны. «Ахиллес» и поврежденный «Аякс» держались подальше от ядовитого жала бортовых залпов «Графа Шпее», каждый из которых мог отправить легкий крейсер прямо на дно. Лангсдорф вроде бы победил… Однако его преимущество было настолько зыбким, что он потерял 6 минут после того, как Харвуд отвернул. Это позволило легким крейсерам увеличить дистанцию до 15 миль, после чего они снова повернули следом за «карманным линкором», предусмотрительно держась вне досягаемости его ужасных орудий. «Ахиллес» двигался на правой раковине «Графа Шпее», «Аякс» — на левой. Если бы Лангсдорф повернул им навстречу, чтобы возобновить бой, крейсера легко могли уклониться, используя свое превосходство в скорости. Он не мог преследовать англичан в Атлантике, так как механик сообщил ему, что топливо на исходе. Это была неприятная новость. Кроме того, старший артиллерист сообщил, что уже израсходовано около 60 % боеприпасов к орудиям главного калибра.

Вскоре после 8.00 Харвуд отправил радиограмму с координатами «Графа Шпее», его курсом и скоростью. Он продолжал передачу примерно час, предупреждая все торговые суда в районе устья Ла-Платы о приближении рейдера. Теперь Адмиралтейство было в курсе передвижений Лангсдорфа. Понемногу чаша весов начала клониться на сторону Харвуда. Равновесие было нарушено.

Мрачный Лангсдорф покинул мостик, чтобы осмотреть повреждения «Графа Шпее». В «карманный линкор» попали 2 снаряда калибра 203 мм и 18 снарядов калибра 152 мм. Один из снарядов «Эксетера» пробил броневую палубу. Другой сделал большую пробоину с равными краями в носовой части корабля. Носовой бурун постоянно захлестывал в эту пробоину. Отчаянная пальба крейсеров Харвуда послужила причиной большинства потерь среди экипажа «Графа Шпее». Главный камбуз корабля был уничтожен, 4 кладовые были затоплены. Лангсдорф с радостью узнал, что машины «карманного линкора» совершенно исправны и что боевая мощь «Графа Шпее» практически не снизилась. Однако его настроение заметно упало, когда он медленно прошел вдоль сложенных тел погибших моряков. Были убиты 1 офицер и 35 матросов. Сейчас они лежали двумя рядами на палубе, накрытые кусками парусины.

Незадолго до 10.00 коммодор Харвуд отправил тяжелому крейсеру «Камберленд» приказ срочно следовать на соединение с эскадрой в устье Ла-Платы. В то же самое время Лангсдорф собрал офицеров для короткого совещания.

— Мы должны принять топливо, господа, — сказал он. — Поскольку наше возвращение в Германию означает переход через Северную Атлантику — а вы все знаете, что это такое посреди зимы — мы должны заделать пробоины в корпусе или мы вообще не сможем выйти в море. Поэтому я решил зайти в нейтральный порт.

Его глаза пробежали по лицам офицеров. Потом он повернулся к штурману «Графа Шпее» Ваттенбергу.

— Как далеко мы от устья Ла Платы?

— Примерно в 150 милях, герр капитан.

— Отлично, Ваттенберг, берите курс на Монтевидео. — Он встал. — Пока это все.

Через несколько минут после 10.00 Лангсдорф поднялся на мостик и начал рассматривать в бинокль британские крейсера. «Ахиллес», ошибочно завысив скорость германского корабля, приблизился на расстояние 21000 метров.

— Открыть огонь! — рявкнул Лангсдорф.

Прогремели 2 залпа. Первый упал слишком далеко, зато второй врезался в воду прямо под бортом «Ахиллеса». Его командир, капитан 1 ранга У. Э. Парри, резко повернул руль и отошел на восток, прикрываясь дымовой завесой. Когда крейсер вышел за пределы дальнобойности германских орудий, он снова повернул на запад и возобновил преследование.

Примерно в 11.00 Лангсдорф прямо по курсу заметил надстройки торгового судна. Его внезапное появление родило надежду отвлечь преследующие крейсера. Лангсдорф пошел в радиорубку и приказал отправить радиограмму:






«„Аяксу“ от „Графа Шпее“. Пожалуйста, подберите шлюпки с британского парохода».





Харвуд находился на мостике «Алкса», когда ему принесли эту радиограмму. Однако он на нее просто не ответил. Через полчаса он прошел мимо этого судна, не снижая скорости. По пути он запросил семафором у парохода «Шекспир», нуждается ли тот в помощи. Так как ответ был отрицательным, Харвуд не изменил курса.

Так как уловка с целью стряхнуть крейсера у себя с хвоста не удалась, Лангсдорф уселся в кресло на мостике и закурил сигару. Теперь у него на лице ясно проступило все напряжение, испытанное им в бою. На «карманном линкоре» воцарилась мертвая тишина, словно экипаж узнал, что их всех приговорили к смерти. Следующие 8 часов «Граф Шпее» следовал на запад. Вечером, в 19.15, он дал 2 залпа по флагману Харвуда. Попаданий не было, и «Аякс» быстро отвернул, поставив дымовую завесу.

Заходящее солнце висело, подобно огненному шару над уругвайским берегом, залив море расплавленной бронзой.

Около 20.00 Лангсдорф смог увидеть вырастающие вдалеке горы Сиерра де лас Анимас, Пан де Азукар и Черро дель Торо. Он достиг устья Ла-Платы, напоминающего исполинский рог изобилия шириной около сотни миль. Его образовало слияние рек Уругвай и Парана. В постепенно сгущающихся вечерних тенях Лангсдорф шел ближе к ее северному берегу. «Граф Шпее» оставил слева прибрежный маяк на острове Лобос, которые посылал в море вспышки света каждый 5 секунд.

В самом устье, примерно в 20 милях на юго-восток от Монтевидео, находилась песчаная отмель, названная Банко Инглез (Английская банка). Они имеет длину 16 миль и во время отлива над ней кипят буруны. «Граф Шпее» прошел к северу от нее, но Харвуд опасался, что Лангсдорф может обо гнуть отмель, и попытаться вырваться в море к югу от нее. Чтобы помешать этому, он приказал «Ахиллесу» следовать за «Графом Шпее», а сам повел «Аякс» вокруг южного края отмели. В 20.55 Лангсдорф повернул и дал 3 залпа по виднеющемуся вдали «Ахиллесу». Гром орудий гулко прокатился в полумраке. Крейсер ответил, но никто попаданий не добился. Грохот перестрелки поднял на ноги сотни уругвайцев.

С любопытством и страхом толпа жителей поселка Пунта дель Эсте следила за скоротечным боем. В период с 21.30 до 21.43 Лангсдорф дал еще 3 залпа, но все они легли недолетами. После этого орудия «карманного линкора» умолкли. Около 22.00 он миновал Банко Инглез. Через час германский корабль вошел на фарватер Монтевидео. Теперь коммодор Хар-вуд окончательно понял, что Лангсдорф не собирается прорываться в море, поэтому он остановился в нескольких милях от берега, чтобы следить за германским кораблем.

Пока «Граф Шпее» медленно шел по узкому фарватеру, Лангсдорф запросил разрешение войти в гавань, и ему разрешили стать на якорь на рейде Монтевидео. Через несколько минут после полуночи тяжелый якорь «Графа Шпее» с шумом упал в воду. Цепь загрохотала, вытягиваясь через клюз, и корабль, наконец, обрел покой, проведя в море 150 дней. Лангсдорф отправил большой кувшин фруктового сока и несколько буханок хлеба британским пленным. Немного позднее к ним пришел говоривший по-английски лейтенант Хетцберг.

— Джентльмены, сказал он, — для вас война окончена. Мы находимся в гавани Монтевидео, и скоро вас освободят.

Лангсдорф не получил возможности отдохнуть. Как только «Адмирал граф Шпее» прибыл в порт, началась жестокая дипломатическая битва. В нее были втянуты правительство Уругвая и послы Германии, Великобритании и Франции. «Графу Шпее» требовалось долгое пребывание в порту, чтобы ремонтники и сварщики заделали пробоины и восстановили мореходность корабля. Поэтому германский посол, доктор Отто Лангманн, запросил необходимый срок. На это последовали немедленные протесты английского и французского послов, которые напомнили уругвайцам, что корабли воюющих держав не могут оставаться в порту долее 24 часов. На это доктор Лангманн немедленно процитировал 14 статью Лондонского договора:






«Если только они не повреждены или не ожидают улучшения плохой погоды».





Английский и французский послы утверждали, что «Граф Шпее» может выйти в море. Лангманн заявлял прямо обратное. Зияющие пробоины в носовой части не позволяют кораблю сделать это. Такая ожесточенная перепалка поставила уругвайцев в тупик. Они склонялись на сторону союзников, но в то же время не желали открытого разрыва с Германией. Поэтому нейтральный Уругвай нашел соломоново решение. Была создана специальная комиссия для изучения повреждений германского корабля. После тщательного осмотра «Графа Шпее» комиссия пришла к заключению, что он действительно потерял мореходность. Однако она предложила капитану 1 ранга Лангсдорфу и его экипажу отремонтировать корабль всего за 3 дня. Лангманн запротестовал. Однако уругвайцы приняли вердикт комиссии как окончательный. «Карманный линкор» получил разрешение оставаться в Монтевидео всего 72 часа.

Надежда залечить боевые раны «Графа Шпее» улетучилась.

Лангсдорф освободил британских пленных и отправил 40 своих раненых в местный госпиталь. После этого он распорядился похоронить убитых. 36 гробов, укрытых флагами, стояли на главной палубе под охраной почетного караулы. Рано утром 15 декабря они были свезены на берег на катере и погружены на 9 автомобилей. Лангсдорф в парадной форме при палаше сопровождал похоронную процессию в Северный собор вместе с большей частью экипажа «Графа Шпее». Тела были погребены в братской могиле. После того как была прочитана последняя молитва, Лангсдорф рукой в белой перчатке отдал честь мертвым. Потом он взял горсть земли и бросил в могилу. Когда он повернулся, то увидел нескольких офицеров британских торговых судов, которые были освобождены совсем недавно. Их присутствие на похоронах было знаком уважения к рыцарскому поведению Лангсдорфа. К венкам, возложенным на могилу, они добавили еще один, в знак своей скорби. На ленте была надпись:






«Памяти отважных моряков от их товарищей из британского торгового флота».





После похорон Лангсдорф вернулся на борт корабля. Он знал, что крейсер «Камберленд» совершил переход с Фолклендских островов к Монтевидео за рекордное время и уже присоединился к «Аяксу» и «Ахиллесу». Однако начали циркулировать неподтвержденные слухи, что британский авианосец «Арк Ройял», имеющий на борту 60 самолетов, и линейный крейсер «Риноун», вооруженный 6 орудиями калибра 381 мм, прибыли к Ла-Плате и ожидают недалеко от берега выхода германского корабля. Они могли превратить «Графа Шпее» в руину в считанные минуты, как только он покинет рейд Монтевидео.

16 декабря Лангсдорф передал по радио эту ложную информацию в РВМ и добавил, что по ночам англичане организуют тесную блокаду порта. Он объяснил, что попытка прорыва в море кажется ему совершенно безнадежной, и запросил инструкций. Должен ли он попытаться прорываться с боем в Буэнос-Арйес, выбрать интернирование в Уругвае или затопить свой корабль, несмотря на слишком малые глубины в устье Ла-Платы?

В тысячах Миль от Южной Америки встревоженный гросс-адмирал Редер обсудил эту проблему с Гитлером и адмиралом Отто Шнивиндом, начальником штаба ВМФ. После долгих споров Редер отправил радиограмму Лангсдорфу, советуя добиваться продления стоянки. Лангсдорфу в этом отказали. Прорыв в Буэнос-Айрес казался невозможным. Поэтому было решено затопить корабль. Германия не слишком полагалась на нейтралитет Уругвая, и Редер хотел исключить возможность попадания «Графа Шпее» в руки противника. Поэтому от интернирования в Уругвае с сожалением отказались.

Вечером того же дня Лангсдорф узнал, что в продлении стоянки ему отказали. Он заперся в своей каюте и написал письмо доктору Лангманну, в котором объяснял, что попытка выхода из Буэнос-Айреса подвергнет ненужной опасности жизнь более чем тысячи человек его экипажа. Так как Уругвай лишил его возможности использовать статьи Гаагской конвенции, у него не остается иного выбора, как свезти экипаж на берег и взорвать «Граф Шпее».

Дозволенные 72 часа истекали вечером 17 декабря. Во второй половине дня германский танкер «Такома», который стоял на якоре неподалеку, подошел к борту «карманного линкора» и снял всех женатых офицеров и матросов. Они забрали с собой весь багаж. Эта процедура завершилась к 18.00. Лангсдорф отправил посыльных на буксиры «Гиганте» и «Колосо», арендованные немцами. На борту «карманного линкора» остался только минимум экипажа, необходимый, чтобы управлять кораблем.

В 18.20 возбуждение на берегу достигло апогея. Тысячи зевак с биноклями и фотокамерами следили, как «Граф Шпее» медленно выбирает якорь. Лангсдорф с мостика скомандовал «малый вперед». Лишенный экипажа корабль подобно призраку скользнул с места стоянки. За ним следовали «Такома» и один из катеров «Графа Шпее». Печальная процессия двинулась вниз по фарватеру.

Уже был слышен смелый военный клич Харвуда: «Моя цель — уничтожение!» Его потрепанные крейсера, к которым присоединился «Камберленд», уже показались со стороны моря. Они жаждали крови «Графа Шпее». Однако когда Монтевидео остался далеко за кормой, Лангсдорф круто положил право руля и прошел еще 2,5 мили на запад. Это опровергает глупое обвинение, выдвинутое против него, будто он, чтобы хоть как-то отомстить, затопил свой корабль прямо на судоходном фарватере.

Когда «Граф Шпее» вышел за пределы трехмильной зоны, Лангсдорф остановил корабль. Спокойно он спустился с мостика и пошел в трюм проверить размещение подрывных зарядов в отсеках. В 20.30 главный заряд, боеголовка торпеды, подсоединенный к большой катушке электрического кабеля, был помещен на место. Кабель был проведен вверх по трапам на палубу корабля и спущен за леера. После этого Лангсдорф пересчитал своих людей, чтобы удостовериться, что никто не остался на обреченном корабле. Он пожал им всем руки и отправил с «Графа Шпее», сказав, что сам останется на корабле до конца. Но офицеры отказались покинуть свой корабль без капитана, Лангсдорф, подавив свои чувства, тоже перешел на борт «Колосо».

Кабель разматывался по мере того, как буксиры и катер начали отходить от затихшего корабля. В 20.44 Лангсдорф нажал кнопку. «Граф Шпее» содрогнулся, когда ужасный взрыв разорвал его корпус ниже ватерлинии, и море хлынуло в трюм бурлящими потоками. Потом прогремел второй взрыв. Огромные языки пламени поднялись к небу и закружились вокруг боевой рубки. Тучи густого дыма повалили из-под разорванной палубы. Серая краска бортов отслаивалась и горела, обнажая стальную обшивку. Корабль медленно опустился на дно. Так как под килем у него было всего 9 метров, то все надстройки остались над водой. Тучи пара повалили из люков, когда хлынувшая туда вода попала на раскаленные докрасна листы нижних палуб.

Весь экипаж прилип к надстройкам буксиров, мрачно глядя на предсмертные судороги своего корабля. Лангсдорф стоял, взяв под козырек, и слезы текли у него по щекам, когда он наблюдал за агонией. Потом он развернул свой маленький флот и повел его в Буэнос-Айрес, который находился в 100 милях выше по Ла-Плате. Он надеялся, что аргентинское правительство примет его экипаж, как спасшихся с потопленного корабля. Когда он сошел на берег, то заявил встретившим его чиновникам и репортерам: «Я удовлетворен тем, что спас своих людей».

Однако аргентинское правительство отказалось считать экипаж «Граф Шпее» потерпевшими кораблекрушение и быстро интернировало его, выставив счет германскому правительству.

19 декабря Лангсдорф написал письмо барону Эдмунду фон Терманну, германскому послу в Аргентине.






«Ваше превосходительство

После долгих колебаний я принял роковое решение затопить линкор „Адмирал Граф Шпее“ для того, чтобы помешать ему попасть в руки врага. Я по-прежнему убежден, что в сложившихся обстоятельствах это было единственное оставшееся решение, после того как я привел свой корабль в ловушку в Монтевидео. При оставшемся запасе снарядов любая попытка прорваться с боем обратно в открытое море на большие глубины была обречена на провал. И только на глубокой воде я мог затопить корабль, израсходовав оставшиеся снаряды…

Вместо того чтобы поставить свой корабль под опасность попасть в руки врага после отважной битвы, я решил не сражаться, а уничтожить оборудование и после этого затопить корабль. Мне было ясно, что такое решение намеренно или ненамеренно может быть ложно истолковано людьми, не знакомыми с моими мотивами, которые были оставлены полностью или частично на мое личное усмотрение. Поэтому я с самого начала решил лично нести ответственность за принятое решение. Для капитана, знакомого с понятиями чести, вне всякого сомнения совершенно очевидно, что его личная судьба не может быть отделена от судьбы корабля.

Я откладывал свое окончательное решение настолько, насколько это было необходимо, так как я все еще отвечал за вопросы обеспечения безопасности экипажа, отданного под мое командование. После сегодняшнего решения аргентинского правительства я уже ничего не могу сделать для своего экипажа. Точно так же я не способен принять участие в той борьбе, которую сегодня ведет моя страна. Я могу только доказать своей собственной смертью, что солдаты Третьего Рейха готовы умереть во имя чести своего флага.

Я один несу ответственность за затопление линкора „Адмирал Граф Шпее“. Я счастлив отдать свою жизнь, чтобы смыть даже тень подозрения с его флага. Я встречаю свою судьбу с твердой верой в дело и будущее нации и моего фюрера.

Я пишу это письмо Вашему превосходительству в вечерней тишине, твердо все взвесив, для того чтобы вы смогли проинформировать мое командование и пресечь в случае необходимости любые слухи.

(подписано)

    

Лангсдорф



    

Капитан 1 ранга



    

Командир потопленного линкора „Адмирал граф Шпее“»







Этой ночью Лангсдорф собрал всех своих офицеров в морском арсенале, где им были выделены комнаты. Попрощавшись с каждым из офицеров лично, он тепло пожал всем руки и сказал несколько слов. Потом он произнес общее: «Auf Wiedersehen».

В холодной тишине своей комнаты Лангсдорф достал свой табельный пистолет, приставил ко лбу и спустил курок. Вестовой нашел его тело на следующее утро.

Дух Бальдра вернулся на сгоревший корпус «Хрингхорни».




Глава 5

Морской странник


«Человек, который спокойно путешествует по суше, понятия не имеет, как я, измученный, провел зиму в изгнании в покрытом льдами холодном море, отрезанный от сородичей, со всех сторон обросший сосульками.

Нещадно хлестал град. Я не слышал ничего, кроме грохота морского прибоя».

    

Саксон-Грамматик






Пожары «Адмирала графа Шпее» пожрали корабль задолго до того, как Лангсдорф совершил самоубийство. Стальные листы корабельной обшивки гнулись от страшного жара, труба рухнула, подняв огромный фонтан брызг. Только огромная носовая надстройка стояла, рассыпая искры, словно дымящиеся развалины невиданной цитадели. Надстройки корабля остались над водой до тех пор, пока рабочие не разрезали их на металл. Позднее в том месте, где остался ржаветь корпус «карманного линкора», был установлен буй. Его зеленый огонь указывал проходящим мимо судам, где покоится поверженный гигант.

Адольф Гитлер, который разыгрывал морские битвы модельками кораблей на письменном столе, хотел узнать, почему Лангсдорф не уничтожил «Эксетер» и зачем он пошел в Монтевидео после того как бой завершился. Гросс-адмирал Редер терпеливо пытался объяснить позицию покойного офицера, но оловянные глаза Гитлера подсказали ему, что он занимается совершенно бесполезным делом. Да, тактика Лангсдорфа в бою у Ла-Платы вызывала много вопросов. Однако как только выпал снег первой военной зимы, память об отважном моряке потускнела и вскоре полностью забылась.

Капитан 1 ранга Дау слонялся по пустынному морю, как одинокий сирота, когда получил известие о судьбе «Графа Шпее». Тогда он взял курс на север, оставив на борту 299 пленных англичан. «Альтмарк» пересек экватор, пробрался через Северную Атлантику, проскочил мимо восточных берегов Исландии. Пытаясь прорваться через британскую блокаду, в феврале 1940 года Дау привел «Альтмарк» в Йоссингфиорд в Норвегии. Но капитан 1 ранга Ф. Л. Вайэн на эсминце вошел в гавань и взял «Альтмарк» на абордаж в лихом стиле пиратов времен королевы Елизаветы. Он освободил пленных. В ходе короткого столкновения корабль Дау кормой налетел на скалы и повредил лопасти винтов. Так как он был, строго говоря, шкипером гражданского судна, а его экипаж состоял из гражданских моряков, то Вайэн оставил немцев на их севшем на мель судне. Дау сумел отремонтировать повреждения «Альтмарка» и вывел его в открытое море.

28 марта он привел «Альтмарк» в Киль. Позднее Дау сдал корабль и получил другое назначение. В мае 1945 года он покончил жизнь самоубийством.

Зимние месяцы превратили операции и на суше, и на море в «странную войну». Однако контр-адмирал Дениц держал свои лодки в море, продолжая охоту на британских и французских морских коммуникациях. На холодных северных полях разыгралась кровавая битва между отважными финнами, которые умирали в глубоких снегах Карелии, защищая свою родину, и полчищами московитов, вторгшихся туда. Русские гибли тысячами, но их было все-таки слишком много, и 12 марта 1940 года Финляндия капитулировала. К этой дате Гитлер уже подписал секретную директиву; предусматривающую проведение операции «Везерюбунг». Так назывался план вторжения в Данию и Норвегию. Главной ее целью было сорвать планы англичан в Скандинавии и обеспечить бесперебойную доставку шведской железной руды в Германию. Кроме того, это дало бы флоту и авиации новые базы, с которых он мог бы действовать против британского флота более успешно.

В первых числах апреля флот адмирала Редера двинулся на север, чтобы занять исходные позиции вдоль норвежского побережья. Передовое соединение — линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау» и тяжелый крейсер «Хиппер» — 8 апреля столкнулось с одиноким эсминцем «Глоуворм». Британский эсминец был потоплен, однако до этого его капитан, несмотря на сильнейшее волнение, сумел протаранить «Хиппер». Эсминец пробил борт германского крейсера и вынудил его уйти на восток в Тронхейм, чтобы залатать образовавшуюся дыру, длиной около 30 метров.

Но теперь и британский Королевский флот устремился на север в штормовые серые воды Норвежского моря, чтобы разыскать там корабли германского флота. Рано утром 9 апреля началась высадка немцев, но англичанам помешала отвратительная погода, и они сумели дать бой противнику лишь в нескольких местах. Немецкая армия, при поддержке крейсеров и эсминцев, захватила Нарвик, Тронхейм, Кристиансанд, Аренадль, Осло и Эгерсунд. На следующий день Дания и южная Норвегия оказались в руках немцев. Однако англичане вошли в Вестфиорд в районе Нарвика и атаковали находящуюся там германскую эскадру. Были потоплены 2 эсминца и 9 транспортов. 15 апреля союзники высадились в северной Норвегии. Однако их положение на заснеженных гранитных скалах Приполярья оказалось слишком шатким, и им пришлось эвакуироваться.

Оба флота провели целую серию боев возле изрезанного фиордами побережья Норвегии. Кроме нескольких эсминцев, 8 апреля у берегов северной Норвегии англичане потеряли авианосец «Глориес». Он был «систершипом» потопленного в первые дни войны «Корейджеса».[10 - Автор опять несколько преуменьшает потери одной из сторон. Кроме «Глориеса» англичане потеряли крейсер «Эффингем» (из-за навигационной ошибки), крейсер ПВО «Курле», семь миноносцев и 4 подводные лодки; также были потеряны по одному миноносцу и подводной лодке у французов и поляков (итого 18 кораблей). У немцев же потери составили 3 крейсера, 10 эсминцев, 4 подводные лодки, 1 артиллерийское учебное судно и 10 малых судов (итого 17 кораблей и 11 судов).] Немцы в ходе этих боев потеряли тяжелый крейсер «Блюхер», легкие крейсера «Карлсруэ» и «Кенигсберг» и 11 эсминцев. Если рассматривать итоги операции «Везерюбунг», то следует сказать, что она закончилась успешно для немцев, хотя этот успех был достигнут очень дорогой ценой. Англия и Франция пробудились после 7 месяцев военной спячки.

10 мая, когда еще шли бои в северной Норвегии, танковые армии Гитлера, подобно наводнению, хлынули в Бельгию, Голландию и Люксембург. В тот же день бестолковый премьер-министр Невилль Чемберлен, примечательный только своими висячими усами и большим зонтиком, покинул Уайтхолл. Его место занял бывший первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль. Через 2 дня, полностью использовав глубочайший упадок духа французской армии, германская армия пересекла границу Франции и обошла с фланга линию Мажино. Это чудовищный бастион, созданный из стали и бетона, обладал несокрушимостью, крепостью и неодолимой слабостью средневековой твердыни, не имеющей гарнизона. Черный ход оказался открытым, и армии Гитлера вошли во Францию через территорию нейтральных Голландии и Бельгии. На следующий день Черчилль пообещал Англии в будущем только «кровь, труд, слезы и радость». Но в начале июня капитулировали Голландия и Бельгия. 400000 солдат союзников, высаженные на континент, чтобы остановить германский поток, спешно бежали с кровавых песков Дюнкерка, бросив все вооружение. Лишь невероятное чудо помогло им спастись. Британские военных корабли, рыбацкие суда, простые яхты, презирая смертельную опасность, эвакуировали из окружения 335000 солдат.

Итальянские войска, размечтавшись о повторении Галльской кампании Юлия Цезаря, 10 июня тоже вторглись во Францию. Через 4 дня германские войска торжественно промаршировали по Парижу, продемонстрировав плачущим жителям французской столицы знаменитый прусский гусиный шаг. Сталин, переварив кусок Финляндии, теперь проглотил крошечные прибалтийские республики Литву, Латвию и Эстонию. Территориальные амбиции русской военщины были отчасти удовлетворены. Старый солдат Анри Петен, чей громовой клич «Мы не отступим!» воодушевлял солдат на залитых кровью фортах Вердена в 1916 году, сформировал в Бордо новое французское правительство. Через 2 недели, после подписания перемирия между Францией и Германией, которое произошло в историческом вагоне в Компьене, это правительство перебралось в городок Виши. Однако из Лондона в эти же дни прозвучал мужественный голос генерала де Голля, который объявил, что Свободная Франция будет сражаться.

В августе Геринг впервые отправил свои самолеты бомбить английские города. Началась Битва за Британию. В следующем месяце англичане передали Соединенным Штатам 8 военно-морских баз в обмен на 50 устаревших четырехтрубных эсминцев. Эти гончие все-таки принадлежали прошедшей эпохе. 16000000 американцев были поставлены на учет в Бюро личного состава. Бенито Муссолини, пытаясь вызвать тень императора Августа, царившего на Средиземном море, погнал свои войска на завоевание Африканской империи. Позднее, за 4 дня до праздника Рождества, Франклин Д. Рузвельт в публичном выступлении заявил, что Соединенные Штаты станут арсеналом демократии.

Часы отсчитывали последние мгновения 1940 года.

Разгром Франции открыл новые перспективы перед контр-адмиралом Деницем, который получил для базирования своих подводных лодок порты Брест, Сен-Назер, Ла-Паллис и Лориан. Главной целью германских подводных лодок была растянутая система морских коммуникаций Англии. Вражеские суда перевозили топливо для самолетов, снаряды для орудий, продовольствие для солдат. В морской войне даже гражданский моряк становится пешкой, расходным материалом в жестокой борьбе за конечную победу.

Но подводная война была дополнена действиями рейдеров, особенно переоборудованных торговых судов, которые в Германии были известны как Hilfkreuzer (вспомогательный крейсер). Они получали буквенно-цифровые обозначения, которые начинались с «НК». Всего в различное время с 1940 и до конца 1943 года в море действовало 9 таких кораблей. Они сумели потопить около 800000 тонн торговых судов. Ни один из них не совершил столь громкого подвига, как U-47 Гюнтера Прина, ни один из них не имел столь красочной истории, как «Граф Шпее» Лангсдорфа. Главной их военной задачей было скрываться как можно дольше, использовать хитрости и уловки и прятаться в мрачных морских туманах. «Атлантис» (НК-16), «Тор» (НК-10) и «Пингвин» (НК-33) добились самых высоких результатов. Но именно «Пингвин» потопил больше вражеских судов. За 10,5 месяцев плавания он уничтожил 28-торговых судов союзников.

«Пингвин» ранее был известен, как германское торговое судно «Канделфельз». Теперь им командовал капитан 1 ранга Эрнст-Феликс Крюдер. Этот 43-летний офицер начал службу еще в рядах старого Императорского флота. Во время Первой Мировой войны, в возрасте 18 лет, он попал во флот кайзера Вильгельма. Крюдер служил артиллеристом на линкоре «Кениг» и участвовал в Ютландской, битве. В 1917 году Крюдер получил офицерское звание. После капитуляции Германии он остался служить в развалившемся флоте. Но вместе с возрождением германского флота постепенно шла наверх и карьера Крюдера. Он служил на тральщиках, крейсерах, потом стал командиром 1-й флотилии тральщиков. Но в результате этого назначения Крюдер сполна насладился прелестями канцелярской береговой службы. Только в конце 1939 года он стал командиром НК-33, двухвинтового торгового судна водоизмещением 7766 тонн со скоростью 18 узлов, которое было превращено во вспомогательный крейсер.

Крюдер был стройным человеком с темными волнистыми волосами, плотно сжатыми губами и пронзительным взглядом. Однако во внешности Крюдера явно проступало его естественное дружелюбие, скрыть которое плохо получалось. Он любил добрую сигару и хорошую шутку. Его офицеры и матросы чувствовали себя свободно в присутствии капитана. Юмор и доброта Крюдера во многом способствовали превращению экипажа корабля в единую морскую семью. Даже корабельный пес, безродная дворняжка, подобранная где-то на причале, каждый день с нетерпением ожидал своего товарища с широкими золотыми нашивками на рукавах кителя. После чего пес затевал игру, прыгая по трапам, и с веселым лаем носился по палубе.

Но чтобы с самого начала поставить дело на правильную основу, Крюдер, как только прибыл на борт «Пингвина», сделал офицерам довольно жесткое внушение. Он собрал их и заявил, что желает командовать послушным, чистым и счастливым кораблем. И обязанностью офицеров является поддержание такого порядка. Он добавил:

— Вы всегда должны считать свое положение зависящим, от благополучия ваших подчиненных.

Но, требуя очень многого от подчиненных, Крюдер в тоже время показал офицерам прекрасный личный пример. Его опрятности и работоспособности можно было только завидовать. Рабочий день капитана часто заканчивался глубоко заполночь.

Тайное переоборудование судна «Канделфельз», принадлежащего компании «Ганза», в рейдер «Пингвин» заняло всю зиму и весну 1940 года. Внешний вид судна претерпел совсем немного изменений. Его орудия, снятые со старого броненосца «Шлезиен», были скрыты за откидывающимися щитами. Под орудийными платформами палубы были усилены, чтобы выдержать силу отдачи. Глубоко в трюмах корабля плотники и сварщики устроили артиллерийский, минный и торпедный погреба. Кубрики были расширены, чтобы там могла разместиться военная команда. Экипаж рейдера состоял из 400 офицеров и матросов. Была установлена новая мощная радиостанция. Рейдер получил новое штурманское оборудование: На борт были приняты все необходимые припасы и погружен гидросамолет. В результате к началу июня НК-33 был готов к ходовым испытаниям.

Крюдер вывел свой корабль в Балтийское море и начал учения. Основное внимание уделялось действиям абордажной партии, артиллерийской и торпедной стрельбе, минным постановкам, маскировке собственного корабля. Когда «Пингвин» вернулся в порт, Крюдеру доставили секретный пакет с оперативными приказами. Он созвал своих офицеров.

— Я получил бумаги, которых ожидал, — объявил Крюдер. — Мы несем 300 мин. Их следует поставить у берегов Австралии и вдоль западного побережья Индии. Эту операцию нам предстоит провести в конце года. Потом мы направимся в район китобойного промысла недалеко от Антарктиды и будем действовать там до весны. После этого «Пингвину» будет нужен отдых, так же, как и нам. Если вражеские патрульные корабли вынудят нас покинуть эти районы, мы двинемся в Южную Атлантику или на юг Тихого океана. — Он сложил приказы и сунул их в карман. — Вероятно, наше плавание не принесет нам громкой славы, но за это время мы можем встретить массу интересных людей.

22 июня «Пингвин» покинул Германию в сопровождении тральщиков, чтобы пройти маршрутом, который ранее проторили «Граф Шпее» и «Альтмарк». Крюдер прошел через Каттегат и Скагеррак, потом направился вдоль норвежского побережья, маскируясь под русское судно «Печора». Погода была скверной. Бушевал холодный северный шторм. Водяная пыль больно хлестала по лицам людей, стоящих на мостике. Ветер срывал пену с гребней волн. Корабль мотало словно щепку, он раскачивался с борта на борт и нырял носом в пропасть между волнами. Даже старые морские волки то и дело хватались за переборки, а новички так просто стояли на головах. Молодые моряки ужасно страдали от морской болезни. Он лежали на койках с зелеными лицами, мечтая, чтобы все это закончилось побыстрее. Огромные массы шипящей воды прокатывались над полубаком «Пингвина», разбивались на волноломе и хлестали по мостику. Когда форштевень «Пингвина» врезался в подошву очередной волны, корма задиралась вверх и начинала жутко вибрировать, так как винты бесполезно молотили воздух. Вскоре маленькие тральщики, которые бурное море избивало совершенно нещадно, повернули назад. «Пингвин» остался совершенно один в сером мире соленых брызг и яростной качки.

Даже для старых моряков, давно отучившихся бояться качки, шторм был тяжелым испытанием. Спать на подпрыгивающей койке было просто невозможно. Вся одежда была мокрой насквозь. Вода проникала внутрь судна и плескалась во всех коридорах. Коки просто не могли готовить горячую пишу. Им пришлось ограничиться бесконечными бутербродами и банками консервированного сока. По палубам кубриков метались кучи всякого хлама — книги, пачки сигарет, фотографии, плитки шоколада, и вообще все, что только может храниться в матросских рундуках. Люди стали раздражительными. Многие приятельские отношения треснули под ударами морских валов. Нередко среди экипажа вспыхивали беспричинные ссоры, которые, впрочем, так же быстро и заканчивались.

Крюдер кое-как вскарабкался на мостик, несмотря на сильнейшую качку. Он посмотрел на молодого сигнальщика, ожидавшего своей очереди заступать на пост.

— Морская болезнь, сынок? — спросил Крюдер.

— Да, герр капитан, немного.

— Ничего, мне тоже нехорошо, — сказал Крюдер и прикрыл обведенные черными кругами глаза. — Ты знаешь, когда я плавал на старом винджаммере[11 - «Выжиматель ветра». В описываемую эпоху — всего лишь торговое парусное судно.] «Фрейя», боцман открыл мне верное средство от морской болезни.

— Какое же?

— Он сказал мне: «Молодой человек, найди раскидистый дуб и поспи часок в тени его ветвей».

Зеленоватое лицо юноши расплылось в слабой улыбке.

В один из дней тяжелого плавания на север, в непрерывных штормах, к югу от рейдера был замечен вражеский перископ. Подводная лодка, по мнению Крюдера, английская, поднялась на поверхность и пыталась гнаться за «Пингвином», пока штормовые волны не загнали ее обратно под воду. Поэтому для Крюдера сейчас шторм был подарком морских богов. Он скрывал рейдер во время перехода на север и помог войти в Датский пролив незамеченным. Достигнув 70° северной широты, Крюдер планировал направиться к острову Ян-Майен, пустынному острову из черного песка и обсидиана, который лежит на северной границе Норвежского моря. Ян-Майен находится также в 240 милях от покрытых льдом берегов Гренландии. Здесь Крюдер намеревался дождаться тумана, который ползет через этот негостеприимный район океана, чтобы под прикрытием его серой вуали прорваться на юг.

Однако шторм совершенно неожиданно утих. Море успокоилось, а небо очистилось от облаков. Видимость, к неудовольствию Крюдера, стала почти неограниченной. Коки наконец получили возможность поставить свои кастрюли на плиту, не боясь, что они улетят куда-нибудь. Мертвенно-бледные новички, которые всего пару дней назад страстно желали умереть, теперь выползли на палубу, с наслаждением глотая свежий, морозный воздух. Капитан 1 ранга Крюдер, проклиная переменчивый нрав морских богов, заметил вдали увенчанный снежной шапкой конус Бееренберга, вулкана на острове Ян-Майен, который поднимается над морем на 2277 метров. Неимоверная прозрачность атмосферы в такое время года была событием просто неслыханным, метеорологическим абсурдом. И Крюдер, которому отчаянно требовался туман, решил подождать в Гренландском море. 1 июля над всем морем, наконец, установился плотный туман, и Крюдер сразу повернул «Пингвин» на юг.

Первые две недели Крюдер уклонялся от встреч с любыми нейтральными судами. Он хотел, чтобы о его присутствии никто не подозревал, пока он не выйдет в район крейсерства. Одновременно он изучал силуэты греческих судов в большом морском справочнике. Крюдер решил, что больше других его судно напоминает пароход «Касос». Он приказал экипажу переодеть «Пингвин» во второй военный костюм. 10 июля рейдер, сверкая свежеокрашенными бортами, поднял бело-голубой греческий флаг. Для большего сходства, с помощью досок и парусины Крюдер изменил форму надстроек.

Рейдер, замаскированный под греческое судно «Касос», спокойно двигался на юг и пересек тропик Рака. Примерно в это время РВМ приказало Крюдеру встретиться с германской подводной лодкой, у которой кончалось топливо и торпеды. Встреча состоялась 17 июля возле островов Зеленого Мыса. Заправив цистерны и торпедные аппараты лодки, Крюдер позволил обросшим бородами подводникам размять затекшие ноги на палубе «Пингвина». После этого лодка направилась в район Фритауна.

На третьей неделе июля «Пингвин» пересек экватор. 31 июля Крюдер находился возле острова Вознесения, который лежит в 450 милях южнее экватора, примерно на полпути из Африки в Южную Америку. Через несколько часов «Пингвину» предстояло начать свою войну.

Незадолго до 9.00 наблюдатель заметил судно по носу у рейдера. Это был британский сухогруз «Доминго де Ларринага» (5358 тонн), который следовал в Англию с грузом аргентинского зерна. Судно еще находилось в нескольких милях от рейдера, но его капитан начал действовать без промедления. Он немедленно повернул судно прочь и начал передавать по радио сигнал «QQQ» — «Я атакован вражеским вспомогательным крейсером». Лейтенант Карл Брунке, старший связист «Пингвина», прибежал на мостик.

— Они передают сигнал бедствия, герр капитан! — закричал он.

— Попытайтесь заглушить его передачу, — сказал Крюдер. — Мы скоро его догоним.

Но у Брунке возникли трудности при попытке забить передачу вражеской рации. Поэтому Крюдер приказал дать полный ход и вызвал прислугу к орудиям. Но дистанция сокращалась очень медленно. Возникла та ситуация, которая меньше всего нравилась командирам рейдеров. Приходилось висеть на хвосте у противника, который в это время посылал в эфир бесконечный поток призывов на помощь. Прошло 2 часа, прежде чем дистанция сократилась до 4500 метров. И тогда греческий флаг был спущен, и на мачту поползла свастика.

— Открыть огонь! — крикнул Крюдер.

Орудия «Пингвина» рявкнули. Ветер быстро унес пороховой дым. Крюдер, рассматривая цель в бинокль, различил на мачте «Ларринаги» британский флаг. Он также увидел 6 или 7 человек, которые снимали парусиновый чехол с орудия и засовывали в казенник снаряд. Однако первый из снарядов рейдера уже врезался в корпус сухогруза, и пламя показалось из его носового люка. Следующий снаряд попал в мостик, обломки которого разлетелись по всей корме. Судно потеряло ход и начало разворачиваться против ветра. С главной палубы валили густые клубы серого дыма. Вскоре экипаж спустил на воду три шлюпки и бросился в них, захватив с собой четверых раненых. Как только шлюпки оказались в воде, огни помчались прочь от борта горящего судна.

— Абордажная партия в шлюпки! — скомандовал Крюдер.

Моторный катер, на кормовом флагштоке которого развевался большой флаг, запрыгал по волнам и вскоре подошел к борту брошенного судна. Германские моряки вскарабкались на палубу и обнаружили возле кормового орудия четверых убитых. Потом они спустились сквозь дым на нижнюю палубу и установили подрывные заряды с часовыми механизмами. Запустив часы, моряки бросились в шлюпки. Тем временем Крюдер подобрал спасенных моряков со шлюпок и прислал корабельного доктора, чтобы тот осмотрел раненых. Потом он стал ждать, когда взорвутся подрывные заряды. Ничего!

— Кто-то в нашем флотском арсенале забил в эти заряды порох, оставшийся от прошлой войны, — пошутил Крюдер. — Я боюсь, что нам придется израсходовать торпеду.

Он развернул «Пингвин», и торпеда выскользнула из аппарата. Оставляя за собой пузырчатый след, она помчалась к обреченному пароходу «Доминго де Ларринага». Мощный взрыв разорвал борт сухогруза, колонна серой воды взлетела выше мостика. Судно медленно накренилось, его леера коснулись воды. Из разбитых цистерн потоком хлынула нефть. Потом в трюме с грохотом что-то посыпалось, видимо, сдвинулся груз, судно перевернулось и скрылось под водой.

Крюдер немедленно двинулся на юг. «Пингвин» пересек тропик Козерога, прошел мимо водных могил «Тревеньяна», «Дорик Стар» и «Тайроа». Потом он прошел мимо японского сухогруза, который Крюдер опознал как «Гавайи Мару». После этого рейдер пересек сороковой градус южной широты. Мощные атмосферные течения в этом районе стремительно летели к области пониженного давления над южной полярной шапкой. Учитывая вращение земли, они отклонялись в сторону, в результате чего в этих широтах постоянно дули северо-западные ветры. Они были сильными, достигая скорости 20 узлов. Несущие с собой водяную пыль порывы достигали ураганной силы. Когда Крюдер повернул на восток, чтобы обогнуть мыс Доброй Надежды, они начали бить в его левый борт. Холодные серые шквалы с грозным ревом налетали один за другим. Одетые белой пеной волны с такой силой били в корму «Пингвина», что сбивали корабль с курса. Рулевые были вынуждены буквально сражаться со штурвалом. Чтобы удержать корабль на курсе, приходилось буквально виснуть всем телом на рукоятках. И тогда в рулевой рубке были слышны самые изощренные морские ругательства, произносимые шепотом — из уважения к капитану.

Во время недолгого улучшения погоды было замечено большое торговое судно, борющееся с сильной волной. Но главным противником Крюдера сейчас была погода. Шторм не позволял сделать что-либо, и с горечью Крюдер позволил незнакомцу проследовать своим курсом. Обогнув мыс Доброй Надежды, «Пингвин» повернул на северо-запад и направился к Мадагаскару. 26 августа море успокоилось, и Крюдер приказал отправить на поиск торговых судов бортовой гидросамолет «Пингвина». Этот «Хейнкель-114» имел на крыльях британские опознавательные знаки. Самолет краном достали из трюма и спустили на воду. Пилот, лейтенант Вернер, занял место в кабине и отвел самолет от борта корабля. Потом он дал полный газ, мотор взревел, и самолет пошел на взлет, оставляя позади себя две пенистые дорожки на стеклянной глади моря.

Прочесав большой район, самолет около 13.00 заметил-таки вражеское судно. Это был арендованный англичанами норвежский танкер «Филефьелль», направляющийся в Кейптаун. Он осел почти по палубу, так как имел в цистернах 10000 тонн бензина и 500 тонн нефти. Пилот спустился к самой воде, пролетел над танкером, чтобы позволить наблюдателю сбросить на палубу судна фальшивое сообщение. В нем говорилось, что командир британского тяжелого крейсера «Камберленд» приказывает шкиперу повернуть на юго-запад и сохранять радиомолчание, так как поблизости действует германский рейдер. Пилот проследил, как форштевень «Филефьелля» послушно поворачивается в указанном направлении, и вернулся на «Пингвин», который полным ходом шел на перехват.

Крюдер простоял на мостике всю вторую половину дня, ожидая появления мачт танкера на северо-восточном горизонте. По морю катились ряды длинных валов, теплый ветер посвистывал в снастях «Пингвина». Солнце медленно клонилось к закату. Время от времени Брунке приносил на мостик обрывки перехваченных депеш. Но, даже сложенные вместе, они не составляли одной связной радиограммы. Крюдер ощущал растущую неуверенность. Примерно в 17.00 он вызвал пилота.

— Вернер, извините, но мне придется снова отправить вас в полет. Я полагаю, что наш друг изменил курс. Если вы найдете его, сорвите ему антенну и оставайтесь рядом. Я подберу вас позднее.

«Хейнкель» взревел мотором, разбежался, оставляя пенный след, и взлетел. Крюдер проследил, как он исчезает на фоне заходящего солнца, и ощутил укОл беспокойства за судьбу юного пилота. Он попросил его остановить судно, которое вполне может иметь вооружение. А потом пилот должен посадить самолет на океанскую волну и оставаться в море до темноты.

Незадолго до 18.00 самолет заметил танкер и снизился. Наблюдатель выбросил из кабины крюк на длинном тросе. Крюк перехватил трос антенны и порвал его, как гнилую нитку. Самолет еще раз пролетел над танкером, дав пулеметную очередь по мостику, и сбросил пакет с приказом командиру судна. Танкер выполнил приказ и остановился. Тогда самолет сел на воду, подняв тучу брызг. Пилот сигнальным фонарем передал сообщение, что вскоре подойдет тяжелый крейсер «Камберленд», и шкипер должен включить ходовые огни. Через минуту вспыхнули все огни «Филефьелля».

Через полчаса Крюдер заметил их. С помощью отличной цейссовской оптики он даже различил в вечерних сумерках прыгающий на волнах «Хейнкель». Рейдер подошел к самолету и краном поднял его на борт. После этого абордажная партия отправилась на захваченный танкер. Через несколько минут ее командир лейтенант Варнинг сообщил прожектором Крюдеру название судна и информацию о грузе.

— Хорошо, — сказал Крюдер, прочитав морзянку, — возможно, мы сумеем использовать нефть.

Но 10000 тонн бензина были для него совершенно бесполезны. Первым побуждением Крюдера было отправить танкер в Германию с призовым экипажем на борту. Однако он не хотел потерять часть экипажа в самом начале плавания, особенно потому, что еще предстояли тяжелые минные постановки у берегов Индии и Австралии. А пока что он приказал Варнингу пристроиться в кильватер «Пингвину» и дожидаться окончательного решения. Потом он отправился в каюту и рухнул в постель, не раздевшись, так как смертельно хотел спать.

Но в 3.00 его разбудил возбужденный возглас вахтенного офицера, который сообщил, что на горизонте появилось судно. Крюдер вскочил с пастели и примчался на мостик.

— Где? — Там, герр капитан, — сказал офицер, указывая пальцем куда-то в ночь. — Оно идет без огней.

— Хм-м, — проворчал Крюдер, изучая смутно виднеющийся силуэт судна, — оно тоже походит на танкер.

— И я так думаю, герр капитан.

— Учитывая его курс и высоту борта, я полагаю, что он следует в балласте. Скорее всего, идут в Персидский залив за нефтью.

Он опустил бинокль и потер глаза.

— Передайте лейтенанту Варнингу: «Следовать прежним курсом с той же скоростью. Я преследую еще один приз».

— Слушаюсь, герр капитан.

— Машины, полный вперед!

В машинном отделении звякнул телеграф, и «Пингвин» рванулся вперед, оставив «Филефьелль» в темноте за кормой. Ночное море полно светящихся живых организмов и микробов. Бронзовые лопасти винта заставляли воду за кормой «Пингвина» буквально кипеть. Кильватерная струя светилась призрачным мерцающим светом. Море вокруг корабля то и дело освещали таинственные пятна холодного, голубого огня. А глубоко под водой моряки видели непонятное, завораживающее свечение моря. Даже сам Крюдер на мгновение подпал под чары переливающихся огней носового буруна «Пингвина». Однако он быстро опомнился и потряс головой, отгоняя прочь морское колдовство. После чего начал внимательно разглядывать в бинокль черный силуэт судна, еле видный на темном горизонте.

Потом Крюдер посмотрел на карту. Он находился в 360 милях к западу от Земли Принца Эдуарда. Моря здесь хватало для любых гонок, но рассвет должен был наступить уже через 2 часа, а он сближался с целью недостаточно быстро. Прошла смена вахты с неизбежным топаньем, приглушенными возгласами рапортов и прочей суматохой. Крюдер подождал еще 30 минут, а потом объявил боевую тревогу, прожектором приказав неизвестному судну остановиться. Дистанция начала стремительно сокращаться, танкер выполнил приказ рейдера. Но внезапно Брунке крикнул:

— Они посылают сигнал «QQQ» и сообщают свои координаты, герр капитан!

— Кто это?

— Сообщение отправил «Бритиш Коммандер».

— Ну чтож, — вздохнул Крюдер, — дайте предупредительный выстрел ему по курсу.

Пламя выстрела осветило темное море, и водяной столб поднялся под носом танкера. Брунке появился на мостике уже через мгновение.

— Теперь они передают, что их обстреливают!

Крюдер кивнул в знак того, что все понял, и приказал открыть огонь прямо по цели. Орудия «Пингвина» выплюнули длинные языки пламени, и «Бритиш Коммандер» получил несколько попаданий в корпус и надстройки. Через несколько минут экипаж оставил судно. Его капитан, как и положено, спустился в шлюпку последним. Рейдер подобрал экипаж танкера, и «Бритиш Коммандер» был потоплен торпедой.

Крюдер сильно потер ладонями лицо, словно пытался стереть накопившуюся усталость. Когда первый лучи восходящего солнца осветили облака на востоке, за кормой «Пингвина» показался «Филефьелль». Пленные англичане находились в безопасности на борту «Пингвина», и Крюдер ощутил, что у него ноги буквально подламываются от усталости. Через несколько минут весь восточный горизонт ожил и окрасился мягкими пастельными цветами зарождающегося дня.

Глаза слипались. Крюдер еще раз обвел горизонт биноклем, хотя вряд ли уже что-то видел, положил его на полку и уже собрался покинуть мостик. Но тут вопль наблюдателя остановил его. Замечено еще одно судно! Крюдер широко зевнул, взял бинокль и несколько секунд моргал, пытаясь заставить себя увидеть хоть что-либо. Наконец он скомандовал рулевому новый курс, и рейдер пошел на перехват. Новая жертва была аккуратным судном с высоким бортом. Оно четко обрисовывалось на фоне утренней зари. Как только рейдер подошел ближе, был дан предупредительный выстрел. Судно немедленно остановилось и подняло красный флаг с синим крестом. Норвежский пароход «Морвикен» (5008 тонн) следовал в Индию. К огромному облегчению Крюдера, он не отправляло никаких радиограмм. Он снял экипаж и отправил «Морвикен» на дно.

Крюдер повесил бинокль на поручни мостика и пошел к себе в каюту, засыпая на ходу. Но буквально через час его снова вызвали на мостик. Призовое судно «Филефьелль», находившееся за кормой, сигналом сообщало о приближении еще одного торгового судна. На сей раз Крюдер все решил заранее, помня о сигнале бедствия, который успел передать «Бритиш Коммандер». Если он даст шанс этому судну использовать свою рацию, то его позиция будет раскрыта второй раз на протяжении нескольких часов. Такой риск, по мнению Крюдера, был просто недопустим. И он решил действовать жестко.

Но самой насущной проблемой оставался «Филефьелль». После нескольких часов отдыха Крюдер смог посмотреть на вещи более здраво. Он решил, что танкер, требующий большого призового экипажа и нуждающийся в постоянной охране, пока немцы не сумеют вывести его из опасного района, является слишком большой обузой. Поэтому Крюдер решил его потопить, забрав все запасы продовольствия. Потом он снял греческий маскарадный костюм, напяленный на «Пингвин», и «переодел» крейсер в пароход «Трафальгар».

Остаток августа рейдер провел спокойно. Но в начале сентября Крюдер приказал поднять гидросамолет, чтобы попытаться найти новые жертвы. Но здесь немцам не повезло. Когда самолет прогревал мотор, большая волна захлестнула его поплавки, заставив машину нырнуть мотором вперед прямо в следующую волну. В результате пропеллер был сломан, алюминиевые распорки были согнуты, а мотор вышел из строя. В считанные секунды Крюдер словно ослеп. «Пингвин» имел запасной самолет, однако он был разобран, чтобы не занимал слишком много места. На сборку самолета ушло много дней.

10 сентября Крюдер внимательно рассматривал большую карту Австралии. Но, прежде чем пересечь Индийский океан, он взял курс на север чтобы совершить вылазку к южным берегам Мадагаскара. Через 2 дня он встретил торговое судно и сразу дал предупредительный выстрел, приказывая остановиться. Британский сухогруз «Бенавон» (5872 тонны) направлялся в Англию с грузом каучука. Он круто развернулся и дал выстрел из кормового орудия. Столб воды вырос неприятно близко к борту рейдера. Крюдер приказал своим 150-мм орудиями открыть беглый огонь. На корме противника сверкнула вспышка нового выстрела. И «Пингвин» получил свою первую боевую рану. Снаряд попал ему в борт, пробил несколько переборок и упал в кубрике, курясь дымком. К счастью для немцев, он не взорвался. Но и стрельба рейдера тоже была точной. Палуба «Пингвина» вздрагивала при каждом залпе, клубы порохового дыма плыли над мостиком. Крюдер, внимательно рассматривая противника в бинокль, подчитывал попадания. Антенна «Бенавон» была снесена. Снаряд попал под мостик, и раскаленные стальные осколки полетели во все стороны. Еще один снаряд разорвался на главной палубе, разнеся в щепки крышку грузового люка. Начались пожары. Клубы серо-зеленого дыма повалили из всех пробоин и окутали разбитый корпус судна. «Бенавон» потерял управление. Но артиллеристы лихорадочно посылали в замок один снаряд за другим, ведя по рейдеру беглый огонь.

Наконец германский снаряд попал в рулевую рубку «Бенавона». Полетели осколки стекла и рваные железные листы. Затем в мостик попал еще один снаряд, сея смерть. Шкипер британского судна и несколько его офицеров погибли на месте. Артиллеристы наконец бросили орудия и присоединились к остаткам экипажа, которые покидали корабль. Крюдер подобрал спасательные шлюпки английского судна и добил «Бенавон» артиллерийским огнем.

Позднее один из его офицеров сообщил на мостик капитану:

— Мы подобрали 23 человека.

— Из скольких?

— Из 49, герр капитан.

— Так много убитых? — спросил Крюдер.

— Да, герр капитан.

Крюдер проворчал:

— Они смелые люди, но совершили большую глупость, открыв огонь.

«Пингвин» крейсировал у южной оконечности Мадагаскара еще 3 дня. Потом Крюдер решил, что он достаточно испытывал свое счастье и вызвал к себе в каюту лейтенанта Брунке.

— Отправьте донесение в Берлин, Брунке. Сообщите, что мы направляемся к Австралии.

— Слушаюсь, герр капитан.

Теперь курс «Пингвина» лежал прямо на восток. Его целью было западное побережье Австралии, до которого оставалось 6800 миль. Переменчивые западные ветры гнали увенчанные белыми барашками волны. Небо было покрыто рваными серыми облаками. 16 сентября «Крюдер» захватил груженое пшеницей норвежское судно «Нордвард» и пересадил 200 пленных в его трюм, после чего отправил в Германию в качестве военного приза. Через 12 дней, уже на подходах к австралийскому континенту, «Пингвин» попал под удар сильнейшего северо-западного шторма, или летнего муссона. Но в октябре начался период зимних муссонов, и установилась хорошая погода. Дул умеренный устойчивый бриз. Море успокоилось, что создавало идеальные условия для минных постановок.

Крюдер имел в своем распоряжении обычные контактные мины. Корабль, коснувшись такой мины, сминает свинцовый колпак взрывателя, и… Обычно их сбрасывают с кормы заградителя. Под водой мину удерживает специальный якорь. Пока мины хранятся в трюме, взрыватели у них вывинчены. Перед постановкой их вкручивают в гнезда, но мина пока еще относительно безопасна. Когда она падает в воду, растворяется особый сахарный предохранитель, и теперь мина готова взорваться от малейшего толчка. К 1941 году германский флот внес в конструкцию мин два усовершенствования — счетчик кратности и часовой замедлитель. Первое устройство не позволяло мине взорваться, пока над ней не пройдет определенное количество кораблей. Дьявольские мозги механизма мины могут спокойно пропустить мимо 16 кораблей, дожидаясь пока прибудет несчастливый семнадцатый. Второй механизм считал дни, а не корабли. Взрыватель, установленный с задержкой 48 часов, остается безопасным двое суток, сколько бы кораблей над ним не прошло. Используя эти смертоносные штучки, минный заградитель, действуя глухой ночью у вражеских берегов, сеет семена гибели на подходах к неприятельскому порту. Потом он уходит, чтобы ставить мины в другом районе. Но никто пока не подозревает, что эти воды уже полны невидимой смертью.

К началу октября море успокоилось, и черный купол ночи засверкал миллиардами сверкающих искр. Штурман торжественно объявил, что «Пингвин» прошел 21600 миль, что равно длине экватора. Наблюдатель в вороньем гнезде фок-мачты был похож на юного бога, который мчится верхом на драконьей голове драккара викингов. Но Крюдер не имел времени предаваться мечтаниям. У него на борту еще находилось 300 мин. 7 октября он остановил норвежский танкер «Сторстад» (8998 тонн). Залив свои опустевшие цистерны нефтью, Крюдер внезапно решил превратить танкер во вспомогательный заградитель. Он перевел весь норвежский экипаж на борт «Пингвина». На корме «Сторстада» соорудили минные рельсы и перегрузили на танкер 100 мин. С этого дня танкером управляла призовая команда.

— Где мой метеоролог? — спросил Крюдер.

— Здесь, герр капитан.

— Мы все еще находимся в зоне пассатов?

— Да, герр капитан.

— Тогда это и будет новым названием нашего приза, — решил Крюдер.

Так «Сторстад» был переименован в «Ветер пассат», но это название довольно быстро усохло до просто «Пассат». Он пристроился в кильватер «Пингвину», и оба корабля двинулись к берегам Австралии. 28 октября начались минные постановки. «Пингвин» пошел к западному побережью и поставил заграждение на входе в гавань Ньюкасла, а также перед важнейшим портом Сидней и штате Новый Южный Уэльс. Отсюда он совершил бросок в 600 миль на юг к острову Тасмания и поставил еще одно минное поле перед гаванью Хобарт. Только что переименованный «Пассат» под командованием лейтенанта Варнинга заминировал пролив между юго-восточной оконечностью Австралии и Тасманией, перекрыв судоходный маршрут, ведущий в Мельбурн. К началу ноября работа была сделана, и Крюдер пошел подальше от судоходных линий, дожидаясь, пока к нему присоединится «Пассат». 15 ноября корабли встретились и взяли курс на юг.

Крюдер уже знал, что минные постановки «Пассата» оказались удачными. Неделю назад австралийское радио сообщило, что возле островов Фурно, северо-восточнее Тасмании, погибли 2 торговых судна. Одно из них было британским. Но зато второе судно «Сити оф Рейвилль» (5800 тонн) было американским. Это был первый американский корабль, отправленный на дно в ходе Второй Мировой войны. Крюдер сообщил в Берлин о своих действиях, в том числе о захвате и переоборудовании в минный заградитель «Сторстада». Гросс-адмирал Редер, который выразил недовольство, когда Крюдер потопил «Филефьелль», на сей раз прислал теплые поздравления за отличную работу. Он выделил Крюдеру 55 Железных крестов, чтобы тот по своему усмотрению наградил особо отличившихся офицеров и матросов. Через месяц сам Крюдер получил Рыцарский крест.

Несколько недель Крюдер двигался на юг, по пути ремонтируя машины. Он использовал «Пассат» в качестве разведчика. Рано утром 18 ноября Крюдер захватил британское судно «Наушера» и потопил его, предварительно сняв экипаж из матросов-индийцев и часть корабельных запасов. 20 ноября рейдер поднял свой гидросамолет, который был собран, как только «Пингвин» вошел в полосу пассатов. Самолет сумел сорвать радиоантенну британского судна «Маймоа» (10123 тонны). Этот рефрижератор направлялся в Англию, но не попал туда. Крюдер снял экипаж и потопил судно. На следующий день он перехватил «Порт Брисбен», который, как и «Маймоа» послал сигнал бедствия. Крюдер открыл огонь и заставил судно остановиться, после чего снял экипаж. Стоя на мостике «Пингвина», Крюдер был несколько ошарашен, когда в одной из спасательных шлюпок, переполненной мужчинами, различил женщину.

— Какого черта занесло ее сюда на нашу голову?! — спросил он вахтенного офицера. — Посмотри, сможем ли мы найти ей отдельную каюту.

«Пингвин» к этому времени потопил уже 8 судов, еще 2 погибли на его минах. Рейдер также захватил в качестве призов 2 норвежских судна. Крюдер добился более крупных успехов, чем командир «Графа Шпее» Лангсдорф. Но его жертвы дважды успели сообщить координаты рейдера, а сам корабль был переполнен пленными, поэтому Крюдер решил как можно быстрее покинуть этот район. 24 ноября была получена радиограмма, которая изменила его планы. Он взял курс на зону китобойного промысла вблизи от принадлежащего Норвегии острова Буве, крошечного скалистого клочка земли, покрытого льдами. Остров находился далеко на юге, в холодных водах Антарктики. После этого Крюдер должен был в январе передать рапорт в Берлин и приступить к постановке мин у западного побережья Индии.

Ночью 30 ноября рейдер остановил еще один рефрижератор «Порт Веллингтон», который был нагружен более чем 4000 тонн мороженого мяса. Но вдобавок это судно имело 2 орудия калибра 152-мм, которые легко могли послать «Пингвин» на дно. Однако Крюдер не предоставил ему ни малейшего шанса. Уже один из первых германских снарядов уничтожил антенну, потом было повреждено рулевое управление, и судно загорелось. Экипаж покинул его, спустив в спасательные шлюпки нескольких пассажиров. Крюдер отправил на борт «Порт-Веллингтона» абордажную партию, чтобы потопить судно подрывными зарядами. Через несколько минут прозвучал приглушенный хлопок, и корабль начал медленно тонуть, выбрасывая длинные языки пламени. После того как прожектор «Пингвина» осветил шлюпки, вахтенный офицер спросил Крюдера:

— Герр капитан, а вы видите то, что вижу я?

— Крюдер внимательно посмотрел на шлюпки и застонал в отчаянии.

— Этого не может быть! — Он схватился за голову. — Только не это!

В шлюпках «Порт-Веллингтона» находились еще 7 женщин! Большинство из них приказ покинуть корабль застал в постели, и у них просто не было времени сменить ночные рубашки на более пристойное платье.

На следующее утро Крюдер собрал вместе своих офицеров, чтобы информировать о принятом решении.

— У нас сейчас на борту находится более четырех сотен пленных, в том числе женщины, чье присутствие, как вы знаете, создает дополнительные трудности. Более того, мы просто не можем прокормить такую ораву. Но даже если бы и могли, то я не желаю, чтобы у меня на корабле толклись 400 недовольных пленных и 8 проклятых баб, когда мы пойдем в район китобойного промысла. Было бы идеально найти достаточно крупный остров, чтобы избавиться от этой обузы. Однако мы уже забрались слишком далеко на юг. Итак, господа, я решил использовать в качестве нашего парома «Пассат» и отправлю на нем пленных домой. — Конечно, — добавил он, — это нарушает мои планы, так как я рассчитывал использовать норвежский корабль в Антарктике, но я просто не вижу иного выхода. Отныне нам придется действовать в одиночку.

Поэтому все пленные — англичане, норвежцы, индийцы, ласкары и малайцы, капитаны и юнги, чумазые механики и просоленные боцмана, а также 8 женщин — были переведены на борт «Сторстада», или «Пассата», как вам угодно, и он отправился в долгий обратный путь. Корабль однажды остановился в море, чтобы заправить другой германский рейдер, «Атлантис» капитана 1 ранга Бернхарда Рогге, и еще раз, чтобы передать на германский танкер «Нордмарк» половину своего дизельного топлива. А потом, в начале февраля, «Сторстад» увидел захваченный немцами берег Франции. Судно торжественно вошло в порт, завершив свое опасное путешествие.

А Крюдер в это же время направился на юг, в антарктические воды, где занимались промыслом английские и норвежские китобои. Декабрь выдался холодным и дождливым. Снасти рейдера начали обмерзать. Потом появилась белая сверкающая масса первого айсберга. Наблюдатели отчаянно хлопали в ладоши и притопывали, пытаясь спастись от ядовитых уколов ледяного воздуха. 19 декабря Крюдер изменил курс и начал прочесывать район китобойного промысла. В течение нескольких дней он не встречал ничего, кроме плавающих обломков льда и белых пенистых фонтанов, которые выпускали киты. Изредка налетали снежные заряды, и тогда не было видно вообще ничего. Попытка использовать для разведки гидросамолет тоже не принесла успеха. Рождество экипаж отметил пением «Heuige Nachi», но праздник пролетел слишком быстро. Уставший лейтенант Брунке, который дежурил в радиорубке, услышал обрывки переговоров норвежских кораблей. Китобойный флот находился где-то недалеко. Вскоре он смог различить переговоры между китобойцами, маленькими суденышками, охотившимися на китов, и плавучим заводом, который перерабатывал туши. Затем в переговорах появились названия «Оле Веггер» и «Пелагос». Крюдер, проанализировав полученную информацию, пришел к заключению, что этом районе находятся по крайней мере, 2 плавучие базы.

В Антарктике в это время года нет настоящей ночи, она превращается в 4 или 5 часов сероватых сумерек. Это уменьшало шансы Крюдера захватить китобойный флот врасплох. Поэтому он предпочел дождаться тумана и снегопада, которые облегчили бы ему работу. Кроме того, за это время ситуация должна была обрисоваться более ясно.

В первых числах января, прослушивая норвежцев, обсуждающих свои успехи, Крюдер узнал, что в 400 милях на восток находится еще одна плавучая база — «Торсхаммер». Загарпуненные киты пропали из-за шторма. В этот район идет танкер «Солглимт» (12000 тонн), который должен заправить «Оле Веггер». Это было именно то, что ждал Крюдер. Пока корабли находятся рядом, он захватит их одним ударом. Норвежцы, сами того не желая, сообщили ему 13 января, что корабли начали процесс заправки и медленно двигаются навстречу «Пингвину». Снежные заряды скрывали рейдер до тех пор, пока он чуть не протаранил норвежцев.

«Не использовать радио», — передал Крюдер.

Потом он спустил за борт 2 катера, каждый с сильным призовым экипажем. Через несколько минут командиры партий морзянкой передали, что весь китобойный флот в руках немцев, в том числе 4 китобойца, которые промышляли неподалеку. Затем Крюдер погнался за «Пелагосом» и около полуночи увидел в сером полумраке его огни. Плавбаза была окружена несколькими китобойцами, и ее экипаж, вооружившись длинными разделочными ножами, потрошил китов. «Каждый моряк немного мясник», как однажды заметил Мелвилл. Крюдер послал абордажную партию на «Пелагос», а потом согнал в кучу все 7 его китобойцев.

Действия Крюдера и по сей день остаются одной из наиболее невероятных легенд в истории рейдеров. Менее чем за 2 дня, не сделав ни единого выстрела, он захватил 14 призов, 20000 тонн китового жира и 10000 тонн топлива. «Солглимт» и «Пелагос» сумели добраться до Германии под управлением призовых команд. Затем, следуя полученным инструкциям, Крюдер погнал 12 оставшихся призов, как Полифем свое стало коз, на встречу с германским судном снабжения «Нордмарк». Оно шло в сопровождении рефрижератора «Дюкеза», который был ранее захвачен «Адмиралом Шеером». На «Дюкезе» не хватало топлива, и «Нордмарк» таскал его на буксире по всему океану, как плавучий холодильник, снабжая все встречные германские корабли ящиками яиц и тоннами мороженого мяса, которые хранились в бездонных трюмах судна. Нагруженные продовольствием призы были отправлены в Германию. Крюдер оставил при себе только 1 китобоец, переименовав его в «Адъютант». Он рассчитывал использовать этот кораблик для разведки и минных постановок.

18 февраля «Пингвин» встретился с самым желанным в море кораблем — несущим почту транспортом «Альстертор», который передал на рейдер большое количество парусиновых мешков с почтой и ящиков с посылками. Часть из них была набита неизменными черствыми тортами и превратившимися в пыль печеньями. После этого Крюдер взял курс на Кергелен или, остров Отчаяния, который был назван в честь бретонского моряка XVIII века Ива-Жозефа де Кергелен-Тремарэ. Эта пустынная земля лежит на сороковом градусе южной широты. Остров представляет собой скопление скал, мелководных фиордов, озер пресной воды, ледников, снежных полей, В низинах толкутся огромные стаи пингвинов. Морские птицы вились вокруг мачт корабля, когда «Пингвин» входил в один из глубоких фиордов. В течение 2 недель экипаж чистил отсеки, перебирал машины, отскребал и закрашивал пятна ржавчины, чистил днище. Были пополнены запасы пресной воды и изменен камуфляж корабля. Теперь «Пингвин» изображал норвежское судно «Тамерлан». После 8 месяцев непрерывного пребывания на морской волне морякам пришлось заново «учиться ходить» по твердой земле.

25 марта Крюдер вышел в море для новой встречи. Он должен был встретиться еще с одним потенциальным заградителем, призом «Кетти Бровир», который был захвачен рейдером «Атлантис». Но вместо этого Крюдер встретил другой приз «Атлантиса», судно «Оле Якоб». Выяснилось, что «Кетти Бровиг» пришлось затопить. Поэтому вместе с «Адъютантом» «Пингвин» направился на север в надежде подыскать подходящее судно вместо затопленного приза. Целый месяц плавания не дал ничего. Но 25 апреля рейдер заметил, обстрелял и остановил судно «Эмпайр Лайт» (6800 тонн). Однако его руль был разбит, и судно пришлось затопить. 70 человек экипажа были переведены на «Пингвин». 29 апреля рейдер потопил «Клан Бьюкенен», приняв еще более 100 человек команды и пассажиров. Наконец, Крюдер отправил на поиски «Адъютанта», а сам повернул форштевень «Пингвина» к Сейшельским островам, которые находились в 600 милях на северо-северо-восток от Мадагаскара.

Но теперь Крюдеру был отчаянно нужен танкер. И 7 мая он нашел один — «Бритиш Эмперор». Однако морские боги, часто улыбавшиеся «Пингвину», теперь от него отвернулись… Он сделал несколько предупредительных выстрелов, так как танкер нужен был целым. Но «Бритиш Эмперор» немедленно отвернул и пустился наутек, одновременно посылая в эфир поток панических радиограмм. Крюдер сигналом приказал ему остановиться, но англичанин игнорировал приказ.

— Проклятие! — ругнулся Крюдер. — Придется его потопить.

Загремели орудия «Пингвина», всаживая 45-килограммовые снаряды в корпус танкера. На нем начались пожары, и черный маслянистый дым пополз над бурным морем. Однако танкер не прекратил передавать сигнал «QQQ», поэтому Крюдер скомандовал открыть беглый огонь. Через несколько минут «Бритиш Эмперор» превратился в пылающий ад. Он медленно погружался, и вода пронзительно шипела, попадая на раскаленные докрасна палубы. Однако сигнал бедствия передавался почти до того момента, когда пылающий корпус окончательно исчез в волнах. И эти сигналы были приняты британским тяжелым крейсером «Корнуолл», которым командовал капитан 1 ранга Мэнуоринг. Отныне Крюдер был обречен.

Во второй половине дня «Корнуолл», дав полный ход, прибыл в район боя и заметил на горизонте рейдер. Но Мэнуорингу пришлось испытать немалые сомнения, и он долго колебался. С дистанции несколько миль камуфляж «Пингвина» выглядел вполне убедительно. Командир «Корнуолла» тщательно разглядывал встреченное судно в бинокль, пытаясь понять, с кем он имеет дело. Он должен был разгадать загадку, но при этом не подвергнуть свой корабль внезапному удару вражеских орудий. Его нерешительность вполне понятна. Крюдер, изображая шкипера норвежского судна, послал в эфир ложное сообщение о том, что он атакован рейдером. Это была отчаянная попытка ввести англичан в заблуждение. Несколько часов осторожный Мэнуоринг пытался разобраться в происходящем. Но, в конце концов, бортовой гидросамолет крейсера сообщил, что других кораблей поблизости нет, из чего Мэнуоринг сделал вывод, что «Тамерлан» и является тем самым рейдером. В 17.18 из трех наклонных труб крейсера вылетели кольца дыма, «Корнуолл» пошел прямо на рейдер. Крюдер следил, как форштевень крейсера разбрасывает фонтаны брызг. Его переоборудованное торговое судно никак не могло быть достойным противником тяжелому крейсеру, вооруженному 8 орудиями калибра 203 мм и имеющему скорость 31 узел. Но Крюдер все-таки собирался дать бой, и потому его экипаж уже давно находился на боевых постах. Когда «Корнуолл» подошел ближе, рейдер открыл точный огонь. Уже один из первых снарядов повредил рулевой механизм крейсера. Это было отважно, но бесполезно. Через несколько минут артиллеристы «Корнуолла» пристрелялись, и тяжелые снаряды начали разносить на куски корпус «Пингвина». Были выведены из строя системы связи и управление машинами. Крюдер хладнокровно оставался на мостике, среди осколков битого стекла, искореженного железа, окутанный дымом. Он приказал сбросить за борт секретные документы рейдера и кодовые книги, но этот приказ оказался излишним. Один из снарядов крейсера попал в минный погреб. Прогремел ужасный взрыв, и вверх взметнулся столб ослепительного пламени. Он разорвал палубы, словно картонные, и расшвырял орудия. Высоко в воздух взлетели обломки шлюпок и стальные листы корпуса «Пингвина». Из рваной пробоины с ревом било пламя, словно сам ад хотел вырваться наружу. В небо летели какие-то обломки. Некоторые пленные, которые были выпущены из трюма, когда бой стал неизбежным, собрались на полубаке и начали прыгать в воду. Остатки экипажа «Пингвина», чувствуя, что корабль тонет, тоже попрыгали за борт и постарались отплыть подальше.

Капитан 1 ранга Эрнст-Феликс Крюдер только крепче стиснул штурвал, когда настил мостика начал уходить у него из-под ног. Затем море обняло его, вода хлынула в рот, и разбитый «Пингвин» унес своего капитана в черные глубины Индийского океана.

«Корнуолл» обшарил место гибели рейдера и поднял из воды 53 германских моряка и 22 бывших пленных. После этого он полным ходом покинул могилу «Пингвина».




Глава 6

Обреченный гигант


«Скажи, о прохожий, лакедемонянам, что здесь мы лежим, исполнивши долг».

    

Надпись на памятнике в Фермопилах






Потопление «Пингвина» стало серьезным ударом для гросс-адмирала Редера. Он не только потерял 350 офицеров и матросов, которые пошли на дно вместе с кораблем, но также изобретательного и смелого капитана. На совещании с Гитлером в Бергхофе 22 мая Редер описал громкие успехи НК-33 и отдал должное его командиру, отметив, что его достижения даже более внушительны, чем действия прославившегося в годы Первой Мировой войны крейсера «Эмден». Смерть Крюдера, за которой через 2 месяца последовала гибель Гюнтера Прина, отбросила мрачную тень на это совещание. За день до этого корабли германского флота пришли в движение, начав операцию «Рейнюбунг» — поход в Атлантику линкора «Бисмарк» и тяжелого крейсера «Принц Ойген» для действий против торгового судоходства. Операцию «Рейнюбунг» планировали долго и тщательно. В Атлантику были направлены несколько танкеров и судов снабжения, которые крейсировали в важнейших районах Норвежского моря и Северной Атлантики. Система радиоперехвата тщательно следила за движением союзных конвоев, словно кошка, которая, насторожив уши, ловит малейший шорох. Командование «Кригсмарине» имело все основания ждать от этой операции больших результатов. В начале 1941 года «Шарнхорст» и «Гнейзенау» совершили 2-месячное плавание и уничтожили вражеские суда водоизмещением 115622 тонны. Они также повергли в шок британское Адмиралтейство, которое оказалось неспособно эффективно противодействовать их тактике «бей — беги». Редер полагал, что удачный эксперимент следует повторить. Поэтому он решил отправить в море «Бисмарк».




Это был большой корабль. «Бисмарк» был заложен в 1936 году, а спущен в 1940 г. Он стал четвертым кораблем германского флота, носящим имя Железного канцлера. Первым был корвет, спущенный в 1877 году. Вторым был броненосный крейсер, построенный в Киле в 1897 году. Третьим мог стать линейный крейсер типа «Макензен», заложенный в годы Первой Мировой войны в Вильгельмсхафене, однако он не был достроен. Четвертый «Бисмарк» имел водоизмещение 41500 тонн, длину более 250 метров и ширину 36 метров. Он был защищен броней из закаленной стали, носящей имя бога войны Вотана. Пояс имел толщину 320 мм. Восемь орудий калибра 380 мм были расположены в 4 бронированных башнях. Они могли послать снаряды общим весом почти 7 тонн на расстояние 20 миль. Линкор также был вооружен 12 орудиями калибра 150 мм, 16 орудиями 105 мм, примерно 40 зенитными автоматами. Кроме того, он имел 6 торпедных аппаратов калибра 533 мм,[12 - Грубая ошибка. Как раз главное отличие «Бисмарка» от «Тирпица» заключалось в том, что он НЕ имел торпедных аппаратов. (Прим. пер.).] 4 гидросамолета и 2 катапульты.[13 - На чертежах линкора видна только одна, но на самом деле это 2 катапульты, состыкованные торцами. Они направлены к противоположным бортам. (Прим. пер.)] Экипаж военного времени превышал 2000 человек. Машинная установка линкора состояла из водотрубных котлов высокого давления и турбозубчатых агрегатов. Три винта обеспечивали максимальную скорость более 31 узла. Вот таким был линкор «Бисмарк». Гордый, не испытанный, обреченный.

Линкор должен был сопровождать тяжелый крейсер «Принц Ойген». Он был назван в честь полководца XVIII века принца Евгения Савойского.[14 - Интересно, что корабль с таким названием имелся в составе 4 (!) флотов. Дредноут австро-венгерского флота и монитор британского флота в годы Первой Мировой войны, тяжелый крейсер германского флота и легкий крейсер итальянского в годы Второй Мировой войны. (Прим. пер.).] Во время войны его водоизмещение считалось равным 10000 тонн, но только после войны ошеломленные союзники узнали правду. На самом деле его полное водоизмещение превышало 19000 тонн. Крейсер вошел в строй в 1940 году. Он был вооружен 8 орудиями 203-мм в четырех башнях, 12 орудиями калибра 105 мм, 12 зенитными автоматами, 12 533-мм торпедными аппаратами. 4 винта позволяли крейсеру развить скорость 32 узла.

Сначала операция «Рейнюбунг» была назначена на апрель, и участие в ней «Принца Ойгена» не предполагалось. Гросс-адмирал Редер намеревался снова использовать «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Но на «Шарнхорсте» произошла поломка машин, а «Гнейзенау», стоящий в Бресте, был поврежден во время налета британских бомбардировщиков и временно вышел из строя. Поэтому вместо них к «Бисмарку» должен был присоединиться «Принц Ойген». После двух задержек, вызванных мелкими ремонтами, начало операции было назначено на 19 мая.

Это было очень благоприятное время для рейда в Северную Атлантику. 17 апреля была разгромлена Югославия, и германские войска через долину Вардара хлынули на юг. Они разгромили британские войска перед Фермопилами, где спартанский царь Леонид обессмертил свое имя. А теперь там лишь столбы коричневой пыли отмечали продвижение механизированных колонн Вермахта. Усталые и измученные, британские солдаты спасались бегством к берегам моря в надежде, что флот сумеет их выручить. Одна немецкая колонна прорвалась через Коринфский перешеек на Пелопонесский полуостров, другая ворвалась в Афины. Тень Перикла могла лишь с горечью смотреть, как германские солдаты маршируют между мраморных дворцов, возраст которых превышал 24 столетия.

На противоположном берегу Средиземного моря, в сухих и безжизненных песках Ливийской пустыни, англичане терпели одно поражение за другим, почти потеряв всякую надежду. Ведь там им противостоял лучший из германских генералов, знаменитый лис пустыни Эрвин Роммель, которого сам Уинстон Черчилль не постеснялся на заседании Палаты общин назвать великим полководцем.

Африканский корпус хитреца Роммеля четырьмя колоннами ударил по оборонительным позициям англичан, и те рухнули. Немцы двинулись через Киренаику от Агейлы на Тобрук. Крит, наш последний островной бастион на Средиземном море, был обойден с севера и юга, после чего немецкие парашютисты захватили его, увенчав новыми лаврами скипетр германских побед. Королевский флот буквально изнемогал под грузом свалившихся на него проблем. Пламя войны полыхало буквально по всей Атлантике. Флоту приходилось из последних сил удерживать Mare Nostrum и в то же время блокировать Арктику, чтобы не допустить прорыва германских кораблей.




Операцией «Рейнюбунг» должен был руководить главнокомандующий германским флотом адмирал Гюнтер Лютьенс. Для своих офицеров и матросов Лютьенс навсегда остался загадкой. Он женился поздно и был очень счастлив в браке. Лютьенс имел двоих детей, третий ребенок родился уже после того, как он погиб. Однако семейная жизнь так и не сумела вытравить из него привычки старого холостяка — тягу к одиночеству и педантичную пунктуальность. Его подъем по служебной лестнице до высокого поста командующего флотом (Flottenchef) был полностью оправдан его профессиональными качествами, продемонстрированными и на берегу, и в море. Но флот был для Лютьенса всей его жизнью. Его бескомпромиссные требования к подчиненным создавали образ человека жесткого и лишенного чувства юмора. Офицеры его штаба были убеждены, что адмирал уважал в людях только быстроту, точность и стоицизм. Он был несгибаемым человеком. Его верность долгу принесла Лютьенсу уважение старших офицеров. Самым бурным проявлением чувств адмирала была еле заметная улыбка. Он был совершенно одиноким человеком, которому было близко одно только море, но никто из людей.

Лютьенс долго думал над деталями операции «Рейнюбунг» и изучал карту Северной Атлантики. Он знал, что англичане, несмотря на сложную ситуацию на Средиземноморском театре, не убирают свои корабли из Скапа-Флоу. Поэтому Лютьенс решил, что 2 кораблей будет недостаточно, чтобы сыграть ту партию, которую ему предлагают. Если Королевский флот сосредоточит свои силы, находящиеся в Атлантике, «Бисмарку» будут противостоять 5 или 6 линкоров, не говоря уже об авианосцах, крейсерах и эсминцах. «Принц Ойген» никак не мог считаться достойным помощником в артиллерийской дуэли против 2 или 3 британских линкоров. Такие размышления заставили Лютьенса позвонить Редеру в Берлин.

— По моему мнению, герр гросс-адмирал, наши шансы на успех значительно повысятся, если мы отложим проведение «Рейнюбунга» до того дня, когда «Шарнхорст» и «Гнейзенау» смогут присоединиться к нам.

Редер потер подбородок и несколько минут в раздумье ходил по кабинету.

— Я понимаю, что именно прошу вас сделать, дорогой Лютьенс, — сказал он. — Но посмотрите на это с другой стороны. Ваше предложение означает отсрочку операции еще на месяц, и мы можем упустить момент. Пока англичане увязли на Средиземном море, мы должны попытаться перерезать их морские коммуникации. Я полагаю, что вы согласитесь, — у нас нет выбора.

Неизменное чувство долга вынудило Лютьенса ответить:

— Разумеется, герр гросс-адмирал, я готов выйти в море немедленно!

19 мая «Бисмарк» вышел из Гдыни, имея на борту 400 матросов-новобранцев не старше 20 лет, которые совершали свой первый военный поход. На матче линкора развевался большой белый флаг с черным крестом, флаг полного адмирала «Рейхсмарине». Лютьенс, злой и встревоженный, стоял на адмиральском мостике, окруженный офицерами штаба. Одной палубой ниже, на ходовом мостике, находился капитан 1 ранга Линдеманн, который выкрикивал команды механикам в машинное отделение и рулевым за штурвалом. Медленно гигантский корабль двинулся в сторону моря. Через несколько минут тяжелый крейсер «Принц Ойген» под командованием капитана 1 ранга Бринкманна занял место в кильватерной струе линкора. Впереди двух тяжелых кораблей шло несколько эсминцев сопровождения и целый флот тральщиков с заведенными тралами, которые должны были очистить море от британских мин. 20 мая Лютьенс пересек Балтику, провел свое соединение по дуге Каттегата и Скагеррака и направился на север вдоль берега Норвегии. 21 мая, когда рассвет разогнал мрак и уныние ночи, эскадра вошла в Корсфиорд, находящийся немного южнее гавани Бергена, чтобы пополнить запасы топлива. Первый этап операции «Рейнюбунг» завершился.

Однако англичане уже насторожились. Противником Лютьенса в этой операции был адмирал Джон Тови, главнокомандующий флота метрополии. Во второй декаде мая на борт его флагмана линкора «Кинг Джордж V», стоящего в Скапа-Флоу, поступило несколько сообщений о необычной активности германской разведывательной авиации в районе между Гренландией и островом Ян-Майен. Тови решил, что немцы осматривают этот район в ходе подготовки к прорыву в туманную Атлантику группы тяжелых кораблей.

Так как широкий проход между Англией и Исландией находился под постоянным и бдительным присмотром, Тови приказал тяжелому крейсеру «Саффолк» начать патрулировать в туманном, засыпанном плавающими льдами, Датском проливе. 21 мая Тови получил из Лондона сообщение, датированное вчерашним днем. В нем говорилось, что британский тайный агент, скрывающийся в соленых болотах на побережье Дании, заметил несколько германских кораблей, прошедших через проливы. Эта информация была не слишком внятной, однако она привела в движение целый флот.

Тови не тратил времени попусту. Он послал тяжелый крейсер «Норфолк», на котором держал флаг контр-адмирал Уэйк-Уокер, патрулировать между Исландией и берегом Гренландии. Это позволило бы «Саффолку» зайти в Хвальфиорд (Исландия), чтобы дозаправиться. После этого «Саффолк» должен был возобновить патрулирование. Затем адмирал отправил группу разведывательных самолетов к норвежскому берегу, произвести поиск от Скагеррака до Тронхейма.

Желтоватый туман, повисший над изрезанным берегом, укрывал германские корабли, пока они стояли на якоре. Однако один самолет все-таки отыскал дырочку в непроницаемом покрывале тумана и нырнул в нее, успев сфотографировать гавань Бергена. Через несколько часов британская военно-морская разведка, тщательно изучив еще мокрые фотографии, пришла к заключению, что в состав вражеской эскадры входят линкор типа «Бисмарк» и крейсер типа «Хиппер». Это заключение было совершенно точным, с одной лишь поправкой — в Бергене стоял не «Хиппер», а однотипный с ним «Принц Ойген».

Тови должен был избрать достаточно гибкую стратегию, чтобы парировать любые действия немцев.

Если германские корабли намерены укрыться в отдаленных норвежских фиордах, то они будут представлять потенциальную угрозу всей системе атлантического судоходства. Но если они решат прорываться в океан, то в этом случае германская эскадра превращается во вполне реального противника. На адмиральской карте были отмечены 11 конвоев, находящихся в это время в море. Одним из них был войсковой конвой WS-8B, который должен был доставить 20000 британских солдат на Средиземноморский театр. Он уже вышел в море и в настоящий момент двигался вдоль берега Ирландии. Его сопровождали 7 эсминцев. В состав эскадры прикрытия, державшейся неподалеку, входили линейный крейсер «Рипалс» и новый авианосец «Викториес». Учитывая общую напряженную стратегическую ситуацию и близкое к катастрофе положение дел на Средиземном море, Тови должен был считаться даже с попыткой германских кораблей прорваться туда. Ему нужно было заблокировать все возможные маршруты.

В Датский пролив, где патрулировали крейсера «Саффолк» и «Норфолк», он послал линейный крейсер «Худ», на котором был поднят флаг вице-адмирала Ланселота Э. Холланда. Этот корабль, полное водоизмещение которого равнялось 46300 тоннам, был в то время крупнейшим военным кораблем в мире и гордостью Королевского флота. Он был назван в честь адмирала Сэмюэла Худа, принадлежавшего к славной семье, давшей британскому флоту нескольких адмиралов. Он был предком контр-адмирала Ораса Худа, погибшего в Ютландской битве.[15 - До прелестного исторического анекдота, случившегося на российском Императорском флоте, англичане не докатились. Назначить командиром строящегося эсминца «Капитан Белли» капитана 2 ранга Белли могли только у нас. Не забудем и мичмана Вадима Макарова, служившего на броненосном крейсере «Адмирал Макаров». (Прим. пер.).] Линейный крейсер, как и «Бисмарк», был вооружен 8 орудиями калибра 380 мм и имел полную скорость 31 узел.

Вместе с «Худом» в состав эскадры входил новейший линкор «Принц Уэльский» (40000 тонн), только что вошедший в состав английского флота. Он был вооружен 10 орудиями калибра 356 мм и имел скорость 30 узлов.[16 - Даже на испытаниях «Принц Уэльский» показал только 28,5 узлов. В реальных боевых условиях его скорость не превышала 27 узлов.]

Кроме линкоров Холланд имел 4 эсминца. Для патрулирования менее вероятного направления прорыва — пролива между Фарерскими островами и Исландией — Тови послал 3 легких крейсера: «Аретуза», «Бирмингем» и «Манчестер». Он позволил сократить прикрытие важнейшего войскового конвоя только до жалкой группы эсминцев, которые должны были обеспечить ПЛО. Авианосец «Викториес» и линейный крейсер «Рипалс» тоже были привлечены к смертельно опасной охоте. Сам Тови с остальными кораблями флота метрополии находился в Скапа-Флоу в готовности к немедленному выходу. Он имел линкор «Кинг Джордж V», 4 легких крейсера и 3 эсминца. Позднее к его эскадре присоединились еще несколько эсминцев. После этого Тови приказал адмиралу Джеймсу Ф. Сомервиллу следовать из Гибралтара на север полным ходом. Его эскадра в составе линейного крейсера «Риноун», авианосца «Арк Ройял» и легкого крейсера «Шеффилд» должна была прикрыть слабо защищенный войсковой конвой. Британский капкан был взведен, и Тови ждал в Скапа-Флоу, когда Лютьенс в него попадется.

Но пока счастье улыбалось германскому адмиралу. Стоя на мостике линкора подобно непобедимому морскому божеству, он следил за крутящимися полосами тумана, которые спускались с горных склонов в холодный фиорд. Вскоре «Бисмарк» и «Принц Ойген» были полностью укрыты мглой. Он оставил на виду только узкую полоску воды под берегом и скалистые обрывы берегов фиорда. Жужжание моторов британских самолетов, которые рыскали вдоль норвежского побережья, глухим эхом отдавалось на якорной стоянке. Но когда Лютьенс поднимал взгляд вверх, к мутному небу, он не видел ничего, и мог только радоваться, что его позиция оставалась укрытой от противника. Но в действительности информация, что он прибыл в Корсфиорд, имела для адмирала Тови очень небольшую ценность. Британскому адмиралу было гораздо важнее знать, когда и куда Лютьенс намерен выйти оттуда. Поэтому блеклый густой туман был лучшим союзником Лютьенса. Он надеялся оставаться под этим волшебным покрывалом, пока его корабль не окажется на просторах Атлантики.

Поздно вечером 21 мая Лютьенс приказал своим кораблям поднимать пары. Медленно поползли вверх якорные цепи. В 23.00 последние тяжелые звенья скользнули в клюзы, и матросы боцманской команды направили тугие струи воды из брандспойтов на якоря, смывая грязь и водоросли, принесенные со дна фиорда. Несколько эсминцев, охранявших гиганта, помчались строем фронта в море, чтобы отогнать подводные лодки, если таковые обнаружатся. Адмирал Лютьенс был просто великолепен в синей с золотом форме. Он отдал приказ сниматься. В машинном отделении звякнул телеграф, и из трубы «Бисмарка» поплыло прозрачное марево горячих газов. Валы начали вращаться, сначала медленно, потом все быстрее, и корабль плавно двинулся на запад — от Бергена в, сторону открытого моря. Через несколько минут «Принц Ойген» тоже дал ход и последовал за линкором.

Как только эскадра покинула узости, Лютьенс приказал повернуть на северо-запад и увеличить скорость до 25 узлов. Серый полумрак майской полярной ночи растаял через несколько часов. Когда первые лучи утреннего солнца пробились сквозь пелену тумана, видимость с мостика «Бисмарка» увеличилась всего на несколько метров. Британские разведывательные самолеты по-прежнему напрасно крутились над непроницаемой пеленой тумана. Германские корабли благополучно вышли в Норвежское море.

Для англичан день 22 мая стал днем путаницы и тревог. Десятки разведывательных самолетов, посланные к берегам Норвегии, вернулись ни с чем. Тови не оставалось ничего иного, как сидеть и ждать. Но потом ситуация изменилась. Во второй половине дня капитан 1 ранга Фанкурт, командующий базой морской авиации в Хатстоне на пустынных Оркнейских островах, отправил в полет одиночный самолет лейтенанта Годдарта. Наблюдателем на нем был капитан 2 ранга Г. Э. Ротерхэм, имевший большой опыт полетов именно в качестве наблюдателя. Самолет пролетел 250 миль на восток над Северным морем и нырнул под туман, который теперь начал подниматься вверх. Он проскочил над гаванью Бергена под плотным огнем германских зениток. Кораблей в гавани не было! Годдарт повел свой самолет круто вверх, перескочив через стену разрывов, и помчался домой. Сообщение высшей степени срочности полетело к адмиралу Тови, и в 22.00 ошеломляющую новость уже знали все.

Британский адмирал пулей бросился в штурманскую рубку, бросил беглый взгляд на карту и сразу приказал кораблям выходить в море. В 23.45 его флагман покинул Скапа-Флоу. За ним потянулась целая вереница других кораблей — авианосец «Викториес», крейсера «Галатея», «Аурора», «Кения», «Гермиона». 7 эсминцев. На следующее утро к эскадре присоединились линейный крейсер «Рипалс» и 3 эсминца. Тови повел свой флот на запад, чтобы выйти к линии патрулирования. Там находились могучий «Худ»,[17 - Переводчик часто становится в тупик, когда нужно передать какую-то специфическую идиому. В английской морской литературе сочетание «Mighty „Hood“» стало уже неким штампом вроде «крейсер „Аврора“». Но еще более любопытно звучит его разговорный вариант — «Mighty 'ood». Любят англичане глотать букву «эйч». (Прим. пер.).] «Принц Уэльский» и 5 крейсеров, перекрывая северный проход, ведущий в Атлантику. Самолеты-разведчики помчались в Датский пролив. Патрульные крейсера уже были готовы перехватить германские корабли, как только те оторвутся от закованных льдом берегов Исландии.

Адмирал Лютьенс в это время следовал прежним курсом. Когда он находился на расстоянии 180 миль от Бергена на широте Тронхейма, он отправил эсминцы обратно на базу в Норвегию. Поджав губы, строгий и торжественный, он вышагивал по мостику «Бисмарка», выслушивая рапорты вахтенных и прогнозы метеорологов. Адмирал планировал пополнить запасы топлива с танкера снабжения перед выходом в море, но активность вражеской авиации насторожила его. Конечно, туман скрывал германские корабли, но мало ли что… Лютьенс ничуть не сомневался, что англичанам известно о его выходе в море, и Тови мчится наперехват со всеми своими кораблями. Лютьенсу было важно выиграть время. Он решил поторопиться с выходом и прорваться в Атлантику, прежде чем британский флот заблокирует все проливы. Заправка в Корсфиорде была отменена.[18 - Первая серьезная и трудно объяснимая ошибка Лютьенса в этой операции.]

Рано утром 23 мая он пересек Полярный круг, пробившись сквозь завесу тумана. После этого Лютьенс повернул влево на запад и прошел между кромкой паковых льдов и северным берегом Исландии. Поздно вечером «Бисмарк» еще раз повернул влево и вошел в Датский пролив. Этот проход между Гренландией и Исландией имел ширину около 180 миль в самой узкой части. Однако он был перекрыт с одной стороны толстыми льдами, сползающими в море с берегов Гренландии, а с другой — вражескими минными полями.

Пока германские корабли осторожно двигались по черной полоске открытой воды между мутно-белыми ледяными полями, подул сильный холодный ветер. Он принес с собой мокрый снег и дождь, которые застучали по стеклам мостика. Позднее, подернутый моросью небесный купол вдруг засветился призрачными огнями северного сияния. Наблюдатели, пытающиеся обнаружить вражеские корабли, проклинали отвратительную погоду. «Бисмарк» и «Принц Ойген» вошли в воды, которые патрулировались британскими крейсерами, поэтому Лютьенс приказал Линдеманну и Бринкманну объявить боевую тревогу. В отсеках загремели колокола громкого боя, и матросы, похватав спасательные жилеты, помчались на свои боевые посты. Водонепроницаемые двери на «Бисмарке» были задраены, артиллеристы встали к орудиями. Массивные орудийные замки лязгнули, проглотив сначала огромные снаряды, весящие более 800 килограммов, а потом внушительные картузы с порохом. Врачи и санитары с носилками наготове стояли в медпунктах, ожидая первых раненых. На вершине надстройки разлапистые дальномеры медленно поворачивались, разыскивая в тумане смутные тени вражеских кораблей.

Лютьенсу не пришлось ждать слишком долго. Примерно в 22.00 крейсер «Саффолк», которым командовал капитан 1 ранга Эллис, шел вдоль своей линии патрулирования на юго-запад, прорезая клочья тумана. Через 15 минут один из наблюдателей «Бисмарка» заметил слева по носу в неверном сумеречном свете характерный силуэт с 3 трубами.

— Вижу корабль! — закричал он.

Капитан 1 ранга Линдеманн выскочил на крыло мостика.

— Где?

— В разрыве тумана, герр капитан. Я видел его слева по носу.

Линдеманн поднял бинокль, но смог увидеть только шевелящиеся клочья тумана, которые затягивали темный горизонт. Командир эскадры Лютьенс, который находился на адмиральском мостике палубой выше, приказал развернуть 380-мм башни «Бисмарка» на левый борт. Прошло несколько томительных мгновений, и наблюдатель сквозь туман заметил еще один крейсер. Это был «Норфолк».

— Там еще один, герр капитан! — крикнул он.

— Я вижу его, — ответил Линдеманн. — Британский крейсер. — И он приказал вахтенному офицеру: — Дайте дистанцию.

Офицер взлетел на самую вершину надстройки линкора и развернул объективы стереоскопического дальномера.

— 11000 метров! — сообщил он.

Стволы орудий линкора приподнялись. Старший артиллерист «Бисмарка» корветтен-капитан Шнейдер крикнул:

— Вижу цель!

Часы показывали 22.28.

— Огонь! — гаркнул Линдеманн.

Раздался ужасный грохот. Носовые башни «Бисмарка» выплюнули длинные языки пламени, и почти 3 тонны стали с воем помчались вдаль. По палубному настилу прокатилась сильная судорога. Наблюдатели ощутили на своих лицах жаркое дыхание залпа и почувствовали едкий кисловатый запах сгоревшего кордита, который проплыл над мостиком. У них еще долго звенело в ушах. Этот звон совершенно перекрыл свист ветра. Лютьенс стоял прямо, как на параде, наведя бинокль на «Норфолк». Он различил белые колонны воды, взметнувшиеся рядом с британским крейсером. Тот немедленно поставил черную дымзавесу и круто повернул, прячась за ней. В следующий момент он пропал. В 22.31 командир «Норфолка», капитан 1 ранга Филлипс, послал срочную радиограмму адмиралу Тови, передавая позицию, курс и скорость германских кораблей. После этого оба крейсера нырнули поглубже в туман и по широкой дуге обошли корабли Лютьенса. Теперь они находились в 15 милях за кормой германской эскадры.

Германский адмирал выглядел совершенно невозмутимым, когда спустился на ходовой мостик, чтобы переговорить с Линдеманном.

— Несомненно, они попытаются следить за нами, — сказал он. — Но в такую скверную погоду нам не составит большого труда оторваться от них. Кроме них вряд ли поблизости имеются другие корабли. Большая часть английского флота или сопровождает конвои, или связана на Средиземном море. Мы прорвемся.

— Да, герр адмирал, — согласился Линдеманн.

— Курс 240°, скорость 28 узлов, — приказал Лютьенс.

— Слушаюсь, герр адмирал.

После этого Лютьенс снова поднялся на адмиральский мостик. Корабли немного повернули влево и увеличили скорость. Через час старший радист «Бисмарка» сообщил, что он принимает импульсы радаров британских крейсеров. Через несколько минут Линдеманн сообщил эту новость адмиралу.

— Хорошо, Линдеманн, — ответил Лютьенс, — но ведь это именно то, чего мы ожидали, не так ли? Я предлагаю следовать прежним курсом до утра и посмотреть, что из всего этого получится. Дайте мне знать, если мы сумеем от них оторваться.

В это же самое время южнее Исландии на мостике своего флагмана линейного крейсера «Худ» вице-адмирал Холланд проводил совещание с офицерами штаба. Перед ними была расстелена карта Датского пролива, на которой штурман наносил позицию «Бисмарка», как только поступало очередное сообщение от преследующих его крейсеров. Еще до полуночи англичане поняли, что Лютьенс не собирается поворачивать, хотя прекрасно знает, что за ним следят. Если германская эскадра будет следовать прежним курсом с прежней скоростью, то Холланд пересечет курс «Бисмарка» примерно в 6 часов утра в 300 милях на запад-юго-запад от Рейкьявика.

Всю эту недолгую ночь Лютьенс спускался на юг по проливу, Холланд мчался ему наперерез, а Уэйк-Уокер держался сзади. Погода так и осталась плохой. Резкий восточный ветер нес с собой дождь, но его временами сменяли шквалы со снежными зарядами. Форштевень «Бисмарка» глубоко врезался в волну, и тогда масса зеленой воды прокатывалась над носовыми башнями. К 3.00 появились первые признаки рассвета. Из-за туч начало пробиваться блеклое фосфоресцирующее свечение. Через 2 часа на «Бисмарке» объявили боевую тревогу. Снегопад прекратился, и ветер немного утих. В последующие полчаса небо немного очистилось, и видимость увеличилась до 15 миль. Однако по-прежнему было холодно и сумрачно.

Часы показывали 5.50. Британский и германский адмиралы увидели друг друга одновременно. Дистанция стремительно сокращалась, и артиллеристы лихорадочно наводили орудия. Лютьенс крикнул:

— Огонь!

От сотрясения лед, облепивший башни, превратился в крошку, которую тут же унес ветер. Линейный крейсер «Худ» под адмиральским флагом шел впереди, за ним следовал линкор «Принц Уэльский». Оранжевые вспышки мелькнули на горизонте, подобно далеким зарницам. Через несколько секунд британские снаряды врезались в утреннее море, подняв коричневые фонтаны воды вокруг «Бисмарка». С помощью сильных линз Лютьенс пытался сократить 12 миль, отделявшие его от Холланда.

— Корабль справа имеет 2 трубы, мачту с мостиками на ней и 2 кормовые башни, — сказал он. — Это может быть «Худ». Сосредоточить огонь на нем!

Капитан 1 ранга Бринкманн разворачивал «Принц Ойген», чтобы ввести в действие орудия всего борта, когда с ужасающим грохотом «Бисмарк» дал второй залп. В 5.53 Лютьенс радировал в Германию: «Веду бой с двумя тяжелыми кораблями».

Эскадра Холланда имела 8 орудий калибра 381 мм и 10 орудий калибра 356 мм, то есть располагала явным превосходством в огневой мощи. Однако Холланд увидел немцев почти прямо по курсу, справа по носу, то есть он не мог использовать кормовые башни. Это сократило его огневую мощь вдвое в момент завязки боя. Зато идущие на юг «Бисмарк» и «Принц Ойген» могли вести огонь всем бортом. В первые секунды боя «Худ» стрелял очень неточно. «Принц Уэльский» сразу открыл огонь по «Бисмарку», но потратил почти 40 снарядов, прежде чем добился накрытия. «Худ» сначала стрелял по «Принцу Ойгену», но его стрельба была очень неточной, и германский крейсер лишь обдавало брызгами от близких всплесков.

В 5.57 адмирал Холланд приказал повернуть так, чтобы в бой могли вступить кормовые башни «Худа». Но второй залп «Бисмарка» уже находился в воздухе. Через несколько секунд тяжелые бронебойные снаряды попали в кранцы первых выстрелов у зенитных орудий «Худа». Начался сильный пожар, который быстро охватил всю среднюю часть корабля. За кормой флагмана «Принц Уэльский» старался удержаться в кильватерной струе адмирала. Часы показывали 6.00, «Худу» оставалось жить еще 3 минуты.

Дистанция 22000 метров или 12 морских миль. Шнейдер приказал дать третий залп. Он обрушился на «Худ», подобно гигантскому железному кулаку, разорвал его палубы и проник глубоко в трюм, прямо в артиллерийские погреба. Ужасный вулканический взрыв снес одну из башен «Худа», и она закувыркалась в сером небе, словно спичечный коробок. В небо поднялся столб пламени. Потоки воды ринулись сквозь огромные пробоины в корпусе линейного крейсера и моментально потушили пожары. «Худ» начал быстро погружаться, главную палубу окутали облака дыма и пара. Корма корабля была разворочена и превратилась в груду железа. Пламя охватило надстройку, и «Худ» теперь был просто жалкой руиной. Шедший ему в кильватер «Принц Уэльский» едва успел повернуть, чтобы не столкнуться с обломками флагмана. Через минуту могучий «Худ» повалился на левый борт и исчез под водой. Он унес вместе с собой адмирала Холланда, 94 офицера и 1324 матроса. Позднее из нефтяного пятна эсминцам удалось поднять только 1 мичмана и 2 матросов. Это были единственные уцелевшие свидетели самого унизительного поражения британского флота.

Когда «Худ» взорвался, экипаж «Бисмарка» разразился дикими криками. Но адмирал Лютьенс погасил их приказом перенести огонь на следующую цель. Немедленно «Бисмарк» и «Принц Ойген» перенесли огонь главного калибра и вспомогательной артиллерии на «Принс оф Уэльс». Ею огневая мощь в этот момент резко снизилась, так как заклинило кормовую четырехорудийную башню.[19 - Подобные происшествия с этими четырехорудийными башнями происходили постоянно и существенно снижали эффективность и без того не слишком удачного корабля.]

Дистанция сократилась до 9 миль, и британский линкор сразу получил попадания 4 тяжелых снарядов и нескольких легких. Одни снаряд попал в мостик, убив и ранив всех, находящихся там, кроме командира корабля капитана 1 ранга Лича, что казалось каким-то немыслимым чудом. Но у Лича не было времени, чтобы порадоваться этому. Следующий снаряд разбил посты управления огнем. Пробоина в корме вызвала небольшой дифферент. Британский линкор продолжал стрелять почти вслепую, и совершенно случайно несколько его снарядов попали в цель. Но к 6.13 сокрушительные залпы эскадры Лютьенса стали слишком опасными, и британский линкор отвернул, укрываясь дымовой завесой, чтобы присоединиться к крейсерам, державшимся за кормой «Бисмарка».

Лютьенс дал последний залп вдогонку и попросил Линдеманна уточнить повреждения. Через несколько минут на мостик поступил рапорт. «Бисмарк» получил попадания трех 356-мм снарядов. Один разбил в щепки катер правого борта и прошел в машинное отделение, повредив часть механизмов. В результате второго попадания было затоплено котельное отделение № 2. Третий снаряд пробил насквозь носовую часть линкора. Были разорваны носовые топливные цистерны и затоплено несколько отсеков. Было ранено 5 матросов, убитых не было вообще.

На какое-то время Лютьенс преисполнился торжества. «Бисмарк» сохранил мореходность, его повреждения можно было отремонтировать, затопление было взято под контроль почти немедленно. Зато преследовавшее его британское соединение было разгромлено в течение буквально 20 минут и бежало в панике. После этого Лютьенс узнал, что «Принц Ойген» не получил вообще никаких повреждений. Адмирал не сумел правильно опознать «Принц Уэльский» и поэтому в 6.32 отправил следующую радиограмму:






«Линкор, вероятно „Худ“, потоплен. Другой линкор, „Кинг Джордж“ или „Риноун“, поврежден и ушел. 2 тяжелых крейсера поддерживают контакт».





Напряженные мускулы Лютьенса, наконец, расслабились, и на него обрушилась усталость. Вместе с возбуждением боя ушла и радость победы. Люди на мостике обнимались и поздравляли друг друга, но адмирал прислушивался к рапорту офицера, докладывающего о ходе ремонтных работ. Аварийная команда сверщиков, механиков и электриков пытались залечить боевые раны «Бисмарка». Однако пробоина в носовой части зияла, подобно смертельной ране, нанесенной копьем Ксеркса. Черная маслянистая нефть стекала по борту корабля и разноцветным шлейфом расползалась по воде. Лютьенс смотрел на эту нефтяную струю так, словно он сам истекал кровью. Вместе с нефтью он терял скрытность и дальность плавания. К 7,30 «Бисмарк» имел только небольшой дифферент на нос, но его скорость снизилась до 28 узлов. Попадание в носовую часть не только разорвало носовые топливные цистерны, оно привело к тому, что морская вода начала попадать в остальные цистерны. В итоге Лютьенсу пришлось рассматривать перспективы операции заново, постаравшись забыть об оглушительном успехе. Прошло 90 минут с того момента, как взорвался «Худ», и только 77 минут после того, как поврежденный «Принц Уэльский» прекратил бой. «Бисмарк» за это время из обычного линкора превратился в непобедимый супердредноут. Даже находясь в доке, он будет представлять смертельную угрозу для британского судоходства, подобно тому, как прожорливый Грендель, извергающий пламя, сеял ужас в тронном зале Хеорота. «Бисмарк» теперь мог связать большую часть британского флота и заставить его обороняться. Эти стратегические преимущества были слишком велики, чтобы рисковать ими ради удовольствия потопить несколько ржавых посудин, в то время как жаждущие мести британские военные корабли будут искать германский линкор по всему океану. Кроме того, за. «Бисмарком» волочился предательский хвост нефти из пробитых цистерн. Поэтому в 8.01 Лютьенс передал по радио в Германию, что намерен идти в Сен-Назер.

Следующие несколько часов Лютьенс чувствовал себя в безопасности. Море постепенно успокаивалось, прогнозы погоды обещали дождевые шквалы и туман на юге. Все утро адмирал пытался решить тяжелую задачу — определить детали своей будущей стратегии. Он намеревался следовать прежним курсом, пока не подойдет к зоне плохой погоды. Там он рассчитывал оторваться от преследующих его британских кораблей и повернуть на восток в направлении Франции. Одновременно Лютьенс планировал отправить «Принц Ойген» на юг, чтобы нанести удар по британскому судоходству. Он приказал 7 подводным лодкам, находящимся поблизости, образовать линию завесы, а немного позднее запросил у командования «Люфтваффе» воздушное прикрытие на подходах к Франции.

Линкор шел курсом 240° со скоростью 28 узлов. В 12.40 Лютьенс повернул на курс 185°, чтобы подальше обойти ледяной щит Гренландии. В 14.20 Лютьенс передал по радио приказ командиру «Принца Ойгена», капитану 1 ранга Бринкманну. Адмирал сообщил, что «Бисмарк» под прикрытием дождевого шквала повернет влево, но крейсер должен следовать прежним курсом. Немного позднее «Принц Ойген» должен заправиться топливом с «Бельхена» или «Лотрингена», германских танкеров, отправленных в Атлантику как раз для этой цели. После этого крейсер должен начать действия против судоходства противника. Обманный маневр должен был исполняться по получению кодового слова «Худ». Примерно через 20 минут Лютьенс передал по радио приказ всем подводным лодкам в северо-восточной Атлантике стянуться к точке 54° 10 северной широты, 42° 10 западной долготы. Он надеялся, что после поворота линкора налево, «Принц Ойген» наведет «Принц Уэльский», «Норфолк» и «Саффолк» прямо на эту группу. Так как до Франции еще оставалось более 1000 миль, просьбу об авиационной поддержке пока не отправляли.

После полудня небо затянули облака. Примерно в 17.00 начался дождь, но ветер быстро разогнал его, и Лютьенс не получил желанного укрытия. Он больше не мог надеяться, что плохая погода будет скрывать его от преследователей. Во второй половине дня британские корабли лишь изредка мелькали на расстоянии от 15 до 20 миль, Однако, как бы далеко они не отставали, приемники «Бисмарка» по-прежнему фиксировали работу их радаров. Лютьенс поднялся на ходовой мостик, чтобы переговорить с Линдеманном. Он сказал:

— Англичане, похоже, внесли в радар ряд усовершенствований, если они могут следить за нами с такого расстояния.

— Похоже на то, герр адмирал.

Лютьенс посмотрел назад, разглядывая неизменный нефтяной след, который тянулся за «Бисмарком».

— Мы ничего не добьемся, повернув прямо сейчас, — сказал он. — Даже если мы ускользнем от их радара, они обнаружат нас по этому проклятому нефтяному следу. Я предлагаю дождаться темноты, и тогда я поверну. А пока мы отделим «Принц Ойген». Сделаем это в 6 вечера.

В 18.00, когда германские корабли находились в 220 милях от мыса Фейрвелл, Лютьенс повернул «Бисмарк» на 15° вправо и уменьшил скорость до 24 узлов. Бринкманн по-прежнему следовал прямо на юг. Потом, когда крейсер пропал в шквале слева по носу у «Бисмарка», он какое-то время следовал в нескольких милях за ним, после чего неожиданно дал залп по британским кораблям у себя за кормой. Те ответили, но их снаряды легли недолетами. Однако маневр «Бисмарка» позволил Бринкманну скрыться незамеченным. К 21.00 солнце зашло, мрачные сумерки сгустились вокруг германского линкора. Пронизывающий холодный северо-восточный ветер прилетел с ледников Гренландии. Он одел волны белыми курчавыми барашками. В небе громоздились облачные замки, сквозь пелену серых туч еле пробивался обманчивый свет. Мелкий неприятный дождь со снегом летел над волнами.

Британские корабли все еще удерживали Лютьенса на экранах своих радаров, когда на мостик внезапно поступил рапорт старшего механика.






«При такой скорости нам может не хватить топлива, чтобы добраться до французского берега».





Лютьенс нахмурился. Он больше не мог оттягивать поворот на восток.

— Берите курс на Брест, — приказал он капитану 1 ранга Линдеманну. — Он на 120 миль ближе, чем Сен-Назер.

Линдеманн провел линию на карте Северной Атлантики, помедлил момент, а потом приказал рулевому:

— Поворот влево на курс 130°.

Рулевой нажал левую кнопку на рулевой колонке — сверхсовременный «Бисмарк» не имел традиционного штурвала, — И форштевень линкора с плеском врезался в темную волну. После поворота ветер дул почти прямо, с кормы, и теперь газы из трубы «Бисмарка» несло прямо на мостик. Наблюдателям пришлось туго — их глаза начали слезиться, а едкая вонь заставляла чихать и кашлять.

Все это время адмирал Тови получал подробные и непрерывные донесения о позиции «Бисмарка» от «Норфолка» и «Саффолка». Британский флот медленно сжимал кольцо вокруг германского линкора. Сам Тови на линкоре «Дьюк оф Йорк» находился в 150 милях к северо-востоку от «Бисмарка» и шел прямо на него. Одновременно британский адмирал руководил действиями небольшого флота из 17 кораблей, в который входили линейный крейсер «Рипало», авианосец «Викториес», 4 крейсера из состава 2-й эскадры крейсеров и 10 эсминцев. Примерно в 400 милях на восток параллельным курсом следовал линкор «Родни», намереваясь пересечь предполагаемый курс «Бисмарка». Между Исландией и Оркнейскими островами патрулировали крейсера «Аретуза», «Манчестер» и «Бирмингем», а также 5 патрульных траулеров. Южнее «Бисмарка» располагались линкор «Рэмиллес» и крейсера «Эдинбург» и «Девоншир». На север из Гибралтара полным ходом мчалось Соединение H вице-адмирала Сомервилла — линейный крейсер «Риноун», авианосец «Арк Ройял», легкий крейсер «Шеффилд». Кулак британского флота сжимался.

В 22.11 германская морская разведка передала Лютьенсу сообщение, что его преследует линкор «Принц Уэльский», а не «Кинг Джордж V», как думал адмирал. Он только усмехнулся этому академическому уточнению. Название линкора в данный момент было, разумеется, самой важной информацией… Лютьенс мог видеть лишь на несколько миль вперед, но буквально кожей чувствовал надвигающуюся опасность. Пока преследующие его крейсера держат линкор на экранах радаров, у него над головой постоянно занесен топор.

В это время командир авианосца «Викториес», капитан 1 ранга Бовелл, находился на расстоянии 120 миль от «Бисмарка», чей курс он вычислил по донесениям «Саффолка». Фонтаны брызг пролетали над полетной палубой авианосца. Волна была очень сильной, а ветер порывистым. Впереди Бовелл видел стаи свинцово-серых туч, которые мчались над бурным океаном. Но командир эскадрильи торпедоносцев, капитан-лейтенант Ю. Эсмонд, получил приказ взлетать, несмотря на сильный шторм. «Викториес» развернулся против ветра, и 9 «сордфишей» помчались прямо в клокочущий мрак. Следом за ними стартовали несколько «фулмаров», которые Эсмонд хотел использовать для слежения за целью. В 23.27 сквозь разрывы в тучах был замечен «Бисмарк». Эсмонд попытался было атаковать, но тучи над «Бисмарком» сомкнулись, и британским пилотам пришлось отойти на запад к крейсерам, которые следили за линкором, чтобы получить новые пеленги.

Все вахтенные на мостике «Бисмарка» слышали гул двигателей эскадрильи Эсмонда за непроницаемой завесой дождя. Зенитчики заняли свои боевые посты, и когда сразу после полуночи самолеты вернулись, их ожидал теплый прием. Когда торпедоносцы пробили слой туч и снизились к самой воде, выходя в атаку, капитан 1 ранга Линдеманн крикнул:

— Огонь!

Зенитные орудия «Бисмарка» злобно загрохотали, ночь прорезали разноцветные струи трассирующих пуль. Обдаваемые потоками воды, торпедоносцы ложились на боевой курс, сбрасывали торпеды и, тотчас отвернув, пропадали в темноте. Два подбитых «фулмара» шлепнулись в море, подобно клубкам огня, осветив на миг низкие тучи. Торпеды, сбитые с курса сильным волнением, частью зарылись в воду, частью прошли спереди и сзади от цели. Но один «сордфиш» пошел в атаку с правого борта, когда немцы уже подумали, что все кончилось. Он сбросил торпеду и ускользнул. Дождевые капли шипели на раскаленных стволах зениток «Бисмарка», которые выплевывали в темноту струи раскаленного металла. Последняя британская торпеда нырнула в воду и помчалась к «Бисмарку». И внезапно яркая вспышка осветила правый борт линкора. Лютьенс и Линдеманн вздрогнули и сжали кулаки. Вахтенные на наружных постах на мгновение оглохли от ужасного взрыва. Ударная волна прошла через броневые плиты линкора, заставив полопаться барабанные перепонки механиков, находившихся в машинных отделениях ниже ватерлинии. Лампы погасли. Лопнувшие паропроводы мгновенно заполнили котельные отделения горячим удушливым паром. В котельном отделении правого борта, расположенном ближе всего к месту взрыва, воцарился хаос. Банки с машинным маслом, гаечные ключи, ветошь, кофейные чашки разлетелись в разные стороны. Несколько матросов, сбитые с ног сильнейшим толчком, ползали на четвереньках в темноте. Старший механик быстро осмотрел корпус с помощью переносной лампы, течи не обнаружил и сразу сообщил об этом на мостик. Лютьенс встретил это известие со вздохом облегчения. Он отправил радиограмму, сообщая об атаке торпедоносцев и попадании. В 1.45 машинная команда сумела залатать паропроводы, разобрала обломки, исправила освещение. Поэтому 23 мая в 1.53 Лютьенс отправил в штаб вторую радиограмму:






«Торпедное попадание повреждений не причинило».





Но положение линкора оставалось отчаянным. Он имел пробоину в носовой части, начинала сказываться нехватка топлива, противник следил за ним, линкор в любой момент мог подвергнуться новой воздушной атаке. Поэтому единственной надеждой германского адмирала на спасение оставалась попытка оторваться от противника, который засек его поворот на восток. Однако он уже потерял уверенность в том, что это удастся сделать. Приемники «Бисмарка» фиксировали работу вражеских радаров с момента гибели «Худа». Потом что-то произошло. Английские корабли, опасаясь налететь на германские подводные лодки, начали выполнять противолодочный зигзаг, пытаясь одновременно преследовать «Бисмарк». Их радары контролировали только зону прямо по курсу корабля, поэтому в момент поворота с генерального курса эхо «Бисмарка» на мгновение исчезало с экрана, чтобы потом появиться снова. В 3.06 только один «Саффолк» контролировал перемещения «Бисмарка». Когда крейсер пересек линию генерального курса, эхо исчезло, как и ожидалось. Но когда крейсер повернул обратно, эхо больше не появилось. Было это вызвано каким-то атмосферными помехами или ошибкой оператора — неважно. Англичане потеряли «Бисмарк»! Они ошибочно предположили, что германский линкор изменил курс, используя потерю контакта. Поэтому крейсера повернули вправо, чтобы вести поиск на юго-западе, но при этом они лишь еще дальше отрывались от «Бисмарка».

25 мая был день рождения Лютьенса. Если бы он знал, что сумел выскользнуть из раскинутой англичанами сети, то лучшего подарка нельзя было и придумать. Тови был мрачным и разочарованным. Петля, которую он систематически затягивал вокруг «Бисмарка», оказалась пустой. Теперь ее следовало закидывать по новой, стремясь при этом охватить как можно более обширный район, чтобы перекрыть возможные пути отхода противника. Тови бросился вслепую на юг, одновременно перенацелив 2-ю дивизию крейсеров. Самолетам «Викториеса» было приказано начать поиск. 4-я флотилия эсминцев, в которую входил польский «Перун», была отозвана из сил сопровождения конвоя, чтобы тоже принять участие в поисках. «Дорсетшир» был направлен на север с той же задачей. В 8.00 идущий на юг «Дьюк оф Йорк» пересек линию курса «Бисмарка» в 100 милях впереди него. Но Тови даже не подозревал об этом.

Однако Лютьенс тоже был сбит с толку. Его приемники продолжали четко фиксировать работу радаров. Он просто не мог знать, что из-за большого расстояния между ним и противником отраженный импульс ослабевает настолько, что британские радары его уже не принимают. Лютьенс продолжал верить, что его положение известно противнику. Он также знал, что нехватка топлива вынуждает его следовать прямым курсом вне зависимости от действий противника. Поэтому он отправил длинную радиограмму, более чем из 150 кодовых групп. В ней он описывал свой бой с «Худом», повреждения «Бисмарка», успешный отрыв «Принца Ойгена» и неожиданно большой радиус действия британских радаров.

Но эту радиограмму принял не только штаб группы «Запад», парижского отделения штаба «Кригсмарине», но и британское Адмиралтейство. Его служба пеленгации имела достаточно времени, чтобы получить надежные пеленги «Бисмарка». Тови, который вчера проскочил впереди «Бисмарка», сейчас находился в 180 милях на юго-запад от германского линкора, когда Адмиралтейство передало ему пеленги «Бисмарка». Штабной офицер проложил пеленги на большой карте. Линии пересеклись далеко к северу от позиции флагмана Тови. Адмирал нахмурился.

— Вероятно, он возвращается к проходу между Фарерами и Исландией. — И рявкнул: — Поворот на обратный курс!

Часы на мостике «Кинг Джорджа V» показывали 10.47, когда линкор завершил поворот.

Все утро и вторую половину дня адмирал Тови шел на север. Эскадрильи самолетов Берегового командования кружили над проливом между Фарерскими островами и Исландией. Эсминцы прочесывали южные подходы к этому проливу. Однако время шло, и никто не сообщал о контакте с германским линкором. И только уже к вечеру на мостике британского флагмана обнаружили, что пеленги были нанесены на карту неправильно! «Бисмарк» все еще находился на юге. Взбешенный Тови заорал:

— Курс 120 градусов!

«Кинг Джордж V» снова повернул. Однако теперь Лютьенс выигрывал у него в смертельной гонке целых 150 миль.

Группа «Запад» сразу сообщила Лютьенсу, что, судя по радиопереговорам англичан, они потеряли контакт с «Бисмарком». Лютьенс немедленно приказал соблюдать радиомолчание. До конца дня радисты линкора слушали переговоры англичан и принимали радиограммы из Парижа и Берлина. Гросс-адмирал Редер поздравил Лютьенса с днем рождения. Вечером, когда разбросанный по всему океану флот адмирала Тови пытался найти «Бисмарк», Лютьенс получил сообщение, что большая группа германских самолетов стоит в немедленной готовности к старту, как только он окажется в пределах их радиуса действия. Кроме того, в 300 милях от Бреста развернута завеса подводных лодок в направлении «восток-запад». Несколько эсминцев стоят в готовности, чтобы провести победоносный «Бисмарк» в порт. Эти новости на мгновение обрадовали адмирала, но все-таки не сумели полностью рассеять его опасения. Носовые цистерны продолжали травить нефть. Старший механик продолжал посылать на мостик тревожные рапорты о сокращающихся запасах топлива.

Начиная примерно с 21.00 25 мая и до 2.30 небо было темным. Холодный сильный ветер срывал пену с гребней волн и заставлял наблюдателей ежиться в плотных дождевиках. Лютьенс рухнул в постель, а в голове у него по-прежнему плясали океанские волны. Капитан 1 ранга Линдеманн, вконец измученный постоянным напряжением, тоже попытался заснуть. Но даже сквозь закрытые веки он видел штормовой горизонт.

Ночь на военном корабле всегда полна самыми различными звуками. Струи дождя бьют в стекло иллюминаторов. Бесконечная череда волн, вспарываемых форштевнем, разбегается в стороны с заунывным плеском слабого прибоя. Тревожно шуршат вентиляторы. Бесконечно ворчат чем-то раздраженные генераторы. Весь корабль чуть вздрагивает от биения движущих его винтов. В коридорах слышится приглушенный говор матросов. Постоянно шуршат мундиры, рабочая форма, штормовки, надеваемые в кубриках. Шлепают книги, сорванные с полок качкой. Над головой стучат по палубе чьи-то шаги. Этот хаос звуков вспыхивает каждые 4 часа, когда сменяются вахты. Поэтому отдохнуть на корабле непривычному человеку вряд ли удастся вообще, да и привычному тоже будет нелегко.

Лютьенс в эту ночь спал плохо, Тови не спал вообще. Британский адмирал был выведен из равновесия своей слепой верой в неправильно проложенные пеленги. Это позволило Лютьенсу оказаться впереди него. Тови был убежден, как и Адмиралтейство в тот момент, что «Бисмарк», где бы он не находился, скорее всего направляется к берегам Франции. Избитый «Принц Уэльский», на котором уже кончалась нефть, отказался от погони 18 часов назад и направился в Хвальфиорд. Вскоре к нему присоединился линейный крейсер «Рипалс». Почти все свои эсминцы Тови тоже пришлось отправить в Исландию для дозаправки. Соединение Сомервилла пока оставалось некоей неопределенной величиной. Так прошла беспокойная ночь. В 3.45 наблюдатели очередной вахты поднялись по трапам на свои посты. Восточный горизонт казался все тем же серым и безрадостным, изрезанным дождевыми струями. Ею не оживляли даже первые лучи солнца, на которое Лютьенс смотрел с опасением, а Тови с отчаянием.

Утром 26 мая Береговое командование начало еще более интенсивные поиски в проходе между Исландией и Фарерскими островами. Но в то же время были отправлены самолеты и в Бискайский залив. В 10.30 одна из «Каталин» в этом районе пробила стремительно несущиеся тучи. Все на мостике «Бисмарка» слышали гул ее двигателей, и, как только «Каталина» показалась, ее встретил бешеный шквал огня зениток. В небе повисли черные клубки разрывов. Но британский самолет, словно чудесный альбатрос, ловко ушел от смертоносного огня и сообщил по радио о контакте.

Усталость Тови как рукой сняло, когда он наносил новые координаты «Бисмарка» на свою оперативную карту. Но увиденное совсем не подняло его настроение. Его флагман находился в 130 милях на северо-запад от германского линкора и не имел совершенно никаких шансов перехватить его. Остальные корабли британского флота были рассеяны в северном, западном и южном направлениях. Зато восточный сектор был прикрыт хуже всего. У Тови оставался последний шанс. Если авианосец Сомервилла «Арк Ройял» сможет поднять самолеты и снизить скорость «Бисмарка», может быть, Тови и получит время догнать противника.

Сомервилл полным ходом мчался через штормовое море и уже пересек курс «Бисмарка». В 11.00 он оказался менее, чем в 100 милях на северо-восток от него. Сомервилл понимал, что теперь абсолютно все зависит от него. Если он потерпит неудачу, то опозоренный и униженный Королевский флот будет вынужден вернуться в порты, не отомстив. Сомервилл находился на мостике «Риноуна», когда получил радиограмму Тови. Отправив ответ, Сомервилл приказал «Арк Ройялу» немедленно поднимать самолеты на поиск. Северный ветер правильнее было бы назвать ураганом, водяные брызги, словно пули, свистели над полетной палубой авианосца. Но все-таки самолеты взлетели! Незадолго до полудня они обнаружили «Бисмарк» и начали кружить, держась вне досягаемости германских зениток. В 11.54 Лютьенс нарушил радиомолчание, чтобы сообщить в штаб группы «Запад», что обнаружен. «Бисмарк» в это время находился в точке 48°40′ северной широты, 20°00′ западной долготы. Он находился в 650 милях от спасительного рейда Бреста.

Теперь, когда стало точно известно, где находится германский линкор, командир «Арк Ройяла», капитан 1 ранга Л. Э. Маунд, поднял стоявшие в готовности торпедоносцы. Одновременно адмирал Сомервилл приказал крейсеру «Шеффилд» найти «Бисмарк» и следить за ним с помощью радара. Маунд об этом даже не подозревал. Поэтому никто из пилотов 14 «сордфишей», которые в 14.50 стартовали с пляшущей палубы «Арк Ройяла», не мог и вообразить, что «Шеффилд» капитана 1 ранга Ларкома в это время уже крадется вдоль нефтяного следа, тянущегося за «Бисмарком». Пилоты мчались над бешено ревущим морем, вглядываясь в редкие разрывы туч. Через час на экране радара головного самолета показалась цель. Первое звено вышло в атаку. Кое-как различив в тумане серый корпус корабля, пилоты спикировали и сбросили свои торпеды широким веером. Все они с замиранием сердца ожидали сокрушительного ответа германских зениток, но ни одно орудие не выстрелило. Когда один из пилотов оглянулся назад, его прошиб холодный пот.

— Боже мой! Ведь это «Шеффилд»! — закричал он.

Капитан 1 ранга Ларком на какое-то мгновение остолбенел, когда увидел, что британские самолеты сбросили торпеды прямо в его крейсер. Однако спохватившись, он приказал положить руль на борт, чтобы уклониться от смертоносного подарка. Часть торпед прошла мимо. Несколько взорвались преждевременно. От остальных Ларком увернулся. Клокоча от гнева, он поднялся на открытый мостик как раз вовремя, чтобы увидеть мигание сигнального прожектора с кружащего вверху «сордфиша». «Приносим извинения шкиперу»! Неизбежная в море случайность завершилась для англичан благополучно. Самолеты вернулись на «Арк Ройял», а везунчик «Шеффилд» возобновил преследование, бдительно следя за слабыми бликами на экране радара.

Вечером судьба еще раз улыбнулась англичанам. Подводная лодка U-556 лейтенанта Вольфарта получила приказ двигаться навстречу «Бисмарку», чтобы войти в состав подводной завесы. Сквозь перископ Вольфарт увидел «Риноун» под флагом Сомервилла и авианосец «Арк Ройял», на который садились самолеты. И при этом ни одного эсминца! Лодка находилась в идеальной позиции для атаки. Но Вольфарту оставалось лишь бессильно кусать локти. К этому моменту он уже истратил все свои торпеды!

Тем временем, к адмиралу Тови присоединился линкор «Родни», вооруженный 9 орудиями калибра 406 мм. Вторая волна из 15 «сордфишей» взлетела с «Арк Ройяла». На этот раз самолеты сначала направились к «Шеффилду» и получили от Ларкома пеленг на германский линкор. После этого они повернули на восток, чтобы атаковать свою цель. Когда показались торпедоносцы, в 20.47 «Бисмарк» нырнул под холодный атмосферный фронт, укрывшись плотным покрывалом туч. И под этим колеблющимся покровом началась решающая дуэль. Вся надстройка линкора превратилась в огнедышащий вулкан. Стреляли все зенитные орудия. Но самолеты пробили слой туч и устремились навстречу огненным струям. Они атаковали с обоих бортов, и капитан 1 ранга Линдеманн повернул сначала влево, а потом вправо, чтобы уклониться от торпед. На мостике «Бисмарка» все просто оглохли от треска зенитных автоматов. Отрывисто рявкали 150-мм орудия. И сверху, из окружающего мрака доносилось злобное гудение британских самолетов.

Через несколько минут после начала атаки Лютьенс отправил радиограмму в штаб Группы «Запад»:






«Я атакован авианосными самолетами».





Клочья синеватого порохового дыма пролетали над мостиком «Бисмарка». Адмирал нервно следил за приближающимися самолетами. Сначала они снижались, потом снова поднимались к тучам и, скользнув на крыло, бросались прямо на корабль. Один торпедоносец превратился в клубок пламени и рухнул в воду в полумиле справа по носу от линкора. Но другие самолеты в этом же секторе прорвались сквозь огневую завесу, сбросили торпеды и умчались обратно на свой авианосец. Еще 2 «сордфиша» укрылись в облаках и 15 минут кружили над линкором, невидимые для артиллеристов. Потом они выскочили из своего укрытия в 3 милях на правом траверзе линкора, и безжалостный огонь сразу же обрушился на них. Один самолет отвернул, а другой упал в море, волоча за собой хвост огня и черного дыма. Больше не было видно ни одной цели, и зенитки прекратили огонь. Но вдруг в мертвой тишине Лютьенс снова услышал вверху гул моторов. Новые самолеты… Примерно в 21.00 последние из них сбросили торпеды. Линдеманн круто повернул линкор, но тут еще один торпедоносец атаковал с кормы. Линкор уже просто не мог увернуться, и торпеда попала в рулевой отсек. Страшный удар подбросил корму, сбив артиллеристов с ног. Ударная волна докатилась до мостика. Еще одна торпеда безвредно взорвалась, попав в толстый броневой пояс. Она только поцарапала краску, хотя фонтан брызг взлетел выше трубы. Но «Бисмарк» уже получил роковой удар. Рулевой не чувствовал руля. Линдеманн бросился звонить в отсек рулевой машины, однако телефонная трубка молчала, как мертвая.

«Бисмарк» потерял ход, его развернуло на северо-восток, отклонив на 45° от нужного курса. Через 30 минут старший механик сообщил ужасные новости. Руль был разбит, левый винт согнут, в кормовые отсеки поступило большое количество воды. При уменьшенной скорости корабль еще мог управляться машинами. Но не было абсолютно никакой возможности отремонтировать все это в море.

Линдеманн начал пытаться подобрать режим работы машин. Он снизил обороты правого винта, дав центральному средний ход. Потом он начал постепенно наращивать обороты левого винта, пока снова не началась вибрация. Затем он сбросил несколько оборотов и наконец сумел кое-как развернуть «Бисмарк». Однако движения огромной массы десятков тысяч тонн стали все равно были непредсказуемыми. В отчаянии Линдеманн следил, как огромный форштевень беспорядочно рыскает, уклоняясь от курса, несмотря на его команды машинам. Чтобы как-то устранить это рысканье, ему пришлось снизить обороты одного из бортовых винтов. Нос корабля неохотно повернулся на восток. Но через несколько минут линкор снова увело в сторону, и капитану пришлось опять менять скорость вращения валов. Пока «Бисмарк» медленно полз причудливым зигзагом, адмирал Тови нещадно напрягал машины своих кораблей, чтобы как можно быстрее нагнать противника.

Тем временем 5 британских эсминцев в облаке брызг мчались на юго-восток. Флотилией командовал капитан 1 ранга Вайэн, тот самый офицер, который год назад взял на абордаж в Йоссинг-фиорде «Альтмарк», чтобы освободить пленных англичан. Он развернул корабли строем фронта, чтобы прочесать как можно более широкую полосу. Это были «Зулу», «Сикх», «Коссак» под брейд-вымпелом самого Вайэна, «Маори» и польский эсминец «Перун» под командованием капитана 2 ранга Э. Плавского. В 22.30 эсминцы заметили рыскающий «Бисмарк». Плавский немедленно повернул прямо на германский линкор, надеясь отвлечь на себя внимание Лютьенса, чтобы позволить остальным эсминцам Вайэна спокойно выполнить торпедную атаку.

— Корабль на левой раковине! — закричал германский наблюдатель в то время как «Бисмарк» резко бросило вправо.

Линдеманн открыл огонь по прыгающему на волнах эсминцу. Но Плавский, не обращая внимания на рвущиеся 380-мм снаряды, продолжал идти вперед. «Перун» ввинчивался в клокочущие волны, окруженный фонтанами брызг и облаками пены. Он мчался между столбами воды, которые поднимали падающие снаряды «Бисмарка». «Перун» даже дал несколько залпов по линкору, хотя его крошечные снаряды никак не могли повредить бронированному гиганту. После этого эсминец отвернул под прикрытием дымовой завесы. Мрачный Лютьенс вглядывался в темноту. Он видел подходящие с юга эсминцы, которые набросились на линкор, словно акулы на умирающего кита. Снова началась вибрация, и осторожный старший механик запросил разрешения сбавить обороты поврежденного левого винта.

Скорость «Бисмарка» упала до предела. Линкор едва был в состоянии удерживать нос против волны. Он повернул на север, потом на восток, потом на запад и снова на север.

Теперь адмирал Лютьенс понял, что он проиграл гонку к берегам Франции. У него не было никаких иллюзий относительно собственной судьбы. Поэтому незадолго до полуночи он отправил несколько радиограмм, полных обреченности.






«Мы окружены „Риноуном“ и легкими силами… Корабль неуправляем. Мы будем сражаться до последнего снаряда. Хайль фюрер».





Рано утром 27 мая эсминцы продрались сквозь бурные волны и выпустили торпеды, несмотря на сильный огонь немцев. Одна торпеда попала в непробиваемый броневой пояс линкора, но вторая взорвалась в носовой части корабля. Ослепительная вспышка распорола сумерки. Шквал стальных осколков обрушился на мостик. Вспыхнула нефть, вытекающая из разорванных носовых топливных цистерн. Постепенно огонь пробрался вглубь корпуса. Погребальный костер был зажжен. Когда рассвело, видимость увеличилась до 13 миль. Холодный ветер, который дул с северо-запада в течение всей погони, теперь обрел силу шторма. То и дело налетали дождевые шквалы. В 7.10 Лютьенс отправил свою последнюю радиограмму:






«Пришлите подводную лодку, чтобы забрать военный дневник».





Но германский адмирал ждал напрасно. Подводная лодка не прибыла.

Когда в 7.22 солнце встало над рваной пеленой мрачных туч, «Бисмарк» находился в 400 милях от Бреста. Он шел зигзагом в общем направлении на север со скоростью не более 10 узлов. Лютьенс пришел к Линдеманну в ходовую рубку, их покрасневшие глаза были обведены черными кругами. Обоим офицерам оставалось лишь беспомощно ждать, пока британские тяжелые орудия покончат с кораблем. В 8.43 Лютьенс заметил мачты и надстройки «Кинг Джорджа V» по пеленгу 298° на расстоянии 20 миль. Потом в миле правее от английского флагмана он увидел «Родни». Лютьенс включил корабельные громкоговорители. Его лицо было трагичным.

— Говорит адмирал. Мы окружены вражескими кораблями. Если нам суждено умереть за Фатерланд, мы должны сделать это, как отважные моряки под гордо поднятым флагом. — Он откашлялся. — Прощайте.

В 8.47 «Родни», находившийся в 10 милях на северо-западе, начал бой залпом из своих огромных 406-мм орудий. Через минуту «Кинг Джордж V» дал залп из 6 носовых 356-мм орудий. Водяные столбы взлетели вверх, и ветер унес каскады брызг. Артиллеристы «Бисмарка» напряженно ждали. Корветтен-капитан Шнейдер, который несколько часов назад узнал, что гросс-адмирал Редер наградил его Рыцарским крестом за потопление «Худа», навел орудия на цель. В 8.49 он сообщил:

— Вижу цель!

— Огонь! — скомандовал Линдеманн.

Орудия «Бисмарка» выплюнули столбы огня и грохотом откатились на лафетах. Первый же залп накрыл «Родни», но «Бисмарк», лишенный руля, глубоко севший носом, не мог удерживаться на курсе. Он вилял из стороны в сторону, и это постоянно сбивало прицел. После того как Тови приказал повернуть на юг, британские артиллеристы пристрелялись. Залп за залпом бронебойные снаряды дырявили корпус «Бисмарка». Паропроводы были разорваны, и ошпаренные матросы дико кричали в темноте машинных отделений. Вспыхнуло несколько пожаров. Тонны воды начали вливаться в пробоины. Лютьенс и Линдеманн стояли среди битого стекла, обрывков электрических кабелей и окровавленных людей. Карты и кодовые книги были разбросаны по мостику, густой коричневый дым окутывал всю носовую надстройку. Снаряды «Родни», каждый из которых весил тонну,[20 - Точнее — 928 кг. Это были так называемые «легкие» снаряды, опыт их применения на «Нельсоне» и «Родни» был не слишком удачным, поэтому в дальнейшем от этой концепции отказались.] врезались в башни «Бисмарка».

Они разбивали орудия и убивали артиллеристов. В 9.30 Тови снова повернул на север. К этому моменту на «Бисмарке» осталась только одна действующая башня. Весь линкор был охвачен огнем. Его корпус был пробит в десятках мест, изуродованные трупы моряков с оторванными руками и ногами, разбитыми головами, валялись на искореженных палубах в лужах крови. Лютьенс и Линдеманн были изрезаны осколками битых стекол. Куски раскаленной стали свистели в воздухе, системы связи на корабле вышли из строя. Глубоко внутри корпуса моряки ставили тяжелые деревянные подпорки к избитым переборкам, чтобы сохранить остатки плавучести. Но море наступало. Подпорки гнулись и трещали. Смятые переборки лопались с грохотом пушечного выстрела, и тогда бурлящий поток воды подхватывал и уносил людей, словно крошечные щепки.

К 10.00 огнем британских орудий «Бисмарк» был превращен в плавучую развалину и глубоко погрузился в воду. Серые волны свободно гуляли по главной палубе. Услышав треск лопающих переборок и клокотание воды, адмирал Лютьенс пожал руку капитану 1 ранга Линдеманну и приказал сбросить в море все секретные документы в специальных сумках с грузом. «Кинг Джордж V» и «Родни» быстро подошли вплотную и начали всаживать залп за залпом в беспомощно раскачивающийся корпус германского линкора. В 10.15 он потерял ход, а его последнее орудие выпустило последний снаряд. И умолкло. Теперь бой превратился для англичан в артиллерийские учения по стрельбе в упор.

— Покинуть корабль! — скомандовал Линдеманн.

Люди поднялись по трапам и начали спрыгивать в воду с развороченной палубы. Раненых моряков поднимали из дымящихся люков. Несколько моряков, видимо, помешавшись, ухватились за пиллерсы и остались на корабле, словно смерть еще могла обойти «Бисмарк» стороной. Еще минут десять казалось, что этот горящий изуродованный корабль с умолкшими орудиями и заливаемыми водой палубами действительно не может утонуть. Но в 10.25 крейсер «Дорсетшир» подошел с востока к дымящейся развалине и выпустил 2 торпеды в ее правый борт. Потом обошел вокруг «Бисмарка» и выпустил еще одну торпеду в его правый борт. Моряки, плавающие вокруг корабля, были выброшены из воды взрывами. «Бисмарк» медленно оседал все глубже, его окружало огромное нефтяное пятно. Сейчас уже сотни людей спрыгивали с палубы линкора в море. Они моментально превращались в настоящих негров, перемазанных нефтью. В 10.36 «Бисмарк» скрылся под водой, так и не спустив развевающийся флаг. Корабль пошел на дно под свист вырывающегося пара и шипение огня. Только огромный водоворот глухо шумел там, где еще недавно находился линкор. Он увлек за собой сотни офицеров и матросов. Лютьенс и Линдеманн, чья судьба была предрешена суровыми законами моря, не покинули корабль. Вместе с «Бисмарком» они ушли в мрачную могилу глубиной 4200 метров.

«Дорсетшир» и эсминец «Маори» пробрались сквозь нефть и плавающие обломки и подобрали 110 перемазанных нефтью немецких моряков. Однако спасательные работы были немедленно прекращены, после того, как англичане заметили перископ. Позднее U-74 подобрала еще несколько человек из экипажа линкора. Еще позднее в месту боя прибыл испанский крейсер «Канариас», однако он нашел только нефтяное пятно и плавающие на волнах трупы в спасательных жилетах. Мертвые часовые охраняли могилу «Бисмарка».

А завершил все эпизод, полный злой иронии. Почти через 3 часа после того, как «Бисмарк» стал железным гробом для адмирала Лютьенса и почти 2000 моряков, группа «Запад» отправила срочную радиограмму мертвому адмиралу:






«„Рейтер“ сообщает, что „Бисмарк“ потоплен. Срочно доложите ситуацию».







Глава 7

Отчаянный прорыв


«Тяжелый град, и снег, и мокрый гной

Пронизывают воздух непроглядный…

Трехзевый Цербер, хищный и громадный,

Собачьим лаем лает на народ,

Который вязнет в этой топи смрадной».

    

Данте






Крейсер «Принц Ойген» легко ушел от неуклюжего «Рэмиллеса» и обошел с юга британские патрули. Он заправился в море с бывшего норвежского танкера «Кроссфонн», который сейчас являлся судном снабжения германского флота «Шпихерн». А потом, словно одинокий сирота, только что потерявший могучего защитника, германский крейсер начал искать убежище. Он повернул на восток и направился к берегам Франции. Вечером 1 июня он прибыл в Брест, где уже стояли «Шарнхорст» и «Гнейзенау».

Капитан 1 ранга Бринкманн успешно выскользнул из раскинутых англичанами сетей, но это не принесло облегчения расстроенному Редеру. Гибель «Бисмарка» давила на гросс-адмирала тяжелым грузом. Он тяжело переживал гибель своего старого товарища Лютьенса. Он также жалел о потере корабля. Да, немцы в бою проявили такую незаурядную отвагу, что после окончания боя адмирал Тови салютовал им. Но ведь он победил. А Редеру приходилось думать о следующем совещании с Гитлером по морским вопросам, которое предстояло в Бергхофе. Адмирал был совершенно уверен, что гибель «Бисмарка» послужит предлогом для яростных нападок на флот. Он оказался прав.

Совещание было проведено 6 июня 1941 года. Редер обрисовал ход операции, использовав факты из бортового журнала «Принца Ойгена» и донесения, которые Лютьенс отправил в штаб группы «Запад».

— Почему Лютьенс не повернул назад, потопив «Худ»? — проворчал Гитлер.

— Возвращение через Датский пролив в тот момент было гораздо более опасным, мой фюрер. «Бисмарк» немедленно подвергся бы атакам вражеской авиации и кораблей. Прорыв на просторы Атлантики мог позволить «Бисмарку» встретиться с нашими танкерами, навести корабли противника на завесы подводных лодок, и давал Лютьенсу шанс оторваться от преследователей, — ответил Редер. — Несомненно, адмирал учитывал все это.

— Все это, конечно, так, — согласился Гитлер. — Но почему это не сработало? У меня также имеется вопрос относительно действий штаба группы «Запад», гросс-адмирал. Почему командующий флотом не посоветовал Лютьенсу отойти подальше в океан?

Редер ощутил цинизм в словах Гитлера и понял, что теряет почву под ногами. Он попытался объяснить:

— Лютьенсу следовало любой ценой оторваться от преследующих его крейсеров.

— Хорошо, — нетерпеливо зарычал Гитлер, — я готов согласиться, что ваш драгоценный Лютьенс не был в состоянии улучшить свое положение, избрав другой план действий. Но тогда почему он не использовал свою огневую мощь, чтобы уничтожить «Принс оф Уэлс», даже если бы это означало битву насмерть? В этом случае счет был бы два к одному в нашу пользу. Что вы скажете на это, гросс-адмирал?

— Я почтительно напоминаю моему фюреру, что бой прервал командир «Принц Уэльский», а не Лютьенс. «Бисмарк», получив попадание, уже не имел достаточно большой скорости, чтобы догнать удирающий британский линкор.

Редер понимал, что командовать кораблем можно только с его мостика, а не из мягкого кресла в береговом штабе. Однако его попытка защитить покойного адмирала не поколебала уверенности Гитлера, что Лютьенс совершил несколько роковых тактических ошибок. Так и завершилось совещание в Бергхофе. Невысказанные нюансы были скрыты за официальными фразами и так и остались невысказанными. Но это совещание имело далеко идущие последствия. Именно после него начались столкновения профессионального моряка Редера и дилетанта Гитлера.[21 - Редер сам в этом виноват. «Дилетант» Гитлер задал адмиралу ряд возможно несколько «не морских», но очень точных вопросов, на которые Редер не смог внятно ответить.]

Во второй половине 1941 года пламя войны охватило новые районы земного шара. Бои теперь велись на новых морях и островах. Недолгий медовый месяц между Германией и Россией сменился периодом напряженных отношений. 18 декабря 1940 года Гитлер подписывает директиву, которая предусматривает разгром Советского Союза в ходе скоротечной кампании. Эта «Директива 21» получила название в честь рыжебородого императора династии Гогенштауфенов и гораздо более известна под именем «План „Барбаросса“». Роль флота в операции «Барбаросса» была ограниченной. Он должен был «в ходе восточной кампании неизменно действовать против Англии». Перед Редером были поставлены ограниченные пассивные задачи: помешать бегству русских кораблей в шведские порты на Балтике и вытралить минные заграждения, которые поставит Сталин. 21 июня граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург, германский посол в России, получил радиограмму от министра иностранных дел Рейха. Она предписывала сжечь все секретные документы и уничтожить радиопередатчик. На следующий день, в годовщину разрыва Наполеона с императором Александром I в 1812 году, Гитлер начал гигантское вторжение в Россию, вообразив себя новым крестоносцем, сражающимся с красной опасностью. Соединенные Штаты и Великобритания сразу предложили свою помощь Сталину, как только пламя блицкрига заполыхало на русских границах.[22 - Черчилль действительно уже 22 июня 1941 заявил о готовности поддержать СССР. Рузвельт сделал это 24 июня. Однако чем-то реальным эти заявления стали только 12 июля, когда был подписано соглашение между правительствами трех стран о совместных действиях против Германии.] Немецкие армии при поддержке танков и самолетов ринулись через бывшие балтийские республики и защитный коридор на землях восточной Польши, которые Сталин заполучил при пятом разделе этой несчастной страны. После этого немцы глубоко вторглись на территорию собственно России. Менее чем через 4 недели после начала войны германские генералы уже видели в бинокли Смоленск. Но центральная группа войск германской армии задержалась в сотне километров от Москвы. В это время ее южный фланг захватил Харьков и вышел к Ростову, в устье реки Дон.[23 - Описание «восточной кампании» выглядит у автора карикатурой. См. например. Б. Г. Лиддел Гарт «Вторая мировая война». М., 1999.] Украина, с ее промышленностью и развитым сельским хозяйством, попала в руки немцев. Северная группа войск стояла у ворот Ленинграда.

В августе старый немощный Петен пообещал полную поддержку Германии со стороны Франции. Рузвельт и Черчилль согласовали свои цели в этой войне, обнародовав Атлантическую хартию. В начале октября германская армия возобновила свое наступление на Москву. Гитлер с наполеоновским апломбом громогласно заявил, что Россия разгромлена и больше никогда не поднимется вновь. В конце ноября, через 4 месяца после того как Рузвельт заморозил японские капиталы в Соединенных Штатах, японские послы Курусу и Номуpa зачитали государственному секретарю Корделлу Хэллу предложения по урегулированию американо-японских разногласий. Они все еще читали эту бумагу, когда капитан 1 ранга Мицуо Футида повел на взлет свой бомбардировщик.[24 - И вновь «очень сильно, но неточно». Они не читали, а перепечатывали начисто, и не документы по урегулированию отношений, а декларацию об объявлении войны. Согласно полученному им приказу Номура был обязан передать этот документ Хэллу до начала атаки на Перл-Харбор. Однако неизбежные задержки с расшифровкой, переводом и особенно с распечаткой (ввиду особой секретности посол печатал на машинке сам) привели к задержке, вследствие чего нота была вручена уже после начала военных действий.]

На мачте авианосца «Акаги», с которого взлетел Футида, развевался тот самый флаг «Z», который был поднят на броненосце «Микаса» много лет назад перед началом Цусимского сражения. Подобно хищным коршунам японские самолеты промчались над горой Дайамонд-Хед и сбросили бомбы на аэродромы Хикэм и Уилер. Они обстреляли стоящие на земле самолеты, а корабли в гавани Перл-Харбора подверглись атаке торпедоносцев. В считанные минуты солнечное воскресное утро на Гавайях превратилось в кошмарный ад, полный страданий и смерти. Разгромленный американский флот лежал на дне гавани. Его корабли превратились в искореженные груды пылающего железа, политые кровью моряков.

Потопление «Бисмарка» более чем на 6 месяцев облегчило нагрузку на Королевский Флот в Атлантике. Но как только восточный горизонт затянули тучи войны, британские корабли были немедленно отправлены на Тихий океан. Они прибыли в Сингапур 9 декабря 1941 года, когда Америка и Англия объявили войну Японии. Одним из этих кораблей был линкор «Принц Уэльский», уже исправивший повреждения после едва не закончившейся катастрофой встречи с эскадрой Лютьенса. Вторым был линейный крейсер «Рипалс», который тоже участвовал в охоте за германским линкором. Но 10 декабря, во время рейда в Южно-Китайском море с целью перехватить японские корабли с десантом, эти линкоры сами были атакованы и потоплены японской авиацией.

На следующий день Гитлер и Муссолини швырнули перчатку к ногам Соединенных Штатов. Конгресс принял вызов. Теперь война стала действительно мировой. В нее были вовлечены абсолютно все крупные державы.




Вернемся, однако, к действиям германского флота. В 1941 году подводные лодки Карла Деница потопили 417 торговых судов союзников. В порт не вернулись 35 германских субмарин. После потопления «Пингвина» у Германии в океане еще осталось 3 вспомогательных крейсера — НК-16 («Атлантис»), НК-41 («Корморан») и НК-45 («Комет»). 22 ноября «Атлантис» был потоплен тяжелым крейсером «Девоншир». Еще 19 ноября «Корморан» был потоплен австралийским легким крейсером «Сидней» после жестокой артиллерийской дуэли. Но эта победа для австралийского корабля оказалась поистине пирровой. Сам крейсер получил столь тяжелые повреждения, что тоже затонул, причем со всем экипажем. «Орион» (НК-36) в сопровождении самолетов, подводных лодок и эсминцев 23 августа благополучно прибыл в устье Жиронды после 510 дней, проведенных в море. Другой рейдер, «Тор» (НК-10), проведя в море почти год, прибыл в гавань Гамбурга 30 апреля. Через 7 месяцев он покинул Киль и вышел в свое второе плавание. Однако закончилось оно печально. Примерно через год «Тор» погиб в гавани Йокогамы от случайного взрыва. К концу 1941 года общими усилиями рейдеры уничтожили почти 343000 тонн торговых судов союзников.

Эти сухие цифры Гитлер мог понять. Рейдеры и подводные лодки действовали без лишнего шума. Однако их воздействие на морские линии снабжения Великобритании было гораздо большим, чем ущерб от их гибели. Все это, вместе с постоянным страхом Гитлера перед морем, привело его к тому, что он полностью разуверился в тяжелых кораблях Редера. Но в конце 1941 года целая серия упорных слухов заставила его временно изменить свою точку зрения. Германские армии прочно завязли в российских снегах, и конец этой кампании ушел в неопределенное будущее. Давно обсуждавшаяся перспектива высадки в Англии окончательно была положена под сукно. Несмотря на яростные атаки германских подводных лодок и самолетов против конвоев союзников, Гитлер видел, что в Великобританию поступает все более мощный поток военных грузов. В то же самое время многие германские суда снабжения, которые поддерживали действия германских подводных лодок и рейдеров, были постепенно уничтожены британским флотом. Британские солдаты разгромили противника в Ливии и Абиссинии. Западный Вал получил несколько болезненных ударов во время рейдов британских коммандос на берега Европейского континента. Несколько рейдов были проведены в Норвегии. Эти смелые атаки в приполярной Скандинавии заставили Гитлера поверить, что готовится высадка в Норвегии. Если бы это случилось, то, по мнению Гитлера, Швеция немедленно присоединилась к России, наступающей с востока. Это позволит ей соединиться с армиями союзников, наступающими с запада. И тогда весь Восточный фронт рухнет. Гитлер не желал отводить войска из России, чтобы отразить мифическую угрозу высадки в Норвегии, поэтому он решил разгромить десант силами флота и авиации. Для него Норвегия стала полем судьбы.

Переброска частей «Люфтваффе» на аэродромы Норвегии была делом относительно простым. 16 января 1942 года новый линкор «Тирпиц» был отправлен из Вильгельмсхафена в Тронхейм, что тоже не вызвало никаких сложностей. Но «Шарнхорст», «Гнейзенау» и тяжелый крейсер «Принц Ойген» превратились в настоящую головную боль. Их выход из Бреста будет обнаружен противником почти немедленно. Британские флот и авиация набросятся, как голодные тигры, на такой лакомый кусок. Англичане не упустят возможность нанести удар германской морской мощи.

Пребывание этих кораблей в Бресте имело свою пользу. Они связывали часть сил британского флота. Подобно жертвенным животным, они притягивали на себя постоянные воздушные атаки, избавляя, таким образом, германские города от ударов вражеских бомбардировщиков. Гросс-адмирал Редер намеревался оставить их во французском порту потому, что они там были относительно неплохо защищены. Порт был окружен десятками зенитных орудий. Сами корабли были укрыты огромными камуфляжными сетями, растянутыми на надстройках. Когда вражеские самолеты показывались над Ла-Маншем, сотни постов постановки дымзавес начинали извергать клубы едкого дыма, который совершенно скрывал военно-морскую базу. Кроме того, постоянные промахи британских летчиков делали пребывание германских кораблей в Бресте относительно спокойным. За предыдущие 7 месяцев англичане сбросили более 4000 тонн бомб на укрытую дымзавесами базу, но при этом не добились ни единого попадания.

Если бы Редера вынудили что-то сделать с этими кораблями, то он предпочел бы отправить их в Атлантику для удара по торговым судам. Однако даже эта операция теперь выглядела рискованной. Корабли слишком долго простояли в базе без дела, экипажи все это время просто прохлаждались. Они полностью растеряли боеготовность. Истерическая увлеченность Гитлера «полем судьбы» и его страхи вынудили Редера принять план, с которым сам гросс-адмирал был решительно не согласен. Большинство германских адмиралов также не видели оснований для каких-либо беспокойств относительно Норвегии. Но Гитлер с упрямством маньяка твердил, что англичане вот-вот высадятся там.

— Совершенно ясно, что британские бомбардировщики не будут продолжать бесконечно промахиваться во время ежедневных налетов. Ситуация напоминает мне раковую опухоль. Пациент обречен, если только не будет проведена операция. Уход наших кораблей из Бреста и будет такой операцией. Нужно попытаться! — кричал он.

— Но все северные воды надежно контролируются британским флотом, — возразил Редер.

— Тогда корабли должны прорваться через Ла-Манш!

— Через Ла-Манш, мой фюрер? — поразился Редер.

— А почему бы нет, господин гросс-адмирал? Фактор неожиданности будет на нашей стороне. Вы сами отличнознаете, что англичане не способны принимать быстрые решения.

— Но это может закончиться катастрофой.

— Не вижу почему, — ответил Гитлер. — Корабли должны выйти. Детали плана оставляю на ваше усмотрение.

На это возразить уже было нечего. Редер смирился с неизбежным, вернулся в свой штаб и начал рассматривать карты Атлантического океана. Существовали два маршрута, которые могла выбрать брестская эскадра. Первый вел на запад, через район гибели «Бисмарка». Петля длиной 3000 миль вела через Северную Атлантику к Датскому проливу и оттуда на восток к Норвежскому морю. Это был очень рискованный окольный путь, вдалеке от спасительных крыльев «Люфтваффе». Зато британские крейсера кружили в Атлантике подобно бдительным ястребам. Как только германские корабли будут замечены, немедленно из Скапа-Флоу выйдут 3 британских линкора и 2 авианосца, которые постараются покончить с германской эскадрой. Трагический конец «Бисмарка» был свеж в памяти Редера, и он отказался от длинного пути сквозь северные туманы.

Другой путь имел протяженность всего 600 миль. Зато он проходил через засыпанный минами Ла-Манш, протискивался через бутылочное горлышко Дуврского пролива и заканчивался в Северном море. На первый взгляд, попытка использовать его выглядела форменным самоубийством, так как в этих водах уже много столетий господствовал британский флот. Такой поход можно было сравнить только с попыткой пробраться через клетку с голодными львами. Кроме встречи с военными кораблями и эскадрильями торпедоносцев, которые англичане могли собрать очень быстро, немецкая эскадра должна была пройти под огнем дальнобойных береговых батарей.

Много часов Эрих Редер ломал голову над этой проблемой, взвешивая преимущества различных вариантов и вероятный риск при этом. В конце концов, он решил согласиться с прорывом эскадры через Ла-Манш прямо под носом у британского льва. Однако успех этой фантастической операции мог принести только один фактор — полная внезапность. Редер проработал предварительный план операции, получившей название «Цербер», по имени трехглавого пса с драконом вместо хвоста, который сторожил вход в подземное царство древнегреческих легенд. Командовать эскадрой в ходе этой операции должен был вице-адмирал Отто Цилиакс. 12 января 1942 года Редер представил план операции Гитлеру на совещании с высшим командованием Вермахта.

Остановив свой выбор на Цилиаксе, Редер нашел наилучшую возможную кандидатуру для проведения операции «Цербер». Это был смелый, умный, настойчивый и прямой человек. Его приказы были краткими и твердыми и, после того, как были отданы, уже не менялись. В отличии от Лютьенса, Цилиакс охотно советовался с офицерами штаба, обсуждал с ними оперативные приказы. Он редко выказывал личные пристрастия и неприязнь. Но один тип офицера с ним не мог ужиться — это так называемый «Jasager», «Да-человек». Цилиакс ненавидел показуху, что для адмирала германского флота, где еще силен был дух надраенной до блеска медяшки, царивший в Императорском флоте, было совершенно нетипично. Он не раз демонстрировал свою независимость. На мостике в море он не носил традиционный темный китель с голубыми отворотами, а предпочитал длинную серую кожаную куртку, которую носили командиры подводных лодок. Ее золотые пуговицы и нашивки от воздействия соленых брызг давно стали зелеными. Цилиакс любил поболтать за стаканом шнапса. И если пытаться найти у него слабости, то можно вспомнить лишь одну. Адмирал любил вкусно поесть. И потому он всегда следил за качеством еды на своих кораблях.

Цилиакс принял это приказание без лишних церемоний. Прямо на совещании, не откладывая дела в долгий ящик, он выдвинул свои требования.

— До начала операции передвижения кораблей должны быть сведены к минимуму, — сказал адмирал. — Мы также должны полностью использовать элемент внезапности и покинуть Брест глухой ночью, хотя это будет означать, что нам придется проходить Дуврский пролив днем. Мы должны проскочить его раньше, чем англичане сумеют организовать атаку. Но самое важное, — он повернулся к генералу авиации Ешоннеку, — мы должны иметь сильное истребительное прикрытие от рассвета и до заката.

Он имел серьезные основания сделать особый упор на последнем условии. «Люфтваффе» никогда не горели желанием работать вместе с флотом, и Геринг никогда не делал секрета из своего пренебрежительного отношения к германскому флоту. Однажды он уже сделал попытку убедить Гитлера передать флотские запасы нефти ВВС. Его нападки на германские военно-морские силы вынуждали Редера вести войну на два фронта — с одной стороны, против англичан, с другой — против германских ВВС. К счастью для Цилиакса, Гитлер принял во внимание требования флота при проведении операции «Цербер». Он прямо приказал Ешоннеку обеспечить требуемое воздушное прикрытие. Остальное обеспечение — навигация и траление — были исключительно флотскими проблемами.

Вернувшись на свой флагманский корабль «Шарнхорст», Цилиакс вызвал офицеров штаба и командиров 3 кораблей. Буквально несколькими словами он передал им детали совещания.

— Мой штурман проложит курс, а штаб группы «Запад» в Париже обеспечит траление фарватера в Ла-Манше от вражеских мин. Высота прилива и продолжительность ночи определят точную дату выхода, вероятнее всего, это произойдет в середине февраля. Я проинформирую вас позднее о принятом решении. А до тех пор вы не должны обсуждать эту операцию ни с кем. Вражеские агенты в Бресте имеют очень большие уши. Пока это все.

Задача определения курса эскадры от Бреста до Северного моря легла на плечи капитана 1 ранга Гисслера, флагманского штурмана адмирала Цилиакса. Чтобы не вызвать лишних подозрений у своих подчиненных, Гисслер затребовал карты французского побережья, севернее и южнее Бреста. Получив их, он дал задание нанести на карты мельчайшие детали навигационной обстановки — направление и силу течений, все известные минные поля. Тем временем командующий тральными силами германского флота контр-адмирал Фридрих Руте прочертил самый короткий и самый безопасный путь для эскадры. В штабе группы «Запад» в Париже были подготовлены секретные карты и отправлены капитану 1 ранга Гисслеру, который внимательно изучил их, запершись в своей каюте. Извилистая линия курса состояла из более чем 20 отрезков. Она огибала французское побережье возле Шербура, проходила через предательское мелководье к югу от Ла-Манша, снова приближалась к берегам Франции возле Кале, огибала голландское побережье и выскальзывала на просторы Северного моря.

Следующей задачей Руте была расчистка этого маршрута от мин. Это была очень тяжелая работа. Из-за повышенной секретности операции, Руге был вынужден скрывать истинные цели операции «Цербер» даже от собственных офицеров. Командиры тральщиков знали ничуть не больше, чем британские агенты, засевшие вдоль всего европейского побережья. Систематическая очистка пути от Ла-Манша в Северное море могла рассекретить операцию. Но имелся другой вариант.

Немцы проводили разрозненные тральные операции с самого начала войны. Эти действия, так как они не представляли непосредственной угрозы для англичан, Королевский флот считал неизбежными военными издержками. Поэтому в прибрежных водах велась бесконечная игра в кошки-мышки. Англичане ставили мины, а немцы их тралили. Учитывая это, Руге разделил линию курса, проложенную Гисслером, на множество отрезков, каждый из которых тралился независимо. Руге надеялся, что его тральщики, траулеры, дрифтеры и прорыватели заграждений, работая в разное время на разных участках маршрута, не создадут у англичан впечатления, что меняется общая ситуация в Ла-Манше.

Командиры тральщиков день за днем выходили из портов, день за днем тралили участки, которые, казалось бы, никак между собой связаны не были. Перед Руге встала нелегкая задача: изобрести хоть какое-то правдоподобное объяснение внешне бессмысленным действиям. Однако он требовал точного выполнения приказов, и, несмотря на сильное волнение, морозы, густой туман, тральщики ежедневно ставили параваны и тралили мину за миной. Завершив очистку своего сектора, они отмечали фарватер буями и плавучими огнями. Но Руге не смог одинаково хорошо отметить протраленный фарватер по всей его длине, так как чрезмерный расход буев со складов во Франции мог вызвать подозрения. Он решил эту проблему просто. Он начал направлять катерные тральщики в Ла-Манш, где они должны были изображать плавучие маяки. Эти регулярные странствия в тумане и изображение из себя буев вызывали недоумение капитанов, которые не подозревали об истинной цели тренировок. Они даже решили, что тяготы военного времени повлияли на адмирала и тот немного тронулся умом.

Все эти, внешне не связанные между собой донесения о работе тральщиков поступали в штаб тральных сил в Париж. Каждый протраленный участок фарватера отмечался красным карандашом на большой оперативной карте. Вскоре красные штрихи слились в сплошную линию, связывающую Брест с Вильгельмсхафеном.

Но, несмотря на все предосторожности Руге, ему не удалось полностью одурачить англичан. Они решили усилить свои минные заграждения в Дуврском проливе на случай, если немцы окажутся достаточно безумны, чтобы попытаться прорваться через Ла-Манш. Бомбардировочное командование провело серию минных постановок у Фризских островов. Минные заградители «Мэнксмен» и «Уэлшмен», работая 14 ночей подряд, поставили у северного побережья Франции большое количество обычных контактных мин. После этого за работу взялся заградитель «Пловер», который присматривал за центральной частью Дуврского заграждения. Он поставил заграждение из якорных магнитных мин прямо поперек запланированного курса германской эскадры. Если бы все эти постановки остались незамеченным, то операция «Церберус» могла закончиться катастрофой, едва начавшись. Но в конце января большой германский эсминец «Бруно Хейнеманн», один из кораблей, которые должны были сопровождать линкоры во время прорыва через Ла-Манш, подорвался на заграждении «Пловера», когда шел из Бреста в Германию. Вода бурным потоком хлынула в огромную пробоину, и эсминец затонул в считанные минуты. Его гибель раскрыла координаты нового минного поля. В течение ближайших дней германские тральщики уничтожили более 30 мин. Еще одно минное поле было обнаружено в районе Берк-сюр-Мер на северном побережье Франции. Его тщательно обставили вехами.

Тем временем, адмирал Цилиакс назначил выход на ночь 11 февраля. Даже сообщение о свежем минном заграждении возле Дувра не заставило его изменить решение. Но все-таки существовала опасность, что англичане разгадают его намерения. Поэтому он предпринял целую серию отвлекающих маневров.

Прежде всего, он заказал комплект тропического обмундирования и пробковых шлемов для экипажей кораблей. Французских промышленников попросили хранить этот заказ в секрете, превосходно зная, что они поступят как раз наоборот. Через несколько дней во всех забегаловках Бреста знали, что германская эскадра готовится к походу в тропики. Чтобы подбросить новых дровишек в костер слухов, адмирал потребовал доставить несколько бочек смазочного масла для корабельных машин. Когда они прибыли, на железнодорожной станции любой зевака мог прочитать крупные надписи «колониальная смазка». Французский флот использовал такое масло в тропических водах. С большой помпой эти бочки были сняты с платформ, погружены на грузовики и на виду у всего города доставлены в порт. Затем Цилиакс отправил директиву своим 2 кораблям, эсминцам и вспомогательным кораблям, которые должны были участвовать в операции «Цербер»:






«Развести пары после заката 11 февраля. Провести практическое плавание и учебные стрельбы между Ла-Паллисом и Сен-Назером. Вернуться в Брест 12 февраля».





Он переправил копию этого секретного приказа французской портовой администрации, потребовав от нее обеспечить суда для буксировки мишеней и буксиры, чтобы обеспечить выход крупных кораблей из порта и их возвращение. Наконец, он объявил, что часть старших офицеров эскадры 12 февраля может отправиться на охоту в лес Рамбуйе. Запись желающих будет вести штаб адмирала. Ничего не подозревающие офицеры обрадовались возможности выскочить на пару дней из опостылевшего Бреста и приняли это сомнительное приглашение с огромным энтузиазмом.

Во второй половине дня 11 февраля вице-адмирал Цилиакс вместе с офицерами штаба в последний раз проверил подготовку к операции. Для сопровождения линкоров через Ла-Манш имелись 6 эсминцев. Воздушное прикрытие должно было появиться на следующее утро. 16 истребителей должны были встретить корабли возле Шербура и оставаться с эскадрой, пока их не сменит следующая группа истребителей, уже стоящая на аэродромах в готовности к взлету. Когда тяжелые корабли повернут на север, остальные самолеты, собранные со всего побережья, должны будут взлетать с интервалом в полчаса, чтобы обеспечить максимальное прикрытие кораблей во время прохождения самой узкой части пролива вблизи от английских берегов. «Люфтваффе» на время забыли свою гордость и выделили в распоряжение брестской эскадры более 250 самолетов. К Цилиаксу прибыл полковник авиации Ибель, который должен был руководить действиями истребителей с мостика «Шарнхорста».

— Все готово, — сказал адмирал. — Мы выходим сегодня ночью, как и планировалось. Некоторые из вас снимают квартиры на берегу. Извинитесь перед хозяевами за ночную отлучку, но оставьте на месте свою одежду. Иначе у французов могут появиться различные вопросы. Я обеспечу доставку вашего имущества позднее, когда мы вернемся домой.

Все это время британское Адмиралтейство занималось изучением огромного вороха донесений, которые поступили за последние 2 недели из самых различных источников. Это были сообщения о передвижениях германских эсминцев между различными базами. Донесения о повышенной активности германских тральщиков в Ла-Манше. Отчеты об учениях на кораблях германской эскадры в Бресте. Большая часть этих донесений поступила от двух французских агентов. Первым была мадам Леру, вдова французского морского офицера. После смерти мужа она стала любовницей директора военно-морской верфи в Бресте. Она посылала свои сообщения через местного доктора. Вторым агентом был лейтенант французского флота Филиппон, которому немцы поручили наладить снабжение своих военных свежими овощами. Он отправлял свои донесения с помощью старого сослуживца, отставного унтер-офицера Анкетиля, который имел рацию в Сомюре.

Изучая эти донесения, офицеры военно-морской разведки в Лондоне оказались в нелегком положении. Они чувствовали, что брестская эскадра готовится куда-то выйти. Но куда? Для удара по судоходным маршрутам в Атлантику? На помощь флоту Муссолини в Средиземное море? Обратно в Германию через Ла-Манш? Сначала попытка прорыва через Ла-Манш выглядела совершенно невероятной. Но командование Королевского флота, подозревая обман со стороны немцев, решило принять во внимание и эту возможность. Это точка зрения получила новые основания, когда в начале февраля Филиппон прислал свое последнее сообщение: «Выход германских кораблей совершенно неизбежен. Будьте настороже в период новолуния».

Если германские корабли намерены прорываться в Южную Атлантику или в Средиземное море, то им совершенно не нужны безлунные ночи, чтобы скрыть выход в море. Поэтому вероятность броска через Ла-Манш начала постепенно перевешивать остальные варианты. Совершенно неожиданно для большинства британских адмиралов, Королёвские ВВС совершенно искренне согласились с такой оценкой ситуации и даже предположили, что германская эскадра, вероятно, выйдет в море вскоре после 10 февраля. Впервые британские моряки и летчики заговорили на одном языке. Но такая идиллия не затянулась.

Береговое командование КВВС немедленно направило две дюжины самолетов патрулировать район Бреста. После этого из Шотландии на аэродром вблизи Дувра была переброшена эскадрилья торпедоносцев. Одновременно флот перевел в Дувр 6 эсминцев и 6 торпедных катеров. Там они находились, ожидая приказа выйти в Ла-Манш и атаковать противника. Однако очень быстро выяснилось, что разведывательные полеты над Брестом, — занятие очень рискованное. Потом Береговое командование, даже не поставив в известность флот, отменило готовность своим бомбардировщикам. Одним росчерком пера боеготовность авиации была сведена к нулю.

Ближе к вечеру несколько германских моряков, которые получили краткосрочные увольнения, вернулись на корабли. С них были сняты камуфляжные сети. Матросы махали, прощаясь с городом. Другие, обнявшись, ходили по палубе, дыша коньячным перегаром, и сипло пели:
		Ach, du lieber Augustin, Augustin, Augustin,



		Ach, du lieber Augustin, Alles ist hin.



		Geld ist hin, Med'l ist hin



		All's ist hin Augustin



		Ach, du lieber Augustin, Alles ist hin.








Несколько моряков прощались со своими девушками у ворот верфи. «Auf Wiedersehen, Liebben, увидимся завтра». Другие возвращались на корабль поодиночке. А вечерние тени становились все длиннее.

После ужина вице-адмирал Цилиакс поднялся на массивный мостик «Шарнхорста». Сумерки постепенно сгущались, и небо было уже темным, исключая узкую красную полоску на самом горизонте, — последние отсветы заходящего солнца. Корабли развели пары, и над палубой плыл рев котельных вентиляторов. Телефонные провода, трубы водопроводов и паропроводов, идущие на верфь, были разобщены. На рейде несколько французских буксиров, включив огни, занимали предписанные позиции. Большая часть швартовых была отдана. Цилиакс откашлялся.

— Все готово, Хоффманн? — спросил он.

Выслушал ответ и довольно кивнул. Но затем он вскинул голову и прислушался. Как раз в тот момент, когда корабли должны были выходить, в ночной тишине раздался дикий вой сирен воздушной тревоги, словно пробудилась целая стая призраков. Генераторы дымзавес начали свою работу, и в считанные минуты вся гавань была затянута плотной пеленой искусственного тумана. Это англичане прибыли для своего регулярного послеобеденного налета.

Цилиакс отменил свой приказ, выругался про себя, и спустился вниз, чтобы в своей каюте дождаться окончания воздушного налета. Через иллюминатор, где-то далеко в тумане он мог видеть оранжевые вспышки разрывов бомб. Было похоже, что кто-то чиркает спичками за покрытым изморозью стеклом. Светящиеся столбы лучей прожекторов пытались пробиться сквозь слои серого дыма, который плыл над гаванью, подобно савану. Одна за другой зенитные батареи открывали огонь. Шум выстрелов слился в чудовищный грохот, и Цилиакс только покачал головой, внутренне ожидая, что вот-вот раздастся свист бомбы, которая влетит прямо в трубу «Шарнхорста».

В 20.30 гул моторов вражеских самолетов стих, и над Брестом прозвучал отбой воздушной тревоги. Цилиакс вскочил на ноги и побежал обратно на мостик. Над водой стелился туман, сократив видимость до 200 метров. Однако он больше не мог ждать.

— Отваливайте, Хоффманн! — приказал адмирал. — Мы и так опаздываем!

Буксиры подошли к борту линкора и завели тросы на носовые и кормовые кнехты «Шарнхорста». Капитан 1 ранга Хоффманн крикнул в мегафон:

— Отдать швартовы!

Моряки на стенке сбросили петли тяжелых канатов с причальных тумб, и они тяжело шлепнулись в покрытую слоем нефти воду. Матросы на кораблях выбрали эти канаты и свернули их бухтами на главной палубе. Потом буксиры натянули тросы, винты «Шарнхорста» медленно провернулись, и корабль двинулся с места. Ему в кильватер пристроился «Гнейзенау». Оба корабля отрабатывали машинами на месте, дожидаясь, пока «Принц Ойген» покинет док. А потом произошла новая задержка, которая заставила и без того нервничающего Цилиакса буквально заметаться по мостику. Канат, который кто-то беспечно бросил с кормы «Принца Ойгена» намотался ему на винт и затянулся не хуже гордиева узла. Крейсер был вынужден остановиться. Прошло целых полчаса, пока канат был срезан с винта. Во время этой задержки «Шарнхорст» течением отнесло на середину фарватера, и теперь он медленно двигался в проходе, шириной всего 200 метров, в сетях заграждения. Он был отмечен буями. И вот впередсмотрящий закричал:

— Буй прямо по носу!

Ни Хоффманн, ни Гисслер не смогли в тумане увидеть больше ни одного буя. Поэтому им оставалось лишь гадать, указывает замеченный буй на правую или левую сторону прохода.

— С какой стороны нам его обходить? — нетерпеливо поинтересовался Цилиакс.

— Право руля! — решившись, приказал Хоффманн. Через мгновение скрежет сетей под килем корабля подсказал всем на мостике, что Хоффманн ошибся.

— Стоп машины! — закричал он.

Сила инерции перетащила «Шарнхорст» через сети, и остановившиеся винты уцелели. Хоффманн немедленно приказал передать прожектором на следующие корабли, что буй следует обходить слева. Через 10 минут эскадра выбралась из гавани, эсминцы и тральщики выдвинулись в голову колонны.

— Не слишком хорошее начало, господа, — вздохнул Цилиакс.

Однако начало операции «Цербер» для КВВС было еще менее благоприятным. Если бы только летчики прислушались к словам морских волков… Рано вечером того самого дня разведчик Берегового командования пролетал над Брестом. Однако его поисковый радар отказал, и пилот сообщил в штаб, что он возвращается и нужно прислать другой самолет. Дежурный офицер, вместо того чтобы отправить резервный самолет, дождался, пока колеса несчастного слепца коснутся земли, и отправил тот же самый экипаж на новом самолете. Так было потеряно 3 часа. Как раз в это время вице-адмирал Цилиакс вышел в море.

На борту флагманского корабля все было спокойно. Единственным звуком было шипение волн, которые разрезал форштевень линкора, и приглушенное ворчание турбин, которые гнали корабль со скоростью 27 узлов через ночное море. Цилиакс склонился над навигационной картой вместе с Хоффманном и Гисслером. Он кивнул головой, разрешая сменить курс, и произнес:

— Давайте.

Хоффманн перешел в ходовую рубку и приказал вахтенному офицеру:

— Поворот вправо на курс три-четыре-ноль. Офицер послушно передал приказ рулевому:

— Вправо 15 градусов.

«Шарнхорст» медленно повернул вправо, оставив за кормой изящную фосфоресцирующую дугу. Следом за ним шли «Гнейзенау» и «Принц Ойген», которые послушно повернули за флагманом. Наблюдатели напряженно всматривались в темноту через бинокли. Однако они лишь с большим трудом различали высокие берега острова Уэссан, который венчает северо-западную оконечность Франции. После полуночи остров проплыл на правом траверзе, и Цилиакс раскачивающейся походкой направился в рулевую рубку, чтобы отдать новые приказания Хоффманну.

— Новый курс ноль-два-ноль.

— Слушаюсь, герр адмирал.

Огромное перо руля повернулось, и тяжелый нос «Шарнхорста», подминая под себя волну, покатился вправо. Рулевой чуть подработал рулем, чтобы погасить инерцию и удержать корабль на новом курсе, который вел почти точно на север. После этого он поставил руль прямо. Вахтенный офицер стоял позади рулевого, ничего не понимая. Он просто остолбенел от растерянности, так как старшие офицеры отдавали команды через его голрву.

— Герр капитан, — осторожно обратился он к Хоффманну, — но ведь мы теперь следуем на север. — Именно, — прервал его Цилиакс. — Капитан 1 ранга Хоффманн, теперь я разрешаю вам объявить все команде.

Цилиакс и Гисслер улыбнулись друг другу и незаметно кивнули. Хоффманн подошел к панели управления, размещенной на задней переборке рубки, и включил громкоговорящую связь.

— Говорит капитан, — произнес он сильным голосом. — Все вы ожидали плавания на солнечный юг. Мне жаль огорчать вас. — Он подождал мгновение, и улыбка чуть тронула его губы. — Вместо этого мы направляемся домой через Ла-Манш. Некоторое время…

На мостике раздались возбужденные возгласы вахтенных. Слегка усмехаясь, Хоффманн слушал крики матросов. Потом, приняв строгий вид, он снова заговорил:

— Некоторое время мы будем в безопасности. На рассвете к нам присоединятся наши самолеты. В полдень мы подойдем к узкому проливу между Дувром и Кале. Вот там начнутся настоящие испытания. Рано утром вы все должны быть в наилучшей форме. Поэтому сейчас вы должны хорошо отдохнуть. Это все.

Он выключил усилитель, но, разумеется, он не мог так же выключить возбуждение экипажа. Буквально за пару минут «Шарнхорст» ожил. Моряки попрыгали с коек, босые и полуголые, они прыгали, как дети, по холодным стальным листам палуб. Из рундука немедленно появилась гармошка, кто-то начал дуть в губную гармонику. Часть матросов лежала, забросив руки за голову. Они думали о чем-то своем. Другие собирались шумными кучками. Третьи, ощутив потребность в одиночестве, выходили наверх, на продуваемую холодным ветром палубу. Там они стояли в темноте, слушая плеск волн и посвист холодного сырого ветра. Но для всего экипажа пытка вынужденным бездельем, наконец, завершилась.

Эгир и Ран, суровые повелители морских глубин, все ещё выказывали свою милость Цилиаксу. Он, словно укрытый волшебным плащом-невидимкой, сумел ускользнуть от бдительного ока воздушных стражей противника. Теперь ему предстояло пройти мимо оснащенного радаром британского патрульного самолета, который летал поперек пролива. Германская эскадра никак не могла миновать его. Этот самолет просто обязан был обнаружить идущую на северо-запад эскадру Цилиакса задолго до подхода к Ла-Маншу. Но случилось еще одно невероятное чудо. В самый неподходящий момент радар этого самолета отказал! Однако штаб Берегового командования приказал пилоту продолжать бессмысленное патрулирование. Какой толк от слепого часового? Маршалам авиации виднее… Потом они все-таки отозвали самолет, но замены ему не прислали.

Редкие звезды сначала еще мелькали в разрывах туч, но через несколько часов небо затянул низкий плотный занавес, и налетел туман, окончательно скрыв корабли. В 2.12 капитан 1 ранга Гисслер приказал лечь на курс 061°. Тяжелые корабли повернули к южному входу в Ла-Манш, или, как говорят англичане, Английский канал.

— Мы должны следовать этим курсом 4 часа, герр адмирал, — доложил Гисслер.

Цилиакс кивнул, еще раз бегло глянул на карту и покинул мостик, бросив через плечо:

— Разбудите меня в 5.30.

В каюте он снял кожаную куртку, рухнул на койку, не раздеваясь, и уснул мертвым сном. Но как только первые лучи зари показались на востоке, он уже был снова на ногах. Через несколько минут на мостике появился и капитан 1 ранга Хоффманн.

— Объявить боевую тревогу! — приказал он.

Резкие звонки колоколов громкого боя прокатились по кораблю и в момент очистили кубрики. Они срывали людей с коек, и вскоре «Шарнхорст» превратился в сгусток нервов. Все знали, что расслабиться можно будет, лишь когда эскадра прорвется. Артиллеристы набили карманы галетами и черным хлебом, поспешно натянули спасательные жилеты и помчались к орудиям. Врачи и фельдшеры начали раскладывать в лазарете бинты и сверкающие никелем инструменты. Аварийные партии с противогазными сумками на боку собрались в разных отсеках. Они напоминали каких-то заговорщиков, вооруженных ручными фонарями, топорами, огнетушителями и запасом досок. Водонепроницаемые двери со стуком захлопывались, чуть скрежеща, поворачивались задрайки. Количество наблюдателей было увеличено. Через несколько минут «Шарнхорст» был «к походу и бою готов».

12 февраля в 6.00 эскадра прошла к северу от скалы Каскетс. Через несколько минут корабли повернули на курс 093°, держась в нескольких милях от французского берега и оставляя справа Ла-Хог, Шербур и Барфлер. Беря пеленги по береговым объектам, капитан 1 ранга Гисслер отмечал на карте координаты эскадры, пока она, снизив скорость, пробиралась по фарватеру, протраленному в британских минных заграждениях. В 7.46 корабли прошли Барфлер и начали пересекать бухту Сены. Уже несколько часов подряд германские истребители кружили в воздухе над кораблями, и полковник авиации Ибель, который на мостике в своем мундире «Люфтваффе» выглядел чужаком, руководил их действиями с помощью зенитных снарядов, которые выпускались в нужном направлении. Черные клубки разрывов резко выделялись на фоне утренней зари. Использование радио в этот критический момент могло связать руки Цилиаксу.

Эсминцы мчались впереди, а вверху ревели моторы самолетов, и «Шарнхорст», «Гнейзенау» и «Принц Ойген» пока мчались на восток, не замеченные противником. В 10.14 было пройдено самое широкое место устья Сены. Эскадра держалась в 10 милях от французского берега. После этого нужно было повернуть на северо-восток, где для Цилиакса, Хоффманна и Гисслера начинались настоящие испытания. С этого места берега Англии и Франции быстро сближались, и полоска воды между ними была не шире гусиного горла. Теперь у немецкой эскадры не было обратной дороги. Вообще эта операция казалась неслыханной дерзостью. Гисслеру предстояло провести большую эскадру по узкому фарватеру между отмелями, с глубиной не более 20 метров, ориентируясь на расставленные вдоль протраленного фарватера буи и катера. Корабли проходили всего лишь в 12 милях от берегов Англии, в пределах досягаемости смертоносных тяжелых батарей Дувра. Именно здесь, где корабли были лишены всякой возможности маневра, Королевские ВВС должны были обрушить на удирающую эскадру адский шквал бомб.

Эти воды давно были английской вотчиной. 354 года назад испанский король Филипп II отправил сюда «Непобедимую армаду» из 130 кораблей. На головном корабле гордо развевался флаг адмирала океана герцога Медина-Сидония. Армада должна была попытаться вырвать у англичан господство на море. Но ее прекрасные корабли уступали противнику в мореходности и огневой могли. Они проиграли сражение, разыгравшееся в Ла-Манше, и потерпели унизительное поражение. Только треть огромного флота сумела вернуться домой. Теперь Цилиакс намеревался прорваться через этот же пролив.

Солнце было скрыто тонким слоем облаков, набегающих с северо-запада. К 10.30 начали налетать шквалы, которые оставляли на воде морщинистые полосы. К 11.00 холодный ветер уже всерьез засвистел в снастях «Шарнхорсга». Гребни волн оделись белой оторочкой, брызги начали постоянно захлестывать палубы кораблей. Вахтенные в остроконечных капюшонах своих штормовок были похожи на средневековых монахов. Они совали руки в перчатках поглубже в карманы, чтобы укрыть их от ядовитых укусов ледяного ветра. Капитан 1 ранга Гисслер тщательно разглядывал разложенную перед ним карту, одновременно внимательно слушая монотонный голос оператора эхолота, сообщающего глубину под килем:

— 23 метра… 22 метра… 21 метр…

6 эсминцев присоединились к эскорту и заняли свои места в ордере. Немецкие самолеты кружили на малой высоте над кораблями. Вдоль побережья Франции от Булони до Кале тральщики все еще таскали свои тяжелые тралы, подчищая фарватер.

Внезапно на мачте одного из эсминцев затрепыхались разноцветные флажки.

— Синий и белый флаги! — закричал наблюдатель. — Вражеские самолеты! Все офицеры на мостике схватили бинокли и начали разглядывать небо. В нескольких милях впереди по курсу, чуть слева они увидели британский разведчик, летящий на запад. Несколько истребителей бросились было на перехват, но британский самолет находился слишком далеко, и вскоре они вернулись назад. Цилиакс нахмурился, Хоффманн подозрительно оглядывал небо, а Гисслер невозмутимо вернулся к своим картам. Через несколько минут они разом вздрогнули, услышав приглушенный гул мотора еще одного британского самолета. Прямо над эскадрой в тучах образовались несколько разрывов, и офицеры увидели высоко в небе самолет противника. Он летел на запад, как и первый разведчик, и самолеты Ибеля не могли его перехватить. Цилиакс вздохнул. Пришла пора смертельного трюка, нужно было класть свою голову в пасть льва.

— Долго ждать не придется, господа, — спокойно заметил он.

Цилиакс буквально излучал энергию, как дуэлянт, который ждет резкого выпада противника. Он неутомимо вышагивал по мостику и жевал конец длинной черной сигары. Однако необходимости заранее взвинчивать себя не было. Пока не происходило решительно ничего, обстоятельства сложились совершенно фантастическим образом. Первый самолет принял германскую эскадру за конвой союзников и спокойно полетел домой, даже не подумав сообщить кому-нибудь об этом контакте. Второй пилот просмотрел справочник по германским кораблям и определил, кто здесь присутствует. Но КВВС крайне жестко требовали от своих пилотов соблюдать радиомолчание. Поэтому летчик даже не дотронулся до рации. Он сообщил об увиденном только, когда сел на своем аэродроме, что произошло уже после 11.00. Этот устный рапорт произвел в штабе впечатление разорвавшейся бомбы. Телефонные провода мгновенно раскалились докрасна. Британские адмиралы буквально впали в шок от недоумения — разве Королевские ВВС не патрулируют над Ла-Маншем? Но в министерстве авиации единственным, достойным авиации занятием, считали стратегические бомбардировки. Гордые сторонники тотальной воздушной войны видели в моряках только мелочных зануд, источник постоянного беспокойства.

Только в 11.30 Береговое командование начало шевелиться. Но к этому времени эскадра Цилиакса уже вошла в Луврский пролив. Британские морские и авиационные офицеры похватали телефонные трубки, и тут понесся такой шквал противоречивых приказов, контрприказов, распоряжений, указаний и советов, что, разумеется, никто ничего не понял и никто ничего не сделал. Состояние неготовности англичан было просто поразительным. В Гарвиче находились несколько эсминцев и истребителей, в Дувре и Рамсгейте стояли торпедные катера. На вершинах меловых скал Дувра дремали чудовищные орудия береговой обороны. В немедленной готовности к взлету обнаружились 6 древних торпедоносцев «сордфиш», но это была невероятная случайность, так как один из морских офицеров в Дувре забил тревогу еще до 11.00.

Командиром этой жалкой эскадрильи был капитан-лейтенант Юджин Эсмонд, который уже показал выдающуюся отвагу, когда несколько месяцев назад повел наспех сколоченное, необученное звено «сордфишей» сквозь бушующий шторм, чтобы атаковать неуловимый «Бисмарк» в мрачной Атлантике. Зная, что германская эскадра будет иметь сильное воздушное прикрытие, командир базы морской авиации в Мэнстоне позвонил по телефону в штаб Истребительного Командования КВВС и попросил послать на помощь Эсмонду истребители прикрытия, прежде чем он попытается атаковать германскую эскадру. Истребительное командование быстро согласилось отправить 5 эскадрилий истребителей в Мэнстон. Разозленный Эсмонд метался, как тигр в клетке, по комнате предполетного инструктажа, ожидая их прибытия.

Береговое командование спокойно отменило готовность своим бомбардировщикам, даже не посоветовавшись с флотом. И теперь оно, к своему огромному ужасу обнаружило, что не может сделать почти ничего. К атаке были готовы только 33 торпедоносца КВВС, причем 12 из них находились в Корнуолле, на юго-западном побережье Англии, то есть в 250 милях позади Цилиакса. 7 торпедоносцев находились в Портсмуте, примерно в 100 милях к западу. Остальные 14 торпедоносцев лишь утром вылетели из Шотландии и только что приземлились в Норфолке, примерно в 100 милях севернее Дуврского пролива. Однако неполадки с моторами и нехватка запасных торпед вывела 5 из них с линии огня.




К полудню на лице германского адмирала стали заметны следы ужасного напряжения и усталости. Порывы ветра нещадно хлестали по мостику «Шарнхорста». Корабль с грохотом врезался в подошвы высоких валов, оставляя позади себя облака пены. Примерно в 11.45 странный свист послышался даже сквозь вой ветра. Слева по борту у «Шарнхорста» взлетели фонтаны воды. Это с большим опознанием открыли огонь, береговые батареи. Их снаряды безвредно падали в воду далеко от германских кораблей, оставляя на поверхности моря грязно-коричневые пятна. Головной эсминец сразу начал ставить дымовую завесу. Густые клубы черного дыма потекли над водой, укрывая эскадру. Через несколько минут расстроенные артиллеристы батарей Дувра прекратили огонь, так как в дыму и тумане потеряли цель. Офицеры и солдаты 2-й крепостной дивизии в Булони с удовольствием следили за этим впечатляющим морским спектаклем. Видя неудачу англичан, они разразились радостными криками. Их командир капитан фон Бланк с вершины холмистого мыса Гри-Не наблюдал за самой смелой операцией флота в этих водах с тех пор, как голландский адмирал Де Рейтер сжег британский флот прямо в устье Темзы.

В 12.20 Цилиакс сделал первый глоток из чашки с горячим кофе, но тут наблюдатель закричал: «Торпедные катера! Слева по борту!» Адмирал выронил чашку и бросился на левое крыло мостика. На самом пределе видимости из полосы тумана выскочили 5 вертких вражеских катеров. Поднимая облака брызг, они мчались наперерез немцам. Когда катера подошли на дальность выстрела, германские эсминцы немедленно открыли по ним огонь. Крошечные кораблики, водоизмещением не более 30 тонн, прыгали по кипящим волнам. Их носы взлетали высоко вверх, потом падали вниз, поднимая тучи брызг, которые почти скрывали катера. Все орудия левого борта германских кораблей извергали пламя, но катера упрямо мчались вперед сквозь столбы воды от падающих снарядов. Потом, не видя шансов прорвать плотную огневую завесу, они выпустили торпеды с большой дистанции, круто повернули на запад и направились в Дувр.

Цилиакс, прищурившись, напряженно вглядывался в туманную полосу на горизонте. Наступал тот момент, которого он опасался больше всего. Справа от него находились мели, а слева — минные поля, поэтому корабли не могли маневрировать, чтобы уклониться от торпед. «Шарнхорст», который возглавлял эскадру, шел по узкому фарватеру, как паровоз по рельсам, не в силах повернуть. Немцы напряженно отсчитывали секунды. Цилиаксу вспомнилась древняя поговорка: «Уйти от Сциллы, чтобы попасть к Харибде». Но тут появились пенистые дорожки торпед. К счастью, они прошли далеко за кормой. Цилиакс облегченно вдохнул и снова направил бинокль вперед.

У капитан-лейтенанта Эсмонда тоже выдались тревожные минуты. Критическое время прошло, напряжение, и без того невыносимое, становилось все сильнее с каждой минутой. Эсмонд ждал, стиснув кулаки, появления истребителей. Но к 12.30 только 10 истребителей прибыли в Мэнстон, что было слишком мало для сопровождения допотопных «сордфишей», имевших скорость всего 90 узлов. Эсмонд посмотрел на покрывающееся тучами небо. Он знал, что сейчас германские корабли проходят самое узкое место пролива. Ждать дольше было просто нельзя. Через несколько минут торпедоносцы взлетели, и Эсмонд повел своих смертников над Даунсом прямо в открытое море.

Цилиакс находился в 10 милях от Кале, когда из сплошной пелены туч вынырнули самолеты Эсмонда и начали снижаться для сброса торпед. Германские истребители находились выше и сразу спикировали, чтобы перехватить «сордфиши». Более 80 зенитных орудий на германских кораблях развернулись на левый борт, засыпав все небо стальными осколками. Грохотали выстрелы зениток, на палубу со звоном сыпались пустые гильзы, разноцветные трассы со всех кораблей Цилиакса скрестились на британских торпедоносцах. Один «сордфиш», волоча за собой хвост дыма, скользил над крутыми волнами. Потом он резко клюнул носом и врезался в воду, подняв облако брызг. У другого самолета было отстрелено крыло. Оно отлетело в сторону, и самолет исчез в ослепительной вспышке огня. Третий самолет тоже взорвался в воздухе, и его обломки рухнули в море. Пока германские и британские истребители сражались между собой высоко в небе, Эсмонд уже вышел в точку сброса торпед. Но смертоносный огонь немецких кораблей настиг его «сордфиш» врезался в воду и затонул, оставив после себя только пятно пылающего бензина. Два оставшихся «сордфиша» сбросили торпеды и попытались уйти. Но во время разворота снаряды догнали их. Объятые пламенем торпедоносцы рухнули в бурное море. Цилиакс, по-прежнему следя за воздухом, нервно скосил глаза на воду, пытаясь различить следы торпед. Ему не пришлось ждать слишком долго. Обе торпеды прошли мимо, и адмирал с облегчением закрыл глаза. Тем временем британские истребители прекратили неравный бой и улетели на свои аэродромы.

Эскадра легла на курс 53° и вскоре оказалась на расстоянии 18 миль от берегов Бельгии. Цилиакс осматривал горизонт в мощный бинокль. Он с удовлетворением отметил, что далекий английский берег постепенно растворяется в густеющей дымке. С северо-востока полз густой туман, с затянутого тучами неба посыпал мелкий холодный дождь, покрыв влажными пятнами кожаное пальто адмирала. Видимость упала до 2 миль, горизонт куда-то пропал. Капитан 1 ранга Гисслер, прикрывая глаза от холодного ветра ладонью, пытался различить впереди буи, которые отмечали безопасный фарватер, протраленный в минных заграждениях, которыми было так богато Северное море. Пришлось снизить скорость, пока буи не были обнаружены. После этого германская эскадра повернула на протраленный фарватер, который шел вдоль изрезанного заливами берега Голландии, и Цилиакс приказал увеличить скорость до 27 узлов.

Тем временем КВВС медленно и мучительно собирали для атаки свои торпедоносцы и бомбардировщики. Они прилетали из Корнуолла и Портсмута, из Манстона и Норфолка. Но эта воздушная армада была поднята слишком поздно. Отважный Цилиакс уже вырвался в Северное море и находился в 60 милях от Дувра, когда первая эскадрилья вошла в зону плохой погоды и повернула на восток, чтобы попытаться найти удирающую германскую эскадру.

Королевский флот предпринял последнюю попытку остановить германские корабли. Когда потрясающая новость о появлении в Ла-Манше «Шарнхорста», «Гнейзенау» и «Принца Ойгена» стала известна командованию флота, капитан 1 ранга Пизи проводил тактические учения со своими 6 эсминцами, недалеко от Гарвича. Поэтому он смог немедленно направиться на перехват противника. Однако Гарвич находится в 60 милях к северо-западу от Дуврского пролива, поэтому Пизи, чтобы получить хоть какой-то шанс на атаку, должен был следовать прямо на восток. Тогда он мог встретиться с германской эскадрой, идущей на север. Примерная точка встречи находилась в 80 милях восточнее Гарвича. Пизи пришлось принимать тяжелое решение, ведь выбранный им курс вел прямо на плотные британские минные заграждения. Пизи решил рискнуть. Все моряки скрестили пальцы на счастье, когда эсминцы мчались по бурному морю прямо над минами. Когда Пизи прошел треть расстояния по опасному району, его заметил германский разведывательный самолет, патрулировавший к западу от эскадры. Пилот ошибочно принял флагманский корабль Пизи за крейсер и отстучал по радио донесение на «Шарнхорст»:






«От „Юнкерса-88“. Крейсер и 5 эсминцев в квадрате AN 8714, курс ноль-девять-пять, идут полным ходом».





Цилиакс быстро прикинул ситуацию на карте.

— Они еще достаточно далеко, но следует усилить наблюдение. Пока англичане предпринимали эти запоздалые атаки с моря и с воздуха, Цилиакс следовал намеченным курсом. Внезапно «Шарнхорст» весь содрогнулся от ужасного подводного взрыва. Кофейные чашки с жалобным звоном полетели по палубе, рулевой был сбит с ног, вой генераторов сменил глухой стон. Потом они смолкли. Освещение погасло, эхолот отключился. Офицеры, онемев, посмотрели друг на друга. «Шарнхорст», подорвался на мине в 20 милях от берегов Голландии на глубине 33 метра.

— Немедленно сообщите мне о повреждениях! — закричал Цилиакс.

Инерция «Шарнхорста» все еще несла корабль вперед, однако он быстро терял скорость, и начал тяжело раскачиваться на свежей волне. «Гнейзенау» и «Принц Ойген» обогнали его.

«Можем мы чем-то помочь?» — запросили они прожектором.

«Следуйте прежним курсом с прежней скоростью», — ответил Цилиакс.

И эскадра оставила своего раненого флагмана.

Через несколько минут старший механик доложил о повреждениях капитану, а Хоффманн передал этот рапорт Цилиаксу.

— Затопление небольшое, герр адмирал, — сказал он. — Оно полностью контролируется. Но на котлах оказались заклинены предохранительные клапана.

— Через какое время мы сможем дать ход?

— Примерно через 30 минут.

— Слишком долго, — нахмурился Цилиакс. — Я должен находиться во главе эскадры. Передайте лидеру флотилии эсминцев, чтобы он забрал меня. 4 миноносца пусть остаются.

Приказ был принят, и через несколько минут новейший эсминец Z-29 приблизился и подошел к борту линкора, вывалив плетеные кранцы. Цилиакс приказал капитану 1 ранга Рейнике, своему начальнику штаба, и офицеру связи «Люфтваффе» следовать за ним.

— Я оставляю вас, Хоффманн, — сказал адмирал. — Удачи!

Потом они спустились на мокрую главную палубу. Времени заводить швартовые концы не было, поэтому Рейнике захватил с собой потрепанный чемоданчик с картами и секретными документами и просто перекинул его на палубу эсминца. Потом, когда следующая волна приподняла нос Z-29, и он сравнялся с палубой линкора, офицеры перепрыгнули на другой корабль. Крепкие руки матросов подхватили их. Немедленно в машинном отделении эсминца звякнул телеграф, и корабль вздрогнул, когда его могучие винты отбросили назад струю бурлящей воды. Затем эсминец, словно пришпоренный, рванулся вперед. На его мачту пополз адмиральский флаг.

За 15 минут до того, как «Шарнхорст» подорвался на мине, капитан 1 ранга Пизи увидел германскую эскадру на экране радара. В 15.40 он установил визуальный контакт. Цилиакс все еще мчался со скоростью 36 узлов на своем эсминце, пытаясь выйти в голову строя, когда британские корабли попали под жесткий огонь. Все тяжелые орудия «Гнейзенау» и «Принца Ойгена» развернулись на левый борт. Вспыхнули огни выстрелов, орудия вздрогнули, и тут же мигнули вспышки новых выстрелов. Гулкий гром 203-мм и 280-мм залпов перекрывался отрывистым треском 150-мм орудий. Шум моторов германских истребителей, круживших вверху, и свист ветра дополняли адскую какофонию боя. Огромные столбы воды окружили британские корабли, но те упрямо шли вперед, срезая всплески своими форштевнями. Клочья дыма срывались из труб и улетали за корму. Эсминцы поднимали огромные пенные буруны, а вода за кормой буквально кипела от бешеной работы винтов. Когда расстояние сократилось до 4000 метров, Пизи понял, что больше испытывать судьбу ему не следует. Один за другим его корабли клали руля на борт, круто поворачивали, выпускали торпеды и улетали прочь. Эсминец «Вустер», испытывая терпение морских богов, подошел на расстояние 3000 метров. Но его накрыл шквал немецких снарядов, и когда корабль повернул домой, он ярко пылал. Все торпеды прошли мимо!

Z-29 тоже вел огонь по британским эсминцам в последние минуты боя, а теперь стоял на месте, потеряв ход. Одно из его орудий было исковеркано, так как его собственный снаряд разорвался, не успев вылететь из ствола. Зазубренный кусок стали от разбитого орудия прошел сквозь палубу вниз, в машинное отделение. Там он перебил главный маслопровод, подающий смазку к подшипникам турбины.

— Проклятие! — рявкнул Цилиакс. — Неужели нам снова придется менять лошадей?

— Ремонт займет минут двадцать, — ответил Рейнике.

— Вызовите «Герман Шеманн».

Через несколько минут этот эсминец уже находился в сотне метров от стоящего Z-29. Но Цилиакс решил не рисковать, пытаясь перейти прямо с корабля на корабль.

— Шлюпку на воду! — скомандовал он.

Матросы быстро вывалили за борт шлюпбалки, Рейнике подхватил свой промокший чемоданчик, а ошеломленный офицер Люфтваффе окончательно укрепился в мнении, что только сумасшедшие плавают по морю.

Но к этому моменту старший механик «Шарнхорста» освободил все заклиненные клапана, и корабль двинулся сквозь туман, постепенно набирая ход. 20 узлов, 25 узлов, наконец 27 узлов… «Герман Шеманн» еще не развил полный ход, когда Хоффманн проскочил мимо него по протраленному фарватеру. И впервые за все время операции Цилиакс усмехнулся.

— Это чертовски прекрасное зрелище, Рейнике! — сказал он.

Королевские ВВС к этому времени были готовы совершить последнюю отчаянную попытку перехватить удирающую германскую эскадру. Но британские маршалы авиации никак не могли выяснить, кому именно следует командовать операцией, и в итоге все обернулось еще одним оглушительным провалом. Ближе к вечеру, когда солнце уже начало тонуть в сгущающемся мраке, и ветер отчаянно свистел, нагоняя тучи, большая группа бомбардировщиков направилась к голландскому берегу. Но из стартовавших 242 самолетов 188 вообще не обнаружили Цилиакса. 15 бомбардировщиков были сбиты. И только 39 самолетов атаковали германские корабли, но не добились ни единого попадания. А вдобавок часть бомб была сброшена на возвращающиеся британские эсминцы.

Когда вечерние сумерки превратились в ночной мрак, воздушные атаки закончились сами собой. Цилиакс снова оказался во главе эскадры. Мелкая морось постепенно перешла в дождь, а к тому довольно быстро примешался еще и снег. С просторов Северного моря налетали порывы ледяного ветра, и германский адмирал зябко ежился, стоя на открытом мостике «Германа Шеманна». Он нервно перекатывал сигару из одного угла рта в другой. Вскоре после 20.30 эскадра прошла мимо острова Тексель, потом обогнула Западно-Фризские острова, которые служат границей Вадден-Зее в Голландии. Незадолго до 21.00 «Гнейзенау» подорвался на мине, а через полтора часа и «Шарнхорст» налетел на мину. Однако оба корабля сумели быстро справиться с мелкими повреждениями и после небольших задержек проследовали дальше. К полуночи эскадра уже находилась в германских прибрежных водах. Для вице-адмирала Цилиакса самое скверное осталось позади. Стуча зубами от холода, он покинул мостик и направился в каюту, наполовину превратившись в ледышку.




Когда рассвет занялся над покрытыми снегом берегами Германии, оба корабля, сверкая льдом, покрывшим надстройки и орудийные башни, подходили к бухте Яде. «Шарнхорст» и «Гнейзенау» нуждались в немедленной постановке в док, так как требовалось осмотреть повреждения корпуса при минных взрывах. Зато уцелевший «Принц Ойген» заправился топливом и сразу ушел в Норвегию.

Измученный Цилиакс все еще храпел в своей каюте, когда капитан 1 ранга Рейнике проводил офицера «Люфтваффе» к трапу.

— Я искренне рад, герр полковник, что вы находились у нас на борту.

Брови Ибеля поползли вверх.

— И сколько я вам должен?

— Должны мне? — не понял Рейнике, — За что?

— За спокойное морское путешествие!

Оба рассмеялись, пожали друг другу руки и отдали честь. Когда Ибель покидал борт «Германа Шеманна», Рейнике сказал ему вслед:

— Возвращайтесь! Мы всегда рады видеть вас.

— Ни за что! — поспешно ответил Ибель. — Я наплавался на всю оставшуюся жизнь!

Цилиакс и Хоффманн были награждены Рыцарскими крестами за этот прорыв. Капитан 1 ранга Гисслер получил Золотой Германский крест. Были награждены и другие офицеры, которые помогли Германии больно дернуть за хвост британского льва. За много миль от Берлина печальным реквиемом прозвучал приказ о посмертном награждении другого доблестного офицера. Капитан-лейтенант Эсмонд был награжден крестом Виктории. Над Англией сгущался мрак. Цилиакс оскорбил британскую морскую мощь в самый тяжелый момент. Сингапур должен был капитулировать со дня на день, британские войска поспешно отступали из Бирмы, союзники потеряли богатейшие нефтяные месторождения Суматры, армия Роммеля победоносно продвигалась по пустыням Северной Африки.

«Несомненно, это самая худшая неделя, которую мы пережили со дня падения Франции», — заявила газета «Спектейтор». «Нью Стейтсмен» потребовал объяснить, как это стало возможным, чтобы КВВС сбросили на 3 германских корабля более 4000 тонн бомб, но при этом те «сумели полным ходом уйти из Бреста». Адмирал флота Роджер Кийз, герой рейда на Зеебрюгге в 1918 году, указал на «глупость и слепоту тех, кто последние 24 года лишал наш флот больших и эффективных воздушных сил».

В Палате общин тоже состоялось разбирательство по этому поводу. Явно расстроенный, но сохраняющий достоинство Черчилль заявил:

— Хотя это может оказаться несколько неожиданным для парламента и народа, я должен заявить, что по мнению Адмиралтейства — с которым я поддерживаю самую тесную связь — уход немецкой эскадры из Бреста привел к решительному изменению военной ситуации в нашу пользу.[25 - В сущности Черчилль был прав. Теперь операционная зона немецкого флота оказалась ограниченной Северным морем, Балтийским морем и Арктикой. Британский флот, нехватка эскортных сил которого привела к позорному соглашению с США «базы — миноносцы», мог вздохнуть свободнее.]

Волна сдержанного негодования прокатилась по скамейкам палаты. Часть депутатов вскочила на ноги. Они принялись кричать, требуя немедленного публичного расследования причин, по которым германская эскадра не была уничтожена. Черчилль ответил, что расследование будет проведено, однако оно будет секретным.

— Слушайте! Слушайте! — кричали взбешенные депутаты. — Неужели премьер-министр думает, что такое объяснение действительно устроит наш народ?!

Черчилль явно недооценил степень раздражения Палаты общин. Хотя премьер-министр отказался привести высшее военное командование Англии на костер публичного расследования, он заверил разъяренных депутатов, что взаимодействие флота и авиации будет значительно улучшено. Но это мало что значило для обыкновенного английского джентльмена, смакующего джин в своем клубе, или для работающего в доках кокни, поглощающего пинты темного пива в пабе на лондонской набережной. Консервативная лондонская «Тайме» выразила удивление и разочарование всей Англии, написав:






«Вице-адмирал Цилиакс преуспел там, где потерпел неудачу герцог Медина-Сидония… Ничто более оскорбительное для гордости морской державы не происходило в наших отечественных водах с XVII века».





И Геркулес, совершив свой двенадцатый подвиг, привел злобного Цербера в Микены.




Глава 8

Последний поход «Шарнхорста»


«На могилах моряков не цветут розы».

    

Немецкая морская песня






Потрясающий успех вице-адмирала Отто Цилиакса, который провел Брестскую эскадру через Ла-Манш, восхитил Гитлера и дал гросс-адмиралу Редеру великолепный шанс предложить свой план ведения войны на море. Хорошо зная стратегические принципы морской войны, Редер сосредоточил внимание на Средиземном море, главной артерии Британской империи. Средиземное море, а не Норвежское было его главной целью, и военная ситуация в начале 1942 года подтвердила это. Действия подводных лодок в Атлантике, концентрация германских сил в Норвегии, действия японцев на Дальнем Востоке заставили Англию рассредоточить свои силы, оставив Средиземноморье слабо защищенным. Фактически там остались только 3 легких крейсера — «Дидона», «Юриалес», «Наяда» и несколько эсминцев. В ноябре прошлого года подводной лодкой U-331 был потоплен линкор «Бархэм», в декабре итальянцы серьезно повредили «Вэлиант» и «Куин Элизабет». Затем 3 крейсера — «Нептун», «Аурора», «Пенелопа», — направляясь к Триполи на перехват конвоя, попали на минное поле. «Нептун» затонул со всем экипажем кроме 1 человека, 2 других крейсера были тяжело повреждены.

Гросс-адмирал Редер, уже обеспокоенный недостатком нефти, был готов cыграть на большую ставку — Персидские нефтяные поля. Он предвидел, что захват Египта и Суэцкого канала передаст Средиземное море в руки Германии и выведет немцев на Ближний Восток, где они могут соединиться с наступающими японцами. Это прозвучало бы погребальным колоколом для морской мощи союзников. Успех этого плана зависел от захвата Мальты.

Но Гитлер мыслил категориями сухопутной стратегии и не смог оценить справедливости предвидений Редера. Его взгляды на Средиземное море в целом и Мальту, в частности, колебались от полного безразличия до нервной обеспокоенности, и перед лицом такой неопределенности Редер не смог настоять на далеко идущих планах флота. Ранее вопрос захвата Мальты был целиком передан итальянцам. Муссолини состряпал план захвата острова и продемонстрировал его германскому командованию. На немецких офицеров план не произвел впечатления. Редер хотел, чтобы в операции участвовали немцы, и быстро нашел себе союзников — фельдмаршала Кессельринга и самих итальянцев, в которых после недавних побед взыграли амбиции. Поэтому, когда Роммель начал готовиться к финальному броску на Суэц, Гитлер согласился со стратегией Редера. Все части «Люфтваффе» в Сицилии и Южной Италии были задействованы, и в течение апреля более 200 страшных воздушных ударов было обрушено на Мальту. Не прошло и двух недель, а разрушения на острове были так велики, что Кессельринг сообщил:






«Планировавшиеся воздушные атаки на Мальту 1–9 апреля, по-моему, уничтожили ее как военно-морскую базу. ушли последние корабли, а база подводных лодок переведена в Александрию».





Итальянское командование назначило вторжение на конец мая. Гитлер выделил германские войска для атаки. Однако он не мог преодолеть животный страх перед морем. Гитлер уже откладывал вторжение в Англию до тех пор, пока оно не стало невозможно; он был потрясен ужасающими немецкими потерями в борьбе за Крит; и теперь он боялся, что тысячи немецких солдат будут уничтожены на берегах Мальты. Гитлер не хотел казаться трусом в глазах Редера, Кессельринга и итальянцев, и потому начал искать благовидный предлог. Сначала он решил отложить вторжение до середины июня, когда Ливия будет захвачена немцами. Потом атака Мальты была увязана с вторжением Роммеля в дельту Нила. Это было страшным разочарованием для Редера и штаба Вермахта, однако они согласились с отсрочкой, надеясь, что германская авиация вынудит англичан отказаться от использования Мальты как военно-морской базы к тому времени, когда наступит день вторжения.




26 мая «лис пустыни» начал новое наступление. Afrikakorps снова ринулся на восток. Британская линия обороны сначала подалась назад, а потом рухнула. 21 июня после отважного, но безнадежного сопротивления генерал Клоппер сдал Тобрук, чтобы избежать ненужного кровопролития. Немцы захватили Бардию, Соллум, Мерса-Матрух. К концу июня Роммель глубоко вторгся в Египет, остановившись перед Эль-Аламейном. Он был готов вступить на берега Суэцкого канала.

В июле Роммель прилетел в Германию и убедил Гитлера, что африканская кампания будет успешной. Так как Суэц уже в руках немцев, зачем лить немецкую и итальянскую кровь на берегах Мальты? Это был долгожданный повод для Гитлера отложить дело, пока Роммель не захватит Каир. Редер и Кессельринг были потрясены. Они предупредили Роммеля, чтобы он не растягивал свои линии снабжения. Они также ясно видели, что все немецкие усилия на Средиземном море ждет крах, если англичане сумеют провести хоть один конвой на Мальту. Но Гитлер цеплялся за сушу, так же упорно, как английская 8-ая армия — за Эль-Аламейн. И конвой, которого так боялся Редер, вышел в море. 15 судов прикрывали 3 авианосца. Возле мыса Бон конвой был атакован «Люфтваффе». 10 судов были потоплены. 11 августа подводной лодкой был торпедирован авианосец «Игл». Немцы с виду одержали победу, но 5 судов прорвались на Мальту. Боеприпасы и снабжение снова превратили остров в мощный бастион, готовый к бою.

Гитлер не понимал своей ошибки, он ждал захвата Роммелем Суэца. И как удар грома прозвучало предупреждение вице-адмирала Эбергарда Вейхольда, представителя немецкого флота в Риме. Он считал, что новая партия снабжения позволит Мальте держать под ударом итало-немецкие пути снабжения еще несколько месяцев. Английская эскортная операция, несмотря на все потери, не была поражением. Наоборот, проводка конвоя, пусть и поредевшего, означает крупную стратегическую неудачу Оси, и последствия этой неудачи мы скоро ощутим.

И этот день наступил. В середине сентября Гитлеру пришлось обратить свое внимание на Россию, где германская армия окапывалась в Сталинграде, чтобы укрыться от огня русской артиллерии. В конце октября длинноносый Монтгомери начал наступление против жидких позиций Роммеля у Эль-Аламейна. Через 2 недели английские войска высадились в Северной Африке возле маяка Эль-Ханк. В конце ноября в Тулоне была затоплена большая часть французского флота. Единственными успехами немцев в 1942 году в морской войне были прорыв через Ла-Манш, ставший пощечиной англичанам, и подводная война, которая серьезно подорвала экономику союзников. К концу мая, когда были потоплены 384 судна, она достигла апогея. Подводный флот Деница топил суда союзников быстрее, чем их могли строить.[26 - Ошибка. В апреле-октябре 1942 года потери союзников составили 3962000 брт. (брутто-регистровых тонн), а построено в Великобритании, США и Канаде чуть более 4300000 брт.] Весь остаток 1942 года суда шли на дно в огромном количестве в Атлантике, на Средиземном море и даже в Индийском океане. В декабре итог составил 1027 торговых судов. Никогда, ни до, ни после урон не был так велик.

До 1942 года Гитлер слабо интересовался подводной войной, несмотря на частые призывы Редера увеличить кораблестроительные программы. После поражений в России и на Средиземном море он дал зеленый свет подводным силам. Но этот успех Редера был сведен к нулю «Новогодней битвой», которая привела к серьезному кризису.

Несчастья начались в марте, когда «Тирпиц» вышел в море из затянутых туманом фиордов Норвегии, чтобы перехватить конвой, направляющийся в Мурманск. Атакованный английскими авианосными самолетами, он едва избежал судьбы «Бисмарка» и с трудом сумел улизнуть в свою базу. Гросс-адмирал Редер стал настаивать на завершении строительства авианосца «Граф Цеппелин», а также на том, чтобы «Люфтваффе» оказывали поддержку морским операциям в норвежских водах. Гитлер принял эти требования, и Геринг, правда, неохотно, выделил самолеты для совместных действий. Немного позднее подводные лодки, эсминцы и самолеты атаковали конвой из 19 судов, 5 из них потопили и рассеяли остальные. Этот маленький успех воодушевил Редера, и была спланирована более крупная операция «Rosselsprung» («Ход конем») против конвоя PQ-17. «Тирпиц», «Лютцов», «Шеер», «Хиппер», эсминцы, подводные лодки и самолеты были нацелены на него. Хотя корабли и не сумели сделать ни одного выстрела, их выход в море рассеял конвой из 34 судов, облегчив атаки подводным лодкам и самолетам. 23 судна пошли на дно, лишив Сталина тысяч тонн важных припасов. Следующий конвой — PQ-18 — вышел в конце июля и потерял 13 из 39 судов от атак подводных лодок и самолетов. Перед лицом таких тяжелых потерь союзники прекратили походы конвоев в Северную Россию до сентября.

События конца года плохо повлияли на нервы Гитлера. Он признал, что его упорное сопротивление вторжению на Мальту было ошибочным, а боязнь вторжения союзников в Норвегию была беспочвенной. Гросс-адмирал Редер был настоящим стратегом. Он оказался прав в отношении Норвегии, Мальты и Северной Африки. И когда немецкие войска увязли в смертельной мясорубке под Сталинградом, Гитлер признал, что Редер правильно требовал организовать взаимодействие авиации и флота при атаках полярных конвоев. Тогда и произошла та самая роковая битва. Как только катастрофа в Сталинграде стала очевидной, ОКБ потребовало от флота помешать поступлению снабжения в Мурманск. Редер приказал вице-адмиралу Оскару Кумметцу выйти в море. Кумметц повел свой флагманский корабль «Адмирал Хиппер» в сопровождении «Лютцова» и нескольких эсминцев в штормовые воды Норвежского моря. Однако эскадра вышла со связанными руками. Гитлер, смертельно боясь потери крупных кораблей, приказывал всем капитанам, начиная с Ганса Лангсдорфа, избегать боя с равным по силе противником, а тем более — с превосходящими силами. Кумметц, уже выйдя в море, получил подтверждение этого приказа.

Подводные лодки обнаружили конвой и известили адмирала. 31 декабря германские корабли прорвались к нему сквозь налетающие шквалы и огромные волны. Конвой прикрывали только 5 эсминцев, но командир эскорта капитан 1 ранга Роберт Шербрук (потомок Джона Джервиса, лорда Сент-Винсента) принял бой. Последние лучи солнца, пробившись сквозь тучи, осветили обледеневший «Хиппер», который открыл огонь. Немедленно эсминец «Акейтес» поставил дымзавесу, прикрывая конвой. Силы Шербрука безнадежно уступали немецким, однако он постарался отвлечь огонь на себя. Разрезая ледяные волны, двигаясь то навстречу «Хипперу», то от него, Шербрук втянул Кумметца в суматошную свалку. Опасаясь попасть под торпедный залп, Кумметц принял игру Шербрука. Выиграл английский капитан. Он сражался с нельсоновской отвагой, даже после того как его флагман «Онслоу» был поврежден. Потеряв один глаз, истекая кровью из десятка ран, Шербрук дожидался прибытия крейсеров «Ямайка» и «Шеффилд», которые шли недалеко от конвоя, как сторожевые псы.

«Лютцову» в схватке с эсминцами повезло ничуть не больше. Когда в 11.30 с северо-востока появились английские крейсера, Кумметц подумал, что это только авангард крупного соединения и решил прекратить бой. «Хиппер» получил попадание в машинное отделение, 2 эсминца — германский «Фридрих Экольдт» и британский «Акейтес» — были потоплены. Соединение Кумметца малой скоростью уползло под спасительный полог метели и укрылось от шторма в норвежских фиордах. Здесь Кумметц наскоро починился и отправил в Берлин телеграфное донесение. Однако шло оно очень долго.

Весь день Гитлер читал поступающие депеши.






«Конвой с 5 эсминцами… артиллерийский огонь… корабли горят… красное зарево в арктическом небе…»





И затем короткое сообщение с «Хиппера»:






«Бой прекращен».





Гитлер понял, что Кумметц атаковал слабо защищенный конвой, имея подавляющее превосходство в артиллерии. Он считал, что конвой разгромлен, хотя подтверждений этому не поступило. Подавленный скверными новостями из Сталинграда и Северной Африки, Гитлер жаждал хоть какого-то утешения. Пусть старый год закончится хотя бы победой на море! В день Нового года он позволит немецкому народу узнать, что сильный конвой, идущий в Мурманск, разгромлен германским флотом.

С наступлением вечера Гитлер стал более нетерпеливым.

— Почему нет сообщений от Кумметца? — постоянно спрашивал он.

Вице-адмирал Теодор Кранке, офицер связи при ставке Гитлера, объяснил, что Кумметц еще в море и он, несомненно, выдерживает радиомолчание согласно приказу. Никто не знал, что линия связи между Тронхеймом и Германией порвана и короткий рапорт Кумметца передается через цепь германских радиостанций. Час проходил за часом, а от Кумметца не было известий. Гитлер, не в силах спать, метался по ставке, как зверь в клетке, унылый, смущенный и усталый он услышал сообщение Би-Би-Си, которое зажгло огонь в его глазах.






«Адмиралтейство радо сообщить, что наши эсминцы под командованием капитана 1 ранга Роберта Сент-Винсента Шербрука этим утром в Арктике отразили превосходящие немецкие силы, позволив конвою без потерь проследовать в Мурманск. 1 немецкий крейсер поврежден и 1 эсминец потоплен. Адмиралтейство с сожалением сообщает о гибели эсминца „Акейтес“».





Нервы Гитлера не выдержали. Потрясая кулаками, он заорал:

— Что я слышу?! Кумметц отбит, а я должен узнавать об этом от вражеской радиостанции?! — Его губы тряслись, глаза сверкали злобой. — Я немедленно требую рапорт Кумметца о происшедшем!

Кранке возразил:

— Мой фюрер, это невозможно.

— Невозможно?! — взорвался Гитлер. — Я должен просидеть здесь всю ночь, ожидая, пока он откроет рот?

Кранке несколько бестактно уперся:

— Если Кумметца заставить открыть по радио свою позицию, мы можем больше не увидеть «Хиппер» и «Лютцов».

Так тянулась ночь, спокойствие которой прерывалось едкими вспышками сарказма Гитлера.

— Германский флот — это гнусная пародия на английский! — кричал он. — Эти корабли, стоящие в фиордах, так же бесполезны для меня, как груда хлама!

Однако потом он начал развивать новую тему.

— Германский флот всегда был источником революционной заразы.

На следующее утро пришли обрывки донесения Кумметца, и Гитлер узнал правду.

— Это невыносимый позор! Только сейчас мне позволили узнать, что же случилось, зато англичане еще ночью разболтали об этом всему миру. Эти ваши корабли просто нелепые монстры!

Немедленно вызвали гросс-адмирала Редера. Но тот попросил отложить совещание, надеясь, что за несколько дней гнев Гитлера уляжется. Когда, наконец, совещание было назначено на 6 января, Редер не подозревал, что его судьба решена. За это время Геринг успел побывать у Гитлера и, как коварный Яго, саркастически объяснил, что тратит свои драгоценные эскадрильи для защиты бесполезных кораблей Редера. За эти 6 дней нечистоплотный толстяк сумел подкопаться под гросс-адмирала.

Совещание в Растенбурге (Восточная Пруссия) вообще не было совещанием. Едва Редер и Кейтель с секретарями сели, как Гитлер обрушился с гневной тирадой на германский флот.

— Он ничего не сделал в войнах 1864, 1866 и 1870 годов. Во время Первой Мировой войны только подводные лодки кое-чего добились. Флот открытого моря был бездельником! Принято обвинять в этом кайзера, но правда в том, что на флоте не было способных командиров, людей, готовых сражаться!

Редер молча слушал, как беснуется Гитлер.

— Революция и затопление флота в Скапа-Флоу в конце войны не добавили ничего к репутации флота. Сложившаяся критическая ситуация требует, чтобы все имеющиеся силы были брошены в бой, и я не могу позволить крупным кораблям бесполезно стоять на якоре, связывая большое количество самолетов и малых кораблей их защитой. Лишь малые корабли сражаются с врагом, а любой выход в море крупных кораблей должны сопровождать легкие силы и авиация. Не они защищают малые корабли, а наоборот.

Тирада Гитлера длилась 90 минут. Затем последовало заявление, которое заставило Редера онеметь.

— Никто не посмеет обвинить меня, если я прикажу разобрать крупные корабли!

Глубоко потрясенный Редер попросил беседы наедине. Кейтель и секретарь покинули комнату.

— Вы ясно показали свою неудовлетворенность моими методами руководства флотом, — начал он. — И так как я не могу продолжать без вашей уверенности, то я не вижу другого выхода, кроме отставки. Мне почти 67 лет, мое здоровье расшатано, поэтому моя замена более молодым и энергичным человеком будет совершенно естественной.

— Мой дорогой гросс-адмирал, — сказал Гитлер успокаивающим тоном, — я обвиняю не флот в целом, а только крупные корабли. Ваш возраст не имеет никакого отношения к тому, что я сказал. И ваша отставка в данный момент будет тяжелым ударом для меня. — Но вы должны понимать, — продолжал Редер, — что ваша речь подорвала мой авторитет, особенно в глазах Кейтеля. Он будет подорван окончательно в глазах нации, если флот будет списан и разобран. Однако я не хочу, чтобы моя отставка выглядела признаком наших разногласий. Позвольте мне уйти. Если вы не против, я хотел бы уйти в отставку 30 января, когда исполнится 10-летие вашего прихода к власти. Это, я думаю, будет выглядеть совершенно естественно.

— Я вижу, вы решили твердо, — сказал Гитлер.- Xopoшо, я принимаю вашу отставку. Но я просил бы вас назвать имена двоих офицеров, которые могли бы заменить вас.

Так гросс-адмирал Эрих Редер, скрывая глубокое негодование под маской безупречной вежливости, сдал командование германским флотом, который он возглавлял с 1928 года. В качестве своего возможного преемника он предложил генерал-адмирала Рольфа Карлса, «линкорного адмирала», и Карла Деница. Гитлер выбрал Деница. Редер также написал меморандум в 5000 слов для Гитлера, элементарное разъяснение важности морской мощи, который был последней попыткой защитить любимый флот. «Ликвидация флота будет бескровной победой противника». Гитлер игнорировал документ. Затем Редер занял почетный пост генерального инспектора флота. Заслуженного морского волка, поседевшего на службе, отправили пастись на травке. Не имея формальных обязанностей, он вернулся в свой дом в Бабельсберге молча горевать о судьбе флота.




Гросс-адмиралу Карлу Деницу исполнился всего 51 год, когда он стал главнокомандующим германским флотом. Он сильно отличался от Эриха Редера. Дениц стал известен при нацистском режиме и более открыто сотрудничал с Гитлером и другими нацистскими лидерами. Но в давнем споре авиации и флота он выступал против Геринга и после отставки Редера. У него не было стратегического понимания войны, однако он показал прекрасные качества руководителя, особенно для своих молодых офицеров. Несмотря на ужасающие потери в подводных лодках в последние годы войны, он воодушевлял экипажи, и их высокий моральный дух сохранился до самого конца.

Гитлер выбрал Деница потому, что тот НЕ был линкорником. Фюрер не сумел понять, что Дениц прежде всего оставался морским офицером. Хотя бывший командир подводной лодки не был так привязан к флоту, как его аристократический предшественник, и даже составил график разборки кораблей, став командующим, он изменил свои взгляды и решил, что приказ Гитлера слишком радикален. 26 февраля Дениц сумел убедить Гитлера, что, по крайней мере, «Шарнхорст» и «Лютцов» нужно сохранить хотя бы для того, чтобы угрожать конвоям в Россию.

Гитлер устал от проблем, которые были ему не по плечу. Три недели назад его 6-ая армия капитулировала в Сталинграде, и русское наступление на запад стало неизбежным. Несколько кораблей в Норвегии могли помочь остановить поток военных припасов, текущий к русским. Он согласился с Деницем, но все работы по постройке и переоборудованию немецких крупных кораблей были прекращены немедленно. Уцелевшие немецкие корабли были либо списаны и разобраны, либо использовались в качестве учебных. Все освободившиеся экипажи были превращены в подводников.

Наступил 1943 год, и ход событий изменился. В мае капитулировали последние растрепанные остатки некогда непобедимых войск рыцаря пустыни Роммеля. Союзники зажали их в железном кольце на мысе Бон в Тунисе и опустили занавес над долгой и кровопролитной Африканской кампанией. Войска Монтгомери оккупировали Тунис, а американцы захватили Бизерту, заполненную полузатопленными кораблями. В начале июля союзники высадились в Сицилии, и несколько недель спустя дискредитированный Муссолини был заменен маршалом Пьетро Бадольо, который через пару месяцев привел Италию к капитуляции, к всеобщему облегчению. Усталые германские войска, спасая что еще можно было спасти, укрылись на вершинах холмов Монте-Кассино, где в XIV веке св. Бенедикт заложил первые камни монастыря. В ноябре московиты ворвались в Киев и отрезали богатства Украины от Германии.

К концу 1943 года успехи в подводной войне тоже пошли на убыль. Умелая организация ПЛО союзников привела к «черному маю», когда подводные лодки топились быстрее, чем немцы успевали их строить. В декабре было потоплено всего 9 судов союзников по сравнению со 120 судами в мае 1942 года. В ноябре под давлением русских возобновилась проводка конвоев в Мурманск. Поэтому спасенному от разборки «Шарнхорсту» предстояло войти в игру.

Семь лет прошло с того дня, как он стоял на стапеле перед украшенной флагами трибуной. Его форштевень возвышался над головами Гитлера, генерала Вернера фон Бломберга и гордого гросс-адмирала Редера. Получив имя прусского генерала Герхарда фон Шарнхорста, сражавшегося с Наполеоном, новый линкор был плодом англо-германского морского договора 1935 года. На церемонии крестин фон Бломберг произнес важную речь.

— Спустись в свою стихию, гордый корабль, покажи себя достойным имени, которое носишь. На твою долю могут выпасть путешествия, ты — страж нашей чести и мира, гарант германской силы и германской воли к жизни. Но если придет час, которого мы не желаем, но к которому готовимся, пусть дух великого солдата Шарнхорста и первого крейсера с этим именем воодушевляет вас, капитан, и ваш экипаж.

Одетая в черное фрау Шульц, вдова последнего капитана броненосного крейсера «Шарнхорст», потопленного в 1914 году, вышла вперед и разбила бутылку шампанского о форштевень. Последовал взрыв криков, и «Шарнхорст» соскользнул со стапелей Вильгельмсхафенской верфи.

Его первым капитаном был Отто Цилиакс, который командовал им до начала войны. До апреля 1942 года им командовал капитан 1 ранга Курт Гофман, до октября 1943 года — Фридрих Хюффмайер, и наконец: — Юлиус Хинтце, который погиб вместе с ним в море. Корабль заслужил лавры и боевые награды, а теперь стоял один на туманном севере, единственный крупный корабль, имеющийся для операций против конвоев, идущих в Мурманск. Гигант «Тирпиц» был поврежден английскими «Миджетами»; «Гнейзенау», тяжело поврежденный английскими бомбардировщиками, уже резали на куски; «Шеер» и «Нюрнберг» находились в Балтийском море; торпедированный английской подводной лодкой «Трайдент» «Принц Ойген» ремонтировался там же; «Лютцов» стоял в доке на ремонте машин. Остальные корабли были превращены в учебные суда.

Когда Дениц решил послать «Шарнхорст» в море, вице-адмирал Кумметц, командующий группой Nordmeer, находился в отпуске, и командование было возложено на контрадмирала Эриха Бея, известного под прозвищем Ахмед-бей. Это был высокий крепкий моряк с живым огоньком в глазах и валкой походкой человека, служившего на эсминцах. Действительно, Бей провел большую часть своей карьеры на эсминцах и в момент временного назначения на «Шарнхорст» занимал пост командующего эсминцами (fuhrer der zerstorer). Годом ранее он провел много отважных атак против мурманских конвоев и командовал в бою, когда был потоплен английский крейсер «Эдинбург». Он не был отмечен печатью неудачника, как Кумметц, флагманский корабль которого «Блюхер» был потоплен во время высадки в Норвегии, а беспомощные действия в бесславной битве под Новый год привели Гитлера в ярость.

Бей принял, новое назначение с некоторой опаской. Не то чтобы он боялся моря. Он был просолен сильнее, чем все линкорные адмиралы вместе взятые, так как экипажи эсминцев гораздо ближе к стихии, чем моряки линкоров, и они могут в полной мере оценить тяжелый нрав Посейдона. Но тяжелая масса «Шарнхорста» внушала Бею страх. Это был первый случай, когда он командовал крупным кораблем, и адмирал чувствовал себя как французский крестьянин, попавший на вощеный паркет Версаля.

Как раз перед выходом погода сильно ухудшилась. Яростный ветер дул с холодного севера, волны были как горы, и жалящая крупа вырывалась из темноты. Бей не сомневался, что «Шарнхорст» легко может пройти сквозь тьму и яростный шторм. Однако он думал о «своих парнях» на 5 эсминцах типа «Нарвик», которые должны были сопровождать линкор. Бей вежливо запросил Деница об отсрочке операции. Дениц сказал: «Нет». Самолеты и подводные лодки уже обнаружили конвой JW-55B, состоящий из 19 судов. Он тащился со скоростью 8 узлов через Норвежское море. Окруженные английскими эсминцами, эти суда везли грузы для русской армии. Дениц был полон решимости отправить их на дно.

Но не только шторм заботил Бея. Стоял декабрь, и «Шарнхорст» находился в Альтенфиорде, далеко за 70-й параллелью. Зимнее солнце здесь не поднималось над горизонтом. Лишь тусклое неясное свечение появлялось на пару часов на туманном небе, обозначая день, чтобы вновь раствориться в непроницаемой темноте. «Шарнхорст» имел два радара — на носу и на корме, однако они были гораздо хуже английских. Неприятель мог обнаружить его задолго до приближения к конвою. Кроме того, на борту находилось около 80 кадетов, недавно прибывших для обучения, и около 100 зеленых новобранцев, только что выпущенных из подводного центра «Кригсмарине». Они вряд ли могли заменить опытных офицеров и матросов, уехавших в рождественские отпуска. Такой экипаж был неприемлем для боевого похода, и Бею пришлось взять нескольких опытных офицеров и матросов с бездеятельно стоявшего «Тирпица», чтобы залатать бреши.

Капитан 1 ранга Хинтце принял командование линкором в октябре, и еще не имел времени досконально узнать корабль. Хинтце был умным человеком, мгновенно решавшим любую проблему. Его смех был громким и заразительным, и он не собирался позволить своим черным мыслям просочиться вниз, к экипажу. Хинтце был популярным командиром, никогда не отдалявшимся от своего экипажа. Его обходы корабля сопровождались десятками неофициальных бесед с матросами. Он строго придерживался правила: «Хвали человека при товарищах, ругай наедине».

Наступило Рождество. Мелодичные хоралы возносились к небу с кораблей в море. Салинги «Шарнхорста» были обвиты мягким снегом, пока корабль стоял в глубокой черноте ущелья Альтенфиорда, Маленькие елочки из фиорда принесли на корабль, ими украсили кают-компании и кубрики. Некоторые люди писали домой, когда звуки «Stule Nacht, beuige Nucht» вздымались вверх, как морские волны, заставляя сердца людей оттаять. Рождество наступило и для Бея с Хинтце. Однако война не собиралась дожидаться, пока моряки склонят головы в момент душевного просветления. Наступило время выхода.

Приказ был отдан.

Был вечер, и ночь еще не наступила. Эрих Бей скушал легкий ужин, выпил чашку кофе и еще раз просмотрел карты. Минутой позже он послал приказ командиру 4-ой флотилии эсминцев капитану 1 ранга Йоханнесену сниматься с якоря. Потом Бей поднялся на мостик и ответил на приветствие Хинтце. Офицеры и матросы покинули свои теплые постели и разбежались по местам, вахтенный офицер опробовал машинный телеграф, наблюдатели протирали линзы биноклей и щурились от холодного воздуха.

— Выбрать якорь! — скомандовал Хинтце. Якорная цепь с лязгом поползла в клюз, и через пару минут боцман доложил:

— Якорь панер… Якорь чист!

Тяжелые звенья тянулись за вращающимся кабестаном и ложились в канатный ящик под палубой. Показался якорь, вымазанный донным илом. Его обмыли из шлангов и закрепили по-походному. Медленно провернулись 3 винта, и «Шарнхорст» вышел в море. К 10.00 он прошел остров Стьерне и двинулся к норвежскими шхерами. Волны стали тяжелее, а юго-западный ветер начал жалить. Через час корабли прошли к югу от острова Соре, оставив его по правому борту. Звук волн был глухим и угрожающим, гребни в белой пене обрушивались на берег, и волны чередой бежали на север. К полуночи «Шарнхорст» вышел из засасывающего течения и попал в зубы шторма. Впереди эсминцы напрягали все силы, чтобы идти против волны. Над ними проносились волны, их мачты мотались взад и вперед, как метрономы. Нос «Шарнхорста» поднимался вверх, а потом с громовым плеском нырял в воду, поднимая тучу брызг.

Отойдя от берега, вскоре после полуночи Бей взял новый курс, немного влево от истинного норда. Точная навигация была невозможна из-за погоды, но Бей имел меняющиеся пеленги конвоя, так как за ним с 23 ноября следили самолеты. Он надеялся настичь конвой на следующее утро около 10.00. Чтобы облегчить Бею поиск конвоя, Дениц приказал 8 подводным лодкам образовать разведывательный барьер в водах между Нордкапом и островом Медвежий. Несмотря на плохую погоду, 2 подводные лодки — U-601 и U-716 заметили медленно ползущий конвой 25 декабря и сообщили его позицию «Шарнхорсту».

Если бы Бей сам не был миноносником, он бы запросил капитана 1 ранга Йоханнесена, как чувствуют себя его корабли. Но моряки эсминцев не любят, когда их опекают, и Бей молча беспокоился о них, следя, как дикие ветры срывают пену с верхушек волн и гонят ее на север. Он не мог убедить себя, что его выход из Альтенфиорда остался в секрете, и чувствовал странное волнение, нараставшее в нем, пока «Шарнхорст», прикрываемый эсминцами, шел на север в темноту.

Действительно, английское Адмиралтейство готовилось поймать Бея, когда Дениц еще утверждал операцию «Ostfront», которая, как он надеялся, спасет честь крупных кораблей. Дениц знал, что JW-55B вышел из Лох-Ю со слабым эскортом. Однако он не знал, что конвой RA-55A в составе 22 судов в тот же день вышел из Мурманска, и что оба конвоя имел и дальнее прикрытие из кораблей флота метрополии. Адмирал сэр Брюс Фрэзер, который сменил на посту командующего Джона Тови находился в Акурейри. Его флаг с крестом Св. Георгия развевался на мачте линкора «Дьюк оф Йорк». Фрэзер намеревался пополнить запасы топлива, а потом со всей эскадрой, в которую входили также крейсер «Ямайка» и 4 эсминца, собирался двигаться на север, вслед за конвоем. Конвой, идущий из России на запад, прикрывала крейсерская эскадра вице-адмирала Р. Л. Барнетта, державшего флаг на легком крейсере «Белфаст», который сопровождали «Норфолк» и «Шеффилд».

23 декабря Фрэзер получил тревожное донесение от командира эскорта конвоя JW-55B, капитана 1 ранга Дж. Э. Маккоя, что конвой атакован немецкими самолетами, 2 из которых сбиты. Однако самолеты «Люфтваффе» следили за конвоем. Фрэзер зная, что «Шарнхорст» способен на выход в море, поторопился выскочить из ледяных каньонов Исландского моря в шторм, чтобы как можно скорее догнать конвой и занять позицию между ним и Нордкапом. Он шел на 24 узлах, максимальной скорости, которую могли развить в бурном море его эсминцы — «Сомарец», «Сэвидж», «Скорпион» и норвежский «Стурд». Днем 24 декабря он нарушил радиомолчание, запросив позицию обоих конвоев. Затем в 3.39 утром 26 декабря Фрэзер получил сообщение от Адмиралтейства, которое информировало его, что «Шарнхорст» в море. Английский агент, караулящий на берегу в глубине фиорда, сообщил о выходе «Шарнхорста».

Фрэзер быстро приготовился к бою. RA-55A был повернут вправо, чтобы пройти по забитому льдами, но относительно безопасному фарватеру к северу от острова Медвежий. 4 эсминца сопровождения — «Мушкетер», «Матчлесо», «Оппортюн» и «Вираго» — были отделены с приказом усилить прикрытие капитана 1 ранга Маккоя. Барнетту приказали расположить свои крейсера между JW-55B и «Шарнхорстом», а Маккою Фрэзер приказал повернуть назад на 3 часа. Этим маневром он собирался спутать расчеты Бея. Барнетт подходил с одной стороны, Фрэзер с другой. И утром в день св. Стефана челюсти английского капкана начали смыкаться. Бею нужна была помощь всех морских богов, чтобы переломить складывающиеся против него обстоятельства. «Дьюк оф Йорк» с его 10 орудиями калибра 356 мм один мог своими залпами, весящими более 7 тонн, уничтожить «Шарнхорст».

Бей шел курсом 12 со скоростью 25 узлов. Огромные горы воды заливали корму эсминцев, сбивая их с курса. К 7.30 50-узловой ветер начал немного заходить, вспенивая море.

В этот момент «Шарнхорст» находился в 40 милях юго-восточнее острова Медвежий, но признаков конвоя не было. Считая, что он зашел слишком далеко на север, Бей повернул назад, снизил скорость и развернул эсминцы в завесу в 10 милях к югу от себя. Изменение курса подставило отряд Бея прямо под яростные удары шторма. Отчаянно болтающиеся эсминцы вздымали тучи брызг, адмирал видел, как они постепенно пропадали в северном мраке. «Шарнхорст» остался один в 240 милях от Альтенфиорда.

Экипаж линкора был вызван на боевые посты, 300-килограммовые снаряды были вложены в замки орудий главного калибра, были подготовлены бинты для людей и пластыри для корабля. Наблюдатели, распухшие от свитеров, шарфов и тяжелых плащей, напряженно щурились — ураган беспощадно резал глаза. Бей и Хинтце, стоя бок о бок, на массивном мостике «Шарнхорста», вглядывались в темное, клокочущее море.

В 8.40 Фрэзер находился в 150 милях юго-западнее, стараясь отрезать Бею путь отхода. RA-55A был вне опасности, но JB-55B был еще под угрозой. Флагманский корабль Барнетта «Белфаст» только что установил радиолокационный, контакт с неопознанной целью на расстоянии 17 миль. Он был слабым и неверным, но Барнетт увеличил скорость и пошел прямо на цель. В 9.20 три слабых мерцающих отметки появились на экране радиолокатора «Шарнхорста». Через минуту наблюдатели на промерзшем мостике «Шеффилда», прикрывавшие глаза от жалящего ветра, заметили серые мачты «Шарнхорста» в 6 милях на юго-востоке.

Эрих Бей стоял на левом крыле мостика, надвинув на глаза капюшон плаща. Радиолокационный контакт был нечетким, бурное море заполняло экран радара отблесками и ложным эхом. Сквозь траурную кайму арктического полусвета он ничего не мог различить. Но в 9.24 над головой раздался хрусткий удар. Адмирал вскинул голову и увидел ослепительную вспышку осветительного снаряда. «Шарнхорст» внезапно залил голубой свет.

— Вражеский корабль! — крикнул Бей.

Наблюдатели, мигая от снежных хлопьев и резкого света, ничего не могли различить. Через несколько минут на севере мелькнула цепочка вспышек, когда «Норфолк» открыл огонь из 203-мм орудий. Снаряды пролетели высоко над «Шарнхорстом». Осветительный снаряд снесло ветром, он медленно догорал.

— Лево руля! — напряженно скомандовал Хинтце. — Приготовиться открыть огонь!

«Шарнхорст» развернулся и принял волну правым бортом. Башни развернулись налево. Соединение Барнетта все еще оставалось невидимым. Последовали новые вспышки залпов, сопровождаемые всплесками, когда снаряды начали рваться в черной воде с булькающими глухими ударами. Через несколько секунд оператор радара «Шарнхорста» сообщил о контакте. Бей нетерпеливо запросил дистанцию до цели, но снаряд врезался в грот-мачту, снеся антенну и изрешетив надстройку осколками.

Мачта завибрировала, как пальма в тайфун, и экран радара погас.

— Стреляет не эсминец, — сказал Бей. Его совершенно сбило с толку то, что корабль — или корабли, — скрытый непроницаемым мраком, способен так точно стрелять. Бей не был ни трусом, ни глупцом. За ним мог охотиться целый вражеский флот, а у Бея не было эсминцев, чтобы компенсировать тактические невыгоды. Кроме того, потеряв радар, он мог только вслепую палить по невидимому врагу.

— Нам не приходится ждать здесь ничего хорошего, Хинтце, — сказал Бей. — Повернем опять на юг.

«Шарнхорст» медленно покатился вправо, зарываясь носом в бурное море. Сразу после этого снаряд попал в левый борт, и стальные осколки ливнем обрушились на мостик. Один из снарядов «Норфолка» попал в цель, прошел глубоко в носовую часть корпуса, но не взорвался и упокоился в кубрике. «Шарнхорст» дал наугад насколько залпов из кормовой башни. Бей теперь знал, что ему противостоит, по крайней мере, 1 тяжелый крейсер.

— Полный вперед! — скомандовал Хинтце. Имея преимущество в скорости, «Шарнхорст» увеличил дистанцию, и в 9.40 «Норфолк» прекратил огонь. Бей посмотрел на карту, промерил расстояние циркулем и сказал капитану 1 ранга Хинтце.

— Я не думаю, что противник будет преследовать нас. Я намерен еще раз попытаться атаковать конвой. Идите этим курсом до 10 часов, потом мы сделаем большой круг влево и пойдем на север. К полудню мы будем прямо перед целью. К этому времени Иоханнесен сможет сообщить нам, если конвой изменит курс.

В 9.46 Бей послал сообщение Деницу:






«Веду бой с крейсером. Вражеский огонь несомненно управляется радаром».





Тем временем Бей узнал, что антенна главного радара снесена прочь и нет надежды отремонтировать ее в море.

— Отлично! — сказал он. — Мы слепы, как летучая мышь.

Адмирал колебался недолго. Солнце было в надире и даже в полдень не поднималось из-за горизонта. Однако должно было стать немного светлее, и он надеялся, что «Шарнхорст» «прозреет». Бей решил продолжить операцию.

Ближе к 10.00 «Шарнхорст» повернул на северо-восток. Этот маневр не прошел незамеченным для операторов радара «Белфаста», и Барнетт правильно решил, что Бей пытается обойти его крейсера. Он немедленно прекратил погоню и повернул на северо-запад, выводя крейсера в голову конвою, откуда ожидалось приближение «Шарнхорста». Курс Барнетта отличался от северо-востока, куда повернул Бей, и к 10.30 контакт был потерян. К этому времени 4 эсминца охранения RA-55A присоединились к Барнетту, образовав завесу впереди крейсеров. В 11.00 Барнетт получил радиолокационный контакт на западе, который опознал как конвой и занял позицию впереди него. В то же время адмирал Фрэзер, который все еще находился в 100 милях на юго-западе, передал важный сигнал: «До тех пор пока какое-нибудь соединение не восстановит контакт, у меня нет надежды найти неприятеля».

Но враг сам нашел его. Около 10.00 разведывательный самолет «Люфтваффе», презрев погоду, заметил соединение Фрэзера, идущее в 100 милях на запад-северо-запад от Нордкапа курсом 70. Он сообщил, что «возможно в его составе имеются тяжелые корабли». Однако старший авиационный офицер в Норвегии, получивший донесение, жаждал точных разведданных. Считая, что воздушные разведчики должны сообщать ДОСТОВЕРНЫЕ факты, а не свои предположения, он опустил ту часть сообщения, которая относилась к «Дьюк оф Йорку». Около 11.00 сообщение было передано на «Шарнхорст».

— Донесение авиаразведки, герр адмирал, — сообщил Хинтце.

— Не говорите мне, что эти парни летают в такую погоду, — сказал Бей. Он прочитал сообщение и нахмурился. — Говорится о 5 кораблях. Но какого класса?

— Это могут быть наши эсминцы, — предположил Хинтце.

— Нет-нет. Йоханнесен не может зайти так далеко на юг. И это не конвой… Слишком мало кораблей и слишком близко к берегу… Это могут быть английские корабли.

Бей посмотрел на карту, подумал несколько минут. Затем снова прочитал сообщение.

— Ладно, Хинтце. Мы с этим ничего не можем поделать. Наша цель — конвой.

Бей продолжал свой 30-узловой рывок на север, незамеченный Барнеттом. В полдень линкор находился в 18 милях от крейсеров. Он взял влево, приведя «Шарнхорст» на западный курс. В серой пелене туч мелькали тусклые вспышки света. «Шарнхорст» мчался по бушующему морю, ветер срывал желтый дым с краев его трубы.

В 12.05 радар Барнетта снова нашел цель в 15,5 милях по пеленгу 75. Минутой позже, «Белфаст» отправил срочное донесение на «Дьюк оф Йорк». Следя за курсом и скоростью цели, Барнетт не сомневался в том, что это «Шарнхорст», разыскивающий тяжело груженный конвой, и сейчас немец идет прямо на него. Конвой в 10.30 двигался курсом 45°, теперь он быстро повернул на юго-восток. Барнетт лег на северо-восточный курс, держась между торговыми судами и немецким линкором. Ни Бей, ни Хинтце ничего не видели. Дневной свет, которого они так ждали, был унесен мрачным штормом, и видимость стала резко ограниченной. Вахтенные наблюдатели проводили часы на своих продуваемых ледяным ветром постах. Это были неопытные юнцы, и причудливый северный свет обманывал их. Туманное море, смешанное с брызгами и грязноватым туманом, воспринималось как фантасмагория. Но Хинтце, на которого тоже подействовало колдовство погоды, не доверял ему.

— Смотрите повнимательней, мальчики, — предупреждал он.

Курс был изменен на 240°, скорость 20 узлов. Бей тревожился. Радар испорчен, освещение очень плохое, от эсминцев нет донесений. Он чувствовал себя одиноким. Бей долго смотрел на море и начал ощущать приступы непонятного напряжения. Застывший подобно изваянию, он больше, чем любой другой немецкий офицер олицетворял пророческие слова, сказанные Редером еще 4 года назад:






«… они не могут сделать больше, чем показать, как следует отважно умирать».





Тикали секунды. Время — 12.20. Видимость — не более 11000 метров. Наблюдатель правого борта поднял бинокль и напряжено вглядывался в даль. Он опустил бинокль, протер глаза и снова посмотрел.

— Корабль прямо по курсу! — закричал он.

В тот же момент английские наблюдатели на мостике «Шеффилда» заметили неясную тень справа по носу. Бей и Барнетт встретились во второй раз.

Носовой дальномер «Шарнхорста» медленно вращался, носовые башни подняли вверх по 3 280-мм орудия каждая и повернулись вправо. Артиллерийский офицер сообщил вниз:

— Вижу цель!

Хинтце, сцепив руки за спиной, крикнул:

— Открыть огонь!

Когда «Шарнхорст» выровнялся после глубокого кивка влево, орудия дернулись, выплюнув оранжевое пламя и тучи серого дыма, который унес ветер. Пока снаряды Барнетта падали вокруг немецкого корабля, английские эсминцы отчаянно пытались выйти на дистанцию торпедного залпа. Но погода просто сошла с ума, и им это не удалось. 20 минут длилась артиллерийская дуэль на расстоянии 6 или 7 миль. «Шеффилд» был накрыт и получил легкие повреждения от осколков. В 12.33 «Норфолк» получил прямое попадание, и Бей увидел пожар, бушующий на его надстройках.

Но и «Шарнхорст» не ушел невредимым. Он получил несколько 152-мм и 203-мм снарядов с крейсеров и множество 120-мм с «Мушкетера». Бей не собирался отступать, так как знал, что уничтожение JB-55B отсрочит наступление союзников по крайней мере на месяц. Однако он находился в очень скверной ситуации. Свирепствующий шторм обещал усилиться, разбитый радар оставил «Шарнхорст» слепым, эсминцы сопровождения пропали, патрульные подводные лодки не могли подняться на перископную глубину в черном бушующем море.

— Это безнадежная ситуация, Хинтце, — сказал он с отвращением. — Без радара нам ничего не сделать. Я кончаю бой, курс на Альтенфиорд.

Капитан 1 ранга Хинтце уже был готов принять неизбежное. Для слепого корабля сражение с невидимым противником, обладающим рысьим зрением, означало ненужный риск. Он повернул «Шарнхорст» на курс 155 и увеличил скорость до 28 узлов. Менее чем в 200 милях от него лежал Бреннейсунн. Он мог войти в пролив около 20.00, пройти между норвежскими островами Сорей и Сейланд и встать на якорь в Альтенфиорде до полуночи. Хинтце позволил себе немного поразмышлять, как адмирал Бей выдержит разнос Гитлера, который, как Хинтце был уверен, неизбежно последует.

В 13.00 эсминцы Йоханнесена, все еще искавшие на юге хоть кого-нибудь, прошли в 10 милях от конвоя, не заметив его. Через 1 час 20 минут Бей приказал им вернуться в базу. В 14.30 капитан 1 ранга Хинтце включил корабельные громкоговорители и объявил, что конвой не найден, и поэтому «Шарнхорст» возвращается в Норвегию. По несколько моряков с каждого поста отправились на камбуз и забрали ломти черного хлеба и бачки дымящегося супа. Старые моряки проголодались и шумно собрались вокруг бачков, но зеленую молодежь, измученную беспощадными приступами морской болезни, мутило от одного вида и запаха пищи. Юнцы не представляли, что такое арктический шторм. Их муки усилились, когда «Шарнхорст» повернул на юг и врезался форштевнем в волну, бьющую в правую скулу. Гороподобные волны прокатывались над полубаком, затем началась болезненная качка, вращение и металлическое дребезжание и фонтаны брызг. Нос линкора взмывал высоко вверх, замирал и падал вниз, в черный вал, взрывающийся облаком пены. Следовал громовой удар, и все повторялось…

Бей и Хинтце не получили передышки, с кормы приближалось нечто, что держало их в нервном напряжении. Вскоре после поворота на юг Бей увидел, что английские корабли преследуют его. «Шеффилд» из-за аварии в машине не мог продолжать погоню, но «Белфаст» и поврежденный «Норфолк» вместе с 4 эсминцами следили за «Шарнхорстом» с помощью своих радаров. Большая скорость «Шарнхорста» позволяла Бею держаться далеко впереди англичан, и он едва мог видеть носовой бурун врага на крайнем пределе видимости. Затем все с метеорной быстротой переменилось. Слабое свечение, как от люминесцентной лампы, сильнее подчеркнуло мрак северной ночи. Бей не мог видеть преследующие крейсера, но знал, что они там, в 10–15 милях позади, доносят о его положении. Но кому?

В 15.30 Бей еще раз посмотрел на карту, его волновала таинственная точка, где более 5 часов назад были замечены «5 кораблей». Он закурил сигарету, выпуская дым через ноздри. Штурман «Шарнхорста» корветтен-капитан Эдгар Ланц ранее прочертил предполагаемый курс неизвестного корабля, и Бей видел, что он пересекает его курс на юге. Исключая случайные шифрованные передачи от вражеских кораблей за кормой, в эфире не было радиопереговоров. Он был бы рад, если бы Кумметц забрал плавучую крепость из его рук и приказал вернуться к беспорядочной рутине миноносного командования.

Бей вызвал Хинтце…

— Удвойте число наблюдателей.

Тем временем вице-адмирал Барнетт с помощью своего радара следил за Беем, посылая периодически донесения о его позиции на «Дьюк оф Йорк». Поэтому, не нарушая радиомолчания, адмирал Фрэзер пришпилил «Шарнхорста» к своей штурманской карте. К 16.00 он знал, что может отрезать Бею отступление. В 16.17 его собственный радар поймал «Шарнхорст» на расстоянии 22 мили по пеленгу 20. В то же время Бей поднял на ноги все военно-морское командование тревожной радиограммой «Меня преследуют вражеские корабли».

«Дьюк оф Йорк», следуя курсом 80°, быстро сближался с «Шарнхорстом». Эхо импульса, отражающееся от «Шарнхорста», было резким и четким, и Фрэзеру не было нужды точно следить за ним. Смертоносные 356-мм орудия «Дьюк оф Йорка» начали поворачиваться влево. Было достаточно времени, чтобы прицелиться. Хотя длинный призрачный корпус «Шарнхорста» еще не был виден в завывающей темноте, английские артиллеристы следили за целью с 16.30, ожидая своей очереди. Дистанция быстро сокращалась — 16, 14, 12 миль. В 16.40 артиллерийский офицер Фрэзера повторил:

— Пеленг цели 0-1-8, дистанция 2-0-0, двойной ноль.

— Открыть огонь, — перебил Фрэзер. — Пусть «Белфаст» осветит цель.

Через несколько минут последовала вспышка за кормой «Шарнхорста». Потом последовала вспышка высоко над левым бортом, и осветительный снаряд начал разбрасывать горящие искры по ветру. Планируя вниз на миниатюрном парашюте, он шипел и брызгал, а потом засверкал пронзительным светом, осветив немецкий корабль. Не зная, с какой стороны он атакован, Бей держал носовые башни развернутыми на ноль. На мгновение шок от осветительного снаряда парализовал его, однако, он опомнился и побежал в рулевую рубку, где капитан 1 ранга Хинтце выкрикивал приказ зенитчикам сбить снаряд.

— Что-то начинается, Хинтце.

— Ничего не видно, господин адмирал. Бей вглядывался темноту, следя за мрачным светом снаряда, отражающимся на волнах.

— Ничего! — повторил он через несколько минут.

И тогда Фрэзер открыл огонь. Бей увидел вспышки на горизонте по пеленгу 190°, и Хинтце приказал носовым башням развернуться направо. Орудия «Шарнхорста» начали описывать плавную дугу, но 6 721-килограммовых снарядов «Дьюк оф Йорк» уже чертили свою 6-мильную траекторию над черным океаном. Они злобно врезались в волны, забросав палубу «Шарнхорста» осколками. Бей посмотрел на вздымаюшуюся пену, обыскал взглядом сектор на правом крамболе и заметил в бинокль тусклый силуэт «Дьюк оф Йорк».

— Свинство! — закричал он. — Это линкор! Лево руля, Хинтце!

Завертелся штурвал, руль ответил, и «Шарнхорст» повернул на восток. Через мгновение Бей сообщил на берег:






«Я веду бой с линкором».





«Шарнхорст» находился в 70 милях севернее норвежского побережья и полным ходом двигался на восток, спасаясь от убийственного огня Фрэзера. К северу от него находился Барнетт, чьи осветительные снаряды рассеивали ночь. На несколько мгновений свет угас, но потом искрящиеся фонтаны осветительных снарядов, выпущенных с севера и запада, выросли вокруг убегающего корабля. Бей попал прямо в английскую ловушку. Его единственной надеждой было убежать от Фрэзера.

— Все машины, полный вперед! — крикнул он.

Следя за движением вражеских кораблей по вспышкам залпов, он увидел, что крейсера Барнетта тоже повернули на восток и следовали параллельным курсом, держась в 10 милях к северу от него. За кормой и слегка на юг находился мощный «Дьюк оф Йорк» с «Ямайкой» и 4 эсминцами. Топки ревели, вращались валы. «Шарнхорст» увеличивал скорость. 29 узлов, 30 узлов, 31 узел. Медленно немецкий корабль отрывался от Фрэзера, однако он все еще был в пределах досягаемости орудий английскою линкора. И роковой час настал. Послышался оглушительный удар стали о сталь, яростная вспышка света, и «Шарнхорст» получил прямое попадание в носовую башню, примерно в 50 метрах от мостика. Через несколько минут пламя перебросилось во вторую башню и зарядное отделение глубоко в барбете пришлось частично затопить, чтобы предотвратить взрыв. Расчет, скользя в ледяной воде, плескавшейся под ногами, спасал сухие заряды и продолжал обслуживать орудия. Но с пожарами справились, и башня была осушена.

Хинтце периодически поворачивал вправо, чтобы навести на Фрэзера уцелевшую носовую башню в помощь кормовой. Каждый раз во время поворота 150-мм орудия начинали стрелять, посылая 45-килограммовые снаряды во врага. Несколько раз «Дьюк оф Йорк» был накрыт 280-мм снарядами, его мачта была пробита, но других повреждений не было, и погоня продолжалась. Тяжелый английский линкор медленно одолевал. 356-мм снаряд врезался в главную палубу «Шарнхорста» возле кормовой башни. Хотя все орудия остались невредимы, свирепый пожар начал пожирать надстройки. Он представлял собой великолепную точку наводки для английских орудий.

Погоня продолжалась 2 часа. Еще одно попадание разбило систему вентиляции носовой башни, и ядовитый кордитный дым хлынул из замков орудий, делая невозможным их обслуживание. Несколько прямых попаданий в 150-мм орудия «Шарнхорста» перебили расчеты. Один снаряд, попав прямо над ватерлинией, прошел в котельное отделение № 1 и повредил паропровод. Люди вопили, когда обжигающий пар лизал их потную кожу, карабкались по раскаленным лестницам, пробираясь сквозь облака удушающего пара. Давление падало, падала и скорость. 25 узлов, 15 узлов, 10 узлов… Старший механик «Шарнхорста» корветтен-капитан Отто Кениг и его помощник фон Гласе прорвались в котельное отделение, наполненное туманом. Они выкрикивали команды, перекрывая свист пара.

Машинисты сумели изолировать разорванную магистраль. Указатель скорости на мостике стал показывать 16 узлов, 18 узлов, затем 22 узла. Вскоре скорость восстановилась, и «Шарнхорст» снова начал отрываться от «Дюк оф Йорк». В 18.20 английский линкор прекратил огонь.

Бей подождал несколько минут, затем посмотрел на карту, разыскивая укрытую гавань между Нордкапом и Альтенфиордом. «Шарнхорст» был избит. Его надстройки были разорваны и скручены самым причудливым образом. Под палубой кабели свивались клубками, продукты, одежда, книги, фотографии были разбросаны по кубрикам. Повсюду раненые офицеры и матросы заливали кровью стальную палубу, и повсюду валялись многочисленные трупы. Корабль был изранен и обожжен, но ниже ватерлинии повреждений не было, и он развил скорость 26 узлов. Кормовая башня действовала. Время — 18.30.

— Еще полчаса этим курсом, Хинтце, и мы можем поворачивать на юг, — сказал Бей.

Хинтце был уверен в корабле, который так хорошо сражался в трудных условиях. Он включил громкоговорители.

— Говорит капитан, — сказал он, откашлявшись. — Артиллеристы, механики и аварийные партии, я приношу вам мою глубокую благодарность. Ваше поведение под вражеским огнем было в лучших морских традициях. «Шарнхорст» всегда на коне!

Но через несколько минут наблюдатель крикнул:

— Два корабля на левой раковине!

Это были английские эсминцы «Сомарец» и «Сэвидж», мчавшиеся сквозь бурное море со скоростью 30 узлов. Кормовая башня и орудия левого борта «Шарнхорста» попытались поставить огневую завесу, но их стрельба была хаотичной и неточной. Пока все на мостике «Шарнхорста» смотрели влево, другой наблюдатель крикнул:

— Два корабля на правом крамболе!

Бей и Хинтце бросились на другое крыло мостика, чтобы увидеть «Скорпион» и «Стурд» в 2 милях впереди, пересекающими курс линкора. Немецкий корабль был окружен.

— Право руля! — заорал Хинтце рулевому. Медленно большой корабль начал разворачиваться, но команда запоздала. В 18.50, когда «Шарнхорст» почти повернул на юг, «Скорпион» и «Стурд» повернули на север, пройдя мимо него. Корабли разошлись на немыслимом расстоянии 2000 метров. С каждого эсминца в море нырнули 8 смертоносных торпед. Хинтце вывернул руль до отказа, чтобы корабль повернул, как можно круче. Прошли 2 минуты. 15 торпед прошли мимо, но одна попала в «Шарнхорст» прямо впереди мостика. Подводная вспышка пробежала по корпусу, линкор содрогнулся, и серая колонна воды обрушилась на помятые носовые башни.

К этой минуте «Сомарец» и «Сэвидж» приблизились на 1 милю с правого борта, выпустили 12 торпед и повернули на юг под шквалом немецкого огня. «Сомарец» был тяжело поврежден, его КДП был уничтожен, скорость упала до 10 узлов. Однако эсминец сумел скрыться в темноте. 3 торпеды попали в «Шарнхорст» — в районе миделя, в нос и корму. Ледяная вода хлынула в десятки течей в броневом поясе, люди тонули в заливаемых отсеках, отчаянно пытались открыть заклиненные двери. Краска и нефть загорелись, морская вода шипела на обугленных переборках. Свет погас. Аварийные партии рассыпались по заполненным дымом переходам, многие погибли в пламени. Множество мертвецов сгорело в аду вспыхнувшего авиабензина. В машинном отделении потоки воды обрушились вниз, под пайолы. Вода собиралась в булях и заставляла «Шарнхорст» тяжело раскачиваться. Когда механики заставили помпы работать, под полом уже бурлили тонны воды. Тем не менее, через 20 минут с затоплением носа и кормы справились, и Кениг сообщил, что помпы сдерживают поступление воды.

— Какую скорость мы можем дать? — спросил Хинтце.

— Я думаю, 22 узла, — ответил Кениг.

— Хорошо, держите ее. Мы скоро выскочим!

Но 22 узлов было недостаточно. К 19.00 «Дьюк оф Йорк» настиг спасающийся немецкий корабль и открыл огонь. Первый же залп накрыл «Шарнхорст», два следующих попали в корму и ангар, вызвав новые пожары в надстройке и под палубой. Теперь «Шарнхорст» превратился в погребальную ладью с сотнями мертвецов, разбросанных по палубам. Качка бесцеремонно швыряла их тела. Повсюду сквозь рваную сталь пробивалось пламя и валил дым.

Бей и Хинтце решили сражаться до конца. Все 280-мм снаряды были перенесены в корму, в последнюю действующую башню. Следя за вспышками залпов «Дьюк оф Йорк» в 5 милях, Бей знал, что он обречен, и неожиданно испытал облегчение именно теперь, когда была потеряна всякая надежда. Новые тонны воды полились в пробоины, и Кениг устало сообщил, что помпы не справляются с ней. Борт ушел под воду, и скорость упала до 15 узлов. Хинтце приказал уничтожить все секретные документы, а Бей послал радиограмму в штаб РВМ:






«Мы будем сражаться до последнего снаряда».





В 19.11, когда скорость упала до 10 узлов, Бей получил сообщение от Деница:






«Подводным лодкам и эсминцам приказано идти в район боя на полной скорости».





Бланк радиограммы выпал у него из рук.

Последняя башня «Шарнхорста» была разбита снарядами «Дьюк оф Йорк», и только 2 или 3 150-мм орудия еще могли стрелять. Но адмирал Фрэзер понял, что вряд ли сможет потопить «Шарнхорст», имеющий отменное разделение на отсеки, артиллерийским огнем. Он передал своим кораблям:






«Покинуть район цели всем, кроме кораблей, имеющих торпеды, и 1 эсминца с прожекторами».





Крейсера и эсминцы Фрэзера подошли, чтобы нанести последний удар. Хинтце вызвал командира 150-мм плутонга левого борта и сказал:

— Все зависит от вас. Главный калибр молчит.

К 19.30 «Шарнхорст» так накренился на правый борт, что волны начали захлестывать палубу. Из-за крена уцелевшие орудия уже нельзя было наводить. Хинтце поглядел на вьющийся дым. Отблески пламени играли на его усталом лице, покрытом кровью от многочисленных порезов осколками стекла. Он вызвал Кенига и сказал:

— Заканчиваем. — Затем включил громкоговорители. — Разобрать спасательные жилеты. — Немного помедлил и добавил. — Команде покинуть корабль.

«Шарнхорст» еле полз на 5 узлах, сначала на север, потом круто повернул на юг. Сотни офицеров и матросов собрались на скользкой, облизываемой волнами палубе. Но внизу оставались еще сотни, пытавшихся пробиться сквозь завалы обломков, заклиненные люки, пламя и воду. Для старых моряков это было последнее испытание отваги, для молодых рекрутов — ужасные муки.

На главной палубе капитан 1 ранга Хинтце собрал моряков вокруг себя и проверил их спасательные жилеты. Контр-адмирал Бей сказал зычным голосом:

— Если кто-нибудь из вас спасется, он должен передать привет родным тех, кто погиб, и сказать, что они выполнили свой долг до конца.

Затем он повернулся к Хинтце и протянул руку:

— Ауфвидерзеен, Юлиус.

— Ауфвидерзеен, Эрих.

Молодой моряк сунул голову в орудийную башню и крикнул:

— Выходите! Приказано покинуть корабль!

Но два старших унтер-офицера не двигались. Виббельсхоф, сидя в кресле наводчика, спокойно курил сигарету. Он сказал:

— Я остаюсь там, где мое место. Хайль Германия! Хайль фюрер!

Его товарищ Моритц ответил:

— Я остаюсь с тобой.

Смертельное кольцо сжималось. «Дьюк оф Йорк» повернул на север, чтобы уйти от свалки, пока 3 крейсера и 8 эсминцев кружили вокруг дымящейся жертвы. По очереди «Оппортюн», «Вираго», а потом «Мушкетер» и «Матчлесс» выпустили торпеды. Левые леера «Шарнхорста» уже касались воды, но он все еще двигался со скоростью 3 узла, рассеивая обломки, покореженные плотики и людей в море. Теперь в воде оказались сотни людей, пробивающихся сквозь толстый слой нефти, в котором отражались пожары «Шарнхорста». А затем подошли торпеды, швырнув в воздух обломки и пловцов. Корабль содрогнулся в финальной конвульсии, когда взорвались погреба. В 19.45 корма поднялась, обнажив винты, и с грохотом могучего потопа он нырнул на дно на глубину 300 метров, унеся с собой сотни людей. Его могила находится в точке 72°16′ с. ш. 28°41′ в. д.

Несколько минут спустя, «Белфаст» подошел к клубящейся дымовой туче, чтобы провести торпедную атаку, однако нашел лишь обломки и мертвые тела, раскачивающиеся на волнах. К нему присоединились «Норфолк» и несколько эсминцев, чтобы разыскать спасшихся. Но их было мало. «Скорпион» и «Матчлесс» подобрали только 36 полузамерзших, покрытых нефтью матросов со спасательных плотиков. Они дрожащими голосами пели старую песню немецких моряков: «На могилах моряков не цветут розы».




Глава 9

Прощание с флотом


«Скоро увидишь ты сам, как от весел вспенится море,

Факелы грозно блеснут, озарится пламенем берег,

Если себя на Ливийской земле Аврора застанет…»

    

Вергилий, «Энеида»






После потопления «Шарнхорста» «Тирпиц» остался единственным боеспособным германским линкором, который мешал союзникам беспрепятственно проводить конвои в Мурманск. «Лютцов», один из 3 кораблей, переживших припадок злобы Гитлера, стоял в доке в Германии, ремонтируя машины. Англичане пока еще не знали, что грозный «Тирпиц» при всей своей колоссальной мощи, был сейчас не более чем символом. Он подвергался постоянным налетам авиации союзников на своей стоянке в норвежском фиорде, однако бомбы не могли причинить серьезного вреда его толстым броневым палубам. Первый и единственный раз он продемонстрировал свое значение как боевой корабль в сентябре 1943 года, когда вместе с «Шарнхорстом» и 10 эсминцами совершил рейд на Шпицберген, уничтожив норвежскую метеорологическую станцию. 10 сентября британские разведывательные самолеты сообщили, что он вернулся в Каафиорд, один из заливов более часто используемого Альтенфиорда. И вскоре германский линкор получил сокрушительный удар.

Какое-то время назад англичане убедились, что все их воздушные налеты только царапают краску на надстройках линкора. Рейд на Шпицберген укрепил их в этом мнении. Так как Королевскому флоту приходилось держать слишком много кораблей в готовности, чтобы помешать его прорыву в Атлантику, то следовало найти хоть какой-то способ потопить его или, по крайней мере, вывести из строя до конца войны. Англичане решили использовать сверхмалые подводные лодки — миджеты.

Жизнь даже на больших подводных лодках не отличается большим комфортом. Зато жизнь в миджетах почти невыносима. Эта крошечная лодка от носа до кормы имеет длину менее 15 метров при максимальном диаметре 1,7 метра, и среди экипажей миджетов нет места людям, страдающим клаустрофобией. Она больше похожа на диковинную игрушку, чем на оружие. Однако миджеты все-таки не были игрушками, так как несли по 2 мины весом 1800 килограммов каждая. Сверхмалые лодки должны были сбросить эти мины под килем стоящего на якоре «Тирпица». Такая атака не была чем-то совершенно новым. В последние дни Первой Мировой войны 2 итальянских боевых пловца Розетти и Паолуччи перебрались через боковое заграждение австрийской гавани Пола и потопили линкор «Вирибус Юнитус», укрепив подрывные заряды у него на корпусе.

Но подобная операция не столь проста, как кажется на первый взгляд. Некоторые из поседевших британских морских волков скептически оценивали ее шансы на успех. Прежде всего, северную Шотландию от подходов к Альтенфиорду отделяет более 1000 миль холодного моря. Это означает, что миджеты придется вести на буксире к берегам Норвегии по возможности незаметно для германских патрульных самолетов и подводных лодок. Во-вторых, якорная стоянка «Тирпица» имела глубоко эшелонированную противолодочную оборону. От штурманов миджетов требовалось исключительное искусство, чтобы прорезать сети и провести свои лодки прямо под киль «Тирпица». И, в-третьих, в операции должны были участвовать специальные экипажи, которым требовалась длительная подготовка. Это лишило бы подводные силы Королевского флота большого количества ценного персонала. Однако английский флот считал, что в данном случае цель оправдывает средства, и началась подготовка.

Вскоре после того, как «Тирпиц» снова был замечен в Норвегии, 6 миджетов были отправлены на север на буксире у больших подводных лодок. Планировалось установить мины не только под «Тирпицем», но и под «Шарнхорстом» и даже «Лютцовом». Англичане считали, что и этот корабль тоже находится в Альтенфиорде. Однако «Лютцов» стоял в доке на ремонте, а «Шарнхорст» перешел в другой фиорд, чтобы провести артиллерийские учения. Поэтому «Тирпиц» остался единственной целью. Из 6 миджетов, которые покинули Шотландию, только 4 добрались до горла Альтенфиорда. 2 сверхмалые лодки погибли на переходе, так как волнение оказалось слишком сильным. Еще на одном миджете перед началом атаки сломался электромотор, поэтому в операции участвовали всего 3 лодки.

Утром 23 сентября 3 сверхмалые лодки проникли в Альтенфиорд и подошли к сетям, окружающим «Тирпиц». Одна из них не сумела прорваться через сети и погибла. Зато оставшиеся 2 — Х-6 и Х-7,- осторожно используя свои крошечные перископы, подошли к самому борту «Тирпица» и сбросили подрывные заряды под его огромный киль. После этого Х-6 лейтенанта Кэмерона выскочила на поверхность рядом с германским линкором. Люки лодки распахнулись, и 4 человека экипажа выбрались наружу с поднятыми руками, сдаваясь в плен. Катер доставил их на борт «Тирпица», и сонный корабль немедленно ожил. Загремели пронзительные звонки колоколов громкого боя… «Задраить водонепроницаемые двери»! Люди носились по трапам вверх и вниз. Командир корабля, капитан 1 ранга Мейер, приказал водолазам немедленно спуститься под воду и выяснить, установили англичане магнитные мины на корпусе корабля или нет. Потом он решил как можно быстрее отодвинуть «Тирпиц» с опасного места, выбирая якорные канаты на тот случай, если мины сброшены на дно. Сразу после этого на поверхность выскочила Х-7 и была обстреляна караулом из винтовок. 2 человека экипажа успели выбраться из тонущей лодки. Они подплыли к бую и тоже были подняты на борт линкора. Заросшие, грязные, мокрые и усталые английские моряки получили по стаканчику шнапса, после чего их начал допрашивать офицер, знающий английский язык. Они отмалчивались, не желая отвечать, почему они так часто и нервно поглядывают на свои наручные часы.

Тем временем капитан 1 ранга Мейер приказал разводить пары. Все это время он оставался совершенно спокоен. Многие младшие офицеры в панике суетились и натыкались друг на друга, выкрикивая противоречивые приказы. Через несколько минут после 8.00 «Тирпиц» начал двигаться. Но в 8.12, когда линкор успел проползти всего несколько метров, СЛУЧИЛОСЬ. Под левым бортом у него прогремели 2 взрыва, и он начал раскачиваться и вибрировать. Люди были сбиты с ног, когда почти одновременно взорвались все 4 мины, установленные миджетами. Книги полетели с полок, лампы погасли. Огнетушители выскочили из креплений на переборках, заливая пеной все вокруг. Чашки и тарелки разлетелись по палубе. В машинном отделении люди просто оглохли на несколько минут, когда ревущая ударная волна прокатилась по кораблю. Потребовалось какое-то время, чтобы оглушенный экипаж «Тирпица» пришел в себя. Капитан 1 ранга Мейер, явно потрясенный ужасной силой взрыва, начал выслушивать рапорты аварийных партий. Через несколько минут он узнал, что корпус разорван в 2 местах, но затопление взято под контроль и корабль не затонет. После этого он спустился с мостика, чтобы встретиться с британскими подводниками. Он произнес несколько фраз по-немецки. Другой офицер перевел его слова:

— Капитан говорит, вы смелые люди. Он салютует вам!

Британские моряки, которые потом были помещены в лагерь для военнопленных, большой радости не испытывали. Их глодало неприятное подозрение, что они не сумели нанести линкору серьезных повреждений. Но в действительности, хотя «Тирпиц» и остался на плаву, атака приковала его к месту на 6 месяцев. Силой взрыва одна из башен была выброшена из шарового погона, на котором она вращалась. Часть систем управления огнем, в том числе вычислители и дальномеры, была повреждена. Одна из турбин была просто сорвана с фундамента. Все эти повреждения экипаж линкора сумел исправить, не считая заклиненной башни. Но страшный взрыв, едва не оторвавший «Тирпицу» корму, повредил слишком много шпангоутов. Это означало, что корабль больше не может дать полный ход.

Экипажи миджетов, сами того не зная, лишили огромный линкор одного из его главных преимуществ — высокой скорости. Фактически они подписали ему смертный приговор, хотя казнь была отсрочена.

Весна 1944 года началась самыми неблагоприятными предзнаменованиями для немцев. Русские прорвались через польскую границу, в Италии войска союзников высадились в Анцио, в тылу у немцев. Через 2 месяца советские легионы перешли границу Румынии. Злосчастный «Шарнхорст» покинул свой скалистый фиорд и уже больше не вернулся. «Тирпиц» наконец оправился от полученного удара, но теперь он остался совершенно один. Только этот линкор угрожал следующим в Мурманск транспортам с военным грузами, в которых так нуждался Советский Союз.

3 апреля к залатанному «Тирпицу» подошли буксиры, чтобы вывести его из Каафиорда, где он провел всю зиму, в более широкий Альтенфиорд. Линкор должен был провести испытания отремонтированных машин. День был холодным и чистым, в воздухе отчетливо запахло весной. Экипаж корабля совершенно обленился за долгие месяцы вынужденного безделья в темном пустынном фиорде, но теперь моряки словно проснулись и лихорадочно засуетились. Глухое ворчание корабельных турбин обещало нечто новое.

Однако англичане не спускали глаз с норвежского фиорда. Их агентура исправно сообщала о ходе ремонта германского корабля, и англичане узнали, когда он снова превратился в реальную угрозу для русских конвоев. Штабы уже определили, что даже одна успешная атака линкором конвоя, следующего в Мурманск, приведет к затягиванию войны как минимум на месяц. Целый месяц ожесточенных боев, гибели тысяч людей, новых тяжких испытаний.

Следующим конвоем в Россию был JW-58, состоявший из 48 судов под прикрытием авианосцев, крейсеров и эсминцев. Британское Адмиралтейство опасалось, что «Тирпиц» может попытаться сорвать такой ценный приз, а потому отправило для прикрытия конвоя 2 соединения, в состав которых входили эскадренные авианосцы «Викториес» и «Фьюриес», а также 4 малых эскортных авианосца. Истребители и бомбардировщики «Барракуда» на их палубах начали прогревать моторы как раз в тот момент, когда «Тирпиц» начал первые ходовые испытания в широком фиорде. Внезапно тишину весеннего северного утра пронзило ядовитое жужжание вражеских самолетов, которые проскочили над самыми горами, окружающими фиорд. Германский корабль был захвачен полностью врасплох. Первые бомбы упали буквально через несколько секунд после того, как на корабле прогремели звонки боевой тревоги. И тут же из сонной воды фиорда начали вырастать клокочущие столбы коричневой воды, а на палубе «Тирпица» засверкали яркие вспышки разрывов тех бомб, которые нашли свою цель. Германские орудия выплюнули языки пламени навстречу пикирующим самолетам. Через несколько минут атака завершилась, и самолеты снова скрылись за вершинами горных хребтов. Злосчастный линкор остался стоять, окутанный дымом и пламенем. Он был страшно изуродован 15 прямыми попаданиями и беспомощно дрейфовал по фиорду, как загарпуненный кит. Ни одна бомба не пробила броневую палубу, однако надстройки превратились в груду пылающих развалин. Часть орудий средней артиллерии теперь была просто скрученным железом. Самолет был сброшен с катапульты. Свист пара из разорванных трубопроводов смешивался с треском огня. Десятки людей кричали, корчась в лужах крови.

Остальные, оглушенные и отравленные дымом, неподвижно лежали на палубах. Едва экипаж «Тирпица» оправился от шока внезапного воздушного налета, как прибыла вторая волна британских самолетов. На сей раз зенитчики были наготове, и британские пилоты не сумели нанести новых повреждений окутанному дымом линкору. Однако экипаж потерял 170 человек убитыми и более 300 ранеными. «Тирпиц» с трудом пополз обратно в тень отвесных скал Каафиорда зализывать свежие раны.

Через 9 дней после атаки гросс-адмирал Дениц сообщил Гитлеру в ставку Бергхоф о дальнейших планах использования корабля. Дениц писал:






«Линкор следует отремонтировать и по-прежнему держать в Северной Норвегии. Так следует поступить, даже если он получит новые повреждения. Невзирая на то, сколько сил и средств придется затратить, ремонт следует завершить, Маловероятно, что „Тирпиц“ удастся использовать в случае вторжения. Даже, если не считать того факта, что „Тирпиц“ связывает крупные силы врага, находясь в северной Норвегии, будет грубой ошибкой отзывать его в Германию, так как опасность воздушных атак в германских портах гораздо выше».





Гитлер полностью согласился с предложениями Деница. «Тирпиц» продолжил свою активную, если ее так можно назвать, службу. Однако он превратился в беспомощную угрозу и потенциальную жертву.

Но теперь и сам Адольф Гитлер попал в железные тиски. 4 июня 1944 года союзники захватили Рим. На рассвете 6 июня американские, британские и канадские солдаты высадились во Франции. Чуть позднее русские снова пересекли финскую границу, а в начале июня Красная Армия выбила остатки немецкого гарнизона из Минска. Рейх умирал. Многим высокопоставленным военным лидерам казалось, что Гитлер, обманывая себя и всех окружающих посулами создать неслыханное чудо-оружие, тащит в пылающую могилу всю Германию. Под руководством генерала Людвига Бека, который порвал с Гитлером еще в 1938 году в знак протеста против вторжения в Чехословакию, сложился антигитлеровский заговор. К нему удалось привлечь нескольких старших офицеров, в том числе графа фон Штауффенберга.[27 - Бека убрали совсем по другой причине, прежде всего — из-за его чрезмерной популярности в армии, что для Гитлера было неприемлемо. А слухи о серьезных разногласиях в германском руководстве по поводу вторжения в Чехословакию преувеличены (вероятнее всего, сознательно, для оправдания немецких старших офицеров). Никакой необходимости привлекать Штауффенберга к заговору не было, так как он был одним из вдохновителей этого заговора.]

Был выработан детальный план захвата командования Вермахтом. 20 июля Штауффенберг отправился в Растенбург и попытался убить Гитлера. Он должен был установить бомбу с часовым механизмом. Однако взрыв цели не достиг, и последовала кровавая чистка офицерского корпуса. Многие последователи Века были уничтожены, а само антигитлеровское движение просто перестало существовать. Хотя Гитлер и спасся при взрыве бомбы, он не мог избегнуть своего рока. Смерть надвигалась на него, подобно финалу древнегреческой трагедии. В середине августа войска союзников высадились в южной Франции, а через 10 дней был освобожден Париж. Гигант «Тирпиц» тоже был обречен на гибель.

Через 3,5 месяца после апрельской воздушной атаки еще одна группа истребителей и «барракуд», стартовавшая с палуб 3 британских авианосцев, пронеслась над мрачными приполярными горами. На сей раз застать немцев врасплох не удалось. Сотни постов постановки дымзавес, вроде тех, что работали в Бресте, укрыли фиорд непроницаемым одеялом искусственного тумана, и бомбардировщики не добились ни одного попадания. Затем, начиная с 22 августа, 5 авианосцев, крейсирующих на подходах к Альтенфиорду, провели несколько атак. Однако они добились только одного попадания бомбой, которая вдобавок не взорвалась. Англичанам эти воздушные налеты обошлись довольно дорого, а результатов они не принесли никаких. Но пока «Тирпиц» оставался на плаву, упрямые англичане не отказывались от попыток уничтожить его.

Чтобы справиться с непреодолимым препятствием в виде системы постановки дымовых завес, следовало любой ценой добиться внезапности атаки. Это требовало тщательного планирования операции и приводило к серьезному риску для участников атаки. Но имелось еще одно крупное препятствие. Длинный корпус линкора прикрылся сверху, как черепашьим панцирем, броневой палубой толщиной 200 мм.[28 - Автор преувеличивает. Суммарная толщина бронепалуб «Тирпица» равнялась 150 мм (100 мм и 50 мм). 200 мм бронепалуба была только у одного корабля XX века — линкора «Ямато».] Слой закаленной стали начинался в 50 метрах от носа и имел длину 150 метров, заканчиваясь позади кормовой башни. Он прикрывал машинные отделения корабля и артиллерийские погреба. Даже если будут затоплены незащищенные нос и корма линкора, он останется на плаву. В апреле при налете «барракуд», которые засыпали «Тирпиц» 227-кг и 454-кг бомбами, они не сумели пробить этот почти неуязвимый броневой щит. Следовало найти какой-то иной путь.

Англичане решили испробовать исполинские 6-тонные бомбы, которые использовались для разрушения особо прочных толстых железобетонных конструкций, вроде дамб и укрытий подводных лодок. Эти чудовищные снаряды были детищем доктора Барнса Уоллиса, работавшего на фирму «Виккерс». Они наверняка пробили бы палубу «Тирпица», если сбросить их с нужной высоты. Для такой задачи подходил только один самолет на свете — бомбардировщик КВВС «Ланкастер». Однако путешествие из Англии до Альтенфиорда и обратно лежало за пределами возможностей этого самолета, ему не хватало нескольких сотен миль. Чтобы решить проблему, КВВС запросили у русских разрешение посадить «ланкастеры» на аэродром вблизи Архангельска, чтобы провести атаку оттуда. В начале сентября самолеты покинули Шотландию, пробились через завесу дождей и сели в России, где были по новой заправлены бензином. На рассвете 15 сентября они взлетели с аэродрома Ягодник, пересекли Белое море, снизились до уровня облаков и направились на юго-запад, к норвежскому побережью. Через 4 часа они подлетели к Альтенфиорду.

Вовремя предупрежденные наблюдателями, разместившимися на всех горных вершинах, немцы запустили аппаратуру постановки дымзавес за несколько минут до того как первый самолет показался над запорошенными снегом берегами фиорда. Британские бомбардиры не видели совершенно ничего, кроме смутных очертаний мачт «Тирпица», еле виднеющихся в завитках белого дыма. Сбрасывать бомбы пришлось практически вслепую. Под самолетами шевелилось море дыма, в котором не существовало никаких ориентиров. Однако после того, как бомбы нырнули туда, вверх взлетел столб черного дыма, который коснулся низких облаков. Он раскачивался, подобно голове кобры. Самолеты взяли курс домой, но пилотам оставалось лишь надеяться, что они добились хотя бы одного прямого попадания. Ничего определенного летчики сказать не могли. Но они действительно добились своего.

Одна из могучих бомб, пробив слой искусственного дыма, ударила в носовую часть «Тирпица», словно палица Геркулеса. Она прошила насквозь все палубы, пробила киль и взорвалась под кораблем. Извержение ужасного вулкана скрутило стальные листы, словно это была тончайшая фольга. Но попадание пришлось слишком близко к форштевню, вне пределов броневой цитадели. «Тирпиц» остался на плаву.

Однако теперь не было причин подвергать этот израненный и окровавленный корабль новым испытаниям. Антверпен и Брюссель находились в руках союзников. Финны прекратили безнадежную борьбу против русских. Американские авангарды пересекли границу Германии. Через 2 дня целый легион британских парашютистов должен был высадиться в Арнеме.

Дениц знал, что наступление русских в северной Норвегии может поставить под угрозу безопасность его последнего линкора. Поэтому он приказал командиру «Тирпица», капитану 1 ранга Веберу, перевести корабль в Тромсе. Этот порт находился на 100 миль южнее Альтенфиорда. Избитый «Тирпиц» теперь мог делать всего 6 или 7 узлов. Он выполз из своего логова и потащился на юг, к маленькому островку Хакой возле Тромсе. Там он должен был оставаться в роли плавучей крепости, цементируя германские оборонительные позиции вокруг этого города.

Едва только якорь линкора шлепнулся в холодную воду залива, как норвежские патриоты тут же передали по радио сообщение о появлении «Тирпица» в Тронхейме. И снова перед КВВС встала трудная задача. Хотя Тромсе находился на 100 миль ближе к английским аэродромам, что означало сокращение общей протяженности полета на 200 миль, все-таки «Тирпиц» находился на самом пределе дальности полета «ланкастеров».

Эскадрилью бомбардировщиков начали готовить к операции. С самолетов снимали абсолютно все лишнее, чтобы облегчить их. На «ланкастерах» установили дополнительные топливные баки и более мощные моторы. Специалисты-метеорологи следили за погодой, как зоркие ястребы, ловя малейшие признаки улучшения. Однако северные боги сделали им роскошный подарок, отмерив несколько тихих солнечных дней перед началом сезона зимних штормов, густых туманов, постоянных метелей и проливных холодных дождей. 29 октября метеорологи сообщили, что, по их мнению, небо над «Тирпицем» будет чистым. Эскадрилья взлетела. Когда самолеты прибыли к Тромсе, погода начала ухудшаться. Облака уже почти укрыли «Тирпиц», поэтому бомбардирам пришлось швырять 6-тонные бомбы сквозь пелену туч. Они вернулись в Шотландию, оставив «Тирпиц» на плаву.

Следующие 2 недели погода оставалась единственным союзником капитана 1 ранга Вебера, так как над Тромсе держались густые тучи. Наконец берлинские стратеги решили Дать одинокому линкору хоть какое-то прикрытие. Эскадрилья «мессершмиттов», которая сражалась в северной Финляндии, была переброшена на аэродром Бардуфосс, самый хороший аэродром вблизи Тромсе. Немецкие истребители были подготовлены к действиям 12 ноября 1944 года, как раз в тот день, когда «ланкастеры» провели вторую атаку линкора. На сей раз британские бомбардировщики пересекли береговую черту Норвегии и вышли в атаку со стороны суши, то есть с совершенно неожиданного направления. Этот маневр создал у истребителей в Бардуфоссе впечатление, что налет нацелен на их аэродром. Поэтому вместо того чтобы прикрывать «Тирпиц», они собрались над собственной базой, ожидая появления бомбардировщиков. Капитан 1 ранга Вебер пришел в возбуждение, когда услышал шум моторов приближающихся «ланкастеров». Система постановки дымзавес, работавшая в Альтенфиорде, в Тромсе еще не была развернута, и небо над головой оставалось совершенно чистым. Он потребовал немедленно прислать истребители.

— Какой дьявол задерживает их там?! — спрашивал он.

Синий и белый флаги, предупреждающие о воздушном налете, взлетели на мачту «Тирпица». Матросы разбежались по боевым постам. Загрохотали зенитные орудия, выбрасывая раскаленную сталь навстречу приближающемся «ланкастерам». Небо испятнали клубки разрывов. Однако бомбардировщики, держась на высоте 4300 метров, прошли над якорной стоянкой линкора. Открылись створки бомболюков, бомбардиры поймали линкор на перекрестие прицелов, и град 6-тонных бомб обрушился на неподвижный «Тирпиц». Первые 2 бомбы прошли мимо. Однако третья попала в цель, и летчики увидели ослепительную вспышку в средней части корабля. Вверх взлетел столб огня и стальных обломков. Еще одна бомба попала в кормовую башню, подбросив ее в воздух. Тяжелые стальные шары, на которых вращалась башня, полетели, словно шарики для пинг-понга. Их потом находили даже на улицах Тромсе. Густая туча дыма окутала корабль, но бомбы продолжали падать. При взрывах были видны огромные клубки пламени. Затем прогремел ужасный взрыв, когда сдетонировали артиллерийские погреба корабля. По воде растекся слой нефти, повсюду вспыхивали пожары. Корабль превратился в груду скрученной стали, извергающую клубы дыма. На залитых кровью палубах валялись изуродованные тела. Когда дым рассеялся, оказалось, что «Тирпиц» сильно накренился на левый борт. Внизу, в отсеках, лавина посуды, скамеек, кресел, письменных столов, шкафов полетела по накренившимся палубам. С грохотом и лязгом срывались с болтов небольшие механизмы. Все эти груды дерева и металла наглухо блокировали коридоры и люки. Сотни офицеров и матросов оказались в ловушке. Десятки мертвых моряков плавали в холодной воде на спасательных жилетах в нескольких метрах от перевернувшегося линкора. Его исковерканные надстройки и сломанные мачты ушли вниз, открыв солнечному свету округлое красное брюхо. Затем из воды поднялись 3 огромных винта, и корабль осел на дно. Кучки матросов цеплялись за киль.

Но еще десятки моряков оказались в ловушке внутри корабля. Они испытали все ужасы смерти, когда темные отсеки начали переворачиваться. Вода, клокоча, медленно заполняла их. Одна группа моряков кое-как поползла вверх. Они протискивались через люки и сумели-таки пробиться в перевернутое машинное отделение. Здесь они вскарабкались к самому днищу и начали стучать молотками по корпусу. Через несколько минут они услышали ответный, стук снаружи. Теперь можно было ждать спасения. Но им пришлось провести еще 8 часов в темноте, вдыхая спертый воздух, пропитанный запахами разлившейся нефти и смерти. Внезапно струя искр полетела вниз из-под палубного настила, когда ацетиленовый факел прорезал листы обшивки. К 17.00 заживо погребенные снова вышли на свободу. Вторая группа, находившаяся в другом отсеке, была освобождена рано утром на следующий день. Еще 20 моряков утонули в затопленных отсеках. Они отчаянно стучали по корпусу, извещая о приближении смерти, спасатели лихорадочно резали одну переборку за другой, но проиграли эту гонку.

Капитан 1 ранга Вебер и почти 1400 человек его экипажа погибли вместе с «Тирпицем», последним германским линкором в Атлантике. Часть уцелевших моряков была переведена в армию, чтобы сражаться на суше. Для настоящего моряка это было ужасным позором. Но к этому времени уже 80 % личного состава германского флота сражались на берегу. И лишь остатки продолжали воевать на подводных лодках и немногих уцелевших надводных кораблях.

В том же месяце столкнулись тяжелый крейсер «Принц Ойген» и легкий крейсер «Лейпциг». Оба крейсера проводили учебные плавания, на что их обрек приказ Гитлера. «Лейпциг» неудачно пересек курс тяжелого крейсера, и тот разрезал его практически пополам позади мостика. Оба корабля сумели вернуться в порт, где и простояли до конца войны.

Пока холодные зимние ветры свистели над Европой, железное кольцо армий союзников постепенно стягивалось вокруг тающей империи Гитлера. Последнее отчаянное контрнаступление немцев в Бельгии, названное Битвой за Бельгию, стало лебединой песней нацистской военной машины. В середине января 1945 года германский фронт покатился назад под сокрушительными ударами американской 3-й армии, солдаты которой прибыли в Европу только благодаря тому, что морская мощь расчистила им дорогу. 17 января русские захватили Варшаву, но произошло это через несколько месяцев после того, как они предали отважного польского генерала Т. Бур-Комаровского.[29 - Имеется в виду Варшавское восстание. Советские войска не оказали никакой помощи восставшим, и немцам удалось его подавить. Эта операция советских войск выводит нас в сферу следующей мировой войны. (Существует и другая версия этих событий, на которой настаивал, в частности, командующий войсками 1-го Белорусского фронта генерал К. Рокоссовский. По его утверждению, фронт, вышедший к Висле после непрерывного наступления из района восточнее Бобруйска, просто не мог форсировать реку вследствие потерь и перенапряжения коммуникаций. По крайней мере, некая-то доля истины в этой версии имеется).]

В феврале начало закатываться и Восходящее Солнце. Американские морские пехотинцы обессмертили свои имена, подняв простреленный флаг на вершине горы Сурибати на острове Иводзима. С наступлением весны предзнаменования победы союзников становились все отчетливей. В марте генерал Паттон, как всегда обвешанный пистолетами, форсировал Рейн. Через месяц американские и советские солдаты встретились на Эльбе. Несчастный Петен был захвачен и отдан под суд. Обесчещенный Муссолини и его любовница Клара Петаччи были расстреляны в местечке Комо, после чего их трупы были повешены вверх ногами. 30 апреля 1945 года в своем бункере под рейхсканцелярией совершил самоубийство Адольф Гитлер. Вместе с ним ушла из жизни Ева Браун. Вечером того же дня гросс-адмирал Карл Дениц получил сообщение, что Гитлер назвал его своим преемником, обойдя толстого Геринга. Рейхсмаршал несколько дней назад попытался доказать сумасшествие Адольфа Гитлера, чтобы самому захватить пост рейхсканцлера. Этого человека, которого «Рейхсмарине» ненавидели чуть ли не больше союзников, Адольф Гитлер перед смертью снял с поста командующего «Люфтваффе» и приговорил к расстрелу. Но Геринг сумел спрятать свою жирную тушу где-то в развалинах Германии и был позднее схвачен союзниками.

1 мая 1945 года Дениц стал главнокомандующим всеми вооруженными силами Германского Рейха. Однако он пробыл на этом посту всего неделю. Берлин уже пал. Рано утром 7 апреля Дениц согласился на безоговорочную капитуляцию Германии. Но в течение этой последней недели он приказал всем оставшимся морских и сухопутным силам обеспечить эвакуацию миллионов немцев из Восточной Германии, чтобы спасти их от русского террора. Германия уже начала выползать из руин и праха, но другое кольцо огня и стали постепенно сужалось вокруг ее бывшего союзника — Японии. В августе на Хиросиму и Нагасаки обрушились атомные бомбы, и Японская империя склонилась перед неизбежностью.

От «Рейхсмарине», который существовал в 1939 году, сейчас остались только воспоминания. «Гнейзенау», тяжело поврежденный взрывом бомбы после прорыва через Ла-Манш, сейчас представлял собой просто плавучую баржу. Он был затоплен в порту Гдыня, чтобы заблокировать фарватер гавани, возвращенной полякам. Изуродованный, частично уже разобранный корпус стал сомнительным трофеем русских. «Адмирал Хиппер», трудно узнаваемый в причудливых черных и красных пятнах камуфляжной окраски, был под завязку нагружен сборочными узлами и запасными частями для подводных лодок. Он был затоплен в Киле вместе с множеством подводных лодок и тяжело поврежденным легким крейсером «Эмден». Два «карманных линкора» кончили не лучше. Оба были тяжело повреждены бомбами. «Адмирал Шеер» перевернулся в Киле, а «Лютцов» был затоплен в Свинемюнде. Обломки обоих кораблей пережили войну и были вместе с уцелевшими эсминцами, подводными лодками, миноносцами и вспомогательными судами разделены между победителями. Таким образом, к концу войны только 2 крупных корабля сохранили относительную боеспособность — тяжелый крейсер «Принц Ойген» и легкий крейсер «Нюрнберг». Это было все, что осталось от надводного флота «Рейхсмарине» после 5,5 лет войны. Но и над этими кораблями витал призрак неминуемой гибели. «Принц Ойген» действовал на Балтике, его артиллерия давала залп за залпом, пытаясь остановить продвижение Красной Армии. Дениц в это время получил приказ использовать все имеющиеся корабли, включая транспорты и даже подводные лодки, для эвакуации военных и гражданских лиц с побережья Балтики от русской угрозы. Затем было подписано прекращение огня. Дениц передал по радио приказ всем подводным лодкам, находящимся в море:






«Мои подводники!

Шесть лет войны остались у нас за плечами. Вы сражались, как львы. Подавляющее материальное превосходство загнало нас в угол, и продолжать сражаться стало невозможно. Непобежденные и незапятнанные, вы сложили свое оружие после героической неравной борьбы. С горечью мы будем вспоминать павших товарищей, которые подтвердили свою верность фюреру и Фатерланду собственной смертью. Товарищи! Сохраните ваш дух, с которым вы сражались так отважно, на долгие годы во имя Фатерланда. Да здравствует Германия!

Ваш гросс-адмирал»





В конце войны оба уцелевших крейсера нашли убежище в Копенгагене, где и были переданы Королевскому флоту. Из Копенгагена они в сопровождении британского крейсера перешли в Вильгельмсхафен. Капитан 1 ранга Гельмут Гисслер, который провел Брестскую эскадру через Ла-Манш всего 3 года назад, теперь стоял на мостике «Нюрнберга». Он стал последним германским командиром этого корабля. На рейде Вильгельмсхафена, откуда корабли должны были проследовать в плен, британские и, германские корабли расстались. Командир крейсера Его Величества «Дидона», понимавший чувства немецкого капитана, которому предстояло передать свой корабль победителям, поднял сигнал: «Auf Wiedersehen до лучших времен».

После раздела остатков германского флота между союзниками «Нюрнберг» был передан русским. Гисслер повел в Либаву корабль со смешанным германско-русским экипажем под флагом красного адмирала. Там он в последний раз салютовал своему крейсеру. В составе русского флота крейсер получил название «Адмирал Макаров» и является самым крупным кораблем бывшего германского флота, который плавает и по сей день.[30 - Разобран в 1954 году.] «Принц Ойген» был передан Соединенным Штатам. Капитан 1 ранга Ганс Рейнике, который тоже участвовал в прорыве через Ла-Манш, привел его в Филадельфию. Американский экипаж перегнал крейсер на атолл Бикини, где он, в конце концов, был потоплен в ходе испытаний атомных бомб.

«Хорст Вессель», большой учебный парусный корабль, превратился в американский «Игл» и тоже ушел в Америку. Сейчас он используется для подготовки кадетов. Множество мелких кораблей германского флота выполняли разнообразные важные задания под руководством британских и американских властей. Они занимались подъемом затопленных кораблей, тралили мины, обеспечивали деятельность портов, уничтожали химические боеприпасы. Их немецкие экипажи делились на 2 категории: германская администрация минного траления и вспомогательная группа ВМФ (Marinedienstgruppen). По крайней мере 3 раза буксиры бывшего германского флота помогли американским кораблям, терпевшим бедствие: транспорту «Эдмунд Александер», который подорвался на мине в устье Везера; транспорту «Президент Тайлер», на котором сломался вал винта возле мыса Лендз-Энд; и транспорту «Морис Хиллкит», который едва не вылетел на мель в Норвегии.

Но пока люди постепенно расчищали военные завалы, в Нюрнберге разыгралась настоящая драма. 22 лидера нацистской Германии были отданы под суд. Эта книга не будет касаться тонкостей международной юриспруденции. Нюрнбергский трибунал завершил свою работу, и группа германских лидеров была осуждена. И вряд ли сегодня уже кто-то вспомнит, что приговоренный к смерти толстый Геринг успел принять цианистый калий, вместо того, чтобы «быть повешенным за шею и висеть, пока не умрет».

Нюрнбергский трибунал назвал развязывание агрессивной войны преступлением и потребовал привлечь к ответственности тех, кто был в этом повинен. Но международный Военный трибунал, который являлся специально созданной для этого легальной юридической машиной, уже имел исторические прецеденты. Мыслители и философы средних веков, особенно Фома Аквинский, не считали войну злом, как таковым. Они пытались провести различие между законной и незаконной войной. Великий голландский законовед XVII века Гуго Гроциус развил идеи своих средневековых предшественников. Он подчеркнул различие между справедливой и несправедливой войнами. Однако в период между эпохой Возрождения и наполеоновскими войнами это различие пропало в дыму и грохоте многочисленных сражений. Международные юристы приняли совершенно макиавеллевскую точку зрения на войну. Они заявляли, что война, как оборонительная, так и агрессивная, является законным инструментом национальной политики. Жуткое кровопролитие 1914-18 годов, когда воевали «все против всех», изменило это мнение. Несколько держав, видя колоссальные убытки, которые принес развал системы мировой торговли, решили поставить агрессивную войну вне закона. После этого была подписана серия договоров, начиная с Женевского протокола 1924 года, которые определили военную агрессию как международное преступление.

Обвинение в Нюрнберге состояло из 4 пунктов. Первый ставил подсудимым в вину заговор против мира, военные преступления и преступления против человечности. Второй пункт обвинял нацистскую Германию в ведении агрессивной войны против остальных государств и нарушении законов ведения войны. Пункт третий обвинял нацистскую Германию в массовых убийствах, пытках, разрушениях в ходе ведения этих войн. Пункт четвертый ставил в вину подсудимым преступления против человечности, выразившиеся в преследованиях и убийствах по политическому, расовому и религиозному признакам.

Эрих Редер и Карл Дениц были оправданы по пункту 4, но были признаны виновными по трем остальным. Редер был признан виновным по всем 3 пунктам, Дениц был признан виновным по пунктам 2 и 3. Трибунал после долгих споров 1 октября 1946 года объявил приговор. Председатель суда сэр Джеффри Лоуренс огласил приговор. 12 человек были приговорены к смертной казни через повешение, в том числе Мартин Борман заочно. 3 человека были приговорены к пожизненному заключению, в том числе Эрих Редер. 2 человека получили 20 лет тюрьмы, 1 человек — 15 лет. Карл Дениц получил самый легкий приговор — 10 лет тюрьмы. Еще 3 человека были оправданы. Нюрнбергский трибунал снова извлек на свет старый как мир спор о различии между агрессивной и оборонительной войнами. Для морского историка, который рискует ступить на тонкий лед юридического анализа, такое различие является чисто академическим вопросом.

Таким образом, 2 бывших руководителя германского флота попали в мрачные стены тюрьмы Шпандау. Эрих Редер получил свой приговор не как нацист, а как германский морской офицер, который был приучен беспрекословно подчиняться приказам. И такой же строгой дисциплины он требовал от своих подчиненных. Во время суда в Нюрнберге и во время предыдущих допросов он утверждал, что решительно ничего не знал о бесчеловечных зверствах, которые творились в нацистских концлагерях, и какие-то отрывочные данные получил всего за 3 месяца до окончания войны. Весь образ его руководства ведением войны на море говорит за то, что Редер не стал бы лгать только ради спасения собственной шкуры. Обвинять его в преследованиях евреев, как остальную нацистскую шайку, было бы грубейшей несправедливостью. Его собственный племянник, который в годы войны жил за границей, был частично евреем. Редер с горькой откровенностью признался, что лично пытался спасти некоторые еврейские семьи, с которыми ранее был дружен.[31 - В той или иной степени этим занимались большинство нацистских руководителей (что явным образом доказывает абсолютную бесперспективность антисемитизма как государственной политики). Более других преуспел в деле спасения друзей-евреев столь нелюбимый автором Геринг, изобретший формулу: «У себя в „Люфтваффе“ только я могу судить, кто еврей, а кто не еврей». Другой вопрос, что отдельные акты милосердия со стороны Геринга, Редера, Роммеля и ряда других иерархов Рейха ничем не помогли тем 6000000 евреев, которым не посчастливилось иметь высоких покровителей.]

Его роль в нацистском заговоре, направленном на развязывание агрессивной войны была подтверждена судьями. Однако после своей отставки в 1943 году Редер попал под наблюдение гестапо. Он считал, что его телефон прослушивается, и он сам может стать жертвой Гейдриха. Ведь ранее, еще в 1928 году, Редер уволил этого морского офицера со службы за сексуальную связь с несовершеннолетней девушкой. И позднее Гейдрих стал одним из самых кровавых мясников Гиммлера.[32 - Гейдрих был смертельно ранен чешскими патриотами и умер в начале июня 1942 года, еще до отставки Редера.]

Бывший гросс-адмирал Редер был освобожден из тюрьмы Шпандау в 1955 году по причине плохого здоровья. Последние годы жизни он провел в тихих мечтаниях. Однако часть его бывших противников в годы Второй Мировой войны затеяла смертельную игры в международные шахматы с бывшими союзниками — русскими.

К чести Карла Деница следует сказать, что он сохранил в конце войны архивы германского ВМФ. Дениц считал, что флоту нечего скрывать. Его мрачная репутация была в основном порождена знаменитым «Приказом о „Лаконии“» (Nichtrettungsbefehl) от 17 сентября 1942 года. Он был истолкован как хладнокровный приказ расстреливать моряков, спасшихся с потопленных кораблей. Чтобы понять, что это был за приказ, и почему он появился, необходимо вернуться назад, в третий год войны, когда по залитым кровью просторам Атлантики рыскали волчьи стаи германских субмарин.

12 сентября капитан-лейтенант Хартенштейн, командир U-156, патрулировал примерно в 250 милях северо-восточнее острова Вознесения. Вечером он заметил британский вооруженный войсковой транспорт «Лакония» (19695 тонн). У него на борту находились британские солдаты, гражданские лица, женщины, дети и большое количество итальянских пленных, захваченных в Северной Африке. Хартенштейн атаковал траснпорт и выпустил 2 торпеды. «Лакония» начала тонуть. Были спущены спасательные шлюпки, масса людей попрыгала в воду. Хартенштейн подошел ближе к своей жертве.

Через несколько минут он поднялся на поверхность и услышал крики людей, пытающихся удержаться на воде. Он немедленно вызвал на палубу всю команду лодки и подошел еще ближе к тонущему судну, после чего начал подбирать спасшихся. Из перехваченного сигнала SOS он узнал название судна. В 1.25, когда «Лакония» уже скрылась под водой, он послал сообщение в штаб подводных сил:






«Потоплен Хартенштейном. Британский корабль „Лакония“ в квадрате 7721, к несчастью вместе с 1500 итальянских пленных. К настоящему моменту спас 90. Требую указаний».





Деница подняли с постели в 3.45, и он сразу послал радиограмму:






«Группе „Полярный медведь“: Шахту, Вюрдеманну и Виламовицу немедленно следовать полным ходом к Хартенштейну, квадрат 7721».





Через 15 минут он запросил Хартенштейна:






«Использовало судно радио? Спасшиеся в шлюпках или на плотах? Радируйте детали потопления».





Хартенштейн ответил:






«Судно точно передало свою позицию по радио. Имею на борту 173 человека, из которых 21 англичанин. Примерно 100 человек плавают рядом на личных спасательных средствах. Предложите дипломатический нейтралитет района. Перехвачена радиограмма находящегося недалеко парохода.

Хартенштейн».





В 6.00, когда над морем поднялось солнце, Хартенштейн передал открытым текстом по радио на волнах 25 и 600 метров:[33 - Волны, на которых передается сигнал SOS. (Прим. пер.).]






«Всем судам, которые могут помочь спасти терпящий бедствие экипаж „Лаконии“. Я не атакую вас, если сам не буду атакован кораблями или самолетами. Я подобрал 193 человека.

Командир германской подводной лодки»





Немного позднее появились U-506 и U-507, получившие приказ Деница. Они присоединились к Хартенштейну, занимавшемуся спасательными работами. Германские лодки собрали разбросанные спасательные шлюпки и помогли британским и итальянским офицерам, женщинам и детям забраться в них. Всего они подобрали около 1500 человек, которые разместились в страшно переполненных шлюпках и на спасательных плотах. Несколько шлюпок имели парусный рангоут. Часть шлюпок при спуске набрала много воды, и сейчас они раскачивались, как бельевые корыта. Немцы подтащили их к борту подводных лодок и откачали воду.

Тем временем Дениц предупредил командиров подводных лодок, чтобы они соблюдали особую осторожность в отношении вражеских самолетов и надводных кораблей. Он разрешил принять на борт только такое количество людей, которое не ухудшит маневренности лодок под водой. Одновременно штаб подводных сил, находящийся в Париже, обратился к правительству Виши с просьбой послать из Дакара крейсер и несколько шлюпов, чтобы они подобрали спасшихся. Была выбрана точка встречи, и германские лодки пошли на север, оставив позади плавающие обломки «Лаконии». Хартенштейн шел первым, буксируя за собой караван из 4 нагруженных до предела шлюпок. Лодки медленно продвигались против встречной волны. Однажды ночью 16 сентября лопнул буксировочный конец, и Хартенштейну пришлось несколько часов собирать потерявшиеся шлюпки.

А на утро произошел неприятный инцидент. U-156 находилась в 200 милях северо-восточнее острова Вознесения, когда наблюдатель заметил патрульный бомбардировщик. Хартенштейн немедленно развернул двухметровый флаг Красного Креста на рубке и передал по радио открытым тестом:






«Откуда?»





Чуть позднее:






«Имеются ли поблизости корабли?»





Ответа не последовало. Самолет пролетел на северо-запад и исчез. Через 30 минут прилетел еще один такой же самолет и начал кружить над лодкой, временами спускаясь до высоты 100 метров. Он пролетел над носом лодки и сбросил 2 бомбы.

— Отдать швартовы! — закричал Хартенштейн.

Самолет вернулся и сбросил еще одну бомбу, которая взорвалась глубоко в воде и опрокинула одну из шлюпок. Десятки людей оказались в воде. Четвертая бомба упала довольно далеко. После этого самолет набрал высоту и исчез. Потом он вернулся и сбросил на U-156 еще 2 бомбы. Они взорвались почти прямо под рубкой лодки, подняв большое облако брызг. Флаг Красного Креста был сорван, а лодка завертелась, как щепка в водовороте. Зенитный перископ, петля приемника радарного излучения и гидрофоны были повреждены. Однако лодка осталась цела и разозленный и разочарованный Хартенштейн увел ее под воду.

Позднее все, спасшиеся с «Лаконии», были подобраны, и этот печальный инцидент был занесен в анналы истории. Однако прежде чем войти в историю, Хартенштейн сообщил о бомбардировке Деницу. Командующий подводными силами немедленно запретил всем командирам подводных лодок пользоваться флагом Красного Креста в качестве международного сигнала. Он также указал, что не следует ждать от противника никакого снисхождения по отношению к лодкам, занятым спасательными работами. 17 сентября Дениц издал свой «Приказ о „Лаконии“» в котором запрещал командирам подводных лодок впредь подбирать людей с потопленных кораблей, исключая капитанов и механиков, которые рассматривались как военнопленные.

Положение Деница еще более осложнил командир 5-й флотилии подводных лодок корветтен-капитан Карл Меле, мрачный человек, который пересидел на берегу и потерял всякую связь с морем. Он по-своему интерпретировал этот приказ, дав командирам лодок своей флотилии инструкцию расстреливать спасшихся из пулеметов. В апреле 1944 года произошел такой инцидент. Командир U-852, капитан-лейтенант Гейнц Экк, потопил у восточных берегов Африки греческий пароход «Пелей». О присутствии лодки в этом районе никто не знал, и Экк принял меры, чтобы уничтожить свидетелей. Его нежелание проводить различие между плавающими обломками и живыми людьми стало причиной суда после войны. Британский суд вынес Экку справедливый приговор, и он был казнен.

Но это проявление бесчеловечности, равно как еще несколько отдельных случаев в ходе долгой и жестокой войны, не являются характерными для поведения германских подводников. Не следует думать что все командиры лодок были такими же благородными, как Хартенштейн, хотя многие спасали людей с потопленных судов. Однако никто из них не был злодеем, смеявшимся при виде гибели людей. Военная пропаганда сеет ненависть и калечит саму природу человека.

Во время заседаний Нюрнбергского трибунала многие подводники прибыли, чтобы выступить в защиту Деница. Одним из них был капитан 1 ранга Винтер, бывший командир 1-й флотилии подводных лодок. Он подготовил письмо, которое подписали многие командиры лодок. Бывшие офицеры призывали суд следовать велениям «человеческой и воинской совести». В письме говорилось, что гросс-адмирал Дениц никогда не отдавал приказа убивать моряков с торпедированных судов. Он только приказал командирам лодок после атаки оставаться под водой, чтобы уклониться от вражеских противолодочных сил. «В течение 5 лет самой жестокой войны мы узнали, что за человек Дениц. Никогда он не требовал от нас чего-то бесчестного».[34 - К чести американского флота показания в защиту Деница пытался дать и командующий Тихоокеанским флотом США адмирал Ч. Нимиц, прямо заявивший, что если Дениц достоин наказания за действия немецких подводных лодок, то следует судить и его, Нимица. Действительно, если в действиях американских подводников на Тихом океане и подводников «Кригсмарине» на Атлантике и можно усмотреть какую-то разницу, то она будет не в пользу американских моряков.Англичане вели самую беспощадную подводную войну на Средиземном море (уничтожение «Океании» и «Нептунии» с несколькими тысячами погибших), советские подводные лодки топили набитые до отказа беженцами суда, покидавшие Восточную Пруссию («Вильгельм Густлоф» держит мрачный рекорд по количеству погибших в ходе одной морской атаки).Вопрос о корректности Нюрнбергского процесса остается открытым, хотя создается впечатление, что союзники, по крайней мере, пытались соблюдать правила игры. Значительно более серьезные нарушения были допущены на Токийском процессе.] Международный Военный Трибунал оправдал Деница по пункту 4 обвинений, но подтвердил обвинения в преступлениях против человечности.

1 октября 1946 года, после того, как Геринг и еще несколько высших нацистов были приговорены к смерти, перед Нюрнбергским трибуналом предстал Карл Дениц. Он узнал, что приговорен к 10-летнему заключению в тюрьме Шпандау. Через минуту человек, который потерял в этой морской войне обоих сыновей, снял наушники и покинул зал под стражей.

Германский флот скончался, вместе с ним ушли в прошлое и герои той эпохи. От них остались только имена — Прин и Лангсдорф, Лютьенс и Бей, Крюдер и Вебер. Он сверкнули на мгновение ярким солнечным светом и пропали, уйдя в сумерки морских богов.


notes



Примечания





1


Фатом — 6 футов или 1,83 метра. Далее все неметрические единицы, кроме морских миль, заменены метрическими эквивалентами.




2


Мы оставим в стороне рассуждения автора о социальном происхождении моряков (которые несколько удивительны, особенно учитывая то, что автор неявно пытается отнести это утверждение и к офицерскому составу), отметим лишь, что в флоте Рейха было столько же рьяных приверженцев национал-социализма, сколько и в армии, и в «Люфтваффе». Что же касается «императорского флота» Второй Империи, он никогда не был оплотом свободомыслия и терпимости.




3


В своих мемуарах Шеер обстоятельно рассказывает, как он выполнил этот замечательный маневр, не имеющий аналогов в истории. Маневр действительно любопытный. Первым поворачивал концевой корабль, а за ним все остальные, которые начинали поворот, как только видели, что задний мателот развернулся. Но сам же Шеер пишет, что «получилось как всегда». Часть кораблей развернулась ранее положенного, он сам на «Фридрих дер Гроссе» почему-то повернул вообще влево. Разумеется, «чтобы контролировать маневры флота». В общем, создается впечатление, что немцы исполнили маневр «спасайся, кто может!». (Прим. пер.)

Флагманским кораблем адмирала Хиппера был линейный крейсер «Лютцов». Одна из многих неточностей, которыми страдает описание Ютландского сражения в интерпретации Тулейи.

Автор скромно забывает упомянуть пошедший на дно линейный крейсер «Лютцов». (Прим. пер.)

Если уж вспоминать о правилах рыцарских времен, победителем считался тот, за кем осталось «поле сражения». Германские дредноуты укрылись в базе, оставив Северное море линкорам Джеллико и линейным крейсерам Битти.

После боя в распоряжении англичан было 24 невредимых дредноута, не считая двух линейных крейсеров. Шеер мог выставить не более девяти кораблей первой линии.

Немцам сказочно повезло в Ютландском сражении, и они это понимали. «Зейдлиц» и «Мольтке», полузатопленные, едва двигающиеся, потерявшие свой флот, дважды в течение ночи выходили на английские корабли, которые могли шутя отправить на дно.




4


Никаких «ржавых корпусов» на дне Скапа-Флоу не было. Германские дредноуты были подняты Э. Коксом и проданы на металлолом. См. Дж. Найз «Подъем затонувших кораблей», Л., 1979




5


На «Ройял Оуке» погибли 24 офицера и 809 матросов. (Прим. пер.).




6


Название эсминца «Wolverine» переводится как «росомаха» (Прим. пер.).




7


Название «карманные линкоры», придуманное каким-то журналистом, было подхвачено Адмиралтейством и использовалось затем для уменьшения квоты немецких линкоров по Лондонскому договору (поскольку эти три корабля «съели» 30000 тонн).




8


Эти зловещие «инородцы», терроризирующие благопристойный Лондон, наверняка памятны многим по описаниям приключений Шерлока Холмса. А попросту это моряк-индиец. (Прим. пер.).




9


RRR — кодовый сигнал бедствия на случай атаки надводного рейдера. Сигналы ААА и SSS означали вражеский самолет и подводную лодку. (Прим. пер.).




10


Автор опять несколько преуменьшает потери одной из сторон. Кроме «Глориеса» англичане потеряли крейсер «Эффингем» (из-за навигационной ошибки), крейсер ПВО «Курле», семь миноносцев и 4 подводные лодки; также были потеряны по одному миноносцу и подводной лодке у французов и поляков (итого 18 кораблей). У немцев же потери составили 3 крейсера, 10 эсминцев, 4 подводные лодки, 1 артиллерийское учебное судно и 10 малых судов (итого 17 кораблей и 11 судов).




11


«Выжиматель ветра». В описываемую эпоху — всего лишь торговое парусное судно.




12


Грубая ошибка. Как раз главное отличие «Бисмарка» от «Тирпица» заключалось в том, что он НЕ имел торпедных аппаратов. (Прим. пер.).




13


На чертежах линкора видна только одна, но на самом деле это 2 катапульты, состыкованные торцами. Они направлены к противоположным бортам. (Прим. пер.)




14


Интересно, что корабль с таким названием имелся в составе 4 (!) флотов. Дредноут австро-венгерского флота и монитор британского флота в годы Первой Мировой войны, тяжелый крейсер германского флота и легкий крейсер итальянского в годы Второй Мировой войны. (Прим. пер.).




15


До прелестного исторического анекдота, случившегося на российском Императорском флоте, англичане не докатились. Назначить командиром строящегося эсминца «Капитан Белли» капитана 2 ранга Белли могли только у нас. Не забудем и мичмана Вадима Макарова, служившего на броненосном крейсере «Адмирал Макаров». (Прим. пер.).




16


Даже на испытаниях «Принц Уэльский» показал только 28,5 узлов. В реальных боевых условиях его скорость не превышала 27 узлов.




17


Переводчик часто становится в тупик, когда нужно передать какую-то специфическую идиому. В английской морской литературе сочетание «Mighty „Hood“» стало уже неким штампом вроде «крейсер „Аврора“». Но еще более любопытно звучит его разговорный вариант — «Mighty 'ood». Любят англичане глотать букву «эйч». (Прим. пер.).




18


Первая серьезная и трудно объяснимая ошибка Лютьенса в этой операции.




19


Подобные происшествия с этими четырехорудийными башнями происходили постоянно и существенно снижали эффективность и без того не слишком удачного корабля.




20


Точнее — 928 кг. Это были так называемые «легкие» снаряды, опыт их применения на «Нельсоне» и «Родни» был не слишком удачным, поэтому в дальнейшем от этой концепции отказались.




21


Редер сам в этом виноват. «Дилетант» Гитлер задал адмиралу ряд возможно несколько «не морских», но очень точных вопросов, на которые Редер не смог внятно ответить.




22


Черчилль действительно уже 22 июня 1941 заявил о готовности поддержать СССР. Рузвельт сделал это 24 июня. Однако чем-то реальным эти заявления стали только 12 июля, когда был подписано соглашение между правительствами трех стран о совместных действиях против Германии.




23


Описание «восточной кампании» выглядит у автора карикатурой. См. например. Б. Г. Лиддел Гарт «Вторая мировая война». М., 1999.




24


И вновь «очень сильно, но неточно». Они не читали, а перепечатывали начисто, и не документы по урегулированию отношений, а декларацию об объявлении войны. Согласно полученному им приказу Номура был обязан передать этот документ Хэллу до начала атаки на Перл-Харбор. Однако неизбежные задержки с расшифровкой, переводом и особенно с распечаткой (ввиду особой секретности посол печатал на машинке сам) привели к задержке, вследствие чего нота была вручена уже после начала военных действий.




25


В сущности Черчилль был прав. Теперь операционная зона немецкого флота оказалась ограниченной Северным морем, Балтийским морем и Арктикой. Британский флот, нехватка эскортных сил которого привела к позорному соглашению с США «базы — миноносцы», мог вздохнуть свободнее.




26


Ошибка. В апреле-октябре 1942 года потери союзников составили 3962000 брт. (брутто-регистровых тонн), а построено в Великобритании, США и Канаде чуть более 4300000 брт.




27


Бека убрали совсем по другой причине, прежде всего — из-за его чрезмерной популярности в армии, что для Гитлера было неприемлемо. А слухи о серьезных разногласиях в германском руководстве по поводу вторжения в Чехословакию преувеличены (вероятнее всего, сознательно, для оправдания немецких старших офицеров). Никакой необходимости привлекать Штауффенберга к заговору не было, так как он был одним из вдохновителей этого заговора.




28


Автор преувеличивает. Суммарная толщина бронепалуб «Тирпица» равнялась 150 мм (100 мм и 50 мм). 200 мм бронепалуба была только у одного корабля XX века — линкора «Ямато».




29


Имеется в виду Варшавское восстание. Советские войска не оказали никакой помощи восставшим, и немцам удалось его подавить. Эта операция советских войск выводит нас в сферу следующей мировой войны. (Существует и другая версия этих событий, на которой настаивал, в частности, командующий войсками 1-го Белорусского фронта генерал К. Рокоссовский. По его утверждению, фронт, вышедший к Висле после непрерывного наступления из района восточнее Бобруйска, просто не мог форсировать реку вследствие потерь и перенапряжения коммуникаций. По крайней мере, некая-то доля истины в этой версии имеется).




30


Разобран в 1954 году.




31


В той или иной степени этим занимались большинство нацистских руководителей (что явным образом доказывает абсолютную бесперспективность антисемитизма как государственной политики). Более других преуспел в деле спасения друзей-евреев столь нелюбимый автором Геринг, изобретший формулу: «У себя в „Люфтваффе“ только я могу судить, кто еврей, а кто не еврей». Другой вопрос, что отдельные акты милосердия со стороны Геринга, Редера, Роммеля и ряда других иерархов Рейха ничем не помогли тем 6000000 евреев, которым не посчастливилось иметь высоких покровителей.




32


Гейдрих был смертельно ранен чешскими патриотами и умер в начале июня 1942 года, еще до отставки Редера.




33


Волны, на которых передается сигнал SOS. (Прим. пер.).




34


К чести американского флота показания в защиту Деница пытался дать и командующий Тихоокеанским флотом США адмирал Ч. Нимиц, прямо заявивший, что если Дениц достоин наказания за действия немецких подводных лодок, то следует судить и его, Нимица. Действительно, если в действиях американских подводников на Тихом океане и подводников «Кригсмарине» на Атлантике и можно усмотреть какую-то разницу, то она будет не в пользу американских моряков.

Англичане вели самую беспощадную подводную войну на Средиземном море (уничтожение «Океании» и «Нептунии» с несколькими тысячами погибших), советские подводные лодки топили набитые до отказа беженцами суда, покидавшие Восточную Пруссию («Вильгельм Густлоф» держит мрачный рекорд по количеству погибших в ходе одной морской атаки).

Вопрос о корректности Нюрнбергского процесса остается открытым, хотя создается впечатление, что союзники, по крайней мере, пытались соблюдать правила игры. Значительно более серьезные нарушения были допущены на Токийском процессе.